Эллери Квин – псевдоним двух кузенов: Фредерика Дэнни (1905-1982) и Манфреда Ли (1905-1971). Их перу принадлежат 25 детективов, которые объединяет общий герой, сыщик и автор криминальных романов Эллери Квин, чья известность под стать популярности Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро. Творчество братьев-соавторов в основном укладывается в русло классического детектива, где достаточно запутанных логических ходов, ложных следов, хитроумных ловушек.

Эллери Квин – не только псевдоним двух писателей, но и действующее лицо их многих произведений – профессиональный сочинитель детективных историй и сыщик-любитель, приходящий на помощь своему отцу, инспектору полиции Ричарду Квину, когда очередной криминальный орешек оказывается тому не по зубам.

Эллери Квин

«Тайна голландской туфли»

Доктору С. Эссенсону за неоценимую помощь и некоторые медицинские консультации — с благодарностью автор

Предисловие

«Тайна голландской туфли» — название разъяснится в ходе следствия — это третья новелла Квина.

Я отлично помню те времена, когда ужас и любопытство распространились по всему Нью-Йорку, как только стало известно о гибели всемогущей Абигейл Дорн — эксцентричной дамы, чья любая финансовая операция, не говоря уж о какой-либо пикантной семейной ситуации, тотчас же бурно обсуждалась на страницах газет. Это была личность, сорвавшая все цветы славы в Нью-Йорке первых двух десятилетий XX века и не мыслившая и шагу ступить без внимания прессы — хотела она того или нет.

Эллери рассказывает нам о тех щекотливых подробностях, которыми обросла смерть Абигейл — событие, втянувшее в свою орбиту многих людей, из них одни были богаты и знамениты, другие — овеяны скандальной известностью. При всем этом слава человека, разгадавшего одну из будоражащих тайн века, по заслугам досталась Эллери — блестящему консультанту Главного полицейского управления Нью-Йорка и сыну старейшего полицейского инспектора.

История изложена в высшей степени правдиво. Единственное, что вынужден был сделать автор, — изменить имена всех должностных лиц и пересмотреть некоторые детали.

В этом уголовном деле Эллери достиг высот своего интеллекта и полного расцвета таланта. Я твердо убежден, что ни одному самому тонкому уму не удалось еще распутать столь хитросплетенную интригу и так глубоко проникнуть в психологию преступника.

Желаю вам приятного времяпрепровождения с великолепной книгой!

Дж.Дж. Мак-К.

Часть первая

ИСТОРИЯ ПАРЫ ТУФЕЛЬ

Есть только два детектива, к которым я чувствовал, в своей неизбывной охоте за интересными людьми, глубокую симпатию... они преодолевали барьеры пространства и времени... Оба этих человека, будучи людьми достаточно странными, являли собой контраст яркой фантазии и приверженности факту. Один достиг славы, сидя за книгами; другой — помогая отцу, профессиональному полицейскому... Конечно же я имею в виду мистера Шерлока Холмса и мистера Эллери Квина из Нью-Йорка.

Из книги «Тридцать лет следствия» доктора Макса Пейчара

Глава 1

ОПЕРАЦИЯ

Альтер-эго инспектора Ричарда Квина находилось в постоянном противоречии с его обычной подвижностью и практической сметкой, однако частенько наводило на дидактические заметки по криминологии. Эти дидактические экскурсы по большей части были обращены к его сыну и партнеру по расследованиям, Эллери Квину, в те моменты, когда они сиживали вместе у огня камина в гостиной, и только легкая тень похожего на цыгана Джуны, который был у семейства в услужении, скользившая то и дело но комнате, нарушала идиллию.

— Первые пять минут — самые важные, — сурово наставлял сына старик, — запомни это. — То была излюбленная тема сыщика-ветерана. — Первые пять минут могут избавить тебя от кучи неприятностей, но может быть и наоборот.

Эллери, который с детства воспитывался на детективной диете, покряхтывал, посасывал трубочку и не мигая смотрел в огонь, раздумывая, так ли уж часто детектив настолько удачлив, что остался в живых, находясь на волосок от гибели.

Он мог выразить сомнение в ответных словах отцу, и старик грустно кивал и соглашался: да, не всегда Судьба бывала милостива к нему. Бывало, что он брал след, а тот оказывался давно-давно простывшим. И приходилось смиряться с несимпатичной стороной жизни.

— Эй, Джуна, подай-ка мне мой табак!

Эллери Квин был не более фаталистом, чем прагматиком или реалистом. Его компромиссы с «измами» и «ологиями» были молчаливым свидетельством его веры в силу интеллекта, который принимал множество наименований и множество вариантов по ходу мысли. И здесь он отходил от узкого профессионализма инспектора Квина. Он презирал полицейских информаторов и сам их институт; он отрицал полицейские методы расследования с их нелепыми, неуклюжими ходами, с ограниченностью и тупой организацией. «Я в этой области по меньшей мере Кант, — любил он говорить, — и я знаю: до того, что создал разум одного человека, вполне может додуматься другой...»

Именно это было его философией в простейшем выражении. И во все время расследования убийства Абигейл Дорн он был как никогда близок к разочарованию относительно разума человеческого. Возможно, впервые за все время своей интеллектуальной карьеры он чувствовал атаку сомнений. Конечно, и это он неоднократно доказывал самому себе, он был способен разгадать то, что скрывает другой ум. Конечно, он эгоист и его «...голова напичкана Декартом и Фихтом», однако по меньшей мере единожды в чудовищном лабиринте событий, окружающих смерть Дорн, он сглазил свою судьбу — эту нарушительницу спокойствия и дерзкую похитительницу личного права на уверенность в себе.

* * *

Его мысли занимало только совершенное преступление и обдумывание его причин. Сырым голубоватым утром января 192... года он шел по тихой улице — одной из восточных шестидесятых. Ветер распахивал полы тяжелого черного пальто, теребил низко надвинутую мягкую шляпу, скрывавшую холодное поблескивание пенсне. Он миновал низкоэтажные постройки квартала и задумался.

Перед ним, теперь уже четко, во весь рост, встал вопрос, до сих пор неясно мучивший его. Какое-то событие должно было произойти в период между смертью и констатацией смерти. Что же случилось? Глаза его оставались спокойными, но гладко выбритые щеки напряглись, и трость все сильнее стучала по асфальту.

Он пересек улицу и быстро прошел к главному входу самого большого здания из группы однотипных строений. Перед ним отливали красным блеском гранитные ступени гигантской лестницы. Вырезанная в камне, на огромной двери с металлическим засовом вырисовывалась надпись: «Голландский мемориальный госпиталь».

Он взбежал по ступенькам и, желая отдышаться, помедлил у одной из больших дверей. Вошел. Оглядел безмятежный, безлюдный коридор с высоким потолком. Полы из белого мрамора, стены покрыты тусклой от времени глазурью. Слева была отворена дверь, на которой белела табличка: «Комната ожидания». Прямо через вестибюль сквозь стеклянную перегородку был виден лифт, у которого сидел старик в безукоризненно белом костюме.

Плотный краснолицый человек с тяжелой челюстью, также одетый в белые пиджак и брюки, но отороченный черным колпак, вышел из кабинета и обратился к оглядывающемуся по сторонам Эллери.

— Часы посещения — от двух до трех, — ворчливо сказал он. — Мы никого не принимаем в госпитале до этого времени, мистер.

— М-да? — Эллери поглубже засунул руки в карманы. — Мне нужен доктор Минхен. И как можно быстрее.

Человек почесал челюсть:

— Доктор Минхен? У вас назначена встреча?

— Да. Мне нужно видеть его, — повторил Эллери, — и побыстрее. — Порылся в карманах и извлек серебряную монетку. — Позовите-ка его. Я очень спешу.

— Я не беру чаевых, сэр, — с явным сожалением ответил служащий. — Как доложить доктору?

Эллери поморгал глазами и опустил монетку в карман.

— Эллери Квин. Так вы не берете чаевых? Как вас зовут? Харон?

Человек выглядел озадаченным.

— Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. — И он указал на металлический значок на своем пиджаке.

Эллери прошел в комнату для ожидания и устроился в кресле. Комната была пуста. Он машинально наморщил переносицу. Слабый запах дезинфекционных средств щекотал чувствительную мембрану его носа. Наконечник трости нетерпеливо постукивал об пол.

Высокий, спортивного телосложения человек ворвался в комнату:

— Эллери Квин, да это ты, разрази меня гром!

Эллери стремительно поднялся; они пожали друг другу руки.

— Что тебя привело сюда? Все разнюхиваешь?

— Как обычно, Джон. Очередной случай, — пробормотал Эллери. — Честно говоря, не люблю больниц. Они наводят на меня тоску. Но мне нужна информация.

— Рад помочь. — Манера говорить у доктора была резкая; под стать ей — проницательные синие глаза и быстрая улыбка. Схватив Эллери за локоть, он повлек приятеля к двери. — Но здесь нам нельзя говорить, старик. Пойдем в кабинет. Я всегда найду время поболтать с тобой. Наверное, несколько месяцев минуло с тех пор, как мы виделись...

Они прошли несколько шагов и повернули налево, войдя в длинный, блистающий чистотой коридор с чередой закрытых дверей. Запах дезинфекции усилился.

— Ах, тени Эскулапа! — вздохнул Эллери. — Этот ужасный запах на тебя что, совсем не действует? Бьюсь об заклад, я бы задохнулся после дня, проведенного здесь.

Доктор Минхен только усмехнулся. Они прошли мимо множества дверей до конца коридора и свернули в другой.

— И ты бы привык. Уж лучше вдыхать лизол, дихлорид ртути и спиртовые пары, чем бактерии, кишащие в людском месиве... А как дела, как инспектор?

— Так себе. — Взгляд Эллери затуманился. — Дурацкий случай... у меня на руках все, кроме одной небольшой детали... И если это так, как я предполагаю...

Они вновь пересекли холл, расположенный симметрично только что оставленному. На глухой стене была одна-единственная дверь, на которой значилось: «Галерея амфитеатра». Налево была дверь, на которой висела табличка «Доктор Люциус Даннинг, старший интерн». Чуть дальше на двери — «Комната ожидания», и, наконец, третья дверь, возле которой доктор Минхен остановился с улыбкой. На двери сияла металлическая табличка: «Доктор Джон Минхен, медицинский директор».

Комната была просторной и полупустой, над всем доминировал огромный стол. Несколько стеклянных медицинских шкафчиков, сиявших металлическими инструментами, разложенными на полках, стояли вдоль стен. Четыре стула, низкий широкий книжный стеллаж, уставленный тяжелыми томами, несколько стальных картотечных ящичков довершали обстановку.

— Снимай пальто, садись и выкладывай, что тебе нужно, — сказал Минхен, бросив свое тело на крутящийся стул и заложив за голову тяжелые руки с квадратными пальцами.

— Только один вопрос, — пробормотал Эллери, бросая пальто на спинку стула и медленными шагами направляясь вдоль комнаты. Он облокотился на стол, пристально вглядываясь в лицо Минхена. — Скажи, существуют ли какие-либо условия, определяющие интервал времени, в течение которого выносится медицинский вердикт «трупное окоченение», если смерть уже наступила?

— Существуют. А отчего умер пациент?

— От огнестрельного ранения...

— Возраст?

— Около сорока пяти, полагаю.

— Патология? Я имею в виду наличие заболевания... Диабет, например?

— Об этом мне ничего не известно.

Минхен раскачивался в кресле. Эллери тоже присел, потянулся за сигаретой.

— Возьми мои, — предложил Минхен. — Слушай, что я скажу тебе, Эллери. Констатировать «трупное окоченение» — штука весьма рискованная, и обычно я предпочитаю осматривать тело лично перед вынесением такого диагноза. Я спросил насчет диабета в основном потому, что у человека старше сорока с избытком сахара в крови почти неизбежно трупное окоченение после насильственной смерти наступает уже в течение десяти минут...

— Десяти минут? Бог мой! — Эллери уставился на Минхена, и сигарета почти выпала из его тонких твердых губ. — Десять минут, — тихо повторил он про себя. — Диабет... Джон, позволь воспользоваться твоим телефоном!

— Да пожалуйста! — Минхен откинулся в кресле.

Эллери набрал номер и переговорил с двумя лицами, прежде чем соединиться с медицинской экспертизой.

— Праути? Эллери Квин... Слушай, вскрытие не показало наличие повышенного сахара в крови?.. Что? Значит, состояние хронического диабета, так? Черт побери!

Он медленно положил трубку и глубоко вздохнул. Усмехнулся. Морщины напряженного раздумья исчезли с его лица.

— Все хорошо, что плохо кончается, Джон. Ты оказал мне неоценимую услугу этим утром, Джон. Еще один звонок — и я уберусь отсюда.

Он созвонился с Главным полицейским управлением.

— Квин говорит... Отец? Это О'Рурк... Позитивно. Сломанная нога... Да. Сломана после смерти, но в течение десяти минут... Все верно! Я еду.

* * *

— Не уезжай пока, Эллери, — расчувствованно попросил Минхен. — У меня есть немного времени, а мы с тобой не виделись целую вечность.

Они оба уселись в кресла, закурили. Лицо Эллери приняло благостное, умиротворенное выражение.

— Если я тебе нужен — хоть на целый день останусь, — пошутил он. — Ты только что оказал мне неоценимую услугу: эта последняя песчинка как раз и была мне нужна. В конце концов, нужно и к себе быть чуть снисходительнее. Не изучив все тонкости медицины, я никак не мог знать, что диабет действует таким роковым образом.

— Ничего удивительного, — ответил Минхен. — По правде говоря, и я-то всего не знаю. Но именно на диабет я в первую очередь грешу, рассматривая сегодня ужасный случай — кстати, хронический диабет был диагнозом — с самым главным пациентом нашего госпиталя. Падение с верха пролета лестницы. Итог — разрыв желчного пузыря. Сейчас Дженни готовится к срочной операции.

— М-да, отвратительно. И кто же этот ваш «самый главный пациент»?

— Абби Дорн. — Лицо Минхена омрачилось. — Ей уже больше семидесяти, и, хотя она хорошо сохранилась для своего возраста, хронический диабет делает операцию весьма рискованной. Одно только компенсирующее обстоятельство облегчает дело: она в коме — а значит, анестезию можно не делать. Ее хотели госпитализировать, чтобы через месяц при благоприятных обстоятельствах сделать ей операцию по удалению ничем не грозящего хронического аппендицита. Но в данном случае Дженни не станет трогать аппендикс вовсе, чтобы не осложнить и без того рискованную ситуацию. Однако я, может быть, сгустил краски: если бы пациенткой была не миссис Дорн, Дженни счел бы случай интересным — и не больше. — Он взглянул на наручные часы. — Операция назначена на 10.45; сейчас уже почти 10.00. Не хочешь ли присутствовать при работе Дженни?

— Ну что ж...

— Дженни — просто волшебник, ты, наверное, знаешь... Лучший хирург на всем Восточном побережье. И наш главный хирург. Мы ставим его на эту операцию отчасти потому, что он лично знаком с миссис Дорн, а главное — поскольку он гений скальпеля. Почему бы тебе не остаться? Он оперирует в амфитеатре — напротив, через коридор. Дженни божится, что с пациенткой все будет в порядке, а когда он так говорит, смело можно заключать пари.

— Думаю, я останусь, — ответил Эллери. — По правде говоря, никогда не присутствовал на операции. Как ты думаешь, меня передернет от этого зрелища? Боюсь, я несколько брезглив, Джон... — Они оба рассмеялись. — Такая пациентка: миллионерша, филантроп, вдова, финансовый воротила в одном лице... где уж тут поверить в смертность плоти!

— Да, — размышлял Минхен, поудобнее вытягивая ноги под столом. — Абигейл Дорн — знаешь ли ты, что именно она основала этот госпиталь, Эллери? И идея ее, и деньги, то есть, по правде говоря, это ее детище... Мы все были шокированы этим несчастным случаем с ней. Дженни больше других. Она ведь была ему вроде родной матери... Это она послала его учиться через заведение Джона Хопкинса: в Вену, затем в Сорбонну, то есть она его сделала своими руками. И естественно, он настаивал, чтобы оперировал именно он, и естественно, что ему поручили эту работу. У него железные нервы — он хирург от бога.

— А как все это случилось? — полюбопытствовал Эллери.

— Судьба такая... Видишь ли, по понедельникам утром она всегда спускается вниз, чтобы проинспектировать благотворительный фонд — свое детище, — и тут как раз она впала, по всей видимости, в диабетическую кому. Она в это время находилась на третьем этаже, наверху лестницы. Прокатившись по пролету, приземлилась на живот... К счастью, Дженни прибежал очень быстро. Он ее сразу и осмотрел, и диагностировал даже при поверхностном осмотре, что разорван желчный пузырь: живот распух, кожные покровы повреждены. Оставалось только одно решение. Дженни был вынужден начать вливание инсулин-глюкозы... Это необходимая скорая помощь в подобных случаях...

— А чем была вызвана кома?

— Нам открылось, что это следствие небрежности со стороны компаньонки миссис Дорн — Сары Фуллер. Женщина средних лет, она с миссис Дорн уже много лет, присматривает за домом, за самой патронессой. Состояние Абби требовало инсулиновых инъекций трижды в день. Дженни всегда настаивал на том, чтобы делать их самому, хотя это в общем-то несложно: даже сам пациент в состоянии сделать себе инъекцию. Прошлой ночью Дженни задержался: был сложный случай. И как всегда, когда он сам не успевал подъехать к дому Абби, он позвонил Хильде, ее дочери. Однако той не оказалось дома, и тогда Дженни просил Фуллер напомнить Хильде, как только та появится, об инъекции инсулина. Фуллер забыла — или еще что-то. Абби обычно сама о себе не заботится. В результате вечером ей забыли ввести дозу инсулина. Хильда же долго спала утром, так и не узнав о звонке Дженни, и утром Абби вновь осталась без инъекции. К тому же плотно позавтракала. Этот завтрак и довершил черное дело. Содержание сахара в крови быстро превысило норму — и последовала неизбежная кома. Злая судьба распорядилась так, чтобы кома случилась как раз наверху лестницы. И вот результат.

— Грустно! — пробормотал Эллери. — Предполагаю, родственников уже известили? Здесь должна собраться премилая компания...

— Но только не во время операции — в операционную их не допустят. — Минхен был угрюм. — Всех проводят в комнату ожидания — вот здесь, рядом. Семью избавят от лицезрения страданий родственницы. Ну что ж! Не хочешь ли прогуляться? Мне нравится показывать свой госпиталь. Если мне позволено оценивать результат собственного труда, я бы оценил его как образцовый госпиталь.

— Согласен, Джон.

Они оставили кабинет Минхена и пошли неторопливым шагом по северному коридору. Минхен указал на дверь на галерее амфитеатра, где должна была происходить операция, а также на дверь комнаты ожидания.

— Некоторые из родственников Дорн, наверное, уже там, — предположил Минхен. — Мы не должны допускать, чтобы родственники бродили по всему госпиталю. Две дополнительные операционные расположены у нас в западном коридоре, — комментировал Джон. — Наш операционный штат — один из самых больших на востоке страны. И он всегда занят делом... А вот здесь, налево, главная операционная — амфитеатр. Она разделена на два специальных отсека: предоперационная и блок анестезии. Вот видишь, здесь есть дверь, ведущая в блок анестезии из южного коридора... В амфитеатре проводятся самые крупные операции; он также используется для демонстрационных случаев, когда проводятся занятия по повышению квалификации молодых врачей и медицинских сестер. И, конечно, наверху также есть операционные.

В госпитале воцарилась странная тишина. Иногда только пробегала какая-то фигура в белом. Казалось, шум навсегда изгнан из этих стен; двери безмолвно распахивались и закрывались на огромных смазанных петлях. Мягкий рассеянный свет гулял по интерьеру здания; кроме медицинских, сюда не допускались никакие запахи.

— Между прочим, — внезапно произнес Эллери, когда они вошли в южный коридор, — я не ошибусь, если повторю твои слова «операция будет проведена без анестезии»? Это только потому, что пациентка в коме? Я-то думал, что анестезия применяется при всех хирургических вмешательствах.

— Хороший вопрос, — отметил Минхен. — И это правда, что в большинстве случаев — практически во всех случаях применения хирургии — используется анестезия. Однако диабетики — особые пациенты. Ты знаешь — или скорее не знаешь, — что при хроническом диабете любое хирургическое вмешательство опасно. Даже незначительная операция может стать фатальной. Как раз недавно был случай: какой-то пациент прибыл с нагноением пальца. Дежурный врач принял... ну, в целом это один из непредсказуемых трагических случаев в медицине. Палец был как положено вычищен и дезинфицирован — и парня отпустили домой. А на следующее утро он был найден мертвым. Осмотр показал, что в крови переизбыток сахара. Вполне вероятно, что он сам не знал о своем диагнозе... Но я начал было говорить о том, что любая операция может стать для диабетика фатальной.

Когда операция абсолютно необходима, медицина находит пути инициации в организме восстановительного процесса: такого, который нормализует содержание сахара в крови. И для этого во время операции постоянно делаются инъекции инсулина с глюкозой, чтобы поддерживать стабильное содержание сахара. И Абби Дорн назначены вливания инсулин-глюкозы; постоянно делаются анализы крови. Такие инъекции действуют около полутора-двух часов. В целом лечение больного длится в течение месяца; слишком быстрое снижение сахара может вызвать перегрузку печени. Но в данном случае у нас нет времени соблюдать все предписания; разрыв желчного пузыря нельзя игнорировать, и с операцией рискованно тянуть даже полдня.

— Это понятно, но как насчет анестезии? — продолжал уточнять Эллери. — Анестезия сделает операцию еще более рискованной, да? Именно поэтому ты уповаешь на нечувствительность при коме?

— Именно. Анестезия не только прибавляет риска, она усложняет подготовительный период. Мы просто воспользуемся случаем, предоставленным Богом. — Минхен положил руку на ручку двери, на которой значилось «Смотровая». — Конечно, при этом анестезиолог будет во время операции находиться возле операционного стола, чтобы тотчас принять меры при внезапном выходе Абби Дорн из комы... Проходи, Эллери, я хочу показать тебе, как тут у нас все устроено.

Он распахнул дверь и поманил Эллери в кабинет. Эллери заметил, что небольшая панель на стене осветилась крошечной лампочкой, обозначавшей, что смотровая занята. Эллери замешкался на пороге.

— Красиво, а, старина? — усмехнулся Минхен.

— А это что за штуковина?

— Флюороскоп. Имеется в каждой смотровой. Конечно же, как и стол, и компактная стерилизационная установка, фармакологический шкаф, инструментальный отсек... Ты и сам можешь все видеть.

— Весь этот инструментарий, — наставительно произнес Эллери, — изобретен как насмешка человека над Создателем. Бог ты мой, неужели наших рук недостаточно? — И они дружно рассмеялись. — Послушай, я здесь и двинуться боюсь. Неужели здесь никто не разбрасывает вещи?

— Пока главным здесь Джон Квинтус Минхен, нет, — усмехнулся его собеседник. — Ну да, чистота и порядок — наш фетиш. Возьми, к примеру, материалы и фармакологию. Все хранится вот в этих шкафчиках, — и он указал рукой на большой белый шкаф в углу, — и все хорошо спрятано от глаз посетителей и пациентов. Но весь персонал — все, кому положено знать, — прекрасно знают, где что взять. Сочетание простоты и врачебной тайны.

Минхен выдвинул большой металлический ящик внизу шкафа. Эллери наклонился и воззрился на потрясающее разнообразие разложенных там в идеальном порядке перевязочных средств.

— Система, — пробормотал Эллери. — Наверное, твои подчиненные получают плохие оценки за пятна на халатах и не завязанные шнурки?

— Ты не так уж и не прав, — засмеялся Минхен. — Правилами госпиталя предписано ношение формы, которая для мужчин состоит из белых парусиновых туфель, белых брюк и пиджака, для женщин — из белого комбинезона. Особая форма предусмотрена также для обслуживающего персонала: лифтеров, уборщиков, кухонного персонала, даже священников — все они носят стандартную униформу, и одеты в нее с того момента, как ступают на территорию госпиталя, и до момента, когда они покидают ее.

— У меня уже голова кружится, — застонал Эллери. — Давай скорее выберемся отсюда.

Свернув вновь в южный коридор, они увидели высокого мужчину в коричневом пальто, со шляпой в руках, который спешил навстречу. Заметив их, он некоторое время колебался, а затем внезапно двинулся вправо, в восточный коридор и исчез из вида.

На лицо Минхена будто легла тень.

— Ну, теперь конец былому могуществу Абигейл, — пробормотал он. — Вот ее адвокат — Филип Морхаус. Хитрая бестия! Молод и хорошо подкован. И все время посвящает интересам Абигейл.

— Подозреваю, что ему уже известны последние новости, — заметил Эллери. — У него есть личный интерес к делам своей клиентки?

— Я бы сказал — личный интерес к ее хорошенькой молодой дочери, — сухо ответил Минхен. — Похоже, у них с Хильдой роман. По крайней мере, внешне все так и выглядит. А Абби, со своими старомодными сентиментальными манерами, только растроганно улыбается, глядя на них. Ну что ж! Полагаю, в это дело вмешается весь клан... Они, похоже, уже собрались. А вот и маэстро — крутится возле операционной. Приветствую, доктор!

Глава 2

ПЕРЕПОЛОХ

Человек в коричневом пальто подбежал к дверям комнаты ожидания в северном коридоре и рванул на себя дверь. Она не поддалась. За дверью не слышалось ни звука. Он догадался толкнуть дверь...

— Фил!

— Хильда! Дорогая...

Высокая молодая женщина с покрасневшими от слез глазами бросилась в его объятия. Он гладил ее по голове, приникшей к его плечу, бормоча слова утешения.

Они были одни в просторной комнате, где вдоль стен расположились длинные скамьи; на одну из скамей была небрежно брошена дорогая шуба.

Филип Морхаус нежно приподнял голову девушки, тронул ее за подбородок, заглянул в глаза.

— Ничего, Хильда, с ней все будет хорошо, — хрипловато заверил он. — Не плачь, дорогая, я... ну пожалуйста!

Она взмахнула ресницами, попыталась улыбнуться.

— Я... о, Фил, я так рада, что ты здесь... что ты сидишь здесь со мной... а то я все одна, одна... я жду, но никого нет.

— Я знаю. — Он, слегка нахмурившись, огляделся. — А где все остальные? И почему, черт возьми, они тебя оставили здесь одну?

— Не знаю... Сара, дядя Хендрик — они ушли куда-то... Она схватила его за руку, прижалась к его груди. Постояв, они подошли к скамье и сели. Хильда Дорн широко раскрытыми глазами глядела в потолок. Молодой человек пытался как-то утешить ее — но не находил слов.

Вокруг, угрюмый и молчаливый, возвышался госпиталь, приглушенно, словно улей, гудящий от усилий повседневной работы. Но сюда, в комнату, не долетало ни звука шагов, ни единого радостного голоса. Только безмолвствовали белые стены...

— О, Фил, мне так страшно, так страшно!

Глава 3

ВИЗИТЫ И ПОСЕТИТЕЛИ

В южный коридор вошел странноватый низенький человечек и направился к Минхену и Эллери. Эллери сразу же ощутил магическую силу его личности, хотя пока еще не мог разглядеть черты лица. Возможно, он производил странное впечатление оттого, что как-то неестественно держал голову, либо оттого, что явственно хромал. То, что его левая нога не в порядке, было сразу ясно: весь вес тела он переносил на правую.

Наверное, мышечный паралич, подумал Эллери, глядя, как приближается хромоногий доктор.

Тот был одет в полную униформу хирурга: белое облачение, из-под брюк выглядывали носы парусиновых белых туфель. Белый пиджак был запачкан химикатами; на одном рукаве алел длинный кровавый потек. Голову укрывал белый медицинский колпак, подвернутый по окружности; доктор на ходу снимал с лица марлевую повязку, путаясь в завязках.

— Вот вы где, Минхен! Ну, работа сделана. Перфорировали аппендикс. Перитонита удалось избежать. Грязная работенка была... Как Абигейл? Видели вы ее? Знаете содержание сахара в последнем анализе? А это кто? — Доктор говорил с быстротой пулеметной очереди, и его небольшие живые глазки непрестанно перебегали с одного лица на другое.

— Доктор Дженни, познакомьтесь: мистер Квин. Мой хороший знакомый, — поспешно представил Минхен. — Эллери Квин, писатель.

— Ну, последнее — слишком сильно сказано, — вяло опроверг Эллери. — Рад познакомиться, доктор.

— Весьма, весьма рад, взаимно, — заверил хирург. — Рад узнать друга Минхена. Ну а теперь, Джон, давайте разберемся со всем остальным. Очень беспокоюсь за Абигейл. Разрыв очень нехорош, очень. Благодарение Богу, у нее здоровое сердце. Что там с внутривенным вливанием?

— Пока все неплохо, — ответил Минхен. — Они снизили со 180 до 135, как я в последний раз слышал. Это было около десяти утра. Все должно идти по расписанию. Наверное, она в предоперационной.

— Хорошо! Времени терять нельзя.

Эллери с извиняющейся улыбкой вмешался:

— Простите мое невежество, джентльмены, но что вы подразумевали только что под каббалистическими цифрами «со 180 до 135»? Кровяное давление?

— Боже, конечно нет! — вскричал доктор Дженни. — Это количество сахара на 100 миллилитров крови. Мы постоянно его снижаем, этот показатель. Оперировать нельзя, пока он не дойдет до нормальной величины: 110, хотя бы 120. О, простите, вы же далеки от медицины, сэр.

— Я совершенно потрясен, — заметил Эллери.

Минхен кашлянул.

— Я полагаю, с нашим бумагомаранием сегодня ничего не выйдет, раз миссис Дорн так плоха? — спросил он Дженни.

Доктор Дженни потер челюсть. Взгляд его продолжал перебегать с Минхена на Эллери и обратно. Эллери почувствовал себя неуютно.

— Конечно! — Дженни внезапно обратился к Эллери, при этом положив свою маленькую руку в резиновой перчатке на плечо Минхена. — Вы ведь писатель, не так ли? Ну что ж... — Он приоткрыл в улыбке пожелтевшие от табака зубы. — Так вот знайте, что имеете дело еще с одним литератором, молодой человек. Джонни Минхен. Блестящий медик и начинающий писатель, имею честь представить. Он помогает мне с книгой, мы работаем вместе, совершенно революционное в нашем жанре сочинение. И мне удалось привлечь к нему самого блестящего соавтора. Вы что-нибудь слышали о врожденной аллергии, Квин? Да-да, не думаю, чтобы вам доводилось... Книга должна произвести фурор в медицинских кругах. Нам удалось доказать нечто, вокруг чего наши коллеги ходили много бесплодных лет...

— Послушай, Джон! — улыбнулся Эллери. — Ты никогда не говорил мне...

— Простите, — резко извинился, повернувшись на каблуках к подошедшему человеку, доктор Дженни, — что там такое, Кобб?

Служащий в традиционном белом облачении, который до того стоял поодаль, пытаясь привлечь внимание доктора Дженни, застенчиво и неловко двинулся, шаркая башмаками, по направлению ко всей компании. Он почтительно снял белый головной убор.

— Там человек хочет вас видеть, доктор Дженни, — поспешно объяснил он. — Он говорит, что ему назначено время. Простите, что побеспокоил вас, доктор...

— Он лжет! — резко бросил доктор Дженни. — Вам же было сказано: я сейчас не могу ни с кем разговаривать, Кобб. Сколько можно повторять одно и то же, Кобб? И где мисс Прайс? Вы же знаете: с подобными вопросами нужно обращаться к ней. Идите, идите. Я не могу с ним говорить. Я слишком занят.

Он повернулся спиной к служащему. И без того пунцовый цвет лица Кобба стал еще ярче. Тем не менее он не двинулся с места.

— Но я... но она... он говорит...

— Вы, очевидно, забыли, доктор, — вмешался Минхен. — Мисс Прайс целое утро перепечатывала «Врожденную аллергию», а теперь не отходит от миссис Дорн, в соответствии с вашим собственным распоряжением...

— Вздор! А впрочем, все верно, — пробормотал доктор Дженни. — Но не могу я говорить сейчас с этим человеком, Кобб, я...

На своей огромной ладони служащий молча поднял и затем подал хирургу белую карточку, вручая ее бережно, будто самый ценный документ.

Дженни взял визитку так же быстро, как он проделывал все, и быстро же пробормотал:

— Кто это? Свенсон... Свенсон... О! — Тон его моментально изменился. Живые глаза доктора затуманились, он будто примерз к месту. Приподняв полы своего халата, он спрятал карточку в карман рубашки и тем же проворным движением извлек откуда-то из-под униформы часы.

— 10.29, — пробормотал Дженни. Он положил часы обратно и разгладил полы униформы. — Все верно, Кобб! — отчетливо произнес он. — Ведите меня. Где он там?.. Увидимся позже, Джон. Прощайте, Квин.

Так же внезапно, как и появился, он быстро захромал в сопровождении Кобба, который с видимым облегчением удалился. Минхен и Эллери долго глядели ему вслед. Оба отвернулись, как только Дженни и служитель ступили на эскалатор напротив главного входа.

— Кабинет Дженни находится внизу, — уточнил Минхен, пожимая плечами. — Странный парень, верно, Эллери? Но гениальные люди часто странны, а он гениален... Пойдем ко мне. Есть еще четверть часа перед операцией.

Они свернули в западный коридор и не торопясь пошли в кабинет Минхена.

— Он напоминает какую-то птицу, — сказал задумчиво Эллери. — По-птичьи держит голову, глаза такие же быстрые и хищные, как у птицы. Интересный тип. Ему около пятидесяти, так?

— Примерно... Интересен он во многом, Эллери. — Минхен увлекся, заговорил горячо, по-мальчишески. — Он из той редкой породы людей, которые всю свою жизнь посвятили профессии. Он никогда не жалел для дела ни самого себя, ни своих денег. Не было случая, чтобы он отказался от больного на основании того, что операция не может быть оплачена. Дженни сделал десятки операций, за которые не получил ни цента, да он и не рассчитывал на оплату... Имей в виду, Эллери, ты встретил поистине великого человека.

— Но если то, что его связывает с миссис Дорн, — правда, не думаю, что у него много финансовых забот, — улыбаясь, возразил Эллери.

— Ну конечно, — с готовностью усмехнулся Минхен. — И ты верно догадался: по смерти миссис Дорн он должен получить немалое наследство. Всем об этом известно. Он ведь был для нее поистине сыном. Ну вот мы и пришли...

Они вошли в кабинет Минхена. Минхен позвонил, коротко с кем-то переговорил по телефону и остался удовлетворен разговором.

— Абби сейчас в предоперационной. Содержание сахара в крови удалось снизить до ста десяти миллиграмм — и теперь операция начнется с минуты на минуту. Я жду ее окончания с нетерпением.

Эллери поежился, подумав об операции. Минхен предпочел не заметить этого. Они закурили и некоторое время сидели в тишине, пуская дым.

Эллери первым нарушил молчание:

— Между прочим, хотел спросить о вашем соавторстве, Джон. Никогда бы не подумал, что ты ударишься в писательство. Как такое случилось?

— А, это... — Минхен засмеялся. — Большая часть работы связана с описанием реальных случаев, доказывающих теорию, которую мы с Дженни разработали совместно; согласно этой теории можно выявить предрасположенность младенцев к большинству заболеваний еще в утробе матери. Не слишком сложно для тебя?

— Потрясающе звучит, профессор, — пробормотал в ответ Эллери. — А можно ли взглянуть одним глазком на манускрипт? Я мог бы дать несколько советов по литературной обработке.

— Разрази меня гром, нет! — вспыхнул Минхен. — Сожалею, но не могу, старик, — неловко попытался оправдаться он. — Дженни меня убьет. По правде говоря, и все описания клинических случаев, и сама идея — частная собственность и пока еще тайна; Дженни дорожит ими никак не меньше, чем жизнью. Старик недавно отчислил практиканта, который просто из любопытства искал что-то у него на столе... Прости, Эллери. Есть только три человека, которые могут видеть этот «манускрипт»: Дженни, я сам и мисс Прайс, ассистентка Дженни. Она медсестра, но выполняет для нас самую рутинную — машинописную работу.

— Ну хорошо, хорошо, — усмехнулся Эллери, прикрывая глаза в знак смирения. — Я просто хотел вам помочь, старый ты пройдоха... Помнишь, наверное, известные слова: «Легко с задачей справиться, когда берутся за нее друзья совместно...» Но раз ты отвергаешь мою помощь...

И они добродушно рассмеялись.

Глава 4

ОБНАРУЖЕНИЕ

Эллери Квин, дилетант в криминологии, не любил вида крови. Сын полицейского, воспитанный на криминальных историях, привыкший с детства к информации об убийствах, к разговорам о контактах с убийцами и маньяками, он, тем не менее, с трудом переносил вид растерзанной плоти. Но его связь с грубыми умами и жестокими нравами людей, его литературные опыты по криминальной психологии — все это не поколебало его решимости сделать криминалистику своей профессией. При известии об очередном убийстве во взгляде его появлялась решимость, ум становился изощренным, однако... при виде терзаемой плоти им овладевала тошнота.

Он никогда прежде не присутствовал при хирургической операции. Хотя мертвые тела он видел в изобилии: ему приходилось периодически осматривать трупы в морге; сюда же можно приплюсовать в изобилии осмотренные обезображенные тела утопленников, выловленные из воды, и оторванные конечности и головы жертв железнодорожных происшествий; и даже найденные на улицах с огнестрельными ранениями трупы числились в его богатом опыте. Однако хладнокровное разрезание живого тела блестящей сталью хирургического инструмента, вытекающая из порванных сосудов горячая кровь — все это вызывало неодолимый, яростный протест.

Смешанное ощущение ужаса и возбуждения овладело им, когда он занял свое место на смотровой галерее амфитеатра Голландского мемориального госпиталя, устремив взгляд на бесшумно суетившихся внизу людей в хирургическом облачении. В кресле слева сидел доктор Минхен, придирчиво оценивая быстрыми синими глазами деятельность своих подчиненных... До них долетел шепот людей, наблюдавших за операцией рядом с ними. Прямо по центру галереи расположилась группа коллег в белом облачении — по виду молодые врачи и студенты-медики, собравшиеся оценить профессионализм знаменитого хирурга. Они сидели молча.

Позади Эллери и доктора Минхена устроился человек в госпитальных регалиях и с ним — хрупкая молодая женщина, которая постоянно что-то говорила спутнику на ухо. Это был доктор Люциус Даннинг, главный врач, а молодая женщина — его дочь, глава отделения социальной службы госпиталя. Доктор Даннинг был седовласым джентльменом с морщинистым лицом, с которого строго глядели карие глаза. Дочь его была хрупка, мила и некрасива, с явственным тиком одного глазного века.

Галерею отделял от операционной сплошной высокий барьер из стекла. Ряды кресел плавно спускались вниз, как в театре, и перед «зрителями» разворачивалась истинная драма. В задней стене галереи была дверь, открывавшаяся на винтовую лестницу, а та вела в северный коридор.

На лестнице послышался звук шагов, дверь распахнулась, и появился Филип Морхаус с горящим взглядом. Ни шляпы, ни коричневого пальто на нем уже не было. Высмотрев в толпе Минхена, он бегом спустился к нему и прошептал что-то на ухо.

Минхен кивнул с серьезным лицом, обернулся к Эллери:

— Познакомьтесь с Морхаусом, Эллери. Мистер Квин. — Он потряс пальцами в направлении Квина. — Квин, это поверенный миссис Дорн.

Мужчины пожали друг другу руки; Эллери машинально улыбнулся, а затем повернулся спиной к Морхаусу.

Филип Морхаус был худощав, с внимательными глазами и упрямым подбородком.

— Хильда, Фуллер, Хендрик Дорн — все собрались в комнате ожидания внизу. Можно ли им присутствовать при операции, доктор? — нервно спросил он.

Минхен покачал головой. Указал на кресло рядом с собой. Морхаус нахмурился, однако подчинился и тут же сосредоточился на передвижениях в операционной.

Старик в белом прошаркал вверх по ступеням, вглядываясь в лица на галерее, высмотрел кого-то, яростно кивнул ему и исчез. Послышался щелчок закрывшейся двери; еще некоторое время шаги старика были слышны за дверью, затем повисла тишина.

Слаженный оркестр внизу амфитеатра закончил настраиваться и замер в секундной готовности. Эллери подумал: как это схоже с тем моментом в театре, когда все замирает, публика сидит затаив дыхание, и вот-вот поднимется занавес... Под холодным бриллиантовым светом огромных медицинских светильников засветился операционный стол. Его белизна была так безжалостна... Возле него на передвижном столике громоздились бинты, гипс, склянки с лекарствами. Стеклянный кейс с блестящими и зловещими на вид медицинскими инструментами был во власти ассистента, отвечавшего за их стерилизацию. В дальнем конце операционной двое других ассистентов в белом стояли над фарфоровыми чашами умывальников и сосредоточенно мыли руки в голубоватой жидкости. Один из них величественно принял из рук сестры протянутое полотенце, вытер пальцы и опять окунул руки — на сей раз на секунду — в прозрачную бесцветную жидкость.

— Бихлорид ртути, а затем спирт, — прошептал, поясняя, Минхен Эллери.

Сразу же после этой процедуры ассистент вскинул руки, на которые сестра натянула пару перчаток, вынутых из стерилизационного ящика. Другой хирург повторил эти движения.

Внезапно левая дверь операционной открылась, и появился, хромая, доктор Дженни. Оглядев все вокруг своим птичьим взглядом, он стремительной прихрамывающей походкой подошел к рукомойнику, скинул свое облачение, и сестра отработанными быстрыми движениями надела на него стерильную хирургическую робу. В то время как он мыл руки в голубоватой жидкости, другая сестра ловко и осторожно натягивала на его седовласую голову белую шапочку.

Доктор Дженни разговаривал с персоналом, не поднимая головы.

— Пациента, — бросил он.

Две операционных сестры быстро открыли дверь в предоперационную.

— Пациента, мисс Прайс, — приказала одна.

Они исчезли обе, но появились спустя минуту, вкатив длинную белую каталку, на которой лежала неподвижная фигура, закрытая простыней. Голова пациентки откинута назад; лицо ее мертвенно-бледное, почти голубое. Простыня была обвязана вокруг шеи. Появилась и третья фигура — сестра, вошедшая из предоперационной. Она тихо встала у стены.

Пациентку подняли с каталки и переместили на операционный стол. Третья сестра тотчас же увезла каталку обратно. Она тихо закрыла дверь, исчезнув из вида. Фигура в белом заняла место у операционного стола, расположив рядом трубки и инструменты.

— Это анестезиолог, — пояснил Минхен. — Он обязан присутствовать на случай, если во время операции Абби выйдет из комы.

Двое хирургов-ассистентов с противоположных сторон приблизились к операционному столу. Простыню с пациентки сняли; она была моментально заменена стерильным покровом. Доктор Дженни, в перчатках, в свежей хирургической униформе, стоял в стороне от стола, пока сестра повязывала ему стерильную маску.

Минхен подался вперед в кресле, внимательно вглядываясь в пациентку. Взгляд его был странно-напряженным. Затем он срывающимся голосом пробормотал, обращаясь к Эллери:

— Что-то не так, Эллери, что-то не так!

— Что, неподвижность головы? — не оборачиваясь, переспросил Эллери. — Я заметил. Это диабет?..

Два хирурга склонились над операционным столом. Один поднял руку пациентки, разжал пальцы, и рука безжизненно упала. Она была твердой, негнущейся. Другой тронул пальцем глазное веко, внимательно всмотрелся... Врачи в растерянности посмотрели друг на друга.

— Доктор Дженни! — позвал один из них, выпрямляясь.

Дженни резко повернулся, замер, пораженный:

— В чем дело?

Он оттолкнул сестру, быстро, хромая, подошел. Склонился над безжизненным телом. Сорвал простыню, протянул руку к шее пациентки. Видно было, как напряглась его спина: его будто поразил удар.

Не поднимая головы, доктор Дженни проронил два слова:

— Адреналин. Искусственное дыхание.

Как по мановению волшебной палочки тут же двое ассистентов, две хирургических сестры и две операционных сестры включились в работу. Едва замер последний звук, произнесенный доктором, как в операционную внесли большой цилиндр и несколько фигур сгрудились вокруг стола. Сестра подала доктору Дженни небольшой блестящий предмет; он открыл рот пациентки и поднес предмет ко рту. Затем внимательно осмотрел его блестящую поверхность — это было зеркало. С тихим ругательством он отбросил зеркало, не оборачиваясь, взял из рук сестры шприц с адреналином. Обнажил торс пациентки и ввел препарат в тело в области сердца. Аппарат уже работал, стараясь наполнить легкие кислородом...

На галерее доктор Даннинг, его дочь, Филип Морхаус, доктор Минхен, Эллери — все привстали со своих мест и затаили дыхание. Не было слышно ни звука, за исключением шума работы аппарата.

Через пятнадцать минут — Эллери сверился с наручными часами — доктор Дженни выпрямился над телом пациентки, отыскал взглядом Минхена и яростно указал скрюченным пальцем в его сторону. Минхен сорвался со своего места и бросился к задней двери галереи. Спустя несколько секунд он появился из боковой двери операционной и подбежал к столу. Дженни отступил и молча указал на шею пациентки.

Лицо Минхена побелело... Как и Дженни, он тоже отступил и обернулся, затем пальцем поманил Эллери, который будто застыл с тех пор, как Минхен покинул его.

Эллери поднялся с места. Брови его удивленно вскинулись. Губы беззвучно выдавили одно слово, которое Минхен понял.

Доктор Минхен кивнул.

Это слово было «убийство».

Глава 5

УДУШЕНИЕ

Эллери мог более не сдерживать своего профессионального рвения: состояние тошноты и удушья, мучившее его, пока он наблюдал приготовления к издевательству над плотью, оставило его наконец. Жизнь ушла из тела миссис Дорн, хотя, когда он ворвался в операционную через дверь западного коридора, медики все еще хлопотали над безжизненным телом. Та, которую несколько минут назад готовили для жизни, теперь оказалась мертва; смерть ее была насильственной. Разгадка насильственной смерти — его работа, самая обыденная работа сына полицейского инспектора и детектива-любителя.

Минхен, помешкав, позвал:

— Доктор Дженни!

— Да?

Минхен говорил с напряжением, но убежденно:

— Квин практически является сотрудником полицейского управления. Он — сын инспектора Квина, и он уже помог в раскрытии множества сложных убийств, доктор. Возможно, он...

— О! — Дженни буравил своими маленькими глазками Эллери. — Тогда другое дело. Беритесь за дело, Квин. Все, что потребуется, в вашем распоряжении. Я занят.

Эллери тотчас же обратил свой взор на галерею. Там все, поголовно, встали. Доктор Даннинг с дочерью уже бежали по ступеням вверх, к выходу.

— Подождите. — Голос его окреп, стал кристально-чистым и разнесся по всему амфитеатру. — Вы весьма обяжете меня, если останетесь — все до одного, пожалуйста, — до приезда полиции и ее разрешения покинуть галерею.

— Чушь какая! Полиция? Но для чего? — немедленно среагировал доктор Даннинг, лицо которого побледнело от волнения и неясного страха. Дочь положила свою руку на его вздрагивающие кисти.

— Миссис Дорн была убита перед операцией, доктор. — Голос Эллери звучал спокойно.

Доктор Даннинг, лишившись речи, взял дочь за руку, и они молча пошли на свои места. Никто больше не произнес ни слова.

Эллери обернулся к Минхену, заговорил тихо, властно:

— Сделай это немедленно, Джон...

— Все, что прикажешь.

— Распорядись, чтобы каждая дверь госпиталя была немедленно закрыта и возле дверей поставлена охрана. Вызови кого-нибудь очень неглупого, кому можно было бы поручить вызнать, кто находился в здании в течение получаса до операции. Пациенты, персонал... все, кто угодно. Это крайне важно. Позвони моему отцу в управление. А также свяжись с полицейским участком и заяви о случившемся. Ты понял?

Минхен поспешил выполнять указания друга, Эллери вышел вперед, но встал в сторонке. Он пристально наблюдал за отлаженными движениями врачей, склонившимися над телом. С первого взгляда было ясно, что вернуть старуху к жизни не удастся. Основательница и попечительница госпиталя, миллионерша, инвестор бесчисленных благотворительных фондов, социальный лидер общества и просто человек, только что манипулировавший немалым числом жизней, она была беспомощна перед лицом смерти. Ей в решающую минуту никто не смог помочь.

Он спокойно спросил, остановившись перед склоненной головой доктора Дженни:

— Есть какая-нибудь надежда?

— Никакой. Все совершенно бесполезно. Она ушла от нас — была мертва еще полчаса назад. Трупное окоченение можно было констатировать, когда ее только ввезли в операционную. — Голос Дженни был бесстрастным, будто он говорил о ком-то совершенно постороннем.

— А что явилось причиной смерти?

Дженни распрямился, сорвал маску с лица. Он не ответил Эллери, вместо этого безмолвно сделал знак двум ассистентам. Те отключили и увезли аппарат искусственного дыхания. Медсестра расправила над телом простыню, чтобы прикрыть его.

Эллери поразился, когда увидел серое лицо Дженни, у того дрожали губы.

— Она... она удушена, — срывающимся голосом сказал Дженни. — Бог мой!

Он отвернулся, дрожащими пальцами достал откуда-то из-под облачения сигарету.

Эллери склонился над трупом. Шею старой женщины опоясывала тонкая кровавая линия. На столике, придвинутом к операционному, лежал обрывок обыкновенной проволоки, запятнанной кровью. На таких вешают настенные картины. Не трогая ее, Эллери заметил, что проволока по-особому перекручена в двух местах, будто ее завязывали узлом.

Кожа Абигейл Дорн была мертвенно-белой, с голубоватым оттенком, странно-опухшей. Губы сжаты, глаза закатились. Само тело, слишком напряженное, лежало в ненатуральной для естественной смерти позе...

Коридорная дверь открылась, вошел Минхен.

— Все сделано, как ты приказал, Эллери, — доложил он. — Джеймса Парадайза, нашего управляющего, я отрядил проверить всех входивших и выходивших из госпиталя; скоро он представит отчет. Он сам позвонил твоему отцу; тот уже едет. Полицейский участок тоже высылает нескольких человек...

Не успел он закончить, как на пороге амфитеатра появился человек в полицейской форме, огляделся и направился к Эллери.

— Здравствуйте, мистер Квин. Явился из участка, по вызову. Вы уже отдали распоряжения?

— Да. Постойте здесь, будьте добры.

Эллери бросил взгляд на амфитеатр. Люди на галерее не двинулись с места. Доктор Даннинг сидел погруженный в свои мысли. Дочери доктора, судя по ее виду, было плохо. В операционной доктор Дженни курил, отвернувшись к дальней стене. Медсестры и ассистенты бесцельно бродили, не зная, за что взяться.

— Давай-ка уйдем отсюда, — внезапно обратился Эллери к Мюнхену. — Куда мы можем пойти?

— Да, но я должен...

— Сообщить собравшимся родственникам миссис Дорн о случившемся? Нет. Не сейчас. У нас еще есть время. Пойдем сюда?

Они направились было к двери, но Эллери помедлил.

— Доктор Дженни...

Хирург будто нехотя обернулся, сделал шаг и остановился.

— Да? — Голос его был лишен эмоций.

— Я буду признателен, если вы останетесь здесь, доктор Я рассчитываю на разговор с вами... некоторое время спустя.

Доктор Дженни хотел, по всей видимости, что-то сказать. Однако раздумал, сжал губы и похромал обратно к стене.

Глава 6

ОПРОС

Предоперационная была правильной квадратной формы — с вклиненным отсеком, в виде куба, вблизи которого находилась дверь с надписью: «Лифт амфитеатра (только для нужд операционной)».

Из обстановки здесь были те же знакомые шкафчики, сияющие стеклом, эмалью и металлом, рукомойник, стол на колесиках и белое металлическое кресло.

Минхен остановился на минуту в дверях, чтобы распорядиться принести несколько стульев. Медсестры выполнили распоряжение; двери закрыли.

Эллери встал посреди комнаты, обозревая скудную меблировку.

— Нельзя утверждать, чтобы у нас были хоть какие-то ключи к разгадке, а, Минхен? — с унылой миной сказал он. — Это и есть, я полагаю, комната, в которой находилась миссис Дорн перед тем, как ее привезли в операционную?

— Так и есть, — мрачно подтвердил Минхен. — Ее привезли сюда в четверть одиннадцатого, я полагаю. В то время она, несомненно, была жива, если ты именно на это намекаешь.

— Старик, нам нужно решить несколько простеньких уравнений, — пробормотал Эллери. — Это кроме вопроса, была ли она жива, когда ее привезли в эту комнату. Между прочим, как ты можешь быть уверен? Она же была в коме, не так ли? Вполне вероятно, что ее умертвили еще до того, как привезли сюда.

— Дженни должен знать, — подумав, пробормотал Минхен. — Он тщательно обследовал труп.

— Давай сюда доктора Дженни.

Минхен направился к двери.

— Доктор Дженни! — позвал он тихо.

Эллери услышал звук приближающихся хромающих шагов. Дженни помедлил на пороге, затем сказал с вызовом:

— Да, сэр!

