В очередную книгу серии «Неизвестный детектив» вошли романы «Убийство с третьей попытки», «Венец королевы» и «Убийство в доме с привидением», в которых увлекательный сюжет мастерски сочетается с психологической проработкой характеров героев. В центре произведений — загадочные преступления, совершенные то в старинном английском замке, то в богатом поместье. В роли «сыщика» выступает не профессионал-полицейский, а один из героев, с блеском распутывающий сложный клубок преступления. Для широкого круга читателей.

Элизабет Ролле

Убийство с третьей попытки

Глава 1

Ален откатился под куст можжевельника и закрыл глаза — они невыносимо болели. «Бредовая затея», — обречённо подумал он, коснувшись пальцами воспалённых и опухших век.

Каким-то чудом ему удалось продвинуться к побережью, к Ла-Маншу, и от лагеря его теперь отделяли три дня пути, в течение которых ему дважды повезло: первый раз, когда он забрался на товарный поезд, а второй — когда спрятался под брезентом в кузове грузовика, заполненном большими мешками с чем-то мягким, на ощупь схожим с овечьей шерстью; он проковырял в одном мешке дырочку и засунул туда палец, движимый надеждой отыскать что-нибудь съедобное. Надежда не оправдалась, зато лежать среди этих мешков было удобно и тепло. Когда впереди показалось скопление огней, он на повороте соскочил с грузовика, решив, что оставаться в машине слишком опасно, и остаток ночи брёл туда, где, по его представлениям, было море.

Да, два раза ему повезло, но похоже, что это и всё. Конец. Что он, полуслепой и едва держащийся на ногах от слабости, может сделать? Даже если б он и добрался до побережья, итог один: его или поймают и водворят обратно в лагерь, или он умрёт. «Глупо умирать в конце войны, — подумал он, лёжа на спине и закрыв рукой глаза, — так, как он, особенно глупо». Такую историю хорошо рассказывать через много лет в кругу друзей в качестве забавного анекдота. Все бы смеялись и спрашивали: «Неужели это и в самом деле было? Нет, скажи, ты нас не разыгрываешь? Неужели ты и впрямь влип в такую историю?»

Однако сейчас ему совсем не смешно. И вряд ли доведётся когда-нибудь потом посмеяться над этим, потому что никакого «потом» для него уже не будет. Одна нелепость за другой — и вот он лежит здесь, на зелёном холме Англии, беглец из лагеря для немецких военнопленных, лежит и знает, что для него всё кончено. «Не надо было бежать, — вяло подумал он, — может быть всё-таки удалось бы доказать, что произошла ошибка».

Ален перебрался из тени на солнце (его знобило от незажившей раны в плече) и плотнее закрыл глаза… Всё началось с этих проклятых картин. Сидеть бы ему на месте и не дёргаться: если они сгорели, так уж сгорели, всё равно ничего не поправишь, так нет, понесло его проверять, правда ли принесённое Анри известие, что дом, где хранилась коллекция отца, сгорел. Конечно, эти картины, — всё, что у него есть, а вернее, было, однако помчаться из Парижа в район, где вот-вот начнутся бои (англо-американские войска уже открыли в Северной Франции второй фронт), было настоящим безумием. Если там ещё что-то можно было спасти, старый Поль сделал бы это без него. На старика можно положиться… если он жив, разумеется.

Он узнал, что дом сгорел дотла, раньше, чем добрался до места. До места-то он вообще не добрался. Ночная темнота, разорванная вспышками взрывов, стрельба, крики, бегущие по улицам немецкие солдаты, грохот над головой, огонь… Огонь преследовал его по пятам, он метался по тёмному незнакомому дому, натыкаясь на мебель и стены, в поисках выхода и под конец был вынужден совершить отчаянный прыжок с рушившейся под ногами лестницы. Падение его оглушило, но в общем прошло благополучно. Очнувшись, он побрёл назад к дому в надежде отыскать какую-нибудь одежду: пожар застал его спящим, и он был почти совсем раздет. И надо же ему было наткнуться на тот чемодан! Чемодан лежал перед ним совершенно целый, неповреждённый, будто кто-то специально положил его здесь, в двух шагах от рухнувшей стены; пыль и битый кирпич оседали на его чёрной глянцевитой поверхности.

Ален, не раздумывая, поднял ближайший камень и сбил замки: не оставаться же на улице голым. Идиотский поступок — надеть на себя неизвестно что. Правда тогда, в спешке, под обстрелом, когда шальная очередь каждую минуту могла задеть его, было не до того, чтобы разглядывать подвернувшуюся находку; к тому же у него слезились и болели глаза (он слишком долго пробыл в дыму, вблизи огня). Но всё же какое безрассудство! Немецкая форма — нелепость номер один. Нелепость номер два — стрельба. В сущности, он даже и стрелять-то из автомата не умел, видел, как это делается, но сам раньше ни разу не держал его в руках. В поисках укрытия он забежал во двор, наткнулся на бегущих впереди немцев, шарахнулся обратно, увидел, что сзади тоже бегут, почувствовал себя в ловушке, бросился к ближайшей двери, но она оказалась запертой, споткнулся обо что-то, упал и, обнаружив под рукой кем-то брошенный автомат, схватил его и дал очередь по нагонявшим его немцам. Хорошо хоть промазал… Он почему-то и мысли не допускал, что это не немцы.

После этого все его заявления выглядели смехотворно. А ещё бумаги, которые при обыске нашли в его карманах. Поди докажи, что он о них понятия не имеет…

Ален осторожно потрогал раненое плечо. Да, не повезло ему. Одно за одним… В том городишке он никого не знал; хорошее владение немецким и плохое английским — тоже очко не в его пользу. Объясняться поначалу пришлось на немецком, ранившие и взявшие его в плен солдаты — англичане — по-французски не понимали. Одно, другое, третье, а в результате — лагерь для военнопленных. К решению бежать его подтолкнули глаза. Он чувствовал, что слепнет: после пожара что-то случилось с глазами, они с каждым днём болели всё сильнее, и видел он всё хуже. Его охватывало отчаяние при мысли, что пока с ним разберутся, он совсем ослепнет. Рану на плече ему перевязали, однако он больше нуждался в хорошем окулисте, а окулиста то ли не было, то ли для него не сочли нужным искать. Бессмысленный побег — он знал это с самого начала. Удивительно лишь, как далеко ему удалось уйти… Но до Франции не добраться. По крайней мере, теперь нечего расстраиваться из-за картин, оттого, что они сгорели и у него нет ни гроша, хуже ему уже не станет. Куда уж хуже…

До его слуха донёсся какой-то новый звук. Посмотреть или нет? Смотреть было больно, особенно при таком ярком свете, как сейчас, но, с другой стороны, беречься уже нет смысла. Ален открыл глаза.

На соседний холм поднимался, чуть прихрамывая, высокий мужчина, вокруг него носилась крупная чёрная собака, а следом шла оседланная рыжая лошадь, поджарая и тонконогая; она то вскидывала голову, то опускала её вниз, к траве. Всё это Ален видел как бы сквозь пелену, окружающее расплывалось и было подёрнуто дымкой. Собака замерла, принюхалась и с громким лаем помчалась в его сторону. «Сейчас вцепится» — подумал Ален, увидев прямо перед собой оскаленную морду.

— Тимми, ко мне! — раздался возглас, морда исчезла, но лай слышался совсем рядом; пёс вёл к своей находке хозяина.

Через пару минут мужчина остановился возле него и удивлённо спросил:

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

Судя по голосу (полагаться приходилось больше на слух, чем на зрение), англичанин был молод, ровесник Алена или чуть постарше.

— Гуляю, — не без лёгкого вызова ответил Ален. — Вышел прогуляться — погода хорошая.

Разумеется, с его внешним видом любые объяснения были бесполезны.

— И откуда же вы вышли, позвольте спросить? — оценив его юмор, иронически осведомился молодой человек.

— Издалека, — кратко ответил Ален, а про себя подумал: «Какого чёрта он пристаёт ко мне со своими дурацкими вопросами? Всё равно ведь сдаст в полицию».

Прислушавшись к голосу хозяина, пёс потянулся и лёг, не спуская, однако, настороженных глаз с Алена. Англичанин сел на старый кривой пенёк. Его тёмно-голубые глаза смотрели заинтересованно, без враждебности.

— Прогулка не пошла вам на пользу, — слегка усмехнулся он, оглядев Алена. — Откуда вы здесь взялись? Вид у вас такой, словно вы удрали из тюрьмы.

— Из лагеря, — ответил Ален, решив, что врать нет смысла.

— Любопытно… Вы немец?

— Француз.

Скверное знание английского не позволяло Алену выдавать себя за англичанина: понимал он почти всё, особенно если говорили не быстро, но сам изъяснялся плоховато и с заметным акцентом; не будь этого, он ещё попытался б что-нибудь изобрести и выкрутиться, но при создавшемся положении любая выдумка была бессмысленна.

— А в лагерь как попали?

— Это длинная история. Не смогу рассказать по-английски.

— Говорите по-французски.

— Вы всё равно позовёте полицию, — с горечью сказал Ален, морщась от рези в глазах. — Идите, я не убегу.

— Это-то я вижу. — Англичанин продолжал внимательно смотреть на Алена. — Что у вас со зрением? Вы ранены?

— Долго пробыл в дыму, в горящем доме.

Вопреки первоначальному нежеланию снова рассказывать свою историю (Ален делал это уже много раз и всегда с одним результатом), он всё-таки изложил прошедшие события. Реакция слушателя была не такой, как прежде: в его глазах вместо недоверия, к которому Ален уже привык, появилось сочувствие.

— А убежали вы зачем? Неужели вы всерьёз рассчитывали добраться до Франции? Без документов и без денег, да ещё в таком состоянии…

— Глупо, я и сам знаю, — Ален пожал плечами. — Впрочем, это не первая глупость, которую я сделал. Не всегда удаётся поступать разумно.

— Вы парижанин? У вас парижский выговор.

Ален обратил внимание, что его собеседник тоже перешёл на французский и говорит очень хорошо.

— Я родился в Париже.

В пристальном взгляде англичанина отражалось напряжённое усилие.

— У меня хорошая память на лица, и по-моему, я вас где-то уже видел… Давно, до войны. Чем вы тогда занимались?

— Изучал живопись.

— Хотели стать художником?

— Нет, сам я не рисую. Мой отец и дед перепродавали картины. Это наша семейная профессия.

— Вы почему-то сразу ассоциировались у меня со старинными картинами… А, вспомнил! Это было на распродаже коллекции Хеткота. Вы купили миниатюры Верхнерейнской школы, которыми я тогда заинтересовался, но, увы! с опозданием.

— Да, верно, я покупал такие миниатюры.

— Что же с вами делать? — задумался англичанин. — Вам нужен врач… На лошадь сесть можете?

Хорошим наездником Ален никогда не был, но в седле удержаться сумел бы и сейчас.

— Могу. Куда вы собираетесь меня отвезти? — встревожился он; ответ англичанина решал его судьбу.

— К себе домой. Вернее, к леснику. Дома у меня народу много, прислуга начнёт болтать… Лучше вам побыть у лесника. А глаза надо завязать, по-моему, яркий свет в таких случаях вреден.

Он достал платок, сложил его наискось и наклонился к Алену:

— Так не туго?

У Алена мелькнула мысль, не завязывают ли ему глаза, чтобы он не видел, куда его везут. Но потом он решил, что если б англичанин намеревался сдать его полиции, то спокойно сделал бы это в открытую, ведь оказать сопротивление он не мог.

— Но так мне будет трудно сесть на лошадь, — растерянно сказал Ален, когда повязка закрыла ему глаза.

Ничего не видя, он сразу почувствовал себя совершенно беспомощным.

— Я вам помогу. Дайте мне руку.

Англичанин заставил лошадь лечь, и Ален с его помощью сел в седло. Конь недовольно фыркал, но терпел чужого седока, поскольку хозяин держал поводья и шёл впереди. Мягкое покачивание убаюкивало. Ален ничего не ел уже третий день, голова у него кружилась и болела, временами резкая, пульсирующая боль появлялась и в плече; рана ещё не зажила, и ночёвки под открытым небом давали себя знать. Дорога, однако, оказалась недолгой.

— Приехали, — вскоре услышал он. — Слезайте, тут ровно. — Твёрдая рука англичанина поддержала его. — Идёмте. — Он пошёл первым, продолжая держать Алена за руку и приноравливаясь к его неуверенным, медленным шагам. — Здесь три ступеньки, осторожнее. Теперь порог. Всё, пришли. Садитесь, вернее ложитесь. — Он мягко подтолкнул его к кровати. — Я пойду поищу Джона.

Вскоре Ален услышал, как он с кем-то разговаривает. Сначала слов было не разобрать, потом говорившие приблизились.

— …приведу вечером. И покормите его, только смотрите, чтобы ему плохо не стало.

— Да, сэр.

Второй голос был очень низкий, и его обладателю было явно за пятьдесят.

— Надеюсь, никто сюда не сунется. На всякий случай поищите какую-нибудь одежду, а я вечером прихвачу что-нибудь подходящее. Лучше, чтобы никто его здесь не видел.

— Я всё понял, сэр.

— Разговаривайте с ним помедленнее, он английский знает не очень хорошо.

Звонко заржала лошадь, и Ален понял, что его новый знакомый уехал. Оставшийся, лесник Джон, накормил его, закрыл толстым одеялом, и Ален тотчас куда-то провалился. Сон был беспокойным, мешала резь в глазах. Когда его разбудили и сняли повязку, он увидел, что в комнате, кроме него, находятся трое: возле двери стоял высокий и широкоплечий пожилой мужчина, лесник, у стола сидел тот, кто привёз его сюда, а повязку снимал третий, лет шестидесяти, с точными и быстрыми движениями. Чутьё сразу подсказало Алену, что это врач. Обследовал он его глаза очень долго.

— Почему вы не обратились ко мне раньше? — ворчливо спросил он сидящего у стола молодого человека. — Запущенный случай, вот что мы теперь имеем, очень запущенный случай.

— Но что-нибудь можно сделать?

— А иначе зачем я здесь нахожусь? — по-прежнему ворчливо сказал доктор. — Если вы, сэр Этвуд, считаете, что я не в состоянии ничего сделать, то зачем, спрашивается, меня сюда привезли?

— Я вас сюда привёз, потому что вы прекрасный врач, — сказал тот, кого назвали сэром Этвудом, — хотя и ворчите по любому поводу.

Доктор фыркнул и вновь занялся своим пациентом, а потом спросил:

— Кому мне объяснять, что надо делать?

— Объясните мне, а я запишу для Джона.

— Во-первых, никакого света, свет его погубит. Во-вторых, точно соблюдать все мои инструкции. Я вам оставляю пять баночек, смотрите, — он достал из чемоданчика картонную коробку. — Хорошо, что вы заранее сказали, в чём дело, я захватил почти всё необходимое. Дайте, я сам напишу, чего и сколько, — он отобрал у Этвуда лист, на котором тот собирался писать, и заполнил его мелкими, ровными строчками. — Прочитайте. Понятно? — Этвуд внимательно прочитал и кивнул. — Дня через два надо будет его ещё раз посмотреть. А завтра пришлите кого-нибудь за лекарством, одного у меня с собой нет.

— В какое время вам удобнее?

— Утром, от десяти до одиннадцати.

К самому Алену доктор не обращался вовсе, очевидно считая, что тот вообще не понимает по-английски. Когда он собрал свой чемоданчик, Этвуд сказал:

— Джон отвезёт вас на станцию, я пока останусь здесь.

Все вышли, и Ален остался один, потом шум мотора возвестил, что лесник с доктором уехали. Этвуд вернулся в комнату.

— Вы поняли, что вам ни в коем случае нельзя снимать повязку? — спросил он по-французски, чтобы внести полную ясность.

— Понял, — подавленно подтвердил Ален; поведение врача придало его мыслям мрачное направление.

— Не переживайте раньше времени, — мягко сказал Этвуд. — Доктор Браун сказал, что слепота вам не грозит. Только теперь уж не делайте глупостей, помните, что свет вам очень вреден. Джон повесит здесь тёмные шторы, но всё равно сами повязку не снимайте.

— Что вы сказали про меня врачу?

— Не волнуйтесь, на него можно положиться. Он не будет задавать лишних вопросов, даже если кое-что показалось ему странным.

— Я вам очень благодарен, — смущённо сказал Ален; было непривычно говорить, не видя собеседника. — Когда мы встретились, я не сомневался, что вы сдадите меня в полицию.

— Со временем с вами разобрались бы, но ваши глаза… Здесь вы в безопасности, посторонних тут не бывает. По утрам я буду заходить к вам.

— Я причиняю вам слишком много хлопот.

— Ничуть. Мне рекомендованы пешие прогулки, чтобы скорее прошла хромота, и я каждое утро гуляю по два часа, а в какую сторону идти, мне всё равно.

Ален вспомнил его прихрамывающую походку, очевидно, лошадь он брал на тот случай, если разболится нога.

— Вы были ранены?

— Да. Ерунда в общем-то, но в первый раз прооперировали неудачно, и лечение затянулось. Между прочим, я до сих пор не знаю, как вас зовут.

— Извините. Ален Клеман.

— Филип Этвуд, — в свою очередь представился англичанин. — Сейчас займёмся вашим плечом. Доктору Брауну я всей правды не сказал, поэтому придётся обойтись собственными силами. Скоро придёт Джудит, она работала в госпитале и умеет делать перевязки.

— А она знает, что я бежал из лагеря?

Да, но вам нечего беспокоиться. Это моя невеста, и она будет молчать.

«Если меня здесь найдут, у него будут неприятности, — подумал Ален, — поэтому будем надеяться, что он знает, кому что можно говорить. А всё-таки плохо, что это женщина, женщины любят поболтать, просто так, без злого умысла».

Этвуд больше с ним не заговаривал, и по шелесту страниц Ален догадался, что тот читает. Резь в глазах немного утихла, зато усилилась боль в плече. Стремясь от неё отвлечься, Ален заставил себя вспоминать, о чём была последняя прочитанная им книга, но оказалось, что это была какая-то ерунда. Тогда он стал думать о том, как выглядит невеста Этвуда, а для этого в качестве отправного пункта понадобилось вспомнить, как выглядит сам Этвуд. Насколько тогда удалось разглядеть, у него были светло-каштановые волосы, красивое продолговатое лицо, безупречно правильное, пожалуй, слишком красивое для мужчины, такие лица нравятся женщинам, но зачастую вызывают пренебрежительное отношение со стороны мужчин, полагающих, что подобная внешность неизбежно сочетается с определённым, не заслуживающим уважения складом характера. Однако всякому, кто встречался с твёрдым и внимательным взглядом его тёмно-голубых глаз, становилось ясно, что эти глаза принадлежат человеку умному и решительному. Впрочем, Ален не был уверен, что Этвуд на самом деле выглядит так, как ему кажется сейчас. А его невеста представилась ему полной блондинкой маленького роста с улыбчивым лицом и ямочками на щеках.

Снаружи послышались шаги, и дверь открылась.

— Добрый вечер, — произнёс женский голос.

Ален сразу понял, что так говорить женщина, которую нарисовало его воображение, не может, однако вскоре ему стало не до этих размышлений: старые бинты присохли к ране, и перевязка оказалась очень болезненной.

— Следующий раз будет легче, — сказала Джудит, заканчивая. — Филип, подай мне ещё бинт. Придержи вот здесь. Теперь ложитесь и примите таблетки. Пусть Джон на ночь даст ему ещё две и утром тоже две. Я их кладу на полку. Ты дождёшься Джона?

— Да, — лаконично ответил Этвуд.

— Тогда я пойду, бабушка ждёт. До свидания, месье.

После её ухода Ален вновь от нечего делать стал думать, как она выглядит. Руки у неё были сухие и твёрдые, а пальцы очень чуткие, с тонкой, нежной кожей; роста она была большего, чем он воображал вначале, и лицо, скорей всего, тоже было иным, без всяких ямочек, её голос совершенно не соответствовал этим ямочкам.

На следующей неделе Алена дважды осмотрел доктор Браун и во второй раз сказал, что дела обстоят очень даже неплохо, хотя полного восстановления зрения он пока гарантировать не может. Ален воспрянул духом.

Следующим утром на это обратил внимание и Этвуд:

— Вы, я вижу, повеселели. А то Джон жаловался, что из вас слова не вытянешь. Не верил, что вы француз, говорит, французы — народ разговорчивый.

Ален пообещал, что больше не будет давать оснований для подобных сомнений.

Этвуд навещал его каждое утро, и, хотя между ними установились тёплые отношения, Алену казалось, что по натуре это человек сдержанный и замкнутый, почти такой же показалась и Джудит. От лесника он знал, что она гостит в доме Этвуда вместе со своей бабушкой, миссис Рэтленд. Женщина крутого нрава, так охарактеризовал её Джон, в его тоне слышались недоброжелательные нотки, однако больше он ничего не добавил, а Ален счёл неудобным выспрашивать. Впрочем, миссис Рэтленд была ему малоинтересна, гораздо охотнее он поговорил бы о Джудит Рэтленд, занимавшей его воображение хотя бы потому, что он каждый день говорил с ней, но не видел её. Какое-то смутное чувство, однако, удерживало его от того, чтобы напрямик спросить о ней. Ему нравилась эта затеянная с самим собой игра: вслушиваться в её голос и примерять к его интонациям ту или иную внешность и характер. Джудит приходила в одно и то же время (у Джона были часы с кукушкой), из чего он сделал вывод о её пунктуальности. Она всегда одинаково быстро и аккуратно меняла ему повязку и сразу после этого уходила. Пока шла перевязка, они обменивались парой-другой фраз, но длительный разговор не завязывался. Ален решил, что она вообще неразговорчива и почему-то вечно спешит к своей властной бабке. Постепенно облик Джудит из полной весёлой блондинки трансформировался в высокую, худую женщину с блеклыми красками и правильным, но невыразительным лицом, всецело подчиняющуюся бабушке, под влиянием которой она утратила свою индивидуальность. Этот новый облик прочно укоренился в его сознании; порой ему казалось, что в её голосе отражается какая-то внутренняя подавленность (возможно, гнёт миссис Рэтленд был чересчур суровым?), но всё это было так зыбко, что вполне могло оказаться лишь плодом его фантазии. Во всяком случае, ему ни разу не удалось добиться того, чтобы она рассмеялась, хотя на второй неделе он прилагал к этому все усилия. Пришлось сделать заключение, что она начисто лишена чувства юмора и вообще человек крайне скучный, непонятно только, зачем Филип Этвуд собирается жениться на такой особе. Два раза они приходили вместе; Ален вслушивался в их разговоры и потом думал, что так люди общаются после унылого десятилетнего супружества. Потом, правда, он сделал себе строгий выговор и мысленно приказал выбросить всё это из головы, однако выполнить решение оказалось очень трудно в основном из-за того, что ему было нечем занять себя.

В конце второй недели доктор Браун привёз тёмные очки и сказал, что ими можно заменить повязку. Её сняли вечером, когда солнце уже зашло. Алену показалось, что теперь он видит хуже, чем раньше, однако доктор немного успокоил его, заверив, что восстановление зрения ещё продолжается, и можно рассчитывать на дальнейшее улучшение.

Когда Джон, как обычно, повёз доктора на станцию, Этвуд сказал Алену, что собирается переправить его к себе домой.

— Из армии возвращается брат Джона, он живёт на ферме неподалёку и, конечно, сразу явится сюда. Ваше присутствие покажется ему странным, вам нельзя здесь оставаться. Дома я выдам вас за своего знакомого, которого пригласил в гости на недельку-другую. Думаю, в конце месяца появится возможность переправить вас во Францию. А насчёт очков скажете, что у вас с детства болезнь зрения и вы носите их в период обострения. Правду о вас знает одна Джудит. Поскольку выдать вас за англичанина невозможно, будете, как есть, французом. Перед войной вы приехали в Англию к родственникам и так тут и остались.

Хотя поведение Этвуда не давало для этого явных оснований, у Алена возникло ощущение, что Этвуд не очень-то доволен таким оборотом, однако элементарная порядочность не позволяет ему бросить на произвол судьбы человека, которому он начал оказывать помощь.

Следующие полчаса были посвящены деталям переезда и его дальнейшего поведения. Этвуд всё уже обдумал, и роль Алена сводилась к запоминанию получаемых указаний. Потенциальную опасность представляли лица, которые могли втянуть его в какой-нибудь неожиданный разговор. Таких было трое: миссис Рэтленд, Дорис Этвуд — мачеха Филипа, вдова — и мистер Хилтон, её родственник, приехавший с ней повидаться. Отец Этвуда погиб во время бомбёжки Лондона, сам он с начала войны находился в армии, а сейчас второй месяц после ранения жил дома. Переезд было решено обставить так, будто Этвуд на машине встретит его на станции с вечернего лондонского поезда. Потом Ален сообразил, что ему необходим хоть какой-то багаж, однако в этом оставалось лишь положиться на Этвуда. На следующий день он убедился, что предусмотрен и этот момент: в машине лежал довольно объёмистый чемодан.

— Надеюсь, вещи вам подойдут, — сказад Этвуд. — Кстати, я положил туда деньги на случай, если вам придётся спешно исчезнуть. Не думаю, чтобы возникла такая необходимость, но мало ли что… Из дома вам лучше не выходить, а в доме вряд ли кто-нибудь станет донимать вас расспросами. Вот только мистер Хилтон — я его впервые вижу и пока плохо представляю, что он за человек. Будьте с ним осторожнее.

Вдали послышался шум поезда, на котором якобы прибыл Ален. Этвуд выехал на дорогу, и машина, подпрыгивая на ухабах, двинулась вперёд.

— Я вам очень обязан, — не удержался Ален.

— А-а, бросьте, — Этвуд махнул рукой. — Война и так жестокая штука, и если можно что-то сделать…

Он не закончил, машина резко вильнула влево (Алена тряхнуло, словно они съехали в яму), а затем остановилась. Этвуд что-то пробормотал сквозь зубы, и Ален, несмотря на слабое знание английского, понял, что это ругательство. Этвуд открыл дверцу и вылез из машины.

— Опять эта проклятая тварь! — сердито сказал он, глядя на что-то сбоку от машины. — Специально она под колёса лезет, что ли? Рано или поздно её задавят.

Выглянув, Ален заметил маленькую и удивительно белую козу, которая стояла точно посередине дороги и потряхивала головой.

— Чего это она?

— Сумасшедшая, — серьёзно ответил Этвуд. — По-моему, она специально караулит возле дороги.

— А почему её не привязывают?

— Откуда я знаю… Она из деревни приходит, должно быть. Пошла вон! — Коза ответила «ме-е-е» и затрусила по обочине. Этвуд сел обратно, и машина тронулась. — Однажды я из-за неё съехал в канаву и потом целый час выбирался.

Ален рассмеялся.

— Что смешного? — спросил Этвуд, но сам тоже улыбнулся. — Первый раз, когда было темновато, я принял её за собаку.

— Интересно, встретить козу — счастливая примета или нет?

— Гм… По-моему, невелико счастье. А вы верите в приметы?

— Я нет, а вот моя мать обожала всякие приметы. Не то чтобы она верила им на самом деле, но знала множество, самых разных, таких, что кажется, и специально не придумаешь.

— И как там насчёт козы?

— Не помню. Может, что и было, только я уже забыл.

— Если вы хоть что-то помните, у вас найдётся вполне безобидная тема для беседы с миссис Рэтленд. Она большой знаток всяких примет и относится к ним вполне серьёзно, вам следует иметь это в виду.

Дорога пошла под уклон, и видимость резко ухудшилась. Из низины наползал туман, заволакивая всё вокруг рыхлой сероватой пеленой, вбирающей в себя контуры и звуки и растворяющей их в себе, превращая в смутные, размытые пятна и невнятные шорохи. Изредка раздавалось приглушённое шуршание задеваемых машиной веток растущего кое-где вдоль дороги кустарника. Эти высовывающиеся из тумана ветки походили на щупальца неведомого хищника, затаившегося в тумане в ожидании добычи.

— Далеко ещё? — спросил Ален.

— Уже почти приехали.

Дорога свернула вправо, открыв взору большой пологий холм. Клубы тумана медленно ползли от подножия вверх, но ветер, которого не чувствовалось в низине, относил его вбок, вытягивая длинным шлейфом. Вершина холма, казалось, надменно возвышалась над захваченными туманом окрестностями. На самой вершине стоял замок.

«Шли они, шли, и вдруг вырос перед ними из тумана замок, увитый плющом и со множеством башен, полный удивительных загадок и страшных тайн», — вспомнились Алену строки из много раз слышанной в детстве сказки, которую нараспев читала ему мать.

Он посмотрел на Этвуда.

— Через пять минут будем дома, — сказал тот.

Вскоре машина вынырнула из тумана и подъехала к воротам.

Глава II

Ален отодвинул штору и посмотрел в окно. Перед домом расстилалась залитая солнцем большая лужайка, на которую выходили дорожки старого, ухоженного парка, справа и слева виднелись массивные стены, способные выдержать любую осаду прошлых веков.

«Надо же, настоящий замок, — подумал он. — Вот уж не рассчитывал после лагеря попасть в такое место».

В дверь постучали, и вошёл Этвуд.

— Доброе утро. Вы уже встали? Тогда идёмте завтракать, заодно познакомитесь с остальными. — Вчера они приехали довольно поздно, Ален ужинал в предоставленной ему комнате один и никого из обитателей дома не видел. — Не забудьте сделать вид, будто Джудит тоже видите первый раз, — предупредил Этвуд. — Впрочем, вы ведь её раньше действительно не видели, — добавил он неожиданно таким тоном, что Ален насторожился.

Перед входом в столовую висело большое прямоугольное зеркало в старинной раме. Ален бросил взгляд на своё отражение и подумал, что после всех своих передряг выглядит вполне прилично, правда, тёмные очки в сочетании с бледноватым лицом, обрамлённым тёмно-каштановыми волосами, которые уже пора было постричь, придавали ему несколько болезненный вид.

Когда они вошли, остальные были уже в сборе. Внимание Алена сразу привлекла молодая женщина лет двадцати трёх — двадцати четырёх, такой красавицы он в своей жизни ещё не встречал. Брюнетка с удлинённого разреза карими, очень тёмными, издали кажущимися почти чёрными глазами под неправдоподобно длинными ресницами, с прямым носом и полными, хорошо очерченными губами, словно вышедшими из-под резца одного из тех ваятелей античности, чьи творения веками восхищают весь мир, с горделивой посадкой чуть откинутой назад головы, обрамлённой короной роскошных чёрных, но без синевы, волос, уложенных в простую и вместе с тем изысканную причёску; смуглая, с тёплым, нежным румянцем на щеках, высокой грудью и осиной талией, она мало походила на англичанку и казалась порождением знойного юга. Когда Этвуд представил их друг другу и Ален понял, что это и есть Джудит Рэтленд, он окончательно смешался и пробормотал что-то невнятное.

«Какой же я осёл! — пронеслось у него в голове. — Воображал чёрт знает что, то смешливую толстушку, то плоскую бесцветную жердь, а она так красива! Господи, если б я с самого начала знал, какая она! Что за чушь я тогда нёс, плоские шуточки, затасканные анекдоты! Что она теперь обо мне думает?.. Молчал бы уж лучше. А с Этвудом теперь всё понятно. Более красивую пару трудно представить.»

Однако вскоре он нашёл, что яркая внешность Джудит дисгармонирует с её сдержанной и холодноватой натурой; её глазам не хватало блеска, а голосу — живости и глубины чувств, недаром он, основываясь лишь на слуховом восприятии, составил представление о ней как о невзрачной и бесцветной особе. Впрочем, тот же внутренний холодок чувствовался и у Этвуда, на лице которого часто появлялось меланхолическое выражение. «В этом они тоже идеально подходят друг другу», — подумал Ален и, сделав внутреннее усилие, переключился на других. Единственной, кто оправдал его ожидания, оказалась миссис Рэтленд — высокая и словно высохшая старуха с резкими и властными чертами изборождённого морщинами лица; волосы её были совершенно седыми, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок. Третья женщина, Дорис Этвуд, выглядела лет на тридцать пять, Однако Ален решил, что на самом деле её больше. В её холёном лице было что-то неприятное, хотя он не смог бы сказать, что именно. Рядом с ней сидел её родственник, мистер Хилтон; представительный мужчина средних лет с рыжеватыми усами. Разговор с Аленом за столом ограничился несколькими вопросами, какие обычно задают новому гостю, затем перешёл на погоду и последние военные известия; говорил в основном мистер Хилтон.

После завтрака Этвуд заглянул в комнату Алена:

— Сегодня я получил письмо от своего двоюродного брата, на днях он сюда приедет. Генри — легкомысленное, но безобидное создание. Единственное, что плохо, это то, что он обожает знать всё про всех. Остаётся надеяться, что к вам он не будет чересчур приставать. В крайнем случае дайте ему понять, что он вам надоел, он не обидится. — Этвуд подошёл к камину. — А сейчас я покажу вам один секрет этой комнаты, я специально вас сюда поселил. Смотрите, — он повернул деталь украшавшей камин резьбы, затем нажал на стену слева от камина — часть стены отошла назад, образовав узкое прямоугольное отверстие высотой футов пять. — Это потайной ход. Там можно спрятаться, а можно и совсем уйти отсюда, он ведёт в старую, разрушенную часовню возле леса. Думаю, вам он не понадобится, но всё-таки… Теперь попробуйте открыть сами. Не туда, — сказал он, следя за напрасными усилиями Алена, — вправо надо, а вы влево крутите. Сила здесь не нужна, он легко поворачивается. Я освоил этот механизм в семь лет.

— Не страшно было?

— Одному, может, и страшновато, но мы вдвоём с Генри играли до тех пор, пока однажды не запутались. Там разветвления есть, но система простая: чтобы отсюда добраться до часовни, надо сначала два раза свернуть налево, потом три раза направо, а потом из трёх ходов пойти по среднему. Запомните на всякий случай. Мы с ним просчитались и долго крутились на одном месте. Все уже с ума сходили, никто не знал, куда мы девались. Отец потом велел запереть эту комнату, чтобы мы туда больше не лазили.

— Этот вход единственный?

— Точно не знаю. Возможно, есть и другие, но мне известен только один.

Потайной ход привёл Алена в восторг, и он решил обязательно обследовать его, не потому, что полагал, будто придётся воспользоваться им для бегства, а из чистого любопытства. Он вырос в прозаическом современном доме и сохранил нерастраченным мальчишеское восхищение перед такими вещами, как старинные ходы и подземелья, пусть даже без сундуков с сокровищами.

