Альдо, богатый и скучающий молодой человек, ни в чем не знает нужды. Все удовольствия мира к его услугам. Вот только ему все давно приелось. У юной певицы Лу Джонс нет никаких ценностей, кроме чудесного голоса. Этих двух людей, таких разных, неожиданно соединяет нелепая случайность, некий ошибочно составленный контракт. Но, говорят, ничто не проходит случайно…

Эмили Джордж

Рассвет для двоих

Пролог

— Никто не узнает!

— Нет, Лу! Ни за что!

— Я тебе говорю, никто не узнает!

— А если узнают? Догадается мама...

— Что, скажешь, она догадалась в прошлом году?

— Просто повезло, что она приехала через два дня, а вот если бы в тот же день...

— Мардж! Я ходила за тебя на сольфеджио?

— Ну... да. Правда, ты нет не знаешь...

— Я сдавала за тебя физкультуру?

— Да, но потом мисс Пламмер все равно влепила мне пару, потому что я не смогла подтянуться ни одного разочка...

— Но я ее сдавала! За тебя! Сейчас я прошу тебя сделать простую вещь, ерунду какую-то, а ты чуть не в слезы.

— Лу, нам влетит.

— Никто не узнает.

— Я не смогу.

— Тут и мочь нечего. Посидишь, спросят — ответишь. Все. Я пошла.

— Лу! Я не смогу!

— Сможешь. Я в тебя верю.

Худощавая черноволосая девчонка ловко вылезла из окна, спрыгнула на землю, задрала голову и помахала рукой... своей точной копии, стоящей в окне. Единственное, что их делало разными, так это выражение лица. На мордашке той, что внизу, — торжество, азарт, радость от предстоящей проказы. Та, что в окне, - воплощенная скорбь и отчаяние. Покрасневшие глаза и подозрительно кривящиеся губы.

Веселая помахала своему печальному отражению рукой и припустила по дорожке сада.

За четырнадцать лет до того, как случился этот эпизод, в роддоме, откуда Даймон Джонс, счастливый молодой отец, забирал свою жену и новорожденных дочек, старшая сестра сказала, покачивая головой:

— Я сорок лет принимаю младенцев. Близнецы - не такая уж редкость, но каждый раз сердце замирает от изумления. Взять ваших: они одинаковые до миллиметра. Родинки. Глазки. Объем ножек-ручек. Вес, рост - все! Когда они поймут, что похожи как две капли воды, они еще зададут вам жару. Может, хоть характеры у них будут разные. Первая, вроде, поспокойнее...

Спокойная мисс Джонс-первая действительно вела себя тихо, сопела, дремала и сладко причмокивала губками, похожими на розовый бутон. Зато вторая...

Вторая мисс Джонс изо всех сил вырывалась из неприятно тугих пеленок. Крошечное личико побагровело от усилий, из точно такого же, как у сестры, маленького ротика вырывались негодующие вопли. И еще: под глазом, на нежнейшей щечке, красовалась роскошная царапина. Мать с тревогой обернулась к сестре, та виновато развела руками.

— Это произошло мгновенно. Ей переодевали распашонку, сняли рукавичку — и вот, пожалуйста. Зато будете различать их при кормлении.

Марго плакала тихо и недолго. Лу орала и извивалась так, что кот Чериш сбегал, прижав уши, вон из дома.

Марго сама раздевалась на ночь и аккуратно вешала платьице на стул. Лу разбрасывала все по комнате.

Марго любила кукол, кукольные домики, музыку Шопена и молочный кисель, Лу — машинки, водяные пистолеты, мячики, Моцарта и Фрэнка Синатру, а на обед с малых лет предпочитала жареные сосиски.

Марго и Лу Джонс. Две абсолютно одинаковые девчонки с абсолютно разными характерами. Несмотря на последнее обстоятельство, учителя в школе никогда не брали на себя смелость утверждать, что вон та тихоня у доски — точно Марго Джонс, а вчерашний кросс выиграла именно Лу Джонс. Кто их разберет...

«Разбирала» только мама. Папа всю жизнь проводил в веселом изумлении и предпочитал обращаться к дочкам нейтрально — малышка, цветочек, солнышко, птичка.

Обе прекрасно пели, разбирались в музыке любых стилей и жанров, однако Марго тяготела к классике, а Лу к джазу и року. Родители украдкой вздыхали с облегчением: не различить на глаз, так хоть на слух! Если в комнате на полную громкость грохочет «Назарет», а одна из сестер сидит в уголочке с наушниками — это Марго. Или Лу? Нет, все-таки Марго... Так прошло двадцать лет...

1

Альдо Бонавенте скучал. Нет, не потому, что вечер не удался, или, к примеру, вино неудачное, или официанты нерасторопные. Не потому, что плохая компания, — компания прекрасная, все сплошь друзья по Кембриджу, отличные парни. Ресторанчик неплох, девушки милы, особенно вон та, в красном платье с открытыми плечами...

Альдо Бонавенте скучал не из-за чего-то. Его скука была из разряда вселенских явлений. Она обнимала весь мир, обволакивала космос, закручивалась в особую тоскливую галактику и вовлекала в свою орбиту все, что попадалось на пути. В результате на друзей он смотрел с симпатией, но без любви, на девушку в красном — с интересом, но без азарта, на вино... ну, впрочем, какое еще вино в Англии! Пристойно — не более того. Тому, кто вырос в окружении калабрийских виноградников, такое вино нравиться не могло. Альдо вздохнул и взмахом руки приказал принести еще шампанского. По крайней мере, это продукт проверенный.

Один из участников дружеской вечеринки выпускников, рыжий и белокожий Бертран Фоули, склонился к Альдо, хлопнув его по плечу.

- Опять витаешь в облаках, макаронник? А еще говорят, что сплин — английское изобретение. — Это не сплин, Берти. Это напряженная работа могучего ума.

— Чьего?

— Моего, разумеется. Я размышляю.

— О чем-то стоящем?

— В точку. Стоит оно дорого.

— Сколько, если не секрет?

— Без малого десять миллионов.

— Ого! Куда тебе столько? Ты и так не бедствуешь.

— В принципе — да, но не отказываться же от этого.

— Альдо, старик, я, наверное, бестактен...

— Все в порядке, Берти. Никаких страшных тайн, скелетов в шкафу и миллионных сделок. Банальное наследство.

— Ничего себе банальное! Когда мой дядюшка оставил мне сто тысяч фунтов, я чувствовал себя на седьмом небе, особенно сидя в своей мансарде в Сохо. Мне казалось, весь мир у моих ног. А тут десять миллионов...

Альдо иронически изогнул бровь. Рыжий шумный Берти был его самым близким университетским другом, и в душе Альдо его очень любил, но на людях всегда держался подчеркнуто иронично.

— А что бы тебе спросить, десять миллионов чего? Может, это десять миллионов пластиковых стаканчиков? Или десять миллионов тугриков?

— Полагаю, даже в тугриках это весьма прилично. Так что же это?

— Наследство, друг мой, наследство. Десять миллионов долларов.

Берти с уважением приподнял бокал, но через мгновение лицо его стало испуганным и озабоченным.

— Альдо, неужели...

— Что? О нет, не волнуйся. Папа в полном порядке. На мой взгляд, даже лучше. Просто он решил удалиться от дел. Передать, так сказать, бразды правления. Старший сын, опора рода, ну и все такое. Мы патриархальны в своих традициях,

Альдо вновь погрузился в свои мысли, Берти с уважением косился на него, но с расспросами больше не приставал.

Вселенская скука Альдо Бонавенте началась не сегодня, не вчера и даже не десять лет назад, когда он восемнадцатилетним юнцом переступил порог древнего Кембриджа.

Он родился в семье столь знатной и древней, что с полным правом мог претендовать на одну из лож в Колизее. Помимо знатности, семья Бонавенте входила в десятку богатейших семейств Европы. Экспорт вина и текстиля, экспертиза памятников искусства и драгоценностей, собственные дома моделей и ювелирные фирмы. Контрольные пакеты акций ведущих машиностроительных фирм во всех концах света. Дед Бонавенте вел дела даже с Круппом, но после войны его наследники категорически отказались иметь дело с оружием.

Маленький Альдо рос в роскоши, не зная, что это роскошь. Он вставал по утрам босыми ногами на персидские ковры невесть какого века, умывался и плескался в ванной, отделанной настоящим каррарским мрамором, пил молоко из серебряных стаканчиков работы Челлини... Это не было вызовом, эпатажем или чем-то иным того же сорта, это было бытом их семьи.

Он не вырос избалованным. Во-первых, собственный характер и врожденное чувство справедливости, во-вторых, воспитание отца. Старший Бонавенте, по настоянию своих родителей, работал с пятнадцати лет, а начинал подмастерьем в мастерской по ремонту машин и мотоциклов. Теперь ему было под семьдесят, он знал почти все почти обо всех профессиях в мире, и не было такого рабочего или служащего в империи Бонавенте, кто назвал бы старого графа эксплуататором или кровососом. Хозяин!

Альдо был пятым ребенком в семье, но первым сыном. Четыре старших сестры успешно отравляли ему все детство, но зато теперь они дружили. Еще у него был младший брат, Джакомо.

В родовом замке царила мама, великолепная и добрая, красивая, по-девичьи стройная. Замок был огромным, и там жили не только близкие, но и дальние родственники, а кроме того почти вся прислуга с семьями. Последние могли похвастаться не менее древней родословной, так как служили Бонавенте с незапамятных времен.

Вполне естественно, что в такой громадной и шумной семье Альдо привык быть одним из многих, но уж никак не первым. Решение отца отойти от дел застигло его врасплох. Молодой граф Бонавенте в последние годы жил в Англии и Франции, имел собственный маленький бизнес, связанный с антиквариатом, и не очень стремился выбиваться в сильные мира сего. Скорее уж на эту роль подходил Джакомо. Он был младше на два года, но зато хватка у него была мертвая!

Альдо хотел добровольно отказаться от своих прав в пользу брата, но тут старый граф проявил знаменитую твердость характера Бонавенте. Он стукнул кулаком по столу и сообщил, что традиция — дело святое и что Альдо должен стать его преемником, а уж дальше дело его. Хочет пустить семью по миру — пожалуйста! Хочет пожертвовать все детям Эфиопии — ради Бога! Все отдать Джакомо - на самом деле это действительно мудро, но сначала... Сначала он должен стать официальным преемником и наследником своего отца. Так у Бонавенте повелось со времен Лодовико Сфориа, и у Альдо нет ни малейших причин нарушать эту традицию.

— Да, кстати... Чуть не забыл. Еще ты должен жениться.

Эту последнюю стрелу папа выпустил не по-графски, в спину. Альдо как раз брался за ручку двери (бронзовая львиная голова с агатовыми глазами и клыками из слоновой кости).

Не веря своим ушам, молодой человек обернулся.

— Я должен что сделать? Прости, папа, мне тут послышалось...

— У тебя очень хороший слух, не придуривайся. Жениться. Взять в жены... женщину. Ввести в дом молодую хозяйку. Окрутиться. Окольцеваться.

— Папа!

— Я очень внимательно тебя слушаю.

— На дворе двадцатый век! Традиции хороши в меру. С какого перепуга я должен жениться, если я не хочу? Да еще и для того, чтобы стать тем, кем я не хочу становиться?

— А вот теперь я тебя не слушаю. Иди. Можно подумать, его на галеры ссылают! Всего-то и надо — найти себе красавицу-умницу, обвенчаться...

— Нет!!!

— ...хорошо, расписаться, а потом получить десять миллионов.

— Сколько?!

— Чуть меньше десяти, но через пару лет должно набежать. А-а, призадумался?

— Папа, это как-то даже неприлично...

— Неприлично возить в дом каждые выходные новую девицу. Неприлично сбегать с собственной помолвки. Неприлично валандаться по Европе, тратя тысячи, при том, что твой собственный бизнес позволяет тебе еле-еле оплатить аренду за офис.

— Но, папа...

— Я никогда тебя не ограничивал. Не ставил условий. Но за последние несколько лет ты распустился, Альдо. Джакомо младше тебя, а он уже давным-давно у меня работает. У него своя доля прибыли, и он ею неплохо управляет. Согласен, ты другой, ты не так практичен, но тогда уж и веди себя соответственно. Отпусти волосы, сними мансарду, пиши пейзажи. Изучи, в конце концов, то, чем пытаешься торговать.

— Я закончил искусствоведческий...

— Ты не отличишь Челлини от Беллини! Kaк звали Мону Лизу?

— М... Мона...

— Лиза, балбес! Ты даже этого не знаешь. Все. Разговор окончен. В течение этого года ты женишься, вступишь в права наследования, а потом будешь работать. Делать то, что тебе посоветует Джакомо. Или то, что решишь сам. Впервые в жизни. Чао!

М-да. Альдо Бонавенте выпал из папиного кабинета и в глубокой задумчивости уехал в Лондон.

Это случилось две недели назад, и с тех пор задумчивость только углубилась. Молодой граф вспоминал свою жизнь, пересматривал все достижения и промахи... Счет выходил в пользу последних. С большим перевесом.

Нельзя сказать, что он пользовался своим положением, нет. Он учился в обычной школе, у него было много друзей, многие из бедных семей. Сочувствовал ли он им? О да. Но вряд ли понимал их до конца. Ведь за его спиной всегда стояла семья Бонавенте.

Он поступил в летное училище в шестнадцать лет. Его почти сразу допустили к прыжкам с парашютом, потому что помнили папины успехи — во время войны папа был летчиком. Альдо принял это как должное.

Странно, он даже высоты не боялся, потому что чувствовал себя защищенным собственным именем. Разве может что-то случиться с Бонавенте? Потом ему стало скучно, и он ушел из училища.

Оксфорд, Кембридж, Итон, Харроу, Йель — какая разница, куда поступать? Ведь он наверняка поступит в любой. Ну а если не заладится — просто поменяет место учебы. Сорбонна... Эдинбург... Прага...

Чем именно заниматься в университете, ему тоже было решительно все равно. Искусствоведение выпало как-то случайно, вернее, сначала отпали все точные науки, потом медицинский факультет (на трупы смотреть не хотелось совершенно), потом театральный (театр ему нравился, но с такой внешностью он был обречен до старости играть благородных героев-любовников). Оставалась история, подразделение искусствоведения. Вот он туда и пошел.

Не подумайте плохого, он учился честно. Возможно, без азарта и рвения, но честно. Ну а то, что не боялся экзаменов...

Альдо нахмурился и торопливо налил себе еще шампанского. Этих воспоминаний он не любил и старательно прятал их на самом дне бездонного сундука по имени память.

Как же звали-то его... Гордон! Гордон Слимсби из Варвика.

Это был худенький, довольно несимпатичный малый с торчащими ушами и вечно влажными ладонями. У него были совершенно убийственные прыщи, один костюм на лето и один на зиму. Альдо к нему относился... Да никак он к нему не относился, просто здоровался при встрече в столовой, кивал в библиотеке.

Потом их поселили в одной комнате в кампусе, и Альдо со вздохом примирился с необходимостью видеть слезящиеся глаза Гордона Слимсби каждое утро. Мало-помалу они стали разговаривать, и тогда выяснилось, что Гордон сирота, вырастила его тетка — старая дева, и в университет он поступил благодаря теткиным мытарствам и откладыванию каждого лишнего пенса.

Альдо слушал вежливо и внимательно, в душе пытаясь начать сочувствовать, но душа молчала. Не от черствости. Просто он действительно этого не понимал.

А потом Гордон перенапрягся и завалил сессию. Ему рекомендовали забрать документы и попробовать поработать годик-другой лаборантом при какой-нибудь кафедре. Альдо всю ночь просидел со своим соседом на лавочке в парке, веселил его изо всех сил, рассказывал про Италию, про девчонок, про фильмы... Гордон кивал и шмыгал носом.

Наутро, когда Альдо был на зачете, по коридорам разнеслась жуткая новость - Гордон Слимсби повесился!

К счастью, из петли его вынули вовремя, вызвали «скорую» и отправили в госпиталь. Он плакалv не переставая, бормотал что-то под нос, а когда Альдо протолкался к самой машине через толпу студентов, Гордон вдруг пришел в себя, с ненавистью уставился на ошеломленного и испуганного соседа и выпалил:

— Ненавижу тебя! Будь ты проклят! У тебя всегда будет все, а я... я...

И зарыдал бурно и страшно.

В тот день Альдо впервые в жизни напился до потери сознания.

На следующее утро он понял, что так угнетает его уже несколько лет.

Он был застрахован от всего. Имя и богатство надежно ограждали его от любых бед, и если в физическом смысле это было неплохо, то в духовном — хуже не придумаешь. Альдо Бонавенте понятия не имел, что такое страх. Тревога. Голод, холод и физическая боль. Душевные муки, трепет перед испытаниями и радость от того, что он эти испытания преодолел. Горечь стыда. НИЧЕГО! Молодой красавец-граф Альдо Бонавенте жил абсолютно спокойной, выверенной и ровной жизнью — и скучал.

Жизнь не приносила ему ни горя, ни радости. Ни волнений, ни блаженства.

Альдо в недоумении посмотрел на пустую бутылку, потом перевел взгляд на озабоченную физиономию Берти и уже собрался что-то сказать, как вдруг гул голосов стал глуше, а потом раздались первые аккорды мелодии.

На низкую эстраду поднялась девушка в блестящем, сильно декольтированном платье. Грива черных волос в художественном беспорядке падала на точеные алебастровые плечи. Черные глаза поблескивали из-под густых загнутых ресниц.

Девушка запела. Хрипловатый, низкий голос пронесся по залу, и Альдо Бонавенте ощутил, как по позвоночнику у него побежали тысячи маленьких чертиков с острыми копытцами.

2

Лу послала обольстительную улыбку в зал, склонилась в последнем поклоне и упорхнула за кулисы. Все, как всегда.

Она любила петь в этом ресторанчике. Почти так же, как в трех других, но в этом — чуть больше. Публика здесь была приятная, случайных людей не было — все-таки близость университета!

Когда Лу только начинала — а это было давным-давно, целых восемь лет назад, — каждый выход на маленькую эстраду давался с трудом. Ноги подгибались и мерзко дрожали, по спине струился холодный пот, и лица посетителей сливались в глазах в одно большое бледное пятно. Ей было очень страшно — но лишь до того момента, когда раздавались первые аккорды.

Музыка подхватывала Лу и несла на волнах нежности и страсти, веселого задора и лирической грусти. Синатра был гением, что тут поделать. Впрочем, песни «Битлз» она тоже пела, но не все, только самые любимые. Потом набежал целый репертуар, и девушка смогла составить несколько разных программ. Песни военных лет, соул, джаз-рок, современный поп. Страх с годами исчез, остался лишь приятный трепет предвкушения, азарт при мысли о том, что через несколько минут слушатели станут все тише звенеть вилками о тарелки, а потом, если вечер будет удачным, наступит и вовсе полная тишина.

Это стало настоящим наркотиком, сладкой отравой, и Лу не могла без этого жить. Джонсы не бедствовали, жили вполне прилично, в полном достатке, но ни отец, ни мать не препятствовали увлечению дочери. Правда, соседка, миссис Боттом, намекнула Розе Джонс, что девочке нечего делать в кабаках, на что невозмутимая мама Роза ответствовала:

— Эдит Пиаф пела в кабаках. Армстронг пел в кабаках. Вы удивитесь, но даже Моцарт играл в кабаках. Кроме того, Лу в кабаках не поет. Она поет в приличном ресторане и получает за это деньги.

Миссис Боттом не согласилась с таким революционным заявлением, но и спорить поостереглась. Роза Джонс славилась среди соседей умением как-то так смотреть... Никогда ни единого грубого или резкого слова, но потенциальные сплетники разом теряли всякое желание развивать скользкую тему. Миссис Боттом ограничилась тем, что стала втихую изводить лично Лу, печально вздыхая при ее появлении и невнятно бормоча что-то типа «Несчастное дитя!» Лу злилась, миссис Боттом только того и надо было. Гармония воцарялась в природе, а Лу славилась не только вспыльчивостью, но и отходчивостью.

Страсть к музыке осенила своим крылом и вторую - точнее, первую — сестру Джонс, но тут уж и миссис Боттом не могла придраться. Марго занималась скрипкой, занималась всерьез и от души, на широкую публику пока не стремилась, если не считать выступлений в местной церкви по большим праздникам.

Марго мечтала о консерватории, но Джонсы пока не были на это готовы. Ничего, думала оптимистка Лу. Синатра давал неплохие сборы, и счет в банке рос и рос. Когда наберется нужная сумма — а до этого осталось каких-то полтора года, — Лу принесет денежки и выложит их перед Мардж. То-то будет визгу, слез и соплей!

Яркая, как фейерверк, Лу Джонс обожала делать подарки и сюрпризы. Мысль о том, что заработанные деньги можно потратить и на себя саму, ей как-то в голову не приходила, по крайней мере, с тех пор, как Маргарет доверила ей свою мечту о консерватории...

Лу торопливо выпрыгнула из скользкого и блестящего платья, натянула футболку и джинсы. Смыть макияж, стянуть непокорную гриву резинкой — и в погоню за последним автобусом.

Стук в дверь, затем приторный голосок Чико, местного импресарио. На взгляд Лу, Чико был единственным обстоятельством, способным скомпрометировать этот ресторан, но нельзя же, чтобы все было хорошо!

— Лучиана? Красавица, я могу войти? Надеюсь, ты еще раздета, хе-хе?

Этой шутке исполнилось уже два года. Чико, в миру Чак Картер, свято чтил уголовный и гражданский кодекс, а потому до совершеннолетия Лу даже отеческой улыбкой улыбался ей только при свидетелях.

— Чак, смени репертуар и заходи. Я одета и готова идти домой, так что у тебя три минуты.

— Ты сегодня была особенно хороша, клянусь мамой!

Чаку Картеру было... неясно, сколько именно. От тридцати - что вряд ли, потому что и восемь лет назад он выглядел так же — до шестидесяти. Залысины были единственной возможностью понять, что у Чака имеется лоб, глазки желто-зеленого цвета немилосердно косили, но не по болезни, а по природной трусости и вороватости, руки непрестанно двигались, то потирая друг дружку, то всплескивая и заламывая пухлые пальчики, а толстые сладострастные губы были украшены - по мнению исключительно самого Чака — черными усами ниточкой. Кошмар! Так мог бы выглядеть самый драный кот с помойки, если бы его превратили в человека.

— Чего тебе, Чак? Мне правда некогда.

— Шутишь? Хотя... Просто ты еще не в курсе. Я принес благую весть!

— Архангел ты наш, прости меня, Господи. Какая весть?

— Тебе назначили свидание.

— Подумаешь, новость.

— Не-ет, все не так! На этот раз я настоятельно рекомендую тебе...

— Чак! Это называется сводничество. За это полагается... я спрошу Билла, сколько за это полагается.

Чак немного увял. Билл Кросби был одноклассником и другом детства Лу и Марго Джонс, а также местным младшим констеблем и заочным студентом-юристом.

— Лу, детка, я никогда бы не позволил себе грязных мыслей, а тем более поступков. Это не банальное свидание, это деловое предложение.

— Какое? У тебя минута.

— Ты не заметила в эркере потрясающего шатена с синими очами?

— Нет. Короче.

— Сходи к окулисту. Его заметили ВСЕ. Костюмчик стоит столько же, сколько мое жалованье за три года, не меньше.

— Полминуты.

— Сейчас ты превратишься в соляной столп и забудешь про автобусы. Он передает тебе визитку и предложение встретиться завтра по одному ОЧЕНЬ ВАЖНОМУ ДЕЛУ, касающемуся твоего будущего.

— Все. До свидания, мистер Картер. Ваше время истекло.

— Ты что, дура?!

Лу возмущенно уставилась на Чака. Раньше он такого себе не позволял.

— Чак, я забуду эти слова, если ты немедленно дашь мне пройти и исчезнешь.

— Детка, прости мою горячность, но я ведь правда переживаю! Если этот тип не импресарио, то я уж и не знаю, как выглядит настоящий импресарио!

— С чего ты взял?

— Он сидит за одним столиком с графом Болтонским, двумя молодыми профессорами университета и одним директором банка. Это раз. Не будут же они абы с кем ужинать? Он выглядит на тыщу, а то и на мильен, это два. Чего здесь делать такому красавцу? Ясно, проездом. Он сидел мрачный как туча, а когда ты запела, развернулся и стал слушать, не отрываясь. Хмурился при этом, разглядывал тебя и что-то писал на салфетке.

— Чико, у тебя потрясающая логика, но понятна она только тебе. НУ И ЧТО?!

— А то, что если б ты ему просто понравилась, он бы прислал тебе цветов, шампанского, вертелся бы, закатывал глаза, целовал бы кончики пальцев — привлекал бы твое внимание. Можешь мне поверить. В женском вопросе я эксперт.

— Независимый. От женщин.

— Не смешно. Так вот, девять к одному, что он хочет предложить тебе контракт. И если ты не дура - да, да, я подчеркиваю это слово! - набитая, то ты согласишься с ним встретиться. Возможно, лет через пять, выходя из лимузина на ковровую дорожку, ты увидишь меня в толпе и вспомнишь, что сделал для тебя бедный старый Чико Картер, но это меня не слишком волнует. Главное — ты сама. Твоя карьера. Поверь моему чутью, тут пахнет фирмой грамзаписи и платиновыми дисками!

Самым разумным и логичным было бы шлепнуть Чико по лысине, попрощаться с девчонками и бежать на автобус, но зерна сомнения прорастают быстрее злаков земных, а любопытство губит не только кошек. Лу закусила губку и с сомнением посмотрела в сторону зала.

— Дай-ка визитку...

Хорошая бумага, золотом выписанные буквы. Альдо Бонавенте. Телефон, факс, адрес - видимо, офиса. На обратной стороне вежливая, четкая фраза - предложение встретиться и обговорить кое-какие вопросы, «могущие иметь для мисс Джонс практический интерес». Лу стремительно — она все делала стремительно — подошла к тяжелой портьере, отделявшей зал от служебных помещений, и осторожно отвела бархатный полог в сторону.

Потенциальный работодатель был сногсшибателен, иначе не скажешь. Косая сажень в плечах, темные каштановые волосы коротко подстрижены. Под густыми темными бровями сапфирами горят синие глаза. Точеные скулы, чуточку излишне массивный нос... Такого на медалях чеканить!

Одет он был вполне под стать внешности. Безупречный темно-синий костюм, белоснежная сорочка, галстук повязан с той нарочитой небрежностью, которая достигается многочасовыми упражнениями.

Пижон, неожиданно расстроилась Лу. Сидит, развалившись, криво ухмыляется и цедит что-то негромкое, а собеседники в рот ему смотрят. Бонавенте... итальянец, надо полагать? Сан-Ремо? Или его бизнес окопался в Англии?

Лу со вздохом повернулась к Чаку, озабоченно покачала головой, увидев настенные часы, и сердито бросила:

— Вот что, скажи ему, что завтра я буду в кафе на площади, часа в два. Да, ровно в два. Я все равно собиралась встретиться с подружкой, загляну и туда. Чем черт не шутит...

— Я знал, что ты умница, Лучиана!

— Я не Лучиана. И я опаздываю на автобус. Пока, Чак. Да, и не вздумай давать ему мой телефон. Это серьезно.

— За кого ты меня принимаешь!

— Вот потому и предупреждаю. Пока, Чико!

Когда она запела, Альдо буквально остолбенел. Ресторанное пение его как-то никогда не прельщало, он его оценивал в основном по принципу «громко и мешает разговаривать — тихо и ненавязчиво». Однако на этот раз случай был особый.

Италия - это страна, где поют все. На каком-нибудь винограднике вы можете услышать хоть Карузо, хоть Шаляпина, при этом босых, загорелых дочерна и занятых тяжелой работой. Видимо, что-то в воздухе...

Альдо засыпал под негромкое мурлыканье старинных колыбельных своей няньки, вместе со всеми пел на праздниках народные песни, посещал с мамой джазовые и классические концерты, знал весь репертуар «Ла Скала», в юности собирал пластинки эстрадных звезд, любил французский шансон - одним словом, в музыке разбирался вполне прилично. Черноволосая девушка на эстраде была совсем молоденькой — лет двадцати с небольшим, — но пела вполне профессионально. А главное - у нее был шарм. Обаяние. Изюминка. Этот низкий, хрипловатый голос с переливами заставлял слушающего реагировать почти... физиологически! Становилось щекотно спине, а в груди разливалось неясное, но очень приятное томление.

Во-вторых, девица была красива. Именно красива, и даже яркий сценический грим был не в силах скрыть эту красоту. Точеный носик, нежный румянец, белоснежная кожа. Чуть высоковатые скулы, пушистые ресницы, осеняющие черные агатовые глаза... И волосы у нее вьются от природы, хотя в наше время ни за что нельзя ручаться. Фигурка наяды... дриады? Короче, нимфы! Шея лебединая, плечи алебастровые, руками не машет, глазки не строит. Мечта, а не девушка.

Альдо как-то вычитал, что удача в бизнесе сопутствует тем, кто умеет принимать стремительные и нестандартные решения. Было это лет шесть назад, он только закончил университет, собирался открывать свое дело, и свежая мысль целиком захватила его воображение. Он решил, что будет действовать именно так, полагаясь на чутье и наитие. Долой скрупулезные расчеты, даешь бурю и натиск!

Тогда, семь лет назад, это кончилось тем, что он купил на аукционе серебряный сервиз, сразу перебив цену на несколько пунктов и потратив весь свой начальный капитал. Этот проклятый сервиз с тех пор украшал его офис, потому что сбыть его не то что с прибылью, а даже и в убыток не представлялось возможным. Другой бы расстроился или сделал выводы, но Альдо с присушим ему добродушием решил, что в первый раз все ошибаются, взял денег у папы... и продолжил в том же духе.

«Антикварный дом Бонавенте» держался на плаву исключительно благодаря отсутствию штата сотрудников и тому, что личных денег Альдо пока хватало на аренду офиса. Правда, в этом самом офисе за шесть лет скопилось довольно много собратьев серебряного сервиза, и не за горами была насущная потребность в расширении площадей, но вот на это Альдо пойти пока не мог...

Не об этом он сейчас думал. Мысли, крутившиеся у него в голове, касались исключительно требования папы, требования возмутительного, феодального, консервативного - но незыблемого.

Альдо не глядя дернул за рукав Берти.

— Как тебе красотка?

— Высший сорт! Я давно ее здесь слушаю. У нее сумасшедший репертуар. Впервые слышу, чтобы женщина адекватно исполняла Синатру.

— Она здесь давно?

— Давно. Ты на нее запал?

— В каком-то смысле. Как зовут?

— Мисс Джонс.

— А имя?

— Не знаю. Она не из тех, что знакомятся с посетителями и разводят их на шампанское. Всегда поет программу и уходит. Нив зале, ни с кем-то из гостей я ее не видел ни разу.

Альдо задумчиво кивал.

— Ясно. Вполне подходящий вариант.

— Хочешь приволокнуться? Зря. Она порядочная девушка.

— По-твоему, я гожусь только непорядочным?

— Нет, просто она не станет знакомиться, так я думаю.

— А у меня серьезные намерения.

— Ой, ладно! Ты же впервые ее видишь!

— Да, и она - то, что мне нужно.

— Не понял?

— Скажи мне, как искусствовед — искусствоведу: годится она в жены?

Берти вытаращил глаза и ошеломленно уставился на раскланивающуюся певицу.