Эллери поклонился:

— Садитесь, доктор! Мы также устроимся поудобнее...

Оба сели. Только Минхен ходил туда-сюда перед дверью амфитеатра.

Эллери расправил на колене складку брюк, посмотрел на свой начищенный ботинок. И внезапно взглянул доктору прямо в глаза.

— Я полагаю, доктор, для нас обоих будет лучше начать с самого начала... Пожалуйста, изложите мне события этого утра, связанные с миссис Дорн. Мне нужны все возможные детали. Вы не станете возражать?..

Хирург фыркнул.

— Бог мой, мне что, вам здесь истории рассказывать? У меня назначения, пациенты, среди них тяжелейшие... мне нужно дело делать!

— И тем не менее, доктор, — улыбнулся Эллери, — вам должно быть известно, что в расследовании убийства нельзя медлить. Возможно, вы не читали Новый Завет: «Собери все осколки, и чтобы ничего не осталось без внимания»... Как редко ученые вспоминают слова Писания! Мне предстоит собрать все осколки. Я полагаю, у вас есть несколько из них. Итак, сэр!

Дженни пристально всматривался в ничего не выражавшую улыбку Эллери. Боковым зрением он на секунду уловил фигуру Минхена в дверях.

— Вижу, что вы меня не отпустите. Что именно вам нужно знать?

— Порядок вещей. Все, что можно.

Доктор Дженни скрестил ноги, достал сигарету твердыми, уверенными пальцами хирурга, закурил.

— В 8.15 этим утром меня вызвали, оторвав от первого обхода в хирургическом корпусе, на лестничную площадку между вторым и третьим этажом. Там я обнаружил миссис Дорн, ее только что нашли. Она упала с третьего этажа, результат — разрыв желчного пузыря. Предварительный осмотр показал, что на лестнице ее настигла типичная диабетическая кома — и вот вам потеря сознания и падение.

— Хорошо, — пробормотал Эллери. — Вы ее, конечно, сразу же увезли?

— Разумеется! — зло выпалил хирург. — В одну из отдельных палат третьего этажа, раздели и положили в постель. Разрыв был сильный; дело плохо. Требовалось немедленное хирургическое вмешательство. При этом сахарный диабет не позволял приступить к операции, пришлось снижать содержание сахара в крови... да, опасным, но очень эффективным методом: инъекциями инсулин-глюкозы. Кома, надо сказать, пришлась кстати... анестезия грозила бы большим риском... Как бы то ни было, мы снизили сахар ей в крови внутривенными инъекциями, и к тому времени, как я закончил первую срочную операцию в блоке А, наша пациентка пребывала в предоперационной.

— Вы хотите сказать, доктор, что миссис Дорн была жива, когда ее поместили в предоперационную? — быстро спросил Эллери.

— Я не хочу сказать ничего такого, — в досаде хлопнул в ладоши хирург. — И не из-за интриг, а потому, что я лично не проверял, — вот и все. Пациентка находилась в ведении доктора Лесли, пока я оперировал в блоке А. Спросите лучше у самого Лесли... Судя по состоянию тела, я могу сказать, что она была мертва не более двадцати минут, возможно, даже меньше... к тому моменту, как мы обнаружили у нее на шее удавку.

— Так... доктор Лесли, говорите? — Эллери напряженно вглядывался в пол. — Джон, старик, нельзя ли позвать доктора Лесли, если он здесь? Вы не возражаете, доктор Дженни?

— Да-да. Конечно. — Дженни небрежно махнул сухой мускулистой рукой.

Минхен отошел и быстро вернулся с другим хирургом в белом облачении, из команды доктора Дженни.

— Доктор Лесли?

— Совершенно верно: Артур Лесли. — Он кивнул Дженни, который мрачно курил в кресле. — Это что — допрос?

— Вроде того... — Эллери подался вперед. — Доктор Лесли, это вы были рядом с миссис Дорн с того момента, как доктор Дженни оставил ее, чтобы оперировать пациента, и до момента, когда ее ввезли в амфитеатр?

— Вовсе нет. — Лесли вопросительно взглянул на Минхена. — Меня подозревают в убийстве, Минхен? Нет, старик, я не был возле миссис Дорн все это время. Я оставил ее в предоперационной под присмотром мисс Прайс.

— Понимаю. Но вы были с нею все время, пока ее не привезли в предоперационную?

— Это так.

Эллери тихонько постукивал пальцем по колену.

— Вы готовы под присягой показать, доктор Лесли, что миссис Дорн была жива все время, пока вы не ушли из предоперационной?

Брови хирурга удивленно вскинулись.

— Я не знаю, насколько аргументированной будет моя клятва, но... да! Я осмотрел больную, прежде чем покинул ее. Сердце ее определенно билось. Она была жива.

— Хорошо, хорошо! Наконец-то мы приходим к каким-то выводам, — пробормотал Эллери. — Ваши показания сужают период времени и подтверждают оценку доктора Дженни. Теперь можно обозначить примерное время смерти. Это все, доктор.

Лесли улыбнулся, повернулся на каблуках.

— Простите, и последнее, доктор, — спохватился Эллери. — В какое примерно время пациентку привезли в эту комнату?

— Слишком легкий для меня вопрос. Пожалуйста: в 10.20. Ее доставили из палаты на третьем этаже к лифту... — он указал на дверь с надписью «Лифт амфитеатра», — и прямо из лифта она попала сюда. Вам известно, что лифт и предназначен только для доставки операционных больных. Чтобы сделать свой ответ еще более точным, могу сказать: мисс Прайс и мисс Клейтон сопровождали меня вниз, после чего мисс Прайс осталась наблюдать за пациенткой, а я вошел в операционную для подготовки операции. Мисс Клейтон отправилась выполнять другие обязанности. Вам известно, наверное, что мисс Прайс является ассистенткой доктора Дженни.

— Она помогала доктору Дженни и опекала миссис Дорн на протяжении нескольких лет, — вмешался в разговор Минхен.

— И это все? — спросил доктор Лесли.

— Теперь да. Не попросите ли мисс Прайс и мисс Клейтон пройти сюда?

— Хорошо! — И Лесли ушел, с облегчением насвистывая.

— Послушайте-ка, Квин, — пошевелился Дженни. — Вам я больше, вероятно, не нужен. Позвольте мне уйти.

Эллери встал, расслабил мышцы рук...

— Простите, доктор... Вы все еще нужны нам! А... войдите!

Минхен раскрыл дверь, пропуская двух молодых женщин в белой униформе.

Эллери галантно поклонился, перевел взгляд с одной на другую.

— Мисс Прайс, мисс Клейтон?

— Я Клейтон, сэр, — быстро уточнила красивая высокая девушка с нежными ямочками на щеках, — а это — мисс Прайс. Какой ужас, правда? Мы...

— Конечно, конечно. — Эллери отступил на шаг и предложил им сесть.

Дженни не тронулся с места; он гневно смотрел на свою левую ногу.

— Присядьте, пожалуйста. Я так понимаю, мисс Клейтон, что вы с мисс Прайс привезли миссис Дорн на каталке с третьего этажа, сопровождаемые доктором Лесли. Это верно?

— Да, сэр. Потом доктор Лесли ушел в операционную, а я должна была идти обратно на третий этаж. Здесь оставалась мисс Прайс, — отвечала высокая девушка.

— Все верно, мисс Прайс?

— Да, сэр. — Вторая была среднего роста брюнеткой с ясными глазами и прекрасной свежей кожей.

— Прекрасно. — Эллери просиял. — Мисс Прайс, не будете ли добры вспомнить, что происходило, пока вы оставались в этой комнате с миссис Дорн наедине?

— Я все помню ясно.

Эллери бросил быстрый взгляд на присутствующих. Дженни по-прежнему гневно смотрел вниз; судя по его лицу, размышления его были не из радостных. Минхен внимательно слушал, опершись о стену. Мисс Клейтон, будто зачарованная, наблюдала за Эллери. Мисс Прайс сидела прямо, спокойно, сложив на коленях руки.

Эллери подался вперед:

— Мисс Прайс, кто входил в комнату после ухода доктора Лесли и мисс Клейтон?

Прямой вопрос будто бы ошеломил медсестру. Она некоторое время колебалась.

— Ну... никто, кроме доктора Дженни, сэр.

— Что? — прорычал доктор Дженни. Он вскочил с такой внезапностью, что мисс Клейтон вскрикнула. — Вы, должно быть, сошли с ума, Люсиль! Вы... вы сидите здесь и говорите мне прямо в лицо, что я заходил сюда до операции?!

— Да, доктор Дженни, — с испугом подтвердила мисс Прайс, и лицо ее побледнело. — Я... я видела вас.

Хирург с недоумением смотрел на нее; его длинные руки безвольно висели. Эллери взглянул на Дженни, затем перевел взгляд на мисс Прайс, затем на Минхена... и незаметно хмыкнул. Когда он заговорил, голос его чуть заметно дрожал:

— Вы можете быть свободны, мисс Клейтон.

Красивая сестра широко открыла глаза.

— Но я...

— Пожалуйста.

Она неохотно покинула комнату, бросив многозначительный взгляд через плечо, когда Минхен закрывал за нею дверь.

— А теперь, — Эллери снял пенсне, протирая стекло, — мы должны кое-что обсудить. Мы, по-видимому, пришли к некоторому несогласию во мнениях. Вы утверждаете, доктор, что не заходили в эту комнату до операции?

— Конечно нет! Утверждаю! — вспыхнул Дженни. — Это чушь, глупейшая чушь! Вы же сами разговаривали со мной в коридоре около 10.30 утра — и это после того, как я в течение двадцати минут делал операцию, и, вне сомнений, вы видели, как в сопровождении Кобба — привратника — пошел в комнату ожидания. Как я мог одновременно находиться в этой комнате? Люсиль, вы чудовищно ошибаетесь!

— Минутку, доктор, — прервал его Эллери. — Мисс Прайс, во сколько доктор Дженни вошел в эту комнату? Не можете ли припомнить?

Пальцы медсестры нервно теребили накрахмаленный фартук.

— Ну... я точно не помню, где-то... около 10.30... может быть, несколько позже. Доктор, я...

— А вы уверены, что это был доктор Дженни, мисс Прайс?

— Ну конечно! — Она нервно рассмеялась. — Я уверена, я узнала его... подумала, что это он.

— Подумала, что это он? — Эллери быстро встал перед нею. — Вы что, не видели его лица? Если бы вы видели его лицо — вы бы знали наверняка.

— Вот именно! — вмешался Дженни. — Мы с вами достаточно долго знакомы, Люсиль. Не могу понять... — Он был не просто раздражен — он был в растерянности.

Минхен тоже выглядел совершенно озадаченным.

— Ну, вы... то есть этот человек был одет в нашу хирургическую форму... — Девушка начала запинаться. — Я могла рассмотреть только глаза из-под маски. Да он и хромал, сэр, и был одного роста с вами. Вот что я имела в виду, говоря, что подумала...

— Бог мой, кто-то подражал мне! — воскликнул пораженный Дженни, в ужасе глядя на нее. — Ничего себе — имитировать хромоту... надеть маску... Квин, кто-то... кто?!

Глава 7

ПОДМЕНА

Эллери положил руку на вздрогнувшую руку доктора Дженни.

— Не волнуйтесь, доктор. Сядьте, сядьте. Скоро мы доберемся и до этой разгадки... Ну хорошо. Войдите!

В дверь настойчиво стучали. И вот она открылась; вошел высоченный человек в цивильной одежде, с грубоватым лицом, широкоплечий, светлоглазый.

— Вели! — воскликнул Эллери. — А отец уже здесь?

Вошедший из-под густых бровей оглядел Дженни, Минхена, медсестру...

— Нет, мистер Квин. Он еще в пути. Люди из местной полиции и детективы из районного участка уже приехали. Просят разрешения войти. Я полагаю, вы не хотите... — Он со значением посмотрел на публику.

— Нет-нет, Вели, — быстро проговорил Эллери. — Подержите этих людей еще чуть-чуть там, займите их чем-нибудь. Я пока не впущу их сюда. Дайте мне знать, как только приедет отец.

— О'кей. — И гигант молча удалился, тихо закрыв за собой дверь.

Эллери вновь обратился к мисс Прайс:

— Ну так вот, мисс Прайс, теперь вам предстоит быть максимально точной и аккуратной в ваших показаниях — как если бы ваша жизнь от этого зависела. Расскажите мне, что именно здесь произошло с того момента, как доктор Лесли и мисс Клейтон оставили вас наедине с миссис Дорн, и до момента, когда ее ввезли на каталке в операционную.

Сестра облизнула губы и бросила на Дженни нервный, застенчивый взгляд: тот мрачно, как-то отчужденно смотрел на нее.

— Я... видите ли, — она делано рассмеялась, — это все так странно, но говорить нечего, мистер Квин... Доктор Лесли и мисс Клейтон ушли сразу после того, как мы привезли миссис Дорн с третьего этажа. Мне, собственно, ничего не оставалось делать. Доктор еще раз осмотрел пациентку, и все вроде бы было в порядке... Вы, конечно, знаете, что анестезию решено было не применять? — Эллери кивнул. — Это означало, что анестезиологу не было нужды присутствовать при пациентке и не было необходимости постоянно проверять ее пульс... Она находилась в коме и была готова к операции...

— Да-да, мисс Прайс, — нетерпеливо перебил ее Эллери, — мы все это уже знаем. Пожалуйста, переходите к тому человеку, который вошел к вам.

— Да, сэр, — вспыхнула сестра. — Человек — я думала, что это доктор Дженни, — вошел в предоперационную через десять — пятнадцать минут после того, как доктор Лесли и мисс Клейтон удалились. Он...

— В какую дверь он вошел? — спросил Эллери.

— В эту. — Медсестра указала на дверь, ведущую в помещение анестезиологов.

Эллери быстро обернулся к Минхену:

— Джон, кто находился в кабинете анестезии в это утро? Он использовался?

Минхен в недоумении молчал. Мисс Прайс уточнила:

— Там готовили к анестезии пациента, мистер Квин. Я полагаю, там работали мисс Оберманн и доктор Байер...

— Хорошо.

— Этот человек... он вошел хромая, одетый как хирург перед операцией, закрыл дверь...

— Быстро закрыл ее?

— Да, сэр. Он сразу же закрыл дверь за собой и подошел к каталке, на которой лежала миссис Дорн. Он склонился над ней, затем поднял голову и... как бы в задумчивости сделал движение руками, приказывая мне приготовить дезинфицирующий раствор.

— Что-что?

— Да, сэр, он не сказал ни слова — просто потер кисти рук друг о друга, будто омывая. Конечно, я немедленно поняла, чего от меня хотят. Это типичный жест доктора Дженни. Он означает, что ему нужно продезинфицировать руки... может быть, для того, чтобы окончательно осмотреть пациентку перед операцией. Поэтому я пошла вот в это стерилизационное помещение... — она указала на кубический отсек в углу предоперационной, — и приготовила бихлорид ртути и спиртовой раствор. Я...

— Как долго, как вы считаете, вы пробыли в стерилизационной? — видимо довольный результатом, спросил Эллери.

— Минуты три или около того. — Сестра явно колебалась. — Точно не помню... Я вошла обратно и поместила дезинфицирующие растворы возле умывальника. Доктор Дженни — я имею в виду, тот человек, которого я за него приняла, — быстро поднял руки...

— То есть более быстро, чем обычно? — уточнил Эллери.

— ...да, я заметила это, мистер Квин, — ответила она, отвернувшись от Дженни, который, облокотясь о колено, пристально смотрел на нее. — А затем он вытер руки хирургическим полотенцем, которое я ему протянула, и подал знак, чтобы растворы убрали. Пока я несла их в стерилизационную, я заметила, как он подошел к каталке и снова наклонился над пациенткой. Когда я вернулась, он как раз распрямился, вернув простыню на место.

— Очень хорошо, мисс Прайс, — похвалил Эллери. — А теперь несколько вопросов, если позволите... Когда вы стояли возле этого человека, а он мыл руки, вы отметили, какие у него руки?

Она нахмурила брови.

— Руки... нет, ничего особенного. Видите ли, я ничего не заподозрила и все это восприняла как нечто совершенно обыденное...

— Жаль, что вы не рассмотрели его руки. Это очень важно. Мисс Прайс, скажите-ка мне: надолго ли вы выходили в стерилизационную вторично — когда относили растворы?

— Не больше чем на минуту. Я просто вылила растворы, сполоснула посуду и тут же вернулась.

— И как скоро после вашего возвращения этот человек ушел?

— Да сразу же!

— Он ушел через ту же дверь, через которую вошел, — через кабинет анестезии?

— Да, сэр.

— Так... — Эллери прошелся по комнате, постукивая в задумчивости пенсне по подбородку. — То, что вы нам рассказали, мисс Прайс, совершенно меняет дело. И то, что ваш таинственный посетитель не произнес ни слова за это время... может быть, хоть одно слово, какое-нибудь ключевое приказание?

— Вы знаете, мистер Квин... он рта не раскрыл за все это время! — Мисс Прайс выглядела изумленной своим открытием, и взгляд ее был направлен в пространство.

— Это неудивительно, — сухо сказал Эллери. — Гениально сработано... И вы ничего ему не говорили, мисс Прайс? Вы не поприветствовали его, когда он вошел?

— Нет, я не приветствовала его, сэр, но я обратилась к нему, когда готовила растворы в отсеке.

— Что именно вы ему сказали?

— Ничего важного, мистер Квин. Я достаточно хорошо знаю характер доктора Дженни: он иногда бывает нетерпелив. — На ее губах появилась улыбка. Она тут же исчезла, как только доктор Дженни хмыкнул. — Я... я предупредила его: «Еще секунду — и все готово, доктор Дженни!»

— Вы назвали его «доктор Дженни», так? — Эллери вопросительно взглянул на хирурга. — Превосходный у вас помощник, я скажу, доктор. — Дженни что-то неясно пробормотал. Эллери вновь обратился к медсестре: — Мисс Прайс, не вспомните ли еще что-нибудь? Вы совершенно точно описали нам, что случилось, пока этот человек был в комнате?

Она задумалась.

— Ну, если я правильно помню, случилось еще кое-что. Но это не важно, мистер Квин, — извиняющимся тоном произнесла она, смущенно глядя на детектива.

— Поймите, здесь очень важны детали, мисс Прайс, — улыбнулся Эллери. — Так что же случилось?

— Пока я была в первый раз в стерилизационной, я услышала, как в предоперационной открылась дверь, и мужской голос сказал после некоторого колебания: «О, простите!» — а затем дверь закрылась. По крайней мере, я слышала звук закрываемой двери.

— Какая именно дверь?

— Простите, сэр, но я не знаю. Ведь нельзя определить издалека направление звука; по крайней мере, я не смогла. И конечно, мне не было этого видно.

— Ну что ж. А узнали ли вы голос?

Ее пальцы нервно задвигались.

— Боюсь, я не смогу вам сказать, сэр. Он показался мне знакомым, но мне не было до этого дела — и я не вслушивалась. В самом деле, не знаю, кто это был.

Хирург устало встал, в отчаянии бросил взгляд на Минхена.

— Бог мой, какая чушь! — почти прорычал он. — Глупость несусветная. Джон, хотя бы ты веришь, что я не замешан в этом деле, — или нет?

Минхен нервно поправил воротничок.

— Доктор Дженни, я не могу... я не могу не верить. Но я не знаю, что и думать.

Сестра быстро поднялась, подошла к Дженни и успокаивающе положила руку ему на плечо.

— Доктор Дженни, пожалуйста... я не хочу вам причинить вреда... конечно, это были не вы... мистер Квин это понимает...

— Хорошо, хорошо! — воскликнул Эллери. — Время, время! Давайте не будем разыгрывать в такой неподходящий момент мелодраму. Пожалуйста, сядьте, сэр. И вы тоже, мисс Прайс.

Они сели и напряженно застыли.

— Не показалось ли вам что-либо необычным, странным, когда этот... назовем его «налетчик»... когда он находился в комнате?

— В то время — нет. Но конечно, теперь я понимаю, то, что он не произнес ни слова, и его требование помыть руки, и все это... теперь я вижу, что это странно.

— А что случилось после того, как «налетчик» вышел?

— Ничего. Я поняла это так, что доктор пришел осмотреть пациентку и убедиться, что все в порядке. Так что я просто сидела и ждала. Никто больше не заходил, ничего не происходило, пока персонал операционной не пришел за пациенткой и не увез ее. Я последовала в операционную за ними.

— Вы не смотрели на миссис Дорн все это время?

— Я не подходила, чтобы осмотреть ее или сосчитать пульс, если вы это имеете в виду, мистер Квин, — вздохнула сестра. — Конечно, я время от времени посматривала на нее, но я знала, что она в коме — лицо ее было очень бледно, — да и доктор осмотрел ее...

— Понимаю, — серьезно заметил Эллери.

— Во всяком случае, мне было приказано не беспокоить пациентку, пока не случится чего-либо серьезного...

— Конечно! Но еще один вопрос, мисс Прайс. Вы не заметили, на какую именно ногу опирался наш «налетчик»? Вы помните, вы сказали: он хромал?

Ее тело на кресле как-то обмякло.

— Хромал — на левую. Она была явно слабее. Он — как и доктор Дженни — опирался на правую ногу. Но впрочем...

— Да, — подтвердил Эллери, — любой, кто хотел бы ввести нас в заблуждение, был бы внимателен к этой детали. С вами — все, мисс Прайс. Вы нам очень помогли. Можете идти.

— Спасибо, — полушепотом сказала она, посмотрела на доктора Дженни, улыбнулась Минхену и вышла через дверь амфитеатра.

Наступила тишина. Минхен молча закрыл дверь. Он некоторое время потоптался на месте, кашлянул и опустился в кресло, в котором только что сидела мисс Прайс. В другом кресле Эллери, откинувшись на спинку, поигрывал пенсне. Дженни взял сигарету и раздавил ее сильными пальцами. Внезапно он вскочил.

— Послушайте, Квин, — заорал он, — дело зашло слишком далеко, не так ли?! Вам прекрасно известно, черт побери, что меня здесь не было! Это мог быть любой мерзавец, знакомый со мной и обстановкой госпиталя! Все здесь знают, на какую ногу я хромаю. Все знают, что три четверти времени на работе я одет в хирургическую униформу. Эти детали яйца выеденного не стоят! Бог мой! — И он в ярости затряс головой.

— Это вполне может оказаться покушением на вашу врачебную честь, доктор, — спокойно сказал Эллери, глядя доктору в глаза. — Но одного нельзя отрицать: этот мерзавец весьма умен.

— Я согласен отдать должное его уму, — проворчал доктор. — И мисс Прайс хороша — ведь она работала со мной несколько лет... И ее провели! А ведь он обвел вокруг пальца еще пару человек, что находились в кабинете анестезии... Но послушайте, Квин, а что вы намерены делать со мной?

На этом месте Минхен нервно пошевелился. Брови Эллери изумленно подскочили.

— Делать? Доктор, мое ремесло имеет диалектическую подкладку. Я задаю вопросы... Так что я намерен задать вопрос — и знаю, что вы ответите на него честно, — где вы были, доктор, на протяжении всего этого зловещего спектакля и что делали?

— Вы же знаете, где я был, — оскорбленно фыркнул Дженни. — Вы слышали, как меня вызвал Кобб и как я накричал на него. Вы видели, как я ушел с ним — к посетителю. Бог мой, это несерьезно, послушайте, это прямо детский сад.

— Но я совершенно серьезен этим утром, доктор... Как долго вы говорили с вашим посетителем? И где? Это все детали, которые весьма важны, доктор...

— К счастью, я взглянул на свои часы как раз в то время, когда оставил вас, — вздохнул Дженни. — Если вспомните, было 10.29. Часы у меня точные — по крайней мере, я так полагаю. Я ушел с Коббом, встретился с посетителем в комнате ожидания, прошел вместе с ним в свой кабинет, который находится через коридор как раз рядом с главным лифтом... И все, я полагаю.

— Вряд ли, доктор. Как долго вы находились в кабинете вместе с посетителем?

— До 10.40. Операция приближалась, и мне пришлось сократить встречу. Мне еще предстояло приготовиться: облачиться в свежую униформу, пройти дезинфекцию... Так что посетитель ушел — и я пошел прямо в операционную.

— Войдя в нее через дверь западного коридора, как я это видел, — пробормотал Эллери. — Проверим... вы проводили посетителя к главному входу? Вы убедились, что он вышел?

— Естественно. — Хирург вновь занервничал. — Послушайте, Квин, вы допрашиваете меня прямо как преступника! — Он вновь был в ярости. Голос его уже срывался на крик; на шее вздулись вены.

Эллери улыбнулся ему с упреком:

— Между прочим, доктор, кто был этот посетитель? Поскольку вы были со мной так откровенны во всем, вы не станете скрывать его имя?

— Я... — Ярость медленно покидала Дженни. Он побледнел. Внезапно он встал, щелкнул каблуками, облизнул губы...

Тихий упреждающий стук в дверь показался собеседникам громом небесным.

— Войдите! — крикнул Эллери.

Дверь открылась — и тощий маленький человечек в темно-сером пиджаке, с седыми волосами и серебряными усами вежливо улыбнулся присутствующим. Позади него стояла группа людей с непроницаемыми лицами.

— Привет, папа. — Эллери поспешил навстречу. Они пожали друг другу руки и радостно посмотрели в глаза. Эллери покачал головой. — Ты приехал в весьма драматический момент. Это самая запутанная история из всех, в которые мы вляпывались, сэр. Приступим!

Он отступил на шаг. Инспектор Ричард Квин сделал знак, чтобы сотрудники следовали за ним. Он быстрым, оценивающим взглядом окинул комнату, кивнул доктору Дженни и доктору Минхену и решительно вошел в комнату.

— Входите, парни, входите, — поощрил он своих ребят. — У нас тут много работы. Томас, войди и закрой за собой дверь. Эти джентльмены? А, они врачи! Хорошая профессия... Нет, Ритчи, ты ничего не обнаружишь в этой комнате. Я так полагаю, что убитая лежала здесь перед смертью? Какой ужас, что ни говори!

Он оглядывал все пронзительными маленькими глазками, ничего не упуская, и при этом беззаботно болтал.

Эллери представил ему двух врачей. Оба молча поклонились. Детективы с инспектором заняли всю комнату. Один с любопытством потрогал каталку; та прокатилась несколько дюймов по полу.

— Местные детективы? — с ухмылкой спросил Эллери.

— Ритчи привык быть в курсе всего, — улыбнулся с иронией старик. — Они делают свое дело, ты — свое... Пройдемте в этот угол, сэр, и выкладывайте все. Я полагаю, загадка будет не из легких.

— Вы правильно полагаете. — Усмешка Эллери была мрачной.

Они тихо двигались и еле слышно говорили между собой. Эллери шепотом изложил отцу суть дела. Кратко передал результаты опроса. Отец кивал. По мере рассказа лицо инспектора становилось все серьезнее. Он покачал головой.

— Дела все хуже и хуже, — заключил он. — Но такова жизнь полицейского. Каждый случай может потребовать университетских знаний. Включая университет криминалистики... Так, сначала нужно кое-что сделать.

Инспектор повернулся спиной к сотрудникам, подошел к высокому сержанту с тяжелой челюстью — Вели.

— Что там сказал док Праути, Томас? — осведомился он. — Нет, сидите, доктор Минхен, я похожу пока... Ну так что?

— Медэксперт что-то вызнал, — глубоким басом сообщил Вели. — Будет здесь с минуты на минуту.

— Хорошо. Ну так вот, джентльмены...

Он хотел было что-то сказать. Эллери обращал на него мало внимания; боковым зрением он наблюдал за доктором Дженни. Тот отошел к стене и стоял, рассматривая свои ботинки.

Было весьма заметно, что ему полегчало.

Глава 8

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ

Инспектор отечески разговаривал с Вели, который нависал над ним, почтительно слушая.

— Теперь, Томас, нужно сделать следующее, — внушал старик. — Первым делом разыскать этого Парадайза — как его?.. как его имя, доктор Минхен? — управляющего госпиталя. Нужно опросить его по поводу людей, которые входили и выходили из госпиталя этим утром. Я понимаю, что Парадайза взяли в оборот сразу же после того, как произошло убийство. Выясни то, что он в свою очередь выяснил. Второе — проверь охрану на всех входах и выходах; поставь там своих людей. Третье — пригласи сюда доктора Байера и мисс Оберманн. Приступай, Томас!

Когда Вели открывал дверь амфитеатра, все увидели, сколько в операционной полицейских. Эллери бросил быстрый взгляд на галерею и увидел, что Филип Морхаус вскочил на ноги, яростно протестуя против чего-то. Он о чем-то спорил с суровым полицейским чином. Сбоку доктор Даннинг с дочерью сидели молча, в каком-то оцепенении.

Эллери воскликнул:

— Бог ты мой, отец, а родственники!.. — Он обернулся к Минхену: — Джон, тут для тебя грязная работенка. Отправляйся-ка ты в комнату ожидания, да возьми с собой молодого Морхауса — он, видимо, попал в оборот. Да скажи Хендрику Дорну и Хильде Дорн, мисс Фуллер и кто там еще есть... Подожди, Джон.

Он тихим голосом поговорил о чем-то с инспектором. Старик кивнул и двинулся к детективу.

— Послушай, Ритчи, тебе хочется, я вижу, что-то сделать, — начал инспектор. — Пойди в комнату ожидания с доктором Минхеном и возьми на себя труд поговорить с родственниками. И держи их всех там; доктор, вам понадобится помощь. Я не удивлюсь, если начнутся обмороки и все такое; взяли бы вы нескольких медсестер в помощь. И не выпускай ни одного из них, пока я не распоряжусь, Ритчи.

Ритчи, субъект с решительным и торжественным выражением лица, что-то неясно ответил и последовал за Минхеном. Через открытую дверь было видно, как Минхен жестом приглашает Морхауса наверх и Морхаус тут же следует за ними.

Дверь закрылась. Почти в тот же момент она открылась вновь, чтобы впустить врача и медсестру в белых облачениях.

— А... доктор Байер? — воскликнул инспектор. — Входите, входите! Рад, что вы так быстро отозвались. Мы не очень оторвали вас и эту очаровательную леди от работы? Нет? Ну хорошо, хорошо!.. Доктор Байер, — решительно начал он, — вы были в кабинете анестезии, вот здесь, за дверью, этим утром?

— Конечно.

— При каких обстоятельствах?

— Я давал анестезию пациенту вместе с мисс Оберманн. Мисс Оберманн — моя постоянная ассистентка.

— Находился ли кто-то кроме вас, мисс Оберманн и вашего пациента в комнате?

— Нет.

— В какое время вы выполняли свои обязанности?

— Мы занимали эту комнату с 10.25 до 10.45. Пациенту была назначена аппендиктомия, оперирующим хирургом утвержден доктор Джонас; он несколько опоздал. Нам пришлось ожидать освобождения как операционной А, так и операционной Б. Да, мы сегодня были плотно заняты.

— Хмм. — Инспектор вежливо улыбнулся. — Доктор, кто входил в кабинет анестезии, когда вы находились там?

— Никто... то есть никто посторонний не входил, — поспешно добавил врач. — Доктор Дженни прошел через кабинет около 10.30, я бы сказал... может быть, я ошибаюсь на пару минут. Он прошел в предоперационную, около десяти минут пробыл там и вышел. Десять минут или менее.

— И вы туда же, — пробормотал доктор Дженни, бросая на Байера злобный взгляд.

— Что-что? Простите? — с запинкой переспросил Байер.

Медсестра его была изумлена.

Инспектор вышел чуть вперед и поспешно заговорил:

— Не обращайте внимания, доктор Байер. Доктор Дженни неважно себя чувствует... расстроен... и это естественно, естественно! Вам, сэр, предстоит сделать заявление под присягой о правдивости своих слов. Итак, вы утверждаете, что человек, который прошел туда и обратно через кабинет анестезии этим утром, был доктор Дженни?

Доктор колебался.

— Вы слишком прямо ставите вопрос, сэр... Нет, я в этом присягать не стану. В конце концов, — нашелся доктор Байер, — я не видел его лица! На нем была маска, колпак, хирургический костюм и все, что полагается. Он был полностью закрыт от меня.

— В самом деле. Так вы не готовы присягнуть в этом? Но секунду назад вы были вполне уверены, что это был доктор Дженни... Почему вдруг вы засомневались?

— Ну... — немного растерянно протянул Байер, — конечно, потому, что он хромал — с этой походкой мы все в госпитале хорошо знакомы...

— Так! Хромал... Продолжайте.

— И затем, подсознательно, я ожидал присутствия там доктора Дженни, поскольку знал, что следующий его пациент находится в предоперационной. Мы были так расстроены, когда узнали о миссис Дорн, вы, наверное, знаете... и поэтому я думал, что это вошел он, вот и все.

— А вы, мисс Оберманн, — быстро обернулся инспектор к сестре, — вы тоже думали, что это проходил доктор Дженни?

— Да... да, сэр, — вспыхнув, ответила медсестра. — По тем же причинам, что и доктор Байер.

— Хм-м-м, — заключил инспектор. Он обошел комнату. Дженни не мигая смотрел в пол. — Скажите, доктор, а ваш пациент видел, как доктор Дженни проходил? Он был в сознании в это время?

— Я полагаю, — отвечал врач, — что он мог видеть, как доктор... доктор Дженни вошел, поскольку еще не был закрыт и стол, на котором больной лежал, расположен напротив двери. Однако, когда доктор Дженни еще раз прошел через кабинет, пациент уже находился под наркозом. Тогда, конечно, он его не мог видеть.

— А кто этот ваш пациент?

Усмешка появилась на губах доктора Байера.

— Я полагаю, он вам хорошо известен, инспектор. Это Майкл Кадахи.

— Кто? Не может быть! Большой Майк!

От восклицаний инспектора вздрогнули все полицейские, находившиеся в комнате.

Глаза старика Квина сузились. Он резко обернулся к одному из сотрудников.

— Ты сказал мне, что Майкл Кадахи уехал в Чикаго, Риттер, — выпалил он. — Ты большой... большой фантазер! — Он вновь повернулся к доктору Байеру: — Где Большой Майк теперь? В какой палате? Я желаю видеть эту гориллу!

— Он в отдельной палате, номер 32, на третьем этаже, инспектор, — ответил врач. — Но предупреждаю: ничего хорошего из вашего визита не выйдет. Он пока ничего не соображает. Его только что вывезли из операционной. Оперировал доктор Джонас. Ваш человек говорил со мной о больном сразу после операции. Он очнется от наркоза не ранее чем через два часа.

— Джонсон! — угрюмо позвал инспектор.

Отозвался невысокий полицейский.

— Напомни мне навестить Большого Майка. Значит, он теперь под наркозом, да? Новое дело.

— Доктор Байер! — Это заговорил Эллери. — Пока вы работали в кабинете анестезии, вполне возможно, что слышали какой-либо разговор, доносившийся отсюда. Не вспомните ли? Или вы, мисс Оберманн?

Доктор и сестра некоторое время смотрели друг на друга. Затем доктор Байер поднял глаза на Эллери:

— А в самом деле! Весьма странно, но мы слышали, как мисс Прайс сказала доктору Дженни, что все будет готово через секунду, или что-то в этом роде; и мне помнится, как я обратил внимание мисс Оберманн, что наш доктор что-то не в духе сегодня, потому что даже не ответил.

— Ага! Итак, вы отметили, что не слышали ни звука от доктора Дженни во все время его визита в предоперационную? — быстро спросил Эллери.

— Совершенно верно: ни звука, — сказал Байер.

Мисс Оберманн молча кивнула в знак согласия.

— А вы помните, как дверь открылась и закрылась и чей-то голос сказал: «Простите»?

— Думаю, что нет.

— А вы, мисс Оберманн?

— Нет, сэр.

Эллери что-то прошептал на ухо инспектору. Инспектор покусал ус, кивнул, властно сделал знак солидному на вид полицейскому:

— Хессе!

Тот склонился, чтобы лучше слышать.

— Сделай немедленно. Пойди в операционную и опроси всех, заглядывал ли кто-либо в соседнюю комнату между 10.30 и 10.45. И приведи человека, давшего положительный ответ, сюда.

Хессе пошел исполнять, а инспектор отпустил врача и мисс Оберманн. Дженни мрачно наблюдал, как они уходили. Эллери о чем-то совещался с отцом, когда дверь открылась, и вошел молодой темноволосый врач-еврей. Хессе пропустил его вперед.

— Это доктор Голд, — кратко отрапортовал он.

— Да, — обратился к инспектору Голд, — я заглянул в эту дверь... — и он указал на дверь, ведущую в западный коридор, — около 10.35, вероятно. Я искал доктора Даннинга, чтобы уточнить диагноз. Конечно, мне сразу стало ясно, что там нет Даннинга, — так что я извинился и не стал входить.

Эллери подался вперед:

— Доктор Голд, насколько широко вы открывали дверь?

— Всего сантиметров на тридцать... достаточно для того, чтобы просунуть голову. А что?

— Да так, — улыбнулся Эллери. — Во всяком случае, кого вы увидели?

— Какого-то доктора — не знаю, кто это был.

— А как вы узнали, что это был не Даннинг?

— Так ведь Даннинг высок и худ, а этот человек был достаточно низенький и плотный... да и разворот плеч был совсем другой... не знаю, во всяком случае, мне стало ясно, что это не Даннинг.

Эллери с энтузиазмом протирал стекла своего пенсне.

— А как именно стоял этот незнакомый доктор? Расскажите, что вы увидели, просунув голову в дверь.

— Он стоял ко мне спиной и слегка склонясь над каталкой. Его спина заслоняла мне обзор.

— А его руки?

— Я их не видел.

— Он был один в комнате?

— Я видел только его. Конечно, на каталке был пациент; но что касается еще кого-то — не могу сказать.

— Вы сказали: «О, простите!» — не так ли?

— Да, сэр.

— А что ответил этот человек?

— Да ничего. Даже не обернулся, хотя я увидел, как плечи его дрогнули, когда я заговорил. Я закрыл дверь. Вся сцена заняла не более десяти секунд.

Эллери подошел к доктору Голду и положил руку на его плечо:

— И еще один вопрос. Мог ли этот врач быть доктором Дженни?

— О-о, вероятно, мог, — протянул Голд. — Но мог быть и совершенно другой человек. А что-то случилось, доктор? — Он повернулся к Дженни, который не ответил. — Наверное, мне можно идти, если...

Инспектор легко отпустил его, бросив полицейскому:

— Хессе, введи Кобба, привратника.

— Бог ты мой, — бесцветным голосом простонал Дженни.

Никто не отозвался.

Дверь отворилась, и вошли Хессе с Айзеком Коббом. Лицо Айзека по-прежнему было пунцовым, колпак лихо сидел на голове, и он беспрестанно оглядывался на полицейских.

Инспектор решил быть предельно кратким.

— Кобб, поправьте меня, если я выскажу что-то не соответствующее реальным событиям. Вы подошли к доктору Дженни, когда мистер Квин и доктор Минхен разговаривали с ним в коридоре. Вы сказали, что его хочет видеть какой-то человек. Поначалу он отказался от свидания, но когда вы вручили ему визитку — визитку с именем Свенсон, — он изменил свои планы и последовал за вами в комнату ожидания. Что произошло потом?

— Доктор сказал «хэлло!» этому парню. А потом они вышли вместе, повернули направо — вы знаете, там кабинет доктора Дженни, вошли туда. Они закрыли дверь, то есть доктор закрыл. Так что я вернулся на свой пост, в вестибюль, и был там все время, пока не заглянул ко мне доктор Минхен, и он сказал...

— Одну минуту, одну минуту! — поспешно перебил инспектор. — Допустим, вы не покидали пост. Предположим... — он взглянул на доктора Дженни, по-прежнему сидевшего в углу, но внезапно насторожившегося, — допустим, доктор Дженни или его посетитель вдруг решили бы пройти в операционную. Могли бы они пройти незаметно для вас?

— Наверное! — Привратник почесал голову. — Думаю, так. Я не вглядывался, куда они дальше пошли. Иногда я просто открываю дверь и глазею на улицу.

— А вы глядели на улицу этим утром?

— Конечно!

— Вы говорите, что доктор Минхен подошел и приказал вам закрыть дверь. Задолго ли до того этот посетитель — Свенсон — покинул госпиталь? Между прочим, он ведь ушел, не так ли?

— О, конечно! — Кобб широко ухмыльнулся. — Даже дал... хотел дать мне четвертной. Но я не взял — не положено. Да, этот парень вышел на улицу минут за десять или вроде того, перед тем как доктор Минхен приказал закрыть дверь.

— А кто-то еще, — продолжал Эллери, — выходил из парадной двери в промежуток времени между тем, как вышел Свенсон и как вы закрыли дверь?

— Ни души.

Эллери обратился к Дженни, который тут же устремил взгляд в пространство:

— Есть вопрос, доктор, который мы не успели разрешить. Вспоминаете? Вы хотели рассказать мне, кто был наш посетитель, но нам помешал вошедший инспектор... — Он не успел закончить, так как дверь распахнулась, и вошел Вели в сопровождении двух детективов. — Ну хорошо, — с улыбкой сказал Эллери, — мы, похоже, обречены откладывать этот вопрос. Давайте же, господа. Похоже, Вели есть что сказать.

— Что там, Томас? — спросил инспектор.

— Никто не выходил из госпиталя, начиная с 10.15, кроме посетителя доктора Дженни. Кобб сказал нам об этом Свенсоне. У нас есть список людей, входивших в здание в это время, мы проверили: они все здесь. Мы никого не выпустили, все собрались и ждут.

— Превосходно, Томас, превосходно! — Инспектор лучился восторгом. — Ну вот, Эллери, везунчик! Убийца находится в этом здании. Удача сопутствует тебе. Ему не уйти!

— Возможно, он и не желает уйти, — сухо отвечал Эллери. — Я бы не стал торжествовать раньше времени... Послушай, отец...

— Что? — Инспектор скис.

Дженни со странным любопытством посмотрел на него.

— У меня навязчивая идея, — мечтательно произнес Эллери. — Давай предположим... — он улыбнулся хирургу, — я надеюсь, во благо доктора Дженни, что воплотивший этот план хитрец — вовсе не доктор Дженни, но некто весьма опытный и хитроумный... самозванец.

— Вот теперь вы, наконец, говорите дело, — заметил Дженни злобно.

— И давайте пойдем еще дальше в нашем предположении, — раскачиваясь на каблуках и глядя в потолок, продолжил Эллери. — Предположим, что преступник после осуществления своего плана избавился от кровавых, фигурально выражаясь, одежд и спрятал их где-то... Теперь нам известно, что он не покидал здания. Обыскав помещение...

— Риттер! — рявкнул инспектор. — Ты слышал, что сказал мистер Квин? Бери Джонсона и Хессе, и начинайте обыск!

— И я искренне надеюсь, что вы найдете эту одежду, Риттер, слышите?! Хотя бы во имя успокоения доктора Дженни! — добавил Эллери.

Глава 9

СОУЧАСТИЕ

— И вновь приступим, — произнес Эллери, склонясь к доктору Дженни после того, как за тремя детективами закрылась дверь, — к тому же вопросу. Доктор... кто именно был ваш посетитель?

Инспектор Квин подошел к ним вплотную. Поступь его была мягкой, крадущейся, будто он боялся кого-то спугнуть. Эллери стоял неподвижно; по его позе и молчанию даже суровые практики, чуждые эмоциям полицейские почувствовали в этом немудрящем вопросе плохо скрытую трагедию.

Доктор Дженни ответил не сразу. Он покусал губы, нахмурившись, поразмышлял над какой-то тяжкой проблемой. Когда он заговорил, то был внешне спокоен:

— Вы, Квин, делаете из мухи слона: ко мне приходил друг...

— Друг по фамилии Свенсон.

— Именно. Он находится в финансово стесненных обстоятельствах и попросил меня о помощи.

— Очень, очень похвально! — пробормотал Эллери. — Ему нужны деньги, он просил вас одолжить... Ничего таинственного, согласен. — И он вновь улыбнулся. — Вы, конечно, одолжили ему денег?

— Да... — Хирург запнулся. — Дал ему персональный чек на пятьдесят долларов.

Эллери необидно рассмеялся:

— Да-да, доктор, конечно. Персональный чек — и такая незначительная сумма. Вы счастливец... деньги не имеют для вас веса. Между прочим, как имя вашего друга?

Он спросил легко, как будто бы это была совершенно незначительная деталь. Инспектор Квин, задержав взгляд на Дженни, покопался в кармане и извлек старую табакерку. Рука его остановилась... он ожидал ответа.

Дженни вдруг взорвался:

— Я предпочел бы не называть вам его имя!

Рука инспектора продолжила движение к крышке табакерки. Он втянул носом табак и поднялся, выступив вперед, глядя на доктора доброжелательно и с любопытством.

Эллери предвосхитил его:

— Я бы хотел знать точно, доктор... Вероятно, этот Свенсон так дорог вам... Он ваш старинный друг, очевидно?

— Нет-нет! — быстро воскликнул Дженни.

— Нет?! — Брови Эллери пошли вверх. — Тогда не совсем понятно ваше к нему трепетное отношение, доктор Дженни... — Он навис над хирургом. — Ответьте на вопрос, доктор, и я оставлю вас в покое.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — пробормотал Дженни, отступая.

— Тем не менее, — примирительно проговорил Эллери, — ответьте. Если этот Свенсон не приходится вам особо близким другом, то почему вы уделили ему этим утром пятнадцать минут вашего драгоценного времени, в то время как ваша благодетельница лежала без сознания и практически без помощи, ожидая участия умелых рук хирурга? Если вам нужно время для того, чтобы продумать ответ, — пожалуйста.

Он отвернулся, когда Дженни, полыхнув огнем ненависти, почти бешенства, нараставшего в глазах, холодным тоном изрек:

— Я не могу добавить ничего такого, что помогло бы вам в расследовании.

Эллери опустился в кресло, оставленное отцом, подал отцу знак рукой.

Обманчиво добродушная улыбка старика стала еще приятнее. Он мерил шагами пространство перед Дженни, который следил за ним презрительным взором маленьких глаз.

— Нет нужды говорить, доктор Дженни, — вежливо начал вновь инспектор, — что мы не можем принять вашу позицию в данном вопросе. Видите ли... — Голос инспектора стал ледяным. — Может быть, вы окажете мне честь и поведаете все как есть, без увиливаний?

Дженни молчал.

— Ну хорошо, давайте начнем... Что произошло между вами и Свенсоном в те пятнадцать минут, которые вы пробыли в кабинете вдвоем?

— Я не отвечаю не из упрямства, — вдруг переменив тактику, сказал доктор Дженни. Он, видимо, устал, поискал глазами, обо что бы опереться. — Свенсон пришел повидаться со мной, как я вам уже сказал, и взять взаймы пятьдесят долларов, которые ему были крайне нужны и которые он нигде больше одолжить не мог. Поначалу я отказал ему. Он принялся объяснять мне свои обстоятельства. Они были таковы, что я просто из человечности обязан был помочь. Я дал ему чек, мы еще немного поговорили о делах — и он ушел. Вот и все.

— Ну что ж, кратко и логично, доктор, — серьезно резюмировал инспектор. — Однако если все так невинно, как вы только что представили, то почему вы отказываетесь назвать имя этого человека, дать его адрес? Вы должны понимать, что у нас есть определенные рутинные обязанности и что сведения, которые даст ваш друг, необходимы для поддержания вашего же собственного алиби. Дайте нам недостающую информацию, и покончим с этим!

Дженни упрямо покачал взлохмаченной головой:

— Простите, инспектор... Наверное, сразу стоило бы сказать, что друг мой — жертва ужасных обстоятельств, он очень несчастен. Это чувствительная натура, тонкая, получившая хорошее воспитание. Любое вмешательство в его частную жизнь станет губительным для него. И он просто не может иметь отношения к убийству миссис Дорн. — Голос его постепенно возвысился, наконец, стал крикливым. — Бог мой, почему вы так настойчивы?

Эллери задумчиво протирал пенсне, внимательно следя за выражением лица доктора.

— Вероятно, бесполезно с моей стороны просить вас описать наружность Свенсона? — спросил инспектор. Улыбка покинула его лицо.

Дженни сжал губы.

— Ну ладно! — выпалил инспектор. — Вы понимаете, что без заявления Свенсона ваше алиби под угрозой, доктор Дженни?

— Мне нечего сказать.

— Я дам вам еще один шанс, доктор Дженни. — Голос инспектора звенел от плохо сдерживаемой ярости; губы его дрожали. — Дайте мне визитную карточку Свенсона.

Повисла неловкая тишина.

— Что? — выдавил Дженни.

— Карточку, визитку! — нетерпеливо крикнул инспектор. — Визитку с именем Свенсона, которую привратник вручил вам, пока вы разговаривали в коридоре с доктором Минхеном и мистером Квином. Где она?

Дженни поднял на инспектора измученные глаза:

— У меня ее нет.

— Где она?!

Дженни остался нем как могила.

Инспектор резко обернулся к Вели, который давно неподвижно стоял в углу:

— Обыщи его!

Хирург возмущенно выдохнул и отступил к стене, глядя на присутствующих затравленным взглядом. Эллери поднялся было в кресле, затем, в то время как гигант Вели все более зажимал маленького хирурга в углу, с безразличным видом бросил напоследок:

— Вы вручите ее мне добровольно или обыскать вас?

— Боже! — ахнул багровый от гнева Дженни. — Только прикоснитесь ко мне — и я... — Его голос клокотал от негодования.

Вели обнял Дженни своей могучей рукой, будто ребенка Хирург дрожал от отвращения и гнева, но не препятствовал. Краска отхлынула от его лица, глаза источали испепеляющую злобу...

— Пусто, — сказал Вели и отступил в свой угол.

Инспектор Квин пристально смотрел на маленького человека, и во взоре его читалось искреннее восхищение. Он заговорил, не поворачивая головы, небрежно:

— Обыщи кабинет доктора Дженни, Томас.

Вели вышел из комнаты, взяв с собой следователя.

Эллери хмурился. Он вытянулся в неудобном для его роста кресле. Поговорил тихим голосом с инспектором. Старик с сомнением качал головой.

— Доктор Дженни, — позвал тихо Эллери.

Хирург неподвижно стоял возле стены, глядя в пол. Лицо его было темным от прихлынувшей крови, дышал он неровно, тяжело.

— Доктор Дженни, я приношу извинения за происшедшее. Но что мы можем сделать?.. Мы пытаемся, пытаемся изо всех сил понять вашу позицию... Доктор, а не приходит ли вам в голову, что если Свенсон, из-за которого на вас пали подозрения, является столь же хорошим другом вам, как вы — ему, то он должен помочь вам и отвести от вас подозрения? И здесь совершенно не причем его затрудненные обстоятельства... Вы так не думаете?

— Простите... — хрипло выговорил Дженни. Голос его был едва слышен, так что Эллери пришлось склонить голову, чтобы расслышать. Решимость и непреклонность доктора куда-то делись. Он был выжат как лимон.

— Понимаю. — Эллери был предельно серьезен. — Осталось уточнить только одно. Я не вижу иного пути заставить вас говорить. Доктор Дженни, покидал ли кто-либо из вас двоих кабинет между тем, как вы вошли в него — и как вышли, попрощавшись?

— Нет. — Дженни наконец-то посмотрел в глаза Эллери.

— Благодарю.

Эллери отошел и сел. Он взял сигарету, зажег и задумчиво закурил.

Инспектор Квин коротким приказом отослал детектива. Через минуту тот вернулся с Айзеком Коббом. Привратник вошел уверенно, с сияющим красным лицом.

— Кобб, — напрямик приступил к делу инспектор, — вы говорили, что видели, как посетитель входил в госпиталь и как вышел из него. Опишите его внешность.

— Конечно, — засиял еще больше Кобб, — я никогда не забываю лиц... Да, сэр. Парень этот среднего роста, вроде как блондин, выбрит, одет во что-то темное... На нем был черный сюртук.

— Как вы считаете, Кобб, — быстро спросил Эллери, — в нем было что-то необычное или, если сказать иначе, производил он впечатление человека с достатком?.. Я имею в виду одежду.

— Нет, — решительно покачал головой привратник. — Выглядел парень с головы до ног, я бы сказал... так себе. Да. Еще ему, должно быть... лет тридцать пять или что-то в этом роде.

— Как долго вы здесь служите, Кобб? — спросил Эллери.

— Лет этак девять или десять...

— И вы когда-нибудь видели здесь этого Свенсона, Кобб?

Привратник ответил не сразу.

— Ну-у... — наконец протянул он, — кажется, он чем-то знаком... физиономия его — но я не знаю.

— М-м-м! — Инспектор Квин вновь понюхал табаку. — Кобб, какое имя у этого человека? Вы знаете! — властно и решительно добавил он, захлопывая и убирая табакерку. — Вы принесли доктору Дженни его визитку.

Тут Кобб испугался.

— Я не знаю... Не смотрел. Просто отдал визитку доктору Дженни.

— Кобб, дорогой вы мой, — лениво вставил слово Эллери, — это очень важно! И потом — вы плохо относитесь к своим обязанностям. Вы не приняли гонорар, но вы и не поинтересовались личностью постороннего. Меня это поражает!

— Вы хотите сказать, — с угрозой в голосе продолжил инспектор, — что вы шли по длинному коридору, чтобы вручить визитку доктору Дженни, и за все это время ни разу не взглянули на нее?