После обеда Этвуд и Джудит куда-то уехали на машине. Ален же принялся осматривать замок, а вечером вышел прогуляться по парку. Чувствовал он себя хорошо, плечо совсем не беспокоило, резь в глазах тоже прошла. Бродил долго, хотя от замка не удалялся, а когда вернулся, оказалось, что ужин он пропустил. Смущённый этим обстоятельством (ему не хотелось с первого же дня нарушать принятый в доме распорядок), он решил обойтись без ужина и лёг спать, однако от прогулки аппетит его разыгрался и, провалявшись полчаса, он снова оделся и направился на поиски кухни, рассчитывая поживиться там чем-нибудь съедобным. Время было позднее, и ему подумалось, что, наверно, все уже легли спать. Кухню удалось найти быстро по распространявшимся оттуда аппетитным запахам. Пожилая добродушного вида женщина вытирала посуду.

— Добрый вечер, — сказал Ален. — Не найдётся ли у вас чего-нибудь поесть? Я прогулял ужин и очень сожалею об этом.

Женщина, отложив тарелку, всплеснула руками.

— Что же вы, сэр, не позвали Глэдис? — Очевидно, это была та горничная, которая вчера приносила ему ужин в комнату. — А я решила, что вы не хотите ужинать. Как неловко получилось! Садитесь, сэр. Или принести вам ужин наверх, в вашу комнату?

— Лучше я здесь посижу, раз уж пришёл.

Кухарка оказалась симпатичной, и Ален был не прочь с кем-нибудь поболтать.

— Садитесь вот сюда, сэр, — она пододвинула ему большую круглую табуретку. — Надо же так случиться! Сэр Этвуд будет недоволен. Оставили его гостя без ужина! Сам-то он ещё не вернулся. Сейчас я вам подогрею утку. И пудинг есть, положить?

Ален кивнул. Чувствовал он себя здесь очень уютно. Отведав пудинга, похвалил его, а потом поделился рецептом своей тётушки, достигшей в кулинарном искусстве небывалых высот. Одним из любимых праздничных блюд его детства было тётушкино изобретение, наречённое «восточной вариацией английского пудинга»; его рецепт Ален мог без запинки изложить в любое время дня и ночи. Кухарка пришла в восхищение и, надев очки, записала советы Алена в большую пухлую тетрадь, где хранила свои гастрономические секреты.

— Часов около шести я видел направлявшегося сюда полного джентльмена в сером костюме. Не знаете, кто это? — поинтересовался Ален. Хотя дом Этвуда на первый взгляд был убежищем вполне безопасным, неизвестные посетители вызывали у него тревогу.

— Это доктор Ратли приходил, его к миссис Рэтленд вызывали.

— Она заболела?

— Ей стало плохо с сердцем почти сразу после того, как сэр Этвуд уехал вместе с мисс Джудит. Другого-то врача здесь нет, вот и пришлось за ним посылать.

— А он что, плохой врач?

— Кто его знает… Может и неплохой, да только сэр Этвуд его услугами не пользуется. Когда у него с ногой плохо было, врача из Лондона привозили. Не любит он мистера Ратли, вот что, — сообщила миссис Вуд, понизив голос; после полученного рецепта она прониклась к Алену доверием и сделалась словоохотливой.

— Наверно, тот в детстве его микстурами мучил, — пошутил Ален.

— Нет, сэр, тут другое дело… Слышали про историю с браконьерством?

— Нет, — ответил Ален, чувствуя, что ступает на скользкую почву. Его сведения о жизни Этвуда были крайне скудными.

— Лесник Джон поймал доктора на браконьерстве. Вообще-то сэр Этвуд смотрит сквозь пальцы, если кто из местных поохотится в его лесах, ну и они, конечно, тоже меру соблюдают. А тогда будто что-то нашло на него — подал в суд. Говорят, он потом наделал доктору каких-то неприятностей. Разное болтают… А Глэдис утверждает, будто её жених своими ушами слышал, как доктор сказал, что из-за сэра Этвуда вся его карьера полетела к чёрту. Люди-то любят языками почесать, — простодушно сказала миссис Вуд, очевидно не подозревая, что сама по этой части любого обставит. — Говорят, мистера Ратли в Лондон уже почти что пригласили, в больнице работать, да сорвалось дело. Он тогда мрачней тучи ходил. Конечно, Лондон не чета нашей деревне, да только не верю я, что сэр Этвуд приложил к этому руку. Зачем ему с доктором связываться? Ну, рассердился тогда из-за дичи и подал в суд, но чтобы и потом ставить доктору палки в колёса — нет, выдумки это, на сэра Этвуда такое совсем не похоже. Вы ешьте, ешьте, сэр, — спохватилась она, — Положить ещё?

— Положите, — сказал Ален. Есть он уже не хотел, однако любопытство удерживало его на месте, хотя, в сущности, ему не было никакого дела до счётов доктора Ратли с Филипом Этвудом.

Когда огни фар подъезжающей машины двумя яркими точками прорезали ночную темноту, Ален поднялся и, сказав «спокойной ночи» миссис Вуд, отправился спать. Ему приснился громадный кролик, большими прыжками несущийся по дороге, потом кролик превратился в козу, которая бодалась и кричала голосом миссис Вуд: «Браконьер, браконьер, в суд подам!» Проснувшись, он решил, что всему виной слишком обильный поздний ужин, и дал себе слово больше на ночь так не наедаться.

Дорис Этвуд и мистер Хилтон проявляли к Алену столь мало интереса, что он к концу второго дня совершенно перестал опасаться попасть впросак в разговоре с ними; оказавшись за одним столом, они обменивались парой-другой безлико-вежливых фраз, и на этом их общение заканчивалось. Наблюдая за собравшимися в столовой людьми, Ален пришёл к выводу, что они делятся на две группы: Филип Этвуд и его гости и Дорис Этвуд и её гости. Хотя Ален не заметил ни одного открытого проявления неприязни между Филипом и его мачехой, у него сложилось впечатление, что они питают друг к другу взаимную антипатию. «Обычная история, — подумал он, — молодая вторая жена при взрослом сыне — в таких случаях отношения редко складываются благополучно».

На третий день после полудня на дороге показалась запряженная серой лошадью коляска.

— Это Генри едет, — сказал Этвуд, прогуливавшийся вместе с Аленом возле дома. — Он, как всегда, не удосужился написать точно, когда приедет. Ему ещё повезло, что Джек согласился отвезти его на своей коляске, а то шёл бы пешком… Однако это не Генри, — недоумённо сказал Этвуд, когда коляска приблизилась. — Странно, кроме него я никого не жду. Ален, пойдите пока к себе, — добавил он с некоторым беспокойством.

Ален ушёл, снедаемый тревогой. Что, если это за ним? Проследили его путь до этих мест и ищут, куда он делся. Маловероятно. Он пробирался большей частью в темноте, а с машины спрыгнул на ходу и в безлюдном месте, так что вряд ли его кто-то заметил, но всё-таки… Он отодвинул край шторы и приоткрыл окно в надежде услышать, о чём говорит неожиданный посетитель. Самое начало он пропустил.

— …от мистера Харригана. Он говорил, прекрасная кобыла. Если вы её продаёте, я бы взглянул.

— Пожалуйста, мистер?…

— Грейсон, сэр, Эдуард Грейсон.

— Я охотно продам её, однако должен предупредить: у лошади скверный нрав. Я, собственно, поэтому и хочу от неё избавиться.

— Неважно, для меня это неважно.

— А, вы разводите породистых лошадей, — сказал Этвуд, решив, что Грейсон имеет отношение к конному заводу. — Тогда она вам подойдёт, родословная у неё хорошая. Пойдёмте посмотрите.

Этвуд и неожиданный визитёр направились к конюшне.

«Он покупает лошадь, всего-то, — с облегчением констатировал Ален. — Обошлось…»

Через четверть часа Этвуд вместе с Грейсоном вернулись из конюшни и остановились на том же месте.

— …какая досада! Ваша цена меня устраивает, однако пока не ясно, поправится она или нет, я не могу её купить. Сами понимаете, сэр, покупать хромую лошадь за такие деньги неразумно.

— Разумеется. Досадно, что она захромала, ещё вчера с ней всё было в порядке. Это вопрос нескольких дней, оставьте мне свой адрес, и я дам вам знать, когда она поправится.

— Благодарю вас, сэр. Что и говорить, лошадь изумительная. Очень жаль, что она повредила ногу, очень жаль!

— Поскольку это произошло, пока я ещё остаюсь её владельцем, у меня для огорчения больше причин, чем у вас, — сказал Этвуд.

Мистер Грейсон рассмеялся:

— Да, но у меня есть своя причина для огорчения. Дело в том, что я очень плохо переношу поезда. Очень плохо, — смущённо повторил он. — Я долго думал, прежде чем решился на эту поездку, а теперь получается, что все мучения впустую. Второй раз я не смогу приехать, после контузии поезда стали для меня настоящим кошмаром. Не представляю, как домой доберусь, а уж второй-то раз точно не поеду.

На круглом румяном лице мистера Грейсона отразились крайнее уныние и растерянность.

— Пришлите кого-нибудь, вы ведь лошадь уже видели.

— Да, но хотелось бы посмотреть, как она скачет.

— Тогда не знаю, что вам предложить, — сказал Этвуд. — Раньше чем через неделю она не выздоровеет.

— А нельзя ли мне подождать где-нибудь здесь? — спросил мистер Грейсон. — Отдохнуть недельку мне будет только полезно. Как тут насчёт гостиницы?

— До войны здесь была маленькая гостиница, но сейчас она закрыта. Попробуйте устроиться в деревне, возможно, кто-нибудь сдаст вам комнату.

— Обязательно попробую, — оживился мистер Грейсон. — Здесь чудесные места, и река есть, я видел. Обожаю ловить рыбу. Посидеть тихонько с удочкой — что может быть лучше? А если ещё и искупаться, так совсем хорошо! Знаете, сэр, я даже начинаю радоваться, что ваша лошадь захромала. Это с моей стороны эгоистично, но что делать! Не так уж часто удаётся пожить недельку в своё удовольствие.

Этвуд улыбнулся:

— Если снимете в деревне комнату, заходите.

Зайду непременно. А вы случайно не рыболов? — осведомился мистер Грейсон.

— Увы, должен вас разочаровать: нет. Кстати, здесь есть хорошие места для охоты. Если надумаете, я дам вам в провожатые лесника.

— Благодарю, но, к сожалению, этим предложением я не в состоянии воспользоваться: у меня больные ноги.

Этвуд смешался, поняв, что допустил бестактность; когда они шли, он обратил внимание на странную походку спутника, но потом забыл об этом.

— Извините, — смущённо сказал он.

— Ничего, ничего, — Грейсон махнул рукой, — мне даже приятно, что вы сразу не заметили. Так я съезжу в деревню, а там видно будет. До свидания, сэр, надеюсь, мы ещё увидимся.

— До свидания. Желаю вам приятного отдыха, — любезно сказал Этвуд, стараясь загладить свою оплошность.

Часа через два после ухода Грейсона на дороге вновь показалась та же коляска. Зная, что Этвуд ждёт своего двоюродного брата, Ален отнёсся к этому спокойно, однако в коляске вместо одного сидели два молодых человека, и он снова встревожился — кто это? Этвуд вышел из дома в тот момент, когда коляска остановилась у подъезда. С одним из прибывших, которого он назвал Генри, стройным юношей с приятным и открытым лицом, белокурым и голубоглазым, Этвуд поздоровался очень приветливо и дружелюбно, он был явно рад его приезду; со вторым тон его стал значительно холоднее, настолько, насколько хозяин дома мог себе позволить в отношении гостя, не нарушая границ вежливости. Генри то ли не заметил перемены в тоне Этвуда, то ли не придал этому значения и весело отрапортовал:

— Это я предложил Томасу поехать вместе со мной. Ничего, что мы тебя не предупредили?

— Разумеется, — суховато ответил Этвуд. — Рад вас видеть.

Обед в этот день прошёл очень оживлённо благодаря Генри Блейку, который обрушил на собравшихся лавину новостей об их общих знакомых. Держался он с подкупающей непосредственностью; его живость и жизнерадостность быстро завоевали всеобщую симпатию, даже суровая и мрачноватая миссис Рэтленд заулыбалась, а Дорис Этвуд и мистер Хилтон, вопреки обыкновению, приняли живое участие в общем разговоре.

Второй из прибывших, Томас, резко отличался от Генри как внешностью, так и манерой поведения, лишь одинаковая фамилия свидетельствовала, что они братья. У Томаса было квадратное лицо с тяжёлым подбородком, жёсткий взгляд и тёмные, коротко постриженные волосы. Немногие его замечания были сделаны с умом и к месту, а несколько медлительная, но уверенная речь являла резкий контраст с живой и беспорядочной болтовнёй Генри, перескакивающего с одного на другое.

После обеда Томас подошёл к Джудит и спросил, не хочет ли она прогуляться. Слышавший это, Этвуд бросил на Томаса откровенно враждебный взгляд. На холёном лице Дорис Этвуд, наблюдавшей эту сцену, появилась язвительная усмешка, её зелёные кошачьи глаза удовлетворённо перебегали с лица Этвуда на Томаса и обратно.

— Я уже гуляла сегодня, — спокойно возразила Джудит.

— Погода хорошая, — внезапно подала голос миссис Рэтленд. — Сходи ещё погуляй, хватит тебе со мной сидеть, молодым и развлекаться надо.

— Попозже мы с Филипом пойдём к Уоткинсам. Да, Филип? — сказала Джудит, подойдя к Этвуду и коснувшись его руки.

— Да, дорогая.

Томас пожал плечами и отошёл. Напряжённую обстановку разрядил Генри.

— У меня есть отличная идея! — воскликнул он. — Сейчас все мы идём купаться, а к Уоткинсам вы потом пойдёте, вы же к ним вечером собирались, ещё успеете.

Джудит вопросительно посмотрела на Этвуда.

— Соглашайся, Филип, — затормошил его Генри. — Я давно мечтаю искупаться в реке. В городе духота, пылища. Идём!

— Ты и без меня можешь пойти.

— А я хочу с тобой, — капризно сказал Генри тоном всеобщего баловня, привыкшего, что всем его капризам потакают.

— Хорошо, идём, — уступил Этвуд, — ты же всё равно не отстанешь.

— Я купаться не буду, — сказала Джудит. — По-моему вода ещё холодновата. Посижу на берегу. И тебе не стоит, а то потом опять нога будет ныть.

— Ерунда, — отмахнулся Этвуд, — у меня всё уже давно зажило.

— Может, тебе и правда лучше не ходить? — сказал Генри. — Я про твою ногу совсем забыл. Оставайся дома.

— Ну уж нет! Сначала зазываешь идти, а теперь — оставайся! — с шутливым возмущением сказал Этвуд. — Идти так идти, ничего со мной не будет. Сознайся, ты просто испугался, что я затащу тебя на глубину.

Генри подозрительно и с опаской уставился на него:

— А ты действительно собираешься меня топить? Пожалуй, зря я тебя позвал, — в голосе его послышалось запоздалое сожаление.

Этвуд рассмеялся:

— Тебе должно быть стыдно не уметь как следует плавать. Что за удовольствие барахтаться на мелком месте?

— О вкусах не спорят, кому что нравится, — важно изрёк Генри. — Я же не мешаю тебе плыть куда угодно, и ты меня не трогай. Беру тебя с собой только при условии, что ты торжественно поклянёшься не дотрагиваться до меня в воде. Обещаешь?

— А если нет? — насмешливо спросил Этвуд.

— Тогда иди без меня, — отрезал Генри. — Не желаю из-за тебя опять глотать воду.

— Когда это ты из-за меня наглотался воды?

— А у мельницы?

— У мельницы? Скажи спасибо, что я успел тебя оттуда вытащить.

— Из-за чего вы препираетесь? — спросила Джудит.

— Пустяки, не стоит вспоминать, — быстро ответил Генри.

— Раз уж ты заговорил об этом, то расскажи до конца, — возразил Этвуд. — Не хочешь? Тогда я расскажу. Однажды Генри решил научиться плавать и не нашёл ничего лучше, как плюхнуться в воду там, где раньше стояла мельница. Помнишь это место?

Джудит кивнула.

— Ни одному человеку в здравом уме не придёт в голову мысль там купаться, даже если он хороший пловец. Я спокойно лежал на берегу и читал и вдруг слышу его вопль. Когда он успел туда забраться, я не видел. В результате мне пришлось лезть в воду в одежде, только без ботинок, потому что его уже и не слышно было. А теперь у него ещё хватает нахальства утверждать, что я же и виноват.

Конечно, ты, — со смехом подтвердил Генри. — Кто меня без конца пилил, что я плохо плаваю. Ты. Вот я и решил усовершенствоваться.

— Усовершенствоваться! Ничего себе усовершенствовался!

— Ладно, не ссорьтесь, — вмешалась Джудит. — Филип, пообещай, что ты его не тронешь.

— Мы не ссоримся, — с улыбкой сказал Генри. — Правда, Филип? Так как, обещаешь?

— Клянусь сохранять между нами дистанцию минимум в десять ярдов, — торжественно произнёс Этвуд. — Достаточно?

— Это даже слишком, достаточно двух ярдов, — сказал вполне удовлетворённый Генри. — Джудит, возьмите с собой купальник, а то потом жалеть будете. Я уверен, что вода тёплая.

— Возьму, уговорили.

— Собираемся на лужайке, — распорядился Генри. — Смотрите, долго не копайтесь. Вы с нами пойдёте? — обратился он к Алену.

— Нет, спасибо, я боюсь простудиться, — соврал Ален. Помимо очков, в которых плавать было неудобно, он не мог раздеться из-за раны на плече.

— Посидите на берегу, пока мы купаемся.

— Генри, если человек не хочет, заставлять его насильно не следует, — сказал Этвуд; его выразительный взгляд призывал оставить Алена в покое и Генри отступил.

Все стали расходиться. В дверях Ален услышал, как Дорис Этвуд, идущая рядом с мистером Хилтоном, презрительно бросила:

— Что за нелепая затея: купаться после обеда. От Генри вечно один беспорядок.

Джудит, Этвуд и Блейки ушли. Ален посидел у себя, потом побродил возле дома, а затем решил наведаться к миссис Вуд и поболтать с ней. Припомнив ещё один затейливый кулинарный рецепт, он направился на кухню. Хотя его визиты туда выходили за рамки принятого в этом доме, где соблюдалась дистанция между хозяевами и прислугой, почтенная миссис Вуд была ему очень рада и, как прежде, словоохотлива. Постепенно Ален навёл разговор на Блейков.

— Надо же, и мистер Томас приехал. — Кухарка покачала головой. — Верно, забыли старое… Что уж теперь вспоминать, когда свадьба на носу. А раньше стоило им вместе оказаться, такое начиналось… Старый сэр Этвуд всё боялся, что дойдёт до беды.

— Вы про Филипа и Томаса Блейка говорите?

— Про них, про них, сэр.

— А что они не поделили?

— Известно что, сэр. Что могут не поделить два молодых джентльмена — красивую девушку, что ж ещё…

— Мисс Джудит?

— Её. Сэр Этвуд такое из-за неё вытворял… Раз она сказала, что любит красные розы, а дело-то поздней осенью было. И что вы думаете: утром весь луг перед её окнами был усыпан красными розами, видимо-невидимо. Вся округа потом об этом говорила. Представляете, весь луг в красных розах! А она хоть бы что… Она у дяди своего жила, мистера Аттерсона, родители её давно умерли. У меня дочка горничной там была, так уж я-то знаю. Мисс Джудит кроме цветов ничего от него не принимала. Раз он ожерелье ей хотел подарить, так она не взяла. Он тогда рассердился и сказал, что, если она не возьмёт, он его выбросит. Все думали, что он просто так это говорит, а он и правда выбросил. В окно, а это в летнем домике было, на самом берегу реки. Мистер Аттерсон потом ругал-ругал её за то, что отказалась взять, да что толку, ожерелье-то пропало. Кристина (это моя дочка, сэр) говорит, больно течение там быстрое, унесло ожерелье. Сколько мистер Аттерсон ни искал, так и не нашёл. А сэр Этвуд на следующий день как ни в чём не бывало в театр её пригласил. Упрямый, если уж чего захочет, обязательно своего добьётся. Поначалу соперников у него много было, но он постепенно всех отвадил. Мистер Аттерсон за него был, если б она дядю своего слушала, давно была бы леди Этвуд. А когда уже война шла, он самовольно удрал со службы и приехал к ней на день рождения. Ходили слухи, что эта поездка ему дорого обошлась: его тогда к ордену собирались представить и не дали. Отец страшно расстроен был. А по мне, ещё подумать надо, что дороже. Орден — это, конечно, хорошо, а хорошая жена ещё лучше. Орден свой он через год всё равно получил, только старый сэр Этвуд уже не успел этому порадоваться, умер к тому времени. А потом и мистер Аттерсон умер… Зато он своего добился, мисс Джудит теперь выходит за него замуж. Красавица, что и говорить! А всё-таки напрасно мистер Томас сюда приехал. Он ей никогда не нравился, но сэр Этвуд выходит из себя, когда на мисс Джудит смотрит мужчина. Как бы они опять не перессорились…

— Обойдётся, — рассеянно сказал Ален.

Нарисованный миссис Вуд образ не вязался с его представлением о Филипе Этвуде. Он вполне допускал, что Этвуд способен на решительные действия, однако не такого рода, как те, о которых говорила миссис Вуд: удрать со службы, чтобы приехать на день рождения Джудит, было безрассудством, достойным настоящего сорвиголовы, а Этвуд казался ему человеком недостаточно горячим и слишком рассудительным для подобных поступков, противоречащих его холодноватой и уравновешенной натуре. Правда, появление старого соперника вроде бы расшевелило его, и всё-таки у Алена сохранялось ощущение, что Этвуд из рассказа миссис Вуд и Этвуд, которого знает он сам, — два разных человека; здесь крылось какое-то непонятное противоречие.

Вечером Ален решил осмотреть потайной ход. Он успешно справился с механизмом и, прихватив оставленный Этвудом фонарик, вошёл внутрь. Изнутри плита открывалась и закрывалась совсем просто, и он закрыл её за собой без всяких опасений. Пройдя ярдов тридцать (разветвлений пока не было), он вдруг явственно услышал чьи-то голоса. Опешив от неожиданности, Ален машинально погасил фонарь и прижался к стене. Выждав (голоса не удалялись и не приближались), он осторожно двинулся вперёд и, пройдя ещё ярдов пять, понял, откуда идёт звук: на высоте его роста виднелось узкое, с палец шириной, отверстие, через которое проникал рассеянный свет. Однако увидеть ему ничего не удалось — с другой стороны там что-то стояло.

— Этот брак принесёт тебе несчастье, — раздался вдруг резкий голос миссис Рэтленд. — Одумайся, пока не поздно, потом жалеть будешь.

— Я уже всё обдумала, — спокойно ответила Джудит. — Я выйду за Филипа замуж.

— Глупое упрямство!

— Я его люблю, — прежним ровным тоном сказала Джудит, — и он меня любит, так почему же нам не пожениться? Я уже всё решила, бабушка, и давайте оставим эту тему.

Старуха что-то проворчала, а Ален на цыпочках отступил назад. Вот уж поистине непредвиденный итог исследований! Интересно, знает ли сам Этвуд, что отсюда слышно, как говорят в комнате миссис Рэтленд? Или это комната Джудит? Любопытное открытие… А ещё любопытнее, что миссис Рэтленд настроена против брака своей внучки с Этвудом. С чего бы это? Возможно, миссис Рэтленд считает, что он недостаточно любит Джудит? А кухарка говорила неправду?

«Будь у меня такая невеста, я бы носил её на руках», — Подумал Ален, и ему стало очень грустно.

Глава III

Гроза началась внезапно. Только что светило солнце, и вдруг задул сильный ветер, небо разом потемнело, хлынул дождь. Прямо над головой сверкали молнии. Ослепительный разряд полыхнул у самой дороги — молния ударила в дерево ярдах в двадцати от машины. Ехать дальше стало опасно, оставаться в машине — тоже: по обе стороны дороги росли высокие деревья, от которых при такой грозе следовало держаться подальше. Съезжать в низину Этвуд не стал, полагая, что в дождь наверняка там застрянет. Выключив мотор, он выскочил из машины и бегом бросился под навес возле дома у дороги, ведущей от железнодорожной станции к деревне и замку. Под навесом уже стояли, прячась от дождя, две женщины.

— Добрый день, — сказал Этвуд, отряхиваясь.

Старшая, худощавая шатенка неопределённого возраста, что-то около сорока лет, ответила на его приветствие, а младшая, ещё совсем юная девушка, тоненькая и хрупкая на вид, окинула его любопытным взглядом доверчивых голубых глаз и с некоторым запозданием сказала:

— Добрый день.

При этом она повернула голову и зацепилась волосами за выступ на поддерживающем навес столбе, пытаясь освободиться, сделала резкое движение, и её незатейливая причёска развалилась. Шпильки вывалились, а длинные, до пояса золотые пряди упали ей на спину.

— Ну вот, а я так старалась, — огорчилась она.

Этвуд невольно улыбнулся:

— Позвольте, я вам помогу.

Не дожидаясь ответа, он стал распутывать накрутившиеся на сучок волосы. Пальцы его быстро и ловко разматывали длинную прядь.

— Готово.

— Спасибо. Но я растеряла все шпильки… Как же теперь быть? — озадаченно сказала девушка.

Дом, возле которого они стояли, пустовал, здесь давно никто не ходил, и трава вокруг росла высокая и густая.

— Хорошо бы найти хоть две.

Она опустилась на колени и начала шарить в траве, Этвуд присел рядом и присоединился к её поискам.

— Одна есть, — он протянул ей свою добычу. — А вот и ещё.

Ей тоже удалось отыскать одну шпильку.

— Трёх мне хватит, — сказала она, поднимаясь. — Благодарю вас.

— Не за что.

— Вы очень любезны, сэр, — вступила в разговор вторая женщина. — У нас сегодня и так невезучий день, а тут ещё этот дождь. Далеко отсюда до станции?

— Если пешком, то далековато. Примерно час идти.

— Я натёрла ногу, — жалобно сказала девушка.

— Говорила я тебе: не надо надевать новые туфли. И ноги сотрёшь, и обувь по такой слякоти испортишь.

Девушка вздохнула и виновато посмотрела на свои изящные, но мало пригодные для таких условий туфли:

— Я пойду босиком.

Этвуд тоже взглянул на её ноги и хмыкнул:

— Я вас подвезу. Пешком вы на дневной поезд не успеете, а следующий в семь часов будет.

— Мы вам очень благодарны, — откликнулась старшая. — Кэт ещё и промокла, так и простудиться недолго, особенно если ждать до вечера. Надо было сразу под навес прятаться, а она, видите ли, под дождём прыгала, пока не полило как из ведра. Вот всё платье и намокло.

Кэт сильно смутилась и отступила к краю навеса, словно желая спрятаться.

— Там на вас попадают брызги, идите сюда, — позвал её Этвуд и спросил: — Вам, наверное, холодно?

— Нет, ничего, — ответила она, но по её тону было ясно, что на самом деле она замёрзла.

Этвуд снял пиджак и протянул ей.

— Наденьте, а то и правда простудитесь, ветрено.

Кэт нерешительно взяла пиджак.

— А вы как же?

— Я не вымок и не простужусь. Надевайте.

Однако она медлила; тогда он взял пиджак из её рук и сам набросил ей на плечи.

— Спасибо, — застенчиво поблагодарила она.

— Такой грозы давно не было, — заговорила её подруга. — Стоило нам выбраться за город, и вот, пожалуйста…

— А я люблю дождь, — сказала Кэт. — Только не такой, как сейчас, а мелкий и тёплый, и чтобы солнце светило.

Старшая, поджав губы, хмуро смотрела на окружавшие их со всех сторон водяные потоки.

— Льёт и льёт…

— Скоро кончится, такие ливни всегда бывают короткими, — Этвуд посмотрел на часы. — Время ещё есть, на поезд вы успеете.

Оглушительный раскат грома почти заглушил его слова. Девушка испуганно вздрогнула.

— Не бойтесь, — успокоил он её. — Здесь низина, сюда не ударит. Вон там действительно опасное место. — Он указал на высокие деревья на возвышении справа от дороги.

— Вы тоже на станцию ехали?

Не успел он ответить, как из-под ног у них вдруг выпрыгнула большая лягушка. Кэт ойкнула, отпрянула в сторону, поскользнулась на мокрой траве и удержалась на ногах лишь благодаря Этвуду, который её поддержал.

— Вы не думайте, что я боюсь лягушек, — покраснела она. — Просто это так неожиданно… И какая крупная!

Она следила взглядом за скачущей прочь лягушкой. В её глазах мир вокруг был таким же юным и свежим, как она сама. Она смотрела на лягушку, а Этвуд смотрел на неё, и на его лице отражалось сожаление о чём-то далёком и безвозвратно утраченном, утраченном преждевременно из-за войны; беззаботная и непосредственная юность, когда всё вокруг кажется прекрасным и удивительным — эта пора никогда не повторится. Что прошло, то прошло…

— Дождь уже стихает, — заметила старшая.

— Тогда едем.

Они направились к машине. Кэт в своих малопригодных для ходьбы по мокрой траве туфлях замешкалась, а вместе с ней и Этвуд. Первой к машине подошла старшая и, поскольку дождь был ещё довольно сильный, не стала их ждать, открыла дверцу и села на заднее сиденье. Когда Этвуд с девушкой добрались до машины, он распахнул перед ней переднюю дверцу, и ей пришлось сесть рядом с ним.

— А мимо замка мы будем проезжать? — спросила она, когда машина тронулась.

— Мимо замка? — Этвуд искоса бросил на неё быстрый взгляд. — Мы на станцию едем, замок в другой стороне.

— Как жаль! Во всём нам сегодня не повезло, правда, Хильда?

— Значит, не судьба, — отозвалась её спутница. — Мы из Лондона приехали, сэр, собирались отдохнуть дней десять. От города летом устаёшь. Хочется хоть несколько дней пожить в каком-нибудь тихом уголке. Красивые здесь места… Мои знакомые перед войной два лета подряд тут отдыхали и были очень довольны. К сожалению, гостиница оказалась закрытой, а мы на неё так рассчитывали…

— Её владелец в армии. Сейчас здесь вообще мало народу, — заметил Этвуд. — Видели пустые дома? Там, где мы от дождя прятались, тоже нет хозяев.

— Тётя Лина обязательно скажет: «Так я и знала!» — вставила Кэт. — Я про свою тётю говорю, — пояснила она, поворачиваясь лицом к Этвуду. — Когда я уговаривала её отпустить меня вместе с Хильдой, она целую неделю ворчала, будто мы на Северный полюс собрались, а потом заявила, что ничего у нас не выйдет. И верно, не вышло. Даже замка не увидели, а мне так хотелось! Я его на открытке видела — очень красивый. Он правда такой красивый?

Этвуд пожал плечами:

— Когда долго живёшь в одном месте, привыкаешь и как-то перестаёшь всё это замечать.

— А я всегда знаю, что мне нравится, а что нет, даже если вижу это каждый день. Смотрите, какой холм! С него должно быть далеко видно. Мы будем по нему проезжать?

— Нет, дорога идёт низом. Вы сюда разве не по ней добирались?

— По ней, — вместо Кэт ответила Хильда, — только Кэт так вертелась во все стороны, что всё перепутала.

Кэт смущённо примолкла, а потом спросила, есть ли у них в запасе четверть часа. Этвуд ответил, что есть, и она попросила остановиться.

— Что ты опять выдумала? — недовольно спросила Хильда.

— Я поднимусь на холм и посмотрю на замок. Тут напрямик совсем близко, я мигом сбегаю. Подождите меня, хорошо? Пожалуйста.

— Ты окончательно промочишь ноги и ещё, не дай Бог, упадёшь. Загорелось тебе увидеть этот замок! Сиди, без него обойдёмся.

В тоне Хильды прорвалось раздражение, вызванное неудачами этого дня. Кэт огорчённо вздохнула. Этвуд снова искоса посмотрел на неё:

— Вам очень хочется посмотреть на замок?

Девушка кивнула.

— Сейчас увидите, — сказал он, разворачивая машину. — Мы успеем доехать до места, откуда его можно хорошо рассмотреть.

— Вот здорово! Спасибо. Это будет замечательно. А на поезд мы не опоздаем?

— Здесь близко, успеем. Боюсь только, что действительность не оправдает ваших ожиданий, — добавил он, когда из-за поворота открылся вид на замок.

Кэт высунулась из машины. Её разрумянившееся личико сияло.

— Как красиво! Даже лучше, чем на открытке. А вам разве не нравится?

Этвуд посмотрел на свой дом, стараясь увидеть его глазами этой девушки, но он воспринимал замок иначе, не как ожившую картинку с открытки, а просто как дом, где он родился и вырос и теперь жил.

— Нет, почему же, — неопределённо ответил он.

— Знаете, когда я была маленькой, то иногда воображала, будто живу в настоящем замке. Было очень интересно.

Этвуда насмешило то, как она сказала: «Когда я была маленькой», — так, будто это было давным-давно. Он задумчиво посмотрел на неё и вдруг предложил:

— Если у вас ещё не пропало желание пожить в этих местах, это можно устроить.

Хильда, занятая своими мыслями и дотоле молча сидевшая позади них, встрепенулась:

— Мы были бы очень рады. Вы знаете, где здесь можно остановиться?

Этвуд замялся, подыскивая выражения, а потом с деланным спокойствием сказал, что приглашает их к себе.

— Вам же хотелось пожить в замке, — добавил он, обращаясь к Кэт. — Буду рад, если вам там понравится.

— В замке? Почему в замке? — в замешательстве спросила девушка.

— Потому что я там живу, это мой дом.

Кэт посмотрела на него со смесью растерянности и смущения, и лицо её залилось румянцем.

— Почему вы сразу не сказали, что живёте там?

Голос девушки прозвучал укоризненно. Её жизнерадостность сняло как рукой.

— Вы же не спрашивали.

Кэт опустила глаза и даже чуть отвернулась. Щёки её горели, она упорно смотрела вниз, чтобы не встретиться с ним взглядом. Её спутница тоже пришла в сильное замешательство, так что на скулах проступили красные пятна, и Этвуд подумал было, что его предложение показалось ей оскорбительным, но тут она сказала:

— Право, сэр, ваше приглашение так неожиданно… Ведь мы с вами не знакомы…

— Это препятствие легко устранить, — непринуждённо заметил Этвуд и назвал свою фамилию.

Та тоже назвала себя — мисс Хильда Брэдшоу — и свою спутницу — мисс Кэт Комптон.

Мисс Брэдшоу колебалась. С одной стороны, ей явно хотелось пожить здесь, а с другой — она, вероятно, сомневалась, прилично ли так легко принимать приглашение человека, с которым они едва знакомы.

— Нам неловко злоупотреблять вашей любезностью, — нашлась она наконец, как бы предоставляя право окончательного решения Этвуду, чем он не замедлил воспользоваться.

Обменявшись с ней несколькими взаимно предупредительными фразами (Кэт была очень немногословна и не поднимала глаз), Этвуд повернул машину к станции, чтобы забрать оставленные там на хранение вещи незадачливых путешественниц.