— Я... ты что, серьезно? Да нет, Господи, ты опять шутишь...

— Я серьезен, как дитя на конфирмации! Как по-твоему, граф, годится эта девушка мне в жены?

— Ну... если чисто визуально...

— Я серьезно!

Берти отмахнулся.

— С тобой никогда не поймешь, шутишь ты или нет. Да вся твоя родня на уши встанет, если ты притащишь им певичку из кабака!

— Сноб!

— Я не сноб. Но вы, аристократы...

— Мы аристократы, но не идиоты же! Она красива, талантлива, хорошо держится на сцене...

— А это здесь при чем?

— Значит, сумеет сыграть роль моей жены.

— Альдо, я не понимаю...

Альдо рассмеялся и хлопнул старого приятеля по плечу.

— Быстрое и нестандартное решение — залог успеха! Во всяком случае, попытаться-то можно?

Через четверть часа Чак Картер передал мистеру Бонавенте ответ черноволосой красотки, а еще через час вся веселая компания покинула ресторан, чтобы продолжить веселье в одном из ночных студенческих клубов.

Лу Джонс в это время уже крепко спала.

Марго Джонс тихонько читала перед сном нотную тетрадь.

Миссис и мистер Джонс неторопливо собирались отправляться ко сну.

Кот Чериш Второй уходил на ночную охоту в сад.

И ничто не предвещало бурь и потрясений.

3

Утром Лу проснулась непривычно и неуместно рано. Пробуждение юной девы на заре, согласно канонам, должно напоминать «трепет нежных лепестков розы», но на этот раз все было не так. Л у открыла глаза, потому что ей снился жуткий слон — слониха села ей на грудь. Почему именно слониха — Бог ее знает.

Горло саднило, в ушах звенело, а доступ воздуха был возможен только через рот. Нос забило наглухо. Лу со стоном выдралась из-под одеяла и потащилась к зеркалу.

На нее смотрело маленькое распухшее чудовище. Слезящиеся глазки, опухший красный нос, роскошная лихорадка на губах и отекшие железки. Все это великолепие было увенчано шапкой свалявшихся и как-то потускневших черных волос, а особую жалостливость добавляла ночная рубашка в цветочек.

Лу издала сиплый стон. Марго недовольно заворочалась в кровати и подняла голову с подушки. Вот уж кто напоминал розу, так это она...

— Лу, ты чего вскочила... О Господи! Ты заболела?

— Умираю.

— Ложись немедленно! У тебя наверняка температура.

Марго сгоняла вниз, заварила липовый чай с медом, согрела молоко с содой и принесла все на серебряном подносе, успев по дороге наябедничать маме. Мама Роза, невозмутимая и благодушная, как всегда, явилась следом, неся аптечку и отдельно — градусник. Через десять минут картина была полностью ясна: ангина.

Мама Роза кивнула и аккуратно упаковала градусник в старинный деревянный футлярчик.

— Этого следовало ожидать. Ты опять перепела.

- Я не...

— Лу, дорогая, связки — это тончайший инструмент. Нельзя забивать гвозди микроскопом.

— Мама, я пела, как всегда...

— Ты пела как всегда долго, много дольше, чем ты можешь себе позволить, а потом в одной футболке поехала домой. Смею напомнить, что Англия - не Италия. У нас по ночам холодно.

— Вчера было тепло...

— Лу, перестань. Ты споришь по привычке, на самом деле ты прекрасно знаешь, что я права. Так, посмотрим. Горячий чай и молоко — отлично для ангины. И связки должны отдохнуть некоторое время. Обещай, что помолчишь хотя бы до вечера.

— Я не могу... У меня встреча с Полли.

- Полли эмигрирует к коммунистам?

- С чего ты взяла?

- Значит, у вас еще будет шанс увидеться. Отдыхай, дорогая, а я позвоню ей и скажу, что ты заболела. На случай дурацких поступков: я дома целый день, буду в саду или в гостиной. В любом случае улизнуть тебе не удастся. Кроме того, я полагаюсь на здравый смысл. Ты же еще планируешь петь в ближайшем будущем?

- Да, но...

— Вот и хорошо. Отдыхай. Марго, пригляди, чтобы она не разговаривала... много.

Мама Роза уплыла из комнаты, а Лу откинулась на подушки, закусив губу.

Все рушилось! Ладно, Полли, положим, перебьется, но импресарио! Платиновые диски! Миллионные контракты!

Лу задумчиво посмотрела на сестру, с тревогой вглядывающуюся в ее собственную физиономию... В детстве они обожали играть в «зеркало» - становились друг против друга и повторяли каждое движение. В школе этот номер проходил «на ура» на всех вечерах...

— Марго!

— Тихо, сестричка. Тебе велели помолчать до вечера.

— Погоди. Обещаю, что буду молчать до завтра, если ты кое-что сделаешь.

Сиплым шепотом Лу объяснила потрясенной сестрице ситуацию, самыми черными красками расписав возможный финал, если она не явится на свидание.

— От меня уплывет шанс, Марго. Нет, не шанс. ШАНС! Возможно, именно тот самый, единственный и неповторимый в своем роде.

— Лу, скажи, что ты шутишь. У тебя температура...

— Марго, это проще пареной репы! От тебя ничего не требуется, только посидеть с потрясающим парнем в кафе, построить ему глазки—в меру! — и согласиться на миллионный контракт.

— Я — не ты!

— А какая разница?

— Он тебя видел.

— Только на сцене, накрашенную и в жутком платьице с блестками.

— Но он ждет Лу Джонс...

— Он ждет мисс Джонс — надеюсь, ты все еще она, если не обвенчалась с Билли тайно. Он не знает ни моего имени, ни того, как я выгляжу в нормальном виде. Даже если б и знал - я должна тебе напоминать, что мы похожи до последнего волоска?

— Я не пою!

— И я не стала бы петь днем в кафе. Вчера он меня уже прослушал, так что обмана никакого. Ноты ты знаешь, слух у тебя абсолютный. Ты напоешь любую мелодию из моего репертуара, если это понадобится, хотя я, убей Бог, не могу представить, зачем это может понадобиться. Марго, пожалей мое горло!

К этому моменту обе сипели и шипели, потому что Марго от волнения тоже перешла на шепот.

— Лу, это безумие!

— Подумаешь! Мы с тобой десять лет отучились таким макаром в школе, где нас все знали, а тут незнакомый мужик, видевший меня только издали. Марго, ну пожалуйста!

— Я договорилась с Биллом, он хотел...

— Я ему все объясню.

— Ты обещала молчать до завтра.

— Тогда я ему напишу на бумажке. Значит, да?

Марго тяжело вздохнула и бросила мрачный взгляд в сторону россыпей косметики на половине туалетного столика, принадлежащей Лу.

— Краситься? Напяливать твои мини-юбки?

— Напяль свои, если хочешь. Элегантная простота с легким налетом эксцентричности.

— Лу, я не знаю...

— На всякий случай возьми с собой мои программки.

- Я...

— Он тебе понравится. Шикарный пижон.

— Будь ты проклята, сестрица!

— Я тоже тебя люблю. Все. Молчу.

Альдо Бонавенте проснулся примерно в то же время, что и Лу Джонс. Виной тому были вчерашнее шампанское и предстоящее мероприятие.

Первым чувством, охватившим молодого итальянского аристократа, была паника, вторым - насущная потребность организма в аспирине и большом количестве воды.

С наслаждением потягивая холодную минеральную воду, Альдо усиленно размышлял. Вчера все выглядело просто отлично, легко и элегантно. Буря и натиск! Мадемуазель, вы чертовски милы и талантливы, я сражен вашим артистизмом, не согласитесь ли вы на фиктивный брак за приличные комиссионные?

Вчера ночью он был уверен, что мадемуазель с энтузиазмом примет это предложение и дело будет в шляпе, сегодня от былого оптимизма не осталось и следа.

Возможны два пути, плохой... и очень плохой.

Если она действительно девушка порядочная, как уверял Берти, то в ответ на такое предложение она даст ему по морде, пардон, по лицу. И будет совершенно права. Порядочным девушкам такие предложения не делают.

Если Берти ошибается и она обычная старлетка с арифмометром вместо мозгов, то он может серьезно влипнуть, нажить крупные неприятности, а кроме того... зачем ему такая жена, даже и фиктивная? Папа-то ее раскусит в одно мгновение, и выйдет нехорошо.

Хорошо, пусть она все-таки будет порядочная! Положим, и по лицу даст не сразу, если он это сумеет обставить в приемлемом виде. А как должен выглядеть этот приемлемый вид?

Через полчаса неимоверных умственных усилий Альдо Бонавенте пришел к единственному выводу: стремительные и нестандартные решения нужно воплощать в жизнь мгновенно. Раздумья их губят на корню.

Он вздохнул и тоскливо посмотрел на часы. До часа икс оставалось всего ничего. Пять часов.

Марго шипела, бурчала, фыркала, ругалась, вздыхала, качала головой, то и дело смывала уже нанесенный макияж - одним словом, являла собой классический образец неверия в свои силы. Лу, верная обещанию молчать, была вынуждена закусить уголок подушки и в отчаянии смотреть на эту презренную пораженку. Тем не менее через каких-то три с половиной часа Марго со вздохом отвернулась от зеркала — и Лу восхищенно вздохнула. На нее смотрела ее точная копия.

Здесь надо пояснить следующее. Сестры Джонс отличались друг от друга исключительно манерой поведения, но никак не темпераментом. В противном случае им никогда бы не удалось столь успешно водить за нос весь преподавательский состав школы в пригороде Кембриджа, соседей и собственного отца. Марго не хуже Лу умела взрываться, разыгрывать приятелей и хулиганить, но в отличие от Лу всегда знала, когда следует остановиться.

Лу обожала публику — Марго вполне могла обойтись без всеобщего обожания. Лу любила яркий макияж — Марго была к нему равнодушна. Лу предпочитала в одежде весь спектр радуги — Марго тяготела к пастельным оттенкам того же спектра. Если сравнить сестер Джонс с весенним днем, то Лу была ярким полднем, брызжущим солнечными зайчиками, а Марго — ранним утром того же дня, еще чуть прохладным, слегка туманным и немного размытым ночной росой.

Лу вытаращила глаза и отчаянно потыкала пальцем в руки сестры. Марго обреченно вздохнула и принялась наклеивать «накладные когти». Ее собственным пальчикам скрипачки такой маникюр был противопоказан.

Еще полчаса безмолвных, но бурных дебатов - и точная копия Лу Джонс стояла посреди комнаты. Черные кольца кудрей водопадом лились на плечи, черные глаза, подведенные зелеными тенями, загадочно мерцали, искусно подкрашенные губы изгибались в немного ехидной усмешке.

— И запомни, сестричка: я иду на это исключительно ради твоего звездного будущего, но если оно сорвется, не ругай меня, потому что я боюсь до одури.

— ???

— Я могу ляпнуть что-нибудь не то, могу расплакаться, могу упасть в обморок, а если он мне не понравится, я вообще замолчу, как последняя идиотка, и буду хлопать ресницами...

— !!!

— Молчи! Я пошла на Голгофу. Жаль, папы нет дома, я бы на нем потренировалась. Маму не проведешь. Чао!

Лу помахала сестре рукой и обессиленно вытянулась на кровати. Ничего. Всего пара дней, и она возьмет все в свои руки, а уж когда Марго узнает, что все это ради ее консерватории...

Лу счастливо улыбнулась и заснула сном младенца.

Марго Джонс осторожно спустилась с лестницы. Мама была в гостиной, вытирала пыль с каминной полочки. Марго придала своим шагам некоторую осторожную вороватость, якобы это Лу пытается сбежать из дома...

Мама Роза даже головы не повернула.

— Мардж, девочка, загляни на обратном пути в цветочный магазин. Миссис Файл обещала мне отложить луковицы гладиолусов. Лу спит?

— Э... да, мама.

— Она не рассердится, что ты взяла ее юбку?

— Я спросила...

— Хорошо. Возьми зонтик. По радио обещали кратковременный дождь.

Альдо Бонавенте мрачно смотрел в синие глаза своего отражения. Интересная бледность придавала его смуглым скулам несколько сероватый оттенок, в остальном же он был до отвращения безупречен. Волевой подбородок, таинственный стальной блеск в глазах, безукоризненный пробор. Галстук... этот чертов, не желает завязываться! Ну его совсем. Нет, нехорошо. Как-никак, Альдо идет делать предложение.

При одной этой мысли он снова расстроился. Чтоб он провалился, автор той паршивой книжонки, со своими быстрыми и нестандартными решениями! Сейчас, то есть через час без малого, красивая девушка даст Альдо пощечину и гневно уйдет, не обернувшись. Потом Альдо вернется в Корильяно, и папа добавит. Потом его все-таки женят на ком-нибудь типа Анжелы или Вероники, и жизнь потеряет смысл, потому что ни Анжела, ни Вероника никогда не позволят ему передать все дела Джакомо, а значит, придется заниматься тем, к чему он не имеет ни малейшего стремления, да и способностей тоже...

Жалкой развалиной, находящейся на последней стадии самоуничижения, Альдо Бона-венте выполз из отеля. Портье пожелал ему приятной прогулки, на что молодой человек едва не ответил «Прощайте навсегда!». Арендованная машина не желала открываться, и Альдо с большим опозданием понял, что руль находится совсем с другой стороны...

Положительно, в таком состоянии нельзя делать предложение!

Он приехал на место ровно через десять минут, а значит, в запасе у него оставалось еще полчаса как минимум, поэтому Альдо в самом мрачном настроении заказал себе кофе и предался воспоминаниям. Надо настроить себя на боевой лад, а для этого достаточно представить, что было бы, если бы тогда он не сбежал...

Анжела Кастровиллари и Вероника Фабиани были его кошмаром с юных лет. Семьи дружили между собой, поэтому две воображалы, одна блондинка, другая рыжая, проводили в Корильяно чуть не каждое лето. Как и положено девочкам, повзрослели и поумнели они значительно раньше Альдо, и он сильно подозревал, что матримониальные планы зародились в их хорошеньких головках еще тогда, когда у Альдо и голос не до конца сломался. Дальше — больше.

Вероника стала бизнес-леди, Анжела предпочла оставаться в рядах золотой молодежи. Дружили они между собой так же, как могли бы дружить две кошки, и основным камнем преткновения был Альдо.

Он и глазом не успел моргнуть, как Анжела закрутила с ним бурный роман. Она благоразумно решила не пугать его сразу неприятными выражениями типа «семья», «венчание» и «а куда мы поедем в свадебное путешествие, милый?», и потому Альдо позволил себе увлечься довольно сильно. К счастью, в этот момент в ряды «золотой молодежи» влился молодой Джон Морган, сын и внук миллионеров, наследник и прочая, а кроме того спортсмен и авантюрист по натуре. Анжела не устояла перед обаянием молодого американца и сообщила Альдо о разрыве, в глубине души полагая, что это подстегнет его ревность, а значит, привяжет его еще сильнее. Альдо убедительно страдал, Джон, натура добродушная и бесхитростная, столь же убедительно раскаивался, а потому так и не узнал, сколь велика была благодарность, которую испытывал к нему поверженный и брошенный соперник. Альдо сообщил Анжеле, что едет домой зализывать раны (что было чистой правдой, потому что темперамент у Анжелы был весьма...), и укатил к маме и папе.

Вероника гостила в замке. Кроме того, Вероника была бизнес-леди. Необходимые калькуляции в ее голове совершились почти молниеносно, и уже через пару дней они с Альдо ездили верхом по живописным окрестностям, дружески болтая и грубовато подтрунивая друг над другом. Безошибочно избранный умницей Вероникой образ подруги-детства-и-своего-в-доску-парня сработал, и очень скоро Альдо уже не мыслил себе жизни без ее грубоватых, но точных советов и готовности выслушивать любые его сентенции.

Счастье еще, что он часто уезжал в Англию и Францию, иначе беда!

«Антикварный дом Бонавенте» в очередной раз завис над экономической пропастью, папа позволил себе ехидные замечания, Джакомо вообще откровенно смеялся над старшим братом, а тут еще явилась из Милана Анжела с разбитым сердцем и стала умолять его о прощении, вот тут-то с губ Альдо Бонавенте и сорвались роковые слова:

«Одна Вероника меня понимает!»

Через неделю во всех газетах появилось сообщение о помолвке Вероники Фабиани и Альдо Бонавенте. Старый синьор Фабиани начал звать Альдо «сынком». Папа озаботился ремонтом западного крыла замка. Кольцо сужалось.

Альдо терпел ровно до того момента, когда на торжественном приеме в честь помолвки (отель «Сфорца», семьсот приглашенных, среди них супруга премьер-министра и племянник президента) Вероника небрежно бросила через плечо:

— Малыш, принеси мне палантин, я бросила его в оранжерее.

Он кивнул, поцеловал невесте руку и отправился в оранжерею. Все тем же ровным шагом прошел ее насквозь, вышел на улицу, поймал такси, уехал в аэропорт - и через два часа уже был в Лондоне, а еще через час - в своей небольшой квартире на Арундейл-стрит. Только тогда, повесив свадебный фрак в шкаф и облачившись в демократичные джинсы, Альдо Бонавенте осознал, чего именно он избежал.

Это было три года назад, и Вероника только в последние полгода перестала приезжать в Корильяно на правах «бывшей будущей жены». Отголоски скандала затихли, и Альдо почти ничего не грозило, но тут это немыслимое требование папы...

— Простите, сэр. Вы не ожидаете здесь молодую леди? Дело в том, что она точно не знает...

Альдо подскочил, едва не выплеснув остатки кофе себе на брюки. Официант излучал искреннее расположение, а за его плечом стояла ОНА.

Он медленно поднялся, не сводя глаз с зарумянившегося личика мисс Джонс. Поздоровался, автоматически придвинул стул, осведомился, что она будет пить... А сам рассматривал, рассматривал, рассматривал.

Пожалуй, он не ошибся. Двадцать с чем-нибудь, но не больше двадцати трех. На сцене она казалась выше ростом, впрочем, это естественно. Волосы у нее потрясающие. Глаза тоже. Фигура шикарная.

Сейчас она казалась растерянной и немного беззащитной, не то что вчера. Вчера ее голос царил над темным залом, вчера она казалась Женщиной, очаровательной, властной, роковой, умелой, несмотря на молодость. Теперь перед ним сидела молоденькая неуверенная девушка, нервно стискивающая длинные, сильные и очень музыкальные пальчики.

Альдо вспомнил, что на встрече настоял именно он, и откашлялся.

— Прошу меня простить, мисс Джонс. Задумался - и залюбовался. Вы вблизи гораздо моложе выглядите...

Браво, Альдо! Комплименты — твоя сильная сторона.

Она чуть улыбнулась, но тут же снова отвела взгляд.

— Спасибо. Мне, собственно, и так немного. Двадцать три года.

— Вы, вероятно, удивлены моим приглашением?

— Скорее, заинтригована.

— Видите ли, вчера я был потрясен вашим пением. Правда, честное слово. Не обижайтесь, но обычно в ресторанах вряд ли можно рассчитывать на сногсшибательные вокальные данные.

— Думаю... вы правы, хотя у меня не слишком богатый опыт по части ресторанов.

— Вы не профессиональная певица?

— О нет. Это хобби, так скажем. Хотя я отношусь к нему очень серьезно.

— Это сразу заметно. Такой артистизм! Давно выступаете?

Черт! Лу! Когда ты петь-то начала? Ладно, неважно, главное — запомнить и сказать ей, чтобы врали одинаково.

— Лет семь... Да, точно, семь лет.

— Ого! В шестнадцать лет начали?

Не-ет! В шестнадцать мы закончили школу, а Лу к тому времени уже вовсю заливалась в «Приюте вагантов»...

— Значит, восемь. В пятнадцать.

— Мисс Джонс, вы меня прямо удивляете! Почему вы не пошли на эстраду?

— Причина вполне банальна — на это нужны деньги, а у нас их нет. Я живу с родителями и сестрой. Мистер... Бонавенте, мне не хотелось бы показаться невоспитанной, но любопытство и ограниченное время...

— Альдо. Зовите меня просто Альдо. А вы?

— Ма... Лу. Люси Джонс. Все зовут меня Лу.

Принесли кофе, и Альдо получил краткую передышку. Господи, да как же можно такой девушке предлагать ТАКОЕ...

— Лу, я надеюсь, вы не сочли мое желание встретиться нескромным...

— Вовсе нет. Бизнес есть бизнес.

Альдо почувствовал себя так, словно ему за шиворот вылили ведро холодной воды. Значит, это все-таки один из «плохих» вариантов?

— Понимаете, я не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению...

— А как я могу отнестись? Как к ответственной работе, как же еще? Знаете, Альдо, честно говоря, я не очень хорошо разбираюсь в контрактах...

Он ушам своим не верил. Во-первых, откуда она узнала, во-вторых, никогда не подумаешь, что такая цыпочка может быть так расчетлива. Контракт! Блеск! Это же выход из положения! Строгий деловой подход, все зафиксировано и оговорено. Уж это он сумеет сделать. Но откуда она...

— У меня он пока не готов, все вышло слишком неожиданно...

— Я понимаю.

— Если не секрет — что будете делать с деньгами?

Марго уже переборола свой первый страх и теперь чувствовала себя почти настоящей Лу. Только вот мечту высказала свою собственную, просто автоматически...

— Поступлю в консерваторию.

Альдо посмотрел на нее с уважением. А девка-то молодец. Не боится, не стесняется, относится ко всему спокойно и взвешенно.

— Браво! Обычно мечтают о карьере звезды.

— Настоящая звезда должна быть профессионалом, а для этого надо учиться, разве не так?

— Д-да, пожалуй. Вот что, мисс Джонс...

- Лу.

— Да, конечно. Лу. Я составлю контракт и вечером передам его вам, идет? Обсудим, когда вы сможете приступить...

— В принципе, хоть сейчас. Я свободна.

— Отлично. Так, значит, вечером? Часов в шесть устроит?

— Хорошо.

— Здесь же.

— Да. Только... Альдо?

- Да?

— Мне можно будет взять его домой и обдумать?

— Можно и нужно. Контракты суеты не любят.

— Я тоже гак думаю. Рада была познакомиться.

— И я рад. Дело у нас пойдет. Всего доброго.

— До свидания.

— Значит, в шесть?

— Я приду.

— Очень хорошо. Всего доброго.

— До вечера.

— Будьте здоровы.

— До встречи.

Это продолжалось бы еще невесть сколько, но тут грянул гром, и мисс Джонс вскрикнула от неожиданности.

— Ох, простите. С детства боюсь грозы.

— Бывает.

— Еще раз до свидания.

— А как же вы пойдете, гроза же...

— Ничего, у меня тут дела неподалеку...

Альдо мрачно следил за стройной фигуркой, перебегавшей площадь под прикрытием яркого зонта, и думал о несовершенстве мира. Вчерашняя волшебница оказалась рассудочной и холодной дочерью своего века. Нимфа обернулась бухгалтером. Впрочем, консерватория... А, да что толку. Вся жизнь по плану, ни одного нестандартного и стремительного решения.

Откуда она все-таки узнала? Берти! Он же ее знает. А что она не знакомится ни с кем — врет.

Альдо совсем расстроился и поплелся к машине. Надо составить проклятый контракт и отдать ей.

Марго хлопнулась на сиденье и шумно вздохнула. Последний раз она так выкладывалась на школьном кроссе.

Действительно, шикарный пижон, Лу права. Губы кривит, небось, не привык к таким забегаловкам. Ладно, это проблемы сестрицы. Сегодня вечером Марго заберет контракт, а потом будет до утра лечить свою сестричку, и если она не встанет завтра совершенно здоровой, то умрет на месте!

4

Лу спала, что показалось взмокшей (от дождя и нервотрепки) Марго верхом черствости, поэтому она растолкала больную без всякой жалости. Лу открыла было рот, но тут же испуганно его захлопнула и всем своим видом изобразила радостное и вопросительное нетерпение.

— ???

— Ты была права. Парень он видный.

— А...

— Ни слова! Ты обещала. Небось, хочешь узнать насчет миллионного контракта? Ну так он у тебя будет.

Лу не завопила, но исполнила на кровати нечто вроде танца с саблями, потом обняла Марго и шумно вздохнула от избытка чувств. Марго аккуратно отцепила от себя бедную больную и строго погрозила ей пальцем.

— Лежи тихо и думай о выздоровлении. Сегодня вечером я привезу тебе контракт, а завтра вы с мачо, видимо, должны будете встретиться. Больше я на этот подвиг ни ногой. У него рентген вместо глаз. Я пошла вниз. Мне нужно подкрепить усталые силы стаканом молока.

Марго ушла, а Лу зарылась в одеяло и от избытка чувств расцеловала плюшевого медведя.

Теперь жизнь изменится. Жаль, наверное придется уехать, но ведь это ненадолго? Зато потом настанет очередь Марго, и она попадет в свою консерваторию, а еще потом выйдет за Билла.

Забавно, папа их не различает, а Билл запросто, вроде мамы Розы. У них с Марго давно началось, еще в школе. Лу помнила, как Билл тогда смотрел на ее сестру. Впрочем, он и сейчас так же смотрит.

Смешная штука любовь. С точки зрения Лу, Билл — о нет, он отличный парень и хороший друг! - не представлял никакого интереса в качестве Мужчины Всей Жизни кого бы то ни было, а уж Марго... Она же красавица! Умница. Серьезная, талантливая, трудолюбивая до ужаса.

Билл тоже неплохой парень, поймите правильно. Лу не забыла, как он учил ее кататься на велосипеде, защищал от старших мальчишек (после чего ей приходилось защищать от них самого Билла), но представить его в качестве ухажера...

Лу хихикнула, вспомнив, как однажды решила разыграть Билла Кросби. В ту пору они с Марго уже вовсю гуляли по вечерам и наверняка целовались в кино — Лу это страшно веселило, и она захотела испытать Билла. Позвонила его маме, представилась Марго и назначила свидание. Миссис Кросби, чистая душа, передала все сыну, и в назначенный час худощавый широкоплечий верзила Билли топтался на углу под часами. Лу немножко полюбовалась на него из кустов, а потом решительно пошла в атаку.

На ней была юбка Марго, футболка Марго, духи Марго, туфли Марго, а для полного соответствия еще и футляр от скрипки. Саму скрипку Лу благоразумно поостереглась брать с собой. Еще упадет...

Билл обернулся на звук ее шагов — и Лу не забыть, как стремительно увяла улыбка на его простоватом, честном лице. Глаза потухли, а в голосе прозвучало столь явное разочарование, что хулиганке Лу едва ли не впервые в жизни стало не по себе.

— А... это ты, Лу. Надо было сразу догадаться.

— Билл! Как тебе удается нас различать?

Он посмотрел на нее и усмехнулся, потом осторожно подергал девушку за кончик носа и сказал:

— Это очень просто, Лу. Так просто, что и не объяснить. Со временем сама поймешь.

Лу вздохнула, придя в лирическое настроение. Тут же вспомнился ее новый импресарио. Хорош, очень хорош. Вот такого легко представить в качестве... ну, в общем, в качестве.

Вот он с цветами встречает Лу на вокзале... нет, лучше в аэропорту!

Вот они в ресторане.

Вот на берегу моря. Ярко светит солнце, ветер шевелит огромные листья пальм, а они радостно хохочут, и капли воды на их загорелых телах сияют жемчужинами, а ноги в золотых песчинках...

А с какой стати она с ним должна оказаться на берегу моря? У них контракт, деловые отношения... Кроме того, такой субчик, как он, наверняка купается в разномастных девицах и выбирает их по дням недели и цвету галстука. О нравах шоу-бизнеса в наши дни написаны целые тома и энциклопедии.

Нет, исключено. Если только в смысле внешнего эффекта — то пройтись с этим итальянцем под ручку было бы неплохо. Полли умерла бы на месте, Джейн — немного погодя, потому что у нее тоже неплохой парень в Лондоне.

Господи, какие глупости лезут в голову! Ничего, это от радости. Вечером она подпишет контракт, а завтра поскорее отдаст его итальянцу, тогда он уж не передумает. Ох, надо предупредить Марго, пусть постарается сразу выцыганить его подпись!

Лу тихонько взвыла от нетерпения и накрылась с головой одеялом. Вечер, вечер, ну когда же ты наступишь?!

На повторный подвиг Марго малодушно отправилась вместе с Биллом. Ему предстояло прогуливаться по площади перед кафе и многозначительно посматривать на часы, а если деловое свидание, не дай Бог, затянется, вмешаться и с легким укором сказать: «Дорогая, мы же опаздываем!»

Билл безропотно покорился судьбе и вот уже десять минут прогуливался по площади, Марго сидела в кафе и вертела головой по сторонам, но проклятущий мачо все не шел. Еще бы! Ведь утром он ее дожидался — решил, видно, сравнять счет.

Марго чувствовала, как неприязнь к красавцу становится все крепче. Она с детства терпеть не могла красавчиков. Посмотреть на них приятно, слов нет, но как только дело доходит до чего-то серьезного, наружу вылезает их подлинная сущность. Все, как один, избалованные, капризные, привыкшие к тому, что дамы от четырнадцати до семидесяти млеют при одном их виде...

Лори Смит выскочила замуж за такого. На свадьбе вся так и светилась, с гордостью посматривая на подружек. Во-первых, она самая первая выскочила замуж, да еще и за кого! За самого Скотта Паттерсона. Краса и гордость школы, чемпион по шашкам, регби и спортивному ориентированию, лучший скаут, член общественного совета школы...

Это было пять лет назад, а в прошлом году Лори приезжала в родной город навестить друзей и родных. Марго тогда ужаснулась про себя, а Лу эмоций не сдерживала. Лори превратилась в визгливую, неряшливую молодку с подозрительным взглядом, непрерывно курила, а в баре заказала — о ужас! — виски без содовой. Именно виски и развязало ей язык, и в конце вечеринки она заломила руки и страшным шепотом призналась Марго и Лу, что находится на грани нервного срыва, что Скотти изменяет ей на каждом шагу, живет за ее счет, а уж в смысле супружеских обязанностей... Да и где ему, если каждый вечер он проводит то в баре, то в ночном клубе.

— Девочки! Никогда не женитесь... то есть не выходите за красавчиков! Хуже их только чума.

С этим криком души Лори отбыла в Лондон, а Марго и Лу дружно пожалели бывшую одноклассницу.

Однако, что этот типчик себе позволяет? Уже почти половина седьмого...

Альдо Бонавенте перечитал контракт еще раз, посмотрел на часы, чертыхнулся и кинулся в гараж.

Он потратил на проклятую бумажку несколько часов, то и дело зачитывал варианты самому себе вслух, а потом еще и перезвонил в Рим, поверенному их семьи, синьору Бергоми. Это оказалось самым мучительным делом. Старый адвокат вел дела семьи Бонавенте последние полвека, вместо мозгов у него была ЭВМ, а вместо органов слуха и зрения — мощнейшие радары, не иначе. Альдо ужом вертелся возле телефона, пытаясь завуалировать истинный предмет сделки, но синьора Бергоми не проведешь. После шикарной театральной паузы, во время которой Альдо мучительно захотелось немедленно пойти на исповедь, а возможно, и сразу в монастырь, старый адвокат негромко поинтересовался:

— Юный Альдо, могу я задать тебе один вопрос?

— Разумеется, мессер...

— Ты консультируешься со мной из чистого озорства, тебя об этом попросили друзья, или же все серьезнее?

— Это уже три вопроса, мессер...