— Я... нет, сэр. — Кобб был явно напуган.

— Вот черт! — пробормотал инспектор, отворачиваясь. — Дурак-дураком. Идите, Кобб!

Кобб молча вышел. Сержант Вели, вошедший в кабинет во время допроса Кобба, тихо выступил на шаг вперед.

— Ну что, Томас? — Инспектор взглянул на Вели едва ли не враждебно.

Эллери бросил взгляд на доктора Дженни. Тот, казалось, был поглощен своими мыслями.

— Там ее нет.

— Ха! — Инспектор пошел к доктору Дженни. — Что вы сделали с этой визиткой? Отвечайте! — прогремел он.

— Я сжег ее, — устало ответил Дженни.

— Прекрасно! — прорычал инспектор. — Томас!

— Слушаю.

— Давай поживее. Мне нужен этот Свенсон сегодня вечером в штабе. Среднего роста, светловолосый, в темной одежде, небрежно одет. Около тридцати пяти лет, стеснен в финансах. Давай поворачивайся!

— Вели, — вздохнул Эллери. — Минуточку.

Детектив остановился на полпути к двери. Эллери обернулся к доктору Дженни:

— Доктор, не будете ли так добры показать мне чековую книжку?

Дженни конвульсивно вздрогнул; в глазах опять появился гнев. Но затем он произнес с тем же устало-обреченным видом:

— Буду.

Он извлек из кармана согнутую книжку, без слов передал ее Эллери.

Эллери быстро перевернул страницу: там был чек. Левая страница была помечена словом «наличные».

— Значит, так! — улыбнулся Эллери, отрывая страницу и возвращая книжку Дженни, который, не дрогнув ни мускулом, положил ее обратно в карман. — Вели, возьми чек. По пути зайди в Банк Нидерландов. Потом — в депозитарий. Чековый номер 1186, помечен сегодняшним числом, на наличные в пятьдесят долларов, с личного счета доктора Дженни. Получи личную подпись Свенсона по меньшей мере. И еще одно! — Голос Эллери звенел. — Осматривая кабинет доктора Дженни, не заглянул ли ты в его записную книжку на «Свенсон»?

На губах Вели появилась торжествующая улыбка.

— Конечно. И ничего. Никого — на это имя. Не записан и персональный телефон, не внесен в список телефонов, подложенный под стекло на столе доктора. Это все, мистер Эллери?

— Все.

— Послушайте. — Инспектор навис над доктором Дженни. — Нет никакой необходимости упираться. Доктор... — Голос его стал добрым, проникновенным. — И почему бы вам не сесть. — Хирург взглянул на него с удивлением. — Поскольку, — продолжил инспектор, — мы еще пробудем здесь некоторое время.

Дженни сел в кресло. Воцарилась тишина, пока не постучали в дверь западного коридора и очередной детектив не открыл ее.

Детектив Риттер ворвался в предоперационную с большим белым узлом под мышкой. Позади него, уже более спокойно, шли Джонсон и Хессе — оба широко ухмыляясь.

Инспектор Квин подался вперед. Эллери поднялся, пошел навстречу. Дженни, казалось, уснул: голова его покоилась на груди.

— Что такое? — закричал инспектор, хватая у них из рук сверток.

— Шмотки, шеф! — проорал Риттер. — Нашли мы шмотки, в которые вырядился убийца!

Инспектор развернул сверток с одеждой на каталке, на которой еще недавно лежало безжизненное тело Абигейл Дорн.

— По крайней мере, с этим уже можно работать, — сказал он, жизнерадостно взглянув на Эллери.

Эллери склонился над каталкой, тронул белые одежды длинным пальцем.

— Больше топлива — больше огня, ребята, — пробормотал он, искоса взглянув на кресло, с которого доктор Дженни уже живо приподнялся, услышав разговор и пытаясь рассмотреть улики.

— Что такое ты бормочешь? — спросил инспектор, озабоченно разглядывая одежду.

— Пепел, — загадочно сказал Эллери.

Глава 10

ОБНАРУЖЕНИЕ

Все собрались вокруг каталки, склонились к ней и наблюдали, как инспектор Квин разворачивает предметы хирургического костюма.

Доктор Дженни нетерпеливо взмахнул рукой. Он наполовину поднялся, затем вновь уселся в кресло, затем встал вновь. Кажется, любопытство все-таки взяло верх, и он начал кружить вокруг стола, всматриваясь в «улики» поверх голов детективов.

Инспектор поднял длинный белый предмет и подержал его на весу.

— Хмм. Хирургический халат, так, доктор? — Внезапно его седые брови сдвинулись, он бросил взгляд на Дженни. — Это ваше, доктор?

— Откуда я знаю? — пробормотал доктор. Тем не менее, он ввинтился между детективами и пощупал одежду.

— А подойдет ли он вам, интересно? — пробормотал Эллери и, как бы между прочим, приподняв халат, приложил его к Дженни.

Халат был доктору по самые каблуки ботинок.

— Не мой, — четко сказал Дженни. — Слишком длинен.

Одежда была скомкана, но не запачкана. Возможно, она уже была отстирана.

— Но она не новая, — сказал Эллери. — Взгляните на эти потертые манжеты.

— А метка прачечной... — Инспектор повертел в руках одежду, но на месте метки увидел только две дырочки: метка была вырвана.

Старик инспектор отбросил халат в сторону. Затем поднял небольшой предмет со свисающими по обе стороны завязками. Как и длинный халат, этот предмет был смят, но чист, однако имел ясные приметы использования. Без сомнения, он держал в руках хирургическую маску.

— Это может быть чье угодно, — вставил слово Дженни.

Следующим шел хирургический колпак: не новый, чистый, очень измятый... Эллери взял его в руки и вывернул наизнанку. Тщательно надев пенсне, он поднес колпак близко к глазам и поковырял пальцем в изгибах ткани. Пожав плечами, он положил колпак на стол. Просто и кратко пояснил:

— Убийца счастливо отделался.

— Вы имеете в виду — не оставил волос?

— Да, что-то вроде этого. Как вы метко заметили, доктор... — И Эллери подался вперед, чтобы рассмотреть четвертый предмет, который уже держал в руках инспектор Квин. Старик поднес его к свету. Это были сильно накрахмаленные белые брюки.

— Вот! Что это? — вскрикнул инспектор.

Он бросил брюки на стол, указав на брючины выше колена: по обеим пролегала широкая складка.

Эллери был, по всей видимости, доволен. Он достал из кармана серебряный карандаш и осторожно приподнял край одной из складок. Карандашом ему удалось что-то поймать. Собравшиеся наклонились и увидели несколько шовчиков, которые были сделаны когда-то, чтобы заложить складку. Швы были выполнены суровой белой нитью. На нижней стороне брюк пролегал такой же шов.

— Очевидно, складки заложены неопытным человеком, — пробормотал Эллери, — и сделаны наспех, как временная мера.

— Томас! — Инспектор быстро оглянулся.

У другого конца стола возник Вели.

— Как ты думаешь, удастся выяснить происхождение этой нитки?

— Как сказать.

— Возьми образчик.

Вели вынул перочинный нож и срезал пять сантиметров нитки на правой брючине. Он так аккуратно убрал ее в отдельный пакетик, будто это был волос с головы убийцы.

— Давайте взглянем вот на это, доктор. — Инспектор говорил без улыбки. — Нет, я не имею в виду примерять — достаточно будет, если вы просто приложите к себе...

Дженни молча взял из его рук брюки. Концы брюк достали как раз до носков его ботинок.

— Этими складками они укорачивались, — вслух размышлял Эллери, — поскольку в складку забрано около десяти сантиметров материала. Какой у вас рост, доктор?

— Пять футов пять дюймов. — Дженни бросил брюки обратно.

— Не то чтобы я на кого-то намекаю, — пожал плечами Эллери, — но владелец брюк был ростом... пять футов девять дюймов. Но... — и он холодно улыбнулся, — это вряд ли может считаться уликой. Этот костюм может быть украден из любого другого госпиталя города, у любого врача...

Тут он резко смолк, поскольку рука инспектора, разбиравшая вещи из свертка, наткнулась на пару парусиновых мужских туфель. Старик хотел было отбросить их в сторону...

— Один момент! — рванулся Эллери. Он смотрел на туфли в красноречивом молчании.

— Риттер, — позвал он.

Детектив отозвался.

— Ты прикасался к этим туфлям, прежде чем предъявить их нам?

— Нет. Просто нашел в общем свертке. Я ощущал, что внутри свертка что-то твердое.

Эллери вновь вынул из кармана серебряный карандаш. Он подцепил им кончик шнурка на правой туфле.

— Итак... — сказал он, выпрямляясь. — Наконец-то найдена улика, — прошептал он на ухо отцу.

Отец неуверенно кивнул.

На шнурке болтался обрывок скотча. Его внешняя поверхность была чистой.

— Шнурок порвался. И чтобы соединить два обрывка, кто-то слепил их клейкой лентой, — пробормотал инспектор.

— Вряд ли это может представлять интерес. — Эллери озадаченно вертел туфлю. — Лента вроде бы вполне обычная... Не в этом суть. Слишком прозрачная...

— Черт возьми! — Это вступил в дискуссию доктор Дженни. — Я не вижу здесь ничего необычного. Чисто бытовое явление. Кто-то просто наспех соединил порвавшийся шнурок. Но я вижу кое-что интересное в размере обуви! Я ношу больший размер.

— Возможно. Нет, не трогайте! — воскликнул Эллери, когда доктор протянул руку.

Хирург пожал плечами, недоуменно оглянулся. Затем отошел в дальний угол кабинета и сел, глядя перед собой невидящим взором.

Эллери отлепил край ленты, пощупал ее внутреннюю поверхность.

— Ну что ж, доктор, — сказал он, — извините за то, что пренебрегаю вашим умением и вашим профессионализмом. Однако я намерен произвести хирургическую операцию сам. Вели, дай-ка перочинный нож.

Он начал разматывать ленту; потянув за край, он с легкостью вытянул значительный кусок.

— Все еще влажная, — сказал он с торжеством. — Это же подтверждение! Ты заметил, отец... — поспешно продолжил он, делая знак Вели, чтобы тот подал конверт, — что лента была наложена поспешно? Один ее край даже не прилип к поверхности шнурка; при этом лента очень клейкая. — И он вложил кусок адгезивной ленты в конверт из лощеной бумаги; последний немедленно был отправлен в нагрудный карман сюртука.

Еще раз обойдя стол, он потянул за сморщенный конец верхней части шнурка — тот был все еще внутри туфли — и связал два фрагмента вместе. Производя это несложное действие, он умудрился сделать так, чтобы кончик шнурка свисал из последнего верхнего отверстия шнуровки.

— Не требуется знания черной магии, — улыбнулся он, оборачиваясь к инспектору, — чтобы понять, что, если оба куска связать узлом, не хватит длины шнурка, чтобы зашнуровать. Следовательно, найден выход — скрепить их клейкой лентой. И за это нам следует поблагодарить некоего неизвестного производителя шнурков.

— Но, Эллери, — выразил протест инспектор, — это забавно, да только и всего. Мне, конечно, очень интересно, но я не вижу...

— Поверьте, сэр, я совершенно в своем уме — даже, как никогда прежде, здраво мыслю. Но раз вы спрашиваете... — усмехнулся Эллери, — так и быть. Допустим, у кого-то разорвался шнурок от туфель. Допустим, это случилось как раз совершенно некстати — в самый неудобный момент. Некто также обнаруживает, что если связать шнурок узлом, то зашнуровать туфлю не представится возможным — не хватит длины. Что бы вы сделали на его месте, господа?

— О! — Инспектор покрутил седой ус. — Думаю, что я соединил бы куски шнурка чем-то... что, впрочем, и сделал убийца. Но даже в таком случае...

— Уже хорошо, — с удовлетворением констатировал Эллери, — я чувствую интерес...

Детектив Пигготт кашлянул с явным намерением привлечь общее внимание. Инспектор Квин нетерпеливо обернулся:

— Что там?

Пигготт покраснел, как школьник.

— Вы знаете, я тоже кое-что заметил, — застенчиво сообщил он. — Где, черт побери, язычки этих туфель?

Эллери издал громоподобное восклицание, что заставило Пигготта посмотреть на него с подозрением. Эллери начал протирать пенсне.

— Пигготт, вы заслуживаете значительного повышения.

— Да? Что такое? — Инспектор недовольно приглядывался к туфлям. — Вы что, насмехаетесь надо мной?

Эллери сделал значительное лицо.

— А теперь взгляни сюда, — сказал он. — Кроме порванного шнурка, эта тайна — я назвал бы этот феномен тайной пропавших язычков — является решающим моментом расследования. Где язычки? Когда я, еще раньше, осматривал туфли, я обнаружил... вот это!

Он быстро схватил туфлю и засунул палец под ее носок. Там он с усилием что-то нащупал — и вытянул наружу пропавший язычок!

— Вот он, — продемонстрировал Эллери. — И весьма важно, что язычок был плотно прижат к стельке; он был разглажен и приплюснут давлением изнутри... Выстраивается весьма интересная, хотя и небольшая теория...

Он порылся в левой туфле. Язычок ее также был загнут вперед и вовнутрь, также плотно прижат.

— Вот в чем загадка, — пробормотал инспектор Квин. — Ты уверен, Риттер, что ничего не делали с этими туфлями?

— Джонсон вам точно скажет, — серьезно отвечал Риттер.

Эллери переводил взгляд с инспектора на Риттера; затем он отвернулся от стола и пошел к двери, погруженный в свои мысли.

— С этими туфлями — поосторожнее, — задумчиво проговорил он, меряя шагами пространство. Внезапно он остановился, озаренный какой-то идеей. — Доктор Дженни!

— Да? — Хирург прикрыл глаза.

— Какой размер обуви вы носите?

Дженни инстинктивно перевел взгляд на свои туфли — совершенную копию тех, что лежали на столе.

— Угадайте, — проронил он. Внезапно он вскочил, как ванька-встанька, и прорычал, подойдя вплотную и заглядывая в глаза Эллери: — Все еще идете по следу?! Квин, вы потеряли след на этот раз. У меня размер шесть с половиной.

— Но вы видите — эти туфли шестого размера! — спокойно отвечал Эллери.

— Да, шестого, — перебил его инспектор, — но...

— Подождите! — улыбнулся Эллери. — Вы и представить себе не можете мою радость при открытии, что убийца надевал эти туфли... и моя радость, доктор, ничего не имеет общего с вашей личностью... Риттер, где вы нашли этот костюм?

— Лежал в углу телефонной будки на пересечении южного и восточного коридоров.

— Итак! — Эллери нахмурился на секунду, покусал губу. — Доктор Дженни, вы видели кусок клейкой ленты, которую я снял со шнурка. Такая лента используется в госпитале?

— Конечно. И что из этого? Такая лента используется практически в каждом медицинском учреждении города.

— Не могу сказать, что разочарован... Ожидать несовпадения было бы уж слишком... Доктор, конечно, ни один на этих предметов одежды не принадлежит вам?

— Какого черта вы хотите получить от меня ответ: «да» или «нет»? Какая разница? — Доктор в возмущении протянул руку к разбросанной одежде. — Это не кажется мне похожим на мое! Вот и все. Но чтобы быть точным, мне нужно заглянуть в свой шкаф.

— Но шапочка и маска могут быть вашими?

— Они могут быть чьими угодно! — Дженни расстегнул тугой воротничок сорочки. — Вы же видели — халат слишком длинен для меня! Что касается брюк — кто-то их подшивал, кто — определить нельзя. А туфли определенно не мои.

— Я не уверен в этом, — вставил слово инспектор. — По крайней мере, доказательств этому нет.

— Они есть, отец, — мягко возразил Эллери. — Взгляни. Он повернул обе туфли и указал на задники. Подошвы были из черной резины. Туфли были заметно поношены, и резина стерлась. На правой туфле каблук был сильно стерт на правой стороне. На левой — симметрично стерт налево. Поставив обе туфли рядом, Эллери красноречивым жестом указал на каблуки:

— Вы видите, что оба каблука стерты приблизительно на одну глубину и симметрично...

Инспектор устремил взгляд на левую, хромую ногу доктора.

— Доктор Дженни совершенно прав, — продолжил Эллери. — Это не его туфли!

Глава 11

ДОЗНАНИЕ

Приученная к порядку душа доктора Джона Минхена получала удар за ударом со времени ужасающего утра смерти Абигейл Дорн. Его детище — его госпиталь был дезорганизован. Медперсонал бесцельно бродил по коридорам, безнаказанно закуривая где попало и там же, в нарушение всех инструкций, в живом профессиональном разговоре обсуждая убийство. Женский контингент госпиталя нарушил все возможные правила: молоденькие медички хихикали на каждом углу, болтали и несли вздор, собираясь кучками, пока старшие медсестры, возмущенные столь скандальным нарушением, не водворили их обратно в палаты.

Главный этаж госпиталя был наводнен детективами и полицейскими. Угрюмый Минхен, хмурясь, пробивал себе путь через толпы, заполнившие прежде пустынные коридоры, и с трудом дошел до двери в предоперационную. Он рывком открыл дверь — и попал в объятия прокуренного детектива.

Беглым взглядом он оценил расстановку сил: побледневший Дженни против служителей правосудия; на Дженни напирал инспектор Квин с явными следами раздражения на лице; Эллери Квин, облокотясь на каталку, показывал всем что-то внутри белой парусиновой туфли. Полицейские детективы собрались вокруг, молчаливые и задумчивые.

Он кашлянул. Инспектор повернулся на каблуках и пошел через комнату. Щеки Дженни слегка порозовели; тело его обмякло в кресле.

— Ну как, Джон? — улыбнулся Эллери.

— Прости, что прерываю. — Минхен нервничал. — Но дело в комнате ожидания приняло неожиданный оборот, и я думал...

— Мисс Дорн? — быстро спросил Эллери.

— Да. Она на грани истерики. Ее хотят увезти домой. Как ты думаешь?..

Эллери и инспектор вполголоса посовещались. Инспектор выглядел встревоженным.

— Доктор Минхен, вы уверены, что молодая леди нуждается... — Он внезапно переменил направление мысли. — Кто ее ближайший родственник?

— Мистер Дорн, Хендрик Дорн. Он ее дядя — единственный брат Абигейл Дорн. Я также предлагаю, чтобы ее сопровождала женщина — возможно, мисс Фуллер...

— Компаньонка миссис Дорн? — медленно спросил Эллери. — Думаю, этого делать не следует. По крайней мере, не сейчас. Джон, скажи, мисс Дорн и мисс Даннинг — приятельницы?

— Да, хорошо знакомы.

— М-да, знакомы.

Эллери разглядывал свои ногти. Минхен пристально смотрел на него, как будто не мог понять истинной природы этой «проблемы».

Инспектор Квин нетерпеливо вмешался:

— Послушай, сын... Она не может оставаться здесь, в госпитале... Ей так плохо — бедное дитя! — ей срочно нужно домой. Отпусти ее — и продолжим.

— Хорошо. — Глубокая морщина пролегла по лбу Эллери. Он рассеянно потрепал Минхена по плечу. — Пусть мисс Даннинг сопровождает мисс Дорн и мистера Дорна. Но прежде, чем они уедут... Да. Это лучше всего. Джонсон, позовите сюда мистера Дорна и мисс Даннинг. Я не задержу их надолго. Я полагаю, Джон, с мисс Дорн рядом находится медсестра?

— Безусловно. С ней также молодой Морхаус.

— А Сара Фуллер? — спросил Эллери.

— Да, тоже.

— Джонсон! В то время как позовете сюда мистера Дорна и мисс Даннинг, отведите мисс Фуллер на галерею амфитеатра и проследите, чтобы она находилась там до тех пор, пока я ее не приглашу.

Джонсон — внешне совершенно неприметный детектив — быстро ушел.

Молодой врач в белом одеянии проскользнул в коридорную дверь и, застенчиво оглядываясь, подошел к доктору Дженни.

— Так! — прорычал инспектор. — Куда это вы идете, молодой человек?

Вели медленно навис над врачом, который испуганно покосился на него. Хирург поднялся.

— Не волнуйтесь, — усталым голосом сказал Дженни. — Что нужно, Пирсон?

— Только что позвонил доктор Хаутторн. По поводу консультации по ангине. Нужно...

Дженни хлопнул ладонью по лбу:

— Черт побери! Все забыл! Выскочило из памяти — что ты будешь делать... Послушайте, Квин, мне нужно идти. Серьезное дело. Редкий случай. Ангина по Людвигу. Ужасающий процент смертности.

Инспектор Квин взглянул на Эллери, который небрежно помахал рукой.

— Мы, конечно, не уполномочены мешать медицинскому прогрессу, доктор. Если нужно — значит, нужно. О ревуар!

Доктор Дженни был уже у двери и подталкивал к ней молодого врача. Он выждал мгновение, положил ладонь на дверную ручку, взглянул назад, странно улыбнулся прокуренными коричневыми зубами.

— Чуть душу не отдал здесь... Бог судья! Бай!

— Не так быстро, доктор Дженни. — Инспектор стоял недвижимо. — Вам не разрешается покидать город ни под каким предлогом.

— Бог ты мой! — прорычал хирург, входя обратно. — Это невозможно. У меня медицинская конференция в Чикаго на этой неделе, и я планировал завтра вылететь. Абби сама, будь жива, не захотела бы...

— Я сказал, — отчетливо повторил старик, — что вам не разрешено покидать город. Я настаиваю. Конференция или еще что там... В противном случае...

— Да бога ради! — почти завизжал хирург, с яростью хлопая дверью. Он почти выбежал из комнаты.

Вели в три шага пересек комнату, почти волоком потянув за собой детектива Риттера.

— Следуй за ним! — прорычал он. — Не выпускай его из виду, или я завью тебе хвост!

Риттер усмехнулся и поплелся в коридор, двинувшись затем в направлении убегающего Дженни.

Эллери сказал улыбаясь:

— Частота, с которой наш доктор призывает своего Создателя, как-то не стыкуется с научным агностицизмом, не так ли?

Он не успел закончить, как дверь распахнулась, и Джонсон пропустил вперед Эдит Даннинг и коротенького человечка неимоверной толщины.

Инспектор Квин поспешил навстречу:

— Мисс Даннинг? Мистер Дорн? Входите, входите! Мы не задержим вас дольше необходимого!

Эдит Даннинг, с растрепанными светлыми волосами, с покрасневшими настороженными глазами, остановилась на пороге.

— Я буду говорить кратко. Хильда в плохом состоянии, и мы должны отвезти ее домой, — произнесла она металлическим голосом.

Хендрик Дорн прошаркал внутрь комнаты. Инспектор не без изумления наблюдал за ним. Складки живота Дорна возлежали одна над другой, обладатель этого «сокровища» как-то просачивался вперед, а не шагал; желеподобная масса тела колыхалась в грузном ритме его шагов.

Луноподобный лик Дорна сиял от жира; он был покрыт крошечными розовыми пятнами; и пятна сгущались в одно ярко-розовое пятно на носу. Он был совершенно лыс, с мертвенно-бледной кожей черепа, отражавшей свет ламп.

— Да-а, — протянул он, и голос его оказался не менее поразителен, чем внешность. Он был странно высоким, хотя несколько надтреснутым. — Да, — пропищал он. — Хильда нуждается... в покое. Что за глупые расс-с-спросы? Мы ничего не знаем.

— Секундочку, только секундочку, — успокаивающе сказал инспектор. — Войдите, пожалуйста. Эту дверь нужно закрыть. Садитесь, садитесь!

Взгляд маленьких глазок Эдит Даннинг ни на мгновение не покидал лица инспектора. Машинально, как автомат, она села на стул, поставленный для нее Джонсоном, и угловато сложила худые руки. Хендрик Дорн проплыл к другому стулу и, застонав, опустился в него. Его жирные бока, оплывая, спустились с боковин сиденья.

Инспектор взял щепотку табаку и поднес к носу.

— Ну а теперь, сэр, — вежливо произнес он, — один вопрос — и вы будете распоряжаться собой как угодно... Есть ли у вас предположения: кто хотел смерти вашей сестры?

Толстяк промокнул щеки шелковым платком. Его маленькие черные глазки перебегали с лица инспектора на пол и обратно.

— Я?.. Боже! Это так ужасно для всех нас-с-с. Кто знает? Абигейл была забавная женщ-щ-щина, очень забавная женщ-щ-щина...

— Послушайте. — Инспектор пошел в атаку. — Вы должны знать что-нибудь о ее личной жизни: были у нее враги или их не было. Что-нибудь в этом роде. Можете ли вы рассказать что-нибудь следствию?

Дорн продолжал промокать лицо короткими движениями. Хитрые маленькие глазки его все время бегали. Кажется, он внутренне боролся с какой-то мыслью.

— Ну... — наконец сказал он слабым голосом, — есть кое-что... Но эт-т-то не здесь! — И он поднялся со стула. — Не здесь!

— В таком случае вам что-то известно, — мягко заключил инспектор. — Уверен, что ваше сообщение представит интерес для следствия. Избавьтесь же от этого, мистер Дорн, скажите нам. Скажите, или вы не выйдете отсюда!

Женщина, сидевшая возле толстяка, беспокойно зашевелилась:

— Ради бога, мистер, давайте скорее уйдем отсюда...

Тут ручка двери бешено дернулась, а вслед за этим дверь распахнулась. Все оглянулись: вошел Морхаус, шатаясь и поддерживая высокую женщину, которая вошла с закрытыми глазами и безвольно свисающей набок головой. С другой стороны ее поддерживала медсестра.

Лицо молодого адвоката было красным от ярости. Глаза его метали молнии. Инспектор и Эллери быстро помогли отнести женщину в предоперационную.

— Боже мой, боже! — бормотал возбужденно инспектор. — Так это и есть мисс Дорн? Мы просто...

— Да, вы просто-напросто!.. — выкрикнул Морхаус. — И как раз вовремя. Что это у вас здесь — испанская инквизиция? Я требую разрешения отвезти мисс Дорн домой!.. Преступники! Убийцы! Прочь от нее!

Он резко оттолкнул Эллери и приподнял бесчувственную девушку, чтобы уложить ее на каталку. Морхаус стоял над нею, обмахивая ей лицо рукой, но медсестра мягко отодвинула его и поднесла к ее носу пузырек. Эдит Даннинг подошла и нагнулась над Хильдой, похлопывая девушку по щекам ладонью.

— Хильда! — звала она в беспокойстве. — Хильда! Не будь дурочкой. Открой глаза!

Девушка открыла глаза, отпрянула от пузырька с нашатырем. Не понимая, посмотрела на Эдит Даннинг, затем повернула голову и увидела Морхауса.

— Ах, Фил! Она... она... — Больше девушка не могла сказать ни слова. Она захлебнулась рыданиями, протянула руки к Морхаусу, ничего не видя от слез.

Сестра, Эдит Даннинг, Эллери отступили; лицо Морхауса вдруг помягчело и разгладилось; он склонился над Хильдой, что-то быстро шепча ей на ухо.

Инспектор высморкался. Хендрик Дорн, молча взиравший со своего стула на эту сцену, содрогнулся всем телом.

— Позвольте нам и-д-т-ти, — квакнул Хендрик Дорн: — Девушка...

— Мистер Дорн, что вы хотели сказать до того? — Эллери быстро сориентировался. — Вы знаете кого-то, кто вынашивал зловещие планы? Кто мог мстить вашей сестре?

Дорн покачнулся жирным телом:

— Я не стану говорить. Моя жизнь может оказаться в опасности. Я...

— Ага! — Инспектор присоединился к Эллери. — Значит, и с вами приключилась жуткая история? Кто-то вам угрожает, мистер Дорн?

Губы Дорна затряслись.

— Я не буду говорить в эт-т-том месте. Сегодня днем — может быть. В моем доме, а теперь — нет.

Эллери с инспектором обменялись взглядами, и Эллери отошел. Инспектор доброжелательно улыбнулся Дорну и добавил:

— Хорошо. Этим днем в вашем доме... И вам лучше быть там сегодня... Томас! — Явился Вели. — Нужно бы послать кого-то вместе с мистером Дорном к нему домой. И проводить мисс Дорн и мисс Даннинг — позаботься о них.

— Я уже еду! — вдруг крикнул Морхаус, резко оборачиваясь. — И я не нуждаюсь в ваших чертовых детективах... Мисс Даннинг, держите Хильду!

— Нет, вы не едете, мистер Морхаус. — Инспектор говорил мягко и убедительно. — Вы должны подождать. Вы нам нужны.

Морхаус гневно взглянул на него; их взгляды скрестились. Адвокат оглянулся, наткнувшись на ряд хмурых лиц. Он пожал плечами, помог плачущей девушке встать, проводил ее до двери. Она держала руку в его ладони до тех пор, пока не дошла до двери. Они нежно пожали друг другу руки, девушка распрямила плечи — и Морхаус остался один.

Наступила тишина. Он обернулся.

— Ну так что... — горько произнес Морхаус, — я к вашим услугам. Чего вы от меня хотите? Не держите меня слишком долго. Пожалуйста.

* * *

Они взяли стулья, а несколько остававшихся детективов по знаку инспектора вышли из предоперационной. Вели оперся своей гигантской спиной о дверь и сложил на груди руки, оповестив:

— Мистер Морхаус!..

Инспектор уселся поудобнее, положив руки на колени. Эллери зажег сигарету и глубоко затянулся. Он, казалось, был глубоко поглощен созерцанием огонька своей сигареты.

— Мистер Морхаус! Вы, кажется, на протяжении долгого времени были адвокатом покойной?

— В течение ряда лет, — вздохнул Морхаус. — Ведение ее дел перешло мне от отца: ранее он выполнял эту работу. Почтенная леди была нашим семейным клиентом.

— В таком случае личная сторона ее жизни вам известна так же хорошо, как и юридическая?

— Весьма подробно.

— Каковы были отношения между миссис Дорн и ее братом, Хендриком? Как они ладили между собой? Расскажите мне все, что вам известно об этом человеке.

Морхаус не пытался скрывать своего отвращения.

— Вы получите весьма неприятную картину, инспектор... Конечно, вы должны понимать, что некоторые вещи, о которых я сейчас буду рассказывать... это только мое мнение... как друг семьи, я просто наблюдал и делал выводы...

— Продолжайте.

— Хендрик? Стопроцентный паразит. Никогда в жизни ничего не делал. Может быть, именно поэтому он оброс жиром столь невероятным образом... Он не только присосавшаяся пиявка, но и весьма дорогостоящая пиявка. Мне это известно, поскольку я видел некоторые счета. К тому же у него традиционный набор пороков: азартные игры, женщины и тому подобное.

— Женщины? — в полудреме изумился Эллери. — Никогда бы не поверил.

— Вы не знаете женщин, — угрюмо отвечал Морхаус. — Это был этакий бродвейский донжуан, «папочка» и содержатель стольких женщин, что и сам сосчитать не смог бы. Просто Абигейл в свое время заботилась, чтобы слухи о его выкрутасах не проникали в газеты. Вероятно, другой бы счастливо прожил на содержание, выделенное ему Абигейл, — двадцать пять тысяч в год. Другой, но не Хендрик! Он постоянно проигрывался.

— У него что, нет своей доли наследства? — спросил инспектор.

— Ни цента. Абигейл сама сколотила свое состояние, все до пенни, только своим умом. Первоначально семья была бедна; публике это неизвестно. Абигейл — финансовый гений... интересная женщина она была, Абигейл. А вот Хендрик — позор семейства.

— И что — образовались юридические проблемы? Какие-то темные махинации? Что-то нелегальное? — напрямую выспрашивал инспектор. — Мне представляется, что Хендрик должен деньги некоторым... структурам.

— Не могу сказать наверняка... — Морхаус колебался.

Инспектор улыбнулся:

— М-м-м... А каковы были отношения между братом и сестрой?

— Прохладные. Абигейл нелегко было обмануть. Она хорошо понимала, что происходит. Она скрывала похождения брата, потому что семейная честь была для нее прежде всего, и она не позволила бы, чтобы мир говорил плохо о ком-то из Дорнов. А там, где она сказала свое слово, все бывало исполнено в соответствии с ее волей.

— А какие отношения существовали между миссис Дорн и Хильдой?

— Совершенно нежные и родственные! — Морхаус сказал это без тени сомнения. — Хильда была и гордостью, и радостью для Абигейл. Хильде достаточно было сказать слово — ей ни в чем не было отказа. Но Хильда была весьма консервативна во вкусах и хорошо воспитана. Она и виду не показывает, что является богатой наследницей. Скромная, тихая... но вы ее видели. Она...

— В ее достоинствах мы не сомневаемся! — поспешно заверил инспектор. — А Хильда Дорн знает о репутации своего дяди?

— Вероятно, да. Я предполагаю, что этот вопрос для нее мучителен, и она никогда не заговаривает о дяде, даже с... — он сделал паузу, — со мной.

— Скажите, — вставил вопрос Эллери, — сколько лет юной леди?

— Хильде? Девятнадцать или двадцать.

Эллери повернул голову в сторону доктора Минхена, который сидел в дальнем углу комнаты, наблюдая и не говоря ни слова.

— Джон!

— Наступил мой черед? — вздрогнув, но с улыбкой спросил тот.

— Нет. Я просто хотел привлечь твое внимание медика к тому гинекологическому феномену, о котором вы, уповающие на фармакологию, часто болтаете. Разве не ты упомянул нынче утром, что миссис Дорн было больше семидесяти лет?

— Да, это так. Что ты имеешь в виду? Гинекология — область женских заболеваний, а у старой леди не было...

— Послушай, вероятно, беременность после определенного возраста можно считать патологией? Значит, миссис Дорн была поистине феноменальная женщина... более чем в одном смысле, если... Между прочим, что насчет мистера Дорна? Я имею в виду — последнего супруга миссис Дорн? Когда он закончил свой земной путь? Вы знаете, я не в курсе сплетен...

— Около пятнадцати лет тому назад, — ответил мистер Морхаус. — Послушайте, Квин, что вы имеете в виду...

— Дорогой мой Морхаус, — улыбнулся Эллери, — разве вам не кажется слегка странной гигантская разница в возрасте матери и дочери? Я вряд ли заслужил обвинение в грязных инсинуациях — я просто вежливо-удивленно приподнимаю брови.

Морхаус встревожился. Инспектор счел нужным вмешаться:

— Послушайте! Мы говорим не о том. Мне нужно знать все, что известно об этой Фуллер — она сейчас на галерее, ожидает... Каково было ее официальное положение в доме? Мне не совсем ясно.

— Она компаньонка Абби, прожила с ней бок о бок более четверти века. И весьма причудливый по характеру человек. Раздражительная, властная, религиозная фанатичка, я уверен, что ее ненавидели все остальные, кроме Абби, прежде всего прислуга... Что касается Сары и Абби — и не верилось, что они прожили вместе так долго. Они постоянно ссорились.

— Ссорились? — с интересом уточнил инспектор. — По поводу чего?

— Никто вам не скажет. — Морхаус пожал плечами. — Просто цапались по мелочам. По крайней мере, Абигейл часто с досадой говорила мне, что «рассчитает эту женщину, чтобы не видеть», но никогда так и не выполнила своего намерения. Полагаю, она стала для нее привычкой.

— А какова в семье прислуга?

— Обычный набор. Бристоль — дворецкий, экономка, несколько горничных — ничего интересного, если вы это имеете в виду.

— Мы, кажется, подошли к тому ужасному этапу в любом деле об убийстве, — устраиваясь поудобнее, тихо начал Эллери, — когда наступает черед вопросов о — спаси господи! — завещании... Давайте приступим, с вашей помощью, Морхаус. Давайте.

— Боюсь, — с неохотой сказал Морхаус, — все это еще скучнее, чем обычно. Ничего зловещего и таинственного. Все совершенно на виду и юридически выдержано. Никаких денег в пользу голодающих в Африке, никаких родственников, выплывших из небытия... Вся недвижимость отходит Хильде. Хендрику отписано больше, чем он того заслуживает, старому жирняге завещана львиная доля доходов. Если он не выпьет годичный запас ликеров города Нью-Йорка, ему хватит на оставшуюся жизнь. Саре завещано столько, что она не успеет этого потратить до своей смерти. У прислуги, само собой, пожизненное пособие — весьма щедрое. Госпиталь будет обеспечиваться из фонда, которого хватит на несколько лет существования. Это помимо того, что госпиталь — заведение самоокупаемое.

— Все в совершенном порядке, — заметил инспектор.

— Именно об этом я вам и говорил. — Морхаус покачался на стуле. — И давайте закончим с этим, джентльмены. Вы будете удивлены, но доктор Дженни упомянут в завещании дважды.

— Что такое? — привстал инспектор. — Что там?

— Два разных наследства. Одно — персональное. Дженни был протеже Абби со времен своей юности. А еще одно — для пополнения специального фонда, предназначенного для оплаты неких научных изысканий, которые совместно ведут Дженни и Кнайсель.

— Так-так, — потребовал инспектор, — уточните. Кто такой Кнайсель? Я впервые слышу это имя.

Доктор Минхен придвинул свой стул поближе.

— Я вам могу рассказать о нем, инспектор. Мориц Кнайсель ученый — вероятно, австриец, — работающий вместе с Дженни над весьма революционной медицинской теорией. Что-то по части металлов. У него лаборатория на одном из этажей, специально вытребованная доктором Дженни. Там они проводят ночи и дни в работе. Кнайсель — трудяга.

— В чем состоит суть этого исследования?

Минхен с явным беспокойством ответил:

— Я не думаю, что кому-то известны подробности их работы. Они хранят по этому поводу полное молчание. Лаборатория является изюминкой госпиталя. Никто никогда не входил в нее, кроме этих двух человек. Она запирается массивной металлической дверью, у нее укрепленные стены и нет окон. От внутренней двери лаборатории ключи хранятся у Кнайселя и Дженни, но, кроме ключей, нужно знать комбинацию кодов. Дженни запретил вход в лабораторию буквально всем.

— Тайна за семью печатями, — пробормотал Эллери. — Прямо Средневековье какое-то...

— Вам известно об этом что-нибудь еще? — обратился инспектор к Морхаусу.

— Ничего о самой работе — но я думаю, могу сообщить кое-что интересное. Это самая новейшая разработка...

— Простите. — Инспектор кивнул Вели: — Пошли кого-нибудь за этим Кнайселем. Нужно с ним поговорить. Усади его где-нибудь, пусть ждет, пока я не вызову...

Вели передал приказ кому-то в коридоре.

— Да, мистер Морхаус, продолжайте.

— Думаю, вам это покажется интересным, — сухо повторил Морхаус. — Видите ли, кроме того, что Абби отличалась добрым сердцем и мудрой головой, она все-таки была женщиной. То есть меняла свое мнение бессчетное количество раз. И поэтому я был не сильно удивлен, инспектор, когда две недели тому назад она сказала мне, что хочет изменить завещание.

— Бог ты мой! — застонал Эллери. — Это дело, я вижу, будет изобиловать техническими сложностями. Сначала анатомия, затем металлургия, а тут еще юриспруденция...

— Но не подумайте, что в прежнем завещании что-то было не по ее воле! Нет, она просто переменила намерение относительно размера одной доли наследства...

— Вероятно, доли Дженни?

— Да, Дженни. — Морхаус бросил на Эллери быстрый взгляд. — Не персональной его доли, а фонда научного исследования Дженни-Кнайселя. Ей хотелось, чтобы этот пункт был вычеркнут из завещания полностью. Тут не требовалась переделка всего завещания, однако вырисовались дополнительные резервы в пользу прислуги, нескольких благотворительных фондов и прочее, тем более что последний вариант завещания был составлен два года тому назад.

— И новое завещание было составлено? — Эллери так заинтересовался, что сел совершенно прямо.

— Конечно. Предварительный вариант, к сожалению не подписанный еще. Эта ее кома, а теперь убийство, — поморщился Морхаус, — помешали. Если бы я только знал, что такое может произойти! Никто из нас и не предполагал. Я планировал дать Абби на подпись новый вариант завтра. А теперь слишком поздно. Итак, остается в силе старое завещание.

— Нужно его просмотреть, — резюмировал инспектор. — Завещания вечно являются причиной убийств... Скажите, старая леди вбухала много денег в исследование?

— Вбухала и утопила — именно те самые слова, — резко ответил Морхаус. — Полагаю, все мы с вами могли бы безбедно существовать до конца дней на эти деньги... И все ради чего? Ради каких-то таинственных экспериментов.

— Вы сказали, — вставил Эллери, — что никто, кроме Дженни и Кнайселя, ничего не знает об исследовании. А миссис Дорн знала? Представляется весьма странным, при ее, как вы говорите, здравом смысле и уме, что она финансировала проект, ничего о нем не зная.

— На каждое правило есть исключение, — нравоучительно сказал Морхаус. — Дженни был слабостью Абби. Она слишком верила каждому его слову. Готов поклясться, однако, что на моей памяти Дженни ни разу не обманул ее доверия. Но конечно, она не знала о научной стороне проекта. Понимаете, это долгосрочный проект — Дженни с Кнайселем работали над ним вот уже два с половиной года.

— Вот оно как! — присвистнул Эллери. — А может быть, именно из-за растянутости работ она решила вычеркнуть этот пункт из своего завещания?

— Умное предположение, Квин. — Морхаус поднял брови. — Скорее всего. Первоначально они оба обещали закончить проект за полгода, но затянули на два года. Хотя она, как и прежде, обожала Дженни, она сказала, я цитирую ее слова: «Я прекращаю субсидировать такое сомнительное начинание. Деньги в наши дни становятся все нужнее...»

Инспектор внезапно встал.

— Благодарю, Морхаус. Не думаю, что вы потребуетесь нам далее. Идите.

Морхаус вскочил будто узник, с которого сняли оковы.

— Благодарю. Я еду к Дорнам, — бросил он через плечо. У двери он улыбнулся, как мальчишка. — И не трудитесь сообщать мне, что я должен оставаться в городе, я знаю все о законности.

Через секунду он будто испарился.

Доктор Минхен что-то пошептал Эллери, поклонился инспектору и вышел.

В коридоре раздались шаги. Вели открыл дверь и воскликнул:

— Окружной прокурор!

Инспектор мелкими шагами поспешил навстречу. Эллери поднялся, протирая пенсне... В комнату вошли трое.

* * *

Окружной прокурор Генри Сэмпсон обладал крепко сбитой, мощной фигурой; рядом с ним его заместитель Тимоти Кронин, средних лет, энергичный, с огненно-рыжими волосами, казался тощим; позади них маячил старик с сигарой, в шляпе с мягкими полями, буравивший всех хитрыми пронзительными глазами. Шляпа его была сдвинута на лоб, и прядь седых волос упала на один глаз.

Вели схватил седовласого человека за рукав и прорычал:

— А вот и ты, Пит... Куда ты? Как ты вошел?

— Опомнись, Вели. — Седовласый стряхнул с рукава кулачище Вели. — Разве не знаешь, что я нахожусь здесь как представитель американской прессы по персональному приглашению окружного прокурора? Послушай, отвяжись по-хорошему! Привет, инспектор! Что там — убийство? Эллери Квин, старый ты сукин сын! Дело, верно, горячее, раз и ты здесь... Нашли этого мерзавца?

— Спокойнее, Пит, — притормозил его Сэмпсон. — Привет, Квин. Что происходит? Я вижу, тут полная неразбериха.

Он уселся и бросил шляпу на каталку, одновременно с любопытством оглядывая комнату. Рыжеволосый человек пожал руку Эллери и инспектору. Газетчик облюбовал себе стул и опустился на него со вздохом облегчения.

— Все весьма сложно, Генри, — спокойно сообщил инспектор. — Пока никакого света в конце туннеля. Миссис Дорн была удушена в бессознательном состоянии в период подготовки к операции; по всей видимости, кто-то совершил подмену и выдал себя за оперирующего хирурга; никто пока не может идентифицировать имитатора; сейчас самый разгар расследования. М-да, трудное выдалось утро.

— Вы не сможете расследовать это дело, Квин, — заявил окружной прокурор, нахмурясь. — Кто бы ни был убийца, он избрал жертвой наиболее выдающуюся фигуру во всем Нью-Йорке. Здесь околачиваются десятки репортеров — нам понадобилась половина всего штата городской полиции, чтобы сдержать их напор и не пустить в помещение. Питер Харпер здесь — привилегированная личность, и даже — помоги мне Боже! — сам губернатор звонил полчаса назад. Можете представить себе, что он говорил. Преступление это громкое, Квин, очень громкое! Что за всем этим стоит: осознанная месть, маниакальная личность, деньги?

— Если бы я знал... Послушайте, Генри, — вздохнул инспектор, — нужно сделать официальное заявление для прессы, а нам нечего сказать. Вы, Пит, — угрюмо продолжил он, оборачиваясь к седовласому, — вы здесь с моего молчаливого согласия. Одно неосторожное слово с вашей стороны — и вам придется убраться. И не печатайте ничего такого, что не было сказано. В ином случае... Понятно?

— Я схватываю ваши слова на лету, — усмехнулся репортер.

— И еще, Генри. Ситуация развивалась так. — И старик Квин быстро вполголоса пересказал последовательность событий, открытий и осложнений, произошедших этим утром.

Когда инспектор закончил свой рассказ, он попросил бумагу и ручку и быстро, с помощью окружного прокурора, написал официальное заявление для репортеров, кружащих вокруг здания госпиталя. Были сделаны машинописные копии, которые подписал Сэмпсон; Вели послал своих людей раздать их репортерам.

Инспектор Квин подошел к двери амфитеатра и позвал кого-то по имени. Почти мгновенно на пороге возникла высокая, угловатая фигура доктора Люциуса Даннинга. Щеки врача были пунцовыми от волнения, глаза затуманены, морщины резко обозначились на худом лице.

— Итак, вы наконец решили позвать меня! — накинулся он на инспектора. Его седая голова дергалась из стороны в сторону, пока он колючим взглядом изучал всех собравшихся. — Вы полагаете, что мне нечего больше делать, как только сидеть, вроде той старой женщины или двадцатилетнего юноши, и ожидать милости быть приглашенным! Позвольте же мне сказать раз и навсегда, сэр... — он подошел вплотную к инспектору и занес над его головой свой тощий кулак, — это оскорбление вам не пройдет даром!

— Но позвольте, доктор Даннинг, — мягко и даже покорно начал инспектор, ловко поднырнув под протянутой рукой доктора и закрывая дверь.

— Успокойтесь, доктор Даннинг! — перебил их окружной прокурор Сэмпсон властным голосом. — Следствие находится в самых опытных детективных руках Нью-Йорка. Если вам нечего скрывать, то вам нечего и опасаться. К тому же, — высокомерно добавил он, — любые жалобы по ведению расследования все равно адресуются мне.

Даннинг сунул руки в карманы своего халата.

— Мне безразлично было бы, даже если бы вы оказались президентом Соединенных Штатов, — прогремел Даннинг. — Вы мешаете мне работать. У меня больной с язвой желудка, острый приступ, который требует немедленного вмешательства. Ваши люди пять раз препятствовали моему выходу из амфитеатра. Это преступление! Мне необходимо осмотреть пациента!

— Сядьте, доктор, — примирительно заговорил Эллери. — Чем дольше вы протестуете, тем дольше мы вас вынуждены задерживать. Несколько вопросов — и идите к своей язве желудка...

Даннинг заоглядывался, как загнанный дикий кот, несколько секунд поборолся сам с собой, не желая выплескивать далее своего возмущения, и наконец замолк. Он бросил свое длинное тело в кресло.

— Можете задавать мне вопросы до завтра, — оскорбленно заявил он, скрещивая руки на груди, — но вы только зря потратите время. Я ничего не знаю. Я ничем не смогу помочь.

— Ну, это как посмотреть, доктор.

— Давайте же поскорее приступим к вопросам! — перебил инспектор. — Хватит перепалок. Послушаем вашу историю, доктор. Мне нужен точный отчет о ваших действиях этим утром.

— И это все? — с горечью спросил доктор. Он быстро облизнул свои дрожащие губы. — Я приехал в госпиталь в 9.00, принимал пациентов в своем кабинете до 10.00. С 10.00 и до времени назначенной операции я оставался в кабинете, проверяя карточки пациентов. Нужно было сделать записи и назначения. Потом несколько минут я шел по северному коридору к амфитеатру, взошел на галерею, встретил там свою дочь, и...

— Пока довольно. Были ли посетители после 10.00?

— Нет. — Даннинг подумал. — Никого, кроме мисс Фуллер — компаньонки миссис Дорн. Она заглянула на несколько минут, чтобы спросить о состоянии миссис Дорн.

— Насколько хорошо, — спросил Эллери, склонясь к его креслу, — вы знали миссис Дорн, доктор?

— Не близко, — ответил Даннинг. — Конечно, поскольку я был принят в штат со дня основания госпиталя, я знаю миссис Дорн. Я введен в совет директоров вместе с доктором Дженни, доктором Минхеном и другими...

Окружной прокурор указательным пальцем строго сопроводил свое наущение:

— Давайте будем откровенны друг с другом. Вы понимаете значимость фигуры миссис Дорн и осознаете, какой скандал поднимется при известии о ее убийстве. Взять хотя бы один аспект — неизбежно потрясение фондового рынка, изменятся все котировки. Чем быстрее этот случай будет раскрыт и забыт общественностью — тем лучше... Что вы думаете об этом деле в целом?

Доктор Даннинг медленно поднялся, начал ходить взад-вперед, хрустеть пальцами. Эллери поморщился.

— Вы хотите сказать... — пробормотал он.

— Что? — Даннинг был смущен. — Нет-нет. Я ничего не знаю. Все это для меня — полнейшая тайна.

— Удивительно, как все подряд здесь ничегошеньки не знают, — прорвалось раздражение Эллери. Он наблюдал за Даннингом с нарастающей неприязнью, смешанной с любопытством. — Ну, тогда все, доктор.

Даннинг вышел из комнаты, не произнеся ни слова. Эллери вскочил на ноги, он буквально рвал и метал.

— Так мы никуда не придем! — кричал он. — Кто там еще ожидает беседы? Кнайсель, Сара Фуллер? Давайте их сюда, и покончим с этим побыстрее. Дело должно быть сделано.

Пит Харпер вытянул ноги и ухмыльнулся.

— Заголовок, — проговорил он. — Например, «Ухудшение циркуляции крови вызвало...».

— Послушай, ты, — прогремел голос Вели, — заткнись.

Эллери улыбнулся:

— Ты прав, Пит. Моя циркуляция никуда не годится... Давай, отец. Следующую жертву!

Однако следующая жертва стоила ему еще большего напряжения, терпения и колик в конечностях. Из западного коридора раздались звуки яростного препирательства, и дверь раскрылась настежь. Вошли, вернее, ввалились лейтенант Ритчи и трое странных людей, которых втолкнули полицейские.

— Что такое? — спросил инспектор, привставая. — А, узнаю, узнаю! — И его рука потянулась к табакерке. — Это Джо Гекко, Крошка Вилли и Снэппер! Ритчи, где ты их достал?

Полицейский подтолкнул пленников к центру комнаты. Джо Гекко был тощим, схожим с мертвецом мужичонкой с горящим взглядом. Снэппер был прямым антиподом ему: маленький и хорошенький, как херувим, с розовыми щечками и пухлыми влажными губками. Крошка Вилли казался самым зловещим персонажем из троих: его лысая треугольная голова была покрыта коричневой шелушащейся кожей; он был огромен и нескладен; нервно рыщущие глаза и непрекращающиеся дерганые движения настораживали: казалось, он готов на все. На вид он был туп — но было что-то пугающее даже в его тупости.

— Помпей, Юлий и Красс, — пробормотал Эллери, обращаясь к Кронину. — Или это Второй Триумвират в составе Марка Антония, Октавия и Лепида.

Инспектор, нахмурясь, обратился к троице:

— Ну, Джо, что за рэкет на этот раз? Взялись за госпитали? Где ты их нашел, Ритчи?

— Околачивались наверху — в отдельной палате 328 — Ритчи выглядел довольным самим собою.

— Так это комната Большого Майка! — ахнул инспектор. — Так вы хотели поухаживать за больным, так? Я-то думал, что все три гориллы связались с шайкой Айка Блума. Почему такая перемена? Что за грязные дела, ребята?

Трое разбойников беспокойно переглядывались. Крошка Вилли неловко кашлянул. Джо Гекко закатил глаза и раскачивался на каблуках. Розовощекий улыбающийся Снэппер ответил гнусаво:

— Освободите нас, инспектор. Вы не правы: мы ничего такого не делали. Мы просто ждали босса. Они там из него кишки вынимают — или еще что-то.

— Ну конечно! — отвечал инспектор. — А вы тем временем держали его за руку и рассказывали ему страшные истории.

— Нет, там он один, — серьезно объяснил Снэппер. — Мы стояли возле его комнаты наверху. Вы ж знаете, как оно бывает: босс лежит — а вокруг много ребят, которые его не любят...

— Ты обыскал их? — накинулся инспектор на Ритчи.

Между тем Крошка Вилли шаркал гигантскими ступнями и постепенно подвигался к двери. Гекко прошипел:

— Да брось, говорят! — и вывернул ему руку.

Полицейский закрыл дверь. Вели ухмыльнулся.