В дороге ему так и не удалось разговорить Кэт, она только лаконично отвечала на вопросы. Когда они приехали, он помог ей выйти из машины и, задержав потом её руку в своей, осторожно спросил:

— Вы на меня обиделись?

Она снова покраснела, кожа у неё была тонкая и нежная, с просвечивающими местами голубыми жилками.

— Нет.

Её «нет», как и тогда, когда он спрашивал, не холодно ли ей, на самом деле означало нечто другое, и он это понял.

— Пожалуйста, извините меня, — серьёзно сказал он. — Если бы я знал, что могу вас обидеть, то сказал бы, где живу в самом начале нашего знакомства. Правда, это выглядело бы несколько странно, — добавил он, усмехнувшись.

Кэт вспомнила, как он вбежал под навес, отряхиваясь от дождя, представила, что он в первой же фразе говорит, где живёт, и засмеялась.

Глава IV

Вечером Ален решил продолжить исследование ведущего в часовню хода. Миссис Рэтленд и Джудит сидели в гостиной, следовательно, можно было не опасаться, что они услышат его шаги. Он благополучно прошёл мимо того места, откуда повернул обратно прошлый раз — всё было тихо, однако вскоре он уловил чьи-то голоса. Он заколебался, идти дальше или нет, потом решил, что надо хоть раз пройти до конца, и осторожно, стараясь ступать как можно тише, двинулся вперёд. Голоса звучали всё отчётливее, и вскоре стало ясно, что это разговор Блейков.

— Долго ты будешь тянуть? — спросил Томас.

— Тебе легко говорить…

— Какая разница, сегодня ты спросишь, завтра или послезавтра? Наделал долгов, а теперь духу не хватает. Раньше надо было думать. Он уже столько раз оплачивал твои долги, что вполне может отказаться. Интересно, что ты будешь делать, если он не даст тебе денег?

— Тогда я пропал, — уныло ответил Генри. — Ты правда думаешь, что не даст?

— Ты без конца клянчишь у него деньги, и рано или поздно он пошлёт тебя ко всем чертям. Не в этот раз, так в следующий. Попроси, а там видно будет, терять-то тебе нечего.

— Зимой он сказал, что платит последний раз… И надо же мне было так попасться! Я был уверен, что дело выгорит.

— Твои затеи вечно кончаются одним и тем же: сначала ты уверен, а потом не знаешь, чем расплачиваться. Пора бы поумнеть.

— Без твоих нравоучений тошно! Лучше б меня в армию взяли… Не виноват же я, что из этого ничего не получилось.

— Ты всегда ни в чём не виноват. Я бы на месте Этвуда не дал тебе ни шиллинга, — отрезал Томас. — Ты как бездонная бочка: сколько ни давай, всё впустую. А меня ты зря сюда притащил, он меня терпеть не может так же, как и я его. Впрочем, раз Джудит здесь, я не жалею, что приехал.

— Ради Бога, оставь в покое Джудит! Ты ничего не добьёшься, только разозлишь Филипа.

— Ты, мой милый, о своих делах печёшься, а я — о своих. Не лезь в то, что тебя не касается.

— Она же выходит за него замуж.

— Это мы ещё посмотрим… интересно, зачем он пригласил сюда эту куколку?

— Ты о ком?

— О миссис Комптон. Пригласить двух незнакомых женщин в свой дом — на него это не похоже.

— Она очень хорошенькая, — заметил Генри.

— Но при Джудит…

— Что «при Джудит»? Господи, Томас, почему ты всё толкуешь превратно? Я вовсе не имел в виду, что он пригласил её, чтобы…

— А, перестань! — перебил его Томас. — Ты всегда готов его оправдывать, однако не станешь же ты отрицать, что Филип — бабник.

— Ты потому так говоришь, что он отбил у тебя Джудит. Если женщины обращают на него внимание, не его в том вина.

— Хватит! Когда ты изображаешь Филипа невинной овечкой, меня начинает тошнить. Раз он за тебя платит, превозноси его до небес сколько угодно, но только не при мне. Не желаю слушать.

«Неудобно получается, — думал Ален, вновь, как в предыдущий раз, поворачивая обратно, — будто я специально подслушиваю, лезу в семейные секреты. Чёрт с ним, с этим ходом, вряд ли он мне понадобится. Столько дней прошло, не станут меня здесь искать. Велика важность — один заключённый, наверно, давно рукой махнули. Странный, однако, ход. Строился не только, чтобы тайно попадать в замок, но и чтобы следить за теми, кто здесь живёт».

После ужина Генри подошёл к Этвуду и сказал:

— Филип, мне надо с тобой поговорить.

Слышавший это Ален догадался, о чём пойдёт речь, а на следующее утро обратил внимание, что вид у Генри подавленный, а Этвуд, вопреки обыкновению, держится с ним сухо и холодно. «Похоже, что денег он ему не дал», — подумал Ален.

Когда он вошёл в гостиную, там возле окна стояла Джудит. На ней было светло-сиреневое платье с рукавами до локтя и узким чёрным поясом, подчёркивающим тонкую талию. Ален невольно залюбовался её фигурой. В ней чувствовалась сила и гибкость, а когда она обернулась на звук его шагов, в движении её головы и плеч была особая, присущая ей спокойная грация, даже в спешке движения её оставались плавными, лишь лицо становилось напряжённым и сосредоточенным.

— Как ваше плечо? — спросила она, пользуясь тем, что они были одни.

— Спасибо, хорошо.

— Скоро все разойдутся, кто гулять, а кто в город собирается, в доме одна я с бабушкой будем.

— А вы почему остаётесь?

— Бабушка плохо себя чувствует, боюсь оставлять её одну. А вас плечо совсем не беспокоит?

— Иногда немного ноет.

— Знаете что? Если вас будут звать на прогулку, откажитесь. Когда они уйдут, я зайду посмотрю, как там дела.

Ален почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Ты спятил, сказал он самому себе, совсем спятил, не иначе. Что особенного она сказала? Что зайдёт в твою комнату? Подумаешь, какое событие! Она не раз меняла ему повязку, и её поведение вполне естественно. «Идиот!» — выругался он про себя.

— Сегодня тепло, — Джудит высунула из окна руку и пошевелила пальцами, ловя слабое дуновение ветра. — И ветра совсем нет. Если так пойдёт, вода скоро совсем прогреется.

— Вокруг замка красивые окрестности, — заметил Ален, чтобы поддержать разговор.

— Красивые, — согласилась она, и брови её почему-то дрогнули, будто она собиралась нахмуриться.

— Вам тут нравится?

Он встретился с ней взглядом, и ему почудилось, что в глубине её тёмных глаз промелькнуло какое-то странное выражение, однако длинные изогнутые ресницы тотчас опустились вниз, и она сказала безучастным тоном, который и прежде вводил его в заблуждение:

— Я вообще люблю жить за городом, ещё с детства.

— А я привык к Парижу. Не представляю себя в другом месте.

— К нам кто-то идёт, — заметила Джудит, взглянув на дорогу.

Ален увидел мужчину с удочкой на плече и узнал в нём недавнего гостя Филипа.

— Это мистер Грейсон. Он приехал покупать лошадь, а та захромала, и он теперь живёт в деревне, ждёт, когда она поправится. Он плохо переносит поезда и не захотел приезжать второй раз.

— Да, Филип рассказывал… Какая у него странная походка!

— У него болят ноги.

Мистер Грейсон вошёл в дом и вскоре вместе с Этвудом прошествовал к конюшне.

— Пришёл ещё раз посмотреть лошадь, — констатировал Ален.

Вскоре Дорис Этвуд с Хилтоном отправились в Лондон, остальные ушли на прогулку, включая присоединившегося к ним Грейсона: Этвуд пообещал показать хорошие места для рыбной ловли.

Когда Джудит начала снимать повязку, Алена от прикосновения её пальцев бросило в жар. Он ожесточённо проклинал самого себя, мысленно употребляя такие выражения, которые даже сгоряча не произнёс бы вслух, но это не помогало. Все его ощущения сосредоточились на этих прикосновениях; ему казалось, что лицо его пылает, он напугался, что она заметит его состояние, и в какой-то миг даже пожелал, чтобы она скорее ушла. Джудит склонилась над его плечом, и её чёрные волосы щекотали ему щёку, от причёски исходил слабый, но очень приятный аромат. Ален тщетно пытался сообразить, что напоминает ему этот запах. Духи и, конечно же, очень дорогие. Подарок Этвуда?.. Всё, хватит! Он недовольно тряхнул головой.

— Не вертитесь, — строго сказала Джудит.

Ален застыл в неподвижности.

— Всё, одевайтесь. Отлично зажило, я вам больше не нужна.

Ален чувствовал себя очень скованно и не нашёлся что сказать, кроме тривиального «спасибо», тогда как при иных обстоятельствах непременно сделал бы ей какой-нибудь комплимент вроде того, что, мол, в её руках всё приобретает целебную силу; он отнюдь не страдал излишней застенчивостью, однако в её присутствии всё заранее казалось ему глупым и неуместным.

Ушедшая на прогулку компания вернулась к обеду вместе с мистером Грейсоном. Ален подивился: как это он с больными ногами так долго ходил с ними, однако выяснилось, что они отвели его на излучину реки, где хорошо клевала рыба, и там оставили, а потом захватили с собой на обратном пути. Мистер Грейсон оказался человеком скромным, а с женщинами даже застенчивым, он внимательно слушал других, сам же говорил мало и смущался всякий раз, когда к нему обращалась представительница прекрасного пола.

После обеда все перешли в гостиную. Присутствие Грейсона, Кэт и Хильды разряжало обстановку, которая без них была бы напряжённой, поскольку у Этвуда в данный момент были натянутые отношения с обоими Блейками, а миссис Рэтленд явно что-то имела против него самого; Джудит была не в духе, вероятно, из-за плохого самочувствия своей бабушки, и то и дело бросала на неё тревожные взгляды. Она дважды подходила к её креслу и, наклонившись, что-то тихо спрашивала, а та всякий раз отрицательно покачивала головой. Томас держался поблизости от Джудит, однако она смотрела на него с ледяным равнодушием. Генри выглядел менее подавленным, чем утром, и болтал с Кэт, которая весело смеялась его шуткам. Алену пришла в голову мысль, что Этвуд пригласил её сюда ради Блейков, а точнее, чтобы отвлечь Томаса от Джудит. Пока его расчёт не оправдался, но кто знает, что будет дальше… «Прелестная девушка», — подумал Ален, слыша её беззаботный смех. Конечно, до Джудит ей далеко, но в своём роде она очаровательна. Весёлый и доверчивый ребёнок, готовый радоваться любому пустяку и привлекающий своей непосредственностью. К этому милому созданию все должны относиться доброжелательно, иначе и быть не может. В первый день Кэт держалась очень скованно, и Ален решил, что она чересчур застенчива, однако теперь она освоилась.

Этвуд некоторое время наблюдал за безуспешными стараниями Томаса завести разговор с Джудит, затем отвернулся, обменялся парой фраз с Грейсоном, потом оставил его в обществе Хильды и присоединился к Генри и Кэт. Алену хотелось подойти к Джудит, но он не осмелился и подсел к Грейсону и Хильде. Разговор оказался скучным: Хильда пространно рассказывала, как она устала от города, как ей пришла в голову счастливая мысль поехать сюда отдохнуть и как она добилась, чтобы Кэт (они живут по соседству, и она знает её с детства) отпустили с ней: надо же девочке чуточку развеяться и освежиться. Мистер Грейсон периодически кивал головой и говорил: «Да-да, вы совершенно правы». Наконец он откланялся. Когда он выходил, в гостиную вбежала большая пушистая чёрная кошка. Миссис Рэтленд вскрикнула. Этвуд открыл дверь и, выйдя в коридор, стал оттуда звать кошку, но та не обратила на него ни малейшего внимания и принялась тереться о ноги Генри.

— Генри, возьми её, пожалуйста, — сказал Этвуд.

Генри наклонился, но кошка ускользнула от него и перебежала к Хильде, полностью игнорируя старания Этвуда подозвать её. Джудит хотела помочь ему, но тут её резко окликнула миссис Рэтленд, и она села обратно, посмотрев при этом на Этвуда, а тот в ответ чуть пожал плечами. Генри выбрал другую тактику и, в отличие от Этвуда, подзывавшего кошку к себе, сам бросился ловить её, при этом опрокинул два стула, разбил вазу и налетел сначала на Томаса, а затем на Хильду. Миссис Рэтленд была всем этим явно недовольна. Наконец, кошке надоело крутиться между ног присутствующих, она вспрыгнула на колени Кэт и улеглась там с довольным мурлыканьем. Кэт погладила её, слегка придерживая другой рукой, чтобы не сбежала. Потом кошку взял на руки Этвуд (Ален ожидал, что она станет шипеть и царапаться, но та отнеслась к этому совершенно спокойно и даже продолжала мурлыкать) и вынес из гостиной. Миссис Рэтленд сразу после этого удалилась. Джудит проводила её, а затем, вернувшись, сказала извиняющимся тоном:

— Бабушка очень суеверна, она считает, что чёрная кошка приносит несчастье.

— А белая? — спросил Генри. — Если белая кошка сулит удачу, давайте перекрасим её и дело с концом.

Джудит улыбнулась, но было видно, что чувствует она себя неловко.

Вечером Ален вышел на прогулку. Он выбрал направление, противоположное тому, где находилась деревня, и, миновав парк, пошёл по едва приметной, заросшей тропинке. Слабый ветерок чуть шевелил высокую, давно не кошенную траву и листья редкого кустарника, за которым простирался большой луг. Дальше начинался лес; вдоль леса медленно шли двое. Девушку Ален узнал сразу по ярко-голубому платью, которое Кэт надела после обеда, а про мужчину сначала подумал, что это Генри, однако, приглядевшись, увидел, что волосы у него темнее, чем у Генри, — рядом с Кэт шёл Этвуд. Ален ускорил шаг, чтобы догнать их, однако вскоре передумал и свернул в сторону. Гулял он долго и, возвращаясь, снова увидел в парке голубое платье Кэт, но теперь с ней была Хильда.

— Он очень милый, — донёсся до него голосок Кэт.

«О ком это она говорит? — подумал он. — Если об Этвуде, то вот уж не сказал бы, что к нему подходит такое определение. Слишком он всегда сдержан и холоден, чтобы быть милым. Скорее, она говорит о Генри. Однако гуляла-то она с Этвудом…»

На следующий день Этвуд после завтрака предупредил Алена, чтобы тот не уходил из дома: на двенадцатичасовом поезде должен приехать доктор Браун. В начале двенадцатого Этвуд отвёз Алена в дом лесника, затем отправился на станцию встречать доктора; очевидно, он считал, что остальным обитателям замка незачем знать про этот визит. Осмотрев Алена, доктор разрешил ему снять тёмные очки и впредь прибегать к ним лишь при ярком солнце. Прервав выражения благодарности, доктор Браун ворчливо заметил, что лечение ещё не окончено и что для полного восстановления зрения необходимо в точности следовать всем его рекомендациям. Затем Ален вместе с Этвудом направились домой, а лесник повёз доктора на поезд. По дороге Ален несколько раз ловил на себе изучающий взгляд своего спутника, пока тот не бросил вскользь:

— Без очков вам лучше.

Тёмные очки действительно очень не шли Алену: у него было живое и выразительное лицо с открытым взглядом ясных карих глаз, отражающее общительность и темпераментность натуры, а тёмные очки, закрывая глаза и подчёркивая ещё не прошедшую бледность, делали его каким-то бесцветным и словно бы застывшим.

— Ален, вы говорили, что ваша семейная профессия — торговля картинами? — спросил Этвуд.

— Да, верно. Мой дед вообще антиквариатом интересовался, а отец — только картинами.

— Выгодное занятие?

— Как вам сказать… Хорошие картины стоят дорого, а покупателя на них не сразу найдёшь. Если есть возможность не спешить с продажей, можно неплохо заработать. Дед оставил отцу солидное состояние, а отец всё вложил в картины. Кое-что ему было жалко продавать, и постепенно у него образовалась собственная коллекция. Он рано умер, мне тогда было всего два года.

К ужину они чуточку опоздали, и, когда вошли, все уже сидели за столом. Джудит разговаривала с Генри; когда Ален подошёл к своему месту, она повернула голову и окинула его недоумевающим взором, словно сразу не поняв, что именно в нём изменилось, потом посмотрела внимательнее, а встретившись с ним взглядом, смутилась и отвернулась.

— А мы думали, вы всегда ходите в очках, — сказала Хильда.

— Периодами. Ношу, когда глаза болят, а сейчас лучше стало.

— Мы за вас очень рады, — улыбнулась Кэт. — Без очков вы совсем другой.

— Лучше или хуже? — тоже улыбнувшись, спросил Ален.

— Так вы намного симпатичней.

— Благодарю за комплимент.

— Очки здорово меняют лицо, — важно сказал Генри, — недаром все шпионы ходят в очках.

Ален внутренне напрягся, а Этвуд невозмутимо спросил:

— И много ты видел шпионов?

— Видеть не видел, а в романах всегда так пишут.

Сам того не подозревая, на помощь им пришёл Томас:

— Генри читает одну бульварную литературу, причём поглощает её в таких количествах, что диву даёшься.

— Я читаю то, что мне нравится, — вызывающе сказал Генри. — По крайней мере я не лицемер и не ахаю от восторга над модными вещами лишь для того, чтобы все считали, что у меня хороший вкус.

— Ты у нас вообще ходячая добродетель, — иронически заметил Томас.

Он произнёс это таким тоном, что для человека, посвящённого в финансовые дела Генри, намёк был совершенно ясен. Генри, не ожидавший от него такого подвоха, стушевался. Ален подумал, что Этвуд воспользуется случаем и сейчас добавит что-нибудь в том же духе, но тот не сказал ни слова.

После ужина все, кроме Кэт, которая ушла в свою комнату, сели играть в карты. Ален отговорился тем, что якобы не любит карт, а на самом деле решил поберечь глаза и не напрягать их в первый, проведённый без очков день. Ложиться спать было ещё рано и он уселся на софу, чтобы посмотреть, как играют другие, выбрав место с таким расчётом, чтобы хорошо видеть Джудит в профиль. Если б он сел напротив, она могла заметить, что её разглядывают, сбоку же ничто не мешало ему смотреть на неё сколько угодно. Непривычное освещение — на столе стояли свечи — рождало ощущение нереальности происходящего: он смотрел на изгиб её шеи, на чистый и чёткий профиль и чувствовал, что теряет голову. Да, теперь он понимал, что это значит, это выражение из некоей условности превратилось в точное определение того состояния, в котором он находился, состояния, когда всё, что не было ею, утрачивало свой смысл и цену.

— Вы не следите за игрой, — раздался сердитый, скрипучий голос миссис Рэтленд, которой выпало играть в паре с Этвудом. — С таким партнёром выиграть невозможно. С меня на сегодня довольно. — Миссис Рэтленд поднялась, опираясь на свою палку. — Не провожай меня, играй дальше, — сказала она Джудит и удалилась.

Оставшийся без партнёра, Этвуд тоже встал из-за стола и пересел на софу, к Алену. Прерванная игра возобновилась.

— Удачно сыграли? — спросил Ален, хотя после слов миссис Рэтленд вопрос был излишен.

— Нет, проиграл, — рассеянно ответил Этвуд. Некоторое время он смотрел на освещённый свечами стол и лица игроков, а потом сказал: — Ален, можно задать вам один неделикатный вопрос?

— Пожалуйста.

После такого вступления Ален ожидал чего угодно, но не того, что последовало.

— У вас есть деньги? — спросил Этвуд.

— Деньги? Нет. Всё, что у меня было ценного, это коллекция отца, а она сгорела.

— Жаль.

— Почему вы об этом спрашиваете?

Этвуд ответил не сразу.

— Из чистого любопытства, — сказал он наконец, однако Ален был уверен, что заданный вопрос преследовал какую-то определённую цель.

За столом всё было по-прежнему, карты сдавала Джудит. Ален следил, как движутся её руки, и потом заметил, что Этвуд тоже смотрит на неё. Джудит кончила сдавать, и игра началась.

— Ничего у вас не выйдет, — вдруг сказал Этвуд.

— Что не выйдет? — спросил Ален, леденея; было невероятно, чтобы Этвуд и впрямь подразумевал то, о чём в первый момент подумал он сам.

Этвуд встал, будто не слыша его вопроса, подошёл к Джудит и остановился за её спиной.

Глава V

Пробежав по аллее, Кэт влетела в беседку, где сидела Хильда.

— Хильда, знаешь, кого я встретила?! Ни за что не догадаешься! — Её голубые глаза сияли, щёки раскраснелись, она вся словно светилась от радостного оживления.

Хильда отложила журнал и нравоучительно сказала:

— Это не причина, чтобы так носиться. Упадёшь и расшибёшься — что я тогда скажу Лине? К тому же молодой девушке неприлично бегать вприпрыжку, словно мальчишка. Посмотри на свою причёску — вся растрепалась.

— Вовсе я не бегаю, — сказала Кэт, тряхнув головой. — И никто меня не видел, — непоследовательно добавила она.

— Так кого же ты встретила?

— Ника! Представляешь?!

— Какого ещё Ника?

— Ника Самнера! Который раньше жил рядом с нами, помнишь?

— А-а… Как он здесь оказался?

— Приехал к родственникам, они в деревне живут. Я так рада! Он стал совсем взрослый. А знаешь, о чём он меня спросил? Помню ли я, что обещала выйти за него замуж.

— А ты разве обещала?

Кэт звонко рассмеялась.

— Обещала. Дала клятву ждать его хоть сто лет и ни за кого другого замуж не выходить. Мне тогда было двенадцать лет, как раз в тот год они уехали из Лондона. Он меня сразу узнал! А я его — только когда он назвал меня по имени. Замечательно получилось, верно? Нам теперь будет так весело!

— Надеюсь, ты не пригласила его сюда? — обеспокоенно спросил Хильда.

— Не-ет, — протянула Кэт. — Я подумала, что это, наверно, не совсем удобно…

— Это было бы неприлично. Нельзя приглашать в чужой дом ещё и своих знакомых.

— Жалко, что нельзя. — Кэт огорчённо вздохнула. — Ник всем бы понравился. Ну ничего, мы с ним договорились встретиться у развилки. Он сказал, что будет меня ждать хоть до ночи.

— О-о! — Брови Хильды поползли вверх. — Напористый молодой человек. Он тебе по-прежнему нравится? Помнится, в детстве ты была от него без ума.

— Он же делал мне таких замечательных змеев! И отдавал своё варенье. Ой, я забыла сказать, что у него военная форма. Она ему очень идёт.

Тут обе они заметили неподалёку Этвуда, он стоял к беседке спиной и наблюдал за работой подстригающего кусты садовника.

— Я пошла, — сказала Кэт.

— Как, прямо сейчас?

Он же меня ждёт. Я вернулась только предупредить тебя, чтобы ты не беспокоилась, если я задержусь.

Она махнула рукой и убежала, на ходу заправляя обратно в причёску выбившиеся пряди. Хильда сложила журнал и направилась к дому. На дорожке показался идущий ей навстречу мистер Грейсон.

— Добрый день, — приветствовал он Хильду, а затем и подошедшего Этвуда. — Я заглянул посмотреть на лошадку. Простите за назойливость, сам знаю, что пока смотреть на неё нечего, но вот шёл мимо и думаю: дай зайду. Не утруждайте себя, сэр, я дорогу к конюшне хорошо запомнил.

Всё это Грейсон выговорил на одном дыхании. Очевидно, он горел желанием поскорее очутиться в конюшне, общество кобылы устраивало его гораздо больше общества Хильды, как, впрочем, и любой другой женщины.

— Красивые лошади — приятное зрелище, — сказал Этвуд. — Думаю, мисс Брэдшоу будет вам признательна, если вы возьмёте её с собой.

Мистер Грейсон онемел и воззрился на Этвуда, очевидно надеясь, что ослышался, но Хильда взяла его под руку и, насмешливо улыбаясь, спросила, в какую сторону идти. Мистер Грейсон подавил горестный вздох, с немым укором посмотрел на Этвуда и повёл Хильду к конюшне так, словно тащил свой крест на Голгофу.

Джудит сидела в гостиной и листала довоенные рекламы курортов. Только Ален расположился в кресле напротив неё, как вошёл Этвуд.

— Посмотри, Филип. Тебе нравится? — спросила Джудит, показывая фотографию белоснежного отеля на берегу неправдоподобно синего моря.

— Да, дорогая.

— Если ты согласен, я выбираю его. Как ты думаешь, теперь туда можно поехать?

Этвуд взглянул на подпись под фотографией.

— Почему бы и нет? — меланхолично сказал он. — Вряд ли там что-нибудь изменилось.

— По-моему, тебе не очень-то нравится, — заметила Джудит.

Этвуд встрепенулся, изучил снимок внимательнее и одобрительно кивнул:

— У тебя чутьё на хорошие места. Помнится, кто-то из моих знакомых хвалил этот отель. Хоуленд или Мэрш. Скорее Хоуленд.

— Если Дик хвалил, значит, можно смело ехать.

— Да, дорогая, — снова сказал Этвуд.

То, что он второй раз произнёс те же самые слова, почему-то вызвало у Алена раздражение. «Будто другого сказать нечего», — подумал он. «Да, дорогая», «нет дорогая» — противно слушать!

— Нет, дорогая, — сказал в этот момент Этвуд, отвечая на какой-то вопрос Джудит, который Ален прослушал.

Ален не выдержал, встал и отошёл к стене, делая вид, будто изучает висевшую там картину и стараясь не слушать их разговор. Джудит вскоре ушла. Этвуд стоял у стола и хмуро взирал на груду реклам, насвистывая сквозь зубы како-то мрачный мотив. Ален пошевелился — Этвуд резко повернулся в его сторону.

— А, это вы. — Очевидно, он думал, что Ален тоже ушёл, и он находится здесь один. — Обожаю старинные шотландские мелодии, а вы?

— Если вы имеете в виду то, что пытались сейчас воспроизвести, то я не нахожу в этом мотиве ничего привлекательного. Дикая мелодия.

Этвуд усмехнулся.

— А мне нравится. Подходящий мотивчик.

«Иногда он бывает какой-то странный», — подумал Ален, — а сегодня особенно. Возможно, у него неприятности. Интересно, что он подразумевал, говоря об этом мотиве «подходящий»? Подходящий для чего?»

Тем временем Этвуд, словно забыв об Алене или сочтя разговор исчерпанным, подошёл к окну и стал рассеянно смотреть на окрестности. «Он похож на ипохондрика, — подумал Ален. — Невесёлая у них будет жизнь. «Да, дорогая», «нет дорогая» — тоска». Ему тоже стало тоскливо.

Часа два он провёл у себя, а потом направился в библиотеку. Дверь комнаты Хильды была чуть приоткрыта.

— …совсем не понравился, и он Нику тоже, — донёсся оттуда голос Кэт, — а всё из-за козы. — Ален непроизвольно замедлил шаг. — Ник увидел козу и сказал, что это коза его родственников, которую надо отвести домой. Она постоянно убегает и бродит где попало. Мы её поймали и повели в деревню, а по дороге встретили Филипа. Он как увидел козу, страшно разозлился. Сказал, что давно хочет выяснить, кто её хозяин и почему она пасётся чуть ли не в его парке. Ник тоже вспылил, и они поругались.

Тут Ален осознал, что стоит и подслушивает чужой разговор, а за дверью раздался звук приближающихся шагов — он растерялся и вместо того, чтобы спокойно последовать своим путём, юркнул за угол и там остановился. Выглянуть он не осмелился, но по лёгкости шагов определил, что это Кэт. Девушка прошла в свою, соседнюю, комнату. Не успел Ален уйти, как в коридоре снова послышались шаги, и в дверь комнаты Кэт постучали.

— Я должен извиниться перед вами, — послышался затем голос Этвуда. — очень сожалею, что в вашем присутствии позволил себе лишнее.

Больше Ален ничего не услышал (Этвуд вошёл внутрь) и направился в библиотеку.

Утром он проснулся необычно рано. Спать больше не хотелось, он потянулся, сел и пошарил на столике, разыскивая взятый из библиотеки альбом, не нашёл, обвёл взглядом комнату и обнаружил его на подоконнике. Подойдя к окну, он увидел внизу Этвуда, причём за весьма странным занятием: набрав горсть мелких камешков, он один за другим бросал их в чьё-то окно. Интуитивно почувствовав, что Этвуду будет неприятно обнаружить, что его заметили, Ален отодвинулся под прикрытием шторы. Филип, отбросив оставшиеся в руке камешки, делал знаки, смысл которых был ясен и Алену: он звал кого-то выйти и показывал на место, где будет ждать — у застеклённого павильона. Ален из любопытства последил за подъездом, но оттуда никто не появился. В доме было ещё два боковых выхода, и через четверть часа он понял, что дальнейшее наблюдение бесполезно. До завтрака было ещё далеко, и он решил, пока все спят, сходить на реку. Купаться по-настоящему он ещё не мог и собирался только зайти в воду, так чтобы не намочить плечо. Прихватив полотенце, Ален вышел из дома и направился через парк к реке. По дороге на глаза ему попался искусственный грот, и он вошёл туда, привлечённый журчанием воды; грот он видел и раньше, но внутри не был. В рассеянном сумраке грота светилась большая чаша из очень светлого, почти белого камня, из её середины била тонкая струйка воды и, рассыпаясь мелкими брызгами, с тихим плеском падала обратно. «Наверно, здесь очень красиво, когда на чашу падает солнечный свет, — подумал он. — Надо будет зайти сюда вечером, когда солнце низко; тогда здесь должно быть светло».

К плеску воды примешался звук человеческого голоса. Ален шагнул к выходу: на тропинке появился Этвуд с Кэт. После секундного колебания он отступил назад: ему казалось, что встреча с ним сейчас будет неприятна Этвуду, и он решил подождать, пока они пройдут мимо.

Этвуд с девушкой остановились напротив грота. Кэт, в лёгком цветастом платье, слишком лёгком для столь раннего часа, зябко поёжилась.

— Холодно? — спросил Этвуд.

— Когда идёшь, ничего, а на месте — зябко.

Она стояла, помахивая ярким красным цветком на длинном стебле в левой руке, а правой безуспешно убирая со лба волосы, которые дующий ей в спину ветер бросал на лицо. Ален ожидал, что Этвуд после её слов снимет пиджак и даст ей, однако он вместо этого вдруг взял её за талию, привлёк к себе и стал целовать. Очевидно, для Кэт это явилось такой же неожиданностью, как и для невольного свидетеля этой сцены; вначале она растерялась, а затем упёрлась в грудь Этвуда руками и попыталась оттолкнуть его, но он держал её крепко и не отпускал.

«Похоже, Томас прав, — подумал Ален. — Тоже мне, Дон-Жуан. Она же ещё совсем ребёнок, нашёл кому голову кружить. А я-то в каком идиотском положении оказался! И выходить теперь уже поздно. Только б они сюда не заглянули!»

Между тем Этвуд оторвался от её губ и отпустил девушку. Несколько секунд Кэт молча смотрела на него широко раскрытыми глазами, её приоткрытые губы подрагивали, словно она собиралась разрыдаться. На лице Этвуда отразилось смятение.

— Простите меня, — виновато сказал он, коснувшись её руки, Кэт, вздрогнув, отступила назад, и Этвуд опустил руку. — Мне не следовало этого делать. Почему вы плачете? Я вас напугал? Не бойтесь. Если хотите, я уйду.

— Нет, — едва слышно вымолвила девушка.

Очевидно, Этвуд не совсем понял, к чему относится её «нет», в его движениях сквозила нерешительность. Он снова коснулся её рук, и на этот раз она их не отдёрнула, тогда он медленно обнял её и, не встречая больше сопротивления, покрыл её лицо быстрыми, короткими поцелуями.

Ален прикинул, удастся ли ему незаметно выскользнуть из грота и убраться восвояси, но Этвуд с Кэт стояли слишком близко. На лице Кэт появилась робкая улыбка, и она обвила его шею руками.

«Совсем вскружил девчонке голову, — думал Ален, когда они ушли, так и не обнаружив его присутствия. — Положим, я сам не ангел, но заводить роман на глазах у своей невесты… да и с кем? Её лет шестнадцать — семнадцать, не больше. Если захотел поразвлечься, нашёл бы другую. Жаль её — такая милая… Однако она ведь знает, что Джудит — его невеста. Может, она поэтому вначале чуть не заплакала? Оттого, что для него это не всерьёз? Или просто от неожиданности? А с Ником он не из-за козы поругался, а из-за неё самой, это и дураку ясно. Если она и правда не поняла в чём дело, то значит, она ещё совсем ребёнок».

Ален выждал минут двадцать, чтобы снова не столкнуться с ними, и пошёл обратно к дому: купаться ему расхотелось. Этвуда он всё-таки встретил, но уже одного, тот сидел на перилах увитой плющом беседки, и вид у него, к удивлению Алена, был подавленный.

— Доброе утро, — сказал Ален.

— Доброе утро. Рано вы сегодня встали.

— Ходил на реку, хотел искупаться, но потом передумал.

— Тёплая вода?

— Так себе. Слишком рано, ещё не нагрелась как следует.

— К полудню нагреется, — рассеянно сказал Этвуд.

День прошёл без происшествий. Дорис выглядела озабоченной и большую часть дня провела, как и раньше, в обществе мистера Эилтона. Генри до обеда дулся на Томаса, насколько он вообще был способен на кого-нибудь сердиться, а Томас открыто ухаживал за Джудит, которая игнорировала его с полнейшей невозмутимостью. Миссис Рэтленд, по наблюдениям Алена, заняла весьма странную позицию, ибо, не проявляя ни малейшей симпатии к Томасу, она тем не менее всячески способствовала тому, чтобы доставить Этвуду как можно больше неприятных минут. Этвуд, безусловно, был слишком умён, чтобы не понимать, к чему она клонит, однако держался с ней безукоризненно вежливо и предупредительно и избегал прямого столкновения с Томасом, предоставив Джудит самой разбираться с ним. Хильда дважды спрашивала Кэт, как та себя чувствует: девушка была непривычно притихшей. Как и накануне, заходил мистер Грейсон, однако до конюшни на сей раз ему добраться не удалось: едва он переступил порог, разразился сильный ливень, прекратившийся лишь вечером, и он, просидев в уголке гостиной три часа, отправился обратно, снабжённый непромокаемым плащом, высокими сапогами и подробной инструкцией, в каком месте переходить ручей, который при таких дождях разливался и превращался в маленькую речку. Этвуд даже предложил ему остаться ночевать, но Грейсон сказал, что его хозяйка будет волноваться и ещё, чего доброго, решив, что он ловил рыбу и утонул, поднимет шум. Когда уже начало темнеть, пришёл доктор Ратли; он регулярно посещал замок после того, как у миссис Рэтленд был сердечный приступ, и обычно приходил днём, но сегодня дождь вынудил его задержаться. Доктор пробыл у неё полчаса, оставил лекарство и удалился. Практика у него была скудная, и он сам приготовлял лекарства, совмещая обязанности врача и аптекаря.

