Андрей Миронов, Юрий Никулин, Аркадий Райкин, Иннокентий Смоктуновский, Николай Рыбников, Василий Шукшин, Леонид Филатов, Любовь Полищук. Эти люди остались в памяти многих поколений зрителей. Выдающиеся артисты – кумиры миллионов. Без преувеличения, их знала вся страна, они были любимы всеми. Многим казалось, что кумиры добились в жизни всего, и видели только глянцевую сторону их успеха. Но была у них и простая, обыденная жизнь, о которой знали только близкие. Почти каждый день в году памятен нам именем выдающегося человека и, пожалуй, стоит вспомнить о нем в этот день, узнать некоторые неизвестные подробности его жизни и творчества, чтобы лучше понять, чем он жил и как пролегал его тернистый путь к вершине.
Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами Эксмо Москва 2007 978-5-699-20983-5

Федор Раззаков

Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами

Предисловие

На телеканале ДТВ вот уже второй сезон выходит передача «Как уходили кумиры» – экранизация моей одноименной книги, выпущенной издательством «Эксмо» весной 2005 года. Идея телеверсии принадлежит известному самарскому тележурналисту Виталию Добрусину. Именно он той весной приехал по служебной необходимости в Москву, купил «Кумиров» и уже по ходу чтения понял – здесь есть благодатный материал для экранизации. Ведь с тех пор как на российском телевидении перестала выходить цикловая передача Леонида Филатова «Чтобы помнили» (она закончилась со смертью автора в 2003 году), дефицит подобных передач на нашем ТВ стал ощущаться особенно остро. В итоге руководство канала ДТВ в содружестве с издательством «Эксмо» и телекомпанией «Инфотон» решило начать цикл передач об ушедших кумирах отечественного искусства, литературы и спорта. Причем все происходило стремительно: в мае начались предварительные переговоры, а уже спустя три месяца – 15 августа 2005 года – проект стартовал в эфире с передачи о Викторе Цое.

Несмотря на то что материалом для передачи послужила книга «Как уходили кумиры», ее формат вышел далеко за пределы книги, по сути став экранизацией и других моих книг, выходивших ранее под названием «Досье на звезд». Вот почему написание сценариев первых ста серий цикла легло в основном на мои плечи. После чего с января 2006 года материал для сценариев подбирали уже другие люди – штатные авторы «Инфотона», а я занялся другими книжными проектами.

Между тем успех телесериала «Как уходили кумиры» оказался настолько рейтинговым, что руководство ДТВ решило не только повторить цикл (то есть запустило его снова), но и продолжило выпускать новые серии в выходные дни (до этого он выходил строго по будням) в увеличенном формате – уже по 45 минут. В итоге на сегодняшний день свет увидели уже более 250 серий, что является рекордом для российского телевидения: таких протяженных документальных сериалов у нас еще не было. Этот успех, а также желание опубликовать весь материал, не уместившийся по разным причинам в формат телепередачи, и подвигли меня и издательство «Эксмо» выпустить этот двухтомник.

Август

3 августа – Иннокентий СМОКТУНОВСКИЙ

Слава актера началась на последнем этапе хрущевской «оттепели», в первой половине 60-х. Это было время диссидентствующих интеллигентов, которые маялись поисками демократических свобод. Актер сумел стать их кумиром, блестяще сыграв принца Датского Гамлета советского розлива. Следом за интеллигенцией актер так же легко пленил и более простого зрителя, представ на экране в образе чудаковатого вора, угонявшего автомобили у советских нуворишей, а деньги от их продажи перечислявшего в детские дома. С этого момента стало ясно: актеру подвластны любые роли.

Иннокентий Смоктуновский (настоящая фамилия – Смоктунович) родился 28 марта 1925 года в деревне на севере Томской области, в семье рабочего (кроме него, в семье росли еще двое сыновей и две дочери). В 1929 году, спасаясь от голода, Смоктуновичи переехали в Красноярск. Здесь глава семьи устроился работать в порт, а мать – на колбасную фабрику. Последнее обстоятельство очень помогло Смоктуновичам – мать часто приносила домой кости с мясом, из чего приготовлялся замечательный суп. Однако так продолжалось недолго: в 1932 году грянул новый голод, и мать потеряла свое место на фабрике. Чтобы спасти детей, Смоктуновичам пришлось пойти на крайние меры: Иннокентия и Володю они пристроили в семью сестры матери Надежды Петровны, а себе оставили самого любимого – младшего сына Аркадия.

В Красноярске Смоктуновский окончил среднюю школу (в ней он посещал драмкружок), потом некоторое время учился в школе киномехаников. Однако уже шла война, и вскоре Смоктуновского призвали на службу: он попал в Киевское военно-пехотное училище. В 1943 году попал на фронт. Участвовал в сражении на Курской дуге, в форсировании Днепра, освобождении Киева. 3 декабря того же года в одном из боев под Житомиром Смоктуновский был захвачен в плен. Каким образом ему, еврею, удалось избежать расстрела, история умалчивает. Но он не только выжил, но и сумел вскоре сбежать из плена.

Когда их колонну немцы гнали в Германию, Смоктуновский сбежал от конвоиров, спрятался под мостом и остался незамеченным. В течение нескольких недель он скитался по лесам, пока его, умирающего от истощения, болезни и нервных потрясений, случайно не нашла бабка-украинка из Каменец-Подольской (ныне Хмельницкой) области. Она выходила его и даже направила к партизанам, действовавшим недалеко от этих мест. А через некоторое время наш герой вновь попал в действующие войска и вместе с ними дошел до Берлина.

Вернувшись на родину, в город Красноярск, Смоктуновский не сразу решил, какой из профессий себя посвятить. Мечты о театре тогда не было и в помине, поэтому сначала он учился на фельдшера, затем какое-то время работал в порту рабочим. Но от судьбы не уйдешь. В один из дней его приятель отправился поступать в театр-студию при Красноярском театре имени Пушкина, и вместе с ним за компанию поехал и наш герой. Приняли обоих. Так началась творческая карьера Смоктуновского.

Студийцы довольно быстро попадали на сцену театра и играли как в массовке, так и маленькие роли. Не стал исключением и Смоктуновский: за короткое время он успел отметиться выходами в спектаклях «Иван Грозный», «Золушка», «Давным-давно» и др. По его же словам: «Когда я статистом пришел в театр, первым моим чувством был страх перед публикой. В озноб бросало. И без того тихий голос становился едва слышным. Не знал, куда себя деть, что делать с руками и ногами. Ощущение ужасающее! Нужно было как-то выбираться из этой нервной лихорадки, из неведения, как держаться, нужно было искать дорогу к покою на сцене, обрести себя».

Отмечу, что «обретение себя» нашим героем шло очень непросто. Уже тогда его отличал от других актеров труппы крайне неуживчивый характер. Он все чаще стал выражать свое недовольство режиссеру театра, и тот в конце концов не выдержал и в 1946 году выгнал Смоктуновского из театра.

Из Красноярска начинающий актер отправился в Норильск, где устроился в труппу Второго заполярного театра драмы и музыкальной комедии. Его талант сразу отметили, и роли посыпались как из рога изобилия. (Именно здесь он, по настоянию режиссера театра, сменил свою настоящую фамилию Смоктунович на Смоктуновский.) Причем среди этих ролей было и несколько главных. Работа у актера спорилась, и казалось, что в театре он задержится надолго. Однако это оказалось не так. После четырех лет интенсивной работы ему вновь пришлось уехать, в первую очередь из-за угрозы собственному здоровью: климат в Норильске был суровый, питание скверное, и у Смоктуновского начался авитаминоз. На дворе стоял 1950 год.

Смоктуновский уезжает в южный город Махачкала. Здесь он устраивается в труппу Дагестанского русского драматического театра имени Горького. Однако работа в театре оказалась еще более короткой, чем на предыдущем месте: в 1952 году актер перебирается в Сталинград.

Этот город Смоктуновский выбрал не случайно. Дело в том, что, разрушенный почти до основания фашистами, Сталинград поднимался из руин благодаря поддержке всей страны. Из самой Москвы туда шла посильная помощь, восстанавливался и местный театр имени Горького. В 1952-м здание театра построено в содружестве с московскими архитекторами и считалось одной из удачных новостроек города (оно имело лепные украшения, дубовый паркет, мебель из полированного бука, а люстра в фойе весила 1500 кг и насчитывала 30 тысяч подвесок хрусталя!). Шефство над этим театром взяли несколько прославленных столичных театров, и даже Большой театр. Именно в труппу Сталинградского театра и попал наш герой.

В Сталинград Смоктуновский приехал со своей женой – актрисой Риммой Быковой. Их, как и большинство приезжих актеров, поселили в общежитие, и работа в театре закипела. Первой его постановкой стала пьеса М. Горького «На дне», которая имела неплохую критику. Через некоторое время свет увидела пьеса «Укрощение строптивой» В. Шекспира, в которой Смоктуновскому досталась эпизодическая роль слуги Бьонделло. Однако сыграл он ее так, что в журнале «Театр» (№ 12 за 1954 год) критик Л. Новоселицкая написала об актере хвалебную статью.

Затем был «Ревизор» Н. Гоголя. Здесь нашему герою поначалу ничего не светило, однако в дело вмешался случай. Накануне премьеры заболел актер, игравший Хлестакова, и на роль ввели Смоктуновского. Правда, радовался он этой роли недолго: к следующему спектаклю основной актер выздоровел.

Зато в двух других спектаклях – «Доходное место» А. Островского и «Большие хлопоты» Л. Лэнга – Смоктуновского ждал успех. Обе роли были сатирическими, а это амплуа актеру давалось легче всего. Публике в этих ролях он явно нравился. Поэтому казалось, что теперешний коллектив во многом устраивает Смоктуновского и ему остается только одно: работать и работать. Но это была только видимость. При более глубоком рассмотрении наш герой и здесь испытывал ряд неудобств.

Во-первых, его все больше и больше не устраивал главный режиссер театра Фирс Шишигин. Человек с диктаторскими замашками, грубый и шумный, он буквально подавлял артиста своим темпераментом.

Во-вторых, Смоктуновского подвела его молодая жена, которая внезапно серьезно увлеклась только что прибывшим в театр молодым актером. Про эту связь стало известно Смоктуновскому, и он не сдержался. Во время одной из репетиций, когда его жена вышла на сцену, он внезапно вскочил с кресла и на весь зал закричал: «Уберите со сцены эту проститутку!» Cкандал удалось замять, однако Смоктуновского это не остановило.

В один из дней он выследил, как его жена и ее любовник коротали время в ресторане гостиницы «Интурист». Взяв с собой одного из своих приятелей, Смоктуновский подошел к их столику и, не говоря ни слова, схватил своего соперника за грудки. Его жена подняла шум, но это еще сильнее возмутило актера, и он принялся осыпать противника увесистыми тумаками. Тот тоже не остался в долгу, в результате чего потасовка приняла масштабы форменного дебоша с битьем посуды, женским визгом и т. д. Такое замять уже было нельзя. На следующий день собрался профком театра, на котором было единогласно принято решение: кто-то из супругов должен покинуть труппу. Этим кем-то стал Смоктуновский. Это было в январе 1955 года.

Незадолго до происшествия Смоктуновского увидела на сцене Сталинградского театра бывшая в городе проездом из Москвы С. В. Гиацинтова. Ей понравился молодой актер, и она сделала ему предложение перебраться в столицу. Он обещал подумать. И вот в январе 1955 года его желание стать москвичом утвердилось окончательно. Он послал телеграмму знаменитой актрисе, в которой сообщил: «Готов приехать постоянную работу. Сообщите когда чем сможете предоставить дебют уважением Смоктуновский». И хотя в ответной телеграмме С. Гиацинтова была довольно сдержанна и ничего ему не обещала, артист не стал больше раздумывать и отправился в Москву.

Покорение столицы далось Смоктуновскому буквально потом и кровью. Он показывался в Театр имени Ленинского комсомола, Театр сатиры, Театр драмы и комедии, Центральный театр Советской Армии, Драматический театр имени Станиславского, Театр-студию киноактера и ни в один из них принят не был. Он оказался в совершенно безвыходной ситуации и вынужден был жить как бомж. В потертом лыжном костюме он бродил по летней Москве, перебивался случайными заработками в Ленкоме, ночевал на лестницах в подъездах. И кто знает, как дальше сложилась бы его судьба, если бы не вмешалось само Провидение.

В один из тех дней он познакомился с девушкой по имени Суламифь, которая имела много друзей в столичной артистической среде. Одним из них был известный режиссер Л. Трауберг. Именно через него Смоктуновского удалось представить Ивану Пырьеву, который распорядился пристроить актера в Театр-студию киноактера. Режиссер Л. Трауберг вспоминал: «Как-то рассказал я Пырьеву: живет в Москве диковатый провинциальный актер, говорят, талантлив, ни угла, ни театра, ни маячащей роли в массовке. По амплуа – нечто вроде „неврастеника“. Пырьев брезгливо отмахнулся: „До чего же я этих неврастеников не терплю. Какой же он талант, если в Театре киноактера не состоит? Там все – таланты, сверхталанты! Пусть хоть один без таланта будет, неврастеник. Надо б ему комнатку в общежитии дать…“

После этого разговора Пырьев написал руководству Театра-студии киноактера письмо с просьбой взять к себе в штат актера Смоктуновского. Эта просьба была, естественно, выполнена, однако с новичка тут же взяли слово – не пытаться пролезть в кино. Наш герой такое слово дал, даже не подозревая, что через короткое время ему его придется нарушить.

Первым режиссером, снявшим Смоктуновского в кино, стал Михаил Ромм. Его жена актриса Елена Кузьмина играла в Театре-студии киноактера и вместе с нашим героем репетировала роль в маленькой пьесе Б. Шоу «Как он лгал ее мужу». Именно через нее Ромм и узнал о существовании талантливого актера. В те дни лета 1955 года он готовился к съемкам фильма «Убийство на улице Данте» и пригласил Смоктуновского на эпизодическую роль – молодого доктора, сотрудничавшего с немцами. По сюжету эпизод, в котором был занят Смоктуновский, длился несколько секунд: ему надо было войти в кабачок и сообщить, что к Мадлен Тибо едет сын Шарль. Вот что вспоминает об этом М. Козаков: «Этот актер (речь идет о Смоктуновском. – Ф. Р.) в кадре выглядел крайне зажатым, оговаривался, «порол» дубли, останавливался, извинялся… Ромм его успокаивал, объявлял новый дубль, но история повторялась… Михаил Ильич был сторонником малого количества дублей… А в злополучном эпизоде «кабачка» было дублей пятнадцать, не меньше, и ни одного законченного.

Нонсенс! Съемка не заладилась, нерв дебютанта передался всем окружающим. Этот застопорившийся кадр снимали чуть ли не всю смену. Забегали ассистенты режиссера, стали предлагать Ромму заменить бездарного актера. Ромм вдруг побагровел, стал злым (что с ним редко случалось) и шепотом сказал:

– Прекратите эту мышиную возню! Актер же это чувствует. Ему это мешает. Неужели вы не видите, как он талантлив?! Снимается первый раз, волнуется. Козакову легче: у него большая роль, он знает – сегодня где-то не выйдет, завтра наверстает, а вот этот эпизод – это дьявольски трудно! А артист этот талантлив, он еще себя покажет.

Надо сказать, что все, в том числе и я (к стыду своему), удивились словам Михаила Ильича о талантливости этого с виду ничем не примечательного провинциала. А им был Иннокентий Смоктуновский!»

В том же году он снялся еще в одной картине – режиссера с «Ленфильма» Александра Иванова «Солдаты». Здесь ему досталась небольшая роль солдата Фарбера. По мнению многих, уже в этой роли он проявил себя как незаурядный талант.

Стоит отметить, что среди множества советских актеров, прошедших войну, Смоктуновский, наверное, оказался единственным, кто практически не играл военных ролей. Лейтенант Фарбер стал первой и последней такой ролью в послужном списке актера. (В 1974 году Сергей Бондарчук пригласит его на роль военного хирурга в фильм «Они сражались за Родину», однако та роль была эпизодическая, длившаяся всего лишь около двух минут.)

В последующие год-два у Смоктуновского случилось еще несколько ролей в кино, однако к удачным их можно отнести с большой натяжкой. Например, в фильме «День первый» (1958) он сыграл большевика А. Антонова-Овсеенко, а в телефильме «Дорогой бессмертия» (1958) – чешского коммуниста Юлиуса Фучика.

Вышедший на экраны страны в 1957 году фильм «Солдаты» круто изменил судьбу нашего героя. На одном из просмотров его увидел режиссер Ленинградского Большого драматического театра Г. Товстоногов и был буквально пленен глазами Фарбера в исполнении Смоктуновского. В те дни в БДТ ставили «Идиота» Ф. Достоевского, и именно в нашем герое режиссер вдруг увидел идеального князя Мышкина (по другой версии, актера открыл Евгений Лебедев, который снимался с ним в картине «Шторм»). После этого последовал звонок в Москву и предложение Смоктуновскому приехать в Ленинград. Это предложение актер принял.

Когда он появился в БДТ, роль Мышкина репетировал другой актер. Поэтому ввод в роль «варяга» из Москвы был встречен большинством труппы враждебно. Какое-то время Смоктуновский сносил все обиды и насмешки стоически, но затем не выдержал: подал сначала одно, затем второе заявление об уходе. Но Товстоногов каким-то удивительным образом заставил его изменить свое решение. 31 декабря 1957 года в БДТ состоялась премьера «Идиота». Спектакль имел сенсационный успех. С этого момента, по мнению многих критиков, и началась настоящая актерская биография Смоктуновского.

В конце 50-х годов творческая судьба Смоктуновского развивалась вполне благополучно. На сцене БДТ он играл, кроме «Идиота», еще в двух спектаклях: «Кремлевские куранты» (роль Дзержинского) и «Иркутская история» (роль Сергея Серегина). В кино были роли в фильмах «Рядом с нами» (1958), «Ночной гость» (1959), «Неотправленное письмо», «До будущей весны» (оба – 1960).

В 1960 году судьба преподнесла Смоктуновскому новую встречу с режиссером М. Роммом. Дело было так. Ромм собирался ставить по сценарию Д. Храбровицкого фильм «365 дней», повествующий о физиках-ядерщиках. Первоначально на роль Ильи Куликова был утвержден актер Юрий Яковлев. Однако перед самым началом съемок он отправился на собственной машине на гастроли в Ленинград и попал в аварию. К счастью, все обошлось, но в больницу лечь актеру все-таки пришлось. Вот тогда и встал вопрос о его замене. Перебрав несколько возможных кандидатур, режиссер со сценаристом так и не сумели найти достойного на роль Куликова. И тогда Храбровицкий внезапно вспомнил про Смоктуновского. Причем поначалу Ромм был против его кандидатуры, но потом внезапно передумал.

Фильм «Девять дней одного года» (от прежнего названия «365 дней» пришлось отказаться) вышел на экраны страны в 1962 году и имел большой успех у зрителей. По опросу читателей журнала «Советский экран», он был назван лучшим фильмом года. В том же году его повезли на 13-й кинофестиваль в Карловы Вары, где фильм был удостоен высшей награды – Хрустального глобуса. А Смоктуновский был награжден премией за лучшее исполнение мужской роли.

Как пишет Е. Горфункель: «В тот период, примерно с 1959 по 1966 год, Смоктуновский – блистательный премьер киноэкрана. Фильмы с его участием получают десятки премий на кинофестивалях в разных странах, он приобретает международную известность. На родине зрители неоднократно выбирают его лучшим киноактером года. Он нарасхват среди кинорежиссеров и имеет очень высокий авторитет у коллег артистов. Начинающие играют „под Смоктуновского“, имитируя трепетность телесной и душевной организации и на свой лад изображая ритмическое своеобразие оригинала – вялостью темпов, расслабленностью движений. Возникают легенды о его жизни и странствиях. Считается, что ему под силу любая роль. В те годы вокруг него была атмосфера полного понимания и согласия. На каждое слово слышался отзыв…»

Еще больший успех ожидал артиста два года спустя, когда на экраны вышел фильм Григория Козинцева «Гамлет», в котором он сыграл главную роль – принца Датского. Но расскажем все по порядку.

Козинцев давно мечтал перенести «Гамлета» на экран – с 1954 года, когда поставил трагедию в театре, на сцене Ленинградского театра имени А. Пушкина. В течение восьми лет Козинцев вынашивал мысль об экранизации, делая наброски будущего сценария, придумывая мизансцены. Наконец, в начале 60-х, в разгар хрущевской «оттепели» он решился вынести эту идею на самый «верх», в Госкино. Там к этому отнеслись скептически, поскольку было ясно: Козинцев готовит не просто экранизацию, а фильм с огромной «фигой» (в годы «оттепели» это стало модным в среде советской либеральной интеллигенции – прятать в своих произведениях «фиги» против действующего режима). Поэтому режиссеру было отказано в экранизации, а повод был придуман такой: дескать, в мире уже сняли шестнадцать «Гамлетов», зачем еще один?

Однако Козинцев продолжал настаивать на своем. А поскольку сторонников у него в «верхах» тоже было немало («оттепель» вынесла наверх большое число либерально настроенных деятелей), им удалось пробить эту «брешь»: разрешение на экранизацию «Гамлета» было получено. Правда, опять с оговорками: министр культуры Екатерина Фурцева потребовала от режиссера сделать фильм цветным. Просьба эта была не случайной, а проистекала все из той же «фигобоязни»: цвет должен был разрушить мрачную атмосферу фильма, которая несла в себе главную аллюзию с современностью. Однако просьба министра была проигнорирована: все те же сторонники режиссера разрешили ему обойти эту просьбу и снимать картину в черно-белом изображении.

Подготовительные работы по фильму были уже в самом разгаре, а Козинцеву никак не удавалось найти актера на центральную роль – Гамлета. Режиссер был уже в отчаянии, когда на съемках какой-то картины внезапно не увидел Смоктуновского. И Козинцева осенило: это именно то, что надо! И, придя домой, он записал свои мысли в дневнике: «Я вернулся домой и знал, что Гамлет есть! И никаких сомнений, колебаний, фотопроб, кинопроб не было! Был Гамлет только такой и никакой другой!..»

Однако эту радость режиссера разделили далеко не все его коллеги по съемочной группе. Например, оператор Андрей Москвин и художник Сулико Вирсаладзе были категорически против кандидатуры Смоктуновского. Москвин так и заявил Козинцеву: «Не вижу в Смоктуновском Гамлета. Снимать его не буду. Внешность не подходит. Никакой гример не поможет».

В ответ Козинцев… взял другого оператора – Ионаса Грицюса, а Смоктуновскому предложил сниматься без всяких проб (случай редчайший в кинематографе). В ответ Смоктуновский написал ему письмо, в котором признавался: «Горд, счастлив, смущен и благодарен, но больше всего напуган. Не знаю, в какой степени смогу оправдать Ваши надежды – ни в театре, ни в кино ничего подобного мне еще делать не приходилось. Поэтому Вы поймете мою растерянность. Страшно, но не менее страшно хочется.

Совсем не верю в себя как в Гамлета. Если Вы сможете вдохнуть в меня эту веру, буду очень и очень признателен…»

Судя по всему, Козинцев веру в Смоктуновского вдохнул, раскрыв перед ним те идеи, которые он собирался вложить в свою экранизацию. Что это были за идеи? Говоря простым языком, они заключались в следующем. Так, под Данией-тюрьмой подразумевался Советский Союз. Козинцеву, как и всем либералам, казалось, что простому народу в нем живется крайне плохо и это терзает душу Гамлета, который олицетворяет собой в фильме совестливого героя-интеллигента. Зло в фильме изображают Клавдий и его приближенные – копии жестоких советских руководителей. Намеки на это весьма недвусмысленны: например, на свадебном пиру Клавдия вместо музыки звучат визгливые музыкальные шумы Д. Шостаковича – явный отсыл к статье «Сумбур вместо музыки», которую каждый либерал знал чуть ли не наизусть (по ним в этой статье великий композитор подвергался несправедливой обструкции, хотя на самом деле все было вполне уместно). В другом эпизоде умирающий Клавдий с ревом несется мимо своих изображений – намек на портреты членов Политбюро, которые висели в каждом правительственном кабинете, а также на улицах и площадях советских городов, – и т. д.

Весьма недвусмысленно в фильме изображался и народ – забитый и раболепствующий. Как пишет Е. Горфункель: «Массовые сцены фильма молчаливы и статичны, – мы видим колоритно некрасивые лица, как на подбор лишенные живого выражения. Молчаливость и монолитность толпы, ее „массовидность“, без разнообразия походок и обликов, – тоже образ, образ безмолвствующего народа…»

Конечно, одними этими идеями фильм не ограничивался, но интеллигенция в год выхода фильма на экран в основном судачила только о них. Что касается простого зрителя, то он вряд ли их понял, о чем можно судить и по тому, не слишком большому интересу, который к фильму был проявлен в общей массе зрителей: всего лишь 19-е место в прокате, чуть больше 21 миллиона зрителей. Но интеллигенция, повторимся, фильм оценила по достоинству: по опросу читателей журнала «Советский экран», он был назван лучшим фильмом 1964 года, а Смоктуновский – лучшим актером. Год спустя Козинцев и Смоктуновский были удостоены Ленинской премии.

Когда пытаешься понять, как получилось, что полный аллюзий фильм Козинцева удостоился самой высокой правительственной награды, в голову приходят разные мысли. Во-первых, власть не могла проигнорировать столь выдающееся произведение киноискусства, которое вызвало беспрецедентный фурор за границей: за 4 года он собрал 23 награды на различных кинофестивалях, в том числе и на Шекспировском кинофестивале в Висбадене (в Англии зрители вообще сочли советского Гамлета более современным, чем даже Гамлет Лоуренса Оливье). Во-вторых, это было явной уступкой либералам со стороны новых властей: сменивший Хрущева Брежнев избрал внутри страны политику компромисса между либералами и державниками и первые три года своего правления (до чехословацких событий в 1968 году) строго ее придерживался: поощрял то либералов, то державников.

Сразу после принца Датского Смоктуновский сыграл в кино… Ленина. Речь идет о фильме И. Ольшвангера «На одной планете», где речь шла об одном рабочем дне Ленина – с вечера 31 декабря 1917 года по 1 января 1918 года. Стоит отметить, что поначалу Смоктуновский собирался отказаться от этой роли, но у него из этого ничего не вышло. Его вызвали в Ленинградский обком партии и пообещали за роль Ленина дать новую квартиру, а также повысить актерскую ставку. А в случае, если он будет упорствовать, грозились «задвинуть» его кандидатуру при выдвижении на Ленинскую премию за фильм «Гамлет». Прикинув все «за» и «против», актер согласился.

Судя по всему, все происшедшее было не случайно. Ведь в советском кинематографе было достаточно прекрасных актеров, кто легко справился бы с ролью Ленина даже без всяких уговоров. Но выбрали почему-то именно Смоктуновского, который, во-первых, на Ильича был мало похож внешне, да и внутренне был далек от этого образа. Однако власти зациклились именно на нем. Видимо, таким образом они хотели смикшировать тот резонанс, который актер приобрел в кругах либералов в связи с ролью Гамлета.

Между тем в процессе работы над фильмом Смоктуновский серьезно заболел – у него обнаружился туберкулез глаз. Актер вынужден был лечь в одну из клиник на длительное лечение. Причем, удастся ли ему полностью восстановить здоровье, тогда было неизвестно, и съемки зависли на неопределенное время. Однако все обошлось. Актера выписали, и он благополучно доснялся в картине.

Фильм вышел на широкий экран в 1965 году и большого ажиотажа у зрителей не вызвал. А либеральная критика его и вовсе не заметила, поскольку прекрасно поняла уловку со Смоктуновским и не хотела этому подыгрывать.

В дни, когда эта картина только вышла на экран, режиссер Эльдар Рязанов внезапно предложил Смоктуновскому сыграть главную роль в своей новой картине «Берегись автомобиля». Причем в первоначальных планах режиссера было пригласить на роль честного автоугонщика Юрия Деточкина его тезку – Юрия Никулина. Но этот вариант не сложился – Никулин был занят на гастролях в цирке. Тогда Рязанов и обратил внимание на Смоктуновского. Но утверждение того на роль проходило трудно.

Особенно негодовал тогдашний министр кинематографии А. Романов. Он заявил: «Смоктуновский только что сыграл Ленина, а теперь будет играть жулика?! Исключено!» Однако Рязанов в конце концов сумел убедить его изменить свое решение. «Ведь у нас „жулик“ благородный, он персонаж глубоко положительный!» – уверял он министра. И уверил. Правда, потом ему пришлось уговаривать и самого Смоктуновского, который категорически не хотел сниматься из-за проблем со здоровьем. Но Рязанов сумел-таки уговорить и его: лично приехал к нему на дачу и дал письменное обещание выполнять во время съемок любые требования актера, связанные с его здоровьем.

Фильм «Берегись автомобиля» появился на экранах страны в 1966 году и стал тем самым фильмом в его биографии, который принес ему славу среди массового зрителя. Он занял в прокате 11-е место, собрав аудиторию в 29 миллионов человек. По опросу читателей журнала «Советский экран», Смоктуновский был назван лучшим актером года.

В том же году артист вновь вернулся на сцену БДТ, которую он покинул в 1960 году. Дело в том, что спектакль «Идиот» очень захотели увидеть зарубежные зрители на театральных фестивалях в Париже и Лондоне, поэтому Г. Товстоногов сделал предложение Смоктуновскому возобновить прерванное сотрудничество, и он согласился. В мае 1966 года БДТ выехал на гастроли, которые продолжались месяц. Смоктуновский сыграл 17 спектаклей и в каждом имел оглушительный успех. Как писал английский журнал «Plaus and Plauers»: «Исполнение Смоктуновским роли князя Мышкина возвышается над всеми остальными впечатлениями сезона».

Однако в конце 60-х годов у Смоктуновского внезапно обострилась болезнь глаз. Он практически перестал сниматься в кино, не играл и в театре. Творческий простой Смоктуновского продолжался до 1968 года. В том году сразу два режиссера предлагают ему главные роли в своих картинах: Игорь Таланкин роль композитора Петра Ильича Чайковского в одноименном фильме и Лев Кулиджанов роль Порфирия Петровича в фильме «Преступление и наказание». Обе эти картины вновь подняли Смоктуновского на гребень успеха. По опросу читателей журнала «Советский экран», он вновь (в четвертый раз!) был назван лучшим актером года, а на фестивале в Сан-Себастьяне его удостоили приза за исполнение главной роли в фильме «Чайковский». За роль Порфирия Петровича он в 1971 году получил Государственную премию РСФСР.

В начале 70-х годов Смоктуновский с семьей (жена, дочь и сын) переехали на постоянное жительство в Москву. Ему предложили работать в труппе Государственного академического Малого театра Союза ССР, и он это предложение принял. Его первой ролью там стал царь Федор Иоаннович в одноименной трагедии А. Толстого. Премьера спектакля состоялась 23 октября 1973 года. Причем состоялась вопреки желанию самого актера, который накануне премьеры вдруг призвал товарищей отказаться от показа, не дожидаясь провала. Однако те не вняли его призыву. Но для самого Смоктуновского спектакль вскоре закончился. В 1975 году, с десяти репетиций, на роль царя был введен Юрий Соломин, а наш герой ушел во МХАТ.

В 1974 году И. Смоктуновскому было присвоено звание народного артиста СССР.

Стоит отметить, что в отличие от многих своих коллег, которые от подобных наград, что называется, «бронзовели», Смоктуновский вел себя на удивление просто. Однажды с ним произошел такой случай. Его пригласили в один из областных центров и сообщили, что собираются выдвинуть его кандидатуру в Верховный Совет СССР. По этому случаю был устроен пышный банкет, во время которого почетному гостю предоставили первое слово. Смоктуновский встал со стула и внезапно сказал: «Вы только посмотрите, какое на этом столе изобилие! А в магазинах пустые полки. Как же нам сделать так, чтобы и на столах простых людей появились эти продукты?!» После этого выступления речей о том, чтобы выдвинуть Смоктуновского в депутаты, никто из присутствующих уже не заводил.

Про рассеянность актера в артистической среде ходили чуть ли не анекдоты. Кстати, сам он слушать и рассказывать анекдоты не умел. Однако человеком он был абсолютно разным, в какие-то моменты просто неожиданным. Вот лишь несколько случаев из его жизни.

Однажды актер отдыхал с друзьями на берегу реки, как вдруг невдалеке послышались истошные крики. Как оказалось, в воде тонула девочка. Не раздумывая ни секунды, Смоктуновский первым бросился на зов, хотя сам умел плавать кое-как. И девочку спас.

Другой случай произошел в Москве, когда артист работал в труппе МХАТа. Однажды после спектакля к нему подошел незнакомый молодой человек и буквально взмолился: «Иннокентий Михайлович! Моя любимая девушка считает меня неинтересным человеком. Не могли бы вы, выходя из театра, подойти ко мне и сказать: „Привет, Петя!“ Видимо, жалкий вид этого паренька настолько растрогал актера, что он согласился. Поэтому, когда он вышел на улицу, он сделал все, как его просили. И в ответ услышал неожиданное – парень вдруг повернул к нему свое раздраженное лицо и громко произнес: „Опять этот Смоктуновский! Как же он мне надоел!“ Самое удивительное, что актер на это совершенно не обиделся.

Однако вернемся в 70-е годы.

Тогда отношения с кинематографом у Смоктуновского складывались сложно. После роли Войницкого в «Дяде Ване» (1971) ему в течение последующих десяти лет ни разу больше не доведется играть главные роли. По мнению Е. Горфункеля: «Наступил момент, когда художник мог почувствовать, что усложнились его связи с публикой – он ее не устраивает, она его не понимает…» В те годы на счету актера были эпизоды в таких фильмах, как «Дочки-матери», «Исполнение желаний» (оба – 1974), «Романс о влюбленных», «Звезда пленительного счастья», «Выбор цели» (все – 1975), «Легенда о Тиле» (1977), «Степь», «В четверг и больше никогда» (оба – 1978) и др.

На сцене МХАТа Смоктуновский сыграл целый ряд классических ролей: Дорн в «Чайке», Серебряков в «Дяде Ване», Иванов в «Иванове», Иудушка Головлев в «Господах Головлевых».

В 80-е годы к Смоктуновскому вновь вернулись главные роли. Правда, это были в основном телефильмы: «Маленькие трагедии» (1980, реж. М. Швейцер), «Поздняя любовь» (1983), «Дети солнца» (1985), «Сердце не камень» (1989), «Дело Сухово-Кобылина» (1991; все четыре фильма снял режиссер Л. Пчелкин, с которым актер был знаком с 1970 года – с телефильма «Кража»).

Л. Пчелкин вспоминает: «Во время съемок „Детей солнца“ состоялся творческий вечер в санатории для генералов. Перед встречей Кеша признался мне, что у него шатается зубной протез. Я предупредил: „Если что случится, сразу уходи, я закончу встречу сам“. Протез выпал, когда Кеша читал монолог Гамлета. Я тогда впервые увидел, как он растерялся. Но… героически дочитал, немного шепелявя. Извинился, объяснил зрителям, что произошло (мне показалось, две трети зала так ничего и не поняли: генералы – аудитория тяжелая). И продолжил работать без трех передних зубов. Когда вечер закончился, я набросился на него: „Зачем себя так мучить?“ Он ответил: „Но они взяли билеты, заплатили деньги, я должен отработать“.

В 1990 году И. Смоктуновский был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Между тем в начале 90-х годов артист все чаще вынужден соглашаться играть так называемые «проходные» роли. (Хотя от хороших ролей он порой отказывался, как было в случае с фильмом Э. Рязанова «Небеса обетованные», где вместо него сыграл Олег Басилашвили.) Великий актер теперь позволял себе играть всяких недотеп или главарей мафии. На вопрос, почему он это делает, Смоктуновский в одном из интервью откровенно признался: «Раньше я строже относился к выбору ролей… А сейчас говорю – говорю это со стыдом – мной руководит другое. Спрашиваю: сколько вы мне заплатите за это безобразие?..» В этих словах была констатация той жуткой ситуации, которая сложилась в искусстве после развала Советского Союза. Хорошего кино тогда не снималось ВООБЩЕ, а жить актерам надо было. Вот и приходилось «плевать в вечность» (по меткому выражению Ф. Раневской).

В каких же картинах снимался Смоктуновский в начале 90-х? Перечислю лишь некоторые: «Дина» (1990), «Гений» (кстати, один из немногих достойных фильмов 90-х), «Осада Венеции», «Линия смерти» (все – 1991), «Убийца» (1992), «Вино из одуванчиков», «Хочу в Америку» (оба – 1993). За роль в картине «Дамский портной» (1991) Смоктуновский был удостоен приза «Ника» и отмечен дипломом на фестивале в Сан-Ремо. К тому времени в послужном списке актера было уже более 80 ролей в кино и на телеэкране и свыше 50 – в театре. Увы, но эти награды оказались последними в послужном списке актера.

Летом 1994 года Смоктуновский работал во МХАТе над ролью Арбенина в «Маскараде» М. Лермонтова. Премьера спектакля должна была состояться осенью, однако до нее наш герой не дожил. 3 августа он скончался в одном из санаториев под Москвой после очередного инфаркта.

Отмечу, что последний фильм с участием Смоктуновского назывался «Белый праздник» и в нем его герой умирал. Согласно поверью, которое существует в актерском мире, это плохая примета. В случае со Смоктуновским она сбылась.

В конце 93-го у Смоктуновского случился инфаркт, и он угодил в больницу. После лечения ему требовалось пройти реабилитационный курс, но он отправился на съемки зимней натуры – не хотел подводить коллег. Режиссер Леонид Пчелкин, который сам недавно перенес это же заболевание, умолял его поберечь себя, но Смоктуновский его не послушал.

По поводу смерти Смоктуновского существуют две версии. Одна принадлежит его родной сестре Галине Михайловне. Она утверждает, что ее брат умер по трагической случайности. Летом 1994 года он, будучи на съемках в Сочи, получил скорбное известие о гибели младшей сестры Зоси. Она пошла на кладбище навестить могилу близких, и там ее убили неизвестные, разрубив ей голову топором. Следствие предположило, что сестра актера стала жертвой грабителей, которые полагали, будто у нее, как у жены капитана дальнего плавания, есть при себе крупные деньги. Смоктуновский узнал об этой трагедии от своего брата Александра. Спустя два дня актеру стало плохо с сердцем и он скончался. И уже мертвого его привезли из Сочи в Москву.

Вторая версия принадлежит актеру Армену Джигарханяну (он снимался вместе со Смоктуновским в «Белом празднике») и является наиболее правдоподобной. Вот его рассказ:

«После съемок „Белого праздника“ я решил отдохнуть в подмосковном санатории имени Герцена, где я бываю почти каждый год. Там совершенно замечательные места. Туда же, как я знал, собирался и Смоктуновский.

До санатория я съездил на неделю на фестиваль в Калининград и приехал 2 августа. В тот же день встретился с Иннокентием Михайловичем и очень порадовался тому, как он выглядел – бодрым, здоровым, даже загорелым. Мы долго гуляли по аллеям санаторного парка, много разговаривали. Среди прочего промелькнула тема возраста, смерти, отношения к ней. Конечно, без тени предчувствия.

«Я много сыграл ролей, прожил интересную жизнь и смерти ни-сколько не боюсь» – это его слова.

Вечером разошлись по номерам, которые были почти рядом, в 9 вечера я включил телевизор, чтобы посмотреть программу «Время», но приемник барахлил, и я зашел к Смоктуновскому.

Мы вместе посмотрели программу, он предложил немножко выпить, и где-то после десяти мы расстались.

Утром, выйдя к завтраку, я не увидел его за соседним столиком: решил, что он на процедурах, подождал, а потом спросил у кого-то из сотрудников. Мне почему-то предложили подняться в свой номер, я заподозрил что-то неладное. Оказалось, что в три часа ночи Иннокентий Михайлович почувствовал себя плохо, вызвали врачей, реанимационную скорую помощь, но сделать уже нельзя было ничего…»

Прощание с И. Смоктуновским состоялось во МХАТе имени Чехова. Свой последний приют выдающийся актер обрел на Новодевичьем кладбище рядом с могилами певца Ивана Козловского и актера Олега Борисова, с которым он когда-то играл в одном театре – в БДТ.

6 августа – Анатолий ПАПАНОВ

Этого актера в равной степени любили как взрослые, так и дети. Взрослые восхищались им за то, что ему подвластны роли самых разных жанров – от комедии до драмы, а дети обожали его за уникальный голос, которым говорил знаменитый Волк из мультсериала «Ну, погоди!».

Анатолий Папанов родился 31 октября 1922 года в городе Вязьма в рабочей семье. Его родители: Дмитрий Филиппович и Елена Болеславовна. Кроме сына Анатолия, в семье Папановых был еще один ребенок – младшая дочь Нина.

Прожив несколько лет в Вязьме, семья Папановых перебралась в Москву, в дом, который стоял рядом с хлебозаводом. Местность эта называлась Малые Кочки. В столице Елена Болеславовна устроилась работать шляпницей-модисткой в ателье, Дмитрий Филиппович – завскладом. Что касается Папанова, то он здесь пошел в первый класс средней школы. В 8-м классе увлекся театром и поступил в школьный драмкружок.

В 1939 году Папанов окончил школу и устроился работать литейщиком в ремонтные мастерские 2-го Московского шарикоподшипникового завода. Но так как мечта о сценической деятельности уже крепко засела в его сознании, Папанов вскоре записался в театральную студию при заводе «Каучук». Отмечу, что в те годы это была известная студия, драматический коллектив которой прославился, получив первое место на Всесоюзном смотре художественной самодеятельности за прекрасно поставленную комедию Шекспира «Укрощение строптивой».

Помимо игры в студии, Папанов довольно часто появлялся в коридорах «Мосфильма», снимаясь в массовке самых разных картин. На его счету было участие в таких фильмах, как «Суворов», «Минин и Пожарский», «Степан Разин», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», и других. Естественно, мечтой его тогда было попасться однажды на глаза какому-нибудь маститому режиссеру и сыграть пусть крохотный, но эпизод в его картине. Ведь столько было случаев, когда безвестные участники массовки именно так становились затем знаменитыми актерами. Но, увы, этой мечте Папанова тогда не суждено было сбыться. На него никто не обратил внимания. А потом случилось происшествие, которое едва не сломало жизнь начинающему актеру. Случилось это в 1941 году.

В то время Папанов работал на «Шарикоподшипнике», и в один из дней кто-то из рабочих его бригады совершил кражу: вынес с территории завода несколько строительных деталей. По нынешним меркам это не самое тяжкое преступление, но в те времена подобное каралось жестоко. Поэтому, как только обнаружилась кража, на завод приехала милиция и арестовала всю бригаду, в том числе и Папанова. Всех их посадили в Бутырку. Допросы вел умудренный опытом следователь, который не отличался чрезмерной кровожадностью. Вызвав на допрос Папанова, он, видимо, сразу понял, что этот наивный юноша вряд ли причастен к краже. Поэтому на девятые сутки он распорядился отпустить его из-под ареста.

Вернувшись домой, Папанов тут же попал под горячую руку своего отца. Тот не стал ни в чем разбираться, подошел к сыну и ударом кулака свалил его с ног. В своем рвении наказать сына отец явно переусердствовал: он не рассчитал силу удара, и Папанову пришлось в течение нескольких недель проваляться дома. А через три месяца началась война. Далее послушаем рассказ самого А. Папанова:

«Я попал на передовую юношей, лишь год назад окончившим школу. Мои ровесники вынесли на своих хрупких плечах огромную ношу. Но мы верили в победу, жили этой верой, испытывая ненависть к врагу. Перед нами был великий пример Чапаева, Павки Корчагина, героев фильма „Мы из Кронштадта“, по нескольку раз виденных фильмов о Максиме, „Семеро смелых“. Искусство кино воздействовало на нас неотразимо…

Мы спорили, строили планы, мечтали, но многие мои товарищи погибли на моих глазах. Разве забыть, как после двух с половиной часов боя от сорока двух человек осталось тринадцать?..»

В начале 1942 года едва не погиб и сам Папанов. Во время одного из боев на Юго-Западном фронте рядом с ним разорвался снаряд. К счастью, несколько осколков просвистели у него над головой и только один из них угодил ему в ногу. Однако ранение было тяжелым. После него Папанов около полугода провалялся в госпитале под Махачкалой и в конце концов с 3-й группой инвалидности был комиссован из армии.

Вернувшись в Москву в октябре 1942 года, Папанов подал документы в Государственный институт театрального искусства им. А. Луначарского. Художественным руководителем института в те годы был народный артист СССР Михаил Тарханов, который и решил судьбу нашего героя. Прежде чем принять Папанова в институт, Тарханов спросил его: «Но сможешь ли ты ходить без палки? Ведь актер не должен хромать». Папанов ответил: «Смогу». Да так уверенно, что сомнений в честности его ответа ни у кого не возникло. Его приняли на актерский факультет ГИТИСа, в мастерскую артистов МХАТа М. Орловой и В. Орлова. Именно там Папанов познакомился со своей будущей женой – Надеждой Каратаевой. Далее послушаем ее собственный рассказ:

«Мы с Толей должны были в этой жизни встретиться обязательно. Оба мы– москвичи, он жил на Малых Кочках, а я рядом – на Пироговке. Даже какое-то время в одной школе учились, но он раньше меня, и поэтому мы не знали друг друга…

Перед самой войной, в 1941 году, я поступила в ГИТИС на актерский факультет. Списки принятых в институт вывесили как раз 22 июня, поэтому учиться мне тогда не пришлось. Педагоги эвакуировались, а я решила уйти на фронт. Окончила курсы медсестер и устроилась работать в санитарный поезд. Работала два года. В 1943 году мой поезд расформировали, и меня отпустили на учебу в ГИТИС. Вот тогда я и увидела впервые Анатолия Дмитриевича. Он был в линялой гимнастерке, с нашивками ранений, с палочкой. Он хромал после ранения в стопу. У него не было двух пальцев на ноге…

Сначала у нас с Толей были просто приятельские отношения: мы жили рядом, вместе ездили на трамвае домой. Ездили, разговаривали – так это все и завязалось.

Роман наш с Анатолием Дмитриевичем начался во время летних студенческих каникул, когда мы поехали от райкома комсомола на обслуживание воинских частей в Куйбышев. Потом мы вернулись в Москву, и я сказала маме: «Я, наверное, выйду замуж».

Толя тогда был худой, шея тонкая. Я ходила к нему домой, он меня познакомил со своей мамой. Жили они бедно, и сказать, что он выгодный жених, было бы неправдой. Единственное, на нашем курсе он был первым учеником.

Я, признаюсь, была довольно симпатичной девушкой. У меня была коса, и все говорили, что я красавица в русском стиле. И вот я как-то маме говорю: «Я тебя познакомлю с парнем, за которого хочу выйти замуж». Он к нам пришел, посидели, потом я его проводила до двери – у нас был такой длинный коридор. Вернулась в комнату и спрашиваю: «Мама, ну как?» Она говорит: «Дочка, ну вообще-то он, наверное, хороший парень, только что-то не очень красивый». Это вызвало у нее сомнение: вроде дочка в театральном учится, там, как она считала, одни красавцы, а она вдруг выбрала себе такого, не очень… Я ей говорю: «Мама, он такой талантливый, такой интересный человек!» Она: «Все-все-все, я не возражаю».

Для меня 1945 год очень важный и, мало того, очень радостный год. Во-первых, потому что закончилась война, во-вторых, мы закончили ГИТИС, а в-третьих, мы поженились. 9 мая был День Победы, а 20 мая у нас была свадьба.

Во время нашей свадьбы внезапно погас свет. Мы зажгли свечи, и через некоторое время у всех носы были черные от копоти. Свадьба была, конечно, очень скромная, у меня дома. Нас поздравлял весь курс, кстати, мы единственные на курсе стали мужем и женой…

Толя переехал ко мне. Я с мамой и отцом жила в «веселенькой» квартире, где в коридор выходило 13 дверей и за каждой проживала семья…»

Осенью 1945 года Папанов и Каратаева закончили ГИТИС. Выпускной экзамен у Папанова состоялся 11 ноября. В спектакле «Дети Ванюшина» он играл Константина, который по возрасту был моложе артиста, а в комедии Тирсо де Молины «Дон Хиль – Зеленые Штаны» – глубокого старика. Экзамен Папанов сдал на «отлично». После этого его пригласили сразу в три прославленных столичных театра: в Малый (туда он даже целый месяц ходил на репетиции), в Театр имени Вахтангова и МХАТ. Однако он от этих предложений вынужден был отказаться. Дело в том, что его жену распределили в Клайпеду, и он предпочел поехать с ней.

В то время шло активное насыщение Прибалтики русскими, поэтому местных жителей (в основном это были немцы) из Клайпеды увозили и в их дома заселяли литовцев и русских. Прибывшим актерам из Москвы выделили под жилье разрушенный особняк, который они восстанавливали собственными силами. Работали актеры в местном театре – в прекрасном старинном здании, с бархатными креслами в зале. Однако на фасаде здания висела доска, которая возмущала всех актеров, – на доске было написано: «С этого балкона выступал Гитлер».

5 октября 1947 года Русский драматический театр в Клайпеде (режиссер – В. М. Третьякова) открыл свои двери для зрителей. 7 ноября, в день годовщины Октября, на его сцене состоялась премьера спектакля «Молодая гвардия», в котором Папанов играл роль Сергея Тюленина. Через 23 дня после этого в газете «Советская Клайпеда» появилась первая в жизни нашего героя рецензия на его роль. В ней писалось: «Особенно удачно исполнение роли Сергея Тюленина молодым актером А. Папановым. Неиссякаемая энергия, инициатива, непосредственность в выражении чувств, страстность, порывистость отличают его. Зритель с первых же минут горячо симпатизирует Тюленину-Папанову».

Кроме этой роли, на счету Папанова в клайпедском драмтеатре были роли и в других спектаклях: «За тех, кто в море!» (Рекало), «Собака на сене» (Тристан), «Машенька» (Леонид Борисович) и др.

Летом 1948 года судьбе было угодно, чтобы Папанов вернулся в Москву. Тогда он с женой приехал в столицу навестить своих родителей. В один из тех дней он шел по Тверскому бульвару и встретился с режиссером Андреем Гончаровым. В бытность Папанова студентом ГИТИСа это был самый молодой режиссер в институте, а теперь он работал в Театре сатиры. Увидев актера, Гончаров обрадовался, они проговорили более получаса, после чего режиссер сделал ему неожиданное предложение: «Переходи ко мне в театр». И Папанов согласился.

Первые годы работы в Театре сатиры актер с женой жили в общежитии, где у них была комнатка в восемь квадратных метров. Их соседями были Вера Васильева с мужем Владимиром Ушаковым и Татьяна Пельтцер со своим знаменитым отцом, артистом и режиссером Иваном Романовичем. Жили артисты дружно. В театре Папанову тогда доставались второстепенные роли, которые не приводили его в восторг, однако роптать на судьбу он не любил. Поэтому сносил свою безвестность довольно стоически. Но затем это начало его допекать. Иногда он срывался, и тогда в семье происходили ссоры.

Н. Каратаева вспоминает: «Если у нас бывали ссоры, Анатолий Дмитриевич иногда заявлял: „Я пойду к маме жить“. Он приходил к своей маме, а она всегда говорила: „Ты женился, Толя, и, пожалуйста, разбирайся со своей женой у себя дома, а ко мне с этим не ходи. Я не могу вставать на твою сторону и осуждать твою жену“. Я ей очень благодарна за это…»

Еще одним предметом для конфликтов в семье Папанова было его чрезмерное увлечение алкоголем. Об этом вспоминает еще одна актриса Театра сатиры – Вера Васильева: «Появился у нас в театре буйный на выдумки, смелый и творчески необычайно деятельный актер Женя Весник. Он тоже был молод, но быстро занял в нашем театре значительное положение. И все вокруг него кипело. С Толей они крепко подружились, но по темпераменту Женя его перехлестывал. Словом, к нашему с Надей Каратаевой ужасу, появилась в жизни Толи опасная приятельница – водочка. Тогда к такого рода злу относились проще и, кажется, само зло было менее трагичным, чем сейчас. Так или иначе, но у молодой жены Папанова появились основания для грусти».

Стоит отметить, что Папанов и Весник были людьми одного поколения (Весник родился на 2,5 месяца позже Папанова – 15 января 1923 года). Оба фронтовики, и оба были ранены. Они имели общие взгляды на многие вещи, оба были беспартийными и никогда не участвовали в каких-либо группировках внутри родного театра. Короче, их дружба была предопределена множеством различных причин.

Увлечение Папанова алкоголем было вызвано прежде всего тем, что в театре он оказался мало востребован как актер. В то время как его жена уже считалась ведущей актрисой в Театре сатиры, Папанов выходил на сцену в ролях, которые принято называть «Кушать подано». Все это угнетало его. Перелом в судьбе актера наступил в середине 50-х. Причин оказалось две.

Во-первых, в 1954 году родилась дочка Лена, во-вторых, в 1955 году Папанов сыграл свою первую значительную роль – в спектакле «Поцелуй феи». После этого столичные театралы впервые заговорили о Папанове как о талантливом актере, о том, что у него прекрасные перспективы на будущее. Именно в то время наш герой прекратил свои пьяные застолья. Как вспоминает Н. Каратаева: «Единственный серьезный конфликт у меня с ним был из-за того, что он стал выпивать. Но у Анатолия Дмитриевича за такой внешней мягкостью скрывалась очень большая сила воли. И он как-то мне сказал: „Все, я больше не пью“. И как отрезал. Банкеты, фуршеты – он ставит себе боржоми, в театре все знали, что Папанов не пьет».

Стоит отметить, что и курить актер бросил таким же волевым способом вместе со своей женой.

Не менее трудно, чем в театре, складывалась актерская судьба Папанова и в кинематографе. Первую свою крохотную роль в кино он сыграл в 1951 году – режиссер Г. Александров пригласил его сыграть адъютанта в фильме «Композитор Глинка». Затем в течение нескольких лет Папанов не был востребован в кино, пока в 1955 году молодой тогда режиссер Э. Рязанов не пригласил его попробоваться на роль директора заводского Дворца культуры Огурцова в картине «Карнавальная ночь». Однако сыграть эту роль герою нашего рассказа так и не довелось. Как вспоминает сам Э. Рязанов: «Анатолий Дмитриевич мне тогда не понравился: он играл слишком „театрально“, в манере, которая, может быть, и уместна в ярко-гротескном спектакле, но противоречит самой природе кино, где едва заметное движение брови уже более чем выразительная мизансцена. Таким образом, наша первая встреча с Папановым для меня прошла бесследно, а для него обернулась очередной душевной травмой. Кинематограф в ту пору наносил ему такие травмы постоянно».

Потерпев неудачу на кинематографическом фронте, Папанов познал победу на театральной сцене. В конце 50-х в репертуар Театра сатиры был принят «Дамоклов меч» Назыма Хикмета. Папанову в нем досталась центральная роль – Боксера. Когда труппа театра узнала об этом назначении на роль, то многие откровенно удивились. Им казалось, что у Папанова без грима, наклеенных усов или накладных ушей и шеи живой человек на сцене не родится. В своих способностях сыграть эту роль стал сомневаться и сам Папанов. Однако режиссер настоял на своем, и спектакль с участием нашего героя состоялся. Отмечу, что в момент работы над этой ролью Папанов брал уроки бокса у чемпиона Европы по боксу Юрия Егорова.

«Дамоклов меч» имел огромный успех у зрителей и круто изменил творческую судьбу нашего героя. После него на Папанова всерьез обратили внимание кинематографисты. Например, тот же Эльдар Рязанов. В 1960 году он задумал снимать фильм «Человек ниоткуда» и на роль Крохалева пригласил Папанова. При этом режиссеру пришлось приложить много сил, чтобы уговорить актера сниматься. К тому времени Папанов полностью уверился в том, что он не «киногеничен», и сниматься наотрез отказывался. Чтобы убедить его в обратном, Рязанову пришлось буквально валяться у него в ногах и чуть ли не за шиворот втягивать его в кинематограф. В конце концов сопротивление Папанова было сломлено.

Партнером нашего героя по фильму был другой замечательный актер – Юрий Яковлев. Последний о тех съемках вспоминает: «На первых пробах я увидел человека, который стеснялся, боялся, переживал неуверенность в том, что способен осилить сложнейшую актерскую трансформацию в кино, и я подумал, как мне будет трудно с таким партнером. Давно, со студенческой скамьи, я усвоил, что не всякий хороший актер становится хорошим партнером, а партнерство для меня – основа творческого бытия на сцене и на съемочной площадке. После второй и третьей проб мне стало казаться, что партнерский альянс с Папановым может состояться.

Обретя себя в ролях вождя племени Тапи, Профессора и других, столь же противоположных по характерам, Толя раскрепощался в личном общении со мной и другими партнерами, стал веселым и добрым, много и сочно шутил. Я любовался его ребяческими проявлениями, которые его как личность очень украшали. Я был рад, что мои опасения остались далеко позади, и наше творческое партнерство на многие годы переросло во взаимные дружеские симпатии. Позже, встречаясь в концертах, мы неизменно радовались друг другу».

Фильм «Человек ниоткуда» в то время так и не вышел на широкий экран. Картина была наспех показана в домах творческой интеллигенции, не более двух-трех дней продержалась на премьерном экране. Ее судьбу решил тогдашний главный партийный идеолог Михаил Суслов. Однажды он возвращался в Кремль по Калининскому проспекту и увидел огромную афишу фильма на фасаде кинотеатра «Художественный». Плакат ему очень не понравился, и он коротко бросил: «Снять!» В результате ретивые чиновники сняли не только плакат, но и картину с проката. Ее премьера состоялась только через 28 лет после этого, когда Папанова уже не было в живых.

Это был не последний совместный фильм в творческой карьере Рязанова и Папанова. Буквально в том же, 1961 году вышла их новая работа – десятиминутная короткометражка по рассказу И. Ильфа и Е. Петрова «Как создавался Робинзон», в котором наш герой играл Редактора – душителя прекрасных порывов.

В 1961 году Папанов также снялся в фильме режиссеров А. Митты и А. Салтыкова «Бей, барабан» в роли поэта Безлошадных и в картине Татьяны Лукашевич «Ход конем» – в роли Фонарева. Однако обе эти роли не принесли актеру творческого удовлетворения.

В 1962 году на Папанова обратили внимание три режиссера – Евгений Ташков, работавший тогда на Одесской киностудии, Владимир Венгеров и Михаил Ершов (оба – с «Ленфильма»). Первый предложил нашему герою исполнить положительную роль скульптора в своем фильме «Приходите завтра» (в нем Папанова озвучивал другой актер, так как голос Папанова считался некиногеничным), второй в картине «Порожний рейс» – отрицательную роль директора леспромхоза и третий – в фильме «Родная кровь» эпизодическую роль подлеца – мужа главной героини картины (ее играла Вия Артмане). Все три фильма вышли в прокат в 1963–1964 годах и имели разный успех у зрителей: «Приходите завтра» собрал 15,4 млн. зрителей, «Порожний рейс» – 23 млн. и приз на Московском кинофестивале, «Родная кровь» – 34,94 млн. Критика отметила прекрасную игру Папанова во всех этих картинах, однако попасть в первую шеренгу тогдашних советских кинозвезд актеру так и не удалось. Зрители его знали, но о всенародной любви тогда говорить было еще рано.

Настоящий успех пришел к Папанову год спустя – в 1964 году. Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале 60-х годов на спектакле Театра сатиры «Дамоклов меч» побывал писатель Константин Симонов. Игра Папанова в нем настолько поразила его, что он предложил кинорежиссеру А. Столперу, который в 1963 году решил экранизировать его роман «Живые и мертвые», взять этого актера на роль генерала Федора Серпилина. Поначалу Столпер сомневался, так как знал Папанова как исполнителя в основном отрицательных, комедийных ролей (тот же Боксер был ролью резко отрицательной). Здесь же предстояло сыграть роль положительную, даже героическую. Однако Симонов настаивал на своем выборе, и режиссер в конце концов согласился.

Долго сомневался в своих способностях сыграть положительного героя и сам Папанов. Как вспоминает Н. Каратаева: «У нас в общежитии был длинный коридор, и в нем стоял общий телефон. Ему несколько раз звонили, уговаривали, а мы все стояли и слушали, как он отказывался играть Серпилина: „Ну какой я генерал? Да нет, ну что вы, я не могу…“ И уже после выхода картины он мне часто говорил: „Что это все восторгаются? Чего там особенного я сыграл?“

Действительно, после выхода этого фильма на широкий экран к Папанову пришла всесоюзная слава. Роль генерала Серпилина опрокинула довольно прочно устоявшееся мнение о нем как об актере комедийно-сатирического направления с некоторыми драматическими задатками. В прокате 1964 года «Живые и мертвые» заняли 1-е место, собрав на своих просмотрах 41,5 млн. зрителей. В том же году картина получила призы на фестивалях в Москве, Карловых Варах и Акапулько. В 1966 году фильм был удостоен Государственной премии РСФСР.

Как вспоминает исполнитель главной роли в этом фильме К. Лавров: «Столпер с огромным уважением относился к Папанову. С самого начала чувствовалось, что этот актер – лидер в картине. О Симонове и говорить нечего: Константин Михайлович не однажды рассказывал мне, как ему нравится Толя и точным попаданием в самую сердцевину образа Серпилина, и в других ролях, и просто по-человечески. Забегая вперед, скажу, что к Папанову устремлялись душой сразу, без обычной в человеческих отношениях разведки и приглядывания. Так, в Звездном городке, куда мы привезли только что смонтированный фильм „Живые и мертвые“ в сопровождении Столпера, Папанова и моем, Юрий Гагарин улучил минуту, чтобы остаться наедине с Толей и со мной, увел нас в какую-то из дальних комнат клуба космонавтов, и мы незабываемо пообщались за бутылкой кубинского рома».

После успеха «Живых и мертвых» спрос на актера Папанова среди режиссеров возрос неимоверно. Например, в 1964 году на «Ленфильме» были запущены в производство десять картин, и в восьми (!) из них пригласили пробоваться Папанова. Он в ответ принял все предложения и был утвержден на все восемь фильмов одновременно, что было довольно редким случаем в советском кинематографе. Позднее он через дирекцию своего театра дал всем вежливый отбой: мол, не могу, занят в спектаклях.

Однако от предложений режиссеров с «Мосфильма» – Василия Пронина и Евгения Карелова, поступивших в том же году, Папанов не отказался. Оба режиссера предложили ему главные роли: первый – в картине «Наш дом», второй – в фильме «Дети Дон-Кихота». Съемки обеих картин проходили в Москве, и Папанова это устраивало. Партнер нашего героя по первому фильму – Нина Сазонова – вспоминает: «Такие актеры, как Папанов, сразу же цементируют всю киногруппу, становятся не только ее творческим центром, но и ее совестью, что всегда важнее.

Папанов это блистательно доказал. Случилось так, что актеры, игравшие наших сыновей, молодые, но уже известные и много занятые в театре, на радио, в концертах, позволили себе небрежно отнестись к строгому графику репетиций и съемок. Однажды вообще не явился на «Мосфильм» Вадим Бероев, несколько раз опоздал Геннадий Бортников, что-то не так было и с Алексеем Локтевым. Режиссер Пронин пришел в отчаяние, решился на крайние меры. Но Анатолий Дмитриевич остановил его:

– Не надо. Разрешите нам с матерью поговорить с ними.

Мы собрались всей «семьей» в одной из комнат киностудии. Анатолий Дмитриевич был краток, но надо было слышать его интонацию, горькую, полную искренне отеческого упрека:

– Давайте, ребята, беречь честь нашей семьи – нашу актерскую честь… Больше так быть не должно. Никогда! Завтра, в половине второго, вы все придете, оденетесь, загримируетесь, будете готовы к съемке. Мы с матерью придем в половине третьего. В три все на съемочной площадке! Договорились?..

После этого разговора не только не было никаких недоразумений с творческой дисциплиной, но произошло самое важное – сложилась наша семья Ивановых, неподдельные отношения молодых актеров и талантливого малыша к нам как к своим родителям».

Оба фильма вышли на широкий экран в 1965 году и имели удачную прокатную судьбу. Например, картину «Дети Дон-Кихота» посмотрели 20,6 млн. зрителей.

Между тем в том же, 1965 году вспомнил о Папанове режиссер Э. Рязанов: предложил ему роль Сокол-Кружкина в фильме «Берегись автомобиля!». Однако когда начались съемки фильма, многие из участников съемочного процесса вдруг выступили против Папанова. Почему? Об этом рассказывает сам Э. Рязанов:

«В картине подобрались актеры с иной природой юмора, чем у Анатолия Дмитриевича: Смоктуновский, Ефремов, Евстигнеев, Миронов. Папанов играл своего героя в близкой ему и, казалось, вполне уместной манере гротеска. Но на каком-то этапе работы над фильмом многие заговорили о том, что актер выпадает из общего ансамбля, нарушает стилистику и целостность фильма. На эту тему собрали даже совещание. По счастью, Папанов о наших злых умыслах не подозревал. Я на какое-то время дрогнул, но присущий мне здравый смысл удержал меня от поспешного решения. Хвалю себя за это, поскольку скоро выяснилось, что Папанов в картине „Берегись автомобиля!“ создал одну из лучших своих ролей, а его заразительный клич „Свободу Юрию Деточкину!“ обрел обобщенный смысл и ушел с экрана на улицы, в поговорку, подобно фольклору».

В 60-е годы кинематографическая судьба Папанова была насыщена ролями самого различного плана. Назову лишь несколько значительных фильмов того периода, в которых снялся актер: «Дайте жалобную книгу» (1964, метрдотель в ресторане), «Иду на грозу» (1966, профессор Аникеев), «В городе С.» (1967, Ионыч), «Золотой теленок» (1968, Васисуалий Лоханкин, причем роль была порезана цензурой), «Служили два товарища» (1968, командир полка), «Адъютант его превосходительства» (т/ф, 1969, батька Ангел), «Бриллиантовая рука» (1969, Лелик), «Возмездие» (1969, генерал Серпилин), «Виринея» (1969, поп Магара) и др.

В 1967 году Папанов впервые озвучил Волка в знаменитом мультфильме В. Котеночкина «Ну, погоди!» и с тех пор стал кумиром миллионов советских детишек. Эта его слава была настолько огромной, что вскоре люди иначе как Волком актера уже не называли. Как вспоминает Н. Каратаева: «Вообще-то он немножко обижался, когда его узнавали только как исполнителя роли Волка. Он говорил: „Да ну вас, как будто, кроме как „Ну, погоди!“, я больше ничего не сделал. Часто, в особенности где-нибудь на гастролях, в каком-нибудь городе, идет он по улице, а дети: „О! Волк! Ну, погоди!“ Или однажды был такой случай: он шел по улице, а женщина увидела его и говорит своему ребенку: „Ой, смотри, Волк идет, Волк идет!“ Ему это не очень нравилось, конечно“.

Отмечу, что первые свои мультипликационные роли Папанов озвучил в 1960 году – это были мультфильмы «Машенька и медведь» и «Про козла». Затем он озвучивал такие мультфильмы, как «Рики-Тики-Тави» (1966), «Маугли» (1967), «Чуня» (1968) и др.

Достаточно активно в 60-е годы Папанов был занят и в репертуаре Театра сатиры. На его счету были спектакли: «Двенадцать стульев» (1960, Киса Воробьянинов), «Яблоко раздора» (1961, Крячка), «Дом, где разбиваются сердца» (1962, Манган), «Интервенция» (1967, Бродский), «Доходное место» (1967, Юсов), «Последний парад» (1968, Сенежин) и др.

В 1966 году Папанов сыграл главную роль в спектакле «Теркин на том свете» (премьера состоялась 6 февраля). Однако спектакль продержался в репертуаре театра всего несколько недель и был снят по цензурным соображениям. Для актеров театра, а для нашего героя в особенности, это было сильным ударом.

Еще более сильным потрясением стала для Папанова история, которая произошла с ним в конце того же десятилетия. Что же тогда случилось?

Будучи на одной вечеринке, Папанов перебрал с выпивкой и, ковыляя в одиночку домой, внезапно почувствовал себя плохо и присел на лавочку. В этот момент его и заметил постовой милиционер. Подойдя к артисту, он в темноте не узнал его и принял за обычного пьянчужку. «Гражданин, здесь сидеть не положено!» – сурово обратился страж порядка к Папанову и решительно взял его за локоть. И тут произошло неожиданное. Папанов внезапно взорвался, вскочил с лавки и схватил милиционера за галстук. Тот, в свою очередь, попытался вырваться, но Папанов вошел в раж и рывком сорвал галстук с постового. К счастью, большего он сделать не успел, так как милиционер оказался и моложе, и ловчее, поэтому довольно быстро скрутил пожилого человека. И пришлось актеру проследовать в ближайшее отделение милиции.

Уже через несколько дней после этого происшествия весть о нем достигла стен Театра сатиры. В дирекцию пришла бумага из отделения милиции о том, что актер Папанов, будучи в подпитии, совершил хулиганский поступок по отношению к представителю законной власти. Поэтому милицейское начальство требовало сурово наказать провинившегося. Не выполнить этого наказа дирекция театра не решилась. Буквально в тот же день, когда в театр пришла бумага, состоялось общее собрание коллектива, в повестке которого значился один вопрос – недостойное поведение актера Папанова. Это собрание длилось около трех часов.

Как вспоминают очевидцы, недостатка в выступающих на этом мероприятии не было. Большая часть актеров оказалась на стороне провинившегося и просила руководство театра не наказывать сурово Папанова. Однако нашлись и такие, кто потребовал не только уволить его из коллектива, но и поставить вопрос о лишении его звания заслуженного артиста РСФСР. К счастью, таких оказалось меньшинство, и Папанов отделался всего лишь строгим выговором.

В 70-е годы актерская слава Папанова достигла своей наивысшей точки. На всей территории тогдашнего СССР не было человека, кто бы не знал этого актера. По словам Н. Каратаевой:

«Он был очень покладистым актером. И звездной болезни у него не было. Бывало, мы с театром выезжаем куда-нибудь на автобусе. Всегда все стараются сесть на первые места, чтобы меньше трясло. Он всегда сзади, чтобы никого не беспокоить. „Анатолий Дмитриевич, идите вперед“. – „Ничего, ничего, мне тут хорошо“. Многие режиссеры, которые с ним работали, отмечали его скромность и непритязательность…»

Однако стоит отметить, что встречались в те годы и люди, которые относились к Папанову без должного уважения. Например, работники гостиниц, для которых в те годы практически не было авторитетов. Об их хамстве тогда ходили буквально легенды. Актер В. Золотухин вспоминает подобный эпизод, относящийся к концу декабря 1974 года: «На перроне встретил Всеволода Сафонова. „Я в эту „железку“ (это он – про гостиницу «Ленинградская“. – В. З.) – ни ногой! Выселили вместе с Папановым. Но ему уезжать надо было в этот день – повезло. Позорище неописуемое: двух народных артистов выселить!»

Встречаю на «Ленфильме» Папанова в тот же день. Спрашиваю, как его выселяли вместе с Сафоновым. «Немцы победили меня в этой гостинице три раза, а я считался победителем в войне! Три раза меня выселяли из-за них. И надо же: все время нападал на немцев! Или они на меня нападали».

Судя по всему, в «Ленинградскую» прибыла какая-то важная немецкая делегация, и, чтобы предоставить им комфортабельные (по советским меркам) номера, работники гостиницы не нашли ничего лучшего, как выселить из номера двух народных артистов СССР.

Между тем в 70-е годы на экраны страны вышли 15 фильмов с участием Папанова. Назову лишь некоторые из них: «Белорусский вокзал» (1970, в прокате 1972 года занял 15-е место – 28,3 млн. зрителей), «Одиножды один» (1974), «Страх высоты» (1975), «Двенадцать стульев» (т/ф, 1976), «Инкогнито из Петербурга» (1977), «Пена» (1979) и др.

В 1973 году А. Папанову было присвоено звание народного артиста СССР.

А вот в ряды КПСС наш герой тогда так и не вступил, хотя его туда активно зазывали. По этому поводу Н. Каратаева вспоминает: «Несмотря на все уговоры, в партию он не вступал. Как-то мне парторг театра говорит: „Надя, я был в райкоме, и там сказали, что, если ты уговоришь Папанова вступить в партию, тебе дадут звание“. Было и такое».

В начале 70-х Папанов был явно неудовлетворен своим положением в Театре сатиры и даже подумывал об уходе из этого театра. Уходить он собирался во МХАТ, куда в 1974 году из ЦАТСА перешел А. Попов. Однако этот переход так и не состоялся. В 1972–1977 годах Папанов получил сразу несколько ролей в спектаклях родного театра: в «Ревизоре» роль Городничего, в «Клопе» – шафера, в «Ремонте» – Макарыча, в «Горе от ума» – Фамусова, в «Беге» – Хлудова.

В личной жизни Папанов был прекрасным семьянином. По словам Н. Каратаевой, за все время их совместной жизни (а это – 43 года) он ни разу не давал ей поводов усомниться в его супружеской верности. Он также был замечательным отцом для своей единственной дочери Лены. Когда в середине 70-х она вышла замуж за молодого человека, с которым училась на одном курсе театрального института, Папанов с женой купил им однокомнатную квартиру. В 1979 году у молодых родилась девочка, которую назвали Машей. Еще одна внучка появилась у Папанова шесть лет спустя – ее назвали Надей, в честь бабушки.

Осенью 1982 года, когда Папанову должно было исполниться 60 лет, ему разрешили приобрести в личное пользование новый автомобиль – «Волгу»-пикап. По словам нашего героя, «радость от подарка улетучилась, едва я, собрав недостающие деньги, сел за руль. Тут же глушитель отлетел…».

Помимо работы в театре и кино, актер активно занимался общественной деятельностью. Например, был членом Общества защиты природы и возглавлял Всесоюзное общество по баням (вместе с писателем В. Солоухиным). Работа этой организации заключалась в том, чтобы наблюдать, как в банях поддерживается необходимый порядок, улучшается обслуживание и т. д.

В 80-е годы наш герой практически не снимался в кино. С 1980 по 1987 год на его счету были роли только в трех фильмах: «Отцы и деды» (1982), «Время желаний» (1984) и «Холодное лето пятьдесят третьего» (1987).

За этот же период четыре новые роли он получил в Театре сатиры. Однако полного удовлетворения от большинства этих работ он не испытывал. Его вновь посещали мысли о возможном переходе в другой театр. Но и в этот раз переход не состоялся. Режиссер В. Андреев вспоминает: «Перейдя на работу в Малый театр (1985), я пригласил Папанова побеседовать о возможности и его перехода на старейшую московскую сцену. Мне было известно, что его что-то не устраивало в Театре сатиры, которому он отдавал всего себя.

– Не пора ли тебе, такому мастеру, выйти на старейшую русскую сцену? – спросил я без обиняков. – Здесь и «Горе от ума», и «Ревизор» – твой репертуар…

– Поздно мне, Володя, – сказал он тихо и серьезно.

– Ничего не поздно! Ты же моложе многих молодых! Приходи всей семьей: у тебя же и Надя хорошая актриса, и Лена. Лена к тому же – моя ученица.

Он не пошел. Не предал своего театра. Бывало ведь, и поругивал его и обижался. Но предать не мог. Даже ради дочери, которая работала в Театре имени Ермоловой и, следовательно, была в частых разлуках с отцом и матерью».

В 1983 году Папанов решил попробовать себя на преподавательском поприще: в ГИТИСе ему доверили руководить иностранным курсом – монгольской студией. Супруга как могла отговаривала его от этой работы, говорила, какой из тебя преподаватель, однако Папанов сделал по-своему.

В последний год своей жизни Папанов творчески был необычайно активен. Он наконец-то уговорил главного режиссера Театра сатиры В. Плучека дать ему возможность поставить спектакль. В качестве материала для своей первой режиссерской работы Папанов выбрал пьесу М. Горького «Последние». Однако Папанов успел сдать спектакль только худсовету, а до премьеры не дожил.

В 1986–1987 годах Папанов снимался в картине режиссера Александра Прошкина «Холодное лето пятьдесят третьего». На роль Копалыча пробовалось несколько актеров, однако режиссер выбрал именно Папанова. Друзья актера отговаривали его от съемок, считали, что он и так сверх меры загружен в театре, в ГИТИСе. Однако Папанов им ответил: «Меня эта тема волнует – я в ней многое могу сказать!»

Съемки фильма проходили в Карелии, в 180 километрах от Петрозаводска, в довольно глухой деревне, расположенной на полуострове. Вот что рассказывает об этих съемках сам режиссер – А. Прошкин: «Неделю мы работали нормально. Жители нам по мере сил помогали. И никаких неожиданностей не предвиделось, поскольку деревня изолирована с трех сторон водой. Через неделю наступает первый съемочный день А. Папанова. Он приехал вовремя, начинаем снимать, и… Ничего не могу понять: куда ни направим камеру, в видоискатель лезут посторонние лодки. Много моторок. И все движутся в нашем направлении. А какие могут быть моторки в пятьдесят третьем году? Стреляем из ракетницы, кричим против ветра в рупор – бесполезно: со всех сторон на нас несутся моторные лодки. Приближаются, причаливают, и мы видим: в каждом суденышке по два-три ребенка с дедом или бабкой, в руках у каждого ребенка почему-то книжка или тетрадка. И все, оказывается, приехали на встречу с „Дедушкой Волком“. Мы сдались и прервали съемки. Правда, киношная администрация в свойственной ей суровой манере попыталась применить „прессинг по всему полю“, но вмешался Анатолий Дмитриевич: „Что вы, что вы! Давайте лучше соберемся как-то вместе!“ Собрались, рассадили детей. Он каждому что-то написал, для каждого нашел свои слова. Я наблюдал эту сцену, забыв о дорогой цене сорванного съемочного дня. Видел по лицам этих детишек, что они на всю жизнь запомнят встречу с человеком бесконечно доброго сердца…»

Фильм «Холодное лето пятьдесят третьего» стал последним в жизни Папанова. Отснявшись буквально в последних кадрах этой картины, актер скончался. Случилось это в первых числах августа 1987 года. О том, как это произошло, рассказывают очевидцы.

Н. Каратаева: «Мы с театром были на гастролях в Прибалтике. В Вильнюсе гастроли уже закончились, и мы должны были переезжать в Ригу. Днем отыграли „Гнездо глухаря“, и Толя стал собираться в Петрозаводск на съемки „Холодного лета…“. Перед отъездом он мне говорит: „Забери в гримерной газеты: будет что в автобусе тебе до Риги читать“.

Вечером после «Фигаро» захожу в гримерную (у них с Андреем Мироновым была одна гримерная), забираю газеты. Андрюша посмотрел и говорит: «Господи, неужели вы все это читаете?»

Мы попрощались. Андрей тоже уезжал на концерты. Это был последний день, когда я их обоих видела живыми… Анатолий Дмитриевич полетел самолетом в Петрозаводск. Я ему говорила: «Приезжай оттуда сразу в Ригу». А он сказал, что еще в Москву заедет, потому что там его студенты, и он должен узнать, как у них с общежитием».

А. Прошкин: «Пораньше закончив съемки, 2 августа, я просил Папанова остаться в деревне и хорошо отдохнуть. Театр перебрался из Вильнюса в Ригу – образовалось два свободных дня. Анатолий Дмитриевич настаивал на перелете в Москву: „Нет-нет-нет! Я обязан туда вырваться. Через месяц начинаются занятия моего курса в ГИТИСе. Надо пробивать общежития, поругаться кое с кем и всякое такое. Чтобы ребятам нормально жилось!“ Я подозреваю, что он и без того был ходатаем по чужим бедам. Спорить не стал. О чем бесконечно сожалею».

Н. Каратаева: «В Москве Толя был один. Как потом мне рассказал наш слесарь, он его встретил, и Анатолий Дмитриевич спросил: „Саша, почему у нас нет горячей воды?“ Тот в ответ: „Да отключили“. – „Ну, ничего, – говорит, – помоюсь холодной“. Он всегда любил холодный душ… Разгоряченный, уставший, он встал под холодный душ, и у него случился сердечный приступ.

Поначалу я была спокойна. И только когда он не прилетел к спектаклю, тревога меня как ножом полоснула. Я начала метаться. Звоню в Москву на пульт: говорят, квартира с охраны снята. Звоню соседке. Она вышла, на окна глянула – свет горит. А мои – дочка с семьей – были на даче. Позвонила Нине Архиповой, ее зять рванул к моим за город. Приехал уже мой зять, перелез с соседнего балкона на наш, выбил стекло… В ванной текла вода… ледяная… Потом диагноз поставили: острая сердечная недостаточность».

Хоронили А. Папанова в закрытом гробу. В тот день тысячи людей пришли на Новодевичье кладбище, чтобы отдать последнюю дань любви замечательному актеру. Вот как рассказывает об этом В. Золотухин: «Я спешил на последнее свидание с Анатолием Дмитриевичем, взял такси у Белорусского вокзала. Когда водитель узнал, куда мне ехать, он открыл дверцу машины и сообщил своим коллегам о смерти Папанова. Они тут же бросились к цветочному базару у станции метро, накупили цветов, отдали мне:

– Поклонись ему от нас…»

Имя А. Папанова было неразрывно связано с Театром сатиры, в котором он проработал без малого 40 лет. Однако когда актера не стало, театр находился на гастролях в Прибалтике и свою поездку не прервал. Он продолжал гастроли даже через неделю, когда ушел из жизни еще один прекрасный актер этого же театра – Андрей Миронов. Лишь только несколько человек из труппы театра приехали в Москву, чтобы участвовать в похоронах.

Фильм «Холодное лето пятьдесят третьего» вышел на экраны страны в 1988 году и сразу стал лидером проката: он занял 3-е место, собрав на своих сеансах 41,8 млн. зрителей. Роль А. Папанова в нем озвучивал другой актер.

9 августа – Дмитрий ШОСТАКОВИЧ

В судьбе этого гениального композитора как в зеркале отразились все важнейшие вехи жизни великой страны под названием СССР. Сегодня многие исследователи трактуют его жизнь исключительно как нескончаемую борьбу с диктатом тоталитарного государства, забывая при этом упомянуть, что этот человек до конца своих дней оставался гражданином этого государства, одним из выдающихся его сынов.

Дмитрий Шостакович родился 25 сентября 1906 года в Петербурге. Его отец – Дмитрий Болеславович – был инженером-химиком, мать – Софья Васильевна – пианисткой. Именно мать, которая была прекрасным педагогом, и привила сыну и двум дочерям любовь к музыке (старшая сестра Шостаковича – Мария – стала профессиональным музыкантом).

Свои первые музыкальные сочинения Шостакович написал в 11-летнем возрасте. Это были фортепьянные пьесы «Гимн свободе» и «Траурный марш памяти жертв революции». Видя способности своего ребенка, родители отдали его сначала в одну из частных музыкальных школ, а затем в консерваторию. В 13 лет он был зачислен на первый курс. Юный Шостакович обучался сразу по двум специальностям – фортепьяно (окончил в 1923 г.) и композиции (окончил в 1925 г.). Время было тяжелое, и семья Шостаковичей, как и многие, жила трудно. Особенно тяжело стало после смерти отца. Он скончался в возрасте сорока шести лет в феврале 1922 года. Дмитрий вспоминал: «После смерти моего отца мне пришлось очень нуждаться. Приходилось много халтурить. Все это подорвало здоровье и расшатало нервную систему».

Так как консерваторской стипендии на жизнь явно не хватало, Шостакович с осени 1923 года вынужден был подрабатывать тапером в кинотеатрах «Пиккадилли», «Паризиана», «Светлая луна» и др. Причем эта вынужденная практика помогла ему в дальнейшем. Как вспоминает В. Тернявский: «Иногда он давал волю фантазии, и заскучавшие зрители начинали аплодировать… Его музыка очаровывала и отвлекала от банальных кинострастей тех лет или видовых фильмов типа „Болотные и водяные птицы Швеции“. После окончания сеанса кто-нибудь подходил к нему и говорил: „Как замечательно вы импровизируете“.

Александр Константинович Глазунов, ректор консерватории, – один из последних мэтров русской музыкальной классики XIX века, помогал Мите Шостаковичу, хлопотал о пайке и специальной академической стипендии. Однажды Глазунова спросили, нравится ли ему музыка Шостаковича. «Нет, – ответил тот. – Это не в моем вкусе, но именно ему принадлежит будущее!» Эти слова оказались пророческими.

В июле 1923 года во время отдыха в Крыму к 17-летнему Шостаковичу пришла первая любовь. Его избранницей стала его ровесница, школьница из Москвы, дочь известного литературоведа Таня Гливенко. В компании молодых людей, отдыхавших в санатории, она была одной из самых веселых, и юный Шостакович сразу обратил на нее внимание. Они познакомились и все дни проводили вместе. Окружающие радовались их чистым и наивным отношениям, и только сестра Шостаковича Мария была недовольна. В письме матери она писала о Т. Гливенко: «Девица странная, кокетка, мне не нравится, но ведь на сестер так трудно угодить…»

Между тем в 1925 году Шостакович заканчивает консерваторию, и в том же году к нему приходит первый успех: он пишет Первую симфонию, которую посвящает Татьяне Гливенко. Ее премьера состоялась 12 мая 1926 года в Ленинградской филармонии буквально под гром оваций восторженного зала. Сколько раз 19-летний Шостакович выходил на сцену в тот день, чтобы раскланяться, очевидцы того действа так и не сумели сосчитать. Это был первый триумф композитора.

После окончания консерватории Шостакович некоторое время терзался мучительной дилеммой: кем быть – композитором или пианистом. Какое-то время он пытался совмещать две эти специальности. В 1927 году он принял участие в Международном конкурсе имени Шопена в Варшаве и был отмечен почетным дипломом. Однако в том же году он решил оставить исполнительское поприще и целиком переключился на сочинительство. К 10-летию Октября Шостакович пишет Вторую симфонию, затем следует Третья – «Первомайская» (1929). По мнению современника, «они были заказаны, отвечали требованиям агитискусства, укрепляли репутацию композитора как „революционного художника“, но были написаны отнюдь не по принуждению».

Судя по всему, это утверждение не далеко от истины. В те годы страна Советов уже крепко стояла на ногах, и миллионы ее граждан с оптимизмом смотрели в будущее. Причем эти настроения тогда витали во всех слоях общества: от простых людей до интеллигенции. Поэтому желание Шостаковича выразить эти настроения в своей музыке было вполне естественным, тем более что таким образом поступали многие его коллеги по искусству, начиная от Сергея Эйзенштейна и заканчивая Всеволодом Мейерхольдом.

Однако пафос пафосом, но немалую роль при этом для Шостаковича играла и финансовая сторона проблемы. Семья молодого композитора – мать и две сестры – Мария и Зоя – в те годы влачила довольно бедственное существование, и, чтобы вылезти из этой нищеты, Шостаковичу приходилось браться за любую работу. Например, еще в 1926 году он заявил, что как бы ему ни пришлось нуждаться, однако в кино он работать не пойдет. Но прошло всего два года, и нужда заставила 22-летнего композитора обратиться к кино. В 1928 году он пишет музыку к фильму Г. Козинцева и Л. Трауберга «Новый Вавилон». Однако эта первая серьезная попытка общения с кинематографом провалилась. Дирижеры всех ленинградских кинотеатров категорически отказывались исполнять эту музыку Шостаковича. Как объясняли затем биографы композитора, «причина провала крылась в том, что психологически готовый к компромиссу Шостакович не оказался к нему готовым чисто творчески». Мол, он был раздираем внутренним конфликтом, с одной стороны – вписаться в социальную среду, с другой – невозможностью творить в русле РАПМовских нормативов (РАПМ – Российская ассоциация пролетарских музыкантов).

Видимо, неудача, постигшая его в кино, заставила Шостаковича обратить свой взор к театру. Так он попадает в театр Всеволода Мейерхольда в Москве – ГОСТИМ. Он пишет музыку к пьесе В. Маяковского «Клоп». И хотя сама пьеса ему откровенно не нравится, однако он соглашается работать в ней только из уважения к авторитету Мейерхольда. Музыку к спектаклю он пишет в рекордный срок – всего за месяц, однако и в этом случае не получает единодушного признания. Но это не отпугивает от него Мейерхольда, который тут же заказывает музыку к следующему своему спектаклю – «Баня» по пьесе В. Маяковского. Однако Шостакович решает больше не искушать судьбу и от дальнейшей работы со знаменитым режиссером отказывается.

Близкие композитора были рады его возвращению в Ленинград, хотя и понимали, что это основательно сократит бюджет семьи. В те дни Шостакович выглядел усталым, часто и подолгу молчал. Близкие знали причину подавленного настроения Дмитрия, однако помочь ему ничем не могли.

Причина эта крылась не только в творческой неудовлетворенности. Дело в том, что именно в тот период Шостакович познакомился с 18-летней Ниной Варзар. Она тогда училась в институте и заканчивала балетную школу Мариинского театра. Их знакомство произошло случайно. Нина пришла в летний сад филармонии со своей собачкой, и именно поэтому ее не пустили на концерт. В это время появился Шостакович, произведения которого должны были звучать в этом концерте. Застав конфликт в самом разгаре, он встал на сторону миловидной девушки и под свое слово провел ее на концертную площадку. Так они познакомились. Однако поженились не сразу. Нина была девушкой избалованной, капризной, требовательной, и молодому композитору стоило немалых душевных и физических усилий, чтобы завоевать ее благосклонность. Появление Нины в семье Шостаковичей поссорило Дмитрия с матерью и сестрами. Со своей стороны родственники Нины отвергали всякие контакты с близкими Шостаковича.

Весной 1929 года Дмитрий и Нина все же объявляют о своей помолвке. Однако отношения между ними достаточно сложны. Может быть, из-за постоянной нервной взвинченности, неудовлетворенности собой Дмитрия. В конце концов творческие неудачи, осложнившиеся отношения с матерью и сестрами, капризы и требовательность Нины приводят Шостаковича к нервному расстройству. Он уезжает в санаторий, где после долгих раздумий приходит к решению порвать с Ниной. Он пишет ей письмо, где всю вину за этот разрыв берет на себя. В этом послании он откровенно признает себя неудачником. В том же году в интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» Шостакович с горечью констатирует: «Я родился под несчастливой звездой!»

После разрыва с Ниной Шостакович искал встреч со своей первой любовью – Т. Гливенко, однако та к тому времени уже успела выйти замуж. Но Шостакович все равно не терял надежды соединиться с нею. В 1930 году он написал ей письмо, в котором просил приехать к нему и остаться насовсем. Разговор с мужем он обещал взять на себя. Татьяна приехала и была, в отличие от первого раза, принята семьей Шостаковичей очень по-доброму. Видимо, родственники Дмитрия не хотели, чтобы их сын и брат вновь вернулся к Нине Варзар. Но у молодых так ничего и не сложилось. Татьяна вскоре была вынуждена возвратиться к мужу. В 1932 году у них родился ребенок.

Тем временем, несмотря на запрет матери, Шостакович решил возобновить свои отношения с Варзар. Причем на этот раз его действия были куда решительнее, чем прежде. В мае 1932 года, ничего не сказав своим близким, Шостакович женился на Нине (произошло это в Детском Селе). Так как жить с родителями было невозможно, молодые сменяют множество адресов: улица Марата, Кировский проспект, Большая Пушкаревская.

В начале 30-х годов один из современников так описывал Шостаковича: «Это был худощавый молодой человек с налетом английского аристократизма в манерах. Его постоянное нервное напряжение отразилось на его лице с аскетическими чертами, которые как-то не гармонировали с его подтянутой и легкой фигурой. Вежливый и обаятельный и в то же время взвинченный и очень упрямый, Дмитрий всегда отгораживал себя от окружающего общества, пресекая любые контакты близкого общения с ним».

А как же творчество? В 1929 году он написал Третью симфонию («Первомайскую») на слова Семена Кирсанова, и она была принята с восторгом. Гораздо сдержаннее критика приняла два других творения композитора – балеты «Золотой век» (1930) и «Болт» (1931): в первом главными героями были советские спортсмены, во втором – рабочие завода.

Несмотря на заявление четырехлетней давности о том, что никакая нужда не заставит его больше работать в кино, Шостакович это свое слово нарушает. В 1930 году он пишет музыку к фильму «Золотые горы», через год – к фильму «Встречный». Эти кинопартитуры можно назвать одними из самых удачных в творчестве композитора в кино.

В 1931 году Шостакович откровенно заявил в печати о засилье халтуры и делячества в политическом агитационном искусстве, которому он отдал пять последних лет своей жизни. Будучи беспощадным к другим, Шостакович не пожалел и себя, заявив, что почти все сделанное им за последние пять лет не имеет художественной ценности. После этих слов многим тогда казалось, что впереди композитора ждет долгий и затяжной творческий кризис. Но это оказалось не так.

В 1932 году на свет появилось знаменитое произведение Шостаковича – опера «Леди Макбет Мценского уезда» («Катерина Измайлова») по одноименной повести Н. Лескова. Это произведение великий композитор посвятил своей жене Нине Варзар. А через четыре года свет увидела и Четвертая симфония. Как писал Г. Орлов, «это была первая великая опера и первая великая симфония, появившиеся в России после революции. Оба произведения поражают широтой охвата жизни, широтой, которую хочется назвать шекспировской, проникновением в сердцевину вечных проблем существования человека в мире. Оба потрясают глубиной трагизма, особенно неожиданной у композитора, известного своим музыкальным остроумием, чувством юмора, талантом карикатуриста».

В 1934 году в программе Международного музыкального фестиваля в Ленинграде звучала опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Сам автор оперы был на этом фестивале, и его переводчицей была 20-летняя студентка Ленинградского университета Елена Константиновская. Во время этого общения между великим композитором и молоденькой студенткой внезапно вспыхнул роман.

Шостакович совершенно не скрывает от окружающих своей новой привязанности. Он появляется с Еленой на спектаклях, концертах, даже знакомится с ее родственниками. Однако мать Елены открыто выступила против этого знакомства и буквально заставила дочь порвать свои отношения с Шостаковичем. Чтобы доказать искренность своих чувств к Елене, Шостакович обещает ей оформить развод со своей супругой. О том, что было дальше, рассказывает сама Е. Константиновская:

«Наконец он решился. Все было как в дурном романе. Я прождала до глубокой ночи. Позвонила ему. Жена ответила: „Дмитрий Дмитриевич остается дома“.

На этом все кончилось. На меня посыпались несчастья. По доносу меня исключили из комсомола, арестовали. В тюрьме я получила открытку от Шостаковича. Когда меня выпустили, он пришел ко мне с альбомом ругательных рецензий под мышкой: это было после разносных статей «Правды». Он сказал: «Вот видите, как хорошо, что вы не вышли за меня замуж».

Я попросилась в Испанию, где шла гражданская война. Там я познакомилась с кинооператором-документалистом Романом Карменом и вышла за него замуж».

Увлечение Шостаковича другой женщиной во многом объяснялось тем, что врачи запретили Варзар иметь детей. Но композитор мечтал иметь наследников. Видимо, в какой-то момент поняв, что увлечение мужа зашло слишком далеко и она может навсегда его потерять, Варзар решила забеременеть. И судьба оказалась к ней благосклонна. Узнав о том, что у них будет ребенок, Шостакович вернулся в семью. В 1936 году на свет появился первенец – дочь, которую Нина хотела назвать Варварой. Однако по просьбе мужа дочери было дано имя попроще – Галина (в дальнейшем она выйдет замуж за внука К. Чуковского). А через два года у Шостаковичей родился еще один ребенок – на этот раз мальчик, которого назвали Максимом.

Разгромные статьи в «Правде», о которых упомянула Константиновская, появились в 1936 году. Самая известная из них – «Сумбур вместо музыки» – была напечатана 28 января. Для Шостаковича она была как гром среди ясного неба – он не ожидал ее появления и прочитал утром того же дня возле киоска, где он обычно покупал газеты. Статья его оскорбила до глубины души, он был не согласен с тем, что его опера представляет собой «сумбур вместо музыки». Но дело в том, что эта опера не понравилась лично Сталину, который решил на примере Шостаковича дать урок и другим деятелям советского искусства, которые чрезмерно увлеклись сложными творческими экспериментами вместо того, чтобы писать произведения попроще. Поэтому статья начиналась следующим пассажем:

«Вместе с общим культурным ростом в нашей стране выросла и потребность в хорошей музыке. Никогда и нигде композиторы не имели перед собой такой благодарной аудитории. Народные массы ждут хороших песен, но также и хороших инструментальных произведений, хороших опер…»

Касаясь непосредственно самой оперы Шостаковича, безымянный автор (по одной из версий, это был сам Сталин) отмечал следующее:

«Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой „музыкой“ трудно, запомнить ее невозможно.

Так в течение почти всей оперы. На сцене пение заменено криком. Если композитору случается попасть на дорожку простой и понятной мелодии, то он немедленно, словно испугавшись такой беды, бросается в дебри музыкального сумбура, местами превращающегося в какафонию. Выразительность, которую требует слушатель, заменена бешеным ритмом. Музыкальный шум должен выразить страсть…

В то время как наша критика – в том числе и музыкальная – клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм. Однотонно, в зверином обличье представлены все – и купцы и народ. Хищница-купчиха, дорвавшаяся путем убийств к богатству и власти, представлена в виде какой-то «жертвы» буржуазного общества. Бытовой повести Лескова навязан смысл, какого в ней нет».

После этой статьи опера, которая два года шла при полных аншлагах на сцене Ленинградского Малого оперного театра, была снята с репертуара и дружно осуждена коллегами композитора. Сразу за этим Шостакович вынужден был отменить и премьеру своей Четвертой симфонии.

Как гласит легенда, Шостакович в те дни переживал не лучшие свои дни, опасаясь возможного ареста. Ведь в том же 1936 году, когда композитор приехал в Киев, одна местная газета так и написала: «В наш город приехал известный враг народа композитор Шостакович». В конце 30-х годов были арестованы и погибли в застенках НКВД многие из тех, с кем у композитора были не только родственные отношения (была арестована его теща, муж старшей сестры расстрелян, а сама сестра выслана), но и приятельские – например, он был очень дружен с маршалом Михаилом Тухачевским, которого в июне 1937 года расстреляли как немецкого шпиона. Однако самого Шостаковича так и не тронули, в чем, видимо, немалая заслуга все того же Сталина, который прекрасно видел величину таланта композитора. А затем грянула война.

В осажденном Ленинграде Шостакович не сидел сложа руки, он участвовал в оборонных работах, состоял в ополчении, по ночам дежурил на крыше консерватории и тушил зажигалки. Но главным для него оставалось творчество. Именно во время войны композиторский талант Шостаковича заблистал с новой силой. Седьмая (декабрь 1941-го) и Восьмая (1943) симфонии приносят всемирную славу не только автору, но и стране, в которой он жил. Летом 1942 года один американский корреспондент написал о Седьмой симфонии, исполненной в Нью-Йорке оркестром под управлением Тосканини: «Какой дьявол может победить народ, способный создавать музыку, подобную этой!»

Осенью 1941 года семью Шостаковичей эвакуировали самолетом сначала в Москву, затем поездом в Куйбышев. Последняя поездка запомнилась тем, что у композитора украли чемодан, в котором находились рукописи Четвертой, Пятой и Шестой симфоний. Надо сказать, что композитор панически боялся любых длительных путешествий. Он так не собирался уезжать в Куйбышев, что хотел даже пойти к гипнотизеру. Точно такой же страх охватил его и в 1950 году, когда в составе большой делегации (И. Эренбург, К. Симонов и др.) он должен был вылететь в США на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры, выступавших против угрозы атомной войны. Шостакович наотрез отказался лететь в Америку, и никакие уговоры родных и друзей не могли заставить его изменить своего решения. И только одному человеку удалось уговорить композитора. Этим человеком был Сталин. Он лично позвонил Шостаковичу домой, и после этого звонка тот дал свое согласие на поездку. Именно во время той поездки с композитором произошла история, которая лучше всего его характеризует. Кто-то из друзей Шостаковича попросил его привезти из Америки редкое лекарство. Стоило оно довольно дорого, и Шостакович истратил на него все свои деньги. После этого все оставшиеся дни командировки он вынужден был подниматься на десятый этаж гостиницы пешком, так как денег на «чаевые» лифтеру у него не было.

Однако вернемся в начало 40-х. В 1941 и 1942 годах Шостакович наконец дождался правительственных наград – он был удостоен Сталинских премий. Еще одну такую премию он получил в 1946 году. Однако в том же году – на октябрьском пленуме Союза композиторов СССР – в адрес Шостаковича зазвучала и критика. К примеру, Бернандт в своем выступлении заявил: «Творческий облик Шостаковича весьма сложен и противоречив. Некоторые особенности его музыкального языка, как мне кажется, коренятся в известной обособленности пути Шостаковича от основных путей русской художественной культуры в ее наиболее ярких реалистических и демократических традициях… Шостакович не обнаружил потребности окунуться в русскую классику… Отсутствие положительного идеала в творчестве Шостаковича рождает скептическое отношение к жизни…»

Видимо, желание найти «положительный идеал» подвигло Шостаковича в 1947 году дать согласие на написание оперы «Тихий Дон» по роману М. Шолохова. Опера создавалась к 30-летнему юбилею Октября. Однако работа у композитора вскоре остановилась. Вот что пишет по этому поводу Т. Хренников: «Шостакович позвонил мне и попросил приехать к нему домой. Я не однажды бывал у него, приехал, естественно, и в этот раз. (В том году Шостаковичи переехали с квартиры на Мясницкой в роскошную квартиру на Кутузовском проспекте. – Ф. Р.)

– Мне дано задание, – говорит Дмитрий Дмитриевич, – в канун предстоящей годовщины написать оперу «Тихий Дон».

– «Тихий Дон»? Но ведь есть уже опера Дзержинского!

– Да. Но ведь вы сами понимаете, что это не такая опера, которая соответствовала бы роману Шолохова. Так вот, я начал работать, а сейчас оказался перед тупиком. И я хотел с вами посоветоваться: что мне делать? Ведь Гришка не принял советскую власть. Не принял!

И я живо представил, что в юбилей советской власти Шостакович выступает с новой оперой «Тихий Дон», которая должна сместить оперу Дзержинского, и в этой новой опере главное действующее лицо – враг советской власти. И я сказал:

– Раз вы пришли к выводу, что нельзя сделать оперу на этот сюжет, то и не надо делать.

И Шостакович оставил работу над оперой».

Тем временем в 1948 году появилось знаменитое постановление «О недостатках в советской музыке», в котором досталось и Шостаковичу. В итоге он уходит из консерватории, его сочинения не исполняются, семья откровенно нищенствует. Например, когда у него кончились деньги, ему отдали все свои сбережения две его домработницы – Феодосия и Мария Кожуновы. Как и в 1937 году, Шостакович со дня на день ждал ареста, видимо, уверенный, что все эти трудности ему организовала власть, а конкретно – лично Сталин. На самом деле вождь здесь был ни при чем. Более того, когда он узнал от своих помощников о том, что Шостакович находится в сложном материальном положении, он немедленно отреагировал на это.

Как-то вечером в доме композитора зазвонил телефон, и, когда Шостакович взял трубку, он услышал на другом конце провода знакомый ему голос с грузинским акцентом. Это был Сталин. Он справился о здоровье Шостаковича. Тот ответил откровенно: «Очень плохо, товарищ Сталин». И тогда вождь изрек: «Не волнуйтесь, мы позаботимся о вашем здоровье». После этого звонка Шостаковичу выдали пропуск в Кремль и документ, подписанный Сталиным, в котором сообщалось, что Шостаковичу выделяется дача под Москвой со всеми удобствами. Отмечу, что в 1950 и 1952 годах он вновь удостаивается Сталинских премий.

Многие люди, близко знавшие Шостаковича, говорили о его малодушии. Однако не все так просто в этом вопросе. Сам композитор в конце жизни как-то признался своему коллеге Эдисону Денисову: «Когда я думаю о своей жизни, я понимаю, что был трусом. К сожалению, был трусом. Но если бы вы видели все то, что в своей жизни видел я, вы бы тоже стали трусом…»

По мнению того же Э. Денисова, «одной из причин малодушия Д. Шостаковича была его глубокая, навязчивая любовь к своим детям. Многое из того плохого, что сделал он в своей жизни, было сделано ради детей. Его положение в обществе и его авторитет, почести и ордена – все это позволяло ему обеспечивать детям очень комфортное существование. Он много сил положил, помогая сыну Максиму, хотя музыкальные способности того были ограниченны. В конце концов Максим стал удачливым дирижером, но отца благодарить он должен за то, что был назначен главным дирижером оркестра Московского радио».

Как и все гениальные люди, Шостакович многим знавшим его казался странным человеком. Например, писатель Е. Шварц в июле 1953 года в своем дневнике оставил такую запись: «Шостакович живет на даче недалеко от нас, но я сам не захожу к нему, зная, что есть у него дни, когда он не переносит людей. Недавно был у него Козинцев, которого встретил он приветливо, не отпускал. Вдруг внизу показались еще трое гостей – все его хорошие знакомые. Дмитрий Дмитриевич вскочил, пробормотав: „Простите, простите, опаздываю на поезд“, – выскочил из дачи и побежал на станцию. Ну как тут пойдешь к нему?»

Не менее страстным увлечением, чем музыка, был у Шостаковича футбол. Причем он был не только страстным болельщиком, но и заядлым игроком. Когда Г. Козинцев спросил у него, почему он так страстно любит ходить на футбольные матчи, Шостакович ответил ему, что на стадионе можно свободно и громко выражать свое отношение к тому, что видишь. В реальной жизни композитор чаще всего был этого лишен.

После смерти Сталина официальное положение Шостаковича еще более упрочилось. В 1954 году ему присвоили звание народного артиста СССР. Через шесть лет его приняли в КПСС. Его поступок шокировал тогда многих интеллигентов. Вот как выразилась по этому поводу композитор С. Губайдулина:

«Когда мы узнали об этом, нашему разочарованию не было предела. Мы не могли понять, почему в то время, когда политическая ситуация стала менее скованной, когда, казалось, человеку стало возможно сохранить свою честность, целостность, Шостакович пал жертвой официальной лести. Что побудило его к этому? Я поняла потом, что человек может снести и голод, и политические гонения, но он не способен устоять перед искушениями пряником. Я поняла, что то, чего он натерпелся в своей жизни, было невыносимо жестоким. Он вышел с честью из наиболее важных испытаний, но, когда он позволил себе расслабиться, он поддался слабости. Но я принимаю его таким, каким он был, в нем – воплощение трагедии и террора нашей эпохи».

Биограф композитора И. Гликман позднее описал события, которые привели Шостаковича к вступлению в КПСС, следующим образом. По его словам, композитор вызвал его к себе домой и, буквально рыдая, заявил: «Они давно преследуют меня, они гоняются за мной…» Когда Гликман попросил его успокоиться и рассказать все подробно, Шостакович сказал, что по указанию Н. Хрущева его решили сделать председателем Союза композиторов РСФСР, для чего он обязан вступить в партию. Для этого из ЦК специально был прислан влиятельный функционер – Петр Поспелов. Шостакович отпирался как мог, говорил о том, что плохо изучил марксизм-ленинизм, что верит в Бога. Но все было напрасно. И тогда, чтобы не являться на партийное собрание, на котором его должны были принять в партию, Шостакович уехал в Ленинград. Но его нашли и там и потребовали вернуться. В конце концов композитор сдался. Вот так Шостакович стал членом КПСС, по версии Гликмана.

Судя по всему, эта версия похожа на правду, учитывая, что Шостакович всегда был человеком глубоко аполитичным. Однако неверным было бы утверждать, что Шостакович вступал в партию, которая была ему ненавистна. Он никогда не был врагом советской власти, этаким несгибаемым борцом с тоталитаризмом. Когда в 1959 году он ездил в США и кто-то из тамошних журналистов язвительно заметил ему, что все советские композиторы пишут по указке партии, Шостакович ему ответил: «Я считаю Коммунистическую партию Советского Союза самой прогрессивной силой мира. Я всегда прислушивался к ее советам и буду прислушиваться впредь». Вряд ли композитором двигал страх или желание понравиться своим властям: он сказал то, что на самом деле думал. Ведь он был гений, а таким людям свойственно мыслить объемно, не зацикливаясь на чем-то одном. Это только ограниченные люди полагают, что КПСС – это сплошные репрессии и зажим свободы.

В 50—60-е годы в личной жизни композитора также произошли существенные изменения. 5 декабря 1954 года скончалась его первая жена Нина Васильевна. Она отправилась в научную экспедицию в Ереван, поднималась в горы Алагеза и чувствовала себя превосходно. Однако затем она внезапно занемогла. Свидетель тех событий, Н. Попова, рассказывает:

«После концерта Александра Вертинского, который состоялся в Большом зале Армянской филармонии, мы пили чай с пирожными у Нины Васильевны. Она была весела, и ничто не предвещало беды.

Утром меня разбудил телефонный звонок: «Наля, Нине Васильевне плохо, она, наверное, чем-то отравилась, приезжайте». Я приехала, но дома ее не застала, соседи сказали, что ее увезла «Скорая».

Это было 4 декабря – накануне праздника Дня Конституции. Нина Васильевна лежала в палате в тяжелом состоянии, у нее были сильные боли. Врачи ничего толком не могли понять, что с ней. Только в одиннадцать часов вечера решили оперировать. После операции профессор Шериманян, очень известный в Армении хирург, сообщил мне: «Положение безнадежное, надо вызывать мужа и родных. У нее интоксикация. Операцию сделали поздно».

Всю ночь я сидела около Нины Васильевны. Ее мучила жажда, но пить врачи не разрешали, я смачивала ей губы. «Мне хочется холодной воды со льдом и лимоном», – сказала она. К утру ей стало хуже, она потеряла сознание.

Часов в двенадцать с аэродрома приехал Дмитрий Дмитриевич с дочерью Галей. Ей было лет 16. Они вошли в палату и молча стояли у дверей, пораженные состоянием Нины Васильевны. Она была без сознания. Через полчаса нас попросили выйти из палаты. Мы прошли в кабинет главного врача, а через несколько минут вошел врач и сказал, что Нина Васильевна скончалась. Дмитрий Дмитриевич был испуган, подавлен, бледен. Он все время снимал и протирал очки. Девочка молча стояла рядом с ним, пораженная случившимся. Все вышли на улицу. Сели в машины. Дмитрий Дмитриевич сел в машину, в которой была я. Мы молчали, а Дмитрий Дмитриевич что-то все время говорил – как бы сам с собой. «Что ж это будет?», «Это невозможно», «Кто же будет с Максимом математикой заниматься?»

По заключению врачей, Нина Васильевна умерла от рака сигмовидной кишки. Когда Дмитрий Дмитриевич прочел его, он сказал мне: «Нина Васильевна в жизни всегда была счастливой и на этот раз не узнала, что у нее обнаружили такую страшную болезнь».

После смерти жены Шостакович некоторое время оставался вдовцом, пока у него внезапно не появилась некая женщина, которая уговорила его жениться на ней. Это произошло в 1956 году. Однако, как выяснилось вскоре, у молодоженов было мало общего, и вскоре Шостакович начал тяготиться своей новой супругой. Эта мука длилась три года, пока летом 1959 года Шостакович внезапно не сбежал от жены в Ленинград. И не возвращался до тех пор, пока она не покинула навсегда его московскую квартиру. В июле того же года они оформили официальный развод.

После этой неудачной попытки найти себе близкого друга казалось, что композитор больше никогда не женится. Но судьбе было угодно повернуть все по-своему.

В том же 1959 году Шостакович закончил работу над опереттой «Москва. Черемушки». Ее клавир взялось напечатать издательство «Советский композитор», где литературным редактором работала 25-летняя Ирина Супинская. Так она впервые заочно познакомилась с великим композитором. А вскоре произошло их более близкое знакомство.

В один из вечеров Ирина должна была пойти на концерт со своим знакомым, однако тот в последнюю минуту от похода отказался и вместо себя прислал своего товарища. Этим человеком оказался Шостакович. В 1962 году (после двухлетнего знакомства) они решили пожениться. Как писал сам композитор своему другу Исааку Гликману в июне 1962-го: «У нее есть лишь одно отрицательное качество: ей 27 лет. Во всем остальном она очень хороша. Она умная, веселая, простая и симпатичная. Думается, что мы с ней будем жить хорошо».

А вот что рассказала сама Ирина Шостакович о своем муже: «Выходить замуж за гения мне было страшно. По многим причинам. К тому же я понимала, что главное явление в его жизни – это музыка. Я должна была взять на себя часть обременявших его жизненных забот, дать ему возможность свободно жить и работать. А характер у него был замечательный. Жить рядом с ним было одно удовольствие. Совершенно сознательно не делал зла людям, причинявшим ему страдания».

21 октября 1962 года, развернув очередной номер газеты «Правда», Шостакович натолкнулся на стихи Евгения Евтушенко. Они настолько потрясли композитора, что он решил на некоторые из них написать музыку. (Это были: «Бабий Яр», «Страхи», «Карьера» и др.) Так на свет появилась Тринадцатая симфония, известная как «Бабий Яр». Однако, как только она была написана, вокруг нее стала складываться почти детективная история.

Дело в том, что властям сильно не понравилось, что целая часть симфонии посвящена трагедии Бабьего Яра (в этом местечке под Киевом в сентябре 1941 года фашисты расстреляли не менее 100 тысяч человек, из которых почти 40 тысяч были евреями, а остальные представляли разные национальности, населявшие СССР). Учитывая, что у Советского Союза тогда были враждебные отношения с Израилем, появление оперы, где доминировала бы еврейская тема, расценивалось властями как нежелательное. Зная об этом, многие певцы стали отказываться от участия в этом представлении. Среди последних оказались такие исполнители, как: Е. Мравинский, И. Петров, А. Ведерников, Б. Гмыря и др. Но Шостакович упорно продолжал поиски певцов. Наконец свое согласие исполнить вокальные партии дал Виктор Нечипайло из Большого театра. Дирижером согласился быть Кирилл Кондрашин.

Но едва начались репетиции, как сверху вновь была предпринята попытка их сорвать. В «Литературной газете» появилась критическая статья о стихах Е. Евтушенко. В ней, в частности, прямым текстом отмечалось, что поэт однобоко отражает трагедию Бабьего Яра: слишком выпячивая «еврейскую проблему», он тем самым принижает роль других народов, в том числе и русского, в победе над фашизмом.

Естественно, эта статья не могла остаться не замеченной теми, кто имел непосредственное отношение к Тринадцатой симфонии. В результате в день премьеры, 18 декабря, от своего участия в концерте отказался В. Нечипайло, сославшись на плохое самочувствие. Его место согласился занять Виталий Громадский из филармонии. Но на этом детектив не закончился. Буквально за час до начала концерта дирижеру К. Кондрашину позвонил сам министр культуры Попов и настоятельно попросил его сыграть симфонию без первой части – без «Бабьего Яра». Но Кондрашин это сделать отказался, резонно заметив, что такой поступок вызовет ненужный ажиотаж среди западных гостей, присутствующих на концерте.

В конце концов премьера Тринадцатой симфонии состоялась. А вот повторное исполнение в январе 1963 года уже вышло к слушателям с купюрами. Их внес сам автор текста Е. Евтушенко, который накануне концерта опубликовал в «Литературной газете» новый вариант «Бабьего Яра», в который были внесены правки. Например, была выброшена строка: «Каждый здесь расстрелянный – еврей, каждый здесь расстрелянный – ребенок». Шостакович оказался в сложном положении, поскольку переделывать музыку под новые стихи уже не было ни времени, ни желания. Но сделать это было необходимо, так как в противном случае концерт просто бы запретили.

Именно во время второго исполнения Тринадцатой симфонии кем-то в зале была сделана пиратская запись, которая затем попала на Запад. Так ее услышал мир.

29 мая 1966 года у Шостаковича случился первый в его жизни инфаркт, во время которого он едва не скончался. Врачи приложили максимум усилий, чтобы спасти его от смерти, и им это удалось. Вплоть до середины августа композитор находился под присмотром врачей: сначала в больнице, затем – в санатории Мельничный Ручей под Ленинградом.

Между тем в сентябре того же года власти торжественно отметили 60-летие выдающегося композитора и присвоили ему звание Героя Социалистического Труда. Многие представители творческой интеллигенции встретили это событие негативно. Например, кинорежиссер Григорий Козинцев в своих дневниках записал следующие строки:

«Юбилей Шостаковича. Нечто вроде „Сумбура вместо музыки“, но превращенного в позитив, т. е. позитивное аккуратно, как было негативное.

Порядочек полного единообразия. Раньше все, как один, не понимали и возмущались. Теперь все, как один, понимают и восторгаются. Было некритическое подражание западному декадентству, стало сознательное следование русскому реализму. Раньше – неврастения, теперь – здоровье. Прежде – антинародное, нынче – народное…

Потешно, что всенародное чествование Шостаковича проходит под названием – фестиваль «Белые ночи». Добролюбов выразился куда точнее – «Луч света в темном царстве».

В чем можно не согласиться с режиссером, так это в том, что «раньше все, как один, не понимали и возмущались». Да, не понимали и даже критиковали Шостаковича власти неоднократно (кто сказал, что гении должны быть вне критики?), однако и хвалили его достаточно и даже высшие награды родины присуждали, причем у Шостаковича их было больше, чем у других: пять (!) Сталинских премий, одна Ленинская, одна Госпремия и одна Международная премия Мира. Плюс нынешняя Звезда Героя Социалистического Труда.

Но что творилось в те годы внутри самого Шостаковича? Некоторую завесу тайны приоткрывают его письма близкому другу – Исааку Гликману. Например, 3 ноября 1967 года Шостакович писал: «Много думаю о жизни, смерти и карьере… я, несомненно, зажился. Я очень во многом разочаровался. Разочаровался я в самом себе. Вернее, убедился в том, что я являюсь очень серым и посредственным композитором…»

А вот что он написал И. Гликману в другом письме – от 24 сентября 1968 года: «Завтра мне исполнится 62 года. Люди такого возраста любят пококетничать, отвечая на вопрос: „Если бы вы вновь родились, то как бы провели ваши 62 года? Как и эти?“

Я же на этот вопрос ответил бы: «Нет! Тысячу раз нет!»

Между тем здоровье великого композитора с каждым месяцем катастрофически ухудшается. 16 сентября 1971 года его настигает второй инфаркт. Ровно месяц Шостакович лежит пластом на больничной койке, и только 15 октября врачи разрешают ему сесть, но ненадолго.

Летом следующего года он едет сначала в ГДР, затем – в Англию, однако жизненные и творческие силы его уже покидают. За весь год он не написал ни строчки. В декабре ему вновь становится плохо, и его кладут в больницу. Обследование, проведенное там, внезапно выявило злокачественную опухоль в левом легком.

В 1973 году Шостакович оказался в компании с теми, кто подписал пресловутое письмо против академика А. Сахарова. И вновь вспоминает Ирина Шостакович: «Сам Дмитрий Дмитриевич этого письма не подписывал. Накануне из газеты звонили непрерывно. Шостакович, может быть, и не был могучим борцом с властями, но подписывать это письмо не хотел. Сначала я просто отвечала, что его нет дома. А когда принялись его искать, мы ушли из квартиры до самого вечера. Но, к сожалению, подпись все равно появилась. Я знаю, что подобная история, но по другому поводу, случилась и со Шнитке».

Эта история стала одним из последних огорчений великого композитора. 3 августа 1975 года Шостакович лег в больницу. 8 августа к нему пришла жена Ирина, и он попросил ее прийти к нему завтра пораньше, чтобы вместе послушать репортаж с футбольного матча. Жена пообещала, что сделает все, как он просит. И не обманула. Однако, когда она пришла в больницу, ей сообщили, что рано утром 9 августа ее муж скончался. Великий композитор ушел из жизни за полтора месяца до своего 69-летия.

15 августа – Виктор ЦОЙ

Этого человека вознесла на гребень славы горбачевская перестройка, когда страна окунулась в пучину реформ. Песня «Мы ждем перемен», написанная им, мгновенно стала гимном этих реформ. Увы, но сам автор гимна результатов этих перемен так и не застал – погиб в автокатастрофе.

Виктор Цой родился в 1962 году в Ленинграде. Его детство было вполне обыкновенным и ничем не отличалось от детства миллионов таких же, как и он, советских мальчишек. Разве только тем, что Виктор поменял несколько учебных заведений с художественным уклоном. А когда Цою исполнилось 18 лет, он все свои предыдущие увлечения забыл и увлекся рок-н-роллом. Так на свет появилась рок-группа «Кино».

«Кино» не сразу стало популярным – более трех лет оно шло к своему триумфу. Поэтому в эти годы вместилось многое: хроническое безденежье, мыканье по углам и разным работам. Тогда же Цой женился. Его женой стала девушка на четыре года старше его – Марианна. Они познакомились 5 марта 1982 года на дне рождения их общего друга. Торжество проходило в питерской коммуналке, все приглашенные тогда напились и творили что-то невообразимое. И вот в этой кутерьме, повинуясь какому-то минутному порыву, Марианна написала губной помадой Цою свой домашний телефон. Так начались их отношения.

Цой тогда учился в ПТУ № 61 по профессии резчик по дереву. Однако, когда закончил его, работать был определен совсем по другой профессии – реставратором лепных потолков. Работа эта ему не нравилась, поскольку целыми днями нужно было торчать на стремянке и возиться в пыли. Из-за этой пыли кожа на пальцах у него трескалась и долго не заживала. К тому же весьма непросто складывалась и личная жизнь Виктора. Цой жил в проходной комнате вместе с родителями и тетей, а Марианна хотя и жила только с матерью, однако та весьма прохладно относилась к Виктору. В итоге молодым приходилось мыкаться по друзьям либо снимать комнаты. И так продолжалось несколько лет.

Все, кто близко знал Цоя, утверждают, что он был одиночкой. То есть вокруг него всегда вращалась масса народу, однако близких друзей он никогда не имел. Были товарищи, которые возникали на его жизненном пути в разное время. В начале 80-х таким человеком в жизни Цоя был Борис Гребенщиков.

Цой познакомился с Борисом не в самые светлые годы своего творчества. К тому времени за плечами «Кино» был всего один магнитоальбом под бесхитростным названием «45». Его хорошо приняли слушатели, однако назвать этот круг широким было нельзя. Группе требовалось давать живые концерты, а вот с этим дело обстояло совсем плохо. Когда в феврале 83-го «Кино» выступило в ленинградском рок-клубе, публика приняла их весьма скептически. Яйцами, конечно, не забросала, но освистала прилично. Что, впрочем, неудивительно: «Кино» было на «разогреве» группы «Аквариум», которая к тому времени уже считалась легендой советского рока, и на этом фоне не могло выглядеть достойно. Однако с лидером «Аквариума» Борисом Гребенщиковым Цой тогда сильно подружился.

В июне 83-го Цою стукнул 21 год. Они с Марианной жили тогда в съемной квартире, а работал Цой резчиком по дереву в парке отдыха на Каменном острове (вырезал скульптуры для детских площадок). Жизнь текла вполне размеренно, когда вдруг Цою пришла повестка из военкомата – осенью его собирались забирать в армию. В те годы, конечно, такого массового отлынивания от службы, как сейчас, не было – число уклонистов колебалось в пределах нескольких тысяч человек по всей огромной стране. И Цой оказался в числе последних. Однако, чтобы не идти в армию, ему пришлось пройти через суровое испытание – пребывание в психиатрической клинике.

По задумке Цоя, его должны были продержать в знаменитой питерской психушке на Пряжке пару недель. Но вышло, что он задержался там на целых полтора месяца. Ему попался очень дотошный врач, который поставил своей целью либо найти изъяны в психике Виктора, либо уличить его в симуляции. И Цою пришлось здорово попотеть, чтобы не «расколоться». Помогло ему то, что он с детства был молчуном и имел весьма выразительную внешность. Это и помогло ему выйти из психушки с законным «волчьим билетом». И когда Марианна пришла в военкомат, чтобы узнать о будущей судьбе своего возлюбленного, ей там честно сказали: «Нам психи не нужны. И вам, девушка, мы советуем с ним „завязывать“. А Марианна в итоге спустя полгода вышла за Цоя замуж. Летом 85-го у них родился сын Александр.

Первый настоящий успех пришел к «Кино» в начале 1984 года, когда группа выступила на 2-м ленинградском рок-фестивале и была названа его главным открытием. Правда, время тогда в стране было не самое лучшее для рок-н-ролла, поэтому массовую популярность группа тогда еще не приобрела. Все изменилось с началом перестройки, которая началась во второй половине 80-х. Вот когда рок-н-ролл вышел с задворок на авансцену и на какое-то время стал одним из главных двигателей широкомасштабных перемен в стране.

Конец 80-х годов стал для группы «Кино» по-настоящему триумфальным. Победа следовала одна за другой. Сначала вышел альбом «Группа крови», затем – фильм «Асса», где «Кино» исполнило песню «Мы ждем перемен», мгновенно ставшую молодежным гимном перестройки. На волне этого успеха «Кино» возобновляет концертную деятельность, причем гастролирует не только по стране, но и за рубежом: в Дании (участие в благотворительной акции движения «Некст стоп»), Франции (рок-фестиваль в Бурже), Италии (фестиваль советского рока «Снова в СССР»).

По мере изменения климата в обществе изменялся и репертуар «Кино», где главную скрипку играл все тот же Цой – он был автором большинства песен группы. Если раньше их песни можно было отнести к романтическим, то потом наступило «повзросление» их лирического героя, отход от наивного бытописания жизни дворов и подворотен, поворот к более серьезным проблемам, призывы к активным действиям, нравственному обновлению.

Не стоит делать из Виктора Цоя пророка, однако нельзя не отметить такую деталь: во многих своих песнях он прописывал ближайшее будущее. Например, на рубеже 90-х, когда в стране по-прежнему витали иллюзии по поводу светлого будущего, он написал песню «Печаль», где есть такие строчки: «И все кричат: „Ура!“ И все бегут вперед… Так откуда взялась печаль?..» А в другой песне – «Дети минут» – он едко посмеялся над затопившей страну политической трескотней. Конечно же, Цой не мог знать наперед о грядущих катастрофах, подстерегавших страну: развале Союза, шоковых реформах, терроризме и т. д. Однако, как и любой талантливый творец, мог интуитивно чувствовать, к чему может привести страну заполонившее все и вся кликушество.

До встречи с Марианной Цой никогда не увлекался гороскопами. И только от нее узнал, что родился в год Тигра и что многие люди этого знака не доживают до зрелых лет. Говорят, после этого он на какое-то время стал осторожен: не лез на рожон, следил за своим поведением. Однако от судьбы так и не ушел.

Году в 86-м Цой как-то в приватном разговоре с друзьями обронил такую фразу: «Если бы Борис Гребенщиков умер сейчас, он бы превратился в легенду». Однако легендой суждено было стать самому Цою. За год до своей гибели в песне «Звезда по имени Солнце» он спел:

И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым…

В том же 89-м Цой имел смелость дразнить смерть на экране: в фильме Рашида Нугманова «Игла» его героя били ножом и он уходил в туманную даль, зажимая рукой смертельную рану. Было неясно, погиб он или выжил, но знак для Цоя все равно был плохой.

24 июня 1990 года Цой дал свой последний в жизни концерт – вместе с группой «Кино» он выступил на Большой арене Лужников в рамках финала традиционного ежегодного праздника газеты «Московский комсомолец». Никто из присутствующих не догадывался, что видит певца в последний раз. На следующий день Цой вместе со своей гражданской женой Натальей (они познакомились три года назад) и сыном Сашей уехал отдыхать в Прибалтику на новом, только что купленном «Москвиче».

Их отпуск был в самом разгаре, когда роковым утром 15 августа Виктор собрался съездить на рыбалку к уже облюбованному им за эти несколько отпускных дней местечку на речке Теитупэ возле Тукумса. Обычно он уезжал один, когда все его домочадцы – Наталья и шестилетний сын от первого брака Саша – еще спали. Но в то утро все почему-то проснулись. И Виктор предложил сыну поехать с ним: мол, научу тебя рыбу ловить. Но мальчишка отказался, сославшись на то, что не выспался. Как оказалось, это спасло его от гибели.

Цой пробыл на речке около пяти часов. Около одиннадцати он засобирался домой. Он гнал свой «Москвич» на предельной скорости (130 км в час), поскольку в то утро трасса была совершенно свободной. За рулем Виктор клевал носом и однажды даже съехал с асфальта на обочину. Ему бы тогда остановить автомобиль, заглушить мотор и поспать хотя бы полчаса. А он даже не остановился и на той же предельной скорости через 21 метр после съезда на обочину выскочил из-за поворота на открытую трассу. И буквально лоб в лоб столкнулся с автобусом «Икарус». Смерть Виктора Цоя была мгновенной. Когда к месту происшествия приехала милиция, она обнаружила в салоне пострадавшего рыболовные снасти и скромный улов – всего две мелкие рыбешки. Собственно, из-за такого улова можно было и не ехать на рыбалку. Но, видно, кому-то свыше очень нужно было в то утро вытащить Цоя из дома.

Столкновение было настолько сильным, что двигатель «Москвича» раскрошился и его остатки затем люди находили в радиусе 60 метров от места аварии. Одно колесо от машины так и не нашли. Уцелели только крышка багажника с неразбитым стеклом, задний мост и компакт-кассета с записью нового альбома группы «Кино». От самого Виктора не осталось практически ничего – тело было изуродовано до неузнаваемости. Как будет написано в патолого-анатомической экспертизе: «Цой В.Р. был абсолютно трезв накануне своей трагической гибели. Во всяком случае, он не употреблял алкоголь в течение последних 48 часов до смерти. Анализ клеток мозга свидетельствует о том, что он уснул, вероятно, от переутомления».

В милицейском протоколе было записано, что Цой заснул за рулем. Но в этот вердикт не поверил никто из близких и друзей Виктора. Все знали, что он шел по жизни на легких кошачьих лапах (не зря родился в год Тигра) и был крайне осторожен. Скорее всего, Цой просто увлекся движением – бывает такая эйфория от быстрой езды. А лихачить Виктор любил – частенько гнал автомобиль под сто пятьдесят километров в час. Судя по следам на шоссе, нарушение правил дорожного движения было со стороны именно Цоя. Он врезался в автобус на встречной полосе. С виду это была элементарная автомобильная катастрофа. Никаким убийством здесь и не пахло.

Первой заволновалась жена Цоя Наталья. Не дождавшись Виктора в положенное время, она отправилась на его поиски. И увидела тот автобус, нырнувший в речку. Все еще не веря в ужасное, она заехала в ближайший городок, чтобы узнать подробности. И там ей сообщили страшную новость. Тело Виктора помогли ей привезти в Ленинград его друзья: бывшая жена Марианна, Юрий Каспарян и Игорь Тихомиров с женой. Приехав, стали готовиться к похоронам.

Несмотря на выходной день, в Ленсовете было проведено экстренное совещание. Благодаря усилиям Юрия Айзеншписа, продюсера «Кино», было получено разрешение на захоронение на одном из лучших кладбищ Ленинграда – на Богословском. Нашли место – почти как у Высоцкого. Чтобы к могиле был открыт доступ большого количества людей. Но в связи с этим встал вопрос: как избежать эксцессов во время похорон? Тогда участники группы «Кино» собрались вечером в студии ЛенТВ и в прямом эфире обратились к своим поклонникам с просьбой вести себя как можно спокойнее. Это было единственно правильным решением в той взрывоопасной ситуации.

Похороны начались во дворике знаменитого ленинградского рок-клуба на Рубинштейна, 13, в котором Цой и «Кино» долгое время состояли. Затем траурная процессия организованно вышла на Невский проспект и проследовала к кладбищу. По пути – церемония возложения цветов на кучи угля. Красные розы у ворот кочегарки, которую все слушатели «Кино» знают как «камчатку». Всю ночь под питерским небом звучали песни Цоя. За 28 лет он успел написать их более трехсот…

Траурная процессия медленно движется к Богословскому кладбищу. Тысячи людей молча ожидают, пока родственники и близкие прощаются с Виктором. Ни одной попытки прорваться через кордон. Причем вовсе не милиция, а ребята из рок-клуба сдерживают десятки тысяч фэнов. Первыми цветы на могилу кладут Андрей Макаревич, всего на полчаса прилетевший в Ленинград из Москвы, где проходят его концерты, Артем Троицкий, Джоанна Стингрей, Сергей Курехин, Костя Кинчев…

Как вспоминает Артемий Троицкий, когда они вечером покидали Ленинград и по пути на вокзал вновь заехали на кладбище, они застали удивительную картину: очередь желающих попрощаться с Цоем выстроилась на многие километры. Питер плакал с раннего утра, когда начал накрапывать дождь. Он прекратился всего на двадцать минут, когда гроб опускали в могилу, а затем хлынул с полной силой. В тот день плакали не только поклонники.

Говорят, что дождь во время похорон – доброе предзнаменование, что память об этом человеке будет сохранена навечно. А накануне была такая жара.

«Закрой за мной дверь, я ухожу», – пел Цой на своем последнем в жизни концерте в Лужниках. Тогда это была метафора. Но 15 августа 1990 года эта строчка стала реальностью – дверь за Виктором Цоем закрылась по-настоящему.

Если взять за основу заезжий постулат, озвученный Борисом Гребенщиковым, что рок-н-ролл в нашей стране умер, то можно утверждать, что смерть эта наступила вскоре после гибели Виктора Цоя. Хотя многие могут с этим не согласиться, но это именно так. Вся жизнь и творческая деятельность Цоя четко вписываются в такое понятие, как «легенда», однако большинству это стало понятно только после его трагического ухода.

Когда песня Виктора Цоя «Мы ждем перемен» стала гимном перестройки, мало кто задумывался о том, к чему приведут эти перемены. Теперь мы это знаем. И уже в наши дни смысл этой песни сразу стал иным: из гимна надежд она превратилась в гимн обманутого поколения. Разве о таких переменах мечтали автор песни и все, кто в едином порыве пел ее вместе с ним? Разве хотели они торжества попсы, стригущей бешеные барыши с «фанерных» концертов? Разве предполагали они, что большинство рок-н-ролльщиков предпочтут стать самодовольными буржуа, променяв свои стоптанные башмаки и кожаные куртки на лакированные туфли и костюмы от «Версаче»? И разве можно себе представить угрюмого молчуна Виктора Цоя в сонмище этих довольных жизнью конформистов, разъезжающим на «Бентли» и сосущим дорогую сигару на лужайке своего загородного особняка-крепости? Представить, конечно, можно, но вот поверить… Вот и думай после этого, что такое ранняя смерть: трагедия или возможность уйти из жизни не запятнанным в ореоле борца и лидера целого поколения.

16 августа – Андрей МИРОНОВ

Этот человек с детства был обречен на внезапную смерть – у него была врожденная аневризма головного мозга. Дважды он был на волосок от гибели – в раннем детстве и в зрелом возрасте, – однако каждый раз судьбе было угодно оттянуть момент смерти, чтобы дать гениальному артисту сполна раскрыть свой талант и стать кумиром нации. В третий раз трагедии избежать не удалось.

То, что у Андрея Миронова была врожденная аневризма головного мозга, выяснилось только после его смерти. Так вышло, но многие в роду Миронова по отцовской линии ушли из жизни в результате именно этой болезни: и отец (от аневризмы сердца), и сестра отца, и тетка. Вот почему, говоря о внезапной смерти Миронова, можно сделать вывод, что уход его, в сущности, был предопределен. И те несколько раз, когда судьба вытаскивала его из лап смерти, можно объяснить только тем, что уйти Миронов должен был совсем иначе, в другое время и при других обстоятельствах. Но главное – выполнив ту миссию, которая на него была возложена свыше.

В первый раз Миронов едва не умер младенцем пяти месяцев от роду – летом 1941 года. Случилось это в далеком Ташкенте, куда его привезли в эвакуацию родители. Несмотря на то что Узбекистан – край теплый и благодатный, организм крохотного Андрюши не смог справиться с акклиматизацией. Спустя несколько недель он заболел тропической дизентерией. Он спал только на руках, и в течение недели мама с няней днем и ночью попеременно носили его по комнате, пол которой был… земляным. В эти бессонные ночи Мария Владимировна то и дело слушала, дышит ее сын или нет, и ей иной раз казалось, что уже не дышит. Андрей лежал на полу, на газетах, не мог уже даже плакать. Глазки у него совсем не закрывались. Спасти мальчика могло только одно лекарство – сульфидин. Но в Ташкенте его не было. Нужно было чудо. И оно свершилось.

На Алайском базаре Мария Владимировна совершенно случайно встретила жену прославленного летчика Михаила Громова Нину, и та немедленно вызвалась помочь. В тот день в Москву летел спецсамолет, к отправке которого Громова имела непосредственное отношение. Она наказала летчику связаться с ее мужем и передать ему настоятельную просьбу – достать сульфидин. Просьба была выполнена. Так будущий гений театра был спасен в первый раз.

Большинству людей Миронов запомнился по ролям в кино, где он играл веселых и жизнерадостных героев, этаких баловней судьбы. Однако экранный и реальный образы – вещи абсолютно разные. В обычной жизни Миронов был человеком куда более серьезным, и хотя судьба и в самом деле частенько его баловала, но до настоящего баловня ему все же было далеко. Взять ту же любовь. У Миронова было много любимых женщин, но был ли он по-настоящему счастлив с кем-нибудь из них – вопрос. Как утверждает коллега Миронова по театру Ольга Аросева: «Андрей был дважды женат, но настоящей семейной жизни он, видимо, не знал».

Первая любовь случилась у Андрея еще в школе, в старших классах, когда он был влюблен в свою одноклассницу Галю Дыховичную. Но эта любовь прервалась как и в большинстве подобных случаев – разрывом. Закончив школу, молодые разбрелись в разные вузы и охладели друг к другу.

В 1962 году Миронов снимался в фильме «Три плюс два» и влюбился в свою партнершу Наталью Фатееву. Она была на несколько лет старше его, уже имела за плечами неудачный опыт семейной жизни (с режиссером Владимиром Басовым), воспитывала ребенка. Но это не остановило Миронова, который вскоре после съемок сделал Фатеевой предложение. Дело шло к свадьбе, но все расстроила мать Миронова Мария Владимировна, которая была против этого брака. А пойти наперекор матери Миронов побоялся.

По этой же причине не состоялся и другой брак Миронова – с актрисой Театра сатиры Татьяной Егоровой. С ней Миронов встречался пять лет, дважды доходил до ЗАГСа, но, поскольку Татьяна тоже не нравилась Марии Владимировне, эти походы заканчивались ничем. В 71-м они расстались. А спустя несколько месяцев Миронов увлекся другой актрисой – Екатериной Градовой. Самое интересное, что эту девушку мать Миронова приняла и даже благословила их брак. У молодых родилась дочь Маша, однако счастья в дом это не принесло. Вскоре после рождения ребенка Миронов ушел от Градовой со скандалом.

В 75-м году в жизнь Миронова вошла Лариса Голубкина, которая и стала его последней женой. Миронов переехал в ее дом на Селезневской улице и удочерил ее дочку (тоже Машу). Личная жизнь, казалось, наладилась. Но тут на Миронова одна за другой посыпались болезни.

После ташкентского случая жизнь Андрея Миронова оказалась на волоске спустя 37 лет – в сентябре 1978 года. По злой иронии судьбы это опять произошло… в Ташкенте, куда Театр сатиры приехал на кратковременные гастроли. В один из дней Миронову стало плохо, и его срочно доставили в одну из ташкентских больниц. Врачи поставили диагноз: серозный менингит. Как выяснится много позже, диагноз был неверным. На самом деле это дала о себе знать врожденная аневризма мозга – у Миронова лопнул сосудик в мозгу. По счастью, это был всего лишь микроразрыв, но именно это обстоятельство, судя по всему, и ввело в заблуждение врачей. Если бы они провели серьезное обследование больного и установили истинную причину болезни, дальнейшая судьба Миронова могла сложиться совсем иначе. В то время во многих странах уже делали такие операции, в том числе и в Советском Союзе. Например, известному актеру и театральному деятелю Михаилу Цареву сделали подобную операцию почти в 90-летнем возрасте, и он после этого прожил еще семь месяцев. Миронову же в ту пору шел всего 38-й год.

И все же, случись эта операция в ту пору, трудно представить, как развивались бы события дальше. После такой операции Миронову наверняка пришлось бы уйти из профессии, причем навсегда. Он не смог бы сниматься в кино, играть в театре, даже режиссура была бы ему противопоказана. И мы бы не увидели его ни в прекрасной кинокомедии «Будьте моим мужем», ни в драмах «Мой друг Иван Лапшин» и «Фантазии Фарятьева». В театре он бы не сыграл Леню Шиндина в «Мы, нижеподписавшиеся…», Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере» и другие роли. Кем бы стал Миронов, уйдя из актерской профессии? Трудно сказать. Но не факт, что лишение любимого дела благотворно сказалось бы на его дальнейшем самочувствии.

Говорят, что у Миронова было предчувствие скорой смерти. Когда в начале 1987 года умерла его бывшая школьная классная руководительница Надежда Георгиевна Панфилова, на ее поминках кто-то из бывших одноклассников обронил фразу, что они стали реже видеться. И Миронов, задумчиво помолчав, произнес: «Ничего. Скоро я вас соберу у себя – по такому же случаю…» Ждать и вправду пришлось недолго – всего полгода.

Летом 1987 года Театр сатиры отправился на гастроли в Прибалтику. Когда артисты уезжали из Москвы, у всех было прекрасное настроение. Они и представить себе не могли, какие трагедии их ожидают уже в недалеком будущем.

Все началось в начале августа, когда внезапно скончался замечательный актер Анатолий Папанов. Так вышло, что на протяжении многих лет они с Мироновым были партнерами в театре и кино и ушли из жизни практически одновременно. И вот теперь, после смерти Папанова, руководство театра обратилось именно к Миронову с просьбой, чтобы он заменил спектакли с участием Папанова своими сольными выступлениями. Отказаться Миронов не мог, поскольку, во-первых, любил и уважал покойного, а во-вторых – был дисциплинированным человеком.

В тот роковой день 14 августа Миронов с утра играл в теннис. Два часа на страшном солнцепеке, да еще обмотавшись полиэтиленовой пленкой, чтобы согнать вес. Не случись этого, наверняка тот день не стал бы роковым для актера. Хотя нельзя сказать, что им не мог стать следующий день или какой-то другой. Ведь аневризма болезнь коварная и только ждет удобного случая себя проявить. А поскольку Миронов придерживался весьма интенсивного темпа работы и буквально себя не жалел, его уход был делом времени: далекого или близкого.

Вечером Миронов вышел на сцену Рижского оперного театра в роли Фигаро. На протяжении 18 лет он играл эту роль в спектакле «Женитьба Фигаро», выходил на сцену не одну сотню раз и выучил все реплики, что называется, назубок. Вот и в тот день он играл легко, вдохновенно и без всякого внутреннего напряжения. Спектакль плавно шел к своему завершению. До его финала оставались считаные минуты, когда случилось неожиданное.

Шел 3-й акт 5-й картины последнего явления. Фигаро обращался к графу Альмавиве со словами: «Да! Мне известно, что некий вельможа одно время был к ней неравнодушен, но то ли потому, что он ее разлюбил, то ли потому, что я ей нравлюсь больше, сегодня она оказывает предпочтение мне…» Завершить эту фразу Миронов не сумел. Он внезапно закачался, стал отступать назад, после чего оперся рукой о витой узор беседки и медленно-медленно стал ослабевать… Александр Ширвиндт, игравший графа, бросился к нему и, под щемящую тишину зрительного зала, который так и не понял, что произошло, унес Миронова за кулисы, успев крикнуть «Занавес!».

«Шура, голова болит», – это были последние слова Андрея Миронова, сказанные им на сцене Оперного театра в Риге. Эти же слова он повторял всю дорогу, пока его везли в больницу.

Ширвиндт вспомнил, что в эти дни в Риге гостит знаменитый нейрохирург Эдуард Кандель. Он проживал в гостинице «Рига» и в те самые минуты праздновал свой день рождения. Однако, узнав о том, что Миронову требуется немедленная помощь (ему позвонила Ольга Аросева), он тут же бросился в больницу.

Миронова привезли в клинику в 23.25. Он был без сознания. Врачи установили, что произошел так называемый разрыв аневризмы – сосуда, который снабжает кровью передние части головного мозга и также участвует в полном снабжении головного мозга. При установлении диагноза стало ясно, что произошло обширное кровоизлияние между полушариями головного мозга. Врачи сразу же провели обследование сосудов, констатировав гигантскую, по меркам головного мозга, аневризму: в диаметре она была больше 2,5 сантиметра! То есть она очень трудно поддается оперативному лечению. В результате разрыва – нарушение жизненно важных функций, дыхания и, как следствие, потеря сознания.

Уже в реанимации выяснилось, что Миронову в театре кто-то из врачей, оказывая помощь, из самых лучших побуждений заложил в рот нитроглицерин. В такой ситуации, когда произошел разрыв артерии, прием сосудорасширяющего вещества мог усугубить объем кровотечения.

Было совершенно ясно, что в ситуации перенесенной клинической смерти Миронова оперировать не было смысла. Врачи продлевали реанимационные мероприятия, то есть поддерживали кровяное давление, дыхание, и в это же самое время обдумывали возможности оперативной помощи. Практически сразу же при поступлении в клинику врачи провели вспомогательную операцию. Это дало возможность предотвратить остановку сердцебиения. Так были выиграны эти два дня – с 14 по 16 августа. Однако изменить ситуацию к лучшему так и не удалось. Ничего радикального врачи сделать не могли, потому что уже произошли необратимые разрушения в мозгу. В сознание Миронов так и не пришел. Смерть наступила 16 августа в 5.35 утра.

Перед отправкой в Москву тело Миронова привезли из морга к Театру оперы, чтобы «сатировцы» смогли проститься со своим коллегой (тогда уже было решено, что театр гастроли не прерывает и остается в Прибалтике). Артисты, которые жили в разных гостиницах, подошли попрощаться. Как ни странно, но народу было немного. И дело было совсем не в том, что на часах было около шести утра. Это еще раз доказало, что Миронова в его родном театре любили далеко не все его обитатели. Из машины тело Миронова не выносили, открыли только заднюю дверцу. Прощание длилось всего 5—10 минут.

Миронова везли в Москву на «рафике», заполненном льдом. Актер, с головой закатанный в простыню, словно белая мумия, лежал на этом «леднике». А впереди «рафика» на своем «жигуленке» ехал близкий друг Миронова Григорий Горин.

Вечером 16 августа Миронов должен был выступать во Дворце культуры в городе Шяуляй. Билеты на этот концерт были давно проданы. Однако приехать туда актеру было уже не суждено. Администрация дворца предложила зрителям вернуть билеты обратно и получить взамен назад свои деньги. Однако ни один человек билеты не сдал.

В то самое время, когда тело Миронова везли в Москву, в Латвию приехала его вдова Лариса Голубкина. На Рижском вокзале ее встречали несколько человек: сводный брат Миронова Кирилл Ласкари, Геннадий Хазанов, Александр Ушаков (бывший одноклассник Миронова) и руководитель одного из комитетов Моссовета Александр Никитин. Разговор шел только об одном: где похоронить Миронова. Все сходились во мнении, что это должно быть Новодевичье кладбище. Но, даже учитывая огромную популярность Миронова, сделать это было нелегко. Никитин сразу предупредил об этом Голубкину. Тогда она прямо из кабинета по «вертушке» позвонила тогдашнему министру обороны Дмитрию Язову. Тот пообещал быть «толкачом» в этом вопросе. Но у него ничего не получилось. Через несколько минут он перезвонил Голубкиной и сообщил, что эта проблема замыкается на 1-м секретаре МГК Борисе Ельцине, а того сейчас нет в Москве – он в служебной командировке. Спустя некоторое время с Голубкиной связался председатель Комитета по культуре Москвы Игорь Бугаев и сказал, что есть решение Моссовета: похоронить Миронова на Ваганьковском кладбище. Голубкина в сопровождении нескольких друзей и коллег отправилась на Ваганьковское кладбище.

Учитывая огромную популярность Миронова, Голубкина обратилась к администрации кладбища, чтобы ее мужа похоронили на удобном участке. Например, рядом с церковью или около колумбария. Но ей отказали, заявив, что свободных мест там нет. И никаких исключений, даже для такого человека, как Андрей Миронов, делаться не будет. В итоге свободным оказался участок, находившийся достаточно далеко от Центральной аллеи, – 40-й.

Похороны Андрея Миронова прошли в Москве 20 августа. И вновь, как и в случае с Анатолием Папановым, актеров Театра сатиры на них практически не было, хотя правительство Латвии выделило для них специальный самолет.

В отличие от актеров Театра сатиры, продолжавших свои гастроли, сотни тысяч москвичей проститься со своим кумиром пришли. Причем многие из них пришли к театру ночью, как это было некогда во время других грандиозных похорон – Владимира Высоцкого в 80-м.

Андрей Миронов прожил до обидного мало – 46 лет. Однако его жизнь сумела вместить в себя такое количество дел и событий, какого не было у большинства простых смертных из числа тех, кому судьба даровала гораздо более продолжительную жизнь.

17 августа – Марк БЕРНЕС

В августе 1969 года в привилегированной больнице в Кунцеве умирал человек, чье имя знала вся страна. В последние часы своей жизни он уже почти не двигался, хотя сохранял ясность ума. Врачи, собравшиеся вокруг его постели, понимали – начинается агония. Жена артиста стояла в торце кровати, держась за ее спинку, и не могла себе позволить плакать – надо было глядеть мужу в глаза. Но он все-таки заметил, что жена, все эти дни неотступно находившаяся возле него, еле держится на ногах, и сказал: «Уйди, тебе же тяжело». Но едва она отошла, чтобы скрыться в уголке, он тут же позвал ее: «Куда ты?» Это были его самые последние слова – через несколько часов он скончался. Его смерть стала классическим примером того, когда человек чуть ли не маниакально следит за своим здоровьем и в итоге… умирает, даже не дожив до шестидесяти.

Говорят, рак – болезнь переживаний. А их на долю Марка Бернеса выпало предостаточно. До 17 лет Бернес жил с родителями в Харькове и учился в торгово-промышленном училище. Однако учился без души, поскольку с недавних пор его страстью стал театр. Но его родители и слышать ничего не хотели об актерской профессии и твердо заявили сыну: пока мы живы – актером тебе не быть! И тогда Бернес… сбежал от родителей. На свои скудные копейки он купил билет на поезд и отправился в Москву. В столице он несколько дней прожил на Курском вокзале, а днем обивал пороги столичных театров, соглашаясь на любую работу. И наконец судьба улыбается настырному юноше: его берут в массовку Малого театра. Одновременно он успевает записаться и в массовку Большого театра, благо оба этих заведения находятся рядом друг с другом. А спустя несколько месяцев Бернеса берут во вспомогательный состав Московского драматического театра (бывший театр Корша). Там он проработал два года и в 1933 году перешел в труппу Театра Революции. Однако всесоюзная слава пришла к Бернесу совсем с другой стороны – с кинематографической.

В кино Бернес начал сниматься с середины 30-х, но играл исключительно эпизоды. Поэтому, когда в 1937 году режиссер Сергей Юткевич вновь пригласил его на эпизодическую роль в картину «Человек с ружьем», Бернес воспринял это приглашение без большого энтузиазма. Роль молодого красноармейца Кости Жигулина умещалась всего в страничку текста и выглядела проходной. Однако Бернес решил подойти к ее исполнению творчески. В течение нескольких дней перед началом съемок он буквально не вылезал из Музея революции, пытаясь найти среди фотоэкспонатов музея образ нужного ему молодого красноармейца. И в конце концов нашел – молодого вихрастого паренька, перепоясанного крест-накрест пулеметными лентами. Однако, по мнению самого артиста, чего-то его экранному герою все-таки не хватало. Но чего? Бернес этого и сам пока толком не знал. Но стал копаться в актерском реквизите и внезапно наткнулся на старенькую гармонь. Так была найдена еще одна важная деталь к образу героя. А затем на свет родилась и песня: второй режиссер фильма Павел Арманд сочинил нехитрую песенку «Тучи над городом встали», которую герой Бернеса и запел с экрана. Когда фильм снимался, никто из участников съемок и предположить не мог, что эта песня в исполнении Бернеса вскоре станет народным шлягером. Так, благодаря песне, имя Марка Бернеса мгновенно стало известно всей стране. Однако на вершину кинематографического Олимпа актера вознесли другие песни: «В далекий край товарищ улетает» из фильма «Истребители» и два хита из картины «Два бойца»: «Темная ночь» и «Шаланды».

Мало кто знает, но поначалу роль одессита Аркадия Дзюбина Бернесу не давалась. Быстро овладев одесским говором (научился от одного балаклавца, который лежал в ташкентском госпитале), он никак не мог войти в образ настоящего одессита. Прошло уже полтора месяца со дня начала съемок, а дело так и не сдвигалось с мертвой точки. Режиссеру Леониду Лукову настоятельно советовали заменить Бернеса на другого актера, но он медлил. И, как оказалось, был прав: вскоре Бернес сумел-таки войти в образ своего героя, нашел точные, вдохновенные краски. Во многом ему помог случай. Например, внешность своему герою он нашел в обычной парикмахерской. В тот день молодая и неопытная ученица обкорнала его почти «под ноль», но увидевший его Луков внезапно воскликнул: «Это как раз то, что надо!»

Так же случайно появилась в фильме и песня «Темная ночь». Поначалу никаких песен в картине не планировалось, должна была звучать только оркестровая музыка. Но как-то поздно вечером к композитору Никите Богословскому пришел Луков и сказал: «Понимаешь, никак у меня не получается сцена в землянке без песни». После чего так поразительно точно, по-актерски, изобразил эту не существующую еще песню, что произошло чудо. Композитор сел к роялю и сыграл без единой остановки всю мелодию будущего хита. Как признается потом сам Богословский, с ним это было первый и последний раз в жизни. Потом они пригласили поэта Агатова, который с такой же быстротой написал стихи на уже готовую музыку.

Дальнейшее происходило как во сне. Разбудили Бернеса, отсыпавшегося после бесчисленных съемочных смен, уже глубокой ночью (!) раздобыли гитариста, поехали на студию и, в нарушение правил, взломав замок в звуковом павильоне, записали песню. И Бернес, обычно долго и мучительно «впевавшийся», спел ее так, как будто знал много лет. А наутро уже снимался в эпизоде «Землянка» под эту фонограмму.

К слову, и песню «Шаланды» тоже придумал Луков. Богословский долго доказывал ему, что не стоит использовать в фильме чисто одесский колорит, поскольку это могло плохо кончиться – власти тогда объявили настоящую войну «блатным» песенкам (даже Леонид Утесов из-за этого пострадал). Но Луков был неумолим и требовал именно такой песни. И композитор сдался. В помощь ему студия дала объявление: «Граждан, знающих одесские песни, просьба явиться на студию в такой-то день к такому-то часу». После чего началось светопреставление! Толпой повалили одесситы, патриоты своего города, от седовласых профессоров до людей, вызывающих удивление – почему они до сих пор на свободе? И все наперебой, взахлеб напевали всевозможные одесские мотивы. Именно после встреч с этими людьми Богословский и родил свои «Шаланды».

Фильм «Два бойца» стал вершиной популярности Марка Бернеса. За исполнение главных ролей в этой картине его и Б. Андреева правительство наградило орденами Красной Звезды. А жители Одессы присвоили М. Бернесу звание «Почетный житель города».

Страх перед смертью поселился у Бернеса в зрелые годы, когда у него один за другим в сравнительно раннем возрасте умерли несколько родственников: сначала отец, потом и сестра. Причем диагноз у обоих был одинаковый – рак. После этих смертей Бернес стал тщательно следить за своим здоровьем, регулярно проверялся у врачей. В итоге на какое-то время его мысли оказались заняты другим: творчеством, переменами в семейной жизни. Дело в том, что Бернес женился еще в конце 30-х, однако долгое время у них с женой Паолой не было детей. Как вдруг, спустя почти двадцать лет после свадьбы, Паола забеременела и в 1954 году родила прелестную девочку Наташу. Учитывая, что это был поздний ребенок, счастью родителей не было предела. Однако радость супругов длилась недолго – меньше двух лет. Наташа была еще маленькой и только училась говорить, когда Паола внезапно заболела. Ее положили в больницу, где врачи поставили страшный диагноз – рак. С этого момента страх смерти вновь пришел к Бернесу. Он был настолько сильным, что актер даже отказался навещать жену в больнице, опасаясь, что та его заразит. В те годы рак был еще малоизученной болезнью и многие люди считали, что он заразен.

Однако в тот раз Бернесу удалось обмануть Костлявую. Хотя именно тогда с ним случилась целая серия сильных потрясений, которые чуть позже, видимо, и спровоцировали неизлечимую болезнь.

Первое из этих потрясений произошло в середине 57-го, когда Бернеса едва не убили… уголовники. Причем виновато во всем случившемся было кино. В 1957 году на экраны страны вышел детектив «Ночной патруль», в котором Бернес сыграл вора в законе по прозвищу Огонек, который по сюжету «завязывает» со своим преступным прошлым и становится на путь исправления. Этот фильм можно было смело назвать агитационным – с помощью такого рода пропагандистских акций тогдашние власти стремились наставить профессиональных преступников на путь истинный. Стоит сказать, что кто-то на самом деле исправлялся. Но большинство уголовников, конечно же, встречали такого рода кинематографическую продукцию в штыки. Именно кто-то из этого большинства и осерчал на Бернеса. Жизнь актера поставили на кон в карточной игре и проиграли. Совершить убийство должен был уголовник, специально отправившийся из Котласа в Москву. Однако в уголовной среде нашелся поклонник актерского таланта Марка Бернеса, который прибыл в Москву чуть раньше и предупредил уголовный розыск о готовящемся покушении. Начальник МУРа Парфентьев, который был лично знаком с Бернесом, распорядился выделить актеру охрану из нескольких оперативников, которые жили вместе с Бернесом на протяжении нескольких дней. Но киллер так и не объявился. По одной из версий, до столицы он не доехал, погибнув в одной из уголовных разборок.

Год спустя с Бернесом случилась новая беда – на него осерчал сам Никита Сергеевич Хрущев. Произошло это во время торжественного концерта в Лужниках, посвященного 40-летию ВЛКСМ, где Бернес должен был исполнить две песни. Эти концерты всегда были строго хронометрированы, артисты обязаны были точно придерживаться регламента и бисирования не допускать. Однако у Бернеса это не получилось. Едва он спел две свои песни, зал стал дружно аплодировать, требуя новых песен. Пауза затягивалась, и Бернес, чтобы разрядить обстановку, обратился к режиссеру: «Давайте я спою еще один куплет и сниму напряжение». Но режиссер категорически замахал руками – не положено. Между тем сидевший в правительственной ложе Хрущев расценил поступок певца по-своему: мол, зазнался Бернес, молодежь его просит, а он ломается.

После этого в двух влиятельных газетах – «Правде» и «Комсомольской правде» – одна за другой появились критические статьи в адрес Бернеса. В первой из них, которая называлась «Искоренять пошлость в музыке», композитор Георгий Свиридов обвинил певца в подыгрывании дурным музыкальным вкусам, в пропаганде пошлого ресторанного пения.

Вторая статья практически не касалась творчества певца, а была посвящена его моральному облику. Она так и называлась – «Звезда на „Волге“, и в истории ее появления на свет имелись личные мотивы. Дело в том, что инициатором публикации был зять Хрущева, главный редактор „Комсомолки“ Алексей Аджубей. Так получилось, что и ему, и Бернесу одновременно понравилась восходящая звезда советского кино Изольда Извицкая. Оба стали за ней ухаживать, однако повезло в этом деле не молодому Аджубею, а Бернесу. И зять Хрущева затаил обиду, надеясь при случае расквитаться. И такой случай вскоре представился.

Аджубею рассказали историю, которая совсем недавно произошла с Бернесом в Москве: когда артист нарушил правила уличного движения и не остановился на свисток орудовца, предпочтя сбежать с места происшествия на «Волге». Но был в итоге пойман и оштрафован. Поступок некрасивый, что говорить, но о нем мало бы кто узнал, не вынеси его на всеобщее обозрение популярная молодежная газета. В итоге сразу после публикации на певца было заведено уголовное дело. Бернес мгновенно попал в опалу: его перестали снимать в кино, сорвались многие запланированные концерты. Каких моральных и физических сил стоило Бернесу выдержать весь этот скандал, можно только догадываться.

В артистической среде за Бернесом закрепилась слава пижона. Он всегда стильно одевался, покупал дорогую технику, ездил на престижной «Волге». Дважды в год он выезжал в Югославию как турист и привозил на родину горы модной одежды и аппаратуры. Часть этих вещей он потом продавал. Любому другому советскому человеку такого рода деятельность могла стоить свободы, но только не Бернесу – во властных структурах у него были свои покровители.

В начале 60-х годов Бернесу вновь улыбнулось счастье в личной жизни – он женился на бывшей супруге французского журналиста Лилии Бодровой. Наладилась и творческая жизнь: он много гастролировал, записывал пластинки и периодически снимался в кино. Правда, после случая с Огоньком уголовников больше не играл. И продолжал тщательно следить за своим здоровьем. Настолько тщательно, что иным очевидцам казалось, что у актера развилась настоящая фобия. Например, перед каждым концертом Бернес обязательно замерял свой пульс и, если обнаруживал, что он бьется учащенно, немедленно отменял выступление. На этой почве у него не раз случались конфликты. Так было, например, в Электростали, когда за несколько минут до выхода на сцену Бернес, сосчитав у себя пульс, заявил, что выступать не будет. А зритель пришел только на него – остальные участники концерта были всего лишь приложением, не больше. Но Бернесу было все равно, что подумает зритель, когда речь касалась его личного здоровья. Поэтому он надел пальто и направился прямиком к выходу. Остановить его сумел только устроитель концерта Павел Леонидов, который решительно встал перед дверью и заявил, что закатит грандиозный скандал, если Бернес не передумает. Это заявление отрезвило певца, и он остался. Но с Леонидовым отношения порвал.

И все же, как Бернес ни старался, но обмануть судьбу ему не удалось. В конце 60-х ему исполнилось всего 55 лет, когда его здоровье начало резко ухудшаться. Особенно много хлопот стало доставлять артисту сердце. Весной 1969 года Бернес даже лег в клинику, чтобы подлечиться. Именно в те дни Бернес и записал на пластинку свою самую знаменитую песню – «Журавли», которая, как показали дальнейшие события, стала его реквиемом. Запись проходила в июне 1969 года, и Бернес приезжал на студию из больницы уже тяжелобольным человеком – исхудавшим, бледным. Как вспоминает поэт Константин Ваншенкин:

«Когда я последний раз навестил Марка дома, он лежал на диване, а, прислоненная к стене, стояла на серванте незнакомая мне его фотография. Оказалось, что приезжали снять его для „Кругозора“, и он поднялся и надел пиджак.

Он смотрел со снимка живыми, пожалуй, даже веселыми глазами.

– Удачный снимок, – сказал я.

– Это последний, – ответил он спокойно и еще пояснил: – Больше не будет.

– Да брось ты глупости! – возмутился я и произнес еще какие-то слова.

Он промолчал: он знал лучше».

О тогдашнем состоянии Бернеса можно судить и по такому случаю. Незадолго до смерти он попал в аварию – его «Волга» столкнулась с «Фольксвагеном». Машина певца была повреждена, однако Бернес, всю жизнь с особенной любовью относившийся к автомобилям, даже не подумал заниматься ее ремонтом. Видимо, чувствовал, что она ему скоро не понадобится. И предчувствия его не обманули.

В конце июня Бернесу стало совсем плохо. Врачи, обследовавшие его, предположили, что у него инфекционный радикулит. Артиста положили в институт на Хорошевском шоссе. Однако там при более тщательном обследовании был поставлен тот самый страшный диагноз, от которого Бернес убегал всю свою жизнь, – неоперабельный рак корня легких. Бернеса срочно перевели на Пироговку к Перельману, однако о диагнозе говорить не стали. Поэтому какое-то время он еще надеялся на спасение. И жена старалась всячески поддерживать его в этой мысли. Она навещала его в больнице практически ежедневно (а он пролежал там 51 день) и за это время сама похудела на 18 килограммов. У нее открылось язвенное кровотечение, она не ела, почти не пила – ей было некогда. Утром бежала в больницу и сидела там весь день. Когда Бернес наконец засыпал, она вечером мчалась к шоссе, чтобы поймать машину и доехать к детям.

Марк Бернес скончался в субботу 17 августа 1969 года. А в понедельник готовился к выходу Указ о присвоении ему звания народного артиста СССР. И так как посмертно этого звания в СССР не давали, то указ, естественно, отменили.

Незадолго до смерти Бернес сказал своему приемному сыну Жану: «Запиши на кассету несколько моих песен – „Три года ты мне снилась“, „Романс Рощина“ и „Журавли“, и на моей панихиде включите только их. Никакой траурной музыки». Но сказал это Бернес как бы в шутку. Однако родственники это его последнее желание исполнили.

А потом начались мытарства: где похоронить Бернеса? Еще в клинике на Пироговке он опять же шутя сказал: «Было бы хорошо, если бы меня похоронили на Новодевичьем». И жена сделала все возможное, чтобы это желание было исполнено. Похороны были многолюдными. Вокруг Дома кино творилось нечто невообразимое, да и на кладбище тоже не обошлось без эксцессов – некоторые буквально бежали по могилам, чтобы попрощаться со своим кумиром. Но от правительства никто не пришел, что вполне объяснимо: к тому времени Марк Бернес уже давно перестал входить в когорту придворных артистов.

С момента ухода из жизни Марка Бернеса минуло почти сорок лет. Давно забылись скандалы вокруг его имени, слухи о его тяжелом характере. Зато остались роли в кино, сыгранные им, песни в его исполнении. Те же «Шаланды», «Темная ночь», «Журавли». А на доме по Малой Сухаревской улице, где он жил в последние годы, красуется мемориальная доска. И пока память об актере будоражит наше сознание – значит, он живет.

17 августа – Александр ВАМПИЛОВ

Этот талантливый писатель в течение нескольких лет никак не мог добиться постановки своих пьес ни в одном из советских театров. И вот наконец, когда ему это с большим трудом удалось, он нелепо погиб буквально накануне своего собственного дня рождения, а также своего рождения как знаменитого драматурга. В итоге слава нашла его только после смерти.

Александр Вампилов родился 19 августа 1937 года в райцентре Кутулик Иркутской области в обычной семье. Его отец – Валентин Никитич – работал директором Кутуликской школы (его предками были бурятские ламы), мать – Анастасия Прокопьевна – работала там же завучем и учителем математики одновременно (ее предками были православные священники). До рождения Александра в семье уже было трое детей – Володя, Миша и Галя.

Отец поначалу захотел назвать сына Львом, в честь писателя Льва Толстого. Однако затем передумал. В тот год отмечалось 100-летие со дня гибели А. С. Пушкина, поэтому сыну дали имя, соответствующее этой дате, – Александр. Причем будущее своего сына Валентин Никитич предсказал уже тогда. В письме жене, находившейся тогда в роддоме, он писал: «Я уверен, что все будет хорошо. И, вероятно, будет разбойник-сын, и боюсь, как бы он не стал писателем, так как во сне я все вижу писателей…»

К сожалению, воспитывать своего сына Валентину Никитичу так и не довелось. Буквально через несколько месяцев после его рождения один из учителей его же школы написал на него донос в НКВД. Валентина Никитича арестовали и причислили к «панмонголистам» – так энкавэдэшники называли тех, кто якобы ратовал за воссоединение Бурятии, Монголии и двух национальных округов. Обвинение было тяжким и не давало арестованному никаких шансов на выживание. Суд приговорил его к расстрелу, который и был произведен в начале 1938 года под Иркутском. Только через 19 лет Валентина Вампилова реабилитировали.

Объяснять читателю, что такое жить с клеймом родственника «врага народа», думаю, нет необходимости. Семья Вампиловых жила очень трудно, буквально перебиваясь с хлеба на воду. Родственники Валентина Никитича еще при его жизни недолюбливали его русскую жену, а когда Вампилова-старшего не стало, они и вовсе отвернулись от нее. Анастасия Прокопьевна продолжала работать в школе, и ее зарплаты едва хватало, чтобы содержать себя и четверых малолетних детей. Свой первый в жизни костюм Саша Вампилов получил только в 1955 году, когда закончил десять классов средней школы.

Саша рос вполне обычным мальчишкой, и никаких особенных талантов в нем его близкие долгое время не различали. Мать позднее признавалась: «Мы, родные, долго не видели в Саше таланта. Он не любил говорить о себе, об успехах и о работе. Да и не так много было у него этих успехов, трудно ему приходилось…»

Однако первый талант будущего драматурга проявился еще в школе, где Александр самостоятельно выучился играть на гитаре, мандолине и домбре.

Закончив школу, Вампилов поступил на историко-филологический факультет Иркутского университета. Уже на первом курсе он стал пробовать свои силы в писательстве, сочиняя короткие комические рассказы. В 1958 году некоторые из них появляются на страницах местной периодики. Через год Вампилова зачислили в штат иркутской областной газеты «Советская молодежь» и в Творческое объединение молодых (ТОМ) под эгидой газеты и Союза писателей. В 1961 году вышла первая (и единственная при жизни) книга юмористических рассказов Александра. Она называлась «Стечение обстоятельств». Правда, на обложке стояла не его настоящая фамилия, а псевдоним – А. Санин.

В 1962 году редакция «Советской молодежи» решает послать своего талантливого сотрудника Вампилова в Москву на Высшие литературные курсы Центральной комсомольской школы. Проучившись там несколько месяцев, Александр возвращается на родину и тут же поднимается на одну ступеньку выше в своей служебной карьере: его назначают ответственным секретарем газеты. В декабре того же года в Малеевке состоялся творческий семинар, на котором Вампилов представил на суд читателей две свои одноактные комедии: «Воронья роща» и «Сто рублей новыми деньгами».

В 1964 году Вампилов покидает «Советскую молодежь» и целиком посвящает себя писательству. Вскоре в Иркутске выходят два коллективных сборника с его рассказами.

Через год после этого Вампилов вновь отправляется в Москву, в надежде пристроить в один из столичных театров свою новую пьесу «Прощание в июне». Однако эти попытки тогда закончились безрезультатно. В декабре он поступает на Высшие литературные курсы Литинститута. Здесь зимой 1965 года произошло его неожиданное знакомство с модным в те годы драматургом Алексеем Арбузовым. Случилось это при следующих обстоятельствах.

Александр периодически захаживал на Центральный телеграф за почтой и деньгами. И вот в один из таких приходов он заметил там знаменитого драматурга, славе которого тайно завидовал. Не теряя ни минуты, Вампилов подскочил к знаменитости и буквально прокричал ему в ухо:

– Здравствуйте, Алексей Николаевич!

Арбузов от неожиданности вздрогнул, оглянулся и вдруг попятился назад. То ли он испугался, что этот чернявый провинциал в стареньком драповом пальто начнет клянчить у него деньги, то ли еще чего-то, но выражение его лица не сулило начинающему драматургу ничего хорошего. Однако Вампилов не растерялся. Быстро сунув руку за пазуху, он извлек на свет несколько листов исписанной бумаги и произнес:

– Я был на семинаре одноактников, который вы вели. Вы меня не помните?

– Нет, не помню, – искренне ответил Арбузов и уже повернулся, чтобы уйти.

Однако Александр не дал ему этого сделать. Протянув впереди себя свои листочки, он сказал:

– У меня с собой оказалась моя новая пьеса, вы не могли бы ее посмотреть?

Арбузов какое-то время медлил, видимо, раздумывая, как поступить. Было видно, что ему не очень хочется иметь дело с начинающим писателем, но последний смотрел с такой надеждой, что драматург не выдержал. Он взял из рук Вампилова пьесу и положил ее в свой портфель.

– Хорошо, я прочитаю ваше сочинение, – сказал затем Арбузов. – Только ответ я вам дам не скоро. Позвоните мне, когда закончится чемпионат мира по хоккею.

Пьеса «Прощание в июне», которую Вампилов вручил Арбузову, понравилась маститому драматургу. Поэтому, когда Александр позвонил ему через несколько дней домой, тот пригласил его к себе. Их встреча длилась несколько часов и произвела на Вампилова потрясающее впечатление. После нее он несколько дней ходил вдохновленный и рассказывал о ней всем своим друзьям. Правда, пробить эту пьесу в столице ему так и не удалось: первым ее поставил на своей сцене в 1966 году Клайпедский драмтеатр. По этому поводу в декабре того года Вампилов дал интервью газете «Советская Клайпеда», которое оказалось (по злой иронии судьбы) единственным в жизни талантливого драматурга.

В том же году Вампилов вступил в Союз писателей.

Как и все провинциалы, учившиеся в Литературном институте, Вампилов жил в общежитии. Все свободное время он отдавал двум занятиям: или писал, или пил вместе с однокурсниками на общежитской крыше. В компании он был незаменимым человеком, настоящим заводилой. От его шуток хватались за животы даже самые отпетые острословы. Отмечу, что одним из его друзей был и Николай Рубцов, дела которого тогда шли неважно.

– Ты чего грустишь, Николай? – спрашивал его иногда Вампилов. – Опять не печатают? Ну и плюнь! Меня тоже не печатают, но я же не плачу. Пойдем лучше ко мне выпьем!

И они шли в комнату к Вампилову. Там Александр доставал пачку черного чая, заваривал его покрепче, и они с Рубцовым коротали время за тихой мужской беседой.

Свою первую пьесу Вампилов написал в 1962 году. Это были «Двадцать минут с ангелом». Затем появились «Прощание в июне» (именно ее читал Арбузов), «Случай с метранпажем», «Старший сын», «Утиная охота» (обе – 1970), «Прошлым летом в Чулимске» (1972) и другие. У тех, кто их читал, они вызывали самые горячие отклики, однако ставить их не брался ни один театр в Москве или Ленинграде. Только провинция привечала драматурга: к 1970 году сразу в восьми театрах шла его пьеса «Прощание в июне». А вот родной иркутский ТЮЗ, который теперь носит его имя, при жизни Вампилова так и не поставил ни одну из его пьес.

Рассказывает О. Ефремов: «Мы прозрели не сразу. Когда была напечатана „Утиная охота“, у критиков не нашлось ни одного слова, чтобы объяснить природу появления такого персонажа, как Зилов. Странный и „безнравственный“ персонаж „Утиной охоты“, предложенный обществу для осмысления, даже не был принят в расчет. Его, Зилова, психологический опыт казался какой-то чудовищной аномалией…»

К 1972 году отношение столичной театральной общественности к пьесам Вампилова стало меняться. «Прошлым летом в Чулимске» взял себе для постановки Театр имени Ермоловой, «Прощание…» – Театр имени Станиславского. В марте проходит премьера «Провинциальных анекдотов» в Ленинградском БДТ. Даже кино обращает внимание на Вампилова: «Ленфильм» подписывает с ним договор на сценарий «Сосновых родников». Казалось, что удача наконец-то улыбнулась талантливому драматургу. Он молод, полон творческих сил и планов. Благополучно складывается и его личная жизнь с женой Ольгой. И вдруг – нелепая гибель.

17 августа 1972 года, за два дня до своего 35-летия, Вампилов вместе со своими друзьями – Глебом Пакуловым и Владимиром Жемчужниковым – отправился на отдых на озеро Байкал.

Вспоминает В. Шугаев: «В тот день я вернулся в Иркутск из поездки, увидел вечером темные Санины окна и вспомнил, что он собирался на Байкал. Ближе к полуночи громко и длинно зазвонил телефон.

– Старик, это Глеб. Саня утонул. Я из больницы звоню. Лодка перевернулась. Меня вот спасли, а его нет.

Звонил из Листвянки Глеб Пакулов, иркутский литератор, владелец этой проклятой лодки, которую когда-то мы помогали ему перевозить на Байкал…»

Что же произошло в тот день? Вот как описывает случившееся Ю. Нагибин:

«Глебушка (Пакулов) в смерти Вампилова не виноват, просто в нем сильнее оказалась сила жизни. Когда их лодка опрокинулась вблизи берега, Глебушка стал истошно орать, и случившиеся на берегу люди пришли ему на помощь. Гордый Вампилов молчал, и в ледяной воде разорвалось сердце. Спасать надо в первую очередь того, кто молчит…»

По описанию свидетелей происшедшего, лодка, в которой были Вампилов и Пакулов, зацепилась за топляк и перевернулась. Пакулов схватился за днище и стал звать на помощь. А Вампилов решил добраться до берега вплавь. И он до него добрался, коснулся ногами земли, и в этот момент у него не выдержало сердце.

Через несколько дней Александра Вампилова хоронили на Радищевском кладбище. Проститься с ним пришли его родные, друзья и люди совершенно незнакомые. И здесь, на кладбище, произошли два странных события, которые многие истолковали как мистические. Во-первых, его друзья забыли принести с собой веревки, на которых следовало опускать гроб в могилу. Как только это обнаружилось, они бросились к кладбищенскому сторожу, но того на месте не оказалось. Стали искать его по всему кладбищу и в конце концов нашли. Пока тот вернулся в свою сторожку, пока достал веревки, пока их принесли к могиле, прошло, наверное, около часа. И все это время гроб с покойным стоял на краю могилы, дожидаясь, когда же… Вот тогда кто-то в толпе произнес: «Не хочет Саня так рано в могилу уходить…»

Эти слова еще раз вспомнили все присутствующие через несколько минут. Когда гроб наконец обвязали веревками и стали опускать в могилу, вдруг выяснилось, что яма маловата…

Не успела остыть земля на могиле Вампилова, как начала набирать обороты его посмертная слава. Стали выходить в свет его книги (при жизни была издана всего лишь одна), театры ставили его пьесы (один только «Старший сын» шел сразу в 44 театрах страны), на студиях режиссеры приступили к съемкам фильмов по его произведениям. В Кутулике был открыт его музей, в Иркутске именем Александра Вампилова назван театр ТЮЗ. На месте гибели появился мемориальный камень. Как пишет критик Т. Шах-Азизова: «Такой плотности осмысления, такого потока литературы не знали ни А. Володин, которому А. Вампилов наследовал, ни Э. Радзинский, с которым одновременно он начинал».

17 августа – Владимир КУЦ

В 50-х имя этого спортсмена знала не только вся страна, но и весь мир. Это был самый быстрый человек на планете, угнаться за которым на беговой дорожке не могли даже самые длинноногие бегуны из разных стран. Увы, но слава и жизнь этого спортсмена оказались слишком короткими.

Куц родился 7 февраля 1927 года в селе Алексино Тростянецкого района Сумской области. Отец и мать будущего олимпийского чемпиона работали на сахарном заводе. По их словам, Володя рос крепким, сильным и выносливым мальчишкой. Правда, особенной ловкостью тогда не отличался, был эдаким увальнем, за что и получил прозвище Пухтя.

В 1943 году, когда передовые части Красной Армии дошли до Алексина, 16-летний Володя Куц добровольно вступил в ее ряды, приписав себе лишние пару лет. На фронте был связным в штабе полка. Затем его отправили на учебу в артиллерийское училище в Курск. Однако до места назначения юноша так и не доехал: по дороге поезд попал под бомбежку и Куц потерял все документы. Пришлось ему возвращаться домой в Алексино, где его уже давно считали погибшим.

Осенью 1945 года Куц ушел служить на Балтийский флот: сначала был простым артиллеристом, затем дослужился до командира расчета 12-дюймового орудия. Там же впервые вышел на беговую дорожку во время соревнований в честь Дня Победы. Его победа была настолько впечатляющей, что с этого момента его стали отправлять на все соревнования по бегу, и везде он оказывался победителем. Многие тогда удивлялись его успехам, так как никогда не подозревали в толстяке Куце таких способностей.

Между тем, не имея рядом с собой никакого опытного тренера, Владимир год от года улучшал свои показатели. Например, в беге на 5 тысяч метров он показал результат выше нормы 2-го разряда – 15 минут 44,4 секунды. Лишь весной 1951 года ему посчастливилось встретиться в Сочи с известным тренером по легкой атлетике Леонидом Хоменковым, который специально для Куца составил план тренировок. После этого было участие в ряде соревнований, в большей части из которых Владимир вышел победителем. А зимой 1954 года судьба свела его с тренером Григорием Никифоровым, который взялся за него всерьез. С этого момента Куц стал планомерно тренироваться под его руководством.

Сезон 1953 года был очень успешным для спортсмена, который еще весной пребывал в безвестности: две серебряные медали на IV фестивале молодежи в Бухаресте, две золотые на первенстве страны, всесоюзный рекорд к концу сезона.

В 1954 году спортсмен одержал первую крупную победу, установив мировой рекорд на чемпионате Европы в Берне, после чего стал одним из фаворитов предстоящих в Австралии XVI Олимпийских игр.

Олимпийские игры начались 22 ноября 1956 года. Однако за три дня до их открытия с Куцем случился инцидент, который едва не оставил его за бортом этих соревнований.

Куц был заядлым автолюбителем и незадолго до Олимпиады купил себе «Победу». Но, видимо, вдоволь наездиться на ней не успел, поэтому, едва прибыв в Мельбурн, решил наверстать упущенное на чужой земле. Он уговорил одного австралийца дать ему прокатиться на его машине в пределах Олимпийской деревни. Тот согласился. Владимир усадил в нее тренера Никифорова, своего коллегу Климова и сел за руль. А далее произошло неожиданное. Видимо, не рассчитав свои действия (машина была иностранная, руль с правой стороны, а ее двигатель был в два раза мощнее, чем у «Победы»), Куц рванул автомобиль с места и врезался в столб. В этой аварии он получил дюжину различных ран, которые пришлось залечивать в местном травмпункте. Это событие, естественно, не укрылось от глаз вездесущих репортеров, и уже вечером того же дня газеты трубили о том, что надежда советских спортсменов Владимир Куц тяжело травмирован и выбывает из игры. Чтобы опровергнуть эти слухи, Куцу пришлось лично явиться на танцы в Олимпийский концертный зал и на танцевальной площадке продемонстрировать всем, что он абсолютно здоров.

Первое выступление Куца на Олимпиаде (забег на 10 000 метров) состоялось 23 ноября. В этом забеге участвовали четырнадцать спортсменов, но бесспорными фаворитами были двое: Куц и англичанин Гордон Пири. Большинство специалистов отдавали свое предпочтение англичанину, который незадолго до Олимпиады в очном поединке не только обыграл Куца на дистанции 5000 метров, но и отобрал у него мировой рекорд. Но на этот раз все получилось иначе. Как пишет Е. Чен:

«Только сами спортсмены и настоящие специалисты знают, как тяжело во время долгого, изнурительного стайерского бега совершать даже короткие ускорения. А в Мельбурне Куц предложил неотступно следующему за ним Пири целых три таких рывка по 400 метров каждый. Это был действительно бег на грани жизни и смерти. И после третьего рывка, хотя до финиша осталось только около полутора километров, Пири сдался. Еле перебирая ногами от усталости, он безучастно смотрел, как его один за другим обходят соперники в тот момент, когда с привычно поднятой правой рукой Куц победно пересекал линию финиша».

Куц пробежал 10 000 метров за рекордное время – 28 минут 45,6 секунды. А его главный соперник Пири пересек финишную черту только восьмым. Он был сильно измотан, еле дышал, в то время как Куц сумел пробежать еще целый круг почета. Пири тогда заявил: «Он убил меня своей быстротой и сменой темпа. Он слишком хорош для меня. Я бы никогда не смог бежать так быстро. Я никогда не смог бы побить его. Мне не надо было бежать десять тысяч метров».

Завоевав первую золотую медаль, Куц вскоре завоевал и вторую: в беге на 5000 метров. Причем предшествовали этому весьма драматические события.

Как оказалось, победа на «десятке» стоила Куцу очень дорого: врачи обнаружили у него в моче кровь. Чтобы организм восстановился, требовалось время, а его у спортсмена не было: 28 ноября ему предстояло участвовать в следующем забеге. И тогда Куц решил отказаться от забега. Говорят, команда его поддержала, однако чиновник из Спорткомитета, находившийся там же, заявил: «Володя, ты должен бежать потому, что это нужно не тебе, а нашей Родине!» Кроме этого, чиновник пообещал спортсмену в случае победы генеральскую пенсию. Короче говоря, Куц на дистанцию вышел. И, естественно, победил, завоевав вторую золотую медаль (он пробежал дистанцию за 13 минут 39,6 секунды).

Стоит отметить, что на протяжении всего пребывания советской команды в Мельбурне против ее спортсменов, и особенно против Куца, было предпринято несколько провокаций. Например, однажды с Владимиром на улице «случайно» столкнулась эффектная блондинка, которая представилась землячкой спортсмена (якобы тоже с Украины) и пригласила его к себе в гости. Однако Куцу хватило ума и выдержки тактично уклониться от более близкого знакомства.

К сожалению, триумф бегуна на Олимпиаде в Мельбурне оказался последним в его спортивной карьере. После нее его все чаще стало беспокоить здоровье. Спортсмена мучили боли в желудке и в ногах. У него обнаружилась повышенная проницаемость венозных и лимфатических капилляров (это было отголоском событий 1952 года, когда он упал в ледяную воду и сильно отморозил себе ноги). В феврале 1957 года врачи Куцу заявили прямо: «Бросьте бег, если думаете жить». Но он не бросил. В декабре того же года он отправился в бразильский город Сан-Пауло на соревнования «Коррида Сан-Сильвестр». Но итог его выступления там был плачевен: он пришел восьмым. Однако и это поражение не заставило его бросить беговую дорожку. В течение нескольких месяцев он усиленно тренировался и в июле 1958-го, в Таллине, на чемпионате страны, вновь вышел на беговую дорожку. И жестоко проиграл, придя к финишу последним. В 1959 году Куц официально заявил, что прекращает выступления на спортивной арене.

Бросив выступления, Куц целиком переключился на учебу: он поступил в Ленинградский институт физкультуры, надеясь в будущем стать тренером. Закончив его в 1961 году, он стал тренировать бегунов в Центральном спортивном клубе армии. Казалось, что впереди его ждет вполне благополучная судьба. Однако…

Вернувшись вскоре в Москву, Куц стал сильно выпивать. По словам очевидцев, пил он чудовищно, опустошая за три дня 15 бутылок водки. А так как он в то время получал приличную генеральскую пенсию (350 рублей), проблем с питьем и закуской у него никогда не возникало. Эти дикие загулы олимпийского чемпиона не могли остановить ни его друзья, ни близкие. А вскоре на этой почве от него ушла вторая жена. За ум спортсмен взялся только тогда, когда его сразил правосторонний инсульт. Благодаря своему богатырскому здоровью Куцу тогда удалось восстановиться, правда, частично. Но даже после этого окончательно пить он так и не бросил. Всегда выпивал в день по 400 граммов.

В последние годы своей жизни Куц лелеял мечту вырастить себе достойного ученика. И в начале 70-х эта мечта, кажется, начала сбываться: его питомец Владимир Афонин сумел улучшить рекорд СССР, все эти годы принадлежавший Куцу. Молодого спортсмена включили в сборную страны, которая в 1972 году отправилась на Олимпийские игры в Мюнхен. Однако там Афонина ждала неудача. Судя по всему, она окончательно выбила из колеи Владимира.

16 августа 1975 года Куц в очередной раз повздорил со своей бывшей женой. Вернувшись домой, он крепко выпил, а затем проглотил с десяток таблеток люминала и лег спать. Когда утром следующего дня за ним зашел его ученик, чтобы разбудить на тренировку, Куц был уже мертв. Что это было: самоубийство или простая случайность, теперь уже не установить.

В день смерти прославленного спортсмена в Ницце проходили большие международные соревнования. Они были в самом разгаре, когда вдруг диктор сообщил зрителям, что в Москве в возрасте 48 лет скончался олимпийский чемпион Владимир Куц. И весь стадион встал, чтобы почтить память великого мастера.

18 августа – Вера МАРЕЦКАЯ

Эта великая актриса умерла поздним летом 1978 года в Кунцевской больнице в страшных мучениях. Говорят, по тому, как человек уходит из жизни, можно определить, как к нему относится Всевышний. Марецкая умирала тяжело, но почему произошло именно так, объяснить трудно – ведь она была человеком с юмором и Бога старалась не гневить. Может быть, это была расплата за ее профессию – актерство исстари считается бесовским занятием.

Вера Марецкая родилась 31 июля 1906 года в семье циркового буфетчика, который был одержим идеей вывести своих детей – а их у него было четверо – «в люди». И ему это удалось. Оба сына поступили в Московскую практическую академию, а обе дочери – в Московский университет. Однако из всех четверых именно Вере суждено было оказаться тем самым «уродом», о которых обычно говорят, что они есть в каждой семье: через год учебы она бросила университет и отправилась испытывать счастье сразу в три театральных вуза. Удача улыбнулась ей в двух: Шаляпинской студии и Третьей студии МХАТ. После некоторых раздумий, какое из этих заведений выбрать, Марецкая остановилась на Третьей студии: все-таки там преподавал сам Евгений Вахтангов!

Первым серьезным испытанием для юной Марецкой стало участие в легендарном спектакле «Принцесса Турандот», который был поставлен в 1922 году. Несмотря на веселую атмосферу, во время работы над спектаклем Вахтангов уже был смертельно болен. Марецкая играла в нем эпизодическую роль (ее героиня переставляла на сцене игрушечные аксессуары оформления), а в главных ролях были заняты актеры, которые вскоре составят цвет и гордость Театра имени Вахтангова: Борис Щукин, Рубен Симонов, Цецилия Мансурова, Анна Орочко. После смерти Вахтангова его студию возглавил Юрий Завадский. Однако, несмотря на то что новый руководитель относился к молодой актрисе с большой симпатией и даже в итоге стал ее первым мужем, роли она в основном играла небольшие. Но театральная публика ее знала и с удовольствием шла на спектакли с участием Марецкой. Пресса отзывалась о ее ролях благожелательно, хотя злые языки после каждой подобной статьи злорадствовали: мол, все эти похвалы – результат того, что у Веры оба родных брата работают в центральных газетах. Однако эти разговоры стихли, когда в начале 30-х одного из ее братьев – Дмитрия – арестовали по знаменитому «делу Рютина» и сослали в Краснококшайск, а восторженные статьи про театральные работы Марецкой не прекратились. Стало окончательно ясно, что и тогда и сейчас восторги по поводу Марецкой не «заказные».

Всесоюзная слава пришла к Вере Марецкой благодаря кинематографу. В отличие от театра там ее сразу оценили и доверили главную роль: сам Яков Протазанов пригласил ее сыграть возлюбленную главного героя Катю в комедии «Закройщик из Торжка». Правда, самой Марецкой ее экранное изображение не понравилось – она посчитала себя уродиной. Да и сам Протазанов шутки ради называл ее после первой роли «лапшой маринованной». Однако это не помешало ему спустя несколько лет пригласить Марецкую в свою следующую картину – «Сорок первый». И снова Марецкой была доверена главная роль – Марютки. Но актриса внезапно отказалась. Удивленный Протазанов вызвал Марецкую к себе и спросил: в чем дело? По его мнению, отказываться от такой прекрасной роли было верхом безрассудства. Так же, впрочем, считала и сама Марецкая. Но у нее была уважительная причина – в тот момент она ждала ребенка. Отцом будущего мальчика, которого назовут в честь Вахтангова Евгением, был ее учитель по студии Юрий Завадский. Однако рождение сына не убережет молодую семью от скорого развода: спустя несколько лет супруги разведутся. Правда, без всякого скандала, как вполне интеллигентные люди. Более того, Марецкая останется работать у Завадского и проработает с ним вплоть до его смерти в конце 70-х.

Фильмы 20-х годов, в которых снималась Марецкая, принесли ей известность у зрителей, но до настоящей славы было еще далеко – почти десятилетие. И массовый зритель узнал Марецкую в середине 30-х, когда она сыграла роли активных и деловых женщин: шахтерку Веру в «Любви и ненависти» и революционерку Варю Постникову в «Поколении победителей». Самое интересное, что в обычной жизни Марецкая была человеком аполитичным и даже не состояла ни в одной из тогдашних политических организаций: ни в комсомоле, ни в партии. Именно поэтому в театре ей доверяли исключительно комедийные роли и ни разу – роли активисток. Кино сломало эту ситуацию. В итоге после двух упомянутых киноролей Марецкую утвердили в театре на роль Любови Яровой в одноименном спектакле по пьесе Константина Тренева. Сразу после этого актрису удостоили звания заслуженной артистки республики. И это при том, что все ее ближайшие родственники считались неблагонадежными: один брат, Дмитрий, отбывал срок в тюрьме, другой, Григорий, был изгнан со всех работ, а сестра Татьяна исключена из партии.

После получения звания заслуженной артистки Марецкая считала, что впереди ее ждет благополучное будущее. Увы, она ошиблась. В 1936 году студия Юрия Завадского попала в опалу и была вынуждена покинуть Москву – ее отправили в Ростов-на-Дону. Марецкая имела полное право остаться в Москве, но предавать друзей она не умела. Поэтому поступила согласно голосу совести – отправилась вместе со студией. И не пожалела. Работы там оказалось непочатый край, да и зритель был не менее доброжелательный, чем в Москве. А по некоторым качествам даже лучше – неизбалованный. Кроме этого, удачно складывалась и личная жизнь Марецкой: именно в Ростове она вышла замуж во второй раз. Ее избранником стал актер ее же театра Юрий Троицкий. Спустя год у них родилась дочь Маша. Когда девочке исполнилось два года, ее родители вернулись в Москву. Марецкая поступила в Театр имени Моссовета и возобновила работу в кино.

Именно начало 40-х окончательно утвердило Марецкую как актрису героических ролей в советском кинематографе. Она сыграла тогда одну из своих самых звездных ролей подобного плана: в фильме «Член правительства». Блистательно сыгранная роль простой русской женщины Александры Соколовой, которая прошла путь от неграмотной деревенской бабы до члена Верховного Совета СССР, мгновенно ввела Марецкую в число избранных актрис советского кинематографа. И это при том, что теперь уже оба ее брата были объявлены «врагами народа» и сидели в тюрьмах. Но по тем временам аналогичные ситуации не считались чем-то необычным. Так, у Любови Орловой сидел в тюрьме бывший муж, у Зои Федоровой – отец, у Тамары Макаровой – родная сестра и ее муж и т. д.

Осенью 41-го, когда гитлеровские войска подошли к Москве, многие учреждения были эвакуированы из столицы на юг страны. Марецкая с семьей оказалась в Алма-Ате. Там она снялась в очередном звездном фильме – «Она защищает Родину». Фильм принес ей вторую Сталинскую премию (первой она удостоилась за год до этого, в 1942 году, за театральные работы).

Но не стоит думать, что это признание как-то изменило характер Марецкой. Для большинства своих коллег и друзей она по-прежнему оставалась той же веселой и жизнерадостной женщиной, какой они ее знали все эти годы. Например, Марецкая обожала слушать неприличные анекдоты, а иной раз и сама с большой охотой их рассказывала. Не чуралась она и амурных приключений, хотя и была официально замужем за Юрием Троицким. Но к тому времени их отношения перешли в разряд формальных. Во всяком случае, для Марецкой, которая хоть и хорошо относилась к мужу, но считала его рохлей. Поэтому в Алма-Ате она взялась соблазнять… главу тамошнего правительства – самого председателя Совнаркома Казахстана. Но, несмотря на всю ее звездность, тот оказался крепким орешком – долго не падал под чарами актрисы. Но в итоге ее старания увенчались успехом. Об этом случае много позже весьма красноречиво поведает широкой публике актриса Лидия Смирнова, которая была с Марецкой в эвакуации. По ее словам: «Мы с подругами каждый раз спрашивали Веру: „Ну как, он отдался тебе или нет?“ Наконец Вера приходит и говорит: „Он мой“. И рассказывает подробно, как это случилось».

В отличие от многих своих коллег, которые вознеслись на гребень успеха в сталинские годы, но потерялись в последующие десятилетия, Марецкая сумела удачно «выстрелить» и при новом режиме. Если, к примеру, Любовь Орлова, Марина Ладынина, Валентина Серова в 50-е годы ушли кто в тень, а кто и вовсе в забвение, то Марецкая сыграла в кино еще одну звездную роль – Ниловну в экранизации горьковской «Матери».

Неплохо обстояли ее дела и в театре. Придя в труппу Театра имени Моссовета в 1940 году, Марецкая ни разу ему не изменила, переиграв на его сцене несколько десятков ролей в таких спектаклях, как «Компас», «Море», «Школа неплательщиков», «Госпожа министерша», «Бунт женщин» и др. Марецкая была очень жадна до работы и, собственно, только ею и жила, отодвинув на второй план даже личную жизнь. Такой интенсивный ритм жизни не мог не сказаться на здоровье актрисы.

Первый серьезный «звонок» для Марецкой прозвучал в середине 60-х, незадолго до ее 60-летия. В те дни Театр Моссовета гастролировал в Париже, и Марецкая приехала туда со спектаклем «Дядюшкин сон». Самое интересное, что ввели ее на роль Москалевой буквально накануне поездки, после того как по настоянию врачей в Париж отказалась ехать Фаина Раневская. В итоге поехала Марецкая, но для нее эта поездка едва не стала последней в жизни. В разгар спектакля, когда шел к концу первый акт, зрители вдруг заметили, что Марецкая теряет голос. Кое-как она дотянула до антракта, после чего ушла за кулисы и свалилась без чувств на кушетку, на которой некогда восседала сама Сара Бернар. К ней немедленно вызвали врача, который сумел-таки привести ее в чувство. И здесь случилось неожиданное. Первое, что сказала Марецкая, открыв глаза: «А все-таки неплохо умереть на кушетке Сары Бернар!» После чего встала и довела спектакль до конца. В этом была вся Марецкая. Она даже к смерти относилась с юмором.

Чуть позже произошел еще один похожий случай. В Театре Моссовета хоронили одного из актеров, и Марецкая, стоя в почетном карауле и устав от напыщенных речей, шепотом обратилась к своему многолетнему партнеру по сцене Ростиславу Плятту: «Надеюсь, Слава, на моих похоронах ты не будешь нести точно такую же ахинею».

Актеры в массе своей народ суеверный, и большинство из них не любят играть смерть на сцене. Марецкая тоже не любила, и в ее огромном репертуаре были всего две подобные роли: в спектаклях «Мое» и «Аплодисменты». Говорят, каждый раз, когда Марецкая умирала на сцене в образе героини Натальи Сергеевны, ее обязательно потом мучила бессонница. Что она думала в такие ночи, одному Богу известно.

Между тем минуло несколько лет после случая в Париже, когда в 1971 году врачи обнаружили у Марецкой злокачественную опухоль. Однако операция, которая длилась пять часов, прошла успешно. Правда, врачи настоятельно рекомендовали актрисе забыть о профессии и уходить на покой. Тщетно. Без театра Марецкая не мыслила своей жизни и наверняка, уйдя на пенсию, умерла бы еще раньше.

Первое появление Марецкой после операции – в роли Матрены Тимофеевны в спектакле «Кому на Руси жить хорошо», поставленном ее сыном Евгением Завадским. Когда в самом начале прожектор выхватил лицо актрисы, в зале ахнули: таким изможденным и страдальческим оно было. Этого, собственно, требовала роль, но в ту минуту зрители не видели в ней некрасовскую героиню – все видели Марецкую, только что перенесшую сложную операцию.

В течение последующих двух лет Марецкая чувствовала себя более-менее нормально и на здоровье особенно не жаловалась. Однако в 1973 году случилась новая беда. Актриса садилась в машину и сильно ударилась головой. Появилась шишка, которая стала расти. И сильно болела! Марецкая терпела, надеясь, что боль пройдет сама собой. В театре об этом долго не подозревали, поскольку Марецкая старалась не обременять коллег своими болячками. Может быть, стеснялась, а может, просто боялась, что ее отправят на пенсию. А это для нее было равносильно смерти.

И все же долго скрывать болезнь не удалось. Во время одной из репетиций Марецкой стало совсем плохо и она потеряла сознание. Ее снова положили в больницу. Врачи никак не могли определить природу болезни актрисы и уверяли ее, что ничего страшного не происходит. Ей сделали еще одну сложную операцию – трепанацию черепа. По Москве тогда пошли слухи, что дело плохо, что Марецкая вряд ли выживет. А она не только выжила, но и вернулась на сцену. Причем обставила свой приход с присущим ей юмором. Ее пригласили участвовать в творческом вечере, на который она пришла в парике, скрывавшем наголо обритую голову. И Марецкая, выходя на сцену, шутливо содрала с головы парик и приветственно помахала им зрителям. Согласитесь, мало кто из актрис, обычно всегда дрожащих над своим, как теперь говорят, имиджем, может совершить нечто подобное. А вот Марецкая не побоялась.

В июле 1976 года Марецкая отмечала свое 70-летие. По ее планам, торжество должно было пройти в узком семейном кругу без привлечения к нему общественного внимания. Актриса даже специально взяла путевку на июль не в любимый дом отдыха в Рузе, а в санаторий имени Герцена. Однако власти не дали актрисе скрыться. Юбилей отмечали с большой помпой и даже присвоили Марецкой звание Героя Социалистического Труда. Получать высокую награду актриса должна была в Кремле, а ей внезапно стало хуже. Вновь встал вопрос о госпитализации. Но Марецкая заявила, что в Кремль обязательно поедет. «Всего-то один дубль. Как-нибудь выдержу», – сказала она. И выдержала, правда, с большим трудом: устроители, почему-то решив, что раз она приехала, значит, вполне здорова, попросили ее сказать речь от имени всех награжденных.

Однако операция лишь оттянула трагическую развязку, но не предотвратила ее. Болезнь зашла слишком далеко, и когда в очередной раз Марецкая легла на обследование, ей поставили страшный диагноз: рак мозга. Правда, самой актрисе об этом не сказали, пощадив ее нервы.

Судя по всему, болезнь спровоцировали трагические обстоятельства. Единственная дочь актрисы Маша (от второго брака с Юрием Троицким) вышла замуж за молодого ученого Дмитрия N. Жили молодые у Марецкой, в ее квартире в доме на улице Немировича-Данченко. Жили в общем-то неплохо. Марецкая души не чаяла в своем зяте, называла его не иначе как Димочка. Но затем случилось неожиданное: Димочка повесился. Под впечатлением этой трагедии его молодая жена попала в психушку. Марецкая осталась одна и вскоре заболела раком.

Несмотря на то что с момента ухода Марецкой минуло уже почти тридцать лет, имя ее не забыто. В 1996 году в столичном Киноцентре было торжественно отмечено 90-летие замечательной актрисы. Зал был забит битком, и билеты на это мероприятие спрашивали еще у метро. Много теплых слов было сказано об актрисе ее коллегами и простыми почитателями ее таланта. Подводя итоги этого вечера, поэт Лариса Васильева сказала главное: «Марецкая навсегда запечатлела в искусстве женщину своей эпохи; три свои хрестоматийные роли в кино она сыграла на века».

19 августа – Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Этот поэт принадлежал к тому поколению советских людей, которые свято верили в светлые идеалы социализма. Эти идеалы он унаследовал от своих родителей – несгибаемых коммунистов. Его отец погиб смертью храбрых на фронте, а мать всю войну прослужила военным хирургом. И когда Советский Союз распался, поэт понял – дальше жить не имеет смысла. Поэтому не случайно, что именно на рубеже 90-х его здоровье начало катастрофически ухудшаться. На его глазах состоялся распад великой страны, марионеточный путч августа 91-го. Спустя ровно три года после этого, в третью годовщину со дня начала путча, поэт скончался.

Роберт Рождественский родился в глубокой провинции – селе Косиха Алтайского края. Поэтический дар в нем открылся в юности, однако до этого он подавал большие надежды как спортсмен: занимался боксом, волейболом и баскетболом. Особенно больших успехов он добился в последнем – был даже включен в сборную Карелии, когда учился на филфаке Карельского университета. В это учебное заведение Роберт попал в общем-то случайно, поскольку до этого поступал в московский Литературный институт. Но его там забраковали – сказали, что он «неспособный». Однако надо было знать Роберта – если он что-то задумал, обязательно добивался своего. Вот и тогда, отучившись какое-то время на филфаке, он в 1951 году добился-таки перевода в Москву, в вожделенный Литинститут. Однако и ставший ему родным Петрозаводск тоже не забывал – наезжал туда при каждом удобном случае. Именно этому городу Рождественский обязан своим дебютом на литературном поприще: в 1955 году там вышла его первая книжка – сборник стихов «Флаги весны».

Свою будущую жену Рождественский встретил тоже в Литинституте. Это была его однокурсница Алла Киреева. Добиться ее расположения Роберту было не так легко, поскольку одновременно с ним ухаживать за девушкой стал другой ныне хорошо известный поэт – Евгений Евтушенко. Он, как и Рождественский, тоже был сибиряк, однако в отличие от своего земляка, который в ту пору никому еще не был известен, уже активно печатался: первый сборник стихов у Евтушенко вышел в 1952 году, причем не в Петрозаводске, а в Москве. Однако это не спасло его от поражения на личном фронте – Алла предпочла ему Рождественского. Самолюбивый Евгений сильно переживал свое фиаско и в тот момент повел себя не самым лучшим образом. Чтобы отвадить земляка от девушки, он наговорил про нее весьма нелицеприятные вещи: дескать, она как-то попыталась соблазнить его в общежитии. К счастью, Роберту хватило ума не поверить своему земляку, и спустя несколько месяцев он сделал Алле предложение руки и сердца, которое девушка с радостью приняла. Что касается Евтушенко, то спустя несколько лет он все-таки нашел в себе силы повиниться перед друзьями. На этом конфликт между ними был исчерпан.

Жить молодые поселились у родителей невесты: в доме во дворе Союза писателей по адресу улица Воровского, 52. Это был подвальный этаж, где молодоженам досталась шестиметровая комнатка. В смежной комнате жили еще шесть человек: родители Аллы, ее дядя с тетей и бабушка с дедушкой. Кроме них, в этой же коммуналке жили еще пара учителей с дочкой и одна немолодая дама, которая занималась редкой по тем временам профессией – она была проституткой. Про нее говорили, что когда-то она была любовницей знаменитого венгерского писателя-коммуниста Мате Залки, погибшего во время гражданской войны в Испании в 1937 году.

В 1956 году свет увидела поэма Рождественского «Моя любовь», которая принесла ему первый серьезный успех на поэтическом поприще. Но, как ни странно, на материальном благополучии молодой семьи это никак не отразилось: гонорар за поэму оказался не таким большим, чтобы на него можно было жить припеваючи. К тому же во дворе Союза писателей был ресторан, который не способствовал разумной экономии денег. Кстати, многие посетители этого ресторана в те годы перебывали в тесной комнатке Рождественских. Среди них были по-настоящему знаменитые люди: Александр Твардовский, Самед Вургун, Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Михаил Луконин и др. Однажды Булат Окуджава привел туда своего молодого коллегу Андрея Вознесенского и тот читал там свои первые стихи.

Настоящая слава пришла к Рождественскому в конце 50-х, в период хрущевской «оттепели». Это был один из самых интересных периодов в жизни страны – время перемен и больших надежд на лучшее. Это время родило целую армию талантливых людей во всех слоях общества: в литературе, искусстве, спорте, музыке, науке. Если брать поэзию, то, помимо Рождественского, это время явило миру такие имена, как: Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и многие другие. Поэтические сборники этих поэтов уходили с прилавков магазинов в считаные часы, а в концертные залы и стадионы, где они выступали, невозможно было достать билеты. И у каждого из этих поэтов был свой неповторимый стиль. Например, Рождественского и Вознесенского сравнивали с Владимиром Маяковским – они тоже любили рубленые фразы и каждое слово произносили так, будто гвозди заколачивали.

«Оттепельная» слава Рождественского достигла своего апогея в 1960 году, когда ему были присуждены сразу две премии Ленинского комсомола – московская и всесоюзная. После чего поэт внезапно попал в опалу. Все получилось случайно. Рождественский выступил по телевидению со стихотворением «Утро», которое резко не понравилось члену ЦК КПСС Капитонову. Назвав это произведение «упадническим», влиятельный партийный функционер перекрыл молодому поэту кислород: его перестали печатать, приглашать в концерты. Чтобы переждать эту опалу, Рождественскому пришлось срочно покидать Москву – он уехал в Киргизию. И там в течение нескольких месяцев переводил стихи местных поэтов на русский язык. Затем, когда тучи рассеялись, он опять вернулся к семье. Правда, безмятежное существование продолжалось недолго – вскоре грянула новая беда, гораздо серьезнее предыдущей.

В марте 1963 года в Кремле состоялась встреча Хрущева с интеллигенцией. Эта встреча запомнилась прежде всего тем, что на ней глава государства обрушился с критикой на молодых представителей искусства: писателей, кинематографистов. Досталось там и Рождественскому. Впрочем, он сам был виноват. Незадолго до этого он написал стихотворение «Да, мальчики», которое было его ответом на стихотворение весьма влиятельного поэта, члена ЦК КПСС Николая Грибачева «Нет, мальчики», в котором тот подвергал сомнению идеалы нынешней молодежи. Рождественский прочитал свой ответ с кремлевской трибуны, что сильно не понравилось Хрущеву. И он, обращаясь к поэту, сказал: «А вам, товарищ Рождественский, пора становиться под знамена ваших отцов!»

Реплика тем более несправедливая, учитывая, что идеалы своих предшественников Рождественский никогда не предавал и в том самом 63-м опубликовал свою самую известную поэму «Реквием», посвященную всем тем, кто погиб в борьбе с фашизмом. Однако эта фраза главы государства дорого обошлась поэту: его опять перестали печатать, приглашать на радио и телевидение. Но спустя полтора года Хрущева отправили на пенсию, и опала сама собой сошла на нет.

Рождественский весьма активно работал и на эстрадном поприще – писал тексты ко многим популярным песням. В этом плане он попробовал себя в 1955 году, когда проходил практику в родном Алтайском крае и в тамошней районной газете познакомился с молодым композитором Александром Флярковским. В итоге новый тандем явил на свет первую совместную песню «Твое окно». Правда, суперпопулярной она не стала, но начало было положено, и в последующие несколько лет они написали еще несколько песен: «Это счастье для тебя, человек», «Что тебе нужно для счастья», «Пятнадцать минут до старта» и др.

Но настоящая слава на поприще песенной поэзии обрушилась на Рождественского во второй половине 60-х, когда он начал писать шлягеры один за другим, работая с самыми разными композиторами. Так, с Борисом Мокроусовым и Яном Френкелем он написал песни к фильму «Неуловимые мстители», с Оскаром Фельцманом – хит «Огромное небо» (его исполняла Эдита Пьеха), с Арно Бабаджаняном сразу несколько хитов – «Свадьба», «Благодарю тебя», «Воспоминания», «Позови меня», с румынским композитором Темистокле Попа – «Пой, гитара». А в августе 1973 года, аккурат в дни, когда Рождественский праздновал свой 41-й день рождения, на экраны страны вышел 12-серийный сериал «17 мгновений весны», где звучали две песни Микаэла Таривердиева на слова Рождественского: «Мгновения» и «Песня о далекой родине».

Став членом Союза писателей СССР еще студентом – в 1953 году, – через двадцать лет Рождественский был уже литературным генералом. Он стал секретарем Союза, возглавлял правление ЦДЛ, получил Государственную премию и был награжден четырьмя правительственными орденами. Его имя было у всех на слуху. Однако, несмотря на все свои звания и регалии, Рождественский считался в своей среде скромным человеком. Никаких кутежей, дорогих покупок, скандальных историй и прочего за ним не водилось. Поэтому именно он часто руководил разными комиссиями по литературному наследству: Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Владимира Высоцкого.

Перестройку, начатую Михаилом Горбачевым, Рождественский встретил с большим воодушевлением. Как и многие в стране, он понимал, что общество буксует, что ему нужны свежие идеи. Однако в то же время у него хватило мудрости не бежать впереди паровоза и не кричать громче всех. Так, когда ему предложили возглавить перестроечный журнал «Огонек», он отказался, предложив вместо себя другую кандидатуру – Виталия Коротича.

Прошло всего лишь несколько лет, и Рождественский одним из первых в перестройке разочаровался. Именно это разочарование, судя по всему, его и убило. В 90-м году врачи обнаружили у него опухоль мозга. Несмотря на страшный диагноз, Рождественский воспринял это сообщение с присущим ему юмором, написав стихотворение «Неотправленное письмо хирургу», где были следующие строчки:

Изучив меня, в конце концов
Были авторы диагноза строги:
«Опухоль – с куриное яйцо.
А вокруг – куриные мозги».

Поскольку отечественные врачи не давали никакой гарантии, родственники поэта решили везти больного в Париж. Но им понадобилось целых полгода, чтобы власти разрешили дать визу и обменяли необходимую сумму в валюте. Вопрос был решен в положительную сторону только после того, как семья поэта напрямую связалась с семьей тогдашнего генсека Михаила Горбачева.

В Париже Рождественскому были сделаны две операции. Однако надежды на благоприятный исход и тамошние врачи не давали. Поэт вернулся на родину. И здесь его вскоре сразила новая болезнь – перитонит. Врачам удалось спасти Рождественского, хотя ситуация была критическая – он пережил клиническую смерть. И все же 19 августа 1994 года эскулапы оказались бессильны. У поэта случился инфаркт, сердце запускалось семь(!) раз, а на восьмой остановилось. Последнее, что успел сказать поэт, были слова, обращенные к его любимым женщинам – жене и двум дочерям, стоявшим здесь же: «Девочки, милые, до свидания. Я вас всех очень люблю».

Минуло больше десяти лет, как нет с нами Роберта Рождественского. Однако люди до сих пор помнят его по стихам, звучащим по радио, по песням, которые доносит до нас наше телевидение, так полюбившее советское кино. Но есть и другие приметы того, что имя замечательного поэта не забыто. В конце июня 2002 года в Переделкине, где жил Рождественский, поставили памятный знак, сделанный из розового гранита. Там же появилась и улица Роберта Рождественского, которая ранее именовалась Трудовым переулком.

21 августа – Юрий НИКУЛИН

Этот человек принадлежал к тому типу людей, к которым понятие смерти не относится. Если судить по его экранным работам, то он был настолько прост и легок, что, казалось, он будет жить вечно. Так большинству и думалось, когда он появлялся на телеэкранах в разного рода шоу и передаче «Белый попугай», где он был бессменным ведущим и главным мотором: анекдотами он сыпал с мастерством фокусника, на глазах у изумленной публики достававшего многочисленные предметы из своего цилиндра.

В сущности, Никулин прожил славную и долгую жизнь. Если учитывать, что он воевал на фронте и неоднократно смотрел смерти в лицо, то ему и вовсе повезло. Ведь многие из его товарищей-зенитчиков погибли буквально на его глазах. Так, одному бойцу осколком снаряда срезало полголовы в тот самый момент, когда он присел на пенек, чтобы пообедать. Другого убило прямо во сне – крошечный осколок угодил точно в висок. Еще один сослуживец погиб и вовсе нелепо: после двух бессонных суток заснул на движущемся орудии, упал с него и был раздавлен колесами. Каждый раз, когда на глазах Никулина гибли его товарищи, он мысленно говорил себе: «Ведь это же мог быть и я». Но судьба хранила его: только однажды он был контужен разрывом снаряда и почти месяц пролежал в госпитале. После чего вернулся на передовую и до конца войны больше ни разу не был ранен.

Свою главную в жизни профессию Никулин выбрал в общем-то случайно. Вернувшись из армии, он был преисполнен твердой уверенности, что с его способностями его возьмут в любое творческое заведение Москвы. Ведь в армии он активно участвовал в художественной самодеятельности, и однополчане были просто в восторге от его комического таланта. Однако действительность оказалась печальной: Никулина не приняли ни во ВГИК, ни в ГИТИС, ни в Театральное училище имени Щепкина. Отчаянию нашего героя не было предела. Ему казалось, что само небо прогневалось на него. Помог случай. Еще когда он проходил отбор в ГИТИСе, его приметил тогда еще никому не известный Анатолий Эфрос (в то время он заканчивал режиссерский факультет института). Узнав, что Никулин в институт не поступил, он посоветовал ему идти в студию при Ногинском театре, которым руководил режиссер Константин Воинов. Этот совет и вспомнил Никулин. Студия находилась в Москве, и он решил рискнуть. На этот раз удача от него не отвернулась – его приняли. Однако учиться в студии ему пришлось недолго. В сентябре того же года его поманил к себе цирк. А попал он туда с помощью газеты «Вечерняя Москва». Они с отцом были ее большими поклонниками и однажды прочли в ней объявление о наборе в студию клоунады при Московском ордена Ленина государственном цирке на Цветном бульваре. Возникла идея: а что, если попробовать? И хотя мама Никулина была против, ее голос оказался в меньшинстве.

В отличие от ВГИКа, ГИТИСа и прочих творческих вузов, откуда Никулина благополучно завернули после первых же туров, в цирковую студию он поступил с первого же захода. Из нескольких сот желающих поступить туда высокая комиссия отобрала только 18 человек, и среди этих счастливцев был и наш герой. В училище он выбрал профессию клоуна.

Прежде чем жениться, Никулин пережил несколько любовных приключений. В первый раз это случилось еще в школе, но там все быстро закончилось. Куда более серьезные отношения связывали его с девушкой, которая дождалась его возвращения с фронта. Они встречались почти каждый день, и Никулин, уже на правах родственника, вошел в ее дом. Единственное, что удерживало его от решительного шага, – отсутствие жилья. Однако его дядя, узнав о проблеме, разрешил ему вселиться в одну из своих пустующих комнат. Теперь уже ничто не мешало Никулину сделать любимой девушке предложение руки и сердца. Однако все расстроилось в самый последний момент.

В тот вечер, когда Никулин попросил ее руки, девушка сказала: «Приходи завтра, я тебе все скажу». На следующий день, когда они встретились на бульваре, она, глядя в землю, сообщила, что любит его, но по-дружески, а через неделю выходит замуж. Он летчик, и дружит она с ним еще с войны, просто раньше не говорила. После чего девушка поцеловала своего незадачливого ухажера в лоб и добавила: «Но мы останемся друзьями…»

Прожила та девушка с летчиком недолго: он ее бросил. Что касается дружеских отношений с Никулиным, то они продолжались до самой смерти: он обычно поздравлял ее с 8 Марта, она звонила на Новый год.

А со своей будущей женой Татьяной Покровской Никулин познакомился в декабре 1949 года. Она тогда училась в Тимирязевской академии на факультете декоративного садоводства и очень увлекалась конным спортом. В академии была прекрасная конюшня. А в конюшне – очень смешной жеребенок-карлик, с нормальной головой, нормальным корпусом, но на маленьких ножках. Звали его Лапоть. Об этом прослышал знаменитый клоун Николай Румянцев, известный под псевдонимом Карандаш, и приехал эту лошадку посмотреть. Лошадка ему понравилась, и Карандаш попросил Татьяну научить ее самым простым трюкам. Именно в цирке Татьяна и познакомилась с Никулиным, который ходил в учениках у Карандаша. Никулину девушка понравилась, и он пригласил ее на свое представление. Та пришла и едва не стала свидетелем трагедии. Во время номера с лошадью Никулин, который играл роль подсадного зрителя, споткнулся и упал прямо под копыта лошади. Та испугалась и так избила его копытами, что его увезли на «Скорой» в Институт Склифосовского. Татьяна почувствовала себя виноватой в этом инциденте (лошадь-то была ее) и стала навещать Никулина.

Когда Татьяна объявила своим родителям, что встречается с клоуном, те были в шоке. Пытались даже отговорить девушку, но она была непреклонна. И спустя полгода молодые поженились. 14 ноября 1956 года у них родился мальчик. В те дни Никулин находился с гастролями в Ленинграде, и, когда друзья сообщили ему эту радостную весть, он был на седьмом небе от счастья. Счастливые родители назвали своего первенца Максимом.

Всесоюзную славу Юрию Никулину принес кинематограф. Именно благодаря ему имя Никулина стало известно каждому в огромной стране – от мала до велика. А пришел он в кино опять же случайно. В Московском цирке готовилось обозрение «Юность празднует» по сценарию известного писателя-сатирика Владимира Полякова. И вот однажды он подошел к Никулину и сказал: «Слушай, Юрий, не хочешь подзаработать? На „Мосфильме“ по нашему с Борисом Ласкиным сценарию режиссер Файнциммер ставит фильм „Девушка с гитарой“. Там есть два эпизодика, на которые никак не могут найти артистов. Я думаю, ты бы подошел».

Поначалу наш герой ответил на это предложение отказом, так как все еще помнил, как во ВГИКе в 1946 году ему заявили: «Для кино вы не годитесь!» Однако, придя домой и посоветовавшись с женой, он решил попробовать. На следующий же день явился на «Мосфильм» и встретился с режиссером картины. Как оказалось, тот собирался использовать его в крошечной роли пиротехника, который показывает отборочной комиссии свой коронный номер – фейерверк. Роль Никулину понравилась, и он дал свое согласие на участие в фильме.

Фильм «Девушка с гитарой» был неплохо принят зрителем и занял в прокате 10-е место. Однако самыми смешными эпизодами в нем оказались именно те, в которых участвовал Никулин. Над его незадачливым пиротехником, который своим фейерверком едва не спалил сначала экзаменационный кабинет, а затем и целый отдел в магазине, зритель смеялся больше всего. Таким образом, дебют Никулина (а он стал первым артистом цирка, на которого обратили внимание кинематографисты) оказался весьма успешным. Именно этот его успех и подвигнет другого режиссера с «Мосфильма» – Юрия Чулюкина – предложить Никулину еще одну роль: в картине «Неподдающиеся» (1959) наш герой сыграет пройдоху Клячкина. А еще через год на Никулина выйдет режиссер, который на многие годы станет его кинематографическим отцом, – Леонид Гайдай. Он снимет короткометражный фильм «Пес Барбос», где родится знаменитая троица Трус – Балбес – Бывалый, в которой нашему герою достанется роль Балбеса.

В этом списке режиссерских фамилий нельзя не упомянуть еще одного человека – Льва Кулиджанова. Ведь это именно он сумел разглядеть в клоуне Юрии Никулине талант драматического актера и пригласил его на главную роль в картину «Когда деревья были большими». Самое удивительное, что, приглашая Никулина на эту роль, Кулиджанов не видел ни одного фильма с его участием. Зато он бывал в цирке и там видел клоуна Никулина. Каким образом режиссер сумел обнаружить в клоуне черты своего непутевого героя – загадка, но одно можно сказать с уверенностью: он в своем выборе не ошибся.

Самым плодотворным временем в кинематографической карьере Никулина была вторая половина 60-х. В те годы вышли самые популярные среди зрителей фильмы, в которых он снимался. Среди них: «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика» (1965), «Кавказская пленница» (1967), «Бриллиантовая рука» (1969). Все эти фильмы были лидерами отечественного проката и принесли Никулину феерическую славу в народе. За прекрасную работу в вышеперечисленных фильмах Никулина в 1970 году наградили Государственной премией РСФСР.

Никулин в те годы был поистине национальным кумиром, любое появление которого – на улице, в кино, в цирке – вызывало бурю восторга у людей. Об этом же пишет в своих дневниках за октябрь 1969 года и коллега Никулина Борис Бабочкин:

«Сейчас по телевидению был вечер Юрия Никулина – какая прелесть! Никакой рисовки, никакого нажима и какой превосходный и счастливый талант! Насколько это милее Райкина, который очень талантлив, но какое все вымученное, напряженное. Никулин как песенку напевает. Завидую его простой, непретенциозной популярности, „народности“, ровности его таланта…»

Однако не все коллеги Никулина относились к нему подобным образом. Например, его бывший партнер по троице Евгений Моргунов так отозвался на присуждение Никулину Госпремии РСФСР: «Никулин ходил по Комитету кинематографии РСФСР и оформлял документы на получение Государственной премии. Но не было там ни имени Гайдая, ни Вицина, ни Моргунова, ни Бровина, ни одного из членов съемочной группы. Никулину дали эту премию. Он получил ее один. И для меня это… Когда я сказал об этом, Никулин на меня обиделся. Но если человек становится, как говорится, по ту сторону ворот, то для меня уже не существует основы для общения…»

Отмечу, что проницательному зрителю, внимательно смотревшему фильмы с участием троицы, уже тогда было видно, что каждый в этом союзе живет сам по себе. Друзей там не было, так как каждый стремился вылезти за счет другого. Но как жаль, что эти отношения выплеснулись за рамки сценической площадки.

В 1971 году Никулин с семьей наконец-то переехал из коммунальной квартиры в отдельную. Причем вышло это случайно. Никулин пришел в горком партии хлопотать за кого-то из своих коллег и случайно проговорился, что сам живет в коммуналке. Ему сначала не поверили (Никулин – в коммуналке!) и даже прислали на дом комиссию. И когда та увидела жилье знаменитого артиста, она немедленно вышла с ходатайством, чтобы ему выделили новую жилплощадь. А следом за квартирой на артиста свалилась еще одна награда – в 1973 году ему присвоили звание народного артиста СССР.

Между тем к началу 70-х Никулин уверенно входил в число самых любимых актеров советского кино. Его, конечно, любили и как циркового артиста, однако кино все-таки было зрелищем миллионов, и это обстоятельство играло в зрительской симпатии решающую роль. Удивительно, но факт: практически все фильмы, в которых снимался Никулин, собирали огромную кассу и занимали лидирующее место в прокате. Такая удача выпадает не каждому актеру. А снимался Никулин у признанных мэтров советского кинематографа: Леонида Гайдая, Эльдара Рязанова. Например, у первого он снялся в «12 стульях» (1971), у второго – в «Стариках-разбойниках» (1972).

Но были на счету Никулина и роли драматического плана. Так, в конце 1971 года на экраны страны вышла и многострадальная картина Андрея Тарковского «Андрей Рублев», которая 6 лет лежала на полке – там Никулин сыграл монаха Патрикея. А во второй половине 70-х Никулин сыграл и солдата Некрасова в фильме «Они сражались за Родину» (1975) Сергея Бондарчука и журналиста Лопатина в фильме «Двадцать дней без войны» (1977) Алексея Германа. Причем последнюю роль актер получил с трудом. Многие на киностудии «Ленфильм» были категорически против его кандидатуры, но конфликт разрешил Константин Симонов, по книге которого фильм снимался: он одобрил выбор режиссера.

В 80-е годы самым удачным фильмом в биографии Никулина, без сомнения, стала картина Ролана Быкова «Чучело» (1984). Фильм был удостоен Государственной премии СССР.

Что касается работы Никулина в цирке, то в 1982–1984 годах он исполнял обязанности главного режиссера Московского цирка на Цветном бульваре. В 1983 году за использование служебного положения в корыстных целях арестовали директора Союзгосцирка А. Колеватова, и на его место прочили Никулина. Однако тот отказался, сославшись на то, что у него нет высшего образования. На самом деле ему просто не хотелось идти на эту должность. Но от поста директора родного Московского цирка в 1984 году Никулин не отказался.

В середине 80-х благодаря стараниям Никулина, которому удалось уговорить Председателя Совета Министров СССР Н. Рыжкова, были выделены значительные денежные средства на строительство нового цирка (26 миллионов долларов). В начале 90-х полностью обновленный цирк на Цветном бульваре вновь открыл свои двери для зрителей (от прежнего в нем осталась только одна комната, в которой когда-то раздевались клоуны, – гардеробная номер десять).

В декабре 1996 года в цирке на Цветном бульваре прошло торжественное празднование 75-летия Ю. Никулина. На это мероприятие пришла практически вся элита страны во главе с премьер-министром России В. Черномырдиным. Он и произнес первую здравицу, после чего подарил юбиляру необычную скульптурную композицию, которая теперь будет венчать фронтон цирка. После этого к юбиляру потянулись с поздравлениями буквально все организации и службы столицы. Среди них были и летчики, и солдаты, и ветеринары, и кулинары, и т. д. К концу этого шествия вся ложа Никулиных была усыпана розами…

В интервью газете «Совершенно секретно» в январе 1997 года Ю. Никулин признался: «Про меня уже врут, пишут: „великий клоун“. Это про меня. Но какой „великий“, когда клоуны были лучше меня. Леня Енгибаров вобрал в себя многое великое, что полагалось нашему веку. Да, мы были хорошими клоунами, добротными клоунами. Но популярным меня сделало кино. Публика видела во мне Балбеса, и я публике подыгрывал. Я не считал Балбеса отрицательным героем, я его любил: странного, неунывающего, добродушного. Когда предлагали играть предателей или шпионов, я отказывался…»

Это интервью оказалось одним из последних в жизни Никулина. В конце июля Никулину внезапно стало плохо, и он обратился к врачам. По свидетельству очевидцев, этому недомоганию предшествовал долгий и крайне неприятный для Никулина телефонный разговор с одним очень известным в прошлом цирковым артистом, который теперь живет в Германии. Этот артист заявил, что в скором времени место директора цирка на Цветном бульваре по причине слабого здоровья его руководителя станет вакантным и что он сам не прочь его занять. После этого разговора у Никулина разболелось сердце. Он позвонил своему давнему приятелю, руководителю Московского центра эндохирургии и литотрипсии Александру Бронштейну (они познакомились 12 лет назад), и попросил осмотреть его.

Никулина положили в палату, сняли электрокардиограмму – и… ничего с ее помощью не обнаружили. Тогда пациенту сделали другой вид диагностики – т. н. коронарографию. Когда врачи увидели результаты, у них наступил шок. Оказалось, что сердце Никулина было закольцовано в три магистральных сосуда. Они были закрыты. Может быть, у него были веточки, которые снабжали сердечную мышцу, но что-то надо было с этими сосудами делать. И хотя бы один из них – немедленно открывать.

Никулина стали готовить к коронарной ангиопластике, потому что у него было много тяжелейших осложнений, которые не позволяли дать ему наркоз и делать операцию аортокоронарного шунтирования. Потом Бронштейн посетует: мол, может, и не надо было делать эту операцию. Но сколько бы Никулин прожил в таком случае – неизвестно. Неделю, две, три, месяц… Может быть, и больше. Этого никто не знает.

Многие тогда советовали Бронштейну избавиться от Никулина как от пациента. Приходили люди, которые говорили: давайте мы заплатим (за Никулина любой готов заплатить) и увезем его за границу. Но Бронштейн и сам бы его увез, чтобы снять с себя неизбежную тяжелейшую ответственность, но боялся транспортировки еще больше. Остановка сердца могла произойти в любую минуту.

Когда большой консилиум разошелся, Никулин попросил Бронштейна сесть на край кровати, взял за руку и сказал: «Шурик, не бросай меня. Я никуда не поеду. Я буду с тобой вместе, что бы ни случилось». Сказал без дрожи, без слез. Просто сказал, и все. Бронштейн объяснил Никулину сложившуюся ситуацию: что она сложная и есть большой риск. Но Никулин дал врачу расписку, что согласен делать операцию только здесь.

Как признается позднее Бронштейн, его подвело предчувствие. Он думал, что все будет хорошо. Ведь Никулин хорошо перенес коронарографию, у него за неделю, которую он лежал в клинике, прошли боли. Он уже острил, анекдоты рассказывал, строил планы на будущее. Он говорил: что со мной? Я – здоровый человек. У меня ничего не болит…

Бронштейн потом будет спрашивать себя: может быть, тогда и нужно было выписать Юрия Владимировича? Но это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках – где и когда угодно, в любой момент…

Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа 1997 года. Погода стояла отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это – так, детская игра. Гораздо тревожнее было на душе у его жены Татьяны, но и она потом, глядя на мужа, успокоилась. За долгие годы совместной жизни она научилась во всем и всегда ему доверять.

Обычно такие операции, как у Никулина, длятся минут 20–30. Через бедренную артерию вставляется проводник. Проводник под контролем рентгена проходит сосуды сердца. По проводнику вставляется стент, который расширяет сам сосуд, и… собственно, все – на этом операция заканчивается. Наркоз в этом случае не дается, просто на нос кладется маска (чуть обезболивающая).

Никулин лег, хирурги раздули сосуд, ввели проводник… Все шло нормально. И вдруг, в самый последний момент, у больного закрывается сосуд. И – останавливается сердце. Подспудно именно этого врачи и боялись.

Буквально в ту же секунду началась реанимация. Доктор Николай Чаусс стал делать непрямой массаж сердца. Благодаря тому что Никулин не толстый, врачам удавалось давление держать на нормальном уровне, где-то 120–130. Но нижнее – было слишком низкое.

Все это длилось 30–40 минут. И в тот момент, когда уже раскрыли аппарат искусственного кровообращения и провели массу других процедур, у Никулина пошел синусовый ритм. Сердце завелось. Врачи решили довести начатую операцию до конца. Поскольку если не поставить стент – трубку, которая расширяет сосуд и через которую циркулирует кровь, – то больной будет обречен на смерть.

Оставшиеся манипуляции врачи провели всего за пять минут. Операция была закончена. Но какой ценой! Ценой того, что в течение 30–40 минут больной находился в состоянии клинической смерти. И пострадали все органы – печень, почки, мозг…

Палата реанимации в эти дни превратилась в какой-то НИИ, в котором работало несколько групп специалистов. Руководителем консилиума стал академик Воробьев, участниками – профессора Вейн, Левин и Николаенко. А лечащие врачи – Семен Эммануилович Гордин и доктор Николай Иванович Чаусс – главный научный сотрудник Центра хирургии.

Борьба за жизнь Никулина продолжалась 16 дней. И все эти дни центральная пресса чуть ли не ежечасно сообщала о состоянии здоровья любимого народом артиста. До этого ни один российский гражданин (со времен Сталина) не удостаивался такого внимания. Для спасения Никулина были предприняты беспрецедентные усилия: известнейшие специалисты страны находились рядом с ним днем и ночью, использовались лучшие в мире медикаменты и самая совершенная аппаратура. Однако чуда не произошло – 21 августа в 10 часов 16 минут утра сердце Юрия Никулина остановилось.

Похороны великого артиста состоялись 26 августа. Панихида прошла в здании цирка на Цветном бульваре, и ее посетили главные лица страны, включая Президента России Бориса Ельцина. В то же время десятки тысяч людей пришли к месту прощания, чтобы отдать последнюю дань уважения своему любимому артисту. Людская очередь была настолько огромной, что хвост ее протянулся по всему Цветному бульвару и свернул на Садовое кольцо. Такая же картина была и на Новодевичьем кладбище, где нашел свой последний приют великий артист.

Первые полосы всех газет в тот день вышли в траурных рамках, в соответствии с общим трауром были набраны и заголовки: «Умер смех», «Манеж опустел», «Единица доброты – один Никулин». Приведем отрывок из последней статьи, принадлежавшей перу Григория Горина: «Один человек очень точно сформулировал, что вот кончается XX век, кончается целая эпоха, и уходят люди, которые выполняли в ней данные Богом предназначения. Ушел со своей ироничной мудростью Гердт… Ушел с лиричностью и редкой способностью высказать чувства интеллигенции Окуджава… Ушел совершенно аристократический небожитель Рихтер… А Никулин предназначен быть воплощением доброты. И был им. С его уходом возникло щемящее чувство, что доброты осталось значительно меньше. Казалось бы, меньше на одного Никулина, но это так много!..»

Минуло почти десять лет, как нет с нами Юрия Никулина. Однако слово «нет» к такому человеку, как Никулин, не применимо – он постоянно с нами. Телевидение регулярно крутит фильмы с его участием, они выходят на дисках, по радио звучат песни в его исполнении. А каждый, кто приходит в цирк на Цветном бульваре, имеет возможность лицезреть у входа бронзового Юрия Никулина, установленного 3 сентября 2000 года. Памятник создан скульптором Александром Рукавишниковым на пожертвования артистов цирка и его многочисленных зрителей. Композиция монумента проста: Никулин, в сценическом костюме, стоит на подножке кабриолета из горячо любимого народом фильма «Кавказская пленница».

22 августа – Александр ДЕМЬЯНЕНКО

Этот актер снялся в нескольких десятках фильмов, однако людям по-настоящему полюбился только в одной роли – находчивого студента Шурика. Сам актер долго не мог смириться с подобным отношением поклонников к своему таланту, поскольку считал себя многоплановым актером, способным играть не только комедийных героев. Однако изменить своих поклонников ему так и не удалось.

Александр Демьяненко родился 30 мая 1937 года в Свердловске и все свои творческие задатки и любовь к театру унаследовал от отца: тот закончил ГИТИС, в 20-е годы играл в спектаклях «сине-блузников», после чего уехал в Свердловск, где состоял сначала в труппе оперного театра, затем работал в консерватории (преподавал там актерское мастерство). Отец по выходным устраивал массовые гуляния в парках культуры и активно привлекал к этим мероприятиям сына. Кроме этого, юный Александр посещал кружок художественной самодеятельности при местном Дворце культуры и, по словам многих знавших его тогда, имел неплохие успехи в сценической деятельности. Однако, когда наш герой окончил школу и перед ним встал вопрос о выборе пути, он все же решил не связывать свою судьбу с театром – уж больно ненадежной в смысле заработка считалась тогда эта профессия. Зато юристы были в почете. Эту профессию и выбрал наш герой. На дворе стоял 1954 год.