— Не будем мелочиться. Я о другом. Ответ я не то чтобы знаю, но подозреваю. В этом случае, пойми меня правильно, малыш, я попадаю в неловкую ситуацию. Если все обстоит именно так, как я... подозреваю, то как поверенный твоего отца и всей вашей семьи, я не имею права в этом участвовать.

— По... почему?!

— Потому что мы, адвокаты, Альдо, смешные люди. Придумали себе птичий язык, странные кодексы, разные дурацкие правила - и живем по ним.

— Я не понимаю...

— Разумеется, ты же не юрист. Объясняю: на нашем птичьем языке это называется мошенничество. Фиктивный... Но ни слова больше. Ответишь на мой первый вопрос?

Альдо чувствовал, как пылают у него щеки.

— Мессер Бергоми... А если я попрошу вас официально представлять мои интересы в этом деле?

В трубке повисла пауза, потом синьор Бергоми восхищенно прищелкнул языком.

— Нет, из тебя может получиться толк, малыш. Не всякий искусствовед так быстро сообразит, как вывернуться из создавшейся ситуации. Да, разумеется, ты можешь обратиться ко мне с подобной просьбой.

— И если вы согласитесь, то это дело...

— Станет конфиденциальным.

— Полностью?

— Абсолютно.

Ошеломленный Альдо едва не перекрестился. Вот оно, озарение! Подумал об исповеди, потом о тайне этой самой исповеди - и пожалуйста! Элегантное, гениальное решение всех проблем. Буря и натиск.

— Мессер Бергоми, в таком случае, я официально прошу вас представлять мои интересы.

Еще одна пауза. Тяжелый вздох в трубке.

— Я всегда любил тебя, Альдо. Я согласен. Итак?

— Это просто брачный контракт.

— Оригинальный... и весьма. На моем веку брачные контракты встречались не однажды, но я не припомню ни единого случая, чтобы в них отдельной строкой оговаривалось обязательное НЕИСПОЛНЕНИЕ супружеских обязанностей. Наводит на мысли.

— Я думаю, это честнее. Ведь во всем остальном обмана нет. Мы поженимся, через год расторгнем брак, при разводе другая сторона...

— Речь идет о твоей будущей жене, я не ошибся?

— Да, другая сторона, я же и говорю! Она получит определенную сумму.

— Вы с ней обговорили эту сумму?

— Не напрямую. Но я знаю, что девушка мечтает о консерватории. Я навел справки, сколько это стоит, прибавил возможные расходы на репетиторов, инструмент, издержки на жилье, потом, разумеется, нечто вроде морального ущерба...

- О Боже!

- Что?

- Нет, нет, ничего. Просто в мое время женились немножечко иначе... Продолжай.

- Да. Так вот, моральный ущерб, ну и нечто вроде небольшого приза.

- Все?

- Все.

- Сколько вышло?

- На круг — сто тысяч фунтов.

- Хорошо.

- Мессер Бергоми?

- Да, мой мальчик?

- Вы... ничего не скажете?

- Пока нет. Контракт составлен вполне грамотно, во всяком случае, скользких моментов в нем я не вижу. Сумма, на мой взгляд, слишком велика, но это твое дело. Кстати, а у тебя есть сто тысяч?

- Нет. Пока нет.

- Да. Конечно. Что ж, с Богом. Альдо?

- Да, мессер?

- Она хоть хорошенькая?

Альдо задумался и немедленно ощутил горечь, вспомнив деловитую готовность мисс Джонс подписать контракт...

- Она красавица, синьор Бергоми. И замечательно поет.

Он влетел в кафе, едва не сбив с ног высокого плечистого парня, стоявшего в дверях. Мисс Джонс воззрилась на него с явным неудовольствием, и Альдо слегка рассвирепел. Какого черта она на него так смотрит?

— Простите, дела задержали. Вы не оставили мне телефон, я мог бы позвонить и предупредить.

— Ничего страшного. Только у меня совсем не осталось времени. Контракт при вас?

— Да. И уже подписан с моей стороны. На всякий случай. Если вас все устроит...

— Я посмотрю дома.

В этот момент высокий парень шагнул к столику.

— Дорогая, мы немного опаздываем...

Альдо едва не разинул рот, глядя на невозмутимую стерву Джонс, которая раскланивалась с ним, убирала в сумочку контракт и уже брала под руку высокого парня. Такого цинизма он не ожидал. И парень хорош...

— Мы не представлены, мне кажется...

— Это Билл Кросби, мой... друг. Он служит в полиции графства, так что вы вряд ли пересечетесь с ним в дальнейшем. Билли, это мистер Бонавенте.

— Рад знакомству.

Билл протянул руку, а Альдо прикусил себе язык, чтобы не поинтересоваться, как мистер Кросби относится к планам своей девушки фиктивно выйти замуж за другого, практически незнакомого мужчину, да еще и получить за это деньги.

Он сам не понимал, откуда взялось это раздражение. Казалось бы, все в полном порядке, идея вообще его собственная, для девушки это шанс заработать на учебу... Так почему же он едва сдерживает презрение и горечь? Может, потому, что черноглазая красавица оказалась такой расчетливой и продажной?

Логика отсутствовала, разум дремал, и «мистер Бонавенте» сухо откланялся безнравственной парочке. Проводил их мрачным и надменным взглядом, посидел немного за столиком — и отправился звонить Берти.

Сегодняшний вечер прямо-таки напрашивался стать вечером беспробудного пьянства.

Билл молчал всю дорогу, но у самого дома Джонсов спросил Марго:

— Значит, Лу будет с ним работать?

— Не сглазь.

— А чего глазить? Контракт-то он уже подписал.

— Хозяин - барин. Ох, боюсь, сейчас она нарушит обет молчания.

— Не понравился он мне.

— Мне тоже, не волнуйся.

— Она твоя сестра.

— Лу давно в этом мире крутится. Знает, как за себя постоять, а талант у нее есть, сам знаешь.

— Знаю. Но парень мне не понравился.

— Он обычный работодатель. На досуге может быть хоть тайным зоофилом, работы это не касается.

— Лу уедет?

— Похоже, что да. Перестань хмуриться, Билл, меня и так всю трясет.

— С чего это?

— С того, что я уже отвыкла от подобных игр в переодевание.

— Так ведь все удачно закончилось?

— Вот именно! И я больше не хочу иметь с этим дело. Я — классическая зануда со скрипочкой, а по цирковому делу у нас Лу.

— Ты очень красивая зануда со скрипочкой.

— Билли...

— Мардж...

— Я тебя люблю.

— И я тебя очень. Марго, как только мне дадут повышение, я иду к твоим...

— Билл Кросби! Меня не волнует твое звание. Я люблю тебя, понимаешь?

— Понимаю. Но я хочу, чтобы у тебя все было.

Марго рассмеялась.

— У меня есть ты. Мама, папа и Лу. И весь мир в кармане. Разве нужно что-то большее?

Они прощались еще с четверть часа, а потом раскрасневшаяся и растрепанная Марго вырвалась из крепких объятий Билла Кросби и пулей кинулась по дорожке сада к дому. Ее ждала несчастная больная сестричка.

Несчастная больная сестричка лежала в постели, задрав ноги на стенку, и размахивала руками в такт музыке, доносившейся из наушников. Марго приятно поразил тот факт, что Лу держала слово и не пела, хотя присматривать за ней было в данный момент некому. Девушка крадучись приблизилась к кровати и потрясла узким белым конвертом над самым носом Лу.

Наушники полетели в одну сторону, подушка в другую, и Лу стала целовать сестру в обе щеки. Выглядела она не в пример лучше, чем утром, и Марго порадовалась за нее.

Вырвавшись из цепких рук «бедной больной», Марго уселась в кресло.

— Ладно уж, ради такого события можешь тихонечко и немножечко поговорить.

— Мардж! Ты фея. Принцесса. Королева Роз! Это контракт, да?

— Это даже немножко больше. Красавчик его уже подписал, так что тебе требуется только написать свою фамилию...

Еще учитель химии, мистер Сайкс, предрекал Лу Джонс гибель от несчастного случая, в которой виновата будет только она сама. Обычно мистер Сайкс успевал сказать только первую часть фразы: «Возьмите серную кислоту... не забыв надеть резиновые перчатки». Лу хватала смертоносную колбу голыми руками и однажды прожгла в полу дыру.

Вот и сейчас Лу Джонс поступила примерно так же. Она торопливо выхватила листочки из конверта, нетерпеливо отбросила первые два, спрыгнула с кровати и подбежала к столу. Стремительный росчерк пера - и контракт обрел силу. Марго наблюдала за действиями сестры с легким неодобрением.

— Ты бы хоть прочла...

— Я мечтала об этом со вчерашнего вечера. Все думала, каково это — стать звездой.

— Ты еще не звезда...

— Это начало. Вот же, написано черным по белому: сто тысяч фунтов! Мардж, это же безумные деньги, я сроду о таком не мечтала, а тут первый контракт - и такая сумма! Я верю в удачу.

— Ты... зачем ты запечатываешь конверт?

— Успеем отправить его вечерней почтой. Вдруг он за ночь передумает?

— Сумасшедшая. Надо было оставить себе экземпляр...

— Завтра! Все завтра! Новая жизнь - прямо с утра. Марго, душечка, ну отнеси это на почту, прошу!

— Лу, иногда мне хочется тебя треснуть по голове чем-нибудь тяжелым...

Лу обхватила сестру, закружила по комнате. Из ее груди вырывалось мелодичное, хотя и несколько хрипловатое мурлыканье. Марго сдалась — и рассмеялась, вторя своей счастливой близняшке.

Альдо вернулся в номер в начале седьмого утра. В голове приятно шумело, однако глаза слипались, и он заметил узкий белый конверт, только наступив на него.

Минуту спустя он уже презрительно ухмылялся. Надо же, как она торопится поймать свой шанс! Прекрасная, черноокая, чернокудрая и сладкоголосая мисс Джонс. Расчетливая, холодная и циничная певичка. Впрочем, голос у нее все равно хорош.

Альдо сунул контракт в папку и с чувством выполненного долга повалился на кровать, даже не потрудившись раздеться.

Слишком долго он сидит в Англии. Пора домой, туда, где солнце, древние стены фамильного замка, папа, мама, молодое вино и звонкие голоса белозубых девчонок, собирающих тяжелые грозди винограда... Туда, где солнце золотое, а не желтое, небо синее, а не серое, листья изумрудные, сердца горячие, а чувства искренние. Пора в Италию.

Он спал всего три часа, потом проснулся (с легкой головной болью), принял душ, переоделся и с относительно чистой совестью позвонил отцу в Италию.

— Это феодал и самодур Бонавенте-старший?

— Полете на поворотах, малыш. А то возьму ремень.

— Поздно. Нельзя пороть женатого мужчину.

— Альдо!

— Папа?

— Если это шутка, то ремнем не обойдется:..

— Это не шутка. Я не могу шутить на трагические темы. Молодому орлу подрезали крылья. Юный тигр заточен в золотую клетку.

— Как такое может...

— Любовь с первого взгляда, папа. Короткий взгляд, сердечный спазм, перехватывает дыхание, разум отказывает, на миг я теряю сознание, а когда прихожу в себя— мой голос уже делает ей предложение.

— Гм... симптомы, в принципе, описаны верно, но... Вы давно знакомы? Кто она?

— Папа! Это уже нахальство! Ты велел мне жениться?

— Велел, но...

— Никаких «но»! Ты же не оговаривал ее титулы и звания. Не настаивал на долгих годах прекрасной дружбы, плавно переходящей в нежную любовь...

— Нет, но я хочу знать...

— Узнаешь. Через неделю мы прилетим в Корильяно.

— Мы подготовим вам встречу...

— Нет!!! Видишь ли, мы с моей... э-э... киской люди новой формации. Долой мишуру и блеск закостеневших традиций! Даешь простые и понятные отношения. Расписались, зажили одним домом, умерли в один день. Быстро, выгодно, удобно.

— Альдо, ты болтун и клоун.

— Я женатый человек. Джакомо в замке?

— Уехал на пару недель в Бари, но я ему позвоню.

— Ни в коем случае! Когда моя вивисекция... то есть инаугурация?

Голос отца стал жестким и по-настоящему суровым.

— Достаточно, сынок. Утихомирься. Мы с мамой ждем тебя и твою невесту в Корильяно. Обо всем остальном мы поговорим позже. Комнаты почти готовы.

Альдо неожиданно сник. Заряд бесшабашного веселья кончился, и Альдо закончил скучным и невыразительным голосом:

— Прости, па. Я немного не в себе. Должно быть, от счастья. Не обижайся на меня.

— Приезжайте поскорее.

— До встречи. Поцелуй маму.

— Обязательно.

Повесив трубку, молодой человек некоторое время сидел, мрачно глядя в стенку прямо перед собой. Потом неприятно ухмыльнулся.

— Что ж... женишок! Пора на встречу с ненаглядной. Кстати, а как я ее найду?!

5

Приблизительно тем же вопросом озадачилась и Лу, едва проснувшись на следующее утро после по-кавалерийски стремительного подписания контраста. На конверте был адрес гостиницы, но она, дуреха, на него даже не взглянула...

К завтраку в доме Джонсов появился Билл Кросби, и тут выяснилось, что полиция графства не зря доверила молодому человеку покой граждан. Билл запомнил адрес гостиницы. Правда, он сомневался, что являться туда с утра пораньше прилично, но взгляды Билла Кросби на приличия всегда отличались консерватизмом.

Лу ограничилась тем, что расцеловала родных, щелкнула Билла по носу и вихрем унеслась наверх одеваться.

Радужное настроение диктовало выбор одежды, и Лу Джонс выбрала летящее шифоновое платье, переливающееся всеми цветами радуги, белые лодочки на высоком каблуке и белый газовый шарф. Из зеркала на нее смотрела сияющая принцесса, черные кудри вились крутыми кольцами, в черных глазах отражалось утреннее солнце, а от вчерашней болезни не осталось и следа.

Она едва тронула смеющиеся губы коралловой помадой, чуть подкрасила ресницы, потом смочила виски духами (настоящая Шанель, уйму денег стоила эта крошечная скляночка) и крутанулась на каблуках перед зеркалом. Начинался ее звездный путь к вершинам!

Четверть часа спустя она уже подскакивала на кожаных подушках старенького автобуса, и виной тому была не разбитая дорога, а ее собственное радостное возбуждение.

Альдо спустился в бар, чутко прислушиваясь к шумам в голове и собственной совести. Шумы шумели, совесть зудела. Аспирин помог, но только голове, душа же нуждалась в более действенных лекарствах. Альдо заказал себе кофе с горячими булочками и уселся у окна.

Сейчас он восстановит силы, потом соберется с духом и отправится на поиски расчетливой нимфы. К вечеру они обговорят время отъезда, потом он закажет билеты... хотя... это можно и в Лондоне сделать, впереди целая неделя. Мисс Джонс готова приступить к работе — Господи, какой кошмар! — хоть сейчас, но счастливому жениху нужно время, чтобы собраться с духом. Папа - это вам даже не синьор Бергоми. Папу на мякине не проведешь. Значит, им надо притереться друг к другу, привыкнуть, разузнать о привычках и пристрастиях... Альдо с отвращением посмотрел в чашку. Почему ЭТО здесь называют кофе, непонятно. Лучше бы заказал какао.

Он сидел и жалел себя, отчаянно трусил и представлял самые разные варианты уклонения от неприятной ситуации, в которую сам себя загнал.

Через четверть часа молодой граф Бонавенте был твердо уверен, что единственный выход - завербоваться в Иностранный легион и отправиться в Африку под вымышленным именем. Именно в этот самый миг за окном промелькнуло что-то радужное и развевающееся, а еще пару минут спустя звонкий девичий голос в холле осведомился:

— Простите, сэр, где я могу найти мистера Бонавенте? Насколько мне известно, он остановился у вас?

Альдо невольно передернул плечами. Опять эти чертики по позвоночнику! Надо же, вчера она не оказала на него такого воздействия, даже показалась ему робкой и неуверенной...

Сердце Альдо преисполнилось горькой злобой. Ну конечно, как же иначе. Вчера она разыгрывала из себя скромную овечку, юное дарование из захолустья, но сегодня, когда контракт уже подписан, а папа извещен, — впрочем, об этом она не знает, — ее положение изменилось. Сейчас она войдет — и Альдо останется только застрелиться, потому что папа мгновенно раскусит эту хапугу, эту молодую акулу, провинциальную хищницу, так легко и цинично согласившуюся на фиктивный брак с незнакомцем... Интересно, а если бы он не написал про неисполнение этих дурацких обязанностей, она бы и в постель с ним легла за деньги?! Боже, значит, он берет за себя проститутку?!

Разум вскинул голову и попытался напомнить, что вся идея от начала и до конца принадлежит самому Альдо, но в этот момент на молодого графа снизошло Видение.

Он вдруг очень живо представил, как они с мисс Джонс... с Лу исполняют эти самые обязанности. Картина, промелькнувшая перед очами его души, была столь выразительна и красноречива, что Альдо поперхнулся кофе и раскашлялся, судорожно цепляясь за скатерть. На глазах выступили слезы, а когда он их смахнул, то перед ним стояла его фиктивная невеста.

Солнце окутало ее золотистым ореолом, воздушное платье шевелилось даже от слабого сквозняка, и мисс Джонс в данный момент представляла собой самое умопомрачительное зрелище из всех, которые доводилось видеть графу на своем веку. А ему приходилось, уж будьте спокойны...

Он опомнился и поднялся, приветствуя гостью.

— Доброе утро, мисс Джонс. Так глупо вчера вышло, мы не обменялись даже телефонами...

Спокойнее, Лу, не забудь, вчера с ним встречалась именно ты, а не Марго.

— Я была так взволнована, мистер Бонавенте, так взбудоражена, что даже дома забыла посмотреть на конверт.

— Альдо.

- Что?

— Мы вчера договорились — просто Альдо и просто Лу. Ведь нам предстоит... э-э... вместе работать целый год.

- Да, разумеется! Простите меня еще раз. Наверное, я кажусь вам восторженной идиоткой, но ведь это такое событие...

Интересно, вчера это был «просто контракт».

- Лу, я даже немного удивился, что вы так быстро прислали мне контракт обратно, уже подписанным. Я думал, вам понадобится время...

- Да это было бы разумнее, но осмотрительность — не моя отличительная черта, честно говоря. К тому же согласитесь, такой шанс выпадает один раз в жизни, так зачем же ломаться и строить из себя зануду?

- М-да, действительно, зачем? Итак, вас все устроило?

- Устроило ли меня? Да это больше, чем я ожидала! На самом деле рискуете в данном случае вы.

О, как это верно! Рискую, да еще как.

- На самом деле я все рассчитал. Видите ли, я давно в бизнесе. Некоторые вещи делаешь автоматически.

- Понимаю. То есть ничего в бизнесе не понимаю и страшно рада, что вы обратили на меня внимание. Когда начнем?

Он чуть не брякнул «Пошли в номер — и начнем», но сдержался. Красотка выглядела такой оживленной и счастливой...

- А где же ваш друг?

- Друг? Какой друг? Ах, друг! На самом деле он действительно просто друг. У него есть... другая девушка, а мы просто учились вместе.

Слава Богу, значит, мозги у парня все-таки есть.

— Лу, я подумал вот что. Основная часть... контракта придется на Италию, туда я планирую вылететь через неделю, но...

— Ох! Как же это здорово. Я словно сплю и вижу волшебный сон.

— Да? Понятно... Так вот, пока мы еще не улетели, я бы предложил вам собраться поскорее и переехать в Лондон. Мы познакомимся поближе, привыкнем друг к другу, обговорим детали...

— Я вам полностью подчиняюсь. Знаете, Альдо, вначале мне показалось, что вы не слишком приятный человек, вы уж не обижайтесь. Немного надменный.

Ага. Но потом, когда вы предложили мне прорву денег за плевое дело, мои взгляды резко изменились. Нет, ну какова нахалка! И ведь на вид — сама невинность. Как будто он ее воспитателем в детский сад нанимает.

— Теперь вы пересмотрели свое отношение?

— Ну, конечно, не совсем. Нам действительно предстоит познакомиться поближе и привыкнуть друг к другу, но даже сейчас я могу сказать, что вы, по-моему, порядочный человек и хороший бизнесмен. Я вас не подведу.

— Очень на это надеюсь. Эксперты нас ждут суровые.

— Итак, Лондон?

— Да. Надо будет сделать кое-какие покупки...

— Сценические костюмы?

— Как вы это точно подметили! Именно. Всю... бутафорию. Потом я расскажу вам о тех, с кем вам придется встретиться в Италии, да и жить в одном доме...

— А где это будет?

— В моем замке. Провинция Калабрия, замок Корильяно.

— Ух ты! Настоящий замок? А аппаратура у вас там есть?

— Аппарату... д-да, там все есть. Будет, во всяком случае.

— Скажите вот еще что: могу ли я получить часть денег прямо сейчас? Или это нахальство?

Он смотрел на нее с несколько благоговейным ужасом. Таких нахалок ему еще видеть не приходилось.

— В принципе... не совсем сейчас, но...

— Я объясню почему. Ведь сейчас только лето, я могла бы успеть подать бумаги в консерваторию...

— Лу, но ведь этот год вы все равно будете заняты? Кстати, в замке прекрасные инструменты, и я мог бы нанять вам преподавателей...

Тормози, Лу. Глупая Марго все запутала. По легенде ТЫ, а не она, собираешься в консерваторию. Надо что-то придумать...

— Это замечательно, но в консерваторию довольно трудно попасть. Конкурс очень велик, даже при наличии денег.

— Это мы обговорим. Обещаю, что в течение месяца все решится.

Еще бы знать как. Может, папа подкинет подарок к свадьбе?

Лу счастливо вздохнула и быстро посмотрела на Альдо. Странно, на его лице застыло выражение... не то скуки, не то презрения... Да черт с ним, то есть дай Бог ему здоровья. Ведь ей же не детей с ним крестить.

— Когда мы едем в Лондон?

— Я сам собираюсь сегодня, но вам ведь надо собраться...

— Я легкая на подъем, да и вещей у меня совсем мало. Я смогу навещать родителей?

Альдо насторожился. Знаем мы этих родителей! Удерет в Англию и начнет набивать цену. Давай, мол, двести тысяч, а то не вернусь.

— Боюсь, что нет. Контракт...

— Я понимаю, понимаю. Жаль. Ну ничего. Год пролетит быстро, ведь мы будем заняты делом?

Альдо судорожно сглотнул. Делом, говоришь? То-то у тебя глазищи черные так и горят. Не-ет, милая, делом мы с тобой заниматься не будем. А то таких дел можно натворить... хотя, если уж она совсем не против... Нет! В контракте черным по белому все написано, и она обязательно попытается обставить все так, будто это он ее затащил в постель, а потом вырвет у него неустойку...

— Итак, трех дней вам хватит?

— Конечно. Где мне остановиться?

— Отель «Плаза» вас устроит?

— Альдо, вы надо мной смеетесь? Это же дворец!

— Нет. Дворец нас ждет в Италии, а «Плаза» — просто отель. Хороший, пятизвездочный, и совсем рядом с моим домом.

— У вас в Лондоне дом?

— Скорее, квартира.

— Представляю! Господи, прямо не верится. Через три дня я начну совершенно новую жизнь.

— Что ж, в таком случае... давайте прощаться. До встречи в Лондоне?

— До встречи, Альдо. И спасибо вам.

Он не удержался и хмыкнул довольно презрительно.

— Ну что вы. Не стоит благодарности. Это вы оказываете мне честь.

Лу не помнила, как доехала домой. Автобус это был? Или золотая карета? Перед глазами роились картины, одна другой краше. Студия звукозаписи... настоящие профессиональные музыканты... пластинки... презентации — впрочем, это не главное. Главное — она будет петь на большой сцене. И заработает денег для Марго и мамы с папой. А год — ну что год? Это не так уж и много.

И даже хорошо, что этот Альдо, если честно говорить, такой заносчивый и... противный. И совершенно не нравится ей, как Мужчина Всей Жизни... Нет, он, конечно, сногсшибательный, симпатичный, даже красивый, очень красивый, и одет шикарно, и миллионер, это сразу чувствуется, но слишком уж надменный. А это значит, что никаких глупостей не будет. Разве что он сам решит, будто ему все можно, раз он ее импресарио, но уж с этим они быстро разберутся. Деловые отношения есть деловые отношения. Да и вряд ли он будет ухаживать за ней, а уж тем более — приставать. У него девиц видимо-невидимо, это же ясно. И все под стать ему, графини да миллионерши. Ерунда это все!

Лу Джонс засмеялась и шагнула на порог родного дома.

— Мама Роза! Па! Мардж! Где вы все?! Слушайте же, слушайте — и радуйтесь за меня!

Альдо мрачно собрал вещи в небольшую дорожную сумку и уселся на кровать. Жребий брошен. Перейден этот самый, никак не удается запомнить... Рубикон! На самом деле зря он беспокоится. Актриса из девчонки отличная, так что сыграть молодую жену ей — раз плюнуть. Пусть это будет не самая удачная молодая жена с точки зрения папы — никто не обещал чистого ангела. И вообще, папа сам виноват. Вся эта история настолько дурацкая, что сил нет.

Сил действительно не было. Молодым графом овладела странная апатия. Альдо давно привык к тому, что его жизнь принадлежит только ему самому. Никаких обязательств, никаких сложностей. Если сложности возникали, он просто пожимал плечами и отворачивался от них, но сейчас так не получится. Ничего, будем искать во всем только хорошие стороны. Значит, через три дня она приедет в Лондон, это ничего, это нормально. Днем она пошляется по магазинам, вечером ресторан, быть может - опера. Продержаться еще три дня - и домой. Пока устроится на новом месте, пока со всеми познакомится - тут придется за ней присматривать, но дома проще. Еще потом они распишутся в мэрии, никаких газетных объявлений Альдо не позволит, еще чего, а потом уедут в как бы свадебное путешествие, скажем, по Италии, ну а еще через пару месяцев, считай, к концу сентября, папа объявит его наследником, и Альдо немедленно начнет передачу дел Джакомо. Как это делается, он понятия не имеет, но братец умный, сам во всем разберется. К Новому году, в принципе, все должно закончиться. Мисс Джонс... то есть синьору Бонавенте он к тому времени поселит в Риме, или в Турине, или в Париже — не суть важно, сам сможет уехать в Англию, до весны они побудут в браке для отвода глаз, ну а в следующем июне все закончится. Разводом займется синьор Бергоми, так что времени это много не отнимет. А потом он, Альдо, станет совершенно свободным человеком.

Альдо повеселел. Распланированное таким образом будущее выглядело уже не столь кошмарным, и молодой граф больше не чувствовал себя невинной жертвой.

И чего он на нее взъелся? В самом деле, девчонка из провинции получила от судьбы шанс устроить свою жизнь, исполнить заветную мечту, заплатив за это годом, проведенным не в Антарктиде, положим, а в прекрасной Италии, да еще и в ранге графини. От нее ничего особенного не требуется, конечно, она обрадовалась. Почему же он так злится на нее?

Альдо Бонавенте оставил этот вопрос без ответа, хотя ответ прекрасно знал.

Ему очень понравилась Лу Джонс. Она была красива, обаятельна, артистична, мила, у нее был шикарный голос, и Альдо Бонавенте, не граф, а молодой человек двадцати восьми лет, мог бы в нее влюбиться. В другой жизни.

Мог бы дарить ей цветы, гулять с ней вместе по берегам Темзы, кормить голубей на Трафальгарской площади, по вечерам слушать с ней вместе джаз в маленьких тесных клубах...

Мог бы стать ее любовником, мог бы просыпаться в маленькой квартирке на Арундейл-стрит, сжимая ее в объятиях, мог бы будить ее поцелуями и смеяться вместе с ней просто потому, что взошло солнце...

Мог бы даже полюбить ее по-настоящему, по-настоящему жениться на ней, завести детей — и обрести, в конце концов, смысл своей жизни...

Мог бы — но ничего этого не будет, ибо контракт подписан, и на целый год они связаны только деловым соглашением, а потом она поблагодарит его, возьмет чек и уйдет навсегда.

Альдо скривился, словно от зубной боли, и пнул ни в чем не повинную сумку.

Нелегкий предстоит год.

Мама Роза молчала. Отец неуверенно косился на жену и избегал взгляда обеих дочерей. Марго хмурилась и кусала губы. В конце концов Лу разозлилась.

— Можно подумать, что мне предложили пойти в рабство! Эй! Вы что, не рады за меня? Мама!

— Не шуми. Еще вчера у тебя болело горло. Что до радости... Да нет, малышка, наверное, все правильно.

Отец перестал коситься и с изумлением взглянул на супругу. Марго нахмурилась еще сильнее и прикусила губу почти до крови. Мама Роза была невозмутима и рассудительна. Как всегда.

— Да, думаю, все правильно. Ты выросла. Вы обе выросли. У вас своя жизнь. Вон, Марго не сегодня-завтра выскочит за Билла... Тоже ведь перемена.

— Мама, мы еще ничего...

— Знаю. Он ждет повышения по службе. Если, кстати, он полагает, что нас с отцом это волнует, то пусть не тревожится. Парень он хороший, знаем мы его с детства, а карьера... В браке главное не это.

Лу топнула ногой.

— При чем здесь Мардж и Билл? Я уезжаю, вы что, забыли?

Мама Роза обернулась и спокойно посмотрела на красную от возбуждения и злости Лу.

— Так чего же ты хочешь, Лу? Чтобы мы за тебя радовались, или печалились, что ты уезжаешь?

— Ну... я не знаю... Наверное, вы должны что-то сказать.

Мама Роза усмехнулась, подошла к Лу и крепко обняла ее.

— Моя ты девочка! Огонь и порох. Вечная непоседа. Что же я скажу тебе, Люси Джонс? Чтобы ты вела себя прилично, не пила холодную воду во время выступлений, берегла горло? Чтобы не роняла свою и нашу честь? Да ведь я отлично знаю, что горло ты беречь не будешь, а честь — знаешь ли, на этот счет я в тебе никогда не сомневалась. Ты уезжаешь. Нам будет очень одиноко без тебя, очень грустно и тоскливо, но мы гордимся тобой и хотим тебе только счастья.

— Мама...

— Нет, Люси Джонс, ты не должна плакать. В новую жизнь надо входить с улыбкой. Ведь это ТВОЯ жизнь.

Лу шмыгнула носом и беспомощно взглянула на отца, потом на Марго.

— Я вернусь. Я даю вам слово, что вернусь. Я использую свой шанс, раз уж он мне выпал, но знайте, что дороже всего на свете для меня вы. Этот дом. Этот кот. Эта земля. Я вернусь.

Лу повернулась и бросилась бегом по лестнице на второй этаж. Марго рванулась было за ней, но мать удержала ее.

— Не надо, Мардж.

— Она плачет...

— Знаю. Это хорошие слезы. Пусть побудет одна. Вы не расставались ни на один день двадцать три года. Надо учиться.

Марго больше не сдерживала слез.

— Я тоже плачу, мама! Потому что я не представляю себе жизни без Лу. Я не умею без нее жить! И не хочу учиться!

— Марго, от этого не спрятаться в вашей комнате. Вы выросли, только и всего. Все остальное осталось по-прежнему. Вы сестры. Близнецы. Вы похожи как две капли воды — и вы совсем разные. Лу готова вылететь из гнезда, ты спокойнее, ты еще можешь подождать. Не плачь. Поддержи ее, ведь ей сейчас нелегко. Это ОНА уезжает, а мы остаемся. Пусть едет с легким сердцем.