«Странно, что после того, о чём рассказывала миссис Вуд, он всё-таки приходит сюда, — подумал Ален. — Хотя он ведь лечит миссис Рэтленд, а не Этвуда».

Часов в одиннадцать, когда Ален уже собирался спать, Этвуд пригласил его зайти к нему за глазными каплями, которые прислал доктор Браун. Пока Этвуд искал написанную Брауном инструкцию, которую он куда-то засунул, Ален вошёл в смежную комнату, спальню, привлечённый висевшей там картиной. Стараясь получше рассмотреть её, он привстал на носки, как вдруг что-то тёмное поднялось с пола буквально под его ногами. Ален отпрянул, задел рукой стоящий на столике графин, тот упал и разбился, а собака угрожающе зарычала.

— Что случилось? — спросил вошедший Этвуд. — Тимми, замолчи!

— Я тут ненароком разбил графин, — извиняющимся тоном сказал Ален. — Засмотрелся на картину и чуть не наступил на пса.

— Ничего страшного, Тимми, отойди. — Этвуд отпихнул собаку, которая лизала образовавшуюся лужу. — Ещё язык порежет осколками.

Он взял пса за ошейник и оттащил в сторону, тот отошёл очень неохотно — вероятно, хотел пить — и, подчиняясь приказу хозяина, улёгся возле кровати.

— Ваши капли там на столе, — сказал Этвул. — Инструкцию я нашёл.

Его слова заглушил прерывистый хрип. Они посмотрели на собаку: с ней творилось что-то странное: лапы судорожно подёргивались, изо рта текла пена. Она попыталась встать, но не смогла, рухнула обратно, повернулась на бок, дёрнулась несколько раз и затихла. Когда Этвуд с Аленом кинулись к ней, она была уже мертва.

Глава VI

Этвуд наклонился над разбитым графином и принюхался.

— Если запах и есть, то очень слабый, теперь уже не разобрать. — Он выпрямился, сел на постель и достал из тумбочки сигареты. — Курите?

Ален кивнул, и Этвуд протянул ему пачку. Некоторое время они молча курили, потом Этвуд, глядя на мёртвую собаку, сказал:

— Не будь вы столь неловки, я мог стать покойником.

— Там была обычная вода? — спросил Ален.

— Да.

— В чистой воде любой привкус сразу чувствуется.

— Я кладу туда варенье.

На столике, откуда свалился графин, стоял низкий, причудливой формы сосуд из тёмного стекла, похожий на осьминога, опирающегося на свои щупальца; в середине виднелся выступ. Ален снял крышку.

— Вишнёвое?

Этвуд кивнул.

— А воду кто меняет?

— Горничная.

— Вы могли сегодня и не пить…

— На ночь я запиваю этой водой таблетки, — сухо сказал Этвуд.

— Тогда другое дело, — произнёс Ален, а про себя подумал: «От чего он принимает лекарства?»

Этвуд потушил сигарету, принёс из ванной большое полотенце и, использовав его в качестве половой тряпки, тщательно вытер мокрое пятно и сгрёб в одну кучу осколки. Потом он с помощью двух газет осторожно переложил их с пола на третью газету, не трогая руками (любой порез в такой ситуации был опасен, так как неизвестный яд попал бы в кровь), а газеты завернул в полотенце, после чего сказал:

— Ален, мне понадобится ваша помощь.

— Да?..

— Приходите сюда, скажем, в час. Надо будет зарыть собаку, пусть думают, что она просто пропала.

— Вы собираетесь всё это скрыть? Но вас же хотели убить!

— Что вы предлагаете? Вызвать полицию? А с вами как быть в таком случае?

— Да-а, — потерянно протянул Ален. — Выходит, из-за меня ничего не сделать…

Этвуд искоса посмотрел на его расстроенное лицо и, вытаскивая вторую сигарету, сказал:

— Не будь вас здесь, я бы всё равно не обратился в полицию.

— Почему?

— Есть некоторые обстоятельства, — неопределённо ответил Этвуд, щёлкая зажигалкой. — Постарайтесь прийти сюда незаметно. Впрочем, в это время все уже будут спать.

Ложиться Ален не стал и в ожидании назначенного часа ломал голову над тем, кто подсыпал в графин яд. Сделать это мог любой из живущих в доме, комнаты Этвуда были расположены несколько в стороне от других, и зайти туда в отсутствие хозяина на две-три минуты ничего не стоило. Поначалу Ален решил, что преступник должен был знать, что Этвуд обязательно выпьет сегодня эту воду, то есть должен знать, что тот каждый вечер принимает какие-то таблетки, — это было уже кое-что, позволяющее ограничить круг подозреваемых. К примеру, сам Ален до сих пор Этого не знал. Однако потом он усомнился в правильности своих рассуждений. Во-первых, если Этвуд не скрывает специально того, что пользуется каким-то препаратом, то возможно, что он случайно обмолвился об этом при других или же посылал за лекарством прислугу. Ален вспомнил, сколько информации он получил от словоохотливой кухарки, и подумал, что строит свои заключения на ложной основе. Во-вторых, предположим, что преступник не был уверен, что Этвуд выпьет сегодня отравленную воду — что из того? Горничная вылила бы эту воду и налила свежую — никаких улик, и преступник мог спокойно повторить свой маневр. Ален поёрзал в кресле. Нет, так дело не пойдёт. Попробуем по-другому: мотивы. Кому нужна смерть Этвуда? Что мы имеем на этот счёт? Соперничество между Этвудом и Томасом Блейком, двое мужчин и одна женщина — классический треугольник. Отвергнутый поклонник с помощью яда избавляется от более удачливого соперника. Ален хмыкнул. Ладно, посмотрим, что ещё. Ещё — деньги, ибо Этвуд, очевидно, очень богат, по дому видно. Интересно, кому достанется его состояние, если он умрёт? Ален вскочил и зашагал по комнате. Решающий вопрос! Надо непременно это выяснить.

Ровно в час он вошёл в комнаты Этвуда. Труп собаки уже был завёрнут в тёмное покрывало. Они благополучно выбрались со своей ношей из дома и зашагали через парк. Этвуд шёл первым, уверенно обходя клумбы и кусты, потом сказал:

— Осторожно, нагните голову, — и нырнул прямо в заросли.

Ален с трудом пробирался за ним следом, стараясь не выронить свой конец ноши. Наконец Этвуд остановился:

— Всё, опускайте.

Они положили собаку на землю. Этвуд отогнул край покрывала, вытащил оттуда небольшую лопату и стал рыть яму. Когда она была готова, они положили туда тело собаки и забросали землёй.

— Хороший был пёс, — сказал Этвуд, когда земля была утрамбована. — Мне его подарили перед самой войной.

На обратном пути Ален отстал и потерял Этвуда из виду. Вокруг была кромешная тьма. «Хоть бы одно окно светилось», — подумал он про замок, но кругом виднелись одни тёмные кроны высоких, старых деревьев.

— Ален, Ален! — послышался голос Этвуда.

Обнаружив исчезновение своего спутника, тот повернул обратно.

— Я здесь, — отозвался Ален, ускоряя шаг. — Подождите, тут какие-то лианы…

— Какие ещё лианы? Стойте на месте.

Ален остановился, чувствуя, что вконец запутался в каких-то длинных и на удивление прочных растениях.

— Здесь плющ растёт, — сказал подошедший Этвуд. — Вы продираетесь через проволоку, по которой он вьётся — вот вам и лианы. Идите сюда, ко мне.

Выбравшись на открытое место, Ален отряхнулся, сбрасывая обрывки плюща.

Дайте мне руку, а то снова потеряетесь, — сказал Этвуд. — Идёмте.

Когда они подошли к дому, он спросил:

— Дальше сами дойдёте? Дверь я оставил открытой.

— А вы куда?

— Отнесу лопату.

— Я вас здесь подожду.

— Ладно, ждите. — Этвуд исчез в темноте.

«Надо спросить его про завещание, — подумал Ален, — только удобно ли это? А впрочем, почему бы и нет? Он же спросил, есть ли у меня деньги. Спрошу, когда придёт», — решил он.

Этвуд возник рядом совершенно бесшумно:

— Всё в порядке, идёмте.

Ален не тронулся с места.

— Филип, вам, может, неприятно, что я это спрашиваю, но при данных обстоятельствах… Скажите, если вы умрёте, кому достанется ваше состояние?

— А, вот вы о чём… Раз уж вы спросили, я отвечу, только ни к чему это. Генри и немного моей мачехе.

— Что значит немного?

— Двадцать тысяч, — уточнил Этвуд.

Если про двадцать тысяч фунтов он говорит «немного», следовательно, всё его состояние значительно больше, сделал вывод Ален. Игра стоит свеч, однако и двадцать тысяч — не пустяк, особенно если других денег у неё нет.

— У неё есть свои деньги?

— Нет.

— А на что она живёт?

— Я выплачиваю ей ежегодно определённую сумму, — нахмурился Этвуд, вопросы Алена ему явно не нравились.

— Мне кажется, вы не питаете к ней особой симпатии.

— В данном случае мои чувства роли не играют, — сухо отозвался Этвуд. — Она носит фамилию моего отца, этого достаточно.

«Он считает, что я лезу не в своё дело», — подумал Ален, но останавливаться на полпути он не собирался:

— А если она выйдет замуж?

— Тогда я буду счастлив забыть о её существовании.

— Значит, если она собирается выйти замуж, то ваша смерть ей на руку. Остаётся ответить на вопрос: собирается она замуж или нет? Вам на этот счёт ничего не известно?

— Вы полагаете, что она будет обсуждать со мной подобные намерения? — иронически осведомился Этвуд.

— Нет, но мало ли…

— Уверяю вас, если она выйдет замуж, я буду последним человеком, которого она поставит об этом в известность…

— Ясно. А Генри Блейк…

— Оставьте Генри в покое! — перебил Этвуд. — Смешно думать, что он способен кого-то отравить.

У Алена на сей счёт имелось особое мнение, однако было ясно, что Этвуд не расположен обсуждать этот вариант.

— Идёмте, уже третий час, — сказал он, прекращая разговор.

Они вошли в дом. Этвуд запер дверь, и они разошлись по свои комнатам.

«Интересно, кого подозревает сам Этвуд? — думал Ален лёжа в постели. — Дорис? В случае замужества она теряет всё, а ведь она ещё относительно молода… Однако фактически наследник Этвуда — Генри Блейк. И ему нужны деньги, а Этвуд денег ему не дал. Или дал? Как бы это выяснить?»

Заснул Ален уже под утро и в результате проспал завтрак.

— Сэр Этвуд распорядился вас не будить, — сказала молоденькая горничная, убирая постель. — Принести завтрак сюда?

Однако Ален отказался, обрадовавшись предлогу побывать на кухне и поговорить с миссис Вуд. Навести её на нужную тему не составляло труда.

— Она не настоящая леди, — презрительно сказала кухарка. — Сразу видно: не из того она круга, из певичек или что-то в этом роде. Сэр Этвуд потом сам не рад был, что женился на ней, да куда деваться… Разводы в их роду не приняты. Так и мучился.

— Они часто ссорились?

— Скандалов у них не было, врать не буду. Она-то поначалу горазда была истерики закатывать, да толку от этого не было. Ну, она поняла, что криком здесь не возьмёшь, и утихомирилась. Да и чего кричать-то? Денег у неё было вдоволь, наряды, развлечения — пожалуйста. Нет, внешне всё прилично было. А когда гости приезжали, она держалась как настоящая леди. Правда, один раз они крупно поскандалили, вот тогда много шума было.

Ален поинтересовался, отчего произошёл скандал, и миссис Вуд рассказала следующее. Всё началось из-за того ожерелья, которое Филип собирался подарить Джудит, а потом выбросил. Когда Дорис об этом узнала, она подняла крик: что, мол, сэр Этвуд вконец распустил сына и во всём ему потакает. Однако ожерелье принадлежало самому Филипу, а не его отцу, — досталось ему от деда. Дед его, мистер Уайт, отец покойной леди Этвуд, был человеком очень состоятельным и всё оставил ему. Филип потом долго не разговаривал с Дорис, а когда началась война, всё это отошло на второй план и забылось.

— Я тут двадцать восемь лет живу, так уж всё знаю, — с гордостью сказала миссис Вуд. — Да вы ешьте, сэр, ешьте, у вас всё уже остыло. Давайте я вам другого чая налью, горяченького.

— Спасибо, миссис Вуд. Замечательные у вас булочки, давно таких не ел.

— Вам нравится? Я очень рада. Мистер Генри до них тоже большой охотник. Когда он маленьким тут жил, то, бывало, каждое утро забегал на кухню и спрашивал, будут ли сегодня ореховые булочки.

— Они с братом совсем не похожи, — Ален перевёл разговор на Блейков.

Миссис Вуд и здесь оказалась в курсе и тотчас обрисовала все подробности. Оказалось, что Томас и Генри — братья только по отцу. Когда мистер Блейк познакомился с сестрой леди Этвуд, Рут Уайт, и стал за ней ухаживать, у него уже был один сын, Томас, хотя он и не был женат на его матери. Мистер Уайт был категорически против этого брака и, когда Рут всё-таки вышла замуж за Блейка, поклялся, что ни она, ни её дети не получат от него ни пенни, и сдержал своё слово, составив завещание, по которому всё досталось Филипу, а Генри — ничего. Рут к тому времени умерла, а мистер Блейк вернулся к матери Томаса и женился на ней. Новая миссис Блейк не жаловала Генри, и он подолгу жил в доме Этвудов; с Филипом он дружил с детства.

— Какие они тут игры устраивали, — сказала миссис Вуд с улыбкой. — Дым коромыслом!

Она ещё долго предавалась воспоминаниям, однако ничего нового Ален больше из неё не выудил.

«Получается, что Томас Блейк Этвуду вообще никто, — подытожил он, — двоюродный брат его — один Генри. Филип с детства дружит с ним, снабжает деньгами и сейчас не желает думать, что тот хочет его убить. Однако дал ли он ему денег сейчас? Помнится, Генри говорил Томасу, что Этвуд последний раз грозил, будто бы больше денег не даст, и что тогда положение его отчаянное. Как бы узнать, получил он деньги или нет? Если напрямик спросить у самого Этвуда, тот наверняка поинтересуется, откуда мне это известно. Неловко признаваться, что я подслушал разговор Блейков, когда изучал потайной ход».

И тут Алену пришло в голову, что в данной ситуации он имеет право воспользоваться этим ходом, чтобы последить за обитателями замка: ведь один из них был преступником. Ален чувствовал, что должен что-то сделать, поскольку именно его присутствие связывает Этвуду руки. Правда, Этвуд намекал ещё на какие-то обстоятельства… Как бы там ни было, надо сделать всё возможное, чтобы обезопасить Этвуда. Он решил действовать немедленно. Погода хмурилась, и все были в доме. Ален надел туфли на мягкой подошве, взял фонарик, запер изнутри дверь, создавая видимость, будто спит, и вошёл в потайной ход.

В комнате миссис Рэтленд (или эту комнату занимала Джудит?) было тихо, и Ален проследовал дальше. Блейки были у себя — он остановился, однако разговор шёл совсем не о том, что его интересовало, братья обсуждали события на континенте, потом перешли к общему знакомому, который был лётчиком и попал в плен, а затем Генри заявил, что его клонит ко сну и он поспит часик-другой. Разочарованный, Ален направился дальше, дошёл до первого разветвления и задумался, куда теперь повернуть. Чтобы добраться до часовни, следовало пойти налево (два раза налево и три раза направо, а затем из трёх ходов по среднему — так говорил Этвуд), но теперь его интересовала отнюдь не часовня. Он двинулся направо и вскоре оказался в тупике, вернулся обратно и повернул налево. Дойдя до следующей развилки, он обследовал правый ход и шёл по нему довольно долго, хотя ничего не слышал. Местами проход был очень узок, так что приходилось продвигаться боком, иногда менялась высота (один раз он больно стукнулся головой) и двигаться можно было только согнувшись. Решив, что надо достать план замка и прикинуть, где находятся эти ходы, Ален выбрался оттуда и пошёл к Этвуду. Сделав вид, будто заинтересован особенностями замка, он спросил, есть ли какие-нибудь материалы, относящиеся к его постройке. Этвуд отыскал ему объёмистую папку и сказал, что все сохранившиеся документы лежат здесь, но никаких разъяснений сам он дать не в состоянии, поскольку никогда этим не интересовался. Довольный удачей, Ален унёс добычу к себе и, рассматривая план, установил, что изученная им часть хода идёт мимо комнат, которые занимают миссис Рэтленд, Хилтон и Томас Блейк. Ещё дважды пускался он в путешествие по узким каменным коридорам, в результате чего сделался обладателем перерисованного со старого пергамента плана с указанием, кто где живёт, и с тонкой штриховой линией, проложенной вдоль стен и обозначавшей таившийся в их толще ход. С удовлетворением разглядывая результат своих трудов, он убедился, что прослушиваются все комнаты, предназначенные для гостей.

Во время пятичасового чая взор его то и дело невольно обращался к Генри Блейку. Очевидно, Этвуд это заметил, ибо после отозвал Алена в сторону и сказал:

— Я вижу, вы подозреваете Генри. Он, конечно, шалопай, но не убийца. К тому же он на днях попросил у меня денег, и я их ему дал. Согласитесь, что если б он собирался меня убить, просить было бы незачем.

Однако заявление Этвуда не убедило Алена, и перед сном он снова отправился послушать, что происходит у Блейков, оба брата казались ему подходящими кандидатами на роль преступника: Генри мог убить Этвуда ради наследства, а Томас — из-за Джудит. Томас был энергичней и целеустремлённей брата, и если попытка отравить Этвуда была их совместным преступлением, то организатором его является скорее Томас. Было уже довольно поздно, и Ален пожалел, что собирался так долго, Блейки, вероятно, легли спать. Когда он дошёл до комнаты Томаса, там было тихо, однако вскоре раздался какой-то шелест. Так продолжалось с полчаса (Томас читал газету или журнал), затем свет в комнате погас, послышался звук закрывающейся двери. Ален решил, что Томас пошёл к брату, и бросился туда, откуда прослушивалась комната Генри Блейка. Для этого ему пришлось проделать путь гораздо более длинный, нежели Томасу, которому надо было всего лишь пересечь коридор.

Однако вместо Томаса в комнате Генри был Этвуд и допрашивал брата:

— Ты почему хандришь?

— Так… Я, пожалуй, завтра уеду.

— Почему? Ты же собирался ещё неделю здесь пробыть.

— Надоел я тебе, вечно деньги клянчу…

— Глупости. Для тебя мне денег не жалко, — мягко сказал Этвуд. — Дед поступил с тобой несправедливо, и будь ты хоть чуточку серьёзней… — Он оборвал фразу, однако Ален догадался, что он хотел сказать. — Я тебя ругаю для твоей же пользы. Ты бы хоть обсуждал со мной свои сумасбродные идеи, прежде чем очертя голову кидаться на их осуществление. — Генри протяжно вздохнул. — Ладно, не буду больше, а то скажешь, что я опять тебя пилю. Война кончилась, и теперь я тобой займусь, — сказал Этвуд полушутя-полусерьёзно.

Генри заразительно рассмеялся: очевидно, он принадлежал к людям, не способным долго предаваться унынию.

— Собираешься сделать из меня что-нибудь путное? Поздно меня воспитывать.

— Ничего, постараюсь наверстать.

От последовавшего затем грохота Ален дёрнулся и ударился локтем о стену. Что там происходит? Он растерялся и не знал, то ли кинуться в комнату Генри — а для этого надо сначала выбраться из хода, — то ли оставаться на месте. Поднятый шум напоминал драку. Воображение Алена живо нарисовало жуткую картину: пока Генри заговаривал зубы Этвуду, Томас сзади подкрался к нему, и теперь они вдвоём убивают его, а он, единственный, кто мог бы помочь, стоит тут и бездействует.

— Филип, пусти! — раздался голос Генри. — Пусти, тебе говорят, а то получишь!

Снова послышалась какая-то возня, глухой звук падения чего-то тяжёлого и голос Этвуда:

— Сдаёшься?

— Ладно, сдаюсь. Надеюсь, ты не таким способом собираешься меня воспитывать? Сзади хватать, между прочим, нечестно. Вот так, приедешь в гости, а тебе чуть шею не свернут. Кто теперь здесь убирать будет?

— Тут и убирать нечего. Держи подушку и поставь на место кресло. Ковёр я поправлю.

— А куда делись мои ботинки?

— Посмотри под тахтой.

— Их там нет.

— Посмотри ещё раз, они наверняка туда отлетели.

— Я не слепой и прекрасно вижу, что ботинок под тахтой нет.

— Больше им некуда деться. Отойди, я сам посмотрю, — сказал Филип.

Несколько секунд тишины — и звон бьющегося стекла, протяжный скрип, фырканье, приглушённый вскрик. Это ещё что такое? Нервы Алена были напряжены до предела.

— Генри, ты же меня задушишь! — еле слышался голос Филипа.

— Согласен, что я победил?

— Обманным приёмом. Ладно-ладно, согласен, — быстро сказал Филип, поскольку действия Генри, очевидно, приобрели угрожающий характер.

— Тогда так и быть, вставай.

— Теперь сам будешь приводить всё в порядок, я палец о палец не ударю. И ты ещё рассуждал о честности! А набрасывать одеяло на голову человеку, который ищет твои ботинки, честно?

— Раз противник сильнее, необходима хитрость.

Оба расхохотались.

Убедившись, что мнимая драка сводится к дружеской игре, Ален успокоился. Из поведения Этвуда следовало, что он абсолютно уверен в невиновности своего двоюродного брата. Ален пошёл обратно, раздумывая о том, считает ли Этвуд Генри невиновным потому, что подозревает кого-то другого, или же просто потому, что любит его.

— Ты запер дверь? — раздался за спиной женский голос.

Ален остановился, соображая, чья там комната. Если он ничего не напутал, эту комнату занимает Хилтон. Но женщина?..

— Конечно, запер, не беспокойся.

— Тогда помоги мне расстегнуть платье.

Дорис, это её голос! Выходит, Хилтон её любовник. Ловко они устроились. Над этим стоит подумать…

— Надоело мне всё это. Ты должен что-нибудь придумать, — капризно сказала Дорис.

— Что тут придумаешь… Сама знаешь, какие нынче времена. Если б у нас было хоть десять тысяч, тогда другое дело, а так… Сетон меньше, чем за восемь, не продаст, его позиция твёрдая. Дело у него стоящее и покупатель найдётся. Ждать он согласился только до конца этого месяца, не дольше. Двое уже крутятся вокруг его конторы, разнюхали, что он собирается её продавать, и присматриваются. Уплывёт она у меня из-под носа…

Дорис грубо выругалась.

«И этим нужны деньги, — констатировал Ален, — причём нужны в самое ближайшее время».

— Послушай, Дорис, а если тебе поговорить с Этвудом? Вы с ним друг друга терпеть не можете, значит, он будет рад, если ты уедешь отсюда. Намекни ему, что всего десять тысяч — и вы расстанетесь ко взаимному удовольствию. Для него это не такие уж большие деньги.

Дорис презрительно фыркнула.

— Он не даст мне ни пенни. Для него вопрос заключается не столько в самих деньгах, сколько в принципе, а это ещё хуже.

— Тогда наше положение паршивое…

Они замолчали и погасили свет, и Ален ушёл. Подслушанный разговор навлекал на эту пару серьёзные подозрения, однако, если допустить, что накануне они подсыпали Этвуду яду, их разговор звучал довольно странно. Раз они уже решились на убийство, то, о чём они говорили, должно быть уже пройденным этапом, сейчас им следовало либо обсуждать неудачу, либо строить планы нового покушения. Правда, если убийство было задумано лишь одним из них, тогда другое дело… Конечно, Дорис. Хилтон пока рассчитывал договориться с Этвудом, а она знает, что договориться не удастся. «Яд подсыпала она, а если не она, то один из Блейков», — с этой мыслью Ален заснул.

Глава VII

За завтраком обнаружилось, что Эвуда в доме нет, и Ален встревожился, тем более что Кэт была здесь, а следовательно, он совершал свою ежедневную утреннюю прогулку в одиночестве. Наспех проглотив завтрак, Ален отправился на поиски, переживая, что не предложил Этвуду гулять вместе с ним; впрочем, он думал, что Филипу составит компанию Кэт. Теперь, когда выяснилось, что девушка здесь, эта прогулка представилась ему очень опасной. Этвуд ходил по два часа, как было предписано ему врачом, получалось час туда и час обратно; за час он уходил далеко от дома и обычно бродил по лесу. Если же учесть, что иногда он брал с собой лошадь и возвращался верхом, то значит, шёл от дома все два часа и за это время мог забраться чёрт знает куда; сегодня Филип тоже взял лошадь. Чем больше проходило времени, тем безрассудней казался Алену поступок Этвуда, отправившегося в одиночестве бродить по безлюдному лесу, где преступники легко могли замести следы. Ален понятия не имел, где искать Филипа, а привлечь на помощь других не решался: при этом пришлось бы рассказать и про отравленную воду, так как остальным отсутствие Этвуда пока не внушало никакой тревоги.

Ален решил отправиться в лес один. Тропинка вывела его на край большой поляны. На противоположной стороне мирно пощипывала траву осёдланная рыжая лошадь Этвуда, самого его не было видно. У Алена упало сердце. «Опоздал, — подумал он, — значит, с ним что-то случилось». Он бросился к лошади, на бегу разглядывая её в поисках пятен крови, и вдруг увидел Этвуда, неподвижно лежавшего на спине между корней огромного дерева. Невольно вскрикнув, Ален кинулся к нему, и был поражён, когда Этвуд вскочил и уставился на него:

— Это вы кричали? Что случилось?

— Ничего, — ответил Ален, переводя дух. — Я думал, что вы мертвы.

— Приятно слышать, что тебя приняли за покойника, — с иронией сказал Этвуд, отряхиваясь от приставших к одежде травинок. — Я прилёг, чтобы нога отдохнула, и задремал, — он посмотрел на часы. — О, уже почти одиннадцать! Неплохо я поспал. А вы решили, что перед вами мой труп?

— Да… Вы очень неосторожны. А если б за вами следили и вместо меня к вам подошёл убийца?

— Ей сюда не дойти, — сказал Этвуд, осёкся, бросил на Алена испытующий взгляд и махнул рукой: — Выкиньте вы это из головы. Поверьте, я способен защитить себя.

Ален понял, что спрашивать, кого он имел в виду, бесполезно: Этвуд не ответит. Итак, сам он знает, кто пытался отравить его. Женщина. «Но почему он сказал, что ей сюда не дойти?» — размышлял Ален, когда они шли обратно. Почему не дойти? Только миссис Рэтленд не в состоянии преодолеть пешком большое расстояние. Неужели она? Старуха за что-то недолюбливает его. Выходит, не просто недолюбливает, а ненавидит? Она против его брака с Джудит, какая-то причина у неё есть, и причина основательная, раз она решилась на убийство.

Когда они вошли в дом, Этвуд сказал:

— Вчера я наткнулся на одну любопытную для вас книгу, вы ведь архитектурой замков интересовались. Возьмите, она у меня на столе лежит.

Он направился в столовую завтракать, а Ален пошёл за книгой. Войдя в комнаты Этвуда, он поискал её на письменном столе, ничего не обнаружил, подумал, что, вероятно, Этвуд имел в виду тот маленький столик, который стоял в спальне, и прошёл туда. На столике лежал раскрытый журнал, и Ален поднял его, чтобы посмотреть, не лежит ли книга под ним, однако её и там не оказалось, а по полированной поверхности покатилась стеклянная трубочка с таблетками, наполовину уже пустая. Ален взял её и положил на место, при этом взгляд его упал на этикетку, и он машинально прочитал название. Оно показалось знакомым. Он напряг память — да, точно! Такие таблетки принимала его тётушка. Сильное снотворное. Итак, Этвуд употребляет сильнодействующее снотворное. В общем-то ничего необычного в этом нет, хотя в таком возрасте бессонница… Будь он серьёзно болен, но он вроде бы здоров…

Так и не найдя книги, Ален ушёл. Все его мысли в данный момент были сосредоточены на миссис Рэтленд. Раз сам Этвуд считает, что яд подсыпала она, следует держать её под наблюдением. Он проторчал около её комнаты полчаса, но старуха была одна, впрочем, здраво рассуждая, нелепо рассчитывать, что она станет обсуждать с Джудит убийство её жениха, и он решил, что дальнейшее пребывание здесь не имеет смысла, лучше обследовать до конца ход. Прежние его исследования кончались там, где из трёх ходов надо было идти по среднему. Добравшись до этого места, Ален, сам не зная почему, свернул направо. Завидев впереди слабый свет, он погасил фонарик и следующие ярдов пять прошёл, ощупывая стену рукой. Свет пробивался из очень узкой горизонтальной щели длиной меньше фута, расположенной на высоте, значительно превышающей человеческий рост. Засмотревшись на щель, он больно ударился коленом о какой-то выступ, и, ощупав его, понял, что это нечто вроде ступеней, по которым можно подняться к отверстию. В комнате кто-то был, оттуда послышались звяканье стекла и звук льющейся жидкости. «В доме, где замышляется убийство, любопытство простительно», — подумал Ален и стал осторожно взбираться наверх. Двигался он совершенно бесшумно, однако на третьей ступеньке нога его оказалась на каком-то камне, тот под тяжестью человеческого тела зашатался, и Ален с трудом сохранил равновесие. Когда он стал на последнюю ступеньку, щель оказалась как раз на уровне его лица. Он приник глазами к отверстию: перед ним была комната Этвуда. С той стороны щель была замаскирована лепным украшением, отчего заметить её не представлялось возможным. Этвуд стоял возле массивного старинного буфета с резными дверцами и наливал вино из бутылки в высокую хрустальную рюмку, вторая была уже наполнена. На диване сидела Кэт.

— Я, пожалуй, больше не буду, — нерешительно сказала она. — Лучше дайте мне яблоко.

— Боитесь опьянеть? Это очень слабое вино, почти сок.

— Тётя Лина не разрешает мне пить вино, — серьёзно сказала Кэт.

Этвуд рассмеялся:

— Вы всегда делаете только то, что она вам разрешает?

Девушка покраснела и взяла из его рук рюмку.

«Неужели он её спаивает? — подумал Ален. — Совсем рехнулся, что ли? А у меня-то хорошенькое положение! И как только они ничего не услышали, когда этот камень зашатался? Вдруг я снова на него наступлю, когда буду спускаться? Тогда уж непременно услышат. Этвуд сразу сообразит, что это я тут болтаюсь, он же сам недавно показал мне ход. Хорошо же я буду выглядеть! Докажи потом, что ради него стараюсь!»

Кэт быстро выпила вино и протянула Этвуду пустую рюмку. Было совершенно очевидно, что пить она не умеет и ею движет желание доказать, что она не ребёнок; насмешливое замечание Этвуда задело её.

— Ещё? — спросил тот.

Кэт храбро кивнула. Этвуд поставил перед ней на столик большое блюдо с крупными красными яблоками, Кэт выбрала самое большое и стала вертеть его в руках словно мячик. Этвуд взялся за бутылку и, не наливая, спросил:

— Может, что-нибудь другое?

Кэт подошла к буфету, заглянула внутрь и наугад ткнула в одну из выстроившихся в шеренгу бутылок.

— Вот это.

— Гм… Для вас это слишком крепкий напиток.

— А я хочу это, — заупрямилась она.

— Нет. Мне не нравится, когда женщины пьют виски.

— Тогда нечего было и предлагать, — обиженно заявила Кэт и уселась обратно на диван, чинно сложив руки на коленях.

— Положим, виски я вам не предлагал, — заметил Этвуд, с улыбкой глядя на неё.

Кэт, опустив глаза, сосредоточенно крутила яблоко, потом исподлобья посмотрела на него:

— Чему вы улыбаетесь?

— Вы очень забавно требовали виски.

Её личико вспыхнуло и приняло обиженное выражение. Этвуд подошёл к ней, сел рядом, взял её руку и, разогнув пальцы, поцеловал ладонь. Кэт прерывисто вздохнула. Одной рукой он держал её за запястье, а другой медленно поглаживал спускавшиеся на шею завитки волос. Девушка покорно отдавалась этой ласке, и её золотоволосая головка клонилась к его плечу. Этвуд обнял её и притянул к себе, и её губы раскрылись в ожидании поцелуя. Сначала он лишь целовал её, но вскоре её блузка как бы сама собой оказалась наполовину расстёгнутой.

«И свинья же он будет, если воспользуется тем, что девчонка совсем без ума от него! — изменяя мужской солидарности, подумал Ален. — В любом случае мне пора убираться, только как это сделать? Проклятый камень! Хоть бы заговорили они, что ли, было бы не так слышно».

Ласки Этвуда становились всё смелее, но вдруг он резким движением отстранил её от себя, а сам встал. Ален сперва решил, что он что-то услышал. Кэт, ещё словно в полусне, смотрела на Филипа с нарастающим недоумением.

— Вам лучше уйти, — сдержанно произнёс Этвуд.

Его холодный тон представлял резкий контраст недавнему поведению. Кэт выпрямилась и продолжала смотреть на него, всё ещё недоумевая.

— Вам лучше уйти отсюда, — повторил он.

Девушка встала и начала торопливо приводить в порядок блузку. Её пальцы путались и натыкались друг на друга, губы дрожали.

— Это всё, что я могу для вас сделать, — сказал Этвуд, и в его голосе прозвучала нотка безысходности, однако Кэт вряд ли уловила её.

— Замолчите! — крикнула она, задыхаясь от непролитых слёз, и подняла руку.

«Сейчас она его ударит», — подумал Ален.

У Этвуда была мгновенная реакция, и он успел бы перехватить её руку или уклониться, но он не шевельнулся, и Кэт наотмашь ударила его по лицу.

— Вам от этого стало лучше? — тихо спросил он.

Девушка, не отвечая, метнулась к двери, рванула ручку и выбежала вон. Этвуд стоял на месте, не делая ни малейшей попытки остановить её, а потом прошёл в спальню; лица его не было видно.

«Всё-таки я его не понимаю, — думал Ален, пробираясь обратно к себе. — В нём самом есть какое-то противоречие, его поступки непоследовательны. Жаль, что нельзя напрямик спросить его, почему он считает, что яд подсыпала старуха. Представляю, как бы он на меня посмотрел, задай я ему такой вопрос».

Когда позже он встретился с Этвудом в холле, тот спросил:

— Вы взяли свою книгу?

— Нет, я её не нашёл.

— По-моему, я положил её на письменный стол. Пойдёмте посмотрим.

Этвуд подошёл к столу — книги там, как и раньше, не было. Он посмотрел по сторонам.

— Интересно, куда она подевалась? Садитесь, сейчас найдём. Когда здесь убирает Кристина, это обычная история.