— Наконец-то с поличным, — засмеялся торжествующе старик. — Снэппер, я удивлен... Ну хорошо, Ритчи. Твоя добыча — ты и доставь их куда следует. Одну секунду. Снэппер, в какое время вы туда проникли?

Маленький гангстер промямлил:

— Мы все... утром, инспектор. Просто посмотреть...

— Говорил я тебе, Снэп! — рявкнул на него Гекко.

— Так я полагаю, вам ничего не известно об убийстве миссис Дорн в госпитале этим утром, ребята?

— О черт!

Все трое примерзли к месту. Рот Крошки Вилли начал подергиваться; казалось, как ни дико это звучит, что он вот-вот заплачет. Взгляд всех троих как магнитом притянуло к двери, а руки их делали бесцельные движения. Однако все трое молчали.

— Ну, я вижу, вижу, — безразлично сказал инспектор. — Уведи их, Ритчи.

Детектив с живостью последовал за полицейскими, ведущими упиравшихся гангстеров. Вели закрыл за ними дверь с легким разочарованием во взгляде.

— Ну что, — устало проговорил Эллери, — мы все еще ожидаем, нет сомнения, весьма утомительного общества мисс Фуллер. Она сидит там уже три часа... Ей понадобится медицинская помощь, когда допрос будет окончен, а мне понадобится что-то съестное. Отец, как насчет того, чтобы послать за сандвичами и кофе? Я зверски голоден...

Инспектор Квин покусывал усы.

— Я даже не знаю, сколько времени... Потерял счет, Генри. Как насчет ленча? Вы уже ели?

— Такая работенка всегда вызывает голод, — отозвался Питер Харпер. — Уж я-то знаю.

— Ну хорошо, Пит, — сказал инспектор. — Намек понят. Тебя тоже берем. Здесь кафешка в соседнем квартале. Вперед!

Когда Харпер ушел, Вели ввел в комнату женщину средних лет, одетую во все черное, которая держала голову столь прямо и взгляд столь пристально-напряженно, что Сэмпсон шепнул Вели, чтобы тот не спускал с нее глаз.

Эллери мельком взглянул на нее. Через открывшуюся на минуту дверь он увидел группу врачей, собравшихся вокруг операционного стола, на котором лежало тело Абигейл Дорн, покрытое простыней.

Он ступил в амфитеатр, сделав знак отцу.

Амфитеатр был тих, однако чувствовалось, что в нем витал дух беспорядка, паники. Медицинская публика бродила по залу, переговаривалась делано веселыми голосами, не обращая внимания на полицейских, которые стояли на посту. Однако во всем этом чувствовалась нотка истерии: разговор то и дело внезапно прекращался, за ним следовала болезненная тишина.

Кроме тех, кто собрался вокруг операционного стола, никто не смотрел на тело.

Эллери подошел к столу. В шлейфе шепотка медиков, сопровождавшего его появление, он сделал какое-то краткое замечание, на которое сразу несколько молодых докторов кивнуло. Он немедленно вернулся в предоперационную, тихо закрыв за собой дверь.

Сара Фуллер мрачно стояла в центре комнаты. Ее руки, тонкие, с голубыми венами, висели по бокам. Она не отрываясь смотрела на инспектора, губы ее были плотно сжаты.

Эллери подошел к отцу.

— Мисс Фуллер! — резко произнес он.

Она подняла на него свои туманные голубые глаза. В уголках ее рта появилась горькая улыбка.

— Далее, — произнесла она холодно.

Окружной прокурор выругался про себя. В этой женщине было что-то мистическое. Ее голос был тверд, холоден и надменен, как и ее лицо.

— Что вы хотите от меня, господа? — спросила она.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — с раздражением бросил инспектор. Он двинул по направлению к ней стул; она посомневалась, шмыгнула носом и села — прямая, как доска.

— Мисс Фуллер, — сразу сказал инспектор, — вы прожили бок о бок с миссис Дорн двадцать пять лет?

— В этом мае исполнится двадцать один.

— Вы с нею не ладили, так?

Эллери с удивлением отметил, что у нее — у женщины! — было заметное адамово яблоко, которое ходило в ритме речи вверх-вниз. Она холодно ответила:

— Так.

— Почему?

— Она была скряга и предательница. Алчность была ее сутью. Она была тираном. Для всего мира она была символом добродетели. Для тех, кто от нее зависел, для ее «вассалов» — она была дыханием дьявола. День за днем...

Эта замечательная в своем роде речь была произнесена ярко, выспренним тоном. Инспектор Квин и Эллери обменялись взглядами. Вели вздохнул, детективы со значением кивнули. Инспектор оставил поле боя Эллери и уселся, закинув руки за голову.

Эллери мягко улыбнулся:

— Мадам, вы, я вижу, веруете в Бога?

— Бог — мой пастырь, — подняла она на него глаза.

— Тем не менее, — ответил Эллери, — мы бы предпочли здесь менее апокалиптические ответы. Вы все время говорите правду?

— Я и есть сама Божья правда.

— Благородная позиция. Прекрасно, мисс Фуллер. Кто убил миссис Дорн?

— Когда вы, наконец, будете благоразумны?

— Едва ли такой ответ облегчит расследование. — Глаза Эллери блеснули раздражением. — Вы знаете или нет?

— Кто совершил сие деяние — нет!

— Благодарю. — Он говорил с искренним восхищением ею. — Скажите, вы ссорились с Абигейл Дорн часто, как правило?

Женщина в черном не шевельнула и бровью и не изменила выражения лица.

— Я — да.

— Отчего?

— Я уже сказала. Она была само Зло.

— Но нам все говорили, что миссис Дорн была добрая женщина. Вы же делаете из нее какую-то Горгону. Вы сказали, что она была жадная тиранка. В чем это проявлялось? В домашних делах? В крупном или в мелочах? Отвечайте четко.

— Мы не ладили с ней.

— Ответьте на вопрос.

— Мы глубоко ненавидели друг друга. — Она крепко сцепила пальцы.

— Ха! — Инспектор так и подпрыгнул на стуле. — Теперь мы поняли: выражено на языке двадцатого века. Не могли выносить даже вида друг друга, правильно? Царапались и шипели, как дикие кошки. Ну хорошо, — он поднял палец, — почему же тогда вы оставались вместе на протяжении двадцати одного года?

Его голос оживился.

— Благостность в терпении обретается... Она была одинокой королевой, я — нищенкой, ожидающей милостыни. Привычка становилась все сильнее. Мы были связаны с ней узами посильнее, чем родственные.

Эллери некоторое время смотрел на нее, подняв брови. Лицо инспектора выражало недоумение; он пожал плечами и красноречиво взглянул на окружного прокурора. Вели одними губами произнес слово «помешанная».

В тишине открылась дверь — и врачи ввезли на каталке тело Абигейл Дорн. Яростный взгляд инспектора наткнулся на предупреждающую улыбку Эллери; Эллери внимательно наблюдал за лицом Фуллер.

Эта мизансцена произвела совершенный переворот в настроении Сары Фуллер. Она встала, прижала к своей впалой груди ладонь. На ее щеках появились два ярких розовых пятна; она смотрела почти с любопытством, не отрываясь. Мертвое лицо ее хозяйки и ненавистной компаньонки было безжалостно открыто до самой шеи.

Молодой доктор указал на синее, опухшее лицо убитой:

— Простите за тяжелое зрелище. Цианоз. Это всегда так ужасно. Но вы сказали...

— Прошу вас. — Эллери махнул рукой в сторону двери, упреждая врача. Ему нужно было наблюдать за Сарой Фуллер.

Она медленно подошла к каталке, медленно осмотрела закостеневшее тело. Когда глаза ее пропутешествовали по всему телу и остановились на шее, она замерла.

— Греховная душа — да умрет! — вскрикнула она. — И да прославлена будет длань, ее покаравшая! — Голос Сары перешел на крик. — Абигейл, я предупреждала! Я говорила тебе, но ты не вняла, Абигейл! Наступило возмездие за грех сей...

Эллери насмешливо подпел ей стих из Писания. Бывшая компаньонка в ярости обернулась на звук его холодного циничного голоса; глаза ее метали молнии.

— Только идиоты насмешничают над грехом! — завизжала она. — Я увидела то, за чем пришла, — неожиданно спокойно, но весьма экзальтированно изрекла она. Казалось, женщина уже забыла свои прежние слова. Она взволнованно дышала; ее тощая грудь вздымалась. — Теперь я могу идти.

— Нет-нет, тут вы ошибаетесь. Не можете, — спохватился инспектор. — Сядьте, мисс Фуллер. Вам еще придется немного задержаться.

Казалось, она оглохла. Выражение экзальтации застыло на суровых чертах ее лица.

— Да бога ради! — орал инспектор. — Перестаньте же паясничать и снизойдите на грешную землю!

Он перебежал комнату и грубо схватил ее за руку. Тряхнул ее хилое тело. Но лица ее не оставляло неземное выражение.

— Вы не в церкви, мадам, вернитесь же!

Она позволила инспектору усадить себя, но сохранила отсутствующий вид всего своего существа. В сторону усопшей она не бросила больше ни взгляда. Эллери, который все это время внимательно наблюдал за ней, сделал знак врачам.

Поспешно, не скрывая облегчения, врачи в белых одеждах вывезли каталку и установили ее в лифте. Было слышно, как лифт спускается в помещение морга в подвале.

Инспектор вполголоса сказал Эллери:

— Сын, больше из нее ничего не вытрясешь. Она в сомнамбулическом состоянии. По-моему, уж лучше опросить на ее счет других. Как думаешь?

Эллери кинул взгляд на женщину, которая, как замороженная, сидела на стуле, пугая отсутствующим взглядом.

— Если больше ничего, — угрюмо сказал он, — то, по крайней мере, она может послужить прекрасным объектом работы для психиатра. Сделаю-ка я еще один ход и взгляну на реакцию... Мисс Фуллер!

Ее отсутствующий взгляд остановился на нем.

— Скажите, кто мог желать смерти миссис Дорн?

Она содрогнулась; взгляд ее стал осмысленным.

— Я... я не знаю.

— Где вы были этим утром?

— Сначала дома... Кто-то позвонил. Сказали, что случилось несчастье... Это кара Божья, это кара! — Лицо ее вспыхнуло; вдруг ее тон вновь стал спокойным и обыденным. — И мы с Хильдой поехали сюда. Мы ждали операции.

— И вы были все это время с миссис Дорн?

— Да. Нет.

— Так да или нет?

— Нет. Я оставила Хильду в комнате ожидания — вот там, через холл. Я нервничала. Я пошла бродить. Никто меня не останавливал. Я шла, и шла, и шла, и потом... — тут ее взгляд стал непроницаемым, — я вернулась к Хильде.

— Вы ни с кем не разговаривали?

Она медленно взглянула на него:

— Я искала, кого бы спросить. Искала врача. Доктора Дженни. Доктора Даннинга. Доктора Минхена. Я нашла только доктора Даннинга — в его кабинете. Он меня ободрил, и я пошла назад.

— Проверить! — пробормотал Эллери. Он начал ходить взад-вперед. Кажется, он что-то обдумывал. Сара Фуллер сидела в ожидании.

Когда он заговорил, в голосе его зазвучала угроза. Он обрушился на нее внезапно:

— Почему вы не передали телефонную просьбу доктора Дженни мисс Дорн, чтобы миссис Дорн была сделана инъекция инсулина?

— Я сама была больна в тот вечер, вчера. Большую часть дня я провела в постели. Когда пришло сообщение, я выслушала, но когда Хильда вернулась, я уже спала.

— А почему вы не сказали ей утром?

— Я забыла.

Эллери склонился над ней, глядя ей в глаза:

— Вы понимаете, что благодаря вашему «провалу в памяти» вы морально ответственны за смерть миссис Дорн?

— Почему... что такое?

— Если бы вы передали мисс Дорн просьбу доктора Дженни, она бы сделала миссис Дорн инъекцию инсулина, и та не впала бы утром в кому и соответственно не очутилась бы на операционном столе, оставленная беззащитной на расправу убийце. Ну так как?

Ее взгляд не изменился.

— На все Божья воля...

Эллери выпрямился, пробормотав:

— Вы так хорошо знаете Писание... Мисс Фуллер, почему миссис Дорн боялась вас?

Сара Фуллер встала, задохнулась, будто у нее кончилось дыхание. Затем улыбнулась странной улыбкой, сжала губы и вновь села на стул. В ее увядшем лице появилось что-то странное. Глаза стали ледяными.

Эллери сдался:

— Свободны!

Она поднялась, застенчиво оправила одежду и, не говоря ни слова и ни на кого не глядя, выплыла из комнаты. По знаку инспектора за нею вышел детектив Хессе. Инспектор раздраженно повернулся спиной. Эллери глубоко вздохнул.

Человек в щегольской шляпе и черном пиджаке вошел вслед за Вели в комнату. Он жевал потухшую сигару. Бросив на каталку черный врачебный чемоданчик, он встал, раскачиваясь на каблуках, с любопытством разглядывая мрачных присутствующих.

— Привет! — сказал он наконец, сплевывая на пол. — Я не заслуживаю хоть чуточку внимания? Где здесь похороны?

— О, привет, док. — Инспектор рассеянно пожал ему руку. — Эллери, поздоровайся с Праути. — Эллери кивнул. — Тело — в морге, док. Они только что спустили его в подвал.

— В таком случае я пошел, — сказал Праути. Он двинулся к двери лифта. — Эта дверь? — Праути нажал кнопку — послышался звук поднимающегося лифта. — Между прочим, инспектор, — открывая дверь, продолжал Праути, — здешний медицинский эксперт может сам все это проделать. — Он хмыкнул. — Так старушка Абби покинула нас? Ну что ж, не она первая, не она последняя. Улыбайся — все пройдет! — Он исчез в кабинке лифта, и лифт снова пополз вниз.

Сэмпсон встал и потянулся.

— А-а-а! — зевнул он, почесав затылок. — Я в совершенном тупике, Квин. — Инспектор страдальчески кивнул. — А эта старая дура — или сумасшедшая — только запутала все еще хуже... — Сэмпсон хитро взглянул на Эллери: — Что ты скажешь, сынок?

— Мало ценного. — Эллери выудил откуда-то сигарету и осторожно закурил. — Я пока вижу несколько вещей, интересных вещей. — Он усмехнулся. — В моем сознании где-то глубоко мерцает свет, но вряд ли это можно назвать решением. Вы знаете...

— Кроме нескольких очевидных фактов, — перебив его, начал окружной прокурор.

— Они совсем не очевидны, — серьезно сказал Эллери. — Эти туфли, к примеру, — вот это очевидно.

Рыжеволосый Тимоти Кронин фыркнул.

— Ну и что вы извлечете из туфель? Я так ничего здесь не вижу.

— Ну, по крайней мере, — задумчиво продолжил окружной прокурор, — тот, кто их надевал последним, был на несколько дюймов выше доктора Дженни...

— Эллери уже сказал об этом. Ну и что? — сухо заметил инспектор. — Могу вам сказать, это как искать иголку в стоге сена... Проследи за этим, Томас. И начни с госпиталя — мы можем отыскать преступника прямо на месте.

Вели обсудил детали с Джонсоном и Флинтом, — и они вышли.

— Не сразу, — сказал сержант, — но парни найдут след.

Эллери курил, глубоко затягиваясь.

— Эта женщина... — пробормотал он. — С одной стороны, религиозный фанатизм много значит. Что-то ее свело с ума. Между нею и покойной существовала весьма реальная ненависть. Мотив? Причина? — Он пожал плечами. — Да, эта женщина завораживает своей странностью.

— А доктор Дженни... — начал Сэмпсон, поглаживая челюсть. — У нас достаточно улик, Квин...

То, что сказал окружной прокурор, затерялось в шуме, учиненном возвратившимся Харпером, который нараспашку раскрыл дверь и ввалился с триумфом, держа в руках большой бумажный пакет.

— Седовласый мальчик возвращается с едой! — проорал он. — Налетайте, парни. И ты, Вели, колосс ты наш. Хотя вряд ли здесь достаточно продуктов, чтобы наполнить твой желудок... Вот кофе, ветчина, пикули, и сыр, и бог знает что еще...

Они в тишине жевали сандвичи и пили кофе. Харпер хитро наблюдал за ними и молчал. Только когда дверь лифта открылась, и появился доктор Праути, мрачный и усталый, они вновь заговорили.

— Ну так что, док? — спросил Сэмпсон и впился зубами в сандвич.

— Удушение. — Праути уронил чемодан и бесцеремонно присоединился к жующим. — Черт, — пробормотал он, издыхая, — это было легкое убийство. Одно движение вокруг шеи — и бедной старушке конец. Угасла как свечка... А этот Дженни. Он хороший хирург. — Он взглянул на инспектора. — Жаль, не успел ее прооперировать. Жестокий разрыв желчного пузыря. И диабет, как я понимаю... Медицинское заключение совершенно верное. Аутопсия почти не нужна. Напряжение мускулатуры. Видны следы внутривенных инъекций...

Он говорил и жевал. Скоро разговор стал всеобщим. Предположения сыпались одно за другим. Эллери поставил у стены стул и уставился в потолок.

Инспектор вытер рот платком.

— Ну так, — проговорил он, — остался только этот Кнайсель. Наверное, он там сидит, снаружи, возмущаясь, как и все? Как, сын?

Эллери махнул рукой в знак согласия. Но внезапно глаза его сузились, и он с силой стукнул стулом об пол.

— Есть идея! Какой я глупец, что раньше не додумался!

Слушатели недоуменно переглянулись. Эллери возбужденно вскочил на ноги.

— Давайте-ка посмотрим на этого австрийца. Этот таинственный Парацельс может оказаться интересным объектом... Я всегда интересовался алхимиками.

И он почти побежал к двери амфитеатра.

— Кнайсель! Доктор Кнайсель здесь? — прокричал он.

Глава 12

СЛЕДСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Доктор Праути смел со своих колен крошки, встал, поковырял во рту пальцем, взял свой черный чемоданчик...

— Пошел, — провозгласил он. — Пока.

Он прошел через дверь, насвистывая и шаря в кармане в поисках сигары.

Эллери Квин отступил, чтобы позволить Морицу Кнайселю войти в амфитеатр.

Инспектор Квин делал умозаключения быстро и сразу; по его мнению, Кнайсель относился к «людям-козырям». Он был мал ростом, темноволос, с европейским типом лица, с ощипанной бородкой, с глубокими и мягкими, как у женщины, глазами.

При этом Мориц Кнайсель был самым неожиданным индивидуумом из тех, кого Квин встретил в деле Абигейл Дорн.

Пальцы его были запятнаны, прожжены химикатами. Кончик левого указательного пальца был порезан и кровил. Униформа его выглядела так, будто он побывал в химической атаке: она была буквально испещрена цветными пятнами и прожжена до дыр. Даже обшлага его брюк и парусиновые туфли и те были потрепаны и прожжены.

Эллери, рассматривая его из-под полуприкрытых век, прикрыл дверь и указал на стул:

— Садитесь, доктор Кнайсель.

Ученый подчинился без единого слова. Он источал ауру всецелого поглощения своими мыслями — и это приводило в замешательство. Он не замечал взглядов ни Квина, ни окружного прокурора, ни других детективов; они же сразу поняли причину его отрешенности. Он не был напуган, не был ни уклончив в ответах, ни насторожен. Он просто был глух и слеп к окружающему.

Он сидел, отгородившись от них своим собственным миром, странная хилая фигурка из фантастических, псевдонаучных фильмов.

Эллери встал напротив Кнайселя, сверля его глазами. Прошло несколько минут, и ученый, кажется, почувствовал устремленный на него взгляд: он поднял глаза.

— Простите, — сказал он по-английски, слишком правильно выговаривая слова; и сразу стало ясно, что говорит иностранец. — Вы хотите допросить меня. Я только что услышал, что миссис Дорн была удушена.

Эллери расслабился и сел рядом.

— Что так поздно, доктор? Миссис Дорн мертва уже несколько часов.

Кнайсель чуть притронулся ладонью к шее.

— Я, видите ли, здесь почти посторонний. В моей лаборатории — совершенно особый мир. Научный интерес...

— Хорошо, — сказал Эллери, положив ногу на ногу, — я всегда думал, что наука — это особая форма нигилизма... вы, похоже, не сильно взволнованы новостью, доктор...

Глаза Кнайселя выразили удивление.

— Дорогой мой! — запротестовал он. — Смерть — это вряд ли то явление, которое может вызвать у ученого много эмоций. Конечно, фатальные явления всегда поражают, но не до той степени, чтобы вызвать сантименты. В конце концов... — На губах его появилась загадочная улыбка, — мы ведь против буржуазного отношения к смерти, не так ли? «Покойся с миром» — и так далее. Я бы с большим удовольствием процитировал испанскую, возможно несколько циничную, эпиграмму: «Лишь тот достоин почитания и оплакивания, кто мертв и покоится под плитой».

Эллери был удивлен и ожидал продолжения разговора, неожиданно обретя интересного собеседника. И улыбка, и любопытство ясно читались в его глазах; брови его то и дело в изумлении поднимались.

— Поражаюсь вашей эрудиции, доктор Кнайсель, — сказал он с теплотой. — Но вам, вероятно, известно, что, когда этот таинственный возница — смерть — берет в повозку сопротивляющегося новичка, он иногда сбрасывает прежнего, чтобы уравновесить экипаж... Я, конечно, заинтересован в столь пошлом и неинтересном последствии смерти, как наследование и завещание. В первом завещании покойной не все ясно, доктор... Могу я похвалиться своей эрудицией перед вами, доктор? Вот эта цитата, как ни забавно, из датского: «Тот, кто ждет смерти ближнего, чтобы завладеть его башмаками, рискует остаться босым».

Кнайсель ответил приятным голосом:

— И из французского тоже, вероятно. Множество афоризмов совпадают в разных народностях.

Эллери засмеялся почти счастливо, с восхищением кивнул:

— Я и не знал. Придется проверить вас, доктор. Ну а теперь...

— Вы, без сомнения, желаете знать, где и как я провел это утро... — любезно продолжил Кнайсель.

— Будьте так любезны, расскажите.

— Я приехал в госпиталь в 7.00, в мой обычный час. — Кнайсель сложил руки на коленях. — Пришел в лабораторию уже переодевшись, поднявшись из подвала, где у нас находятся общие раздевалки. Лаборатория располагается на этом этаже, через коридор по диагонали из северо-западного угла амфитеатра. Но я уверен, что вам это уже известно...

— Ну конечно! — пробормотал Эллери.

— Я закрылся в лаборатории и пробыл там до тех пор, пока один из ваших помощников не позвал меня. Я сейчас же прошел в амфитеатр, в соответствии с вашим приказом, и тут только узнал, что миссис Дорн этим утром была убита.

Он сделал паузу, держась со сверхъестественным спокойствием. Однако Эллери не сводил с него глаз.

— Этим утром никто меня не тревожил, — продолжал безмятежно Кнайсель. — Иначе говоря, я был один в лаборатории с нескольких минут начала восьмого до недавнего времени. Работал не прерываясь — и без всяких свидетелей. В это утро даже доктор Дженни не появился в лаборатории, вероятно по причине смерти миссис Дорн и последовавших забот. А доктор Дженни обязательно навещает меня каждое утро... Думаю, — задумчиво заключил он, — это все.

Эллери продолжал сверлить его взглядом. Инспектор Квин, не мигая, наблюдал за ними обоими. Он вынужден был признаться себе, что, несмотря на высокое самообладание Эллери, тот никогда еще не был так несобран.

Старик начал хмуриться. Он ощутил приступ неопределенного, но явственного гнева.

Эллери улыбнулся:

— Превосходно, доктор Кнайсель. И, поскольку вам заранее известно все, что я хотел у вас спросить, возможно, вы ответите на мой следующий вопрос без вопроса как такового?

Кнайсель задумчиво погладил свою некрасивую бородку:

— Не так уж сложно, э... мистер Квин, я полагаю?.. Вы хотели бы знать о сути исследований, которые мы с доктором Дженни совместно проводим? Я прав?

— Совершенно.

— Преимущества научного опыта для ума неисчислимы, как видите, — добродушно прокомментировал Кнайсель. Глядя прямо в глаза друг другу, эти двое разговаривали как хорошие старые приятели. — Хорошо. Мы с доктором Дженни вот уже два с половиной года... ах нет, в следующую пятницу это будет уже два года и семь месяцев — работаем над применением металлических сплавов в медицине.

Эллери весьма серьезно ответил:

— Ваше научное мировоззрение, доктор, для меня недостаточно ясно — да простится мне грех сомнения... Мне хотелось бы знать гораздо больше. Я хотел бы узнать от вас о конкретной природе этого металлического сплава. И о том, сколько денег было уже вложено в эксперимент. Я хотел бы узнать о вашей личной биографии — и на каком основании вы с доктором Дженни сформировали столь прочную научную коалицию. Мне хотелось бы знать, почему миссис Дорн решила прекратить субсидирование ваших дальнейших работ... — Он на секунду замолк, насмешливо скривив рот. — Мне бы хотелось также узнать, кто убил миссис Дорн, но это, я полагаю...

— О, это вовсе не бесполезный вопрос, сэр, вовсе нет... — Кнайсель чуть улыбнулся. — Мой научный опыт учит меня тому, что все, что нужно аналитику для разрешения трудного вопроса, — это, во-первых, многообразие запутанных и непонятных явлений, имеющих отношение к вопросу; во-вторых, это терпение и еще раз терпение; в-третьих, способность объять умом и неиспорченным воображением всю целостность проблемы... Впрочем, это все не отвечает на ваши вопросы.

Итак, какова природа нашего металлического сплава? Боюсь, — деликатно сказал Кнайсель, — что я вынужден отказаться удовлетворить ваше любопытство. Во-первых, это отнюдь не поможет вам раскрыть преступление; во-вторых, это научная тайна, которая принадлежит нам с доктором Дженни... Однако одно могу сказать: когда мы закончим работу в том виде, как планируем, мы произведем сплав, который позволит забыть об использовании стали в медицине!

Окружной прокурор и его заместитель обменялись красноречивыми взглядами, затем вновь обратили глаза — уже с новым вниманием — к маленькому нелепому человечку.

Эллери хмыкнул.

— Не буду давить на вас. Если вам двоим удастся заменить сталь более дешевым и превосходящим ее по свойствам металлом — вы станете миллионерами за одну ночь.

— Именно. И в этом причина того, что лаборатория засекречена, укреплена со всех сторон замками и стенами, металлическими дверями и всем, что охраняет от воровских рук и взглядов. Я могу сказать, — не без гордости продолжал Кнайсель, — что наш окончательный продукт будет значительно легче, прочнее, пластичнее и долговечнее, чем сталь. Кроме того, столь же прочен и более дешев в изготовлении.

— Вы, случаем, не открыли философский камень? — пробормотал Эллери.

Взгляд Кнайселя стал острым.

— Разве я похож на шарлатана, мистер Квин? — напрямую спросил он. — Опять-таки, научная вера доктора Дженни в меня и мои научные достижения является гарантией серьезности наших исследований. Говорю вам, — и тут голос его окреп и возвысился, — что мы работаем над лучшим конструктивным материалом будущего! Он произведет революцию в аэронавтике! Разрешит одну из самых больших проблем астрофизики. Человек сможет завоевать не только космическое пространство, но и всю Солнечную систему. Этот сплав будет применяться везде: от изготовления булавок и ручек до строительства небоскребов... И ведь это, — закончил он, — уже почти законченная работа.

Повисла тишина. Слова ученого впечатляли и делали все нереальные события возможными.

Эллери казался впечатленным менее, чем другие.

— Я не хотел бы попасть в ту же категорию антинаучных мракобесов, которые мучили Галилео и смеялись над Пастером, однако — скажу как аналитик аналитику — я предпочел бы увидеть ваш продукт своими глазами. От слов к делу... Какова стоимость ваших исследований, доктор Кнайсель?

— Не знаю точно, хотя полагаю, что гораздо более восьмидесяти тысяч... Финансовая сторона дела — в ведении доктора Дженни.

— Наивный экспериментатор, — чуть слышно пробормотал Эллери. — Все проще. Итак, сэр, что там... хром, алюминий, уголь, молибден — все это не может столько стоить, если, конечно, вы не заказываете их вагонами. Нет, доктор, вам придется просветить меня подробнее по этому вопросу.

Кнайсель позволил себе скептическую улыбку.

— Вижу, что вы незнакомы со стоимостью химически чистых металлов. Вы могли бы упомянуть молибденит, вульфенит, шилит, молибдит и прочие руды, из которых извлекается чистый молибден. Я преподнес вам проблему с совершенно нетрадиционной точки зрения...

А что касается стоимости, то я могу быть не в курсе некоторых вещей. Я заведую самой лабораторией и оборудованием. Покупкой реактивов и приборов. Но скажите, вы имеете хоть какое-то представление о стоимости новейшей вентиляционной системы, оборудования для обогащения металлов, турбин, наконец, электролитического оборудования, катодных трубок и тому подобного?

— Примите мои извинения. Я — всего лишь законник. Так какова ваша краткая биография, доктор?

— Мюнхен в Германии, Сорбонна во Франции, Массачусетс в США. Специальная лаборатория и исследовательская работа... Три года в США, в Бюро стандартов департамента металлургии, после получения американского гражданства. Пять лет после этого в одной из крупнейших сталелитейных компаний Американского континента. И все это время вел независимые исследования, во время которых и появилась у меня та идея, над которой сейчас работаю...

— Как вы встретились с Дженни?

— Нас познакомил коллега, так... знакомый по научной работе. Я был тогда беден. Мне требовалась помощь человека, который помог бы финансами в экспериментах, а также с технической стороной дела. И кроме всего прочего, человека, которому я мог бы доверять. Доктор Дженни соответствовал всем этим требованиям. Он загорелся моей идеей. Остальное вы додумаете сами.

— Почему вдруг миссис Дорн решила прекратить субсидировать ваш проект?

На переносице Кнайселя появилась тонкая белая линия.

— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.

Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды...

Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:

— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?

— Да.

— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.

Кнайсель пожал плечами:

— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.

— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?

— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.

Эллери устало встал.

— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.

— Благодарю, мистер Квин.

— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание...»

— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны... Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта... Это все, сэр?

Эллери внезапно выпрямился.

— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?

— Разумеется, в курсе.

— В таком случае можете идти.

Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.

— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника...

— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».

— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.

Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.

— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».

— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой...

Глава 13

ДЕЛА СЛЕДСТВЕННЫЕ

Накачанная рука сержанта Вели покоилась на ручке двери, в то время как он препирался с неизвестным в коридоре.

Эллери Квин впал в некий ступор, поглощенный своими нелегкими мыслями. Инспектор Квин, обхватив себя руками, также размышлял о чем-то; окружной прокурор и Тимоти Кронин были поглощены дискуссией о сложности расследуемого случая.

Только Пит Харпер, положив голову на грудь, обняв ногами ножки стула, казалось, находился в совершенном покое и согласии с окружающим миром.

То была сцена-натюрморт, полная тишины, в которую весьма скоро ворвутся полицейские фотографы и судебные эксперты.

Комната наполнилась официальными лицами.

Сэмпсон и Кронин взяли со стула свои пиджаки и шляпы и встали поодаль.

Главный полицейский фотограф что-то пробормотал про «другую работу» и без получения разрешения начал фотографировать.

Они наводнили и амфитеатр, и предоперационную, и кабинет анестезии. Они ходили вдоль операционного стола; двое на лифте спускались в подвал — фотографировали труп. Бело-голубые вспышки магния и приглушенные хлопки высвечивали общий бедлам. Едкий запах магниевого порошка смешивался с острым медицинским запахом холлов и комнат, создавая тошнотворную атмосферу.

Эллери, погруженный в свои мысли, словно Прометей, возвышался на стуле среди этой неразберихи и вряд ли замечал то, что творится вокруг...

Инспектор что-то сказал полицейскому, отослав его с поручением. Почти незамедлительно тот вернулся с моложавым русоволосым человеком:

— Вот он, шеф.

— Вы — Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем?

Человек в белой униформе кивнул. Глаза его были влажными, что придавало ему полусонный или едва ли не плачущий вид. Копчик носа был ненатурально мясистым, большие уши пылали огнем. При этом лицо управляющего не было лишено привлекательности. Он казался слишком простым, чтобы быть неискренним, и слишком испуганным, чтобы говорить неправду.

— Моя жена... — запинаясь, начал он. Он был смертельно бледен, исключая пылающие уши.

— Ну так что? — пробормотал инспектор.

— Моя жена Шарлотта... — управляющий нервно ухмыльнулся, — у нее всегда видения... Этим утром она сказала, что у нее было не только видение, но она и голос слышала. Голос сказал: «У нас будут неприятности этим утром!» Забавно, правда? Мы...

— Конечно, конечно, очень забавно. — Инспектор был раздражен. — Послушайте, Парадайз, вы нам много помогали этим утром, и вы вовсе не так тупы, как хотите казаться. Мы заняты, и мне нужны быстрые ответы на мои вопросы. Итак, ваш личный кабинет находится прямо напротив восточного коридора, верно?

— Да, сэр.

— Вы были там все утро?

— Да, сэр. Утро — самое напряженное для меня время. Я сидел за столом, пока не прибежал доктор Минхен...

— Знаю, знаю. Как я понимаю, ваше кресло и стол находятся как раз напротив двери. Ваша дверь была открыта все утро?

— Ну... наполовину.

— Вы могли... вы видели телефонную будку через свою полуоткрытую дверь?

— Нет, сэр.

— Плохо, — пробормотал инспектор. Он кусал ус. — В таком случае... в поле вашего зрения с 10.30 до 10.45 проходил какой-нибудь доктор?

Парадайз задумчиво почесал кончик мясистого носа.

— Я... я не знаю. Я был занят... — Глаза его наполнились слезами. Инспектор почувствовал замешательство. — Ведь доктора снуют то и дело по коридору...

— Ну хорошо. Не плачьте, бога ради, вы же мужчина! — Старик отвернулся. — Томас! У всех дверей выставлена охрана? Пока все в порядке? Были ли попытки вырваться из здания?

— Ничего похожего, инспектор. Парни начеку, — прогремел Вели, грозно взглянув на управляющего.

Инспектор Квин величественно кивнул Парадайзу:

— Я бы хотел, чтобы вы глядели в оба. Работайте в связке с моими людьми. Госпиталь будет под охраной, пока мы не найдем убийцу миссис Дорн. Надеюсь на полное взаимное сотрудничество — тогда я обязуюсь создать вам нормальные условия для работы. Понятно?

— Д-да, но... — Уши Парадайза запылали еще сильнее. — Я... я... никогда еще не имел дела с убийством. Сэр... в нашем госпитале... Я надеюсь, вы... ваши люди не разрушат его...

— Не опасайтесь, ничего такого не планируется. И хватит! — Инспектор не без облегчения хлопнул Парадайза по плечу и проводил к дверям. — Прощайте!

Управляющий исчез из вида.

— Я буду через секунду, Генри, — пообещал инспектор.

Сэмпсон одобрительно кивнул.

— А теперь, Томас, — продолжал старик, обращаясь к сержанту Вели, — мне нужно, чтобы охрана была поставлена везде: в амфитеатре, в предоперационной и в кабинете анестезии. Никого не впускать, абсолютно никого.

И пока вы здесь, можно проследить маршрут убийцы от кабинета анестезии по коридору либо найти кого-то, кто мог видеть его. Он, вероятно, всю дорогу хромал. И еще — мне надо, чтобы вы узнали фамилии и адреса всех, кто находился здесь: медсестер, докторов, практикантов, пришлых людей и так далее. И еще одно...

Сэмпсон быстро спросил:

— И биографии, Квин?

— Да. Слушай, Томас. Организуй агентов, чтобы выяснили личные биографии каждого, без исключения, кого мы до сих пор опрашивали. Просто для проверки. Кнайсель, Дженни, Сара Фуллер, доктора, сестры... каждого. Не докладывай мне о них, пока не встретишь чего-то необычного, настораживающего. То, что меня интересует, — это факты, которые не сходятся или не обнародованы в опросе.

— Конечно, сэр. Охрана, проход убийцы по коридору, имена и адреса, морг. Я понял, — отвечал Вели, записывая в блокнот. — Между прочим, инспектор, Большой Майк все еще под наркозом. Мы с ним не сможем поговорить еще несколько часов. Некоторые из ребят стоят на посту там, наверху.

— Хорошо! За работу, Томас.

Инспектор выбежал из двери, отдал краткие инструкции детективам и полицейским и быстро вернулся.

— Все улажено, Генри. — Он взялся за сюртук.

— Уходим? — Окружной прокурор вздохнул и натянул шляпу на уши. Харпер и Кронин двинулись к двери.

— Мы сделали свое дело. Пошли... Эллери! Проснись!

Отцовский голос донесся до Эллери сквозь туман его дум. Он поднял голову и увидел инспектора, Сэмпсона, Кронина и Харпера, готовых к уходу.

— А... весь мусор убран? — Он потянулся — морщины пропали с его лба.

— Да, пошли, Эллери. Поедем в поместье Дорнов, чтобы разобраться, — сказал старик. — Не время бездельничать, сын, слишком многое нужно сделать.

— Где мое пальто? А, слушайте, мои вещи — в кабинете доктора Минхена.

Эллери молчал, пока его спину не укрыло тяжелое черное пальто. Он сунул трость под мышку и задумчиво теребил длинными пальцами поля шляпы.

— А знаешь, — сказал он, когда за ними закрылась дверь предоперационной и спина в голубой форме подперла ее изнутри, — Абигейл Дорн вполне могла бы соперничать в стилистике своей кончины с императором Адрианом. Помнишь, какая надпись была выбита у него на надгробии? — Когда они выходили из кабинета анестезии, другой человек в голубой форме подпер дверь изнутри, заняв свой пост. — «Меня уничтожили полчища врачевателей...»

Инспектор остановился, пораженный:

— Эллери! Не думаешь ли ты...

Эллери прочертил тростью дугу и решительно треснул ею о мраморный пол.

— О! Это не обвинение, — мягко сказал он. — Это эпитафия.

Глава 14

ЛЮБОВЬ

— Фил...

— Прости, Хильда. Когда я пришел час назад из госпиталя, ты отдыхала. Бристоль так сказал, и я знал, что с тобой Эдит Даннинг и Хендрик... Я не хотел тебя тревожить. Мне нужно было уехать. Срочные дела в офисе... Но теперь я с тобой, Хильда, и — Хильда...

— Я так устала от всего этого!

— Знаю, дорогая, знаю. Хильда — как мне сказать? — Хильда, я...

— Фил. Пожалуйста.

— Я не знаю, как сказать это. Дорогая моя. Милая. Это ведь значит кое-что, правда? Ты знаешь, как я люблю тебя. Но весь мир — особенно газеты — ты знаешь, что скажут они, если ты... если мы...

— Фил! Ты что, думаешь, что дурные слухи что-то для меня значат?

— Они скажут, что я женюсь на миллионах Абби Дорн!

— Я не хочу обсуждать наш брак. Как ты мог подумать...

— Но, Хильда! Хильда! О, дорогая моя. Какой я идиот, что заставляю тебя плакать...

Глава 15

ОСЛОЖНЕНИЯ

Полицейская машина подрулила к бордюру и остановилась перед массивными стальными воротами поместья Дорнов. И особняк, и площадка перед домом занимали всю площадь между Пятой авеню и шестидесятыми улицами. Высокая каменная стена, выщербленная дождем и ветром, поросшая мхом, окружала дом и парк подобно старому гранитному плащу. Стена скрывала нижние этажи здания, затаившегося в глубине территории среди живописных куртин и лужаек.

Войдя в это поместье, можно было, отгородившись от шума города и автомобильного рева, вообразить себя в другом веке, затерявшимся среди мраморных статуй парка, разбитого возле романтического замка.

Через улицу простирался Центральный парк. Вверх по Пятой авеню видны были белый купол и простые каменные стены Музея «Метрополитен».

Инспектор Квин, окружной прокурор Сэмпсон и Эллери Квин оставили трех детективов курить в машине и неспешно поднялись по мраморным ступеням особняка.

Тощий человек в ливрее открыл им двери. Инспектор Квин отодвинул его в сторону и мгновенно очутился в просторнейшем холле.

— К мистеру Дорну, — грозно сказал он, — и не задавайте мне вопросов.

Дворецкий открыл было рот, чтобы протестовать, но не осмелился.

— Но как мне доложить?..

— Инспектор Квин, мистер Квин, окружной прокурор Сэмпсон.

— Да, сэр! Проходите, джентльмены. — И дворецкий пригласил их следовать за ним через богато меблированные комнаты с зашторенными окнами. Остановившись на секунду перед двойными дверями, он открыл их. — Если вас не затруднит, подождите здесь с этим джентльменом. — И дворецкий, отвесив поклон, пошел в обратном направлении.

— С этим джентльменом? Каким таким?.. Кто тут? А, Харпер?

Они всмотрелись через полумрак в угол, где Питер Харпер, погруженный в глубины кожаного клубного кресла, усмехался, глядя на них.

— Послушай, — потребовал инспектор, — мне показалось, ты сказал, что едешь в свою редакцию. Пытаешься украсть наш кусок информации?

— Это все причуды войны, инспектор. — Старый репортер весело помахал рукой. — Пытался увидеться тут с нашим престарелым плейбоем, но — не удалось. Так пришлось ожидать вас. Садитесь, парни.

Эллери задумчиво ходил кругами, осматривая библиотеку. На всех стенах от пола до старомодного с лепниной потолка помещались тысячи книг. Эллери почтительно пробежал глазами некоторые названия. Но почтительность разом умерла — и на лице появилась шаловливая улыбка, как только он взял в руки один том. Это был тяжелый, богато оформленный том в кожаном переплете с золотым тиснением.

— Похоже, — с усмешкой сказал он, — что я открыл еще один порок миллионеров. Чудесные книги — и без хозяев.

— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил Сэмпсон.

— Вольтер в прекрасном оформлении, изумительно издан, роскошно переплетен — и совершенно не прочитан. Страницы не разрезаны. Бьюсь об заклад: девяносто восемь процентов этих книг никогда не брали в руки с тех пор, как купили.

Инспектор со стоном усталости опустился в удобное кресло:

— Хотел бы я, чтобы этот старый жирный осел...

«Старый жирный осел» появился незамедлительно: широкая, хотя и нервная улыбка приклеилась к его лицу.

— Как приятно! — вскрикнул он фальцетом. — Рад видеть вас, джентльмены! Садитесь, садитесь!

Он подался вперед, и желеобразная масса перетекла в другое место.

Окружной прокурор медленно подчинился, не скрывая отвращения при взгляде на Дорна. Эллери не придал его появлению никакого значения. Он продолжал рассматривать книги.

Хендрик Дорн упал на широкий диван и обвил одну жирную руку другой. Его улыбка исчезла, как только он заприметил в углу фигуру Харпера.

— Это репортер?! — взвизгнул он. — Я не стану говорить перед репортерами!

— Успокойтесь, мистер Дорн! — пытался урезонить его Харпер. — Я здесь не как журналист, не правда ли, мистер Сэмпсон? Окружной прокурор подтвердит вам, мистер Дорн. Я просто помогаю расследованию. По-дружески, знаете ли.

— Все в порядке, Харпер говорит верно, — резко сказал Сэмпсон. — Вы можете говорить при нем так же свободно, как и при нас[1].

— Ну... — Дорн сверлил репортера взглядом. — Если он не напечатает то, что я скажу...

— Кто — я? — Харпер принял оскорбленный вид. — Вы обижаете меня...

— Вы говорили нам в госпитале о какой-то истории, — прервал его инспектор. — Вы намекали, что она очень важна, да еще и угрожает вашему существованию. Я верно вас понял? Так как же, сэр?

Дорн с надутым видом восседал на диване. Не глядя на присутствующих, он заговорил:

— Но сначала, джентльмены, пообещайте мне. — Он понизил голос до шепота. — Это — тайна! — Он быстро, по очереди, оглядел всех, как конспиратор.

Инспектор Квин закрыл глаза. Он опустил пальцы в старую коричневую табакерку — своего постоянного компаньона. Казалось, он избавился, наконец, от своего раздражения.

— Вы делаете нам предложение? — пробормотал он. — Заключаете пакт с полицией, так? Опомнитесь, мистер Дорн. — Он внезапно открыл глаза и резко сел прямо. — Вы нам рассказываете все подробности без всякого торга, и немедленно!

Дорн хитро покачал лысой головой.

— А вот и нет, — неприятнейшим фальцетом позлорадствовал он. — Вы не смеете нажимать на меня, мешье инш-пектор... Вы мне обещаете — я рассказываю. Иначе — нет.

— Я вот что вам скажу, — внезапно смягчился инспектор. — Наверное, вы опасаетесь за свою жизнь. Мистер Дорн, я уверяю вас, что, если вам нужна защита, мы вам ее предоставим.

— Вы предоставите мне полицейских? — с интересом вопросил Дорн.

— Если ваша безопасность того потребует — да.

— Ну хорошо. — Дорн подался вперед и громко и быстро зашептал: — Я весь в долгах, весь... все заложено, до трусов. Я много лет подряд занимал у него деньги. Большие суммы, огромные!

— Послушайте, послушайте! — прервал его инспектор Квин. — Это требует пояснения. Мне уже дали понять, что у вас есть небольшой, но постоянный доход.

Толстяк игнорировал ремарку небрежным жестом руки:

— Ерунда. Ничего у меня нет. Я играю в карты. Я ставлю на лошадей. Я... то, что вы называете... спортсмен. Мне не везет... фатально не везет. Итак! Этот человек — он дает мне деньги. Затем говорит: «Мне нужны мои деньги назад». А я не могу заплатить. Затем я иду, говорю ему — и он дает мне еще денег. Я имею в виду Ай-оу-ю[2]. Сколько? Боже, боже! Сто десять тысяч долларов, джентльмены!

Сэмпсон присвистнул. В глазах Харпера появился огонек. Выражение лица инспектора посерьезнело.

— Но какую гарантию вы ему можете дать? Весь мир знает, что у вас нет собственных денег.

— Гарантию? — Глаза Дорна превратились в узкие щелочки. — Лучшую в мире гарантию! — Он ухмыльнулся во всю ширину своего жирного лица. — Состояние моей сестры!

— Вы имеете в виду, — спросил Сэмпсон, — что миссис Дорн давала вам доверенности на получение этих сумм, подписывала ваши векселя?

— О нет! — Он икнул. — Но в качестве брата Абигейл Дорн я был известен как наследник. Естественно, моя сестра ничего не знала о моих долгах.

— Интересно, — пробормотал инспектор. — Хорошо устроились, мистер Дорн! Вам дают деньги под богатое наследство!

Губы Дорна обвисли. Он испугался.

— Ну ладно, ладно! — воскликнул инспектор. — И какой в вашей истории для нас смысл? Давайте выкладывайте!

— А смысл в том... — и дряблые щеки Дорна обвисли вниз, когда он наклонился к инспектору, — что годы шли, а Абигейл все не умирала, я так и не отдавал долги... и тогда он сказал, что ее нужно убить!

Он торжествовал в наступившей паузе. Инспектор и Сэмпсон переглянулись. Эллери, с раскрытой книгой в руке, воззрился на Дорна.

— Значит, это и есть то, что вы хотели нам сказать? — спросил инспектор. — А кто ваш заемщик? Банкир? Брокер?

Дорн побледнел как мел. Он внимательно оглядел своими поросячьими глазками все углы комнаты. Его испуг был натурален. Заговорил он свистящим шепотом:

— Майкл Кадахи...

— Большой Майк! — воскликнули вместе инспектор и Сэмпсон. Старик вскочил на ноги и начал сновать по толстому ковру. — Большой Майк, черт побери! И тоже в госпитале...

— Мистер Кадахи, — холодно пояснил Эллери, — имеет первоклассное алиби, отец. В то время, когда горло миссис Дорн перетянули, его положили под наркоз, и это подтвердят врач и две медсестры. — Он вновь вернулся к книжным полкам.

— Конечно, у него алиби, — внезапно хмыкнул Харпер из своего кресла. — Молодец парень! Классно задумано. Все гладко, ни сучка...

— Это дело не может быть сделано руками Кадахи, — пробормотал инспектор.

— Но это мог сделать один из трех молодчиков, которые были с ним, — живо возразил окружной прокурор.

Инспектор не проронил ни слова. Он выглядел неудовлетворенным.

— Не вижу тут связи, — пробормотал он. — Преступление слишком идеально сработано, слишком отполировано. Для такой работы не годятся ни Джо Гекко, ни Снэппер, ни Крошка Вилли.

— Да. Но их действиями могли руководить мозги Кадахи, — возразил Сэмпсон.

— Послушайте, — сказал из угла Эллери. — Не торопитесь, джентльмены. Старик Публилий Сир[3] знал, о чем говорил, когда сказал: «Мы должны тщательно взвесить то, что требует только однократного решения». Ты не должен допустить ошибки в очередности, отец.

Казалось, толстяк доволен результатом, которого он достиг разглашением своей «тайны». Хотя глазки его были практически не видны в складках жира, на лице лоснилась торжествующая улыбка.

— Сначала Кадахи сказал, что я сам должен сделать это. Но я пригрозил, что пойду в полицию, если он будет настаивать. «Что? — возмутился я. — Свою собственную родную сестру?..» Тогда он рассмеялся и сказал, что и сам сделает это. «Ты это серьезно, Майк?» — спросил я. Тогда он сказал, что это его дело. Но я должен держать рот на замке, иначе... Вы понимаете? Что мне оставалось делать? Он... он убил бы меня...

— Когда состоялся этот разговор? — спросил Квин.

— В прошлом сентябре.

— Кадахи обсуждал вопрос с тех пор?

— Нет.

— Когда вы в последний раз видели его?

— Три недели назад... Мало о чем говорили... — Дорн начал неприятно и обильно потеть; его маленькие глазки беспокойно перебегали с одного лица на другое. — Когда я этим утром увидел, что моя сестра убита, что еще я мог подумать, кроме того, что это сделал Кадахи... Понимаете? Теперь мне придется... я имею в виду, я теперь смогу выплатить мой долг. Этого он и хотел.

Сэмпсон обеспокоенно покачал головой:

— Кадахи, как очнется, разобьет ваши обвинения против него в пух и прах, мистер Дорн. У вас есть свидетели его угроз? Думаю, что нет. Я думаю, у нас нет оснований для задержания Большого Майка. Конечно, мы можем подержать в предварительном заключении трех его орлов, но до тех пор, пока не выяснится, что улик против них нет.

— Они, конечно, попытаются освободить их сегодня же, — угрюмо предположил инспектор. — Но эти ребята останутся у нас в руках. Я обещаю тебе, Генри. Однако все это не решает проблемы... Вряд ли. Снэппер — единственный из них, кто достаточно мал ростом, чтобы имитировать доктора Дженни.

— Я вам говорю все это, — взвизгнул Дорн, — только из-за моей сестры. — Лицо его потемнело. — Я требую отмщения! Убийца должен заплатить сполна. — Он сел, распрямив спину, и стал похож на разжиревшего петуха.

Харпер изобразил своими пожелтевшими от табака пальцами аплодисменты. Эллери уловил его движение и улыбнулся.

— Мне кажется, мистер Дорн, что вам не следует опасаться Кадахи и его команды.

— Вы так думаете?

— Я говорю совершенно серьезно. Вы гораздо ценнее для Кадахи живой, чем мертвый. В его интересах, чтобы вы вступили в права наследования и выплатили ему все долги.

— Полагаю, — спросил инспектор, — вы платите ему еще и проценты?

— Пятнадцать процентов... — простонал Дорн. — Вы будете молчать о моей истории? — В наступившей тишине он смахивал пот с лица. Его жирный подбородок дрожал.

— Ростовщичество... — пробормотал инспектор. — Мы сохраним в тайне вашу ситуацию, мистер Дорн. Я вам обещаю. И вы получили защиту от Кадахи.

— Благодарю, благодарю вас!

— Ну а теперь, может быть, вы расскажете нам о ваших передвижениях этим утром? — невзначай спросил инспектор.

— О моих передвижениях? — Дорн смотрел непонимающе. — Но вы, конечно... Ха! Пожалуй. Это чистая формальность, правда? По телефону мне сказали, что моя сестра упала. Звонили из госпиталя. Я еще был в постели. Хильда и Сара поехали первыми. Я приехал в госпиталь около 10.00. Я пытался отыскать доктора Дженни. Но не смог, и примерно за пять минут до операции я вошел в комнату ожидания, где сидели Хильда и молодой Морхаус. Юрист.

— Вы просто ходили по госпиталю, так? — Инспектор угрюмо кусал ус.

Эллери, подойдя поближе, стоял с улыбкой.

— Послушайте, миссис Дорн была вдовой, — вмешался он. — Как же это получается, в таком случае, что она «миссис Дорн»? Может быть, она вышла замуж за дальнего кузена, носившего такую же фамилию, как ее собственная?

— Очень просто, — отдуваясь, отвечал толстяк. — Видите ли, мистер Квин, Абигейл вышла замуж за Чарльза Ван дер Донка, но, когда он умер, взяла обратно свою девичью фамилию и добавила «миссис». Она очень гордилась нашей фамилией.

— Могу подтвердить все сказанное, — ввернул Харпер, — поскольку утром в госпитале просмотрел ее досье.