Марго кивнула, вытерла слезы и молча ушла в сад. В комнате воцарилась тишина. Вскоре ее нарушил мистер Джонс.

— Честно говоря, Рози, я не думал, что ты будешь так спокойна. Да и дом наш без Лу представить не могу.

Роза Джонс с усмешкой взглянула на своего мужа.

— Лучше подумай, готов ли ты каждое утро здороваться с молодым мужчиной, зная, что он спит с твоей дочерью.

— Рози, это ж Билли...

— Да, но скоро он станет мужем Мардж. И тебе придется смириться с тем, что для нее главным мужчиной станет он.

— Ты очень мудрая женщина, Рози. Кстати, а почему это каждое утро? Они будут жить здесь?

— А ты хочешь, чтобы дочь виделась с нами раз в неделю? Да и дом у Кросби совсем маленький. Миссис Кросби давно хотела позвать к себе сестру из Уэльса, они не виделись лет пятнадцать.

— Все-то ты знаешь...

— Знаешь, отец, по-моему, ты растерян и смущен, но это пройдет. Давай лучше пожелаем нашим девочкам счастья.

— Я всегда им только этого и желал.

— Вот и хорошо. Пошли спать.

— Но Мардж в саду...

— Она вернется. И они будут трепаться и реветь до утра, а утром пойдут гулять, и так будет еще целых три дня, так что завтра я, пожалуй, приготовлю баранью ногу.

Мистер Джонс обнял свою умную жену и нежно поцеловал ее в поседевший висок.

Марго вернулась в комнату часа через два. Тихо проскользнула в темноте к своей кровати, осторожно стянула джинсы...

— Ты топаешь как слон.

— О Господи! Я думала, ты спишь.

— Не могла уснуть. Не зажигай свет.

— Я только ночник...

— Не надо. У меня нос распух. И глаз совсем нет.

— Подумаешь, у меня тоже.

— Ревела?

— А тебя что, пчелы покусали?

— Нет. Я тоже ревела.

— Слушай, Лу... А ты уверена, что хочешь уехать?

— Ох, Марго, не мучай ты меня! Я уже и сама не знаю, чего хочу. То есть уехать я точно хочу, но не потому, что уехать, а потому что... Ты же знаешь!

— Знаю. На самом деле я за тебя очень рада, только... Как я буду без тебя?

— Сильно я тебе нужна, с Биллом целоваться!

— Билл — это Билл. А ты — это совсем другое. Лу?

— Чего? В смысле, что?

— Он тебе нравится?

— Кто?

— Твой импресарио.

— Ты что, упала? Нет, совсем нет.

— Хорошо.

— Почему?

— Он и нам с Биллом не нравится.

— Скажите пожалуйста! Эксперты! А что он вам сделал?

— Ничего. Просто не нравится - и все. Надменный какой-то.

— Тебе тоже так показалось, да? Вот и я решила... Мардж, но ведь ему и необязательно быть моим задушевным другом. Так даже проще. Никаких... глупостей.

- Лу?

— Что?

— Только не смейся. А глупости... я хочу сказать, ты... Понимаешь, мы с Биллом...

— Вы уже?!

— Ты что, дура? Билл не такой!

— Что значит, не такой? Больной, что ли?

— Лу Джонс, не смей говорить гадости о моем женихе!

— А ты не смей говорить глупости о моем будущем шурине! Я была уверена, что вы с Билли уже давно...

— Убью тебя сейчас.

— Мардж?

-А?

— Почему ты решила, что я про это знаю?

— Ну... ты смелая. Отчаянная. Я нерешительная. На скрипочке своей играю целыми днями...

— А я, значит, легкомысленная? Развратная?

— Лу, ты психованная, вот что. С Тэдди же ты гуляла два года...

— Ты с Биллом уже восемь лет гуляешь.

— Что ты пристала к Биллу? Я о нас с тобой. И... о глупостях!

— Не знаю, Мардж. Наверное, Билл прав.

— Что-о?

— Он сказал, это можно только почувствовать. Объяснить нельзя.

-Лу?

-А?

— А ты могла бы влюбиться в своего этого красавчика?

— Нет. Не могла бы. Он другой. И он никогда меня не полюбит, а без любви нельзя.

-Лу?

— Марго Джонс! Если ты немедленно не заткнешься и не заснешь... то мы не выспимся!

— Ладно. Последний вопрос можно?

— Валяй.

— Что ты сделаешь с деньгами?

Тишина. Мерное сопение. Марго тяжело вздохнула и повернулась на другой бок.

Лу улыбалась, пялясь в темноту широко открытыми глазами.

Ты нипочем не догадаешься, сестричка, что я сделаю с деньгами! И только попробуй отказаться!

6

Три дня пролетели быстро. Вещей набралось немного, как Лу и говорила мистеру Бонавенте. Основную часть багажа составляли кассеты с записями, косметика и книги. Лу понятия не имела, есть ли в Италии книги на английском языке, и потому подстраховалась, взяв с собой самые любимые. Диккенс, Теккерей, Вудхаус, Берне... старинные, вкусно пахнущие переплеты.

Честно говоря, сестры Джонс знали эти книги почти наизусть, но без них Лу себе жизни не представляла. И так приходилось себя ограничивать.

Марго не расставалась с сестрой ни на минуту. Билл терпеливо маячил в отдалении, не мешая девушкам.

Мама Роза неторопливо и спокойно собирала дочь в дальнюю дорогу. «Необходимые мелочи» с трудом поместились в пузатенький несессер, число мест багажа достигло трех, после чего Лу решительно пресекла все попытки родни экипировать ее зимними сапогами и пальто.

— Мам, пап, это Италия, а не Гренландия. Кроме того, я смогу купить все на месте.

— Знаю я, что ты купишь! Мини-юбку на меху.

— Мама Роза, там зимой апельсины зреют. И я собираюсь купить вполне нормальную одежду. На крайний случай в Лондоне зайду в «Харродс».

С транспортом вопрос решился при помощи молчаливого Билла. Оказалось, что один из его сослуживцев, старший констебль Райт, командирован в Лондон по каким-то служебным делам. Лу он возьмет с собой с радостью, потому что любит поговорить, а ехать долго. Машина у него не новая, даже, можно сказать, старая, но вполне приличная, так что поедет Лу с комфортом.

В последний вечер Лу спела всю свою программу в ресторане, слезно распрощалась с музыкантами, официантами, поварами, а также с Чико. Последний по торжественному поводу вырядился во фрак и больше, чем когда-либо, напоминал драного кота. Хотя и во фраке.

Чико даже заказал шампанское, а на автобусной остановке, уже провожая Лу, ухитрился все-таки заключить ее в объятия и расцеловать.

— Станешь звездой, не забудь старика. Упомяни в каком-нибудь интервью.

— Я мемуары напишу.

— Это еще не скоро, а мне осталось всего ничего.

— Не ставь на себе крест, Чико. И знаешь, что?

— Что, Лучиана?

— Спасибо тебе. За все.

Чико остался на остановке, маленький, нелепый в своем фраке, махал ей рукой, а Лу ревела, прислонившись лбом к стеклу. Она вообще за эти три дня выполнила десятилетнюю норму по слезам. Буквально все вызывало приступы скорби, даже дохлая мышка, преподнесенная ей Черишем Вторым в знак любви и уважения.

Вечером был прощальный пир, на котором Лу ревела уже в двойном объеме, так как ей вторила Марго. Билл сердито качал головой и иногда воинственно взглядывал на дверь, словно грозя далекому и недосягаемому мистеру Бонавенте. Мистер Джонс вздыхал, мама Роза была спокойна как всегда. Апофеозом вечера стало явление миссис Боттом, которая принесла Лу прощальный подарок в виде песенника сороковых годов, слезно попросила прощения, «если что было не так», и пожелала счастливого пути.

Ночь сестры провели без сна, сидя на широком подоконнике и болтая, болтая, болтая обо всем на свете, словно только встретились после долгой разлуки, а не собирались расставаться.

Утром, в шесть тридцать, Люси Розалинда Джонс с красными глазами и опухшим носом расцеловала в последний раз своих родных и устремилась к славе в стареньком «жучке» старшего констебля Райта. Вначале она только оглядывалась назад и шмыгала носом, никак не реагируя на добродушную болтовню толстячка-констебля, но постепенно природа взяла свое, и уже через час Лу и мистер Райт хохотали и трещали без умолку.

В Лондон они въехали если и не лучшими друзьями, то закадычными приятелями точно. Констебль на удивление хорошо ориентировался в большом городе, и вскоре неказистый, но гордый «жучок» шикарно затормозил перед зеркальными дверями отеля «Плаза». Лу немедленно оробела при виде швейцара, больше напоминавшего генерала, но старший констебль Райт не зря служил в правоохранительных органах. Он лихо выскочил из машины, помог девушке выбраться наружу и небрежно поманил роскошного швейцара пальцем.

- А ну-ка, шевелись, приятель. Эта мисс пробудет в вашей лачуге некоторое время, так что гони сюда носильщиков и проследи, чтобы все было в лучшем виде!

Ошеломленный таким натиском, швейцар взял под козырек, поклонился Лу, и девушка приободрилась. Она нежно распрощалась с констеблем и почти спокойно вошла в зеркально-золотой вестибюль.

Мальчишки-носильщики смерили ее багаж несколько разочарованным взглядом — по здешним меркам такое количество вещей всерьез не принималось, — однако вели себя почтительно. Портье за стойкой Лу сначала испугалась, но, вспомнив, как легко сдал позиции роскошный швейцар, взяла себя в руки. Ей удалось почти не дрожащим голосом назвать себя и даже улыбнуться, как она надеялась, вполне непринужденно. Портье невозмутимо склонил идеально причесанную голову, посмотрел записи - и немедленно просиял самой радушной из всех возможных улыбок.

— Добро пожаловать, мисс Джонс. Ваш номер на четвертом этаже, четыреста семнадцатый. Вот ключ, вот кредитная карточка нашего отеля. К вашим услугам ресторан, бар, бутики, плавательный бассейн, солярий, библиотека, кинотеатр и массажный салон. Располагайтесь. Если устали с дороги, можете заказать обед прямо в номер, но я бы рекомендовал наш ресторан, сегодня у нас итальянский день...

Лу еле удерживалась, чтобы не завизжать от восторга и не раскрыть рот от ужаса. О ресторане и речи быть не могло, в джинсах-то и футболке, но портье этого, судя по всему, не замечал. Наверняка принял Лу за подпольную миллионершу с эксцентричным характером. Надо что-то спросить, или сказать, или хоть поблагодарить за такой теплый прием...

Она так и не нашла в себе сил сделать это, молча улыбнулась, взяла ключи и отправилась к лифту, ощущая себя полной идиоткой. Немного улучшило ее настроение то, что буквально вслед за ней в холл впорхнула неимоверно толстая леди в мехах и бриллиантах, а портье обратился к ней с абсолютно теми же фразами и интонациями. Видимо, так здесь приветствовали всех, и Лу успокоилась.

В лифте ей не дали нажать на кнопку - и слава Богу! Она бы наверняка выставила себя еще большей дурой, потому что цифр на кнопках не было, а нужная ей кнопка четвертого этажа была седьмой снизу и шестой сверху. Логика в этом отсутствовала, поэтому Лу просто привалилась к стенке и предоставила мальчику-лифтеру самому отвезти ее на нужный этаж.

Номер оказался большим, светлым, удобным и очень изящным. После великолепия швейцара, холла и лифта Лу ожидала бархатных занавесей с золотыми кистями и фонтанов посреди комнаты, однако все было намного скромнее и стильнее. Мягкий пушистый ковер кремового цвета, легкие занавески на французских окнах, на небольшом столике ваза с цветами. Кремовые лилии и бледно-лиловые ирисы. Очень красиво.

Лу неловко сунула чаевые в руку юного носильщика и осталась наконец-то одна. В голове слегка шумело, а грудь распирало от восторга. Действительность оказалась гораздо лучше всех предположений.

Девушка поспешно сбросила кроссовки и босиком отправилась на экскурсию по номеру. Оказалось, что из холла двери ведут в спальню и ванную. Спальня была, на взгляд Лу (всю жизнь делившей комнату с Марго), несколько великовата, не говоря уж о кровати, размеры которой вполне позволяли улечься всей семье Джонсов, включая будущего мужа Марго Билла. Зато здесь был изящный камин, и на каминной полочке стояли высокие белые свечи, а на прикроватной тумбочке — еще одна ваза с цветами. На этот раз — с розами, знойно-бордовыми, терпкими и прекрасными. Лу зажмурилась от счастья и тихо засмеялась.

В ванной она больше не могла сдерживаться и завизжала. Сверкающие краны, огромное зеркало, ковер на полу, пушистые полотенца, купальный халат, расшитый золотом, батарея благоухающих шампуней, бальзамов, кремов и лосьонов в хрустальных флаконах... Сама ванна, под мрамор, огромная, с положенными на бортик специальными подушечками — на тот случай, если вам вздумалось подремать в теплой воде. Свет был ярким, но не резким, а в углу стоял туалетный столик со своим зеркалом. Золоченые ангелочки держали в пухлых ручонках матовые светильники.

Возможно, строгий ценитель назвал бы все это великолепие несколько пошловатым, но Лу Джонс не было до этого никакого дела. Она впервые оказалась в такой роскошной обстановке и радовалась ей, как ребенок радуется новой игрушке, нимало не волнуясь, что позолота фальшивая, а мрамор ванны наверняка из пластика.

Она вернулась в холл и принялась изучать кнопки возле двери. Ткнув наугад, прислушалась, но шагов ничьих за дверью не услышала. Именно поэтому минутой позже, когда дверь бесшумно распахнулась и на пороге возникла улыбающаяся горничная с подносом, Лу самым постыдным образом заорала и подскочила. Горничная улыбнулась еще милее, извинилась и протянула Лу поднос. На нем лежал длинный узкий конверт. Лу вопросительно подняла глаза на горничную.

— Что это?

— Оставлено для мисс Джонс графом Бонавенте. Он забронировал ваш номер и просил передать этот конверт, как только вы разместитесь.

Граф! Во как! Лу взяла конверт и царственным кивком поблагодарила горничную. Оставшись в одиночестве, забралась с ногами в мягкое кресло и распечатала письмо.

Внутри оказались деньги, целых пятьсот фунтов, и короткая записка. Граф Бонавенте извещал, что неотложные дела пока не позволяют ему лично поприветствовать мисс Лу Джонс, обещал увидеться с ней вечером в ресторане отеля и просил принять небольшую (ха-ха!) сумму на первоначальные расходы. Все.

Лу проскакала по всему номеру на одной ножке, потом стремительно разобрала вещи — они довольно сиротливо поместились в одном углу громадного платяного шкафа (платье, еще платье, юбка, две блузки, сменные джинсы, шерстяной свитер, белые лодочки, кожаные мокасины) и на половине полочки в изящном резном комоде (трусики, лифчики, чулки, носочки, пять футболок). Полюбовалась на это зрелище, фыркнула, захватила свежую футболку и отправилась обживать ванную.

Косметика сразу оживила бело-золотой пейзаж, и Лу почувствовала себя почти как дома. Вернее, самую чуточку как дома. Долго стояла под упругими струями воды, пела себе под нос, улыбалась собственным воспоминаниям и мыслям о будущем.

Высушила волосы крошечным, но мощным феном, обнаружившимся на полке в ванной, намазалась дневным кремом, отправилась в холл и села остывать в кресло.

Пока Лу была в душе, ей в номер принесли фрукты, минеральную воду, печенье и сок, и девушка вспомнила, что изрядно проголодалась. Жуя банан, Лу решила быстренько составить план своего пребывания в Лондоне. Вообще-то они сюда приезжали всей семьей, раза три или четыре, но это было давно, когда жив был их старенький «додж». Тогда Джонсы остановились в дешевых номерах где-то на окраине и провели отличные выходные, гуляя по Лондону пешком. Лу помнила, как очаровал ее старый город, и решила повторить прогулку. Для этого требовалась карта, но, наверное, она есть у портье?

Так, потом зайти в магазин и купить платье для ресторана и всякую дребедень. Вечером ресторан, потом спать, спать, спать, а завтра встать пораньше. Для начала Биг Бен, собор святого Павла, йотом Национальная галерея, потом можно посмотреть на восковые фигуры и покататься на двухэтажном автобусе, непременно на крыше. Вечером театр - если граф-импресарио не придумает еще какого-нибудь дурацкого ресторана. Пожалуй, надо купить не одно платье. И туфли. И плащ. И еще косметики, а то в тушь уже приходится плевать.

Лу залпом выпила минералку, схватила сумочку, сунула в карман джинсов деньги и отправилась гулять по Лондону. Портье внизу разменял ей сотенную бумажку и снабдил бесплатной картой Лондона («Подарок, мисс!»). Жизнь улыбалась Лу самой широкой улыбкой в мире, солнце светило, лица всех без исключения прохожих казались милыми и доброжелательными.

Альдо траурным голосом поблагодарил девушку, подтвердившую его заказ на два авиабилета до Рима, и опустил трубку на рычажки слегка дрожащей рукой. Итак, судный день все ближе. Мисс Джонс не заболела корью, не заблудилась и не передумала, она в Лондоне, в отеле «Плаза», и уже отправилась тратить его, Альдо, предпоследние, так скажем, денежки.

Вечером в ресторане им предстоит о многом поговорить. Завтра он хотел сводить ее в оперу, впрочем, в опере трудно разговаривать, а ведь у них полно тем. Да и нужна ли ей опера? Хотя, консерватория все-таки... Да, но возможность потратить пятьсот фунтов на тряпки для нее тоже наверняка привлекательна. Интересно, как она оденется к ужину? То платье с блестками ей шло, хотя и было вульгарно, но ведь то был сценический костюм, а сейчас... А сейчас еще более сценический!

Женщина-вамп, тихоня-отличница, переливающаяся бабочка — такой он ее уже видел. Сегодня вечером ей предстоит переодеться в светскую даму. Завтра тоже.

О чем ты думаешь, идиот? Вернее, о чем ты думал?

Положим, папа ее одобрит. Мама все равно не признается. Джакомо будет язвить, сестры — кудахтать о своем, о женском. Но если в Корильяно нагрянет Вероника — а она нагрянет, потому что не нагрянуть не может, — то фиктивной супруге придется нелегко. Вероника отомстит ей разом за все, и уж за собственный позор трехлетней давности — особенно. М-да. Задачка.

Ему, Альдо, предстоит защищать эту девицу, к которой он не испытывает никаких чувств. Предстоит играть роль молодого влюбленного мужа. Вот о чем надо беспокоиться! Эта певичка сыграет хоть ведьму в «Макбете», лишь бы деньги платили, но самому Альдо придется несладко. Актер из него может получиться никудышный.

Он умел флиртовать, умел ухаживать, умел даже изображать страсть, но вот изображать мужа... А сколько возни будет с раздельными спальнями? Слуги на второй же день узнают, что молодой синьор не спит со своей женой, еще через пару дней это дойдет до папы, и что тогда?

Надо будет с ней договориться и перебегать в ее спальню за полчаса до подъема. Ужасно глупо, но что делать. Приходится идти на жертвы.

Альдо даже застонал, представив себе весь идиотизм ситуации. Вскакивать по будильнику, бежать в смежную спальню, ложиться рядом с этой особой и маяться еще полчаса, пока не придет Марио с утренним кофе... Целовать эту нахалку на глазах у всех. Обнимать ее за талию.

Кстати, талия у нее очень тонкая. Вообще, экстерьер, так сказать, на высоте. Нечего сказать, если бы можно было обойтись, скажем, только фотографиями, то папа мог бы остаться доволен.

А еще хорошо бы было бы, если бы папа, мама и Джакомо, а также Вероника, сестры и еще масса народу не знали бы английского языка. Тогда молодой жене нужно было бы только мило улыбаться, а Альдо переводил бы все, что считал нужным. Если бы знал, что именно нужно.

Молодой граф Бонавенте со стоном заметался по своей маленькой холостяцкой квартирке на Арундейл-стрит. Только подумайте, уехать из этого рая, бросить все — и ради чего? Ради папиного самодурства!

Альдо понимал, что в мире вряд ли найдется человек, способный понять его терзания. В конце концов, речь идет о миллионах. Пойди, объясни всем, что тебя вполне устроит небольшое пособие, да и то только на то время, пока собственный бизнес не начнет приносить доход. Должен же он когда-нибудь начать это делать?

Нет, никто его не поймет. Обзовут неблагодарным, капризным, избалованным аристократом, заевшимся оболтусом, еще как-нибудь. Папа точно считает его оболтусом. Его надежда — это Джакомо. И почему нельзя сразу передать все ему? Лодовико Сфорца был великий человек, спору нет, но с тех пор прошло несколько веков! Традиции должны быть милыми и необременительными, вроде того, как мама и сестры каждый год бродят босиком в бочке с молодым виноградом нового урожая.

Альдо уныло поплелся в ванную. Надо потихоньку приводить себя в божеский вид. Хватит впадать в уныние. В конце концов, барышня Джонс тоже должна продумать свое поведение, это и ее касается. Если дело не выгорит, Альдо ждет просто скандал, а вот она потеряет деньги.

Лу вернулась в отель в половине шестого и самым позорным образом заснула, едва успев прилечь на диванчик в гостиной. Из сладкого сна ее вырвал телефонный звонок. Портье сообщал, что мистер Бонавенте ждет мисс Джонс в половине восьмого в ресторане отеля.

Часы показывали без четверти семь, и Лу заметалась спросонья по комнате, потом вспомнила про принесенные пакеты и свертки, заставила себя успокоиться и принялась мерить обновки.

Все покупки она очень удачно совершила в универмаге «Харродс». Наверное, эксклюзивные бутики могли предложить вещи и пошикарнее, но ей понравилось именно это жемчужно-серое шелковое платье, к нему в тон нашлись туфли на высоченном каблуке, а в отделе бижутерии — очень изящная роза из искусственных жемчугов и стразов, в меру блестящая и прямо-таки просившаяся на новое платье. Мама Роза подарила ей на прощание нитку настоящего жемчуга, и сейчас Лу с удовольствием рассматривала себя в зеркале. Единственное, что ее несколько озадачило, так это то обстоятельство, что под тонкий шелк платья было решительно невозможно надеть хоть какое-то белье. Верхняя часть Лу не очень волновала - грудь у нее была небольшая, упругая, и девушка привыкла обходиться без лифчика, но вот прилично ли идти в одних колготках без трусиков?!

Лу покраснела и прикрыла лицо растопыренными пальцами — детская привычка. Потом рассмеялась и тряхнула черными кудрями. Дурочка! Ведь платье длинное, задраться не может, под подол тоже никто заглядывать не будет, так чего же бояться?

Она наскоро приняла душ, энергично расчесала свою гриву, макияж нанесла чуть более яркий, чем днем, но не чрезмерный. Тени на веки погуще, да вдобавок к коралловой помаде — контур для губ. Смочила мочки ушей, виски и голые плечи духами, расправила складки платья и взяла в руки крошечную сумочку из серого шелка, расшитую настоящим речным жемчугом, — единственную по-настоящему эксклюзивную и дорогую вещь, купленную сегодня. Повертелась немного перед зеркалом, бросила взгляд на часы, охнула и заторопилась на выход. Говорят, дама может опоздать на десять - пятнадцать минут, но ведь это не свидание, а деловой ужин...

Лифтер взглядом и негромким возгласом выразил свое восхищение, и даже горделивый портье внизу, в холле, позволил себе легкую одобрительную полуулыбку. Лу одарила его в ответ поистине лучезарной улыбкой и была препровождена в ресторан.

Знакомая атмосфера придала ей бодрости, и девушка свободно скользила между столиками, вежливо улыбаясь и кивая посетителям, приветствовавшим ее появление. Можно без зазрения совести сказать, что ее появление вызвало определенный фурор, и некоторые дамы были даже вынуждены сердито взглянуть на своих кавалеров, излишне засмотревшихся на стройную незнакомку в жемчужно-сером платье.

Альдо Бонавенте поднялся ей навстречу, церемонно поднес ее руку к губам. Странно, но его прикосновение отдалось у Лу в спине, побежало по позвоночнику, потом приятной щекоткой разлилось по плечам, и девушка с изумлением почувствовала, что щеки ее пылают.

— Добрый вечер, мисс Джонс. Вернее, Лу. Вы очаровательны.

— Спасибо. Это благодаря вам.

— Точнее, моим деньгам. Устали? День приезда, магазины...

— Не то слово. Честно говоря, ноги просто отваливаются. Я даже заснула в номере.

— Ничего, в Италии у вас будет время для отдыха. Еще деньги нужны?

— Что вы! Я и потратила-то всего ничего. На магазины времени и сил уже не было.

Альдо с интересом посмотрел на Лу. Надо признать, выглядела она очаровательно.

— Интересно, а чем же вы занимались?

— Бродила по Лондону. Прошла пешком по всему центру, заходила во все соборы... Музеи оставила на завтра, но если у нас всего три дня, то все равно боюсь не успеть. Видите, как странно получается: я англичанка, но в собственной столице всего в пятый раз в жизни, а последний раз была лет десять назад. Вы наверняка знаете город лучше меня, хотя и приехали из другой страны.

Альдо недоверчиво хмыкнул.

— Вообще-то я неплохо знаю Лондон, но я ведь здесь давно живу. Учился в Кембридже, так что в каком-то смысле мы с вами соседи. Фирма у меня в Лондоне и Бирмингеме. Знаете, вы меня удивили. Не думал, что вы предпочтете магазинам пешую прогулку по городу.

— Я вовсе не такая уж духовная особа, тряпки я люблю, что есть, то есть. Но в Кембридже бутиков нет, так что я к ним не привыкла, а найти что-нибудь интересное можно и на рынке секонд-хэнда.

Альдо чуть не поперхнулся, представив себе, как Лу делится этим наблюдением с Вероникой Фабиани. Вероника даже мешки для мусора покупает только у Армани, так, по крайней мере, про Веронику шутят.

- В последний раз вы были в чем-то радужно-переливающемся. Очень красиво.

- Спасибо. Я люблю радостные расцветки.

- А как же серый?

- Он не совсем серый. Немножко жемчужный, немножко голубоватый. Как небо сразу после дождя.

Альдо невольно улыбнулся. Значит, и бухгалтерам не чужда поэзия...

- Что будем заказывать?

- Ох, Альдо, сделайте это за меня. Дома мы с друзьями ходили в ресторан «на пиццу», боюсь, что, здешних блюд я вообще не знаю.

Альдо быстро сделал заказ и сам разлил шампанское по бокалам.

- За начало нашего предприятия.

- И за его успех.

- О да! За успех выпить не помешает. Лу?

-Да?

- Я начинаю думать, что у нас с вами все получится.

- Значит, вы до этого сомневались? Тогда зачем рискнули?

- Риск - это элемент деловой жизни. Да и не очень я сомневался, если честно. Просто... уж больно необычное дело.

— Не скромничайте. Конечно, не каждый день выбираешь ресторанную певичку из провинциального городка, но с другой стороны -я хоть пела при вас. Вот если бы вы подобрали на эту роль молчаливого кондуктора автобуса...

Альдо неожиданно рассмеялся, Лу вторила ему. Что-то странное и пугающее происходило с молодым человеком. Ему совершенно определенно и очевидно нравилась эта девушка...

Ужин становился все интереснее и приятнее. Лу была остроумна и смешлива, к месту и точно цитировала классиков, в том числе и любимого Альдо Вудхауса. Кроме того, она была непосредственна и обаятельна, благодаря чему Альдо уже через полчаса и думать забыл о мрачных мыслях и заливался соловьем.

Очаровывать девушек он умел всегда, и именно благодаря легкости характера. Лу ему нравилась все сильнее, шампанское горячило кровь, и предстоящий фиктивный брак уже не слишком-то и пугал молодого графа Бонавенте.

— ...Между прочим, вы собирались рассказать мне об Италии.

— А чего о ней рассказывать — сами увидите. Об Италии нельзя рассказать, ее надо увидеть. Почувствовать. Выпить, как молодое вино, и опьянеть.

— Вы любите свою родину?

— Очень. Нет, я и вашу родину тоже люблю, но Италия... Там все кипит, солнце, страсти, песни, любовь. Иногда я устаю - и убегаю в Англию. Или во Францию. Но в Англию чаше. Здесь у меня друзья.

— А мне всегда хотелось побывать во Франции.

— А мы съездим! Вот поживем немножко в Корильяно - и поедем в Париж.

— Вы так говорите, словно мы едем на курорт отдыхать.

— Работа должна быть в радость, особенно такая необычная, как у нас с вами.

— Чего же в ней необычного?

— Хотите сказать, что уже занимались этим?

— Нет, конечно, но в глубине души всегда была готова к чему-то подобному.

— Значит, вы авантюристка.

— Наверное. Немножко!

И они снова смеялись, и шампанское звенело в ушах, а потом Лу не смогла скрыть зевоту и смущенно улыбнулась Альдо.

— Так насмеялась, что засыпаю на ходу.

— Можно, я вас провожу?

— Можно. И нужно, потому что у меня голова кружится.

Они покинули ресторан едва ли не в обнимку, а при входе в лифт Лу споткнулась, и Альдо поддержал ее, обвив рукой ее талию... и немножко бедра.

Он едва удержался, чтобы не присвистнуть. Вот это пташка! Да на ней же под платьем ничего нет! Попробуй, дождись прихода слуг с такой цыпочкой в одной постели...

У двери номера Лу повернулась к Альдо, чтобы пожелать ему спокойной ночи и поблагодарить за вечер, но тут разрумянившийся граф Бонавенте склонился к ней и довольно игриво прошептал:

- А давайте начнем репетировать прямо сейчас!

В следующий момент ошеломленная Лу почувствовала, как ее ноги отрываются от земли, как руки наглого импресарио скользят по ее обнаженной спине, а сам он страстно и весьма недвусмысленно целует ее в губы. Прежде, чем она все это поняла, ее губы уже ответили на поцелуй.

7

Единственное, что могла осознать в эту минуту Лу Джонс: ТАК она не целовалась никогда в жизни. Да, был Тэдди, были походы в кино на вечерний сеанс, были прогулки под луной и первые робкие, а потом и не очень робкие поцелуи, но только сегодня, сейчас, на четвертом этаже отеля «Плаза», у дверей номера четыреста семнадцать, Люси Розалинда Джонс поняла, что значит целоваться с мужчиной.

Все было удивительно и волшебно, мир вокруг потерял четкие очертания, звуки исчезли, краски померкли, и в ушах гремела кровь, а сердце колотилось где-то в районе горла. Ноги ее не держали, так что крепкие объятия Альдо оказались кстати. Так прошла вечность. Секунды три — по нашему летосчислению.

Через три секунды Лу Джонс превратилась в маленький и безжалостный комок ярости. Она почти одновременно пнула Альдо в лодыжку, заехала ему кулачком в нос — или глаз, не суть важно - и ухитрилась отскочить на метр в сторону.

Мир, пошатываясь, вернулся на свое законное место, и на смену блаженству пришел жгучий стыд, смешанный с отчаянием. Лу в ярости выпалила:

— Мистер Бонавенте, если вы такой... так надо было предупредить заранее!

Альдо ошеломленно отпрянул, держась рукой за нос (значит, это был нос!) и отчаянно кривясь от боли в лодыжке. Что с ней случилось? Только что таяла в его объятиях, он же не дурак, он все чувствовал, а теперь вопит на весь коридор и сверкает своими черными глазищами, как разгневанная фурия.