Ален уселся в кресло. Этвуд выдвинул средний ящик стола — книги там не оказалось, и подошёл к книжному шкафу; ящик остался незадвинутым. Со своего места Ален увидел там пачку банкнот и, пока Этвуд искал книгу, занимался тем, что рассматривал номер верхней банкноты попеременно то правым, то левым глазом, чтобы сравнить, видит ли теперь обоими глазами одинаково или нет; после пожара левый глаз болел сильнее.

— Вот, нашёл. — Этвуд извлёк книгу из шкафа и протянул ему. — Только не увлекайтесь, вам долго читать пока вредно. Здесь иллюстрации интересные, посмотрите.

— Спасибо.

Ален взял книгу, однако уходить не спешил. Вероятность получить от Этвуда информацию, которую он предпочитал скрывать, практически равнялась нулю, уловки, пригодные для миссис Вуд, с ним были бесполезны, но Ален не терял надежды и для начала спросил, не хочет ли тот поиграть в шахматы; накануне он видел, как Этвуд играл с Генри.

— Сейчас не могу, — ответил Этвуд, — мне надо съездить в Лондон и показаться оперировавшему меня хирургу. Предложите Генри, хотя должен предупредить, что шахматист он неважный.

Делать нечего — Ален, прихватив книгу, вернулся к себе. Сейчас Генри Блейк интересовал его меньше, чем миссис Рэтленд, и он отправился послушать, что происходит в её комнате. На сей раз там была Джудит.

— Опять эти ужасные письма! — воскликнула она, и Ален сразу почувствовал, что она сильно взволнована, — Я бы сжигала их, не читая. Всё равно я не верю ни одному слову.

— И напрасно! Ты не желаешь знать о нём ничего дурного и потому готова закрыть глаза и заткнуть уши. О себе подумать надо, серьёзно подумать. Посмотри, за кого ты собираешься выйти замуж! Он же негодяй, каких мало!

— Бабушка, не говорите так о Филипе!

— А как ещё? Я говорю так, как он заслуживает. Вспомни о той несчастной, которая из-за него отравилась! Или скажешь, он тут ни при чём?

— Мы не знаем толком, что тогда произошло.

— А тут и знать нечего! Когда молодая девушка сама травится, ясно, кто виноват. Ты упряма и защищаешь его вопреки очевидности. Подожди-подожди, сейчас я тебе докажу! Я написала мистеру Кэри и попросила разузнать, в чём там было дело.

— Это недостойный шаг!

— Я хочу знать правду о человеке, который собирается стать мужем моей внучки, — отрезала миссис Рэтленд. — Кроме меня, позаботиться о тебе некому, а сама ты Бог весть о чём думаешь! Так вот, мистер Кэри выполнил мою просьбу.

Последовала пауза. Старуха ждала, что Джудит спросит, что сообщил мистер Кэри, но не дождалась и была вынуждена сказать сама:

— Я была права, всё так, как я и предполагала: эта несчастная Мэй покончила с собой из-за твоего Этвуда. Он привёз к ней врача, а на следующий день она отравилась. Бедняжка наверняка была беременна. Конечно, она ему не пара, её родители — эмигранты из Бельгии, содержат маленький ресторанчик. Он с ней развлекался на досуге, а как увидел, что дело зашло слишком далеко, благородно удалился и предоставил ей выпутываться самой.

— Это неправда! Мало ли что говорит мистер Кэри! Это всего лишь слухи, и я им не верю. Не верю, и всё тут! — упрямо сказала Джудит. — Я знаю Филипа уже не первый год, он порядочный человек.

— Ты ему воли не давала, вот и всё объяснение его порядочности. Кроме той девушки, есть ещё кое-что!

— Что ещё? Опять какие-нибудь слухи? Мне нет до них дела.

— Это вовсе не слухи. У него в Лондоне есть любовница, некая Анна Райен. Она живёт одна с трёхлетним сыном, понимаешь?

— Вы хотите сказать, что это сын Филипа? Голос Джудит предательски дрогнул.

— Вот именно.

— Откуда вы это узнали? Мы живём здесь уже месяц, и вдруг вы говорите про эту женщину…

— Я получила письмо.

— От кого?

— Оно без подписи.

— Опять! Гнусная клевета, вот что это такое! Порядочные люди не пишут анонимных писем.

— Насчёт клеветы выяснить очень просто: съезди в Лондон и проверь всё сама. Запомни: её зовут Анна Райен. Адрес тоже указан, слушай. — Миссис Рэтленд громко и отчётливо зачитала адрес, повторив его дважды каким-то торжествующим тоном, словно сама реальность этого адреса доказывала и всё остальное. — Джудит, давай договоримся: если ты сама убедишься, что у Этвуда есть ребёнок, ты с ним порвёшь, и мы немедленно уедем отсюда. А если он будет тебя преследовать, предоставь это мне. Я поставлю его на место.

Разговор был прерван появлением горничной, и Джудит ушла. Ален тоже вернулся к себе. Голова у него шла кругом. Что за письма получает миссис Рэтленд? От кого они? И правда ли то, что в них написано? Он знал Этвуда слишком мало, чтобы иметь твёрдое суждение о том, что он за человек, с ним Этвуд проявил себя с лучшей стороны, однако каков он в отношениях с женщинами? То, чему Ален был свидетелем, говорило не в его пользу. Ведь дело касается Джудит — Алена охватило жгучее желание немедленно узнать правду. Адрес он запомнил… Он посмотрел на часы: до дневного поезда на Лондон оставалось полтора часа. Поехать или нет? В глубине души он понимал, что эта затея столь же бредовая, как и та, которая в конечном счёте привела его сюда, однако, как сказал он Этвуду при первой встрече, иногда не получается поступать разумно. В итоге от вопроса, ехать или не ехать, он перешёл к следующему этапу: если ехать, как сделать так, чтобы его отсутствие осталось незамеченным? Он вызвал горничную, сказал, что плохо спал ночью и сейчас ляжет, и попросил его не беспокоить — он поест, когда проснётся, затем вытащил из чемодана деньги, сунул их в карман, испытывая при этом некоторые угрызения совести, ибо деньги дал ему Этвуд, захватил фонарик, запер изнутри дверь и вновь вошёл в потайной ход. На сей раз он благополучно достиг часовни и выбрался наружу. Где станция, он знал. Времени было в обрез, пришлось поторопиться, а под конец он даже побежал и едва успел купить билет. В поезде Ален задумался, что будет делать в Лондоне. Явится к Анне Райен и… и что? Что он ей скажет? Надо нанести ей визит так, чтобы Этвуд ничего не заподозрил. Она его не знает, и опасности разоблачения практически нет, однако, всё же лучше, чтобы она вовсе не говорила потом Этвуду, что кто-то приходил к ней и расспрашивал. Заурядный эпизод, о котором тут же забывают… Что бы такое придумать? Идея! Он скажет, что приехал в Лондон по делам и заодно хочет отыскать своего знакомого, с которым потерял связь за эти годы. Перед самой войной приятель написал, что переезжает, и дал этот адрес. Если окажется, что она живёт там давно, он скажет, что вероятно произошла какая-то путаница. Надо будет завязать с ней разговор, а потом уже как получится, решил он. На вокзале Ален спросил, как попасть на нужную улицу. Она оказалась очень близко, и он пошёл пешком.

«Враньё всё это, — подумал он, поднимаясь по лестнице, — сейчас выяснится, что никакой Анны Райен здесь и в помине нет». «Райен», — прочитал он на двери и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла миловидная русоволосая женщина лет двадцати пяти.

— Вам кого?

— Добрый день. Я ищу мистера Моргана. Он здесь живёт?

— Нет, в этой квартире только я живу. Вы ошиблись.

— А вы давно здесь живёте? Перед самой войной мой друг прислал этот адрес, он собирался сюда переехать. У меня больше нет о нём никаких известий.

— Вряд ли я смогу вам помочь, я уже во время войны здесь поселилась.

Ален изобразил полнейшую растерянность, всем своим видом взывая к её сочувствию, — она пригласила его зайти и провела в гостиную. Комната была большая и светлая, с двумя широкими окнами и камином. Убранство гостиной говорило о том, что её владелица обладает не только хорошим вкусом, но и средствами. На столе в широкой керамический вазе стоял роскошный букет едва распустившихся роз, рядом лежала красивая коробка то ли конфет, то ли печенья.

— Садитесь.

Едва Ален уселся, как в прихожей раздался звонок.

— Я сейчас, — сказала женщина, — это Джейн пришла. Подождите.

Она вышла, а Ален, заметив на стене возле камина две фотографии, подошёл к ним. На одной была снята хозяйка квартиры: на руках она держала маленького мальчика, большеглазого, с курчавыми волосами, тот улыбался и тянулся к кому-то, кто не попал на фотографию. Второй снимок был групповой, шесть человек в военной форме стояли полукругом, третьим слева был Филип Этвуд.

— Мама, мы видели вот такую собаку! — раздался звонкий детский голосок. — Огромную! Шерсть у неё очень длинная, а на лапах белые пятна. Я хотел её погладить, а Джейн не дала.

— И правильно сделала, — чужих собак нельзя трогать, они могут укусить. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не подходил к чужим собакам! Джейн, поиграйте с ним в детской, тут один джентльмен пришёл, ищет своего знакомого. Джек, Джек, куда ты!

Не обращая внимания на призывы матери, Джек влетел в гостиную, одной рукой сжимая верёвку, к которой была привязана ярко-красная машина, а другой держа за ухо плюшевого зайца. У мальчика были голубые, как у Этвуда, глаза и вьющиеся светло-каштановые волосы. Увидев незнакомого мужчину, он остановился, склонил голову набок и чинно сказал:

— Здравствуйте.

Однако его благовоспитанности хватило ненадолго, заметив на диване огромного медведя, ростом с него самого, он тут же забыл об Алене и с восторженным воплем, бросив зайца и машину, кинулся к новой игрушке.

— Это папа принёс, да? — закричал он, хватая медведя за лапы. — Папа, да?

— Джек, как ты себя ведёшь! — Анна взяла его за руку, но он вырвался, забрался на диван и стал там прыгать. — Джек, сейчас же прекрати! Слышишь, что говорю! Мне за тебя стыдно.

Она взяла его на руки и понесла в другую комнату.

— Медведя дай! — требовал мальчуган. — Я буду с ним играть. А папа ещё придёт?

— Придёт, обязательно придёт. Не вертись, сейчас принесу твоего медведя. Джейн! — позвала она.

Через гостиную прошла худенькая девушка, вежливо поздоровалась с Аленом, забрала игрушки и скрылась в детской.

— Джейн, займите его чем-нибудь, — попросила Анна и вернулась к Алену. — Извините, что заставила вас ждать.

— Очаровательный малыш. Это ваш сын?

— Сын. Сладу с ним нет, беспокойный очень.

— Такой возраст… По-моему, он на вас не похож.

— В отца… Как, вы говорили, фамилия вашего знакомого?

— Морган. Реджинальд Морган.

Анна отрицательно покачала головой:

— Никогда не слышала. До меня здесь семья жила, отец, мать и двое взрослых детей, дочь и сын. Фамилию я их забыла, но кажется не Морган, другая. Вам лучше в соседней квартире спросить. Миссис Уинд тут давно живёт, лет десять. Хотите, я вместе с вами пойду? Она панически боится грабителей и чужих не впускает, одному вам придётся через дверь с ней объясняться.

— Буду вам очень признателен.

Анна пошла вперёд и, проходя мимо буфета, задела его рукавом — на пол упала пачка денег. Она наклонилась и подняла их, а Ален, заметивший, что одна банкнота отлетела под стол, достал её оттуда и протянул ей.

— Вот ещё одна, — сказал он, и тут в глаза ему бросился номер, он запомнил его, когда в комнате Этвуда рассматривал верхнюю банкноту из тех, что лежали в ящике письменного стола. Номер был тот же самый.

События выстроились в одну цепочку: слова Этвуда, что он едет сегодня в Лондон, его фотография на стене, совпадающий номер банкноты — всё это свидетельствовало, что миссис Рэтленд была права. Этвуд приходил сюда сегодня, привёз деньги и игрушку сыну, а к хирургу, вероятно, отправился после этого.

«Он поехал на машине, поэтому добрался быстрее. Вот была бы сцена, если б я явился сюда при нём, — подумал Ален. — Он открывает дверь, а там стою я. Представляю, что бы было…»

Мелодичная трель звонка заставила его вздрогнуть, он почему-то подумал, что это вернулся Этвуд. Анна вышла в прихожую, а Ален, чувствую себя в западне, заметался в поисках пути к отступлению. Окна открыты, но второй этаж… К тому же если кто из прохожих увидит, как он вылезает из окна, его примут за вора, а это крайне нежелательно. Однако голос в прихожей принадлежал женщине… голос Джудит! Как это он упустил из виду, что она может поехать тоже сегодня! Ален лихорадочно соображал, как избежать встречи. Успех его плана зависел от того, удастся ли сразу открыть входную дверь.

Женщины вошли в комнату, и как только они прошли мимо него, спрятавшийся за створкой двери Ален метнулся в прихожую, молниеносно открыл дверь (на его счастье, Анна только заперла её на засов) и, перепрыгивая через ступени, помчался вниз. Тут же ему пришло в голову, что хозяйка квартиры может решить, будто её обокрали, и он внутренне сжался, ожидая услышать за спиной крики «Держи вора!», однако всё было тихо. «Пронесло», — переводя дух, с облегчением подумал он, свернув за угол. Интересно, что придумала для объяснения своего визита Джудит? Тоже — якобы разыскивает кого-нибудь? Или выдаст себя, к примеру, за представительницу благотворительного общества? Лучше уж второе, два посетителя подряд, разыскивающие мифических знакомых, заставят хозяйку квартиры насторожиться. Ален быстрым шагом добрался до вокзала, тут ему повезло, поезд отходил через десять минут. Посмотрев расписание, он понял, что сюда они ехали на одном поезде и не встретились на платформе лишь благодаря тому, что он вскочил в вагон в последнюю секунду, а в Лондоне они затерялись в толпе, разошлись, и он опередил её.

Сойдя с поезда, Ален свернул с дороги (надо было добраться до замка незамеченным) и двинулся к часовне напрямик через лес. Летние сумерки сменились непроглядной тьмой, небо заволокло тучами, хлынул дождь. Мокрые ветки хлестали по лицу, ноги скользили. Ален потерял направление и шёл уже наугад. Через час он отчаялся отыскать часовню или хотя бы сам замок, вокруг был лес, ничего кроме леса с толстыми, уходящими ввысь стволами. Он остановился передохнуть и обдумать, что делать дальше, в какую сторону пойти. Припомнив рассказы лесника, в домике которого он жил вначале, Ален решил, что лес достаточно велик и потому лучше ждать рассвета на месте: он боялся забрести в болото. Обнаружилось его отсутствие или ещё нет? Вздохнув, он отправился искать подходящее местечко для ночлега. Слева темнел какой-то пригорок, он двинулся туда, однако подняться по крутому глинистому склону оказалось не так-то просто, дважды съехав вниз и основательно исцарапавшись, он пошёл в обход, рассчитывая найти более пологий склон, и неожиданно очутился прямо перед часовней. Протиснувшись в наполовину заваленную обломками рухнувшей стены дыру, к тому же прикрытую колючим кустарником, Ален, весь в грязи и до нитки промокший, наконец достиг подземного хода. Фонарик исправно освещал путь, и шёл он быстро, однако в мокрой одежде было трудно согреться, а исходивший от каменных плит холод пробирал до костей.

Едва он добрался до своей комнаты, как услышал, что в дверь настойчиво стучат.

— Ален, откройте! Ален! — это был голос Этвуда.

Ален растерялся. Ещё бы хоть десять минут… Пальцы от холода одеревенели, и расстегнуть пуговицы никак не удавалось, а стук становился всё громче, затем стих и сменился приглушённым звяканьем. Щелчок открываемого замка и дверь распахнулась — на пороге со связкой ключей в руках стоял Этвуд.

— Почему вы не отзываетесь? — спросил он, а разглядев Алена, воскликнул: — Ну и вид у вас! Где вы были?

— Я прятался в лесу. Днём мне показалось, что сюда идёт полицейский, и я воспользовался потайным ходом, чтобы скрыться, — сказал Ален первое, что пришло на ум. — Добрался до часовни и ждал, а потом заблудился. Темно и ещё дождь…

— Никакой полиции здесь не было, вам померещилось.

Раздевайтесь и ложитесь в постель, а я пока коктейль сделаю, вам надо выпить.

Пока Этвуд отсутствовал, Ален сбросил мокрую одежду, натянул пижаму и нырнул под одеяло.

— Пейте, — Этвуд протянул ему доверху наполненный высокий стакан, от напитка исходил сильный пряный запах. — Сразу согреетесь.

Ален сделал глоток, и у него перехватило дыхание.

— Что это за адская смесь? — спросил он, ловя открытым ртом воздух.

Этвуд рассмеялся.

— Это называется «Девятый вал». Пейте, первый глоток самый трудный, дальше легче будет. Зато не заболеете.

Ален с сомнением посмотрел на стакан, оценивая его вместительность.

— Это же чистый спирт!

— Нет, там ещё много чего есть. Проверенное средство, пейте.

Ален зажмурился и одним духом проглотил содержимое стакана — ощущение было такое, будто внутри у него растекается раскалённая лава.

— Жжёт?

Ален в ответ только помотал головой.

— Ничего, скоро пройдёт. Эта смесь валит с ног, но последствий никаких. Пьянеешь моментально, зато потом голова не болит и вообще никаких неприятных ощущений. Спите, завтра утром вы будете прекрасно себя чувствовать.

Голос Этвуда доносился откуда-то издалека, словно он сидел не рядом, а в соседней комнате. «Что это он бормочет?» — подумал Ален. Ему вдруг стало очень весело, появилось ощущение лёгкости, всё вокруг покачивалось и куда-то плыло, и сам он тоже плыл и покачивался, и это было очень приятно и весело. Как смешно, что он заблудился в лесу! А приключения в Лондоне — разве может быть что-нибудь забавнее? «Здравствуйте, мадам, я ищу Реджинальда Моргана». Ха-ха! Какой он, этот Реджинальд Морган? Коротышка с рыжими усами и толстой тростью, и обязательно в высоком, блестящем цилиндре. Он вынимает из цилиндра много разноцветных платков, как в цирке, один за другим, один за другим. Или нет, Морган — высокий и худой как жердь, крикливый господин с крючковатым носом, вылитый господин Пери, школьный учитель математики. Он-то и есть Морган! Вот кто Морган, теперь всё ясно! Только почему его фамилия была Пери, раз он Морган? Пери и Морган — как смешно! А ещё смешнее был тот человечек, у которого он спросил, как попасть на улицу… на какую же улицу? Как она называется? А, неважно! Он же нашёл нужный дом, нашёл и всё, и наплевать на разных там Морганов. Мадам тоже не знает Моргана и Пери не знает. К чёрту их всех! Он пойдёт к чёрной королеве, прекрасной чёрной королеве с тёмными глазами. Глаза, в которых таится ночь. Забыться на крыльях ночи… Качаться, как на волнах… Качаться… качаться…

Ален уже спал, когда Этвуд встал и, стоя, долго рассматривал его, потом пожал плечами и ушёл.

Проснувшись под утро, Ален не сразу сообразил, где он и что с ним, но потом в голове прояснилось. Он сел на постели и посмотрел на часы: без десяти пять. Голова слегка кружилась. Чем это Этвуд напоил его? Дьявольский напиток! Он сразу опьянел и, кажется, нёс какую-то околесицу. Ален потёр лоб, пытаясь вспомнить, что именно наговорил. А если он сболтнул что-нибудь лишнее? Если Этвуд догадался, где он побывал?..

Алену казалось, что больше он не заснёт, однако стоило ему снова лечь и закрыть глаза, как он тотчас же погрузился в сон.

Глава VIII

Утром Этвуд поздоровался с Аленом как обычно. Джудит за завтраком выглядела бедной и подавленной и на вопрос Генри о самочувствии ответила, что у неё болит голова. Выходя из столовой, Ален услышал, как миссис Рэтленд пригласила Джудит зайти к ней. «Вчера, вероятно, они ещё не успели поговорить о результатах её поездки», — подумал Ален. Упускать такую возможность было нельзя. Когда он добрался до места, то убедился, что его предположение оправдалось.

— …всё подробно, — говорила миссис Рэтленд.

— Я сказала этой женщине, что я из благотворительного общества, и предложила ей принять участие в сборе одежды для эмигрантов.

Голос Джудит звучал совершенно бесстрастно, так, словно то, о чём она говорила, лично её не касалось.

— Она была очень рассеяна и слушала меня вполуха. Сказала, что у неё только что был один джентльмен и она не понимает, что с ним случилось, куда он делся. Она позвала служанку и стала спрашивать её про этого джентльмена. Пока они говорили друг с другом, в комнату вошёл ребёнок. В руках у него был огромный медведь, и я спросила, кто купил ему такую замечательную игрушку. Он ответил, что папа. Я спросила, где его папа, а он подошёл к стене, показал на фотографию и сказал: «Вот он». Он показывал на Филипа.

— Там висела его фотография?

— Не его, а групповая, шесть человек.

— Но ребёнок указал именно на него?

— Да, я же сказала.

— Та-ак, — в голосе старухи прозвучало удовлетворение. — Теперь ты сама убедилась, что собой представляет твой Этвуд. Самоубийство той несчастной и ребёнок, чьё существование он от тебя скрывает — этого более чем достаточно. Завтра мы уезжаем. Нет, сегодня же. Иди собирай вещи.

Последовала пауза, потом раздался по-прежнему бесстрастный голос Джудит:

— Я никуда не поеду.

— Что?!

— Бабушка, постарайтесь выслушать меня спокойно. Я не оправдываю Филипа, однако всё это дело прошлого. Конечно, мне неприятно, что у него есть ребёнок, но я это переживу. Было бы лучше, если б он сам сказал мне правду, но и так его можно понять.

— Ты с ума сошла!

— Бабушка, у вас своё мнение, а у меня своё. Я выйду замуж за Филипа.

— Меня на этой свадьбе не будет, так и знай! — крикнула старуха.

Раздался скрип, тяжёлые шаги, сопровождаемые стуком палки, и хлопанье двери. Оставшись одна, Джудит некоторое время ходила по комнате, потом остановилась.

— Что же мне делать? — воскликнула она с ноткой отчаяния. — Я должна выйти за него замуж, должна! Мне нужны эти проклятые деньги.

Ален отпрянул от слухового отверстия. Так вот в чём дело! Вот что нужно ей от Этвуда — его состояние! Она выходит за него замуж ради денег! Его переполняла горечь. А он так любил её, она казалась ему такой недосягаемо прекрасной! Глупец! Наделил её качествами под стать внешности, а у неё их и в помине нет. Ослепительная красота, а под ней — трезвый расчёт и стремление получше устроиться. Этвуда она не любит и никогда не любила. Разгадала его натуру и вела тонкую игру, отказывала вначале, чтобы крепче привязать к себе: чем недоступнее, тем желаннее. Как всё это мерзко! А впрочем, сказал он себе с кривой усмешкой, брак по расчёту — вещь вполне заурядная, красота и деньги — обычный альянс. Возьми себя в руки и сумей это пережить. Твоё божество оказалось таким же, как тысячи других, вот и всё, и нечего из этого делать трагедию. Какая тебе разница, выходит она замуж за Этвуда по любви или ради денег, убеждал он себя, тебе-то какое дело! Так даже лучше, ясно, чего она стоит, и потому нечего из-за этого переживать.

Ален вышел из дома. На душе у него было так скверно, что дальше некуда. Будь он свободен в своих поступках, он тотчас покинул бы это место, чтобы никогда больше её не видеть. Уж лучше б она любила Этвуда! Пусть бы лучше любила… Но она любила только его деньги. Ален был настолько поглощён своими переживаниями, что не замечал ничего вокруг и в итоге натолкнулся на стоящего перед домом рослого молодого человека, который, задрав голову, смотрел куда-то вверх. Ален извинился, тот сказал «ничего страшного» и снова устремил свой взгляд наверх. Одно окно распахнулось, и оттуда высунулась золотоволосая головка.

— Ник, я сейчас! — крикнула Кэт, помахала рукой и исчезла. Через несколько минут она выбежала из дома и спросила: — Куда мы пойдём?

В это время в дверях показался Этвуд. Увидев их, он замешкался, однако был вынужден подойти, они стояли слишком близко, и он не мог пройти мимо, сделав вид, будто не заметил их. Он ледяным тоном поздоровался с Ником, тот ответил тем же, и Этвуд пошёл дальше. Было очевидно, что они питают друг к другу сильную антипатию, однако молодой человек явно пришёл сюда по приглашению Кэт — это лишало Этвуда возможности выставить его вон. Девушка ушла вместе с Ником, держа его за руку.

Побродив по парку, Ален вернулся в дом. Возле комнаты миссис Рэтленд суматошно носились горничные, одна вбежала туда, другая выбежала и крикнула кому-то, чтобы немедленно послали за доктором и чтобы тот обязательно захватил лекарство.

— Что случилось? — улучив момент, спросил Ален молоденькую горничную, которая по утрам убирала его комнату.

— Миссис Рэтленд потеряла свои таблетки, сэр. Она всегда носит их с собой, а тут у неё начался сердечный приступ, а таблеток нет.

Мимо них стремглав промчалась другая горничная и, распахнув дверь, влетела в комнату. Дверь осталась открытой.

— Вот они, мисс! — сказала она, протягивая Джудит стеклянную трубочку. — Я нашла их на лестнице.

Джудит схватила трубочку, вытряхнула на ладонь таблетки и наклонилась над лежащей на кровати миссис Рэтленд; лицо старухи было мертвенно-бледным.

— Бабушка, бабушка, вот ваши таблетки! Сейчас вам станет лучше.

Ввиду спешности за доктором поехал Генри, воспользовавшись машиной Этвуда, самого его в доме не было. Когда доктор Ратли прибыл, миссис Рэтленд уже слегка оправилась. Из её комнаты доктор вышел в сопровождении Джудит. Сидевший возле дома в обществе Хильды Ален через открытые окна нижнего холла видел, как они спускались по лестнице, а затем внизу остановились.

— В её положении надо быть осмотрительнее, — сказал доктор. — Почему она прошлый раз не сказала мне, что у неё осталась одна упаковка? Я бы принёс ещё. Ей всегда надо иметь две упаковки, одну держать под рукой, а другую где-нибудь в определённом месте, про запас.

— У неё есть вторая, но она куда-то переложила её и забыла. Я тоже не могла найти.

— Держите лекарство постоянно в одном и том же месте, и чтобы все знали, где оно. Хорошо ещё, что горничная вовремя нашла таблетки, иначе… Не хочу вас пугать, но сегодняшний случай мог кончиться очень печально. Завтра я зайду, а сегодня пусть она лежит в постели. Если что, доза прежняя — две таблетки.

На лестнице показалась Дорис.

— Добрый день, — сказал Ратли.

Дорис в ответ небрежно кивнула. Затем в поле зрения Алена оказался Генри и сообщил доктору, что машина его ждёт. Доктор любезно поблагодарил, и они уехали.

К часу все обитатели дома, кроме всё ещё гулявшей с Ником Кэт и Джудит, сидевшей смиссис Рэтленд, собрались в гостиной. Разговор зашёл об утреннем происшествии. Дорис сказала, что Джудит следует знать, где хранится лекарство, раз это так важно, и что она не понимает, как Джудит может быть такой легкомысленной. По мнению Этвуда, Джудит была совершенно не виновата в том, что миссис Рэтленд переложила свои таблетки и не сказала ей об этом. Генри красочно расписал, как он мчался за доктором и по дороге задавил курицу.

— Хорошо, что только курицу, — усмехнулся Этвуд. — Когда ты садишься за руль, задавленная курица — это меньшее из зол, которых следует опасаться.

Генри негодующе фыркнул, а Хильда спросила, часто ли у миссис Рэтленд бывают подобные приступы.

— Довольно часто, — ответил Этвуд, — но она сама знает, что надо делать, и обычно обходится без врача, надо только вовремя принять лекарство.

— У меня с сестрой то же самое было, — сказал Хилтон. — Когда начались бомбёжки, она по настоянию мужа уехала из Лондона к его родителям. Долго не соглашалась, а потом поехала. Села в поезд со всеми вещами, а одну сумку в суматохе украли. Она туда как раз все свои лекарства сложила. В поезде у неё начался сердечный приступ, и она умерла.

— Надо было в Лондоне оставаться, — сказала Дорис.

— Кто же знал, что так получится…

— Вообще ужасно быть больным, — заявил Генри. — По-моему, у таких людей искажается психика, они всё время прислушиваются к своим ощущениям и только об этом и думают.

— Вы преувеличиваете, — возразил Хилтон. — Моя сестра была совершенно нормальным человеком. Ко всему можно приспособиться и к болезни тоже.

— Смотря к какой. Лично я предпочёл бы быть мёртвым, чем неизлечимо больным, — стоял на своём Генри.

— Те кого боги любят, умирают молодыми — кажется, так говорили древние греки, — сказал Этвуд.

Кэт вернулась лишь к шести часам, Ник проводил её до самых дверей. Хильда встретила её очень сурово. Окна в их комнатах были открыты, и Ален, сидя у себя на подоконнике, слышал, как она отчитывает девушку. Кэт вяло защищалась, говоря, что просто погуляла с другом своего детства и зашла в гости к его родственникам, однако Хильда была неумолима и заявила, что она ведёт себя неприлично и что тётя Лина была бы возмущена её поведением. Под конец она сказала, что прежде была лучшего о ней мнения, а теперь видит, что она просто вертихвостка, ей бы лишь пококетничать, всё равно с кем.

— Не всё равно! — крикнула Кэт, и в её голосе зазвенели слёзы. — Не хочу никого видеть, хочу домой!

— А как же твой Ник?

— Он вовсе не мой! Не нужен он мне!

— А Этвуд? — помолчав, спросила Хильда, и Ален понял, что он не единственный, кто кое-что заметил.

— У него же есть Джудит, — жалобно сказала Кэт. — Она такая красивая…

Алену стало жаль девушку. Бедный ребёнок, подумалось ему, и надо же ей было попасть сюда. Всё-таки у Этвуда кое-какая порядочность ещё сохранилась, раз он тогда выставил её из своей комнаты. Хотя возможно, что он заботился в первую очередь о самом себе, осложнений с женщинами ему и так хватает.

В начале девятого Ален с книгой и пледом под мышкой вышел из дома, выбрал в парке местечко между кустами цветущих роз, сложил плед вдвое, расстелил его и улёгся. Заходящее солнце приятно пригревало спину, и вскоре он закрыл книгу, положил голову на руки и уже почти задремал, когда на аллее, вдоль которой росли розы, появился мужчина. Ален пребывал в состоянии полной расслабленности, когда лень шевельнуться, и даже не поднял головы, чтобы посмотреть, кто это: ему были видны одни движущиеся ботинки. Когда ботинки поравнялись с тем местом, где он лежал, рядом с ними возникли коричневые женские туфли. «Хильда, — лениво подумал Ален, — это её туфли».

— Мне надо с вами поговорить, — решительно сказала она кому-то.

От её голоса, напряжённого и от волнения хрипловатого, сонливость исчезла. Ален повернул голову: рядом с ней стоял Этвуд.

— Я вас слушаю.

— Позвольте задать вам один вопрос.

— Да?..

— Как вы относитесь к миссис Комптон? — в лоб спросила Хильда.

— Она очень милая девушка, — осторожно ответил Этвуд, очевидно прикидывая, что именно ей известно.

— Тогда я сформулирую иначе, — не отступала Хильда. — Она для вас что-нибудь значит?

— Я вас не понимаю, — холодно отозвался Этвуд.

— У девушек в её возрасте бывают такие странные фантазии… — Хильда, попавшая в щекотливое положение, принуждённо засмеялась. — Чего только не взбредёт им в голову!

— Весьма сожалею, если ненароком дал для этого какие-то основания.

«Лжёт без зазрения совести! — возмутился про себя Ален. — Делает вид, будто он ни при чём. Ну и денёк! — подумал он, когда Хильда и Этвуд, обменявшись любезностями, вероятно не совсем искренними, ушли. — Даже поспать спокойно не дадут, будто другого места нет для выяснения отношений, кроме как рядом со мной. Не хочу ничего знать! Скорее бы убраться отсюда».

После того, как он узнал, что Джудит выходит замуж за Этвуда ради денег, человечество представлялось ему жалким сбродом, и всё окружающее приобрело мрачный оттенок.

Ален провалялся на своём месте ещё час; когда он сложил плед и направился к дому, уже темнело. Идя через парк, он заметил за кустарником женскую фигуру в тёмной шали с золотистыми блёстками.

— …придётся его убрать, — донёсся до него приглушённый мужской голос.

Ален ускорил шаг. Всё, с него хватит. Он в сыщики не нанимался, и плевать ему на чужие разговоры. В конце концов, раз сам Этвуд так спокойно отнёсся к подсыпанному яду, он-то чего будет волноваться? И потом, все его усилия выяснить что-нибудь насчёт отравления пошли прахом. Он узнал массу разных вещей, но всё не о том. Узнал, что девушка по имени Мэй покончила с собой из-за Этвуда и что у него есть ребёнок; узнал, что Джудит мечтает завладеть его состоянием, а её бабка его ненавидит; что Дорис — любовница Хилтона и им обоим нужны деньги; что Генри Блейк тоже вечно в долгах, а Томас и Этвуд ненавидят друг друга. Только зачем ему всё это? Пусть грызутся между собой, ему-то какое дело? К Этвуду, каков бы он ни был, его привязывает чувство благодарности, об этом забывать нельзя, однако что он может сделать? Этвуд не любит, когда лезут в его дела, и в чужих советах не нуждается. Он же прямо сказал, что сам в состоянии постоять за себя. «В такой ситуации остаётся умыть руки», — думал Ален, сидя на подоконнике на первом этаже возле боковой лестницы; пристрастие к подоконникам он сохранил с детства, когда вечерами готовил уроки, пристроившись у окна своей комнаты, чтобы заодно наблюдать за происходящим на улице. Мать сгоняла его оттуда и заставляла пересаживаться к столу, но стоило ей выйти, как он тотчас вновь оказывался на своём излюбленном месте.