Ровно полгода Демьяненко исправно посещал юридический факультет, после чего внезапно понял, что эта профессия не для него. И его вновь потянуло на сцену. Немалое значение при этом имело то, что несколько его старых приятелей по драмкружку (среди них были ныне известные актеры Альберт Филозов, Юрий Гребенщиков) надумали ехать в Москву поступать в ГИТИС. С ними заодно в Первопрестольную отправился и наш герой. В итоге из того «свердловского десанта» в ГИТИС поступило всего семь человек. Среди этих счастливчиков был и Саша Демьяненко.

Демьяненко был еще студентом, когда на него обратили внимание кинематографисты. Его крестными отцами в кино стали молодые режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов, которые в 1957 году пригласили Демьяненко в свою картину «Ветер» на роль застенчивого интеллигентного юноши Мити. Видимо, общение с молодым актером пришлось по душе режиссерам, и спустя три года они уже взяли его на главную роль – в их картине «Мир входящему» Демьяненко сыграл младшего лейтенанта Советской армии Ивлева. Именно эта роль и принесла Демьяненко первый шумный успех.

Картина вышла на широкий экран благодаря случайности. Руководство Госкино в процессе всей работы над фильмом вносило в него всевозможные поправки, резало фильм по живому и в какой-то момент вообще хотело его закрыть. Но этого, к счастью, не случилось. Правда, начальники на нем все равно отыгрались. Было сделано всего 370 копий картины, и в основном их прокатывали в провинции. В прессе не было опубликовано ни одного положительного отзыва на нее, зато отрицательных появилось в избытке. В одной из статей, например, фильм обвинили в «экспрессионистической неправде на тему войны».

В то же время на Западе фильм «Мир входящему» получил диаметрально противоположные отзывы. На фестивале в Венеции в 1961 году он был удостоен сразу двух наград: «Золотая медаль» и «Золотой кубок». Так имя Александра Демьяненко впервые громко прозвучало на весь кинематографический мир.

Почти одновременно с «Миром входящему» на экраны страны вышли еще две картины с участием нашего героя. На этот раз – произведения легкого жанра: мелодрама с элементами комедии «Карьера Димы Горина» и комедия «Взрослые дети». В отличие от «Мира входящему» эти фильмы не имели никаких нареканий со стороны высокого начальства, успешно вышли в прокат и собрали хорошую кассу.

К середине 60-х Демьяненко уже был достаточно известным актером из плеяды молодых. Причем он одинаково талантливо играл самые разные роли: и комедийные, и драматические. Поэтому к середине 60-х актер стоял как бы на распутье между двумя этими жанрами. В итоге победила комедия, хотя сам Демьяненко впоследствии расценит эту победу как свое актерское поражение.

В те годы Демьяненко можно было смело назвать популярным актером, но без приставки «супер». Однако в 1965 году эта приставка приклеилась к нему навсегда благодаря великому комедиографу Леониду Гайдаю, который пригласил Демьяненко на роль обаятельного студента Шурика в свою комедию «Операция „Ы“. Но мало кто знает, что попал наш герой на эту роль в общем-то случайно.

В первоначальном варианте сценария главный герой носил совсем другое имя – Владик. И когда Гайдай искал на эту роль достойного актера, он буквально сбился с ног. В одной только Москве через сито кинопроб прошло больше сотни актеров. Причем среди них были актеры, которые вскоре станут знаменитыми: Александр Леньков, Виталий Соломин, Сергей Никоненко, Евгений Жариков, Владимир Коренев, Геннадий Корольков, Иван Бортник, Валерий Носик, Всеволод Абдулов, Александр Збруев, Андрей Миронов. В итоге после долгих поисков худсовет «Мосфильма» остановился на кандидатуре Валерия Носика, хотя сам Гайдай сомневался. Помог, как всегда, случай.

Еще в процессе работы над сценарием Гайдай пришел к убеждению, что главного героя он будет списывать… с себя. Вот почему даже внешне Владик был выписан в сценарии как копия Гайдая: длинный худой юноша в очках. Как заметит много позже жена режиссера Нина Гребешкова: «Владик – это сам Леонид Иович. Все его поступки, жесты… Конечно, актер преломил их через себя. Но образ шел от Лени. Он действительно был таким – нескладный, наивный и очень порядочный…»

Рекомендованный Гайдаю Валерий Носик под выписанный Гайдаем образ не подходил, поэтому он продолжал поиски более подходящих кандидатов. И тут кто-то в съемочной группе произнес фамилию очень популярного молодого актера Александра Демьяненко. Взглянув на его фотографию, Гайдай мгновенно обнаружил внешнее сходство с собой. В итоге 11 июля 1964 года Гайдай отправляется в Ленинград на личные переговоры с Демьяненко. Их встреча принесла положительные результаты: оба остались довольны друг другом. Как расскажет позднее сам Демьяненко: «Я как прочел сценарий „Операции „Ы“, понял, что фильм обречен на успех, – ничего подобного в нашем кино тогда не было“. Утвердив Демьяненко, Гайдай решил поменять имя главному герою: из Владика он превратился в Шурика.

«Операция „Ы“ вышла на широкий экран в 1965 году. Для Демьяненко прокат того года был по-настоящему урожайным, поскольку, кроме этого фильма, тогда на экраны страны вышли еще две картины с его участием. Только это были не комедии, а фильмы, относящиеся к героико-приключенческому жанру. Причем в обоих фильмах молодой актер играл… бесстрашных чекистов, но из разных времен: в „Сотруднике ЧК“ это был начинающий сотрудник „чрезвычайки“ времен Гражданской войны, а в „Государственном преступнике“ – опытный сотрудник КГБ середины 60-х, разоблачающий матерого изменника Родины. Однако всесоюзную славу Демьяненко принесли не эти герои без страха и упрека, а добрый и наивный студент Шурик из гайдаевской комедии.

Та слава, которая обрушилась на актера после этой роли (а Шурика он затем сыграл еще в двух фильмах Гайдая), буквально повергла актера в шок. Такого ажиотажа вокруг своей персоны он просто не ожидал. Нет, ему и до этого люди не давали прохода на улице, просили автографы, но все это было в рамках приличия. Теперь же случился настоящий обвал: выйти на улицу актеру стало просто невозможно. Едва он появлялся там, как люди бросались к нему навстречу с громкими криками: «Шурик! Шурик!» А поскольку Демьяненко был человеком очень замкнутым и терпеть не мог никакого ажиотажа вокруг своего имени, его жизнь с этого момента превратилась в кошмар. Но и это было еще не все. Под влиянием Шурика большинство режиссеров перестали видеть в Демьяненко актера драматического плана и отныне стали предлагать ему одни комедийные роли. И этот поворот актер переживал еще сильнее, чем преследование неугомонных поклонниц. Одно время даже сильно выпивал, пытаясь в стакане с вином утопить свою неудовлетворенность. От скатывания в пропасть алкоголизма актера спасла новая работа: он нашел себя в дубляже – его голосом заговорили многие звезды зарубежного и советского кино. А чуть позже изменилась в лучшую сторону и личная жизнь актера.

Со своей первой женой Демьяненко познакомился еще в юности, когда играл в драмкружке свердловского Дворца пионеров. В конце 50-х молодые поженились. И в течение нескольких лет вынуждены были ютиться по чужим углам. Так продолжалось до начала 60-х, когда Демьяненко предложили переехать в Ленинград, чтобы работать в штате «Ленфильма», и выделили там квартиру. Его первый фильм в ранге «ленфильмовца» – «Порожний рейс» Владимира Венгерова.

С первой женой Демьяненко прожил двадцать лет. Потом ушел к другой женщине, не взяв с собой практически ничего, кроме чемодана с одеждой и бельем. Новой избранницей его стала ассистент режиссера с «Ленфильма» Людмила. Она работала на киностудии «Ленфильм» с 1968 года, сначала ассистентом, затем режиссером дубляжа. И, конечно, знала, что есть такой артист – Демьяненко. Но ей было не до мужчин: она только что развелась, вздохнула полной грудью и счастливо жила вдвоем с дочкой Анжеликой. А потом она работала на дубляже в темноте, поэтому не разглядывала мужчин, да и ее не всякий мог рассмотреть. Поэтому для нее было полной неожиданностью, когда однажды Демьяненко явился в их звукорежиссерский «предбанник». Вызвал Людмилу в коридор и протянул красивую коробочку. В ней лежало несколько шоколадок, и на каждой было написано «Toблер». Это женщину сразило в самое сердце. Она знала, что Демьяненко в тот момент озвучивал западногерманский фильм «Трое на снегу», где главного персонажа звали Тоблер. А перед 8 Марта Демьяненко явился опять – с цветами и снова с коробочкой. Вручил и, чтобы не смущать Людмилу, быстро ушел. В коробочке оказались французские духи «Клима» – жуткий дефицит по тем временам.

Если бы эти подарки делал актер, мечтающий попасть на картину и в этом смысле зависящий от Людмилы, все было бы понятно. Но ему от нее ничего не надо было – он был королем дубляжа. Вот тут-то у женщины и возникли определенные подозрения. А потом он как-то подвез ее от студии на своей машине к приятельнице. Этим их контакты и ограничивались. Как вдруг однажды в два часа ночи в дверь Людмилы кто-то позвонил. На пороге стоял Демьяненко. Он сказал: «Людмила Акимовна, я к вам пришел навеки поселиться». С этого момента они стали жить втроем.

В 80-е годы Демьяненко записал на свой счет еще несколько десятков ролей, но все они были эпизодические и мало кому запомнились. А в следующее десятилетие, когда советский кинематограф почил в бозе вместе со страной, работы у Демьяненко и вовсе почти не стало. Не лучшим образом обстояло дело и в Театре комедии, где он был занят всего в одном спектакле. Единственным местом, где Демьяненко что-то мог заработать, было Ленинградское телевидение.

Газеты вспомнили про Демьяненко в мае 1997 года, когда ему исполнилось 60 лет. А спустя два года пресса вспомнила об актере уже по другому поводу – печальному.

Проблемы с сердцем начались у Демьяненко за несколько лет до смерти. Но к врачам актер ходить не любил, а если у него появлялись боли, обходился дежурной фразой: «Что-то давит». И все. Но летом 99-го жена Демьяненко настояла на том, чтобы он сделал кардиограмму в актерской поликлинике «Ленфильма». Актер согласился. Когда Демьяненко поставили диагноз «больное сердце» и предложили сделать шунтирование, он испугался. Он не мог себе представить, как ему будут распиливать грудную клетку электропилой. Родные от него эту деталь скрывали, но он сам узнал от друзей, которые уже через это прошли. Возможно, им пришлось бы еще долго его уговаривать, но случился инфаркт…

Как назло, в это время вся кардиохирургия города на два месяца ушла в отпуск. Оставалось ждать. Была договоренность, что, как только кардиохирургия выйдет из отпуска, Демьяненко сделают операцию. Врачи начали работать 23 августа, но за день до этого у актера случился очередной инфаркт (третий по счету за короткое время), и уже ничего нельзя было сделать. Как показало вскрытие, к шестидесяти двум годам у Демьяненко практически не осталось живого места на сердце. Такое саморазрушение – удел людей, переживающих все внутри себя.

В последнюю неделю Демьяненко часто звонил отцу в Свердловск. Говорил все больше на отвлеченные темы: вспоминал детство, юность. Отцу тогда показалось, что сын предвидит свой конец. В его словах чувствовалась ностальгия по Свердловску, по детским и юношеским годам, проведенным здесь. «Очень скучаю по тебе, по городу…» – это последнее, что произнес Демьяненко по телефону накануне смерти.

Когда актера хоронили на Серафимовском кладбище, режиссер Виктор Сергеев сказал печальную фразу: «Со смертью Саши мы потеряли едва ли не последнюю легенду отечественного кино». Да, звезды уходят, но память о них остается. Пока она жива, значит, живы и те, о ком мы помним.

24 августа – Елена МАЙОРОВА

В свое время о трагедии, случившейся с этой актрисой, писали все российские печатные издания. О ней написана книга, снято несколько документальных фильмов. Однако нигде так и не была объяснена подлинная причина этой трагедии. Тайну ее актриса унесла с собой.

Елена Майорова родилась за тысячи километров от Москвы – в городе Южно-Сахалинске. Театром заболела еще в школе, когда в третьем классе стала посещать театральную студию при городском Дворце пионеров. Очевидцы утверждают, что уже тогда у нее появилась маниакальная мечта – переехать в Москву и стать знаменитой. Собственно, в такой мечте не было ничего необычного – подобные грезы одолевали миллионы советских мальчишек и девчонок, живших в провинции. Другое дело, что большинству из них эта мечта оказалась не под силу. А вот Майорова своего добилась. Несмотря на то, что на пути к этому ей пришлось преодолеть немыслимые преграды и трудности.

Сразу после окончания школы Майорова приехала покорять Москву, но с первого захода ее ждала неудача – ни в одно театральное училище ее не приняли. Тогда Елена подала документы в строительное ПТУ № 67. Но с мечтой о театре она не рассталась. Через год вновь сделала попытку поступить в ГИТИС и на этот раз победила – ее приняли. Но родное ПТУ не хотело отпускать свою ученицу, требуя положенной трехлетней отработки. Чтобы решить эту проблему, Елене пришлось обращаться за помощью к своему педагогу Олегу Табакову. Тот пошел навстречу девушке и согласился выплатить штраф в 112 рублей, после чего Майорову благополучно отпустили из ПТУ. Как признается позже Олег Павлович: «Роман у меня был с другой студенткой, Мариной Зудиной, а по-человечески я любил двух других своих студенток – Елену Майорову и Ларису Кузнецову».

Прирожденная отличница, Елена Майорова и в институте не подкачала: все четыре года учебы в ГИТИСе она была лучшей. Однако тогда же обнаружилось и другое. На их курсе работал штатный психолог, который в порядке эксперимента пытался подверстать к делу театрального образования научную психологическую базу – тестировал студентов. Майорова и здесь была впереди. Но два ее показателя совпали с показателями ее однокурсника Игоря Нефедова: чувство вины и радикализм. Причем эти показатели превышали «санитарную норму», то есть наводили на тревожные мысли. Но тогда об этом никто не задумывался. Может быть, зря. Поскольку в 93-м Игорь Нефедов покончил с собой. А спустя три с половиной года ушла из жизни и Майорова.

После окончания ГИТИСа творческая карьера Майоровой складывалась вполне благополучно. Еще студенткой она начала сниматься в кино и, хотя в подавляющем числе фильмов играла роли малоинтересные, зрителю сумела запомниться и приобрела вполне ощутимую популярность. А вот в театре ее дела обстояли куда лучше. В начале 80-х она поступила во МХАТ к Олегу Ефремову и там переиграла массу прекрасных ролей: от Анны Федоровны в «Варварах» и Элмиры в «Тартюфе» до Лизы в «Горе от ума» и Нины Заречной в «Чайке». Ефремов ее буквально боготворил и считал одной из лучших своих актрис. А потом и вовсе влюбился в нее. Но когда в 1986 году Ефремов сделал ей официальное предложение руки и сердца, Елена ему отказала. Великий режиссер был потрясен этим отказом. Говорят, поначалу он возненавидел Елену и вымещал свой гнев на репетициях – гонял ее как сидорову козу. Потом постепенно остыл. Однако боль в сердце у него осталась. И когда Елена погибла, даже не пошел на похороны. А спустя два года и сам ушел из жизни. Говорят, он перед смертью признавался, что бессонными ночами его навещают призраки мхатовских мертвецов. И чаще других приходит Майорова.

Прежде чем найти свою главную любовь, Майоровой пришлось изрядно помучиться. Ее первый брак оказался неудачным и скоротечным. Она вышла замуж в конце 70-х во многом для того, чтобы получить московскую прописку. Жили молодые в полуподвальной комнатушке в общежитии Художественного театра, и из мебели у них были лишь широченная кровать и тумбочка. Не вынеся тягот семейной жизни, муж вскоре вернулся к родителям. А Елена закрутила роман с известным актером МХАТа. Но тот был женат и уходить от своей супруги явно не собирался. Когда Майорова это окончательно поняла, она указала любовнику на дверь. Хотя сильно его любила. Ее сосед по квартире потом будет вспоминать, что первое время после расставания со своим возлюбленным Майорова каталась по полу и заклинала: «Отпусти меня, отпусти!» Так она освобождалась от своей дикой любви.

Наконец в 1984 году Майорова встретила своего последнего мужа. Причем без мистики не обошлось. Она сидела с подругой в ее комнате в театральном общежитии и изливала душу. И на ее словах: «Мне кажется, что мой главный человек где-то рядом. Вот сейчас дверь распахнется, и он войдет», – дверь действительно открылась и вошел художник Сергей Шерстюк. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. В сентябре 86-го Сергей сделал Елене предложение, а в январе следующего года они поженились.

Между тем начало 90-х складывалось для Майоровой вполне благополучно. В МХАТе имени Чехова она продолжала играть роли одна лучше другой, ей стали предлагать роли в кино. Она снималась у Владимира Хотиненко, Александра Митты, Александра Орлова. Короче, внешне ее жизнь казалась благополучной. Но это было только внешне. Внутри же у Майоровой что-то надломилось. Как она сама призналась в одном из тогдашних интервью: «От детских мечтаний ничего не осталось. Порой бывает до такой степени „весело“, что даже скучно».

Говорят, надлом в душе у Майоровой произошел в 94-м, когда из жизни ушел ее тесть – генерал-майор ПВО Александр Сергеевич Шерстюк. Он любил свою невестку как дочь, и она отвечала ему тем же. Тесть был настоящим хозяином в доме, главой клана, его цементом. И когда его внезапно не стало (он умер от инфаркта), все в их доме превратилось в обыденность. С этого момента Майорова начала пить. Именно потому, что ушел тесть, именно потому, что стало скучно. Говорят, что это пристрастие у Елены было наследственным – от отца. Но в том-то и дело, что до 94-го эта страсть в ней едва тлела, а с этого года стала разгораться, как степной пожар.

В декабре 93-го покончил с собой однокурсник Майоровой Игорь Нефедов. На его поминках актер Евгений Дворжецкий обронил фразу, которой суждено будет стать пророческой: «Ну что, Нефедов, открыл счет?» Так и вышло: вскоре буквально один за другим стали уходить из жизни однокурсники Нефедова. Через четыре года умерла Ирина Метлицкая, потом не стало Елены Майоровой, а затем и Евгения Дворжецкого. В этом списке только два человека покончили с собой: Нефедов и Майорова. Как мы помним, они еще в институте были в группе риска у тамошнего психолога. И склонность к суициду они испытывали постоянно. Взять Майорову. Очевидцы рассказывают, что она пыталась покончить с собой несколько раз. И хотя большинство этих попыток были «театральными», с расчетом на публику, картины это не меняет. Так, однажды Елена попыталась выброситься из окна, но сосед в последнюю секунду успел поймать ее на подоконнике. В другой раз она хотела прыгнуть с поезда, но опять ее успели перехватить. Все эти происшествия потом позволят предположить, что Майорова играла в суицид: видимо, рассчитывала быстро потушить пламя или скинуть платье. С последним действием она не рассчитала. Это шикарное платье из легкой ткани они с мужем купили в магазине на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Оно без пуговиц надевалось через голову и было настолько облегающим, что снимать его без посторонней помощи было крайне затруднительно. Не это ли погубило Елену?

В первые часы после трагедии у милиции была версия, что это убийство. Причем в качестве основного подозреваемого фигурировал муж Елены Сергей Шерстюк. По этой версии выходило, что Сергей приехал с дачи в Москву, поджег жену и тут же умчался обратно. Но эта версия быстро отпала: масса свидетелей видели, что с дачи Сергей в те роковые часы не отлучался.

Вообще подозревать мужа Елены было верхом кощунства. Он всегда любил свою жену, прощая ей не только мимолетные романы, но и ее запои. И те последние деньки лета они собирались провести за городом, лелеяли мечты о счастливой жизни вдвоем. На дачу Лену не отпустили неотложные дела. На злополучную субботу у нее была назначена встреча с режиссером Театра имени Моссовета Борисом Мильграмом. Сергей уехал один. В течение двух дней на пейджер не приходило никаких сообщений: видимо, связь барахлила. Рано утром в понедельник его разбудил странный звук: пищала мышь, попавшая в лапы кошке. С мышиным писком сливались сигналы пейджера. На экране высветилось сообщение: «Куда ты пропал? С Леной беда».

Шерстюк пережил Майорову всего на один год: он умер от рака желудка. Болезнь появилась, еще когда Елена была жива, но начала прогрессировать сразу после ее гибели.

Еще одна версия была связана с последним фильмом Майоровой. В драме «Странное время» Елена играла женщину, которая влюбилась в молодого парня, но тот бросил ее после первой же ночи. Парня играл 27-летний актер, с которым у Майоровой случился роман. За два месяца до трагедии влюбленные приехали на фестиваль «Кинотавр» в Сочи и практически ни от кого не скрывали своих отношений. Дело у них зашло так далеко, что Майорова даже подумывала уйти от мужа. Однако в отличие от Елены у ее возлюбленного, судя по всему, были совсем другие планы. Говорят, еще на съемках фильма он параллельно с Майоровой крутил романы еще с двумя женщинами: молоденькой актрисой и барменшей Киностудии имени Горького. И Елена об этом знала. Она сильно переживала по этому поводу и всеми правдами и неправдами боролась за свое счастье. Как показали дальнейшие события, эта борьба привела к трагедии. Вот почему на похороны Майоровой вся съемочная группа «Странного времени» пришла в темных очках – не хотели быть узнанными. А режиссер фильма Наталья Пьянкова в первые минуты после того, как узнала о гибели Майоровой, порывалась смыть пленку с фильмом. Ей казалось, что это она виновата в случившемся: свела Майорову с этим актером, толкнула их в объятия друг друга.

Сама Майорова по поводу этого романа тоже не заблуждалась. Незадолго до съемок она крестилась и однажды честно призналась Пьянковой: «Я православный человек, я Бога боюсь. За этот роман он меня накажет…»

К роковым ролям Майоровой можно смело отнести еще две. Это Тойбеле в «Тойбеле и ее демонах» на сцене МХАТа и Глафира Бодростина в телесериале «На ножах». В спектакле Майорова играла еврейку, знавшуюся с нечистой силой, которая только и делает, что грешит, и в конце концов внезапно умирает. В телефильме ее героиня – жена предводителя дворянства, пропитанная нигилизмом и безбожием, соучастница убийства. Оба этих произведения были отмечены знаками множественных несчастий. В «Тойбеле» все началось с гибели Майоровой, потом продолжилось травмой Вячеслава Невинного, который упал в сценический люк, и завершилось смертью от передозировки наркотиков актера Сергея Шкаликова – главного партнера Майоровой в спектакле. После этой смерти спектакль сняли с репертуара.

Что касается телесериала «На ножах», то там мистики еще больше. В одном из эпизодов следовало снять похороны. Поскольку режиссер не хотел снимать на настоящем кладбище, было решено его имитировать. Для этого столярами были сделаны деревянные кресты. Их было ровно пять. И ровно столько же человек ушло из жизни по ходу съемок сериала. Они ушли один за другим: рабочий, теща режиссера, гример, второй оператор. Пятой в этом скорбном списке оказалась Майорова.

Трагедия случилась 24 августа 1997 года. Примерно около половины пятого вечера немногочисленные жители дома № 27 по Тверской улице, гулявшие у себя во дворе, увидели жуткую картину: из подъезда их дома вышла женщина. Она была совершенно обнаженная, а кожа на ее теле была коричневая. Кто-то из жителей даже подумал: не иначе, кино снимают. Но это было не кино. Женщина медленным шагом прошла внутренний дворик, миновала две арки и вошла в служебный вход Театра имени Моссовета. И вскоре предстала перед взорами вахтерши и охранника. К своему ужасу, те увидели, что женщина коричневая потому, что кожа на ней… полностью обгорела. А вместо волос на голове был пепел, который теперь сыпался на пол. Сказать ничего женщина не могла и только жестами и мычанием хотела что-то объяснить вахтерше. Но та ничего не понимала.

Спустя несколько минут незнакомка упала на холодный пол и потеряла сознание. Вахтерша немедленно вызвала милицию. Та выяснила, что обгоревшей женщиной была популярная актриса театра и кино Елена Майорова. Прибывшие вскоре медики увезли актрису в Институт скорой помощи имени Склифосовского. Тамошние врачи пришли к заключению, что шансы потерпевшей минимальные – она получила ожоги 2—3-й степени и обожженными оказались 85 % кожных покровов тела. Вердикт был окончательным: спустя два часа после поступления в клинику, около 19.00, Елена Майорова скончалась, так и не придя в сознание.

Как установило следствие, никакого криминала в случившемся не было: актриса сама облила себя бензином и поднесла спичку. В пользу этой версии говорило и то обстоятельство, что нечто подобное с Майоровой уже происходило. В 86-м она точно так же собиралась покончить с собой, но тогда бдительные друзья сумели предотвратить трагедию. В этот раз друзей поблизости не оказалось. Однако на вопрос, что же именно толкнуло популярную актрису на акт самосожжения, милиция ответа так и не нашла. Или, может быть, просто сделала вид, что не нашла?

На похороны Елены в Москву приехала вся ее родня: мама (отец приехать не смог – был парализован), сестра, тетки и горячо любимый дядя. Однако, когда их пригласили на сороковины, пообещав оплатить им стоимость билетов и проживание в Москве, предпочли остаться дома. И не из неуважения к покойной. Просто они не хотели вновь соприкасаться с чужим для них миром. Они ведь когда-то и Елену отговаривали ехать в Москву и становиться актрисой. Та их не послушала. К чему это привело, мы теперь знаем. Говорят, когда в далеком теперь 71-м в Москве погибла от невостребованности знаменитая киноактриса Изольда Извицкая, ее мать прокляла тот день, когда ее дочь, провинциальная девчонка, загорелась мечтой стать знаменитой. Цели своей она добилась: ярко вспыхнула после фильма «Сорок первый», но ее звезда светила всего лишь несколько лет. Расплатой за этот свет стала гибель в 38 лет. Елена Майорова прожила на год больше. Однако судьба ее во многом повторяет судьбу Извицкой: та же мечта стать знаменитой, короткая слава и такой же трагический уход.

25 августа – Валерий ПРИЕМЫХОВ

Этот человек пришел в кино как сценарист, но волею судьбы стал еще вдобавок прекрасным актером и режиссером. Он играл героев, которых в народе принято называть настоящими мужиками. На их плечах держалась страна, с их помощью вершились трудовые и ратные подвиги. Но в 90-е времена изменились. Некогда великая страна распалась, а ее многочисленные герои оказались не у дел, уступив место другим героям: жадным и нахрапистым волонтерам бандитского капитализма по-русски. Тоже настоящим мужикам, но наизнанку. А прежние герои стали уходить из жизни один за другим: кто от водки, кто от страшных болезней, как этот человек.

Валерий Приемыхов родился 26 декабря 1943 года на Дальнем Востоке в городке Куйбышевка-Восточная Амурской области. Детство его было вполне обычное, как он сам его называл, «индейское». Вместе с друзьями они вечно мастерили какие-то плоты, постоянно купались, играли в войну. Еще бегали по крышам проходивших мимо поездов. По их дороге было много туннелей, и самый «шик» был – перед туннелем успеть лечь на живот, чтобы башку не сорвало.

Однако детские забавы и драки никогда не могли заслонить для Валерия главной страсти – чтения. Эту страсть ему привила мама, которая очень хотела, чтобы ее сын стал образованным человеком. Отец к этому отношения не имел, поскольку вечно был занят – он работал начальником на строительстве. Однако, когда сын подрос, отец сумел научить сына главному: быть одиноким, а значит, сильным и рассчитывающим только на себя. Эта наука позднее здорово поможет Валерию в его последующих мытарствах.

Чтение стало страстью Приемыхова на всю жизнь. Мальчишкой он, невзирая на жуткие морозы, проходил три-четыре километра пешком, чтобы набрать в библиотеке кучу книг потолще и запоем читать их по ночам, забравшись под одеяло и вооружившись фонариком. Телевизор он практически не смотрел, поскольку тамошние передачи ну никак не могли тягаться с увлекательной прозой Жюля Верна, Майн Рида или Чарльза Диккенса.

Уже в старших классах Приемыхов сделал первую попытку написать что-то сам. Причем обязан он был этим не очень красивому случаю, в котором выступил главным действующим лицом. Они с друзьями повадились зарабатывать деньги, подделывая киношные билеты. Делалось это просто. Они подбирали в урне оторванные корешки, после чего дома приклеивали их обратно к билету, а дату аккуратно подчищали лезвием бритвы. И продавали эти подделки у кинотеатра.

Однажды Приемыхову не хватало нескольких копеек на фотопленку (фотоаппарат ему подарил отец), вот он и решил заработать их на продаже фальшивого билета. Купила его какая-то девчонка, которая буквально светилась от счастья, получив вожделенный билет, – в кассе их уже не было. Она умчалась смотреть кино, а Приемыхову внезапно… стало стыдно. Он вдруг ясно представил себе, как девчонку поднимает с места владелец настоящего билета, как ее уличают в подделке, как она плачет. Проклиная себя за содеянное, Приемыхов убежал домой. И вскоре написал рассказ «Билет», в котором финал был придуман хеппи-эндовый: герой рассказа шел в кассу, платил деньги за то место, которое было в билете, и девочка спокойно смотрела картину.

Рассказ он отослал в газету «Амурский комсомолец», мысленно мало надеясь на успех. Но его напечатали. Когда об этом узнали его родители, они отнеслись к этому равнодушно. Они посчитали это всего лишь баловством, поскольку никогда не думали, что их сын станет писателем – по их планам он должен был получить настоящую серьезную профессию.

Закончив школу, Приемыхов подал документы в авиационный институт. Он с детства мечтал стать летчиком и даже наколку как-то хотел выколоть: аэроплан и надпись «Буду летчиком». Но удобного случая для наколки не представилось, что оказалось весьма кстати – в авиационный Приемыхова не приняли. Он срезался на тригонометрии и, когда выходил на ватных ногах из аудитории, услышал за своей спиной фразу, которая в итоге круто изменила его жизнь. Кто-то из абитуриентов тогда сказал: «Ну, с Дальнего Востока, они все тупые». Этот вердикт Приемыхов опровергал потом всю свою жизнь. Как мы теперь знаем, опроверг.

После провала в институте Приемыхов устроился на закрытое предприятие (почтовый ящик, как тогда называли такие учреждения) «Казань-421» токарем. Снял комнату. И пока не получил первую зарплату, жил практически впроголодь. Спасался только тем, что воровал яблоки в саду у хозяев комнаты. А попросить денег у родителей Приемыхов не мог – гордый был.

Однажды с кем-то за компанию Приемыхов пришел в народную театральную студию. Ему понравилось, и он стал туда ходить. В первое время играл какие-то бессловесные рольки, вроде статуи во дворце Клавдия в «Гамлете». Но сама атмосфера студии ему нравилась – этакое актерское братство.

Спустя год Приемыхов поступил во Владивостокский театральный институт. Там же в первый раз женился. Его избранницей стала первая красавица института Элла. По словам самого Валерия, жениться он не хотел, но Элла сама его на себе женила. Правда, какое-то время им приходилось скрывать этот факт от всех: и от родителей, и от однокурсников. Так они и жили – тайком. Но ревновал свою жену Приемыхов жутко. Однажды увидел ее идущей по улице с преподавателем, подскочил к ним и стал избивать обоих. Если бы не прохожие, которые сумели оттащить его от жертв, неизвестно, чем бы дело закончилось.

Отучившись три года, молодожены в 1966 году отправились вместе на практику в Уссурийский драматический театр. Жили в общежитии вместе с артистами из цирковой труппы. А спустя год они развелись, причем без всякого скандала.

В первый раз в Москву Приемыхов приехал еще подростком – навестил живущего здесь дедушку. И столица ему тогда не понравилась – суматоха, все куда-то спешат. К тому же в тот первый раз его обворовали. Способ был классический, он и поныне применяется мошенниками. Суть его такова. Один из мошенников специально роняет на землю пачку с деньгами, а его напарник подбирает и предлагает любому из встречных разделить содержимое пачки поровну. В этот момент первый мошенник возвращается и поднимает скандал. Его напарник обращается к прохожему: мол, отдай ему все свои деньги, а я тебе потом верну из пачки. Доверчивый прохожий соглашается, а затем выясняется, что в пачке настоящая купюра только сверху – остальное «кукла» из ровно нарезанной газетной бумаги.

В следующий раз Приемыхов приехал в Москву уже взрослым человеком – в 69-м. И цель у него была одна – покорить столицу. Ему это удалось – он поступил сразу в два института: Литературный и ВГИК. Выбрал последний, поскольку ему показалось, что там обстановка серьезнее. Хотя в ту пору представления о кино имел самые смутные, даже фильма «Чапаев» ни разу не видел.

Жить Приемыхова определили в общежитие. Но там обстановка была несподручная для учебы – кутежи, скандалы. Тогда он устроился работать дворником в Библиотеке имени Ушинского и стал жить в дворницкой напротив Третьяковки, где ему никто не мешал готовиться к занятиям. Правда, из-за этого у него личная жизнь не сложилась. Он тогда познакомился с москвичкой, которую звали Маргарита. Чтобы не ударить перед ней в грязь лицом, он ей наплел про то, что он – потомок Ушинского и пишет историю семьи. Девушка поверила. Но чуть позже случайно увидела его в телогрейке и с метлой в руках. Не сказав ни слова, она развернулась и ушла. Навсегда.

Путь в большое кино начался у Приемыхова с неудачи. В 1976 году на разных киностудиях были приняты в работу сразу три его сценария: «Иван и Коломбина», «Дикий Гаврила» и «Миг удачи». Однако все фильмы в прокате провалились. Приемыхов сильно переживал по этому поводу и одно время даже ничего не писал. Он тогда жил в Ленинграде и работал на «Ленфильме». Там у него родилась единственная дочь Нина – от молодой работницы студии, с которой он состоял в гражданском браке. С этой женщиной он потом переехал в Москву, а дочь они оставили в Ленинграде на попечении родителей невесты.

В это же самое время, в 78-м, Приемыхов встретил режиссера, который стал его крестным отцом, а вернее, матерью в большом кинематографе. Речь идет о Динаре Асановой. Она тогда снимала картину «Жена ушла», и у нее не было актера на главную мужскую роль. Вернее, актер был – Владимир Высоцкий, – но он сниматься не смог, поскольку плотно был занят в другом фильме – «Место встречи изменить нельзя». Тогда Асанова пригласила Приемыхова. Тот с ролью справился, и с этого момента они с Асановой стали не только друзьями, но и соавторами по работе.

Так получилось, но название фильма, где состоялся актерский дебют Приемыхова, оказалось пророческим. Сразу после выхода фильма от него действительно ушла его гражданская жена. Но поскольку в поклонницах у него отбоя не было, горевал Приемыхов недолго. А в 1982 году он закрутил роман с 18-летней молодой актрисой Ольгой Машной, которая снималась в их с Асановой лучшем фильме «Пацаны». Этот фильм прославил Приемыхова на всю страну: сразу после его выхода он был удостоен Государственной премии СССР. Вскоре этим же триумвиратом – Асанова – Приемыхов – Машная – они сняли еще одну картину – «Милый, дорогой, любимый, единственный». Но в год выхода этого фильма на экраны страны – 1985 год – Асанова внезапно умерла.

Приемыхов воспринял эту смерть как личную трагедию. Рухнули все их совместные планы (сценарий «Роды», замысел фильма по повести Андрея Платонова «Джан»). Какое-то время после этого Приемыхов пребывал в депрессии. Он много пил, уходил от Машной, потом опять возвращался. А потом сыграл роль, о которой впоследствии очень сильно жалел. Это была роль Ивана Ильича в фильме Александра Кайдановского «Простая смерть» (экранизация повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича»). Картина наложила на него тяжелый отпечаток, нанесла большую психологическую травму. После нее у него открылась язва, которой он мучился всю оставшуюся жизнь.

Стресс от этой роли удалось преодолеть только спустя год, когда Приемыхов снимался в фильме Александра Прошкина «Холодное лето 53-го…». Вот тут Приемыхов снимался с огромным воодушевлением, буквально купался в роли. «Я хочу здесь сыграть офицерскую честь», – говорил он Прошкину. Тот удивлялся: как можно играть «офицерскую честь»? И только потом, по ходу съемок, режиссер понял, что имел в виду актер. Он как будто предвидел, что главная проблема грядущего времени будет заключаться именно в этом – в потере этой самой чести, потере человеческого достоинства.

Фильм собрал в прокате огромную аудиторию – 64 миллиона зрителей. А Приемыхов за эту работу удостоился второй Государственной премии СССР.

Со своей последней женой Любовью Шутовой Приемыхов познакомился еще в начале 80-х на «Ленфильме», где Любовь работала в административной группе. Но тогда ничего, кроме дружбы, их не связывало. Все изменилось в 87-м, когда Приемыхов собрался снимать как режиссер фильм «Штаны» по своему же сценарию, а Шутова была приглашена в его группу в качестве заместителя директора. Съемки проходили в Одессе. Именно там между ними и вспыхнул молниеносный роман. Но когда съемки закончились, обоим показалось, что с ними закончился и их роман. Но они ошиблись. Они продолжали видеться, хотя Любови было тяжело: она в отличие от Приемыхова тогда была замужем, у нее рос сын. Но от судьбы, как говорится, не уйдешь. В итоге спустя год они опять встретились в совместной работе над фильмом «Мигранты» и в самом начале съемок решили расставить все точки над «i» – отправились в ЗАГС. Однако личную жизнь Приемыхов устроил, а вот творческая дала сбой. Фильм «Мигранты» был закончен в 1990 году, когда система советского проката уже рухнула. В результате картину толком так никто и не увидел. Ее не взяли ни на один из фестивалей, про нее не писали в газетах. И хотя за границей фильм все-таки оценили – он получил приз на кинофестивале авторского кино в Сан-Ремо, – Приемыхову важнее была реакция родной ему публики. А она отреагировала молчанием. Эта ситуация настолько расстроила Приемыхова, что он потом целых восемь лет ничего больше не снимал.

В последние годы своей жизни Приемыхов много работал: снимался в кино, писал сценарии, выпустил книгу. В 98-м вернулся в режиссерскую профессию – запустил фильм «Кто, если не мы» по собственному сценарию. Во время работы над ним смертельно заболел – у него обнаружили рак мозга.

Болезнь проявилась внезапно, видимо, как следствие огромного перенапряжения, которое Приемыхов испытал во время работы над фильмом. Съемки иногда продолжались двенадцать часов, все на нервах, как всегда было у Приемыхова. Он был очень недоволен администрацией, столкновения происходили буквально по мелочам. Судя по всему, именно тогда к нему и подступила болезнь – из-за морального и физического истощения, нервных перегрузок. У Приемыхова начались мучительные головные боли. Жена Люба просила его сходить к врачу, но он только отмахивался: говорил, что пока нет времени, что как-нибудь потом…

Близкая подруга Приемыхова актриса Екатерина Васильева, которая в последние годы ушла в религию, уговаривала и его бросить профессию. Объясняла, что только это может спасти его от худшего: «Ситуация крайняя. Ты должен поменять всю свою жизнь, абсолютно всю». Приемыхов ее спросил в открытую: «Что я должен сделать?» – «Я бы на твоем месте ушла в монастырь», – последовал ответ. Но Приемыхов на этот шаг не решился.

В июне 2000 года Приемыхов угодил в больницу после того, как у него внезапно поднялась температура до 37 с небольшим градусов и не опускалась в течение нескольких дней. Полагая, что все обойдется, Приемыхов взял с собой свой новый сценарий – о князе Владимире Красное Солнышко. Однако в конце августа больному стало совсем плохо.

До этого его жена часто заводила разговор о венчании, но Приемыхов каждый раз отнекивался. Но, попав в больницу, дал свое согласие. Жена связалась с батюшкой, и тот согласился обвенчать их прямо в больнице. Договорились на 26 августа. Но ночью 25-го Приемыхов скончался.

Точнее всех об уходе Приемыхова сказала его духовная сестра (у них был один духовный отец) Екатерина Васильева: «Валерина жизнь подтверждение тому, что спасаться в творческой среде невозможно. Это вредно для души. Если все суета сует, то здесь вдвойне, втройне. В миру жить непросто, а творческая среда – это мир в миру, где концентрируются темные силы. Где удача, там – гордыня, тщеславие; где неудача – уныние, отчаяние. Очень много лукавства. Набор страшных грехов. Они не на пашне, не на заводе, а на съемочной площадке, в театре…

И я не знаю, имела ли смысл такая, стоящая жизни борьба. Валера считал, что имеет».

25 августа – Виктор ПАВЛОВ

У этого актера был уникальный талант: он с равным обаянием мог играть как положительных, так и отрицательных героев. Громко заявив о себе в большом кинематографе в роли бесстрашного советского разведчика в популярном сериале, он уже спустя два года с таким же блеском сыграл диаметрально противоположную роль – хитрого и безжалостного бандита в другом советском телесериале. Так он и двигался в своем творчестве: от плохого к хорошему и обратно.

Виктор Павлов родился 6 октября 1940 года в Москве. Его родители были сибиряками, жили в Чите: отец работал инженером, мать – врачом. Осенью 40-го они специально переехали в Москву, чтобы их ребенок родился именно здесь – в роддоме имени Грауэрмана на Арбате.

В Москве отец Виктора работал в Наркомате сельского хозяйства. А мать с новорожденным сидела дома – в коммунальной квартирке в Сытинском переулке (потом она работала врачом-гинекологом). Затем Павловы еще несколько раз меняли свои адреса: жили в Большом Комсомольском переулке, на Первой Брестской (здесь Виктор окончил 8 классов средней школы).

По словам самого Павлова, в детстве он не мечтал стать артистом. Но однажды у них в школе ставили спектакль, где речь шла о тяжелой жизни негров. И Павлову досталась роль одного из них, для чего его лицо специально намазали гуталином. Роль юному актеру понравилась, однако нагуталиненное лицо вызывало отвращение. Но именно с этого все и началось. После премьеры Павлов записался в драмкружок, и первым спектаклем, в котором он сыграл, оказалась популярная тогда «Молодая гвардия».

Окончив восьмилетку, Павлов пошел работать слесарем на завод. Затем работал радиомонтажником. Одновременно учился в школе рабочей молодежи и готовился поступать в технический вуз, мечтая пойти по стопам своей старшей сестры Софьи, которая окончила МВТУ имени Баумана. Однако судьбе было угодно, чтобы он попал в театральный. Произошло это следующим образом.

В школе рабочей молодежи Виктор ухаживал за девушкой, которая буквально бредила театром и занималась в театральной студии в Доме учителя (руководил студией актер МХАТа Владимир Богомолов). Когда молодые люди встречались, девушка говорила только о театре, причем рассказывала о нем так увлеченно, что вскоре сумела заразить этой любовью и своего приятеля. В конце концов он не выдержал и дал свое согласие поступить в эту же студию.

В 1959 году Павлов успешно сдал экзамены сразу в два творческих вуза: Школу-студию МХАТ и Театральное училище имени Щепкина. После некоторых раздумий он выбрал последнее. По его же словам: «На экзамене я читал Твардовского, Островского, Есенина, Северянина. Есенин и Северянин тогда были запрещены. А я решил, что все равно прочитаю любимых поэтов. Помню, из Северянина читал:

Шумите, вечные дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!

После таких слов перекрестился. Все преподаватели просто замерли. Но никто не осудил, никто. А Вера Пашенная вдруг сказала: «Посмотрите, какая у него красивая грудь».

Я чуть не рассмеялся. Просто я очень волновался и часто вздыхал. Вот, наверное, от этого и грудь красивая получилась.

Потом испугался, что Пашенная заметит мою лопоухость. В юности я борьбой занимался. Однажды во время броска ухом по всему ковру и проехал. Боль была страшная. Полтора месяца ухо болело так, что до него нельзя было дотронуться. Но, слава богу, никто в приемной комиссии мое оттянутое ухо не заметил…»

Павлов учился на одном курсе с Олегом Далем, Михаилом Кононовым и другими актерами, ставшими затем звездами. Факультативно прошел в «Щепке» и курс гримера. Причем сделал он это не случайно. Дело в том, что на третьем курсе его не аттестовали, что-то произошло с голосом. На голосовых связках образовались узелки. Павлову сделали операцию, после которой голос долго восстанавливался. Вот тогда он и окончил курсы гримера, думая, что если его выгонят из артистов, то он останется при театре гримером. Но этот запасной вариант ему так и не понадобился.

Окончив училище в 1963 году, Павлов поступил в труппу театра «Современник». Правда, взяли его туда с двухлетним испытательным сроком. За один год он сделал 12 вводов, однако своих ролей ему долго не давали. Поэтому в «Современнике» Павлов чувствовал себя не совсем уютно. Среди спектаклей, в которых он был занят, были «Старшая сестра», «Вечно живые», «Белоснежка и семь гномов».

Дебют Виктора в кино состоялся в 1962 году, когда он учился на четвертом курсе училища: в фильме Станислава Ростоцкого «На семи ветрах» он сыграл крохотную роль солдата.

А первая большая роль случилась у нашего героя в 1964 году: Леонид Гайдай пригласил его сыграть студента Дуба в «Операции „Ы“. Помните студента, который сдавал экзамены по радиошпаргалке? Согласно легенде, Гайдай выбрал Павлова на роль благодаря его… слегка оттянутому уху, травмированному когда-то на борцовском ковре.

Однако первой значительной ролью Павлова в кино, после которой к нему пришла настоящая слава, оказалась роль разведчика Коли в телефильме Евгения Ташкова «Майор Вихрь» (1967). Фильм имел большой успех у зрителей и на фестивале телевизионных фильмов в Москве был удостоен главного приза.

Во время съемок этой картины актер женился. Его супругой стала актриса Театра имени Ермоловой Татьяна Говорова (Павлов пришел в этот театр в 1965 году, уйдя из «Современника»). Вот что он сам рассказывал по этому поводу:

«В один из моментов я вдруг почувствовал на себе какие-то внимательные взгляды Татьяны Николаевны Говоровой, Танечки. Она очень переживала за меня и после репетиций часто говорила: „Виктор, ты очень волнуешься и от волнения иногда даже теряешь равновесие, тебя покачивает…“

Я думал, чего это она так беспокоится? Может быть, готовит какой-нибудь подвох, хочет, чтобы меня заменили, что ли? Вот ее внимание и заставило меня к ней приглядеться. И я увидел, что она очень хорошая актриса. А потом на гастролях в Кисловодске меня… забыли устроить в гостиницу. И вот стою я со своими вещами, все уже расселились по номерам, администрация куда-то уехала. И вдруг подходит Таня и говорит: «Я нашла тебе тут квартиру, тебя там примут, а администрация оформит твое проживание. Мы будем с тобой соседи, и если возникнут какие-то проблемы, то обращайся. Я могу приготовить поесть, чтобы не ходить в столовую. Мы можем вместе столоваться…» Вот тут я и… влюбился в нее. У меня в Кисловодске был друг, он пригласил нас к своему дяде в горы. Мы поехали, и там в горах, у костра, я объяснился ей в своих чувствах. Помню, я очень волновался. А на следующий день подумал: зачем мне это нужно? Нам и жить-то негде, и в театре это будет отвлекать от работы. Но… все же случилось…

За все годы нашей совместной жизни моя жена ни разу меня не обидела, а сам я, случалось, обижал и ранил ее, и мне бы хотелось, чтобы она простила меня за это…»

В этом браке у них родилась девочка, которую счастливые родители назвали Александрой.

На рубеже 70-х годов Павлов достаточно много снимался и был по-настоящему любим зрителями. Причем ему прекрасно давались как роли положительных героев, так и отрицательных. Например, в фильме «На войне как на войне» (1969) он сыграл танкиста Гришу Щербака, а в телефильме «Адъютант его превосходительства» (1970, в прокате 1972) он сыграл бандита Мирона Осадчего. Да как сыграл! Многие зрители затем стали отождествлять актера с этим персонажем.

В. Павлов вспоминает: «После премьеры фильма стою я в очереди в магазине. Очередь небольшая, человека четыре, а девушка без очереди лезет. Я ей культурно объясняю, что я ее пропущу, но зачем впереди бабушек лезть? Она повернулась и говорит: „Вы как в кино гад, так и в жизни сволочь“.

А вот еще один случай из этой же серии. После того как актер сыграл роль матерого уголовника, с ним случилась забавная история. Ехал он как-то в поезде, в общем вагоне. Рядом с ним сидел серенький мужичок, который в течение нескольких минут долго смотрел на артиста, после чего внезапно произнес: «Ну как там в лагере? Бугор с Купцом все еще держат зону?» Павлов не растерялся и уверенно ответил: «Да, все путем». А мужичок никак не успокаивается: «А сам-то ты давно на свободе гуляешь?» В конце концов пришлось актеру объяснить своему попутчику, кто он есть на самом деле.

В 70—80-е годы послужной список Павлова чуть ли не ежегодно пополнялся новыми киноролями. Самыми известными были роли в фильмах: Васька-сеньор в «Здравствуй и прощай» (1973), Демьян Штычков в «Строговых» (1976), Игнатенко в «Схватке в пурге» (1978), Митька Лысов в «Емельяне Пугачеве» и Левченко в телесериале «Место встречи изменить нельзя» (оба – 1979), Николай Ватутин в «Контрударе» (1985).

Что касается работы Павлова на театральной сцене, то и здесь он был не менее активен. В 1969 году он перешел в Театр имени Маяковского, играл в спектаклях «Беседы с Сократом», «Человек из Ламанчи» (роль Санчо Пансы). В 1977 году он ушел из «Маяка», вдрызг разругавшись с его режиссером Андреем Гончаровым. Тот позволил себе оскорбить молодую актрису, а Павлов за нее заступился. В итоге Павлов оказался в Малом театре, но проработал там восемь лет, после чего вновь вернулся в Театр имени Ермоловой. Но и этот переход не оказался для него последним: в 1990 году он вновь очутился в труппе Малого театра.

В 1985 году ему присвоили звание заслуженного артиста РСФСР.

Последняя значительная роль Павлова в советском кинематографе случилась аккурат в год распада СССР. Это была роль хитрого мошенника, угодившего в лапы другого авантюриста, в картине Анатолия Бобровского «Не будите спящую собаку» (1991).

Между тем в самом начале 90-х Павлов едва не погиб под колесами иномарки. В тот момент, когда он переходил оживленную улицу Горького, на него внезапно наехал автомобиль. Буквально в последнюю секунду актер сумел среагировать, прыгнул на капот, но головой пробил лобовое стекло. В течение четырех последующих часов он находился без сознания. Затем потянулись долгие месяцы лечения. Когда наконец он вернулся в театр, коллеги встретили его с радостью. Режиссер Борис Морозов тут же предложил ему главную роль – Градобоева в «Горячем сердце» А. Н. Островского.

В отличие от многих своих коллег-актеров, вынужденных в те годы сидеть без работы, Павлов довольно часто появляется на съемочных площадках многих киностудий. Так, в период с 1990 по 1997 год он умудрился сняться в 37(!) фильмах. Назову лишь некоторые из этих работ актера: «Крысиный угол» (1992), «Колечко золотое, букет из алых роз», «Мастер и Маргарита» (оба – 1994), «Воровка», «Роковые яйца, или Смешные завитки», «Крестоносец» (все – 1995), «Научная секция пилотов» (1996).

В повседневной жизни Павлов увлекался… голубями. На чердаке Малого театра у него даже была собственная голубятня. Были там и перепелки, яйца которых хорошо лечат от высокого давления. С их помощью актер вылечил свою маму и некоторых артистов родного театра. А вот голуби у него были только белые – останкинской породы. Актер рассказывал: «Я с раннего детства со зверьем возился. В пионерских лагерях, на даче, на рыбалке меня прежде всего интересовало все живое: птицы, рыбы, муравьи, лягушки. Ну и, конечно, поскольку на нашем дворе была голубятня, я в этом деле принимал самое активное участие.

Я и дочку свою к этому приучил. Когда она была маленькая, я любил с ней гулять по Птичьему рынку. Я тогда каждый раз в свое детство возвращался! Никогда оттуда мы с ней с пустыми руками не приходили. Звоним в дверь и уже с порога: «Мама, мы не одни!» И точно: в руках то хомячки, то кролики…

А голуби помогают мне отвлечься. Кроме этого, есть и еще одно обстоятельство. У меня странное отношение к смерти. Я не могу смириться, что человек исчезает насовсем. И мне кажется, что голуби – это души актеров Малого театра: Доронина, Любезнова, Кенигсона… Вот эта гордая голубка – Гоголева, а этот любвеобильный турман – Царев…»

В 1995 году В. Павлову было присвоено звание народного артиста России. Диплом ему лично вручил Б. Ельцин, который вслух признался, что это его любимый артист.

Последние годы жизни Павлов почти не снимался в кино и не играл в театре – он часто болел (перенес два инфаркта и несколько инсультов). Однако едва ему становилось лучше, как он возвращался к работе: например, в Малом играл Загорецкого в «Горе от ума». Снимался он и в кино. Так, в 2003 году снялся в телесериале «Бригада» – сыграл небольшую роль отца одного из «бригадистов», Пчелы.

В начале лета 2006 года Павлов вновь получил роль в фильме «Курьер», который снимался на Украине. Жена и дочь актера были категорически против поездки в Киев, опасаясь за его здоровье, но Павлов настоял на своем. В итоге он уехал из дома, а спустя четыре дня ему стало плохо. Вызвали реанимацию и отвезли актера в больницу. Врачи поставили диагноз: инсульт.

В Киеве Павлов лечился около месяца, после чего его перевезли в Москву. Здесь он лежал сначала в ЦКБ гражданской авиации, а потом в больнице в Кубинке. Там ему стало лучше, и актера выписали домой. Родные и коллеги не могли нарадоваться: казалось, что все страшное уже позади. Однако раннее утро 25 августа 2006 года разом перечеркнуло эти надежды: в тот день Павлов скончался от сердечного приступа. Он умер у себя дома на руках у жены Татьяны Говоровой.

26 августа – Анна ГЕРМАН

В Советском Союзе эту певицу знали все – от мала до велика. Ее нежный, приятный голос чуть ли не ежедневно звучал по радио, а на телевидении редкий концерт обходился без ее участия. Она прекрасно пела русские песни, и лишь небольшой акцент выдавал в ней полячку. Объяснялся сей факт очень просто: певица родилась в Советском Союзе.

Предки Анны переселились в Россию из Голландии еще в XVII веке. Жить стали на Украине. Однако прапрадед Анны по отцовской линии, лет сорок проживший на хуторе на юге Украины, в поисках лучшей доли переехал жить в Среднюю Азию. А спустя несколько десятков лет его правнук, бухгалтер мукомольного завода Евгений Герман женился на учительнице начальной школы Ирме Сименс. В этом браке в 1935 году на свет и появилась будущая звезда польской и советской эстрады Анна Герман.

Детство Анны было тяжелым. Так получилось, но отца своего она не помнила: в 1938 году его, скромного бухгалтера хлебозавода, арестовали как «врага народа» и вскоре расстреляли. А спустя несколько месяцев грянула новая беда: умер младший братик Ани Игорь. Мальчик буквально сгорел в одночасье от неизлечимой болезни. А потом грянула война. И хотя до Ургенча долетали лишь ее отголоски, жизнь там была отнюдь не сладкая.

В Ургенче тогда дислоцировалась польская воинская часть, и один из ее офицеров – его звали Герман – познакомился с матерью Ани. Между молодыми людьми вспыхнуло чувство, которое вскоре привело к свадьбе. Аня хорошо приняла Германа, поскольку давно свыклась с мыслью, что ее отец никогда не вернется. Кроме того, она видела, что Герман нравится ее маме, а ее чувства она всегда уважала.

К сожалению, счастье молодых длилось недолго. Вскоре польских солдат перебросили под Рязань, где формировалась созданная на советской земле первая польская дивизия имени Тадеуша Костюшко. С боями Герман дошел со своим подразделением до Белоруссии. А там погиб в бою под Ленином в октябре 43-го, поднимая солдат в атаку. В память о нем у Ани осталась пластинка звезды польской эстрады Ханки Ордонувны, песни которой во многом и подвигнут ее к карьере певицы.

Уже став известной певицей и неоднократно посещая с гастролями Советский Союз, Анна все никак не могла выкроить время, чтобы навестить мемориал под Ленином, где покоились останки ее отчима. И только летом 1977 года ее мечта сбылась. Возлагая цветы к мемориалу, Анна дала себе слово, что при каждом удобном случае обязательно будет приезжать к мемориалу. Увы, но этой клятве не суждено будет сбыться: спустя ровно пять лет Анна сама уйдет из жизни.

Сразу после окончания войны Аня вместе с матерью уехала в Польшу, где жили родственники Германа. Поселились во Вроцлаве. Мама Ани устроилась работать в школу преподавателем начальных классов, в эту же школу поступила и ее дочь. До девятого класса у нее были ровные отношения с одноклассниками, но потом все испортилось. За летние каникулы Аня умудрилась вымахать на несколько сантиметров, и теперь одноклассники иначе как «каланча» ее не называли. С тех пор на танцах мальчишки обходили ее стороной, не писали ей любовных записок, не назначали свиданий. Так, «гадким утенком», Анна закончила школу и поступила на геологический факультет Вроцлавского университета. К тому времени ее фигура уже выровнялась и, несмотря на высокий рост, Анна стала удивительно складной и пропорциональной. И теперь за ней закрепилось совсем другое прозвище – «секс-бомба».

Учеба в университете близилась к завершению. Анна уже вовсю строила планы на будущее: как она начнет работать на шахте «Тезка» и они с мамой и бабушкой будут жить припеваючи на две зарплаты. Однако все эти планы разлетелись вдребезги, когда в жизнь Анны вошла Песня. Получилось это случайно. До пятого курса о том, что Анна поет, никто из ее однокурсников не знал – она это скрывала. Но однажды на одной из вечеринок она спела две песни из репертуара горячо любимой ею Ханки Ордонувны. Ее услышал руководитель самодеятельного театра «Каламбур» и пригласил в свой коллектив в качестве солистки. А спустя некоторое время лучшая подруга Анны Янечка, которая была в восторге от вокального таланта Герман, уговорила ее показаться руководству вроцлавской эстрады. Анна согласилась только из уважения к подруге, в душе не надеясь на успех. А ее взяли и приняли. Сразу положили ей ставку в 100 злотых за концерт при графике сорок концертов в месяц. Итого у Анны набегало 4000 злотых, что было баснословными деньгами (к примеру, ее ставка молодого инженера должна была составлять всего 1800 злотых).

Путь Анны Герман к славе был отнюдь не простым. Сразу после окончания университета она подалась в Варшаву, где попыталась поступить в столичную эстраду. Но ее не приняли, сочтя профнепригодной. И ей пришлось устроиться в скромный оркестрик Юлиана Кшивки из Жешува. И кто знает, чем бы завершилась эта эпопея, если бы однажды Анну не услышала молодой композитор Катажина Гертнер. Она написала песню «Танцующие Эвридики», которую первой исполнила суперзвезда тогдашней польской эстрады Хелена Майданец. Но в ее исполнении песня не пошла, поскольку экспрессивная манера исполнения этой певицы подразумевала песни совсем другого плана. А вот в устах Анны Герман «Эвридики» не только зазвучали, но стали шлягером № 1 в Польше. Благодаря этой песне Герман сделала стремительный рывок к славе: министерство культуры Польши отправило ее на конкурс в Сопот (там она получила 2-ю премию), а затем устроило ей стажировку в Италии.

Со своим единственным мужем Збигневом Тухольским Анна познакомилась в самом начале 60-х…. на пляже. Збигнев был во Вроцлаве в служебной командировке и в последний день своего пребывания в городе решил искупаться. Оставить вещи на пляже было негде, и он попросил присмотреть за ними симпатичную девушку. Это была Анна. Слово за слово завязался разговор. Анна рассказала, что выступает на эстраде, и даже пообещала при удобном случае, когда Збигнев еще раз приедет к ним в город, обязательно достать ему билет на свой концерт. Это обещание он запомнил и, когда опять оказался во Вроцлаве, разыскал Анну и пришел на ее концерт. С этого момента и начинается их роман. Больше пяти лет молодые жили в гражданском браке и, вполне вероятно, жили бы и дальше, если бы не трагедия, случившаяся в 1967 году.

В 67-м Анна отправилась в длительное турне по Италии. Поездка была более чем успешной: во время нее Герман был присужден «Оскар симпатий-67», который до этого вручался таким признанным звездам итальянской эстрады: Адриано Челентано, Катарине Валенте, Рокки Робертсон. Встать в один ряд с такими исполнителями дорогого стоило. Однако радость от этого события омрачила страшная автокатастрофа.

В тот роковой день 27 августа 1967 года Анна выступала в небольшом городке Форли. После концерта, который закончился поздно ночью, Анна отправилась в гостиницу. Она успела принять ванну и лечь в постель, когда в ее номере объявился ее итальянский импресарио Ренато Серио. Он сообщил, что в Милане ей заказаны более шикарные апартаменты, чем здесь, и они должны немедленно мчаться туда. Ехать на ночь глядя Анне жуть как не хотелось, но Ренато был слишком настойчив. От него пахло коньяком, и одно это должно было насторожить Анну. Но она не хотела устраивать скандал, тем более в гостинице, где столько лишних глаз. Они уселись в роскошный красный «Фиат» с открытым верхом, и Ренато ударил по газам.

Поначалу они ехали по улочкам города на средней скорости. Но едва город остался позади и «Фиат» вырвался на пустую автостраду, как Ренато прибавил газ. Стрелка спидометра задрожала на цифре 150 километров в час. Вдали уже ясно виднелись огни ночного Милана, когда случилось ужасное: Ренато не справился с управлением, и автомобиль швырнуло в кювет. От сильного удара Анну выбросило из кабины, она отлетела на двадцать метров и потеряла сознание. Нашли их только под утро, когда на пустынной трассе появился первый автомобиль.

Пострадавших привезли в миланскую клинику, где над ними тут же стали колдовать врачи. У Ренато обнаружили лишь незначительные повреждения, а вот на Анне буквально не было живого места: сложные переломы позвоночника, обеих ног, левой руки, сотрясение мозга. Почти неделю она находилась без сознания. Очнулась только на седьмой день, и первое, что увидела, – свою мать и Збигнева, сидевших у ее кровати. Началась череда нескончаемых операций, которые должны были вернуть Герман хотя бы частичную трудоспособность (о том, что она вернется на сцену, и речи тогда не шло).

Почти три года Анна боролась с недугом. И все это время рядом с ней были ее близкие: мама, бабушка, Збигнев. Последний, пытаясь поддержать свою возлюбленную в ее борьбе за возвращение к полноценной жизни, решился наконец сделать ей предложение руки и сердца. В 1969 году они официально узаконили свои отношения. А еще через год Анна вернулась на сцену.

Одной из первых песен, записанных Анной Герман сразу после возвращения на эстраду, стала песня Александры Пахмутовой и Николая Добронравова «Надежда». Эта песня навсегда стала визитной карточкой певицы. А иначе и быть не могло. Всю свою волю к жизни, любовь к музыке и к людям, которые все эти годы присылали ей тысячи писем со словами поддержки и благодарности, вложила в эту песню Герман. Однако до первого публичного исполнения ее еще далеко – почти полтора года.

Пять лет Анна Герман безвыездно жила в Варшаве. И хотя за это время вышел ее диск «Человеческая судьба», который мгновенно стал «золотым», и она несколько раз выступила по телевидению, полноценным творчеством это было назвать трудно. И только весной 72-го состоялись ее первые после автокатастрофы гастроли по Польше. А осенью она приехала в Советский Союз с первыми в стране своими сольными концертами (в свой предыдущий приезд, в 1965 году, она выступала в сборных концертах). Успех этих двухмесячных гастролей был фантастическим: залы, где пела Герман, были переполнены. Особенным успехом пользовались две песни: «Надежда» и романс «Гори, гори, моя звезда». До того дня последний считался сугубо мужским романсом и ни одна из певиц за него не бралась. Герман сделала это первой, и произошло чудо: зал устроил ей овацию. Этот всплеск восторга объяснялся просто: всем без исключения стало понятно, что эту песню певица проецировала на свою собственную судьбу.

С этого момента Анна Герман стала одной из самых любимых певиц в Советском Союзе. Парадокс заключался в том, что Герман проходила по разряду зарубежных исполнителей, но это было чисто номинально – по сути, никто в Советском Союзе ее к таковым не относил. Герман стала истинно советской артисткой, поскольку не просто прекрасно пела на русском языке (чего нельзя сказать ни о Кареле Готте, ни о Бисере Кирове, ни о других звездах из социалистических стран), но делала это даже лучше многих советских певиц. Именно это и позволило Герман буквально взлететь на советский эстрадный Олимп и занять на нем одно из самых высоких мест. Кроме всего, этому прорыву способствовали и объективные факторы. «Старая гвардия» в лице Эдиты Пьехи, Гелены Великановой, Людмилы Зыкиной, Ольги Воронец уже не пользовалась такой популярностью, как несколько лет назад, и молодежь, после бурного всплеска в конце 60-х, в начале следующего десятилетия была буквально прорежена. Именно тогда волевым решением «сверху» были отлучены от сцены сразу несколько талантливых молодых певиц: Аида Ведищева, Нина Бродская, Лариса Мондрус (последняя даже эмигрировала в Германию). Поэтому на нашей эстраде в женском вокале образовался своеобразный вакуум, который и заполнила собой Анна Герман.

Стоит отметить, что чем большую славу приобретала Герман в Советском Союзе, тем сильнее росла к ней антипатия у нее на родине. Нет, в вышестоящих инстанциях ей продолжали покровительствовать, но вот в эстрадной среде и среди рядовых слушателей за ней закрепилось обидное прозвище «русская подпевала». И каждое ее посещение Советского Союза (а во второй половине 70-х Анна ездила туда практически каждый год) вызывало волну негативной реакции у поляков. Не у всех, конечно, но все же. И Герман прекрасно об этом знала, поскольку скрыть это было невозможно. Например, с какого-то момента польские композиторы вдруг перестали приносить ей новые песни, а телевидение если и показывало ее выступления, то в самое неудачное время – днем, в самый разгар рабочего дня. Дошло до того, что Герман сама начала писать себе песни на польском языке и с ними выступать. Однако ни одна из них так и не смогла подняться до высот «Танцующих Эвридик». Так что на родной польской эстраде Анна Герман была чем-то вроде изгоя.

После страшной автокатастрофы ни Анна, ни Збигнев уже не надеялись, что судьба подарит им наследника. Однако это все-таки случилось. В самом конце 1975 года Анна родила мальчика, которого счастливые родители назвали Збышеком. Самое интересное, что родные польские средства массовой информации отреагировали на это событие весьма скупо, зато советские отыгрались по полной программе – в Варшаву была командирована целая бригада телевизионщиков во главе с популярным тележурналистом Александром Каверзневым. Они не только сняли репортаж об Анне и ее семье, но и пригласили в Москву – сниматься в телепрограммах «Мелодии друзей» и «Встречи с Анной Герман». В тот приезд сразу несколько советских композиторов подарили ей свои песни, которые мгновенно стали шлягерами: Владимир Шаинский – «Когда цвели сады», Вячеслав Добрынин – «Белая черемуха», Евгений Птичкин – «Эхо любви».

Еще до страшной автокатастрофы здоровье Анны Герман оставляло желать лучшего: у нее часто кружилась голова, подступали приступы дурноты. Врачи, которые ее обследовали, никак не могли поставить верный диагноз и лечили кто чем мог. В основном прописывали всевозможные таблетки. А после аварии приступы головокружения стали еще более частыми. Особенно сильно начала сдавать Герман в конце 70-х. Так, в июне 1979 года из-за внезапного приступа она не смогла продолжать гастроли по Советскому Союзу. А спустя несколько месяцев ее начали одолевать дикие боли в ноге. Позднее врачи предположат, что это было следствием итальянской аварии, которая хотя и обошлась без жертв, но в итоге все-таки настигла певицу десятилетие спустя. Но это будет позже, а пока врачи поставили неверный диагноз: тромб, и заставили Герман лечь на обследование. Таких обследований будет несколько, причем в разных клиниках. В конце концов врачи предложили певице последний выход – ампутировать ногу. Но Герман категорически отказалась от такого варианта и уехала домой. Она стала лечиться самостоятельно – с помощью народных целителей. Но и они оказались бессильны. Тогда под давлением близких Анна вновь обратилась к помощи традиционной медицины. Она уехала в Москву и легла в Кремлевскую клинику. Там ей было сделано несколько операций. Но драгоценное время было упущено.

Анна Герман умерла в одной из варшавских клиник 26 августа 1982 года на сорок седьмом году жизни. У нее был рак. Болезнь стала следствием той страшной автокатастрофы, которая случилась с Герман в Италии за 15 лет до смерти. Певица тогда выжила, однако побочный эффект от лечения остался: для сращивания костей на ногах Герман были использованы нитки из пластмассы, которые, судя по всему, не прижились. В итоге спустя несколько лет после аварии в одной ноге Герман начались необратимые процессы.

Рассказывают, что в последние дни жизни Герман врачи вели себя с ней бесчеловечно. Однажды, когда Анна в полном сознании лежала в палате и разговаривала с мамой, туда зашел врач и сказал: «Сколько можно тратить лекарство! Она уже умирает, пора вынимать иглу!» Минуло всего два дня после этого случая, и Анна Герман умерла.

Когда Анна Герман умерла, Польша переживала не самые спокойные дни – там было введено военное положение. Отношение поляков к Советскому Союзу стало резко критическим. Поэтому смерть певицы, прозванной «русской подпевалой», прошла практически незамеченной. Обидно, что спустя всего несколько лет про Анну Герман забыли и у нас. В стране бушевала перестройка, и недавнее прошлое, а также все его герои были подвергнуты новыми властями остракизму, как недостойные поклонения. На какое-то время нация превратилась в иванов, не помнящих родства.

Когда спустя десять лет после смерти Герман, осенью 1992 года, советский журналист В. Шуткевич посетил ее могилу, он был удивлен увиденным. Он писал: «Да, было, все было – огромный всплеск любви и преклонения перед певицей Анной Герман, приглашения от советского посольства, частые поездки жен наших дипломатов на могилу Анны… Но сегодня редко кто из наших соотечественников здесь, в Варшаве, знает даже кладбище, на котором она похоронена.

Я был там в минувшее воскресенье. На могиле лежали пожухлые листья каштана и засохший букетик гвоздик. На черном надгробии виднелся выгравированный скрипичный ключ и ноты. Под ними – стих из псалма: «Отныне Господь моим пастырем…»

Только в конце 90-х в России вспомнили об Анне Герман. Стали выходить аудиокассеты с ее песнями, в газетах появились статьи о ней. В июне 2002 года министерство культуры и сенат Польши наконец-то решились провести фестивальный конкурс памяти своей знаменитой соотечественницы. Правда, принять участие в нем согласились не все артисты. Так, Марыля Родович заявила: «Я согласилась бы принять участие в любом фестивале, но только не посвященном Анне Герман – певице, которую я не переносила и не переношу!»

В мае 2000 года на площади Звезд у ГЦКЗ «Россия» в Москве появилась именная Звезда певицы, приуроченная к ее 65-летию.

27 августа – Валерий ХАРЛАМОВ

Этот спортсмен прожил короткую, но яркую и насыщенную жизнь. Он считался настоящим кудесником хоккея с шайбой, непревзойденным мастером этой популярной игры. На льду он творил подлинные чудеса, иной раз буквально в одиночку обыгрывая целые пятерки своих ледовых соперников. Однако и вне хоккейной коробки он жил на предельной скорости, как будто догадываясь, что судьбой ему отмерен слишком короткий срок. Эта скорость и стала для него роковой.

По злой иронии судьбы, рождение Харламова, как и его гибель, тоже связано с автомобилем. Это случилось в ночь с 13 на 14 января 1948 года в Москве, когда его маму, испанку по национальности Арибе Орбат Хермане, или Бегониту, везли в роддом, и схватки начались прямо в кабине автомобиля. По счастью, до роддома оставалось ехать недолго, и роженицу успели довести до больничных покоев, прежде чем она разродилась.

Будущий великий хоккеист родился очень слабым. Весил меньше трех килограммов, да и откуда было ждать богатыря при тогдашнем-то карточном питании. Жили его родители в ту пору весьма стесненно: в четвертушке большой комнаты в заводском общежитии, отгороженной от других семей фанерной перегородкой.

По всем показателям, Харламову путь в хоккей был заказан. Хотя обнаружилось это не сразу. На коньки он встал в возрасте 7 лет и вместе с отцом вышел на каток. Хоккей с шайбой к тому времени уже прочно вошел в нашу жизнь и по популярности не уступал футболу. Многие тогдашние мальчишки мечтали быть похожими на Всеволода Боброва или Ивана Трегубова. Мечтал об этом и Валера. Однако вскоре на пути к этой заветной мечте возникло серьезное препятствие – здоровье. В марте 1961 года 13-летний Харламов заболел ангиной, которая дала осложнения на другие органы: врачи обнаружили у него порок сердца и практически поставили крест на любой активности ребенка. С этого момента Валере запретили посещать уроки физкультуры в школе, бегать во дворе, поднимать тяжести, плавать и даже отдыхать в пионерском лагере. В противном случае, говорили врачи, мальчик может умереть. Однако если мама Валерия смирилась с таким диагнозом, то его отец думал иначе. Поэтому, когда летом 1962 года на Ленинградском проспекте открылся летний каток, он повел сына туда – записываться в хоккейную секцию. В том году принимали мальчишек 1949 года, но Валерий, с его маленьким ростом, выглядел столь юным, что ему не составило особого труда ввести второго тренера ЦСКА Бориса Павловича Кулагина в заблуждение относительно своего возраста. Харламов тогда оказался единственным из нескольких десятков пацанов, кого приняли в секцию. А когда обман все-таки открылся, Валерий успел уже настолько понравиться тренеру, что об отчислении его из секции не могло быть и речи.

Размышляя над этим фактом, невольно думаешь: не отведи в свое время отец сына в хоккейную секцию, прожил бы он дольше? Вполне может быть. Ведь в то роковое утро 27 августа 1981 года Харламов мчался в Москву, чтобы успеть на тренировку. Однако тогда мировой хоккей никогда бы не получил такого виртуоза льда, каким был Харламов, и миллионы болельщиков не смогли бы наслаждаться его вдохновенной и завораживающей игрой. Вот и получается: прожил бы он дольше, но славы, подобной той, что сопутствовала ему на льду, вряд ли бы добился.

В 1966 году карьера Харламова в хоккее вновь была поставлена под угрозу. На этот раз камнем преткновения стал его небольшой рост. Несмотря на то что за короткое время Харламов превратился в одного из лучших игроков Детско-юношеской спортивной школы ЦСКА и стал любимцем Кулагина, главный тренер команды Анатолий Тарасов не видел в нем будущего гения хоккея. Он считал, что с таким ростом никаких перспектив у Харламова нет. Тарасов не уставал повторять: «Все выдающиеся канадские хоккеисты великаны по сравнению с нашими. Как же мы их победим, если наши нападающие карлики, буквально – метр с кепкой?» В итоге в 66-м Харламова отправили во вторую лигу, в армейскую команду Свердловского военного округа – чебаркульскую «Звезду». И там произошло вроде бы чудо, но на самом деле вполне закономерное явление, если исходить из того, что все в судьбе нашего героя уже было предопределено. Перворазрядник Харламов «поставил на уши» весь Чебаркуль, сумев за один сезон забросить в ворота соперников 34 шайбы. Тренер команды тут же сообщил об успехах молодого «варяга» из Москвы Кулагину. Тот сначала, видимо, не поверил. Однако весной 67-го в Калинине Кулагин сам увидел Харламова в деле и понял, что место его в основном составе ЦСКА. Единственное, что смущало, – как отнесется к этому предложению Тарасов.

Говорят, что тот разговор Кулагина с Тарасовым по поводу дальнейшей судьбы талантливого хоккеиста был долгим и тяжелым. Тарасов по-прежнему сомневался в возможностях Харламова, считал его взлет в «Звезде» случайным. Но Кулагин продолжал настаивать на переводе 19-летнего хоккеиста в Москву. И Тарасов сдался. Так летом 67-го Харламов был вызван на тренировочный сбор ЦСКА на южную базу в Кудепсту.

В первенстве страны 1967–1968 годов команда ЦСКА стала чемпионом. Вместе с нею радость победы по праву разделил и Валерий Харламов. Именно тогда на свет родилась знаменитая армейская тройка Михайлов—Петров—Харламов. В декабре того же года ее включили во вторую сборную СССР, которая заменила команду ЧССР на турнире на приз газеты «Известия» (она не приехала в Москву после августовских событий). В 1969 году 20-летний Харламов стал чемпионом мира, установив тем самым рекорд: до него подобного взлета в столь юном возрасте не знал ни один хоккеист Советского Союза.

К началу 70-х Харламов уже безоговорочно считался лучшим хоккеистом не только в Советском Союзе, но и в Европе. Он четырежды становился чемпионом СССР, трижды чемпионом мира и дважды – Европы. На чемпионате СССР в 1971 году он стал лучшим бомбардиром, забросив в ворота соперников 40 шайб. В начале 1972 года в составе сборной СССР он завоевал олимпийское «золото», стал лучшим бомбардиром турнира, забросив 9 шайб. А осенью того же года Харламов покорил и Северную Америку.

Знаменитая серия матчей между хоккейными сборными СССР и Канады стартовала 2 сентября 1972 года на льду монреальского «Форума». Ни один житель североамериканского континента не сомневался тогда в том, что вся серия из восьми игр будет выиграна их соотечественниками с разгромным для советских хоккеистов счетом. Если бы кто-то возразил, его бы назвали сумасшедшим. А что же произошло на самом деле? В первом же матче разгромный счет настиг не нас, а канадцев: 7:3! Для «кленовых листьев» это было шоком. Лучшим игроком в советской команде они безоговорочно признали Харламова, забросившего в матче две шайбы. А ведь, по меркам канадского хоккея, Харламов был «малышом», и соперники особенно сердились, когда именно Харламов раз за разом обыгрывал их, могучих и огромных, на льду. Сразу после игры кто-то из канадских тренеров нашел Валерия и предложил ему миллион долларов за то, чтобы он играл в НХЛ. Харламов тогда отшутился: мол, без Михайлова и Петрова никуда не поеду. Но канадцы не поняли юмора и тут же заявили: мы берем всю вашу «тройку». Естественно, никто никуда не перешел, да и не мог перейти. Не те тогда были времена.

Харламов принадлежал к тому редкому типу людей, которых любили буквально все. Например, он играл в ЦСКА, а эту команду многие болельщики откровенно недолюбливали. Почему? Именно на базе ЦСКА строилась сборная страны, и поэтому спортивное руководство беззастенчиво забирало под армейские стяги лучших игроков из других команд. Однако Харламова, игравшего в ЦСКА, любили все болельщики без исключения. За его игру, за добрый характер. Хотя порой и у него случались досадные срывы. Редко, но случались.

Один из таких инцидентов произошел 6 февраля 1975 года во время матча в Лужниках, где ЦСКА играл против воскресенского «Химика». В том матче в пылу борьбы Харламов нанес удар кулаком по лицу своему сопернику Владимиру Смагину, с которым он некогда тянул одну лямку в чебаркульской «Звезде», а потом и в ЦСКА. Для всех болельщиков без исключения этот поступок Харламова был как гром среди ясного неба. Ведь в записных драчунах этот выдающийся хоккеист никогда не числился, предпочитая доказывать свое мастерство на льду с помощью иных методов. А тут вдруг так ударил соперника, что судья удалил Харламова на пять минут. Редчайший случай! И хотя определенные резоны в поступке Харламова были (практически в каждой игре соперники пытались остановить его филигранные проходы с помощью недозволенных приемов, а это любого может вывести из равновесия), однако случай все равно был расценен как вопиющий. Сам Харламов тоже так посчитал. Иначе не стал бы уже на следующий день разыскивать Смагина, чтобы принести ему свои извинения. И ведь разыскал его, хотя это было трудно: тот переехал в Люберцы, и его нового адреса не было даже в справочном бюро. Поэтому, когда Харламов погиб, его похороны собрали огромное число людей, среди которых были хоккеисты самых разных команд. И все потому, что врагов в спорте у него никогда не было.

Харламов ходил в холостяках почти до тридцатилетного возраста. Когда его самого спрашивали «почему», он обычно отшучивался: «Хотел найти одну-единственную». Такая девушка повстречалась на его пути только в 75-м, когда Харламову было уже 27 лет. Это была 19-летняя Ирина Смирнова. Их знакомство произошло случайно.

Однажды подруга Ирины пригласила ее к себе на день рождения в один из столичных ресторанов. Именинница с гостями расположились в одной части заведения, а в другой гуляла веселая мужская компания. В один из моментов, когда в очередной раз заиграла музыка, молодые люди гурьбой подошли к столу именинницы и стали наперебой приглашать девушек потанцевать. Иру пригласил чернявый невысокий парень в кожаном пиджаке и кепочке. «Таксист, наверное», – подумала про себя Ирина, но приглашение приняла. После этого молодой человек, который представился Валерием, не отходил от нее весь вечер. Когда же все стали расходиться, он вдруг вызвался подвезти Ирину к ее дому на машине. «Точно, таксист», – пришла к окончательному выводу девушка, когда усаживалась в новенькую «Волгу» под номером 00–17 ММБ.

Придя домой, девушка, как и положено, рассказала маме, Нине Васильевне, что в ресторане познакомилась с молодым человеком, шофером по профессии. «Ты смотри, дочка, неизвестно еще, какой он там шофер…» – посчитала за благо предупредить свою дочь Нина Васильевна. Но дочь пропустила ее замечание мимо ушей.

Встречи Харламова с Ириной продолжались в течение нескольких недель. Наконец мать девушки не выдержала и попросила показать ей ее кавалера. «Должна же я знать, с кем встречается моя дочь», – сказала она. «Но он сюда приходить боится», – ответила Ирина. «Тогда покажи мне его издали, на улице», – нашла выход Нина Васильевна.

Этот показ состоялся в сквере у Большого театра. Мать с дочерью спрятались в кустах и стали терпеливо дожидаться, когда к месту свидания подъедет кавалер. Наконец его «Волга» остановилась возле тротуара, и Нина Васильевна впилась глазами в ее хозяина. Она разглядывала его несколько минут, но, видимо, осталась этим не слишком удовлетворена и заявила: «Мне надо подойти к нему и поговорить». И тут ее тихая дочь буквально вскипела: «Если ты это сделаешь, я уйду из дома. Ты же обещала только на него посмотреть». И матери пришлось смириться.

Вскоре после этого случая было окончательно раскрыто инкогнито Валерия. Когда мать Ирины узнала, что кавалером ее дочери является знаменитый хоккеист, ей стало несколько легче: все же не какой-то безвестный шофер. А еще через какое-то время Ирина сообщила, что она беременна. В январе 1976 года на свет появился мальчик, которого назвали Александром.

Свадьбу молодые сыграли почти сразу после рождения первенца – в мае 76-го. А потом случилась целая череда событий, которые можно смело отнести к разряду пророческих.

Когда сразу после свадьбы мать невесты Нина Васильевна будет разбирать многочисленные подарки, преподнесенные молодоженам гостями, ей в руки попадется бюстик с изображением Харламова. «О боже! – всплеснула руками теща. – Это кто же додумался? Будто на могилку Валеры». Спустя 12 дней после этого случая молодожены попадают в аварию, которую можно назвать «первым звонком» для обоих.

Все произошло вечером 26 мая, когда Валерий и Ирина возвращались из гостей домой. Харламов, который был за рулем, не смог справиться с управлением, и автомобиль врезался в дерево. Досталось обоим: у Харламова были зафиксированы переломы лодыжек, ребер, сотрясение мозга, у Ирины тоже был перелом ноги, раздробление пятки и сильнейшее сотрясение мозга. Долгое время врачи не были уверены в том, сможет ли Харламов снова играть в хоккей. В итоге два месяца он провел на больничной койке. И только в августе он встал на ноги и сделал первые самостоятельные шаги по палате. А в конце осени снова заиграл за ЦСКА. Это случилось 16 ноября в календарной игре с «Крыльями Советов». Уже на 4-й минуте игры Харламов отличился – забил шайбу. Он отыграл два периода, после чего сел на скамейку запасных, поскольку играть весь матч ему еще было тяжело. В тот день армейцы выиграли 7:3.

В 1978 и 1979 годах Харламов в составе сборной СССР в очередной раз завоевал золотые медали чемпионатов мира и Европы. В эти же годы ЦСКА дважды становился чемпионом страны. Однако Харламова и других «ветеранов» советского хоккея все сильнее стала теснить талантливая молодежь. Да и силы «ветеранов» были не беспредельны. На Олимпийских играх в Лейк-Плэсиде в 1980 году прославленная тройка Михайлов—Петров—Харламов сыграла ниже своих возможностей. Не уходившая раньше с ледовой площадки не забив хотя бы одного гола, эта тройка тогда почти все игры провела «всухую». Даже в решающем матче с американцами им ни разу не удалось поразить ворота соперников. На той Олимпиаде наша команда взяла «серебро», что по тем временам считалось трагедией.

В 1981 году Харламов объявил, что этот сезон для него станет последним. Завершить его он хотел достойно, и во многом ему это удалось. В составе ЦСКА он стал в 11-й раз чемпионом СССР и обладателем Кубка европейских чемпионов. На последнем турнире он был назван лучшим нападающим. Теперь, чтобы на высокой ноте завершить свою карьеру в хоккее, ему требовалось выиграть первый Кубок Канады, который должен был стартовать в конце августа в Виннипеге. И тут произошло неожиданное: Тихонов заявил, что Харламов на этот турнир не едет. Для всех специалистов хоккея и болельщиков эта новость была из разряда невероятных. Однако Тихонов был неумолим, и в Канаду команда отправилась без Харламова. До трагедии оставались считаные дни.

Как утверждают очевидцы, Харламов несколько раз говорил: «Я трагически погибну». Да и у Ирины был один мистический случай. Ей кто-то нагадал, что она умрет в 25 лет. В начале 81-го она отмечала свое 25-летие и во время торжества, выйдя на кухню, сказала маме: «Ну вот, а мне говорили, что я не доживу…» Как оказалось, смысла предсказания она не поняла.

26 августа Харламов отправился в аэропорт – встречать жену с маленьким сыном, которые возвращались с отдыха на юге. Через несколько часов он привез их на дачу в деревню Покровка под Клином, где тогда жили его теща и 4-летняя дочка Бегонита. Переночевав там, утром следующего дня, 27 августа, супруги отправились в Москву, прихватив с собой и двоюродного брата Ирины Сергея. Ирина хотела сесть за руль «Волги», поскольку Харламов всю ночь плохо спал и не выспался. Однако запротестовала мама Ирины, сказав, что у дочери нет прав, да и погода плохая – ночью лил дождь. Харламов с тещей согласился, сказал: «Надо торопиться, хочу на тренировку к одиннадцати успеть, так что сам поведу. Да еще Сережу надо домой завезти». В итоге за руль «Волги» сел он, Ирина примостилась рядом с ним на переднее сиденье, а Сергей занял место сзади. В таком составе они и выехали.

Спустя несколько минут после отъезда Харламов уступил-таки место за рулем Ирине. То ли она его сама уговорила, то ли он действительно почувствовал, что не выспался и вести автомобиль ему несподручно. Именно эта пересадка и станет главной причиной в той цепи роковых случайностей, что сопутствовали гибели Харламова. После нее уже ничто не могло отвратить неминуемое.

«Волга» выкатилась на Ленинградское шоссе и помчалась в сторону Москвы. Ее бег был остановлен на 74-м километре. За день до аварии на этом участке трассы меняли асфальт, и в месте, где заканчивалось новое покрытие, образовался своеобразный выступ высотой пять сантиметров. Ирина была неопытным водителем (как мы помним, у нее и прав не было) и, наскочив на кочку, потеряла управление. Машину закрутило на шоссе, и она столкнулась с «ЗИЛом», который шел навстречу. Причем шанс выжить у пассажиров «Волги» был. Но опять в дело вмешалась роковая случайность: грузовик, как назло, был до отказа набит запчастями. Дополнительный груз усилил и без того мощный удар. Да и асфальт в этом месте, словно нарочно, не оставил шансов на спасение. Новое покрытие, на которое попала «Волга», во время жары было скользким как лед.

Уже через час после трагедии весть о ней разнеслась по Москве. А вечером того же дня мировые агентства передали: «Как сообщил корреспондент ТАСС, в автокатастрофе под Москвой сегодня утром погиб знаменитый хоккеист Валерий Харламов, тридцати трех лет, и его жена. У них осталось двое маленьких детей: сын и дочь…»

Хоккеисты сборной СССР узнали об этой трагедии в Виннипеге. Утром они включили телевизоры, а там портреты Харламова. Но никто из них толком по-английски не понимал. Так и не сообразили, что к чему. Уже потом, когда вышли на улицу и к ним стали подходить незнакомые люди и что-то говорить о Харламове, они поняли: с их товарищем случилась беда. А вечером прилетел их хоккейный начальник Валентин Сыч и сообщил о трагедии. Первым порывом хоккеистов было немедленно лететь в Москву на похороны. Но потом было решено остаться и во что бы то ни стало выиграть Кубок Канады и посвятить эту победу Харламову. Так в итоге и получилось. Причем больше с тех пор сборная СССР этот кубок не выигрывала.

Похороны погибших в автомобильной катастрофе состоялись через несколько дней на Кунцевском кладбище. Проститься с великим хоккеистом пришли тысячи людей. Вскоре после этого ушла из жизни мама Харламова, не сумевшая перенести смерть любимого сына. Что касается невестки, то к ней отношение было однозначным – ее назвали главной виновницей трагедии. Говорят, еще на поминках мама Ирины почувствовала вокруг себя определенный вакуум. Ее сторонились все: и родственники Харламова, и цековские начальники. Да и в поминальных речах ощущалась отчужденность. Единственные, кто поддержал тогда Нину Васильевну, были Иосиф Кобзон и адмирал Шашков. Они и потом ей помогут, когда родственники Харламова захотят отлучить ее от внуков. В заключение этой темы добавлю, что в течение некоторого времени какие-то вандалы целенаправленно оскверняли могилу Ирины.

Спустя десять лет после гибели хоккеиста – 26 августа 1991 года – на месте трагедии появился памятный знак – огромная шайба с надписью: «На этом месте закатилась звезда русского хоккея». Этот памятник установили солнечногорские друзья Харламова. Так вышло, но памятник обошелся бесплатно: ни в гранитной мастерской, ни в строительном управлении, где выделяли автокран, денег за работу не взяли. Сказали: «Что ж мы, не люди? Или хоккей не смотрели?» Правда, сначала с установкой вышла промашка – его поставили на противоположной стороне дороги. Но один из гаишников, кто был на месте происшествия – Виктор Останин, – заметил это и попросил переставить. Было холодно, на дворе стоял ноябрь, но справились с этим быстро: первые же водители, которых остановили для помощи, узнав, кому ставится памятник, немедленно согласились помочь. Первое время водители, проезжая мимо этого места, обязательно сигналили. Говорят, теперь это делать перестали. То ли время изменилось, то ли мы стали другими.

27 августа – Михаил НАУМЕНКО

Этот человек взмыл на гребень успеха в начале 80-х годов прошлого века и считался одним из самых одаренных рок-н-ролльщиков страны. Его песни пользовались большим успехом у продвинутой молодежи.

Михаил Науменко родился 18 апреля 1955 года в Ленинграде в интеллигентной семье, не имевшей никакого отношения к музыке: его отец был доцентом, преподавателем вуза, а мать – библиотечным работником. Даже в детстве Михаил занимался чем угодно, но только не музыкой: он обожал листать энциклопедии и словари, разбирался в марках автомобилей, конструировал самолеты, из которых за несколько лет собрал внушительную коллекцию. Вполне вероятно, из него мог бы получиться вполне неплохой конструктор самолетов, если бы родители не отдали его учиться в английскую спецшколу. И вот там Михаил заразился рок-н-роллом. На дворе была середина 60-х, когда в Советский Союз начали проникать первые записи популярных западных рок-групп типа «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Официальные советские власти бросились искоренять эту «заразу» с помощью пропаганды, в который раз упустив из виду прописную истину: чем сильнее ругаешь, тем сильнее любят. Вот и Науменко утром читал в «Советской культуре» разгромную статью про «Роллинг Стоунз», а вечером мастерил самодельную деревянную гитару. Однажды за этим делом его застала родная бабушка Надежда Ивановна. Поглядев на творение рук своего внука, которое по своим формам напоминало нечто среднее между банджо и балалайкой, она отправилась к родителям мальчика и уговорила их купить ему настоящую гитару в музыкальном магазине. «А то ведь жалко мальчишку», – молвила бабушка.

Заполучив настоящую гитару, Михаил стал все свободное время посвящать только ей – разучивал на ней песни любимых «Роллинг Стоунз». И свое простое русское имя Михаил поменял на англоязычное Майк. Кроме этого, он начал собирать не только записи и пластинки популярных западных рок-групп, но и труднодоступную по тем временам зарубежную прессу, переводя на русский язык тексты песен и критические музыкальные статьи. В итоге за несколько лет он достиг в этом деле таких результатов, что с успехом мог бы читать часовые лекции по истории западной рок-музыки, причем на английском языке. Даже его родители удивлялись его способностям на данном поприще. Однако это не помешало им, когда сын закончил десятилетку, отправить его учиться в Ленинградский инженерно-строительный институт, где преподавал его отец. Целей у родителей было две: во-первых, дать сыну серьезное образование, и во-вторых – уберечь его от армии. Однако благие намерения родителей разбил сам Михаил: в армию он действительно не пошел, но образования так и не получил, уйдя из института после четвертого курса. Знай его родители заранее, чем обернется их боязнь отпустить сына в армию, может быть, сами отвели бы его в военкомат. Но получилось так, как получилось.

В самодеятельных рок-группах Майк начал играть еще будучи студентом ЛИСИ – в середине 70-х. Групп было несколько, но самой приличной из них, по его же собственному признанию, была одна с весьма длинным названием – «Союз любителей музыки рок под управлением Владимира Козлова». Потом Майк знакомится с Борисом Гребенщиковым и вливается в состав «Аквариума» на правах лидер-гитариста. В 1978 году они с Гребенщиковым записывают магнитоальбом под названием, явно навеянным идеями хиппи, – «Все братья-сестры». Песни на этом альбоме исполнялись в равной пропорции: половину спел Гребенщиков, половину – Науменко. Но поскольку запись производилась в полуподпольных условиях, то и тираж у этого рок-н-ролльного детища был мизерный – всего 10 экземпляров.

После того как творческий тандем Гребенщиков – Науменко распался, Майк перебывал еще в нескольких группах. В основном это были группы-однодневки из разряда «кабацких» – они собирались только на определенный период (летом), чтобы заработать денег на танцах. Был даже момент, когда Майк работал диск-жокеем в международном лагере. Что касается постоянного места работы Майка, то оно находилось в Ленинградском Большом театре кукол, где наш герой трудился в качестве радиста.

Свою единственную жену Майк повстречал в конце 70-х. Девушку звали Наташа Кораблева, и к рок-н-роллу она имела лишь опосредованное отношение – любила его слушать и только. А с Майком девушку познакомил ее двоюродный брат Вячеслав, который на тот момент играл вместе с Науменко в рок-группе «Капитальный ремонт». Потом молодые люди встретились на свадьбе Вячеслава, и там их знакомство из шапочного переросло в более серьезное. А затем Майк раздобыл где-то альбом Дэвида Боуи, и Наташа, узнав об этом, сама напросилась к нему в гости. По ее словам, это было самое целомудренное свидание в ее жизни: они слушали пластинку и разговаривали о рок-н-ролле. После этого события развивались стремительно. Летом 80-го Наташа устроилась работать в «Теплоэнерго», и ей выделили отдельное жилье – комнату в коммуналке на Боровой. Спустя пару месяцев Майк переехал туда жить. Весной следующего года они официально поженились. Свадьбу справляли в трехкомнатной квартире друзей, где не было вообще никакой мебели. Жених встречал гостей в пиджаке, при галстуке и внешне был сильно похож на молодого Пола Маккартни. Хотя в реальной жизни творчество экс-битла Майка не заводило – ему больше был по нраву покойный Марк Болан из «Ти Рекс». Поэтому своего первенца, который родился вскоре после свадьбы, Майк хотел назвать именно Марком. Но друзья его отговорили: мол, имя еврейское, и у сына могут быть в будущем определенные трудности. В итоге сошлись на имени Евгений.

В тот самый год, когда Майк стал мужем и отцом, свет увидел его второй магнитоальбом под названием «Сладкая N и другие». Как считают многие, по насыщенности хитами и новыми идеями этот альбом стал одним из самых интересных в русском роке. А песня «Дрянь» какое-то время была визитной карточкой Науменко. Как писал питерский самиздатовский журнал «Рокси»: «Майк возвышается над всем остальным рок-потоком, как рабочий, вылезающий из канализационного люка. Единственный из всех он реально поет о том, что реально происходит здесь и сейчас с каждым из нас, и тем языком, в терминах которого мы привыкли думать». В питерских кругах за Науменко закрепляется прозвище «ленинградский Боб Дилан» (у Майка была такая же манера говорить немного в нос).

После выхода «Сладкой N…» слава Науменко шагнула за пределы Питера. Он начинает гастролировать по крупным городам, в частности, приезжает с Гребенщиковым в Москву, где выступает на «квартирниках» (подпольные концерты на квартирах). Именно тогда на свет и появилась собственная группа Майка «Зоопарк». По стилю игры это было нечто похожее на панк-рок, хотя и не чистый. А поскольку большая часть публики была воспитана на более изящных стилях (в начале 80-х в Советском Союзе в большом фаворе была британская группа «Смоки», игравшая в стиле «мягкий рок»), «Зоопарку» приходилось подстраиваться под эти вкусы. Одно время на концертах музыкантам «Зоопарка» приходилось вслед за песнями собственного сочинения исполнять шлягеры «Бони М» и даже «Поворот» группы «Машина времени». Но чуть позже все эти компромиссы были отброшены в сторону, и «Зоопарк» чуждые ему шлягеры уже не играл. Сам Майк отзывался о музыке своей группы следующим образом: «Мы играем нарочито грязный рок-н-ролл, не заботясь чрезмерно о чистоте звучания и тому подобном. Главное – это общий кайф, интенсивность звука, энергия, вибрации…»

Тем временем зримо менялось отношение властей к рок-движению. С середины 60-х власти пытались обуздать это явление с помощью репрессий и контрпропаганды (то же движение ВИА было инспирировано властями для борьбы с роком), но десятилетие спустя стало окончательно ясно, что все эти меры положительного эффекта не имеют. Чем сильнее борешься с рок-н-роллом, тем популярнее он становится. Тогда властями был избран иной метод: приручение рок-кумиров. В итоге самая популярная рок-группа страны «Машина времени» была официально разрешена и влилась в государственнную организацию «Росконцерт». Ей разрешили концертировать по стране (с утвержденным «наверху» репертуаром) и даже сняли про них фильм «Душа», где бывшие короли рок-н-ролла играли на подпевках у мега-звезды советской эстрады Софии Ротару. Так вместо рок-н-ролла на свет появился новый гибрид – рокопопс по-советски (на Западе было то же самое, только с опережением на двадцать лет).

Точно такая же кампания началась и в Ленинграде, где было сосредоточено большинство рок-групп, игравших самый опасный для властей рок-н-ролл – социальный. Там власти придумали более изощренный способ борьбы: по прямому указанию из КГБ в Питере был создан ленинградский рок-клуб, который под вывеской Межсоюзного дома самодеятельного творчества объединил под своими знаменами чуть ли не всех тамошних рокеров. Так питерский рок был взят «под колпак». Не избежал этой участи и «Зоопарк». Официальные власти разрешили Майку зарегистрировать свою группу в рок-клубе и даже «залитовали» (то есть разрешили к исполнению на концертах) его концертную программу. Правда, песни были отобраны самые идеологически невинные (ту же «Дрянь», к примеру, запретили).

И все же кампания властей по приручение рокеров так и не сумела принести желанных результатов. Даже находясь «под колпаком», те же «Машина времени» и «Зоопарк» умудрялись в паузах между официальными концертами писать довольно смелые магнитоальбомы, которые молодежь отрывала с руками. И свой самый знаменитый альбом «Уездный город N» группа «Зоопарк» записала в 1983 году, когда в Кремле уже сидел новый генсек – бывший шеф КГБ Юрий Андропов. Этот альбом некоторые критики назвали «энциклопедией нашей жизни», а год спустя на 2-м фестивале рока в Ленинграде Науменко был назван чуть ли не главным «рок-сатириком» в Союзе.

В 1984 году официальные власти отбросили в сторону всякую деликатность по отношению к рокерам. Вышло это не случайно. Дело в том, что именно тогда западные спецслужбы активизировали атаки на советскую идеологию, что потребовало от советских властей ответных мер. На свет явился список более сотни советских и зарубежных рок-групп («Документ 75–39»), которым запрещалось выступать в Москве, а также не разрешалось проигрывать их магнитоальбомы и пластинки. Из числа советских в этот «черный список» угодили такие группы, как: «Браво» (их вокалистку Жанну Агузарову власти выслали из Москвы), «Кино», «Аквариум», «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и др. А вот группы «Зоопарк» в этом списке не было, хотя больше всего групп в нем фигурировало из Ленинграда – целых 17 (Москва была представлена четырнадцатью группами). Почему власти отнеслись столь снисходительно к детищу Майка Науменко, сказать трудно.

В 1985 году, после воцарения в Кремле Михаила Горбачева, в стране задули новые ветры. И рок-музыка стала постепенно выходить из подполья, становясь важным идеологическим оружием в борьбе с «чуждым прошлым». И если каких-нибудь несколько лет назад рокеров называли «наймитами Запада», то теперь они в одночасье стали героями. Еще бы: боролись с застоем, терпели лишения. В итоге именно рок-н-ролл стал одним из тех мощных таранов в руках «перестройщиков», с помощью которого они сумели разрушить страну. Рокеры тогда чувствовали себя настоящими героями, хотя на самом деле были всего лишь пешками в руках циничных и расчетливых политиканов, которые использовали их в своей хитроумной игре по развалу коммунистической державы.

«Зоопарк» в те годы тоже находился на гребне славы. Фестивали следовали один за другим, гастрольные города мелькали перед глазами с калейдоскопической быстротой. Однако репертуар у группы практически не обновляется, и Науменко только и делает, что исполняет свои старые песни. До новых руки не доходят. Сначала по причине бешеного гастрольного ритма, а потом и вовсе из-за природной лени. Сказывалась сибаритская натура Науменко – больше всего в жизни он любил полежать на диване, почитать или попить винца. Однажды к нему домой привели двух девушек-голландок, которые захотели воочию поглядеть на лидера русской панк-группы, а Майк даже не поднялся со своего любимого дивана – так и пролежал всю встречу.

Майк Науменко был звездой рок-н-ролла на протяжении десяти лет. Но это были разные годы. Если первые пять лет он активно трудился – писал новые песни и успешно гастролировал, то остальные пять лет он уже только гастролировал. На новые песни его уже не хватало. Хотя время тогда было самое что ни на есть рок-н-ролльное – конец 80-х, перестройка. Но Майку, чуть ли не единственному из всех рок-н-ролльщиков, именно в это время стало почему-то скучно. Может быть, потому, что он никогда не был бизнесменом и продавать свое творчество за деньги просто не умел. А именно этим тогда и занимались большинство его коллег. Ведь если в начале 80-х рокеры писали свои песни по большей части бескорыстно, то теперь это все превратилось в товар, на котором зарабатывались большие деньги. Причем свой навар с этого товара имели все: как рокеры, так и власти предержащие, которые умело вели рок-н-ролльщиков в нужном для них направлении.

Науменко шагал в стройных рядах своих коллег недолго. И если его бывшего приятеля Виктора Цоя унесла из жизни автомобильная авария, то Науменко умер по более прозаической причине – из-за пьянства, которое с каких-то пор стало самым верным способом для Майка избавиться от вселенской скуки, которая его окружала. И Цоя он пережил всего лишь на год и две недели.

Науменко скончался в питерской коммуналке на глазах у своих соседей. Те подобрали его в коридоре, где он упал, и положили на диван. А когда Майк внезапно захрипел, вызвали «Скорую». Но первая бригада врачей заявила, что пациент нетранспортабелен, и оставила хрипевшего Майка в покое. Через несколько часов другая бригада констатировала смерть Михаила Науменко «в результате кровоизлияния в мозг».

Говорят, за несколько месяцев до своей смерти Науменко пришел в себя и даже заявил, что готов снова взяться за написание новых песен. Но этому заявлению так и не суждено было осуществиться. Помнится, Джон Леннон тоже пять лет пребывал вне рок-н-ролла, а потом встряхнулся и родил на свет очередной альбом. После которого заявил, что возвращается в музыку. Но пуля маньяка поставила крест на этих надеждах. Науменко погиб не от пули, однако сути дела это не меняет: возвращение не состоялось.

28 августа – Константин СИМОНОВ

В советские годы этого писателя числили по разряду классиков. Официальная биография этого человека выглядела довольно гладкой, хотя на самом деле в ней было множество моментов, некоторые из них могли поставить крест не только на видимом благополучии этого человека, но и на его жизненном пути.

Кирилл Симонов (именно таково настоящее имя писателя) родился в 1915 году в Петрограде в интеллигентной семье. Его отец, Михаил Симонов, будучи офицером царской армии, в годы Гражданской войны принял сторону белых и воевал против большевиков. Мать, Александра Леонидовна, происходила из старинного рода Оболенских-Шаховских и закончила Институт благородных девиц, что находился в Смольном.

Отца своего Симонов помнил плохо, поскольку тот погиб, когда ему было около пяти лет (по другой версии, он уехал в Польшу после поражения белых). Вскоре после этого его мать вновь вышла замуж, и воспитывал будущего советского писателя отчим А. Иванишев, который тоже был военным, но уже не царской, а Красной Армии. По собственному признанию Симонова, его отчим оказал сильное и благотворное влияние на его жизненные и житейские принципы и привычки. Он же привил ему любовь к армии, которая осталась у него на всю жизнь.

Именно благодаря отчиму Кирилл Симонов вскоре стал Константином. Согласно семейному преданию, вышло это по недоразумению. Шестилетний мальчик, подражая отчиму, решил «побриться». А поскольку делал это неумело, поранился – чиркнул себе по кончику языка. И с этого момента у него образовался дефект речи: он не мог произносить букву «р». А так как эта буква присутствовала в его имени, мальчику трудно было произносить собственное имя. Однако носил он его довольно долго. И только в конце 30-х, когда Симонов стал журналистом, он окончательно сменил имя – стал Константином.

Военная служба отчима предполагала частые переезды с места на место, поэтому долгое время семья жила в разных городах: в Рязани, потом в Саратове. Там Константин закончил семилетку и в 1930 году поступил в фабзавуч учиться на токаря. Причем решил это самолично, не посоветовавшись с родителями. Но когда те узнали об этом, препятствовать не стали: понимали, что сын увлечен атмосферой тех лет – в стране началась индустриализация и рабочий человек выходил на первый план. Еще одним побудительным мотивом для Симонова было желание самостоятельно зарабатывать. Ведь Симоновы жили скромно, в обрез, и 37 рублей получки, которые Константин стал приносить домой на второй год фабзавуча, были существенным вкладом в их семейный бюджет.

В 1931 году Симонов приехал в Москву, и здесь начались его трудовые университеты: он работал сначала на авиационном заводе, потом на «Межрабпомфильме» техником. Однако уже в те годы он вовсю упражнялся в литературном творчестве – писал стихи – и мечтал свою будущую жизнь связать именно с литературой. Его мечта сбылась в 34-м, когда его с первого же захода приняли в Литературный институт. А когда он учился на четвертом курсе, свет увидела его первая поэма – «Павел Черный», посвященная строителям Беломоро-Балтийского канала. Выбор темы неслучаен. По тем временам это было одно из самых грандиозных и пафосных строительств, когда в кратчайшие сроки построен стратегически важный водный путь. Строили канал в основном заключенные, для которых это была своеобразная перековка: из изгоев в нормальные граждане. Правда, для многих эта перековка закончилась трагически – они погибли. Однако атмосфера тех лет отнюдь не располагала к жалости: считалось, что чем больше жертв, тем быстрее будет построено светлое будущее. Стоит отметить, что эту поэму впоследствии Симонов никогда не перепечатывал и в собрание сочинений не включил ни единой строчкой. Хотя уже в этой поэме проявились сильные стороны симоновского дарования – историзм, близкая к разговорной естественность интонаций, романтический пафос долга, мужской дружбы.

В начале осени 1939 года Симонов отправляется на свою первую войну – он назначен корреспондентом в газету «Героическая красноармейская» на Халхин-Гол. Именно там он прошел первую «обкатку» войной. Там сложился фундамент военного писателя и журналиста, каким Симонов останется на всю жизнь: преклонение перед военным профессионализмом, уважение к храбрости врага, милосердие к поверженному, верность воинскому долгу, подчеркнутое гусарство по отношению к женщинам.

Симонов был мужчиной видным и всегда нравился женщинам. И первая его серьезная любовь случилась еще в начале учебы в Литературном институте. Его возлюбленной тогда стала дочь знаменитого эстрадного режиссера Виктора Типота Наталья. Однако среда, в которой вращалась девушка, быстро наскучила Симонову, и он ушел от Натальи к женщине из другой среды – литературной. Евгения Ласкина была сестрой писателя-сатирика и стала первой официальной женой Симонова. В 1939 году у них родился сын Алексей. Увы, но рождение первенца не спасло молодую семью от развода. Спустя год после появления на свет сына Симонова угораздило влюбиться в женщину, которая стала его Главной любовью на многие годы. Это была популярная киноактриса Валентина Серова.

Слава пришла к Серовой в том же 39-м году, после того, как она сыграла задорную девушку Катю Иванову в комедии «Девушка с характером». Однако этот же год обернулся для нее трагедией: 11 мая, при совершении испытательных полетов на самолете «УЧИ-4», разбился ее муж – прославленный летчик, Герой Советского Союза Анатолий Серов. Спустя несколько месяцев после этой трагедии, в сентябре, Валентина родила сына, которого в честь погибшего отца назвала Анатолием.

О том, как Симонов познакомился с Серовой, существует несколько версий. Согласно первой, их знакомство произошло 12 мая 1939 года в доме Серовой, куда Симонов пришел как журналист, чтобы написать некролог о погибшем летчике. По второй версии, это случилось в Ленкоме, где Симонов присутствовал на спектакле «Зыковы» по пьесе М. Горького, в котором Серова играла роль Павлы. Молодая актриса произвела на поэта такое впечатление, что в течение нескольких недель он приходил на каждый ее спектакль и неизменно садился в первый ряд с букетом цветов. После спектакля цветы обычно вручались ей. Валентина их принимала, но не более – как мужчина Симонов ей не нравился. К тому же она знала, что он женат, что недавно у него родился сын, и не хотела разбивать семью. Отсюда и ее холодность к нему. Однако Симонов отступать не думал и продолжал свои ухаживания. Тогда Серова прилюдно его оскорбила, видимо, надеясь, что это отвадит наконец его от ухаживаний.

В тот день Симонов принес в Ленком свою пьесу «История одной любви», которую театр принял к постановке. На главную роль назначили Серову. Но когда после одной из первых репетиций автор пьесы подошел к актрисе и поинтересовался, как ей нравится пьеса, та ответила: «Дерьмовая пьеса! И роль дерьмовая!» Любого другого после подобных слов должно было передернуть. Но Симонов только улыбнулся и на следующий день как ни в чем не бывало снова пришел в театр с букетом цветов для Серовой. Вот тут многие из тех, кто наблюдал этот роман вблизи, поняли, что он действительно без ума от актрисы. И, как бы в подтверждение этих разговоров, Симонов вскоре подал на развод с Ласкиной. Говорят, все там было без скандала. Симонов честно признался жене, что полюбил другую женщину, и Евгения Самойловна отпустила его. С болью в сердце, но отпустила. Причем поступила благородно и в другом: не стала чинить препятствия в общениях Симонова с сыном.

Серова сдалась весной 1940 года. Судя по всему, из жалости к чувствам Симонова. Он снял комнату на Арбате, где и проходили их встречи. В те дни Симонов наверняка видел, что Серова его не любит, но, видимо, мечтал растопить лед ее сердца своей страстью к ней и добрым отношением к ее ребенку. Когда он приходил в ее дом на Никитской, первое, что делал, – играл с Анатолием. Он сажал его себе на плечи и, изображая слона, громко трубил на всю квартиру, вызывая шумный восторг у мальчишки. Глядя на их игры, постепенно смягчалась и Серова. Она понимала, что, если человек любит ребенка, значит, любит и ее.

В те годы Симонов был еще мало известен и зарабатывал не так много, как это будет позднее. К тому же изрядная доля его заработков шла на содержание единственного сына. Поэтому, встречаясь с Серовой, он не мог покорить ее широтой размаха и брал исключительно другим – добрым отношением. И Валентина это оценила. Был даже случай, когда она пришла ему на выручку. В тот день Симонов пригласил ее в ресторан, но не рассчитал с заказом – дорогих блюд оказалось больше, чем могли потянуть его финансовые ресурсы. И когда к ним подошел официант, чтобы принять расчет, Симонов побледнел. Серова тут же поняла, в чем дело, и незаметно сунула ему под столом пачку купюр, которые лежали в ее сумочке. В благодарность за это Симонов на следующий день заявился в Ленком с огромным букетом цветов.

В 1940 году Симонов написал пьесу «Парень из нашего города» и принес ее в Ленком. По одной из версий, это произведение он написал… из ревности. Зная о том, что Серова продолжает в душе любить своего погибшего мужа, Симонов посвятил пьесу ему, выведя Серова в образе танкиста Луконина. А его невеста, актриса Варя – не кто иная, как Валентина Серова. Пьеса была немедленно принята к постановке, и главную женскую роль в ней должна была сыграть именно Серова. Но она отказалась, догадавшись об аналогии.

По мнению биографов Симонова, именно любовь к Серовой сделала из него настоящего поэта. Он посвятил ей массу прекрасных стихотворений, которые были шедеврами советской любовной лирики. Вершиной творчества стало стихотворение «Жди меня», которое Симонов написал незадолго до войны и посвятил Серовой. В декабре 1941 года автор прочитал стихотворение по Всесоюзному радио, и оно мгновенно ушло в народ. Месяц спустя его напечатали в «Правде» и «Красной звезде». После чего случился настоящий обвал писем – редакции обеих газет были завалены восторженными отзывами. Рассказывали, что вырезки из газет находили в карманах гимнастерок погибших бойцов, слова «Жди меня» писали краской на броне танков и на бортах грузовиков со снарядами. Солдаты переписывали стихи в свои солдатские треугольники и отправляли домой.

Поскольку люди знали, о ком именно идет речь в «Жди меня», это привело к новому взлету популярности Серовой. В суровые военные годы она стала символом женской верности и красоты. Но реальность оказалась такова, что Серова верной невестой (они с Симоновым тогда еще не были женаты) быть не смогла, без памяти влюбившись в будущего маршала Константина Рокоссовского. Правда, насчет этой любви существуют две версии. Согласно одной, этот роман действительно имел место быть. Согласно другой (на нем настаивают родственники Серовой и Симонова), ничего подобного не было и роман этот существовал только в пылком воображении завистников. Но, как бы ни было, рассказать об этом стоит.

Все произошло в марте 1942 года, когда Серова выступала в госпитале перед ранеными (он располагался в стенах Московской Тимирязевской сельхозакадемии), где Рокоссовский лежал с осколочным ранением, полученным им 8 марта в бою под деревней Сухиничи. Актриса и военачальник понравились друг другу, и у них вскоре начался роман. На тот момент семейное положение обоих было почти одинаковым: Рокоссовский был женат, но его жена и дочь, уехав в эвакуацию, затерялись, а Серову связывали с Симоновым исключительно узы гражданского брака.

Вернувшись из госпиталя домой, Серова не стала ничего скрывать от Симонова и честно ему во всем призналась. Он был потрясен, смят. На следующий день он уехал в командировку на фронт, а Серова с головой окунулась в свой новый роман. Благо делать это было нетрудно: Рокоссовский поселился… на квартире Серовой на Малой Никитской (он жил на верхнем этаже, Серова – на первом, у матери, которая тогда была в эвакуации в Свердловске). По Москве тогда гуляли сплетни, что Рокоссовский катал Серову по ночной Москве в своем открытом автомобиле. Москвичи острили: «Вот и жди ее!»

Роман Серовой с Рокоссовским продолжался месяца три. И завершился по инициативе военачальника: тому сообщили, что его семья нашлась, и он счел за благо не травмировать жену и ребенка. По другой версии, вернуться к жене ему приказал сам Сталин, к которому напросилась жена Рокоссовского. Когда Серова прощалась с военачальником, она подписала ему несколько своих фотографий. Но спустя пару недель эти карточки вернулись обратно к ней: жена Рокоссовского, найдя их у мужа, отослала обратно в Москву.

Спустя какое-то время с фронта вернулся Симонов и явился к Серовой. Какой между ними произошел разговор, неизвестно, только после него они снова стали жить вместе. А летом 1943 года они наконец поженились. Свадьба была шумная, на ней присутствовал сын Сталина Василий, с которым Серова давно дружила. Вскоре после этого молодые переехали на Ленинградский проспект. Это Серова поменяла свою квартиру на Малой Никитской на «двушку» в доме архитектора Бурова. Причем молодожены жили отдельно друг от друга: Серова в одном конце коридора, Симонов – в другом.

В том же 43-м на экраны страны вышел очередной фильм с участием Серовой – «Жди меня». Автором сценария был Симонов, хотя картину эту он откровенно не любил. Серова там играла жену летчика Лизу Ермолову. Фильм рассказывал о верности в любви и дружбе, пронесенной сквозь суровые испытания войны.

Пока шла война, Серова и Симонов часто разлучались: она работала в Москве, а он вынужден был выезжать на фронт в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда». Причем его оружием было не только перо, но и настоящее оружие, с которым он никогда не расставался. Симонов ходил на подводной лодке в румынский тыл, с разведчиками – в норвежские фьорды, на Арабатской стрелке – в атаку с пехотой. И войну он закончил не где-нибудь в глубоком тылу, а в самом Берлине.

Именно на этой войне сложился и стиль Симонова – не только литературный, но и стиль жизни вообще, основой которого стали его легендарная работоспособность и целеустремленность. За четыре года войны он выпустил пять сборников очерков и рассказов, написал три пьесы и одну повесть.

Однако и после войны их дороги на некоторое время разошлись: Симонова отправили на Дальний Восток освещать войну с Японией. Затем он съездил в США, Канаду, Францию. Поэтому их роман с Серовой в те годы был больше эпистолярный, чем физический. Симонов написал своей жене гору писем!

Пока мужа нет, Серова играет в театре, снимается в кино. Посещает шумные вечеринки, где все чаще и чаще прикладывается к рюмке. К выпивке она пристрастилась еще во время войны, но если тогда она пила, чтобы снять стресс, напряжение, то теперь пьет от тоски и уныния. Как напишет в одном из своих писем Симонов: «У тебя, я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…»

В 1946 году Симонов окончательно оседает дома, получив должность главного редактора журнала «Новый мир». Вскоре на свои литературные гонорары он купил дачу в Переделкине – двухэтажный особняк с бассейном, который был только у него. В последнем, к слову, едва не утонул сын Серовой Анатолий, который не умел плавать. Спас мальчика шофер Симонова.

Летом 1949 года Серова и Симонов сменили место жительства: они сдали свою квартиру в доме на Ленинградском проспекте и переехали в центр, в дом № 19 на улице Горького (где был магазин «Наташа»). Там у них случилось прибавление семейства: 11 мая 1950 года (по злой иронии судьбы, в 11-ю годовщину со дня гибели Анатолия Серова) Серова родила девочку, которую назвали Машей. Однако вскоре с девочкой стало происходить что-то странное. Началось все с того, что Маша перестала брать грудь, плакала. Симонов стал грешить на жену: мол, та втихаря пьет вино. Но Серова категорически заявляла: не пью! Истина вскрылась вскоре. Сын Серовой однажды заметил, как старуха-домработница что-то подсыпает в молоко новорожденной. Мальчик тут же рассказал все отчиму. Тот взял бутылку и обнаружил в молоке… мак. Оказалось, что старуха таким образом усыпляла девочку, чтобы та своим плачем не мешала ей спать.

В июне 1950 года Серова ушла из Ленкома в Малый театр. Поступить так ей посоветовал Симонов, который собирался отдать в Малый свою новую пьесу, где его жена должна была играть главную роль. Но пьесу в театре не приняли, и Серовой пришлось довольствоваться более скромной ролью в другом спектакле. В итоге в этом театре она долго не задержалась и покинула со скандалом. Как-то вечером выпила с приятелем Павлом Шпрингфельдом и отказалась приезжать на вечерний спектакль. По этому поводу в Малом созвали собрание, которое приняло решение уволить Серову из театра. Когда Серова услышала это резюме, она упала в обморок. Домой ее увез сам Симонов, завернув в норковую шубу. На дворе стоял конец января 1952 года.

После этого случая Серова запила. Симонов как мог пытался спасти жену, но у него это плохо получалось. Болезнь пустила слишком глубокие корни. Не спас Серову даже перевод в другой театр – имени Моссовета и постановка специально под нее пьесы «История одной любви», которую она впервые играла в Ленкоме 16 лет назад. Но нынешняя Серова была не чета той, ранней: та была молода и обаятельна, эта – бледна и с отекшим лицом. Окончательно добила Серову история с ее сыном Анатолием: тот в 16 лет угодил в колонию.

К середине 50-х Симонов был уже одним из самых влиятельных людей в Советском Союзе – шестикратный лауреат Сталинской премии, член президиума Советского комитета защиты мира, главный редактор журнала «Новый мир». Естественно, это высокое положение теперь вступало в явный диссонанс с именем Валентины Серовой – закатившейся звезды советского кинематографа. Как итог: в конце 1956 года Симонов уходит от Серовой к другой женщине – вдове поэта Семена Гудзенко Ларисе Жадовой. С ней Симонов познакомился во время отдыха в Кисловодске, у них начался роман, который привел к беременности Ларисы. Как только это обнаружилось, Симонов принял решение уйти из прежней семьи. Говорят, Серова, узнав об этом, попыталась покончить с собой, выбросившись из окна. Ее спасла подруга, которая в самый последний момент успела схватить ее за руку.

Серова не простила Симонову измены и прекратила с ним всяческие отношения. И долго не давала ему развода и не разрешала видеться с дочерью. Когда к ней приходили повестки в суд, она их рвала и приговаривала: «Гуляй сколько влезет, а развода не получишь!» Однако в конце концов Симонов своего добился: 28 января 1957 года суд все-таки развел его с Серовой. Спустя несколько месяцев Лариса Жадова родила Симонову дочку Александру.

Так получилось, что, обретя новое счастье в личной жизни, в общественной деятельности Симонов угодил в опалу. При Хрущеве ему припомнили все его Сталинские премии и высокие посты, постепенно лишив его всех высоких должностей. В 58-м его сняли с редакторства в «Новом мире», год спустя вывели из секретариата правления Союза писателей СССР и, наконец, в 61-м – прекратили его членство в Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС. По одной из версий, все это было местью писателю за то, что он достаточно быстро и легко сменил политическую позицию: от сталинистов переметнулся к либералам.

Стоит отметить, что подобные побеги в те годы совершали многие советские интеллигенты. Свою позицию эти деятели объясняли просто: дескать, раньше мы не знали о преступных деяниях Сталина, а потом прозрели. Но это была хитрая уловка – все они прекрасно знали либо догадывались. Просто страх перед вождем и желание быть поближе к власти заставляли их закрывать глаза на многое из того, что происходило вокруг них или при их непосредственном участии. А когда вождя не стало и Хрущев объявил его преступником, многие интеллигенты тут же отреклись от прежнего кумира и стали петь осанну новому. Впрочем, так поступали далеко не все. Например, Александр Фадеев застрелился, чтобы не участвовать в этом шабаше, а его коллега Всеволод Кочетов до конца своих дней не отрекся от Сталина и продолжал считать себя его сторонником, несмотря ни на какие веяния в политике.

Константин Симонов стал самым ярым апологетом хрущевской «оттепели» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он считал того же Кочетова своим идеологическим противником, а, к примеру, режиссера Юрия Любимова числил в друзьях. Ведь тот тоже раньше был сталинистом (дважды лауреатом Сталинской премии, игравшим в театре и в кино правильных комсомольцев и коммунистов), но в «оттепель» кардинально поменял свои взгляды. В итоге именно Симонов помог Любимову стать руководителем Театра на Таганке: в газете «Правда» он опубликовал панегирик в честь спектакля «Добрый человек из Сезуана», после которого власти именно Любимова назначили главным режиссером «Таганки».

Освободившись от общественной работы, Симонов засел за творчество. Именно в конце 50-х – начале 60-х из-под его пера вышло одно из самых известных его произведений о войне – роман «Живые и мертвые». В 1964 году его экранизировал на «Мосфильме» Александр Столпер. С этого момента Симонов окончательно переходит в лагерь либералов, став одним из самых принципиальных критиков периода культа личности. Эта деятельность даже приводит к скандалу, случившемуся осенью 66-го.

Поводом послужила мемуарная книга Симонова «Сто суток войны», повествующая о событиях июня – декабря 1941 года. Книгу собирались опубликовать в оплоте либералов – журнале «Новый мир», как вдруг на пути публикации встали весьма влиятельные инстанции: Главное политическое управление Советской армии (Главпур) и Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит), которые обнаружили в книге Симонова вещи, которые с недавних пор (после смещения Н. Хрущева в октябре 64-го) уже не приветствовались. А именно: стремление писателя «докопаться» до причин тяжелых поражений советских войск в начале войны, попытки осветить роль Сталина в разгроме и уничтожении командных кадров Красной Армии в 1937–1938 годах.

Узнав об этом, Симонов обратился в ЦК КПСС, однако его визит ничего не изменил – книгу так и не напечатали. Как было написано в рецензии Главпура: «В книге с какой-то раздраженностью, недостойной советского писателя, описываются предвоенные годы и первые месяцы беспримерной борьбы нашего народа против немецко-фашистских захватчиков… Новая книга К. Симонова является глубоко ошибочной, недостойной советского писателя. Она может нанести серьезный вред патриотическому воспитанию нашей молодежи, искаженно показывая бессмертный подвиг нашего народа во имя защиты завоеваний Октября, счастья грядущих поколений…»

Раздражение властей деятельностью Симонова (и других либералов) по разоблачению культа личности Сталина можно было понять. Ведь в своем антисталинском угаре либералы буквально не знали удержу. С 1961 года (после ХХII съезда КПСС и выноса тела Сталина из Мавзолея) они с рвением бросились уличать Сталина в многочисленных преступлениях (как мнимых, так и явных). Если бы тогда опубликовали, поставили в театрах и выпустили на экраны страны все произведения, которые писались, ставились и снимались в Советском Союзе о культе личности, то этот вал буквально опрокинул бы страну. Поэтому и было принято решение не ограничить поток этих произведений, а вообще свести его на нет. С точки зрения либералов, это было ошибкой, с точки зрения державников – благом.

Но вернемся к Симонову.

Поскольку новый руководитель страны Леонид Брежнев исповедовал политику компромисса в отношениях с либералами и державниками, карьера Симонова в конце 60-х вновь пошла в гору. В 1967 году он становится секретарем правления Союза писателей СССР. А в первой половине 70-х, когда началась «разрядка» (сближение Востока и Запада) и либералы вновь почувствовали себя на коне, он был удостоен звания Героя Социалистического Труда (1974). В том же году ему присудили и Ленинскую премию за трилогию «Живые и мертвые». В 1976 году Симонов вновь вернулся в состав Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС. Тогда же ему удалось пробить и свои мемуары, которые были «завернуты» в конце 60-х: они увидели свет в двухтомнике «Разные дни войны».

Несмотря на все звания и регалии, которыми был отмечен Симонов, в жизни он оставался вполне обычным и скромным человеком. Никогда не кичился своим достатком и старался помочь всем, кто обращался к нему за помощью. Во многом именно благодаря его стараниям в Советском Союзе увидели свет такие романы, как «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова и «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя, появились первые полные переводы пьес Артура Миллера и Юджина О’Нила. Вот почему можно предположить, что если внешне Симонов был близок к власти, то внутренне он старался всячески дистанцироваться от нее. И строчки, написанные им в далекой юности в стихотворении «Старик», выражали суть этих отношений:

Но ни одной душе не интересно,
Что этой славой недоволен он.
Она не стоит одного ночлега
Под спальным, шерстью пахнущим мешком,
Одной щепотки тающего снега,
Одной затяжки крепким табаком.

В середине 70-х из жизни ушла бывшая Муза писателя – Валентина Серова. За все годы после их развода бывшие супруги виделись всего лишь несколько раз. Причем так хотел именно Симонов. Он даже на похороны Серовой в декабре 75-го не приехал, прислав из Кисловодска, где отдыхал, букет роскошных роз. Он больше никогда не упоминал о Серовой, снял посвящение из сборника «С тобой и без тебя». И только стихотворение «Жди меня» по-прежнему выходило с пометкой «В. С.» и сноской: «Валентина Васильевна Серова – заслуженная артистка РСФСР». Доходило до курьезов. Когда Алексей Герман задумал экранизировать прозу Симонова и взял на роль главной героини Аллу Демидову, Симонов выступил категорически против только потому, что Демидова сделала на пробах грим «под Серову». И роль досталась Людмиле Гурченко.

В отличие от своей бывшей жены Симонов ушел из жизни знаменитым и заслуженным человеком. Однако справедливости ради стоит признать, что вряд ли бы он достиг таких высот, если бы на заре его творчества не случилась эта любовь к Валентине Серовой. Да, она начиналась как Любовь-Сказка, а завершилась как Любовь-Трагедия, но не будь ее, кто знает, как сложилась бы в дальнейшем жизнь писателя Константина Симонова.

Писатель скончался 28 августа 1979 года. Он ушел из жизни как солдат. Зная о том, что обречен – у него был рак, – он задолго до финала оставил завещание, в котором просил развеять его прах на поле под Могилевом, где он когда-то воевал. Это завещание Симонов доверил только своим близким, на что были веские основания. Он боялся, что партийные власти не одобрят подобный способ захоронения и захотят похоронить его по привычному стандарту: панихида в Доме литераторов, похороны на Новодевичьем кладбище. Так бывало уже неоднократно. Совсем недавно произошел случай, о котором Симонов хорошо знал. Умер старейший советский писатель, который завещал, чтобы его прах развеяли над морем. Но власти сказали «Нельзя!» и приказали похоронить писателя на Новодевичьем кладбище. Вот почему Симонов не предал свое завещание широкой огласке, поделившись своим желанием только с близкими. И, надо отдать им должное, они его волю выполнили, не испугавшись чиновничьего гнева.

Все произошло на десятый день после смерти Симонова. Ранним утром родственники писателя взяли урну с его прахом (все эти дни она стояла в шкафу в его кабинете), сели в машину и поехали завещанным путем – из Москвы через Малый Ярославец, Медынь, Рославль, Кричев… По Могилевскому шоссе, в Могилев, на то поле в Буйниче, где дрался Кутеповский полк, в шести километрах от города. Там на закате солнца, в восьмом часу родственники открыли урну и, взявшись за руки, прошли по полю и развеяли прах Константина Симонова.

31 августа – Ян ФРЕНКЕЛЬ

Слава этого композитора каких-нибудь сорок лет назад была огромной. Без его песен не обходился не только ни один сколько-нибудь значимый концерт, но даже и застолье. А одна из его песен и вовсе долгие годы считалась народной – так ее любили петь люди в тесном домашнем кругу. Песня называлась «Калина красная».

Ян Френкель родился 21 сентября 1920 года в Киеве в семье парикмахера. Его отец был человеком образованным, любил искусство и все свободное время посвящал игре на скрипке. В этом искусстве он достиг больших успехов, и его частенько приглашали играть на разного рода праздниках и торжествах. Поэтому, когда Яну исполнилось четыре года, отец надумал передать ему свой скрипичный талант. Вооружившись книгой Леопольда Ауэра «Моя школа игры на скрипке», он заставлял сына ежедневно музицировать на скрипке. Учеба давалась мальчику с трудом, что вполне объяснимо: ему хотелось гонять с мальчишками во дворе мяч, а тут приходилось водить смычком по струнам не один и даже не два часа под строгим присмотром отца.

Занятия обычно проходили в парикмахерской, в соседней комнате. Отец принимал клиентов, а Ян в это время музицировал. Если отец улавливал фальшь в игре, он тут же извинялся перед клиентом, уходил в другую комнату и отвешивал сыну подзатыльник или больно щипал его за ухо. Причем делалось это в полном молчании. После экзекуции отец возвращался к клиенту, а мальчик вновь музицировал, стараясь больше родителя не расстраивать. В такие минуты он люто ненавидел отца, считая его чуть ли не извергом. И только много лет спустя, когда музыка станет главной профессией Френкеля, он по достоинству оценит строгость отца: не будь ее, не было бы и композитора Яна Френкеля.

Между тем уже в детстве у Яна появились серьезные нелады со здоровьем. Врачи обнаружили у него какую-то редкую болезнь, которую обычными методами лечить было трудно. И Яну пришлось долгое время скитаться по разным школам-санаториям. Но даже там он не расставался со скрипкой и в итоге к своему 15-летию весьма мастерски ею владел. Что здорово помогло ему в дальнейшем. Однажды известный музыкальный педагог Яков Магазинер услышал, как Френкель играет на скрипке, и так был восхищен этой игрой, что немедленно распорядился принять симпатичного и талантливого юношу сразу в третий класс музыкальной школы. Блестяще закончив ее, Френкель в 1938 году был принят на скрипичное отделение Киевской консерватории с правом вольнослушателя посещать класс выдающегося украинского композитора Бориса Лятошинского.

Доучиться до конца Френкель не успел – началась война. Наверное, он мог избежать призыва в армию по причине своего нездоровья, но Френкель этого не сделал, поступив в Оренбургское зенитное училище. Именно там состоялся его дебют как композитора: им была написана песня «Шел пилот по переулку». Увы, но шлягером эта песня так и не стала.

В 42-м Френкель закончил училище и был отправлен на фронт. Но его боевая деятельность длилась недолго – всего несколько месяцев. Потом Френкеля ранили, и он был отправлен в тыл. После госпиталя он попал в число «нестроевых» и был зачислен в состав фронтового театра, где играл сразу на нескольких музыкальных инструментах: рояле, аккордеоне и горячо любимой им скрипке.

После войны Френкель подался в Москву, поскольку настоящую карьеру можно было сделать только в столице. Однако прежде, чем он стал знаменитым, ему пришлось пройти через множество трудностей.

Вместе со своей женой Наташей и крохотной дочкой Ниной Френкель долгое время жил в тесной 15-метровой комнатушке московской коммуналки на Трубной площади, где из мебели были только две кровати, стол и огромный черный прокатный рояль, занимавший полкомнаты. Именно под этим роялем прошло детство дочери Френкеля.

Поскольку жена приглядывала за ребенком, Френкелю приходилось вертеться как белка в колесе, чтобы прокормить семью. Он устроился на две работы: днем ходил в комбинат Музыкального фонда, где работал корректором, а вечером «халтурил» в ресторанных оркестрах. Например, долгое время он играл в ресторане «Нева», что располагался на Пушкинской улице, рядом с проездом Художественного театра. К слову, работа в Музфонде сослужит ему хорошую службу. Через его руки пройдут сотни замечательных партитур, и это впоследствии поможет Френкелю стать прекрасным аранжировщиком. Многие классики советской эстрады будут считать за честь приглашать его в этом качестве для работы над своими произведениями.

К композиторскому творчеству Френкель вернулся в самом конце 50-х, то есть через 18 лет после своего дебюта с песней «Шел пилот по переулку». Видимо, Френкель понял, что накопившийся у него опыт требует выхода именно в этом виде творчества. Этому порыву способствовал также интерес к молодой поэзии, воплотившей чувства, умонастроения и надежды эпохи хрущевской «оттепели». Наконец, композиторство приносило неплохие деньги, в которых по-прежнему нуждался Френкель. В итоге в 1960 году вместе с известным композитором Марком Лисянским Френкель пишет песню «Годы», которая становится популярной. Именно последнее обстоятельство и подвигает Френкеля продолжать свои опыты на композиторском поприще. И вот уже через год имя Яна Френкеля узнает вся страна: его песня на стихи Михаила Танича «Текстильный городок» несется из всех репродукторов на улицах и радиоточек в домах, ее постоянно крутят на танцплощадках от Москвы до Владивостока:

Городок наш ничего,
Населенье таково:
Незамужние ткачихи
Составляют большинство.

В 1963 году Френкель пишет песню «Калина красная» на стихи Евгения Синицына, и с этой песней происходит удивительная история. Песня мгновенно становится популярной и отныне именуется народной, хотя у нее в ту пору имелись вполне конкретные авторы. Говорят, однажды с Френкелем на этой почве произошел курьезный случай. Он зашел в один из московских ресторанов, а тамошний оркестр исполнил «Калину красную», объявив перед исполнением, что «музыка и слова у песни народные». Френкель хоть и слыл человеком тщеславным, однако разубеждать оркестрантов не стал.

Стоит отметить, что Френкель творил свои шедевры в весьма непростых условиях – в тесной комнатушке, где и развернуться-то особо было негде. Но ему повезло в другом – с соседями. Там, конечно, были разные люди, но в одном они сходились – Френкеля они уважали. И когда он напевал мелодии новых песен поэтам по телефону, висящему в общем коридоре (была у него такая манера), никто из них не роптал. Все понимали – рождается будущий шлягер. То же самое происходило, когда композитор садился за рояль.

Слава Френкеля как прекрасного мелодиста заставила обратить на него внимание кинематографистов. И первые киноопыты Френкеля состоялись в 1962 году. Однако подлинный успех на этом поприще пришел к нему несколько лет спустя – во второй половине 60-х, когда на экраны страны один за другим стали выходить фильмы с его песнями, мгновенно становившимися шлягерами. И первым в этом списке фильмов стоит картина Павла Любимова «Женщины», в котором сразу два произведения Френкеля стали популярными: «Вальс расставания» (слова Константина Ваншенкина) и «Любовь-кольцо» (слова Михаила Танича). Первую исполняла в кадре актриса Нина Сазонова, а вторую зритель слушал за кадром в исполнении молодой певицы Нины Бродской. Последняя впоследствии рассказывала, что при первом знакомстве с песней она ей не понравилась. Она услышала очень простую, незатейливую мелодию, слегка напоминающую «Цыганочку», и обычные стихи. Но отказываться от песни было уже нельзя (был заказан оркестр), и Бродская отправилась на запись. Каково же было ее удивление, когда по выходе фильма на экраны страны именно «Любовь-кольцо» стала самой популярной песней в ее репертуаре. Фирма «Мелодия» мгновенно выпустила гибкую пластинку с этой песней, которая разошлась миллионными тиражами.

Не меньший успех сопутствовал и «Вальсу расставания». Хотя и у него была непростая судьба. Несмотря на то что песня сразу понравилась всем членам съемочной группы, режиссер фильма Любимов остался ею недоволен. И он настоятельно уговаривал Френкеля заменить ее другой песней. Надо отдать должное композитору, тот не сломался. Более того, заявил, что в этой песне – вся музыкальная тема фильма. Кто из них оказался прав, мы теперь знаем.

В 1968 году режиссер Эдмонд Кеосаян привлек Френкеля к работе над вторым фильмом про «неуловимых мстителей». До этого композитором фильма был Борис Мокроусов, но он скончался сразу после выхода первой картины. Френкель с радостью принял это предложение и буквально в считаные дни написал сразу две замечательные песни: «Погоню» (слова Роберта Рождественского) и «Русское поле» (слова Инны Гофф). Первую исполнял за кадром Иосиф Кобзон, причем полностью. А вот с «Полем» случилась иная история. Ее спел актер Владимир Ивашов, но только два куплета. Френкель сначала обиделся, но потом простил Кеосаяна, поскольку тот привлек его к работе не только в качестве композитора, но и как актера – Френкель сыграл эпизодическую роль скрипача в варьете Бубы Касторского. А спустя год снялся и в третьем фильме про «неуловимых». А песня «Русское поле», несмотря на купюры, все равно зажила самостоятельной жизнью и была включена в репертуар многих звезд советской эстрады: от Валерия Ободзинского до Юрия Гуляева.

Еще одним легендарным произведением Яна Френкеля была песня «Журавли». Родилась она благодаря стараниям Марка Бернеса, с которым Френкель познакомился в начале 60-х (тот пел его песню «Солдаты»). Это Бернес нашел стихи Расула Гамзатова, заставил переводчика Николая Гребнева переделать целые строфы и, наконец, заказал музыку именно Яну Френкелю. Это случилось весной 1969 года. А в августе того же года Бернес скончался, успев перед смертью сделать только одно – записать на студии «Журавлей».

К началу 70-х Ян Френкель входил в число самых популярных композиторов Советского Союза. Его гонорары исчислялись тысячами рублей в месяц, а вместо 15-метровой комнаты в коммуналке, где он прожил с семьей более десяти лет, теперь жил в отдельной квартире в «сталинском» доме. Изменился и круг его общения, за что многие коллеги Френкеля осерчали на него. Например, расстроилась дружба с Михаилом Таничем, с которым они начали сотрудничать еще в начале 60-х. Все произошло, в общем-то, по глупости. Первым «изменил» соавтору Френкель, написав с Синицыным песню «Калина красная». Танич в долгу не остался и на пару с Юрием Саульским написал «Черного кота». После этого Френкель и Танич хоть и общались, но уже без прежней теплоты.

В обычной жизни Френкель мог быть разным: добрым, злым, спокойным, азартным. Обожал играть в преферанс, причем иной раз эти игры длились сутками. Однажды, когда его жена была на даче, а дочь отдыхала с мужем-итальянцем у него на родине, Френкель решил собрать у себя дома своих друзей-преферансистов из Ленинграда: композитора Александра Колкера и поэта Кима Рыжова. Первым он позвонил Колкеру. И тот, наврав жене, певице Марии Пахоменко, что его вызывают в Москву обсудить возможность постановки нового киномюзикла, рванул к Рыжову, чтобы вместе с ним отправиться в Москву. Спустя несколько часов они уже были у Френкеля. И начался многочасовой карточный марафон, который прерывался только непродолжительным застольем. Победителем из него вышел хозяин квартиры, выиграв у Колкера четыреста рублей, а у Рыжова двести пятьдесят.

В 1979 году Френкеля избрали секретарем Союза композиторов РСФСР. Три года спустя он был удостоен Государственной премии СССР. Собственно, эти знаки внимания со стороны властей предержащих можно было считать запоздалыми, но виноват в этом был сам Френкель – он долгое время старался быть независимым, что называется, вольным стрелком. Но под конец жизни его взгляды претерпели некоторые изменения. И вот уже он общается на дружеской ноге с самим секретарем ЦК КПСС по культуре Василием Шауро.

В 1989 году Френкель был удостоен звания народного артиста СССР. А спустя несколько месяцев после выхода этого указа Френкеля не стало. По словам дочери композитора, его уход предопределила семейная драма. Тем летом 89-го внука композитора, который только что с отличием окончил Центральную музыкальную школу по классу пианино, не приняли в Московскую консерваторию. Говорят, сделано это было с умыслом – ударить побольнее Яна Френкеля. А чтобы акция удалась, из приемной комиссии был удален педагог Френкеля-младшего Алексей Наседкин. Когда Ян Френкель узнал об этом, ему стало плохо. И без того больной, он после этого случая и вовсе сдал. Чтобы помочь ему восстановиться, было решено отправить его в Прибалтику, на Рижское взморье. Живым оттуда он уже не вернулся.

Ян Френкель ушел из жизни 31 августа 1989 года. Врачи подозревали у него трахеит, но потом установили более точный и страшный диагноз – рак. Френкель знал об этом и особых иллюзий на свой счет не питал. И в Ригу уезжал практически обреченный.

Вот уже больше пятнадцати лет нет с нами Яна Френкеля. Однако песни его живут до сих пор. Они растворены в народной памяти, как верно заметил многолетний соавтор Яна Френкеля поэт Константин Ваншенкин. Они исполняются и для строгих концертных залов, и для сельских клубов или заводских общежитий. Они по душе академику и солдату. В этом их редкостное достоинство и, если угодно, секрет.

Сентябрь

1 сентября – Игорь СОРИН

Жизнь этого человека могла сложиться иначе, выбери он другой путь и не пойди в эстрадные артисты. Ведь он подавал большие надежды как драматический актер, но не устоял перед искушением достичь быстрой славы, которую обещала ему эстрада. К тому же театр в те годы влачил жалкое существование, и сделать в нем достойную карьеру было очень трудно. Но, бросив любимое дело, артист так и не смог найти себя на новом поприще, где культ чистогана выше идеалов творчества. Трагическая развязка была предрешена.

Игорь Сорин родился 10 ноября 1970 года в Москве. Еще учеником второго класса впервые попал на съемочную площадку фильма «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Произошло это случайно. Газета «Пионерская правда» объявила конкурс на роль Тома Сойера, Сорин откликнулся и совершенно неожиданно победил. Его утвердили на роль, даже сшили костюм. Но, увы, потом у режиссера фильма Станислава Говорухина поменялись планы, и он отдал эту роль другому мальчику, Феде Стукову. Сорину же предложили эпизодическую роль. Он очень переживал по этому поводу и впоследствии всегда просил своих родителей не говорить никому, что когда-то снимался в кино.

После окончания школы Сорин пошел в ПТУ, чтобы до армии получить хоть какую-то специальность. Он выбрал профессию электронщика. Однако, когда пришел срок призываться в армию (причем Игорь хотел служить в Афганистане), его комиссовали – врачи обнаружили язву.

Между тем в училище был создан вокально-инструментальный ансамбль, в котором Сорин занял место вокалиста. Ансамбль неплохо выступал и на одном из городских конкурсов занял 2-е место. Члены жюри отметили вокальные данные солиста и пригласили Сорина в клуб профессиональных резервов – заниматься вокалом с педагогом.

Вскоре знакомые девочки посоветовали ему поступать в Музыкальное училище имени Гнесиных. Игорь отправился туда с отцом. Последний потом вспоминал, что, когда Игорь увидел в столовой училища белые крахмальные скатерти, он тут же заявил: «Я буду здесь учиться». Он устроился в Театр имени Ермоловой рабочим сцены и одновременно учился на подготовительных курсах при Гнесинке. А летом неожиданно для себя поступил.

Череда случайностей в жизни Сорина продолжалась. В начале 90-х Сорин гулял по Москве и случайно прочитал на каком-то заборе объявление о том, что Варшавский драматический театр набирает труппу для участия в мюзикле «Метро». Театр ставил спектакль о жизни молодежи с участием актеров разных стран. На отборочном туре Сорин познакомился с Андреем Григорьевым-Аполлоновым: Игорь прошел по конкурсу как вокалист, а Андрей как танцор. После триумфального выступления в Варшаве спектакль улетел в Америку, где с артистами был заключен контракт на пять лет. Все складывалось как нельзя лучше. В Америке Сорину даже предложили учиться в нью-йоркской академии вокала… Однако в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. У режиссера театра начались сложности с местными коллегами, и это противостояние привело к расколу в коллективе. Часть артистов осталась в Штатах, а другие вернулись в Польшу. В числе последних покинул Америку и Сорин, который вернулся в Москву и сумел восстановиться в Гнесинке. Дипломным спектаклем Сорина стал мюзикл «Прекрасный Адонис».

После окончания училища Сорин какое-то время находился в «свободном плавании» – сочинял музыку, писал сценарии. Но в 1994 году из Сочи приехал Григорьев-Аполлонов и предложил другу место певца в новой группе Игоря Матвиенко «Иванушки-Интернейшнл». Третьим участником группы стал Кирилл Андреев, которого удалось отыскать на одной из московских дискотек, где он подрабатывал пением. Так сформировалось мальчиковое трио, для которого Матвиенко начал писать танцевальные песни в модных у подростков стилях рэйв и техно-данс.

95-й год прошел у «Иванушек» в активных поисках славы. Группа давала концерты в столичных ночных клубах и готовилась к записи дебютного альбома. Как утверждают очевидцы, из всех участников коллектива Сорин больше всех волновался перед выходом на сцену. Настолько сильно, что у него даже на этой почве происходило расстройство желудка. Это было тем более странно, поскольку Игорь в жизни был человеком веселым и бесстрашным, да и опыт сценической деятельности имел уже предостаточный. Но факт остается фактом.

О бесстрашии Игоря тоже достаточно свидетельств. Например, однажды он прыгнул с 10-метровой вышки в полунаполненный водой бассейн, в другом случае долго стоял на носу теплохода, рискуя свалиться за борт и быть затянутым под винты. Что это было: желание доказать себе, что он ничего не боится? Или жажда самоутверждения в глазах окружающих, так свойственная для людей маленького роста (а Сорин был именно таким)? Все эти мысли станут одолевать друзей и коллег Игоря чуть позже, когда он совершит свой прыжок с шестого этажа панельного дома по улице Вересаева.

Путь «Иванушек» к славе начался в 1996 году. К февралю была закончена запись дебютного альбома, однако с выпуском его продюсер группы медлил. Для раскрутки коллектива был избран необычный шаг: группа дала серию бесплатных концертов в нескольких столичных школах. После чего был записан клип «Вселенная». Увы, но клип провалился: слишком много в нем было электронно-усложненных наворотов. Матвиенко впору было схватиться за голову, поскольку в раскрутку «Иванушек» он вложил кучу личных сбережений. Тогда многим казалось, что идея с «Иванушками» – полностью провальная. Как вдруг…

Успех к группе пришел после второго клипа – «Тучи», который появился летом 96-го. Клип был хорошо принят публикой и звучал из всех ретрансляторов с утра до вечера. Казалось, включи утюг – и оттуда зазвучат «Тучи». Такой же успех сопутствовал и третьему клипу группы – «Конечно, он». Именно под этим названием наконец выходит дебютный альбом группы. В ноябре «Иванушки» принимают участие в модной телепрограмме «Партийная зона», и с этого момента можно вести отсчет широкой популярности трио.

Весь следующий год группа гастролирует по стране, собирая небывалые аншлаги. Города сменяются один за другим с такой калейдоскопической быстротой, что участники группы даже не успевают их запоминать. Заработки пока у трио не слишком большие, поскольку надо отбить деньги, вложенные в раскрутку, но ребят интересует не это – главное для них творчество, слава, успех у поклонниц.

Практически сразу у каждого из участников группы появляются свои прозвища: Кирилла Андреева фанаты зовут Кирей, Андрея Григорьева-Аполлонова – Рыжим, Игоря Сорина – Маленьким или Клоуном. Оба прозвища последнего были весьма точным отображением того места в группе, которое занимал Сорин. Он действительно был самым маленьким в коллективе и самым веселым. Причем прозвища Клоун вполне заслуживал и Григорьев-Аполлонов, но он был просто юморным, а Сорин вдобавок к тому же еще и остроумным. Он мог шутить так тонко и умно, как никто другой из участников коллектива. Довершало эту картину нетипичности Сорина его увлечение поэзией и всякими философскими изысками, а также буддизмом, нетрадиционной живописью и фольклором северных народностей.

Чем большую славу приобретали «Иванушки», тем больше раздражался Сорин. Причем только он один, поскольку его коллеги всем были довольны – славой, деньгами, репертуаром. И это было легко объяснимо. Андреев и Григорьев-Аполлонов пришли в «Иванушки» именно за перечисленным выше и, добившись этого, успокоились. Сорин же мечтал о большем. Но не о большем в материальном плане, а в духовном. Однако он жестоко ошибся: ничего высокодуховного в шоу-бизнесе никогда не было и быть не могло. И большое количество трагических смертей среди кумиров шоу-бизнеса только подтверждают эту истину. Поэтому единственный способ для людей, не принимающих законы шоу-бизнеса, – бежать из него сломя голову, то есть менять судьбу кардинально. Если же дело заканчивается косметическими манипуляциями, то трагедии не избежать. Ее можно только оттянуть. Именно это и произошло с Игорем Сориным.

Уже с лета 1997 года в эстрадной тусовке пошли разговоры о том, что Сорин собирается уйти из группы и начать сольную карьеру. Для многих людей эти разговоры не стали откровением, поскольку взгляды и поступки Сорина были хорошо известны. Он ненавидел петь под фонограмму, критиковал песенный репертуар коллектива, постоянно говорил, что надо как-то меняться. Как именно, он и сам не знал, но что меняться надо – знал точно. Так, в феврале 98-го в интервью «Комсомольской правде» он заявил:

«Я больше не могу, я устал и не нахожу в себе сил ездить вместе с группой. За эти два года работа перестала приносить радость, она превратилась в каторжный труд… И от музыки я тоже устал. Я даже не считаю это музыкой. Это звуки. Слишком все просто. У меня есть много песен, их хватит, пожалуй, не на один альбом, а на три-четыре. Но в последнее время я даже писать ничего не мог. Пропало всякое вдохновение…»

Поскольку к словам Игоря мало прислушивались, он все чаще стал намекать, что собирается уходить из коллектива. Матвиенко был против его ухода, поскольку симпатизировал Сорину. Тот в ответ срывался. Иной раз во время концерта он вовсе не выходил на сцену и пел, стоя… за кулисами. Естественно, Кириллу и Андрею это не нравилось, и они жаловались Матвиенко. И тот, понимая, что дело заходит слишком далеко, решил искать нового участника коллектива. В июне 98-го проходит прослушивание на место четвертого солиста. Однако подходящего кандидата не находится, и группа остается в прежнем составе. Но все уже прекрасно понимают, что это временно. Действительно, в конце лета на горизонте появляется профессиональный драматический актер и певец с драматическим высоким голосом Олег Яковлев (в то время он работал в Театре-студии Олега Табакова). Он участвует в записи нового альбома «Иванушек» в качестве бэк-вокалиста, а главным вокалистом диска становится Кирилл Андреев.

Сорин ушел из «Иванушек» в марте 1998 года. В его планах было начать сольную карьеру, причем это должна была быть более серьезная музыка, чем та, под которую он пел в «Иванушках». Сорин снял небольшую мастерскую на Чистых прудах, куда собрал редкие музыкальные инструменты для будущих записей. Однако на что он рассчитывал, не имея больших денег для раскрутки, непонятно. Конечно, можно было обойтись тем, чтобы писать музыку только для избранного круга слушателей. Но у Сорина-то были куда более масштабные планы. И чтобы их осуществить, тех 80 тысяч долларов, которые были у Игоря, явно не хватало. Когда это стало понятно, Сорин как-то сник, захандрил.

Мама, видя, что с сыном творится что-то неладное, попыталась его расшевелить: позвонила его друзьям по Гнесинке и школе. Друзья, конечно, расшевелили, но это был чисто внешний эффект: в душе у Сорина ничего не изменилось. Видимо, он понял, что пробить эту стену ему не удастся. У него еще оставался шанс бросить все и уйти в другую сферу – например, в тот же драматический театр. Но он этого не сделал. По гороскопу он был Скорпионом, а у многих людей этого знака есть такая черта – пожирать самих себя. В случае с Сориным так и получилось.

Многие из близких и друзей Сорина утверждают, что внешне ничто не предвещало трагедии. К лету Сорин наконец пришел в себя: отремонтировал студию (ул. Вересаева, 12), после чего совершил с новыми друзьями круиз по Средиземному морю. Они побывали в Турции, Греции, Италии. Когда они вернулись на родину, Сорин сказал своей матери: «Я теперь знаю, что буду делать, у меня есть для этого все, у меня есть музыканты, которые меня понимают». Это было буквально за пару дней до трагедии.

Рано утром 1 сентября Сорин сказал друзьям, что пойдет покурить, вышел на балкон и больше в квартиру не вернулся. Когда обеспокоенные друзья хватились его, Сорин уже шагнул вниз. В 7.10 его доставили в 71-ю городскую больницу. Врачи поставили первоначальный диагноз – сотрясение головного мозга, ушибы внутренних органов. Однако позже оказалось, что все намного сложнее. Врачи констатировали перелом первого и пятого шейных позвонков, ушиб почек, полный паралич нижней части тела, частичный паралич рук. О трагедии с известным певцом стало известно в Комитете здравоохранения Москвы, руководство которого сообщило, что готово в случае необходимости предоставить дополнительную помощь и специалистов. Срочно был созван консилиум врачей и ведущих нейрохирургов города. В конце концов было решено прооперировать больного.

Операция длилась около пяти часов, проводил ее известный профессор А. Г. Оганезов. Был удален пятый шейный позвонок, вместо которого поставили трансплантат. В интервью газете «Московские ведомости» главврач 71-й городской больницы Ш. Гайнуллин сообщил: «Сначала подключили современную американскую дыхательную аппаратуру, но после операции Игорь стал дышать сам. Были предположения, что Сорин бросился с балкона в состоянии алкогольного опьянения, но я официально заявляю, что эти слухи не имеют под собой никаких оснований. У каждого больного, поступающего к нам по „Скорой помощи“, мы берем анализ крови на содержание в ней алкоголя. В крови Игоря его содержание – ноль. На присутствие наркотических препаратов тесты не проводятся…»

После операции Сорин пришел в себя, даже заговорил. На вопрос, сам ли он выбросился из окна или под воздействием чего или кого-либо, он ответил, что сделал это по своей воле. Несмотря на удачный исход операции, состояние Сорина оставалось очень тяжелым – он по-прежнему был парализован. Заведующий реанимационным отделением В. Фоняков в одном из интервью в те дни говорил: «В принципе, если бы не внутреннее повреждение спинного мозга, можно было бы рассчитывать на полное выздоровление. А так… если парень и выживет, то останется инвалидом…»

Чуда не произошло. 1 сентября в 18 часов 30 минут Игорь Сорин скончался. По словам О. Кушанашвили: «Я не верю в то, что Игоря кто-то подтолкнул с подоконника или еще что-то. Я разговаривал с врачом, который находился рядом с Игорем в момент смерти. Врач сказал, что он был в полном сознании перед смертью и уверял, что никто не виноват и что выбросился он из окна сам.

Другое дело, что в последнее время рядом с Сориным находились какие-то ублюдки. Где он с ними знакомился, не знаю. Но это были такие экземпляры! Они кричали: «Ты наш Курт Кобейн!» И, когда ранее Игорь вставал на подоконник и произносил: «Я улечу к звездам и там буду счастлив!» – эти ублюдки ему аплодировали. Я проклинаю себя за то, что не взялся в свое время за него жестко. Не устроил взбучку: дескать, так жить нельзя! Он же после «Иванушек» хотел сочинить нечто гениальное. Садился работать в надежде, что наутро появится хит. Но хит не появлялся, и Игорь очень расстраивался. Мы ему так и не объяснили, что не каждый день рождаются гениальные песни. Хотя его «Облака» считаю очень талантливым произведением. В этой песне Игорь, обращаясь к небу, спел: «Забери ты меня, забери, умоляю…» Так и получилось…»

Точную причину, почему все-таки Игорь Сорин выбросился из окна, теперь уже установить не удастся. Да это, собственно, и не нужно. Ясно одно: это случилось совсем не случайно и истоки этой трагедии гораздо глубже, чем виделось в первые дни после нее. И дело не в том, курил Сорин перед смертью «травку» или не курил, а в другом: он был слишком нетипичным для мира шоу-бизнеса человеком, но сил для того, чтобы изменить свою судьбу к лучшему, увы, не нашел. Не хватило запаса прочности.

Игоря Сорина похоронили на Кузьминском кладбище. Однако даже после смерти ему не давали покоя. Выяснилось, что у юного певца есть не только поклонники, но и враги. В самом начале марта 2002 года некие вандалы разбили памятник певцу и осквернили его могилу на Кузьминском кладбище. Этот инцидент не стал последним. За последующий год могила Сорина еще несколько раз подвергалась атакам вандалов. Около десяти раз уносили фотографию певца, дважды пытались… разрыть саму могилу. В итоге терпение родителей певца иссякло. В марте 2003 года газеты сообщили, что мама Игоря Сорина получила официальное разрешение перенести прах сына с Кузьминского кладбища на Ваганьковское. Гроб с телом кремировали и урну с прахом певца установили в колумбарии.

1 сентября – Иван ТРЕГУБОВ

За четыре месяца до развала СССР в Москве скончался спортсмен, который долгие годы был легендой этой страны. Мальчишки подражали ему во дворах, женщины восхищались его силой и красотой, а мужчины завидовали его славе и везению. Про этого человека писали в газетах, матчи с его участием транслировали по телевидению, а кинематографисты даже сняли художественный фильм, который стал одним из лидеров проката. И вот теперь, когда этот человек умер, ни одна центральная газета не написала об этом ни строчки. То ли по забывчивости, то ли потому, что тогда пришлось бы писать жестокую правду о том, что некогда знаменитый человек живет в обычном панельном доме с рядовой пенсией в 120 рублей. Просто унизительными деньгами для человека, который положил здоровье во славу своей Родины, которую он прославлял несколько лет подряд на многочисленных спортивных площадках многих стран мира.

Иван Трегубов родился в мордовском селе 19 января 1930 года и уже в раннем возрасте приобщился к конькам. Отец подарил сыну «снегурки», которые заботливая мать прикручивала к его валенкам веревками. И Иван с утра до позднего вечера не уходил с катка. Из-за этого даже не ходил в школу. Единственное, что он осилил, – три класса средней школы.

Когда началась война, Ивану было всего одиннадцать лет. Его отец и старший брат в первые же дни ушли на фронт, и вскоре на обоих пришли похоронки. Иван остался единственной опорой почерневшей от горя матери. Он вкалывал за троих с утра до глубокой ночи, пропадая на колхозных полях. Но беда не приходит одна. Какие-то завистники ночью прокрались к ним во двор и подожгли избу. Только чудом Иван и его мать сумели выскочить из горящего дома на улицу в одном исподнем. Кто это сделал, так и осталось неизвестным. После этого Трегубовы покинули родную деревню и уехали в Комсомольск-на-Амуре, где хорошо помнили Трегубова-старшего, два года проработавшего на стройке. Именно там Иван впервые познакомился с русским хоккеем – стал играть за заводскую команду.

В 1947 году Трегубова забрали в армию. Он попал в Хабаровск, где и должен был с головой окунуться в суровые армейские будни. Однако судьба распорядилась по-своему. В хоккейной команде Хабаровского окружного дома офицеров появилась вакансия: лучшего игрока клуба – Николая Сологубова – вызвали в Москву, играть за ЦДСА, и Трегубова взяли на это место. И не пожалели. Спустя короткое время Трегубов стал одним из лучших бомбардиров команды. Слава о нем с быстротой молнии распространилась по всему региону, а затем (благодаря письму друга Сологубова) дошла и до Москвы. И вскоре в Хабаровск пришла депеша: срочно командировать рядового Ивана Трегубова в столицу нашей родины. На дворе стоял закат сталинской эры – 1952 год.

Говорят, когда Трегубов узнал об этом, он чуть не заплакал. Причем не от счастья, а от страха. Его пугала далекая столица и новая популярная игра – канадский хоккей. Ведь он-то привык гонять по льду мячик, а тут придется толкать резиновую шайбу. Но делать было нечего: Трегубов был человеком подневольным, военнообязанным, поэтому должен был выполнять приказы начальства беспрекословно.

Тренер ЦДСА Анатолий Тарасов встретил новичка не слишком ласково. Вместо того чтобы поинтересоваться его самочувствием или тем, как он устроился, Тарасов спросил: «Почему задержался?» Вопрос этот был не случаен. Тарасов таким образом проверял новичка: если начнет оправдываться, нервничать – значит, из такого человека можно будет веревки вить. Если не стушуется – значит, человек не робкий, с таким ему будет трудно (прославленный тренер предпочитал людей с «гибким позвоночником» – ими легко управлять). Трегубова вопрос тренера не смутил, и он четко доложил ему о причинах своей задержки. Говорил спокойно, без тени какого-либо испуга или волнения. Трегубов, рано познавший на своих плечах груз ответственности, вообще никого не боялся и всегда говорил то, что думает. Тарасов понял это сразу, как только заглянул в глаза новичку. Что он подумал в тот миг, неизвестно, но вряд ли это были слова одобрения.

Несмотря на то что времени на адаптацию у Трегубова не было (ЦДСА хоть и занимал 1-е место, но станет ли он чемпионом, было еще не ясно), он сделал все возможное, чтобы удачно вписаться в прославленный коллектив. Для этого ему пришлось, что называется, пахать и пахать до седьмого пота. Он тренировался вместе с командой, а когда все уходили, оставался на льду еще на несколько часов и отрабатывал те приемы, которые у него менее всего получались. Огромную помощь ему оказывал Николай Сологубов. Это он уговорил тренеров команды не спешить делать скороспелые выводы по поводу Трегубова и лично натаскивал его на льду. Это он научил его силовой борьбе, да такой эффективной, что Трегубовым стал восхищаться даже Тарасов.

Вскоре в этом компоненте игры Трегубову уже не было равных не только в ЦДСА, но и вообще в первенстве СССР. А потом его слава вышла и за пределы родного отечества. Когда Трегубова через год привлекли к играм за сборную страны и он встретился с канадцами, те были в шоке. Они считались большими специалистами в силовых единоборствах, однако Трегубов умудрялся даже их переигрывать. За это канадцы прозвали его «Иваном Грозным».

И в ЦДСА, и в сборной Трегубов и Сологубов были друзьями «не разлей вода». Оба были защитниками, играли в одном звене, да к тому же еще дружили семьями. Болельщики иначе, чем «братья Губовы», этих двух богатырей не называли. Обыграть эту защитную связку редко кому удавалось на протяжении многих лет. Вместе они шесть раз становились чемпионами страны, четыре раза – чемпионами Европы, по одному разу – чемпионами мира и Олимпийских игр. А когда много лет спустя Господь призвал их к себе, оба легли в одну землю на Востряковском кладбище практически рядом друг с другом.

Однако с тренером ЦДСА Анатолием Тарасовым отношения у Трегубова так и не сложились. Как они не понравились друг другу в первый день своего знакомства, так у них отныне и повелось. Тарасов, конечно, и рад бы был избавиться от Трегубова, да уж больно хорошо тот играл. Только это и удерживало тренера от его увольнения из команды, хотя поводов к такому повороту событий было предостаточно. Например, Трегубов стал частенько нарушать режим – прикладывался к бутылке, – а для такого человека, каким был Тарасов, это было равносильно предательству на поле боя.

Ситуация не изменилась даже тогда, когда Трегубов женился и переехал к жене в подвальную комнату на Неглинной. Более того, вскоре и сама жена защитника Ольга стала участвовать в застольях мужа. Чтобы контролировать ситуацию, Тарасов решил ввести Ольгу в женсовет команды. Но Трегубов осадил тренера самым решительным образом. Когда Тарасов пришел к нему домой с этим предложением, он заявил, что его жена ни в какие женсоветы не пойдет. Тарасова это задело. «Я старший тренер, в конце концов!» – попытался он воздействовать на Трегубова аргументом, который частенько срабатывал в общении с другими подопечными. Однако с Трегубовым этот номер не прошел. Он заявил: «Ольга – моя жена, и в этом доме я хозяин!» В итоге Тарасов ушел от них несолоно хлебавши.

Уволить из команды Трегубова Тарасов не мог еще по одной причине: за того горой стоял Сологубов. А этого человека даже Тарасов побаивался – ведь Сологубов долгие годы был в ЦДСА капитаном команды, и товарищи по команде называли его «Полкачом» (прозвище от сочетания двух слов: «полковник» и «Полкан»). Как показало будущее, Тарасов опасался не зря.

В 1961 году именно с подачи Сологубова в команде был поставлен вопрос о несоответствии Тарасова занимаемой должности. Тренер настолько сильно достал игроков команды своим тяжелым характером и изнурительными тренировками, что они поставили перед руководством Министерства обороны вопрос ребром: либо мы, либо Тарасов. Начальство решило пожертвовать тренером. Правда, радовались хоккеисты недолго – уже через год Тарасова вернули в родную команду. Многие тогда еще удивлялись: при новом тренере Виноградове армейцы Москвы выиграли все возможные турниры, а тренера за это уволили? Однако повод все же был: при Виноградове в команде стала хромать дисциплина, что привело к ЧП, когда с турнира в Польше армейцы вернулись… вдрызг пьяными и даже не смогли сойти на перрон Белорусского вокзала, где их ждали толпы поклонников и журналисты.

Вернувшись в команду, Тарасов жестоко отомстил некоторым игрокам, кто ратовал за его увольнение год назад, – разом уволил их из команды. Под его горячую руку попал и Трегубов. Причем тот сам дал повод Тарасову для своего увольнения. ЦСКА тогда играл в Омске, выиграл игру, и Трегубов решил отметить это дело в ресторане. Однако, едва он успел опрокинуть в себя первую рюмку любимого им напитка – коньяка, как перед ним вырос Тарасов. Тут же, в ресторане, он устроил Трегубову публичный разнос и объявил, что тот уволен из команды. Когда ЦСКА вернулся в Москву, Тарасов поставил об этом в известность Федерацию хоккея СССР. А там смельчаков спорить с Тарасовым уже не нашлось. В итоге Трегубова на год отлучили от хоккея. И так поступили с игроком, который несколько месяцев назад на чемпионате мира был назван в тройке лучших игроков этого престижного международного турнира.

Трегубова выставляли из команды откровенно по-хамски. С него, столько лет приносившего славу как своему клубу, так и сборной (на чемпионатах мира его дважды называли лучшим защитником), стали требовать вернуть все, до нитки. Даже трусы с майкой. Но последняя на момент выдачи оказалась Трегубову мала, и он подарил ее знакомому офицеру. Трегубов предлагал оплатить потерю, но ему твердили: «Нам твои деньги не нужны! Верни майку!» Замену той майке Трегубов все-таки нашел, но унижение, которое он испытал, на долгие годы осталось занозой в сердце.

Когда увольняли Трегубова, его верный друг и партнер Сологубов даже пальцем не пошевелил, чтобы заступиться за товарища. Почему? Говорят, он и сам к тому времени уже устал от закидонов Трегубова (тот с годами все чаще стал «закладывать за воротник»), да и с Тарасовым устал пикироваться. Но это соглашательство, увы, не помогло Сологубову долго продолжать карьеру: в 64-м Тарасов и его уволил из команды за ненадобностью.

Этот скандал с Трегубовым стал поводом к появлению художественного фильма «Хоккеисты». Сценаристом его был писатель Юрий Трифонов, который дружил с «братьями Губовыми» и хорошо знал всю подоплеку происходивших в ЦСКА конфликтов. Тема была очень актуальной по тем временам, когда шла борьба с так называемым «культом личности» во всех сферах общества: с одной стороны, тренер-диктатор, которого люди за глаза называли «Сталиным в хоккее», с другой – игроки с независимыми и свободолюбивыми характерами. Консультантами в картину были приглашены извечные соперники армейцев – динамовцы Аркадий Чернышев и Виктор Тихонов. Причем первый был помощником Тарасова в сборной страны, но это роли не играло: оба они хоть и стояли на одном мостике, но друг друга недолюбливали. Тарасов за глаза даже называл Чернышева «Адька-дурачок». Так что этим фильмом Чернышев как бы возвращал Тарасову должок.

Сюжет фильма был прост и у большинства хоккейных болельщиков не оставлял никаких сомнений относительно прототипов героев. В столичную команду «Ракета» приходит новый тренер, который решает уволить из команды лучшего нападающего – ветерана команды. За этого игрока горой встает его друг и партнер по звену Анатолий Губанов (намек более чем прозрачный – на «братьев Губовых»). Он говорит тренеру те самые слова, которые Трегубов как-то сказал Тарасову: «Вы, конечно, тренер выдающийся, настоящий знаток хоккея, но вы не любите людей». В итоге этого конфликта побеждают игроки. В жизни, как мы знаем, все произошло наоборот: «братьев Губовых» уволили, а Тарасов остался.

Уйдя из ЦСКА, Трегубов еще некоторое время играл в хоккей в командах рангом значительно ниже: два года в куйбышевском СКА, потом столько же в воскресенском «Химике». В 65-м повесил коньки на гвоздь. Поскольку образование у него было никудышное (всего три класса сельской школы) и ничего иного, кроме как играть в хоккей, он не умел, его гражданская жизнь складывалась весьма неудачно. Трегубов все чаще стал выпивать в компаниях со случайными собутыльниками. Работу нашел себе соответствующую – стал грузчиком в лужниковском пивном баре около Малой арены. Катал бочки с пивом. Из них же и пил. Когда об этом узнало высокое начальство – а ему доложили, что Трегубова у пивбара фотографируют иностранные журналисты, – оно поступило весьма своеобразно: вместо того чтобы помочь человеку и устроить его на более престижную работу, оно надумало лишить его звания заслуженного мастера спорта. К счастью, в последний момент это решение было отменено. Однако с работой Трегубову так и не помогли.

Когда умерла первая жена Трегубова Ольга, многие знавшие «Ивана Грозного» посчитали, что и его вскоре постигнет то же. Но судьба улыбнулась бывшему чемпиону. Встретилась ему на жизненном пути женщина (кстати, тоже Ольга), которая полюбила его и не побоялась связать с ним свою судьбу. В начале 70-х они поженились. И произошло чудо – Трегубов бросил пить. С тех пор до самой смерти он не знал даже запаха спиртного.

Начало 90-х Трегубов встретил простым пенсионером с пенсией в 120 рублей. Родной клуб ЦСКА, которому он принес столько славы, его практически забыл (даже на юбилей не позвали). Районные власти предлагали ему тренировать детей, но Трегубов колебался. Однажды уже попробовал и обжегся – приходилось быть больше не тренером, а выбивалой, сторожем, подметальщиком. Но с детьми работать очень хотелось. Не довелось…

С Сологубовым, который ушел из хоккея в том же 65-м, Трегубов продолжал поддерживать хорошие отношения. Они вместе справляли праздники, посещали хоккейные матчи родного им ЦСКА. У Сологубова жизнь в последние годы тоже складывалась не ахти как – он работал сторожем в гараже. Но на судьбу не роптал – не привык. Умер Сологубов в 1988 году. Его смерть стала для Трегубова настоящим потрясением. Видимо, тогда у него и появились первые симптомы страшной болезни.

Прославленный советский хоккеист, прозванный зарубежными специалистами за мощь и силу «Иваном Грозным», умер от рака легких 1 сентября 1991 года. Умирая, он попросил свою жену и друзей выполнить только две его просьбы: похоронить его на Востряковском кладбище рядом с его другом и бывшим партнером по команде Николаем Сологубовым и чтобы на его похоронах не было прославленного тренера Анатолия Тарасова. Эти просьбы были выполнены, поскольку, во-первых, такова была воля умирающего, и во-вторых – все прекрасно знали всю подноготную этих пожеланий. И теперь «братья Губовы» лежат рядом, как некогда сидели на одной спортивной скамейке в одной прославленной команде, которой они отдали лучшие годы своей жизни.

2 сентября – Борис БРУНОВ

Этот человек долгие годы считался одним из лучших конферансье на советской эстраде, достойным продолжателем славных традиций жанра конферанса. Без его участия не обходился ни один правительственный концерт, ни одно мало-мальски значительное представление, где выступали признанные звезды советской эстрады. Так продолжалось почти полвека. Но потом великая страна распалась, а с ней ушел в небытие и жанр конферанса. И когда спустя несколько лет этот человек скончался, в газетах написали, что умер «последний конферансье Советского Союза».

Борис Брунов родился в Тбилиси в июне 1922 года в актерской семье: его родители были обрусевшими итальянскими цирковыми актерами, которые владели многими жанрами. Однако преимущественно они работали на проволоке и сверхметко стреляли из ружей по мишеням. Естественно, у ребенка, отпрыска цирковой династии, дальнейшая судьба была предопределена – только манеж. И в 10 лет Борис впервые вышел на арену цирка в одном номере со своими родителями. С этого момента и начался фактический трудовой стаж Брунова.

Цирк был вторым домом Брунова на протяжении нескольких лет. За эти годы он освоил многие жанры: жонглирование, акробатику, игру на концертино и ксилофоне. Кроме этого, именно цирк привил ему чувство публичности, непринужденности и раскованности, которые впоследствии очень пригодятся Брунову в его дальнейшей артистической деятельности.

Буквально накануне войны Брунова призвали в армию. Служить ему довелось на флоте, но и там он не забывал об актерстве – выступал в художественной самодеятельности. В основном это был конферанс, которым Брунов владел мастерски. Сослуживцы его так и звали – «мастер художественной травли». «Травля» – это вранье на флотском жаргоне. В ансамбле песни и пляски Тихоокеанского флота была концертная группа, с которой Брунов и ездил как конферансье. В конце июля 1945 года в Москве состоялся конкурс всех флотских ансамблей, на котором коллектив Брунова занял первое место. Однако вместо обещанной призовой поездки по странам социалистического лагеря участникам ансамбля пришлось отправляться в другое «турне»: им выдали автоматы, гранаты, пулеметы и на эсминце отправили на войну с Японией. К счастью, длилась эта война недолго – меньше месяца.

В 1948 году Брунов демобилизовался и устроился работать конферансье в Приморскую филармонию. Большинство своих монологов он брал либо из газет и журналов, либо из репертуаров столичных гастролеров. Добавлял туда что-то от себя – и номер был готов. Его тогдашним гастрольным маршрутам могли позавидовать многие звезды эстрады: он выступал на Сахалине, на Камчатке, на Чукотке и еще в доброй сотне мест, большая часть из которых даже не была обозначена на карте. Так продолжалось два года. А потом случайно в их края приехала Рина Зеленая, и Брунову доверили вести ее концерт. Конферанс Брунова настолько понравился столичной артистке, что она посоветовала ему попытать счастья в Москве. «Я думаю, с вашим талантом вам это удастся», – сказала Зеленая. И Брунов, собрав свои нехитрые пожитки, отправился в столицу.

Поскольку больших денег у него не было, Брунов снял крохотный угол за пределами города – в Малаховке. И каждый день ездил в столицу на электричке в поисках работы. Однако первое время ему откровенно не везло – его никуда не брали. В Москонцерте сказали, что у него слабенький репертуар, в Обществе глухих – что у них нет свободных единиц, а в Обществе слепых – что он невыразителен. Однако возвращаться назад Брунову было стыдно, и он стал перебиваться случайными заработками. В итоге года два ему пришлось мотаться по концертам, которые предлагали разные люди. И только в 1952 году удача наконец улыбнулась ему – его взяли в Гастрольбюро СССР. Концертную ставку ему положили в 7 рублей 50 копеек. Не ахти какие деньги, но зато теперь у Брунова была постоянная работа. Однако первое время она приносила больше расстройства, чем радости.

Самый кошмарный случай произошел с Бруновым в ноябре того же 52-го, когда Рина Зеленая пригласила его выступить на концерте, посвященном ее 50-летию. Брунов не мог отказать актрисе, которая была его «крестной мамой» на эстраде. Однако лучше бы он отказался. Когда Брунов вышел на эстраду, чтобы исполнить пародийный номер, он увидел в первых рядах целое созвездие выдающихся артистов – Сергея Лемешева, Ивана Козловского, Игоря Ильинского, Эмиля Гилельса, Игоря Моисеева. От этого «иконостаса» Брунов так растерялся, что провалил выступление – постоянно запинался, путая слова. Наконец с горем пополам ему удалось закончить свое выступление, после чего он в полной прострации буквально убежал за кулисы. Там его нашел известный чтец Сергей Балашов и попытался успокоить. «Молодой человек, – сказал Балашов, – прежде чем выходить на такую аудиторию, вы должны соизмерять свои желания и возможности. Хотеть выступить – это одно. А вот нужно ли это делать – совсем другое».

После этого случая Брунов заболел – почти полгода мучился экземой в виде волдырей, которые выступили на его теле от сильного нервного расстройства.

В том же 1952 году в жизни Брунова появилась женщина, ставшая впоследствии его женой на всю дальнейшую жизнь. Звали девушку Маша, и она была манекенщицей в Доме моделей на Кузнецком мосту. Брунов увидел ее случайно: скуки ради зашел в Дом моделей, благо это было совсем рядом, и увидел свою будущую жену. Маша была очень эффектная и красивая девушка, ее расположения добивались многие известные люди. Например, Зиновий Гердт, который, собственно, и познакомил Марию с Бруновым, поскольку они оказались в одной компании. У него и в мыслях даже не было, что какой-то провинциал без кола и двора сможет произвести впечатление на такую девушку. Но именно так и вышло. Брунов и Маша стали встречаться, несмотря на то что многие считали их роман какой-то аномалией. Ну не смотрелись они вместе: эффектная Мария и отнюдь не красавец Брунов. А что получилось: в начале 1953 года молодые решили пожениться.

Как рассказывал сам Брунов, когда об этом узнал Гердт, он тут же примчался к Маше и начал уговаривать ее изменить решение. «Ты что, с ума сошла? – говорил Гердт девушке. – Выходить замуж за этого жлоба? Да у него же ничего за душой нет – ни квартиры, ни машины. Машенька, не торопись. Мы тебе генерала найдем». Но девушка осталась глуха к призывам своего бывшего кавалера.

Брунов планировал свадьбу на март месяц: в женский праздник у него было запланировано аж 17 концертов, что должно было принести неплохой доход, на который жених собирался устроить приличную гулянку и купить невесте хороший подарок. Но все испортила смерть «вождя всех времен и народов», последовавшая 5 марта. В итоге концерты были отменены, и Маша осталась без подарка. А свадьбу пришлось сыграть чуть позже и уже с более скромными затратами.

Чтобы его молодая жена ни в чем не нуждалась, Брунов работал не покладая рук. С гастролями он объездил почти весь Советский Союз, а в 55-м побывал даже на дрейфующей станции «Северный полюс-4». Это было впервые в истории – концерт при минус 45 градусах. А еще Брунов был первым артистом, который вышел на сцену Кремлевского Дворца cъездов. Этим концертом открывался КДС, и в зале сидели строители Дворца и все тогдашнее Политбюро во главе с Никитой Хрущевым. Но это выступление закончилось скандалом. Когда после вступительного монолога Брунов произнес: «А теперь прошу занавес!», устроители по ошибке нажали не ту кнопку и вместо занавеса из ткани на сцену стал опускаться противопожарный щит из цемента весом в несколько тонн. Можно себе представить, что пережили тогда высокопоставленные зрители, сидевшие в партере!

А однажды Брунов едва не пострадал из-за своей популярности. Они тогда с женой жили в коммунальной квартире, где у них был сосед – запойный пьяница. Причем он был таким пропащим алкоголиком, что, когда он пьяный валялся в общей ванной, женщины никак на него не реагировали, а спокойно себе мылись. И вот однажды его жена, простая деревенская женщина, подошла к Брунову и попросила пропесочить выпивоху в каком-нибудь концерте. Артист согласился, тем более что ближайшее его выступление было запланировано на следующий день и должно было транслироваться по телевидению. В том концерте Брунов спел несколько сатирических куплетов, один из которых посвящался его соседу. После концерта счастливый Брунов позвонил домой, чтобы поинтересоваться реакцией соседа. А жена ему сообщает: мол, домой лучше не приходи – соседи ждут тебя с кочергой в прихожей. Брунов был в шоке: он ожидал, что его куплеты не понравятся соседу, но чтобы до такой степени!.. В итоге ему пришлось целую неделю ночевать у друзей.

К началу 60-х Брунов уже считался одним из самых известных эстрадных артистов страны. Его постоянный автор Матвей Грин отмечал, что у Брунова присутствует удивительное, никогда не подводившее его чутье на реакцию зрителей. Брунов умел вовремя вставить остроумную реплику, «обыграть» неожиданную ситуацию, рассказать анекдот. Правда, импровизационный дар и острота реакции не могли до конца раскрыться в условиях строжайшей цензуры, когда отступление от утвержденного текста грозило серьезными неприятностями. Вот почему со временем его собственные «разговорные» номера становились все короче, а развернутые фельетоны уходили в прошлое, уступая место коротким злободневным репризам, куплетам.

В начале 60-х, когда у Бруновых родилась дочка Мила, им наконец дали отдельную жилплощадь: они поселились в Каретном ряду, причем у них был общий балкон с Леонидом Утесовым. Говорят, этим переселением Брунов был обязан председателю Совета Министров СССР Алексею Косыгину, с которым он подружился после того, как близкий друг его детства женился на дочери Косыгина. Но у этой дружбы было много завистников. Однажды кто-то из них прислал Косыгину письмо, в котором сообщал премьеру, что «Брунов спекулирует вашим именем и на всех углах козыряет дружбой с вами». К счастью, Косыгин в эту ложь не поверил.

В конце 60-х Брунов поступил на Высшие режиссерские курсы при ГИТИСе, чтобы иметь диплом режиссера эстрады и массовых зрелищ. Поводом к такому шагу послужил один случай. Как-то Брунова пригласили стать сорежиссером Декады дней России в Киргизии. Режиссером представления был назначен один известный человек из Ленинграда, но у него вырваться в Киргизию не получилось – он уезжал в служебную командировку в Париж. И тогда всю работу по режиссуре он взвалил на плечи Брунова, оставив ему свои рекомендации на бумаге. Но Брунов в эту бумагу так ни разу и не заглянул, поставив представление по собственному плану. Республиканскому руководству увиденное так понравилось, что они присвоили Брунову звание заслуженного артиста Киргизии. Однако гонорар за декаду достался тому самому режиссеру, который уехал в Париж. А когда Брунов робко поинтересовался, почему вышло именно так, ему ответили: «Но вы ведь не профессиональный режиссер». Вот тогда Брунов и подал документы на режиссерские курсы.

Закончив курсы в 1971 году, Брунов в течение последующих лет поставил сотни всевозможных фестивалей, декад, праздников, проводившихся по всей стране. Этот опыт стал поводом к тому, чтобы в 1983 году назначить Брунова художественным руководителем столичного Театра эстрады. До этого эту должность занимал Александр Конников, но он, что называется, сгорел на работе. На каком-то конкурсе молодых исполнителей было принято несправедливое решение в отношении балета Театра эстрады, из-за чего Конников так расстроился, что его прямо в рабочем кабинете разбил паралич.

Стоит отметить, что Брунов поначалу отказывался от руководства Театром эстрады, поскольку был абсолютно доволен своим тогдашним положением. Он зарабатывал на эстраде до 1000 рублей в месяц, в то время как в директорском кресле ему полагалось только 300 рублей. Но его вызвали в Моссовет и стали стращать: мол, это такая честь – быть руководителем столичного театра, а вы про какие-то деньги! Но Брунов продолжал стоять на своем, приведя убойный аргумент: «Я не член партии». На что ему ответили: «Но вы идеологически правильно мыслящий человек». В итоге сошлись на компромиссном варианте: Брунов согласился стать директором Театра эстрады на полставки, что позволяло ему продолжать концертную деятельность. Но когда в начале 90-х развалился Москонцерт, Брунов переключился на руководящую работу полностью.

Когда развалился и Советский Союз, для отечественной культуры наступили трудные времена. Театр эстрады не стал исключением: концерты там проходили все реже и реже, что вполне объяснимо – в смутные времена людям не до представлений. А поскольку Брунов привык всегда быть в гуще событий, он сделал вполне логичный шаг – пошел на сближение с новой властью. Он вошел в политический блок «Наш дом – Россия», подружился с тогдашним первым заместителем председателя Совета Министров России Владимиром Шумейко. В 96-м, во время выборов президента России, Брунов был доверенным лицом у Бориса Ельцина. Помимо этого, Брунов имел еще несколько должностей: был членом комиссии по госпремиям, заместителем председателя правления ЦДРИ, членом правления Российского фонда мира, вице-президентом Союза российских эстрадных деятелей.

Оставаясь на посту руководителя Театра эстрады, Брунов старался сохранить в нем те традиции, которые были заложены еще его предшественниками. И хотя новое время диктовало свои правила, Брунову каким-то образом удавалось не допустить на сцену своего театра ни пошлости, ни эпатажа, ни эротики.

В июне 1997 года Брунову исполнилось 75 лет. Юбилей он встретил в прекрасном расположении духа: был так же энергичен, весел, остроумен. Самый дорогой подарок сделал юбиляру президент России Ельцин – это была новая квартира. Увы, но обжиться на новом месте Брунову было не суждено.

Глядя на пышущего энергией юбиляра, никому даже в голову не могло прийти, что через три месяца его не станет. Но уже тогда, в дни юбилея, люди посвященные знали, что Брунов болен – у него был рак желудка. Судя по всему, предпосылки к этой болезни появились у него еще в годы его активной гастрольной деятельности. Все эти переезды, гостиницы, еда на скорую руку отнюдь не способствуют поддержанию здоровья. К тому же Брунов любил курить, причем не обычные сигареты или папиросы, а кубинские сигары. И хотя сигары очень гармонировали с внешним видом Брунова, их разрушительное влияние на организм от этого не становилось слабее.

В дни юбилея артиста многие печатные органы откликнулись на это событие, напечатав на своих страницах интервью с Бруновым. Одна из таких публикаций называлась «Однажды я чуть не умер от страха». По злой иронии судьбы, именно от страха Брунов и скончался. Буквально за неделю до поступления Брунова в больницу умер Юрий Никулин, жизнь которого не смогли спасти даже светила медицины. И когда в начале сентября Брунов лег в ЦКБ, чтобы ему сделали операцию на желудке, он боялся повторения той же истории. Итог этого: ночью 2 сентября у него наступила смерть от разрыва сердца. Но это было даже к лучшему. Оказывается, у Брунова был обнаружен рак желудка в последней стадии, и внезапная смерть от сердечного приступа была для него избавлением от более страшного конца.

Борис Брунов был уникальным явлением в отечественной эстраде. Может быть, даже единственным таким человеком. Не певец, не музыкант, не дирижер, не танцор, но был известен всем и каждому. Он пережил шестерых генеральных секретарей ЦК КПСС и с каждым был в хороших отношениях. И это при том, что Брунов никогда не состоял в рядах КПСС! Видимо, была в нем какая-то аура, которая помогала ему быть одинаково почитаемым и любимым в любой аудитории: начиная от рядовой доярки и заканчивая генеральным секретарем.

3 сентября – Евгений МАРТЫНОВ

Этот композитор и певец был гордостью советской эстрады. Выходец из простой семьи, он сумел с отличием закончить музыкально-педагогический институт, где тамошние преподаватели дали ему прозвище Подарок за его уникальный талант. Спустя несколько лет после окончания института этот человек приехал в Москву и сделал стремительную карьеру певца и композитора, став уже настоящим подарком для миллионов советских людей. Его чистые и светлые лирические песни чуть ли не ежедневно звучали из всех ретрансляторов, даря слушателям радость и веру в светлое завтра.

Евгений Мартынов родился 22 мая 1948 года в городе Камышине Волгоградской области. Его отец – Григорий Иванович – был музыкантом-самоучкой, который привил любовь к музыке и своим детям: сыновьям Евгению и Юрию. Но поскольку Евгений был старшим, музыкальные способности в нем проявились чуть раньше. Сначала он с восхищением слушал игру отца на аккордеоне, а когда малость подрос, стал обучаться игре сам. Когда ему исполнилось 11 лет, отец купил ему настоящий аккордеон. Уроки игры на нем Евгений брал у отца, а также у профессионального учителя-аккордеониста.

В 1962 году Мартынов закончил восьмилетку и поступил в Артемовское музыкальное училище на дирижерско-духовое отделение. Он обучался игре на кларнете в классе Бориса Петровича Ландаря. Именно там Мартынов написал свои первые собственные произведения: романс для кларнета и фортепиано, скерцо для кларнета и фортепиано, прелюдию для фортепиано… И уже к 4-му курсу Мартынов вырос в уважаемого всеми музыканта: его фотография красовалась на студенческой Доске почета, ему выплачивалась повышенная стипендия как отличнику учебы, он стал лауреатом училищного конкурса на лучшее исполнение произведений советских композиторов.

В 1967 году Мартынов закончил училище и отправился в Киев, поступать в Киевскую консерваторию имени П. И. Чайковского. Причем родители отговаривали сына от поездки туда, сомневаясь, что он сумеет пройти огромный конкурс. Дескать, в Донецке или Харькове поступить куда легче. Но Евгений был человеком азартным. Да и училище он закончил с отличием. В итоге в консерваторию он поступил с первого захода. Правда, уже в сентябре ему пришлось переводиться в другое учебное заведение, поскольку жить в консерваторской общаге было невыносимо: полчища тараканов, вечно пьяные соседи-студенты. С помощью отца, который лично отправился в Министерство культуры Украины, Евгению удалось перевестись в Донецкий музыкально-педагогический институт.

С первых же дней своего пребывания в донецком институте Мартынов заработал от тамошних преподавателей прозвище Подарок. Оно родилось не случайно. Мартынов действительно оказался настоящим подарком судьбы для этого института, где талантливых студентов было раз-два и обчелся. А Мартынов буквально поражал всех своей одаренностью. В апреле 1970 года руководство института даже направило его родителям благодарственное письмо.

Путь к славе начался для Мартынова в 1972 году, когда он из Донецка, где работал руководителем эстрадного оркестра НИИ взрывоопасного оборудования, отправился в Москву к популярной певице Майе Кристалинской. Целью поездки было показать ей несколько песен, написанных Мартыновым. В итоге Кристалинская отобрала для себя одну песню – «Березка». И с успехом ее исполнила.

С самой лестной рекомендацией от Кристалинской Мартынов отправился в «Росконцерт». Там его прослушали, остались довольны услышанным и решили испытать Мартынова в качестве солиста-вокалиста в сборной эстрадной программе. Правда, первые два месяца новичок должен был отработать бесплатно. Но он согласился, поскольку выбора просто не было. И поехал в свои первые гастроли – по Дальнему Востоку. На дворе стоял июнь 1972 года. В тот эстрадный десант вошли многие звезды тех лет: Лев Лещенко, Валентина Толкунова, Геннадий Хазанов, Светлана Моргунова и др.

Самой известной песней в репертуаре Мартынова была «Баллада о матери», которую он написал год назад на стихи Андрея Дементьева. Эта песня сразу легла на душу простого слушателя, чего нельзя было сказать о представителях композиторского цеха. Например, Тихон Хренников, выступая на Объединенном пленуме правлений Союза композиторов СССР и Союза композиторов РСФСР, упоминая о Евгении Мартынове, сказал, что это «композитор, не лишенный способностей, но упорно культивирующий надрывно-душещипательные мелодические обороты и мелодраматизм».

В 1973 году Мартынов был зачислен в штат артистов эстрадного оркестра «Советская песня» при «Росконцерте». Ему установили концертную ставку солиста оперетты и эстрады в размере 13 рублей, а также разовую инструментальную ставку артиста эстрадного ансамбля в размере 6 рублей. В июне того же года Мартынов отправился на Всесоюзный конкурс исполнителей советской песни в Минске и стал там лауреатом. За исполнение песни «Баллада о матери» Мартынов также был удостоен приза зрительских симпатий.

Не успел к Мартынову прийти первый успех, как судьба начала испытывать его на прочность. Началось все с того, что в ноябре 73-го врачи диагностировали у Мартынова «переутомление голосовых связок» и предписали ему полное двухнедельное молчание и трехмесячное воздержание от пения. А едва к нему вернулся голос, как пришла новая напасть – его решили призвать в армию. Но Мартынову повезло: поскольку он уже к тому времени был достаточно популярен, Союз композиторов взял его под свою опеку и сумел уберечь от службы. Как выяснилось, не зря. В декабре 1974 года песня Мартынова «Баллада о матери» в исполнении Софии Ротару стала финалисткой «Песни-74». А в июне 1975 года уже сам Мартынов был отправлен представлять советское искусство на фестиваль «Братиславская лира». Он исполнил там свою новую песню «Яблони в цвету» и был удостоен главного приза – «Золотая лира-75». После этого фирма грамзаписи «Мелодия» «разродилась» первым миньоном певца, в который вошли три песни: «Яблони в цвету», «Лебединая верность», «Наш день». В декабре 1975 года «Лебединая верность» стала финалисткой «Песни года» – ее вновь исполняла София Ротару.

В 1976 году последовала новая победа: Мартынов получил серебряную медаль на международном конкурсе исполнителей эстрадной песни «Золотой Орфей» в Болгарии, где он исполнил две болгарские песни и свою «Аленушку». Это был успех с большой буквы. Однако житейской неустроенности Мартынова он не изменил: лауреат престижного конкурса продолжал обитать в съемной квартире, в которой не было даже пианино. Он все так же записывал где-то в дороге и в гостиницах ноты на клочках ненотной бумаги. Записывал, чтобы, добравшись наконец где-нибудь к инструменту, выплеснуть из души чудесную мелодию, давно просившуюся наружу. Так могло продолжаться и дальше, если бы не выручил Иосиф Кобзон. Однажды после очередного совместного концерта Кобзон вызвался подбросить Мартынова до дома. А тот внезапно заявил, что он сегодня ночует… на Курском вокзале. И на следующее утро Кобзон повел коллегу к секретарю ЦК ВЛКСМ Борису Пастухову, от него – к зампреду Моссовета Коломину. Через неделю Мартынов внес необходимый задаток в жилищно-строительный кооператив, а через полгода получил ордер на новую двухкомнатную квартиру в доме № 32 по Большой Спасской улице.

В 1976 году Мартынов ушел из «Росконцерта» – строгий гастрольный график стал сковывать его творческую активность – и устроился музыкальным консультантом в издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Это была чисто условная работа, за которую артисту платили… 6 рублей в месяц. В те годы ведь каждый трудоспособный гражданин должен был где-нибудь работать, в противном случае его могли упечь за решетку за тунеядство. Вот Мартынов и пошел в консультанты, а на самом деле вкалывал на другом поприще – как певец и композитор.

В конце 70-х Мартынов был уже суперпопулярным артистом, его песни распевала вся страна. О том, каковы были масштабы этой славы, говорит случай, произошедший с ним в апреле 78-го. Мартынов тогда участвовал в концерте для делегатов съезда ВЛКСМ, после которого был устроен шикарный банкет. Мартынов там, естественно, выпил любимой им водки и в таком виде сел за руль своего «жигуленка» (вместе с ним в машине был и его родной брат Юрий, тоже подшофе). Однако далеко уехать братья не смогли: Евгений попытался выехать из тесного бокса на улице и врезался в столб. Никто в этой аварии не пострадал, разве что машина оказалась слегка помятой да столб накренился в сторону. А тут откуда ни возьмись появились сотрудники ГАИ. Они приказали братьям вылезать из «жигуленка» и перебираться к ним в «воронок». Юрий возмутился: «Да вы что, не узнаете, кто перед вами? Да это же Мартынов! „Яблони в цвету“, „Аленушка“, не помните?» Но стражи порядка то ли не поверили, то ли любили другую музыку.

Короче, братьев привезли в отделение милиции. А там Мартынов взял да и устроил бесплатный концерт – прямо в «обезьяннике» стал распевать во все горло свои песни. Естественно, народ узнал его и начал возмущаться: за что, мол, артиста арестовали? Пришел начальник отделения, глянул на все это дело, устроил нагоняй своим бестолковым подчиненным и забрал Мартыновых к себе в кабинет. А там, как положено, полный набор: водка, закуска, магнитофон… Домой братьев развезли в милицейской машине уже к ночи, с песнями. А «Жигули» Евгения на следующий день отремонтировали в том же отделении милиции тамошние мастера.

В августе того же 78-го Мартынов женился. Его супругой стала 19-летняя киевлянка, студентка 2-го курса фортепианного отделения Киевского музыкального училища Эвелина Старанченко, с которой он познакомился более года назад (до этого у Мартынова был фиктивный брак с одной москвичкой). Стоит отметить, что практически все друзья и коллеги Мартынова отнеслись к его выбору скептически: им показалось, что девушка просто хочет охмурить популярного артиста, а он, слепец, этого не видит. Мартынову попытались «открыть» глаза, но он предпочел сделать все по-своему. Полтора года он встречался с Эллой, после чего сделал ей предложение. Свадьбу молодые гуляли в одном из роскошных ресторанов Москвы – «Прага». В конце банкета Мартынов преподнес гостям шикарный сюрприз: в течение получаса пел свои старые и новые шлягеры. Присутствующие были в восторге.

Несмотря на то что отныне рядом с Мартыновым появилась законная жена, многочисленная армия поклонниц у него так и не убавилась. Их стало даже еще больше, и иные из них устраивали настоящие паломничества. Они приезжали в Москву из разных городов страны с чемоданами и раскладушками и ночевали прямо у двери квартиры своего обожаемого кумира. Все надеялись, что он бросит жену и свяжет свою судьбу с кем-то из них. Но Мартынов бросать жену не собирался.

Другие поклонницы были не столь навязчивы и свою любовь к кумиру выражали более спокойно. Например, присылали ему посылки, где были: вязаная одежда, варенье, пироги, альбомы, посвященные Мартынову, и даже стихи о нем и для него.

Однако встречались и такие, кто замышлял против Мартынова дела совсем недобрые. Одна из таких историй могла завершиться трагически.

В тот день Мартынов ужинал в любимой «Софии». К нему за столик подсел незнакомый мужчина. Он сообщил, что давно является поклонником его таланта и даже свою новорожденную дочь назвал Евгенией. Эти слова тронули Мартынова до глубины души, тем более что он был уже навеселе. А мужчина продолжал: мол, я так рад этой встрече, надо это дело отметить. И повел его к своему столику. Там они разлили по бокалам шампанское, чокнулись, Мартынов выпил… и больше ничего не помнил. Оказывается, мужчина был профессиональным вором, который подмешивал своим жертвам в спиртное сильнодействующее снотворное. И в «Софию» он специально пришел, чтобы «поймать» Мартынова, про которого точно знал, что он входит в число самых высокооплачиваемых композиторов Советского Союза (это была сущая правда: раньше в этом ранге пребывал Арно Бабаджанян, которого сменил Давид Тухманов, а его уже Мартынов, получавший в месяц до 15 тысяч рублей). Доведя Мартынова до нужной «кондиции», преступник вывел его на улицу и довел до ближайшего подвала в подъезде одного из домов. И там основательно «выпотрошил» артиста: снял у него с руки золотой перстень (награду за победу на «Братиславской лире»), швейцарские часы, забрал кожаную куртку, американский ремень и всю наличность. На следующий день Мартынов, конечно, заявил в милицию, но преступника того так и не нашли – он, видимо, уже покинул столицу или залег на дно.

Как и положено популярному исполнителю, про Мартынова в народе ходили самые невероятные слухи. Например, говорили, что он женат на дочери Героя Советского Союза Александра Покрышкина, что прославленный маршал авиации подарил ему самолет, на котором он регулярно летает… на дачу к Брежневу. Еще судачили о его баснословных гонорарах, импортных «тачках» и загулах в ресторанах. Кстати, последние действительно имели место быть. Особенно привечал Мартынов ресторан «София», что на площади Маяковского. И чаще всего сам платил за весь стол, хотя его соседями были люди не бедные.

В декабре 1978 года, после двухлетнего перерыва, Мартынов снова объявился в финальной «Песне года». Правда, не в качестве исполнителя (туда его категорически не приглашали после того, как теленачальница Стелла Жданова заявила, что «у Мартынова лицо не артиста, а приказчика, ему бы до революции в полосатых штанах в трактире служить»), а в качестве автора: их с Дементьевым песня «Отчий дом» прозвучала в исполнении все той же Софии Ротару и Карела Готта.

Тем временем до конца 70-х у Мартынова появилось пять миньонов. А в 1979 году вышел долгожданный «гигант», но его успех оказался гораздо меньшим, чем предполагалось. С этого момента «Мелодия» вновь перешла на выпуск исключительно мартыновских миньонов – у них и тираж был больше и успех выше. В 1980 году Мартынов стал лауреатом премии Ленинcкого комсомола (за личный вклад в развитие молодежной комсомольской песни). В том же году он вступил в ряды КПСС.

Летом 1980 года распался творческий дуэт Евгения Мартынова и Андрея Дементьева. Развела их банальная ссора. Мартынов договорился с председателем Гостелерадио Сергеем Лапиным о встрече (речь должна была идти о показе по ТВ их новых песен), позвонил Дементьеву с тем, чтобы он тоже с ним пошел, но тот сослался на занятость: дескать, иду на концерт заезжего гастролера. И Мартынов не сдержался: высказал поэту все, что о нем думает, после чего швырнул телефонный аппарат на пол, ушел в свою любимую «Софию» и там напился. На этот раз он был там один, без приятелей, и метрдотель позвонила его родственникам, сказав, что у композитора, видно, неприятности и что им следовало бы подъехать забрать его, ибо она своего любимого артиста таким никогда не видала и он еще, чего доброго, совсем свалится с ног.

После разрыва с Дементьевым Мартынов стал работать с другими поэтами: Михаилом Пляцковским и Робертом Рождественским. Однако, нисколько не умаляя достоинств этих поэтов, стоит отметить, что песни, рожденные в этом содружестве, все-таки имели меньший успех, чем те, которые создал тандем Мартынов—Дементьев. Хотя и среди них были безусловные шлягеры: «Посидим по-хорошему», «Мамины глаза», «Если есть любовь».

В 83-м в семье Мартыновых случилось два радостных события: у них родился сын Сергей и Евгения наконец приняли в Союз композиторов СССР. До этого он несколько раз пытался пробиться туда, но каждая из этих попыток заканчивалась неудачей. Недоброжелателей и завистников среди коллег у Мартынова было, что называется, выше крыши. Но в 83-м дело сдвинулось с мертвой точки. Рекомендации для приема в Союз Мартынову согласились дать мэтры советской эстрады – Марк Фрадкин и Никита Богословский.

В 1987 году Мартыновы сменили и место жительства – из «двушки» на Большой Садовой переехали в четырехкомнатные хоромы на улице Гарибальди. Казалось бы, живи и радуйся! Однако…

С конца 80-х советская эстрада вступила в полосу своего кризиса. На авансцену сначала вышел рок-н-ролл, в результате чего любовная лирика, которую писал и исполнял Евгений Мартынов, стала никому не нужна. А уж когда на сцену хлынули так называемые «фанерщики», тут у Мартынова и вовсе руки опустились. Нет, он продолжал активно работать, выступать, но былой радости этот процесс ему уже не доставлял. В конце 80-х он жаловался брату: «Вчера отработал в подмосковной „сборной солянке“… Знаешь, публика становится какой-то все более чужой… Нельзя сказать, что я прохожу плохо… Но в зал лучше не вглядываться: глаза на тебя смотрят уже не те, лица тоже не родные, жвачку жуют, курят, разговаривают во время концерта, кричат что-то, ходят по залу… Правда, со мной выступали певцы и певицы какие-то левые – в цепях, полуголые, я даже имен их не знаю, а в зале такой гвалт и визг поднялся, что еле-еле милиция всех угомонила. Да, эта публика пришла уже не на Мартынова… Вот я и думаю: мы с тобой слушаем Уитни Хьюстон, Хулио Иглесиаса, Барбару Стрейзанд, восхищаемся их культурой пения и аранжировками песен, а ведь в нашей молодежной эстраде к этому даже тяги нет… Только что прослушал опять пластинку Ширли Бесси. Это ведь конец света! Можно сказать, что люди творчеством занимаются. А тут же мрак, что стало твориться! Толпа вчера ревет, на сцену лезет, милиция ее оттуда сбрасывает… Сумасшедший дом какой-то, и все!..»

Да, по части культуры наша эстрада конца 80-х представляла собой жуткое зрелище. Объяснение тому было простое: что называется, дорвались. Получили свободу выше крыши, а что с ней делать – никто толком не знал. Вот и упражнялись, кто как мог и умел. Как будто Леонид Утесов, Клавдия Шульженко или те же София Ротару, Алла Пугачева, Евгений Мартынов жили сто лет назад.

После всех переживаний, которые свалились на него в те годы, Мартынов зимой 1988 года решил подлечиться: по совету друзей-космонавтов прошел полное медицинское обследование в Звездном городке. Вышел оттуда совсем другим человеком – помолодевшим, повеселевшим. Нотная тетрадь, которую он туда с собой прихватил, была вся исписана новыми произведениями. Однако никому они оказались не нужны. И спустя несколько месяцев Мартынов опять впал в хандру и отчаяние. А тут еще некие «кооператоры», которые устраивали его концерты, «нагрели» его на 10 тысяч рублей. Мартынов подал на «кооператоров» в суд, что только прибавило ему нервотрепки – слушания откладывались по самым разным причинам. А потом неожиданный недуг свалился на отца Евгения – ему предстояло сделать глазную операцию. В итоге сердце Мартынова не выдержало нагрузок…

Евгений Мартынов умер в понедельник 3 сентября 1990 года. Умер совершенно неожиданно для всех: и для родственников, и для многочисленных поклонников его таланта – ведь ему было всего 42 года. Хотя, согласно старинному поверью, именно этот возраст является критическим для многих мужчин. В этом возрасте из жизни ушли Владимир Высоцкий, Джон Леннон, Джо Дассен и многие другие звезды отечественной и зарубежной эстрады.

В тот роковой день Мартынову предстояло совершить сразу несколько серьезных дел: отвезти отца в клинику, встретиться с адвокатом (назавтра предстояло третье по счету судебное слушание), утрясти вопрос с загранкомандировкой. Чувствовал себя артист неважно, поскольку накануне был на дне рождения у приятеля и там перебрал со спиртным. Голова, естественно, болела. А надо было чинить «Волгу», которая так некстати вдруг сломалась. Глотнув успокоительного, Мартынов отправился к таксисту, однажды уже помогавшему ему чинить его новый, но постоянно барахливший автомобиль. По дороге он заскочил в отделение милиции, находившееся прямо во дворе у подъезда его дома по улице Гарибальди: переговорил с приятелями-милиционерами и через несколько минут ушел.

Далее послушаем рассказ брата артиста Ю. Мартынова: «По собранным сотрудниками милиции показаниям свидетелей и очевидцев, а также на основе осмотра места происшествия, выявилась приблизительно следующая цепь событий, начиная с того момента, как брат вышел из 180-го отделения милиции, примерно в 9 часов 30 минут утра: где-то в 9 часов 35 минут его видели во дворе дома № 10, корпус 6, по улице Гарибальди, в этом доме якобы должен был проживать тот самый таксист или автослесарь, которого Женя пытался найти; в 9. 40 брат был около магазина и пункта приема стеклопосуды на улице Пилюгина, где часто, невдалеке от своих гаражей, собирались местные автомобилисты, визуально знавшие и Мартынова, и того самого – разыскиваемого – таксиста; двое мужчин вызвались за 2 бутылки водки помочь исправить машину, а точнее, поставить вместо какой-то сломавшейся детали новую – брат ее уже достал накануне; Женя дал им двадцатипятирублевую бумажку, один из них тут же зашел в магазин с „черного хода“ и вернулся с двумя бутылками и закуской (поясню: тогда шла кампания „борьбы с пьянством“ и официальная торговля спиртным начиналась с 11 часов, водка была дефицитом); мужики уверили брата, что для пользы дела лучше распить спиртное до работы, и попросили Женю хотя бы символически пригубить вместе с ними „за здоровье своей машины“; брат вот так, на улице, никогда не выпивал, но на этот раз, торопя мужиков и видя, что к ним стали подходить еще какие-то „автомобилисты“, жаждущие выпить, и что этот процесс может затянуться, согласился отхлебнуть первым (невнятно упомянув при этом что-то о суде, о сердце и жене, как вспомнил впоследствии один из свидетелей); приблизительно в 9.55 Женя в сопровождении этих двоих ремонтников снова был во дворе дома № 10, кор. 6, по улице Гарибальди, гулявшая старушка обратила внимание на то, что самый пьяный из троих пытался спеть песню про „яблони в цвету“ и спрашивал у другого: „Правильно?..“; у подъезда № 3 один мужик-свидетель остался покурить на улице, а другой вместе с Женей вошел в подъезд, а затем в лифт; в лифте брату стало плохо – он, взявшись то ли за грудь, то ли за живот, со стоном сначала опустился на колени, а потом упал; куда и зачем собирались подниматься на лифте и поднимались ли куда-нибудь, свидетель точно сказать не мог (якобы по причине сильного опьянения к тому моменту), но позже, в неофициальном разговоре со мной Владимир припомнил, что вроде бы поднимались на 10-й этаж и тут же вернулись вниз, так как Евгению именно тогда и стало плохо; пьяный и перепуганный свидетель вытащил брата из лифта и попытался вместе с товарищем оказать Мартынову какую-то помощь, но, видя, что „артист совсем потерял сознание“, они вдвоем перепугались еще сильнее и скрылись с места происшествия (как они потом рассказывали, побежали узнавать адрес Мартынова или искать машину, чтобы его отвезти, а кроме того, их напугал какой-то местный жилец, которого они попросили вызвать „Cкорую помощь“, а тот стал ругаться и пригрозил позвонить в милицию для „наведения порядка в подъезде от пьяни“); в 10.05 пожилая жительница этого подъезда – из квартиры на первом этаже – выходила за покупками в овощной магазин и увидела мужчину, лежавшего прямо у лифта, перед ступеньками, ведущими вниз – на улицу; через 20 минут (где-то в 10.25) она возвратилась обратно и обнаружила мужчину лежащим в той же позе, на том же месте, так же без движений; женщина зашла к соседке, и, посоветовавшись, они через 3 минуты вызвали милицию; в 10.30 милицейская машина прибыла на место, сотрудники милиции „сразу опознали Евгения Мартынова“ и попробовали привести его в чувство, однако ни на потряхивания, ни на похлопывания брат не реагировал, хотя пульс у него прощупывался, дыхание было ровным и цвет лица оставался нормальным (опасно-настораживающим показалось милиционерам появление серого пеновыделения изо рта); в 10.35 вызвали „Cкорую“, ее пришлось ждать относительно долго; примерно через 10 минут, заметив явно нездоровые изменения дыхания, температуры тела и лица, один из милиционеров по своей инициативе быстро сбегал в находящуюся напротив этого дома детскую городскую больницу № 143 и привел оттуда детского врача; врач, будучи неспециалистом в подобных ситуациях, что-то пытался предпринять, измерял давление, прослушивал сердце и легкие, „давал нюхать“ нашатырный спирт, пробовал делать массаж сердца (или груди, как говорили очевидцы); состояние еще более ухудшилось, что было и внешне видно по сильно побагровевшему, запотевшему лицу и спустившейся изо рта струйке крови; вскоре пропал пульс и выражение лица стало спокойным; в 11.05 наконец прибыла „Cкорая“, ее персонал несколько раз пытался восстановить работу сердца электроимпульсным дефибриллятором, но все было уже тщетно; тут снова появился пьяный водитель-свидетель, который, как выяснилось, все это время ходил поблизости „кругами“, ища сбежавшего собутыльника, совершенно незнакомого ему до этого дня; перепуганного плачущего мужика со словами „Это я убил человека“ для милиции было очень кстати, однако тут же выяснилось, что „убил… потому что не вызвал сразу „Cкорую“, а ведь мог же!..“; обнаружив тем не менее подозрительно-пристальное к себе внимание и узнав о намерении милицейской бригады отправить его сначала в вытрезвитель, а затем посадить в КПЗ, мужик умудрился опять сбежать…»

На следующий день практически все российские СМИ сообщили «о внезапной смерти популярного певца и композитора Евгения Мартынова». Кое-кто попытался придать этому событию криминальный оттенок: дескать, певца могли убрать те самые «кооператоры», с которыми он судился. Журналисты даже припомнили недавний инцидент: нападение 18 августа на Мартынова возле его дома группы неизвестных, которые отняли у него 50 рублей и избили. Нападение действительно имело место быть, но никакого отношения к композитору и певцу Евгению Мартынову не имело – жертвой был его однофамилец, артист Театра имени Маяковского Александр Мартынов. А наш Мартынов в те дни находился в Венгрии. Когда он вернулся, не преминул возмутиться: мол, получается, у меня в кармане денег больше пятидесяти рублей не водится и я такой бедный и жадный, что этот несчастный полтинник без боя отдать не мог.

Никакого криминала, судя по всему, в смерти Евгения Мартынова не было. Его действительно подвело сердце. Ведь накануне он гулял на дне рождения, а потом всю ночь пил димедрол. И употреблять алкоголь на следующее утро ему нельзя было, а он этого не учел. Как говорится, судьба…

Как вспоминают очевидцы, Мартынов предчувствовал свою скорую смерть. Так, во время последних гастролей – в июле 90-го, в Оренбурге – ему приснился сон: будто он лежит в гробу, а по нему в Доме композиторов идет панихида. Родные плачут, артисты речи произносят, похоронный марш Шопена звучит, венки пахнут цветами и елкой, свечи горят, и его портрет стоит в черной рамке. Сон был настолько отчетливым, что Мартынов проснулся в холодном поту и с болью в сердце. Чтобы унять страх, который его охватил, Мартынов даже встал и оделся, чтобы в этот сон снова не попасть. От страшного сна Мартынов в тот день действительно убежал. Однако от судьбы ему убежать не удалось: спустя полтора месяца после этого случая Мартынов скончался по-настоящему.

Похоронили Е. Мартынова на Ново-Кунцевском кладбище.

4 сентября – Эраст ГАРИН

В самом начале кинематографической карьеры у этого артиста был шанс сыграть роль из разряда эпохальных. Сыграв ее, он мог стремительно вознестись на гребень успеха и почивать на лаврах долгие годы. Но эта роль в итоге досталась другому актеру. А неудачнику отныне пришлось играть роли второго плана, причем в основном это были отрицательные герои. Но талант актера был настолько ярок, что даже в подобных ролях он сумел не только понравиться зрителям, но и был удостоен Сталинской премии.

Эраст Гарин родился 10 ноября 1902 года в Рязанской губернии в семье, которая не имела никакого отношения к искусству: его отец работал лесничим, мать была домохозяйкой. Однако талант лицедея, обнаружившийся у Гарина еще в глубоком детстве, сделал свое дело – он захотел стать артистом. Правда, на пути к этой мечте встала война. В 1918 году, будучи всего лишь 16-летним подростком, Гарин записывается добровольцем в Красную Армию, чтобы защищать первую в мире Республику Советов. К счастью для отечественного искусства, воевал Гарин недолго и вскоре за свой талант лицедея был зачислен в первый самодеятельный театр Красной Армии. Театр располагался на Арбате в теперь всем известном доме – сразу после женитьбы в нем жил Пушкин с Натальей Николаевной (в те годы этот факт еще не был широко известен).

Судьбу Гарина круто изменила встреча с режиссером Всеволодом Мейерхольдом, который в те годы не только возглавлял собственный театр, но и был главой Театрального отдела Наркомпроса. Как-то однажды прославленный режиссер пришел на спектакль самодеятельного театра и сразу после его завершения устроил молодым актерам «разбор полетов». «В целом мне все у вас понравилось, – сказал Мейерхольд. – Но вам надо еще многому учиться. Вот скоро мы открываем школу театрального мастерства, и я рад был бы видеть многих из вас в этом заведении». Эти слова Мейерхольда Гарин воспринял буквально: чуть ли не на следующий день демобилизовался из армии и подал документы в названную школу – она называлась Государственные высшие театральные мастерские, сокращенно – ГВЫТЫМ.

Как признается позднее сам Гарин: «Всему, что я знаю о своей профессии, я обязан Мейерхольду и его мастерским». И это не преувеличение. Еще студентом ГВЫТЫМа Гарина приняли в Театр Мейерхольда, где состоялись его первые роли, а вернее рольки, на профессиональной сцене. Он так увлекся театром, что буквально не мыслил себе жизни без него. Чтобы ни один вечер у него не оставался свободным, Гарин записался еще в один театр – Первый рабочий театр Пролеткульта.

Все тому же Мейерхольду Гарин был обязан и своей женитьбой. Случилось это в самом начале 20-х годов, когда Гарин только-только пришел в Театр Мейерхольда. Там же служила актрисой 20-летняя Хеся Локшина. Эта миниатюрная девушка с глазами-маслинами настолько сильно очаровала Гарина, что он чуть ли не сразу после их знакомства сделал ей предложение. Девушка согласилась, поскольку тоже успела влюбиться в своего кавалера с первого взгляда.

По словам очевидцев, их союз был основан на подлинной любви и уважении друг к другу. Супруги прожили вместе почти 60 лет, и лишь однажды их отношения дали трещину. Случилось это в 1935 году, когда Мейерхольд выпустил новую версию «Ревизора» с Эрастом Гариным в роли Хлестакова. Когда спектакль только репетировался, Мейерхольд пригласил в качестве редактора 21-летнюю Любовь Фейгельсон-Рудневу, которую случайно заприметил на одном из поэтических вечеров (она великолепно читала стихи русских классиков и революционных поэтов). Девушка должна была наблюдать за репетициями «Ревизора» и вести подробную запись проходов, жестов, интонаций артистов и особенно Гарина в роли Хлестакова. Актер и редактор познакомились, а вскоре их отношения из дружеских переросли в любовные. Итогом этого романа стало рождение ребенка – дочери Ольги. Гарин встал перед трудным выбором: уйти из семьи или остаться. Он выбрал последнее, поскольку знал, что Локшина не переживет расставания с ним. А чтобы расставание с бывшей возлюбленной было окончательным, Гарин (вместе с Локшиной) уехал в Ленинград, где поступил на работу в Театр комедии. Именно там его застало страшное известие об аресте Всеволода Мейерхольда. Его театр ГосТИМ был закрыт, а сам режиссер сгинул в застенках НКВД (много позже выяснится, что Мейерхольд был расстрелян в феврале 1940 года).

В отличие от большинства известных актеров, начинавших путь в искусстве в 20-е годы и тогда же делавших первые шаги в кинематографе, дебют Гарина в кино состоялся много позже. Причиной тому было элементарное невезение. Еще в начале 30-х режиссеры Козинцев и Трауберг пригласили Гарина на главную роль в картину «Путешествие по СССР», однако в тот момент, когда была уже отснята половина материала, «сверху» приказали работу остановить, и фильм закрыли.

Год спустя те же режиссеры вновь приглашают Гарина в новый проект. На этот раз они уверены, что кино у них состоится, поскольку материал из разряда «проходных» – фильм называется «Большевик» и рассказывает о простом рабочем пареньке Максиме, который волею судьбы становится одним из видных большевиков. Съемки длятся месяц, но потом останавливаются – руководство студии просит усилить идейно-политическую линию в сценарии. Доработки заняли несколько недель, а когда наступает пора возобновить съемки, Гарина уже нет в Москве – он уезжает в длительные гастроли с Театром Мейерхольда. И тогда режиссеры приглашают на главную роль другого актера – Бориса Чиркова. Именно с его участием фильм «Юность Максима» и становится национальным кинохитом.

Однако на этом досадные неудачи Гарина в кино не закончились. В 1934 году Григорий Александров берет его на роль председателя колхоза в картине «Веселые ребята», но во время окончательного монтажа именно эта роль полетит в корзину. Так что было от чего актеру опустить руки, глядя на все эти выкрутасы кинематографической судьбы.

Вот почему первая роль Гарина в кино состоялась только в 1934 году: он сыграл самодовольного и тупого адъютанта в картине «Поручик Киже». После чего твердо решил больше не отдавать свою киношную судьбу на откуп чужим режиссерам и сам стал кузнецом своего кинематографического счастья: был режиссером и актером одновременно. Как итог: в 1937 году вместе со своей женой Хесей Локшиной он поставил фильм «Женитьба», где сыграл главную роль – Подколесина. Увы, но и здесь Гарина ждал удар. Фильм сняли с проката после нескольких недель демонстрации, обвинив в формализме. А чуть позже фильм и вовсе смыли, видимо, чтобы он уже никогда не появился на широких экранах.

Надо отдать должное Гарину, но даже после такого удара он не сломался. И нашел в себе силы продолжить начатое. В результате в течение десяти лет творческий тандем Гарин – Локшина явил кинематографу еще несколько произведений: «Доктор Калюжный», «Принц и нищий», «Синегория».

Первую Сталинскую премию Гарин заработал буквально накануне войны, в 1941 году. Он получил ее за роль Альфреда Тараканова в комедии «Музыкальная история». С этой роли, собственно, и началась настоящая слава актера Эраста Гарина. Крылатая фраза его героя, где он говорит: «Мои отсталые родители дали мне пошлое имя Федор, а я заменил его и называюсь теперь красивым заграничным именем Альфред», мгновенно ушла в широкие массы, что было ярким подтверждением того, что роль стала популярной. И, значит, Сталинская премия была отнюдь не случайной.

В 40-е у Гарина случились еще две «звездные» роли: в фильме «Свадьба» он сыграл жениха Апломбова, а в знаменитой «Золушке» – Короля. Мало кто знает, но последняя роль едва не была забракована в процессе съемок. Директор студии как-то вызвал Гарина и сообщил ему, что «таких королей не бывает – он слишком добрый». После чего предложил Гарину сыграть короля иначе – пожестче. На что актер ответил: «Другого короля я играть не буду – выучка не та. Если хотите, пригласите другого актера». И пригласили бы, но к тому моменту уже большая часть фильма была снята. Поэтому Гарин в фильме остался, что можно считать настоящим подарком судьбы – без него этот фильм не стал бы шедевром.

В 50-е годы, когда наступила хрущевская «оттепель», Гарин работает не менее интенсивно, чем в прошедшее десятилетие. Он снимается в кино, сам снимает как режиссер, да еще успевает ставить спектакли. Правда, на последнем поприще его ждут серьезные трудности. В Театре-студии киноактера он ставит пьесу Евгения Шварца «Обыкновенное чудо», где сам же играет роль Короля. Однако городские власти находят в этом спектакле массу идеологических изъянов и запрещают его показ. Спустя несколько лет, в 64-м, Гарин вновь вернется к этой пьесе и экранизирует ее уже при помощи кинематографа. Киноверсию пьесы ждет более успешная судьба: она проходит через все идеологические препоны и благополучно появляется на широком экране. Видимо, Гарин учел те ошибки, которые встречались в его театральной версии.

Автор пьесы Евгений Шварц оставил в своих записных книжках следующую характеристику Гарину: «Легкий, тощий, непородистый, с кирпичным румянцем, с изумленными глазами, с одной и той же интонацией всегда – и на сцене, и в жизни, с одной и той же повадкой и в двадцатых годах, и сегодня. Никто не скажет, что он старик или пожилой человек, – все как было. И кажется, что признаки возраста у него – не считаются…»

Несмотря на то что роли в кино у Гарина были не главные, а главным образом второплановые, а то и вовсе эпизодические, простой зритель его любил. Поскольку в ролях этих была видна душа человека – тонкая и ранимая. Взять того же Короля из «Золушки», дедушку из «Девушки без адреса» или героя из «Неоконченной повести». На последнем фильме Гарин здорово помог Элине Быстрицкой – тогда еще дебютантке. Руководство студии собиралось снять ее с роли как «профнепригодную», но именно Гарин сумел убедить начальство не делать этого. А потом набрал охапку ландышей и заявился в гостиничный номер Быстрицкой, чтобы успокоить ее сообщением, что она остается в картине.

Последняя «звездная» роль Гарина состоялась в самом начале 70-х – в комедии «Джентльмены удачи» он сыграл чудаковатого профессора-археолога, который разыскивает похищенный преступниками шлем Александра Македонского.

Почти 60 лет Гарин прожил с Хесей Локшиной, которая все эти годы была ему не только верной женой, но и преданным товарищем. Как режиссеры они вместе поставили семь фильмов. По словам тех, кто близко знал эту семью, у них был очень гостеприимный дом, где заправляла всем Хеся Александровна. Она всегда была при деле: что-то мыла, чистила, стирала или вытирала пыль. Гарину в такой обстановке оставалось только сидеть в кресле или возлежать на диване и оттуда руководить процессом – отпускать безобидные шутки в адрес жены. Та в ответ не обижалась – знала, что муж без нее и шагу не сможет ступить. Если он уезжал на съемки в другой город, то Хеся Александровна звонила туда по нескольку раз на дню и интересовалась у администраторов: как и где устроился Гарин, как он себя чувствует, чем занимается. А когда он возвращался обратно, она непременно встречала его на вокзале. Гарин в ответ в долгу не оставался: дома частенько подкладывал ей в туфли ландыши или фиалки и радовался, когда видел, как лицо жены озаряется счастьем.

Эраст Гарин никогда особо не следил за своим здоровьем: с юности много курил, выпивал. Однако жизнь прожил достаточно долгую. Во многом здесь сказались родительские гены Гарина, которые помогли ему не растерять здоровье даже после сильнейших стрессов, связанных с его непростой творческой судьбой, а также в годы войны и послевоенной разрухи. К тому же у Гарина был надежный тыл – жена, которая всю жизнь чуть ли не сдувала с мужа пылинки и тщательно следила за его здоровьем. Правда, и ей не хватило сил побороть главную вредную привычку мужа – курение. Даже после инфаркта, который настиг Гарина в 70-е, он не переставая смолил сигареты и с трудом соглашался ограничить их количество до оптимального – десяти штук в день. В конце концов именно никотин его и погубил – следующего инфаркта Гарин уже не перенес: он умер 4 сентября 1980 года. А когда его не стало, жизнь утратила всяческий смысл и для Хеси Локшиной. И она скончалась спустя полтора года после смерти мужа.

5 сентября – Георг ОТС

В Советском Союзе этого певца называли Мистером Иксом в память о его блестящей игре в одноименной оперетте. Именно с этой роли и началась слава этого артиста, которая сделала его известным на всю страну. Эта слава открыла перед артистом двери многих высоких кабинетов (сам Брежнев, обожавший оперетту, боготворил этого исполнителя), а также позволила ему покорить сердца миллионов советских женщин, для которых певец стал олицетворением мужской красоты и обаяния.

Георг Отс родился 21 марта 1920 года в Таллине и с самого рождения был обречен стать певцом. Ведь его дедушка, Ханс Отс, был известным хормейстером, а отец, Карл Отс, – оперным певцом, солистом театра «Эстония», народным артистом Эстонской ССР. Поэтому практически с раннего детства Георг рос в обстановке безграничной любви к музыке. Поскольку его отец был весьма популярным в Эстонии артистом, в доме только и было разговоров, что о его работе. И маленький Георг, едва что-то стал понимать, только и слышал слова об оперном театре, ариях и тому подобном. Естественно, что однажды он спросил у родителей: а что такое театр? Было ему в ту пору всего пять лет, но родители отнеслись к его вопросу с полной серьезностью. И решили привести сына в оперный театр. В тот день шла опера «Демон», где Карл Отс исполнял партию Синодала.

Однако перед началом спектакля случилась небольшая заминка. Один из членов дирекции, увидев пятилетнего Георга, категорически отказался пропускать его в зал. «Он еще слишком мал и будет мешать другим зрителям!» – заявил строгий администратор. Отец мальчика, естественно, стал его уговаривать изменить свое решение. Препирательства длились в течение нескольких минут. Наконец, устав от этого спора, отец мальчика изрек: «Пока мы спорим, мальчик уже подрос!» Видимо, член дирекции не был лишен чувства юмора, потому что тут же смягчился и пропустил мальчика в зал. Но сразу после начала спектакля горько пожалел об этом.

Едва дали занавес и на сцене появился отец Георга, как мальчик истошно завопил на весь зал: «Паа-па!» Администратор, пропустивший ребенка, тут же бросился в ложу, где сидели маленький Георг и его мама, и стал требовать от женщины, чтобы она немедленно увела ребенка. Супруга певца не против была это сделать, поскольку тоже пребывала в шоке от случившегося, но этого категорически не хотел сам Георг. Понимая, что его могут лишить интересного зрелища уже в самом начале, он обеими руками вцепился в барьер ложи и ни за что не хотел отцепляться. И как ни старались мать и администратор уговорить его изменить свое решение, обещая взамен кучу сладостей, мальчик на это так и не согласился. Видимо, тяга к театру проснулась в нем уже тогда. И он высидел весь спектакль, во все глаза глядя на то, что происходило на сцене. Один раз мальчик даже всплакнул – когда его отца в образе Синодала убивали враги. Георг даже хотел броситься на помощь своему родителю, но мама уговорила его не делать этого – сказала, что они увидят папу после спектакля живого и невредимого. Мама не обманула: Георг действительно увидел отца живым и с тех пор понял, что театр – это всего лишь игра.

Как ни странно, но, несмотря на царившую в семье атмосферу, на то, что уже в школе юный Георг подавал большие надежды как певец и пел в школьном хоре, сам он о профессии певца всерьез не задумывался. И в 1940 году поступил в Политехнический институт. Однако через год началась война и Георг был призван в армию, в строительные войска. И уже в августе 41-го едва не погиб. Он тогда эвакуировался из Таллина на пароходе «Сибирь», и по пути судно было атаковано немецкими бомбардировщиками. Уже первые бомбы нанесли пароходу серьезный урон, угодив в ходовой мостик и машинное отделение. Начался сильный пожар. Капитан отдал команду, чтобы пассажиры выбрасывали за борт все деревянное. Георг бросал вместе со всеми, а когда огонь подступил слишком близко, прыгнул за борт сам. От гибели его спасло спортивное прошлое: еще в школе он был победителем соревнований по плаванию. Поэтому, очутившись в балтийской воде, Георг не только держался сам, но и помог спастись своему школьному товарищу. А потом пришла настоящая подмога – команда конвойного тральщика, которая выловила всех оставшихся в живых и доставила их в Кронштадт.

Между тем эта история разбила личную жизнь Георга. В то время его женой была красавица Маргот, с которой он познакомился в начале 41-го. Но после налета на «Сибирь» Маргот кто-то сообщил, что ее муж погиб на пароходе, и она вскоре нашла утешение в объятиях адъютанта немецкого коменданта города Пярну. А когда затем выяснилось, что Отс жив, Маргот пыталась наладить с ним контакт, но разбитую чашку было уже не склеить. К тому же у Отса уже была другая женщина – балерина театра «Эстония» Аста, с которой он познакомился в кинотеатре, во время эвакуации в Ярославле. Волею судьбы Отсу досталось место аккурат позади Асты, и он весь сеанс только и делал, что отпускал по ее адресу комплименты. В 1944 году у них родился сын Юло, а три года спустя дочь Юлле. Но вернемся на некоторое время назад.

В строительных частях Отс прослужил недолго – ровно до того момента, пока начальство не услышало, как он поет. Его красивый во всех регистрах голос обладал таким редким тембром, что это отмечали даже люди, далекие от музыки. В итоге Отса отправили продолжать службу в один из создававшихся тогда национальных художественных ансамблей, руководил которым Прийт Пыльдроос. Ансамбль гастролировал по крупным городам страны и, наконец, в 1944 году очутился в Москве. Его выступление проходило в Колонном зале Дома Союзов. Отс исполнил песню Эдгара Арро «Родной Таллин», которая с этого момента надолго стала его визитной карточкой.

Сразу после войны Отс окончил музыкальное училище и стал солистом в театре оперы и балета «Эстония», где работала его вторая супруга Аста. Там он исполнял классический репертуар: партии Демона, Онегина, Яго, Дон Жуана. Попутно играл и в оперетте, правда, там его дебют едва не закончился провалом. Отсу доверили ведущую роль в оперетте С. Ромберга «Песня пустыни», где мелодии не представляли для молодого певца каких-либо затруднений, а вот над сценическим воплощением пришлось изрядно помучиться. Например, центральная сцена у Отса никак не получалась. Суть ее была в следующем. Губернатор, которого играл Агу Людик, наносит герою Отса Пьеру жестокое оскорбление и вызывает его на дуэль, не догадываясь, что Пьер – его сын. Пьер же, не желая убивать собственного отца, отказывается от поединка, не объясняя причин. В этой драматической сцене, полной страстей, Отсу никак не удавалось выйти из состояния инертности, пассивности. Как он ни старался, но Пьер в его исполнении действовал слишком вяло и неубедительно. В итоге настал день премьеры, а сцена должным образом так и не была отрепетирована. Все ждали провала. Но случилось неожиданное. Агу Людик, игравший губернатора, отвесил Отсу такую звонкую пощечину, что у молодого человека аж слезы брызнули из глаз. Он ощутил такую подлинную ярость и бессилие, которые позволили ему сыграть эту сцену на одном дыхании.

К началу 50-х Георг Отс был уже одним из самых популярных в Эстонии молодых артистов. Как итог: в 1950 году 30-летнему Отсу была присуждена Сталинская премия. И сразу после этого на него обратили внимание кинематографисты. Этот факт был вдвойне показательным: в те годы так называемого «малокартинья» в Советском Союзе снималось порядка 8–9 фильмов в год и на маленькую Эстонию приходилось либо вообще ничего, либо всего один фильм. И именно тогда был приглашен Отс. Речь идет о музыкальном фильме Герберта Раппопорта «Свет в Коорди», где Отс играл главную роль – бывшего солдата Советской Армии Пауля Рунге. Его герой возвращается после войны в родную деревню и становится передовиком в своем колхозе. Несмотря на то что Отс был сугубо городским человеком и в деревне никогда не жил, с ролью он справился блестяще. В одном эпизоде он даже отказался от дублера. По сюжету герою Отса надо было пахать, и режиссер хотел заменить Отса настоящим крестьянином. Но Отс заявил, что сам справится с этим эпизодом, и, действительно, отпахал так, что даже колхозник удивился. До этого он относился к Отсу исключительно как к городскому снобу.