— О, я нисколечко не сомневался. — Эллери протирал пенсне. — Я просто полюбопытствовал. А как насчет ваших долгов Майклу Кадахи, мистер Дорн? Вы упомянули карты и тотализатор. А еще более волнующие игры? Я имею в виду женщин.

— Ч-что? — Лицо Дорна заблестело еще больше. — Как... вы...

— Внимание! — резко сказал Эллери. — Отвечайте на вопросы. Есть ли в вашем списке женщины, которым вы должны деньги? Заметьте: я, как джентльмен, опускаю причину вашей возможной задолженности.

Дорн облизал пухлые губы.

— Нет. Я... я все заплатил.

— Данкен зи![4]

Инспектор пристально смотрел на сына. Эллери едва заметно кивнул. Инспектор встал и, как бы между прочим, положил руку на огромную пухлую руку Дорна.

— Думаю, пока достаточно, мистер Дорн. Благодарим вас — и не волнуйтесь насчет Кадахи.

Дорн с трудом встал, промокая лицо.

— Между прочим, мы бы хотели на минутку увидеть мисс Хильду. Не пригласите ли вы ее?

— Да. Да. До свидания.

Дорн вышел из комнаты настолько быстро, насколько был способен.

Они переглянулись. Инспектор Квин позвонил в полицейское управление. Пока он переговаривался с заместителем инспектора, Эллери сказал Харперу, как бы между прочим:

— А не приходило ли тебе в голову, что наш друг Дорн, этот Колосс Родосский, несколько подтасовал свою историю?

— Наверное, — кратко ответил Харпер.

— Ты имеешь в виду, что если Кадахи будет обвинен в убийстве... то ему не придется?.. — Сэмпсон нахмурил брови.

— Именно, — пробормотал Эллери. — Этому мамонту не придется выплачивать то, что он должен. Поэтому он так торопится навести подозрения в убийстве на Кадахи...

Но тут в библиотеку, опираясь на руку Филипа Морхауса, вошла Хильда Дорн.

Опекаемая настороженным и дотошным Морхаусом, который непрерывно вертелся вокруг нее, Хильда Дорн не сразу поняла, что за прочными и безопасными стенами поместья Дорнов расцвела непримиримая вражда. Она поняла это только после перекрестных вопросов инспектора и окружного прокурора, которые принесли ей извинения за то, что более не смогли скрывать неприятные факты.

Морхаус стоял позади нее, и резкие черты его лица все более темнели от раздражения.

Абигейл Дорн и Сара Фуллер... две старые женщины, которые травили друг друга за закрытыми дверями, борясь друг с другом сами не понимая за что... Хильда ничего не знала. Неделю за неделей две женщины, семидесятилетняя вдова и старая дева, когда-то сошедшиеся по взаимной симпатии, обречены были жить бок о бок, порой даже не разговаривая от взаимной ненависти. Месяцами они общались только междометиями или местоимениями. Годами они не произносили ни единого доброго слова друг о друге. И все же — недели, месяцы и годы проходили, а Сара Фуллер оставалась в услужении у Абигейл Дорн.

— Ставился ли когда-либо вопрос о том, чтобы рассчитать мисс Фуллер?

Хильда покачала головой:

— О, мать, бывало, начинала злиться и говорила, что нужно расстаться с Сарой, но все знали, что это только слова... Я часто спрашивала у матери, отчего они с Сарой не ладят. Она... она сразу напускала на себя неприступный вид и говорила, что их вражда — это только плод моего воображения и что женщина ее положения не может поддерживать близких отношений с прислугой даже высшего ранга. Но подобные рассуждения были ей совершенно чужды... Я не знала, что и думать...

— Я все это вам говорил, — вырвалось у Морхауса. — Зачем же вы мучаете ее...

Они не обратили на его высказывание никакого внимания.

— Домашние свары, — наконец, сказала устало Хильда. — Ничего более серьезного — неужели не ясно?

Инспектор внезапно оборвал разговор. И задал положенный вопрос, что она делала утром. Хильда еще раз рассказала, что она была в комнате ожидания и что Сара куда-то отлучалась.

— Вы говорите, — настойчиво переспросил инспектор, — что Сара Фуллер оставила вас в комнате ожидания и куда-то удалилась, мистер Морхаус пришел к вам вскоре после ее ухода... Был ли он с вами все время до того момента, как отправился наблюдать за операцией?

Хильда задумчиво поджала губы.

— Да. О! Кроме минут десяти, я так думаю. Я спросила Филипа, не будет ли он так любезен найти доктора Дженни и узнать, как там мама. Сара ушла и не вернулась. Филип пришел позже, сказав, что не смог найти доктора. Правда, Фил? Я... я не совсем поняла...

Морхаус быстро вставил:

— Да. Да. Конечно.

— А в какое время, мисс Дорн, — деликатно осведомился инспектор, — мистер Морхаус вернулся?

— О, я не помню. Какое было время, Фил?

Морхаус покусал губы.

— Я бы сказал — это было около 10.40, поскольку я почти сразу отправился на галерею амфитеатра, а операция... операция должна была вот-вот начаться.

— Понимаю. — Инспектор встал. — Думаю, это все.

— Мисс Даннинг в доме, мисс Дорн? — спросил Эллери. — Я хотел бы поговорить с ней.

— Она уехала. — Хильда устало закрыла глаза; ее губы горели, — казалось, она больна. — Она так мила, что поехала сюда со мной. Но ей нужно было обратно в госпиталь. Вы, наверное, знаете: она заведует отделением социальной службы.

— Между прочим, мисс Дорн... — начал, улыбаясь, окружной прокурор. — Я уверен, что вы искренне хотите помочь полиции... Нам совершенно необходимо проверить частные бумаги миссис Дорн для того, чтобы найти возможную разгадку преступления.

Девушка кивнула; но от присутствующих не укрылось выражение ужаса, на минуту исказившее ее лицо.

— Да-да. Я только... я думаю...

— В доме нет бумаг, которые могли бы помочь вам, — зло бросил Морхаус. — Я веду всю деловую переписку миссис Дорн. Думаю, вам здесь больше нечего делать...

Морхаус склонился над Хильдой, она беспомощно посмотрела на него.

Поняв друг друга без слов, они быстро вышли из комнаты.

Позвали старого дворецкого. У него было какое-то замороженное, деревянное лицо — но яркие и живые глаза.

— Вас зовут Бристоль? — спросил отрывисто инспектор.

— Да, сэр. Гарри Бристоль.

— Вы понимаете, что должны говорить исключительно правду?

Человек моргнул:

— Да, сэр!

— Прекрасно. — Инспектор потыкал в ливрею дворецкого пальцем. — Часто ли ссорились миссис Дорн и Сара Фуллер?

— Я... хорошо, сэр.

— Да или нет?

— Хорошо... да, сэр.

— Причина ссор?

На лице дворецкого появилось выражение беспомощности.

— Я не знаю, сэр. Они всегда ссорились. Мы иногда слышали эти ссоры. Но мы никогда не знали причины. Просто... просто они не любили друг друга.

— А вы уверены, что никто из прислуги не знает, почему они ссорились?

— Нет, сэр. Мне кажется, они обе старались не ссориться в присутствии прислуги. Всегда — или в комнате миссис Дорн, или в комнате мисс Фуллер.

— Как давно вы работаете здесь?

— Двенадцать лет, сэр.

— Вы свободны.

Бристоль поклонился и с достоинством вышел из библиотеки.

Все поднялись.

— Как насчет этой Фуллер, инспектор? — спросил Харпер. — Мне кажется, ее стоит поместить в предварительное заключение.

Эллери энергично покачал головой:

— Она не убежит. Пит, я удивлен. В ее лице мы имеем дело с необычным преступником — даже если это и она. Просматривается случай редкого помешательства.

Они пошли по домам.

* * *

Эллери глубоко вдыхал холодный январский воздух. Его сопровождал Харпер. Инспектор и Сэмпсон следовали в отдалении, направляясь к Пятой авеню.

— Что ты думаешь об этом, Пит?

— Куча-мала, — усмехнулся репортер. — Не вижу никакой реальной зацепки. Хотя у всех опрошенных был шанс сделать роковой шаг — и у очень многих из них просматривается мотив преступления.

— А еще что?

— Если бы я был на месте инспектора, — продолжил Харпер, выбивая каблуками гравий дорожки, — я бы копнул поглубже и проследил линию Уолл-стрит. Дело в том, что старушка Абби погубила на своем веку немало начинающих Рокфеллеров. Может, сегодня в госпитале кем-то руководил мстительно-финансовый мотив...

— Отец далеко не новичок в этой игре, — улыбнулся Эллери. — У него тоже возникла сходная идея, Пит... Тебя, может быть, заинтересует тот факт, что я уже выбраковал некоторых подозреваемых...

— Выбраковал?! — Харпер был и удивлен, и возмущен. — Послушай, парень, дай мне перерыв, а? Расскажи лучше, как ты расцениваешь мезальянс Фуллер-Дорн?

— Здесь что-то совсем странное. — Улыбка пропала с лица Эллери, он нахмурился. — Две ведьмы будто следовали совету Наполеона: «Свое грязное белье следует стирать подальше от глаз других». Потом, это предположение неестественно, Пит.

— Ты, может быть, полагаешь, что здесь кроется семейная тайна?

— Совершенно уверен в этом. Для меня очевидно, что Фуллер скрывает какую-то постыдную тайну... и, бог ведает отчего, это волнует меня!

Все четверо сели в полицейскую машину. В поместье остались на посту три детектива. Они медленно брели от калитки к дому.

В это время Филип Морхаус вышел из передней двери, осторожно огляделся и примерз к месту, увидев три фигуры.

Он застегнул пальто до подбородка, натянул пониже шляпу и сбежал по ступеням. Пробегая мимо полицейских, он пробормотал извинения. Они внимательно поглядели ему вслед.

Морхаус, не оглядываясь, широкими шагами заспешил в направлении города.

Трое детективов расстались у портика. Один пошел вслед за Морхаусом, второй исчез в кустарнике возле стальных ворот, третий громко постучал в парадную дверь дома.

Глава 16

УМОПОМЕШАТЕЛЬСТВО

Окружной прокурор опаздывал в свой офис, поэтому требовал ехать быстрее. Харпера высадили по его просьбе в Вест-Сайде для срочного звонка по телефону. Полицейская машина взвизгивала тормозами, пробираясь через напряженное движение полуденного Нью-Йорка.

В дергающейся на ходу машине инспектор Квин мрачно подсчитывал на пальцах те вопросы, в которые он обязан вникнуть по приезде в управление... Поиски таинственного посетителя Дженни; исследование найденной хирургической униформы для того, чтобы обнаружить ее истинного владельца; кроме того, нужно было определить магазин, который продал проволоку, которой удушили миссис Дорн; исследовать в лаборатории нитки, собранные с униформы...

— ...И большинство из этих манипуляций — совершенно бесполезны! — прокричал старик через шум мотора и вой сирены.

Машина остановилась у парапета Голландского мемориального госпиталя, чтобы высадить Эллери, затем сразу же набрала скорость и исчезла в направлении Даун-тауна.

Второй раз за этот день Эллери Квин поднялся по ступеням госпиталя — и во второй раз в одиночестве.

Айзек Кобб нес дежурство в вестибюле, переговариваясь с полицейским. Напротив главного лифта Эллери обнаружил доктора Минхена.

Он кинул взгляд вдоль коридора. При входе в кабинет анестезии стоял детектив, оставленный час тому назад. Полицейские сидели и в комнате ожидания. Тут же подскочили трое, тащившие тяжелое фотооборудование.

Эллери и доктор Минхен повернули за угол налево и вошли в восточный коридор. Они прошли мимо телефонной будки, в которой был найден брошенный хирургический костюм. Будка была теперь запечатана клейкой лентой. Несколькими шагами дальше по коридору они свернули в северный коридор, подошли к закрытой двери.

— Подожди, Джон. Это — внешняя дверь к лифту предоперационной, так? — насторожился Эллери.

— Да. Здесь двойная дверь, — ответил Минхен. — В лифт можно войти либо из коридора, либо через предоперационную. Коридорной дверью пользуются, когда пациент поступает через больничную палату на этом этаже.

— Прекрасно продумано, — прокомментировал Эллери. — Как и все вокруг. И, как я вижу, наш сержант опечатал здесь дверь.

Минуту спустя, когда они были в кабинете Минхена, Эллери вдруг попросил:

— Расскажи мне подробнее о взаимоотношениях Дженни с остальным штатом. Мне нужно знать, как его воспринимали люди.

— Дженни? С ним нелегко поладить; поначалу его приняли настороженно, однако скоро стали уважать, и это уважение заслужено. Его репутация хирурга неоспорима. Профессионализм — прежде всего, Эллери.

— Ты утверждаешь, — уточнил Эллери, — что у него не было врагов в госпитале?

— Враги? Вряд ли. Если только какая-то личная вражда укрылась от моего взгляда. — Минхен задумчиво поджал губы. — Правда, но если подумать, то есть в госпитале один человек, который всегда был в оппозиции к Дженни...

— Да? И кто же он?

— Она... Доктор Пеннини. Заведующая — впрочем, бывшая заведующая — родильным отделением.

— Почему «бывшая»? Сама подала в отставку или уволена?

— Ах, нет-нет. Просто в госпитале недавно была перетасовка кадров, и Пеннини была назначена главой ассистентского совета. А вместо нее, пока номинально, назначен Дженни.

— А почему?

— Это произошло не по воле самой Пеннини, — поморщился Минхен. — Просто воля покойной... видишь ли, еще одно из ее проявлений любви и уважения к Дженни.

— Понятно. — Эллери нахмурился. — Говоришь, была в оппозиции? Просто профессиональная ревность, я полагаю.

— Не просто. Ты не знаешь личности доктора Пеннини, иначе бы так не говорил. Итальянская кровь, страстный темперамент, да еще, как мне кажется, налицо определенная мстительность.

— И что из того?

— Я сказал тебе — это мстительная женщина. Вот, собственно, и все. — Минхен выглядел слегка удивленным.

Эллери церемонно, медленно зажег сигарету.

— Естественно. Глупо с моей стороны. Ты не упомянул... Я бы хотел видеть эту Пеннини, Джон.

— Конечно. — Минхен набрал номер. — Доктор Пеннини? Джон Минхен. Рад, что быстро нашел вас. Вы всегда заняты в этот час... А не можете ли прийти прямо сейчас в мой кабинет, доктор?.. Нет, ничего особо важного. Несколько вопросов к вам, познакомитесь с одним представителем... Да. Будьте добры.

Эллери разглядывал свои ногти, пока в дверь не постучали. Оба встали, Минхен крикнул:

— Войдите!

Вошла коренастая женщина в белом облачении. Взгляд приковывали ее нервные движения.

— Доктор Пеннини, позвольте мне представить вам мистера Эллери Квина. Мистер Квин помогает расследовать дело об убийстве миссис Дорн.

— Понятно. — Голос доктора был грудным, глубоким, почти мужским. Она подошла к одному из кресел и села.

Женщина оказалась примечательной внешности. Царственная осанка. Оливкового цвета кожа; над верхней губой заметный пушок. Пронзительные черные глаза. Лицо с идеально правильными чертами. Совершенно черные волосы, на которых поражала яркостью одна седая прядь, безупречно разделены на прямой пробор и зачесаны назад. Возраст определить невозможно: ей могло быть и тридцать пять, и пятьдесят.

— Я так понял, доктор, — мягко начал Эллери, — что вы прослужили в госпитале достаточно много лет.

— Совершенно верно. Позвольте сигарету. — Видно было, что Пеннини импонировал взятый Эллери тон.

Эллери предложил ей свой позолоченный портсигар, любезно подержал спичку у ее сигареты. Она глубоко затянулась и расслабилась, с любопытством разглядывая его.

— Понимаете, — продолжил Эллери, — расследуя данный случай, следствие зашло в тупик. Все выглядит совершенно необъяснимым. Я опрашиваю всех и задаю всем самые разнообразные вопросы... Как хорошо вы знали миссис Дорн?

— Как? — Черные глаза доктора блеснули. — Вы подозреваете меня в убийстве?

— Дорогой доктор...

— Послушайте, мистер Квин. — Она решительно сжала полные красные губы. — Я не знала миссис Дорн, почти не знала. И ничего не знаю об убийстве. Если вы полагаете, что я вам что-то открою, — вы напрасно тратите время. Вас удовлетворил мой ответ?

— Нет, конечно, — с сожалением сказал Эллери, и глаза его настороженно сузились. — Но я никогда не делаю заключений так стремительно. Причина, по которой я задал вам этот вопрос, следующая: если бы вы хорошо ее знали, вы бы могли назвать ее предполагаемых недоброжелателей.

— Простите. Я не могу этого сделать.

— Доктор Пеннини, давайте перестанем сооружать на своем пути преграды. Я буду совершенно откровенен. — Он закрыл глаза и откинул голову на подголовник. — Скажите, вы когда-либо... — он резко выпрямился и уперся в нее взглядом, — угрожали миссис Дорн в присутствии свидетелей?

Пеннини была так изумлена, что несколько мгновений смотрела на него, не мигая. Минхен вытянул ладонь, протестуя, и пробормотал какие-то извинения. Он досадовал на Эллери.

— Так отвечайте на вопрос: угрожали ли вы ей? — Эллери говорил нарочито резко. — Здесь, в этом именно здании?

— Совершенно невероятное предположение. — Она искренне рассмеялась, откинув голову назад. — Кто вам сказал такую глупость? Я никак не могла себе позволить угрожать старой леди. Я ее почти не знала. И никогда не делала в чьем-то присутствии замечаний о ней. Я вам ответила. Я... — И вдруг она остановилась, смутилась и кинула взгляд на доктора Минхена.

— Что?.. — переспросил Эллери. Он отбросил всякую суровость и теперь улыбался.

— Ну... видите ли... я позволяла себе критические замечания о докторе Дженни, — смущенно объяснила она. — Но это были не угрозы, и, уж конечно, они не были направлены против миссис Дорн. И не могу понять, как...

— Хорошо! — Эллери лучезарно улыбался. — Итак, против Дженни, а не против миссис Дорн. Хорошо, доктор Пеннини. А что вы имели против доктора Дженни?

— Ничего личного. Полагаю, вы уже слышали... — И она снова взглянула в сторону Минхена. Он вспыхнул и пытался уйти от ее взгляда. — Меня отстранили по желанию миссис Дорн от руководства родильным отделением. Естественно, я была обижена — и обижена до сих пор. Я полагаю, что именно доктор Дженни нашептал обо мне на ушко миссис Дорн. Конечно, в пылу обиды я говорила, наверное, гадости, а доктор Минхен и еще некоторые могли слышать это. Но какое все это имеет отношение к...

— Естественно, естественно, — с симпатией сказал Эллери. — Я понимаю вас. — Пеннини фыркнула. — А теперь, доктор, некоторые рутинные моменты... Пожалуйста, дайте мне полный отчет о ваших передвижениях по госпиталю этим утром.

— Дорогой мой, — холодно сказала она. — Вы так прямолинейны! Мне нечего скрывать. Рано утром я вовсе не могла передвигаться по госпиталю, поскольку оперировала в родильном отделении. Близнецы — трудные роды, если только вас это интересует. Кесарево сечение, но один из детей умер. Жизнь матери тоже под угрозой... Операция закончилась в восемь. Я позавтракала и пошла с традиционным обходом по родильному отделению. Вы же знаете, очевидно, — с сарказмом подчеркнула она, — что доктор Минхен не затрудняет себя обыденными делами. Его должность исключительно почетная. Я обошла около тридцати пяти пациенток и еще целую армию орущих младенцев. Большую часть утра я посвятила работе.

— Но вы не находились достаточно долго на одном месте, чтобы обеспечить себе алиби.

— Если бы я нуждалась в алиби, я бы позаботилась о том, чтобы обеспечить его, — моментально среагировала она.

— Не факт, — пробормотал Эллери. — Скажите, вы покидали здание госпиталя до полудня?

— Нет.

— Вы нам так помогли, доктор... И вы не можете дать никакого объяснения этому ужасному убийству?

— Опять-таки нет.

— Вы ответственно это заявляете?

— Если бы я могла дать объяснение — я бы вам его дала.

— Это я буду иметь в виду. — Эллери встал. — Благодарю.

Доктор Минхен, чувствуя себе неловко, встал — и все трое стояли в напряженной тишине. Затем Пеннини вышла, громко хлопнув дверью. Минхен опустился в кресло и, отклонившись назад, задумчиво покачался в нем.

— Вот это женщина, не правда ли?

— Замечательная! — согласился Эллери, закуривая. — Между прочим, Джон, не знаешь ли, здесь Эдит Даннинг? Я не разговаривал с ней утром, поскольку она повезла Хильду Дорн домой.

— Сейчас узнаем. — Минхен набрал несколько номеров, что-то спросил. — В госпитале ее сейчас нет, выехала по вызову некоторое время тому назад.

— Ну, теперь это не важно. — Эллери глубоко затянулся. — Интересная женщина... — Он выдохнул облако дыма. — Послушай, Джон, а? Еврипид был недалек от истины, когда изрек: «Ненавижу ученых женщин». И как он был близок к классическому заявлению Байрона...

— Бога ради, — простонал Минхен, — о какой из них ты говоришь — о мисс Даннинг или о Пеннини?

— Это тоже не важно. — Эллери вздохнул и взял со стула пальто.

Глава 17

МИСТИФИКАЦИЯ

Особые отношения между инспектором Квином и его сыном — скорее товарищеские, чем патернально-сыновние — никогда не были яснее, чем во время общих трапез. Час еды, будь то завтрак или обед, был часом шуток и острот, воспоминаний, живого и добродушного разговора. Трещал в камине огонь, Джуна подавал блюда и кофе; ветер завывал в каньонах длинной Западной Восемьдесят седьмой улицы; порой трещали окопные рамы. Такие семейные вечера были бережно хранимы в памяти отца и сына и явились позже достойной частью летописи Главного полицейского управления Нью-Йорка.

Однако в тот трагический январский вечер, когда Абигейл Дорн ушла к праотцам, традиция была нарушена.

Не было ни счастливого смеха, ни атмосферы мира и покоя небольшой сплоченной семьи. Эллери сидел, поглощенный думой и мрачный, сигарета дымилась над недопитой чашкой кофе. Инспектор поеживался от холода в своем большом кресле напротив камина; несмотря на три старых поношенных жакета, память о холоде прошедшего дня пробирала до костей. Джуна, всегда без слов понимавший настроение хозяев, молча убрал со стола.

Первый произведенный допрос ничего не дал. Фигура Свенсона, главного подозреваемого в деле, все еще оставалась нераскрытой и маячила вокруг будто призрак. Сержант Вели со своими клевретами не преуспели в деле его отыскания, несмотря на объявленные поиски всех возможных Свенсонов во всех возможных направлениях. В управлении царила сутолока, сходная с переполохом; инспектор заперся в собственном кабинете, сославшись на внезапную простуду. Предварительные отчеты от детективов, прочесавших лечебные учреждения города, не внесли ясности в вопрос о происхождении врачебного облачения, брошенного в телефонной будке. Справка поставщика проволоки, которой была задушена жертва, вовсе ничего не дала. Химический анализ образца ее был полным и исчерпывающим, но настолько же бессмысленным. Исследование с целью выявления финансовых соперников Абигейл Дорн не принесло полезных плодов. Бумаги покойной не изобличали никого и не давали никакого намека — в них все выглядело невинно, как в записной книжке ребенка. И будто бы чтобы еще более запутать следствие, окружной прокурор Сэмпсон позвонил сообщить сведения о двух поспешно созванных конференциях в близлежащих штатах. Все губернаторы и важные официальные лица были крайне встревожены случившимся и требовали ясного и быстрого расследования. Газетчики осаждали управление, а также госпиталь — место преступления.

При таком положении дел инспектор сидел в своем кресле в состоянии близком к истерике. Ярость душила его; ощущение беспомощности обессиливало. Эллери молчал, погруженный в думы...

Зазвонил телефон. Инспектор крикнул «возьми!», но с такой силой, что Джуна подпрыгнул.

— Это вас, папаша Квин.

Инспектор поспешил к телефону, облизывая пересохшие от волнения губы.

— Да. Кто? Томас? Ну что там... — Голос его окреп, стал настойчивым. — Так. Так. Что? О боже! Подожди у трубки. — Лицо его стало белым и напряженным. — Итак, сынок, удача показала нам задницу. Дженни улизнул от Риттера.

Эллери, пораженный, вскочил на ноги.

— Вот глупец! — пробормотал он. — Узнай подробности, отец.

— Алло! Алло! — злобно кричал инспектор в трубку. — Томас, скажи от меня Риттеру, пусть потрудится объяснить, как это случилось, или у него будут неприятности... Никаких новостей о Свенсоне? А?.. Работайте, работайте хоть всю ночь, чтобы были факты... Что?! Хорошо, молодец Хессе... Да, знаю. Он был наверху в доме, пока мы там разбирались... Хорошо, Томас. Прикажи Риттеру оставаться в отеле, где Дженни... Черт побери!

— Что там? — спросил Эллери, когда старик прошаркал обратно к креслу и протянул зябнущие руки к огню.

— Много всего... Дженни проживает в Тэрейтоне, на Медисон-авеню. Риттер выслеживал его весь день. Он околачивался возле здания, когда Дженни в половине шестого вышел, в большой спешке, сел прямо у дверей в такси и поехал на север. Риттер допустил большую оплошность... несколько минут он не мог поймать машину, да и вообще... все произошло так быстро, что он был словно парализован... А когда, наконец, поймал кеб, то засек было в потоке цель, но скоро снова потерял ее на улице... Наконец, на Сорок второй улице снова выследил их — и увидел только, как Дженни выпрыгнул из кеба, заплатил водителю и исчез в переходе... Вот так: Дженни, счастливчик, для нас потерян!

Эллери казался озадаченным.

— Намеренно нарушил данные ему инструкции? Растворился в толпе... Конечно, единственное предположение...

— Естественно! Поехал предупредить Свенсона. — Старик искренне скорбел о таком повороте событий. — Риттера закрутила толпа возле Центрального вокзала, а когда он выбрался — Дженни растворился. Риттер тут же мобилизовал полицейских, чтобы отследить людей у отходящих поездов, но бесполезно. Это как искать иголку в стоге сена.

— Ну что ж, — нахмурясь, пробормотал Эллери, — практически ясно: первое — Дженни предупредит Свенсона, и второе — Свенсон проживает где-то в пригороде.

— Здесь уже все схвачено. Томас организовал группу, работающую в этом направлении... — Тут инспектор, внезапно что-то вспомнив, сверкнул глазами. — А знаешь, что сделала эта лунатичка Фуллер?

— Сара Фуллер! — мгновенно среагировал Эллери. — Нет, а что?

— Пропала из дома Дорнов приблизительно час назад. Хессе выслеживает ее весь день. Он шел за ней по пятам — и куда же она его привела? К дому доктора Даннинга! Что ты думаешь обо всем этом?

Эллери пристально посмотрел на отца.

— Доктора Даннинга? Интересно, — медленно проговорил он. — Что-нибудь еще от Хессе?

— Ничего дельного. Но сам по себе факт... Она оставалась там в течение получаса. Выйдя от Даннингов, она взяла такси и поехала домой. Хессе еще там — работает, а о Фуллер доложил по телефону.

— Сара Фуллер и доктор Люциус Даннинг, — пробормотал Эллери. Глядя на огонь, он присел к столу и задумчиво забарабанил по нему пальцами. — Сара Фуллер и Люциус Даннинг. Вот комбинация... — Неожиданно он улыбнулся отцу. — Религиозная фанатичка, пророчица — и врач. Нелепое сочетание.

— Забавное, ты прав, — ответил инспектор. Он поплотнее закутался в халат. — Нужно будет это обдумать утром.

— Наверное, и здесь ты прав, — с чувством странного удовлетворения сказал Эллери, — если верить славянской пословице, то «утро вечера мудренее». Ну хорошо... посмотрим.

Старик ничего не ответил. Так же неожиданно, как и появилось, выражение удовлетворения и спокойствия исчезло с лица Эллери. Он быстро поднялся и пошел в спальню.

Глава 18

СГУЩЕНИЕ КРАСОК

Взрыв интереса прессы произошел на следующий после убийства день. Информация, излившаяся на страницы газет, потрясла весь мир.

Во вторник утром любое издание в Соединенных Штатах поражало яркими заголовками, раздутыми до размеров слона подробностями в передовицах, слезливыми и фальшивыми биографическими описаниями. Пресса Нью-Йорка в особенности налегала на яркость и живописность в подаче фактов, в том числе — характеризующих взлет финансовой карьеры Абигейл Дорн, признавая ее финансовую гениальность. Далее шло красочное перечисление благотворительных актов и фондов — как неоспоримой заслуги покойной, а также преподнесение деталей ее романа с давно ушедшим Чарльзом Ван дер Донком. Один газетный синдикат даже запустил наспех сработанный газетный сериал под названием «Жизнь и смерть Абигейл Дорн».

Начиная с полуденных изданий, разразились громы и молнии якобы общественного гнева. Стрелы были направлены, разумеется, против Главного полицейского управления, лично против инспектора Квина, и даже одна — сдобренная политическим ядом — против мэра города.

«Двадцать четыре драгоценных часа времени было упущено впустую, а нет еще даже и намека на разоблачение убийцы, чья кровавая рука нанесла вчера удар нашей великой современнице, жизнь которой оборвалась до обидного преждевременно. Тень ее взывает к отмщению», — писалось в одной из статей.

«Нет сомнений, что слава знаменитого сыщика и ловца криминала инспектора Квина закатилась, — пророчествовалось в другой. — Он подорвал народное доверие на одном из самых важных дел своей карьеры».

Третья газета язвительно проходилась по адресу Главного полицейского управления, «которое из года в год доказывало свою некомпетентность в порученном ему деле и способствовало падению морали нашего города, но теперь доказало это согражданам как нельзя более ясно».

Единственной газетой Нью-Йорка, которая не торжествовала и не угрожала, была, как ни странно, та, в которой нес свою репортерскую службу Пит Харпер.

Но не потребовалось ни инсинуаций, ни обвинений ядовитой городской прессы, чтобы вывести из привычной летаргии официальных представителей государства. Политические и социальные сферы были потрясены до самых основ; на чувствительном сейсмографе полицейского управления толчки этого землетрясения отразились сразу же. Значимые публичные фигуры со всех сторон забрасывали мэра телеграфными, телефонными и персональными требованиями справедливости и возмездия. Уолл-стрит, встревоженная неизбежными падениями котировок и нарастающей паникой, требовала финансовой стабильности. Федеральное правительство продемонстрировало необычайную заинтересованность в этом уголовном деле. Сенатор, в чьем штате Абигейл Дорн владела немалой собственностью, произнес в конгрессе пламенную речь.

* * *

Нью-йоркский Сити-Холл стал центром всяческих дебатов и акций.

Центральная улица гудела, как гигантский пчелиный рой. Инспектор Квин стал неуловим; сержант Вели напрямую отказал репортерам в интервью. Слухи, подпитывающие атмосферу тайн и неуверенности, сгустились над городом и непрерывно циркулировали в его атмосфере. Из уст в уста передавалось, что некий неназванный и находящийся под могущественным протекторатом финансист собственноручно задушил миссис Дорн в отместку за проигранную финансовую схватку. Явная абсурдность слухов не только не мешала их распространению, но и подстегивала нагнетание новых подробностей.

Поздним вечером во вторник у мэра в кулуарах собралась торжественная и молчаливая группа официальных лиц. Сидя за круглым конференц-столом в густом табачном дыму, собственно мэр, комиссар полиции, окружной прокурор Сэмпсон с помощниками, глава района Манхэттен и полдюжины секретарей обсуждали состояние дел. Инспектор Квин отсутствовал.

Лица находившихся в комнате были мрачны. Они обсудили случай под этим и тем углом, в то время как бешено галдящая орда репортеров осаждала двери мэрии в ожидании интервью или кратко брошенной реплики. Мэр держал в руках толстую пачку отчетов, все как один подписанные инспектором Квином, который дал точную оценку каждому факту, детали и разговору, собранным к настоящему часу. Все подозреваемые персоналии были обсуждены и расставлены в порядке возрастания важности; председатель округа Манхэттен выразил особое удовлетворение тем фактом, что обозначена причастность к убийству «ирландской руки» в лице Большого Майка — Кадахи; было высказано предположение, что таинственный заказчик убийства только использовал Майка и его подручных. И отсутствие в городе доктора Дженни, и безуспешные поиски Свенсона также стали предметом горячих и бесполезных дебатов.

Конференция казалась обреченной на провал. Не было раскрыто ничего нового; не обнаружено ни одной нити, ведущей к возможному результату. Телефонный аппарат выделенной линии связи с полицейским управлением стоял у локтя комиссара; он звенел непрерывно, то и дело докладывая о поэтапном, но полном провале раскрытия дела. Ключиков к раскрытию было немного; они отпадали один за другим.

Именно в этот критический момент личный секретарь мэра вошла с объемным запечатанным конвертом в руках и подала его комиссару полиции.

Тот вскрыл печать на конверте и быстро пробежал глазами первую из нескольких страниц машинописного текста.

— Специальный отчет инспектора Квина, — едва слышно сказал он. — Приписка: полный отчет придет позже. Посмотрим...

В комнате воцарилась тишина. Комиссар полиции начал было читать, но, внезапно обернувшись, вручил бумаги секретарю:

— Ну-ка, Джейн, почитай это вслух.

Девушка принялась читать ясным невыразительным голосом:

«ОТЧЕТ О СОСТОЯНИИ МАЙКЛА КАДАХИ

10.15 утра, вторник. В соответствии с медицинским заключением Майкл Кадахи способен дать показания под присягой в отношении случая убийства Абигейл Дорн. Допрос произведен в комнате 328 в Голландском мемориальном госпитале, где Майкл Кадахи находится после операции по удалению аппендикса. Слабость, сильные боли.

Кадахи показывает под присягой, что не имеет никакого отношения к убийству, даже не знает о его факте. Впервые допрошен для подтверждения показаний доктора Байера и Грейс Оберманн, медицинской сестры, видевшей проходившую через кабинет анестезии в направлении предоперационной фигуру в маске и хирургической униформе, утром в понедельник — он подтверждает, что находился в это утро в кабинете анестезии, где его готовили к операции аппендиктомии. Подтверждает, что человек в хирургическом облачении поспешно прошел, как было сказано выше, выйдя через южный коридор. Майкл Кадахи подтверждает показания медицинской сестры, за исключением тех моментов, которые он не мог видеть, поскольку практически сразу же ему была наложена эфирная маска, и он уснул. Идентифицировать человека не сможет. На вопрос, не хромал ли человек, отвечает, что не уверен. Факт хромоты совместно подтверждают доктор Байер и мисс Оберманн.

Произведен осторожный допрос относительно Хендрика Дорна. Дорну обеспечена полицейская защита, как было обещано в результате его признания о связи с Кадахи. Легенда для Кадахи: его (Дорна) подозрительные передвижения; намеки на слежку за ним (Дорном). Произведен обыск в личном кабинете Дорна в поместье Дорнов — обыск не дал ничего, кроме выявленной записки, намекающей по содержанию на отношения с Кадахи. Кадахи, по всей видимости, абсолютно принял эту легенду. Кадахи признал факт кредитования Дорна огромными суммами денег под 6% с выплатой бонуса при последующем вступлении Дорна во владение имением. Кадахи откровенно бравирует, прямо заявляя, что ему незачем и нечего скрывать в отношениях с Дорном, поскольку это чисто денежные отношения, не имеющие под собой никакого криминала.

Вопрос к Майклу Кадахи. У вас никогда не возникало искушения поторопить смерть миссис Дорн, чтобы побыстрее получить долг?

Ответ Кадахи. Инспектор, разве это справедливо? Вы же знаете, я никогда не пойду на такое дело.

Под давлением признал, что поторапливал Хендрика Дорна с выплатой денег, а также выразил мнение, что тому известно гораздо больше о смерти сестры, чем он признает.

Вопрос инспектора. Как насчет Крошки Вилли, Снэппера и Джо Гекко? Давайте начистоту, Майк!

Ответ Кадахи. Вы их взяли, так, что ли? Они ничего общего с этим грязным делом не имеют, инспектор. Они сторожили меня, пока я сам не мог о себе позаботиться. Из них все равно ничего не вытрясешь — они не знают.

Вопрос инспектора. Теперь вы сами заинтересованы в добром здравии и благополучии мистера Дорна, а, Майк?

Ответ Кадахи. Он в такой же безопасности, как новорожденный у мамкиной груди. Думаете, мне охота потерять свои деньги? Будьте спокойны, инспектор!

Заключение. У Кадахи превосходное алиби. Во время совершения преступления находился под эфиром. Нет свидетельств причастности к совершению преступления Джо Гекко, Снэппера, Крошки Вилли — кроме их физического присутствия в день убийства на территории госпиталя. Никаких подвижек в данном направлении».

Секретарь осторожно положила отчет на стол и взяла другой; откашлявшись, приготовилась читать.

— Снова провал, — прорычал комиссар полиции. — А эта птица Кадахи вышел сухим из воды, как всегда. Но если за ним что есть — Квин так просто с него не слезет.

— Давайте дальше! — поторопил мэр. — Иначе мы ни к чему не придем. О чем там следующий отчет?

Секретарь прочла:

«ОТЧЕТ ПО ДОКТОРУ ЛЮЦИУСУ ДАННИНГУ

Доктор Даннинг был допрошен в своем кабинете в Голландском мемориальном госпитале, в 11.05 утра. Подозревается в тайном совещании с Сарой Фуллер в понедельник вечером у себя дома. Кажется встревоженным, однако отказывается отвечать на вопрос о причине визита Сары Фуллер и о существе разговора с ней. Аргументирует тем, что разговор носил сугубо частный характер, не связанный с преступлением.

Ни угроза ареста, ни уговоры не возымели действия. Говорит, что готов подвергнуться любым, самым унизительным мерам, но подаст жалобу на незаконный арест в случае его применения. Причин и свидетельств в пользу ареста не имеется. Неудовлетворительный и невразумительный ответ об отношениях с Сарой Фуллер. На вопрос о том, насколько хорошо он ее знает, отвечает: «Не слишком хорошо» — и отказывается от дальнейших объяснений.

Горничная Даннингов показала, что они вдвоем, закрывшись на ключ, беседовали в течение получаса.

«Последующие действия следствия: опросить всех членов и прислугу дома Даннингов — выделить для этого человека. Миссис Даннинг видела, как Сара Фуллер вошла в дом в понедельник вечером, однако предполагала, что это обычная пациентка мужа. Знает ее весьма поверхностно — со времен прежнего знакомства с покойной миссис Дорн. Эдит Даннинг в момент разговора Фуллер с Даннингом отсутствовала. Фуллер покинула дом, чтобы вернуться в поместье Дорнов, — далее см. отчет по Дорну.

Заключение. Невозможность применения иной меры, кроме судебного давления. Нет причин сомневаться в том, что разговор Фуллер-Даннинг не имеет отношения к преступлению (вызывает сомнение только его секретность). Фуллер и Даннинг — оба под наблюдением. О дальнейшем развитии событий будет доложено».

— И опять — ничего, — раздраженно пробормотал мэр. — Жаль, что опекаемое вами управление не может наработать ничего более убедительного. А что, у Квина достаточная компетенция для расследований подобного уровня?

Глава Манхэттена обернулся к нему:

— Послушайте, нельзя ожидать от старого боевого коня чудес. Да этому расследованию всего-то тридцать часов. Мне кажется, он упустил одну ниточку... я бы...

— О ком там еще? — Мэр в предупреждающем жесте вскинул руки.

— Эдит Даннинг.

Секретарь развернула отчет и начала бесстрастно читать:

«ОТЧЕТ ПО ЭДИТ ДАННИНГ

Ничего представляющего интерес для следствия. Утренние передвижения в понедельник — совершенно невинны (хотя никаких гарантий правдивости нет), она несколько раз выезжала на вызовы, вплоть до операции.

Мисс Даннинг не имеет объяснений преступления или возможного его мотива (как и ее отец, доктор Даннинг).

Она хорошо знает Хильду Дорн. Она не может объяснить холодность отношений между ее отцом и миссис Даннинг другим фактом, кроме того, что они никогда не были друг к другу расположены.

Заключение. В данном направлении для следствия ничего интересного не предвидится».

— О господи, — воскликнул мэр, — уже надоело! Кто там следующий? Читайте!

Секретарь продолжала:

«ОТЧЕТ ПО ДОКТОРУ ДЖЕННИ»

Последовала пауза, послышался шелест голосов. Все подвинулись ближе.

«Доктор Дженни возвратился домой, в Тэрейтон, в понедельник вечером, в 9.07, выйдя из такси, как докладывает детектив Риттер. Последующие показания водителя такси, Морриса Коэна (лицензия № 260954), дают информацию, что такси Дженни взял около Центрального вокзала и велел отвезти его в Тэрейтон. Дженни находился в комнатах весь оставшийся вечер. Телефонные звонки раздавались много раз, все — от друзей и профессиональных знакомых, и все касались покойной. Сам Дженни никому не звонил.

Этим утром (вторник, 11.45) Дженни — на допросе о Свенсоне. Дженни осторожен, владеет собой. Выглядит усталым и обеспокоенным. Вновь отказывается обсуждать Свенсона и его биографию.

Вопрос инспектора Квина. Доктор Дженни, вы намеренно нарушили прошлым вечером мой приказ. Я велел вам не покидать город... Что вы делали на Центральном вокзале вчера в шесть вечера?

Ответ доктора Дженни. Я не покидал город. Я поехал на вокзал, чтобы вернуть свой билет в Чикаго. Вчера я вам сказал, что должен ехать в Чикаго, но вы мне это запретили. Значит, медицинский конгресс пройдет без меня.

Вопрос. В таком случае вы сдали билет? Вы не ездили на электропоезде?

Ответ. Я вам уже сказал. Это достаточно легко проверить.

Заметка. Немедленная проверка по базе Центрального вокзала показала, что билет доктора Дженни был сдан приблизительно в тот час, который доктор назвал на допросе. По словам билетного кассира, он не может дать описание человека, сдавшего билет: лица он не запомнил. Нельзя также проверить заверение доктора Дженни, что он не покупал билета ни на какое направление.

Вопрос инспектора. Вы покинули отель в 5.30 вечера, приехали на станцию в 6.00. Однако обратно в отель вы не возвращались вплоть до 9.00. Не хотите ли вы сказать, что вам понадобилось три часа для того, чтобы сдать железнодорожный билет?

Ответ. Конечно, это заняло у меня только несколько минут. Я вышел из вокзала и пошел пешком по Пятой авеню в Центральный парк. Я был расстроен. Мне нужно было пройтись. И мне нужно было побыть одному.

Вопрос. В таком случае почему вы взяли такси вновь у Центрального вокзала, если пошли в Центральный парк?

Ответ. Я хотел дойти до отеля пешком, но слишком устал и передумал на половине пути.

Вопрос. Идя пешком, доктор, может быть, вы встретили кого-то, кто мог бы подтвердить вашу историю?

Ответ. Нет.

Вопрос Эллери Квина. Вы умный человек, доктор, ведь так?

Ответ. Согласно репутации, так.

Вопрос. Доктор Дженни, это заслуженная, без сомнения, репутация. И как же при ваших умственных способностях не сделать элементарного анализа? Вы, скажем так, безличностны в своем госпитале. Чтобы вас сымитировать, нужно было временно удалить вас из госпиталя. Итак! Джентльмен по имени Свенсон заходит к вам с визитом за пять минут до того, как начнется большая мистификация, отнимает у вас все то время, в течение которого Абигейл Дорн уйдет из этого мира, а затем высвобождает вас, когда имитатор уже улизнул из госпиталя... И вот я спрашиваю: как же вы с вашим умом не поняли этого хода?

Ответ. Это просто совпадение! И ничего больше. Говорю вам, у моего посетителя не было никаких замыслов — вообще ничего общего с этим делом!

Замечание инспектора. Дженни был предупрежден, что в случае, если он не откроет личности и местонахождения Свенсона, он будет задержан как главный свидетель. Дженни хранил молчание, хотя обнаружил внешнее беспокойство.

Заключение. Вопросов много — как и вариантов. Дженни явно лжет, говоря, что с шести до девяти вечера шатался по улицам пешком. Он, скорее всего, купил билет до станции неизвестного направления, возможно, недалеко от Нью-Йорка, куда и уезжал на несколько часов. В настоящее время следствие работает над возможной идентификацией гражданина, схожего с Дженни, который ехал бы в данный период времени в любых направлениях от Нью-Йорка. Возможно, кондуктор или пассажиры смогут дать показания. Пока ничего в данном направлении нет.

Задержание доктора Дженни без очевидных свидетельств его ложных показаний (например, без выявления конкретного поезда) ничего не даст. В любом случае, даже при идентификации поезда, арест Дженни без ареста Свенсона ничего не даст. Не исключено, что из-за упрямства Дженни мы упускаем важные детали, однако весь инцидент со Свенсоном имеет не столь большое значение для следствия, как это сейчас представляется. У нас ничего нет против Дженни, кроме права задержать его как свидетеля».

Секретарь положила отчет на стол. Мэр и комиссар полиции мрачно и безысходно смотрели друг на друга. Наконец, мэр вздохнул и пожал плечами.

— Я склонен согласиться с последним заключением инспектора, — сказал он. — Несмотря на вой, который подняли газетчики, я бы посоветовал специалистам не торопиться и не делать поспешных выводов, что лучше, чем поддаться давлению и наломать дров. Как вы думаете, Сэмпсон?

— Совершенно согласен.

— Я также последую совету Квина, — заявил комиссар полиции.

Секретарь взяла следующий листок:

«ДАЛЬНЕЙШИЙ ОТЧЕТ ПО САРЕ ФУЛЛЕР

Весьма неудовлетворительные результаты. Отказ раскрыть причины своего визита в дом Даннинга вечером в понедельник. Женщина полубезумна. Ответы темные, непонятные; постоянно перемежаются библейскими цитатами. Допрос произведен в поместье Дорнов в два часа дня, вторник.

Заключение. Ясно, что между Сарой Фуллер и доктором Даннингом существует конспиративная договоренность о сокрытии информации, относящейся к делу. Только как доказать это? И Фуллер, и Даннинг — под постоянным наблюдением».

— Невероятно! И это все наработки? — воскликнул глава Манхэттена.

— Никогда еще не сталкивался с такими упрямыми свидетелями, — заметил комиссар полиции. — Что-нибудь еще есть, Джейк?

Следующий отчет был длиннее и интереснее.

«ОТЧЕТ ПО ФИЛИПУ МОРХАУСУ

Интересное развитие событий. Контактное лицо в офисе адвоката миссис Дорн принесло сообщение от помощника окружного прокурора Рабкина, что открылся неизвестный до того факт. Один из вариантов завещания Абигейл Дорн, уже составленный Морхаусом, давал полномочия адвокату уничтожить секретные и неописанные документы, причем сразу же после смерти завещателя. Документы, обозначенные в завещании, находятся под охраной адвоката.

Опрос Морхауса, которого обнаружили с Хильдой Дорн в поздний час в поместье Дорнов. Инспектор Квин предупредил Морхауса об ответственности перед законом за уничтожение секретных документов. Ему предписано сдать их в полицию как представляющие интерес для следствия. Морхаус холодно ответил, что он уже уничтожил означенные документы.

Вопрос. Когда?

Ответ. Вчера днем. Это было первым моим долгом по смерти клиентки.

Инспектор Квин. Запрошена информация, содержавшаяся в документах. Морхаус отвечал, что их содержание ему неизвестно. Утверждает, что он следовал воле покойной вплоть до буквы, уничтожив документы, не вскрыв печати на конверте. Утверждает, что ему никогда не было известно содержание документов; что документы поступили во владение его семейной юридической фирмы много лет назад, когда еще Морхаус-старший, теперь покойный, вел дела Дорнов. Взяв на себя ответственность за юридические дела семейства, он унаследовал и высокие этические нормы своего отца и т. д. и т. п.

Встретив обвинение в том, что в данных обстоятельствах — совершение убийства — он не имел права уничтожать документы без консультаций с полицией, поскольку он уничтожил, возможно, единственные улики, Морхаус утверждал, что он выполнил свой долг и не нарушал закона».

— Нужно это, последнее, уточнить! — воскликнул Сэмпсон.

«Хильда Дорн, присутствовавшая при данном разговоре, была опрошена на предмет уничтоженных документов. Продемонстрировала полнейшее незнание их содержания и даже незнание об их существовании. При этом она вела переписку покойной в последние годы.

Заключение. Рекомендовать немедленный запрос о законности действий адвоката от имени окружного прокурора Сэмпсона. Если Морхаус превысил свои полномочия и нарушил закон — рекомендовать дальнейшее возможное пресечение. Если это невозможно, передать дело на рассмотрение Ассоциации адвокатов. Существует предположение, что утерянные документы являлись решающими для расследования преступления».

— Старику Квину обидно, что он промахнулся, это понятно, — сказал окружной прокурор уже более спокойно. — Первый раз с тех пор, как я его знаю, он проявляет такую мстительность. Наверное, его профессиональная честь ущемлена. Я не завидую бедняге Морхаусу.

Мэр устало встал.

— Думаю, на сегодня хватит, джентльмены, — сказал он. — Все, что мы можем сделать, — это надеяться на лучшее и уповать на завтра... Я удовлетворен отчетами... инспектор Квин ведет дело наилучшим образом и прилагает значительные усилия. Я завтра подпишу обращение для прессы — для успокоения этих шакалов — и уверю губернатора, что все идет как надо. — Он обернулся к главе нью-йоркской полиции: — Вы согласны со мной, господин комиссар?

Комиссар, промокая шею большим платком, кивнул с неким недоуменно-обиженным выражением и вышел. Окружной прокурор с помощниками последовали за ним в подавленном молчании.

Часть вторая

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ БЮРО

Вы видели когда-нибудь затор лесосплава на реке? Они нередко случаются на быстро текущих реках в лесистых местностях... Большие массы свежеспиленных бревен несутся вниз по реке... В воде одно из них наталкивается на сучок. Соседние трутся о него, пытаются его обойти — но не могут. Вся масса останавливается, движение стопорится... И вот накапливается гора бревен, наползающих друг на друга с визгом и скрежетом...

Но сплавщик наконец находит то бревно, которое вызвало затор, — бревно, стоящее у створа водоворота, словом, ключевое бревно. Ага! Вот оно! Зацепил, потянул, и вот бревно встало торчмя и легло как следует... и вот поток пошел, вновь пошел своим путем. Будто волшебной палочкой прикоснулся кто-то к стене из бревен, которая вмиг разрушилась и вот с бешеной скоростью вновь несется вниз по реке...

Расследование сложного преступления, дорогие мои друзья, весьма сходно с описанной сценой. Бревна — эти ключевые моменты — все ведут к верному решению. К нашему удивлению, эти упрямые ключевые моменты и факты вдруг начинают копиться, образуя стену, подобную бревенчатой.

Как только наш «сплавщик» находит «ключевое бревно» и подцепляет его багром, все факты начинают двигаться в одном направлении и стройным потоком устремляются в сторону единственно верного решения.

Из обращения доктора Густава Гётеборга к слушателям Стокгольмской полицейской академии 2 ноября 1920 г.

Глава 19

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ

Инспектор Квин сидел за своим столом в Главном полицейском управлении в редкий спокойный час ранним утром среды. Перед ним была расстелена газета, готическим шрифтом заголовков крикливо провозглашающая арест доктора Фрэнсиса Дженни, знаменитого хирурга, по обвинению в «покушении на человеческую жизнь». Эта деликатная фраза означала, что доктору предъявлено обвинение в удушении Абигейл Дорн.

Инспектор не был удовлетворен своей работой и своими аналитическими способностями. Его яркие маленькие глазки то и дело посверкивали беспокойством; он покусывал усы, иногда выдергивая из них волоски, по мере того как читал и перечитывал статью, написанную Питером Харпером. В соседней комнате непрерывно раздавались телефонные звонки; телефон на столе старика почтительно молчал. Однако он сам сказал всем, что для посторонних его «нет».

Репортеры толпились в просторном здании полицейского управления до ночи. «Скажите, капитан, это правда, что Дженни обвинен в убийстве старой леди?» Казалось, никто в управлении ничего не знает и не желает отвечать на вопросы.

Полицейский комиссар и мэр, посвященные инспектором во вторник в разработанный им план, также отказывались выйти к прессе. При остром дефиците официальной информации большинство изданий пересказывали статью Питера Харпера. В кабинетах самого харперовского издания ответственные лица недоуменно пожимали плечами на вопросы об источнике информации.

В 9.00 поступил долгожданный телефонный звонок от доктора Дженни. Хирург потребовал, чтобы его соединили с инспектором, — но вместо него был соединен с кабинетом лейтенанта. Его информировали, что инспектор находится на конференции и его нельзя беспокоить.

Дженни разразился потоком ругательств. Его все утро, кричал он, осаждают репортеры с требованиями интервью.

— Скажите мне одну вещь, — прорычал Дженни в трубку. — Эта газетная статья правдива?

Лейтенант полиции выразил всевозможные сожаления о происшедшем, но искренне признался, что ничего не знает. Дженни вслух поклялся, что переедет в свой кабинет в госпитале и никого не станет принимать; он был так зол, что голос его дрожал от гнева. В ухе лейтенанта будто выстрел раздался — с такой силой Дженни бросил трубку.