Снаружи было уже совсем темно. Ален поправил сползающий плед и услышал, что по лестнице кто-то спускается. Сам он сидел так, что при спуске увидеть его можно было лишь обернувшись, — Этвуд, не заметив его, дошёл до двери, открыл её и вышел наружу. «Куда это он отправился в такое время? — машинально подумал Ален и тотчас одёрнул себя: какое ему дело? — Пусть идёт куда хочет. Может, нашёл в деревне или на одной из ферм женщину, с которой не будет хлопот, и идёт к ней». Однако Этвуд остановился у самого дома, напротив окна, расположенного через два от того, где сидел Ален. Свет на первом этаже был уже везде погашен, и потому Этвуд не видел Алена. А тот различал его фигуру благодаря падающему из-за угла свету от центрального входа. Этвуд явно кого-то ждал. Ален слез с подоконника, собираясь идти к себе, уронил при этом книгу и нагнулся за ней. Выпрямившись, он напоследок ещё раз бросил взгляд на Этвуда и увидел на фоне кустарника за его спиной (тот стоял лицом к дому) пригнувшуюся тёмную фигуру с выставленной вперёд согнутой правой рукой, в которой что-то блестело. Ален ударил книгой по стеклу и крикнул: «Берегитесь!» Человек с ножом прыгнул на Этвуда, а тот, предупреждённый криком Алена, рванулся в сторону, но совсем уклониться от удара не смог, и нож скользнул по его плечу. Ален, распахнув окно, выскочил наружу и подбежал к Этвуду. Тот стоял, прислонившись к стене, с его левой руки капала кровь. Ален торопливо осмотрел его: Этвуд отделался длинным порезом от плеча до локтя. Рана была неопасной, однако Этвуд, похоже, находился в шоковом состоянии, нападавший же тем временем исчез в кустах.

— Филип, вы можете идти?

Этвуд очнулся.

— Да, конечно. Это был мужчина! — воскликнул он с выражением полнейшей растерянности, и Ален понял, в чём дело: Этвуд был ошеломлён нападением неизвестного, так как до сих пор считал, что на его жизнь покушалась миссис Рэтленд.

— Идёмте, вас перевязать надо.

Ален запер на засов дверь и вслед за Этвудом поднялся по лестнице. Придя к себе, Этвуд правой рукой достал из шкафа коробку с ватой и бинтами. Ален помог ему снять рубашку, продезинфицировал рану и наложил повязку, после чего Этвуд лёг на кровать, а Ален уселся рядом и спросил:

— Зачем вы вышли из дома?

Этвуд искоса посмотрел на него, потрогал повязку и после некоторого колебания сказал:

— Я думал, что меня ждёт Кэт.

— Почему?

Этвуду явно не хотелось отвечать на этот вопрос, однако после того, как Ален только что пришёл ему на помощь, открыто уклониться от столь прямого вопроса было невозможно, и он нехотя сказал:

— Кто-то бросил камешки мне в окно. Я сам бросал ей в окно камешки, поэтому подумал, что это она.

— А внизу вы никого не заметили?

— Нет, уже было темно.

— Кто же это мог быть?

— Понятия не имею.

— До сих пор вы подозревали миссис Рэтленд, — сказал Ален.

Этвуд, по-прежнему неохотно, кивнул:

— Я тогда понял, что вы догадались.

— Филип, скажите честно, вы считаете, что я лезу не в своё дело?

— Нет, почему? — неопределённо ответил тот.

— Тогда я хочу ещё кое-что спросить.

— Я знаю, что вы спросите, — сказал Этвуд, глядя в потолок. — Только лучше не спрашивайте. Именно вам-то я и не могу ответить.

— Ну тогда я пойду, — хмуро сказал Ален и встал, однако тут он вспомнил услышанный в саду обрывок фразы и решил, что должен поставить об этом в известность Этвуда.

Его сообщение произвело сильное впечатление.

— Этот голос вам никого не напомнил? — спросил Этвуд, приподнявшись на локте.

— Нет, они стояли далеко, я едва разобрал слова. Мужчину я совсем не разглядел, а женщина была в тёмной шали с золотистыми блёстками, — Ален задумался. — По-моему, я уже видел такую шаль прежде, только не помню, на ком, — он мысленно набросил шаль по очереди на каждую из живущих в доме женщин, но ни одна картина не вызвала в нём никакого отзвука. — Забыл, — сказал он с сожалением.

— Постарайтесь вспомнить, — настаивал Этвуд. — Если б мы узнали, кому принадлежит шаль, то наверняка определили бы и мужчину. Хотя вообще-то совсем необязательно, чтобы их разговор имел именно тот смысл, какой мы ему придали, — добавил он, поразмыслив. — Вы слышали слишком мало, чтобы судить наверняка.

— А на мой взгляд, вполне достаточно, но поскольку я всё равно забыл, на ком видел эту шаль, то спорить не о чем. Хотя постойте… да, точно, вспомнил! Шаль лежала на кресле в гостиной, там тогда все были, но кто её туда положил, я не заметил.

— А я такой шали вообще не видел.

Они помолчали, затем Ален сказал:

— На вашем месте я бы на ночь запирал дверь на ключ.

— Хорошо, я закрою. К тому же у меня есть револьвер. Вот уж не думал, что придётся в собственном доме принимать такие меры.

Ален подумал, что сейчас самое время посвятить Этвуда в то, что Хилтон — любовник Дорис; раз речь зашла о паре, они выдвинулись на первый план, однако как объяснить, откуда он это знает? Будь Этвуд с ним откровеннее, он честно сознался бы, что подслушивал, пользуясь потайным ходом, однако скрытность Этвуда удерживала его от такого признания, и вместо этого он сказал:

— Одну возможность мы упустили. Надо было сразу выяснить, кого из мужчин нет в доме. Он ведь удрал в парк и, если вернулся, то конечно же позже нас. Теперь-то поздно, но может, попробуем?

— Пустой номер. Во-первых, уже полчаса прошло, во-вторых, это вообще бесполезно. Генри взял у меня ключи и попросил не закрывать левую дверь на засов. Они с Томасом о чём-то поспорили насчёт часовни и пошли смотреть на неё при лунном свете.

— Интере-есное совпадение… — протянул Ален.

— Лично я никакого совпадения здесь не вижу, — возразил Этвуд. — К тому же совсем необязательно, чтобы этот человек жил здесь, — добавил он.

Ален подумал про доктора Ратли, и ему показалось, что Этвуд думает тоже о нём.

Идя к себе, Ален сообразил, что запер на засов дверь, через которую собирались вернуться Блейки, и пошёл вниз. Подходя к двери, он услышал, что снаружи кто-то дёргает за ручку. Ален бесшумно отодвинул засов, а затем резким движением распахнул дверь — кто-то отпрянул назад, затем из темноты раздался голос Генри Блейка:

— Ну и напугали вы меня! — Он подошёл ближе. — А я думал, что это проделки Томаса: запереть дверь и оставить меня на улице.

— Вы разве не вместе ходили?

— Мы пошли смотреть на часовню, но по дороге потеряли друг друга. Я думал, он и сам туда доберётся, ждал-ждал, но он так и не пришёл. Наверно, сбился с тропинки. Я-то здесь хорошо ориентируюсь, а он в темноте мог заблудиться. Вы не знаете, вернулся он или нет?

— Не знаю, — ответил Ален, а про себя добавил: «Но очень хочу узнать».

Генри направился к комнате Томаса, и Ален пошёл вместе с ним. Комната Томаса была пуста.

— Выходит, он и правда заблудился, — озабоченно сказал Генри. — Придётся идти его искать.

Едва он это произнёс, как раздалось хлопанье входной двери, затем на лестнице послышались шаги и появился Томас. Одежда его была в беспорядке, правый рукав лёгкой матерчатой куртки порван, а брюки на коленях испачканы землёй.

— А, ты уже здесь! — зло бросил он Генри, не обратив на Алена ни малейшего внимания. — Завёл меня в овраг, а сам смылся.

— Ты сам потерялся, я тут совершенно ни при чём, — стал оправдываться Генри. — Я тебя звал-звал, а потом пошёл к часовне и ждал там.

— Какая к чёрту часовня! Я едва выбрался из этого оврага, там ещё и сыро.

— Я не виноват, что тебя занесло в овраг. Надо было смотреть, куда идёшь. Что это за проволока у тебя на воротнике?

Томас пощупал воротник куртки, извлёк застрявший там обрывок проволоки и бросил его на пол.

— Так я и знал, что это проволока, — пробормотал он. — В парке тоже ничего не видно, а среди плюща вообще тьма египетская.

— Ты ещё и в плющ угодил!

Томас смерил брата негодующим взором и скрылся в своей комнате.

— Но я правда не виноват, что он залез в овраг, — пожаловался Генри Алену. Теперь он будет на меня злиться, будто я специально его бросил.

«А в самом деле, кто кого потерял? — размышлял Ален, придя к себе. — Генри говорит, что потерялся Томас. Томас мог намеренно отстать или свернуть в сторону, а затем вернуться и напасть на Этвуда. Однако возможен и другой вариант: Генри бросил Томаса и сам вернулся. Кто произнёс «придётся его убрать»? Что, если за внешностью очаровательного шалопая в Генри Блейке таится совсем другой человек? Однако любому из них следовало прятаться подальше от дома, чтобы потом делать вид, будто он блуждал в лесу. Зачем же он встретился с этой женщиной в шали? Или это был доктор Ратли? Ратли и женщина в шали… Кто она, эта женщина в шали?»

Глава IX

Утро выдалось тёплое и солнечное. Ален расположился в шезлонге в тени деревьев, вскоре рядом с ним устроилась Хильда.

— Вы случайно не видели здесь высокого молодого человека с военной выправкой? — спросила она, обмахиваясь шляпой с большими полями.

— Нет. А Кэт ещё спит?

— Уже ушла куда-то.

Она спрашивала про Ника, решил Ален. Думает, что Кэт ушла с ним, а это ей не нравится.

Из дома вышел Хилтон и направился в их сторону. Хильда приветственно махнула рукой.

— Доброе утро, мистер Хилтон. Рано вы сегодня встали.

— Доброе утро. Я всегда встаю в это время.

— О, в таком случае вы очень мало спите. Завидую людям, которые ложатся за полночь и встают рано как ни в чём не бывало.

— Я-то к ним не отношусь, — заметил Хилтон, — потому что ложусь рано.

— Надо же, а я думала, что вы принадлежите к тем счастливцам, которые мало спят и прекрасно себя чувствуют. Вы вчера так поздно здесь гуляли, а сегодня чуть свет уже на ногах.

Ален насторожился, внешне сохраняя рассеянно-скучающий вид.

— Я — гулял? Вы приняли за меня кого-то другого, я весь вечер был у себя.

— Неужели я ошиблась? — Хильда удивлённо подняла брови. — А я была совершенно уверена, что видела вас возле дома. Я ещё тогда подумала, как приятно, должно быть, прогуляться в сумерках, когда вокруг тихо и всё погружается в сон. Когда вырываешься из города, находишь в этом особое очарование. Я совсем было собралась пойти, но вы уже куда-то исчезли, а я побоялась одна заблудиться в темноте. Жаль, что в парке нет освещения.

— Я же сказал, что весь вечер был у себя, — с оттенком досады заявил Хилтон. — А освещение есть, но после того, как началась война, его перестали зажигать. Включают только лампу перед центральным входом.

— Да-да, такая светлая площадка получается. Когда я выглянула из окна, мне показалось, будто вы как раз там и прошли.

Хилтон уже с нескрываемым раздражением повторил, что вчера вечером не выходил из дома, и двинулся дальше; в руках он держал сложенный вдвое журнал.

«Вряд ли Хильда ошиблась, — подумал Ален. — Кого она могла принять за него? Томас и Генри, как и я сам, вошли через боковую дверь, к тому же Генри блондин и она не могла спутать его с Хилтоном. Томас, раз он застрял в плюще, шёл мимо беседки и к центральному входу мог попасть только минуя открытую боковую дверь — идти туда ему было совершенно незачем. Хилтона она видела, больше некого, однако он это отрицает. А зачем ему отрицать, если он ни в чём не замешан? Похоже, что напал на Филип он, а перед этим с ним была Дорис. Остаётся внести последний штрих — убедиться, что шаль с блёстками принадлежит ей».

Вскоре входная дверь снова открылась, и Дорис проследовала в том же направлении, что и Хилтон. Если б удалось послушать, о чём они будут говорить! Оставив Хильду в одиночестве, Ален небрежной походкой человека, которому нечего делать, направился по аллее, ведущей к гроту, но как только вышел из поля зрения Хильды, изменил направление и бегом бросился вслед за Дорис. Прячась за кустами и перебегая от дерева к дереву, он следовал за ней на почтительном расстоянии, одновременно озираясь кругом, поскольку не знал, с какой стороны появится Хилтон, и боялся, что тот его заметит.

Хилтон стоял возле нависающего над аллеей огромного вяза. Низко пригибаясь, Ален подобрался к ним довольно близко (убежищем ему послужили кусты боярышника), однако ветер относил их слова, и до него долетали лишь обрывки фраз.

— …не получилось… вчера… ждать больше невозможно, — говорил Хилтон. — Обязательно надо достать, иначе… письмо… попробуй…

— Я же говорила, что… бесполезно.

Дальше Ален не разобрал, сильный порывистый ветер не только относил прочь их слова, но и шелестел листвой вокруг него. Следующее, что он услышал, было:

— …нет выхода, придётся… — Это говорил Хилтон.

— Хорошо, но вряд ли получится, только если… буду твоей женой, но сначала…

— Попробуем, терять нам нечего.

Тут ветер стих, и Ален отчётливо услышал слова Дорис:

— Жаль, что Филипа не убили на войне, это намного упростило бы нам жизнь, а теперь приходится рассчитывать только на самих себя. Идём, уже пора завтракать.

Они ушли. Выждав, пока они скрылись из виду, Ален тоже пошёл к дому. «Дело дрянь, — думал он, — моё присутствие связывает Этвуда, из-за меня он лишён возможности обратиться в полицию, а эта парочка, судя по всему, не намерена мириться со вчерашней неудачей. Теперь ясно, что Дорис собирается выйти замуж за Хилтона». Ален решил, что как бы ни воспринял Этвуд его признание о том, каким образом он пользовался потайным ходом, скрывать правду насчёт Дорис и Хилтона больше нельзя.

Занятый своими мыслями, он шёл медленно и к завтраку опоздал, однако, войдя в столовую, заметил, что пустует ещё одно место. Кэт вошла парой минут позже него и, извинившись, села. Хильда встретила её недовольным взглядом, однако при других воздержалась от замечания. Беседа зашла о трудностях военного времени, о том, как сложно стало купить хорошую вещь. Этот разговор завёл Этвуд, вроде бы и не проявляющий к нему особого интереса, однако искусно вставляемые им замечания направляли обсуждение в определённое русло. Поскольку среди присутствующих большинство составляли женщины, выяснение трудностей вскоре приняло специфический характер.

— На днях я видел миссис Колридж, — вскользь заметил Этвуд, обращаясь к Джудит.

— Владелицу того салона, который стал модным перед самой войной?

— Да. Кажется, ты там тоже что-то шила?

— Да, одно платье.

— Какое?

— Зелёное с чёрной вставкой.

— Которое с кружевами на рукавах? — спросил Этвуд. Джудит кивнула. — Я помню, ты была в нём на карнавале у Хэрифордов. На тебе тогда ещё была индийская шаль, которую ты потом потеряла, помнишь?

Услышав про шаль, Ален понял, какую цель преследует Этвуд.

— Кстати, недавно я видел в гостиной красивую тёмную шаль с золотистыми блёстками, — продолжил тот с видом человека, болтающего о пустяках. — Это твоя?

— У меня такой нет, — ответила Джудит.

«Её он и не подозревает», — подумал Ален, — ему нужен предлог, чтобы заговорить об этой шали». Если владелица шали не догадается, что её видели в ней вчера вечером, то будет вполне естественно, если сейчас она скажет: «Это моя шаль».

— Это моя шаль, — сказала Кэт. — Тётя Лина подарила мне её на день рождения.

Ален удивлённо уставился на Кэт. Вот это номер! Тогда Хилтон отпадает. Они с Дорис говорили о своих денежных затруднениях, и только. Тогда кто же мужчина, который стоял с Кэт, а потом напал на Этвуда? А мотивы? Непонятно… Однако факт остаётся фактом: она стояла с кем-то в парке и обсуждала, как убрать Этвуда, а затем выманила его наружу известным её одной способом; она знала, что этот условный знак заставит его выйти из дома.

— Пойдёмте к леснику, — предложил Генри, когда завтрак подходил к концу. — Разведаем, как там насчёт охоты.

— Идите без меня, — сказал Этвуд. — Я вчера неудачно споткнулся и ударился о скамейку, теперь колено болит.

Хотя полученная им вчера рана была лёгкой, рука всё же болела, к тому же день был жарким, а он не мог снять пиджак, под одной рубашкой повязка стала бы заметна.

— Кто составит мне компанию? — спросил Генри.

Миссис Рэтленд сказала Джудит, чтобы та обязательно пошла, она прекрасно себя чувствует и обойдётся без неё. Как только Джудит согласилась, Томас сразу заявил, что тоже пойдёт. Последней к ним присоединилась Хильда.

— Ты с нами? — утвердительным тоном спросила она Кэт.

— Нет, я уже договорилась…

Хильда нахмурилась и, когда все встали, подошла к окну и бросила взгляд наружу. Высматривает Ника, отметил Ален. Ей определённо не нравится, что Кэт встречается с этим парнем. Кстати, надо бы посмотреть на него поближе. Ален тоже направился к окну и услышал, как Хильда сердито спрашивает Кэт:

— Это он тут вчера вечером бродил вокруг дома?

Кэт, покраснев, ответила, что Ник больше сюда не приходит, а ждёт её на дороге в деревню.

По этому вопросу стало ясно, что Хильда теперь считает, будто видела вчера не Хилтона, а Ника. Ситуация в корне менялась.

Блейки, Хильда и Джудит ушли к леснику. Кэт тоже ушла сразу после завтрака. Ален слонялся по дому, раздумывая, обязательно ли говорить Этвуду про Дорис и Хилтона, и в конце концов решил, что с этим можно немного подождать. Он пришёл в свою комнату и, устроившись в кресле, занялся обдумыванием нового варианта: Кэт и Ник. Слабовато насчёт мотивов. Какие у неё основания, чтобы настолько ненавидеть Этвуда? Он за ней ухаживал, а потом перестал — не убивать же из-за этого. А Нику вовсе незачем убивать Этвуда, поскольку тот сам отказался от девушки. Да, с мотивами плохо… А неудавшееся отравление? Наверняка оба покушения — дело одних и тех же рук, однако, когда Этвуду подсыпали яд, до размолвки между ним и Кэт было ещё далеко. Или причина совсем иная, а их короткий роман — одна видимость?

Около полудня явился мистер Грейсон и вместе с Этвудом отправился смотреть лошадь. Ален от нечего делать присоединился к ним.

Лошадь хромала значительно меньше.

— Ещё два-три дня, сэр, и она поскачет так, что любо-дорого посмотреть, — сказал конюх, похлопывая её по крутой шее.

Лошадь фыркала и косила глазом на незнакомых людей, Ален хотел было подойти поближе, но Этвуд удержал его.

— Осторожней, не подходите к ней близко, особенно сзади. Она чужих не любит.

Ален посмотрел, где Грейсон: тот стоял с другой стороны и сосредоточенно разглядывал кобылу.

— Замечательно, замечательно, — бормотал он, однако выражение лица у него при этом было крайне унылое.

— Вы чем-то недовольны? — спросил Этвуд, тоже заметивший это.

— Прекрасная лошадь, прекрасная. Ещё бы дня три… Очень обидно, что так получается. Видите ли, сэр, дело в том, что к миссис Мэллон, у которой я живу, приезжают родственники, и она попросила меня найти другое жильё.

— Это затруднение легко устранимо, — сказал Этвуд с улыбкой, казалось, Грейсон отчасти забавляет его. — Переезжайте сюда.

— Неловко как-то… — Грейсон смущённо переступил с ноги на ногу. — Навязался я вам…

— Вы нас нисколько не стесните, — приветливо сказал Этвуд. — Боюсь только, что вам здесь покажется слишком шумно. Зато до реки близко. Кстати, как ваши успехи? Много рыбы наловили?

Мистер Грейсон заулыбался.

— Не скажу чтобы много, но удовольствие получил огромное. Так приятно посидеть в тишине с удочкой, вмиг все дела забываешь. Это и есть настоящий отдых. Чудесные здесь места, не понимаю я тех, кто ездит отдыхать на какие-то там курорты. Столько хлопот, волнений, а зачем?

Ален едва удержался от смеха, своими рассуждениями Грейсон напомнил ему добродушную старую деву.

Через час после ухода Грейсона явился доктор Ратли. Пока он был у миссис Рэтленд, вернулись Блейки, Хильда и Джудит. Когда они вошли в холл, где Этвуд читал газеты, а Ален, по старой привычке устроившись на подоконнике, рассеянно смотрел на окрестности. Томас что-то тихо сказал Джудит. Её дотоле непроницаемое лицо вспыхнуло, и она наградила его гневным взглядом. Томас усмехнулся, повернулся и ушёл. Этвуд безмолвно наблюдал эту сцену, а когда Томас вышел, спросил:

— Хорошо прогулялись?

Джудит кивнула, а Хильда стала описывать, по каким красивым местам они шли; она, как всегда, говорила много, но на редкость неинтересно. Этвуд слушал её восторженные излияния краем уха, переводя взгляд с Джудит на Генри. Генри выглядел смущённым и вскоре ушёл, пробормотав, что устал. Между Джудит и Томасом что-то произошло, отметил Ален, и Генри чувствует себя неловко перед Этвудом, так как эту прогулку затеял он.

Спустя полчаса Ален, сидя у себя, услышал снаружи голос Кэт и выглянул в окно: так и есть, она прощается с Ником. Ален снова уселся в кресло, но вскоре решил, что проведёт время с большей пользой, если узнает, о чём сейчас говорят Кэт и Хильда; если последняя займётся выяснением отношений между её подопечной и Ником, это стоит послушать.

— …в молодости. Я была тогда совсем девчонкой, а он — студентом, — донёсся из комнаты Хильды её голос, — да ведь я тебе уже рассказывала. Сейчас мне кажется, что это было сто лет назад. А в деревне всё с тех пор осталось по-прежнему. Сама-то я, конечно, сильно изменилась, меня сейчас никто не узнает. Да и кому, кроме него, меня помнить? Я провела здесь всего два месяца. Это была моя первая любовь…

— Почему же вы расстались? — спросила Кэт.

Хильда протяжно вздохнула:

— Не всё так просто… были обстоятельства… что теперь говорить. Может, так даже и лучше. Посмотрела я на эти места, и хорошо. Будет что вспоминать.

— А с ним что стало?

— Он давным-давно отсюда уехал… Ты написала письмо тёте Лине?

— Ой, забыла! Сейчас напишу.

— Ты же обещала ей писать через день. Смотри, она обидится.

— Иду-иду. Сейчас сяду и напишу её длинное-предлинное письмо, вот такое, — сказала Кэт, и Ален будто воочию увидел, как она широко разводит свои тонкие руки, показывая, какое длинное письмо напишет тёте Лине.

Кэт вышла, и Ален вернулся к себе. Итак, Хильда в молодости провела в этих местах два месяца и была в кого-то влюблена. «Что это нам даёт?» — размышлял он. «Доктор Ратли! — мелькнуло у него в голове. — Если Хильда солгала, сказав, что тот человек уехал отсюда, если он здесь, и это доктор Ратли, то это уже кое-что! Ратли ненавидит Этвуда, какие между ними счёты, сейчас неважно, важно, что у доктора есть основания для мести. Хильда встречается с доктором, вспыхивает старое чувство, и она готова помочь ему отомстить за погубленную карьеру. Первая попытка — отравление. Для врача яд — самое подходящее оружие. Подсыпала яд Хильда. А может, он сам. Был ли он в тот день в замке? Надо выяснить. Потом они выманивают Этвуда из дома, воспользовавшись условным знаком между ним и Кэт (очевидно, Хильда видела, как он бросал камешки в её окно), и Ратли нападает на Этвуда с ножом. Они знают, что Ален был свидетелем нападения, поэтому на следующий день Хильда специально при нём говорит, будто видела вчера вечером Хилтона, а после делает вид, что это мог быть Ник. Отводит подозрение от настоящего преступника. Шаль… Не доказано ведь, что шаль тогда была на плечах своей владелицы, Хильда могла взять шаль Кэт или же у неё есть своя такая же. Итак, Хильда и доктор Ратли. Необходимо выяснить, где доктор провёл вчерашний день, и заняться этим следует Этвуду. Довольно им играть в молчанку, дело слишком серьёзно. Во всяком случае, лично он готов рассказать всё, что знает. Правда, не совсем всё — про свой визит к Анне Райен он говорить не будет, но это не имеет значения. И про Джудит он тоже говорить не будет…»

Этвуд был у себя. Лёжа на диване, он читал какую-то толстую книгу. Когда Ален вошёл, он заложил её листом бумаги и отодвинул в сторону.

— Что вы читаете? — спросил Ален.

— Уайльда.

От сильного порыва ветра задрожали стёкла. Ворвавшийся в приоткрытое окно ветер взвил занавеси, а бумаги со стола слетели на пол. Этвуд поднялся и стал закрывать окно. Ален тоже встал и заметил, что книга, которую читал Этвуд, валяется на полу, то ли он сам, то ли Этвуд задел её; падая, она раскрылась на заложенной странице. Он наклонился, чтобы поднять её, и едва подавил возглас изумления: на листе, который Этвуд использовал в качестве закладки, карандашом было нарисовано его собственное, Алена, лицо. Он оглянулся — Этвуд всё ещё возился с окном. Подняв книгу, Ален торопливо осмотрел лист со всех сторон: на обороте был изображён домик и около него лошадь, рисунок явно принадлежал ребёнку. Но его портрет!? Какое сходство! Тонкие, изящные линии — рука человека, прекрасно владеющего искусством рисунка. Быстро положив книгу на место, Ален подошёл к столу и стал собирать разлетевшиеся бумаги, думая о том, кому принадлежит поразительный рисунок. Он почему-то был уверен, что не Этвуду. Детские каракули на оборотной стороне листка подсказывали, откуда он взялся: из квартиры Анны Райен. Вероятно рисунок сделан самой Анной. Для чего? Она рассказала Этвуду о посещении странного иностранца, разыскивающего своего приятеля и потом исчезнувшего, Этвуд стал расспрашивать и она нарисовала его лицо. Если так, то Этвуд знает, что он был в Лондоне.

«Это самок ужасное, что могло случиться, — в отчаянии думал Ален. — Как объяснить, зачем я туда поехал? Но может быть, рисунок сделан кем-то другим здесь в доме? Однако откуда тогда детские каракули?»

Следовало заново продумать предстоящий разговор с Этвудом, и Ален ушёл к себе. Вспоминая вчерашний день, он отметил, что видел Этвуда примерно в час дня, когда все собрались в гостиной и обсуждали случай с миссис Рэтленд, а потом уже вечером, часов в девять — интервал вполне достаточный для того, чтобы съездить в Лондон и вернуться обратно, тем более, что, имея машину, Этвуд не был связан расписанием поездов.

«Так оно и было, — решил Ален. — Он, разумеется, был взбешён, однако после его возвращения из Лондона мы встретились, когда на него напали и я бросился ему на помощь. Как-никак, без меня сейчас он вряд ли был бы в живых, и поэтому сделал вид, будто ничего не знает и не стал со мной ссориться. Ситуация крайне неприятная…»

Ален тяжело вздохнул и уныло побрёл в библиотеку взять что-нибудь полистать на ночь, ему казалось, что сегодня он не заснёт. На обратном пути ему встретился Генри, тот затащил его к себе и с полчаса болтал о всякой ерунде. Мысли Алена были заняты предстоящим объяснением с Этвудом, и он воспринимал Генри как назойливо жужжащую муху. Отделавшись от него при первой же возможности, Ален вернулся к себе. Здесь его ждал сюрприз: в комнате кто-то побывал.

Глава X

Ален осмотрел всё внимательно — сомнений нет, кто-то рылся в его вещах. Его охватила тревога. Что это значит? Кого и почему заинтересовала его персона? Он отсутствовал почти час, этого времени хватит, чтобы обыскать всю комнату, но что здесь искали? Ален в смятении присел на подоконник. Взгляд его упал на стол: определённо книга об архитектуре, которую дал ему Этвуд, и папка с материалами, относящимися к строительству замка, прежде лежали иначе. Он соскочил с подоконника и раскрыл папку. Чёрт возьми! Кто-то разворачивал нарисованный им план дома со штриховой линией вдоль стен, обозначающий тайный ход. Если неизвестный просмотрел и другие документы из папки, где содержится упоминание об этом ходе, то несомненно догадался о смысле штриховой линии, тем более, что в углу листа Ален условно изобразил часовню, где этот ход заканчивался, и довёл штриховую линию до неё. Однако план, так же как и содержимое папки, не давал никаких указаний относительно того, как в этот ход попасть — для человека, производившего здесь обыск, ход остаётся недоступным. «Если только это не Филип, — подумал Ален, хотя думать так очень не хотелось. — Допустим, Этвуд догадался, как он использует потайной ход, и искал здесь подтверждение своей догадки. Вчера Этвуд узнал, что он ездил в Лондон, а сейчас убедился в том, что он подслушивает чужие разговоры».

«Положение хуже некуда! — подумал Ален. — Почему он не спросил меня напрямик, откуда я узнал про Анну Райен? Я бы сказал правду. А если это не Филип?..»

Ложась спать, Ален поймал себя на том, что соседство потайного хода вызывает у него неприятное ощущение собственной беззащитности, будто он лежит в доме, полном опасностей, с открытой дверью. Повертевшись с боку на бок, он оделся и вышел на улицу. Хотя все окна заселённых комнат были открыты настежь (ночь выдалась очень жаркая и душная), оттуда не доносилось ни звука, все уже спали.

«Один я здесь шатаюсь, — подумал он и тут сообразил, что боковая дверь, через которую он вышел, была незаперта, а в одиннадцать прислуга закрывала все двери. — Получается, кто-то вышел из дома раньше меня. Интересно посмотреть, кто это. Одно из двух: либо Кэт вышла на свидание с Ником, либо Хильда — с доктором Ратли. Если я устрою здесь засаду и буду следить за дверью, то наверняка выясню это… А ещё лучше найти их и послушать, о чём они говорят. Однако как их найти в такой темноте?»

Тишину прорезал крик ночной птицы, невдалеке послышалось хлопанье крыльев. Ален решил пройти немного в ту сторону, а если там никого нет, вернуться и ждать у входа; крадучись он двинулся вперёд.

— …или контрабанду, — донёсся из-за кустов орешника мужской голос. Ален застыл на месте. — Прячут где-то в доме. Тайный ход… — Дальше Ален не понял, говорили слишком быстро и тихо, его знания английского было недостаточно, чтобы воспринять столь быструю и неотчётливую речь, он разбирал лишь отдельные слова и куски фраз. — …нечего бояться… тайник… скомпрометирует. Мало времени… другой план… вне подозрений, всё будет выглядеть естественно… шантажировать… надо найти… попробую…

— Хорошо, — свистящим шёпотом ответила женщина.

Они старались говорить тихо, и как Ален ни напрягал свой слух, определить, кому принадлежат эти голоса, ему не удалось. Голоса смолкли, шорох веток показал, что они уходят. Как быть? Броситься вдогонку? Но он безоружен и, если дойдёт до стычки, шансы на их стороне. Он быстро пошёл обратно тем же путём, каким пришёл сюда, рассчитывая первым достичь двери и посмотреть, кто войдёт в дом. Напрасно прождав четверть часа, он убедился, что его опередили, и хотел открыть дверь, но обнаружил, что она заперта. Как попасть внутрь? Если поднять шум, то кто-нибудь, конечно, впустит его, но при этом те, кого он здесь выслеживал, могут заподозрить, что были в парке не одни и что их подслушивали. Ален обошёл вокруг дома, но на первом этаже все окна были закрыты, тогда он набрал горсть камешков и стал бросать их в окно Этвуда. Единственным звуком были удары камешков о стекло. «Если Филип уже спит, так его не разбудишь», — подумал приунывший Ален и вдруг почувствовал, что в спину ему упёрлось дуло револьвера. В следующую секунду револьвер отодвинулся, и над ухом раздался сердитый голос Этвуда:

— Это вы! Что за идиотская шутка?! Зачем вы бросали мне камешки?

— Извините. Я думал, что вы ещё не спите, и хотел попросить вас впустить меня в дом. Пока я гулял, дверь закрыли.

Этвуд тихо рассмеялся:

— А я чёрт знает что подумал, даже вышел через кухню, чтобы незаметно было. Рассчитывал застать противника врасплох.

— И застали. Я совсем не слышал, как вы подошли.

— Идёмте, раз вы уже нагулялись, — сказал Этвуд, пряча револьвер в карман. — Вы ведь любитель дальних прогулок. — В его тоне прозвучала ирония, и Ален в этот момент готов был поклясться, что тот знает о его поездке в Лондон.

— Ложитесь спать, уже первый час, — сказал Этвуд, когда они вошли в дом. — Спокойной ночи.

Он повернулся и направился к себе. Ален хотел было окликнуть его, чтобы рассказать о только что слышанном разговоре, но тот уже ушёл. Придя к себе, Ален лёг в постель, но теперь ему и подавно было не до сна. Если в ходе был тайник, где что-то спрятано, то спрятать это там мог лишь сам Этвуд. Может быть, содержимое тайника и есть подлинная причина покушений на него? Тогда его скрытность получает объяснение. Но если там находится нечто очень ценное, зачем он показал ему ход? Или тайник так замаскирован, что непосвящённому невозможно его обнаружить? А кто те двое, чей разговор он сейчас подслушал? И что подразумевалось под «другим планом»? Новое покушение на Этвуда или что-то, связанное с тайником?