Роль в фильме «Свет в Коорди» принесла Отсу вторую Сталинскую премию.

Новая волна славы обрушилась на Отса в 1958 году, когда на широкий экран вышел фильм Юзефа Хмельницкого «Мистер Икс» по оперетте Имре Кальмана «Принцесса цирка», где Георг сыграл главную роль. Красивый, статный Отс покорил сердца миллионов советских женщин. С тех пор его так и звали – Мистер Икс. В 1960 году Отса удостоили звания народного артиста СССР, что было большой редкостью: в 40 лет это звание носили немногие.

Несмотря на то что Отс продолжал работать в театре оперы и балета, он с неменьшей любовью отдавал свои силы и талант эстраде. Он всегда считал, что рамки оперного искусства ему тесны, а эстрада позволяет расширить не только диапазон звучания, но и аудиторию. Последнее бесспорно: не выступай Отс на эстраде, его слава была бы куда меньше. А так его имя знала вся страна, все 15 республик. Отс легко пел на многих языках – эстонском, русском, французском, немецком, английском, итальянском, финском и даже на эсперанто. А его концертными площадками были не только роскошные Дворцы культуры и стадионы, но и импровизированные площадки в каком-нибудь далеком колхозе. В одном из последних с Отсом произошел курьезный случай. Он приехал в одну эстонскую деревню с концертом и перед выступлением решил порепетировать (на языке певцов – распеться). Вместе с аккомпаниатором они отошли в сторону в поисках укромного уголка. Вдруг их взгляд упал на огромное каменное здание. «То, что надо!» – сказал Отс, и они отправились к зданию. Но едва Отс запел первый куплет своей арии, как раздалось… дружное «му-уу». Оказалось, что это был коровник.

В 1964 году в жизнь Отса вошла новая женщина – 24-летняя манекенщица Илона. К тому времени его брак с Астой уже был чистой формальностью, а Отсу так хотелось домашнего уюта, тепла. Но на ухаживания у него просто не было времени – и уже спустя две недели после знакомства Георг сделал девушке предложение, которое она так же быстро приняла. 1968 год стал для супругов вдвойне радостным: у них родилась дочь Марианн, а сразу после этого Отсу была присуждена очередная Государственная премия СССР.

Отс всегда оставался многогранным артистом, нравился самым разным людям: его с удовольствием слушали и почитатели классических произведений, и более простая публика. В кино он уже не снимался, однако охотно соглашался петь там песни. К несомненным удачам певца на этом поприще можно отнести приключенческую картину «Последняя реликвия», где Отс вдохновенно пропел все музыкальные номера, начиная от мрачноватой «Реликвии» до заводной «Беги, спасайся, вольное дитя». Однако работа в этой картине привела к громкому скандалу, который потряс маленькую Эстонию.

Главную женскую роль в фильме исполняла популярная эстонская актриса Эве Киви. Эта белокурая красавица по праву считалась одной из самых сексапильных актрис советского кино, по которой вздыхали многие мужчины. Не смог устоять перед ее чарами и Георг Отс. Между ними случился красивый роман, который не стал бы достоянием широкой общественности, если бы не случайность.

Однажды Эве обедала в одном из таллинских ресторанов и, уходя, забыла на стуле свою сумочку. На ее беду, официант оказался человеком любопытным и заглянул в содержимое забытой вещи. То, что он там обнаружил, повергло его в шок: в сумочке находилось несколько фотографий, на которых популярная актриса представала в одеждах Евы. По нынешним временам подобные фотографии в стиле «ню» вряд ли вызвали бы повышенный интерес, поскольку многие представительницы богемы не стесняются позировать обнаженными на страницах самых разных изданий. Но в те пуританские времена такие фотографии считались настоящей крамолой, поскольку такого понятия, как эротика, тогда не существовало, а было одно определение – порнография.

Ситуацию еще можно было спасти, если бы актриса хватилась пропажи сразу, как только вышла из ресторана. Но она вернулась туда только спустя полчаса. В итоге сумочку ей вернули, но несколько крамольных фотографий официант припрятал. И чуть позже они распространились по Таллину со скоростью степного пожара. Грянул скандал, который достиг самого верха. Говорят, что Отса даже вызывали в КГБ, поскольку на одной из фотографий он тоже фигурировал. К счастью для обоих виновников этого скандала, ему не дали хода, ибо в таком случае пришлось бы наказывать не только популярную актрису, но и Отса, который не только был трижды лауреатом Государственной премии, но еще вдобавок являлся депутатом Верховного Совета СССР. Так что регалии спасли нашего героя от неминуемой расправы.

Кто знает, но, может быть, именно этот скандал стал поводом к возникновению у Отса неизлечимой болезни. Всего через три года у Отса обнаружили рак мозга. Он долго лечился, сменил несколько клиник и в родном Таллине, и в Москве. Как рассказывают очевидцы, муки певца были адские. Для того чтобы вычистить пораженное опухолью место, ему каждый раз вынимали глаз, а потом вставляли обратно. Так повторялось многократно, из-за чего глазной нерв певца атрофировался. Он был обречен и знал это. Однако, даже несмотря на это, не терял самообладания. Когда он лежал в больнице перед третьей операцией, тамошние женщины узнали его и попросили спеть. И Отс выполнил их просьбу. Через полгода он скончался в возрасте 55 лет. На календаре было 5 сентября 1975 года.

Долгое время родина свято чтила имя своего прославленного сына. Именем Георга Отса были названы несколько улиц и школ в разных городах Советского Союза, а в 1980 году в Эстонии был спущен на воду паром его имени, который стал единственным судном, на котором жители маленькой республики могли ездить за границу. Увы, но с развалом Союза все резко изменилось. Теперь уже имени Георга Отса не только не вспоминают, но и всячески его избегают. Из недавнего всеми почитаемого кумира певец в одночасье превратился чуть ли не в изгоя. И сегодня ему уже стали ставить в вину то, за что раньше пели осанну: пение песен на русском языке, звание народного артиста Советского Союза и депутатство в Верховном Совете СССР. И улиц Георга Отса в Эстонии уже нет, а паром его имени продан за границу и теперь бороздит волны под другим именем и флагом. Да, коротка оказалась память у земляков великого артиста.

7 сентября – Евгений МИЛАЕВ

Всю свою сознательную жизнь этот человек проработал в цирке, в жанре эквилибристики, поражая зрителей своим богатырским телосложением и недюжинной силой. Многим казалось, что эта сила не иссякнет в нем никогда. Достаточно сказать, что в последний раз этот артист вышел на арену цирка в 70-летнем возрасте, но отработал не хуже молодых: лежа на тринке, он балансировал ногами лестницу, на которой висели сразу четверо акробатов. Глядя на эти кульбиты, никто из зрителей даже не мог предположить, что жить богатырю осталось чуть больше трех лет.

Евгений Милаев родился в марте 1910 года в Тифлисе. Однако детство свое и юность он провел в Ростове-на-Дону, куда его родители перебрались вскоре после его рождения. Там он пошел в школу, там впервые попал в цирк, который впоследствии станет главным смыслом его жизни.

В цирк Евгения привела его мама, которая работала экономкой в детском приюте и часто выводила сына вместе с приютскими детьми развлечься в город. Они посещали театры, кино, а однажды пришли в цирк. Яркое, красочное, искрящееся и переливающееся всеми цветами представление потрясло воображение девятилетнего Милаева. Он буквально не мог отвести глаза от арены, где с калейдоскопической быстротой одни артисты сменяли других: джигитов – акробаты, акробатов – клоуны, клоунов – фокусники и т. д. Был момент, когда сам Евгений испугался за себя: ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание от восторга.

Этот поход так сильно запал в душу мальчика, что никем иным кроме, как артистом цирка (причем любым, лишь бы выступать на арене), Милаев себя не представлял. Однако у его отца на этот счет было иное мнение. Отец был большим любителем музыки, солировал в хоре железнодорожников и мечтал, чтобы его старший сын (а их у него было трое плюс дочка) пошел по его стопам. Для этого он специально привел сына в свой хор, чтобы тот при нем набирался певческого ума-разума.

Шло время, и Евгений стал подавать большие надежды как солист. Начав с подпевок (как теперь принято говорить, с бэк-вокала), он постепенно вырос до солиста. Пел украинские и русские песни, арии из произведений классиков. Короче, будущее его было предопределено – певец. Как вдруг…

Это случилось зимой. Евгений до позднего вечера играл с друзьями во дворе, а на следующее утро не мог и слова сказать – простудился. Простуда ударила по голосовым связкам, да так сильно, что у парня пропал голос. И хотя после месяца лечения голос к Евгению вернулся, однако петь в прежнюю силу мальчик уже не мог. Так певческая звезда Милаева, едва взойдя, закатилась.

Между тем, помимо голоса, природа наделила Евгения еще и прекрасной фигурой настоящего атлета. На уроках физкультуры в школе он считался одним из лучших учеников и с блеском отстаивал честь родного учебного заведения на всех спортивных соревнованиях. Любимыми видами спорта у Евгения были акробатика и гимнастика, которыми он занимался столь же самозабвенно и азартно, как некогда пением. Эта любовь вскоре привела его в эстрадный кружок при Дворце труда, где он выступал в номере «Акробатический этюд». А когда отец устроил его работать к себе на обувную фабрику, Евгений записался в акробатическую секцию в Клубе кожевников. Там он уже возглавил собственную группу из трех акробатов, причем сам Милаев был нижним – держал остальных на своих могучих плечах. Какие бы трюки ни исполняли средний и верхний, на руках, ногах, плечах и даже голове нижнего, Милаев стоял не шевелясь, как вкопанный, чем приводил публику в неописуемый восторг. «Богатырь! Илья Муромец!» – кричали иные из зрителей, сидящих в партере.

В 1926 году Милаев случайно узнал, что в Ростовском цирке назначен смотр лучших номеров, созданных в рабочих клубах. Милаев уговорил своих партнеров, Артура Минасова и Николая Озерова, рискнуть показаться пред очами циркачей. Уверенности в том, что их номер понравится, у них не было никакой, но желание показать свое умение перед профессионалами перевесило всякие сомнения.

Каково же было удивление молодых людей, когда высокая комиссия оценила их номер на «отлично». Председатель комиссии подозвал к себе Милаева и сообщил ему, что все члены жюри сошлись в единогласном мнении взять их трио в цирковую программу. Когда Евгений рассказал об этом своим друзьям, те сначала не поверили. А потом… испугались. И отказались переходить в цирк. Как ни странно, но Милаев коллег поддержал. Он и сам считал, что рано им еще выходить на арену – надо тренироваться. А цирк от них никуда не уйдет.

Первый выход Милаева на арену цирка состоялся в 1929 году. Правда, рядом с ним уже не было его партнеров по трио, которые ушли в другие коллективы. И теперь партнером Милаева был Петр Мазанов, с которым они подготовили номер на кольцах и выступали с ним в цирке шапито под руководством Юлия Васко. В этом же цирке с Милаевым трудилась и его молодая жена Наталья Юрченко. До замужества она успела поработать белошвейкой, но, связав свою жизнь с цирковым артистом, устроилась работать вместе с ним. Поскольку характер у нее был веселый, а фигура очень даже спортивная, работа для нее нашлась довольно быстро – она бегала в массовке.

В 1930 году судьба вновь свела Милаева с его старыми партнерами Минасовым и Озеровым. Вместе они придумали акробатическую группу «4-ЖАК», которая очень быстро стала знаменитой. Достаточно сказать, что в сезоне 1931/32 года она выступала в ленинградском мюзик-холле в одной программе с корифеями эстрады – Утесовым, Хенкиным, Афониным. Как писали газеты, исполнители номера «4-ЖАК» демонстрировали трюки мирового класса. Например, Милаев ухитрялся держать на своих плечах двух своих партнеров и не двигаться с места, причем верхний стоял на руках среднего… на голове.

Группа «4-ЖАК» просуществовала четыре года и распалась по причинам вполне прозаическим – партнеры переругались друг с другом. Что конкретно они не поделили, так и осталось неизвестным, впрочем, это и неважно. Милаев недолго горевал о потере партнеров и вскоре набрал новых. И группа «4-ЖАК» возродилась вновь. Этот состав просуществовал пять лет, после чего Милаев создал новую группу, но она уже демонстрировала более сложные трюки – с першами. Номер назывался «Эквилибристы с шестами». Милаев и тут работал нижним – держал шест, на котором висело сразу четыре человека (в том числе и его жена Наталья).

Война застала супругов Милаевых на гастролях в Белоруссии, в Минске. В воскресный день 22 июня 1941 года цирк должен был давать два представления: дневное и вечернее. Но они не состоялись. А на следующий день в четыре утра немецкие бомбардировщики начали бомбить Минск. Одна из бомб угодила прямо в дом, где жили Милаевы, но им повезло – не на их половину. А вот цирковым лошадям спастись не удалось – они все погибли. Спустя несколько дней цирк эвакуировался в Смоленск, где находилась остальная часть труппы. Оттуда путь лежал в Москву. Осенью того же 41-го Милаевы вместе с цирком эвакуировались в Новосибирск. Там в сжатые сроки была подготовлена новая программа, которую цирк отправился обкатывать на Кавказ и юг страны по маршруту: Баку—Тбилиси—Ростов-на-Дону.

Конечно, в те суровые годы, когда практически все мужчины рвались на фронт, работать в цирке было непросто. Находились люди, которые бросали упреки цирковым артистам: мол, вы такие здоровые и не на фронте. Что тут ответишь? Не станешь ведь объяснять, что броню ты получил законно – как руководитель акробатической группы. Что артист на своем месте – в театре, цирке, на киноплощадке – не менее важен, чем солдат в строю. Ведь должен же кто-то поднимать бойцам настроение в те редкие часы, когда на поле боя наступает затишье.

Вскоре после войны Милаевы перебрались жить в Москву. И хотя прописки в столице у них не было и они ютились в съемной комнате, оба были довольны – они давно об этом мечтали и теперь на новом месте стали строить далеко идущие планы. И первое, о чем они задумались, – о потомстве. До этого им было недосуг заняться этим: мешала кочевая жизнь с ее долгими и изнурительными гастролями. Однако роды обернулись трагедией. Видимо, тяжелая гастрольная жизнь все-таки подорвала здоровье Натальи Милаевой, и во время родов 2 марта 1948 года она умерла. Но дети – мальчик и девочка – остались живы. Мальчика Милаев назвал Сашей, а дочку в честь матери Наташей. Сразу после похорон он отвез детей к родителям в Ростов-на-Дону, а сам вернулся в Москву, куда они с женой переехали как раз перед родами.

Единственным способом хоть как-то уйти от трагедии для Милаева была работа. На манеже Московского цирка на Цветном бульваре Милаев выступал с группой «Эквилибристы на першах». Номер пользовался большим успехом у зрителей. Но Милаеву этого показалось мало, и вот уже некоторое время спустя он создает новый аттракцион – «Эквилибристы на лестницах». Это был уникальный номер: в нем участвовали пять человек, четверо из которых балансировали на десятиметровой лестнице, которую нижний, Милаев, держал не в руках, а удерживал ступнями ног, лежа на антиподной подушке. Такого в цирковой акробатике еще не было.

В течение трех лет Милаев ходил во вдовцах. А в 1951 году встретил девушку, которая стала его второй и самой известной женой. Звали ее Галина Брежнева.

Галина родилась в 1928 году на Урале, где ее отец, будущий генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, заведовал районным земельным отделом. Еще учась в школе (в первый класс Галина пошла в Днепродзержинске, а десятилетку закончила в Днепропетровске), она отличалась своенравным характером, и родительские внушения на нее мало влияли.

После окончания школы Галина поступила в Днепропетровский педагогический институт, но проучилась там недолго. В июле 1950 года ее отца избрали 1-м секретарем ЦК КП(б) Молдавии, и Галина перевелась на филологический факультет Кишиневского университета. Училась неохотно, уповая на то, что положение отца поможет ей благополучно окончить вуз. Так, собственно, и получилось. Галина даже в комсомол отказывалась вступать, что выглядело весьма странно, учитывая, какие высокие должности занимал ее отец. Говорят, сам Леонид Ильич уговаривал подруг дочери повлиять на ее решение. В итоге в комсомол Галина вступила, но жизнь продолжала вести прежнюю. Ей нравились шумные компании, посиделки под музыку у кого-нибудь из институтских друзей. Родителям Галины эти компании не нравились, и они только и мечтали, как бы выдать дочь замуж за приличного человека. Однако такового долгое время не находилось. Пока в Кишинев с гастролями не приехал передвижной цирк шапито, в котором блистал 41-летний акробат Евгений Милаев.

С Галиной Милаев познакомился в цирке, куда та пришла на одно из представлений вместе с отцом. Милаев в тот день работал на арене в качестве Белого клоуна – веселил публику, стреляя в воздух из хлопушки. В разгар представления он заметил сидевшую в партере симпатичную девушку и выстрелил прямо над ее ухом. Девушка, а это была Галина, так закричала от испуга, что зал… взорвался дружным хохотом. Говорят, даже сам Брежнев от души веселился, глядя на испуганное лицо своей дочери. А чуть позже, в общей компании, Милаев и Галина познакомились ближе. И, как утверждают очевидцы, понравились друг другу с первого взгляда. Впрочем, это неудивительно: Галина была девушка красивая, статная, а акробат Милаев и вовсе выглядел Аполлоном. То, как он управлялся на арене с першами и лестницами, на которых как виноградные гроздья висели сразу несколько акробатов, могло сразить кого угодно. Что уж говорить о 22-летней девушке, которая, кроме своих сверстников-студентов, больше никого и не видела. Короче, Галина влюбилась в Милаева, что называется, по уши и отныне стала приходить в цирк чуть ли не ежедневно.

О том, как отнеслись родители Галины к ее роману с циркачом, существуют две версии. Согласно первой, родители встретили эту новость с облегчением. Если бы Милаев был молодым и неизвестным артистом без кола и двора, их отношение к этой связи, безусловно, было бы иным – отрицательным. Но поскольку они знали, что Милаев почти вдвое старше их дочери и уже состоявшийся артист, у них отлегло от сердца: значит, посчитали они, Галина попадет в надежные руки. Правда, некоторые опасения вызывали двое детей Милаева, но они были далеко, в Ростове, поэтому большой обузой быть не должны были. Наконец, последние сомнения родителей невесты рассеял сам жених, когда пришел в их дом знакомиться. Они увидели перед собой серьезного и в то же время весьма общительного мужчину, который всем своим видом показывал, что он будет надежной опорой для их дочери.

Вторая версия диаметрально противоположна первой. Согласно ей, этот роман родителям не понравился и они запретили Галине встречаться с Милаевым. Но она поступила так, как до этого поступала неоднократно – не послушалась. Более того, взяла и сбежала с Милаевым на гастроли в другой город. Только после этого ее родители поняли, что дочь не переубедить, и дали свое «добро» на свадьбу.

Вскоре после гастролей Милаев и Галина приехали в Москву. Там они практически сразу получили отдельную квартиру и прописку благодаря помощи Брежнева – он позвонил кому следует, и проблема была решена в два счета. По другой версии, свою лепту в это дело внес Климент Ворошилов, который в ту пору занимал пост председателя по культуре при Совете Министров СССР. Якобы он приехал в цирк на Цветном бульваре, увидел номер с участием Милаева и пришел за кулисы, чтобы лично поблагодарить артистов за выступление. «Как это у вас все лихо получается. По-кавалерийски!» – восторгался Ворошилов. Окрыленный этим отзывом, Милаев решился попросить Ворошилова принять его по личному вопросу. И на этом приеме выложил ему как на духу: мол, мыкаюсь в столице без прописки несколько лет, недавно женился, а жить, по существу, негде. Ворошилов тут же поднял трубку телефона и отдал соответствующее распоряжение. Так Милаев стал москвичом. А вместе с ним и Галина Брежнева. Впрочем, она могла это сделать и без него: в 1952 году ее отца перевели из Молдавии в Москву и сделали секретарем ЦК КПСС.

Только перебравшись в Москву, родители Галины окончательно убедились, что их дочь попала в надежные руки. Поскольку прислуги в доме Милаева не было, Галине приходилось все делать самой: готовить, стирать, убираться. Милаев по натуре был барином и любил, чтобы к его приходу домой квартира была убрана, еда приготовлена, а жена весела и в любую секунду должна была быть готова под руку с ним отправиться в гости. Причем Милаев требовал от жены не только порядка в доме, но и чтобы она сама всегда была в отличной форме: прическа, макияж, маникюр.

Между тем вскоре после свадьбы у молодых родился ребенок – дочь Виктория. Но поскольку у Милаева уже были двое детей от первого брака, он посчитал несправедливым обделять их своим вниманием и в 1954 году забрал их от родителей к себе в Москву. С этого момента Галине пришлось справляться не с одним ребенком, а сразу с тремя. Как ни удивительно, но у нее это неплохо получалось. Во всяком случае, никто из детей не жаловался. Милаев тоже это прекрасно видел и при любой возможности выказывал своей супруге повышенные знаки внимания. Покупал ей роскошные кольца, дивной красоты серьги и колье. Однажды, приехав с зарубежных гастролей, он привез ей шикарную соболью шубу, подобной которой не было даже в гардеробах самых известных светских дам столицы.

Брак Милаева и Галины длился почти десять лет. И распался по вине Галины. Хотя и вина Милаева в этом тоже была. Несмотря на то что он был женат, периодически он позволял себе ухаживания на стороне. Судя по всему, это были чисто платонические отношения, поскольку по своей натуре Милаев был консерватором и менять свою жизнь не собирался. Однако Галина этого не учла. Когда она узнала, что ее супруг оказывает знаки внимания актрисе Тамаре Соболевской, она решила ему отомстить. И закрутила роман с 18-летним артистом цирка, фокусником Игорем Кио. Случилось это в 1961 году во время гастролей цирка в Японии, куда Галина отправилась в качестве штатной костюмерши. Скрыть это от артистов, естественно, было невозможно, однако многие тогда посчитали, что для Галины это рядовая интрижка. Ошиблись. Когда цирк вернулся на родину, Галина и Игорь продолжили свои встречи. Милаев знал об этом, но его мысли тогда были заняты другим: во время представления в Лужниках упал с лестницы его 13-летний сын Саша и получил серьезное сотрясение мозга. Мальчика положили в больницу, где он пролежал три месяца. Так что Милаева тогда волновали совсем другие проблемы, чем любовные похождения его супруги. Хотя в душе он, конечно, переживал и надеялся, что жена одумается. Увы, но интрижка затягивалась.

Летом 1962 года Галина приехала к Кио в Днепропетровск, где он тогда работал, и на квартире одного из ее родственников они могли встречаться. Милаев узнал об этом и пожаловался Брежневу. Тот немедленно позвонил на эту квартиру и приказал Галине прекратить эту связь. На что та нагрубила отцу и бросила трубку.

Когда они вернулись в Москву, Милаев решил лично поговорить с Кио. Силач Милаев, конечно же, мог просто надавать по шее юному коллеге, но он предпочел иной метод воспитания – дал фокуснику дружеский совет. «Игорушка, – сказал Милаев, – я хочу тебя предупредить, что Галина Леонидовна – не лучше, чем все остальные бабы. Я тебе советую, если ты ее увидишь на одной стороне улицы – переходи на другую. Она тебе „здрасьте“ – ты не отвечай. Ты же умный парень, пойми, что тебе этого не надо…» Увы, но Кио его не послушал.

В сентябре Галина в одностороннем порядке подала на развод с Милаевым, и сразу после этого они с Кио отправились в Грибоедовский ЗАГС. Свадьбу гуляли в ресторане «Прага» при минимальном количестве гостей. После чего отправились на «медовый месяц» в Сочи. Галина не решилась сообщить своим родителям о случившемся, а отделалась короткой запиской, где сообщалось: «Мама, папа, простите… я полюбила… ему двадцать пять лет…» (сказать правду о том, что ее новому супругу всего 18 лет, она не решилась). Когда Брежнев прочитал эту записку, он только раздраженно махнул рукой: «Ну и пусть!..»

Однако Милаев, которого этот развод ударил по самому больному месту – мужскому самолюбию, так просто решил не сдаваться. Он приехал в Грибоедовский ЗАГС и узнал, что Галине выдали свидетельство об их разводе неправильно: не на десятый день, как полагается по закону (десять дней на обжалование), а на восьмой. Вроде бы пустая формальность, но она позволила Милаеву круто изменить ситуацию. Он немедленно сообщил об этом Брежневу, и тот распорядился расторгнуть незаконный брак.

Молодожены пробыли в браке всего девять дней. На десятый в Сочи пришла телеграмма на правительственном бланке. В ней сообщалось, что в связи с поступившими данными о незаконном расторжении предыдущего брака этот брак аннулируется. Сам начальник Сочинского УВД явился к молодым в гостиницу и вежливо забрал у них паспорта. С этой минуты еще недавние супруги не имели права жить в одном номере. На следующий день сочинский КГБ устроил за молодыми откровенную слежку, причем делалось это специально открыто, чтобы заставить Галину психануть и вернуться в Москву. Чекисты своего добились: Галина уехала. Правда, к Милаеву так и не вернулась, хотя могла бы – он бы ее простил. Много лет спустя, уже на склоне лет, Галина признается своей дочери Виктории: «Дура я была, что ушла от Милаева. Все, что было у меня в жизни хорошего, было именно с ним».

В 1969 году, к 50-летию советского цирка, группе ведущих цирковых артистов, в которую вошел и Милаев, присвоили высокие звания народных артистов СССР. А спустя несколько месяцев, в марте 70-го, Милаев отметил свое 60-летие. Средства массовой информации широко освещали это событие, что говорило о большом авторитете Милаева, в том числе и в высоких сферах. Впрочем, сей факт неудивителен: несмотря на развод с Галиной, Милаев оставался членом клана Брежневых благодаря дочери Виктории. А Брежнев к тому времени уже шесть лет как руководил страной.

Между тем именно приближенность к высоким сферам и укоротила жизнь Милаева. После того как он прекратил активные выступления на арене, он с головой ушел в руководящую деятельность. А поскольку был он человеком амбициозным, он не хотел довольствоваться абы какими должностями. И в конце 1977 года нацелился на пост директора цирка на Ленинских горах. Его прежний руководитель Петр Аболимов был смертельно болен, и ему вовсю подыскивали замену. Председатель Союзгосцирка Анатолий Колеватов, который на дух не переносил Милаева, предлагал кандидатуру Мстислава Запашного, но выбрали Милаева, поскольку за ним стоял сам Брежнев. В тот момент Колеватов ясно понял, что именно Милаева в скором времени будут готовить ему в преемники. Однако судьба распорядилась по-своему.

20 декабря 1979 года Милаев сделал еще один серьезный шаг на пути к своему могуществу – ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. В цирковых кругах опять пошли слухи, что за этим награждением стоял Брежнев. Казалось, что теперь дорога к креслу главы Союзгосцирка для Милаева расчищена. Однако все вышло совсем иначе.

17 февраля 1983 года Колеватова арестовали по обвинению во взяточничестве. Его кресло по всем приметам должен был занять Милаев, но этого не произошло – воспротивился Юрий Андропов. А Брежнев не стал настаивать, поскольку не до этого было – в марте он получил травмы во время визита в Ташкент (на авиационном заводе на него упала балка) и теперь усиленно лечился. Лечение помогло мало – в ноябре генсек скончался. Эта смерть подкосила и Милаева. Человек, про которого совсем недавно говорили «могуч как дуб» и который поражал окружающих своей энергией, внезапно сник и помрачнел. Оживился он только однажды, когда в издательстве «Искусство» стала готовиться к выходу книга о нем. Увы, но до ее выхода в свет Милаев не дожил всего нескольких месяцев: 7 сентября 1983 года он скончался.

8 сентября – Эдди РОЗНЕР

Этого человека называли «легендой джаза». Его творческая карьера началась в Германии, затем продолжилась в Польше, но большую часть жизни – а это тридцать лет – он проработал в Советском Союзе. Здесь к нему пришла феерическая слава, но здесь же в итоге постигло и жестокое разочарование. В 1972 году, подав документы на выезд, этот человек вернулся на свою историческую родину, надеясь, что там сумеет начать все заново. Увы, но заново не получилось – не выдержало сердце.

Эдди Рознер родился в мае 1910 года в Берлине. К музыке приобщился еще в детстве, поступив в 15-летнем возрасте в консерваторию по классу скрипки. Отучившись там два года и получив золотую медаль, Рознер затем поступил в Высшую музыкальную школу по классу композиции и дирижирования. Однако в те годы по всей Европе уже господствовал джаз, и Рознер стал одним из его горячих поклонников. Его любимым музыкальным инструментом была труба, игру на которой он освоил самостоятельно, мечтая со временем попасть в какой-нибудь из популярных джаз-оркестров. Эта мечта осуществилась в 1929 году, когда Рознера приняли в один из самых известных европейских джаз-бандов «Вайнтрауб Синкопейтрос». Однако безмятежная жизнь длилась до 1933 года, пока к власти в Германии не пришли нацисты. После этого Рознеру пришлось эмигрировать из страны. Он обосновался в польском городе Лодзи, где спустя пять лет организовал свой собственный джаз-оркестр, который стал с успехом гастролировать по всей Европе. Сильный, красивый звук, блестящая инструментальная техника, изобретательные и отчасти импровизационные соло выдвинули Рознера в число ведущих джазовых трубачей того времени. Его артистическое обаяние неизменно приносило успех программам оркестра. Слава Рознера была такой большой, что однажды ему прислал свою фотографию сам Луи Армстронг, сопроводив послание лаконичной надписью: «Белому Луи Армстронгу».

Между тем на пороге уже была война. Осенью 1939 года советские войска перешли границу Польши и ее восточные земли были присоединены к Советскому Союзу. Западные земли Польши достались Гитлеру. Сразу после этого многие жители западных земель двинулись на восток, спасаясь от гитлеровцев. Этот исход самым благотворным образом сказался на развитии советского джаза. Дело в том, что в числе беженцев оказались многие джаз-оркестры Польши: Генриха Варса, Ежи Петербургского (автора знаменитого «Синего платочка») и Эдди Рознера. Последний пересек границу с СССР в районе Барановичей и оказался в Белостоке. И практически сразу же его оркестр вливается в местную филармонию и становится Государственным джаз-оркестром Белорусской ССР. Тогда же начинаются и первые гастроли новоявленного коллектива во многих городах страны: в Москве, Ленинграде, Одессе, Ростове-на-Дону и т. д.

Июнь 1941 года застал оркестр Рознера на гастролях в Киеве. Концерты должны были продолжаться до конца месяца, но утро 22 июня нарушило эти планы. В результате оркестру срочно пришлось собирать свои вещи и аппаратуру и эвакуироваться в Москву. Оттуда путь оркестра лежал в Киргизию, в город Фрунзе. Там коллектив распался: из 28 музыкантов осталась ровно половина – остальные записались добровольцами в польскую армию под командованием Андерса. Оркестр был на грани исчезновения и доживал последние дни, выступая в полупустом кинотеатре «Ала-Тау» между киносеансами. Как вдруг городскому руководству пришла телеграмма из Белоруссии от тогдашнего ее руководителя Пантелеймона Пономаренко, который был большим поклонником джаза. В ней он просил власти Фрунзе взять под свою опеку джаз-оркестр Эдди Рознера с тем, чтобы он смог участвовать в нужном для дела победы деле – фронтовых выступлениях. После этого оркестр полностью укомплектовали, а военнообязанных снабдили броней. Затем оркестр переехал в Иркутск, к месту своей новой дислокации. Там, быстро отрепетировав программу, музыканты отправились в свои первые военные гастроли.

Жизнь у оркестра была поистине кочевая. На долгие месяцы домом для него стал четырехосный вагон поезда, в котором музыканты передвигались по стране вместе со своими семьями. Жили по шесть человек в купе. Как шутили сами оркестранты: это была коммунальная квартира на колесах. Что касается Рознера, то он имел отдельное купе, где жил вместе со своей женой Рут (дочерью известной еврейской киноактрисы Иды Каминской), с которой познакомился перед войной в варшавском бомбоубежище, маленькой дочерью Эрикой и ее няней.

Такая скученная жизнь, конечно же, не могла нравиться тем музыкантам, которые не имели семей. Им мечталось об отдельном вагоне, чтобы не слышать и не видеть каждодневных семейных сцен, детского визга и плача. Но как было достать такой вагон в столь тяжелое военное время? В роли спасительницы выступила певица Зоя Ларченко, в которую влюбился сам начальник Восточно-Сибирской железной дороги. Узнав об этом, музыканты стали буквально умолять Зою уговорить своего высокопоставленного ухажера предоставить им дополнительный вагон. Та в ответ ничего толком не обещала, поскольку не верила в успех такого мероприятия. В самом конце 42-го Зою отпустили погостить к ее любовнику. А спустя две недели, аккурат перед Новым годом, она вернулась во Владивосток… в отдельном вагоне. Это был воистину новогодний подарок! Однако радость от этого события испортил один случай.

В те дни во Владивостоке было много американских моряков (они привозили в город-порт военные грузы), которые с удовольствием ходили на концерты популярного джаз-бэнда. Перед каждым концертом к музыкантам приходил человек в штатском и строго предупреждал, чтобы с иностранцами никто из музыкантов не общался. Артисты строго следовали этим правилам. Однако конферансье Юрий Благов этим советом пренебрег, за что немедленно поплатился. Вечером в вагон вошли двое мужчин в военных полушубках и направились в купе Благова. Ему приказали открыть чемодан, что он безоговорочно и сделал. На дне чемодана лежали две банки американских консервов, которые он собирался отправить посылкой родителям. Эти банки гости изъяли, а самому Благову приказали одеваться и следовать за ними. К великому счастью самого Благова и музыкантов оркестра, этот инцидент разрешился благополучно: спустя некоторое время конферансье был отпущен. Однако с тех пор ни у кого из музыкантов оркестра больше не возникало желания общаться с иностранцами.

Многие тысячи километров пробежали по дорогам войны вагоны с джаз-бэндом. Площадками для выступлений служили самые разные сцены: от монументальных Домов Красной Армии до заводских клубов и импровизированных площадок под открытым небом. Переезды были разные: короткие и долгие, иногда по трое суток. Во время таких больших переездов артисты занимались кто чем мог. Одни спали, другие читали, а Рознер чаще всего играл в карты. Причем так же азартно и вдохновенно, как играл на трубе или скрипке.

Летом 1943 года оркестр Эдди Рознера вновь оказался во Фрунзе, откуда его затем отправили в город Рязань для обслуживания создаваемой добровольческой польской дивизии имени Костюшко. Но, видимо, Рознеру не по душе пришлась эта затея, и он, пока его музыканты добирались до Москвы на поезде, отправился туда на самолете. А там встретился со своим спасителем Пантелеймоном Пономаренко и уговорил его не отправлять оркестр в Рязань, а позволить им выступить в Москве. Эта просьба была удовлетворена. А в конце 43-го джаз-бэнд Рознера вернулся в Белоруссию – в освобожденный город Гомель. Там Пономаренко приготовил музыкантам еще один поистине царский подарок – отвез их в ангары, где хранилась гуманитарная помощь из США и Англии. Там оркестранты, включая их жен и детей, оделись во все «заграничное». И в таком шикарном виде тем же вечером ими был дан концерт, на котором присутствовало все правительство Белоруссии.

По мере того как война двигалась к своему завершению, росли слава и авторитет джаз-оркестра Эдди Рознера. В начале 44-го состоялись гастроли коллектива на Украине и в Закавказье. Эти выступления можно смело назвать триумфальными. Например, в Тбилисской консерватории на всех шестидесяти концертах были сплошные аншлаги. А в июле того же года, когда был освобожден Минск, оркестр вернулся в Белоруссию.

Победа застала оркестр Рознера во время гастрольной поездки в Баку. Радуясь вместе со всеми, Рознер даже представить себе не мог, что впереди его ждут еще более страшные потрясения, чем он испытал во время войны.

Летом 1946 года оркестр Рознера приехал в Москву со своей новой программой. Ажиотаж у этих выступлений был огромный – билеты на концерты были распроданы еще за месяц до их начала. Однако едва оркестр успел дать первый концерт в ЦДКА, как грянул гром. 18 августа в газете «Известия» была напечатана статья Елены Грошевой «Пошлость на эстраде», где оркестр подвергался резкой критике, а сам Эдди Рознер был назван «третьесортным трубачом из кабаре». После этой публикации гастроли оркестра были прерваны. Возмущенный Рознер отправился в Минск, чтобы искать защиты у своего вечного спасителя Пономаренко. Но тот принять его не смог (или не захотел) и отрядил для этого дела своего адъютанта. Тот посоветовал Рознеру успокоиться и отправиться с семьей отдохнуть на курорт, хотя бы в Сочи. А его оркестр был отправлен на гастроли в Тбилиси, поскольку план у филармонии никто не отменял.

Между тем вместо того, чтобы ехать в Сочи, Рознер с семьей отправился во Львов. Испугавшись статьи в «Известиях», он решил, что его теперь обязательно арестуют, и решил сбежать из России в Польшу. Еще в Москве он встретил одного знакомого артиста, который рассказал ему, что во Львове находится польский представитель Дрезнер, который занимается регистрацией бывших польских подданных. Найдя Дрезнера, Рознер договорился с ним, что тот поможет ему уехать с семьей в Польшу за 20 тысяч рублей. Получив деньги, Дрезнер в конце ноября уехал в Польшу, а Рознера и его жену Руту… арестовали органы МГБ.

Оказавшись в тюрьме, Рознер был настолько деморализован, что практически сразу подписал все, что от него требовали следователи. В частности, он признался, что хотел уехать через Польшу в Америку. А это придавало его делу уже другой, более серьезный оборот, поскольку Америка к тому времени из недавнего союзника превратилась во врага СССР, объявив «крестовый поход против коммунизма». В итоге музыканту предъявили обвинение в измене Родине.

Рознер пытался добиться смягчения своей участи, написав письмо министру госбезопасности Виктору Абакумову. В нем он писал: «Я докажу свою преданность на деле, а посему прошу помиловать меня или заменить мое заключение вольной ссылкой, где я смогу продолжать творческую работу на поприще советского государства».

Однако помилования Рознер так и не добился. Ему присудили десять лет и отправили в один из лагерей в Хабаровском крае. Его жена Рут получила пять лет высылки в казахстанские степи, в город Кокчетав. Что касается их дочери Эрики, которой шел пятый год, то ее забрала в Москву друг семьи Рознеров Дебора Сантатур.

И все же Рознеру повезло: его слава позволила ему устроиться в лагере на должность руководителя джаза 3-го отделения. Таким образом, даже в заключении он мог заниматься любимым делом. Причем, по злой иронии судьбы, в лагере Рознер чувствовал себя как музыкант даже более свободно, чем его коллеги, оставшиеся на свободе. Сей парадокс объяснялся просто. В те годы в стране была объявлена борьба с низкопоклонством перед Западом и все джазовые коллективы были переименованы в «эстрадные оркестры». Как шутил тогда со сцены Леонид Утесов: «Перед вами эстрадный оркестр – девичья фамилия джаз!» В джазовых коллективах запрещено было иметь аккордеоны, саксофоны, тромбоны, хотя эти инструменты продолжали существовать во всех симфонических и оперных оркестрах. Короче, для джаза тогда наступили трудные времена. А вот в лагерном оркестре Рознера этих нововведений не было и все оставалось как и раньше. Даже выступлений было не меньше – в квартал порядка 60 концертов. И единственным поводом к грусти был пейзаж за окном – колючая проволока и вышки с вертухаями. Но именно это обстоятельство сильнее всего и угнетало Рознера: играть в неволе для него было муке подобно.

Помог, как и раньше, Пономаренко. После смерти Сталина в марте 53-го он был назначен министром культуры СССР, и уже в июле Рознер был выпущен на свободу. Тот же Пономаренко «реабилитировал» джаз, и Рознер снова оказался во главе своего оркестра. Первым делом он отправился в Белоруссию, надеясь, что его оркестр восстановят в штатном составе филармонии. Но встретили его там весьма неласково. Один из тамошних чиновников не стал скрывать своих чувств и сказал Рознеру прямым текстом: «Что, опять будет жидовский оркестр?» В итоге несолоно хлебавши Рознер вернулся в Москву. А здесь его уже ждали с распростертыми объятиями в Мосэстраде, где сразу поняли, какие дивиденды может принести знаменитый оркестр. Как по мановению волшебной палочки у Рознера появилось все: деньги, база для репетиций, художники по костюмам, композиторы, оркестровщики. Все это позволило Рознеру довольно быстро создать новую программу, с которой коллектив вышел на публику. В этой программе один шлягер был краше другого. Одни названия чего стоили: «Сент-Луис блюз», «Караван», «1001 такт в ритме», «Очи черные», «Сказки Венского леса», «Бродяга» и др.

Между тем личная жизнь Рознера претерпела изменения. Когда он вернулся из лагеря, в Москве музыканта уже ждали его женщины: дочь Эрика и жена Рут, которую тоже освободили после смерти Сталина. Однако восьмилетняя разлука сделала свое дело – после нее супруги прожили вместе всего лишь пару месяцев. Все вышло случайно. В одну из ночей супруги решили рассказать друг другу обо всем, что произошло с ними за эти годы. Первым начал Рознер. Он поведал Рут, что в лагере его спасла от цинги танцовщица его оркестра Марина Бойко, с которой вскоре после этого он стал жить гражданским браком. У них родилась дочь Ира. Однако лагерный роман не имел продолжения, и в Москву Рознер вернулся полностью свободным человеком.

Выслушав мужа, Рут сказала, что прощает его. Прощает, поскольку у нее самой… случилась похожая история. Там, в Кокчетаве, она жила с польским врачом, тоже ссыльным и тоже одиноким. Но и их роман длился ровно до того момента, пока их не освободили. «А ты меня прощаешь?» – спросила Рут, закончив свой рассказ. И вот тут случилось неожиданное: вместо того чтобы сказать «да» и забыть об услышанном раз и навсегда, Рознер… накричал на свою жену, обвинив ее в неверности. А на ее справедливое замечание, что и он отнюдь не ангел, резко ответил: «Мужчины – другое дело!» В итоге Рут забрала дочь и уехала к маме, в Варшаву. А Рознер… вскоре нашел утешение в объятиях молоденькой танцовщицы своего оркестра Галины Ходес. Они поселились в кооперативной квартире в знаменитом угловом доме в Каретном ряду, где их соседями были Леонид Утесов, Борис Брунов, Мария Лукач, Александр Шуров, Николай Рыкунин, Борис Сичкин.

В 1954 году в оркестре появилась солистка – популярная певица Нина Дорда. Рознеру ее порекомендовал главный режиссер Мосэстрады Александр Конников, сказав, что в оркестре ресторана «Москва» поет замечательная девушка. Рознер нашел Дорду и уговорил ее перейти в его коллектив. Их первым совместным шлягером стала популярная «Песня про стилягу», в которой был бойкий припев: «Ты его, подружка, не ругай, может, он залетный попугай, может, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил…»

В 1956 году именно Рознер был приглашен Эльдаром Рязановым исполнять музыку к фильму «Карнавальная ночь». Песни в картине исполняли драматическая актриса Людмила Гурченко, а также солистки оркестра Рознера Инна Мясникова, Зоя Харабадзе, Роза Романовская и Элла Ольховская, которые чуть позже образовали два квартета: «Аккорд» и «Улыбка». А Гурченко после фантастического успеха фильма записала пластинку с этими песнями под аккомпанемент все того же оркестра Рознера.

В конце 50-х одна из песен Рознера и музыканта его оркестра Юрия Цейтлина под названием «Может быть» в исполнении Капитолины Лазаренко оказалась в эпицентре громкого скандала. А виновником случившегося стала одна известная певица Мосэстрады, которая то ли из зависти, то ли еще по какой-то причине накатала в «Правду» возмущенное письмо: мол, в оркестре Рознера певицы поют пошлые песни. По этому поводу в Мосэстраде было созвано собрание, на котором деятельность оркестра Рознера была разобрана по косточкам. К счастью, серьезных оргвыводов не последовало, но песню «Может быть» из репертуара изъяли. Зато ее успели выпустить на грампластинке, причем не только в Советском Союзе, но и в Польше, где она была очень популярна (там даже духи вышли под таким же названием).

Чуть позже случился еще один скандал, который едва не вынудил Рознера покинуть Россию. Это случилось ранней весной 1957 года, когда его оркестру запретили закрывать сезон на одной из самых популярных столичных концертных площадок – в летнем саду «Эрмитаж». Рознер психанул и заявил, что уезжает в Польшу. Сказал он это больше в сердцах, в душе, видимо, надеясь, что его бросятся отговаривать, умолять. А ему сказали: «Езжай!» И Рознер был уже готов уехать и вновь воссоединиться со своей бывшей женой. Но когда за несколько дней до отъезда он позвонил в Варшаву, чтобы предупредить Рут о своем приезде, та ему сообщила, что на днях вышла замуж. И Рознер остался в России.

В конце 50-х Рознер угодил в серьезную автокатастрофу и едва не погиб. Причем виновником ДТП был именно он. Случилось это в Одессе во время очередных гастролей. Закончив свои выступления в этом южном городе, оркестр вернулся в Москву поездом, а Рознер, администратор Миша Сантатур и тромбонист Андрей Хартюнов решили уехать на рознеровском «Форде-8». За рулем был хозяин автомобиля, который любил полихачить. На одном из участков трассы он на большой скорости решил обогнать телегу с сеном и выехал на встречную полосу. А там, как назло, двигался грузовик, груженный молодым картофелем. Столкновения избежать не удалось, хотя Рознер в последний момент сумел вывернуть руль и удар грузовика пришелся в правую сторону. В итоге сам Рознер пострадал не сильно, а вот администратор погиб. Хартюнов, дремавший на заднем сиденье, отделался многочисленными переломами и сотрясением мозга. Так по вине Рознера погиб человек, мать которого двенадцать лет назад приютила у себя его дочь Эрику.

В 50—60-е годы оркестр Эдди Рознера дал пропуск в большое искусство многим певицам: Майе Кристалинской, Марии Лукач, Гюли Чохели, Нине Бродской, Ларисе Мондрус. Чего скрывать, к некоторым из этих певиц Рознер испытывал не только творческий интерес, но и личный – он слыл большим женолюбом. И когда приглашал певиц в свой оркестр, надеялся на то, что его чувства певицы разделят. Причем его не волновало, замужем артистка или свободна. Например, Ларису Мондрус, которая тогда была уже замужем и жила в Риге, он заинтересовал тем, что сможет выбить ей с мужем квартиру в Москве. Однако обещания своего так и не выполнил, поскольку цель у него была определенная – соблазнить Ларису. А когда это не получилось, он к ней охладел и про свое обещание уже не вспоминал.

Примерно с середины 60-х слава Рознера пошла на убыль. К тому времени появились уже новые эстрадные коллективы, которые снискали успех не меньший, чем оркестр Рознера: например, ВИО-66 Юрия Саульского, ансамбль Анатолия Кролла, оркестр Вадима Людвиковского, – и конкурировать с ними коллективу Рознера было сложно. А уж когда в конце 60-х на свет стали появляться вокально-инструментальные ансамбли, тут и вовсе аудитория охладела к детищу Рознера. В итоге в 1968 году его оркестр распался (кстати, именно в том году на экраны страны вышел фильм, где Рознер сыграл свою единственную киношную роль – фашистского генерала, – «Один шанс из тысячи»). Рознер решил начать все сначала и уехал в Минск. Но там от его услуг отказались. Согласился только Гомель, куда Рознер и отправился. Но возрождения не получилось. Через несколько месяцев этот оркестр Рознера прекратил свое существование, так как не смог окупить расходов на свое содержание. Рознер вернулся в Москву и стал готовиться к отъезду на свою историческую родину, в Германию, благо в 1971 году в Советском Союзе была официально разрешена эмиграция евреев из страны.

В Западный Берлин Рознер вернулся в 1972 году, преисполненный мечтой возродить свой оркестр уже в новых условиях. Он мечтал создать большое музыкальное шоу с участием негритянских артистов и музыкантов, чтобы приехать с ними на гастроли в Советский Союз и доказать здешним скептикам, что его рано списали в тираж. Увы, но сделать это ему так и не удалось. Во-первых, в Германии и своих джаз-бэндов хватало, а во-вторых – начать все сначала артисту не позволило здоровье. Сказались годы, проведенные в лагере, а также все передряги последних лет, связанные с распадом оркестра. У Рознера стало болеть сердце, пошаливала печень. В его дом все чаще и чаще вызывалась «Скорая помощь».

Утром 8 сентября 1976 года ее вызвали снова. Врачи сделали Рознеру укол, дали успокоительные таблетки и уехали. А спустя несколько часов музыканту опять стало плохо. Жена Галина снова вызвала врачей. Но на этот раз они приехали поздно – Рознер скончался. Когда эта новость пришла в Советский Союз, все, кто знал музыканта, подумали: «Он умер от тоски».

9 сентября – Борис ТЕНИН

Слава этого актера длилась не одно десятилетие. Причем для разных поколений советских людей он ассоциировался с разными персонажами. Так, для людей 30-х годов он был солдатом Иваном Шадриным из фильма «Человек с ружьем», спустя десятилетие – Швейком, а для людей, живших в 60-е, он уже ассоциировался с проницательным сыщиком Мегрэ.

Борис Тенин родился 5 марта 1905 года в городе Кузнецке Пензенской области. Его родители никакого отношения к искусству не имели: отец работал телеграфистом на железной дороге, мать – акушеркой в городской больнице. Но интерес к искусству у Тенина проснулся еще в раннем детстве благодаря цирку, который был очень популярен в России в начале века. Семья Тениных тогда уже жила в Туле, где очень часто устраивались ярмарочные балаганы и представления цирка шапито. И юный Борис Тенин с удовольствием ходил на эти представления, иной раз даже пропуская занятия в школе. Причем уже тогда Тенин наблюдал за работой артистов не как праздный зритель: он располагался поближе к манежу и запоминал все нюансы игры каждого из артистов. А потом легко копировал все это на школьных праздниках новогодней елки, приводя в восторг своей игрой не только своих сверстников, но и учителей. И если бы в те годы кто-нибудь спросил у Тенина, кем он станет в скором будущем, он бы не задумываясь ответил – артистом цирка. Но вышло иначе.

В 1919 году семья Тениных перебралась в Москву, где Тенин-старший получил высокую должность – стал начальником отдела культуры Бутырского Совдепа. Волею судьбы их соседом по квартире стал известный актер театра и кино Евгений Петров-Краевский, исполнивший в 1908 году роль Стеньки Разина в первом русском художественном фильме «Понизовая вольница». Именно он первым и заметил актерские способности 14-летнего Тенина, когда тот приходил к актеру в гости. А поскольку Петров-Краевский в те годы работал главным режиссером в театре при Дворце культуры Бутырского Совдепа, он предложил Тенину записаться к нему в ученики. Борис согласился. И с этого момента стал совмещать сразу два занятия: днем он работал художником-плакатистом, а вечером спешил во Дворец культуры в театральную студию.

Минул год, и летом 1920 года 15-летний Борис Тенин поступил в Государственный институт музыки и драмы. Еще через год он стал профессиональным артистом: его, второкурсника, взяли во вспомогательный состав Театра РСФСР, где главным режиссером был Всеволод Мейерхольд. Первая серьезная роль случилась у юного артиста в 17 лет, когда в спектакле «Мистерия-буфф» он сыграл… самого Льва Толстого.

Видимо, Театр Мейерхольда не во всем удовлетворял честолюбивые помыслы Тенина, поэтому сразу после окончания института он покидает этот театр и следующие несколько лет проводит в активных поисках подходящей труппы, благо в те годы их развелось в стране предостаточно. За это время Тенин где только не играл: в молодежном ансамбле «Комедианты», в «Красной гармошке», Театре современной буффонады, Театре сатиры, Театре эстрадных обозрений, вновь в Театре Мейерхольда.

Между тем, меняя театры, Тенин меняет и жен. В «Красной гармошке» он знакомится с «синеблузницей» Клавдией Кореневой и вскоре делает ей предложение руки и сердца. Однако этот служебный брак длится недолго. Проходит чуть больше года, и Тенин женится вторично, и опять на коллеге по работе – артистке мюзик-холла Ольге Александровой. Увы, но и эта попытка обрести счастье заканчивается провалом, и семья распадается, едва возникнув. Все это ясно указывало на то, что к концу 20-х Тенин находился в активном поиске не только своего творческого «я», но и личного.

В кино Тенин начал сниматься с 1927 года. Его «крестным отцом» на этом поприще можно смело назвать «синеблузника» Сергея Юткевича, который снял Тенина в одиннадцати своих фильмах (всего в послужном списке актера значится 25 фильмов). Их первой совместной работой стала лента «Кружева», где Тенин сыграл роль начальника клуба, пьяницы и разгильдяя, развалившего культурную работу в своем учреждении. Работа яркая, но не принесшая актеру шумного успеха у публики ввиду своей второплановости. Потом таких ролей у Тенина будет еще несколько. И только спустя пять лет после своего прихода в кинематограф Тенин сыграет главную роль – матроса Фреда в картине «Изящная жизнь».

Стоит отметить, что за десять лет своей работы в театре и кино Тенин переиграл множество самых разных персонажей. Он играл пьяниц, прощелыг, наивных юношей, неудачников и разгильдяев, но ни разу не сыграл какого-нибудь крупного начальника или ответственного партработника. Спрос на такие роли в те годы был большой, и многие актеры буквально выстраивались в очередь, чтобы их сыграть, поскольку роли такого плана помогали потом в актерской карьере: после них давали звания, квартиры, повышали оклады. Однако Тенин долгое время избегал подобных ролей, всерьез полагая, что это не его амплуа: он считал себя актером по большей части комедийным. Да и в обычной жизни Тенин всегда чурался пафоса и вел себя менее чем серьезно – любил шумные компании, женщин, хорошую выпивку. Оттого и надобности в ролях пафосных героев никогда не испытывал. Но избежать этой участи Тенину все-таки не удалось.

«Совратил» актера его же «крестный отец» Юткевич, который в 1931 году начал работу над первым советским звуковым фильмом «Встречный» и предложил Тенину роль секретаря парткома крупнейшего машиностроительного завода. И хотя поначалу Тенин воспринял это предложение как шутку, потом понял, что дело более чем серьезно. А поскольку Юткевича он уважал, духу отказаться от его предложения у него не хватило. Впоследствии он об этом даже пожалел. Когда «Встречный» вышел на широкий экран, на Тенина со всех сторон посыпались предложения от многих киностудий играть роли секретарей ячеек, парткомов, райкомов и горкомов. Он даже испугался за свою дальнейшую актерскую карьеру, посчитав, что отныне комедийные роли ему предлагать не будут. К счастью, он ошибся. За последующие несколько лет Тенин с лихвой компенсировал свою «измену» и сумел вернуться в комедийный жанр. Он сыграл базарного жулика в «Песне о счастье», веселого золотоискателя Сашу Мраморова в «Тайге золотой». А в знаменитой экранизации «Бесприданницы» Якова Протазанова Тенин сыграл циничного купчика Вожеватова. Но самой звездной ролью Тенина, которая принесла ему всесоюзную славу, стала роль мудрого и лукавого солдата-окопника Ивана Шадрина в фильме все того же Сергея Юткевича «Человек с ружьем».

Мало кто знает, но поначалу Юткевич, который лучше, чем кто-либо другой из режиссеров, знал актерские возможности Тенина, не разглядел в нем актера, способного сыграть роль Ивана Шадрина. И предложил ему совсем другую роль – рабочего Чибисова. А Шадрина должен был сыграть актер Лукин, которого уже утвердила студия. И вот тут случилось неожиданное: Тенин так загорелся этой ролью, что стал буквально преследовать Юткевича, чего ранее с ним практически никогда не случалось. «Это роль моя, и только моя!» – упрямо твердил актер, чем вводил в сильное смущение своего «крестного отца» в кинематографе, который в это утверждение почему-то не верил. Но Тенин был очень настойчив. В этой роли он ясно уловил близкие своему актерскому амплуа элементы: в трагическом там можно было найти смешное, а в смешном – глубины трагедии. Шадрин в исполнении Тенина получился настолько интересным и обаятельным персонажем, что это мгновенно поставило его на одну ступень вместе с другими легендарными экранными героями того времени: Чапаевым, Максимом, Щорсом.

Говорят, фильм «Человек с ружьем» очень понравился Сталину. Однако поскольку Борис Тенин не входил в число любимых актеров вождя, никакими высокими званиями он поэтому отмечен не был. И хотя первая Сталинская премия досталась Тенину именно за «Человека с ружьем» (в 1941 году), получил он ее больше за компанию, чем индивидуально. Вот почему звание народного артиста СССР ему дали не в России, а в Таджикистане в 1944 году. Впрочем, во всем этом Тенин был виноват сам: если бы после «Встречного» он «оседлал» роли пафосных героев и не сворачивал с этого пути, наверняка бы и звание получил раньше других, и в лауреатах побывал бы неоднократно. Но тогда это был бы уже не тот Борис Тенин, которого знали и любили многие.

Между тем личная жизнь Тенина проходила не менее бурно, чем его творческая карьера. В начале 30-х он женился в третий раз – на актрисе Детского театра Галине Степановой (широкому зрителю она известна разве что по роли в фильме Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда»). В этом браке у Тенина родился сын Миша. Поскольку до этого ни в одном из браков у Тенина детей не было, многим тогда показалось, что на этот раз его холостяцкая лодка нашла наконец свою тихую гавань. Но прошло всего лишь несколько лет, и Тенин опять пустился в свободное плавание, уйдя из семьи. Многие тогда посчитали, что он неисправим – ветреный мужчина, который вряд ли когда-нибудь найдет свое семейное счастье. Но Тенин и здесь разочаровал многочисленных скептиков.

В 1937 году Тенин поступил в труппу Ленинградского театра комедии. Там же работала 28-летняя актриса Лидия Сухаревская, прославившаяся ролью Бетти в «Опасном повороте» Пристли. Тенину понадобилось всего лишь несколько недель, чтобы очаровать свою партнершу. А год спустя они скрепили свои отношения официально. Для Тенина это был уже четвертый брак. «И не последний», – как предрекали коллеги по театру. А что получилось? Тенин и Сухаревская счастливо прожили вместе больше пятидесяти лет. Вот вам и «ветреный» Тенин!

Как отмечает театровед Борис Поюровский: «Многие отмечали внешнее сходство Сухаревской с третьей женой Тенина Галиной Степановой. У них были похожие черты лица, фигуры. Обе были великолепными актрисами, даже в их игре на сцене имелось что-то общее. Но только с Сухаревской Тенин узнал настоящее семейное счастье. Для меня лично они были живым примером счастливого брака. С самого знакомства они все делали синхронно, понимали друг друга с полуслова…»

Несмотря на новый брак, у Тенина сохранились прекрасные отношения с его прежней женой Галиной Степановой. Во многом это объяснялось тем, что рос его единственный ребенок – сын Миша. Последний вспоминает:

«Воспитывала меня мама. Но я не могу пожаловаться на недостаток отцовского внимания. Он проводил со мной много времени. Я видел – у отца с матерью хорошие, ненатянутые отношения, и был благодарен им за это. С Лидией Петровной мы тоже нередко общались, я не испытывал к ней неприязни или ревности. А как иначе – я же видел, что они с Лиличкой (так отец называл Сухаревскую) не могли друг без друга. Я не припомню ни одной их крупной ссоры. А незначительные конфликты тут же превращались в шутку. Отец вообще в принципе был неконфликтным человеком. Умение вовремя вставить остроумную шутку, сгладить острые углы было одним из его главных достоинств. Но жить с ним было непросто. С его фанатичной приверженностью театру мог смириться только человек с такой же „зависимостью“. Думаю, сцена и семья в его доме сливались в одно целое, он не отдыхал от работы, он ею жил».

Во время войны Тенин и Сухаревская были включены в состав труппы Оборонного театра миниатюр. Стоит отметить, что шефскую работу в частях действующей армии во фронтовых условиях Тенин проводил еще с зимы 1939 года во время советско-финской войны. И вот теперь этот опыт ему снова пригодился: вместе с театром Тенин выступал в госпиталях, на передовой. Жили супруги по-прежнему в Ленинграде, хотя кольцо блокады неминуемо сжималось вокруг города. Но даже в тех тяжелых условиях Тенин и Сухаревская продолжали оставаться людьми мужественными и глубоко порядочными. В этом плане их характеризует хотя бы такой случай. Когда один из актеров их театра потерял свои хлебные карточки (а в тех условиях это означало неминуемую голодную смерть), именно Тенин и Сухаревская отдали ему половину своих карточек и тем самым спасли от гибели.

В 1942 году Театр комедии был эвакуирован в Таджикистан, в город Сталинабад. Там Тенин сыграл свою вторую звездную роль в кино – бравого солдата Швейка в фильме все того же Сергея Юткевича «Новые похождения Швейка». Фильм настолько полюбился зрителям, что многие ходили на него по нескольку раз подряд, а хохот в зрительном зале не умолкал на протяжении всего сеанса (о том, как это происходило, видно хотя бы из фильма Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя»).

Сразу после войны Тенин и Сухаревская покидают Ленинград и переезжают в Москву. И хотя далось им это с большим трудом, иного выхода у них не было – они никогда не терпели над собой никакого диктата. И даже когда их вызвали в Министерство культуры и стали стращать всяческими карами, если они не передумают и не вернутся в Театр комедии (в те годы подобные переходы были большой редкостью), они были непреклонны. Более того, Тенин во время разговора вспылил и заявил высокому чиновнику прямо в глаза: «Мы не быдло, мы – актеры. Не вам выбирать главных режиссеров». Чиновники актеру этих слов не простили: немедленно отдали распоряжение, чтобы Тенина и Сухаревскую не принимали в свои труппы крупные столичные театры. Но супруги нашли выход – устроились в Театр-студию киноактера, пребывание в котором давало им возможность регулярно сниматься в кино. И хотя предложений было не так уж и много (это было время так называемого «малокартинья», когда в Советском Союзе в год выходило порядка 8–9 фильмов), супруги не расстраивались – им было не привыкать довольствоваться малым. Если роль по каким-то критериям их не устраивала, они не боялись от нее отказаться. Например, когда Михаил Ромм предложил Тенину сыграть адмирала Ушакова в одноименном фильме, актер вежливо отказался. Зато другое предложение этого же режиссера принял – сыграл американца Боба Мерфи в «Русском вопросе». За что в 1948 году вторично стал лауреатом Сталинской премии.

В 50—60-е годы Тенин снимается крайне мало и большую часть времени посвящает театру. Хотя и там было все непросто. Поработав какое-то время в Театре-студии киноактера, он затем уходит в Театр сатиры. Но и там его пребывание оказалось недолгим, и в 1962 году он вместе с Сухаревской переходит в Театр на Малой Бронной. Там они пробыли 12 лет. Наконец, в 1974 году, после стольких лет творческих поисков, они находят то, что так долго искали. Их новым прибежищем стал Театр имени Маяковского, в котором они проработают остаток своей жизни. Поэтому не случайно, что именно там они сыграли свой самый лучший совместный спектакль – «Старомодная комедия», который был признан каноническим именно по причине их участия в нем. Тенин и Сухаревская играли пожилых людей, влюбленных в друг друга. Впрочем, термин «играли» неверный – они жили на сцене, поскольку в обычной жизни относились друг к другу с тем же трепетом, как и герои спектакля.

Третьей звездной ролью Бориса Тенина стал комиссар полиции Мегрэ из произведений знаменитого французского детективщика Жоржа Сименона. Эта роль пришла к Тенину в самом конце 60-х благодаря телевидению, где решили поставить целый цикл телеспектаклей о Мегрэ. Тенин сыграл своего героя так мастерски, что даже покорил самого Сименона. Он посмотрел этот цикл сразу после того, как французы закупили его у нас и прокрутили на своих голубых экранах. Сименон тогда сказал: «Мне очень понравился ваш актер Борис Тенин, который создал весьма точный психологический образ Мегрэ». В результате во Франции Борис Тенин был признан лучшим нефранцузским Мегрэ.

Борис Тенин скончался 9 сентября 1990 года. Если исходить из старинной приметы, гласящей, что как человек ушел из жизни – легко или мучаясь – значит, так он ее и прожил, то Тенин жил легко. Но не в том смысле, что это была жизнь человека легкомысленного и избалованного жизнью – в биографии Тенина было много крутых поворотов. А в смысле легкости мировосприятия и доброго отношения к людям. Поэтому и смерть Тенина была легкой – он скончался в одну секунду от остановки сердца.

Борис Тенин прожил непростую, но очень интересную и, главное, честную жизнь. Он был очень уважаем в актерском мире за качества, которые всегда ценились в людях в любые времена: принципиальность и справедливость. Однако несмотря на то, что многое в окружающей действительности его не удовлетворяло, он никогда не опускался до банального критиканства. И в диссидентах никогда не ходил. Когда в стране началась перестройка, Тенин воспринял ее положительно. Но довольно скоро разочаровался в ней, разглядев предпосылки будущего развала страны. И глубоко символично, что Тенин не дожил до этого страшного итога: он умер за год до развала Советского Союза. А спустя ровно год из жизни ушла и его вторая половина – Лидия Сухаревская.

11 сентября – Алексей КАПЛЕР

В свое время имя этого сценариста знала вся страна, поскольку его перу принадлежали сценарии ко многим советским блокбастерам. Потом это имя было приказано забыть, поскольку сценарист имел несчастье влюбить в себя юную дочь самого Сталина и отправился на Колыму. Но после смерти вождя имя сценариста опять оказалось у всех на слуху благодаря популярной телепередаче «Кинопанорама», которую он вел на протяжении восьми лет.

Алексей Каплер родился 11 октября 1904 года в Киеве в семье состоятельного портного. Еще в детстве его страстью стал немой кинематограф с тогдашними кумирами: Рудольфо Валентино, Иваном Мозжухиным, Верой Холодной. Вместе со своими друзьями, будущими знаменитыми кинематографистами – Григорием Козинцевым и Сергеем Юткевичем – юный Каплер дневал и ночевал в синематографе, находившемся в нескольких шагах от его дома на Крещатике. Помимо этого, друзья также отдавали предпочтение и другим видам искусства: театру, цирку, а вот оперу категорически игнорировали, считая ее низким жанром.

Вскоре после революции судьба разбросала друзей в разные стороны. Так, Козинцев уехал в Петроград, где поступил учиться в Высшие художественные мастерские Академии художеств, Юткевич учился в ГВЫРМе у Всеволода Мейерхольда, а Каплер актерствовал в немом кино. Поскольку лет последнему в ту пору было еще немного – всего шестнадцать, – играл он преимущественно эпизодики. Но минуло всего лишь несколько лет, и судьба вновь свела старых друзей вместе на ниве их главного увлечения – кинематографа. В 1922 году Козинцев и Юткевич (а также Леонид Трауберг) открыли в Петрограде Фабрику эксцентрического актера, и Каплер вскоре примкнул к ним. Так состоялось их воссоединение.

Однако в ФЭКСе Каплер пробыл недолго. Он снялся всего лишь в нескольких картинах Фабрики, после чего понял, что актерство – не его стихия. И в 1928 году ушел ассистентом к Александру Довженко в фильм «Арсенал». В том же году Каплер стал пробовать себя в драматургии, написав несколько киносценариев. Однако судьба последних оказалась незавидной – их так и не поставили. Но это не отвратило Каплера от последующих опытов на ниве кинодраматургии. А поскольку был он человеком настойчивым, его целеустремленность не могла не принести свои плоды. Тем более если подспорьем в этом является любовь. В начале 30-х Каплер жил гражданским браком со своей киевской знакомой Таисией Златогоровой, и вместе они написали сценарий фильма «Три товарища», навеянный воспоминаниями о детских и юношеских годах Каплера и Таисии в Киеве. В 1934 году режиссер Семен Тимошенко снял по нему фильм, который и стал пропуском в большой кинематограф для сценариста Каплера.

Свой самый счастливый билет Каплер вытянул в 1937 году. А началась эта история годом раньше – весной 36-го, когда правительство объявило конкурс на лучший киносценарий и пьесу об Октябрьской революции, 20-летие которой было уже не за горами. Каплер решил рискнуть, хотя его возлюбленная смотрела на эту попытку с явным скепсисом. Но это не остановило Каплера. Более того, только раззадорило, разбудило в нем неуемную фантазию. Итогом этих мыслей и чувств стало то, чего от Каплера не ожидал никто, даже он сам.

Вместо того чтобы написать сценарий об Октябре, он создал произведение о его вожде Ульянове-Ленине под названием «Восстание», где ВПЕРВЫЕ в советском кинематографе не только изобразил живого вождя мирового пролетариата, но вывел его на авансцену своего сюжета. А ведь до этого кинематографисты ни разу не осмелились показать вождя средствами художественного кинематографа, опасаясь принизить его образ в глазах людей. Впрочем, так было не только в кино. Известный драматург Константин Тренев в своей пьесе «На берегу Невы» первым вывел образ Ленина, но тот появлялся там эпизодически и при этом не произносил ни одного слова. Так что Каплер стал первым человеком в советском искусстве, который разрушил этот страх. А ведь соревноваться ему было с кем. В том же конкурсе участвовал будущий известный драматург-лениновед Николай Погодин, но его пьесу «Ноябрь» жюри конкурса отвергло (из этого сценария потом родилась пьеса «Человек с ружьем»).

Как признавался позднее сам Каплер: «По мере изучения исторических материалов и бесед с участниками Октября я все больше и больше погружался в атмосферу жизни Ленина. Я читал и перечитывал каждую заметку, так или иначе относящуюся к нему. И незаметно для самого себя оказался в плену его обаяния. Сидя над его письмами и записочками, я смеялся и ревел. Я собирал все, что относилось к Ильичу, рылся в архивах, читал и вдруг обнаружил, что совсем по-иному полюбил этого человека и что писать об Октябрьской революции – это значит писать о Ленине. О нем. Просто о нем…»

Уже по ходу работы над сценарием Каплер стал прикидывать, кто из режиссеров мог бы его поставить. И в итоге все его мысли сошлись на Михаиле Ромме. Когда Каплер встретился с ним и поделился своими мыслями на этот счет, тот согласился участвовать в проекте, хотя на самом деле уже взялся за другую работу – «Пиковую даму». Объяснялся сей парадокс просто: Ромм не верил в затею Каплера и соглашался с ним только из дружеских побуждений. Каково же было его удивление, когда в апреле 1937 года ему сообщили, что именно он будет снимать фильм по сценарию Каплера. Позднее он узнал, что сценарий Каплера покорил жюри конкурса, и хотя оно сделало в нем 82 замечания, но главный смотрящий – товарищ Сталин – собственноручно дал отмашку запускать картину в производство. Он же чуть позже попросил изменить название картины: из «Восстания» оно было переименовано в актуальное – «Ленин в Октябре».

Фильм был снят в рекордные сроки и вышел на экраны страны точно к 20-летию Великого Октября. Успех был ошеломительный. В итоге уже в марте 1938 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении создателей картины орденами. Высшая награда – орден Ленина – досталась трем участникам съемок: Михаилу Ромму, Алексею Каплеру и Борису Щукину, сыгравшему Ленина.

Сразу после успеха «Ленина в Октябре» Каплер взялся писать продолжение. Причем на этот раз соавтором стала его возлюбленная Таисия Златогорова (режиссером был все тот же Михаил Ромм). Так на свет родился фильм «Ленин в 1918 году», который был принят не менее восторженно, чем первый фильм. А в 1941 году вся дилогия была удостоена Сталинской премии. Так Каплер стал лауреатом самой престижной награды страны и самым раскрученным сценаристом. Молодой кинокритик Ростислав Юренев даже выпускает о нем книгу. Но пройдет всего лишь три года, и эту книгу изымут из всех библиотек страны и запретят к распространению. Почему? Все согласно древней поговорке: «От сумы и тюрьмы не зарекайся».

Во время войны Каплер продолжает работать не покладая рук, и благодаря его стараниям на свет появляются два сценария, тут же воплощенные в жизнь: по ним снимаются знаменитые фильмы «Котовский» и «Она защищает Родину». Увы, но премьеры этих картин Каплеру на свободе увидеть не довелось, а его имя из титров было вырезано. И поводом к такому повороту событий стала… любовь.

Здесь стоит несколько отступить от повествования и рассказать, каким человеком был Каплер. Если брать внешнюю сторону, то был он отнюдь не красавцем: небольшого роста, полноватый, с крупным носом. Но он брал другим – веселым нравом и талантом великолепного рассказчика. Рассказывают, что еще в пору его юности Сергей Юткевич специально повез Каплера к писателю Бабелю, чтобы тот послушал его неподражаемые рассказы. Бабель тут же подпал под обаяние рассказчика и вскоре с ним подружился.

Еще быстрее очаровывались Каплером представительницы слабого пола, которые сдавались под его напором чуть ли не в первые минуты после знакомства. Все, кто был этому свидетелем, потом удивлялись: как такое возможно? Например, некий писатель встретил как-то одну очень известную актрису, которая тогда ходила в любовницах Каплера, и честно спросил у нее: «Что вы находите в этом Каплере? Пузатый, толстый еврей с кривыми ногами, да еще и по мужским достоинствам небось не самый лучший боец». На что дама ему ответила: «Это вы, жеребцы, носитесь со своими достоинствами, как бандиты с ножами. Только познакомились с женщиной – тут же тащите ее в постель. А наш Люся (такое прозвище было у Каплера) берет не этим: после общения с ним любая женщина готова ему отдаться беспрекословно». Да, не случайно в те годы ходила присказка: «Язык – член Каплера».

Короче, про подвиги Каплера на любовном фронте в те годы ходили настоящие легенды. Они ходили бы и дальше, если бы однажды жертвой каплеровского обаяния не пала дочка Сталина Светлана. Причем девушке в ту пору было всего 16 лет, что, конечно, только усугубило ситуацию.

История сего романа берет свое начало в октябре 1942 года, когда брат Светланы Василий Сталин привез Каплера на сталинскую дачу в Зубалово, чтобы обговорить со сценаристом новый проект – фильм о летчиках, где Василий собирался быть консультантом. Именно там Каплер и познакомился со Светланой. Сценарист в ту пору уже не жил со своей женой киноактрисой Галиной Сергеевой (она сыграла главную роль в роммовском фильме «Пышка») и был абсолютно свободен. Но в тот день дальше шапочного знакомства дело не пошло, ограничившись лишь коротким «здрасьте – до свидания».

Все изменилось спустя несколько дней, когда Каплер и Светлана встретились во второй раз на просмотре какого-то фильма в Управлении кинопромышленности в Малом Гнездниковском переулке. Вот тут Каплер уже развернулся во всю ширь своего таланта – начал рассказывать девушке про кино, про свою молодость, и та, поддавшись обаянию рассказчика, растаяла, как сахар. На следующий день они уже встретились в какой-то богемной компании, и ухаживания Каплера продолжились: он учил Светлану танцевать фокстрот. Как напишет позднее в своих мемуарах сама Светлана: «Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним! Я чувствовала какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза…»

Дальше – больше. Каплер стал приходить к школе на улице Горького, где училась Светлана, и встречал ее там. Он просвещал ее, принося книги, которые сам любил: «По ком звонит колокол» Хемингуэя, «Все люди – враги» Олдингтона. Кроме этого, он подарил девушке огромную «Антологию русской поэзии от символизма до наших дней».

Между тем все, кто наблюдал этот роман, были в откровенном недоумении и… ужасе. Они наперебой советовали Каплеру одуматься и прекратить появляться везде и всюду с несовершеннолетней дочерью вождя. «Ведь это же так опасно!» – говорили они Каплеру. На что тот только смеялся: «Не более опасно, чем встречаться с любой другой московской девушкой». Трудно сказать, чем были вызваны такие слова. Ведь Каплер не мог не понимать, что рано или поздно слухи об этих отношениях достигнут ушей вождя и тогда… А вот относительно этого «тогда» Каплер, судя по всему, имел отличное от других мнение. Риск, конечно, он всегда любил, но не до такой же степени. Поэтому объяснить его поведение можно было лишь одним: он, видно, решил, что ничего предосудительного не совершает – только гуляет и развлекает разговорами о прекрасном юное создание. А за это его, лауреата Сталинской премии, автора официозных произведений, ну просто не имеют права наказывать. Уже ближайшее время показало, как глубоко он ошибался.

Поскольку рядом со Светланой всегда находился сотрудник личной охраны семьи Сталина, на Лубянке прекрасно были осведомлены об этом романе. Однако до поры до времени не решались беспокоить Сталина сообщением о нем, видимо, надеясь, что кто-то из влюбленных все же одумается. Но когда стало понятно, что эта история не только не близится к своему завершению, но еще больше усугубляется, чекисты решили действовать. Но сначала не ставя об этом в известность вождя.

В феврале 1943 года помощник начальника личной охраны Сталина полковник Румянцев звонит Каплеру и просит его оставить Светлану в покое. «Уезжайте из Москвы, или у вас будут неприятности», – предупреждает полковник. Каплер в ответ… посылает его куда подальше. Поступок не столько смелый, сколько безрассудный. О нем в тот же день узнает писатель Константин Симонов, который относится к Каплеру более чем хорошо. Он приезжает к другу и все-таки уговаривает его уехать из Москвы. «У меня есть знакомый генерал, он на днях летит в Ташкент – вот с ним и полетишь», – говорит Симонов. Каплер соглашается, но ставит условие – он должен проститься со Светланой. Довод убийственный: «У нее на днях день рождения, и я не могу уехать, не попрощавшись».

В последний день февраля Каплер навещает Светлану в пустующей квартире на улице Чкалова, что возле Курского вокзала. Телохранитель Светланы находится здесь же, но сидит в соседней комнате. Однако его присутствие не мешает влюбленным говорить все, что они думают: они клянутся друг другу в любви, целуются. Вечером об этом уже знают на Лубянке. После чего докладывают Сталину, поскольку взять на себя инициативу арестовать жениха дочери вождя без его санкции боятся.

По словам многочисленных очевидцев, Сталин души не чаял в своей единственной дочери. Но когда он узнал, кто ходит у нее в женихах, сил сдержаться у него не хватило. Впрочем, вряд ли у любого другого родителя была бы иная реакция на ситуацию, где его несовершеннолетняя дочь встречается с почти сорокалетним мужчиной. Да еще с отъявленным бонвиваном, как гласила народная молва. «Чтобы этого Каплера я больше со своей дочерью не видел!» – приказал разъяренный Сталин. После чего добавил: «Навсегда».

Шанс спастись у Каплера еще был, правда, шанс иллюзорный. Утром следующего дня сценарист рванул на аэродром, но по дороге решил заскочить в Малый Гнездниковский переулок, чтобы получить деньги за сценарий. Когда он покидал здание Управления кинопромышленности, к нему подошел незнакомый мужчина и попросился к нему в машину. Там незнакомец ткнул Каплеру в лицо удостоверение сотрудника МГБ и приказал ехать на Лубянку. С тех пор машины своей Каплер больше не видел – она досталась чекистам. А сам сценарист был отправлен в лагерь.

Как пишет сама Светлана, арест Каплера произвел на нее ужасное впечатление. Однако перечить своему отцу, который на ее глазах отобрал у нее все каплеровские записки и письма и уничтожил их, она не посмела. И спустя год вышла замуж за приятеля своего брата студента Григория Мороза. Стоит отметить, что, как и Каплер, он был евреем, и это снимает со Сталина обвинение в антисемитизме (многие до сих пор считают, что вождь мстил сценаристу за его национальность).

Каплер был уже далеко – на Колыме. Правда, срок ему дали мягкий – всего пять лет (еще одно доказательство того, что Сталин умел прощать) – и устроили на более-менее хлебное место фотографа, чтобы не дай бог не умер. А когда Каплер написал письмо Сталину и попросил отправить его на фронт, ему отказали. Говорят, спасительную длань над ним простер отнюдь не Сталин, а Светлана, которая лично просила Берию о поблажках для своего возлюбленного.

Тем временем в заключении Каплер не остался одинок, сойдясь вскоре с актрисой Валентиной Токарской, отбывавшей срок в том же лагере. Познакомились они в один из дней, когда Токарская пришла к Каплеру в его мастерскую. И сразу у них начался роман, который они вынуждены были скрывать от всех – в противном случае вольную поселенку Токарскую могли опять вернуть на общие работы. Влюбленные действовали весьма изобретательно. Каплер смастерил в своей мастерской потайную дверь, которая выходила во внутренний дворик. Эту дверь он заставил шкафом, задняя стенка которого отсутствовала. В случае опасности Токарская заходила в этот шкаф, а выходила… уже на улице.

Так вышло, что Каплер освободился раньше Токарской. Поскольку его освободили без права жить в столице, он обязался уехать в родной Киев к родственникам. Но он вместо этого отправился в Москву. Он понимал, что дико рискует, но поделать ничего с собой не мог – все эти пять лет он только и думал, что о Москве, о ее улицах, о друзьях, оставленных в ней. Мечтал он увидеть и Тасю Златогорову, которую, несмотря ни на что, все еще продолжал любить. Но когда он приехал в Москву, ему сообщили страшную новость: оказывается, Тасю тоже посадили вскоре после него, и в лагере она повесилась.

В Москве Каплер прожил ровно три дня. Как и хотел, навестил нескольких друзей и знакомых, один из которых, на беду, оказался стукачом. И Каплера снова арестовали в тот самый момент, когда он уже садился в киевский поезд. Потом был скорый суд и новый приговор – пять лет лагерей. Каплер выслушал приговор спокойно, но попросил лишь об одном – чтобы его вернули обратно в Воркуту, к Токарской. Но направили гораздо дальше – в Инту.

На новом месте Каплера снова пристроили на приличное место – в хозблоке. Но он не оправдал оказанного ему доверия – взял и завел роман с женой одного лагерного начальника. И если в случае с Токарской ему все сходило с рук, то здесь этого не произошло – Каплера отправили на общие работы. И он вкалывал наравне со всеми остальными заключенными в шахте при морозе минус сорок пять. Как Каплер, сын состоятельных родителей, привыкший всю жизнь жить на готовом, уцелел в этом аду, одному богу известно. Но он уцелел.

На свободу Каплер вышел вскоре после смерти Сталина – летом 1953 года. Здесь его встретили друзья и помогли вернуться в кинематограф. Практически сразу Каплер взялся за работу, засучив рукава. И вот уже один за другим из-под его пера на свет появляются сценарии фильмов «Первые радости», «Необыкновенное лето», «За витриной универмага», «Две жизни». Но самым успешным проектом Каплера тех лет можно смело назвать комедию «Полосатый рейс». Правда, начинал работу над сценарием другой автор – Виктор Конецкий, но когда его вариант сочли не столь успешным, к делу подключился Каплер. В результате был снят фильм, который стал лидером проката 1961 года, собрав свыше 32 миллионов зрителей. В следующем году Каплер приложил руку еще к одному кинохиту – фильму «Человек-амфибия», который побил рекорд «Рейса» в два раза – собрал 65-миллионную аудиторию.

Личная жизнь Каплера поначалу тоже складывалась вполне успешно: вернувшись на свободу, он женился на своей лагерной любови Валентине Токарской. По словам очевидцев, у них была вполне благополучная семья, в которой каждый из супругов уважал личную свободу другого. Говорят, у Каплера и тогда случались мимолетные романы с разными женщинами, однако Токарская закрывала на это глаза – она была мудрой женщиной и не требовала от мужа безоговорочной верности. Ее сердце не дрогнуло даже тогда, когда в середине 60-х Каплер снова сошелся со Светланой Сталиной (тогда она уже носила другую фамилию – Аллилуева). Светлана специально пришла в Театр сатиры, где работала Токарская, чтобы расставить все точки над «i». Но, к ее удивлению, актриса не стала устраивать скандал и заявила, что ее муж волен поступать так, как ему заблагорассудится. «Я всегда знала, что Люся очень неверный человек, – сказала Токарская. – И вы не обольщайтесь. Он любил в своей жизни одну лишь Тасю Златогорову, но даже и ей он не был верен. Это такая натура».

Когда Каплер узнал об этом визите Светланы, он был вне себя от гнева. Он разозлился до такой степени, что объявил Светлане о прекращении их романа. И хотя дружба между ними сохранилась, это была уже другая дружба – с холодком. А спустя несколько лет, в 67-м, Светлана сбежала из Советского Союза.

В конце 60-х Каплер встретил свою очередную и, как оказалось, последнюю в жизни любовь. Это была поэтесса Юлия Друнина. Когда это случилось, Каплер долго не мог сделать выбор в пользу одной из двух своих женщин. Токарская рассказывала, что Каплер подолгу лежал на диване и жаловался, что любимые им женщины поставили его в сложное положение. Предложил Токарской самой подать на развод, чтобы не ущемлять ее достоинства. Но она отказалась. Тогда на развод подал он. С тех пор Токарская с ним больше никогда не встречалась и видела его только по телевизору – с 1964 года Каплер стал вести на телевидении популярную передачу «Кинопанорама». Именно она и сделала знаменитого сценариста узнаваемым: до этого большинство людей знали Каплера только по фамилии, а теперь увидели воочию. У руля этой передачи Каплер оставался 8 лет. И ушел оттуда по собственной воле, а не по причине гонений на евреев, как принято считать в среде либералов.

Поводом к уходу послужила следующая история. Каплеру предложили сделать передачу про покойного режиссера Михаила Ромма, с которым он когда-то сотрудничал – они были соавторами фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Но Каплер отказался записывать эту передачу, поскольку был в обиде на Ромма – тот в последние годы своей жизни, если вспоминал о своей лениниане, забывал упоминать имя Каплера. Руководство ТВ, узнав об этом отказе Каплера, не нашло ничего лучше, как уволить его с поста ведущего «Кинопанорамы». На календаре был август 1972 года.

По словам очевидцев, Каплер и Друнина составляли удивительную, редкую по человеческому взаимопониманию пару. Практически никогда не расставались и все отпуска проводили вместе – в Крыму, в районе Коктебеля. Там они ходили пешком по Карадагу, проходя за день по нескольку десятков километров. Так продолжалось почти десять лет. А потом Каплер заболел и достаточно быстро угас, завещав похоронить себя в тех самых краях Старого Крыма, где они с Друниной любили подолгу бродить.

Алексей Каплер скончался 11 сентября 1979 года. Он работал до последних дней жизни, пока позволяли силы: преподавал во ВГИКе, писал сценарии и теоретические работы о кино. Однако в конце 70-х у него был обнаружен рак, и Каплер знал, что обречен. Родившись в Киеве и прожив большую часть жизни в Москве, он попросил свою жену поэтессу Юлию Друнину похоронить его в Старом Крыму – местах, которые он всем сердцем полюбил в последние годы. Нарушить последнюю волю своего тяжелобольного супруга Друнина не посмела.

Так вышло, но многих женщин, которых любил Каплер, сегодня тоже нет на этом свете. Две из них покончили с собой: Тася Златогорова повесилась в лагере, а Юлия Друнина свела счеты с жизнью за месяц до развала Союза, в ноябре 91-го. Две другие любови знаменитого сценариста дожили до преклонных лет: Галина Сергеева скончалась на 88-м году жизни, а Валентина Токарская дожила до девяноста.

13 сентября – Алексей ФАТЬЯНОВ

Песни на стихи этого замечательного поэта в свое время знала и распевала вся страна. Они звучали из всех репродукторов, с грамофонных пластинок, с экранов кинотеатров. На протяжении долгих лет эти песни были символами Советской страны, теми самыми невидимыми гвоздиками, которые крепко держали каркас империи и сберегали его от разрушения. С этими песнями советские люди выиграли войну, отстроили заново страну, полетели в космос.

Алексей Фатьянов родился 5 марта 1919 года в городе Вязники Владимирской области в зажиточной семье. Его отец Иван Николаевич был богатым человеком – владел большим магазином «Торговый дом Фатьянова», в котором продавали обувь, пиво и другие товары и продукты. Во дворе магазина располагалась небольшая мастерская, где валяли обувь. В этом же доме находился синематограф. Жили Фатьяновы в самом большом доме в городе, на центральной площади. Однако Алексею вкусить прелестей зажиточной жизни так и не довелось: вскоре после революции Фатьянова-старшего раскулачили и вместе с семьей выгнали из дома. И они переехали жить к Меньшовым – родителям матери Алексея. Можно сказать, что Фатьяновы легко отделались, поскольку родственников Ивана Николаевича, живших в Мстере, не только раскулачили, но и выслали в Магнитогорск.

Спустя несколько лет грянул нэп, и Фатьянов-старший вновь оказался на плаву – ему вернули его дело, и он стал валять сапоги уже для Красной Армии. Однако в самом конце 20-х нэп благополучно свернули, и Фатьяновы решили перебраться из родных мест в столицу. Там они сняли комнату в Лосиноостровской, где жили вчетвером: Алексей, его родители и старшая сестра. В Москве Алексей закончил школу и подался в артисты – поступил в театральное училище. Закончив его, поступил работать в труппу Театра Красной Армии к режиссеру Алексею Попову. Однако главной страстью Фатьянова были все же стихи, которые он начал писать еще в детстве. Поэтому, едва поступив в театр, он вскоре оттуда уволился и поступил в Литературный институт. Но доучиться в нем не успел – в 1939 году его призвали на военную службу.

Год спустя в Орле организовали ансамбль военного округа, куда стали собирать талантливую молодежь. А поскольку Фатьянов именно к таковой и относился – был актером, поэтом, да еще играл на многих музыкальных инструментах, начиная от баяна и заканчивая роялем, – его обойти вниманием никак не могли. Там Фатьянов быстро выбился в первые люди – составлял программы концертов, был ведущим.

Начало войны Фатьянов встретил все в том же ансамбле. Как и многие в те годы, он рвался на фронт, но его долго не отпускали, объясняя причины отказа вполне стандартно: искусство – тоже оружие. Насколько правильным оказалось это определение, Фатьянов понял достаточно скоро.

Его ансамбль находился в эвакуации в Оренбурге, где в эти же дни был известный композитор Василий Соловьев-Седой. Узнав об этом, Фатьянов однажды набрался смелости и в городском сквере «Тополя», что на берегу реки Урал, подошел к Соловьеву, чтобы познакомиться. Как расскажет много позже сам композитор, Фатьянов ему понравился с первого же взгляда: высокий, статный красавец с открытым лицом. Узнав, что он еще и поэт, Соловьев и вовсе подобрел. Фатьянов передал ему свои стихи, попросив почитать их на досуге и дать свое заключение. Соловьев прочитал их в тот же день и был потрясен: настолько певучими и лиричными были эти произведения. По словам композитора: «Именно этот парень как-то незаметно, не думая о своем влиянии, заставил меня встряхнуться. В его стихах я слышал русский характер, родную природу, русскую речь, тот уклад жизни, который был мне близок». На два из переданных ему произведений композитор практически сразу написал песни, которые вскоре узнает вся страна: «На солнечной поляночке» и «Ничего не говорила».

Сообщить свое мнение Фатьянову композитор тогда не успел – тот сумел-таки добиться своего и был отправлен на фронт. Тогда Соловьев, используя свои многочисленные связи, стал хлопотать, чтобы Фатьянова вернули назад и разрешили работать в тылу. «Он талантливый поэт, его надо беречь», – уверял начальников Соловьев. Его старания увенчались успехом: Фатьянов был возвращен и зачислен в ансамбль Александрова. С этого момента началось его тесное творческое сотрудничество с Соловьевым-Седым. И хотя в тот раз продлилось оно недолго, всего год, но итогом его стало рождение такой песни, как «Соловьи».

В 1944 году творческий тандем Фатьянов – Соловьев-Седой временно распался. Причем по вине самого поэта, который угодил в весьма некрасивую историю. Подробности ее до сих пор так и неизвестны и существуют только в виде слухов. Единственное, что не вызывает сомнений, это то, что все случилось на почве любви к «зеленому змию». Якобы Фатьянов, будучи навеселе, оскорбил офицера (вполне возможно, что и за дело, поскольку к любой несправедливости поэт относился нетерпимо), за что был арестован и отправлен в штрафной батальон. Сражался в нем Фатьянов храбро, о чем вполне наглядно говорит серьезное ранение и награждение медалью.

После окончания войны Фатьянов еще целый год продолжал служить в армии. Однако времени на стихи теперь стало намного больше, и он вновь вернулся к активному творчеству. Писал в основном для своего главного автора Соловьева-Седого, с которым они в 45-м году явили на свет еще два несомненных шлягера, которые запела вся страна: «Потому, что мы пилоты» для фильма «Небесный тихоход» и «Где же вы, друзья-однополчане?»

С Никитой Богословским Фатьянов написал еще один безусловный хит «Три года ты мне снилась» для второй серии фильма «Большая жизнь», но эту песню ждала печальная участь – она не понравилась Сталину, как и вся картина. Не понравилась настолько сильно, что 9 августа 1946 года на Оргбюро ЦК ВКП (б) вождь обрушился на фильм с критикой, а музыку в нем назвал «кабацкой», что автоматически вело к ее запрету. Фатьянова обозвали «поэтом кабацкой меланхолии», то есть подвели под ту же статью, что и Сергея Есенина.

46-й год запомнился Фатьянову и с другой стороны – светлой. Именно тогда он встретил свою главную любовь. Девушку звали Галина, и была она «генеральской дочерью» – генералом был ее отчим. Молодые встречались всего лишь три дня, после чего Фатьянов сделал девушке предложение. Галина приняла его сразу, поскольку с первого взгляда влюбилась в Фатьянова. Ее даже не испугали слова, сказанные им тогда: «Учти, у меня ничего нет, кроме пишущей машинки с немецким шрифтом. Вот на ней и будешь спать». Это было сущей правдой – автор знаменитых песен, которые распевала вся страна, был гол как сокол. В отличие, например, от его соавтора Соловьева-Седого, который в 1943 году был удостоен Сталинской премии за цикл военных песен. Но Фатьянов не роптал, поскольку человек он был широкий, незлобивый и за личным благосостоянием никогда не гонялся. Даже на собственной свадьбе он был в костюме с чужого плеча. Правда, благодаря тому, что отчим у невесты был генералом, торжество удалось справить по высшему разряду: на 7-м этаже теперь уже не существующей гостиницы «Москва». В те годы были так называемые «лимитные книжки», по которым их обладателям полагалась в ресторанах пятидесятипроцентная скидка. Отчим-генерал собрал у своих друзей все такие «лимитные книжки» (так научил его директор ресторана), и благодаря этому гулянка получилась «на полную катушку».

В те годы Фатьянов был прописан у сестры по адресу: Ново-Басманная улица, дом 10. Однако прописка была номинальная, так как Фатьянов все военные годы там практически не жил. И привести молодую жену туда тоже не мог – у сестры была своя семья. Поэтому молодым пришлось какое-то время скитаться по разным съемным квартирам. Однако, несмотря на это, у них за эти несколько лет родилось сразу двое детей – девочка и мальчик, поскольку Фатьянов этого очень хотел. Он говорил жене: «В доме должны быть столы, лапти и лавки. А детей – сколько получится. А если сделаешь аборт, значит – не от меня…»

Имена детям придумывал Фатьянов. Например, жена была против имени Алена, утверждая, что такого в русском языке нет – есть Елена. Но Фатьянов упорно стоял на своем. Тогда жена заявила: ступай в ЗАГС и сам ее регистрируй. Фатьянов накупил в магазине конфет, рассовал их по карманам и отправился обольщать работниц ЗАГСа. Удалось.

По поводу имени для сына никаких споров в семье не было, но там произошла другая история. У Соловьева-Седого была только одна дочка Наталья, и у нее детей не было. А ему почему-то нравилось имя Глеб. И когда у Фатьянова родился сын, композитор прислал ему телеграмму-молнию: «Поздравляю, назовите Глебом, плачу тысячу». На что Фатьянов ему ответил: «Тысячу беру. Называю Никитой».

Несмотря на тот отрицательный резонанс, который вызвал отзыв Сталина на фильм «Большая жизнь», Фатьянов продолжал работать во славу советской песни. И хотя все его труды по-прежнему больших дивидендов ему не приносили, однако поэта успокаивало одно – песни на его стихи народом были любимы. А это признание дорогого стоило. В конце 40-х к таким песням принадлежали: «Дождик» (с Соловьевым-Седым), «Мы люди большого полета» (с Борисом Мокроусовым), «В городском саду играет» (с Матвеем Блантером). В 1950 году в Театре сатиры был поставлен спектакль «Свадьба с приданым», в котором звучали куплеты в исполнении актера Виталия Доронина «Хвастать, милая, не стану», которые тоже принадлежали перу Фатьянова.

В том же 50-м Фатьяновы наконец удостоились собственного жилья: им выдали ордер на двухкомнатную квартиру рядом с Киевским вокзалом. И хотя была она без ванны и с дровяным отоплением, зато занимала весь третий этаж старого многоквартирного дома. Казалось, что в таких шикарных условиях Фатьянов теперь должен был работать еще более плодотворно. Увы, но это оказалось не так, и в начале 50-х из-под пера поэта шлягеров почти не выходило. Говорят, виной всему была старая болезнь Фатьянова – любовь к горячительному.

Скандалы сопровождали Фатьянова на протяжении всей его недолгой жизни. Достаточно сказать, что из-за них его исключали из Союза писателей несколько раз. Причем причины этих исключений были высосаны из пальца и объяснялись только одним: завистью коллег к той славе, которую Фатьянов имел в народе. Не могли ему простить коллеги того, что люди называли его вторым Есениным. Вот лишь два примера такого рода.

Фатьянов в компании с одним писателем отправились с творческой поездкой в Севастополь, к морякам. Съездили в одну войсковую часть, в другую, в третью. Наконец, в последний день их пребывания в городе устраивается прощальная встреча в Доме культуры. Фатьянов приехал туда навеселе, но был вполне адекватен. Во всяком случае, он легко справился с творческой частью, прочитав более двух десятков своих стихотворений. Потом сказал: «Ребята, я готов прочитать еще, но мне надо уезжать». А директор Дома культуры, политработник, расценил это заявление как чванство и немедленно сообщил об этом в Москву, не забыв указать о том, в каком состоянии был Фатьянов. В итоге, едва тот вернулся в Москву, как его вызвали на партком и объявили вердикт: исключение из Союза писателей на три месяца. Была тогда такая мера наказания: писателей исключали, давая время для исправления.

Другой случай произошел через несколько лет. Вместе с друзьями Фатьянов праздновал какое-то событие в гостинице «Савой». Шумная компания собралась в номере композитора Табачникова и вела себя соответственно: пела, смеялась, громко разговаривала. Дежурная по этажу отправилась их усмирять. В качестве парламентера выступил Фатьянов, который назвался, ни много ни мало, депутатом Верховного Совета. Но дежурная ему не поверила, стала проверять и… правда вскрылась. На следующий день в Союз писателей пришло письмо. В результате на Фатьянова было заведено очередное персональное дело. Его опять исключили из Союза писателей, аннулировали даже уже выписанную ему путевку в Крым, куда он собирался отправиться с женой и детьми. Сказали: «Фатьянов разлагает писателей».

Фатьянов уже более десяти лет писал песни, но за это время в свет не вышло ни одной его книги. Для любого поэта подобное отношение было бы оскорбительным, а уж для Фатьянова, песни которого знала вся страна, это было оскорбительным вдвойне. Но поделать с этим было ничего нельзя: руководители СП всячески выставляли Фатьянова аморальным человеком и даже мысли не допускали, чтобы издать его произведения. Поэтому первая книга поэта, появившаяся в 1955 году, вышла не в Москве, а в родных краях поэта – во Владимире. Инициаторами издания стали земляки Фатьянова: владимирский писатель Сергей Никитин и работница местного издательства Капитолина Афанасьева. Книжка вышла знатная: в переплете, с тиснением бронзовой фольгой, но самое главное – невиданным для поэтического сборника тиражом – 25 тысяч экземпляров.

Во второй половине 50-х к Фатьянову вновь вернулось вдохновение. После нескольких лет молчания из-под его пера одна за другой стали появляться прекрасные песни. Самыми известными стали две, которые спел киноактер Николай Рыбников: «Когда весна придет» (из фильма «Весна на Заречной улице») и «За Рогожской заставой» (из фильма «Дом, в котором я живу»). Увы, но даже после шумного успеха этих песен имя Фатьянова в творческой среде по-прежнему оставалось гонимым. Никаких высоких званий он не удостоился, и ни одно столичное издательство даже не подумало выпустить хотя бы один сборник его стихов. Единственным утешением для Фатьянова были слова поддержки, которые иногда слетали с уст некоторых его коллег. Например, с уст Александра Твардовского, который однажды на слова Фатьянова о том, что он, Твардовский, гениальный поэт, ответил: «А твои песни, Леша, знает вся страна».

Одна из последних творческих удач Фатьянова случилась в 1958 году. Тогда на экраны страны была выпущена, запрещенная когда-то Сталиным, вторая серия фильма «Большая жизнь». И песня «Три года ты мне снилась», написанная на стихи Фатьянова, ушла в народ. Ее пел Марк Бернес, который именно в те годы стал активно выступать на эстраде.

В начале 59-го Фатьянов угодил в очередной скандал и снова был временно исключен из Союза писателей. Спустя несколько месяцев после этого поэт скончался.

Фатьянов скончался сравнительно молодым – ему было всего 40 лет. У него много лет была гипертоническая болезнь, которая с каждым годом усугублялась. Сказывались нервные потрясения, выпадавшие на долю поэта, и его увлечение алкоголем. Однако ранняя смерть Фатьянова была вызвана не только этим – в первую очередь он умер по недосмотру врачей. А началось все в конце лета 1959 года.

В один из дней Фатьянов вернулся домой с речной прогулки (он любил прокатиться на пароходике до Парка культуры и обратно) в плохом самочувствии – его буквально качало. Наутро ему стало еще хуже, и жена вызвала врача. Тот осмотрел пациента и выписал ему лекарства: валидол и нитроглицерин. И в течение месяца Фатьянов их исправно принимал. А потом выяснилось, что нитроглицерин был ему противопоказан.

Трагедия произошла 13 сентября. Накануне у Фатьяновых была вечеринка со множеством гостей. Утром поэт проснулся поздно, дома были дети и нянечка. По словам последней, Фатьянов попросил чего-нибудь выпить, и она посоветовала достать из холодильника кефир. Выпив стакан, поэт вернулся к кровати… и тут, захрипев, упал. Нянечка бросилась к нему и, накапав на кусочек сахара валидол, положила ему под язык. Потом собралась бежать за хозяйкой, которая ушла в парикмахерскую, что рядом с их домом. В последний момент Фатьянов схватил ее за руку и сказал: «Не беги, уже поздно». Как оказалось, это были последние слова в его жизни.

Хозяйку нянечка встретила в подъезде. Когда они вбежали в квартиру, Фатьянов был уже без сознания. Жена вызвала «Скорую». Когда та приехала, врач осмотрел больного и констатировал смерть. После чего сказал: «К сожалению, даже если бы мы стояли рядом, ничего бы не смогли сделать, смерть была практически мгновенной».

Чуть позже Галине позвонил патологоанатом и спросил, почему от умершего пахнет нитроглицерином. Галина объяснила: мол, выписал врач месяц назад. На что услышала шокирующую новость: «Это вопиющий факт! У человека сердце не может быть больше 320 граммов, а у вашего покойного мужа – 670. Это можно было определить простым простукиванием. И все расширяющие средства были ему противопоказаны. Он, может быть, прожил бы еще лет десять…»

Между тем даже после смерти Фатьянов не знал покоя. В Союзе писателей, членом которого он был много лет, отказались проводить панихиду, мотивируя это тем, что незадолго до смерти покойный в очередной раз оказался исключенным из рядов Союза. Тогда Соловьев-Седой пригрозил скандалом и заявил, что похороны возьмет на себя Союз композиторов. Только после этого руководство писательской организации одумалось.

Настоящее признание пришло к Алексею Фатьянову только после его смерти. Сначала, в 1962 году, в Москве издали сборник его стихов и песен. Потом, спустя одиннадцать лет, на его родине – в городе Вязники Владимирской области начал проводиться ежегодный Фатьяновский песенный праздник. Его постоянными участниками стали многие известные писатели, артисты. Среди них: Николай Рыбников, Людмила Гурченко, Иосиф Кобзон, Михаил Ножкин, Леонид Серебренников, Валентина Толкунова, Сергей Захаров и многие другие. В 1983 году свет увидела еще одна поэтическая книга Фатьянова – «Избранное», изданная в Москве. Жаль, конечно, что сам поэт не дожил до этого, но на Руси испокон веков так – только после смерти человека о нем начинают много вспоминать и восторгаться его талантами.

13 сентября – Нинель МЫШКОВА

Ранней осенью 2003 года в Москве скончалась киноактриса, которую когда-то знала вся страна. Ее прекрасное лицо с лучистыми глазами, будто сошедшее с картин великих живописцев, каких-нибудь полвека назад олицетворяло для миллионов людей чистоту и духовную силу национального русского характера. Теперь же это самое лицо ничего, кроме сострадания, не вызывало. Это было лицо человека, у которого Господь отнял память.

Нинель Мышкова родилась 8 мая 1926 года в Ленинграде в семье военного. Ее отец Константин Мышков до революции служил унтер-офицером в царской армии, но потом вместе с полком перешел на сторону большевиков. И с тех пор был убежденным коммунистом. Даже свою дочку он назвал в честь вождя мирового пролетариата (Нинель читается справа налево как Ленин). Когда в 1937 году в армии начались массовые репрессии, Константин Мышков сумел не только их избежать, но и сделал стремительную карьеру – к началу войны он дослужился до генерала артиллерии. Однако трагической смерти все равно не избежал. Он погиб в 1943 году под Сталинградом. Как гласит легенда, эта смерть выглядела очень подозрительно. Мышков должен был вылететь в Сталинград секретным рейсом, но в тот момент, когда самолет выруливал на взлетную полосу, внезапно налетели немецкие истребители и расстреляли самолет. От взрыва погибли все его пассажиры и экипаж.

Когда погиб отец, Нинель было 17 лет и она заканчивала школу. Но в память об отце и его профессии, которой он посвятил всю свою жизнь, она отмечала свой день рождения днем позже – 9 мая.

Любовь к кино проснулась у Мышковой в детстве, когда она вместе со своими подружками пропадала на дневных сеансах в местном кинотеатре. Это была середина 30-х, когда советское звуковое кино делало свои первые шаги и на свет нарождались первые отечественные кинозвезды: Любовь Орлова, Марина Ладынина, Тамара Макарова, Николай Крючков, Петр Алейников и др. Кумиром Мышковой была Любовь Орлова с ее несоветской внешностью – белокурыми волосами, стройным изгибом тела и чувственными губами. Глядя на нее, юная Нинель мечтала быть такой же красивой и музыкальной. Впрочем, подобными мечтами тогда грезили миллионы советских девчонок. Однако только единицам удалось если не приблизиться к славе Орловой, то хотя бы почувствовать ее отблески на себе. Нинель Мышковой суждено было войти в число этих избранных.

В 1943 году, закончив школу, Мышкова с первого же захода поступила в Театральное училище имени Щукина в Москве. Безусловно, приемная комиссия знала о том, что она была дочерью генерал-лейтенанта Константина Мышкова, героически погибшего на войне, однако не это стало главным в ее поступлении. Мышкова была действительно талантлива и обворожительно красива даже для своего юного возраста.

В первый раз Мышкова вышла замуж очень рано – когда училась на 1-м курсе училища. Причем немалую роль в этом замужестве сыграла ее любовь… к армии. Популярный ныне киноактер Владимир Этуш в те годы вернулся с фронта домой (его комиссовали по ранению) и, поступив в Театральное училище имени Щукина в качестве педагога, мгновенно пленил Мышкову своей военной выправкой. Он казался ей романтическим героем, испытавшим превратности военного времени, и чем-то напоминал погибшего отца. Именно последнее обстоятельство и решило исход дела: Мышкова и Этуш вскоре поженились. Причем Этуш знал свою жену совсем под другим именем, поскольку настоящее имя Мышковой не очень нравилось и она всех своих друзей просила называть себя Евой.

Жить молодые стали у невесты: в небольшой трехкомнатной квартире на Чистых прудах, где, помимо них, жила еще мама Нинель. Основным источником существования для них в то время был магазин Военторг, где семьям героев войны делались скидки: например, галоши можно было купить за сорок рублей, в то время как на рынке они стоили восемьсот или даже тысячу рублей. На эту разницу молодые и жили, удачно пристраивая популярные в те годы галоши в разные руки.

Несмотря на то что студентам театральных вузов в период учебы категорически запрещалось сниматься в кино, многие это правило все-таки нарушали. Сразу после занятий студенты приезжали на «Мосфильм» или студию имени Горького с тайной надеждой попасться на глаза какому-нибудь режиссеру и угодить хотя бы в массовку. О главных ролях тогда никто не мечтал, поскольку мечты сии были из разряда утопических: в советском кино тогда царили времена «малокартинья», когда за год весь кинематограф выпускал порядка полутора десятков картин и главные роли, а также роли второго плана доставались исключительно звездам. А новичкам перепадали крохотные эпизодики. Но Мышковой повезло: ей удалось дебютировать именно в роли второго плана. Это случилось в 1947 году в картине Александра Файнциммера «За тех, кто в море», где Мышкова сыграла Олю Шубину. Правда, потом как отрезало: в год выхода своего дебютного фильма на экраны страны Мышкова закончила училище, но в кино ее больше не звали, и ей пришлось ждать своего часа целых пять лет.

В начале 50-х распался первый брак Мышковой. По словам самого Владимира Этуша, в первое время их супружеской жизни они жили очень хорошо, по-молодому весело. Тогда им казалось, что так будет длиться вечно. Мышкова была без ума от своего мужа и не стеснялась об этом говорить вслух и показывать свои чувства на людях. Этуш, наоборот, был более сдержан в своих чувствах. Но постепенно и он проникся сильной любовью к своей молодой и красивой жене. Но едва это произошло, как все закончилось. Случилась банальная история, которая наглядно подтвердила верность старой поговорки: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Стоило Этушу начать уделять своей молодой жене чуть больше внимания, как она тут же увлеклась другим мужчиной. Им стал композитор Олег Каравайчук, с которым Мышкова познакомилась на «Мосфильме». У них начался роман, о котором Этуш даже не подозревал. И только спустя полгода Мышкова чистосердечно призналась во всем мужу и сказала, что между ними все кончено. Этуш собрал свои нехитрые пожитки и ушел к своим родителям, в дом у Яузских ворот. Мышкова осталась с композитором, но их роман после этого продлился немного – до весны 52-го. После чего у Мышковой появилось новое увлечение.

В том году Александр Птушко взялся ставить фильм-сказку по мотивам онежских былин под названием «Садко» и просто не мог обойти вниманием Мышкову, которая считалась одной из красивейших советских актрис молодого поколения. В итоге Птушко именно ей предложил сыграть роль Ильмень-Царевны, а еще одна молодая кинодива советского экрана, Алла Ларионова, дебютировала в роли Любавы. «Садко» стал первым «звездным» фильмом для обеих актрис: в 1953 году он был удостоен приза на престижном Венецианском кинофестивале.

Именно на этом фильме Мышкова встретила мужчину, который стал ее вторым официальным супругом. Это был второй оператор картины, которого звали так же, как и покойного отца Мышковой, – Константином. Константин Петриченко. Высокий, статный красавец быстро вскружил голову влюбчивой актрисе, и вскоре после завершения съемок она забеременела. В 54-м у них родился сын Костя. Сразу после этого молодые поженились.

Несмотря на то что вскоре после свадьбы Петриченко перешел из вторых операторов в главные, свою красавицу жену он ни в одном из своих фильмов так и не снял. Хотя в киношном мире это весьма распространенное явление, когда мужья снимают исключительно своих благоверных. Будь то мужья-режиссеры или мужья-операторы. Но наш случай – исключение. В итоге Мышкова снималась у кого угодно, но только не у своего супруга.

Первая главная роль Мышковой в кино была связана опять же с фильмом-сказкой. И опять режиссером был Александр Птушко, который на этот раз взял красавицу-актрису на главную женскую роль. В первом советском широкоэкранном фильме со стереофоническим звуком «Илья Муромец» Мышкова сыграла возлюбленную легендарного русского богатыря Василису. Именно эта роль и сделала молодую актрису всесоюзно знаменитой: картина стала одним из лидеров проката и даже вошла в Книгу рекордов Гиннесса: в массовке участвовало 106 тысяч солдат и 1100 лошадей.

Однако роль в «Илье Муромце» хоть и принесла Мышковой популярность, но по-настоящему значимой для самой актрисы не стала. Играть там, собственно, было особо и нечего: жанр киносказки предполагал использование главным образом внешних данных актрисы (ее красоты), но ее драматического таланта в полной мере не раскрывал. И совсем иное дело следующая роль актрисы – в фильме Льва Кулиджанова «Дом, в котором я живу», где Мышкова сыграла жену геолога Лидию. Этот фильм стал настоящим событием в кинематографическом мире страны и практически сразу был записан в классику. Актерский ансамбль в картине был собран поистине звездный: Михаил Ульянов, Евгений Матвеев, Валентина Телегина, Лидия Смирнова. Мышкова играла жену героя Михаила Ульянова, впрочем, сказать «играла» было бы неверным – она жила этой ролью, поскольку многое из того, что выпало на долю ее героини, ей самой было близко. Так же, как ее героиня, она когда-то любила одного мужчину, а жить была вынуждена с другим. Нечто подобное повторится с нею и позже, когда она встретит своего третьего мужа.

К началу 60-х Нинель Мышкова уже входит в когорту звезд советского кинематографа, хотя назвать ее самой снимаемой актрисой нельзя – ролей на ее счету не так много, как у большинства из ее коллег. И сейчас трудно сказать, чем это было вызвано: то ли нежеланием самой актрисы мелькать в случайных картинах, то ли невниманием режиссеров к ее актерским данным. Хотя последнее утверждение выглядит странным: после фильма «Дом, в котором я живу» Мышкова доказала, что ей по плечу драматические роли. Но вместо этого она снимается в других: в роли Марьи-Искусницы в одноименной сказке Александра Роу, в не самой удачной комедии Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда» и комедии Вениамина Дормана «Легкая жизнь». Причем паузы между этими фильмами составляют два-три года, что очень много для актрисы, претендующей на звание звезды. Чем же занималась Мышкова, когда выпадала из кинематографической жизни?

По словам близких актрисы, вне дома у нее было много друзей, не имевших никакого отношения к кинематографу. Особенно много среди них было врачей. Как говорила сама Мышкова, если бы она не стала актрисой, то наверняка пошла бы работать в медицину. Но судьбе было угодно сделать из нее кинозвезду. Хотя в обычной жизни Мышкова мало соответствовала этому званию. Например, по дому она все делала сама: прекрасно готовила, шила (у нее было несколько роскошных шуб, сшитых собственными руками). Даже ремонт в квартире она не доверяла никому и легко управлялась с любыми инструментами – молотком, стамеской, зубилом и т. д. Она и сына обучила с ними обращаться, хотя это была прерогатива мужа.

Очень часто Мышкова абсолютно бескорыстно помогала совершенно незнакомым людям. Устраивала в столичные клиники чужих иногородних женщин, постоянно за кого-то хлопотала. Благодаря ее сердечности в их доме всегда царила атмосфера какой-то вселенской взаимопомощи.

Отсюда, скорее всего, и любовь актрисы к братьям нашим меньшим. Причем Мышкова никогда не стремилась заводить модных и породистых домашних животных, чем грешили многие ее коллеги-звезды, а всех своих четвероногих питомцев подбирала на улице. Выбор всегда оказывался очень точен: животные попадались просто изумительные, за исключением разве что одного кота, у которого оказался скверный характер.

В 1965 году на Киевской киностудии имени Довженко появилась идея экранизировать повесть Алексея Толстого «Гадюка». Это была драматическая история купеческой дочки, которая, став бойцом кавалерийского эскадрона Красной Армии, после не смогла найти себя в мирной жизни. Первая часть этого сюжета перекликалась с биографией отца Мышковой: тот тоже был унтер-офицером в царской армии, но затем перешел на сторону красных. Однако про это совпадение на Киевской студии никто не знал, поэтому пропуском в картину для Мышковой этот факт стать не мог. И первоначально на роль купеческой дочки Ольги Зотовой пробовалось много местных актрис. Но режиссеру Виктору Ивченко ни одна из них не подошла. Пока кто-то из его ассистентов не посоветовал обратить внимание на Нинель Мышкову. И актрису вызвали в Киев на пробы. Назад Мышкова вернулась уже в ранге утвержденной на роль актрисы.

Фильм «Гадюка» вернул Нинель Мышковой ее звездный статус, который она к тому времени успела растерять, снимаясь в малозначащих картинах. В союзном прокате фильм занял 7-е место, собрав на своих просмотрах 34 миллиона зрителей. На Всесоюзном кинофестивале в Киеве лента была удостоена главного приза. Кроме этого, фильм подарил Мышковой новую любовь и третьего супруга. Им стал режиссер фильма Виктор Ивченко, который был на 14 лет старше актрисы и считался одним из самых одаренных мастеров украинского кино. Влюбившись в него как девчонка, Мышкова с ходу приняла его предложение выйти за него замуж, после чего забрала сына и переехала жить в Киев в надежде, что новое место принесет ей удачу. Увы, но все вышло совсем не так, как она рисовала себе в радужных мечтах.

В отличие от второго мужа-оператора, который так и не снял свою жену-красавицу ни в одном из своих фильмов, Ивченко оказался другим человеком: женившись на Мышковой, он стал предоставлять ей одну роль за другой. В 69-м она снялась у него в картине «Падающий иней», в 70-м – в фильме «Путь к сердцу», два года спустя – в «Софье Грушко». Фильмов могло быть значительно больше, если бы не внезапная трагедия. 5 сентября 1972 года, во время съемок очередного фильма, Виктор Ивченко внезапно скончался от разрыва сердца, не дожив двух месяцев до своего 60-летия.

Потеряв любимого человека, который был ее единственной опорой в жизни, актриса растерялась. На студии Довженко Ивченко был в большом авторитете и всегда умел постоять как за себя, так и за свою супругу. Но едва режиссера не стало, большинство его коллег отвернулись от Мышковой, так и не простив ей ее московских корней. В итоге двери этой киностудии для нее оказались закрыты. Как ни странно, но эта же история случилась и с другими киностудиями, где Мышкова в былые годы имела счастье сниматься, – они тоже в одночасье забыли про актрису. Поэтому единственным местом, где могла сниматься актриса, стала Москва. Здесь в середине 70-х вышло еще три фильма с ее участием. Однако роли были настолько крохотными, что, глядя на них, даже не верилось, что играет их недавняя звезда советского кинематографа, одна из самых его красивых актрис. Например, в телесериале Марка Захарова «12 стульев» Мышкова мелькнула в массовке, подыгрывающей Андрею Миронову в каюте теплохода. Эпизод снимался на студии «Экран» летом 1976 года. После этого Нинель Мышкова в кино больше не снималась. Сначала по причине полного забвения со стороны режиссеров, а потом по здоровью: у нее начались проблемы с одной из самых главных составляющих актерской профессии – памятью. Сначала она начала забывать слова, потом не узнавала людей, даже самых близких. В конце болезни она уже ничего не помнила: ни людей, ни события, ни фильмы, в которых когда-то снималась и которые принесли ей феерическую славу одной из самых красивых актрис советского кинематографа.

Болезнь началась у Мышковой в конце 70-х и подкралась к ней совершенно незаметно. Это была одна из форм склероза, прогрессирующая потеря памяти. Секрет этого недуга до сих пор не разгадан, однако, судя по всему, в случае с Мышковой поводом к его развитию могла стать смерть последнего мужа актрисы режиссера Виктора Ивченко, которая стала для нее сильнейшим стрессом. Нечто подобное тогда же случилось еще с одним известным советским киноактером, слава к которому пришла вместе с Мышковой в середине 50-х, – Валентином Зубковым. В начале 70-х у него тоже начался склероз, который стал стремительно прогрессировать после трагической гибели в конце того же десятилетия его единственного сына, который утонул в речке, едва вернувшись из армии. И разница между двумя этими случаями лишь в том, что Зубков прожил после гибели сына всего два года, а Мышковой судьба даровала гораздо больше лет. Но это были тяжелейшие годы, которые отняли у нее обворожительную красоту и память, а с ними и саму возможность вернуться в профессию, которой она посвятила лучшие годы своей жизни.

Резкое ухудшение здоровья у Мышковой наступило в середине 90-х, когда она уже не могла обходиться без посторонней помощи. И все тяготы по уходу за ней легли на плечи ее сына Константина и его жены Елены. Поскольку на тот момент супруги работали во Франции, им пришлось перевезти Мышкову к себе. В былые годы актриса неоднократно бывала в Париже, но то были совсем другие поездки – феерические, упоительные, когда кинозвезда была окружена толпой журналистов и поклонников. Теперь все было иначе: из-за болезни большинство тех удовольствий, которые предоставляет людям Париж, были для бывшей кинозвезды недоступны. А все обращения к светилам зарубежной медицины так ни к чему и не привели – болезнь оказалась сильнее.

В последние годы жизни Мышкова почти не выходила из дома, не смотрела телевизор, не читала. Собственно, это и не жизнь уже была, а существование. Поэтому когда 13 сентября 2003 года сердце бывшей актрисы остановилось, это можно было назвать одним словом – избавлением. Избавлением от мук и страданий, которые выпали на долю этой хрупкой и некогда красивой женщины, сводившей с ума миллионы мужчин каких-нибудь полвека тому назад.

14 сентября – Николай ЧЕРКАСОВ

Этот актер долгие годы считался олицетворением сталинской эпохи, одним из ярких символов ее кинематографии. Образы, созданные им на экране, вошли в плоть и кровь советского народа, стали той цементирующей основой, которая крепила идеологический каркас державы.

Николай Черкасов родился 27 июля 1903 года в Петербурге, в семье железнодорожного служащего. По семейному преданию, рождался на свет будущий знаменитый актер неохотно. Поэтому его пришлось тащить наружу щипцами, отчего у него над висками на всю жизнь остались две небольшие вмятинки.

В детстве Черкасов о профессии актера не помышлял, а мечтал стать музыкантом. Интерес к музыке у него был настолько сильный, что он в одиночку посещал концерты графа Шереметева, ходил на утренники в филармонию и даже ездил в Павловск, где обычно выступали известные в то время музыканты. Его кумиром на многие годы стал Федор Иванович Шаляпин.

Однако в 1919 году, когда Черкасов закончил Петроградскую трудовую школу, ему пришлось последовать совету родителей и поступить в Военно-медицинскую академию. Но Черкасов уже тогда сомневался в своих способностях к медицине. Однажды он возвращался домой и по дороге стал свидетелем того, как трамвай на полном ходу переехал прохожего. Брызнувшая на тротуар кровь вызвала в юноше такой ужас, что он понял: ни о какой медицине и речи быть не может. И Черкасов поступает в студию мимистов, руководимую А. Кларком. Проучившись там всего лишь несколько недель, 16-летний Черкасов вскоре был зачислен мимистом 3-й степени в Петроградский академический театр оперы и балета. Так начались театральные университеты будущего знаменитого актера.

В 1925 году, случайно посмотрев в кинотеатре «Паризиана» фильм о приключениях комиков Пата и Паташона, Черкасов и его однокурсник по Институту экранного искусства Гуревич решили воссоздать этот дуэт собственными силами (чуть позже Гуревича заменит студент Борис Чирков, тот самый, который позднее сыграет в кино Максима). Черкасову, естественно, досталась роль долговязого Пата. Когда летом следующего года студенческая бригада ИСИ гастролировала по Средней Азии, то самым удачным номером был именно этот – Пат и Паташон. Этот же номер вскоре способствовал зачислению Черкасова в Ленинградский театр юных зрителей.

В 1927 году Черкасов снялся в своем первом фильме. Это была немая картина «Поэт и царь», в которой молодой артист сыграл парикмахера Шарля. Как вспоминал позднее сам актер, впервые увидев себя на экране, он ужаснулся – своему росту и худобе. Тогда ему показалось, что кино для него навсегда закрылось. Но это оказалось не так. Вскоре он был приглашен на съемки еще двух картин: «Его превосходительство» и «Мой сын» (в последнем он играл все того же долговязого Пата).

Летом 1929 года он познакомился с юной актрисой Ниной Николаевной Вейтбрехт, которая вскоре стала его женой. В октябре 1930 года умер отец Черкасова. В те дни актер был в Москве (он уже работал в Московском мюзик-холле), но на похороны отца успел приехать. Мать с женой просили его не уезжать, но он был связан работой и бросать ее не собирался. Однако весной 1931 года у него родилась дочка, и это решило исход дела: Черкасов вернулся в Ленинград окончательно и устроился на работу в только что созданный театр «Комедия». Выбор в пользу именно этого коллектива объяснялся в первую очередь тем, что он нигде не гастролировал, и молодому отцу это было очень выгодно.

В 1934 году Черкасов поступает в труппу Ленинградского академического театра имени Пушкина. Однако первое время играет там небольшие роли и о славе не мечтает. Но та все равно его находит, правда, благодаря кино. Случилось это в 1936 году, когда на экраны страны вышел фильм Владимира Вайнштока «Дети капитана Гранта», где Черкасов сыграл уморительного профессора Паганеля. Успех фильма был настолько огромен, что после него Черкасову посыпались предложения от многих режиссеров. Причем роли ему предлагались непохожие одна на другую. Так, в 1936 году он начал одновременно сниматься в роли царевича Алексея в «Петре Первом» и профессора Полежаева в «Депутате Балтики».

Отмечу, что в оба фильма актер попал отнюдь не просто. В первом случае он сам явился к режиссеру «Петра Первого» Владимиру Петрову и заявил: «Роман Толстого знаю наизусть и готов сыграть в фильме роль самого Петра!» Дерзость актера понравилась режиссеру, и он попросил гримера загримировать его под царя. Однако Петр Первый из Черкасова явно не получался. Актер расстроился, и тогда режиссер внезапно предложил ему роль царевича Алексея. После недолгих колебаний Черкасов согласился.

С ролью во втором фильме тоже помогла случайность. Снимаясь в «Петре», Черкасов захаживал в павильон, где Александр Зархи работал над фильмом «Беспокойная старость» (первое название «Депутата Балтики»). Во время этих встреч ни одна из сторон не предлагала другой сотрудничество. Неожиданно режиссер предложил актеру почитать сценарий: «Может, подыщешь для себя какую-нибудь роль». Черкасов хотел было отказаться, он ведь был по горло загружен в «Петре», но затем согласился. И, прочитав сценарий, вдруг загорелся ролью профессора Полежаева. «Да какой из тебя старик?» – искренне удивился режиссер. Но Черкасов обладал удивительным свойством убеждать людей в своей правоте. И Зархи сломался.

Премьера «Депутата Балтики» состоялась 1 января 1937 года в Ленинградском Доме кино и вызвала бурю восторга. Заключительная речь профессора Полежаева буквально утонула в аплодисментах публики. Ни один советский фильм не удостаивался еще таких оваций. В том же году на Международной выставке в Париже фильм был удостоен высшей премии – «Гран-при».

Спустя два года Черкасов сыграл еще одну звездную роль – Александра Невского в одноименном фильме Сергея Эйзенштейна. Причем предложение великого режиссера сыграть эту роль застало актера врасплох. Одной из причин было то, что Черкасов в душе боялся Эйзенштейна, наслышанный о том, что тот зачастую подавляет индивидуальность актера. После первой встречи с Эйзенштейном он понял, что им будет трудно работать вместе. Их взгляды на образ Александра Невского расходятся. Однако режиссер оказался настойчив в своем стремлении заполучить на главную роль именно Черкасова и уговорил актера работать вместе. В первых числах июня 1938 года съемочная группа прибыла в окрестности Переславля-Залесского, а 5 июня съемки начались.

Знаменитое Ледовое побоище снимали тем же летом, в тридцатиградусную жару. Возле «Мосфильма», на Потылихе, было заасфальтировано огромное поле, которое засыпали опилками, нафталином и солью, а затем залили жидким мелом и стеклом. Таким образом было создано скованное льдом Чудское озеро.

Не все знают, что в первоначальной версии фильма Александр Невский погибал, отравленный во дворе татаро-монгольского хана. Причем этот яд ему втерли свои же, русские. Однако после просмотра фильма с таким концом Сталин лично распорядился выкинуть этот эпизод, так как он разрушал тот идеологический посыл, который вкладывался в картину: великий патриот своей страны Александр Невский должен был победить врага и остаться живым, несмотря ни на какие козни недругов. Жизнь показала, что сталинская версия фильма оказалась весьма действенной: такого патриотизма, какой советские люди испытывали после просмотра «Александра Невского», в стране давно не было. Вот как об этом вспоминает историк В. Кожинов:

«Только с середины 1930-х слово „отечество“ начинает обретать в официальной идеологии свой истинный смысл. Вместе с тем широкое утверждение патриотического сознания свершилось тогда чрезвычайно, исключительно быстро, и это означало, что оно жило в душах миллионов людей и только не имело возможности открыто выразиться. Считаю уместным сказать, что я сам – хотя в то время по возрасту находился между детством и отрочеством – хорошо помню, как легко, прямо-таки мгновенно совершался переход к патриотическому русскому сознанию, – и вот уже в 1938 году завораживающе звучал над страной призыв из кинофильма „Александр Невский“ с мелодией возвратившегося из эмиграции Сергея Прокофьева:

«Вставайте, люди русские…»

Еще совсем недавно о благоверном князе Александре Невском или молчали, или изрекали нечто поносящее его. Сегодня можно услышать или прочитать, что русский патриотизм в те годы «насадил» Сталин. В действительности он только «санкционировал» то, что жило и нарастало в душах миллионов русских людей.

1 декабря 1938 года «Александр Невский» вышел на широкий экран, и слава Николая Черкасова достигла заоблачных вершин.

В 1939 году в семье Черкасовых произошла трагедия – едва появившись на свет, умерла их младшая дочь. В начале 1941 года супруги повторили попытку завести ребенка, и на этот раз их ждала удача – на свет появился мальчик, которого назвали Андреем. А затем началась война, которая отняла у них старшую дочь: в 1942 году она погибла в ленинградскую блокаду вместе с дедушкой – тестем Черкасова.

В первые месяцы войны Черкасов попал в числе других эвакуированных жителей Ленинграда в Новосибирск. Там он создал концертную бригаду из артистов Театра имени Пушкина и отправился с гастролями на корабли Балтийского флота. В апреле 1943 года актера вызвали в Алма-Ату для съемок в фильме «Иван Грозный» (режиссер С. Эйзенштейн). 28 октября 1944 года состоялся просмотр первой серии фильма на большом художественном совете. Картину посмотрел Сталин и остался доволен ее концепцией. Это было по-настоящему державное кино, где Иван Грозный представал в образе мудрого царя, все помыслы и действия которого направлены на одно: на укрепление государства Российского. Эти же помыслы владели тогда и Сталиным.

На волне этого успеха съемочный коллектив приступил к работе над второй серией картины. Однако судьба этой части фильма оказалась печальной. Еще в процессе работы над ней у Черкасова и Эйзенштейна появились существенные разногласия. По мнению актера, во второй части Иван Грозный начал превращаться в человека нерешительного, слабохарактерного, безвольного. Это был уже не тот царь-государственник, который присутствовал в первой серии, а какой-то неврастеник. Трансформацию царя режиссер никак не объяснял, хотя подспудно актер и мог догадываться о причинах, которые толкнули Эйзенштейна на подобную трактовку: злость на Сталина. Выиграв войну, тот взошел на новую ступень славы, чего ему никак не могли простить ни его недруги на Западе, ни завистники на родине. И посредством своего фильма Эйзенштейн, видимо, хотел опустить вождя на землю, показать ему, что его сходство с Грозным если и есть – то только в негативном.

Сталин намек понял. Хотя поначалу виду и не подал. И когда 25 февраля 1947 года он принял в Кремле Эйзенштейна и Черкасова, он всего лишь по-дружески пожурил режиссера за неправильную трактовку образа царя. На следующий день после этой беседы в Кремле Черкасову было присвоено звание народного артиста СССР, а саму вторую серию было приказано положить на полку (она увидит свет спустя 11 лет). Что касается Эйзенштейна, то он оказался не у дел и ровно через год скончался.

Весной 1946 года состоялась первая заграничная поездка Черкасова – в составе делегации деятелей советской кинематографии он вылетел в Чехословакию на фестиваль советских фильмов. Через несколько месяцев после этого судьба вновь забросила его в эту страну: режиссер Григорий Александров предложил актеру одну из главных ролей в своем новом фильме «Весна», съемки которого должны были проходить в Чехословакии. Во время этих съемок актер едва не погиб. В тот роковой день он сидел за рулем автомобиля, в котором, кроме него, находились еще двое: Любовь Орлова и Григорий Александров. На одном из поворотов машину занесло, и она врезалась в дерево. В результате Александров сломал ключицу, Черкасову выбило несколько зубов и сильно повредило лицо. И только сидевшая на заднем сиденье Орлова практически не пострадала. Из-за этой аварии Черкасову пришлось отказаться от главной роли доктора Петрова в фильме «Во имя жизни» и сняться в эпизоде – в роли старого сторожа Лукича.

На рубеже 40—50-х годов (когда на 16 советских киностудиях снималось порядка 10–15 картин в год) Черкасов без дела не сидел. Правда, и фильмы, в которых он тогда снимался, ничего выдающегося собой не представляли. Это в основном были историко-биографические картины: «Адмирал Нахимов», «Пирогов», «Академик Иван Павлов» и др. Единственное исключение – фильм «Счастливого плавания», повествующий о современности. В 1950 году за роль Левашова в этой картине Черкасову была присуждена пятая по счету (и последняя в его карьере) Сталинская премия.

Стоит отметить, что если загруженность Черкасова в кино в те годы была достаточно высокой, то в Театре имени Пушкина новых ролей у него практически не было. Он играл только в четырех спектаклях: «Великий государь», «Жизнь в цвету», «Борис Годунов» и «Ревизор». На большее у него просто не хватало ни времени, ни сил. Ведь актер занимался еще и общественной деятельностью как член Советского комитета защиты мира. В этом качестве он тогда объездил чуть ли не полмира.

В 1952 году свет увидела книга Черкасова «Записки советского актера», которая имела большой успех у читателей. Получив гонорар за нее, актер наконец сумел купить себе сборный щитовой дом и построился на Карельском перешейке в дачном поселке Комарово. От дома актера на Кронверкском проспекте туда можно было добраться на машине всего за полчаса. Соседями Черкасовых в дачном поселке была семья композитора Дмитрия Шостаковича.

В 1953 году произошел любопытный эпизод. Режиссер Михаил Калатозов задумал снимать комедию по сценарию Александра Галича «На плоту» (этот фильм затем получит название «Верные друзья»). На роль академика Нестратова собирались пригласить Черкасова, и, чтобы убедить его сниматься, в Ленинград отправились Калатозов и Галич. Роль была прекрасная, и казалось, что актер без всяких лишних раздумий согласится на нее. Однако… Черкасов вдруг стал ссылаться на то, что он занимает массу высоких постов, что он очень устает от общественной работы, и поэтому, если режиссер хочет видеть его в своей картине, он должен все это учитывать. Короче, стало ясно, что актер набивает себе цену. Гостям из Москвы все это очень не понравилось, и, вернувшись в столицу, они приняли решение Черкасова в свой проект не привлекать. И отдали эту роль другому замечательному актеру – Василию Меркурьеву. Кстати, ходили слухи о том, что некоторые черты характера его героя – Нестратова (в частности, высокомерие) актер позаимствовал именно у Черкасова.

В марте 1956 года Черкасов начал сниматься в очередной звездной роли – он играл Дон Кихота в одноименном фильме Григория Козинцева. Эта роль много значила для актера. Во-первых, он уже пять лет как нигде не снимался, во-вторых, еще в бытность свою актером ТЮЗа играл роль Дон Кихота.

В конце апреля съемки в Ленинграде были закончены, и съемочная группа отправилась на натуру в Крым – в район Коктебеля. Там к тому времени уже была выстроена «Ламанча». Отмечу, что дублером Черкасова в особо трудных съемках должен был быть каскадер Васильев. Однако, например, в эпизоде с мельницей актеру самому пришлось вертеться на крыле и висеть на 16-метровой высоте головой вниз. Черкасову тогда было уже 53 года.

Фильм «Дон Кихот» вышел на широкий экран весной 1957 года и имел громкий успех у зрителей. Причем не только в СССР, но и за рубежом. Через год после выхода фильма он был показан в рамках международного кинофестиваля в канадском городе Статфорде. За исполнение роли Дон Кихота Черкасову была присуждена премия «Лучшему актеру».

Не забывал Черкасов и про театр. В 1957 году он начал репетировать роль Хлудова в спектакле «Бег» по пьесе М. Булгакова. 27 июня 1958 года состоялась премьера этого спектакля. В ноябре следующего года актер сыграл уральского академика Федора Алексеевича Дронова в спектакле по пьесе С. Алешина «Все остается людям». В 1962 году кинорежиссер Георгий Натансон решил перенести эту пьесу на широкий экран. Главную роль, естественно, должен был сыграть Черкасов. Фильм вышел в 1963 году и был тепло принят зрителем.

После этого успеха многие режиссеры вновь вспомнили о Черкасове. Так, Григорий Козинцев именно его видел в роли короля Лира, а Александр Зархи хотел снимать в роли Каренина. Увы, но этим планам так и не суждено было осуществиться: Черкасов скончался незадолго до начала съемок этих картин.

Актер умер 14 сентября 1966 года. Умер он отнюдь не глубоким стариком – ему было 63 года. Однако годы, отданные искусству, несомненно, подточили его здоровье. Уже на пороге 60-летия Черкасов стал чувствовать себя значительно хуже. Особенно его беспокоила хроническая эмфизема легких, которая преследовала его с 1945 года. Кроме того, пошаливало сердце. Как итог: с 1964 года актер практически ежегодно вынужден был ложиться в больницу. А тут еще на его плечи свалились служебные напасти. В июне 64-го Черкасова внезапно уволили из Театра имени Пушкина. Для актера это увольнение стало сильным потрясением, поскольку именно в том году исполнялось ровно 30 лет, как он поступил на службу в этот театр. Поводом же к подобному повороту событий послужило якобы заявление самого артиста, когда в полемическом задоре на одном из собраний он заявил: «Чем увольнять молодежь, лучше увольте меня!» Вот его и уволили. И Черкасов снова слег.

После увольнения Черкасов прожил еще два года. В августе 1966 года его вновь положили в больницу, из которой он уже не вышел. У него началась водянка, с которой сердце и легкие не справлялись. В последний путь выдающегося артиста провожали тысячи ленинградцев.

15 сентября – Юлиан СЕМЕНОВ

За почти 35 лет своей литературной деятельности этот писатель написал более 30 книг (практически каждый год по книге). Конечно, многие из них сегодня уже почти не востребованы по причине своей неактуальности. Однако лучшие произведения этого писателя до сих пор любимы читателями и пользуются спросом. Потому что в них есть главное, что отличало их автора от многих его коллег, – мастерски выписанная интрига, удачная проработка характеров даже второстепенных героев.

Юлиан Семенов родился 8 октября 1931 года в Москве. Его отец – Семен Ляндрес – работал в Высшем совете народного хозяйства вместе с Николаем Бухариным, мать – Галина Ноздрина – служила в библиотеке Дома Союзов. Рождался на свет будущий писатель тяжело: у роженицы дома отошли воды, и муж срочно повез ее в роддом. Ехали в пролетке, причем будущая мама всю дорогу стояла, боясь разродиться в дороге. Ее привезли к акушерке Близнянской, которая еще до революции принимала роды у всех женщин-революционерок. Галина очень мучилась – схватки продолжались 56 часов! А роды никак не начинались. Тогда в нее влили какое-то лекарство, а младенца стали тянуть щипцами. С тех пор у Семенова на всю жизнь осталась отметина на лбу: небольшая ямка.

На следующий день произошел курьезный случай. Галине принесли на кормление младенца, а он весь желтый. А рядом с ней в палате лежала женщина, у которой муж был китайцем. И Галина заявила: «Это ребенок вот этой женщины!» Сестра бросилась проверять и назад вернулась уже с врачом. Тот и сообщил Галине: «Это ваш ребенок, а желтый он оттого, что у него родовая желтуха».

Кстати, имя Юлиан сыну придумала мама. Муж хотел назвать первенца Степаном, но Галина заплакала, испугавшись, что сына будет дразнить детвора – Степка-растрепка. Тогда муж сказал: «Придумай имя сама». Поскольку Галина работала в библиотеке и была увлечена историей Древнего Рима, она назвала сына Юлианом – в честь Юлиана-богоотступника.

Писательский талант обнаружился в Семенове в 10-летнем возрасте – именно тогда он вдруг стал писать стихи. Это случилось во время войны, когда они с матерью были в эвакуации в городе Энгельсе. Поскольку с бумагой была напряженка, юный поэт изощрялся как мог – писал на кусочках ткани, фанере и других подручных средствах. Мама смотрела на это увлечение снисходительно. Мыслей о том, что ее сын когда-нибудь станет не просто писателем, а знаменитым, у нее тогда не возникало. Да и времени не было на такие мысли: она все время пропадала на работе – сначала на колхозном поле, потом в школе учительницей, затем санитаркой в госпитале.

Школу Семенов закончил с отличием в конце 40-х и поступил в Институт востоковедения в Сокольниках. На четвертом курсе, в 52-м, случилась трагедия – арестовали отца, Семена Ляндреса, по стандартному для тех лет обвинению «измена Родине» (статья 58-я). И хотя Ляндрес уже несколько лет не жил в семье (он ушел в конце 40-х, когда его сын учился в 10-м классе), этот арест отразился и на Юлиане – на улице за ним постоянно следили люди в штатском. А однажды, в 54-м, эти люди пришли к ним в дом с обыском. И нашли у Семенова стартовый пистолет, который он выпросил у начальника военной кафедры под предлогом защиты от возможных хулиганов.

Увидев этот пистолет, мама Юлиана бросилась к чекистам с объяснениями: дескать, это стартовый пистолет, не настоящий. А сын вдруг возьми и скажи: «Мама, что ты перед всякой сволочью унижаешься!» За такие слова парня вполне могли упечь за решетку, но с ним поступили более гуманно – отчислили из института, не дав доучиться несколько месяцев. Семенов сильно переживал это отчисление и в порыве отчаяния мог натворить много бед. К счастью, рядом с ним тогда оказались его друзья, которые постоянно приходили к нему домой и выражали свое сочувствие и поддержку. Один из этих друзей впоследствии тоже стал знаменитым человеком – это Евгений Примаков.

После института Семенов устроился работать на исторический факультет к профессору Рейснеру, брату знаменитой революционерки Ларисы Рейснер. Там Юлиан писал диссертацию о положении Афганистана во второй половине XIX века. Параллельно с этим Семенов писал рассказы и стихи, которые не надеялся где-нибудь напечатать. И вот однажды профессор застал его за этим занятием и отругал: «Тебе нужно заниматься литературой, а не историей Востока». Семенов своих занятий литературой не бросил. А вскоре отнес свои произведения в журнал «Огонек».

Увы, но из этой затеи ничего не вышло – рассказы и стихи Семенова назвали «сырыми». Однако полный отлуп молодому дарованию в редакции не дали, решив проверить в деле – послали его в командировку в Таджикистан с тем, чтобы он вернулся оттуда с путевыми очерками. В результате Семенов привез в Москву целых 120 страниц текста, из которых опубликовали… только четыре. Однако он и этому был рад – то была его первая официальная публикация. Чуть позже он стал переводить афганские сказки для «Гослитиздата». А в 1959 году Семенова отправили переводчиком в Афганистан, и во время пребывания там он явил на свет свою первую повесть – «Дипломатический агент». В том же году ее опубликовали в одном из столичных издательств.

В середине 50-х Семенов женился. Его женой стала падчерица Сергея Михалкова Катя (она родилась в первом браке Натальи Кончаловской в конце 20-х). С ней Семенов познакомился благодаря своему другу Дмитрию Федоровскому, с которым Катя дружила. Их знакомство произошло 8 сентября 1954 года на даче Михалковых на Николиной Горе. Как рассказывает дочь писателя Ольга: «В тот день папа впервые увидел маму, застенчивую, молоденькую Катю, и решил ее завоевать. То, что он вытворял, мама вспоминает до сих пор. Папа весь вечер „вел“ стол: сыпал афганскими афоризмами и английскими хохмами, делал смелые политические прогнозы, читал стихи. В конце вечера устроил моноспектакль, в лицах изображая Сталина и его приближенных, а под конец обошел остолбеневших гостей с кепкой и, согнувшись в три погибели, гнусаво пропел: „Я сродственник Льва Толстого! Незаконнорожденный внук, так сказать! Подайте кто сколько может из ваших мозолистых рук“.

Наталья Петровна Кончаловская сияла: «Вот это гость!» А мама впервые заинтересовалась другом своего младшего брата Никиты. Она была по характеру дичком и, как только видела в мужчинах живой к ней интерес, тут же замыкалась. Ее покорило то, что Юлик абсолютно не похож на окружающих мужчин. Яркий и необычный!..»

Молодые встречались в течение года, а потом поженились. На календаре было 12 апреля 1955 года. Причем Семенов женился без ведома матери, когда она отдыхала в профсоюзном санатории. Едва она вернулась, как сын представил ей свою избранницу: «Вот, мама, познакомься, моя жена Катя!» Он очень боялся, что мама будет против его женитьбы, но она отнеслась к этому на удивление спокойно.

В этом браке одна за другой у Семенова родились две дочери: Оля и Даша. Отцом Семенов был хорошим: обожал дочерей, баловал, задаривал подарками. А вот муж из него получился куда менее идеальный. По словам самой Катерины, измены с его стороны были постоянными и довольно быстро начались – года через три после свадьбы. «Я просыпалась утром, вспоминала, и как будто нож в сердце провернули, и опять рана кровоточит! – вспоминала Катерина. – Жить надо было постоянно с этой болью. И это все наслаивалось. Я не знаю, что это была за любовь такая, это же сплошная мука! Хотя я и сама во многом тоже виновата. Глупостей я наделала много… А измена, ну что же – это, наверное, неизбежно, так редко бывает, когда семья – одно целое и измены не нужны. И потом – слава, деньги, возможности, ну как ими не воспользоваться? Муж ведь как говорил: для тебя любовь – это пойти в часовню, а для меня оп… Оп – и все! Мы по-разному с ним к любви относились. Но главное – у нас были разные ритмы: он обожал мотоцикл, а я – телегу. И очень быстро я стала мужа раздражать…»

После выхода в свет первой книги Семенов, окрыленный успехом, принялся писать книги, будто блины печь – каждый год у него выходило по книге. Это были исключительно героические произведения для молодежи, проникнутые пафосом строительства нового, лучшего в мире общества. Одни их названия говорили сами за себя: «Люди штурмуют небо», «Уходят, чтобы вернуться», «При исполнении служебных обязанностей» (последнюю повесть Семенов написал после того, как посетил в 1960 году дрейфующие станции СП-8 и СП-9).

Однако первый успех Семенова, когда его имя стало известно широкому кругу читателей, случился в 1964 году: тогда свет увидела его повесть «Петровка, 38», где речь шла о работниках МУРа. В те годы советский милицейский детектив делал свои первые шаги (книги этого жанра начали выходить в конце 50-х), поэтому интерес читателей к ним был огромен. И хотя писателей, бросившихся осваивать эту жилу, было достаточно, но настоящих мастеров, способных описать суровые будни милиции достоверно и без излишнего пафоса, было мало. И Семенову посчастливилось попасть в число последних. Его «Петровка, 38» мгновенно стала библиографической редкостью и принесла молодому писателю заслуженный успех не только в среде рядовых читателей, но и среди сотрудников милиции.

Увы, но, несмотря на столь шумный успех, Семенов ушел из жанра милицейского детектива так же внезапно, как туда пришел. И дело было совсем не в его нелюбви к этому виду литературы или плохом знании предмета, а совсем в ином – эта тематика не позволяла такому обладателю энциклопедических знаний, каким был Семенов, полностью реализовать свои способности. Вот почему он ушел в жанр политического детектива. Кроме этого, у писателя, видимо, были и меркантильные интересы. Милицейский детектив, конечно, мог принести славу писателю в структурах МВД, но это была не та слава, которая устраивала такого амбициозного человека, как Семенов. Живя по принципу: «Если красть, то миллион, а любить – так королеву», Семенов мечтал о славе писателя, вхожего в высшие сферы власти. Дружба с милицейскими чиновниками казалась ему слишком мелкой, ему нужно было заручиться поддержкой более властных структур – например, КГБ. И пропуском для этого должны были стать его политические детективы. Как ни странно, но ему это удалось. Впрочем, почему странно? Семенов был талантливым писателем, мастером выстраивать головоломные сюжеты и интриги, и если ему легко удалось покорить своим талантом высшие милицейские чины, то с таким же успехом он мог проделать это и с руководителями КГБ.

Советский разведчик Всеволод Владимирович Владимиров (псевдоним – Максим Максимович Исаев, в будущем – Штирлиц) впервые появился на страницах книг Семенова в романе «Пароль не нужен», который увидел свет в 1966 году. Этот герой родился случайно. В Хабаровском архиве Семенов наткнулся на упоминание о молодом человеке, присланном Дзержинским в Хабаровск, а потом переброшенном в столицу Черного буфера (Дальневосточной республики) Постышевым. Вначале Семенов собирался писать роман исторический, в определенной мере исследовательский роман наподобие «Дипломатического агента», но заметки об Исаеве натолкнули его на мысль создать политико-шпионский детектив. Успех этого произведения и реакция на него читателей настолько окрылили Семенова, что он засел за продолжение. Так в течение последующих трех лет на свет родились еще два романа с участием Исаева: «Майор Вихрь» и «Семнадцать мгновений весны» (именно в последнем Исаев становился главным героем сюжета, а до этого ходил во второстепенных).

Как и ожидалось, успех первых романов Семенова о разведчике Исаеве привлек к нему пристальное внимание руководства КГБ. Но не в том плане, что у писателя начались неприятности, а как раз наоборот. В те годы к руководству КГБ пришел Юрий Андропов, который был увлечен идеей как можно выше поднять престиж вверенного ему учреждения в глазах людей. И деятели литературы и искусства должны были сыграть в этом немаловажную роль. Говорят, Андропов лично позвонил Семенову домой и похвалил его за романы об Исаеве. После чего предложил свою помощь: согласился допустить писателя до архивов КГБ. От услышанного у Семенова перехватило дух: шутка ли – попасть в архивы, в которые до этого еще не ступала нога ни одного писателя. Естественно, он согласился. Кроме этого, Андропов стал инициатором, чтобы все романы об Исаеве были экранизированы большим кинематографом. Как мы знаем, самый большой успех выпал на телевизионную версию: 12-серийный фильм Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны». Правда, без скандала не обошлось.

По словам самой Лиозновой, одноименный роман Семенова ей лично не очень нравился: сплошной экшн, да еще сильно приправленный политикой. И взяться за него ее побудило только одно желание: сделать из экшна крепкий психологический детектив с элементами мелодрамы. Но именно против последнего и возражал больше всего Семенов. Например, он был категорически против эпизода встречи Штирлица с женой в кафе. Но Лиознова его не послушала, что впоследствии позволило ей вставить себя в титры в качестве соавтора Семенова. В общем, это было справедливое решение, поскольку Лиознова дописала в сюжет еще несколько больших эпизодов, которых в романе не было. Однако Семенова сей факт соавторства крайне возмутил. И дело было не в деньгах, а в принципе – он не хотел делить славу ни с кем, тем более с режиссером-женщиной.

Сначала Семенов хотел по-хорошему договориться с Лиозновой, но когда это не помогло (ее не смог уговорить даже композитор фильма Микаэл Таривердиев), обратился на самый верх – в КГБ (консультантом сериала был заместитель Андропова генерал Семен Цвигун). В итоге Лиознову заставили изменить свое решение, и в титрах она осталась исключительно как режиссер. С тех пор с Семеновым она больше не общалась. Но это не помешало ему в 1976 году стать лауреатом Государственной премии РСФСР за этот сериал, а год спустя удостоиться и Государственной премии СССР за цикл романов об Исаеве-Штирлице.

Стоит отметить, что сериал о Штирлице был настолько популярен, что многие беременные мамаши, которые разродились в те премьерные дни августа 73-го, называли своих детей – нет, не Штирлицами, а, например, Юлианами – в честь Юлиана Семенова. Так поступила семья Васиных из Коломны. Причем, по иронии судьбы, роженицу увезли в роддом в тот момент, когда радистка Кэт в очередной серии должна была родить ребенка. Как гласит легенда, в тот момент, когда мальчик родился и закричал, за окном роддома перестал лить дождь и выглянуло солнце. И нянечки предсказали молодой матери: «Этот солнечный мальчик будет певцом или оратором». Сбылось первое пророчество: спустя 20 лет на отечественной эстраде появился певец Юлиан.

В 70-е Семенов весьма плодотворно работал на ниве политического детектива, создав еще несколько книг об Исаеве («Бриллианты для диктатуры пролетариата», «Бомба для председателя»), романы о Дзержинском («Горение») и деятельности современного КГБ («ТАСС уполномочен заявить»). Помимо этого, он решил тряхнуть стариной и вернуться к жанру милицейского детектива, результатом чего стало продолжение повести «Петровка, 38» («Огарева, 6») и роман «Противостояние».

Вообще то десятилетие можно назвать «золотым десятилетием Юлиана Семенова». Его книги пользовались бешеным спросом у читателей, и достать их через розничную торговлю было практически невозможно – до магазинов они не доходили, разлетаясь еще со складов. А у спекулянтов на знаменитом книжном «толчке» на Кузнецком мосту книги Семенова стоили десять номиналов (то есть в десять раз дороже, чем в официальной продаже). Подобный же успех в те годы сопутствовал только одному писателю – Валентину Пикулю. Различие между ними было в одном: Пикуль работал в жанре исторического романа, а Семенов – политического детектива.

Этот успех не давал спокойно спать многим коллегам Семенова по писательскому цеху. В чем только его не обвиняли: в графоманстве, в политической конъюнктуре и даже в стукачестве. Однако, судя по всему, под большинством этих обвинений стояло только одно чувство: зависть. Коллеги по цеху никак не могли смириться с тем, что Семенову удавалось то, чего не удавалось другим: писать интересные книги на непопулярную тему (в те годы среди рядовых граждан говорить о политике, а тем более писать о ней, считалось чем-то непотребным).

Что касается связей Семенова с КГБ, то они, конечно, были, о чем речь уже шла выше. Но не более того. И связей этих сам Семенов никогда не скрывал и даже бравировал этим. Например, он козырял удостоверением в красной корочке, выданным ему в КГБ, которое позволяло передвигаться по Советскому Союзу на автомобиле без права остановки и досмотра багажа органами МВД. На удостоверении так и было написано: «Без права остановки». И стояла подпись: «Андропов». Такие «корочки» Семенов помог также получить своим коллегам по сериалу «17 мгновений весны» Микаэлу Таривердиеву и Вячеславу Тихонову. О силе сего документа говорит такой факт. Однажды Таривердиев специально заехал на своей машине на территорию Красной площади и, когда к нему вальяжной походкой подошел постовой, чтобы отобрать права, показал ему через окно это удостоверение. Как пишет сам композитор: «У гаишника, по мере того как он разбирал написанное, глаза стали вылезать на лоб, потом он поспешно козырнул, и теперь уже я медленно и вальжно проехал мимо него».

В 80-е годы слава писателя Юлиана Семенова пошла на убыль. Виной всему были перестройка и гласность, которые открыли многие шлюзы, с которыми в страну хлынул поток информации, в том числе и на политическую тему. И все же Семенов и здесь сумел найти себя: в конце 80-х он стал одним из создателей Международной ассоциации детективной литературы, учредил газету «Совершенно секретно». Однако его активная деятельность на новом поприще длилась недолго: всего чуть больше года.

Здоровье Семенова стало стремительно разрушаться накануне его 50-летия – на рубеже 90-х. В течение короткого времени у него случилось три инсульта. Два последних, с перерывом в 14 дней, произошли в мае 1990 года. Семенов ехал в машине к пристани, там его уже ждал зафрахтованный пароход с американцами, где у него должна была пройти встреча с Джорджем Соросом. Но доехать до цели он не успел. С тех пор его жизнью распоряжались только врачи.

Несмотря на то что со своей первой женой Екатериной Семенов не жил уже многие годы, именно она оказалась рядом с ним в тяжелые дни его болезни. Она ухаживала за ним в больнице, выполняла отдельные его просьбы. И когда Семенову сделали операцию, он попросил у нее прощения. Бывшая жена его успокоила: «Знаешь, не будем сейчас об этом говорить, тебе надо подняться, а все остальное – не важно». И он был благодарен ей за всякое отсутствие упреков. Она ни разу ни о чем ему не напомнила. Но получилось все совсем не так, как он хотел, как любил расставлять фигурки – своих героев, политиков. Он был азартный игрок и в конце концов заигрался судьбами близких людей.

После операции Семенов прожил еще три года, но это уже был другой Семенов. Ходить сам не мог. Однако любимым делом все равно занимался: писал, руководил газетой «Совершенно секретно», которую сам создал и выпестовал.

Рассказывает дочь писателя Ольга: «Мне кажется, в какой-то момент папа думал о самоубийстве… Он понял, что больше не будет работы в его любимом детище „Совершенно секретно“, не будет Мухалатки, где он жил долгие годы, и прогулок с преданным Рыжим, не будет поездок в Испанию и Латинскую Америку. Просто не будет ничего… А жить вполсилы не хотел… Он понял и отверг и лечебную гимнастику, и логопеда, и ходьбу на помочах… У него было одно желание: „Хочу один в Мухалатку“, но врачи и этого не могли разрешить… Отец вернулся на Пахру, и через два года его не стало… Он и умер, как его любимый писатель Хемингуэй, – в 61 год».

В субботний день 11 сентября 1993 года состояние Семенова резко ухудшилось, температура поднялась до сорока, дыхание стало тяжелым, хриплым. Врач «Скорой помощи» поставил диагноз – двусторонняя пневмония с подозрением на четвертый инсульт, сказал, что состояние критическое, необходима госпитализация, немедленная. Писателя собрали в дорогу, закутали в теплые одеяла. Выехали из Пахры в 12 ночи. В Москву добрались в начале второго. Когда в приемном покое ЦКБ Семенова перекладывали на другие носилки, он вдруг улыбнулся, но не так, как раньше, – добро и ласково, – страдание было в этой улыбке…

Четырнадцатого утром к нему в больницу приехала мама. Семенов лежал на спине, хрипел так же, как дома, рот запекся, но температуры уже не было. Подошел врач, переложил пациента на правый бок, и он сразу затих, только кашлянул несколько раз. Потом вдруг открыл глаза – чистые, ясные, умные. И мама ушла домой счастливая – обойдется, все еще обойдется!

А наутро, пятнадцатого сентября, ей позвонила внучка, Даша, и сказала: «Не надо в больницу, папы уже нет. Умер, сегодня в восемь».

Согласно последней воле покойного тело его было кремировано, а прах развеян над Черным морем.

17 сентября – Юрий ВИЗБОР

Этот певец стоял у истоков бардовского движения в Советском Союзе. Начав сочинять свои песни еще в начале 50-х, он уже через несколько лет сумел стать одним из самых популярных бардов столицы, а в 60-е его песни уже распевала чуть ли не вся страна.

Юрий Визбор родился 20 июня 1934 года в Москве в семье военного: его отец был командиром Красной Армии, а потом работал в органах НКВД – был оперуполномоченным Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности. Однако насладиться общением с отцом Юрий не успел: ему было всего три года, когда Иосифа Визбора арестовали как «врага народа» и в марте 38-го расстреляли. С тех пор его сын хлебнул немало горя, поскольку к детям репрессированных в обществе относились с недоверием. Поэтому, когда Визбор закончил школу, двери престижных вузов для него оказались закрыты. И он поступил в Московский педагогический институт имени Ленина. Именно там и началось его песенное творчество. Стоит отметить, что Визбор не имел никакого музыкального образования, с детства мечтал научиться играть на аккордеоне, но помешала война. А потом в его жизнь вошла гитара, которую ему помог освоить его близкий друг и однокурсник Володя Красновский (он потом стал артистом эстрады).

Любовь к поэзии проснулась в Визборе еще в подростковом возрасте – в 14 лет, – и поводом к этому стала несчастливая любовь, которая случилась с Визбором в пионерском лагере. Под впечатлением этой любви будущий бард написал свое первое стихотворение, которое начиналось строкой: «Сегодня я тоскую по любимой…» Случайно листок с этим стихотворением обнаружила мама Визбора, врач по профессии, которая немедленно сделала соответствующие выводы. На следующий день Визбор обнаружил на своем столе брошюрку «Что нужно знать о сифилисе».

Первую песню Визбор написал в начале 50-х. Она называлась «Мадагаскар» (дань увлечения Визбора Киплингом), и музыка ее была заимствована из спектакля Театра кукол Сергея Образцова. В мае 1952 года текст этой песни и фотография Визбора были опубликованы в популярном молодежном журнале «Смена». Вскоре одна за другой на свет появились и другие песни Визбора из разряда походных: «Теберда», «Домбайский вальс», «Подмосковная зима» и др. Причем они пелись не только в МГПИ, но и в других студенческих компаниях. Визбор становился знаменит, и его уже приглашали на городские слеты, в другие вузы, в жюри песенных конкурсов. Вообще МГПИ дал отечественной бардовской песне целый сонм замечательных имен. Среди них: Юлий Ким, Борис Вахнюк, Вероника Долина, Максим Кусургашев, Вадим Егоров, Юрий Ряшенцев, Ада Якушева. Последняя к тому же чуть позже станет первой женой Юрия Визбора.

В 1955 году Визбор закончил институт и был распределен в Архангельскую область. На железную дорогу Москва – Воркута, где в небольшой железнодорожной школе, в поселке Кизима, где жило пятьсот человек, он преподавал тамошним детям сразу несколько предметов, поскольку был там единственным преподавателем с высшим образованием. И предметы эти были: русский язык, литература, история, география и физкультура. Однако педагогическая деятельность Визбора длилась недолго – меньше года. После чего его призвали в ряды Вооруженных Сил. Служил он еще дальше – в Заполярье, в городе Кандалакше, в батальоне связи. Начинал с рядового, потом стал ефрейтором, а увольнялся в 1957 году уже в звании старшего сержанта. В Москву вернулся радистом первого класса и с наградным патефоном, полученным за первенство в соревнованиях радистов Северного военного округа.

После армии Визбор не захотел больше учительствовать и устроился работать журналистом. Работал в разных печатных изданиях и на радио. Тогда же в первый раз женился: его избранницей стала знакомая по МГПИ Ада Якушева, которую он встретил, еще учась на втором курсе. Жить молодые стали у жениха: в коммуналке на углу улиц Неглинная и Кузнецкий мост. Там в 1958 году у них родилась дочь, которую назвали Татьяной. Однако забрать дочь из роддома Визбор не смог – был в очередной командировке, в которых он тогда частенько пропадал, иногда по целым месяцам.

То время, рубеж 60-х, было одним из самых замечательных периодов в жизни великой страны под названием Советский Союз. Это было время романтики, дерзновенных порывов и массового энтузиазма. Строились новые города, возводились плотины, затевались грандиозные стройки, и осваивались целина и космос. Поэтому все сферы жизни общества, в том числе и искусство, были проникнуты этим энтузиазмом. На свет появлялись прекрасные фильмы, книги, песни.

Именно в 1958 году Визбор написал песню, которая принесла ему широкую известность: «Мама, я хочу домой», которую он сочинил во время своего подъема на Тянь-Шань. А два года спустя появился еще один безусловный хит: песня «Если я заболею» на стихи Ярослава Смелякова. Последняя стала настолько популярной, что массовый слушатель ее так и называл – «народная песня». Даже Смеляков удивлялся как-то по радио: мол, стихи в песне мои, а люди называют их народными. О степени популярности этого произведения говорит хотя бы такой факт: именно эту песню поют Деточкин и Подберезовиков в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля».

Визбор был одним из зачинателей многих замечательных событий тех лет. Например, радиостанция «Юность» появилась на свет не без его непосредственного участия. В 1961 году вместе со своим приятелем Борисом Абакумовым Визбор возвращался из Наро-Фоминска в Москву, и в ночном автобусе друзья набросали на пачке папирос «Беломор» примерный план такой жизни, в которой им хотелось бы жить. И одним из пунктов этого плана было создание молодежной радиостанции.

В 1964 году Визбор стоял у истоков создания первого звукового журнала в Советском Союзе «Кругозор». Вышло это в общем-то случайно. Визбор с товарищами узнали, что во Франции есть такая машина, которая печатает гибкие пластинки, и отправились на самый «верх», чтобы уговорить тамошних чиновников о закупке такой машины. Аппарат был куплен, и с этого момента берет свое начало не только журнал «Кругозор», но и выпуск гибких грампластинок по всему Советскому Союзу.

К середине 60-х популярность Визбора была настолько огромной, что на него обратил внимание кинематограф. Режиссер Марлен Хуциев пригласил его сыграть роль бывшего фронтовика Алика в своей картине «Июльский дождь». Там Визбор исполнял собственную песню «Спокойно, дружище». Однако этот фильм знаменателен не только этим: именно на нем Визбор встретил свою вторую жену. Это была молодая актриса Евгения Уралова, которая играла в картине главную женскую роль. И несмотря на то что оба они тогда были связаны узами Гименея (Уралова была замужем за актером Всеволодом Шиловским), это не помешало им закрутить прямо на съемках головокружительный роман. Итогом его стало то, что оба ушли из своих семей и стали жить вместе.

После этого фильма Визбор снялся еще в нескольких: «Красная палатка», «Возмездие», «Мой папа капитан», «Белорусский вокзал», «Ты и я». Однако самым известным кинопроектом, в котором он принял участие, без сомнения, стал 12-серийный телефильм Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны», где Визбору досталась роль одного из лидеров нацистского рейха – Мартина Бормана. Предложение было настолько неожиданным, что Визбор поначалу даже хотел от него отказаться. Но потом решил рискнуть. Чтобы создать мрачный лик фашистского бонзы, актеру вставили тампоны в нос, а мундир прокладывали поролоном, чтобы придать внушительный объем. Но так как голос у Визбора был мягким и нежным, в фильме его пришлось озвучивать другому актеру – Соловьеву из Театра киноактера.

Фильм стал классикой отечественного кинематографа буквально с первого же показа. Позднее Визбор так вспоминал об этих съемках:

«Иногда нам, артистам, которые снимались в роли немцев, казалось, что мы участвовали в каком-то жутком, низкопробном боевике. Формы эти, пистолеты… Но думали так, что в Урюпинске где-то по четвертой программе проскочит. Артистам было играть буквально нечего, особенно тем, у которых были большие роли, потому что большую роль надо тщательно готовить, придумывать, репетировать ее….»

Когда в августе 1973 года состоялась премьера фильма, Визбор отдыхал в Мисхоре. Фильм смотрели и там, однако мало кто из тамошних зрителей узнал в скромном лысоватом мужчине актера, играющего одного из ближайших соратников Гитлера. Зато дочь Визбора Татьяна, которая отдыхала в пионерском лагере «Святлячок», расположенном в Рязанской области, вкусила папиной славы сполна. 18 августа она писала отцу:

«Всем лагерем смотрим „Семнадцать мгновений весны“. Сейчас только и разговоров, что об этом фильме. Благодаря тому, что ты в нем сыграл Бормана, я получила огромную популярность среди солагерников. Одни ходят поздравляют, сама не пойму с чем, другие восхищаются, а третьи просто грозятся. Например, 6-й отряд обещал побить меня, если там чего-нибудь не то сделаешь. Так что ты уж там не очень свирепствуй. Для меня это вопрос жизни и смерти…»

К тому времени Визбор уже развелся с Евгений Ураловой и жил с другой женщиной, правда, не регистрируясь. Однако отношения с ней у него тоже не сложились, и вскоре они расстались. А в 1974 году Визбор влюбился снова. Его новую избранницу звали Нина Тихонова, и она, – о, ужас! – понятия не имела, кто такой Визбор. Даже фильм «17 мгновений весны» она на тот момент ни разу не видела, поскольку жила с тогдашним мужем в Венгрии. Может быть, именно это незнание и привлекло к ней Визбора? А познакомились они на дне рождения подруги Нины 23 сентября в одном из московских домов на престижном Кутузовском проспекте. Поскольку подруга была стеснена в жилищных условиях и не смогла принять у себя большое количество гостей, Нина взялась организовать день рождения у себя. И одним из первых туда заявился Визбор. Когда он зашел в квартиру, у хозяйки внутри сразу екнуло: какой интересный мужчина! У нее из окна на 9-м этаже открывался прекрасный вид на Москву, и Визбор, подойдя к окну, сказал: «Какой вид! Пожалуй, я из этого дома никуда не уйду». Так вскоре и вышло.

Не будет преувеличением сказать, что 70-е годы были временем одного певца – Владимира Высоцкого. Однако в это же время пели и творили другие исполнители: Юрий Визбор, Булат Окуджава, Сергей Никитин. Но если Высоцкий сумел охватить своим творчеством буквально все слои населения огромной страны, то того же Визбора слушали в основном в студенческой и интеллигентской среде. Такова была специфика его поэзии.

Однако в 70-е Визбор уже не так активен на песенном поприще, как десятилетие назад, поскольку очень много времени у него отнимают другие занятия. Он по-прежнему снимается в кино, занимается драматургией (работает с Марком Захаровым в Ленкоме), пишет сценарии доументальных фильмов (таких будет снято порядка сорока).

Последним документальным фильмом Визбора стала лента «Победная весна», приуроченная к 40-летию Победы. Он работал над ней с огромным вдохновением, хотя уже тогда плохо себя чувствовал после инфаркта, который он заработал благодаря высокому телевизионному начальству, которое отказалось принимать на работу его дочь Татьяну (сам Визбор работал редактором в объединении «Экран» с 1970 года). В разгар работы над фильмом умер близкий друг Визбора Владимир Красновский. Тот самый человек, который когда-то давал Визбору первые уроки игры на гитаре. Он умер внезапно: ехал в метро, у него схватило сердце, и, пока «Скорая» черепашьим ходом добиралась до него (хотя дело было в центре города, у Библиотеки имени Ленина), Красновский скончался. Эта смерть окончательно подкосила Визбора. Спустя несколько месяцев не стало и его.

Еще за три года до своей кончины, в 1981 году, Визбор написал песню «Пройдет сентябрь по цинковой воде», где не только предсказал месяц своей смерти, своего «прикосновения к земле», но и погоду: в день его ухода стеной будет лить «цинковый» дождь.

За год до смерти у Визбора был инфаркт, но он выкарабкался. Даже снял еще один документальный фильм – «Победная весна» (про весну 45-го). Но свою последнюю работу он так и не увидел.

В апреле 84-го Визбор уехал с космонавтом Рюминым и его коллегами в горнолыжный район Цей в Северной Осетии. А вернулся оттуда с каким-то желтым загаром. И все время говорил, что плохо себя чувствует. Жена Нина советовала ему сходить к врачам, но он отказался – жуть как не любил подобные визиты. Максимум что он мог себе позволить: позвонить другу, врачу-травматологу, и рассказать, что у него болит. Так он дотянул примерно до 15 июня. А 20-го ему исполнялось 50, и все готовились к юбилею. Шли обсуждения, где и как отмечать. И тут его приятель Арманд Хаммер, сын знаменитого американского миллиардера, приехал к нему в гости и говорит: «Вы делаете что-то не то, надо везти Юрия на компьютер». Визбора повезли в больницу на Пироговку 17 июня. Но там им ничего не сказали, поэтому домой супруги возвращались радостные: значит, все нормально.

20 июня жена Визбора приехала в больницу, чтобы забрать заключение врачей, и заведующий отделом томографии ей сообщил страшную весть: «Вашему мужу жить три месяца. И не мучайте его. Рак 4-й степени». А это уже был день рождения Визбора. У жены случилась истерика, и домой она вернулась вся зареванная. Чтобы сбить Визбора с толку, она сочинила, что у нее аллергия. Он поверил.

По словам жены: «В доме – куча народу. Везде – цветы, цветы, цветы. А Юра лежит на диване. Как в гробу. На меня это все произвело ужасное впечатление. А болела у него печень, буквально всего выворачивало от боли…»

Визбор поначалу ни о чем не догадывался, но потом стал прозревать. Тогда считалось, что больным нужно говорить всю правду, чтобы могли мобилизоваться все силы организма. Но профессор сказал Нине: «Юра – очень светлый человек. Не надо, чтобы он знал. Какие бы он силы ни включил, это ему не поможет». И была придумана история, что у Визбора гепатит и что он вот-вот поправится. Визбор вроде повеселел. Но однажды, когда у него был его приятель и коллега Юлий Ким, он ему сказал, что вынужден играть перед женой весельчака, хотя испытывает невыносимые муки и готов застрелиться, если Юлий принесет ему пистолет.

Когда Визбор попал в больницу, фильм «Победная весна» был уже готов. Визбор захотел его посмотреть и позвонил режиссеру с тем, чтобы он заехал за ним и отвез его на студию. Причем обязательно в воскресенье. Режиссер удивился такому выбору, а потом понял: Визбор не хотел, чтобы на студии кто-то был и увидел его таким. Однако поездка так и не состоялась – 17 сентября 1984 года Визбор скончался.

Смерть Визбора болью отозвалась в сердцах либеральной интеллигенции, но совершенно не взволновала власти. Времена на дворе стояли идеологически сложные, когда Запад давил на соцлагерь со всех сторон и державники предпринимали отчаянные попытки удержаться у власти. Но дни их были уже сочтены: генсек Константин Черненко был смертельно болен, а либерал Михаил Горбачев уже примерял на себя корону нового правителя. Однако до его прихода оставалось полгода, и умри Визбор чуть позже, его похороны прошли бы совершенно иначе. А тогда, в сентябре 84-го, городские власти отказали родственникам певца в достойном месте для прощания (кто-то из чиновников якобы бросил фразу: «Нам не надо второго Высоцкого»), и панихиду решено было провести в актовом зале диспансера, где Визбор некогда лечил травму. Но и это место в итоге отпало. Буквально за сутки до панихиды руководителю диспансера позвонили из Ждановского райкома партии и сказали, что именно в этом актовом зале, именно в то время, когда должна была состояться панихида, Ждановскому райкому необходимо провести хозяйственный партактив. В итоге прощание с Визбором прошло прямо на Новокунцевском кладбище.

17 сентября – Владимир БАСОВ

Этот человек не был красавцем, однако имел счастье иметь в своих женах первых красавиц советского кинематографа. Он не был выдающимся режиссером, но считался в своей среде одним из самых плодовитых постановщиков, выпуская фильмы чуть ли не каждый год. В качестве актера он не исполнил ни одной главной роли, но, участвуя в эпизодах, переиграл их такое количество и с таким мастерством, что навсегда запечатлелся в народной памяти как один из самых обаятельных некрасавцев советского кинематографа.

Владимир Басов родился 28 июля 1923 года в городе Уразове Курской области. Родился он там, будучи проездом, – его родители скитались с места на место, побывав за короткое время на Турксибе, на Волге, в Липецке, Воронеже, Курске и других городах. Отец Басова, красный комиссар, философ по образованию, боролся с басмачами в Средней Азии, и в конце концов семья приехала в Мары, что недалеко от Кушки, самой южной точки Советского Союза. Басов-старший служил на границе, а его жена заведовала коммуной для детей военнослужащих.

В семь лет Басов пошел в школу, но ему там показалось неинтересно – все, чему учили первоклассников, он давно уже знал из маминых сельских уроков. В тридцать первом году, после трагической смерти отца, семья переехала к дяде, в город Железнодорожный по Нижегородской дороге, и Басов стал ходить сразу в третий класс, миновав первый и второй. Вскоре его маму назначили секретарем редакции районной газеты в Калининской области, и четвертый класс Басов закончил в Кашине. Летом загостился у тетки под Сухуми – так понравилось, что решил там остаться на весь пятый класс, а потом еще и шестой прихватил. В селе Александрово Горьковской области учился в седьмом классе. Ну а потом была Москва, где Басов закончил десятилетку, а вечерами учился в Художественном училище имени 1905 года.

Летом 1941 года Басов пришел во ВГИК, чтобы узнать правила приема в это учебное заведение. Ему объяснили, какие документы для этого требуются, какие экзамены предстоит преодолеть. После этого Басов ушел, твердо уверенный в том, что обязательно поступит. Но в его радужные планы внезапно вмешалась война.

Басов ушел на фронт в 1942 году. Войну он закончил в чине капитана и в должности заместителя начальника оперативного отдела 28-й отдельной артиллерийской дивизии прорыва резерва Главного командования. Имел все шансы остаться на военной службе и сделать блестящую карьеру. Однако предпочел уволиться на гражданку. В 1947 году вновь пришел во ВГИК и поступил на режиссерский факультет в мастерскую Сергея Юткевича и Михаила Ромма. Через год вступил в ряды КПСС. В 1952 году, по окончании института, как ассистент режиссера участвовал в съемках фильма «Пржевальский» (режиссером картины был его учитель Юткевич).

Первой режиссерской работой Басова стал фильм «Школа мужества» по Аркадию Гайдару, который он снял в 1953 году. Над фильмом он начинал работать с Михаилом Корчагиным, но заканчивал уже один: во время съемок Корчагин погиб в авиакатастрофе. В прокате 1954 года картина заняла 10-е место, что для режиссера-дебютанта было неплохим результатом. В этом фильме свои первые роли сыграли будущие звезды советского кино Леонид Харитонов и Ролан Быков, а в главной женской роли была занята 26-летняя Роза Макагонова – жена Басова (они познакомились еще во время учебы во ВГИКе).

В отличие от других режиссеров, которые, сняв одну картину, затем год-два пребывали в вынужденном творческом простое (снимать часто им просто не давали), Басову буквально с первых же шагов в большом кинематографе был дан зеленый свет. И он принялся снимать фильмы один за другим. До конца десятилетия им было снято шесть картин: «Крушение эмирата» (1955), «Первые радости» (1956), «Необыкновенное лето» (1957), «Случай на шахте восемь» (1958), «Жизнь прошла мимо» (1959), «Золотой дом» (1960). Стоит отметить, что с 1955 года Басов пробовал себя в кино и как актер, в основном комедийного плана.

Во время работы над фильмом «Случай на шахте восемь» изменилась личная жизнь Басова: он расстался с Розой Макагоновой и женился на актрисе Наталье Фатеевой, которая играла в фильме одну из ролей. В 1959 году у них рождается сын Владимир. Однако это обстоятельство не спасло семью от скорого краха. Одна из причин этого – пристрастие Басова к алкоголю. Ростки болезни возникли еще до прихода Басова в кинематограф – на фронте. А спустя десятилетие у Басова уже начались настоящие запои. К тому же он буквально изводил свою жену-красавицу ревностью, причем большей частью беспочвенной. В такие периоды он обычно говорил: «Когда же ты постареешь, когда тебе будет наконец тридцать лет…» Фатеева прожила с ним четыре года и ушла в 1960 году. Басов ей этого никак не мог простить: бегал в различные инстанции и хлопотал, чтобы ее больше нигде не снимали. То ли хотел таким образом отомстить бывшей жене, то ли надеялся, что она одумается и вернется под его крыло. Но не получилось.

В том же 1960 году Фатеева снималась в фильме Захара Аграненко «Битва в пути». К несчастью, во время съемок режиссер умер, и закончить картину пригласили Владимира Басова. Встав у руля съемочного процесса, он уволил всех прежних актеров, которых набрал до него Аграненко. Однако свою бывшую жену тронуть не посмел – испугался гнева нового министра культуры Екатерины Фурцевой, которая курировала картину. Настоящая слава пришла к Басову в 1964 году, причем сразу с двух сторон: режиссерской и актерской. Именно тогда свет увидел его фильм «Тишина» по одноименной книге Юрия Бондарева, отмеченный Главным призом на Всесоюзном кинофестивале в Ленинграде, и вышел фильм Георгия Данелии «Я шагаю по Москве», где Басов с блеском сыграл эпизодическую роль полотера. К слову, на эту роль актер попал случайно.

В те годы предполагалось, что в картине должно присутствовать критическое отношение к жизни. А Данелию обвинили в том, что как раз этого в его картине и нет. Тогда он вместе со сценаристом ленты Геннадием Шпаликовым и придумал недовольного всем на свете полотера, выдающего себя за писателя. Однако артист, который должен был играть эту роль, заболел, и его нужно было срочно заменить. И вот однажды Данелия шел по коридору «Мосфильма» и случайно встретил Басова, который тогда озвучивал свою картину. При виде его Данелию внезапно осенило, и он достаточно быстро уговорил Басова сыграть злополучный эпизод. Причем, когда шли съемки, никто даже приблизительно не мог предположить, чем это закончится. А получилось так, что именно с этого небольшого эпизодика и началась слава Басова-актера.

В это же время в жизнь Басова вошла новая любовь. Звали ее Валентина Титова. Их знакомство произошло при следующих обстоятельствах.

После «Тишины» Басов приступил к новой работе. И вновь это была экранизация, на этот раз – «Метель» А. С. Пушкина. Одновременно с этим на «Мосфильме» режиссер Борис Дуров ставил еще одну экранизацию – «Гранатовый браслет» А.И. Куприна. Для проб на главную роль в этом фильме пригласили нескольких молодых актрис, среди которых была и студентка студии при Ленинградском БДТ 21-летняя Валентина Титова. А в кино ведь как бывает: когда молоденькая, никому не известная актриса появляется на студии, все обычно бегут посмотреть, какая она. Так случилось и в тот раз.

Сбежалась половина «Мосфильма», и Басову сказали, что на студии появилась красавица-студентка. Он попросил, чтобы ее к нему привели на предмет возможной работы в его картине. Но Титова лишь мельком заглянула к нему в комнату и, сказав, что не может у него сниматься, ушла. Басов же, едва за ней закрылась дверь, объявил всем, сидевшим в комнате: «Я женюсь». Он однозначно решил, что Титова будет сниматься в его «Метели» в роли Маши. Стоит отметить, что на эту роль уже была утверждена другая актриса, которая и готовилась к роли. Однако Басов своим диктаторским решением вывел ее из группы и заявил: «Сниматься будет Титова!» Портному было дано задание срочно перешить платье под новую претендентку на роль. Но когда об этом сообщили самой Титовой, она ответила категорическим отказом, поскольку была сверх меры загружена в театре. А Басов ей предлагал главную роль.

Что же делает влюбленный без ума Басов? Он звонит помощнику министра культуры Екатерины Фурцевой Калинину, и за его подписью Товстоногову была послана телеграмма с указаниями отпустить Титову на съемки. Для театра это было настоящее ЧП. Поэтому, когда Титова вернулась в Ленинград и пришла в театр, на нее там смотрели как на отступницу.

Роман Басова с Титовой развивался постепенно в процессе всего съемочного периода. Причем в самом начале все шло не очень гладко, и был даже момент, когда все могло рухнуть, поскольку у Титовой тогда уже был возлюбленный – популярный столичный актер Вячеслав Шалевич. Но Басов оказался более чем настойчив и сделал все, чтобы отбить красавицу у более молодого соперника. Он даже увеличил ей гонорар на целых триста рублей, что для студентки было огромной суммой. А когда случайно обидел ее на съемках, тут же публично извинился перед всей съемочной группой. Делал он и другие шаги, чтобы обольстить Титову.

Так, когда актриса уехала в Ленинград, он при любой возможности мчался к ней и буквально часами просиживал в машине возле БДТ. А однажды накрыл роскошный стол в номере гостиницы «Европейская» и пригласил туда Титову и всех ее однокурсников по студии. Там он произнес прекрасный тост и официально попросил руки у своей возлюбленной. Все это выглядело так торжественно, что друзья посоветовали девушке не отказываться от этого предложения. Все-таки не кто-нибудь – известный режиссер! И Титова согласилась. Впрочем, могла ли она поступить иначе, если к тому времени была уже беременна. В 1964 году на свет появился второй ребенок Басова – это был вновь мальчик, которого назвали Сашей. Через месяц после этого Басов и Титова расписались.

Стоит отметить, что таким же кавалерийским наскоком Басов сумел покорить и родителей своей молодой жены. Спустя несколько лет Басов даже помог им получить квартиру в Москве. Связи со многими руководителями у него были хорошие, в том числе и в Моссовете. Однако сразил он их тогда не тем, что был известным режиссером, а совсем другим. Войдя в кабинет одного из руководителей, он сказал: «Мне нужно срочно сделать прописку!» – «Кому?» – спросил его хозяин кабинета, поднимая голову от своих бумаг. «Теще», – прозвучало в ответ. В кабинете повисла секундная пауза, после чего руководитель в удивлении развел руками: «На моем веку, Владимир Павлович, вы первый, кто прописывает к себе тещу! Отказать просто не имею права!» И подписал все необходимые документы.

Без сомнения, одним из лучших фильмов режиссера Басова была четырехсерийная картина «Щит и меч» по роману В. Кожевникова. Едва только этот роман появился на свет (в нем рассказывалось о советском разведчике Александре Белове, сумевшем проникнуть в высшие эшелоны фашистского руководства), как сначала в КГБ, а потом и в ЦК созрела идея снять по нему художественный фильм. В те годы в советском кино выпускалось крайне мало картин о работе разведчиков, и этот пробел необходимо было срочно исправить. Поэтому в середине 60-х сразу на нескольких киностудиях страны были запущены в работу фильмы этой тематики. На «Мосфильме» такой картиной и стал «Щит и меч». Работу над ним доверили Басову.

Прежде чем приступить к съемкам, наш герой потребовал у руководства встречи с реальными прототипами Белова – советскими разведчиками. Такая встреча была ему организована и принесла несомненную пользу картине. Важным итогом ее было то, что режиссеру удалось уговорить своих киношных начальников утвердить на главную роль талантливого актера Станислава Любшина. До этого чиновники от кино были против этой кандидатуры, так как считали, что Любшин никаким образом не подходит под образ разведчика. Им хотелось видеть в этой роли богатыря с орлиным взором и крепкими мускулами. Однако чекисты встали на сторону режиссера, заявив, что настоящие разведчики внешне неприметны и никогда не бросаются в глаза. Любшин под эту характеристику как раз и подходил.

Фильм «Щит и меч» вышел на экраны страны в 1968 году и с первых же дней стал лидером проката: четыре его серии заняли 1—4-е места, собрав на своих просмотрах более 200 миллионов зрителей.

В том году Басов по праву ощущал себя триумфатором – о нем и его новой работе писали только в восторженных тонах, называли его верным продолжателем традиций лучших режиссеров советского приключенческого кино. На волне этого успеха он вместе с женой отправляется в новую зарубежную поездку – в Чехословакию. Однако на этот раз им не повезло – приезд совпал с августовскими событиями, с вводом советских войск в эту страну. Впечатление от поездки было испорчено.

В 1969 году в семье Басова случилось новое пополнение – родилась дочь, которую назвали Елизаветой.

В 70-е годы Басов продолжал активно работать: он снимал новые фильмы, играл как актер. Как режиссер он работал в разных жанрах: снял психологическую драму про уголовника («Возвращение к жизни»), экранизировал зарубежную классику («Поворот»), снял комедию («Нейлон 100 %»), экранизировал булгаковские «Дни Турбиных». Как актер Басов тоже создавал разные образы: сыграл Лужина в «Преступлении и наказании», хозяина «тараканьих бегов» в «Беге», фотографа в «Большой перемене», Дуремара в «Приключениях Буратино», Мышлаевского в «Днях Турбиных», маклера в «По семейным обстоятельствам» и т. д.

Басов был настоящим трудоголиком, который при одном слове «отдых» впадал в уныние. Без работы он просто не мыслил своего существования. Поэтому и снимал фильмы без остановки и с поразительной быстротой. Например, двухсерийную картину «Дни Турбиных» он снял за два месяца. Причем на результатах труда это нисколько не сказалось – этот фильм считается классикой отечественного кинематографа. Вот бы нынешним режиссерам поучиться такому результату.

В те годы ведь как было? У режиссера на подготовку к съемкам новой картины иной раз годы уходили – на бесконечные согласования, разрешения. А в итоге, когда уже все инстанции были пройдены, режиссеру уже не хотелось снимать этот фильм, он от него успевал устать. Басов же в этом смысле был феноменом. Он не принадлежал к числу тех людей, которые любят предаваться безумным страданиям. Что-то сегодня застопорилось, ладно, значит, завтра снимем по-другому. Закапризничал актер – ничего, найдем другого и доснимем картину. Басов был человеком, который всегда контролировал ситуацию. Не Госкино, где-то там наверху, а он – режиссер Владимир Басов – на съемочной площадке решал все проблемы. Многие его за это презирали, мол, что это за художник, который не отстаивает свои позиции. А ему было скучно отстаивать, он хотел работать… Кроме того, это приносило деньги. Он просто работал и зарабатывал на жизнь, потому что в доме было двое маленьких детей и молодая жена, которая хотела хорошо жить.

Где-то с середины 70-х творческая активность режиссера Басова заметно упала. Сняв в 1975 году «Дни Турбиных», он затем в течение пяти лет ничего не снимает. Почему? Его подвело здоровье – случился инфаркт. Прямо дома у него зажало сердце, и жена сразу вызвала «Скорую». Врач осмотрела Басова и посоветовала ему… крутить левой рукой. И уехала. Басов в течение трех дней крутил рукой, сидел в горячей ванне, и в результате его увезли в больницу уже с обширным инфарктом. Он пролежал там полтора месяца.

А вскоре после этого распался брак Басова с Титовой. Для большинства людей, кто видел эту пару со стороны, это было полной неожиданностью. Ведь все знали, как Басов любит свою жену, как старается угодить ей, приглашая сниматься во все свои картины и не желая, чтобы она надолго уезжала от него на съемки других картин. Однако как Басов ни старался, обмануть судьбу ему не удалось. В 1977 году во время съемок в картине «Отец Сергий» Титова влюбилась в оператора Георгия Рерберга и подала на развод. Судя по всему, это не было минутным порывом или помрачением рассудка – семья дала трещину задолго до этого.

Несмотря на развод, Басов и Титова какое-то время продолжали жить вместе, поскольку Басов сделал все возможное, чтобы Моссовет отказал им в размене. Он написал письмо, где объявил, что они с женой помирились и размен уже не нужен. Наивный, он полагал, что таким образом можно удержать возле себя жену. Но Титова в один прекрасный день собрала чемоданы и ушла из дома. Она сняла двухкомнатную квартиру (к ней туда переехал Рерберг, у которого своего угла не было) и хотела забрать своих детей, но Басов воспротивился. Сказал детям: «Не надо, не переезжайте, мама успокоится и вернется к нам». А когда этого не произошло, Басов затеял процесс о лишении своей бывшей жены материнских прав. Но из этого ничего не вышло.

Уход жены сильно отразился как на самочувствии Басова, так и на его творчестве. Какое-то время он бездействовал. Потом поне-многу пришел в себя и наконец в 1980 году вновь вернулся в режиссуру – снял фильм по роману Ю. Скопа «Техника безопасности» под названием «Факты минувшего дня». О чем эта картина? Действие ее происходит на крупном горнодобывающем комбинате в Заполярье. Герои фильма решают проблемы научного управления производством. Тема вроде бы скучнейшая, однако социально очень необходимая. Именно поэтому в 1982 году этот фильм был удостоен Государственной премии РСФСР. А через год после этого Басову присваивают звание народного артиста СССР. Последнее событие совпало с трагедией: в апреле 1983 года Басова свалил с ног второй инсульт, который на полгода лишил его возможности двигаться. Лишь через год после этого Басов почувствовал в себе силы вновь вернуться в режиссуру. Его новой работой стал фильм «Время и семья Конвей» по одноименной пьесе Дж. Б. Пристли. В жизни нашего героя это был последний триумф.

Несмотря на плохое самочувствие – а Басов после второго инсульта даже ходил с палочкой, – в 1985 году режиссер взялся за новую постановку. Он снял фильм «Семь криков в океане» по фантасмагорической пьесе А. Касоны. Этот фильм стал ответом Басова на горбачевскую перестройку: он показал в нем мимикрию советской интеллигенции, которая всегда готова была метаться от одного господина к другому. Речь в фильме шла о том, как некие обладатели кают люкс пасажирского корабля, находящегося в открытом море, надеялись приятно провести рождественскую ночь. Однако вынуждены были узнать от капитана о том, что началась война – и их корабль по стечению обстоятельств должен отвлечь на себя подводные лодки врага. Вот тут гнилое нутро большинства обитателей кают люкс и повылезало наружу…

Следом Басов собирался снимать фильм по Агате Кристи, даже написал сценарий, но смерть не позволила ему осуществить задуманное.

Басов умер после очередного инсульта. Это случилось 17 сентября 1987 года. Он пошел бриться, что делал всегда сам, даже когда чувствовал себя неважно. На пороге ванной Басов внезапно упал и мгновенно скончался. Прямо на глазах своего младшего сына Александра.

При жизни Басова многие его коллеги отзывались о нем нелестно – считали халтурщиком, который снимает фильмы со скоростью пекаря, пекущего пирожки. «Это уже не кино, а какой-то конвейер», – говорили про Басова. Да, действительно, Басов работал как заведенный. Если сравнивать его, например, с Андреем Тарковским, который за 25 лет творческой деятельности снял всего 7 фильмов, то Басов за 30 лет работы в кино снял 17 фильмов. Большинство из этих картин и тогда, при жизни режиссера, считались средними, а то и вовсе неудачными. Но вот минули годы, и что мы видим? На фоне нынешнего российского кинематографа даже средние фильмы Басова выглядят шедеврами. А про такие его фильмы, как «Тишина», «Щит и меч» или «Дни Турбиных», и вовсе говорить не приходится – они еще при жизни режиссера были названы классикой. Таковыми они и останутся.

18 сентября – Клара РУМЯНОВА

Ее голос в Советском Союзе знали все: и дети, и взрослые. За свою долгую карьеру в мультипликационном жанре она озвучила множество популярных персонажей, однако в народной памяти ей навсегда суждено остаться одним – Зайцем из «Ну, погоди!».

Клара Румянова родилась 8 декабря 1929 года в Ленинграде в семье военного – ее отец был политработником. Мама работала заведующей в детском саду, который посещала и сама Румянова. По ее же словам, в детстве она была ужасной непоседой и любила мальчишеские компании. Еще она любила петь, но голос у нее был настолько низкий, что все ужасались – казалось, это поет мужчина. Поэтому, когда во время войны Клара выступала в госпиталях перед ранеными бойцами, те в шутку называли ее «девочка с пропеллером, поющая басом» («пропеллером» они называли огромный бант на ее голове). Взрослые, которые слышали, как Клара поет, предрекали ей оперную карьеру и советовали поступать в музыкальное училище. Но у нее самой были совсем другие планы.

Стать киноактрисой Румянова хотела с детства, что, впрочем, неудивительно: в Советском Союзе тогда наступила эра звукового кино и появились его первые звезды: Любовь Орлова, Николай Крючков, Татьяна Окуневская, Марина Ладынина и др. Вот им ребятня в основном и подражала. Кумиром Румяновой на долгие годы стала Любовь Орлова, которую она впервые увидела в комедии «Веселые ребята», и с тех пор не пропускала ни одного фильма с ее участием. Поэтому, когда в 1949 году Румянова пришла поступать во ВГИК, первое, что она сказала, войдя в приемную комиссию, было: «Люди, я пришла учиться на Орлову!»

Репертуар она привезла на экзамены специфический: любимые мужские оперные партии – «Размышления князя Андрея под небом Аустерлица» и арию герцога из «Риголетто». Ноги у нее подкашивались, но не от страха. Буквально за четыре дня до экзаменов кто-то украл у нее все ее деньги. Поэтому Румянова сидела голодной: пила только сырую воду, чтобы хоть как-то заглушить чувство голода. Итак, Румянова запела, но длилось ее выступление недолго – всего пару минут, после чего абитуриентка… упала в голодный обморок. Сергей Герасимов, который возглавлял приемную комиссию, сам побежал в буфет и купил Румяновой здоровенную плитку шоколада. Девушка, придя в себя, надкусила только ее краешек, после чего сообщила, что готова продолжать. Герасимов спросил: «А ты можешь спеть что-нибудь женское?». – «Конечно, могу», – ответила Румянова и запела старинный цыганский романс «Меня не греет шаль». Видимо, пела она так вдохновенно, что после завершения романса Герасимов принялся ей аплодировать. А потом объявил, что она принята. Более того, он дал Румяновой денег, с тем чтобы она начала отъедаться, причем немедленно.

Поскольку Румянова поступила на курс все того же Сергея Герасимова, он начал привлекать ее к съемкам в кино уже с первого курса. Так она попала в его картину «Сельский врач», где ей была предложена роль молодой крестьянской девушки. По сюжету, та должна была забеременеть от своего односельчанина и родить. Однако последнее обстоятельство привело девушку в ужас: ей было всего 17 лет, и она понятия не имела, как проходят роды, хотя уже успела побывать замужем. Правда, тот брак с молодым пианистом продлился всего-то ничего – три месяца. Он распался сразу после того, как молодой муж, узнав, что его супружница собирается поступать во ВГИК, потребовал у нее отказаться от этой затеи. Но Румянова предпочла расстаться с мужем, чем изменить своей мечте стать актрисой. Стоит отметить, что на тот момент она была на втором месяце беременности, но приняла решение избавиться от ребенка, прибегнув к услугам бабки-повитухи. За этот поступок Румянова потом будет расплачиваться всю жизнь – детей она больше иметь не могла. Однако вернемся к съемкам фильма.

Поборов смущение, юная актриса обратилась за помощью к Герасимову: мол, подскажите, как все происходит во время родов. Тот не стал объяснять это лично, а пригласил на съемочную площадку акушера из больницы, который все доходчиво Румяновой и объяснил. Румянова вроде все поняла, но, как дело дошло непосредственно до съемок, зажалась так, что хуже некуда. В итоге было запорото несколько дублей. Спас ситуацию Герасимов, который сказал Румяновой: «Девочка моя, у тебя животик когда-нибудь болел? Вот и играй роды так, будто бы у тебя он и сейчас болит». Румянова последовала совету мэтра… и все у нее получилось. В таком виде этот эпизод и вошел в картину.

Кстати, именно на съемках этого фильма и открылся талант Румяновой к пародированию, перевоплощению ее голоса. Но прежде чем рассказать об этом, следует поведать короткую предысторию. Как мы помним, у Румяновой с детства был низкий голос, но аккурат перед съемками этого фильма она заболела воспалением легких, которое привело к потере голоса. А когда врачи поставили ее на ноги и вернули голос, оказалось, что он резко изменился – стал высоким, почти детским. Румянова по этому поводу сильно переживала, но потом смирилась. Но она и представить себе не могла, что очень скоро именно этот голос поможет ей пережить тяжелые времена безденежья. Но вернемся к съемкам фильма «Сельский врач».

После съемок эпизода с родами должны были снимать крик грудного ребенка, а тот, как назло, заснул. Тогда Румянова предложила Герасимову: «Давайте я за него закричу». Режиссер согласился. Румянова закричала, и от этого крика проснулся младенец, который, в свою очередь, тоже завопил как резаный. В результате записали оба этих крика. А потом, уже в студии, Герасимов прослушал оба крика и, к своему удивлению, понял, что крик Румяновой звучит органичнее. В итоге именно ее голос и вошел в окончательную версию фильма.

Во ВГИКе Клара Румянова пользовалась большим успехов у ребят, поскольку выглядела очень привлекательно: миниатюрная брюнетка с огромными глазами. Правда, никто из них тогда не знал, что эта пигалица уже успела побывать замужем и даже потеряла ребенка. Уже на первом курсе в Румянову без ума влюбился будущая звезда советского кинематографа Николай Рыбников. А она его даже не замечала. Как-то она сидела у своей подруги дома, а Рыбников караулил ее у подъезда – сидел на лавке под окнами. Это ожидание продолжалось несколько часов. Когда в очередной раз Румянова выглянула в окно и увидела привычную картину – скучающего Рыбникова, она заявила: «Как он может часами просиживать штаны? Конечно, я никогда не стану встречаться с таким дураком».

Несмотря на ту холодность, с какой Румянова игнорировала ухаживания Рыбникова, он не оставлял своих попыток завоевать ее расположение. А однажды решил растопить лед ее сердца дорогим подарком – купил золотые часики, потратив на них всю свою стипендию плюс деньги, которые занял у друзей. И что вы думаете? Когда после лекций он подошел к девушке и преподнес свой подарок, та в ответ… отвесила ему звонкую пощечину, не преминув при этом сказать: «Никогда больше не подходи ко мне». В порыве ярости Рыбников выкинул часы в окно. После чего несколько месяцев сидел на одной гречке, чтобы вернуть долг приятелям. Кстати, этот эпизод потом вошел в картину Юрия Чулюкина «Девчата», только там герой Рыбникова не выбрасывал дорогие часики в окно, а топтал их сапогом. А так все было как в действительности: даже пигалица, которую играла Надежда Румянцева, была скопирована с Клары Румяновой.

Ухаживать за Румяновой Рыбников бросил после другого случая. В один из дней он надел свой единственный парадный костюм и явился к матери Румяновой. Мама приняла его благосклонно, но сказала, что не может приказать дочери полюбить кого бы то ни было. Сама же Румянова, едва узнала об этом визите, пришла в такую ярость, что при первом же удобном случае так отругала Рыбникова, что тот окончательно убедился – между ними никакой любви быть не может. Уже много лет спустя, когда Румянова так и не найдет счастья в семейной жизни, она поймет, какой же дурочкой она была, отвергнув любовь Рыбникова.

К моменту, когда Румянова завершила учебу во ВГИКЕ (а это был 1953 год), она уже была достаточно известной актрисой. И хотя главных ролей в ее послужном списке не было, однако даже роли второго плана позволили ей сделать себе имя. В результате в том же 53-м ее пригласил в свою картину «Испытание верности» сам Иван Пырьев. Но именно это приглашение и стало для молодой актрисы роковым.

Когда Пырьев пригласил Румянову на «Мосфильм» и вручил ей сценарий, где карандашом был подчеркнут текст ее роли, актриса молча прочитала текст, после чего бросила сценарий на стол. Затем произнесла речь из разряда тех, которые Пырьев никогда еще не слышал (тем более в своем рабочем кабинете). А сказала Румянова следующее: «Мне не нравится ни роль, предложенная вами, ни ваш сценарий. Эта картина обречена на провал. Я отказываюсь сниматься в этом фильме».

После этих слов Пырьев какое-то время находился в прострации, а потом заорал так, что задрожали стены: «Малолетка, чтобы ноги твоей больше не было на „Мосфильме“! Отныне тебя будут снимать только в массовках! Пошла вон отсюда!»

В этом поступке была вся Румянова: прямолинейная, бескомпромиссная. Еще в школе она не боялась спорить с учителями, за что постоянно получала нагоняи. То же самое было и во ВГИКе. Румянова предпринимала попытки измениться, но через какое-то время все возвращалось на круги своя. Поэтому ее поведение в пырьевском кабинете было отнюдь не случайным. Кроме этого, ее мог возмутить сам хозяин кабинета своим поведением. Не секрет, что мэтр славился тем, что любил приударить за молоденькими актрисами, и Румянова наверняка это знала. Когда же она собственными глазами увидела, как Пырьев пожирает ее взглядом, уже предвкушая ее согласие, она могла не сдержаться и нагрубить режиссеру. Позднее актриса расскажет, что спустя полтора десятка лет после этого случая, уже перед самой смертью в 68-м году, Пырьев позвонил ей домой и извинился за свое поведение. По иронии судьбы, улицу, на которой жила Румянова, назвали в честь Пырьева.

Как и обещал Пырьев, Румянову перестали приглашать сниматься в кино, а если такое и случалось, то брали ее исключительно на малюсенькие эпизоды. Этим она тогда и жила. А в начале 60-х Румянова снова вышла замуж. На этот раз ее избранником стал актер и режиссер Анатолий Чемодуров, ставший известным после роли Сергея Левашова в фильме «Молодая гвардия». По словам самой актрисы: «У меня была сумасшедшая страсть. Я испытывала бешеную тягу к этому человеку. Мы просто не могли не сойтись…» Чемодуров дружил с Сергеем Бондарчуком и даже был 2-м режиссером на его первых картинах. Когда он женился на Румяновой, то, естественно, попытался ей помочь, упросив Бондарчука взять ее на большую роль в какую-нибудь из его картин. Бондарчук пообещал и вскоре позвал Румянову в свою эпопею «Война и мир». Но актриса опять сама все испортила. Она на правах жены лучшего друга режиссера стала весьма высокомерно вести себя с другими членами съемочной группы, а потом взяла и нагрубила Бондарчуку. И тот снял ее с роли.

Еще в 50-е годы Румянову приглашали озвучивать мультфильмы, но она наотрез отвергала такие предложения, хотя и нуждалась в деньгах. Поводом к отказу было непомерное честолюбие актрисы. Она говорила: «Я не хочу заниматься такой грязной работой. Я все-таки актриса, а не пересмешник». Однако минуло несколько лет, и Румяновой пришлось-таки согласиться устроиться на «Союзмультфильм» в качестве актрисы озвучания. И каково же было ее удивление, когда достаточно быстро именно на этом поприще к ней пришла всесоюзная слава. И пусть ее лицо было знакомо немногим, однако голос знала буквально вся страна.

Слава пришла к Румяновой в конце 60-х, когда она озвучила главные роли в таких мультиках, как «Малыш и Карлсон» (роль Малыша), «Крокодил Гена» (роль Чебурашки), «Ну, погоди!» (роль Зайца). И хотя все эти фильмы вошли в сокровищницу советской мультипликации, мы остановимся на последнем, поскольку роль Зайца Румянова озвучивала в 20 сериях.

С режиссером этого знаменитого мультика Вячеславом Котеночкиным Румянова познакомилась за несколько лет до этого во время работы над другим его фильмом – «Следы на асфальте», где актриса озвучивала щенка. Их знакомство получилось забавным. Румянова, идя на встречу с режиссером, представляла его себе внешне согласно его фамилии – небольшого роста мужчиной. А увидела высокого, белокурого и голубоглазого мужчину-богатыря. И у нее вырвалось: «Какой же вы Котеночкин – вы котище!» Тот в ответ рассмеялся и нежно обнял ее за плечи. И сработались они великолепно. Поэтому, когда Котеночкин в 1968 году приступал к съемкам «Ну, погоди!», он представлял в роли Зайца только одну актрису – Клару Румянову.

В 70-е Румянова активно работала на «Союзмультфильме», а также изредка снималась в кино. Ее звездной ролью той поры стала попадья в комедии Леонида Гайдая «12 стульев» (Гайдай снимал Румянову в своем дебютном фильме «Жених с того света» еще в 1956 году).

В 1973 году распался брак Румяновой с Чемодуровым. Причина: пристрастие последнего к алкоголю. А ведь Румянова воспитывалась в семье, где было нетерпимое отношение к выпивке – ее отец не брал в рот ни грамма спиртного даже по праздникам. А Чемодуров пил запоями и в такие периоды бил жену смертным боем. Несколько раз к ним приезжала милиция, Чемодуров давал клятвенные обещания исправиться, но потом все начиналось снова. А когда он стал продавать вещи из дома, терпение Румяновой лопнуло. И она ушла от человека, в которого десять лет назад влюбилась страстно, безоглядно. Ушла практически в никуда, оставив ему все: кооперативную квартиру, мебель и даже автомобиль. К слову, Чемодуров потом женился еще раз, в новом браке у него появились дети, которых в браке с Румяновой у него не было (кто знает, может быть, именно это и было поводом к его запоям?).

Как вспоминала Румянова, после развода она не осталась без внимания со стороны мужчин. По ее словам, за ней ухаживали Муслим Магомаев, Николай Сличенко и даже космонавт Береговой. Однако это были чисто платонические отношения. А замуж актриса вышла за военного моряка, как и предыдущие мужья Румяновой – жгучего брюнета. Она тогда еще подумала: вот и счастье пришло. Ошиблась. Уже вскоре после свадьбы моряк показал «сталь» своего характера: стал ревновать жену с такой лютой силой, что невозможно было даже подумать о ком-то, кроме него. А Румянова в те годы была уже Зайцем из «Ну, погоди!», и ее знала вся страна. По улице пройти было невозможно: либо дети подбегали, либо взрослые просили дать автограф. И чуть ли не к каждому из этих людей моряк ревновал свою «морячку». Однако, несмотря на это, их брак продолжался семь лет. Потом терпенье Румяновой лопнуло и она сказала своему новоявленному Отелло: «Сегодня вечером ты собираешь вещи и уходишь к своей маме, которой спокойным голосом говоришь, что я отправила тебя во временную ссылку». Мама моряка была сердечницей, и Румянова всерьез боялась за ее здоровье. Но моряк потом еще долго приходил к актрисе, пытаясь наладить отношения. Не получилось. С тех пор Румянова больше никогда не выходила замуж и жила только с мамой.

До развала Советского Союза Румянова продолжала работать на «Союзмультфильме» и в Театре киноактера. Потом, когда оба этих учреждения прекратили свое существование, работала на радио, где поставила одиннадцать радиоспектаклей «Имя мне женщина», в которых рассказывала о знаменитых русских женщинах, начиная с языческих времен и до XIX века. Однако в середине 90-х пришлось уйти и оттуда. После этого Румянова взялась писать пьесы на исторические темы (история – ее любимый предмет еще со школы), но ни одно издательство не захотело выпускать подобную литературу.

В 1995 году Румянова крестилась. Этому предшествовала удивительная история. Румянова в составе культурной делегации была во Флоренции, где посетила монастырь Санта-Кьярра. Только она переступила порог той обители, как все тамошние монашки бросились к ней и стали ее целовать. Потом выяснилось, что Румянова как две капли воды похожа на ту самую девушку Санту-Кьярру, в честь которой был назван монастырь и икона которой висела на самом видном месте. Вернувшись в Москву, Румянова решила креститься. А поскольку имени Клара в святцах нет, она взяла себе новое – Екатерина, что в переводе означает «говорящая правду». Это имя, как никакое другое, точно соответствовало характеру актрисы.

После того как в 1990 году умерла мама Румяновой, она осталась совсем одна. У нее жили родственники в Нижнем Новгороде, которые наведывались к ней, когда она была на плаву, то есть знаменитой. Потом – как отрезало. Друзей актриса не имела, поскольку с таким характером, как у Румяновой, с ней трудно было общаться. А с возрастом этот характер стал еще более неуживчивым. Пока у Румяновой была работа, она еще этого не замечала, но когда она стала безработной, начались серьезные проблемы. Актриса даже пыталась покончить с собой от отчаяния – так плохо ей тогда было. Отговорила ее от этого шага соседка по лестничной площадке, с которой она поделилась своим замыслом. Однако лучше Румяновой не становилось и стать уже не могло. Она все чаще повторяла: «Страны нет, мамы нет, работы тоже… Зачем жить?»

Последнее время Румянова практически не выходила из дома. Она не смотрела телевизор, не слушала радио, не читала газет – просто лежала на диване. Румянова перестала отмечать праздники, игнорировала свои дни рождения. В такие дни она отключала телефон и ложилась спать. За неделю до смерти Румянова перестала разговаривать и со своей соседкой.

У Румяновой был рак молочной железы и слабое сердце. Когда-то ей сделали шунтирование, она долго принимала лекарства, которые впоследствии плохо сказались на ее самочувствии. За четыре дня до смерти Румянова ночью встала с постели, упала и пролежала на полу до утра, пока не пришла сиделка. После этого Румянова заработала пневмонию. Это отняло у нее последние силы. 18 сентября 2004 года актриса скончалась.

19 сентября – Сергей ГУРЗО

На рубеже 40-х в Советском Союзе не было популярнее актера из молодых, как этот человек. Миллионы советских мальчишек стремились подражать его экранным героям, а девчонки тайно вздыхали по нему, пряча под подушки его фотографию, купленную в киосках «Союзпечати». Никто из поклонников, как и сам этот актер, даже в кошмарном сне не мог себе представить, что эта слава, так стремительно начавшись, так же быстро и закончится.

Сергей Гурзо родился 23 сентября 1926 года в Москве в интеллигентной семье. Его отец был известным врачом-невропатологом, практиковавшим в центре Москвы, мать преподавала в Гнесинском училище. Вся семья проживала в одном из домов на Кузнецком мосту, и, кроме Сергея, в ней было еще двое детей.

Детство Сергея было типичным для московского мальчишки тех лет: школа, дворовые игры, первая любовь. Когда он учился в 8-м классе, началась война. Учебу на время пришлось отложить. А в 1944 году Гурзо ушел на фронт. Однако провоевал совсем немного: во время одного из боев на территории Польши он получил тяжелое ранение и был комиссован. Вернувшись в Москву, встал перед выбором: куда податься? Решил идти по стопам дяди – народного артиста России Ивана Михайловича Кудрявцева, игравшего во МХАТе. В 1946 году Гурзо подал заявление во ВГИК и был принят туда с первого захода.

Гурзо внешне был необыкновенно обаятелен и красив. Когда поступил во ВГИК, многие девушки-однокурсницы заглядывались на него. Одна из них – Надя Самсонова – приглянулась и ему.

Как вспоминает сама Надежда, впервые она увидела Сергея в аудитории института: дверь отворилась, и вошел, опираясь на палочку, худенький юноша в голубенькой рубашке. Вдруг чей-то голос прошептал ей на ухо: «Это твой будущий муж». Рассмеявшись про себя, Надя тут же об этом забыла. Но однажды в танцклассе Гурзо стремительно закружил Надю в вальсе, и с тех пор они больше не разлучались. На втором курсе, в 1946 году, Сергей в категоричной форме сделал ей предложение: «Выходишь за меня замуж – или мы расстаемся». Она ответила: «Если снимешь комнату, поженимся». Он ее условие выполнил. Через год на свет родились двойняшки – Сережа и Наташа.

Всесоюзная известность пришла к Гурзо в 1948 году, когда на экраны страны вышел фильм Сергея Герасимова «Молодая гвардия». Молодой актер сыграл в нем самого отважного и бесшабашного героя – Сергея Тюленина. Для тогдашних советских мальчишек Гурзо в мгновение ока превратился в обожаемого кумира. В прокате 1948 года фильм занял 1-е место, а через год ему присудили почетную Сталинскую премию.

В то время в этом фильме снималась целая плеяда будущих звезд советского кино: Сергей Бондарчук, Нонна Мордюкова, Инна Макарова, Вячеслав Тихонов, однако из них только Гурзо удалось стремительно выйти вперед и стать одним из самым снимаемых молодых актеров советского кино. Уже через год после «Молодой гвардии» он получил предложения сняться сразу в трех фильмах. Причем два из них – «Далеко от Москвы» и «Смелые люди» – впоследствии были награждены Сталинскими премиями.

Фильм режиссера Константина Юдина «Смелые люди» можно по праву назвать одним из самых удачных советских боевиков за всю историю отечественного кино. Как гласит предание, идея этого фильма первому пришла в голову… Сталину. В 1947 году ему показали один из лихих голливудских вестернов, который настолько его поразил, что, когда в зале зажегся свет, вождь произнес: «Идей в фильме никаких, но как лихо закручено! Неужели у нас некому создать такой же фильм?» Слова вождя в Кинокомитете восприняли как руководство к действию, и уже через несколько месяцев началась подготовка к съемкам картины. Сценаристами Михаилом Вольпиным и Николаем Эрдманом был написан сценарий. Сюжет его незамысловат: работники коневодческого завода, организовав в тылу врага партизанский отряд, совершают дерзкие налеты на коммуникации фашистских оккупантов.

Местом съемок выбрали Терский завод под Кисловодском. Все трюковые съемки с лошадьми легли на плечи конной группы династии Кантемировых (отец и трое его сыновей). Разрешение на отбор лошадей для фильма давал лично Семен Михайлович Буденный. Правда, затем он едва сам и не сорвал съемки. Как-то заявился на Терский завод и заподозрил, что Кантемировы отобрали для съемок племенных скакунов. Маршал начал буянить. Однако ему показали документы, в которых черным по белому было написано, что кони не племенные. С тем Буденный и уехал. А съемки фильма продолжились. Отмечу, что Кантемировым было разрешено в процессе работы покалечить восемь лошадей. За каждое сохраненное животное им причиталась премия – 2 тысячи рублей. Так вот за весь период съемок ни одна лошадь не пострадала (хотя многие трюки были по-настоящему головокружительными), но полностью обещанных денег Кантемировым так и не заплатили. Так что даже в те суровые годы жуликов-чиновников хватало.

Гурзо, играя в фильме главную роль – Васи Говорухина, – обучался верховой езде под руководством все тех же Кантемировых. Практически во всех эпизодах картины, в том числе и сложных, он снимался сам, без дублера. Было видно, что съемки в таком боевом фильме доставляют ему истинное наслаждение. Собственно, это во многом и решило успех фильма.

Когда картину закончили, первым делом ее показали Сталину. Он посмотрел ее с удовольствием и изрек: «Такой фильм нашему народу понравится!» И вождь оказался прав. В прокате 1950 года картина заняла 1-е место, собрав на своих просмотрах 41,2 млн. зрителей. Через год «Смелые люди» были удостоены Сталинской премии. Таким образом, всего лишь за три года своей карьеры в кино Гурзо успел трижды стать лауреатом самой высокой государственной премии в стране. Было от чего закружиться его молодой голове. Теперь без участия артиста практически не обходилось ни одно шумное актерское застолье.

В первой половине 50-х один за другим на экраны выходят фильмы с участием Гурзо: «В мирные дни», «Навстречу жизни», «Застава в горах», «Тревожная молодость». Что это были за фильмы? В основном – приключенческие, сниматься в которых Гурзо очень любил. Ведь зритель на такие картины всегда охотно ходил. К примеру, фильм «В мирные дни» в прокате занял 1-е место, собрав 23,5 млн. зрителей. «Застава в горах» заняла 3-е место (19,8 млн.).

Между тем увлечение Гурзо алкоголем к середине 50-х годов переросло в болезнь, от которой было одно избавление – лечение. Однако актер наотрез отказывался ложиться в больницу, несмотря на то что его отец был известным специалистом в наркологии. Это стало вредить его актерской карьере. Однажды они с Николаем Рыбниковым загуляли (совсем как в фильме «Тревожная молодость», где вместе снимались), уехали в Ленинград и сорвали спектакли в Театре-студии киноактера, в труппе которого играли. Обоих тут же уволили. Правда, затем смилостивились и восстановили… одного Рыбникова. А Гурзо остался за бортом.

С середины 50-х сниматься в кино Гурзо практически не приглашали, поэтому единственным средством к существованию были гастрольные поездки по стране. На встречу с популярным актером люди шли охотно, залы, где он выступал, набивались, что называется, «под завязку». Этим пользовались ловкие администраторы, которые грели руки на популярном актере. Большую часть выручки от подобных концертов они присваивали себе.

В 1955 году писатель Сергей Антонов специально для Гурзо написал сценарий и отнес его на Киностудию имени Горького. «Эта роль именно на этого артиста», – уверял он высоких начальников. «А вы знаете, что этому артисту доверять никак нельзя? Он же любые съемки сорвет!» – отвечали ему в высоких кабинетах. В результате роль отдали молодому Вячеславу Тихонову (кстати, бывшему лучшему другу Гурзо), режиссером назначили Станислава Ростоцкого. В 1957 году фильм «Дело было в Пенькове» вышел на экраны и имел большой успех у зрителей. С его появлением на небосклоне советского кинематографа взошла новая звезда – актера Вячеслава Тихонова. А звезда Сергея Гурзо, наоборот, окончательно закатилась.

Нельзя сказать, что в те же 50—60-е годы Гурзо совсем не снимался. Некоторые режиссеры рисковали приглашать его в свои картины, однако роли, которые ему доставались, были сплошь отрицательными. В картине «Беспокойная весна» он сыграл бездельника Женьку Омегу (и был вторым режиссером), в «Рожденных бурей» – непутевого Андрея Птаху, во «Все начинается с дороги» – лентяя Шурку, в «Двух жизнях» – вора Фильку. Последней ролью Гурзо тоже стал герой маловыразительный – некий посетитель ресторана в фильме «Заговор послов». Это случилось в 1965 году.

Согласитесь, эта галерея героев разительно отличается от той, что актер сыграл в самом начале своей карьеры в кино. Он и сам это прекрасно понимал. Видимо, потому и пил еще сильнее. Его жена ходила во многие высокие кабинеты, даже была на приеме у министра культуры, однако толку от этого было мало. Там обещали помочь, но обещанного, как известно…

Эпизодические роли, которые играл в те годы Гурзо, практически никем не замечались: ни критиками, ни зрителем. А если про Гурзо тогда и писали, то исключительно в негативном плане и в контексте его увлечения «зеленым змием». Например, в ноябре 1963 года в «Советской культуре» был опубликован фельетон Я. Рыжакина «Неуважаемые зрители», где речь шла об артистах, которые пренебрежительно относятся к зрителям. В число таких актеров попал и Сергей Гурзо. Цитирую:

«Неуважение к „уважаемому зрителю“, увы, неисчерпаемо в своем многообразии. Читательница Л. Павловская сообщает, что недавно в городе Фрунзе объявили концерт Ленинградской эстрады. И не одной эстрады, а „при участии артиста кино С. Гурзо“. Этим добавком к концерту администраторы рассчитывали привлечь побольше публики. Публика была. Была и эстрада. Но не было С. Гурзо. О причинах отсутствия киногастролера красочно рассказывали в этот день служители местного ресторана…»

К слову, спустя год – поздней осенью 1964 года – на экраны Советского Союза в повторный прокат вышел главный фильм в биографии Гурзо – «Молодая гвардия». Однако поводом к тому, чтобы вспомнить о нем нынешнем, это не станет. В те дни будут писать практически обо всех актерах, игравших в этой картине, – Сергее Бондарчуке, Инне Макаровой, Нонне Мордюковой, Вячеславе Тихонове и др. – потому, что их судьбы в кино сложились благополучно. Про Гурзо не вспомнят ни разу (разве что в перечне актерских имен), поскольку он в те дни уже был мало похож на того, кем он был в 47-м.

Между тем еще в конце 50-х годов Надежда, устав от загулов супруга, выписала его из квартиры, и Гурзо ушел в никуда практически в одной рубашке. Незадолго до этого в Ленинграде у него появилась любимая женщина – Ирина Губанова, – к которой он и отправился. Вскоре у них рождается дочка. Казалось бы, смена обстановки, другие люди должны были как-то повлиять на опускавшегося все ниже и ниже актера. Но этого не произошло. Через некоторое время он бросает и эту семью и заводит новую. Здесь у него появляется еще один ребенок – и опять девочка. Это была середина 60-х. К тому времени уже ни один режиссер не берет на себя смелость пригласить некогда самого знаменитого актера советского кино в свою картину. Потому что от прежнего Сергея Гурзо практически ничего не осталось: у нынешнего Гурзо опухшее лицо, заплывшие глаза. Что делал он в то время, когда не пил со случайными собутыльниками? Писал стихи. Мало кто знает, что в середине 60-х в Ленинграде вышла небольшая брошюрка с его стихами «Самое близкое». Большая часть помещенных в ней стихов была посвящена войне. Кроме этого, Гурзо снял как режиссер фильм по Чехову. Однако до массового зрителя эта картина так и не дошла.

В сентябре 1974 года Гурзо в очередной раз угодил в одну из ленинградских клиник. К тому времени его здоровье было вконец расшатано, и врачи мало надеялись на успех. Так оно и получилось. 19 сентября (за четыре дня до своего 48-летия) сердце актера остановилось. Несмотря на то что об этой смерти тогда не сообщила ни одна газета, весть о ней мгновенно разнеслась по городу и окрестностям. Даже в Москве об этом узнали. Поэтому, когда Гурзо хоронили на Северном кладбище, к месту погребения пришло множество людей. Причем в основном это были простые люди, для которых покойный навсегда остался одним из самых любимых кумиров.

Размышляя о печальной судьбе Сергея Гурзо, невольно задаешь себе вопрос: а могло ли быть иначе? Наверное, могло, если бы у молодого актера в свое время не закружилась голова от внезапно свалившейся на него славы, если бы ему хватило силы воли сказать «нет» своим многочисленным дружкам, которые слетались как пчелы на мед в его дом, едва он получал высокие гонорары за свои фильмы. Если бы, наконец, он думал о своей молодой жене и детях, которым нужен был нормальный муж и отец. Если бы, если бы…

20 сентября – Сергей БОДРОВ

Слава этого актера взошла внезапно, удивив многих. В годы, когда российский кинематограф находился в кризисе и переживал «безгеройный» период, появился актер, который этого самого героя сыграл.

Сергей Бодров родился 27 декабря 1971 года в Москве в творческой семье: его отец учился на сценарном факультете ВГИКа, а мать была искусствоведом. Но, несмотря на то что в доме только и было разговоров, что про искусство, Сергей мечтал стать… мусорщиком и разъезжать на оранжевой машине.

Рос Бодров вполне обычным пацаном. В его школьной биографии не было каких-то экстраординарных поступков – все как у многих: нормальная успеваемость, походы за город с классом, первая поездка за границу (в Венгрию), первая любовь. Благодаря последней состоялся литературный дебют Бодрова. Под впечатлением разрыва с любимой девушкой Бодров написал проникновенный лирический рассказ про офицера-подводника. По его же словам: «Когда в четыре утра на бумаге была поставлена точка, я был здоров и лег спать. Тогда я понял, что искусство – великая сила».

В 1989 году Бодров закончил школу и встал перед выбором: куда идти. Хотел поступать во ВГИК, но отец отсоветовал. Сказал: «Кино – это страсть. Если она есть – иди, если нет – дождись, а иначе – вообще забудь об этом». В итоге Бодров пошел по стопам матери – поступил в МГУ на факультет истории искусства. Учился хорошо и институт закончил с красным дипломом, что вошло в явный диссонанс с биографией его отца, которого в конце 60-х отчислили со 2-го курса МЭИ за «аморальность» (он был заядлым картежником) и академическую неуспеваемость (он не приходил на экзамены). Однако позднее Бодров-старший все-таки взялся за голову, поступил на работу в «Литературную газету», а затем стал студентом сценарного факультета ВГИКа. По его сценариям были поставлены два кинохита: в 1978 году – «Баламут», в 1981-м – «Любимая женщина механика Гаврилова». Но вернемся к Бодрову-младшему.

Закончив МГУ, Бодров остался в аспирантуре, хотя сам толком этот поступок объяснить не мог. На дворе стоял 1995 год, и искусствоведение находилось в явном загоне, как и большинство гуманитарных наук. В те годы модным было «срубать капусту» (зарабатывать доллары), а какие деньги можно было заработать в библиотеке или в музее? Поэтому Бодров обратил свой взор на кинематограф, который в те годы стал ему еще чуточку ближе, чем это было после окончания школы. Дело в том, что, будучи студентом, Бодров сыграл в двух фильмах своего отца: «Белый король, красная королева» и «СЭР». И хотя рольки были крохотные, вирус актерства проник в сознание Бодрова и плотно там закрепился. И летом 95-го он уговорил отца взять его в экспедицию в Дагестан, где Бодров-старший собирался экранизировать толстовского «Кавказского пленника» (перенеся действие в наши дни). Бодров-младший готов был отправиться в поездку в качестве подсобного рабочего, но за три дня до отъезда отец внезапно спросил его: «Хочешь сыграть роль Вани Жилина?» Бодров ответил честно: «Хочу». Буквально на следующий день была сделана проба, которая стала для Бодрова-младшего судьбоносной – его утвердили.

«Кавказский пленник» вышел на экраны в 1996 году и стал настоящим событием в мире отечественного кино. Чеченская тема тогда еще только осваивалась российскими кинематографистами, и одним из первых за нее взялся Бодров-старший. Но одно дело взяться, и совсем другое – снять хорошее кино. У Бодрова-старшего это получилось. В результате на картину буквально обрушился град из всевозможных призов: тут и Гран-при «Кинотавра», и «Хрустальный глобус» в Карловых Варах, Гран-при «Сталкера», приз ФИПРЕССИ на Каннском кинофесте и даже номинация на «Оскар».

Что касается Бодрова-младшего, то его игра тоже была отмечена: на «Кинотавре» ему вручили приз за лучшую мужскую роль (он поделил эту награду со своим партнером по фильму Олегом Меньшиковым). А год спустя Бодров в числе других создателей фильма получил Государственную премию России, став самым молодым лауреатом этой высокой награды – ему было всего 25 лет.

Фильм «Кавказский пленник» сделал Бодрова-младшего известным, но еще не популярным актером. И даже его приход на телевидение в качестве ведущего программы «Взгляд» в октябре 96-го не изменил эту ситуацию. Все изменилось только тогда, когда режиссер Алексей Балабанов пригласил Бодрова в свою картину «Брат», где ему была определена главная роль – надежный русский парень Данила Багров.

Фильм вышел в 97-м и принес его создателям фантастическую славу, сравнимую разве что со славой советских времен, когда и кино было индустрией, и актеры – настоящими звездами. О том, что это была за слава, достаточно привести один пример – с письмом, пришедшим на имя Бодрова, от некой деревенской женщины. В нем женщина писала, что живет она плохо и еле сводит концы с концами. Старший ее сын сидит без работы, а младший служит в армии и в каждом письме спрашивает, как там его мотоцикл, с которым он так любил возиться. А женщина не знает, что ответить младшему, поскольку мотоцикл недавно украли, взломав ночью сарай, а старшего сына избили, когда он попытался поймать воров. И женщина обращалась за помощью к Бодрову: «Ты так здорово с бандюками расправляешься, вот тебе и пишем. Может, поможешь?..»

Вот точно такие же письма когда-то приходили звездам советского кинематографа Петру Алейникову, Борису Андрееву, Олегу Стриженову, Михаилу Жарову и многим другим, имя которым легион. В 90-е годы, когда от советского кинематографа мало что осталось, представить себе такое было уже невозможно. И вот на тебе: Бодров эту традицию нарушил. Случайность ли это? Вряд ли, если учитывать, что точно такие же письма ему писали не только пожилые люди, но и молодежь, которая увидела в его Даниле Багрове своего кумира – этакого героя потерянного поколения. Таких героев в смутные 90-е играли многие российские актеры, но никто из них не смог достичь того, что удалось Бодрову, – правды образа и времени. Почему так произошло? Критик Михаил Трофименков отвечает на это следующим образом: «Вопреки всякой логике именно такая психофизика и такой „непрофессионализм“ сделали Сергея Бодрова идеальным всероссийским Братом. С другими экранными суперменами, или неестественно накачанными, или заговоренными от пуль, или сверхъестественно ловкими, или наделенными немыслимой боевой биографией, зрителю было труднее идентифицироваться, чем с Данилой, не простонародным, но простоватым, обитающим не в абстрактном мире мафий и спецслужб, а в обшарпанных питерских дворах…»

В год выхода «Брата» на экраны страны изменилась личная жизнь Бодрова – он женился на Светлане Михайловой, телевизионном режиссере, авторе проектов «Акулы пера» и «Канон». Пресса скупо писала об этом событии, поскольку сами виновники случившегося не желали большой огласки. Для Бодрова такое поведение было в порядке вещей: на фоне многих своих коллег по актерскому цеху он всегда выглядел этакой белой вороной – уж больно скромный был. И к женщинам относился по-рыцарски. В одном своем интервью он как-то рассказал следующее: «В студенческие годы у меня был один преподаватель, профессор, который внушил мне на всю, наверное, жизнь одну простую истину. Он говорил, что настоящего мужчину можно определить по двум вещам: по его отношению к книге и отношению к женщине. И для меня стало правилом на всю жизнь трепетно и с уважением относиться к книгам и, конечно же, к женщинам».

Как ни странно, но на момент знакомства Светлана не знала Бодрова как актера и его популярность ей ничего не говорила. Это больше всего и покорило Сергея. Плюс, конечно, ее внешность. По его же словам: «Я всегда, с детства знал, как будет выглядеть моя жена. И когда встретил Светлану, то, конечно, сразу узнал и женился».

В 1998 году у молодых родился первенец – дочь Ольга.

К началу 2000-х Бодров записал на свой счет еще несколько киноролей, которые хоть и не шли ни в какое сравнение с ролью в «Брате», однако и к явным провалам не привели. Впрочем, даже если бы это и случилось, образ Данилы Багрова настолько сильно приклеился к Бодрову, что благодарная публика готова была за него простить своему кумиру любую роль-однодневку. А вот критика этого прощать не хотела. Например, про роль в «Стингере» один из представителей критического цеха написал следующее: «Роль, разоблачительная для него как актера. Она выдает, а вернее, напоминает, что никаким актером Бодров не является».

Бодров на сии выпады не обижался, а даже сам их с удовольствием развивал, соглашаясь на страницах печати с тем, что он и правда никакой не артист. «Артист – это совсем другое, – говорил Бодров. – Это другие люди, другая конституция. Роль для меня – это не профессия».

В 2000 году вышло продолжение «Брата» – «Брат-2». Следуя старой традиции, что продолжение всегда хуже оригинала, многие предрекали провал второй серии. Но случилось неожиданное – фильм прогремел не менее мощно, чем «Брат».

Между тем съемки картины проходили в непростых условиях. Например, московские эпизоды снимались в сентябре 99-го, когда столица содрогнулась от взрывов двух домов террористами. Город был в панике, милиция работала в усиленном режиме. А съемочной группе надо было снимать эпизоды со стрельбой, причем из настоящего оружия, главным из которого был пулемет «Максим». Весь этот арсенал приходилось возить по городу, рискуя в любой момент быть остановленным милицией. Вот почему эпизод со стрельбой пришлось снимать с первого дубля.

Когда «Брат-2» вышел на экраны, ему сопутствовали не менее громкие баталии в прессе, чем его предшественнику. И опять главным обвинением против него было – пропаганда насилия. Дело дошло до того, что на «Кинотавре» жюри отказалось принимать во внимание при распределении призов «фильмы со стрельбой», имея в виду прежде всего второго «Брата».

В год выхода второго «Брата» Бодров дебютировал как режиссер: снял фильм «Сестры». По его же словам, в роли режиссера он не испытывал ужаса и не взбадривал себя стаканом коньяка перед выходом на съемочную площадку, как это некогда делал Андрей Кончаловский. Судя по всему, Бодров не кокетничал: он действительно не боялся дебюта, иначе вряд ли бы взялся снимать фильм о детях – самый трудоемкий жанр. И опять обратимся к признаниям самого Бодрова: «Дети мне ближе. Мне с ними разговаривать легче…»

Последний год жизни Сергея Бодрова был насыщен разными событиями. Во-первых, он вернулся на телевидение, где стал ведущим программы «Последний герой», события которой происходили на острове Бокас-дель-Торо у побережья Панамы. Во-вторых, Бодров снялся сразу в трех фильмах: двух зарубежных («Медвежий поцелуй» и «Давай сделаем это по-быстрому») и одном российском («Война» Алексея Балабанова). В последнем Бодров вновь «вернулся» на чеченскую войну – сыграл роль капитана Российской армии Сергея Медведева, попавшего в плен к чеченским боевикам. Параллели с «Кавказским пленником» здесь напрашивались сами собой.

Вернувшись со съемок «Войны», Бодров дал пресс-конференцию, посвященную этому фильму. Там он сказал неожиданные слова о том, что это, быть может, его последняя роль в кино. И добавил: если повезет в режиссуре. Это заявление стало пророческим: роль капитана Медведева действительно стала последней в послужном списке Бодрова-актера.

Вторым фильмом Бодрова-режиссера должен был стать «Связной». К съемкам Бодров приступил в августе 2002 года в прекрасном настроении: буквально накануне съемок у него родился второй ребенок – сын. В сентябре съемочная группа отправилась в Северную Осетию, чтобы в течение двух-трех недель отснять натурные эпизоды в горах.

В «Связном» Бодров был не только режиссером, но и исполнителем главной роли – играл своего ровесника, влюбленного в девушку-наркокурьера. 19 сентября съемочная группа работала в женской колонии во Владикавказе, а на следующий день отправилась на съемки в Кармадонское ущелье. В группе было 38 человек.

Около восьми утра рокового дня 20 сентября киношники добрались до назначенного пункта. Они приехали на четырех машинах: джипе, «Ниве» и двух «Газелях». Причем, из-за крутого подъема машины пришлось толкать вручную. Когда добрались, больше двух часов устанавливали камеру, прожекторы. К 10 часам на «КамАЗе» привезли трех лошадей, заказанных в конном театре «Нард». Затем из ближайшего села согнали отару овец. Бодров скомандовал: «Будем снимать до последнего, пока не стемнеет». Работа началась в начале одиннадцатого. Около трех решили прерваться на обед. Затем работа продолжилась. Около пяти на небе показались тучи. «Давайте еще попробуем», – не унимался Бодров. Он хотел раз и навсегда покончить с этим эпизодом – возвращением главного героя из армии в родной аул.