— Лу, но разве...

— Я вам не потаскуха из дешевой забегаловки! Возможно - дура. Не надо было брать ваши проклятые пятьсот фунтов. Вы что, решили, что теперь все можно?

— Лу, я вовсе не хотел вас обидеть...

— Ага! Осчастливить хотел! Думаете, все женщины мира спят и видят, как бы вам поскорее отдаться? Ошибаетесь!

Альдо вовсе так не думал, но остроумный и своевременный ответ как-то не лез в голову. Он растерянно смотрел на мисс Джонс, а потом совершил крупную ошибку. Шагнул к ней.

Лу Джонс вжалась спиной в стену и завопила на весь отель:

— Только попробуйте меня тронуть, я вам глаза выцарапаю!

— Лу, не кричи...

— Уходи!

— Сейчас все сбегутся...

— И очень хорошо! Я дам тебе пощечину при всех!

— За что?

— А ты не понимаешь?!

— Да ты же сама меня целовала...

— Извольте обращаться ко мне на «вы»! Нас связывают деловые отношения, вы подписали контракт, и я очень сомневаюсь, что в нем предусмотрено то, что я должна быть вашей подстилкой!

— Да помню я этот пункт, помню, но мне показалось...

— Я обращусь в суд!

Появились зрители. Немудрено, учитывая хорошо поставленный певческий голос мисс Джонс. Нужно было срочно спасать положение, и Альдо быстро и решительно шагнул к Лу, подхватил ее на руки, ногой распахнул дверь номера, внес туда верещащую фурию и закрыл за собой дверь.

Англия — удивительная страна. Как только Альдо закрыл дверь, скандал закончился сам собой, то есть его коридорная часть. Зрители справедливо рассудили, что теперь конфликт касается только обитателей номера четыреста семнадцать, и спокойно разошлись по своим комнатам.

Внутри же четыреста семнадцатого бушевал торнадо по кличке Люси. Альдо занял оборонительную позицию за креслом и ошеломленно выслушивал гневные вопли, изредка пытаясь робко оправдаться. Господи, да что же это врут про темперамент итальянок и сдержанность англичанок?! Анжела и Вероника — снулые рыбы по сравнению с мисс Джонс...

— ...Возможно, в Италии графы ведут себя именно так! Возможно, шоу-бизнес предполагает именно такие отношения артистки и импресарио...

— Лу, я не совсем...

— ...Но я не такая девушка, мистер Бонавенте! Совсем не такая. Я видела вас в ресторане, видела людей, с которыми вы сидели за одним столиком, — и я ошиблась! Я предположила, что вы порядочный человек. А вы — самый обыкновенный бабник! И вы очень ошибаетесь, если думаете, что я разрыдаюсь и уеду домой, наплевав на контракт! Я заставлю вас выполнить все до последней строчки!

— Да я же думал, это поможет...

— Чему? Прогреванию связок?

— А при чем здесь связки?

— А как ЭТО может помочь?

— Ну, нам надо выглядеть естественно в роли супругов, вот я и решил...

Альдо запнулся, потому что в номере наступила тишина. Такая, знаете ли, вязкая, тяжелая, черная тишина, которая следует сразу за тем, как засыпали свежую могилу. Альдо занервничал. Он терпеть не мог неопределенности.

Они провели хороший вечер, явно понравились друг другу, на поцелуй она ответила сама, а если бы не хотела, так и он бы не стал настаивать... наверное!

Лу откашлялась и очень тихо переспросила:

- В роли КОГО нам надо выглядеть естественно?

- Су... супругов...

- У вас белая горячка, да? Какие еще супруги? У нас контракт...

- Вот именно. У нас с вами брачный контракт...

- ЧТО?!

Альдо занервничал еще сильнее.

- Послушайте, Лу, так у меня действительно начнется белая горячка. Я признаю, был не прав, но простите меня в таком случае - и точка. Отныне мы будем целоваться только на людях и только в щечку, может, всего один раз придется в губы, на регистрации...

- Какой... регистрации?

Альдо замер. Напилась! Это у НЕЕ белая горячка.

- Регистрации нашего брака, разумеется!

Лу медленно опустилась на ковер и прижала пальцы к вискам.

- Кто-то из нас сошел с ума, это очевидно. Вы граф, я - бедная селянка, так что снизойдите, будьте добры, и объясните, о каком браке идет речь? Как будто я временно потеряла память.

Альдо даже нетерпеливо топнул ногой. Что ж это за мука!

— Мы с вами подписали три дня назад брачный контракт. Вы согласились исполнять роль моей фиктивной жены, а я за это через год выплачу вам сто тысяч фунтов. Ну?

Лу опустила голову на грудь. Прошло несколько мучительных секунд — или веков? — а потом девушка спросила странно безжизненным голосом:

— Где контракт?

Альдо устал и хотел домой.

— Контракт у меня дома, то есть мой и ваш экземпляр. Первый экземпляр уже, я полагаю, в Риме, у моего поверенного. Ваш экземпляр я хотел отдать вам завтра, вам вообще не стоило его отсылать мне обратно...

— Мне не стоило родиться на свет.

Лу поднялась на ноги, подошла к Альдо и тихо произнесла:

— Поехали.

- Куда?!

— Я хочу видеть этот контракт.

— Да вы же его подписывали...

— Да! Подписывала! Чертова идиотка! Я его подписала, даже не читая!

— Но ведь мы договорились перед тем, как...

— Вы не со мной договорились! Это была моя сестра, Марго!

Альдо испытывал сильнейшее желание встать под холодный душ прямо в костюме.

— Погодите. Это были вы, я же не слепой...

— Мы с Марго близнецы. Нас различают только мама и Билл.

— Билл?

— Он ее любит.

— Ах, вот оно что... Значит, поэтому...

Лу неожиданно бурно разрыдалась и схватила Альдо за руку.

— Поехали, пожалуйста, поехали сейчас! Я хочу его видеть!

Десять минут спустя знаменитое лондонское такси увозило от отеля «Плаза» высокого, темноволосого, красивого молодого человека в безупречном костюме и заплаканную черноволосую девушку в вечернем платье.

На Арундейл-стрит Лу стояла молча и безучастно, закрыв лицо руками, пока сердитый Альдо расплачивался, доставал ключи и открывал дверь подъезда.

Девушка вряд ли обратила внимание на квартиру, потому что все время закрывала лицо руками. Альдо почти насильно усадил ее в кресло и отправился в спальню за контрактом.

При виде листков бумаги Лу немного ожила, схватила их и стала жадно читать. Через несколько минут из ее груди вырвался стон, листки упали на ковер.

— Боже ты мой, какая же я дура...

Альдо мстительно хмыкнул (лодыжка все еще болела):

— Не переживайте, это просто рассеянность.

— Мистер Бонавенте...

— Мы же договорились — по именам.

— Нет, не могу. Я даже в глаза вам смотреть не могу. От стыда. Я сейчас умру. А не умру, так утоплюсь.

Альдо расправил плечи и взглянул на присмиревшую красотку снисходительнее.

— Перестаньте. В жизни бывает почти все. Давайте уточним детали. В целом картина уже ясна — мы друг друга не совсем верно поняли.

Из груди Лу вырвался тоскливый смешок, смахивающий на рыдание.

— Не совсем верно... Как тонко подмечено!

— Вы лучше не язвите, а изложите свою версию. Кстати, хотите мартини? Нам надо подкрепить силы.

Бедная Лу Джонс выпила бокал мартини залпом, немного посидела, а потом начала рассказывать.

— Чико, это наш импресарио в том ресторанчике, сказал, что вы хотите со мной встретиться и что вы явно принадлежите к миру шоу-бизнеса. Фирма грамзаписи или что-то в этом роде. Он уверял, что у вас сугубо деловое предложение. Он, конечно, ужасный болтун и хвастун, наш Чак, но в артистических кругах трется давно, я как-то сразу ему поверила... Ох, я его убью!

— Не стоит. У него тоже было право на ошибку, я ведь не сказал ему о цели своего приглашения. Ну а дальше?

— Пока доехала до дома, нарисовала себе миллион картинок, одна другой краше. Глупо, конечно, но ведь бывают же такие обстоятельства? А утром меня разнесло...

— В каком это смысле?

— Связки сели, горло раздуло. Ангина. И тогда я попросила Марго заменить меня на первой встрече. Мы с ней с детства этим развлекались, подменой друг друга, но на этот-то раз я была уверена, что решается моя судьба...

Альдо задумчиво кивнул. Значит, вот почему она показалась ему такой непохожей на саму себя...

— Ваша сестра... она ведь не совсем такая, как вы?

— Она умнее. Спокойнее. Уравновешеннее. И в тысячу раз осмотрительнее. Кстати, вы ей не понравились.

— Мерси. Что потом?

— Потом вы передали ей контракт, и она привезла его мне, а я пришла в такой свинячий восторг, что подписала его, не глядя, и отослала вам. Я боялась... что вы передумаете. Что вы предложили мне контракт по первому впечатлению, может, вам просто нравится Синатра...

— Мне действительно нравится Синатра. Но первым впечатлением это не назовешь. Думаю, и настоящий импресарио на моем месте предложил бы вам контракт, не задумываясь.

Лу слабо улыбнулась, все еще избегая смотреть в глаза графу Бонавенте.

— Спасибо на добром слове. Вот, собственно, и все. Так глупо... ни Марго, ни вы ни разу не произнесли вслух тему договора. Она была уверена, потому что я ей сказала, а вы... Давайте вашу версию.

Альдо вздохнул и налил девушке еще мартини.

— Вы себя не особенно казните, Лу. Моя история по идиотизму не уступит вашей. Все началось с Лодовико Сфорца. Был такой герцог...

— Я знаю.

— Да? Удивительно. А я всю жизнь в них путался.

— У него работал Леонардо.

— Какой Леонардо?

— Да Винчи.

Альдо не покраснел только благодаря тому, что уже раскраснелся от выпитого за сегодняшний вечер. Искусствовед несчастный.

— Да. Конечно. Так вот, мои предки прославились при его дворе. С тех пор в семье образовалась масса всяких традиций, в том числе и та, что отец передает старшему сыну бразды, так сказать, правления.

— Честно говоря, не слишком оригинально. И все еще никак не объясняет...

— Терпение. Я нe слишком хороший летописец. Не торопи меня.

— Мы уже на «ты»?

— Не помню. В отеле были на «ты».

— Ох, не напоминай. Ладно, на «ты».

Они торопливо чокнулись, и Альдо продолжил.

— Бразды правления отец передает не посмертно, а когда захочет. Ну, положим, надоело ему отвечать за все семейство, он зовет старшенького — так, мол, и так, теперь ты в семье главный, а я буду рыбу ловить и пить молодое вино с селянками.

— Так. Понятно.

— Нет еще. Единственным, но важным условием является брак. Старший сын должен быть женат. И вот папа — я имею в виду, мой папа — решил передать мне все. Но для этого я должен жениться.

— Так женись!

— Я не хочу, вот в чем дело.

— То есть как это?

— Я не хочу жениться. Я не готов к семейной жизни. Я вообще редкостный балбес. Но папа велел поторопиться, а тут ты, поешь Синатру, и тогда я решил жениться на тебе. Фиктивно. Ты очень красивая и понравишься папе. И маме, и всем остальным, но главное — папе.

Лу нахмурилась и посмотрела на Альдо с легким презрением.

— Ясно. Балбес балбесом, а денежки упускать не хочешь?

Молодой человек страдальчески сморщился.

— Вот! С этого места и начинаются мои беды. Я знаю, никто на свете в это не поверит, но... мне не нужно это наследство! Совсем. Я не умею и не люблю заниматься большим бизнесом. Мой младший братец Джакомо на эту роль подходит гораздо лучше.

— Так откажись в его пользу!

— Говорят же тебе - ТРАДИЦИЯ! В принципе, папа согласен и даже будет рад, если семейными делами займется умный Джакомо, а не бестолковый я, но ФОРМАЛЬНО я должен вступить в права наследования. Потом я сразу же все отдам.

Лу потрясла головой.

— Бред какой-то. Зачем такие сложности? Раз все знают, что на самом деле брак фиктивный...

— Не-ет, вот этого они как раз и не знают, и ни в коем случае знать не должны. Поэтому мне нужна была девушка... с большой буквы!

— Очень польщена, конечно, но почему ты не обратишься к своим подружкам? Только не говори, что у тебя их нет!

— Ха! Ни одна из них не позволит мне передать все Джакомо! Смеешься? Это же состояние Бонавенте!

— И что? Очень большое?

— Ну... миллионов десять.

Лу охнула.

— Серьезно?!

— Серьезнее некуда.

— И ты правда хочешь отдать все брату?

— А зачем мне миллионы?

Лу звонко расхохоталась.

— Знаешь, ты, наверное, единственный человек на свете, кто задает такой вопрос.

— Думаешь, я дурачок?

— Думаю, что ты врешь. Альдо опечалился.

— Вот, и ты не веришь. А я не могу объяснить... Лу, пойми, мне не хочется вершить судьбы мира. Я люблю свою собственную жизнь, люблю эту квартиру, люблю ездить по свету, срываться за полчаса с места, никому ничего не объясняя...

— Но разве деньги не дадут тебе для этого еще больше возможностей?

— Я же не отказываюсь от денег вообще. Мне причитается какая-то сумма, вполне достаточная, на мой взгляд, — и хватит. Ведь за эти самые миллионы мне придется ходить в костюме, вникать в дела империи Бонавенте, принимать решения...

— На это есть адвокаты, управляющие...

— Все равно. Никто не позволит главе такой семьи ездить автостопом по Европе. За мной будут бродить толпы журналистов.

Лу устало потерла виски.

— Нелегка жизнь наследника миллионов. Не обижайся, я шучу. Возможно, ты по-своему прав, но... В любом случае тебе придется опять что-то придумывать. Со мной ведь не вышло.

Альдо медленно поднял голову, и в его синих очах зажегся нехороший огонек.

— Это почему это?

— То есть как? Мы же выяснили, что произошла ошибка.

— Контракт подписан.

— Ты шутишь?

— Я серьезен, как Далай-лама в нирване.

— Альдо, я не могу...

— Будешь платить неустойку. В размере гонорара. Любой суд будет на моей стороне.

Лу вскочила на ноги, сжала кулаки.

— Немедленно признайся, что шутишь. Я сегодня слишком много потрясений перенесла. Это будет убийство в состоянии аффекта.

Альдо быстро поднялся и встал напротив. В голосе его звенело несколько бесшабашное веселье, сдобренное отчаянием.

— Я бы рад шутить, да мне не до шуток. Контракт уже у синьора Бергоми, моего поверенного. Папа извещен о нашей свадьбе. Западное крыло замка Корильяно отремонтировано. Вся Калабрия с замиранием сердца ждет прибытия молодой жены Альдо Бонавенте. Более того, папа знает, что молодая жена — красивая брюнетка с чувственным голосом. Через два, максимум три дня меня ждут дома. Где я тебе за это время найду другую Кандидатуру с такими же отличительными признаками?

- Альдо, мне плевать, где ты ее найдешь...

Неожиданно он взял Лу за руку и заглянул девушке в глаза.

— Лу, пожалуйста! Выручай меня. Я хочу побыстрее от всего этого отделаться, но не могу огорчить отца. Я... я очень его люблю и уважаю. Конечно, можно послать к черту все традиции, но для него это важно. Для моей семьи это важно. Они ужасные, шумные, надоедливые, вечно ссорящиеся, — но я их очень люблю.

Лу чуть не плакала.

— Да при чем здесь я?!

— Мы уже познакомились. Даже успели поругаться и помириться. Кроме того, ты же хотела в консерваторию?

— Да не я. Марго. Она брякнула, что думала.

— А... Ну а ты? Тебе разве не нужны сто тысяч? Подумай, что можно на них сделать.

— А чего думать? Я хотела отдать их Марго.

Альдо вытаращил глаза.

— Все сто тысяч?

— Все, что нужно на консерваторию. А на остальное... Ну не знаю. Папе машину. Маме — кухонный комбайн и цветочную рассаду, любую, какую захочет. Съездить куда-нибудь...

— Погоди, я правильно понял? Ты хотела заработать сто тысяч и все отдать своим родным

Лу смерила графа презрительным взглядом.

— А что, один ты у нас любишь свою семью? Не веришь?

Он улыбнулся.

— Очень даже верю. И очень рад.

— Чему это ты так рад?

— Тому, что все-таки не ошибся. Ты — девушка с большой буквы. Мы поладим.

— Я не сказала «да»!

— Так скажи. А в виде компенсации я куплю тебе любую аппаратуру, и ты будешь записывать свой первый диск прямо в Корильяно.

- Правда? То есть... Слушай, но это же бред. Мы будем притворяться теми, кем не являемся.

- В каком это смысле? Распишемся-то мы по-настоящему, а через год по-настоящему разведемся...

- Мы будем притворяться влюбленными.

Она сама не знала, почему произнесла эти

слова с такой горечью. Альдо помолчал, а потом сказал негромко:

- Знаешь, Лу, сколько семейных пар даже не притворяются влюбленными, а открыто ненавидят друг друга? Сколько девушек из высшего света сознательно выходят замуж за дряхлых и развратных стариков, чтобы получить их деньги. Я предлагаю не самый худший вариант. Нам с тобой необязательно виснуть на шее друг друга. Достаточно быть просто... друзьями.

Лу шмыгнула носом.

— Фиктивный брак... Друзья... Что я маме Розе скажу? А Марго? Они же с Биллом примчатся меня спасать...

— Я обещаю, ты займешься тем, чего они от тебя ждут. Ты запишешь диск.

— Альдо...

— Ну успокой меня! Скажи, что не уедешь!

— Я не уеду, только... Нам придется жить... Неожиданно для себя самого он смутился.

— Ни о чем не беспокойся. Во-первых, это обговорено в контракте. Никаких... эксцессов, типа сегодняшнего, не повторится. Во-вторых, у нас будут раздельные спальни, а жить мы будем в своем собственном крыле, так что притворяться придется только перед слугами, да и то первое время. Потом мы можем уехать в Рим, а там ты будешь жить в своей квартире.

— А как это — притворяться?

— Ну... я уже кое-что придумал, но это потом. Не сегодня. Сегодня у меня уже нет сил. Говори — согласна?

Лу тяжело вздохнула, вытерла кулаком глаза, поправила спутавшиеся волосы и посмотрела на своего будущего фиктивного мужа.

— Не нравится мне это все, ох не нравится... Согласна. Рискнем. Только давай по-честному...

Альдо ощутил такое облегчение, что чуть не заорал в голос. Радость переполняла его, и он, подхватив Лу на руки, крутанул ее по комнате. Потом вспомнил недавнюю сцену в отеле, торопливо поставил девушку на пол и с легким испугом отступил на шаг.

— Прости, это от избытка чувств.

— Прощаю. Не бойся. Мне теперь полегчало. Раз ты не развратный импресарио, а всего лишь граф-бесеребреник, то я тебя больше не боюсь. Закажи мне такси, пожалуйста.

— Конечно! И я тебя провожу.

— Вот уж незачем.

— Ночь на дворе, провожу.

— Ну ладно. Только — мы договорились?

— Лу! Я же извинился. Мы — друзья. И сообщники.

— Ты должен рассказать мне про свою семью.

— Я тебе буду всю дорогу рассказывать.

— Хорошо. А... по Италии я смогу попутешествовать? Я могу и автостопом.

- Смеешься? Графиня Бонавенте — автостопом? Мы с тобой объедем всю Италию вместо медового месяца, хочешь? И запомни: на год ты становишься самой настоящей графиней, так что не надо каждый раз спрашивать, можно ли то да се. Просто говори, чего тебе хочется.

- Не боишься, что я потребую бриллиантов?

— Нет. Не боюсь.

Они уже спускались по лестнице, и потому Лу не видела, как странно изменилось выражение лица Альдо Бонавенте при этих словах. Словно какая-то тайная мысль пришла ему в голову, при этом несказанно удивив его самого.

В такси они не разговаривали, потому что Лу почти засыпала, попрощались в холле, условившись встретиться в десять утра и пойти вместе гулять по Лондону. Зайдя в номер, Лу смогла только стянуть с себя немилосердно измятое платье, торопливо влезть в футболку и завалиться на свое безразмерное ложе. Сон накрыл ее мгновенно, и снов в эту ночь она не видела.

Альдо вернулся домой, принял душ и нагишом (по своей всегдашней привычке) улегся на кровать, закинув руки за голову. По его лицу бродила счастливая улыбка.

Все-таки у него есть задатки бизнесмена. Вон как здорово все устроилось. Папа будет счастлив, а Лу никакая не хищница, она красивая, веселая и авантюристка, и это здорово, потому что приключений в его жизни давно не хватало. С ней будет легко, особенно теперь, когда она стала его союзницей... а не наемной рабочей!

И какие сладкие у нее губы...

С этой мыслью Альдо Бонавенте уснул сном младенца.

8

Как ни странно, в десять они действительно встретились в вестибюле отеля. Лу чувствовала себя на удивление хорошо, а Альдо, в свою очередь, не испытывал ни малейшего смущения по поводу вчерашних событий. Честно говоря, оба ощущали себя так, словно с души свалился тяжеленный груз.

Прогулка по Лондону оказалась просто отличной. Лу выяснила, что Альдо Бонавенте прекрасно знает город, да и рассказчик неплохой. Прошатавшись до трех часов дня, они буквально вползли в какое-то кафе на Пикадилли и упали за столик у самого окна. Лу с некоторым остервенением скинула с гудевших ног босоножки и блаженно вздохнула.

— Они сейчас отвалятся. Интересно, сколько мы сегодня прошли?

— Не знаю. ОЧЕНЬ много. Клянусь, в Италии мы не сделаем ни шагу пешком. Только на машине.

— Это неинтересно.

— Тогда на ослике.

— У тебя есть ослик?!

— Ха! Я же граф. У меня есть много осликов. И лошадей. И всякого разного другого.

Лу вдруг посерьезнела.

— Когда я начинаю об этом думать, мне становится не по себе. Как ты думаешь, нас не разоблачат?

— Не знаю. Я так рад, что ты меня не подвела, что и думать об этом не хочу.

— Ты обещал рассказать про свою семью. Давай. Начинай.

— Ох. Ладно. Значит, так. Графы Бонавенте известны в Италии с...

— Нет, это не надо. От этого у меня комплекс неполноценности. Джонсы в Кембридже тоже известны, но только не так давно.

— Хорошо. Хотя ты это напрасно. У нас в Италии аристократы вовсе не такие снобы, как в Англии. Папа, например, начинал помощником механика на автозаправке.

— Ходил в народ?

— Нет, просто дед считал, что это необходимо. Папе было пятнадцать лет, и он вкалывал совершенно по-честному.

— А ты? Тоже начинал пролетарием?

— Нет. Начинаю думать, что зря. Против папы я слабак.

— Ну да?

— О, ты сразу это поймешь, когда увидишь его. Вот папа — это настоящий граф, и я думаю, что работа механиком ему в этом только помогла.

— Ладно, давай дальше.

— Дальше мама. Ее зовут Кьяра, она очень красивая, очень спокойная и очень не любит светские приемы, но вынуждена все время на них ходить, потому что состоит во всех благотворительных фондах Италии. На самом деле она медик по образованию, но поработать не успела, папа в нее влюбился и увез в Корильяно.

— А Корильяно — это...

— Это самый прекрасный замок на земле. Диснейленд видела? Так он против Корильяно — ерунда.

— Ой, неужели и башенки есть?

— И башенки, и остатки крепостной стены с зубцами, и флаги, и плющ на стенах, и стрельчатые окна, и галерея предков, то есть их портретов, и винные погреба — все, что хочешь.

— Экскурсию проведешь?

— Конечно. Так, кто у нас дальше? Джакомо Бонавенте. Мой умный братец. Ему двадцать пять, выглядит он на восемнадцать, а гонору у него на все сорок, но это вполне заслуженно. Он жутко умный.

— Чем он занимается?

— Всем понемногу. Был маленький — любил математику, теперь — экономист. Говорят, у него талант. Папа допустил его к управлению некоторыми компаниями еще несколько лет назад. Взрослые акулы бизнеса советуются с Джако на полном серьезе.

— Вы дружите?

— Скорее, он до меня снисходит.

- А ты?

— А я... я его люблю. Так получилось, что мы не слишком много общались в детстве.

- Почему?

— Были разные обстоятельства... Потом узнаешь. Джакомо сложный человек, на мой вкус — слишком серьезный, но я его действительно очень люблю!

— Если он такой умный, то сразу все поймет.

— Лу, не понимаю, чего ты так боишься? Ведь мы с тобой не ограбление Корильяно замышляем. Нормальный брак... почти. Ладно. Дальше. Сестры.

- Их много?

- Чересчур. Так я считал в детстве. Их четверо. Луиза, Анита, Клаудиа и Донателла. Все — старше меня. Сестренки провели детские годы с пользой. У них был живой пупс, которого они пеленали, кормили с ложечки, воспитывали, шлепали, ставили в угол... Лет до пятнадцати я считал их божеским наказанием, теперь как-то привык.

— Да и они, надо полагать, перестали тебя шлепать.

— Ну... воспитывать можно и словом. Вот вся моя семья. Хотя нет. Есть еще целая армия людей, которых я тоже считаю родственниками.

— Дяди и тети?

— Нет. Няня, наш управляющий, садовники, слуги.

— Как это патриархально и феодально.

— Не смейся, Лу. Я вырос на их глазах, они всегда были рядом. К тому же их предки служили моим предкам, так что замок Корильяно вполне можно считать и их родовым гнездом.

— Должно быть, они вас любят.

— И мы их. Я, во всяком случае, не представляю Корильяно без них. Так, о ком тебе еще нужно знать...

Лу помрачнела.

— Быть может, о твоих друзьях... и подругах?

Альдо тоже нахмурился.

— Ты права. Это очень скользкий момент. Дело в том, что три года назад... Нет, начать надо с другого.

И он рассказал ей историю своей неудачной помолвки, начиная с детских лет, проведенных вместе с Анжелой и Вероникой. Лу старалась сохранять беспечное выражение лица, но на душе скребли кошки. Она сама не понимала, почему ей так неприятно упоминание о влюбленностях Альдо Бонавенте, а уж личность Вероники Фабиани и вовсе приводила ее в ярость. Задумавшись, Лу не сдержала эмоций и брякнула, не подумав:

— Ну и штучка, должно быть, эта твоя Вероника, если ты сбежал прямо с помолвки!

Альдо с некоторым изумлением воззрился на девушку. В принципе, он неплохо разбирался в людях, а потому мог голову на отсечение дать, что в голосе Лу Джонс звучала откровенная неприязнь.

— Да не то чтобы штучка... Нет, Вероника вовсе не так уж плоха, но... Понимаешь, она занимается бизнесом и потому привыкла все просчитывать на сто ходов вперед. Я так не умею, даже, можно сказать, побаиваюсь такого подхода к жизни.

— Ты же тоже бизнесмен?

Альдо задумчиво уставился в окно. Лицо у него стало мрачным, почти трагическим.

— Вообще-то... Знаешь, Лу, бизнесмен из меня, кажется, паршивый. Я хочу сказать, особых ошибок я не совершал, но ведь и достижений не было.

— А чем ты конкретно занимаешься?

— Продажа и оценка произведений искусства. Работа с аукционами, с отдельными коллекционерами.

— Это же интересно!

— Да, если уметь это делать.

— Ты учился в Кембридже.

Альдо с ожесточением потер переносицу.

— Иногда мне кажется, что меня нет, Лу. Я есть — и меня нет. Есть молодой граф Бонавенте, наследник, старший сын. Искусствовед, бизнесмен. Завидный жених. Летчик.

- Ого!

—Да, я закончил летную школу. Нет, не так. Я УЧИЛСЯ в летной школе. А потом учился в Кембридже. А потом стал искусствоведом и бизнесменом. Но ведь я ничего не добился. Нигде. Наследником я пробуду ровно до того момента, как Джакомо примет на себя все обязательства, которые я сам ему с радостью отдам. Моя фирма не совершила ни одной нормальной сделки. Мое мнение никого в искусствоведческих кругах не интересует. Они знают фамилию Бонавенте, они уважают папу, деда, но им и в голову не придет спрашивать моего совета, просить консультации. Вероника объявила о нашей помолвке, не спросив меня. Даже ты... Даже на тебе я как бы женюсь, но как бы и нет!

Лу откинулась на спинку стула и насмешливо прищурилась.

— Ой, я сейчас заплачу! Бедный граф!

— Не смейся. То есть смейся, конечно, ты права. Даже жалость я вызываю совершенно несерьезную. Никто не воспринимает мои трудности всерьез, потому что...

— Потому что их невозможно воспринимать всерьез.

— Да. Ты опять права. Но для меня-то они не перестают от этого быть трудностями.

Лу вдруг стало жалко этого шикарного красавца с саженными плечами и синими глазами на смуглом лице средневекового кондотьера. За мужественной внешностью скрывался неуверенный в себе, мягкий и слабовольный парнишка, и Лу разом ощутила свое превосходство.

— Послушай, Альдо, на тебя просто накатил пессимизм, это бывает. Бизнес — дело тонкое, не все сразу становятся воротилами и акулами. Ну а наш брак... Я ведь тоже в этом участвую!

— Для тебя это совсем другое. У тебя есть цель. И ты совершаешь поступок. Ты рискуешь, идешь на авантюру, чтобы помочь сестре.

— Ты тоже помогаешь брату...

— Я всеми силами отлыниваю от поступка, хоть какого-нибудь. От наследства, от бизнеса, от женитьбы. И так было всю жизнь. Мне двадцать восемь лет, а я все еще ничего из себя не представляю. Когда об этом не думаешь - еще ничего. Можно забиться в свою квартиру на Арундейл-стрит, можно укатить во Францию, можно спрятаться в Корильяно. Но рано или поздно мысли настигают, и тогда...

— Повеситься охота?

Он вдруг вздрогнул. Лу догадалась, что ее слова почему-то причинили ему боль.

— Что с тобой? — испуганно спросила она.

— Вспомнил. Некстати. Один парень... мы вместе учились... Именно благодаря ему я испытал самое сильное потрясение в жизни.

— Он сказал тебе правду в глаза? Может, от зависти?

— Это не было завистью. Нет, не так. Он просто назвал вещи своими именами. Сказал, что у меня всегда все будет, даже если я палец о палец в жизни не ударю. Он меня ненавидел.

— Ну конечно, это и есть зависть.

— Не зависть. Презрение. Он же не хотел быть на моем месте, он считал, что я нахожусь на своем НЕЧЕСТНО!

Лу вздохнула. Очарование беззаботного дня, проведенного с Альдо, стремительно улетучивалось.

— Знаешь, жених мой, я думаю, что не все потеряно. Ты думаешь об этом, тебя это тревожит, даже мучает, а значит, не все потеряно.

Несмотря на этот безрадостный разговор, три дня пролетели незаметно, и вскоре настал момент прощания с Англией. Лу чувствовала совершенно ребяческий восторг при мысли о том, что вскоре увидит древнюю и прекрасную землю Италии. Перспектива встречи с семьей Альдо ее больше не пугала, напротив, она ждала ее с нетерпением. На горизонте маячило Настоящее Приключение, и авантюрная натура девушки не могла этому не радоваться.