Разговор был немедленно передан инспектору, который мрачно улыбнулся и издал приказ, согласно которому сержант Вели должен был пресекать всякие попытки репортеров прорваться в Голландский мемориальный госпиталь.

Он позвонил окружному прокурору.

— Никаких известий по Свенсону?

— Никакого даже следа его. Впрочем, пока еще рано. Как только он позвонит — я сразу дам вам знать. Мы проследим его путь.

— Мы тоже принимаем меры. — Последовала пауза, после которой инспектор заговорил более язвительно: — Генри, вы подумали над моими рекомендациями насчет мистера Морхауса?

Сэмпсон кашлянул.

— Послушайте, Квин, я пойду навстречу вам во всем, что касается работы, и вам это известно. Но опасаюсь, что с Морхаусом все придется оставить как есть.

— Так вы изменили свое мнение, Генри? — съязвил старик.

— Я всеми помыслами с вами, Квин, — отвечал Сэмпсон. — Но после того, как я чуть остыл, обдумал ситуацию со всех сторон...

— И что же произошло тогда?

— Квин, его действия совершенно в рамках закона! Ведь приложение к завещанию Абби не касалось имущественных вопросов — это частная жизнь. Что касается частных бумаг, Морхаус не обязан был ждать времени вступления завещания в силу и уничтожил, как следовало по его служебным обязательствам, опасные, с точки зрения завещательницы, документы. Это совершенно другое. Вы не сможете назвать причину, по которой документы подлежали сохранению против воли покойной, так?

— Если вы имеете в виду, что я смею утверждать, будто в этих документах содержались улики, то нет, конечно. — Голос инспектора звучал устало.

— В таком случае простите, Квин. Я не могу ничего сделать.

Как только он положил трубку, инспектор отложил газету со статьей Харпера и позвонил сержанту Вели:

— Томас, доставь ко мне эту пару туфель из Голландского госпиталя, те, что нашли в телефонной будке!

Вели почесал свою огромную голову и пошел за туфлями.

Старик поставил их на стеклянную поверхность своего стола и долго на них глядел. Нахмурясь, он обернулся к Вели:

— Что-нибудь из этих треклятых туфель извлекли, Томас?

Гигант осторожно погладил ладонью тяжелую челюсть.

— Только то, — наконец сказал он, — что некто, надевавший их, соединил концы порвавшегося шнурка скотчем.

— Да, но что из этого следует? Это за пределами моего понимания. — Инспектор сделал несчастное лицо. — Эллери ничего не говорит, Томас, мальчик мой, а ведь что-то есть в этих туфлях, достойное внимания! Оставь-ка их лучше здесь. Может, мне придет в голову какая-нибудь здравая мысль.

Вели вышел из кабинета, оставив старика, погруженного в раздумья над парой весьма невинно выглядевших парусиновых туфель.

* * *

Эллери только что выполз из постели и занимался утренним туалетом, когда позвонили в дверь и Джуна впустил высокую, гибкую фигуру доктора Джона Минхена.

— Привет! Никогда не встречаешь восход солнца?

Эллери потеснее запахнул полы халата.

— Так ведь только 9.15. Я полночи продумал над этим случаем.

Минхен опустился в кресло, сделав значительное лицо.

— По пути в госпиталь решил забежать к тебе — узнать из первых рук, правда ли все то, что пишут в газетах.

— Газетная история? О Дженни? — Эллери говорил рассеянно, разбивая яйцо. — Присоединяйся, Джон.

— Уже завтракал, благодарю. — Минхен пристально всматривался в Эллери. — Так ты ничего не знаешь? Все газеты кричат, будто доктор Дженни сегодня будет арестован по обвинению в убийстве старой леди.

— Нет, ничего не знаю! — Эллери откусил от тоста. — Современная пресса — удивительная вещь.

Минхен грустно покачал головой:

— Вижу, что сегодняшняя информация тебя еще не настигла. Но все это глупость только на первый взгляд, Эллери. Ты подумал, как это воспринял старик? Наверное, кипятится и сходит с ума. Обвинить его в убийстве его же благодетельницы! — Он выпрямился. — Скажи! Я ведь тоже «прославлюсь» на весь мир, так?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, подумай сам, — горько отвечал Минхен, — журналисты наверняка вычислят меня как соавтора Дженни по нашей совместной книге и замучат вопросами до смерти!

— А! — Эллери пил мелкими глотками кофе. — Я бы не стал так беспокоиться по этому поводу, Джон. Забудь на некоторое время о Дженни — с ним все будет в порядке. Скажи, как долго вы совместно работали над вашим опусом?

— Не так уж долго. Ты догадываешься наверняка, что написание книги — дело последнее. Главное — накопить материал. А истории болезни по этому вопросу — весьма ценный материал. Если только с Дженни что-то случится — я не получу истории болезни в свое распоряжение. И вообще, весь этот материал, будучи конфискованным, пропадет. Постороннему его ценности не понять.

Эллери облизнул губы.

— Естественно. Между прочим, Джон, если только я не сую нос в чужие дела, каковы ваши с Дженни договоренности по финансовой стороне дела? Вы на равных партнерских правах?

Минхен вспыхнул.

— Он настаивал на равных правах, хотя его вклад, конечно, много более моего... так что это не совсем справедливо с моей стороны. Дженни всегда был исключительно порядочен, Эллери.

— Рад слышать это. — Эллери поднялся и пошел в спальню. — Дай мне пять минут на то, чтобы одеться, Джон, и я выйду с тобой. Прости.

И он исчез в спальне. Минхен встал и прошелся по гостиной. Он остановился перед камином и с любопытством осмотрел пару скрещенных мечей на стене. Позади послышался какой-то звук: он обернулся и увидел Джуну.

— Привет, мальчик. Откуда, скажи мне, эти мечи?

— Папаша Квин привез их из Европы. — Джуна, гордый собой, выставил вперед тощую грудь.

— Послушай, Джон! — донесся из спальни голос Эллери. — Сколько времени ты знаешь доктора Даннинга?

— С начала работы в госпитале. А что?

— Просто любопытно... А что интересного ты можешь сказать насчет доктора Пеннини, этой современной амазонки?

— Очень мало. Неприветливая особа, Эллери. Не идет на контакт, не участвует с коллегами в дружеских посиделках. Думаю, она замужем.

— В самом деле? И чем ее муж занимается?

— Прости, но никогда не слышал о нем в разговоре.

До Минхена доносились звуки энергичных шагов Эллери по комнате. Он вновь уселся, но беспокойство не уходило.

— А с Кнайселем ты знаком? — вновь раздался голос Эллери.

— Чуть-чуть. Он — лабораторная крыса. Маньяк своего дела, проводит в лаборатории все время.

— Где они могли бы встречаться с Абби Дорн?

— Полагаю, они знакомы через Дженни. Но думаю, знакомство чисто внешнее.

— А что насчет Эдит Даннинг? Она на дружеской ноге с Гаргантюа?

— Ты имеешь в виду Хендрика Дорна? Странный вопрос, Эллери. — Минхен засмеялся. — Попробуй представить молодую и деловую девушку в лапах нашего друга Хендрика... нет, при всем напряжении фантазии — не могу!

— Значит, здесь копать нечего?

— Если ты пытаешься откопать связь между этими двумя личностями — ты просто с ума сошел.

— Ты, наверное, знаешь хорошую немецкую пословицу, — усмехнулся Эллери, появляясь в дверях полностью одетым. — Желудок — отец всех искусств... Ну, пошли.

Они пошли по верхнему Бродвею, говоря о незначительных вещах. Эллери отказался далее обсуждать случай Дорн.

— Бог мой! — вдруг остановился Эллери. — Я же хотел выкупить в книжном магазине «Венскую школу криминалистики». Забыл позвонить и сделать заказ. Сколько сейчас времени?

— Десять часов. — Минхен взглянул на наручные часы.

— Ты сейчас прямо в госпиталь, так?

— Да. И если ты не со мной — я возьму такси.

— Хорошо. Я приеду в госпиталь через полчаса, Джон. Мне потребуется пятнадцать минут на покупку. Ариведерчи!

Они расстались, и Эллери быстро пошел вверх по улице, а Минхен взял кеб. Такси повернуло за угол и скрылось.

Глава 20

КАПИТУЛЯЦИЯ

— Он здесь!

Эта весть дошла до инспектора в среду приблизительно в половине десятого утра, когда худой человек в темной одежде, пройдя пешком по Сентр-стрит, вошел в здание управления полиции. Он в нерешительности остановился и пробежал глазами номера кабинетов, вывешенные для всеобщего обозрения, не зная в точности, куда следует обратиться. Дойдя до нужного ему — 137, он поправил воротник своего темного пальто и прошел в здание.

Таинственный, неуловимый Свенсон!

Его имя зазвучало, повторенное сначала устами клерка в приемной окружного прокурора, а затем разнесенное по всем коридорам полицейского управления. Каждый детектив в полицейском ведомстве и каждый постовой в радиусе четырех кварталов отсюда услышал новость о том, что Свенсон поднялся на лифте и вошел в кабинет 137.

Это был кабинет окружного прокурора Сэмпсона.

Десять минут спустя, около десяти часов утра, Свенсон оказался в центре устремленных на него глаз. В непосредственной близости от него находились окружной прокурор и его заместитель Тимоти Кронин; несколько полицейских чинов; слабо улыбавшийся инспектор Квин, неестественно быстро откуда-то возникший; сержант Вели, неколебимо-твердый как всегда; и комиссар полиции собственной персоной, сидевший молча в некотором отдалении.

До этого момента Свенсон подал голос только раз. Он сказал густым баритоном, удивительным при его немощном теле:

— Я — Томас Свенсон.

Окружной прокурор вежливо склонил голову и предложил ему кресло.

Свенсон сидел спокойно, обозревая собравшихся. У него были тусклые голубые глаза и темные ресницы, при этом он был выраженный блондин, черты лица его правильно было бы назвать неопределенными.

Когда компания угомонилась и за стеклянной дверью кабинета замаячила фигура детектива, окружной прокурор спросил:

— Мистер Свенсон, почему вы сами пришли к нам сегодня?

— Я полагал, что вы ищете меня, — удивленно отвечал Свенсон.

— В таком случае вы, видимо, читаете газеты? — спросил Сэмпсон.

Свенсон улыбнулся:

— О, конечно... И я могу сразу же все разъяснить. Но сначала — послушайте, джентльмены, я полагаю, что вы подозреваете меня в чем-то, поскольку я скрывался, несмотря на сообщения в газетах о том, что меня разыскивают...

— Мы восхищены вашей прозорливостью, — холодно парировал Сэмпсон. — Вам предстоит многое объяснить, мистер Свенсон. Поиски вас стоили полицейским службам города немалых денег. Так какой же довод в свою пользу вы можете привести?

— Мне не в чем оправдываться, сэр. Я был в беде до этого — и с тех пор бедственное положение мое не изменилось. Но все случившееся — трагедия для меня. Видите ли, у меня были причины не обнаруживать себя до сегодняшнего дня. И потом, я и подумать не мог всерьез, что доктора Дженни обвинят в смерти миссис Дорн. Ничто в газетах даже не намекало на подобный оборот...

— И все же мы ждем от вас объяснений, — терпеливо повторил Сэмпсон, — почему вы прятались от полиции.

— Я знаю, знаю. — Свенсон уставился в пол. — Это трудно. Я появился даже не из-за того, что доктора Дженни собираются арестовать по обвинению в убийстве, которое, абсолютно очевидно, он не совершал — просто у меня были причины скрываться до сего времени. Но послушайте... он же не виновен!

— Вы были в кабинете доктора Дженни в период с 10.30 до 10.45 в понедельник утром? — спросил инспектор Квин.

— Да. То, что он сказал, — абсолютная правда, до малейшей детали. Я пришел, чтобы попросить взаймы небольшую сумму денег. Мы вместе были в его кабинете все это время — и ни один из нас не отлучался.

— Гмм. — Сэмпсон настороженно посмотрел на Свенсона. — Такая простая история, мистер Свенсон, такие недлинные показания — а вы заставили нас прочесать весь город, разыскивая вас? Положить столько сил, чтобы услышать всего несколько слов?

— От чего такого Дженни упорно защищает вас? — внезапно спросил инспектор.

Свенсон жестом беспомощности закрыл лицо руками.

— Наверное, настало время... во всем признаться. Джентльмены, это тоже недлинная история. Я — вовсе не Томас Свенсон. Я — Томас Дженни, я сын доктора Дженни!

* * *

Так была раскрыта история Томаса Дженни. Томас Дженни был приемным сыном доктора Фрэнсиса Дженни. Бездетный вдовец, Дженни вторично женился на женщине с ребенком. Когда это произошло, Томасу было всего два года. Его мать умерла восемь лет спустя.

По версии Томаса Дженни, отец хотел видеть его своим преемником — вторым Дженни, знаменитым, как он, хирургом.

Тихим и пристыженным видело его этим утром Главное полицейское управление Нью-Йорка, сбившееся с ног в поисках неуловимого беглеца. Томас Дженни рассказал, как предал отцовскую веру в него.

— В те дни удача улыбалась мне, — сбивчиво говорил Томас. — Мои успехи были для всех очевидны, я был во главе списка успевающих в академии. Однако я спился и проиграл щедро посылаемые мне отцом деньги.

Дженни-старший пережил юношеские грехи пасынка стоически. Недрогнувшей рукой он руководил его медицинской подготовкой, вел его по жизни и профессиональной стезе. По окончании Медицинской академии он добился для него места стажера в Голландском мемориальном госпитале.

— Так вот отчего Айзек Кобб сказал, что лицо этого человека ему знакомо! — пробормотал инспектор. Он слушал Томаса Дженни, озадаченно наморщив лоб.

Срок стажировки прошел, и, убедившись за долгий срок в благонравном поведении пасынка, доктор Дженни рекомендовал его в постоянный штат госпиталя на должность хирурга. Некоторое время дела шли неплохо.

Свенсон сделал паузу, облизнул губы и продолжил, отстраненно глядя куда-то поверх головы окружного прокурора.

— И тогда это случилось, — надломившимся голосом произнес Свенсон. — Ровно пять лет тому назад — как раз в это самое время года. Я сломался. Снова начал пить. Однажды утром я оперировал пациента, еще находясь под воздействием выпитого накануне. В критический момент рука моя дрогнула, скальпель вошел глубже, чем нужно... и пациент умер на операционном столе.

Никто из присутствующих не произнес ни слова. Бывший хирург, казалось, вновь проживал тот ужасный момент, когда его карьера, мечты и планы оборвались в один миг. Для него тогда настала истощающая нервы пора. Его терзал страх. У его преступления оказалось трое свидетелей, однако внутренняя этика медиков не позволила факту просочиться за пределы госпиталя. Затем доктор Дженни сам сообщил миссис Дорн о трагедии и виновности своего пасынка. Старая леди была неумолима: Томас должен был уволиться.

...Но ничто, несмотря на усилия приемного отца, невозможно было скрывать долго. Вскоре слухи дошли до медицинских кругов, и все двери в профессию закрылись перед Томасом. Не было шума, но медицинскую лицензию он потерял безвозвратно. Доктор Томас Дженни стал никем — просто Томасом Дженни, и, чтобы порвать с прошлым и защитить себя, он сменил известную фамилию на девичью фамилию матери: Свенсон.

Он переехал из Нью-Йорка в Порт-Честер, на окраине. Не без влияния и помощи отца постепенно освоил бизнес агента по недвижимости. С алкоголем было покончено. Тот ужасный случай, сказал Томас, наконец; отрезвил его. Однако было поздно... Медицинская карьера рухнула.

— О, я не виню никого, — горько продолжал он в повисшей тишине. — Старуха действовала в пределах своих прав, мой отец — тоже. У него нет ничего дороже профессии. Я полагаю, он мог бы спасти меня: миссис Дорн полностью доверяла ему. Однако он такой человек, который не поступится кодексом чести, и к тому же он осознавал: мне нужен этот жесткий урок. Или я пройду через горнило, или из меня никогда ничего не выйдет, сказал он...

Доктор Дженни никогда не упрекнул своего непутевого пасынка, несмотря на то что его честолюбивые планы не сбылись. Он благородно помогал ему в налаживании бизнеса и новой жизни. Он обещал, что, если Томас продолжит вести трезвый образ жизни, они будут поддерживать отношения такие же, как в прошлом. Молодой человек останется юридическим наследником Дженни; никакого другого наследника Дженни-старший себе не мыслил.

— Это было так благородно с его стороны, — едва слышно бормотал Свенсон, — так благородно... Он отнесся ко мне едва ли не лучше и добрее, чем к родному сыну, будь он у него...

Он замолчал. Его длинные сильные пальцы — пальцы хирурга — теребили помятые поля шляпы.

Первым заговорил Сэмпсон:

— Конечно, это кардинально меняет дело, мистер... мистер Свенсон. Я теперь понимаю, почему доктор Дженни так упорно отводил нас от вашего следа. Старый скандал...

— Да, — убитым тоном подтвердил Свенсон. — Раскрытие этого случая погубило бы пять лет моей трезвой и честной жизни, свело бы на нет мой бизнес... на меня стали бы глядеть как на хирурга, который нарушил профессиональную клятву, избежал уголовной ответственности... вряд ли кто-то стал бы доверять мне и в другом деле...

Далее Свенсон рассказал, как они с отцом оба страдали от инцидента с убийством миссис Дорн. Эти два дня были ужасны. Если бы доктор Дженни позволил полиции напасть на след Свенсона, старая история всплыла бы на поверхность. Они ужасно боялись этого.

— Но теперь, — подчеркнул Свенсон, — когда угроза нависла над моим отцом, я не могу позволить себе спасать только себя... Надеюсь, я снял теперь подозрения с доктора Дженни, джентльмены. Это было ужасное нагромождение ошибок...

Видите ли, единственной целью моего посещения отца в утро понедельника было занять ничтожную сумму. Сделка, которая должна была принести мне доход, вдруг застопорилась, и мне понадобились деньги, чтобы прожить несколько дней. Я просил двадцать пять долларов. Отец — как всегда благородный и щедрый — выписал чек на пятьдесят. Я получил их наличными, как только покинул госпиталь.

Он оглядел присутствующих. В его глазах была невысказанная мольба. Инспектор Квин мрачно всматривался в свой потрепанный временем портсигар. Комиссар полиции вышел из кабинета: ожидаемая бомба оказалась муляжем — и теперь исчезла необходимость его присутствия.

По мере того как Свенсон продолжал, его тон становился все более неуверенным.

— Вы удовлетворены, господа? — застенчиво спросил он.

Поскольку к нему нет более вопросов — он будет весьма признателен, сказал Свенсон, если эта история не попадет в печать. Он полностью зависит от них и на них полагается. Если понадобятся его показания под присягой, он будет только счастлив принести их, хотя в его интересах по возможности избежать публичности. Всегда существует вероятность, заметил Свенсон, что журналисты раскопают умерший было скандал.

— Вам не стоит волноваться на этот счет, мистер Свенсон. — Окружной прокурор слегка занервничал. — Данные вами сегодня показания, вне сомнения, вывели из-под подозрений вашего отца. При наличии столь стойкого алиби мы не можем его арестовать. Я полагаю, эти факты не достигнут ушей общественности; каково ваше мнение, Квин?

— По крайней мере, в данный момент можно это гарантировать. — Инспектор открыл портсигар. — Мистер Свенсон, виделись ли вы с доктором Дженни начиная с утра понедельника?

Бывший хирург колебался. Он поморщился, а затем с откровенным выражением решимости посмотрел на инспектора.

— Теперь нет смысла скрывать, — сказал он. — Да, виделся. Вечером в понедельник он тайно приехал в Порт-Честер. Я не хотел этого говорить, но... Он был обеспокоен тем, что я объявлен в розыск. Он советовал мне покинуть город — уехать на запад или еще что-то. Но когда он упомянул, насколько полиция настроена против него за его молчание, я не смог уехать, оставив его одного. В конце концов, ни одному из нас не удастся скрыть ничего в отношении расследуемого убийства. И бегство, думаю, было бы расценено как признание вины. Поэтому я отказался. Он уехал. А этим утром... мне нужно было рано утром приехать в город, и вот я прочел в газетах...

— Доктору Дженни известно, что вы пришли к нам с признанием? — спросил инспектор.

— О нет!

— Мистер Свенсон. — Старик пристально посмотрел на бывшего хирурга. — Можете ли вы как-то объяснить это преступление?

Свенсон покачал головой:

— Это совершенная загадка для меня. Я в любом случае плохо знал старуху. Когда она приняла горячее участие в судьбе отца, я был еще ребенком, а потом меня отправили в школу, я жил там. Но конечно, ее убил не отец. Я...

— Понимаю. Ну хорошо. — Инспектор поднял трубку одного из телефонов на столе Сэмпсона. — Теперь просто формальность, молодой человек. Мне нужно проверить ваши показания. Посидите молча. — Он набрал номер госпиталя. — Добрый день! Мне нужно поговорить с доктором Дженни.

— Простите... Оператор на связи. Будьте добры, назовите себя.

— Инспектор Квин — полицейское управление. Поспешите.

— Да, одну минутку. — В трубке послышался перезвон, затем густой мужской голос просто сказал: — Здравствуй, отец.

— Эллери! Черт побери... Где ты?.. Ты там?

— В кабинете Дженни.

— Как ты туда попал?

— Просто зашел в госпиталь некоторое время тому назад. Увидеться с Джоном Минхеном. Три минуты назад, если быть точным. Отец...

— Подожди! — приказал старик. — Дай сказать. Слушай. Есть новости. Свенсон сам пришел сегодня утром. Мы записали его показания. Обернулось все очень интересно, Эллери, детали я скажу тебе потом. Он — сын доктора Дженни...

— Что?

— Именно то, что я сказал. А где доктор Дженни? Дай мне его на минутку, сын!

На другом конце провода повисла тишина.

— Так что там?! — нетерпеливо воскликнул инспектор.

— Ты не сможешь поговорить с доктором Дженни, — медленно ответил Эллери.

— Почему? Он где? Его сейчас нет?

— Я пытался сказать, но ты прервал меня... Он здесь, очень даже здесь. — Голос Эллери был печален. — Причина в том, что... он мертв.

— МЕРТВ?

— Да, похоже, его больше нет с нами. — Несмотря на легкомысленность тона, в голосе Эллери слышалась искренняя печаль. — Сейчас 10.35... я пришел сюда в 10.30... Отец, он был убит полчаса назад!

Глава 21

УДВОЕНИЕ

Абигейл Дорн, доктор Фрэнсис Дженни... Два убийства вместо одного.

Инспектор Квин был погружен в мрачные размышления, сидя в полицейской машине, едущей по направлению к Голландскому мемориальному госпиталю... Дженни убит! Невероятно! С другой стороны, это, второе, убийство может быть раскрыто с большей степенью вероятности, что, чем черт не шутит, и приведет к раскрытию первого... Или же, возможно, эти два убийства не имеют отношения друг к другу... Однако в данном случае убийство вовсе странное — совершено в здании, переполненном полицией, и без всякого следа, какой-либо улики... Где же ключ? Вместе с инспектором к госпиталю ехали придавленный горем Свенсон и окружной прокурор Сэмпсон.

Следом двигался служебный автомобиль комиссара полиции, который был срочно извещен о случившемся. Он уже дымился от ярости и ощущения беспомощности...

Кавалькада с визгом тормозов остановилась у госпиталя, приехавшие бросились вверх по каменным ступеням. На ходу, задыхаясь, комиссар прокричал инспектору:

— И ваша, и моя работа яйца выеденного не будут стоить, если мы не раскроем это... сегодня. Сейчас же! Что за бестолковщина, Создатель!

Если после убийства Абигейл Дорн в госпитале царил траур, то сейчас его работа была полностью парализована. Вся профессиональная деятельность застыла. В коридорах не было видно ни сиделок, ни докторов. Даже Айзек Кобб, привратник, исчез со своего поста. Однако повсюду суетились синие мундиры — полицейские — и одетые в штатское сыщики.

Лифт стоял пустым. Комната ожидания была плотно закрыта. Кабинеты опечатаны; их охраняли полицейские.

Жужжащий рой детективов окружал закрытые двери кабинета доктора Дженни.

Толпа расступилась перед инспектором, комиссаром и Сэмпсоном. Замыкал шествие сержант Вели. Инспектор первым ступил в кабинет теперь уже покойного доктора Дженни. Свенсон замедлил шаг; лицо его было белым, напряженным. Вели плотно закрыл за ними двери.

В просторном кабинете, прямо на рабочем столе, распласталось тело доктора Дженни... Хирург сидел в кресле, упав грудью на стол, седая голова опустилась на скрюченную левую руку. В пальцах правой руки все еще была зажата ручка...

Эллери, Пит Харпер, доктор Минхен и Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем, расселись по левую стену кабинета на стульях. Из них только Эллери и Харпер спокойно взирали на труп, Минхен и Парадайз ощутимо дрожали.

Доктор Сэмюэль Праути, медицинский эксперт, стоял возле стола, рядом с ним на полу его черный портфель.

Никто ни с кем не здоровался, не проронил ни слова. Им было нечего сказать, от потрясения не находилось подходящих слов. Ужас на лицах выражал сущность происходящего. Некоторые воспринимали действительность как катастрофу. Свенсон, дрожа, оперся о дверь, после одного краткого взгляда в сторону окостеневшей фигуры отца он старательно отводил от нее глаза. Инспектор, комиссар и Сэмпсон стояли плечом к плечу и глядели на немую сцену.

Кабинет был квадратным. Одна дверь, одно окно. Дверь, выходящая в южный коридор, была широкой. Налево был маленький стол для стенографистки с пишущей машинкой на нем. Большой стол покойного доктора располагался справа. Около стола стояло только кресло, а в нем тело доктора Дженни. По правую руку от стола находился плотно набитый книгами книжный шкаф.

Кроме четырех гравированных портретов усатых медицинских знаменитостей по стенам, в кабинете больше ничего не было...

— Ну что, док, каков вердикт? — резко спросил комиссар.

— Та же история, господин комиссар. — Доктор Праути достал сигару. — Удушение.

Эллери наклонился, облокотившись о колено.

— Проволокой, как и в прошлый раз?

— Да. Можете посмотреть сами.

Квин медленно подошел к столу, сопровождаемый комиссаром и Сэмпсоном. Взглянув на шею покойного, они увидели на затылке темную полосу и быстро отвели взгляд.

— Перед тем как накинуть ему на шею проволоку, убийца ударил его по голове, — добавил доктор Праути. — Каким-то тяжелым предметом — трудно определить каким. Контузия в области мозжечка.

— И еще предварительно усыпил, чтобы он не подал голоса, — пробормотал инспектор. — Как вы узнали, что он сидел за столом, когда его ударили? Если он сидел — убийца стоял сзади.

Эллери вскинул голову, но ничего не сказал.

— Вы правы, инспектор. — Праути все еще не успел зажечь сигару. — Тот, кто ударил его, стоял сзади. Когда мы его нашли — он не лежал вот так на столе, а сидел в кресле — позвольте, я покажу... — Он осторожно приподнял тело так, чтобы оно вновь оперлось о спинку кресла, при этом голова свесилась на грудь. — Вот в таком он был положении. Правда, мистер Квин? — спросил Праути.

Эллери, все еще не оправившись от шока, механически улыбнулся:

— О да, да. Именно.

— Ну вот. Теперь вы можете видеть проволоку. — Праути осторожно приподнял голову. Проволока так глубоко вошла в плоть, что след был узким, почти невидимым. Позади она была скручена концами — точно как в случае с Абигейл Дорн.

Инспектор выпрямился.

— Значит... Он сидел вот так, кто-то вошел, зашел сзади, ударил его по голове и затем удушил. Так?

— Именно. — Праути пожал плечами, взял свой портфель. — Я могу ручаться за одно — такой удар можно было нанести только сзади... Ну, я пошел. Фотографии сделаны, инспектор, и отпечатки пальцев тоже ребята взяли. Их здесь тьма, особенно на стеклянной поверхности стола, но наверняка это отпечатки пальцев Дженни и его стенографистки.

И медицинский эксперт, закусив сигару, натянул на уши шляпу и вышел.

Все молча смотрели на труп.

— Доктор Минхен, эта травма от удара на голове могла вызвать смерть?

— Нет, — с трудом, подавленно сказал Минхен. Глаза его были красны. — Праути прав. Его просто оглушили, чтобы случайно не крикнул. Он умер... он умер от удушья, инспектор, это очевидно.

Все склонились над проволокой, чтобы рассмотреть.

— Выглядит так же, как в прошлом случае, — заключил Квин. — Томас, как только удастся — проверь.

Гигант кивнул.

Тело оставалось в кресле в том же положении, как Праути оставил его пять минут назад. Комиссар, изучив лицо покойного, что-то пробормотал. На нем не отражались ни страх, ни удивление. Кожа уже начинала приобретать характерный голубоватый оттенок, но черты лица были совершенно спокойными. Глаза были закрыты.

— Вы тоже заметили, сэр? — внезапно спросил Эллери со своего стула. — Совсем не похоже на выражение лица человека, на которого внезапно напали, когда тот сидел в одиночестве.

— Именно это я и подумал, молодой человек, — жестко ответил комиссар. — Вы — сын Квина, так? Странно.

— Именно странно. — Эллери встал и прошел к столу, чтобы еще раз вглядеться в лицо Дженни. — А предмет, которым его ударили, унесли. Унес убийца... Заметили, что делал Дженни в момент нападения?

И он указал на ручку, зажатую в пальцах убитого. На столе лежал листок. Он был наполовину исписан мелким неразборчивым почерком. Дженни, по всей видимости, оборвали на середине предложения. Последнее слово заканчивалось конвульсивным росчерком пера и кляксой.

— Он работал над рукописью книги, когда ему нанесли удар, — пробормотал Эллери. — Это элементарно. Он и доктор Минхен совместно работали над интереснейшей рукописью.

— В какое время он умер? — задумчиво спросил Сэмпсон.

— Праути говорит, что, предположительно, между 10.00 и 10.05. Джон Минхен согласен с ним.

— Это нас никуда не приведет, — резко бросил вдруг инспектор. — Томас, отправь тело в морг. Не забудь предварительно тщательно обыскать. И приходи — ты мне нужен. Садитесь, комиссар. И вы, Генри... Свенсон!

Свенсон вздрогнул, посмотрел на него широко открытыми глазами.

— Я... нельзя мне уйти? — хрипло спросил он.

— Да, — мягко ответил инспектор. — Вы нам сейчас не нужны. Томас, пошлите кого-нибудь в Порт-Честер проводить мистера Свенсона.

Вели вывел Свенсона за дверь. Свенсон казался ошеломленным, напуганным — ноги не слушались его. Он вышел, даже не оглянувшись.

Эллери мерил шагами кабинет. Комиссар со вздохом сел и начал вполголоса совещаться с прокурором и инспектором. Парадайз, молча дрожа, все еще сидел у стены. Минхен не проронил ни слова — уставился взглядом в пол.

Эллери остановился напротив него, загадочно глядя.

— На что смотришь — на новый линолеум?

— Что? — Минхен облизнул сухие губы, попытался улыбнуться. — А... А как ты узнал, что он новый?

— Это очевидно, Джон. Это так?

— Да. Полы всех личных кабинетов недавно были перестелены новым линолеумом...

Эллери вновь начал ходить по кабинету.

Дверь открылась. Два студента-практиканта, явно взволнованные, с белыми лицами, вошли с носилками.

Пока они поднимали и перекладывали тело, Эллери стоял у окна, хмурился, смотрел на стол. Сузив глаза, подходил посмотреть на убитого еще раз.

Когда тело переложили на носилки, он обернулся и резко произнес — так, что все вздрогнули:

— Позади стола должно быть окно!

— Что творится в твоей голове, сын? — с изумлением спросил инспектор.

— Это так на тебя подействовало, Эллери? Здесь никогда не было окна, — засмеялся Минхен.

Эллери покачал головой:

— Архитектурная оплошность, которая не дает мне покоя... Жаль. Бедняга Дженни не знал девиза, начертанного на кольце Платона. Как же там?.. «Легче предотвратить дурную привычку, чем покончить с ней...»

Глава 22

СУММИРОВАНИЕ

Несколько часов спустя небольшая молчаливая компания сидела в кабинете покойного, наполненном серо-голубым табачным дымом. По напряженным лицам, плотно сжатым челюстям, наморщенным лбам было ясно, что все ощущают близость полного провала расследования и что убийство доктора Дженни так же необъяснимо, как и первое убийство.

Комиссар полиции ушел в полной прострации, с абсолютно серым лицом. Подавленный Харпер исчез еще за час до того, чтобы передать по телефону важные новости в свою газету. Сэмпсон, крайне озабоченный, в то же самое время оставил госпиталь, чтобы вернуться в свой кабинет для выполнения неизбежной обязанности давать интервью прессе и сделать заявление для общественности.

Сержант Вели все еще бродил по коридорам, собирая свидетельства возможных очевидцев. Смертоносная проволока после анализа была сочтена аналогичной той, которой удушили миссис Дорн. Сержант начал еще одно расследование в поисках второго источника проволоки — однако без всякого видимого успеха.

Только инспектор, Эллери, доктор Минхен и Люсиль Прайс, ассистентка убитого Дженни, остались на месте. Мисс Прайс срочно вызвали, чтобы застенографировать заявление инспектора.

В противоположность сомнамбулическому состоянию Минхена, Эллери был ошеломлен и подавлен вторым убийством. Лицо его выражало страдание, в глазах таились боль и тусклый свет несчастья. Он сидел возле окна, опустив голову...

— Готовы, мисс Прайс? — спросил инспектор.

Медсестра, сидевшая за маленьким столиком в углу с карандашом наготове, выглядела испуганной. Она была бледна, рука дрожала, глаза были устремлены на пустой лист стенографического блокнота, и она явно избегала останавливать взгляд на столе теперь уже покойного патрона.

— Тогда пишите, — начал инспектор. Он ходил перед ней туда-сюда, сдвинув брови и тесно сжав руки за спиной. — Филип Морхаус. Морхаус обнаруживает тело.

Детали. Морхаус заехал в госпиталь с кейсом с документами, чтобы поговорить с доктором Дженни относительно его доли в завещании. Прибыл в 9.50. При входе его встретил Айзек Кобб, привратник. Время подтверждено. Оператор связи соединился с кабинетом Дженни, передал послание, что Морхаус желает побеседовать с доктором. Голос, без сомнения принадлежавший Дженни — подчеркните это, мисс Прайс, — отвечал, что он очень занят, но вскоре освободится. Мистеру Морхаусу предложили подождать. Морхаус выразил недовольство и раздражение отсрочкой, что подтверждает оператор связи, но решил ждать. Кобб увидел, что он входит в комнату ожидания из вестибюля и садится на скамью... Я не слишком быстро диктую?

— Нет... нет, сэр.

— Добавьте следующее замечание, — продолжил инспектор. — Кобб не может поручиться, что Морхаус не покидал комнату ожидания в течение всего периода времени. Кобб находился в вестибюле, еще одна дверь из комнаты ожидания ведет в южный коридор, поэтому нельзя поручиться, что посетитель не выходил в южный коридор, никем не замеченный.

Продолжение. Детали. Морхаус утверждает, что просидел в комнате ожидания полчаса, приблизительно до 10.15. Затем он снова прошел к оператору связи, выйдя через вестибюльную дверь, и попросил позвонить Дженни еще раз. Оператор выполнил просьбу, но ответа не получил. Морхаус в гневе пересек южный коридор и постучал в дверь кабинета Дженни. Никто не откликнулся. Кобб, видя это, выразил протест и пошел вслед за Морхаусом. Пришел также дежурный полицейский, находившийся на посту снаружи. Морхаус спросил, видели ли они, чтобы Дженни за последние полчаса выходил из кабинета. Кобб ответил, что нет, однако он не наблюдал за дверью кабинета. Морхаус сказал, что с Дженни могло что-нибудь случиться. Кобб почесал затылок, Моран (дежурный полицейский) попробовал открыть дверь. Кобб, Морхаус, Моран вошли и увидели тело Дженни. Кобб сразу же объявил тревогу, Моран позвал на помощь детективов, находившихся в здании госпиталя. В это время доктор Минхен вошел в госпиталь. Минхен присутствовал в кабинете до приезда полиции. Несколькими минутами позже по своей воле в госпиталь вошел Эллери Квин... Записали, мисс Прайс?

— Да, сэр.

Минхен сидел скрестив ноги, озадаченно посасывая палец. В его глазах был ужас.

Инспектор бродил по кабинету, консультируясь время от времени с клочком бумаги. Он положил руку на плечо медсестре.

— Добавьте это к данным по Морхаусу. Наблюдение. У Морхауса нет абсолютного алиби на период совершения преступления. Теперь берите чистый лист бумаги и пишите про мисс Хильду Дорн.

Хильда Дорн в госпитале. Приехала в 9.30, ее видели Кобб и Моран. Цель приезда — забрать личные вещи Абигейл Дорн в комнате, которую ее мать занимала как назначенная на операцию пациентка. С мисс Дорн в комнате никого не было. Утверждает, что при виде вещей миссис Дорн она так расстроилась, что ничего не могла делать — только сидела и думала. Была найдена плачущей на кровати в 10.30 медсестрой Оберманн. Никакого фактического подтверждения тому, что мисс Дорн находилась в комнате в означенный период и никуда не выходила, нет.

Медсестра Прайс быстро писала. Кроме звука графитного карандаша, царапающего бумагу, в комнате других звуков не было — стояла мертвая тишина.

— Доктор Люциус Даннинг и Сара Фуллер. — Губы инспектора при последнем имени сжались. — Даннинг приехал в госпиталь, как всегда, рано, для исполнения своих обычных обязанностей. Это подтверждено его ассистентами. Сара Фуллер приехала в 9.15, чтобы увидеться с Даннингом, — подтверждено Мораном, Коббом, оператором связи. Они беседовали, закрывшись, в течение часа. Сара Фуллер пыталась выйти из госпиталя минуту спустя после момента, когда было обнаружено тело доктора Дженни.

Оба отказываются назвать предмет разговора. Каждый выгораживает другого — утверждают, что оба не покидали кабинета Даннинга в течение разговора. Третьего лица, которое могло бы подтвердить их алиби, не найдено. — Инспектор сделал паузу, поглядев в потолок. — По настоянию комиссара полиции Даннинг и Сара Фуллер арестованы как свидетели. Отказываются называть предмет их переговоров — оба. Оба выпущены под залог в двадцать тысяч долларов за каждого — залог уплачен адвокатской конторой Морхауса.

Эдит Даннинг, — быстро продолжал он. — Пришла на службу в социальный отдел госпиталя в девять утра. Весь означенный период находилась в госпитале. Посетила нескольких больных. Нет абсолютной уверенности в ее утверждениях. Она не берет на вызовы ассистента, поэтому никто не может подтвердить ее алиби и нет оснований исключить ее из списка подозреваемых...

Майкл Кадахи. Все еще находится в палате, выздоравливая после операции аппендицита. Охрана у палаты. Невозможность передвижения. Общение с внешним миром пресечено. Однако и это не дает гарантии, что такой опытный преступник, как Кадахи, не найдет иных способов сообщения.

Доктор Пеннини. Была занята обычной работой в родильном отделении. Посетила нескольких (двадцать) пациенток, однако никто не может подтвердить фактов ее передвижения. По словам Морана и Кобба, здания госпиталя не покидала.

Мориц Кнайсель. Все утро находился в своей лаборатории, никем не замеченный. Утверждает, что Дженни посетил лабораторию незадолго до 9.00, сообщил о грозящем ему аресте, чем был подавлен. Сказал Кнайселю, что пойдет в свой кабинет работать над книгой, что никого не желает видеть. Они кратко обсудили результаты экспериментальной работы, после чего Дженни ушел. Кнайсель — вне подозрений, однако весть об убийстве его поразила... Записали, мисс Прайс?

— Готово, инспектор Квин.

— Хорошо. Теперь еще одно. — Инспектор просканировал взглядом свои заметки и продолжил: — Хендрик Дорн. Посетил госпиталь двадцать минут десятого, для получения назначенного ему трижды в неделю ультрафиолетового облучения. Ожидал приема на пятом этаже в лаборатории лучевой терапии до 9.35, сеанс был закончен в 9.50. Лежал в отдельной палате, как назначено, после процедуры, на главном этаже до момента обнаружения тела. Нет подтверждения того, что он оставался все время в палате...

Ну, это все, мисс Прайс. Пожалуйста, перепечатайте это немедленно. Сделайте две копии и отдайте все сержанту Вели — тому большому человеку на посту. Он будет здесь до вечера.

Медсестра послушно кивнула и начала перепечатывать стенограмму.

Эллери устало взглянул на отца:

— Если ты покончил с этими пустыми отчетами, отец, то давай поедем домой. — И он посмотрел из окна вниз.

— Еще минутку, сын. Не бери в голову. Нельзя же так переживать в каждом случае. — Инспектор облокотился о стол Дженни и взял понюшку табаку. — Я не поверил, что такое возможно. — Он грустно покачал головой. — Дженни, похоже, накликал свою собственную смерть. Закрылся в кабинете, сказал мисс Прайс, что она ему не нужна этим утром, и тем самым подставил себя под удар убийцы, который вошел и вышел незамеченным. Последним его видел Кобб, который показал, что Дженни вышел из лаборатории Кнайселя и вошел в свой кабинет. Это было немногим позже девяти утра. И ни единая душа не видела его и не говорила с ним, кроме оператора связи в 9.50, который объявил о прибытии Морхауса. Врачи в один голос говорят, что Дженни был убит между 10.00 и 10.05 — так что, несомненно, в телефонную трубку в 9.50 говорил сам Дженни... Ну ладно!

— Какая путаница и неразбериха... — глядя в окно, проронил Эллери. — Хильда Дорн, Хендрик Дорн, Даннинг, Сара Фуллер, Кнайсель, Морхаус — все были здесь, и никто не был свидетелем.

Минхен пошевелился, слабо улыбнувшись.

— И единственный, кто никак не мог быть убийцей, — это Майкл Кадахи. И я. Вы уверены, что не подозреваете меня, инспектор? После того, что случилось, все возможно... О боже! — И он закрыл глаза руками.

В наступившей тишине слышен был только треск машинки.

— Ну что ж, — угрюмо сказал старик, — если вы это сделали — вы просто дух, мистер Минхен. Вы не могли быть одновременно в двух местах...

Они еще несколько минут поговорили. В голосе Минхена слышались истерические нотки.

Эллери аккуратно застегнул пальто на все пуговицы.

— Пошли, — решительно сказал он. — Пошли, пока у меня мозги не взорвались от предположений.

Глава 23

УТРОЕНИЕ???

Горе и озадаченность — вот слова, которыми можно описать состояние Эллери Квина, когда он выходил из Голландского мемориального госпиталя и когда спустя полчаса вместе с отцом входил в его кабинет в Главном полицейском управлении.

Он еще раз выразил пожелание вернуться домой и забыться на время над томиком Марселя Пруста. Инспектор не захотел прислушаться к его увещеваниям. Им нужно поехать в управление, сказал отец, и спокойно поговорить, а потом дать отчет обо всем происшедшем мэру...

Поэтому теперь они сидели втроем: Ричард и Эллери Квин, а также окружной прокурор Сэмпсон, и двое из них небрежно болтали о чем угодно, только не о двойном убийстве в госпитале.

Газеты Нью-Йорка торжествовали. Два громких убийства всего за три дня, обе жертвы — фигуры общественно значимые! Городской Холл-Парк кишел репортерами, комиссар полиции исчез из поля зрения общественности, мэр, якобы по совету своего врача, заперся у себя дома.

Все лица, имевшие хотя бы косвенное отношение к убийствам, стали объектом охоты репортеров и фотографов. Новость о явке Свенсона просочилась через двери Главного полицейского управления очень быстро, и теперь Порт-Честер, прославившись, стал наполняться жаждущими крови журналистами. Инспектор Квин применил всю свою власть, чтобы сохранить судьбу Свенсона в секрете, и пока он в этом преуспел, но момент раскрытия близился и неизбежно угрожал им. Свенсон был под усиленной охраной.

Вели задним числом отслеживал последние передвижения теперь уже покойного хирурга, найдя, правда, только несколько совершенно невинных контактов. Частная переписка и документы, найденные дома у Дженни, были прочитаны и скопированы до мельчайших подробностей. Поиски оказались, по большому счету, бесплодными — нашлось только несколько писем, подтвердивших историю Томаса Свенсона.

Итак, везде чистый лист... Никаких следов.

Старик сидел и пересказывал прокурору анекдот времен своей юности. Эллери нервно барабанил пальцами по отцовскому столу. Однако и веселье инспектора было деланым — под глазами у него залегли темные тени.

— Давайте перестанем обманывать себя, — резко сказал Эллери. — Мы похожи на испуганных детей в темноте, которые хорохорятся и смеются, чтобы не заплакать. Отец, Сэмпсон, мы в проигрыше.

Никто ему не ответил. Сэмпсон повесил голову, а старик инспектор внимательно разглядывал свои ботинки.

— Отец вынужден продолжать по долгу службы, я понимаю... Но мне осталось, по моей галльской гордости, упасть на собственный меч грудью и найти долгожданный покой.

— Ну что с тобой, Эллери? — спросил инспектор, не глядя на него. — Я никогда не слышал от тебя подобных речей. Только вчера ты говорил, что у тебя родилась мысль относительно главного подозреваемого...

— Ну да, — энергично подпел ему Сэмпсон, — по крайней мере, второе убийство, без сомнения, связано с первым. Может, ниточка и потянется... Я уверен, что-то прояснится.

— Видите ли, Сэмпсон, — вздохнул Эллери, — я не так уверен, как вы... — Он вышел из-за стола, проникновенно взглянул на них. — То, что я говорил вчера, — не отрицаю. Неясным образом у меня в уме маячит убийца Абигейл Дорн. И еще добрых полдюжины подозреваемых я могу с уверенностью отмести теперь. Но...

— Их полдюжины и не наберется, — сказал с вызовом инспектор. — Так что тебя так озаботило?

— Некоторые вещи.

— Послушай, сын, — энергично продолжил старик, — ты мучаешь себя, потому что не предотвратил это второе убийство, так? Забудь. Как ты или кто-то мог предугадать, что Дженни последует за Абби?

Эллери помахал рукой:

— Нет, дело не в этом. Я не мог предугадать смерти Дженни, как ты сказал... Сэмпсон, вы только что подчеркнули, что эти два преступления связаны. Что заставляет вас так думать?

Сэмпсон, казалось, был поражен вопросом.

— Ну... я просто полагаю, это представляется само собой разумеющимся. Два преступления так взаимосвязаны, как и две их жертвы, и место осуществления одно и то же, и методы идентичны, и все намекает на то, что...

— Это кажется каким-то проклятием, так? — Эллери склонился над ним. — Разве перечисленное — не такой же аргумент в пользу существования двух негодяев вместо одного? Итак, в определенных обстоятельствах с определенной целью убита Абигейл Дорн. Убийца номер два говорит сам себе: «Ага! Прекрасная возможность для меня убрать Дженни и навести полицию на мысль, что это сделал убийца номер один...» Соответственно мы думаем, что это сделал один и тот же преступник, находим сходство в методах и расследуем подобным же образом. Избегайте этой ошибки!

Инспектор скривился:

— Мальчик мой, не нужно осложнять и без того непростое дело! Если все так и есть... нам придется начинать все сначала.

Эллери пожал плечами:

— Имейте в виду — я не говорил, что второе преступление совершил непременно другой преступник. Я просто обозначил возможность этого. Пока что одна теория так же хороша и столь же несовершенна, как и другая.

— Но...

— Сознаюсь, что одна и та же криминальная личность — вариант более приятный, нежели два преступника. Но отметьте мои слова, — искренне добавил Эллери, — если оба преступления совершил один и тот же человек, то нам придется подумать над вариантом, почему столь умный негодяй пошел на риск дублирования одного и того же способа убийства.

— Ты имеешь в виду, — озадаченно спросил инспектор, — что было бы преимуществом для преступника избежать удушения?

— Конечно. Если бы Дженни нашли, к примеру, застреленным, или отравленным, или зарезанным — у нас бы не было повода думать, что преступление совершает один и тот же человек. Отметьте, что в последнем случае Дженни перед удушением оглушили! Почему бы не довершить это черное дело просто сильным ударом по голове? К чему эта задержка с накидыванием проволоки на шею?.. Послушай, отец, я полагаю, что преступник хотел, чтобы мы подумали, будто преступления связаны!

— Бог мой, ты прав, — пробормотал старик, пораженный догадкой сына.

— Это настолько близко к истине, — продолжал Эллери, устало опускаясь в кресло, — что, если бы я знал, почему убийца хочет, чтобы мы ему поверили, я бы разгадал всю историю... Но я все время держу в уме второе преступление. И все же, нужно поискать доказательство того, что оба преступления совершил один и тот же человек.

* * *

На инспекторском столе зазвонил телефон. Инспектор поднял трубку.

Послышался приглушенный резкий голос:

— Вас хочет видеть человек по имени Кнайсель, инспектор. Говорит, что это крайне важно.

— Кнайсель?! — Инспектор, казалось, потерял дар речи, но глаза его загорелись. — Говоришь, Кнайсель? Пропусти его, Билл!

— Какого черта нужно этому Кнайселю? — подался вперед Сэмпсон.

— Не знаю. Послушай, Генри... у меня появилась идея.

Они поглядели друг на друга с полным пониманием. Эллери ничего не спросил.

Полицейский открыл дверь. На пороге появилась тщедушная фигура Морица Кнайселя. Инспектор вскочил:

— Заходите, доктор Кнайсель. Проходите. Все в порядке, Фрэнк.

Детектив ушел. Ученый медленно прошел в кабинет. На нем было поношенное зеленое пальто с желтым вельветовым воротником. Рука, сожженная химикатами, сжимала зеленую велюровую шляпу.

— Садитесь. Что вас привело сюда?

Посетитель сел на краешек стула, положив шляпу на колено. Красивые черные глаза его Спокойно обозревали остановку кабинета — бесстрастным, автоматическим взглядом, но все впитывая и ничего не пропуская.

Внезапно он заговорил:

— Когда вы допрашивали меня, я был слишком огорчен смертью своего коллеги и друга. У меня не было возможности хорошенько все обдумать. Теперь я проанализировал факты, инспектор Квин, и откровенно заявляю вам: я боюсь за свою жизнь!

— Понимаю.

Ледяные фразы камнем падали с губ инспектора. Окружной прокурор подмигнул инспектору из-за плеча Кнайселя. Инспектор равнодушно кивнул.

— Что конкретно вы имеете в виду? Вы обнаружили в связи со смертью доктора Дженни какой-то новый факт?

— Нет, это нет. — Кнайсель поднял кисти рук и посмотрел на их пораженную кожу. — Но у меня родилась теория. Она волнует меня весь день. И по этой теории я — именно я — должен стать жертвой номер три в этой дьявольской череде убийств!

Эллери вопросительно поднял брови. В его глазах возник интерес.

— Теория, да? — пробормотал он. — Наверняка вполне мелодраматическая. — Кнайсель бросил на него взгляд. — Кнайсель, у нас как раз нехватка теорий на сегодня. Так что давайте-ка в подробностях.

— Разве неизбежность моей смерти — это мелодраматическая теория, мистер Квин? — обиженно спросил ученый. — Я начинаю менять свое первоначальное мнение о вас. Чувствую, вы осмеиваете то, что даже не в состоянии понять!.. Инспектор!

Он повернулся к Эллери спиной и обратился к его отцу:

— В целом моя теория такова. Некая четвертая партия, назовем ее X, задумала серию убийств, начиная с удушения Абигейл Дорн, продолжив удушением доктора Дженни и заканчивая удушением Морица Кнайселя.

— «Четвертая партия»? — Инспектор нахмурил брови. — Кто это?

— Я не знаю.

— В таком случае, для чего?

— А вот это другой вопрос! — Кнайсель слегка похлопал инспектора по колену. — Чтобы получить наш секретный сплав!

— А, вот оно что... — Сэмпсон выглядел разочарованным. Но с чела инспектора не сходило выражение озабоченности. И взгляд его перебегал с Эллери на Кнайселя.

— Значит, убийство, совершенное для того, чтобы завладеть секретом, который стоит миллионы. Неплохо. Вовсе не глупо... Но для чего же, скажите, в таком случае убивать миссис Дорн и доктора Дженни? Сдается мне, что, согласно вашей версии, достаточно было бы только вашего убийства.

— Недостаточно. — Ученый говорил холодно и обдуманно, казалось, он сделан из стали. — Давайте предположим, что эта гипотетическая четвертая партия скрывается где-то. И им (или ему, если мы говорим о преступнике-одиночке) чрезвычайно хочется получить результаты работы моей лаборатории. И более того — после устранения мешающих лиц он станет единственным держателем секрета. Во-первых, ему нужно убрать Абигейл Дорн. Он позволил ей жить ровно столько, сколько нужно, чтобы она обеспечила на несколько лет работы фонд субсидий на эксперименты. И, как только она заговорила о прекращении субсидирования, он убивает ее и тем самым достигает двух целей. Он обеспечивает себе финансовую поддержку даже после ее смерти, а кроме того, он убирает одну из держательниц будущего патента. Поле деятельности очищено!