Наконец около шести вечера работа была прервана из-за надвигающейся темноты. Было решено прийти сюда завтра, чтобы докончить съемки. «Завтра подъем в 5 утра, – предупредил коллег Бодров. – В 6 надо быть на месте. Говорят, здесь рассвет необыкновенной красоты».

Поскольку весь рабочий инвентарь решено было оставить, охранять его выделили четырех омоновцев и одного киношника. Остальные стали спускаться вниз, к машинам. Никто из них не знал, что несколько часов назад с Кармадонского ледника сошла лавина.

Лавина накрыла съемочную группу Бодрова на самом подъезде к туннелю и в считаные секунды поглотила их всех. Оставшиеся наверху были уверены, что их товарищи успели проскочить лавину.

Утром 21 сентября все российские СМИ оповестили о том, что накануне вечером в Северной Осетии произошел сход ледника. Было также сказано, что среди пропавших без вести числятся и члены съемочной группы Сергея Бодрова-младшего. Однако надежда на то, что все они спаслись, еще оставалась. Поисковые работы велись ежедневно с 8 утра до 5 вечера. За это время удалось спасти 27 человек и вытащить из-под завалов восемь тел (семь мужчин и одну женщину). Однако никого из членов съемочной группы Бодрова-младшего (38 человек) так и не нашли – ни живых, ни мертвых. Когда минули третьи сутки поисков, даже самые рьяные оптимисты поняли – в живых никого не осталось. 25 сентября «Московский комсомолец» опубликовал слова заместителя начальника Южного регионального центра МЧС России Владимира Хомухи, который сказал: «Искать больше не имеет смысла. Я свой вердикт вынес. Никого в живых там не осталось. Тела искать также бесполезно. Лед толщиной в 100 метров будет таять 8—10 лет. Возможно, грязь вынесет какие-то тела в течение месяца».

Однако родственники членов съемочной группы и родственники тех осетин, которые помогали киношникам, продолжали верить в чудо. В Кармадоне стали рождаться самые фантастические слухи о том, что кто-то из оставшихся в живых людей видел, как за считаные секунды до схода ледника съемочная группа успела укрыться в горном тоннеле и теперь ждет там помощи. Родственники немедленно организовали поисковые работы в месте расположения тоннеля. Первоначально им оказывал помощь местный МЧС, но затем, когда работы затянулись (никак не удавалось обнаружить тоннель), эмчээсники место работ покинули.

Поиски продолжались шестнадцать долгих месяцев, или 498 дней. С каждым уходящим днем надежды поисковиков на благополучный исход таяли, но люди продолжали работать, надеясь, что сумеют найти хотя бы тела. В самом начале февраля в тоннель вошли первые поисковики. Увы, но ничего обнадеживающего они не нашли: тоннель был забит самыми разными предметами, но никаких следов пребывания там людей найдено не было. «В тоннеле никого нет», – сказали родственникам погибших поисковики. Эти страшные слова подвели последнюю черту под робкими надеждами миллионов людей узнать хоть что-нибудь о судьбе Сергея Бодрова и его товарищей.

20 сентября – Юрий АЙЗЕНШПИС

В отечественном шоу-бизнесе имя этого человека знали все. И это не удивительно, так как этот человек начинал свою продюсерскую деятельность, еще будучи безусым 17-летним юнцом, ровно 40 лет назад. Он был директором первой советской рок-группы «Соколы», стоял у истоков зарождения рок-движения в Советском Союзе. Но затем его судьба сделала крутой вираж: он попался на валютных махинациях и был брошен за решетку на долгие 17 лет. Любой другой человек после таких испытаний наверняка бы сломался как физически, так и душевно. Но он не только выжил, но еще нашел в себе силы вернуться в шоу-бизнес и достиг в нем больших результатов, раскрутив и сделав «звездами» целую группу исполнителей: рок-группу «Кино», «Технологию», Влада Сташевского, Диму Билана и других.

Юрий Айзеншпис родился 15 июля 1947 года в Москве в обычной семье: его отец был госслужащим, мама – врачом. Детство будущего шоу-продюсера было вполне заурядным и не отличалось от детства миллионов советских мальчишек. И музыке он в то время уделял не больше внимания, чем другим увлечениям: чтению, походам в кино. А в старших классах Юрий увлекся спортом и подавал большие надежды как легкоатлет, получив первый мужской разряд. Он имел все шансы продолжить свою спортивную карьеру и дальше, если бы не досадная случайность. Во время очередной тренировки он получил травму мениска и вынужден был навседа распрощаться со спортом. Вот тогда в его жизни и появилась музыка.

У Юрия был магнитофон, который он купил на личные сбережения – деньги, которые ему давали родители на карманные расходы. Его фонотека включала в себя композиции ведущих джазовых музыкантов мира: Джона Колтрейна, Вуди Германа, Эллы Фитцджеральд, Луи Армстронга, Дюка Эллингтона. Юрий хорошо разбирался в джазе, знал самые различные его направления: авангардный джаз, джаз-рок, популярный джаз. Но в середине 60-х в Советском Союзе стал популярен рок-н-ролл, и Юрий переключился на него. Круг меломанов был небольшой, и в нем все друг друга знали. Если у знакомых появлялась новая пластинка, Юрий тут же ее переписывал на свой магнитофон, а катушку потом продавал на черном рынке. То же самое он делал и с пластинками, которые его знакомые – спортсмены, дети дипломатов – либо сами привозили из-за границы, либо доставали через родителей. Так Юрий приобретал свой первый денежный капитал. Спустя некоторое время эти деньги очень пригодились Юрию, когда он вместе с несколькими знакомыми молодыми людьми создал рок-группу «Соколы».

Все началось летом 1964 года, когда в Москве появилась первая рок-группа (или «биг-бит») собственного розлива. Называлась она весьма непритязательно – «Бразерс» («Братья») и исполняла песни из репертуара «Роллинг Стоунз». Однако просуществовал сей коллектив недолго (два месяца), после чего несколько его участников – Аркадий Шатилов, Юрий Ермаков, Валерий Троцкий, Игорь Гончарук и примкнувший к ним Юрий Айзеншпис – организовали другую группу, которой суждено будет навсегда войти в историю отечественного рок-н-ролла. Этому коллективу повезет куда больше, чем «Братьям», поскольку его не только помнят до сих пор, но один из его хитов навечно остался на пленке: именно эта группа записала заглавную песню в популярном мультике 67-го года «Фильм, фильм, фильм». А вокальную партию спел Леонид Бергер – известный соул-певец, который через год ушел в вокально-инструментальный ансамбль «Веселые ребята».

Группа первоначально называлась «Сокол», но чуть позже превратилась в «Соколов» (в народе ее называли «Сокола» с ударением на последнем слоге). Свое название коллектив получил по месту основного проживания ее участников – район метро «Сокол». «Соколы» играли все тех же «Роллингов», однако в 65-м ими была написана и первая рок-песня на русском языке – «Солнце над нами». Но дальше этого дело не пошло, поскольку рок-н-ролльная публика напрочь отвергала песни на родном языке, считая это предательством по отношению к настоящему (англоязычному) року.

Вспоминает С. Намин: «Соколы» – это была супергруппа! И равных ей тогда не было. Я был мальчишка, совсем щенок, в то время, но хорошо помню, как народ от них с ума сходил. Первые их публичные выступления шли в кафе: в кафе «Фантазия», в кафе «Экспромт», в «Ровесниках» около «Динамо» и т. д. Наиболее запомнившимся концертом стало выступление в кафе «Фантазия» неподалеку от «Автозаводской», это году в 65-м…»

Поскольку Юрий на музыкальных инструментах не играл, но зато обладал неуемной энергией и организаторским талантом, коллеги по группе выбрали его директором «Соколов». И тот знаменитый концерт в «Фантазии» организовал именно он. По его же словам: «Помню, понаехало тогда дипломатических машин, представителей иностранной прессы. Для них это было особенно неожиданным и интересным событием. Еще бы: рок-н-ролл за „железным занавесом“! Сразу, помню, появились материалы в западной печати. Например, в какой-то шведской газете, в журнале „Ньюсуик“; были фотографии – молодежь танцует модный тогда танец „манкис“, были интервью с музыкантами и с теми, кто присутствовал на том вечере… Короче говоря, событие было действительно нашумевшее и историческое, потому что та музыка для Москвы была еще уделом лишь очень ограниченного круга…»

Таким образом, «Соколы» стали первой ласточкой в деле становления рок-движения в Советском Союзе. Вскоре после их возникновения в разных городах страны на свет стали одна за другой рождаться новые рок-группы. Например, третьей по счету рок-группой в Москве принято считать детище Александра Градского «Славяне», которые вступили в конкурентную борьбу с «Соколами». Если последние «лабали» песни из репертуара «Роллингов», то «Славяне» пели исключительно хиты «битлов».

Поскольку в то время рок-групп в Москве было не слишком много, людям, которые имели с ними дело, было сравнительно легко. Однако по мере роста числа самодеятельных рок-групп (а они в конце 60-х как грибы после дождя стали появляться чуть ли не во всех столичных институтах и школах) это движение стало неуправляемым. Все чаще подобного рода тусовки заканчивались либо пьянкой, либо форменным мордобоем. Чтобы как-то упорядочить этот процесс, взять его под контроль, в Моссовете было проведено специальное совещание, где было принято решение: места под проведение концертов могли снимать лишь официальные лица (например, руководство какого-нибудь института, завода и т. д.). Но ушлые продюсеры рок-групп нашли выход и в этой ситуации: они доставали фирменные бланки различных учреждений, печати, а подписи ставили липовые. Короче, изворачивались как могли.

Поскольку профессиональной техники для рок-групп в Советском Союзе не было, аппаратуру и инструменты приходилось либо делать самим, либо покупать на черном рынке. Но последний путь был доступен далеко не всем – только тем, у кого были деньги. У Юрия они были, так как он продолжал заниматься куплей-продажей пластинок, а также валюты. Поэтому аппаратуру для группы он покупал самую совершенную. Однако сохранить «Соколов» это не помогло. После того как официальные власти стали требовать от группы, чтобы они «литовали» свой репертуар (то есть пели песни, которые проходили цензуру в официальных органах) и не играли подпольных концертов, а согласовывали их с теми же «верхами», музыканты группы потеряли интерес к творчеству и разбежались в разные стороны. Так группа «Соколы» прекратила свое существование.

После распада «Соколов» Айзеншпис без дела не остался, продолжая активно трудиться на ниве валютного бизнеса. Это приносило гораздо большие деньги, чем продюсерская деятельность, поэтому Юрий сосредоточился исключительно на этом. И за каких-нибудь пару лет стал одним из самых известных столичных валютчиков. Одежду он покупал исключительно в валютных магазинах «Березка», душился дорогим французским парфюмом, который в советских магазинах днем с огнем было не сыскать. Вечерами устраивал кутежи в самых пафосных советских ресторанах типа «Арагви», «Арбат», «Националь». Тогда же у него появилось личное такси, которое в любое время дня и ночи готово было везти его в любую точку Москвы. Одним словом, Айзеншпис был богат, успешен и абсолютно не сомневался в том, что ведет правильный образ жизни. Хотя для его родителей это, конечно, было серьезное испытание. Они были правоверными коммунистами, прошли войну, и видеть то, как их сын пошел не по их стопам, а превратился в валютного спекулянта, им было не просто обидно, а горько. Особенно сильно переживал отец, который даже на какое-то время прекратил с Юрием отношения. Однако изменить ход событий этот поступок не смог.

В 1969 году в Москве открылась контора Внешторгбанка СССР, где продавали золото в слитках. Почти каждый день для Юрия покупалось золото в этой конторе, а также валюта. Этим делом он занимался постоянно, денно и нощно. Фарцовщики скупали ему валюту по всему городу, а до десятка таксистов привозили Юрию свою валютную выручку. Естественно, что вся эта деятельность не могла остаться без внимания со стороны правоохранительных органов. Причем не только МВД, но и КГБ, который контролировал весь валютный рынок страны и периодически проводил на нем карательные акции. Но Айзеншпис был почему-то уверен, что его чаша сия минует: он был молод и верил в свою счастливую звезду. Но она его обманула. В православное Рождество 7 января 1970 года Юрия арестовали.

В тот день Юрий встретил своего приятеля Гиви (по иронии судьбы, он впоследствии устроится на работу в милицию), и тот предложил ему купить у него три тысячи сертификатов серии «Д» по шесть рублей за штуку. А у Айзеншписа с собой было 15 тысяч рублей, до нужной суммы не хватало трех тысяч. Юрий предложил поехать к нему домой за недостающими деньгами. Поехали. Возле подъезда Юрий сразу обратил внимание на нескольких мужчин, одетых в одинаковые ондатровые шапки. Он сразу догадался: ОБХСС или еще что-то такое. Ему бы после этого свернуть с приятелем куда-нибудь в сторону, но он упрямо пошел в ловушку.

На втором этаже, возле дверей в собственную квартиру, Юрий заметил еще двух незнакомых мужчин «в ондатре». Только после этого ситуация, в которой он оказался, стала ему понятна, и он попытался схитрить – стал подниматься по лестнице выше. Но тут сзади раздался недоуменный вопрос одного из незнакомцев: «Молодой человек, вы куда?» – «Как куда, – попытался прикинуться простачком Юрий, – домой». И в это мгновение из-за двери его квартиры раздался голос 12-летней сестры: «Юра, помоги мне, кто-то звонит в дверь, стучит. Я боюсь». После этого валять дурака было бессмысленно, и Айзеншпис спустился на площадку. Сестра тут же открыла дверь, после чего товарищи «в ондатре» втолкнули их с Гиви в квартиру и закрыли за собой дверь. Далее послушаем самого Ю. Айзеншписа:

«Тут уже сразу грубость пошла. Нас обыскали и зачитали санкцию на проведение обыска и арест. Нужны были понятые. В нашем доме не оказалось лиц, желающих стать понятыми. Минут через двадцать привели каких-то людей, начался обыск. Как оказалось, у Гиви „сертов“ с собой не было – они были у человека, который проживал в гостинице „Москва“. Мы должны были привезти деньги. И Гиви должен был там получить свои комиссионные. А у меня в кармане было 15 тысяч 585 рублей, как сейчас помню: 15 тысяч сторублевыми купюрами, потом какие-то мелкие. Короче, вытащили эти 15 тысяч. Естественно, они думали, что будет гораздо больше, и все тщательно пересыпали: все эти продукты, крупы…

Когда они начали допрашивать, первым делом поставили на стол портфель. Это был мой портфель. И в нем была валюта – 6750 долларов….»

Юрия поместили в СИЗО на Петровке и спустя 15 суток выдвинули обвинение сразу по двум статьям: 88-й (нарушение валютных операций) и 154-й (спекуляция в особо крупных размерах). Потом был суд, который приговорил Айзеншписа к 7 годам тюремного заключения.

Первые несколько лет своего срока Юрий отбывал в колонии в Красноярске. Но затем его маме удалось достучаться до «верхов», и его перевели поближе к Москве – в Тулу. Там была очень хорошая зона: благоустроенная, с горячей водой.

Когда в 1977 году Юрий освободился, его заставили прописаться не в родной Москве, а в Александрове. И в столицу он приезжать права не имел. Но однажды Юрий это требование нарушил: отправился на свидание к своей любимой девушке. Но едва достиг пределов Москвы, как его тут же арестовали и снова отдали под суд. Там не стали церемониться с неисправимым Айзеншписом и приговорили его к новому сроку – к 10 годам заключения. В своем последнем слове Юрий нашел место для иронии, он сказал: «Я – советский человек, учился в советской школе и институте. Но в моих жилах течет кровь буржуазных предпринимателей».

Эта кровь в итоге оказалась востребованной в конце 80-х, когда в Советском Союзе началась перестройка с ее рыночными отношениями. Выпущенный из тюрьмы, Юрий устроился в творческое молодежное объединение, и первым его мероприятием стала организация концерта ленинградских рок-групп. Именно тогда он и приметил Виктора Цоя и группу «Кино». Уговорил их работать вместе и взялся за раскрутку коллектива. По словам Юрия: «Конечно, Цой и группа „Кино“ и до нашей встречи были известны. Но известны в кругу поклонников ленинградского подвального рока. А я решил из него вылепить рок-звезду. И это удалось. На телевидении в первый раз Цой появился в программе „Взгляд“, которую тогда смотрела вся страна. Выпуск делал Мукусев. Я убедил его, что Цой сейчас нужен миллионам подростков…»

После «Кино» Айзеншпис вывел в свет и сделал «звездами» еще нескольких исполнителей. Например, в самом начале 90-х он сотворил из малоизвестной группы «Технология» главный проект года. Затем продюсировал группу «Моральный кодекс», сделал из никому не известного паренька без музыкального образования Влада Сташевского кумира девушек всей страны. Были у Айзеншписа и неудачные проекты: например, группа «Янг Ганз», которая так и не стала великой, или певец Никита, звезда которого сияла на небосклоне российской поп-сцены слишком короткое время.

Последним проектом продюсера Юрия Айзеншписа стал певец Дима Билан, который оказался настоящим открытием российского шоу-бизнеса. Айзеншпис очень гордился этим исполнителем, тем, что именно благодаря его стараниям из малоизвестного певца Билан превратился в кумира миллионов. И когда в сентябре 2005 года Билан победил сразу в пяти номинациях по версии МТV, Айзеншпис хотел лично прийти на церемонию, чтобы разделить эту радость со своим учеником. Не получилось: Юрий скончался накануне церемонии 20 сентября 2005 года.

22 сентября – Борис ЛИВАНОВ

Этот человек принадлежал к поколению замечательных мхатовских «стариков», которые долгие годы составляли гордость отечественного театра. Эти имена знакомы практически всем театралам: Михаил Яншин, Алексей Грибов, Павел Массальский, Михаил Кедров, Виктор Станицын. Волею судьбы все они прожили долгую жизнь – это была порода настоящих долгожителей, которые не только дожили до преклонных лет, но и работали практически до самой смерти. Однако именно этому человеку (а также Михаилу Кедрову) было суждено открыть скорбный список, с которого начался уход «стариков».

Борис Ливанов родился 8 мая 1904 году в творческой семье: его отец был театральным актером, выступавшим под псевдонимом Николай Извольский. Имя свое будущий знаменитый актер получил в честь Бориса Годунова (именно эту роль его отец играл тогда в спектакле «Царь Федор Иоаннович»). Гастрольная жизнь отца не позволяла семье оседло жить на одном месте, поэтому, когда Борису пришло время идти в школу, родители определили его (а также его младшую сестренку Ирину) в семью родственников отца супругов Успенских. Там Борис прожил, пока не закончил начальную школу в Замоскворечье.

Театр вошел в жизнь Бориса практически с первых же дней его жизни. А когда он подрос и жил у Успенских, те водили его в Большой театр и в оперу Зимина, куда у них были постоянные абонементы. Но это было не единственное увлечение мальчика: еще он любил музыку и превосходно играл на многих инструментах. Многие заметили, что судьба щедро одарила Бориса: ростом, хорошей внешностью, прекрасным голосом (фигуру и голос он унаследовал от отца, а глаза и волосы – от матери). Поэтому, когда он пошел учиться в реальное училище, его сразу записали в драматический кружок, где он играл в основном героические роли. Видимо, играл неплохо, если уже спустя год его взяли в основной состав труппы Путинцева. Первая роль Ливанова там – молодой человек в спектакле «Касатка». Время тогда было тяжелое, шла Гражданская война, поэтому реквизит у труппы был скудный. Чтобы справить Ливанову сценический костюм – фрак и лакированные туфли, – его матери пришлось продать кое-какие свои драгоценности.

Между тем в 1920 году Ливанов бросает театр и уходит добровольцем на фронт. Добавив себе за счет высокого роста лишние пару лет, он записывается в Красную Армию. И попадает в дивизию особого назначения, которая боролась в Тургайских степях с бандами басмачей во главе с Ибрагим-беком. Ливанов сражался в эскадроне под командованием Степана Звяги, которого бойцы прозвали вторым Чапаевым. К сожалению, в одном из боев Звяга погиб прямо на глазах у Ливанова.

Как вспоминают очевидцы, Ливанов и в армии находил время для сценической деятельности. Например, во время коротких привалов он снимал с бойцов усталость, разыгрывая разные веселые сценки, в которых играл сразу за нескольких персонажей.

Чуть меньше года сражался Ливанов в рядах Красной Армии, после чего его демобилизовали по возрасту и вернули в Москву. Здесь он возвращается к прежней деятельности: знакомится с актерами Художественного театра и посещает курсы по сценической речи. Закончив их, он поступает в Четвертую студию Художественного театра. Однако прошел год, но в студии ему ни в чем не дали себя показать, и в конце года исключают Ливанова. При этом на руки ему выдается документ, где значится убийственная формулировка – «профнепригоден». Казалось бы, после такого вердикта дорога на сцену для Ливанова закрыта навсегда. Но он даже мысли не может допустить, что променяет профессию актера на какую-то другую. Знаменитый режиссер Всеволод Мейерхольд приглашает его в свой театр, причем обещает в случае положительного ответа давать ему исключительно главные роли. Но Ливанов отказывается, имея в виду только один театр – МХТ. Он помнит слова матери, сказанные ею ему, еще когда он был маленьким: «Если станешь артистом, то обязательно таким, чтобы приняли в „художественники“. И Ливанов наказ матери выполняет. Он показывается руководителям МХТ, и те зачисляют молодого артиста в состав труппы. Вскоре Ливанов получает свою первую роль – князя Шеховского в спектакле „Царь Федор Иоаннович“.

Несмотря на то что первое время Ливанов играет роли небольшие, очень скоро зритель его запомнил. Писатель Валентин Катаев, впервые увидевший Ливанова на сцене МХТ в середине 20-х, потом писал, что эта встреча произвела на него и всех, кто находился в зале, неизгладимое впечатление. Ливанов играл немую сцену, которая длилась… целых пять минут. В то время рекордсменом по паузе на сцене считался актер Топорков из Театра Корша. Так вот Ливанов побил этот рекорд, «перекрыв» Топоркова на одну минуту. А сцена с участием Ливанова заключалась в следующем: он играл хамоватого гостя, который ходит вдоль заставленного всякими яствами стола и каждое из них пытается либо попробовать, либо обнюхать.

Описывая Ливанова той поры, Катаев отмечает: «Это был красавец высокого роста, почти атлетического сложения, темноволосый, с черными, не очень большими глазами, озорной улыбкой, размашистыми движениями, выразительной мимикой. Широкая натура, что называется „парень – душа нараспашку“, однако с оттенком некоего европеизма».

Широкий успех пришел к Ливанову в 1930 году, когда он сыграл на сцене МХТ Кассио в трагедии У. Шекспира «Отелло». Причем далась ему эта роль непросто. Ставил спектакль режиссер Судаков, у которого был традиционный взгляд на этого героя – он видел в нем прежде всего героя-любовника. Ливанов же, во многом под влиянием домашних репетиций, которые он проводил со своим коллегой по театру и другом Василием Качаловым, хотел создать иной образ: этакого грубоватого солдата, любителя обильной выпивки и распутных женщин. В итоге спорщики сошлись на половинчатом варианте, когда Кассио вобрал в себя черты из обоих вариантов. И эта роль принесла Ливанову славу, которая шагнула далеко за пределы МХТ.

Десятилетие спустя Ливанов сыграл еще одну звездную роль – Чацкого в «Горе от ума». Как писал Сергей Эйзенштейн: «Из всего, что мне приходилось видеть, я ни разу не был так взволнован и потрясен фактом и стилем актерской игры, как тем, что я увидел в этот памятный вечер в Ливанове-Чацком…»

В кино Ливанов начал сниматься, еще будучи ребенком: отец брал его на крохотные эпизодики в фильмах кинокомпании Дранкова, в которых снимался сам. По словам Ливанова-младшего, он снимался охотно, поскольку за появление в кадре ему платили гонорар, на который он покупал сразу несколько брикетов мороженого и съедал их все в один присест. После чего болел ангиной.

Первые взрослые роли случились у Ливанова-младшего в 1924 году, когда он снялся сразу в двух фильмах: в «Морозко» сыграл красавца-жениха, а в шпионской драме «Четыре и пять» – молодого летчика. А три года спустя его заметил сам Сергей Эйзенштейн, доверив роль министра Терещенко в картине «Октябрь». Но все эти роли были только прелюдией к настоящей славе, которая пришла к актеру в 1936 году, когда он с блеском сыграл главную роль в фильме Александра Ивановского «Дубровский». С этого момента миллионы советских мальчишек стали играть во дворах в Дубровского, а все девчонки поголовно в него влюбились. Как вспоминает актер Владлен Давыдов:

«Ливанова я увидел впервые в 1936 году в „Дубровском“. Как раз в это время в школе мы „проходили“ Пушкина. И поэтому всем классом пошли смотреть фильм. Впечатление было незабываемое – мы увидели живых персонажей пушкинского романа. Все, конечно, были влюблены в Дубровского, и нам не хотелось верить, что это играют артисты. Так и остался в памяти на долгие годы образ смелого, обаятельного героя».

В том же 36-м у Ливанова была прекрасная возможность сыграть еще одну звездную роль – Меньшикова в фильме «Петр Первый». Однако продолжительная болезнь помешала осуществиться этой мечте, и сподвижника Петра сыграл Михаил Жаров, получивший за эту роль Сталинскую премию. Однако Ливанов внакладе не остался: свою «Сталинку» он получил за роль Пожарского в фильме «Минин и Пожарский», который вышел на экраны страны в 1939 году.

Естественно, у такого красавца, каким был Борис Ливанов, не было недостатка в поклонницах. С некоторыми из них у него случались романы, однако до свадьбы дело ни разу не доходило. Пока наконец в начале 30-х он не встретил художницу Евгению Правдив-Филиппович. В 34-м они поженились, а год спустя на свет появился первенец – сын, которого Ливанов назвал в честь своего лучшего друга Василия Качалова. Об отношении Ливанова к своей жене говорит такой штрих. Когда он знакомил кого-то с Евгенией Казимировной, он говорил: «Это моя половина. Моя лучшая половина».

Сталин был заядлым театралом и особенно любил спектакли МХАТа – самого реалистического театра страны. Ливанов входил в число любимых актеров вождя всех времен и народов и звание народного артиста СССР получил в 44 года – в 48-м. Однако Сталину нравились не только сценические работы Ливанова – еще больше он восхищался его остроумием. Взять хотя бы следующий эпизод. Однажды Сталин поинтересовался у Ливанова: «Почему вы до сих пор не в партии?» На что Ливанов с ходу ответил: «Товарищ Сталин, я очень люблю свои недостатки». Сталин расхохотался и больше к этой теме не возвращался.

В 50-е годы Ливанов почти не снимался в кино и редко играл на сцене. И дело было вовсе не в нездоровье актера, а в его щепетильности: он не хотел играть заведомо неинтересные роли. Поэтому в конце того десятилетия Ливанов пробует свои силы в режиссуре: ставит на сцене МХАТа спектакль «Братья Карамазовы», где сам играет Дмитрия. А в 60-м состоялась последняя значительная роль Ливанова в кино: в фильме-спектакле «Мертвые души» он играл Ноздрева.

Ролей в кино могло быть и больше, если бы не невезение. Сергей Юткевич собирался снимать фильм о Владимире Маяковском и в главной роли видел только Ливанова. Стоит отметить, что актер близко знал Маяковского и был действительно на него похож. Каждый раз, когда они встречались, поэт обычно говорил: «Ну что, Ливанов, трудно быть красивым? Давайте стукнемся литаврами наших грудей в знак приветствия». Увы, но снимать Юткевичу такой фильм не разрешили.

В 60-е годы МХАТ вступил в полосу серьезного кризиса. Репертуар прославленного театра оставлял желать лучшего, и зритель все чаще отказывался ходить в некогда популярный театр. Дело дошло до того, что билеты в МХАТ стали продавать в нагрузку к билетам в более посещаемые театры. Власти поначалу не вмешивались в этот процесс, полагая, что администрация театра сама выберется из сложной ситуации. В результате в МХАТе было избрано художественное руководство из трех корифеев: Бориса Ливанова, Михаила Кедрова и Виктора Станицына. Но это не помогло: корифеи очень скоро перессорились друг с другом, поскольку авторитет каждого из них был слишком велик, чтобы признать правоту другого. Когда стало понятно, что самой труппе из кризиса не выйти, власти нашли иной выход и летом 1970 года прислали в театр «варяга» – главного режиссера театра «Современник» Олега Ефремова. Часть труппы Художественного театра во главе с худруком Борисом Ливановым была категорически против такого поворота, однако с их мнением никто не посчитался – все было решено наверху, в ЦК КПСС.

Тем летом МХАТ отправился на гастроли в Киев. Ливанов сначала был с труппой, но через пару дней уехал в Москву, где и узнал о том, что часть «стариков» согласилась на «царствие» Ефремова. И самое обидное, что в этом списке Ливанов обнаружил фамилию своего друга Прудкина. Простить этого он ему так и не смог, порвав с ним прилюдно.

Вспоминает В. Шиловский: «Как-то мы сидели за столом, обедали. Рядом с нашим столом был стол Прудкиных. Вдруг открываются двери, входит Борис Николаевич. Подходит к Марку Прудкину и со всего размаха бьет по столу, так, что подпрыгивает посуда. И очень громко говорит:

– Марк, ты предатель! Ты не меня предал, ты МХАТ предал. И трагедия в том, что МХАТ перестанет существовать. – Ливанов еще раз грохнул кулаком по столу и ушел…»

Как мы теперь знаем, слова Ливанова стали пророческими: при новом руководителе старый МХАТ просуществовал всего-то полтора десятка лет и распался на два театра. Однако Ливанов до этого распада уже не дожил: он скончался через два года после прихода Ефремова. Вслед за ним в течение следующих пяти-семи лет из жизни ушли и все остальные «великие старики» МХАТа.

Здоровье Ливанова подкосили события лета 1970 года. 46 лет он проработал во МХАТе, а после прихода туда нового руководителя вынужден был навсегда забыть туда дорогу. Даже за зарплатой, которую ему исправно платили, он не приходил – ему ее приносили на дом. Все эти переживания привели к тому, что два года спустя у Ливанова развился рак поджелудочной железы. В сентябре 1972 года Ливанова положили в Центральную клиническую больницу, из которой он живым уже не вернулся. Великий актер скончался 22 сентября.

Таких актеров, как Борис Ливанов, сегодня на нашей театральной сцене уже нет. И дело вовсе не в оскудении земли русской талантами, а в самой атмосфере, царящей в обществе. Ливановы и Яншины, Грибовы и Станицыны могли появиться в отечественном искусстве только в былые годы, когда мерилом таланта были не суммы гонораров, а любовь к своей профессии и преклонение перед Его Величеством Зрителем. К счастью, благодаря тому, что великолепную игру бывших корифеев отечественного театра удалось запечатлеть на пленку, мы теперь имеем возможность восхищаться их талантом не только в воспоминаниях современников, но и вживую.

22 сентября – Лидия РУСЛАНОВА

На долю этой певицы выпало немало испытаний, включая две войны и тюремное заключение. Но она сумела не только выжить, но и вернуться в профессию, где долгие годы считалась одной из лучших.

Лидия Русланова родилась 14 (27) октября 1900 года в Саратове в крестьянской семье. Песня ее сопровождала практически с младых лет, поскольку в деревне пели все: и ее родня, и односельчане. А когда в пять лет Русланова осталась сиротой – ее отец погиб в Русско-японскую войну, а мать умерла, – она стала просить милостыню, исполняя песни. Затем оказалась в сиротском приюте в Саратове, где закончила три класса церковно-приходской школы. Но и про песню не забывала – пела в церковном хоре, где и получила первоначальное музыкальное образование. В 1914 году Русланова ушла из приюта и переехала жить к родному дяде. Чтобы не висеть на шее родственника, у которого и без нее была большая семья, Русланова рано начала работать на мебельной фабрике. К тому времени у Руслановой был уже большой песенный репертуар, в который входили не только народные песни, но и песни городских окраин: «Очаровательные глазки», «Златые горы», «Окрасился месяц багрянцем», «Ах ты, степь широкая» и другие. У Руслановой был глубокий, грудной голос (низкое контральто) большого диапазона, который позволял ей переходить даже к сопрановым звучаниям. Она пела широко, раздольно, эмоционально разнообразно – в традициях уличного городского пения.

В 1914 году Русланова отправилась на фронт сестрой милосердия и там много выступала перед солдатами как певица. Говорят, именно эти выступления обратили на Русланову внимание специалистов, и ей предложили учиться пению профессионально. Русланова поступила в Саратовскую консерваторию на отделение профессора Медведева. Но проучилась там около двух лет, после чего ушла. По ее же словам, она не была создана для академического пения. «Моя вся сила была в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром, где родилась песня», – говорила Русланова.

До октября 1917 года Русланова служила в санитарном поезде. В этот период она познакомилась и сошлась с Виталием Степановым, от которого в мае 1917 года у нее родился ребенок.

После революции Русланова вместе с мужем и ребенком жили в разных городах: Проскурове, Бердичеве, Могилеве, Киеве. Поскольку на руках у нее был ребенок, Русланова не работала, но иной раз все-таки выступала с концертами в различных аудиториях. В 1918 году Степанов бросил семью и уехал в неизвестном направлении. Но Русланова недолго горевала и уже через год, будучи в Виннице, вышла замуж за влиятельного человека – сотрудника ВЧК Наума Наумина. Именно при нем к ней и пришла слава.

Дебют Руслановой на профессиональной сцене состоялся в 1923 году, когда она выступила с концертом на сцене эстрадного театра «Скоморохи» в Ростове-на-Дону. А еще спустя год она стала солисткой театрального бюро Центрального дома Красной Армии в Москве.

В 1929 году распался брак Руслановой с чекистом Науминым. Судя по всему, причиной стала разность интересов супругов. С каждым годом росла слава Руслановой как исполнительницы, а ее муж никак не мог с этим смириться. Он придерживался привычного взгляда на женщину как хранительницу домашнего очага, а здесь приходилось мириться с тем, что Русланова каждый раз уезжала на гастроли, пропадая на них иной раз месяцами. Поэтому с каждым годом пропасть между супругами увеличивалась. Так продолжалось до 1929 года, когда на пути Руслановой повстречался ее коллега по искусству – артист Мосэстрады Михаил Гаркави.

В ту пору ему было 32 года, и он был уже достаточно известным конферансье. Брак с ним, безусловно, позволял Руслановой «раздвинуть» свои эстрадные горизонты. Она стала еще активнее гастролировать по стране, и в 30-е годы ее популярность достигла невероятных размеров. Песни в ее исполнении в те годы знали и пели буквально все. Есть достоверное свидетельство того, что ею восторгался сам Федор Иванович Шаляпин. Однажды, услышав по радио трансляцию концерта Руслановой из Москвы, он настолько был поражен, что тут же написал письмо известному советскому конферансье А. Менделевичу: «…Опиши ты мне эту русскую бабу. Зовут ее Русланова, она так пела, что у меня мурашки пошли по спине… Поклонись ей от меня».

В 1933 году Русланова покидает театральное бюро ЦДКА и переходит в качестве солистки в Государственный оркестр эстрады и цирка.

По словам очевидцев, Русланова хоть и была женщиной простой в общении, однако с большим норовом. Если что не по ней, могла так припечатать острым словцом, что никому мало не казалось. На этой почве с ней частенько происходили разного рода инциденты, самый громкий из которых однажды выплеснулся на страницы центральной печати. Случилось это в январе 1938 года.

Русланова должна была участвовать в концерте, организованном Мосэстрадой для стахановцев и ударников Первомайского района Москвы. Певица обещала быть в начале десятого вечера, чтобы выступить в первом отделении концерта. Но она умудрилась опоздать на целый час. К тому времени первое отделение давно закончилось и началось второе. Русланова стала требовать, чтобы ее немедленно выпустили на сцену. Когда ей сказали, что это невозможно, певица принялась нецензурно браниться. Администрация попыталась усовестить разгневанную певицу: дескать, вас будут слушать лучшие люди района, члены райкома, стахановцы. На что Русланова осерчала еще больше и позволила себе хулиганскую выходку по адресу аудитории концерта, сказав: мол, идите вы со своими стахановцами, – и назвала весьма неприличный адрес.

Когда все же очередь Руслановой дошла, она вышла на сцену с хмурым лицом, не стараясь скрывать своего дурного настроения, небрежно спела две песни и величественно удалилась.

В заметке, опубликованной по горячим следам этого инцидента в газете «Советское искусство», анонимный автор вопрошал: «Допустимо ли такое поведение артиста на советской эстраде? Артист обязан уважать аудиторию, перед которой он выступает. Но эту азбучную истину все еще не могут понять некоторые артисты эстрады».

В сегодняшние дни такого рода публикации артистам практически не вредят. Даже наоборот – поднимают их рейтинг еще выше. Но в те годы было совсем иначе. Пример Руслановой показателен: после статьи об инциденте на концерте ее на несколько месяцев отстранили от гастрольной деятельности. Да еще на общем собрании хорошенько пропесочили, чтоб впредь вела себя прилично и нецензурно не выражалась.

Во время войны Русланова активно выступала в составе концертных бригад на фронте. Боевое крещение приняла под Ельней осенью 1941 года на огневых позициях артиллеристов. Во время концерта позиции внезапно атаковали немецкие «Юнкерсы» и «Мессершмитты». По словам очевидцев, несмотря на налет, Русланова так и не прервала концерт и продолжала петь под бомбовый грохот.

Много раз Русланова выступала в госпиталях для раненых, что было для нее уже привычным делом – с такими концертами она выступала еще в Первую мировую. Но один концерт ее все-таки потряс. В тот день она выступала в больничной палате… для единственного слушателя. Это был тяжело раненный воин-разведчик, который, узнав о приезде Руслановой, попросил ее навестить его. Певица присела у его изголовья и стала петь ему одну песню за другой. Голова раненого лежала у нее на коленях, а сам он, часто впадая в забытье, не отрываясь смотрел на певицу и слушал ее песни. Так она просидела почти половину ночи. Потом пришел врач и распорядился отправить раненого в операционную. Русланова посмотрела на врача. Поняв ее вопросительный взгляд, он покачал головой: «Безнадежно. Но попробуем…»

Две санитарки заботливо уложили бойца на носилки. Раненый очнулся, повернул голову, превозмогая, видимо, страшную боль, в сторону Руслановой и нашел силы улыбнуться. Певице в тот момент показалось, что он не выживет. И каково же было ее удивление, когда чуть позже к ней по почте пришел «треугольник», в котором этот самый боец-разведчик сообщал, что победил смерть, награжден орденом Ленина и продолжает бороться с врагом. Этот герой-разведчик прошел всю войну, уцелел и долгие годы сохранял с Руслановой теплые отношения. Она так и звала его – «сынок».

Активная концертная деятельность певицы в годы войны была отмечена правительственными наградами. В 1942 году Руслановой присвоили звание заслуженной артистки РСФСР. В том же году она развелась с Гаркави и вышла замуж в четвертый раз: за известного военного, однополчанина Георгия Жукова – Владимира Крюкова. К тому времени тот был вдовцом: в 1940 году его жена отравилась, после того как ей сообщили, что ее мужа арестовали органы НКВД. Слух оказался ложным, однако это выяснилось слишком поздно. На руках у Крюкова осталась пятилетняя дочь. И вот в мае 1942 года во 2-м гвардейском корпусе, которым командовал Крюков, с концертами выступала Русланова. Тогда-то они и познакомились. А в июле уже расписались. Как рассказывала позднее сама Русланова, генерал покорил ее тем, что нашел на складе старинные дамские туфли на французском каблуке и преподнес их ей. «Он этим своим вниманием меня и взял, – признавалась певица. – А туфли что? Тьфу! Я такие домработнице не отдала бы».

Популярность Руслановой на фронте была поистине феноменальной. Подобной славы она как артистка, наверное, не переживала больше нигде и никогда. Ее «Валенки», «Степь да степь кругом», «Катюша», «По диким степям Забайкалья» слушались и распевались на всех фронтах. Триумфальным оказался и концерт Руслановой у стен поверженного рейхстага в мае 1945 года – она пела вместе с ансамблем донских казаков под управлением Михаила Туганова.

Еще до войны о Руслановой в народе ходили самые разные слухи. Например, говорили, что она сказочно богата и живет на широкую ногу, как настоящая барыня. Как выяснится чуть позже, все это была сущая правда. В деньгах Русланова никогда недостатка не знала, поскольку много гастролировала, причем не только официально, но и давая «левые» концерты. И жизнь вела соответствующую. Она жила в переулке рядом с Домом литераторов, и дома у нее был настоящий музей. По стенам там висели редкие картины, а мебель была редчайшая, павловская. Один диван чего стоил, с покрывалом из чернобурок. Еще у Руслановой была редкой красоты шкатулка из красного дерева, с хитрыми замками, которая была полна драгоценностей. Говоря доступным языком, исполнительница народных песен, крестьянская дочь Лидия Русланова, в детстве скитавшаяся по сиротским приютам и просившая милостыню, теперь вела жизнь роскошную, барскую. По этому поводу приведем лишь один характерный случай.

Как-то другая известная советская певица, Клавдия Шульженко, решила купить у одной знакомой роскошную кровать карельской березы, принадлежавшую некогда самой императрице Екатерине Великой. Кровать была внушительная – шесть квадратных метров, спинка в виде тумбы, от нее вниз – широкие наклонные стенки, а сверху – горка. Однако, заплатив аванс хозяйке, Шульженко потом передумала покупать кровать. Но хозяйка возвращать аванс не захотела и посоветовала Шульженко перепродать кровать кому-нибудь другому. Этим другим стала Русланова. Она обожала предметы антиквариата и хотя имела их в своем доме уже достаточно, но от кровати из Зимнего дворца за две тысячи рублей не отказалась. Приехав с концертами в Ленинград, Русланова пришла взглянуть на кровать и ахнула. «Много чего я видала, но чтоб такое…» – восхищенно произнесла она. После чего выложила требуемую сумму и попросила своего мужа доставить кровать в Москву. Крюков просьбу выполнил: выделил нескольких молодых солдатиков, которые сопроводили редкую покупку в Москву. Однако вдоволь належаться на этом ложе Руслановой и Крюкову не удалось.

Война не успела закончиться, как вдруг многие ее герои стали один за другим попадать в немилость к власти. Так произошло и с Руслановой. 25 сентября 1948 года ее арестовали в собственной квартире по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, дом 17, квартира 39. Певицу обвинили в антисоветской деятельности и буржуазном разложении. В качестве доказательств по первому пункту привели слова ее бывших друзей (тоже арестованных), которые слышали от нее речи антисоветского содержания.

По второму пункту все было еще проще: на квартире у ее бывшей няни (Петровка, 26) были обнаружены 208 бриллиантов, а также изумруды, сапфиры, которые принадлежали Руслановой. На вопрос следователя, откуда у нее такое богатство, певица честно ответила: «Я не задумываясь покупала их, чтобы бриллиантов становилось все больше и больше. Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда „левых“ концертов стало намного больше. А скупкой бриллиантов и других ценностей я стала заниматься с 1930 года, и, признаюсь, делала это не без азарта».

Отмечу, что на момент ареста у семейства Крюковых-Руслановых, кроме драгоценностей, было: две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, более 130 полотен известных русских художников и многое другое.

Между тем арестованный Крюков на допросах признался в собственном разложении, в том, что при своем госпитале устроил бордель, что нес в свой дом все, что плохо лежит, что многократно участвовал в антисоветских разговорах с самим маршалом Георгием Жуковым. Последние показания недруги маршала тут же используют против него, и Жуков будет надолго отправлен в почетную ссылку в Одессу. Арестовать его, как это сделали с Крюковым, не позволит сам Сталин.

А Русланову в июле 1950 года посадят в знаменитую Владимирскую тюрьму, в которой она просидит до 4 августа 1953 года. К тому времени умрет Сталин, арестуют Лаврентия Берию. Но самое главное: Жуков станет заместителем министра обороны СССР и будет лично хлопотать об ее освобождении. В том же августе из тюрьмы освободят и Крюкова.

После освобождения Русланова вновь вернулась на эстраду и, несмотря на то что вскоре ее начали теснить более молодые исполнители (Людмила Зыкина, Ольга Воронец), продолжала выступать на сцене. Правда, делала она это все реже, так как за годы отсидки в тюрьме серьезно повредила голос. Но слава ее все равно была огромной. В 60-е годы произошел такой случай. Русланова возвращалась в Москву с Дальнего Востока. И на одной из глухих станций, мимо которой должен был промчаться поезд, с утра стал скапливаться народ, чтобы хоть краем глаза увидеть своего кумира – «Русланиху». Эту станцию поезд должен был проскочить не останавливаясь, но, когда певица узнала, что толпа людей собралась на платформе, она упросила машиниста остановиться. И тот пошел ей навстречу, хотя прекрасно понимал, чем ему может грозить срыв железнодорожного графика. В те годы это было серьезное нарушение.

Летом 1973 года о Руслановой внезапно вспомнили кинематографисты. Режиссер Евгений Карелов, снимавший фильм «Я, Шаповалов Т. П.», решил ввести ее в фильм в качестве… себя самой. В картине был реальный эпизод о том, как во время войны Русланова выступала перед солдатами на передовой и вместо сцены она использовала… танк. Поначалу режиссер думал пригласить вместо настоящей Руслановой, которой в ту пору было 73 года, дублершу – какую-нибудь поющую актрису. Однако эта затея провалилась, так как найти актрису на такую роль было невозможно. И тогда возникла идея пригласить в картину саму Лидию Андреевну. Позвонить ей в Москву (картина снималась под Тверью) вызвался сам режиссер. Как это ни удивительно, но, выслушав его доводы, Русланова сниматься согласилась. И отыграла эпизод так, как вряд ли бы смогла даже самая профессиональная актриса-дублерша.

Русланова вышла на съемочную площадку уже одетая в свой сценический костюм, и ничегошеньки в этой народной любимице не было от звезды, примы, эстрадной богини… Просто родная русская женщина… Солдаты помогли ей взойти на танк. Кто-то из офицеров сказал: «Как генерала встречают». А Карелов поправил его: «Бери выше, старик! Она – генералиссимус русской песни. Так-то!»

Когда дали команду «Мотор!», Русланова стукнула каблуком по железу и, взвизгнув широкое, ядреное «Э-э-х!», выбивая дробь, звонко, раздольно запела одну из своих самых любимых и знаменитых песен – «Окрасился месяц багрянцем…».

Это было предпоследнее публичное выступление знаменитой певицы: в августе того же года она выступила в сборном концерте в Ростове. А потом вернулась в Москву и спустя несколько дней, 22 сентября 1973 года, скончалась от внезапной остановки сердца.

Как мы помним, Русланова была женщиной не бедной. Однако это богатство даже после ее смерти не давало некоторым людям покоя. Известно, что в последние годы жизни Русланова жила с мужчиной, который после ее смерти попытался присвоить себе все ее богатства: изумруды, картины, мебель. Но Русланова оказалась женщиной дальновидной и все свое имущество расписала и зарегистрировала на родственников, а с мужчиной расписана не была. Поэтому когда афериста приперли к стенке, он во всем признался. У него тут же все конфисковали, а самого посадили за решетку.

25 сентября – Никита ПОДГОРНЫЙ

Актеры всегда считались людьми суеверными: не любят они играть разного рода болезни, умирать на сцене и на экране. Боятся, что таким образом спроецируют свою сценическую жизнь на реальную. Известно много случаев, когда подобные страхи не подтверждались. Но с другой стороны, есть масса обратных примеров, которые невольно наводят на мысль, что в этих суевериях все-таки есть какая-то доля истины. Судьба актера Никиты Подгорного именно из этого ряда.

Никите Подгорному самой судьбой было уготовано стать артистом: многие его предки посвятили свою жизнь театру. Его бабушка – Наталья Ивановна Любушкина – играла с Комиссаржевской, дядя – Николай Афанасьевич – всю жизнь проработал в Художественном театре, и, наконец, его отец – Владимир Афанасьевич Подгорный – играл у Мейерхольда в Студии на Поварской, а остаток жизни провел в Малом театре. Так что Никита, едва он появился на свет, сразу окунулся в творческую атмосферу. В их доме часто бывали знаменитые люди того времени: Константин Станиславский, Михаил Чехов, Василий Качалов, Юрий Тынянов и др., а по соседству с ними жили такие выдающиеся актеры, как Софья Гиацинтова, Серафима Бирман, Вера Пашенная. Последняя больше всех обожала юного Никиту и всем и всюду неизменно повторяла, что считает его своим внуком.

Чуть ли не сразу как Никита научился ходить и говорить, родители тут же стали водить его в театр. Он пересмотрел множество спектаклей во МХАТе и Малом театре, а любимым его актером на всю жизнь стал знаменитый мхатовский трагик Леонидов.

В 1948 году Никита закончил десятилетку, причем экзамены сдавал экстерном. Хуже всего ему давалась алгебра, и были большие сомнения, что он вообще ее сдаст. Но Подгорного выручило его природное обаяние. Купив цветы и огромный торт, он отправился за город, где на своей даче жила его учительница по математике. Говорят, Подгорному не пришлось ничего сдавать: узнав, что он собрался идти в артисты, чтобы продолжить актерскую династию Подгорных, учительница поставила своему ученику вожделенную тройку.

В отличие от подавляющего числа абитуриентов, которые подают документы сразу в несколько театральных вузов, Подгорный шел только в один – в Щепкинское училище при Малом театре. На его сцене много лет проработал его отец, и этот театр Никита считал самым лучшим из всех существующих театров. Его приняли с первого же захода. И практически сразу Никита стал всеобщим любимцем, поскольку характера был легкого, компанейского и остроумными шутками сыпал направо и налево. И актером он был многогранным: мог с равным успехом играть и стариков, и героев-любовников. Причем даже крохотную роль из разряда «кушать подано» умудрялся превратить в маленький праздник, после которого ни один из его преподавателей и однокурсников не сомневался – у этого студента впереди блестящее будущее. Так, собственно, и получилось. Еще в училище Подгорный вместе со своими однокурсниками играл в массовках в Малом театре и уже на голову опережал своих товарищей по училищу. Причем играл-то не роли, а какие-то рольки, но после его выхода на сцену многие зрители, впервые видевшие его, восхищенно спрашивали: «Кто это?» И знатоки театра отвечали: «Это Никитушка, сын Владимира Афанасьевича Подгорного».

Как и предполагалось, закончив училище, Подгорный был определен в Малый театр. Под свое крыло его взял признанный мэтр театра Михаил Царев. Как и Пашенная, тот считал Никиту своим внуком, обожал его и всячески баловал. Даже шалости, которые не прощал другим, ему спускал с легкостью необыкновенной. Например, однажды Подгорный с приятелями закрылись в гримерке, чтобы распить после спектакля бутылку «Столичной». В это время в дверь постучали. На вопрос «кто там?» раздался голос Царева. Однако в Малом театре в ту пору было несколько шутников-имитаторов, кто мастерски подделывал голос Михаила Ивановича. Подгорный подумал, что это кто-то из них, и послал непрошеного визитера куда подальше. Однако стук продолжился, но уже более настойчиво. Подгорный опять выругался. Наконец, после того как стук не прекратился, он открыл дверь и обмер – на пороге действительно стоял Царев. Все присутствующие ожидали грандиозного скандала. Но мэтр даже голоса не повысил, а на скорые извинения Никиты ответил: «Ничего, Никитушка, я к этим шуткам уже привык».

К слову, подобным образом к Подгорному относился не только Царев, но и другие корифеи прославленного театра: Михаил Жаров, Борис Бабочкин, Игорь Ильинский. Как утверждают очевидцы, в родном коллективе у Подгорного вообще не было врагов, что является случаем уникальным – в таком учреждении, как театр, где чуть ли не все друг другу завидуют, это нонсенс. Но с Подгорным это было именно так. Хотя не любить его порой было за что: единственный и поздний ребенок в семье, он с детства привык, чтобы его любили и уделяли ему внимание, а сам мог быть и грубым, и жестким. Но то было крайне редко и в основном с людьми, которые самому Подгорному были несимпатичны. В число таких людей суждено было угодить режиссеру Борису Равенских. Он ставил с Подгорным спектакль «Власть тьмы», и у них чуть ли не с самого начала не сложились отношения. Их неприязнь друг к другу дошла до такой степени, что Подгорный после одной из репетиций позвонил режиссеру домой и наговорил ему по телефону массу резкостей. После чего заявил, что покидает Малый и переходит в Вахтанговский театр. Зная характер Подгорного, который всегда выполнял то, что обещал, многие посчитали, что вопрос с переходом – дело решенное. Однако Подгорный так и не ушел из родного театра. Говорят, его уговорил остаться его вечный заступник Михаил Царев.

Широкая известность пришла к Подгорному в конце 50-х, когда на экраны страны вышел фильм Ивана Пырьева «Идиот», где он сыграл роль Ганечки Иволгина. Критики потом писали, что Подгорный сыграл его так, как прописано у Достоевского. На волне подобного успеха актеры обычно бросаются играть все подряд, лишь бы закрепить свалившуюся на их голову славу. Но Подгорный был иного склада актер: он очень гордился своей работой у Пырьева, но размениваться на более мелкие роли не желал. Поэтому в кино снимался редко, урывками, поскольку роли выбирал тщательно и скрупулезно. Вот почему его следующая значительная роль в кино состоялась спустя почти десятилетие. В детективе Герберта Раппапорта «Два билета на дневной сеанс» он сыграл ученого-химика Лебедянского. Еще на стадии съемок скептики твердили, что Подгорному не следует связываться со столь низким жанром: дескать, негоже актеру ведущего театра страны играть в детективе. Однако стоило фильму выйти на широкий экран, как скептики тут же замолчали. Фильм получился отменный, и одна из лучших ролей в нем – у Никиты Подгорного.

В первый раз Подгорный женился рано – еще когда учился в училище. Его женой стала однокурсница по Щепкинскому, девушка с редким именем Нэлли. Но этот союз постигла та же участь, что и многие другие ранние браки, – он распался спустя несколько лет. И сразу после этого Подгорный женился повторно. Это опять была актриса – коллега Подгорного по Малому театру Ольга Чуваева. Она пришла в Малый через несколько лет после Подгорного, закончив то же училище, что и он. Поначалу их связывали только дружеские отношения, но потом начался красивый роман. А когда Подгорный ушел из первой семьи, он тут же сделал предложение Ольге. В этом браке вскоре на свет появилась очаровательная дочь Дарья, очень похожая на своего отца (сегодня она работает там же, где и ее родители, – в Малом театре).

В 70-е годы Подгорный уже по праву считался одним из ведущих актеров Малого театра. Он много играл, и зрители специально ходили именно на него – как говорили в старину, «на фигуру». Скажем прямо, достичь таких высот было делом непростым, учитывая, что Малый театр был настоящим собранием корифеев – в нем работало десять народных артистов СССР. И выбиться «в люди» среди такого созвездия имен было адски трудно. Подгорный оказался одним из тех, кому это удалось. Он играл разные роли: Рюмина в «Дачниках», Шприха в «Маскараде», генерала Тафто в «Ярмарке тщеславия», Боркина в «Иванове», Чацкого в «Горе от ума». По поводу последней роли критик Андрей Караулов писал: «Подгорный никогда не играл сам себя. Но он, если так можно сказать, играл через себя. Он использовал материалы своей биографии. Чтобы так тихо, с такой грустью сыграть Чацкого, надо прочесть десятки поэтических книг…» Последнее замечание было верно: с детства Подгорный был заядлым книгочеем, перечитав чуть ли не всю библиотеку своего отца, которая считалась одной из крупнейших в Москве. И особое место среди этих книг занимала поэзия.

Несмотря на принадлежность к театру, который принято называть академическим, Подгорный продолжал оставаться таким же шутником и душой компании, как и в студенческие годы. Разве что глаза у него стали серьезными, а так все осталось прежним. О его розыгрышах до сих пор ходят легенды. Один из них до сих пор вспоминает актриса Элина Быстрицкая. Она играла с Подгорным в спектакле «Перед заходом солнца», и в одной из сцен Подгорный внезапно снял очки, необходимые ему по роли, и актриса увидела под ними… исполинские ресницы, которые актер специально наклеил перед выходом на сцену, чтобы «расколоть» актрису. Ему это удалось: Быстрицкая прыснула, после чего тут же повернулась к залу спиной, чтобы окончательно не сорвать мизансцену.

Но самый знаменитый розыгрыш Подгорного случился в середине 70-х, причем отдавал он политическим душком и мог навсегда испортить карьеру его участникам. Дело было в Щелыкове – любимом месте отдыха советских актеров, в том числе и Подгорного. Он ездил туда отдыхать каждый год, и у него там даже была своя отдельная комната, которая так и называлась – «комната Никиты». И вот однажды Подгорный с двумя дружками, приняв внутрь определенное количество горячительного, отправился за пивом в местный буфет возле почты. Но, к их несчастью, пиво на тот момент уже закончилось. Тогда Подгорный подбил своих товарищей немедленно отправить в Москву, руководству ВТО, в чьем подчинении находился дом отдыха, телеграмму следующего содержания: «Встревожены отсутствием пива в буфете дома отдыха Щелыково. Брежнев, Подгорный, Гришин». Смысл шутки был в том, что фамилии трех подписантов совпадали с фамилиями первых лиц государства: Леонид Брежнев тогда был генеральным секретарем ЦК КПСС, Николай Подгорный – председателем Президиума Верховного Совета СССР, а Виктор Гришин – хозяином Москвы и членом Политбюро. Попадись эта телеграмма на глаза кому-нибудь из высоких чиновников, и авторы шутки горько пожалели бы о своей выходке. Но, к счастью, все обошлось и дальше руководства ВТО этот розыгрыш не распространился. И говорят, что пиво после этого случая в дом отдыха завезли.

Работа в театре отнимала у Подгорного практически все его время. В кино он снимался редко, поскольку сценариев, достойных себя, он не находил. Исключения делал только для режиссеров, которых ценил и уважал. У таких мог сняться даже в крохотных эпизодах. Например, так случилось с Георгием Данелией, у которого Подгорный снялся в фильме «Осенний марафон» в маленькой роли директора института (в кадре актер появлялся всего пару раз).

Еще одним местом приложения своих сил Подгорный избрал телевидение, где в 70-е была очень сильная редакция телевизионных фильмов. Вот там актер снимался с удовольствием, поскольку и материал был отменный, и партнерами его становились профессионалы самого высокого класса. Одной из лучших работ Подгорного на ТВ принято считать главную роль в популярном сериале «Следствие ведут знатоки» – дело под названием «Подпасок с огурцом». Подгорный хоть и сыграл там преступника, но это был особенный преступник – в нем еще оставались крохи совести.

Последним спектаклем Подгорного в Малом театре должен был стать «Выбор» Юрия Бондарева. Но Подгорный успел дойти только до генерального прогона. Он играл человека, который попадал во время войны в плен, потом жил в Германии, но в конце жизни возвращался на родину, где умирал от рака. По злой иронии судьбы, от этой же болезни спустя год после премьеры спектакля умер и сам Подгорный – у него нашли рак аорты.

Первые признаки недомогания появились у Подгорного летом 1981 года, когда он вместе с театром отправился на гастроли в Тбилиси. Там у актера начала болеть спина под лопаткой, на что он пожаловался своей жене Ольге Чуваевой. Та повела его в поликлинику. Но местные врачи ничего страшного у актера не нашли, поставив диагноз – остеохондроз. Тот же диагноз поставили и врачи ЦИТО, куда Подгорный обратился сразу после гастролей. Актеру назначили лечение: прогревание, массаж. Однако ничего не помогало, боль шла по нарастающей. Жена Подгорного начала догадываться, что дело не в остеохондрозе, но старалась гнать от себя дурные мысли, надеясь на лучшее. Так тянулось всю зиму.

Вспоминает О. Чуваева: «И вот 26 марта 1982 года. Для меня этот день дважды памятный. Я в последний раз сыграла „Власть тьмы“. Собиралась идти на спектакль. Никита был дома. Позвонил знакомый врач. Какой-то странный голос. Помню только, он сказал что-то вроде: „С нашим другом плохо“. Спросил: „Никита Владимирович дома?“. – „Да, дома“. – „Ну, тогда позвоните мне вечером“. Оставил телефон. Я говорила на кухне, а Никита читал в спальне. Спросил меня, кто это был. Я сказала, что это новый режиссер с радио.

Не помню, как играла спектакль. Позвонила перед последней картиной. Врач сказал, что у Никиты рак. Я спросила: «Это безнадежно?». – «Нет». – «Операция?» – «Тоже нет. Опухоль расположена так, что ни один хирург не сможет ее достать. Она обволакивает средний ствол легочного бронха»…»

Чтобы Подгорный ни о чем не догадался, для него была придумана версия: мол, в стране существует всего два аппарата сканирования и один из них в Москве – в Онкологическом центре на Каширке. Под этим предлогом актера уложили туда на обследование. Чтобы оправдать химиотерапию, ему поставили диагноз: цирроз печени. Жена актера просила врачей об одном: чтобы больной не узнал настоящий диагноз и чтобы по возможности снимали боли.

Летом 1982 года внезапно появилась надежда: рентген показал, что опухоль рассосалась. Даже врачи, которые считались специалистами по раковым заболеваниям, поверили, что у Подгорного появился шанс. Окрыленные этим сообщением, Подгорный и Чуваева отправились на отдых в свое любимое Щелыково. По словам Чуваевой, у них было полное ощущение, что все позади.

Жили они в Щелыкове почти месяц. Как-то шли по лесу, и вдруг Подгорный спрашивает: «А может, все-таки у меня рак?» Жена бросилась его успокаивать, призвав на помощь весь свой актерский талант. Подгорный вроде бы успокоился. На самом деле он все уже давно понял. И в Щелыково приехал, чтобы попрощаться: со здешними людьми, с любимым лесом, где он так любил подолгу пропадать в поисках грибов. И свой отъезд из Щелыкова он срежиссировал блестяще. Сам уселся за руль «Волги», помахал на прощание друзьям рукой, пообещав следующим летом обязательно приехать. А за первым же поворотом он с трудом перебрался на заднее сиденье машины, уступив руль местному жителю, водителю грузовика, согласившемуся сопровождать его до Москвы. И по дороге им приходилось останавливаться почти в каждом населенном пункте, чтобы сделать обезболивающие уколы почти терявшему сознание актеру.

Подгорный поступил в Онкологический центр на Каширке 31 августа 1982 года. И выглядел достаточно бодро: острил по поводу поставленной ему капельницы, кокетничал с сестрами, с аппетитом ел принесенную его другом Евгением Весником дыню, передал приветы общим знакомым. Вернувшись домой, Весник даже позвонил матери Подгорного Анне Ивановне, чтобы рассказать о том, что ее сын явно идет на поправку. А спустя четыре дня, 25 сентября, Веснику сообщили, что Подгорный скончался. Причем сам Подгорный был прекрасно осведомлен, что дни его уже сочтены.

Вспоминает Е. Весник: «Я был потрясен тем, что ни его мать, ни жена, ни друзья не знали, что он-то, оказывается, знал о неизбежности скорой своей смерти еще до последнего посещения Щелыкова. Нашему общему знакомому в Доме творчества, как выяснилось позже, за несколько дней до отъезда в Москву он признавался: „Я приехал сюда обреченным. Приехал прощаться! Прощаться с колдовской природой, со щелыковскими друзьями детства, с духом местных красот. Поеду в Москву умирать, там наши могилы! Подгорных! Никому ни слова! Прощай! – Дал ему денег и добавил: – Когда узнаешь о моей смерти, купи водки и устрой поминки, но обязательно в лесу! Прощай!“

Все было исполнено, как хотел Никита…

Кто сказал ему правду о его болезни? Неизвестно. Да и не нужно его искать. Он помог Никите уйти спокойно, без вдруг обрушивающихся нервных потрясений, «по-хозяйски» прожить свои последние дни… Срежиссировать и исполнить замысел… мужественного и благородного «ухода со сцены»!.. Он оказался истинным христианином, принявшим смерть спокойно, как неизбежное, не будучи, кстати, верующим ни по формальным, ни по внешним проявлениям, ни по ритуальности, ни по каким-либо другим признакам…»

25 сентября – Юрий СЕНКЕВИЧ

В Советском Союзе этого человека называли «главным кинопутешественником», поскольку на протяжении полутора десятков лет он вел на телевидении популярную передачу «Клуб кинопутешественников». Посредством этой передачи миллионы советских людей, которые по разным причинам не имели возможности выехать за границу, могли хотя бы по телевизору увидеть весь мир.

Юрий Сенкевич родился 4 марта 1937 года в монгольском городе Баин-Тумен, где его отец Александр Осипович и мать Анна Куприянова работали после окончания Военно-медицинской академии в качестве врача и медсестры в советской воинской части. Однако о своей родине Юрий мало что мог рассказать: ему исполнилось всего два года, когда его родители покинули Монголию и вернулись в Советский Союз. С тех пор в Баин-Тумене Сенкевич никогда не был, хотя и слыл знаменитым путешественником. Почему так случилось, неизвестно: может быть, не было времени, а может, слишком короткий отрезок времени длилось его пребывание там и потому ощущение ностальгии те места у него не вызывали.

В среднюю школу Юрий пошел в 44-м. Это была знаменитая ленинградская мужская школа № 107 на улице Выборгской возле Финляндского вокзала. Учился Юрий хорошо и ко дню окончания школы по поводу будущей профессии не сомневался – только военная медицина. Ведь в его роду не только родители были медиками, но и дедушка по матери Алексей Мачульский, который закончил все ту же Военно-медицинскую академию. Поэтому, когда Юрий распрощался в 1954 году со школой, он подал документы в ту же академию. И был принят с первого же захода. Стоит отметить, что, кроме сложных предметов, которые преподавались в академии, – биохимия, коллоидная химия, анатомия, – ее слушатели первое время находились на казарменном положении. Однако перед Юрием проблема дисциплины никогда не стояла: он с детства был приучен к порядку, поэтому все тяготы и лишения воинской службы переносил стоически. Хотя и накладки иной раз случались. К примеру, однажды ему пришлось провести пару суток на гауптвахте за какое-то правонарушение.

Академию Сенкевич закончил в 1960 году и был направлен на работу начальником медицинского пункта войсковой части в районе Бологого. Однако пребыванием там Сенкевич вскоре стал тяготиться: он еще в академии начал заниматься научной работой, мечтал продолжать ее и после, но пребывание в Бологом такой возможности его лишало. Он буквально исписал кипу бумаг, где просил разрешить ему перевестись в космическую медицину (тогда эта наука делала первые шаги), но ему каждый раз отказывали. Но надо было знать Сенкевича: уж если он чего-то хотел, то обязательно своего добивался. В итоге в 1962 году его просьбу все-таки удовлетворяют, и он оказывается в Москве, в Институте авиационной и космической медицины. Там ему поручают одно из направлений – поведение организма в условиях длительной невесомости. Два года спустя вся лаборатория, в которой работал Сенкевич, во главе с ее руководителем Леонидом Какуриным, была переведена на новое место, которое впоследствии стало называться Институтом медико-биологических проблем.

В октябре 1964 года в космос слетал первый врач – коллега Сенкевича по Институту медико-биологических проблем Борис Егоров. После этого возникла идея послать в космос не только врача-исследователя, но и лабораторных животных. Сенкевич перешел в отдел, который именно этим и занимался. В 1965 году в космос полетели подопытные собаки Ветерок и Уголек, которые провели на орбите более двадцати дней, побив все тогдашние рекорды пребывания живого существа в космосе. Когда они благополучно вернулись на землю, к длительному полету стали готовить людей. Одним из кандидатов-врачей для этого полета стал Сенкевич. Увы, но пройти испытания ему не удалось. Впрочем, без работы он не остался. В то время проводился эксперимент по проживанию человека в экстремальных условиях, сходных с условиями пребывания в космическом пространстве, и Сенкевич вызвался в нем участвовать. В результате в январе 1966 года он стал участником 12-й антарктической экспедиции на станции «Восток», находящейся на высоте 4000 метров над уровнем моря. Это было первое большое путешествие Юрия Сенкевича, с которого, собственно, и началась его биография путешественника.

В 1969 году знаменитый норвежский путешественник Тур Хейердал затеял очередную международную экспедицию в Атлантику на папирусной лодке «Ра». Состав ее должен был быть интернациональным (всего 7 человек), и в качестве врача Хейердал хотел видеть русского, в совершенстве владевшего английским языком и обязательно с чувством юмора. Письмо с этой просьбой норвежец отправил в Советский Союз, но ответа в положенный срок так и не дождался. Тогда Хейердал прислал в Москву новую депешу: не дадите русского, возьму чеха. А это было вскоре после введения советских войск в Чехословакию. В итоге было решено отправить Сенкевича, причем все происходило в такой спешке, что он даже не успел узнать, куда и на сколько летит. И единственное, что он успел перед отъездом, – набрать мешки медикаментов на все случаи жизни. Хейердал, как их увидел, сразу понял, что с чувством юмора в Советском Союзе полный порядок. Он привел Сенкевича к лодке и сказал: «Смотри, в нее и половины того, что ты прихватил, не уместится!» Так состоялось их знакомство. 25 мая 1969 года был дан старт началу экспедиции.

В первый раз Сенкевич женился, когда заканчивал академию. Его женой стала не его коллега по работе, врач, а женщина из другого круга – она была артисткой популярного танцевального ансамбля «Березка». Впрочем, это неудивительно, так как Сенкевич всегда славился отменным вкусом в этом вопросе и ухаживал исключительно за красавицами. В том числе и за артистками. К примеру, был в его жизни эпизод, когда он пытался ухаживать за Ларисой Голубкиной, но она ответила ему отказом.

Между тем в первом браке у Сенкевича родилась дочь Даша. Однако уберечь молодую семью от развода это событие не смогло. Брак вскоре распался, и Сенкевич уехал работать в Москву. И какое-то время даже мысли не допускал о новой женитьбе. Друзья его даже в шутку называли «сексуал-демократом». Так продолжалось несколько лет. А потом в его жизни появилась Ксения Журавлева.

С этой женщиной Сенкевич впервые познакомился заочно. Ее родная сестра-близнец Лена работала вместе с Сенкевичем и однажды принесла на работу американский журнал «Сатердей ивнинг пост», на обложке которого была запечатлена Ксения. Попала она туда не случайно: она работала переводчиком и исколесила полстраны с группой американских журналистов, которые готовили номер журнала, целиком посвященный женщинам Советского Союза. Когда Сенкевич увидел эту фотографию, он заявил Елене: «Вот на твоей сестре я женюсь! Передай ей, что я буду ждать своего часа». Этого часа пришлось ждать целых четыре года.

Первая очная встреча Сенкевича и Ксении произошла осенью 68-го на премьере шпионского боевика Саввы Кулиша «Мертвый сезон» в Доме кино. Но длилась эта встреча недолго – каких-нибудь пару часов. Потом Ксения со своим тогдашним супругом и ребенком уехала в Италию, а Сенкевич отправился в путешествие на лодке «Ра». После возвращения из экспедиции экипаж папирусной лодки должен был посетить Рим. И коллега Сенкевича по работе, сестра Ксении Лена Журавлева, попросила Юрия передать для сестры маленькую посылочку. Так произошла их вторая встреча. А третья случилась через год, когда Сенкевич вернулся из нового плавания с Хейердалом – на лодке «Ра-2» – и опять посетил Рим. Встретившись там с Ксенией, он узнал, что ее семейная жизнь разладилась и вот-вот закончится. Сам Юрий к тому времени уже изрядно устал от холостяцкой жизни и понял, что лучшего спутника жизни, чем Ксения, ему не найти. Вернувшись в Москву, они поженились.

Широкая слава Юрия Сенкевича взяла старт в августе 1973 года, когда состоялся его дебют в качестве ведущего популярной телевизионной передачи «Клуб кинопутешественников». Ее создал в марте 1960 года знаменитый кинорежиссер и путешественник Владимир Шнейдеров и вел на протяжении почти 13 лет. Однако в январе 1973 года Шнейдеров скончался, и в кресло ведущего сел профессор Банников. Но его пребывание в этом качестве длилось недолго. Подвела Банникова… его борода. Говорят, бородатые мужчины в кадре раздражали тогдашнего председателя Гостелерадио Сергея Лапина, и он отдал распоряжение подыскать вместо Банникова другого человека. Этим человеком стал Юрий Сенкевич. А нашел его сосед по дому популярный телеведущий Владимир Ухин. По словам последнего, он заметил, что Сенкевич хандрит, часто прикладывается к рюмке, и решил оторвать соседа от пагубной привычки с помощью телевидения. Дескать, кому, как не тебе, путешественнику, вести такую передачу? Сенкевич согласился. Что из этого получилось, все прекрасно знают: в кресле ведущего Сенкевич проработал более 20 лет.

В 1977 году Тур Хейердал затеял новую экспедицию – на этот раз на камышовом судне «Тигрис» он собрался доказать, что древние шумеры совершали океанские плавания. Сенкевича он опять пригласил в качестве врача, но тот решил захватить с собой в Ирак, где строилась лодка, и жену Ксению. Это было нарушением, поскольку экспедиция намечалась чисто мужская. Когда Хейердал увидел в лагере женщину, он возмутился: «Ты с ума сошел! Где ей тут жить?» Но Сенкевич не зря прихватил с собой палатку: он разбил ее в месте слияния Тигра и Евфрата, прямо у дерева, под которым произошла встреча Адама с Евой, запечатленная в легенде «Райские кущи». В той палатке супругам действительно было здорово, как в раю. А Хейердал потом на Ксению просто нарадоваться не мог: она готовила на всех, на всех стирала. А когда экспедиция стартовала в путь и Ксения осталась на берегу, Сенкевич прикрепил ее портрет к потолку хижины «Тигриса».

После распада Советского Союза Юрий Сенкевич продолжал трудиться на телевидении, много путешествовал. В 1997 году его избрали академиком Российской телевизионной академии. А передача «Клуб кинопутешественников» была занесена в Книгу рекордов Гиннесса как самый продолжительный телевизионный проект, а имя Юрия Сенкевича – как человека с самой долгой телекарьерой.

Практически до последних дней своей жизни Сенкевич путешествовал. И одна из этих поездок стала роковой. Это случилось в марте 2003 года в Танзании. Во время спуска на крутом вираже водитель автомобиля, в котором ехал Сенкевич, не справился с управлением, и машина упала с насыпи. В больнице выяснилось, что у Сенкевича сломано шесть ребер. Врачи опасались, что сломанные ребра поранили легкие, однако в Москве это не подтвердилось. Вскоре Сенкевича выписали домой. Однако еще несколько месяцев его мучили ноющие боли в груди. Учитывая, что до этого у Сенкевича уже было два инфаркта, ситуация выглядела опасной. Но Сенкевич не стал обращаться к врачам, полагая, что все пройдет само собой. Не прошло…

1 апреля 2002 года у Сенкевича случился инфаркт. Врачам удалось спасти телеведущего, после чего ему был предписан покой. Однако несколько дней спустя из жизни ушел близкий друг Сенкевича норвежский путешественник Тур Хейердал, и, когда эта новость дошла до Москвы, у Сенкевича случился второй микроинфаркт. К счастью, и он не стал роковым.

Сидеть без работы Сенкевич не мог и вскоре после выписки из больницы снова вернулся к своим служебным делам. В результате полтора года спустя последовал новый инфаркт, пережить который Сенкевич уже не смог.

В роковой день 25 сентября 2003 года Сенкевич, как обычно, приехал на работу – в свой офис на Селезневской улице – в 7.50 утра. Причем приехал на джипе сам, постеснявшись будить столь рано своего водителя, который работал у него уже 12 лет. В холл Сенкевич вошел бодрым шагом, как всегда, улыбаясь, поздоровался с охраной, поинтересовался, как дела. Получив положительный ответ, проследовал прямиком к себе в кабинет. Попросил своего секретаря Светлану Александровну приготовить кофе, а сам пока включил компьютер. Потом набрал номер телефона своего друга – Артура Чилингарова, известного полярника, вице-спикера Госдумы и сопредседателя Фонда международной гуманитарной помощи. Сенкевич поздравил друга с 64-летием, пообещал обязательно заехать к нему в Госдуму после обеда. Но этому визиту не суждено будет осуществиться.

В девять часов утра Сенкевич внезапно почувствовал боли в области груди. Позвал секретаршу и попросил принести ему воды. Когда та выполнила его просьбу, Сенкевич вынул из коробочки таблетку нитроглицерина и положил ее в рот. Однако лекарство не помогло. Поняв это, секретарша бросилась звонить в «Скорую помощь». Но пока набирала номер, ясно слышала, как Сенкевич позвонил своему сыну Николаю и сообщил, что плохо себя чувствует. Потом он позвонил своим друзьям-докторам – заместителю директора Центра экстренной медицинской помощи Дмитрию Некрасову и профессору-кардиологу Александру Шилову и попросил их немедленно к нему приехать.

Первыми к Сенкевичу приехали врачи «Скорой помощи». Когда они вошли в его кабинет, Сенкевич поднялся с кресла, чтобы приветствовать их, но едва это произошло, как острая боль в груди пронзила телеведущего. И он осел в кресло. Пульс у него не прощупывался, и врачи бросились в реанимационную машину за дефибриллятором. С помощью водителя они втащили прибор на третий этаж. Благодаря этому им вскоре удалось «завести» сердце Сенкевича. Но их радость оказалась преждевременной. Спустя несколько минут сердце телеведущего снова остановилось, и на этот раз – навсегда. Врачи Центра экстренной медицинской помощи поставили диагноз: тромбоэмболия ветвей легочной артерии. По их мнению, спасти Сенкевича было невозможно.

У Юрия Сенкевича была давняя мечта: он хотел попасть на Острова Россиян в архипелаге Туамоту. Открыл их в 1816 году россиянин Отто Коцебу на корабле «Рюрик». Когда-то эти двадцать островов на другом конце света носили имена Кутузова, Аракчеева, Суворова, Милорадовича и других наших соотечественников. Эту мечту Сенкевич осуществить не успел. Однако сбылась другая его мечта – перед самой смертью он успел побывать на своей родине в Монголии. Как будто предчувствовал…

30 сентября – Василий КАЧАЛОВ

Этот гениальный актер относился к славной плеяде первых мхатовцев, считался одним из лучших реалистичных русских актеров. Став знаменитым еще до революции, он и после нее не уехал из страны, а принял советскую власть и продолжил свое служение народу.

Василий Шверубович (псевдоним Качалов он возьмет себе чуть позже) родился 30 января 1875 года (по старому стилю) в городе Вильно в семье священнослужителя: его отец Иоанн Шверубович был настоятелем вильненской церкви. В семье росли несколько детей (три сына и две дочери), и Василий среди них был самым младшим и самым любимым. Отец мечтал, чтобы его сыновья пошли по его стопам и положили жизни свои на служение церкви, но мечтам этим не суждено было сбыться: все сыновья избрали иные пути. Старший сын, Анастасий, стал оперным певцом, средний, Эразм, посвятил себя армии – стал кавалеристом, а Василий выбрал театр.

Любовь к искусству пришла к Василию через старшего брата, который мечтал стать оперным певцом. Василий тоже любил оперу, однако еще больше ему нравился драматический театр. Спектакли заезжих театров, которые часто приезжали в Вильно, Василий смотрел по многу раз, а в гимназии, где учился, посещал драматический кружок. Роли в драмкружке он играл разные: Гамлета, Отелло, Хлестакова, Подколесина. Его талант настолько ярок, что Качалов становится кумиром сверстников на родной Большой улице и лучшего в Вильно сквера, где проходят его сценические опыты, под названием «Телятник».

Как гласит легенда, «крестным отцом» Качалова в искусстве был знаменитый актер Павел Орленев. Однажды он гастролировал в Вильно, но забыл захватить с собой один из сценических костюмов. Причем это досадное недоразумение обнаружилось буквально за пару часов до спектакля, когда времени на то, чтобы найти что-то подходящее, почти не оставалось. И выручил Орленева именно Качалов, который одолжил похожий костюм у своего приятеля, который жил в доме напротив театра. Орленев в знак благодарности за этот благородный поступок устроил Качалову прослушивание. И был буквально потрясен талантом юноши (Качалову в ту пору шел 15-й год). По словам самого Орленева: «Когда он замолчал, я бросился ему на шею и сказал: „Вы просите у меня совета, поступить ли вам в драматическую школу. Да вы сам – школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену – страдайте и работайте“.

Летом 1893 года Качалов закончил гимназию и отправился в Петербург. Но совсем не для того, чтобы стать артистом. Несмотря на восторженные отзывы Орленева и других известных театралов, сам Качалов все еще сомневался в своем актерском таланте и решил прежде попытать счастья на ином поприще – поступил на юридический факультет столичного университета. На втором курсе он попал в театральный кружок, которым руководил артист Александринского театра Владимир Давыдов. Именно он, по существу, оказался первым, кто по-настоящему, профессионально стал обучать любителя Качалова актерскому мастерству. Это обучение очень скоро дало свои плоды. В ноябре 1895 года Качалов сыграл роль Несчастливцева в «Лесе» Островского и заработал первый успех. О нем заговорили в театральных кругах, о нем стали писать в газетах, у него начало появляться имя.

Слава Качалова росла день ото дня. Как-то летом, в каникулы, он нанялся играть в любительский театр в дачном местечке Стрельна под Петербургом. Но его заприметили руководители другого театра – из дачного поселка Мартышкино – и уговорили сыграть несколько спектаклей у них. При этом пообещали платить Качалову приличные для студента деньги – три рубля за выступление. Но едва Качалов стал выступать, как народ, прослышавший о талантливом актере, повалил в театр, и гонорар Качалова вырос многократно – до пятнадцати рублей. Это был настоящий рекорд, поскольку эта сумма была равна сбору всей стрельнинской труппы. Надо отдать должное Качалову, но он не зазнался после такого успеха: на полученные деньги покупал своим коллегам водку и модные тогда воротнички из целлулоида – «Монополь». В те дни многим, кто видел Качалова на сцене, казалось, что вскорости его ждет ослепительная слава в любом из столичных театров столицы. Увы, но вышло несколько иначе.

В 1896 году Качалов был принят в труппу Театра Суворина и там… абсолютно потерялся. Волею режиссера он играл третьестепенных, неприметных персонажей без имени и лица. И все, кто видел Качалова на студенческой сцене, теперь не могли поверить, что это один и тот же человек – таким невыразительным выглядел на сцене Суворинского театра их недавний кумир. Эта ситуация угнетала Качалова. Чтобы как-то заглушить боль и тоску от происходящего, он кидается в омут пьяных кутежей и случайных увлечений. Как писал биограф актера А. Таланов: «Беззаботная актерская братия увлекала на частые трактирные кутежи и утехи. Бездарные неопределенные личности, называвшие себя жрецами чистого искусства, отнимали время на пустопорожние словопрения о мнимых проблемах. Немало талантливых людей погубила богема. Неотвратимо засасывала она людей, лишенных силы воли, чтобы вырваться из ее омута…»

К счастью, у Качалова сила воли была, и он сумел вовремя одуматься. 21-летний молодой актер нашел в себе силы совершить решительный шаг: он покинул столицу, университет, Театр Суворина и три года работал в глубинке, в провинциальных театрах России.

В 1900 году Качалов работал в Казани у известного антрепренера М. Бородая. И слава вновь вернулась к молодому актеру. Эта слава перешагнула пределы города и достигла Москвы. Как итог: вскоре на имя Качалова пришла телеграмма от Владимира Немировича-Данченко с предложением перейти в труппу Художественного театра. Любой другой актер при получении подобной депеши, не раздумывая ни секунды, бросился бы на зов, не ставя никаких условий. Но Качалов был не такой человек. Он отбивает ответную телеграмму: «Согласен. Условие: в месяц 250 рублей».

Когда в МХТ получили этот ответ, там произошел шок. Таких денег, которые требовал себе молодой артист, не имели даже звезды Художественного: например, оклад ведущих актеров Всеволода Мейерхольда и Ольги Книппер составлял 100 рублей, а актер Иван Москвин, блестяще игравший царя Федора Иоанновича, получал 75 рублей. А тут – сразу 250!

Десять дней руководители МХТ Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко не давали ответа на «ультиматум» Качалова. Думали, возмущались. Наконец в Казань полетела телеграмма, текст которой сразил всех, в том числе и Качалова: «Согласны двести. Выезжайте». Так Качалов попал в Художественный театр. Однако начало его работы в нем было более чем удручающим.

Прежде чем быть зачисленным в труппу МХТ, Качалову предстояло пройти экзамен – показаться в двух картинах «Смерти Ивана Грозного». Этот просмотр состоялся 6 марта 1900 года. На него собралась вся труппа МХТ, которая воочию хотела посмотреть на редкий экземпляр – «двухсотрублевого» артиста. На репетициях, по традиции провинциального театра, Качалов только условно, почти шепотом повторял слова роли, чтобы потом на спектакле по-настоящему «заиграть». Но «по-настоящему» не получилось. Спектакль выявил полный провал новоявленного актера: он играл растерянно, напыщенно, бестолково. Убежав за кулисы, Качалов стоял там, потрясенный собственным провалом, и не знал, что делать. Там его нашел Станиславский. Сказав для начала несколько дежурных успокоительных фраз, Константин Сергеевич затем произнес: «Вам предстоит ужасная работа над самим собой. Я даже не знаю, сумею ли объяснить вам, какая именно».

После провального экзамена Качалову доверили роль Мороза в «Снегурочке». Но он и с ней не справился. Его перестали вызывать на репетиции, в общем, поставили на нем крест. И вновь, как это уже было неоднократно, беда не сломила воли Качалова, а заставила его мобилизоваться. И первое, с чего начал, – стал приходить на репетиции «Снегурочки» самостоятельно и высиживал их до конца, мысленно проговаривая все роли. На ввод в спектакль не надеялся, но все равно приходил. И случилось чудо. Роль Берендея никак не шла у двух актеров (одним из них был сам Станиславский), и Константин Сергеевич внезапно предложил ввестись Качалову. Роль надо было выучить за одну ночь, поскольку назавтра театру предстояло уезжать с гастролями в Крым. И Качалов совершил невозможное – выучил роль Берендея назубок. И утром следующего дня сыграл ее так, что Станиславский расплакался от счастья. И Качалова взяли на гастроли.

Свою единственную на всю жизнь любовь Качалов встретил в Казани, когда работал у Бородая. Это была молодая актриса того же театра Нина Литовцева, игравшая в амплуа драматической инженю. Роман с ней начался у Качалова вскоре после его поступления в Казанский театр, однако играть свадьбу молодые не спешили – работа отнимала много сил, да и своего угла у них тогда еще не было. А потом и вовсе стало не до этого – Качалов отправился покорять Москву. Как мы знаем, покорить ее с первого захода не получилось. Когда Литовцева узнала о провале своего возлюбленного, она немедленно примчалась в Москву, чтобы поддержать его своим присутствием. Во многом именно эта поддержка со стороны любимого человека помогла Качалову не сломаться под ударами судьбы. И свой триумф в роли Берендея он посвятил Нине. Некоторое время спустя молодые поженились, у них родился сын Вадим.

Прошло всего лишь немного времени после того, как Качалов был зачислен в основной состав МХТ, и его талант раскрылся во всю свою ширину и мощь. Он стал одним из самых популярных актеров Художественного театра и играл ведущие роли. Главными вехами на этом пути стали роли Тузенбаха в «Трех сестрах», Барона в «На дне», Чацкого в «Горе от ума», наконец, Гамлета. Слава Качалова была настолько большой, что в 1906 году ему предложили перейти в ведущий театр страны – в Александринский, посулив все мыслимые блага: главные роли, солидный оклад и хорошее жилье. Но Качалов отказывается от заманчивого предложения, причем движет им не только нежелание поставить в сложное положение коллег по Художественному театру, а… неверие в собственные силы. Но это неверие в свой талант происходило не от внешних причин, а от безмерной требовательности художника к себе. Ни малейших поблажек в своем творчестве – неизменный качаловский закон.

Октябрьскую революцию 1917 года Качалов встретил с воодушевлением. И иначе быть не могло, поскольку революционные идеи завладели Качаловым еще задолго до этого. Да и могло ли быть иначе – ведь Качалов работал в МХТ, основатели которого во главу угла своего творчества ставили прежде всего вопрос идейности. «Мы очень отстали от идей свободы, в смысле сочувствия страданиям человечества», – писал в начале века Немирович-Данченко.

В начале 1903 года Качалов близко сошелся с видным большевиком Николаем Бауманом, и тот одно время скрывался от жандармских ищеек именно на квартире Качалова. Когда об этом стало известно полиции, на Качалова было заведено особое дело под номером 722. За актером было установлено негласное наблюдение, его почта перлюстрировалась. Но Качалова это не испугало. И он не раз выступал на так называемых благотворительных концертах для сбора средств в партийную кассу. Однажды он даже ухитрился дать такой концерт в зале Благородного собрания. Поэтому в донесениях полицейских чиновников Качалов проходил как политически неблагонадежный.

Вскоре после революции взгляды Качалова на происходящие события несколько изменились. И когда началась Гражданская война, он уже не мог однозначно сказать про себя, что он убежденный сторонник революционной доктрины. Отсюда и его скитания.

В 1919 году труппа Художественного театра раскололась: одна часть осталась в Москве, другая отправилась на гастроли в Харьков (в последнюю входил и Качалов). Харьков тогда был «красным», но длилось это недолго – спустя несколько дней город заняли отряды белогвардейцев. И Качалову с товарищами уже пришлось выступать перед ними (этот эпизод показан в телефильме «Адъютант его превосходительства»). А когда город вновь перешел в руки красных, мхатовцев там уже не было – они предпочли покинуть Харьков вместе с белыми. Начались скитания труппы по южным городам, а потом театр оказался за границей – сначала в Болгарии, потом в Чехословакии, Дании, Швеции.

Три года мхатовцы жили вдали от родины, пока наконец не приняли решение вернуться в Москву и воссоединиться с коллегами. Случилось это в 1922 году. А три года спустя судьба свела Качалова с Сергеем Есениным. До этого оба знали друг о друге только понаслышке, но это не мешало одному восторгаться талантом другого. Например, Качалов с удовольствием читал стихи Есенина со сцены, причем как в России, так и за границей. И вот теперь они познакомились лично – дома у Качалова. Результатом этой встречи стало известное стихотворение Есенина «Собаке Качалова» (у великого актера в доме всегда жили животные, а в тот приход Есенина там обитала овчарка Джимми). Эти стихи теперь известны каждому:

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую бесшумную погоду.

К сожалению, конец у этой истории получился печальный. Спустя несколько месяцев после появления на свет этого стихотворения Есенин покончил с собой. А еще через пару лет Качалов вынужден был отдать Джима другим людям, поскольку пес совсем отбился от рук: стал набрасываться на домашних, а однажды даже укусил своего хозяина. Но без собаки Качалов все равно не остался – завел себе потом другую, но уже не овчарку, а пуделя, которые всегда отличались веселым нравом и большим интеллектом.

Что бы ни говорили, но советская власть умела привечать свои таланты. Если те, конечно, эту власть поддерживали. Качалов советскую власть принял, и хотя ярым глашатаем ее никогда не был и даже в партию не вступил, однако власть делала все возможное, чтобы приблизить к себе великого человека, хотя бы посредством разного рода наград и высоких званий. В 1927 году, к 10-летию Октябрьской революции, Качалову было присвоено звание народного артиста республики. Восемь лет спустя актер был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Наконец, в 1936 году он получил звание народного артиста СССР, а год спустя – орден Ленина.

Качалова обожал Сталин (ярый мхатовец) и лично следил за тем, чтобы актер ни в чем не был притесняем и обижен. И когда вскоре после войны вождь узнал, что у Качалова вновь появились серьезные проблемы со здоровьем, он распорядился, чтобы врачи сделали все возможное, чтобы актер выздоровел. Увы, но даже приказ всемогущего вождя не смог изменить ситуацию – чуда не случилось. У Качалова был обнаружен рак легкого, и трагический исход был неизбежен.

В феврале 1940 года Качалову исполнилось 65 лет, и власть не оставила эту дату без внимания. Торжества были пышными. Юбиляр в тот день получил сотни поздравительных телеграмм, выслушал много поздравлений, просмотрел бесчисленные статьи в газетах и журналах. А на следующий день после торжеств слег на больничную койку. Как признавался другу сам Качалов: «Мой юбилей меня очень утомил, и, кроме грусти на душе, от него ничего не осталось – я так ясно чувствовал, что это юбилейное чествование – последняя генеральная репетиция того спектакля – похорон, которого недолго ждать, того окончательного „итога“, перед которым этот юбилейный „итог“ был предпоследним. Очень я почувствовал на этом юбилее свою конченость…»

К счастью, судьба оказалась благосклонна к Качалову – этот «итог», о котором с грустью говорил актер, наступил не тогда, в 40-м, а восемь лет спустя. И Качалов еще успел многое увидеть и пережить: нападение на страну фашистских орд, первые горькие поражения Красной Армии, затем ее победы и взятие Берлина. И только после победы здоровье актера начало стремительно сдавать.

В сентябре 1947 г. Качалов лег в «Кремлевку». И живым оттуда уже не вышел. Великий актер скончался внезапно 30 сентября от кровоизлияния в легких. Буквально за несколько дней до смерти, когда Качалова в больнице навестила его жена, он сказал ей на прощание одну-единственную фразу: «Любопытства нет, но и страха нет тоже».

Октябрь

2 октября – Василий ШУКШИН

У этого человека было множество талантов, и каждый из них он сумел раскрыть. Закончив режиссерский факультет ВГИКа, он снял несколько прекрасных фильмов, много снимался как актер, а все остальное время посвящал литературе – писал повести и рассказы, которые люди встречали с не меньшей теплотой, чем его фильмы. Этот человек был настоящим самородком, гордостью советского искусства, однако ушел из жизни слишком рано – в 45 лет. Причем до сих пор о его смерти ходят самые противоречивые слухи.

Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Его родители были уроженцами той же местности и по социальному положению считались крестьянами-единоличниками, или середняками. Когда в 1933 году проходило раскулачивание, под топор репрессий угодил и Шукшин-старший – его арестовали и отправили в исправительный лагерь.

Оставшись с двумя маленькими детьми на руках, 22-летняя мать Шукшина впала в отчаяние. Есть свидетельства, что в тот момент она хотела отравить себя и детей, лишь бы не видеть того, что происходило вокруг. Но это отчаяние длилось недолго. Затем пришло трезвое осознание того, что надо жить, если не ради себя, то хотя бы ради детей. И вскоре Мария Сергеевна вышла замуж повторно за односельчанина Павла Куксина. Однако и этот брак оказался недолгим – в 1942 году Куксин уйдет на фронт и там погибнет.

По воспоминаниям очевидцев, Шукшин рос мальчишкой замкнутым, что называется, «себе на уме». В общении со сверстниками он держал себя строго и требовал, чтобы те называли его не Васей, а Василием. Те, естественно, не понимали подобных просьб и частенько насмехались над товарищем. В таких случаях Шукшин поступал соответственно своему характеру – убегал в протоки Катуни и скрывался на ее островах по нескольку дней.

Поскольку в семье не было взрослых мужчин, Василий рано пошел работать – сразу после семилетки. А в 1950 году его призвали в армию – в одну из частей Балтийского флота (чуть позже его переведут на Черноморский флот, в часть, дислоцированную в Севастополе). Именно там Шукшин пробует свои силы в литературном творчестве – пишет свои первые рассказы: «Двое на телеге» и «Разыгрались в поле кони».

Между тем прослужить «от звонка до звонка» Шукшину не удалось – в 1953 году у него обнаружилась язвенная болезнь желудка и его комиссовали. Он вернулся в родные Сростки, где устроился работать учителем в местную школу. Однако проучительствовал недолго. Поступил было в автомобильный техникум, но вскоре понял, что и это не его стезя – поршни и цилиндры вгоняли в тоску. Те же чувства он испытал, когда устроился работать инструктором райкома партии. И вот тогда Шукшин решает отправиться в Москву, поступать на сценарный факультет ВГИКа. Мать не стала препятствовать сыну в этом желании, более того, сделала все, что могла, – продала корову и вырученные деньги отдала сыну. Так летом 1954 года Шукшин оказался в Москве. Одет он был в полувоенный костюм, гимнастерку, из-под которой виднелась тельняшка, на ногах были брюки-клеши и сапоги.

Придя на сценарный факультет ВГИКа, Шукшин представил на суд экзаменаторов свои рассказы, которые были записаны в толстую амбарную тетрадь. Так как почерк у Шукшина был очень мелкий, а тетрадь – очень толстая, девушки в приемной комиссии читать написанное поленились, решив про себя, что этот абитуриент типичный графоман. Однако, чтобы не обижать его, решили посоветовать: «У вас фактурная внешность, идите на актерский». Но затем Шукшин узнал, что есть еще и режиссерский факультет. А он понятия не имел, что есть такая профессия – режиссер. Думал, что для постановки фильма собираются артисты и договариваются между собой, как снимать. Оказалось, что режиссер – хозяин картины, главный человек. Тогда он подал на режиссерский.

Экзамены принимал Михаил Ромм, с которым Шукшин-правдолюбец умудрился поскандалить. Когда Ромм стал его стыдить за то, что тот «не читает толстых книжек, хотя работал директором в школе», Шукшин вспылил: «А вы знаете, что такое директор школы? Дрова к зиме у председателя сперва выбей, потом вывези да наколи, чтоб детишки не мерзли. Учебники раздобудь, парты почини, керосину добудь, учителей размести. А машина – с хвостом на четырех копытах – и ту в колхозе не выпросишь. Где шагом, где бегом, грязь – во… Где уж тут книжки читать!» Все, кто присутствовал при этом скандале, были убеждены – Ромм дерзкого абитуриента выгонит взашей. А Ромм внезапно заявил: «Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку». Так Шукшин попал во ВГИК.

Шукшин поселился в общежитии института на Трифоновской улице. Учился он с большой охотой, жадно впитывая в себя все, что ему читали на лекциях. За это преподаватели его очень ценили. А вот сокурсники относились к Шукшину по-разному. Кто-то уважал его за прямоту и крестьянскую сметку, а кто-то откровенно насмехался над его «неотесанностью» (первое время Шукшин ходил на лекции в брюках, заправленных… в кирзовые сапоги). Однако насмехаться над Шукшиным в открытую недоброжелатели опасались – он мог, как говорится, и в рыло съездить (а кулаки у него были внушительные).

На втором курсе состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон» (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде – изобразил выглядывающего из-за плетня матроса. А летом следующего года Шукшин оказался на практике в Одессе и совершенно внезапно получил приглашение от режиссера Марлена Хуциева сыграть главную роль в его фильме «Два Федора». Эта роль стала для Шукшина звездной – его узнала вся страна. Хотя на премьере фильма Шукшин устроил скандал. Показ должен был состояться в столичном Доме кино на улице Воровского. Но накануне этого мероприятия Шукшин выпил лишнего (он тогда частенько злоупотреблял спиртным), устроил скандал в общественном месте и его задержала милиция. Когда об этом узнал Хуциев, он тут же бросился выручать нерадивого артиста. Режиссер приехал в отделение милиции и лично встретился с его начальником. Разговор был долгим, и страж порядка долго не хотел идти навстречу режиссеру. При этом его аргументы были довольно убедительными: «У нас перед законом все равны! – говорил он. – А артисту тем более непозволительно вести себя подобным образом!» Однако Хуциеву все-таки удалось уломать стража порядка.

К началу 60-х имя Шукшина уже было достаточно известным в стране. Причем знали его не только как актера, но и как писателя. Его первый рассказ был опубликован в 1958 году в журнале «Смена», после чего публикации пошли одна за другой. А в 1963 году в издательстве «Молодая гвардия» вышел первый сборник Шукшина под названием «Сельские жители». В 1964 году состоялся дебют Шукшина на режиссерском поприще: свет увидела его первая полнометражная картина «Живет такой парень», которую он снимал в родных местах – на Алтае. В прокате она заняла 13-е место, собрав на своих сеансах 27 миллионов зрителей. А на фестивале в Венеции картина получила Гран-при, правда по разряду детско-юношеского кино, из-за чего Шукшин даже расстроился – он относил свою картину к взрослому кинематографу.

В первый раз Шукшин женился, еще живя в родных Сростках, – его избранницей стала односельчанка Мария Шумская, с которой он познакомился в 15-летнем возрасте. Они поженились спустя два года после того, как Шукшин поступил во ВГИК – 16 августа 1956 года (Шукшин специально приехал для этого в Сростки из Москвы). Однако брак оказался недолгим. Шукшин снова уехал в Москву, и постепенно его любовь к жене закончилась. И хотя Мария ждала, что муж вызовет ее в столицу, эти мечты были наивными: Шукшин жил в общежитии чуть ли не впроголодь и вызвать к себе жену просто физически не мог. К тому же недостатка в женщинах у него здесь не было. Когда слухи об этом достигли Сросток, в Москву отправился тесть Шукшина, который собирался… зарезать Шукшина за измену. К счастью, его плану не суждено было осуществиться. Но он действительно убедился, что у Шукшина здесь есть новая любовь, и рассказал обо всем дочери. И та приняла решение порвать с Шукшиным.

Столичной возлюбленной Шукшина стала студентка ВГИКа Лидия Александрова. Они жили в общаге на Трифоновской и жили, надо отметить, по-всякому. То миловались, то дрались. Шукшин тогда здорово выпивал и в порыве пьяного буйства частенько поколачивал свою возлюбленную, о чем есть многочисленные свидетельства их общаговских знакомых. Однако связь эта длилась несколько лет – почти до середины 60-х. И даже в своем первом фильме «Живет такой парень» Шукшин нашел место для своей возлюбленной и доверил Александровой главную женскую роль – она играла Настю.

Вскоре после съемок фильма Шукшин встретил свою новую любовь. Это была 33-летняя дочь знаменитого писателя Анатолия Софронова Виктория. В ту пору она была разведена и трудилась редактором в журнале «Москва». А с Шукшиным познакомилась в ЦДЛ, где проходило обсуждение его новой повести. Они начали встречаться, результатом чего стало появление на свет в феврале 1965 года дочери Кати. Увы, но на момент рождения девочки отношения между ее родителями уже дали серьезную трещину, поскольку Шукшин снова влюбился. На этот раз в свою коллегу по работе – актрису Лидию Федосееву, с которой он познакомился летом 64-го на съемках фильма «Какое оно, море?». Именно этой женщине было уготовано стать второй, и последней, официальной женой Василия Шукшина. В этом браке у них родились две дочери: Маша и Оля.

Тем временем творческая энергия Шукшина трансформируется в целый ряд новых литературных и кинематографических проектов. Во-первых, выходит новая книга его рассказов под названием «Там вдали…», во-вторых, в 1966 году на экранах появляется его новый фильм – «Ваш сын и брат», который через год удостаивается Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых. Эта премия позволила Шукшину не только громко заявить о себе как о талантливом режиссере, но и ввела его в круг патриотов-почвенников – того крыла советской творческой интеллигенции, которое отстаивало русские национальные традиции в советской культуре (на другом крыле находились либералы-западники с их культом западных ценностей).

Именно либералы и организовали ту кампанию критики, которая обрушилась на фильм Шукшина в прессе. Автора упрекали в «апологии» сельской патриархальности. Однажды во время встречи со зрителями в подмосковном Обнинске Шукшина «подкололи» язвительным вопросом: «Если вам так не нравится город, почему же вы не уедете в деревню?» Видимо, желание объясниться с публикой побудило Шукшина написать статью на эту тему, которую в ноябре 1966 года опубликовал журнал «Сельская молодежь». Приведем отрывок из этой статьи:

«Сколько ни ищу в себе „глухой злобы“ к городу, не нахожу. Вызывает злость то, что вызывает ее у любого, самого потомственного горожанина. Никому не нравятся хамоватые продавцы, равнодушные аптекари, прекрасные зевающие создания в книжных магазинах, очереди, теснота в трамваях, хулиганье у кинотеатров и т. п. Если есть что-то, похожее на неприязнь к городу, – ревность: он сманивает из деревни молодежь. Здесь начинается боль и тревога…

Так у меня вышло к сорока годам, что я – ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорей так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато… Но и в этом моем положении есть свои «плюсы»… От сравнений, от всяческих «оттуда-сюда» и «отсюда-туда» невольно приходят мысли не только о «деревне» и о «городе» – о России».

В конце концов мысли о России привели Шукшина к идее снять фильм о Степане Разине. Однако времена тогда уже в стране были не те. Хрущевская «оттепель» настолько обострила идеологическое противостояние державников и либералов, что власти, справедливо испугавшись, что это противостояние «раскачает лодку», решили эту «оттепель» прикрыть. Поэтому идея шукшинского «Разина», где речь шла о крестьянском бунте, пришлась тогда не ко двору. Кроме этого, в середине 60-х случился скандал с другим фильмом на материале русской истории – «Андрей Рублев» Андрея Тарковского (кстати, сокурсника Шукшина по ВГИКу), – в котором власти усмотрели искажение русской истории. В итоге намеченный на 1967 год запуск фильма «Степан Разин» сорвался. Киношное начальство выдвинуло Шукшину следующие доводы: во-первых, сейчас нужнее фильм о современности, во-вторых, двухсерийный фильм на историческую тему потребует огромных денежных затрат. Короче, автору дали понять, что съемки фильма о Разине откладываются на неопределенное время.

То же самое произошло и с другой идеей Шукшина, где он хотел затронуть проблемы современности и экранизировать свою сатирическую сказку «Точка зрения». Однако эту вещь «тормознули» уже сами коллеги Шукшина. Во время обсуждения этой заявки на Киностудии имени Горького известный режиссер Сергей Юткевич, к примеру, заявил: «Картина в целом предстает настолько неутешительной, что вряд ли она принесет много радости зрителям, даже желающим надсмеяться над своими недостатками и трудностями в наступающем юбилейном году». (В те дни страна готовилась встречать 50-летие Великого Октября. – Ф. Р.).

Все эти неудачи сильно расстраивали Шукшина. Был даже момент, когда он хотел покончить жизнь самоубийством в родных Сростках. Спас его режиссер Станислав Ростоцкий, который написал ему письмо, где по-мужски поговорил с коллегой и заставил его не раскисать, а, наоборот, продолжать бороться. К тому же у Шукшина вот-вот должна была родиться вторая дочка.

Между тем мечта поставить «Разина» не покидала Шукшина. Практически каждый год он бомбардирует руководство Студии имени Горького и Госкино просьбами разрешить ему запуститься с этой картиной. Но все напрасно: ему впрямую не отказывают, но каждый раз откладывают решение вопроса на потом. Говорят: снимите пока что-нибудь из современной жизни, а потом посмотрим. Причем это вызвано не только боязнью, что Шукшин снимет что-то крамольное, но и тем, что на студии многие мэтры не хотели давать талантливому коллеге шанс вырваться вперед себя. Ведь таланта он был огромного и фильм бы снял по-настоящему грандиозный.

Чтобы не простаивать без работы, Шукшин снимает в 1971 году фильм «Печки-лавочки». Вроде бы бесхитростную историю про алтайского тракториста Ивана Расторгуева (эту роль играл сам Шукшин), который вместе с женой едет отдыхать к морю. Но в этой простой на первый взгляд истории не все было так просто. Сам Шукшин в своей заявке на картину писал, что хочет поднять в ней проблемы истинной человеческой ценности, внутренней интеллигентности, благородства, достоинства гражданского и человеческого.

В 1972 году Шукшин уходит со Студии имени Горького на «Мосфильм». Сделано это было по одной причине: на главной студии страны ему пообещали помочь в осуществлении его давнего замысла – постановке фильма о Степане Разине. Такая надежда и в самом деле появилась и была связана со сменой руководства в Госкино: вместо А. Романова кресло председателя занял Ф. Ермаш. Однако запуск эпического полотна требовал длительной подготовки и больших средств, поэтому, чтобы не простаивать, Шукшину посоветовали пока снять фильм на современную тему. И Шукшин снимает фильм-реквием – «Калину красную». Полную драматизма историю про вора-рецидивиста Егора Прокудина по прозвищу Горе. Главную роль Шукшин оставляет за собой.

Все мы хорошо помним концовку этого фильма: Прокудин умирает на колхозном поле после предательского выстрела одного из бывших дружков-рецидивистов. Умирает на руках любимой женщины. Эпизод снимался в мае 1973 года в Вологодской области. А спустя 16 месяцев после этих съемок – 2 октября 1974 года – Шукшин умирает по-настоящему. Уже на Дону, в каюте теплохода «Дунай», стоявшего на приколе в станице Мелологовская. И рядом с ним в эти минуты не было никого: ни жены (она была в командировке в Болгарии), ни друзей (они спали в других каютах). О том, как было обнаружено тело Шукшина, впоследствии рассказал актер Георгий Бурков. Он же поведал и о мистической истории, которая предшествовала смерти Шукшина. Дело было так.

Шукшин сидел в гримерной и, ожидая, когда гример начнет накладывать на него грим, от нечего делать стал макать булавку в баночку с красным гримом и что-то рисовать на обратной стороне пачки сигарет «Шипка». Эти его художества заметил Георгий Бурков.

– Ты что рисуешь? – поинтересовался он у Шукшина.

– Да вот видишь, вот горы, небо, дождь, ну, в общем, похороны. «Смерть в тумане» называется.

Бурков тут же вырвал из рук коллеги пачку и сунул ее себе в карман. А коллеге посоветовал больше такой ерундой не заниматься. Шукшин в ответ засмеялся: дескать, мнительный ты. А спустя несколько часов его не стало. События развивались следующим образом.

Вечером киношники, которые жили в станице Мелологовской на теплоходе «Дунай», смотрели прямую трансляцию из столичного Дворца спорта первого матча московского этапа хоккейной Суперсерии-74 между сборными СССР и Канады. После матча все разошлись по своим каютам спать. Однако в 4 часа утра Бурков, которому почему-то не спалось, вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. «Валидол не помогает, – пожаловался он. – Нет у тебя чего-нибудь покрепче?» Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и вновь потер грудь. «Ну как, Вася, легче?» – поинтересовался Бурков. «Подожди, они же не сразу действуют», – ответил Шукшин.

Они зашли в каюту Шукшина. Там Бурков внезапно выразил желание скоротать с другом оставшиеся несколько часов. Но Шукшин возразил: «Что я, девочка, что ли, охранять меня… Нужен будешь – позову. Иди спать». Бурков спорить не стал. Но даже придя к себе в каюту, долго прислушивался к ночным звукам – все ждал, что Шукшин его позовет обратно. Но вокруг было тихо. Вскоре Бурков заснул, а когда проснулся, то часы показывали около десяти часов утра. Вспомнив о Шукшине, он бросился к нему в каюту. Друг лежал в кровати на левом боку, причем что-то в его позе показалось Буркову «не таким». Но он прогнал от себя всяческие подозрения. Осторожно взял со стола заварку и ушел к себе в каюту. Там он вскипятил чайник, разлил чай в два стакана и бросил в них по два куска рафинада. После чего отправился будить Шукшина.

Когда Бурков дотронулся до руки друга, он ощутил неестественный холодок. Понимая, что произошло непоправимое, Бурков, пятясь спиной, вышел в коридор. Войдя в свою каюту, он подумал: «Не может быть… С ума схожу, не иначе…» Он машинально размешал в стакане с чаем сахар и отпил пару глотков. «Вот же, пью чай, чувствую – сладкий», – пронеслось в его сознании. Затем он вновь вышел в коридор. Навстречу шел Николай Губенко. Бурков остановил его и, взяв за руку, сказал: «Пошли к Васе». Но, видимо, что-то было написано на его лице, потому что Губенко отшатнулся от него и закричал: «Что-о-о? Нет-нет, не хочу, не могу…»

И все же именно Губенко пришлось первым убедиться в том, что Шукшин умер. Он вошел в его каюту, потряс коллегу за плечо, а когда тот не отреагировал, пощупал пульс. Пульса не было. Спустя несколько минут о трагедии уже знала вся съемочная группа. В официальной версии смерти потом запишут, что Шукшин скончался от сердечной недостаточности.

До сих пор о смерти Шукшина ходят самые противоречивые слухи. Одни упирают на то, что Шукшин скончался в силу естественных причин (из-за слабого здоровья), другие настаивают на криминальной версии – что это было преднамеренное убийство. Поэтому следует рассмотреть обе точки зрения. Начнем с первой.

У Василия Шукшина была застарелая язва желудка, но в последние годы она мучила его особенно сильно. Поводом к этому была его работа: из-за постоянных придирок руководства ему буквально с боем удавалось пробивать свои фильмы. А его главный проект – фильм «Степан Разин» – ему снять никак не давали, что заставляло Шукшина нервничать еще сильнее. Если добавить к этому еще и то, что Шукшин много курил и пил растворимый кофе (причем за ночь выпивал чуть ли не банку!), то причина смерти становится понятной. Не случайно в свидетельстве о смерти врачи записали, что остановка сердца произошла вследствие табачной и кофейной интоксикации.

Однако родственники Шукшина рассказывали, что незадолго до смерти он проходил медицинское обследование и тамошние врачи отметили, что сердце у него абсолютно здоровое. Именно это обстоятельство и стало одним из поводов к тому, чтобы заподозрить в этой смерти что-то неладное. Ведь из жизни ушел не просто знаменитый режиссер, актер и писатель, а один из лидеров патриотического движения, который с каждым годом набирал все большую популярность как в народе, так и в интеллигентской среде.

Сняв «Калину красную», которая принесла ему всенародную любовь, Шукшин одновременно написал пьесу-сказку, где выступил как блистательный сатирик, радетель за русскую нацию. Название пьесы было весьма характерным – «Ванька, смотри!» (то есть не дай себя облапошить). Писатель В. Белов отозвался о ней следующим образом:

«В своем Иване, посланном за справкой, что он не дурак, Макарыч с горечью отразил судьбу миллионов русских, бесстрашно содрал с русского человека ярлык дурака и антисемита, терпимый нами только страха ради иудейска. После Гоголя и Достоевского не так уж многие осмеливались на такой шаг!..»

Кстати, сразу после этой сказки Шукшин намеревался написать еще одну пьесу, но уже современную – о так называемой «золотой молодежи», которая должна была вызвать не меньшую критику в стане либералов, чем «Ванька, смотри!». Но, увы, этим планам Шукшина не суждено было осуществиться.

На мысль о неслучайности смерти Шукшина наводят и другие факты. Например, череда смертей еще нескольких русских писателей, имевших отношение к патриотическому движению. Так, в 1971 году покончил с собой Леонид Соболев (он возглавлял Союз писателей РСФСР), а спустя год страна лишилась еще двух служителей пера: застрелился лидер державников-сталинистов Вячеслав Кочетов (кстати, именно возглавляемый им журнал «Октябрь» в начале 60-х открыл Шукшина-писателя), а писатель-фантаст Иван Ефремов умер после того, как КГБ (а там тоже были свои патриоты и западники) устроил у него дома обыск и обвинил в сотрудничестве… с английской разведкой. Короче, если суммировать все эти факты, то смерть Шукшина может выглядеть вполне логичным звеном в этой цепочке подозрительных смертей. Причем об этом догадывались и говорили почти в открытую уже тогда. Например, кинорежиссер Сергей Бондарчук (именно он собирался помочь Шукшину пробить на «Мосфильме» его «Степана Разина») в одном из разговоров со своим зятем Николаем Бурляевым обронил такую фразу: «И Шукшина тоже убили. И я даже знаю, кто это сделал» (смотри мемуары Н. Бурляева «Одолевая радостью страданья»).

Те люди, которые первыми вошли в каюту, где лежал мертвый Шукшин, обратили внимание на странный запах, который присутствовал в помещении. Потом была высказана догадка, что это мог быть инфарктный газ, который кто-то запустил в шукшинскую каюту через открытое окно. Кстати, этим человеком мог быть мужчина, который накануне смерти Шукшина крутился на теплоходе, а потом бесследно исчез, не оставив после себя ни имени, ни каких-либо следов. Так что, если слова Бондарчука верны, то убрать Шукшина могли те структуры КГБ, которые симпатизировали западникам. Ведь в стране начиналась «разрядка», и такие люди как, Василий Шукшин, представляли реальную угрозу для тех, кто поставил своей целью сближение с Западом.

3 октября – Александр БЕЛОВ

В октябре 1978 года в Ленинграде скончался спортсмен, имя которого знала вся страна. Прозванный в народе «баскетбольным гением», он радовал миллионную армию спортивных болельщиков своей виртуозной игрой совсем немного – всего десять лет. И из жизни ушел совсем молодым – 27-летним. В народе потом пойдут разговоры о том, что мог бы прожить и больше, до глубокой старости, если бы не спорт с его чудовищными нагрузками. В иных случаях подобные разговоры не были бы преувеличением – профессиональный спорт и в самом деле не прибавляет человеку здоровья. Однако в случае с этим человеком все было иначе.

Александр Белов родился 9 ноября 1951 года. С детства он рос спортивным ребенком, причем не чурался пробовать себя в разных видах спорта: летом играл в футбол, зимой гонял шайбу. Но потом, в одиннадцать лет, вдруг сильно вытянулся и решил попробовать себя в баскетболе. Он записался в детскую спортивную школу ленинградского «Спартака», где постигал азы баскетбола под руководством тренера Владимира Кондрашина. Довольно скоро Белов стал любимым учеником этого замечательного тренера и стремительно набирается опыта и мастерства. Ему было всего 16 лет, когда о нем уже восторженно говорили баскетбольные специалисты.

Впервые Белов появился в основном составе взрослой команды «Спартака» на площадке манежа Академии имени А. Можайского в 1967 году. Шла вторая половина матча с рижским «ВЭФом», где самым титулованным игроком был Янис Круминьш. Щуплого Белова выпустили играть против него, хотя тот был на целых 18 сантиметров выше своего оппонента. Но Белов совершил чудо, начисто «закрыв» Круминьша. В те годы баскетболисты, умеющие эффективно ставить блокшоты, были наперечет, так вот 16-летний Белов оказался в числе этих виртуозов. На протяжении всего матча он так ловко прерывал все атаки Круминьша, что зал чуть ли не ежеминутно взрывался аплодисментами, глядя на эту дуэль именитого мастера и дебютанта. В итоге уже на следующий год Белова включили в состав национальной сборной страны, которая отправилась на Олимпийские игры в Мехико. И хотя за основной состав Белов сыграл всего лишь несколько минут, эта поездка была для Белова тем самым трамплином, с которого он вскоре шагнул к славе.

В 1969 году тренером сборной СССР стал Владимир Кондрашин – тренер Белова. Естественно, учитель не мог оставить за бортом вверенного ему коллектива своего любимого ученика и включил его в состав команды, отправляющейся на чемпионат Европы в Неаполь. Там Белов выходил на площадку гораздо чаще, чем в Мехико, и своей игрой на позиции центрового внес немалую лепту в победу команды – сборная СССР тогда стала чемпионом Европы. Это была первая весомая награда в звездной карьере Александра Белова.

В тандеме Кондрашин – Белов его участники понимали друг друга буквально с полуслова. Причем не только на спортивной площадке, но и в обычной жизни, где Кондрашин заменил Белову отца, который рано ушел из жизни.

В результате упорных тренировок учитель и его ученик изобрели оригинальный защитный прием, который Белов мастерски использовал в играх. Как известно, многие игроки бросают по кольцу с отскоком от щита. Белов с Кондрашиным учли это и придумали: когда мяч касался щита, Белов высоко подпрыгивал вверх, одной рукой прижимал его к щиту и после этого уже легко овладевал им. Даже более рослые соперники не могли помешать Белову, который отличался необыкновенной прыгучестью и легко опережал их на какие-то доли секунды. Дело дошло до того, что этот прием даже обеспокоил международную лигу ФИБА. Чтобы лишить советских баскетболистов этого преимущества, было принято решение, запрещающее игрокам в международных играх трогать мяч, коснувшийся щита. Однако обуздать Белова все равно не удалось, поскольку в его арсенале было множество других эффективных приемов, которые ставили в тупик даже самых титулованных игроков.

Мировая слава пришла к Александру Белову осенью 1972 года, когда в составе сборной Советского Союза он участвовал в Олимпийских играх в Мюнхене. Белов мастерски провел весь турнир, но главную лепту в победу своей команды внес в финальном поединке, где советской команде противостояла сборная США – главный претендент на золотые медали.

Матч складывался очень драматично. Наши постоянно вели в счете, но разрыв был минимальным. За полминуты до конца встречи счет был 49:48 в пользу сборной СССР. Наши пошли в очередную атаку, и капитан команды Паулаускас, дойдя с мячом до зоны соперников, отдал точный пас Александру Белову, который был уже под щитом американцев. Все ждали от него завершающего броска, который поставил бы финальную точку в этом поединке. Александр бросил, мяч пролетел несколько метров, отделяющих его от кольца, но попал в дужку. Это было невероятно, но факт. Но затем произошло еще более невероятное. Отскочив от дужки, мяч вновь вернулся в руки Белова. Следовало бросить еще раз, и все, кто наблюдал за матчем, были твердо уверены, что Александр так и поступит. Но он, видимо, испугавшись нового промаха, поступил иначе: отбросил мяч в сторону своего напарника по команде Саканделидзе. Тот такого маневра явно не ожидал и поймать мяч в руки не сумел. Зато оказавшийся поблизости американец Коллинз мяч подхватил и бросился к нашей зоне. Чтобы остановить его, Саканделидзе пришлось «сфолить», и судья назначил штрафные.

Коллинз блестяще их реализовал и за несколько секунд до конца матча вывел свою команду вперед. Все! Наши проиграли! Американцы бросились обниматься, а на советских баскетболистов было страшно смотреть. Особенно переживал Александр Белов, который имел прекрасную возможность вывести нашу команду в победители турнира, но сплоховал. В те мгновения ему, наверное, казалось, что жизнь для него остановилась. Он стоял в гордом одиночестве посреди площадки, и никто из товарищей по команде не смотрел в его сторону. И тут внезапно произошло чудо. Судьи фиксируют, что матч до конца не доигран: осталось три секунды. Но что можно сделать за это время? Разве что поймать мяч в руки. Поэтому практически никто из присутствующих и наблюдавших за ходом матча по телевизору зрителей не верил в то, что результат изменится.

Но вот звучит свисток, наш баскетболист Едешко перехватывает мяч и точным броском отдает его дежурившему под щитом американцев Александру Белову. Зал замирает. Еще мгновение – и матч закончится. Однако, прежде чем это произошло, Александр точным броском посылает мяч в кольцо противника. И только после этого звучит сирена. Все! Победа сборной СССР, которая приносит олимпийские медали!

После этого победного броска к Белову пришла фантастическая слава. Даже в Америке, где, казалось бы, его должны были теперь ненавидеть, появились целые группы «фанов» – почитателей Александра Белова. Одна молодая американка потеряла из-за него голову, приехала в Ленинград и предложила ему жениться на ней и уехать в США. Но он отказался. А вот другое предложение он с удовольствием принял – поиграть в Америке, в самой НБА. Там его даже поставили на драфт, что было случаем уникальным: такой чести из европейских баскетболистов удостаивались только два спортсмена – наш Александр Белов и итальянец Дино Менегин. Агенты американских клубов предлагали за трансфер Белова 2 миллиона долларов, а ему самому в качестве зарплаты – чуть более миллиона. Дело дошло до того, что несколько американских конгрессменов, приехав в Москву, стали уговаривать советских руководителей отпустить Белова в Америку. Дескать, это очень выгодно: и деньги в казну получите, и авторитет своего спорта поднимете. Но поскольку в те годы деньги значили гораздо меньше, чем идеология, в Америку Александра не отпустили. Ему суждено было играть здесь, на родине. Здесь же и умереть.

Между тем карьера талантливого баскетболиста с каждым годом набирала темп. В 1974 году Белов был признан лучшим центровым на чемпионате мира, на следующий год стал чемпионом страны, еще через год – чемпионом мира, на Олимпийских играх в Монреале в 1976 году взял «бронзу». Один из спортивных журналистов – И. Фейн – так описывал виртуозные финты Белова на площадке:

«Саша бежал, как молодой олень. Он прыгал, как будто у него в ногах была пружина. Я что-то не помню, чтобы кто-то выигрывал у него (и выигрывал ли вообще) вбрасывания, хотя визави превосходили его на 10–15 сантиметров (у Белова было всего 2 метра роста). Это был атлет – больше ничего и говорить не стоит.

Мяч он держал так, что выбить, вырвать его из рук не было никакой возможности. Железная хватка Белова позволяла ему выстоять, сориентироваться в самых острых ситуациях. И при этом, что просто поражало современников, у него, как у блестящего пианиста, была прекрасная рука. Бросал Саша мягко, изящно, подчеркнуто красиво и точно…

Но все же главное его достоинство – интеллект. Такого умного, интеллигентного, все видящего и понимающего центрового спортивный мир еще не знал…»

Несмотря на завидные успехи в спортивной карьере Белова, его личная жизнь поначалу складывалась не так удачно. Одно время он встречался с девушкой, которую любил и даже собирался на ней жениться. Однако этому не суждено было сбыться. Забеременев от него, девушка решила избавиться от ребенка и сделала аборт, даже не предупредив об этом своего любимого. Когда тот узнал об этом, он принял решение порвать с ней отношения. Для него это было трудное решение, но, видимо, иначе он поступить не мог.

Новая любовь пришла к нему неожиданно весной 1976 года. Произошло это при следующих обстоятельствах.

Еще два года назад он знал о том, что его любит молодая баскетболистка Александра Овчинникова, но отвечать на ее чувства он не мог: тогда он еще встречался со своей первой невестой. Но когда они расстались, он вспомнил про свою тезку и первым пошел на сближение. На слете олимпийцев, проходившем в Ленинграде, он попросил своего партнера по команде Михаила Коркия поговорить с Александрой и выяснить, как она к нему относится. Ничего не подозревающая девушка ответила: мол, Белов ей очень нравится. Не прошло после этого и трех дней, как ей вручают письмо без подписи. Даже не письмо, короткую записку от Белова. В ней тот писал: «Саша, нам нужно поговорить. Теперь ты много узнала о моих чувствах к тебе. Не подписываюсь. Думаю, ты догадалась, кто обращается к тебе». Вечером она уже мчалась к нему на свидание.

В тот вечер они сходили на концерт, потом долго гуляли. Наутро Белов улетел со сборной на 20 дней в США. А когда вернулся, их встречи с Овчинниковой продолжились. Первое время они чаще всего встречались в Подмосковье, поскольку женская сборная СССР проводила сборы в Серебряном Бору, а мужская – в Новогорске. Несмотря на строгий контроль тренеров (особенно женского), влюбленные все же умудрялись ежедневно бегать на свидания друг к другу.

Стоит отметить, что Кондрашин был рад такому развитию событий, поскольку хотел, чтобы его ученик наконец нашел свое счастье в личной жизни. А Овчинникова ему нравилась – скромная, выдержанная. Такая могла благотворно повлиять на «взрывного Белова». В итоге в апреле 1977 года молодые сыграли свадьбу. Увы, но их счастью не суждено было длиться долго – трагедия была уже не за горами.

На момент свадьбы здоровье Белова было уже сильно подорвано. Он постоянно жаловался тренеру на боли в груди, и тот, чтобы облегчить ему страдания, буквально в каждом матче позволял минуту-другую отдохнуть на лавочке. А в конце 1977 года здоровье Александра стало стремительно ухудшаться из-за одного скандального происшествия.

Теперь уже не секрет, что в те годы многие советские спортсмены, выезжавшие за рубеж, вывозили с собой дефицитные для западного покупателя товары (вроде икры, водки) и обменивали их на вещи, дефицитные у нас: аудио– и видеоаппаратуру, одежду, обувь и т. д. Для этих целей в каждой группе отъезжающих спортсменов были специальные люди, которые в своем багаже и провозили контрабанду (их называли «зайцами»). В основном это были игроки-середнячки, потеря которых для команды в случае разоблачения была бы несущественна. Однако в той злополучной поездке ленинградского «Спартака» в Италию на матч с клубом «Чинзано» игроки почему-то решили доверить контрабанду Александру Белову. Тому бы возмутиться за такое «доверие», отказаться… Но, видимо, на то и был сделан расчет, что Александр при своей природной доброте воспримет это без скандала. Так оно и получилось. Взяв сумку, в которой на этот раз лежали не какие-нибудь водка или икра, а иконы(!), спортсмен ступил на пункт таможенного контроля. И именно его багаж внезапно решили проверить таможенники.

Позднее выяснилось, что произошло это отнюдь не случайно. Один из игроков команды, мечтавший играть в стартовой пятерке и видевший в Белове основное препятствие к этому, решил его убрать чужими руками. Он «стукнул» куда следует о том, что в багаже Белова – не предназначенные для провоза вещи, и знаменитого центрового задержали.

Скандал из этого раздули грандиозный. Ряду центральных газет была дана команда подробно осветить это событие, разделав виновника происшествия «под орех». Белова тут же лишили звания заслуженного мастера спорта, стипендии, вывели из национальной сборной и из состава «Спартака». Даже тренироваться ему запретили. После этого Александр запил, сердце стало болеть еще сильнее.

По одной из версий, эту провокацию специально подстроили чиновники из Спорткомитета, чтобы выбить знаменитого центрового из ленинградского «Спартака» и переманить его в Москву. На эту версию косвенно указывает ряд фактов. Например, такой: сразу после отчисления Белова из команды тот человек, который всучил ему злополучные иконы, настоятельно советовал переходить в ЦСКА, где ему сразу восстановят все звания и возьмут обратно в сборную. Но Александр отказался от этого предложения. Не мог он предать команду, тренера, которые, собственно, и сделали из него настоящего спортсмена.

В августе 1978 года судьба вроде бы снова улыбнулась Белову: его вновь пригласили в национальную сборную, которая в рамках подготовки к чемпионату мира на Филиппинах тренировалась в латышском городе Талсы. По словам очевидцев, когда Белов приехал на сборы, его с восторгом встречала вся команда, даже те из игроков, кого он неизбежно должен был вытеснить из сборной. Казалось, что справедливость восторжествовала и новые победы спортсмена не за горами. Однако…

Буквально через несколько дней после начала тренировок Белов стал жаловаться на недомогание. Врачи обследовали его и определили отравление. Больного отправили в инфекционную больницу, где тамошние эскулапы посадили его на уколы. От них у Белова внезапно заболело сердце. Вскоре его перевезли в Ленинград, в Институт усовершенствования врачей.

Знаменитого спортсмена лечила целая группа именитых профессоров, которая и установила причину его заболевания: панцирная сетка. Болезнь, когда известь, как панцирь, из года в год покрывает сердечную мышцу. В конце концов человек перестает дышать. Болезнь была неизлечимой, и врачи прекрасно это знали. По одной из версий, знал об этом и сам Белов, только виду никогда не подавал. Его тренер Кондрашин в свое время даже пытался найти в США врача, который смог бы вылечить его талантливого ученика, но эта попытка не увенчалась успехом.

По горькой иронии судьбы, Белов умирал в том же институте, в котором несколько лет назад ушел из жизни и его отец. Более того, он лежал на той же самой кровати, на которой провел свои последние минуты жизни его родитель.

3 октября 1978 года Александр Белов скончался.

После вскрытия выяснилось, что у Белова была врожденная болезнь сердца. Причем редчайшая болезнь – случай Белова был не то пятым, не то шестым в практике мировой онкологии. Практически он был обречен на раннюю смерть с самого рождения. Однако спорт не укоротил его жизнь, а, наоборот, продлил ее. Те же врачи утверждали, что, если бы Белов не занимался активно спортом, он бы ушел из жизни гораздо раньше. Потому что у него не было бы столь мощного стимула к жизни, каковым являлся спорт. Ведь Белов сумел достичь в нем фантастических успехов: был горячо любим не только у себя на родине, но и на родине самого баскетбола – в Америке. Эти любовь и почитание и стали тем эликсиром, который позволил Белову дожить почти до тридцати. Жаль, что не дольше.

Александра Овчинникова после смерти мужа несколько лет жила одна. Затем вновь вышла замуж, родила дочку – Полину. Однако в дальнейшем жизнь молодых разладилась, и они развелись. Мать Белова Мария Дмитриевна считает Полину своей внучкой и помогает в ее воспитании.

Несмотря на свою короткую спортивную биографию, Александр Белов сумел оставить такой след в отечественном спорте, что он не забывается до сих пор. Хотя со дня смерти спортсмена минуло почти 30 лет. Еще в конце 70-х, сразу после смерти Белова, было решено проводить турнир его имени. Но тогда дело ограничилось всего лишь одним разом – турнир был проведен в декабре 79-го, после чего о нем забыли. Так продолжалось 12 лет, но в 1991 году мемориальный турнир Белова был возобновлен. И с тех пор проводится каждый год. И пока он жив, значит, жива и память о замечательном спортсмене и человеке Александре Белове.

3 октября – Глеб СТРИЖЕНОВ

Этого актера часто путали с его знаменитым братом – звездой отечественного кинематографа Олегом Стриженовым. Действительно, они были очень похожи внешне, хотя актерские их судьбы сложились по-разному. Если Олег, младший брат в этом тандеме, еще в молодости, со своей первой роли, с ходу ворвался на самую вершину кинематографического Олимпа, то его брат шел к своему успеху значительно дольше и популярность приобрел благодаря не главным ролям, а эпизодам или ролям второго плана. Из-за этого фанфары славы били в его честь значительно тише, что, конечно, несправедливо. Ведь звезд кинематографа не так много, а эпизодников тысячи, и стать великим среди них тоже удается не каждому. Этому человеку удалось.

Глеб Стриженов родился 27 июля 1925 года в семье военного. Его отец – Александр Николаевич – до революции окончил петербургскую Николаевскую кавалерийскую школу, а потом перешел на сторону Красной Армии. Вместе со своей женой – Марией Федоровной – он кочевал с места на место, поэтому жить им приходилось в разных местах: в Тифлисе, Петергофе, Ленинграде, Харькове, Благовещенске. И только в начале 30-х семья Стриженовых наконец окончательно осела в Москве. К тому времени в семье росли уже трое сыновей: Борис (сын Александра Николаевича от первого брака), Глеб и Олег. Двое последних впоследствии станут знаменитыми актерами, а вот Борису будет уготована иная судьба – он погибнет на фронте.

Стриженовы поселились в Замоскворечье, на улице Коровий Вал, в районе Добрынинской площади. Тогда там еще витал дух дореволюционной купеческой Москвы. Это был район сплошных голубятен, в переулках паслись гужевые лошади, привольно себя чувствовали куры и свиньи. Одним словом, не индустриальная Москва, а тихая провинция. Глеб вместе с братьями днем учился в школе, а вечерами пропадал в кинотеатре «Спорт», который стоял на месте нынешнего кинотеатра «Буревестник». Кино в те годы было чуть ли не главной страстью всех советских детей. По многу раз детвора смотрела хиты того времени: «Веселые ребята», «Чапаев», трилогию о Максиме и другие фильмы. Благодаря кино Глеб увлекся театром и подростком стал пробовать свои силы в разных театральных студиях. По его же стопам потом пойдет и младший брат Олег, а вот старший, Борис, пойдет по стопам отца – поступит в Саратовское летное училище. И когда начнется война, с первым же призывом попадет на фронт. Провоюет он почти полтора года – в ноябре 1942 года Борис погибнет в бою под Сталинградом.

Вслед за старшим братом отправится воевать и Глеб. Причем для того, чтобы его взяли, ему придется пойти на хитрость – исправить свой год рождения в метрике, прибавив себе лишних два года. Служить его определили в морскую пехоту. Воевал он где-то около года. Потом в бою под Херсоном его контузило, и после госпиталя он был комиссован.

Вернувшись домой, Стриженов устроился актером в труппу Театра Балтфлота, находившегося в Либаве. Театр гастролировал в разных местах: выступал на фронтах, в тылу. Спектакли игрались сплошь героические, и Глеб почти везде играл главных героев. Его внешность – высокий рост, красивое лицо – предполагала именно такие роли. После войны он перевелся в Ульяновский театр, а оттуда – во Владимирский. Играя на сцене, одновременно завершил среднее образование в школе рабочей молодежи. А потом жизнь Стриженова круто изменилась благодаря младшему брату Олегу.

Олег очень любил теперь уже своего единственного брата и постоянно думал о нем, мечтал, чтобы он жил рядом с ним. Но как это сделать, если театральная жизнь Глеба все время забрасывала его в города, далекие от Москвы? И тогда Олег придумал следующий план. Когда он заканчивал среднее театральное училище, он узнал, что при Театре Революции существует Московское городское театральное училище. Там учились такие звезды советского кино, как Иван Переверзев, Вера Васильева, а преподавателями выступали ведущие мхатовские актеры. Мечтая, чтобы Глеб туда поступил, Олег летом 1948 года, воспользовавшись тем, что родители были в командировке, отправился к брату во Владимир, чтобы уговорить его поступить в МГТУ. Причем поехал не один, а взял с собой немецкого шпица Мишу, которого ему в подарок привез с фронта Глеб.

Приехав на место, Олег узнал, что Глеба в городе нет – он уехал с театром на гастроли в Гусь-Хрустальный. Тогда Олег и шпиц отправились по его же маршруту. Добирались до Гусь-Хрустального почти сутки, но все-таки добрались. Когда Глеб увидел их в своем гостиничном номере, с ним случился шок. А когда он узнал, какая причина привела его младшего брата к нему, шок усилился. «Никуда я поступать не буду!» – сказал Глеб как отрезал. Ему, фронтовику, казалось неловким сидеть за одной партой со вчерашними школьниками. Однако Олег все равно своего добился. Вернувшись домой, он рассказал обо всем родителям, и уж те приложили все силы, чтобы уговорить сына переехать в Москву. Так Глеб стал студентом МГТУ. Там он проучился ровно год, а когда это училище расформировали, ему предложили, как самому талантливому на курсе, перейти в Школу-студию при МХАТе, где его учителем стал Василий Осипович Топорков – великий мастер.

Школу-студию Глеб закончил в 1953 году и был распределен далеко от Москвы – в Иркутский драмтеатр. Там сыграл несколько ролей, но самой звездной стала одна – роль Геннадия в драме Бориса Ромашова «Огненный мост». Чуть ли не весь Иркутск ходил на этот спектакль исключительно ради того, чтобы посмотреть, как играет Глеб Стриженов. После спектакля молодого актера десятки раз вызывали на «бис», забрасывали цветами, а у выхода из театра дожидались толпы поклонниц. Это была настоящая слава: пусть и не такая громкая, как могла быть в столице, но все-таки слава. Однако именно желание работать в Москве в итоге и решило дальнейшую судьбу Стриженова: в 1954 году он вернулся в столицу и устроился сначала в Театр транспорта (Театр имени Гоголя), а потом перешел в Театр Плотникова на Таганке. Именно тогда, в середине 50-х, Стриженов женился: его женой стала молодая актриса Театра транспорта Лидия. В этом браке у них в 1955 году родилась дочь Елена.

Несмотря на то что в Москве у него не было той славы, как в Иркутске, Стриженов не отчаивался, полагая, что рано или поздно он ухватит свою «птицу счастья» за хвост. На эти мысли его наталкивала и судьба младшего брата Олега, который сразу после окончания Театрального училища имени Щукина сумел прославиться на всю страну, сыграв Овода в одноименном фильме. Глеб считал, что придет время, и его имя тоже прогремит не менее сильно.

Между тем своим приходом в кино Глеб опять же обязан младшему брату. Случилось это в 1956 году, когда Олег снимался в фильме «Хождение за три моря». Натурные съемки проходили в Индии, но одновременно надо было сделать несколько кадров на «Мосфильме». Узнав о том, что режиссер срочно ищет для этих кадров дублера, похожего на него, Олег, который был в Индии, немедленно вспомнил про своего брата Глеба. «Мы с ним похожи, как близнецы», – заверил Олег режиссера, чем и решил исход дела. Глеба вызвали на «Мосфильм» и с первого же захода отсняли все нужные кадры. Но этот приезд на студию предрешил и дальнейшую судьбу Глеба. На студии он познакомился с Владимиром Басовым, и когда через год тот приступил к съемкам фильма «Необыкновенное лето», тот вспомнил про Глеба и пригласил его на роль Игната Ипатьева. Роль хоть и не главная, но весьма заметная. Еще через год Басов взял Стриженова еще в один свой проект – фильм «Жизнь прошла мимо». В кулуарах студии потом судачили, что эта дружба двух фронтовиков была замешена не только на творчестве, но и на водке – и Басов, и Стриженов любили выпить и никогда не упускали случая посидеть в теплой компании. Они и уйдут почти одновременно: Стриженов в 85-м, а Басов спустя два года.

В то время как Глеб Стриженов перебивался в кино ролями второго плана или эпизодами, его младший брат Олег за несколько лет вырос до мегазвезды советского кинематографа. Практически каждый год на экраны страны выходили фильмы с его участием, которые возносили его на киношный Олимп все выше и выше. Началось с «Овода», потом были: «Сорок первый», «Мексиканец», «Капитанская дочка», «Хождение за три моря», «Северная повесть», «В твоих руках жизнь». Однако, идя параллельными курсами, родные братья в течение нескольких лет ни разу не пересекались в совместных проектах. Так продолжалось до 1962 года, пока режиссер Самсон Самсонов не взялся экранизировать «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского. Режиссер долго подбирал актеров на главные роли, а вот с эпизодниками все вышло гораздо проще. В фильме был эпизод с участием двух белогвардейских офицеров, и Самсонов практически сразу понял, кто именно будет их играть: братья Стриженовы. Их врожденная военная выправка (недаром родились в военной семье) и благородная внешность настолько бросались в глаза, что роли достались им без проб.

Эпизод снимался в июле 62-го на Днепре рано утром. Было холодно, и оператор собирался только имитировать выход офицеров из реки – предварительно побрызгав на них из лейки водой. Однако братья Стриженовы отказались от имитации и сами полезли в реку. Вся массовка глядела на этот заплыв с удивлением, поскольку никак не ожидала от достаточно известных уже актеров такой самоотверженности. Но надо было знать Стриженовых – они иначе поступить не могли, поскольку всегда серьезно относились к своей профессии. Как рассказывает Олег Стриженов: «Мы стоим, и всем видно – только что вышли из реки, вода стекает с лица, с одежды. И мы себя чувствуем по-настоящему офицерами времен Гражданской войны, а не современными паяцами, которых хотели похлопать мокрой ладошкой по плечам».

Спустя восемь лет братья снялись еще в одном фильме – «Миссия в Кабуле». Но там они уже играли совсем другие роли – двух антиподов, двух врагов. По мнению специалистов, у Глеба Стриженова это была одна из самых интересных психологических ролей в его карьере.

В отличие от брата Глеб Стриженов, проработав более 20 лет в кинематографе, так и не дождался главной роли. В основном его снимали в эпизодах, используя фактурную внешность. Играл он обычно либо аристократов, либо военных. Однажды сыграл даже священнослужителя. И хотя ролька была крохотная, но сам фильм стал хитом – это первая серия «Неуловимых мстителей».

Стоит отдать должное актеру, у него было несколько возможностей сыграть главные роли, но он сам от них отказывался. Но не из-за боязни, что не справится с материалом, а потому, что не хотел фальшивить в кадре, играть героев, несвойственных своему облику и характеру. Так, например, было в середине 60-х, когда Стриженов отказался от главной роли в фильме «Председатель». Он объяснил режиссеру фильма, что почти ничего не знает о деревенской жизни и работе председателя колхоза. Эту роль в итоге сыграл Михаил Ульянов и был вознагражден за нее множеством призов на различных кинофестивалях.

В конце того же десятилетия был другой случай: Стриженову очень понравилась одна роль, ради нее он отказался сразу от нескольких предложений, но в итоге остался ни с чем. Речь идет о роли белогвардейского генерала Хлудова в драме Александра Алова и Владимира Наумова «Бег». С этими режиссерами актер давно дружил и успел сняться у них в двух фильмах: «Монета» и «Скверный анекдот». Но это были небольшие роли, а в «Беге» ему предлагалась роль-мечта: большая, интересная. Стриженов буквально загорелся этой ролью и, уже практически утвержденный, начал усиленно к ней готовиться. Он обложился книгами по белогвардейскому движению и сутки напролет читал их, выискивая по крупицам те детали, которые помогут ему сыграть роль Хлудова (прототипом его был знаменитый генерал деникинской и врангелевской армий Яков Слащов). Когда настала пора сниматься, Стриженов был во всеоружии и готов приступить к работе. Но случилось неожиданное. На пробах режиссеры внезапно оказались под впечатлением таланта другого актера – Владислава Дворжецкого. Он тогда работал в провинции, в кино ни разу не снимался и тоже мечтал об этой роли. По типажу они со Стриженовым были абсолютно разными: если Стриженов внешне выглядел как типичный аристократ, этакая «белая кость, голубая кровь», то Дворжецкий больше напоминал собой городского интеллигента, разуверившегося в своих идеалах. В результате долгих раздумий режиссеры выбрали трактовку Дворжецкого. Для Стриженова это было сильным ударом, который на несколько месяцев выбил его из строя.

Гораздо легче актер перенес другую неудачу – непопадание на роль Шелленберга в телесериале «Семнадцать мгновений весны», поскольку от нее он отказался сам. Он знал, что съемки многосерийного фильма растянутся не на один месяц и даже год, поэтому побоялся связывать себя по рукам и ногам. «Застряну ведь с этим немцем!» – сказал тогда Стриженов.

Несмотря на нелады со здоровьем, которое все чаще стало подводить артиста, в последние десять лет жизни Глеб Стриженов продолжал активно сниматься в кино. Он записал на свой счет еще порядка десяти картин, среди которых даже была одна комедия – «Гараж» Эльдара Рязанова. Правда, у Стриженова в нем была не комедийная роль – кстати, единственная в фильме. Но снимался он в этом фильме уже больной и даже не смог прийти на озвучание – это сделал за него его друг, актер Владимир Прокофьев. Из других заметных ролей актера в то десятилетие стоит отметить еще три: маркиз де ля Моль в телесериале «Красное и черное», штабс-капитан Гребин в «Трактире на Пятницкой» и Жерар Симон в шпионском боевике «Тегеран-43». Громче всех прозвучала первая роль, которая была оценена даже за пределами Советского Союза. Когда сериал «Красное и черное» был показан по французскому телевидению, тамошние газеты написали, что единственный настоящий француз в картине – Глеб Стриженов.

В 1984 году Стриженов снимался в Киеве в картине «Канкан в Английском парке». Это была его 44-я роль в кино. Опять небольшая, однако писалась она именно на него, и отказаться сниматься актер не мог. И хотя в те дни его все сильнее беспокоило сердце, он отправился на съемки. И там, прямо на съемочной площадке, ему стало плохо. Причем партнеры Стриженова поначалу не заметили этого, а сам Стриженов постеснялся сказать им об этом, чтобы не прерывать работу. И только когда съемка закончилась, он схватился за сердце и опустился на кушетку. Когда к месту съемок приехала «Скорая помощь» и удивленный врач спросил Стриженова, почему он терпел до последнего, тот ответил: «У меня ведь был еще один кадр в конце съемочного дня». Тогда медицине удалось успокоить его сердце. Однако тот «звонок» оказался предвестником скорой трагедии.

В июле 1985 года Глеб Стриженов отметил свое 60-летие, а спустя два с половиной месяца – 3 октября – скончался. Актера, который был курильщиком с большим стажем, унес из жизни рак легких. В некрологе, который появился в те дни, коллеги Стриженова написали: «Всей своей жизнью, всей своей нелегкой актерской судьбой, всем своим беспокойным сердцем Глеб Стриженов утверждал вечные истины, которые только и составляют человеческую сущность: доброта, любовь, бескорыстие, благородство».

3 октября – Артур МАКАРОВ

Этот человек в советские годы написал более двух десятков сценариев, был известен также как актер и талантливый автор деревенской прозы. Однако в конце 80-х, когда великая страна и ее кинематограф трещали по швам, он решил уйти в бизнес, открыв собственное дело. И поначалу дела на новом поприще у него шли не менее успешно, чем на литературном. Однако итог оказался трагическим: новоявленного бизнесмена убили.

Артур Макаров родился 22 июня 1931 года в интернациональной семье. Его отец был немец, который жил и работал в России, а мать – русская, родная сестра Тамары Макаровой – известной актрисы и супруги кинорежиссера Сергея Герасимова. С началом Великой Отечественной войны отец Макарова, предвидя гонения на немцев, предложил своим близким уехать в Германию. Но те отказались. В итоге отец уехал, а его жена была подвергнута репрессиям. Артуру грозила отправка в детский дом, но тут в дело вмешалась его родная тетя – Тамара Макарова взяла мальчика в свою семью (позднее Макаров поменяет свое отчество на Сергеевич).

Поскольку приемные родители Артура были людьми весьма занятыми – они преподавали во ВГИКе, а все свободное время посвящали съемкам кинофильмов, – то уделять много времени мальчику они не могли. Поэтому Макарова воспитывала улица, которая определила его характер на все последующие годы. Чтобы никому не давать себя в обиду, Макаров записался в секцию бокса и быстро стал там одним из лучших учеников. В 13 лет он также мастерски научился играть в карты (его наставником в этом деле был сын известного кинорежиссера Михаила Калатозова Георгий). Однако параллельно с этим Макаров всерьез увлекся сочинительством и уже в старших классах средней школы показывал задатки неплохого литератора. А поскольку его приемные родители имели отношение к кино, он тоже решил идти по их стопам. И когда в 1948 году закончил школу, отправился поступать на сценарный факультет ВГИКа, принеся туда один из своих рассказов. Однако во ВГИК его не приняли, посоветовав идти в литературный. Но Макаров и слышать ничего об этом не хотел, мечтая только о ВГИКе. Тогда его родная мама Людмила Федоровна, не говоря ни слова сыну, взяла его рассказ и сама отнесла его в приемную комиссию Ленинградского литературного института. И Макарова приняли. Но он в Ленинград не поехал, а перевелся в Москву, где и учился, правда, весьма недолго.

Учеба Макарова длилась всего лишь год. После чего его отчислили из института. И в справке об отчислении было написано: «за антисоветскую деятельность». Кстати, по этому же делу проходил и другой студент Литинститута – четверокурсник Роберт Рождественский, но его пожалели и дали доучиться. А Макарову пришлось временно забыть про литературу и вновь вернуться в компанию к своим закадычным товарищам. Это была особенная компания, в которую входили разные люди: и так называемая «золотая молодежь» (дети представителей творческой интеллигенции), и дети рядовых граждан. Компания базировалась в Большом Каретном переулке, но в целом слонялась по всей Москве. Например, одним из любимых мест ее посещения был ресторан «Спорт» рядом с Белорусским вокзалом. Это знаменитое увеселительное место в 50-е: там был не только ресторан, но и пивной бар, а также бильярдный и танцевальные залы, где джаз-оркестр «лабал стиль» (то есть играл запрещенный джаз). Публика там собиралась разномастная, начиная от стиляг и заканчивая «деловыми людьми» (так тогда звали представителей криминального мира). Многих из этих людей Макаров знал лично. Например, вора Яшу Ястреба или евреев-урок с Даниловской слободы (профессиональных «щипачей»).

Однако если в Москве дружба с этими людьми приносила Макарову определенные преимущества, то в других местах это уже не проходило. Однажды он даже чуть не погиб. Дело было в городе Каменске, куда служебная необходимость забросила Макарова в 1953 году. В одном из тамошних ресторанов он повздорил с местной шпаной, и те подкараулили его в темной подворотне и стали избивать. Силы были явно неравными: Макарову противостояли сразу восемь парней. Поэтому победа осталась на их стороне: Макарову пробили череп в двух местах и несколько раз ударили ножом. Только благодаря отменному здоровью и занятиям спортом ему удалось выжить после этого побоища. Чуть позже Макаров рассказал эту историю своему другу Владимиру Высоцкому, и тот написал песню «В тот вечер я не пил, не пел…».

Высоцкий попал в компанию Артура Макарова в самом конце 40-х, когда вернулся с отцом и мачехой из Германии и стал жить в Большом Каретном. Он был самым младшим в этой компании, поэтому и кличку получил соответствующую – «шванц» или «хвостик», поскольку везде волочился за старшими ребятами. Именно там Высоцкий стал исполнять свои первые песни под гитару, и несколько песен были посвящены членам компании. Так, Артур Макаров удостоился песни «Лежит камень в степи».

С одной стороны, компания с Большого Каретного была типичным молодежным образованием, кои в советское время существовали чуть ли не в каждом дворе. Подобные компании возникали стихийно как ответ молодежи на чрезмерно заидеологизированную жизнь в советском обществе, где приветствовалось участие молодежи только в официально зарегистрированных организациях, типа КПСС, комсомола или пионерии. Но если молодым людям не нравились эти организации, куда было им податься? Вот и появлялись разного рода дворовые компании, где было максимум свободы и минимум идеологии.

В компанию с Большого Каретного в разное время были вхожи разные люди, многие из которых впоследствии стали очень знаменитыми. О Владимире Высоцком уже говорилось, а среди других имен назовем следующие: Андрей Тарковский, Василий Шукшин, Олег Стриженов. Однако костяк компании оставался неизменным на протяжении многих лет. У компании, которая именовалась не иначе как «Королевство», был даже свой официальный свод законов, и каждый из ее участников имел свой титул. Королем был провозглашен Артур Макаров (в компании его звали Арчик, а уменьшительно – Арч-первый), а остальные имели титулы сановников: Олег Халимонов был начальником королевской гвардии, Владимир Высоцкий – главным трубадуром, Андрей Тарковский – магистром искусств, Георгий Калатозашвили – королевским прокурором и т. д.

Во второй половине 50-х, когда началась хрущевская «оттепель», нравы в стране несколько смягчились, и Макаров сумел вернуться к любимой профессии. Он восстановился в Литературном институте (на заочном отделении) и вновь взялся за перо. Правда, до публикации собственных произведений дело еще не дошло, но поскольку Макарову надо было кормить семью – молодую жену Людмилу и дочку, – он занялся переводами. В результате за короткое время свет увидели три переведенных им романа, несколько повестей, пьес и стихотворений. В 1962 году он наконец получил диплом об окончании института, однако публиковать собственные произведения все равно не мог, поскольку не состоял ни в каких организациях. Его даже собирались выселить из Москвы как тунеядца. Однако на помощь Макарову пришел главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский, который уговорил молодого писателя вступить в Союз писателей. И Твардовский же чуть позже стал «крестным отцом» Макарова в литературе, опубликовав в начале 1966 года в своем журнале его первое произведение – рассказ «Дома». А в октябре того же года там же появился другой рассказ молодого прозаика – «Накануне прощания».

Оба рассказа были посвящены советской деревне, что вовсе не случайно. Деревенская тема тогда была очень популярна, и многие писатели бросились «окучивать» ее. Однако в своем подавляющем большинстве подобные произведения не выходили за рамки так называемого «социалистического реализма». Исключений было немного: Василий Шукшин, Александр Солженицын, Борис Можаев, Василий Белов и еще ряд других прозаиков, которые старались показывать деревенскую жизнь без идеологических прикрас. К этому же крылу примкнул и Артур Макаров, который хотя и родился и вырос в городе, но, имея несомненный литературный талант, сумел легко освоиться в жанре деревенской прозы. У него было вполне хорошее литературное будущее, если бы в стране не задули новые ветры. Эти ветры ничего хорошего литераторам типа Макарова не принесли. За свои слишком смелые опыты с деревенской прозой все они были подвергнуты самому решительному остракизму.

В марте 1967 года состоялось специальное заседание секретариата Союза писателей СССР, на котором обсуждались «идейно-художественные просчеты и недостатки» журнала «Новый мир». Среди авторов, «односторонне освещавших советскую действительность, обеднявших образ советского человека», упоминались Александр Солженицын (за рассказ «Матренин двор»), Борис Можаев (за повесть «Из жизни Федора Кузькина») и Артур Макаров (за два деревенских рассказа).

Получив «волчий билет», Макаров понял, что путь в большую литературу отныне для него закрыт, и решил переквалифицироваться в сценаристы. Благо это занятие, при удачном стечении обстоятельств, сулило куда большие материальные выгоды, чем литература. Например, начинающий сценарист, сумевший протолкнуть свою заявку на сценарий на любую из республиканских киностудий, разом получал аванс, равный 2–3 тысячам рублей. А если сценарий еще и принимался к постановке, то к этой сумме сразу добавлялось еще столько же. По тем временам это были не просто большие, а огромные деньги, на которые можно было в течение долгого времени безбедно жить самому, содержать семью, да еще и на друзей хватило бы.

Свое путешествие в мир кино Макаров начал с дальних окраин – с Узбекистана. На тамошней киностудии, в соавторстве со своим коллегой Камилем Икрамовым, он написал сценарий фильма «Красные пески». Это был типичный вестерн по-советски с уклоном в среднеазиатскую тематику – этакая предтеча «Белого солнца пустыни». И хотя стать вровень с последним этой картине так и не удалось, свое дело она сделала – принесла киностудии неплохую кассу.

Окрыленный этим успехом и гонораром, свалившимся в его руки, Макаров, что называется, закусил удила и родил на свет еще один сценарий вестерна по-советски. Только на этот раз уже не на окраинах родины, а в самом что ни на есть центре – на главной студии страны «Мосфильме». Сегодня этот фильм знают практически все – «Новые приключения неуловимых».

Режиссер фильма Эдмонд Кеосаян первую часть трилогии про «неуловимых мстителей» снимал по сценарию Сергея Ермолинского. Однако в процессе работы режиссер и сценарист переругались, и в продолжение фильма Кеосаян своего бывшего соавтора уже не взял. А пригласил Артура Макарова, которого хорошо знал по совместной компании с Большого Каретного (Кеосаян входил в нее вместе со своим другом Левоном Кочаряном). Предположи он, чем это обернется, может быть, пригласил бы кого-нибудь другого. А так, взявшись за одно дело, друзья вскоре превратились во врагов. Суть разногласий крылась в подходе к материалу. Макаров мечтал сделать из второй части «Неуловимых» серьезное кино про ужасы Гражданской войны, с чем Кеосаян был решительно не согласен – он хотел снимать героическую сказку для молодежи. Собственно, режиссер был прав, поскольку первая часть фильма именно такой сказкой и была. Когда Макаров окончательно это понял, он ушел из проекта, хлопнув дверью. Говорят, Кеосаян потом хотел даже снять фамилию друга из титров, но из этого ничего не получилось – за соблюдением авторских прав тогда следили строго.

Как это ни парадоксально, но работа, которую сам Макаров считал провальной – речь все про тех же «Неуловимых», – выйдя на широкий экран, стала настоящим кинохитом, собрав на своих сеансах свыше 66 миллионов зрителей (2-е место в прокате). А вот сценарий, который Макаров писал в охотку специально для другого своего друга – режиссера Левона Кочаряна, – с треском провалился. Фильм назывался «Один шанс из тысячи» и снимался одновременно с «Неуловимыми», только в разных частях Крыма. Побудительным мотивом к появлению этого фильма стало… мужское братство. Врачи обнаружили у Кочаряна рак и отмерили ему всего два-три года жизни. Вот друзья Кочаряна по Большому Каретному и решили сделать другу последний подарок – снять вместе с ним его первый и последний фильм (до этого Кочарян снимал фильмы только в качестве второго режиссера).

Фильм задумывался исключительно мужской и собрал под своими знаменами чуть ли не всех друзей с Большого Каретного: Макарова, Кочаряна, Тарковского (он был художественным руководителем проекта и одним из авторов сценария), Халимонова и других. Не было разве что только Владимира Высоцкого, но тот отсутствовал по уважительной причине – снимался в сибирской тайге в фильме «Хозяин тайги». Единственной женщиной в этом сугубо мужском коллективе была популярная актриса Жанна Прохоренко, но и та попала в эту картину не случайно – она была гражданской женой Артура Макарова. Чуть позже они поженились, и Макаров даже удочерил ее дочку Катю.

Макаров был личностью с сильным характером, чем, собственно, и привлекал к себе людей. Если другие могли наобещать с три короба, а на следующий день про это обещание забыть, то Макаров всегда слово свое держал. И умел совершать настоящие мужские поступки. Например, в конце 60-х, разочаровавшись во многих ценностях, которые раньше составляли суть его городского бытия, он решил начать жизнь с чистого листа – взял и уехал из Москвы в деревню. И был вполне удовлетворен тамошним житьем-бытьем: косил траву, ходил на охоту (причем на медведя), ловил рыбу. В свободное время писал, однако особых надежд по этому поводу не питал – это были произведения из разряда тех, что пишутся «в стол». Что касается кино, то в начале 70-х им был написан всего один сценарий – «Горячие тропы», по которому в 1972 году был поставлен фильм. Скажем прямо, вполне заурядный. Кроме этого, Макаров и сам засветился на экране: сыграл по дружбе в фильме Василия Шукшина «Калина красная» одного из бандитов.

Настоящий успех пришел к Макарову-сценаристу во второй половине 70-х, когда из-под его пера появилось сразу несколько сценариев, принятых к производству на разных киностудиях страны. Практически все сценарии были на тему деревенской жизни, которую Макаров теперь уже знал изнутри. Один из этих сценариев – «Приезжая» – был даже удостоен первой премии на конкурсе киносценариев, проводенном Госкино и Союзом кинематографистов СССР. Фильм «Приезжая» собрал в прокате 1978 года почти 30 миллионов зрителей, а главную роль в нем сыграла тогдашняя любовь Макарова Жанна Прохоренко.

Не меньшим успехом пользовался и другой фильм по сценарию Макарова – телевизионный детектив «Золотая мина». Мало кто знает, но первую версию этого сценария написал Павел Граков. Но его материал на студии никому не понравился, и сценарий был положен под сукно. Лежал он там лет десять. А потом попался на глаза режиссеру Евгению Татарскому, и тот решил отдать его на переделку своему другу Артуру Макарову. А спустя всего полторы недели перед Татарским лежал уже новый сценарий. Он и стал основой для фильма, который по праву вошел в сокровищницу советского кинодетектива.

В 80-е годы Макаров продолжал писать сценарии, хотя, по заверениям близких ему людей, тяготился этим делом. Он считал своим призванием деревенскую прозу, а сценарии писал исключительно ради заработка. Однако, когда в середине 80-х в стране началась перестройка и появилась масса других возможностей зарабатывать большие деньги, Макаров забросил литературу и решил податься в бизнес. Но эта попытка начать жизнь с чистого листа закончилась для Макарова трагически.

Макаров открыл фирму «Арт-Гема», которая занималась продажей гвоздей с серебряными шляпками (эти редкие, можно сказать, коллекционные гвозди используются для создания или реставрации уникальных образцов мебели), а также огранкой алмазов. Кроме этого, бывший сценарист баловался и выпуском «левой» водки, которая в те годы была не менее прибыльным делом, чем огранка алмазов. Довольно скоро Макаров стал весьма состоятельным человеком, заработав за год-два своей предпринимательской деятельности такие деньги, какие ему не приносили все его сценарии, вместе взятые. Однако счастья эти деньги их обладателю так и не принесли: осенью 1995 года Макарова убили. То ли конкуренты по бизнесу, то ли должники.

Трагедия произошла 3 октября 1995 года в Москве. События рокового дня выглядели следующим образом.

Утром водитель Макарова, как обычно, заехал за своим шефом. Тот слыл человеком крайне осторожным и всегда просил, прежде чем выезжать к нему, позвонить по телефону. Водитель так и сделал. Однако в доме Макарова к телефону никто не подошел. Никто не отозвался и на дверной звонок. Тогда водитель позвонил по телефону друзьям шефа, надеясь обнаружить его там. Но у друзей Макарова тоже не было. И тогда, чувствуя неладное, водитель связался с приемной дочерью шефа – Катериной.

Дочь, жившая по соседству, пришла через несколько минут и открыла дверь своим ключом. Когда они вошли в квартиру, их глазам предстала ужасная картина. Макаров лежал на полу со связанными за спиной руками и кинжалом в груди. Везде царил беспорядок, как будто преступники что-то искали. Вскоре удалось выяснить, что именно: из квартиры исчезли коллекция уникального холодного оружия, несколько картин (их вырезали прямо из рам) и деньги из потайного сейфа.

Как установило следствие, Макаров был убит накануне в два часа ночи. Судя по всему, он сам впустил в дом своих гостей или же вошел туда вместе с ними, поскольку какие-либо следы взлома двери отсутствовали. Из этого следовало, что убийцы или близкие знакомые, или же друзья сценариста. Но кто именно, установить так и не удалось.

4 октября – Георгий ЮМАТОВ

Звезда этого актера три десятилетия сверкала на небосклоне советского кинематографа. Он играл сильных и мужественных героев, способных в одиночку противостоять армаде врагов и готовых всегда прийти на помощь слабому. С распадом Советского Союза звезда этого актера закатилась. Потеряв страну, которой он столько лет беззаветно служил (и за которую проливал кровь на фронте, куда он попал подростком), этот актер сломался. В конце жизни он угодил в криминальную историю, которая окончательно подточила его здоровье.

Георгий Юматов родился 11 марта 1926 года в Москве в простой семье. Еще подростком он увлекся мечтой о море и решил во что бы то ни стало поступить в мореходное училище. В 1941 году мечта Юматова наконец осуществилась – он попал в военно-морскую школу. А вскоре началась война, которая спутала все планы нашего героя, – он стал рваться на фронт. Через год ему это удалось, и он попал юнгой на торпедный флот. Был рулевым-сигнальщиком на бронекатерах Азовской, а затем Дунайской флотилии. Принимал участие в Малоземельском, Евпаторийском десантах, в штурме Измаила, во взятии Бухареста, Будапешта, Вены. Во время штурма последней Юматов участвовал в рукопашной схватке за знаменитый Венский мост. В том бою погибло около двух тысяч наших десантников, однако судьба хранила Юматова (за этот штурм он будет награжден уникальной матросской медалью Ушакова на цепях). После того страшного побоища наш герой впервые по-настоящему напился.

Стоит отметить, что за годы войны Юматова могли убить по меньшей мере раз сто, но каждый раз Провидение отводило от него беду. Например, в одном из боев корабельная дворняга, пригретая Юматовым, испугавшись обстрела, прыгнула за борт. Матрос Юматов бросился за ней. И в это мгновение в торпедный катер прямой наводкой попал вражеский снаряд. Почти вся команда погибла, а наш герой (вместе с дворнягой) остался жив. Всего же за три года войны Юматов несколько раз был ранен, контужен, дважды тонул, обморозил руки.

В мае 1945 года Юматов вернулся в родную Москву, преисполненный самых радужных надежд. 19-летнего фронтовика ждала мирная жизнь, надежда на счастливое будущее. Стоит отметить, что никаких серьезных мыслей о творческой карьере у Юматова на уме не было, да и не могло быть. Все произошло случайно.

В один из дней 1946 года вместе с другом Юматов пришел на просмотр трофейного фильма в Театр киноактера. За неимением гражданской одежды одет он был в матросскую форму, на которой золотом сверкали медали. Не заметить его было просто невозможно. Когда они с другом вошли в буфет, большинство посетителей буквально свернули себе шеи, разглядывая красивого моряка. Среди последних был и знаменитый кинорежиссер Георгий Александров, которого Юматов не только не знал в лицо, но даже не сразу вспомнил, чем он знаменит. И когда Александров через официанта попросил Юматова подойти к своему столику, тот сильно удивился. Но все-таки подошел. И Александров пригласил его в свою картину «Весна» на эпизодическую роль помощника гримера. Так состоялся дебют Юматова в большом кинематографе.

В 1947 году все тот же Александров привел Юматова во ВГИК, на курс, который набирал Сергей Герасимов. Однако мэтр советского кино, прослушав Юматова, заявил, что тот настолько талантлив, что мало нуждается в дополнительном обучении, и лично отвел его в Театр киноактера. Вчерашнего матроса тут же ввели на одну из ролей в спектакль «Дети Ванюшина».

А что же кино? Оно тоже не забывало молодого актера. Достаточно сказать, что в период с 1948 по 1950 год Юматов умудрился сняться в 5 фильмах: «Молодая гвардия», «Повесть о настоящем человеке», «Три встречи», «В мирные дни», «Жуковский». Однако настоящая слава пришла к Юматову только в 1956 году, когда он сыграл главные роли в двух фильмах: «Разные судьбы» и «Они были первыми». Именно тогда с Юматовым произошло то, что принято называть «на следующее утро он проснулся знаменитым». После этого имя Юматова встало в один ряд с целой плеядой имен молодых актеров, принесших славу советскому кино: Олегом Стриженовым, Николаем Рыбниковым, Алексеем Баталовым, Василием Лановым, Вячеславом Тихоновым и другими.

В конце 50-х Юматов считался одним из самых снимаемых актеров советского кино. Достаточно сказать, что за период с 1956 по 1960 год он снялся еще в семи картинах. Самой звездной из них стала «Жестокость» Владимира Скуйбина, где Юматов сыграл молодого сотрудника ВЧК Веньку Малышева. «По актерской технике, по яркости, по цельности характера, по сложности драматургического материала это одна из лучших ролей Георгия Юматова», – писала тогда критика.

Свою первую и, единственную, официальную жену Юматов встретил в конце 40-х, когда учился во ВГИКе у Сергея Герасимова и Тамары Макаровой: это была вгиковка Муза Крепкогорская, которая была старше Юматова почти на два года. Красавица, сталинская стипендиатка, девушка невероятно остроумная и общительная. Вокруг нее постоянно увивались кавалеры, но бывший моряк-фронтовик Юматов сумел быстро всех «отшить». Он ходил за Музой как хвостик, а та несколько снисходительно принимала его ухаживания и называла Жоржем. Однако настойчивость Юматова сломила сопротивление девушки: 2 декабря 1947 года они поженились. Это была первая свадьба на их дружном курсе. Свадьбу справляли в доме родителей невесты, где предстояло жить молодоженам: в огромной коммуналке в доме № 1 на Страстном бульваре, с окнами на нынешнюю станцию метро «Чеховская». В 33-метровой комнате гуляло около сорока человек, причем гости сидели на полу на огромном ковре, который накануне свадьбы одолжил у кого-то жених.

В этом актерском тандеме звездой, безусловно, был Юматов: его слава актера в 50-е годы была просто заоблачной. Однако дома правила Муза, там уже она была «звездой». И Юматов слушался ее беспрекословно. Получая приличные гонорары за съемки в фильмах (а снимался он в двух-трех фильмах одновременно), он все деньги отдавал жене. Та же распоряжалась ими весьма своеобразно: себе приобретала меха, бриллианты и дорогую одежду (благо ее брат Валерий работал дипломатом и часто присылал ей из-за границы импортные вещи), а мужу покупала дешевые котлеты в соседней кулинарии, поскольку сама стряпать не любила. Иной раз, когда тещи не было дома (именно она обихаживала зятя), Юматов сам варил себе борщ, стирал свое грязное белье.

Все годы их брака Юматов мечтал о детях, но его жена считала себя незаслуженно забытой и обиженной и все время ждала, что ей наконец предложат большую роль. Поэтому и не хотела рожать ребенка, постоянно делала аборты. Все переживала – вдруг позовут, а она окажется беременной? В итоге детей у них так и не появилось. Кто знает, роди Муза хотя бы одного ребенка, и личная жизнь Юматова могла бы сложиться совсем иначе. Во всяком случае, при таком варианте событий у него был шанс из запойного пьяницы (на этой почве он дважды пытался покончить с собой) превратиться в добропорядочного отца семейства. А так они с Музой вели достаточно вольный образ жизни. Это был этакий вариант «шведской семьи»: они не разводились, но у каждого из них были постоянные увлечения на стороне. Они то разбегались, то опять сходились друг с другом. Причем если с годами Музе все труднее было найти себе поклонника, то Юматову наоборот – он и в молодые годы влюблял в себя как юных девиц, так и их матерей, и в более зрелые годы происходило то же самое. Юматову было уже за пятьдесят, а он имел таких роскошных женщин, что ему завидовали многие молодые коллеги. Несколько раз было так, что эти женщины готовы были бросить своих мужей ради красавца-актера, но Юматов на это не шел: как ни странно, но он продолжал любить только одну женщину – Музу.

В 60-е годы Юматов продолжал сниматься, однако главные роли ему если и предлагали, то уже гораздо реже. Причем виноват был в этом сам актер. Его типаж вполне был востребован, но режиссеры, зная о пагубном пристрастии Юматова к спиртному, опасались с ним связываться. Эта пагубная страсть несколько раз уводила от Юматова роли из разряда звездных. Например, в картине Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни» именно Юматов должен был играть красноармейца Сухова. Но буквально накануне съемок актер получил известие, что его близкий друг режиссер Никита Курихин погиб в автокатастрофе, и принялся заливать горе водкой. Ситуацию усугубило еще и то, что роковую машину режиссеру помог купить именно Юматов. В результате, когда пришло время сниматься у Мотыля, Юматов был в разобранном состоянии, да еще с избитым лицом. И режиссер предпочел взять на роль другого актера. И, как мы теперь знаем, с выбором не прогадал.

Между тем начало следующего десятилетия складывалось для Юматова весьма успешно: фильм Владимира Рогового «Офицеры», где он сыграл одну из главных ролей, стал лидером всесоюзного проката 1971 года. Казалось, что после этого наступит второй виток славы Георгия Юматова. Увы, но этого не случилось, и роль красноармейца Трофимова в «Офицерах» стала последней главной ролью Юматова в кино. После этого он если и снимался, то исключительно в ролях второго плана или в эпизодах.

Последний всплеск зрительского интереса к Юматову пришелся на начало 80-х годов, когда один за другим на широкий экран вышли сразу три фильма, где он снялся в более-менее крупных ролях. Речь идет о фильмах: «Петровка, 38», «Огарева, 6» и телесериале «ТАСС уполномочен заявить». Это были последние значимые работы актера, в которых он сумел по-настоящему блеснуть своим талантом. Именно после них ему в 1982 году было наконец присвоено звание народного артиста РСФСР. Однако высокое звание не прибавило Юматову работы – с середины 80-х если его и приглашали на съемочную площадку, то опять исключительно в эпизоды.

Чем же занимался в долгие месяцы простоя актер Юматов? Одним из давних его пристрастий, возникших еще со времен войны, была любовь к собакам. Юматов любил их самозабвенно, гораздо больше, чем людей. Ведь люди могли предать (а в жизни Юматова таких случаев было предостаточно), собаки же – никогда. Будучи юнгой, он однажды пронес на корабль двух щенят и за этот поступок отсидел двое суток на гауптвахте в ящике для хранения канатов. Но со щенками он так и не расстался. В Севастополе, в Музее боевой славы, до сих пор висит фотография матроса Юматова с Динкой и Рицей.

90-е годы не изменили к лучшему жизнь Юматова, более того – они ее усугубили. Инфляция сожрала все скудные сбережения, и пришлось им с женой продавать вещи из дома. Из родного Театра-студии киноактера их попросту выставили, оставив существовать на нищенские пенсии. В течение нескольких лет Юматов посылал запросы в Ленинградский военный архив с просьбой отыскать его документы участника войны, чтобы получать инвалидную пенсию, однако оттуда приходили неутешительные ответы о том, что документы утеряны. Однако в январе 1994 года справедливость все-таки восторжествовала – Юматова признали инвалидом Отечественной войны и наделили его пенсией в 120 тысяч рублей. А два месяца спустя в жизнь актера ворвалась трагедия – в состоянии аффекта он застрелил человека. Все вышло случайно. У Юматова умерла его любимая собака, и он попросил помочь ему похоронить четвероногого друга местного дворника – молодого дагестанца. Потом, как полагается, сели поминать собаку. И когда было уже выпито достаточно, дворника дернуло за язык учить своего собутыльника уму-разуму: дескать, вот ты, дед, воевал, а живешь хуже нищего. За что, спрашивается, воевал? Юматова эти речи возмутили до глубины души, он схватил со стены охотничье ружье и…

В тот же день Юматова арестовали, однако друзья сумели нанять ему лучших адвокатов из адвокатского бюро «Борис Кузнецов и партнеры», и те добились, казалось бы, невозможного – актеру изменили меру пресечения и выпустили из тюрьмы. А потом его и вовсе амнистировали по случаю 50-летия Победы. В своем заявлении Президенту России о помиловании Юматов написал: «Несмотря на то что при рассмотрении уголовного дела в суде я мог быть оправдан, мое состояние здоровья лишило меня сил, и я не могу дальше вести борьбу, которая приведет меня к смерти. Как верующий и честный человек, считаю себя виновным перед Богом и людьми. Хочу провести остаток своих дней в молитвах о прощении и спокойно умереть в своей постели». Так оно, собственно, и вышло: Юматов скончался в собственной постели три года спустя после трагедии – в октябре 1997 года.

Ушел Юматов в считаные минуты. В тот роковой день 4 октября 1997 года актер чувствовал себя хорошо. Даже сходил в магазин за хлебом. Но вечером ему внезапно стало плохо: он начал кашлять, хрипеть. Жена Юматова актриса Муза Крепкогорская вызвала «Скорую». Врачи приехали через несколько минут. Но помочь больному так и не смогли. У Юматова пошла изо рта кровь, и медики никак не могли найти источник кровотечения. Спустя несколько минут Юматов скончался.

5 октября – Иван ЕФРЕМОВ

Смерть этого замечательного писателя до сих пор покрыта мраком. И причины для этого есть весьма основательные. Его последний роман «Час Быка» навлек на себя гнев КГБ, который усмотрел в нем клевету на советское общество: мол, в этой книге Ефремов под видом критики общественного строя на фантастической планете, по существу, клевещет на советскую действительность. После этого писателя вынудили переделать роман. Но даже это не уберегло его от последующих нападок и даже обвинений в сотрудничестве… с английской разведкой.

Иван Ефремов родился 22 апреля 1908 года в деревне Вырица Царскосельского уезда Петербургской губернии в семье купца-лесопромышленника. Именно благодаря отцу в Иване рано проснулась любовь к литературе. У Антипа Харитоновича Ефремова была обширная библиотека, и уже в шесть лет его сын стал приобщаться к ее богатым кладовым. Первой книгой, которую прочитал Иван, был роман Жюля Верна «20 тысяч лье под водой». Вслед за Жюлем Верном пришли Хаггард, Рони-старший, Уэллс, Конан Дойл и Джек Лондон. Но сильнее всех из этой когорты знаменитых писателей Иван полюбил Герберта Уэллса, который во многом определил его мировоззрение.

До 1917 года Ефремовы были дружной семьей и жили в Бердянске. Но потом родители Ивана развелись, и дети (Иван, Василий и Надежда) вместе с матерью переехали в Херсон. Там мать снова вышла замуж – за командира Красной Армии – и уехала с мужем в другой город. А детей оставила на попечении родственницы. Та же какое-то время действительно заботилась о приемных детях, но потом завела собственную семью и все внимание стала уделять только ей. А Иван с сестрой и братом вынуждены были выживать самостоятельно: перебивались продажей вещей и вели полуголодное существование. И вполне вероятно, сгинули бы от голода или болезней, если бы не вмешательство властей. Узнав о бедственном положении детей, их взял под свой надзор отдел народного образования.

В начале 20-х Иван покинул семью. Прибившись к автомобильной роте, которая квартировала рядом с их домом, он стал для солдат родным человеком. Поэтому, когда роту перебросили на фронт, Ефремов отправился вместе с нею. И дошел с ротой до самого Перекопа, рискуя неоднократно быть убитым. Однажды он стоял в очереди за хлебом, когда снаряд угодил поблизости. И только то, что Иван ушел чуть в сторону от очереди – он читал книжку – и оказался далеко от эпицентра взрыва, спасло его от гибели. Взрывной волной его бросило вниз, контузило и засыпало песком. С тех пор у него появилось легкое заикание.

В 1921 году автороту расформировали, и Ефремов был демобилизован. Вернувшись в Херсон, он узнал, что его сестру и брата забрал в Петроград отец, поэтому отправился следом. Там он поступил в школу второй ступени, чтобы наверстать упущенное за время Гражданской войны. Как вспоминал сам Ефремов, был он в ту пору маловоспитанным и безграмотным подростком, и учителям пришлось приложить немало сил, чтобы перевоспитать его. Особенно сильное влияние на него оказал учитель математики Василий Александрович Давыдов, который стал для 15-летнего Ефремова не только педагогом, но и настоящим другом.

Поскольку времена тогда были трудные и отец не мог прокормить троих детей, Ивану, как старшему из них, приходилось обеспечивать себя самостоятельно. В свободное от учебы время он занимался выгрузкой дров и бревен из вагонов или лесовозных барж. Потом ему повезло – он устроился ночным шофером в гараж.

В 1923 году Ефремов, который с детства, с книжек Жюля Верна бредил морем, поступил учиться на штурмана каботажного плавания в Петроградские мореходные классы. Весной следующего года он бросает учебу и уезжает на Дальний Восток, чтобы наняться матросом на парусно-моторное судно «3-й Интернационал». Год проплавал, после чего вернулся в Петроград и поступил в университет, на биологическое отделение физико-математического факультета. Тогда же познакомился с известным академиком-палеонтологом Петром Сушкиным и стал работать под его началом: ездил в экспедиции, работал в лаборатории. Сушкин, как и некогда Давыдов, много дал Ефремову. Особенно по части воспитания, которого Ефремову здорово не хватало. Обычно в конце каждой недели академик вызывал к себе нерадивого ученика и «драил» его за все недельные прегрешения: за грубость в обращении со старшими коллегами, за заносчивость, неряшливость. К сожалению, в 1928 году Сушкин скончался, и на плечи Ефремова легла забота о продолжении дела любимого учителя. Он публикует свои первые научные статьи по палеонтологии. Два года спустя он зачисляется в только что созданный Палеозоологический институт и получает звание научного сотрудника 1-го разряда. А еще через семь лет Ефремов уже возглавляет в этом институте лабораторию низших позвоночных.

Начало войны застало Ефремова в Москве, где он живет уже несколько лет. Он пишет заявление с просьбой отправить его на фронт, но вместо этого его вводят в штаб по эвакуации научных ценностей. Осенью Ефремов эвакуируется в Алма-Ату. И там едва не умирает, заболев тяжелой формой лихорадки. А когда болезнь отступила, Ефремов берется за перо. По его же словам: «Организм, обессиленный недоеданием, после очередного приступа болезни совсем не годился ни на что серьезное. В этих условиях я начал придумывать свои рассказы, даже не мечтая о том, что они будут когда-то напечатаны и что я стану „настоящим писателем“. Да и не было никаких оснований верить в успех моих литературных опытов. Рассказы, мне казалось, явно выбивались из русской традиции, они были далеки от тематики нашей литературы…»

Чутье подвело Ефремова – его рассказы, опубликованные в журнале «Новый мир», были приняты читателями с большим воодушевлением. Среди последних оказался и зачинатель жанра научной фантастики в советской литературе Алексей Толстой. Он тогда фактически был при смерти – лежал в больнице с раком легких, – однако нашел в себе силы лично пригласить к себе Ефремова. И с места в карьер обратился к начинающему писателю с вопросом: «Рассказывайте, как вы стали писателем! Как вы успели выработать такой изящный и холодный стиль?» Мэтр и дебютант проговорили больше часа, после чего Ефремов ушел, окрыленный напутственными словами Толстого. Это была их последняя встреча: спустя два месяца Толстой скончался.

Толстой считается зачинателем советской литературной фантастики, которая берет свое начало с середины 20-х годов – с его повести «Аэлита». В эти же годы начинают свой творческий путь и другие будущие корифеи жанра: Александр Беляев (его перу принадлежали такие книги, как «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Звезда КЭЦ»), Владимир Обручев («Плутония», «Земля Санникова»). Ивану Ефремову суждено было прийти на смену этим авторам. Как писали биографы Ефремова, самобытный талант начинающего писателя безоговорочно завоевал признание. В те годы в жанре научной фантастики мало кто писал, хотя подобного рода книги всегда пользовались большим спросом, особенно у молодежи. И Ефремов весьма удачно занял пустующую нишу. Ему отлично удались рассказы – он использовал свой жизненный опыт и впечатления путешественника-естествоиспытателя, дополнив их изрядной долей фантазии. О том, сколь популярны были рассказы Ефремова, говорит хотя бы следующий факт: до 1949 года эти рассказы издавались двадцать раз.

Однако первую государственную награду Ефремову принесли не его опыты на поприще фантастической литературы, а научная деятельность. В 1952 году он был удостоен Сталинской премии за фундаментальный труд «Тафономия» – своеобразную энциклопедию об истории изучения медистых песчаников.

Тяжелое детство и многочисленные экспедиции в разные части страны подорвали здоровье Ефремова. Ему было всего 48 лет, когда у него начались серьезные проблемы с сердцем. Дело в итоге дошло до того, что в 55-м врачи дали Ефремову инвалидность и он вынужден был покинуть институт. Однако сидеть сложа руки он не собирался и все свое время теперь стал отдавать написанию научных статей и литературе. В последней он достигает новых высот: в 1957 году публикует роман «Туманность Андромеды», который приносит ему международную славу. Роман создавался под влиянием кредо, которое Ефремов разделял долгие годы: «либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо не будет никакого, а будет песок и пыль на мертвой планете». По мнению Ефремова, главным двигателем прогресса оказывается не совершенство техники, а эволюция человека, поскольку именно человек оказывается в будущем мерой всех вещей, а наука и ее открытия подчинены нуждам его развития.

Роман «Туманность Андромеды» стал настольной книгой для нескольких поколений советских читателей. Перипетии романа явно просились на широкий экран, и кинематографисты его в итоге экранизировали. Правда, с огромными издержками. Фильм был снят не на самой богатой техническими возможностями киностудии – имени Довженко в Киеве, – что существенно испортило дело: космические реалии выглядели на широком экране крайне убого и примитивно, хотя актерский ансамбль был подобран по-настоящему звездный. В фильме снимались: Сергей Столяров, Вия Артмане, Николай Крюков, Людмила Чурсина, Геннадий Юхтин и др. Несмотря на техническую скромность проекта, фильм был удостоен приза на международном фестивале в Триесте.

В 60-е годы слава Ивана Ефремова как лучшего советского писателя-фантаста была уже безоговорочной. Его книги невозможно было достать в свободной продаже, а чтобы получить их в библиотеках, читателям приходилось записываться в очередь. И каждый следующий роман становился сенсацией. Будь то «Лезвие бритвы», вышедший в 1963 году, «Час Быка» (написан в 1968 году) или «Таис Афинская» (опубликован в 1971 году).

Ефремов был женат дважды. Со своей первой женой – Е. Конжуковой – он познакомился в 20-х годах. Она была зоологом и вначале занималась изучением современных брахиопод. Позднее, под влиянием Ефремова, она переключилась на изучение древнейших позвоночных. В этом браке у них родился сын Аллан, который пошел по стопам родителей. Окончив МГУ по специальности «геологическая съемка», Аллан избрал своей профессией инженерную геологию.

В 1962 году Ефремов женился во второй раз – на Таисии Юхневской. К тому времени здоровье писателя уже было сильно подорвано, поэтому на плечи второй супруги выпали тяжелые испытания. Однако Таисия Иосифовна сумела стать для писателя не только ангелом-хранителем, но и верным помощником во всех его литературных изысканиях. Во многом именно созданные ею условия помогли Ефремову, несмотря на болезнь, написать еще несколько книг, каждая из которых вошла в сокровищницу советской литературы. Свою безмерную и вечную признательность жене Ефремов выразил в посвящениях к своим последним произведениям. Кроме того, дорогие ему черты жены можно без труда уловить в образе Симы из «Лезвия бритвы», а название романа «Таис Афинская» странным образом совпадает с именем жены Ефремова.

В 1967 году Иван Ефремов был награжден орденом Трудового Красного Знамени за заслуги в развитии советской литературы и активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся. Это была последняя правительственная награда писателя, поскольку вскоре после этого он угодил в опалу. Поводом к этому стал его новый роман «Час Быка», который был опубликован в 1970 году. Литературные цензоры, выпуская эту книгу, не нашли в ней ничего крамольного, однако их коллеги из ЦК КПСС с ними не согласились. В результате сразу после выхода в свет романа грянул скандал.

12 ноября 1970 года в ЦК КПСС состоялось очередное заседание Секретариата ЦК. На нем присутствовал весь тогдашний «иконостас»: Суслов, Пельше, Демичев, Устинов, Пономарев, Катушев, Соломенцев и др. Вопросов, вынесенных на повестку дня, было несколько, однако главным был один – о писателе-фантасте Иване Ефремове и его последнем романе «Час Быка». Секретариату предстояло отреагировать на записку председателя КГБ СССР Андропова, посвященную этому роману, в которой сообщалось следующее:

«Ефремов в своем романе „Час Быка“ под видом критики строя на фантастической планете, по существу, клевещет на советскую действительность… Суждения автора отражают следующие выдержки: „Устранение верхушки ничего не решает. На месте убранной сейчас же возникает новая вершина из нижележащего слоя. У пирамиды надо развалить основание“. Многие читатели, прочитавшие роман, затем писали: „Что, они не понимают, это же все человек пишет о нашей советской действительности…“

Именно эта записка и обсуждалась на секретариате ЦК КПСС. По данному вопросу было вынесено постановление, где говорилось: «Поручить ЦК ВЛКСМ рассмотреть данный вопрос и доложить ЦК КПСС». Куратором был назначен будущий министр культуры, а тогда секретарь ЦК Петр Демичев. В ближайшие дни он должен был вызвать Ефремова к себе и хорошенько его пропесочить. Встреча с Демичевым не принесла писателю ничего хорошего – и без того больное сердце, разболелось еще сильнее. А когда Ефремов узнал, что роман «Час Быка» в нынешней редакции изъят из продажи и из всех библиотек, он и вовсе слег с сердечным приступом. Во многом именно эти события и предопределили скорую трагедию – спустя два года Ефремов скончался.

Ефремов умер 5 октября 1972 года, а уже спустя несколько дней Москва стала полниться невероятными слухами о покойном: говорили, что он многие годы был законспирированным шпионом английской разведки. Разоблачить Ефремова удалось случайно: об этом сообщил некий советский разведчик, живущий в Лондоне и сумевший проникнуть в секреты Интеллидженс сервис. Он сообщал, что Ефремов давно работал на англичан, а когда решил с ними порвать, те приняли решение его убрать. Как только эта информация достигла Москвы, КГБ немедленно провел обыск в квартире Ефремова и, как гласила молва, нашел документы, полностью изобличающие писателя в сотрудничестве с английской разведкой, а также убедился в его насильственной смерти. По версии КГБ, «падение» Ефремова случилось много лет назад и выглядело следующим образом.

Отец будущего писателя – вдовый торговец из Англии, – оказавшись на грани разорения, решил поправить свои финансовые дела с помощью родной разведки. Он стал ее сотрудником и был отправлен в Россию под видом торговца. Вместе с ним туда же отправились его малолетний сын Майкл и компаньон – купец Антон Ефремов. Последний не знал об истинной миссии отца мальчика, поэтому к шпионской деятельности не имел никакого отношения. Правда вскрылась только в 17-м году, когда отец Майкла смертельно заболел и решил открыться перед своим компаньоном. Он попросил Антона усыновить сына и не открывать властям правду о том, кем был его отец. Антон так и сделал. Так на свет появился будущий писатель Иван Ефремов.

Безмятежная жизнь Ивана продолжалась до начала 20-х годов. Он тогда учился в Горном институте и мечтал стать моряком. Однако в один из дней к нему явился человек, представившийся другом его покойного отца. Это был посланник английской разведки, который выложил перед парнем всю правду о том, кто на самом деле его подлинный отец и где он работал. В итоге Ефремов дал согласие пойти по стопам своего родителя. И на протяжении почти 50 лет работал на английскую разведку. Позднее он даже в жены взял себе не простую девушку, а тоже английскую шпионку – Таисия Иосифовна была завербована британцами еще в 11-летнем возрасте, когда находилась в оккупации на Западной Украине.

Примерно в 60-е годы отношения Ефремова с английской разведкой внезапно охладели. Причем инициатором этого был писатель. К тому времени он уже стал известной личностью, был награжден орденом Трудового Красного Знамени за свои писательские заслуги, и сотрудничество с англичанами его тяготило. В конце концов он решил порвать с ними всяческие контакты. И поплатился за это: бывшие хозяева убрали его, применив иезуитский способ. Пользуясь тем, что писатель вел обширную переписку, они прислали ему письмо, обработанное сильнодействующим ядом. Когда Ефремов надорвал конверт, началась химическая реакция и он задохнулся в ядовитых парах.

Судя по всему, все эти слухи о «шпионстве» писателя были запущены с легкой руки самого КГБ. Понятно, что таким образом Комитет мстил писателю, только возникает вопрос – за что? То ли за его роман «Час Быка», то ли за какую-то иную провинность (например, за патриотизм писателя, который был ненавистен либералам).

Все материалы КГБ по «делу Ефремова» до сих пор так и не обнародованы. Поэтому можно лишь констатировать факты, которые лежат на поверхности. Например, известно, что все творческое наследие Ефремова находилось под строжайшим запретом на протяжении нескольких лет после его смерти. Без сомнения, что инициатором запрета был КГБ, который обладал всем объемом информации о писателе. В одном из столичных издательств было выброшено из плана издания подписанное к печати пятитомное собрание сочинений Ефремова. Роман «Час Быка» был объявлен антисоветским, и чтение его приравнивалось к государственному преступлению.

Формально в средствах массовой информации Ефремов перестал существовать как писатель, имя его вообще не упоминалось. Его имя вычеркивалось даже из научных трудов. Так, в начале 1974 года в напечатанных тезисах докладов к 20-й сессии Всесоюзного палеонтологического общества, посвященной тафономии, имя Ивана Ефремова – основателя этого общепризнанного направления – было вымарано. Многие писатели, некогда ходившие в друзьях Ефремова и подписывавшие ему свои книги, теперь напрочь забыли его имя. Наверное, единственным из коллег-фантастов, кто не отрекся от Ефремова, был писатель Александр Казанцев, который даже набрался смелости и написал письмо в ЦК КПСС, где попытался взять под защиту имя своего покойного коллеги. Но ответа на свое послание так и не дождался.

С момента смерти Ивана Ефремова минуло уже более 30 лет. Уже давно забылись все перипетии скандала с его «шпионской» деятельностью и изъятием его книг из библиотек. Сегодня произведения Ефремова доступны каждому и продаются в любом книжном магазине или на уличных лотках. В том числе и некогда крамольный «Час Быка». И это весьма символично. Возвращение читателям этого романа лишний раз подтверждает заложенную в его названии идею – торжество разума и справедливости над темными силами зла.

6 октября – Игорь ТАЛЬКОВ

Этот певец был убит за три месяца до развала СССР, в октябре 1991 года, на глазах нескольких десятков очевидцев прямо во время гала-концерта во Дворце спорта «Юбилейный» в Ленинграде. Говорят, сам певец знал или догадывался о подобном развитии событий еще задолго до дня трагедии, но ничего не предпринимал. Как-то, еще в начале 80-х, он летел на гастроли, и кто-то из музыкантов завел разговор об авиакатастрофах. На что певец сказал: «Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну. Меня убьют чуть позже, при большом скоплении народа, и убийцу не найдут».

Игорь Тальков родился 4 ноября 1958 года. Его родители еще при Сталине были репрессированы и познакомились в лагере, где играли в самодеятельном театре. Когда вышли на свободу, поженились и поселились в городке Щекино Тульской области. Там у них и родились два сына – Владимир и Игорь. Оба пошли в своих родителей – с детства любили театр, музыку. Но поскольку в поселке никаких театров и концертных залов не было, а был только Дом культуры, где редко появлялись заезжие артисты, мальчишки устраивали для себя представления дома – показывали домашние спектакли, причем обязательно с музыкой. Потом, когда они подросли, родители отдали их в музыкальную школу. Причем если Владимиру приходилось учить ноты, то Игорь играл исключительно на слух. И схватывал любое произведение с первого же проигрыша. Его преподаватель даже восхищался им: «Сколько через меня прошло учеников, но такого слуха, как у Игоря, я просто не встречал ни разу». Когда родители Игоря узнали об этом, они немедленно собрали деньги и купили сыну баян «Киров». Этот инструмент был, конечно, тяжеловат для щуплого мальчишки, но более подходящего дешевого баяна родители не нашли, а дорогой купить не было возможности. К слову, именно музыка однажды помогла братьям в сложной ситуации. В 1970 году Тальковы получили новую квартиру (до этого они жили в бараке) в соседнем станционном поселке. Однако детвора этого поселка враждовала с мальчишками из района, где раньше жили Тальковы. Поэтому переезжать на новое место братья ни в какую не хотели. Однако родители их все-таки уговорили. А потом ситуация разрешилась самым неожиданным образом. Прознав, что братья Тальковы хорошо играют на музыкальных инструментах – Владимир на гитаре, а Игорь на баяне, – станционные мальчишки пригласили их выступить на вечере. Именно это выступление стало входным билетом для Тальковых в новую компанию.

Еще одной страстью Игоря с детства был спорт. Особенно он любил хоккей, который в 60-е годы стал очень популярен. Скопив денег, он купил себе настоящие наколенники, а на деньги, которые ему подарили на день рождения, еще и хоккейные ботинки с коньками. И практически каждый день в шесть утра, перед тем как уйти в школу, он облачался в свое хоккейное обмундирование и уходил на каток тренироваться. Через час возвращался, завтракал и собирался в школу. Когда в их поселке появилась хоккейная команда, Игорь первым в нее записался и был одним из самых добросовестных игроков – никогда не увиливал от тренировок. А в личном дневнике даже записал тогдашний девиз-мечту: «Умру, но стану хоккеистом». Осуществись эта мечта Талькова, и его жизнь сложилась бы совсем иначе.

Еще одной страстью Игоря были стихи, которые он стал писать еще в начальных классах средней школы. Его первое стихотворение посвящено маме и подарено ей на 8 Марта. Причем это было не просто короткое произведение из нескольких четверостиший, а целая поэма, уместившаяся на нескольких листах. Потом стихи Игорь сочинял во множестве, и даже завел специальные тетради, куда их записывал. С годами эти стихи становились все серьезнее и серьезнее. В одном из них он даже вывел Ленина – вождь мирового пролетариата стыдил подростка Талькова за его природную лень.

Стоит отметить, что в 70-е годы, когда отмечалось 100-летие Ленина, многие молодые люди уже не были столь идеологически зашорены, как их недавние сверстники, и к Ленину относились без особого почтения. Даже анекдотами про него бравировали. Но Игорь Тальков к таким людям не относился. Из его уст тогда нельзя было услышать ни одного бранного слова не только про Ленина, но и про тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева, про которого анекдотов было еще больше. Был такой случай. Мама Талькова однажды сказала сыну, чтобы он не верил многому из того, что говорит с трибуны Брежнев, на что сын ей заявил: «Мама, если ты еще раз тронешь Брежнева, я убегу из дома!»

В сентябре 1973 года, когда в Чили произошел государственный переворот и к власти пришла военная хунта, Тальков написал песню «Ночь над Чили». Это была его первая политическая песня, которая даже победила на конкурсе художественной самодеятельности.

В старших классах средней школы Тальков уже расстался с мечтой стать хоккеистом и все свое свободное время отдавал музыке. В ноябре 1976 года, когда Талькову исполнилось 18 лет, родители подарили ему магнитофон «Фиалка». Братья стали записывать кассеты с песнями «Битлз», «АББА», «Бони М» и других популярных коллективов. И однажды, наслушавшись этих песен, Игорь вдруг заявил: «Я буду петь!» Брат Владимир в ответ рассмеялся: «Чем же ты будешь петь?», имея в виду то, что голос у Игоря был хриплый – сорвал в детстве. Но Талькова такое отношение только подзадорило. И он всерьез занялся своим голосом. От кого-то услышал о московском враче Стрельниковой, которая поставила голос многим артистам, узнал ее адрес и явился на прием. Та посоветовала Игорю лечить горло. Однако полностью вылечить его он не сумел – так и пел с хрипотцой. Впрочем, вылечи он свое горло полностью, мы бы знали совсем другого Игоря Талькова.

После школы Тальков выступал в вокально-инструментальном ансамбле «Былое и думы», который играл по выходным на танцах. А потом был принят в профессиональный ВИА Тульской филармонии «Фанты» в качестве вокалиста. Когда он написал об этом своему брату в армию, тот подумал, что это шутка, – он-то хорошо знал, что петь Игорь никак не мог из-за сорванного голоса. Но ему пришлось поверить в это, поскольку и родители написали ему то же самое. Потом он узнал, что его брат за каких-то пару месяцев освоил и нотную грамоту – ему помогла в этом его тогдашняя девушка Светлана, которая окончила музыкальное училище имени Даргомыжского в Туле.

Когда Талькову пришла пора идти в армию, он решил «откосить» – уж больно не хотелось ему расставаться ни с любимой девушкой Светой, ни с любимой музыкой. Он поступил учиться на слесаря в Щекинское профтехучилище № 6, учеба в котором давала отсрочку от армии. Однако проучился там недолго и решил сменить место – поступил в педагогический институт. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь. Меньше года Тальков исправно ходил на лекции, но потом плюнул на все и ушел в армию. Служить ему выпало в стройбате в подмосковном Нахабине. В свободное от службы время Тальков предавался любимому занятию – выступал в армейском ВИА. И опять в качестве вокалиста.

Вернувшись из армии весной 1982 года, Тальков уже спустя месяц покинул дом – отправился в Сочи на заработки. Устроился лидером-вокалистом в один из самых престижных ресторанов гостиницы «Жемчужина». Той осенью в курортном городе проходил очередной конкурс советской песни «Сочи-82», и Тальков решил попытать счастья. В качестве конкурсной песни взял знаменитый шлягер Яна Френкеля и Расула Гамзатова «Журавли». Песня понравилась всем, даже дикторы, ведущие конкурс, от души расцеловали Талькова. Он был уверен – один из призов его. Увы, но ему ничего не досталось, поскольку все призы уже были заранее распределены среди «своих». Под впечатлением этого провала Тальков написал стихотворение, где излил на бумаге всю свою боль за случившееся.

Этот конкурс был насмешкой над искусством…
Этот конкурс – суть бездарностей парад.

Однако пребывание в Сочи не оказалось для Талькова напрасным: его заметил известный испанский певец Мичел, который совершал гастрольный тур по Советскому Союзу, и взял в свой ансамбль. После того как Мичел уехал к себе на родину, из этого ансамбля родился коллектив под названием «Апрель», игравший в стиле джаз-рок. Однако популярность у него была не ахти какая, из-за чего и заработки были соответствующие – мизерные. Например, Тальков выступал в длинном американском плаще, который ему подарил Мичел. Этот плащ Тальков не снимал даже летом, чтобы не показывать публике свои драные джинсы. А купить новые зарплаты музыканта не хватало.

Во время работы в «Апреле» Тальков едва не погиб. Причем этот случай можно считать неким предвестником будущей трагедии – он тоже произошел на сцене во время концерта. Дело было во время гастролей в Таджикистане, в городе Ленинабаде. Музыканты по неопытности заземлили свою аппаратуру на силовую фазу промышленного напряжения в 380 вольт. Под эту фазу и угораздило попасть Талькова. Он упал, и у него начались конвульсии. Его брат Владимир, работавший в этом же ансамбле, догадался положить Игоря на металлический щит и начал делать искусственное дыхание. Именно это и спасло Талькова. Он очнулся. Но после этой истории он получил сильную психологическую травму и некоторое время даже боялся брать в руки микрофон, просил обмотать его изоляцией.

Со своей женой Татьяной Тальков познакомился в начале 80-х в столичном кафе «Метелица». Был Ольгин день, и 19-летняя Татьяна пришла с подругами в кафе отметить их именины. Тальков же пришел туда с друзьями из «Апреля» просто отдохнуть. Поскольку их столики оказались рядом, они быстро познакомились. И хотя поначалу Татьяна игнорировала все знаки внимания, которые ей оказывал Тальков, но потом сдалась и разрешила пригласить себя на танец. Так все и началось.

После этого вечера Тальков стал названивать Татьяне чуть ли не ежедневно. Они встречались при любой удобной возможности, и эти встречи продолжались полгода. Потом Татьяна разрешила Игорю переехать к себе (до этого он жил то у одного друга, то у другого). А в октябре 1984 года у них родился ребенок – Игорь Тальков-младший.

После того как «Апрель» распался, Тальков уехал в Ленинград, где устроился в ансамбль «Калейдоскоп». Стал исполнять в нем песни собственного сочинения, но это дело быстро прикрыли: сказали, что, поскольку Тальков не является членом никакого Союза и абсолютно безвестен, песни, написанные им самим, он со сцены исполнять не имеет права. И Талькову пришлось довольствоваться малым: он отдавал свои песни другим, более именитым исполнителям. Ситуация не изменилась даже тогда, когда Тальков перешел в ансамбль популярной ленинградской певицы Людмилы Сенчиной. Он полностью переделал репертуар певицы, переработал исполняемые песни, меняя аранжировку. Но когда и там ему не разрешили исполнять собственные песни, ушел. Его новым пристанищем стал московский музыкальный театр Маргариты Тереховой. Правда, и там Тальков не смог найти себя и вскоре ушел и оттуда. На этот раз – в группу «Электроклуб», где художественным руководителем был Давид Тухманов. Именно в этом коллективе имя Игоря Талькова и прогремело впервые на всю страну. Вместе с солисткой группы Ириной Аллегровой Тальков принял участие в конкурсе «Золотой камертон», проходившем в концертном зале «Олимпийский», и их дуэт получил звание лауреатов. А еще спустя некоторое время к Талькову пришла настоящая слава. Он исполнил в собственной аранжировке песню Давида Тухманова «Чистые пруды», которая мгновенно стала всесоюзным шлягером. Она участвовала в конкурсе «Песня-87» и стала лауреатом.

Несмотря на успех «Чистых прудов», Тальков решил уйти из «Электроклуба» в «свободное плавание». Он мог, конечно, и дальше работать в коллективе и даже иметь в нем еще больший успех, но он хотел иного – ковать свою славу на собственных песнях, а не на чужих. Это было главным побудительным мотивом ухода Талькова из популярной группы.

За короткое время Тальков создал собственный ансамбль, куда набрал музыкантов из самых разных мест. Кроме него и брата Владимира, в ансамбле было еще четыре человека, большинство из которых не знали нотной грамоты. Когда это выяснилось, Тальков выгнал этих людей и набрал новых – уже более профессиональных. Однако, если музыкантами они были сильными, то вот единомышленниками многие из них Талькову так и не стали. Он-то считал, что главное в их работе – идея, а они думали только о материальной стороне дела. На этой почве в их коллективе часто случались конфликты. Отсюда и появились разговоры в эстрадной среде, что у Талькова сложный характер.

Время, когда звезда Талькова засияла на небосклоне отечественной эстрады, – конец 80-х. Это было время, когда страну уже сотрясали конвульсии скорого распада огромной империи. Уже пролилась первая кровь в Нагорном Карабахе и Оше, уже Борис Ельцин превратился в мученика за идею и целеустремленно шел к своему будущему президентству. Рупор перестройки журнал «Огонек» из номера в номер разоблачал Сталина и пел осанну «шестидесятникам», а телевизионная передача «Взгляд» ковала из рок-звезд национальных кумиров. В этом бушующем котле политических страстей варились все, в том числе и Игорь Тальков. Впрочем, ему это было не в диковинку, поскольку он в своем творчестве всегда тяготел к остросоциальной тематике. И хотя телевидение упорно подавало его как певца лирического, сам он в своих концертах все больший и больший упор делал именно на так называемых песнях протеста. В них Тальков никого не жалел: ни коммунистов, ни комсомольцев, ни своего брата артиста. И если в подростковом возрасте Тальков сочинил панегирик Ленину, то теперь, под впечатлением статей из журнала «Огонек», написал другую песню, само название которой говорило за себя: «Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду?» А в другой песне – «Стоп! Думаю себе…» – пригвоздил к позорному столбу всех советских генеральных секретарей, вместе взятых. Однако назвать эти песни серьезной удачей певца было бы неверно: в них юношеский максимализм автора соседствовал с кликушеством, а то и вовсе с историческим невежеством. Хотя и понять автора можно: изучать историю по статьям в журнале «Огонек» в те годы было модно.

Самое интересное, что все эти песни были «залитованы» – то есть получили «добро» в союзном Министерстве культуры, где уже вовсю заправляли «перестройщики». На этой почве с Тальковым неоднократно случались курьезные истории. Например, в 1989 году, когда он выступал в Киеве, его концерт почтили своим присутствием высокие сановники из тамошнего ЦК партии. И были страшно возмущены текстами тальковских песен. Но когда они пришли за кулисы Дворца культуры «Украина», чтобы разобраться с певцом, тот показал им бумагу из Минкульта СССР, где черным по белому было написано, что все его песни разрешены к публичному исполнению.

Проще всего Талькову было в Москве, где власти не чинили ему практически никаких препятствий: показывали по 1-му каналу ТВ, предоставляли лучшие площадки, а однажды даже позвали выступать… в КГБ. Тальков выступал во Дворце культуры Комитета госбезопасности на Лубянке и имел большой успех. Особенно хорошо принимали чекисты песню «Россия» – аплодисменты длились несколько минут.

В начале 90-х стало модным приглашать популярных эстрадных исполнителей сниматься в кино. Тогда считалось, что прежние советские кумиры уже ни на что не годятся, а новые еще только нарождались. Вот режиссеры и снимали актеров из смежных областей. Так на большой экран попали Геннадий Хазанов, Валерий Леонтьев, Александр Серов, тот же Игорь Тальков. Последний успел сняться только в двух фильмах: в исторической драме «Князь Серебряный» и боевике «У последней черты». В первом он играл князя Серебряного, а во втором – бандитского главаря. Первый фильм не принес Талькову ничего хорошего: когда он увидел готовый фильм, то так сильно расстроился от увиденного, что публично попросил прощения у покойного автора книги Алексея Толстого (дело происходило на премьере фильма в кинотеатре «Октябрь»).

Второй фильм Талькова вполне удовлетворил – роль у него действительно получилась. Но итог и здесь оказался печальным: можно смело сказать, что именно эта роль в какой-то мере накликала будущую трагедию. 6 октября 1990 года был снят эпизод, где главный герой фильма (актер Евгений Сидихин) убивает всех бандитов вместе с их главарем, которого играл Тальков. И ровно через год от такого же огнестрельного ранения в грудь Тальков погибает, но уже по-настоящему.

Как гласят результаты официального расследования, поводом к разыгравшейся 6 октября 1991 года в «Юбилейном» трагедии стала очередность выступления артистов. По установившейся с недавних пор на российской эстраде традиции, мегазвезды предпочитали выступать последними, пропуская впереди себя менее раскрученных коллег. И когда Тальков узнал, что молодую певицу Азизу собираются выпустить после него, он воспринял это как оскорбление. И бросился выяснять отношения с администратором певицы Игорем Малаховым. Их спор перерос в драку, причем началась она в гримерке артиста, но потом выплеснулась в коридор. Дрались оба Игоря отчаянно, однако сама драка ничего страшного в себе не несла – противники рисковали расквасить друг другу физиономии и не более того. Однако поскольку на дворе стояло начало 90-х, а это было время разнузданного криминала даже в отечественной эстраде, то и Тальков, и Малахов бились не голыми руками, а будучи вооружены: у певца был газовый пистолет, у Малахова – револьвер системы «наган». Именно последнему и суждено было сыграть роковую роль.

Когда к дерущимся бросились люди, стоявшие поблизости, ситуация только усугубилась. Тальков находился под Малаховым, но, вцепившись в него мертвой хваткой, не собирался его отпускать. Подоспевшие к месту драки люди попытались помочь Талькову, обрушив на Малахова лавину ударов. Именно в этот момент Малахов и выпустил револьвер из рук. Прошло еще несколько секунд, и оружие «заговорило»: кто-то из дерущихся нажал на курок, и пуля пробила левую руку… Игоря Талькова и вошла в сердце, повредив легкое.

Истекающего кровью певца занесли в гримерную. Вызвали «Скорую помощь». А пока она ехала, стали делать певцу искусственное дыхание, что категорически запрещено – при огнестрельном ранении оно не делается. В результате из сердца раненого выкачали последнюю кровь. Когда наконец приехала «Скорая», врачу лишь пришлось констатировать биологическую смерть Талькова и заявить, что никакая помощь певцу уже не поможет.

Смерть Игоря Талькова породила массу версий относительно истинных виновников трагедии. Кто-то винил во всем КГБ, кто-то реформаторов-западников, кто-то мафию из шоу-бизнеса. В сущности, все эти версии имели под собой основания, поскольку смерти Талькова могли желать представители всех перечисленных сфер. Те же власти, которых Тальков так активно поддержал во время августовского путча ГКЧП, имели свой резон в смерти Талькова: им не нужен был протестный певец, о котором ходила молва как о неуправляемом. Ведь впереди Россию ожидали куда более суровые испытания, о которых Тальков наверняка сочинил бы не одну песню из разряда неудобных. Эти люди отдавали должное таланту Талькова, видели в нем яркую харизматическую фигуру на российской эстраде и прекрасно отдавали себе отчет, что в дальнейшем эти качества будут только усиливаться. А значит, будет расти и влияние Талькова не только на эстраду, но и на общество. А поскольку эти люди собирались развалить страну и «лечь» под Запад, то такие личности, как Игорь Тальков, представляли для них серьезную опасность. Ведь если он захлебывался со сцены криком, клеймя Ленина и Сталина, кто мог дать гарантию, что он с таким же рвением не станет разоблачать и следующих правителей России, тем более что они должны были сотворить с Россией еще более страшные вещи, чем коммунисты. Новым правителям страны нужна была ручная эстрада, но отнюдь не думающая. И в эту эстраду Игорь Тальков никак не вписывался.

Как и предсказывал сам Тальков еще в начале 80-х, его действительно убили при большом стечении народа и убийцу так и не нашли. Объявив убийцей директора певца Валерия Шляфмана, власти позволили ему спокойно уехать в Израиль – в государство, с которым у России нет никаких договоров по поводу экстрадиции преступников. И вот уже с момента гибели певца минуло 14 лет, а Шляфман по-прежнему находится на свободе.

6 октября – Вера МУХИНА

Эта женщина выбрала для себя нелегкую мужскую профессию скульптора. Однако в ней она сумела достичь таких высот, которые оказались неподвластны и многим мужчинам. Свидетельством тому – ее выдающаяся скульптура «Рабочий и колхозница», которая стала символом страны Советов и была известна во всем мире.

Вера Мухина родилась 1 июля 1889 года в Риге в очень богатой семье. Род Мухиных по отцовской линии относился к одним из богатейших, и его представителям принадлежало множество доходных домов, складов, фарфоровых и сталелитейных заводов. Часть этого богатства должна была перепасть Вере Мухиной и ее старшей сестре Маше – отец положил им приданого по 20 миллионов рублей золотом каждой. Однако никакое богатство не способно отвратить трагедию. Когда Вере было всего два года, от туберкулеза умерла ее мама. А вскоре после этого из жизни ушел и отец. Так сестры Мухины стали обладателями миллионов, но оказались сиротами.

В отличие от своей старшей сестры Маши, которая обладала очень импульсивным характером, Вера росла девочкой смирной и послушной. Никогда никому не грубила и гувернантку-француженку слушалась беспрекословно. В гимназии училась хорошо, на уроках была внимательна, сидела тихо.

Еще в начальных классах гимназии Мухина начала заниматься живописью и рисованием. Преподаватель, который был нанят к ней, отмечал в девочке несомненные способности и советовал не бросать этого занятия. Вера и не бросала, постигая азы живописи в различных студиях сначала в Курске, где они жили с сестрой, а потом и в Москве, куда они переехали в 1910 году. Повод для переезда был прозаический: с миллионами сестер в Курске было скучно. Иное дело в Москве, где и развлечений больше, да и портнихи самые перворазрядные. Сестры поселились на Пречистенском бульваре, близ Сивцева Вражка. Вскоре после переезда Мухина записывается в студию знаменитого живописца Константина Юона.

В январе 1912 года Мухина отдыхала в своем поместье в Кочанах. И там с ней случилось несчастье. Она каталась на санках с горки, и во время очередного спуска санки внезапно перевернулись, и санный полоз разрезал Вере лицо. Да так глубоко, что когда местный фельдшер увидел эту рану, даже за голову схватился. И ему пришлось сшивать лицо девочки буквально по кускам. Потом Мухину перевезли в городскую клинику, там ей сделали еще девять пластических операций. После чего привезли обратно в Кочаны, где Мухина безвылазно провела полгода, пока на лице не зажили все шрамы. Однако даже после этого смотреть на свое лицо без боли Вера не могла. И жутко переживала по этому поводу. Почему и не хотела возвращаться в Москву: боялась, что все, кто знал ее прежнюю, будут над ней смеяться. Тогда родственники решили отправить ее развеяться в Париж. Эта поездка стала поворотной в судьбе Мухиной: не будь ее, мир никогда бы не узнал скульптора Веру Мухину.

В Париже Мухина решила учиться мастерству у знаменитого скульптора Бурделя, перед искусством которого она давно преклонялась. Бурдель с его идеалом человека-творца и героя был для нее ближе всех.

Мухина вернулась на родину в начале 1914 года, а несколько месяцев спустя началась Первая мировая война. И Мухиной стало уже не до искусства: вместе с другими русскими женщинами и девушками – великими княжнами Романовыми и безвестными курсистками – она становится сестрой милосердия. И на фронте встречает свою первую любовь. Однако сначала Вера чуть не умерла.

В 1915 году Мухина заболела тяжелой болезнью крови, и смерть уже заглядывала ей в глаза. Врачи, которые осматривали ее, лишь разводили руками и говорили, что дело безнадежное. И только один доктор не согласился с этим вердиктом. Это был главный хирург Юго-Западного («Брусиловского») фронта Алексей Замков, который буквально вытащил Мухину с того света. А она в ответ влюбилась в него как девчонка. Уже позднее, объясняя это свое чувство, Мухина скажет: «В Алексее очень сильное творческое начало. Внутренняя монументальность. И одновременно много от мужика. Внешняя грубость при большой душевной тонкости. Кроме того, он был очень красив».

Около двух лет молодые жили гражданским браком, а поженились в 1918 году, когда в стране уже бушевала Гражданская война. Поселились в Москве, в уплотненной квартире добровольно отданного властям собственного доходного дома. Жили впроголодь, поскольку все свои миллионы Мухина потеряла сразу после революции. Однажды, когда Алексей был по делам в Петрограде, его арестовала ЧК. Мухина имела все шансы остаться вдовой, но им повезло. Питерскую ЧК тогда возглавлял Урицкий, которого до революции Алексей неоднократно выручал – прятал в своем доме от охранки. Теперь настала очередь Урицкого выручать Алексея. В итоге он оказался на свободе и по совету Урицкого сменил документы – отныне в графе «происхождение» у него значилось «из крестьян».

Приняв революцию, Мухина отдавала все свои силы и талант новой власти. В 1918 году она стала одним из авторов ленинского плана монументальной пропаганды. Работала не покладая рук над революционными заказами, успевая еще работать как модельер, а также уделять внимание мужу и их маленькому сыну Севе. Она была вполне довольна своей жизнью, чего нельзя было сказать об Алексее, который к началу 20-х разочаровался в новой власти. И мечтал уехать из России. Но Мухина не хотела уезжать, хотя ее сестра Маша покинула родину именно тогда, в начале 20-х. Вера сильно переживала по поводу этого отъезда – она понимала, что сестру свою она, возможно, больше не увидит.

В 1924 году в семье Мухиной случилось еще одно несчастье: заболел туберкулезом ее сын Сева. Консилиум лучших в Москве педиатров приговорил мальчика к смерти, однако Алексей этот вердикт не принял. И совершил точно такое же чудо, как когда-то с Мухиной. Он стал лечить сына сам, ни у кого не спрашивая советов и ни с кем не консультируясь. Сам провел мальчику операцию на обеденном столе в собственном доме. Шансы на успех были мизерные, но именно эти шансы оправдались – мальчик выжил. После этого полтора года Сева был закован в гипс, потом еще год ходил на костылях. Но в итоге все-таки встал на ноги. Однако беды семьи Мухиных на этом не закончились. В 1927 году Алексея Замкова исключили из партии и сослали в Воронеж. И Мухиной пришлось разрываться между двумя городами: Москвой, где она продолжала плодотворно работать (преподавала в художественном училище), и Воронежем. Но поскольку долго пребывать в таком режиме было невозможно, Мухина принимает смелое решение: переезжает к мужу. И живет с ним в Воронеже почти два года. Этот поступок едва не стоил свободы самой Мухиной: в 1930 году ее арестовали. Но вскоре вынуждены были выпустить, поскольку за нее заступился Горький. А два года спустя Замкова наконец помиловали и разрешили вернуться обратно в Москву. Безусловно, что этим помилованием Замков был обязан в первую очередь своей супруге: к тому времени Мухина уже успела превратиться в одного из ведущих советских скульпторов и обязана была работать именно в Москве.

Всемирная слава пришла к Мухиной в трагическом 1937 году, когда на Парижской выставке ее скульптура «Рабочий и колхозница» произвела настоящий фурор. Эта 24-метровая композиция должна была венчать уже спроектированный архитектором Борисом Иофаном и строящийся в Париже на берегу Сены советский павильон. Стоит отметить, что Иофан не верил в то, что Мухиной удастся создать нечто грандиозное для его павильона. По его же словам: «Я считал, что она способна к созданию скорее лирических вещей». Но Мухина сумела доказать, что ей подвластно многое.

Говорят, что знаменитую скульптуру Мухина придумала в одночасье, будто на нее озарение какое-то нашло. Смещая пропорции и ломая границы возможного в монументальной скульптуре, Мухина придумала поставить плечом к плечу рабочего и колхозницу, а в руки им вложила предметы-символы: серп и молот.

Приемка скульптуры состоялась 11 ноября 1936 года. В качестве главного принимающего выступал Председатель Совета Министров Вячеслав Молотов. Увиденное ему понравилось, за исключением одного – шарфа, который развевался на шее у колхозницы. «Она же не танцовщица», – удивился Молотов. На что Мухина ответила: дескать, шарф нужен для равновесия, имея в виду композицию статуи. Но Молотов понял эту реплику по-своему: подумал, что без этого элемента статуя может рухнуть.

После того как скульптура была принята, начался процесс ее производства. В нем было задействовано свыше двухсот человек: 160 сварщиков, десятки жестянщиков, плотников и других специалистов. За процессом лично следила Мухина, которая чуть ли не дневала и ночевала возле скульптуры. Не боясь ничего, сама лазила на верхотуру, проверяла каждую деталь. Уникальность этой работы состояла в том, что скульптуру должны были сначала сваять, потом аккуратно разрезать на 65 частей и собрать уже в Париже. А после выставки таким же способом привезти обратно на родину.

Работа была закончена в начале марта 1937 года. В одну из ночей на завод ЦНИИМАШ, где стояла скульптура, приехал лично Сталин. Попыхивая своей неизменной трубкой, долго разглядывал композицию и остался вполне удовлетворен увиденным. Спустя несколько дней скульптуру разрезали, погрузили в 28 вагонов и повезли в Париж. В дороге не обошлось без ЧП. В Чехии состав застрял в узком горном тоннеле, из-за чего прямо там же некоторые части скульптуры пришлось разрезать на более мелкие куски. Однако не зря резали: в Париже скульптурная композиция Мухиной произвела настоящую сенсацию. Поглядеть на нее приходили многие знаменитости: и Леже, и Пикассо, и многие другие. Так что на родину Мухина вернулась полным триумфатором. И тут же была удостоена монаршего подарка: Сталин разрешил ей построить особняк в центре Москвы, на Арбате.

Во время войны Мухина с семьей жила в эвакуации – в Свердловске. В 42-м вернулась в Москву и здесь потеряла мужа – Алексея Замкова. Он умер от инфаркта прямо на глазах у жены и молоденькой врачихи, которая приехала в их дом по вызову. Врач стала выписывать больному лекарство и посоветовала ни в коем случае не принимать препарат доктора Замкова, не догадываясь, что этот самый Замков лежит перед ней. Услышав это, Замков в гневе вскочил с кровати… и в следующую секунду скончался от разрыва сердца. Волею судьбы это случилось в тот самый день, когда Мухиной было присвоено звание заслуженного деятеля искусств.

В годы войны Мухина была удостоена двух Сталинских премий, после нее – еще трех. Она работает не покладая рук, а также разъезжает по миру, посещая разного рода выставки. Она создает множество новых скульптур: памятник Петру Ильичу Чайковскому, композицию «Требуем мира!», статую девушки у нового здания МГУ, участвует в оформлении станции Московского метро «Семеновская». В конце 40-х она создает свою очередную скульптуру Ленина. Это было ее четвертое обращение к образу вождя мирового пролетариата за последние 20 лет. Но Мухина так и не смогла изваять здравствующего вождя – Сталина, хотя тот был совсем не против этого. Даже согласился позировать скульптору. Но Мухина каким-то образом сумела откреститься от этого заказа. А Сталин настаивать не стал. И даже не обиделся – иначе не видать бы Мухиной ее многочисленных Сталинских премий.

Серьезные проблемы со здоровьем начались у Мухиной за год до смерти – стало сильно болеть сердце. Летом 52-го она с коллегами сдавала комиссии свою очередную работу – памятник М. Горькому, но комиссия скульптуру не приняла, найдя в ней множество огрехов. И Мухиной пришлось срочно переделывать свое детище. Поскольку открытие памятника было приурочено к 25-летию со дня смерти Горького, скульпторы торопились. Работали по 12–15 часов в сутки, в ветер и дождь, по сорок раз в день влезая на леса и слезая с них – как иначе проверишь, правильно ли смотрится скульптура снизу? В итоге памятник был сделан вовремя, но сразу после этого Мухина свалилась с болезнью. Только за одну ночь у нее случилось сразу два припадка. 24 августа врачи, обнаружив у нее декомпенсацию сердца, отправили ее в Барвиху, обязав соблюдать строгий постельный режим.

Несмотря на то что Мухина была чрезвычайно деятельным человеком и просто не мыслила себя без работы, она сумела обуздать свой темперамент. И неукоснительно выполняла все рекомендации врачей. Что продлило ей жизнь еще на год. Однако прожила она его столь насыщенно, что ее и без того надорванное сердце не справилось с непомерными нагрузками. Только за одно лето 53-го она дважды лежала в больнице, затем лечилась в санатории. Мухина еще надеялась, но надежды уже не было. Трехдневный сердечный приступ, когда она буквально находилась между жизнью и смертью и думали, что уже начинается агония, подорвал ее силы окончательно. В состоянии временного облегчения ее выписали из Боткинской больницы, но главный кардиолог больницы предупредил ее сына Всеволода, чтобы он никуда не уезжал даже ненадолго, что конец близок. Так и вышло: 6 октября 1953 года Вера Мухина скончалась.

Вера Мухина считалась одним из самых известных советских скульпторов, которая за свою плодотворную деятельность на этой ниве была удостоена пяти Сталинских премий. Но вот ведь парадокс: в отличие от многих своих коллег по искусству Мухина не создала ни одного скульптурного изображения Сталина. Даже маленького его бюстика. Близкие скульптора в семейном кругу шутили по этому поводу: «Муня, тебя посадят». Не посадили, поскольку Сталин, во-первых, ценил Мухину, во-вторых – знал, что ваять его скульптуры желающих и без того было предостаточно. Так что Мухина хоть и считалась придворным скульптором, однако до откровенного подхалимажа так и не опустилась.

Волею судьбы вождь и скульптор ушли из жизни практически друг за другом: Сталин умер в марте 1953 года, а Мухина – ровно через семь месяцев после него.

6 октября – Ролан БЫКОВ

Несмотря на свою не слишком героическую внешность, этот актер и режиссер был любим всеми: и взрослыми, и детьми. Последние любили его особенно, поскольку этот человек большую часть своего творчества посвятил им – все свои фильмы он снимал для детей, став одним из лучших режиссеров детского кино в Советском Союзе.

Ролан Быков родился 12 ноября 1929 года в Москве. Его отец – Антон Быков – имел богатую биографию. Был беспризорником, затем воевал на фронтах Первой мировой, бежал из австрийского плена, в Гражданскую войну сражался в дивизии Буденного. Дорос до эскадронного комиссара. Именно тогда он и встретил мать нашего героя – Ольгу Матвеевну, – которая была его полной противоположностью: красавица, родилась в интеллигентной семье, писала стихи и говорила по-французски. Но влюбилась в красного командира и вышла за него замуж. В этом браке на свет и появились два мальчика: Гера и Ролан.

Поскольку отец всю жизнь занимал руководящие посты, то воспитанием двух сыновей в основном занималась мать. Она в то время училась в театральном институте и старалась привить детям любовь к искусству. Однако чувство это в итоге взяло верх только в младшем, так как старший сын в конце концов выбрал науку (впоследствии он станет академиком). Причем не стань Ролан артистом, он имел все шансы загреметь в тюрьму. Ведь семья Быковых жила напротив Зацепского рынка, а этот район был одним из самых криминогенных в столице. И Ролан с утра до вечера пропадал с мальчишками в его закоулках. Вставал он обычно очень рано – в полшестого утра – и, чтобы не мешать спать родителям, наскоро одевался и мчался во двор.

Его двор назывался Пекарный, так как там стояла пекарня. Окружали его другие дворы, не менее знаменитые: Ульяновка, Маршировка. Именно туда обычно и отправлялась детвора в поисках приключений. При этом Быкову доверялась особая роль. Так как среди всей детворы он был самым маленьким по росту, то ему отводилась роль «малышки». Что это такое? «Малышка» шел впереди всей ватаги и задирал прохожих. Если кто-то из них делал ему замечание, то тогда к месту события подбегали остальные подростки и с возгласом: «Ты чего маленьких обижаешь?» – начинали бить прохожего. Как шутил впоследствии сам Быков: роль «малышки» – первая роль в его актерской карьере.

В 1947 году Быков закончил десять классов и решил связать свою жизнь с искусством. Еще в 1939 году он стал посещать театр-студию Дома пионеров, поэтому выбор профессии у него был обоснованный. Мама целиком и полностью разделяла выбор сына, чего нельзя было сказать об отце – актеров он откровенно не любил. Однако и он особо перечить сыну не стал.

Вместе со своим закадычным другом Виктором Соколовым (в войну он осиротел, и его приютила мать Ролана) Быков подал документы сразу в три учебных заведения: ВГИК, ГИТИС и в Школу-студию МХАТа. И что удивительно: Соколова приняли в ГИТИС, а Ролан везде «пролетел». Уж очень мал ростом был наш герой, да и дикцией он тогда отличался очень плохой. От такой неудачи он расстроился настолько, что хотел было броситься под трамвай, но рядом, на счастье, оказался его приятель – Артем Иноземцев, который и удержал Быкова от рокового шага. Он же посоветовал не отчаиваться и попробовать поступить в Театральное училище имени Щукина при Театре имени Вахтангова. Как это ни странно, но в это заведение нашего героя приняли, хотя и рост и дикция у него оставались прежними.

Быков учился на курсе старейших актеров Вахтанговского театра Н. Шихматова и Л. Львовой и считался одним из самых талантливых студентов. Его поразительной работоспособности удивлялись тогда многие. Сравнить его можно было разве что с Михаилом Ульяновым, который за время учебы умудрился подготовить около 50 ролей! У Быкова их было лишь на несколько штук меньше.

После окончания училища в 1951 году Быков попал в труппу Театра юного зрителя. Его первый оклад там был мизерным – 33 рубля 50 копеек. На жизнь этих денег, естественно, не хватало, и нашему герою приходилось подрабатывать на стороне – по воскресеньям он вел драматический кружок. Причем за эту работу он получал зарплату в два раза выше, чем в театре, – 60 рублей. Правда, и свободного времени при такой загруженности у него практически не оставалось. Но Быков из-за отсутствия свободного времени не страдал – он настолько сильно любил театр, что прожить без него хотя бы сутки было для него равносильно смерти.

В 1957 году Быков одним из первых в театральной среде совершил невозможное – открыл самодеятельный Студенческий театр при Московском государственном университете (он располагался в Доме культуры гуманитарных факультетов МГУ на улице Герцена). Причем это была чистая авантюра: подобную самодеятельность тогда не поощряли. Но Быков каким-то образом сумел проскочить. Сам он полагал, что помогла ему великая актриса Яблочкина, которая лично перерезала ленточку во время открытия его театра.

Студенческий театр МГУ довольно быстро превратился в мощный очаг новых театральных и драматургических задач того времени. Одним из лучших творений этого театра стал спектакль «Такая любовь», который Быков поставил в 1958 году. Как позднее вспоминал Марк Захаров: «Это был не просто удачный спектакль любителей драматического искусства, обучающихся в МГУ, – это была веха в культурной и театральной жизни столицы».

Именно после этого спектакля Быкова пригласили на должность главного режиссера в государственный театр – Ленинградский театр имени Ленинского комсомола. Таким образом, он стал самым юным (29 лет) главным режиссером театра в стране. Правда, проработал Быков в этом театре недолго. Будучи по натуре максималистом, он с азартом принялся за дело, часть труппы, несогласную с его установками, уволил, другую попытался перетянуть на свою сторону. Но у него это не получилось. В конце концов он вынужден был из театра уйти.

В 1955 году началось сотрудничество Быкова и с кино. Поскольку внешность у него была отнюдь не плейбойская, то и роли ему предлагали соответствующие. Например, в своем первом фильме «Педагогическая поэма» он играл уголовника по кличке Перец. Похожими были и остальные роли. Так продолжалось до 1959 года, пока Алексей Баталов не позвал Быкова на главную роль – Акакия Акакиевича Башмачкина – в экранизацию «Шинели» Н. Гоголя. Этот фильм принес Быкову всесоюзную славу, прежде всего как актеру драматического плана (до этого большинство критиков относило его исключительно к комикам).

В 1960 году Быков окончательно ушел из театра и был зачислен в штат киностудии «Мосфильм». Спрос на него как актера в те годы был большим, и случалось, что он снимался одновременно в нескольких фильмах. Самые удачные из них: «Я шагаю по Москве», «Вызываем огонь на себя» (оба – 1964), «Женитьба Бальзаминова» (1965), «Звонят, откройте дверь» (1967), «Служили два товарища» (1968), «Мертвый сезон» (1969) и другие.

Стоит отметить, что после выхода в 1964 году на телевизионный экран фильма Сергея Колосова «Вызываем огонь на себя», где Быков сыграл роль полицая Тереха, его отец окончательно убедился в таланте своего отпрыска. Он даже не сдержался и прислал директору «Мосфильма» телеграмму, в которой писал: «Поздравляю весь коллектив. Быков». Учитывая то, что этот суровый по характеру человек был всегда скуп на похвалы, можно себе представить, как было лестно сыну такое выражение чувств со стороны своего родителя.

Ролей могло быть и больше, если бы не цензура. Все это случилось во второй половине 60-х, когда в Советском Союзе обострилась идеологическая борьба между державниками и западниками. На этой почве те вольности, которые были присущи хрущевской «оттепели» и которые копировали реформы чехословацких либералов, в СССР были запрещены. Отсюда и те «заморозки», которые коснулись кинематографа. В итоге ряд фильмов, в которых снимался Быков, угодили на полку. Речь идет о картинах «Комиссар» (1967) и «Проверка на дорогах» (1971). В 1967 году Быков начал сниматься в фильме Александра Митты «Гори, гори, моя звезда», однако высокое начальство, отсмотрев первые кадры чернового материала, потребовало заменить Быкова в главной роли. В итоге эту роль сыграл Олег Табаков.

У фильма «Андрей Рублев» (1966), где Быков сыграл скомороха, была более счастливая судьба: он пять лет пролежал на полке, после чего его выпустили в прокат, но малым экраном (то есть число копий было ограничено).

Между тем, кроме работы в кино в качестве актера, Быков в то же время достаточно плодотворно работал и в режиссуре, причем выбрал для себя весьма нелегкий жанр – комедию с уклоном на детско-юношескую аудиторию. Его дебютом на этом поприще стала добрая и милая картина «Семь нянек» (1962). Этот фильм многие наверняка помнят, однако мало кто знает, что первоначально главную роль в этой картине – ушлого подростка Афоню – должен был играть сам Быков. Для этого гримеры ловко загримировали его, и он какое-то время, вживаясь в образ, ходил по «Мосфильму» в этом гриме. Однако, когда отсняли первые кадры фильма, стало ясно, что на пленке скрыть возрастные различия не удастся. Актера-травести из Быкова не получилось. В итоге в картине дебютировал Семен Морозов. К слову, дебютировал вопреки Быкову, поскольку тот был категорически против его кандидатуры. Но худсовет чуть ли не в приказном порядке заставил его снимать именно Морозова. Что из этого вышло, мы теперь знаем – фильм получился отменный.

Не меньшим успехом пользовались и следующие работы Быкова-режиссера: комедии «Пропало лето» (1964) и «Айболит-66» (1967). О последнем фильме сам Быков отзывался следующим образом:: «Эта картина – моя большая радость, мое большое счастье. В кино я пришел именно ради „Айболита“, ради того, чтобы написать на знамени слово „ТЕАТРАЛЬНОСТЬ“. „Айболит-66“ – первая картина театральной киноэстетики. Первая в мире театрализация кино…»

Как актер Быков был всеядным. Он настолько любил свою работу, что готов был браться за любую роль, хотя от некоторых из этих ролей можно было смело отказаться – позору было бы меньше. Например, совершенно нелепо Быков выглядел в роли лже-императора в третьей серии про «неуловимых мстителей» – в «Короне Российской империи». Глядя на актера в этой роли, даже как-то не верится, что этот же актер играл в «Андрее Рублеве» у Андрея Тарковского или в «Мертвом сезоне» у Саввы Кулиша.