Перелет она почти не запомнила, хотя все время смотрела в окно. Как и всякий человек, впервые летящий в самолете, Лу была совершенно ошарашена сознанием того, что многотонная махина легко летит в нескольких тысячах метров над землей. Она вскрикивала, пихала Альдо в бок, хватала его за руку, а после шампанского, предложенного стюардессой, совсем распоясалась и поведала соседям по ряду, что они с Альдо собираются пожениться и летят к его родителям. Соседи — почти все итальянцы - восприняли новость с истинно латинским восторгом, стали наперебой поздравлять молодых людей, и Альдо обливался потом, боясь, чтобы кто-нибудь не узнал в нем графа Бонавенте. Он даже с некоторым неудовольствием посматривал на разошедшуюся Лу, хотя не мог не оценить ее актерские данные. Если так дело пойдет и дальше, папа будет очарован...

Рим привел Лу в состояние прострации. Она замерла на заднем сиденье такси и только смотрела по сторонам широко открытыми и подозрительно блестящими глазами. Альдо даже забеспокоился и был вынужден легонько толкнуть фиктивную нареченную в бок.

- Что это с тобой?

— Альдо... Это так необычно!

— Что именно?

— Этому городу несколько тысяч лет. По этой мостовой ходили рабы римских патрициев. Легионеры. Гладиаторы. А теперь по ним еду я, Лу Джонс из маленького городишка Кембридж...

— Которому тоже достаточно много лет. По мостовым твоего родного города ходили Френсис Бэкон и Шекспир, так что не прибедняйся.

— Ты не понимаешь. Я и сама не понимаю толком.

В отеле они провели всего пару часов, потому что Альдо настоял на отдыхе. Лу была уверена, что не сможет даже усидеть на месте, однако груз первых впечатлений оказался ей не по силам, и девушка уснула самым позорным образом на узком диванчике в гостиной своего номера.

Альдо позвонил домой, потом подтвердил заказ на внутренний рейс, выпил в баре кофе и отправился будить Лу. На стук она не откликнулась, и молодой человек, посомневавшись немного, толкнул дверь.

Черные кудри каскадом рассыпались по диванной подушке, на нежных скулах играл румянец, а ресницы у Лу оказались такими длинными, что достигали чуть не середины щек. Она спала сладко и крепко, словно младенец, и Альдо некоторое время стоял с приоткрытым ртом, просто разглядывая это восхитительное зрелище. В голове у него вертелась назойливой мухой только одна мысль: если она собирается так выглядеть каждое утро, то его ждут трудности. Как можно ПРОСТО лежать рядом с такой красавицей, если на вас не надеты стальные доспехи?

Пристальный взгляд разбудил Лу, и она сонно улыбнулась Альдо, отчего у него ненадолго остановилось дыхание, а вот кровь, наоборот, быстрее хлынула по жилам. Юная фея невинно таращила агатовые глаза.

— Ты чего такой красный? Жара на улице, да? Сколько сейчас времени? Я заснула, как последняя балда. Первый раз в Риме...

— Не волнуйся, не в последний.

Еще бы! Скорей переселить ее сюда, подальше от себя и от своей спальни!

— Давай собираться. В замке нас уже ждут. Я тут кое-что приготовил...

Наступило время испытаний, мрачно думала Лу Джонс, разглядывая себя в зеркале. Точнее, не себя. Малознакомую красавицу в платье от Кардена и бриллиантах от Тиффани. Черные волосы были заколоты в нарочито небрежную прическу, стройные ножки казались еще длиннее благодаря изящным туфелькам на шпильках.

Лу вздохнула и скорчила малознакомому отражению рожу. Чудесному превращению предшествовала настоящая битва. Альдо запустил в номер посыльных с пакетами, коробками и свертками, а потом явилась сияющая улыбкой девица в униформе горничной и выразила готовность помочь синьорине одеться. Синьорина немедленно встала на дыбы, потом Альдо, скованно улыбаясь, попросил девицу на секундочку выйти — и после этого разразился бой.

Лу настаивала, чтобы все расходы в крайнем случае были включены в ее гонорар, наотрез отказывалась от бриллиантов и утверждала, что насчет тряпок они вообще не договаривались. Альдо сердился и уверял, что папа и мама в лучшем случае просто не поймут, если невеста их сына прибудет в замок с одним рюкзаком, в котором находится три с половиной футболки и двое джинсов. Лу напомнила ему о том, что итальянские аристократы лишены снобизма, Альдо возразил, что снобизм тут ни при чем, просто он ее жених, согласно контракту, а значит, принимает на себя определенные обязанности. Спор грозил затянуться, но соломоново решение все же нашлось. Они примирились на том, что все наряды Лу берет как бы напрокат, особенно бриллианты.

— Будем считать, что это твои сценические костюмы!

— Хорошо, но костюмы — это собственность театра!

— У тебя ужасный характер, мисс Джонс!

— Знал, кого брал. Не нравится - ищи другую.

Альдо издал звук, подозрительно напоминавший рычание, и удрал из номера, а улыбающаяся девица в униформе понимающе подмигнула Лу из коридора: мол, милые бранятся...

Замок вырос из-за поворота, словно сказочный сон. Лу, изрядно утомленная и вторым перелетом, и поездкой на машине (настоящий лимузин, присланный за ними из замка!), даже не представляла, что на свете бывает такая красота. Башенки и шпили, увитые плющом и виноградом стены, яркие клумбы и весело журчащие фонтаны... Корильяно был целой сказочной страной, и Лу невольно захотела, чтобы скорее наступило завтра: если здесь так хорошо в сумерках, то как все это великолепие выглядит на ярком солнце?

Их встретил дворецкий с внешностью пожилого разбойника и повадками короля. Степенно поклонившись, он произнес весьма эмоциональную тираду по-итальянски, в конце страстно поцеловав кончики пальцев и закатив глаза. Л у зарделась и схватила Альдо за руку. Тот почему-то вздрогнул...

В холле их встречала высокая стройная женщина с темными волосами, лишь слегка тронутыми сединой, и лучистыми синими глазами. Кьяра Бонавенте. Она сердечно улыбнулась оробевшей Лу, расцеловала ее в обе щеки и приветствовала на хорошем английском. Мягкий итальянский акцент придавал речи графини особое очарование, и Лу почувствовала, что с этой стороны ей опасаться, пожалуй, нечего.

А еще через минуту началось столпотворение. В холл высыпала толпа народа. Впереди мчались четыре женщины разного возраста, но очень похожие друг на друга. Сестры Альдо. Они тоже говорили по-английски, но зато с истинно итальянским темпераментом, то есть все вместе и очень громко. Старшая вроде бы слегка сердилась (интересно, на что?), младшая утирала слезы (явно счастья, потому что одновременно она улыбалась изо всех сил), две средние кинулись обнимать Лу, но столкнулись по дороге и тут же оживленно заспорили (вероятно, за право первой поцеловать невесту младшего братика). В целом они все Лу понравились, но от их манеры общения можно было ожидать некоторых трудностей.

Ну а еще через некоторое время Лу испытала настоящий шок. Распахнулись тяжелые дубовые двери, и в холл выкатилось инвалидное кресло. Это было очень удобное и дорогое кресло, снабженное громадным количеством механизмов. Оно казалось громоздким, хоть и двигалось легко и бесшумно. Тем более хрупким выглядел пассажир этого кресла.

Худенький, темноволосый юноша с серьезным взглядом огромных синих глаз смотрел на Лу, чуть склонив идеально причесанную голову на плечо. Он казался совсем мальчиком, хрупкий, узкоплечий, с необыкновенно бледной, почти прозрачной кожей, однако руки выдавали его истинный возраст. Сильные, красивые пальцы, гибкие кисти, тонкие, но мускулистые запястья — это были руки взрослого мужчины.

Он легким, почти незаметным движением направил кресло прямо к Лу, остановился возле нее и протянул ей руку.

- Рад видеть вас в Корильяно. И рад за Альдо. Вы настоящая красавица. Я - Джакомо.

Пожатие его руки было сильным и приятным, Лу улыбнулась в ответ, не очень зная, что отвечать, но тут положение спасли сестры Бонавенте. По обыкновению они заговорили все разом:

— Хватит, хватит, бедная девочка совсем вымоталась...

— Устроили какой-то смотр, честное слово, дайте ей переодеться и умыться...

— Ох, душечка, какое платье и как вам к лицу...

— Я сама ее провожу, Джако, подвинь свой рыдван в сторону...

— Альдо, ваши комнаты уже готовы, только не перепутай спальни, ха-ха, еще рано...

— Папа сказал, что вы можете заговорить человека до смерти, и папа совершенно прав...

— Лу, пойдемте, не обращайте на них внимания, они могут болтать до ночи...

— Я поставила в одну вазу розы, а в другую - лилии, не знала, что тебе больше понравится, можно ведь на «ты», правда?..

Говорливый поток подхватил Лу и повлек ее через анфиладу роскошных комнат, двери распахивались перед ними, словно в сказке, и Лу вертела головой, улыбалась, отвечала, кивала, снова улыбалась, соглашалась... Альдо, Джакомо и их мать остались в холле.

Кьяра проводила «девочек» взглядом и с прежней мягкой улыбкой повернулась к старшему сыну. Рука ее при этом покоилась на спинке кресла младшего.

— Она очень красива. И глаза у нее хорошие. Детские. Она немного испугана, не так ли?

Альдо внутренне подобрался. Многие считали Кьяру Бонавенте идеальной хозяйкой замка Корильяно, прекрасно воспитанной, красивой и спокойной, однако сыновьям было отлично известно и то, что под величавой внешностью скрывается живой и язвительный ум.

— Сегодня утром мы еще были в Англии, а сейчас она в другой стране, да еще и в замке с целой толпой графинь. И графов. Кстати, о графах. Где папа?

— Папа там, где ему нравится и хочется быть. Ты не ответил. Она испугана.

Неожиданно в разговор вмешался Джакомо.

— Естественно, испугана, мама! В подобной ситуации всякий испугается. Ехать к Альдо домой — и встретить одну королеву, четырех взбалмошных теток и инвалида в кресле в качестве шурина. Держу пари, Альдо, ты ей обо мне не рассказывал.

Альдо недовольно поморщился.

— Если у тебя опять разыгрались комплексы, то заткни их, Джако! Лу устала с дороги, опять же, разность темпераментов, а не рассказывал я ей о тебе исключительно потому, что не считаю это чем-то из ряда вон выходящим.

— О, благодарю. И прошу прощения. Виновата твоя невеста. При виде такой красавицы невольно вспоминаешь о собственном уродстве.

Кьяра негромко кашлянула, и сыновья немедленно умолкли.

— Я не очень понимаю, что с вами происходит, когда вы встречаетесь, мальчики. Всему миру известно, что вы дружите и любите друг друга, но вам почему-то нравится изображать из себя идиотов. Хватит на сегодня. Альдо, иди к Лу. Если сегодня вы не в силах общаться, то отложим семейный обед на завтра. Я распоряжусь...

— Не надо, спасибо, ма. Я уверен, Лу захочется посмотреть замок, познакомиться со всеми поближе, а не откладывать это на завтра. Джако... я привез тебе кассеты, ты просил.

Юноша в кресле улыбнулся, и это была совсем другая улыбка, радостная и благодарная.

— Спасибо, оболтус! Я думал, забудешь.

— Ага, как же! Ты же со свету сживешь. Все, до ужина. Встретимся в столовой.

— Чао, женишок!

Альдо чуть ли не бегом ринулся догонять Лу. Джакомо развернул кресло и отправился в свою комнату, прижимая к груди кассеты. Кьяра Бонавенте осталась одна. Лицо ее было спокойным, на губах играла легкая улыбка. Потом она покачала головой, вздохнула и бесшумно удалилась в глубину анфилады.

Альдо несся по коридорам родного дома, ощущая себя бледным подобием средневекового рыцаря. Его дама нуждалась в поддержке, это несомненно. Правда, уволок ее вовсе не огнедышащий дракон, и даже не орда сарацинов, но в известном смысле сарацины были бы лучше. Сарацины - сильные, молчаливые ребята. Они перекидывают пленниц через седло и увозят в плен. Они не трещат без умолку и не задают неудобных вопросов. Они не выспрашивают, когда прекрасная дама познакомилась со своим рыцарем и почему ей пришло в голову связать с ним свою жизнь. Сарацинов можно изрубить мечом и затоптать конем, в то время как сестры Бонавенте способны насмерть уболтать целый табун диких коней, а мечом их рубить вообще опасно для жизни. И неприлично.

Кроме того, Альдо крайне тревожили обстоятельства их с Лу прибытия в замок. Мама ангел, это всем известно, но некоторым известно так же и то, что у мамы острый глаз хирургической сестры и ум иезуита. Мама способна почувствовать фальшь еще до того, как исполнитель возьмет неверную ноту. Почему мама спросила, не испугана ли Лу? Почему настаивала на ответе? В том, что папа посвятил ее во все обстоятельства скоропалительного сватовства Альдо, последний не сомневался. Значит, теперь мама подозревает подвох?

И наконец, самое главное и самое непонятное: где папа?! Где этот феодал и самодур? Уж он-то должен был самым первым встретить потенциальную невестку, не дать ей времени опомниться, посмотреть на нее своим орлиным взором, смутить, очаровать - а затем ошарашить неожиданными вопросами. И вот вам: «папа там, где ему нравится и хочется быть»! Альдо едва не застонал. С точки зрения юриспруденции он был практически чист. Синьор Бергоми не выдаст их и под пыткой, а скоропалительный брак уголовно ненаказуем. Дело не в том, что Альдо повесят на крепостных стенах, когда обман раскроется, вовсе нет.

И не в том, как подумают пошлые люди, что Альдо лишится лакомого куска ценой в десять миллионов долларов.

Дело в том, что ему будет стыдно. Невыносимо стыдно. До смерти стыдно. Он уже никогда не сможет смотреть в глаза своему отцу. Ему придется избегать общества матери. Сократить свои визиты в Корильяно.

Джакомо укоризненно вздохнет и пожмет плечами. Скажет, что не сомневался в том, что Альдо балбес. Сестры... эти будут кудахтать и изводить его дурацкими речами о том, что он хочет сжить всех со свету своими выходками.

И снова, как всегда, Альдо Бонавенте не сможет объяснить ни одной живой душе на свете, что всю эту дурацкую историю он затеял только из любви к своим близким!

Он ворвался в комнату, отведенную Лу, даже забыв постучать, и замер на пороге с открытым ртом. После небольшой паузы раздался дружный вопль, после чего часть присутствующих стала хохотать, а часть — громко возмущаться.

Нахалка Лу Джонс вовсе не нуждалась в его помощи. Она стояла в одних трусиках и лифчике перед большим зеркалом, а Донателла, младшая из сестер, держала перед ней нечто воздушно-бело-гипюровое, кружевное и невесомое, пенящееся кружевами и поблескивающее жемчугами. Клаудиа немедленно загородила девушку собой, Анита принялась причитать, а Луиза обличающе простерла вперед руку.

— Альдо! Тебя не учили стучаться? Пшел вон отсюда, мальчишка!

— Знаешь, что, сестрица...

Луиза и Клаудиа ринулись на него и в буквальном смысле вытолкали в коридор. Здесь Альдо пришлось совсем плохо.

— С чего это ты врываешься к девушке в комнату без стука, юный Альдо?

— Она моя невеста!

— Приличные люди даже к женам стучатся!

— Чего это я должен стучаться?!

— Ты нахал и балбес. Разве можно смотреть на невесту до свадьбы?

— Вы что, с ума сошли? Я на нее уже сто лет смотрю, и все до свадьбы.

— Святая Маргарита, дай мне сил! В ПЛАТЬЕ, ОЛУХ! В ПОДВЕНЕЧНОМ ПЛАТЬЕ! Это же самая страшная примета в мире! Жених не должен видеть невесту в подвенечном платье до свадьбы!

— Господи, как вы меня напугали! Я не верю в приметы.

— Ну и не верь! Примете от этого не убудет. Просто не смей входить без стука, и все.

После этого категоричного замечания Луиза развернулась на каблуках и ушла обратно в комнату. Клаудиа задержалась. Перевела дух, щелкнула Альдо по носу — и неожиданно озорно улыбнулась.

— Вообще-то я тебя понимаю. Девочка сложена, как наяда. Глаза, волосы, кожа... да еще и не дурочка. И смеется, как колокольчик. Похоже, ты не совсем балбес, раз сумел очаровать такую красавицу.

— Знаешь, что, Клаудита...

— Не сердись. Я скучала по тебе. И рада, что ты вернулся. Может быть, молодая жена отобьет у тебя охоту гоняться за призраками и ты осядешь дома?

— Клаудиа, я... мы приехали, чтобы засвидетельствовать свое уважение семье и пожениться в семейном кругу. Ни малейшей охоты играть в графов и графинь у меня нету...

— А у девочки?

— И у девочки нету! Мы поженимся, побудем здесь немного, потому что Италия вполне подходит для медового месяца, а потом вернемся в Англию. У меня бизнес стоит...

— Уже не стоит.

— Что?!

— А как ты думал? Бизнес вообще не должен стоять, он должен развиваться. Твой приказал долго жить. Я думала, Бергоми тебя известил. Хотя тебе простительно. Все эти предсвадебные хлопоты!

Клаудиа поцеловала остолбеневшего брата в щеку, изящно вильнула бедрами и направилась к двери в комнату. Уже взявшись за ручку, повернулась и выпустила последний заряд:

— Да, чуть не забыла. Лучше тебе подготовиться. Вероника приезжает послезавтра. Птичка принесла на хвосте, что она собирается присутствовать на бракосочетании.

— О Господи! Только ее не хватало...

— Не волнуйся, скандалить она не будет. Единственно, может прожечь взглядом фату новобрачной, но это так, фигура речи. Я бы на твоем месте предупредила девочку. Она этого не заслужила.

-А я?!

— Разумеется, заслужил! Ни одна женщина не простит мужчину, превратившего в фарс самый важный день ее жизни.

И Клаудиа закрыла дверь перед носом своего младшего брата.

9

Папа не появился и за ужином, после чего беспокойство Альдо переросло в панику. Слава Богу, хоть Лу чувствовала себя как рыба в воде. Она, похоже, совершенно освоилась и подружилась с сестрами Бонавенте, непринужденно болтала с Джакомо, на редкие вопросы мамы отвечала спокойно и уверенно, за столом держалась идеально.

Чего не скажешь об Альдо. Счастливый жених хмурился, теребил салфетку, катал из хлеба шарики, не слышал обращенных к нему вопросов и вообще производил впечатление человека не от мира сего. В чувство его привел вопрос мамы, заданный спокойным, доброжелательным тоном, но отдавшийся в мозгу Альдо погребальным набатом.

- А чем вы занимаетесь, Лу?

Надо пояснить, что именно этот вопрос Альдо с Лу до конца не обсудили. То есть обсудили, но к согласию так и не пришли. Альдо настаивал на обучении в университете, что сразу снимало вопросы о Кембридже и о том, почему Альдо понесло искать невесту в провинции. Лу возражала, утверждая, что врать нужно только в самом крайнем случае. Им и так придется прикидываться безумно влюбленными, а если при этом Лу будет изображать студентку, то они непременно запутаются. Тогда Альдо предложил вариант Марго, с консерваторией, но Лу заявила, что мечтающий о консерватории просто ОБЯЗАН знать ноты и играть на каком-нибудь инструменте, а она умеет только петь. Дискуссия завершилась легкой ссорой и утверждением Альдо, что сообщение о пении в кабаках не будет одобрено даже его родителями-демократами.

Теперь настал судный миг. Они так ни о чем и не успели договориться...

— Чем вы занимаетесь, Лу?

Девушка повернулась к графине Бонавенте и улыбнулась.

— Пою. Мечтаю стать настоящей певицей, ну а пока учусь азам профессии.

Кьяра слегка изогнула безупречную бровь.

— Неожиданно. И где же вы постигаете азы?

— Честно говоря, многие вздрагивают, когда узнают это. Я пою в ресторане.

Пауза. Тишина. Клаудиа чуть заметно улыбается. Донателла с вызовом смотрит на маму. Мама пристально глядит на Лу. Джакомо тоже не сводит с нее глаз, и в них горит нечто, очень напоминающее уважение... Луиза неуверенно хмурится, Анита, как всегда, занята едой.

— И... что же вы поете?

— У меня несколько программ. Песни военных лет. Французский шансон. Синатра...

Лу бросила взгляд на оцепеневшего Альдо и вдруг улыбнулась ему такой нежной, обольстительной и лукавой улыбкой, что у него по позвоночнику опять запрыгали знакомые чертики с острыми копытцами.

— С Альдо мы познакомились как раз после Синатры. Он ведь его поклонник.

Кьяра усмехнулась.

— Да, у него громадная коллекция старых пластинок. Знаете, Лу, вы мне нравитесь. Я не знаю других девушек, способных признаться в том, что они поют в ресторане.

Теперь Лу смотрела на Кьяру, и во взгляде ее не было и тени смущения. Пожалуй, они обе были в этот момент чем-то похожи — достоинство и спокойствие.

— Я не вижу, почему бы мне нужно этого стесняться или стыдиться. Я пою хорошие песни в хорошем ресторане. Это такой университетский кабачок, скорее, клуб, чем просто место, где едят и пьют. Туда ходит профессура, студенты, аспиранты, там проводятся вечера джаза. Я считаю, мне просто повезло, что я там оказалась. Кроме того, моя мама одобрила мое решение.

— И это тоже меня удивляет. Согласитесь, не самое обычное решение для матери молодой девушки?

— Почему же? Моя мама мне доверяет, она знает, что я никогда не стану заниматься чем-то постыдным или непрофессиональным. Да этого и не может случиться. Вы знаете, что такое Кембридж? Это маленький городок, несколько веков живущий университетом и за счет университета. Там все друг друга знают. Разве можно опозорить себя в глазах людей, которые помнят тебя в коляске и с пустышкой во рту?

Кьяра уже открыто улыбалась и смотрела на Лу совсем по-другому.

— Что ж, я буду рада послушать вас, Лу. Синатру любим и мы с графом. Правда, мой муж уверен, что женщины не могут исполнять его песни, хорошо бы вам его переубедить.

Лу отпила вино из хрустального фужера и непринужденно осведомилась:

— А почему граф Бонавенте не ужинает с нами? Я мечтала познакомиться с ним. Альдо рассказывал об отце с такой нежностью и уважением...

— Он тоже с нетерпением ждет этой встречи, поверьте мне, дорогая. К сожалению, неотложные дела не позволили ему присутствовать. Думаю, завтра или послезавтра он к нам присоединится.

Альдо перевел дух. Хорошо, что на нем пиджак! Рубашка уже мокрая от пота и прилипла к спине. Лу Джонс ошиблась с выбором профессии. Ей бы укротительницей тигров работать или по проволоке ходить над горящим керосином! А он-то думал, что ему придется отдуваться за двоих! За весь вечер и рта не раскрыл...

— Альдо, сынок, если вы не слишком устали, проводи Лу в парк. Резеда и маттиола особенно хороши ночью.

— Ох, Альдо, пожалуйста, пойдем! У нас дома тоже есть сад, совсем маленький, но резеду и маттиолу мама всегда сажала, сколько себя помню. По ночам мы с Марго — это моя сестра — свешивались с подоконника и наслаждались ароматом, а однажды я даже вывалилась из окна.

Все рассмеялись, поднялись из-за стола и отправились на веранду. Клаудиа везла кресло Джакомо, Лу подхватила Альдо под руку и тесно прижалась к нему. Молодой человек ощутил, как девушка дрожит, и удивился: вела она себя совершенно спокойно.

Сопровождаемые шутливыми пожеланиями не заблудиться в темноте, они прошли по песчаной аллее и растворились в ночи. Постепенно голоса на веранде затихли вдали, и тут Лу выдернула свою руку из-под руки Альдо и с громким вздохом облегчения плюхнулась на садовую скамью.

— Господи, я чуть жива! Если б знала, что будет так страшно, в жизни бы не согласилась.

— Серьезно? А я тобой любовался. Ты вела себя абсолютно естественно.

— У меня такое ощущение, что я лошадь, только что пробежавшая дистанцию, а результаты еще не объявили.

— Лу, это не самый возвышенный образ!

— Отстань. Кстати, у тебя замечательная семья.

— Похоже, и ты им приглянулась. Особенно сестрам.

— Не скажи. Донателла — ей наверняка, Клаудиа надо мной слегка подсмеивается, Анита, кажется, немного рассеянна, а Луиза... Луиза ровесница моей матери, и этим все сказано.

— Ну а мама?

— А мама у тебя чистая королева. Она очень умна.

- О да.

— И смотрит так, что хочется спрятаться.

— Но ты не спряталась. Ей это понравилось.

— Я знала, что ей это понравится, потому и собралась с силами.

— Ты психолог, Лу Джонс.

— Я с пятнадцати лет пою для людей. Поневоле научишься разбираться в психологии. Мне очень понравился твой брат. Почему ты не сказал мне про его болезнь?

— Честно говоря, терпеть не могу про это вспоминать.

— Альдо... а что с ним?

— Он родился слабеньким. Маме было уже за сорок. Ему не сделали прививку от полиомиелита, надеялись, что он окрепнет, и тогда уж... Не успели. Джако заболел.

— Он совсем не похож... Я подумала, у него травма.

— Джако борется с болезнью всю свою жизнь. У него стальная воля. Пять лет назад он с трудом держал ложку в руках, три года назад вошел в совет директоров, а в прошлом году начал вставать. Я уверен, он выздоровеет.

— Вы друзья?

— Не знаю. Я его очень люблю, он тоже меня любит, но у нас все перевернулось с ног на голову. Иногда мне кажется, что это он старший брат, а я - младший.

— Он знает, что ты хочешь отдать ему все полномочия наследника?

— Что ты! То есть... наверняка он это слышал от папы, но если сказать об этом прямо, он будет в ярости. Джако болезненно относится к жалости.

— Так ты же не из жалости...

— Он решит, что из жалости. Пойдем к маттиолам?

— Я их терпеть не могу. Марго может нюхать хоть всю ночь, а у меня голова болит. Просто хотелось удрать и передохнуть. Альдо?

- Что?

— То, что не было твоего отца... Это ничего не означает?

Альдо с уважением посмотрел на сообщницу. Как умна, Мадонна! Красива, умна, талантлива - сокровище с берегов Альбиона. И нечего бояться папу — мисс Джонс положит феодала на лопатки одной левой!

— Думаю, наверняка, только пока не понимаю, что именно. Лу, может, вернемся? Ты устала, а я хочу успеть сделать звонок.

— Ты был сам не свой за ужином. Боялся за меня?

— И боялся, и новости неприятные. Не обращай внимания. Ты была на высоте, это главное. Спи и ни о чем не думай. Завтра начнешь знакомиться с Корильяно.

Они вернулись в замок, и Альдо проводил Лу в комнату. Прощаясь с ней, он неожиданно наклонился и поцеловал девушку в щеку, а потом смущенно отпрянул, сам испугавшись такой вольности. Лу тихонько вздохнула и сердито фыркнула:

— Нечего шарахаться от невесты. Мы на работе. Бить не буду. В контракте про поцелуи ничего не говорилось. Спокойной ночи.

Альдо медленно брел по темному коридору, в конце которого была его комната. Холостяцкая комната... Через неделю им с Лу предстоит новое серьезное испытание.

Молодой человек вздохнул. Хорошо Лу — она уже спит, наверное. А вот ему еще предстоит очень неприятный разговор.

— Алло! Синьор Бергоми, это вы?

— Кто говорит? Юный Альдо? Рад тебя слышать, даже в это время суток.

— Простите, мессер Бергоми, но дело, на мой взгляд, не терпит отлагательств.

— Тогда позволь, я надену халат.

— Я действительно вас разбудил?

— Альдо, я надеюсь, ты не из Штатов звонишь? Если ты в Италии, то у нас с тобой на часах одно и то же время, а именно час с четвертью ночи. Обычно я в это время сплю, но ты не стесняйся. В конце концов, за реализованное лет двадцать пять тому назад право качать тебя на коленке надо платить. Итак?

— Мессер Бергоми, я только что узнал, что моя фирма больше не существует в природе.

— Это какая же? «Антикварный дом Бонавенте»?

— У меня нет другой.

— Да, действительно. Забыл. Что ж, боюсь, ты прав. Означенная фирма приказала долго жить.

— Но каким образом, хотел бы я знать!

— Совершенно законным, мой дорогой, ручаюсь тебе.

— Мессер, мне не до шуток.

— Альдо, я вовсе не шучу. Твоя фирма — банкрот, полный и несомненный, и согласно процедуре банкротства она была аннулирована.

— Когда?!

— В тот самый момент, когда стала неплатежеспособной, а именно шесть дней назад.

— Синьор Бергоми, поправьте меня, если я ошибаюсь, но нельзя же стать банкротом, не совершив ни одной сделки! Аренду офиса я оплатил до конца года, сотрудников у меня нет, как вы и сами прекрасно знаете, а сделки...

— Альдо, мой маленький, ты переутомился. Сделка имела место быть аккурат те же шесть дней назад.

— Что?!

В трубке раздался тяжелый вздох.

— Послушай меня, мой мальчик. Шесть дней назад ты позвонил и спросил моего совета в одном щекотливом деле. Я отказался тебе давать этот совет, будучи скован определенными обязательствами перед твоим отцом.

— Я прекрасно это помню, но...

— Отлично! Память возвращается к тебе, что неудивительно, ты еще молод. Так вот, несколькими минутами позже ты нашел выход, и поверь, я до сих пор в восторге от твоей смекалки. Ты меня нанял в качестве адвоката.

— Ну и?

— Ну и сделка, таким образом, состоялась. Я на тебя работаю, ты мне платишь. Если это не сделка, то я уж и не знаю, как должна выглядеть сделка.

Альдо стиснул трубку, сладострастно представляя, что это шея синьора Бергоми, однако голос его был почти спокоен.

— Вы хотите сказать, что плата за ваши услуги...

— Честно говоря, она для тебя слишком высока, мой мальчик, но ведь ты вырос на моих глазах, я тебя люблю, и потому ограничился чисто символической суммой.

— Это целая ФИРМА!

— Альдо, побойся Бога. Красная цена твоей фирме — сто долларов. У тебя нет ни экспертов, ни сотрудников, ни репутации. Только фамилия твоего отца да твое обаяние. Это очень много, не спорю, но денежный эквивалент — штука прозаическая. Повторяю, я оценил свои услуги весьма и весьма дешево. Раз в двадцать ниже обычной стоимости. Потом сверился с твоими активами и выяснил, что платежеспособным клиентом ты можешь быть только в случае срочной продажи фирмы. Заметь, я не стал озадачивать тебя этим процессом, я все сделал сам.

— И разорили меня.

— Мелодраматично, но неточно. Я бы сказал, спас тебя.

— Очень интересно. От чего же?

Голос синьора Бергоми вдруг стал твердым и очень молодым, а еще суровым и совершенно лишенным ехидства.

— Альдо, я избавил тебя еще от одной губительной иллюзии. Ты отвратительный бизнесмен, надеюсь, ты способен честно это признать. Твоя фирма — всего лишь мираж, позволяющий тебе спрятаться от самого себя. Похвалиться перед девушками, небрежно упомянуть на встрече с друзьями — на это она годилась. В остальном она тебе только мешала.

— Синьор Бергоми, это была МОЯ фирма и МОЯ жизнь...