— Продолжайте.

— Затем, — невозмутимо продолжал Кнайсель, — настает очередь партнера доктора Кнайселя — доктора Дженни. Как видите, я строго логичен... Злоумышленник оставляет меня напоследок, поскольку технически я — самая профессиональная составляющая работы. Полезность доктора Дженни осталась в прошлом. Итак, остается только одна персона, которая помешает ему приватизировать результаты работы, — это я. Вы следите за ходом моей мысли, господа?

— Конечно, — резко ответил инспектор. — Но я не вижу причины убивать Дженни сразу же после убийства старухи. Почему такая спешка? Для чего? И работа не окончена. Наверное, Дженни как-то способствовал бы завершению исследований...

— Так ведь мы имеем дело с личностью исключительно хитрой и предусмотрительной, — отвечал Кнайсель. — Если бы он стал ждать окончания работы, ему пришлось бы совершить еще два убийства практически одновременно. Теперь, когда Дженни нет, осталось только одно убийство, чтобы убрать все трио и завладеть секретом ценой в миллионы.

— Умно, но слабо, — пробормотал Эллери.

Кнайсель игнорировал его замечание.

— Продолжаю. Смерть миссис Дорн и доктора Дженни очистила дорогу для продолжения разработок. Средств, имеющихся в фонде, более чем достаточно. Я способен довести эксперименты до успеха — ему это известно... Теперь и вам должны быть понятны его мотивы.

— Да, — сказал Эллери, — мы понимаем мотивы.

Взгляд женственных глаз Кнайселя стал острым, однако он тут же овладел собой и пожал плечами.

— Теория хороша, доктор Кнайсель, — сказал инспектор, — однако нам нужно нечто большее, чем догадки. Имена, фамилии, люди! Уверен, что у вас есть подозреваемые.

Ученый закрыл глаза.

— Конкретно — нет. И почему вы настаиваете на конкретных показаниях от меня — я не понимаю. Вы, надеюсь, не презираете теоретические построения, инспектор? Полагаю, и сам мистер Эллери Квин работает над теориями... Эта гипотеза хорошо аргументирована, сэр. Она основана на рассмотрении фактов со всех сторон. Она...

— Она неверна, — отчетливо возразил Эллери.

Кнайсель вновь пожал плечами.

— Рассуждения ваши убоги, — прямо сказал Эллери — Они не содержат достаточного анализа вероятностей. И сдается мне... Послушайте, Кнайсель, вы что-то скрываете. Что именно?

— Вы ответите на этот вопрос так же полно, как и я, мистер Квин.

— Кто, кроме миссис Дорн, доктора Дженни и вас, знал об истинной природе ваших исследований и в особенности о ваших финансовых возможностях? Может быть, еще до смерти миссис Дорн это было кому-то известно?

— Вы вынуждаете меня стать догматиком. Я могу думать только об одном человеке, который был информирован миссис Дорн о нашей работе. Это адвокат миссис Дорн — Морхаус. Текст завещания ему был известен до мелочей.

— Глупо и невероятно, — заметил Сэмпсон.

— Нет сомнений.

— Но вам хорошо известно, — вступил в разговор инспектор, — что это мог быть кто-то из круга домашних или хороших знакомых миссис Дорн. Почему же вы указываете только на Морхауса?

— Никакой особой причины нет. — Кнайсель был раздражен. — Просто он кажется мне единственной логически верной фигурой. И я охотно соглашусь, что ошибаюсь, указав на него.

— Вы только что сказали, что миссис Дорн разговаривала о вашей работе с другими людьми. Вы уверены, что доктор Дженни ни с кем не разговаривал?

— Совершенно уверен, что не разговаривал! — выпалил Кнайсель. — Доктор Дженни был так же заинтересован в секретности работы, как и я.

— Одна маленькая мысль пришла мне тут в голову, — заметил Эллери. — Когда мы впервые допрашивали вас, вы сказали, Кнайсель, что познакомились с Дженни через одного общего знакомого, которому была известна тема ваших исследований. Мне думается, что этого джентльмена вы в расчет не приняли.

— Мистер Квин, я нигде не просчитался. — Кнайсель на секунду улыбнулся. — Этот человек не может стоять за данными двумя преступлениями по двум причинам. Первая — он умер два года тому назад, а вторая — он ничего не знал о природе моих занятий, так что не мог никому сказать.

— Исчерпывающе, — пробормотал Эллери.

— И к чему вы ведете? — спросил инспектор. — Каково ваше заключение, доктор Кнайсель?

— Моя теория предусматривает даже случайности. Этот человек после моей смерти будет распоряжаться всеми доходами, которые даст секретный сплав, во всех областях его применения. Вот куда ниточка тянется, инспектор. Так что если я внезапно умру...

Сэмпсон побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ну что ж, это неприятное предположение, согласен. Но в вашей теории нет ни грана доказательств.

Кнайсель холодно улыбнулся:

— Простите, сэр. Я не примеряю личину сыщика — нет, ни в коем случае. Но могу я предложить вам, инспектору Квину и мистеру Квину теорию для объяснения пока совершенно необъяснимых убийств? И есть ли у вас собственная теория расследования?

— Послушайте! — резко сказал инспектор. — Вы предполагаете выгодность для кого-то собственной смерти, то есть ставите в своей теории во главу угла СЕБЯ. Ну а что, если ваша теория неверна и убийства в Голландском мемориальном госпитале теперь прекратятся? Что тогда?

— Я охотно признаю свою ошибку ради преимущества сохранения своей научной шкуры, инспектор. Если меня не убьют — я был не прав. Если я убит — я прав... сомнительная сатисфакция. Но, так или иначе, инспектор, я требую защиты!

— О, вы ее получите. Вдвое больше против того, что просите. Нам вовсе не нужно, чтобы что-то с вами случилось, доктор Кнайсель.

— Надеюсь, вы понимаете, — вставил Эллери, — что, если даже ваша теория верна, миссис Дорн могла нашептать о вашем секрете более чем одному Морхаусу? Как по-вашему?

— Ну что ж... может быть. И что?

— Я просто следую логике, доктор. — Эллери заложил руки за голову. — Если это известно более чем еще одному человеку — этот таинственный незнакомец, назовем его мистер X, знает о доходности вашего дела. И в таком случае в защите нуждаетесь не только вы. Имеются и другие, доктор Кнайсель. Вы понимаете?

Кнайсель закусил губу.

— Да... Да! Будут и другие убийства...

— Вряд ли, — рассмеялся Эллери. — Однако один момент. Я весь в сомнениях... исследования по вашему сплаву не доведены до конца, говорите?

— Не вполне.

— Насколько близка разработка к завершению?

— Это дело нескольких недель — не более. В любом случае на этот период я в безопасности.

— Я не уверен в этом, — сухо обронил Эллери.

— Что вы имеете в виду? — повернулся к нему Кнайсель.

— Только то, что ваше исследование практически завершено. Что мешает гипотетическому убийце убить вас сейчас и завершить исследование самому? Или нанять компетентного металлурга?

— Верно. — Кнайсель, казалось, был сражен этой вероятностью. — Очень верно. Работу может довершить еще кто-нибудь. И это значит... это значит, что я не в безопасности... даже сейчас.

— Если только, — очень любезно добавил Эллери, — вы не уничтожите ваше исследование и сами следы его.

— Небольшое утешение — выбирать между работой, которой отдана жизнь, и самой жизнью.

— Хорошо известный роковой выбор...

— Но меня могут убить сегодня, прямо сегодня вечером... — Кнайсель сел прямо, застигнутый страшной мыслью врасплох.

— Не думаю, что дело обстоит так плохо, — утешил его инспектор. — И потом — вы будете под охраной. Извините. — Старик набрал какой-то внутренний номер. — Риттер! Тебе новое предписание. Ты должен взять под полную охрану доктора Морица Кнайселя с того момента, как он выйдет из моего кабинета... И еще... Оставайся с ним, Риттер, всю ночь. Нет, это не слежка — ты отныне личный телохранитель. — Он повернулся к ученому: — Все устроено.

— Очень мило с вашей стороны, инспектор. Ну, мне пора.

Кнайсель колебался, теребя в руках свою шляпу. Внезапно он встал и, не глядя на Эллери, быстро сказал:

— Всего хорошего. До свидания, господа, — и вышел из кабинета.

— Бездельник! Каков актеришка! — Лицо инспектора из бледного стало багровым. — Все нервы вымотал!

— Что вы имеете в виду, Квин? — спросил Сэмпсон.

— Так ясно как день! — воскликнул старик. — И его теория ясна в своей изворотливости. Послушайте, Генри! Разве вам не пришло в голову, что это для него поле очищено теперь, что это он — в наибольшем выигрыше от смерти Абигейл Дорн и Дженни, что это он и есть — мифическая четвертая партия, по его теории?! Другими словами, нет никакой четвертой партии — есть Мориц Кнайсель!

— Квин, разрази меня гром, а ведь вы правы!

Старик с триумфом обернулся к Эллери:

— И все эти словеса о некоем X, который убил Абби и Дженни и теперь покушается на него самого... Так ведь это чепуха полнейшая! Ты не думаешь, что я на верном пути, а, сын?

Эллери некоторое время молчал. Глаза его выражали полную усталость и изможденность.

— У меня нет ни малейших доказательств, — сказал он наконец, — для обоснования своего мнения, но полагаю, что и ты, и Кнайсель — оба вы заблуждаетесь. Не думаю, чтобы Кнайсель был на это способен, не думаю, что он и есть та четвертая — чисто гипотетическая, между прочим, — партия... Отец, если мы когда-либо и достигнем цели нашего расследования, в чем я серьезно сомневаюсь, то окажется, и попомни мои слова, что это гораздо более тонкое и ловко сработанное преступление, чем рисовал тут Кнайсель.

— Как ты можешь говорить и горячо и холодно одновременно, сын? — Старик почесал в затылке. — Теперь, после того, как ты так разочаровал меня, сказав, что Кнайсель — фигура совсем не той важности, ты наверняка должен рекомендовать мне не спускать с него глаз как с главного подозреваемого. Это будет похоже на тебя.

— Ты будешь удивлен, но именно это я и хотел сказать. — Эллери зажег сигарету. — И не пойми мое заявление неверно. Ты знаешь, что ты не далее как пять минут назад это сделал. Кнайселя нужно охранять так... как будто он махараджа из Пенджаба. Мне нужны детальные отчеты о всех личностях, которые приближаются к нему на расстояние менее десяти метров, обо всех разговорах с ним и обо всех видах деятельности этих личностей!

Глава 24

И ВНОВЬ ДОПРОСЫ

Так прошла среда, и с отчетом каждого сумеречного часа сенсационное двойное убийство в Нью-Йорке все более грозило навсегда обратиться в неразгаданное.

Расследование смерти доктора Фрэнсиса Дженни, так же как и смерти Абигейл Дорн, достигло критической стадии. В кабинетах, близких к высшим эшелонам полиции, было единогласно решено, что в течение сорока восьми последующих часов нужно принимать решительные меры.

Утром в четверг инспектор Квин проснулся после нелегкой ночи в невеселом настроении. Его мучил кашель, а глаза лихорадочно блестели — он был близок к настоящей простуде. Однако он игнорировал протесты Джуны и Эллери и, поеживаясь в своем тяжелом пальто, надетом несмотря на теплый для зимы январский день, побрел по улице по направлению к станции метро.

Эллери сидел на подоконнике и задумчиво смотрел, как удаляется отец.

Стол был завален посудой с остатками завтрака. Джуна взял чашку и сел, уставив цыганские глаза на Эллери. На лице его не дрогнул ни один мускул. У юноши был природный, звериный дар затаиваться, замирая в одной позе, не шевелясь. Эллери заговорил с ним, не поворачивая головы:

— Джуна.

Джуна бесшумно оказался у подоконника.

— Джуна, поговори со мной.

— Я — с вами, мистер Эллери? — Джуна вздрогнул.

— Да.

— Но... о чем?

— О чем угодно. Хочу слышать твой голос.

— Вы с папашей Квином волнуетесь о чем-то, — блестя жгучими черными глазами, сказал Джуна. — Сделать вам жареного цыпленка на ужин? Думаю, книга эта, что вы мне дали почитать — о Моби Дике, — просто атас!

— Просто великолепна, Джуна.

— Не как та — Горацио Элжерс и прочее. А ниггер там, как его... Кви... Кви...

— Квикег, сынок. И не говори никогда «ниггер». Негр, а не ниггер.

— Ну хорошо... Вот здорово было бы сейчас поиграть в бейсбол! Я бы поглядел, как Бейб Рут всыпал им всем. А чего вы не лечите этот кашель у папаши Квина? А я знаком с футболистами клуба. Я-то видел, как они подают друг другу сигналы...

— Послушай... — Улыбка вдруг тронула губы Эллери. Он притянул к себе Джуну и усадил его на стул. — Ты слышал вечером, как мы с папашей обсуждали убийства Дорн и Дженни?

— Да, — закивал Джуна.

— Скажи мне, что ты думаешь по этому поводу?

— Что я думаю? — Джуна широко открыл глаза.

— Да.

— Думаю, что вы их поймаете.

— В самом деле? — Пальцы Эллери нащупали тонкие, крепкие ребра Джуны. — Слушай, пора уже наращивать мускулы, а? Футбол тут будет кстати... Так ты уверен, что поймаем? Завидная уверенность! Наверное, ты понимаешь, что пока мы далеки от истины?

— Вы что, сдаваться хотите?

— Ну что ты! Конечно нет!

— Вы не должны сдаваться, мистер Эллери! — искренне, горячо воскликнул Джуна. — Моя команда играла в последнем матче — так счет был четырнадцать к нулю. И то мы не сдались. Мы их проучили, хоть и проиграли.

— Как ты думаешь, что мне делать, Джуна? Я прошу твоего совета. — В лице Эллери не было улыбки.

Джуна ответил не сразу. Он напряженно думал. После долгого молчания он отчетливо произнес:

— Яйца.

— Что?! — в изумлении переспросил Эллери.

— Я говорю: яйца. Однажды я варил яйца для папаши Квина. Я всегда осторожно варю для него — он не любит, чтобы было не так. Я переварил их, как назло. Так я выбросил их со злости и начал варить другие. И на этот раз все было как надо. — Он, явно гордый собой, посмотрел на Эллери.

— Да... Плохо на тебя действует окружающая среда, — хмыкнул Эллери. — Ты стянул у меня мой аллегорический метод, признавайся! Джуна, какая богатая идея! Великолепная мысль, в самом деле! — Он взъерошил черные волосы юноши. — Так говоришь, начать все сначала? — Он энергично встал со стула. — Клянусь всеми твоими богами, это свежая мысль!

И он исчез в спальне, а Джуна принялся убирать со стола.

* * *

— Джон, я собираюсь последовать совету Джуны и сжечь все свои построения дотла.

Они сидели в кабинете Минхена в госпитале.

— Я тебе нужен? — Усталые глаза Минхена были обведены фиолетовыми кругами. Он тяжело дышал.

— Если ты можешь уделить мне время...

— Думаю, что да.

Госпиталь этим утром принял обычный рабочий вид. Запреты и кордоны были сняты, за исключением нескольких особых мест, и деловая жизнь, а также череда рутинных смертей начали следовать своим путем, будто ничего и не случилось.

Детективы, полицейские и посторонние люди в штатском толклись всюду, однако не вмешивались в профессиональные дела медсестер, врачей и санитаров.

Эллери с Минхеном шли по восточному коридору, затем повернули в южный коридор. У двери кабинета анестезии, удобно устроившись в кресле-качалке, сидел дремлющий полицейский. Дверь была закрыта.

Он рывком вскочил на ноги, как только Эллери прикоснулся к ручке двери. Полицейский не пропустил их в кабинет, пока Эллери, припомнив приказ, не показал пропуска, подписанного инспектором Квином.

Кабинет анестезии выглядел совершенно так же, как и три дня тому назад.

У двери, ведущей в предоперационную, сидел еще один полицейский. И вновь подействовал пропуск. Полицейский, повертев его в руках, ухмыльнулся и пробормотал:

— Да, сэр. Они вошли.

Каталка, стулья, медицинский шкаф, дверь, ведущая в лифт... Ничего не изменилось. Эллери сказал:

— Видимо, здесь с тех пор никто не побывал.

— Нам нужно было взять отсюда некоторые медикаменты, — вяло заметил Минхен, — но твой отец строго-настрого приказал никого не пускать. Нас не пустили.

Эллери мрачно оглядывался. Покачал головой:

— Ты знаешь, Джон, теперь, когда первый порыв, вдохновленный словами Джуны, прошел, я уже не чувствую того воодушевления. Ничего здесь не изменилось — и не могло быть иначе.

Минхен не ответил.

Они заглянули в амфитеатр и вернулись в предоперационную. Эллери подошел к двери лифта и открыл ее. Пустой лифт... Он ступил в него и попробовал ручку двери напротив, на противоположной стороне. Она не поддалась.

— Опечатана, — пробормотал он. — Все верно — это та, что ведет в восточный коридор.

Он вернулся в предоперационную и огляделся. Возле лифта находилась дверь, ведущая в крошечный отсек стерилизации. Он заглянул внутрь. Все, казалось, оставалось здесь таким же, как и в понедельник.

— О господи, какое ребячество! — с досадой воскликнул он. — Пойдем из этого проклятого места, Джон!

Они прошли через южный коридор к главному входу.

— Послушай, — вдруг сказал Эллери. — Если это мое полное фиаско — давай довершим его. Заглянем-ка в кабинет Дженни.

Полицейский у двери пропустил их.

Здесь Эллери уселся в крутящееся кресло Дженни у массивного стола и указал Минхену на один из стульев у западной стены. Они посидели в тишине, пока Эллери цинично оглядывал комнату сквозь дым сигареты. Затем он спокойно заговорил:

— Джон, я должен сделать признание. Мне кажется, что случилось нечто, что я многие годы считал невозможным по определению. А теперь я вижу — раскрытие данного преступления исключено.

— Ты имеешь в виду, что надежды нет?

— Надежда умирает последней, как говорится... — Эллери зажег очередную сигарету и улыбнулся. — Но моя надежда определенно при смерти. Это чудовищный удар по моему самолюбию, Джон... Я бы не возражал, если бы судьба подарила мне встречу со столь изощренным преступником — обезоружившим меня противником... Я искренне восхищался бы этим недюжинным умом. Однако заметь, я сказал «недюжинным умом»... а нераскрываемое преступление — это не значит преступление, отмеченное совершенством замысла. Это не слишком совершенное преступление при ближайшем рассмотрении... Автор его замысла оставил определенные ключи к раскрытию, хотя и запутанные, но понятные при логическом анализе. Нет, эти два преступления — вовсе не само совершенство, Джон. Далеки они от этого. И остается одно из двух: либо наш умнейший противник сумел вовремя исправить свои ошибки, либо вмешалась, к его счастью, сама судьба, довершив его дело...

Эллери с яростью погасил сигарету в пепельнице.

— И нам осталось одно: тщательнейшим образом прочесать детали биографии каждого подозреваемого в поисках заветного ключика... Клянусь, должно же быть что-то спрятанное от глаз в историях этих людей! Это наш последний шанс.

Здесь Минхен вдруг оживился.

— Я могу помочь тебе в этом, — с надеждой сказал он. — Я отыскал факты, которые могли бы быть полезны...

— Да?

— Вчера вечером я работал допоздна, пытаясь завершить книгу, которую мы с Дженни писали вместе. Я пытался восстановить ход мысли Дженни, и отправной точкой было место, на котором он закончил. И тут, роясь в бумагах, я нашел интересную связь двоих людей, участвующих в этом деле... людей, которых я ранее никогда не представил бы вместе.

Эллери нахмурился.

— Ты имеешь в виду отношение к рукописи? Но я не вижу повода...

— Не к рукописи. В медицинских историях больных, которые Дженни собирал в течение двадцати лет... Эллери, видишь ли, это профессиональная тайна, и при обычных обстоятельствах я бы никогда не поведал даже тебе...

— А кого именно это касается? — резко спросил Эллери.

— Люциуса Даннинга и Сары Фуллер.

— О!

— Ты обещаешь мне, что если это не понадобится для следствия, то умрет в твоей памяти?

— Да, конечно. Продолжай, Джон, это интересно.

Минхен быстро заговорил:

— Я полагаю, тебе известно, что, какие бы медицинские случаи ни фиксировались в историях болезни, даются только одни инициалы больных. Что бы там ни понадобилось медицине в описанной патологии и ее лечении — имя и личность пациента не должны идентифицироваться.

И вот, копаясь вчера вечером в историях, которые Дженни не успел использовать для «Врожденной аллергии», я обнаружил одну — достаточно давнюю, лет около двадцати назад — со специальной пометкой — не использовать даже инициалы пациентов... чтобы никакими путями нельзя было идентифицировать их личности по описанным материалам.

Это было так необычно, что я сразу же перечитал историю, хотя не собирался этого делать. И случай, представь себе, относился к Даннингу и Фуллер. Сара Фуллер поступила в родильное отделение госпиталя на последнем сроке беременности, родила с помощью кесарева сечения... Там были и другие интересные медицинские детали, касающиеся обоих родителей ребенка. — Минхен снизил голос до полушепота. — Ребенок был незаконнорожденным. И этот ребенок — Хильда Дорн!

Эллери от неожиданности вцепился в ручки кресла. Он внимательно смотрел в лицо врачу. И на его лице постепенно появлялась улыбка, вовсе лишенная какой-либо насмешки.

— Итак, Хильда Дорн — незаконнорожденная и удочеренная... Прекрасная деталь! — Он расслабился, закурил. — Вот это действительно гром среди ясного неба! Теперь становится ясным все то, что до сих пор находилось в тумане. Не вижу пока, как это меняет ход расследования, но давай дальше, Джон... Что там было еще?

— В то время доктор Даннинг был старательным молодым практикантом, который посвящал госпиталю несколько часов в день на основе частичной оплаты. Как и где они встретились с Фуллер — мне неизвестно, но понятно, что у них был тайный роман, а жениться на ней он не мог, поскольку уже был женат. К тому же у него уже была дочь двух лет от роду — Эдит. Скорее всего, Сара была вполне привлекательна в юности... Конечно, все это не имеет отношения к медицине, все эти детали относительно родителей новорожденных вносятся в обязательном порядке только как генетическая и расчетная основа для отчетности отделения акушерства.

— Понятно. Продолжай.

— Когда интересное положение Сары прояснилось для Абби, леди была снисходительна и гуманна, как всегда. Она решила не разглашать грехов будущего доктора Даннинга и даже впоследствии приняла его в штат госпиталя. А всю щекотливую ситуацию она разрулила, удочерив ребенка.

— Я надеюсь, юридически?

— Очевидно, да. У Сары не было выбора, — для отчетности сказано, что мать согласилась на удочерение без особых уговоров. Она дала обязательство никогда не вмешиваться в воспитание ребенка. Это, в свою очередь, было нужно для создания иллюзии, будто это ребенок Абигейл.

Муж Абигейл в то время еще был жив. Они были бездетной парой. Все это держалось в совершенном секрете от всех, включая персонал госпиталя, за исключением доктора Дженни, который делал операцию и принимал роды. Власть Абигейл была здесь настолько непререкаема, что никаких слухов не последовало, а дома — тем более.

— Да, это проясняет некоторые темные места, — согласился Эллери. — Это объясняет ссоры между Абби и Сарой, которая, вне сомнений, сожалеет о своем обещании и своей сделке с Абби. Это же объясняет и защиту Сары Даннингом, который горячо утверждает невиновность Сары в деле Абигейл. Выйди эта история на поверхность, она погубит всю его жизнь: и супружескую, и социальную, и профессиональную. — Он покачал головой. — Но я все же не вижу, чем это поможет в разрешении задачи. Допустим, у Сары есть мотив для убийства Абби и также Дженни, как единственного информатора. Возможно, преступление с ее стороны можно было бы объяснить паранойей... манией преследования... Ясно, что эта женщина душевнобольная. Но при всем при этом...

Джон, мне нужно взглянуть на эту историю болезни, если можно. Там могут оказаться детали, значимость которых ускользнула от тебя...

— Теперь, когда я раскрыл карты, нет причины утаивать ее от тебя, — устало ответил Минхен.

Он встал и с отсутствующим видом пошел в тот угол, который находился позади стола Дженни.

Эллери усмехнулся, когда Минхен попытался протиснуться между его креслом и стеной в пустой угол.

— Ну и куда вы направляетесь, профессор?

— А? — Минхен рассеянно поглядел на него. Затем усмехнулся и почесал в затылке. — Каким же безмозглым я стал с тех пор, как старик был убит. Совершенно забыл — я приказал перетащить отсюда бюро Дженни с папками, как только вошел вчера сюда и увидел его мертвым...

— ЧТО?

Годы спустя Эллери любил вспоминать эту внешне невинную сцену, когда, как он говорил, ему пришлось пережить самый драматический момент в своей незаконной карьере следователя.

С учетом одного забытого инцидента, в краткий временной промежуток, последовавший после заявления Минхена, дело Дорн-Дженни обрело новый осложняющий оборот.

Минхен застыл на месте, застигнутый врасплох энергичным восклицанием Эллери. Он непонимающе смотрел на Эллери.

Эллери незамедлительно упал на пол и обозревал линолеум под столом Дженни. Через секунду он поднялся, покачивая головой и улыбаясь.

— Никакого следа на полу... и все из-за нового линолеума. Это превосходит мои возможности...

Он схватил доктора Минхена железной хваткой за руку.

— Джон, ты что наделал! Погоди минуту... Посмотри, брось эту историю болезни!

Минхен беспомощно пожал плечами и сел. Его взгляд выражал одновременно и беспомощность, и удивление. Эллери ходил туда-сюда, яростно куря.

— Ты пришел сюда на несколько минут раньше, чем я, знал, что вот-вот здесь появится полиция, и поэтому решил удалить отсюда самое для тебя ценное — истории болезни. Я правильно излагаю?

— Ну конечно. Но что такого я сделал? Не вижу, какое имеют отношение эти папки...

— Что такого? — закричал Эллери. — Ты ненароком отсрочил решение этой закавыки на двадцать четыре часа! Ты что, не понимаешь, что бюро с папками имеет отношение к преступлению? Послушай, Джон, это же и есть ключ! Без осознания этого, юный мой Шерлок, ты практически подписал смертный приговор дальнейшей работе моего отца и моему личному спокойствию...

Минхен только молча глотал воздух.

— Но...

— Никаких но, сэр. И не принимай близко к сердцу. Главное, что я обнаружил этот ключик. — Эллери наконец остановил свое бешеное движение и посмотрел на Минхена загадочно. — Я же говорил, что здесь должно быть окно, Джон...

Минхен тупо перевел взгляд в направлении указующего пальца Эллери.

На пустой стене за столом Дженни ничего не было.

Глава 25

УПРОЩЕНИЕ

— Достань мне план главного этажа, Джон.

Доктор Минхен, казалось, был унесен прочь нарастающим энтузиазмом Эллери. Из человека, поглощенного своими мрачными думами, с переменчивым настроением, язвительно-умозрительного, Эллери превратился в человека деятельного, живого, искрящегося энергией...

Управляющий Парадайз сам принес копию плана в кабинет. Он улыбнулся печальной улыбкой и вышел из пугающего его кабинета спиной вперед, как будто Эллери был особой королевской крови.

Эллери не обратил на него ни малейшего внимания. Он уже расстилал на столе план и прослеживал пальцем какой-то лабиринт. Минхен, выглядывая из-за его плеча, ничего не понимал. Врач удивлялся исключительной концентрированности этого человека на занимавшей его проблеме. Эллери находился в каком-то недоступном окружающем мире, который для него был совершенной реальностью.

После долгого ожидания Минхена Эллери распрямился; лицо его выражало удовлетворение. Он снял пенсне.

Калька плана этажа с тихим шелестом свернулась сама собой.

Эллери начал вновь ходить по кабинету, что-то обдумывая. Он зажег сигарету — и лицо его закрылось голубым облаком дыма.

— Еще один визит — только один визит. Вот так, Джон!

Эллери хлопнул Минхена по плечу.

— ...Если только это возможно... Если сила привычки... — Он остановился и усмехнулся. — Если только нам помогут боги! Одна песчинка улики, только песчинка...

Он выбежал из кабинета в коридор, и Минхен, опомнившись, ринулся за ним. Эллери остановился перед кабинетом анестезии и резко обернулся.

— Быстро! Ключ от медицинского шкафчика с перевязочным материалом в предоперационной! — Он нетерпеливо перебирал пальцами.

Минхен вытащил связку ключей. Эллери выхватил предложенный ключ у него из рук и ворвался в кабинет анестезии.

По пути он поспешно выхватил из кармана блокнот и перебирал страницы, пока не нашел нужную, на которой были таинственные пометки карандашом. Они имели геометрическую форму. Он внимательно изучил их и улыбнулся. Не говоря ни слова, сунул блокнот обратно в карман, прошел мимо полицейского в предоперационную. Минхен, ничего не понимая, следовал за ним.

Эллери ринулся прямо к шкафчику. Он открыл ключом стеклянную дверцу и стоял, рассматривая ряд узких ящичков перед собой. На каждом ящичке была наклейка с подробным описанием содержимого.

Он быстро пробежал взглядом этикетки; одна его явно заинтересовала. Он выдвинул ящик и внимательно пересмотрел все имеющиеся материалы. Несколько раз он что-то вынимал из ящика и рассматривал на свет, однако оставался неудовлетворенным, пока не нашел то, что искал. Затем, пробормотав что-то про себя, встал, достал блокнот, перевернул страницу со странными пометками и внимательно сравнил записи с добытым предметом.

Улыбаясь, он сунул блокнот в карман, возвратил вещь на место. Однако, подумав, достал конверт атласной бумаги и положил свою добычу туда.

— Я полагаю, — обретя голос, сказал Минхен, — что ты завладел чем-то важным. Но для меня это полнейшая тайна. И почему ты так странно усмехаешься?

— Для меня это не открытие, Джон, — для меня это подтверждение догадки. — Эллери выглядел торжествующе. — Этот случай — совершенно особенный в моей практике. Наверное, эта улика достаточно важна, чтобы подтвердить мою сложную гипотезу, но если бы я додумался достать ее раньше — она бы мне не сослужила столь важной службы. Представь себе. Все время улика лежала у меня под носом, а я мучился разгадками, вместо того чтобы пустить ее в дело!

Глава 26

УРАВНЕНИЕ

Ранним вечером в четверг Эллери Квин входил в свой дом на Восемьдесят седьмой улице с широкой улыбкой на лице, неся под мышкой большой пакет, а в руке — тонкий бумажный рулон.

Как только Джуна услышал звон ключей за дверью, он бросился навстречу и был немного изумлен, когда увидел, как Эллери прячет от него пакет за спину.

— Мистер Эллери! Вы так быстро вернулись... Почему не звоните? Я бы открыл...

— А... — Эллери улыбнулся. — Джуна, скажи... кем бы ты хотел стать, когда повзрослеешь?

— Когда буду совсем взрослым?.. Я хочу быть детективом!

— А ты знаешь, как надо маскировать свою внешность? — строго спросил Эллери.

— Нет... нет, сэр. Но я научусь! — растерянно, а затем с воодушевлением ответил юноша.

— Ну, вот тебе кое-что, чтобы научиться. — И он сунул таинственный пакет в руки парнишки.

Он с достоинством прошел в свой кабинет, оставив позади себя потерявшего дар речи Джуну.

Две минуты спустя сияющий Джуна влетел в гостиную с криком:

— Мистер Эллери! Это — мне?! Для меня?!

Минуту назад он бережно разложил пакет на столе, затем нетерпеливо разорвал обертку, извлек из нее металлическую коробку, раскрыл ее и обнаружил внутри богатый набор самоклеящихся усов, бородок, волосяных накладок, косметических красок и прочего инвентаря.

— Для тебя, для тебя, юный друг. — Эллери отбросил пальто и шляпу, склонился над Джуной. — Для тебя, потому что ты — самый лучший детектив в нашей семье.

На лице Джуны отобразился спектр самых разных переживаний.

— Если бы не ты, — торжественно провозгласил Эллери, ласково ущипнув Джуну за щеку, — и твой наивный совет этим утром, то загадка двойного убийства не была бы отгадана.

— Вы поймали их?

— Пока нет, но обещаю тебе, весьма скоро это случится. Ну а теперь возьми, это по праву принадлежит тебе, и иди развлекись. Мне нужно подумать. Передо мной еще много вопросов и задач.

Джуна, привыкший к переменчивому настроению Кви-нов — сына и отца, — растворился в воздухе, будто джинн.

Эллери расстелил бумажный рулон на столе. Это была копия плана, врученного ему в госпитале. Сигарета выпала у него изо рта, но он не заметил этого, поскольку ушел с головой в изучение плана.

Время от времени он сверялся со своими криптограммами в блокноте. Что-то беспокоило его. Он начал расхаживать по кабинету, выкуривая сигареты одну за другой.

План лежал забытым на столе. Изборожденный морщинами лоб Эллери был влажен.

Застенчиво вошел Джуна. У него был неуверенный и в то же время хитроватый вид. На черных вьющихся волосах алел ярко-рыжий парик. С подбородка свисала узкая бородка песочного цвета под Ван Дейка. Воинственные черные усы пролегали под носом. Для завершения созданного облика он наклеил кустистые седые брови — весьма схожие с бровями старика инспектора. Щеки были ярко-красные, а черным карандашом Джуна обвел глаза.

Он молча с надеждой остановился у стола, ловя взгляд Эллери.

Эллери застыл и в изумлении поднял брови, но быстро справился с собой и изобразил серьезность и строгость. Слегка дрогнувшим голосом он спросил:

— Кто вы? Как вы сюда попали?

Глаза Джуны чуть не вылезли из орбит от восторга.

— Мистер Эллери, ну это же я!

— Что?! — Эллери отступил на шаг. — Уходите, — хриплым шепотом произнес он. — Вы дурачите меня... Джуна, это ведь не ты?

— Это я! Я! — в восторге кричал Джуна. Он сорвал с себя бороду и усы.

— Иди сюда, мерзавец! — со смехом пробормотал Эллери. — Ну и напугал!

И вот они сидят рядом в широком инспекторском кресле.

— Джуна, — торжественно сказал Эллери. — Преступление раскрыто. Найдены все решения, кроме одного. Я бы мог прямо сегодня арестовать убийцу — единственное лицо, которое могло совершить оба преступления. Это был изощренный, труднейший случай. Но осталась одна упрямая деталь... такая небольшая деталь. — Он говорил скорее сам с собой, чем с Джуной. — Как ни странно, она не мешает нам задержать преступника, однако мне хотелось бы знать все... — Голос его звучал ровно, он сидел с полузакрытыми глазами.

Джуна отошел, завороженный.

— Благодарение небесам, — продолжил Эллери. — Я все понял.

Он вскочил с кресла и ринулся в спальню. Джуна побежал за ним.

Эллери схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Пита Харпера!.. Пит! Слушай внимательно. Не задавай вопросов. Просто слушай. Пит, если ты сделаешь то, что я тебе скажу, я обещаю тебе самую замечательную статью, еще лучше предыдущей... Ты понял? Взял карандаш и бумагу? И упаси тебя бог сказать кому-нибудь хоть слово об этом... Ни единой душе, ты понял? Публиковать не смей, пока я не дам тебе знак.

Ну вот, а теперь то, что ты должен сделать...

Вызов читателю

На этом этапе истории о голландской туфле и ее тайне, как всегда в своих романах, я обращаюсь к читателю. Я полагаю, что теперь читатель располагает всеми необходимыми фактами для раскрытия преступлений в случае Дорн-Дженни.

Полагаю, что мой читатель уже достаточно поднаторел в дидактике и неумолимой логике расследований, чтобы теперь запросто назвать убийцу Абигейл Дорн и Фрэнсиса Дженни. Я смело делаю такое предположение. Само собой разумеется, расследование — не из простых. Оно требует полета мысли и одновременно острых, вдумчивых наблюдений.

Имейте в виду, что даже без той улики, которую автор извлек из ящичка в медицинском шкафу, а также без той информации, которую он рассчитывал раздобыть с помощью репортера Харпера, уже можно прийти к решению. Хотя если вы строго следуете логике, то сможете догадаться, что это была за улика, — и с меньшей долей вероятности, что за информация нужна была автору.

Чтобы избежать любой несправедливости, я делаю следующее заявление. Я сам пришел к вероятному ответу, еще не имея данной улики и еще до того, как сумел дозвониться Харперу.

Эллери Квин

Часть третья

ОБНАРУЖЕНИЕ ДОКУМЕНТА

...Каждый, кто когда-либо имел отношение к расследованию преступлений, в преклонные годы обретает нечто вроде маниакальной склонности коллекционировать, иногда — весьма удивительные вещи... Я знал детектива, в жилых комнатах которого был просто-таки склад всяческого смертоносного оружия, а другой увлеченно собирал отпечатки пальцев... Моей собственной слабостью является коллекционирование бумаги — бумаги всех размеров, форм, цветов и предназначений, но все эти предметы собраны по принципу единства их значения для расследования уголовных случаев...

Среди моих сокровищ вы, к примеру, обнаружите бесценный клочок желтого картона — замусоленный билет на пароход, по которому я смог вычислить, что Резилос, это ставший знаменитостью убийца девятнадцати человек, направляется в Гвиану. А полусожженная пустая сигаретная пачка помогла обнаружить странного маньяка по имени Питер-Питер, ренегата английского происхождения с Мартиники... В ящиках моего стола хранятся такие неожиданные реликвии, как ломбардная расписка, страховое свидетельство двадцатилетней давности, этикетка от некоего предмета дешевой дамской одежды, обертка от сигаретного блока и — может быть, самый бесценный и самый невероятный экспонат моей коллекции — измятый клочок бумаги без единой буквы...

Когда он был впервые найден, то был так пропитан водой, что все буквы, печати и типографская краска рисунка были с него смыты... Он был таким намокшим, что нам пришлось приложить усилия, дабы не дать расползтись бумажным волокнам. И этот невинный клочок некогда плотной бумаги оказался зацепкой, на которую был пойман величайший пират XX века!

Некогда это была этикетка от виски, химический анализ волокон которой показал, что она долго просаливалась в морской воде...

Из книги Бартоломью Тина «Заповедь Сыщика» Мельбурн, Австралия

Глава 27

ЯСНОСТЬ

«ФИЛИП МОРХАУС,

действительный член коллегии адвокатов

Инспектору Ричарду Квину

Уважаемый инспектор Квин,

обращаюсь к вам по настоятельной просьбе мистера Эллери Квина, с которым я разговаривал этим утром по телефону.

Мистер Квин сообщил мне, что ему известны некоторые подробности частной жизни моих клиентов и что эти факты не являются достоянием полиции, поскольку переданы ему доктором Джоном Минхеном из Голландского мемориального госпиталя.

Поскольку теперь эти подробности перестали быть тайной, мне нет необходимости умалчивать об известном лично мне. Я готов обнародовать те факты жизни Даннинга-Фуллер, которые остаются до сих пор неясными.

Прежде чем я приступлю к этому, позвольте мне взять на себя смелость и напомнить вам о персональном обещании, данном мне этим утром мистером Эллери Квином. Он пообещал мне, что подробности рождения и удочерения Хильды Дорн не появятся в прессе и, по возможности, также в файлах полиции.

Документы, которые согласно воле миссис Дорн должны были быть уничтожены по ее смерти, являлись, по сути, ее личными дневниками, которые она вела в период, когда происходили описываемые события; документы строжайше охранялись вплоть до ее смерти.

Мистер Квин проницательно угадал, что я превысил свои законные полномочия, когда в понедельник, вместо того чтобы уничтожить конверт, не взламывая печать на нем — как того требовала моя юридическая этика, — я вскрыл его и прочел содержимое.

Инспектор Квин, позвольте мне заметить, что я весьма долгий срок являюсь личным поверенным миссис Дорн и веду адвокатскую практику, и всегда выполнял заветы моего отца, поддерживая его безупречную репутацию. Миссис Дорн являлась не просто клиентом, но и другом моей семьи. Ее интересы для нас были святы. Если бы миссис Дорн умерла своей естественной смертью, я бы никогда не нарушил своего профессионального долга. Но убийство, а также тот факт, что я теперь обручен с мисс Дорн и собираюсь на ней жениться, с полного согласия ее приемной матери, то есть на данный момент я практически являюсь членом семьи Дорн, — все это заставило меня вскрыть конверт и прочесть документ.

Если бы я отдал его в полицию, не вскрывая, то факты личной жизни, совершенно не имеющие отношения к убийству, стали бы достоянием общественности. Поэтому я вскрыл его лично, пользуясь своей позицией скорее члена семьи, чем поверенного. Если бы что-то в документе коснулось причин убийства, я бы немедленно передал в полицию.

Однако, когда, прочтя дневник, я обнаружил в нем поразительные факты, касающиеся рождения Хильды... инспектор, будете ли вы чисто по-человечески обвинять меня в том, что я скрыл их от полиции и уничтожил дневник? Для меня общественное мнение почти ничего не значит, но подумайте, каково будет пережить такой ранимой девушке, как Хильда, информацию о том, что она является незаконнорожденной дочерью экономки своего собственного семейства?

Однако есть в связи со случившимся и еще одна тема... она может возникнуть при обращении к последнему варианту завещания покойной. Там значится, что Хильда наследует большую часть владений семьи как законная дочь Абигейл Дорн, которой она и является. Ее истинное происхождение никак не влияет на ее имущественные права. Соответственно, мое вмешательство в это дело не должно рассматриваться как мотивированное эгоистическими соображениями, что мне могли приписать.

Мистер Квин был также прав в своем предположении, что Абигейл и Сара Фуллер беспрестанно ссорились из-за тайны рождения Хильды. В дневнике утверждалось, что Сара, несомненно, жалела о когда-то заключенной сделке и что она постоянно угрожала тем, что раскроет Хильде тайну ее рождения, если ей не вернут дочь. Абигейл с течением времени привязалась к Хильде искренней материнской любовью. И только страх разоблачения их общей тайны удерживал ее от того, чтобы рассчитать постаревшую и безумную теперь компаньонку и удалить ее от дома.

После смерти миссис Дорн я конфиденциально разговаривал с Сарой Фуллер и получил от нее уверения в том, что она не раскроет тайну рождения Хильды теперь, когда ненавистная ей Абигейл мертва, и я собираюсь жениться на Хильде. Относительно доктора Даннинга волноваться не стоит — он не раскроет тайну по личным мотивам. Его карьера и репутация зависят от его молчания.

Нетрудно догадаться, что и сделал мистер Эллери Квин, что стало причиной частых и таинственных свиданий доктора Даннинга и Сары Фуллер за несколько прошедших дней. Достаточно странно, но она ничего против доктора Даннинга не имеет и не планирует. Она безумна и поэтому непредсказуема. Она поведала мне, что обсудила с отцом Хильды вопрос со всех сторон, и с застенчивой гордостью сообщила, что решила послушаться его совета дать девочке жить спокойно, делая вид, как и раньше, что она законная дочь миссис Дорн.

Еще один важнейший вопрос, приоткрытый дневником, — это участие в деле доктора Дженни. Вы можете не знать этого, но доктор Дженни был очень близким миссис Дорн человеком. У нее не было от него тайн. При всем этом доктор Дженни присутствовал при рождении Хильды, поэтому знал историю с самого начала. Похоже, Дженни занимал такую позицию, что мужчине простительно плодить отпрысков на стороне, потому что он не поменял своего отношения к Даннингу после того, как узнал о его отцовстве. Сару же он упрекал в нагнетании проблем, в том, что она испортит жизнь Хильде только из одной материнской ревности. Странно, не правда ли? Может быть, он просто ценил по достоинству профессиональные качества своего коллеги. Потом, он был человек достаточно широких взглядов.

Дженни был другом миссис Дорн в любом смысле этого слова. Он всегда защищал ее на словах, между ними не бывало недопонимания, даже намека на раздражение или недовольство действиями одного или другой.

Простите мне повторную настойчивую просьбу молчать обо всем, что вам открылось. Я прошу не для себя — только ради блага Хильды. Она мне дороже всего сущего.

Искренне, Филип Морхаус.

P. S. Буду вам благодарен, если вы сразу по прочтении уничтожите это письмо, дубликатов которого не существует».

Еще одним событием этой относительно спокойной пятницы, которую, кстати, инспектор потом неоднократно вспоминал, был телефонный звонок вечером, в половине седьмого, адресованный Эллери Квину.

Отношение Эллери к делу резко изменилось. Он теперь не курил беспрестанно, не мерил комнаты шагами, а провел пятницу дома, сидя у окна, читая или печатая на своей старенькой машинке. Инспектор Квин, который забежал домой пообедать и отдать некоторые приказания своим в управлении около полудня, заглянул через плечо сына и увидел, что сын увлеченно продолжает сочинять детективный роман — тот самый, который был им заброшен несколько недель тому назад.

Старик вздохнул — но с улыбкой, скрытой под седыми усами. Это был хороший знак. Он много месяцев не видел сына в столь умиротворенном состоянии духа. Телефонный звонок поступил после тяжелого дня, когда инспектор с усталым, изборожденным морщинами лицом вошел в свой дом. Он услышал ответы Эллери по телефону — и черты его разгладились.

Голос Эллери был до того жизнерадостным, что инспектор понял: произошло что-то знаменательное. Инспектор встал, едва дыша и прислушиваясь к разговору.

— Пит! Ты где? Великолепно! Замечательно, Пит! Коннектикут, говоришь? М-да, достаточно умно... Не важно... Молодчина! Грандиозная работа. Достал бумагу?! Береги как зеницу ока! Нет. Сделай копию и пришли мне, как только вернешься, — хоть в три часа ночи. Я жду. Все. Хорошо, поспеши.

Инспектор услышал, как Эллери со стуком положил трубку на рычаг и прокричал:

— Джуна! Все кончено! Дело раскрыто!

— Что — кончено? — спросил старик, увидев Эллери.

— Отец! — Эллери схватил отца за руку и потряс ее. — Мое расследование закончено. Пит Харпер...

— Пит Харпер, говоришь? — Инспектор вновь стал угрюм. — Если тебе нужно было достать информацию, почему ты не попросил моих ребят?

— Послушай, отец, — и Эллери насильно усадил его в кресло, — были причины — у меня не было достаточных доказательств. И мне не хотелось привлекать к этому официальные инстанции. Если бы мы не добыли этой информации, пришлось бы слишком многое объяснять... Немного терпения, отец. Все разъяснится, когда ночью приедет Питер и привезет весьма интересный документ...

— Хорошо, сын. — Инспектор очень устал. Он прилег и смежил веки. — Мне нужно отдохнуть. — Но вдруг он раскрыл свои яркие живые глаза. — Но в последние сутки ты что-то не был так радостен.

— Но я не был и успешен! — И Эллери в шуточной мольбе сложил ладони. — А сегодня — благодарение Богу! — я герой! Как говорил Дизраэли: «Успех — дитя дерзости»... я был столь дерзновенен в своем предположении, отец, что даже ты не поверил бы в успех... Но теперь я стану следовать галльскому девизу «Дерзай всегда!».

Глава 28

ОБЪЯСНЕНИЕ

Близясь к завершению описания дела, могу сказать, что напряжение всех душевных сил чрезвычайно отразилось на атмосфере дома Квинов. Воздух был напоен сложным сочетанием возбужденности, которую они не контролировали и не скрывали, и молчаливой раздражительности инспектора, подкреплявшейся торжествующей решимостью Эллери.

Эллери собрал всех старых друзей отца на тайное совещание. Его планы были покрыты мраком. И хотя он в течение ночи пятницы посвятил отца в некоторые свои предположения, оба их до поры до времени скрывали.

Ни один из них конечно же ни словом не обмолвился о появлении в половине третьего ночи на субботу у их дверей Питера Харпера. Инспектор, впрочем, дремал в своей кровати, когда Эллери, в шлепанцах и пижаме, самолично впустил Харпера, налил ему виски и положил перед ним сигареты. Затем взял у него из рук небольшой документ на хрустящей бумаге и проводил репортера до дверей — утомленного, с воспаленными глазами, но торжествующего.

В субботу днем, около двух часов, инспектор Квин и Эллери принимали двух гостей — окружного прокурора Сэмпсона и сержанта Вели. Джуна, взвинченный, с полураскрытым ртом, не мог найти себе места и бродил вокруг.

— Я чувствую, что вы что-то готовите, — сказал Сэмпсон Эллери.

— Пейте кофе, ваша честь. Мы скоро отправляемся в воображаемое путешествие — к конечному пункту нашего расследования.

— Вы имеете в виду — расследование закончено? — недоверчиво спросил Сэмпсон.

— Более или менее. — Эллери обратился к сержанту Вели: — Вы получили отчет о контактах Кнайселя в течение прошедшего дня?

— Конечно. — Гигант встал и протянул через стол лист бумаги.

Эллери пробежал его глазами.

— Прямо скажем, теперь это не имеет никакого значения.

Он опустился в кресло и мечтательно посмотрел в потолок.

— Это была чарующая погоня за мыслью преступника, — пробормотал он. — Несколько замечательных в своем роде штучек, совершенно замечательных по изобретательности. И не припомню момента, когда я был бы более доволен собою. Я имею в виду нынешнюю, финальную фазу расследования. — И он усмехнулся.

Я пока не могу дать вам окончательного ответа... Некоторые мои доводы очень сложны, я хотел бы знать, что ты, отец, или Сэмпсон, или Вели об этом думаете. Давайте вспомним первое убийство. В случае с Абигейл Дорн было два ярких эпизода, ведущие к раскрытию. С одной стороны — пара белых парусиновых туфель, с другой — пара белых хлопковых брюк.

— Ну и что из этого? — проворчал Сэмпсон. — Да, конечно, обе улики интересны, но базировать на них следствие...

— Так говорите, почти нечего извлечь из подобных улик? — Эллери совсем закрыл глаза. — Ну что ж, скажите мне сначала, что вы можете из них извлечь, а я затем наведу вас на несколько забавных выводов.

Мы нашли пару хирургических туфель. Были зафиксированы три замечательные детали, связанные с ними, — порванный шнурок, клейкая лента, которой он был соединен, язычки, которые были разглажены и заложены вовнутрь туфель.

Вроде бы объяснение лежит на поверхности. Порванный шнурок — это происшествие, починка клейкой лентой — это выход из ситуации, а заложенные вовнутрь язычки — это... что?

Сэмпсон сурово свел брови. Гигант Вели был потрясен логической связью. Инспектор о чем-то напряженно размышлял. Но никто из троих не проронил пи слова.

— Что, ответа нет? Вы не видите логической цепочки? — Эллери вздохнул. — Ну что ж... именно эти три детали впервые навели меня на мысль, что имитатор хотел приспособить пару туфель под себя. Это важнейшее для расследования открытие, а всего-то пара туфель.

— Так, значит, — хрипло спросил Вели, — вы, мистер Квин, уже тогда знали, кто убийца?

— Вели, старина, — улыбнулся Эллери, — я не знал этого ни сном, ни духом. Но могу сказать, что из отпечатков туфель и из факта подшива брюк я сделал выводы, которые позволили мне сузить круг подозреваемых до минимума. И довести отточенность мысли до такой степени, что я смог бы рассказать о преступнике очень многое. Что касается брюк, то очень информативно, что эти нитки, с помощью которых наспех подгоняли брюки по фигуре... и присутствие брюк как таковых...

— Кроме того, что первоначальный обладатель брюк, кто бы он ни был, — устало продолжил инспектор, — выше ростом, чем имитатор и их похититель, поэтому возникла необходимость подшивать брюки, — и я не вижу здесь ничего, что помогло бы следствию.

Сэмпсон яростно потушил сигарету.

— Может быть, я просто идиот, — сказал он, — но я не вижу продолжения теории.

— К несчастью, — заметил Эллери. — Но давайте продолжим. Второе убийство, когда наш потерянный теперь и обретенный так поздно друг был трагически исключен из числа живых... И здесь позвольте мне проявить некоторую категоричность. Я заметил и отметил... именно положение, в котором был найден убитый Дженни.

— Положение? — озадаченно переспросил Сэмпсон.

— Да. А еще одна улика — посмертное выражение лица Дженни. Если вы вспомните, он был убит во время работы над книгой «Врожденная аллергия». Выражение его лица было столь безмятежно, как если бы он умер во сне. Ни удивления, ни ужаса на лице. Не было предчувствия смерти. Кроме того, рана на голове и специфическое положение тела убитого — и вот перед вами вполне загадочная ситуация. И эта ситуация стала еще более интригующей, когда мы использовали вторую найденную подсказку.

— Для меня это вовсе не интригующая ситуация, — возразил Сэмпсон. Он был, похоже, в раздражении.

— Ну хорошо, сэр. — Эллери улыбнулся. — Второй ключ... Ах, второй ключ! Это когда Минхен приказал вынести из кабинета убитого бюро с папками историй болезни. А как близко я подошел бы к разгадке, если бы не чрезмерно развитое чувство собственности у Минхена... Если бы не было совершено второе преступление, убийство миссис Дорн могло бы остаться нераскрытым... Я признаю — если бы Дженни не отправили на тот свет, я был бы сегодня беспомощным. И только при обдумывании вопроса о наследовании Дженни по завещанию покойной я мысленно проследил поразительную цепочку событий, приведшую к убийству миссис Дорн.