Быкову также предлагали сыграть Ленина в одной из революционных драм на «Ленфильме», и он поначалу согласился, надеясь через эту роль решить свои житейские проблемы. Но потом, прочитав сценарий, решил отказаться, посчитав, что эта роль не его. Причем отказ его выглядел скандально. Быков явился к режиссеру фильма пьяным и такого ему наговорил, что тот предпочел отправить актера обратно в Москву от греха подальше. А ведь снимись Быков в этой роли, и его дальнейшая судьба могла сложиться совсем иначе. И многих неприятностей можно было избежать. Как, например, той, что случилась в самом начале 70-х, когда Быкова пригласили сыграть Пушкина в спектакле МХАТа «Медная бабушка». Но актера забраковала сама министр культуры СССР Екатерина Фурцева, которая, увидев Быкова в этой роли на репетиции, заявила, что «такого уродливого Пушкина она еще в жизни не видела».

Несмотря на свои отнюдь не плейбойские данные – небольшой рост и плохую дикцию, – Быков всегда пользовался успехом у слабого пола. В нем была та самая харизма, которая нравится женщинам. Поэтому романы он крутил и в школе, и в Театральном училище имени Щукина. Однако женился он только после окончания вуза – когда пришел работать в Театр юного зрителя. Его женой стала актриса этого же театра Лидия Князева. В 1956 году у них родился сын Олег. Этот брак просуществовал чуть меньше десяти лет и распался в середине 60-х. Как заметила сама Князева: «В нашем пулеметном расчете два первых номера, патроны подавать некому». После этого на протяжении нескольких лет у Быкова было несколько женщин, среди которых даже одна генеральская дочь. Но ни одной из них так и не удалось стать новой официальной женой Быкова. Сам он уже считал, что так и останется до конца своих дней холостяком. Его приятель писатель-сатирик Михаил Жванецкий в те дни как-то сказал ему: «Нам остался только М.О.П.». – «Что значит М.О.П.?» – спросил Быков. «М.О.П. – это младший обслуживающий персонал – официантки, стюардессы и т. д. Серьезной любви уже не будет, Ролан». Оказалось, что сатирик ошибся.

Свою вторую, и последнюю, жену Быков встретил в самом начале 1973 года во время съемок фильма «Докер». Это была 29-летняя актриса Елена Санаева, которая по фильму играла роль… возлюбленной Быкова. Стоит отметить, что поначалу партнерша Быкову не понравилась и он даже просил режиссера фильма заменить ее другой актрисой. Но Санаева не собиралась уступать свою роль никому другому и добилась, чтобы ее оставили. Быков же приехал на съемки со своей тогдашней невестой, но едва стал сниматься с Санаевой, как тут же про нее забыл и все свое внимание переключил на партнершу. А после съемок начал за ней ухаживать. Спустя несколько месяцев они стали жить вместе, а затем и поженились. Вскоре после свадьбы вся страна смогла лицезреть семейную пару на экране – в фильме «Приключения Буратино» Быков и Санаева замечательно сыграли кота Базилио и лису Алису.

В качестве режиссера Быков продолжал трудиться на ниве детского кино. Но даже в этом, казалось бы, далеком от идеологии жанре хватало трудностей. Например, в 1969 году Быков снял фильм «Внимание: черепаха». Это была детская комедия о первоклассниках, которые, заполучив в свои руки черепаху, собирались бросить ее под танк, чтобы проверить прочность ее панциря. Однако даже в этом сюжете чиновники из Госкино увидели крамолу, поскольку в те годы в среде советской творческой интеллигенции модно было протаскивать разного рода «фиги» в свои произведения. Причем эти «фиги» маскировались в самые неожиданные одежки. Нечто подобное цензоры разглядели и в фильме Быкова. Например, в сцене на полигоне, когда танк едва не раздавил бедное животное, они… углядели чехословацкие события 1968 года. Мол, советский танк давит черепаху, а иначе – Чехословакию.

Далее, в сцене, когда дети играют в солдатики в школьном туалете, они увидели клевету на Советскую Армию. Им показалось, что режиссер специально устроил парад советских войск в туалете, чтобы унизить эти самые войска. Упавшее на пол знамя они назвали «знаменем, брошенным в мочу»! В итоге Быкову стоило больших трудов убедить цензуру, что никаких «фиг» в его незамысловатой картине нет и в помине. Фильм был выпущен в прокат и даже получил два приза: один на родине – на Московском кинофестивале, а другой в Испании, в городе Хихоне. Самое удивительное, что Быков о последней награде долго не знал, так как вместо него в Испанию отправился кто-то из чиновников Госкино.

В первой половине 70-х Быков снял очередную детскую ленту – «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» (1975), после чего у него наступил простой, вызванный тем, что высокое начальство не принимало ни один из его сценариев. Поэтому в течение пяти лет Быков ничего не снимал. Зато активно снимался в ролях, которые укрепили в народе славу о нем как о прекрасном комедийном актере. Например, у режиссера Алексея Коренева, работавшего для ТВ, он сыграл двух таких персонажей: Петрыкина в «Большой перемене» (1973) и логопеда с неправильной дикцией в «По семейным обстоятельствам» (1978).

В начале 80-х Быкову наконец удалось добиться самостоятельной постановки. Причем вышло это случайно. Ему потребовалась рекомендация из райкома партии для поездки за границу, и бдительные райкомовские сотрудники, которые проводили с ним собеседование, поинтересовались: а почему это вы, товарищ Быков, кино забросили? Отлыниваете? Тут он и выдал: рад, мол, работать, но не дают, лишают конституционного права на труд. Райкомовцы возмутились, сказали кому надо, и Быкова вернули в режиссуру.

Он взялся экранизировать повесть В. Железникова «Чучело». Но эта работа выпила у него крови даже больше, чем все остальные, вместе взятые. История о девочке-подростке, которую одноклассники всячески третируют и издеваются над ней, вызвала бурю негодования в Госкино. Быкова обвинили ни много ни мало в жестокосердии и потакании дурным вкусам. Против фильма выступил даже член Политбюро, хозяин Москвы Виктор Гришин. Однако у картины нашлись на самом «верху» и заступники – например, один из помощников Юрия Андропова. Именно благодаря ему и еще ряду высокопоставленных деятелей «Чучело» все-таки вышло на экраны страны. А уже в годы перестройки, в 1986 году, этой картине была присуждена Государственная премия СССР. Единственная высокая награда Ролана Быкова за все годы его работы в кинематографе.

В годы перестройки Быков отошел от режиссуры и актерства и большую часть времени посвятил руководящей деятельности. Так сказать, наверстал многое из того, что он недополучил в прошлом. Вот лишь краткий список его должностей за эти годы: секретарь правления Союза кинематографистов СССР, народный депутат СССР, директор Всесоюзного центра кино и телевидения для детей и юношества, президент Международного фонда развития кино и телевидения для детей и юношества (Фонд Ролана Быкова), член административного совета Генеральной ассамблеи по проблемам детского и юношеского кино при ЮНЕСКО.

В кино Быков если и снимался, то крайне редко. Например, он сыграл Никиту Хрущева в политической драме Игоря Гостева «Серые волки» – о дворцовом перевороте 1964 года. Скажем прямо, по части исторической правды фильм заметно хромал. Это была последняя крупная роль Быкова в кино.

Что касается режиссуры, то в конце 90-х Быков начал снимать документальную картину «Письма неизвестного солдата». Однако работа двигалась медленно: Быкова все чаще стало беспокоить здоровье, да и беды на семью обрушивались одна зу другой. В 1996 году из жизни ушли сразу несколько близких Быкову людей: сначала теща, затем тесть Всеволод Санаев, а потом и мать Быкова. А спустя два года этот скорбный список продолжил сам Ролан Быков.

Ролан Быков страдал болезнью, которая из поколения в поколение поражала их род. У него была опухоль на легких. Первые признаки ухудшения здоровья появились у Быкова в начале 1996 года. Тогда у него случился тяжелый приступ астмы, и во время лечения врачи обнаружили у него ту самую злосчастную опухоль. Ему сделали первую онкологическую операцию. Казалось, что все обошлось. Однако весной 1998 года рак снова дал о себе знать, и Быкова направили на повторную операцию в Центральную клиническую больницу. Несмотря на то что операция прошла вроде бы благополучно (так говорили врачи), Быков так и не поправился. В конце июля случился новый кризис, и Быкова вновь госпитализировали в ЦКБ. Находясь в больнице, он продолжал работать над своим последним фильмом.

К чести Быкова, он настолько мужественно держался, что ощущения скорого конца не было до последнего дня. Он приглашал к себе в больницу людей, обсуждал проекты Фонда, работал за ноутбуком и то и дело тормошил врачей: «Когда же вы меня вылечите?» А буквально за несколько часов до смерти Быков записывал свои мысли на диктофон. Видимо, еще надеялся обмануть судьбу. А может, просто не хотел уходить из жизни человеком, опустившим руки и безропотно ожидающим приближения последнего часа. Скончался Быков 6 октября.

Фильм «Письма неизвестного солдата» закончила после смерти мужа Елена Санаева. Она же возглавила и Фонд Ролана Быкова, который существует и поныне. Однако сказать, что мечта Быкова о возрождении детского кино в России осуществилась, пока нельзя. Дух коммерции, который буквально пронизывает нашу сегодняшнюю жизнь, не позволяет этому жанру возродиться. Поэтому единственное, что остается современным российским подросткам, – смотреть голливудскую продукцию либо добрые советские фильмы. В том числе и картины самого Ролана Быкова. Человека, которого при жизни часто всячески третировали, а теперь записали в классики.

7 октября – Майя БУЛГАКОВА

Эта популярная киноактриса всю жизнь любила быструю езду. Когда оказывалась вместе со своим мужем в одном автомобиле и он садился за руль, она всю дорогу только и делала, что подзадоривала его: «Быстрей же, быстрей!» А когда их тормозила ГАИ за превышение скорости, актриса приказывала мужу оставаться в машине и шла к инспекторам сама. Знала, что, узнав ее, милиционеры никогда не будут требовать с них штрафа. И ведь ни разу не ошиблась. Так продолжалось многие годы. И пока был жив муж актрисы, они так и ездили – на предельных скоростях. И без единой аварии. Но потом муж актрисы скончался, а спустя три месяца не стало и ее самой.

Майя Булгакова родилась 19 мая 1932 года на Украине, в городе Кременчуге, в семье кадрового военного. Когда началась война, ее отец ушел на фронт, а мать, собрав нехитрые пожитки и троих детей (Майя среди них была старшей), отправилась в эвакуацию в Иркутск. Именно там и начались первые актерские университеты Майи: вместе с братом и сестрой она выступала перед ранеными в госпиталях – читала стихи, разыгрывала сценки, танцевала.

После войны Булгаковы вернулись на Украину, в город Краматорск. Там мать снова вышла замуж, и у Майи родилась сводная сестренка – Вера. На какое-то время ее воспитание тоже легло на плечи Майи. Но в конце 40-х, закончив школу, Майя объявила родителям, что уезжает в Москву учиться на артистку. Родители встретили эту новость без особого энтузиазма, поскольку считали актерскую профессию несерьезной. Но Майя бредила кино, пересмотрела все советские и трофейные фильмы, шедшие в местном кинотеатре, и ни о чем другом уже не мечтала. Да и быт домашний ее откровенно заедал. В итоге летом 1951 года она приехала в Москву и с первого же захода поступила во ВГИК.

Булгакова училась на курсе Ольги Пыжовой и Бориса Бибикова. Звезд с неба не хватала, однако в одном деле была на голову выше всех – отменно пела и танцевала. Глядя на ее танцевальные па, многие парни мечтали с ней поближе познакомиться. Но Булгакова выбрала себе пару сама – статного красавца с операторского факультета Анатолия Ниточкина. Вышла за него замуж и родила дочку Зину. Но поскольку общежитское житье молодоженов не располагало к воспитанию ребенка, Булгакова отвезла девочку к своим родителям в Краматорск. И благополучно вернулась в Москву продолжать учебу.

Булгакова дебютировала в кино в год окончания ВГИКа – в 1955 году. Почти весь ее курс был приглашен в картину «Вольница», правда, в разных качествах: если Руфина Нифонтова и Татьяна Конюхова удостоились главных ролей, то Булгакова и остальные ее однокурсники довольствовались эпизодическими ролями. Можно, конечно, и с эпизодом прогреметь, но с Булгаковой это не случилось – ее роль так и осталась незамеченной. А сидеть сложа руки и ждать, когда тебя снова позовут в какую-нибудь картину, она не хотела. И решила попытать счастья на другом поприще – на эстраде, благо прекрасно пела и танцевала еще во ВГИКе. Так Булгакова оказалась в театральной студии «Первый шаг», существовавшей при Центральном Доме работников искусств. У нее был собственный эстрадный номер, в котором ее партнером был Савелий Крамаров.

В 1956 году Булгакова ушла из студии и начала выступать как певица в весьма популярных коллективах: в оркестрах Леонида Утесова и Олега Лундстрема. Булгакова одной из первых в Советском Союзе стала исполнять песни Эдит Пиаф. Как итог: летом 1957 года, во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве, Булгакова была удостоена Серебряной медали за свой песенный репертуар.

Что касается кино, то здесь ситуация безрадостная: в конце 50-х лишь один режиссер обратил внимание на Булгакову – все тот же Григорий Рошаль (постановщик «Вольницы»), который пригласил Булгакову в свою трилогию «Хождение по мукам». Роль хорошая, но уж больно маленькая даже для трилогии. А Булгакова довольствоваться малым не умела.

Зато личная жизнь у молодой актрисы по-настоящему бурлила. Красавицей Булгакова никогда не была, но в силу своего жизнерадостного характера всегда пользовалась успехом у мужчин. Причем у разных. Например, когда она работала в студии «Первый шаг», ходили разговоры, что она крутила роман с Савелием Крамаровым – отнюдь не красавцем. А потом, расставшись с Крамаровым, вскружила голову первому красавцу среди киношных режиссеров Алексею Габриловичу. Последний, будучи человеком очень самолюбивым, только Булгаковой позволял руководить собой, давать советы и критиковать его творения. Но в итоге ему это здорово помогло: именно Булгакова подтолкнула Габриловича к режиссуре в телевизионном кино, где он впоследствии стал мэтром.

В личной жизни оба они обладали взрывным темпераментом, были крайне влюбчивы и на этой почве постоянно ссорились. Их совместное проживание было далеко от идиллического и со стороны больше напоминало жизнь на бочке с порохом. После нескольких крупных ссор влюбленные расставались, обещая другу другу, что навсегда. Но спустя какое-то время кто-то из них шел на попятную, и все начиналось снова. Как долго длились бы их отношения, сказать трудно, если бы не новая любовь Булгаковой. На этот раз она вскружила голову молодому режиссеру, сыну директора «Мосфильма» Александру Сурину. Вскружила настолько сильно, что тот стал уговаривать ее выйти за него замуж. И хотя Булгакова на тот момент ждала ребенка от Габриловича, в ЗАГС она пошла именно с Суриным. А спустя несколько месяцев у Булгаковой родился ребенок, причем опять девочка – Маша.

Как говорила сама Булгакова, именно вторая дочь, Маша, принесла ей удачу. В феврале 1965 года она ее родила, и в эти же дни ее пригласили на пробы в картину Ларисы Шепитько «Крылья». Причем роль была главная – бывшей фронтовой летчицы Петрухиной. На эту роль пробовались несколько актрис, среди которых были и очень знаменитые. Но Шепитько понравилась именно Булгакова. Однако художественный совет студии эту кандидатуру забраковал. А Шепитько было сказано: «Бери кого угодно, но только не Булгакову!» Учитывая, что Шепитько была режиссером молодым (это ее только вторая картина), она должна была беспрекословно подчиниться. Но все вышло наоборот. Шепитько тайком увезла Булгакову на натурные съемки в Севастополь и начала съемки именно с ее эпизодов. Когда об этом узнали на студии, поднялся скандал, однако ничего уже нельзя было сделать – на поиски новой актрисы не осталось времени. И Булгакову утвердили задним числом. Этот фильм в итоге стал ее звездным часом. После премьеры «Крыльев» режиссер Сергей Герасимов во всеуслышание заявил о «феномене Майи Булгаковой».

Парадоксально, но в своих киношных ролях Булгакова в основном играла роли женщин с трудной и неустроенной судьбой. Ее героини вечно находились в поисках лучшей доли, но им это редко удавалось. Взять ту же Арину из фильма «Скуки ради», Катерину Ивановну из «Преступления и наказания» или вдову фронтовика из фильма «Кадкина всякий знает». Однако в жизни у Булгаковой все складывалось наоборот: у нее был хлебосольный дом, прекрасные дети и мужчины, каждый из которых любил ее до безумия.

Среди коллег Булгаковой было много подлинных красавиц, своими киноролями сводивших с ума миллионы мужчин на всей территории огромного Советского Союза, но большинство из них в личной жизни были несчастливы. У них могло быть много любовников, но не было мужчин-рыцарей, которые бросали бы к ногам своих возлюбленных все богатства и жертвовали ради них самым дорогим, что было у них в жизни. У Булгаковой такие рыцари были. Причем двое из них – иностранцы.

С 26-летним балетмейстером из Англии Ричардом Коллинзом случай свел Булгакову в ресторане Дома кино. Говорят, англичанин увидел ее – и тут же потерял голову. Стал непрестанно звонить ей домой, приглашал встретиться. Булгакова, которая на тот момент была свободна от уз Гименея, эти знаки внимания приняла. И у них начался роман – с одной стороны, красивый, но с другой – опасный, поскольку связи с иностранцами, да еще из капиталистических стран, в Советском Союзе властями не приветствовались. Булгакова это прекрасно понимала, однако устоять под любовным натиском англичанина не смогла. А может, и не хотела: ведь это так заманчиво, когда за тобой ухаживает мужчина моложе тебя на 13 лет, да еще иностранец.

Ричард называл ее уважительно «Мадам», посвящал ей красивые стихи и даже привез в Москву свою матушку, чтобы она познакомилась с будущей невесткой. Булгакова матери понравилась. Однако русскую невестку она так и не заполучила. Когда срок контракта Коллинза в Москве истек и ему пришла пора возвращаться на родину, Булгакова с ним не поехала. Она хорошо сознавала, что покинь она родину – ее артистическая карьера навсегда бы прекратилась. А жизнь без любимого дела была для нее немыслима. Как она сама не уставала повторять: «Предают любимые, предают дети. Только работа никогда не предаст».

Ричард уехал на родину, но еще долгое время не мог забыть свою русскую возлюбленную. Даже когда женился на англичанке, все равно думал о Булгаковой и слал ей в Россию трогательные письма. Вот лишь одно из них:

«Жить без тебя ужасно больно. Но то, что ты есть на этой планете, это все мое счастье. Я недавно женился, стараясь жить здесь так, как другие. Не знаю, правильно ли сделал? Не могу думать, но люблю только тебя. Вся моя душа в тебе, вся моя любовь с тобой. Я не ожидал такую боль, и только надеюсь, что у тебя все хорошо, что работа интересна, что Маша и Зина здоровы, что ты не страдаешь. Я люблю тебя, моя Мадам, и буду любить до смерти…

Только Бог знает, как я люблю тебя. Но Бог не давал нам быть вместе. В конце концов, быть может, и будем вместе перед ним, но не в этой жизни…»

Вторым мужем-иностранцем Майи Булгаковой стал австриец Петер Добиас. Его родители, австрийские коммунисты, в 1936 году приехали в Советский Союз, спасаясь от фашизма. В 37-м у них родился сын Петер, и в том же году Добиаса-старшего арестовали органы НКВД. К счастью, семью не тронули. После смерти Сталина Добиасы вернулись в Австрию, где Петер успешно закончил колледж. Женился, у него родился сын. Но однажды по делам бизнеса, которым он занимался, Петер приехал в Москву и встретился с Майей Булгаковой. И навсегда потерял голову. Он стал ездить с ней на гастроли, на съемки в другие города и вел себя как влюбленный мальчишка – носил за ней концертные платья, бегал в магазин за продуктами, кухарил. А когда потребовалось на деле доказать ей свою любовь, развелся со своей австрийской женой и переехал жить в Россию. О том, что это была за любовь, говорят письма Петера, которые он посылал Булгаковой, еще будучи женатым на другой женщине:

«Кровиночка моя, солнышко мое, мой путеводитель, дружище мое, моя любовь и единственная любовница, дуринда моя, самая большая на свете! Пойми же, что ты в первую очередь киноактриса, перед портретом которой я сейчас сижу за своим письменным столом и даже плачу…»

Когда в конце 70-х Майя Булгакова вышла замуж за Петера, она стала единственной советской киноактрисой, которая на протяжении короткого времени связала свою жизнь с двумя подданными иностранных государств. И, естественно, это не могло остаться без внимания со стороны компетентных органов. В ноябре 1982 года в недрах КГБ появился документ под названием «О браках деятелей советской культуры с иностранцами из капиталистических государств». В нем сообщалось:

«В последнее время на фоне некоторого возрастания количества смешанных браков с иностранцами (в г. Москве браков с иностранцами из капиталистических и развивающихся стран зарегистрировано: 1979 год – 258, 1980 год – 264, 1981 год – 337) все чаще отмечаются факты регистрации браков деятелей советской культуры с иностранцами из капиталистических государств.

Зарегистрировали браки с гражданами западных стран поэт Евгений Евтушенко, актриса Театра имени Вахтангова Людмила Максакова, кинорежиссер Андрей Михалков-Кончаловский, киноактрисы Майя Булгакова и Елена Коренева, пианист Андрей Гаврилов, экс-чемпион мира по шахматам Борис Спасский, композитор Александр Зацепин и другие…

По распространенным в среде творческой интеллигенции мнениям, наличие семейных связей с иностранцами нередко используется для получения за рубежом всяческих «благ», совершения сделок, неминуемо приводит к пропаганде западного образа жизни и, с другой стороны, потенциально опасно возможностью утечки негативной информации за границу…»

Поскольку дела в бизнесе у Петера шли успешно, он вполне мог обеспечивать жену до конца ее дней. Единственное, что он хотел, – чтобы Майя всегда была при нем и пореже уезжала из дома. Но она сама не хотела превращаться в домохозяйку и хоть и любила мужа, но и без работы тоже не могла. И пускай приглашали ее сниматься все в те же эпизоды или роли второго плана, но в киношных экспедициях она чувствовала свою нужность людям, эти поездки не позволяли ей закисать. Однако с развалом советского кинематографа в конце 80-х приглашений становилось все меньше и меньше. Ее последняя крупная роль случилась именно тогда, на рубеже 90-х: она сыграла главаря мафии в одной из последних серий телесериала «Следствие ведут знатоки». Роль была сыграна ею очень колоритно: это была жестокая и беспощадная женщина, которая жила только ради одного человека – своего сына-инвалида.

В нормальной жизни Булгакову питала надеждами любовь ее мужа Петера. А когда в июле 1994 года он скончался, свет померк и для нее. Смысла жить дальше она уже не видела, поскольку на момент смерти Петера приглашений сниматься у нее не было, а значит, все, ради чего стоило жить, ушло в небытие. В своих письмах к умершему мужу она буквально отсчитывала дни с момента его ухода. Как будто торопила свой собственный уход. И он не заставил себя долго ждать – спустя три месяца после смерти супруга Майя Булгакова попала в автокатастрофу.

7 октября 1994 года, вместе со своей подругой актрисой Любовью Соколовой Булгакова должна была выступать перед зрителями в кинотеатре «Ханой». На встречу взяли с собой еще двух студентов. Поймав частника на «Жигулях», они отправились к месту назначения. Но ехали недолго. На одном из участков шоссе водитель не справился с управлением и врезался в рекламный щит. Из пятерых пассажиров «Жигулей» эта авария стала роковой только для двоих: шофер погиб на месте, а Булгакова, сидевшая за ним, скончалась в больнице шесть дней спустя, так и не приходя в сознание.

8 октября – Всеволод ЛАРИОНОВ

Осенью 2000 года в одной из московских квартир в центре города медленно угасал актер, которого некогда знала вся страна. Его слава началась более полувека назад, в 1946 году, когда на экранах Советского Союза с триумфом демонстрировался фильм «Пятнадцатилетний капитан», где в роли главного героя снимался этот актер – тогда ему было всего лишь 17 лет. После выхода фильма на экраны страны тысячи советских мальчишек грезили морем и отправились поступать в мореходные училища. Многие из них за эти годы стали асами в своей профессии и принесли немалую пользу родине: дослужившись до высоких званий, они командовали флотами, эскадрами, эсминцами и подводными лодками. А когда великая страна ушла в прошлое, приняли на свои плечи всю тяжесть свалившихся несчастий и невзгод. Не стал исключением и сам кумир – бывший «пятнадцатилетний капитан», который вкусил все прелести «капитализма по-российски».

Всеволод Ларионов родился 11 сентября 1928 года в Москве. Любовь к искусству в нем разбудила мама, которая в свое время училась в школе ваяния и живописи. Ее двоюродной сестрой была знаменитая актриса Софья Гиацинтова, которая многие годы играла на сцене московского Тетра имени Ленинского комсомола, руководил которым ее супруг Иван Берсенев. Именно благодаря своей легендарной тете юный Всеволод и увлекся театром. Он пересмотрел все спектакли этого театра, а дома частенько репетировал целые отрывки из наиболее понравившихся ему постановок. Казалось, что иного пути, чем в актеры, для него просто не существует. И даже когда после окончания школы мама уговорила сына поступить в авиационный институт, друзья Всеволода были уверены – гены все равно свое возьмут. Так и вышло: на авиационного инженера Ларионов проучился меньше года, после чего ушел в артисты. Причем не в рядовые, а сразу в звезды. А вознесло Ларионова на гребень успеха кино.

В 1945 году на «Союздетфильме» режиссер Василий Журавлев задумал экранизировать роман Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Повод к появлению фильма был более чем благородный: подарить советским подросткам, пережившим ужасы войны, героико-приключенческую ленту, воспевающую дружбу, любовь и неистребимую жажду приключений.

За несколько месяцев до начала съемок студия через прессу объявила о начале массового отбора московских школьников 15–17 лет на главную роль – пятнадцатилетнего капитана Дика Сэнда. С этого момента началось настоящее паломничество подростков на «Союздетфильм». Дети приходили сами, с родителями, с бабушками и дедушками. Причем, несмотря на заявленный в названии фильма конкретный возраст главного героя, на студию шли дети, которые были моложе Дика Сэнда, но все равно надеялись на чудо. Среди последних, к слову, был и ныне известный поэт Евгений Евтушенко. Ему в ту пору было 12 лет, но благодаря своему росту выглядел он на все пятнадцать. И режиссер даже отобрал его в группу ребят, которые ему больше всего понравились. Но в итоге Евтушенко так и не суждено было стать артистом, что в общем-то вдвойне справедливо: в таком случае наша поэзия потеряла бы самобытного поэта, а кино не приобрело бы такого актера, как Всеволод Ларионов, поскольку именно его утвердили на роль Дика Сэнда.

Фильм «Пятнадцатилетний капитан» вышел на экраны страны в 1946 году и стал одним из фаворитов проката – его посмотрели почти 18 миллионов зрителей. А юный дебютант Всеволод Ларионов на следующее утро после премьеры проснулся знаменитым. Эта слава стала поводом к крутым переменам в жизни подростка: он ушел из авиационного института и был принят в студию при Театре имени Ленинского комсомола. Учеба там не помешала ему продолжить свою карьеру в кинематографе: за три года пребывания в студии он умудрился сняться еще в двух фильмах, причем не в самых последних ролях. Речь идет о картинах «Крейсер „Варяг“ и „Пржевальский“. Таким образом, к 1950 году, к моменту окончания театральной студии, Ларионов уже считался одним из самых известных молодых актеров советского кинематографа, деля славу с такими представителями нового актерского поколения, как Сергей Гурзо, Нонна Мордюкова, Инна Макарова и др.

Окончив студию, Ларионов был принят в Ленком, но к ведущим ролям допущен сразу не был, хотя имел в театре «блат» – главный режиссер театра Иван Берсенев был мужем его тети Софьи Гиацинтовой. Однако своей творческой судьбой молодой актер был вполне удовлетворен, поскольку и без ведущих ролей он был задействован чуть ли не во всех постановках плюс к тому же продолжал сниматься в кино: в 1952 году мэтр советского кинематографа Абрам Роом пригласил его в свою картину «Серебристая пыль». Правда, картина событием не стала и в прокате провалилась. После чего Ларионов с кино на какое-то время «завязал». Во-первых, не было достойных ролей, во-вторых – много сил отнимала работа в театре.

В середине 50-х Ленком представлял собой странный организм. Не было режиссуры в прямом, профессиональном смысле этого слова, но было созвездие личностей, во главе которого стояли две женщины: Софья Гиацинтова и Серафима Бирман. Они руководили коллективом, в котором работали «старые мастера» берсеневского театра: Вовси, Пелевин, Соловьев, Шатов, Всеволодов, Брагин. Молодежь театра представляли актеры: Леонид и Римма Марковы, Геннадий Карнович-Валуа, Маргарита Лифанова, тот же Всеволод Ларионов. Как и положено молодежному театру, подавляющая часть постановок представляла собой произведения на революционную тему, типа спектаклей «Хлеб и розы», «Первая Конная» и т. д. Были и современные постановки, однако особым успехом у публики они не пользовались в силу все той же идеологической заданности. Короче, назвать Ленком по-настоящему популярным театром было нельзя. А когда во второй половине 50-х на свет народился «Современник», он и вовсе отобрал последних зрителей из числа молодых у Ленкома.

Поскольку театр не позволял Ларионову раскрыть весь его творческий потенциал, он искал приложения своих сил в иных местах. Например, в кино он впервые решился сыграть роль отрицательного героя. По тем временам это был поступок, поскольку с его привлекательной внешностью сподручнее было бы сделать карьеру на ролях положительного характера. Сыграл бы какого-нибудь комсомольского лидера или героя революции, и пропуск в большой кинематограф был бы у него в кармане. Тем более что в те «оттепельные» годы героические роли были в большом почете у молодых актеров и благодаря им многие из них стали настоящими звездами (те же Леонид Харитонов, Георгий Юматов, Николай Рыбников, Алексей Баталов и др.). А вот Всеволод Ларионов взял и сыграл злодея: хитрого преступника в фильме «Улица полна неожиданностей». И хотя все лавры в итоге достались главному герою – актеру Леониду Харитонову, сыгравшему обаятельного милиционера, однако, не будь его антипода в исполнении Ларионова, фильм однозначно имел бы меньший успех. А так он стал одним из лидеров проката: занял 3-е место, собрав почти 35 миллионов зрителей.

Между тем была у Ларионова еще одна творческая ипостась: он прекрасно вел разного рода театральные «капустники», которые в те годы вновь обрели популярность. Дело дошло до того, что телевидение именно Ларионова пригласило стать одним из ведущих новой передачи «Вечер Веселых Вопросов» (его партнером стал известный композитор и виртуоз розыгрышей Никита Богословский). Уже первый выпуск «Вечера…» поразил зрителей своей новизной, необычной для тогдашнего советского телевидения. Например, ведущие сажали в машину какого-нибудь случайного прохожего и везли его прямиком на квартиру к Леониду Утесову, где тот давал гостю автограф под восторженные реплики ведущих. Однако вторая программа пошла еще дальше. В конце первого выпуска ведущие объявили, что вручат приз тому, кто первый появится в МГУ (именно там велись съемки передачи) в шубе или телогрейке. А на дворе стоял разгар лета, июль месяц, и задание выглядело откровенной провокацией. Однако желающих поучаствовать в ней нашлось немало. В итоге в назначенный день толпы москвичей, одетых в шубы, ринулись на студию. Сначала явились строители одного из корпусов МГУ, потом стали съезжаться обладатели шуб и телогреек уже со всей Москвы. И уже через час на площади перед университетом собралась огромная толпа тепло одетых граждан, которая требовала обещанный приз. А поскольку награда была в единственном экземпляре, возникла патовая ситуация. В результате грянул скандал, который дошел до самого верха – до ЦК КПСС. Оттуда немедленно была спущена грозная директива: передачу закрыть, а всех ее создателей уволить. Так закончилась карьера Ларионова на телевидении.

Со своей единственной женой Ларионов познакомился все в том же Ленкоме – это была его коллега по сцене Галина Матвеева. В этом браке у них родилась дочь Катя, которая, став взрослой, по стопам родителей не пошла, а пошла работать переводчицей.

В начале 60-х Ленком продолжал находиться в кризисе. После ухода из театра Гиацинтовой и Бирман к его руководству пришли совершенно случайные люди, которые ввергли театр в пучину безвкусицы. На фоне другого столичного театра – «Современник» – Ленком окончательно превратился в какого-то мастодонта. Дело дошло до того, что в ситуацию решили вмешаться столичные власти. По решению горкома партии в 1964 году на должность главного режиссера Ленкома пришел Анатолий Эфрос, до этого работавший в Центральном детском театре. И за короткое время благодаря удачно подобранному репертуару Ленком из аутсайдера стал выбиваться в лидеры. Были поставлены спектакли, которые вернули массового зрителя в стены Ленкома: «Чайка» А. Чехова, «Снимается кино» Э. Радзинского, «Мольер» М. Булгакова и др.

Увы, но Всеволод Ларионов оказался в стороне от этого успеха, поскольку войти в число любимчиков Эфроса ему не удалось. То ли в силу своего сложного характера, то ли в результате каких-то интриг. Поэтому, когда в середине 1967 года власти решили уволить Эфроса из театра за слишком смелые новации на сцене, Ларионов оказался в числе тех, кто приветствовал это увольнение. Из-за чего у него разом испортились отношения со многими коллегами, которые считали увольнение Эфроса явным признаком удушения свобод, принесенных хрущевской «оттепелью». И все, кто в те дни не поддержал Эфроса, были мгновенно занесены в число «душителей». Говорят, Ларионов потом сильно жалел об этом своем поступке и даже сильно запил на этой почве. Это был второй сильный стресс в его жизни (первый случился, когда его выгнали с телевидения), который впоследствии серьезно скажется на его здоровье.

После ухода Эфроса Ленком вновь превратился в аутсайдера на театральном ристалище. Народ отказывался ходить на его спектакли, и билеты туда продавались как нагрузка к спектаклям более успешных коллективов. Надо отдать должное Ларионову, он и в этой ситуации не предал свой театр и продолжал служить ему, несмотря на его откровенное прозябание на задворках театральной жизни. Так длилось до начала 1974 года, когда опять же по велению сверху в Ленком не был назначен новый руководитель – Марк Захаров.

Как вспоминает режиссер, перед приходом в театр самой страшной фигурой в нем ему казался Всеволод Ларионов. После скандала с Эфросом в театральной среде о нем сложилось мнение как о жутком конформисте и любимчике властей. Ларионов даже пошел учиться в Высшую партийную школу, что в актерской среде считалось случаем беспрецедентным – такой тесной смычки с партией не позволяли себе даже самые идеологически правильные деятели искусства. Ларионов себе это позволил, чем еще больше отвратил от себя многих своих коллег. В том числе и Захарова. Поэтому можно себе представить состояние режиссера, когда сразу после его прихода в театр к нему подошел Ларионов и сказал слова, которые мгновенно разрушили стену непонимания между ними. А сказал актер следующее: «Вам, наверное, столько про меня наговорили, но вы не верьте ничему, я буду строить с вами новый театр». И с этого момента режиссер и актер стали соратниками. И в 1976 году именно Захаров после долгого перерыва в 12 лет вернул Ларионова на большой экран, сняв его в своем первом телефильме «12 стульев» в роли Изнуренкова. С этого момента Ларионов будет сниматься у Захарова практически в каждом из его фильмов.

Между тем учеба в партийной школе наложила определенный отпечаток на актера Ларионова – он и роли в кино стал играть соответствующие, из разряда «партийных». И если многие советские актеры чурались таких ролей, то Ларионов играл их легко, даже с каким-то шиком. Впрочем, с его фактурой и голосом это было совсем не трудно. Первой такой ролью стал секретарь ЦК КПСС в фильме Андрея Михалкова-Кончаловского «Сибириада». Эта короткая роль родилась случайно. Фильм был уже почти закончен, когда высокие цензоры из властных структур посоветовали режиссеру для усиления идеологической канвы включить в него эпизод, где работник ЦК КПСС учит уму-разуму главного героя. И актера для роли секретаря ЦК нашли практически сразу – Ларионова. После этого актер только и делал, что играл разного рода начальников, по большей части военных: генерала в фильме «Родня», маршала Малиновского в картине «Через Гоби и Хинган» и т. д. Во многом именно успешное исполнение ролей высокопоставленных особ помогло Всеволоду Ларионову в конце 70-х получить звание народного артиста РСФСР.

Это было тем более странно, что в обычной жизни Ларионова нельзя было назвать столь правильным. Например, в родном Ленкоме он слыл отъявленным балагуром и матерщинником. Правда, ругался он столь виртуозно, что даже барышни из разряда кисейных слушали его открыв рты. Этому таланту Ларионов потом найдет применение: он запишет на диски сразу несколько классических матерных произведений: «Луку Мудищева», «Тень Баркова».

Еще одним местом приложения творческих возможностей Ларионова станет радио и мультипликация. Имея от природы прекрасный голос, Ларионов долгое время использовал этот дар природы односторонне – только в кино. Но поскольку с годами ролей у него становилось все меньше и меньше, голос Ларионова все реже услаждал слух миллионной армии его поклонников. Пока на помощь не пришла мультипликация, куда Ларионов пришел в конце 70-х. Его первой ролью стал Попугай в мультфильме «Бабушка Удава».

Тогда же Ларионов дебютировал и на радио, причем там его голосовой диапазон позволял ему творить настоящие чудеса. Например, в радиоспектакле по Ж. Преверу он один играл сразу 49 персонажей – практически весь подводный мир Средиземноморья.

Как это ни парадоксально, но в последние годы существования СССР Ларионов оказался загружен работой гораздо больше, чем за все предыдущие годы. И если, например, до этого, за 35 лет своей карьеры в кино, он сыграл чуть больше десятка ролей, то теперь, только в 80-е, их оказалось в два раза больше. Причем роли были разные: Сергей Дягилев в «Анне Павловой», сыщик в «Один и без оружия», второй муж в «Очах черных», инквизитор в «Осаде Венеции» и т. д. И даже когда в начале 90-х канул в небытие Советский Союз и большинство коллег Ларионова остались не у дел, он продолжал оставаться востребованным, причем не только в кино, где сыграл еще добрый десяток ролей, но и в родном Ленкоме, где служил уже более полувека, являясь его старожилом.

В конце 90-х Ларионов сыграл колоритного мафиози в телесериале «Горячев и другие». Эта роль оказалась последней в послужном списке актера. Уже снимаясь в этой роли, Ларионов был нездоров – перед съемками у него случился сердечный приступ. Однако из жизни актер ушел не от этого. Вскоре после фильма врачи обнаружили у него рассеянный склероз. Поскольку специалисты до сих пор не могут установить точную причину возникновения этой болезни, сказать толком, с чего она началась у Ларионова, трудно. Одни грешат на его пристрастие к алкоголю, другие на бытовую травму (однажды актер упал на даче и сильно ударился головой). Ларионов пытался бороться с недугом, ходил к разным врачам, но так ничего и не добился. В итоге ему пришлось уйти из театра и жить на мизерную пенсию и не менее скудные деньги, которые выплачивали ему коллеги по театру из Фонда Евгения Леонова. Учитывая, что и супруга актера давно не работала и получала такие же гроши, жизнь актерской четы оказалась безрадостной. Впрочем, это вполне типичное явление для российской актерской братии конца прошлого века, когда бывшие звезды советского кинематографа и театра доживали свои последние дни в нищете и забвении. Причем пример Всеволода Ларионова был еще не самым трагическим.

Скончался Всеволод Ларионов 8 октября 2000 года.

Что остается потомкам после смерти актера? Его роли. У Всеволода Ларионова таких ролей было около полусотни, однако самой главной стала та, самая первая: пятнадцатилетний капитан Дик Сэнд из экранизации знаменитого романа Жюля Верна. И пусть с момента выхода фильма на экран минуло 60 лет, и пленка там черно-белая, и эстетика другая, однако вот ведь парадокс: фильм не устаревает. О чем наглядно говорит и другой факт. Уже в наши дни этот роман у нас снова экранизировали на цветной пленке и с разными техническими новшествами, но затмить славу старого фильма новая экранизация так и не смогла. Поэтому Диком Сэндом в нашей памяти навсегда суждено остаться только одному актеру – Всеволоду Ларионову.

9 октября – Иван ЯРЫГИН

Этого человека по праву называли «вторым Иваном Поддубным». Он и в самом деле был похож на великого борца: во-первых, он был таким же сильным, как и великий русский борец, во-вторых – носил то же имя. Единственное, что их развело, – концовка жизни: у второго она оказалась куда более трагической.

Иван Ярыгин родился в маленьком горнодобывающем поселке Усть-Камзас Таштагольского района Кемеровской области 7 ноября 1948 года. Он был седьмым ребенком в семье кузнеца Сергея Ярыгина. До 1961 года семья жила в Усть-Камзасе, после чего перебралась на берег Енисея – в село Сизое, куда Ярыгин-старший приехал работать на ударную стройку социализма – Саяно-Шушенскую ГЭС. Там Иван закончил школу и в 1966 году по повестке военкомата отправился в столицу Хакасии город Абакан, чтобы получить профессию военного водителя на досаафовских курсах. Именно та поездка и стала поворотной.

В свободное от учебы время Иван играл в футбол со своими приятелями по курсам. Причем, учитывая его немалые габариты, товарищи доверили ему стоять в воротах. Именно там Ивана и заметил тренер по вольной борьбе Владимир Чарков, который совершенно случайно заглянул на футбольное поле. Каким чутьем тренер угадал в футбольном вратаре будущего борца, сказать трудно. Однако это случилось, и сразу после игры Чарков подошел к Ярыгину и предложил ему записаться в свою секцию. Ярыгин к борьбе относился без всякого интереса, однако любопытства ради решил попробовать. Потом, от занятия к занятию, втянулся. Так начались борцовские университеты будущего дважды олимпийского чемпиона.

На протяжении нескольких месяцев Ярыгин все свое время посвящает двум занятиям: с утра учится на водителя, а во второй половине дня тренируется в борцовской секции. И везде ходит в лучших учениках. Однако, едва учеба на курсах закончилась, Ярыгин засобирался домой. Тренер Чарков был в растерянности, поскольку не хотел терять способного ученика. Он принялся уговаривать Ивана остаться, но тот был непреклонен, напирая на то, что надо помогать отцу по хозяйству. И он вернулся в Сизое. Однако Чарков решил не сдаваться. Какое-то время спустя он приехал к отцу Ивана и стал уговаривать уже его: убеждал, что Иван очень талантливый парень и со временем может стать лучшим на борцовском татами. Но отец взвалил решение этого вопроса на плечи самого Ивана. Так и сказал: «Пусть сам решает. Как захочет, так и будет». А Иван в свое блестящее борцовское будущее тогда не поверил. И Чарков вернулся в Абакан несолоно хлебавши. Он был уверен, что на этом спортивная судьба Ивана Ярыгина закончилась, едва начавшись. Но он ошибся.

В том же году Иван был призван в ряды Советской Армии и только там по-настоящему осознал, что для него сделал его первый тренер. Однажды он принял участие в армейских соревнованиях и выступил столь успешно, что его пригласили в команду СКА (Новосибирск), которую возглавлял Дмитрий Миндиашвили. Именно при нем к Ярыгину приходят первые весомые успехи в спорте. В 1968 году он поочередно выигрывает молодежные чемпионаты сначала России, а затем и Советского Союза.

В 1970 году Ярыгину выпала честь участвовать во взрослом чемпионате страны, который был первым этапом отбора на будущие Олимпийские игры в Мюнхене. Дебютант, естественно, мечтал о победе, однако как ее достичь, если тебе противостоят весьма титулованные борцы, за плечами которых была не одна победа в самых престижных турнирах не только внутри страны, но и за ее пределами? Но Ярыгин сумел собрать всю волю в кулак и достаточно уверенно дошел до финала, уложив на лопатки всех своих противников.

В финале ему выпало бороться со знаменитым борцом из Киева Владимиром Гулюткиным. Старожилы борцовских турниров почти единогласно отдавали победу киевлянину, считая, что опыт возьмет верх над молодостью. И ошиблись: победил Ярыгин. После чего его немедленно зачислили в число кандидатов в олимпийскую сборную. Однако радость молодого борца длилась недолго. В 1971 году на Спартакиаде народов СССР жребий вновь свел на татами Ярыгина с Гулюткиным, и последний сумел взять реванш. Это поражение выбило Ярыгина из олимпийских кандидатов. После чего все пришлось начинать сначала.

Победив в нескольких международных турнирах, Ярыгин вновь оказался на коне. В результате мнения в спортивном руководстве разделились: одни были за поездку Ярыгина в Мюнхен, другие против. Тогда проблему разрешил сам Ярыгин. Буквально накануне Олимпиады он отправился на международный турнир Тбилиси-72 и с блеском его выиграл. И рассеял последние сомнения относительно своей будущей судьбы.

Выступление Ярыгина на Олимпиаде в Мюнхене можно смело занести в Книгу рекордов Гиннесса. 24-летний богатырь одержал чистые победы во всех схватках, то есть тушировал соперников на олимпийском ковре. На пути к своему первому олимпийскому «золоту» Ярыгин установил своеобразный рекорд – на все 7 поединков он затратил 12 минут из 63 положенных. Такого подавляющего превосходства одного атлета над другими соперниками еще не знали ни одни Олимпийские игры. Как писал в те дни «Советский спорт»: «Ярыгин довел мюнхенскую публику до неистовства, заставляя ее реветь от восторга, когда он с невероятной легкостью поднимал в воздух и вминал лопатками в ковер 100-килограммовых спортсменов».

После Мюнхена Ярыгин готов был продолжить свое победное шествие. В 73-м он в третий раз стал чемпионом СССР и взял «золото» на чемпионате мира. Однако после этого фортуна отвернулась от богатыря. Последовало досадное поражение на чемпионате Европы в Мадриде, после чего Ярыгина не включили в сборную команду, отправившуюся на чемпионат мира в Стамбуле. Ярыгин сильно переживал это событие и вместо того, чтобы собраться, опустил руки. Как итог: проиграл чемпионат мира и в 1975 году. Чтобы не слышать дежурных успокоений, Ярыгин уехал подальше ото всех – к себе на родину, в тайгу. Там жил несколько месяцев: рыбачил, ходил на охоту, только никогда не стрелял. Потом вернулся в Москву и отправился на чемпионат Европы-75. И вернул себе «золото». А год спустя присовокупил к нему и олимпийское «золото» Монреаля. Поэтому не случайно именно Ярыгину было доверено нести флаг Страны Советов на закрытии Монреальских игр. Увы, но это «золото» стало последним в звездной карьере прославленного богатыря.

В конце 70-х Ярыгин готовился к своему третьему олимпийскому восхождению – на этот раз на родной земле, в Москве, на Олимпиаде-80. Не получилось. Проиграв на Спартакиаде народов СССР, Ярыгин выпал из кандидатов в олимпийскую сборную. Вместо него взяли более молодого украинца Илью Матэ, которому он проиграл на Спартакиаде. Причем проиграл ему Ярыгин по собственной глупости, проспав начало матча. Перед поединком Ярыгин разминался в раздевалке, после чего прилег на лавку и отключился. А когда пришел в себя и взглянул на часы, впал в шок – он уже несколько минут как должен был быть на борцовском ковре. В итоге, когда Ярыгин начал поединок, он все еще не отошел от случившегося и никак не мог собраться. Это и стало причиной его поражения. Однако внешне Ярыгин воспринял его спокойно и прокомментировал по-мужски: «Престижно быть трехкратным чемпионом, но и молодым нужно давать дорогу, когда они достойны этого». И только близкие люди знали, каких переживаний стоило Ярыгину это непопадание на Олимпиаду.

Со своей будущей женой Натальей Ярыгин познакомился еще на заре своей спортивной карьеры: в 1969 году. Наталье в ту пору было 16 лет, и она приехала в Красноярск к сестре. А Ярыгин жил в соседнем подъезде. А поскольку в ту пору он был уже известной личностью – чемпионом Союза, старшая сестра не преминула похвалиться перед младшей: дескать, вот с кем живу по соседству. Наталью знаменитый сосед сильно заинтересовал, и она стала буквально караулить его во дворе. И где-то через неделю ей повезло – Ярыгин проехался с ней в лифте. Но дальше шапочного знакомства дело не пошло. И только спустя месяц Ярыгин по-настоящему обратил внимание на соседку и пригласил ее в кино. Они смотрели новый фильм Станислава Говорухина «Белый взрыв».

Вскоре молодым пришлось расстаться – Наталья вернулась домой в Башкирию. Но через полгода Ярыгин прилетел туда на турнир Салавата Юлаева. Именно там он и сделал девушке предложение. Ее родители были в шоке. Они-то считали свою дочь тихоней, домашней девочкой, а она, оказывается, уже успела найти себе жениха. Однако едва они познакомились с Ярыгиным, как от их шока не осталось и следа – Иван им сразу понравился. И они дали свое согласие на свадьбу.

Когда об этом узнал тренер Ярыгина Миндиашвили, он расстроился, увидев в Наталье угрозу. Ему показалось, что он потерял своего талантливого ученика, которому теперь, при юной жене, будет недосуг заниматься спортом. Но тренер ошибся: Наталья стала тренеру не угрозой, а большим подспорьем. Она полюбила борьбу и начала помогать мужу тренироваться: они вместе бегали кроссы, она служила ему вроде как грушей в его домашних упражнениях. И только чуть позже, когда у них родилось двое детей – сын Сергей и дочь Аня, – Наталье пришлось сосредоточиться на других проблемах.

Все, кто близко знал Ярыгина, утверждают, что у него практически не было недостатков. Разве что один – страсть к казино, откуда его иной раз сутками невозможно было вытащить. Однако играл Ярыгин не ради выигрыша, а только ради самого азарта. Поэтому страсть свою он объяснял просто: дескать, я так загружен работой, что мне обязательно нужна какая-то разрядка.

Еще одной его страстью была рыбалка, к которой он пристрастился еще в детстве. А вот охоту он не сильно любил. Однажды подстрелил какого-то зверя, так потом до самой смерти переживал по этому поводу.

О безотказности Ярыгина, его умении сочувствовать чужой беде ходили легенды. Однажды с ним произошел характерный случай. К ним домой явился незнакомый человек и вызвал Ярыгина для разговора на улицу. Спустя какое-то время Ярыгин вернулся и попросил отдать ему все их тогдашние сбережения – где-то около пяти тысяч долларов. После чего передал их тому человеку. А когда жена Наталья поинтересовалась у него, знает ли он того, кому отдал в долг свои деньги, Ярыгин ответил: «Да я даже имени его не спросил. Он сказал, что его послали к нам наши соседи. У него ребенок в больнице, и нужны деньги на срочную операцию. Разве я мог ему отказать». В этом был весь Ярыгин. Он и в последние часы своей жизни не смог удержаться от щедрого подарка. В Махачкале они проезжали мимо свадебного кортежа, и Ярыгин в качестве выкупа вручил невесте толстую пачку денег. А спустя несколько минут угодил в ту самую роковую автокатастрофу.

После поражения на Спартакиаде Ярыгин решил навсегда уйти с борцовского ковра. Однако без работы не остался: его назначили тренером национальной сборной, которой предстояло выступить на Олимпиаде-80. На этом посту Ярыгин продержался дольше всех своих предшественников – 12 лет. За эти годы «вольники» собирали самые богатые «урожаи» медалей практически на всех престижных международных турнирах, включая Олимпиады в Сеуле и Барселоне. Но потом Советский Союз распался, а с ним ушла в небытие и сборная той великой страны. Появилась новая команда, но к ней Ярыгин уже не имел прямого отношения. В декабре 1992 года его назначили на пост президента Федерации вольной борьбы России.

1997 год должен был стать этапным в жизни Ярыгина. Во-первых, сбылась его давняя мечта – был проведен чемпионат мира по вольной борьбе в Красноярске. Это от начала до конца была задумка Ярыгина, который вынашивал эту идею многие годы. Потом Ярыгин отправился в Польшу на чемпионат мира по греко-римской борьбе, где его встретили как триумфатора. Все вокруг понимали, что приехал будущий президент Международной федерации борьбы. До указа о назначении Ярыгина на этот пост оставались считаные месяцы, когда грянула трагедия.

Из Польши Ярыгин вернулся 5 октября и тут же отправился отдыхать с женой в Кисловодск. Однако в те же дни в Махачкале проводился турнир по вольной борьбе памяти Али Алиева, и Ярыгин захотел на нем присутствовать. Жене пообещал обернуться за одни сутки. Однако живым она его уже не увидела.

Двукратный олимпийский чемпион по вольной борьбе погиб в автомобильной катастрофе, став четвертым из мужского рода Ярыгиных, кто ушел из жизни при трагических обстоятельствах. Это был какой-то рок. В семье Ярыгиных было десять детей, причем все родились полные сил и здоровья. Но затем их как будто кто-то сглазил. Сначала погиб отец – валил лес в тайге, и на него обрушилась громадная сосна. Потом из жизни ушел его старший сын Геннадий, которому было 24 года. Он сплавлял лес на плотах, и вдруг его катер перевернулся. Геннадию зажало ногу между какими-то досками, и он захлебнулся. Следом ушел его брат Василий – мастер спорта по боксу. Ему было 32 года. Он ехал на тракторе вдоль Енисея, и вдруг дорога стала проседать – видно, ее размыло водой. В считаные секунды трактор перевернулся и упал прямо в Енисей. Самое страшное, что Василию тоже зажало ногу и он не смог выбраться из воды.

Четвертой жертвой мужчин рода Ярыгиных вполне мог стать сын Ивана Ярыгина Сергей, который угодил в жуткую автоаварию. К счастью, ему повезло: он получил многочисленные травмы, но остался жив. Однако только он начал поправляться, а его родные отходить от всего случившегося, – как произошла трагедия с его отцом Иваном Ярыгиным.

Трагедия произошла 9 октября 1997 года примерно в 22.30 на 122-м километре автодороги Затеречный – Южносухумск Ставропольского края. Ярыгин тогда находился в Махачкале на международном турнире по вольной борьбе памяти чемпиона мира Али Алиева в качестве почетного гостя. В тот роковой день после окончания первого полуфинала на соревнованиях он возвращался к жене, отдыхающей в Кисловодске. В путь известный спортсмен отправился на автомашине «БМВ-735», принадлежащей его давнему приятелю – директору Базы олимпийского резерва в Кисловодске Кадырову. Кроме них, в иномарке находились двое сыновей Кадырова – Расул и Матсуд, последний как раз и сидел за рулем автомашины (парню было чуть больше двадцати). На одном из поворотов водитель не справился с управлением, и автомобиль вынесло на встречную полосу, где, как назло, на обочине стоял одинокий грузовик «ЗИЛ-4331».

Удар был страшный. Ярыгин, сидевший рядом с водителем, ударился головой о правую переднюю стойку машины. Через несколько часов от полученной тяжелой черепно-мозговой травмы он, не приходя в сознание, скончался в больнице. Погиб также один из сидевших сзади пассажиров. Водитель и еще один пассажир в тяжелом состоянии были доставлены в больницу.

Все, кто знал Ивана Ярыгина, утверждают, что всем своим видом он всегда олицетворял силу и уверенность. Глядя на него, даже нельзя было представить, что этот богатырь может, к примеру, заболеть или захандрить. А о том, что он может умереть, речи вообще никогда не заходило. Однако сильные люди тоже умирают. Причем большинство из них уходят как все смертные: дожив до глубокой старости, в собственной постели или на больничной койке, где последние остатки богатырской силы истекают из них как сквозь пальцы песок. И только единицы уходят в мир иной в полной физической готовности, когда мускулы еще тверды и кости крепки. Для близких людей их неожиданный уход всегда трагедия. Для остальных – легенда. Такая же красивая, как и вся их короткая, но невероятно насыщенная жизнь.

10 октября – Александр СЕРЫЙ

Этого человека большинство людей знает прежде всего как режиссера фильма «Джентльмены удачи». Но мало кто знает, что создатель этого искрометного фильма был человеком с трагической судьбой, которая, как казалось многим, совсем не располагала к такому жанру, как комедия. Вся жизнь этого человека была постоянным преодолением невероятных испытаний, которые он создавал себе сам, либо за него это делала жизнь. В молодые годы, из-за роковой любви, он угодил за решетку, но сумел не сломаться в неволе, вышел на свободу и вернулся в кинематограф. Возвращение оказалось триумфальным. Однако радость от триумфа была слишком короткой. Вечная борьба за место под кинематографическим солнцем, переживания по поводу роковой любви сделали свое дело – у режиссера был обнаружен рак. Полтора десятка лет он боролся с этой болезнью, а когда понял, что победить ее не в силах, решил собственноручно поставить финальную точку. И снял со стены охотничье ружье.

Александр Серый был выходцем из профессорской семьи и обладал множеством талантов: прекрасно владел английским, писал рассказы, увлекался спортом и техникой. Но особенно сильно он бредил морем. Поэтому сразу после окончания школы отправился в Одессу, где поступил в мореходное училище. Но моряка из Серого не получилось – врачи обнаружили у него проблемы с сердцем. Александр вернулся в Москву и поступил в авиационный институт. Закончив его, был распределен в Московский радиоцентр, где уже через год дослужился до должности старшего инженера. В ближайшей перспективе ему светило место начальника отдела и хорошая прибавка к жалованью. Как вдруг Серый решает круто изменить свою судьбу, уйдя из радиоинженеров… в кинематографисты. Как покажут дальнейшие события, не прими Серый этого решения, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Не было бы тюрьмы, неизлечимой болезни и финальной точки в виде пули в голову из охотничьего ружья. Однако поступи он иначе, не было бы и другого – замечательного фильма «Джентльмены удачи», который по праву входит в сокровищницу отечественного кинематографа.

Между тем идея уйти в кинематограф пришла к Серому не случайно. После смерти Сталина с его малокартиньем, когда в год по всей стране снималось 8–9 фильмов, началось возрождение кино, и туда ринулись искать счастья многие честолюбивые люди, некоторые из которых не имели к этой профессии никакого отношения. Специально для них даже были созданы Высшие режиссерские курсы в Москве. Серый узнал о наборе туда из газет и решил рискнуть. И был принят с первого же захода. Его однокурсниками были многие ныне известные режиссеры: Георгий Данелия (как и Серый, до этого не имевший никакого отношения к киношной профессии и учившийся на архитектора), Игорь Таланкин, Сергей Микаэлян (оба пришли на курсы после театрального института).

Учеба на курсах давалась Серому без особого труда и благополучно двигалась к своему завершению. Но тут в дело вмешалась любовь. Причем не простая, а с приставкой «роковая».

Стоит отметить, что Серый был мужчиной видным, красивым и никогда не испытывал недостатка в женском внимании. Однако молодая преподавательница испанского языка из Института иностранных языков по имени Марина сразила его в первую очередь тем, что во время первого знакомства не обратила на него особенного внимания. А он влюбился в нее с первого взгляда. И поклялся себе, что во что бы то ни стало добьется ее расположения. И слово свое Серый сдержал: Марина сдалась. Хотя, знай она, что последует вскоре после этого, может быть, сто раз подумала бы наперед.

Как показали дальнейшие события, Серый оказался человеком крайне ревнивым. Любого мужчину, появлявшегося рядом с Мариной, он воспринимал как своего потенциального соперника и готов был драться за свою любовь буквально до смерти. Когда он сказал об этом Марине, та восприняла его слова со смехом, посчитав всего лишь шуткой. А зря. Потому что вскоре после этого заявления Серый претворил свою угрозу в жизнь: пришел домой к молодому человеку, которого до этого несколько раз видел рядом с Мариной, и ударил его по голове молотком. Только чудом врачам удалось спасти парня, но он остался инвалидом. Серого, естественно, арестовали. Потом был суд, который приговорил ревнивца к шести годам тюрьмы. И вместо режиссерского диплома, до получения которого оставался всего лишь год, Серый отправился в места не столь отдаленные.

Из отмеренного ему судом срока Серый отсидел чуть больше половины. Помогла его мама – профессор Академии наук СССР, которая подняла все свои связи. Благодаря ее же стараниям Серый сумел восстановиться в профессии – его взяли работать на «Мосфильм». Но самым важным и главным для него было другое: все эти годы Марина ждала его и, едва он освободился, вышла за него замуж. В самом начале 60-х у них родилась дочь Ольга.

Между тем возвращение Серого в профессию было нелегким. Почти два года его держали на подхвате, не допуская к самостоятельной работе. За это время многие из его однокурсников уже стали знаменитыми. Георгий Данелия и Игорь Таланкин в 1960 году сняли фильм «Сережа», который собрал кучу призов на различных кинофестивалях, как у себя на родине, так и за рубежом. Георгий Щукин и Семен Туманов сняли не менее прекрасную мелодраму «Алешкина любовь». Манос Захариас выпустил в свет картину «Ловцы губок», а Сергей Микаэлян – «Разноцветные камешки». Короче, почти все из тринадцати однокурсников Серого были при настоящем деле, и только он мучился ожиданием возможной работы. И неизвестно, сколь долго длилось бы это ожидание, если бы ему на помощь не пришли его же однокурсники. Они отправились в Госкино и добились того, чтобы Серому разрешили самостоятельную постановку. Правда, как и некоторым из них, ему пришлось работать в паре. Его напарником стал более опытный Анатолий Бобровский, за плечами которого уже был один фильм – «Муму».

Фильм, который в 1962 году сняли Бобровский и Серый, делался по заказу КГБ. Он назывался «Выстрел в тумане» и рассказывал о том, как западные разведки пытались завербовать молодого советского ученого, а КГБ эти попытки пресек. Фильм не стал сенсацией, однако позволил Серому реабилитировать себя в глазах киношного руководства. Правда, длилось это расположение недолго. Когда два года спустя Серый в паре с другим режиссером – Константином Жуком – снял на Одесской киностудии комедию «Иностранка», отношение к нему резко изменилось. Фильм был записан в неудачные, причем всю вину свалили на Серого. И кто-то из киношного начальства даже скаламбурил: «Серому снимать больше не давать: у нас и так в кино много серого».

Эта опала длилась более пяти лет. Все те же друзья-однокурсники пытались снова помочь Александру, но из этого ничего не вышло. В 1967 году Данелия хотел добиться, чтобы Серому разрешили снимать фильм «День без вранья» по сценарию Виктории Токаревой, но затея провалилась: фильм отдали Алексею Кореневу. А Серый продолжал быть на подхвате. А потом случилась история, которая также не прибавила ему расположения кинематографического руководства.

Как-то вечером в дверь режиссера позвонили. Он открыл и успел заметить в дверном проеме силуэт человека. В следующую секунду раздался хлопок, и в Серого угодила стрела из гарпунного ружья. Только чудо спасло режиссера от смерти. После хлопка он инстинктивно дернулся, и стрела, летевшая точно ему в лицо, лишь пробила щеку и задела ухо. А неизвестный скрылся так же внезапно, как и появился. Была версия, что это сделал давний соперник режиссера (или кто-то из его друзей), но доказать это так и не смогли. Когда об этой истории узнали на «Мосфильме», пошли разговоры, что теперь Серому и подавно заказана дорога в режиссуру. И он уже был на грани ухода из профессии и наверняка бы ушел, если бы в дело не вмешался все тот же Данелия. Сняв в 1969 году комедию «Не горюй!», он собирался дальше ставить «Хаджи Мурата», но начальство эту постановку ему запретило. И он, чтобы не сидеть сложа руки, взялся помогать Серому.

У Данелии тогда был роман с Токаревой, и он предложил ей написать сценарий для Серого. Токарева в ответ посоветовала экранизировать свой рассказ «Зануда», но Данелия возразил: по нему трудно было сделать сценарий, который бы понравился «наверху». А Серому ошибаться второй раз было категорически нельзя – в этом случае его бы точно вышибли из кинематографа. «Здесь нужен верный ход», – сказал Данелия и подбросил Токаревой идею, которую когда-то оговаривал со сценаристом Валентином Ежовым: человек заставляет работать жуликов, убеждая их, что они не работают, а воруют. Так осенью 69-го года на свет появился сценарий под названием «Рецидивисты», который чуть позже трансформируется в «Джентльменов удачи».

Фильм «Джентльмены удачи» никогда бы не увидел свет, если бы «добро» на его производство не дал лично министр внутренних дел СССР Николай Щелоков. А у того на подобное решение имелись веские основания. Дело в том, что после того, как в 1966 году Щелоков пришел к руководству союзного МВД, первое, чем он озаботился, – это поднятием престижа вверенного ему ведомства, которое пребывало в самом плачевном состоянии. И немаловажную роль в поднятии престижа МВД должны были сыграть средства массовой информации, а также деятели литературы и искусства. Писателям было дано задание писать как можно больше книг о сотрудниках милиции, кинематографистам – снимать больше фильмов на эту тему. Ведь в те годы в том же кино наблюдалась парадоксальная ситуация – на пять фильмов, повествующих о работе органов КГБ, приходился всего лишь один о работе милиции. Причин у этого явления было несколько, но главная заключалась в следующем: снимать фильмы о чекистах считалось делом престижным и материально выгодным. Такие фильмы тут же награждались различными призами на внутренних фестивалях, а также денежными премиями, установленными самим КГБ. Щелоков эту ситуацию решил если не сломать, то хотя бы изменить. Он тоже учредил собственные премии тем кинематографистам (а также литераторам), кто создаст наиболее талантливые произведения о работниках его ведомства.

По задумке Щелокова, «Джентльмены удачи» хоть и были комедией (а комедий про милицию в Советском Союзе до этого еще не снимали), однако должны были в самом выгодном свете показать работу правоохранительной системы. И все смешные коллизии будущего фильма должны были происходить только с героями-рецидивистами, а милиционеры представали умными и проницательными людьми.

«Джентльмены удачи» были сняты за рекордные сроки: с февраля по сентябрь 1971 года шли съемки, затем два месяца шел окончательный монтаж и в декабре того же года картина вышла в прокат. Успех был фантастический. Создатели фильма торжествовали победу, правда, с примесью горечи. Дело в том, что еще в процессе съемок Серый серьезно заболел: врачи нашли у него рак крови. Это была какая-то вялотекущая форма, и врачи объявили режиссеру, что жить ему осталось около 15 лет. Серый впал в депрессию, из-за чего большую часть монтажных работ за него проделал Данелия.

Именно из-за болезни Серый на протяжении нескольких лет хранил молчание и ничего не снимал. Но без дела не сидел: пока менял больницы, перечитал кучу сценариев, стараясь выудить из них тот, который позволил бы ему вернуться в профессию. Наконец в середине 70-х такой сценарий нашелся. Он назывался «Ты – мне, я – тебе», и сюжетная коллизия в ней чем-то напоминала «Джентльменов…»: вновь все крутилось вокруг близнецов (правда, теперь родных братьев). Стоит отметить, что в свою новую картину Серый не пригласил ни одного человека из тех, с кем он работал несколько лет назад над «Джентльменами удачи» (кроме композитора Геннадия Гладкова). Чем это было вызвано, сказать трудно: то ли Серый устал от этих людей, то ли хотел доказать, что сумеет и с новым коллективом создать очередной шедевр. Не вышло. Несмотря на хорошую прокатную судьбу (3-е место), новый фильм Александра Серого оказался во много раз слабее «Джентльменов…».

Еще хуже была прокатная судьба у следующего фильма Серого – «Берегите мужчин». После этого провала режиссер задумал в середине 80-х реанимировать «Джентльменов…», сняв продолжение. Но эта затея вряд ли бы осуществилась. Во-первых, не было Савелия Крамарова, который в начале 80-х навсегда уехал за границу, во-вторых, и другие актеры не очень-то горели желанием дважды входить в одну и ту же реку. А затем последовала трагедия. В конце 80-х душевное состояние Серого продолжало ухудшаться. Тут еще и тяжелая болезнь, которая в последние годы обострилась и стала просто невыносимой. Как итог: 10 октября 1987 года Александр Серый застрелился, не дожив всего нескольких дней до своего шестидесятилетия.

Принято считать, что комедии снимают счастливые и удачливые люди. «Джентльмены удачи» действительно родились как плод творчества счастливых и талантливых людей, сошедшихся вместе в одном месте и в одно время. Этими людьми двигали разные чувства. Георгий Данелия и Виктория Токарева были во власти любви, а Александр Серый хотел доказать своим оппонентам, что его прошлые неудачи – всего лишь досадное недоразумение. Именно сплав этих чувств и родил на свет кинематографический шедевр. Жаль только, что свою счастливую длань этот фильм простер не над всеми его создателями, в очередной раз доказав, что даже талантливая и искрометная комедия не может служить пропуском в счастливое будущее.

13 октября – Анатолий КОЖЕМЯКИН

Имя этого спортсмена сегодня уже почти забыто. Однако в начале 70-х не было в советском футболе человека, который бы не знал этого молодого и одаренного форварда. Ему прочили большую славу, однако нелепая трагедия не позволила осуществиться этим пророчествам.

Анатолий Кожемякин родился в простой рабочей семье (его отец работал монтером) и первые уроки футбольной науки получил на дворовой площадке. Затем пришел в юношескую секцию и буквально за несколько лет достиг выдающихся результатов. Уже в 16-летнем возрасте, играя за «Локомотив», он показывал чудеса техники, один обыгрывая чуть ли не полкоманды соперников и забивая за матч по 5–6 голов. Этим он вскоре и привлек к себе внимание тренеров столичного «Динамо». Ему едва исполнилось семнадцать лет, когда он впервые вышел на поле в основном составе этого прославленного футбольного клуба.

Стоит отметить, что природа щедро одарила Кожемякина как прекрасным физическим здоровьем, так и характером. Буквально с первых дней своего появления в «Динамо» он стал душой коллектива, его заводилой. Его любили как футболисты, так и тренеры, которые не могли нарадоваться филигранной технике Анатолия и тому, как он буквально на лету схватывал все их установки. Вскоре Кожемякин стал выступать и за сборную СССР, став одним из самых молодых ее нападающих.

Ему было всего 18 лет, а за ним уже толпами ходили футбольные фанаты, девчонки дежурили в подъезде его дома. Он относился к этому внешне спокойно, хотя в душе, конечно же, радовался. Он любил форс и никогда не упускал возможности показать, какой он крутой и знаменитый. Например, во время одной из поездок за границу он купил себе джинсовый костюм, который для большинства молодых жителей Союза был самым желанным и недоступным предметом гардероба. Даже в футбольном клубе «Динамо» не всякий «старичок» имел его. И вот Анатолий, вырядившись в этот костюм, специально пришел на тренировку, чтобы утереть нос ветеранам. И утер. Однако обиды на него за это никто тогда не затаил, поняли – молодой, знаменитый.

В начале 70-х Кожемякин вступил в полосу призывного возраста, и ему домой одна за другой стали приходить повестки из военкомата. Но так как он был то на сборах, то на играх в других республиках, а то и странах, застать его было практически невозможно. А те времена не чета нынешним, когда «косить» от армии можно почти безбоязненно. Поэтому квартиру футболиста поставили на особый контроль и, когда Анатолий на несколько дней объявился в ней, забирать его пришли с нарядом милиции. И трубить бы ему в рядах СА, если бы руководство родного клуба не приложило все силы к тому, чтобы вызволить лучшего своего форварда из стен военкомата. Для этой цели в качестве парламентера был отправлен легендарный Лев Яшин. Конфликт был улажен, и Кожемякин вновь вернулся на зеленое поле.

В 1973 году Кожемякин женился. И, как отмечают очевидцы, сразу заиграл еще ярче. В чемпионате Союза он был признан лучшим центрфорвардом, а на чемпионате Европы среди юниоров стал лучшим бомбардиром, забив семь мячей в ворота соперников. К сожалению, это были последние громкие победы в жизни талантливого футболиста.

В 1974 году Кожемякин играл ниже своих возможностей, поэтому появлялся то в дубле, то на заменах в основном составе. А затем наступил роковой день – 13 октября.

За два дня до него Анатолий отыграл матч за дубль и упросил тренера А. Качалина не ставить его на игру с «Араратом». Он объяснил эту свою просьбу усталостью, хотя на самом деле причина была иной. В воскресенье он должен был идти с друзьями на концерт легендарной группы «Машина времени» в один из научных институтов. Тренер поверил словам Анатолия про усталость и отпустил его с базы домой.

Домой (в новую квартиру, которую он с женой и дочкой получил за неделю до этого) Анатолий не поехал, предпочтя отправиться на гулянку с приятелями. Именно с ними на следующий день он и пошел на концерт.

Продолжался он около трех часов, и когда все закончилось, на дворе уже стояла глубокая ночь. С трудом добравшись до дома, Анатолий позвонил в дверь, однако жена его не пустила. Сказала: иди туда, откуда пришел. Понять ее, в общем-то, можно: у нее на руках маленький ребенок, а муж, вместо того чтобы помогать, предпочитает проводить время с приятелями. Анатолий еще какое-то время постоял у дверей, затем махнул рукой и ушел к своему другу – Толе Бондаренко. У него он и провел остаток той ночи.

Утром следующего дня, где-то около половины десятого, друзья вышли из дверей квартиры, чтобы спуститься во двор (там в это время всегда собиралась компания мужчин, игравших в «дыр-дыр»). В доме было два лифта, и друзья, как обычно, вызвали оба. Первым пришел левый, и они смело шагнули в кабину. Однако ехали недолго: где-то между четвертым и третьим этажом он внезапно застрял. Друзья стали нажимать кнопку вызова диспетчера, но никто на их призывы не отзывался. Лишь минут через пятнадцать мимо прошел лифтер, но выручать застрявших не торопился – с утра он уже принял «на грудь». Видя, что это может продолжаться бесконечно, Кожемякин и Бондаренко принялись вручную раздвигать двери. Им это удалось. Бондаренко предложил другу прыгать на нижний этаж первым, но тот отказался. Сказал: «На мне джинсы новые – жалко…» И Бондаренко прыгнул первым. Очутившись на лестничной площадке, он крикнул другу, что все нормально, и стал придерживать дверь лифта, чтобы облегчить Кожемякину его спуск. Но тот вместо того, чтобы не мешкая последовать за приятелем, стал приноравливаться, как бы спуститься половчее и при этом не запачкать свои джинсы. Он не знал, что в это время лифтер уже вернулся и собрался вновь пустить лифт.

Трагедия произошла в тот момент, когда Анатолий уже зацепился руками за край лифта и ногами достал площадки третьего этажа. Еще бы мгновение, и он бы выбрался наружу. Но в этот момент лифт тронулся. Кожемякин издал жуткий крик и свалился в шахту лифта. Его смерть была практически мгновенной. Так, едва засверкав, закатилась звезда одного из самых талантливых футболистов Советского Союза.

16 октября – Юрий ОЗЕРОВ

Этот кинорежиссер за свою долгую творческую карьеру снял 30 фильмов. И большая часть из них – 18 картин – были посвящены войне, о которой он знал не понаслышке, пройдя ее дорогами от Москвы до Кенигсберга. Самой известной его работой стала эпопея «Освобождение», которая принесла ее создателю мировую славу.

Юрий Озеров родился 26 января 1921 года в Москве в творческой семье. Его отец – Николай Николаевич – был известным оперным певцом, выступал на сцене Большого театра. Мать – Надежда Ивановна – поступила на театральный факультет Государственного института кинематографии, однако вскоре вынуждена была бросить учебу из-за рождения одного за другим двух сыновей (через два года у них родился еще один сын – Николай, которому судьба тоже уготовит звездную карьеру – он станет спортивным комментатором).

Семья Озеровых жила возле Разгуляя – на Старой Басманной улице. Дом, в котором они жили, Озерову-старшему предоставили в качестве казенной квартиры от Большого театра, где он работал. В этом доме в разные годы перебывали многие знаменитости того времени. Вот как об этом много лет спустя вспоминал Николай Озеров:

«Вечер. К родителям пришли гости. Через полуоткрытую дверь видно, как отец водружает на стол старый дедовский самовар, пышноусый Новиков-Прибой шепчет что-то на ухо Неждановой. Рядом с мамой сидит дирижер Голованов. Поглаживает окладистую бороду молчаливый и суровый на вид Отто Юльевич Шмидт. Чай пьют степенно, с разговорами, не торопясь. Мы с братом Юрием с нетерпением ждем самого главного: начинается домашний концерт. Василий Иванович Качалов читает стихи, Иван Михайлович Москвин – смешные рассказы, отец с Неждановой под аккомпанемент Голованова поют различные дуэты. Пел и Леонид Витальевич Собинов…»

Под впечатлением этих встреч братья Озеровы с детства мечтали пойти по стопам отца – стать певцами. Они были самыми преданными поклонниками творчества своего родителя и поэтому старались не пропускать ни одного его спектакля.

Однако по мере взросления у мальчиков появлялись и другие интересы. Так, они увлеклись популярным в те годы видом спорта – теннисом и показывали неплохие результаты. Причем поначалу Юрий подавал гораздо бóльшие надежды, чем его брат (был четвертой ракеткой в их дачном поселке Загорянка), но затем постепенно охладел к теннису и, увлекшись живописью, поступил в художественную школу на Мясницкой (а Николай теннис не бросил и в итоге стал чемпионом Советского Союза). Он не пропускал ни одной выставки, коллекционировал репродукции картин любимых мастеров – Эль Греко, Сезанна, Нестерова, перерывал полки в букинистических магазинах в поисках редкой книжки по изобразительному искусству. Однако постепенно эта страсть прошла, и уже в старших классах школы Юрий окончательно определился с выбором профессии – актер драмтеатра. Летом 1939 года, закончив школу, он поступил в ГИТИС, но проучился там недолго: уже через месяц его забрали в армию по «ворошиловскому призыву». Однако и в армии Озеров не забывал о своем гражданском увлечении и частенько веселил однополчан разного рода сценками. За это, с легкой руки кого-то из однополчан, за Озеровым закрепилось простодушное прозвище Швейк.

Начало войны Озеров встретил в звании младшего лейтенанта. Сначала он служил офицером связи при Генштабе, но очень скоро оказался на фронте. И в первом же бою, где его батальон почти сутки отражал атаки немцев, едва не погиб. Потом Озерова вновь отправили в тыл – на ускоренные курсы старшего комсостава. Оттуда, уже в звании капитана, он снова попадает на фронт, в 18-ю армию. В этой же армии в качестве политрука служит и будущий генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев.

Одним из самых сильных испытаний за всю войну стали для Озерова пять апрельских суток 1945 года, проведенных на армейском наблюдательном пункте вблизи Кенигсберга. Озеров находился там вместе еще с двумя офицерами: они расположились на наблюдательном пункте, который представлял собой небольшого размера деревянную площадку, укрепленную на вершинах трех высоких сосен. Места было так мало, что связисты дежурили внизу, в блиндаже, а наверху у офицеров были лишь рация, телефоны и стереотруба.

Пять дней длилась мощная артиллерийская подготовка перед штурмом Кенигсберга, одной из самых мощных крепостей в Восточной Пруссии. Пять суток над головами трех смельчаков летали снаряды особо крупных калибров, наши и вражеские. Ночью было светло, как днем. Залпы орудий, завывание снарядов, грохот взрывов соединялись с непрерывным гулом сотен самолетов, беспрестанно бомбивших город. Именно там, в этом аду, Озеров загадал: если выживет, то обязательно расскажет потомкам о своей эпохе.

Озеров выжил. За участие в штурме Кенигсберга он был награжден орденом Красного Знамени. И когда два года спустя, демобилизовавшись, он поступил на режиссерский факультет ВГИКа, его сокурсники, тоже бывалые солдаты, чуточку завидовали ему, майору, вышагивающему по гулким коридорам института с редким и почетным орденом на гимнастерке. Те, кто воевал, знали цену этой награде.

Трудная дорога – от замысла к воплощению темы войны, к киноэпопее «Освобождение», началась для Озерова в 1948 году, когда он проходил режиссерскую практику на съемках фильма своего вгиковского педагога Игоря Савченко «Третий удар». И хотя это была во многом откровенно пропагандистская картина о полководческом гении одного человека – Сталина, но она многое дала Озерову прежде всего как будущему режиссеру-баталисту.

В 1951 году Озеров окончил институт, но свою киношную карьеру начал с невинного видового фильма «В Никитском ботаническом саду». Затем им были сняты фильм об артистах цирка «Арена смелых» (с С. Гуровым) и современная драма «Сын». Наконец, в 1958 году Озеров снял свой первый военный фильм, но тот был основан на материале Гражданской войны – «Кочубей». После чего Озеров переключился на создание совместной кинопродукции: «Фортуна» (совместно с Албанией), «Большая дорога» (с ЧССР). И кто знает, сколь долго Озеров снимал бы подобное кино, если бы в первой половине 60-х не сошлись воедино сразу несколько обстоятельств. Во-первых, в октябре 1964 года к власти в Кремле пришел Леонид Брежнев. Он начал постепенный возврат страны к державному курсу, который выразился в реабилитации тех людей, кто всегда ассоциировался в народе с патриотизмом: И. Сталина, Г. Жукова и др. Этот поворот курса был в штыки встречен либеральной частью интеллигенции, зато патриотами, наоборот, восторженно. Озеров относился к последним.

Во-вторых, в западном кинематографе началась широкомасштабная кампания по популяризации событий Второй мировой войны, связанных с действиями союзнических армий США и Англии. Эта кампания была ответом Запада на волну советских фильмов о войне, накрывшую мир с конца 50-х. Тогда свет увидели такие фильмы, как «Летят журавли» (1957), «Судьба человека», «Баллада о солдате» (оба – 1959). Фильмы эти победной поступью шагали по планете, завоевывая награды на самых престижных кинофестивалях мира и чрезвычайно популяризируя советского воина-освободителя. С точки зрения пропаганды подобный пиар был большой победой советской идеологии. Понимая это, западные стратеги «холодной войны» решили нанести ответный удар. Тем более что Запад также участвовал во Второй мировой войне, хотя это участие было, конечно, несравнимо с советским: например, если англичане воевали с 1939 года, то Франция пала практически сразу (в 1940 году), а американцы включились в войну только в 44-м. Однако посредством кинематографа Запад поставил цель затушевать эти факты и предстать перед миром в ореоле победителя. Причем еще большего, чем Советский Союз, который нес главное бремя войны и потерял за четыре ее года тридцать миллионов человек.

Тем более ряд стратегических ошибок хрущевского руководства позволял западным стратегам изменить ситуацию в свою пользу. И главным козырем для них был доклад Хрущева «О культе личности», который подорвал единство в социалистическом блоке и привел к кровавым событиям в Венгрии осенью 56-го. После этого западная пропаганда обвинила Советскую Армию в неоправданной жестокости и приложила массу усилий, чтобы подорвать в общественном сознании своих стран тот положительный образ советского солдата, который сформировался у западного обывателя благодаря тому же кинематографу. А свято место, как известно, пусто не бывает. В итоге в планах западных идеологов было заменить на мировых экранах советского солдата-победителя другим – преимущественно американским.

И вот уже в начале 60-х кинематографисты США в партнерстве с ведущими европейскими странами (Англией, Францией, ФРГ, Италией) решили создать уже свою «волну» военных фильмов, гораздо более грандиозных по своим масштабам, чем советские ленты о войне. Так на свет появились широкомасштабные блокбастеры «Самый длинный день» (фильм состоял из нескольких новелл, снятых режиссерами разных стран), «Освобождение Парижа», «Битва в Арденнах» (на этот фильм было потрачено 3 миллиона фунтов стерлингов), где во главу повествования ставились прежде всего баталии, которые вели на фронтах Второй мировой союзнические армии, а о советском участии вообще ничего не говорилось. Эти фильмы пользовались большим успехом во многих странах мира, принося их создателям двойной успех: и коммерческий, и идеологический. Естественно, оставить этот вызов без ответа Советский Союз не мог.

Именно державный курс брежневского руководства и желание адекватно ответить Западу родили на свет одно из грандиознейших произведений советского кинематографа – эпопею Юрия Озерова «Освобождение». Этот фильм был сродни другой великой киноэпопее – «Войне и миру» Сергея Бондарчука, – но в ряде компонентов превосходил ее, например по количеству серий: у Бондарчука их было четыре (7 часов 10 минут), у Озерова на одну больше (8 часов). Однако побудительный мотив для появления этих фильмов был один: возрождение патриотизма в советском обществе. Только Бондарчук апеллировал к событиям войны 1812 года, а Озеров – к Великой Отечественной. Последней в те годы вообще уделялось много внимания. Например, к 20-летию Победы власти провели сразу несколько мероприятий, сосредоточив на этом событии весь потенциал своего пропагандистского аппарата: присвоили звание крепости-героя Брестской крепости с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» (май 1965), открыли мемориал Неизвестного солдата у Кремлевской стены (декабрь 1966).

Фильм «Освобождение» вряд ли бы состоялся, если бы в это самое время кремлевское руководство не сняло многолетнюю опалу с маршала Советского Союза Георгия Жукова. Начался этот процесс в 1965 году, когда 8 мая Жукова пригласили принять участие в торжественном заседании, посвященном 20-летию Победы. Когда он появился в зале, присутствующие в едином порыве поднялись со своих мест и встретили маршала громом аплодисментов.

Справедливости ради стоит отметить, что хлопали далеко не все. Начальник Главпура Епишев, маршалы Иван Конев, Андрей Гречко, да и ряд других военачальников бесстрастно взирали на появление Жукова, продолжая таить на него обиду за события конца 50-х, когда Жуков был министром обороны. Вот почему, когда возникла идея фильма «Освобождение», эти люди голосовали обеими руками «за», но с одним условием: в нем должно быть как можно меньше Жукова. Но сценаристы придерживались иного мнения, считая это условие неприемлемым: Жуков был слишком крупной фигурой, чтобы пройти мимо нее, снимая эпопею о войне. Поэтому на первом этапе работы над сценарием особенно много претензий со стороны военных цензоров вызывали эпизоды с участием Жукова. Но поскольку за политической реабилитацией маршала стоял лично Брежнев, справиться со сценаристами было уже невозможно.

Несмотря на то что процесс реабилитации Жукова был в самом разгаре, сделать его консультантом фильма Озерову не удалось. Против выступило руководство Министерства обороны и сам министр кинематографии Романов, которые назвали другую кандидатуру – генерал-лейтенанта С. Штеменко. В итоге Жуков работал на картине на общественных началах, и Озерову даже не удалось выбить для него гонорар в скромные 120 рублей. И это при том, что консультантами западных фильмов о войне были генералы Монтгомери и Эйзенхауэр, которые удостоились за это гонораров в несколько сот тысяч долларов! Что касается Жукова, то он предоставил сценаристам рукопись своей книги, которая только-только начала пробивать себе дорогу к широкому читателю и которая здорово помогла создателям эпопеи в их работе.

К слову, вслед за авторами «Освобождения» Жукова реанимировали в кинематографе и другие деятели кино. В частности, Василий Ордынский, который в соавторстве с писателем Константином Симоновым снял в 1966 году документальный фильм «Если дорог тебе твой дом» (о битве за Москву осенью – зимой 41-го), где Жуков выступал в качестве одного из главных рассказчиков.

Не меньших треволнений, чем Жуков, авторам поначалу доставлял и образ Сталина. Поскольку на дворе стоял 1965 год и личность «вождя всех времен и народов» была все еще под негласным запретом, сценаристам поначалу запретили выводить его даже в качестве второстепенного персонажа. Им разрешили только… два раза упомянуть его в разговорах между военачальниками. Выглядело это, конечно, абсурдно (эпопея о войне без участия Верховного главнокомандующего!), но поначалу было именно так.

Однако по мере написания сценария и, главное, по мере изменения идеологического климата в стране ситуация менялась. После того как на XXIII съезде КПСС Брежнев упрочил свое положение в партии и был избран ее генеральным секретарем, имя Сталина стало все чаще упоминаться в печати, причем уже без всякого негативного оттенка. И вот в сценарии «Освобождение» Сталин появляется в качестве одного из персонажей, чего не было в советском кинематографе вот уже почти 15 лет. Он присутствует в нескольких эпизодах в Ставке, на Тегеранской конференции. Выглядит при этом как неплохой военный стратег (тот же Хрущев, например, обвинял Сталина в том, что тот «умеет воевать только по глобусу») и мудрый государственный руководитель. В одном из эпизодов Сталин отправлял зажравшегося полковника из тыла на фронт, что усиливало симпатию к «вождю всех народов». Конечно, были в сценарии и эпизоды, должные вызвать и обратные чувства к Сталину, но они его касались как бы не впрямую. Например, в одной из сцен представитель швейцарского Красного Креста говорил заключенным, что Сталин отказался от защиты военнопленных этой организацией.

Несмотря на то что сценарий писался с учетом всех нюансов, да еще людьми, которые до этого никогда инакомыслием не отличались (исключение можно сделать разве что для Бондарева, который в начале 60-х написал антикультовый роман «Тишина», который был экранизирован В. Басовым на «Мосфильме»), цензура шерстила его вдоль и поперек. От авторов требовали сгладить одно, приглушить другое, выпятить третье, что ясно указывало на то, что в элите советского общества продолжается скрытая борьба двух группировок: либералов и державников. Вот почему пробивать сценарий через множество киношных инстанций, где засели либералы, было подобно походу через минное поле. О том накале страстей, который царил во время приемки сценария в Госкино, хорошо рассказывает один из авторов фильма – Оскара Курганова. Цитирую:

«Я не знал, что такое количество кругов ада нам нужно будет пройти. Ни с одним сценарием так бесцеремонно не обращались на студии и в Комитете, как с этим сценарием, о котором есть решение ЦК партии поставить его. Есть приказ трех министров, письмо студии с обязательством все это сделать, а между тем мы сталкиваемся с таким количеством ненужных затруднений, которые свидетельствуют, что есть подводные силы, которые не дают этот сценарий поставить… Мы в последнее время просто опустили руки, потому что кто-то мешает этому фильму…»

И все же, несмотря на все препоны, в январе 1967 года сценарий фильма был представлен в Госкино и дело с запуском фильма в производство наконец сдвинулось с мертвой точки. Весной начался подготовительный период. За это время Озеров нашел всех необходимых актеров (в фильме присутствовал 51 персонаж), большинство их принадлежало к той категории исполнителей, которых в народе принято называть истинно русскими актерами. Среди них были: Иван Переверзев, Всеволод Санаев, Михаил Ножкин, Николай Олялин, Юрий Каморный, Сергей Никоненко, Владимир Самойлов, Виктор Авдюшко, Юрий Назаров, Николай Еременко-старший и др.

Однако ведущую скрипку в этом актерском коллективе, без сомнения, должен был играть исполнитель роли Жукова. Им стал замечательный актер из той же плеяды настоящих русских актеров Михаил Ульянов, год назад удостоенный Ленинской премии за роль в фильме «Председатель», который снял еще один режиссер из числа державников – Алексей Салтыков. Стоит отметить, что премия эта актеру досталась с огромным трудом: во время голосования противникам актера не хватило всего лишь одного голоса, чтобы забаллотировать его кандидатуру.

Между тем исполнителя на роль Жукова нашел… сам Жуков. Когда Озеров спросил маршала, кого из советских артистов он рекомендовал бы на роль самого себя, Жуков практически без раздумий ответил: «Михаила Ульянова». Как оказалось, маршал был давним поклонником Вахтанговского театра, пересмотрел в нем все постановки, а из актеров больше всего любил именно Ульянова.

Несмотря на то что заказ на «Освобождение» исходил с самого «верха», мытарства создателей фильма длились более двух лет. Именно столько времени ушло на шлифовку сценария по лекалам Идеологического отдела ЦК КПСС. Наконец в начале августа 1967 года начались съемки эпопеи: в городе Переяславль-Хмельницкий снимали эпизод «форсирование Днепра». Съемочная площадка фильма раскинулась вширь на несколько километров. Широкую панораму форсирования Днепра оператор Игорь Слабневич (сам в прошлом танкист) снимал с огромного крана. Сам Юрий Озеров находился на специальном командном пункте, откуда руководил съемкой с помощью рации и мегафона. Вот где сполна пригодился его военный опыт – спустя двадцать лет Юрий Николаевич вновь пережил боевую юность. То, что происходило на съемочной площадке, было максимально точно приближено к тому, что здесь происходило в дни лета 43-го. Так же рвались снаряды (только холостые), взрывались понтоны, уходили под воду «тридцатьчетверки».

В начале сентября группа перебазировалась в Киев, где в нескольких километрах от города предстояло снять битву на Курской дуге и танковое сражение под Прохоровкой. К приезду кинематографистов съемочная площадка была уже готова. Специальные окопные машины покрыли поле сетью глубоких траншей общей протяженностью почти 30 километров (руками 600 человек были вырыты сотни воронок, 18 километров траншей, построены десятки блиндажей, огневых точек, различных укреплений, проволочные заграждения с настоящей колючей проволокой).

Позднее Юрий Озеров вспоминал: «Генералы-консультанты думали: киношка, отдохнем, загорим. А когда увидели, что это за работа – кино снимать, сразу зауважали. Целые штабы создавались, карты составлялись, схемы, организовывались десятки телефонных станций, чтобы все было тютелька в тютельку. Это же не шутки: холостым выстрелом танка человеку за пятьдесят метров голову отрывает, а у меня тысяча взрывов в кадре! Была построена вышка, на ней я со штабом, саперы с утра до вечера закладывали взрывы на три дубля. Я давал знак платком, и начинало грохотать. А раз у меня случился насморк… Я достал платок, чтобы высморкаться, а один сапер решил, что я даю отмашку, и включил рубильник. Остальные за ним. Полторы тонны тротила ухнуло. Меня чуть инфаркт не хватил – на поле люди, не дай бог, кого зацепит! Обошлось…»

К слову, немецких танков на съемочной площадке было не так уж и много. По заказу «Мосфильма» один из крупных наших заводов – Львовский – изготовил десять «тигров», восемь «пантер» и пять самоходных установок типа «фердинанд». Их показывали крупным планом, а на дальнем обычно фигурировали наши танки, перекрашенные под немецкие.

По ходу съемок пришлось срочно менять одного из актеров – того, кто играл роль Конева. Этот артист практически с первых же дней утверждения на роль вел себя достаточно странно. Например, стал донимать маршала Конева телефонными звонками, во время которых дотошно выспрашивал у него не только детали военных операций, в которых участвовал полководец, но и всякую бытовую мелочь, вроде того, во что был одет Конев, чем питался, когда ложился спать и т. д. Дело дошло до того, что Конев позвонил на «Мосфильм» и потребовал оградить его от этих домогательств. Однако актер настойчиво продолжал гнуть свою линию. В итоге его сняли с роли и отправили в психушку. А на его место взяли Василия Шукшина.

Однако, несмотря на начало работ, ни у создателей, ни у защитников фильма еще не было полной уверенности, что эту работу в любой момент не остановят. Ведь противники картины продолжали ставить палки в колеса ее авторам. Например, все та же группа высокопоставленных военных постоянно трепала нервы Озерову, требуя урезать число эпизодов с участием Жукова, а эпизоды со Сталиным вообще не снимать. Но режиссеру хватало смелости не слушать этих рекомендаций. Более того, он самолично вписал в сценарий дополнительные эпизоды с участием Сталина и снимал их… по ночам, когда никого из руководства на студии не было.

Первые два фильма эпопеи – «Прорыв» и «Огненная дуга» – были закончены в начале 1969 года. Но выпустить на экраны страны их тогда не удалось. Однако это произошло отнюдь не из-за козней недоброжелателей, а исключительно по стратегическим соображениям: «верха» решили приурочить эту грандиозную эпопею к 25-й годовщине Великой Победы в мае 1970 года и к мировой премьере очередного американского блокбастера о подвигах союзников «Паттон» режиссера Франклина Шеффнера. А пока Юрий Озеров практически с ходу приступил к продолжению эпопеи – стал снимать третий («Направление главного удара»), а затем и 4-й и 5-й фильмы («Битва за Берлин» и «Последний штурм»). Здесь уже никаких препятствий ему никто ни в чем не чинил, и он снимал эпизоды с участием Сталина и Жукова в таком количестве, в каком сам желал.

Премьера двух первых фильмов эпопеи состоялась 6 мая 1970 года. Триумф был полный: до конца года фильмы собрали 56 миллионов зрителей, принеся 1-е место в прокате. Приказом Кинокомитета создателям фильма были выписаны денежные премии: в частности, Юрий Озеров получил 170 рублей.

На момент выхода первых двух фильмов Озеров уже заканчивал третий и четвертый фильмы эпопеи и собирался приступить к пятой части – «Последнему штурму». Однако эти картины зритель воспримет куда более спокойно, несмотря на то что сняты они будут с тем же размахом, что и первые два. Как итог: 3-й фильм соберет чуть больше 35 миллионов зрителей, а 4-й и 5-й – 28 миллионов. Однако поскольку главной целью эпопеи был не финансовый успех, а идеологический, с этой задачей фильм, безусловно, справился. Показанный в 115 странах мира, он рассказал людям о том, какой ценой досталась победа в самой кровопролитной войне за всю историю человечества и что главную роль в нем сыграли не союзнические войска (хотя и их вклад в общую победу был неоценим), а войска Советского Союза.

Эпопея «Освобождение», которая в 1972 году была отмечена Ленинской премией, мгновенно вознесла Юрия Озерова на самый Олимп кинематографического мира. Он стал членом коллегии Госкино, секретарем правления Союза кинематографистов СССР. Озеров был вхож и в самые высокие государственные кабинеты, поскольку его бывший однополчанин Леонид Брежнев теперь дорос до высокой должности – был генеральным секретарем ЦК КПСС. Во многом именно эта дружба станет поводом к тому, что именно Озеров будет первым (и единственным) советским кинорежиссером, кто изобразит Брежнева средствами художественного кинематографа. В его следующей эпопее о войне, «Солдаты свободы» (1977), где речь шла об освободительной борьбе народов Восточной Европы против фашизма, появится эпизод из весны 45-го с участием полковника Брежнева. Его роль сыграет Евгений Матвеев.

Эпопея «Солдаты свободы» будет гораздо менее популярной у зрителей. Задуманная как грандиозная батальная картина, она в итоге превратится в откровенный панегирик руководителям стран социалистического содружества. Причем даже тем из них, которые в войну ничем себя не проявили. Да и присутствие Брежнева на широком экране воспринималось большинством зрителей как откровенный подхалимаж со стороны создателей эпопеи. И Озеров, приступая к работе над этой лентой, прекрасно отдавал себе отчет, какого рода претензии к нему могут быть предъявлены. Однако остановиться уже не мог, поскольку заказ на картину исходил с самого кремлевского верха. К тому же он считал неправильным, если в его эпопее будут присутствовать главы других социалистических стран (например, лидер Румынии Николае Чаушеску, который в войне вообще не участвовал), а Брежнев, который дослужился в войну до полковника, будет отсутствовать.

Совсем иначе повел себя соавтор Озерова сценарист Оскар Курганов (Эстеркин), который так расстроился из-за провала картины (а может, просто захотел реабилитироваться перед либеральной интеллигенцией за свое участие в нем), что позволил себе дать довольно смелое интервью польскому журналу «Фильм». Эта публикация вызвала международный скандал, который едва не стоил сценаристу карьеры. Однако, благодаря тому что Курганов был фронтовиком и лауреатом Ленинской премии (за «Освобождение»), сильно наказывать его не стали: только перестали привлекать к созданию фильмов по «госзаказам».

После «Солдат свободы» Озеров решил взять тайм-аут в создании фильмов на военную тему и переключился на другую тематику, которую любил не менее сильно – на спортивную. В 1979 году его назначили руководителем творческого объединения «Олимпиада-80», которое было создано для пропаганды средствами кино будущей Московской Олимпиады. Озеров снял несколько документальных фильмов об Олимпиаде-80, главным из которых стала лента «О спорт, ты – мир!» За эту работу Юрий Озеров был удостоен своей второй Ленинской премии. Стоит отметить, что на тот момент в мире существовало только два кинорежиссера, которые сняли по два официальных олимпийских фильма: японец Кон Исикава и Юрий Озеров, который, помимо фильма об Олимпиаде-80, снял еще фильм про Мюнхенскую Олимпиаду 1972 года.

В середине 80-х страна стала готовиться к 40-летию Победы, и большинство деятелей искусства не могли остаться в стороне от этого события. В том числе и Юрий Озеров. Поэтому в 1984 году он вновь вернулся к военной теме, начав снимать еще одну грандиозную эпопею – фильм «Битва за Москву». Сразу после нее им был поставлен фильм «Сталинград» о другой грандиозной битве Второй мировой. Причем последний фильм был снят с участием американских кинематографистов и выпущен в двух вариантах: первый представлял из себя историческую хронику под названием «Сталинград», второй – нечто вроде мыльной оперы на тему войны с соответствующим названием – «Ангелы смерти».

Однако, несмотря на огромные средства, вложенные во все эти фильмы, и всю рекламную кампанию, сопутствующую им, большого успеха у зрителя эти картины не снискали. Во всем виновато было время: в стране шла перестройка с ее гласностью, когда былые авторитеты ниспровергались с небывалой легкостью и даже азартом. Поэтому фильмы Озерова, снятые в эстетике советского кино начала 70-х, воспринимались как архаичные, а то и вовсе ошибочные. Страну буквально захлестнул вал разоблачительных статей о «кровавом вожде Сталине», а Озеров имел смелость показывать «кремлевского горца» великим полководцем. Этого простить Озерову «перестроечники» не могли. В итоге восемь лет он ничего больше не снимал, по сути насильственно отлученный от кинематографа, как и некоторые из его товарищей (вроде Сергея Бондарчука).

Кроме этого, Озерова вынудили уйти с преподавательской работы во ВГИКе (преподавал он там с весны 1979 года). Причем удар ему был нанесен неожиданно, можно сказать, в спину. Это случилось сразу после знаменитого 5-го съезда Союза кинематографистов СССР (май 1986), где была предпринята атака на мэтров советского кинематографа. На волне этого съезда студенты-первокурсники ВГИКа, которых обучал Озеров, внезапно отказались у него учиться. Для Озерова эта буча была вдвойне оскорбительна, поскольку затеял ее сын его бывшего однокурсника по ВГИКу, который теперь был довольно известным режиссером в одной из союзных республик. Всего лишь год назад Озеров выхлопотал для отпрыска друга место на своем курсе (парню на экзаменах натянули «троечку»), и вот теперь тот ему так отплатил. В итоге курс оказался расколот: для бунтовщиков создали параллельный курс режиссеров игрового кино (его возглавил Ираклий Квирикадзе), а Озеров остался с членами своей группы, которых он довел до диплома. После чего от его услуг ВГИК отказался.

В большой кинематограф Озеров вернулся только в середине 90-х, когда снял телевизионный сериал из 24 фильмов к 50-летию Победы. Последней его работой стала документальная картина «Великий полководец Георгий Жуков», которая вышла в 1996 году.

В 2001 году руководство «Мосфильма» приняло решение восстановить на современных носителях несколько знаменитых советских фильмов, в том числе и эпопею «Освобождение». Режиссер узнал об этом в июле 2001 года, когда получал в Кремле награду президента России за вклад в отечественную кинематографию. Естественно, что эта новость произвела на него самое приятное впечатление, учитывая, что совсем недавно – каких-нибудь пять лет назад – «Освобождение» упоминалось в российской печати исключительно как «генеральское» кино, а кто-то из критиков назвал его даже подхалимским. И вот – такой поворот. Однако дожить до выхода фильма «на цифре» Озерову было не суждено.

Знаменитый режиссер умер в одночасье. Вечером 16 октября 2001 года ему внезапно стало плохо с сердцем, и его родные немедленно вызвали «Скорую помощь». Та примчалась оперативно – за каких-нибудь несколько минут. Однако спасти Озерова так и не удалось – он скончался в карете «Скорой помощи» по дороге в больницу.

В советские годы такие люди, как Юрий Озеров, были в большом почете у властей предержащих, однако многие коллеги относились к ним с пренебрежением, а то и с презрением. Последние считали, что снимать кино по учебникам истории, утвержденным в ЦК КПСС, – верх карьеризма и цинизма. Поэтому если черно-белые военные фильмы Алексея Германа его диссидентствующими коллегами приравнивались к шедеврам, то цветные фильмы – эпопеи Юрия Озерова как только не назывались: «парадным кино», «генеральским», «подхалимским» и т. д. Однако последующие события наглядно продемонстрировали, что в любом военном кинополотне Озерова больше любви к родине и народу, чем в сотне «полочных» картин. Как говорил сам Юрий Озеров: «Пусть будет лучше парад, чем гульбище». И режиссер был прав. Без «парадного» любое кино грозит превратиться в помойку, что мы с вами и наблюдали во времена столь недавние – когда развалился Советский Союз и на наши экраны хлынул поток так называемых «честных» фильмов про наркоманов, проституток и бомжей. Что из этого вышло, мы теперь знаем.

20 октября – Сергей БОНДАРЧУК

Отец этого выдающегося кинорежиссера скончался в 70-летнем возрасте. Режиссер тоже считал, что судьба отмерит ему этот же срок. И ошибся совсем на немного: он пережил отца на четыре года. Но он мог бы прожить и дольше, если бы не ряд поистине драматических событий, которые окончательно подорвали его здоровье. Сначала коллеги по кинематографу несправедливо осудили его и отлучили от режиссерской профессии, а потом его окончательно добила поистине криминальная история с последним фильмом.

Сергей Бондарчук родился 29 сентября 1920 года в селе Белозерка Херсонской области. Его отец – Федор Петрович – был коммунистом-«двадцатипятитысячником» и на момент рождения сына работал председателем колхоза. Когда сын закончил школу в городе Ейске, отец посоветовал ему идти в инженеры. «Солидная профессия», – объяснил он сыну. Однако тот отца не послушал. Еще со второго класса школы он участвовал в художественной самодеятельности и теперь мечтал посвятить свою жизнь искусству. «В артисты хочу пойти, батя», – сказал Бондарчук своему отцу. Но тот продолжал настаивать на своем и, когда сын в сотый раз ответил «нет», попросту прекратил с ним всякие отношения. Они долго не разговаривали друг с другом.

И все-таки победил в этом споре Бондарчук-младший. Видя, что сын ни в какую не согласен посвятить себя технической специальности, Федор Петрович дал «добро» на отъезд сына. «Только прошу тебя, Сергей, – напутствовал перед отъездом отец сына, – будь актером, а не комедиантом». Сергей пообещал. На следующий день вместе с другом он отправился в Москву, чтобы поступить в театральный институт. Однако, когда до даты первого экзамена оставалось почти ничего, друзья внезапно испугались. В тот же день они пошли в институт, забрали документы и первым же поездом отправились обратно на родину.

Между тем в пути Бондарчук внезапно осознал, что обратной дороги домой ему, собственно, и нет. Ведь отец обязательно спросит, почему он так скоро вернулся назад, и придется сказать ему правду. Правду о том, что его сын в самый последний момент струсил идти на экзамены. Трусом в глазах родных и друзей наш герой выглядеть не собирался. Поэтому он сошел с поезда в Ростове-на-Дону и прямиком отправился в местный драматический театр. Труппа была уже набрана, и 17-летнего выпускника средней школы, пришедшего с улицы, не хотели брать даже в массовку.

Другой бы на месте нашего героя смирился со своей судьбой, махнул на все рукой и не солоно хлебавши вернулся в родные стены. Но не таким человеком был Бондарчук. Он пришел в театральное училище при драмтеатре и буквально настоял на том, чтобы его прослушали. На его счастье, среди педагогов нашелся один человек, который уступил настойчивым требованиям юноши. Этим человеком был известный преподаватель А. Максимов, который во время этого экзамена сумел разглядеть в красивом и статном Бондарчуке будущего актера. Так Сергей оказался в числе студентов театрального училища в Ростове-на-Дону.

К началу войны Бондарчук уже успел закончить училище и какое-то время поиграть в труппе театра. Затем его призвали на фронт. Он прошел всю войну и демобилизовался только в январе 1946 года. Тогда у него было только одно желание – продолжить свою артистическую карьеру. Для этого он в феврале приехал в Москву и сразу был принят на третий курс ВГИКа. Как вспоминала Тамара Макарова: «Бондарчук был в солдатской гимнастерке без погон, ладный такой, подтянутый, с добрыми, печальными глазами. Он прочитал стихи, какие-то отрывки и сразу приглянулся нам с Сергеем Аполлинарьевичем…»

В 1947 году Герасимов задумал снимать фильм по роману А. Фадеева «Молодая гвардия». В качестве актеров он пригласил на съемки почти весь свой курс. Однако Бондарчуку роли сначала не досталось, так как в основном для съемок требовались молодые актеры. В фильме была одна серьезная роль – большевика-подпольщика Валько, – но ее тогда дали другому актеру. И тут в дело вмешался случай. Тот актер внезапно заболел, и в экспедицию взяли Бондарчука. И, как показало будущее, не ошиблись. Роль он сыграл отменно. Когда картину посмотрел знаменитый Всеволод Пудовкин (премьера 1-й серии состоялась 11 октября 1948 года), он изрек в сторону Бондарчука: «Вот артист, который вошел на экран, как танк…»

В первый раз Бондарчук всерьез влюбился в 19-летнем возрасте: это произошло за два года до войны, когда наш герой учился в театральном училище в Ростове-на-Дону. Он познакомился с дочерью прокурора Евгенией Белоусовой, которая родила ему сына Алексея. Однако пожениться молодые люди не успели: началась война, и молодым было не до этого. А когда в 1946 году Бондарчук демобилизовался, то в Ростов-на-Дону он не вернулся, а отправился в Москву, где поступил во ВГИК. Там он встретил свою вторую жену: это была его однокурсница, вместе с ним снимавшаяся в «Молодой гвардии» (в роли Любови Шевцовой), Инна Макарова.

Свадьбу молодые сыграли весной 1947 года, когда еще не выехали на съемки в Краснодон. Однако настоящей свадьбой это назвать было нельзя, поскольку у молодых не было ни гроша – студенты как-никак! По словам самой актрисы: «При нем я чувствовала себя несмышленой девчонкой – все-таки, когда мы поженились, Сергей был уже взрослым дядечкой, прошедшим фронт, бывшим однажды женатым». Тамара Макарова прислала молодоженам поздравительное письмо, в котором были такие строки: «Помните, мои дорогие, все постепенно проходит, но дружба на творческой основе остается вечно. Вы достойны друг друга. И берегите свои отношения – это очень нужно, чтобы жить долго вместе».

Молодые жили в крохотной комнатке в коммунальной полуподвальной квартире. Из мебели там были табуретки, столик, кровать и железная печка. Самое ужасное – в этом доме водились крысы, которые сновали по комнатам даже днем. Именно в этом подвале супругов и застал выход на экраны «Молодой гвардии». Там же они узнали, что стали лауреатами Сталинской премии. Эти деньги лауреаты поделили между собой, и на свою сумму Макарова купила в ЦУМе шубу из венгерской цигейки (жуткий дефицит по тем временам).

В 1949-м аварийный дом, в котором жили Бондарчук и Макарова, расселили, и супругам досталась однокомнатная квартира на четвертом этаже в доме на Песчаной улице. Бондарчук тогда находился на съемках в Киеве. Так Макарова специально поехала туда, чтобы лично показать ему ключ от собственной квартиры. Радость ее была огромной, и вскоре Макарова забеременела. И 10 мая 1950 года в молодой семье появилось пополнение – родилась девочка, которую назвали Наташей. Из роддома девочку привезли уже в новую квартиру.

Между тем, когда бывшая возлюбленная Бондарчука узнала, что отец ее ребенка женился в Москве, она предприняла все возможное, чтобы вернуть его себе. Ведь к тому времени Бондарчук был весьма известным человеком, и женщина не собиралась так просто отпускать его от себя. Она подала на Бондарчука в суд, пытаясь доказать, что он не имел права жениться на другой женщине, поскольку до этого несколько лет жил с ней и от этой связи имеет несовершеннолетнего сына. Так как за спиной бывшей возлюбленной стоял папа-прокурор, суд вынес решение в ее пользу. В итоге брак Бондарчука с Макаровой был аннулирован. Им потом пришлось трижды ездить в Ростов-на-Дону, чтобы уломать хитрую дамочку отозвать свое заявление из суда. Уговорили-таки…

Между тем на рубеже 40—50-х годов творческая карьера Бондарчука была на редкость удачной. В те годы в стране снималось очень мало фильмов, и большая часть актеров оставалась без работы. Например, в 1949 году на экранах появилось всего 18 картин, в 1950-м – 13, в 1951-м – 9, из которых большая часть была фильмами-спектаклями. Однако Бондарчука даже в период такого малокартинья безработица не коснулась. Он активно снимался сразу в нескольких фильмах. Правда, в трех из них («Мичурин», «Путь славы» и «Победители») ему достались второстепенные или эпизодические роли. Однако в двух других картинах («Кавалер Золотой Звезды» и «Тарас Шевченко») Бондарчук снялся в главных ролях. С этого момента имя Бондарчука стало известно всей стране. Но главное – его творчество было одобрено на самом «верху».

По одной из легенд, артист сумел понравиться самому Сталину. В результате настоящий дождь из званий и наград посыпался на него: в 1950 году Бондарчуку было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР, в 1952 году он стал лауреатом Сталинской премии (за «Тараса Шевченко») и получил новое звание – народного артиста СССР. Последнее награждение вышло спонтанно. Сталину очень понравился фильм «Тарас Шевченко», и он, увидев у себя на столе обложку журнала «Огонек», где Сергей Бондарчук был изображен именно в этой роли, тут же собственноручно внес изменение: написал карандашом на портрете новое звание Бондарчука: «Народный артист СССР». Эту новость сообщил актеру сын Сталина Василий, который потребовал за это с актера вполне стандартную плату: устроить ужин в ресторане «Арагви». Что и было незамедлительно сделано. Так Бондарчук стал самым молодым киноактером, удостоившимся высокого звания в столь молодом возрасте – в 32 года.

В начале 50-х Бондарчук был одним из самых востребованных актеров в стране и порой снимался сразу в нескольких фильмах одновременно. Поэтому дома отсутствовал по нескольку месяцев кряду. А затем и Макарова стала активно сниматься, и их разлуки иной раз длились до полугода. Естественно, прочности семье это не прибавляло. Что касается дочери, то ее воспитанием в основном занималась мама Макаровой.

В 1954 году Бондарчук снимался в роли ревнивца Отелло в одноименном фильме по трагедии У. Шекспира. Дездемону в нем играла 27-летняя дебютантка Ирина Скобцева, с которой Бондарчук до этого был знаком лишь шапочно. Они познакомились при обстоятельствах весьма романтических. Известный художник Ефанов, многократный лауреат Сталинских премий, нарисовал портрет Скобцевой и выставил его в Академии художеств. Скобцева была приглашена на эту премьеру, и там же оказался и Бондарчук. Их встреча произошла прямо у портрета Скобцевой. Потом они еще несколько раз встречались на Киностудии имени Горького, прежде чем совместная работа свела их в «Отелло». И вот, волею судьбы, задушив руками своего героя красавицу-жену прямо в супружеской постели, Бондарчук вне съемочной площадки внезапно влюбился в свою партнершу. У них начался красивый роман.

Поскольку Бондарчук на тот момент был человеком женатым, да еще имел малолетнего ребенка, эти отношения вызвали негативную реакцию на самом «верху». Дело дошло до того, что Бондарчука вызвали в ЦК КПСС и потребовали определиться: либо развестись с официальной женой, либо прекратить связь на стороне. Но Бондарчук грозного окрика не испугался и продолжал жить на два дома. Так длилось до июля 1957 года. После чего Бондарчук наконец решился: он ушел от Макаровой с одним чемоданчиком в руках. Он пришел в дом к родителям Скобцевой и попросил пустить его жить. Те разрешили, хотя их дочь с Бондарчуком тогда еще не была расписана (это произойдет только в 1959 году).

В 1959 году Бондарчук дебютировал в кино как режиссер, экранизировав рассказ М. Шолохова «Судьба человека». Причем главную роль – русского солдата Андрея Соколова – Бондарчук доверил себе же. Дебют оказался более чем успешным: во всесоюзном прокате фильм занял 5-е место, а также собрал множество призов на самых различных кинофестивалях, начиная от Московского и заканчивая Сиднейским. Как писала одна из крупнейших английских газет, предваряя знакомство кинозрителей с «Судьбой человека»: «Если вы действительно хотите понять, почему Советская Россия одержала великую победу во Второй мировой войне, посмотрите этот фильм».

В 1960 году «Судьба человека» была отмечена Ленинской премией.

Триумф этого фильма заметно изменил жизнь Бондарчука в лучшую сторону. Во-первых, изменилось его бытовое положение: до этого они с женой жили в двухкомнатной квартирке вместе с родителями и бабушкой Скобцевой. Теперь же они получили хорошую квартиру на улице Горького, куда и переехали вскоре вместе с родителями. Бывшую квартиру они сдали государству, а взнос за кооператив, который им так и не построили, Бондарчук передал одному из детских садов.

Во-вторых, став Ленинским лауреатом, Бондарчук приобрел заметный вес в кинематографической среде и получил возможность самому определять свои будущие постановки. И следующая идея у него была масштабной – он решил замахнуться на классику, экранизировать роман Л. Н. Толстого «Война и мир». Собственно, это была его давняя идея, просто до этого времени у нашего героя не было ни сил, ни возможностей взяться за эту работу. Теперь такая возможность появилась. Кроме этого, само время побуждало советскую кинематографию взяться за эту экранизацию.

Дело в том, что в конце 50-х американский режиссер Кинг Видор снял фильм «Война и мир» с целым набором тамошних звезд во главе с Одри Хепберн (Наташа Ростова) и Генри Фонда (Пьер Безухов). Однако фильм не имел того успеха, на который рассчитывали его создатели. Во-первых, снимался он наспех (Видор боялся, что его опередят другие кинематографисты, в частности советские), во-вторых, – бюджет у него был не большой (даже батальные сцены, где участвовали 4–5 тысяч статистов, снимали в Италии, поскольку в США никто не рискнул взять на себя расходы по таким массовкам).

Именно американо-итальянская киноверсия «Войны и мира», а также приближающееся 150-летие Бородинского сражения стали теми побудительными мотивами, чтобы в Советском Союзе сняли свой вариант толстовского романа. В те годы США и Россия пребывали в непрестанной гонке друг с другом во всех областях жизни, и кинематограф здесь не был исключением. Поэтому, опоздав в экранизации «Войны и мира», мы должны были взять другим – масштабностью и более глубокой трактовкой этого романа.

Первоначально главным претендентом на роль постановщика фильма выступал мэтр отечественного кинематографа, глава оргкомитета Союза кинематографистов СССР и хозяин «Мосфильма» Иван Пырьев. Однако у него было множество врагов, в том числе и в кремлевском руководстве. Там давно хотели убрать Пырьева с руководящих постов в советском кинематографе, но веских поводов для этого не было. А тут еще желание мэтра взяться за «Войну и мир». Недоброжелатели режиссера прекрасно отдавали себе отчет, что, осуществи он постановку, его позиции стали бы еще сильнее. Поэтому сделали все возможное, чтобы этого не произошло. В итоге в качестве альтернативы Пырьеву был выдвинут Сергей Бондарчук. Он хоть и был режиссером начинающим, однако его дебютный фильм «Судьба человека» (1959) был безоговорочно признан шедевром и принес его создателю Ленинскую премию.

Поскольку отказать Пырьеву впрямую было невозможно, был придуман беспрецедентный для отечественного кинематографа ход: ему и Бондарчуку предложили снять «пилотные» варианты фильма (несколько эпизодов) с тем, чтобы комиссия Минкульта во главе с министром культуры Екатериной Фурцевой, просмотрев обе версии, выбрала достойного кандидата. Но до съемок «пилота» так и не дошло, поскольку Пырьев отказался участвовать в проекте после того, как Бондарчука поддержали высокопоставленные деятели из Министерства обороны.

Поскольку Пырьев был человеком злопамятным, он не смог простить Бондарчуку его поступка. Спустя несколько лет, когда фильм «Война и мир» будет снят, Пырьев внесет в Госкино предложение, чтобы авторам фильма урезали постановочные. Так как четыре серии шли как один фильм, авторам заплатят за первую серию 100 % постановочных, а за остальные – по 50 %. После того как правительство утвердит это решение, Бондарчук перестанет с Пырьевым даже здороваться. И не подаст ему руки вплоть до его смерти.

Съемки эпопеи «Война и мир», состоявшей из четырех фильмов, начались в сентябре 1962 года и продолжались более трех лет. Это был поистине адский труд. Достаточно сказать, что в процессе работы над картиной с дистанции сошли сразу трое операторов, которые не смогли выдержать ни напряжения съемок, ни диктата самого Бондарчука. Был момент, когда даже исполнитель роли Андрея Болконского актер Вячеслав Тихонов хотел покинуть проект, не найдя общего языка с режиссером. К счастью, этого не произошло, и двум выдающимся мастерам отечественного кинематографа удалось понять друг друга.

Сам Бондарчук во время работы над первыми двумя сериями едва не умер. Случилось это на просмотре фильма «Я – Куба» летом 64-го. Стояла невыносимая духота, а фильм длился четыре часа. В итоге, когда все вышли и отправились в буфет промочить горло, Бондарчуку стало плохо, и он как подкошенный рухнул на пол. Когда его привели в чувство, первое, что он произнес, было: «Я умираю. Картину пусть завершает Сергей Герасимов». И потерял сознание. К счастью, «Скорая» примчалась очень быстро и увезла Бондарчука в больницу. Там у него случилась клиническая смерть, но врачам удалось вернуть режиссера к жизни. И после этого он проживет еще почти 30 лет.

Уже первые две серии эпопеи вызвали небывалый ажиотаж у публики: очереди в кассы кинотеатров выстроились километровые. Картина зрителей по-настоящему потрясла. Происходящее на экране затмило все ранее виденное: это был по-настоящему первый советский блокбастер, где зрителя поражало буквально все: игра актеров, декорации, батальные сцены. В соответствии с этим распределились и финансовые затраты. Самый крутой советский блокбастер «съел» 8 миллионов 291 тысячу 712 рублей. Но все эти затраты окупились сторицей, поскольку четыре серии фильма собрали в прокате свыше 135 миллионов зрителей, каждый из которых заплатил за билет в среднем по 25 копеек. Если умножить и посчитать эти цифры, то легко можно себе представить, в какую астрономическую сумму уместилась прибыль от этого блокбастера. Таких денег советское кино еще не видело. Сам Бондарчук за режиссуру и исполнение роли Пьера Безухова удостоился не менее беспрецедентных по советским меркам денег – почти 42 тысяч рублей (правда, эти деньги выплачивались ему на протяжении трех лет съемок). Кроме этого, съемки фильма запомнились режиссеру и другим: во время них у него родились двое детей: дочь Алена и сын Федор.

Фильм запишут в грандиозные кинотворения ХХ века. Причем не только советские специалисты. 15 апреля 1969 года в Лос-Анджелесе, на церемонии вручения премии «Оскар» за 1968 год, фильм «Война и мир» был удостоен награды как лучший зарубежный фильм. Он также будет внесен в Книгу рекордов Гиннесса за то, что в его съемках принимало участие самое большое число киностатистов – 120 тысяч человек.

Слава о Бондарчуке как о великом баталисте разлетелась по всему миру. В итоге в конце 60-х его пригласили в Италию для съемок фильма «Ватерлоо». Он, конечно, произвел меньший фурор, чем «Война и мир», однако все равно был признан шедевром.

Закончив работу над «Ватерлоо» в 1970 году, Бондарчук на какое-то время отошел от кино, посвятив всего себя семье: общался с женой, детьми, а также занимался любимой живописью. Наконец, отдохнув, он вновь вернулся к своей основной профессии. В его планах было экранизировать для телевидения «Тихий Дон» М. Шолохова.

Как мы помним, с великим классиком Бондарчук познакомился еще в конце 50-х, когда взялся экранизировать его рассказ «Судьба человека». С этого момента между ними установились теплые отношения, которые постепенно переросли в крепкую мужскую дружбу. В результате Бондарчук оказался одним из самых принципиальных защитников Шолохова от всех нападок, которые позволяли себе недруги писателя. А последних у него было предостаточно, причем с каждым годом их число становилось все больше и больше. Особенно этот процесс активизировался с конца 1965 года, когда Шолохову была присуждена Нобелевская премия.

Дискредитацией Шолохова на Западе занимались идеологические центры тамошних спецслужб, которые методично внушали своим гражданам, что Шолохов – плагиатор. В Советском Союзе тоже находились люди, которые это мнение всячески поддерживали и старались распространить посредством провоза на территорию страны изданий, где пропагандировалась мысль о «плагиаторстве» Шолохова. Особенно эта кампания усилилась после того, как в начале 1966 года Шолохов выступил на ХХIII съезде КПСС и поддержал суровый приговор суда двум советским писателям – Андрею Синявскому и Юлию Даниэлю (их осудили на несколько лет тюрьмы за то, что они тайком печатали свои антисоветские произведения на Западе). После этого в кругах так называемых советских либералов ненависть к Шолохову достигла наивысшей точки. Она стала тем водоразделом, который навсегда разделил советских интеллигентов на два лагеря: на тех, кто почитал Шолохова (патриоты-державники), и тех, кто его ненавидел (либералы-западники).

Бондарчук относился к первым и прекрасно видел лицемерие многих коллег: когда они с высоких трибун произносили слова о гениальности Шолохова, но в душе тайно его ненавидели. Бондарчук своим поведением доказывал обратное: он не только вслух говорил о величии Шолохова, но и в творчестве старался подтверждать правоту этих слов.

Вот почему в начале 70-х, когда после событий в Чехословакии часть советской либеральной интеллигенции буквально взбесилась от антисоветизма, Бондарчук и решил обратиться к прозе Шолохова, задумав экранизировать «Тихий Дон» на телевидении. Стоит отметить, что Бондарчук очень хорошо относился к картине своего учителя Сергея Герасимова 1957–1958 годов выпуска, однако видел и ее недочеты: эпическое полотно Шолохова трудно было уместить в три серии (почти шесть часов экранного времени). Поэтому Бондарчук, на волне того сериального бума, который начался в Советском Союзе еще в конце 60-х, и решил снять телеверсию протяженностью в 13–15 серий, в которую должен был уместиться почти весь роман.

У этой идеи были все предпосылки, чтобы осуществиться, поскольку ее автор был тогда в фаворе после присуждения «Оскара» и триумфа «Ватерлоо» (плюс в 1971 году он стал секретарем правления Союза кинематографистов СССР). Убежден, произойди это тогда, и наш кинематограф обогатился бы новым шедевром. Ведь Бондарчук был выдающимся мастером, а свой сериал он бы снимал в лучшие годы советского кинематографа, когда под рукой у него оказались бы не только безграничные технические ресурсы, но и сотни прекрасных актеров. Однако в ситуацию вмешался целый ряд непредвиденных обстоятельств.

В начале 70-х «Мосфильм» по заказу ЦТ запустил сразу два долгосрочных кинопроекта, в основу которых легли экранизации известных произведений советских авторов: «Вечный зов» А. Иванова (19 серий) и «Хождение по мукам» А. Толстого (13 серий). Естественно, в такой ситуации запускать в производство еще один многосерийный фильм ни студия, ни ЦТ были не готовы, и Бондарчук согласился с этим делом повременить. Об этом же Бондарчука просил и его учитель, автор предыдущей экранизации «Тихого Дона» Сергей Герасимов. Согласно легенде, тот сказал ученику: «Вот когда я умру, тогда, Сережа, и снимай свою версию „Тихого Дона“.

Поскольку сидеть сложа руки Бондарчук не умел, он стал искать подходящий материал для нового кинопроекта. Сначала хотел экранизировать чеховскую «Степь». Но тут на него вышел сам министр обороны СССР А. Гречко. Напомнив режиссеру, что в 1975 году страна собирается отмечать 30-летие Победы, он предложил ему экранизировать мемуарную книгу «Битва за Кавказ». Однако Бондарчуку это произведение как материал для фильма не понравилось. А поскольку у него было правило не работать с материалом, который не ложился ему на сердце, ситуация складывалась патовая. И вдруг она разрешилась самым неожиданным образом.

В 1975 году страна готовилась отмечать еще одну знаменательную дату – 70-летие М. Шолохова. Однако это событие не желали пропускать мимо своего внимания и недруги СССР, которые собирались отметить ее новой антишолоховской кампанией. И поведал Бондарчуку об этих планах другой высокий чин – заместитель председателя КГБ СССР Семен Цвигун.

Этот человек не только симпатизировал державникам, но и имел непосредственное отношение к кинематографу: на основе его романов о партизанском движении в Великую Отечественную войну на главной киностудии страны «Мосфильм» в 1973 году затеяли снимать трилогию. Основываясь на докладах оперативных источников, Цвигун рассказал Бондарчуку о том, что в советских диссидентских кругах готовятся к переправке на Запад несколько новых книг против Шолохова (среди этих книг будут: «Стремя „Тихого Дона“ И. Томашевской с предисловием и послесловием А. Солженицына и „Кто написал „Тихий Дон“ Роя Медведева). По мнению Цвигуна, эти книги должны были поднять новую антишолоховскую волну, которая ставила своей целью скомпрометировать писателя-патриота как за рубежом, так и у него на родине. В итоге Бондарчук решил взяться за постановку романа Шолохова «Они сражались за Родину“, тем самым решая обе задачи: не оставлял без внимания День Победы и поднимал свой голос в защиту друга и духовного наставника.

Таким образом Бондарчук оказался в числе тех, кто своим творчеством вступился за честное имя писателя. Фильм «Они сражались за Родину» явился достойным перенесением прозы великого Шолохова на широкий экран, одним из лучших советских фильмов о Великой Отечественной войне. Поэтому не случайно в этой ленте согласились играть многие русско-советские актеры, которым тоже было не безразлично честное имя Шолохова: Василий Шукшин, Вячеслав Тихонов, Юрий Никулин, Нонна Мордюкова, Георгий Бурков, Иван Лапиков, Николай Губенко, Евгений Самойлов, Лидия Федосеева-Шукшина, Ирина Скобцева и сам Бондарчук, который, помимо режиссуры, сыграл в картине одну из главных ролей. В 1977 году фильм удостоят Государственной премии РСФСР.

Однако дружба с Шолоховым и другими деятелями, стоявшими на державных позициях, плодила новых недоброжелателей вокруг самого Бондарчука. Поэтому они использовали любую возможность, чтобы досадить режиссеру. Вот лишь один из подобных примеров.

В 1974 году на экраны страны вышел фильм режиссера Игоря Таланкина «Выбор цели», в котором главную роль – академика И. В. Курчатова – исполнил Бондарчук. Фильм очень понравился тогдашнему председателю Госкино Филиппу Ермашу, и в 1977 году по его протекции картину выдвинули на соискание Государственной премии СССР. Однако члены Комитета по премиям фильм внезапно забаллотировали, отомстив одновременно и Ермашу, и Бондарчуку.

После фильма «Они сражались за Родину» Бондарчук осуществил-таки свою давнюю мечту – экранизировал «Степь» А. П. Чехова. Сам же сыграл и главную роль – Емельяна. Кроме этого Бондарчук как актер снялся еще в нескольких фильмах у других режиссеров: «Отец Сергий», «Молчание доктора Ивенса», «Бархатный сезон» и др.

В 1980 году Бондарчук задумал вернуться к жанру эпического кинематографа и снять фильм по произведениям Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» и «Восставшая Мексика». Эта эпопея получила название «Красные колокола» и состояла из двух фильмов: «Мексика в огне» и «Я видел рождение нового мира».

Эту картину Бондарчук снял неспроста. Страна тогда переживала не лучшие свои времена: руководство страны дряхлело, а народ пребывал в апатии. Как гражданин, как честный художник Бондарчук не мог спокойно на это смотреть. Взявшись за постановку широкомасштабного кинополотна, где речь шла о мексиканской революции 1910-го и Октябрьской революции 1917 года, он надеялся заставить руководство страны вновь обратиться к революционным идеалам. Вспомнить, за что бились и за что умирали их предшественники в далеком 17-м. Не помогло.

Говорят, Брежнев так и не смог высидеть до конца четыре серии фильма и ушел, сославшись на нездоровье (он и вправду тогда был уже совсем плох). Так же поступили и остальные его соратники, которые по возрасту и сопутствующим ему болячкам недалеко ушли от генсека. А более молодым членам Политбюро кино про революцию и вовсе было неинтересно: им нравились западные боевики про Джеймса Бонда. Однако и оставить «Красные колокола» без внимания партаппарат не мог: отсюда и награждение фильма Госпремией в 1984 году. Кроме этого, фильм получил ряд других наград: международную премию «Академии Симба» (Италия), приз Всесоюзного кинофестиваля (1983).

В 1982 году Бондарчук был удостоен еще одной высокой награды: Государственной премии Украинской ССР за участие в фильме «Овод» (за роль епископа).

Как оказалось, триумф с «Красными колоколами» был последним официальным триумфом в судьбе Бондарчука. В 1985 году наступила перестройка, которая сыграла печальную роль в жизни выдающегося режиссера.

Поскольку перестройка «по Горбачеву» зиждилась в первую очередь на антипатриотизме, пришедшие к власти либералы вволю отыгрались на тех, кто долгие годы сидел у них как кость в горле. И первым среди этих людей суждено было стать многолетнему другу и соратнику Шолохова Сергею Бондарчуку. Сильный удар по нему был нанесен в мае 1986 года на 5-м съезде Союза кинематографистов СССР.

Теперь уже известно, что этот съезд целиком и полностью был срежиссирован на Старой площади – в ЦК КПСС. Горбачевская либеральная команда готовилась к широкомасштабной атаке на фундаментальные основы советского строя как в экономике, так и в духовной сфере, а для этого ей надо было избавиться от истинных патриотов, которые могли помешать этому «революционному» процессу. Начать решили с кино, поскольку, как говорил Ленин, оно является важнейшим из искусств. К тому же, Союз кинематографистов, в отличие от других творческих союзов, был почти весь пропитан либеральным духом «шестидесятничества», на котором, собственно, и выросла перестройка «по Горбачеву».

Съезд еще не начался, а уже грянул первый скандал: мандаты делегатов не получила целая группа влиятельных кинематографистов (664 человека), среди которых был и Сергей Бондарчук. Он с 1971 года был членом правления СК СССР и не пропустил ни одного не то что съезда, даже пленума. Это было откровенное оскорбление и прямой намек на то, что время таких патриотов, как Сергей Бондарчук, в руководстве кинематографии подошло к концу. Собственно, он и до съезда догадывался по ряду примет, что грядет смещение не только его, но и соратников по правлению, однако не ожидал, что это будет сделано в столь оскорбительной форме. Между тем это было только начало.

На съезде сразу несколько ораторов-революционеров обрушились на Бондарчука и других именитых режиссеров вроде Евгения Матвеева и Владимира Наумова (последнего даже согнали с трибуны во время выступления свистом и криками с места, не дав ему закончить речь) с зубодробительной критикой. А когда единственный из ораторов, Никита Михалков, попытался заступиться за Бондарчука (сказал, что неизбрание его на съезд является «ребячеством, которое дискредитирует все искренние, благие порывы оздоровить унылую, формальную атмосферу, царящую в нашем Союзе кинематографистов»), ему тут же дали отлуп. Сделал это коллега Михалкова режиссер Владимир Меньшов, который упрекнул Бондарчука, ни много ни мало, в получении Государственной премии за фильм «Красные колокола».

Это был беспроигрышный ход: после почти двухлетнего пребывания у власти Горбачева начали антибрежневскую кампанию (именно тогда в широкий обиход было введено определение брежневскому правлению – застой), и любого гражданина, который был удостоен высоких наград в те годы, можно было объявить апологетом застоя. При этом творцы перестройки поступали хитро: в эту категорию они зачисляли только тех, кто не подходил к их либеральному лагерю – исключительно державников. В итоге из кинематографистов туда были зачислены, кроме Бондарчука, Юрий Озеров (за киноэпопеи «Освобождение» и «Солдаты свободы»), Евгений Матвеев (за фильмы «Особо важное задание», с которого в советском кино началась «эпоха всесоюзных премьер», и «Победа») и др.

Тем временем, сместив старое правление почти целиком, делегаты съезда принялись выбирать новое руководство. После голосования долго не объявляли его результаты. Главным кукловодом при этом выступал член Политбюро, главный идеолог перестройки Александр Яковлев, который распоряжался, кого надо оставить в правлении, а кого не следует. Наконец результаты были объявлены. Из них следовало, что в новое правление не вошел никто из прежнего: ни Сергей Бондарчук, ни Евгений Матвеев, ни Лев Кулиджанов, ни Юрий Озеров, ни Станислав Ростоцкий. Зато туда вошли вечно диссидентствующие Элем Климов, Андрей Смирнов, Сергей Соловьев и другие будущие «перестройщики». Актриса Елена Драпеко стала свидетелем весьма характерной сценки, которая случилась сразу после объявления результатов голосования. Цитирую:

«Режиссер Андрей Смирнов, беря всю вину за кинодеятелей и как бы извиняясь перед руководством партии, запричитал перед Александром Яковлевым: „Это надо же, что мы наделали… Что наделали!“ А тот многозначительно усмехнулся из-под мохнатых бровей: „Это вы наделали? Это мы сделали!“…

После этого съезда для Сергея Бондарчука начались тяжелые времена. Он хотя и остался руководителем объединения на «Мосфильме», вокруг него образовался вакуум. Многие недавние коллеги перестали замечать его на службе, не звонили домой. А когда в 1987 году на экраны страны вышел его новый фильм «Борис Годунов» (он закончил работу над ним незадолго до 5-го съезда), критика не оставила от него камня на камня. Почему?

Одной из главных тем фильма была тема вышедшего в тираж правителя. Как заявил в одном из своих тогдашних интервью сам Бондарчук: «Трагедия Годунова – крах правителя, от которого народ отвернулся». Горбачев увидел в этом явный намек на самого себя (кстати, Бондарчук окажется провидцем: спустя год после выхода фильма на широкий экран рейтинг Горбачева в народе начнет стремительно катиться вниз и в итоге приведет его политику к окончательному краху). Была дана команда смешать эту работу Бондарчука с грязью. В десятках различных изданий появились разгромные статьи о фильме «Борис Годунов», где Бондарчука в чем только не уличали: один критик в журнале «Советский экран» дошел даже до того, что обвинил режиссера в непонимании творческих замыслов А. Пушкина, а его фильм назвал набором «стилизованных иллюстраций или диапозитивов».

Другой причиной нападок на фильм было то, что он входил в клинч с еще одной версией бессмертного пушкинского произведения: спектаклем «Борис Годунов», осуществленным Юрием Любимовым в Театре на Таганке и поднимаемым на щит либералами. Бондарчук никогда не скрывал антипатии к этому спектаклю, где народ был показан в виде раболепствующей толпы. Как заявил Бондарчук в одном из тогдашних интервью: «Авторскую ремарку „Народ безмолвствует“ я расшифровал как акт пробуждения совести в народе. Народ безмолвствует, когда ему приказывают славить Самозванца…» И далее в интервью Бондарчук имел смелость бросить камень в «огород» вольных интерпретаторов Пушкина, вроде Юрия Любимова: «Можно читать Пушкина хуже или лучше – это уже как кому дано. Но убежден, что нельзя читать его „вольно“ – надо верно».

Подобных высказываний либералы простить Бондарчуку не могли. В итоге его версия «Бориса Годунова» была смешана с грязью, а спектакль Юрия Любимова… объявлен лучшим спектаклем 1988 года.

Все эти передряги больно били по Бондарчуку. Как вспоминает его дочь Наталья: «Во время травли в какой-то газетенке его посмели сравнить с дохлым львом, на которого тявкают. Я спросила: „Как ты чувствуешь себя после этого пасквиля?“ – „Знаешь, я прочел эту статью в самолете и хотел выйти в открытый космос…“

Говорят, в те годы Бондарчук уже не хотел ничего снимать и в одном из разговоров даже признался, что разлюбил кинематограф. Однако очередная кампания против М. Шолохова, начавшаяся в стране, заставила его вновь вернуться в строй.

После книг Томашевской и Медведева, вышедших на Западе в середине 70-х, во всем мире расплодились десятки «исследователей», которые с новым рвением бросились уличать Шолохова в плагиате. Особенно активизировались подобные деятели в конце 80-х, в годы горбачевской перестройки. Антишолоховская вакханалия, которая проходила в те годы, затмила собой все предыдыщие, вместе взятые. Той злобе и ненависти, которую источали новоявленные «шолоховеды», могли позавидовать иные западные борзописцы, которые в предыдущие десятилетия написали не одну разоблачительную книгу о плагиаторстве Шолохова. В советских изданиях появились десятки статей против писателя, в которых нападкам подверглись уже не только его творчество, но и многие факты личной жизни. В процесс включилось даже телевидение: на этом поприще особую «славу» снискала ленинградская передача «Пятое колесо», которая целый выпуск посвятила разоблачению Шолохова-«плагиатора».

Среди других «исследователей» можно выделить бывшего советского гражданина, а ныне гражданина Израиля Зеева Бар-Селлу, который в 1988 году выпустил на своей новой родине книгу «Тихий Дон» против Шолохова. Текстология преступления». Два года спустя фрагменты этой книги с радостью стали публиковать отдельные советские либеральные издания, причем с предисловием, где высокую оценку этому опусу давал все тот же А. Солженицын. В книге вновь утверждалось, что Шолохов плагиатор (чуть позже этот же писатель выпустит еще одну книгу, где будет утверждать, что Шолохов и вовсе писателем никогда не был, а все произведения, выпущенные под его именем, родились… в ОГПУ-НКВД).

Между тем все эти нападки на великого писателя были не случайны. Во-первых, самого Шолохова уже не было в живых (он ушел из жизни в феврале 1984 года), во-вторых, в те годы великая страна опять стояла на перепутье, и в планы западных стратегов «холодной войны» и их идейных помощников в самом Советском Союзе входила компрометация знаковых фигур советской истории, которые долгие годы были олицетворением русского патриотизма. В литературе это были Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Михаил Шолохов, в кинематографе – Сергей Бондарчук, Евгений Матвеев, Юрий Озеров. Верно раскрывая подоплеку этих нападок на М. Шолохова, критик П. Басинский писал:

«Шолохов, а не просто таинственнный автор „Тихого Дона“, – это высшее оправдание советской литературы в ее патриотическом ключе. Если автором был М. А. Шолохов, то советская литература оправдана навеки как эпохальная культура, способная порождать гениальные мировые произведения… Здесь, рядом с автором „Тихого Дона“, некого поставить… Вот отчего вокруг имени Шолохова идет такая драка, и драка серьезная. Это – вопрос мирового культурного развития».

Как честный патриот своей страны, как друг и духовный наследник великого писателя Бондарчук не мог остаться равнодушным к той вакханалии, которая происходила вокруг имени и творчества Шолохова в перестроечные годы. Режиссер решил вернуться к идее телесериала по «Тихому Дону».

Шансов снять эту картину с помощью родных ЦТ, Госкино и Союза кинематографистов у Бондарчука не было. У руля каждого из этих ведомств стояли «перестройщики», которые не хотели ничего слышать ни о Шолохове, ни о Бондарчуке. В открытую режиссеру об этом никто не говорил, из-за чего он поначалу питал иллюзии, что проект удастся осуществить на государственные деньги. «Мосфильм» даже отправил в Вешенскую своего представителя, чтобы тот согласовал с местными властями условия предстоящих съемок. Но радость Бондарчука длилась недолго – вскоре ему сообщили, что у государства нет денег на сериал по «Тихому Дону». Вот тогда он и стал искать помощи у западных партнеров, с которыми у него были давние связи – еще с конца 60-х, когда он снимал в Италии «Ватерлоо».

Именно в этой стране Бондарчук и в этот раз решил искать поддержки своим замыслам. При этом он прекрасно отдавал себе отчет, что если его идея выгорит, то ему придется пойти на определенные уступки зарубежным партнерам. Но он готов был на это пойти, поскольку цель у него была благая: во-первых, он хотел защитить честное имя Шолохова (а зарубежная постановка могла помочь это осуществить не только в СССР, но и на Западе, где фильм должен был прокатываться), во-вторых, посредством великого романа режиссер хотел остановить своих соотечественников от братоубийственной войны, которая, как считал Бондарчук, уже маячила на пороге как результат горбачевской перестройки. На примере полной драматизма судьбы Григория Мелехова режиссер собирался воззвать к умам и сердцам русских людей, которые вновь, как и 70 лет назад, начали делить друг друга на белых и красных.

Эпопея с фильмом закрутилась в январе 1990 года, когда в Риме Бондарчук подписал договор с компанией «Интернационал синема компани» («И-чи-чи»). Одно из условий этого договора было то, что главные роли в картине – Пантелея и Григория Мелехова, а также Аксинью – должны были исполнять западные звезды. Бондарчук понимал, чем это чревато для его картины. Он еще в период съемок «Ватерлоо» воочию убедился, что это такое – западная актерская школа: ему, к примеру, пришлось изрядно намучиться с канадским актером Кристофером Пламмером, который играл герцога Веллингтона. Да и с Родом Стайгером, игравшим Наполеона, Бондарчук тоже не сразу нашел общий язык. Но в «Тихом Доне» ситуация складывалась еще более сложная: там иностранцам нужно исполнять роли донских казаков, о которых они либо имели смутное представление, либо вообще ничего не знали. И Бондарчук это понимал. Но пошел на это, поскольку мечтал всеми правдами и неправдами снять «Тихий Дон».

Съемки фильма начались в неудачное время – в августе 1991 года, когда в Москве грянул путч. Проект, едва начавшись, оказался на грани закрытия, поскольку вся иностранная часть группы перепугалась и готова была уехать из страны. В итоге место съемок покинули только американцы, а итальянцев Бондарчуку удалось уговорить остаться. Но в декабре развалился Союз. Вот здесь уже сам Бондарчук по-настоящему испугался за судьбу картины. И, как оказалось, не зря.

Развал СССР и приход к власти Ельцина был встречен за рубежом с ликованием, поскольку новая власть в своих действиях взяла откровенно прозападный курс. Слово «патриотизм» в России тогда перешло в разряд ругательных. Естественно, при таком раскладе ни о какой поддержке экранизации Шолохова речи и быть не могло. Бондарчук понял, что на родине его картину в ближайшее время вряд ли увидят. Однако это был не единственный удар по режиссеру: он вдруг ясно осознал, что и на Западе она тоже имеет мало шансов быть показанной. Слишком внушительные силы стояли за ее противниками. Но режиссер продолжал биться за свой проект до конца.

Последние месяцы съемок шли с огромным напряжением. Достаточно сказать, что трижды иностранные сотрудники группы объявляли забастовки по разным поводам. В последний раз это случилось примерно за месяц до конца работы, когда было прекращено финансирование проекта. Западные партнеры хотели уже покинуть место съемок, но затем передумали. Вполне вероятно, что на них подействовал пример их русских коллег, которые согласились работать бесплатно. В конце концов с грехом пополам съемки были закончены. Они уместились в 12 серий, а это – более 160 тысяч полезных метров пленки. Весь материал Бондарчук монтировал в Риме. Но чего это ему стоило!

Когда представители компании «И-чи-чи» отсмотрели черновой вариант фильма, они с ним категорически не согласились. Их не устроил сам подход Бондарчука к этому произведению. Им хотелось, чтобы это была мелодрама с элементами боевика, а не народная трагедия. Поэтому они решили монтировать фильм своими силами, а Бондарчука держали… на подхвате. В итоге картину сводил итальянский монтажер, который допускал Бондарчука в монтажную только для просмотра уже готового материала. С выдающимся режиссером подобное происходило впервые в жизни: он-то привык каждую монтажную склейку делать сам. В итоге уже тогда из сериала стали выпадать целые куски, которые не устраивали итальянскую сторону. Таких кусков набралось… аж на две серии (более 30 тысяч полезных метров пленки!). А ведь Бондарчук умудрился уместить в сериал почти весь роман, в том числе и многие сцены, которые не смогли попасть в герасимовскую версию.

Когда режиссер увидел готовый вариант фильма, настала уже его очередь возмущаться. Он тут же обратился к помощи адвоката. Два месяца ушло на то, чтобы восстановить хотя бы часть выброшенного. Но другая часть так и осталась невостребованной. Поэтому Бондарчук прекрасно видел, что по многим критериям его версия уступает версии его учителя (в том числе и по актерскому составу), но он был уверен, что и этот вариант найдет своего зрителя. Подчеркиваю, главным для него было – чтобы гениальный роман вновь взволновал сердца людей. Но он и в страшном сне не мог предполагать, какие еще более страшные мытарства ждут его впереди.

В апреле 1993 года начался активный «промоушн» картины – в Риме состоялось роскошное шоу, в котором участвовали все основные актеры, занятые в фильме. Казалось, что все идет к благополучному финалу и выходу картины на широкий экран. Однако это оказалось не так. Уехав в Москву, Бондарчук стал чуть ли не еженедельно интересоваться, когда будет проведена последняя озвучка фильма и запись музыки. Но в ответ была тишина. Наконец в ноябре ему ответил сам продюсер картины Энцо Рисполи. Бондарчук вновь приехал в Рим, окончательно домонтировал 10-серийную телеверсию и получил обещание, что в скором времени фильм выйдет на широкий экран. Но его опять обманули.

Судя по всему, Рисполи уже тогда знал, что западному истеблишменту фильм по Шолохову не нужен и решил его упрятать подальше. Он зарегистрировал новую компанию и увез копию фильма в Лондон. Бондарчук обратился в российский МИД с просьбой помочь ему отыскать картину, и там ему пошли навстречу. Но дальше чистых формальностей дело не пошло, поскольку российские власти не жаловали ни Бондарчука, ни Шолохова (в 1995 году, когда писателю исполнилось 90 лет, ни один телеканал не соизволил откликнуться на эту дату, а в прессе вновь началась антишолоховская кампания). В итоге фильм хотя и нашли, однако ничего предпринимать для его возвращения на родину не стали.

Все эти передряги сильно сказались на здоровье режиссера. По словам его супруги Ирины Скобцевой: «Сергей Федорович каждое утро просыпался с тяжелым вздохом: „Ну что же мне делать с этими бандитами?“…» Трагизм ситуации был в том, что режиссер угодил в страшный капкан, где бандиты окружили его со всех сторон: и свои, и западные. Когда Бондарчук это осознал окончательно, он слег.

В последние месяцы здоровье стремительно уходило из Бондарчука. Эти месяцы были замешаны на крови (открылись три кровоточащие язвы), кофе и сигаретах. В конце концов все пережитые волнения вызвали у режиссера рак (недаром этот недуг называют болезнью переживаний). Врачи не сразу поставили диагноз, все думали, с печенью что-то. Оказалось, поражено легкое и уже ничего нельзя поделать.

Днем 20 октября 1994 года прямо в больнице Бондарчук причастился и исповедался. А спустя два часа после этого великого режиссера не стало.

Увидеть премьеру своей последней картины Бондарчуку так и не удалось. Зато это удалось нам в ноябре 2006 года. Мнений по поводу фильма было множество, причем в большинстве своем критических. И в чем только Сергея Федоровича не обвиняли, благо делать это можно было безбоязненно – режиссера давно уже не было в живых. Но большинство этих претензий нельзя было назвать справедливыми, поскольку нам показали не весь фильм великого мастера, а сильно урезанный его вариант. Плюс никто из критиков так и не смог объяснить (или не хотел), почему же Бондарчук на склоне лет, да еще в разваливающейся стране вдруг решил обратиться к прозе М. Шолохова. Чтобы расставить все точки над i, я возьму на себя смелость сделать это сам.

Итак, мы увидели только семь серий вместо десяти. То есть мелодраму, сдобренную сценами, где в основном зверствовали большевики. Зверства белых из фильма вылетели, хотя Бондарчук их снимал. Например, в фильме была сцена, где белоказаки под руководством атамана Белясова рубят шашками одного за другим беззащитных музыкантов, но нам показали эту сцену только до момента, когда обреченные музыканты начинают играть «Интернационал». Сцена, где восставшие казаки казнят коммуниста Подтелкова и его товарищей, тоже из фильма вылетела, зато оставлен эпизод расстрела красноармейцами Петра Мелехова и казаков его сотни. Были сняты Бондарчуком и сцены, где Григорий Мелехов воюет на стороне красных – в Первой конной армии Буденного. Но мы их тоже не увидели.

Приезд большевика Штокмана в станицу в 12-серийной версии был датирован 2-й серией (с драки казаков на мельнице, как у Герасимова), и вообще его деятельность была отражена, как в романе: то есть Бондарчук подробно снимал то, как Штокман занимается большевистской агитацией среди казаков. Но эти эпизоды вылетели, и можно догадаться почему – не ко двору оказались большевики. Поэтому в новой версии фильма нам начали показывать Штокмана с 3-й серии, и мы никак не можем понять, откуда он знает всех станичников.

Короче, перечислять все эпизоды, которые снял Бондарчук и которые не вошли в 7-серийный вариант, займет много места (это более 40 тысяч полезных метров пленки!). Зададимся лучше вопросом, как это произошло? То ли виноваты итальянцы, которые передали не авторский экземпляр, а только рабочие варианты, состоящие из мелодраматических и антибольшевистских эпизодов, либо это самодеятельность уже российской стороны. Увы, но тайна сия покрыта мраком. Во всяком случае, пока. Но сами актеры говорят об этом в открытую. Например, В. Гостюхин (играл Петра Мелехова) заявил: «В картину попал далеко не весь материал, я же вижу. Еще когда участвовал в озвучании, понял, что кое-что пропало. Такое ощущение, что некоторые сцены смонтированы из эпизодов. Набирали картину из лоскутов…»

Между тем обвинять в сложившейся ситуации Сергея Бондарчука будет несправедливо: он от текста шолоховского романа не отходил, у него и в мыслях такого не могло быть. Он даже снял сцену, которая самим Шолоховым была включена в поздние издания романа: сцену изнасилования Аксиньи отцом. Но этот эпизод в 7-серийный вариант тоже не вошел. Поэтому возьму на себя смелость заявить, что, если бы Сергей Федорович дожил до наших дней, он никогда бы не вышел к зрителю с такой лоскутной версией сериала: просто совесть бы не позволила. Ведь в купированной версии зверства совершают исключительно большевики, хотя роман отражает жестокость обеих сторон и потому и назван народной трагедией. И не стоит забывать, что авторами романа и фильма были не белоэмигранты, а коммунисты: Шолохов вступил в большевистскую партию в 1932, а Бондарчук – в 1970 году.

Когда в начале 90-х ельцинская власть обрушилась с нападками на компартию и многие коммунисты-перерожденцы бросились отрекаться от своего прошлого (кое-кто из деятелей искусства даже публично, перед телекамерами, сжигал свой партбилет), Бондарчук в одном из своих последних интервью заявил следующее:

«Лично я не собираюсь менять ни своего отношения к жизни, ни к искусству, ни к людям. Я читал и буду читать те книги, которые любил, буду делать те фильмы, которые, я считаю, нужны людям. Почему я должен отрекаться от того, что делал?..»

Когда Бондарчук брался за экранизацию «Тихого Дона», им двигали благородные чувства. Эти чувства вдохновляли его все долгие годы жизни в искусстве: любовь к родине, любовь к народу. Он был патриотом своей страны до мозга костей и весьма символично, что начал он путь в режиссуре с экранизации шолоховской прозы («Судьба человека»), ею он и закончил. И не его вина, что его многострадальное детище дошло до нас в столь сокращенном виде. Будем благодарны Сергею Федоровичу хотя бы за то, что после того, что сотворили нынешние власти с творческим наследием М. Шолохова (а его произведения исключены даже из школьной программы, а либеральные СМИ до сих пор называют его плагиатором), именно он вновь вернул интерес к нему миллионов россиян.

Более десяти лет минуло со дня смерти Сергея Бондарчука. Когда он скончался, комментарии отечественной прессы были достаточно скупы, поскольку тогдашние власти продолжали числить режиссера в числе своих ярых противников как апологета коммунистической доктрины. Но вот настали нынешние времена, и многие факты жизни и деятельности Бондарчука обрели иные очертания. Время, самый справедливый судья, расставило собственные акценты в давнем споре Бондарчука и так называемых «реформаторов». И если раньше многим казалось, что Бондарчук и его сподвижники были в роли проигравших, то теперь в этой роли пребывают их оппоненты. Ведь что эпохального создали они за годы своего пребывания у власти? Какими фильмами пополнили сокровищницу даже не мирового, а хотя бы отечественного кинематографа? И разве может кто-нибудь из них даже приблизиться к тому, что создал Сергей Бондарчук – великий режиссер ХХ века.

22 октября – Николай РЫБНИКОВ

За год до развала Советского Союза из жизни ушел один из самых знаменитых актеров этой страны, человек, которого знали и любили миллионы советских людей от мала до велика. Завоевав себе славу ролями простых рабочих парней, этот человек какое-то время был олицетворением рабочего класса страны, его самым удачным воплощением в кинематографе. Его герои были обаятельны, добры и сверхнадежны.

Николай Рыбников родился 13 декабря 1928 года в городе Борисоглебске Воронежской области. Театром «заболел» в 12-летнем возрасте, когда впервые попал в Воронеж и там сходил в местный драмтеатр. Однако потом про эту мечту пришлось на время забыть – началась война. Отец Рыбникова ушел на фронт, а мать спустя год перевезла детей (двух сыновей – Николая и Вячеслава) в Сталинград, к сестре. Вскоре с фронта пришла похоронка на отца, а следом умерла и мама Рыбникова. Чтобы не висеть на шее у тетки, Николай пошел работать – устроился рабочим сцены в Сталинградский драматический театр. Пересмотрел там все спектакли. Мечтал о профессии актера, но, когда закончил школу, все-таки подал документы в более «серьезный» институт – медицинский. Однако ему хватило всего двух лет, чтобы понять – медицина не его призвание. И в 1948 году Рыбников отправился в Москву, где с первого же захода поступил во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.

На студенческой сцене Рыбников пробовал себя в ролях совершенно различного плана: он играл Клочкова в чеховской «Анюте», Кошевого в «Тихом Доне», Нагульнова в «Поднятой целине», пушкинского Дон Жуана и даже Петра Первого. Последняя роль удалась ему лучше всего. По словам очевидцев, аншлаги на этом спектакле были всегда именно из-за великолепной игры Николая Рыбникова. В дальнейшем эта роль спасла молодого актера от печального итога – отчисления из ВГИКа. Дело было так.

Одной из граней рыбниковского таланта было его умение мастерски пародировать многих известных людей. Но поначалу это свое умение Рыбников не выносил за стены студенческого общежития, которое находилось в подмосковном городе Бабушкине. Его розыгрыши касались только коллег-студентов. Например, в арсенале Рыбникова был такой розыгрыш. Узнав о «темном пятне» в биографии какого-нибудь студента, Рыбников с единомышленниками заманивали бедолагу в свою комнату. Там Рыбников заранее прятался в шкафу и, с помощью подключенного к работающему радиоприемнику микрофона, имитировал голос диктора. О чем же вещал этот голос? Весь розыгрыш строился на том, что приглашенный в комнату студент выслушивал из радиоприемника всю свою подноготную, включая и самые интимные подробности из собственной биографии. К примеру, один из студентов тайно верил в Бога, посещал церковь. Про это стало известно Рыбникову и K°, которые тут же обыграли этот факт. В другом случае они заставили потеть от ужаса студента операторского факультета, который, будучи в командировке, без разрешения снял на фотоаппарат приграничную территорию.

Все эти розыгрыши доставляли Рыбникову и трем его приятелям огромное удовольствие, чего нельзя было сказать об испытуемых. Иногда голос из радиоприемника доводил их буквально до истерики. Однако, когда правда вскрывалась и довольный Рыбников выходил из шкафа, ни один из испытуемых не решался заявить об этом розыгрыше руководству института. Это и понятно – в таком случае студенту пришлось бы рассказать и о собственных грехах. Таким образом, рыбниковские розыгрыши долгое время не выходили за стены общежития. Так продолжалось до апреля 1951 года, когда Рыбников с товарищами, видимо утратив чувство реальности, решили замахнуться… на советское правительство.

В один из последних мартовских дней шутники собрали в своей комнате половину общежития, и Рыбников (все так же прячась в шкафу) голосом Юрия Левитана зачитал правительственное постановление о снижении розничных цен. Согласно этому постановлению с 1 апреля цены на продовольствие снижались в 5 раз, на винно-водочные изделия в 7 раз, а соль и спички должны были отпускать бесплатно. Ни один из присутствующих в комнате, кроме самих шутников, ни на секунду не усомнился в реальности происходящего и поэтому каждый встретил правительственное постановление громом аплодисментов и криками: «Да здравствует товарищ Сталин!» и «Слава советскому правительству!»

Между тем последствия этого розыгрыша оказались плачевными для его зачинщиков. Уже через несколько дней после него буквально весь поселок горячо обсуждал постановление о снижении розничных цен и с нетерпением ожидал наступления 1 апреля. В конце концов эта новость дошла до компетентных органов, которые не имели права остаться безучастными к такому скандалу. Шутников довольно быстро разоблачили и увезли в кутузку. Если учитывать суровость тогдашних времен, то студентам-шутникам грозило как минимум 25 лет строгого режима за антисоветскую пропаганду.

К счастью, следователь оказался совсем не кровожадным и не стал заводить на ребят уголовное дело. Однако наказание шутники все равно понесли. Их исключили из комсомола, а Рыбникова решили вдобавок отчислить и из ВГИКа. Таким образом, весной 1951 года карьера будущей звезды советского экрана Николая Рыбникова могла с позором завершиться, едва начавшись, не вмешайся в ситуацию руководство курса. Справедливо считая Рыбникова одним из лучших своих учеников, оно взяло его на поруки. Отчисления не произошло, но после этого случая он еще долго ходил «тише воды, ниже травы».

Отмечу, что всю эту историю рассказал широким массам свидетель тех событий режиссер Петр Тодоровский в фильме «Какая чудная игра» (1995). Однако в финале он погрешил против истины, решив лишний раз лягнуть сталинское время: всех участников розыгрыша режиссер в своем фильме расстрелял. Хотя правда такова, что ни одного из шутников власти и пальцем не тронули и они благополучно дожили до старости.

Дебют Рыбникова в кино состоялся в 1954 году, когда он снялся в фильме «Команда с нашей улицы». Этот фильм сегодня мало кто помнит, однако и тогда, в 50-е, он не произвел впечатления на зрителей. Так что особых лавров молодой актер Рыбников не снискал. Однако эта неудача не обескуражила его и, что немаловажно, не отпугнула от молодого актера режиссеров. Так, режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов в 1955 году пригласили Рыбникова в свой фильм «Тревожная молодость». В этой картине актеру досталась роль малопривлекательная – Котьки Григоренко. Однако Рыбников сыграл ее с таким вдохновением, что многие после этого заговорили о нем как о восходящей звезде советского кино. И это не было преувеличением. Почти одновременно с этой ролью актер сумел создать абсолютно противоположный образ в фильме Михаила Швейцера «Чужая родня» – тракториста Федора Соловейкова.

Всесоюзная слава пришла к Рыбникову в 1956 году, когда на экраны страны вышла картина Феликса Миронера и Марлена Хуциева «Весна на Заречной улице». В ней актер сыграл роль простого рабочего парня, металлурга, который полюбил свою учительницу по вечерней школе. Скажем прямо, в советском кино многие актеры и до этого играли роли рабочих парней. Однако это были другие герои: слишком пафосные, слишком правильные. С приходом в кино такого актера, как Рыбников (а также Алексей Баталов), эти роли обрели иную окраску: более простую и более человечную. Вот и Рыбников сыграл своего металлурга Сашу Савченко настолько обаятельно, что буквально влюбил в себя миллионы советских людей, которым пришлась по душе не только его актерская игра, но и талант певца (в фильме он исполнил песню «Когда весна придет», мгновенно ставшую всенародным шлягером). А буквально через несколько месяцев после этого на широкий экран вышел еще один шедевр с участием актера – фильм Александра Зархи «Высота», где Рыбников сыграл еще одного рабочего парня – на этот раз высотника-монтажника Пасечника. И в этом фильме Рыбников исполнил песню, которую запела вся страна: «Не кочегары мы, не плотники».

Фильм «Высота» круто изменил личную жизнь актера – он женился на своей бывшей однокурснице по ВГИКу Алле Ларионовой.

Учась во ВГИКе, Ларионова считалась одной из самых красивых студенток. Ухажеры увивались за ней табунами. Однако ей нравился ее однокурсник Николай Рыбников. Он тогда был жутко худющий, но чрезвычайно обаятельный. Ларионову он тогда не замечал и жил гражданским браком с другой студенткой. А на четвертом курсе все перевернулось с точностью до наоборот. Теперь уже Рыбников стал «сохнуть» по Ларионовой, но та любила другого парня – соседа Николая по комнате в общежитии. Рыбников жутко переживал по этому поводу и однажды даже решился на отчаянный шаг – хотел повеситься. К счастью, кто-то из его товарищей случайно зашел в комнату и сумел буквально вытащить его из петли. Когда об этом узнал педагог Рыбникова Герасимов, он стал стыдить ученика: дескать, разве так поступают настоящие мужчины? «Женщин нужно уметь завоевывать», – сказал Герасимов в заключение своего монолога. С этого момента Рыбников изменился: стал верным рыцарем Ларионовой и готов был броситься на каждого, кто посмел бы сказать о ней хоть одно дурное слово. И первым от него пострадал именно сосед Рыбникова по комнате. Когда он по доброте душевной заикнулся о том, что нагулялся с Аллой и готов уступить ее другу, тот набросился на него с кулаками. Разнимала их половина общежития. С тех пор сломанный палец Рыбникова на всю жизнь остался неправильно сросшимся.

В течение нескольких лет любовь Рыбникова была безответной. За это время Ларионова пережила несколько сильных романов, причем с мужчинами намного старше ее, двое из которых были очень знаменитыми актерами: Михаил Кузнецов и Иван Переверзев. От последнего она родила первенца – дочку Алену. Но поскольку ни один из этих мужчин так и не позвал Ларионову в жены, она в итоге выбрала Рыбникова. И он специально прилетел в Минск, где она снималась, и уже на следующий день, 2 января 1957 года, повел ее в ЗАГС. Так началась их совместная жизнь, которая продлится 33 года.

Дочь от Переверзева Алену Рыбников записал на свое имя. Перед этим ему пришлось встретиться с самим Переверзевым и уладить проблему по-мужски: Переверзев дал «добро» на удочерение. Жить супруги стали в общежитии, но длилось это недолго. Вскоре родители Ларионовой получили трехкомнатную квартиру в Аптекарском переулке и взяли молодых к себе. Правда, было там тесновато: в «трешке» жили девять человек (отец, мать Ларионовой, ее брат с женой и двумя детьми и их трое).

Звездная чета прожила в Аптекарском около двух лет, после чего, скопив денег (а снимались они тогда много), купила себе трехкомнатную квартиру в кооперативном доме возле метро «Аэропорт». Соседями по дому были их коллеги по искусству, но больше всего они подружились с двумя супружескими парами: Сергей Бондарчук – Ирина Скобцева, Георгий Юматов – Муза Крепкогорская.

Решив жилищную проблему, супруги задумались о прибавлении семейства. Особенного этого хотел Рыбников, который мечтал о собственном ребенке. В итоге, несмотря на то что все подруги-актрисы отговаривали Аллу от этого шага (мол, снимать перестанут), она поняла состояние своего супруга и решилась на беременность. Так в 1961 году на свет появилась еще одна дочка – Арина. Спустя десять лет Рыбниковы переехали жить в Марьину Рощу – в сдвоенную пятикомнатную квартиру в новом доме.

Все, кто наблюдал вблизи звездную чету Рыбников – Ларионова, утверждают, что по темпераментам это были два абсолютно разных человека. Если у Рыбникова – взрывной характер, то у Ларионовой, наоборот, – спокойный. Говорят, Рыбников жутко ревновал свою красавицу-жену и иной раз, когда возникали какие-нибудь подозрения на этот счет, пускал в ход кулаки. Против ее поклонников.

Что касается самого Рыбникова, то он никогда не давал повода жене усомниться в своей верности. Как заявила в одном из интервью сама Ларионова: «Коля был однолюб. И точно знаю, что в личной жизни я была его единственной женщиной».

Судя по всему, в семейном тандеме Рыбников – Ларионова первый любил, вторая позволяла себя любить. О том, каких размеров было обожание Рыбниковым своей супруги, говорит хотя бы такой эпизод. Однажды он дома играл в шахматы со своим приятелем Олегом Чертовым. Вдруг позвонила Ларионова, которая была на съемках в Киеве. Она сообщила, что завтра прилетает в Москву и просила подготовиться к ее приезду. После этого звонка Рыбников заметно повеселел. А потом внезапно прервал игру и заявил: «Я так люблю Алку! Я не могу без нее. Я, пожалуй, полечу в Киев». У его приятеля даже челюсть отвисла: «Какой Киев? Она же завтра сама прилетает». «До завтра я не доживу», – последовал ответ. В итоге Рыбников позвонил во Внуково и, назвавшись, договорился о том, что ему оставят один билет на ближайший рейс до Киева. А теперь представьте себе лицо Ларионовой, когда она поздней ночью увидела на пороге гостиничного номера собственного мужа!

Ларионова сама признавалась, что никогда не знала, что такое варить борщ, запекать мясо, не знала, сколько стоят продукты. Этим с огромным удовольствием занимался в их семье Рыбников, который сам все покупал и готовил. Когда они с Ларионовой поженились, Алла сразу предупредила мужа, что стирать она никогда не будет и все белье они будут отдавать в прачечную. И всю их жизнь так и было. Единственный раз Ларионова постирала мужу рубашку, когда он срочно улетал в Америку. Он попросил, она ему выстирала и отутюжила.

Фантастическая слава Рыбникова длилась до начала 60-х, после чего пошла на спад. Последним фильмом, в котором актер сыграл главную роль и который собрал огромную аудиторию – почти 35 миллионов человек, – стала комедия Юрия Чулюкина «Девчата», которая вышла в 1962 году. Несмотря на то что в последующие девять лет Рыбников снялся в десяти картинах, ни одна из них не принесла ему столь шумного успеха, как роль бригадира лесорубов Ильи Ковригина. Хотя и среди этих фильмов были удачные. Например, «Им покоряется небо», «Хоккеисты» и «Война и мир».

Между тем, помимо кино, имя Рыбникова прославилось в те годы еще в одной области – песенном творчестве. Дело в том, что в конце 60-х в обществе стали распространяться магнитофонные кассеты с записями песен под гитару в его исполнении. Причем среди этих песен были не только те, что он пел в фильмах, но и входившие в моду блатные песни (этим делом тогда «грешили» Владимир Высоцкий, Михаил Ножкин и другие драматические актеры). Популярность этих кассет была настолько огромной, что компетентные органы не могли не обратить внимания на этот факт. Сначала в центральной прессе появился фельетон, в котором довольно прозрачно намекалось на то, что «бывшие монтажники-высотники теперь поют антисоветские песни». Затем, когда в руки КГБ попала очередная кассета с записью песен, якобы в исполнении артиста, Рыбникова вызвали на Лубянку. Дали прослушать запись. «Это вы поете?» – спросили строго. «Нет, не я», – ответил артист. Тогда была проведена тщательная экспертиза этой записи. К удивлению чекистов, экспертиза установила, что актер действительно не имеет ни малейшего отношения к этой записи и что это ловкая имитация голоса Рыбникова кем-то из доморощенных подпольных певцов.

70-е начались для Рыбникова и Ларионовой весьма многообещающе – режиссер Эдуард Бочаров пригласил их на главные роли в свой фильм «Седьмое небо». До этого звездная пара снялась вместе лишь в одном фильме – «Две жизни», и было это ровно десять лет назад. И вот – новая попытка. Фильм «Седьмое небо» имел огромный успех и вновь заставил зрителей вспомнить о том, что актеры Николай Рыбников и Алла Ларионова за долгие годы творческого простоя отнюдь не растратили свой актерский талант. На II Всесоюзном кинофестивале фильмов о труде в Горьком «Седьмое небо» было удостоено приза, учрежденного газетой «Социалистическая индустрия». Хотя в самой киношной среде фильм был встречен иначе: его подвергли критике на январском пленуме СК СССР в январе 1974 года.

В том же 1974 году, видимо на волне предыдущего успеха, звездная пара Рыбников – Ларионова вновь снялась вместе – на этот раз в фильме «Семья Ивановых». Однако повторить успех «Седьмого неба» им уже не удалось, хотя предпосылки для этого были – картину снял режиссер Алексей Салтыков, тот самый, который в начале 60-х создал такие прекрасные фильмы, как «Друг мой, Колька» и «Председатель».

В 80-е Рыбников в кино снимался редко – за все десятилетие он сыграл всего лишь девять ролей, большая часть из которых были эпизодическими. Поэтому последние годы он вел жизнь обыкновенного советского пенсионера. Знаменитого некогда актера иной раз уже не узнавали на улице. Хотя каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад он буквально шагу не мог ступить – везде его подстерегали поклонницы. Все это крайне угнетало актера, который в последние годы жизни из-за безработицы превратился в своей семье из добытчика в иждивенца. Да и те перемены в стране, которые он наблюдал в конце 80-х, не внушали ему оптимизма, доказывая, что все лучшее, что у него было, ушло в безвозвратное прошлое. На почве безработицы Рыбников стал больше, чем прежде, выпивать. Все это сильно сказывалось на его здоровье. Еще в середине 80-х врачи нашли у него что-то в легких и положили в больницу. Настаивали на операции (хотели одно легкое отсечь), но актер отказался. Он бросил курить, начал интенсивное лечение. И надобность в операции отпала. Однако Рыбников стал прибавлять в весе, что тоже было нехорошо.

В 1990 году Рыбникова снова позвали сниматься в каком-то советско-американском фильме. И хотя роль была небольшая, однако даже эта возможность вновь оказаться на съемочной площадке, заняться любимым делом заставила актера буквально воспрять духом. Как вдруг спустя месяц последовал «отбой» – что-то с фильмом не сложилось. Рыбников опять сник. А спустя несколько недель наступила трагическая развязка.

В свой последний день Рыбников съездил в Подмосковье, где выступил с творческим отчетом перед почитателями своего таланта. Домой вернулся посвежевшим. На следующий день сходил в баню, за ужином немного выпил и отправился спать. А утром жена, Алла Ларионова, обнаружила его бездыханным. Врачи установили время смерти: 8 часов утра 22 октября 1990 года.

Когда кто-то на похоронах Рыбникова посетовал на скорую смерть актера, вдова Алла Ларионова сказала: «Да что вы, я сама бы хотела умереть такой смертью. Он сам не мучился и никого не мучил».

Господь услышит эти слова. Алла Ларионова переживет мужа почти на десять лет и умрет так же, как и он, – во сне.

24 октября – Екатерина ФУРЦЕВА

Смерть этой женщины до сих пор окутана плотной пеленой разных домыслов и слухов. Когда в октябре 1974 года средства массовой информации сообщили о ее смерти от сердечного приступа, многие удивились этому диагнозу: внешне эта женщина всегда олицетворяла собой жизнелюбие и отменное здоровье. И даже близкие люди и коллеги по работе, которые знали, что на самом деле в ее жизни не все было гладко, были шокированы этой преждевременной кончиной. И уже на следующий день по Москве пошли слухи, что смерть эта не была естественной, что Фурцева покончила с собой. С тех пор минуло больше 30 лет, но так и нет точного ответа – как и почему умерла эта, может быть, самая удивительная женщина советской эпохи.

Екатерина Фурцева родилась 24 ноября 1910 года в городе Вышний Волочек Тверской губернии в рабочей семье. Ее родители трудились на ткацкой фабрике и мечтали, что их дети – дочь и сын – пойдут по их стопам. Сын их надежд не оправдает, а вот дочь Катя не подведет: действительно станет ткачихой, а потом дорастет до министра.

Закончив семь классов средней школы, Фурцева поступила учиться в фабрично-заводское училище. Закончив его в 1928 году, пошла работать ткачихой на ткацкую фабрику. Работу совмещала с активной общественной деятельностью – Фурцева возглавляла на фабрике комсомольскую ячейку. Благодаря этой деятельности она впервые вышла замуж: на одном из комсомольских слетов познакомилась с начальником политотдела по комсомолу Саратовского авиационного техникума и переехала жить в Саратов. Муж хотел, чтобы она больше времени посвящала дому, семье, но Фурцева в четырех стенах чувствовала себя как птица в клетке и рвалась на волю – в общественную работу. Вот где она буквально преображалась, заряжалась настоящей энергией. В стране тогда происходили грандиозные перемены, и быть в стороне от этого процесса активная Фурцева не могла, да и не хотела.

В середине 30-х мужа Фурцевой переводят с повышением в Москву. Здесь Фурцева по рекомендации ЦК ВЛКСМ зачисляется студенткой института тонкой химической технологии, хотя у нее нет даже аттестата зрелости (только справка об окончании семи классов). Однако училась Фурцева без всякой охоты, в основном на тройки. Зато в общественной работе ей нет равных: став секретарем комсомольской организации института, она увлекает коллег своей неуемной энергией и поистине наполеоновскими планами. И даже рождение дочери не мешает ей в ее деятельности: оставляя ребенка на попечение матери, Фурцева продолжает учиться и нести на своих плечах груз общественной работы. Муж Фурцевой смотрит на успехи жены на этом поприще весьма скептически: он не видит в ней задатков выдающейся общественницы, считая, что место жены – на кухне. «Два активных общественника в семье – это чересчур», – не уставал повторять он. Однако Фурцева к этим словам не прислушивалась. Из-за чего их семья вскоре распалась. В первый день войны муж ушел на фронт, а спустя некоторое время от него пришло письмо, где он сообщал, что нашел другую женщину и домой не вернется.

После окончания института Фурцеву направили на партийную работу. Сначала она была членом районного совета физкультуры, затем ее избрали сначала вторым, а потом и первым секретарем Фрунзенского райкома партии. С повышением изменилось и материальное положение Фурцевой. Если до этого она с матерью, дочкой и вечно пьющим братом ютилась в маленькой комнатке в обычной коммуналке, то теперь им вручили ордер на новую двухкомнатную квартиру в центре города. Правда, чуть позже с этой жилплощадью вышла незадача. В 44-м в нее вернулись бывшие законные жильцы, которые в начале войны покинули ее, уехав в эвакуацию. Однако Фурцева приложила все силы, чтобы это жилье осталось за ней: бывших жильцов вызвали в райком партии и уговорили съехать в другую квартиру.

Став секретарем РК, Фурцева рьяно взялась за свое образование. Поскольку все эти годы она уделяла мало внимания учебе и до сих пор даже читала с ошибками, ей пришлось срочно наверстывать упущенное. Дома, перед зеркалом, она по десятку раз читает партийные доклады, заучивая их наизусть и по ходу дела исправляя ошибки. Поскольку память у нее была отменная, на этом поприще Фурцева достигает хороших результатов. Ее эмоциональные доклады без бумажки пользуются неизменным успехом у слушателей, поскольку в те годы это было редчайшим явлением – выступать без текста.

В конце 40-х Фурцева по-прежнему руководит райкомом, однако не забывает и о личной жизни. У нее случается роман с секретарем Московского горкома партии Николаем Фирюбиным. Встречаются они тайком, но отпуск неизменно проводят вместе – в Сочи. Поскольку Фирюбин был женат и имел двоих детей, этот роман грозил ему большими неприятностями. Влюбленных даже пытались увещевать по партийной линии, но они продолжали встречаться. Наконец в 1951 году Фирюбин сделал окончательный выбор: развелся с первой женой и два года спустя женился на Фурцевой, которая тогда уже работала 2-м секретарем Московского горкома партии. Но эта свадьба им дорого стоила: вместо медового месяца Фирюбина отправили советником посла в Чехословакию.

Что касается Фурцевой, то ее опала не коснулась. Более того, ее продолжали ценить за организаторские способности, активность и красоту. Последнее имело немаловажное значение, поскольку в советских партийных органах женщин на руководящих постах было не очень много. А тем более таких красивых женщин, какой была Фурцева. Говорят, сам Сталин ценил ее за это и на одном из совещаний даже специально поставил ее рядом с собой, чтобы она попала в общий с ним кадр. Хрущев тоже не был слепцом по этой части и часто брал Фурцеву в свои зарубежные поездки – пусть для антуража, но Фурцевой это было приятно. Как вспоминал бывший партийный работник Владимир Селиванов: «В те годы бытовало какое-то превратное мнение о женщине – партийном работнике: с умом, мол, но с непривлекательной внешностью. Екатерина Алексеевна Фурцева была с умом и очаровательной внешностью. Она была попросту красива. К ней вполне применимо понятие – гордая красота. Без малейшего намека на вычурность, строгого покроя юбка, белоснежная кофточка с кружевными манжетами и воротничком, на высоком каблучке туфли. Ею любовались все секретари райкомов Москвы, ее любили, и она это знала…»

Именно Хрущев в 1954 году рекомендовал Фурцеву на пост 1-го секретаря Московского горкома партии, а два года спустя сделал ее секретарем ЦК КПСС. Фурцева ему этого не забыла, и в июле 1957 года, когда карьера Хрущева грозила рассыпаться в прах – так называемая «антипартийная группа Молотова – Кагановича» собиралась снять его с поста Первого секретаря партии и отправить руководить сельским хозяйством, – именно Фурцева спасла Никиту Сергеевича. Она лично обзвонила всех членов ЦК КПСС, проживающих в Москве, и подняла их на защиту Хрущева. В результате тот остался во главе партии, а заговорщики были сняты со своих высоких постов.

Пройдет всего три года, и Хрущев ответит Фурцевой черной неблагодарностью. В мае 1960 года он снял Фурцеву с поста секретаря ЦК после того, как ему доложили, что она позволила себе построить роскошную дачу в Подмосковье. Снятие выглядело унизительно. Фурцева в своем кабинете вела очередное совещание, когда в разгар его в кабинет вошел мужчина и без всяких слов обрезал провода правительственных телефонов. Этого унижения Фурцева, которая хорошо помнила, как еще недавно спасла Хрущева, пережить не смогла. Она приехала на свою дачу в Барвихе и вскрыла себе вены. Но рядом оказалась домработница, которая заподозрила неладное и вызвала врачей. Фурцеву спасли.

Судя по всему, ни Хрущев, ни кто другой из руководства страны не ожидал такого поступка от Фурцевой. Они-то думали, что она твердокаменный коммунист с железным характером, а она оказалась всего лишь обыкновенной слабой женщиной. Это открытие потрясло их и… разжалобило. И в день 50-летия Фурцевой Хрущев в компании Брежнева и Микояна приехал на дачу к Фурцевой, чтобы поздравить ее с юбилеем. Имениннице было вручено множество подарков, но самыми дорогими были два: орден Ленина и новость о том, что ее мужа ввели в состав кандидатов в члены ЦК КПСС. Кроме этого, Фурцеву оставили при делах, назначив министром культуры СССР. И хотя после секретарского поста в ЦК это было явное понижение, Фурцева была благодарна: без любимой работы она бы однозначно долго не прожила.

На посту министра культуры Фурцева проработала 14 лет и в целом зарекомендовала себя очень хорошо. Даже несмотря на то, что в ее работе случались ошибки и даже откровенные несправедливости по отношению к некоторым деятелям культуры, Фурцева принесла много пользы. Достаточно сказать, что ни один министр культуры СССР ни до нее, ни после не оставил такого заметного следа в истории, как она. Например, именно благодаря ее стараниям в Москве стали проводиться международный кинофестиваль, конкурс Чайковского, был построен стадион в Лужниках. Именно Фурцева способствовала возрождению Театра на Таганке при новом руководителе – Юрии Любимове, а Святославу Рихтеру помогла выехать на первые зарубежные гастроли (до нее ему этого делать не давали из-за определенных сложностей в биографиях его родителей). Были у Фурцевой и свои любимчики, которые чувствовали себя за ней как за каменной стеной. Например, Галина Вишневская, которой Фурцева постоянно устраивала зарубежные гастроли, выбила ей орден Ленина, а ее мужа, Мстислава Ростроповича, спасла от смерти, когда тот попытался покончить с собой (отравился), а Фурцева подняла на ноги всю столичную медицину. Или Майя Плисецкая, которую Фурцева постоянно опекала и прощала любые звездные капризы. Другая любимица Фурцевой, Людмила Зыкина, тоже не знала никакого отказа. А когда Фурцевой не стало, чуть ли не единственная не отреклась от нее, хотя большинство прежних любимчиков Фурцевой стали поносить свою бывшую благодетельницу на чем свет стоит.

Не скроем, Фурцева могла быть несправедливой, злой и даже жестокой, однако диктовалось это не чертами ее характера, а по большей части обстоятельствами. Например, спектакль «Живой» в Театре на Таганке она закрыла потому, что действительно считала его идеологически вредным. Такова была ее партийная позиция. А казачьи хоры России она приказала объединить в один потому, что хотела сэкономить государственные деньги. Это было ее ошибкой, но она ошибалась искренне, без всякой худой мысли. Интриговать она не любила, в отличие от большинства деятелей культуры, которые в реальной жизни были далеко не эталоном добродетели. Например, сколько кляуз друг на друга они приносили Фурцевой, требуя у нее помощи, известно лишь ей одной. Некоторые из этих кляуз она действительно пускала в ход, но большинство из них клала под сукно. Чем только увеличивала число своих недоброжелателей. Когда Фурцева была жива, они ее боялись, а когда министра не стало, припомнили ей все ее реальные и мнимые прегрешения.

В своих мемуарах, выпущенных за границей, Галина Вишневская описала Фурцеву как «запойную пьяницу», которая «ни черта не смыслит». Это несправедливое утверждение, тем более высказанное человеком, которого Фурцева всегда уважала и всячески поддерживала. То, что Фурцева была слаба по части алкоголя, знали многие. Другое дело, что подавляющая часть людей даже не задумывалась о том, почему у нее возникла эта болезнь. Знай они об этом, может быть, их оценки были бы совсем иными.

Судя по всему, пристрастие к выпивке передалось Фурцевой от ее отца – простого рабочего с ткацкой фабрики. В итоге в их семье этим недугом болела не только она, но и брат, который на почве пьянства постоянно попадал в разного рода скандальные истории, еще когда Фурцева была юной девушкой. Сама Фурцева приобщилась к алкоголю в начале 50-х, когда пыталась таким образом снять многочисленные стрессы, связанные с ее тайным романом с Фирюбиным. А после того, как в 60-м она совершила неудачную попытку самоубийства, в ней что-то окончательно надломилось. И спиртное стало единственным способом уйти от самых разных проблем, начиная от служебных и заканчивая личными. Последних в жизни Фурцевой особенно хватало.

К началу 60-х ее дочь Светлана уже была взрослым человеком и жила самостоятельной жизнью. У мужа тоже была своя жизнь, и до Фурцевой все чаще доходили слухи, что в этой жизни у него есть другие женщины. А поскольку развестись они не могли (этот скандал мог плохо сказаться на служебной карьере обоих), им приходилось жить под одной крышей, будучи уже фактически чужими друг другу людьми. И если Фирюбину хватало сил не гасить свои стрессы с помощью алкоголя, то у Фурцевой было иначе – у нее характер оказался далеко не стальным. В последние годы пагубная привычка уже превратилась в болезнь и реально грозила карьере министра. На разного рода фуршетах к ней специально приставляли человека, который должен был следить за тем, чтобы Фурцева, не дай бог, не перебрала лишнего. Для Фурцевой это было унизительно, и она делала все возможное, чтобы побороть пагубную привычку.

Между тем для большинства людей Фурцева продолжала оставаться самым красивым кремлевским руководителем. Ее обслуживали лучшие портные Москвы, и фасоны ее костюмов и платьев непременно отмечали зарубежные газеты каждый раз, когда Фурцева приезжала в какую-нибудь западную страну. Эти же газеты присудили Фурцевой неофициальный титул Первой дамы Москвы.

Однако, глядя на эту красивую и элегантную женщину, мало кто из людей мог себе представить, что в душе это глубоко несчастный человек. Работа ее уже не радует, ее все чаще мучают головные боли, у нее разрушена семья, нет близких подруг. Единственным родным и близким человеком для Фурцевой долгие годы была ее мама, но в 1972 году и она умирает. Эта смерть стала последней каплей в чаше терпения Фурцевой. После нее она отпускает вожжи: пьет все сильнее и сильнее. В кремлевских кулуарах вовсю циркулируют слухи, что ее хотят уволить. Эти слухи доходят и до Фурцевой, что только усугубляет ситуацию. Она понимает, что обречена: сил побороть болезнь у нее не осталось, а отправка на пенсию грозит ей скорой смертью по причине все той же болезни. Видимо, именно тогда она все чаще стала задумываться о самоубийстве, но решиться на него пока не может. Сознание продолжает надеяться на лучшее. Однако новая «дачная» история делает трагедию неизбежной.

Летом 1974 года Фурцеву вызвали в Комитет партийного контроля и обвинили в аморальном поведении, недостойном члена партии и крупного руководителя: дескать, она позволила себе использовать при строительстве дачи для своей дочери строительные материалы по бросовым ценам, а также взяла паркет из Большого театра. Фурцева попыталась защищаться, но этим только усугубила ситуацию: бывший на том заседании член Политбюро Андрей Кириленко пререканий не терпел. В результате Фурцевой объявили строгий выговор. Но этот выговор был сродни смертному приговору: стало ясно, что работа Фурцевой в министерском кресле окончена. Когда она это поняла, в ее голове созрело трагическое решение.

В сентябре Фурцеву чуть ли не силком отправили на юг, отдохнуть. В Москву она вернулась в середине октября. На удивление своих подчиненных, абсолютно не посвежевшей, а уставшей и постаревшей на несколько лет. И в работу включилась вяло, без присущего ей энтузиазма. А спустя неделю ее не стало.

Вечером 24 октября Фурцева была на приеме в честь юбилея Малого театра. Выглядела оживленной, пила только боржоми. Однако до конца вечера не досидела и засобиралась домой, в отличие от мужа, который остался догуливать на банкете. Когда спустя два часа Фирюбин вернулся в их дом на улице Алексея Толстого, Фурцева была уже мертва. В официальном некрологе написали, что смерть наступила от острой сердечной недостаточности. Но в народе до сих пор ходят слухи, что это было самоубийство: Фурцева приняла большую дозу снотворного. Видимо, резать вены, как это было в 60-м, она не захотела, помня, как это было больно и страшно.

Минуло больше тридцати лет после смерти Фурцевой – достаточное время, чтобы объективно оценить ее жизнь и деятельность на посту министра культуры. Каких-нибудь пятнадцать лет назад в этих оценках было мало объективности – большинство оппонентов Фурцевой перехлестывали эмоции, им хотелось свести счеты и с ней, а через нее и с властью, при которой они жили и работали. Кстати, большинство из них очень неплохо жили. Теперь, когда эмоции наконец улеглись, можно спокойно констатировать: Екатерина Фурцева была далеко не ангелом, но и не монстром, а вполне земной женщиной, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Человеком, который, без сомнения, был одним из самых ярких руководителей страны, которой теперь уже нет.

24 октября – Георгий ВИЦИН

Этого выдающегося актера большинство людей воспринимали как комика, хотя на самом деле ему были подвластны разные жанры. Однако, играя в кино и театре героев веселых и активных, в обычной жизни он, скорее, был созерцателем, избегающим всяческих тусовок и не любящим бравировать своей популярностью. Поскольку жизненным девизом этого актера было выражение «Жить надо незаметно», в актерской среде не было скромнее человека, чем этот актер.

Георгий Вицин родился 23 апреля 1917 года в Териоках, в Финляндии, которая в те годы входила в состав Российской империи. Когда будущему великому комику было восемь месяцев, родители перевезли его в Москву. Но поскольку Вицин родился слабеньким, его каждое лето возили в деревню Небылое во Владимирской области, где он набирался сил: пил парное молоко, ел фрукты, овощи.

Мама Вицина работала билетершей в Колонном зале Дома Союзов и частенько, когда сын подрос, брала его с собой на работу. Там маленький Жора впервые приобщился к искусству. В силу того что он с детства был довольно смешливым, его больше всего привлекала комедия. Позднее он расскажет: «С одной стороны, я был чересчур нервным ребенком, а с другой – меня все смешило. Я понимал и любил юмор, и это тоже меня спасало. На уроках мы с товарищем, таким же смешливым, все время „заражались“ друг от друга и хохотали. И нас выкидывали из класса, к нашей же великой радости…»

По-настоящему Вицин увлекся театром в 12 лет, когда стал играть в спектаклях школьной самодеятельности. По его же словам, актером он стал… из-за своей природной застенчивости. Чтобы побороть ее, он записался в школьный драмкружок и довольно быстро вылечился от своего комплекса.

Играл Вицин неплохо, поэтому самодеятельный режиссер посоветовал ему обязательно идти дальше и поступить в какой-нибудь театральный вуз. Вицин так и сделал – поступил в Училище имени Щепкина при Малом театре. Однако проучился там всего лишь год, после чего был исключен с убийственной формулировкой: «За легкомысленное отношение к учебному процессу». После этого Вицину впору было навсегда распрощаться с мечтой об искусстве и сменить профессию. Но он не отчаялся. Он подает документы сразу в три (!) творческих вуза, и во все его принимают. После недолгих раздумий Вицин выбирает Театральное училище при Театре имени Вахтангова. Здесь терпения Вицина хватило лишь на год обучения, после чего он совершает еще один переход – в Театральное училище при Втором МХАТе. Закончив его, Вицин был зачислен во МХАТ. Однако в 1936 году театр внезапно расформировали. Невольным могильщиком труппы выступил первый секретарь ЦК Компартии Украины Павел Постышев. Как-то он приехал в Москву и удивился в присутствии Сталина: «Чтой-то у вас в Москве целых два МХАТа, а у нас на Украине – ни одного?» Вождь проявил щедрость: взял да и подарил Постышеву Второй МХАТ. Труппу поставили перед выбором: или в кратчайшие сроки собрать вещички и перебраться на новое место работы в Киев, или театр расформировывается. Ночь режиссеры и актеры сидели – думали. Наконец, решили никуда не уезжать, и будь что будет. В итоге театр расформировали за строптивость. А в газете «Правда» появилась торжествующая статья, где сообщалось, что расформирован театр, созданный неким отщепенцем Михаилом Чеховым, который прививал народу мистику и все такое прочее.

Между тем безработным Вицин оставался недолго и вскоре вновь оказался при деле – его приняли в театр-студию Николая Хмелева, которая в 1937 году объединилась со студией Ермоловой и создала Театр имени М. Н. Ермоловой.

Когда началась война, директор театра собирался распустить труппу, однако против этого решения внезапно резко выступил художественный руководитель Хмелев. Он написал письмо Сталину, в котором объяснил, что даже в тяжелое для отечества время нельзя закрывать театры, что искусством тоже можно бить врага. Сталину эта идея понравилась. В итоге он отправил молодой театр на гастроли (именно на гастроли, а не в эвакуацию) в Махачкалу, снабдив труппу личным письмом. Согласно этому письму, все государственные организации и учреждения должны были оказывать всяческую помощь и поддержку Театру имени Ермоловой. Во время тех гастролей Вицин едва не погиб. Случилось это, когда труппа переправлялась через Каспий на утлой барже. И вдруг неизвестно откуда появился фашистский самолет и начал обстреливать судно. Все пассажиры перепугались, а команда ничем не могла ответить врагу – на борту был всего один жалкий пулемет. Спасло пассажиров баржи чудо: немец пожалел тратить боеприпасы на гражданское судно и вскоре скрылся за облаками так же внезапно, как появился. Сделай он еще один заход, и дело закончилось бы трагедией: только потом актеры узнали, что баржа перевозила взрывчатку.

По свидетельству многих очевидцев, в молодые годы Вицин был сексуально неотразим. В артистической богеме тех лет ходили разговоры о том, как он, молодой еще актер, увел жену Дину Тополеву у своего наставника – руководителя Театра имени Ермоловой Николая Хмелева, чем поверг того в сильное уныние. Правда, эти отношения продлились недолго.

В конце 40-х Вицин познакомился с 23-летней театральной художницей и бутафором Тамарой. По ее же словам, впервые она увидела Вицина в фойе Театра имени Ермоловой – там на стене висела его фотография. Тамара пришла оформляться на работу, а театр в те дни был на гастролях. Ожидая администратора, она попросила разрешения у вахтера посмотреть хотя бы портреты актеров. Захотелось понять, в каком коллективе предстоит работать и стоит ли туда идти. У Тамары была хорошо развита интуиция, и она могла по лицу определить, что это за человек – хороший или плохой. И вот идет она по коридору, смотрит: один портрет, другой, третий… Дошла до Вицина и вдруг остановилась. По ее же словам:

«Шея длинная, похож на лошадь… Но меня всегда интересовали глаза. Смотрю: по форме – обычные, а по выражению… Я опять обошла все фойе. И опять на нем остановилась. До сих пор не могу выразить того, что я тогда поняла… Но когда театр приехал, я уже вовсю работала в бутафорской. Все было хорошо, да только она находилась совсем на другой улице. Не помню уже, сколько раз за сезон мы виделись, но думаю, немного. Он был, как говорится, не от мира сего. Репетировал, играл, суток не различая. Но, главное, у него была женщина…»

Вицин познакомился с Тамарой весной, на Пасху. Девушка пришла из своей бутафорской в театр, в реквизиторскую, чтобы вместе с подругами отметить праздник. Посиделки уже заканчивались, когда в комнату внезапно зашел Вицин с крашеным яйцом в руке. И говорит: «Девочки, я пришел похристосоваться». И расцеловал всех присутствующих, в том числе и Тамару. Так они познакомились. А спустя год, в 48-м, поженились.

Первые несколько лет молодожены жили в коммунальной квартире, где помимо них находилось еще 20 человек, в том числе и мама Вицина. Несмотря на такую тесноту, жили дружно. Комнаты в квартире были большие, не меньше тридцати метров, потолки высокие. Квартира считалась «блатной»: там были ванна, телефон, чего в других квартирах не было. Объяснялся сей факт просто: в «блатной» квартире жили известные люди: брат Буденного и ученый, который запускал собачек Белку и Стрелку в космос.

В начале 50-х у Вициных родилась дочь Наташа. Примерно с восьми месяцев девочку пришлось оставлять на попечение соседей, поскольку мама Вицина к тому времени умерла, а сами молодые постоянно работали. Когда мама была дома, дочка вела себя смирно. Больше всего она любила рассматривать картинки на игральных картах, что впоследствии сыграет свою роль в выборе профессии – дочь Вициных станет художницей.

Во всех справочниках указано, что дебют Вицина в кино состоялся в 1945 году, когда в фильме Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный» он сыграл крохотную роль опричника. На самом деле это неверно: свою первую роль в кино он сыграл на шесть лет позже – в 1951 году – в фильме Григория Козинцева «Белинский». Там Вицин исполнил роль классика русской литературы Николая Васильевича Гоголя. И хотя роль была небольшая, Вицин был горд: не каждому дебютанту удается появиться на экране среди сплошь исторических личностей.

Широкая известность пришла к Вицину в середине 50-х, когда он снялся сразу в нескольких комедиях: «Запасной игрок», «Максим Перепелица» и экранизации шекспировской «Двенадцатой ночи». Роль Эндрю в последнем принесла ему и международную славу. На родине Шекспира в Англии вышла статья, в которой говорилось, что Вицин точно ухватил английское чувство юмора. Чуть позже актер получил даже письмо от одного студента из Оксфорда. Тот выражал свое восхищение игрой Вицина и благодарил за доставленную радость.

В 1957 году кинематографическая судьба свела Вицина с начинающим тогда режиссером Леонидом Гайдаем. Встреча станет эпохальной. Гайдай собирался снимать свою первую картину – сатирическую комедию «Жених с того света» – и именно Вицина пригласил на роль молодого бюрократа из вымышленного учреждения под смешным названием КУКУ. Роль Вициным была сыграна настолько мастерски, что бюрократы из Госкино внезапно узнали в ней… самих себя. В итоге фильм ожидала печальная судьба – его отправили на доработку. Картину безжалостно сократили, сделав почти короткометражной, и пустили по периферийным экранам. Гайдай тогда сильно расстроился, даже заболел на этой почве и дал себе слово комедий больше не снимать. Но, к счастью, слово свое держал недолго и уже в начале 60-х вернулся в веселый жанр. Он снял короткометражную комедию «Пес Барбос», где родилась знаменитая троица Трус – Балбес – Бывалый. Роль Труса досталась Георгию Вицину. Эта роль сделала из Вицина мегазвезду.

Несмотря на небывалый успех этой роли, которую Гайдай эксплуатировал на протяжении семи лет и снял с троицей четыре фильма, сам Вицин не относил роль к числу своих самых любимых. Ему, воспитанному в традициях МХАТа, по душе были более сложные и серьезные роли. Но Трус ему был тоже по-своему дорог, поскольку многое в этой роли – его собственные придумки, которые рождались прямо на съемочной площадке.

Талант Вицина был поистине многогранен. Из всех советских актеров-мужчин он был, наверное, единственным, кому легко удавались роли пожилых людей. Так повелось еще с детства, когда в 12-летнем возрасте он играл глубоких стариков. А поскольку эта страсть не исчезла с годами, Вицин переиграл в кино массу пожилых людей, еще сам будучи молодым. Первой такой его ролью стал 70-летний старик из комедии «Максим Перепелица». На момент съемок Вицин был вдвое моложе своего героя.

Однако Вицин мог «отмотать» свой возраст назад. И с блеском сыграть, уже будучи пожилым, какого-нибудь юнца, как это было в фильме «Женитьба Бальзаминова», где 47-летний Вицин сыграл безусого молодого человека 20 лет от роду.

Но и это еще не все. Вицин за долгую карьеру в кинематографе переиграл несколько десятков ролей, где его героями были пьяницы. И это при том, что сам актер еще с молодости не брал в рот спиртного и не курил. Он был отъявленным трезвенником и всю жизнь занимался йогой. Он не забывал о ней даже на съемочной площадке, чем поражал всех присутствующих. Однажды на съемках какого-то фильма Вицин уже после команды «Мотор!» посмотрел вдруг на часы и сказал: «Стойте! Мне надо пятнадцать минут позаниматься». И пятнадцать минут стоял на одной ноге и глубоко дышал носом. А вся группа терпеливо его ждала. Так что в актерской среде, где большинство предпочитает культивировать вредные привычки, а не избегать их, Вицин всегда слыл белой вороной. Лучше всех по этому поводу высказалась Нонна Мордюкова, которая, снимаясь с Вициным в «Женитьбе Бальзаминова», во всеуслышание заявила: «Разве ты, Жора, мужик? Не пьешь, не куришь, к женщинам не пристаешь. Ты – труп!» Сама жизнь доказала, кто оказался прав в этом споре: Вицин прожил намного дольше большинства своих коллег по искусству.

Всю жизнь девизом Вицина в жизни было изречение: «Если слава подкрадывается – спрячься!» Вот он и прятался: будучи всенародно знаменитым, не любил актерские тусовки, избегал лишний раз появляться на улице. Жил очень скромно на фоне многих своих коллег, которые строили дачи под Москвой, меняли кооперативные квартиры, автомобили, разъезжали по заграницам и сидели в президиумах. До середины 50-х Вицины обитали в коммуналке, после чего переехали в отдельную квартиру, но слишком маленькую для троих. В 60-е годы они стали строить себе кооператив, положили на это дело 18 лет жизни, но в итоге остались ни с чем: некий более пробивной актер (кстати, очень известный) отнял у них эту очередь. Так и остались Вицины жить в своей маленькой квартирке.

Даже звание народного артиста России (но не Советского Союза!) Вицин получил позже всех – в 1977 году, когда ему исполнилось 60 лет. И это при том, что уже более четверти века его знала вся страна, а многие фильмы с его участием стали классикой отечественного кинематографа! В тех же 70-х Вицин снялся сразу в нескольких таких картинах: «Двенадцать стульев», «Джентльмены удачи» (оба – 1971), «Земля Санникова» (1973), «Не может быть!» (1975).

В 80-е годы активность Вицина в кино заметно пошла на убыль. В то десятилетие он снялся всего лишь в трех (!) фильмах. Сказывались и возраст, и отсутствие хорошего материала. А перед самым развалом Советского Союза, в 1990 году, Вицину было наконец-то присвоено звание народного артиста СССР. В 73 года! Если учитывать, что Сергей Бондарчук стал «народным» в 32, а Михаил Ульянов в 42 года, можно смело сказать, что с присвоением звания Вицину власти явно подзадержались. Ведь народней Вицина трудно было представить себе артиста.

За долгое время работы в кино и театре Вицин дал не так много интервью. Он вообще относится к тем актерам, кто старается поменьше говорить и побольше делать. Он никогда не участвовал ни в каких скандалах, не состоял ни в каких партиях и группировках. Когда в начале 90-х в Театре-студии киноактера разгорелся скандал в связи с приходом туда нового руководителя, Вицин не стал участвовать в этой сваре и тихо ушел на пенсию.

Вплоть до середины 90-х Вицин продолжал сниматься в кино, доведя счет своих киноролей до сотни. Правда, это были уже не те роли, которыми можно было гордиться и записывать их себе в актив. И снимался в них актер только потому, что на скудную пенсию, которую положило ему родное государство, было просто не прожить. Кроме этого, Вицин продолжал выступать на разных творческих вечерах, которые тоже приносили пусть скромный, но гонорар. На эти деньги Вицин не только содержал семью, но еще подкармливал бездомных собак, которые жили поблизости от его дома на Старом Арбате.

За 15 постсоветских лет из жизни ушло большинство кумиров советского кинематографа. Народная молва занесла в этот скорбный список и Георгия Вицина, поскольку в последние годы о нем ничего не было слышно: интервью он не давал, в телевизоре появлялся только как актер – в своих старых фильмах. На самом деле Вицин был жив, правда жизнь эта была, мягко говоря, не слишком радостной. И когда осенью 2001 года артист внезапно угодил в больницу и журналисты о нем внезапно вспомнили, общественность оказалась в шоке от того, как жил их кумир. Жена актера Тамара Федоровна выразилась по этому поводу весьма определенно: «Это не то что несправедливо, это бесчеловечно. Великий актер, народный любимец, а живет в такой разрухе. Но Георгий Михайлович все мужественно переносит, ни к кому за помощью не обращается. И меня ругает, если я начинаю заводить об этом речь. Я иногда думаю: может, письмо в правительство, в Союз кинематографистов написать? Но Георгий Михайлович запрещает, говорит: всем сейчас тяжело, и он не имеет права требовать к себе особого внимания…»

Помощь к Вицину все-таки пришла – его положили в хорошую клинику, где ему были оказаны самые квалифицированные медицинские услуги. Однако помощь эта явно запоздала. В этой клинике великий актер и скончался. О его смерти сообщили все российские газеты и телеканалы, хотя сам Вицин был бы против такого внимания. Ведь он до последних дней своей жизни продолжал руководствоваться все тем же девизом: «Жить надо незаметно». Такое мог себе позволить только по-настоящему мудрый и великий человек: в насквозь пропитанной жаждой славы и почестей среде быть абсолютно безразличным к ним и жить так, как подсказывает ему главный в жизни поводырь – собственная совесть.

Великий комик Георгий Вицин давно был неизлечимо болен, однако благодаря тому, что он многие годы вел здоровый образ жизни и занимался йогой, он редко обращался за помощью к врачам. И периодически участвовал в сборных концертах, поскольку его мизерной пенсии явно не хватало на полноценную жизнь (Вицин жил с женой, которая из-за болезни не работала, и дочерью-художницей, зарплата которой тоже была небольшой).

16 сентября 2001 года Вицин согласился участвовать в очередном концерте, который проходил в столичном Театре киноактера. Организаторы позвонили Вицину буквально за два часа до начала представления и попросили заменить захворавшего артиста. И Вицин, который в тот день сам чувствовал себя неважно, согласился, поставив всего лишь одно условие – выступить первым. Но это не спасло. Сразу после выступления ему стало плохо с сердцем. Была немедленно вызвана «Скорая», которая отвезла Вицина в 19-ю городскую больницу. Его поместили в реанимационное отделение. Но уже на следующий день артисту стало лучше, и его перевели в двухместную палату кардиологического отделения. Там за ним приглядывала его дочь Наташа.

Врачи 19-й больницы сняли у Вицина острый приступ стенокардии и подлечили сердце. Затем дочь забрала артиста домой. Но спустя пару дней артисту снова стало плохо – его сразил приступ стенокардии. 10 октября Вицина поместили в более комфортабельную клинику – в больницу № 2 при Минздраве России. Он оказался в двухместной палате, где один день пребывания обходится в 600 рублей. Но все расходы взял на себя Никита Михалков как председатель СК РФ.

Говорят, уже когда Вицин поступил во 2-ю больницу, у врачей не было никаких иллюзий – шансов у актера нет. Да он и сам это прекрасно понимал. Очень часто повторял медперсоналу одну фразу: «Во всех стреляют, только меня никак не убьют».

В четверг, 18 октября, Вицину стало хуже. Он перестал самостоятельно есть, не мог сесть на кровати, с трудом разговаривал. В пятницу актер потерял сознание. В выходные он на несколько минут очнулся, но потом снова впадал в забытье.

22 октября состояние Вицина стало крайне тяжелым, и врачи позвонили его дочери Наташе. Та немедленно приехала и в течение нескольких часов неотлучно находилась при отце. Но тот так и не пришел в сознание. В 16.30 великий артист Георгий Вицин скончался.

Говорят, его любимый пес Мальчик все дни, пока актер находился в больнице, сильно по нему тосковал. Даже во сне чутко прислушивался к шорохам на лестничной площадке и каждый раз вскакивал, если слышал посторонний шум. А когда его выводили гулять, он не резвился, как прежде, а грустно бродил по двору. Увы, но своего хозяина Мальчик так и не дождался.

Из знаменитой троицы Трус – Балбес – Бывалый Вицин ушел из жизни последним: первым был Юрий Никулин (21 августа 1997 года), вторым – Евгений Моргунов (25 июня 1999 года). И прожил Вицин дольше своих товарищей – 83 года (Никулин – 75, Моргунов – 72).

26 октября – Аркадий ГАЙДАР

Этот человек всю жизнь был солдатом. Уйдя на фронт в 15-летнем возрасте, он прошел всю Гражданскую войну, начав ее с взводного и закончив командиром полка. Был дважды ранен и комиссован по инвалидности. На «гражданке» стал писателем, книгами которого зачитывалась вся страна. А когда началась другая война – Великая Отечественная – снова взял в руки оружие, хотя мог бы по примеру многих своих собратьев по перу остаться в тылу, выхлопотав себе какую-нибудь бронь. Когда в октябре 1941 года в Приднепровском лесу возле деревни Леплява небольшой отряд, где сражался этот человек, угодил в засаду, именно он первым ринулся в бой, отвлекая на себя внимание противника. И погиб смертью храбрых, сраженный вражеской пулей в сердце.

Аркадий Голиков (он же Гайдар) родился 22 января 1904 года во Льгове в преподавательской семье: его родители работали учителями в школе, которая находилась в их же доме, только с другой стороны. Спустя несколько лет после рождения будущего писателя семья переехала в Арзамас, где Аркадий пошел учиться – его отдали в реальное училище.

Когда в 1914 году началась Первая мировая война, отца Аркадия забрали на фронт. Аркадий сильно переживал разлуку с родителем и, когда жить без него стало совсем невмоготу, решил отправиться за ним следом. Утром, спрятав школьную сумку, махнул вместо училища на вокзал. Там нашел эшелон с солдатами и пристроился на подножке. Но эшелон этот двигался в тыл. Аркадия обнаружили уже на следующей станции, высадили и сдали в полицию с тем, чтобы та отправила его домой. После этого случая Аркадий превратился в постоянный объект насмешек для своих однокурсников. Единственным человеком, кто отнесся к его поступку с сочувствием, стал преподаватель словесности Николай Соколов. С этого момента учитель и ученик сблизились и много времени проводили вместе. Это общение станет определяющим для Аркадия: в феврале 1917 года именно Соколов приведет его в клуб большевиков. Там Аркадия использовали в качестве курьера – отправляли с разными поручениями в разные части города, а также обучали навыкам военного дела в секции партактива. В итоге к осени 17-го Голиков уже умел весьма ловко обращаться с винтовкой. Он мечтает опять сбежать на фронт, однако мать делает все от нее зависящее, чтобы помешать сыну. Осенью 18-го она пристроила сына в коммунистический батальон в качестве адъютанта командира батальона Ефима Ефимова. Знала, что на этой должности ее сына в бой не пошлют. Так и вышло: Аркадий целыми днями занимался бумажной работой, то записывая приказы, то запечатывая пакеты с донесениями. Однако душа его продолжает рваться на фронт, в самое пекло сражений.

В начале 1919 года Ефимова перевели в Москву, и он забрал с собой и своего адъютанта. Хотел устроить 15-летнего Голикова на курсы краскомов, чтобы уберечь от фронта. А вышло совсем наоборот. В августе учащихся курсов срочно погрузили в теплушки и отправили в Киев, на петлюровский фронт. В эти минуты самым счастливым человеком среди курсантов был Голиков – его мечта сбылась.

Свой первый бой командир взвода Аркадий Голиков принял утром 27 августа в тридцати километрах от Киева, близ станции Боярка. 6-я рота, в которой воевал Голиков, приняла на себя удар превосходящих сил петлюровцев. Бой был долгий и тяжелый. В том бою Голиков потерял своего друга – ротного Яшку Оксюза. Спустя неделю именно Голикова назначили на место погибшего. Однако через несколько дней вести в бой уже почти никого не придется – из 187 курсантов в живых останется лишь 18 человек. 6 декабря 1919 года смерть едва не доберется и до Голикова: в бою под Ельней его ранит в ногу и контузит взрывной волной от шрапнельного снаряда.

После поправки Голиков получает направление в Высшую стрелковую школу командного состава «Выстрел» в Москве. Закончив ее, он в феврале 1921 года получает назначение на должность командира 23-го запасного полка в Воронеже. Там участвует в боях с остатками антоновских банд, зарабатывает второе ранение. В феврале 22-го его направляют в Сибирь в должности командира второго боевого района по борьбе с бандитизмом. И это в 18 лет!

2-й боевой район, которым командовал Голиков, включал в себя шесть нынешних районов Красноярского края. Особенно зараженным бандитизмом считался участок, расположенный к западу от села Форпост, где хозяйничала банда бывшего колчаковского урядника Ивана Соловьева. Тот был уроженцем этих мест, хорошо знал все лазейки в тайге, и поэтому поймать его никак не удавалось. Голиков дал слово изловить бандита, но у него это тоже не получалось. А Соловьев, как будто в насмешку, постоянно присылал ему издевательские записки, где называл своего преследователя «сопляком» и грозился прилюдно его выпороть (Соловьев был почти вдвое старше Голикова).

Поскольку слух про эти записки широко гулял среди хакасов, Голиков от стыда иной раз готов был сквозь землю провалиться. Чуть позже чувство стыда сменила злость, а потом и слепая ярость, когда отряд Голикова взял на вооружение политику массового террора. Поскольку часть местного населения с симпатией относилась к Соловьеву и поддерживала его, голиковцы стали применять в отношении мирного населения меры карательного воздействия: аресты, публичные расстрелы. По тем временам это было вполне типичное явление: гражданская война иначе и не могла вестись. И невинная кровь тогда лилась не ручьями, а реками: обе стороны безжалостно уничтожали любого, кто не только помогал противоположной стороне, но хотя бы был заподозрен в этом. Такова была подлинная история той войны, если не изучать ее по фильмам вроде «Неуловимые мстители» или «Конец императора тайги» (в последнем фильме как раз показывались героические будни отряда Голикова в Хакасии).

Поймать Соловьева Голикову так и не удалось – это сделали другие люди. А Голиков на почве этой многомесячной погони здорово подорвал свое здоровье – у него начался нервный психоз. Что неудивительно, поскольку он воевал с 15 лет и за эти годы страшных картин насмотрелся предостаточно. Вот психика и не выдержала. А тут еще давняя контузия и переживания по поводу исключения из партии (Голикова обвинили в жестоком обращении с мирными жителями и отобрали партбилет).

После лечения в томском терапевтическом институте Голиков в апреле 1924 года был уволен из армии. Иначе и быть не могло, так как к двадцати годам Голиков стал, в сущности, инвалидом: у него случались частые головные боли, дрожали руки, в ушах стоял шум. И только мирная жизнь могла вернуть ему силы.

Любовь к литературе зародилась в Голикове еще в детстве, когда он мог часами читать книги из родительской библиотеки. И даже когда подростком ушел на войну, увлечения своего не забыл – каждую свободную минуту использовал для того, чтобы почитать. А в Сибири, когда гонялся за Соловьевым, впервые взял в руки перо как писатель: начал писать книгу «В дни поражений и побед». А когда его комиссовали и свободного времени стало предостаточно, Голиков закончил роман в считаные месяцы. По сути, это была автобиография самого Голикова, в которой он фигурировал под фамилией Горинова. Однако и свою настоящую фамилию он выносить на обложку не захотел и взял себе псевдоним: Аркадий Гайдар. Псевдонимом он был обязан хакасам, которые каждый раз, когда он со своим отрядом появлялся в их селениях, спрашивали: «Хайдар Голиков?» Поначалу Голиков думал, что это слово означает «всадник», но потом ему объяснили, что это всего лишь вопрос «в какую сторону?». Однако слово это ему понравилось и в итоге пригодилось: стало его литературным псевдонимом.

Осенью 1924 года Гайдар приехал в Ленинград, чтобы показать свою рукопись в одном из тамошних издательств. Рецензетами Гайдара стали известные в будущем писатели Константин Федин и Михаил Слонимский. Именно благодаря их протекции роман был напечатан в альманахе «Ковш». Так начиналась творческая биография писателя Аркадия Гайдара.

В течение последующих лет Гайдар работает в различных газетах, разъезжает по стране в качестве журналиста. Пишет рассказы, фельетоны. Один из последних в ноябре 1926 года стал поводом к громкому скандалу и судебному разбирательству. Герой фельетона – следователь Филатов – подал на Гайдара в суд за клевету и выиграл процесс: писателя приговорили к лишению свободы сроком на одну неделю. Кроме этого, Гайдар на нервной почве слег в больницу.

Между тем во второй половине 20-х Гайдар явил на свет несколько повестей, которые сделали ему имя среди писателей, пишущих для юношества. Это были книги «РВС», «На графских развалинах», «Школа», «Обыкновенная биография».

Свою первую жену Голиков встретил на фронте, когда 17-летним юношей гонялся за антоновскими бандами. Причем поначалу Голиков ее едва не убил, приняв в степи за одного из бандитов. Но когда подскакал ближе, увидел перед собой худенькую девушку. Та назвалась Марусей. А когда на следующей день Голикова ранило осколком ручной гранаты, Маруся примчалась к нему в госпиталь. И с тех пор они уже не расставались. Их совместная жизнь длилась около двух лет, после чего они расстались.

В 1925 году Гайдар знакомится с 17-летней комсомолкой Раей Соломянской, которая год спустя родит ему первенца – сына Тимура. В 1929 году семья поселилась в Кунцеве под Москвой, где снимала комнату с верандой. А в 1931 году Гайдару удалось получить крошечную комнатушку на Большой Ордынке. Но семейная жизнь под одной крышей длилась недолго. Вскоре, взяв Тимура, Гайдар отправился в «Артек» – отдыхать и писать новую повесть «Дальние страны». Когда же они с сыном вернулись обратно, выяснилось, что Соломянская… вышла замуж за одного из помощников Горького. Гайдар был в шоке, хотя прекрасно понимал, почему так вышло: денег ему платили мало, комнатка была крохотной. У секретаря Горького в этом смысле все было иначе: круче, как теперь говорят. В итоге Гайдар оказался без крыши над головой, без семьи, без сына, в котором души не чаял.

Чтобы как-то забыться, Гайдар в декабре 1931 года уехал подальше от Москвы – в Хабаровск, где устроился фельетонистом в газету «Тихоокеанская звезда». Работал как проклятый, а в минуты отчаяния пил горькую. В результате даже попал в психбольницу, где провел несколько недель. О том, каковы были тамошние нравы, можно узнать из дневника Гайдара. Например, 20 августа 1931 года он делает в нем следующую запись:

«Очень хочется крикнуть: „Идите к чертовой матери!“ Но сдерживаешься. А то переведут еще вниз в третье отделение, а там у меня за одну ночь украли папиросы и разорвали на раскрутку спрятанную под матрац тетрадку…»

Однако и в больнице Гайдар времени зря не терял: каждый день писал по шесть страниц новой повести, которую назвал «Военная тайна». Медсестры над ним посмеивались, но работать не мешали. А заканчивал свою повесть Гайдар уже в Москве, куда вернулся осенью 32-го. Заканчивал в условиях опять же не идеальных: постоянной крыши над головой нет, денег тоже. По его же словам: «У меня есть только три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха – и больше ничего и никого, ни дома, ни места, ни друзей. И это в то время, когда я вовсе не бедный, и вовсе уж никак не отверженный и никому не нужный. Просто – как-то так выходит…»

Гайдар в ту пору действительно был не бедный: за свои книги он получал хорошие гонорары. Однако все деньги просаживал в считаные дни. То кутил в ресторане «Метрополь», а то, по пьяному делу, накупал в магазинах вещей, которые грузил в два грузовика, но по дороге домой раздавал их прохожим.

Осенью 32-го Гайдар наконец обрел крышу над головой: поэтесса Анна Трофимова сдала ему маленькую комнатку в своей квартире. Там Гайдар написал еще один шедевр – повесть «Мальчиш-Кибальчиш», посвятив ее своему сыну Тимуру. Однако «шедевром» эта книга станет чуть позже (даже Самуил Маршак назвал ее «отвратительной», хотя очень хорошо относился к Гайдару), а пока критики камня на камне не оставляют от произведений Гайдара, называя их «средними книжками», а самого писателя «слишком сентиментальным». Под впечатлением этих выступлений Гайдар в ноябре 1935 года снова попадает в больницу.

Несмотря на нападки недоброжелателей, Гайдар продолжает работать. В начале 1936 года он начинает новую книгу – про находчивого бойца Красной Армии Семена Бумбараша. Однако буквально на самой середине процесса работу прерывает – его просят написать сценарий детского фильма. И Гайдар решает экранизировать «Военную тайну». Однако, когда работа была закончена, ее не приняли на студии, поскольку события в ней вращались вокруг гражданской войны в Испании, а к тому моменту республиканцы уже потерпели поражение. Вдобавок к этой неприятности добавилась еще одна: Валентин Катаев написал повесть «Шел солдат с фронта», многие события в которой повторяли сюжет «Бумбараша». От этих ударов судьбы Гайдар готов был снова запить, но выручила новая работа – книга «Судьба барабанщика». В итоге получится, что у этой книги будет самая драматичная судьба из всех произведений Гайдара.

По официальной версии, мысль написать эту повесть посетила Гайдара весной 1936 года, когда по Москве и окрестностям прокатилась волна хулиганства – бесчинствовали подростки. В газетах замелькало слово «безотцовщина». И Гайдар решил написать книгу о 12-летнем мальчике Сереже, у которого после несправедливого ареста отца жизнь пошла под откос – он связался сначала со шпаной, а потом и с вражескими шпионами.

По другой версии, побудительным мотивом для Гайдара к написанию книги стало постановление от 7 апреля 1935 года, согласно которому к уголовной ответственности могли привлекаться дети начиная с 12-летнего возраста. Гайдар был не согласен с этим постановлением, хотя в то же время прекрасно понимал и причины его появления: оно диктовалось жестокими обстоятельствами того времени. Ведь сравнительно недавно произошла революция, и беспощадность была в крови у многих, она была разлита в атмосфере самого времени. Вот лишь один пример, который ясно указывает на это, – когда даже интеллигентные до мозга костей люди требовали суровых мер по отношению к подросткам. Речь идет о детском писателе Корнее Чуковском, который в нашей памяти ассоциируется исключительно как добрый и гуманный человек. Однако в 1943 году именно он написал Сталину письмо, где констатировал следующее:

«…В стране образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу. Эти разложившиеся дети являются опасной заразой для своих товарищей по школе. Между тем школьные коллективы далеко не всегда имеют возможность избавиться от этих социально опасных детей…»

Далее писатель перечислял примеры подросткового хулиганства, которые его возмутили: «Сережа Королев, ученик 1-го класса „В“, занимался карманными кражами в кинотеатре „Новости дня“. Другие „школьники во время детского спектакля, воспользовавшись темнотой зрительного зала, стали стрелять из рогаток в актеров“. Или вот еще: „В зоологическом саду я видел десятилетних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам“.

На основе этих примеров писатель предлагал следующее: «Для их (детей. – Ф. Р.) перевоспитания необходимо раньше всего основать больше трудколоний с суровым военным режимом. Основное занятие колоний – земледельческий труд. Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство. При наличии колоний можно провести тщательную чистку каждой школы, изъять оттуда социально опасных детей и тем спасти от заразы основные кадры учащихся…»

Вот такой «детский ГУЛАГ» предлагал создать великий детский писатель. И вызвано это было отнюдь не его жестокосердием, а той атмосферой, которая была в обществе. Это было героическое, но в то же время и жестокое время.

Но вернемся к герою нашего рассказа.

Повесть «Судьба барабанщика» была закончена в начале 1938 года. Гайдар был счастлив, поскольку видел, что книга ему удалась. А тут еще и личная жизнь начала налаживаться: он женился на старшей дочери своего приятеля из Клина Доре Чернышевой и перевез ее с сыном от первого брака в Москву, в свою квартирку на Большом Казенном. Казалось, что теперь-то жизнь наладится. Однако…

Поначалу судьба новой книги Гайдара складывалась прекрасно: «Судьбу барабанщика» приняли к публикации в «Детгизе», в журнале «Пионер» и газете «Пионерская правда». На Одесской киностудии готовы были приступить к ее экранизации. 2 ноября «Пионерская правда» начала публикацию повести. Под отрывком стояло: «Продолжение следует». Но продолжения не последовало.

Уже на следующий день в газету явились сотрудники НКВД и верстку сняли. То же самое произошло в «Детгизе» и журнале «Пионер». Свернули и все работы по фильму в Одессе. Когда Гайдар узнал об этом, он сначала не поверил. Сам пошел в издательство, но директор закрылся от него в своем кабинете. А когда писатель зашел в библиотеку, выяснилось, что оттуда изъяли и все его предыдущие книги. Гайдар понял, что дни его на свободе сочтены. Он начал спешно раздавать друзьям свой архив.

Больше двух месяцев Гайдар жил в нервном напряжении, каждый день ожидая ареста. Ночью просыпался от шагов на лестничной площадке, уверенный, что идут за ним. Но его не трогали. А потом случилось то, чего не ожидал ни сам Гайдар, ни его друзья: писателя наградили орденом «Знак Почета». Указ об этом появился в газетах 1 февраля 1939 года. В нем указывалось, что Аркадий Гайдар награждается орденом за успехи в детской литературе. О том, насколько Гайдар был потрясен этим фактом, говорит то, что сразу после появления в газетах этого указа он угодил… в больницу с нервным срывом.

Спасло Гайдара от попадания в ГУЛАГ изменение обстановки. В ноябре 38-го наркома внутренних дел Николая Ежова сменил Лаврентий Берия, с приходом которого началась либерализация – массовые аресты прекратились, из тюрем начали выпускать многих из тех, кто угодил в тюрьму в годы «ежовщины».

Осенью 1939 года Гайдар уехал отдыхать в Старую Рузу и там начал работу над новой книгой. Причем сам Гайдар поначалу не очень верил в большой успех своей затеи и даже писал жене в одном из писем: «Материально много она мне не даст». А вышло, что эта книга обессмертит его имя. Речь идет о повести «Тимур и его команда».

Мало кто знает, но поначалу никакого Тимура в книге не было. А был мальчик-пионер Володя Дункан. И книга называлась «Дункан и его команда». Но когда в издательстве приняли эту рукопись, Гайдара попросили поменять имя мальчику на более привычное для советских мальчишек. И тогда Гайдар назвал главного героя именем своего сына – Тимуром.

Книга была закончена 27 августа 1940 года, а уже 5 сентября «Пионерская правда» начала ее печатать. Успех был фантастический: номера газеты вырывали из рук, на них записывались в очередь в библиотеках. Во многих дворах по всему Советскому Союзу стали возникать добровольные команды из пионеров, которые по примеру героев книги стали помогать людям, нуждающимся в помощи. Так в стране возникло «тимуровское движение», которое поначалу напугало власти. Дело дошло до того, что 2 октября публикацию повести в «Пионерке» прервали, мотивируя это тем, что она пропагандирует какие-то подозрительные команды, когда существует пионерская организация. Тогда редактор газеты Андреев отправился на прием к члену ЦК партии Емельяну Ярославскому, и тот снял запрет с публикации. «Ничего вредного в этой книге нет!» – сказал Ярославский.

Когда в июне 41-го началась война, Гайдар ни секунды не сомневался в том, где должно быть его место – только на фронте. Поэтому выбрал самое пекло – через месяц после начала войны отправился в прифронтовой Киев военным корреспондентом «Комсомольской правды». А когда город был окружен и Гайдару предложили место в самолете, улетающем в Москву, он отказался, сославшись на то, что не имеет права воспользоваться самолетом, ведь такой возможности нет у бойцов и командиров окруженной армии.

Гайдар хотел пройти с этой армией весь ее путь и написать об этом книгу. Благородный поступок, который вызвал лютую ненависть у недоброжелателей Гайдара, коих всегда было предостаточно. И вот уже по Москве с быстротой молнии разнесся слух, что писатель остался в Киеве потому, что… собирался сбежать к фашистам. Говорили, что он всю жизнь врал, утверждая в анкетах, будто его родители из простых, а на самом деле его мать была дворянкой. Может быть, именно поэтому коллеги Гайдара по газете, которые прилетели в Москву на том самом «Дугласе» и не пришли к жене писателя Доре, чтобы передать от него весточку, – испугались. В результате почти год родные Гайдара будут в неведении относительно его судьбы. И только в мае 1942 года им сообщат, что Гайдар погиб смертью храбрых 26 октября 1941 года в Приднепровских лесах, где он воевал вместе с партизанами. Отряд Гайдара нуждался в продовольствии, и писатель с небольшой группой партизан отправился в соседнюю деревню за провиантом. Однако у железнодорожного полотна Гайдар первым заметил засаду и бросился под пули, чтобы предупредить своих товарищей об опасности.

Между тем в НКВД по поводу гибели писателя была иная версия: там по-прежнему считали, что Гайдар остался в Киеве, чтобы перебежать к немцам, а вся история с его смертью – выдумка. Поэтому, когда в 1944 году «Комсомольская правда», самостоятельно расследовав это дело и установив не только детали гибели Гайдара, но и место его захоронения, решила написать об этом статью, ей это делать запретили. И только в 1947 году, спустя шесть лет после гибели Гайдара и через два года после окончания войны, власти наконец официально признали, что писатель погиб смертью храбрых в бою. И летом того же года прах Гайдара был торжественно перезахоронен в Каневе, на высоком берегу Днепра. Но даже после этого вокруг светлого имени Аркадия Гайдара продолжали виться всяческие слухи. И подробности его героической гибели нигде не афишировались, как будто он не в бою погиб, а на пьяной гулянке. Из-за этого и орденом Отечественной войны I степени его наградили только спустя 18 лет после окончания войны – в декабре 1963 года. А потом наградили и премией Ленинского комсомола. Пусть с большим опозданием, но справедливость все-таки восторжествовала. Однако уже в наши дни светлое имя писателя вновь оказалось оклеветано.

В Советском Союзе имя Аркадия Гайдара было окружено почетом: им называли школы, теплоходы, пионерские организации. Его произведения издавали миллионными тиражами, по ним снимали фильмы, ставили спектакли. Так продолжалось вплоть до распада СССР в декабре 1991 года. Затем имя Гайдара зазвучало на всех углах уже по другому поводу и с иным оттенком. К власти пришел внук писателя Егор Гайдар, который, возглавив российское правительство, встал у руля ельцинских реформ, которые в народе прозвали грабительскими. Миллионы россиян в мгновение ока обнищали, зато кучка пронырливых мошенников сказочно обогатилась. С этого момента фамилия «Гайдар» в устах миллионов россиян превратилась в аналог ругательства. Дело дошло до того, что многие люди стали уничтожать имевшиеся в их домашних библиотеках книги Аркадия Гайдара, таким образом вымещая свою злость на весь род Гайдаров. Это было в высшей степени несправедливо, поскольку к деяниям своего внука Аркадий Петрович был абсолютно непричастен. Он служил своей Родине не за страх, а за совесть, проливал за нее кровь, а потом и вовсе погиб смертью храбрых на поле брани. И не его вина, что внук и его подельники одним махом уничтожили все то великое и светлое, что он воспевал в своих произведениях и за что пожертвовал своей жизнью.

26 октября – Леонид ФИЛАТОВ

Широкая слава пришла в этому актеру поздно – в 33 года. До этого его знала лишь театральная общественность как актера популярного Театра на Таганке и автора талантливых поэтических пародий. Однако после выхода на экраны страны фильма «Экипаж», где он сыграл обаятельного плейбоя, вся страна узнала имя этого актера. С этого момента он стал кумиром миллионов, одним из самых снимаемых актеров советского кинематографа.

Леонид Филатов родился 24 декабря 1946 года в Казани. Его отец был геологом, поэтому семье приходилось кочевать из города в город. Однако в начале 50-х годов Филатовы окончательно осели в Ашхабаде, и с этого города и началась настоящая биография Леонида. Здесь он пошел в первый класс, здесь же окончил школу-одиннадцатилетку. Здесь же «заболел» театром: со школьными друзьями увлеченно ставил спектакли в школе, репетировал, писал стихи и басни. Его первая басня была опубликована в газете «Комсомолец Туркменистана», когда Филатову было всего 12 лет.

Что касается театрального поприща, то в те же школьные годы Филатов играл в драмкружке, и первым его спектаклем был «Кошкин дом». Затем он играл Тома Сойера и других известных героев литературных произведений. Правда, в отличие от поэзии, театр ему нравился гораздо меньше, и мечты стать профессиональным актером у Филатова поначалу не было. То есть вообще. И только ближе к десятому классу у него созрела мысль поехать в Москву и поступать во ВГИК. Но не на актерский, а режиссерский факультет. Родители поначалу решили, что он шутит, но это оказалось правдой. Сразу после выпускного бала, летом 1965 года, с группой своих одноклассников Филатов действительно отправился в столицу испытывать удачу во ВГИКе.

В Москве Филатов узнал, что для поступления на режиссерский необходим трудовой стаж, которого у него не было. Тогда, чтобы не возвращаться назад ни с чем, он решил попытать счастья на актерском факультете Театрального училища имени Щукина, благо туда же поступал его друг. Но если тот пошел по стандартному пути – составил программу из произведений классиков, то Филатов имел смелость читать собственные стихи и прозу, выдавая их за произведения маститых авторов. На успех особо не рассчитывал, но случилось чудо – его приняли. У них был хороший курс, где учились многие из тех, чьи имена теперь знает вся страна: Нина Русланова, Александр Кайдановский, Борис Галкин, Иван Дыховичный, Владимир Качан.

Поступив в училище, Филатов получил комнату в общежитии, в которой вместе с ним поселились Владимир Качан и Борис Галкин. Время тогда было интересное, творчески насыщенное и свободное. Только-только в Кремле сместили Н. Хрущева, и новая власть пока еще не определилась в своей политике. Закручивать гайки начнут чуть позже, а пока в том же Щукинском студенты ставили все, что душе угодно, – от Солженицына, Шукшина до Дюрренматта и Ануя.

Между тем литературные опыты Л. Филатова во время учебы в училище обрели еще больший блеск и остроту, чем ранее. Продолжая выдавать их за чужие произведения, он ловко морочил голову преподавателям, которые всерьез считали, что все эти вирши принадлежат маститым авторам вроде Ежи Юрандота или Васко Пратолини. И только узкий круг посвященных, куда в первую очередь входили соседи Филатова по комнате в общаге, знали правду об этих стихах.

В 1969 году Филатов успешно закончил театральное училище и по совету преподавателя Альберта Бурова отправился показываться в Театр драмы и комедии на Таганке. Многие его товарищи, прознав про это, всерьез отговаривали его от этого шага, убеждая, что «Таганка не его театр». Мол, там собрались не психологи, а одни горлопаны. Но Филатов своего решения не изменил, пришел к Любимову и тут же был зачислен им в основной состав. О чем уже скоро пожалел – первые два года пребывания в театре больших ролей ему не давали, предпочитая держать «на подхвате». В те годы Филатову всерьез приходили мысли бросить «Таганку» и перейти в другой театр. Тем более что предложения подобного рода к нему тогда поступали. Например, от самого Аркадия Райкина. Но когда про это предложение узнал Любимов, он тут же изменил свое отношение к молодому актеру и предложил ему первую крупную роль – Автора в спектакле «Что делать?» по роману Н. Г. Чернышевского.