— Вот именно. И в отличие от фирмы твоя жизнь продолжается. Пора учиться принимать собственные решения, юный Альдо. Пора начинать что-то из себя представлять. А уж если ты все еще считаешь себя несправедливо оскорбленным — скажи-ка, как ты сам планировал со мной расплатиться?

— Ну... я думал... в счет наследства...

— Во-первых, я не работаю в кредит. Во-вторых, не слишком ли ты разошелся? Сколько там причитается твоей барышне? Сто тысяч?

— Она с меня денег не требует...

— Правильно. Ее работа еще только началась, а моя уже заканчивается. Брачный контракт готов и работает, документы на развод готовы, осталось только вписать нужную дату, тайна сохранена. Короче говоря, малыш, дай мне поспать и не забивай себе, голову. Я избавил тебя сразу от двух головных болей - от бессмысленной фирмы и от расчета со мной. Ты ничего не должен.

— Мессер Бергоми...

— Я действительно люблю тебя, малыш. И желаю тебе удачи. Постарайся с честью выйти из той заварухи, которую ты сам создал. Чао.

— Синьор Бергоми...

- Привет невесте.

Трубка холодно и противно пищала, Альдо тупо смотрел на нее, крутя другой рукой провод.

Лу проснулась рано утром, хотя была уверена, что проспит до обеда. Вчерашний сумасшедший день тесно переплелся в ее сознании с ночными снами, и она пока еще не в состоянии была отделить одно от другого. Общим было только одно — и там, и там присутствовал Альдо.

Она быстро приняла душ и оделась, после недолгого колебания выбрав светлые полотняные брючки и легкую блузку. Сунула ноги в кожаные сандалии, состоящие из нескольких перекрещенных полосок кожи, и отправилась путешествовать по замку.

Бродила по галереям и коридорам она около часа, а потом решительно направилась в сад. Лу не терпелось разглядеть при свете солнца роскошные цветы замка Корильяно.

Сад потрясал своим великолепием. Розы царили повсюду, огромные и мелкие, вьющиеся и кустовые, свешивавшиеся со стен и стелющиеся по земле. Ирисы, левкои и маки, совершенно осенние астры и хризантемы, разноцветные анютины глазки и маргаритки — казалось, природа сошла с ума и разом смешала в этом саду все времена года.

Лу шла по пустынной аллее, упиваясь благоуханным воздухом. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно — так здесь было красиво. Она сама не заметила, в какой момент стала напевать свою любимую песню про прекрасный мир. Конечно, Сачмо Армстронг пел ее в тысячу раз лучше, но девушка очень любила этот благостный и неспешный мотив и теперь с наслаждением распевалась, постепенно прибавляя громкости.

Стало щекотно в носу, и диафрагма раскрылась полностью. Воспев «прекрасный мир», она перешла к «Летнему дню». О, как она любила эти чудные армстронговские блюзы! Теперь Лу пела уже по-настоящему, не мурлыча себе под нос, но в полную силу. Как ни странно, голос не терялся на открытом пространстве, быть может, помогали тугие заросли можжевельника по обеим сторонам дорожки? А потом с той стороны этих зарослей раздался приятный и звучный баритон, весьма удачно включившийся во второй куплет. Лу улыбнулась, и некоторое время они с невидимым партнером пели хором, замечательно дополняя друг друга. Потом наступила пауза, а потом они одновременно зааплодировали. Лу рассмеялась и крикнула:

— Это было замечательно! Только не говорите, что вы — Эхо. Она была нимфой.

— В таком случае я - Пан.

— Покажитесь! Вы кто?

— Не могу не откликнуться на призыв обладательницы столь чарующего голоса. Иду!

Можжевеловые заросли затрещали, всколыхнулись — и из-за них показался высокий, довольно пожилой человек. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. Он был широк в плечах, дочерна загорел, глаза у него были ярко-синие, осененные густыми красивыми бровями. Темные вьющиеся волосы были обильно тронуты сединой. Одет человек был в брезентовые брюки и потертую клетчатую рубашку, голову венчала соломенная шляпа с широкими полями. На ногах у него были высокие солдатские ботинки.

Садовник, с восторгом подумала Лу Джонс. Истинный король здешних садов. Повелитель рассады и хранитель саженцев. Волшебник мотыги и лопаты. Родственная душа мамы Розы.

Девушка радостно шагнула вперед и протянула незнакомцу руку.

— Меня зовут Люси Джонс. Я только вчера приехала в замок, и всю ночь мне снились ваши сады.

— Сады Корильяно... Поистине волшебные сны вам снились, синьорина. Меня зовут Ренцо. Счастлив познакомиться. Не буду жать вашу хорошенькую ручку, потому что возился с землей, а вы такая свежая и светлая...

— Ерунда! Что может быть чище земли?

И Лу с энтузиазмом потрясла мозолистую, жесткую ладонь садовника. Она была искренне рада знакомству. После вчерашней массированной атаки графов и графинь душа Лу Джонс жаждала простого человеческого общения.

Ренцо хитро прищурился.

— Постойте-ка! Вы, стало быть, невеста молодого графа Альдо?

Девушка смутилась. В гостиной и столовой замка она выполняла условия контракта, но с ходу врать этому симпатичному старикану не хотелось, однако... если все слуги здесь так преданы своим хозяевам...

— Д-да... То есть мы с Альдо... с синьором графом...

— Ничего не говорите! Еще не привыкли ко всей этой роскоши? Бывает. На самом деле люди они хорошие, хоть и графья.

Лу заинтересовалась.

— Вы ведь давно здесь работаете?

— О да. И отец мой, и дед — все предки жили в замке. Правда, цветами занимаюсь я один. Люблю этот сад, знаете ли.

— И я вас понимаю. Сад великолепен. Альдо говорил мне, что меня ждет сказочное зрелище, но я не думала, что настолько.

— Влюблены?

— Что? А, ну да, конечно. Мы, собственно, не очень давно знакомы с Альдо. Первое время я вообще не знала, что он аристократ.

— Что ж он сразу не похвастался?

Лу задумчиво поковыряла ногой песок.

— Мне кажется, он не из хвастунов. Он... другой.

— Правда? Значит, вы узнали его получше, чем все мы, синьорина.

Заметив тревогу во взгляде девушки, пожилой садовник успокаивающе улыбнулся.

— О нет, не волнуйтесь. Ничего плохого я о вашем женихе сказать не могу. И никто в Корильяно не скажет. Сердце у парня доброе, сам он хорош собой... Говорят, правда, что в делах не силен...

— Ну и что? Разве всем обязательно быть гениями в бизнесе?

— Необязательно, вы правы. Бывает так: один сын идет по деловой части, другой, к примеру, художник или поэт. Я это к тому, что в таком возрасте пора бы остепениться. Ну тут вы ему поможете. Женитьба — дело серьезное.

Лу слегка покраснела.

— Я не очень задумывалась над тем, что из себя представляет Альдо. То есть... он добрый и честный человек, мне с ним приятно разговаривать... Мне с ним хорошо. Да я и не думаю, что мы с ним встретились бы, будь он крупным бизнесменом.

— Это точно. Тогда бы его уже давно окрутили другие. Вы уж простите меня, синьорина. Я молодого хозяина не осуждаю. Просто ему ведь предстоит стать в наших краях самым главным, а как такой махиной управлять, ежели не имеешь к этому делу склонности?

Лу загадочно улыбнулась. Тайна прямо-таки распирала ее.

— Думаю, многих здесь ждет в этом смысле сюрприз. И не волнуйтесь: Корильяно попадет в хорошие руки. Ладно. Приятно было познакомиться. Побегу. Наверное, все уже проснулись.

Она помахала старику рукой и вприпрыжку поскакала по аллее обратно к дому. Высокий садовник долго смотрел ей вслед, улыбаясь своим мыслям и покачивая головой.

За завтраком Альдо был печален и тих, зато сестры Бонавенте старались за всю семью сразу. Решено было отправиться по магазинам, дома оставалась только Луиза, которой было поручено следить за всеми предсвадебными приготовлениями. От всех этих разговоров Лу опять начало потряхивать, и она несколько раз умоляюще взглянула на своего нареченного, но тот отвечал ей хмурым и рассеянным взглядом, явно думая о чем-то постороннем.

Лу неожиданно расстроилась. Ей хотелось, чтобы Альдо как-то поддержал ее в трудную минуту, подыграл ей, что ли... Впрочем, все грустные мысли вылетели у девушки из головы, едва машина, ведомая уверенной рукой Донателлы Бонавенте, выехала на проселочную дорогу. Выяснилось, что, во-первых, Донателла не считает необходимым смотреть на дорогу, а во-вторых, водит она с шиком и легкостью, больше подходящими гонщику «Формулы-1». Остальных сестер эти обстоятельства, похоже, нимало не смущали, а вот Лу очень быстро засомневалась, вернутся ли они сегодня домой.

Домой. Странно и непривычно было думать о волшебном замке, как о своем доме, и все же Лу думала именно так. Девушка с волнением замечала, что ей очень нравится здесь находиться. Ей нравились шумные и говорливые сестры Альдо, она почти перестала бояться величавой Кьяры Бонавенте, едва ли не с нетерпением ждала встречи со старым графом... и еще: ее совершенно не раздражала роль невесты Альдо. Более того, теперь неприятной казалась мысль о том, что все это не всерьез.

Лу с тревогой прислушивалась к собственному внутреннему голосу. Вопреки обыкновению, голос не предостерегал ее от ошибок, а настойчиво твердил, что Альдо хороший человек, что он и в самом деле переживает и что Лу должна постараться помочь ему... Она вновь и вновь мысленно возвращалась к утреннему разговору со старым садовником. Странно, когда он говорил о неспособности Альдо управиться с делами, Лу хотелось встать на защиту молодого человека.

А еще Лу совершенно не к месту вспомнила, как Альдо Бонавенте поцеловал ее в коридоре отеля «Плаза». Как гремела у нее в ушах кровь. Как плавилось в сильных объятиях Альдо разгоряченное тело. Как она сама ответила на его поцелуй.

Когда машина въехала в городок Корильяно, раскрасневшаяся и испуганная Лу почти точно была уверена: она совершила страшную ошибку.

Она позволила себе влюбиться в Альдо Бонавенте!

10

Предсвадебные хлопоты напоминали небольшой, но мощный ураган, в самом сердце которого кружилась бессильной бабочкой фиктивная невеста Альдо Бонавенте Люси Розалинда Джонс.

Ее возили по магазинам и косметическим салонам, с ней советовались насчет цветов и шампанского, ее наряжали и причесывали по десять раз на дню, ее просили спеть после ужина, с ней шушукались, секретничали и сплетничали, ее наставляли и благословляли — дни неслись, как обезумевшие мустанги, но сама Лу пребывала в состоянии прострации.

Куда делась ее ирония, ее скептицизм, ее авантюрная решимость удариться в это рискованное приключение? Лу тоскливо ждала любого появления Альдо в пределах видимости, не отрываясь смотрела на него во время общих трапез с семьей, даже пела только для него одного! Альдо оставался молчалив и суров.

Клаудиа загадочно ухмылялась, Луиза сердилась, а простоватая Анита уверенно утверждала, что жених находится в предсвадебном ступоре. Лу злилась про себя, однако продолжала с честью играть свою роль.

Серьезнейшим испытанием ее актерских данных стала встреча с прибывшей в Корильяно Вероникой Фабиани. Если бы не смятение чувств, так не вовремя захлестнувшее Лу, она, возможно, и оробела бы при виде бронзово-кудрой красотки с пятым номером бюста и взглядом голодной анаконды, однако Лу была слишком измучена отсутствием Альдо и сознанием собственной фальшивости, и потому она сразу перехватила инициативу.

Вероника только и успела процедить сквозь зубы: «Ну-ка, посмотрим, кого подцепил малыш Альдо...». В следующий момент Лу уже радостно трясла ее руку.

— Счастлива познакомиться. Альдо ужасный свинтус, честное слово. Мне было вас страшно жаль. Удрать с помолвки — это нахальство. Ну не хотел жениться, так бы сразу и сказал, верно? Надеюсь, мы подружимся, и я заставлю его извиниться перед вами. Он ведь этого так и не сделал?

В этом месте Донателла и Клаудиа буквально вывалились из комнаты и с глухим хрюканьем удрали по коридору. Отсмеявшись в тишине библиотеки, сестры посмотрели друг на друга.

— Что скажешь, Донна? Бедную Вероничку должен хватить удар.

— Нет. У нее случится разлитие желчи. Или паралич. Частичный. Скажем, языка.

— Я и говорю, удар! Лу просто гениальна. Ни одного худого слова, искренняя радость и убийственные реплики. Видела, как Джакомо на нее смотрел?

— Не видела. Зато теперь я понимаю, почему Альдо в нее влюбился.

— И почему же?

— Помимо внешних данных, она умна и решительна. Умеет постоять за себя, да и за нашего братика тоже. Не думаю, что она позволит Веронике излить на Альдо хоть каплю яда, накопившегося за три года.

— Не сомневаюсь! Возвращаемся?

— О да. Такое зрелище нельзя пропускать.

Когда они вернулись в гостиную, там царили мир и благолепие, как в природе перед самой грозой. Кьяра Бонавенте успела выйти к Веронике навстречу, теперь они сидели и пили кофе. Вероника светски улыбалась, отчего создавалось стойкое впечатление, что у нее болят зубы, Кьяра невозмутимо расспрашивала ее об успехах в бизнесе, Лу очаровательно хлопала ресницами, вертя головой из стороны в сторону и время от времени бросала взгляды на входную дверь. Джакомо, сидевший чуть в стороне, с легкой усмешкой наблюдал за происходящим, Анита с удовольствием поглощала меренги, а Луиза зорко следила, чтобы у всех были полные чашки.

Донателла и Клаудиа получили свой кофе и уселись чуть в стороне.

Вероника терпела, сколько могла, однако, когда двери распахнулись и в гостиную стремительно вошел Альдо, она не выдержала. Встала, быстро шагнула к нему, распахнула руки для объятия... и опоздала!

Лу повисла на шее у жениха и впилась в его губы жарким поцелуем. Ошеломленный Альдо подхватил ее в охапку, вышло мило и весьма пасторально. Анита немедленно прослезилась, Кьяра благосклонно улыбнулась, а Вероника - Единственное, чего она НЕ сделала, так это не заскрежетала зубами.

Лу тем временем продолжала висеть на шее Альдо, правда, теперь она не целовала его, а щебетала, не останавливаясь:

— Милый, я страшно по тебе скучала! Где ты так долго пропадал? Вероника приехала, она ужасно милая, мне сразу понравилась. Можно, она будет подружкой невесты? Ну пожалуйста, Альдо! Мне так хочется бросить ей букет. Тогда она уж точно выйдет замуж.

Раздался странный сдавленный звук. Как будто больная бронхитом змея попыталась зашипеть, но окончательно охрипла. Вероника Фабиани выпрямилась и стала похожа на мраморную статую.

— Ну что ты, дорогая! Как я могу вмешиваться в это семейное торжество. Тебя ведь так любят в этой семье, это сразу видно. Даже странно, что граф Бонавенте все еще не соизволил познакомиться с невесткой. Вероятно, неотложные дела задержали его в Риме... Хотя, постойте — мне говорили, он в Корильяно? Неужели так заработался, что не нашел времени повидаться с милой Лу?

Наступила тишина. Клаудиа и Донателла слегка подались вперед, Анита замерла, не донеся до рта пятую меренгу, Джакомо нахмурился и закусил губу, и даже Кьяра слегка изогнула красивую бровь. Альдо машинально заслонил собой Лу и уже открыл рот, чтобы хоть как-то разрядить напряжение, но в этот момент раздался приятный звучный баритон:

— Ви, детка, у тебя дрянные информаторы. Я, к сожалению, не мог эти дни вволю пообщаться с моей невесткой, но познакомились мы почти сразу и очень подружились. Я прав, моя маленькая певунья?

Лу почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Пола под собой она не чувствовала, что, впрочем, было совершенно естественно, так как Альдо все еще держал ее на весу в своих объятиях.

Садовник Ренцо стоял в дверях гостиной и лучезарно улыбался всем присутствующим. Он был чисто выбрит, элегантный серый костюм сидел на нем идеально, ярко-синие глаза смеялись под густыми бровями. Он протянул к Лу руки, и она, осторожно высвободившись из рук окаменевшего Альдо, робко подошла к графу Ренцо Бонавенте.

— Д-добрый день...

— Привет, милая. Ты еще похорошела с тех пор, как мы последний раз пели хором. Ви, ты не поверишь, эта английская роза поет Сачмо, как истинная негритянка. Я с нетерпением жду того момента, когда удалюсь на покой, благодарение Мадонне, теперь это совсем скоро, а уж тогда мы повеселимся всласть. Альдо будет руководить семейным бизнесом, а мы с Лу и Кьярой организуем хоровое общество Бонавенте. Кьяра, ты уже подобрала репертуар?

— Нет, дорогой, я лучше буду преданной слушательницей. Знаешь, Вероника, ты должна услышать, как Лу поет Синатру. Это потрясающе. Ты должна оценить, тем более что твоя оценка уж точно будет объективной.

Вероника затравленно оглянулась на улыбавшуюся Кьяру.

— Это почему же, не понимаю?

— Как почему, дорогая? Лу нам всем ужасно нравится, она — член нашей семьи. Мы не можем считаться объективными. Ты — совсем другое дело.

Вероника сдалась. Торопливо извинившись, она покинула гостиную. Донателла задумчиво поглядела ей вслед.

— Надо бы распорядиться прислать ей в комнату сервиз попроще.

Луиза, ведавшая расселением гостей, встрепенулась и непонимающе поглядела на младшую сестру.

— Зачем, не понимаю?

— Как это зачем? Ей срочно нужно что-нибудь бросить в стенку. Если она начнет крушить хрусталь...

— Донна, ты злая!

— Я — справедливая. Лу, позволь поздравить тебя. Ты блестяще выиграла сражение. Папа, а почему ты скрывался все эти дни? Мы и понятия не имели, что вы с Лу уже спелись в прямом и переносном смысле.

Граф заговорщицки подмигнул Лу.

— Это было нашей тайной. И Лу оказалась достойной сообщницей — не выдала меня.

Лу чувствовала, как румянец заливает ей щеки и шею, уползает на грудь под блузку. Она не знала, как дождалась того момента, когда они с Альдо останутся одни. В конце концов они взяли и просто удрали от всех остальных в комнату Лу.

Захлопнув за собой дверь, Альдо привалился к ней и возопил трагическим шепотом:

— Что ты ему успела наговорить, идиотка?

Лу не осталась в долгу.

— Это ты идиот! Шляешься по замку с отсутствующим видом, бросил меня на растерзание семье...

— Когда вы познакомились с папой?!

— Я понятия не имела, что это папа! Я встала утром, на второй день после приезда, и пошла в сад. Он там работал. Мы познакомились. Я была уверена, что он садовник!

— О небо! Ты разговаривала с папой, как с садовником?!

— А как я должна разговаривать с приятным стариканом, который раскладывает навоз по лункам, носит солдатские ботинки и соломенную шляпу времен Второй мировой?!

— Первой.

— Что первой?

— Первой мировой. Это очень старая шляпа. Сейчас таких не делают.

— Альдо, ты идиот.

— Это я уже слышал. Собственно, и знал тоже, еще до того, как ты сказала. Что ты ему успела наговорить, друг пролетариев всех стран?

— Что ты женишься на мне фиктивно, чтобы заграбастать все денежки семьи Бонавенте.

— Ха-ха, очень смешно.

— Отстань от меня. Ничего я ему не наговорила... кажется.

Альдо отлепился от двери и стремительно схватил Лу за плечи.

— Ты чего-то не договариваешь! Брякнула, да? Сказала что-то не так?

— Отпусти меня, аристократишка трусливый! Я не брякала ничего... Но, понимаешь, с остальными я изображаю пылкую влюбленность и все такое, а вот с ним я не притворялась...

Альдо выпустил Лу и обессиленно повалился в кресло.

— Все. Конец. Приехали.

— Да нет, ничего криминального, не думай. Просто... я не слишком походила на счастливую невесту, вот и все.

— Все? Ты даже не знаешь до какой степени ВСЕ. Папа — это ого-го! Круппы и Ротшильды терялись под его взглядом. Рокфеллер подумывал о монастыре и раздаче миллионов бедным после того, как папа однажды пожурил его за незаконную сделку. У папы рентген в глазах, это все знают. Он догадался.

— Тогда чего ж он был такой ласковый?

— Чтобы Веронику приструнить. Он ее терпеть не может.

— Так вы ж чуть не поженились?

— Они со старым Фабиани друзья, но Вероника всегда папу раздражала. Мадонна, что нам делать!

Лу внезапно почувствовала странную апатию и присела рядом на пуфик. Адреналин перестал будоражить кровь, напряжение схлынуло, и теперь девушка ощущала только тоску.

— Не переживай, Альдо. Осталось совсем чуть-чуть...

— Он что-то задумал, не иначе...

— Мы поженимся, побудем пару дней в замке...

— Мне конец, только вот жалко, что я тебя втянул во все это...

— А потом мы уедем в Рим, оттуда я сразу улечу в Англию...

— А у меня даже нет сейчас денег, чтобы отдать тебе. Но я найду, обещаю! Займу, продамся в рабство и найду...

— И ты сможешь от меня избавиться!

— И ты сможешь от меня избавиться!

Эту фразу несчастные жених и невеста произнесли почти одновременно, так что получился эффект эха. А потом ошеломленный Альдо недоуменно поинтересовался — и Лу одновременно задала тот же вопрос:

— А кто сказал, что я хочу от тебя избавиться?!

Они молчали еще несколько секунд, глядя друг на друга перепуганными, растерянными глазами, а потом не сговариваясь бросились друг другу на шею.

Из глаз Лу потоком хлынули слезы, она пыталась что-то объяснить, сказать, оправдаться, но не успевала, потому что они уже целовались, целовались жадно и торопливо, и Альдо своими губами осушал ее слезы, а ей очень надо было сказать ему... сказать, что...

Он тоже все хотел попросить у нее прощения, признаться в том, что он идиот и дурак, но не было времени, потому что слезы у этой глупышки сыпались градом, и надо было немедленно заставить ее улыбнуться, потому что... потому что...

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Они выпалили это опять одновременно и снова замерли, а потом Альдо осторожно отвел тугой черный локон с зареванного личика и задумчиво спросил:

— Что ты сказала?

Лу немедленно испугалась.

— Ничего! Это я...

— Повтори, что ты сказала!

— Я... Альдо, я...

Он вдруг встал, отпустив ее, прошелся по комнате, запустил пятерню в растрепанные густые кудри и яростно дернул сам себя за них. Глядя в окно, заговорил тихим и напряженным голосом:

— Я виноват перед тобой, Лу. Я — испорченный, избалованный мальчишка...

— Альдо...

— Молчи. Я еще хуже. Я подлец. Мало того, что я из трусости и лени обманываю папу. Я еще и тебя втравил в некрасивую историю.

— Неправда, я сама согласилась...

— Ты согласилась, да, но по-честному! За деньги!

— Замолчи, я слышать про это больше не желаю. Я же...

— А я тебя обманул! То есть я не знал, что я тебя обманул, я не хотел обманывать, честное слово. Так получается. У меня ничего нет, ни пенса, ни цента, ни лиры!

— Альдо...

— Молчи! У меня не осталось даже фирмы. У меня не осталось ничего. И я еще смею лезть к тебе, хотя даже в этом чертовом контракте черным по белому...

Лу прервала его звучным и торжественным голосом.

— Дай мне контракт.

— Что?

- ДАЙ МНЕ КОНТРАКТ. Все экземпляры, пожалуйста.

Все правильно, подумал Альдо с мрачным отчаянием. Надо было не валять дурака, а скорее вербоваться в Иностранный легион. Глядишь, уже пал бы на поле брани...

Он прошествовал к себе в комнату и вернулся, неся контракт на вытянутых ладонях. Протянул его Лу.

С той стороны неплотно закрывшейся двери скорчилась бронзовокудрая дива. Позиция была крайне неудобной, но Вероника не обращала внимания на мелочи, вся обратившись в слух.

Легкая ручка Донателлы Бонавенте довольно увесисто шлепнула Веронику Фабиани по тугой ягодице.

— Разве тебе не говорили в детстве, Ви, что подслушивать нехорошо?

— Я... тут... Я просто...

— Ничего не говори. Ты просто шла мимо и потеряла сережку. Колечко. Ожерелье. Трусы. Сломала оба каблука. Тебя скрутил радикулит. Я все понимаю. Пойдем.

— Я не...

— Ты — да! Ты именно она и есть. Но ты выросла в этом доме, поэтому пойдем по-хорошему. Скоро обед. Пока прогуляемся среди рододендронов.

— Где?!

— Среди рододендронов. Понятия не имею, какие они из себя, но судя по названию — полный отпад. Тебе понравится.

И Донателла железной дланью увлекла за собой Веронику.

Лу вытерла нос и глаза тыльной стороной ладони, откинула назад вороненую гриву волос и совершенно спокойно взяла из рук Альдо все экземпляры контракта. Альдо устало кивнул.

— Все правильно. Синьору Бергоми я позвоню, он тебе подберет хорошего адвоката. В суде ты выиграешь мгновенно, я все подпишу. Не обещаю, что смогу выплатить всю сумму сразу, но приложу все усилия. Джакомо поможет, я думаю. Ты ему нравишься.

Следующие несколько секунд лишили Альдо Бонавенте всякой способности не только говорить, но и двигаться. На его изумленных глазах Люси Розалинда Джонс аккуратно рвала сложенные листки бумаги. Два раза... четыре... восемь... шестнадцать... тридцать два...

Шестьдесят четыре помноженные на четыре кусочка брачного контракта разлетелись по ковру. Люси Розалинда Джонс удовлетворенно проводила их взглядом и повернулась к статуе, так недавно бывшей молодым графом Бонавенте.

— Повторяю для тугодумов и графов. Ты — идиот. Я - тебя люблю. На контракт мне — плевать. Поцелуй меня. Сейчас же!

К обеду они не вышли.

К ужину тоже.

11

Свадьба была назначена на воскресенье. Гости потихоньку съезжались в Корильяно. Осталось всего три дня, поэтому Луиза и Анита впали в черную меланхолию, а уж на Лу вообще нельзя было смотреть без слез.

Дело было в том, что после памятного дня, плавно перешедшего в памятный вечер и далее в памятную ночь, Лу Джонс успела побыть на вершине блаженства всего один день. Потом Альдо состроил таинственное лицо, выразительно помотал головой — и укатил в неизвестном направлении. Лу осталась одна — такое ощущение, что одна вообще в целом мире.

Она не могла забыть ни одного мгновения их близости. Странно, подробности этих воспоминаний не вызывали у нее ни смущения, ни легкого румянца. Только счастливую улыбку.

Билл Кросби! Как же ты был прав!

Нельзя рассказать, можно только почувствовать.

Забыть о солнце, бьющем в огромные окна. О незапертой двери. О зареванном лице и покрасневших глазах. О контракте, разбросанном по ковру. О полном замке графов и графинь, об Италии и Англии, о небе и земле, о времени и пространстве.

Шагнуть навстречу испуганному парню, утонуть в синих, как небо, глазах, доверчиво вложить дрожащие пальчики в его широкую теплую ладонь.

И не раздеться, не отдаться, нет, нет! Это в другой жизни и совсем с другими людьми.

Просто стать целой. Настоящей. Наконец-то увидеть, какого цвета розы. Вдохнуть истинный аромат лилий.

Просто перестать выдумывать себе кукольную жизнь и признаться: вот мой мужчина. Я его женщина. А все остальное — это так... Декорация.

Она понятия не имела, все ли она сделала в тот раз правильно, но потом-то она уж точно делала все правильно, все правильнее и правильнее.

Она не чувствовала ни боли, ни неловкости, ни смущения — ничего, кроме умиротворения и огромного, невыносимого, золотого и искрящегося счастья. Счастье заполнило все жилы и вены, вытеснило кровь, превратило ее в шампанское, и Лу Джонс стала вдруг невесомой и прекрасной, как бабочка.

Она засыпала на широкой смуглой груди Альдо, просыпалась на ней же, и его руки были теплыми, умелыми и нежными, а объятия такими надежными, что ей все время хотелось завизжать от удовольствия, но она сдерживалась. Кажется...

Они вышли только к завтраку на следующее утро, и Лу опять не почувствовала ни малейшего смущения. Разве что немножко, перед Кьярой.

Нахалка Донателла подмигнула Лу, а Вероника одарила таким взглядом, что впору бежать за огнетушителем, но Лу было море по колено. Она смотрела, собственно говоря, только на Альдо, а остальное не имело значения.

Ну вот, а к вечеру он исчез.

Лу вздохнула, отбросила в сторону Диккенса, скатилась с кровати на пол, подрыгала ногами в воздухе и наконец-то встала. Подошла к окну. Где ты, Альдо?

Если пойти в гостиную или на веранду, то обязательно нарвешься на сестер Бонавенте. Заставят примерить платьице, прикинуть, пойдут ли к этим туфлям жемчуга, а то и вовсе потащат в город за очередными тряпками.

Нет, поймите правильно: Лу Джонс очень любила наряжаться. В Англии она считалась модницей. Ее половина гардероба дома была заполнена до отказа, в то время как Марго ограничивалась в десять раз меньшим количеством.

Но даже если сложить их с сестрой наряды вместе — против нынешнего разгула сестер Бонавенте выходила ерунда. Аскетизм, одним словом.

Лу честно пыталась убедить их, что ей столько не нужно, что она просто не успеет все это надеть, хоть бы и по одному разу, но Донателле, Клаудии и Аните доставляло истинное удовольствие наряжать невесту любимого братца.

Нет, вниз нельзя.

Тогда в сад. Там, правда, очень жарко, но ничего, можно спрятаться в тень под кустики и полежать на травке.

Так она и сделала. На цыпочках пробежала по длиннющему коридору, осторожно спустилась по черной лестнице (черной ее звали потому, видимо, что ступени были из черного мрамора), прошла через необъятное и идеально чистое пространство кухни, помахала рукой поварихе Фаветте (такой же необъятной, как и кухня) и выскользнула на волю.

Сад, придавленный полуденной жарой, источал такие ароматы, что голова кружилась. Пчелы гудели лениво и степенно, птицы молчали, потому что сил петь не было, и только многочисленные фонтаны и фонтанчики весело журчали то тут, то там. На влажных мраморных плитах спасались от жары юркие изумрудные ящерицы. Людей они не боялись, и появление Лу встретили абсолютно равнодушно.

Лу умылась из фонтана, налила себе воды за шиворот и в соломенную шляпку, после чего отправилась на поиски той травки, где можно поваляться.

Уединение ее было недолгим. Неподалеку раздался энергичный треск, потом негромкое мурлыканье, а затем ритмичные звуки, издаваемые хорошо наточенной лопатой, врезающейся в землю. Лу замерла.

Воистину, граф Ренцо Бонавенте не знал покоя и отдыха, когда дело касалось его распрекрасного сада.

Лу тоскливо уставилась на кусты, за которыми резвился старый граф. Почему именно сейчас, когда вся природа плавится и угорает в лучах солнца...

— Моя прекрасная певунья! Какой сюрприз. Я думал, вы спите, как и большинство обитателей этого дома.

— Спала. Очень душно. Я решила поваляться на травке. Неужели вам ни чуточки не жарко?

— Я привык. Хуже, когда холодно. Боитесь?

— Ужасно. Не то чтобы боюсь...