На следующий день Ален сказал, что ночью плохо спал и потому сейчас ляжет, сам намереваясь тем временем тщательно заново обследовать тайный ход. Решился он на это после долгих колебаний: если тайник принадлежит хозяину дома (другой вариант был весьма сомнителен), эти поиски по отношению к нему являются актом чёрной неблагодарности, однако, с другой стороны, всё касающееся тайника настолько неопределённо, а опасность, угрожающая в первую очередь самому Этвуду, так велика, что он счёл себя вправе отправиться на поиски того, что, возможно, является стержнем странных событий. Взяв фонарь, Ален двинулся в путь. Когда он уходил из столовой, там обсуждалось, стоит ли идти на реку или не стоит ввиду того, что погода вроде бы портится, и потому он не знал, где сейчас находятся остальные: то ли всё-таки пошли гулять, то ли разошлись по своим комнатам; следовало соблюдать осторожность, чтобы странные звуки не привлекли их внимание. Больше часа Ален обследовал стены и пол, но ничего не обнаружил. Правда, если здесь был какой-нибудь скрытый механизм, замаскированный так же хитро, как вход сюда из его комнаты, то для непосвящённого шансов обнаружить его было очень мало. Он тщательно обследовал все подозрительные выступы и щели, но — тщетно. Ален уже порядком устал и подумал, что изучить таким образом ход по всей длине не удастся, даже если он будет ползать здесь все ночи напролёт. Он присел на корточки и опёрся спиной о стену — не самое удобное положение для отдыха, однако сидеть на каменных плитах было слишком холодно. Фонарик он пока погасил и положил рядом, от длительного напряжённого рассматривания при слабом освещении всяких выступов и щелей у него заболели глаза. Отдохнув, Ален протянул руку за фонарём, но его на месте не оказалось. Пошарил вокруг — безрезультатно. Шёпотом чертыхнувшись, он начал ползать вокруг, ощупью пытаясь обнаружить куда-то откатившийся фонарь. Под левой ногой раздался хруст стекла — фонарь был найден, но, увы, пришёл в негодность. Это раздосадовало Алена, однако он считал, что достаточно хорошо помнит план, чтобы выбраться отсюда даже в темноте. Он находился вблизи того места, где ход разветвлялся на три и средний вёл в часовню, идти туда было дольше, зато проще, и он решил выбираться через часовню. Касаясь правой рукой стены, Ален двинулся вперёд. Когда стена пошла круто вбок, он понял, что достиг разветвления и находится в круглом помещении с четырьмя ходами, по одному из которых он пришёл сюда, а три другие расположены напротив. Дальше очень просто: надо миновать один ход и пойти по следующему. Пройдя мимо первого хода, Ален нащупал стену второго и лицом ощутил слабое, едва заметное движение воздуха — верный признак того, что он не ошибся и этот ход ведёт наружу. И вдруг его пронзило острое ощущение опасности: слева от него кто-то был. Ален отпрянул в сторону, и в этот момент рядом раздался грохот выстрела. Ален бросился бежать, в три прыжка достиг первого поворота (всего их до часовни было три), чудом не расшибся в кромешной тьме, затем домчался до второго, ударился выставленной вперёд рукой о стену, но боли впопыхах не почувствовал и понёсся дальше. Третий поворот он уже увидел, на последнем, прямом участке кромешная тьма сменилась сумраком, позволявшим различать стены. Выбравшись наружу, он добежал до леса и бросился на землю под прикрытие густого кустарника. Отдышавшись, осторожно выглянул из своего убежища: никого. Ален сел и задумался. Сейчас, при ярком свете, всё происшедшее казалось чем-то нереальным.

«Кому понадобилось убить меня? — думал он. — И раз уж в меня стреляли, то почему не погнались следом? Скрыться там некуда, нескольких выстрелов даже вслепую, в темноте, было бы достаточно, чтобы меня прикончить. На кого была устроена засада, на меня или на кого-то другого? Если на меня, то зачем? Чтобы не лез куда не следует? А кто знал, что я туда полезу?»

Пока Ален шёл к дому, в голову ему приходили самые разнообразные идеи. Раздумывая, почему ему удалось убежать целым и невредимым, он счёл, что его не собирались убивать, а хотели только припугнуть. Невольно ему пришло на ум, что Этвуд до сих пор всячески избегал каких бы то ни было объяснений, а порой вообще вёл себя странно. Этвуд во многом оставался для него загадкой. Абсурдно или нет предполагать, будто от воспользовался таким оригинальным способом, чтобы отбить у него охоту совать свой нос в чужие дела? Через полсотни ярдов Ален всё же решил, что этот вариант выглядит дико, скорее на Этвуда-то и была устроена засада. Однако в темноте тот человек не мог заметить, что произошла ошибка и перед ним вовсе не Этвуд; но почему же тогда он позволил ему убежать?

Уже очутившись в своей комнате, Ален сообразил, что упустил из виду немаловажную деталь: устроивший засаду знал, как проникнуть в ход и умел пользоваться находящимся в его комнате механизмом. Кроме Этвуда, механизм известен Генри Блейку, поскольку в детстве они там играли, а раз Генри, то, вероятно, и Томасу. Итак, трое: Этвуд, Генри и Томас. Однако нельзя исключить и Хилтона с Дорис, она живёт здесь достаточно долго, чтобы узнать про ход. Подозреваемых опять было слишком много!

После случившегося у Алена не было ни малейшего желания ночевать в своей комнате, а чтобы занять другую, необходимо как-то объяснить хозяину дома желание переехать. Что же сказать Этвуду? Правду? Проклятая поездка в Лондон! Если говорить с Этвудом откровенно, то придётся сказать и о ней, тем более, что ему это всё равно известно. Как объяснить, зачем его туда понесло? Нельзя же признаться, что он влюблён в Джудит. Его поведение будет выглядеть более чем странно… А, наплевать, решил Ален, пусть думает, что хочет.

Он отправился к Этвуду, но того у себя не оказалось, тогда он пошёл в гостиную — Этвуд был там.

— Я хотел бы переехать в другую комнату, — подойдя к нему, сказал Ален.

— Пожалуйста. Вам там неудобно?

— Этот ход действует мне на нервы, — уклончиво сказал Ален, следя за выражением лица Этвуда, чтобы по его реакции определить, не он ли подшутил — если только подшутил — над ним сегодня.

Однако Этвуд спокойно предложил ему выбрать любую из свободных комнат, и Ален решил, что подозревал его напрасно. В этот момент к ним подошёл Хилтон, и Алену волей-неволей пришлось отложить разговор с Этвудом. Оставив того в обществе Хилтона, он пошёл выбирать себе новое жилище. Осматривая пустые комнаты, он вошёл в помещение, соседнее с комнатой Джудит, и вдруг отчётливо услышал резкий и хрипловатый голос миссис Рэтленд. Приблизившись к разделяющей комнаты стене, он обнаружил в ней дверь — комнаты были смежными, чем и объяснялась хорошая слышимость. Второй голос, более тихий, принадлежал Джудит. Тема спора между ними была прежней: Филип Этвуд. Старуха на все лады поносила его и предрекала Джудит всяческие напасти в случае замужества, а та своим спокойным и невозмутимым голосом отвечала, что любит его, что этот вопрос уже решён и незачем опять к нему возвращаться.

«Любит, как же! — подумал Ален. — Деньги она его любит, вот что. Сказала бы прямо, что хочет быть богатой».

— Ты ещё попомнишь ту цыганку, помяни моё слово! — крикнула старуха, после чего раздался стук её палки и хлопанье двери.

Воцарилась тишина, затем послышались какие-то странные звуки. Ален напряг слух — что это такое? Похоже на приглушённые рыдания, когда плачут, уткнувшись в подушку. Раздираемый противоречивыми чувствами, он замер, кусая губы. Узнав, что она выходит замуж ради денег, он внушил себе, что отныне презирает её, однако сейчас, слыша, как она плачет, он был охвачен жалостью и желанием утешить её. Какая бы она ни была, он не в силах слышать её рыдания. Что угодно, только бы она не плакала! Вместе с тем он не мог представить её плачущей, она всегда была столь сдержанной и спокойной, что зачастую это смахивало на равнодушие, и вдруг такой взрыв отчаяния!

За стеной раздался такой звук, будто что-то мягкое упало на пол («Похоже, она бросила на пол подушку», — подумал Ален), а затем зазвучал голос Джудит, и в этом голосе было столько горя, что никто не назвал бы его сейчас невозмутимым:

— Не могу я так больше, не могу! Я сойду с ума! Не могу же я сказать ей, что сама люблю другого.

«Всё, с меня хватит! — Ален выскочил из комнаты, даже не позаботившись ступать потише, впрочем, та, которая могла услышать его шаги, сама была в таком состоянии, что вряд ли обратила бы на это внимание. — Дурак, кретин и осёл! Ещё хотел её утешать! Нужны ей очень твои утешения! Пора уже понять, чего она стоит. Любит одного, а замуж выходит за другого. Выбрала, у кого банковский счёт солиднее. Это вдвойне мерзко! Нечего о ней больше думать!»

Однако мысли его невольно возвращались к услышанному. Получается, что тот, кого она любит, человек необеспеченный, во всяком случае, по сравнению с Этвудом. Кандидатура очевидна: Томас Блейк. Тогда её неприязнь к нему мнимая и предназначена лишь для отвода глаз, а раз так, то не Томас ли пытался убить Этвуда? А женщина? Это явно не Джудит, она не заинтересована в смерти своего жениха. А если Дорис намекнула Томасу, что пора избавиться от соперника, и они сговорились? Однако сегодняшний случай всё равно остаётся загадкой… хотя… Допустим, они каким-то образом что-то узнали про тайник, и Томас пошёл на разведку; на него самого Томас наткнулся случайно, выстрелил один раз, думая, что перед ним Этвуд, но преследовать не стал, растерявшись от неожиданной встречи. А оружие он взял с собой на всякий случай, чтобы чувствовать себя увереннее — мало ли что. Всё логично. Обдумывая новый вариант, Ален в глубине души чувствовал, что на самом деле всё это ему сейчас почти безразлично. Разозлившись на самого себя, он принял решение раз и навсегда, окончательно и бесповоротно разделаться со своей позорной слабостью и стал методично втаптывать в грязь тревожащий его сердце образ; с мрачным удовлетворением терзающего себя фанатика он думал, какая она лживая и расчётливая особа, стремящаяся подороже продать свою красоту; что ради денег она предала любовь и выходит замуж не за человека, а за его банковский счёт; что под обольстительной внешностью у неё нет ничего, кроме жадности, обмана и бездушия. Кончилось это самоистязание тем, что весь мир стал вызывать у Алена отвращение, собственная безопасность совершенно перестала его волновать, он попросту забыл о ней и в результате лёг спать на прежнем месте. Мысли лезли в голову самые мрачные и омерзительные. Он вспомнил про таблетки Этвуда и подумал, что с удовольствием проглотил бы парочку, чтобы заснуть и не просыпаться до самого утра.

Глава XI

Утром Ален чувствовал себя совершенно разбитым. Всю ночь ему снились бесконечные серые коридоры, по которым он блуждал неизвестно зачем, и проснулся он с тем же ощущением безысходности и уныния, какое было и вчера. Посмотрев на часы, он обнаружил, что до завтрака поговорить с Этвудом уже не удастся. Умывшись, он раздвинул шторы и выглянул в окно: день был под стать его настроению: затянутое тёмными низкими тучами небо льнуло к земле, всё было окутано серой дымкой, над рекой клубился туман, в воздухе чувствовалась сырость, хотя дождя ещё не было. Пока он брился, по стеклу поползли первые капли моросящего дождя. Летние грозы Ален любил, а в такую погоду ему хотелось задёрнуть шторы, растопить камин и сесть возле него с интересной книгой или рядом с приятным собеседником. Преодолев искушение вызвать горничную и попросить, чтобы завтрак принесли сюда (он не желал никого видеть и в первую очередь Джудит), Ален направился в столовую, твёрдо решив при любых обстоятельствах последовать затем за Этвудом и поставить точку над «и», даже если в результате Этвуд, разозлившись, предложит ему покинуть свой дом и выпутываться дальше самому. Подходя к столовой, он услышал жизнерадостный смех Генри, вызвавший у него глухое раздражение. Поздоровавшись, он отошёл к окну и сделал вид, будто рассматривает окрестности, чтобы не участвовать в общем разговоре. После прихода мистера Грейсона все оказались в сборе, за исключением миссис Рэтленд. Джудит обеспокоенно посмотрела на дверь, однако стука палки было не слышно. Последние дни миссис Рэтленд завтракала вместе со всеми, как казалось Алену, лишь затем, чтобы не упустить возможность лишний раз сказать какую-нибудь колкость Этвуду, однако ей ни разу не удалось спровоцировать его и добиться, чтобы он ответил тем же.

Пора было садиться за стол.

— Схожу посмотрю, почему бабушка задерживается, — извиняющимся тоном сказала Джудит и вышла.

Едва Ален сел на своё место, как в глубине дома раздался отчаянный крик. Этвуд молниеносно вскочил и выбежал вон, опередив Блейков и Алена.

Миссис Рэтленд сидела в кресле, неестественно запрокинув назад голову, левая рука бессильно свешивалась вниз, правая лежала на коленях, на ладони поблескивала стеклянная трубочка с таблетками. Она была мертва.

— Пошли кого-нибудь за Ратли, — сказал Этвуд подбежавшему Генри, а сам подошёл к Джудит и, невзирая на слабое сопротивление, вывел её из комнаты.

Джудит тяжело опиралась на его руку и шла, словно слепая, через несколько шагов она остановилась и хотела повернуть назад, но Этвуд удержал её. Они стояли лицом друг к другу, и он что-то тихо говорил ей, держа за руки, потом она уткнулась лицом ему в грудь, плечи её вздрагивали. Этвуд обнял её, продолжая что-то ласково говорить, наклонив голову и почти касаясь губами её виска. Остальные тоже вышли в коридор; Томас сделал было шаг в направлении Этвуда и Джудит, но Генри загородил ему дорогу и с несвойственной ему резкостью сказал:

— Оставь их.

Некоторое время все толпились возле комнаты умершей, испытывая чувство неловкости от того, что вроде бы надо что-то сделать, а сделать уже ничего нельзя, потом медленно, по одному разошлись. Томас тоже ушёл после того, как Этвуд увёл Джудит к себе. «В этом доме было столько попыток кого-то убить, а в результате смерть настигла больную старуху», — подумал Ален.

— Сколько ей было лет? — спросил Грейсон.

Только когда он заговорил, Ален его заметил.

— Не знаю. Больше шестидесяти, во всяком случае.

— Вам, молодым, все, кому за пятьдесят, кажутся стариками. Не такая уж она старая.

— У неё было больное сердце. По-моему, она жила на одних лекарствах.

— А-а, тогда понятно, — протянул Грейсон, близоруко щурясь и поглядывая на дорогу. — Это к ней местный доктор ходил?

— Да.

— Не вовремя я здесь оказался. Когда в доме смерть, чувствуешь себя лишним.

— Наверное, скоро все разъедутся, — рассеянно отозвался Ален. — Вам ведь тоже недолго осталось.

К ним подошла Кэт, на её личике была печать страха и горестного удивления. «Вероятно, это первая смерть, которую она увидела так близко», — подумал Ален.

— Это так страшно, — произнесла Кэт, глядя в сторону комнаты умершей. — Вчера мы разговаривали с ней как обычно, а сегодня её уже нет…

— Мы-то своё уже пожили, — грустно сказал Грейсон. — Хуже, когда умирают молодые.

— Доктор Ратли идёт, — Кэт с детским недоумением смотрела на приближающуюся фигуру доктора. — Зачем? Уже ведь поздно…

— Так полагается, — ответил Грейсон. — Он даст заключение. Идите-ка вы к себе, незачем вам слушать все эти невесёлые вещи.

— Да, я пойду, — девушка медленно направилась прочь, потом оглянулась и нерешительно сказала, обращаясь к Алену: — А как Джудит?

— Не беспокойтесь, — опередив Алена, ответил Грейсон, — с ней сэр Этвуд.

Кэт потупилась и ушла.

Визит доктора Ратли обернулся неприятной неожиданностью. Этвуд, Ален и Дорис находились в гостиной, когда туда торопливо вошёл Генри и с растерянным видом заявил: Ратли отказался дать заключение о том, что смерть наступила в результате естественных причин. Недостаточное знание языка помешало Алену полностью понять реакцию Этвуда в ответ на это сообщение, однако было похоже, что произнесённая им фраза состояла в основном из непечатных выражений. Дорис издала короткий смешок, судя по выражению её холёного лица, ситуация доставляла ей определённое удовольствие. Этвуд хмуро взглянул на неё, пробормотал: «Извините» — и вышел в сопровождении Генри. Дорис подошла к висевшему на стене огромному зеркалу и с удовольствием оглядела свою статную фигуру.

— Милейший доктор сильно рискует, — произнесла она, продолжая разглядывать своё отражение. Поправив прядь волос, она повернулась к Алену и добавила со странной улыбкой: — Однако порой так хочется доставить себе небольшое удовольствие.

«О чём это она?» — подумал Ален, а вслух спросил:

— Что теперь будет?

— Сюда явятся полицейские, — небрежно ответила Дорис. — Полицейское расследование в доме сэра Этвуда. — Её узкие губы скривились в иронической усмешке. — Вы не находите, что это забавно?

Уж кто-кто, а Ален этого не находил, её слова всерьёз обеспокоили его, надо было немедленно переговорить с Этвудом, однако у того была Джудит. Решив немного подождать, Ален пошёл к себе. Время тянулось невыносимо медленно, его грызла мысль, что, возможно, он попусту тратит драгоценные минуты, когда надо бежать отсюда. Впрочем, теперь перспектива быть пойманным пугала его значительно меньше, нежели раньше, в сущности, он с самого начала больше всего боялся ослепнуть, а сейчас это ему уже не грозило, что же касалось ситуации в целом, то, как говорил Этвуд, со временем с ним разобрались бы, и он верил, что справедливость восторжествует. Однако всё же лучше не попадаться в руки полиции, справедливость справедливостью, а недоразумения всякие бывают, к тому же его поимка наверняка грозит неприятностями и Этвуду.

Через полчаса Ален не выдержал и направился к нему. Возле лестницы он увидел Джудит — вероятно, она захотела побыть одна. Её лицо хранило следы слёз, и в руках она комкала платок, губы были плотно сжаты, но сейчас это не было выражением решимости или упорства, она сжимала их лишь для того, чтобы унять дрожь; во всём её облике появилось что-то беспомощное, словно разом исчезло то, что давало ей внутреннюю силу; щёки побледнели и запали, а взгляд ставших пугающе огромных глаз был полон безысходного горя. Такой взгляд Ален видел однажды у старика, стоящего возле дымящихся развалин рухнувшего от взрыва домика; вся семья, кроме него, погибла, а он стоял возле развалин и смотрел на обломки. Ален стал лихорадочно соображать, должен ли он подойти к ней, и если да, то что сказать. Он всегда чувствовал себя неловко в ситуациях, когда надо было выражать соболезнование, общепринятые в таких случаях фразы казались ему пустой формальностью, скорее выражением вежливости, чем подлинного сочувствия и, сталкиваясь с настоящим горем, он стеснялся произносить их, а сказать что-то другое можно только близкому человеку; Этвуд, конечно, говорил ей другое. Сделав над собой усилие, Ален уже приготовился произнести: «Я вам очень сочувствую», — но Джудит опередила его:

— Ален, вы знаете, что скоро здесь будет полиция?

— Да, я слышал. Может, мне лучше скрыться?

Она покачала головой:

— Вряд ли это будет разумно. Поговорите с Филипом.

— Я к нему и иду. Скажите, если всё раскроется, что ему грозит?

— Это повредит его карьере. Однако я уверена, что доктор ошибся и всё обойдётся. Бабушка была очень больна, она сама умерла… Пожалуйста, не говорите с Филипом про доктора, он и так вне себя. Сказал, что давно надо было пристрелить его.

— А он и правда мог бы это сделать? — зачем-то спросил Ален и смешался: «Какое ей сейчас до всего этого дело…»

— Да, — серьёзно ответила Джудит. — Филип может.

Отыскав Этвуда, Ален убедился, что Джудит нисколько не преувеличила: Этвуд действительно был вне себя, в таком бешенстве он его ещё не видел. На вопрос Алена, не лучше ли ему быстренько исчезнуть, Этвуд ответил отрицательно.

— Ваше бегство только насторожит полицейских. Оставайтесь и не нервничайте. Я уверен, что всё очень быстро кончится, и вряд ли они заинтересуются вашей личностью. Миссис Рэтленд наверняка умерла от сердечного приступа. Этот поддонок Ратли хочет сделать мне побольше неприятностей! Он не осмелился утверждать, будто её отравили, просто отказался написать заключение. Вот мерзавец! Сводит счёты со мной, а на других ему наплевать. Только итог будет не в его пользу, — мрачно сказал Этвуд, и в его глазах мелькнул недобрый огонёк.

Ален вспомнил рассказ кухарки о том, что Этвуд ещё раньше преследовал доктора и, по слухам, испортил ему карьеру. «Интересно, с чего это началось?» — подумал он. Какие счёты могут быть между заурядным сельским врачом и владельцем богатого имения? Этвуд не похож на человека, способного поднять шум из-за ерунды.

— Я убеждён, что этот инцидент вскоре будет исчерпан, — сказал Этвуд. — Естественная смерть, тут и говорить не о чем.

Несмотря на его заверения, что всё кончится благополучно, Ален чувствовал себя не в своей тарелке. А если отказ Ратли всё-таки имеет другие основания, нежели месть Этвуду? Если миссис Рэтленд действительно отравили и начнётся настоящее расследование? Но кому понадобилось её убивать? Не находя себе места, Ален бродил по дому, и ноги сами собой привели его к комнате умершей Уже пройдя мимо, он обернулся: дверь открылась, и оттуда выскользнула Джудит, сжимая в руке пачку писем. Она огляделась, но Алена не заметила (его закрывала большая каменная ваза на высокой подставке) и направилась к себе. Ален, не отдавая себе отчёта, зачем он это делает, вошёл в смежную комнату. Вскоре из-под двери потянуло гарью.

«Она сожгла те письма, которые миссис Рэтленд получала неизвестно от кого и в которых написано про Этвуда, — Подумал Ален. — Сожгла, чтобы они не попались на глаза полиции. Этвуд выглядит там на редкость неприглядно… Однако эти письма компрометируют не только Этвуда, но и их автора. Тот, кто пишет анонимные письма такого рода, не будет пользоваться уважением. Возможно, Джудит догадывается, кто их писал, и этот человек ей дорог. Томас Блейк! Он посылал письма миссис Рэтленд, чтобы расстроить брак Джудит с Этвудом. Старуха была против этого брака… Что, если она решила сама взяться за дело, швырнула Этвуду в лицо эти письма и сказала, что она о нём думает? А он взял и убил её!»

Ален сначала застыл, ошеломлённый собственным предположением и сам не понимая, как это пришло ему на ум, затем сердито тряхнул головой. Что за чушь! Нелепые домыслы, в которых нет ни крупицы правды — вот что это такое. «Прекрати воображать всякие глупости!» — приказал он себе, однако в глубине его души закопошился червь сомнения.

Прибыла полиция. Осмотрев тело, полицейский врач поговорил с Джудит, и она сказала, что бабушка была тяжело больна и такие приступы бывали у неё часто, а в последнее время она чувствовала себя особенно плохо: свидетелей тому после случая с потерей таблеток было сколько угодно. Врач заявил, что ввиду отказа лечащего врача подписать заключение о том, что смерть наступила во время сердечного приступа в результате естественных причин, придётся провести судебно-медицинскую экспертизу, однако лично он не видит ни одного подозрительного признака и не понимает, что побудило его коллегу поступить таким образом.

— Он сделал это из соображений, с медициной не имеющих ничего общего, — заявил Этвуд, сохраняя внешнее хладнокровие, однако по его напряжённому голосу чувствовалось, что он едва сдерживается. — У него есть кое-какие счёты со мной, вот он и воспользовался случаем.

— А-а, тогда понятно, — протянул инспектор. — Знаете, сэр, кто-то позвонил нам и заявил, что вы убили миссис Рэтленд.

С уст Этвуда сорвалось краткое, но выразительное восклицание.

Когда полицейские удалились, все вздохнули с облегчением. Хильда сказала Этвуду, что они с Кэт и так злоупотребили его любезностью и вечером уезжают. Этвуд предложил им задержаться до завтра, поскольку его машина барахлит и довезти их сейчас до станции нет возможности; дождь лил не переставая, и добираться пешком было немыслимо.

Было семь часов вечера, когда горничная передала Алену, что сэр Этвуд просит его зайти.

— По-моему, нам есть о чём поговорить, — сказал Этвуд, когда Ален вошёл в его комнату. — Садитесь. Я хочу вам кое-что рассказать. Мои семейные дела — тема не слишком интригующая, но если я не ошибаюсь, определённые моменты должны вас заинтересовать, — Этвуд усмехнулся, однако держался он, вопреки опасениям Алена, вполне дружелюбно. — Придётся начать издалека, чтобы вы поняли, в чём тут дело и почему мы с Джудит оказались в таком дурацком положении. Мы с ней давно познакомились, ещё до войны. Когда я её увидел, то сразу решил, что она непременно должна стать моей женой. Я подверг её и её близких настоящей осаде. Тогда я на всё был готов, о некоторых вещах сейчас и вспоминать смешно: мальчишество и глупое упрямство. Кое-каких успехов я достиг, только не тех, к которым стремился. Джудит неплохо относилась ко мне, но чтобы стать моей женой — об этом она и слышать не хотела. Я внёс разлад в её семью. Дядя её сделался моим горячим сторонником и всячески уговаривал её согласиться, а миссис Рэтленд была категорически против, хотя причина этого была крайне нелепой. Какая-то цыганка ещё в детстве сказала Джудит, что ей надо выйти замуж за блондина, иначе она будет несчастлива. Так как меня нельзя причислить к блондинам, миссис Рэтленд с первого взгляда невзлюбила меня. Она была умной женщиной, но когда дело касалось всяких примет и предсказаний, разубеждать её было бесполезно. Так всё это и тянулось… Десять месяцев назад мистер Аттерсон умер. У миссис Рэтленд и Джудит денег практически нет, а мистер Аттерсон был человеком состоятельным. Незадолго до смерти он составил такое завещание, что я потом себя день и ночь проклинал. Правда, намерения у него были самые лучшие. Он всё завещал Джудит, но при условии, что она выйдет за меня замуж. Если же в течение года она не станет моей женой, то имущество достанется другой его родственнице, некой Шарлотте Хик. На мой взгляд, такое завещание — запрещённый приём, я в любом случае был бы не рад этой неожиданной поддержке, а тут ещё и другое… К тому времени я понял, что не люблю её. Как бы вам объяснить… Мальчишеское увлечение, ослепление её красотой — ещё не любовь, но я сам долго не понимал этого. Если б не война, то понял бы ещё позднее… Когда сталкиваешься со смертью, на многое начинаешь смотреть иначе… В общем, мы оба оказались в ужасном положении. Получить деньги мистера Аттерсона она могла только будучи леди Этвуд, а ей были нужны эти деньги. Нужны для миссис Рэтленд, Джудит её очень любила. Миссис Рэтленд была тяжело больна, и врачи говорили, что ей необходимы вещи, которые стоят денег: хороший климат, курорты и тому подобное. Мы с ней попались в ловушку, сооружённую моими усилиями, хотя я, видит Бог, не подозревал, во что выльется симпатия ко мне мистера Аттерсона. В результате я решил, что должен жениться на ней, если она согласится выйти за меня замуж. Другого выхода у меня не было. Мои деньги были здесь бесполезны. Не мог же я предложить ей определённую сумму, чтобы не жениться на ней. Это бы её оскорбило, а денег она всё равно бы не взяла, тут и думать нечего. Мне приходилось делать вид, будто я по-прежнему влюблён в неё, иначе наш брак был бы невозможен. Она ни за что не стала бы моей женой, если бы узнала, что я больше не люблю её. В общем, мы решили пожениться, и каждый из нас честно играл свою роль. Правда, я-то знал, что она меня не любит. Когда я сделал ей предложение, она сказала, что относится ко мне как к другу, но если я хочу стать её мужем, то она согласна. Она жертвовала собой ради миссис Рэтленд.

«Она не выйдет за него замуж! Её не интересуют его деньги!» — билось в голове у Алена, он упивался этой мыслью со смесью восторга и раскаяния; сейчас ему казалось невероятным кощунством, что он посмел дурно думать о ней. Он — о ней?! Перехватив изучающий и чуточку насмешливый взгляд Этвуда, Ален густо покраснел и спросил:

— А как же мистер Блейк?

Этвуд улыбнулся, и по этой улыбке Ален почувствовал, что тот всё прекрасно понимает.

— Томас в моём доме успехом не пользуется. Я его вообще терпеть не могу, а Джудит тоже недолюбливает. Она говорила, что его настойчивость ей неприятна, поэтому я старался избавить её от его притязаний. — Этвуд достал пачку сигарет, предложил Алену и после того, как тот закурил, сказал: — Ален, я давно хочу вас кое о чём спросить.

— Да?..

— Каким образом вы узнали адрес Анны и зачем туда поехали?

«Я же знал, что рано или поздно он спросит меня об этом! Вот и дождался!»

— Адрес я случайно услышал, когда миссис Рэтленд говорила об этом с Джудит. Я очень сожалею, что так получилось.

— Не понимаю, чем Анна заинтересовала миссис Рэтленд, а уж тем более вас.

Ален почувствовал приближение критического момента, однако решил быть честным; от волнения он не уловил, что первая часть фразы Этвуда звучала довольно странно.

— По правде говоря, — объяснил он, глядя Этвуду в лицо, — я хотел выяснить, что вы собой представляете. Из-за Джудит. Миссис Рэтленд говорила про вас ужасные вещи. То есть не то чтобы ужасные, — спохватился он, — а такие, которые… — Он запнулся, не зная, как продолжить, и сказал: — Я решил проверить, правда ли это.

— Что — это?

— О таких вещах нехорошо умалчивать. Вы должны были сказать Джудит правду, раз собирались жениться на ней, — упрямо сказал Ален, хотя чувствовал, что Этвуд не из тех, кто позволяет другим указывать, что они должны и чего не должны делать.

— Какую правду? Что вы вообразили насчёт Анны?

— У вас ведь есть ребёнок…

Этвуд расхохотался так весело, что заподозрить его в притворстве было невозможно.

— У меня? В таком случае вам известно больше, чем мне.

— А сын Анны? Разве он не ваш?

— Нет, конечно. Это совсем другая история… Не знаю, зачем я вам всё это рассказываю, ну да ладно. Джек — сын моего погибшего друга Майкла Лоуза. Тяжёлое ранение, а среди нас не было врача — он умер у меня на руках. — Этвуд тоже достал сигарету, но курить не стал, повертел её, смял и бросил. — Мы с ним ещё в колледже вместе учились… Он просил меня позаботиться об Анне и сыне. Они не были женаты, хотя он очень любил её. У него была выжившая из ума богатая престарелая родственница, которая грозила, что завещает своё имущество благотворительным организациям, если он женится против её воли. Анна ей почему-то не нравилась, и он ждал… У него особых денег не было, и у Анны тоже. Я поклялся, что позабочусь о его семье. Когда я к ним пришёл, малыш принял меня за своего отца. Он был ещё слишком мал, а на мне была такая же форма. У нас не хватило духу разубеждать его. Анна говорит, что он теперь и на фотографии вместо Майкла на меня показывает и говорит, что это его папа.

— Вы догадались, что я там был, когда напоили меня своей дьявольской смесью? Я тогда совершенно опьянел и понёс какую-то околесицу.

— Я заподозрил, что вы где-то побывали, но мне и в голову не приходило, что у Анны. А потом она рассказала про странного посетителя и нарисовала его. Анна хорошо рисует, до рождения Джека она работала иллюстратором. Я собирался потребовать у вас объяснений, но вы в тот вечер спасли мне жизнь, и мне после этого было неловко припирать вас к стенке и уличать во лжи.

— Филип, мне, право, очень стыдно, что я так по-идиотски вёл себя.

— Ерунда, главное, что всё выяснилось.

— Не совсем всё…

— Вот как? Что ещё?

— Если я спрошу, какие у вас счёты с доктором Ратли, вы сочтёте, что я чересчур любопытен?

— Про Ратли мне противно говорить, — хмуро сказал Этвуд. — Наверно, местные здесь всякое болтают, но правду они не знают. Однажды я попросил его посмотреть одну девушку. Её родители — бельгийские эмигранты. Я часто заходил в их ресторанчик, отец её был занятным человеком и хорошо готовил, а Мэй прекрасно пела французские песенки. Когда народу было мало, она иногда садилась поболтать со мной. По-моему, она была очень одинока… Как-то она спросила, не знаю ли я какого-нибудь врача, и призналась, что ей нужна консультация, но чтобы об этом никто не узнал. Я, идиот, подумал, что она беременна. На самом деле она была неизлечимо больна и догадывалась об этом, однако она могла бы прожить ещё несколько лет, а этот выродок Ратли взял и выложил ей всё напрямик. Сказал, что она обречена. На следующий день она покончила с собой. Оставила родителям записку, что раз она всё равно скоро умрёт, то лучше уж сразу. Я потом спросил Ратли, зачем он так сразу сказал ей про болезнь. Сам-то я вначале думал, что это случайно получилось или что ей и без него всё было известно. Знаете, что он мне ответил? Я его ответ запомнил. Что эти паршивые иностранцы заполонили всю Англию, лезут всюду, как крысы, и нечего с ними церемониться. После этого я испортил ему карьеру. Он уже было устроился в лондонскую больницу, но я сделал так, что его туда не взяли. Он, как видите, тоже не упускает случая мне напакостить.

Этвуд бросил взгляд в окно и увидел бредущую по мокрой дорожке Джудит.

— А говорила, что ляжет, — пробормотал он, наблюдая за тем, как она идёт; хотя голова её была опущена, она не замечала того, что было под ногами, и медленно шла, ступая прямо по лужам.

То ли из-за непривычно опущенной головы, то ли потому, что он смотрел на неё сверху, Джудит показалась Алену маленькой и слабой, и его охватило горячее желание защитить её от всех невзгод и огорчений.

— Ну, чего вы ждёте? — сказал Этвуд, не оборачиваясь.

После секундной паузы за его спиной раздался скрип проехавших по полу деревянных ножек кресла и стук с размаху захлопнутой двери, а затем он увидел, как Ален быстрым шагом догоняет Джудит, вот они поравнялись и пошли рядом; Этвуд улыбнулся и отошёл от окна.

Глава XII

Когда Джудит ушла к себе, Ален, оставшись один, сообразил, что сам-то так ничего и не рассказал Этвуду, и вновь направился к нему. На сей раз он честно сознался, что использовал тайный ход, чтобы послушать, о чем говорят обитатели замка, в надежде таким образом выявить преступника; умолчал он лишь о том, что невольно оказался свидетелем сцены между самим Этвудом и Кэт, так же как и о своем пребывании в гроте, когда они останавливались возле него. Свой рассказ он закончил описанием того, как в темноте встретился с кем-то внутри хода.

— Фантастика какая-то! Тайник, контрабанда — ничего не понимаю, — сказал Этвуд. — Смею вас заверить, что никакого тайника там и в помине нет.

— Тогда с какой стати он пошел туда? И зачем он на меня напал?

— А вы уверены, что в вас действительно стреляли?

— Абсолютно уверен.

— И за вами не гнались?

— Нет, я бы услышал.

— Интересно, — задумчиво сказал Этвуд. — Здесь отсутствует логика. Поскольку узнать вас в темноте было невозможно, то вариант, будто в вас выстрелили, приняв за другого, а потом поняли, что ошиблись, придется отбросить. Однако, если вас хотели убить, почему выстрел был всего один? Поставим себя на место человека, с которым вы встретились. Ему следовало броситься за вами следом и сделать еще несколько выстрелов. Он наверняка уложил бы вас, укрыться там негде. Но он остался на месте, а поскольку ход сразу поворачивает, вы моментально стали для него недосягаемы. Вопрос: почему он остался стоять там, где стоял?

— Может, у него был всего один патрон?

— Нет, тут что-то другое. — Этвуд встал, походил по комнате, затем остановился напротив Алена. — Перескажите, пожалуйста, еще раз тот разговор про тайник.