Шли годы, Филатов продолжал работать на «Таганке» и был известен лишь узкому кругу любителей театра. Но широкая слава к нему никак не шла, поскольку все это время на Филатова совершенно не обращал внимания большой кинематограф. Многие его однокурсники, закончив училище, удачно стартовали как киноактеры (особенно много снималась Нина Русланова), а Леонид оставался невостребован. Режиссеры считали его внешность некиногеничной и снимать в своих картинах наотрез отказывались. Правда, в эти же годы Филатов активно снимался на телевидении, но это опять были телеспектакли, которые до массового зрителя не доходили.

Когда Филатов учился на 4-м курсе «Щуки», он пережил неразделенную любовь. Он влюбился в младшекурсницу Наташу Варлей (она училась на два курса ниже), которая уже успела сняться в «Кавказской пленнице», но она предпочла ему другого – уже известного актера Николая Бурляева.

А в первый раз Филатов женился в начале 70-х, когда работал на «Таганке». Его женой стала молодая актриса этого же театра Лидия Савченко. С ней он прожил более пяти лет, после чего их чувства постепенно угасли. И где-то году в 78-м у Филатова начался роман с другой коллегой по театру – Ниной Шацкой. Это был сложный роман, поскольку начался в ту пору, когда оба его участника были семейными людьми: Шацкая в ту пору была замужем за Валерием Золотухиным и воспитывала 9-летнего сына Дениса. Был момент, когда влюбленные даже решили расстаться и не подходили друг к другу целый год, хотя работали в одном театре. Но в итоге чувства взяли свое, и они опять сошлись. Только на этот раз уже окончательно и по-честному: расставшись со своими прежними половинами. Филатов ушел от первой жены в одной курточке и с чемоданом.

Перемены в личной жизни круто изменили и творческую карьеру Филатова – к нему пришла слава. Причем из разряда тех, что называются «как обухом по голове». Случилось это в 1980 году, когда на экраны страны вышел фильм-катастрофа Александра Митты «Экипаж», где Филатов исполнил роль гражданского летчика Игоря Скворцова. Стоит отметить, что первоначально в этой роли начал сниматься Олег Даль, но после двух месяцев съемок он от роли внезапно отказался, посчитав ее «не своей». А Филатов отказываться не стал и в итоге одним прыжком из безвестности скакнул в славу.

В «Экипаже» Филатов сыграл эдакого плейбоя Игоря Скворцова, у которого в наличии все необходимые атрибуты такого героя: квартира, машина, цветомузыка, слайды на потолке. Как сказала одна из героинь фильма по его адресу: «Кобель высшей марки». И Филатов играл его легко, изящно, с потрясающей иронией и шиком. Глядя на такого героя, даже мужчины невольно влюблялись в него, что уж говорить о женщинах. Как гласит легенда, сотни советских семейных пар распались из-за того, что жены, посмотрев «Экипаж», нашли своих мужей настолько никчемными по сравнению с тем, что сыграл Филатов, что тут же предпочли с ними расстаться.

Между тем сам Филатов к титулу секс-символа советского экрана отнесся с присущей ему иронией и в одном из интервью заявил: «Лучше всего про это сказал Жванецкий: „Худой, злой, больной – но какова страна, таков и секс-символ“. Я даже на пляже комплексовал раздеваться, а тут оказался в роли абсолютного супермена, в откровенной постельной сцене, правда сквозь рыбку – там был аквариум…»

После «Экипажа» Филатов мгновенно превратился в самого снимаемого актера советского кинематографа: только за пять лет (1980–1984) – на экраны страны вышло 14 фильмов с его участием. И во всех он играл главные роли, причем диаметрально разные: в «Грачах» он сыграл преступника, в «Петле» уже перевоплотился в работника МУРа, в «Избранных» – в немецкого барона, в «Успехе» – в театрального режиссера и т. д.

В ноябре 1983 года закрутились события вокруг Театра на Таганке. Юрий Любимов уехал на лечение в Лондон, а когда пришла пора возвращаться, внезапно заявил, что остается на Западе. Поэтому в начале следующего года вместо него на «Таганку» пришел режиссер Театра на Малой Бронной Анатолий Эфрос. Часть коллектива «Таганки» встретила это назначение крайне болезненно, а ряд актеров и вовсе ушли из театра, хлопнув дверью. Среди них был и Филатов, который вместе с двумя своими коллегами – Вениамином Смеховым и Виталием Шаповаловым – подался в театр «Современник». И хотя пробыли они там сравнительно недолго – до мая 1987 года, – однако успели сыграть в нескольких премьерных спектаклях и дать ряд интервью в прессе, где не очень доброжелательно отзывались о новом режиссере Театра на Таганке. Когда в январе 1987 года Эфрос внезапно скончался, эти высказывания будут ставиться бывшим таганковцам в упрек: вот, мол, довели человека… Сам Филатов вскоре осознал свою вину и в одном из интервью заявил:

«Я свой гнев расходовал на людей, которые этого не заслуживали. Один из самых ярких примеров – Эфрос. Я был недоброжелателен. Жесток, прямо сказать… Но я не смог с собой сладить. И это при том, что Эфрос, мне кажется, меня любил. Потому что неоднократно предлагал мне работать. Причем так настойчиво. Можно сказать, настырно. А я с ним работать не хотел. Я виноват перед ним. На 30-летии „Современника“, куда ушел, я, так как это болело, стишок такой прочитал. Как бы сентиментальный, но там было: „Наши дети мудры, их нельзя удержать от вопроса, почему все случилось не эдак, а именно так, почему возле имени, скажем, того же Эфроса будет вечно гореть вот такой вопросительный знак“. Хотя это было почти за год до его смерти, но он был очень ранен. Как мне говорили…

Я был в церкви и ставил за него свечку. Но на могиле не был. Мне кажется, это неприлично. Встретить там его близких – это совсем…»

Помимо работы в театре, Филатов продолжал активно сниматься в кино. В конце 80-х на экраны вышли сразу несколько фильмов, в которых актер сыграл центральные роли. Среди них: «Чичерин» (1986), «Забытая мелодия для флейты» (1987), «Загон», «Город Зеро», «Шаг» (все – 1988).

Небывалый успех сопутствовал Леониду и на поэтическом поприще. В 1986 году свет увидела его знаменитая сказка для театра «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Эту сказку тут же бросились ставить многие российские театры, а телевидение упросило Филатова сделать экранизацию.

В конце 80-х Л. Филатову присвоили звание заслуженного артиста РСФСР.

В 1990 году состоялся режиссерский дебют Филатова в кино – он снял фильм «Сукины дети».

Между тем начало 90-х подвело окончательную черту под мифом о некогда монолитном Театре на Таганке. А началось все с того, что Любимов решил существенно обновить труппу театра и избавиться от «балласта». Часть труппы, естественно, испугалась такого поворота событий и создала оппозицию, которую возглавил Николай Губенко. Конфликт между двумя группировками стал стремительно нарастать, и дело вскоре дошло до откровенной неприязни: в конце января 1992 года Любимов приказал работникам театра не пускать в театр Губенко для участия в спектакле «Владимир Высоцкий».

Вот как эту ситуацию описывал сам Л. Филатов: «Конфликт Губенко и Любимова был не социальный, а личный: Любимов не пустил его на спектакль, это серьезное оскорбление. И одновременно за спиной актеров начал решать, с кем он заключает контракт, а с кем нет. Вот тогда люди стали примыкать к Губенко, ставить на него: „Коля, спасай!“ Он почувствовал свою ответственность и пошел до конца. Мне показалось, что в этой ситуации надо быть с ним, невзирая на то, что в глазах большинства мы оказались врагами мэтра и чуть ли не предателями. История рассудила так, что победа осталась за Любимовым. Но я бы сегодня поступил так же. Даже несмотря на мой уход от Эфроса и последующее возвращение „под Любимова“…»

Поскольку в конфликте Любимов – Губенко наш герой принял сторону последнего, он перешел в труппу нового театра «Содружество актеров Таганки», который соседствовал с любимовским.

В последние годы жизни Филатов пережил столько драматических событий, сколько ему не приходилось пережить за все предыдущие годы. Сюда вместились и конфликт с Любимовым, и гневная переписка с Валерием Золотухиным, ходившая в Москве по рукам, и уход в «Содружество актеров Таганки», и неоконченная авторская картина «Свобода или смерть», и статья в «Правде» от сентября 93-го, где Филатов сообщил, что ему противна не только нынешняя власть, но и те его коллеги-интеллигенты, которые бросились вылизывать все интимные места у этой власти (вот почему интервью с актером носило хлесткое название «Как мерзко быть интеллигентом»).

По словам Филатова: «Я был очень злой. Может, это не выражалось ясно, но сейчас понимаю, что был. В молодости это как бы еще оправдываемо. Но я был такой же противный в возрасте, когда уже нельзя, когда люди успокаиваются. Я был зол на весь мир и брезглив. Была целая серия интервью в газетах, пока я их не прекратил. Такая пора, когда я всех отторгал, всех обвинял… Вот, я думаю, и наказание пришло…»

Под наказанием Филатов имел в виду то, что случилось с ним в октябре 1993 года, – инсульт. Причем случился он в тот самый день, когда по Белому дому стреляли танки. Глядя на это страшное зрелище по телевизору, Филатов вдруг ясно осознал, к чему привела та свобода, за которую он так яростно боролся в августе 91-го. Видимо, осознание того, что в этом ужасе есть и его доля вины, и стало причиной инсульта, который сразил тогда актера.

Между тем многие стали искать в случившемся и некие мистические корни. Мол, актер задумал снимать передачу «Чтобы помнили» об умерших коллегах по сценическому ремеслу (первый выпуск появился летом того же рокового года), вот и понес наказание за свое пристрастие к могилам. Сам Л. Филатов прокомментировал эти разговоры следующим образом: «Я напугался, не скрою. Потому что один человек сказал, что у Ницше якобы есть фраза: „Когда долго вглядываешься в пропасть, пропасть начинает вглядываться в тебя“. Наверное, какой-то смысл в этом есть. Но, с другой стороны, я уже не могу остановиться и перестать делать эту передачу. Какие-то долги возникают…»

Тем временем врачи определили природу инсульта 93-го года в почечной недостаточности. Произошла интоксикация всего организма, когда все блокировалось, шлаки не выходили. Филатов попал в Институт трансплантологии искусственных органов. После этого за короткий период он побывал там четырежды и один раз у него даже случилась клиническая смерть. Но врачи сумели спасти артиста, удалив у него одну почку. Ему была поставлена инвалидность, которую сам Филатов всерьез не воспринимал – хоть и не с прежней интенсивностью, но все же продолжал работать: писал стихи, поэмы и вел телевизионную передачу «Чтобы помнили».

Весной и летом 1996 года на Филатова обрушился град всевозможных наград и званий. Власть забыла недавние высказывания артиста на свой счет (а новых выпадов актер себе уже не позволял, поскольку главным для него теперь стало его собственное здоровье), поэтому сделала все от себя зависящее, чтобы забыть о прошлом. В мае Филатов был удостоен звания народного артиста России, награжден премией «Триумф» и специальным призом «ТЭФИ» от Российской телевизионной академии. В июне того же года он был удостоен Государственной премии России.

20 августа 1997 года Филатов прочитал труппе театра «Содружество актеров Таганки» свою новую пьесу «Три апельсина», собственный парафраз классической пьесы Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам». В конце читки Губенко не без сарказма заметил, что хотел бы сыграть премьеру к грядущему в сентябре юбилею Юрия Любимова.

Однако в начале октября состояние здоровья Филатова внезапно ухудшилось. В течение нескольких дней организм актера функционировал на искусственной почке. Наконец 10 октября ему была сделана операция по пересадке почки, которую провел директор Института трансплантологии и искусственных органов академик Валерий Шумаков.

После этого ровно шесть лет Филатов боролся с болезнью. Это была мучительная борьба, которая не каждому человеку под силу. Вообще люди с донорской почкой живут максимум 8—10 лет. Филатов прожил чуть меньше.

В середине октября 2003 года Филатов выступал на концерте у друга своей юности Михаила Задорнова, а три дня спустя у него поднялась температура. Как назло, в тот период на даче актера отключили воду и отопление. В итоге Филатов подхватил воспаление легких, что при его ситуации было смерти подобно. Филатова немедленно доставили в ЦКБ.

В те дни вся страна переживала за артиста, следя за состоянием его здоровья по газетам. Друзья Филатова делали все возможное, чтобы помочь ему: приезжали в больницу, собирали деньги на дорогостоящие медикаменты. К сожалению, несмотря на все старания врачей и молитвы сотен тысяч людей, чуда не произошло. Донорская почка требовала низкого иммунитета. А чтобы вылечить воспаление легких, надо было поднять иммунитет. В результате почка отказала, давление рвануло вверх, на организм набросились стафилококки, герпес. Даже если бы удалось вылечить пневмонию, с новой донорской почкой Филатов жить бы уже не смог. И был бы обречен остаток дней провести на гемодиализе – подключении к искусственной почке. А это мучение невероятное. Господь, видно, сжалился над Филатовым и послал ему смерть как избавление. Это случилось в воскресенье 26 октября 2003 года.

26 октября – Элем КЛИМОВ

Почти за три десятка лет своего пребывания в советском кинематографе этот режиссер снял всего пять фильмов. Однако благодаря тому резонансу, который некоторые из этих картин вызвали в обществе, имя этого режиссера вошло в анналы отечественного киноискусства.

Элем Климов родился 9 июля 1933 года в Сталинграде (нынешний Волгоград) в семье ответственного партийного работника. Долгое время сам Климов считал, что именем Элем родители назвали его по идеологическим соображениям – в честь Энгельса – Ленина – Маркса. Но много позже, когда он уже стал взрослым, мама призналась ему, что то была целиком ее инициатива: она была страстной почитательницей произведений Джека Лондона и старшего сына (младший сын, Герман, родится в начале 40-х) назвала в честь героя его романа «Заря пламенеет».

Когда началась война, Климовы продолжали жить в Сталинграде, однако в октябре 42-го, когда враг подошел вплотную к городу, вынуждены были эвакуироваться в глубь страны. А когда война закончилась, в родной город, полностью разрушенный, они уже не вернулись и осели в Москве. Здесь Климов окончил школу и поступил в авиационный институт. Закончил его в 57-м, но по специальности – авиационный инженер – так и не работал, предпочтя устроиться в молодежную редакцию Всесоюзного радио и телевидения. А когда на рубеже 60-х в кинематографе был объявлен набор талантливой молодежи, Климов решил попробовать свои силы там, поступив на режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Ефима Дзигана).

ВГИК Климов закончил в 1964 году, причем со скандалом. В качестве дипломной работы он собирался снимать фильм «Все на карнавал», но из этой затеи ничего не вышло – руководство материал запретило. Настрожил его необычный, странноватый герой – массовик-затейник в парке Горького (играть его должен был Евгений Евстигнеев). В этом образе учуяли «нехороший» подтекст: герой имел в прошлом достойную биографию, воевал на фронте и вот тебе на – потешает толпу в парке отдыха, ходит на ходулях. Короче, фильм Климову снимать не разрешили. Тогда на помощь студенту пришел «Мосфильм», руководство которого согласилось с тем, чтобы он снял у них комедию «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» в качестве своей дипломной работы. Правда, категорически против этого был ректор ВГИКа Грошев, который все ноги себе истоптал в хождениях по высоким кабинетам, но сражение в итоге проиграл – видно, за студента из номенклатурной семьи тоже было кому заступиться.

Фильм снимался с невероятными трудностями. И дело было совсем не в технической стороне дела, а в идеологической, поскольку невинную на первый взгляд комедию про школьников, отдыхающих в пионерском лагере, Климов превратил в иносказательную историю. По его же словам: «Это была картина против системного идиотизма, перечеркивающего индивидуальность. Против демагогической ахинеи, впитавшейся во все поры общества…»

Первые сомнения, что режиссер-дебютант снимает что-то не то, закрались в головы киношных руководителей после первой его экспедиции, когда съемочная группа вернулась в Москву. На «Мосфильм» немедленно приехал председатель Госкино Романов и потребовал показать отснятый материал. Климов показал, но не все, а самые спокойные и невинные эпизоды. Руководство ничего не заподозрило. Но когда группа отправилась во вторую экспедицию и оттуда кто-то доложил в Москву, что Климов снимает материал, идущий вразрез сценарию, поступила команда: съемки остановить. Однако выручил директор картины, который положил телеграмму под сукно. В результате съемки были благополучно завершены, сожрав значительное количество денег. После этого обратного пути уже не было – только вперед.

Когда фильм был готов, его хотели положить «на полку», обвинив в антисоветчине. А эпизод с похоронами бабушки и вовсе назвали антихрущевским (там люди несли портрет, на котором покойница была похожа на Хрущева). Однако в отличие от руководства Госкино Хрущев никакой антисоветчины в фильме не углядел и разрешил ее к выпуску. Так вышло, что «Добро пожаловать…» стал последним фильмом Хрущева, который он спас от поругания: в октябре 64-го Никиту Сергеевича отправили на пенсию.

Между тем в те же годы изменилась личная жизнь Климова: он женился. Жену себе он выбрал из коллег: ею стала режиссер Лариса Шепитько. В первый раз они увиделись в 60-м, когда Климов только поступил во ВГИК, а Лариса его уже заканчивала. В институте она считалась одной из самых красивых и привыкла к постоянному вниманию к себе студентов. Вот и в тот день, когда она стояла в очереди за стипендией, за ней пристроился какой-то молоденький студентик, который попытался с ней познакомиться: отпустил по ее адресу несколько дежурных комплиментов. Но Лариса сразу его «отшила». Этим студентиком был Климов.

С тех пор они не виделись около трех лет. В 63-м Шепитько взялась снимать свой первый самостоятельный фильм «Верблюжий глаз». Работа над картиной шла трудно (натурные съемки велись в пустыне), и Шепитько здорово подорвала себе здоровье. Когда начался монтаж, она угодила в больницу с инфекционной желтухой, и тогда на помощь ей пришел ее несостоявшийся кавалер – Климов, который не только провел всю звукозапись, но и переназвал картину: она стала «Зноем». Волею судьбы, Климову будет суждено помогать Шепитько не только на первой картине, но и завершать за нее последнюю, посмертную.

Фильм «Добро пожаловать…» был с восторгом принят не только зрителями, но и коллегами Климова, что бывает крайне редко. Молодого режиссера считали талантливым, ему прочили блестящее будущее: дескать, теперь все пойдет как по маслу. Но вышло все наоборот, и очень скоро Климов из перспективного режиссера превратился в неудачника. Все началось с картины «Похождения зубного врача». Климов снял его в 1966 году, но фильм не получился, о чем и сам режиссер неоднократно говорил. Картине дали 3-ю категорию и выпустили тиражом всего 25 копий.

После этого неудачи посыпались на Климова одна за другой, когда сразу несколько проектов, которые он хотел осуществить, так и не воплотились в жизнь. Он не смог экранизировать «Левшу» Лескова, «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Вымыслы» по сценарию собственного брата Германа, а также фильм «Сказки Гофмана», который ему предлагали снять западные немцы. Но больше всего крови выпил у Климова проект о Григории Распутине под названием «Агония».

История этого фильма берет свое начало в 1967 году. Театральный режиссер Анатолий Эфрос принес на «Мосфильм» заявку на съемки фильма по пьесе Алексея Толстого «Заговор императрицы», которую практически сразу запустили в производство. Но Эфрос по каким-то причинам то ли не смог справиться со сценарием, то ли охладел к нему, и «Мосфильм» от его услуг вынужден был отказаться. Вот тогда руководитель главной студии страны Иван Пырьев переадресовал этот проект Элему Климову. Однако Климов, познакомившись с пьесой, экранизировать ее отказался. Тогда Пырьев использовал последний аргумент – козырный. Он сообщил, что, после того как многие проекты Климова закрылись, его режиссерская карьера может попросту закончиться. Поэтому единственный шанс для него – снять что-нибудь юбилейное к 50-летию Октября. В итоге Климов сдался. Однако радости никому это все равно не принесло.

Когда спустя некоторое время он принес свою сценарную заявку Пырьеву, тот пришел в ужас. Он понял, что из исторической драмы молодой режиссер собирается сделать трагифарс, да еще с элементами мистики. Пырьев даже подумал, что Климов малость тронулся умом – настолько дикими выглядели некоторые его задумки. Поэтому Пырьев Климова отпустил, а сам поехал в Госкино и фильм остановил.

В течение последующих шести лет идея с «Агонией» пылилась на полках «Мосфильма». За это время Климов успел снять (вместе со своим братом Германом) всего один фильм, далекий от политики, – «Спорт, спорт, спорт». Как вдруг в Госкино грянули перемены. В августе 72-го в кресло председателя сел Филипп Ермаш, который, дабы произвести на киношную публику хорошее впечатление, запустил сразу несколько смелых проектов. В их числе была и «Агония». На этот раз проект двигался к своему экранному воплощению куда более резво, чем это было ранее.

Однако, как и в первом случае, удачи Климову это не принесло. Хотя фильм он все-таки снял, власти категорически отказались его выпускать в прокат, узрев в нем прямые аналогии с современностью. Им показалось, что под критикой последних дней царизма авторы имели в виду нынешнюю советскую действительность. Сам Климов позднее утверждал, что ничего подобного во время съемок и в мыслях не держал, однако факт остается фактом – перекличка фильма с тогдашней ситуацией в стране действительно имелась.

В «Агонии» был слабый царь и его фаворит Распутин, здесь – больной Брежнев и его медсестра, слухи о которой обильно ходили по стране (говорили, что она имеет на генсека сильное влияние и даже способствует принятию многих государственных решений). Там царский двор представлял из себя кучку проходимцев и мздоимцев, погрязших в разврате и коррупции, здесь – почти то же самое. Не случайно, что и роман Валентина Пикуля «У последней черты» на эту же тему – о Григории Распутине – был запрещен для публикации (в свет успеют выйти только два номера журнала, после чего Политбюро наложит на роман запрет).

1 августа 1975 года шеф КГБ Юрий Андропов родил на свет секретную записку за номером 2058, посвященную фильму «Агония». В ней сообщалось следующее:

«На киностудии „Мосфильм“ закончена съемка кинокартины Э. Климова „Агония“ по сценарию С. Лунгина и И. Нусинова, в которой показан „распутинский“ период Российской империи.

По имеющимся в органах безопасности данным, в этой кинокартине искаженно трактуются исторические события того времени, неоправданно большое внимание уделяется показу жизни царской семьи и интимной жизни Распутина. Кинокартина содержит сцены сексуального характера.

Поэтому, видимо, не случайно иностранные кинематографисты проявляют повышенный интерес к этому фильму, а прокатчики намереваются приобрести кинокартину для показа ее на зарубежном экране.

В связи с изложенным Комитет государственной безопасности считает нецелесообразным выпускать фильм «Агония» на экраны страны и для продажи его за рубеж».

Эту записку Секретариат ЦК КПСС обсуждал во вторник, 12 августа. Естественно, ни одного возражения против доводов Андропова высказано не было. Все знали, что фильм не понравился даже самому генсеку, который после просмотра изрек всего лишь одну, но убийственную фразу: «А зачем?» (сам Брежнев на том Секретариате не присутствовал – отдыхал в Крыму). В итоге Секретариат вынес решение запретить фильм к выпуску на большой экран. Об этом было немедленно извещено Госкино, и уже 13 августа Ермаш издал распоряжение: исходные материалы и копии фильма сдать на хранение в Госфильмофонд.

Между тем неудачи, преследующие Климова, на «Агонии» не закончились. В 1977 году он запустился с очередным фильмом – «Иди и смотри» по «Хатынской повести» Алеся Адамовича. Это было уже совсем другое кино – про партизанскую войну в Белоруссии. Картина снималась в столь жесткой манере, что это вызвало замешательство в «верхах»: столь детально показывать на широком экране зверства фашистов еще никто из советских режиссеров не решался. В итоге Госкино не нашло ничего лучшего, как закрыть картину, чтобы не травмировать психику зрителя. Однако этот вердикт травмировал самого Климова.

После закрытия фильма здоровье режиссера впервые дало сбой: на нерной почве у него началась сильнейшая экзема. Родилось ощущение, что он уже никогда не сможет работать, не найдет сил, чтобы выйти из этого кризиса. Ситуацию усугубляло еще и то, что жена Климова Лариса Шепитько в это же самое время была на самом гребне славы, которую ей принес фильм «Восхождение». По словам Климова: «Вот тогда я буквально возненавидел Ларису, ее „Восхождение“, все эти ее отлеты и прилеты, фестивали, премьеры, цветы, пресс-конференции. В каждом взгляде ее мне чудилось самодовольство, самоупоение, презрение ко мне, несчастному, который проиграл, раскис, распался. Все раздражало меня в ней, любое прикосновение обжигало. Я уезжал, уходил, „гостил“ у друзей. Это был самый трудный период в нашей общей жизни…»

К счастью, семья Климова тогда не распалась: супруги нашли в себе силы понять друг друга, хотя бы ради сына – 4-летнего Антона. Однако их счастье после этого длилось недолго – всего полтора года. А 2 июля 1979 года Лариса Шепитько погибла в автомобильной катастрофе.

Трагедия произошла на 187-м километре Ленинградского шоссе. «Волга», в которой Шепитько ехала на съемки своего очередного фильма, выскочила на встречную полосу и врезалась в «КамАЗ». Вместе с Ларисой погибли еще пятеро ее коллег: оператор Владимир Чухнов, художник Юрий Фоменко и еще три ассистента. Говорят, на похоронах жены Климов произнес такие слова: «Это мне Гришка Распутин мстит. Не надо было его трогать».

Последний фильм Шепитько доснимал Климов. В прокат он вышел в 1982 году и назывался коротко – «Прощание».

В том же 82-м сдвинулась с мертвой точки и ситуация с запрещенной «Агонией»: ее разрешили к выпуску, но только за границей. И уже осенью того же года фильм был отмечен призом на Международном кинофестивале в Венеции. Причем роль при этом сыграли не только художественные качества фильма, но и политика – на Западе любили поощрять советские фильмы, которые гнобила власть. В советский прокат «Агония» вышла спустя три года – уже при новом генсеке Михаиле Горбачеве.

К тому времени Климов уже не был в опале и снял свой очередной фильм – многострадальную ленту «Иди и смотри» про зверства фашистов в Белоруссии. Фильм был снят в несвойственной для советского кинематографе жесткой манере. Ужасы войны были показаны с такой натуралистичностью, что на многих сеансах некоторым зрителям становилось плохо прямо в кинотеатрах. Несмотря на это, фильм собрал в прокате почти 30 миллионов зрителей (6-е место) и получил множество призов на различных кинофестивалях как у себя на родине, так и далеко за ее пределами.

Тем временем в стране полным ходом шла перестройка. Новое руководство страны рьяно взялось за дело, взяв за основу либеральные идеи хрущевской «оттепели». В итоге именно либералы и стали доминировать во всех новых начинаниях, кроя ситуацию по своим лекалам. А поскольку кинематограф был важнейшим из искусств, оставить его без внимания новое руководство никак не могло. Более того, именно его оно собиралось сделать главным тараном в идеологической перестройке общества. В итоге в мае 1986 года состоялся 5-й съезд Союза кинематографистов СССР, который произвел своего рода революцию: сместил все старое руководство и выбрал новое. Во главе Союза был поставлен Элем Климов, который в силу своей прежней опальности был на хорошем счету у горбачевской команды.

Климов впрягся в новую должность со всем энтузиазмом. Он, как и многие тогда, находился под влиянием пафоса перестроечной романтики. Но этот энтузиазм продлился недолго. Уже спустя два года, в 88-м, Климов понял, что вся энергия перестройки уходит в паровозный гудок: слов много, а конкретных дел практически нет. А те дела, что вершатся, ведут страну не к светлому будущему, а в еще большую кабалу, несравнимую с той, что была при прежней власти. Взять тот же кинематограф. Разрушив Госкино и создав по всей стране множество частных кинообъединений, руководителям Союза кинематографистов мечталось, что теперь эти объединения явят миру подлинные шедевры: высокохудожественные, одухотворенные. Но вышло иначе: на смену прежнему советскому кинематографу с его гуманизмом и высокой духовностью пришел какой-то суррогат из «чернухи», «порнухи» и бандитского экшна. Люди получили свободу… и ею захлебнулись. Когда Климов это понял, он решил уйти сначала в бессрочный отпуск (на его место встал Андрей Смирнов), а потом и вовсе из руководства СК. Видимо, не захотел быть пешкой в тех политических играх, которые вели «перестройщики».

Долгие годы Климовым владела мечта экранизировать «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова. Однако при Брежневе ему это сделать не дали, а при Горбачеве он и сам расхотел это делать. И не потому, что разочаровался в книге – просто понял, что теперь это уже никому не нужно. Общество стало другим, и это общество Климову было уже чуждо. Поэтому, уйдя с руководящего поста, он в большой кинематограф так и не вернулся. Вот и получилось, что, начав свою карьеру в кино с жизнелюбивой комедии «Добро пожаловать…», закончил ее Климов мрачной драмой «Иди и смотри».

За 20 лет своего режиссерского пути Элем Климов снял шесть фильмов. Не самый рекордный проказатель, если учитывать, что многие коллеги Климова за эти же годы снимали по полтора десятка картин. Но Климов был человеком вдохновения: есть оно – снимает, нет – молчит. А когда у него погибла жена, он и вовсе лишился этого вдохновения навсегда. По его же словам: «Когда друзья меня укоряют, что я давно ничего не снимаю, я им объясняю, что для вдохновения мне просто надо влюбиться. Но не думаю, что это уже произойдет. Большая любовь всей жизни у меня уже была…»

Уйдя из кино, Климов целиком отдался другому любимому занятию – писал стихи. Многие из них были посвящены его единственной любви – Ларисе Шепитько.

Луга, леса, Лариса…
Льют листья легкий свет…
Я в отлетевшей мысли
Ищу твой ломкий след…

Скончался Элем Климов поздней осенью2003 года. В последние годы он вел жизнь затворника: не давал интервью, не посещал собрания и тусовки киношной общественности. Даже свой юбилей – 70-летие – отметил без всякой помпы в кругу родных и близких. А спустя два месяца – 11 сентября – у юбиляра случился ишемический инсульт. Он был помещен в НИИ нейрохирургии имени Бурденко. Но поскольку в сознание режиссер так и не пришел, его перевели в Волынскую больницу, являющуюся филиалом Кремлевки. Но и тамошним врачам спасти именитого пациента не удалось.

В воскресенье 26 октября врачи позвонили сыну режиссера Антону и попросили его срочно приехать в связи с критической ситуацией. Антон приехал не один: с ним был брат Климова Герман и священник. Больной был в глубокой коме. Но еще дышал. Однако спустя двадцать минут сердце режиссера перестало биться. Как констатировали врачи, смерть наступила от гипоксии мозга.

29 октября – Григорий ЧУХРАЙ

Этот режиссер за свою долгую творческую карьеру снял восемь фильмов. Однако он мог снять всего одну картину – «Балладу о солдате» – и уже ничего больше не снимать, поскольку эта великая лента сразу обессмертила его имя. Этой картиной режиссер-фронтовик Чухрай отдал дань памяти миллионам своих соотечественников: и тем, кто выстоял в лихую годину, и тем, кто остался лежать на полях сражений.

Григорий Чухрай родился 23 мая 1921 года в городе Мелитополе на Украине. Когда мальчику исполнилось три года, его родители развелись и он остался с матерью. Поскольку она была ярой коммунисткой и все силы отдавала партийной работе, Григорий бóльшую часть дня был предоставлен самому себе. Целые дни он проводил во дворе и на улице, общался со сверстниками и ждал возвращения мамы. Она приходила усталая, но всегда активная, кормила сына, готовила пищу на завтра и расспрашивала обо всем; говорила с сыном как со взрослым и без словесных назиданий руководила его поступками. Ее независимость и скромное достоинство, ее отношение к людям, к работе были главными факторами воспитания Григория.

Поскольку партия посылала маму Чухрая работать в разные области, семья не жила на одном месте. В 30-е годы из Мелитополя они отправились в Баку, где мама Григория работала на руководящей должности в милиции. Там она вышла замуж вторично и вскоре вся семья переехала в Москву, в отдельную комнатку в общежитии на Лиственной аллее. Григорий был определен в школу в районе Тимирязевской академии. Но поскольку класс принял его плохо – ребята смеялись над украинским диалектом новичка, – Григорий частенько прогуливал уроки и либо шел в Политехнический музей, либо смотрел кино в кинотеатре «Художественный». Именно эти походы привили будущему режиссеру любовь к кинематографу, которую он пронес через всю жизнь.

В 1939 году Чухрай закончил школу и подал документы во ВГИК. Однако накануне экзаменов в институт пришел офицер из военкомата и объявил, что юноши, родившиеся в 1921 году, призываются в армию. Как ни странно, но Чухрай не огорчился этому событию. Он подумал: «Какой из меня пока режиссер? Что знает о жизни десятиклассник? А вот послужу в армии – получу опыт, возмужаю. Вот тогда и можно учиться искусству». Однако ждать пришлось гораздо дольше, чем думал Чухрай: помешала война.

Григория призвали в воздушно-десантные войска, и уже в самом начале войны – на вторые сутки – он мог погибнуть. В лесу под Полтавой он нос к носу столкнулся с фашистским диверсантом – здоровенным мужиком, который едва его не задушил. К счастью, шум борьбы услышал однополчанин Чухрая и расстрелял диверсанта. Однако пуля задела и Чухрая: у него оказалась перебита малая лучевая кость. После лечения в медсанбате Чухрай снова вернулся на фронт. Он воевал на Украине, на Тамани, защищал Сталинград, выходил из окружения, прыгал в тыл врага, был еще трижды ранен. Последнее ранение Чухрай получил в апреле 45-го в бою у города Папа, на пути к Вене. Поэтому День Победы он встретил в госпитале. Демобилизовали Чухрая в конце декабря 1945 года. Он вернулся в Москву, причем не один, а с молодой женой Ириной, с которой познакомился в Ессентуках еще в начале войны, а женился на ней в мае 44-го.

Вернувшись с фронта, Чухрай подал документы во ВГИК и был принят еще на собеседовании. Правда, не потому, что был таким умным (даже не смог назвать ни одного из авторов репродукций, которые ему показали экзаменаторы), а потому что сумел понравиться своей честностью и прямотой председателю комиссии Сергею Юткевичу. Однако спустя два года тот же Юткевич захотел отчислить Чухрая за непосещение лекций, не зная о том, что у студента-фронтовика открылись старые раны и он вынужден был мотаться по больницам. Спасла Чухрая преподаватель ВГИКа Матильда Итина, которая сумела доказать своим коллегам, что Чухрай сумеет с лихвой наверстать упущенное.

К слову, когда в 50-м в стране шла кампания по борьбе с космополитизмом и Юткевича исключили из ВГИКа за то, что он написал книгу о Чарли Чаплине (а не о советских режиссерах Пырьеве или Герасимове), единственным, кто встал на его защиту, был Чухрай. Он выступил на собрании в защиту мэтра, за что был немедленно вызван «на ковер». Однако бывший фронтовик не испугался – и не такое видел на войне. Держался он уверенно, глаза не отводил и его оставили в покое. Хотя Юткевича все-таки уволили.

В самом конце обучения, перед сдачей диплома, Чухрай опять угодил в больницу. Из-за этого ему так и не удалось снять дипломный фильм. Кроме этого, его уволили с должности руководителя художественной самодеятельности, где он подрабатывал, чтобы содержать семью (к тому времени у них с Ириной родился сын Павел). Чтобы расплатиться с долгами, Чухраю пришлось пойти на все тяжкие: он продал шинель и стал искать другой заработок. Но найти работу никак не удавалось. И тут ему на помощь пришел его преподаватель по ВГИКу Михаил Ромм: он пригласил его в качестве своего ассистента в картину «Адмирал Ушаков». На дворе стоял 1952 год. Поработав у Ромма, Чухрай вскоре вернулся в Москву, но работы по специальности найти так и не смог. И отправился в Киев, на тамошнюю киностудию. Там пробыл два с половиной года, однако самостоятельной постановки так и не добился, работая «на подхвате». И вот тут его опять выручил Ромм. Он приехал в Киев по делам и случайно столкнулся с Чухраем. А тот тогда опять маялся без работы: руководство студии не разрешило ему экранизировать повесть Бориса Лавренева «Сорок первый». Узнав об этом, Ромм пообещал помочь пробить эту постановку в Москве. И как только вернулся в столицу, рассказал об этом руководителю «Мосфильма» Ивану Пырьеву. И тот вызвал Чухрая в Москву.

Фильм, которому суждено было стать шедевром отечественной кинематографии, создавался в тяжелых условиях. Мытарства начались еще на стадии сценарной работы, когда Чухрай не смог найти общего языка со своим соавтором Григорием Колтуновым. Последний был настроен создать идеологически правильный сценарий, где любовь Марютки к Говорухе-Отроку была классовым преступлением. Однако Чухрай считал, что Марюткой двигало вполне естественное чувство и никакой идеологической подоплеки в этой любви не было (в годы хрущевской «оттепели» в кругах творческой интеллигенции стало модным игнорировать идеи классовой борьбы, на которых, собственно, и базировалось советское искусcтво). На этой почве разразился скандал, который был вынесен на обсуждение руководства студии. Победил в этом споре Чухрай, поскольку глава студии Пырьев встал на его сторону.

Когда начались съемки фильма, у Чухрая возникли новые сложности, на этот раз с оператором Сергеем Урусевским. Тот считался уже маститым (был дважды лауреатом Сталинской премии) и начал учить режиссера-дебютанта уму-разуму прямо на съемочной площадке. Но Чухрай оказался не лыком шит. Однажды, после того как Урусевский отказался выполнять его установки и не пришел на съемки, он созвал собрание, где вынес этот конфликт на обсуждение. В итоге весь коллектив проголосовал против Урусевского. Когда тот узнал об этом, он испугался и пошел на попятную: согласился выполнять все установки Чухрая, лишь бы он не отправлял его обратно в Москву (съемки велись на Каспии, под Красноводском).

Были во время съемок и другие конфликты. Например, супруг актрисы Изольды Извицкой, игравшей Марютку, Эдуард Бредун однажды выпил лишнего и захотел выяснить отношения с Чухраем (ему показалось, что тот нетактично ведет себя на съемочной площадке с его женой). Бредун полез на режиссера с кулаками, не зная, что тот на фронте был десантником и мастерски владел приемами рукопашного боя. Поэтому Бредун не успел даже руку занести для удара, как мгновенно оказался на полу. На следующий день драчуна отправили в Москву.

Наконец, последнее серьезное испытание поджидало Чухрая в Москве. Когда группа вернулась в столицу, чтобы начать монтаж фильма, выяснилось, что на Чухрая завели уголовное дело по обвинению в перерасходе средств. И кто знает, как бы в дальнейшем сложилась судьба молодого режиссера (в худшем случае его вполне могли упечь за решетку, в лучшем – выгнать из кинематографа с «волчьим билетом»), если бы отснятый материал не произвел на студийное начальство самое благоприятное впечатление.

И все же даже после того, как работа над картиной была завершена и многими угадывался ее будущий успех, кое-кто из участников съемок продолжал в этом сомневаться. Наиболее принципиальным противником продолжал оставаться автор сценария Колтунов, который написал на имя И. Пырьева записку следующего содержания: «Уважаемый Иван Александрович. Только что я посмотрел материал картины молодого режиссера Чухрая. Ставлю вас в известность, что под этой белогвардейской стряпней я не поставлю своего честного имени».

В советском прокате «Сорок первый» собрал 25 миллионов 100 тысяч зрителей. В мае того же, 1957 года фильм был отправлен представлять советскую кинематографию в Канны. Причем произошло это в общем-то случайно. Киношное начальство не хотело этого делать, считая, что негоже посылать на Запад фильм, который прославляет белогвардейщину. Но картину посмотрел сам Никита Хрущев, который не нашел в нем ничего крамольного. И дал отмашку.

В Каннах «Сорок первый» конкурировал с американским блокбастером Майкла Тодда «Восемь тысяч миль под водой». Это был грандиозный по спецэффектам фильм, но абсолютно пустой по содержанию. В нем участвовала Элизабет Тейлор. Однако реклама у фильма была грандиозная: все Канны усеяли плакатами с названием картины и на улицах города даже устраивались карнавальные шествия, посвященные «Восьми тысячам…». Все это, естественно, и сыграло свою роль: творение Тодда взяло Главный приз. Но и «Сорок первый» оставить без награды руководство фестиваля не имело права. Во-первых, фильм и в самом деле был снят на высоком профессиональном уровне. Во-вторых, он нес в себе важную политическую составляющую, которую устроители фестиваля не могли проигнорировать. Дело в том, что во Франции проживало много бывших русских, покинувших родину после революции 17-го года, которые были весьма восторженного мнения о фильме Чухрая. Ведь это был первый советский фильм за последние 30 лет, где белогвардейца показали с положительной стороны. В итоге, учитывая все эти обстоятельства, «Сорок первый» наградили Большим призом жюри. Это оказалось не последней наградой фильма: в том же году он был удостоен приза на фестивале в Эдинбурге.

Следующий фильм Чухрая тоже был посвящен военной тематике. Только теперь речь в нем шла о событиях другой войны – Великой Отечественной, о которой режиссер знал не понаслышке. Еще студентом ВГИКа Чухрай мечтал снять подобный фильм, причем тот виделся ему не пафосным – с красивыми взрывами и героическими смертями, – а камерным, по-человечески правдивым. По словам Чухрая: «Меня огорчало, что даже в хороших фильмах были кадры с солдатами, которые шли в атаку, „красиво“ умирая на глазах у зрителей. Я думал: в этой цепи, среди атакующих, мог быть и я, а зритель, развалившись в кресле, любовался бы, как я красиво умираю. За войну я видел очень много смертей и знаю: смерть никогда не бывает красивой. Любоваться ею безнравственно. И тогда я решил, что обязательно сниму фильм о своем сверстнике – русском солдате. Я еще не знал, каким будет мой фильм. Но я уже твердо решил, что в этом фильме не будет показана смерть героя – это, казалось мне, зрелище не эстетическое…»

Все началось летом 1957 года, когда по экранам страны с триумфом шел первый фильм Григория Чухрая «Сорок первый». Как-то домой к режиссеру заявились два сценариста – Валентин Ежов и Будимир Метальников, – которые предложили ему осуществить совместный проект – фильм на колхозную тему. Сюжет был незамысловат: председатели двух разных колхозов соревнуются между собой не только на трудовой ниве, но и на личной – они оба влюблены в красивую девушку-доярку. Чухраю проект не понравился, и он рассказал сценаристам свой – про молоденького солдата, который едет с фронта в отпуск к своей матери. Гости сказали, что это намного лучше, чем треволнения двух колхозных председателей. И согласились облечь чухраевскую идею в сценарную плоть. Так на свет появился сценарий еще одного будущего шедевра Григория Чухрая – «Баллада о солдате». Однако его путь к зрителю был не менее трудный, чем у «Сорок первого».

Сначала на сценарий ополчились коллеги Чухрая, которые посчитали, что сегодня более актуальны фильмы о современности, чем о прошлом. Но Чухрай не поддался этим настроениям и продолжал отстаивать свою точку зрения. Тогда его вызвал к себе руководитель Главка по производству художественных фильмов Александр Федоров. И стал горячо убеждать молодого режиссера в том, что после такого грандиозного успеха, какой выпал на долю «Сорок первого», Чухрай просто не имеет права браться за такой фильм. «Люди ждут от вас чего-то такого же масштабного, значительного, а вы хотите снимать кино про безусого юнца, едущего с фронта в отпуск домой, – говорил Федоров. – И зачем едет-то: латать крышу матери. А ведь вы бывший десантник, участник Сталинградской битвы! Неужели мало в вашей памяти героических фактов, чем то, что вы придумали в „Балладе“? Это же мелко!»

Но Чухраю хватило мужества и здесь не испугаться. «Я буду снимать этот фильм или уйду из кинематографа!» – заявил он. И киношное руководство сдалось.

Съемки фильма начились ранней осенью 1958 года с натурных эпизодов и проходили под Владимиром. Однако чуть ли не в первый съемочный день случилась беда: в одном эпизоде Чухрай выпал из автомобиля и сломал ключицу и голеностопный сустав. Его немедленно отвезли в военный госпиталь. После того инцидента впору было рвать на себе волосы, поскольку травмы режиссера грозили длительным простоем. Но, как показало будущее, это сослужило фильму самую лучшую службу. Именно в госпитале Чухрая вдруг осенило: он понял, что пригласил на главные роли не тех актеров: Олега Стриженова и Лилию Алешникову. Они никак не тянули на юных и целомудренных юношу и девушку, к которым пришла первая любовь. В итоге, едва выписавшись из больницы, Чухрай стал искать других исполнителей и нашел их среди дебютантов. Сегодня их имена знает каждый: Владимир Ивашов и Жанна Прохоренко.

Когда фильм был полностью готов, над ним внезапно сгустились тучи посильнее тех, что витали над «Сорок первым». Бдительные цензоры нашли в нем столько недостатков, что потребовали от Чухрая вооружиться ножницами и вырезать чуть ли не десяток крамольных эпизодов. Режиссер отказался. А когда его вызвал к себе министр культуры СССР Михайлов и стал стыдить в присутствии директора картины, Чухрай не сдержался… и схватил за грудки директора, который стал поддакивать министру. Министр немедленно связался со своим секретарем и потребовал вызвать… милиционера. Дескать, надо арестовать хулигана. Но Чухрай не стал дожидаться, пока его скрутят стражи порядка, и покинул кабинет сам. За этот поступок министр потребовал исключить Чухрая из партии, но коммунисты студии не согласились с вердиктом. И только поставили режиссеру на вид. А спустя несколько месяцев конфликт был благополучно забыт, поскольку фильм «Баллада о солдате» вышел в прокат и имел фантастический успех. И в мае 1960 года даже попал в программу Каннского фестиваля, где был награжден призом «За высокий гуманизм и исключительные художественные качества».

Третьим фильмом Чухрая стала драма на антисталинскую тему «Чистое небо». Причем поначалу никаких антисталинских мотивов в нем не предполагалось: это должен был быть фильм о судьбе летчика-испытателя Астахова, преодолевшего звуковой барьер. Но из-за того, что техническая сторона вопроса была прописана в сценарии безграмотно, запуск фильма пришлось отложить на год. И за это время Чухрай и сценарист Даниил Храбровицкий и внесли в сюжет модную в те годы (после XX съезда КПСС) антисталинскую тему: Астахова исключают из партии за то, что он во время войны был в плену.

Однако когда фильм был уже завершен и находился в монтаже, над ним сгустились тучи. Одна из работниц съемочной группы ранней весной 61-го написала письмо министру культуры СССР Екатерине Фурцевой, где сообщала, что новый фильм Чухрая «будет плевком в лицо партии». Фурцева немедленно приехала на «Мосфильм», чтобы лично удостовериться в том «плевке». Несмотря на то что картина еще не была смонтирована, она потребовала показать ей черновой материал. Чухрай показал. Фурцева посмотрела… и осталась довольна. Не смутила ее и антисталинская тема, поскольку министр прекрасно была осведомлена о том, что в руководстве партии зреет новая кампания по разоблачению Сталина (она случится спустя полгода – на ХХII съезде в октябре 1961 года).

Фильм «Чистое небо» вышел на экраны страны в мае 61-го и имел успех не меньший, чем два предыдущих творения Чухрая. К тому же тот год принес режиссеру еще и большую личную радость: у него родился еще один ребенок – дочь Лена.

После «Чистого неба» Чухрай снял еще несколько картин, однако они уже не шли ни в какое сравнение с его первыми тремя картинами. Это были вполне добротные ленты, но на звание шедевров не тянули. Во многом это можно объяснить тем, что Чухрай с середины 60-х взвалил на свои плечи еще одну ношу и стал совмещать режиссуру с административной деятельностью: возглавил на «Мосфильме» Экспериментальное творческое объединение (ЭТО) – первую и единственную в советском кино организацию, которая работала на хозрасчетной основе (то есть коллектив ЭТО получал гонорар в зависимости от кассового успеха фильмов, которые на ней снимались, в то время как на всех киностудиях оплата зависела от категории, утвержденной Госкино). В ЭТО Чухрай был художественным руководителем, а директором являлся Владимир Познер (отец нынешнего телеакадемика).

Один из первых фильмов, рожденных в ЭТО, – безусловный шедевр «Белое солнце пустыни». После этого в объединении родилось еще несколько шедевров: «Бриллиантовая рука», «12 стульев», «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Иван Васильевич меняет профессию» и др. А потом ЭТО закрыли, поскольку коммерческий подход не отвечал ни идеологии, ни базовым основам советской экономики. Например, ЭТО крайне неохотно бралось за некоммерческие проекты – так называемые производственные фильмы, поскольку те не приносили большой прибыли (одно из исключений – фильм Александра Сурина «Антрацит» о шахтерах). Кроме этого, существование ЭТО раскалывало и без того нестойкую киношную среду, рождая в ней зависть и корысть. В итоге объединение закрыли, как только для этого представился удобный повод.

Невольным могильщиком объединения оказался… Леонид Гайдай. Созданный им в ЭТО шедевр «Иван Васильевич меняет профессию» принес ему премиальные в размере 18 тысяч рублей. Узнав об этом, чиновники из ЦК КПСС вызвали «на ковер» Чухрая и потребовали объяснений. Он объяснил: дескать, фильм Гайдая собрал рекордное количество зрителей – 60,7 миллиона – отсюда и такие премиальные. «Но другие люди получают значительно меньше», – пытались урезонить режиссера чиновники. Тот парировал: «Они и дают государству несравнимо меньше. Пусть они снимут такой фильм, как Гайдай, и они заработают столько». Больше спорить с Чухраем не стали, а ЭТО закрыли. Вскоре после этого – в июле 1975 года – Владимир Познер скончался от сердечного приступа. Как скажет позднее сам Чухрай: «В моей жизни было только два трудных и сложных периода: Отечественная война и Экспериментальная студия».

Творческая активность Чухрая продолжалась до середины 80-х. За это время он снял еще несколько фильмов: художественные «Трясина» (1978) и «Жизнь прекрасна» (1980; совместно с Италией) и документальный «Я научу вас мечтать» (1985; совместно с Ю. Швыревым), посвященный кинорежиссеру М. Донскому.

К моменту выхода на экран последнего фильма Чухрай уже вырос до кинематографического генерала: 20 лет входил в секретариат Союза кинематографистов СССР, имел звание народного артиста СССР. С его мнением считались, его слово играло важную роль в решении многих кинематографических проблем. Но потом грянула перестройка, которая отодвинула старую гвардию от руководства и отправила ее на пенсию. На первый взгляд в случившемся не было ничего необычного: так было всегда, и тот же Чухрай в середине 60-х пришел в Союз кинематографистов на место кого-то из мэтров. Однако дальнейшие события показали, что похожими были только внешние формы смены руководства, а вот последствия совсем иными. И если поколение Чухрая создало множество замечательных картин, которые составили гордость отечественного кинематографа, то их последователям хвалиться было абсолютно нечем – ни одну из их работ даже близко к шедеврам отнести нельзя.

В последние годы жизни Чухрай отошел от дел кинематографа и целиком посвятил себя семье: детям, внукам. Был рад за своего сына Павла, который стал вполне благополучным режиссером, нашедшим свое место в новом российском кинематографе. Кроме этого, Григорий Наумович выпустил в свет две мемуарные книжки: о войне и кинематографе. Одну из них он закончил следующими словами: «Меня всегда удивляло, что война кончилась, а я остался жив. Почему именно мне такой подарок судьбы? Может быть, для того, чтобы продолжать дело, за которое отдали свои жизни миллионы моих сверстников? Эта мысль не кажется мне пустой. А служение этому делу и составляет цель моей жизни».

По меркам фронтовика, Г. Чухрай прожил долгую жизнь – 80 лет. Он скончался 29 октября 2001 года от сердечного приступа. Видимо, он чувствовал, что дни его сочтены. За день до смерти режиссер позвонил из больницы своему другу и попросил почаще бывать с его семьей – женой Ириной Павловной, сыном…

30 октября – Геннадий БЕЛОВ

Поздней осенью 1995 года из жизни ушел человек, которого каких-нибудь 20 лет назад знала вся страна. Его чистый, высокий, хрустального звучания голос пленил слух миллионов советских людей, которые буквально прилипали к экранам своих телевизоров, когда показывали концерты с участием этого артиста. И хотя шлягеров в его исполнении было не так много и все они относились к числу «негромких», однако славе этого человека могли позавидовать даже самые признанные мастера советской эстрады. Но самому певцу эта слава была не нужна. Будучи по жизни весьма скромным человеком, он никогда не пользовался плодами своего успеха: не требовал к себе повышенного внимания, не устраивал звездных скандалов, не интриговал против своих коллег. И когда пришли другие времена и стали модны другие песни, он предпочел не расталкивать никого локтями и ушел в сторону. Его ухода с эстрады никто не заметил. Впрочем, как и ухода из жизни: когда этот человек скончался, об этом не написала ни одна российская газета.

Геннадий Белов был ребенком Победы: он родился в Москве сразу после окончания войны, в период эйфории, охватившей страну-победительницу, – 2 ноября 1945 года. И вот ведь что парадоксально: время было полуголодное, однако многие дети, рожденные в преддверии Победы либо сразу после нее, впоследствии принесли славу своей родине, став людьми очень известными. В их числе Олег Янковский, Никита Михалков, Юрий Антонов, Геннадий Хазанов, Вячеслав Добрынин, тот же Геннадий Белов. Не иначе та эйфория от победы, которая охватила людей, стала именно тем «витамином», который способствовал росту таланта в будущих кумирах.

Талант певца проявился в Белове еще в младенчестве. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку в его семье пели все: и мама, и бабушка, и тетки. И Белов с пеленок слушал эти песни: под них засыпал вечерами, под них же и просыпался по утрам. И когда сам подрос и научился разговаривать, тоже стал петь эти песни по будням и праздникам. Голос у него был чистый, звонкий, из тех, что обычно зовут «колокольчиком». Когда этот голос услышал руководитель художественной самодеятельности в школе, где учился Белов, он тут же записал к себе талантливого мальчика в качестве солиста.

Однако, несмотря на явные успехи в песенном творчестве, долгое время Белов даже не думал связывать свою жизнь с этим видом искусства. Впрочем, как и с любым другим. Его семья была не богатой, приходилось экономить каждую копейку, поэтому, когда Белов закончил 8 классов, он поступил в текстильный техникум. Закончив его, устроился работать мастером на московский шелковый комбинат «Красная роза». И когда стал приносить в дом самостоятельный заработок, вновь вспомнил про пение – записался в кружок самодеятельности при комбинате. Там быстро выбился в число лучших солистов и стал участвовать в различных конкурсах и фестивалях. Тогда же стал брать уроки вокала у знаменитого педагога В. Щербакова, который считал Белова одним из лучших своих учеников. Да и сам Белов был в восторге от своего учителя: на его занятия он не бежал, а буквально летел через всю Москву.

В 60-е годы по всей стране действовали сотни тысяч кружков художественной самодеятельности, в которых обретались сотни талантливых молодых исполнителей из разряда «самородков». Однако не многим из них удалось заявить о себе во весь голос и стать знаменитыми. Причин было много: и удаленность от крупных центров, и неустроенный быт, и просто элементарное невезение. Но Белову повезло по всем статьям: у него был несомненный талант, замечательный педагог и отменное место прописки – Москва. В итоге все это и привело молодого певца на вершину эстрадного Олимпа.

Восхождение Белова к славе началось в самом начале 70-х. После множества самодеятельных конкурсов, в которых он имел счастье участвовать, он решил попробовать себя в конкурсе телевизионном. Была на советском телевидении такая передача – «Алло, мы ищем таланты!», где могли испытать свои силы молодые исполнители «с улицы» – то есть не профессионалы. Белов пришел туда с песней, казалось бы несовременной, – из тех, что пела его мама в послевоенную пору, – однако то, как он ее спел, покорило сердца слушателей. В их числе оказался и руководитель Ансамбля песни Всесоюзного радио и Центрального телевидения Виктор Попов. Плененный чистым голосом Белова, он немедленно разыскал его и пригласил солистом в свой прославленный коллектив. Так Белов сделал первый шаг на пути к славе.

Ансамбль числился по разряду самых раскрученных эстрадных коллективов, без участия которого не обходился почти ни один большой концерт на телевидении. Сам Виктор Сергеевич Попов был весьма значимой фигурой в эстрадном мире (наравне с Юрием Силантьевым, который руководил Эстрадно-симфоническим оркестром радио и телевидения) и, кроме названного ансамбля, руководил еще Детским хором радио и ЦТ, а также преподавал в Музыкальном институте имени Гнесиных. Знакомство с ним открыло перед Беловым прекрасную перспективу шагнуть на самую вершину эстрадного Олимпа.

С детским хором в те годы активно сотрудничал композитор Владимир Шаинский, который считался одним из главных «шлягеристов» советской эстрады – практически каждый год он выдавал «на-гора» несколько шлягеров, которые распевала вся страна. Узнав о том, что в хоре Попова появился певец с необычайно чистым голосом, он чрезвычайно заинтересовался этим и предложил Белову исполнить свою не самую новую песню – «Дрозды». Эта песня была написана еще в 1970 году, и за это время ее уже успели исполнить несколько певцов с мужественными голосами. Но песня в их исполнении не пошла. Белов предложил иную интерпретацию этого произведения – более мягкую и лиричную. И вот летом 1973 года песня в его исполнении была передана по Всесоюзному радио, после чего на следующее утро Белов проснулся знаменитым.

«Дрозды» стали суперпопулярными с первого же эфира и практически сразу вышли на грампластинке – фирма «Мелодия» выпустила 100-тысячный тираж шлягера в виде гибкого миньона, который разошелся в течение месяца. И «Мелодии» пришлось срочно допечатывать тираж. Но поскольку на обложке пластинки фотографии певца не было, да и по радио увидеть его было невозможно, миллионная аудитория усиленно гадала о том, как же выглядит певец с хрустальным голосом. Это гадание закончилось 1 января 1974 года, когда по 1-й программе телевидения в эфир вышла самая любимая эстрадная программа – «Песня года». Именно там Геннадий Белов предстал во всей своей красе перед многомиллионной аудиторией и спел неувядаемых «Дроздов».

Между тем попадание Белова на телевизионный экран было не случайным. Он понравился лично председателю Гостелерадио Сергею Лапину, который всячески привечал в своем ведомстве артистов коренной национальности – русских. Ведь до Лапина (а он пришел к руководству Гостелерадио весной 1970 года) на советских телеэкранах преобладали, как теперь принято говорить, лица еврейской национальности. В той же эстраде, к примеру, большинство звезд принадлежали именно к ним: Леонид Утесов, Иосиф Кобзон, Вадим Мулерман, Майя Кристалинская, Лариса Мондрус, Аида Ведищева, Нина Бродская и др. Вот почему, когда Лапин возглавил ЦТ, он взялся за чистку телеэфира, воспользовавшись международной ситуацией – ухудшением отношений СССР и Израиля. В итоге из приведенного выше списка артистов в телепрограммах остался один Иосиф Кобзон, поскольку тот никогда не чурался гражданско-патриотических песен, а остальные из телеэфира пропали (часть из них – Мондрус, Ведищева, Бродская – потом покинули страну). Им на смену пришли певцы вроде Льва Лещенко, Геннадия Белова, Евгения Мартынова, а также представители братских союзных республик: София Ротару (Украина – Молдавия), Роза Рымбаева (Казахстан), Яак Йоала (Эстония), ансамбли «Песняры» (Белоруссия), «Ялла» (Узбекистан) и др.

На протяжении нескольких месяцев песня «Дрозды» звучала из всех звуконосителей страны по нескольку раз на дню. Иной раз казалось, что включишь утюг – и оттуда звонкий и чистый голос Белова затянет: «Вы слыхали, как поют дрозды?..» Так длилось до середины апреля 1974 года, пока на телевизионных экранах не состоялась премьера телефильма «Анискин и Фантомас», где звучала новая песня в исполнении Белова – «Травы, травы». И вновь – успех, сопоставимый с успехом «Дроздов». Вот тогда стало окончательно ясно, что на нашей эстраде появился новый исполнитель, совершенно не похожий на большинство тогдашних звезд.

В те годы на советской эстраде в мужском вокале существовало два направления: гражданское и камерное. Причем представителей первого было больше, поскольку в 70-е годы чиновниками от искусства был окончательно взят курс на гражданскую тематику, а камерное исполнение попало в число неугодных (в «верхах» его презрительно называли «будуарным»). Поэтому «зеленая улица» была дана певцам с сильными голосами типа Муслима Магомаева, Льва Лещенко, Юрия Гуляева, Юрия Богатикова, а камерные певцы вроде Жана Татляна, Валерия Ободзинского находились в загоне. Последних мало издавали на пластинках, редко транслировали по радио и совсем не показывали по телевидению. Геннадий Белов хотя и был причислен к категории гражданских певцов, однако его репертуар напрочь исключал песни пафосного толка (про партию, комсомол и ударные стройки) и почти весь был построен на лирике. В этом же направлении двигались тогда еще несколько певцов: Евгений Мартынов и Сергей Захаров, однако последний чуть позже угодит в тюрьму за драку, и «лириков» в советской эстраде станет на одного меньше.

Появление Геннадия Белова на советской эстраде сподвигло многих известных композиторов на написание целой серии лирических шлягеров именно «под Белова». В числе этих композиторов значились: Владимир Шаинский, Евгений Птичкин, Александра Пахмутова. Был среди них и один корифей – Василий Соловьев-Седой. Правда, он «под Белова» песен не писал, но разрешил ему исполнить одну из прежних своих песен – «Где ж ты, мой сад?», которой в середине 70-х исполнилось почти 30 лет. Однако в эту старую песню Белов сумел вдохнуть новое звучание. Причем такое, что оно поразило даже самого автора.

В. Соловьев-Седой вспоминает: «Я знал многие трактовки этой песни. В разное время ее исполняли почти все артисты, соприкасавшиеся в своем творчестве с песней. Многие пели ее удивительно хорошо. И вдруг говорят, мол, молодой тенор Белов в Москве хорошо поет ее. К этому отзыву я прислушался, но не особенно взволновался и как-то забыл об этом. И вот однажды, включив радиоприемник, я услышал, как диктор назвал имя певца и песню, которая будет исполнена. Это были „Дрозды“ Владимира Шаинского и Сергея Острового. Мне очень понравилась доверительная и в то же время строгая манера артиста, и тут уж я заинтересовался им не на шутку. Позвонил в Москву, мне сообщили, когда я смогу услышать в исполнении Белова свою песню. Я слушал с волнением, а когда песня кончилась, захотел снова и снова слушать это пение и свою песню именно так спетую. Естественно, что песня в исполнении артиста 70-х годов другая немного, чем пели ее в 40-х годах, но Геннадий Белов так бережно, так чутко заново прочитал, так верно почувствовал ее, что кроме радости мне это ничего не доставило. Радости и за певца, и за себя немножко. Песня-то и через тридцать лет живет, и живет такой прекрасной жизнью!»

В середине 70-х Виктор Попов вынужден был покинуть Ансамбль песни радио и ЦТ, поскольку в силу своего возраста ему уже было трудно одновременно работать сразу в трех местах. В ансамбль пришел новый руководитель, с которым у Белова отношения не сложились. И он ушел в другую организацию – в Москонцерт. Поскольку у Белова не было никакого музыкального образования, он в те же годы поступает на эстрадное отделение ГИТИСа. Однако параллельно учебе продолжает карьеру певца, много гастролируя по стране и записываясь на радио и фирме «Мелодия».

А вот с телевидением дела обстоят сложнее: в «Песню года» его уже не пускают, что со стороны выглядит странно, поскольку в конце 70-х слава Белова была в своем зените (в последний раз Белов появился в этой передаче в конце 1976 года, исполнив песню «Шумят хлеба»). Особенно большой успех выпал на долю певца после того, как он начал сотрудничать с популярным композитором Давидом Тухмановым и спел две его песни: «Звездная песня неба» и «Здравствуй, мама». Однако когда в конце 1977 года в «Песню года» взяли «Звездную песню неба», Белова туда не пригласили, доверив эту песню другому исполнителю – Евгению Головину. Хотя вся страна знала и любила эту песню именно в исполнении Белова.

Слава ушла от Белова так же внезапно, как и пришла. В начале 80-х советскую эстраду занимали совсем иные ритмы – дискотечные, и многим певцам пришлось подстраиваться под новые веяния. Кому-то это удалось, кому-то нет. Белов относился к последним. Все вышло само собой: большинство композиторов бросились удовлетворять нужды дискотечного рынка, и Белов остался без нового репертуара (песни для высокого мужского голоса, каким он обладал, стали непопулярны). Если бы Белов имел возможность сам писать себе песни (как это делали Евгений Мартынов или Юрий Антонов), он бы наверняка остался на плаву. Но ему пришлось выживать в одиночку. Он обратился к песням 40—50-х годов, когда теноровых песен было множество. Подобрал себе соответствующий репертуар и стал с ним выступать. Однако потерпел неудачу, поскольку залы на его концертах собирались неполные и устроители терпели убытки. А уж когда в стране началась перестройка с ее «фанерными» попсовыми концертами, тут уж двери залов стали для Белова окончательно закрыты. Впрочем, не только для Белова: в разряд нерентабельных тогда угодили даже такие корифеи эстрады, как Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Юрий Антонов, Евгений Мартынов и многие другие. Единственная, кто остался на плаву даже в период «фанерного» бума, была Алла Пугачева – она собирала чуть меньшую аудиторию, чем выступления идола того времени группы «Ласковый май», однако провальными ее концерты не были.

Выброшенный на обочину эстрадной жизни, Белов все равно не сдавался: продолжал гастролировать по глубинке, в основном в сборных концертах. И даже несмотря на застарелую язву желудка, которую он заработал еще в годы своего триумфа, гастролируя по стране и питаясь всухомятку, он продолжал хвататься за любую работу, лишь бы не быть обузой для близких (у Белова, который женился еще в пору своего обретания на подмостках в художественной самодеятельности, росли двое детей: дочь Светлана и сын Дмитрий). Один из таких концертов стал для Белова роковым: у него открылась язва, и, вернувшись в Москву, певец лег в больницу. Но живым оттуда он уже не вернулся.

Проживи Белов еще несколько лет, наверняка был бы вновь востребован как певец на волне того небывалого бума стиля ретро, который возник в российской эстраде в конце 90-х. Однако Белов ушел из жизни чуть раньше – 30 октября 1995 года. Причем смерть настигла певца за два дня до его 50-летия.

Ноябрь

1 ноября – Михаил РОММ

Михаил Ромм родился 24 января 1901 года в Иркутске. Его отец был врачом-бактериологом, однако в начале XX века он, как и многие российские евреи, увлекся революционной деятельностью и вступил в РСДРП. По ее заданию он выступал пропагандистом в рабочих кружках. За это его неоднократно арестовывала полиция и сажала в тюрьму. В 1904 году, когда окончился очередной срок ссылки Ромма-старшего, он перевез семью к себе на родину – в Вильно. Но там он опять занялся революционной деятельностью (и вовлек в нее свою жену, хотя у них на руках было трое малолетних детей), что привело к очередному аресту. Причем арестовали обоих супругов. К счастью, мать Ромма выпустили достаточно скоро, и она с детьми переехала к своему отцу в Москву.

Атмосфера революционно настроенной семьи не могла не наложить отпечаток на подрастающих детей. Эта атмосфера сказалась даже при выборе гимназии, куда определили всех трех отпрысков Роммов. Это было учебное заведение Кирпичниковой, которое отличалось хорошим составом демократически настроенных педагогов и редкостным для тех времен совместным обучением мальчиков и девочек. В этой гимназии учились дети многих известных людей того времени, например мхатовцев Ивана Москвина, Василия Качалова, а также дети революционеров – дочь Бонч-Бруевича, племянник Свердлова и др.

Приход к власти большевиков в 1917 году Роммы встретили с воодушевлением. Ромм-старший ушел на руководящую партийную работу, а его средний сын Михаил записался добровольцем в Красную Армию. Парню в ту пору было всего 17 лет.

В армии Михаил прослужил до конца Гражданской войны, а когда вернулся в Москву, поступил учиться на скульптора во ВХУТЕМАС. Там он познакомился с Владимиром Маяковским и даже одно время вместе с ним рисовал плакаты РОСТа. Однако ни скульптора, ни живописца из Ромма в итоге не получилось. Хотя задатки у него были хорошие: достаточно сказать, что его учительница по скульптуре Голубкина предлагала ему остаться на своей кафедре. Но Ромм не согласился и погрузился в разнообразные литературные опусы. Для заработка он переводил, а для души писал стихи, пьесы, новеллы, шлифуя свой стиль. А в конце 20-х Ромм увлекся кинематографом.

Увлекшись кино, Ромм нашел такое место, где, по его же словам, можно было вертеть в руках пленку, просматривать картины, возиться с ними, вырезать из них куски, вставлять обратно. Это был сектор детского кино в Институте методов дошкольного образования. Кроме этого, Ромм продолжал заниматься литературной деятельностью, но теперь уже для кинематографа: он писал сценарии в соавторстве с другими литераторами. Два из них были поставлены в 1931 году разными режиссерами: «Реванш» и «Рядом с нами».

Однако мечтой Ромма было не только писать сценарии, но и самому снимать по ним фильмы. Он чувствовал, что ему это дело подвластно, хотя не имел никакого специального образования. Чтобы осуществить эту мечту, Ромм в 1931 году устроился ассистентом к начинающему режиссеру Александру Мачерету, снимавшему картину об ударниках Днепростроя «Дела и люди». После чего стал вынашивать идею заполучить собственную постановку. На первый взгляд эта затея казалась чистой авантюрой, поскольку на режиссера Ромм никогда не учился. Однако надо было знать Ромма – уж если он что-то задумал, то обязательно добивался.

В 1932 году Ромм написал сценарий по новелле Ги де Мопассана «Пышка» и отправился с ним на «Мосфильм». Там его встретили без особого энтузиазма, поскольку экранизации тогда не приветствовались – актуальны были фильмы про современность, про пафос новой жизни. Однако сценарий Ромма настолько поразил воображение редакторов сценарного отдела, что они немедленно рекомендовали его к постановке. Причем шансы на то, что фильм доверят снимать самому Ромму, были равны нулю. В тот год как раз состоялся выпуск первого режиссерского факультета ГИКа и имевшие дипломы режиссеры требовали работу. Но поскольку сценарий Ромма был весьма необычен и сложен, на «Мосфильме» решили рискнуть и доверили постановку фильма самому сценаристу.

Фильм снимался в тяжелых условиях. Работы велись по ночам, поскольку большая часть артистов днем была занята в спектаклях. Денег на съемки было выделено в обрез, поэтому приходилось на всем экономить. Например, в эпизоде, где голодные буржуа поедают кур, курицы были настоящие, однако имелись в единственном экземпляре, поэтому использовали их в течение нескольких съемочных дней, закрепляя за каждым из актеров: на каждой птице имелась бирка с именем актера, который должен ее поедать.

Однако все затраты с лихвой окупились, когда картина вышла в прокат. «Пышка» была хорошо принята массовым зрителем и даже удостоена приза на Венецианском кинофестивале.

Со своей будущей женой актрисой Еленой Кузьминой Ромм познакомился при обстоятельствах весьма скандальных. Кузьмина была довольно известной актрисой и в середине 30-х была замужем за режиссером Борисом Барнетом. Но в 1936 году Ромм пригласил Кузьмину на главную роль в свой фильм «Тринадцать». Съемки проходили вдалеке от Москвы – в пустыне под Ашхабадом. Именно там между актрисой и режиссером и вспыхнул роман. Свидетелем этого стала вся съемочная группа, и кто-то из «доброжелателей» тут же дал знать об этом Барнету в Москву.

Когда весть достигла адресата, Барнет буквально взорвался. Поскольку в прошлом он был прекрасным боксером, он решил разобраться с обидчиком по-мужски. И отправился в пустыню Каракумы, к месту съемок. Однако перед встречей с Роммом Барнет внезапно так разволновался, что решил для храбрости поддать. Но не учел одного обстоятельства: после того как на съемках фильма произошел скандал с актером Николаем Крючковым (он систематически пьянствовал, и его выгнали из группы), было принято решение все спиртное в съемочной группе уничтожить. Столкнувшись с этой проблемой, Барнет в конце концов не нашел ничего лучшего, как влить в себя флакон одеколона «Сирень». И только после этого отправился к Ромму.

В доме Ромма, который, в отличие от Барнета, не был ни боксером, ни вообще активным физкультурником, происходили не менее сильные переживания. Он знал, что на съемки приехал разъяренный муж Кузьминой и что встречи с ним ему не миновать. Поэтому тоже решил залить свои переживания спиртным; естественно, ничего не нашел и выпил полфлакона одеколона, но другой марки. Именно это обстоятельство и решило исход поединка. Принюхавшись друг к другу, соперники внезапно… стали смеяться. И конфликт разрешился мирным путем. Барнет простил своего обидчика и отпустил жену на все четыре стороны. Их дочь Наташа ушла вместе с матерью.

Фильм «Тринадцать» принес Ромму славу среди рядовых зрителей – картина стала лидером проката 1937 года. А вот славы в «верхах» Ромм удостоился после того, как в 1938–1939 годах снял дилогию о Ленине «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». За эти работы, которые понравились лично Сталину, режиссер был удостоен Сталинской премии. Случилось это весной 1941 года, когда Ромм уже успел снять еще один фильм – «Мечта». Однако начавшаяся вскоре война сломала его экранную судьбу – премьера фильма выпала на 23 июня. Поэтому картину выпустили в прокат только в 1943 году, когда в войне наступил перелом в нашу сторону. Правда, для самого Ромма эта премьера была окрашена в мрачные тона. Именно тогда пришло известие, что покончил с собой его старший брат Александр. Он служил на крейсере военным корреспондентом и, по одной из версий, не смог смириться с теми проявлениями антисемитизма, которые имели место в среде партработников.

Снятых с должности политработников-евреев стали отправлять в боевые части. Видимо, именно под эту кампанию и угодил брат Ромма.

Между тем и самому Михаилу Ромму тоже пришлось испытать на себе последствия этой кампании. В 1943 году было принято решение создать на базе «Мосфильма» новую киностудию под названием «Русфильм», где должны были работать исключительно русские режиссеры. А всех режиссеров-евреев (а таковых в советском кинематографе было порядка 70 %) предполагалось сосредоточить на Алма-Атинской киностудии (кстати, когда эвакуированные туда «Мосфильм» и «Ленфильм» временно объединились, то во главе этого новообразования был поставлен еврей Фридрих Эрмлер, а заместителями у него оказались тоже евреи Леонид Трауберг и Юлий Райзман). По этому поводу был собран актив объединенных киностудий, на котором выступил глава Кинокомитета Большаков. После его выступления начались прения, в которых самую эмоциональную речь произнес именно Михаил Ромм. Он с таким гневом обличал затею с «Русфильмом», что вызвал бурю восторгов у большинства присутствующих (что неудивительно, поскольку это большинство составляли единоверцы Ромма). Правда, многие из восторгавшихся сразу после собрания подходили к Ромму и говорили: «Ну, теперь, Миша, тебя с кашей съедят!»

Как ни странно, но никто Ромма не съел. Более того, его… поощрили. Три дня спустя ему позвонил из Москвы руководитель Отдела агитации и пропаганды ЦК Г. Александров и сообщил, что режиссеру присвоена персональная ставка. А идея с «Русфильмом» так и осталась на бумаге. Видимо, в «верхах» поняли, что ссориться с евреями себе дороже.

До конца десятилетия Ромм снял еще три фильма: «Человек № 217», «Русский вопрос» и «Секретная миссия». Эти ленты принесли режиссеру три Сталинские премии. Хотя во время съемок одного из них – «Русского вопроса» – Ромма едва не выбросили из профессии. А поводом к этому стало то, что Ромм написал письмо в Америку русскому актеру Михаилу Чехову. Этот поступок был расценен как антисоветский, поскольку в те годы в разгаре была «холодная война» и в СССР началась борьба с низкопоклонством перед Западом. Однако Ромм и здесь сумел выйти сухим из воды. Поручение написать это письмо ему дал его коллега режиссер Марк Донской, который теперь собирался выступить на «суде чести» и заклеймить Ромма позором. Тогда Ромм честно сказал Донскому: если выступишь, я расскажу правду о твоем поручении. И Донской, испугавшись, бросился в ЦК и уговорил не проводить «суд чести».

Из трех последних фильмов Ромма простому зрителю больше по душе пришлась «Секретная миссия» – шпионский боевик про работу советских разведчиков в гитлеровском тылу. Главную роль в нем играла жена Ромма Елена Кузьмина, которая снималась во всех его картинах. Мало кто знает, но на съемках этого фильма супруга режиссера рисковала жизнью по-настоящему. В знаменитом эпизоде, где ее героиня Марта убегает от погони на автомобиле, был использован настоящий снайпер, который стрелял из винтовки по ветровому стеклу, а Кузьминой приходилось отклонять голову в сторону. Ошибись она с уклоном головы хотя бы на пару сантиметров, и трагедии было бы не избежать. Но сама актриса и ее муж-режиссер пошли на это, чтобы придать достоверность эпизоду. И отсняли даже два дубля.

К началу пятидесятых Михаил Ромм уже считался корифеем советского кинематографа, четырежды лауреатом Сталинских премий. Вместе с женой и приемной дочерью он жил в первом кинематографическом доме на Большой Полянке, преподавал во ВГИКе и одно время даже стал главным человеком в кино – возглавлял Главное управление по производству художественных фильмов. Однако в обычной жизни Ромм был чрезвычайно прост в общении, как говорится, без закидонов. Его личность хорошо характеризует один случай, произошедший с ним после войны.

Однажды во двор его дома зашел нищий, который стал ходить по квартирам киношного дома и просить милостыню. Когда Ромм открыл ему дверь, он узнал в этом человеке своего бывшего однокашника по ВХУТЕМАСу, который слыл в училище самым одаренным студентом. Узнав, что теперь его однокашник вынужден побираться, Ромм сделал поистине царский жест: он истратил все постановочные за свой последний фильм на приобретение мастерской и оборудования для бывшего однокашника. Увы, но этот жест не помог: мастерская вскоре была пропита.

В начале 50-х, когда в советском кинематографе утвердились времена «малокартинья», Ромм без работы не сидел: снял дилогию об адмирале Ушакове, состоявшую из двух фильмов: «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы» (оба – 1953). Хотя поначалу Ромм вроде бы не хотел участвовать в этом проекте, который считался госзаказом – идея снять патриотическую картину о великом русском флотоводце принадлежала лично Сталину. Но, прикинув, чем может обернуться для него подобный отказ, Ромм затем согласился.

После смерти Сталина, когда вновь стало возможно снимать фильмы на современные темы, Ромм решил обратиться к международной тематике – снять фильм об опасности возрождения фашизма в Европе. Так на свет родился фильм «Убийство на улице Данте». Это был первый фильм Ромма за последние 20 лет, в котором не снималась его жена Елена Кузьмина. Причем это была не прихоть Ромма, а приказ «свыше»: в те годы в недрах Госкино родился приказ, запрещающий режиссерам снимать в своих картинах собственных жен (этим грешили многие мэтры отечественного кино: Иван Пырьев, Сергей Герасимов и др.).

Фильм «Убийство на улице Данте» был хорошо принят рядовым зрителем, однако критика его разнесла в пух и прах. К слову, не любил эту свою работу и сам Ромм. В дни, когда он вместе со сценаристом Евгением Габриловичем приступал к работе над сценарием, тема возрождения фашизма стала очень актуальна. Это было как бы предвидением будущего. Но на момент завершения съемок это оказалось уже констатацией происходящих процессов. Острота и прозорливость замысла ушли, что для Ромма было очень досадно и уже неинтересно. После этой неудачи Ромм в течение шести лет ничего не снимал.

Но так длилось недолго, и в начале 60-х Ромм сумел не только себя полностью реабилитировать в глазах коллег и зрителей, но даже превзошел все их смелые ожидания. Он снял остросовременное кино об ученых-ядерщиках «Девять дней одного года» (1962).

По словам самого Ромма, это была «картина-размышление». В ней научные поиски неотделимы от нравственных оценок деятельности человека, его ответственности за судьбы мира. Вот почему внешний фон в фильме Ромму не очень важен (отсюда и ошибки: в реальной жизни ученый никогда не входил в реакторную зону), а важна внутренняя суть сюжета. Этот фильм стал настоящей сенсаций: он был удостоен Государственной премии РСФСР, завоевал множество наград на различных международных кинофестивалях. Кроме этого, он стал поводом к тому, чтобы тысячи молодых людей по всей стране захотели стать учеными-ядерщиками. Например, академик Александр Румянцев (ныне он руководитель Федерального агентства по атомной энергии) пришел в эту профессию именно под влиянием фильма Ромма. По словам Румянцева: «Меня в фильме привлекли не столько перспективы науки, которых я не сознавал, сколько идея самопожертвования. В моем поколении многие пошли в науку под влиянием этого великого романтического фильма».

Однако в год выхода фильма на широкий экран Ромм вновь оказался в эпицентре грандиозного скандала, причем опять на националистической почве. Дело в том, что после того как хрущевское руководство взяло курс на поддержку Египта (с конца 50-х), советская еврейская элита стала горячо сочувствовать Израилю. На этой почве в СССР вновь резко обострилась борьба между представителями двух течений – державниками и либералами-западниками. Ромм принадлежал к последним.

В декабре 1962 года, выступая в ВТО на творческом семинаре под названием «Традиция и новаторство», он произнес речь, где обрушил свой гнев на державников, причем не только на советских. В частности, Ромм попенял покойному П. И. Чайковскому за его увертюру «1812 год». А сказал режиссер следующее:

«Насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии…»

На самом деле великий композитор абсолютно не стыдился этой увертюры, поскольку воспевал в ней не самодержавие, а патриотизм и мужество русского народа, который одолел супостата Наполеона и его многотысячную армию. Кроме этого, негоже было Ромму уличать Чайковского в приспособленчестве, поскольку сам он был не без греха: если Чайковский написал всего одну увертюру, которую можно заподозрить в конъюнктурщине, то Ромм снял несколько фильмов в угоду властям, за что и был удостоен четырех Сталинских премий. В двух из этих фильмов («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году») фигурировал Сталин, которого теперь Ромм всячески поносил и проклинал (даже собственноручно вырезал эпизоды с его участием из своих картин).

Далее в своей речи Ромм вступил в защиту итальянского неореализма, а также смешал с грязью писателя Всеволода Кочетова и других державников, которые, в отличие от большинства либералов, от Сталина не отреклись.

Эта речь станет поводом к серьезному скандалу. Горячо поддержанная либеральной общественностью (речь отпечатают на машинке и распространят в интеллигентской среде), она будет осуждена руководством страны. После чего Ромма заставят уйти с преподавательской деятельности во ВГИКе. Правда, опала продлится всего несколько лет, и во второй половине 60-х режиссер вновь вернется в стены института. Тогда же он снимет и свой очередной фильм, который окажется последним в его биографии.

Речь идет о документальной ленте «Обыкновенный фашизм», приуроченной к 20-летию Победы. Однако власти, хорошо помнившие прежние поступки и высказывания режиссера, заподозрят его в двойной игре: им покажется, что под фашизмом Ромм имел в виду и сталинизм. В сущности, так оно и было, о чем Ромм неоднократно говорил в узком кругу: дескать, он снимал кино об опасности любого тоталитаризма. За это его фильм так и не был удостоен Ленинской премии, хотя либералы прилагали все усилия, чтобы он ее получил.

В 1969 году Ромм задумал снять еще один документальный фильм – на этот раз о событиях в Китае под названием «Великая трагедия». Руководители Госкино сначала разрешили ему этот проект, но потом передумали: им показалось, что получится та же история, что и с «Обыкновенным фашизмом», то есть перевертыш. В недрах Госкино даже появилась фраза на этот счет: «Ромм хочет сделать „Обыкновенный социализм“. Однако запретить режиссеру снимать свой фильм никто не посмел. Поэтому была выбрана иная тактика: еще одному режиссеру, но на другой студии – ЦСДФ – была дана команда снять параллельно свой фильм про события в Китае. Этот фильм вышел аккурат в тот самый момент, когда Ромм еще работал над своей картиной, – весной 1971 года. Когда режиссер узнал об этом, у него случился шок. Как он писал в своем письме председателю Комитета по кинематографии А. Романову: „Ничего подобного я в своей жизни не переживал…“ После этого случая режиссер прожил всего полгода.

У Ромма было больное сердце, врачи настоятельно рекомендовали ему как можно меньше волноваться, но режиссер не мог сидеть без дела. В сентябре 71-го врачи предложили ему лечь в больницу, но Ромм отказался, мотивируя это тем, что не имеет права бросать свою съемочную группу. Плохое самочувствие режиссера внешне не было заметно, особенно постороннему глазу. Ромм никогда не жаловался, никогда не позволял себе быть не энергичным. Лишь однажды в присутствии коллег сказал: «Ходит старая с косой где-то за спиной, рядом». Затем помолчал и уже энергично добавил: «Мне нужно еще 10 лет». У Ромма было много замыслов: экранизация пьесы Александра Володина, телевизионный вариант фильма «Обыкновенный фашизм», книга по режиссуре и, наконец, – съемки документального фильма «Мир сегодня». Однако осуществить эти задумки ему так и не удалось.

Утром в понедельник, 1 ноября 1971 года, Михаил Ромм встал пораньше – через три дня он должен был лечь в больницу, а ему надо было составить четкий план работы съемочной группы на время его отсутствия, уточнить программу съемок в Союзе и за рубежом, дать наставления по ВГИКу, где он преподавал. В разгар работы в его кабинет зашла жена – актриса Елена Кузьмина, которая принесла ему померить белье для больницы. Ромм взял в руки рубашку и внезапно покачнулся. Жена успела довести его до кровати, уложить, и в следующую секунду великий режиссер скончался.

1 ноября – Геннадий ШПАЛИКОВ

Еще в 19 лет этот человек напророчил собственную смерть в коротком этюде-миниатюре, который он написал, будучи студентом ВГИКа. Этюд назывался «Человек умер». Речь в нем шла о том, что на доске объявлений ВГИКа повесили объявление о смерти студента… Геннадия Шпаликова. Объявление извещало, что покойный покончил с собой – повесился. Далее вгиковцев оповещали, что прощание с телом состоится в Большом просмотровом зале. В конце этюда приводился диалог двух студентов, обсуждавших это объявление. «Как его угораздило?» – спрашивал один из студентов. «Говорят, повесился», – отвечал другой. На что первый замечал: «Некинематографично. Лучше бы с моста или под поезд. Представляешь, какие ракурсы?!»

Спустя 17 лет Шпаликов в точности повторит написанное: наплюет на всякую кинематографичность и бросится не с моста или под поезд, а затянет на своей тонкой шее собственный шарф. В единственном ошибется: никакого прощания с ним в Большом просмотровом зале ВГИКа никто устраивать не будет. Прощаться с ним будут чуть ли не тайно: без всяческой помпы и без оповещения в прессе.

Шпаликов родился 6 сентября 1937 года в Киеве в военной семье: его отец был офицером Советской Армии. Однако отца своего Геннадий почти не помнил: в 41-м тот ушел на фронт и пал смертью храбрых накануне Победы – весной 45-го. Поскольку воспитывать сына матери Шпаликова одной было тяжело, она в начале 50-х отдала его в Киевское суворовское училище. Она мечтала, что там мальчик наберется так недостающей ему мужественности, дисциплинированности и станет, как его отец, офицером Советской Армии. Увы, но этим мечтам так и не суждено будет сбыться. Еще в школе Шпаликов увлекался сочинительством и пробовал свои силы в поэзии и прозе. И на военном поприще никак себя не видел, даже в память о собственном отце. Может быть, зря. Пойди он в офицеры, глядишь и не прожил бы он столь мало – всего 37 лет. Правда, в таком случае страна никогда бы не увидела его фильмов и не распевала бы знаменитый шлягер «А я иду, шагаю по Москве».

В конце 50-х советская кинематография переживала небывалый подъем. После сталинского малокартинья наступила другая эпоха – когда снимать стали много и в охотку. В кинематограф ринулись тысячи молодых людей из разных профессий, которые мечтали раскрыть свои таланты на ниве «великого звукового». Одним из таких молодых людей был и Геннадий Шпаликов, который в 1959 году приезжает в Москву и поступает на сценарный факультет ВГИКа. И уже очень скоро становится там одним из самых талантливых студентов. Его голова была полна стольких идей, что, если бы он их все записывал, у него бы не хватило бумаги. Однако часть этих идей все-таки реализуется в виде кинофильмов. В 1962 году, когда Шпаликов учился на 2-м курсе, по его сценарию был снят короткометражный фильм «Трамвай в другие города». Год спустя он прилагает руку к новелле «Звезда на пряжке» в альманахе «Маленькие мечтатели».

Учеба во ВГИКе вносит изменения и в личную жизнь Шпаликова: он женится на студентке этого же института (сценарный факультет) Наталье Рязанцевой. Правда, знакомство их происходит не в стенах родного института, и даже не в столице – а в Ленинграде. Шпаликов приехал туда с друзьями по пути в Карелию, куда они ехали, чтобы отдохнуть – покататься на лыжах. А Наталья оказалась в городе на Неве по спортивной надобности: играя за институтскую волейбольную команду, она приехала туда на товарищеские игры со сборной Ленинградского института киноинженеров. В студенческом общежитии не было мест, поэтому спортсменок поселили в Доме колхозника рядом с Сенным рынком. Там же в те дни обретался и Шпаликов. В один из дней он столкнулся с Натальей в коридоре… и влюбился в нее с первого взгляда. Да так сильно, что мгновенно забыл про лыжи и остался в Ленинграде, и его друзьям пришлось ехать в Карелию без него. Спустя несколько месяцев молодые поженились. Жили они в коммуналке на Арбате.

К сожалению, этот брак длился недолго – чуть больше двух лет. Потом молодые развелись, поскольку в жизни Шпаликова появилась другая женщина. Это была восходящая звезда советского кинематографа актриса Инна Гулая. Слава пришла к ней аккурат на момент романа со Шпаликовым – в 1962 году, с выходом фильма «Когда деревья были большими», где Инна сыграла главную женскую роль. Спустя год, осенью 1963 года, у молодоженов родилась дочка. Однако рождение ее совпало с весьма драматическими событиями в жизни Шпаликова.

Первой серьезной работой Шпаликова можно смело назвать фильм «Застава Ильича», постановку которого на Студии имени Горького осуществил режиссер Марлен Хуциев. Но судьба у этого творения выдалась сложная.

По сути, это был первый советский фильм, где была показана не героическая молодежь. Речь в фильме шла о трех молодых москвичах, которые живут в одном дворе и ведут вполне обыденную и скучную жизнь: бесцельно бродят по улицам, крутят любовь, ругаются с женами. Важным для всей концепции фильма был эпизод короткого разговора главного героя со своим погибшим на фронте отцом, где сын спрашивает родителя, как ему жить дальше. Именно этот эпизод и стал камнем преткновения для высоких цензоров, а именно: для секретаря ЦК КПСС по идеологии Л. Ильичева, который посредством скандала вокруг этого фильма хотел приструнить киношных либералов, опьяневших от «оттепели». Ильичев доложил о фильме Хрущеву, и тот в марте 1963 года, во время встречи с интеллигенцией в Кремле, обрушился на «Заставу Ильича» с критикой: дескать, его авторы противопоставляют молодежь поколению фронтовиков.

Стоит отметить, что Шпаликов, который тоже присутствовал на этой встрече, нашел в себе смелость оспорить мнение Хрущева. Поднявшись на трибуну, молодой сценарист заявил, что настанет время, когда кинематографисты будут пользоваться в стране такой же славой, как и герои-космонавты, что он убежден в своем праве на ошибку и просит присутствующих не судить их картину слишком строго.

Фильм «Застава Ильича» в итоге был отправлен на доработку. Почти два года Хуциев работал над правками, даже поменял название – теперь фильм назывался «Мне двадцать лет». Наконец, в 1965 году фильм вышел на экран, но, так как копий было отпечатано минимальное количество, посмотреть его сумело не так много зрителей – всего около 9 миллионов.

Наученный горьким опытом работы над фильмом «Застава Ильича», Шпаликов в 1962 году решил написать сценарий лирической комедии. Причем сюжет родился, можно сказать, из ничего – из короткой сценки, где девушка идет босиком под дождем, а ее кавалер на велосипеде едет рядом и держит над девушкой раскрытый зонтик. Эту сценку Шпаликов принес режиссеру Георгию Данелия и спросил: «Будем снимать кино?» Тот ответил: «Будем!»

Внешняя канва будущего фильма чем-то напоминала злополучную «Заставу Ильича» (в обеих картинах было три парня и девушка, которые гуляли по Москве), в нем не было никакой идеологической крамолы – это была лирическая комедия. И за лето-осень 1963 года картина была полностью снята. Шпаликов внимательно следил за процессом съемок и даже придумал стихи к песне, которая дала фильму название – «Я шагаю по Москве». Придумана песня была прямо на съемочной площадке – у входа в гостиницу «София». В то время как группа снимала очередной эпизод, Шпаликов написал текст песни. Старался он от души, поскольку в тот день была получка и Данелия пообещал Шпаликову: мол, напишешь хорошие слова – поведу тебя в ресторан. А Шпаликов любил выпить, и работал он с особенным усердием. Что получилось, мы теперь хорошо знаем – эта песня до сего дня числится по разряду всенародных шлягеров.

Фильм «Я шагаю по Москве» принес славу всем его создателям и благотворно сказался на их дальнейшей творческой судьбе. Практически все люди, приложившие руку к выходу этого кинематографического шедевра, хорошо устроились в киношном мире. Все, кроме Шпаликова. В чем тут было дело: в гримасах судьбы или в личных качествах сценариста? Думается, в последнем.

Все, кто знал Шпаликова, утверждают, что он был человеком талантливым, но уж больно недисциплинированным (и это при том, что он учился в суворовском училище!). Его голова была полна талантливыми идеями, но для их воплощения требовалась усидчивость, чего в Шпаликове, увы, не было. Когда он работал с Данелией над «Я шагаю по Москве», режиссеру приходилось буквально по пятам ходить за Шпаликовым и заставлять его работать. И все равно уследить за ним не удалось: однажды Шпаликов в тапочках вышел из номера (они жили в Доме творчества в Болшеве) и пропал на два дня. А когда снова объявился, рассказал, что был со знакомыми на каком-то сабантуе в Москве.

Стоит отметить, что, когда Шпаликов поступил во ВГИК, он был полным трезвенником. И даже на первом курсе, когда он водил компанию со своими однокурсниками Ларисой Кадочниковой, Александром Княжинским, Павлом Финном и Юрием Ильенко, он был как белая ворона: друзья позволяли себе увлекаться горячительным, а Геннадий даже в рот не брал. Но минул примерно год учебы, и Шпаликов тоже втянулся в это дело. А еще через пару лет эта проблема для Шпаликова уже переросла в настоящую беду. И хотя кто только его не увещевал – молодая жена, родственники, друзья – распрощаться с пагубной привычкой Шпаликову так и не удалось. Многие тогда считали, что Шпаликов пьет по причине своей невостребованности в профессии. Доля правды в этом, конечно, была. Но только доля, поскольку другая половина этой правды была в том, что чаще всего эта невостребованность возникала именно потому, что Шпаликов пил. Никто не хотел связываться с пьющим человеком. Остановись он вовремя, победи свой недуг, глядишь, и жизнь его сложилась бы иначе.

Поскольку в Москве сценарии Шпаликова воплощения не находили, он старался пристроить их на других киностудиях. Так, в 1965 году по его сценарию на «Беларусьфильме» Виктор Туров снял неплохой фильм о войне «Я родом из детства». А год спустя Шпаликов и сам добился постановки – на «Ленфильме» ему разрешили снять картину по собственному сценарию «Долгая счастливая жизнь». Это была грустная и местами даже жестокая повесть о несостоявшейся любви, где главную женскую роль играла жена Шпаликова Инна Гулая. Но так как фильм явно выбивался из общего потока официально разрешенного кино своей необычной стилистикой, прокатная судьба у него была незавидной: было отпечатано всего 89 копий. На родине его практически никто не заметил, хотя за рубежом он был удостоен приза – на фестивале в Бергамо. После этого к режиссуре Шпаликова больше никто уже не допускал.

В начале 70-х Шпаликову удалось пристроить на «Мосфильме» два своих сценария: «Ты и я» (фильм сняла Лариса Шепитько) и «Пой песню, поэт» (фильм снял Сергей Урусевский). Однако полученных гонораров Шпаликову хватило ненадолго. Тогда он отправился в родной ему Киев, к своему другу писателю Виктору Некрасову. А тот тогда был в глубокой опале – за ним следил КГБ. Узнав, что его друг буквально бедствует (книги Некрасова не печатали), Шпаликов решает помочь ему. И отправляется на студию имени Довженко. Там он заключает договор на написание сценария и получает аванс. Который немедленно отдает Некрасову. Широкий жест, если учитывать, что сам Шпаликов тогда жил весьма небогато. Про этот поступок тут же становится известно КГБ, и студию Довженко обязывают расторгнуть договор со Шпаликовым. И деньги ему приходится вернуть.

В начале 60-х у Шпаликова было все: слава, деньги, жена, дочка. Однако к началу следующего десятилетия он все это потерял. Дома он не жил, скитался по друзьям. Говорят, с похмелья любил читать расклеенные по стендам газеты. Причем читал все подряд, от корки до корки. Видимо, это чтение отвлекало его от мрачных мыслей, а может быть, и вдохновляло. Ведь он продолжал писать стихи, сценарии. Писал их где попадется, чаще всего на почте, где всегда в избытке были и чернила, и перья, и бумага – телеграфные бланки. Друзья первое время помогали ему как могли, затем постепенно помогать перестали. Ссуживать его «трешками» на опохмелку желающих становилось все меньше.

В 1974 году Шпаликов с питьем внезапно «завязал» и засел за новый сценарий, который назвал «Девочка Надя, чего тебе надо?». Сценарий был изначально непроходной, и на что рассчитывал Шпаликов, так и не понятно. Судите сами. Речь в нем шла о передовице производства, токаре одного из волжских заводов Наде, которая волею судьбы становится депутатом Верховного Совета СССР. Все в ее жизни до определенного момента развивается хорошо, но затем удача поворачивается к ней спиной. В конце концов девушка доходит до крайнего предела: она идет на городскую свалку и там публично сжигает себя на костре.

Поставив жирную точку в финале этой сцены, Шпаликов запечатал сценарий в конверт и в тот же день отослал его в Госкино. Ответа он так и не дождался, потому что через несколько дней после этого пошел по стопам девушки Нади из собственного сценария – покончил с собой. Однако способ выбрал другой – повесился.

Утром 1 ноября 1974 года Геннадий отправился к знакомому художнику и попросил у него в долг несколько рублей. Но тот ему отказал. Зато некий режиссер чуть позже пошел ему навстречу и деньги вручил. После этого Шпаликов отправился на Новодевичье кладбище, где в тот день открывалась мемориальная доска на могиле режиссера М. Ромма. Здесь он попытался выступить с речью, но кто-то из высоких начальников к трибуне его не пустил. После траурного митинга Шпаликов ушел с кладбища с писателем Григорием Гориным. Тот внял просьбе Шпаликова и дал ему денег на дешевое вино. Вместе они отправились в Переделкино. Позднее Горин пожалеет о том, что дал Шпаликову денег именно на вино, а не на водку. Если бы произошло наоборот, то Шпаликову вряд ли хватило бы сил после бутылки водки покончить с собой. А так он выпил дешевого вина и быстро захмелел, так как до этого момента был в завязке. Приехав в Переделкино, он поднялся на второй этаж одной из дач и там повесился, соорудив петлю из собственного шарфа. Было ему всего 37 лет.

Тело Шпаликова первым обнаружил все тот же Григорий Горин. К сожалению, пришел он слишком поздно, когда помощь была уже не нужна. Горин вызвал милицию и успел до ее приезда спрятать бумаги Шпаликова, которые, останься они на столе, наверняка бы потом пропали.

Всего лишь чуть больше десяти лет Геннадий Шпаликов работал в большом кинематографе, однако сумел оставить богатое наследие. И дело даже не в количестве фильмов и стихов, написанных им (их, кстати, не так уж и много), а в том ощущении свободы, которое присутствовало в творчестве Шпаликова. Свободы и одновременно одиночества, которые в судьбе Шпаликова соседствовали с самого детства.

Три года спустя после гибели Шпаликова его приятель по ВГИКу Николай Губенко снял фильм «Подранки», где сплел воедино многие факты своей собственной биографии и биографии Шпаликова: военное сиротство, гибель отца-офицера, детдом. Кино получилось пронзительное. И звучавшие за кадром стихи Шпаликова придавали этому чувству особенную остроту:

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
в прежние места.
Даже если пепелище
выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
ни тебе, ни мне…

1 ноября – Станислав ЖУК

Морозным слякотным утром 1 ноября 1998 года в Москве скончался человек, который долгие годы ковал славу советского спорта на ледовых аренах многих стран мира. Тренер, благодаря стараниям которого на небосклоне советского и мирового фигурного катания зажглось несколько десятков «звезд»: Ирина Роднина, Алексей Уланов, Александр Зайцев, Елена Водорезова, Сергей Гриньков и многие другие. Тренер, который принес своей стране 138 медалей, из которых 67 золотых, 36 серебряных, 35 бронзовых.

Станислав Жук родился 25 января 1935 года в Ульяновске в рабочей семье. К спорту он пришел не сразу. Закончив 8 классов средней школы, он поступил в техникум, чтобы после его окончания начать побыстрее зарабатывать деньги и помогать матери. Однако в те годы в Советском Союзе началось повальное увлечение фигурным катанием, мимо которого Жук не смог пройти. В 1949 году он впервые встал на коньки и записался в секцию к знаменитому фигуристу Петру Орлову. Партнершей Жука стала его ровесница, 15-летняя Нина Бахушева, которая впоследствии станет его женой на долгие двадцать лет.

Жук и Бахушева не сразу пришли к триумфу – сначала им пришлось изрядно потрудиться. И только в 1957 году началось их время – они впервые стали чемпионами Советского Союза в парном катании. Уже в ранге мужа и жены. Затем два года подряд они снова завоевывали золотые медали. И в 58-м присовокупили к ним и «серебро» чемпионата Европы. Могли взять и «золото», но вмешались судьи. Они сочли элементы, которые показали советские фигуристы, рискованными для здоровья спортсменов (чего стоила поддержка на одной руке, которую до Жука никто не делал) и присудили им 2-е место. Однако уже через год «опасные элементы» были признаны высшим пилотажем среди фигуристов, и каждый спортсмен считал за честь повторить их на льду. Что касается Жука и его супруги, то они после злополучного чемпионата еще дважды становились чемпионами континента, а на Олимпиаде-60 заняли 5-е место.

В начале 60-х Жук покинул большой спорт и какое-то время вместе с женой выступал в государственном ансамбле «Балет на льду» при Союзгосцирке. И на этом поприще тоже снискал себе большую известность. Однажды в СССР приехал американский миллиардер Джон Харрис, владелец ледового шоу «Холидей он айс». Увидев, как катаются супруги Жук, он пригласил их в Америку, пообещав баснословный гонорар – по тысяче долларов в день. Однако чиновники из Минкульта потребовали с американца двойной гонорар – две тысячи, на который он согласиться не захотел. В итоге в Америку Жук с супругой так и не поехали.

В середине 60-х Жук ушел на тренерскую работу. Уход был вынужденным – из-за травмы, которую Жук заработал из-за собственной беспечности: выходил из автобуса с тяжелыми сумками, поскользнулся и повредил мениск. Однако, как признается много позже сам Жук, все свои главные болячки он нажил на тренерской работе, когда приходилось и с учениками конфликтовать, и с чиновниками от спорта.

В 60-е годы признанными фаворитами в фигурном катании являлись Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Жук должен был создать им противовес, пару, которая сумела бы потеснить их на пьедестале. И он такую пару создал. Маленькая, коренастая Ирина Роднина и высокий красавец Алексей Уланов на мировом первенстве в Колорадо-Спрингс в 1969 году стали чемпионами, исполнив зажигательную «Калинку», которую им придумал Жук. Белоусова и Протопопов на том чемпионате оказались лишь третьими.

В начале 70-х Роднина и Уланов уже были признанными фаворитами советского и мирового фигурного катания. У себя на родине они дважды выигрывали «золото» первенства, а за ее пределами четырежды становились чемпионами мира и Европы. Львиная доля успеха в этом была их тренера Станислава Жука. О нем тогда ходило много легенд. Например, говорили, что он был настоящим гипнотизером и внушал своим ученикам мысли на расстоянии. Этим же гипнотическим взглядом он вводил в ступор и соперников, не отрываясь глядя на них во время выступлений. Однако это были всего лишь слухи. На самом деле Жук если и обладал гипнозом, то, скорее, не магическим, а обыкновенным, человеческим. А вот нрава он был крутого, и ученики его по-настоящему боялись и практически никогда не перечили. Да что ученики – его даже коллеги побаивались, поскольку знали, что Жук может запросто сказать им в глаза об их собственных недостатках и ошибках их учеников. На этой почве Жук нажил себе множество врагов как среди тренеров и фигуристов, так и среди чиновников от спорта.

Что говорить, Жук и в самом деле был тренером-диктатором. Но таково было само время: тогда превосходство политической системы доказывалось любыми средствами – и на спортивных аренах тоже. И Жук являлся не единственным тренером такого рода: таким же был Анатолий Тарасов в хоккее, Валерий Лобановский в футболе, Станислав Ростороцкий в гимнастике.

В начале 1972 года ученики Жука Роднина и Уланов завоевали свои последние совместные золотые медали: сначала победили на Олимпийских играх в Саппоро, а затем добились успеха на чемпионате мира в Калгари. А спустя несколько месяцев их тандем распался: Уланов женился на фигуристке Людмиле Смирновой и стал кататься с ней. Тогда всем казалось, что Роднина как фигуристка кончилась – ведь подыскать нового хорошего партнера было делом нелегким. Но Жук с этим делом справился на удивление легко. Уже летом того же года он поставил в пару к Родниной 20-летнего фигуриста Александра Зайцева. И вот уже 9 месяцев спустя новая пара производит сенсацию – выигрывает первенство Европы в Кельне, получив 12 высших оценок по шестибальной системе. Прошел всего лишь месяц, и они выдали еще один сногсшибательный результат – выиграли чемпионат мира в Братиславе, причем три минуты своей программы, по вине технического персонала, они катались без музыки.

Этот скандал тогда потряс весь спортивный мир. По словам самого Жука, еще до начала чемпионата он знал, что в Чехословакии готовится какая-то провокация (об этом ему сообщили в КГБ). Но какая именно – известно не было. Поначалу думали, что нападению может подвергнуться сам Жук как тренер «звездной» пары. Поэтому в Братиславу Жук отправился в сопровождении нескольких телохранителей. Однако удар последовал совсем с другой стороны. Во время выступления Родниной и Зайцева в зале внезапно прервалась музыка и фигуристы хотели прекратить танец. Но Жук скомандовал: «Танцуем!» – и спортсмены в течение трех минут катались в полнейшей тишине. А когда закончили танец, удостоились таких аплодисментов, каких на их долю не выпадало ни до, ни после этого случая. Это был настояший обвал! Что касается самого скандала, то, как выяснилось позже, его виновником стал служащий Дворца спорта, который специально замкнул проводку, мстя спортсменам за ввод советских войск в Чехословакию в августе 68-го. Можно себе представить состояние зачинщиков этой провокации, когда они увидели, что без музыки советские фигуристы катаются не менее сильно, чем с ней.

С парой Роднина – Зайцев Жук работал до октября 1974 года. После чего решил с ними расстаться. По его же собственным словам, он просто устал с ними работать. Конфликты между тренером и учениками возникали все чаще, они перестали понимать друг друга. Устав от всего этого, Жук написал рапорт руководству ЦСКА, что отказывается тренировать Роднину и Зайцева и хочет сосредоточить свои силы на женском одиночном катании (тогда, в 70-х годах, наши фигуристки-одиночницы совершенно не котировались на международной арене). Узнав об этом, Роднина пыталась через высокое армейское начальство заставить Жука изменить решение. Но у нее ничего не вышло. С этого момента Жук на долгое время стал ее врагом. Впрочем, как и для многих других спортивных и военных начальников, которым он своим уходом спутал все карты.

Придя в одиночное катание, Жук и там доказал, что он умеет из ничего сделать чудо. 12-летнюю фигуристку Елену Водорезову предыдущие ее тренеры считали бесперспективной и откровенно потешались над Жуком, когда он вызвался ее тренировать. Минуло совсем немного времени, и вот уже Водорезова становится лучшей не только у себя на родине, но и за рубежом. Потом тот же фокус Жук проделал и с другой юной фигуристкой – Мариной Черкасовой. Правда, с ней работать было потруднее. Однажды Жук уличил Черкасову в прибавке в весе и потребовал сбросить лишние килограммы в ближайшее время. Но фигуристка отнеслась к словам тренера слишком легкомысленно – пропустила мимо ушей. Тогда Жук прекратил с ней все тренировки. За дочь попыталась вступиться ее мама, но Жук был неумолим: «Сбросит вес – милости прошу на тренировку!» Тогда возмущенная мама фигуристки отомстила тренеру: расцарапала ключом все гладкую поверхность только что купленной Жуком машины. Однако тренер обиду проглотил и потом все-таки тренировал Черкасову.

Станислав Жук чуть ли не первым стал пропагандировать новый стиль в фигурном катании: безупречная техника в сочетании с неимоверной сложностью элементов. Сам тренер признавался: «Я никогда не следовал правилам фигурного катания, поэтому мы и могли двигаться вперед. Мне запрещали готовить многие элементы, которые потом с успехом исполняли мои ученики…» Так оно и было: с именем Жука в советское фигурное катание пришла эпоха сложности. Черкасова и Шахрай демонстрировали сложнейшую подкрутку, которую сейчас не делает никто, а Фадеев одним из первых одиночников-мужчин стал исполнять прыжки в четыре оборота.

За два десятилетия тренерской работы Жук вывел в чемпионы многих фигуристов. Как напишут позднее журналисты, славы, добытой для страны его учениками, с лихвой хватило бы не на одну – на две, три, четыре тренерские карьеры. Однако эта же работа медленно, но неумолимо подтачивала здоровье великого тренера. Все эти двадать лет вокруг Жука постоянно плелись всевозможные интриги, которые отняли у него минимум десять-пятнадать лет жизни. Из-за этих интриг он расстался со своей первой женой Ниной, из-за них частенько срывался в алкогольные загулы. Особенно лихое время выпало на долю Жука в первой половине 80-х, когда его обвинили… в растлении собственных несовершеннолетних учениц. В народе тогда ходили слухи, что он совратил Елену Водорезову и был за это осужден и отправился в тюрьму. На самом деле ничего подобного не было.

Сама Водорезова рассказывает, что эти мерзкие слухи поползли как раз в тот момент, когда она тяжело заболела полиартритом и Жук каждый день проводил в больнице, разговаривал с врачами, спрашивал, когда Елена сможет вернуться на лед. И своим отношением вернул Водорезовой веру в собственные силы – она потом вернулась-таки на лед. Однако себе Жук тогда сильно навредил.

Потом на свет была вытащена другая история – про «растление» еще одной ученицы Жука. Было даже составлено письмо в ЦК КПСС, где эта ученица и еще одна юная фигуристка обвиняли тренера в аморальном поведении. К слову, когда это же письмо дали на подпись Водорезовой, она послала ходоков куда подальше и пообещала написать свое письмо, в защиту Жука. Говорят, когда Жук читал его, он рыдал.

Между тем тучи над Жуком сгущались все сильнее. От него стали один за другим уходить ученики, которых вынуждали это сделать власти и коллеги по работе. Например, пара Вероника Паршина и Марат Акбаров ушла к Ирине Родниной, а Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков вообще ушли в никуда, после того как Сергею пригрозили: не уйдешь от Жука – отправим служить в Сибирь! Понимая, что работать на тренерском посту ему все равно уже не дадут, Жук в 1987 году ушел на пенсию.

В самом начале 90-х Жук уехал в Японию – работать с тамошними фигуристами. Однако работа вдали от родины ему вскоре наскучила, и через четыре месяца он вернулся обратно. В 1992 году его назначили председателем тренерского совета сборной России по фигурному катанию. Помимо этого, Жук вплотную занялся разработкой системы коэффициентов сложности элементов фигурного катания. Он хотел уменьшить долю субъективизма в самом субъективном в мире виде спорта. В 1998 году система Станислава Жука стала внедряться у нас в стране (в частности, ее «обкатали» на этапе Кубка страны). Однако сам Жук до полного внедрения своей системы не дожил.

В январе 1998 года Жуку исполнилось 63 года. Внешне он выглядел вполне здоровым, энергичным человеком. Вечером накануне своей смерти они с дочерью сидели на кухне и общались: Жук находился в прекрасном настроении, обсуждал планы, которых у него всегда имелось множество. И утро следующего, воскресного дня 1 ноября 1998 года, тоже не предвещало ничего трагического. Жук собрался ехать по делам, бодро попрощался и вышел из дома, а у входа в метро внезапно потерял сознание. Его подхватили двое незнакомых людей, которые представились врачами, и в течение пятнадцати минут старались его спасти, пока не приедет «Скорая». Но сделать ничего не удалось – великий тренер скончался до приезда «Скорой помощи».

Похороны Жука состоялись на Ваганьковском кладбище. Несмотря на то что у Жука было несколько десятков учеников, проститься со своим учителем пришли только несколько из них. Остальные либо не смогли, либо не захотели почтить память человека, который дал им путевку в большой спорт. Однако в тот день на кладбище было много других людей, которые хотя и не знали покойного лично, но любили его как великого тренера и были благодарны ему за те прекрасные мгновения, которые он им дарил в недалеком прошлом.

5 ноября – Евгений УРБАНСКИЙ

Когда в ноябре 1965 года советские газеты сообщили о трагической гибели на съемках этого популярного актера, никто не мог в это поверить. Во-первых, до этого на съемках еще не погибал ни один известный советский актер, во-вторых – погибший всем своим внешним видом и ролями в кино олицетворял такое жизнелюбие, что подумать о том, что он может умереть на самом деле, никто не мог. Тем более в 33 года. Но это оказалось правдой. Вспыхнув яркой звездой, этот актер так и остался в памяти современников молодым и красивым мужчиной, принявшим достойную его экранных героев смерть.

Евгений Урбанский родился 27 февраля 1932 года в Москве. Его отец – Яков Самойлович Урбанский – был видным партийным работником, которого в середине 30-х направили в Узбекистан на должность второго секретаря ЦК ВКП(б). Однако на этом посту тот проработал недолго: в 1937 году его арестовали как «врага народа» и отправили в лагерь под Воркутой. Его жену – Полину Филипповну – с детьми выслали в Алма-Ату. Там Евгений пошел в школу, в которой проучился до 9-го класса. В 1946 году его отцу снизили срок и определили рабочим на шахту в Инте. После этого его семья в полном составе переехала к нему.

Десятый класс Урбанский заканчивал в средней школе города Инта. Учился хорошо. Помимо учебы увлекался акробатикой и показывал неплохие результаты в этом виде спорта. Кроме этого, он прекрасно читал стихи и часто выступал с ними на различных торжественных мероприятиях. Особенно удавались ему стихи Владимира Маяковского. Однако большого желания посвятить себя драматическому искусству у Урбанского тогда не было. Именно поэтому в 1950 году он сначала поступил в Московский автодорожный институт, затем оттуда перевелся в горный. Именно в последнем творческие устремления Урбанского внезапно нашли себе достойное применение – он стал активным участником художественной самодеятельности, впервые задумался об актерской карьере. В конце концов эти мысли и привели его в Школу-студию МХАТ.

По словам очевидцев, первые два года учебы в студии талант Урбанского был почти не заметен. Лишь на третьем курсе он «ожил», стал намного смелее и ярче. По словам его однокурсника Олега Табакова: «Урбанский был похож на шахтера, каким его тогда изображали на плакатах, в кино, в театре: здоровый, кудрявый, белозубый».

Со своей первой женой Урбанский познакомился, еще когда учился в Автодорожном институте. Девушку звали Оля, она была студенткой педагогического института. Встретились они случайно: друг Урбанского должен был вернуть Ольге книгу и пришел отдавать ее в компании с Евгением. Увидев девушку, Урбанский решил дождаться ее во дворе и обязательно с ней познакомиться поближе. И всю дорогу, пока Ольга шла в институт, он только и делал, что говорил: рассказывал, что учится в Автодорожном институте, что никогда не встречал такой красивой девчонки, как она, и что зовут его Женя. После чего приступил к чтению стихов. Последнее настолько потрясло Ольгу, что она променяла занятия в институте на поход в кино. Они смотрели фильм «Мальва», главную роль в котором играла Дзидра Риттенберг, которая впоследствии станет второй женой Урбанского. Но тогда он этого, естественно, еще не знал. После сеанса они с Ольгой гуляли и расстались только в два часа ночи. Так что знакомство с Урбанским запомнилось Ольге еще и первым скандалом с родителями.

В это время Урбанский был немного неотесанным провинциальным юношей. Подруги Ольги даже удивлялись: «У тебя столько интересных кавалеров, а ты выбрала самого невзрачного». Но спустя какое-то время подруги взяли свои слова назад. Поступив в Школу-студию МХАТ, Урбанский мгновенно преобразился в статного и уверенного в себя молодого человека. Он и родителей Ольги тоже очаровал: матери читал своего любимого Маяковского, у отца брал уроки игры на рояле.

После двух лет знакомства молодые надумали пожениться, хотя родители невесты были категорически против, считая, что дочь должна сначала закончить институт. Однако Ольга решила все сама. Утром, перед лекциями, они встретились с Урбанским и отправились в ЗАГС. В течение месяца молодожены тщательно скрывали от родителей Ольги свой новый статус. Правда обнаружилась случайно, когда мать девушки заглянула к ней в паспорт. Однако скандала не последовало: родители поняли, что менять что-то уже поздно. А вскоре у молодых родилась дочь Алена. Увы, но это рождение не спасло молодую семью от развода: брак распался спустя два года. К тому времени Урбанский уже успел стать знаменитым благодаря успешному дебюту в кино.

Можно смело сказать, что свою творческую карьеру Урбанский сделал себе сам. В отличие от многих своих коллег по актерскому ремеслу, которые по разным причинам (кто по протекции, кто по воле случая) оказались на вершине славы, Урбанский своей главной роли добился самостоятельно. Узнав в 1956 году, что на «Мосфильме» режиссер Юлий Райзман приступил к съемкам фильма «Коммунист», он явился на киностудию и предложил себя на главную роль. В тот же день сделали его фотопробы, которые не всем понравились. Однако режиссер, успевший к тому времени просмотреть многих актеров, решил рискнуть с никому не известным студентом. Так Урбанский получил роль коммуниста Василия Губанова.

Натурные съемки картины проводились в городе Переславль-Залесском. Урбанскому они запомнились не с самой лучшей стороны. Вот что он рассказывал позднее:

«Съемки – это какая-то мука, знал бы – не пошел. Я буквально подыхал на съемочной площадке от ужаса, что ничего не выходит. Моя неповоротливость, неумелость угнетали меня почти физически. А Райзман был доволен. Я считал, что половину придется переснимать, а он был доволен и после просмотра материала ходил радостный. Только увидев фильм смонтированным, я понял: все мое – самую мою неумелость – использовал режиссер для Губанова. Так ведь это он – молодец!»

Действительно, в самом начале работы у Урбанского практически ничего не получалось. На площадке он был чрезмерно скован, неповоротлив и стеснялся своих партнеров до неприличия. Даже главный его партнер актриса Софья Павлова (она тоже была дебютантом и играла его любимую девушку) была им очень недовольна. Из-за своей чрезмерной стеснительности Урбанский казался ей чуть ли не мальчиком, и его зажатость в любовных сценах порой выводила актрису из себя. Да и другие участники съемочного процесса также были недовольны молодым актером и настойчиво уговаривали Райзмана «заменить его, пока не поздно». Но режиссер остался при своем мнении. И оказался прав. Когда в 1957 году фильм вышел на широкий экран, больше всего зрителей потрясла именно игра Урбанского. И когда в конце фильма его убивали кулаки, особо впечатлительные зрители буквально рыдали. А когда фильм показывали в революционной Кубе, вышел и вовсе курьезный случай: во время эпизода с гибелью Губанова вооруженные кубинские «барбудос» стали… стрелять в убийц коммуниста из автоматов. Вот такая была сила воздействия у этого фильма и игры в нем актера Урбанского.

В год, когда фильм «Коммунист» вышел на широкий экран, Урбанский закончил Школу-студию МХАТ. Его мечтой всегда была прославленная сцена Художественного театра, однако туда его не взяли. Урбанский стоял на распутье, когда актер Театра имени Станиславского Евгений Шутов, с которым он познакомился на съемках «Коммуниста», предложил ему поступать в его театр. Дважды уговаривать себя Урбанский не дал.

Попав в театральную среду, Урбанский и новую возлюбленную выбрал себе из этой же среды. Ею стала актриса Татьяна Лаврова. Она была красавицей, примой МХАТа и сводила с ума многих мужчин. Но именно Урбанскому удалось покорить ее сердце. Хотя идеальными их отношения назвать было нельзя. Урбанский обычно шел встречать ее после спектакля, предварительно выпив для храбрости. Татьяна, увидев его в таком состоянии, гнала от себя. Тогда Урбанский напивался на полную катушку. Однако после нескольких лет знакомства они все-таки стали жить вместе. Сняли квартиру в центре Москвы, немного пожили там и… разругались. Двум сильным личностям было очень сложно ужиться.

В 1960 году Урбанский отправился на кинофестиль и там познакомился с девушкой, которая стала его последней женой. Это была та самая популярная актриса Дзидра Риттенберг, которая сыграла главную роль в фильме «Мальва». На кинофестиваль она приехала из Риги вместе с подругой – актрисой Вией Артмане. Вечером они сидели в теплой киношной компании, как вдруг отворилась дверь и в комнату вошел шикарно одетый мужчина. Это был Урбанский. Чуть позже он первым подошел к Дзидре и сказал: «А я вас знаю». Та ответила: «И я вас тоже». Так состоялось их знакомство.

Буквально через три недели после их первой встречи Риттенберг легла в больницу – ей должны были сделать операцию на сердце. И Урбанский чуть ли не ежедневно навещал ее. А как только Дзидру выписали, он немедленно повел ее в ЗАГС. Он боялся, что, если не сделает этого, Дзидра уедет к себе в Ригу и их роман завершится.

Несмотря на то что в Театре Станиславского Урбанский был задействован в нескольких спектаклях, он продолжал сниматься и в кино. Сыграл эпизодическую, но очень заметную роль в фильме «Баллада о солдате», главную роль в картине «Неотправленное письмо». Правда, ролью в последнем фильме сам актер остался недоволен и даже в течение последующих полутора лет отвергал все другие предложения сниматься в кино. И лишь в 1960 году согласился сняться у режиссера, которого искренне уважал, – у Григория Чухрая в фильме «Чистое небо». На этот раз это был уже не эпизод, а главная роль – летчика Астахова.

Фильм имел большой успех: в прокате 1961 года он занял 2-е место, собрав на своих сеансах свыше 41 миллиона зрителей. В том же году он получил много призов на фестивалях в Москве, Мехико и Сан-Франциско. По опросу журнала «Советский экран», он был признан лучшим фильмом года.

В повседневной жизни Урбанский был довольно общительным и взрывным человеком. Он прекрасно играл на гитаре, пел, о чем есть немало свидетельств людей, близко знавших его в то время. Например, его пению завидовал сам Владимир Высоцкий, который в те годы делал свои первые шаги в песенном творчестве.

Различные творческие вечера, в которых ему приходилось участвовать, Урбанский не любил. Причем в этом не было ни грамма пренебрежения к зрителям, которые пришли на встречу с любимым кумиром. Просто актер не считал себя кем-то выдающимся, откровенно стеснялся своей славы и, чтобы скрыть это свое состояние, порой дерзил со сцены наиболее ретивым зрителям.

Совершенно другим человеком Урбанский был в семейной жизни. По словам его жены Дзидры Риттенберг, он был добрым и хорошим мужем, называл ее ласковым именем Джуника.

В 1962 году в жизни Урбанского произошло два важных события. Во-первых, он был удостоен звания заслуженного артиста РСФСР. Во-вторых, его приняли в ряды КПСС. Это было вполне естественно, если учитывать те роли, что он сыграл в кино, – Василия Губанова и Алексея Астахова.

В 1964 году на экраны страны вышел очередной фильм с участием Урбанского – «Большая руда». Но когда сам актер увидел смонтированный материал, он расстроился. Урбанский вдруг понял, что роль ему не удалась, да и сам фильм его огорчил. Поэтому, когда режиссер Алексей Салтыков предложил ему роль директора автомобильного завода Зворыкина, прообразом которого был основатель ЗИЛа Иван Лихачев, в фильме «Директор», Урбанский захотел реабилитироваться в глазах своих поклонников. Тогда он не знал, что именно съемки в этом фильме станут для него роковыми.

Павильонные съемки в столице закончились в конце октября 1965 года, и в начале ноября все участники группы вылетели в Узбекистан, где в пустыне под Бухарой должны были сниматься кадры автопробега. 4 ноября Урбанский и его партнер по фильму актер Иван Лапиков отправились на встречу со зрителями в Бухарский гарнизон. Встреча прошла удачно, и вполне удовлетворенные ее итогами актеры за полночь вернулись в гостиницу. Утром должны были начаться съемки. Стоит отметить, что все рискованные трюки в картине Урбанский исполнял сам, хотя у него и был постоянный дублер – спортсмен Юрий Каменцев.

На съемочную площадку, в сорока километрах от Бухары, группа выехала рано утром. Снимали проезд автоколонны по пескам. Согласно сценарию машина Зворыкина должна промчаться прямо через барханы, обогнать колонну и возглавить ее. Наиболее сложный кадр в этой сцене – прыжок машины с одного из барханов. Опасного в этом не было ничего, но было решено, что сниматься будет дублер. Однако Урбанский подошел к кинокамере, посмотрел в глазок и сказал, что получится отличный крупный план и он его ни за что не уступит. Перечить ему никто не стал, хотя, будь на площадке режиссер Салтыков, который днем раньше уехал в Москву, все могло повернуться иначе. Первый дубль прошел нормально. Но второй режиссер, который вел в этот день съемку, предложил сделать еще один дубль. Урбанский снова сел за руль, а Каменцев сел рядом.

Машина легко рванулась с места, промчалась по настилу, на миг повисла в воздухе и вдруг накренилась и стукнулась передними колесами о песок. Каменцев получил легкое сотрясение мозга, а вот Урбанский сломал шейные позвонки. По дороге в больницу актер скончался.

Чуть позже специалисты провели специальные расчеты и выяснили, что такой исход трюка был вероятен в одном из тысячи случаев. Надо было, чтобы определенным образом совпали скорость движения, сила ветра, угол наклона горки, угол поворота, вес машины, – и все это вдруг совпало. Если бы Урбанский нагнул голову – остался бы жив. А он откинулся назад – и ему перебило позвонки.

На момент смерти Урбанскому было всего 33 года. Он так и не смог увидеть дочь, которая родилась через несколько месяцев после его гибели. В честь отца ее назвали Евгенией.

8 ноября – Вольф МЕССИНГ

Когда в ноябре 1974 года в Москве скончался великий гипнотизер, люди отказывались верить в это известие. Долгие десятилетия, пока слава ходила по пятам за этим уникальным человеком, всем казалось, что ему вполне по силам продлевать свою жизнь если не до бесконечности, то хотя бы до глубокой старости. Но смерть пришла к нему в 75 лет. Правда, сам гипнотизер был хорошо осведомлен о ее скором приближении. Уходя из дома в больницу, он обронил пророческую фразу: «Все, ты сюда больше не вернешься».

Вольф Мессинг родился 10 сентября 1899 года в семье малоимущего садовода из еврейского местечка недалеко от Варшавы. Феноменальные способности начали обнаруживаться в нем еще в раннем детстве. Однажды это даже привело к трагедии. Вольфу тогда было 4 года, и он вместе с двумя своими родственницами-старушками был отправлен в гости к бабушке. Ехали на поезде. Поскольку Вольф отличался крайне непоседливым характером и мог принести много хлопот своим сопроводительницам, отец перед поездкой напугал его: сказал, что если он будет хулиганить, то придет кондуктор и посадит его в мешок. Знай отец, чем закончится его попытка приструнить своего отпрыска, наверняка бы поостерегся это делать.

Когда в вагоне объявился кондуктор и Вольф услышал об этом, он испугался и спрятался в тамбуре. Спустя какое-то время кондуктор отправился в обратный путь и наткнулся в тамбуре на Вольфа. Посветив на мальчика фонариком, он сказал, чтобы тот шел к себе в купе, а сам закурил сигарету. Дрожащий от дикого страха Вольф, сжался в комок и подумал: «Какой страшный дядя. Пусть он откроет ключом дверь и выпрыгнет из поезда». И спустя секунду произошло то, о чем подумал Вольф: кондуктор на самом деле выпрыгнул на ходу из мчавшегося на всех парах поезда и разбился насмерть.

Другой необычный случай, и опять же с кондуктором, случился с Мессингом в одиннадцатилетнем возрасте. Вольф тогда учился в школе, но особой усидчивостью и тягой к учебе не отличался и однажды решил сбежать. После первого урока он ушел с занятий и, придя на вокзал, сел в первый же попавшийся поезд. Оказалось, что тот направлялся в Берлин. Во время этой поездки Вольф еще раз убедился в том, что наделен даром внушения. Когда к нему подошел кондуктор и попросил предъявить билет, Вольф протянул ему клочок бумажки, который он нашел на перроне, и мысленно стал заклинать кондуктора поверить в то, что это билет. И произошло чудо: бумажка была признана билетом. После этого случая Вольф всю ночь не спал, находясь под впечатлением от произошедшего.

В Берлине Вольф жил где придется, в основном на улице. Питался чем попало. Однажды он потерял сознание от голода и впал в летаргический сон. Его отправили в морг, думая, что он умер. Однако дотошный паталогоанатом обнаружил, что пациент скорее жив, чем мертв, и отправил мальчика в клинику известного невропатолога профессора Абеля. Там случилось еще одно чудо. Проснувшись, Мессинг сказал: «Не надо вызывать полицию и отправлять меня в детский приют». Абель был в шоке, поскольку вслух этот приказ еще не успел произнести, а только про него подумал. В итоге профессор оставил мальчика в своей клинике и решил внимательно понаблюдать за ним. Вскоре он обнаружил в Мессинге уникальные способности: тот мог сознательно впадать в транс и так же легко из него выходить, читал мысли других людей на расстоянии.

Когда Мессингу было 18 лет, слава о его феноменальных способностях уже широко гуляла по Польше. Иногда эти способности использовали весьма уважаемые люди. Например, граф Черторыйский. Когда у него в замке начали пропадать драгоценности, граф пригласил его найти преступника. А чтобы прислуга ни о чем не догадалась, Мессинга решили выдать за молодого художника, который ищет для работы натурщиков.

В то утро, когда Мессинг приехал к графу, всю прислугу в замке выстроили в коридоре и гость стал медленно обходить всех, внимательно вглядываясь в их лица. Наконец его внимание привлек только один человек – маленький мальчик, сын одной из кухарок. Зайдя с ним в отдельную комнату, Мессинг достал из кармана золотые часы, положил их на стол, а сам сел в кресло и стал читать книгу. Мальчик крутился рядом, играя в какую-то игру. Наконец, улучив момент, он схватил со стола часы и выбежал из комнаты. Мессинг последовал за ним. И увидел, как мальчик засовывает в пасть чучела медведя его часы. Вольф тут же направился к графу и сообщил ему, что все драгоценности находятся внутри чучела. Когда эта версия полностью подтвердилась, граф хотел щедро наградить Вольфа – дать ему 25 процентов от суммы всех найденных драгоценностей. Но Мессинг от награды отказался, сказав, что и без того хорошо зарабатывает. Он соврал – за душой у него не было ни гроша, и он в поисках заработка даже примкнул к бродячему театру, где показывал свои «психологические опыты».

Однажды о необычном юноше узнал сам Альберт Эйнштейн. Он пригласил Мессинга к себе домой, где в то время находилась еще одна мировая знаменитость – австрийский врач и психолог Зигмунд Фрейд. Вдвоем они решили проверить, правда ли то, что говорят о Мессинге. То, что они увидели, превзошло все их ожидания. Например, когда Фрейд мысленно дал задание Мессингу передать Эйнштейну скрипку, тот немедленно выполнил команду. Пораженные увиденным, две знаменитости решили помогать юноше и развивать его удивительные способности. Благодаря их стараниям Мессинг вскоре уехал учиться в Вильненский университет на кафедру психологии. После чего отправился в большое турне по Японии, Бразилии, Аргентине.

Когда в 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер, Мессинг уехал в Польшу. Там он продолжал гастролировать, собирая на своих представлениях неизменные аншлаги. Однако в 1937 году над головой Мессинга разразилась гроза – он умудрился впасть в немилость у самого Гитлера. Произошло это после того, как на одном из своих выступлений Мессинг сообщил, что Гитлера ждет ужасное будущее, если он нападет на Советский Союз. Этот прогноз немедленно озвучили все немецкие газеты, вынеся его на первые полосы. Когда Гитлер прочитал об этом, он впал в ярость и объявил Мессинга своим «врагом № 1», назначив за него награду в 200 тысяч марок. Была дана команда при любом удобном случае арестовать Мессинга. Такой случай представился в 1939 году, когда фашистская Германия оккупировала Польшу. Мессинг не успел вовремя покинуть страну и вскоре был схвачен патрулем на улице. Причем при аресте ему выбили несколько зубов. Вся Германия тогда ликовала, а Польша была в недоумении: мол, как же могло получиться, что ясновидящий не смог предвидеть свой арест и не скрылся. Однако это недоумение длилось всего лишь несколько дней, а потом слава Мессинга снова взлетела вверх, после того, как он самым чудесным образом сбежал из тюрьмы. Как судачила народная молва на всех перекрестках, Мессинг загипнотизировал охранников, собрал их всех в своей камере, закрыл на ключ, а сам вышел на свободу. В тот же день он переплыл на лодке Буг и оказался на территории СССР, в Бресте.

Когда в Советском Союзе узнали о приезде Мессинга, было решено проверить его феноменальные способности. Его пригласили в Москву в Академию наук. Солидные мужи, имеющие профессорские звания, были уверены, что Мессинг шарлатан и что им быстро удастся вывести его на чистую воду. Вольфу дали задание: найти в зале женщину, в сумочке которой находился платок, вложенный туда членами комиссии. Мессингу хватило всего лишь нескольких секунд, чтобы вычислить эту женщину в зале и извлечь на свет искомый платок.

Со следующим заданием он справился столь же быстро: назвал, на какой именно полке в библиотеке лежит книга, которую отметили члены комиссии. Когда профессора решили схитрить и уличили его во «лжи», Мессинг взорвался: «Я хочу иметь дело с честными людьми!» После чего зашел в библиотеку и принес искомую книгу.

Когда весть об этом экзамене достигла ушей Сталина, он решил сам убедиться в том, о чем с восхищением судачил весь мир, – в феноменальных способностях Мессинга. И экстрасенсу было дано два задания: получить в любой сберкассе 100 тысяч рублей наличными и проникнуть на территорию Кремля без пропуска. Что и было проделано, причем на все эти операции Мессингу хватило всего лишь нескольких минут. Все выглядело до гениального просто: Мессинг легко загипнотизировал сначала кассиров, которые выдали ему указанную сумму, а потом и охранников в Кремле. Когда Сталин лично убедился в таланте Мессинга, он приказал вознаградить его: выделить отдельную квартиру в центре города и не препятствовать в его гастролях по стране.

Когда началась война, Мессинг эвакуировался в Новосибирск. Однако без дела не сидел – продолжал гастролировать по Сибири, выступал в госпиталях для раненых бойцов. А в 1942 году на свои деньги, полученные от выступлений, он построил два военных самолета. На одном из них Герой Советского Союза летчик Ковалев сбил 33 немецких аса. За эту помощь фронту Сталин послал Мессингу благодарственную телеграмму, которую экстрасенс всегда носил с собой и очень гордился ею.

В конце 40-х годов Мессинг гастролировал в Киеве, когда туда приехал из Москвы будущий председатель Совета Министров СССР Николай Булганин. Приехал он специально к Мессингу, чтобы тот помог ему в одном важном деле. В столице бесследно пропал высокопоставленный чиновник с портфелем, полным секретных документов. «Нам надо как можно скорее найти эти документы, пока они не попали к врагу, – обратился Булганин к Мессингу. – Сталин дал на поиски три дня. Вы справитесь?» Мессинг ничего не ответил и попросил привезти его в Москву, в то самое учреждение, где работал пропавший. Его просьба была выполнена. Мессинг вошел в кабинет пропавшего и стал медленно обходить его, о чем-то сосредоточенно думая. Постепенно в его сознании стала появляться картина: сельская местность, крутой берег реки, в отдалении церквушка, покосившийся мост через реку. Под одной из опор моста он увидел черный портфель. Когда Мессинг описал свои видения работникам учреждения, те быстро установили это место – деревня, откуда был родом пропавший чиновник. И спустя несколько часов злополучный портфель с документами был найден.

Другой случай произошел чуть позже, когда в Советском Союзе стали популярны йоги и их гимнастика. В нашу страну приехал индийский йог, который стал показывать свои возможности в Институте Вишневского. Он говорил, что в их стране многие научились снимать болевой рефлекс с ног, рук, шеи, однако грудную клетку они не трогают – опасно. Присутствовавший здесь же Мессинг, услышав последние слова йога, вдруг встал и сказал: «А вот я так не считаю». И показал то, отчего и у йога, и у всех присутствующих врачей волосы встали дыбом. Он с помощью ассистента стал вводить себе со спины в грудную клетку рядом с сердечной сумкой острую иглу. Через некоторое время игла показалась наружу. Потом ее вынули, но кровь из ранок не пошла. Все были потрясены и в течение нескольких минут не могли вымолвить ни слова.

В 1961 году умерла жена Мессинга Аида Михайловна, и знаменитый экстрасенс остался один. К тому времени он уже успел покинуть роскошную квартиру в центре Москвы, подаренную ему Сталиным, и жил в однокомнатной квартирке на окраине столицы. По-прежнему выступал с концертами, хотя уже не так активно, как раньше, – его все чаще беспокоили больные ноги. Говорят, эту болезнь Мессинг заработал благодаря своему отцу, который в детстве хотел отучить сына от лунатизма. Чтобы Вольф не вставал по ночам и не бродил по дому, отец ставил ему возле кровати таз с холодной водой, чтобы, наступая в него, сын немедленно просыпался. В итоге от лунатизма мальчик вылечился, но впоследствии приобрел болезнь ног.

Говорят, женщины всегда липли к Мессингу, встречая его после концертов на улице или забрасывая любовными письмами. Но Мессинг любил только свою жену и свой талант, который приносил ему доход. Детей у них не было, хотя, как уверяют очевидцы, Мессинг сам был как ребенок. Очень любил цирк, детские сказки. И был беспомощным в быту, как дитя. Однажды его ассистентка Валентина Ивановская уехала на выходные к своим родственникам, оставив Мессинга лежащим на диване и курящим сигареты. Когда вернулась, он лежал в той же позе, даже к еде не притрагивался, поскольку ее надо было разогревать.

Про Мессинга всегда ходили самые фантастические слухи. Говорили, что за ухом у него вшит передатчик, что ему имплантировали второй слой мозга, что Мессинг может превращаться в любое животное, что он святой. Сам экстрасенс относился к этим слухам с юмором, но никогда их не опровергал: понимал, что они только подо-гревают интерес к его личности. Все-таки он был человеком тщеславным: в компаниях мог часами говорить о своем таланте. Однажды даже перед трехлетней девочкой хвалился: «Знаешь, кто я? Я – Мессинг!»

Говорят, Мессинг точно знал дату своей смерти. Хотя не знал, от чего именно умрет. Умер же он из-за досадной случайности. У него были больные ноги, которые с возрастом стали для него настоящей бедой. Какое-то время Мессинг терпел боли, а когда они стали невыносимыми, лег в клинику Бураковского. Было это в начале ноября 1974 года. Говорят, уходя из дома, Мессинг посмотрел на свой висящий на стене портрет и сказал: «Все, Вольф. Больше ты сюда не вернешься». И не ошибся.

Великому гипнотизеру сделали операцию на бедренных и подвздошных артериях. Все прошло благополучно, и врачи уже торжествовали победу. Но спустя два дня у Мессинга отказали легкие, а чуть позже – совершенно здоровые почки.

Говорят, когда Бураковскому рассказали о случае с портретом, он выругался: «Ну что же никто мне об этом не сказал раньше! Я бы не делал операции. Подождали бы. Если сам Мессинг так считал, что проводить операцию – это безрассудство».

8 ноября – Евгения ХАНАЕВА

В жизни этой актрисы было множество личных и творческих драм. Когда она училась в Школе-студии МХАТ, педагоги хвалили ее за несомненный талант, однако из-за внешности не давали ей играть роли героинь. Из-за этого ее долго не приглашали сниматься в кино, а когда это время все-таки настало, актрисе было уже за пятьдесят. В личной жизни у нее было несколько любимых мужчин, но ни с одним из них она так и не смогла прожить до конца своих дней. И после развода со вторым мужем оставила ему единственного сына и не общалась с ними 20 лет. И только в конце 80-х их отношения наладились. Однако вскоре после этого актриса умерла.

Евгения Ханаева родилась 2 января 1921 года в Ногинске в семье знаменитейшего оперного певца, ведущего солиста Большого театра Никандра Ханаева. Он одинаково успешно играл и героические, и трагические, и характерные роли и был известен публике по таким спектаклям, как «Пиковая дама», «Руслан и Людмила», «Борис Годунов», «Хованщина». В 30-е годы он входил в число любимых артистов самого Сталина – тот не пропускал ни одну премьеру с участием Ханаева. Однако самым преданным поклонником Никандра Сергеевича была его дочь Евгения, которая не только видела все премьеры отца, но частенько приходила и на репетиции, оставаясь после них и на вечерний спектакль. Поэтому она уже с детства знала, что будет актрисой, хотя ее родители готовили ей другую судьбу – музыкальную. Для этого девочку с раннего возраста учили музыке: наняли ей учителя-пианиста, с которым она часами играла и пела. Но когда Евгения выросла, родители поняли, что ни певицы, ни музыканта из их дочери не получится. Однако и в актрисы ей идти было запрещено. Поэтому девушка подала документы на юридический факультет МГУ. Однако одновременно, втайне от родителей, Ханаева решила поступить еще и в Щепкинское училище при Малом театре. И благополучно сдала экзамены в оба вуза. Как она успевала учиться сразу в обоих вузах, до сих пор загадка. Говорят, что ее собирались отчислить из «Щепки» за прогулы, но преподаватель Константин Александрович Зубов пожалел ее, разглядев в студентке Ханаевой несомненный актерский талант.

Что касается родителей девушки, то они долго не подозревали о том, что их дочь учится на актрису. И узнали об этом только благодаря случайности. Один из коллег Никандра Сергеевича, который преподавал в Щепкинском училище, в случайном разговоре проговорился о том, что у них учится студентка Ханаева. Однако, узнав об этом, отец Ханаевой не стал перечить дочери, поскольку отзывы о ней как об актрисе были весьма лестные.

Мечтой Ханаевой был МХАТ, и если бы при этом театре было свое училище, она бы обязательно в него поступила. Но такого вуза в те годы не было, поэтому Евгения и выбрала «Щепку». Когда же в 1943 году при МХАТе была открыта школа-студия, она немедленно туда поступила. При этом ее не остановило даже то, что поступать пришлось на первый курс, а это означало, что три года учебы в Щепкинском училище вылетали в трубу. Ее однокурсниками были многие будущие звезды советского театра и кино: Ирина Скобцева, Михаил Пуговкин, Владлен Давыдов, Владимир Трошин, Игорь Дмитриев. Но поскольку почти все они были начинающими студентами, а у Ханаевой за плечами уже были три года учебы в «Щепке», она довольно быстро вырвалась в лидеры. И на третьем курсе ее даже удостоили персональной стипендии имени Чехова за прекрасную учебу. Ее дипломная работа – Татьяна в «Мещанах» – имела шумный успех и хорошую прессу. Этот спектакль даже перекочевал на основную сцену МХАТа и был выдвинут на Сталинскую премию. Случай беспрецедентный! Но поскольку «старики» МХАТа не могли позволить, чтобы какие-то вчерашние студентики обскакали их, «Сталинку» этот спектакль так и не получил. Студийцам было, конечно, обидно, но они были молоды, верили, что впереди их ждут новые награды, и поэтому не сильно огорчились случившемуся. А Ханаевой и вовсе было полегче, поскольку про нее уже тогда восторженно отзывались в газетах. В одной из них написали следующее: «Эта актриса большого диапазона и еще не вполне раскрытых возможностей. Вероятно, ей по плечу значительные характеры, вроде королевы Елизаветы в „Марии Стюарт“ или Вассы Железновой».

Однако был у Ханаевой один изъян, который мог напрочь лишить ее перспективы играть в будущем ведущие роли, – внешность. Ханаева не была красавицей, и еще в училище некоторые педагоги откровенно говорили ей, что с таким лицом она вряд ли может рассчитывать на роли героинь. Но Ханаева хоть и соглашалась с оценками своей внешности, однако верила, что в ее дальнейшей карьере главным будет ее несомненный актерский талант. Тем более что сама жизнь доказывала это – еще будучи студенткой, она сумела сильно понравиться сыну знаменитого на всю страну спортсмена и киноартиста Константину Градополову. Молодые не расставались несколько лет, и многие считали, что они обязательно поженятся. Но этого так и не произошло по непонятным причинам. А когда Ханаева закончила Школу-студию и поступила во МХАТ, она увлеклась другим человеком – сыном бухгалтера их театра, начинающим экономистом Анатолием Успенским, который был на четыре года младше ее.

Молодые познакомились на одном из мхатовских вечеров отдыха. Весь вечер они не отходили друг от друга: танцевали, смеялись. Потом начали встречаться. Анатолий настолько увлекся Ханаевой, что посещал все ее спектакли. Плененный ее талантом, он в итоге сделал ей предложение. Она его сразу же приняла. Однако их родители были категорически против этого брака. Причем аргументы сторон были разные: Ханаевы говорили, что жених – человек не их круга, а Успенские упирали на внешность невесты. Отец Анатолия так и говорил: «Неужели не мог найти кого-нибудь покрасивее?» Однако молодым хватило смелости не слушать родителей, и в 1952 году они поженились. Спустя год у них родился сын Владимир.

Этот брак продолжался 12 лет. По поводу их развода мнения разнятся: одни говорят, что виновником был Успенский, который позволял себе увлекаться другими женщинами, другие обвиняют во всем Ханаеву, утверждая, что именно она разрушили семью, когда влюбилась в своего партнера по сцене Льва Иванова. В театре тут же нашлись доброхоты, которые стали звонить мужу Ханаевой и оповещать его обо всех перипетиях этого служебного романа. Успенский потребовал от жены объяснений. Между супругами состоялся тяжелый разговор, который привел к тому, что Ханаева оформила развод и оставила сына мужу. Жить она продолжала на старом месте, а ее бывший муж и сын переехали в коммуналку. С тех пор она с ними не встречалась. Сам Успенский тоже вычеркнул бывшую жену из своей жизни и даже никогда не вспоминал ее при сыне. Однако на другой женщине так и не женился. Что касается Ханаевой, то она прекрасно понимала, что ее новая любовь тоже может быть недолговечной: у Иванова была больная жена, и он буквально разрывался между двумя женщинами. Но Ханаева выбрала развод, поскольку говорить неправду органически не могла.

В отличие от училища, где Ханаева считалась одной из лучших студенток, в театре ее дела шли неважно. Все главные роли доставались «старикам», а молодежь вынуждена была играть либо роли второго плана, либо мелькать в массовках. Как вспоминает однокурсница Ханаевой и ее коллега по театру Елизавета Кошукова: «Наши амплуа все перепутали, назначения на роли были случайными, Чехова и Толстого играть не давали вообще. Старики нас любили, но совершенно не думали о нашем будущем. Надо было о себе напоминать, задабривать подарками, искать покровителей…»

У Ханаевой был такой покровитель – Борис Ливанов, который не только хорошо к ней относился, но и высоко ценил ее талант. Поэтому многими своими ролями она была обязана ему. Но эта дружба имела и негативную сторону. У Ливанова в театре были противники, которые иной раз свою злость вымещали на Ханаевой. Например, несколько раз, когда решался вопрос о повышении ее зарплаты, ей каждый раз отказывали. Причем аргумент выдвигался один и тот же: мол, Ханаева из богатой семьи, обойдется.

В итоге свою очередную большую роль Ханаева получила спустя десять лет после прихода во МХАТ – в конце 50-х. Была еще роль королевы Елизаветы в «Марии Стюарт», но в этой роли Ханаева блистала недолго – ровно столько, пока была больна основная исполнительница Ангелина Степанова. Как говорила сама Ханаева: «Наше поколение попало в щель». Это было точное выражение: когда «старики» МХАТа в силу своего возраста готовы были уступить свое место послевоенному поколению актеров, в театр пришло очередное молодое пополнение и отобрало главные роли у поколения Ханаевой.

Стоит отметить, что еще в 60-е Олег Ефремов усиленно зазывал Ханаеву в свой «Современник», но она ему отказала, заявив честно и прямо: «Извините, но я не верю в эти самодеятельные начинания. Я предана только МХАТу». Однако встретиться с Ефремовым на одной сцене ей все-таки пришлось: летом 1970 года именно его назначили главным режиссером МХАТа. И у Ханаевой началась «вторая сценическая молодость» – роли в спектаклях посыпались на нее одна за другой. Кроме этого, именно тогда в ее жизнь вошел кинематограф.

Пусть редко, но сниматься в кино Ханаеву приглашали и раньше. Но она отвергала все предложения, поскольку ее не устраивали либо сценарии, либо режиссеры. Но в 1972 году все сошлось: и режиссер был хороший – Илья Авербах, и сценарист отменный – Евгений Габрилович. Фильм назывался «Монолог», где Ханаевой досталась роль экономки Эльзы Ивановны. Картина получилась выдающаяся, и Ханаеву тут же заметили другие режиссеры. В результате до конца того десятилетия она сыграла еще восемь киноролей. Самыми заметными были: школьная учительница Мария Девятова в «Розыгрыше», Изольда Тихоновна в телефильме «По семейным обстоятельствам» и мать Рачкова в мелодраме «Москва слезам не верит». Ролей могло бы быть и больше, если бы сама актриса не сплоховала: например, она отказалась от роли миссис Хадсон в телесериале о Шерлоке Холмсе.

Несмотря на такое обилие ролей, карьера Ханаевой в кино была отнюдь не гладкой. Например, во время съемок фильма «Розыгрыш» студийное начальство хотело видеть в роли Девятовой совсем другую актрису – более именитую. И режиссеру Меньшову даже в приказном порядке запретили снимать Ханаеву. Но он поступил благородно: заявил, что без Ханаевой продолжать съемки отказывается. И целую неделю находился в простое, ожидая, пока начальство решит его судьбу. В итоге победил Меньшов, и Ханаева была утверждена. И роль свою сыграла по-настоящему вдохновенно. На студию потом пачками приходили письма от школьников, которые писали, что с удовольствием учились бы под началом такой учительницы, какую сыграла актриса Ханаева. Однако три года спустя, когда на экраны страны вышел другой фильм Меньшова с участием все той же Ханаевой – «Москва слезам не верит», – на имя актрисы стали приходить уже совсем иные письма – злые, враждебные. Их авторы ругали Ханаеву за жестокость, черствость, проецируя сыгранную актрисой героиню на ее собственный характер.

Много снимаясь в кино, Ханаева впервые за долгие годы стала прилично зарабатывать. И теперь могла позволить себе купить многое из того, о чем раньше она только мечтала. Например, картины и различные антикварные вещи. И вскоре ее дом стал похож на музей, где на полках стояли старинные часы и фарфоровые изделия, а на стенах висели репродукции Шишкина, Поленова, Жуковского. К сожалению, любоваться всем этим хозяйке дома чаще всего приходилось одной, поскольку после развода с Успенским она замуж больше так и не вышла. И ее роман с Львом Ивановым постепенно сошел на нет, так и не вылившись во что-то серьезное. Поэтому большую часть времени актриса проводила дома одна либо уезжала на свою дачу под Москвой, где с удовольствием копалась на грядках. Еще одной страстью Ханаевой был автомобиль, который она никому не доверяла: сама водила, сама ремонтировала. Но именно эта страсть и стала для Ханаевой роковой.

В один из дней середины 80-х Ханаева ехала с репетиции в театре и на перекрестке резко затормозила. От внезапной остановки голова актрисы откинулась назад и тело пронзила резкая боль. Она держалась несколько дней, но потом прошла так же внезапно, как и появилась. Обращаться к врачам Ханаева не стала. Однако спустя полтора года боль вернулась снова и на это раз уже не отпускала. Врачи не могли сказать ничего определенного, тогда актриса пошла за помощью к экстрасенсам. Но и они оказались бессильны.

В январе 1987 года, когда сильные боли уже не оставляли никаких надежд на выздоровление, Ханаева решила позвонить своему сыну Владимиру, с которым не общалась долгие годы. Несмотря на долгую разлуку, разговор у них получился теплым. После него их общение стало регулярным: Владимир приходил к матери домой, навещал ее в театре. Успенский не препятствовал этим встречам, а даже поощрял их, зная о том, что здоровье его бывшей жены стремительно ухудшается.

Осенью 1987 года Ханаева обратилась за помощью к известному хирургу Канделю. Тот сказал прямо: «Операция будет небезопасная. Поврежденный позвонок входит в ствол черепа, поэтому шансы 50 на 50. Вы согласны?» Ханаева ответила утвердительно.

Операция была проведена в конце октября. Но чуда не произошло: спустя десять дней, 8 ноября, Ханаева скончалась. В тот самый день, когда свет увидел указ о присвоении ей звания народной артистки СССР. Эту новость принесли в больницу коллеги Ханаевой, но она их не слышала – находилась в коме.

9 ноября – Любовь ДОБРЖАНСКАЯ

В ноябре 1980 года в Москве в страшных муках умирала актриса, которую по праву называли одной из лучших «матерей советского кинематографа». Сыграв в кино и в театре множество ролей добрых мам, эта актриса вошла в народную память двумя ролями: мамой Юрия Деточкина из «Берегись автомобиля» и мамой Жени Лукашина из «Иронии судьбы». Именно эти роли принесли актрисе огромный успех и всенародную славу. Однако мало кто из поклонников актрисы мог себе представить, что в реальной жизни она была совсем не эталоном тихой семейной жизни: у нее за плечами было четыре брака и отсутствие детей, которых она не очень-то и жаловала.

Во всех официальных справочниках указывается, что Любовь Добржанская родилась 24 декабря 1908 года в Киеве. Между тем это случилось тремя годами ранее. А новая дата рождения появилась случайно. Добржанская неловко капнула на страничку паспорта чернилами и решила воспользоваться моментом – исправила цифру «5» на «8». С тех пор Добржанская свой день рождения никогда не отмечала, а справляла только именины – 30 сентября.

Детство у будущей актрисы было не из легких. Отец Добржанской происходил из польской шляхты, служил офицером в царской армии, мать, выпускница дворянской гимназии, была домохозяйкой. Но после того как главу семьи арестовали и отправили на строительство Волго-Донского канала, матери пришлось одной вытягивать двух своих детей и трех племянников. Люба была старшей из детей, поэтому как могла помогала матери: хлопотала по хозяйству, нянчилась с детьми. И еще успевала учиться в школе и посещать театральную студию при Доме культуры. Театр с детства стал ее любимым видом развлечения, и, когда в 16 лет Люба поступила в театральную студию при Киевском Русском театре имени Леси Украинки, никто из ее близких даже не удивился – иного исхода они себе даже не представляли.

В студии Любовь считалась одной из самых одаренных студенток и сразу обратила на себя внимание профессионалов. И как только ей выдали диплом, ее немедленно зачислили в труппу Русского театра. И вскоре она сыграла свою первую звездную роль – Комиссара в «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского, опередив знаменитую исполнительницу этой роли Алису Коонен, которая сыграет эту роль через несколько лет.

Десять лет Добржанская играла на сцене Русского театра, став за это время настоящей примой киевских подмостков. Люди шли в театр специально «на Добржанскую», выстаивая огромные очереди в кассу, а если билеты заканчивались, покупали их у спекулянтов, за двойную цену. Поэтому когда в 1934 году Добржанской предложили переехать в Москву и поступить в Театр Советской Армии к режиссеру Алексею Попову, она согласилась не сразу. Боязно было вот так сразу покидать родных и любимую труппу. Однако желание покорить Москву оказалось сильнее.

Между тем первое время карьера Добржанской в Москве складывалась не самым лучшим образом. За два года она сыграла всего лишь две роли, но ни одна из них не произвела ни на публику, ни на труппу никакого впечатления. Добржанская была убита этим и готова была вернуться обратно в Киев. Как вдруг случилось неожиданное.

Осенью 1937 года в ТСА взялись за постановку шекспировской комедии «Укрощение строптивой». На роль Катарины пробовались несколько молодых актрис, но ни одна из них не подходила. И только когда попробовали Добржанскую, стало ясно – это то, что надо. 29 ноября Добржанская впервые вышла на сцену в этой роли и произвела фурор. Причем случилось это не в Москве, а на гастролях в Хабаровске. А когда труппа вернулась в столицу и показала «Укрощение строптивой» на родных подмостках, про Добржанскую заговорили уже все. С этого момента она стала любимой актрисой режиссера Алексея Попова. В итоге она переезжает из общежития в отдельную двухкомнатную квартиру, куда вскоре вызывает из Киева и свою маму. Перевезла бы и отца, но тот живет в ссылке в городе Поти и переехать в Москву не имеет права. Единственное, что может Добржанская, – регулярно высылать ему деньги из своей пока еще не слишком большой зарплаты.

Свою вторую звездную роль Добржанская сыграла во время войны, когда ТСА находился в эвакуации в Свердловске. Это была Шурочка Азарова в героической комедии Александра Гладкова «Давным-давно». Причем роль эту Добржанская буквально «выцарапала» у Попова, который даже представить себе не мог, чтобы почти 40-летняя Добржанская могла претендовать на роль юной девицы. Но, сломавшись под натиском актрисы, Попов решил рискнуть. Ему казалось, что уже на первой же репетиции сама Добржанская поймет, что это не ее роль. Но случилось неожиданное! Все, кто был на той репетиции, стали свидетелями настоящего чуда, когда уже не молодая Добржанская сумела сбросить с плеч два десятка лет и буквально порхала по сцене в образе юной особы, почти еще подростка.

Премьера спектакля состоялась 24 сентября 1942 года в Свердловске. Город в те дни был наводнен беженцами, которым, казалось, было не до премьер: многочасовая работа на оборонных предприятиях буквально изматывала людей и они валились от усталости. Поэтому актеры были бы рады и половине заполненного зала. Но зрителей пришло столько, что их пришлось рассаживать даже в проходах между креслами. А лишние билеты спрашивала в километре от театра. Когда спектакль завершился, вся эта масса зрителей в едином порыве вскочила со своих мест и в течение двадцати минут аплодировала актерам и забрасывала их цветами. Как писал один из рецензентов: «Шура Азарова Добржанской не только крупная победа талантливой актрисы – это событие театральной жизни. Это образ, который можно поставить рядом с Марецкой – Надеждой Дуровой, Бабановой – Таней, той же Добржанской – Катариной».

Когда в 1943 году ТСА вернулся в Москву и «Давным-давно» был показан на столичных подмостках, Добржанская стала одной из самых популярных актрис Москвы. И даже великой Марии Бабановой, которая в это же время тоже сыграла Шурочку Азарову в спектакле «Питомцы славы», не удалось затмить славу Добржанской. Кроме этого, две песни из «Давным-давно» в исполнении Добржанской – «Колыбельная» и «Гусарские куплеты» – становятся всенародными хитами и не уступают по популярности таким военным шлягерам, как «Катюша» и «Синий платочек». Этой всенародной славе не помешало бы и материальное вознаграждение, но здесь все вышло отнюдь не самым лучшим образом. 100 000 рублей Сталинской премии за этот спектакль был удостоен только один человек – режиссер Алексей Попов. Остальные участники спектакля остались «с носом». И свою единственную за всю жизнь Государственную премию Добржанская получит на излете сталинской эпохи в 1951 году, причем не за лучшую в своей карьере роль – леди Гамильтон в спектакле «Флаг адмирала».

Все, кто близко знал Добржанскую, отмечают ее огромное обаяние и умение нравиться мужчинам. Это повелось у нее еще в детстве, когда она считалась первой кокеткой в школе, а после и в театральной студии. И замуж она в первый раз вышла рано – в 19 лет, когда поступила в труппу Русского театра. Ее мужем стал молодой актер Иван Червинский. Однако счастливая жизнь длилась недолго. Вскоре после свадьбы Червинского арестовали как сына священника, и в тюрьме он повесился.

Спустя несколько лет Добржанская вышла замуж второй раз – за театрального режиссера Владимира Нелли. Однако, прожив с ним какое-то время, она охладела к мужу и оставила его, уехав в Москву. Там она быстро вскружила голову главному режиссеру Театра Советской Армии Алексею Попову, и тот даже готов был бросить ради нее семью и детей. Но поскольку его жена постоянно болела, он так и не решился на этот шаг. И Добржанская в итоге вышла замуж за артиста Осипа Шайхеда. С ним она прожила несколько лет, пока летом 1949 года Шайхед внезапно не умер. Вышел утром подышать воздухом на балкон и упал замертво от сердечного приступа.

Примерно около года Добржанская вдовствовала, после чего вышла замуж в четвертый, и последний, раз. И опять за артиста – Виктора Кручинина, который играл с ней в одном театре. Кручинин происходил из большой музыкальной цыганской семьи, был талантливым гитаристом-самоучкой.

В 50-е годы Театр Советской Армии переживал не лучшие свои времена. Зритель перестал ходить туда, и из разряда театра-фаворита он в мгновение ока превратился в театр-аутсайдер, уступив лидерство таким театрам, как ТЮЗ, «Современник». Даже спектакль «Давным-давно» уже проходил по разряду нерентабельных. Правда, Добржанская в силу возраста в нем уже не играла и повлиять на эту ситуацию никак не могла. В те годы ее активно зазывали сниматься в кино, но она от всех предложений отказывалась, считая себя исключительно театральной актрисой. Из ее несомненных удач тех лет можно назвать два спектакля: «Профессия миссис Уоррен» и «Моя семья».

Однако в 60-е годы, когда из ЦТСА ушел любимый режиссер Добржанской Борис Львов-Анохин и работы у актрисы заметно поубавилось, она все-таки обратила свой взор на кинематограф. И практически с ходу покорила зрителей, сыграв маму Юрия Деточкина в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля». Именно эта роль открыла новый виток славы в творческой судьбе Любови Добржанской. Хотя в реальной жизни актриса не была столь правильной, как мама Деточкина. И песню «Наш паровоз вперед летит» не любила. Более того, с советской властью у нее были свои счеты: Добржанская до конца своих дней не могла простить ей загубленных жизней своих близких: отца, который умер раньше срока после того, как отсидел в лагере, и первого мужа, который повесился в тюрьме, не сумев пережить несправедливого ареста.

Однако о том, что творилось в душе у Добржанской, знали только немногие, а для остальных она была вполне лояльной к властям актрисой. И в кино играла образы милых и добрых женщин, совершенно далеких от политики. Например, писательницу в «Уроке литературы», Айбалу в «Адаме и Хеве», бабушку в «Двух улыбках», бабуленьку в «Игроке». Но самой звездной ролью Добржанской после мамы в «Берегись автомобиля» стала роль еще одной мамы в фильме того же Эльдара Рязанова «Ирония судьбы». Стоит отметить, что еще задолго до съемок фильма эту пьесу собирались ставить в Театре Советской Армии и Добржанская должна была играть ту же самую роль. Дело уже шло к премьере, когда высокое начальство сочло пьесу безнравственной (шутка ли, за одну ночь главный герой меняет любимую женщину!) и запретило к постановке. Но роль мамы Жени Лукашина Добржанская все равно сыграла – в фильме у Рязанова. Причем сыграла с ходу, без репетиций, поскольку помнила всю роль наизусть.

Так вышло, что и последней в жизни ролью Добржанской в кино тоже стала роль мамы – в фильме Анатолия Эфроса «В четверг и больше никогда». Актриса снималась в нем уже будучи больной – у нее отказывала память, она держалась исключительно на таблетках.

В последние годы жизни Добржанская осталась совсем одна. Сначала в 1972 году у нее умерла мама, а несколько лет спустя из жизни ушел и супруг Виктор Кручинин. В 1978 году Добржанская ушла из театра, после того как несколько раз забыла на сцене текст. Посмешищем в глазах своих коллег она быть не хотела, поэтому приняла решение уйти из профессии. Коллеги проводили свою бывшую приму с большим размахом: в декабре 1978 года в связи с 70-летием Добржанской (на самом деле ей было уже 73 года) был устроен торжественный вечер в большом зале ЦТСА.

А болезнь прогрессировала. Поскольку в таком состоянии справляться одной по хозяйству Добржанской было тяжело, коллеги по театру вызвали ей в помощь родственницу из провинции. Сами коллеги тоже заходили к актрисе в ее квартиру на улицу Дурова, но она их уже не узнавала. Поэтому эти встречи никому особой радости не приносили. Зато именно в эти последние годы, по воспоминаниям близких, Добржанская стала гораздо мягче, душевней. Она даже полюбила животных и детей, которых раньше никогда не жаловала.

Умирала Любовь Добржанская тяжело в одной из столичных клиник. Врачи практически не боролись за ее жизнь, поскольку исход был предрешен заранее. И даже, говорят, экономили на антибиотиках, которые могли облегчить ее страдания.

Умерла Добржанская 9 ноября 1980 года. А полтора месяца спустя «ожила» – по телевизору в который раз показали любимую новогоднюю сказку советского народа «Ирония судьбы» с Любовью Добржанской в роли мамы Лукашина. Это был как бы прощальный привет замечательной актрисы своим благодарным зрителям.

10 ноября – Гелена ВЕЛИКАНОВА

Эта певица выступала на эстраде в течение почти трех десятков лет, исполнив за это время не одну сотню песен. Среди них были разные произведения, начиная от романсов и заканчивая легкими эстрадными песенками. И именно одна из таких песенок под названием «Ландыши» и сделала эту певицу знаменитой. И хотя официальная критика назвала песню пошлой и всячески высмеивала ее на протяжении многих лет, певица всегда исполняла ее на своих концертах.

Гелена Великанова родилась 27 февраля 1922 года в Москве. Ее родители были родом из Польши, там же познакомились и решили пожениться. Однако отец и мать невесты категорически не приняли жениха: они были из обеспеченной семьи, а он – простой крестьянин. Молодые пошли наперекор родительской воле, тайно обвенчались и в поисках лучшей доли сбежали в Россию. Было это сразу после революции.

Молодые поселились на Сретенке. Здесь у них один за другим родились четверо детей: два мальчика и две девочки. Гелена родилась последней, когда ее матери был уже сорок один год. Ее рождение не было желанным, мать боялась, что не справится с детьми. Надежда на мужа к тому времени была небольшая. Марцел Великанис (он был полулитовец) стал заядлым картежником, и всю семью от этого постоянно лихорадило. Когда он бывал в выигрыше, дом буквально ломился от богатства, а когда проигрывал, выносилось все ценное, и дети спали на одолженных у соседей матрасах. В последние годы фортуна навсегда отвернулась от Марцела, и он по большей части только проигрывал. Так продолжалось вплоть до войны, пока после очередного проигрыша главу семейства не хватил паралич. Последние месяцы жизни он был парализован, но, несмотря на то что его отношения с женой давно были испорчены, она все же не оставила в беде некогда любимого человека. Все это время она не отходила от его постели, ухаживала за ним, как за маленьким ребенком. Он умер буквально у нее на руках.

В 1941 году Гелена закончила 281-ю среднюю школу в Уланском переулке. Собиралась поступать в музыкальное училище, но тут грянула война. Ее семья эвакуировалась в Томск. Там Гелена работала в госпитале, участвовала в концертах для раненых. Но вскоре на семью обрушилось новое горе – сначала умерла мама, затем пришла похоронка на старшего брата, летчика, который заживо сгорел в разбившемся самолете. К сожалению, через много лет беда стрясется и со вторым братом Великановой: видимо, помня, в каких муках умирал его отец, он, страдая от страшнейшей гипертонии, покончил с собой в ужасе перед инсультом и неподвижностью.

В 1944 году Гелена с сестрой вернулась в Москву и все же поступила в Музыкальное училище имени Глазунова. Училась хорошо, и преподаватели хором «сватали» ее в оперетту, предрекая на этом поприще прекрасное будущее. Она же терпеть не могла этот жанр, считая его неискренним. Когда слышала по радио, как мужчина говорил странным, приторным голосом, а потом начинал петь – Гелена понимала, что это оперетта. И она дала себе слово никогда не заниматься этим делом. Ее манила эстрада, привлекавшая своей самостоятельностью. И когда училище было закончено, Великанова поступила на эстрадное отделение Школы-студии МХАТ, где преподавали замечательные актеры: Ольга Андровская, Борис Петкер, Анатолий Кторов.

Впервые на профессиональную сцену Великанова вышла в 1948 году, еще студенткой эстрадного отделения. Тот концерт ничем особенным ей не запомнился, разве тем, что был первым в ее жизни. А спустя несколько лет она была уже одной из самых популярных певиц на советской эстраде.

Обладательница красивого по тембру голоса – сопрано широкого диапазона – Великанова вышла на эстраду как «жанровая» певица. В ее репертуаре были не только песни советских композиторов, но и зарубежные шлягеры, например румынская «Мариника», французские «Возвращение моряка», «Маленькая Мари» и т. д. Однако всесоюзная слава пришла к Великановой именно с родным репертуаром. Это случилось в 1957 году, когда певица исполнила песню «Ландыши» Оскара Фельцмана.

Песня родилась случайно. Фельцмана попросили написать песню для эстрадной программы театра «Эрмитаж». Он очень быстро, без проблем, придумал мелодию, позвонил Геле Великановой, которая тогда только-только набирала силу. Композитор передал ей ноты и уехал на юг. А спустя две недели узнал, что такое настоящая слава: песню передали по радио, и она мгновенно стала супершлягером, который распевала вся страна. Но так длилось недолго. Через два месяца в прессе началась кампания по искоренению пошлости на эстраде, и «Ландыши» попали в число неугодных произведений. И долгие годы эта песня была в Советском Союзе «образцом пошлости». Ее перестали исполнять по телевидению и радио, ее вычеркивали из всех концертов. Но песня все равно жила: простые люди исполняли ее во время массовых праздников, в застольях.

Скандал с «Ландышами» и нежелание самой Великановой существовать в рамках одного жанра вынудили певицу вернуться к зарубежному репертуару. В итоге в начале 60-х Великанова открыла для себя и для слушателя мир итальянской, испанской и даже японской эстрады. Она первой на российской сцене стала исполнять песни Эдит Пиаф. Хотя поначалу эти песни ей жутко не понравились.

В первый раз с творчеством Пиаф Великанова познакомилась благодаря композитору Никите Богословскому, который привез из Парижа записи Пиаф и дал послушать Великановой. Но Великанову они не впечатлили. Манера пения показалась ей агрессивной, даже вульгарной. И когда четыре года спустя уже Наталья Кончаловская позвонила ей и сказала: «Геля, у меня для тебя подарок – песни Эдит Пиаф», певица ответила: «Наташенька, они мне совершенно неблизки». На что Кончаловская буквально взорвалась: «Приезжай, дуреха, ты ничего не понимаешь…» Кончаловская тогда написала книгу о Пиаф «Песня, зажатая в кулак» и не могла вытерпеть, что ее подруга отзывается о французской звезде плохо.

Когда Великанова приехала к ней домой, Кончаловская принялась рассказывать ей про судьбу Эдит. Что это была за чудесная артистка, как она мучилась, потому что у нее были больные ноги, как уже в сорок лет она безумно полюбила одного человека и, приехав покорять Америку, на первом же концерте узнала, что этот человек разбился в самолете, летя к ней; но все-таки вышла на сцену и спела ему, уже погибшему, – гимн любви. Когда Великанова все это услышала, да еще узнала перевод песен Пиаф, она уже не чувствовала в ее песнях никакой вульгарности – только гениальное пение. Поэтому программа с песнями Эдит Пиаф стала, наверное, каким-то откровением и для нее самой. Успех эта программа имела необыкновенный. Хотя для большинства советских слушателей Великанова по-прежнему ассоциирировалась только с одной песней – с «Ландышами».

В отличие от многих коллег из мира эстрады, Великановой удалось счастливо избежать «звездной болезни». Она даже в период своего самого большого триумфа – в конце 50-х – ничем не напоминала звезду. Так повелось с самого начала. Когда она только-только стала известна, свои первые более-менее сносные гонорары за выступления певица тратила не на какой-нибудь антиквариат или драгоценности, а на концертные костюмы. Сама же ходила в простенькой шубке. На этой почве с ней происходили случаи из разряда анекдотичных. Однажды вахтерша в Колонном зале остановила ее на служебном входе и, грозно насупив брови, сказала: «Не пущу!», видимо приняв за обычную зрительницу. Но проходившая мимо администраторша вступилась за певицу: «Что значит не пущу?! Да это же Великанова, артистка». Короче, в шубке из Мосторга Великанова была похожа на кого угодно, но только не на известную певицу.

На сцене Великанова преображалась, из Серой Шейки превращалась в прекрасного Лебедя. Считалось, что у нее самые красивые сценические наряды. Между тем покупала их певица на собственные деньги. Дело в том, что Москонцерт оплачивал наряды только тем, кто выступал с коллективом, – Пьехе с «Дружбой», Зыкиной с хором и т. д. Могли оплачивать наряды и певицам-одиночкам, но только после их переоценки. То есть артистам надо было принести все свои платья, туфли, белье на комиссию, после чего та определяла, на сколько рублей вещи потянут. Счастливчикам платили семь-десять рублей в месяц. Однако Великанова была человеком гордым и никогда не пользовалась этой возможностью. Шила она свои наряды в ателье на Кузнецком мосту у знаменитого в те годы модельера Татьяны Евсеевой.

Что касается личной жизни Великановой, то она была достаточно бурной. По словам самой певицы, в молодости она почему-то не пользовалась большим успехом у мужчин. Она вспоминала: «Помню, когда закончила студию, мы поехали первый раз в жизни на гастроли довольно большой группой. И ко всем нашим девушкам приходили мужчины, поклонники, а ко мне никто не приходил, ничего не дарил, слов красивых не говорил. И я решила, что это вполне закономерно…»

Вплоть до середины 50-х Великанова не имела рядом с собой, как это принято говорить сегодня, бойфренда, и кое-кто из подруг поспешил окрестить ее «синим чулком». Но потом эти же подруги ей и обзавидовались. Дело в том, что однажды на вечеринке Великанова познакомилась со своим ровесником, поэтом Николаем Доризо. Тот был уже достаточно знаменит: выпустил в свет четыре сборника стихов, в 1953 году вступил в Союз писателей. Та встреча стала судьбоносной в жизни обоих – вскоре они поженились, на свет родилась дочь Лена. Однако прошло два-три года, и в молодой семье начались серьезные размолвки, недопонимание. Как скажет позднее сама певица: «Я влюбилась в человека, мне показалось: вот тот, кому я всегда буду верить, никогда не буду обманывать, рядом с ним всегда смогу быть собой… Выхожу замуж. А потом проходит какое-то время, и наступает глубочайшее разочарование, потому что оказывается, что все не так, как ты себе нафантазировала…»

После замужества с Великановой происходит парадоксальная вещь – она преображается и из скромной некогда девушки превращается чуть ли не в женщину-вамп. Ее благосклонности домогаются самые известные мужчины того времени. К примеру, Марк Бернес. В конце 50-х он овдовел и, познакомившись с Великановой, внезапно воспылал к ней сильными чувствами. Как-то у нее были концерты в Одессе, у Бернеса – съемки. Каждый вечер он приносил на сцену огромный букет роз и корзину цветов в номер. Вскоре Бернесу надо было уезжать, певица знала, что Марка в Одессе нет, и, увидев, как после концерта к ней направляется военный моряк с таким же букетом, подумала: надо же, новый поклонник и те же цветы. А вечером в номер принесли корзину роз, где лежала записка: «От Марка». И так все гастроли она получала цветы от Бернеса, который был далеко – и в то же время рядом. К сожалению, Великанова не могла ответить ему взаимностью, потому что любила другого, а вскоре и сам Марк встретил красавицу Лилию Бодрову, которая стала его женой.

Между тем в эстрадной тусовке ходили упорные разговоры о том, что Великанова «крутила любовь» с известным композитором, который в те годы писал ей песни. Позднее она сама признается, что этот роман имел место, что это была главная любовь в ее жизни. Этот роман то вспыхивал, то затухал, то разгорался с новой силой на протяжении многих лет, но к официальному браку так и не привел. Дело в том, что оба были не только связаны семейными узами, но и прекрасно понимали, что настоящей семьи из их брака не получится – уж больно норовисты, неуживчивы они были. Их чувств хватало лишь на короткие встречи, после которых они возвращались в лоно своих семей.

В середине 60-х Великанова развелась с Доризо: «Для меня в этом человеке все стало рушиться. Исправить это стало невозможно, и мы расстались. Когда я говорила ему: „Я с тобой разведусь“, он отвечал: „Гелечка, ты никогда этого не сделаешь“ – так он был уверен, что я никуда не денусь. Но однажды моя шестилетняя дочка сказала: „Мамочка, я хочу, чтобы мы ушли с этого двора и из этого дома“…

Мы не встречаемся годами, а когда видимся – только кланяемся, и все… Всем своим друзьям он говорит, как любит дочку и внучку. Но за тридцать четыре года, прошедших после развода, он виделся дважды с дочерью и один раз с внучкой…»

Вторым мужем Великановой стал режиссер-оператор документального кино, с которым она познакомилась в 70-е годы. Их брак продлился более двадцати лет и оборвался в середине 90-х со смертью мужа.

Наверное, исполняя песни типа «Ландышей», «Тишины», «До завтра», «Ой ты, рожь», «Осенние листья», «Маленькая Мари», Великанова еще долгое время могла бы оставаться на гребне успеха. Но она была совсем из другого теста. Она одной из первых на отечественной эстраде стала исполнять песни Булата Окуджавы, спела поэму Андрея Вознесенского «Лонжюмо». Последнее произведение ей пришлось пробивать через худсовет чуть ли не с боем. Действительно, его члены не понимали, как может эстрадная певица браться за произведение, где главный герой – вождь мирового пролетариата. Однако Великанова сумела убедить всех, что ей это дело по плечу. На худсовете она заявила: «Вы привыкли читать на домах вывески: с одной стороны „Мясо“, „Молоко“, „Хлеб“, а с другой – „Ленин всегда живой!“ – и вы не способны уже чувствовать и различать что-либо искреннее. Вам нужны фальшь и лицемерие!» Видимо, эти слова певицы произвели на мэтров впечатление, и программу Великановой в конце концов утвердили.

В то время как многие ее коллеги по эстрадному цеху вовсю делали «бабки» и обставляли свои дома дорогой мебелью, Великанова продолжала жить скромно. Однажды произошел такой случай. Она получила квартиру в доме № 11/13 по Большому Афанасьевскому переулку и решила поставить ее на сигнализацию. Позвонила своему знакомому, генералу МВД, который вызвался ей помочь в этом деле. Но когда он приехал к Великановой и осмотрел ее жилище, он искренне удивился: «Тебе же не нужна сигнализация. У тебя нечего брать!»

Из-за своей чрезмерной скромности Великанова постепенно оказалась вытесненной из первого ряда певиц чуть ли не в последний. Она никогда не умела приспосабливаться к ситуации, заводить нужные знакомства. К примеру, в начале 60-х секретарь Союза композиторов СССР Тихон Хренников на одном из правительственных приемов подвел ее к Леониду Брежневу (который тогда занимал пост председателя Верховного Совета), представил. Брежнев стал с ней кокетничать. Будь на месте Великановой другая, более покладистая женщина, она бы наверняка не упустила своего шанса – включилась бы в эту игру, а потом извлекла бы из нее хотя бы малую, но выгоду. Великанова же повела себя с Брежневым достаточно холодно. Еще подумала про себя: «Что за тракторист такой?»

Так же вела себя Великанова и в окружении чиновников от культуры. К примеру, идет какой-нибудь конкурс. После его окончания все участники и жюри собираются на вечеринку, где пьют со страшной силой. И только Великанова сидит скучная, замкнутая. В итоге почти все из участвовавших в попойке певиц получили, что хотели: кто очередное повышение концертной ставки, кто квартиру, кто зарубежное турне. И только Великанова осталась при своем интересе – ее и пальцем никто не тронул, но и не облагодетельствовал.

По этой причине певица долгое время была невыездной. Чиновники, от которых зависело, поедет она за границу или нет, говорили ей открытым текстом: «Отдашься – поедешь». Великанова не соглашалась. Хотя позднее и жалела об этом. Говорила: «Я не осуждаю никого. Ведь тот, с кем я в это время кручу романчик, ничтожество в сравнении с тем, влиятельным… Мне надо бы стыдиться моей связи. И я еще застыжусь… Но это моя прихоть, мой порыв. Я даже завидую актрисе, которая способна переступить через себя. Добродетель приходит, когда ты никому не нужна, а раньше жизнь предлагала соблазн за соблазном…

В эстрадном мире дружбы не было. Как сейчас, так и тогда царило соперничество. Но я всегда была в стороне. Мне было с ними неинтересно. А им – со мной. Я, например, человек непьющий. Я не люблю мат. Так уж меня мама воспитала. Я их угнетала, а они – меня…»

Примерно в середине 70-х Великанова внезапно впала в немилость. Ее перестали приглашать на телевидение, стирали пленки с ее записями на радио. Тогдашний директор Театра эстрады Борис Брунов официально заявил, что ноги певицы Великановой не будет в его театре, пока он жив! Но даже после этого Великанова не бросила сцену. Она ездила по городам, давала сольные концерты, создавала литературно-музыкальные композиции, моноспектакли. А в самом начале 80-х с певицей случилась беда.

Это произошло перед концертами в Риге. Певица проснулась утром и обнаружила, что даже говорить не может. К ней привели прекрасного врача, полковника медицинской службы, который успокоил ее: мол, вечером она сможет петь на концерте. Он сделал какие-то вливания, и Великанова действительно спела. Однако наутро ситуация повторилась – она вновь онемела.

Врач лечил ее четыре дня. А когда уже в Москве певица пришла к своему врачу-фониатру, потому что голос так и не вернулся, тот сказал: «Да вам же делали блокаду наркотиками!» И объяснил, ЧТО на самом деле ей вливали: «Благодарите Бога, что вы не стали наркоманкой». Оказывается, в Риге все четыре дня ей кололи наркотики. После этого девять месяцев Великанова вообще не могла ни петь, ни говорить. И когда ей начали потихонечку восстанавливать голос, он у нее стал уже низким. Эта история сильно подорвала здоровье певицы и стала поводом к ее уходу из профессии.

Чуть позже Великанова узнала, что с тем врачом, который лечил ее в Риге, произошла потом страшная история. Он оказался психически больным человеком и покончил жизнь самоубийством. Пошел в лес со своей семьей и из ружья расстрелял жену и дочек – 8 и 16 лет. А потом выстрелил себе в рот. Из всей семьи выжила только старшая дочка, которой пуля угодила в плечо.

В 80-е годы Великанова стала выступать значительно реже – и возраст сказывался, и появились новые обязанности. В течение девяти лет они вместе с Иосифом Кобзоном вели класс в Гнесинском училище. Но платили им за это сущие копейки, и Великанова в конце концов ушла.

В 1992 году Великановой было присвоено звание народной артистки России (произошло это после сорока лет выступлений на эстраде!). Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Вдобавок к званию она получила и денежную прибавку: президентскую пенсию из десяти минимальных окладов. О присвоении ей звания Великанова узнала от руководителя Москонцерта Булгакова, с которым у нее в отличие от его предшественников были хорошие отношения. Она приехала в Москонцерт, а там по этому случаю уже накрыли столы, выставили шампанское. Для нее это сообщение было настоящим сюрпризом.

В середине 90-х, когда на российскую эстраду вернулся интерес к ретро, вспомнили о многих исполнителях 50—60-х годов, в том числе и о Великановой. Ее имя вновь замелькало на страницах газет, по телевидению и на радио зазвучали ее песни. А вскоре и сама певица вновь вышла на эстраду, чтобы принять участие в одном из ретроконцертов. Выглядела она при этом прекрасно: изумительно одетая, причесанная, с красивой фигурой.

1998 год начался для Великановой удачно. 16 апреля состоялась торжественная церемония закладки «золотой звезды» Гелены Великановой на площади перед Государственным центральным концертным залом «Россия». А потом был концерт, где юбиляра поздравляли многие ее коллеги по искусству: Иосиф Кобзон, Геннадий Хазанов и др.

В ноябре того же года Великанова решила дать еще один концерт – на этот раз прощальный, в Доме актера. Концерт должен был состояться 10 ноября. Великанова готовилась к нему в полную силу, провела две репетиции. Но концерту не суждено было состояться.

Еще за несколько часов до концерта певицу внезапно охватило сильное волнение. Она сама удивилась этому состоянию и даже призналась своей дочери: «Волнуюсь, как будто в первый раз выхожу на сцену. Или в последний…» Эти слова оказались пророческими.

В назначенный день в пять часов вечера Великанова достала из шкафа свое самое лучшее концертное платье, разложила его на кровати, а сама отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Но из ванной она уже не вышла – сердце певицы не выдержало предконцертного волнения, и она скончалась буквально за два часа до начала прощального представления. Нашла ее дочь Лена, которая жила в этом же доме, но этажом выше. Коллеги певицы, обеспокоенные тем, что Великанова не отвечает на телефонные звонки, попросили Лену проведать маму. Однако на звонки певица не отвечала, а дверь открыть было нельзя – с обратной стороны в замке торчал ключ. Тогда дверь взломали. Великанова лежала в ванной одетая, с полотенцем на плече, как будто зашла помыть руки.

11 ноября – Арно БАБАДЖАНЯН

Композиторский талант этого человека не знал границ. Начиная свою карьеру в музыке как серьезный композитор, он быстро достиг вершин творчества, написав целую серию произведений, которые вошли в классику симфонической музыки. Потом, уйдя в другой жанр, в эстрадную музыку, он и там не затерялся, став не только самым популярным композитором Советского Союза, но и самым высокооплачиваемым. Его песни знала и пела вся страна, без них не обходился ни один большой концерт на радио и телевидении. Автора этих песен звали «советским Мишелем Леграном», «человеком-мелодией». И это не было преувеличением: его мелодии были не просто красивы – они были чувственны. Их веселость была зажигательна, а грусть пронзительна. Но люди, много лет с восторгом слушавшие эти песни, даже не догадывались, что их создатель давно и неизлечимо болен раком. Что стать самым мелодичным и плодовитым композитором его заставила не только неуемная творческая натура, но и желание остаться в памяти людей композитором десятков простых и жизнерадостных песен.

Арно Бабаджанян родился 21 января 1921 года в Ереване. Его отец, преподаватель математики, все свободное время отдавал музыке – часами музицировал на многих музыкальных инструментах: свирели, флейте, фисгармонии, кяманге. И чуть ли не с младенческих лет приучил к этому и своего сына Арно. И уже в 7-летнем возрасте мальчик оказывается в группе особенно талантливых детей при Ереванской консерватории. А спустя еще два года он написал свое первое самостоятельное музыкальное произведение – «Пионерский марш». Это событие осталось бы сугубо консерваторским, если бы не известный композитор Е. Чаренц, который настолько был поражен талантом юного Арно, что организовал издание этого марша. А в 1933 году, во время всереспубликанского конкурса молодых музыкантов, Бабаджанян получил первый приз, великолепно исполнив такие трудные произведения, как «Четвертый сонет» Бетховена и «Рондо каприччиозо» Мендельсона.

В 1936 году Бабаджанян поступил в юношеский музыкальный колледж при Ереванской консерватории в класс фортепиано и одновременно стал брать уроки композиторства в классе Вардгеса Таляна, сына знаменитого армянского народного певца Шерама. Однако два года спустя Бабаджанян проникся мыслью, что его талант уже перерос республиканский уровень, и решил раздвинуть свои творческие горизонты – отправился покорять Москву. Он попытался поступить в столичную консерваторию, однако ректор выступила против его зачисления, мотивируя свое решение тем, что юноша приехал в Москву без всякого сопроводительного письма, то есть без разрешения. Но, к счастью, про это узнал земляк Бабаджаняна, выдающийся композитор Арам Хачатурян. Благодаря его заступничеству Бабаджанян остался в Москве.

С консерваторий пришлось подождать, и Бабаджанян поступил на последний курс Музыкального училища имени Гнесиных в класс фортепиано Елены Гнесиной. И там уже быстро стал считаться одним из лучших учеников. Даже Елена Гнесина, которая почти никогда не хвалила своих учеников, не могла удержаться от восторженных слов по адресу Бабаджаняна. Однажды она посоветовала своей подруге Татьяне Гайдамович прийти в училище и обязательно послушать талантливого юношу из Еревана. Та пришла и была поражена увиденным и услышанным. «Иду по коридору и вдруг слышу, – рассказывала впоследствии Татьяна, – кто-то играет на фортепиано. В училище вообще играли хорошо, но это было нечто сверхъестественное. Приоткрываю дверь класса – за роялем сидит взлохмаченный юноша с длинным крупным носом… Я долго не могла уйти».

Закончив училище, Бабаджанян без всяких проблем поступил в Московскую консерваторию, в класс Константина Игумного. Однако в самый разгар учебы началась война.

Когда осенью 1941 года враг подошел вплотную к Москве, Бабаджанян записался добровольцем в ополчение. Он мог и не делать этого, поскольку все студенты консерватории имели официальную государственную «броню» – освобождение от воинской службы. Однако у Бабаджаняна даже в мыслях не было отсиживаться в тылу, когда вся страна встала на борьбу с захватчиками. И вместе с двумя своими лучшими друзьями, с которыми он жил в одной комнате общежития, – Кара Караевым и Львом Хандамировым, – Бабаджанян попадает на фронт в составе концертной бригады. Из этой троицы уцелеют двое – Бабаджанян и Караев, который впоследствии тоже станет знаменитым композитором. А вот Хандамиров погибнет под Смоленском, попав в окружение: в окоп, в котором он спрячется от артобстрела, угодит немецкая бомба.

В 1942 году Бабаджанян покинет концертную бригаду и станет бойцом регулярной армии. Однако провоюет недолго и в 1942 году будет возвращен в тыл в качестве руководителя армейского ансамбля. Затем он вернется в Москву.

Закончив в 1948 году консерваторию с отличием, Бабаджанян попытался поступить в аспирантуру, но его туда не взяли. Место было всего одно, а поступающих двое: Бабаджанян и пианистка Татьяна Николаева. Когда Арно узнал об этом, он, как настоящий джентльмен, уступил даме место, специально «срезавшись» на экзамене. Согласно легенде, во время коллоквиума Бабаджаняна спросили, сколько фортепианных концертов у Моцарта. И он, зная точный ответ, сказал: «Много». А когда его спросили, какая фортепианная фактура у Рахманинова, ответил: «Хорошая». Прежде чем уйти из аудитории, Бабаджанян обернулся, сказал комиссии: «Привет» и закрыл за собой дверь.

После консерватории Бабаджанян вполне мог стать концертирующим пианистом, причем очень хорошим. Известно, например, что сам Эмиль Гилельс как-то обронил такую фразу: «Наше счастье, что Арно не играет». Имелось в виду, что Бабаджанян легко отбил бы хлеб у большинства знаменитых пианистов, выступавших с концертами. В итоге Бабаджанян уехал в родной Ереван и стал преподавать фортепиано в тамошней консерватории. Одновременно занимался композиторством. И уже в 1950 году шумно дебютировал «Героической балладой», которая считается одной из лучших его работ. Два года спустя он создал еще один шедевр – «Фортепианное трио». За эти произведения Бабаджанян был дважды удостоен Сталинской премии.

Со своей единственной женой Терезой Бабаджанян познакомился во время учебы в Московской консерватории. Девушка училась там же – у профессора Л. Оборина игре на фортепиано и у профессора А. Гедике – игре на органе. Она была наполовину армянкой, наполовину немкой. Молодые поженились в начале 40-х, и перед самой войной у них родилась дочь. Однако ее судьба была трагичной – она прожила всего лишь несколько часов после рождения. Второй ребенок появился на свет после войны – сын Араик, который впоследствии станет известным композитором и певцом.

Когда в конце 40-х супруги Бабаджанян уехали в Ереван, Тереза устроилась играть в симфоническом оркестре, а Бабаджанян преподавал в консерватории. Молодые жили в коммуналке, и их заработков едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Все стало меняться к лучшему сразу после того, как Бабаджанян написал свои первые музыкальные произведения и за их исполнение ему стали платить первые гонорары. Особенно хорошие деньги приносят Бабаджаняну не симфонические произведения, а песни. Например, в 1953 году он написал песню «Выше знамя дружбы», посвященную 4-му Всемирному фестивалю молодежи и студентов в Бухаресте. Гонорары за эти произведения вдохновили Бабаджаняна, и он создал еще целый ряд песен на комсомольскую тему: «Открой путь к сердцам молодежи», «Прощальная песня комсомола», «Путевая песня» и др.

Несмотря на хорошие отзывы о нем как о композиторе-песеннике, Бабаджанян долгое время не решался окончательно связать свою жизнь с эстрадой. И продолжал работать в серьезной музыке. И в 1952 году сочинил свое знаменитое «Трио для фортепиано, скрипки и виолончели». Это произведение многие специалисты ставят рядом с «Трио» Рахманинова, а в техническом отношении – даже выше. Достаточно сказать, что это «Трио» в марте 53-го игралось у гроба Сталина.

Между тем мало кто знает, что Бабаджанян сочинял свое «Трио» в один из тяжелых периодов своей жизни. Ведь уже с начала 50-х годов он заболел – у него начались проблемы с лимфоузлами, которые впоследствии приведут к раку. Тогда ему казалось, что дни его на земле сочтены, и он задумал «Трио» как реквием по самому себе. Однако судьбе было угодно, чтобы Бабаджанян умер значительно позже – спустя 30 лет после начала болезни, подарив людям еще множество прекрасных произведений.

В 1956 году Бабаджанян вновь возвращается с семьей в Москву и целиком отдается сочинению музыки. Причем пишет не только песни для эстрадных исполнителей, но и для кино. Одна из таких песен становится шлягером на родине композитора в Армении. Это была песня «Ереван» из фильма 1958 года «Песня о первой любви». О ее популярности говорит такой случай. Как-то Бабаджанян приехал в Ереван и поздно вечером возвращался домой с вечеринки. На улице к нему внезапно подошли несколько молодых людей, которые, приставив к его горлу нож, потребовали отдать им часы и деньги. Бабаджанян подчинился. В это время к ним подошел главарь молодчиков и, присмотревшись повнимательней к жертве, вдруг спросил: «Ты случайно не Бабаджанян?». «Да», – ответил композитор. «Верните ему все!» – тут же приказал главарь своим подельникам и отпустил композитора. Когда Бабаджанян отходил от них, вслед ему понеслась его песня «Ереван».

Сначала Бабаджаняны жили в гостинице «Москва», но затем сумели купить комнату в кооперативном доме на улице Огарева. Правда, первое время из мебели у них практически ничего не было, и Бабаджанян все свои тогдашние произведения сочинял на крохотном столе на кухне. А когда ему заплатили первый большой гонорар, тут же отправился в магазин и купил себе большой стол, чтобы можно было нормально писать музыку. Следом был куплен роскошный рояль. Впрочем, Бабаджанян легко мог писать свои произведения и без музыкального инструмента – привык к этому еще в пору своего студенчества. Но после появления в доме рояля, дела в этом плане пошли на лад – песни стали рождаться одна за другой. Композитор вставал около двенадцати дня и сразу садился у инструмента – это у него было вместо зарядки.

Первой эстрадной песней, которая приблизила Бабаджаняна к всесоюзной славе, стала песня «Не спеши» на стихи Евгения Евтушенко. Это было в 1963 году. А потом Бабаджанян познакомился с молодым певцом Муслимом Магомаевым, и их тандем покорил страну.

У Бабаджаняна был редкий дар – он умудрялся, услышав популярную тему и взяв какие-то стилистические элементы, переплавить в золото собственной мелодии. Так, «настроив слух» на мелодию Адриано Челентано «Двадцать четыре тысячи поцелуев», написал свою – «Лучший город земли», – посвященную Москве. Однако эта песня в исполнении Муслима Магомаева успела прозвучать всего лишь месяц, после чего ее запретили. Инициатором запрета выступил сам Никита Сергеевич Хрущев, который, услышав ее утром по радио, возмутился: «Твист о Москве? Запретить!» Но минуло еще несколько месяцев, и в октябре 64-го Хрущева отправили в отставку. Поэт Леонид Дербенев, написавший слова к этой песне, как-то пришел на радио и пошутил: «Ну вот, Магомаев, сделал все, что мог. Хрущева сняли. Будете теперь давать нашу песню в эфир?» «Будем!» – сказали на радио, и песня была реабилитирована. С этого момента практически каждый год из-под пера Бабаджаняна на свет рождался новый шлягер, который пела вся страна.

В начале 1965 года Бабаджанян отдыхал в санатории под Москвой. В то время болезнь беспокоила его все сильнее, и он часто вынужден был поправлять свое здоровье: сначала летал во Францию, где в одной из клиник ему назначали специальные процедуры, а потом отдыхал в санаториях. И вот, будучи на отдыхе, он каждый вечер приходил на танцплощадку, где веселилась молодежь. И слушал популярные мелодии, которые звучали из репродуктора. Под впечатлением этих походов Бабаджанян в один из дней сочинил песню, которая спустя несколько месяцев покорила весь Советский Союз. Это была «Королева красоты», которую исполнил все тот же Муслим Магомаев. По итогам конкурса «Лучшая песня года» «Королева…» оказалась в ряду безусловных победителей.

Спустя три года вся страна подхватила уже другую песню Бабаджаняна – «Чертово колесо». Написанная в ритмах цыганочки и шейка, она мгновенно завоевала популярность у молодежи и постоянно исполнялась на всех танцплощадках страны. Даже в популярном мультфильме «Ну, погоди!» (№ 2) Волк крутился на аттракционах под эту разудалую песню. Однако звучала эта песня недолго. В том же 68-м автор стихов к ней поэт Евгений Евтушенко отправил возмущенную телеграмму Брежневу по поводу ввода советских войск в Чехословакию и мгновенно впал в немилость. Из официального обращения были изъяты все его произведения, в том числе и «Чертово колесо». Но неофициально песня все равно продолжала звучать, поскольку к тому времени миллионы экземпляров пластинок с этим шлягером уже были раскуплены.

В конце 60-х в Советском Союзе не было популярнее композитора, чем Арно Бабаджанян. Его песни ежедневно звучали по радио, транслировались по телевидению, а пластинки с ними расходились миллионными тиражами. Эти песни до сих пор на слуху: «Воспоминание», «Позови меня», «Загадай желание», «Свадьба» и др. Бабаджанян работал с таким энтузиазмом, что иным своим песням просто не давал возможности «раскрутиться»: едва она начинала завоевывать популярность у слушателей, как он тут же выдавал «на-гора» новый шлягер. Нетерпеливый талант Бабаджаняна как бы сам себе наступал на пятки. Мелодии «поджимали» его, рождаясь одна за другой. За это композитора многие его коллеги упрекали в поспешности, в погоне за сиюминутным успехом. А серьезные музыканты и вовсе называли предателем за его уход в эстрадную музыку.

Бабаджанян не обращал внимания на эти упреки, поскольку единственный знал причину всего происходящего: он понимал, что смертельно болен, и спешил создать как можно больше произведений. Ведь после смерти люди будут помнить его имя именно по ним. К тому же постоянное лечение во Франции требовало больших денег, и заработать их Бабаджанян мог, только создавая настоящие шлягеры. Так что львиную долю своих огромных гонораров (а по этой части Бабаджанян стоял в Советском Союзе на первом месте) он тратил на собственное лечение.

В первой половине 70-х слава продолжала идти по пятам Бабаджаняна. Он писал один шлягер за другим, и казалось, что его талант просто неиссякаем. В 71-м он пишет «Благодарю тебя», в 74-м – «Год любви» и «Москву-реку», в 75-м – «Верни мне музыку», «Кружит голову мимоза» и «Парижский снег». В 1971 году Бабаджаняну присваивают звание народного артиста СССР.

Однако с середины 70-х творческая активность Бабаджаняна пошла заметно на спад. И дело было вовсе не в иссякшем таланте, а в здоровье – оно окончательно оставило Бабаджаняна. Он даже перестал ездить во Францию и обратился к другим методам лечения – например, к голоданию. Но ничего не помогало.

В эти же годы распался и многолетний творческий тандем Бабаджанян – Магомаев. Виной всему был… сын композитора Араик. К тому времени парень вырос, избрал карьеру певца и отец стал писать песни ему. Эти песни мгновенно становились шлягерами. А вот к Магомаеву композитор уже остыл и однажды даже не пришел на запись собственной песни в студию, хотя до этого с ним такого ни разу не случалось. Магомаева это задело. Но чашу терпения певца переполнил другой случай. Как-то Бабаджанян дал большое интервью одной популярной газете и в перечне певцов, с которыми он любит работать, не назвал фамилии Магомаева. После этого творческое содружество двух талантливых людей закончилось.

В начале 80-х, когда стало окончательно ясно, что дни Бабаджаняна сочтены, он решил покинуть Москву и уехать к себе на родину, в Ереван. «Я должен умереть на родине своих предков», – сказал он близким. Но прежде чем это произошло, композитор написал свое последнее и одно из самых выдающихся произведений – «Ноктюрн». Как отмечали критики, в нем Бабаджанян нашел удивительную интонацию. С одной стороны, русская, рахманиновская лирика, с другой – абсолютно армянское ощущение страдания. Когда спустя два года после создания этого произведения – 11 ноября 1983 года – композитор умер, поэт Роберт Рождественский написал на эту музыку стихи, которые стали песней. Последней песней Арно Бабаджаняна.

13 ноября – Мария МИРОНОВА

Эту женщину люди знали не только как великолепную артистку, но и как мать гениального артиста, кумира целой нации. А ведь сама она, когда ее сын только делал первые шаги на актерском поприще, не слишком верила в его выдающиеся способности, опасалась, что он не сумеет стать достойным продолжателем их актерской династии. Потом она признала эту ошибку.

Мария Миронова родилась 6 января 1911 года в Москве в зажиточной семье – ее отец был товароведом. Жили Мироновы в центре Москвы, на Таганке, и являли собой пример образцовой семьи. Когда родилась Маша, в доме был устроен званый обед, где стол буквально ломился от угощений. Однако, выпивая за здоровье девочки, никто даже представить себе не мог, что вскоре случится трагедия. Но не с девочкой, а с ее старшим братом, 10-летним Колей. Это был на удивление красивый и талантливый мальчик: владел тремя языками, рисовал, занимался музыкой. Все, кто его знал, были уверены, что впереди его ждет блестящее будущее. Однако этим планам не суждено было воплотиться в жизнь. Спустя два месяца после рождения сестренки Коля заболел дифтеритом и сгорел за считаные дни.

Эта трагедия сильно отразилась на родителях Маши, особенно на ее матери – она стала болезненно мнительной. Опасаясь, что ее дочка может умереть так же внезапно, как и ее первенец, она опекала ее ежедневно и еженощно, и порой эта опека принимала нездоровые формы: например, она постоянно заставляла дочку полоскать горло керосином.

Интерес к театру возник у Маши еще в детстве. Ее родители были заядлыми театралами и не пропускали ни одной премьеры в столичных театрах. В их доме постоянно бывали актеры, режиссеры и другие деятели театра, которые бесконечными спорами о работе привили Маше интерес к этому виду искусства. А после того как она попала на спектакль «Синяя птица», ее любовь к театру стала неистребимой. Именно эта любовь впоследствии приведет Миронову в Центральный техникум театрального искусства имени Луначарского на Сретенке, где она будет проходить свои первые театральные университеты.

В школу Маша пошла перед самой революцией – в сентябре 1917 года. Это была одна из старейших школ города – расположенная в Мерзляковском переулке бывшая гимназия Флерова. В одном классе с Мироновой учились дети, которые впоследствии станут известными людьми: Алексей Спешнев – будущий сценарист, Леонид Пирогов – артист драмтеатра, Григорий Конский – артист МХАТа, Лина Кабо – писательница. В классах постарше учились Игорь Ильинский, Леонид Варпаховский, который свою первую режиссерскую работу сделал именно в бывшей гимназии Флерова, поставив «Розу и крест» Александра Блока.

Когда много лет спустя перед Мироновой встанет выбор, где поселиться со своей семьей, она выберет окрестности возле Мерзляковского переулка. И своего единственного сына Андрея приведет учиться именно туда – в бывшую гимназию Флерова.

Помимо театра, у Мироновой было еще одно сильное увлечение – балет. Оно было настолько сильным, что девочка какое-то время посещала вечернюю балетную школу при Большом театре. Школа помещалась в театре Незлобина, там, где потом будет Центральный детский театр. Маша занималась у знаменитого балетного педагога Веры Мосоловой, которая весьма восторженно отзывалась об успехах своей ученицы. Маше прочили хорошую карьеру в балете, но судьба распорядилась по-своему. При всей страсти Маши к танцу она не могла долго выдерживать большие нагрузки – у нее начались малокровие и головокружения. И врач посоветовал ей оставить балетную школу. Что было сделано незамедлительно: мама Маши так дрожала над здоровьем своего ребенка, что даже страстные уговоры Мосоловой не помогли.

Окончив в 1924 году седьмой класс школы, Миронова поступила в Центральный техникум театрального искусства имени Луначарского на вечернее отделение. И довольно быстро стала там одной из самых способных учениц. Там же она подружилась с двумя своими ровесниками, которые впоследствии станут не менее знаменитыми, чем она: Верой Марецкой и Ростиславом Пляттом. С последним Миронова любила похулиганить – вывинчивала лампочки во всех подъездах на Сретенке, где располагался техникум. Причем заводилой была именно Маша: она взбиралась на плечи высокому Плятту, вывинчивала лампочку и прятала ее к себе в карман. Эти лампочки они потом меняли на любимое лакомство – пирожки с мясом, повидлом и капустой.

После окончания техникума Миронова встала перед выбором, в какой театр поступать. Вместе со своим однокашником Борисом Щукиным она написала на бумажках названия лучших театров и решила тянуть жребий. Вытянула Вахтанговский, но Щукин ее отговорил: сказал, что там все актеры молодые и новенькую будут постоянно затирать. Тогда Миронова отправилась во 2-й МХАТ. Там был большой конкурс, но Миронову не взяли не из-за отсутствия таланта, а по возрасту – ей еще не было семнадцати. Она так переживала по этому поводу, что отец решил ей помочь. Он воспользовался своими связями в театральной среде и способствовал тому, чтобы Машу приняли во 2-й МХАТ.

Несмотря на юный возраст, Миронова достаточно быстро сумела освоиться в труппе и стала играть одну роль за другой. И хотя роли эти были небольшие, но даже в них она обнаруживала несомненный актерский талант. Например, на спектакле «Хижина дяди Тома», где она играла роль Фанни, побывал сам Владимир Немирович-Данченко и был в восторге от игры Мироновой. И когда спектакль закончился и они случайно встретились в гардеробной, признанный мэтр театра взял у гардеробщика пальто Мироновой и лично накинул его ей на плечи в знак уважения.

Однако этот успех юной актрисы нравился далеко не всем в труппе. Например, прима театра Серафима Бирман с самого начала невзлюбила Миронову. А потом случился скандал, который окончательно развел их по разные стороны баррикад. Бирман почему-то решила, что Миронова красит щеки, хотя применение косметики в театре было категорически запрещено. И однажды в буфете, при многочисленных свидетелях, Бирман подошла к Мироновой и провела носовым платком по ее щеке. Миронова возмутилась: «Вы что, с ума сошли?» С этого момента Бирман невзлюбила ее окончательно и бесповоротно.

Именно во время работы во 2-м МХАТе, осенью 1927 года, Миронова начала выступать на эстраде – читала произведения Чехова. Потом расширила свой диапазон и включила в свою программу юмористический номер – телефонный разговор с некой Капой. Эта интермедия имела феноменальный успех и стала тем счастливым билетом, который открыл Мироновой путь на большую эстраду. Кроме этого, после него на Миронову обратили внимание кинематографисты, пригласив ее сниматься в фильме «Городские неудачи».

Неожиданный успех, обрушившийся на голову юной актрисы, стал главным побудительным мотивом к тому, чтобы она покинула стены 2-го МХАТа. Причем уходила Миронова не в никуда – ее взял в свою труппу Московский мюзик-холл и положил 17-летней актрисе зарплату в пять раз большую, чем она получала во МХАТе. Даже ее недоброжелательница Серафима Бирман не получала таких денег. Кроме этого, Мироновой дали главную роль в пьесе «Артисты варьете». Это была поистине роль-сказка: за границей ее играла знаменитая Элизабет Бергнер, а партнером ее был Михаил Чехов. В советском варианте этой пьесы партнером Мироновой стал Сергей Мартинсон, уже известный зрителям по спектаклям Театра Мейерхольда.

Но если в творческой судьбе Мироновой все обстояло благополучно, то в обычной жизни все было сложнее. После того как новая власть раскулачила отца Мироновой и отобрала у него собственный дом, жить Мироновы были определены в коммуналку – в тесную комнату в густонаселенном доме в центре Москвы. Но даже там их не оставляли в покое. По доносу кого-то из соседей к Мироновым однажды нагрянули реквизиторы, чтобы произвести обыск и конфисковать все имеющиеся драгоценности. Дома в тот момент находилась одна Миронова, которая легко обманула непрошеных гостей, применив свой актерский талант. Она затолкала драгоценности в грелку и, улегшись на диван, положила ее себе на живот. Беспокоить «больную» девушку визитеры не решились и ушли ни с чем.

В первый раз Миронова вышла замуж в 1932 году, в 21 год. Ее мужем стал молодой известный оператор-документалист Михаил Слуцкий. Однако идеальным этот брак назвать было нельзя. Миронова была девушкой избалованной, своенравной и быстро сумела загнать под каблук мягкого и добродушного мужа. Во многом из-за этого не сложились и ее отношения со свекровью. В итоге очень скоро Слуцкий стал болеть, врачи обнаружили у него серьезное легочное заболевание. А тут еще на Миронову свалилась новая напасть – арестовали ее отца. И хотя через год его все-таки выпустили, это событие стало роковым: вскоре после освобождения отец слег с тяжелой болезнью. Следом за ним в эту же больницу попала и мама Мироновой. Мария навещала своих родителей, скрывая от них правду о состоянии друг друга. Но эта ложь не спасла родителей: они скончались в марте 1937 года. После этого Миронова тоже слегла и провалялась несколько месяцев. Депрессия могла длиться и больше, если бы не работа: Миронову пригласил в свою картину «Волга-Волга» Григорий Александров. Роль у нее была хоть и небольшая, но колоритная – секретарша Бывалова.

В 1938 году Миронова поступила работать в Театр транспорта, но пробыла там недолго – пару месяцев. Потом заболела и почти год нигде не работала. А когда в начале следующего года поправилась, ее пригласили работать в Театр эстрады. Именно там она и познакомилась со своим вторым, и последним, супругом – ленинградским эстрадным актером Александром Менакером. На тот момент тот был тоже несвободен: он был женат на артистке Ирине Ласкари и у них рос 3-летний сын Кирилл. Но, встретив Миронову, Менакер принял решение оставить семью.

Знакомство Мироновой и Менакера произошло за кулисами Театра эстрады во время очередного приезда Менакера с гастролями в Москву. В перерывах между выступлениями артисты играли в популярную игру «балда», где Миронова была фаворитом – почти никогда не проигрывала. Именно эта черта и поразила в ней Менакера. Он стал к ней присматриваться, надеясь при первой же возможности познакомиться поближе. Однако это ему долгое время не удавалось, поскольку после каждого концерта Миронову встречал у служебного выхода ее супруг. Но Менакер продолжал надеяться. И счастье ему улыбнулось.

Однажды стылым осенним днем Слуцкий не смог вырваться к жене, и Менакер немедленно воспользовался ситуацией. Навязавшись в провожатые, он довел Миронову до парадного подъезда ее дома в Нижнекисельном переулке. Правда, первая прогулка выглядела не слишком романтично – всю дорогу они говорили исключительно о работе. Но впечатление друг о друге у обоих сложилось весьма лестное. Окрыленный этим успехом, Менакер спустя несколько дней назначил Мироновой новое свидание – у памятника А. Островскому, что возле Малого театра. Именно с этой встречи, собственно, и начался их роман. Отныне все свободное время Менакер и Миронова проводили вместе, гуляя по Москве (любимым местом их прогулок был Александровский сад). А когда гастрольная судьба вынудила их расстаться (Менакер уехал с гастролями в Харьков), оба только и делали, что считали дни и с нетерпением ждали момента, когда судьба снова сведет их вместе. Ждать пришлось недолго: уже зимой того же 1939 года Менакер вернулся в Москву, чтобы участвовать в сборных концертах в Зимнем театре сада «Аквариум». Романтические свидания возобновились. Влюбленные чаще всего встречались под сценой театра или в закулисных закоулках.

Несмотря на то что влюбленные тщательно конспирировались, скрыть от глаз коллег свои отношения им так и не удалось. Узнал об этом и муж Мироновой, однако скандала затевать не стал. Ему казалось, что это всего лишь мимолетное увлечение супруги, которое вскорости обязательно пройдет. Но он ошибся. Летом 1939 года, когда Менакер и Миронова гастролировали в Ростове-на-Дону, Миронова приняла окончательное решение расстаться со Слуцким. Внешне все выглядело спонтанно. Влюбленные сидели в тесной актерской компании в гостиничном номере, когда Миронова внезапно поднялась из-за стола и, отойдя в сторону, стала что-то писать. Подождав, когда все разойдутся, Менакер тактично поинтересовался у возлюбленной, что это она так сосредоточенно писала. «Письмо Мише Слуцкому, – последовал ответ. – В нем я сообщаю, что мы должны расстаться».

Письмо должен был вручить Слуцкому режиссер Давид Гутман. Но тот поступил непорядочно. Пока ехал в Москву, не удержался от искушения и заглянул в конверт. И, когда приехал в Москву, рассказал о содержимом письма своему приятелю сценаристу Иосифу Пруту. А тот, в свою очередь, разнес эту новость всей столичной богеме. Вечером того же дня эта новость дошла до Слуцкого. Говорят, он был в шоке. Он искренне любил Миронову, многое ей прощал и совершенно не ожидал такого поворота событий. Но дело было сделано, и поворачивать назад Миронова была не намерена. Она была женщиной волевой, властной и никогда не меняла ранее принятых решений. Не случайно в актерской среде за ней закрепилось прозвище «ведьма с голубыми глазами».

Что касается жены Менакера Ирины Ласкари, то она о романе супруга не догадывалась и продолжала пребывать в неведении до августа 1939 года. Когда влюбленные вернулись с гастролей в Москву, первое, что сделал Менакер, – объяснился с женой. Она с трехлетним сыном вернулась после летнего отдыха с Волги и поджидала мужа в гостинице «Москва», чтобы через несколько дней отправиться вместе с ним в родной Ленинград. Но совместного возвращения не получилось. Как вспоминал сам Менакер, объяснение с женой вышло тихим, нескандальным. Ирина все поняла и отпустила мужа на все четыре стороны. И в тот же день уехала с сыном в Питер. Менакер приехал туда днем позже, чтобы сообщить радостную новость Мироновой (она была там на гастролях). Вскоре Менакер и Ирина оформили развод, и на следующий же день Менакер с Мироновой официально скрепили свой союз. На календаре было 26 сентября 1939 года.

Уже спустя несколько дней после бракосочетания молодая семья едва не распалась. Виноват был Менакер. Он в ту пору вел дневник, который и стал камнем преткновения. Это случилось 2 октября. В тот день Менакер приехал в Москву и заночевал у Мироновой. Это событие нашло свое отражение в его дневнике, в котором он записал свои краткие впечатления: мол, приехал в Москву, остановился у Мироновой. И неосмотрительно оставил дневник на ночном столике. Утром хозяйка проснулась раньше него, заглянула в дневник… и устроила дикий скандал. В таком гневе Менакер ее до этого никогда еще не видел. Она кричала, что он может убираться к чертовой матери, что она не публичная девка, у которой можно «остановиться». Буря бушевала больше часа. Но даже когда утихла, Миронова в течение нескольких дней продолжала дуться на супруга. И тому стоило больших усилий буквально вымолить у нее прощение. Как напишет позднее он сам: «Потом я не раз переживал эти внезапные мироновские вспышки. Но тогда меня можно было поздравить с премьерой. Ничего не поделаешь, таково свойство ее характера».

Менакер переехал в Москву и стал работать в Театре эстрады вместе с женой. Впервые их фамилии были объявлены в одном эстрадном номере 10 октября 1939 года: они исполняли стихотворение И. Уткина «Дело было на вокзале» и песенки-диалоги Л. Давидович «Случай в пути» и «Телеграмма». Вместе они отправились и на 1-й Всесоюзный конкурс артистов эстрады, который проходил в Москве в декабре того же года. Там они выступали дуэтом и по отдельности: Миронова исполняла интермедии, а Менакер делал пародии. Последние его и погубили. Он пародировал артистов, которые входили в состав жюри. Миронова умоляла мужа не исполнять эти пародии, но Менакер ее не послушал. В итоге она удостоилась звания лауреата, правда получив третье место, а Менакер заработал утешительный похвальный отзыв.

Весной 1940 года в репертуаре Мироновой появилась новая интермедия – «Нужна няня». Миронова играла все роли – трех разных нянь, которые приходят устраиваться в разные дома на работу. И надо же было такому случиться, что в разгар репетиций над этой интермедией – в конце мая 1940 года – Миронова забеременела. Тогда никаких УЗИ еще не существовало, и пол ребенка определить было практически невозможно. Но у будущих родителей были уже свои планы на этот счет. Менакер, у которого один сын уже был, хотел девочку, а вот Миронова загадала мальчика. Кому из них повезло, мы уже знаем.

Чуть ли не до самых родов Миронова продолжала выступать на сцене. Ее друзей это пугало, а вот дирекция театра была в восторге – спектакли с участием Мироновой собирали неизменные аншлаги и ее уход в декретный отпуск грозил театру убытками. Поэтому беременной актрисе создавались все условия для работы: ее не загружали на репетициях, пораньше отпускали домой. И даже интермедию соответствующую придумали: она играла упитанную блондинку-маникюршу из парикмахерской гостиницы «Метрополь».

В канун Международного женского дня 8 Марта в Театре эстрады и миниатюр, как всегда, шло представление. Миронова тоже в нем была занята, хотя врачи предупреждали ее об опасности такой ситуации – она вот-вот должна была родить. Но актрису это не испугало. Как результат: прямо во время исполнения миниатюры «Жестокая фантазия» у Мироновой начались схватки. Коллеги немедленно вызвали «Скорую», которая увезла роженицу в роддом имени Грауэрмана на Арбате. Стоит отметить, что Менакер узнал об этом одним из последних. Он в этом спектакле играл роль дирижера и находился в оркестровой яме, исполняя куплеты. Когда во втором отделении среди артистов Менакер не увидел своей супруги, ему стало дурно. А тут еще Рина Зеленая, игравшая одну из героинь, пыталась знаками показать ему, что Миронову увезли в роддом. Но делала она это так экспрессивно, что Менакеру почудилось что-то ужасное. Поэтому конца представления он дождался с трудом. А едва спектакль закончился, как тут же бросился в роддом.

Миронова разродилась 8 марта 1941 года горластым мальчишкой, которого назвали Андреем. По заявлению врачей, мальчик был совершенно здоров. Как покажет будущее, этот диагноз был верен лишь наполовину. У будущего великого актера была предрасположенность к аневризме. Судя по всему, она передалась Миронову по наследству от предков отца: от аневризмы умрет его отец, сестра отца, тетя.

Во время войны Мироновы находились в эвакуации в Ташкенте и только в 1943 году вернулись в Москву. Они продолжали вместе работать на эстраде и считались одним из самых популярных дуэтов в стране. Но потом над их головой сгустились тучи. В 1946 году им пришлось покинуть Театр эстрады и миниатюр, поскольку в стране началась очередная антиеврейская кампания. Поводом к уходу послужила статья в «Правде», посвященная пьесе Менакера «Бронзовый бюст». Главная газета страны камня на камне не оставила от этой постановки, назвав ее «фальшивой комедией». После этого дни Менакера в театре, в котором он проработал более десяти лет, оказались сочтены. Следом за мужем ушла из театра и Миронова. Вскоре они устроились в Мосэстраду и проработали там до конца своих дней.

На советской эстраде дуэт Миронова – Менакер пользовался неизменным успехом у зрителей. За почти полувековую творческую жизнь этот дуэт выпустил в свет несколько спектаклей, где показал зрителям больше двух сотен различных миниатюр. С ними считали за честь работать самые лучшие писатели-юмористы в стране, под их концерты выделялись лучшие концертные площадки. Роли-маски в этом дуэте выглядели неизменно: Менакер играл роль положительного мужа, а Миронова – роль невежественной и чрезвычайно амбициозной жены. Роли свои актеры исполняли виртуозно, хотя играть в общем-то ничего особо и не требовалось – в реальной жизни у этих артистов роли распределялись таким же образом: Менакер всецело находился под каблуком у властной Мироновой.

В их семье царил откровенный матриархат: культ Марии Владимировны был беспрекословным. Ослушаться ее не смел никто, в то время как она могла делать все, что ей заблагорассудится. Могла кричать, ругаться, кидать в мужа тарелки и другую посуду. Менакер сносил эти вспышки стоически, зная, что за минутным порывом гнева обязательно последует примирение. Маленький Андрей тоже терпел внезапные вспышки ярости матери, беря пример со своего отца. Однажды он спросил у папы, почему их мама так кричит на них, на что получил все объясняющий ответ: «Наша мама сильно устает». «Но ты ведь тоже устаешь», – резонно удивился Андрей. «Мама устает больше», – поставил точку в этом споре отец. В этот миг из гостиной донесся зычный голос виновницы этого разговора: «Еврейчики, идите обедать». «Еврейчиками» Мария Владимировна в шутку звала мужа и сына.

Своего единственного сына Миронова опекала с раннего детства и заботилась о нем точно так же, как когда-то и ее мать о ней. Иногда эта забота была поистине маниакальной. Даже когда Андрей вырос, Миронова продолжала вмешиваться в его жизнь, в том числе и личную. Например, если ей не нравилась какая-нибудь из избранниц ее сына, она делала все, чтобы этой девушки в их доме больше не было. Так, она расстроила множество любовных романов своего сына: с Натальей Фатеевой, Татьяной Егоровой, Екатериной Градовой. И только когда в 1975 году Миронов женился на Ларисе Голубкиной, Миронова вроде бы успокоилась. Видимо, наконец поняла, что сын ее уже окончательно вырос и имеет право самостоятельно устраивать свою жизнь.

Миронова и Менакер подняли планку искусства эстрады достаточно высоко. Они сумели и сыну своему, Андрею Миронову, не только передать гены, но и привить вкус и любовь к эстраде, на которой он блестяще выступал, унаследовав музыкальность, интеллигентность, тактичность отца, блеск, остроту, темперамент и яркость матери.

Последним совместным спектаклем Мироновой и Менакера стал «Номер в отеле» по пьесе Нила Саймона, который увидел свет в 1976 году. Они играли его несколько лет, пока в начале 80-х Менакера не свалил инсульт. В марте 1982 года он скончался. Говорят, когда это случилось, Миронова впервые за долгие годы их совместной жизни дала волю чувствам – громко закричала и заплакала. Люди, которые это видели, были поражены: до этого они считали, что эта сильная женщина всегда умеет держать себя в руках.

После смерти мужа Миронова какое-то время не работала. Ее сын Андрей, понимая, что только работа может вывести мать из депрессии, посоветовал ей вернуться в театр. Миронова устроилась в театр «Современник», где получила роль в спектакле «Эшелон». А в августе 87-го последовал еще один страшный удар – умер Андрей Миронов. И вновь, как и в случае с Менакером, пережить горе Марии Владимировне помогла сцена. Она сыграла несколько ролей в спектаклях Театра-студии Олега Табакова.

В начале 90-х здоровье Мироновой резко ухудшилось. Ей пришлось лечь в больницу, где ей сделали сложную операцию. После этого многие считали, что актерская карьера для Мироновой закончилась. Но они ошиблись. Миронова и на девятом десятке лет сумела доказать, что ее еще рано списывать со счетов. Летом 1993 года, спустя несколько месяцев после операции, она приступила к репетициям спектакля «Уходил старик от старухи» в Театре современной пьесы. Ее партнером в нем стал замечательный актер Михаил Глузский. В этом же театре в январе 1996 года отмечался 85-летний юбилей Мироновой. А президент Ельцин наградил юбиляршу орденом «За заслуги перед Отечеством». Получая награду, Миронова сказала: «Я эту награду делю на троих – на себя, на мужа и сына!»

В последние годы жизни Миронова сильно изменилась в лучшую сторону. Она стала мягче, добрее и даже смотрела сентиментальные сериалы типа «Санта-Барбары», которые раньше на дух не переносила. Также она смогла помириться с людьми, которых раньше не пускала даже на порог своего дома. Например, ее ближайшей подругой в последние годы стала Татьяна Егорова – бывшая возлюбленная ее сына Андрея. В свое время именно она, Миронова, не разрешила сыну жениться на Егоровой и разрушила их отношения. Но теперь, на склоне лет, Миронова сблизилась с Егоровой, и та стала бывать у нее дома чуть ли не ежедневно. И когда в ноябре 1997 года Миронова уезжала в больницу, ключи от своей квартиры на улице Танеевых она отдала именно Егоровой. Домой Миронова больше не вернулась. А эта квартира стала мемориальным музеем актерской династии Мироновых, как указала в своем завещании сама Мария Владимировна Миронова.

Миронова почувствовала себя плохо в семь часов утра 10 ноября, но в Центральную клиническую больницу ее привезли на «Скорой» только к десяти. У нее обнаружили обширный инфаркт миокарда в самом тяжелом варианте. Врачам удалось стабилизировать сердечную недостаточность. По их словам, Мария Владимировна мужественно переносила нечеловеческую боль и все время прекрасно держалась.

В реанимации актриса прожила двое суток. На третий день ей стало получше, и она даже пробовала шутить, самостоятельно присаживалась на краешек кровати. Но во второй половине дня ей вновь стало хуже. Мария Владимировна, видимо, поняла, что не выживет. Попросила пригласить к ней в палату самых близких и попрощалась с ними. Ночью ее сердце остановилось. В течение следующих полутора часов врачи пытались вернуть актрису к жизни, но тщетно.

Последний спектакль Мироновой назывался «Уходил старик от старухи», в котором ее героиня умирала. 26 октября она умерла на сцене в последний раз. Следующий спектакль был назначен на 16 ноября. Но до него актриса не дожила – умерла по-настоящему за три дня до этого, 13 ноября.

Волею судьбы этой женщине выпала нелегкая доля пережить не только смерть своего мужа и постоянного партнера по сцене Александра Менакера, но и сына – национального кумира страны Андрея Миронова. Мужа она пережила на 15 лет, сына – ровно на десять.

17 ноября – Александр РАГУЛИН

Этого человека канадские профессионалы прозвали Русским Медведем за его силу и богатырское телосложение. Он был одним из немногих советских хоккеистов, который не только не боялся силовых столкновений на льду, но всегда искал их и практически в каждом из них выходил победителем. Великий тренер Анатолий Тарасов уважительно называл его «Палычем», хотя к другим хоккеистам ЦСКА всегда обращался по имени. Однако нагрузки, которые выпадали на долю игроков армейского клуба, в итоге оказались непосильными для многих игроков, в том числе и для таких богатырей, как Русский Медведь. В последующие годы он пережил несколько инфарктов. Последний из них, четвертый, стал роковым.

5 мая 1941 года в семье московских архитекторов Рагулиных родилось сразу трое мальчиков, которых назвали Толей, Сашей и Мишей. Однако минуло всего лишь полтора месяца, как началась война. Отец мальчиков был призван в армию, а мама, прихватив детей, уехала с ними в эвакуацию в Кемерово. В те же дни там гастролировал с концертами Леонид Утесов. И однажды мама тройняшек встретила певца на улице. Узнав его, обратилась к нему: «Леонид Осипович, познакомьтесь с моими близнецами. Как вы их находите? Не очень они худые?» – «Не волнуйтесь, – ответил Утесов. – Вырастут – здоровяками будут, как я. Я ведь тоже из двойняшек, сестра у меня есть». Утесов оказался прав: все трое братьев Рагулиных вырастут настоящими богатырями, а один из них – Александр – через 30 лет сразится на льду с канадскими профессионалами.

После войны Рагулины вернулись в Москву и жили во Фрунзенском районе. Здесь же пошли в школу № 51. А спустя какое-то время родители определили детей еще в одно учебное заведение – в музыкальную школу. Саша учился по классу контрабаса, Толя – фортепиано, Миша – виолончели. Плюс все трое еще дополнительно занимались на скрипке. Мальчики мечтали стать великими музыкантами, и учителя в «музыкалке» всерьез говорили, что из них может действительно получиться великолепное трио. Однако тогда помимо музыки и живописи (еще одного увлечения братьев Рагулиных) они еще много времени уделяли спорту. Причем одинаково хорошо играли и в хоккей, и в футбол. Родители этому увлечению не препятствовали, поскольку были уверены, что музыка все равно перевесит, а спорт необходим для физического здоровья. Но братья Рагулины все сильнее увлекались хоккеем и стали играть за школьную команду, выступая в ней на первенстве Москвы. Товарищи по команде в шутку называли их МТС – машинно-тракторная станция, за их габариты и неуемную энергию на льду. В итоге на них обратил внимание знаменитый тренер подмосковного «Химика» Николай Эпштейн и привлек в свою команду. Александр стал защитником, Михаил – нападающим, а Анатолий встал в ворота. Стоит отметить, что несмотря на свой подмосковный статус, команда «Химик» была очень сильной. Достаточно сказать, что в 1958 году она обыграла сборную Чехословакии.

Из трех братьев Рагулиных наиболее мощно выступал Александр, который быстро обратил на себя внимание других тренеров. Например, Анатолия Тарасова из ЦСКА. И в 1962 году Рагулин оказался в этом прославленном клубе, а чуть раньше его призвали под знамена национальной сборной. Правда, дебют молодого хоккеиста едва не закончился провалом. Рагулин играл против сборной Канады, и в середине игры у него сломалось лезвие на одном коньке. Говорить об этом Рагулин никому не стал, поскольку запасных коньков тогда не было и его бы сразу усадили на скамейку запасных. Поэтому играл на одном коньке, не выходя из своей зоны и действуя не слишком изобретательно – как только получал шайбу, тут же отправлял ее подальше от своих ворот. В итоге никто ничего не заметил. И хотя за ту игру Рагулина не хвалили, но в сборной и в ЦСКА оставили.

Помимо хоккея Рагулин еще успевал учиться в Московском областном педагогическом университете, который в те годы был четвертым в мире после Кембриджа, Оксфорда и Гарварда по числу учившихся там чемпионов мира и Олимпийских игр. Рагулин учился старательно, особенно любил анатомию и физиологию.

Рагулин практически сразу вошел в число лучших игроков советского, а затем и мирового хоккея. Обладая богатырским телосложением – рост 185 см, вес 105 кг, – он не строил свою игру лишь на силовом единоборстве и выполнении чисто разрушительных функций. Отличное видение поля, отточенная техника, невозмутимость и рассудительность позволяли ему быть истинным конструктором игры. Овладев шайбой, он моментально точнейшим пасом направлял в атаку партнеров. А сильнейший бросок с синей линии позволял Рагулину нередко добиваться успеха и самому.

В ЦСКА при Анатолии Тарасове тренировки были чрезвычайно изнурительными, но Рагулин всегда подходил к ним творчески – без нужды себя никогда не перегружал. В спортзале, где его товарищи по команде наращивали мышечную массу, тягали штанги, приседали по 100 раз с 20-килограммовыми дисками, он нашел один, 12-килограммовый, и с ним занимался. Все хоккеисты знали, что это «блин Палыча», и не трогали его. К слову, уважительное прозвище Сан Палыч ему придумал лично Тарасов. Рагулина действительно все уважали за его силу и невозмутимость, причем не только товарищи по команде, но и соперники. Последние в играх против ЦСКА всегда старались как можно меньше соприкасаться с Рагулиным, который высился перед своими воротами будто неприступная скала. Достаточно сказать, что, когда ЦСКА тренировался под открытым небом в Архангельском, Рагулин со всего разбега врезался плечом в сосну и после этих ударов шишки сыпались с дерева как град. Больше никто в команде так делать не умел.

По словам самого Рагулина: «В жизни я спокойный, но когда выходил на площадку, просто зверел. Мог размазать по борту любого, если замечтается. Даже слушок пошел о моей жестокости, хотя играть я старался всегда по правилам и удовольствия от свалок не получал».

Несмотря на железную дисциплину, царившую в ЦСКА, игроки армейской команды все-таки находили возможность и расслабиться – как тогда говорили, «нарушать спортивный режим». Обычно игроки разбивались на небольшие группки по нескольку человек и на несколько дней становились завсегдатаями лучших столичных ресторанов. Рагулин обычно проводил время с тремя своими партнерами по команде: Кузькиным, Локтевым и Альметовым. Любимый тост был краток: «За нашу победу!» Маршрут был постоянным: сначала «зависали» в Сандуновских банях, после чего перемещались в находившийся неподалеку ресторан «Узбекистан». Причем иногда даже пили перед решающими матчами, но на игре это совершенно не отражалось – пить в те годы спортсмены умели.

Свою первую золотую медаль в регулярном первенстве страны Рагулин завоевал в 1963 году. В том же году он впервые стал и чемпионом мира в составе национальной сборной. С этого момента имя Александра Рагулина было на слуху не только у многомиллионной армии спортивных болельщиков, но и у людей, не имеющих к спорту никакого отношения. Когда Рагулин шел по улице, его, как какого-нибудь знаменитого актера, тут же обступала толпа людей и буквально не давала прохода, требуя автографов. Были случаи, когда юные девушки из далеких областей страны специально приезжали в Москву, чтобы выйти замуж за Рагулина. Однако молодой хоккеист не спешил с женитьбой, полагая, что еще не достаточно нагулялся. И однажды отказал даже одной миллионерше. Дело было в 1966 году на чемпионате мира в Любляне, где Рагулин был признан лучшим защитником. В тот день советские хоккеисты обыграли своих извечных принципиальных соперников чехословаков со счетом 7:1. И сразу после матча в мужскую раздевалку заходит расфуфыренная дама, вся в мехах и бриллиантах, подходит к Рагулину и приглашает его на банкет. «Я не могу, я с ребятами», – ответил обескураженный Рагулин. «Сколько человек?» – спросила дама. «Двадцать». – «Хорошо, приходи с ребятами». И дама назвала самый дорогой ресторан в городе. Но Рагулин на свидание не пошел, поскольку прекрасно понимал, что об этом случае немедленно будет доложено на самый верх. И они всей командой отправились в ближайший ресторан, пусть и менее дорогой, чем у миллионерши.

К лету 1973 года Рагулин считался уже одним из самых титулованных советских хоккеистов. Он был 9-кратным чемпионом страны, десять раз становился чемпионом мира, девять раз – чемпионом Европы, трижды брал «золото» Олимпийских игр. Прекрасно проявил себя и в первой Суперсерии против канадских профессионалов в сентябре 1972 года. Те матчи вошли в историю современного хоккея и запомнились небывалым накалом страстей и драматизмом.