- Не объясняйте. Я помню тот день, когда мы с Кьярой венчались... Почему Альдо не хочет венчаться, не знаете?

Лу насторожилась. Этот вопрос был задан неспроста.

— Я не католичка... Скажем так, не ревностная католичка.

— Он тоже никогда не был особо набожен. Именно это меня и удивляет. Венчание в церкви очень красиво. Редкая девушка откажется от этого по доброй воле.

— Я действительно не задумывалась об этом. Достаточно того, что мы с Альдо будем вместе.

Старый граф задумчиво кивнул и посмотрел куда-то вдаль.

— Лу, можно мне спросить вас... и получить правдивый ответ?

— Конечно.

— Вы любите моего сына?

Еще несколько дней назад Лу Джонс покраснела бы, замешкалась с ответом. По крайней мере, чрезвычайно разозлилась бы в душе на Альдо и на себя, потому что приходится врать этому симпатичному старику... Теперь же она бестрепетно взглянула в глаза Ренцо Бонавенте и ответила.

— Люблю. Очень.

Старый граф кивнул.

— Хорошо. Я много думал об Альдо последние несколько дней. Да, вот так странно — только последние несколько дней. Мой сын здорово изменился.

Лу молчала, безучастно перебирая пальцами листья шиповника. Мелкие колючки впивались в кожу, но она не обращала на это никакого внимания.

— Мой сын стал взрослее. Серьезнее. Всего за несколько дней. Я склонен думать, что это ваша заслуга, Лу.

— А может быть, вы просто плохо знаете своего сына?

— Может быть. Совершенно этого не исключаю. В сущности, мальчик рос сам по себе. После того, как Джакомо... мы немного забыли об Альдо. Он был здоров, у него все было, тогда нам с Кьярой казалось, что этого достаточно.

— Он вас всех очень любит.

— Вас это удивляет, моя английская роза?

— Нет. Вы хорошие люди, вас есть за что любить. Меня удивляет то, КАК Альдо вас любит. Искренне, нежно и без тени обиды.

Граф изумленно вскинул брови.

— Моя дорогая, но о какой обиде может идти речь?

Лу чувствовала, что ее несет совершенно не в ту сторону, но остановиться уже не могла. Она сама не знала, почему ей так хочется защищать Альдо.

— Вы ведь сами сказали, что он был одинок. Что вы забыли о нем, решили, что с него достаточно здоровья и безбедной жизни. Что постоянно думали о Джакомо, хотя Альдо всего только на три года старше...

— Лу, дорогая, Джакомо чуть не умер. Ему был всего год, когда он заболел...

— Я вовсе не хочу его в чем-то обвинять. Но Альдо было всего четыре года! Четыре года, подумайте! Разве не мог он обидеться? Начать ревновать? Даже и возненавидеть младшего братика, отобравшего у него маму и папу? Но он этого не сделал. Ни тогда, ни потом. Знаете, что я больше всего в нем люблю?

— Что же?

— Он добрый. Он очень добрый и совсем не умеет обижаться. Вы не обращали на него внимания, не принимали его всерьез, вы и сейчас не принимаете его всерьез, даже ко мне относитесь гораздо более уважительно...

— Дорогая, но это вполне объяснимо! Альдо хороший парень, но редкостный балбес...

— Он не балбес! Он просто не такой, как вы. Не такой, как Джакомо. Он не бизнесмен, только и всего. Это вовсе не значит, что он дурак.

— Лу, дорогая, но я...

— Вы решали за него всю жизнь.

— Он соглашался с этим.

— Он не хотел с вами спорить, не хотел расстраивать вас, только и всего. Конечно, в это не поверил бы ни один человек на свете, но Альдо все делал только из любви к вам.

— Лу, вы его любите, но кое в чем вы не правы. Не будете же вы утверждать, что Альдо отказался бы от денег...

— Буду! И вы совсем не знаете своего сына, если можете предположить такое!

Ренцо Бонавенте прищурился. В синих глазах появился странноватый блеск, заставляющий вспомнить о стальном клинке.

— Лу, вы ведь недавно знакомы...

— Можно быть знакомыми два часа и узнать о человеке все, а можно знать его всю жизнь и даже не предполагать, какой он на самом деле!

— Что ж, если вы так хорошо знаете моего сына... Что мне подарить ему на свадьбу?

Она выпалила, не думая, не сомневаясь, не колеблясь ни секунды.

— Свободу. Не заставляйте его идти по жизни тем путем, который для него выбрали вы. Отдайте семейный бизнес в руки Джакомо.

Граф нахмурился.

— Лу, а вы знаете, чем это может грозить лично вам?

Девушка гордо вскинула голову, черные кудри волной колыхнулись на плечах.

— Значит, вы считаете, что он женится на мне только потому, что таково условие вступления в права наследования? Браво, поющий фаф! Спасибо вам большое. И за меня, и за то, как вы относитесь к собственному сыну.

— Лу, я ни в чем вас не обвиняю, но вы очень молоды...

— Да, я молода. И я выросла совсем в другом доме. В нашей семье любят друг друга. В нашей семье принято уважать решение другого, даже если оно не совпадает с твоим собственным. К этому я приучена с детства, и ничто не заставит меня изменить своим привычкам. Мне жаль Альдо. Он не заслуживает такого высокомерия с вашей стороны. Всего доброго.

Лу почти бежала по песчаной аллее. Слезы застилали глаза, день казался каким-то померкшим и совсем не солнечным. Она опять все испортила, полезла не в свое дело. Более того, она совершила непростительную ошибку. Придумала себе сказочку и поверила в нее...

Граф Ренцо Бонавенте хмуро смотрел вслед убежавшей будущей невестке.

Ему с самого начала все было ясно. Влюбиться за неделю - это не про Альдо. Сделать предложение девушке из провинциального английского городка — это о других. Альдо привык жить по-графски и относиться к жизни тоже по-фафски. Как только возникла угроза его благополучию, он засуетился и принял меры. Это было ясно с самого начала!

Старый граф настойчиво твердил это про себя, пока шел в замок. Убеждал, настаивал, спорил сам с собой. Он так привык все про всех знать, понимать, просчитывать на сто ходов вперед, что теперь его терзало странное чувство.

Нет ничего проще, чем проверить истинное положение дел. Достаточно просто объявить о своем решении ДО свадьбы...

Он сделал это после обеда. Когда подали мороженое и фрукты.

Кьяра вскинула голову, Джакомо протестующе поднял руку, Донателла присвистнула, Анита прижала руку к губам. Старый фаф Бонавенте не смотрел на них всех. Он смотрел только на Лу Джонс, чернокудрую, бледную и очень хорошенькую. Все дело было в том, что она ему очень нравилась, и на старшего сына фаф злился по-настоящему.

Наверное, можно было бы простить фиктивный брак, не будь эта девочка такой искренней и чистой. Да, да, удивительно, но она чиста и невинна. А самое противное, что она, кажется, влюбилась в этого паршивца...

— Ренцо!

— Прости, дорогая. Я понимаю, что все это для вас звучит неожиданно. Поверьте, это не случайное решение. Ну о способностях Джакомо я не говорю, но что касается Альдо... Моя будущая невестка убедила меня, что лучшим подарком моему сыну будет свобода. Она была красноречива, весьма красноречива, так что это решение — наше с ней совместное. Я собираюсь объявить наследником Джакомо. Альдо волен заниматься тем, чем захочет сам. Разумеется, после медового месяца...

Лу не заплакала. Не побледнела. Не убежала из-за стола. Она еще с кем-то разговаривала. Смеялась. Пела дуэтом с Луизой. Обсуждала что-то очень важное.

Потом поднялась к себе в комнату и стала собираться. Нет, она вовсе не собиралась убегать под покровом ночи из замка. В любом случае она дождется Альдо и скажет ему, что все в порядке, что нет никакой нужды продолжать эту игру, что теперь никто никому ничего не должен.

Он потому и уехал. Она была навязчива и нахальна, он просто не стал с ней спорить, а теперь ему стыдно и противно, вот он и уехал. Перед свадьбой он приедет, и тогда она ему обо всем расскажет. Конечно, придется исполнить некоторые формальности, но зато потом они сразу уедут в Рим, Альдо посадит ее на самолет, и Лу Джонс вернется домой из самого сумасшедшего путешествия в своей жизни...

Лу чуть не заорала, увидев Веронику, прислонившуюся к дверному косяку. Надо отдать синьорине Фабиани должное, вошла она совершенно бесшумно.

- Чем обязана?

— Не придуривайся, авантюристка. Меня не проведешь. Хотя личиком ты владеешь, это верно. Не ожидала, что старик выдаст такое? Накрылся твой богатенький женишок. Хотя... для певички из кабака и его обычное ежемесячное содержание - золотая жила. Только у тебя ничего не выйдет.

Лу молча смотрела на Веронику. Ей было совершенно нечего ответить этой разъяренной красотке. И незачем.

Вероника подалась вперед и задушевно пропела:

- Он не явится на свадьбу. Вот увидишь, киска. Сегодня вечером он будет знать о папином решении и о том, что ему совершенно необязательно жениться. Малыш Альдо больше всего на свете ненавидит ответственность. Он попросту не приедет на собственную свадьбу. Скандала особого не будет, кто ты такая, чтобы из-за тебя поднялся скандал. Тебе выпишут чек и отправят в Англию.

Лу задумчиво разглядывала свои ногти. Интересно, в этом доме все такие умные, или это они с Альдо такие дураки? Гениальный план, ничего не скажешь. Страшная тайна, о которой догадалась даже Вероника.

— ...Меня не проведешь. Я не первый год в бизнесе. Мне ли не знать, что такое фиктивная сделка. Только вот, знаешь ли, мне кажется, в одном вышел прокол. Ты уверена, что Альдо будет так уж счастлив, что папа все отдает Джакомо после разговора с тобой? Ты не перестаралась? С неопытными актерами это бывает. Ладно. Не буду мешать. Невесты перед свадьбой ужасно нервные... говорят. Особенно если жених забывает явиться к алтарю.

Вероника ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Лу немножко посидела на краю кровати, потом встала, взяла со стола стакан с недопитой минералкой — и с наслаждением запустила им в дверь.

Вечером она не стала спускаться вниз. Не пустила к себе Донателлу. Прямо через дверь сообщила, что у нее очень болит голова и она постарается заснуть.

Альдо так и не появился.

Лу сидела в кресле у открытого окна и мрачно перебирала запутавшиеся обрывки мыслей в голове.

Ему необязательно на ней жениться.

Ей необязательно притворяться влюбленной.

Она не притворяется.

Она влюбилась.

А он ее бросил.

Что значит бросил? У них был контракт, теперь в нем отпала всякая надобность.

Но ведь тогда все поймут, что Альдо хотел их обмануть?

А это его трудности. Ей наплевать.

Наплевать. Конечно, наплевать. Но почему так болит сердце? Почему невозможно закрыть глаза? Почему в ушах звучит его голос?

Ты идиотка, Лу Джонс. Ты по собственной глупости встряла в невероятную по своему идиотизму историю, запуталась в ней, испортила себе жизнь, переспав с красавчиком-графом, а теперь тебя ждет еще один день позора — и возвращение в Англию, где тоже, между прочим, придется что-то объяснять.

Слезы текли по щекам, Лу не вытирала их.

12

Донателла Бонавенте готова была силой взломать дверь в спальню Лу, но та открылась неожиданно легко. Донателла влетела в комнату —и застыла на месте.

Элегантное и строгое серое платье, тонкая нитка жемчуга на шее, гладко зачесанные черные волосы. Еще темные круги под глазами, искусанные и припухшие губы, бледные до синевы щеки. Лу Джонс напоминала призрак невесты, но никак не саму невесту.

Донателла откашлялась и пискнула внезапно севшим голосом:

— Я знала, что нельзя оставлять тебя одну этой ночью! Что происходит, скажи на милость?

— Ничего особенного. У меня сегодня свадьба.

— А где платье? Где наша шикарная фата? Где румянец на нежных щечках, черт побери?!

— Донателла, я долго думала...

— Это видно! У нас полчаса времени!

— Погоди. Я решила — это ведь не венчание. Простая формальность в мэрии...

Глаза Донателлы подозрительно заблестели.

— Значит, в мэрии, говоришь...

- Ну да. Мы... с Альдо не сторонники всех этих пышных церемоний, от которых несет пылью веков...

- Понимаю. Все эти глупые голуби, рис в волосах, цветы и подарки...

— Кому-то это нравится, но мы всегда хотели, чтобы церемония была скромной...

- Конечно! Чем скромнее, тем лучше. Жаль, нельзя пойти в джинсах...

— Почему ты злишься?

- Что ты! Тебе показалось. Я просто несколько растерялась. Видишь ли... всецело уважая вашу с Альдо скромность... дело в том, что на церемонию обещала приехать наша троюродная бабушка из Тосканы. Ей уже за девяносто, и она может не понять, что именно происходит - свадьба или отпевание.

— Донателла, я...

- Ради старушки, ну что тебе стоит, а? У нас... гм... такая скромная мэрия, ты ее украсишь белым платьем. А фата отлично и скромно прикроет твое счастливое личико.

— Донателла...

— Лу! Я сейчас тебя убью! Немедленно вытряхивайся из этого савана и изволь соответствовать облику невесты.

В течение следующих пятнадцати минут Лу Джонс была переодета, накрашена и причесана. Единственное, что совершенно не изменилось, так это выражение лица счастливой невесты. Оно было поистине трагическим. Черные глаза горели мрачным и тоскливым огнем.

Лу машинально поправила фату, а потом безжизненным голосом заметила:

— Вероника вчера сказала, что он не придет на свадьбу. Сбежит.

— А ты поверила, да?

— Не знаю. Я больше ничего не знаю.

— Зато я знаю. Это все из-за папы.

— Граф здесь ни при чем...

— Еще как при чем! Ему давно пора отойти от дел.

— Донателла!

— Я его дочь, я ему же добра желаю. Он стал чувствовать себя Господом Богом. Юпитер, скажите на милость. Знаешь, зачем весь этот цирк вчера был?

— Какой цирк?

— С передачей наследства Джакомо, речами об Альдо и разговорах с тобой? Папа вбил себе в голову, что Альдо вознамерился его обмануть. Что ты ненастоящая невеста.

Лу почувствовала, что слезы уже совсем рядом. Близко-близко. Так близко, что только моргнуть - и они хлынут...

— ...А ведь ты ему понравилась, это сразу было видно. Нет же, устроил целое представление. Да про Джакомо уже давным-давно было все известно.

— Как?!

— Так. Только в белой горячке можно передать дела Альдо, хоть на неделю. Он шикарный парень, мой брат, но в бизнесе не понимает вообще ничего. Джакомо понимает и любит это дело, зато Джакомо физически не способен заниматься замком и виноградниками. Альдо на эту роль подходит идеально.

— Но если все знали... Зачем тогда от Альдо потребовали...

— Потому что папа склонен к мелодраматическим эффектам. И в детстве сказок перечитал. А я лично заявляю со всей ответственностью: никакое наследство не могло бы заставить моего брата жениться, если бы он этого не хотел!

— Донателла...

— Все. Поехали. До мэрии минут двадцать, а через четверть часа нас уже ждут.

— Мне надо сказать тебе...

— Потом. Скажешь, когда будешь замужней женщиной.

— Да где он сам?!

Донателла притормозила на секунду и задумчиво посмотрела на сердитую и растерянную Лу.

— Надо полагать, мечется вокруг... хм... мэрии и нервничает. Боится, что проклятие Вероники настигнет его и ты сбежишь у него из-под носа.

— Я не могу...

— Все. Вперед. Страшно, не спорю, но не смертельно. Неужели тебе не интересно, как выглядит семья Бонавенте при полном параде?

А посмотреть было на что! Весь замок Корильяно, все чада и домочадцы, все жители окрестных деревень — наряженные, веселые, с букетами и охапками цветов, с корзинками фруктов — выстроились вдоль дороги, ведущей к мэрии. Лу опустила фату на лицо, чтобы скрыть проклятые слезы. Господи, как же стыдно!

Донателла лихо вырулила на площадь перед ратушей, где, как уже знала Лу, помещалась мэрия, совершила объездной маневр вокруг зазевавшихся голубей... и направила машину по одной из узких улочек. Лу занервничала.

— Донателла! Ты заблудилась? Мэрия осталась сзади.

— Я знаю. Я здесь родилась.

— Но нас уже ждут...

— Ждут, да еще как. Отстань. Не отвлекай водителя.

Оставалось загадкой, как Донателла Бонавенте ухитряется ездить с такой скоростью по таким изогнутым улочкам, но Лу была не расположена к отгадыванию. У нее ломило виски, в горле застрял тугой комок, а больше всего ей хотелось домой, к маме Розе, папе и Марго.

Машина остановилась у неприметной деревянной двери в белой глухой стене какого-то здания. Донателла выскочила из машины, вытащила деморализованную невесту с заднего сиденья и решительно втолкнула ее в дверь, гостеприимно распахнувшуюся перед самым носом. Лу слабо пискнула:

— Это же не может быть мэрия...

— Это именно то самое место, где... хм... женят, и вообще. Просто мы заехали с тыла. Сейчас мы идем с тобой в комнатку, где ты в последний раз оглядишь себя в зеркале, поправишь фату и проверишь, не наизнанку ли мы с тобой надели платье. Мадонна, Луиза с ума сошла бы, если бы могла видеть, в каком виде ты собиралась выходить замуж.

— Донателла, я должна тебе признаться...

— Нет! Не сейчас. Сейчас запомни только одно: тебе надо ответить «да» моему братцу и только после этого упасть в обморок. Господи, я сама уже волнуюсь! Все. Готовься. Тебя позовут.

И Донателла втолкнула ошеломленную Лу в небольшую чистенькую комнату с белеными стенами. На одной из стен висело большое зеркало, на противоположной стене распятие. Несколько деревянных стульев, длинная скамья. Глиняный кувшин на подоконнике, в нем мелкие белые розы. Прохладно и тихо.

Лу посмотрела в зеркало и печально подмигнула перепуганной черноволосой девушке в наряде сказочной принцессы. Эх, будь здесь Марго...

А что Марго? Не Марго же выходить замуж за Альдо. Хотя... Когда мэр спросит, согласна ли невеста, Марго ответит «да», потом распишется, а потом брак будет недействительным, потому что Альдо должен жениться не на Марго Джонс, а на Люси Розалинде Джонс...

Что ты несешь, идиотка! Этот брак был, есть и будет недействительным, потому что они с Альдо ненормальные, избалованные дети, вздумавшие поиграть со взрослыми. Зачем она поддалась на все эти россказни? Все и так было решено, никто бы силком не загнал Альдо управлять империей Бонавенте, какая там империя, ему место в детском саду!

И еще в твоей постели, да?

Лу зажмурилась. Она вдруг очень ясно представила себе маленькую квартиру на Арундейл-стрит... раннее утро... птицы распевают под окном... И Альдо будит ее поцелуем.

Они гуляли бы по Лондону, целовались над Темзой, катались бы на двухэтажном автобусе, по вечерам ходили бы в джаз-клубы...

А может быть, они поселились бы в Кембридже. Там, пожалуй, еще лучше. Альдо нашел бы себе работу - ну не может же он совсем ничего не уметь? - Лу пела бы по вечерам в «Приюте вагантов». Альдо и Билл помогли бы отцу достроить пристройку к дому, и тогда всем хватило бы места...

Лу осторожно вытерла слезы. Хватит. Это все ерунда и полная чушь. Сейчас она выйдет на сцену и исполнит совсем небольшую концертную программу под названием «Брачные игры идиотов». Произнесет несколько слов, потом Альдо увезет ее на машине в аэропорт, дальше Рим, два часа лету — и Англия. Кошмар закончится. Ну не получилось с миллионным контрактом, скажет она Марго. Ничего. Подумаешь!

Дверь открылась. На пороге возник элегантный и на удивление молодой граф Ренцо Бонавенте. Он улыбался и протягивал к Лу руки.

- Пойдем, мой ангел. Я отведу тебя к тому, кто совершенно тебя не заслуживает, но я желаю ему счастья. Я очень люблю своего сына, Лу. Ты уж постарайся сделать его счастливым.

Она улыбнулась. Она сверкнула глазами. Она грациозно подала ручку сиятельному графу и пошла вместе с ним по длинному коридору.

Дамы и господа! Сегодня на нашей сцене блистательная Лучиана Джонс! Приветствуем!

Распахнулись широкие дубовые двери, и в лицо Лу ударил яркий свет. Она замерла, чувствуя, что сейчас сойдет с ума, умрет на месте, рассыплется прахом.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Лу Джонс стояла на пороге собора Корильяно, построенного в шестнадцатом веке одним из герцогов Сфорца в знак победы над другим герцогом Сфорца.

Величественные белые своды возносились ввысь, и где-то высоко, там, где небо, чистым и ясным окном в бесконечность сияла старинная фреска: Дева Мария протягивает руки к белому голубю, принесшему ей благую весть.

Узкие стрельчатые окна с цветными вставками дробили солнечный свет на все цвета радуги, в золотом воздухе плясали пылинки. Храм был полон.

Кьяра Бонавенте, высокая, стройная, царственная, в сиянии бриллиантов и сапфиров. Рядом с ней в своем кресле Джакомо, улыбающийся и удивительно юный. Анита Бонавенте смеется и плачет одновременно, то и дело роняя на пол белые лилии. Луиза, Донателла и Клаудиа, стройные, высокие, истинные фотомодели, непривычно молчаливы. Они тоже улыбаются, но без привычной иронии.

А у алтаря стоят двое. Широкоплечий и смуглый священник с внешностью кондотьера — Лу видела его пару раз, но не в парадном облачении, а в закатанных до колен штанах, соломенной шляпе и с громадной корзиной винограда на плече. Рядом же со священником...

Альдо Бонавенте. Он все-таки не сбежал с собственной свадьбы.

Безусловно, он был самым красивым мужчиной, каких приходилось видеть Лу Джонс. Честно говоря, он вообще был самым прекрасным мужчиной в мире. Правда, немного испуганным. Даже чересчур испуганным. И еще у него на скуле отчетливо виднелся синяк.

Он шагнул к ней навстречу, и тогда она пришла в себя. Это не может так продолжаться. Не то чтобы Лу Джонс была примерной католичкой, но венчание — это уже перебор. Она вырвала руку у старого графа, развернулась и...

Голос старого Бонавенте звучал мягко и немного хитро.

— Я не мог удержаться и упросил мистера Джонса позволить мне хоть немного пройтись с такой очаровательной невестой. Теперь вручаю ее родному отцу.

Руки Лу внезапно ослабли, она чуть не выронила свадебный букет, розы и лилии посыпались из него на пол. Прямо перед ней стоял улыбающийся и абсолютно спокойный папа, мистер Джонс, Даймон Джонс из Кембриджа. На нем был черный сюртук, и выглядел он на тысячу фунтов, если не больше.

Лу хотелось завизжать, но было неловко, да и голос пропал. Она диковато оглянулась по сторонам — и остолбенела вторично. Прямо перед ней на первой скамье сидели: невозмутимо улыбающаяся мама Роза Джонс, ее собственная сестра-близняшка Марго, шмыгающая носом. И, наконец, единственный человек, испытывающий некоторое смущение от происходящего, — Билл Кросби, младший констебль городка Кембридж. Лу разинула рот, потом подумала и закрыла его. Папа взял дочь за руку, развернул ее к жениху и легонько подтолкнул.

— Ну же, солнышко! Алтарь вон там, не перепутай. Не пугай Альдо, он сейчас в обморок грянется.

Как во сне, Лу шагнула вперед, и вот уже Альдо схватил ее за руку и с явным страхом заглянул в глаза своей невесте. Священник удовлетворенно кивнул и громогласно откашлялся, намереваясь начать обряд. Тут Лу наконец обрела голос.

— МИНУТОЧКУ!

Наступила гробовая тишина, поэтому все расслышали восхищенный шепот графа Ренцо:

— ...Клянусь, она поет Армстронга и Синатру так, словно им обоим приходится родней!

Лу выдернула свою руку у Альдо. Подбоченилась, откинула мешавшую ей фату.

— Что это значит?!

— Лу, я хотел... сюрприз...

— О да! Сюрприз! Значит, мэрия?

— Лу, я думал...

— Нет! Ты именно что не думал! Куда ты делся? Где ты был все эти дни? Как давно ты знаешь про Джакомо? Почему ты меня бросил одну? И откуда у тебя фингал под глазом?!

Сбоку и снизу донеслось робкое:

— Лу, фингал - это я... ему.

— Что? Билл Кросби, что ты несешь?

— Он приехал и все рассказал, а я встал и двинул ему, потому что Марго заплакала, а мне он еще в Англии не понравился...

— Лу, все в порядке, мы с Биллом...

— Альдо, если не хочешь, чтобы я сошла с ума, не встревай. Так что он рассказал, Билли?

— Ну... что вы женитесь и все такое...

Лу перевела взгляд на Альдо.

— Так ты уехал в Англию? За ними?

— Ну... да. Думал, ты обрадуешься.

— Ага. Хорошо. А чему я должна обрадоваться?

Альдо вдруг стал очень серьезным и даже суровым. Он подошел к Лу вплотную и заглянул ей в глаза.

— Я знаю, я идиот. Я наделал массу глупостей. Наверное, надо было остаться и просто обо всем поговорить. Но ведь в прошлый раз, когда мы с тобой не стали говорить, а просто... Так все хорошо вышло.

— И ты решил...

— И я решил, что такие девушки, как ты, не врут.

— Что-о?

— Ты сказала, что любишь меня. И ты обещала выйти за меня замуж.

Лу смотрела на Альдо, не в силах вымолвить ни слова, но в этот момент напряженную тишину прорезал женский, довольно пронзительный голос.

— О да. Она обещала. Более того, насколько мне известно, она даже подписала на этот счет контракт. Не так ли, мисс Джонс? Может, поделитесь с родственниками, на какую сумму и каковы условия?

Вероника Фабиани эффектно застыла в центральном проходе, как никогда напоминая анаконду в своем серо-зеленом, облегающем и блестящем платье. Ее глаза излучали ярость и презрение, а в руках она держала... Лу вцепилась в руку Альдо, тот обнял и привлек девушку к себе.

Лист бумаги в руках Вероники был склеен из десятков мелких кусочков, однако выглядел вполне читаемым. Вероника довольным голосом провозгласила:

— Полагаю, всем будет интересно узнать, какие высокие отношения связывают мисс Лу Джонс, певичку из бара, и графа Альдо Бонавенте, наследника миллионов империи Бонавенте...

В эту минуту раздался еще один голос, и Альдо повернулся, словно ужаленный.

Невысокий седовласый толстячок раскланялся с присутствующими и мягким, почти неуловимым кошачьим движением выдернул из рук Вероники злополучный листок. Та взвизгнула:

— Синьор Бергоми!

— Прости, детка, но иначе нельзя. Я понимаю, ты обижена, но тут уж ничего не поделаешь. Эти двое любят друг друга.

— Она охотится за деньгами!

— В таком случае она избрала очень хитрую тактику. Дамы! И господа, разумеется, тоже. Как официальный поверенный в делах семьи Бонавенте, как президент коллегии адвокатов Тосканы и Падуи... наконец, как старинный и верный друг всей этой семьи, я заявляю: контракт на заключение брака между синьориной Люси Розалиндой Джонс и Альдо Витторио Ренцо Бонавенте существует.

По рядам пробежал трепет. Граф Ренцо нахмурился, Джакомо подался вперед. Альдо слегка побледнел, но Лу из объятий не выпустил. Толстячок невозмутимо обвел всех присутствующих взглядом и продолжал:

— Традиция заключения брачных контрактов восходит к незапамятным временам, когда гордые принцы и герцоги, вступая в родство между своими семьями, скрепляли клятвы печатями. Не видит в этом ничего предосудительного и святая Католическая церковь, чему свидетель достопочтенный падре Андреа, чье терпение мы так долго испытываем. Чтобы избежать кривотолков и досужих сплетен, в этот радостный день я позволю себе огласить сей документ перед собравшимися.

И синьор Бергоми огласил брачный контракт. Лу успела только прерывисто вздохнуть и прижаться к плечу Альдо. Ноги ее уже не держали.

В церкви наступила тишина, и только голос синьора Бергоми, неожиданно звучный и торжественный, плыл под древними сводами.

...Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровье, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас...

Голос адвоката уже стих, а в старинном храме все еще царила тишина. Наконец опомнился старый граф Ренцо.

- Хорошо! Право слово, умели наши предки как-то это все выразить... Альдо, сынок, ты отлично придумал, молодец. Так как, падре, может, все-таки спросим, согласны ли молодые?

Падре Андреа укоризненно посмотрел на графа, повернулся к Альдо и Лу и прогремел:

- Берешь ли ты, Альдо, сию женщину в жены?

-Да!

- А ты, Лучия, берешь ли этого мужчину в мужья?

В эту последнюю секунду Лу вспомнила свой самый первый выход на сцену. Тогда при первых же аккордах музыки у нее из головы вылетели все слова песни, и она с ужасом уставилась в зал. Тогда она испытала - и запомнила на всю жизнь - леденящий ужас, как перед прыжком в пропасть. Тогда же она узнала и то, каким может быть истинное облегчение, если вовремя вспомнить слова песни.

Лу Джонс вскинула голову и звонким ясным голосом ответила:

-Да!

Эпилог

Свадьбу праздновали долго. Месяц - это уж точно, а отголоски длились и того дольше.

Мама Роза подружилась с графом Ренцо и пропадала в саду, обсуждая сорта роз и методы подкормки. Кьяра часами разговаривала с Марго, успела свозить ее в Милан и показать профессору консерватории, после чего у Марго случился приступ истерики, потому что профессор пришел в восторг и изъявил желание немедленно зачислить Марго в ряды студентов. Билл Кросби этому совершенно не обрадовался, но его от мрачных мыслей отвлек Джакомо, которому Билл показывал комплексы упражнений для позвоночника и ног.

Сестры Бонавенте не отходили от Даймона Джонса, мотивируя это тем, что его, бедненького, все бросили.

Вероника уехала, не простившись. Что интересно, никто не расстроился.

Каждый вечер начинался пир. Гуляли в деревне, гуляли в замке, гуляли во всех ресторанах городка Корильяно, заздравные речи гремели под вечерними небесами, и жизнь превращалась в один бесконечный праздник.

Разумеется, в этой суматохе очень мало кто заметил отсутствие молодых. Точнее сказать, никто не заметил.

В замке считали, что молодые в деревне, в деревне - что они в городе, а в городе справедливо полагали, что лучшего места для медового месяца, чем замок Корильяно, не найти. Именно поэтому никто молодых и не искал.

Лето дарило Лондону небывалую жару прямо с самого утра. Золотые лучи пробежали по маленькой комнатке, зацепились за спинку кровати, прокрались по одеялу, потом по смуглой мужской руке перебрались на алебастровое плечико женщины, запутались в буре черных волос, разметавшихся по подушке, — и залили наконец всю комнату.

Птицы распевались за окном, встречая новый день. Где-то прогудел старинный клаксон. От соседнего дома потянуло запахом угля, потом к нему примешался аромат горячих булочек.

Альдо улыбнулся, не открывая глаз. Осторожно провел рукой по гладкой коже нежного плечика своей жены. Зарылся лицом в гриву спутанных волос.

Лу тоже улыбнулась и стремительно развернулась к нему лицом. Они целовались и смеялись, а потом отстранились друг от друга на миг и выпалили одновременно то, что в последнее время постоянно говорили только одновременно:

- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!