Инспектор погрузил пальцы в свою табакерку.

— Боюсь, я в данном случае так же туп, как и друг мой Генри, — сказал он. — Каждый раз, когда ты объясняешь решение вопроса, совершенно не проясняя деталей, а говоря загадками, я ощущаю себя в положении того парня, который услышал анекдот, не понял его сути — и смеется только для того, чтобы не выглядеть идиотом... Так кстати, а в чем значение бюро с историями болезней? Ты говоришь, это так же важно, как и пара туфель, а я не вижу смысла ни в том ни в другом. Так как же бюро состыкуется с расследованием?

— Так вот, господа, здесь мы и приходим к открытию, которое я вам обещал, — хмыкнул Эллери. — Время подошло. — Он встал и оперся о стол. — Пульс мой начинает биться учащенно. Я могу пообещать вам удивительный сюрприз. Давайте-ка одевайтесь, а я позвоню в госпиталь.

Собравшиеся изумленно покачали головой, а Эллери пошел звонить. Они слышали, как он набирает номер.

— Доктор Минхен? Джон? Это Эллери Квин. Я хочу провести небольшой лабораторный эксперимент, и ты мне нужен. Да, работенка для тебя... Прекрасно! Поставь-ка на место бюро доктора Дженни. Обязательно на то самое место, все как было. Тебе ясно? Да, прямо сейчас. Я навещу сейчас тебя с небольшой, но достойной компанией. До встречи!

Глава 29

ЗАВЕРШЕНИЕ

Доктор Джон Минхен был бледен, но сгорал от любопытства. Он ожидал у дверей кабинета Дженни вместе с полицейским, молчаливой горой возвышавшимся у его плеча. В это время Эллери, инспектор Квин, окружной прокурор, сержант Вели и — сколь бы ни было невероятно — дрожащий Джуна с горящими глазами быстро вошли в Голландский мемориальный госпиталь.

Несмотря на холодноватую учтивость, с которой держался Эллери, он был самым возбужденным членом группы, не считая Джуны, на смуглой коже щек которого горели два ярких пятна, и чьи глаза поблескивали живым огнем.

Он пропустил всех вперед себя в кабинет, довольно бесцеремонно отодвинув плечом полицейского, пробормотав несколько куцых пояснений в его адрес.

Минхен, тихий, печальный, задумчиво смотрел на своего друга.

Эллери схватил его за руку:

— Джон! Мне нужна стенографистка. Кто может?.. А! Вспомнил. Сестра, ассистентка доктора Дженни... Люсиль Прайс. Пошли мне ее немедленно.

Он вошел в кабинет, а Джон Минхен поспешил выполнять просьбу.

Инспектор сидел в центре кабинета, сложив за спиной руки.

— Ну так что, господин великий режиссер? — мягко, с иронией спросил он. Однако глубоко во взгляде его гнездилась досада. — Не вижу здесь никаких изменений.

Эллери кинул взгляд за стол покойного хирурга. Теперь прямо за спинкой стула Дженни, в правом углу, стоял шкафчик-бюро из стали, с крашеными панелями.

— Вели, — неожиданно сказал Эллери, — вы единственный из нас, кто бывал в кабинете до убийства доктора Дженни. Во время предварительного допроса по поводу убийства миссис Дорн... Вы приходили обыскивать кабинет в поисках записной книжки, когда мы шли по следу Свенсона.

— Все верно, мистер Квин.

— Вы вспоминаете обстановку в кабинете?

— Разумеется, — с упреком прогремел голос гиганта. — Это моя профессия, мистер Квин. Я даже пытался открыть дверцы шкафа, чтобы найти записную книжку. Однако они были заперты. Я тогда не упомянул это — поскольку шкаф с медкартами, это видно. Они и сейчас здесь, в таком же порядке. Вот только этой книги, пожалуй, не было.

— Это естественно. — Эллери закурил. — А бюро находится в том же месте?

— Да.

— И углы стола так же близко к стене, как и сейчас?

— Это надо обдумать, мистер Квин. Я помню, стол был поставлен так близко к стене по этой стороне, что я едва смог пролезть позади него вот здесь, ближе к окну. Даже тогда там было очень тесно.

— Превосходно! Ваша наблюдательность делает вам честь, Вели. Однако тогда, не упомянув о положении, в котором находилось бюро, вы сами упустили свою славу. Однако кто знал?.. А, входи, Джон. Входите, мисс Прайс.

Доктор Минхен отступил, чтобы пропустить вперед тщательно и аккуратно одетую мисс Прайс. Как только оба они переступили порог, Эллери быстро прошел к двери и закрыл ее на защелку.

— Итак, мы начинаем, — жизнерадостно провозгласил он. Вернувшись в центр кабинета, он потер руки. — Мисс Прайс, я хотел бы, чтобы вы сели на свое законное рабочее место и сделали стенограмму нашей беседы. Прекрасно.

Медсестра уселась за маленький столик и, выдвинув ящик, извлекла оттуда блокнот и карандаш. Она приготовилась писать и выглядела совершенно безмятежной.

Эллери сделал знак отцу.

— Отец, я был бы тебе обязан, если бы ты пересел в кресло доктора Дженни. — С недоуменной улыбкой инспектор подчинился. Эллери хлопнул Вели по спине, сделав ему знак, чтобы он занял пост у дверей. — А вы, Сэмпсон, сядьте вот здесь. — Эллери подвинул стул к западной стене, и окружной прокурор пересел. — Джуна, сынок. — Юноша замер в восторженно-возбужденном ожидании. — Ты можешь остаться. Только стань около сержанта Вели, под его мощной защитой. — Джуна пружинящим движением в мгновение ока оказался точно на обозначенном месте. Он очень старался ничем не расстроить таинственный план Эллери. — Джон, сядь возле Сэмпсона. — Врач подчинился. — Ну вот мы и готовы. Сцена — перед вами. Паук ждет, фигурально выражаясь, с распростертыми объятиями свою жертву — и я не сомневаюсь, она попадет в его сети быстрее быстрого.

Эллери придвинул большой стул к восточной стене — для себя, занял командную позицию, с раздражающей тщательностью посадил на нос пенсне, затем откинулся на стуле и со вздохом протянул длинные ноги.

— Готовы, мисс Прайс?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. Мы подготовим меморандум для комиссара полиции города Нью-Йорка. Начните его с обращения «Уважаемый господин комиссар!». Успеваете?

— Да, сэр.

— Теперь подзаголовок. От инспектора Ричарда Квина касательно — подчеркните это «касательно», мисс Прайс, — дел об убийстве миссис Абигейл Дорн и доктора Фрэнсиса Дженни. Дальше — текст. Пользуясь предоставленными мне полномочиями, имею честь доложить...

В этот момент, когда в кабинете были слышны лишь ровный голос Эллери, постукивание карандаша о бумагу и напряженное дыхание аудитории, послышался резкий стук в дверь.

Эллери быстрым кивком скомандовал Вели:

— Посмотрите, кто там.

Сержант раскрыл дверь на несколько дюймов и прорычал:

— Что там?

— Доктор Минхен у вас? — спросил нерешительно мужской голос. — Доктор Даннинг просит его пройти к нему в кабинет.

Вели перевел вопросительный взгляд на Эллери. Эллери обернулся к доктору Минхену и насмешливо спросил:

— Ты хотел бы уйти, Джон? Даннингу ты, верно, позарез понадобился.

Врач приподнялся со стула; было заметно, что он колеблется.

— Как ты сам полагаешь? Я обязан остаться или уйти?

— Поступай, как считаешь нужным. Я полагаю, здесь разворачивается самое захватывающее зрелище, и лишать себя этого...

— Скажите ему, что я занят, — пробормотал Минхен. Он вновь опустился на стул.

Вели захлопнул дверь.

— Кто это был, Вели? — спросил Эллери.

— Этот парень Кобб, привратник.

— А! — Эллери вновь откинулся на спинку стула. — Ну, продолжим, мисс Прайс, с места, где нас так бесцеремонно прервали. Что я там надиктовал?

— Меморандум для комиссара полиции города Нью-Йорка. От инспектора Ричарда Квина касательно дел об убийстве миссис Абигейл Дорн и доктора Фрэнсиса Дженни. Уважаемый господин комиссар, пользуясь предоставленными мне полномочиями, имею честь доложить... — чистым, ясным голосом скороговоркой прочитала девушка.

— ...что оба дела на настоящий момент успешно раскрыты. Миссис Дорн и доктор Фрэнсис Дженни были убиты одним и тем же лицом. По причинам, которые я изложу позже, в своем регулярном подробном отчете...

Снова послышался стук в дверь. Эллери вскочил на ноги, лицо его вспыхнуло.

— Господи боже мой, кто там еще?! — воскликнул он. — Вели, позаботьтесь о том, чтобы дверь была закрыта. Мне не нужны бесконечные визиты посторонних!

Вели приоткрыл дверь, высунул наружу свою огромную ручищу, сделав красноречивый жест, убрал ее и захлопнул дверь.

— Это был доктор Голд, — сказал он. — И черт с ним.

— Истинно так. — Эллери направил указующий перст на медсестру Прайс. — Продолжим... По причинам, которые я изложу позже, в своем регулярном подробном отчете, я не вхожу сейчас в детали и методы расследования. С красной строки, мисс Прайс. Убийца миссис Дорн и доктора Дженни...

Эллери сделал паузу, во время которой в кабинете не слышалось ни звука.

— Один момент. Я забыл. Здесь нужна вставка, небольшая информация о случае Фуллер — Даннинга из профессиональной практики Дженни... Мисс Прайс, найдите и передайте мне, пожалуйста, указанную историю болезни, а потом мы продолжим.

— Пожалуйста, мистер Квин.

Медсестра поднялась со своего места и, положив блокнот и карандаш, подошла к столу доктора Дженни. Пространство за креслом, на котором сидел инспектор, было узко, и она пробормотала:

— Простите, я побеспокою...

Инспектор Квин что-то пробормотал в ответ и подвинулся ближе к столу, чтобы позволить ей пройти за своей спиной, между столом и стеной. Она проскользнула за спинкой кресла, достала из кармана накрахмаленного фартучка ключик и начала открывать нижний ящик бюро.

В кабинете повисла мертвая тишина. Инспектор не повернул головы, его пальцы нервно играли стеклянным прессом для бумаг. Вели, Сэмпсон, Минхен, Джуна — все, как зачарованные, напряженно следили за спокойно-уверенными движениями девушки.

Она выпрямилась, держа в руках папку с голубой наклейкой, и, вновь ловко проскользнув мимо инспектора, вручила ее Эллери. Спокойно вернувшись к своему столу, она застыла в ожидании с карандашом в руке.

Эллери, удобно развалившись на стуле, покуривал. Его пальцы механически перебирали листки истории болезни, однако глаза уперлись взглядом в глаза отца, сидевшего за столом покойного Дженни. Между ними, несомненно, происходил какой-то безмолвный разговор. Что-то сложно передаваемое появилось во взгляде инспектора: и изумление, и понимание, и целенаправленность одновременно. И почти мгновенно оно умерло, оставив угрюмое и собранное выражение в лице старика.

Эллери улыбнулся.

— Я так понимаю, — сказал он, — что инспектор Ричард Квин сделал важное открытие. Давайте его послушаем! Отец, не хотел бы ты завершить диктовку меморандума комиссару полиции?

— Хотел бы, — спокойным, ровным тоном произнес инспектор.

Он поднялся с кресла, протиснулся в узкое пространство и, медленно перейдя кабинет, положил кулаки на пишущую машинку мисс Прайс.

— Ну что же, мисс Прайс, — сказал он, сверля ее яростным, внушающим страх взглядом. — Убийца миссис Дорн и доктора Дженни — хватай ее, Томас! — это Люсиль Прайс!

Глава 30

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Уже вечером газеты кричали со всех полос об аресте по подозрению в двойном убийстве медсестры и ассистентки доктора Дженни Люсиль Прайс.

И при этом никаких деталей не сообщалось.

Никаких деталей никто и не мог дать. Более новостей не было.

Каждый главный редактор Нью-Йорка задавал своим репортерам по криминалистике один и тот же вопрос: «Это доподлинный факт или еще одна утка, как и арест Свенсона?»

И в каждом случае ответом было: «Не знаю».

* * *

Исключением был ответ Питера Харпера, который ворвался в кабинет своего главного и закрылся с ним там на полчаса, — и они говорили, говорили, говорили.

И когда он ушел, главный трясущимися руками сгреб толстую пачку листков на столе и начал читать. Глаза его вылезли из орбит. Он схватил телефонную трубку и принялся отдавать приказания своим подчиненным.

Что касается Харпера, то он прекрасно знал — он, и только он держал в своих руках секундомер, отсчитывающий минуты до момента X, когда запустится вся громадная машина прессы, заработают типографские станки, тиражируя рассказ о громком двойном преступлении и его раскрытии... до момента, когда Эллери Квин даст свое разрешение на публикацию всех деталей. Поэтому Харпер прыгнул в такси и помчался в направлении управления полиции.

Его краткое сотрудничество с Эллери Квином принесло поистине золотые плоды.

* * *

Окружной прокурор Сэмпсон был в осаде. После спешного совещания с Тимоти Кронином, своим заместителем, он пешком направился к управлению полиции, с трудом проскользнув неузнанным мимо жаждущих крови репортеров.

* * *

В мэрии было не протолкнуться. Мэр, запершись в своем кабинете с кучкой помощников, мерил шагами пространство, как разъяренный тигр, диктуя, отдавая команды, отвечая на телефонные звонки властей. С его красного разгоряченного лица стекали капли пота.

— Междугородний. От губернатора штата.

— Давайте! — Мэр рванул из рук секретаря трубку. — Добрый день! — Тут лицо его обрело спокойное, цивильное вашингтонское выражение, и он покачался на носках своих штиблет — движение, хорошо знакомое миллионам киноманов. — Ну что ж, следствие завершено. Да, знаю, знаю. Она раньше почти не фигурировала в деле. Редчайший случай в практике. Пять дней — каково, а? — всего пять дней на раскрытие двух самых сенсационных убийств в истории города! Детали я сообщу позже. Благодарю вас, господин губернатор!

Повисла уважительная тишина.

И вновь капли пота проступили на его лице, и вновь он, рыча, отдавал приказания и отвечал на звонки, потеряв деланое спокойное достоинство.

— Да черт вас побери! А где комиссар? Попробуйте соединиться снова! И что за всем этим стоит? Господи, да я, наверное, единственный человек в Нью-Йорке, который до сих пор не знает, что происходит!

* * *

— Да, господин мэр. Простите, не мог до вас дозвониться раньше. Очень-очень занят. Ха-ха! Нет, сейчас не могу вам дать детали. Но все в порядке, будьте уверены. Волноваться не о чем. Нет, Прайс все еще не призналась. Она просто не говорит ни слова. Играет в молчанку. Но это обычное дело — упрямство стоящего на краю пропасти. Она пока не догадывается, что мы знаем все. Делает вид, что у нее алиби. Инспектор Квин пообещал, что она расколется до вечера. Да-да... Что? Ну конечно! Интереснейший случай. В нем несколько прелестных деталей. Да! Ха-ха! До встречи.

Комиссар полиции Нью-Йорка повесил трубку и сразу устало обмяк в своем кресле, выжатый до предела.

— Что за черт, — слабым голосом сказал он ассистенту, — Квин мог бы подкинуть мне хотя бы намек на то, что там происходит.

Две минуты спустя он был уже в коридоре, промокнув лоб и решившись сам отправиться в кабинет инспектора Квина.

* * *

Кабинет инспектора Квина в тот день был самым, пожалуй, тихим местом в Нью-Йорке. Сам инспектор сидел в своем кресле, отдавая негромким голосом команды по внутренней связи и в моменты затишья диктуя стенографистке.

Эллери расположился здесь же, в кресле у окна, с аппетитом поедая яблоко. Он, казалось, пребывал в полной гармонии с миром.

Джуна сидел, сложив ноги, у ног Эллери на полу, уничтожая шоколадную плитку.

Через кабинет безостановочно тек поток детективов.

Заглянув в дверь, полицейский спросил:

— Вас хочет видеть Хильда Дорн, шеф. Пустить ее?

— Хильда Дорн? — Инспектор откинулся в кресле. — Давай, Билл. Это на несколько минут.

Детектив вернулся с Хильдой Дорн.

Девушка была одета в траур — привлекательна, хрупка, как прежде, с розовыми от волнения щеками. Трясущимися пальчиками она схватилась за рукав инспектора:

— Инспектор Квин!

Джуна вежливо поднялся с пола, вслед за ним и Эллери, не переставая жевать яблоко.

— Садитесь, мисс Дорн, — радушно пригласил инспектор. — Я рад, что вы неплохо выглядите. Наверное, оправились после волнений... Чем обязан?

— Я хотела... — Губы ее тряслись. — Я думала... — Она в смущении замолчала.

— Вы, вероятно, слышали новости? — с улыбкой предположил инспектор.

— Да-да! Я думаю... это так мерзко, — детским голоском сказала она, — и это так благородно, что вы поймали эту ужасную женщину. — Она содрогнулась всем телом. — Я едва могла поверить. Она ведь приходила к нам в дом, она лечила маму...

— Она виновна и понесет наказание, мисс Дорн. А теперь...

— Я... я не знаю, с чего начать. — Она теребила перчатки, лежащие на коленях. — Я насчет Филипа. Вы знаете — Филип Морхаус, мой жених.

— А что... Филип Морхаус, ваш жених?.. — мягко спросил инспектор.

Она широко раскрыла глаза, и они, огромные и влажные, обратились с мольбой на инспектора.

— Я была так шокирована тем... тем, как вы обращались с Филипом, инспектор Квин. Вы же знаете... он обязан был уничтожить те бумаги. И теперь, когда настоящий убийца пойман, вы не будете, наверное...

— А! Понятно. — Инспектор ласково похлопал ее по руке. — Если именно это заботит вашу прелестную головку, дорогая, то забудьте и радуйтесь жизни. Мистер Морхаус совершил... как бы это сказать... юридически верное, но помешавшее следствию действие. Я тогда был на него зол. Теперь — нет. И мы к нему претензий не имеем.

— О, благодарю вас! — Лицо девушки просияло, но не успела она шагнуть к двери, как дверь открылась вновь, и детектив по имени Билл пролетел по кабинету несколько метров, вброшенный из коридора чьей-то мощной рукой. Филип Морхаус ворвался в кабинет, ища взглядом кого-то. Увидев Хильду Дорн, он шагнул к ней, положил руку ей на плечо и в ярости взглянул на инспектора.

— Что вы тут делаете с мисс Дорн? — прорычал он. — Хильда, мне сказали, что ты здесь...

— Но, Филип! — Хильда повернулась к Филипу, и его руки сейчас же обвились вокруг ее талии. Они посмотрели друг другу в глаза — и вдруг оба улыбнулись.

Инспектор нахмурился, Эллери вздохнул, а Джуна раскрыл рот.

— Простите, если я... — Он запнулся.

— Билл, выйди! — рявкнул инспектор. — Разве ты не видишь, что о молодой леди позаботились уже?

Детектив ушел, потирая плечо.

— Ну а теперь, мисс Дорн, мистер Морхаус, хотя мы все здесь очень рады наблюдать ваше счастье, не забывайте, что это все же кабинет инспектора полиции...

* * *

Пятнадцать минут спустя кабинет инспектора являл собой уже совсем другую картину.

Стулья были сдвинуты вокруг стола, на них сидели окружной прокурор Сэмпсон, комиссар полиции и Пит Харпер. Джуна примостился на краешке стула сразу за комиссаром, он с благоговением касался его рукава, будто это был талисман.

У окна вполголоса разговаривали Эллери и доктор Минхен.

— Наверное, в госпитале настоящий бедлам, Джон?

— Да, это ужасно. Никто не знает, что делать, что говорить. Работа дезорганизована. Это надо же — Люсиль Прайс! Невероятно!

— Ах, по это обычная психологическая защита необычных преступников — маска невинности, — пробормотал Эллери. — Между прочим, как наш главный металлург Кнайсель воспринял новости?

— Как и следовало ожидать. — Минхен поморщился. — В нем ничего человеческого. Кроме того, что он не выразил радости по поводу свалившегося на него наследства для продолжения своих чертовых экспериментов, он не почувствовал никакого сожаления по поводу смерти единомышленника и сотрудника. Работает, как и работал, с утра до ночи, запершись в лаборатории. Как будто ни жалости, ни гнева для него не существует. Он холоднокровный, как... как змея.

— Неядовитая, я надеюсь? — съязвил Эллери. — Тем не менее, я полагаю, что он испытал облегчение, когда его теорийка не оправдалась. Интересно, его металлические теории столь же фантастичны или в них есть доля истины?.. Кстати, спасибо за информацию — я и не знал, что змеи относятся к холоднокровным.

— Я хотел бы сделать признание, — начал свою речь Эллери, когда все расселись и ему первому инспектор предоставил слово. — За все время, в которое я принимал участие в рассмотрении случаев из практики отца, я не встречал столь тщательно спланированного преступления, как убийство миссис Дорн.

Мне трудно решить, с чего начать... Я полагаю, недоверие прокралось в умы многих уважаемых моих слушателей... как это возможно, чтобы Люсиль Прайс, присутствие которой засвидетельствовали многие независимые свидетели, доктор Байер, медсестра Грейс Оберманн и, наконец, сомнительный персонаж по кличке Большой Майк, те самые свидетели, которые признают, что одновременно видели человека, схожего с доктором Дженни, — так как это возможно, чтобы Люсиль Прайс была двумя личностями одновременно, в одном и том же месте?

Присутствующие единогласно закивали.

— А она была именно в двух ипостасях одновременно, — продолжил Эллери, — и вы это теперь знаете. Я открою вам весь ход моего анализа этого удивительного по своему замыслу преступления.

Рассмотрим ситуацию подробнее. Люсиль Прайс — медсестра, которой поручено находиться при бесчувственном теле Абигейл Дорн в предоперационной. Одновременно она в мужском обличье изображает доктора Дженни. Свидетели как один утверждают, что в предоперационной оставались двое — врач и сестра, я имею в виду, исключая миссис Дорн. Было слышно, как сестра отвечает на вопросы, а доктора видели входящим и выходящим, а также что-то делавшим с больной. Как могло поместиться у кого-то в уме, что Люсиль Прайс была и сестрой и доктором? Однако именно эта идея родилась в уме мисс Прайс. А теперь, когда мы знаем, что произошло, мы можем указать на реального убийцу; теперь мы видим, что эти обстоятельства не только не были невозможными, но были и вполне взаимодополняющими. Так, в то время как медсестру не видели, но слышали, человека, изображающего доктора Дженни, не слышали, но видели. — Эллери отпил из стакана воды. — Но прежде, чем я вам расскажу, как именно Люсиль Прайс исполнила этот трюк, я вернусь к расследованию и опишу те дедуктивные этапы, которые привели нас к верному выводу.

Когда одежда имитатора была найдена на полу телефонной будки, это были обычные улики — нейтральные, лишенные индивидуальных черт.

Однако три предмета — брюки и пара туфель — стали исключением.

Давайте расчленим — применю анатомический термин — туфли. На одной туфле был порван шнурок, который скрепили клейкой лентой. Что все это означало? Мы принялись за работу.

Во-первых, мы предположили, что шнурок порвался во время совершения преступления. Почему?

Преступление было тщательно спланировано. У нас тьма тому свидетельств. Так, если бы шнурок порвался до этого, скажем, в то время, когда одежда была подготовлена и примерена убийцей в другом месте, то стали бы наспех соединять шнурок адгезивной лентой? Вряд ли. Это сделали потому, что счет шел на секунды, и любая отсрочка была равносильна провалу.

Естественно, возникает вопрос, почему преступник просто не связал концы шнурка, вместо того чтобы особым способом клеить их? Если бы шнурок связали концами, то длина его уменьшилась бы настолько, что зашнуровать ботинок уже не было бы возможности. Есть еще одно свидетельство того, что шнурок был отремонтирован во время совершения преступления, — лента все еще была влажной внутри, когда я осторожно отодрал ее от шнурка. Видимо, ее накладывали незадолго до этого.

Итак, есть доказательства того, что шнурок порвался во время преступления. Но когда именно? Перед убийством или после? Мой ответ — перед убийством. Почему? Потому что если бы шнурок порвался, когда туфлю уже снимали с ноги, то не было бы необходимости соединять шнурок вовсе! Время было бы еще большей драгоценностью. Да и какой толк восстанавливать шнурок, когда туфли отслужили свое? Я надеюсь, это ясно?

Все согласно закивали. Эллери закурил и присел на край инспекторского стола.

— Итак, нам известно, что шнурок порвался во время переодевания имитатора в одежду доктора, то есть до убийства. Но к чему все это? — Эллери улыбнулся, вспоминая свои мысли. — Тогда еще было неясно. Поэтому я положил этот вывод в уголок своей памяти и приступил к главному.

Я подумал, почему обычно подозревают в убийстве две разные оппозиционные группы, то есть любых их представителей, но характеризующихся качествами на различных полюсах диапазона? Поставьте по желанию, например... негры и кавказцы, курящие и некурящие. Любые, самые невероятные сочетания, но в оппозиции. Однако это все серьезно. Раз мы рассматриваем убийство в госпитале, мы, естественно, сразу предполагаем два взаимоисключающих варианта: или это совершил непрофессионал, или абсолютный профессионал. Я понимаю, что это слишком общие определения.

Позвольте мне детализировать мои термины. Под определением «абсолютный профессионал» я понимаю человека, который детально знаком с повседневной жизнью и работой госпиталя. Ну так вот. Я рассмотрел возможности моего предполагаемого профессионала в свете того факта, что необходимо соединить порванный шнурок. Я пришел к заключению, что имитатор-убийца является профессионально мыслящим человеком. Как я пришел к этому? Так, порванный шнурок является случайным происшествием, которое невозможно предусмотреть. У убийцы не могло возникнуть предположения, что шнурок порвется. Таким образом, его действия носили спонтанный и инстинктивный характер. Но он использовал скотч для починки! Я спрашиваю вас: будет ли непрофессионал носить с собой клейкую ленту? Нет. А будет ли непрофессионал искать в нужный момент ленту, чтобы срастить разорвавшийся шнурок? Нет. Именно поэтому, — Эллери постучал пальцем по столу, — я сделал вывод, что убийца знаком с такими узкопрофессиональными предметами, как медицинский скотч. Другими словами, он человек, мыслящий профессионально.

Небольшое отступление. Под эту классификацию подпадают не только сестры, доктора и практиканты, но и лица без медицинского образования, знакомые с госпитальным обиходом.

Но мои доводы не имели бы цены, если бы клейкая лента просто попалась бы на глаза имитатору в нужный момент, — продолжал Эллери, попыхивая сигаретой. — Дело в том, что еще до первого убийства в госпитале я, волею случая, имел возможность ознакомиться со строгими порядками этого заведения. Персонал знает, какого размера лента в каком ящичке лежит. Все эти вещи хранятся в специально отведенных местах определенных шкафчиков. Они не раскиданы по столам, более того — доступ к ним строго ограничен. Они просто не могут попасться на глаза постороннему. Только служащий госпиталя мог знать, где найти нужную ему ленту в нужный момент. Лента не попалась на глаза — имитатор знал, где ее взять.

Теперь я могу сделать свое обобщение более узким: итак, убийца был профессионалом, связанным с госпиталем служебными отношениями.

Однако здесь я столкнулся с трудностями. Об имитаторе было известно весьма немногое. Позвольте подытожить мои тогдашние сведения о нем, чтобы это выкристаллизовалось у вас в уме. Итак, убийца должен был быть профессионалом и профессионально мыслящим человеком. Убийца, чтобы знать, где именно найти нужную вещь, должен был работать в Голландском мемориальном госпитале, а не в медицине вообще. — Эллери зажег еще одну сигарету. — Это сузило круг, но не дало удовлетворяющих меня выводов. Исходя из этих умозаключений, я не мог исключить из круга подозреваемых таких лиц, как Эдит Даннинг, Хильда Дорн, Мориц Кнайсель, Сара Фуллер, Айзек Кобб — привратник, управляющий госпиталем Парадайз, лифтер, уборщицы госпиталя, всех тех, кто регулярно бывает в помещениях и знает расположение шкафов и медикаментов. И даже постоянных посетителей госпиталя со специальными привилегиями.

Но это еще не все. Осматривая туфли, мы встретились с таким странным явлением, как загнутые вовнутрь язычки. Чем можно было этот факт объяснить?

Туфли были использованы имитатором... ноги убийцы носили их... и эти язычки!

Вы все, несомненно, испытывали неудобство, причиняемое произвольно загибающимися вовнутрь язычками, когда надеваешь обувь... это знакомо каждому. Так как же убийца мог не испытывать его?

Ответ тут один: размер ноги убийцы был значительно меньше того размера, на который рассчитаны туфли. Но туфли и так смехотворно малого размера — размер их шесть! Вы, очевидно, знаете, что это наименьший мужской размер обуви? Вы понимаете, что это значит? Что за дегенерат мужского рода во взрослом возрасте мог носить еще меньший размер — четвертый или пятый? — чтобы не почувствовать неудобства, причиненного язычками? Такого мужского размера нет в природе!

Вывод таков. Во-первых, это мог быть ребенок (что невероятно, поскольку имитатор был нормального роста), во-вторых, мужчина-карлик (невозможно по обозначенной выше причине), в-третьих, женщина среднего роста!

Я вам еще раз говорю, господа, что именно эти туфли позволили мне сделать столь важные выводы! Итак, из факта использования адгезива я сделал вывод, что этот человек связан с госпиталем профессионально, а из факта загнутых внутрь язычков — что злоумышленник — женщина!

Итак, женщина, выглядевшая как мужчина.

Кто-то вздохнул. Сэмпсон пробормотал нечто про свидетельства очевидцев. Доктор Минхен смотрел на своего друга так, будто видел его впервые. Инспектор молчал, погруженный в размышления. Между тем Эллери продолжал:

— Да, но тут загвоздка. Каблуки туфель сношены примерно на одну и ту же величину. Если бы они принадлежали доктору Дженни, этого бы не было — мы все знаем, что доктор заметно хромал. Значит, туфли не принадлежали Дженни. При всем том это не означает, что доктор Дженни не был убийцей в первом случае, — он мог, например, подкинуть в телефонную будку чьи-то еще туфли. Он мог на момент совершения преступления обуть туфли с одинаково сношенными каблуками. И все же — это свидетельство того, что доктору Дженни просто подражали. Если, конечно, не брать в расчет того, что доктор изобразил самого себя, а затем сделал вид, что кто-то подражал ему.

Я этому не поверил с самого начала. Смотрите: если сам Дженни был тем человеком, которого мы именуем имитатор, он сделал бы всю свою кровавую работу в той самой униформе, в которую был одет. Это бы означало, что он оставил в телефонной будке одежду фальшивую — только для того, чтобы ввести следствие в заблуждение. Но зачем тогда соединенный клейкой лентой шнурок?.. А завернутые вовнутрь язычки?.. Туфли использовали, и использовали недавно, что и было доказано выше. По поводу подшитых брюк, второго важнейшего из найденных предметов одежды... Я скажу о них чуть позже... Что же касается изображения самого себя — так почему же тогда он не заявил, что Свенсон может подтвердить его алиби, они ведь были в кабинете вдвоем в момент совершения преступления. Для преступника это было бы первым действием в собственную защиту. Но доктор упрямо не выдавал Свенсона, тем самым лез в самый центр группы подозреваемых. Нет, его действия, так же как и его собственная окровавленная хирургическая одежда, сразу убедили меня в том, что он не мог изображать самого себя, чтобы затем заявить об имитации.

Что касается брюк... Почему они были подшиты? Если бы их подшивал для себя Дженни, он бы их и надел. Или он подшил их, чтобы подкинуть в будку? Но смысл этого? Он только в том, чтобы опять-таки ввести нас в заблуждение — убедить, что преступник был на два дюйма ниже его ростом? Но это совершенная чепуха, поскольку полная имитация, в том числе и роста, доктора Дженни была частью его плана. Нет, подшивка брюк была сделана потому, что они были слишком длинны для убийцы. Вне сомнения, эти брюки не превышали длины ног убийцы во время имитации облика доктора Дженни.

Эллери улыбнулся.

— Я распределил возможных подозреваемых по пунктам, на сей раз их четыре. Это могли быть, во-первых, мужчина, связанный с госпиталем; во-вторых, мужчина, не связанный с госпиталем; в-третьих, женщина, связанная с госпиталем; в-четвертых, женщина, не связанная с госпиталем. Три позиции легко исключить путем анализа. Давайте посмотрим. Имитатор не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем. Каждый сотрудник госпиталя обязан носить на его территории белую униформу, в том числе белые брюки. Зачем же человеку надевать на себя униформу (которая ему подходит), затем бросать в телефонную будку униформу (которая ему не подходит), а затем приступать к совершению убийства? Если такой человек хотел подражать Дженни, он бы надел свою собственную униформу, а не оставлял бы в будке лишних улик. Но брюки найдены — и доказано, что их надевали. Не подлежит сомнению, что они были на убийце. Но то, что они были на убийце, говорит о том, что у него самого форменных брюк не было. Их пришлось где-то доставать. А то, что у мужчины (если это мужчина) не было форменных брюк, означает одно: он не мог быть сотрудником госпиталя. Что требуется доказать — доказано.

И второе. Это не мог быть мужчина, не связанный с госпиталем. Потому что я только что доказал на примере использования клейкой ленты, что это не мог сделать не работавший в госпитале человек.

В связи с этим вы можете задать вопрос: а как же такие подозреваемые, как Филип Морхаус или Хендрик Дорн, часто бывавшие здесь, или Кадахи и его парни? Ведь у них нет униформы.

Ответ таков: хотя и Морхаус, и Дорн, и парни Кадахи могли достать где-нибудь униформу, они недостаточно знакомы с госпиталем, чтобы знать, где взять клейкую ленту. Может быть, знал только Дорн, по тут его вес и физические возможности явно голосуют против подозрений. Имитатор, которого видели свидетели, был очень похож по физическим данным на самого Дженни, а Дженни был тощий и невысокий человек. И Филип Морхаус, и лихие парни понятия не имеют об устройстве госпиталя; сам Кадахи совершенно вне подозрений — он был в это время под анестезией. А все другие мужчины, профессионально связанные с госпиталем, отпадают, поскольку им не было смысла доставать где-то еще одни брюки. Таким образом, мы сразу выбраковываем из числа подозреваемых и Даннинга, и Дженни, и доктора Минхена, и лифтеров, и Кобба.

Итог — убийца не был мужчиной. Доказано!

Ну а женщина? Давайте рассуждать. Ей были нужны не только брюки, поскольку женский персонал носит юбки, но она должна была в совершенстве знать устройство госпиталя, а особенно — в связи с лентой — местонахождение шкафчиков с расходными материалами. Итак, она должна быть связана с госпиталем. Это единственный вариант. Образуется целая группа: Хильда Дорн, Сара Фуллер, которая, естественно, была так же хорошо знакома с госпиталем, как и сама миссис Дорн, Эдит Даннинг, работающая здесь, доктор Пеннини — акушер-гинеколог, а также весь женский персонал госпиталя. А можно ли сузить круг подозреваемых? Да!

Женщина, изображавшая доктора Дженни, вероятно, одинакового с ним роста и телосложения, а также вынуждена оставить где-то использованные брюки, поскольку сама носит юбку и должна была вернуться к работе в облике сотрудницы в женской униформе. Будучи женщиной среднего роста, она должна была укоротить слишком длинные брюки. Поскольку стопа женщины, как правило, уже и меньше, чем у мужчины, — ей пришлось заложить внутрь язычки туфель, чтобы ноги из них не выпадали. И наконец, женщина, работающая в госпитале, моментально сориентируется, где взять ленту для восстановления порвавшегося шнурка.

Итак, господа, все проверено и все доказано.

Они глядели друг на друга, сомневаясь, взвешивая только что услышанное, анализируя.

Комиссар полиции скрестил ноги и решительно приказал:

— Продолжайте. Это... это... черт подери, этому и названия-то подобрать нельзя. Продолжайте, мистер Квин.

— Второе преступление, — с места в карьер начал Эллери, задумчиво разглядывая сигаретный дым, — это совершенно другое дело. Пытаясь проанализировать его тем же методом, я ощутил, как что-то от меня ускользает. Что я был способен додумать — а это была песчинка в море, — ни к чему не приводило. Второе преступление могло быть совершено как тем же лицом, так и другим. Во-первых, невозможно было найти ответ на вопрос: если убийца — та же самая женщина из персонала госпиталя, то почему она намеренно повторила и метод, и орудие преступления? Иными словами, почему обе жертвы были задушены одинаковой проволокой? Преступник, совершающий преднамеренное убийство, обычно предусмотрителен; в интересах злоумышленницы было бы применить другое оружие, чтобы навести полицию на мысль о втором убийце. И тем самым еще более запутать следствие. И если она убила обоих, значит, она намеренно не скрывала связи своих преступлений. Отчего? Я не мог понять.

С другой стороны, если Дженни был убит вторым преступником, дубляж методов показал бы, что убийца номер два умно заметает следы, указывая на убийцу номер один как на серийного. Это прослеживается ясно.

Любое из этих рассуждений может быть верным. Кроме очевидного, намеренного повторения метода, были и другие непонятные мне факты во втором убийстве. Ни один не поддавался легкому объяснению. И я был в абсолютном неведении, пока доктор Минхен не сказал мне, что он убрал бюро из-за стола Дженни. А это открылось мне только вчера утром. Мое знание о бюро и его местоположении в кабинете доктора Дженни переменило все. Это так же значительно для объяснения второго убийства, как туфли и брюки — для объяснения первого.

Рассмотрим факты. Лицо покойного Дженни было удивительно безмятежным, оставалось, вероятно, таким, каким было перед смертью, спокойно-уверенным, то есть его ничто не удивило и ничто не ужаснуло, а ведь ужас и изумление и есть непременные предшественники насильственной смерти. Но место нанесения удара говорит о том, что убийца должен был стоять за спиной доктора Дженни! А как убийца мог зайти сзади, не вызвав подозрений в своем присутствии? Окна позади стола нет — только в окно мог бы незамеченным проникнуть убийца. Да. В комнате есть окно на северной стене, выходящее во внутренний двор, но человек, проникший оттуда, не смог бы нанести удар. Стол и кресло в кабинете образуют гипотенузу треугольника, а северная и восточная стороны кабинета — два катета. Там нет места, где мог бы спрятаться убийца. А Дженни был убит во время работы за своим столом — в этом нет сомнений. В тот момент он писал. Это показывает след от чернил в середине фразы. Итак, убийца не только проник за спину доктора Дженни, но и зашел туда с позволения самого Дженни!

М-да, загадочная ситуация, — усмехнулся Эллери. — Я был совершенно сбит с толку. Позади кресла Дженни не было укрытия, где мог бы находиться убийца. И совершенно очевидно, что положение убийцы позади кресла не вызвало у доктора ни изумления, ни протеста. Из этого следуют два важных вывода: во-первых, Дженни знал, что потенциальный убийца стоит позади него; во-вторых, это не вызвало у него ни удивления, ни страха. До того как я узнал, что там находилось бюро с историями болезни, меня это так тяготило, что я буквально заболел. Но когда Джон Минхен признался мне... я подумал: по какой причине доктор Дженни принял за должное положение этого человека у себя за спиной? Единственным объектом в углу, я знал, было бюро. И бюро каким-то образом неизбежно было связано с функциями потенциального убийцы. Логично?

— Абсолютно логично! — выкрикнул доктор Минхен.

Сэмпсон резко взглянул на него, и тот, устыдившись, притих.

— Спасибо за поддержку, Джон, — сухо сказал Эллери. — Следующий этап был неизбежен. К счастью для меня, бюро это было не простое, а специально изготовленное для Дженни, его личный шкафчик. Он являлся его единоличным владельцем. Истории болезни были необходимы для книги, которую Дженни писал в соавторстве с доктором Минхеном. Всем известно, как страстно Дженни охранял эти документы от всех, кого считал посторонними. Они были заперты на ключ; никому не дозволялось их просматривать. Никому, — Эллери подчеркнул это усилением голоса, и глаза его загорелись, — кроме трех человек.

Первый — это сам Дженни. Он отпадает по очевидным причинам. Второй — доктор Минхен, соавтор. Но Минхен не мог убить Дженни, поскольку его не было в госпитале в момент убийства. Часть того утра он провел в моей компании, а перед визитом ко мне у него не хватило бы времени для совершения убийства.

Но это не все. — Тут Эллери начал тщательно протирать стекла своего пенсне. — Незадолго до убийства миссис Дорн я случайно узнал, что есть третий человек, который может посещать кабинет и открывать шкаф с полным правом. Эта женщина была не только сотрудницей госпиталя, не только стенографисткой, но личным секретарем Дженни, и у нее был в кабинете свой собственный стол. Помогая Дженни с рукописью, она должна была иметь доступ к драгоценным документам. Ее присутствие в этом углу, куда она, несомненно, заходила несколько раз на дню, воспринималось и Дженни, и всеми сотрудниками как рабочий момент... И тут я, конечно, говорю о третьем доверенном лице — Люсиль Прайс.

— Отличная работа, — удивленным тоном сказал Сэмпсон.

Инспектор смотрел на сына с обожанием.

— Она идеально подходит на роль убийцы! — воскликнул Эллери. — Ни один человек в госпитале не мог так спокойно и уверенно встать позади доктора Дженни, пока он работал; если бы зашел другой — он вызвал бы подозрения, поскольку Дженни очень ревниво относился к своим материалам; известно, что он многим отказывал в их выдаче. Исключением были только доктор Минхен и Люсиль Прайс. Минхен исключается. Кто остается? Люсиль Прайс!

Эллери протер пенсне.

— Отсюда вывод: она — единственный возможный убийца доктора Дженни. Люсиль Прайс... Я много раз мысленно произносил ее имя. Как можно ее охарактеризовать? Она — женщина, и она сотрудник госпиталя.

Но ведь это именно те характеристики, которые подходят для убийцы Абигейл Дорн! Возможно ли, чтобы столь профессионально подготовленная и невинная с виду медсестра совершила и это убийство?

В комнате повисла мертвая тишина.

— И с этого момента вся история начала мысленно разворачиваться в моем воображении. Я запросил план главного этажа, чтобы проследить весь ее маршрут, который она, несомненно, самостоятельно спланировала для осуществления этого дерзкого преступления. Она сама вела две роли: и медсестры, и имитатора доктора Дженни. Аккуратно сопоставляя все известные уже детали преступления, я начал набрасывать расписание действий Люсиль Прайс. И вот что у меня получилось.

Эллери сунул руку в нагрудный карман и извлек потрепанный блокнот. Харпер схватил карандаш и бумагу. Эллери бегло читал:

— 10.29. Реального Дженни отзывают к посетителю.

10.30. Люсиль Прайс открывает дверь предоперационной, ведущую к лифту, входит в него, закрывает дверь в него из восточного коридора, чтобы никто не вошел в лифт, надевает мужской хирургический костюм и маску, заблаговременно припрятанные где-то в предоперационной; оставляет собственную обувь в лифте. Далее: выскальзывает в восточный коридор, поворачивает за угол в южный коридор, проходит по нему до кабинета анестезии. Все время хромает в подражание Дженни, а черты лица и прическу скрывают маска и колпак. Она проходит под видом Дженни через кабинет анестезии, и ее видят доктор Байер, мисс Оберманн и Кадахи. Она входит в предоперационную, закрывает за собой дверь.

10.34. Приближается к лежащей в коме миссис Дорн, душит ее проволокой, заранее припасенной и скрытой под одеждой; в нужное время громко говорит своим собственным голосом, обращаясь к доктору Дженни, о своей готовности через минуту так, чтобы ее слышали. Конечно, никаких растворов она не готовила и вовсе не заходила в стерилизационную. Когда доктор Голд заглядывал в комнату, он видел мисс Прайс, склонившуюся над телом на каталке, спиной к нему. Голд, естественно, подумал, что это доктор Дженни.

10.38. Она покидает предоперационную через кабинет анестезии, идет обратно через южный и восточный коридоры, проскальзывает в лифт, снимает маску и мужской костюм, переобувается, спешит на этаж и бросает эти вещи в телефонную будку снаружи лифтовой двери, а затем возвращается в предоперационную через лифт.

10.43. Она вновь в виде Люсиль Прайс в предоперационной.

Весь процесс занял не более двенадцати минут. Эллери улыбнулся и убрал свой блокнот.

— Шнурок порвался перед убийством, в лифте. Все, что ей пришлось проделать, — это вернуться в предоперационную через лифт, открыть один из шкафов, достать адгезивную ленту, отрезать кусок карманными ножницами и вернуться в лифт. Если знать, где взять ленту, эту операцию можно проделать за двадцать секунд. Я случайно увидел тот самый моток ленты, когда открыл шкафчик. Я сравнил ширину и линию отреза ленты на мотке с той, что на шнурке. Они совпали в точности. Это — доказательство, господин прокурор?

— Да.

— Мисс Прайс могла бы положить моток ленты в карман, тем самым лишив нас доказательства. Но тогда она об этом не думала. Или подумала и избежала опасной улики у себя в кармане. Вспомните, что предоперационной не пользовались с момента наложения на нее ареста. Имейте в виду, что я разгадал действия убийцы до того, как нашел эту использованную ленту. И так сказать, пара туфель и подшитые брюки сообщили мне о личности убийцы все, кроме имени; шкафчик сказал мне и имя. Теперь все.

Он оглядел присутствующих с усталой улыбкой.

Лица их выглядели озадаченно. Харпер сиял от восхищения; он сидел, напряженно выпрямив спину, на краю стула.

Сэмпсон, подумав, сказал:

— И все же чего-то не хватает... А что Кнайсель?

— О, простите. Я должен был бы объяснить, что вина Люсиль Прайс могла трактоваться только как вина исполнительницы, но за ее спиной, вполне возможно, стоял соучастник-мужчина, наделенный ярким и холодным умом. Этот ум вполне мог бы принадлежать Кнайселю. У него есть мотив: со смертью миссис Дорн и Дженни он становился единоличным владельцем и фонда, и патента. А все его теории могли быть придуманы для отвода глаз. Но...

— Соучастник? — прервал его комиссар полиции. — Так вот что стоит за арестом Свенсона.

— Что? — воскликнул окружной прокурор. — Свенсона?

— Мы спешили, Генри, — улыбнулся инспектор, — и не поставили вас вовремя в известность. Свенсон был арестован сегодня днем как соучастник преступлений Люсиль Прайс. Одну минуточку, пожалуйста.

Он позвонил в управление полиции.

— Томас, давай-ка сделай им очную ставку... Свенсону и этой Прайс... Она ничего не говорит? Ну, посмотри, что будет, если их свести вместе. — Он повесил трубку. — Мы узнаем это очень скоро.

— Но почему Свенсон? — спросил доктор Минхен. — Он не мог совершить ни того ни другого преступления. Доктор Дженни создал ему алиби в отношении первого; ты сам, Эллери, — в отношении второго.

Эллери вздохнул:

— Свенсон был с самого начала моей черной меткой. Я не мог так просто отмести свои сомнения по поводу его визита к Дженни именно в то время, когда была убита миссис Дорн. Это не простое совпадение. Вспомните: план Люсиль Прайс мог быть осуществлен только при устранении Дженни с территории преступления. Да, это было не совпадением, а планом. Свенсона, стало быть, использовали как инструмент. Оставался ли он в неведении или был соучастником ее плана? Когда Свенсон явился в участок для дачи показаний и подтвердил свое алиби, созданное ему доктором Дженни, я понял, что он соучастник преступления. Ведь именно Свенсон более всех выигрывал от смерти как миссис Дорн, так и Дженни. В случае смерти своей благодетельницы Дженни получал наследство; в случае же смерти самого Дженни деньги доставались его сыну — Свенсону. Все совпало.

Зазвонил телефон. Инспектор поднял трубку. Он слушал, и лицо его наливалось краской. Затем он бросил трубку и воскликнул:

— Свершилось! Как только им сделали очную ставку, Свенсон во всем признался! Бог мой, мы раскрыли это дело!

Харпер вскочил со стула. Его умоляющий взгляд зацепился за Эллери.

— Могу я теперь... могу ли я позвонить в редакцию?

— Думаю, что да, Пит, — улыбнулся Эллери. — Я держу свое слово.

Харпер схватил телефон.

— Запускай! — крикнул он что было силы в трубку. И это все, что он сказал. Затем он вернулся на свой стул. Лицо его сияло, как масляный блин.

Комиссар полиции молча встал и вышел.

— Знаете, — задумчиво сказал Харпер, — я все время недоумевал, как мог убийца просчитать такой изощренный план в столь неожиданных обстоятельствах, как падение миссис Дорн с лестницы. Да и, кроме того, все убийство представлялось мне бессмысленным. В конце концов, миссис Дорн вполне могла бы умереть во время операции, а это спасло бы убийцу от массы неприятностей.

— Превосходно, Пит, — отвечал Эллери. — Два превосходных сомнения. Но на них есть не менее убедительные ответы.

Миссис Дорн месяц тому назад была назначена операция аппендицита, и об этом в госпитале ходили слухи. Наверняка убийство планировалось на это время. Но если бы в предоперационной присутствовал анестезиолог, для Люсиль Прайс было бы затруднительно привести свой план в действие. Я думаю, она предполагала убить миссис Дорн после операции в ее личной палате, зайдя туда под видом доктора Дженни. Наверняка именно она бы стала выхаживать миссис Дорн после операции, пользуясь своими связями с доктором Дженни. Так что все было просчитано еще задолго: где-то припрятана одежда, разработан план отвлечения Дженни... А когда произошел несчастный случай, падение с лестницы, оставалось только чуть приспособить план к обстоятельствам. Включить в него срочный звонок Свенсону, например. И дело сделано.

Что касается предположения, что убийства можно было и не совершать, есть одно сильное возражение: и Дженни, и Минхен были уверены, что больная после операции поправится. Люсиль Прайс была очень близка к хирургу и понимала эту вероятность. А если так, то операция на аппендиксе откладывалась на неопределенное время, а с нею и выполнение плана. Нет, Пит, это падение с лестницы только подстегнуло исполнение задуманного, а отнюдь не инспирировало его.

Сэмпсон сидел молча; Эллери глядел на него с любопытством.

Наконец, Сэмпсон не выдержал:

— Но мотив Люсиль Прайс? Какая связь между нею и Свенсоном? Нет и намека... Почему она сделала для него грязную работу, тогда как в выигрыше остается только он?

Инспектор Квин взял пальто и шляпу, пробормотав извинения. Он собрался уходить: работа не ждет.

— Позволь, это тебе тоже объяснит Эллери. Это его заслуга. Джуна, веди себя хорошо...

Как только дверь за инспектором закрылась, Эллери расслабился и вытянул ноги.

— Хороший вопрос, Сэмпсон, — сказал он. — Я задавал его себе все время. Какая связь существует между этими столь далекими людьми? Свенсон мог затаить злобу на миссис Дорн за то, что она поломала его карьеру; он мог задумать убийство отца как месть или чтобы ускорить наследование: у него стесненные финансовые обстоятельства... А Люсиль Прайс, отменная медсестра и тихая женщина... Ей-то это зачем?

В наступившей тишине Эллери извлек из кармана таинственный документ, за которым он командировал Харпера, и помахал им в воздухе.

— Вот это объясняет все! Объясняет, почему Люсиль Прайс сделала грязную работу, ведь она становится наследницей по завещанию. Это приоткрывает историю нескольких лет планирования, искусного камуфляжа и изощренной жестокости. Кроме того, обнаруживает, каким образом и где Прайс достала униформу, поскольку Свенсон, бывший хирург, сохранил ее. Туфли, видимо, тоже его. Он выше, чем приемный отец, но сухощав. Оба, и он, и она, были так осторожны и умны, что не жили вместе — и никто об этом не знал. Они планировали убийство на редких, тщательно подготавливаемых встречах, поскольку общаться по телефону было рискованно. Свенсон очень умно сделал, что посетил управление полиции, раздобыв тем самым превосходное алиби на день, когда был убит Дженни.

И это объясняет, почему оба преступления были совершены одинаковым методом: если бы Свенсон был арестован за первое преступление, сам арест уже создал бы ему алиби по второму. А аналогичность преступлений должна была бы навести на мысль об одном и том же убийце.

Видимо, даже сам Дженни при жизни не знал, что его приемный сын, Томас Дженни, он же Свенсон, и Люсиль Прайс соединились...

— Да, но каким образом?

Эллери просто подвинул слушателям через стол документ, из которого Сэмпсон, доктор Минхен и Джуна могли при прочтении понять эту связь.

Харпер только молча усмехался.

Это была фотокопия брачного свидетельства.

Во всей истории криминальной журналистики Нью-Йорка не было написано более интересной статьи о деле Дорн, чем статья Пита Харпера. Нужно признать, что у полиции никогда не было к нему претензий по части искажения фактов. К тому же его помощь в раскрытии ряда преступлений была действенной. (Дж.Дж. Мак-К.)
Ай-оу-ю — англ. IOY (I owe you — я вам должен), форма долговой расписки. (Примечание переводчика)
Публилий Сир — римский поэт-мимограф I в. до н. э., прославившийся остроумными изречениями. (Примечание переводчика)
Благодарю! (нем.)