Канадцы перед матчами были настолько уверены в своей безоговорочной победе, что раструбили на весь мир, что выиграют все восемь матчей. Однако в первой же игре проиграли с разгромным счетом – 3:7. И когда приехали в Москву, где проходила вторая часть Суперсерии, счет игр был не в их пользу: из четырех матчей канадцы сумели победить только в одном. Поэтому злость буквально переполняла профессионалов. И в московской части Суперсерии они устроили настоящую охоту за советскими хоккеистами, пытаясь травмировать их и вывести из игры. Рагулин был одним из немногих игроков советской сборной, который был не против принять вызов канадцев и показать им свою богатырскую силу. Однако тренеры команды специально предупредили его, чтобы он забыл об этом: не ввязывался в драки и бил соперников другим оружием – результативностью. Рагулину пришлось смириться. Но даже смирный Рагулин наводил страх на канадских игроков, и те за редким исключением старались не связываться с ним. А сразу после той Суперсерии дали ему весьма характерное прозвище – Русский Медведь.

Сезон 1973 года складывался для Рагулина весьма успешно. Он стал чемпионом страны, выиграл чемпионаты мира и Европы. Но когда осенью того же года начался регулярный чемпионат страны, армейские болельщики, к своему огромному удивлению, обнаружили, что в составе ЦСКА Рагулина уже нет. Сначала думали, что он заболел и выйдет на лед чуть позже, но время шло, а хоккеист на льду так и не появился. А потом выяснилось, что карьера Рагулина в большом хоккее завершена. Причем не по его воле.

Рагулин стал очередной жертвой крутого нрава тренера ЦСКА Анатолия Тарасова. Долгие годы они работали бок о бок в одной команде, но в последнее время их отношения разладились. Титулованный Рагулин все чаще стал позволять себе нарушения спортивного режима, спорил с Тарасовым даже по самым незначительным поводам. Любой другой тренер не стал бы обращать на это большого внимания, учитывая талант хоккеиста. Но Тарасов был человеком другого плана – вольности он не прощал даже великим игрокам. И однажды бросил Рагулину классическую фразу: «Я тебя породил, я тебя и убью». После этого Рагулина вывели из команды и уволили в запас. Он хотел вернуться обратно в команду «Химик», где начинал свою хоккейную карьеру, но тот же Тарасов запретил его туда отпускать. В итоге Рагулина отправили тренировать юных хоккеистов в Детско-юношескую школу ЦСКА. Однако тренера из него так и не получилось. Обиженный на армейское руководство и лично на Тарасова, Рагулин все чаще стал впадать в депрессию, из которой находил только один выход – с помощью алкоголя. Из-за этого вскоре распалась его первая семья.

В первый раз Рагулин женился в пору расцвета своего спортивного таланта – в 60-е. Его женой стала киноактриса Людмила Карауш, известная по ролям в таких фильмах, как «Стряпуха», «Песочные часы», «Стучись в любую дверь», «Академик из Аскании». Их знакомство состоялось на одной из вечеринок, куда Людмила пришла вместе со своей подругой. Именно последняя и познакомила ее с Рагулиным, который был другом ее мужа. Рагулину Людмила понравилась с первого взгляда, и он практически с ходу предложил ей руку и сердце. Но та долго сомневалась, поскольку только недавно развелась с предыдущим мужем и имела на руках маленького ребенка. К тому же некоторое время назад у нее уже был один роман с известным спортсменом – шахматистом Тиграном Петросяном, который ни к чему серьезному так и не привел. Короче, Людмила не решалась принимать предложение Рагулина. Но он оказался мужчиной настойчивым: так искренне ухаживал за Людмилой и хорошо относился к ее дочке Наташе, что ее сердце в итоге дрогнуло. Они поженились, и в этом браке родился сын Антон.

Первые несколько лет молодые жили прекрасно, их отношениям многие завидовали. Но после того как Рагулин повесил коньки на гвоздь, все испортилось. Рагулин стал выпивать, все чаще пропадал из дома. По словам Людмилы: «Его славу хотел разделить с ним каждый встречный, и Саша не всегда мог отказывать, все чаще приходил домой навеселе, у нас с ним начались конфликты. Постепенно его, доверчивого и простодушного, стали использовать в своих целях не совсем честные и порядочные люди. Все его неприятности ложились только на мои плечи. Жизнь превратилась в кошмар. Я и близкие друзья Рагулина долго боролись за него, как могли пытались спасти Сашу, но его пристрастие к алкоголю оказалось сильнее… Мы с ним развелись, прожив вместе почти двадцать лет…»

Со своей второй женой Рагулин познакомился в начале 80-х, когда его отправили в Новосибирск тренировать тамошних молодых хоккеистов. Но тренерская работа у Рагулина и там не пошла, и даже едва не привела его в тюрьму по обвинению в финансовых злоупотреблениях. Зато там он нашел свою вторую жену – работницу гостиницы Ларису. Он привез ее в Москву, прописал в квартире своей матери. Но этот брак продлился всего несколько лет и закончился разрывом. Рагулин ушел в никуда, оставив жене квартиру, а с собой забрав только комплект своих золотых медалей.

Все эти неурядицы сильно подтачивали здоровье Рагулина – у него случилось два инфаркта. В начале 90-х у Рагулина появился шанс уехать жить в США, куда его звала одна страстная поклонница его спортивного таланта – бывшая уроженка СССР, перебравшаяся жить в Америку. Рагулин съездил к ней пару раз, пообещал жениться, однако потом вдруг передумал. Видно, понял, что жить без своей родины не сможет. А потом судьба послала ему новое испытание. Будучи одним из руководителей Ассоциации ветеранов хоккея, Рагулин положил все деньги этой организации в печально знаменитую фирму «Властелина». И едва их не лишился. Но буквально за день до ареста руководительницы этой фирмы Соловьевой Рагулин приехал в офис фирмы и сумел забрать все деньги обратно. Если бы этого не случилось, он вполне мог бы наложить на себя руки.

Летом 1991 года судьба послала Рагулину неожиданную встречу, которая круто изменила его жизнь к лучшему. 1 июня он познакомился со своей третьей, и последней, женой Ольгой. Он тогда жил в Красногорске, а Ольга работала там начальником отдела в администрации механического завода. Спустя год молодожены переехали жить в кооперативную квартиру близ железнодорожной станции Каланчевская. Это был престижный дом, где соседом Рагулиных был известный актер Юрий Соломин. Но Рагулину быстро разонравилось его новое место проживания, и они с женой вскоре переехали туда, где Рагулин провел лучшие годы своей спортивной карьеры – в район метро «Сокол», неподалеку от Дворца спорта ЦСКА. Именно оттуда в середине ноября 2004 года Рагулина забрали в госпиталь, откуда он живым уже не вернулся.

Несмотря на два инфаркта, Рагулин свято верил в свое долголетие. На это были причины: его мама прожила 85 лет, а бабушка – 91. Однако в 2003 году, после очередной проверки в 6-м госпитале в Химках, врачи настоятельно порекомендовали Рагулину поберечь сердце и не менее двух раз в год ложиться на профилактическое обследование. Однако Рагулин эти рекомендации нарушал. В мае 2004 года он лег в госпиталь (и то после настоятельных уговоров своей жены), а вот уже в октябре ложиться наотрез отказался.

В тот роковой день 17 ноября Рагулину стало плохо еще ночью. Но он не разбудил жену, а только принял таблетки. Однако они не помогли, и спустя несколько часов самочувствие Рагулина ухудшилось. В госпиталь его повезли друзья. По дороге Рагулин попросил свернуть с трассы и заехать к его сыну от первого брака Антону, который с женой и двумя дочками снимал квартиру на «Соколе». Но дома оказалась только жена Антона, у которой Рагулин попросил валокордин. Вскоре приехал Антон и повез отца в госпиталь. Когда приехали, сын побежал за коляской, но Рагулин от нее отказался и сам дошел до приемной. На часах было четыре часа вечера. А спустя семь часов Рагулин скончался.

18 ноября – Зиновий ГЕРДТ

Этот актер сыграл в кино множество ролей, но в народной памяти он навсегда остался героем одной роли: Паниковского в «Золотом теленке». И еще чудным голосом, которым он озвучил несколько десятков фильмов, говоря и за героев, и за авторов. Многие его так и называли: «Чудо-голос». И когда стылым ноябрьским днем 1996 года этот человек скончался, стало понятно: больше такого голоса у нас не будет.

Зиновий Гердт родился 21 сентября 1916 года в городе Себеже на границе России и Латвии. Его отец был мелким служащим в конторе «Заготзерно», мама – домохозяйкой. Зиновий был четвертым, и последним, ребенком в семье, которая до определенного времени жила вполне сносно. Но однажды отец Зиновия взял большой кредит у местных лавочников и отправился в Москву за товаром. Однако на Сухаревском рынке карманники разрезали ему пиджак и выкрали все деньги. С тех пор отец Зиновия до конца жизни вынужден был выплачивать долги своим кредиторам.

До четырнадцати лет Зиновий жил в Себеже и там же впервые вышел на сцену – в школьном драмкружке. Играл разные роли, но особенно любил те, где были стихи. Поэтому, когда он выпускался из школы, ее директор написал в его аттестате: «Имеет склонность к драматической игре». Эта запись определит в дальнейшем всю будущую судьбу Гердта.

В самом начале 30-х семья Гердтов переехала в Москву. Жить стали в бараке Тимирязевской академии. Зиновий поступил в фабрично-заводское училище на слесаря-лекальщика, поскольку там был Театр рабочей молодежи, где ему хотелось выступать. При поступлении туда 15 ноября 1932 года Гердт читал стихотворение Иосифа Уткина «Повесть о рыжем Мотэле».

Когда Гердт закончил ФЗУ, он поступил работать сначала в Метрострой, а потом на Главпочтамт на Мясницкой рядовым монтером. Зарплата была небольшая, но Гердту хватало, поскольку в ту пору он еще не был женат. Хотя мог бы – он всегда пользовался большим успехом у слабого пола благодаря своему чувству юмора.

Любимым коньком Гердта были стихи, их он знал превеликое множество. Он и сам упражнялся в поэзии, однако свои стихи практически никому не читал. Только самым близким друзьям, а их у него было не очень много. Среди них были и несколько студентов Литературного института, которые впоследствии станут знаменитыми поэтами: Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Евгений Аграновский, Борис Смоленский, Николай Майоров. Вместе с ними Гердт проводил большую часть своего свободного времени: они ходили на концерты Яхонтова, устраивали домашние поэтические вечера.

В 1937 году театральная студия при ТРАМе была закрыта, и Гердт устроился в кукольный театр на Никольской улице. Однако пробыл там недолго. В мае 1938 года режиссер Алексей Арбузов организовал собственную студию, и Гердт перешел к нему. И в первом же спектакле студии, «Город на заре», Гердт сыграл роль Вени Альтмана, причем роль эту он придумал для себя сам и написал ее сам – от первого до последнего слова. Этот спектакль стал настоящим событием в театральной жизни Москвы и послужил первой ступенькой Гердта к будущей славе. Хотя прекрасно сыгранная роль не стала для молодого актера индульгенцией на будущее. Студийцы тщательно следили за дисциплиной в своем театре, и, если кто-то из них нарушал студийный устав, расплата следовала незамедлительно. В числе провинившихся оказался и Гердт. Вместе с коллегой по студии Александром Галичем они любили захаживать в бильярдную и как-то раз, увлекшись игрой, опоздали на репетицию. За это их исключили из студии. Но потом, к счастью обоих, сжалились над ними и приняли обратно, взяв с них слово в бильярдную перед репетициями больше не ходить.

Уже на второй день после начала войны Гердт на пару со своим лучшим другом Исаем Кузнецовым отправились в военкомат, чтобы проситься на фронт. Однако студийцы имели бронь: был образован фронтовой театр для выступлений перед войсками и в госпиталях. Но Гердт упрямо стремился на фронт. В итоге бронь с него сняли и отправили учиться на сапера, поскольку у него было техническое образование. Несколько месяцев Гердт постигал азы саперного дела в учебке в Болшево, после чего в январе 1942 года его отправили на фронт в звании младшего лейтенанта. Воевать Гердт начал на Дону, между Старым и Новым Осколом.

В саперных частях смертность была наиболее высокой, но Гердту долгое время везло – даже после наиболее кровавых сражений на нем не было ни царапины. Но так продолжалось до рокового дня 13 февраля 1943 года. В бою между Белгородом и Харьковом рядом с Гердтом разорвался танковый снаряд, и он был ранен в левую ногу. И если бы не медсестра Вера Веденина, которая находилась поблизости и вытащила на своих хрупких плечах Гердта, он бы не выжил – истек бы кровью. Однако и в госпиталь он попал не сразу, а только спустя три месяца, поскольку Белгород был отрезан от континента, от Большой земли. И до первой станции Ржаво, которая находилась почти в ста километрах от того места, где Гердта ранило, его несли на носилках восемь женщин, которые меняли друг друга по мере усталости. И все-таки донесли.

В белгородском госпитале Гердту сделали первую операцию, а всего их будет одиннадцать, и на больничной койке Гердт в общей сложности проведет почти два года. И домой вернется инвалидом – ногу хоть и не ампутировали, но она уже не сгибалась.

Было ясно, что инвалидность ставила крест на актерской профессии Гердта. Однако без сцены он себя уже не мыслил, поэтому нашел выход: в 1945 году поступил в Центральный театр кукол Сергея Образцова. Как шутили его друзья, «спрятал свою больную ногу за ширмой». Но скажи им кто тогда, что именно эта работа принесет Гердту всесоюзную славу, они бы наверняка не поверили. Но именно так все и вышло.

Первым спектаклем Гердта в новом театре был «Маугли» Киплинга, где он играл и озвучивал сразу нескольких зверей. Однако всесоюзную славу принес ему другой спектакль, который вышел вскоре после «Маугли» – в 1946 году – под названием «Необыкновенный концерт». Это была едкая сатира на штампованных исполнителей сборных эстрадных концертов. Гердт и в этом представлении играл и говорил за всех мужских персонажей и за один женский – старую цыганку. А чуть позже ему доверили в этом спектакле роль, которая его и прославит, – конферансье Апломбова. Когда проходила премьера спектакля в столичном Доме писателей, весь зал буквально умирал от смеха, узнавая в куклах тогдашних популярных артистов. Потом были гастроли в Ленинграде, которые прошли при непрерывных аншлагах. Этот спектакль на долгие годы стал визитной карточкой Театра кукол Сергея Образцова и в общей сложности был сыгран больше шести тысяч раз. Это поистине мировой рекорд, поскольку ни одно представление в мире не шло такое количество раз.

В кино Гердт сначала попал как актер дубляжа в 1956 году. И свел его с этим видом искусства все тот же Театр кукол. Там был спектакль «Чертова мельница», где Гердт играл Черта первого разряда. И однажды на это представление пришел режиссер дубляжа Васильчиков. Услышав голос Гердта, он поразился его тембру и предложил ему поработать над дублированием зарубежных фильмов. И первой такой картиной стала знаменитая французская приключенческая комедия «Фанфан-Тюльпан», где Гердту достался текст от автора. Прочитал он его так виртуозно (Гердт переделал его поближе к манере Черта из упомянутого спектакля), что актером тут же заинтересовались другие режиссеры и стали наперебой приглашать его для дубляжа. И с тех пор Гердт из вечно нуждающегося актера превратился в достаточно обеспеченного, поскольку за дубляж очень хорошо платили.

В 1957 году Гердт дебютировал в кино и как актер, сыграв эпизодическую роль в картине «Человек с планеты Земля». В последующие десять лет он сыграл еще восемь эпизодических ролей, самой примечательной из которых была роль отца одной из девушек-«нянек» в комедии «Семь нянек». Еще в четырех фильмах Гердт читал за кадром текст от автора, и самым известным фильмом из этого ряда была картина Михаила Ромма «Девять дней одного года».

Ровно десять лет Гердт играл в кино крохотные эпизоды, пока наконец режиссер Петр Тодоровский не пригласил его на главную роль в свою картину «Фокусник». Причем все чиновники от кино, начиная со студийных и заканчивая Госкино, были категорически против Гердта и настаивали, чтобы эту роль играл Ролан Быков. Но Тодоровский, хотя и считался тогда режиссером-дебютантом, все-таки сумел отстоять кандидатуру Гердта, потому что дело было в принципе. Ведь главный герой фильма был бывшим фронтовиком, вернувшимся на сцену родного цирка после ранения.

В том же 67-м Гердт сыграл еще одну роль в кино, которая сделает его всесоюзно известным. Это была роль Паниковского в фильме Михаила Швейцера «Золотой теленок». И опять вышло так, что своим согласием сниматься в этом фильме Гердт перебежал дорогу Ролану Быкову. Швейцер уже отдал роль Паниковского ему, а Гердту должна была достаться небольшая ролька бывшего грузинского князя. Но однажды во время проб Быков не пришел в павильон, и режиссер попросил Гердта подыграть актеру Вячеславу Невинному, который пробовался на Шуру Балаганова. В итоге Гердт подыграл так мастерски, что Швейцер утвердил на роль Паниковского именно его. Что касается Быкова, то, надо отдать ему должное, он не стал поднимать скандала, а даже наоборот – полностью одобрил выбор режиссера. И впоследствии даже пригласил Гердта в один из своих фильмов.

О роли Паниковского сам Гердт сказал следующее: «Паниковский у Ильфа и Петрова смешон и гадок. Мне хотелось показать его иным – смешным и трогательным. Потому что это страшно не приспособленный к миру, одинокий во всей вселенной человек. Его ранит буквально все, даже прикосновение воздуха. А хитрости его настолько наивны, что не могут никому принести серьезного вреда. Мне было жалко Паниковского и хотелось, чтобы зрители отнеслись к нему с теми же чувствами».

Несмотря на то что Гердт никогда не считался красавцем, успехом у женщин он пользовался всегда, еще с ранней юности. И еще в театральной студии романы у него случались достаточно часто. Однако жениться он долгое время не хотел. Это произошло, когда ему было уже под тридцать. Девушка была родом из Средней Азии, и ее отец занимал там достаточно высокий партийный пост. И Гердт по этому поводу шутил: «Я влачу среднезятьское существование».

Вторая жена Гердта была скульптором, лепила разные фигурки и даже детские игрушки. Гердт и здесь нашел повод для шутки, назвав деятельность своей дражайшей половины «детским лепетом».

После этого у Гердта было еще несколько браков, они окончательно утвердили его друзей во мнении, что Гердт так и не найдет той единственной, которая скрасит его жизнь. Ошиблись. В 1960 году Гердт познакомился с переводчицей Татьяной Правдиной – она сопровождала Театр кукол в гастрольной поездке по Ближнему Востоку – и влюбился в нее с первого взгляда. Когда они вернулись в Москву, он сделал ей предложение, и она сразу его приняла. Когда об этом узнали друзья Гердта, они поинтересовались: «Какой срок отпущен этой милой даме?» На что Гердт вполне серьезно ответил: «До конца жизни». Он сказал правду: их брак просуществует 36 лет, и именно Татьяна Правдина проводит Гердта в его последний путь.

В Театре кукол Гердт проработал 36 лет и ушел из него в 1982 году со скандалом. Дело в том, что к тому моменту слава и авторитет Гердта были такими, что многие люди в труппе были уверены, что именно он придет на смену основателю и бессменному руководителю театра Сергею Образцову. Однако сам руководитель театра не собирался покидать свой пост, тем более отдавать его человеку, с которым у него давно были натянутые отношения. В итоге театр покинул Гердт.

Уйдя из любимого театра, Гердт без работы не остался: он по-прежнему занимался дубляжем советских и зарубежных фильмов, выступал с концертами и даже вел на телевидении передачу «Киноафиша». Кроме этого, снимался в кино. За последние 15 лет своей жизни он снялся еще в добром десятке картин, лучшими из которых были: «Место встречи изменить нельзя», «Военно-полевой роман», «Сказки… сказки… сказки старого Арбата», «Воры в законе» и др. Однако ближе к девяностым активность Гердта стала заметно спадать, поскольку у него начались серьезные проблемы со здоровьем.

Еще в 1967 году, когда он снимался в фильме «Фокусник», у Гердта случился инфаркт. Поводом к этому послужило многолетнее курение актера, которым он увлекался с юности – еще когда учился в ФЗУ. Врачи порекомендовали Гердту бросить эту вредную привычку, и в 69-м он вместе со своим другом Эльдаром Рязановым такую попытку осуществил. Но долго без сигарет не выдержал и снова вернулся к курению (в отличие от Рязанова, который курить бросил бесповоротно). Эта привычка в итоге привела к страшной болезни – раку, который был обнаружен у Гердта в начале 90-х. Несмотря на все усилия врачей, вылечить актера не удалось.

В сентябре 1996 года Гердту исполнилось 80 лет. Однако юбилей Гердт встречал уже будучи безнадежно больным. И когда дома у него собрались его друзья, юбиляр к ним выйти не смог – он спал в соседней комнате. И хотя друзья старались сохранять бодрость духа и не переставая произносили тосты в честь хозяина дома, праздник получился грустным. Спустя полтора месяца после этого – 18 ноября – Зиновий Гердт скончался.

19 ноября – Виктор АВДЮШКО

Когда в ноябре 1975 года из жизни ушел актер, которого знала вся страна, советская пресса ограничилась лишь скромным некрологом без объяснения причин смерти. Но многим поклонникам этого актера не верилось, что их кумир, только вчера отпраздновавший свое 50-летие, который воплощал на экране сильных и мужественных героев, мог уйти из жизни по естественным, вполне прозаическим причинам. Поэтому в народе долго ходили слухи о том, что актер умер не просто так: одни говорили, что причина смерти в алкоголе, другие – что он покончил с собой. На самом деле все выглядело иначе: этот актер «сгорел» на работе. Привыкший к каждой роли подходить со всей ответственностью, он не побоялся шагнуть в холодную осеннюю воду и пробыл в ней больше получаса, отсняв почти полтора десятка дублей. В итоге застудил себе почки. Его немедленно госпитализировали в Москву, но драгоценное время было упущено. Актер скончался, так и не увидев премьеры своего последнего фильма.

Виктор Авдюшко родился 11 января 1925 года в Москве. Его родители не имели никакого отношения к искусству, поэтому долгое время Виктор и не думал связывать свою жизнь ни с театром, ни с кинематографом. В детстве, как и миллионы советских мальчишек, он мечтал стать летчиком, чтобы повторить подвиги легендарных «сталинских соколов» Валерия Чкалова и Анатолия Серова. Когда началась война, 16-летний Виктор даже хотел сбежать на фронт, но из этой затеи ничего не вышло – родители вовремя вернули мальчишку. А когда война закончилась, Виктор поступил в Московский авиационный институт, чтобы воплотить свою юношескую мечту в действительность и стать если не летчиком, то создателем новых реактивных самолетов. Однако минул всего лишь год учебы, и Авдюшко увлекла уже другая мечта – кинематограф.

Стоит отметить, что Виктор, еще будучи школьником, занимался в художественном кружке и играл в школьных спектаклях. А когда попал в МАИ, записался в тамошний студенческий театр, который считался одним из самых сильных в столице. Благодаря своей фактурной внешности, Виктор играл мужественных героев – самоотверженных строителей новой жизни. Играл так впечатляюще, что товарищи не уставали его нахваливать и советовали идти в артисты. Авдюшко их слушал, слушал, да и согласился. В 1945 году он подал документы во ВГИК и был принят с первого же захода. Приемной комиссии понравилась его внешность и то, как он читал стихи Владимира Маяковского. Кто-то из комиссии даже сказал: «Вот парень, который будет играть красивых и сильных героев». Так оно позднее и выйдет.

Фактурная внешность Авдюшко и впрямь сослужила ему хорошую службу. Он учился на третьем курсе, когда ассистенты Сергея Герасимова пригласили его пусть на эпизодическую, но все-таки роль в знаменитую картину «Молодая гвардия». Еще через год Авдюшко снимался в эпизоде еще у одного мэтра советской кинематографии – у Ивана Пырьева в «Кубанских казаках». А через год после окончания ВГИКа, в 50-м, Авдюшко сыграл свою первую крупную роль – в фильме Владимира Брауна «В мирные дни». Сегодня этот фильм мало кто помнит, но в начале 50-х это был настоящий кинохит про борьбу советских органов госбезопасности против происков западных разведок. Фильм стал лидером проката, собрав на своих сеансах почти 24 миллиона зрителей. В этом фильме Авдюшко выпало счастье играть в поистине звездном коллективе: его партнерами были как уже известные актеры – Сергей Гурзо, Леонид Кмит, так и звезды восходящие – Вячеслав Тихонов, Георгий Юматов, Вера Васильева, Элина Быстрицкая.

К середине 50-х Авдюшко записал на свой счет уже десяток ролей, причем сплошь положительных. Он считался одним из самых снимаемых актеров главной студии страны – «Мосфильма», а среди режиссеров, которые его приглашали, были сплошь одни знаменитости: Михаил Калатозов, Михаил Ромм, Александр Столпер, Юлий Райзман, Ефим Дзиган. Однако сам актер был не слишком доволен своей творческой карьерой. Во-первых, среди десятка его ролей не было ни одной главной, во-вторых – у коллег и зрителей складывалось о нем мнение, что он актер одного типажа – этакий правильный мужчина без недостатков. А Авдюшко хотелось выйти за рамки этой типажности и сыграть пусть не резко противоположное, но хотя бы более правдивое и более современное. Ведь в стране наступала хрущевская «оттепель», и деятелям искусства уже можно было вторгаться в ранее запрещенные области человеческих отношений, выпускать произведения более близкие жизни, чем это было несколько лет назад.

В 1956 году мечта Авдюшко наконец сбылась. Молодой режиссер Михаил Швейцер пригласил его на главную роль в свою картину «Тугой узел», которая обещала стать неким прорывом в кинематографе. Фильм был посвящен актуальной для тех времен теме – борьбе старого с новым. Старое олицетворял прожженный бюрократ – председатель колхоза, а новое – молодой секретарь райкома партии Павел Мансуров (его играл Авдюшко). Однако новаторское кино напугало реальных бюрократов, которые запретили фильм к выпуску еще на стадии съемок. В итоге режиссеру пришлось срочно переставлять акценты: с «минуса» на «плюс». В результате пришлось менять не только актера Владимира Емельянова, игравшего председателя-бюрократа (вместо него взяли Ивана Переверзева), но и его характер – из бюрократа он превращался в новатора. От смены акцентов изменилось и название фильма, которое стало более оптимистическим – «Саша вступает в жизнь». Но даже несмотря на эти переделки, картину выпустили в прокат ограниченным тиражом, и широкий зритель ее так и не увидел. Так что «первый блин» у Виктора Авдюшко получился комом: его первая главная роль дошла до зрителей только через 20 лет, когда Швейцер перемонтировал картину в первоначальном варианте и выпустил на экран. Однако Авдюшко к тому времени уже не было в живых.

Между тем съемки в опальном фильме нисколько не сказались на творческой карьере Авдюшко – он оставался в числе самых снимаемых актеров советского кинематографа. И во второй половине 50-х продолжил галерею своих положительных героев, записав на свой счет еще девять картин. Причем играл не только коммунистов (как в «Прологе» или «Восемнадцатом годе»), но и героев классики: например, Базарова в «Отцах и детях». Однако свою самую лучшую и любимую им самим роль Авдюшко сыграл на рубеже 60-х. Правда, роль эта стала его «вторым комом» – ее тоже широкий зритель в те годы так и не увидел. Речь идет о фильме Александра Алова и Владимира Наумова «Мир входящему», где Авдюшко досталась роль онемевшего от контузии советского солдата Ивана Ямщикова. Вот где Авдюшко раскрылся в полную мощь своего таланта: ему пришлось строить образ самыми скупыми выразительными средствами – одними глазами, через которые он сумел убедительно выразить состояние души своего героя, обреченного на молчание. Даже сами режиссеры фильма потом признавались, что не ожидали такого выплеска драматического таланта у Авдюшко. Но фильм ждала тяжелая судьба.

Картину обвинили сразу в множестве грехов: в «натурализме», «художественной неправде» и, наконец, в «клевете на советского солдата-освободителя». На самом деле суть конфликта крылась в другом: этот фильм был снят совершенно в иной манере, чем все фильмы о войне до этого, – в более достоверной, это было некое подражание итальянскому неореализму, который был очень популярен в те годы. Кампанию травли начала новый министр культуры СССР Екатерина Фурцева, а продолжили ее другие чиновники – рангом поменьше. В Доме кино была проведена дискуссия по этой картине, где специально подобранные ораторы, не стесняясь в выражениях, крыли фильм почем зря. Был на том собрании и Виктор Авдюшко, который стал виновником скандала. Актер пришел в Дом кино навеселе – до этого всю ночь гулял на какой-то актерской тусовке. Добрую половину собрания он мирно проспал в первых рядах, пока один из ораторов не закричал с трибуны: дескать, надо отлупить создателей фильма ремнем, как это проделал в фильме актер Виктор Авдюшко с немецким парнем. Услышав свою фамилию, Авдюшко проснулся… и отправился к трибуне. По пути он стал расстегивать ремень на своих брюках и, когда достиг трибуны, обратился к оратору: «Я согласен выпороть ремнем, но не создателей фильма, а тебя, сукин сын!» И так убедительно он это говорил, размахивая тяжелой пряжкой перед лицом оратора, что тот попятился со сцены. Еще бы мгновение, и актер бросился бы за ним следом. Но тут в дело вмешался режиссер фильма Владимир Наумов, который схватил Авдюшко в охапку и усадил его на прежнее место.

Расправились с фильмом жестоко. Было напечатано мизерное количество копий (370 штук), которые крутили в небольших кинотеатрах. Фильм был запрещен для показа в армии, а с показа по телевидению снят под смехотворным предлогом «ветхости» копии. Правда, за рубеж картину все-таки выпустили. Он был показан на фестивале в Венеции и удостоен там сразу двух наград: «Золотой медали» и «Золотого кубка» как лучший иностранный фильм.

В 60-е годы Авдюшко продолжал сниматься в кино не менее интенсивно, чем в прошлые годы. Играл все тех же военных, передовиков или партийных секретарей (хотя в реальной жизни в партию так и не вступил). Пару раз сумел выбраться из своего «правильного» амплуа, сыграв в сказке («Обыкновеное чудо») и даже в комедии («Тридцать три»). Но в обоих случаях это были крохотные роли. Однако широкий зритель продолжал любить Авдюшко прежде всего за его «правильные» роли – смелых и мужественных людей, на которых всегда можно положиться. Как ни странно, несмотря на большую востребованность героев такого рода, настоящих актеров-звезд из плеяды молодых, воплощавших на экране таких персонажей, было не так уж и много: Георгий Юматов, Виктор Авдюшко, Евгений Урбанский, Михаил Ульянов, Евгений Матвеев, Виктор Коршунов и еще ряд других. Это были «правильные» герои, но уже без налета той монументальности, которая была присуща героям сталинского кинематографа. В героях 60-х было намешано много черт от разных героев: начиная от Дон Кихота и заканчивая Ильей Муромцем. То есть, с одной стороны, это были идеалисты, а с другой – мужчины без страха и упрека. Чуть позже этот типаж исчезнет с советских экранов, уступив место другим героям: рафинированным сомневающимся интеллигентам и мужественным героям с червоточиной.

К середине 60-х Авдюшко уже несколько устал от своих «правильных» героев, однако сниматься продолжал, поскольку без работы себя не мыслил. Ему было бы гораздо легче, если бы он одновременно работал и в театре, где можно было расширить диапазон своих героев за счет классики или даже комедий. Однако в театре он не играл. Вернее, играл, но это был домашний театр, причем кукольный. Он существовал в доме его приятеля художника кино Бориса Бергера, где Авдюшко был родным человеком. Он даже был крестником сына Бергера Алеши.

Своих детей у Авдюшко тогда еще не было, поэтому он много возился с мальчишкой: ходил с ним в театры, в кино, привозил ему из-за границы подарки (Авдюшко иногда снимался в совместных постановках и выезжал в ГДР, Венгрию и другие социалистические страны). В этом домашнем театре Авдюшко играл роли диаметрально противоположные тому, что он делал в кино: например, его любимым персонажем был плут Труффальдино. Как вспоминает Алексей Бергер: «Авдюшко был счастлив, что роли играл по собственному выбору – и даже иногда сочинял их сам, поскольку простор для импровизаций был огромный и он мог вырваться за тесные рамки того типажа, который навязывали ему кинорежиссеры, держа в уме его внешние данные и предыдущие громкие роли…»

В 70-е годы Авдюшко продолжал активно сниматься. В отличие от многих своих коллег, которые стартовали в кино вместе с ним (в конце 40-х), но затем исчезли с киношного небосклона по разным причинам, он был по-прежнему востребован и снимался с неменьшей интенсивностью. И пусть роли эти были все те же – крепких и надежных мужчин – и преимущественно эпизодические, однако это позволяло Авдюшко не пропадать из поля зрения зрителей и быть по-прежнему востребованным. Достаточно сказать, что в первой половине 70-х Авдюшко записал на свой счет еще 16 ролей. И несмотря на то что он никогда не относился к числу актеров суперкласса, типа Вячеслава Тихонова или Михаила Ульянова, однако по популярности ни в чем им не уступал. Во всяком случае, когда он выходил на улицу, спокойно пройти ему не давали: на каждом шагу просили автографы, интересовались творческими планами.

Удачно складывалась и личная жизнь Авдюшко. В 60-е он женился на молодой эстонской актрисе Лийне Орловой, и в этом браке у них родилась дочь Маша. Молодожены жили в отдельной кооперативной квартире и пользовались всеми благами, которые могли иметь представители творческой богемы. Короче, внешне все в жизни Авдюшко выглядело замечательно. В 1974 году ему было присвоено высокое звание народного артиста РСФСР, а в январе следующего года он отпраздновал свое 50-летие, на которое собрал несколько десятков своих друзей и коллег. Тосты следовали один за другим, и в каждом из них их авторы желали юбиляру крепкого здоровья и долгих лет жизни. «Чтобы ты, Виктор, жил еще столько же, и чтобы мы все гуляли бы на твоем 100-летнем юбилее!» – провозгласил кто-то из гостей. Никто из присутствующих даже в кошмарном сне не мог бы себе вообразить, что жить юбиляру осталось совсем немного – всего девять месяцев.

Играя в кино крепких и сильных мужчин, Авдюшко и в обычной жизни соответствовал своим героям – был физически здоров, подтянут. Конечно, у него случались сбои со здоровьем, вызванные частыми командировками в разные города, неправильным питанием и т. д. Но в целом это был здоровый мужчина. Поэтому для большинства людей, близко знавших актера, его внезапная смерть была как гром среди ясного неба. Никто не мог предположить такого ужасного конца.

Авдюшко, по сути, «сгорел» на работе. Привыкший относиться к своей профессии с большим чувством ответственности, он почти в каждой роли выкладывался на полную катушку. Причем для него не имело значения, к какому сорту принадлежит фильм, в котором ему выпало сниматься: среднее это кино или самого высокого класса. Авдюшко везде играл в полную силу. Вот и в своем последнем фильме, который однозначно не тянул на звание шедевра, он выкладывался в каждом кадре. И когда по сюжету его герою потребовалось упасть в холодную ноябрьскую воду, Авдюшко не только согласился, но и отснял более десяти дублей. И только когда убедился, что эпизод получился, вылез на берег и позволил растереть себя спиртом. Однако было слишком поздно – почки актера уже были застужены. Спустя несколько дней, 19 ноября 1975 года, Виктор Авдюшко скончался.

19 ноября – Леонид ГАЙДАЙ

В свое время этого человека знала и любила вся страна. В залах, где показывали его фильмы, яблоку негде было упасть, а билеты спрашивали за километр от кассы. Однако минуло совсем немного времени, и, когда в ноябре 1993 года создатель этих комедий ушел из жизни, большинство россиян этого не заметило. Страна тогда переживала не самые лучшие времена: всего месяц назад был расстрелян парламент, в обществе царили раздрай и разруха. В той ситуации людям было не до комедий. Но через несколько лет фильмы этого режиссера вновь вернулись на экраны страны. И вот уже новое поколение россиян знает назубок все реплики героев этих фильмов, смеется над их веселыми приключениями и поминает добрым словом человека, явившего миру эти искрометные шедевры.

Леонид Гайдай родился 30 января 1923 года в Иркутске. Его отец – Иов Гайдай – был родом с Полтавщины и до революции отбывал срок на каторге (он взял на себя вину другого человека). Там он познакомился с девушкой, сестрой другого ссыльного, и женился на ней. В этом браке у них появились на свет трое детей, и последним ребенком (и как показало будущее, самым талантливым) был Леонид. Хотя поначалу его биография складывалась вполне обычно. Закончив школу, он в 1941 году пошел служить в армию и попал в Монголию. Но спустя несколько месяцев началась война, и Гайдая отправили на Калининский фронт. Так как в школе он учил немецкий язык, его определили в разведку. Совершив несколько рейдов по фашистским тылам, сержант Леонид Гайдай во время одного из них подорвался на мине. Ему дали вторую группу инвалидности и комиссовали подчистую. Так завершилась, едва начавшись, военная карьера будущего комедиографа.

После войны Гайдай решил пойти в артисты, хотя с детства не выговаривал буквы «р» и «л». Однако его приняли в театральную студию при Иркутском областном драмтеатре, которую он в 1947 году благополучно закончил. Затем в течение нескольких лет он играл в местном театре, причем роли ему доверяли отнюдь не эпизодические. Он играл Соленого в «Трех сестрах», Ивана Земнухова в «Молодой гвардии» и другие роли. Но Иркутск, видимо, был слишком мал для таланта Гайдая, и в 1949 году он приехал в Москву и поступил во ВГИК на режиссерский факультет.

По словам его бывших сокурсников, Гайдай уже тогда выделялся своими хохмами. Однажды они с приятелем возвращались в Останкино и шли по территории нынешнего ВВЦ. Места там были глухие, а с ними за компанию увязалась молодая сотрудница ВГИКа. И когда они прошли половину пути, Гайдай вдруг остановился и, обращаясь к девице, глухим голосом произнес: «А ну-ка, снимай шубу!» Девушка растерялась, а Гайдай продолжил в том же духе: «Чего стоишь? Может быть, тебе помочь?» И девушка уже начала расстегивать пуговицы, когда Гайдай с приятелем вдруг громко рассмеялись.

Однако приколы Гайдая не очень нравились его преподавателям, и уже после первого полугодия будущий классик кинокомедии был отчислен из института за профнепригодность. Другой бы в такой ситуации опустил руки, но Гайдай был не таким человеком. Он стал ходить по высоким кабинетам и доказывать, что его отчислили несправедливо. В конце концов ему поверили и приняли вновь, с испытательным сроком.

Свою первую и единственную жену Гайдай встретил в Москве, когда учился во ВГИКе. Это была его однокурсница Нина Гребешкова. Будущие режиссеры должны были ставить отрывки, а будущих актеров использовать в качестве «подопытных кроликов». Одним из таких «кроликов» и стала для Гайдая Гребешкова – он взял ее в свой отрывок, на одну из ролей из бальзаковского «Отца Горио». Да еще на какую – сыграть женщину-вамп. А Гребешкова никогда такой не была. Но Гайдай видел ее только в таком образе.

Роман между Гайдаем и Гребешковой начался случайно. Нина как-то подошла к Леониду и возмутилась: дескать, почему, составляя график репетиций, он всегда ставил ее последней? «А в чем дело?» – удивился Гайдай. «Я каждый раз ухожу домой в 12 ночи», – ответила девушка. «А разве тебя никто не провожает?» – «Никто». «Тогда это буду делать я!» – сказал Гайдай и с тех пор стал регулярно сопровождать девушку до дома. А ехать было далеко: Гребешкова жила на Арбате, а ВГИК располагался на территории ВДНХ. Очень часто, чтобы не ждать транспорт, они добирались до Арбата пешком. Из-за этого Гайдай не успевал на последнюю электричку (он жил в общежитии в Подмосковье) и ночевал на вокзале. Гребешкова узнала об этом случайно: заметила, что на Гайдае несвежая рубашка, и предложила постирать. Вот тут он и сознался: мол, вот уже неделю не может попасть домой и ночует на вокзале. Гребешкова была в шоке. И с тех пор старалась, чтобы их прогулки не затягивались.

Вспоминает Н. Гребешкова: «Однажды Леня говорит – с таким свойственным только ему чувством юмора: „Ну что мы с тобой все ходим и ходим, давай поженимся!“ И я это восприняла как очередную шутку. „Да ты что, Леня, – говорю, – ты такой длинный (рост Гайдая был 1 метр 84 сантиметра), а я такая маленькая (у нее – 1 метр 50 сантиметров). Будем как Пат и Паташонок!“ А он мне: „Ну, знаешь, Нинок, большую женщину я не подниму, а маленькую буду всю жизнь на руках носить!“

Предложения руки и сердца были и до Гайдая. Но «да» я ответила только ему. Помню, как я сообщила маме, что выхожу замуж. За кого? За Гайдая. Она его знала. У нас бывали все сокурсники, в том числе и он. Мама спросила: «Почему за Гайдая? Ты, что, не видишь у него недостатков?» – «Они есть у каждого», – ответила я. «Если ты сможешь всю жизнь мириться с его недостатками, то выходи. Но если ты собираешься его перевоспитывать, напрасно потеряешь время». Мама была очень мудрая…»

Свадьбу сыграли в коммуналке невесты на Арбате 1 ноября 1953 года. Жить молодым было негде, поэтому родители Нины поставили посреди комнаты шкаф, отгородив молодых. И они жили за шкафом: по одну сторону молодые, по другую – родители, а за шторкой – маленькие братья Нины.

Естественно, в таких условиях думать о потомстве было не ко времени. Но родители Гребешковой оказались людьми мудрыми. Как только молодые сыграли свадьбу, они стали оставлять их наедине. Мама обычно говорила дочери: «Ниночка, вот там картошку я приготовила. А мы пошли, в картишки перекинемся». Домой супруги возвращались поздно – в одиннадцать-двенадцать ночи. Как итог: Гребешкова вскоре забеременела. Она узнала об этом, когда была на съемках в Алма-Ате. Еле вытерпела до конца экспедиции. А как только вернулась, сразу поделилась радостной вестью с мужем: «Леня, я привезла тебе подарок. У нас будет ребенок». Родившуюся вскоре девочку назвали Оксаной.

Еще будучи студентом, Гайдай приглянулся тогдашнему мэтру советского кино Ивану Пырьеву, поэтому, когда учеба во ВГИКе закончилась, мэтр предложил молодому режиссеру два варианта: пойти помощником к Эльдару Рязанову, который готовился снимать свой первый фильм «Карнавальная ночь», или к театральному режиссеру Андрею Гончарову. Гайдай выбрал второго. С ним они приступили к съемкам фильма по драме Короленко «Долгий путь». Однако во время работы режиссеры вдруг начали конфликтовать, и эта ссора приобрела такие масштабы, что съемки остановились. И тогда в дело вмешалось руководство студии. В итоге Гончарова со съемочной площадки убрали и фильм доснимал Гайдай в паре с другим режиссером – В. Невзоровым. Таким образом, Гайдай стал первым из выпускников своего курса, кто получил самостоятельную работу, да еще на «Мосфильме»! Правда, это была не комедия.

Между тем первый блин молодого режиссера не вышел комом, и Гайдая заметили. Более того, его взял под свое крыло еще один мэтр – Михаил Ромм. Именно он разглядел в начинающем режиссере талант комедиографа и посоветовал ему работать в веселом жанре. В те годы Ромму разрешили создать на «Мосфильме» собственную мастерскую, и именно в ней мэтр советской режиссуры и предложил Гайдаю снять свою первую комедию. Называлась она «Жених с того света», и в главных ролях в ней снялись Ростислав Плятт и Георгий Вицин. Однако, несмотря на то что фильм появился в так называемые «оттепельные» времена (в 1957 году), судьба его оказалась печальной. Фильм был сатирическим, едко и зло высмеивал бюрократов. Именно эта сатира и не понравилась министру культуры Михайлову. По его указанию фильм приказано было сократить вдвое, и Гайдай, чуть ли не рыдая, взял в руки ножницы. Мастерскую М. Ромма закрыли, и он какое-то время перестал вообще приходить на «Мосфильм».

Фильм «Жених с того света» на экраны страны все-таки вышел, однако начальство распорядилось сделать всего 20 копий картины, поэтому видели ее ограниченное число зрителей. Все это не могло не сказаться на здоровье самого режиссера. По словам И. Фролова: «Я тогда встретил Леню совершенно измотанного и больного. И без того длинный и тощий, он высох еще больше. Одежда болталась как на жерди. Жаловался на приступы боли в желудке. Открылась язва. Надо было лечиться. И Гайдай решил поехать на минеральные воды. На прощание заявил: „За комедию больше не возьмусь“.

И действительно, в 1959 году он поставил фильм «Трижды воскресший», который рассказывал… о судьбе волжского буксира «Орленок». Фильм с треском провалился, несмотря на то что в главной роли в нем снялась первая красавица экрана тех лет Алла Ларионова.

Этот провал удручил Гайдая, но не настолько, чтобы из-за него бросить кинематограф. И тут в его судьбу вновь вмешался Иван Пырьев. В 1960 году он прочитал в «Правде» стихотворный фельетон С. Олейника «Пес Барбос» и тут же предложил Гайдаю снять по нему короткометражный фильм. Он же посоветовал ему взять на одну из ролей актера Евгения Моргунова. Вторым стал Георгий Вицин, а третьим был намечен Сергей Филиппов. Однако того тогда в Москве не оказалось, и тогда Вицин заявил: «Я вчера был в цирке и видел клоуна – потрясающий парень, как глиста, изумительно одетый». Этим человеком был Юрий Никулин. Так на свет родилась легендарная троица Трус – Балбес – Бывалый. Стоит отметить, что клички своим героям Гайдай придумал сам: в фельетоне действовали безликие два Николы и Гаврила.

Фильм «Пес Барбос и необычайный кросс» вошел в киносборник «Совершенно серьезно» и имел оглушительный успех у зрителей: его купили более 100 стран.

На волне успеха от этой картины Гайдай вскоре снял ее продолжение – «Самогонщики». И хотя этот фильм в СССР имел уже меньший успех, чем «Пес Барбос», но его закупили 68 стран, что принесло государству около 70 миллионов рублей.

В 1962 году Гайдай решил вернуться к полнометражному кино. Решение было вполне объяснимым: после фантастического успеха двух своих короткометражек Гайдай был полон уверенности, что трудный жанр комедии ему по плечу. Интуиция не подвела режиссера: с этого момента в советском кинематографе настанет «золотое десятилетие» Леонида Гайдая, когда один за другим на экраны страны выйдут шесть его фильмов, каждый из которых войдет в сокровищницу отечественного кинематографа.

Покорение Олимпа Гайдай начал с экранизации зарубежной классики – фильма «Деловые люди» по произведениям О’Генри. Эта картина соберет в прокате чуть больше 23 миллионов зрителей, что было средним показателем для комедии. И хотя фильм в целом был благожелательно встречен и критикой и зрителем, причислять Гайдая к фаворитам жанра тогда еще никто не собирался. Но минуло два года, и ситуация резко изменилась. В 1965 году на экраны страны вышла новая комедия Гайдая «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика», которая стала настоящей сенсацией: собрав на своих сеансах почти 70 миллионов зрителей, она стала самой кассовой советской комедией за всю историю отечественного кинематографа. Однако для Гайдая это оказалось не пределом. Два года спустя он родил на свет новый кинохит – «Кавказская пленница», который побил рекорд «Операции „Ы“ – собрал 75,6 миллиона зрителей, а еще через два года снял „Бриллиантовую руку“, которая побила и этот рекорд – собрала почти 77 миллионов зрителей.

В те годы в советской кинематографии доминировало трио великих комедиографов: Эльдар Рязанов, Георгий Данелия и Леонид Гайдай. Однако если первые двое считались кумирами советской интеллигенции (свои фильмы они снимали в жанре лирической комедии, где юмор чередовался с иронией), то Гайдай работал в истинно народном жанре – эксцентрической комедии. Поэтому высоколобая критика его фильмы постоянно ругала, обвиняя в потакании дурному вкусу, из-за чего ни один фильм Гайдая не был премирован ни на одном из Всесоюзных кинофестивалей. И все годы пребывания в кинематографе у Гайдая была всего лишь одна награда – безмерная любовь зрителей. Но эта награда стоила дорогого.

В 71-м Гайдай экранизирует «12 стульев», однако по кассовым сборам лента уступает его прошлым хитам – собрала всего 39 миллионов зрителей. Многим тогда показалось, что Гайдай выдохся, что его золотая жила иссякла. Но скептики были посрамлены, когда в 1973 году на экраны страны выходит новая комедия Гайдая – «Иван Васильевич меняет профессию», – собравшая почти 61 миллион зрителей. Сам Гайдай за эту работу был удостоен самого высокого за всю свою карьеру гонорара – 18 тысяч рублей. Что вскоре стало поводом к грандиозному скандалу. Чиновники Министерства культуры, возмущенные такими заработками великого комедиографа, потребовали от Госкино разобраться с этим фактом. Выводы последовали незамедлительно. Деньги у Гайдая, к его счастью, не отняли, однако студию ЭТО, где снимался «Иван Васильевич…» и десятки других советских кинохитов, закрыли.

Несмотря на работу в таком веселом жанре, как кинокомедия, в реальной жизни Гайдай никогда весельчаком не был. И на съемочной площадке он всегда сохранял спокойствие и являл собой тип достаточно хладнокровного человека. Хотя в юморе разбирался прекрасно. Он прекрасно чувствовал ритм картины, знал, где нужно сократить, а где чуть-чуть затянуть. Он говорил: «Здесь будут смеяться, надо прибавить пятнадцать кадров, а то зрители не услышат реплики». Все сцены в своих картинах он проходил с хронометром. Если считал, что где-то затянуто, тут же сокращал. Например, когда он показал актерам черновую сборку «Ивана Васильевича…», и те пришли в смятение – было не смешно. Но потом, когда Гайдай окончательно смонтировал картину и убрал все длинноты, получился настоящий шедевр.

По словам его жены Нины Гребешковой: «Бывало, на площадке все готово, остается только крикнуть „Мотор!“, а Леня ходит, чем-то недоволен. Уже второй режиссер его торопит – давайте снимать! Леня говорит: „Как?“ – „Просто: вот тут он это сделал, сказал – и вышел из кадра!“ Гайдай вздыхает: „Какой вы счастливый! Вы все знаете. А я вот ничего не знаю“. У него артист всегда не просто выходил из кадра. Обаяние его картин держалось на деталях…»

Если в быту Гайдай оставался большим ребенком, то на съемочной площадке он был полновластным диктатором. И если ему что-то не нравилось, умел проявить характер. Например, знаменитую свою троицу «похоронил» именно Гайдай. Случилось это во время съемок «Кавказской пленницы». Виной всему был Моргунов, который однажды привел с собой на съемочную площадку знакомую девицу, но Гайдай потребовал убрать со съемочной площадки посторонних, в результате чего дело едва не дошло до драки. После этого Гайдай вычеркнул из сценария все эпизоды с участием Моргунова, и тот уехал в Москву. Тройка для Гайдая умерла.

Между тем о скромности Гайдая ходили легенды. Из-за нее не смогла получить хоть какого-нибудь звания его жена. И это при том, что Гайдай был… председателем тарификационной комиссии. Впрочем, именно поэтому и не получила. Когда однажды Театр киноактера, где она работала, отправил в комиссию список очередных кандидатов на звания (там была и фамилия Гребешковой), Гайдай оставил всех, а свою жену из списка вычеркнул. А когда она спросила его почему, он ответил: «Нинок, все же знают, что ты моя жена. Неудобно…»

В 1974 году Гайдаю было присвоено звание народного артиста РСФСР. Весть о присуждении этого высокого звания застала режиссера на съемочной площадке – он снимал свою очередную комедию по произведениям Михаила Зощенко, которая называлась «Не может быть!». Фильм вышел на экраны в 1975 году и собрал в прокате почти 51 миллион зрителей. После этого фильма «машина» Гайдая стала буксовать. Собственно, это стало заметно еще в начале 70-х, когда Гайдай расстался с двумя своими соавторами – сценаристами Яковом Костюковским и Морисом Слободским, придумавшими «Операцию „Ы“, „Кавказскую пленницу“ и „Бриллиантовую руку“. „Золотое десятилетие“ Гайдая завершилось. Например, фильм „Инкогнито из Петербурга“ (1979) получил лишь третью категорию и имел слабую посещаемость (до этого почти все картины Гайдая собирали в кинотеатрах до 80 миллионов зрителей).

Все свои неудачи Гайдай переживал тяжело. По словам Н. Гребешковой: «Он всегда болезненно следил, идут его картины или не идут, часто подходил к стендам, смотрел репертуар кинотеатров». Однако в 80-е годы картины Гайдая уже не собирали таких аншлагов, как несколько лет назад. Но Гайдай продолжал снимать, стараясь вписаться в новую действительность. Последним фильмом Гайдая из разряда «кассовых» стало «Спортлото-82», собравшее 55-миллионную аудиторию. Однако, несмотря на столь внушительный результат, по своим художественным достоинствам эта картина намного уступала прошлым творениям великого режиссера.

После развала Советского Союза и разъединения «Мосфильма» Гайдай мог возглавить какое-нибудь собственное объединение, как это сделали его коллеги – Ролан Быков, Владимир Наумов. Но он этого не сделал. Говорил: «Зачем я буду заниматься тем, чего я не умею». Гайдай продолжал снимать, но это было уже другое кино, другой Гайдай – растерянный. Впрочем, таким был не только он, но и другие участники великого триумвирата «Гайдай – Рязанов – Данелия». С развалом великой страны советский кинематограф канул в Лету, а снимать другое кино, на потребу сегодняшней публике, великие режиссеры не хотели, да и не могли. Осознание этого больше всего подтачивало силы Гайдая. Его здоровье, и без того подорванное еще на фронте, стало все чаще давать сбои.

В ноябре 1993 года Гайдай угодил в больницу с воспалением легких. Тогда многим казалось, что ничто не предвещает беды. После нескольких дней пребывания в больнице Гайдай вроде начал поправляться. Однако 19 ноября наступила неожиданная развязка.

Было шесть часов вечера, и жена режиссера Нина Гребешкова собиралась накормить мужа ужином. Гайдай лежал в постели и читал газету. Потом поинтересовался у жены, какая почва на даче. Все беспокоился за свои чесночины, которые он посадил летом. Гребешкова успела ему ответить, что все нормально, как вдруг Гайдай закашлялся и обмяк. Гребешкова бросилась за врачами. Но когда те прибежали на ее зов, все было уже кончено – великий комедиограф умер. Это оказалась тромбоэмболия легочной артерии – тромб заклинил артерию. Гребешкова потом спросила у врача: «А можно было спасти?» – «Нет, это произошло в одно мгновение, – последовал ответ. – Даже если бы он разрезанный лежал на операционном столе, мы все равно не смогли бы увидеть, в каком именно месте этот тромб».

По словам Гребешковой: «Я была рада, что Леня не мучился. И еще хорошо, что все произошло на моих глазах. Иначе бы я думала: „Он звал на помощь, а ему не помогли“. А еще, когда Леня ушел из жизни, я подумала: „Как хорошо, что я смогла его похоронить. Если бы я была первая, то что бы он делал?“

Когда с развалом Советского Союза канул в небытие и его кинематограф, многим казалось, что это правильно. Что в новой действительности появятся другие режиссеры и актеры, которые затмят славой своих предшественников. Однако минуло вот уже полтора десятка лет, а новые шедевры если и рождаются, то крайне редко. А в таком жанре, как комедия, их и вовсе нет. Во многом потому, что в отечественном кинематографе до сих пор так и не нашлось замены такому мастеру, каким был Леонид Гайдай.

20 ноября – Сергей ГРИНЬКОВ

Семейная пара российских фигуристов Сергей Гриньков – Екатерина Гордеева считалась одной из самых красивых и романтичных пар в отечественном фигурном катании. Это отмечали даже западные специалисты. Так, газета «Филадельфия инкуайер» писала: «Если вы любите фигурное катание, полное легкости, романтизма и свежести, ваша пара – Гордеева – Гриньков». Супруги дважды выигрывали Олимпийские игры, были победителями чемпионатов Европы и мира. Казалось, что впереди их ждет долгая и счастливая жизнь. Однако в ноябре 1995 года романтическая история превратилась в трагедию: Сергей Гриньков скончался прямо на льду тренировочного катка от обширного инфаркта. Ему было всего 28 лет.

Сергей Гриньков родился в 1967 году в Москве в обыкновенной семье. И своим спортивным будущим обязан маме: это она, увлеченная одним из самых популярных в Советском Союзе видов спорта – фигурным катанием, – привела пятилетнего сына в детскую секцию во Дворце спорта ЦСКА. И хотя по всем своим параметрам Сергей на фигуриста явно не тянул, его взяли – мальчиков в детской школе ЦСКА катастрофически не хватало. И «крестным отцом» будущего олимпийского чемпиона стал Сергей Ческидов – в будущем известный спортивный комментатор.

В детстве Сергей доставлял уйму хлопот и своим родителям, и учителям в школе, и тренерам в спортивной секции. А все из-за своего чрезмерно непоседливого характера. То он уроки забудет сделать, то стихотворение не выучит, а то и вовсе уроки прогуляет. Дневник его практически весь был испещрен красными строчками: не выполнил домашнее задание, смеялся на уроке, беспричинно улыбался в ответ на замечание преподавателя. Учителя сильно злились на Сергея, а он и в мыслях не думал их обижать – просто у него был очень веселый характер. Он и нагрубить толком никому не мог, только смеялся. В спортивной секции с ним тоже намучились. Однажды он пришел на награждение, а костюм и коньки забыл в гостинице. Хорошо еще время оставалось – успели съездить. Причем пока все волновались и суетились, Сергей только улыбался и посмеивался, как будто вся эта заварушка не его рук дело.

Сергей почти десять лет занимался фигурным катанием, однако в будущем не хотел связывать свою жизнь со спортом. Мечтал, закончив школу, поступить в какой-нибудь гуманитарный институт. Но мама, опасаясь, что сын может связаться с дурной компанией, уговорила его в 14 лет не бросать секцию и продолжить тренировки. Сергей выступал в одиночном катании и ни о какой партнерше даже не задумывался. Поэтому, когда в 1981 году тренер Владимир Захаров сообщил ему, что подыскал для него партнершу, он жутко расстроился. И даже несколько дней ходил как в воду опущенный, что для его друзей было фактом из разряда невероятных – до этого они привыкли видеть Сергея всегда улыбающимся. «Что случилось, Серега?» – спрашивали друзья. «Партнершу дают», – грустно вздыхал Сергей. Так в жизни Гринькова появилась 10-летняя Катя Гордеева.

По словам Кати: «Сережа показался мне обычным мальчишкой, только очень высоким по сравнению со мной. Но никогда он не глядел на меня свысока, хотя был старше на четыре с лишним года. Если я делала ошибки, если на льду у меня что-то не получалось, он не злился и не ругал, просто говорил: „Сядь, отдохни. Потом получится“. Он очень бережно относился ко мне. Тренироваться и выступать с ним вместе было приятно».

Однако первое время Сергей откровенно мучился своим новым положением. И тренировался с явной прохладцей и ленцой. Видимо, рассчитывал, что при таком отношении их дуэт распадется сам собой. И он действительно едва не распался. Когда терпение тренера Захарова иссякло, он вызвал к себе не только своих учеников, но и их родителей. И поставил вопрос ребром: либо Сергей и Катя катаются вместе, либо он отчисляет Сергея из секции. Однако перспектива быть выброшенным из фигурного катания Гринькова не устраивала: он хотел только одного – опять перевестись в одиночники. Поэтому, когда Захаров спросил его, будет ли он продолжать кататься с Катей, Гриньков ответил утвердительно. Но сделал это как-то неуверенно, через силу. Тогда инициативу в свои руки взяла хрупкая Катя. В тот же день она позвонила Сергею домой и попросила встретиться на улице. Они гуляли несколько часов и говорили обо всем: об учебе, о музыке, о фигурном катании. До этого у них не было времени познакомиться друг с другом близко, поэтому те встречи, которые продолжались три дня, на многое открыли им глаза. В итоге их дуэт сохранился. Хотя в те дни мало кто верил в его прочность: Сергей все уши всем прожужжал, что хочет уйти в спортивные танцы. Ему даже хореограф звонил, предрекая хорошие перспективы. Но он остался с Катей. Правда, тренировал их уже не Захаров, а новый тренер – молодой специалист Надежда Шеваловская. А от нее они уже попали к знаменитому Станиславу Жуку.

Именно при Станиславе Жуке дуэт Гриньков – Гордеева завоевал свои первые золотые медали. Это случилось в 1984 году, когда они выиграли свой юношеский чемпионат мира в Колорадо-Спрингс. Но вскоре после него их насильно разлучили с их тренером. Жук тогда впал в немилость армейского руководства, и его стали уговаривать, чтобы он отрекся от перспективной пары. Но тренер ответил отказом. Тогда стали «обрабатывать» самих фигуристов. Ключ нашли быстро: пригрозили в случае отказа уйти от Жука забрать Гринькова в армию и сослать к черту на рога – в Сибирь. Родители Сергея потом расскажут, как их сын приходил домой после проработок у начальства и буквально рыдал: «Я не хочу уходить, не хочу!» В итоге им дали другого тренера – Марину Зуеву. И с ней они продолжили свое победное восхождение на Олимп фигурного катания.

В 1986 году Гриньков и Гордеева взяли «золото» чемпионата мира, поразив судей небывалой зрелищностью. А два года спустя они взошли на высший пьедестал почета в Калгари, на Олимпиаде-88. Газеты писали, что Гриньков в их дуэте выглядел настоящим великаном и богатырем (он был выше Кати на 25 сантиметров и весил 80 килограммов), а Гордеева казалась Дюймовочкой с озорной улыбкой и волосами, закрученными в изящный хвостик. Даже их соперник американский фигурист Петер Оппергард не смог сдержать чувств во время их выступления и заявил в интервью: «Они выступили безупречно. Ничего подобного я раньше не видел. Это был балет на льду, сочетавший мощь, артистизм и отточенность движений».

Не менее восторженными были отклики и тренера сборной США Джона Никса: «Гриньков и Гордеева сверхъестественным образом чувствовали друг друга на льду. Оба обладали чудесным характером и буквально являлись единым целым. Я поражался: как 80-килограммовый мужчина может передвигаться по льду абсолютно бесшумно, управляясь с партнершей, как с пушинкой?»

На той Олимпиаде Гринькова и Гордееву назвали самой романтичной парой, подозревая, что между ними за пределами катка уже существует нечто большее, чем просто спортивная дружба. Однако это было не так – любовь между фигуристами зародилась чуть позже, примерно через год. А в новогоднюю ночь 31 декабря 1989 года Сергей впервые рассказал Кате о своих чувствах. Тогда же они впервые поцеловались. Потом Катя узнает, что Сергей сначала открылся своей сестре, Наташе. Сказал, что влюблен в свою партнершу по льду, но боится ей в этом признаться. Наташа сообщила о том разговоре маме, а та, в свою очередь, передала новость Катиной маме. И обе мамы, еще до того как их дети объяснились друг с другом, уже начали строить какие-то планы на их счет.

С момента признания Сергея минуло всего несколько месяцев, а молодые уже решили пожениться. Но свадьбу расстроила трагедия – весной 90-го у Сергея скончался отец. 50-летний мужчина умер от сердечного приступа. Причем это был уже второй его инфаркт – первый случился за 13 лет до этого. Потом, когда сердечный приступ унесет из жизни и Гринькова-младшего, многие увидят в этом прямую связь: дескать, сын унаследовал болезнь отца. Но это будет чуть позже, а пока никто не подозревал о будущей трагедии.

Свадьбу молодые сыграли 20 апреля 1991 года. Сергей на нее чуть не опоздал. Так вышло, что незадолго до свадьбы он получил травму плеча и операцию ему делали в Америке. Из-за этого он задержался с вылетом и прибыл в Москву буквально накануне свадьбы. Невеста вся испереживалась, родственники тоже, подозревая что-то нехорошее: то ли катастрофу самолета, то ли нежелание жениха жениться. Но все обошлось. Правда, когда молодые пришли в ЗАГС, выяснилось, что жених забыл дома паспорт. Но работники ЗАГСа Сергея простили и расписали без документов. Через год у молодых родилась дочка Даша.

На момент своей свадьбы Гриньков и Гордеева уже ушли из любительского спорта и стали профессионалами, выступая в американском ледовом шоу. В те годы это было вполне распространенное явление среди советских спортсменов: они хотели и мир повидать, и на жизнь заработать. Однако в отличие от подавляющего большинства спортсменов Сергею Гринькову будет уготована судьба куда более трагичная.

На Олимпиаду-94 в Лиллехаммере Гриньков и Гордеева прибыли уже в статусе профессионалов. Эти Игры дались им тяжелее, чем предыдущие, – совершая прыжок, Гриньков ошибся, но затем фигуристы исправились с помощью сверхсложного «тройного сальхова». И стали двукратными олимпийскими чемпионами.

К тому времени «звездная» пара уже перебралась жить в Америку – сначала в город Тампа во Флориде, потом в Симсбери в Коннектикуте. Скрашивать одиночество им помогали их коллеги-соотечественники, так же, как и они, перебравшиеся жить в Америку: Виктор Петренко и Оксана Баюл.

О том, каким Сергей был в быту, рассказывает сама Екатерина Гордеева: «Мне было хорошо и комфортно рядом с Сергеем. Я была очень удивлена, когда в Америке он принялся обустраивать комнатку для Даши. Купил по этому поводу специальный чемоданчик с инструментами и вообще соорудил в нашем доме много чего полезного. Хотя, по словам его мамы, до женитьбы не проявлял особого интереса к молотку, гвоздям и шурупам. Я знаю, что у отца Сережи были золотые руки. Он этими руками сам построил дачный домик. Помню, когда Сережа стал клеить обои в комнате Дашеньки, я про себя подумала: „Пройдет время, мы состаримся, может, и Сережа, глядя на отца, построит дом. Для нас с дочкой“. Не случилось…»

Вплоть до 20 ноября 1995 года Гриньков никогда не жаловался на здоровье. И медицинское обследование в последний раз проходил в начале 94-го, перед Олимпиадой в Лиллехаммере. Врачи тогда не нашли у него никаких болезней. Однако в последующие полтора года Гриньков к услугам врачей уже не обращался, поскольку в профессиональном спорте совсем иные порядки: там болеть себе дороже. Да и денег могло быть жалко – медицинские услуги в Америке стоят недешево. Поэтому, если у Сергея даже что-то и болело в этот период – а он однажды жаловался жене на постоянные боли в спине, – он предпочел не оповещать об этом врачей и интенсивность тренировочного процесса не снижал. И это в итоге привело к трагедии.

В тот роковой день Гриньков и Гордеева тренировались в Ледовом дворце Лейк-Плэсида и никаких предчувствий беды ни у кого не было. Говорят, за несколько секунд до трагедии Гордеева прикоснулась к плечу любимого и сказала: «Как хорошо пахнет». «Да, футболка чистая», – ответил Сергей и покатился к бортику. А спустя несколько мгновений внезапно стал оседать на лед. Тренер Зуева остановила музыку и бросилась к фигуристу. Она стала делать ему массаж сердца, затем бросилась набирать «911». Но, как назло, забыла все английские слова. Спустя какое-то время врачи все-таки примчались и констатировали инфаркт.

Гриньков умер спустя полтора часа, несмотря на все старания американских врачей вернуть его к жизни. После вскрытия врачи констатировали, что смерть наступила в результате сердечного приступа, который стал следствием тяжелого заболевания. Питающая сердечную мышцу коронарная артерия была практически закупорена, а сердце увеличено в размерах. Кардиолог Адирондакского центра Фрэнсис Варга сообщил, что скорее всего свой первый инфаркт Сергей перенес во сне, в ночь перед той роковой тренировкой. Но это был более мягкий сердечный приступ.

Рассказывает заслуженный врач России В. Аниканов: «Находясь в США в группе профессионалов, Гриньков получил сердечный удар на льду и скончался, не приходя в сознание. Сергей два года работал в профессиональном шоу, где о медицинском контроле не было и речи. Там самочувствие спортсмена оценивается на глазок, а простуды, перегрузки не берутся в расчет. На мой взгляд, в любительском спорте медицинский контроль обеспечен на много порядков выше…»

За несколько месяцев до своей смерти Гриньков давал интервью одной российской газете, где сказал следующее: «Мы будем кататься до упора. Сколько хватит сил. Когда мы ушли в профессионалы, одна западная газета написала, что наша любительская карьера была короткая, как песня. Так вот, на профессиональном льду мы еще свою песенку не спели…»

Профессиональная карьера Сергея Гринькова длилась в три раза меньше любительской – всего шесть лет.

20 ноября – Вячеслав КОТЕНОЧКИН

В свое время имя этого человека знала вся страна – от Москвы до Магадана. Всю жизнь проработав в мультипликации, этот человек снял 89 мультфильмов, но самый громкий успех ему принесла серия из 18 мультиков под названием «Ну, погоди!». Этот шедевр советской анимации завоевал множество призов на многих международных кинофестивалях и был закуплен для показа в 110 странах. Но после развала Советского Союза все изменилось в худшую сторону, и бывший создатель «Ну, погоди!» последние годы жизни жил на одну пенсию, не получая ни копейки за свои картины. Когда ему потребовалось сделать операцию на ногах, деньги собирали всем миром. Операцию ему так и не сделали – испугались, что не выдержит больное сердце. Но оно и без того не выдержало всех свалившихся на его хозяина невзгод последнего времени.

Вячеслав Котеночкин родился 20 июня 1927 года в Москве в семье, которая не имела никакого отношения к искусству: его отец был бухгалтером, а мама из-за слабого здоровья не работала – вела домашнее хозяйство. Однако каждые выходные родители обязательно водили детей (кроме сына, у них еще росла дочка Лида) в кино – в ближайший кинотеатр «Имени III Интернационала», что в Лефортове. И одним из первых фильмов маленького Славы была комедия «Веселые ребята». Однако увиденное мальчику жутко не понравилось. «А где ребята? – спросил он разочарованно у родителей, когда в зале зажегся свет. – Где ребята?» Родители стали ему что-то объяснять, но мальчика эти объяснения не вдохновили: он мечтал увидеть в фильме детей, а их в картине как раз-то и не было.

А первый мультфильм будущий мультипликатор увидел в 10-летнем возрасте. Случилось это в самом начале 1938 года, на новогодних каникулах. Котеночкину посчастливилось попасть на главную елку Советского Союза, которая стояла в Колонном зале Дома Союзов. Он был круглым отличником в школе, и родители решили поощрить его именно этим походом. На той елке было множество аттракционов: горки, карусель, разные игры с призами за ловкость. Но Котеночкину ничего не нравилось до тех пор, пока он не попал в небольшой зальчик, где крутили мультфильмы: «Муха-цокотуха», «Здесь не кусаются», «Квартет» и др. Там он и остался до конца праздника, пока ребят не стали выпроваживать из Дома Союзов.

Эти первые мультфильмы Котеночкин запомнил на всю жизнь. И уже тогда решил, что, когда вырастет, попробует заняться этим видом искусства. Ведь он с детства любил рисовать и даже занимался в изокружке Дома пионеров Бауманского района. Поэтому его желание стать мультипликатором было вовсе не случайным. К слову, и свой первый гонорар Котеночкин заработал именно благодаря таланту художника. Он нарисовал любимого героя – Чапаева, и дядя мальчика, увидев этот рисунок, подарил ему целых 10 рублей (огромная сумма для ребенка по тем временам). Эти деньги Котеночкин решил отнести в сберкассу и открыть личный счет. Так он совершил первую в своей жизни финансовую операцию. Но солидным вкладчиком ни той, ни какой-либо другой сберкассы он так и не стал. Даже в те годы, когда начал прилично зарабатывать как мультипликатор. Он прожил жизнь по-другому. Его капиталом стало другое: звание заслуженного деятеля искусств, звание народного артиста России и, главное, – безмерная любовь всей детворы Советского Союза.

Когда началась война, Котеночкину было 14 лет. Незадолго до начала войны от туберкулеза умер его отец, и матери одной стало трудно содержать двоих детей. Поэтому в 42-м, когда Котеночкину исполнилось 15 лет, его отправили учиться в артиллерийскую специальную школу. Эти учебные заведения, куда принимали исключительно мальчиков, появились незадолго до войны, как бы взамен кадетских корпусов. И хотя эти школы подчинялись Народному комиссариату образования, дисциплина там была железная. И Котеночкину первое время было трудно – после смерти отца он немного разболтался и с дисциплиной не особенно дружил. Однако его быстро поставили на место, поскольку порядки в спецшколе были строгие. Когда она находилась в эвакуации, в Сибири, провинившихся учеников начальство отправляло не на гауптвахту, а на угольные шахты в Прокопьевск. И одно время Котеночкину тоже досталось покатать по штрекам тяжелые вагонетки с углем.

Между тем в спецшколе Котеночкин продолжал заниматься любимым делом – рисовал. Он оформлял стенную газету, выпускал праздничные плакаты. Одна из таких стенгазет, оформленная им, даже получила премию – 750 рублей.

Заканчивая спецшколу, Котеночкин всерьез не задумывался насчет своей будущей профессии. Он был человеком военным, и ему полагалось после спецшколы идти в артиллерийское училище. Однако в дело вмешался случай. Как-то, уже в Москве, Котеночкин отправился в кинотеатр «Ударник», где шел мультфильм «Бэмби» студии Уолта Диснея. Этот мультик настолько поразил воображение 17-летнего юноши, что он в тот день просмотрел его дважды. И, выходя из кинотеатра, решил: буду мультипликатором.

После окончания спецшколы в 1946 году Котеночкина должны были отправить продолжать учебу в артиллерийское училище. Но медкомиссия нашла у него какие-то изъяны в здоровье, и он был комиссован. А спустя несколько дней он услышал по радио о наборе художников на студию «Союзмультфильм» и отправился туда. Однако увиденное там его потрясло: вместо нескольких абитуриентов, которых он думал увидеть, там толпилось их несколько сотен. И у всех были работы, как показалось Котеночкину, лучше, чем у него. Впав в уныние, Котеночкин собирался уже покинуть студию, как вдруг к нему подошел парень с черной повязкой на глазу и посоветовал не отчаиваться. «Иди в зоопарк и нарисуй в движении нескольких зверей. Эти работы и покажешь». Котеночкин так и сделал, в результате чего и был принят на студию. Приняли и его спасителя, с которым они потом подружились на всю жизнь. Это был будущий режиссер, создатель знаменитого мультика «Шайбу! Шайбу!» Борис Дежкин.

К приходу Котеночкина на «Союзмультфильм» тот отмечал десятую годовщину со дня своего рождения. До этого специальной студии мультипликационных фильмов в Советском Союзе не существовало и фильмы делались на разных студиях в разных городах. Но в 1935 году на I Московском международном кинофестивале одну из наград получила программа фильмов Уолта Диснея, и Сталин лично распорядился: открыть в Москве головную студию мультиков. Тогда даже лозунг такой появился: «Даешь советского Микки Мауса!» В итоге уже через два года после своего открытия студия в Москве выпустила 38 рисованных фильмов и готова была наращивать обороты ежегодно. Но этому помешала война. Поэтому, когда Котеночкин пришел на «Союзмультфильм», отечественная мультипликация буквально восставала из руин. Но восстановление происходило очень быстро, как и все послевоенное строительство в стране. И уже в 1947 году советский мультик «Песенка радости» получил премию на фестивале в Венеции.

Первым фильмом, на который Котеночкина взяли как художника-мультипликатора, стала «Серая шейка» по Мамину-Сибиряку, который в 1948 году сняли режиссеры Леонид Амальрик и Владимир Полковников. Трудолюбие и талант молодого художника были по достоинству оценены на студии, и уже в следующем году Котеночкин участвовал в создании пяти фильмов, в 51-м – еще четырех. В итоге к середине 50-х на его счету в общей сложности было уже 29 мультфильмов, в том числе и такие известные, как «Аленький цветочек», «Золотая антилопа», «Каштанка». И свою первую награду в мультипликации Котеночкин получил тогда же – в 1955 году, когда работал над фильмом «Необыкновенный матч», где одним из режиссеров был тот самый Борис Дежкин, который помог ему поступить на студию. Фильм был удостоен высших наград на двух престижных кинофестивалях: в Каннах и Венеции.

В 1957 году Котеночкин приложил руку к «заказному» мультику – «Чудесница». Речь в нем шла о кукурузе, которую в те годы стали внедрять по всей стране по приказу Никиты Сергеевича Хрущева. Ему самому фильм этот чрезвычайно понравился, и он за годы своего правления смотрел его 17 раз. И каждый раз, когда в Советский Союз приезжала какая-нибудь делегация по сельскому хозяйству, он требовал, чтобы ей показали именно «Чудесницу».

Однако все эти успехи не помешали руководителям «Союзмультфильма» едва не выгнать Котеночкина со студии, предварительно исключив его из комсомола, в который он вступил еще во время войны, когда учился в спецшколе. А поводом к исключению стало увлечение Котеночкина американским джазом и недавно вернувшимся в Советский Союз певцом Александром Вертинским. Когда Котеночкина вызвали на заседание в райком комсомола, его участь уже была практически решена – все присутствующие были за его исключение. Но тут случилось настоящее чудо. В комнату зашел секретарь райкома, который тоже оказался… страстным поклонником и джаза, и певца Вертинского. И он, вместо того чтобы ругать Котеночкина, обрушился с упреками на райкомовцев: дескать, те отстали от жизни, не умеют ценить современную музыку. В итоге Котеночкин вышел из райкома победителем.

В начале 60-х над головой Котеночкина опять сгустились тучи. Тогда на «Союзмультфильме» началось сокращение штатов, и Котеночкина тоже хотели сократить. Причем повод для сокращения был выдвинут убийственный: за талант. Когда он в кабинете директора студии удивился этому факту, ему ответили: дескать, вы, Котеночкин, способный художник, поэтому работу себе всегда найдете. А вот если сократить художницу Н., то она пропадет. Тогда Котеночкин парировал директору: «Вы тоже у нас самый способный. Вы тоже себе работу найдете. Вот себя и увольняйте по сокращению». Говорят, гневный рык директора был слышен даже на улице. Однако Котеночкина оставили в покое, поскольку за него заступилась контрольная комиссия.

В первый раз Котеночкин женился вскоре после войны на своей ровеснице. Однако брак этот оказался недолговечным, хотя в нем у молодых и родился ребенок – дочь Наташа. После этого в течение нескольких лет Котеночкин вел жизнь холостого мужчины и вполне был этим удовлетворен. Пока в 1954 году не встретил Тамару Вишневу, которая стала его второй, и последней, женой. Как выяснилось позже, Тамара явилась на свет в том же московском родильном доме имени Крупской, что и Котеночкин. Только на десять месяцев позже.

Молодые познакомились в поезде, который вез их на отдых в Мисхор. Котеночкин ехал туда в компании своего друга и коллеги по работе Бориса Дежкина, а Тамара, которая работала балериной в Театре оперетты, собиралась отдыхать в Крыму со своими подругами. Молодые ехали в разных вагонах и, вполне возможно, никогда бы не встретились, если бы в этом же поезде не ехал приятель Котеночкина, который сходил в Харькове, но перед этим попросил друга передать привет своей знакомой. Этой девушкой была Тамара. Котеночкин просьбу приятеля выполнил, и с тех пор они с Тамарой больше не расставались. И вскоре после возвращения в Москву они поженились. Жить стали в 9-метровой комнатке коммуналки в проезде Александра Невского. Несмотря на тесноту, жили дружно и вскоре молодые праздновали прибавление в семье – у них родился сын Алексей.

В 1962 году Котеночкин из художника-мультипликатора решил переквалифицироваться в режиссера. И уже спустя шесть лет прославился на всю страну, сняв знаменитый мультфильм «Ну, погоди!».

Этот фильм родился случайно. На студии ежегодно составлялись планы по темам, среди которых оказалась и тема «Не обижай маленьких». С ее помощью предполагалось научить старших детей не обижать младших. Самым удачным сценарием на эту тему оказался тот, что был написан триумвиратом авторов: Феликсом Камовым, Александром Курляндским и Александром Хайтом. В нем речь шла о том, как Волк пытается поймать Зайца, но тот ловко избегает всех расставленных ловушек. Самое интересное, когда на студии стали искать режиссера под этот мультик, практически все от него решительно отказались, не видя в нем ничего интересного. И только Котеночкин согласился. В итоге вскоре на свет появился 10-минутный мультик, который был включен в детский киножурнал «Веселая карусель».

Мало кто знает, что в первоначальных планах Котеночкина было пригласить озвучивать роль Волка Владимира Высоцкого, который в те годы был в зените своей славы. Однако в те же самые дни на Высоцкого и его творчество начались очередные нападки в прессе, которые поставили крест на его участии в мультфильме. В итоге роль была доверена Анатолию Папанову. И все же Высоцкого Котеночкин в картину все равно вставил: его «Песню о друге» насвистывает Волк, забираясь по веревке к Зайцу на балкон.

Когда снималась 1-я серия «Ну, погоди!», ни у кого из его авторов даже мысли не возникало, что из этого мультика родится самая длинная в советской мультипликации серия. Всем казалось, что одним фильмом все и ограничится. Но когда журнал «Веселая карусель» вышел в прокат и стал иметь фантастический успех именно из-за сюжета с Волком и Зайцем, было решено снимать продолжение. Так из обыкновенного десятиминутного номера в детском киножурнале родился самый эпохальный мультик Советского Союза.

Популярность «Ну, погоди!» была такой огромной, что, когда новая серия фильма выходила в прокат и показывалась в кинотеатре «Баррикады», где крутились только мультики, очередь в кассы растягивалась на сотни метров. Эта популярность однажды спасла серию от закрытия. Случилось это в 1973 году, когда один из сценаристов фильма – Феликс Камов – навсегда уехал в Израиль. После этого в Госкино было принято решение серию прикрыть. Но в дело вмешался случай. В те дни Анатолию Папанову присвоили звание народного артиста СССР и при вручении диплома в Кремле Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный поинтересовался у артиста, когда выйдет очередная серия «Ну, погоди!»: мол, его внуки и он сам очень любят этот мультик. На что Папанов ответил: «Никогда!» И рассказал Подгорному про отъезд Камова. На что Подгорный ответил: «Из-за одного Камова весь фильм под откос? Не бывать этому!» И сделал все возможное, чтобы Госкино изменило свое решение.

До развала Советского Союза свет увидели 17 серий «Ну, погоди!». Могло выйти и больше, если бы не трагедия: в августе 1987 года умер Анатолий Папанов, озвучивавший Волка. После этого было решено сериал закрыть. Однако в 1993 году, когда российские экраны заполонили американские компьютерные мультики, было решено реанимировать «Ну, погоди!», приурочив эту реанимацию к 25-летию сериала. Голос Папанова звучал вживую – из ранее записанных дублей, сбереженных Маргаритой Михеевой. Год спустя была снята еще одна серия – 18-я. Но эта серия была бледной копией прежнего «Ну, погоди!». В новом мультике чуть ли не в каждом кадре мелькали логотипы и реклама спонсоров, что уже было профанацией фильма. Котеночкин вынужден был пойти на это, поскольку в противном случае денег на съемки ему бы не дали. На этом история легендарного мультика тогда была завершена, и больше Котеночкин к нему не возвращался.

В последние годы Котеночкин ничего не снимал. Он был сопредседателем фестиваля детского анимационного кино «Золотая рыбка», руководил киностудией «Союзмультфильм», пытаясь вытащить ее из той разрухи, в которую ее вверг развал Советского Союза. Однако в 1999 году Котеночкин все-таки нашел возможность вернуться в профессию – начал снимать мультик «Попались все». Но поскольку студия к тому времени окончательно развалилась, ему пришлось доделывать фильм в домашних условиях. Все это не могло не сказаться на здоровье мультипликатора, которое и без того было не богатырским: у Котеночкина были диабет, ишемическая болезнь сердца, плохие сосуды.

Осенью 2000 года Котеночкин в очередной раз лег в больницу. Врачи хотели сделать ему операцию, но потом передумали – испугались, что не выдержит больное сердце.

19 ноября был праздник – День артиллерии, и к Котеночкину в больницу пришли два старых друга из спецшколы, в которой режиссер учился во время войны. Их дружбе шел уже шестой десяток, и в этот день они обязательно собирались вместе. Они просидели несколько часов, поговорили. А когда друзья ушли, Котеночкину стало плохо. Его срочно перевезли в реанимацию, однако спасти так и не смогли – на следующий день, 20 ноября, он скончался.

С момента смерти Вячеслава Котеночкина минуло шесть лет. Казалось, что после его ухода история легендарного мультфильма «Ну, погоди!» навсегда канула в Лету. Но это не так. Сын прославленного режиссера Алексей Котеночкин реанимировал «Ну, погоди!» и в 2005 году снял сразу две серии – 19-ю и 20-ю.

25 ноября – Александр ДОВЖЕНКО

В истории отечественного кинематографа имя этого человека стоит в одном ряду с классиками. Он мог работать в разных жанрах. Родоначальник такого жанра, как поэтическое кино, он снял и такой кассовый блокбастер, как «Щорс», который стал вровень со знаменитым «Чапаевым». Другой его фильм – «Земля» – завоюет международную славу и на Брюссельском кинофестивале будет назван в числе 12 лучших фильмов всех времен и народов. Однако все эти успехи достигались этим человеком невероятным напряжением духовных и физических сил, когда ему приходилось преодолевать и непонимание своих коллег, и мелочные придирки цензоров. Его сценарии запрещали, фильмы купировали, а однажды закрыли целую картину, когда до конца съемок оставались считаные дни. Все эти треволнения не могли бесследно пройти для больного сердца великого режиссера. И даже удивительно, что это с юности больное сердце выдержало столь долгий путь – 62 года.

Александр Довженко родился 12 сентября 1894 года в селе Сосница Черниговской губернии в крестьянской семье. С малых лет приобщился к труду, поскольку семья была большая и надо было помогать отцу: работать в поле, пасти коров, убирать во дворе. Поэтому когда Довженко подрос, единственной мечтой у него было – уехать куда-нибудь учиться, чтобы перестать сидеть на родительской шее. Эта мечта осуществилась в 1911 году, когда Довженко исполнилось 17 лет. Он уехал в городок Глухов, где поступил в учительскую семинарию. Причем не только потому, что сильно хотел стать учителем, а из-за стипендии – там она равнялась 120 рублям в год, что считалось неплохими деньгами в те годы. Стоит отметить, что из всех принятых в семинарию студентов Довженко был самым юным: остальные пришли туда, уже будучи учителями начальных школ с пятилетним, а то и с десятилетним стажем.

В семинарии быстро выяснилось, что те знания, которые Довженко приобрел в сельской школе и высшеначальном училище, слишком куцые и скудные. В итоге в семинарии Довженко числился в отстающих учениках и стипендия от него уплыла. Более того, чтобы его не выгнали на улицу, отцу пришлось даже продать десятину своей земли и заплатить эти деньги за дальнейшее обучение сына. Но отец не роптал, поскольку сам всю жизнь был неграмотный и теперь готов был пойти на все, лишь бы «выучить своего сына на пана».

Однако семинарию Довженко закончил в 1914 году практически таким же малограмотным человеком, каким в нее пришел. По его же словам: «Я вышел из нее политически неграмотным и темным юношей девятнадцати с половиной лет». Впереди маячила воинская служба и призыв на фронт, однако врачи от службы его освободили – нашли у Довженко проблемы с сердцем.

Первое время Довженко работал по профессии – учительствовал во Втором житомирском смешанном высшеначальном училище. Но втайне мечтал об Академии художеств, поскольку с детства увлекался живописью. Он и профессию учителя выбрал именно из-за этого: мечтал работать зимой, а летом ходить с этюдником где захочешь и сколько влезет. Но академия была в Санкт-Петербурге, а чтобы уехать туда и жить там, у Довженко не было денег. Он попытался поступить в Киевский университет, но его не приняли. Тогда он поступил в Коммерческий институт на экономический факультет. Учеба там совпала с бурными событиями: революцией и Гражданской войной. Довженко какое-то время метался, не зная, чью сторону принять. Одно время даже сошелся с подпанками, но быстро разочаровался в их идеологии и в итоге в середине 1919 года принял сторону большевиков. Спустя полгода его приняли в компартию Украины. Тогда же он едва не погиб.

Его направили в Житомир заведовать партшколой, но по дороге туда он попал в руки конного разъезда маршала Пилсудского. Его спросили о дислокации красноармейских частей, Довженко ответил «Не знаю», что было абсолютной правдой: он и в самом ничего об этом не знал. Тогда его приказали расстрелять. Довженко поставили у дерева, солдаты подняли винтовки, но вместо команды «Пли!» последовала другая: «Отставить!» Командир разъезда передумал расстреливать пленника и приказал доставить его в Киев. Невдалеке от Коростеня разъезд наскочил на красноармейскую часть и в неразберихе боя Довженко сумел сбежать. Он самостоятельно добрался до Киева и там связался с подпольщиками.

До 1925 года Довженко жил в Харькове и работал в газете «Вести ВУЦИК»: рисовал политические плакаты, карикатуры. И в кино попал именно оттуда: его пригласили на Одесскую киностудию в качестве сценариста. В июне 26-го из-под его пера выходит первый киносценарий – комедия «Вася-реформатор», которую снял Ф. Лопатинский. А спустя два месяца, в августе, Довженко уже и сам становится режиссером – снимает по собственному сценарию короткометражную комедию «Ягодка любви». Но эту ленту ждет оглушительный провал. Руководители студии заявляют, что из Довженко сценарист и режиссер никудышный и ему не место в кинематографе. Однако директор студии Нечес имеет другое мнение: он верит в Довженко и решает дать ему последний шанс. Зная о том, что в начале 20-х тот короткое время работал дипкурьером, Нечес предлагает ему снять фильм на эту тему и реабилитироваться. «Это твой последний шанс, – объявляет директор. – Сделаешь фильм – твое счастье. Не сумеешь – выгоню». Так на свет появился первый полнометражный фильм Довженко «Сумка дипкурьера», который принес его создателю первый заслуженный успех. В те годы в стране снималось много приключенческих картин, которые в подавляющем большинстве являли собой весьма посредственные поделки со стрельбой и погонями. Довженко одним из первых в этом жанре создал серьезное полотно. Как писал журнал «Кино»: «Режиссер Довженко использовал все, чтобы избежать дешевых штампов голого приключенчества. И ему это в значительной мере удалось». К слову, в этом же фильме Довженко сыграл свою первую, и единственную, в жизни роль – кочегара.

После успеха «Сумки дипкурьера» Довженко был оставлен на студии и ему был выдан карт-бланш: снимай, что хочешь. И он снял фильм «Звенигора», который был признан выдающимся не только на родине, но и далеко за ее пределами. После того как в мае 1928 года фильм вышел на экраны страны, все советские издания написали, что «со времени прихода Александра Довженко к работе в кино не прошло еще и двух лет, а он вошел уже в первую тройку лучших советских кинематографистов».

Во время работы над «Звенигорой» в жизнь Довженко вошла женщина, которая вскоре стала его первой, и единственной, женой. Это была 26-летняя актриса Юлия Солнцева. Слава пришла к ней с первой же ее роли в кино – Аэлиты в одноименном фильме 1924 года. После выхода фильма на экраны страны Солнцева была признана одной из первых красавиц молодого советского кинематографа, ее первой настоящей звездой. Открытки с ее портретом мгновенно раскупались во всех газетных киосках страны, и их можно было потом встретить в разных местах: в деревенской избе, в столичных учреждениях и даже в кабинетах высоких начальников. Став одной из самых снимаемых актрис советского кино, Солнцева разъезжала по многим студиям страны и играла самые разные роли: начиная от главных и заканчивая эпизодическими. В 1927 году она приехала на Одесскую киностудию, чтобы сняться в фильме «Буря», и познакомилась с Довженко. Их роман был стремительным: они познакомились в начале года, а в середине уже поженились.

Обретение личного счастья благотворно сказалось на творческой карьере Довженко. В результате в последующие два года он снимает два своих шедевра: фильмы «Арсенал» и «Земля». Однако если первая картина была встречена в целом положительно, то реакция на «Землю» была разной: от восторженной до оскорбительной. Например, писатель Демьян Бедный опубликовал в «Известиях» огромный фельетон в стихах, где обвинил Довженко в контрреволюционности и похабщине (последнее обвинение родилось из-за кадра с обнаженной женщиной, чего в советском кинематографе еще никогда не было). Эта публикация вызвала шок у режиссера и оставила глубокий рубец на его и без того больном сердце. По его же словам: «Я был так подавлен этим фельетоном, мне было так стыдно ходить по улицам Москвы, что я буквально поседел и постарел за несколько дней. Это была настоящая психическая травма. Я даже хотел умереть…»

После фельетона Довженко заставили купировать картину, и в корзину полетели два эпизода: сцена у трактора и в хате невесты. И только после этого фильм вышел в прокат. Публика шла на него неохотно, поскольку к массовому кинематографу этот шедевр никакого отношения не имел. А вот за рубежом картина была названа гениальной. Спустя 28 лет на Брюссельском кинофестивале, в результате международного опроса критиков, проведенного Бюро истории кинематографии, «Земля» войдет в число 12 лучших фильмов всех времен и народов. Кстати, и Демьян Бедный потом изменит свое мнение об этом фильме. В середине 50-х он встретит Довженко в больнице и честно признается: «Ни до, ни после я такой картины уже не видел. Это было создание истинно великого искусства».

После нападок на «Землю» Довженко не опустил руки и в 1932 году снял фильм «Иван», где речь шла о строительстве Днепровской гидроэлектростанции. Однако реакция на эту картину получилась еще хуже, чем на «Землю»: фильм был признан вредным. Во всесоюзный прокат он не вышел и в Москве был показан только на спецпросмотрах. Цензура его нещадно обкорнала, а Довженко был объявлен чуть ли не контрреволюционером. Над его головой сгустились тучи, в результате чего он вынужден был покинуть Киев и переехать в Москву. Там начался новый этап его творчества – триумфальный.

И вот уже к концу 30-х годов Довженко по праву считается одним из выдающихся советских кинорежиссеров. Его имя стоит в одном ряду с такими именами, как Сергей Эйзенштейн, Всеволод Пудовкин, Григорий Александров, Иван Пырьев, Сергей Герасимов и др. Однако его режиссерская манера, тяготение к поэтико-философскому кинематографу не позволяли ему стать по-настоящему массовым режиссером – автором фильмов, любимых представителями разных слоев населения. Только один раз Довженко попробовал себя в подобного рода кинематографе – на заре своей киношной карьеры снял приключенческую картину «Сумка дипкурьера», – после чего ушел в более серьезные жанры. Однако на то он и гений, чтобы уметь делать все.

В конце 30-х, когда потребность в массовом кино на героические темы стала вновь актуальной, Довженко вернулся в этот жанр и снял фильм «Щорс». Настоящий боевик на тему Гражданской войны, который встал вровень с «Чапаевым». В итоге два года спустя «Щорс» был удостоен Сталинской премии. Это была первая правительственная награда Довженко за его почти 15-летнюю работу в кинематографе. Эта награда была буквально выстрадана режиссером.

Мало кто знал, что именно «Щорс» серьезно подорвал здоровье Довженко: незадолго до окончания съемок режиссера свалил с ног тяжелый инфаркт. Вызван он был не творческими проблемами, а политическими. Конец 30-х был отмечен так называемой «ежовщиной» – массовыми репрессиями среди командиров Красной Армии, когда тысячи офицеров были расстреляны или сгинули в лагерях. Одним из таких людей стал комкор Дубовой, который был соратником Щорса и консультировал съемки фильма. Когда Довженко узнал о расстреле Дубового, его свалил инфаркт. В больнице он провел почти три месяца и уже думал, что не сможет продолжить работу над фильмом. Но, к счастью, все обошлось.

Долгие годы Довженко вынашивал идею экранизировать гоголевского «Тараса Бульбу». После «Щорса» эта идея вновь овладела им, но он ее не осуществил – помешала война. Полковник Довженко ушел на фронт в качестве военного корреспондента. Писал статьи для разных газет и с кино не соприкасался. И только летом 1943 года вернулся к нему, но уже в качестве документалиста – вместе со своей женой Юлией Солнцевой смонтировал из документальных материалов фильм «Битва за нашу Советскую Украину». Фильм был правдив до жестокости. В нем были показаны отступления первых месяцев войны, муки людей, оставшихся на захваченной врагом территории.

Тогда же Довженко написал сценарий «Украина в огне», но он был запрещен для постановки в кино по причине своей чрезмерной натуралистичности. Такую правду о войне, которую показывал в своей повести Довженко, высокие цензоры принимать не хотели. Например, в сценарии был эпизод, где военторговская машина так торопится с фронта в тыл, что не останавливается даже ради того, чтобы подобрать раненых советских бойцов. Все это Довженко видел собственными глазами на фронте, внес в сценарий, но цензура и слышать не хотела о таком отображении военных реалий. Впрочем, и цензоров тоже можно было понять: подобные сцены вряд ли бы вдохновили на подвиги тысячи советских бойцов, воюющих с фашистами.

После войны Довженко назначают одним из руководителей Центральной сценарной студии. Фильм про Тараса Бульбу, где страсти льются через край и где прошлое может проецироваться на настоящее, ему снимать не разрешают и предлагают снять что-нибудь более нейтральное. В итоге на свет появляется фильм «Мичурин» – один из первых советских цветных фильмов. На фестивале в чехословацком городе Марианске-Лазне фильм удостаивается премии «За лучший цветной фильм». Кроме этого, за «Мичурина» Довженко получает вторую Сталинскую премию – последнюю в своей жизни.

До 1952 года Довженко был фактически отлучен от режиссуры – он занимался преподавательской деятельностью во ВГИКе. Затем ему разрешают вернуться к главной профессии – снять фильм «Прощай, Америка». Однако, когда работа уже близилась к концу, высокое начальство распорядилось фильм закрыть. Довженко узнал об этом в последнюю очередь: он снимал очередной эпизод, когда в павильоне неожиданно выключили свет. И только после этого режиссеру сообщили, что работы по его картине свернуты. Услышав это, Довженко слег с сердечным приступом. А когда выздоровел, взялся писать новый сценарий – «Поэму о море». Однако снять эту картину великому режиссеру было уже не суждено. Когда летом 1956 года начались подготовительные работы по фильму, Довженко был уже истощен несколькими сердечными приступами и постоянными гипертоническими кризами. В те дни режиссер записал в своем дневнике следующие строчки: «Как тяжело болит сердце. День и ночь, непрерывно, неумолимо. Тяжелое, будто в нем сто пудов. Болят руки. И такая боль в груди, и так обессилен. Не то что ходить – сидеть уже тяжело, даже лежать…»

И все же Довженко приступает к работе над фильмом. Ему кажется, что в работе болезнь отступит, затихнет, как было неоднократно до этого. Но режиссер ошибся: в этот раз запас его сил уже иссяк. И весьма символично, что смерть пришла к Довженко накануне первого съемочного дня, когда в павильоне «Мосфильма» все уже было готово к работе. Однако в ночь на 25 ноября 1956 года сердце режиссера остановилось. И когда съемочная группа утром следующего дня пришла на студию, там их встретил портрет Довженко в траурной рамке.

И все-таки фильм «Поэма о море» был снят. Это сделала жена Довженко Юлия Солнцева. За сценарий этого фильма в 1959 году Александру Довженко была посмертно присуждена Ленинская премия.

26 ноября – Алексей ГРИБОВ

В ноябре 1977 года из жизни ушел один из последних «великих стариков» МХАТа. Он пришел в этот театр более полувека назад и помнил еще его основателей: Станиславского и Немировича-Данченко. И даже одно время имел смелость спорить с ними, отстаивая свое право на большие роли. Лауреат четырех Сталинских премий, этот актер сумел сохранить в себе истинную народность, когда то, что он делал на сцене и в кино, одинаково сильно нравилось и рядовым зрителям, и высокопоставленным чиновникам. И даже извечная русская болезнь – питие – придавала его образу дополнительную притягательность. Хотя, не будь ее, замечательный артист имел все шансы прожить до ста лет. Но судьба отмерила ему только 75.

Алексей Грибов родился 31 января 1902 года в Москве. Его мама всю жизнь проработала на вредном производстве – на табачной фабрике, поэтому из жизни ушла сравнительно молодой – когда Алексею исполнилось всего два года. После этого отец Алексея привел в дом другую женщину, которая заменила мальчику мать.

Как вспоминал сам Грибов, в детстве у него не было детства. Сначала он был поводырем у родного дедушки, который потерял зрение, работая машинистом на паровозе – обжегся паром. Потом стал помогать отцу в его шоферском деле: мыл и чистил машину, смазывал детали. За это отец платил ему пятиалтынный – 15 копеек, которые Алексей тратил на сладости себе и своим близким – сестре и двум братьям.

В 1910 году Алексей пошел учиться. По иронии судьбы, школа находилась в Леонтьевском переулке и вход в нее располагался прямо напротив входа в МХТ, куда спустя несколько лет Алексей поступит и в труппе которого проработает полвека.

Когда в начале Первой мировой войны отца Алексея призвали на фронт, Грибову пришлось идти зарабатывать, чтобы прокормить семью. Он получил место конторщика на шелкоткацкой фабрике «Симонов и К». Работал по 12 часов в сутки, что называется, не покладая рук. Жил в общежитии на пятьсот мест. О театре в те годы даже не помышлял: думал только о том, как бы выжить самому и прокормить сестру и двух младших братьев. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

В 1919 году Грибов поступил в Школу-клуб № 2 Замоскворецкого района, где стал участвовать в любительских спектаклях, которые ставил Вячеслав Барановский. Довольно скоро Грибов стал в Школе-клубе одним из самых талантливых учеников, и Барановский даже взял его под свое шефское крыло. Однако впоследствии жизнь их развела. Барановский мечтал, что Грибов поступит в Институт красной профессуры, а тот взял и сдал экзамены в Вахтанговскую студию.

В 1922 году Грибов поступает в Третью студию МХТ, а три года спустя его зачисляют в труппу Художественного. И уже в сентябре 1925 года Грибов дебютирует на сцене прославленного театра: играет боярина Головина в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Дебют был настолько удачным, что бывший учитель Грибова Барановский, который присутствовал на спектакле, пришел после окончания за кулисы и помирился со своим учеником.

Однако этот успех молодого актера не стал поводом к последующему успешному развитию его карьеры. После него Грибова отрядили в массовку, где он пробыл несколько лет. Однажды нервы молодого актера не выдержали. Когда ему дали очередную роль в третьем или четвертом составе и обязали ходить на все репетиции, Грибов бросил в лицо самому Станиславскому, что репетиции посещать не собирается, поскольку эта роль ему все равно не достанется. Вся труппа была в шоке от этого заявления, уверенная, что дни молодого актера в их театре сочтены. Но Станиславский не стал раздувать из мухи слона и великодушно простил Грибова. Правда, легче тому от этого все равно не стало: роли он получал эпизодические. Так продолжалось несколько лет.

Только в середине 30-х годов, когда Грибов отработал в МХАТе почти 10 лет, ему стали давать крупные роли. Но едва это произошло, как Грибова тут же заметил и кинематограф. Свою первую роль он сыграл в 1935 году в комедии «Горячие денечки». Потом было еще несколько ролей, в основном опять комедийных. Однако в начале 40-х от комедий пришлось временно отказаться, поскольку в театре Грибову предложили сыграть Ленина в «Кремлевских курантах». Сам Грибов долго сомневался, соглашаться на эту роль или нет, так как хорошо знал, что роль вождя искорежила не одну актерскую биографию – после нее играть что-то комедийное или отрицательное было невозможно. Однако в итоге соображения материального характера взяли верх: после роли Ленина Грибову «светило» звание народного и существенное улучшение жилищной проблемы. Однако этим планам тогда не суждено было осуществиться: Ленина Грибов сыграл, но присвоению звания помешала война. Поэтому народным он стал только в 1948 году.

Всю войну Грибов провел в эвакуации, в Алма-Ате, где активно снимался. Сыграл отца невесты в фильме «Свадьба», Шмагу в «Без вины виноватые». Тогда же, в 40-е, удостоился двух Сталинских премий: в 42-м и 46-м за театральные работы, в том числе и за роль Ленина в «Кремлевских курантах». Еще две «сталинки» свалились на Грибова в самом начале следующего десятилетия: в 51-м за фильм «Смелые люди» и в 52-м – за театральные работы.

В «Смелых людях» Грибов играл тренера по верховой езде Воронова. Эта роль появилась в биографии актера не случайно. Режиссер Константин Юдин хорошо знал, что Грибов был страстным любителем лошадей и завсегдатаем ипподромных скачек. Поэтому в картине все трюковые сцены с лошадьми Грибов исполнял сам, из-за чего едва не поплатился жизнью. В эпизоде, где Воронов мчится на лошади по горному серпантину, он так увлекся скачкой, что едва не сорвался в пропасть. Только в последний момент Грибов сумел натянуть поводья и удержать коня от падения.

В первый раз Грибов женился, уже будучи зрелым мужчиной: почти в 30 лет. Причем это была скорее вынужденная женитьба. Как-то на улице Грибов встретил жену своего бывшего учителя по Школе-клубу Елену Барановскую и узнал от нее, что его учитель недавно скончался. Видя, как тяжело женщина переживает эту смерть, Грибов предложил ей развеяться – отправиться с МХАТом на гастроли в Тбилиси. И там между ними неожиданно вспыхнул роман, хотя Барановская была на десять лет старше Грибова. В театре по этому поводу пошли разного рода сплетни. Чтобы пресечь их, Грибов, едва они вернулись в Москву, сделал Елене предложение руки и сердца.

Этот брак продлился почти 15 лет. Мог бы длиться и дольше, если бы Грибов не увлекся другой женщиной – студенткой режиссерского факультета Школы-студии МХАТ Изольдой Апинь. В сентябре 1947 года у них родился сын, названный в честь отца Алексеем. К тому времени Грибов был уже дважды лауреатом Сталинской премии, однако жил с семьей в коммунальной квартире на Тверском бульваре. Он был скромным человеком и руководствовался принципом: никогда ничего не проси. И свою первую отдельную квартиру он получит в 50-х годах не за звания и премии, а на собственные деньги – вступит в мхатовский кооператив на Тверской-Ямской.

В 1956 году Грибов будет сниматься в фильме «Гуттаперчевый мальчик» и встретит свою третью, и последнюю, жену – Наталью. Их знакомство состоится благодаря… алкоголю. Дело в том, что Грибов страдал наследственным алкоголизмом и периодически уходил в запои. Вот и в тот раз, когда съемки фильма были в самом разгаре, он ушел в загул и сорвал несколько съемочных дней. Когда ждать его стало уже невмоготу, режиссер отрядил к загулявшему актеру своего ассистента Наташу. Это был тонкий психологический ход: увидев молодую и симпатичную ассистентку, Грибов не решился ее прогнать и согласился приехать на студию. По дороге они познакомились, и, когда съемки закончились, Грибов вызвался проводить девушку домой. Так начался их роман. Согласно легенде, когда Грибов решился сделать Наталье предложение, он сказал ей: «Хотите, я подарю вам трезвость?» – «Хочу», – ответила Наталья. И, когда они поженились, Грибов действительно четыре года не пил. Но затем все вернулось на круги своя.

В 60-е Грибов продолжает активно работать: играет в театре ведущие роли, снимается в кино. Причем фильмы, в которых он снимается, один лучше другого: «Алешкина любовь», «Полосатый рейс», «Виринея», «Начальник Чукотки», «Зигзаг удачи».

Активность Грибова в театре была настолько большой, что стала поводом к курьезному случаю. У народных артистов была своя планка, которая устанавливала количество избранных спектаклей. Выходило, что они могли играть только 10 представлений в месяц, а все, что игралось помимо того, оплачивалось дополнительно. Грибов играл небольшую роль в «Днях Турбиных» и за месяц наиграл 23 спектакля. Когда в театр приехала финансовая инспекция и стала проверять актерские заработки, она вознегодовала: актеру Грибову полагалось выплатить почти 500 рублей – баснословные по тем временам деньги. Чтобы этого впредь не делать, Грибова сняли с этой роли и вместо него поставили другого актера, не «народного».

Между тем Грибов был одним из любимых актеров не только у рядовых зрителей, но и у высокопоставленных. Например, его страстной поклонницей была министр культуры Екатерина Фурцева. Благодаря ее стараниям Грибов стал преподавать в Школе-студии МХАТ, а чуть позже, в 72-м, первым в Москве и вторым в Советском Союзе – после Николая Симонова – был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Однако старая болезнь не отпускала актера. Иной раз дело заходило так далеко, что Грибов не мог с собой совладать даже в зарубежных гастролях. Так, например, было во второй половине 60-х, когда МХАТ давал спектакли в Софии. Там у Грибова начался очередной запой, который грозил срывом гастролей – дублеров у актера не было. Чтобы спасти ситуацию, было решено позвонить жене Грибова в Москву. Наталья немедленно послала мужу телеграмму, где прямым текстом объявляла: если он не ляжет в госпиталь, она разорвет с ним всяческие отношения. Для Грибова, который любил жену больше жизни, это было равносильно смертному приговору. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, он лег в госпиталь и уже оттуда приезжал на спектакли.

И все же окончательно победить свой недуг Грибов так и не смог. В итоге его здоровье стремительно ухудшалось. В 74-м прозвучал первый звонок. 26 июня в Ленинграде Грибов играл Чебутыкина в «Трех сестрах» и прямо на сцене стал запинаться и волочить ногу. В зале среди зрителей оказался врач, который первым вскочил со своего места и крикнул: «У вашего актера инсульт. Дайте занавес!» Так и сделали. Однако после получасового перерыва Грибов сказал, что чувствует себя намного лучше и сможет выйти на сцену. Администрация не стала с ним спорить, поскольку побоялась отменить спектакль. Тем самым сослужила актеру плохую службу. Спектакль он действительно доиграл и даже отказался от услуг врача, вернувшись в гостиницу. Однако ночью ему стало плохо, и примчавшиеся по вызову медики поставили диагноз: обширный инсульт. Когда об этом стало известно в театре, все обвинения посыпались на одного человека – на бывшую жену Грибова Изольду Апинь, которая была на «Трех сестрах» помощником режиссера.

Когда Грибов вернулся в Москву, ему стало немного лучше. Он даже приступил к занятиям со студентами в Школе-студии МХАТ. Но длилось это недолго. Вскоре последовал второй инсульт, и Грибов окончательно слег. В родной театр он больше не вернулся.

Скончался замечательный актер 26 ноября 1977 года у себя дома. Сидел у телевизора, смотрел какой-то фильм и, недовольный им, отпустил по его адресу острую реплику. После чего поперхнулся и… умер.

27 ноября – Юрий КАМОРНЫЙ

В свое время у этого актера была по-настоящему «звездная» слава. Еще в ту пору, когда никто не знал ни Сильвестра Сталлоне, ни Арнольда Шварценеггера, этот актер был кумиром миллионов советских мальчишек и девчонок, играя в кино роли сильных и мужественных мужчин, по-современному – суперменов. Влюбленный с детства в военную профессию, но так и не ставший военным, этот актер старался хотя бы на съемочной площадке воплотить свои детские мечты. В итоге галерея сыгранных им в кино военных людей, как офицеров, так и простых солдат, по-настоящему впечатляла и разбила не одно женское сердце. Но вечное стремление к риску, хождение по лезвию бритвы истощили нервную систему этого актера. Он частенько говорил своим коллегам, что умрет так же рано, как и его отец, скончавшийся от фронтовых ран в 29 лет. Актер ошибся не намного. Судьба отмерила ему всего 38 лет, оборвав его жизнь на самом деле.

Юрий Каморный родился 8 августа 1944 года в городе Кировске Мурманской области. Еще школьником записался в театральную студию при Дворце пионеров, где был одним из самых одаренных учеников: играл на гармони, гитаре, показывал сложные фокусы. Их преподаватель по сценическому мастерству неустанно говорил Юрию: «Тебе обязательно надо идти в артисты». Каморный так и сделал: после окончания средней школы в 1962 году поступил в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК).

По словам сокурсников, Каморный и в институте был одним из самых талантливых и дисциплинированных студентов. Его общительный характер позволял ему быть везде и всюду заводилой и душой любой компании. Он был удивительно музыкален и пластичен, обладал хорошей внешностью. Поэтому не случайно, что, еще будучи студентом, он обратил на себя внимание кинематографистов. Первым его заметил режиссер Юлиан Панич, который в 1965 году пригласил молодого актера на главную роль в картину «Проводы белых ночей». Каморный играл журналиста Валерия, в меру циничного, в меру совестливого плейбоя. К сожалению, этой картине выпала трудная судьба: из-за отъезда на Запад режиссера ее положили на полку и показали лишь два десятилетия спустя. Поэтому фильм практически мало кто видел, и дебют Каморного в кино оказался скомкан. Но вскоре актеру вновь улыбнулась удача. В 1966 году режиссер Михаил Богин пригласил его на одну из центральных ролей в советско-польскую картину «Зося». Эта картина и стала для Каморного пропуском в большой кинематограф. В прокате фильм собрал почти 30 миллионов зрителей, а исполнительница главной роли польская актриса Пола Ракса (это она играла Марусю в «Четырех танкистах…»), по опросу читателей журнала «Советский экран», была названа лучшей иностранной актрисой 1967 года.

Кстати, досужая молва приписывает Каморному роль соблазнителя этой польской красавицы. Мол, во время съемок картины у них случился пылкий роман, который едва не закончился браком. Эта легенда кажется вполне правдоподобной, так как актер действительно имел огромный успех у женщин и не случайно приобрел в артистических кругах славу первого любовника.

Между тем, закончив институт в 1967 году, Каморный попал в труппу ленинградского ТЮЗа имени Брянцева, которым руководил его преподаватель по ЛГИТМиКу Зиновий Корогодский. К Юрию он относился с большой симпатией, многие даже считали Каморного его любимчиком. Правда это или нет, судить трудно, но одно несомненно: на то, что Каморный активно совмещает игру в театре со съемками в кино, Корогодский смотрел сквозь пальцы. А снимался он тогда весьма активно. Среди его тогдашних картин были следующие: «Освобождение» (1968–1971), «Карантин» (1969), «Кремлевские куранты» (1970).

Если в фильмах были трюки, Каморный всегда выполнял их сам. Так повелось еще с «Зоси», где он играл свою первую военную роль – молодого лейтенанта. В фильме был эпизод, где советские войска переправляются через реку. Каморный плыл на плоту, а рядом с ним рвались заложенные пиротехниками фугасы. И вот один из этих зарядов взорвался прямо под плотом. Актер едва не погиб, однако это не остановило его: спустя час он уже опять взобрался на плот и снимался в очередном дубле.

Мать Юрия была обеспокоена его частым участием в опасных трюковых съемках и старалась вмешаться в ситуацию. Зная, что в театре он получает скромные 110 рублей зарплаты, они предложили платить ему столько же, лишь бы он не снимался в опасных эпизодах. Но Юрий это предложение отверг. В этом был весь Каморный: риска он никогда не боялся и очень часто в своей профессии ходил по лезвию бритвы. В конце концов именно это и приведет его к трагедии.

В 70-е годы творческая судьба Каморного складывалась гораздо успешнее в театре, чем в кино. На театральной сцене ему посчастливилось играть самые разные роли в таких спектаклях, как «Хозяин», «Наш цирк», «Глоток свободы». Лучшей же его ролью в ТЮЗе станет Ризположенский в спектакле «Свои люди – сочтемся».

В кино же ролей масштабных, достойных его таланта у него практически не было. В основном режиссеры приглашали его играть красивых и удачливых молодых людей, эдаких суперменов и покорителей женских сердец. Однако даже эти, иной раз не особенно большие роли, сделали Каморного популярным и узнаваемым. Фотокарточки артиста продавались во всех киосках «Союзпечати», и фильмы с его участием выходили на широкий экран практически каждый год. Достаточно сказать, что только в первой половине того десятилетия он записал на свой счет пять картин: «Рудобельская республика», «Люди на Ниле» (оба – 1972), «Дверь без замка», «Будни уголовного розыска», телефильм «Быть человеком» (все – 1973), «Стрелы Робин Гуда» (1976). В последнем фильме Каморный играл не супермена, а шута. Но роль актеру нравилась, если учитывать, что право сыграть ее Каморный завоевал в споре с самим Владимиром Высоцким.

Однако в отличие от творческой личная жизнь Каморного складывалась непросто. В первый раз он женился в середине 60-х на своей коллеге – актрисе Ирине Петровской. В 1967 году на свет появилась дочь Полина. Киностудия «Ленфильм» выделила молодой семье комнату в коммунальной квартире в Суворовском переулке, где они прожили несколько лет. Однако в начале 70-х брак распался по вине Каморного, который увлекся другой женщиной. Ею стала студентка юридического факультета ЛГУ, с которой он познакомился в 1972 году во время съемок в фильме «Дверь без замка». Уйдя из семьи, Каморный оставил жене и дочери комнату в Суворовском переулке, а сам какое-то время жил один в тесной гримуборной ТЮЗа, после чего перебрался к своей новой знакомой. Эта женщина, судя по всему, оказывала на Каморного благотворное влияние – после знакомства с ней актер впервые всерьез задумался о собственном здоровье, перестал пить (до этого он уже перенес две полостные операции: у него было ущемление грыжи и спаечная болезнь). Она устроилась администратором на «Ленфильм» и в течение нескольких лет сопровождала Юрия во всех его киноэкспедициях.

Несмотря на то что кинематограф не раскрывал полностью его возможностей, Каморный все-таки выбрал его, а не театр – в 1976 году он ушел из ТЮЗа. К тому времени у него уже была дача в Соснове, собственный катер, который он купил у режиссера БДТ Георгия Товстоногова, богатая коллекция холодного оружия. Собирать ее он начал еще в пору своего студенчества, когда подрабатывал в милиции оружейным мастером, и к середине 70-х она насчитывала порядка трех десятков единиц, среди которых были и довольно редкие экземпляры. Как и положено супермену, актер прекрасно владел этим оружием и мог запросто метким броском пронзить ножом цель, находящуюся в нескольких метрах от него.

Уйдя из театра, Каморный устроился в штат Театра-студии киноактера при «Ленфильме» и вскоре получил новую жилплощадь: ему дали 12-метровую комнату в коммуналке в доме на улице Салтыкова-Щедрина. Рядом располагался знаменитый в те годы пивной бар «Прибой», и Юрий стал его завсегдатаем. Пивная тусовка любила Каморного за его веселый нрав и сочные байки из киношной жизни. Даже местная милиция почти вся ходила у него в друзьях.

Несмотря на свои периодические загулы, Каморный продолжал весьма активно сниматься, и почти ежегодно на экраны страны выходили фильмы с его участием. Среди них: «Птицы наших надежд» (1977), «Посейдон» спешит на помощь» (1978), «Голубые молнии», телефильм «Звон уходящего лета» (оба – 1979).

К началу 80-х годов как творческая, так и личная жизнь Каморного складывалась вполне благополучно. Во всяком случае, внешне все выглядело именно так. В 1980 году он наконец получил звание заслуженного артиста РСФСР. Несмотря на то что близкие отношения со студенткой ЛГУ прекратились в 1976 году, она продолжала поддерживать с ним деловые отношения и вела его финансовые дела. Мытарства в коммуналке подходили к концу: ему твердо обещали выделить отдельную квартиру (ордер на нее появится 15 ноября 1981 года). Режиссеры, желающие снимать его, не переводились. Более того, Каморного наконец приглашают играть главные роли. Только за период 1980–1981 годов он снялся: в художественном фильме «Правда лейтенанта Климова» и телефильме «Игра без козырей». Роли были диаметрально противоположные: в первом он сыграл морского офицера, во втором – главаря банды. Последняя роль ему особенно удалась: в ней он выглядел настоящим суперменом со всем набором необходимых атрибутов: владение карате, везение в картах, любовь женщин и т. д.

Во время работы в последней картине, съемки которой проходили в Литве, Каморный познакомился с молодой гримершей местной киностудии и привез ее к себе в Ленинград. В последний день его жизни она была с ним в квартире в доме на улице Салтыкова-Щедрина и именно она стала главным участником разыгравшейся трагедии.

Каморный погиб нелепо. Вернувшись со съемок из Литвы, он 27 ноября 1981 года устроил у себя дома застолье. Гуляли двое: сам актер и его новая знакомая. Спустя какое-то время, примерно в полдень, из комнаты Каморного стали доноситься истошные женские крики. Соседи по коммуналке бросились на шум. Когда они распахнули дверь и заглянули внутрь, то увидели жуткую картину: девушка, обхватив голову руками, сидела в углу, а их сосед стоял на тахте и держал в обеих руках по кинжалу из своей богатой коллекции. Его лицо было обезображено страшной гримасой, губы шептали какие-то дикие слова: «…они убьют тебя… ты не должна выходить… лучше я убью тебя сам…» Решив, что актер впал в белую горячку, соседи тут же вызвали по телефону врача-нарколога. Тот, в свою очередь, прихватил с собой и нескольких милиционеров из Дзержинского РОВД.

Когда стражи порядка прибыли к месту происшествия, Каморный продолжал буйствовать и, размахивая кинжалами, никого к себе не подпускал. Сегодня уже невозможно определить точно, какую реальную опасность он тогда представлял и можно ли было нейтрализовать его без применения огнестрельного оружия, но милиционеры решили не рисковать и оружие применили. Причем сначала, как и положено, сделали два предупредительных выстрела вверх. Одна из пуль срикошетила и попала девушке в руку. Она истошно закричала, и это, наверное, подстегнуло милиционеров. Третий выстрел они сделали в актера. Правда, метили по ногам, а попали в бедренную артерию. Из раны фонтаном хлынула кровь. Буквально через несколько секунд Каморный скончался.

Как установила затем экспертиза, в крови у погибшего не было ни грамма алкоголя. Не нашли у него и никаких изменений в мозгу. Что же тогда произошло с актером в тот день? Об этом теперь можно только догадываться. То ли действительно внезапно аукнулась в нем прошлая загульная жизнь, то ли рассудок на некоторое время помутился вследствие давней детской травмы. Дело в том, что в детстве у Каморного было воспаление мозга и его даже освободили от выпускных экзаменов в школе. Он перенес несколько операций, которые убедили его близких в том, что болезнь, кажется, побеждена. Но они ошиблись. Уйдя в актеры, где работа сопряжена с постоянными нервными перегрузками и обильными возлияниями после каждой премьеры, Каморный невольно способствовал тому, что болезнь вернулась.

Как это ни странно, но гибель Каморного прошла практически незамеченной для ленинградцев, а в Москве многие и вовсе не знали, что в городе на Неве погиб известный актер. Отчасти виноваты в этом были власти, которые запретили публиковать в печати некрологи. В морг больницы, где лежало тело артиста, проститься с ним пришли всего лишь несколько человек. Среди них была и мать актера, которая затем увезла тело сына в Старую Руссу. Там его и похоронили. Говорят, что сегодня эту могилу найти очень трудно из-за ее неухоженности: нет на ней ни плиты, ни креста.

28 ноября – Сергей ГЕРАСИМОВ

Из всей плеяды выдающихся советских кинорежиссеров, которые начинали свою карьеру в далекие 20—30-е годы, а знаменитыми стали в сталинские, только один человек дожил до перестройки. Став режиссером в 1930 году, он закончил карьеру 55 лет спустя, сняв за эти годы 25 фильмов, среди которых были такие шедевры, как «Молодая гвардия» и «Тихий Дон». Будучи долгие годы преподавателем ВГИКа, этот человек стал «крестным отцом» для огромного числа актеров и режиссеров, настоящих звезд советского кинематографа. Свой последний фильм режиссер посвятил Льву Толстому, и этот фильм стал реквиемом по нему самому. Сыграв умирающего писателя, сам режиссер ушел из жизни спустя несколько месяцев после завершения работы над картиной.

Сергей Герасимов родился 21 мая 1906 года на Урале, куда были высланы его родители – политические ссыльные: отец Аполлинарий Герасимов, который был сыном орловского полицмейстера из дворян, и Юлия Эстерович. Между нынешним поселком Сарафановский и Чебаркулем Герасимовы приобрели участок земли. Когда Сергею исполнилось 14 лет, его отец Аполлинарий Герасимов утонул в излучине русла реки Сосьва. И Сергей, будучи старшим сыном в семье, остался за кормильца. В поисках средств к существованию Герасимовы перебрались в Красноярск, однако закрепиться там так и не смогли, после чего снова вернулись на Урал.

Будущий режиссер с детства был наделен многими талантами: писал стихи и прозу, играл на разных музыкальных инструментах. Но больше всего ему нравилось рисовать, из-за чего он долгие годы мечтал стать художником. И когда в начале 20-х Герасимов окончил школу, он приехал в Петроград, где поступил в художественное училище. Но художником Герасимову стать так и не довелось. В те годы в Ленинграде было чрезвычайно популярно кино, которому прочили великое будущее. Среди тамошних друзей Герасимова оказался студент Высших художественных мастерских Григорий Козинцев, который в 1922 году вместе с Леонидом Траубергом организовал Фабрику эксцентрического актера, куда пригласил и Герасимова. Приглашение не было случайным: будущий режиссер был хорош собой, в нем с первого взгляда была видна дворянская стать. Поэтому в своем первом же фильме «Мишки против Юденича» Козинцев и Трауберг сняли Герасимова в роли шпика. Дебют получился удачным, и Герасимов на какое-то время превратился в любимого актера этих режиссеров, снявшись подряд еще в четырех их картинах. В это же время он ушел из художественного училища и поступил в Ленинградский техникум сценических искусств.

В ФЭКСе Герасимов считался одним из видных актеров и пользовался большим успехом у тамошних актрис. Правда, так было не всегда. Например, одно время он ухаживал за 16-летней фэксовкой Еленой Кузьминой, но она его ухаживания проигнорировала. Чуть позже она вышла замуж за режиссера Бориса Барнета, а потом стала женой другого мэтра советского кинематографа – Михаила Ромма. Что касается Герасимова, то именно тогда он нашел свою первую и, как оказалось, последнюю жену. Это была 18-летняя Тамара Макарова, которая училась в актерской мастерской Фореггера. Их знакомство произошло после того, как Макарова блестяще станцевала в одном из клубов чарльстон в эстрадной миниатюре «Модистка и лифтер», и Герасимов подошел к ней, чтобы выразить свое восхищение. Однако в тот раз их отношения ни во что серьезное не вылились. Но довольно скоро состоялась их новая встреча.

Макарова жила рядом с «Ленфильмом» и часто проходила мимо его стен. И однажды, когда она в очередной раз шла домой привычным маршрутом, к ней подошла незнакомая женщина. Как оказалось, это была ассистентка Козинцева и Трауберга. Остановив Тамару, ассистентка неожиданно спросила ее: «Девушка, хотите сниматься в кино?» Ответ Макаровой был короток: «Конечно, хочу». Так в 1926 году она попала на съемочную площадку фильма «Чужой пиджак». Ей досталась роль машинистки, сердцеедки, которая всех соблазняет. А в роли агента Скальковского был занят Герасимов. По словам самой Макаровой, «Герасимов был элегантным актером. Он был из дворян. Козинцев и Трауберг сделали его звездой экрана, респектабельным плейбоем. Мы с ним тогда встречались главным образом в клубах, на танцах. Я танцевала отлично, и он любил танцевать. Тогда были модными чарльстоны. Они были настолько модными, что мы вместе с друзьями – Кузьминой, Костричкиной, Жеймо, Герасимовым – создали маленький ансамбль и даже выступали в филармонии… Ухаживание Герасимова за мной длилось около года, после чего мы поженились…»

В первые годы молодожены жили очень скромно. У них была одна комнатка в два окна, на которых не было даже занавесок. По словам Макаровой, занавески в то время были пределом ее мечтаний.

По совету своего мужа Макарова поступила учиться на киноотделение Ленинградского техникума сценических искусств, который вскоре был преобразован в институт. Сам Герасимов в то же время решил перейти в режиссуру – Козинцев взял его к себе ассистентом. Однако в самом начале режиссерской карьеры Герасимова внезапно призвали в армию. Служить в армии ему не хотелось, да и со здоровьем не все было в порядке. Незадолго до этого во время съемок он упал с лошади и серьезно повредил себе колено. Макарова рассказывала: «Вот и говорит он мне: „Если меня освободят от призыва, я куплю тебе шторки…“ Сижу я как-то в одиночестве на подоконнике – и вдруг радость: идет Сережа! Его освободили, и не на какой-то срок, а совсем. И принес муж две циновки на окна, первое богатство нашей семейной жизни…»

В 1930 году Герасимов дебютировал в кино как режиссер, сняв фильм «Двадцать два несчастья». А два года спустя вышел второй его фильм, который он посвятил своей матери Юлии Эстерович – «Сердце Соломона». Стоит отметить, что еврейская тематика в советском кино тех лет была чрезвычайно популярна, поскольку большинство деятелей киноискусства составляли представители именно этой национальности. Только на рубеже 20-х свет увидели около десятка подобного рода картин, вроде «Права отцов» В. Строевой, «Пять невест» А. Соловьева, «Запомните их лица» И. Мутанова, «Человек из местечка» Г. Рошаля и др. Не стал исключением и Сергей Герасимов со своим «Сердцем Соломона», где речь шла о сельскохозяйственной коммуне «Красные степи», в которой самоотверженно трудятся плечом к плечу представители всех национальностей СССР, в том числе и главный герой – еврейский пахарь Соломон.

Как ни странно, но ни в одну из этих картин Герасимов не пригласил свою жену Тамару Макарову. И их совместное творчество началось только в 1933 году с третьего герасимовского фильма «Люблю ли тебя», где Макарова сыграла главную женскую роль. С этого момента Макарова будет сниматься в каждом фильме Герасимова.

Между тем настоящая всесоюзная слава к Герасимову и Макаровой пришла в 1936 году, когда на экраны страны вышел фильм «Семеро смелых» про молодых покорителей Северного полюса. Успех картины у зрителей был огромным, и все молодые актеры, снявшиеся в нем (Тамара Макарова, Петр Алейников и др.), тут же стали знаменитыми. После этого совместные фильмы Герасимова и Макаровой последовали один за другим: «Комсомольск», «Учитель». За последнюю картину Герасимов был удостоен своей первой Сталинской премии.

Перед самой войной Герасимов снял фильм «Маскарад». Фильм создавался в рекордные сроки – за три с половиной месяца, так как надо было успеть к столетнему юбилею М. Ю. Лермонтова. Роль Нины в картине сыграла Макарова. Картина была завершена в ночь на 22 июня 1941 года. Когда утром режиссер и его жена счастливые пришли на «Ленфильм», чтобы отрапортовать о проделанной работе, их внезапно одернули: «Слушайте радио!» А по радио в это время транслировали выступление В. Молотова, который сообщил о начале войны. И все же, несмотря на это, копии «Маскарада» успели отпечатать и разослали по всей стране.

Несмотря на то что многие ленинградцы с приближением фронта поспешили покинуть город, Макарова и Герасимов этого не сделали. Макарова устроилась медсестрой в один из госпиталей, а Герасимов вместе с Михаилом Калатозовым снял полудокументальный фильм «Непобедимые» – об эвакуации и тех, кто остался в городе на Неве.

В 1943 году Макарова и Герасимов все-таки покинули Ленинград и перебрались в Среднюю Азию, в Ташкент, где тогда находились в эвакуации все кинематографические кадры страны. Там они оба вступили в партию, и там же в их семье произошло важное событие – они усыновили сына родной сестры Макаровой Артура. Отца мальчика репрессировали еще в 1934 году, а мама не могла в одиночку воспитывать двух детей и поэтому согласилась, чтобы сын переехал жить к Герасимову. Артур даже отчество взял Герасимова – Сергеевич.

Артур Макаров в дальнейшем стал известным писателем-сценаристом. По его сценариям были поставлены такие фильмы, как «Новые приключения неуловимых», «Один шанс из тысячи», «Порох» и др. Однако в дальнейшем его судьба сложилась трагически. 3 октября 1995 года он был убит неизвестными преступниками в собственной квартире.

Между тем в 1944 году Герасимов снял фильм «Большая земля», посвященный подвигу советских людей в глубоком тылу. А потом по рекомендации самого Сталина, который высоко ценил талант и организаторские способности Герасимова, он был назначен руководителем Центральной студии документальных фильмов. В этом качестве он снимал знаменитый Парад Победы на Красной площади. Всем памятное действо с брошенными фашистскими знаменами – это его режиссерская выдумка.

В 1946 году он вернулся к работе во ВГИКе и два года спустя, вместе со студентами своего курса, снял фильм «Молодая гвардия». Правда, первый вариант этой картины постигла неудача – он не удовлетворил вкусам Сталина, который не увидел в нем руководящей роли партии. Тогда Герасимов переделал фильм, усилив в нем «партийную» линию, после чего «Молодая гвардия» вышла в прокат и произвела фурор. Это был второй, после фильма «Семеро смелых», кассовый бестселлер Герасимова – в прокате 1948 года картина заняла 1-е место, собрав свыше 42 миллионов зрителей. С этим фильмом пропуск в большой кинематограф получила целая группа учеников Герасимова: Сергей Бондарчук, Инна Макарова, Сергей Гурзо, Вячеслав Тихонов, Нонна Мордюкова, Людмила Шагалова. За эту работу Герасимов был удостоен Сталинской премии. А вскоре Макарова и Герасимов получили еще одну награду – звания народных артистов СССР.

После успеха «Молодой гвардии» Герасимов как режиссер ушел в тень. Хотя он и снял еще два фильма – «Сельский врач» и «Надежда», большого успеха они не имели. Зато он получил свою третью «Сталинку» за документальную ленту «Освобожденный Китай». Правда, в иерархии советских кинорежиссеров сталинской эпохи Герасимов стоял не на первом месте. Например, по тем же Сталинским премиям он уступал Ивану Пырьеву (шесть премий), Михаилу Ромму (четыре премии), но обогнал Григория Александрова (две премии) и Михаила Калатозова (одна премия). Когда в 1953 году Сталин скончался, все эти режиссеры вынуждены были на время замолчать, но это молчание длилось недолго – до конца 50-х. Потом они вновь заставили говорить о себе весь кинематографический мир, явив миру новые шедевры. Пырьев снял «Идиота», Калатозов – «Летят журавли», Герасимов – «Тихий Дон».

Отечественные кинематографисты не в первый раз обращаются к великому роману М. Шолохова «Тихий Дон». В первый раз это произошло в 1931 году благодаря стараниям режиссеров «Совкино» Ольги Преображенской и Ивана Правова. Правда, они замахнулись всего лишь на первую часть романа, сосредоточив свое внимание на взаимоотношениях Аксиньи и Григория. В итоге получилась мелодрама, которая весьма тепло была встречена широким зрителем. После этого советские кинематографисты оставили роман в покое на четверть века. Наконец, Сергей Герасимов решил перенести эту великую книгу на широкий экран. А главным побудительным мотивом для его обращения к этому роману была невероятная актуальность произведения для тех дней.

После смерти Сталина страна стояла как бы на распутье, и судьба Григория Мелехова многим была близка: ведь он тоже прошел через муки и разочарования, познал горечь потерь и часто стоял на распутье, мучительно размышляя: как быть, что делать дальше, к какому берегу пристать? В итоге пристал к советскому. Именно этот выбор и был интересен Герасимову, который посредством кинематографа хотел донести до миллионов советских людей шолоховскую мысль: как бы ни была жестока советская власть в отдельные свои периоды, она все равно является лучшей долей для трудового народа.

За сценарий Герасимов взялся в 1955 году и написал его за шесть недель. К началу следующего года режиссер приступил непосредственно к работе над фильмом – выбору актеров. В разгар этих работ случилось событие, которое лишний раз утвердило Герасимова во мнении, что он не зря взялся за эту экранизацию.

В феврале 1956 года Хрущев выступил на закрытом заседании ХХ съезда КПСС с докладом «О культе личности Сталина». Доклад вызвал настоящий шок сначала среди делегатов съезда, а потом и среди миллионов советских людей, до которых были доведены лишь главные тезисы этого доклада. Герасимов, хоть и был делегатом съезда, на том заседании не присутствовал – работал на студии. Поэтому о сути доклада он узнал от Шолохова. Оба были возмущены этим документом и считали его стратегической ошибкой руководства партии. Причем Шолохов объявил об этом непосредственно на съезде, став единственным человеком, кто возразил Хрущеву. А сказал писатель следующее:

«Нельзя оглуплять деятельность Сталина в тот период (имелся в виду период Великой Отечественной войны. – Ф. Р.). Во-первых, это нечестно, а во-вторых, вредно для страны, для советских людей, и не потому, что победителей не судят, а, прежде всего, потому, что ниспровержение не отвечает истине».

Эта позиция Шолохова умножила число его врагов, которых и без того было достаточно как в высших слоях партноменклатуры, так и в среде творческой интеллигенции. Будь их воля, они бы еще тогда остановили работы Герасимова над экранизацией «Тихого Дона», но, как говорится, поезд уже ушел. А когда три серии картины вышли на широкий экран (в 1957–1958 годах), то замолчать успех было просто невозможно: фильм стал лидером проката, собрав на своих сеансах 47 миллионов зрителей, что было рекордом для тогдашнего советского кинематографа. Если приплюсовать к этому и тот успех, который сопутствовал картине за рубежом (награды на трех кинофестивалях и диплом Гильдии режиссеров США как лучшему иностранному фильму 1958 года), то триумф герасимовского фильма можно назвать сенсационным.

Тем временем в конце 50-х Герасимов и Макарова отпраздновали 30-летие своего супружества. Однако в киношной среде ни для кого не было секретом, что этот брак со временем превратился в чисто формальный. Отличавшийся большой любвеобильностью, Герасимов иногда позволял себе увлечения на стороне, о чем его жена прекрасно была осведомлена. Но скандалов не устраивала и на развод не подавала.

Герасимов в основном крутил служебные романы – приударял за молодыми актрисами, с которыми судьба сводила его либо на съемочной площадке, либо на киностудиях. Хотя были у него и внекиношные увлечения. Например, самая сильная любовь у него случилась с женщиной, которая была… секретарем горкома партии. Не менее сильно Герасимов был увлечен и своей бывшей ученицей, популярной киноактрисой Нонной Мордюковой. Они даже отдыхали вместе на юге, где практически не скрывали своих романтических отношений, о чем пишет в своих мемуарах Лидия Смирнова. Но этот роман был прерван по указанию сверху. Герасимова вызвали в ЦК КПСС и настоятельно порекомендовали ему определиться: либо развестись с Макаровой и жениться на Мордюковой, либо забыть о последней. Он счел за благо выбрать второй вариант. Из-за этого, к слову, Герасимов побоялся взять Мордюкову на роль Аксиньи в свою киноэпопею «Тихий Дон».

Между тем на рубеже 50-х Герасимов продолжал считаться одним из самых влиятельных советских кинорежиссеров. Он был членом Бюро Союза работников кинематографии (СРК), возглавлял творческое объединение на Киностудии имени Горького. Кроме этого, в августе 1960 года Герасимов возглавил новую структуру – Художественный совет по кинематографии Министерства культуры СССР. На этом посту Герасимов снискал себе славу как активный борец с теми новациями, которые пытались внедрить в советский кинематограф режиссеры «новой волны». Так, Герасимов обрушился с критикой на фильм грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе «Чужие дети», обвинив его в пессимизме и некритичном заимствовании элементов итальянского неореализма. За эту позицию Герасимов нажил себе немало врагов среди коллег, которые давно считали его «неправильным евреем» – то есть больше державником, чем либералом. Сам режиссер по этому поводу как-то заметил: «Я вырос на уральском хуторе. Меня увлекало деревенское раздолье, тайга, горы. В глубине души я всегда считал себя „почвенником“…»

Однако Герасимов успевал не только вести общественную работу, но и снимать кино. В 1962 году он выпустил в свет очередную свою картину – двухсерийную ленту «Люди и звери», где речь шла о полной драматизма судьбе советского офицера, который сначала попал в плен в годы Второй мировой войны, а потом оказался в числе перемещенных лиц. Фильм принес Герасимову очередную порцию славы, заняв в прокате 3-е место (свыше 40 миллионов зрителей). Увы, но это оказалось последнее кассовое творение великого режиссера (будет еще фильм «Красное и черное» по Стендалю, но это уже телеэкранизация). Уже следующая его картина – «Журналист» (1967) – пользовалась у зрителей куда меньшим успехом: 18-е место, 27,8 миллиона зрителей.

Но эти съемки запомнились режиссеру тем, что там у него случился очередной роман. На этот раз дамой его сердца стала директор столовой, где питалась съемочная группа (натурные съемки проходили на родине Герасимова на Урале в августе 1965 года). Как утверждают очевидцы, директриса была ядреной сибирской бабой в самом соку. Именно такие и нравились режиссеру. В итоге директриса так влюбилась в Герасимова, что буквально ходила за ним по пятам. А потом во всеуслышание заявила: «Если бы дорогу к нему утыкали гвоздями, я бы и по гвоздям босиком прошла». Однако этот роман завершился сразу после того, как съемки на Урале были закончены.

В конце того же десятилетия Герасимов влюбился в одну из самых красивых актрис советского кинематографа Светлану Светличную. Чтобы их отношения имели хоть какой-то повод для продолжения, влюбленный режиссер специально под Светличную написал сценарий нового фильма – «Любить человека». Все уже было готово к съемкам, как вдруг актриса заболела – угодила в больницу с нервным срывом. Поскольку времени ждать ее возвращения у Герасимова не было, он взял на главную роль другую исполнительницу – мало кому известную актрису из ленинградского БДТ Любовь Виролайнен, которую Герасимов разглядел в фильме «Дорога домой» (она играла там деревенскую девушку).

По словам самой актрисы, Герасимов стал ухаживать за ней практически с первых же дней съемок. Причем его совершенно не пугал тот факт, что у актрисы был муж, да и сама она совершенно не собиралась становиться любовницей пусть знаменитого, но уже достаточно пожилого режиссера (разница в возрасте у них была 36 лет). Но Герасимов был искушенный человек, который практически во всех своих амурных приключениях руководствовался одним постулатом: «смелость города берет». В итоге не устояла перед его натиском и Виролайнен. Их роман с перерывами длился до конца 70-х. И опять Макарова окажется в курсе этого, но предпочтет скандалов не устраивать, поскольку знает, что Герасимов из семьи все равно не уйдет.

В отличие от большинства своих коллег, которые взошли на киношный Олимп в сталинские годы, но впоследствии утратили свое влияние, Герасимов не только сумел сохранить свое величие, но даже приумножил его. Например, долгие годы соперничества с Пырьевым Герасимов вынужден был довольствоваться вторыми ролями, но в середине 60-х вырвался вперед своего оппонента. В то время как Пырьев впал в немилость к Хрущеву и был смещен с поста главы Оргкомитета Союза кинематографистов, Герасимов хоть и не стал руководителем СК, однако сумел добиться назначения на этот пост своего ученика и друга Льва Кулиджанова.

Герасимов стал одним из руководителей Студии имени Горького, и при нем эта киностудия прочно входила в тройку ведущих киностудий страны (после «Мосфильма» и «Ленфильма»), выдавая «на-гора» настоящие хиты проката (например, «Семнадцать мгновений весны», «Офицеры» и др.). Кроме этого, Герасимов сумел сохранить свой авторитет среди молодежи, поскольку активно преподавал во ВГИКе (вторым таким авторитетом был Михаил Ромм). Если перечислить всех звезд советского кино, кто учился у Герасимова, то это займет несколько печатных страниц.

Однако с тем же Василием Шукшиным у Герасимова были сложные отношения. Поначалу, когда Шукшин начал работать на Студии имени Горького, у них были теплые чувства друг к другу. Но затем Шукшин стал резко набирать силу как режиссер, и Герасимов насторожился, видимо увидев в нем своего конкурента. А когда Шукшин задумал снимать «Степана Разина», их отношения и вовсе испортились. В итоге Василий Макарович вынужден был уйти со Студии Горького, поняв, что Герасимов ему в этом деле не помощник, а скорее наоборот. Как пишет А. Афиногенов:

«Шукшин бодался с дубом подобно другому художнику, всемирно известному (А. Солженицыну. – Ф. Р.), только гражданские их позиции были разные: Шукшин вне системы себя не мыслил, тут он был с Герасимовым един. Но Герасимов понимал и видел, пожалуй, как никто другой, что сценарий писателя Шукшина не сковывает, а напротив, раскрепощает Шукшина-режиссера, исполнителя главной роли, что сообщает ему взрывную силу, предвещает таранный удар по режиму бюрократии и двойной морали. Рубить сук, на каком он сидит, Сергей Аполлинариевич не мог…»

Между тем власть продолжает отмечать заслуги Герасимова. В последние годы жизни был дважды награжден высокими правительственными наградами: в 1971 году ему присудили Государственную премию, в 1984 году – Ленинскую.

Как пишет ученик Герасимова Александр Муратов: «Герасимов умел практически из любого разумного человека сделать пристойного кинорежиссера или актера. Такое не удавалось больше никому. Герасимовские ученики, у которых не было настоящего таланта, все же имели такую профессиональную подготовку, что могли ставить фильмы на вполне пристойном уровне. И это при том, что главный компонент кинематографа – его изобразительный ряд – Герасимов студентам практически не преподавал. Это был слабый момент и в его фильмах. Он это хорошо понимал и рассчитывал на то, что широкая зрительская аудитория абсолютно безразлична к форме. Снято хуже-лучше, но, если есть интересное содержание и прекрасная актерская игра, никто этого существенного недостатка не заметит».

Несмотря на активную работу во ВГИКе, Герасимов находил время и для режиссерской деятельности. За последние 15 лет своей жизни он снял еще семь картин, среди которых были совершенно разные по жанру фильмы. Например, он снял производственные кинороманы «У озера» (1970) и «Любить человека» (1973), экранизировал для телевидения роман Стендаля «Красное и черное» (1977), после чего ушел в отечественную историю, сняв кинодилогию о Петре I «Юность Петра» и «В начале славных дел» (оба – 1981). Наконец, на закате своих дней Герасимов обратился к последним годам жизни Льва Толстого, что было не случайно – режиссер понимал, что его дни тоже сочтены, и, по сути, снимал фильм-реквием. В своих предчувствиях великий режиссер не ошибся.

В фильме «Лев Толстой» (в 1984 году его наградили Ленинской премией) был эпизод, где мертвый писатель лежит в гробу. Когда Герасимов собирался снимать этот кадр, почти вся съемочная группа, в том числе и его жена Тамара Макарова, уговаривали его не ложиться в гроб самому, а снять дублера. Но Герасимов их не послушал. Будучи убежденным атеистом, ни в какую мистику он никогда не верил. Однако меньше чем через год после съемок этого эпизода режиссер умер по-настоящему.

Но прежде, чем это случилось, Герасимов успел дать большое интервью журналу «Экран-87», где поделился с читателями теми мыслями, которые его волновали больше всего. Приведу лишь некоторые отрывки из этой беседы:

«Мой последний фильм „Лев Толстой“ получил самую высокую оценку критики, у меня дома большой ящик замечательных зрительских писем, умных, тонких, благородных. Все, что чувствовал Лев Николаевич, оказывается, нужно многим. А в прокате, где все определяют цифры, фильм провалился. Все это наводит меня на грустные размышления.

Я всегда старался делать фильмы так, чтобы было на что смотреть. Но постепенно наши пути со зрительным залом расходились. Вообще сегодня наше кино теряет зрителя, и я думаю, что этому есть причины. В последние годы фильмов становится много, но количество не всегда переходит в качество. На экране царят будни, не обретшие своего жанра, мелкотемье, ложно понятая развлекательность. Часто она достигается в ущерб идее, мысли, ради которой и должен создаваться фильм. И зритель, привыкший к такого рода кинематографу, если нет внешней динамики, нет стрельбы или погони, – поднимается и идет к выходу. «Не нужна мне ваша философия» – и все тут. Заигрывание со зрительным залом к добру не привело. Привыкли жить без истории на экране, без философии и «мудрствований». Все мы в этом виноваты…

Торгашеское начало захлестывает кино. Идет какой-то обратный процесс, растрачивается эстетическое, нравственное богатство, накопленное в 30-е, 40-е годы. А в результате что же? Доход все равно очень маленький, а расход душевный так велик, так велик…»

Спустя несколько месяцев после этого интервью Сергей Герасимов скончался.

Поздней осенью 1985 года режиссер вернулся с какого-то зарубежного конгресса. Чувствовал себя неважно, ощущал непривычную вялость. Однако списал это на возраст – все-таки через полгода ему должно было исполниться восемьдесят. Но когда несколько дней спустя у него прихватило сердце, жена уговорила его показаться врачу. Собираясь к нему, Герасимов мрачно пошутил: «Снаряды ложатся все ближе».

После осмотра у врача Герасимова уговорили остаться в больнице, чтобы провести более тщательное обследование. Он этого делать не хотел, но в итоге согласился, так как врач пообещал ему, что его пребывание в клинике займет всего лишь несколько дней. Но все произошло значительно быстрее: через день, 28 ноября 1985 года, Сергей Герасимов скончался от сердечного приступа.

28 ноября – Любовь ПОЛИЩУК

Эта актриса собиралась всю жизнь посвятить танцу, но в результате сделала блестящую карьеру в кинематографе. И хотя главных ролей в ее карьере было мало, однако благодаря своему таланту и красоте она сумела стать вровень со многими звездами из разряда первых.

Любовь Полищук родилась 21 мая 1949 года в Омске в рабочей семье. Ее отец был строителем, мать – швеей. С детства Люба страстно мечтала стать балериной. В то время как ее сверстники бредили кино, собирали открытки с портретами своих кумиров, она собирала точно такие же открытки, но – с балеринами. Когда родители уходили на работу, Люба раскладывала эти открытки, становилась перед зеркалом и принимала балетные позы. Но ее мечте так и не суждено было сбыться. Когда она подросла и собралась поступать в балетную школу, кто-то из преподавателей заметил: «Девочка, с твоими суставами ты будешь выше всех мужчин в балете. Тебе никогда не быть балериной». И Люба смирилась с этим приговором. Но творческая энергия била в ней ключом, и в 4-м классе она увлеклась пением: стала солисткой школьного хора. Причем путь на сцену для нее был не самым легким. По словам самой Полищук: «В детстве я была жутко уродливой девочкой: косоглазая, с кривыми ногами, худющая, вроде тех синих цыплят, которых у нас продают. И поэтому все мои надежды рушились. Спасибо родителям, которые, видя мою закомплексованность и необщительность, постоянно внушали мне, что я самая милая и необыкновенная…»

На одном из городских конкурсов Люба спела «Песню про арифметику» и заняла первое место (после этого к ней надолго прилипло прозвище – Арифметика).

К семнадцати годам Полищук превратилась в одну из самых красивых девочек в школе, и многочисленные поклонники не давали ей покоя. Но она влюбилась в парня, который был на несколько лет старше ее. Актриса вспоминала: «Леша уже заканчивал институт, а я еще училась в одиннадцатом классе. Он пришел на выпускной вечер, и там мы впервые поцеловались. И длился наш поцелуй – ни много ни мало – пять часов. Происходило это все в сарае рядом с бараком, где я жила. И на стене сарая было написано: „ПИДАРАСЫ“. Я и тогда не понимала, и до сих пор не понимаю, кто это такие. Я знаю, есть педерасты, то есть гомосексуалисты. Но пидарасы? В общем, на следующее утро получила я от матери хороший нагоняй – мне-то радость, а она всю ночь глаз не сомкнула. Но наша с Лешей любовь стала куда-то исчезать, появилась какая-то натянутость, неловкость. И больше уже мы никогда не целовались, хотя я его всегда очень-очень любила. И даже своего первого сына назвала Алексеем – может, в честь той самой первой любви и того, самого первого и самого долгого, поцелуя».

После окончания школы Полищук отправилась в Москву с твердым намерением стать артисткой. Однако ни родственников, ни знакомых у нее в столице не было, поэтому пока она искала, куда бы приткнуться, время ушло, и на экзамены она опоздала. Обошла все творческие вузы, но везде ей говорили одно и то же: «Поезд ушел, приходите через год». И уехала бы Полищук из Москвы ни с чем, если бы не счастливый случай. Во дворе Щукинского училища к ней подошел незнакомый мужчина и восхищенно произнес: «С такими глазами, как ваши, девушка, вас примут куда угодно». «А вот и не угадали – не приняли», – разочарованно произнесла Полищук. Незнакомец удивился и вызвался помочь девушке. Узнав, что она приехала из Омска, он радостно сообщил, что во Всероссийской творческой мастерской эстрадного искусства на ВДНХ идет набор в эстрадную программу. «И вы не поверите – именно для Омской филармонии!» – радостно закончил он свою речь.

Л. Полищук вспоминала: «Я помчалась туда. Господи, что я только не вытворяла, чтобы меня взяли. Танцевала шейк, пела под Зыкину, под Робертино Лоретти. От смеха все лежали. И несмотря на то, что коллектив формировался из профессиональных артистов, меня взяли…»

Имея за плечами богатый опыт школьно-хорового пения, Полищук поступила на вокальное отделение мастерской. Мечтала стать эстрадной певицей. Однако в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. Вскоре врачи, обследовавшие актрису, вынесли заключение, что голос Полищук еще не закончил мутировать, поэтому петь ей противопоказано. Пришлось актрисе менять классификацию – она стала артисткой разговорного жанра. Закончив мастерскую в 1967 году, в течение трех лет она была ведущей театрализованной программы «Конек-Горбунок» («Старая сказка на новый лад»).

В те же годы Полищук вышла замуж за однокурсника по мастерской Валерия Макарова, в 1972 году родила сына Алексея. Однако вскоре этот брак распался. Рассказывает сын Полищук Алексей Макаров: «Они оба начинали в эстрадном жанре. Была актерская семья. Потом так сложились обстоятельства – разошлись, и после этого я отца видел всего два-три раза. Поступив на первый курс института, я как-то сидел на подоконнике в общежитии, курил и вдруг подумал, а почему бы мне не слетать в Омск, поговорить с отцом: понять, кто он, чем дышит. Он стихи писал, у меня кассета есть с его песнями. Я слетал в Омск. Мать не возражала. Я прилетел к бабушке, на следующий день пошел искать отца. Мне сказали, что он со старой квартиры съехал, а живет где-то в новой, „вон в тех четырех домах“. Я просто ходил по квартирам и искал отца. Но не нашел. А через полгода он умер… (в 1992 году. – Ф. Р.). Нам его мама об этом сообщила. Мы с матерью собрались в Омск. В аэропорту выяснилось, что с билетами творится безумие. Люди по нескольку дней сидят в аэропорту. Мать ходила по начальникам, кому-то улыбалась, выбила для себя один билет и полетела сама. А я не слетал…»

Однако вернемся в начало 70-х.

Полищук выступала в программе «Омичи на эстраде» – танцевала, исполняла короткие пародии, была ведущей. Во время очередных гастролей в Москве ее заметил режиссер Московского государственного мюзик-холла и пригласил на одну из ролей в спектакль «Красная стрела» прибывает в Москву». По словам Полищук: «Я до сих пор вспоминаю этот период своей жизни как самый радостный. У меня всегда было тяготение к мюзиклу, и именно в мюзик-холле я сумела наиболее полно раскрыться».

Дебют Полищук в кино состоялся в 1976 году: Марк Захаров экранизировал на телевидении бессмертные «12 стульев» и пригласил актрису на эпизодическую роль – женщины-вамп. Это именно ее Остап Бендер (А. Миронов) ронял в танце на землю и выбивал ею витрину в магазине. По словам самой актрисы, она вспоминала об этом эпизоде с содроганием, потому что заработала на нем несколько болевых ощущений. Сначала забыли положить матрас, и Полищук упала на цементный пол. Затем матрас решили заменить обыкновенными подушками, но Миронов в пылу танца сбил их, и актриса вновь приземлилась на твердую поверхность.

Позднее, когда актриса внезапно уйдет из жизни именно из-за проблем с позвоночником, режиссер фильма Марк Захаров сообщит, что рассказ Полищук о падениях на цементный пол всего лишь плод актерской фантазии: «Я находился на съемочной площадке и все прекрасно видел: Люба падала на два матраса, который мы постелили ей на пол».

И помимо сцены с падением на пол в том эпизоде имелись еще достаточно опасные кульбиты. Например, чтобы выбить стекло в витрине, актерам тоже пришлось изрядно потрудиться. Сначала его закрепили слишком слабо, и Миронов с Полищук, проскочив его на скорости, едва не упали. Затем стекло закрепили слишком сильно, и актеры не смогли выбить его с первого раза. Труднее всего пришлось Полищук, которая должна была выбить стекло… головой. Короче, на эпизод, который на экране длился около трех минут, было потрачено 14 дублей. Однако старания актеров не пропали даром: эта сцена стала одной из лучших в фильме, и имя актрисы-дебютантки запомнилось зрителям. Позднее критик П. Смирнов писал:

«Актриса в паре с А. Мироновым исполнила полное гротеска пародийное „Танго страсти“. Невероятные, почти цирковые антраша, каскад юмора, отточенный профессионализм и, главное, четко заявленная актерская сверхзадача – все это в итоге помогло Л. Полищук создать запоминающийся и точный образ эдакой нэпмановской „вамп“.

Дебют актрисы оказался удачным, и до конца десятилетия Полищук снялась еще в десяти картинах, из которых шесть – телевизионные. Назову их все: «Семья Зацепиных» (ТВ), «Юлия Вревская» (оба – 1977), «Золотая мина» (ТВ), «Дуэнья» (ТВ), «31 июня» (ТВ) (все – 1978), «Тот самый Мюнхгаузен» (ТВ), «Вавилон XX», «Приключения принца Флоризеля» (ТВ) (все – 1979), «Выстрел в спину», «Только в мюзик-холле» (оба – 1980).

На съемках фильма «Вавилон ХХ» украинского режиссера Ивана Миколайчука, где Полищук исполняла главную роль, она получила ряд серьезных травм, с которыми впоследствии люди свяжут ее преждевременную кончину. Дело в том, что по ходу фильма актрисе пришлось часто скакать на лошади, а она до этого никогда верховой ездой не увлекалась. В итоге, прежде чем Полищук приноровилась к своему скакуну, тот ее несколько раз сбросил на землю. Падения были весьма болезненными, но актриса превозмогала боль, поскольку простои грозили срывом съемок. Поэтому съемки она продолжила, но, когда вернулась из Киева в Москву, тут же слегла – у нее разболелся позвоночник. Однако долго лежать ей не довелось – в силу ее тогдашней востребованности актрисе вновь пришлось впрягаться в новую работу.

Не стоит на месте и личная жизнь актрисы. Правда, назвать ее благополучной язык не поворачивается. В течение нескольких лет актриса крутила роман с известным цыганским актером Сергеем Сандуленко и была не против выйти за него замуж. Но он этого не хотел, вернее, не мог, поскольку давно был обручен со своей землячкой из знатного рода. В итоге Полищук опять осталась одна. После этого какое-то время за ней ухаживал популярный актер Валентин Гафт, но из этих отношений тоже ничего путного не вышло.

Тем временем в начале 80-х годов Полищук покидает мюзик-холл и переходит в труппу Московского театра миниатюр. Первое время на драматической сцене ей работалось трудно. Сама она вспоминает об этом так: «Ломки были сильные. Я не умела работать без микрофона и, думая, что меня не слышно, форсировала звук, постоянно срывая себе голос. Я ломала декорации и зашибала партнеров. В мюзик-холле приходилось выступать на огромных площадках, а тут маленькая театральная сцена, да и ростом меня Бог не обидел, и если я прыгала из одной кулисы, то сразу же улетала в другую (рост актрисы был 1 метр 75 сантиметров. – Ф. Р.).

С другой стороны, работа на эстраде мне многое дала. Например, умение общаться со зрителем. Я часто замечала, что многие большие драматические актеры как-то скукоживаются, оставаясь один на один с публикой. Мне же это удается легко».

В 1983 году наконец устроилась и личная жизнь актрисы: она вновь вышла замуж. На этот раз ее избранником оказался художник-анималист Сергей Цигаль. В свое время, имея диплом биолога и хорошую работу, он, вопреки логике, бросил все и поступил в Строгановское училище (его родители были художниками, а бабушка – писательница Мариэтта Шагинян). Со своей будущей женой Сергей познакомился в Театре миниатюр, когда пришел на спектакль «Хармс! Чармс! Шардам!», в котором Полищук исполняла сразу несколько ролей. По словам актрисы: «Он герой, потому что стоически выносит мой характер: я же безобразно вспыльчива. Если бы не его терпение и чувство юмора, мы бы давно разошлись. К тому же он великолепный рассказчик и очень нескучный человек. Это ведь просто ужас – сколько вокруг скучных мужчин!..»

На момент нового замужества Полищук ее сыну Алексею от первого брака было уже 11 лет, и он учился в интернате, поскольку у матери не было времени с ним заниматься. По его же словам, он «всегда был нагловатый, хамоватый, не любил математику и интересовался только гуманитарными предметами». Его школьный рекорд – 48 двоек за неделю. Все они были проставлены в дневник, который Алексей решил спрятать от матери и отчима. Но последнего провести не удалось, и правда вскрылась. После этого парнем по-настоящему занялись: отчим помог ему осилить математику, геометрию и английский. После седьмого класса Алексей перешел в обычную школу. Забегая вперед, скажем, что, закончив школу, Алексей решит пойти по стопам матери и подастся в актеры. Однако с первого раза в ГИТИС не пройдет. До следующего поступления он сменит несколько профессий: пожарника, распространителя театральных билетов, грузчика на овощной базе. После ГИТИСа поступит в труппу Театра имени Моссовета, а с начала 90-х начнет сниматься в кино. Спустя несколько лет он станет одним из самых снимаемых актеров российского кинематографа.

Однако вернемся на несколько лет назад, в середину 80-х.

В 1985 году Полищук родила второго ребенка – дочку Машу. Актриса вспоминает: «Особенно трудно было, когда родила дочь. Мне сделали две операции, молоко пропало. В магазинах пусто. Ребенок болеет. Кошмар. Вот тогда я подумала: надо свалить куда-нибудь. Ради дочки. Я понимала, что в 35 лет за границей никому не нужна, и готова была работать даже уборщицей или посудомойкой. Потом депрессия прошла. Я вышла на сцену и поняла, что никуда не уеду».

Отмечу, что в немалой степени желание уехать диктовалось у актрисы и проблемами в творчестве: однажды она осмелилась высказать правду руководству «Мосфильма», и ее внесли в «черные списки» – отныне режиссерам запрещалось приглашать ее на крупные роли. Почти та же история произошла и на телевидении, где один высокий чиновник вдруг заявил: «У Полищук лицо несоветской женщины – не показывайте мне ее». Запрет держался в течение нескольких лет. За это время актриса снялась в десяти картинах (лишь две – телевизионные), в которых исполняла в основном эпизодические роли. Среди них: «В моей смерти прошу винить Клаву К.», «Эзоп» (ТВ), «Белый ворон» (все – 1981), «Кража» (ТВ) (1982), «Тайна „Черных дроздов“ (1983), „Если можешь, прости…“ (1984), „Змеелов“, „Дикий ветер“ (оба – 1985), „Покушение на ГОЭЛРО“ (1987), „Происшествие в Утиноозерске“ (1988).

Только в конце 80-х опала Полищук закончилась. В 1988 году она снялась сразу в пяти фильмах («Я в полном порядке», «Интердевочка», «Посвященный», «Фуфло», «Любовь с привилегиями»), причем в трех последних картинах сыграла главные роли. Особенно хороша она была в «Любви с привилегиями» рядом с Вячеславом Тихоновым. Тот играл пенсионера, бывшего крупного министерского чиновника, внезапно влюбившегося в простую женщину-водителя автофургона (ее и играла Л. Полищук).

Однако, несмотря на отдельные удачи, большинство сыгранных актрисой киноролей оставляли желать лучшего. Сама Полищук размышляла об этом следующим образом: «В кино мне пока не очень везет. То самый удачный, на мой взгляд, эпизод под монтажные ножницы угодит, то драматургический материал окажется вялым, невыразительным, то режиссер, недоверчиво относясь к моему „мюзикхолльному“ прошлому, в последний момент утверждает на роль „нормальную“, как некоторые говорят, актрису».

Между тем в театре возможности Полищук раскрывались куда как шире (в 1985 году она заочно закончила ГИТИС). Она играла героинь Чехова, Мопассана, Трифонова, Маркеса. Не будет преувеличением сказать, что в немалой степени именно на таланте этой актрисы во многом держалась популярность Театра миниатюр.

Л. Полищук вспоминала: «Помните время, когда невозможно было купить обои, посуду и прочее. Пришла в магазин, как все, встала в конец очереди, написала на ладони номер. И вдруг все поворачиваются ко мне: Полищук, как вам не стыдно стоять, вы имеете право взять без очереди.

Я сильно покраснела. День тот был страшный, хоронили Андрея Миронова (он умер в августе 1987 года. – Ф. Р.), и я металась между театром и очередью. Вся взмокла, все на нервах. Но я знала, что вокруг стоят такие же истерзанные жизнью люди, и не могла принять их помощь.

Кончилось тем, что меня силой втолкнули в магазин, и я купила треклятые советские обои…»

В 1990 году Полищук пришла в труппу театра «Школа современной пьесы» под руководством режиссера А. Райхельгауза. И тут же сыграла несколько прекрасных ролей в спектаклях: «Пришел мужчина к женщине» С. Злотникова, «А чой-то ты во фраке?» С. Никитина, «Без зеркал» Н. Климатовича.

Не менее успешно развивалась карьера Полищук и в кино. В 90-е годы она записала в свой актив роли в фильмах: «Бабник», «Сэнит зон», «Христиане» (все – 1990), «Вербовщик», «Моя морячка», «Террористка» (1991), «Бабник-2», «Цена головы», «Желание любви», «Новый Одеон» (1992), «Дафнис и Хлоя», «Скандал в нашем Клошгороде» (1993), «Игра воображения» (1995).

О своей тогдашней жизни в искусстве актриса отзывалась так: «Я соглашаюсь сниматься не всегда. Мне не хватает на жизнь, но это вовсе не означает, что ради денег я готова играть любую роль в любом фильме. Например, мне дважды предлагали сыграть лесбиянок. Одну – в антураже женской тюрьмы, другую – просто по жизни. Отказалась, хотя предлагали потрясающие гонорары. Речь шла о десятках миллионов российских рублей. Не буду называть его фамилию, но я ответила продюсеру приблизительно так: половину своей карьеры в кино я играла б…, причем очень хорошо играла. Так вот, если я так же хорошо (плохо играть попросту не могу) сыграю лесбиянку, то оставшуюся часть жизни придется играть только что-то подобное.

Так что дело не только в деньгах…»

В 1995 году Л. Полищук было присвоено звание народной артистки России.

В 1997 году актриса сыграла в трех новых театральных постановках: «Зойкина квартира», «Безразмерная Ким Танго» (оба спектакля поставил на сцене театра «Эрмитаж» М. Левитин) и «Квартет для Лауры» (режиссер Театра частной антрепризы А. Житинкин).

В одном из интервью конца 90-х актриса рассказала следующее: «Желания унизить мужчину, сделать его своим рабом у меня не было никогда. Я не терплю подкаблучников и амебообразных тюфяков. Более того, с годами как-то все больше хочется подчиняться, ощущать себя слабой и беззащитной…

Я проклинаю эмансипацию и наше ханжеское воспитание, а некоторые периоды своей жизни просто ненавижу. Помню, по молодости, где-нибудь в ресторане я с шиком могла заплатить за весь столик (благо меня всегда держали за хорошую артистку, и я достаточно зарабатывала). При этом я даже не задумывалась о том, что этим оскорбляю мужчин…

Я люблю путешествовать, но это происходит, к сожалению, нечасто. Очень люблю читать и, как правило, читаю запоем. Обожаю детективы. Но я человек настроения, и как только меня от детективов затошнит, перехожу к классике.

Вообще я натура увлекающаяся и импульсивная. Помню, когда меня научили играть в карты, я месяцами не спала, и это, естественно, сказывалось на самочувствии. Причем так увлеченно играла в банального «дурака». Очень люблю вязать и шить…»

В последние годы жизни Полищук исчезла из поля зрения широкого зрителя, поскольку интересных предложений в кино для нее не было. Но она продолжала играть в антрепризном театре, где ее лучшим спектаклем был «Пришел мужчина к женщине».

В 2005 году Полищук вновь заставила заговорить о себе, согласившись сниматься в сериале «Моя прекрасная няня» (актриса играла мать главной героини Вики Прутковской). Роль была комедийная и вполне соответствовала тому актерскому амплуа, которым владела Полищук. Параллельно с этим актриса снялась еще в одном телефильме – «Испанский вояж Степаныча», где сыграла одну из главных ролей. Увы, роли и в «Няне», и в «Степаныче» оказались последними в жизни актрисы.

Еще в конце 2005 года, когда Полищук только приступила к съемкам в «Няне», ее начали мучить сильные боли в позвоночнике. Стоит отметить, что тот давно беспокоил актрису – еще с 90-х, когда она угодила в тяжелейшую автокатастрофу и больше месяца провалялась в больнице. С тех пор позвоночник стал ее самым уязвимым местом.

Когда боли стали невыносимыми, родные уговорили актрису лечь в Институт нейрохирургии имени Бурденко. Тамошние врачи обнаружили у нее кровоизлияние в спинной мозг и сильные изменения в позвоночнике: позвонки шатались во все стороны, сдавливали нервные ткани. Актрисе были сделаны две сложнейшие операции: удалили диск, вставили имплантаты и винты. После этого боли на какое-то время прошли, и Полищук воспряла духом. Однако затем все вернулось на круги своя. В итоге актриса вновь оказалась в больнице. Врачи терялись в догадках относительно правильного диагноза, и только один из них предположил, что это может быть онкозаболевание. Но его коллеги с этим мнением не согласились. Как выяснится позже, это была роковая ошибка эскулапов.

После обращения в различные столичные клиники муж актрисы решил попытать счастья за границей. Так Полищук оказалась в Израиле. Там был поставлен окончательный диагноз: рак позвоночника, причем уже запущенный. Правда, самой актрисе об этом ничего не сказали, но она все равно догадалась, что ее дела плохи. Вернувшись на родину, она еще какое-то время снималась в «Няне». Но когда в июле ей стало совсем невмоготу, она покинула съемки. Врачи поставили ей инвалидность и назначили пенсию в 4 тысячи рублей. Однако получить эти деньги актриса так и не успела.

Любовь Полищук скончалась у себя дома в Большом Казенном переулке утром 28 ноября 2006 года. Эту печальную весть в тот же день донесли до миллионов россиян сначала по телевидению, а на следующий день почти все печатные СМИ.

Прощание с актрисой прошло 30 ноября в Доме актера на Арбате. Туда пришли тысячи людей, включая и коллег покойной. Самую трогательную речь сказал Иосиф Кобзон, который когда-то тоже болел раком, но сумел выкарабкаться: «Я говорил ей: „Любаня, я переживал то же самое. А она, смеясь, отвечала: „Все ерунда, я ничего не боюсь“. Она звонила из Израиля и была уверена, что все позади: „Иосиф, я уже снимаюсь!“ Но, к сожалению, она была обречена. И на этом свете ее держали лишь сила воли и терпение близких! А неделю назад, позвонив ей, я не услышал привычной „карнавальной“ интонации. „Иосиф, я жить хочу!“ – в отчаянии прошептала Любаня. Она знала, что уходит!..“

Похоронили Л. Полищук на Троекуровском кладбище.

Декабрь

1 декабря – Евгений ДВОРЖЕЦКИЙ

Этот человек принадлежал к славной актерской династии. Его отец и старший брат были знаменитыми актерами, сыгравшими множество прекрасных ролей в театре и кино. И когда, закончив школу, этот человек выбрал профессию актера, никто из его друзей и родственников не удивился – так и должно было быть. Марку своей династии он не уронил: училище закончил с красным дипломом, стал популярным актером в театре и кино, работал на телевидении. Все в его творческой судьбе складывалось замечательно. Цифра «39» стала роковой. На этой отметке завершилась жизнь его старшего брата.

Евгений Дворжецкий родился 12 июля 1960 года в Горьком. Он был представителем третьего поколения актерской династии Дворжецких. Его отец – известный актер Вацлав Дворжецкий – дебютировал в советском кино в фильме «Щит и меч», а сводный брат – Владислав Дворжецкий – известен зрителям по фильмам «Бег», «Возвращение „Святого Луки“, „Возврата нет“, „Капитан Немо“ и др. Кроме этого, мама Евгения – Рива Яковлевна – всю жизнь проработала театральным педагогом. Однако, несмотря на столь славные традиции своей семьи, Евгений долгое время даже не думал идти в актеры. А отец, человек жесткий и принципиальный, никогда даже словом не подтолкнул его к этому выбору. Поэтому Евгений рос вполне обычным ребенком: ни в каких драмкружках не занимался, стихи не читал, на музыкальных инструментах не играл. Целыми днями после школы он пропадал во дворе с мальчишками и домой возвращался поздно, когда его отец, вернувшись из театра, уже спал.

Отца своего Евгений уважал, боялся и гордился им. Вацлав Дворжецкий считался в Горьком самым популярным актером, его единственного из актерской среды города часто снимали в кино. И пусть роли у него были не главные, однако появлялся он на экране столь регулярно, что люди не успевали его забывать. Достаточно сказать, что за пять лет своей киношной карьеры в 1968–1972 годах он снялся в десяти фильмах: «Щит и меч», «Любовь Серафима Фролова», «Далеко на западе», «Угрюм-река», «Рудобельская республика», «Конец Любавиных» и др. Ни для кого в Горьком не было секретом, что Вацлав Дворжецкий имел непростую судьбу: пятнадцать лет он несправедливо отсидел в сталинских лагерях, но эта судимость не умаляла достоинств актера, а, наоборот, поднимала его в глазах людей: все-таки не каждый человек был способен, пройдя через такие испытания, сделать себе карьеру в искусстве. Ведь на момент прихода Дворжецкого в кино ему было почти 60 лет.

Помимо Евгения, у Дворжецкого было еще двое детей от разных браков: сын Владислав и дочь Татьяна, которая стала жить с отцом, когда Евгению исполнилось три года. И всех своих детей Вацлав Янович воспитывал сурово, что называется, по-спартански. Никаких сюсюканий с детьми он не допускал, а если те не слушались родителей, их наказывал. Ремнем не бил (Евгений помнил только два таких случая), поскольку ему было достаточно взгляда или слова, чтобы дети поняли свою ошибку.

Как вспоминал Е. Дворжецкий: «Однажды отец выпорол меня, когда я поздно вернулся домой. Он встретил меня на улице и сказал: „Я тебя предупреждал? Я тебя просил о том, чтобы после школы ты сначала шел домой? Сейчас я буду тебя пороть“. А я говорю: „Ну и бей“. – „За это получишь не пять ударов, а десять“. Мы поднимаемся, он начинает меня пороть. Я выдерживаю пять или шесть ударов, потом, естественно, начинаю рыдать. Закончив, отец идет на кухню пить корвалол с валидолом. Это я потом, много позже понял, что ему тогда было больнее, чем мне… А за обедом отец сказал, что я – молодец, что, мол, выдержал и не запросил пощады…»

Глядя, как его отец день и ночь пропадает в театре и мотается по киношным экспедициям, Евгений себе такой судьбы не желал. Поэтому в актеры не стремился. И вообще, какой-то определенной мечты по поводу своей будущей профессии у него никогда не было. В десятом классе впервые, чтобы получить пятерку по литературе, прочитал на школьном вечере сатирический стих Маяковского. Хотя его родители утверждали, что определенный артистизм в нем был еще с раннего детства – сказывались отцовские гены. Может быть, поэтому, когда летом 1978 года Евгений закончил школу, он отправился в Москву, чтобы учиться на артиста. Но первая попытка закончилась провалом.

Дворжецкий поступал в Театральное училище имени Щукина при Театре имени Вахтангова, что было вполне закономерно: отец дал ему имя в честь Евгения Багратионовича Вахтангова. Однако этот факт не стал пропуском в училище для юного абитуриента. Он «срезался» на сочинении, написав его на двойку. Потом он сам расскажет, что пострадал из-за… любви. В Москве он влюбился в девушку и ни о чем, кроме нее, думать не мог. Вот и не сумел на экзамене сосредоточиться. В итоге он вернулся домой и первое, что сделал, – собрал своих друзей на вечеринку. Погуляли они тогда здорово и даже взорвали газовую колонку в их доме. А на следующее утро со съемок вернулся отец. Сцена, которая произошла в тот момент в доме, на всю жизнь осталась в памяти Евгения. Он сидел с девушкой за столом в одних трусах, в это время в комнату зашел отец… и дал ему такую затрещину, что сын отлетел в дальний угол. Это была расплата и за проваленный экзамен, и за гулянку по этому поводу.

И все же в «Щуку» Евгений поступил. Ровно через год он повторил свою попытку и был принят с первого захода. Приемную комиссию он тогда ничем особенным не поразил, и его зачисление в училище было скорее авансом на будущее и желанием экзаменаторов, чтобы актерская династия Дворжецких не прервалась. Дело в том, что за два месяца до поступления Евгения в училище, в конце мая 1978 года, его сводный брат Владислав внезапно скончался. Всего лишь восемь лет назад Владислав дебютировал в кино ролью Хлудова в фильме «Бег», и эта роль принесла ему широкую известность. После этого Дворжецкий превратился в одного из самых снимаемых актеров советского кино и переиграл еще более двух десятков ролей. Однако во многом именно эта востребованность, когда приходилось сниматься в нескольких фильмах в год и переезжать из одной экспедиции в другую, подорвала здоровье популярного актера. И в мае 78-го, во время творческих выступлений в Гомеле, Владислав Дворжецкий скончался от инфаркта. На момент смерти ему было 39 лет. По злой иронии судьбы, спустя 11 лет в этом же возрасте уйдет из жизни и Евгений.

Свою первую, и единственную, жену Дворжецкий встретил в том же Щукинском училище. Девушку звали Нина Горелик, она училась на два курса младше его. Как гласит легенда, когда Нина впервые увидела Евгения, она подумала: «Вот мой будущий муж». Дворжецкий в тот раз Нину не заметил, но чуть позже, встретив ее в раздевалке училища, где он подрабатывал гардеробщиком за 70 рублей, тоже отметил взглядом: «Женюсь». Хотя до их свадьбы было еще далеко. В ту пору у Нины был роман с другим человеком – студентом ГИТИСа, – поэтому на ухаживания Дворжецкого она отреагировала спокойно. Однако тот оказался чрезвычайно настойчивым человеком: носил за ней сумку в училище, провожал домой. И в итоге Нина в него влюбилась. По ее же словам: «До 8 марта у меня продолжался роман с моим прежним ухажером. А 8-го меня срочно вызвали из аудитории. Спускаюсь под лестницу, а там Женька с огромными тюльпанами. Он мне объяснился в любви, и я поняла, что же это я дурака валяю…»

Во время знакомства с родителями Нины произошел удивительный случай. Чтобы гость не скучал, ему показали семейный фотоальбом, где был запечатлен дедушка Нины, работавший когда-то начальником электростанции в тех краях, где отбывал свой срок отец Евгения. И вот, пока Нина с мамой готовили праздничный стол, Евгений разглядывал фотографии и на одной из них обнаружил своего отца, попавшего в общей массе заключенных в кадр.

Молодые встречались больше года, а поженились только в 82-м, 24 марта, когда Евгений уже заканчивал училище. Поскольку в столичные театры без московской прописки не брали, он сделал предложение Нине. Та его тут же приняла. Как шутил сам Евгений, из-за его дворянской фамилии. На самом деле они, конечно, по-настоящему любили друг друга, чему свидетельством их брак – они прожили вместе 17 лет. В этом браке у них родилось двое детей: дочь Аня и сын Миша.

В училище Дворжецкий был одним из самых талантливых студентов, что многих удивляло. Ведь никакого актерского багажа за его плечами не было (ни в каких драмкружках он не участвовал), и единственное, чем он мог похвастаться, – своими актерскими корнями. Однако, видимо, именно они и сыграли решающую роль. В итоге училище Евгений закончит с красным дипломом.

Когда Евгений сообщил родителям о своем поступлении в училище, отец никак не прореагировал на это. Просто никак. Но однажды он приехал в Москву и специально пришел в училище, где шел курсовой спектакль с участием Евгения. И после его окончания подошел к сыну и удивленно сказал: «Ничего, ты знаешь, ничего». Евгений был на седьмом небе от счастья, поскольку до этого добиться от отца даже малюсенького комплимента было невозможно.

Как вспоминает однокурсник Евгения режиссер Андрей Житинкин: «Евгений был самым первым на нашем курсе. Первым во всем. В искусстве не принято заходить за кулисы, говорить какие-то слова. Он всегда заходил. И первый подлецу мог сказать, что тот подлец. Может, поэтому и ушел первым?..»

Путь Дворжецкого к славе был нескорым. Закончив училище, он вместе со своей женой попал в труппу Российского молодежного театра, где первое время «вводился» на чужие роли в уже идущие спектакли. Так продолжалось несколько лет, после чего Евгений наконец стал получать самостоятельные роли. И уже в них по-настоящему раскрылся его талант. Он играл Бельведонского в «Бане», Панталоне в «Любви к трем апельсинам», Тита в «Беренике», Сказочника в «Снежной королеве». По словам художественного руководителя РАМТа Алексея Бородина:

«В его характере и таланте уникально сочетались острая, нестандартная, демократическая сущность и некая театральная изысканность, аристократичность. Демократичность, не понятая как разбросанность. Аристократизм, не понятый как высокомерие. Его человеческий диапазон был широк. И настолько же широк диапазон творческий.

Евгений отличался требовательностью к себе. Его жесткий самоанализ не оборачивался рефлексией. Он категорически не соглашался с любыми остановками в освоении мастерства, он хотел двигаться дальше, дальше. Он был жестко требователен к партнерам и радовался малейшему мгновению подлинного рабочего процесса. Во время работы он никогда не соглашался говорить неправду. Его непримиримость была всегда замешана на искренности, была оборотной стороной подлинного желания настоящей, требовательной работы, радости от творчества…»

Широкая слава пришла к Дворжецкому благодаря кино. Хотя поначалу и там не все складывалось благополучно. Свою первую роль Евгений сыграл в 1980 году, когда учился в «Щуке». Это была крохотная роль в фильме «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского». Спустя три года он уже сыграл роль покрупнее – в «Нежном возрасте». Затем роли последовали одна за другой: в «Дне гнева», «Танцплощадке», «Диссиденте». А когда в 1988 году Дворжецкий сыграл Эдмона Дантеса в фильме Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Узник замка Иф», его уже стали узнавать на улице и прозвище «граф Монте-Кристо» надолго приклеилось к нему в актерской среде. Потом его стали называть Шурой Балагановым, после того как в 93-м Дворжецкий сыграл этого героя знаменитого романа Ильфа и Петрова в фильме «Мечты идиота». Итогом этой популярности стало приглашение Дворжецкого на телевидение, где он за короткое время был ведущим сразу нескольких передач: «Бесконечное путешествие» (на РТР), «Золотой шар» (на REN TV), «Про фото» (на «Культуре»), «Семь бед, один ответ» (на ОРТ). По словам Нины Дворжецкой: «С деньгами всегда было туго. Мы вздохнули только в последнее время, когда появились какие-то программы на телевидении, стали деньги платить за фильмы другие. Вдруг начался такой период везения. Благодаря его передаче „Бесконечное путешествие“ мы съездили на Канарские острова».

В те годы все складывалось в жизни и творческой судьбе молодого артиста замечательно. Единственным темным пятном в тот период стала смерть отца, которая случилась в апреле 1993 года. Отец и сын тогда собирались сниматься в своем третьем совместном фильме – триллере «Хаги-Траггер», – и Вацлав Янович, уже тяжело больной, выучил текст своей роли с помощью магнитофона. Однако до съемок он не дотянул всего лишь несколько дней. В итоге сыну пришлось сниматься в этом фильме без отца.

В 1998 году Дворжецкий сыграл еще одну «звездную» роль – короля Генриха III в телесериале «Графиня де Монсоро». Сниматься в этом фильме ему было очень легко и весело, поскольку его партнерами по съемкам стали его друзья, в том числе и Александр Домогаров, с которым у них даже дни рождения совпадали – оба родились 2 июля. В этот фильм Дворжецкий попал случайно: знакомые рассказали ему о пробах, и он решил рискнуть. Его пробовали на разных героев: на Реми, Шико, но о роли короля и речи не заходило. Но когда все кандидаты на эту роль режиссера не устроили, он решил попробовать Дворжецкого. Эта проба оказалась самой успешной. Тогда еще никто не мог себе представить, что Генрих III станет последней ролью Дворжецкого в жизни.

1999 год начался для Дворжецкого более чем хорошо. В начале года он стал дважды отцом – у них с Ниной родился сын Миша. А спустя несколько месяцев свет увидела книга «Династия», которая была посвящена их актерской династии: Яну, Владиславу и Евгению Дворжецким. На презентации этой книги Евгений выступил с короткой речью и сказал слова, которые в итоге оказались пророческими. Вспоминая своего брата Владислава, он сказал: «Ему было 39 лет, когда он умер. Мне, кстати, сейчас столько же». Спустя несколько месяцев Евгений погиб. Только, в отличие от своего брата, не от инфаркта, а в автомобильной катастрофе.

Евгений с детства любил автомобили. По его же словам: «Не могу сказать, когда я научился водить машину, поскольку машина была у отца всегда, и с тех пор, как я себя помню, я копался в машине: включал рычажки и кнопки, рулил, нажимал на педали. Сначала отец позволял мне рулить, когда сам вел автомобиль. Потом я начал ее „воровать“, когда отец был в отъезде, чтобы повыпендриваться перед друзьями и покатать девчонок…»

Трагедия случилась в среду 1 декабря 1999 года. В тот день Дворжецкий должен был сделать массу дел: заехать на киностудию, в Останкино, посетить врача. В те декабрьские дни Евгения мучил кашель, и он испугался, что это астма. Но врач его успокоил: мол, ложная тревога. Уезжая от него, Дворжецкий радостно делился новостью со своим коллегой по РАМТу Константином Карасиком: дескать, раз у него нет астмы, значит, не будет ее и у его детей. А буквально спустя пару минут после этого разговора Дворжецкий погиб.

На пересечении Проектируемого проезда и улицы Москворечье Дворжецкий не обратил внимания на знак «Уступи дорогу» и, не снижая скорости, выехал на перекресток. На беду, в это же время здесь оказался большегрузый грузовик. Он врезался в «девятку» аккурат в то самое место, где сидел водитель – Дворжецкий. Удар был настолько сильным, что Евгений погиб мгновенно. А его пассажир был госпитализирован с сотрясением мозга. Но уже вечером того же дня он оттуда ушел, заявив, что будет долечиваться дома. Скорее всего, это объяснялось состоянием шока. В шоке были и сотрудники ГАИ, когда, найдя в машине документы, узнали, кто именно погиб в этой страшной аварии. У Дворжецкого остались жена и двое детей: 10-летняя дочь Аня и сын Миша, которому на момент гибели отца было всего 7 месяцев.

2 декабря в «Школе современной пьесы» должен был состояться спектакль с участием Дворжецкого – «Затерянные в раю». Как отмечала «Новая газета»: «Спектакль не отменили. В зале те, кто не сдал билеты, те, кто пришел специально. На сцене вместо декораций – портрет, вешалка со сценическими костюмами, стул и его шляпа на спинке. Стол завален розами. По очереди выходят друзья, и что-то говорят, и плачут как-то коряво и неумело, а потом совсем не по-актерски выглядывают из кулис на сцену.

Те, у кого и с кем он играл: Ольга Остроумова, Иосиф Райхельгауз, Сергей Юрский, Владимир Стеклов, Владимир Качан… Их много…

Люди не сдали билеты и пришли в зал. Театр «Школа современной пьесы» 2 декабря 1999 года принял в штат нового артиста – Евгения Дворжецкого, чтобы его зарплата помогала его детям, пока они не вырастут…»

4 декабря в помещении Российского молодежного театра на Театральной площади состоялось прощание с Евгением Дворжецким. Свой последний приют актер нашел на Кунцевском кладбище. Как писал в газете «Культура» художественный руководитель РАМТа А. Бородин: «Его триумф произошел в день, когда с ним прощались. Он был на сцене. Вокруг него стояли друзья и коллеги. И был переполненный зал. Люди – до верхнего яруса и во всех проходах, у каждой двери. И эти лица, и слова, которые находились в его честь, в его память, – это было признание настоящего Артиста.

На следующий день после похорон Нина Дворжецкая играла спектакль. По-другому и быть не могло. Женя бы не понял, если бы было иначе. Их бесконечная преданность театру, жизни, друг другу были одинаковыми».

1 декабря – Игорь НЕФЕДОВ

Звезда этого талантливого актера зажглась на небосклоне отечественного кинематографа сравнительно рано – в 20 лет. Он снялся у самого Никиты Михалкова, и после этого яркого дебюта роли посыпались на него одна за другой. И режиссеры, приглашавшие его, были все как на подбор: из первой обоймы мастеров советского кино. Однако ранняя слава штука коварная. Она приходит к человеку, когда у него еще нет четких ориентиров в жизни, когда его характер только формируется и не готов к тем испытаниям, которые эта ранняя слава с собой несет. И сколько примеров в истории отечественного искусства, когда, ярко вспыхнув, молодые актеры затем так же быстро исчезали. Так было с Петром Алейниковым, Сергеем Гурзо, Изольдой Извицкой, Людмилой Марченко, Инной Гулая. Так случилось и с героем нашего рассказа.

Игорь Нефедов родился 28 марта 1960 года в Москве в творческой семье. Его отец – Вячеслав Нефедов – в начале 50-х учился в Школе-студии МХАТ на одном курсе с Олегом Табаковым. Как уверяют очевидцы, в училище Нефедов подавал большие надежды и преподаватели прочили ему, в отличие от Табакова, блестящую карьеру. Но все вышло иначе. Спустя три года Нефедов бросил училище и ни в один из театров так и не попал. Однако с актерской средой не порвал, и когда у него родился сын Игорь, тот с раннего детства знал, кем он будет – только актером.

Еще будучи школьником, Нефедов играл в школьном драмкружке главные роли. А когда ему исполнилось 13 лет, пришел в студию Олега Табакова, которая позднее получит название «Табакерка». Привела его туда мама Нина Евгеньева, которая знала Табакова с молодости (одно время жена Табакова Людмила Крылова кормила Игоря грудным молоком, когда у его матери это молоко пропало). Табаков принял их холодно, сказав: «Я, конечно, прослушаю Игоря, но ничего не обещаю». Тот просмотр закончился для юноши положительно – его приняли. А спустя три года, благодаря протекции все того же Табакова, Нефедов прошел творческий конкурс в ГИТИС.

Нефедов учился на потрясающем курсе, который подарил искусству целую плеяду талантливых актеров и режиссеров. Он учился с Евгением Дворжецким, Еленой Майоровой, Андреем Житинкиным, Алексеем Яковлевым. По злой иронии судьбы, большинство из этих людей не доживут до 40 лет. Первым уйдет сам Нефедов, потом покончит с собой Майорова, а спустя два года в автомобильной катастрофе погибнет Дворжецкий. Говорят, когда на их курсе работал штатный психолог, только у двух студентов были похожие тесты: у Нефедова и Майоровой. Они сошлись в двух общих показателях: завышенном чувстве вины и радикализме. Причем эти показатели превышали «санитарную норму», то есть наводили на тревожные мысли. Но тогда об этом никто не задумывался. Может быть, зря. Поскольку именно эти два человека впоследствии уйдут из жизни в результате самоубийств.

Дебют Нефедова в кино состоялся в 1979 году, когда он учился на третьем курсе. Сам Никита Михалков пригласил его на роль второго плана в свою картину «Пять вечеров». Дебют получился успешным, поскольку фильм вышел отменного качества и стал заметным событием в советском кинематографе. После этого предложения от других режиссеров посыпались на молодого актера со всех сторон. Причем все режиссеры были из разряда ведущих. Так, Вадим Абдрашитов взял Нефедова в картину «Охота на лис», Сергей Соловьев – в «Наследницу по прямой», Родион Нахапетов – в «Зонтик для новобрачных».

Не менее насыщенной была творческая деятельность Нефедова и на театральном поприще. Закончив ГИТИС в самом начале 80-х, он попал в труппу Центрального детского театра, где сразу стал играть ведущие роли. Зрители специально шли в этот театр, чтобы посмотреть на игру Игоря Нефедова, который в те годы ходил в звездах советского кинематографа. А когда в 1986 году Нефедов покинул ЦДТ и вернулся под крыло своего «крестного отца» и учителя Олега Табакова, эти же поклонницы стали осаждать уже «Табакерку» на улице Чаплыгина. Тогда всем казалось, что эта слава будет длиться если не вечно, то во всяком случае долго. Но все вышло иначе.

В первый раз Нефедов женился, еще когда учился в ГИТИСе. Его женой стала балерина Большого театра Алина. Но этот студенческий брак столь же быстро распался. Уже спустя год Алина собрала свои вещи и ушла от мужа, сообщив ему на прощание, что полюбила другого человека. Для Нефедова этот поступок был настоящей трагедией. Он искренне любил Алину, связывал с ней будущие надежды на счастливую семейную жизнь и совсем не ожидал такого поворота. Желая вернуть жену обратно, он стал приходить к ней в театр, караулил ее возле дома, пытался ворваться в ее квартиру. Но Алина и слышать ничего не хотела о том, чтобы вернуться обратно. Тогда, в порыве отчаяния, Нефедов решил покончить с собой. Он соорудил из веревки петлю, встал на табурет и уже простился с жизнью, когда в комнату вошел его приятель актер Андрей Смоляков. Задержись он на несколько минут – и трагедии было бы не миновать. Позднее, вспоминая этот случай, Нефедов признается своим друзьям, что у него нет ни страха, ни раскаяния за тот случай. Зато осталось полузабытое ощущение свободы. «Мне понравилось это состояние», – признался тогда Нефедов. Друзья сочли эти слова за шутку, не подозревая, что очень скоро Нефедов опять захочет ощутить это «состояние свободы». Только в этом случае никого поблизости уже не окажется.

Второй женой Нефедова стала актриса театра «Современник» Елена Казаринова, с которой он познакомился в конце 80-х, когда вернулся в «Табакерку». На тот момент Елена была разведена, но официального штампа в паспорте у нее не было. Тогда Нефедов отправился домой к ее бывшему мужу и уговорил его ускорить развод. Потом он пришел к Елене и сказал: «Давай пошутим – поженимся». Девушка согласилась. Шутка получилась на славу: в День смеха, 1 апреля 1987 года они поженились. Свадьбу гуляли в шикарном ресторане «Арагви». Нефедов, будучи звездой советского кинематографа, мог позволить себе заказать именно этот ресторан. Кроме этого, ему от театра преподнесли подарок – трехкомнатную квартиру в районе метро «Бауманская». Короче, все тогда в его жизни складывалось как нельзя лучше.

Последней звездной ролью Нефедова в кино стала роль сыщика в телевизионном фильме «Криминальный талант». Эта картина вышла на голубые экраны в 1988 году и была очень тепло принята зрителем. И хотя звездой фильма стал не он, а дебютантка Александра Захарова, однако и Нефедову перепала немалая доля славы. Правда, длилось это недолго. Вскоре после этого советский кинематограф канул в Лету, и для Нефедова, как и для большинства актеров, наступили черные дни. Его перестали приглашать сниматься в кино, поскольку от прежнего Нефедова уже мало что осталось. Из обаятельного и романтичного юноши Нефедов превратился в этакого мачо, покорителя дамских сердец. Он, конечно, мог играть каких-нибудь суперменов или, на худой конец, бандитов, но отнюдь не тех сентиментальных юношей, каких он создавал до этого. Одного из таких героев он, кстати, и сыграл на рубеже 90-х: в фильме «Авария – дочь мента» Нефедов играл одного из подонков, которые насилуют 17-летнюю девушку. В другие времена Нефедов никогда бы не согласился играть такого героя, но тут просто был вынужден пойти на это: и деньги нужны были, и машину он хотел научиться водить (во время съемок ему это пообещали).

Говорят, Нефедов неоднократно звонил домой режиссерам, которые когда-то снимали его в кино: Михалкову, Абдрашитову. Но те ничем не могли порадовать актера: ролей для него в их новых фильмах не было. И они успокаивали Нефедова стандартной фразой: «Надо ждать». А тот ждать не хотел. От этого у него начались проблемы с алкоголем. Впрочем, он и раньше позволял себе прикладываться к бутылке, но в начале 90-х это стало для него настоящей проблемой. В итоге у него начались нелады в семье. Когда в ноябре 1993 года ситуация накалилась до предела, Нефедов ушел из дома – переехал жить к знакомым. Однако официально с женой он не разводился, поэтому периодически навещал ее и дочку Лены от первого брака, которую он тоже сильно любил. И почти все деньги, которые зарабатывал, отдавал им.

На почве пьянства у Нефедова окончательно пошла под откос и театральная карьера. Табаков долго терпел выходки своего некогда любимого ученика и не выгонял его из театра только по одной причине – Нефедов был ему как сын. Но черная кошка в итоге между ними все-таки пробежала. Все случилось в марте 1993 года, когда театр отправился на гастроли в Японию. У Нефедова была главная роль в спектакле «Обыкновенная история» – он играл Адуева, – но он позволил себе не прийти на первую же репетицию. Терпение Табакова лопнуло, и вечером он объявил Нефедову, что снимает его с роли. И Адуева сыграл начинающий актер Евгений Миронов. И за все 45 дней пребывания театра в Японии Нефедов так ни разу и не вышел на сцену. В итоге, когда театр вернулся на родину, гонорар за эту поездку ему не выдали. Однако из театра Нефедов тогда не ушел и даже продолжил репетировать роль в спектакле «Механическое пианино». 28 ноября 1993 года должна была состояться его премьера. Но за неделю до нее Табаков отстранил Нефедова от роли: то ли по причине очередного проступка Игоря, то ли из-за плохой игры. Это переполнило чашу терпения актера, и он наговорил грубостей своему учителю. Однако даже после этого Табаков оставил его в театре. Правда, теперь их отношения теплыми назвать было уже нельзя.

Как утверждают очевидцы, Нефедова часто преследовали суицидные настроения. Однажды большая компания сидела на берегу Москвы-реки, и, когда Нефедову показалось, что внимание друзей обращено не к нему, он вскочил на перила моста и хотел броситься вниз. Его с трудом удалось отговорить от этого шага.

Частенько, будучи навеселе, Нефедов заявлял жене: «Рано или поздно я повешусь, запомни это». На что жена отвечала: «Хорошо, только не делай этого дома, дочка испугается». Но Нефедова это не останавливало. Он несколько раз мастерил петли, вбивал крюки под потолок, кричал: «Убери дочь, я это сделаю!» В большинстве случаев это была бравада, игра на публику, но глядеть на это все равно было страшно. И в этом актерстве иногда все-таки проглядывала правда, тем более сам Нефедов часто повторял: «Я хочу умереть красиво». Красивой смертью он считал именно самоубийство.

Вечером 1 декабря 1993 года Нефедов отыграл в спектакле «Ревизор» и пришел к Елене мириться. Для храбрости привел с собой друга, которого тоже накануне помирил с женой. Разговор был долгий и выматывающий. О жизни, о театре, о планах, о дочери. Все вставало на свои места, намечался выход из пике. Потом Игорь собрался за водкой. Его долго отговаривали: дескать, хватит, потом махнули рукой. Лена на прощание притянула его к себе за шнурки капюшона. И он ушел. Друг тоже засобирался домой. Лена уговаривала его подождать Нефедова. Ждал он недолго, вскоре попрощался и вышел. Почти сразу с лестничной площадки донеслись крики и, как показалось Лене, знакомые голоса. «Еще не хватало на весь дом отношения выяснять, всех перебудят…» – подумала она и открыла дверь, чтобы позвать их в квартиру. Как вдруг услышала голос друга: «Вызывай „Скорую“. Игорь повесился».

Как выяснилось, Нефедов до магазина так и не дошел. Он спустился на площадку между вторым и третьим этажами, вбил в потолок крюк, подобрал с пола чей-то шарф, завязал петлю и повесился. Что побудило его совершить этот безумный поступок, так и осталось тайной.

3 декабря – Василий СОЛОВЬЕВ-СЕДОЙ

Этот композитор сочинил много прекрасных песен, но среди них есть одна, которая сделала его имя бессмертным. После нее этому композитору можно было уже ничего не сочинять и почивать на лаврах всю жизнь. А ведь поначалу большинство коллег композитора эту песню не приняли, назвав ее неудачной. Но когда песня ушла в народ и ее запели чуть ли не в каждом доме, справедливость восторжествовала. Песня называлась «Подмосковные вечера».

Василий Соловьев-Седой родился 25 апреля 1907 года в Петербурге в крестьянской семье. Его родители были родом с Псковщины, а в Петербург переехали за лучшей долей. Отец будущего композитора устроился работать старшим дворником в доме № 139 по Старо-Невскому проспекту, мать – горничной у знаменитой эстрадной певицы Анастасии Вяльцевой. Семья Соловьевых была музыкальной: отец играл на нескольких музыкальных инструментах (гармошке, балалайке), мать любила петь и плясать. Так что свои первые музыкальные университеты маленький Вася проходил в кругу своих родных. Особенно он любил слушать граммофон, которым его маму наградила Вяльцева за хорошую службу. Среди пластинок, что были в доме у Соловьевых, преобладали записи самой Вяльцевой – на них она пела свои знаменитые песни: «Тебя не вырвут у меня», «Ах, да пускай свет осуждает», «Ай-да тройка», «Под чарующей лаской твоею» и др.

Из музыкальных инструментов Василий отдавал предпочтение балалайке, на которой он научился играть еще в раннем детстве (гармошку он полюбит уже будучи взрослым). Потом, когда ему исполнилось 9 лет, он увлекся гитарой, игру на ней он постигал на специальных курсах. Чуть позже в его жизнь войдет и фортепиано, которое он полюбит благодаря кино. В годы Гражданской войны Василий станет страстным киноманом и будет сутки напролет не вылезать из синематографа, где фильмы с участием Веры Холодной и Чарли Чаплина шли под музыку таперов, игравших на фортепиано. Под впечатлением этих просмотров Василий в 1919 году станет брать уроки игры на фортепиано у пианиста Бориса Камчатова. Благодаря этим урокам Соловьев стал зарабатывать свои первые музыкальные гонорары, участвуя в различных клубных вечерах (особым успехом пользовалась его импровизация на тему романса «Пара гнедых»), играя в кинотеатрах. В 1925 году Соловьев устроился пианистом-импровизатором на Ленинградское радио и в течение трех лет аккомпанировал на утренних сеансах гимнастики.

Стоит отметить, что старший брат Василия Сергей тоже подавал большие надежды как музыкант, и отец советовал ему идти по стопам младшего – поступать в музыкальную школу. Но Сергей не захотел этого, заявив: «Что я, подобно малышам, буду бегать с нотной папкой!» В итоге он устроился диспетчером в одно из учреждений. Там познакомился с компанией молодых бездельников, которые все вечера проводили в питии и веселии. Когда у Сергея кончились деньги, он совершил растрату. И угодил в тюрьму на три года. Многим тогда казалось, что его судьба сломана навсегда. Но он все-таки сумел встать на ноги: бросил пить, воевал на фронте. Волею судьбы, из жизни оба брата уйдут почти одновременно.

В 1929 году Соловьев поступил в Центральный музыкальный техникум, имея за плечами богатый практический опыт, но при крайней скудости теоретических знаний. Однако таких, как он, в те годы было очень много: молодых и дерзающих людей, которые мечтали построить новое общество. Но эта неуемная энергия часто выходила боком их обладателям: они слишком быстро хотели всего достичь и не хотели долго учиться. Вот и Соловьев, поступив в техникум, а потом и в консерваторию по классу композиции к Петру Рязанову, стал пренебрегать некоторыми дисциплинами и в итоге диплом получил позже всех – из-за незачета по иностранному языку. Впрочем, так было не только у Соловьева, но и у многих других известных музыкантов, учившихся вместе с ним: И. Дзержинского, В. Богданова-Березовского, Б. Битова и др.

Несмотря на то что тридцатые годы были временем стремительных композиторских взлетов, Соловьев шел к своему триумфу медленно. Его путь к славе являл собой неторопливый процесс накопления умений, скрытый за внешней беззаботностью. И в то время как имена некоторых из его коллег-сверстников – Дмитрия Шостаковича или Иосифа Дзержинского – уже вовсю гремели по всей стране, про Соловьева пока еще никто не знал.

Первая известность пришла к Соловьеву в 1936 году, когда на ленинградском конкурсе массовых песен премии получили сразу две его песни: «Парад» и «Песня о Ленинграде». А песня «Гибель Чапаева» была опубликована на страницах газет «Смена» и «Красный Балтийский флот», что было показателем большого ее успеха у слушателей. Однако до всенародного признания и славы было еще далеко. В те годы композитором, чьи песни распевала вся страна, считался Исаак Дунаевский. Будучи всего на шесть лет моложе Соловьева, он сумел так стремительно взлететь на самый верх эстрадного Олимпа, что казался для всех своих коллег настоящим мэтром. Не случайно именно Дунаевский и его постоянный соавтор поэт Лебедев-Кумач были первыми из музыкантов, кого удостоили высоких правительственных наград: орденов Трудового Красного Знамени.

В те годы Соловьев много работает, пытаясь достичь славы своих же коллег, с которыми он вместе учился в консерватории. Например, после успеха оперы Дзержинского «Тихий Дон» он пытается создать оперу «Дружба», причем в соавторы берет самого Михаила Булгакова. Однако дальше написания либретто дело у авторов не пошло, и опера о дружбе колхозников и пограничников на свет так и не появилась.

В самом конце 30-х Соловьев пишет балет «Тарас Бульба», который ставят сразу два театра: Большой в Москве и оперы и балета в Ленинграде. Но большого успеха эта постановка не имела. Как писалось про автора балета в одной из статей: «Композитор не лишен дарования, но не имеет данных музыкального драматурга для того, чтобы браться за монументальное сценическое полотно». Однако именно этот балет явил музыкальному миру новое имя композитора – Соловьев-Седой (это имя значилось на всех афишах к «Тарасу Бульбе»).

Со своей женой Татьяной Рябовой композитор познакомился в конце 30-х. Это случилось в Крыму, в Судаке, где оба они любили отдыхать. Их первая встреча произошла на пляже, куда Татьяна (она была пианисткой) пришла с певицей Риччи Чертковой, а Соловьев-Седой с друзьями – композиторами Иосифом Дзержинским и Николаем Ганом. С первой же встречи между молодыми людьми сложились дружеские отношения, и они весь отпуск провели вместе. А когда пришла пора расстаться (срок путевки Соловьева-Седого истек чуть раньше), случилось неожиданное: композитор решил остаться в Крыму на правах «дикаря», чтобы не разлучаться с Татьяной. Он устроился ведущим концертов, а жить стал в одном из двух домиков, предназначенных для проживания членов артистической бригады.

Вернувшись в родной Ленинград, молодые продолжили свои встречи. А спустя два года поженились.

Настоящая слава пришла к Соловьеву-Седому в лихую военную годину. Как и большинство его соотечественников, преисполненных лютой ненавистью к врагу, он был готов отдать все свои силы для наступления скорой победы и поэтому работал не покладая рук. Эта ненависть к врагу родила у композитора небывалое вдохновение, которое и стало причиной его последующего триумфа. Как писали позднее его биографы: «В суровое и мужественное время Соловьев-Седой избавился от колебаний, неторопливости. Отвага – знамение военной поры – сделала и его безоглядно смелым, и освобожденная фантазия направилась в русло, свойственное его индивидуальности, его взгляду».

Уже в конце лета 1941 года Соловьев-Седой написал свою первую песню, которая зазвучала на всех фронтах – «Играй, мой баян». А спустя полгода была написана еще одна песня, которая имела куда больший успех, – «Прощай, любимый город» («Вечер на рейде»). Эту песню композитор исполнил в марте 42-го в землянке под Ржевом для бойцов Калининского фронта, а спустя несколько дней, после трансляции по радио, ее распевала уже вся страна. Песню взяли в свой репертуар сразу несколько известных исполнителей: дуэт Владимир Бунчиков – Владимир Нечаев, Клавдия Шульженко.

Осенью 1942 года Соловьев-Седой вместе со своей семьей – женой, дочерью и родителями жены – покинул Ленинград и уехал в Оренбург. Там он вскоре познакомился с поэтом Алексеем Фатьяновым, с которым они явили на свет множество настоящих шедевров песенного творчества. Первыми такими песнями стали «Соловьи» и «На солнечной поляночке».

В апреле 1943 года Соловьева-Седого вызвали в Москву. Власти решили постепенно собрать в одном месте художественные кадры, разбросанные эвакуацией по разным уголкам страны. Соловьев-Седой поселился в гостинице «Москва» и практически сразу взялся за работу. В эти же самые дни Соловьева-Седого находит его первая официальная награда – Сталинская премия за лучшие произведения военных лет: «Играй, мой баян», «Вечер на рейде», «Песня мщения».

Еще до войны, в конце 30-х, Соловьев-Седой начинает сотрудничать с кинематографом, однако песни, написанные им к некоторым кинофильмам, большого успеха не имели. Совсем иначе ситуация складывается после войны. В самом начале 1946 года композитор пишет две песни к комедии «Небесный тихоход», которые мгновенно становятся всесоюзными шлягерами. Речь идет о песнях «Пора в путь-дорогу» и «Потому, что мы пилоты». Спустя год Соловьев-Седой пишет еще один шедевр – песню «На лодке», которая звучит в фильме «Первая перчатка».

Однако были у композитора и неудачи. Например, «Песня о краснодонцах», написанная под впечатлением романа А. Фадеева «Молодая гвардия», большого успеха у слушателей не имела. Ее даже критиковали за блеклость мелодии, отсутствие индивидуальных примет соловьевского «почерка». Критики отмечали, что странно знать, что эту песню написал композитор, который по славе сравнялся с самим Дунаевским.

Видимо, под впечатлением подобных публикаций Соловьев-Седой с этого момента все меньше внимания станет уделять гражданским песням, перейдя исключительно на лирику. В итоге им написаны такие песни, как: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «Давно мы дома не были», «Едет парень на телеге», «Тропки-дорожки», «Страдания». В апреле 1947 года, в канун 40-летия Соловьева-Седого, его наградят второй Сталинской премией. А год спустя он сменит Дмитрия Шостаковича на посту председателя Ленинградской композиторской организации. Правда, новая должность не очень благотворно скажется на творческом потенциале композитора. В течение нескольких месяцев, пока он будет вникать в проблемы новой должности, он напишет несколько песен, которые даже сам Соловьев-Седой считал неудачными: «Простимся, ребята, с отцом-командиром», «Солнце встает», «Стой, кто идет?» Некоторые из коллег-недоброжелателей Соловьева-Седого даже потирали от удовольствия руки: мол, композитор вконец исписался. Как вдруг в конце 48-го страна получает новый шедевр творческого тандема Василий Соловьев-Седой – Алексей Фатьянов, песню «Где ж ты, мой сад?».

В 1950 году Соловьев-Седой становится кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР, что еще сильнее загружает его по общественной линии. И времени для творчества остается еще меньше. Поэтому новых песен в те годы у композитора выходит не очень много. И шедевров среди них тоже не густо. Один из них композитор пишет в 1954 году для фильма «Максим Перепелица»: это песня «Почта полевая» («В путь»). А два года спустя на свет появляется произведение, которое вновь заставляет говорить всю страну о гениальности его создателя. Хотя поначалу судьба этой песни складывалась весьма даже непросто.

В 1956 году в стране проводилась Спартакиада народов СССР, и во время ее проведения документалисты должны были снимать фильм под названием «В дни Спартакиады». Именно для этой ленты Соловьев-Седой и его новый соавтор поэт Михаил Матусовский и должны были написать песню. Композитор уехал на свою дачу в Комарово и достаточно быстро написал музыку. Потом появился текст.

Однако, когда фильм вышел на экраны страны, музыкальная общественность встретила «Подмосковные вечера» в штыки, назвав ее неудачной. Самое странное, что и сам композитор почему-то тоже пришел к такому же выводу. И когда летом 1957 года во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве эта песня должна была прозвучать на Международном конкурсе песни, Соловьев-Седой туда даже не пришел, полагая, что «Подмосковным вечерам» не светит ни одна из наград. И каково же было его удивление, когда ему внезапно сообщили, что песня была награждена Первой премией и Большой золотой медалью. С этого момента началось поистине триумфальное шествие этой песни не только у себя на родине, но и далеко за ее пределами. В исполнении Владимира Трошина «Подмосковные вечера» стали своеобразной визитной карточкой первого в мире государства рабочих и крестьян. В 1959 году Соловьеву-Седому присуждается Ленинская премия.

В 60-е годы Соловьев-Седой много и активно работает. В те годы в моду вошла оперетта, поэтому композитор не мог пройти мимо этого жанра. И за десять лет сочинил семь оперетт. Однако большого успеха ни одна из них не имела. Неудачей закончилась в 1964 году и попытка создать музыку для балета «Фестиваль», после чего Соловьев-Седой балетов больше не писал.

После триумфального успеха «Подмосковных вечеров» Соловьев-Седой написал еще не один десяток песен, но ни одна из них не могла сравниться ни с «Вечерами», ни с другими песнями композитора, созданными ранее. Поэтому в те годы на советской эстраде моду диктовали уже другие композиторы, из плеяды молодых: Оскар Фельцман, Аркадий Островский, Александра Пахмутова, Ян Френкель, Андрей Эшпай, Арно Бабаджанян, Вениамин Баснер, Владимир Шаинский, Александр Зацепин, Микаэл Таривердиев, Марк Фрадкин.

Однако авторитет Соловьева-Седого в музыкальном мире по-прежнему непререкаем. Он занимает сразу несколько высоких должностей: является секретарем Союза композиторов СССР (с 1957 года), секретарем Союза композиторов РСФСР (с 1960 года). Много и часто выступает на различных форумах музыкальной общественности, где весьма критически отзывается о многих явлениях в мире музыки. Например, в 1968 году он критикует бардов, в частности Владимира Высоцкого: «Я не против гитары, не против самодеятельности, не против „менестрелей“ и „бардов“. Но я решительно против того, чтобы нашей молодежи навязывали косноязычность, блатной лексикон, хриплый шепоток, музыкальный примитив… Когда столичный молодой актер, удачно сыгравший роль в кино или театре, ездит по городам и весям со своим доморощенным репертуаром, распевая сомнительные песенки об антисказках и блатной дружбе, – это стихийное бедствие. Ему подражают, принимая за последний крик моды, и сила детонации становится разрушительной».

А вот другой отрывок из выступления Соловьева-Седого, который весьма актуален уже в наши дни: «За рубежом много пишут и говорят о „массовой культуре“, о том, что народу чужда и недоступна подлинная культура Рафаэля и Бетховена, Шекспира и Петрарки, что народу нужны битлы, комиксы, дайджесты, вестерны, то есть весь тот суррогат искусства, который легко усваивается, легко одурманивает и легко оболванивает. Варварские попытки пересказать „Гамлета“ на пяти страничках карманного формата или „Одиссею“ – на трех, давать рисунки с короткими, как пулеметная очередь, диалогами вместо романа, повести или рассказа, джазовые вопли вместо живописи – все это проявления знаменитой и зловещей „массовой культуры“… Я выступаю не против кого-либо лично. Я против пропаганды того, что отрицается всем строем нашей жизни».

В середине 70-х здоровье Соловьева-Седого значительно ухудшилось. У него обострилась болезнь сосудов, и он без конца лежал в больнице. В последний раз он угодил туда ранней осенью 1979 года. Причем одновременно со своим братом Сергеем, который подорвал свое здоровье в зрелые годы, когда злоупотреблял алкоголем. В последние годы он уже не пил, однако было уже поздно – пагубная привычка подточила его силы.

Братья лежали в разных больницах, и, чтобы не расстраивать их, им о болезни друг друга ничего не сообщали. Соловьев-Седой не мог ходить и единственное, что мог делать, – это перебирать пальцами по одеялу, как по клавиатуре. Видя это, родные даже пытались дать ему возможность хоть немного работать: изобрели подставки, пюпитры. Но сил у композитора уже не оставалось. И закончить свое последнее произведение – детскую оперу «Терем-Теремок» – ему уже было не суждено.

Соловьев-Седой скончался 2 декабря 1979 года, пережив своего старшего брата почти на месяц: Сергей умер в годовщину Октябрьской революции, 7 ноября.

5 декабря – Александр КАЙДАНОВСКИЙ

Этот актер снимался у самых известных режиссеров советского кино, был чрезвычайно знаменит, но всегда стоял особняком в шеренге звезд отечественного кинематографа. Играя в кино дерзких и независимых людей, он и в реальной жизни был таким же: часто, стремясь отстоять свою независимость, ссорился с коллегами и режиссерами, рвал связи с друзьями, уходил от любимых женщин. Много позже выяснится, что каждый из подобных его шагов оставлял глубокий рубец на сердце. В итоге на 49-м году жизни это сердце не выдержит третьего инфаркта.

Александр Кайдановский родился 23 июля 1946 года в Ростове-на-Дону в рабочей семье. Когда Александр был маленьким, его родители развелись, и мальчик жил сначала с матерью, а затем переехал жить в новую семью отца. Эта неустроенность, невозможность жить в нормальной и дружной семье сильно сказались на характере Александра: с одной стороны, он рано повзрослел, с другой – его стремление к независимости сделает его характер взрывным, импульсивным. Из-за этого в итоге так и не сложится его личная судьба.

В школе Кайдановский большими успехами не блистал и, когда окончил 8 классов, поступил в Днепропетровский сварочный техникум имени Б. Патона. Поступил больше от безысходности, чем по призванию: его мечтой было уехать куда-нибудь подальше от родителей, чтобы не сидеть у них на шее. Однако учеба в техникуме длилась недолго. Уже через год, в 1961 году, Кайдановский ушел из него и вернулся в родной Ростов. Там он вскоре поступил в училище искусств.

Еще будучи студентом второго курса, Кайдановский внезапно женился. Его женой стала его ровесница Ирина Быкова, которая занималась в драматическом кружке и тоже собиралась в будущем стать актрисой. Их знакомство произошло прямо на сцене. Александра пригласили в их драмкружок в качестве актера на главную роль в спектакль, где Ирина играла его возлюбленную. В итоге, как это часто бывает, их сценическая любовь переросла в настоящую. Их роман длился больше двух лет, однако делать предложение руки и сердца Александр не спешил. Он боялся повторить судьбу своих родителей, которые так и не смогли сохранить семью, хотя поначалу тоже сильно любили друг друга. Вместо этого Кайдановский однажды объявил Ирине, что собирается ехать в Москву, чтобы учиться на артиста уже там. «Ростов не тот город, где можно сделать карьеру», – объяснил он возлюбленной свое решение. Ирина готова была отправиться вместе с ним, но Александр ее отговорил, объяснив, что вызовет ее позже – когда сможет устроиться на новом месте. Так летом 1965 года он оказался в Москве, где с первого же захода поступил в Школу-студию МХАТ.

В Школе-студии Кайдановский проучился недолго – всего несколько месяцев. Потом поссорился с кем-то из руководителей и перевелся в Щукинское училище. Жил в общежитии, где его соседями по комнате оказались будущие звезды советского кинематографа Леонид Филатов, Борис Галкин и Владимир Качан. Филатов позднее так отзывался о Кайдановском: «Мы с ним дружили. Хотя это была трудная дружба, и человек он был трудный, но я восхищался им, глядел снизу вверх. Кайдановский был человек невероятный – он мог виртуозно материться, болтать на бандитском жаргоне, а мог всю ночь говорить с тобой о литературе, о вещах, которых здесь не знал ни один специалист…»

В отличие от большинства своих рафинированных сверстников, учившихся с ним в одном училище, Кайдановский слыл человеком дерзким и бесстрашным. Все знали, что он никого не боялся: ни преподавателей, ни уличных хулиганов и при возможности вполне мог за себя постоять. И однажды его друзья собственными глазами смогли убедиться в смелости Кайдановского.

Дело было на четвертом курсе. Кайдановский в компании своих соседей по комнате – Филатова, Галкина и Качана – возвращался ночью в общежитие. Путь их пролегал через знаменитую Марьину Рощу, которая в те годы слыла одним из самых криминальных мест столицы. Неподалеку от Рижского вокзала к ним внезапно пристали шестеро парней. В принципе, четверо приятелей вполне могли бы отбиться от хулиганов, но у тех в руках были ножи, что кардинально меняло ситуацию. В итоге единственным способом спастись могло быть только бегство. Однако Кайдановский поступил иначе. Он подошел к тому парню, который первым вынул нож, и голой рукой взялся за лезвие. На землю брызнула кровь, а Кайдановский даже глазом не моргнул и продолжал сжимать клинок все сильнее и сильнее. И что-то такое страшное было в его лице, что парни спасовали и предпочли ретироваться.

В училище Кайдановский считался одним из самых талантливых студентов и гораздо раньше многих своих однокурсников стал приглашаться в кино. Свою первую роль он сыграл в фильме «Таинственная стена». И хотя роль была крохотная – он играл молодого научного сотрудника, – однако начало было положено. Вскоре его пригласил в свою экранизацию «Анны Карениной» патриарх советской кинематографии Александр Зархи. Кайдановскому досталась роль Жюля Ландо. Затем молодой актер снялся еще в одной экранизации: в «Первой любви» И. Тургенева.

Поэтому, когда в 1969 году Кайдановский закончил училище, он уже был известен в театральных кругах как подающий большие надежды актер. В итоге его взяли в труппу прославленного Вахтанговского театра. Причем взяли не просто как рядового статиста, а в качестве претендента на роль князя Мышкина в спектакле «Идиот». Однако сыграть эту роль Кайдановскому так и не довелось. Как оказалось, первый исполнитель роли, знаменитый актер Николай Гриценко, никому не собирался ее уступать и, едва узнав о том, что какой-то вчерашний студент претендует на нее, сделал все от него зависящее, чтобы этого не произошло. Говорят, даже больной Гриценко вставал с постели и шел в театр – лишь бы не отдавать роль другому. В результате молодому актеру пришлось играть роли из разряда «кушать подано».

Между тем не стояла на месте личная жизнь актера. Получив небольшую комнату в полуподвальном помещении на Арбате, Кайдановский вызвал к себе Ирину. Она тогда была уже беременна от него, поэтому молодые скрепили свои отношения официально. 26 августа 1970 года у них родилась дочь Даша. После рождения ребенка молодым казалось, что власти пойдут им навстречу и дадут им жилье получше, но этого не случилось. Поэтому еще в течение нескольких лет им пришлось жить в этой полуподвальной комнате, кишащей крысами. По словам очевидцев, жилье выглядело ужасно. Оно было ниже уровня земли, с крохотной кухней с косым потолком, потолок образовывала лестница, а в той части, где лестница втыкалась в пол, было что-то вроде чулана. Как ни странно, но Кайдановский даже находил повод шутить. Когда к нему заходили в гости друзья, он водил их по своим «хоромам» и очень смешно, в духе Достоевского, описывал жилище.

Став актером престижного театра, Кайдановский вел богемный образ жизни. Он приглашал в свой дом коллег-актеров (благо его комнатка находилась рядом с Театром Вахтангова), сам сутками пропадал в разных компаниях. Иногда даже не ночевал дома, что не могло понравиться его молодой жене. Заработок у Кайдановского в ту пору был небольшой, а разовые приглашения на съемки в разных картинах были случайными. Поэтому семья откровенно бедствовала. Но Кайдановский мало обращал на это внимания, продолжая жить так, как ему нравится. А на все замечания своей жены реагировал нервно.

Взрывной и импульсивный характер Кайдановского однажды едва не отправил его за решетку. Это случилось в 1970 году, незадолго до рождения у него дочери. Тогда на Центральном телевидении была показана премьера телеспектакля «Драма на охоте» по А. Чехову, где Кайдановский играл графа Карнеева. Вскоре после показа группа артистов, занятых в телеспектакле, – Владимир Самойлов, Юрий Яковлев и Александр Кайдановский – решили это дело «обмыть». С этой целью они отправились в весьма популярный среди москвичей ресторан у Речного вокзала. Вечеринка была в самом разгаре, когда Кайдановскому понадобилось отойти. В коридоре к нему внезапно привязался пожилой дружинник, который стал утверждать, что Кайдановский некоторое время назад… украл у него белила. В результате завязалась драка, из которой победителем вышел более молодой Кайдановский. Но эта победа оказалась «пирровой». Дружинник подал на него в суд.

Процесс над Кайдановским состоялся спустя месяц. Поскольку руководство Театра имени Вахтангова не захотело защищать молодого актера, эту миссию взял на себя корифей театра Михаил Ульянов. Именно он выступил на суде в качестве общественного защитника Кайдановского. Не будь этого, актера наверняка упекли бы за решетку года на два за хулиганство, поскольку в то время хулиганов особенно не жалели. А так, после страстного выступления Ульянова, судьи сочли за благо простить подсудимого и дали ему условный срок. Однако вскоре после этого Кайдановский вынужден был покинуть Театр Вахтангова.

В начале 70-х распался первый брак Кайдановского. Чашу терпения Ирины переполнила измена мужа, который увлекся популярной актрисой Валентиной Малявиной, игравшей в том же Вахтанговском. Со стороны этот роман был больше похож на извержение вулкана – столько страстей и нервов было в нем сосредоточено. Дело дошло до того, что однажды влюбленные решили добровольно уйти из жизни – перерезали себе вены. Их удалось спасти, хотя еще чуть-чуть – и советское кино навсегда бы лишилось двух своих талантливых актеров, а первые сплетники столицы получили бы прекрасную возможность поточить свои языки на этой трагедии. После этого случая Кайдановский заметно охладел к Малявиной, и их роман благополучно завершился. Когда это произошло, Кайдановский был уже известен всей стране, сыграв одну из лучших своих ролей в кино – ротмистра Лемке в истерне Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих».

На эту роль Кайдановский попал не случайно. Михалков обратил на него внимание еще в середине 60-х, когда они вместе учились в «Щуке». И когда в 73-м Михалкову разрешили снять первый полнометражный фильм, он решил взять в него всех своих друзей и знакомых, в число которых входил и Кайдановский. Он тогда был в прекрасной форме – служил в кавалерийском полку при «Мосфильме», поэтому роль отчаянного белогвардейского ротмистра, который гоняется за большевистским золотом, далась ему без особого труда. И когда в ноябре 1974 года фильм вышел на широкий экран, сразу несколько участников этой картины стали знаменитыми: Юрий Богатырев, Константин Райкин и Александр Кайдановский.

К середине 70-х Кайдановский стал уже одним из самых востребованных актеров советского кинематографа. Правда, роли ему предлагали играть однообразные: либо аристократов, либо белогвардейских офицеров, а то и преступников, как это было в сериале «Следствие ведут знатоки» (дело № 6 «Шантаж»). Но каждой новой роли актер был рад, поскольку она не только множила его славу, но и приносила существенный материальный доход. А деньги Кайдановскому были нужны. Только не на разного рода элементы красивой жизни – дачи, машины и т. д., – а на книги. В ту пору у Кайдановского была прекрасная библиотека, и книги он привозил отовсюду, куда его забрасывала кинематографическая судьба.

Летом 1974 года Кайдановский отправился на Урал, где должны были проходить съемки боевика «Пропавшая экспедиция». Его партнершей на съемочной площадке была юная студентка «Щуки» Евгения Симонова, которая влюбилась в Кайдановского чуть ли не с первого взгляда. Вернувшись в Москву, они поженились. А 5 ноября 1976 года у них родилась дочь Зоя. Но это радостное событие не спасло их брак от скорого распада. Виноват в этом был сам Кайдановский, который в очередной раз доказал, что к семейной жизни был абсолютно неприспособлен.

Вполне вероятно, Кайдановский так и снимался бы в ролях аристократов и белогвардейских офицеров, если бы в конце 70-х на его творческом пути не повстречался режиссер Андрей Тарковский. Считающийся в советском кино одним из самых сложных и серьезных режиссеров, он сумел разглядеть в Кайдановском то, что не смогли сделать все остальные его коллеги – трагедию неординарной личности, мечущейся в поисках собственного «я». Итогом этого содружества стал фильм «Сталкер», где Кайдановский сыграл главную роль. После этого фильма миру был явлен уже другой актер Александр Кайдановский – сложный и уже не могущий сниматься в рядовых фильмах даже у хороших режиссеров.

В начале 80-х Кайдановский поступил на Высшие режиссерские курсы к Андрею Тарковскому. Однако их союз продолжался недолго: в 84-м знаменитый режиссер навсегда покинул родину. Когда он прислал Кайдановскому в Москву приглашение сняться в «Ностальгии», актера к нему не выпустили: то ли из-за «аморалки» (он по пьяной лавочке вновь с кем-то подрался в ресторане), то ли по идеологическим соображениям (в актерской среде польский еврей Кайдановский считался диссидентом). В итоге эту роль сыграл более благонадежный Олег Янковский.

Закончив режиссерские курсы, Кайдановский снял фильм «Простая смерть» по Льву Толстому. Фильм получился не только тяжелым по своему сюжету, но и сложным по восприятию. Поэтому его причислили к разряду элитарного кино. На фестивале в испанском городе Малаге в 1988 году он был удостоен одного из призов. После этого Кайдановский снял еще два фильма: «Гость» (1987) и «Жена керосинщика» (1988), которые, как и его дебютная картина, широким зрителем были встречены прохладно. Кассу в те годы делали другие фильмы: «Интердевочка», «Маленькая Вера» и другие блокбастеры перестроечных лет.

Зато как актер Кайдановский позволял себе сниматься в фильмах разных жанров: в костюмной исторической картине «Новые приключения янки при дворе короля Артура», детективе «Десять негритят». С начала 90-х, когда российское кино перешло на самоокупаемость и Кайдановскому нужны были средства на новые постановки, он стал принимать приглашения от зарубежных режиссеров. И в первой половине 90-х снялся в нескольких таких фильмах: «Ноябрь» (Польша – Франция), «Дыхание дьявола» (Испания), «Волшебный стрелок» (Венгрия), «Исповедь незнакомцу» (Франция).

По словам критика Андрея Плахова: «Кайдановский не умел мелькать в тусовке, создавая видимость „присутствия в культурной жизни“. По своей природе был чужд честолюбия и светской активности. Даже приглашение в каннское жюри в 1994 году не использовал для собственного „промоушн“. О нем стали упоминать как о фигуре отходящей, едва ли не отошедшей, выпавшей „из обоймы“.

Личная жизнь Кайдановского продолжала складываться неудачно. После развода с Симоновой он на протяжении почти 20 лет жил с разными женщинами, но ни с одной из них так и не сумел построить крепкую семью. Так было в 1980 году с солисткой танцевального ансамбля Игоря Моисеева Аллой Самойловой, в 1983 году с балериной Большого театра Натальей Судаковой, в 1985 году с художником по костюмам Анастасией Крючковой. В 1989 году Кайдановский сделал попытку жить под одной крышей с иностранкой – филологом Патрицией Донеган. Но и эти отношения очень скоро зашли в тупик.

Последние 13 лет своей жизни Кайдановский жил в коммунальной квартире на улице Воровского с котом Носферату и дворнягой Зиной. Где-то с середины 1995 года в его жизни стали происходить перемены к лучшему. Ему наконец выдали ордер на новую квартиру в Сивцевом Вражке. Он получил собственный курс на сценарном факультете ВГИКа, готовился как режиссер к съемкам советско-французского фильма «Восхождение к Эрхарту». Это был фильм о смысле веры. О том, как женщина по имени Вера приходит к Богу. И оказывается гораздо более готовой к его восприятию, чем священник, просвещавший ее.

Наконец в октябре Кайдановский в очередной раз женился – на этот раз на 23-летней актрисе Ленкома Инне Пиварс, с которой был знаком около двух лет. Однако судьба сыграла с ним злую шутку. Во время работы над фильмом Кайдановский перенес три инфаркта, причем последний стал для него роковым.

Несмотря на два инфаркта, у Кайдановского не было никаких плохих предчувствий. Еще утром в то роковое 3 декабря 1995 года он сказал Инне: «Я поживу еще лет десять, а может, двадцать. И сына еще родим. С ребенком лучше не тянуть. И вообще, все у нас будет хорошо». Однако спустя несколько часов у Кайдановского случился третий инфаркт, который он не пережил. По злой иронии судьбы, все ближайшие родственники Кайдановского умерли в декабре, причем по-порядку: 1 декабря ушла из жизни его мама, 2-го – отец, а 3 декабря стало последним днем жизни самого Кайдановского.

7 декабря – Вадим СПИРИДОНОВ

«Глубоко русский актер» – так назвал этого человека его учитель по ВГИКу Сергей Герасимов. Но даже сам мэтр советского кинематографа не ожидал от своего ученика того триумфа, который последовал, когда летом 1976 года на экраны страны вышла телевизионная эпопея «Вечный зов». В этом фильме ученик Герасимова сыграл роль Федора Савельева, которая в одночасье сделала из малоизвестного актера звезду всесоюзного масштаба. И хотя после этого фильма актер сыграл еще много других ролей, в народной памяти он навечно остался исполнителем только одной роли – роли, которую и сам он безумно любил.

Вадим Спиридонов родился 14 октября 1944 года в Москве в рабочей семье. Его отец, Семен Иванович, был кадровым рабочим на авиационном заводе, мать, Зинаида Афанасьевна, работала главным бухгалтером в одном из столичных научно-исследовательских институтов. Жили Спиридоновы в одном из старейших районов Москвы, в Сокольниках, где Вадим и стартовал как актер. Еще в школе он играл в кукольном театре, а в старших классах записался в кружок художественной самодеятельности в Доме культуры «Чайка». Однако в те годы мечта стать артистом им еще не владела: просто театр помогал Вадиму не попасть под влияние улицы и гармонично развиваться. Поэтому, закончив 8 классов, он поступил в школу рабочей малодежи и одновременно устроился работать в сборочный цех одного из московских заводов.

После окончания школы Спиридонов решил пойти по стопам своего отца – подал документы в Московский авиационный институт. Однако на первом же экзамене «срезался». Тогда Спиридонов вернулся на родной завод, решив, что профессия рабочего не менее престижна, чем профессия инженера. Поэтому попыток поступить в институт он больше не предпринимал. Зато самодеятельное творчество он не бросал: продолжал посещать драмкружок в ДК «Чайка». Тамошний режиссер, видя талант Спиридонова, настоятельно советовал ему поступать в театральное училище, но Вадим не решался: боялся такого же провала, как и в МАИ. Поэтому в течение нескольких лет продолжал тянуть лямку рабочего. Тем более что в 1962 году он женился (на 20-летней девушке Вале, с которой познакомился еще в драмкружке), и ему прежде всего надо было думать о содержании семьи, а не об учебе. Однако обмануть судьбу Спиридонову так и не удалось.

В 1967 году Спиридонов наконец решается круто изменить свою жизнь и подает документы во ВГИК на курс Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. И хотя большинство родных и друзей Спиридонова мало верили в то, что простой рабочий парень с улицы сумеет поступить в один из самых престижных вузов страны, случилось неожиданное: Спиридонова приняли. Видимо, опытные педагоги сумели разглядеть в 23-летнем молодом человеке те ростки таланта, которые в скором будущем сделают из него звезду.

Поскольку на своем курсе Спиридонов оказался самым старшим по возрасту, его тут же избрали старостой. Его однокурсниками были те, кто в скором будущем составит гордость советского кинематографа: Николай Еременко, Талгат Нигматулин и сразу четыре Натальи: Бондарчук, Белохвостикова, Аринбасарова и Гвоздикова. Как вспоминают очевидцы, Спиридонов выделялся на их фоне своей невозмутимостью и мужской степенностью. Хотя иной раз не чурался и острого словца, да и разного рода розыгрыши обожал.

У Герасимова он ходил в любимчиках, и тот позволял ему многое, чего другим студентам никогда не спускал. Например, Спиридонов никогда не отличался пунктуальностью и вечно опаздывал к началу его лекций. А когда появлялся, выдумывал какую-нибудь душещипательную историю, которая должна была объяснить Герасимову его опоздание. И хотя невооруженным глазом было видно, что Спиридонов врет, это вранье было таким талантливым, что мэтр прощал своего нерадивого студента. Так было даже на дипломном спектакле «Красное и черное», где Спиридонов играл папашу Сорреля.

В экзаменационной комиссии сидели сплошь одни корифеи: Сергей Герасимов, Борис Бабочкин, Сергей Бондарчук. Однако спектакль никак не мог начаться, поскольку не было одного исполнителя – Спиридонова. Герасимов, который в другой ситуации не стал бы сильно волноваться, на этот раз был вне себя – ведь его студент заставлял ждать его именитых коллег. «Это уж слишком, – возмущался Герасимов. – Не-ет, диплома Спиридонов не получит». И все, кто видел Герасимова в те минуты, были уверены, что так оно и будет: уж больно злым и раздраженным выглядел мэтр. Однако стоило за кулисами появиться Спиридонову, как ситуация мгновенно разрядилась. Спас непунктуального студента его виртуозный талант выдумщика. Выйдя на сцену с красными от слез глазами, он объявил комиссии, что у него только что на автобусной остановке… ранили ножом брата. «Насмерть?» – с ужасом спросил кто-то из членов комиссии. Выдержав эффектную паузу, Спиридонов ответил: «Да нет, не насмерть. Сердце у него оказалось с другой стороны». В следующую секунду в зале раздался такой смех, что задрожали стены. И громче всех смеялся Герасимов, который прекрасно знал, что никакого брата у Спиридонова никогда не было.