— Любопытно, — сказал он потом. — Другой план, вне подозрений, все будет выглядеть естественно — вы уверены, что слышали именно это?

— Да.

— Скажите, как это звучало по-английски.

Они говорили на французском, поскольку Этвуд владел им гораздо лучше, нежели Ален английским. Ален повторил услышанные тогда слова по-английски.

— Перевели вы правильно… — Этвуд опустился в кресло и некоторое время сидел молча, а потом мрачно сказал: — Это мне не нравится… Это мне очень не нравится, — повторил он, нахмурившись, затем резко поднялся. — Совершим-ка мы с вами небольшую прогулку. Идите оденьтесь, я буду ждать вас под боковой лестницей.

— Куда мы пойдем?

— В деревню. Собирайтесь, я все объясню по дороге.

Ален торопливо оделся, чувствуя, как его охватывает лихорадочное возбуждение: у Этвуда явно был какой-то план действий.

Один карман плаща Этвуда оттопыривался.

— Вы взяли револьвер? — понизив голос, спросил Ален.

— Нет, это фонарь, когда пойдем обратно, совсем темно будет.

Они зашагали по размокшей дороге. Земля чавкала под ногами, темные лужи были едва различимы.

— Ален, вам придется сделать одну вещь, сам я, к сожалению, этого не могу.

— Что я должен делать?

— Вы зайдете к доктору Ратли и попросите какие-нибудь таблетки. Скажите, что у вас разболелась голова и вы пошли гулять, но голова у вас болит еще сильнее, вот вы и зашли к нему.

— А дальше что?

— Пока он будет доставать лекарство, постарайтесь разговориться с ним. Начните с чего угодно. Например, скажите, что я вне себя от визита полиции. Это доставит ему удовольствие, и он захочет узнать подробности. Говорите на любую тему, а в итоге постарайтесь выяснить, покупал ли кто-нибудь из живущих в моем доме какие-либо таблетки. Если да, то как бы заодно с таблетками от головной боли купите такие же.

— Зачем?

— Возможно, я ошибаюсь, однако боюсь, что нет, — угрюмо сказал Этвуд. — Думаю, что мы имеем дело с убийством.

Эта фраза совершенно ошеломила Алена. Неужели мнение Этвуда изменилось и он полагает, что миссис Рэтленд всё-таки отравили? Какой-нибудь хитрый яд, который трудно обнаружить? Но нелепо думать, что такой яд запросто приобрели у доктора Ратли, а он теперь ещё и скажет об этом!

Этвуд быстро шёл вперёд, было очевидно, что сейчас он не расположен отвечать на вопросы.

— Вон его дом, там два окна светятся, видите? — показал он, когда они подошли к деревне. — Я вас здесь подожду.

Этвуд поднял воротник плаща и сошёл с дороги. Когда он прислонился к росшему на обочине дереву, его фигура слилась со стволом и стала совершенно невидимой.

— Я вас тут не найду, — сказал Ален.

— Ничего, я увижу, как вы пойдёте.

Выполнить поручение Этвуда оказалось довольно просто. Доктор Ратли, пока искал таблетки, сказал, что в последнее время к нему очень редко обращаются за лекарствами и он даже забыл, где какое лежит. Ален ухватился за эту тему и быстро выудил из него всё, что было нужно. Прихватив то, что интересовало Этвуда (ими оказались безобидные таблетки с витаминами), он наспех поблагодарил доктора и отправился обратно. Вскоре ему стало казаться, что место, где он расстался с Этвудом, осталось где-то позади; он озирался и всматривался в растущие вдоль дороги деревья, и уже совсем было решил, что потерял своего спутника, когда тот окликнул его из темноты.

— Узнали? — нетерпеливо спросил Этвуд, подходя к нему.

— Да. Вот, я купил такие же.

— Дайте сюда.

Ален вытащил из кармана стеклянную трубочку и передал её Этвуду.

— Посветите мне, — попросил тот, сунув ему фонарь. При свете фонаря Этвуд торопливо высыпал несколько таблеток на ладонь и принялся внимательно рассматривать их, а потом с видом ещё более мрачным, чем был у него до сих пор, сказал: — Так я и думал. Кто их покупал?

Ален невольно чуть помедлил, а потом сказал:

— Их купила Кэт.

— Кэт?! Не может быть!

— Доктор Ратли сказал, что такие таблетки на днях купила Кэт, — виновато повторил Ален; он не понимал, что происходит, но чувствовал, что происходит что-то скверное.

На обратном пути Этвуд не вымолвил ни слова. Ален искоса поглядывал на него, но на лице Этвуда было такое выражение, что он не решился ничего спрашивать.

— Спокойной ночи, — сказал Этвуд, когда они вошли в дом, и быстро взбежал по лестнице.

Ален с негодованием смотрел на его удаляющуюся фигуру. Как? После их совместного похода к доктору Ратли, когда он блестяще выполнил поставленную задачу, его бесцеремонно отправляют спать — это возмутительно! Он всерьёз обиделся, что, однако, не помешало ему посмотреть, куда пошёл Этвуд: тот направился к комнате Кэт. Ален услышал, как он постучал в дверь и, когда Кэт открыла, сказал:

— Мне надо с вами поговорить. Пойдёмте в гостиную.

Ответа он не расслышал, зато увидел, как оба они пошли к гостиной. Возмущённый тем, что его отстранили от дел, Ален в качестве ответной меры устроился так, чтобы увидеть Кэт, когда она выйдет оттуда. Он абсолютно не понимал, какое значение имеет тот факт, что она купила у доктора Ратли безобидные таблетки, которые не причинили бы вреда и младенцу. Или Этвуд считает, что потом в эти таблетки ввели яд? Какие у него основания полагать, что миссис Рэтленд отравили? Кому понадобилось избавиться от старухи? Уж если говорить о мотивах, то они есть только у самого Этвуда: из-за неё он был вынужден связать себя браком с женщиной, которую не любил и которая его тоже не любила. Безнадёжно запутавшись в своих рассуждениях, Ален мысленно чертыхнулся. Почему он не понимает того, о чём, по-видимому, догадался Этвуд? Или тому известно что-то такое, о чём он не знает?

Минут через сорок дверь гостиной открылась и оттуда вышла Кэт. Она была заплакана и пробежала мимо Алена, даже не заметив его. Решив, что больше он тут ничего не узнает, Ален пошёл к себе. Через несколько минут в дверь постучали. Ален сказал «войдите» и увидел Этвуда.

— Я так и думал, что вы ещё не спите, — сказа он. — Покажите мне, пожалуйста, те бумаги, которые я вам дал. И ваш план тоже.

Он уселся в кресло и погрузился в изучение содержимого папки, а кончив листать бумаги, задумчиво сказал:

— Из всего этого нельзя понять, как туда попасть.

— Да, я тоже решил, что тот человек ещё раньше был знаком с устройством механизма.

Этвуд хмыкнул и, разложив на коленях план, долго и сосредоточенно разглядывал его, хмурясь и покусывая нижнюю губу, потом лицо его прояснилось, и он указал на нарисованное Аленом подобие часовни, куда упиралась изображавшая ход линия:

— Человеку, знакомому с окрестностями, легко догадаться, что это часовня. Сам-то я там сто лет не был, а вы — совсем недавно. Скажите, оттуда вход заметен?

— Нет, но если поискать, то найти можно, особенно после того, как я там лазил и обломал кусты.

— Тогда ему вовсе не обязательно знать, как попасть в ход из вашей комнаты, — заключил Этвуд, и Ален подивился, почему эта простая мысль не пришла в голову ему самому, он почему-то считал, что незнакомец шёл из замка.

— Да, действительно, — пробормотал он.

Этвуд отложил план, у него был вид человека, вполне довольного достигнутым. «Странно, — подумал Ален, — а как же Кэт? Или он выяснил, что заблуждался со своими подозрениями насчёт таблеток?»

— Похоже, вы уже не считаете, будто миссис Рэтленд отравили, — заметил он.

Ответ Этвуда поставил его в тупик.

— Я и раньше не говорил, что её отравили, — сказал Этвуд.

— То есть как это не говорили?

— Говоря о миссис Рэтленд, я не употреблял глагола «отравили».

— Тогда зачем вы посылали меня к доктору Ратли?

— Хотел проверить свои подозрения относительно таблеток.

— Это уж слишком! То отравили, то не отравили! Сдались вам эти таблетки, если её не отравили! И вообще, что за тайны мадридского двора?!

— А знаете, при мадридском дворе в определённом отношении было лучше, чем сейчас: в те времена каждый сам осуществлял правосудие. В наше время это, к сожалению, не практикуется, хотя бывают ситуации, когда…

Дверь, очевидно неплотно закрытая, открылась, и их обдало потоком холодного воздуха; обычно Ален спал с открытым окном, но поднявшийся ветер был слишком сильным, получался сквозняк.

— …прибегать к помощи закона бесполезно и надо действовать самому, — закончил Этвуд, затем вдруг встал и быстро вышел.

Удивлённый, Ален пошёл следом: Этвуд стоял в коридоре и озирался вокруг.

— Что случилось? — спросил Ален.

— Мне почудился какой-то шорох. Вы слышали?

— Нет. Это от сквозняка, я сейчас закрою окно.

В глубине коридора промелькнула женская фигура, но она шла с другой стороны, быстро пересекла коридор и скрылась.

— Спокойной ночи, — сказал Этвуд — уже второй раз за этот вечер — и устремился туда же, снова оставив Алена неудовлетворённым и негодующим из-за того, что он ушёл, так ничего и не рассказав.

Ложась в постель, Ален ломал голову над тем, как расценивать эту историю с таблетками. Ему казалось, что Этвуд противоречил сам себе, сначала дав понять, будто подозревает отравление, а потом сказав, что вовсе этого не думал. Он вертелся с боку на бок, сердясь на Этвуда и на собственную несообразительность, однако постепенно его мысли приняли более приятное направление: он подумал о Джудит.

Было уже за полночь, когда до его слуха донёсся шум мотора отъезжающей машины.

«Филип куда-то поехал, — подумал он, — мог бы и меня взять с собой… А ведь говорил, что машина не в порядке. Уже починили?»

Наконец он забылся беспокойным прерывистым сном.

Глава XIII

На рассвете Ален окончательно проснулся и, чувствуя, что больше не заснет, оделся и вышел на улицу. Он воспользовался боковым выходом, обратив внимание на то что, несмотря на столь ранний час, засов уже открыт. «Вероятно, засов открыл Этвуд, когда уехал куда-то ночью, — подумал он, — странно только, что он не закрыл дверь снаружи ключом, а оставил ее открытой». Ален направился взглянуть, на месте ли машина, вернулся Этвуд или нет? Подойдя к гаражу, он обнаружил, что машины нет, более того, двери гаража были сломаны. Ясно, что машиной воспользовался кто-то другой, а не хозяин. Самое простое и разумное, что можно сейчас предпринять, это выяснить, кто отсутствует. Ален решил начать с Кэт и постучал в её дверь, даже не придумав, что скажет, если она откроет. За дверью царила тишина. Он постучал еще раз, сильнее, и, не получив ответа, вошёл: комната была пуста и постель не смята. Так и есть, птичка упорхнула! Ясно, что одна она не добралась бы до машины, взлом гаража — дело рук мужчины; Ален подумал о Нике. Надо было поставить в известность об этом Этвуда. Полагая, что если Этвуд спит, то стука не услышит, так как между ними есть еще одна дверь, ведущая в спальню, Ален хотел войти, однако дверь была заперта. Он забарабанил в неё кулаком.

— Кто там? — раздался голос Этвуда.

— Филип, откройте! Это я, Ален.

Однако вместо того, чтобы открыть дверь, Этвуд сказал: «Подождите». Когда он, наконец, появился, Ален, бросив взгляд внутрь, заметил, что дверь в спальню закрыта. Закрыв перед его носом и вторую дверь, Этвуд спросил:

— Что случилось?

— Я обнаружил, что Кэт исчезла! — выпалил Ален, однако реакция Этвуда оказалась совсем не такой, какой он ожидал: Этвуд расхохотался и сказал с непередаваемой иронией:

— И вы разбудили меня только затем, чтобы сообщить, что Кэт нет в её комнате?

— Нет, не только. Ваш гараж взломан, и машины нет. В первом часу я слышал, как кто-то уехал на ней.

— На моей машине? Но ведь она неисправна! — Этвуд бросил взгляд на дверь, затем сказал: — Идёмте, посмотрим.

Они вышли наружу, и он вместо того, чтобы свернуть к гаражу, направился в сторону дороги. Сокращая путь, они напрямик, по газонам пересекли парк и, когда выбрались на дорогу, ноги их были мокрыми от росы. На земле отчётливо виднелись следы колес: когда машина проехала, земля была еще влажной, теперь она уже подсохла и следы шин затвердели. Этвуд очень быстро шагал между ними, то и дело поглядывая вперед. Дорога круто пошла вниз, а там резко поворачивала влево. Этвуд сбежал с холма и остановился на повороте, поджидая отставшего спутника.

— Смотрите, — сказал он, указывая на землю, когда Ален догнал его. — Видите?

Следы шин вместо того, чтобы повернуть налево, продолжали идти прямо и терялись в траве; ярдах в двадцати от дороги блестела река. Берег был высоким и обрывистым, быстрое течение билось о преграду и, крутясь, заворачивало в другую сторону.

— Больше мы их не увидим, — сказал Этвуд, глядя на темную воду. — Конец спектакля. Я ведь говорил, что машина барахлит. Должно быть, они подумали, что это какая-то незначительная неполадка, а там тормоза отказали. Они ехали очень быстро и на склоне еще больше разогнались, а внизу сразу поворот. На такой скорости, да еще когда земля сырая, повернуть трудно. Машину понесло по прямой… Я одного не понимаю: как он добился того, чтобы лошадь захромала? Хорошо заплатил конюху или изловчился сам повредить ей ногу?

— Вы думаете, что это мистер Грейсон?

Этвуд кивнул:

— Это мог быть только он. Помните свою встречу с ним в подземелье? Я всё думал, почему выстрел был всего один, почему этот человек не побежал за вами. Существовало лишь одно разумное объяснение: он не мог бежать, а стрелять с места бесполезно, ход там поворачивает, потом ещё два поворота. Он сам пришёл с той стороны и потому сообразил, что стрелять бессмысленно. А единственный, кто не может бегать, это Грейсон, у него больные ноги. Если б я не растерялся, когда он меня ранил, мы наверняка поймали бы его, с такими ногами ему не удалось бы от нас удрать. Он и ножом воспользовался потому, что стрелять так близко о дома для него было чересчур опасно: кто-нибудь мог выскочить на звук выстрела раньше, чем он успел бы скрыться. Ему надо было убрать меня без шума. Когда миссис Рэтленд умерла, я был абсолютно убеждён, что она умерла сама, — продолжил свой рассказ Этвуд. — Однако после того, как я сказал вам, что для беспокойства нет оснований и что расследования наверняка не будет, сам я почему-то засомневался. Вдруг Ратли отказывается дать заключение не только из вредности, вдруг её действительно отравили? Но зачем? Единственным человеком, кому её смерть была в определённом смысле выгодна, был я сам. Но потом я сообразил, что это не так, есть ещё одно лицо, которое выигрывает от её смерти. Помните, я говорил о завещании мистера Аттерсона? Если Джудит не выйдет за меня замуж, деньги получит Шарлотта Хик. Кто она такая, я понятия не имел и Джудит тоже, знали только, что она приходится мистеру Аттерсону дальней родственницей. Тогда мне пришло в голову, что одна из двух женщин, которых я пригласил в свой дом, может быть этой самой Шарлоттой Хик. Не то чтобы я сразу всерьёз заподозрил их, однако мне было уже не отделаться от этой мысли. Когда думаешь, не произошло ли рядом с тобой убийство, в голову всякое лезет… Раздумывая об этом новом действующем лице, я вернулся назад, к попыткам убить меня самого. Вы подозревали беднягу Генри на том основании, что он унаследовал бы моё состояние. Если б я обратился в полицию, они, вероятно, подумали бы так же, но я не верил, что Генри способен меня убить. Правда, оставались ещё Томас и моя мачеха. Однако, если в доме живёт Шарлотта Хик, ситуация в корне меняется. Когда один наследник убивает другого, это самый простой, но и самый опасный для убийцы ход, потому что его будут подозревать в первую очередь. А если убить человека, к которому вроде бы не имеешь никакого отношения, шансы остаться в стороне намного увеличиваются. Одним словом, я решил, что дело не во мне самом и что меня хотели убить лишь затем, чтобы Джудит не стала моей женой и тем самым лишилась наследства. Оригинальный ход, не правда ли? Разумеется, Шарлотта Хик действовала не одна, с ней был мужчина, который кинулся на меня с ножом. Однако, замышляя убийство, Шарлотта Хик не рискнула бы принять моё приглашение и поселиться в моём доме под вымышленной фамилией, ведь полиция стала бы проверять всех живущих здесь и выяснять, кто они такие. Конечно, полицейские в первую очередь заинтересовались бы Генри и моей мачехой — налицо мотивы для убийства: деньги. Ещё Томас, у него тоже есть причина: Джудит. Словом, Шарлотта надеялась, что на неё не обратят особого внимания. Все знали, что я сам пригласил её к себе, значит, её присутствие в доме случайно. Однако для неё было крайне желательно, чтобы фамилия Хик вообще не всплыла в этом деле. Она наверняка рассчитывала фигурировать в нём под другой фамилией. Из этого следует, что названная ею фамилия — настоящая, во всяком случае, она жила под этой фамилией достаточно долго. Напрашивается самый простой вариант: замужество. Я позвонил своему адвокату и попросил его срочно выяснить в Сомерсет-Хаус[1], была ли Шарлотта Хик замужем. Он пообещал сделать это в тот же день и вечером позвонить мне. Увлечённый своей новой идеей, я уже всё разложил по полочкам, но когда явилась полиция и полицейский врач сказал, что не видит никаких признаков отравления, я почувствовал себя последним идиотом. Но потом пришли вы и рассказали про этот разговор. Меня сразу насторожили слова про новый план и что это будет выглядеть естественно. Смерть миссис Рэтленд выглядела вполне естественной.

— Полицейский врач ошибся?

— Нет, не ошибся, однако её всё-таки убили. Когда мы с вами вернулись с таблетками, которые вы купили у доктора Ратли, я пригласил Кэт в гостиную. Едва мы туда вошли, как позвонил адвокат. Его звонок рассеял последние сомнения: Шарлотта Хик побывала замужем. Моя версия подтвердилась: она с тех пор жила под фамилией мужа. Адвокат ещё выяснил, что муж её в тот же год умер. По-видимому, не успев привыкнуть к своему положению замужней женщины и будучи ещё очень молодой, она предпочла, чтобы к ней обращались «мисс». А фамилию мужа она оставила, вероятно, просто потому, что «Хик» звучит не слишком красиво. Теперь всё это сыграло ей на руку. После звонка адвоката для меня стало совершенно очевидно, что миссис Рэтленд убили, чтобы расстроить мой брак с Джудит. Её убили довольно необычным способом, я даже не знаю, является ли это с точки зрения закона настоящим убийством. К тому же невозможно доказать, что всё произошло именно так. Я-то в этом уверен, но для присяжных моей уверенности маловато. Они подложили ей безобидные таблетки с витаминами, внешне точно такие же, как её собственные. В своём роде гениальное решение. Никаких следов. Ведь чтобы убить, не обязательно дать яд, достаточно не дать того, что человеку в этот момент необходимо. Всё очень просто: они заменили две верхние таблетки в трубочке миссис Рэтленд на две свои такие же. Можно было бы подменить все, но они старались не оставлять никаких следов. Я проверил верхнюю из оставшихся таблеток: это явно не таблетки с витаминами, которые вы купили у доктора Ратли.

— Как вы это определили?

— Отколол маленький кусочек и попробовал. Каким-то образом Шарлотта Хик узнала, что миссис Рэтленд принимает их по две. Может, слышала от доктора Ратли, а может, спросила у самой миссис Рэтленд. Вопрос-то безобидный! Проявила к ней внимание, поинтересовалась её здоровьем и к слову спросила.

— Я тоже слышал, как доктор Ратли говорил Джудит: доза прежняя, две таблетки. Когда он приходил после того, как миссис Рэтленд потеряла своё лекарство.

— Вот видите! Приступы у неё бывали часто, оставалось ждать. В тот вечер ей стало плохо и она приняла, как всегда, две таблетки, но они не оказали никакого действия, и она умерла, даже не успев позвать на помощь. Это очень сильнодействующее лекарство, две таблетки — предельная доза, и она не решилась принять ещё. Откуда ей было знать, что первые две — пустышки.

— Ясно… Хитрая выдумка! Начали они с того, что посылали миссис Рэтленд порочащие вас письма, затем стали действовать более решительно. Шарлотта подсыпала вам яд, потом выманила вас на улицу, а её сообщник попытался вас заколоть. После постигшей их неудачи они изменили тактику и убили миссис Рэтленд. Однако, по-моему, было проще с самого начала убить её, а вас не трогать.

— Для этого надо было знать, что Джудит выходит за меня замуж ради своей бабки. Очевидно, вначале они этого не знали, а потом догадались. Прежде она упорно отказывала мне, поэтому сам собой напрашивается вывод, что её теперешнее согласие связано с завещанием мистера Аттерсона. К тому же мы с Джудит, если понаблюдать внимательнее, мало похожи на влюблённую пару. Она говорила Ратли, что скоро у неё будут деньги, и тогда бабушка получит всё, что нужно. Вероятно, Шарлотта Хик это слышала и догадалась, что Джудит выходит замуж ради миссис Рэтленд.

— А что понадобилось Грейсону в подземелье?

— Поставьте себя на их место. Они дважды пытались меня убить. Первый раз можно было допустить, что я ничего не заметил, положим, я не пил в ту ночь, а утром горничная сменила воду. Однако второй раз всё было ясно. Спрашивается, почему я не вызвал полицию? Они решили, что в доме есть нечто незаконное. Вы чем-то привлекли их внимание, возможно, тем, что вы иностранец. Один из них пошарил в вашей комнате и нашёл план. После этого они решили, что вы — мой сообщник в чём-то противозаконном. Подворачивалось выгодное дело — шантаж, но для этого необходимы компрометирующие улики. Ради них Грейсон и полез туда. Когда он услышал, что кто-то идёт навстречу, он, скорее всего, решил, что это я. Думаю, он от неожиданности растерялся и в панике выстрелил. Ведь вы шли без света, для него это выглядело так, будто кто-то в темноте подкрадывается к нему. Он испугался, не попался ли сам в ловушку.

Разговаривая, они поднялись на холм и теперь стояли на вершине. Внизу приветливо блестела лента реки, и под лучами утреннего солнца представлялось невероятным, что она послужила кому-то могилой.

— Она казалась такой славной девушкой, — с сожалением сказал Ален. — Вроде бы знаешь, что внешность обманчива, а как дойдёт до дела, попадаешься, как дурак. Глядя на Кэт, никто бы не поверил, что она замешана в убийстве.

— Что касается Кэт, то она жива и здорова и, надеюсь, будет счастлива, — с полнейшей невозмутимостью сказал Этвуд. — Она выходит за меня замуж.

Ален уставился на него, а Этвуд рассмеялся:

— Что-то не слышу ваших поздравлений!

— Да, конечно… поздравляю, — растерянно пробормотал Ален, теперь ему стало ясно, почему Этвуд не впустил его к себе.

Этвуд критически оглядел его с ног до головы:

— А где подобающая случаю торжественность? Где всякие пожелания и тому подобное?

— Филип, пощадите! Честное слово, я исправлюсь, только давайте сначала разберёмся с Шарлоттой Хик.

— Кроме Кэт, в доме была всего одна посторонняя женщина.

— Хильда? Но таблетки покупала Кэт! И шаль тоже её!

— Насчёт таблеток я всё выяснил. Когда вы произнесли её имя, я, признаться, почувствовал себя очень скверно. А потом я подумал, что совсем необязательно, чтобы Шарлотта сама покупала таблетки.

— Почему вы, несмотря на шаль и таблетки, подозревали именно Хильду, а не Кэт? Вы знали что-то ещё?

Этвуд смущённо улыбнулся.

— Ничего я больше не знал, просто мне очень не хотелось, чтобы это была Кэт. После того, как адвокат сообщил, что Шарлотта Хик была замужем за мистером Брэдшоу, я напрямик спросил Кэт, зачем она купила у Ратли эти таблетки. Она сказала, что Хильда посоветовала ей принимать их, потому что от них улучшается цвет лица и тётя Лина будет довольна, если она по возвращении будет хорошо выглядеть. Ясно, что, когда Кэт купила таблетки, Хильда незаметно вытащила оттуда две штуки. Я вообще расспросил Кэт о Хильде. Оказалось, она жила по соседству с ними больше двадцати лет — очевидно, переехала туда как раз после смерти супруга. О её замужестве Кэт не знала, зато сообщила другую интересную деталь: тётя Лина недавно сказала, что ей кажется, будто Хильда собирается выйти замуж. Вот вам и мистер Грейсон! Перед тем, как пожениться, они решили обеспечить себя деньгами. Хильда сочла, что ей будет безопаснее приехать сюда вместе с Кэт. Кэт рассказала, что тётя Лина предлагала им поехать в другое место к её знакомым, но Хильда настаивала на своём, мотивируя это тем, что в юности у неё был здесь роман и ей очень хочется освежить свои воспоминания.

— Я слышал, как она говорила с Кэт о своём романе! Я тогда даже заподозрил, не доктора ли Ратли она имеет в виду. А всё-таки, несмотря на другую фамилию, ей было опасно жить в вашем доме, во всяком случае, опасней, чем Грейсону. Он-то вообще никак с вами не связан.

— Шарлотта вначале и не собиралась жить у меня, не могла же она заранее рассчитывать, что я приглашу её к себе. Она намеревалась поселиться в деревне и вообще устроиться так, чтобы избежать внимания полиции. Главная роль отводилась Грейсону. Однако её планы нарушились, и получилось так, что она оказалась в моём доме.

— А шаль?

— С шалью совсем просто: Шарлотта взяла шаль Кэт, вот и всё. Они иногда пользовались шляпками друг друга и прочими мелочами.

— Знаете, я вспомнил: когда доктор Ратли говорил, что доза прежняя, две таблетки, рядом со мной сидела Хильда. То есть Шарлотта, — поправился Ален.

— Нечто подобное я и предполагал. Кстати, имя у неё тоже было настоящее, её полное имя Шарлота Хильда Хик.

Они последний раз посмотрели на реку и зашагали к дому.

— Ален, всё, что я вам рассказал, останется между нами, — сказал Этвуд, когда они уже шли через парк. — Преступники мертвы, и пусть их смерть считается обычным несчастным случаем. Джудит легче думать, что миссис Рэтленд умерла сама.

— А Кэт? Что вы ей сказали?

— Только то, что Хильда с Грейсоном пытались убить меня. Это так на неё подействовало, что я не знал, как её успокоить. Про мой вопрос насчёт таблеток она начисто забыла.

— А если вспомнит?

— Что-нибудь придумаю.

— Всё-таки странно, что они бросились бежать, — заметил Ален. — Чего они испугались? Полицейские ушли, всё спокойно. Или Кэт после того, как ушла из гостиной, что-то сказала Хильде? Всё равно им следовало оставаться на месте. Бегство — это признание своей вины, а так её ещё доказать надо. Доказательств-то, по сути, нет. Да и вы не хотите связываться с полицией, в чём они уже успели убедиться.

— Они не полиции испугались, а совсем другого. Выйдя из гостиной, Кэт действительно встретилась в коридоре с Хильдой. Кэт утверждает, что не произнесла ни слова, но я представляю, какой у неё при этом был вид, притворяться она не умеет. Должно быть, она бросилась от Хильды прочь, как от привидения, она даже в своей комнате боялась одна оставаться из-за соседства с ней. Хильда встревожилась. Когда я заходил к вам, она пряталась где-то поблизости. Помните, во время нашего разговора от сквозняка открылась дверь? Очевидно, она не разобрала того, что говорилось при закрытой двери, и услышала лишь конец моей фразы. Это звучало примерно так: прибегать к закону бесполезно, надо действовать самому. Они решили, что я обо всём догадался и собираюсь сам свести с ними счёты. Такая перспектива их испугала, и они спешно удрали, даже побоялись остаться до утра.

— Теперь с ними покончено, — подытожил Ален.

— Да, теперь со всем этим покончено.

Подходя к подъезду, они увидели доверху нагруженную чемоданами и саквояжами коляску, возле которой стоял мистер Хилтон. «Неужели он прибыл сюда с такой кучей вещей?» — изумился Ален. Этвуд взирал на эту картину с не меньшим удивлением, однако через секунду ситуация прояснилась: в дверях появилась Дорис в сопровождении горничной, которая несла две большие шляпные коробки. Встреча с Этвудом не входила в её планы, раз она выбрала для отъезда столь ранний час, однако она была не из тех, кто приходит в замешательство от подобных мелочей. Дорис прищурила свои зелёные кошачьи глаза, язвительно усмехнулась и громко, отчётливо сказала:

— Как видите, я уезжаю.

— Мы решили пожениться, — смущённо кашлянув, вставил мистер Хилтон.

— Надеюсь, сэр Этвуд, что мы больше не увидимся, — не обратив на Хилтона ни малейшего внимания, продолжила Дорис, сейчас для неё существовал один Этвуд, она упивалась минутой, когда наконец могла позволить себе оскорбить его. — Вас интересует, какие вещи я беру с собой?

Она явно провоцировала его, стремясь напоследок насладиться скандалом. Этвуд молча отрицательно качнул головой. Он смотрел на неё взглядом, в котором не было злости, а было понимание и даже чуточку одобрения, и этот взгляд сбивал её с толку.

— Мне подвернулось выгодное дело, и Дорис не придётся жалеть, что она выходит за меня, — вновь заговорил Хилтон, тяготясь молчанием. — Мой старый приятель уезжает в Индию и продаёт свою контору. Цена немалая, но дело того стоит, через год-другой затраты оправдаются.

Сообщать всё это Этвуду было совершенно незачем, но мистер Хилтон чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что хозяин дома застал их в момент отъезда, который выглядел очень некрасиво; уехать не прощаясь, пока все ещё спят, — так пожелала Дорис, однако план сорвался, и Хилтон старался хоть как-то сгладить неловкость и отвлечь внимание Этвуда о того факта, что они собирались покинуть дом без его ведома. Тем временем горничная сказала, что одна коробка, кажется, осталась наверху, и пошла за ней, а Дорис после её слов стала сосредоточенно оглядывать погруженные в коляску вещи, проверяя, всё ли взято, и мистер Хилтон, досадуя на задержку (ему хотелось побыстрее завершить неприятный инцидент), принялся рассказывать о том, как он искал компаньона, поскольку у него не хватало на покупку денег, и как сначала неудачи следовали одна за другой, а потом, когда он уже решил, что контора уплывает из его рук, он позвонил мужу своей покойной сестры только для того, чтобы узнать о здоровье племянников, и к слову упомянул о своих затруднениях, а зять совершенно неожиданно заявил, что хочет войти в долю, хотя прежде ничем подобным не интересовался. Этвуд вежливо слушал. Наконец горничная вернулась, а Дорис убедилась, что всё на месте, и переключилась на их разговор, а вернее, монолог Хилтона, разом прервала его и заявила, что пора ехать. Она собралась напоследок сказать какую-нибудь колкость Этвуду, но чересчур долго раздумывала, какую именно, и в результате не сказала ничего, ибо как хороший актёр почувствовала, что чересчур длительная пауза умалит эффект её слов, создав впечатление, будто она сразу не нашлась, что сказать; в действительности она медлила лишь от того, что вариантов было слишком много и она затруднялась выбрать. Вероятно, про себя она досадовала на то, что не продумала заранее последний разговор с Этвудом, так как рассчитывала уехать без него, однако её лицо сохраняло невозмутимо-презрительное выражение. Приподняв брови, она с демонстративным презрением оглядела замок, затем негромко, но выразительно произнесла:

— Наконец-то я от этого избавилась! — секунду помедлила, ожидая, не скажет ли чего-нибудь Этвуд, но он снова промолчал, и она села в коляску.

Мистер Хилтон густо покраснел, и его широкое лицо с рыжеватыми усами стало похоже на дешёвую, ярко раскрашенную маску. Извиниться за Дорис он не решился, пробормотал «до свидания» и тоже уселся в коляску.

— Желаю вам удачи, — сказал Этвуд вроде бы в ответ на его «до свидания», но глядя при этом на Дорис.

В её глазах засветилось любопытство, затем она усмехнулась, дерзко и весело, и велела ехать — коляска тронулась и вскоре скрылась за деревьями.

Этвуд продолжал стоять на месте. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на свой дом, и на его лице блуждала чуточку рассеянная улыбка человека, улыбающегося не собеседнику, а своим собственным мыслям. Ален бросил на него взгляд и подумал, что за последние сутки Этвуд сильно изменился; как только стало ясно, что ему уже не надо связывать себя браком с женщиной, которую он не любил, вся его меланхоличность и то, что Ален принимал за холодность натуры, бесследно исчезли; его движения, отличающиеся небрежной грацией спортсмена-любителя, приобрели живость, которой им недоставало прежде, эта же живость чувствовалась теперь и в его голосе, и в глазах, умных и насмешливых, а улыбка, дотоле имевшая иронический оттенок, сейчас была просто улыбкой счастливого человека, радующегося солнечному утру, чириканью чистящей пёрышки птахи на кусте и встрече с девушкой, в которую он влюблён.

Ален отыскал взглядом окно Джудит. Оно было открыто, и задернутые занавеси чуть колыхались от ветра. «Она еще спит», — подумал он. Потом она проснётся, посмотрит вокруг и увидит, что жизнь продолжается и надо сделать шаг ей навстречу, потому что нельзя жить, все время глядя назад, он верил, что она поймет это и тогда сама изменится, подобно Этвуду; это произойдёт не сегодня и не завтра, но такой день обязательно наступит, и он постарается, чтобы этот день наступил поскорее.

Несколько месяцев спустя Этвуд получил письмо. Ален писал, что они с Джудит поженились и очень счастливы, и если он окажется в их краях, то должен непременно навестить их, они будут очень рады его видеть, а если он приедет вместе с женой, то это будет совсем замечательно. Заканчивалось письмо следующими строками:

«Помните, Филип, вы спросили, есть ли у меня деньги, и я ответил, что нет? Оказывается, коллекция отца уцелела. Старый Поль, присматривающий за домом, еще до пожара на всякий случай спрятал все картины в подвал, где они и лежали в полной сохранности. Если б я с самого начала знал об этом, многое сложилось бы иначе».

Сомерсет-Хаус — здание на берегу Темзы в Лондоне, где размещается Управление налоговых сборов и хранятся документы о рождении, браке и смерти всех граждан страны, начиная с 1838 года.