Путевку в большой кинематограф Спиридонову дал все тот же Сергей Герасимов. В 1969 году он приступил к съемкам фильма «У озера» и задействовал в них многих своих студентов. Правда, если Наталья Белохвостикова и Николай Еременко сыграли в фильме главные роли, то Спиридонову достался небольшой эпизод. Однако именно на этих съемках молодой актер познакомился с Василием Макаровичем Шукшиным, и тот вскоре пригласил его в свою картину «Печки-лавочки». Как будет вспоминать позднее сам Спиридонов, в становлении его как гражданина Шукшин сделал больше, чем Герасимов, который вечно держал его на дистанции, не позволял и шагу сделать в сторону.

Около трех лет Спиридонов играл эпизодические роли, входя в так называемую группу актеров окружения. И только в 1972 году ему повезло: режиссер Дамир Вятич-Бережных взял его на главную роль в картину «Петр Рябинкин». И хотя фильм большого успеха у зрителей не имел и по экранам страны прошел незаметно, именно эта роль обратила на себя внимание двух режиссеров с «Мосфильма»: Валерия Ускова и Владимира Краснопольского. В 1973 году они приступали к съемкам телесериала «Вечный зов» и пригласили Спиридонова на роль Федора Савельева. Этот сериал и сделал из Спиридонова звезду всесоюзного масштаба.

Несмотря на то что все роли Спиридонова до «Вечного зова» относились к числу положительных, он с огромным энтузиазмом взялся играть Федора Савельева – роль по сути отрицательную. Однако в исполнении Спиридонова это был не записной злодей, а человек с очень неординарной и трагической судьбой. Не случайно, когда в июне 1976 года первые серии сериала были показаны по ЦТ, именно герой Спиридонова вызывал у людей наибольшее сочувствие. Актеру ежедневно приходили сотни писем со всех концов страны, причем в большинстве своем писали женщины, которые на конверте ставили настоящее имя актера – Вадим, а в тексте письма обращались к нему как к Федору. С этого момента миллионы советских людей иначе как Федором актера уже не называли. И стоило ему появиться на улице, люди показывали на него пальцем и говорили: «Гляди, Федор Савельев идет». Это была именно та роль, о которой мечтают все актеры: роль из разряда «визитных карточек». Благодаря подобным ролям Александр Демьяненко стал Шуриком, Анатолий Кузнецов – красноармейцем Суховым, а Вячеслав Тихонов – Штирлицем. За роль Федора Савельева актер Спиридонов вместе со всей съемочной группой был удостоен Государственной премии СССР.

Однако роль-«визитка» таит в себе для актера и определенную опасность. После нее обычно трудно бывает выйти за рамки одного амплуа и создать нечто противоположное. И Спиридонову тоже это грозило: он в одночасье мог превратиться из актера положительных ролей в актера ролей отрицательных. Так, в середине 70-х он сыграл похожего на Федора Савельева персонажа: в дилогии Евгения Матвеева «Любовь земная» и «Судьба» он исполнил роль Макашина. Но затем, к счастью, эту тенденцию актеру удалось переломить. И в конце того же десятилетия он вернулся к героям положительным: сыграл Степана в драме «Трясина», Романа Бастрыкова в «Отце и сыне». За последнюю роль Спиридонов был удостоен своей второй официальной премии – имени Ленинского комсомола.

В эти же годы Спиридонов задумал к актерской профессии прибавить и режиссерскую, для чего поступил на Высшие режиссерские курсы. И вскоре в только что созданном на «Мосфильме» объединении «Дебют» состоялся его режиссерский дебют – он снял короткометражную ленту «Два человека». Однако фильм был признан руководством как неудачный, и этот вердикт навсегда отбил охоту у Спиридонова к режиссерской профессии.

На рубеже 80-х Спиридонов продолжал активно сниматься в кино. Причем роли играл диаметрально противоположные. Например, в детективе «Прощальная гастроль „Артиста“ он сыграл отъявленного злодея-бандита, в историческом фильме своего учителя Сергея Герасимова „Юность Петра“ перевоплотился в Федора Шакловитого, в военном боевике „Ответный ход“ виртуозно сыграл лихого командира морских пехотинцев, а в фильме „Демидовы“ исполнил роль знаменитого русского промышленника Демидова.

Однако главной ролью Спиридонова продолжал оставаться Федор Савельева из «Вечного зова». В 1982 году съемки заключительных серий этого фильма были завершены, и в них герой Спиридонова погибал от рук собственного брата. И хотя эта гибель была справедливым возмездием герою за его, в общем-то, пустую и неправедную жизнь, однако миллионы телезрителей почему-то сочувствовали этому персонажу. Да и сам Спиридонов, когда снимали эпизод гибели Федора, по-настоящему рыдал прямо на съемочной площадке.

Заключительные серии фильма были показаны в 1983 году, и спустя год Спиридонов был удостоен звания заслуженного артиста РСФСР.

С середины 80-х творческая активность Спиридонова заметно пошла на спад, так как иссяк поток интересных ролей. Во многом в этом был виноват сам актер, который давно, еще со студенческих лет, был подвержен пагубной привычке – любил выпить. И режиссеры, которые могли бы пригласить Спиридонова на новые роли, боялись это делать, опасаясь, что тот их подведет. В эти годы вынужденного простоя Спиридонов ездил по стране с творческими выступлениями от Бюро кинопропаганды. Он читал отрывки из прозаических произведений, стихи советских поэтов. Одним из его любимых поэтов был Владимир Луговской.

Горбачевскую перестройку Спиридонов поначалу встретил с надеждой. Но спустя пару лет уже разочаровался в ней и при виде генсека, которого то и дело показывали по телевизору, впадал в бешенство. «Когда вижу его, мне умереть хочется», – говорил Спиридонов. Для истинно русского человека, каким был Спиридонов, замешанная на антипатриотизме «перестройка по Горбачеву» была как нож в спину.

Так вышло, что последними героями Спиридонова в кино оказались люди не законопослушные, герои из разряда отрицательных. Их он сыграл в двух фильмах подряд: «Криминальный квартет» (главарь банды) и «Сувенир для прокурора» (цеховик). Эти роли не слишком нравились самому актеру, но сыграть их его вынудили обстоятельства – нужны были деньги. Зато роль положительного физика Медведева в фильме Николая Бурляева «Все впереди» оказалась из разряда желанных. Хотя путь к этой роли оказался трудным.

Актерскую пробу Спиридонов провел одним из первых и точно попал в образ. Однако режиссер фильма внезапно усомнился в таланте Спиридонова и хотел снять его с этой роли, взяв ее… себе. Выручил Спиридонова автор сценария Василий Белов, который во время личного знакомства с актером нашел его характер сродни характеру Медведева. Писатель тут же позвонил на «Беларусьфильм» и попросил утвердить на роль именно Спиридонова. Когда актер узнал об этом, он был счастлив. О том, как сильно он хотел сыграть эту роль, говорит даже такой факт. В те дни на «Мосфильме» Спиридонову разрешили дебютировать в качестве режиссера полнометражного кино, но он отложил постановку, чтобы сняться в роли физика Медведева. Однако судьба-злодейка не позволила талантливому актеру осуществить свою мечту.

В последние годы у Спиридонова часто побаливало сердце, однако обращаться к врачам он не любил, лечясь народными средствами. Незадолго до кончины он как-то обронил в разговоре с женой Валентиной: «Сдохнуть бы скорей от этой жизни. А чтобы не тухнуть, лучше умереть зимой, например 7 января». Жена на это отшутилась: «У людей праздник, а тут ты со своей смертью». На что Спиридонов ответил: «Ну, тогда 7 декабря – сделаю тебе подарок» (у жены день рождения был 8 декабря). Этот разговор оказался пророческим.

В тот роковой день 7 декабря 1989 года Спиридонов должен был вылететь в Минск, где в ближайшие дни начинались съемки. Казалось, ничто не предвещало беды: актер был бодр, весел. За пару часов до выезда из дома в аэропорт он решил прилечь отдохнуть, наказав жене Валентине, чтобы она разбудила его в нужное время. Жена так и сделала. Но когда спустя два часа она дотронулась до плеча мужа, он уже не дышал. Смерть талантливого актера наступила во сне.

8 декабря – Николай ГРИЦЕНКО

Когда в конце ноября 1979 года по советскому телевидению в очередной раз показывали фильм «Анна Каренина», исполнитель роли Каренина этот показ не видел. В те дни он уже был тяжело болен и находился в психиатрической лечебнице. Он уже мало напоминал того гениального актера, который был знаком миллионам людей по блистательным ролям, которые он долгие годы играл на сцене театра и в кино. Некогда статный и стройный красавец теперь являл собой согбенного старика с осунувшимся лицом и безумными глазами. Живым из лечебницы он уже не вышел, уйдя из жизни спустя две недели после показа «Анны Карениной».

Николай Гриценко родился 24 июля 1912 года в городке Ясиноватая на Украине в семье, которая не имела никакого отношения к искусству. И сам Николай долгое время тоже не помышлял ни о каком актерском поприще: в школе учился плохо и доставлял учителям больше хлопот, чем радости. Однако ему в детстве многое прощалось: он так виртуозно врал, что учителя буквально заслушивались. Позднее именно этот талант послужит почвой, на которой вырастет выдающийся актер Николай Гриценко.

С грехом пополам закончив школу, Гриценко в 1928 году подался в Днепропетровск, где поступил в транспортный политехникум. Закончив его, устроился работать сначала техником-десятником на станции Мушкетово, затем перебрался поближе к дому – стал смотрителем зданий на станции Ясиноватая. В 1932 году он уехал в Макеевку, где стал работать конструктором в техническом отделе металлургического завода «Сталь». Именно там и началась творческая биография Гриценко. Не зная, чем занять себя в свободное время, он записался в музыкально-драматический рабфак. И за считаные месяцы стал там одним из лучших, переиграв все главные роли во многих постановках. Как итог: в 1934 году Гриценко отправляется в Киев, где поступает в драматический техникум при Музыкально-драматическом институте имени Н. Лысенко. А еще через год он уже покоряет и Москву, где в течение пяти лет учится попеременно в трех творческих вузах: в училище при 2-м МХАТе, в театральной школе при Центральном театре Красной Армии и, наконец, в училище имени Щукина. Закончив последнее в 1940 году, Гриценко был принят в один из самых престижных театров страны – Вахтанговский.

В это же время начала свой путь к славе и родная сестра Гриценко – Лилия, которая была младше Николая на 5 лет. Как и ее брат, она тоже никогда не мечтала об актерской карьере и собиралась стать архитектором. Однако, победив на Первой Всесоюзной олимпиаде музыки, пения и танцев, Лилия была направлена в Москву. И в то время как ее брат грыз гранит науки в театральных училищах, она оттачивала вокальное мастерство в Оперно-драматической студии. И быстро стала там одной из ведущих солисток, исполняя оперные партии Чио-Чио-Сан, Иоланты и Параси из «Сорочинской ярмарки». И уже в 1941 году, когда Николай играл в Вахтанговском театре в массовке, она с успехом сыграла роль Нины в лермонтовском «Маскараде».

Когда началась война, Гриценко был призван в армию. Его отправили в военное училище в Архангельске. Однако на фронт Гриценко так и не попал, а вместо этого… снялся в кино. Его первым фильмом была знаменитая «Машенька», где он сыграл роль Коли. Роль слишком маленькая, чтобы прогреметь с нею на всю страну, но Гриценко был рад и этому – худо ли, бедно ли, но его дебют в большом кинематографе состоялся, чем он чрезвычайно гордился перед сестрой. Но та в долгу тоже не осталась. Уже в 44-м Лилия Гриценко снялась в экранизации оперы «Черевички», где сыграла одну из главных ролей – Оксану.

В годы войны Театр Вахтангова находился в эвакуации в Омске и в Москву вернулся только летом 43-го. Поскольку старое здание на Арбате было разрушено во время авиационного налета, вахтанговцы играли спектакли в помещении ТЮЗа, в переулке Садовских. Но сезон все равно начался триумфально: были показаны спектакли «Олеко Дундич», «Сирано де Бержерак» и «Фронт», где Гриценко играл в основном в массовке. А то и вовсе не был занят. С кино молодому актеру тоже не везло – после «Машеньки» его никуда больше не приглашали. Так длилось до 1946 года, когда Гриценко сыграл в кино свою вторую роль – в «Старинном водевиле». Правда, это опять был небольшой эпизод.

Первый по-настоящему крупный успех пришел к Гриценко в театре. Это случилось в самом конце 40-х, когда в Вахтанговском театре были поставлены сразу два спектакля на тему деревенской жизни: «Приезжайте в Звонковое» и «Поют жаворонки». В обоих постановках Гриценко сыграл одинаковых председателей колхозов: честных, правильных, целеустремленных. Но сыграл так талантливо, что заставил заговорить о себе всю столичную театральную богему. После чего талант Гриценко был по достоинству оценен и кинематографистами. В 1950-м режиссер Юлий Райзман приглашает актера на роль Артамашева в свою картину на тему колхозной жизни «Кавалер Золотой Звезды». Фильм ждал фантастический успех. В прокате он занял 3-е место, собрав более 21 миллиона зрителей, а через год был удостоен Сталинской премии. Это была первая официальная награда в творческой карьере Николая Гриценко.

В 50-е годы Николай Гриценко уже по праву считается одним из самых известных актеров театра и кино в Советском Союзе. О нем пишут большие статьи периодические издания, его фотографии юные девушки вставляют в свои альбомы, а самого актера забрасывают письмами и караулят у служебного выхода из театра. Как писали критики, творческий диапазон Гриценко был удивительно широк. Он с одинаковым успехом играл роли самого разного плана, полностью соответствуя требованию Евгения Багратионовича Вахтангова, который утверждал, что настоящий «актер должен уметь играть все – от трагедии до водевиля». В те годы редкий советский актер мог одинаково виртуозно играть отъявленных подлецов и героических персонажей с таким мастерством, как это делал Гриценко. Например, в 1954 году в театре он сыграл героя Гражданской войны Олеко Дундича, а в кино – негодяя, бросившего любимую женщину, в фильме «Судьба Марины». Обе постановки были тепло встречены публикой: на спектакль невозможно было достать билетов, а фильм стал лидером проката, собрав почти 38 миллионов зрителей. Но главной ролью Гриценко в кино конца 50-х стал, конечно же, Рощин в экранизации романа Алексея Толстого «Хождение по мукам», которую осуществил Григорий Рошаль. Фильмы назывались «Сестры», «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро». Эта роль сделала Гриценко настоящим кумиром публики не только у себя на родине, где первый фильм – «Сестры» – собрал более 42 миллионов зрителей, но и за ее пределами, где он был удостоен призов сразу на трех крупнейших кинофестивалях: в Локарно, Ванкувере и Эдинбурге.

Лучшей ролью Гриценко в театре в ту пору считался князь Мышкин в «Идиоте». Однако когда Иван Пырьев надумал экранизировать этот роман в кино, он почему-то пригласил не Гриценко, о Мышкине которого говорила вся Москва, а его коллегу по Театру Вахтангова, молодого актера Юрия Яковлева. К последнему у Гриценко были особые счеты. В 1953 году именно Яковлева сделали дублером Гриценко на роль плута и проходимца Ленского в спектакле «Раки» по пьесе Сергея Михалкова. Однако Яковлеву хватило всего лишь нескольких представлений, после чего сам Борис Захава назначил его на роль на равных правах с Гриценко. И вот, спустя несколько лет, тот же Яковлев «перебежал дорогу» Гриценко и в «Идиоте».

По свидетельству очевидцев, несмотря на блестящее исполнение ролей романтических и героических персонажей, в обычной жизни Гриценко был совершенно другим человеком. Например, он был чрезвычайно скуп и порой экономил не только на своих близких, но даже на самом себе. Выпросить у него в долг денег не удавалось никому, какие бы аргументы при этом ни приводились. Поскольку Гриценко любил выпить, гонорары за съемки и театральную зарплату он держал в сберкассе, чтобы у него не возникало искушения потратить лишний рубль на выпивку.

Еще Гриценко поражал коллег своей малообразованностью. Например, книг он вообще не читал и всю свою богатую библиотеку собирал только по одному принципу – по красивым корешкам книг. Из сценариев, которые ему в избытке присылали с разных киностудий, он читал только ту часть, где речь шла о герое, которого ему предлагалось играть. Вот лишь два отзыва о Гриценко людей, которые работали с ним в одном театре.

В. Этуш: «Будучи недостаточно образованным, Гриценко обладал какой-то среднемещанской психологией, на собраниях говорил путанно, долго, невыразительно, но как только начинал показывать, перед нами представал божественный актер».

М. Ульянов: «Николай Гриценко – гениальный актер. Однако его актерская гениальность как-то не очень соотносилась с обыденной человеческой жизнью. Он был смешной, наивный и довольно недалекий человек…»

Гриценко считался фактурным артистом: в нем была природная стать, красивое лицо, идеальная фигура. И женщинам он начал нравиться еще с ранней молодости, когда учился в техникуме. В первый раз Гриценко женился, когда ему едва перевалило за двадцать, но этот брак распался так же быстро, как и возник. С тех пор Гриценко женился неоднократно, но каждый из этих браков длился всего лишь несколько лет. После чего Гриценко без всякого сожаления расставался с некогда любимой женщиной и тут же подыскивал себе другую. Среди них были разные люди: актрисы, инженеры, архитекторы и даже врачи. В этих браках у Гриценко родилось двое детей: дочь Катя (от Инны Малиновской) и сын Денис (от Галины Кмит).

Вспоминает Галина Кмит: «Как только Коля меня увидел, сразу проявил невероятный интерес. Это было после премьеры „Судьбы человека“ в 1959 году. Сергей Бондарчук пригласил нас к себе домой. Мы вышли от него в 4 утра, такси сломалось. Мы оказались на Арбате. И Коля побежал за цветами, хотя это было в общем-то не в его манере. Потом познакомил меня с мамой. С ней мы и жили.

Позже начались проблемы. Мой муж Леонид Кмит (знаменитый Петька из «Чапаева») не давал мне развода, и я не могла выйти замуж за Гриценко. Сначала Коля был хорошим. Но когда я сообщила ему, что беременна, он изменился в лице. Гриценко был очень скуп и решил, что я хочу разорить его. Я сказала ему, что напишу отказ от алиментов. Он посоветовался с адвокатом и все же отказался признать ребенка. В итоге Дениса усыновил Кмит…»

К началу 60-х слава Гриценко была в самом зените. В 64-м году его удостоили звания народного артиста РСФСР, что было наглядным проявлением оценки его таланта на самом «верху». Стоит отметить, что сестра Гриценко Лилия опередила брата на 7 лет, став народной в 57-м году, когда ей исполнилось 40 лет. Ее самой звездной ролью в кино стала Наталья Сергеевна в кинохите 1954 года «Верные друзья».

В родном театре Гриценко считался любимчиком главного режиссера Рубена Симонова и роли получал чуть ли не в каждой постановке. Он играл в таких спектаклях, как «Идиот», «Конармия», «Шаги командора», «На всякого мудреца довольно простоты», «На золотом дне», «Принцесса Турандот», «Стряпуха» и др. И в каждом из этих спектаклей Гриценко поражал воображение зрителей своим талантом мгновенного перевоплощения. Например, в спектакле «На золотом дне» он так мастерски изображал человека с косоглазием, что его не узнала даже родная мать, которая специально пришла на премьеру спектакля, чтобы увидеть сына в новой роли.

Что касается кино, в это десятилетие Гриценко снялся еще в 15 фильмах. Так, он сыграл Каренина в фильме Александра Зархи «Анна Каренина». Причем «отнял» эту роль у самого Иннокентия Смоктуновского, который в те годы был в большом фаворе. Из-за этой роли два великих актера даже поссорились. Смоктуновский взял за правило заходить во время съемок в мосфильмовский павильон и давать Гриценко советы, как ему лучше играть. Тот терпел-терпел, а потом не выдержал и чуть ли не тумаками выгнал коллегу из павильона, наказав техническому персоналу больше его туда не пускать. Помирились актеры только спустя десять лет – когда вместе снимались у Родиона Нахапетова в фильме «Враги».

Начало 70-х складывалось для Гриценко весьма удачно. В 1970 году он был удостоен Государственной премии РСФСР за свои театральные работы. И буквально следом на экраны страны вышли сразу два телевизионных хита, где актер играл заметные роли. В фильме «Адъютант его превосходительства» Гриценко сыграл руководителя белогвардейского подполья в Киеве Сперанского, а в «Семнадцати мгновениях весны» – совестливого немецкого генерала. Однако если в первом фильме Гриценко играл свою роль без особого труда, то в «Мгновениях» ему пришлось изрядно потрудиться, поскольку у него начались проблемы со здоровьем – начала подводить память. И режиссеру фильма Татьяне Лиозновой пришлось пойти на хитрость: на специальные щиты вешались листы с текстом, написанным крупными буквами, которые Гриценко читал, находясь в кадре. Причем сначала режиссер и актер разыгрывали сцену, чтобы понять, куда лучше ставить «шпаргалки», и только потом начиналась съемка. Однако, даже читая со «шпаргалок», Гриценко демонстрировал настоящие высоты актерского мастерства. И глядя теперь на эти кадры, даже не верится, что у актера были какие-то проблемы с памятью.

Между тем в середине 70-х болезнь на какое-то время отпустила актера, что позволило ему сыграть еще одну блистательную роль: Николая Антоновича в телесериале «Два капитана». Это была последняя крупная роль Гриценко в кино.

Болезнь Гриценко во многом была спровоцирована им самим. Уже будучи пожилым человеком, он внезапно увлекся закаливанием (тогда это было модно, и в актерской среде этим многие увлекались: клоун Михаил Румянцев, известный как Карандаш, Павел Кадочников и др.) и стал купаться зимой в проруби, валяться в сугробах. Чем вскоре спровоцировал болезнь сосудов. Болезнь усугубило и пристрастие Гриценко к выпивке, которое особенно сильно стало прогрессировать в последние годы его жизни. В итоге, когда у актера начался очередной нервный приступ, его молодая жена вызвала врачей и те увезли Гриценко в психиатрическую клинику. И там 8 декабря 1979 года наступила трагическая развязка.

Как рассказывают очевидцы, в тот день Гриценко, будучи голодным, по ошибке залез в чужую тумбочку в больничной палате. Хозяин набросился на актера с кулаками. Во время драки сердце Гриценко не выдержало, и он скончался. Так нелепо и трагично завершился жизненный путь гениального актера.

8 декабря – Сергей СУПОНЕВ

Этот человек с детства мечтал работать на телевидении. Начинал он свою деятельность на нем с рядового грузчика, потом стал телеведущим и в итоге дослужился до поста руководителя Дирекции детских программ Первого канала. При нем на российском телевидении наступил если не расцвет, то во всяком случае большой прорыв в детском телевещании. Почти все самые знаменитые детские передачи 90-х годов связаны с именем этого человека. Человека, которому удалось покорить самую труднопокоряемую зрительскую аудиторию – подростков. Они боготворили его и уважали за то, что он не стремился казаться перед ними взрослым, за то, что умел найти именно ту интонацию, которая так необходима для установления доверительных отношений между взрослыми и детьми. В кулуарах Останкино этого человека так и называли – большой ребенок. И гибель его была из этого же разряда: по-детски нелепая и неожиданная.

Сергей Супонев родился 28 января 1963 года в селе Хотьково Московской области. Среднюю школу закончил там же, после чего с первого же захода поступил на факультет журналистики МГУ. Тогда же впервые оказался на телевидении: он устроился работать грузчиком в Останкинском телецентре. Возил тележки с аппаратурой, реквизитом. Однако продолжалось это недолго – всего лишь год, после чего Супонева призвали в армию. Благодаря его доармейской музыкальной практике – Супонев играл в рок-группе – его зачислили барабанщиком в солдатский ансамбль, что сильно скрашивало суровые армейские будни Сергея.

Демобилизовавшись в 1983 году, Супонев перешел на заочное отделение факультета журналистики, а работать пришел опять на телевидение, где занял должность администратора в музыкальной редакции. Все праздничные программы, посвященные государственным праздникам в 1984 году, были созданы пусть при скромном, но участии Супонева. Ценя организаторские способности Сергея, руководство ЦТ направило его работать администратором в отдел пропаганды. Там ему пришлось заниматься не музыкой, а куда более серьезным делом – программами на общественно-политические темы. Эта работа не слишком нравилась Супоневу, который по натуре был человеком скорее легкомысленным, чем серьезным. Он любил веселые компании, юмор, а работа в отделе пропаганды никак не соответствовала этим чертам его характера. Поэтому в 1986 году Супонев ушел в Детскую редакцию и стал готовить в качестве корреспондента сюжеты для популярной передачи «До 16 и старше». Эта передача была заметным явлением на советском телевидении. Рожденная на волне перестройки, она старалась в доступной для молодежи форме объяснить многие сложные явления тогдашней действительности.

Отработав в этой передаче год, Супонев был назначен младшим редактором Детской редакции. В этом качестве он вскоре приступает к созданию одной из первых своих программ – «Марафон-15», где он был не только одним из авторов, но и ведущим. 25 января 1988 года состоялась премьера передачи, которая закончилась триумфом. С этого момента лицо Сергея Супонева стало известно миллионам телезрителей, особенно молодежи, для которой «Марафон-15» стал одной из любимых передач. Именно в ней Супонева увидела и его будущая жена – Ольга.

До Ольги у Супонева уже был неудачный опыт семейной жизни. В первый раз он женился сразу после армии – в начале 80-х. В этом браке у него родился сын Кирилл. Но молодая семья просуществовала недолго и распалась в силу разных причин: как личных (несходство характеров), так и материальных (до высоких гонораров Сергея было еще далеко). После этого Супонев долго не женился – почти пятнадцать лет.

Вторая жена Супонева – Ольга Мотина – в первый раз увидела своего будущего мужа, когда ей было 13 лет. Как-то она пришла домой из школы и, включив телевизор, наткнулась на передачу «Марафон-15». По ее же словам: «У меня сердце остановилось. Я тут же позвонила своей подруге. „Ирка, посмотри, какого мальчика по телевизору показывают. Хочу, чтобы у меня был такой муж“. Эти слова стали пророческими.

Когда Ольга закончила школу, а следом театральное училище, она устроилась актрисой в труппу Театра сатиры. И там вдруг узнала, что мама Супонева играет пианисткой в оркестре. А поскольку Супонев продолжал Ольге нравиться, она стала регулярно передавать ему приветы через его маму. Так длилось примерно год. А потом Супонев пришел на премьеру «Трехгрошовой оперы» и наконец-то увидел ту, что постоянно передает ему приветы. Девушка ему понравилась, и он решил с ней познакомиться. А в качестве своего поверенного выбрал Николая Фоменко, который тогда активно работал на телевидении. Поскольку жена Фоменко Мария Голубкина работала в том же Театре сатиры, найти Ольгу не составило большого труда. Их роман развивался стремительно: уже через месяц после первого свидания молодые решили жить вместе.

В начале 90-х отечественное телевидение переживало трудные времена. После развала Советского Союза по коридорам Останкино вовсю гуляла смута. Многие популярные некогда передачи закрывались одна за другой, а большинство новых никак недотягивали до уровня старых. И в этой ситуации особенно сильно была обделена детская аудитория, которая за короткий срок лишилась практически всех своих прежних любимых передач, а новые так и не получила. Ведь в насквозь политизированном обществе руководство ЦТ основной упор делало на информационно-публицистические передачи и детьми заниматься не хотело. К тому же в те годы на наше ТВ уже стала проникать реклама, а размещать ее в детских передачах было невыгодно. Поэтому появление такой передачи, как «Марафон-15», стало настоящим глотком воздуха на тогдашнем небосклоне детского телевещания. Супонев это сразу понял и отныне решил заниматься только детским телевидением, заняв тем самым пустующую нишу.

Чуть позже, когда Супонев станет настоящим профессионалом детского телевидения, многие, знавшие его, будут удивляться: из чего вырос этот профессионализм? Сам Сергей ответит на это коротко: «Я просто люблю детей». И это было не бравадой, не желанием понравиться: Супонев действительно их любил. Детский писатель Лев Яковлев позднее рассказывал о случае, который он наблюдал в детском летнем лагере отдыха:

«Я до сих пор не могу забыть, как Сережа Супонев подловил какого-то пацана и о чем-то с ним балаболил. Именно балаболил, не жалея времени, не нервничая оттого, что паренек не сразу врубился, чего надо. И он получил, что хотел: мальчишка осознал, что ничего страшного не происходит, что дядька-то свой, и такое выдал – мало не покажется. И я, детский писатель, кропавший в те времена сценарии для „Будильника“ и „Спокойной ночи, малыши!“ и похожим образом балаболивший с ребятами на выступлениях в школах, слушал Супонева и этого пацана, просто затаив дыхание. Там было все неподдельно, несценарно – интерес к ребенку, интерес ребенка и, если хотите, его любовь. Ну а как еще можно относиться к человеку, который слушает тебя с открытыми глазами, ушами и душой? Ни дома, ни в школе, ни от друзей этого не дождешься…»

В 1992 году Супонев создает сразу две заметные передачи для детей: «Зов джунглей» и «Звездный час». Первая была похожа на старую советскую передачу «Веселые старты», вторая аналогов на старом ТВ не имела: в «Звездном часе» дети вместе со своими родителями соревновались в уме и эрудиции. Эти передачи мгновенно стали популярными: талантливо сделанные, они были чуть ли не единственными детскими передачами на тогдашнем российском телевидении, которое в целом являло собой не самое радостное зрелище. Чтобы понять это, достаточно хотя бы полистать тогдашние газеты. Например, в марте 92-го «Аргументы и факты» писали следующее:

«Что можно увидеть по телевидению сегодня? Бесконечные репортажи о карабахской трагедии, взрывы, убийства, митинги и выборы. При ежедневном и многократном просмотре всех этих ужасов общий уровень унылости и агрессивности растет день ото дня. Это вряд ли идет на пользу обществу, которое еще только-только начинает освобождаться от страхов тоталитарной системы…»

В те годы всеобщей смуты и хаоса, когда на первый план стали выходить деньги, а не творчество, отброшенными на обочину жизни оказались многие прекрасные виды искусства: просветительское телевидение, детский кинематограф, мультипликация. Взрослые дяди и тети, бросившиеся переустраивать жизнь страны, совершенно позабыли о своих детях, которые оказались одной из самых незащищенных категорий населения. Вместо того чтобы перенять у канувшего в Лету Советского Союза все лучшее и светлое, эти дяди и тети предпочли пойти по самому легкому пути: стали пичкать своих детей дешевыми изделиями западных производителей, считая, что это поможет им получить первые навыки капиталистического образа жизни. К счастью, не все пошли по этому пути. Сергей Супонев был в числе последних.

В одном из своих тогдашних интервью Сергей сказал следующее: «В результате политической и экономической ситуации в нашей стране уничтожается детское кино и телевидение. На нем же нельзя сделать денег! Ведь хорошая детская программа стоит всегда больше, чем аналогичная взрослая. Если для взрослых можно сработать передачу по принципу „сидят три мужика и разговаривают“, то для детей нужны красочные качественные декорации, хорошая техника – „чтоб все сверкало и дымилось“…

Воспитывать может только нечто художественное и то, что затрагивает внутренний мир человека. Бутылка кока-колы не может воспитать, так же как не может воспитать никакая другая бутылка. И второсортные западные мультфильмы, мне кажется, никого не воспитывают. Смотришь и сразу забываешь…»

Когда в начале 90-х один из бывших соведущих Супонева по передаче «Марафон-15», не выдержав суровых реалий новой российской действительности, перебрался с семьей на постоянное жительство в Америку, Супонев отреагировал на это следующими словами: «Он решил, что так будет лучше его детям. А я думаю, что в служении всем детям есть правильный пафос. И это важнее, чем обслуживание собственных детей. Потому что это именно Служение».

К концу 90-х Супонев уже был признанной звездой российского телевидения со всеми вытекающими отсюда последствиями: толпами поклонниц, интервью в газетах и журналах. Причем проходу Сергею не давали не только на родине, но и за ее пределами. Например, однажды они с женой отправились отдыхать в Турцию, так даже там толпы подростков – детей отдыхающих из России – не давали ему покоя прямо на пляже. Они подходили к Супоневу за автографами, просили разрешения сфотографироваться рядом с ним на фоне морского пейзажа. Супонев долго терпел эту ситуацию, после чего стал просто отказывать детям в общении, говоря, что он тоже приехал сюда отдыхать.

За эти годы Супонев как продюсер создал целый ряд новых интересных детских программ, которые стали настоящим явлением на российском ТВ. Среди них: «Денди: новая реальность», «Эти забавные животные», «Мультпарад», «Возможно все!», «Сами с усами», «Семь бед – один ответ», «Седьмое чувство», «Сто процентов», «Дисней-клуб». В 1999 году за создание передачи «Зов джунглей» Супонев был удостоен высшей телевизионной премии «ТЭФИ». А за год до этого – в октябре 98-го – он был назначен руководителем Дирекции развлекательного и детского вещания Первого канала.

Конечно, не все было гладко в деятельности Супонева на этом посту. Например, той же осенью 98-го газеты много писали о конфликте нового директора детского вещания с командой популярной передачи «Спокойной ночи, малыши!». Чуть позже это приведет к тому, что передача сменит место прописки: уйдет на «вторую кнопку».

В те годы, глядя на Супонева со стороны, все были уверены, что все у него складывается замечательно. Он буквально фонтанирует новыми идеями на работе, счастлив в личной жизни, встретив наконец женщину, которая не только стала его второй женой, но и родила ему в декабре 2000 года ребенка – дочку Полину. Когда Супонев узнал о рождении дочери, он не стал дожидаться утра, а прямо ночью примчался в роддом и по решеткам добрался до окна, чтобы взглянуть на новорожденную. Так счастлив он был этому рождению.

Однако не все было так безоблачно в жизни Сергея. Бешеный ритм работы, в котором он иной раз путал день с ночью, настолько выматывал его, что он даже стал подумывать уйти с телевидения. В одном из тогдашних своих интервью Сергей признался: «Я устал от телевидения вообще. И от работы в частности. Возникает мысль все поменять. Подумываю, не бросить ли на год-два работу. Раньше у меня было шило в одном месте: хотелось кому-то что-то доказать. А сейчас уже все доказал. Хочется все пересмотреть и отфильтровать, и только после того продолжить…»

Между тем, будучи трудоголиком, Супонев в часы отдыха находил успокоение не в тихой домашней обстановке, а в компаниях – он был ярым тусовщиком. Кроме этого, он любил экстремальные виды деятельности, объясняя это тем, что ему скучно жить, не рискуя. Поэтому жена, которая видела все это, была в постоянной тревоге за его жизнь. Именно это, по ее словам, подвигло ее официально расписаться с Сергеем. Это случилось сразу после рождения дочери Полины – в начале 2001 года. По словам Ольги: «Я была категорически против свадьбы. И вообще я не собиралась расписываться. Но наблюдая за его экстремальным образом жизни (человек все время играл жизнью и смертью), я понимала, что это обязательно нужно сделать. Потому что не дай бог что-нибудь случится, и я останусь одна, а ребенок – без отцовской фамилии…»

В последний год жизни Супонева его жена Ольга жила как на иголках, так как Сергей постоянно попадал в какие-то переделки. Так, весной 2001 года он купил себе яхту и уже летом ее утопил, едва не погибнув под ее обломками. Поскольку произошло это на значительном расстоянии от берега, Сергею и его приятелю пришлось три часа сидеть на днище лодки и с надеждой вглядываться в горизонт. Плыть к берегу они не решились, поскольку температура воды была всего 8 градусов. От верной гибели яхтсменов спасла чистая случайность: на них наткнулась какая-то лодка.

Казалось бы, эта история должна была послужить Супоневу хорошим предостережением на будущее. Но этого не случилось. Вскоре Сергей упал с мотоцикла, затем разбил себе глаз стеклом, когда садился в машину, провалился в канализационный люк на даче. А за неделю до рокового дня Супонев порезал ногу и потерял пол-литра крови. Но едва нога зажила, Сергей решил покататься на снегоходе. Эта поездка привела к трагедии.

Трагедия произошла в небольшой тверской деревушке Едимново, где у Супонева была дача. В тот субботний день 8 декабря 2001 года Сергей решил покататься на снегоходе. Взяв к себе в попутчицы знакомую девушку, Супонев тронулся в путь. Однако поездка длилась недолго. Снегоход, на котором катался Супонев по льду замерзшей реки, занесло, и, не справившись с управлением, он на полном ходу врезался в стоявшее на берегу могучее, в три обхвата, дерево (свою роль сыграли и сгущавшиеся сумерки). От удара снегохода Супонева и его попутчицу выбросило и с огромной силой швырнуло головой о землю. Оба умерли практически мгновенно.

Рассказывает жена Супонева Ольга: «Интуиция подвела меня только в этот раз. Первый раз в жизни я абсолютно ничего не почувствовала. Вечером Сережа позвонил мне с дачи: „Все нормально, завтра вернусь“.

Я ничего не почувствовала, когда ко мне домой приехали соседи по даче и сказали: «Сережа разбился, но неизвестно, до какой степени». Хотя в тот момент они уже знали правду. Я сидела и успокаивала их: «Не волнуйтесь, все нормально, иначе мне бы уже позвонили и все рассказали». До меня до сих пор не доходит, что Сережи больше нет… Это было так внезапно. Тогда, на яхте, было по-другому, он сам вытаскивал себя из смерти. А тут не успел. Все произошло мгновенно…»

Одним из последних продюсерских проектов Супонева стала передача, название которой стало пророческим – «Последний герой». Как показало время, Сергей Супонев и в самом деле оказался последним героем на российском телевидении, кто все свои силы отдавал развитию детского вещания. Под его руководством Первый канал стал лидером в этой области на отечественном ТВ и удерживал пальму первенства на протяжении нескольких лет. Нелепая гибель Супонева этот процесс прервала. После его ухода кто только не брался за детское вещание, но всех постигала неудача. И старая поговорка «Незаменимых людей нет» в этот раз не сработала. Заменить Сергея Супонева пока не удалось никому.

8 декабря – Георгий ЖЖЕНОВ

На долю этого человека выпали нечеловеческие испытания. Его карьера в кинематографе началась со знаменитого фильма «Чапаев». И хотя роль была эпизодическая, она открывала перед 19-летним актером отличные перспективы. Но тогда им не суждено было осуществиться. Три года спустя после триумфальной премьеры «Чапаева» его арестовали по ложному обвинению в измене родине и отправили в Сибирь. Там он пробыл в лагерях 15 лет и не раз мог погибнуть от холода и голода, от произвола лагерных начальников и ножей уголовников. Но судьба хранила его. В итоге он вышел на свободу и все-таки осуществил свою мечту: стал не просто артистом, а знаменитым артистом. И герои, которых он сыграл в советском кинематографе, были подстать ему самому: мужественные, решительные. Люди той породы, про которых говорят: «Настоящий мужик!»

Георгий Жженов родился 22 марта 1915 года в простой семье. Родители Жженова были из крестьян Тверской губернии – в начале века они подались в Петербург, где глава семьи – Степан Филиппович – открыл собственную пекарню. В семье было трое детей, и все – мальчики (Георгий – младший). Так как оба его брата увлекались спортом, а старший – Борис – даже был профессиональным циркачом, Георгий с детства знал, куда себя направить – в 1930 году он поступил в Ленинградский эстрадно-цирковой техникум. Как признается позднее сам Жженов, немалую роль в его выборе играла и любовь. Он был тогда влюблен в свою одноклассницу Люсю Лычеву, ради которой даже прыгал с парапета набережной в ледяную воду Невы, и мечтал показаться ей под куполом цирка. И его мечта сбылась.

Окончив училище, начинающий артист попал в цирковую труппу, где занимался темповой партерной акробатикой. В 1933 году на одно из этих представлений пришел кинорежиссер Иогансон, который вдруг разглядел в юном акробате актера кино. Так Жженов попал на роль тракториста Пашки Ветрова в немую картину «Ошибка героя» (в этом же фильме состоялся дебют еще одного актера, который впоследствии станет знаменитым, – Ефима Копеляна). Георгий Жженов вспоминал: «Что забавно, для кинопробы выбрали сцену объяснения в любви с поцелуями. Мне не стукнуло еще семнадцати; целомудренный и застенчивый паренек, я стеснялся и краснел, руки дрожали, мышцы лица подергивались. А на главную женскую роль пробовались сразу семь молодых актрис!»

Буквально за короткое время Жженов умудрился сняться сразу в нескольких картинах: «Строгий юноша», «Наследный принц республики», «Золотые огни». Вскоре он окончательно бросил цирк и пошел учиться на актера – поступил в Ленинградское театральное училище (попал сразу на 2-й курс, который сначала вели Александр Зархи и Иосиф Хейфиц, а затем – Сергей Герасимов). На этом же курсе учился и Петр Алейников.

Стоит отметить, что уже в те годы Георгий пробовал свои силы и в литературе – писал короткие рассказы, очерки. Герасимов, ознакомившись с некоторыми его произведениями, заметил: «Из тебя, Жора, хороший сценарист может получиться». Впоследствии этот талант позволит Жженову выпустить несколько книг, которые принесут ему славу не меньшую, чем кинематографическая.

Окончив училище в 1935 году, актер продолжает активно сниматься в кино. Его приглашает Александр Довженко сыграть ординарца батьки Боженко в фильме «Щорс», а братья Васильевы берут на эпизодическую роль в ставший затем знаменитым фильм «Чапаев» (правда, при монтаже почти все эпизоды с участием нашего героя почему-то вырежут, оставив только два). В 1937 году про него вспоминает его учитель Сергей Герасимов и утверждает на роль комсомольца Маврина в фильме «Комсомольск». Картина вышла на экраны страны на следующий год, но Георгий премьеры уже не застал – в те дни он был под арестом.

Старший брат Жженова Борис учился на третьем курсе механико-математического факультета Ленинградского университета. Учился он хорошо, активно участвовал в общественной жизни вуза. Однако все это оказалось перечеркнутым после доноса, который состряпал на него кто-то из сокурсников. Тогда в Ленинграде, после убийства Сергея Кирова, органы НКВД проводили регулярные профилактические мероприятия и раскрывали «вражеские гнезда». В 1937 году взялись за ЛГУ. Когда чекисты явились в университет и стали по одному вызывать на допрос студентов, один из них и доложил, что Борис Жженов – враг народа. «Почему вы так решили?» – задали ему вопрос чекисты. «В декабре 34-го, когда мы все пошли прощаться с Сергеем Мироновичем Кировым, он это сделать отказался. Сказал, что у него нет теплой обуви, а он боится отморозить ноги. И добавил: если я пойду, Киров от этого все равно не воскреснет».

Этого заявления вполне хватило для того, чтобы обвинить Бориса Жженова в антисоветской деятельности и арестовать его. А следом настала очередь и его младшего брата – Георгия. Причем его арестовали тоже по доносу. Некий молодой актер написал, что тот во время съемок «Комсомольска» познакомился с военным атташе Америки и, находясь с ним в одном купе поезда, распевал песни, шутил и т. д. Этого оказалось достаточно, чтобы решить судьбу Жженова. Правда, арестовали его только со второго захода. Чекисты пришли за ним в последний съемочный день, и дирекция киностудии «Ленфильм» обратилась в НКВД с настоятельной просьбой отложить арест на один день, чтобы завершить съемки. И такое разрешение было получено. Актер благополучно отснялся и на следующий день был арестован. Им с братом «впаяли» 58-ю статью, дали по 8 лет и отправили в разные места: Борис попал в Норильск, а Георгий – в Магадан. А семью Жженовых выселили из Ленинграда.

Первые два года Жженов валил лес на таежных делянках Дукчанского леспромхоза (его напарником по двуручной пиле был советский разведчик Сергей Чаплин). А когда началась война, их этапировали в тайгу на золотые прииски. Там Чаплин погиб. Тысячу раз мог погибнуть и Георгий, однако судьба была милостива к нему, каждый раз отводя от него костлявую в самый последний момент. Например, в 1943 году он, будучи больным цингой, отмахал пешком по тайге 10 километров, чтобы добраться до прииска «17», где его дожидались две посылки, которые его мать еще в 1940 году отправила ему с воли. И он дошел. И хотя все содержимое посылок успело за три года испортиться, этот переход оказал на заключенного самое благотворное влияние. После него он вдруг понял, что выживет в этом аду.

А вот его братьев ожидала судьба куда как печальнее: в 1943 году Борис умер в воркутинском лагере от дистрофии, а другого на глазах у матери расстреляли фашисты в Мариуполе.

Между тем в 1944 году Жженову вновь повезло – его приняли в труппу Магаданского театра. Театр был многожанровый: и опера, и оперетта, и драма, и эстрада, и цирк. Труппа состояла из 180 человек, причем 120 из них – зэки. Через этот театр прошли многие известные актеры и режиссеры: Леонид Варпаховский, Юрий Розенштраух, Александр Демич, Константин Никаноров, Вадим Козин и другие.

Именно в этом театре Жженов встретил свою первую жену, тоже актрису из Ленинграда Лидию Воронцову. Ее арестовали как «врага народа» в 1937-м, приговорили сначала к расстрелу, но затем заменили его десятью годами лагерей. Лида тогда было невестой коллеги Жженова актера Александра Демича, но Жженов сумел ее отбить. В 1946 году у них родилась дочь, которую назвали Аленой. У Демича чуть позже тоже родится ребенок – сын Юрий, который впоследствии станет известным актером театра и кино, будет ведущим актером в Ленинградском БДТ.

В конце 1946 года Жженов и Воронцова наконец освободились и вернулись на материк. Около года Жженов работал на Свердловской киностудии – фактически под гласным надзором. Потом его выгнали из-за отсутствия прописки, и он устроился в труппу маленького театра в городке Павлово-на-Оке. Но жизнь там продолжалась недолго. Уже в июне 1949 года (когда в стране началась вторая волна сталинских чисток) Жженова и его жену вновь арестовали и бросили в горьковскую тюрьму (дочь Жженов успел отправить к своей матери в Ленинград). Через полгода объявили заочный приговор Особого совещания: ссылка в Красноярский край. Этап через всю Россию в Красноярск. Еще два месяца тюрьмы. И, наконец, Норильск – Норильский заполярный драмтеатр, где они работали в качестве ссыльных актеров. Там же распалась и их семья: Жженов увлекся другой женщиной – актрисой Ириной Махаевой и женился на ней, а Лидия вышла замуж за начальника геолого-разведочной партии Сергея Таежного. Этот человек здорово помог Жженову: выручил деньгами, пропиской. Жженов работал в Норильском театре вплоть до реабилитации в 1954 году (в этом же театре тогда играл и Иннокентий Смоктуновский).

В том году Жженов наконец вернулся в Ленинград и был принят в труппу Театра имени Ленсовета. А в 1956 году он вернулся и в кино. Режиссер Михаил Добсон (они познакомились в камере ленинградского НКВД) приступил к съемкам фильма «Шторм» и пригласил актера на одну из ролей – солдата Гаврилова. В те же годы у него родилась дочь Марина. Однако это рождение не спасло молодую семью от развода. Два года спустя, в 1957 году, Жженов вновь женился, и опять на актрисе – Лидии Малюковой. Этот брак принес еще одного ребенка, и вновь девочку – ее назвали Юлей.

В период с 1957 по 1966 год Жженов снялся в 18 фильмах, однако в большинстве своем это были эпизодические роли, которые сегодня мало кто помнит. Однако все роли, которые он играл, были положительные. Исключением стала роль в фильме «О чем молчала тайга», где он сыграл золотаря, который втихую мыл золото, губил людей в болоте. Однако, увидев себя на экране в подобной роли, Жженов зарекся играть подлецов. И с тех пор снимался исключительно в ролях положительных героев. Самые заметные его роли того периода выпали на фильмы: «Тишина», «Третья ракета» (оба – 1963) и «Июльский дождь» (1967). Однако роль в последнем фильме зритель так и не увидел – ее вырезали.

Первая известность к актеру Жженову, когда зритель его по-настоящему отметил и запомнил, пришла в 1966 году – с ролью автоинспектора ОРУДа в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля». Хотя и здесь был эпизод, но актер сыграл его блестяще.

Затем были роли в фильмах: «А теперь суди…» (1967), «Путь в „Сатурн“, „Конец „Сатурна“, „Весна на Одере“, «Доктор Вера“ (все – 1968).

В 1968 году Жженов ушел из Театра имени Ленсовета из-за конфликта с главным режиссером Игорем Владимировым. Особенно этот конфликт усугубился после того, как актера избрали председателем месткома театра. В конце концов Жженов оказался перед выбором: либо потерять уважение своих товарищей по театру, либо встать на сторону администрации. И он подал заявление об уходе. И вот что удивительно: после этого в родном Ленинграде ему предложил работу только один театр – комедии, а в Москве – сразу семь. Жженов стал мучительно думать: куда идти? И неизвестно, чье предложение он бы тогда принял, если бы не случай. Ему позвонил главный режиссер Театра имени Моссовета Юрий Завадский и предложил роль, о которой артист мечтал всю жизнь, – Льва Толстого в спектакле по пьесе С. Ермолинского «Бегство в жизнь» (жену великого писателя должна была играть Вера Марецкая). Это и решило дальнейшую судьбу нашего героя. Он переехал в Москву и жил только этой ролью. Однако спектакль так и не увидел свет. Министр культуры Екатерина Фурцева, побывав на его репетиции, заявила, что грязное белье великого русского гения выставлять на всеобщее обозрение она не позволит. И не позволила.

В 1969 году на экраны страны вышел фильм Вениамина Дормана «Ошибка резидента», в котором Жженов сыграл главную роль – иностранного разведчика русского происхождения Тульева, который пребывает в Советский Союз как враг, но затем соглашается на перевербовку и работает уже против своих недавних хозяев. Эта картина принесла ему всесоюзную славу. В прокате она заняла 9-е место, собрав на своих сеансах 35,4 миллиона зрителей. А вот продолжение фильма – «Судьба резидента», появившаяся на экранах через год, собрала меньше зрителей – 28,7 миллиона, заняв 13-е место.

В 1969 году Жженов имел прекрасную возможность впервые в своей творческой биографии сыграть матерого уголовника: режиссер Анатолий Бобровский предложил ему роль Графа в картине «Возвращение „Святого Луки“. Однако директор „Мосфильма“ Николай Сизов воспротивился этому выбору, объяснив свое решение просто: „Если Жженов сыграет эту роль, то все симпатии зрителей будут на его стороне. Пусть лучше играет милиционера, но не бандита“. Но актер наотрез отказался играть другого героя, и в результате фильм вышел без него. Роль Графа в нем сыграл Владислав Дворжецкий.

Между тем, потеряв эту роль, Жженов через год получил другую, которая станет одной из лучших в его карьере. Речь идет о роли Вилли Старка в телефильме «Вся королевская рать». Первоначально на эту роль был утвержден прекрасный актер Павел Луспекаев. Однако в самом начале съемок (в апреле 1970 года) он скончался. И роль отдали Жженову. Позднее он признается: «Самая моя любимая роль – Вилли Старк».

А вот другую роль – генерала Бессонова – в фильме «Горячий снег» (1972) артист долгое время отвергал. Он тогда был сильно загружен в театре, съемками в других картинах, поэтому сниматься в ней не хотел. Но все тот же директор «Мосфильма» Сизов буквально упросил его согласиться на съемки. Как оказалось, не зря. Эта роль также стала одной из лучших в послужном списке актера. Именно за нее в 1975 году он был удостоен Государственной премии РСФСР и Серебряной медали имени А. Довженко.

Новая волна зрительской любви к Жженову пришлась на 1980 год, когда на экраны страны вышел фильм Александра Митты «Экипаж», где он вновь сыграл очередного «настоящего мужика» – командира лайнера Тимченко. В прокате картина заняла 3-е место, собрав 71,1 миллиона зрителей. В том же году Жженову было присвоено звание народного артиста СССР.

В следующее десятилетие актер снимался менее активно, чем в два предыдущих десятилетия, предпочитая больше времени уделять театру. На сцене Театра имени Моссовета он играл в спектаклях: «Суд над судьями», «Дядя Ваня», «Царствие земное» и др.

В 1981 году Жженов принял предложение Вениамина Дормана сняться в третьем фильме о резиденте – «Возвращение резидента». Однако эта картина оказалась намного слабее, чем две предыдущие, что не замедлило сказаться на ее прокатных показателях: в прокате фильм занял 15-е место, собрав 23,9 миллиона зрителей.

После развала Советского Союза Жженов практически прекратил сниматься в кино, сосредоточившись исключительно на театре. Как он сам признался в одном из интервью: «Смотрю на нынешнее кино и плачу. Во что оно превратилось: в чертовщину, в детективщину. Сплошная аморальность, проституционность. Мне жутко. Замечу, что коммунисты были правы, пропагандируя положительное в искусстве. Мне нынче предлагают играть только гангстеров да воров в законе. Деньги сулят немалые, но я отказываюсь».

В начале 90-х годов в Театре имени Моссовета появился новый спектакль – «На золотом озере» по пьесе Э. Томпсона. В свое время его ставили на Бродвее, затем появился фильм, в котором главные роли играли Генри и Джейн Фонда (отец и дочь). В московской постановке эти роли тоже сыграли отец и дочь, только уже Жженовы – Георгий и Юлия. Как признался после премьеры сам Жженов: «Для меня это не просто очередная роль, актерская работа по душе: это гражданский поступок, общественно значимая акция. В наше время, когда вокруг столько взаимной злобы, всякого беспредела, противопоставить этому сияющую чистотой душу; не пессимизм, к которому приходит в финале своей жизни человек, а продолжение веры в жизнь! Роль в этой пьесе утолила мою тоску по несыгранному».

В последние годы жизнь Жженова составляли театр и дом. Один его дом был в двухстах метрах от квартиры младшей дочери Юли, другой он построил под Москвой, на Икше. Там он обычно проводил свои выходные дни один или с женой Лидией Петровной. По словам актера: «Вообще мне нравятся женщины мягкие, слабые, нежные. А супруга у меня обладает отнюдь не покладистым характером. Поэтому мы часто ругаемся. У нас больше ссор, чем мира в семье. Я более крепок психически, что ли, а Лидия Петровна истерична, как большинство женщин. У нее истрепаны нервы, как у всякой актрисы с не очень счастливой судьбой. Ведь Лидия Петровна – прекрасная актриса была, в Питере огромный успех имела… Но мне уже поздно рыпаться…»

На ельцинские реформы Жженов смотрел с ужасом, хотя, казалось бы, столько лет проведший в ГУЛАГе, он должен был поступать наоборот и приветствовать уход коммунистов (к тому же сам он никогда членом КПСС не был). Но дело в том, что Жженов был истинно русским патриотом, который понимал, что как бы ни была жестока советская власть в отдельные периоды, но именно она сделала его родину сильной и процветающей. Поэтому, когда с распадом СССР многие коллеги Жженова бросились поддерживать новую власть (даже партийные билеты перед телекамерами сжигали), Георгий Степанович был одним из немногих, кто сохранил в себе человеческое достоинство. В одном из интервью он выскажется по этому поводу следующим образом:

«Слово „патриотизм“ сейчас больше ругательное, но я скажу, что патриотизм, любовь к России – это ведь не выдумки, это нормальное чувство нормального человека. Это свойственно каждому русскому человеку, а я русский до мозга костей. С точки зрения нынешних российских евроамериканцев, всех этих „чикагских мальчиков“, я даже ура-патриот. И оправдываться не собираюсь. Если нашим „чикагским мальчикам“ близка идея евроамериканского развития, почему я должен стыдиться идеи великой самобытной России? Кто-то ведь должен сохранить душу в этом всеобщем хаосе!..

Многие наши деятели интеллигенции точно так же, как и сейчас, залегали и под прежнюю власть. И вот сегодня юмористы-пародисты, эстрадные соловьи и дельцы шоу-бизнеса возглавляют списки «деятелей искусства», расталкивают друг друга, чтобы пробиться в доверенные лица очередного политического фаворита. Они хотят влиять на общественную мысль, не имея за душой никакой мысли вообще! Посмотрите, кто вился вокруг Лужкова, а сейчас вдруг вокруг Путина, вокруг Кремля. Либо профессиональные лизоблюды, либо сомнительные шоу-«звезды». Ну какое отношение это имеет к интеллигенции?

У большинства больших художников совесть была тогда, есть и сейчас: у Распутина, Крупина, Василия Белова, Лени Бородина. Никогда не поверю, что ее не было у Федора Абрамова…

Если сравнивать большевистскую революцию с сегодняшней государственной катастрофой, то даже время правления большевиков покажется более разумным. Сейчас десятки и сотни тысяч людей брошены на произвол судьбы. Мы развели такое племя, как бомжи. Мы обрекли стариков на нищенскую старость, сделали тысячи детей беспризорниками. Разве это не чудовищно? Те же большевики в самые голодные двадцатые годы вылавливали беспризорников, чтобы отмыть, накормить, дать образование и профессию. Из беспризорников, между прочим, вышло потом немало хороших людей. А сейчас власть цинично и лицемерно взирает, как заброшенные голодные дети бомжуют, кочуют по стране… Так чем же нынешние руководители России лучше большевиков?

Как многие, я сначала был опьянен свежим ветром перемен. Но все познается в сравнении. Нового ничего не построили, зато за несколько лет мы умудрились разрушить все, чем заслуженно гордились. Нам говорят – сейчас свобода. Какая, к черту, свобода – в разнузданности, в оглуплении, в осквернении нравственных устоев?..

Современные политики мне отвратительны. Когда с экрана телевизора отцы нации говорят о своих доходах, когда я вижу трехэтажные каменные особняки генералов, читаю и слышу, что рабочие объявляют голодовки, потому что им не платят заработную плату, то понимаю, что живу в больном государстве. Даже в своем родном театре я, русский актер, играю все больше иностранцев. Я никогда не паниковал и никогда не поносил свою собственную судьбу, мне всегда было «за державу обидно». Сыграно более 100 ролей в театре, более 80 в кино, так о чем жалеть? Нет времени посидеть на берегу с удочкой, потому что сижу пишу рассказы по своим воспоминаниям, а надо еще многое успеть…» (Жженов выпустил сборник воспоминаний «Омчагская долина» и книгу «От Глухаря до Жар-птицы»).

Весной 1997 года, во время торжественной церемонии вручения высшей кинематографической награды России «Ника», Георгий Жженов стал обладателем почетного приза «За честь и достоинство». Это была одна из последних высоких наград знаменитого актера.

Жженов скончался в самом конце 2005 года от рака легких. Серьезные нелады со здоровьем начались у него еще за год до этого, когда в декабре 2004 года его госпитализировали в одну из московских клиник с воспалением дыхательных путей. Именно тогда у него и обнаружили рак. Но актеру ничего об этом не сказали, предупредив только близких. Однако Жженов, видимо, обо всем догадался сам. Но виду не подавал и держался мужественно: даже продолжал играть в театре.

16 ноября 2005 года Жженов вновь почувствовал себя плохо. Его положили в больницу Центросоюза, и актер уже шел на поправку. Но случилась беда: ночью актер встал с постели, упал в коридоре и сломал шейку бедра. Ему была сделана операция, которая длилась несколько часов. Дни Жженова были уже сочтены. Изъеденные раком легкие не выдержали, и произошло кровоизлияние в плевральную полость. 8 декабря в 10 часов 45 минут утра великий актер скончался.

9 декабря – Сергей СТОЛЯРОВ

Долгие годы этот актер считался эталоном красоты в советском кинематографе. Высокий, широкоплечий красавец, он играл сплошь положительных героев: статных военных, сильных и благородных былинных героев, которые в одиночку противостояли полчищам врагов и неизменно их побеждали. Глядя на этого актера, миллионы людей считали, что и в обычной жизни он всегда привык побеждать. Но это было не так. На самом деле у этого актера оказалась сложная судьба. Долгое время его было запрещено снимать на главной студии страны «Мосфильме», а звания народного артиста СССР он так и не дождался: умер накануне выхода этого указа в свет.

Сергей Столяров родился 1 ноября 1911 года в деревне Беззубово Тульской губернии в семье лесника Дмитрия Столярова. У Сергея было еще три брата и сестренка. Жили они хоть и бедно, но дружно. Отца своего Сергей практически не помнил. В 1914 году началась Первая мировая война. Рекрутов набирали по жребию. Идти на фронт тогда выпало одному богатому крестьянину, но он обратился к своим землякам: мол, тот, кто пойдет на фронт вместо него, получит избу, лошадь и корову. Это было настоящее богатство, отказаться от которого было не всякому под силу. Вот отец Столярова и согласился на такую замену. Он ушел на фронт и был убит во время газовой атаки. Обещанное богатство его семья получила, однако радовалась ему недолго. Октябрьская революция все у них конфисковала. Семья Столяровых осталась без средств к существованию. В деревне начался голод, и, чтобы спасти своих детей, мать решила младших оставить у себя, а троих старших сыновей отправить в Ташкент. В те годы этот город называли хлебным. Так начались скитания Сережи Столярова по объятой войной России. В Ташкент тогда он так и не попал – заболел брюшным тифом, и братья оставили его в больнице в Курске, а сами так и пропали в водовороте тех событий. Сергей вылечился и некоторое время оставался в больнице, до полного выздоровления, помогал санитарам. Затем его определили в курский детский дом. Именно там он впервые и узнал, что такое театр. Воспитатель организовал из детдомовских ребят драмкружок.

В конце 20-х годов Столяров закончил Первое профтехучилище в Москве и одно время работал паровозным машинистом на Киевской железной дороге. В свободное время он учился в театральной студии для рабочих при МХАТе, организованной актером Алексеем Диким. Актерские способности у Столярова, без сомнения, были, поэтому по окончании студии ему посоветовали поступать во МХАТ. В 1932 году, на приемных экзаменах в знаменитом театре Столяров читал монолог Нила из пьесы М. Горького «На дне». Читал прекрасно, члены высокой комиссии, а это были Константин Станиславский, Владимир Немирович-Данченко, Всеволод Мейерхольд, – приняли решение из пятисот абитуриентов зачислить в театр только двоих. Одним из них был Сергей Столяров, другим – Михаил Названов.

В начале 30-х годов удачно складывалась не только творческая жизнь Столярова, но и личная. В 1930 году его призвали на военную службу, и он был распределен в Театр Советской Армии. Там он и познакомился с молодой актрисой Ольгой Константиновой, которая в ту пору заканчивала театральные курсы Юрия Завадского. Из-за своей вечной занятости на курсах она несколько раз отказывалась выходить замуж за Столярова, считая, что учеба – прежде всего. На этой почве они постоянно ссорились. И только через год, в 31-м, Ольга наконец согласилась выйти за Столярова. Однако свадьбы у них не было. Столяров погрузил на саночки все нехитрые пожитки своей жены, и они переехали в его комнату девяти метров, без печки, без особой мебели – были только столик, стулья и тахта.

Тем временем зачисленный в труппу МХАТа Столяров некоторое время играл «на подхвате» – у него была маленькая роль в спектакле «Воскресение» по Л. Толстому. Играл он конвойного, охранявшего Катю Маслову. Так продолжалось два года. В 1934 году молодого актера заметил режиссер Александр Довженко и пригласил на эпизодическую роль летчика в своем фильме «Аэроград». Дебют Столярова в кино состоялся, и дебют был удачным: статный красавец Столяров не мог не привлечь к себе внимания.

В 1936 году сам Григорий Александров без всяких проб пригласил актера на главную роль в своем новом фильме «Цирк». С этой картины и началась звездная слава киноактера Сергея Столярова. Его лицо улыбалось с огромных рекламных плакатов, мелькало в газетах и журналах (кстати, именно благодаря этому фильму Сергея после 18 лет разлуки нашли мать и брат Роман). Однако это было «парадное» лицо актера Столярова. То, что внутри этого 24-летнего красавца происходит драма, связанная с репрессиями 1937 года, знали немногие. А ведь тот год начинался для Столярова радостно. Сначала он стал отцом: 28 января у них с Ольгой родился сын, которого назвали Кириллом (в дальнейшем он пойдет по стопам отца и с 1956 года будет сниматься в кино). Затем должна была состояться торжественная премьера фильма «Цирк». Однако Столяров идти на нее отказался.

Незадолго до премьеры «Цирка» был арестован как «враг народа» и расстрелян оператор фильма Владимир Нильсен. По смехотворному поводу: Нильсен был женат на балерине, подданной Италии. Когда Столяров узнал об аресте, он был настолько потрясен, что отказался идти на премьеру фильма. Хотя прекрасно понимал, чем рискует – его могли арестовать, как Нильсена. Но Столярова не тронули, поскольку по всем статьям он был благонадежным: из крестьян, детдомовец, бывший паровозный машинист. Единственное, что посмели сделать, – запретили сниматься на главной киностудии страны «Мосфильме», где в те годы делами заправляли деятели из числа космополитов.

Кстати, в том же 37-м фильм «Цирк» был отправлен на Всемирную выставку в Париж, где имел большой успех. Но Столярова туда тоже не пустили. Зато туда отправили знаменитую скульптуру Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» в создании которой Столяров принимал непосредственное участие: фигура Рабочего лепилась именно с него.

После «Цирка» Столяров разорвал всяческие отношения с Григорием Александровым. Они хоть и разговаривали при встречах, но Александров знал, что актер его не уважает. Столяров вообще был человеком вспыльчивым, мог сказать в глаза резкость любому начальству. Что он сказал после «Цирка» Александрову, он никогда не вспоминал даже в разговорах с близкими. Но сказано было что-то очень неприятное, что навсегда сделало невозможными дружеские отношения между ними.

Лишившись возможности сниматься на «Мосфильме», Столяров стал одним из самых востребованных артистов на «Союздетфильме». В те годы на волне патриотизма, которая стала нарастать в стране примерно с 1936 года, в советском кинематографе стали появляться фильмы, должные этот патриотизм всячески пропагандировать. В итоге на свет стали появляться экранизации русских народных сказок, где былинные герои расправлялись с полчищами врагов и завоевывали сердца первых красавиц. И лучшего актера в советском кино, чем Сергей Столяров – статный красавиц с типичными чертами русского былинного богатыря, – и невозможно было себе представить. И вот уже в конце 30-х на экраны страны один за другим выходят фильмы-сказки великого сказочника Александра Роу с участием Столярова: «Руслан и Людмила» (1939; роль Руслана) и «Василиса Прекрасная» (1940; роль Иванушки). А в 1944 году тот же Роу пригласил Столярова на роль Никиты Кожемяки в картине «Кащей Бессмертный». Однако в те же годы Столяров играл и роли своих современников – таких же смелых и бесстрашных русских людей, как и его сказочные герои, – в фильмах «Моряки» (1939) и «Гибель „Орла“ (1940).

В то время популярность Столярова в народе была огромной. Пройти по улице даже несколько шагов спокойно он не мог – тут же его обступала толпа. Когда он спускался в метро, девушки-контролеры метрополитена делали вид, что рвут билет, протягиваемый Столяровым, а сами оставляли его на память как сувенир.

Когда началась война, Столяров не мог остаться в стороне и записался на фронт добровольцем. Однако, как и многих его коллег, Столярова вскоре отозвали, мотивируя это решение производственной необходимостью. Вместе с «Мосфильмом» актер и его семья осенью 1941 года оказались в Алма-Ате. По дороге туда произошел печальный случай: у Столяровых украли продуктовые карточки. По тем временам это означало голодную смерть. И тогда Столяров вспомнил о своем хобби – охоте, взял на киностудии винтовку и ушел в горы. Его не было сутки, но, когда он вернулся, за его плечами болтался огромный горный козел. Его мяса Столяровым хватило надолго – часть его они съели, часть продали на рынке. Именно на это мясо Столяров выменял у Константина Симонова его новую пьесу «Русские люди», которую актер затем поставил на сцене местного театра. Все сборы от этого спектакля Столяров отправил в Фонд обороны Родины на танк, который так и назвали – «Русские люди». В благодарность за этот поступок актера ему в Алма-Ату прислал телеграмму сам Сталин, который весьма ценил и уважал Столярова за его подвижническую деятельность в деле патриотического воспитания советских людей.

Тем временем в 1944 году жена Столярова отправилась в Белоруссию играть в Русском драматическом театре, а Столяров приступил к съемкам в фильме «Кащей Бессмертный». Во время натурных съемок этого фильма в Барнауле игравший Никиту Кожемяку Столяров едва по-настоящему не убил Кащея в исполнении Георгия Милляра. В сцене битвы Столяров так рубанул своего коллегу деревянным мечом по голове, что того увезли в больницу с сотрясением мозга. К счастью, все обошлось и фильм досняли с теми же исполнителями.

В 1946 году Столяров попробовал свои силы в комедии, снявшись в роли денщика в фильме «Старинный водевиль», который снимался на студии «Баррандов» в Чехословакии. Высокое киноначальство понимало желание Столярова выйти из привычного образа «былинного героя» и сыграть что-то иное, однако одобрить его не могло. После войны тема патриотизма продолжала оставаться актуальной в обществе, поэтому Столярову не оставалось ничего иного, как вернуться к прежним своим героям – сильным и смелым людям, не боящимся в одиночку противостоять коварному врагу. Одним из таких фильмов стала картина «Далеко от Москвы» (1951) по одноименному роману В. Ажаева (кстати, очень популярному у читателей), рассказывающая о том, как в годы войны советские люди самоотверженно прокладывали нефтепровод около Красноярска. Столяров играл в фильме роль Рогова, за которую был удостоен (вместе с другими создателями фильма) Сталинской премии. Тогда же ему присвоили и звание заслуженного артиста РСФСР.

Несмотря на то что Столяров в те годы считался звездой советского кино, его семья, в отличие от других знаменитых семей, жила довольно скромно. Они обитали в коммунальной квартире и не имели ни машины, ни дачи. Единственной частной собственностью Столярова было охотничье ружье. Поэтому иногда они всей семьей выезжали в какую-нибудь область: Новгородскую, Псковскую, Рязанскую – и жили в брошенных домах. Столяров с сыном с утра уходили на охоту и к вечеру неизменно приходили с добычей. Как вспоминает сын актера Кирилл Столяров:

«Отец ходил босиком, в простой рубахе и штанах. Помню, как-то деревенские мальчишки, с которыми я играл, спросили меня, почему отец не одевается как артист. На мой вопрос он ответил, что мог бы с тросточкой и при бабочке ходить по деревне, но не любит эту показуху, потому что он такой же, как и другие люди…

Да и дружил отец в основном с людьми простыми, не из мира искусства. Из актеров у него был только один друг – Борис Бабочкин. Они вместе ездили на охоту. Их дружба продолжалась всю жизнь…»

В 1953 году, когда вышла очередная киносказка с участием Столярова – «Садко» Александра Птушко, – к артисту пришла и международная известность. На кинофестивале в Венеции он получил первую премию. Однако самого актера на тот фестиваль не послали: недоброжелатели отыгрались на нем за то, что долгие годы он был в числе любимых актеров Сталина (вождя к тому времени уже не было в живых). Но спустя год французский журнал «Синема» включил Сергея Столярова в список выдающихся актеров мирового кино, причем от Советского Союза в этом списке он был один. Этот факт лишний раз доказывал то, что слава Столярова зиждилась отнюдь не на поддержке Сталина, как об этом твердили недоброжелатели актера, а на объективных показателях – народной любви.

После успеха «Садко» на международном фестивале в доме у Столяровых стали появляться зарубежные гости. Они были, конечно, в шоке: звезда советского кино живет в коммуналке. Но сам Столяров относился к этому спокойно. И когда жена в очередной раз стала уговаривать его пойти к начальству и попросить дать ему отдельную квартиру, сказал, как отрезал: «Я никуда не пойду. Люди, которые воевали, до сих пор живут в подвалах».

Сын Столярова Кирилл решил пойти по стопам отца и в 1954 году поступил во ВГИК. Родители в те дни были на гастролях в Днепропетровске, поэтому о решении сына ничего не знали. Когда вернулись в Москву и узнали, то промолчали. Лишь отец скупо заметил: «Ну-ну…» В 1955 году Кирилл снялся в первом своем фильме – «Сердце бьется вновь». Однако популярность пришла к нему только со второй картины – «Повесть о первой любви» (1957). В том же году Григорий Александров пригласил его в свою новую картину, которая вышла на экраны в 1958 году и носила название «Человек – человеку». После премьеры фильма были выпущены спичечные коробки с двумя профилями: исполнителей главных ролей в фильме Кирилла Столярова и Светланы Немоляевой (это был ее дебют в кино). В дальнейшем отношения Александрова и Кирилла хотя и продолжились, но были довольно прохладными. Со второго фильма – «Пилигримы» – Кирилл ушел в самом начале съемок, хлопнув дверью. А в конце 60-х, когда Александров попросил его переозвучить роль отца в фильме «Цирк», Кирилл согласился только из-за любви к родителю.

Женился К. Столяров на своей однокурснице по ВГИКу Нине Головиной. Когда у них родился сын, то они его назвали в честь деда – Сергеем.

В 50-х годах Сергей Столяров снялся еще в двух известных фильмах: в 1956 году на экраны вышел первый советский широкоформатный фильм «Илья Муромец», в котором актер сыграл роль Алеши Поповича (этот фильм вошел в Книгу рекордов Гиннесса – в нем участвовало 106 тысяч солдат-статистов и 1100 лошадей), а в 1957 году – в детективе «Тайна двух океанов», где актер сыграл роль капитана советской подводной лодки. Таким образом галерея положительных образов была продолжена актером и в этих фильмах. По этому поводу К. Столяров размышляет:

«Отрицательные роли отцу как-то не давались. Ему не за что было „зацепиться“ внутри, чтобы быть убедительным в роли негодяя. Характерные роли в театре были, а отрицательные – нет. Великим актером он себя никогда не считал… Однако при всей своей положительной внешности он никогда не играл ни начальников, ни секретарей обкомов. С ним трудно было фальшивить. Подкупить его орденом или благами нельзя – значит, Столяров неуправляемый, неизвестно, чего от него ожидать».

Здесь стоит внести некоторую ремарку. Роли начальников Сергей Столяров играл, однако это были начальники из разряда положительных – настоящие коммунисты из народа, которые работали на своих должностях не за страх (или привилегии), а за совесть. Именно герои Столярова служили миллионам советских людей примером бескорыстного служения своему Отечеству и долгу. Поэтому, когда в 1958 году сам Столяров вступил в ряды КПСС, в этом не было ничего удивительного. Ведь он мог сделать это и раньше, еще в пору зарождения своей славы, или, например, в годы войны, но не сделал этого, чтобы его не могли упрекнуть в том, что он примазывается к партии на волне своего актерского успеха.

В 1960 году его семья наконец-то получила ордер на новую трехкомнатную квартиру. Столяров тогда играл в Театре киноактера, в кино почти не снимался. Вроде бы странно, но это только на первый взгляд. Дело в том, что в годы хрущевской «оттепели» в советском искусстве, в том числе и в кинематографе, подняли голову космополиты, которым такие святые понятия, как Родина, патриотизм, были чужды. Поэтому в фильмах, которые они снимали, ролей для таких подлинно русских, актеров, как Сергей Столяров (а также Борис Андреев, Николай Крючков, Иван Переверзев, Михаил Кузнецов и др.), не находилось. В итоге им приходилось перебиваться иным делом – например, играть в театре или выступать с концертами. Еще в 1958 году вместе с женой, сыном и его супругой Столяров создал творческую группу, которая гастролировала по стране. Они читали стихи, прозу, играли сценки из различных водевилей. Так они сами «загружали» себя работой.

Практически не снимался в кино Столяров и в 60-е годы. Эта невостребованность носила не только профессиональный характер, но и идеологический. В начале десятилетия в обществе обострилось противостояние между двумя группировками – либералами и державниками, – и Столяров тоже участвовал в этом конфликте. Например, он был против той волны огульных антисталинских разоблачений, которая внедрялась в советское общество либералами после ХХII съезда КПСС (октябрь 1961).

Столяров продолжал играть на сцене Театра киноактера, но в кино занят почти не был, как и большинство актеров этого театра его возраста. Столяров неоднократно поднимал вопрос об этом на разного рода совещаниях, но успеха эти выступления почти не имели. Так, в начале 60-х он схлестнулся на этой почве с режиссером Сергеем Колосовым. Тот взялся экранизировать «Укрощение строптивой» Шекспира силами актеров ЦАТСА, где шел этот спектакль и где играла его жена – Людмила Касаткина. Столяров же был уверен, что это можно было сделать силами их театра. Победа в этом споре осталась за режиссером. Чего Столяров простить не мог.

В конце 1965 года на Первом учредительном съезде Союза кинематографистов СССР он вновь вспомнил о Колосове и раскритиковал его последний фильм – телеэпопею (первый многосерийный фильм на советском ТВ) «Вызываем огонь на себя». И вновь под огонь его критики попал не только режиссер, но и его супруга Касаткина, вновь сыгравшая главную роль. «Артистка Касаткина – прекрасная артистка, но в эту роль она внесла все свои штампы», – заявил Столяров.

Все эти пикировки актера не могли не сказаться на его карьере в кинематографе. В итоге в 60-е Столяров сыграл лишь в двух картинах, где у него были крупные роли: «Человек меняет кожу» (1965) и «Туманность Андромеды» (1967). Последний фильм даже получил специальный приз на фестивале в Триесте в 1968 году. Столяров в этом фильме сыграл свою последнюю роль в кино. Однако малая занятость в кинематографе позволила руководителям Театра киноактера, где Столяров работал, выдвинуть против него обвинение, что он не выполняет положенную норму. За это его и его жену уволили из театра. Этот скандал серьезно подорвал здоровье актера, вскоре он серьезно заболел.

В 1968 году у Столярова внезапно начала опухать нога, и поначалу он не придал этому особого значения. Он никогда до этого не болел. Как раз тогда ему удалось наконец «пробить» разрешение на съемки собственного фильма «Когда расходится туман». Много нервов для этого пришлось потратить. Вместе с сыном они поехали выбирать натуру, и тут болезнь спутала все планы Столярова. Врачи обнаружили у него рак. Как тогда сказали врачи, «болезнь от огорчения». Актера положили в Кремлевку, а его сыном овладела навязчивая идея: он обязательно должен отдать отцу долг! И он написал сценарий о Дмитрии Донском – великом князе Московском и Владимирском, возглавившем борьбу русского народа против монголо-татар. Столярову настолько понравился сценарий, что он загорелся экранизировать его и сыграть в нем главную роль. Эти заботы продлили ему жизнь на целый год. Но не более…

Осенью 1969 года состояние Столярова резко ухудшилось. Его вновь положили в Кремлевку, хотя и сам актер, и его близкие понимали – все кончено. Видимо, поняли это и наверху: когда сын актера поднял вопрос о присвоении Столярову звания народного артиста СССР, никто из начальства не возражал (до этого недоброжелатели актера из либерального лагеря делали все от них зависящее, чтобы подлинно русский актер не стал народным актером официально). Увы, но застать этот указ Столяров уже не успел: 9 декабря 1969 года он умер, а звание народного ему присвоили спустя несколько дней.

Вспоминает К. Столяров: «Отец умер у меня на руках. Я обычно ходил в больницу часам к одиннадцати-двенадцати. В тот день была скверная погода: снег, холод. Может, потому и примчался раньше. За некоторое время до моего прихода отец брился и поранил губу. А организм уже не сопротивлялся. Пришла медсестра, дежурно спросила: „Ну как себя чувствуем?“ Увидела кровь, решила прижечь ранку и что-то замешкалась. Отец говорит: „Видишь, человеку тяжело, возьми лампу и посвети“. Когда я поднес лампу, то увидел, что медсестра плачет. И тут отец произнес: „Ну что ты не можешь помочь человеку, видишь, ей трудно!“ Ей трудно… Через несколько минут он умер.

Потом я попросил скульптора Славу Клыкова сделать отцу памятник. Славе нужен был двухметровый белый камень: он считал, что отец был русским, светлым человеком, поэтому ничего лучше мячковского камня не придумать. Я перевернул всю Москву – не нашел. И тут мне сказали, что в одном переулке ломают часовенку. Схватил такси и, не поверите, приехал… к себе домой, туда, где всю жизнь жила наша семья, к Покровскому собору.

Вот от той разобранной часовенки и стоит на могиле отца камень…»

С. Столяров похоронен на Ваганьковском кладбище, напротив от входа. Рядом с ним на этом участке нашли свой последний приют артист Владимир Высоцкий, тележурналист Владислав Листьев, спортсмены Инга Артамонова и Отари Квантришвили. Всех их, таких разных, объединила земля Ваганьковского кладбища.

10 декабря – Валентина СЕРОВА

Эта актриса снялась всего в одиннадцати фильмах, из которых только в трех у нее были главные роли. Но благодаря этим фильмам ее имя знала вся страна. Плакаты с ее изображением висели на центральных улицах большинства советских городов, а ее фотокарточки продавались во всех киосках «Союзпечати». Ее опекал сам Сталин, поскольку видел в ней не только талантливую актрису, но и вдову одного из лучших летчиков страны, погибшего молодым во время испытательного полета. Но даже это всеобщее почитание и опека вождя не смогли уберечь знаменитую актрису от страшного конца. Она умерла в своей малогабаритной квартирке в центре Москвы в абсолютной нищете и забвении. Звали эту актрису Валентина Серова.

По официальным данным, Валентина Серова родилась 23 декабря 1917 года под Харьковом. Однако ее дочь Мария Симонова утверждает, что Серова нарочно прибавила себе два года, чтобы быть допущенной к экзаменам в Театральное училище при Театре рабочей молодежи (ТРАМ). Любовь к театру Серовой передалась от ее матери – актрисы Клавдии Половиковой. В шесть лет маленькая Валя переехала в Москву, а уже через два года вместе с матерью впервые вышла на сцену студии Малого театра на Сретенке в спектакле «Настанет время» по драме Ромена Роллана. Девочке досталась необычная роль: она играла мальчика – сына главной героини спектакля по имени Давид. Так состоялся театральный дебют Серовой. И с этого момента девочка буквально заболела театром. Из-за него она даже бросила школу и в 14 лет поступила в Центральный техникум театрального искусства. Проучилась там всего лишь год, и ее тут же пригласили в Театр рабочей молодежи (теперь – Ленком). В нем она проработала без малого 17 лет.

Первым мужем Серовой стал ее коллега по Театру рабочей молодежи молодой актер Валентин Поляков. Однако их совместная жизнь продлилась недолго и почти не оставила у Серовой никаких воспоминаний. Зато следующая любовь стала по-настоящему яркой и впечатляющей. Нового избранника Серовой знала вся страна: это был «сталинский сокол», Герой Советского Союза 28-летний летчик Анатолий Серов.

Их знакомство произошло 3 мая 1938 года на вечеринке, которую проводил у себя дома летчик, Герой Советского Союза Ляпидевский. Серов малость припозднился, а когда вошел в комнату, к нему бросились с приветствиями все присутствующие. Повод был: месяц назад Серову в Кремле вручили орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Некоторых из гостей Серов хорошо знал, но большинство присутствующих были ему незнакомы. В это число входила и Валентина Половикова, про которую Серов даже не слышал. Но спустя час, познакомившись с ней, летчик уже все про нее знал. Весь вечер они буквально не отходили друг от друга, танцуя один танец за другим. А когда пришла пора прощаться, Валентина пригласила Серова и Ляпидевского прийти завтра на ее спектакль – «Бедность не порок». Так Серов впервые увидел Валентину на театральной сцене. После спектакля Серов повез Валентину кататься по ночной Москве на своем роскошном «Крайслере-эмпериале», который в Москве был всего у нескольких человек. А уже спустя пару дней Серов сделал Валентине предложение руки и сердца. 11 мая молодые расписались. Жить они стали в гостинице «Москва», где у Серова был постоянный номер. Чуть позже они переедут в отдельную квартиру в Лубянском проезде. Там в конце того же года Серова забеременела. Однако ребенка своего Анатолий так и не увидит.

11 мая 1939 года, в годовщину их свадьбы, при совершении испытательных полетов на самолете «УЧИ-4», Серов разбился. А спустя ровно четыре месяца – 11 сентября – Серова родила мальчика, которого в честь отца назвали Анатолием. Однако встать вровень со своим легендарным родителем ему будет не суждено.

Как это ни парадоксально, но именно в том печальном 1939 году Серова стала знаменитой. На экраны страны вышел художественный фильм «Девушка с характером», где она сыграла центральную роль. Этот фильм принес ей всесоюзную славу. Кинотеатры, где демонстрировался фильм, брались штурмом, в театры на ее спектакли невозможно было достать билеты. Во многом этот ажиотаж был связан и с той трагедией, которую пережила Серова: всем хотелось воочию посмотреть на вдову легендарного Героя Советского Союза Анатолия Серова.

В декабре того же года Серова была приглашена в Кремль, где торжественно отмечалось 60-летие со дня рождения Сталина. Для 22-летней актрисы это было знаменательное событие. Она стремительно ворвалась в тогдашнюю кинематографическую жизнь, и нельзя было сказать, что чувствовала она себя там неуверенно. Однако, когда два года спустя Серова закончила сниматься в своем втором фильме, ее ждало серьезное разочарование. Фильм «Сердца четырех» не понравился Сталину, и его положили на «полку». Он увидел свет только в конце войны – в январе 1945 года.

После Серова мужем популярной актрисы стал еще один известный человек. На этот раз это был молодой писатель Константин Симонов. Как и в случае с первым мужем, Серова познакомилась с ним в театре. В один из дней 1940 года Симонов пришел на спектакль ТРАМа «Зыковы» по пьесе М. Горького, в котором Серова играла роль Павлы. Молодая актриса произвела на него такое впечатление, что в течение нескольких недель он приходил на каждый ее спектакль и неизменно садился в первый ряд с букетом цветов. После спектакля цветы обычно вручались ей. Так произошло их знакомство. Видимо, потому, что для обоих это был уже не первый брак, они не торопились оформить свои отношения официально и несколько лет жили в гражданском браке. Однако на искренности их отношений это абсолютно не сказалось.

На долгие годы Серова стала Музой для молодого поэта и прозаика. Самым известным стихотворным посвящением Симонова своей жене стало «Жди меня», которое появилось в печати зимой 1941 года. В 1943 году на экраны страны вышел фильм с тем же названием, сценарий которого написал Симонов. В главной роли (жены летчика Лизы Ермоловой), естественно, снялась Серова. Фильм рассказывал о верности в любви и дружбе, пронесенной сквозь суровые испытания войны.

В январе 1945 года на экраны страны вышел фильм «Сердца четырех», который в свое время был положен на «полку». Однако четырехлетнее пребывание на «полке» не повредило фильму, а даже наоборот – сослужило добрую службу. Послевоенный зритель с удовольствием принял добрую и непритязательную комедию о влюбленных, обеспечив ей кассовый успех. О Валентине Серовой вновь заговорили, ее звезда вновь засияла на небосводе советского кинематографа.

После войны на фильмы о современности было наложено высочайшее табу, и кинематографисты взялись за постановку исторических картин, в основном биографических фильмов о жизни выдающихся деятелей. В одном из них – «Композиторе Глинке» – в 1946 году снялась и Серова. Роль у нее была небольшая, однако награда получилась весомая: фильм был удостоен Сталинской премии, а Серова получила звание заслуженной артистки РСФСР. Как вспоминает актриса Инна Макарова: «1946 год еще больше упрочил славу Серовой и положение среди первых советских звезд… Летом она побывала с Симоновым в Париже. У нее есть дом в Переделкине и роскошная квартира на улице Горького, где жизнь поставлена на широкую ногу – две домработницы, серебристый трофейный „Виллис“ с открытым верхом, который она водит сама, шумные застолья, которые собирают „всю Москву“….»

К сожалению, длилась эта красивая и счастливая жизнь недолго. Однако виновата в этом была исключительно сама Серова.

Летом 1949 года Серова и Симонов сменили место жительства: они сдали свою квартиру в доме на Ленинградском проспекте и переехали в центр, в дом № 19 на улице Горького (где был магазин «Наташа»). Там у них случилось прибавление семейства: родилась девочка, которую назвали Машей. По злой иронии судьбы, девочка родилась в 11-ю годовщину со дня гибели второго мужа актрисы Анатолия Серова – 11 мая 1950 года.

В июне того же года Серова ушла из Ленкома и перешла в Малый театр. Поступить так ей посоветовал Симонов, который собирался отдать в Малый свою новую пьесу, где его жена должна была играть главную роль. Но пьесу в театре не приняли, и Серовой пришлось довольствоваться более скромной ролью в другом спектакле. В итоге в этом театре она долго не задержалась и в январе 52-го ушла со скандалом.

После этого случая Серова запила. Симонов как мог пытался спасти жену, но у него это плохо получалось. Болезнь пустила слишком глубокие корни. К выпивке она пристрастилась еще во время войны, но если тогда она пила, чтобы снять стресс, напряжение, то теперь это происходило от тоски и уныния. Как напишет в одном из своих писем Симонов: «У тебя, я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…»

Не спас Серову даже перевод в другой театр – имени Моссовета и постановка специально под нее пьесы «История одной любви», которую она впервые играла в Ленкоме 16 лет назад. Но нынешняя Серова была не чета той, ранней: та была молодая и обаятельная, эта – бледная, с отекшим лицом. Окончательно добила актрису история с ее сыном Анатолием: тот в 16 лет угодил в колонию. В итоге настоящей «девушки с характером» из Серовой не получилось. Как писал ей в одном из своих писем Симонов: «…Мы жили часто трудно, но приемлемо для человеческой жизни. Потом ты стала пить… Я постарел за эти годы на много лет и устал, кажется, на всю жизнь вперед…»

Практически карьера Серовой как актрисы театра и кино завершилась в 50-е годы. Например, с 1950-го по 1973 год она снялась лишь в 5 фильмах, причем все роли были эпизодическими. Это скорее были «подачки» со стороны режиссеров вконец опустившейся, без гроша в кармане актрисе. Поэтому киносписок Серовой выглядит коротким: 11 фильмов, из которых только в трех ей доставались главные роли.

В 1957 году Серова и Симонов развелись. После этого жизнь бывшей звезды стремительно пошла под откос. В последние несколько лет своей жизни Серова влачила поистине жалкое существование. Так как денег на выпивку у нее постоянно не хватало, она распродавала свои личные вещи, на что раньше у нее не поднималась рука. Например, она по дешевке продала одной актрисе из Театра-студии киноактера дорогое кольцо, затем – брошь, которую ей когда-то подарил Симонов.

Нельзя сказать, что коллеги напрочь забыли Серову. В Театре киноактера ей платили зарплату, а некоторые режиссеры иногда приглашали сниматься. Правда, случилось это только после того, как об актрисе вспомнил журнал «Советский экран». Весной 1969 года там (№ 18) было опубликовано письмо некоего Т. Семенова из Орджоникидзе, в котором тот спрашивал, куда подевалась любимая актриса всей его семьи Валентина Серова. Редакция журнала поместила на своих страницах короткий ответ актрисы: «Сейчас я работаю в Театре киноактера. Жду хорошей роли в кино, но, к сожалению, их мало для моего возраста, ведь мне уже давно не 26, как было Лизе из „Жди меня“. Желаю счастья вам и вашим жене и сыну».

После этой публикации режиссер «Мосфильма» Виктор Георгиев пригласил Серову на небольшую роль в картину «Кремлевские куранты» (1970). Увы, но другие режиссеры руку помощи актрисе не протянули. В итоге после этого она снялась только в одном фильме – у Евгения Ташкова в «Детях Ванюшина» (1974) на том же «Мосфильме».

Роковым для Серовой стал 1975 год. Сначала летом того года в возрасте 36 лет от чрезмерного пристрастия к алкоголю скончался сын актрисы Анатолий. А затем настал черед и самой Валентины..

Утром 10 декабря 1975 года Серова встала пораньше и, натянув на ноги старые сапоги, отправилась в Театр киноактера за зарплатой. Получив свои кровные сто с небольшим рублей, она на радостях зашла в магазин, где купила бутылку водки и нехитрую закуску. Домой вернулась к полудню. Прошла на кухню, где открыла бутылку и за каких-нибудь полчаса выпила ее одна практически всю. Затем встала и, шатаясь, направилась в комнату. Но, сделав всего лишь несколько шагов, упала замертво. Как установят позже эксперты, смерть актрисы наступила от сердечной недостаточности, усугубленной ударом затылком об пол. До своего 58-го дня рождения бывшая звезда не дожила 13 дней.

В те дни бывший муж Серовой Константин Симонов, отпраздновавший в конце ноября свое 60-летие, отдыхал в Кисловодске. Печальную весть ему сообщила по телефону коллега Серовой по Театру киноактера Лидия Смирнова. По ее словам: «Когда я сказала ему, что Вали нет, он закричал. Я поняла, как ему было тяжело – такая любовь не проходит. Он попросил, чтобы купили побольше цветов и чтобы на похоронах играла музыка, чтобы она пела свои песни…»

10 декабря – Раднэр МУРАТОВ

В конце своей жизни этот актер с горечью признавался, что он проиграл свою жизнь. Это было правдой. Будучи одним из самых известных актеров-эпизодников в Советском Союзе, он мог бы вполне сносно жить на те деньги, которые приносила ему его артистическая деятельность: сниматься в кино, играть в театре, выступать в концертах. У него была нормальная семья: жена-актриса и сын. Однако все это перечеркнула безумная страсть актера к скачкам. Сутками напролет он пропадал на ипподроме, просаживая там все свои деньги, которые приносил ему кинематограф. В итоге потерял все: семью, друзей, работу. И когда этот актер умер, проводить его в последний путь пришли всего полтора десятка человек.

Раднэр Муратов родился 21 октября 1928 года в Ленинграде. Его отец был крупным партийным работником, и в начале 30-х он вместе с семьей перебрался в Татарию, где его назначили секретарем одного из областных райкомов партии. Там и прошли детские годы Раднэра. Он рос вполне обыкновенным мальчишкой, который в детстве больше хотел стать летчиком, чем артистом. В 1936 году «сталинские соколы» Валерий Чкалов, Георгий Байдуков и Александр Беляков совершили беспосадочные перелеты из Москвы на Дальний Восток и в Америку, после чего мгновенно стали кумирами миллионов советских мальчишек и девчонок. Не стал исключением и 8-летний Раднэр, который повесил портреты летчиков у изголовья своей кровати. А морозный день 15 декабря 1938 года, когда во время тренировочного полета разбился Чкалов, стал для мальчика самым черным днем в жизни: казалось, что он потерял родного человека. В тот день Раднэр дал себе слово продолжить дело Чкалова и стать летчиком. Этой мечте так и не суждено будет сбыться, хотя в осуществлении ее Муратов будет настойчив: в 1943 году он поступит в Казанскую специальную школу ВВС. Однако в итоге дорогу будущему летчику перебежит кино.

Из трех братьев Муратовых никто не повторит судьбу другого. Один станет военным и дослужится до генерала, второй, глухой от рождения, – чемпионом мира по шахматам среди людей, пораженных этим недугом. А Раднэр Муратов – киноактером.

В актерскую профессию Муратов пришел случайно. Гулял как-то по Москве и увидел объявление о приеме студентов во ВГИК. Шутки ради решил рискнуть. Шутка удалась: Муратова приняли с первого же захода. Причем больше не за его актерский талант (которого пока еще и не было), а за его национальность. В огромном потоке студентов, которые поступали во ВГИК (в 47-м году на одно место приходилось 80 абитуриентов), преобладали юноши и девушки славянской наружности, что не могло не беспокоить педагогов института: ведь Советский Союз был интернациональным государством, и, значит, в кино надо было набирать актеров разных национальностей. Вот Муратова и взяли, хотя на вступительных экзаменах он заработал «тройку». Как он сам шутил в последствии: «Меня взяли потому, что все были беленькие, а я был черненький».

Муратов попал на курс, который вели корифеи советского кинематографа: Сергей Юткевич и Михаил Ромм. На курсе было двадцать человек, среди которых Муратов какое-то время был не самым лучшим. Однако в процессе учебы ему удалось догнать своих коллег, а к концу обучения и перегнать их. В итоге он одним из первых на своем курсе дебютировал в кино – в фильме своего учителя Сергея Юткевича. И хотя роль татарского поэта в фильме «Свет над Россией» была крохотной, однако этот дебют обнадеживал: фильм относился к разряду «заказных» и был экранизацией известной пьесы Николая Погодина «Кремлевские куранты», где в главных героях значились Ленин и Сталин. Так что дебютировать в такой постановке даже в крошечной роли было престижно.

В 1951 году Муратов закончил ВГИК, причем с отличием. В том году таких, вместе с ним, было пятеро: Роза Макагонова, Юрий Саранцев, Нина Агапова, Иван Косых. Все они тут же были приняты в штат Театра киноактера, который пригласил в свою труппу только отличников. Правда, взамен приходилось выставлять на улицу такое же количество актеров, которые считались в числе отстающих. В том году, например, из театра уволили популярную актрису Валентину Телегину.

Несмотря на ежегодные перетряски, труппа Театра киноактера была чрезвычайно раздута. В ней состояли более ста киноактеров, большая часть из которых в постановках театра занята не была по причине крайней скудости репертуара. Так что первые несколько лет Муратов почти ничего не играл, а если и выходил на сцену, то исключительно в массовке. Поэтому подтвердить свой диплом с отличием возможности у него не было. Впрочем, как и у остальных его однокурсников, которые тоже перебивались ролями в театральной массовке, да и в кино их тоже почти не снимали. Исключением стала только Роза Макагонова, которая начала сниматься уже через год после окончания ВГИКа и к середине 50-х была уже достаточно известной актрисой из плеяды молодых.

И все же счастье улыбнулось Муратову в 1954 году, когда ему удалось сняться сразу в двух фильмах. И если роль в фильме Бориса Барнета «Ляна» прошла незамеченной для широкого зрителя, то роль скромного и наивного солдата в комедии Анатолия Граника «Максим Перепелица» сделала лицо Муратова узнаваемым. А фраза «Никакой ты не командир», сказанная героем Муратова, стала с тех пор крылатой.

Еще во времена учебы во ВГИКе за Муратовым закрепилось амплуа комедийного актера. Однако комедий в те годы в Советском Союзе снимали мало, поэтому достойного материала актеру не находилось. К тому же мешала его национальность: персонажей с такой внешностью и акцентом в тогдашних фильмах действовало мало, а то и вовсе не было. И Муратову даже приходилось играть иностранцев, как это было в комедии «Хозяйка гостиницы» по пьесе Карло Гольдони. Но это был единственный случай за те годы. А так Муратов чаще всего сидел без работы, поскольку и Театр киноактера решено было закрыть. За всю вторую половину 50-х он снялся всего в пяти эпизодических ролях в таких картинах, как «Поединок», «Звероловы», «Трудное счастье», «Хмурый Вангур», «Хлеб и розы».

Ситуация стала меняться в лучшую сторону в начале 60-х, когда был вновь открыт Театр киноактера. Муратов снова стал играть на его сцене, а в паузах сниматься в кино. Только в одном 1960 году он снялся сразу в трех фильмах. И хотя роли опять были эпизодические, однако гонорары за них стали существенной прибавкой к театральной зарплате актера. Правда, деньги эти у Муратова долго не задерживались. В те годы он уже сильно пристрастился к лошадиным бегам и спускал все деньги на столичном ипподроме. На этой почве даже распалась его семья.

Еще в начале 50-х Муратов около трех лет жил с актрисой Изольдой Извицкой, с которой он познакомился во ВГИКе: Муратов уже его закончил, а Извицкая туда только поступила. Они жили вместе не расписываясь, но затем расстались. Говорят, инициатива исходила от Извицкой, которая увлеклась молодым актером Эдуардом Бредуном и вскоре вышла за него замуж. Не долго ходил в холостяках и Муратов: он женился на своей партнерше по Театру киноактера Елене. Вскоре у них родился сын Леонид. Однако молодая семья просуществовала всего лишь несколько лет. Теперь уже в ее распаде был виноват Муратов.

В начале 60-х кто-то из коллег привел его на ипподром, совершенно не подозревая, во что это выльется. А вылилось это в настоящую болезнь. Чуть ли не сутками Муратов стал пропадать на бегах, просаживая там все свои деньги. Причем он оказался чрезвычайно удачливым игроком, но его подводил азарт. Муратов поименно знал каждого наездника, и ему очень часто удавалось выигрывать крупные суммы. Но он не умел остановиться: тут же ставил эти деньги в следующем забеге и обязательно проигрывал. А однажды он умудрился потерять целых 40 тысяч рублей – астрономическая сумма по тем временам. Выиграв эти деньги, Муратов пригласил всех своих друзей-«беговиков» в ресторан на Ленинградском проспекте, и там его так напоили (а Муратов никогда до того не пил спиртного), что на утро он проснулся где-то под забором с измятой трешкой в руках. Это были все деньги, которые остались у него от фантастического выигрыша. Во многом из-за того пристрастия и распалась семья Муратова. С тех пор он больше не женился. Причем преднамеренно: знал, что любая женщина может стать препятствием в его увлечении бегами.

В 60-е годы Муратов снялся еще в добром десятке картин, но опять в одних эпизодах. Правда, именно тогда судьба послала ему встречу с режиссером Михаилом Швейцером, который снимет его подряд в двух своих фильмах: «Время, вперед!» (1966) и «Золотой теленок» (1968). Больше всего Муратову приглянется роль в первом фильме, где он сыграет своего земляка – татарина, отлынивающего от работы на ударной стройке. А в 1970 году киношная судьба сведет Муратова с мэтром советской кинокомедии Леонидом Гайдаем. И тот снимет его в двух фильмах: «12 стульев» (1971) и «Не может быть!» (1975). Причем в первом он сыграет шахматиста, и сделает это не случайно. Как мы помним, брат Муратова был чемпионом мира по этому виду спорта среди глухонемых, а сам Раднэр в молодости подавал большие надежды как шахматист, но предпочел карьеру летчика.

Во втором фильме Гайдая Муратов сыграет милиционера. Когда этот эпизод увидят члены худсовета «Мосфильма», то они найдут игру Муратова неудовлетворительной и потребуют от Гайдая заменить актера. Но тот этого так и не сделает: то ли по причине нехватки времени, то ли из-за того, что у него на игру Муратова был совсем иной взгляд.

Однако самой звездной ролью Муратова в то десятилетие станет Василий Алибабаевич в комедии Александра Серого «Джентльмены удачи» (1971).

Первоначально на эту роль претендовал совсем другой исполнитель – популярный армянский актер Фрунзик Мкртчян. Причем сам он поначалу тоже согласился сниматься. Однако затем ситуация изменилась. В ноябре 70-го в Армении проходили торжества, посвященные 50-летию образования республики, и Мкртчян, занятый в премьерном спектакле Театра имени Сундукяна, так и не смог вырваться в Москву на пробы. А затем и вовсе отказался от роли, видимо не пожелав променять роль в серьезном спектакле (за нее ему обещали присвоить внеочередное звание) на роль в пустой, как он тогда считал, комедии. В итоге Серый перепробовал на эту роль множество актеров с нерусской внешностью, но худсовет их всех забраковал. Теперь предстояло продолжить поиски. А время поджимало – зимняя натура вот-вот могла сойти на нет. В этот момент на горизонте и возник Раднэр Муратов.

До этого он уже попадал в поле зрения Серого, но тогда ему предлагали совсем другого персонажа – крохотную роль начальника тюрьмы. Но он от нее отказался, хотя прекрасно понимал, чем ему это может грозить – актеры Театра киноактера были людьми подневольными и обязаны были соглашаться на все приглашения сниматься по наряду. В противном случае им могли на полгода снизить зарплату.

После отказа Муратова его немедленно вызвало к себе начальство. Актер позднее так вспоминал об этом: «Сижу я в коридоре и начинаю кумекать: все, полгода зарплаты не будет, что же делать? За эти полчаса я чего-то такое надумал, вхожу в самую главную дирекцию, на меня, естественно, покатили бочку: что это такое, вы тут катаетесь чуть ли не сыром в масле и отказываетесь играть. Я прямо в лоб: „Не хочу сниматься, потому что считаю, моя роль – Алибаба“, – брякнул. Начальник еще больше распалился. Мол, эти роли написаны специально под Леонова, Вицина, Крамарова и Мкртчяна. Портретно под них. Полгода сценарий писали. И никаких проб нет. Я в ответ: „Актер Театра киноактера имеет право на пробу“. Он немного смягчился. „Ну написано же – нет проб. Представь, это как Щукин Ленина играл“. Стою на своем, тут чиновник-то и сдался: „Ладно, ничего не бойся, иди домой. Найдем мы начальника тюрьмы“.

И, действительно, на роль тюремщика нашли другого исполнителя – актера-корейца, а Муратова утвердили на роль Василия Алибабаевича.

Премьера «Джентльменов удачи» состоялась 13 декабря 1971 года в кинотеатре «Россия». Успех был ошеломляющим. В прокате фильм занял 1-е место, собрав на своих сеансах более 65 миллионов зрителей. С того момента имя Раднэра Муратова прогремело на всю страну. И хотя главных ролей он с тех пор больше так и не сыграл, однако в его актерском багаже отныне появилась та самая заветная роль из разряда «визитных карточек», которая делает жизнь актера намного легче.

Несмотря на то что роль в «Джентльменах удачи» так и не сделала из эпизодника Муратова актера пусть не первого, но хотя бы второго плана, он по этому поводу особо не переживал, поскольку на жизнь ему, в общем-то, хватало. Ведь даже актеры-эпизодники, если у них есть работа, по части заработка не были обделены. Не шиковали, конечно, как актеры первого плана, но и не бедствовали. Например, за скромный эпизод в «Не может быть!», который снимался в течение двух съемочных дней, Муратов заработал 150 рублей, что равнялось средней месячной зарплате по стране. А за роль Василия Алибабаевича в «Джентльменах удачи» Муратов и вовсе удостоился самого высокого в своей киношной карьере гонорара – 1912 рублей. Пусть и меньшего в два-три раза, чем гонорары его партнеров по фильму (Леонов, к примеру, получил 5600 рублей), однако и этих денег Муратову, который жил один, вполне могло хватить даже не на месяцы, а на годы вперед. К тому же, он все еще состоял в штате Театра киноактера, где ему каждый месяц выплачивалась зарплата, и периодически выступал с концертами по линии Бюро кинопропаганды. Все это и позволяло Муратову не чувствовать себя обделенным по части заработка. Однако было одно обстоятельство, которое все же сильно влияло на материальное положение актера в худшую сторону: он продолжал просаживать большие суммы на ипподроме.

«Заболев» скачками в начале 60-х, Муратов к середине 70-х проиграл на бегах столько денег, что на них при желании можно было бы купить несколько автомобилей. И он это прекрасно знал, однако остановиться не мог, являя собой типичный пример больного человека из разряда тех, что описал в своем «Игроке» Федор Михайлович Достоевский. Как вспоминает его близкий приятель Владимир Протасенко (он играл эпизодическую роль детдомовского друга героя Савелия Крамарова в фильме «Джентльмены удачи»): «Муратов всегда осуждал меня за нелюбовь к азартным играм. Я сразу понял: отговаривать его от этой страсти бессмысленно. Вся его жизнь была в игре. Это большая беда. Кстати, сам он понимал, что так жить невозможно, но ничего не мог с собой поделать…»

Муратов проводил на скачках все свое свободное время, которого у него с каждым годом становилось все больше и больше – с середины 70-х в кино его приглашали сниматься все реже и реже. Иной раз, проигравшись в пух и прах, он не уезжал домой, поскольку денег не оставалось даже на метро, а устраивался спать прямо на ипподромовской скамеечке. Сторожа его не прогоняли – Муратова там все хорошо знали. Тем более что он был человеком незлобивым и абсолютно не пьющим. Среди ипподромщиков последнее качество было настоящей редкостью.

В киношной среде с Муратовым практически никто не дружил, поскольку он сам всех распугал своим пагубным пристрастием: он систематически клянчил у друзей деньги на скачки. Единственный, кто долгое время был с ним дружен и выручал деньгами, был Георгий Вицин, с которым они вместе ездили выступать с творческими концертами в глубинку.

На рубеже 80-х Муратов сменил место жительства – переехал из центра в однокомнатную квартиру в районе Нагатинской набережной. Но поскольку хозяйку к тому времени так и не завел, поэтому его новое жилье представляло из себя ужасное зрелище: кучи старых газет в коридоре, разбросанные по полу вещи, мебель, покрытая толстым слоем пыли. Но обращать на это внимание у Муратова не было ни желания, ни времени: дом продолжал служить ему только местом для ночлега, а все основное время он проводил на ипподроме.

В 80-е годы Муратов снялся всего лишь в четырех фильмах, причем все были сняты на «Мосфильме», поскольку далеко уезжать из столицы Муратову не позволяло здоровье. Его последней ролью стал крохотный эпизод в фильме режиссера Михаила Швейцера «Крейцерова соната» (1987). После этого карьера Муратова в кино закончилась, хотя до его ухода из жизни было еще далеко – целых 18 лет.

В 1986 году, после 35 лет работы в кинематографе, Муратов наконец-то дождался официального звания заслуженного артиста РСФСР. Это давало пусть небольшую, но прибавку к заработной плате. Однако вскоре Советский Союз развалился, и эту прибавку съела инфляция. Тогда же прекратил свое существование и Театр киноактера, в результате чего его актеры оказались на улице. Выживали кто как мог: кто-то перебивался эпизодами, кто-то концертными выступлениями. Муратову было тяжелее всех, поскольку к тому времени у него начала отказывать память.

Он жил на скудную пенсию в той же квартирке на Нагатинской набережной, которая напоминала больше захламленный склад, чем жилье человека. Сын Муратова предлагал отцу свою помощь – хотел нанять дворничиху, чтобы та прибралась в доме актера – но тот отказался: он не хотел ничего менять. Из домашней еды он предпочитал только хлеб, плавленный сырок и минеральную воду. Но чаще всего он питался в столовой для неимущих на Люблинской улице, где его знал весь персонал и с удовольствием принимал в любое время. Причем даже в эти тяжелые годы Муратов не изменял своим привычкам: никогда не просил помощи. Однажды пришел в столовую, а про то, что денег у него нет, забыл. Повара хотели накормить его бесплатно, но он наотрез отказался. В результате он дождался закрытия столовой, после чего одна повариха вынесла ему на служебный вход остатки еды, да еще дала ему с собой целую авоську. За это благодарный Муратов потом долгое время приносил той поварихе в подарок полевые цветы.

В 2000 году Муратов перенес инсульт, после чего врачи признали у него болезнь Альцгеймера. Муратов часто терял ориентацию, плутал по столице. Были случаи, когда его вдруг находили в центре Москвы на Арбате, а он не мог сориентироваться и найти, где метро. Сын актера Леонид попытался устроить отца в Матвеевский дом ветеранов кинематографа, но Муратов воспринял это как предательство: мол, хочешь от меня избавиться. И прекратил с сыном общаться. Поэтому продукты отцу Леонид вынужден был передавать через соседей. Но и тем с каждым разом было труднее это сделать. Однажды Муратов увидел на ручке своей двери сумку с продуктами и со злости… бросил ее об стену. При этом крикнул: «Вы меня нищим считаете?..» Но он действительно был нищим. Актер, снявшийся в пяти десятках картин, спал на снятой с петель двери, у него не было не только мало-мальски приличной мебели, но и телевизора, холодильника. В общем, типичная судьба некогда популярного актера советского кинематографа, которому за фильмы, в которых он снялся, не шло ни копейки (хотя эти фильмы чуть ли не еженедельно крутили по российскому ТВ).

В октябре 2004 года Муратов в очередной раз ушел из дома и потерялся. Его подобрали милиционеры на Преображенской площади, но актер не мог вспомнить ни своего имени, ни адреса. Поскольку внешне он уже мало напоминал того популярного актера, которого знала вся страна, его отправили в психиатрическую лечебницу как неизвестного. Но там врачи сумели опознать Муратова и перевели его в 68-ю больницу. Актер скончался 10 декабря после повторного инсульта.

11 декабря – Зоя ФЕДОРОВА

11 декабря 1981 года, примерно в шесть часов вечера, племянник одной знаменитой советской киноактрисы услышал в телефонной трубке взволнованный голос близкой подруги своей именитой тетки. Подруга просила его срочно приехать к дому на Кутузовском проспекте и своими ключами открыть дверь федоровской квартиры. «Я сегодня дважды приходила к Зое, но оба раза мне не открыли дверь, – сообщила подруга. – Мне кажется, с ней что-то случилось!»

Последняя фраза заставила племянника немедленно отправиться на зов.

К сожалению, звонившая оказалась права. Когда племянник открыл дверь квартиры № 234 в доме 4/2 по Кутузовскому проспекту и вошел внутрь, его глазам предстала страшная картина. Его тетка сидела за столом, сжимая в руке телефонную трубку и запрокинув голову на спинку кресла. Левая часть ее лица была залита кровью. Женщина была мертва.

Зоя Федорова родилась 21 декабря 1909 года в Петербурге. Ее отец – Алексей Федоров – был рабочим-металлистом на одном из заводов и был на хорошем счету. Его жена – Екатерина Федорова – нигде не работала и воспитывала трех дочерей, среди которых Зоя была самой младшей. Семья Федоровых проживала в прекрасной трехкомнатной квартире и практически ни в чем не нуждалась. Но в 1917 году грянула революция. Алексей принял ее всем сердцем и за короткое время сделал блестящую карьеру в большевистской партии. В 1918 году его вместе с семьей перевели в Москву и назначили начальником паспортной службы в Кремле.

Зоя Федорова впервые увлеклась театром еще в средней школе и исправно посещала детский драмкружок. Однако отец не разделял ее увлечения, считая, что у его дочери должна быть солидная профессия. Поэтому после окончания школы Федорова стала работать счетчицей в Госстрахе. Но в 1927 году ее жизнь и карьера едва не оказались загубленными из-за одной неприятной истории. Федорова посещала в Москве молодежные вечера, которые устраивал у себя дома некий Кебрен. На этих вечеринках она познакомилась с военнослужащим Кириллом Прове.

Молодой человек прекрасно играл на рояле, был красив и, видимо, этим пленил 17-летнюю Федорову. Один раз она даже пригласила его к себе домой в гости. И кто знает, чем бы кончилась эта связь, если бы осенью 1927 года Прове внезапно не арестовало ГПУ по подозрению в шпионаже в пользу Великобритании. Следом за ним чекисты арестовали и Федорову как пособницу иностранного шпиона. Девушку мог ожидать самый печальный финал, однако судьбе было угодно смилостивиться над ней. Видимо разобравшись в том, что 17-летняя девчонка просто запуталась в своих знакомствах, чекисты после первого же допроса ее отпустили. Это было первое соприкосновение будущей актрисы с органами госбезопасности.

Зоя Федорова не рассталась с мечтой и в конце двадцатых годов поступила в театральное училище, которым руководил Юрий Завадский, ученик К. Станиславского. Через два года училище закрыли, и студенты оказались не у дел. Федорова собиралась вернуться в ненавистный Госстрах. Неожиданная возможность поступить, против воли родителей, в 1930 году в училище при Театре Революции, причем на первый курс, определила всю дальнейшую судьбу Зои.

Дебют Федоровой должен был состояться в 1932 году, когда студенткой 2-го курса она снялась в небольшой роли в картине «Встречный». Однако при окончательном монтаже роль Федоровой вырезали. В итоге дебютировала она на большом экране только два года спустя – в фильме «Гармонь». Но широкая слава пришла к молодой актрисе в 1936 году, когда на экраны страны вышла картина «Подруги», в которой Федорова сыграла одну из трех главных героинь – свою тезку Зою. После этого успеха роли посыпались на молодую актрису как из рога изобилия. Причем на карьеру Федоровой даже не повлиял политический мотив: в конце 30-х ее отца арестовали как «врага народа». В итоге только за первые десять лет своей карьеры в кино Федорова снялась в 22 картинах, причем в большинстве из них в главных ролях. Два фильма из этого числа – «Музыкальная история» (1940) и «Фронтовые подруги» (1941) – были удостоены Сталинской премии.

Своего первого мужа Федорова встретила на съемках фильма «Встречный» – это был оператор Владимир Рапопорт. Однако их семейная жизнь продолжалась всего лишь несколько лет, поскольку супруги проживали в разных городах: она в Москве, а он – в Ленинграде. А в 1939 году Федорова встретила свою новую любовь. Этим человеком стал летчик Иван Клещев. Однако оформить отношения официально времени у них не хватило – началась война с фашистской Германией. Клещев ушел на фронт, и в одном из боев под Сталинградом его самолет был сбит. Летчика спасло чудо – он выжил, получив тяжелые ранения. Более месяца пролежал в госпитале, его выписали с диагнозом «не годен к полетам». После этого Героя Советского Союза Ивана Клещева распределили для дальнейшего прохождения службы в отдел по расследованию авиакатастроф. В отличие от него, Федорова была несказанно рада такому повороту событий и уже мечтала о свадьбе. Однако судьбе было угодно расставить все по-своему. В один из дней Клещев вылетел к месту очередной катастрофы под Тамбовом, и самолет, в котором он находился, был атакован вражеской авиацией. В неравном бою самолет Клещева был сбит. Так Федорова вновь осталась одна.

Между тем Федорова не прекращала попыток вызволить из тюрьмы отца. Для этого ей даже пришлось напроситься на прием к всесильному наркому внутренних дел Лаврентию Берии. Этот человек тайно симпатизировал знаменитой актрисе и готов был многое для нее сделать в обмен на ее благосклонность. По воспоминаниям многих, через такую «помощь» Берии тогда прошли многие известные женщины страны. Вполне вероятно, что не избежала этой участи и Федорова. В результате в конце лета 1941 года ее отца выпустили на свободу. Однако годы отсидки не прошли для 56-летнего отца Федоровой даром. Из-за обморожения в лагере ему ампутировали пальцы на обеих руках. Жизнь на свободе продолжалась для него недолго, и 22 сентября 1941 года Алексей Федоров скончался. А вскоре Федорову и двух ее сестер постигло новое горе – на фронте погиб их младший брат Иван.

Тем временем Л. Берия не бросил своих попыток ухаживать за знаменитой актрисой. В декабре 1943 года он пригласил ее к себе в особняк на улице Качалова, объяснив свое приглашение просто: «Моя супруга любит вас и хочет отметить ваш день рождения в узком кругу». Отказать всесильному наркому Федорова не смогла. В гостях терпения актрисы хватило только на первый час общения с Берией. Когда выяснилось, что никакой жены наркома на вечеринке не будет, что эту встречу организовал лично он, Федорова внезапно вспылила и оскорбила Берию. Тот тут же приказал ей убираться из его дома. Когда она вышла на улицу, Берия догнал ее на крыльце и вручил ей букет роз. При этом он мрачно произнес:

– Это букет на вашу могилу!

После этой встречи и грозного предупреждения Берии актриса ждала только одного – ареста. Однако его тогда так и не последовало. Постепенно жизнь вошла в свое русло, и Федорова успокоилась. Она не могла даже догадаться, какие события ждут ее.

Осенью 1942 года Федорова, будучи на выставке американского кино в Москве, познакомилась с корреспондентом американского агентства «Юнайтед пресс» Генри Шапиро. Он ввел ее в круг своих друзей, среди которых оказался заместитель главы морской секции американской военной миссии Джексон Тэйт. Их первая встреча произошла в январе 1945 года на торжественном приеме в особняке на Спиридоновке. На следующий день после приема Тэйт внезапно пригласил актрису в ресторан «Москва». Так началось их знакомство, которое переросло в любовь.

Эта история породила массу слухов на много лет вперед. Например, некоторые источники будут утверждать, что актриса, став негласным агентом МГБ, была специально введена в круг американских дипломатов. Однако кураторы Федоровой от МГБ, видимо, не учли того, что она была обыкновенной женщиной, которая не смогла устоять перед чарами американского красавца капитана. Видимо, этим объяснялась и последовавшая после знакомства с Тэйтом беременность Федоровой. Правда, рождение дочери Виктории (она появилась на свет 18 января 1946 года) отец так и не застал.

После окончания войны американцы из наших союзников превратились во врагов, и связь Федоровой с Тэйтом не могла закончиться хеппи-эндом. Даже непонятно, на что она рассчитывала в то время, решив родить от американского дипломата ребенка. В июле 1945 года актрису внезапно отправили на гастроли в Крым, и в это же время Тэйт получил распоряжение советских властей в течение ближайших сорока восьми часов покинуть пределы СССР. Когда Федорова вернулась в Москву, ее любимого там уже не было. А вскоре после этого длинные руки НКВД добрались и до самой актрисы. 27 декабря 1946 года Федорову арестовали на ее квартире на улице Горького.

Более полугода Федорова провела во внутренней тюрьме на Лубянке, где ее методично подвергали систематическим издевательствам: обливали кипятком, били, не давали спать. Наконец 15 августа 1947 года Федорова и еще шесть человек были приговорены за шпионаж в пользу иностранных государств к 25 годам тюремного заключения. После приговора Федорова пыталась повеситься в камере лефортовского тюремного изолятора, однако бдительные надзиратели не позволили ей довести дело до конца.

Сначала Федорову содержали в челябинской тюрьме, затем перевели в знаменитую «Владимирку» – закрытую тюрьму во Владимире. Там она одно время сидела в одной камере с певицей Лидией Руслановой. В один из дней Федоровой передали коротенькую записку от ее сестры Александры – это было первое послание с воли, которое она получила. Сестра писала, что у нее все нормально и что Виктория выросла хорошей девочкой. И хотя никаких подробностей в записке не было (Александра с тремя ребятишками жила в деревне Полудино в Северном Казахстане, а вторая их сестра, Мария, получила 10 лет лагерей и в 1952 году умерла в Воркуте), однако для Федоровой и этого короткого послания было достаточно, чтобы воспрянуть духом. Главное – ее дочка жива, с нею все в порядке.

После смерти Сталина Федорова просидела в тюрьме еще два года. Наконец в феврале 1955 года она вышла на свободу. Вернувшись в Москву, она оказалась совершенно одна. Квартиры у нее не было, а когда она пришла на киностудию «Мосфильм», директор ее просто выгнал, так как у нее на руках не было реабилитационных документов. Единственным человеком, который тогда пригрел ее, была ее тюремная подруга Лидия Русланова. Именно у нее Федорова и жила первое время после освобождения. Еще ей помог Сергей Михалков, который пригласил ее к себе домой и дал две тысячи рублей. Это был царский подарок для женщины, у которой за душой не было ни гроша.

А затем состоялась долгожданная встреча Федоровой со своей девятилетней дочерью Викторией. Эта встреча произошла весной 1955 года на Казанском вокзале, куда Виктория приехала из города Петропавловска. Ей сказали, что она встречает тетю. За маму себя выдавала Александра, чтобы девочку не дразнили лишний раз дочерью «врага народа». Для девочки это оказалось серьезным испытанием – обрести новую маму. Однако постепенно их отношения наладились.

Карьера Федоровой в кино возобновилась буквально через несколько месяцев после возвращения из тюрьмы. Причем произошло настоящее чудо. В то время как многие коллеги-ровесницы Федоровой, стартовавшие в кино еще при Сталине, после его смерти постепенно ушли в тень, а некоторые и вовсе исчезли с небосклона отечественного кинематографа, Федорова, которая почти десять лет отсидела в тюрьме, сумела не только вернуться в актерскую профессию, но и вспомнила свою былую славу. И хотя в большинстве своем она теперь играла не главные роли, но даже они не остались незамеченными зрителем.

Первую такую роль Федорова сыграла в 1955 году в комедии «Медовый месяц». После чего фильмы с ее участием стали выходить на экраны страны один за другим. В итоге за последующие полтора десятка лет Федорова снялась почти в двадцати картинах. Среди них «Ночной патруль», «Девушка без адреса», «Взрослые дети», «Это случилось в милиции», «Пропало лето». Самым успешным фильмом с участием Федоровой в 60-е годы стала комедия «Свадьба в Малиновке», которая заняла в прокате 2-е место, собрав почти 75 миллионов зрителей.

В 1965 году Зое Федоровой присвоили звание заслуженной артистки РСФСР.

В середине 60-х по стопам матери пошла и Виктория Федорова. Закончив ВГИК, она довольно быстро сумела стать одной из самых востребованных молодых актрис советского кинематографа. В 1971 году фильм «О любви», где она играла главную роль, был удостоен приза на Московском кинофестивале. Критики в те годы писали, что впереди молодую талантливую актрису ждет «звездная» карьера сродни той, что когда-то сопутствовала ее матери. Но они ошиблись. В начале 70-х Федоровым удалось установить связь с Джексоном Тэйтом, и Виктория загорелась желанием не только увидеться со своим отцом, но и навсегда уехать в Америку. И она этого в итоге добилась: весной 1975 года советские власти разрешили ей съездить в США для встречи с отцом, однако назад Виктория уже не вернулась. Спустя два месяца после своего приезда в Америку она вышла замуж за пилота Фредерика Пуи, а чуть позже получила американское гражданство.

На момент отъезда дочери в Америку Зоя Федорова уже редко снималась в кино, и основной заработок ей приносила другая деятельность. В народе ходили слухи, что популярная актриса занимается скупкой и перепродажей бриллиантов и на этой почве даже подружилась с Галиной Брежневой. Благодаря помощи последней Федорова получила престижную квартиру на Кутузовском проспекте, недалеко от дома, где проживало семейство Брежневых. Поэтому, когда в декабре 1981 года по Москве пронеслась весть о том, что Зоя Федорова убита в своей собственной квартире выстрелом в голову, все связали эту смерть именно с деятельностью Федоровой на поприще бриллиантов.

Сыщики, ведущие расследование этого преступления, выдвинули сразу несколько версий убийства. Приоритетными были четыре: 1) убийство на почве «бриллиантового» бизнеса, 2) с целью ограбления, 3) по личным и 4) политическим мотивам. Последняя версия отпала быстрее всех. Сыщики выяснили, что Федорова грозилась подать заявление на эмиграцию из страны в случае, если ее не выпустят погостить у дочери в США, однако вопрос о том, кому было выгодно убивать ее за это, так и повис в воздухе.

Версия убийства с целью ограбления «хромала» по одной причине: следов активного поиска драгоценностей в квартире обнаружено не было. А что это за грабитель, который ничего в доме у жертвы не ищет? И хотя кое-какие вещи из квартиры пропали, однако сыщики быстро раскусили этот маневр преступника – он явно имитировал попытку ограбления.

Третья версия – убийство по личным мотивам – тоже ни к чему не привела. Оказалось, что у актрисы было не так много недоброжелателей, но даже среди них не нашлось человека, которому покойная могла «насолить» настолько, чтобы тот взялся за пистолет.

И, наконец, четвертая версия – убийство, связанное с «бриллиантовым» бизнесом. Долгое время она выглядела предпочтительнее всех остальных. Однако и отработать ее оказалось намного сложнее. В записных книжках покойной сыщики насчитали 2032 телефонных номера, 1398 почтовых адресов, из которых 971 были московские и 427 – иногородние. Чтобы проверить их все, понадобилась не одна неделя. Однако эта проверка ничего не дала.

В ходе работы над этой версией в поле зрения сыщиков попали весьма высокопоставленные деятели, которые имели контакты с покойной по «бриллиантовым» делам. Однако, чтобы допросить этих людей, требовалось указание свыше, которого, естественно, не последовало. Кто же позволил бы в 81-м году вызвать на допрос ту же Галину Брежневу?! В результате и эта версия так ни к чему и не привела. Поэтому с момента преступления минуло уже более двадцати лет, но убийца так и не предстал перед законом. Одно из самых громких и загадочных преступлений советской эпохи по сей день остается нераскрытым.

13 декабря – Владимир ТРЕЩАЛОВ

Карьера этого актера в большом кинематографе складывалась трудно и извилисто. Он пришел в искусство без всякой подготовки, практически с улицы, но благодаря природному таланту и отменной внешности сумел легко вписаться в актерскую среду. Однако характера и воли справиться с соблазнами и пороками этой среды у него не хватило. Блестяще сыграв атамана Лютого в «Неуловимых мстителях», этот актер затем ничего равного по значимости больше не сыграл.

Владимир Трещалов родился 25 сентября 1937 года в Москве в семье военного. Его отец был офицером, мать – домохозяйкой. Поскольку отец служил не где-нибудь, а в самом Кремлевском полку, семья Трещаловых недостатка не знала: например, в холодильнике всегда были продукты из разряда деликатесных. Надо отдать должное Владимиру, он жмотом не был: постоянно таскал эти деликатесы и раздавал их друзьям во дворе на знаменитой Первой Мещанской. Недалеко от его дома пленные немцы строили жилое здание, так Трещалов умудрялся даже им приносить продукты, правда не бескорыстно: за это немцы давали ему и его приятелям красивые перочинные ножики.

Однако в 1953 году Трещалову пришлось покинуть родные места, поскольку его отца перевели работать в другое место. Вышло это не случайно: после смерти Сталина многих офицеров Кремлевского полка раскидали по разным точкам, и Трещалову выпал… Китай. Там Владимир закончил среднюю школу. Вскоре после этого семья вернулась на родину, и отец заставил Владимира поступить в Саратовское военное училище – хотел, чтобы тот продолжил династию. Но из этого ничего не вышло. Сын оказался неприспособлен к дисциплине и буквально в каждом письме умолял родителя забрать его оттуда. В итоге нервы отца не выдержали: он добился исключения сына из училища, но тут же отправил его служить срочную службу в обычную воинскую часть в Харькове.

Вернувшись на «гражданку» в самом конце 50-х, Трещалов устроился работать техником по телетайпной аппаратуре в управление гражданского флота. Но тогда начался подъем в советском искусстве, и на этой волне Трещалов решил попытать счастья на актерском поприще. Никаких навыков к этому у него не было (он даже в самодеятельности никогда не участвовал), зато имелся отменный внешний вид – он был настоящим красавцем. В итоге летом 1960 года Трещалов пришел на экзамены в Школу-студию МХАТ. Именно этот приход и определил его дальнейшую судьбу.

На эти экзамены пришла Джанет Тамбиева – помощник режиссера Захара Аграненко с «Мосфильма», которая подбирала актеров для фильма «Битва в пути». Приметила она и Трещалова, предложив ему прийти на пробы. Тот не стал пренебрегать этим предложением и уже на следующий день явился на студию. Там ему сделали фотопробы, после которых он был утвержден на роль молодого рабочего парня Сергея Сугробина.

Судя по всему, именно радость от этого события настолько окрылила Трещалова, что он сумел благополучно сдать и экзамены. Правда, не в Школу-студию, а в ГИТИС. А ранней осенью того же года он начал сниматься в своем первом фильме. Однако длилось это недолго, поскольку в октябре 1960 года режиссер фильма Захар Аграненко внезапно скончался (через три месяца после своего 48-летия). Новым постановщиком был назначен Владимир Басов, который начал с того, что стал менять многих прежних исполнителей. Трещалов был уверен, что незавидная участь не минует и его (ведь он был самым молодым и самым неопытным участником съемок), но случилось чудо: его оставили. Так состоялся дебют молодого актера в большом кинематографе.

На момент выхода фильма «Битва в пути» на широкий экран (премьера состоялась 27 октября 1961 года и была приурочена к ХХII съезду КПСС) Трещалов был уже вполне снимаемым актером. Так, тем летом он умудрился сняться сразу в двух лентах: «Увольнение на берег» (играл подленького красавца-матросика, обманывающего главную героиню) и «Я купил папу» (играл роль папы). Еще одна роль, причем по-настоящему звездная, от него уплыла в самый последний момент. Речь идет о фильме «Девчата», где Трещалов мог сыграть главного героя – лесоруба Илью Ковригина. Об этой истории стоит рассказать подробнее.

Сначала режиссер фильма Юрий Чулюкин предполагал найти актера на эту роль среди актеров Театра киноактера. Роль была предложена Николаю Рыбникову, Евгению Урбанскому и Вячеславу Тихонову. Но те, ознакомившись со сценарием, дружно от этой роли отказались, не найдя в ней ничего интересного для себя. Тогда Чулюкин раскинул сети пошире и стал искать актеров в иных местах. В итоге длительных поисков круг возможных кандидатов сузился до трех человек. Это были: Владимир Трещалов, Вячеслав Шалевич и Валентин Зубков.

Самого режиссера больше всего устраивал Трещалов, но против его кандидатуры внезапно выступил начальник актерского отдела «Мосфильма» Адольф Гуревич, который имел на Трещалова большой зуб. Дело в том, что еще во время натурных съемок «Битвы в пути», которые проходили в Харькове, Трещалов неоднократно нарушал трудовую дисциплину, из-за чего в Харьков даже была отправлена специальная комиссия. Итогом ее работы стало то, что Трещалов был отозван в Москву и снят с учета «Мосфильма» как актер. Поэтому, когда Чулюкин надумал именно его снимать в главной роли, Гуревич категорически выступил против. Он обвинил молодого актера в пристрастии к алкоголю, а также в нечистоплотности – дескать, тот обманул отдел, написав в анкете, что он закончил Школу-студию МХАТ, хотя на самом деле актерского образования тогда еще не имел. Но Чулюкин мнение Гуревича проигнорировал и 23 декабря 1960 года пробу Трещалова (вместе с другими кандидатами) вынес на суд худсовета.

Большинство участников того собрания, обсуждая кандидатов на роль Ильи, высказались за кандидатуру Трещалова. Однако говорили они это без особого энтузиазма, поскольку видели, что даже этот актер с ролью не справляется. Просто из двух зол они выбирали меньшее. Например, режиссер Александр Алов заявил: «Бесспорно, Трещалов красивый парень, но если он будет играть, то он будет тянуть всю картину. Он лишен юмора. Надо поискать актера, равного Румянцевой. Если этого не будет, картина станет скучной и тяжелой. Может быть, попробовать Сергея Гурзо, он давно не снимается…»

Последнюю реплику никто из присутствующих всерьез не воспринял. Все знали, что Гурзо сильно пьет и давно потерял ту форму, которую имел десять лет назад, снимаясь в «Смелых людях» и «Заставе в горах». И на его фоне даже лишенный юмора Трещалов смотрелся бы как суперзвезда. Поэтому кандидатура Трещалова была одобрена, но право последнего слова все равно оставалась за Главком. А там прислушались к мнению Гуревича и заставили Чулюкина искать другого кандидата на роль. И, как мы теперь знаем, правильно сделали (был выбран Николай Рыбников). Будь иначе, мы бы имели совсем другое кино.

Тем временем карьера Трещалова в кино, несмотря на все козни недоброжелателей, продолжается. Правда, не на «Мосфильме». В 1962 году режиссер Киностудии имени Горького Вениамин Дорман приглашает Трещалова на одну из главных ролей в свою комедию «Штрафной удар». Молодому актеру предстоит сыграть роль профессионального хоккеиста Игоря Королева, который соглашается участвовать в откровенной авантюре: выступать под вымышленной фамилией на областной спартакиаде сельских физкультурников-любителей. Партнерами Трещалова по фильму были его тогдашние закадычные друзья и собутыльники: Владимир Высоцкий, Игорь Пушкарев. Уже по пути в Алма-Ату, где должны были проходить натурные съемки (на высокогорном катке Медео), друзья начали «отмечать» начало экспедиции. Поскольку суточные, выданные на три дня поездки, у них иссякли в первый же день, они «пошли по миру»: Высоцкий взял в руки гитару, а Трещалов и Пушкарев, наклеив себе накладные усы, затянули жалостливую песню: «Я родственник Левы Толстого, его незаконнорожденный внук…» Однако дальше соседнего вагона попрошайки продвинуться не смогли: какая-то компания затянула их в свое купе, и они там здорово набрались.

Так же весело проводили актеры время на съемках фильма и после них. Вино лилось рекой, а женщины менялись согласно популярной песне – как перчатки. Как вспоминает И. Пушкарев: «Особое впечатление на местных дам производила татуировка в виде чертика, которая была у Володи Трещалова на интимном месте. В зависимости от состояния чертик у Володьки все время менялся, при этом еще и рожи корчил… В съемочной группе на нашу троицу смотрели косо. Когда из Москвы младший администратор привез деньги, режиссер Дорман распорядился нам троим выдать их в последнюю очередь. Тогда осерчавший Высоцкий, требуя заработанное, долбанул администратора термосом по голове… Вдобавок ко всему на обратном пути в самолете мы с Трещаловым выяснили, что общение с восточными красавицами не прошло для нас бесследно. При взлете у нас начался зуд, причем в самом пикантном месте… Сбегав в туалет, мы обнаружили, что заразились лобковыми вшами. А прямо у трапа самолета на „ЗИМе“, которых в то время в Союзе были единицы, нас встречала с ящиком шампанского жена Трещалова. Уж не знаю, как потом Володька выпутывался из этой ситуации…»

Женой Трещалова была молодая певица Майя Коханова. Свадьба у них была шумная, студенческая. Причем молодожены внешне представляли из себя прекрасную пару: их свадебные фотографии потом долго еще висели в ЗАГСе как образец одной из самых красивых пар. Коханова была весьма перспективной певицей и даже выступала в правительственных концертах вместе с таким же начинающим певцом Иосифом Кобзоном (отсюда, видимо, и шикарный «ЗИМ»).

Однако семейная жизнь Трещалова длилась относительно недолго. Избалованный чрезмерным женским вниманием, Трещалов еще до «Штрафного удара» начал погуливать от жены «налево». Та, естественно, догадывалась, но терпела. А потом взорвалась и ушла от гулящего мужа. Чашу ее терпения переполнил очередной роман Трещалова – на этот раз со студенткой ГИТИСа из Польши по имени Хана, к которой актер повадился приходить чуть ли не через день, благо жила она в общежитии, которое находилось напротив дома… его родителей на проспекте Мира. Говорят, Трещалов так влюбился в польку, что готов был бросить все – и родину, и профессию – и уехать следом за ней в Польшу. Но строгий отец эту попытку пресек. Тогда Трещалов нашел утешение в объятиях своей землячки Нины Воробьевой. Причем она никакого отношения к искусству не имела – после окончания авиационного института работала на комбинате бытового обслуживания приемщицей и одна воспитывала двухлетнего сына от первого брака.

Вспоминает И. Пушкарев: «Немногим, наверное, известно, что именно Нина стала прообразом песни Владимира Высоцкого: „Ну и дела же с этой Нинкою, она жила со всей Ордынкою…“ Отношения у Володи Трещалова и Нины Воробьевой развивались точно как в песне. Мы говорили ему: „Постой, чудак, у нас компания, пойдем в кабак, зальем желание“. А он отвечал нам в тон: „Сегодня вы меня не пачкайте, сегодня пьянка мне до лампочки“. У Нины был замечательный характер. Я нередко с дамой сердца приходил к ней в однокомнатную квартиру, просился на ночлег. И она всегда без лишних вопросов бросала нам в уголок на пол перину…»

Тем временем творческая карьера Трещалова в кино развивается ни шатко ни валко. Он хоть и продолжает сниматься, но крайне редко и исключительно в эпизодах. Так, за три года (1964–1966) он снялся в трех фильмах: два из них были ленфильмовские («Весенние хлопоты», «Иду на грозу»), один мосфильмовский («Мы, русский народ»). Все шло к тому, что уделом Трещалова так и останутся скромные эпизодики, если бы не случай, который подкинул ему роль из разряда эпохальных – ту, что называют «визитной карточкой». Речь идет о роли атамана белобандитов Лютого в первой части трилогии о «неуловимых» – «Неуловимые мстители».

Все и в самом деле вышло случайно. Вместе с приятелями Трещалов играл в баскетбол на территории «Мосфильма» (дело было в конце апреля 1966 года), когда мимо проходил его приятель Левон Кочарян. Тот ему и предложил: «Володя, Эдмонд Кеосаян сейчас устраивает пробы на главную роль для своей картины, пойдем попробуешься». И Трещалов как был, в спортивных трусах, весь потный, отправился на эти пробы. Там ему выдали кожаное галифе, плисовую рубашку и попросили войти в кадр. Проба оказалась настолько удачной, что эти кадры Кеосаян потом вставил в картину.

Фильм «Неуловимые мстители» вышел на экраны страны в апреле 1967 года и принес его создателям фантастический успех (4-е место, 54,5 миллиона зрителей). Прославились практически все актеры, занятые в нем: и четверка «неуловимых», и Трещалов, которого отныне иначе как Лютым никто больше не называл, и Борис Сичкин в роли куплетиста Бубы Касторского, даже Савелий Крамаров, который сыграл в картине небольшую роль придурковатого бурнашевца, весь фильм рассказывающего о том, как «мертвые с косами стоят».

Как гласит легенда, Кеосаян собирался провести Лютого через всю трилогию, но ссора с Трещаловым в конце съемок нарушила эти планы. В итоге Лютый был убит Данькой в конце первой части. Кроме этого, Трещалов не смог озвучить своего героя – это за него сделал Евгений Весник (скажем прямо, мастерски сделал). Но и Трещалов в итоге в накладе не остался: во-первых, славу приобрел всесоюзную, во-вторых, и деньги получил приличные – 1173 рубля 88 копеек.

Казалось, что после этого успеха дела у Трещалова пойдут на лад и он наконец-то надолго оседлает Госпожу Удачу. Но не тут-то было. В год выхода «Неуловимых…» на экран Трещалов снялся в очередном фильме, который оказался последним для него в том десятилетии. Речь идет о ленфильмовской ленте про футболистов «Удар! Еще удар!», где Трещалов вновь сыграл отрицательного героя – нарушителя спортивной дисциплины, игрока вымышленной команды «Заря» (Ленинград) Малькова. Роль хотя и была второплановая, но зрителям запомнилась. Но после нее актер Трещалов из поля зрения своих поклонников надолго пропал. Почему? Говорят, виной всему несдержанный характер актера. Якобы он неудачно пошутил с кем-то из высоких киношных начальников, после чего его, припомнив все его былые прегрешения, выгнали из профессии с «волчьим билетом».

Весьма бурно складывалась в те годы и личная жизнь актера. С Ниной Воробьевой он прожил чуть больше трех лет, после чего ушел от нее. В 1967 году устроился работать в Московский гастрольный театр, но вскоре ушел оттуда и уехал в Краснодар, где устроился работать в драмтеатре. Жил там с какой-то женщиной. Затем в 1969 году вновь вернулся в Москву и поступил в Московский областной театр оперетты. Поскольку своего жилья он тогда не имел – квартиру своей мачехи актер оставил Нине Воробьевой, – Трещалов какое-то время жил где придется, пока не встретил новую любовь – актрису своего же театра Людмилу. Женившись, переехал жить к ней. В 1972 году у них родилась дочь Александра.

Через год Трещалов ушел из театра и подался… в водители троллейбуса: он работал в 5-м парке и водил троллейбус по Комсомольскому проспекту – возил свою бывшую коллегу Наталью Фатееву от метро до дома. Кстати, многие пассажиры узнавали его и на остановках просили… дать автограф. На недоуменные вопросы о том, как он попал за баранку, бывший актер отвечал: «Вхожу в образ, готовлюсь к новой роли». Но эта работа продолжалась недолго.

Вспоминает И. Пушкарев: «В 73-м я „снял“ Владимира с троллейбуса. Мне предложили снять на Кавказе пропагандистский фильм для механизаторов о новой технике. Первым делом я вспомнил, конечно, про своего давнего друга Володю Трещалова. Звонить не стал, а разыскал его прямо на маршруте 28-го троллейбуса. Увидев меня, Трещалов, забыв выключить микрофон, закричал: „Пушкарь! Е…!“ Тут же вылез из машины, снял контактные провода и объявил: „Авария, троллейбус дальше не пойдет“.

На Кавказе в первую же неделю съемок мы с Володей продали все свои цветастые галстуки, за каждый из которых давали по десять огромных арбузов. По вечерам ходили на танцы, эти походы нередко заканчивались потасовками. Правда, когда мы уезжали, весь аул в час ночи пришел провожать нас на поезд. Снявшись в роли механизатора, Владимир еще немного поработал в троллейбусном парке, а потом принял решение вернуться в театр…»

В 1974 году Трещалов поступил в труппу Первого Московского областного театра. В том же году состоялось его возвращение в кино. На своей любимой киностудии, «Ленфильме», он снялся в ленте Михаила Ершова «Блокада». Правда, это была роль-функция: Трещалов появился в кадре на несколько минут, сыграв полковника Замировского, который выслушивает по телефону приказы командующего. Спустя год Трещалов снялся в этой же роли в продолжении картины, но опять это было мимолетное появление на экране. Многие зрители его даже не успели как следует разглядеть. Однако возвращение актера в большой кинематограф все-таки состоялось.

В конце 70-х Трещалов снялся еще в нескольких фильмах: в дилогии «Первые радости» (1977) и «Необыкновенное лето» (1979) в роли Тихона Платоновича, в «Стрельбе дуплетом» (1979), «И будем жить» и «Служа Отечеству» (оба – 1980). Параллельно Трещалов продолжал играть в театре. В 1980 году во время гастролей в Ташкенте у него случился второй инфаркт (первый он пережил еще в 29-летнем возрасте, когда в 1966 году снимался в фильме «Иду на грозу»). С театром пришлось временно «завязать», но кино актер не бросил: периодически снимался в небольших ролях. В 80-е годы их у него набралось 8 штук («Полынь – трава горькая», 1982; «Юрка – сын командира», 1984; «Русь изначальная», 1985, «Жизнь Клима Самгина», 1987; «Криминальный квартет», 1989). В последнем фильме Трещалов сыграл вора Мухтара, с поимки которого начинается картина. Помните, Мухтар приходит в сберкассу за деньгами, а там его «вяжут» бравые оперативники в исполнении Николая Караченцова и Бориса Щербакова.

Поскольку работы в кино у актера было не слишком много, а семью кормить надо, Трещалов приобрел навыки в ювелирном деле: делал на заказ кольца, кулоны, браслеты. В итоге его семья в те годы ни в чем не нуждалась.

В 1993 году Трещалов внезапно решил уйти из семьи, причем случилось это вскоре после того, как он стал дедом – его дочь родила ему внучку Дашу. Новой избранницей актера стала секретарша областного театра Алла Щербакова из Ставрополя. Поскольку своего жилья у «молодых» не было, им пришлось снимать однокомнатную квартиру. Кроме этого, Трещалову пришлось заниматься судьбой сына Аллы от предыдущего брака: он устроил его в юридический институт МВД России в Ставрополе. Назанимал на это дело кучу денег, которые потом долго отдавал.

Что касается творчества, то в 90-е годы Трещалов продолжал сниматься в небольших ролях. Только в период с 1990 по 1993 год он записал на свой счет еще 7 фильмов («Глухомань», «Караван смерти», «Яр», все – 1991; «Маэстро с ниточкой», «Отряд „Д“, „Шиш на кокуй!“, все – 1993). Последний фильм снимал его давний приятель Игорь Пушкарев, съемки велись на базе отдыха энергомеханического завода на берегу реки Истры. Трещалову там так понравилось (в свободное от съемок время он только и делал, что рыбачил), что он устроился там работать завхозом.

Свою последнюю роль в кино Трещалов сыграл в 1998 году. Это была крохотная роль в фильме «Транзит для дьявола». А спустя несколько месяцев после съемок актер скончался. Перед этим он пережил третий инфаркт, долго лежал в больнице. Кроме этого, его мучили трофические язвы и сужение вен. Умер Трещалов мгновенно: дома сел ужинать, но, едва взял ложку, упал со стула.

15 декабря – Валерий ЧКАЛОВ

Этот человек стал легендой еще при жизни. Его знала и боготворила вся страна, а Сталин считал своим самым верным и преданным «соколом». Однако близость к вождю в итоге сослужила этому человеку плохую службу. Во время очередного испытательного полета, готовившегося в спешке и приуроченного ко дню рождения Сталина, у самолета отказал мотор, и он рухнул на землю. Кумир нации погиб в самом расцвете своего таланта и славы.

Валерий Чкалов родился 20 января 1904 года в селе Василево Нижегородской губернии в крестьянской семье. Поскольку его родители еле сводили концы с концами, детство будущего летчика было тяжелым. Поэтому приход большевиков к власти Чкалов встретил с радостью: был уверен, что при новой власти жизнь таких, как он, круто изменится в лучшую сторону. Именно поэтому в 15-летнем возрасте Чкалов записался добровольцем в Красную Армию. Однако попасть на фронт ему не удалось. Узнав, сколько ему лет, командование отправило его работать сборщиком в авиационный парк в Нижнем Новгороде. Именно там Чкалов влюбился в авиацию и в начале 20-х отправился учиться на летчика – поступил в авиационную школу. Так начинались его летные университеты.

В 1924 году Чкалов закончил авиационную школу и стал летчиком-истребителем в Первой Ленинградской истребительной эскадрилье. Советская авиация в те годы делала свои первые шаги и очень нуждалась в молодых людях, которые готовы были ради становления этой одной из самых опасных военных профессией пожертвовать не только своим здоровьем, но чаще всего и жизнью. И особенно наша авиация нуждалась в таких людях, как Чкалов, – дерзких, бесстрашных. Даже признанные асы авиации, за плечами которых были тысячи километров летных маршрутов, не могли скрыть своего восхищения перед желторотым летчиком Валерием Чкаловым, который мог поднять свой самолет в небо даже в самых плохих погодных условиях. Многие коллеги Чкалова считали такое поведение глупой бравадой и пророчили Валерию короткую жизнь. Но сам Чкалов считал иначе. «Небо любит дерзких», – говорил он в таких случаях и продолжал смелые эксперименты в воздухе.

Свою единственную жену Чкалов встретил на пороге 21-летия. Это случилось в декабре 24-го в Ленинграде. Чкалов с сослуживцами иногда приходил на занятия драматического кружка, где обратил внимание на солистку – симпатичную девушку с синими глазами. Девушку звали Олей Ореховой, она была студенткой Педагогического института имени Герцена. После одного из концертов Чкалов набрался смелости и, подойдя к девушке, вызвался проводить ее домой. Так состоялось их знакомство. Спустя несколько встреч Чкалов подарил Ольге свою фотографию, на обороте которой была написана весьма многозначительная надпись: «Той, которая может заполнить мою жизнь».

Между тем Ольга не знала, как реагировать на все более настойчивые ухаживания Чкалова. Она знала, что ее родители не одобрят ее выбор: к летчикам в их семье было непростое отношение. Возле дома, где они жили, находился аэродром, и родители Ольги собственными глазами видели, сколь опасна профессия летчика – авиакатастрофы на аэродроме следовали одна за другой. Поэтому видеть мужем своей дочери человека такой профессии родители Ольги категорически не хотели. И когда однажды девушка все-таки набралась смелости и представила своего жениха отцу, тот отреагировал соответствующим образом: сказал, что счастья дочери летчик не принесет. В итоге Ольга порвала всяческие отношения с Чкаловым. Однако уйти от судьбы ей все-равно не удалось.

Спустя примерно год Чкалов возвращался к себе в общежитие и на мосту над Невой лицом к лицу столкнулся с Ольгой. Не говоря ни слова, он схватил ее в охапку и стал осыпать девушку поцелуями. Ольга была настолько потрясена, что даже не стала сопротивляться. Они гуляли по набережным города до глубокой ночи и окончательно поняли, что жить друг без друга не могут. Спустя несколько дней Ольга согласилась выйти замуж за Чкалова. Свадьба была очень скромной, поскольку больших средств у молодоженов не было. Первый и единственный зарок, который Валерий Чкалов потребовал от своей жены, – не удерживать его от полетов и не беспокоиться за него. Ольга это условие приняла. После чего очень скоро поняла, сколь тяжела будет ноша, которую она взвалила на свои плечи.

В том же 1925 году Чкалов в первый раз угодил за решетку. По одной из версий, виной всему был алкоголь и несдержанный характер Чкалова, по другой – молодой и вспыльчивый летчик не сумел пройти мимо самодурства со стороны начальника своего отряда и отмутузил его на глазах своих товарищей. В итоге военный трибунал приговорил Чкалова к году тюремного заключения, сократив позже срок наполовину. Этот суд вполне мог поставить крест на судьбе военлета Чкалова, но не поставил: таких талантливых летчиков, каким был Чкалов, в советской авиации было не так уж и много, поэтому ему многое прощалось. Вот почему и после второго тюремного срока, который последовал три года спустя после первого, его не посмели выгнать из авиации.

Вторая судимость Чкалова случилась в самом конце 1928 года. Он тогда был переведен в истребительную эскадрилью в городе Брянске на должность командира летного звена. И вот однажды Чкалов вел звено истребителей из Гомеля в Брянск. Когда до места назначения оставалось несколько минут лета, Чкалова внезапно потянуло на небесные резвости. Заметив впереди телеграфную линию, он решил преодолеть путь под проводами. Этот способ, названный «бреющим полетом», Чкалов придумал сам и теперь решил не только опробовать его в действии, но и научить ему своих молодых подчиненных. Но ему не повезло. Один из провисших проводов задел хвост самолета, и тот рухнул на землю. К счастью, все обошлось только поломкой самолета – сам летчик не пострадал. Однако избежать наказания ему не удалось: военный трибунал приговорил Чкалова к одному году лишения свободы.

3 января 1929 года Чкалов был водворен в камеру № 12 Брянского исправдома. Там он протомился 19 дней, после чего его перевели в другую тюрьму. А потом и вовсе отпустили раньше срока – помогла жена Ольга, которая написала слезное письмо Всесоюзному старосте Михаилу Калинину, где просила простить своего мужа, который несколько месяцев назад стал отцом (у Чкалова родился сын Игорь).

Поскольку за десять лет своей летной карьеры Чкалов так и не смог избавиться от своих авантюрных наклонностей, в 1933 году его решено было бросить на тот участок работы, который наиболее полно соответствовал его характеру и талантам – то есть в летчики-испытатели. Его новым местом работы стал Научно-исследовательский институт ВВС. Говорят, что сделано это было по приказу Сталина, который очень внимательно следил за карьерой Чкалова и питал к нему большую симпатию. Вообще из всех родов войск Сталину больше всего нравилась авиация, а летчиков он считал самыми смелыми людьми. И первым в ряду любимчиков вождя стоял именно Валерий Чкалов. Поэтому, когда в июле 1936 года было решено осуществить первый беспосадочный перелет Москва – остров Удд на Дальнем Востоке, именно Чкалова Сталин назначил командиром экипажа, куда входили еще двое летчиков: Георгий Байдуков (второй пилот) и Александр Беляков (штурман). Этот полет готовился в абсолютном секрете, поэтому даже родственники летчиков ничего о нем не знали. Зато когда полет совершился, вся страна узнала имена своих героев: в течение нескольких дней все средства массовой информации Советского Союза взахлеб превозносили имена «сталинских соколов» Чкалова, Байдукова и Белякова, которые преодолели свыше 9 тысяч километров за рекордное время – 56 часов 20 минут. Когда они вернулись в Москву, на Щелковском аэродроме их встречали несколько тысяч человек во главе с самим Сталиным и всеми членами Политбюро. Все трое летчиков награждаются званиями Героев Советского Союза.

Спустя ровно год, в июне 1937 года, эта же троица совершает новый воздушный подвиг: перелет Москва – Северный полюс – Ванкувер, преодолев за 63 часа 16 минут более 11 тысяч километров. Во время перелета летчикам пришлось преодолеть четыре циклона, причем летели они не просто над Северным полюсом, а над самой Арктикой, где не ступала нога человека. Это был настоящий подвиг, поскольку летчики летели без совершенных средств навигации, самолетовождения. Если бы даже чуточку просчитались – например, не рассчитали с горючим – наверняка бы погибли. Но штурман Бирюков так провел самолет, что еще и горючее удалось сэкономить. Машину посадили в Калифорнии, где русским летчикам устроили такую грандиозную встречу, что даже в Москве удивились. С этого момента Чкалов становится не только любимцем советского народа, но и миллионов людей во всем мире. Его избирают депутатом Верховного Совета СССР, выделяют роскошное жилье в новом элитном доме рядом с Курским вокзалом (после гибели Чкалова улицу, где он жил, назовут его именем).

В 1938 году Чкалову присваивают очередное воинское звание – комбриг. Однако он продолжает работать испытателем, летая на новых типах самолетов. За эти годы он опробует в воздухе более 70 типов самолетов, разработает новые фигуры высшего пилотажа: входящий штопор, замедленную «бочку» и т. д. Его храбрость по-прежнему впечатляет его сослуживцев, которые никак не могут понять, зачем Чкалову это нужно: рисковать своей жизнью, когда можно почивать на лаврах. В авиационных кругах даже ходят слухи, что сам Сталин предлагал Чкалову бросить испытательскую деятельность и заняться политикой – стать наркомом внутренних дел, сменив на этом посту Николая Ежова. Но Чкалов отказывается. И вскоре после этого погибает в авиационной катастрофе.

Трагедия случилась 15 декабря 1938 года. В тот день Чкалов сел за штурвал нового самолета «И-180», который был собран в КБ Поликарпова и являл собой первый советский самолет с водяным охлаждением. Испытания были приурочены к очередному дню рождения Сталина (21 декабря вождю исполнялось 59 лет) и поэтому проводились в жуткой спешке. Испытательный самолет был недоработан и должен был проходить испытания на земле, а не в воздухе. Двигатель и система воздушного охлаждения были американскими, и в условиях климата даже Средней России они могли дать сбой. Как утверждают очевидцы, техники честно предупредили об этом Чкалова. Узнав это, он имел все основания отказаться от полета, перенеся его на другое время. Но он этого не сделал.

Поначалу ничто не предвещало трагедии. Чкалов поднял самолет в воздух, прошелся несколько кругов вокруг аэродрома, погонял машину на разных режимах. После чего решил удалиться от аэродрома. Когда самолет достиг Филей, мотор внезапно остановился. Чкалов боролся за каждый сантиметр, пытаясь посадить экспериментальный самолет целым в непосадочной полосе. Однако в районе Боткинской больницы самолет врезался в провода высокого напряжения. Машина сделала переворот на спину через нос. Чкалова выбросило из кабины прямо на груду какого-то складского железа, и он ударился затылком, проломив череп, поскольку летчики в ту пору летали в обычных кожаных шлемах без особой защиты. Говорят, еще какое-то время Чкалов был жив и умер только после того, как к месту происшествия прибыли врачи.

Трагическая гибель легендарного летчика тут же породила в народе множество разных слухов. Например, многие до сих пор уверены, что трагедия была заранее спланирована недругами Чкалова, которых было предостаточно и среди летного руководства, и среди высоких политиков. Ведь за последние несколько лет Чкалов превратился не только в кумира целой нации, но и в любимчика самого Сталина и мог реально претендовать на высокие посты в государственном руководстве. И когда Сталин предложил Чкалову стать наркомом внутренних дел (это предложение вписывалось в ту державную политику, которую Сталин начал проводить в стране с 1936 года), это могло всерьез напугать кое-кого как в самом НКВД, так и в Кремле. Поэтому смерти Чкалова желали многие. И за последние два года на жизнь летчика было совершено несколько покушений. Например, однажды неизвестные подпилили тросы управления самолета «И-16», который испытывал Чкалов. В итоге летчик вынужден был посадить машину на левое крыло, в кровь разбив себе голову. Только опыт и мастерство помогли тогда Чкалову сохранить жизнь.

Последнее покушение должно было произойти сразу после злополучного полета – на охоте, которую Чкалов обожал. Ему специально подсунули патроны с замедлителями, благодаря которым должен был произойти обратный выстрел: после осечки Чкалов открыл бы ружье и в этот момент патрон должен был стрелять дробью вперед, а гильзой назад – точно в голову или грудь.

Сторонники другой версии уверены, что все произошло из-за нелепой случайности. В спешке подготовленный самолет не выдержал испытательных нагрузок и подвел своего летчика в самый ответственный момент. Да и сам летчик мог сплоховать: не закрыл заслонку воздухозаборника водяного охлаждения, что привело к чрезмерному охлаждению двигателя самолета и к дальнейшей трагедии.

Валерий Чкалов погиб в зените своей славы, в самом расцвете своего таланта и жизненных сил. Останься он жив, наверняка бы покрыл себя славой на фронтах Великой Отечественной войны, как многие его товарищи по летной службе. Хотя заслуга Чкалова в будущих победах советских летчиков над фашистами и без того несомненна: именно он испытал множество моделей новых самолетов, которые хорошо зарекомендовали себя на войне, и воспитал не один десяток прекрасных летчиков.

15 декабря – Александр ГАЛИЧ

Этот человек начинал свой путь к славе в качестве драматурга и сценариста. По его пьесам было поставлено и снято несколько спектаклей и фильмов, которые стали всесоюзно известными. Однако в 60-е годы этот человек резко меняет свою деятельность и начинает сочинять и исполнять песни сатирического толка. И мгновенно из недавнего любимца властей превращается в изгоя. Его выгоняют из всех творческих союзов, запрещают в театрах все его пьесы, а из титров фильмов, поставленных по его сценариям, вымарывают его фамилию. Не в силах смириться с этим, этот человек покидает Советский Союз. А спустя три года погибает при загадочных обстоятельствах в своей парижской квартире.

Александр Галич родился 19 октября 1918 года в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в семье служащих. Его отец был экономистом, мать работала в консерватории. Она была натура артистическая – увлекалась театром, училась музыке, и большинство ее увлечений передалось затем ее детям – Александру и Валерию (последний станет известным кинооператором, снимет такие советские кинохиты, как «Солдат Иван Бровкин», «Когда деревья были большими», «Живет такой парень» и др.).

В 1923 году семья Александра перебралась в Москву, в тот самый дом в Кривоколенном переулке, где когда-то жил поэт Веневетинов и где Пушкин читал своего «Бориса Годунова». Спустя три года Александр поступил в среднюю школу БОНО-24.

Благодаря матери Александр уже в раннем возрасте начал увлекаться творчеством – с пяти лет он учился играть на рояле, писать стихи. В восемь лет он стал заниматься в литературном кружке, которым руководил поэт Эдуард Багрицкий. В школе Александр учился на «отлично» и был всеобщим любимцем – кроме прекрасной игры на рояле, он хорошо танцевал, пел революционные песни, декламировал стихи. В 14 лет свет увидела его первая поэтическая публикация.

Окончив девятый класс десятилетки, Александр подает документы в Литературный институт и, к удивлению многих, поступает. Однако неуемному юноше этого мало, и он в те же дни подает документы еще в одно учебное заведение – Оперно-драматическую студию К. С. Станиславского, на драматическое отделение. И вновь, к удивлению родных и друзей, он принят. Чуть позже, когда совмещать учебу в обоих вузах станет невмоготу, Александр отдаст предпочтение театру и уйдет из Литинститута. Однако и в Оперно-драматической студии он проучится всего три года и покинет ее, так и не получив диплома. Причем поводом к уходу из студии послужит обида. Один из преподавателей студии, народный артист Леонид Леонидов, однажды дал ему для ознакомления его личное дело. И там, среди прочего, Александр прочел слова, написанные рукой Леонидова: «Этого надо принять! Актера из него не выйдет, но что-то выйдет обязательно!» Юного студийца эта фраза задела, и он ушел в только что открывшуюся студию под руководством Алексея Арбузова. Было это осенью 1939 года. А в феврале следующего года студия дебютировала спектаклем «Город на заре», который произвел большой фурор в театральной Москве.

Когда началась война, большинство студийцев ушли на фронт, а Галича комиссовали – врачи обнаружили у него врожденную болезнь сердца. Но в Москве он все равно не задерживается – устроившись в геологическую партию, отправляется на юг. Однако дальше Грозного их не пустили.

Как раз в эти дни в Грозном появляется на свет Театр народной героики и революционной сатиры (первые шаги на профессиональной сцене в нем делали артисты, впоследствии ставшие всенародно известными: Сергей Бондарчук, Махмуд Эсамбаев). По воле случая участником этого коллектива становится и Александр Галич. Именно там он впервые дебютировал как певец: стал исполнять песни под гитару. Песни были не просто фронтовые, а с местным колоритом. С фронта уже шли сообщения о чеченце капитане Мазаеве, о снайпере Ханпаше Нурадилове, и Галич в своих песнях прославлял их подвиги.

Однако в составе грозненского Театра народной героики Александр проработал недолго – до декабря. После того как он узнал, что в городе Чирчик под Ташкентом режиссер Валентин Плучек собирает арбузовских студийцев, он уезжает из Грозного.

В Чирчике устроилась и личная жизнь Александра – он полюбил юную москвичку, актрису Валентину Архангельскую (она была секретарем комсомольской организации театра, а Галич – ее заместителем). Молодые собирались там же расписаться, однако непредвиденное обстоятельство помешало им это сделать. Однажды они сели в автобус и отправились в ЗАГС. Чемоданчик с документами они примостили возле ног, а сами принялись целоваться. Продолжалось это всю дорогу, а когда молодые опомнились и собрались выходить, они внезапно обнаружили, что чемоданчика уже нет – постарались местные воры. Затею с ЗАГСом пришлось отложить до лучших времен. Спустя год на свет появилась дочь, которую назвали Аленой.

В 1944 году жена Александра уехала в Иркутск – работать в местном театре. Чуть позже вместе с дочерью за ней должен был отправиться и Александр (ему обещали место завлита), однако судьба распорядилась по-своему. Его мать внезапно заявила, что «не позволит таскать ребенка по „сибирям“, и запретила сыну уезжать из Москвы. И тот послушался. То ли потому, что слишком боялся матери, то ли по причине охлаждения к жене. Валентине же было сообщено, что, если она хочет жить с семьей, пусть немедленно возвращается в Москву – к мужу и ребенку (свекровь даже обещала первое время помогать им деньгами). Однако та рассудила по-своему и осталась в Иркутске. Так распался первый брак Александра. После чего весной 1945 года он женился во второй раз – на студентке сценарного факультета ВГИКа Ангелине Шекрот-Прохоровой. Тогда же он из Гинзбурга превратился в Галича (псевдоним был образован соединением звуков из разных слогов имени, отчества и фамилии – Гинзбург Александр Аркадьевич).

Первый большой успех пришел к Галичу в 1947 году, когда в Ленинграде состоялась премьера спектакля по его пьесе «Походный марш». Песня из этого спектакля, тоже написанная Галичем, – «До свиданья, мама, не горюй», – стала чуть ли не всесоюзным шлягером. Чуть позже состоялась еще одна триумфальная премьера творения Галича (в содружестве с драматургом Константином Исаевым) – комедии «Вас вызывает Таймыр».

В начале 50-х Галич был уже преуспевающим драматургом, автором нескольких пьес, которые с огромным успехом шли во многих театрах страны. Среди них «За час до рассвета», «Пароход зовут „Орленок“, „Много ли человеку надо“ и др. В 1954 году фильм „Верные друзья“, снятый по сценарию Галича (и его постоянного соавтора К. Исаева), занял 7-е место в прокате, собрав почти 31 миллион зрителей.

В 1955 году Галича принимают в Союз писателей СССР, а три года спустя и в Союз кинематографистов. Кстати, будущий комедиограф Леонид Гайдай начинал свой путь в кино именно с произведений Галича – сначала он снял короткометражку «В степи», а в 1960 году свет увидел фильм «Трижды воскресший», созданный на основе пьесы Галича «Пароход зовут „Орленок“.

Сценарии Галича, которые выходили в те годы из-под его неутомимого пера, тут же расхватывались режиссерами. Причем жанры, в которых работал Галич, были абсолютно разными. Например, в военной драме «На семи ветрах», снятой в 1962 году Станиславом Ростоцким, повествовалось о любви, опаленной войной, в комедии Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу» – о предприимчивой девушке – директоре ресторана, в детективе Николая Розанцева «Государственный преступник» – о поимке органами КГБ опасного преступника, повинного в гибели сотен людей в годы Великой Отечественной войны (за эту работу Галич был удостоен премии КГБ), в биографической драме «Третья молодость» – о великом русском балетмейстере Мариусе Петипа.

Между тем под внешним благополучием Галича скрывалась некая душевная неустроенность, которую он очень часто заливал водкой. На этой почве в 1962 году у него случился первый инфаркт. Однако даже после этого «звонка» Галич не распрощался с «зеленым змием». На совместных посиделках, которые он с женой посещал в те годы в домах своих коллег, он умудрялся напиваться даже под недремлющим оком своей Нюши. Та порой сетовала друзьям: «Я умираю хочу в уборную, но боюсь отойти, Саше тут же нальют, он наклюкается, а ему нельзя, у него же сердце!»

В начале 60-х в Галиче внезапно просыпается бард-сатирик, и на свет одна за другой появляются песни, которые благодаря магнитофонным записям мгновенно становятся популярными. Самой первой песней этого цикла была «Леночка» (о девушке-милиционере, в которую влюбляется некий заморский шах), написанная Галичем бессонной ночью в поезде Москва – Ленинград в 1962 году.

Как писал критик В. Фрумкин: «Александр Галич, пришедший в гитарную поэзию в начале 60-х, выступил со своей интонацией, которая еще решительнее порывала с интонационным наследием сталинских лет и опиралась на жанры, практически изгнанные из официальных сфер жизни, презираемые государственной эстетикой, – на фольклор преступного мира, уличную частушку, русско-цыганский пляс, на напевы и наигрыши исчезнувшего, но не забытого шарманочного репертуара, наконец, на русский эстрадный романс начала века (то, что окрестили „белогвардейской лирикой“), ярче всего воплощенный в творчестве Вертинского».

Хронологически цикл магнитофонных песен Галича начался «Леночкой», после которой появились и другие его песенные вирши. Среди них «Старательский вальсок», «У лошади была грудная жаба», «Тонечка», «Красный треугольник», «Аве Мария», «Караганда», «Ночной дозор», «Памяти Пастернака», «Баллада о Колчаке», «На сопках Маньчжурии», «Летят утки» и др.

Кстати, многие тогда удивлялись способности Галича писать диаметрально противоположные песни. Например, у него была песня про комсомол «Руку дай, молодость моя», а с ней спорила песня «Спрашивайте, мальчики, спрашивайте». Была лирическая песня «Дождик», а рядом – лагерная песня «Облака плывут, облака» и т. д.

К слову, эту особенность Галича в творческой среде многие осуждали. А режиссер Марлен Хуциев даже упомянул об этом в своем фильме «Июльский дождь». Там есть такой диалог: «Чьи это песни?» – «Это песни Коли Брусникина, художника. Днем он пишет картины в стиле Академии художеств типа „Комбайны вышли в поле“, а вечерами сочиняет такие песенки».

В марте 1968 года Галич выступил на фестивале песенной поэзии «Бард-68» в новосибирском академгородке. Исполнил там несколько песен – в том числе «Промолчи», «Памяти Пастернака» – и тут же был подвергнут властями публичной выволочке. Его вызвали на секретариат Союза писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол, внимательнее отнеситесь к своему репертуару. Но он не придал значения этому предупреждению: продолжал давать домашние концерты, которые расходились по стране в магнитофонных пленках. Одна из этих записей стала для Галича роковой.

В начале 70-х дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского выходила замуж за актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. После шумного застолья молодежь, естественно, стала развлекаться – сначала танцевать, затем слушать «магнитиздат»: Высоцкого, Галича. В какой-то из моментов к молодежной компании внезапно присоединился и отец невесты. До этого, как ни странно, он никогда не слышал песен Галича, а тут послушал… и возмутился.

Буквально на следующий день он поднял вопрос об «антисоветских песнях» Галича на Политбюро, и колесо завертелось. Галичу припомнили все: и его выступление в академгородке, и выход на Западе (в «Посеве») сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти до поры до времени закрывали глаза, а потом – после событий в Чехословакии в августе 68-го и дальнейших осложнений отношений с Израилем – решили больше спуску не давать. Кроме этого, власти не могли простить Галичу его открытой враждебности, когда он, будучи всячески обласканный властями, вдруг заделался диссидентствующим бардом, причем гораздо более злым и желчным, чем тот же Владимир Высоцкий. Поэтому либералы в «верхах» решили оставить на поле социальной бардовской песни одного Высоцкого, а Галича «зачистить». 29 декабря 1971 года его исключили из Союза писателей, а полтора месяца спустя и из Союза кинематографистов (Высоцкого, наоборот, в СК приняли).

После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие – он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным «негром» (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3 рубля за вход). Но денег – учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу, который родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам Киностудии имени Горького Софьей Войтенко, – все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией… в 60 рублей.

Власти не спускали глаз с Галича, причем помогали им это делать… друзья барда, которые доносили на него в КГБ. Например, одним из активных стукачей был известный актер (кстати, тоже еврей), который был дружен с Галичем еще со времен арбузовской студии, а в последующем снялся в нескольких фильмах по его сценариям (например, в «Вас вызывает Таймыр» и др.). В КГБ у этого человека было агентурное имя «Хромоножка» (об этом рассказала в одном из интервью дочь Галича Алена Архангельская, которая в начале 90-х имела возможность познакомиться в КГБ с делом своего отца).

Тем временем в 1974 году за рубежом вышла вторая книга песен Галича под названием «Поколение обреченных», что послужило новым сигналом для атаки на барда со стороны властей. Когда в том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: «Зачем вам виза? Езжайте насовсем». При этом КГБ пообещал оперативно оформить все документы для отъезда. И Галич сдался. 25 июня он навсегда покинул Советский Союз.

Путь Галича и его жены лежал в Вену. Оттуда они отправились во Франкфурт-на-Майне, затем в Осло. Там они прожили год, Галич читал в университете лекции по истории русского театра. Затем переехали в Мюнхен, где Галич стал вести на радиостанции «Свобода» передачу под названием «У микрофона Александр Галич». Наконец они переехали в Париж, где поселились в небольшой квартирке на улице Маниль. Там 15 декабря 1977 года и случилась трагедия.

В тот день в парижскую квартиру Галича доставили из Италии, где аппаратура была дешевле, стереокомбайн «Грюндиг», в который входили магнитофон, телевизор и радиоприемник. Люди, доставившие аппаратуру, сказали, что подключение аппаратуры состоится завтра, для чего к Галичам придет специальный мастер. Однако Галич не внял этим словам и решил опробовать телевизор немедленно. Благо жена на несколько минут вышла в магазин, и он надеялся, что никто не будет мешать ему советами в сугубо мужском деле. А далее произошло неожиданное. Мало знакомый с техникой, Галич перепутал антенное гнездо и вместо него вставил антенну в отверстие в задней стенке аппаратуры, коснувшись ею цепей высокого напряжения. Его ударило током, он упал, упершись ногами в батарею, замкнув таким образом цепь. Когда супруга вернулась домой, Галич еще подавал слабые признаки жизни. Когда же через несколько минут приехали врачи, было уже поздно – он умер на руках у жены.

Естественно, смерть (да еще подобным образом) такого человека, как Галич, не могла не вызвать самые противоречивые отклики в эмигрантской среде. Самой распространенной версией была гибель от длинных рук спецслужб: кто-то называл КГБ, кто-то – ЦРУ. Последняя версия выглядела более правдоподобно.

Дело в том, что в последний год Галич разочаровался в западной демократии и все чаще стал высказывать мысль, что готов вернуться в Советский Союз. Советские власти готовы были принять барда, чтобы использовать его в идеологической борьбе: Галич мог многое рассказать о западной жизни и разоблачить нравы, царившие там. Естественно, такой поворот событий не устраивал ЦРУ (кстати, радиостанция «Свобода» была одним из ее филиалов). И барда убрали.

Последним пристанищем Галича стала заброшенная женская могила на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в Париже. Девять лет спустя в эту же могилу легла и супруга Галича Ангелина Николаевна. Причем ее смерть тоже была трагической и тоже окутана туманом недомолвок. Согласно официальной версии, 30 октября 1986 года, будучи в подпитии, она заснула в постели с горящей сигаретой в руке. Возник пожар, в результате которого Ангелина Николаевна задохнулась от продуктов горения.

15 декабря – Михаил ЖАРОВ

Слава этого актера была огромной: при одном упоминании его имени люди сметали все барьеры и ограды, лишь бы прикоснуться к нему или увидеть хотя бы издали. В сталинском кинематографе это был чуть ли не единственный актер, кому дозволялось играть не только правильных героев, но и их антиподов – героев «с червоточиной». Однако даже отъявленных злодеев это актер играл так обаятельно, что зритель продолжал боготворить его даже в таком обличии.

Михаил Жаров родился 27 октября 1899 года в Москве. Его отец работал печатником в типографии, а мать была домохозяйкой. Первое время Жаровы жили в Большом Спасском переулке, а когда Мише исполнилось 5 лет, семья переехала на Самотеку. Там Жаров пошел в школу, встретил революцию и начало Гражданской войны.

Несмотря на то что в семье Жаровых никто из родителей не имел отношения к искусству, детей они старались воспитывать гармонично. По выходным вывозили отдыхать сына Мишу и дочь Лидию в Сокольники и на Воробьевы горы, посещали цирковые представления и выставки. В театр не водили, поскольку это было дорого, а денег у Жаровых всегда было в обрез. Однако и этих походов вполне хватило, чтобы дети Жаровых выросли образованными людьми: Михаил станет актером, а Лидия – художником-костюмером на «Мосфильме».

Театром Жаров увлекся в детстве, когда по воскресеньям стал посещать благотворительные показы спектаклей в знаменитом Театре Корша. За короткое время он пересмотрел там многие постановки: «Недоросля», «Ревизора», «Двенадцатую ночь», «Двух сироток» и другие спектакли. Однако об актерской профессии тогда еще не помышлял, поскольку надо было помогать отцу зарабатывать на пропитание. Поэтому, окончив высшее городское училище, Жаров устроился учеником наборщика в типолитографию Бахмана. Как было записано в его расчетной книжке: «Пятьдесят копеек в день на харчах отца».

Между тем, как ни трудна была жизнь, но все свободное время Жаров посвящал самообразованию. Ходил на лекции в епархиальный дом в Лиховом переулке, затем стал слушателем народного университета Шанявского. Однако в 16 лет Жаров случайно попал в массовку спектакля «Капитанская дочка» в театре Зимина, что на Большой Дмитровке, и окончательно решил, что станет артистом. Он записался в театр бессловесным статистом, гонорар которого составлял всего-лишь несколько копеек. И целых два года тянул эту унизительную лямку. Тогда же впервые снялся в кино: в фильме «Царь Иван Васильевич Грозный» сыграл крохотную роль молодого опричника (кстати, роль царя в нем сыграл Федор Шаляпин).

Осенью 1916 года Жаров решает идти учиться на актера. Он пробовал поступить сразу в несколько театральных училищ – в том числе при Малом театре и МХАТе, – но ни в одно из них не попал. В итоге ему пришлось вернуться в театр Зимина все в ту же бессловесную массовку.

В феврале 1917 года Жаров попадает в водоворот революционных событий и на время забывает о театре: записывается милиционером в народную дружину. Участвует в разоружении городовых, охраняет Государственную Думу. Однако потом в дело вмешивается мама Жарова, которая запирает сына под «домашний арест». После чего Жаров уходит из милиционеров и возвращается в Театр Зимина, но не в качестве актера, а в роли режиссера-администратора. Именно там его и застали события октября 17-го.

В те дни в Москве было по-настоящему жарко – шли бои между большевиками и представителями законной власти. Жаров выбрал сторону первых и записался добровольцем в дружину, которая стояла заставой в Камергерском переулке. Но длилось это недолго: в первую же ночь застава вступила в бой с противником и Жаров оказался в самом пекле побоища. Именно тогда он впервые в жизни увидел, как убивают людей. Это произвело на него такое сильное впечатление, что Жаров после этого слег и три дня провалялся в горячке. И в дружину больше не вернулся.

В 1918 году Жаров стал студентом Театра-студии художественно-просветительского союза рабочих организаций. Но через год руководитель студии Федор Комиссаржевский уехал в Англию и его детище было закрыто. После этого Жаров записывается в Передвижной фронтовой театр, где едва не умирает. Но не от шальной пули какого-нибудь белогвардейца, а от тифа, который свирепствовал в те годы по всей России. В течение девяти дней Жаров валялся в беспамятстве и был на волосок от смерти. Но судьба оказалась к нему благосклонна: он выздоровел.

Жаров вернулся в Москву и поступил в труппу Театра имени Сафонова. Играл почти каждый день: Тринкуло в «Буре» Шекспира, Лепорелло в «Каменном госте» Пушкина, в комедиях Мольера. Однако, несмотря на столь плотную занятость, жил Жаров в ту пору небогато: актерские ставки были небольшими. Поэтому, когда в стране наступил НЭП, Жаров стал параллельно выступать по ночам в частном кабаре «Не рыдай!», которое помещалось в двухэтажном флигеле в Каретном Ряду, близ сада «Эрмитаж». Он пел там куплеты, читал скетчи-диалоги.

В начале 20-х Жаров поступил в Театр РСФСР-I под руководством Всеволода Мейерхольда, где сразу же стал получать главные роли. Однако спустя пять лет Жарову стало неуютно в этом театре и он уезжает в провинцию: три года играет в Баку, затем один сезон в Казани. На рубеже 30-х Жаров возвращается в Москву и поступает в Реалистический театр. А потом семь лет играет у Таирова в Камерном театре. Именно тогда к нему и приходит слава. Правда, не в театре (там она придет к нему чуть позже, когда он сыграет Алексея в «Оптимистической трагедии» в паре с гениальной Алисой Коонен), а благодаря «великому звуковому» – кинематографу.

Как мы помним, свою первую роль в кино Жаров сыграл еще будучи подростком, в 1915 году. Потом, уже став профессинальным артистом, он снялся еще в нескольких немых фильмах, причем среди них было несколько, принадлежащих маститым режиссерам: Якову Протазанову (у него Жаров снялся в пяти картинах), Всеволоду Пудовкину, Борису Барнету, Льву Кулешову. Однако везде талантливому актеру перепадали сплошь одни эпизоды, из-за чего его так и звали – «актер окружения». Так продолжалось до 1930 года, когда режиссер Николай Экк, который работал с Жаровым в Театре Мейерхольда, приступил к съемкам первого советского звукового фильма «Путевка в жизнь», рассказывающего о борьбе с беспризорностью. В нем Жарову была предложена первая главная роль в жизни, но роль необычная: он должен был играть главного злодея – бандитского главаря Фомку Жигана. Услышав это, Жаров удивился: «Убийц играть мне еще никто не предлагал». На что режиссер ответил: «Потому и беру тебя, что ты не похож на жулика и убийцу». Именно эти слова и решили исход дела: Жаров согласился. Хотя на тот момент должен был сниматься у Юлия Райзмана в фильме «Земля жаждет» в роли честного комсомольца. Узнав о том, что Жаров променял эту роль на роль убийцы, Райзман обиделся на Жарова и прекратил с ним всяческое общение. Так и сказал: «Я освобождаю тебя и от картины, и от нашей дружбы!»

Когда фильм «Путевка в жизнь» вышел на широкий экран, он произвел настоящий фурор: зритель, особенно молодой, шел на него, что называется, рядами и колоннами. По сути, это был не только первый советский звуковой фильм, но и второй советский блокбастер после «Красных дьяволят». Он шел во всех кинотеатрах страны при неизменных аншлагах и даже в Большом зале консерватории. И что самое удивительное: наиболее популярным персонажем у молодежи стал именно злодей Фомка Жиган в блистательном исполнении Михаила Жарова. Песня Жигана «Нас на свете два громилы» стала чуть ли не молодежным шлягером, исполняемым под гитару во всех советских дворах и подворотнях. Жаров надолго превратился в кумира подростков и даже преступников. Сам актер узнал об этом случайно. Зашел в магазин за продуктами, а там у него малолетний воришка выкрал из кармана всю наличность. Но едва Жаров вышел из магазина, как к нему подошел вихрастый юноша, который извинился за своего коллегу и, вернув актеру деньги, сказал: «Извините моего напарника: своих, гад, не узнает».

Небывалый ажиотаж вокруг фильма сослужил ему в итоге плохую службу: в середине 30-х картину упрятали в запасники, опасаясь, что она пагубно влияет на молодежь. И снимать кино про уголовников в Советском Союзе с этого момента было запрещено.

Между тем роль Жигана надолго придала актерскому имиджу Жарова отрицательный оттенок. С этого момента его хоть и стали часто приглашать сниматься в кино, однако исключительно на роли злодеев или героев из разряда «с червоточиной». Таковых за последующие пять лет он переиграл достаточное количество: приказчик Кудряш в «Грозе», начальник строительства в «Трех товарищах», конторщик Дымба в «Возвращении Максима» и «Выборгской стороне» и т. д. Так могло продолжаться до бесконечности, если бы в 1936 году режиссер Иван Петров не пригласил Жарова в свою картину «Петр Первый» на роль Меншикова. За эту роль Жаров был удостоен своей первой Сталинской премии.

В первый раз Жаров женился рано – в 20 лет (в 1919 году). Он ездил на Деникинский фронт в составе агитпоезда и познакомился там с уроженкой Минска Диной, которая была на два года старше его. Он привез ее в Москву и привел к родителям. «Это – моя жена!» – заявил Жаров. Родители были в шоке, но перечить сыну не стали. В 1921 году у молодых родился сын Евгений. Однако их семейная жизнь продолжалась всего семь лет. В 1928 году Жаров влюбился в актрису Людмилу Полянскую и ушел из семьи. И опять жена оказалась старше Жарова – на этот раз почти на 20 лет.

Сначала Жаров и Полянская жили в коммуналке. Два раза у них рождались дети, но у обоих была трагическая судьба – они умерли младенцами из-за болезней. Однако и своего первенца Жаров тоже не забывал: Женя жил у его матери, и отец раз в неделю обязательно его навещал. Евгений потом станет артистом, а его дебют в кино состоится еще в подростковом возрасте: в фильме «Путевка в жизнь» он поет за кадром песню Жигана, которого играл Михаил Жаров.

Во время войны Жаров снимался не менее активно, чем в мирные годы, став самым снимаемым актером. Он тогда сыграл в восьми фильмах, причем это были совершенно разные по жанру картины. Среди них были три военные драмы («Оборона Царицына», «Секретарь райкома», «Во имя Родины»), три комедии («Воздушный извозчик», «Близнецы», «Беспокойное хозяйство»), одна историческая драма («Иван Грозный»), одна мелодрама («Актриса»).

За фильм «Оборона Царицына» Жаров удостоился своей второй Сталинской премии. А работа в картине «Воздушный извозчик» круто изменила личную жизнь актера – он влюбился в свою партнершу Людмилу Целиковскую, которая по праву считалась одной из самых красивых актрис советского кинематографа.

На тот момент Жаров был более полутора десятков лет женат на Полянской, однако, встретив Целиковскую, решил уйти из семьи. У них с Целиковской начался головокружительный роман, который продолжался в течение полутора лет. Жаров боялся потерять свою возлюбленную, которая была моложе его на 20 лет, и делал все возможное, чтобы они даже в кино снимались вместе. Так, когда в «Иване Грозном» не смогла сниматься Галина Уланова, именно Жаров уговорил Эйзенштейна взять на роль царицы Анастасии Целиковскую. Затем снял ее в главной роли в своем режиссерском дебюте – фильме «Беспокойное хозяйство».

Поскольку свою роскошную квартиру на Тверской Жаров оставил бывшей жене, они с Целиковской вынуждены были снимать номер в гостинице «Москва». Чуть позже переехали в небольшую квартиру, окна которой выходили на гостиницу «Астория». Однако именно там их идиллия и закончилась. Их соседом по дому оказался известный архитектор Каро Алабян, с которым у Целиковской довольно скоро случился роман. Жаров узнал об этом спустя некоторое время. И первым пошел на разрыв. Когда Целиковская вернулась из Ленинграда, куда ездила с Алабяном, Жаров поставил вопрос ребром. Целиковская во всем созналась, но попросила не выгонять ее из дому, поскольку на тот момент еще не могла воссоединиться с Алабяном. В итоге какое-то время Жаров и Целиковская жили вместе.

Произошедшее сказалось на здоровье Жарова. У него начались серьезные спазмы, он мучался бессонницей. Видя его состояние, руководство Малого театра, где он работал с 1938 года, отправило его летом 1949 года в санаторий на Истре. И именно там актеру суждено было встретить свою третью, и последнюю, супругу. Это была 18-летняя дочь знаменитого врача-кардиолога Майя Гельштейн, которая отдыхала в санатории вместе с родителями. Волею судьбы Жарова усадили в столовой за один стол с Гельштейнами, что и стало завязкой будущего романа.

Майя в то лето готовилась к экзаменам: она собиралась поступать в техникум учиться на художественного редактора. Девушка была настолько хороша собой, что на нее невозможно было не обратить внимания. Однако Жаров, видя ее юный возраст, никаких особых знаков внимания ей не оказывал. Когда спустя неделю Майе пришлось вернуться в Москву сдавать экзамены, она накупила в ближайшем киоске два десятка фотооткрыток Жарова и расставила их по всей квартире. В тот день она записала в своем дневнике: «Что мне делать? Я влюбилась в старого некрасивого артиста Жарова!..» Она была уверена, что знаменитый актер не обратил на нее никакого внимания. Несколько суток девушка прорыдала, а потом вернулась в санаторий, плюнув на свои переэкзаменовки. Катание на лодках и пикники возобновились. Во время одной из прогулок Жаров внезапно рухнул перед Майей на колени и заплакал: «Я знаю, что не должен вам это говорить, но я вас безумно люблю…» Следом заплакала и Майя. А через месяц Жаров сделал ей официальное предложение.

Когда Жаров пришел к родителям Майи просить руки их дочери, те, естественно, были в ужасе. Во-первых, из-за тридцатилетней разницы в возрасте, а во-вторых, как и подавляющее большинство зрителей, они считали Жарова человеком пьющим и ненадежным. Но актер умел убедить отца девушки в том, что он сумеет обеспечить достойную жизнь его дочери. Мужчины проговорили шесть(!) часов, после чего отец Майи сдался. И уже скоро убедился в правильности своего выбора. Когда в феврале 1953 года его арестовали по обвинению в космополитизме, Жаров бросился спасать своего тестя. И хотя это было делом опасным (каждый день ему звонили по телефону неизвестные и спрашивали: «Мойша, ты еще жив?», а в Малом театре его сняли с должности партийного секретаря), он не испугался. И даже взял к себе в дом родных Элиазара Марковича.

В последнем браке Жарова родились две дочери: Анна (1951) и Елизавета (1953).

В 1949 году Жарова удостоили звания народного артиста СССР. Однако четыре года спустя умер Сталин, и для Жарова наступили сложные годы: он угодил в немилость к новым правителям. По его же собственным словам: «В годы хрущевской оттепели нас окрестили как „любимцев сталинской эпохи“ и принялись изобличать: „ах вы, такие-сякие, жили не тужили, с культом не боролись, хватали ордена, лицедействовали на сценах перед Сталиным!“ Я отвечал: „Да, Сталин дважды аплодировал лично мне стоя. Только и после того я в любой момент мог закончить жизнь сидя“.

Как писал кинокритик М. Кушнирович: «Жаров был актером, сумевшим силой своего таланта приподнять себя над нормативными догмами тоталитарного искусства! Да, он был звездой сталинского кинематографа. Как и многие другие – талантливые и популярные. Но вот ведь какая штука: самыми популярными были тогда не те, кто наиболее отвечал плакатному типу, но те, в ком ощущалось больше стихийности, бесшабашной лихости, чисто житейской хватки и юмора – Крючков, Чирков, Алейников. И, конечно же, Жаров…»

В 50-е годы Жаров мало снимался (за все десятилетие он записал на свой счет только 6 фильмов), но зато плотно был занят на сцене Малого театра. Причем там он еще был и секретарем партийной организации, из-за чего нажил себе немало недоброжелателей. Одним из них был замечательный актер Борис Бабочкин, легендарный Чапаев. Вот что последний писал в своем дневнике в январе 1968 года:

«На собрании свирепствовал Жаров – вождь партийной организации, почти наш театральный Сталин… Его отношение ко мне колебалось много лет между хорошим и плохим. Неприязнь началась с „Браконьеров“. Он очень слабо играл в этой пьесе, которая была для меня такой счастливой. Актеры „Современника“ ходили меня смотреть в обязательном порядке. Мне потом рассказывали, что Ефремов ставил им мою игру в пример глубины и стиля и т. д.

Вот этого и не мог пережить Жаров, все делал, чтоб ввести на роль Адама Телегина, а так как я болел довольно много, то и сделали все, чтоб постепенно снять «Браконьеров» с репертуара. Кроме того, мне пришлось брать у Жарова рекомендации на поездки во Францию, Венгрию и Польшу, ездил я не как турист, и Жарова корежило от всего этого. Он сделал ставку на Симонова, а сам мечтал стать директором. И он знал о моем скептическом отношении к его художественно-административной деятельности…»

Однако именно тогда, в конце 60-х, случился новый взлет славы Жарова. Он сыграл роль доброго и мудрого участкового милиционера Федора Ивановича Анискина в фильме «Деревенский детектив» (1969). В этом непритязательном на первый взгляд фильме, где речь шла всего лишь о краже аккордеона у директора сельского клуба, Жаров сумел создать такой запоминающийся образ, что благодарный зритель тут же нарек его новым именем – Анискин. В итоге этого героя актер сыграет еще в двух фильмах: «Анискин и Фантомас» и «И снова Анискин». Сам актер по этому поводу шутил: мол, начав свою звездную карьеру в кино с роли бандита и убийцы Фомки Жигана, ему суждено было закончить ее ролью милиционера Анискина.

Со второй половины 70-х Жарова все чаще подводит здоровье. Сыграв в 1978 году в последний раз своего Анискина (в телефильме «И снова Анискин»), он практически исчезает из поля зрения широкой общественности. Болезни преследуют его одна за другой: бронхиты, гриппы, гастрит. Некогда плотный и упитанный, Жаров вдруг сильно похудел, теперь все пиджаки буквально висели на нем. Сам актер был убежден, что у него рак. В конце 1981 года Жарова в очередной раз положили в Кремлевскую больницу.

Буквально до последних дней Жаров продолжал веселить больных. Близкие говорили ему: «Михаил Иванович, ложитесь в нормальную больницу, здесь не вылечат». На что он реагировал очень бурно: «Не сметь так говорить! Как вы можете не доверять врачам?!»

Но несмотря на лечение, загадочные боли в боку усиливались. В итоге перитонит у Жарова обнаружили слишком поздно… 14 декабря 1981 года Жаров попросил свою жену: «Майечка, ты не приходи ко мне пока, все равно через пару дней домой…» Однако на следующее утро великого актера не стало.

По словам его дочери Анны: «Папа всегда страшно за нас боялся. Переживал, что оставит семью неустроенной, что мы без него пропадем. Соглашался на любые роли в кино, на все, что предлагали, концерты давал – словом, работал на износ. Он считал нас совершенно беспомощными, да это, честно говоря, так и было… Помню, я пошла в гастроном, где папа обычно брал заказы. Стоит за прилавком такая крепенькая продавщица и шушукается с подружкой. Подошла моя очередь, она мне очень спокойно говорит: „Жаров здесь заказы не берет, с тех пор как умер“. Это было на девятый день после папиной смерти…»

16 декабря – Григорий АЛЕКСАНДРОВ

Этот человек принадлежал к плеяде выдающихся советских кинорежиссеров, чья слава пришлась на такие романтичные и в то же время суровые сталинские годы. Он был одним из немногих режиссеров в советском кино, кто успешно перенял опыт голливудских мастеров и выпестовал первую звезду звукового советского кинематографа – Любовь Орлову. Женившись на ней, он всю свою жизнь посвятил воспеванию ее таланта и красоты, сняв специально под нее девять фильмов, из которых пять стали классикой советского кинематографа.

Григорий Александров родился 23 января 1903 года в Екатеринбурге. В своей автобиографии Александров написал, что его отец, Василий Григорьевич Мормоненко, был горнорабочим, но это была неправда, написанная в угоду времени. На самом деле отец будущего знаменитого кинорежиссера был состоятельным человеком – хозяином большой гостиницы и ресторана «Сибирь», который находился в нескольких шагах от печально известного дома Ипатьева, где в 1918 году расстреляли царскую семью.

Свои творческие изыскания Александров начал в 12 лет, когда отец, видя склонность сына к искусству, определил его работать в музыкальный театр. Шустрый мальчик работал где придется: рассыльным, помощником бутафора и осветителя. Мечтать о большем не приходилось. Однако с победой Октябрьской революции в городе стали открываться всевозможные курсы по обучению молодежи, чем Александров немедленно воспользовался – поступил на курсы режиссеров рабоче-крестьянского театра при Екатеринбургском губпрофсовете. Именно тогда он познакомился со своим будущим коллегой, знаменитым кинорежиссером Иваном Пырьевым. Тот был на год старше Александрова, но уже успел повоевать на фронтах Первой мировой войны и с гордостью носил на груди Георгиевский крест. Он так же, как и Александров, был горячо влюблен в театр, и поэтому в июле 1919 года, как только город освободили от белогвардейцев, они вдвоем принялись налаживать художественную самодеятельность в клубе ЧК.

Между тем по окончании курсов Александрова послали руководить фронтовым театром. Так будущий режиссер попал в революционную III армию, которая вела тяжелые бои с Колчаком. В тамошнем театре Александрову довелось осуществить свои первые режиссерские работы. В те времена все было очень просто: ночью писали пьесу, днем ее ставили, вечером играли спектакль.

В декабре 1920 года в губнаробразе организовался театральный отдел, и Александрова взяли туда инструктором. Причем ему пришлось курировать тот самый городской театр, в котором некогда довелось работать рассыльным. Однако на этом посту Александров пробыл недолго. Летом 21-го в Екатеринбург на гастроли приехала студия Художественного театра, и у Александрова, под впечатлением их выступлений, возникает идея отправиться в Москву учиться искусству. Вместе с ним в столицу отправился и его друг Иван Пырьев.

Поскольку ни у кого из путешественников родных и даже знакомых в Москве не было, шансы на то, что их поездка завершится успехом, были мизерные. Единственная надежда была на рекомендательное письмо поэта Райского, которое тот адресовал Максиму Горькому. Именно это письмо и помогло юношам закрепиться в столице. Горький позвонил знакомому театралу, и тот приютил юношей. Так начались скитания Александрова и Пырьева по всевозможным студиям и театрам. В конце концов они оказались в Первом рабочем театре Пролеткульта. Именно там осенью 1921 года произошла первая встреча Александрова и Сергея Эйзенштейна, который работал в театре художником и заодно преподавал биомеханику, изобретенную Мейерхольдом для тренировки актеров.

Как гласит легенда, первая встреча двух знаменитых в будущем режиссеров ознаменовалась… дракой. А поводом к ней стала краюха хлеба, которая в то голодное время ценилась на вес золота. Каждый из служащих театра приходил на работу со своей краюхой и старался съесть ее не сразу, а растягивая это удовольствие до конца дня. Но сил справиться с голодом хватало не каждому. И вот однажды Александров не удержался и съел свою краюху в один присест. А когда наступило время ужина, попытался «наложить лапу» на краюху Эйзенштейна. В итоге молодые люди сцепились друг с другом как львы и только вмешательство посторонних прекратило драку. А затем произошло неожиданное. Когда Эйзенштейн узнал, что его обидчик толком не ел уже два дня, он без всяких слов разломил свою краюху напополам и протянул половину Александрову. С этого момента и началась их дружба.

В 1924 году Эйзенштейн принимает решение уйти из театра в кинематограф, и вместе с ним туда уходит и Александров. Их первый совместный фильм назывался «Стачка», в котором речь шла о политической стачке 1902 года в Ростове-на-Дону. Это был один из первых идеологических советских фильмов, где сюжет строился не на салонных интригах и любовном «треугольнике», а на классовом конфликте рабочих и капиталистов. Причем снят он был столь новаторски, что даже бывалые киношники были в шоке: вместо привычного хеппи-энда, счастливого конца, в «Стачке» фигурировал расстрел казаками забастовщиков. Чтобы придать этому эпизоду особый драматизм, Эйзенштейн вмонтировал в него кадры, отснятые на настоящей бойне, где убивают быков, отрубают головы баранам.

«Стачка» была тепло встречена зрителем, что убедило авторов фильма в правильности выбранного ими пути. И спустя год, в 1925 году, Эйзенштейн и Александров снимают фильм, которому суждено стать шедевром кинематографа, – «Броненосец „Потемкин“. Когда тридцать лет спустя, в 1958 году, на Всемирной выставке в Брюсселе будет проводиться международный опрос кинокритиков, именно этот фильм возглавит список из 12 лучших картин всех времен и народов.

Со своей первой женой Александров познакомился в начале 20-х годов в театре. Это была молодая актриса Ольга Иванова. Их роман был скоротечным: они встречались всего лишь пару месяцев, после чего поженились и поселились в старинном двухэтажном особняке, когда-то принадлежавшем герою 1812 года генералу Апраксину. В нем молодожены занимали две комнаты в общей квартире на втором этаже. Именно там 19 мая 1925 года у них родился сын, которого назвали Дугласом. Выбор столь странного для России имени был не случаен. В те дни в Советском Союзе гостили знаменитые американские актеры Дуглас Фербэнкс и Мэри Пикфорд, творчество которых чрезвычайно нравилось и Александрову, и его жене. И они решили: если у них родится сын, то они назовут его Дугласом, если дочь – Мэри. Родился мальчик.

До 1929 года Александров и Эйзенштейн сняли еще три фильма: «Октябрь» (1927), «Генеральная линия» (1928) и «Старое новое» (1929). После чего оба режиссера и оператор Эдуард Тиссэ отправились в Европу, чтобы набраться там недостающего кинематографического опыта в области звукового кино. С собой они прихватили «Броненосец „Потемкин“, чтобы показать его на европейских экранах. В течение года друзья путешествовали, посетив несколько стран: Германию, Швейцарию, Францию. В Париже к ним внезапно приехал глава голливудской кинокомпании „Парамаунт“ Джесси Ласки и предложил им посетить Голливуд. Отказаться от такого предложения было равносильно самоубийству (тем более, что эта идея давно витала в головах Александрова и Эйзенштейна), поэтому друзья тут же согласились. И в мае 1930 года они приехали в Америку.

Гостей из загадочного Советского Союза встретили радушно, поскольку всем было интересно познакомиться с самыми талантливыми представителями только что народившегося рабоче-крестьянского государства. Сам Чарли Чаплин пригласил гостей к себе на виллу и устроил там роскошный обед. Кроме этого, свое почтение вновь приехавшим выразили такие звезды мирового кинематографа, как Дуглас Фербэнкс, Грета Гарбо, Марлен Дитрих и др.

В Америке троица пробыла почти два года. У руководства «Парамаунта» были большие виды на советских режиссеров, однако снять совместное кино им так и не удалось – они не сошлись во взглядах. Например, американцы хотели, чтобы троица сняла фильм по сценарию «Тайны Кремля» про интриги в советском руководстве, но получили категорический отказ – в таком случае дорога назад троице была бы заказана. После этого Эйзенштейн предложил американцам экранизировать «Американскую трагедию», но теперь уже отказались хозяева. Поскольку прекрасно понимали, что великий Эйзенштейн и его коллеги снимут талантливое кино, но это кино будет обличать капиталистическую Америку. Поэтому единственное, что успела сделать троица за эти годы, – снять сотни километров пленки о Мексике (позднее эти съемки войдут в фильм Александрова «Да здравствует Мексика!»).

Когда Александров вернулся в Москву, его семья распалась. Пока он отсутствовал, Ольга Иванова увлеклась актером Борисом Тениным, и, едва ее муж вернулся на родину, она сообщила ему об этом. Тогда многие в кинематографической среде сочувствовали Александрову, считая его неудачником: он съездил в Америку, где ничего не снял, да еще вдобавок его бросила молодая жена. Однако уже через год мнение об Александрове изменилось до наоборот: он не только вернулся в кинематограф, но и нашел себе новую жену, которая своей славой затмит прежнюю. И Ольга Иванова уже будет жалеть, что ушла от Александрова буквально накануне его триумфа.

Новой избранницей Александрова стала 31-летняя актриса МХАТа Любовь Орлова. Она блистала в главной роли в спектакле «Перикола», и Александров специально отправился в театр, чтобы взглянуть на талантливую актрису. И в итоге оказался буквально очарован ею. После чего практически сразу предложил ей главную роль в своем новом фильме «Веселые ребята».

Это был первый советский мюзикл, идея которого пришла в голову Александрову благодаря Сталину. К тому времени творческие пути Александрова и Эйзенштейна разошлись, и Александров мечтал о самостоятельной постановке, где в титрах его имя блистало бы в гордом одиночестве, а не вкупе с именем Эйзенштейна. Александров долго размышлял над тем, какое кино снимать в качестве своего самостоятельного дебюта, как вдруг ему на помощь пришел Сталин. Встретившись с Александровым на квартире Горького, вождь внезапно обронил фразу о том, что «советскому народу как воздуха не хватает кинокомедий». И Александрова осенило: он должен снять комедию, да еще музыкальную! Это будет первым советским мюзиклом, который переплюнет даже те, что он видел во время своей поездки по Европе. Так на свет родилась комедия «Веселые ребята», которая стала настоящей сенсацией проката 1934 года. Несмотря на то что критика приняла картину прохладно, а то и враждебно, рядовой зритель был от нее в восторге. И «Веселые ребята» стали одним из самых кассовых фильмов советского кинематографа, встав в один ряд с такими кинохитами, как «Красные дьяволята», «Путевка в жизнь» и «Чапаев».

До начала 40-х годов творческий тандем Григорий Александров – Любовь Орлова явил зрителю еще три фильма, каждый из которых стал сенсацией: «Цирк», «Волга-Волга», «Светлый путь». Это было кино, одухотворенное талантом его создателей, которые пребывали в исключительном положении – они были влюблены друг в друга, и эта любовь благотворно влияла на их творчество. В такой же ситуации находилась еще одна знаменитая кинематографическая пара: Иван Пырьев – Марина Ладынина. Их семейный и творческий тандем сложился одновременно с тандемом Александров – Орлова и тоже выдавал «на-гора» один кинематографический шедевр за другим. Обидным было только одно: эта слава развела двух некогда близких друзей в разные стороны и сделала конкурентами в погоне за местом возле трона кремлевского вождя.

Оба режиссера весьма ревностно относились к успехам друг друга и делали все от них зависящее, чтобы перегнать друг друга в званиях, наградах и достатке. Поначалу в этом споре лидировал Александров, который еще в 1935 году удостоился от Сталина ордена Красной Звезды. Причем это был боевой орден, который творческим работникам в общем-то не полагался. Но Сталин вручил его Александрову не за его успехи в кино, а за смелость: в 1927 году Александров и Эйзенштейн не побоялись вырезать из своего фильма «Октябрь» эпизоды с участием Троцкого, что приравнивалось к подвигу – Троцкий в те годы был еще в фаворе.

В 1938 году Александров сумел сразить Сталина еще раз: сняв фильм «Волга-Волга», который стал настольным фильмом вождя – тот смотрел его несколько десятков раз и знал все реплики персонажей наизусть. Однако с начала 40-х в негласном споре Александрова и Пырьева последний стал брать верх. Один за другим Пырьев снимает фильмы, каждый из которых удостаивается Сталинской премии. В итоге за десять лет Пырьев становится лауреатом Сталинской премии шесть раз, в то время как Александров всего лишь дважды. Зато звание народных артистов СССР Александров и Пырьев получают одновременно – в 1948 году. В те годы их слава была в самом зените: Пырьев только что снял фильм «Сказание о земле Сибирской», Александров – «Весну».

В отличие от Пырьева, в котором всегда жила руководящая жилка, Александров чурался любой административной должности. Но он любил педагогику. Еще в конце 20-х он преподавал в Государственном кинотехникуме (будущий ВГИК), после чего ушел в режиссуру. Но в 1951 году он вновь вернулся к преподавательской деятельности во ВГИКе, уже в звании профессора. А год спустя над головой Александрова сгустились тучи. Его сын Дуглас, будучи студентом сценарного заочного факультета ВГИКа, работал переводчиком в «Интуристе» и был арестован МГБ по обвинению в низкопоклонстве перед Западом. В тюрьме у него стали выбивать показания, что его отец – американский шпион. Однако Дуглас родителя не оговорил, хотя имя свое поменял – стал Василием. В тюрьме у него случился первый инфаркт.

Видимо, чтобы избежать упреков в своей политической отстраненности, Александров в 1954 году вступил в КПСС. И его тут же сделали профессором кафедры литературы и искусства Академии общественных наук при ЦК КПСС. Вместе с женой Александров разъезжает по миру, всем своим видом демонстрируя торжество советской демократии. В личных друзьях кинозвезд числятся многие мировые знаменитости, в частности Чарли Чаплин. Однако в самом СССР, в киношной тусовке, у этой «звездной» пары практически нет настоящих друзей. Может быть, поэтому все встречи Нового года они предпочитали проводить вдвоем. Проходили они одинаково: за десять минут до боя курантов супруги выходили из ворот своей дачи во Внукове на улице Лебедева-Кумача, 14, поздравляли друг друга, целовались и молча стояли, держась за руки. Затем гуляли по парку.

Между тем после смерти Сталина многие кинорежиссеры оказались в растерянности, не зная, как выразить себя в новом времени. Кино монументальное уходило в прошлое, уступая место новому кинематографу – более приземленному, чувственному. И Александров, сняв за год до ухода Сталина биографический фильм «Композитор Глинка», вынужден был взять паузу, чтобы понять, как и что творить в новых реалиях. Однако эти размышления ни к чему позитивному не привели. В 1958 году Александров вернулся в режиссуру, сняв экспериментальный фильм в жанре музыкального обозрения «Человек человеку», который в прокате провалился.

Два года спустя Александров снял фильм «Русский сувенир», который был прохладно встречен простым зрителем, но еще сильнее возмутил либеральную критику (по нему прошелся даже сатирический журнал «Крокодил»). Либералов возмутил сюжет картины: в нем речь шла о том, как иностранные туристы приезжают в Советский Союз и восторгаются его успехами. Критика обвинила Александрова в чрезмерном приукрашивании действительности, чуть ли не в возрождении сталинских традиций в кинематографе (дескать, такой же лакировщик, как и Пырьев в «Кубанских казаках»). Александров и в самом деле снимал рекламный ролик, однако делал он это искренне, поскольку считал, что зрителям (как советским, так и зарубежным) надо показывать в кино хорошее, а не плохое.

Между тем кампания против Александрова была столь масштабной, что в защиту режиссера вынуждены были выступить многие деятели науки и культуры, которые стояли на тех же позициях, что и он. В «Известиях» появилось письмо в поддержку Александрова за подписями Петра Капицы, Дмитрия Шостаковича, Сергея Образцова, Юрия Завадского и Сергея Юткевича. Нападки на Александрова прекратились, однако снимать после этого он практически перестал, что стало поводом к тому, чтобы многие решили – Александров как режиссер кончился.

Однако без дела знаменитый режиссер не остался. В 1959 году вместе с одним из старейших деятелей «Мосфильма» Г. Харламовым Александров организовал на студии одно из первых объединений – Первое. И уже за первые годы существования этого объединения в его стенах родилось сразу несколько шедевров: «Судьба человека» (1960) Сергея Бондарчука, «Сережа» (1962) Георгия Данелии и Игоря Таланкина, «Иваново детство» (1962) Андрея Тарковского. Чуть позже это объединение было переименовано: оно стало называться «Время» (в 1972 году его возглавил Сергей Бондарчук).

Это объединение в киношных кругах считалось патриотическим, поскольку объединяло людей, которые с опаской относились к тем либеральным новациям, которые внедрялись в творческой среде в годы хрущевской «оттепели». Например, среди кинематографистов тогда особенно модным было переносить на советскую почву традиции западного кинематографа. По этому поводу Г. Александров писал:

«Не может не огорчать то обстоятельство, что некоторые кинематографисты хотят быть новаторами, не изучив, не освоив опыта предшествующих поколений мастеров советского кино. А без знания прошедшего нельзя увидеть будущее. На пустом месте не возникает „большое кино“. И вот, пропустив мимо глаз наследие, прогрессивные, революционные традиции отечественного киноискусства, берут в качестве учителей и наставников мастеров буржуазного кино, забывая, не сознавая, что сформировавшиеся традиции, эстетические принципы сохраняют значение по сей день. Не понимая пагубности, аморальности подобного пути, некоторые наши сценаристы и режиссеры в погоне за модной новизной, в подражаниях новациям западных художников готовы предать забвению принципы социалистического реализма. Они в контраст к революционному пафосу созидания и жизнеутверждения сосредотачивают внимание на прозе жизни, любовании обывательщиной в разных ее проявлениях. Нельзя забывать, что всякое подражание – это не сотворение нового, а повторение. Настоящий художник – это первооткрыватель…»

Подобная позиция Александрова, которую он никогда не скрывал и отстаивал на всех съездах и пленумах, вызывала ярое неприятие у либералов-западников, коих в советском кинематографе в 50—60-е годы развелось несметное количество. Любого, кто пытался в открытую говорить о патриотизме, о любви к социалистической Родине, они за глаза называли ретроградом, а то и сталинистом (к последним был причислен и Александров за то, что его фильмы нравились вождю всех народов). На все эти нападки сам режиссер отвечал следующим образом:

«Молодых часто ловят на дешевую приманку идеи „самовыражения“. Дескать, советские кинематографисты – государственные служащие и им не дано выражать себя, их роль – выражать государственные директивы. Кого как, а меня не смущает эта провокация. Государство – это мы. Так по Ленину. Я – частица государства. Я всегда мог выразить себя и в работе над героико-революционными картинами, и в комедиях, потому что меня вдохновляют и увлекают идеалы коммунизма. Что же касается государственных директив, то они есть не что иное, как выражение потребности развития общественного организма, требований народа…»

После событий в Чехословакии в августе 1968 года, когда в среде советской творческой интеллигенции произошел раскол (одни осудили эту акцию, другие поддержали), Александров был среди последних. Что, естественно, только увеличило число его недоброжелателей. Особенно они активизировались в начале 70-х, когда Александров не только решил вернуться в режиссуру, но затеял снимать фильм под патронажем… КГБ. Это был фильм «Скворец и Лира», посвященный работе советских разведчиков в годы войны и в последующие десятилетия. Главную женскую роль в фильме вновь должна была исполнять супруга Александрова Любовь Орлова.

Съемки фильма проходили тяжело. Сценарий был запущен в производство еще до чехословацких событий (весной 68-го) и продвигался к своему экранному воплощению долго – почти два года. Тормозили его как сами кинематографисты (недоброжелатели Александрова), так и чекисты, которые тоже вели себя странно: то поддерживали проект, то начинали в нем сомневаться. Например, в начале 1970 года, когда сценарий наконец был принят и все было готово к съемкам, КГБ проект остановил, сославшись на трудности международного характера. Дело в том, что шеф КГБ Юрий Андропов установил тайный канал с руководством ФРГ, а фильм мог осложнить отношения с этой страной (советские разведчики в нем действовали на территории ФРГ). Дело дошло до того, что КГБ распустил прежнюю группу сценаристов и назначил нового режиссера – А. Лапшина, недавнего выпускника ВГИКа.

В мае 1971 года новый вариант сценария был готов и отправлен для ознакомления зампреду КГБ Семену Цвигуну, который в отличие от либерала Андропова придерживался державных позиций (именно в объединении «Время» будут экранизированы романы Цвигуна о партизанском движении). Однако даже после этого съемки начались только спустя полтора года – в ноябре 1972 года. Они продолжались ровно год. Однако в итоге фильм на экраны так и не вышел. Почему?

На этот счет существуют разные версии. По одной из них, руководство Госкино сочло фильм настолько беспомощным в художественном плане, что предпочло спрятать его на «полку», чтобы не дискредитировать звездную чету Григорий Александров – Любовь Орлова. Согласно другой версии, фильм запретил Андропов все по той же причине – чтобы не портить отношения с ФРГ в момент «разрядки». Вторая версия выглядит более убедительно, учитывая ту ненависть, которую вызывал у либералов Александров.

Судя по всему, именно эта история стала одной из причин ухудшения здоровья у Орловой – у нее начался рак поджелудочной железы. В январе 1975 года выдающаяся актриса скончалась. Спустя три года Александров потерял и своего единственного сына: Дуглас Александров умер от инфаркта 1 сентября 1978 года на 54-м году жизни. Вскоре после этого Александров женился на вдове своего сына Галине Крыловой. Эта женитьба буквально всколыхнула киношную общественность – многие посчитали это кощунством. На самом деле все объяснялось достаточно прозаично: Александров не привык жить один и после смерти Орловой за ним ухаживала именно Крылова: готовила ему еду, стирала, печатала его дневники. И, делая ей предложение, Александров хотел отблагодарить женщину, сделав ее своей наследницей. Возможно, ему еще не давала покоя мысль, что в свое время он многого не сделал для своего сына.

Союз Александрова и Крыловой просуществовал ровно пять лет и распался со смертью Александрова. Знаменитый режиссер ушел внезапно. В декабре 1983 года он лег на очередное обследование в Кремлевку, которое не сулило ничего плохого. Поэтому Крылова решила на несколько дней съездить в Ташкент по служебной необходимости. Однако у Александрова внезапно обнаружили инфекцию в почках, врачи попытались его спасти, но было уже слишком поздно. 16 декабря режиссер скончался. Похоронили Александрова на Новодевичьем кладбище рядом с могилой его жены Любови Орловой. И в те дни, когда Москва прощалась с выдающимся кинорежиссером, на экранах страны вот уже несколько месяцев шел последний фильм Григория Александрова – документальная лента «Любовь Орлова».

18 декабря – Александр ТВАРДОВСКИЙ

В Советском Союзе имя этого человека знали все от мала до велика. На его произведениях выросло не одно поколение советских людей, его книги были в любой, даже самой маленькой и отдаленной от центров сельской библиотеке. За свою приверженность коммунистическим идеалам этот человек был удостоен множества правительственных наград: он трижды был лауреатом Сталинской премии, по одному разу удостаивался Ленинской и Государственной премий СССР. Однако в годы хрущевской «оттепели» он стал одной из ключевых фигур либерального движения в стране и на этом поприще снискал себе не меньшую славу, чем поэтического.

Александр Твардовский родился 21 июня 1910 года на хуторе Загорье под Смоленском. Его отец работал кузнецом и был человек незаурядный. Тяжким трудом он сумел скопить небольшую сумму денег, которой едва хватило, чтобы сделать первый взнос в банк и купить в рассрочку болотистый участок земли в десять десятин. Как писал позднее сам Александр Твардовский: «В жизни нашей семьи бывали изредка просветы относительного достатка, но вообще жилось скудно и трудно и, может быть, тем труднее, что наша фамилия в обычном обиходе снабжалась еще шутливо-благожелательным или ироническим добавлением „пан“, как бы обязывая отца тянуться изо всех сил, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать это. Между прочим, он ходил в шляпе, что в нашей местности было странностью и даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за этого случалось бегать босиком до глубокой осени…»

Любовь к литературе привил Твардовскому тоже отец. Он был человек грамотный, и книги в их доме занимали особое место. Вечерами отец усаживал всю семью за столом и вслух читал им разные книги. Так, благодаря отцу, Александр впервые услышал «Полтаву» и «Дубровского» Пушкина, «Тараса Бульбу» Гоголя, стихотворения Лермонтова, Некрасова и других известных поэтов.

Писать стихи Александр начал, когда ему еще не было и десяти лет. Поводом к тому послужил приезд в их дом дальнего родственника по материнской линии – хромого гимназиста, который прочел по просьбе отца Твардовского стихотворение собственного сочинения под названием «Осень». Этот случай впервые натолкнул Александра на мысль о том, что стихи можно сочинять самому. И он вскоре взялся за перо. По его же словам:

«Стихи писать я начал до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная всех букв алфавита и, конечно, не имея понятия о правилах стихосложения. Там не было ни лада, ни ряда – ничего от стиха, но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого – и лада, и ряда, и музыки, – желание родить их на свет, и немедленно, – чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу…»

Родители Александра по-разному отнеслись к увлечению сына. Отцу это было лестно, но из книг он знал, что писательство не сулит больших выгод, что писатели бывают и не знаменитые, безденежные, живущие на чердаках и голодающие. Мать же, видя приверженность сына к литературному творчеству, чуяла в ней некую печальную предназначенность его судьбы и жалела его.

Когда Твардовскому исполнилось 14 лет, летом 1924 года, он стал посылать небольшие заметки в редакции смоленских газет. Писал о неисправных мостах, о комсомольских субботниках, о злоупотреблениях местных властей и т. п. Изредка эти заметки печатались, что придавало юному автору вдохновения и сил для новых произведений. Тем более что первая же публикация подняла авторитет Твардовского в глазах односельчан на значительную высоту. С этого момента к нему косяком потянулись земляки: с жалобами, с предложениями написать о том-то и том-то, «протянуть такого-то в газете». Чуть позже Твардовский отважился послать в газету и свои стихи. И одно из них – под названием «Новая изба» – было практически сразу напечатано в газете «Смоленская деревня». Начиналось оно так:

Пахнет свежей сосновой смолою,
Желтоватые стены блестят.
Хорошо заживем мы весною
Здесь на новый, советский лад.

Окрыленный этим успехом, Твардовский собрал с десяток своих стихотворений и отправился в Смоленск к поэту Михаилу Исаковскому, который тогда работал в редакции газеты «Рабочий путь». Тот принял юношу приветливо, прочитал его вирши и сообщил, что готов послать их в набор немедленно. После чего вызвал художника, чтобы тот нарисовал портрет Твардовского для публикации его в газете вместе с подборкой стихов.

В 1928 году Твардовский закончил сельскую школу и, преисполненный мечтой с ходу покорить литературный мир, отправился за лучшей долей в Смоленск. Однако поначалу молодого человека ждали на этом пути отнюдь не лавры. Он не смог устроиться на работу, поскольку никакой специальности у него не было, не сумел поступить ни в один из институтов. Единственным средством к существованию стало для него литературное творчество, которое приносило ему пусть копеечный, но заработок. На него он мог купить себе хлеб с молоком, а остальные деньги уходили на оплату жилья. Сам Твардовский прекрасно понимал незавидность такого положения, но отступать ему было некуда – вернуться в деревню он не мог, поскольку было стыдно перед земляками, которые долгое время считали его главной достопримечательностью своей деревни, будущей знаменитостью.

После того как в 1929 году в журнале «Огонек» были напечатаны стихи Твардовского, он решил попытать счастья в столице. Но вышло примерно то же самое, что со Смоленском: работы в Москве Твардовский не нашел и денег от литературных заработков едва хватало, чтобы перебиваться с хлеба на воду и слоняться по съемным комнатам в убогих коммуналках. Как вспоминал позднее сам поэт: «Врут, когда говорят, что молодость всегда прекрасна. Я с горечью вспоминаю свою молодость: как худо мне приходилось…»

Промучившись таким образом несколько месяцев, Твардовский зимой 1930 года вернулся в Смоленск с твердым намерением идти учиться. Он поступил в педагогический институт. Причем без вступительных экзаменов, но дав честное слово, что за год он изучит и сдаст все предметы за среднюю школу. В итоге Твардовский не только выполнил свое обещание, но и в первый же год догнал своих однокурсников.

Между тем начало 30-х принесло в дом Твардовских несчастье: был раскулачен отец поэта Трифон Гордеевич. Для Александра это было шоком, поскольку тот считал своего отца не кулаком, а справным крестьянином, добившимся благосостояния честным трудом. К тому же он знал, что отец с радостью принял новую власть. Однако это не спасло главу семейства от ареста, который вполне мог быть организован односельчанами, давно завидовавшими благополучию Твардовских. В итоге всю их семью выслали из родной деревни на Урал.

Александр тяжело переживал участь своих родителей, однако помочь им ничем не мог. Он продолжал оставаться убежденным комсомольцем и верил, что, несмотря на все перегибы и ошибки, в стране происходят позитивные процессы. Отец Твардовского много позже вспоминал об одном случае, который характеризует поэта не с самой лучшей стороны. Трифон Гордеевич вместе с младшим сыном Павлом бежал из ссылки и приехал в Смоленск к Александру. Надежда у отца была одна: что сын приютит Павла у себя. Но эта надежда не оправдалась. Александр встретил их холодно и сказал фразу, которая болью отозвалась в душе отца: «Помочь могу только в том, чтобы бесплатно доставить вас туда, где вы были!»

В качестве корреспондента различных газет Твардовский часто ездил в колхозы, собирал материал, писал статьи и рассказы. Тогда же, в самом начале 30-х, он написал сразу две поэмы, где с восторгом отзывался о переменах, происходивших в стране. Одну из этих поэм – «Путь к социализму» – даже напечатали в журнале «Молодая гвардия» по рекомендации самого Эдуарда Багрицкого. Однако впоследствии Твардовский назовет эти поэмы неудачными, ошибками юности. По его словам, «эти стихи были как езда со спущенными вожжами, утрата ритмической дисциплины стиха, проще говоря, не поэзия».

Гораздо благожелательнее Твардовский отнесся к другим своим стихам – лирическому циклу «Сельская хроника», с которого Твардовский и заявил о себе в литературе как талантливый, перспективный поэт.

Настоящий успех пришел к Твардовскому в 1936 году, когда свет увидела его поэма «Страна Муравия». Речь в поэме шла о мужике, который, не желая вступать в колхоз, отправляется в путешествие по стране в надежде найти место, где нет колхозов. Но места такого не обнаруживается. И видя, как дружно и весело живут в колхозах советские люди, мужик в итоге «перековывается».

Поэма была тепло встречена читателями, причем не только рядовыми. На нее обратил внимание сам Сталин, который угадал в Твардовском талантливого поэта, преданного идеям социализма гражданина. По тем временам это было очень актуально: сын разоблаченного кулака, сосланного на Урал, прославляет колхозную действительность. В итоге Твардовского вызвали в Москву и создали ему все условия для нормальной жизни: выделили квартиру, помогли поступить в Московский историко-философский институт по отделению языка и литературы. В 1938 году Твардовского приняли в ряды ВКП(б). Тогда же он женился на девушке по имени Мария. В этом браке у них родились две дочери: Валентина и Ольга.

Осенью 1939 года Твардовский был призван в ряды Красной Армии и участвовал в походе советских войск в Западную Белоруссию. По окончании похода поэт был уволен из армии, но спустя несколько месяцев призван вновь, уже в офицерском звании и в той же должности военного корреспондента, чтобы освещать войну с Финляндией. На этот раз поход был куда тяжелее: война с финнами проходила в условиях суровой зимы, и советские войска несли ощутимые потери. Твардовский мог неоднократно погибнуть от пули врага или обморозиться, но ему повезло – домой он вернулся живым и невредимым.

22 июня 1941 года началась война с Германией, а уже на следующий день Твардовский вновь надел военную форму. Он работал корреспондентом газеты «Красноармейская правда» на Западном фронте. Однако первое время его отношения с редакторами газеты складывались непросто: многие заметки Твардовского те отказывались публиковать, объясняя это тем, что в этих заметках слишком много суровой правды. Именно тогда Твардовский и взялся писать цикл стихов, главным героем которого стал находчивый советский солдат Василий Теркин. Эти стихи впервые были опубликованы в газете «На страже Родины» и имели огромный успех у солдат. Буквально со всех фронтов поэту стали приходить письма, в которых бойцы просили «продолжать писать про Васю Теркина». Как вспоминал сам Твардовский: «Разнообразные люди с большим волнением жмут мне руку при встречах, из частей приходят трогательнейшие письма, в которых спрашивают, есть ли живой Теркин, – его так любят, что хотят, чтоб он был живой человек…»

В результате из этого цикла на свет родилась целая поэма. Правда, когда в том же 41-м Твардовскому присудили первую в его жизни Сталинскую премию, там было отмечено, что поэт награждается за другую поэму – «Страну Муравию», которая вышла в свет еще пять лет назад. Видно, награждать поэта за поэму о веселом солдате власти посчитали делом слишком легкомысленным. Между тем все премиальные деньги Твардовский перечислил в Фонд обороны Родины.

После войны Твардовский продолжает работать над крупными произведениями и создает поэму «Дом у дороги». За нее он удостаивается Сталинской премии, через год, в 47-м, еще одной. В том же году Твардовский был избран депутатом Верховного Совета РСФСР. В 1950 году по личному распоряжению Сталина Твардовского назначили главным редактором журнала «Новый мир». Однако пробыл он на этом посту недолго – всего четыре года.

Поводом к снятию Твардовского стала его новая поэма – «Теркин на том свете». Это была чрезвычайно смелая по тем временам вещь – этакая сатирическая энциклопедия советской жизни. Сам посыл поэмы – умерщвление культового народного героя Василия Теркина и его путешествие по загробному миру – уже был из разряда чего-то экстраординарного. И хотя сам поэт определял основной пафос поэмы как «суд народа над бюрократией и аппаратчиной», многие уловили в ней прямые насмешки над советской идеологией. В конце 1954 года эту поэму обсуждали на секретариате Союза писателей СССР и назвали клеветнической. После этого Твардовского уволили из «Нового мира».

В 1958 году, когда Хрущев разгромил антипартийную группу Молотова – Кагановича, Твардовского вновь вернули к руководству «Новым миром». В 61-м дали Ленинскую премию за поэму «За далью – даль». Что касается «Теркина на том свете», то ее публикации Твардовский сумел добиться в 1963 году, когда в стране во всю шла антисталинская кампания. Столичный Театр сатиры даже взял эту поэму к себе в постановку. Но к моменту выхода спектакля в свет хрущевская «оттепель» уже закончилась, поэтому судьба постановки была предрешена: в феврале 66-го состоялась ее премьера, а осенью того же года спектакль был снят с репертуара.

В течение 12 лет Твардовский оставался на посту главного редактора «Нового мира». За эти годы он из недавнего сталиниста сумел превратиться в одного из лидеров либерального движения в СССР. Именно его журнал в 60-е годы считался оплотом либеральной фронды. Началом этого процесса послужила публикация в ноябре 1962 года в «Новом мире» рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». С этого момента Твардовский и его журнал превратились в знаковые фигуры выразителей надежд тех слоев советского общества, которые связывали будущее страны с развитием и утверждением демократических начал, причем по образцу западных демократий. Не случайно поэтому Твардовского ценили на Западе, включив его в руководство Европейского сообщества писателей.

Между тем на другом конце этого противостояния стояли так называемые патриоты-почвенники, которые отвергали политику либералов, ориентированных на идеалы западной демократии. Им казалось, что любая уступка либералам нарушит устои советского общества и приведет социализм к краху. Эта полемика длилась на протяжении почти всех 60-х и закончилась поражением либералов. Кульминацией этого процесса стал разгром журнала «Новый мир», который начался после событий в Чехословакии летом 68-го. Ускорила этот процесс и открытая конфронтация СССР и Израиля – страны, которая имела существенное влияние на советских либералов, большая часть из которых были евреями.

Начало разгрома либерального «Нового мира» было положено 31 июля 1969 года, когда в газете «Социалистическая индустрия» было опубликовано открытое письмо Твардовскому от токаря Подольского машиностроительного завода, М. Захарова. В этом письме его автор обвинил поэта и руководимый им журнал в том, что они перестали на своих страницах публиковать произведения о рабочем классе. А в тех немногих произведениях, которые все-таки выходили в «Новом мире», рабочий класс выведен крайне нелицеприятно. «Какой же примитивный в этих произведениях рабочий класс! – писал Захаров. – Погрязший в бытовщине, без идеалов. Обязательно за рюмкой водки, бескрылый какой-то. Создается впечатление, что Вы, Александр Трифонович, не видите, какие люди вокруг Вас выросли…»

Сразу после выхода в свет этого письма на страницах изданий, которые относились к патриотическим, развернулась бурная полемика по этому поводу. В ней «Новый мир» и ее главного редактора обвиняли в таких грехах: преклонении перед Западом, неуважении к родной истории, клевете на советскую действительность. Сам Твардовский в этой полемике не участвовал: в те дни он неудачно упал дома с лестницы и попал в Кунцевскую больницу. А когда в сентябре 69-го выписался из нее, то многие его не узнали: он резко постарел, помрачнел. По словам Юрия Трифонова: «Двигался Твардовский медленно, голову держал слегка опущенной, как бы постоянно понурив, отчего весь облик принял неприветливое, чуждое выражение. Какая-то стариковская согбенность – вот, что выражал его облик, и это было так дико, так несуразно и несогласно со всей сутью того человека!»

Спустя пять месяцев после выписки из больницы, в феврале 1970 года (в разгар новых нападок Израиля на СССР), Твардовского уволили с поста главного редактора «Нового мира». Чтобы это увольнение не выглядело как сведение счетов, вскоре после этого Твардовского удостоили Государственной премии СССР. Однако эта награда не смогла предотвратить трагедию: спустя несколько месяцев поэт скончался.

Несмотря на свои крестьянские корни, Твардовский не был здоровым человеком. Уже к пятидесяти годам его нервная система была расшатана двумя войнами и крайне напряженной послевоенной работой. К тому же Твардовский был заядлым курильщиком, а также сильно пил, что весьма неблаготворно сказывалось на его здоровье. Однако, без сомнения, он мог прожить гораздо больше отпущенного ему 61 года, если бы в феврале 70-го у него не отняли главный стимул к жизни – его работу. Стресс, пережитый поэтом, спровоцировал у него развитие рака мозга. Сам Твардовский не заблуждался на свой счет и, когда осенью 1971 года ложился в Центральную клиническую больницу, был уверен – живым оттуда он уже не выйдет. Так и случилось: 18 декабря Александр Твардовский скончался.

Три дня спустя состоялись похороны поэта на Новодевичьем кладбище, которые собрали тысячи людей. Что примечательно: если умирал какой-нибудь партийный или государственный деятель, то на все столичные предприятия приходила разнарядка, которая обязывала руководящие органы обеспечить приход людей на траурное мероприятие. И партийные и комсомольские организации чуть ли не силком заставляли людей идти на похороны, в противном случае обещая большие неприятности. Так обеспечивалась многолюдность большинства правительственных похорон. С Твардовским все было иначе. Никаких разнарядок «сверху» не было и в помине, наоборот – власть делала все от нее зависящее, чтобы как можно меньше людей узнали о времени и месте похорон поэта. Но люди все равно пришли, да еще в таком количестве, которое не соберешь на правительственные похороны.

20 декабря – Аркадий РАЙКИН

Этого человека знал и любил весь Советский Союз. Он считался главным сатириком великой державы, которому одному разрешалось говорить вслух то, о чем миллионы граждан могли только думать. За смелость и непревзойденный талант перевоплощения этого актера ненавидели чиновники и боготворили простые люди. Так продолжалось на протяжении 50 лет. Потом этот человек скончался. И сразу после его ухода канула в Лету и великая некогда держава.

Аркадий Райкин родился в Риге 24 октября 1911 года. Его отец работал лесным бракером в Рижском морском порту, мама была домохозяйкой. Аркадий был первенцем в этой семье, после него на свет появились две девочки – Белла и Софья, а в 1930 году – Максим (ставший впоследствии актером Максимом Максимовым).

В 1922 году семья Райкиных переехала в Петроград, к родственникам на Троицкую улицу. Аркадий пошел в 4-й класс 23-й городской школы. К тому времени, несмотря на свой юный возраст, он уже бредил театром и постоянно пропадал в стенах Государственного академического театра драмы, бывшей Александринки. Денег на билеты у его родителей не было, поэтому он тайком от них продавал книги из отцовской библиотеки и свои школьные тетрадки. В театре его все контролеры знали и любили, поэтому вскоре стали пускать в зал без билета. В школе Аркадий стал посещать драмкружок, руководителем которого одно время был Юрий Юрский (отец актера Сергея Юрского).

В 1924 году 13-летний Аркадий Райкин едва не умер. Однажды он долго катался на коньках и простудился. У него началась ангина, которая дала осложнение на сердце. После этого ревматизм и ревмокардит надолго приковали его к постели. Прогнозы врачей были малоутешительными, и родители готовились к самому худшему. Однако организм мальчика оказался сильнее болезни. Он выжил. Теперь ему предстояло буквально заново учиться ходить.

Для поступления в институт Райкину необходимо было год поработать на производстве, поэтому в 1929 году он устроился лаборантом на Охтенский химический завод. Спустя год он успешно сдает экзамены в Ленинградский институт сценических искусств, на факультет кино (вместе с ним туда же был принят будущая звезда советского кинематографа Петр Алейников). В этот институт Райкин поступил вопреки воле своих родителей, которые были категорически против выбора сына. Как все родители, они считали профессию актера несерьезной, не приносящей реального заработка. После серьезного конфликта с родителями 19-летний Райкин ушел из дому и поселился в общежитии института. Во время учебы в институте Райкин встретил свою первую, и единственную, жену – Рому, Руфину Иоффе.

Как выяснилось позже, Райкин и до этого видел Руфину, еще в детстве. Он тогда занимался в драмкружке, и его пригласили выступать в соседней 41-й школе. Там он обратил внимание на девочку в красном берете. В нем было проделано отверстие и сквозь него пропущена прядь черных волос. Это казалось оригинальным и осталось в памяти Аркадия. Через несколько месяцев он встретил эту же девочку на улице, узнал и вдруг увидел ее живые, выразительные, умные глаза. Она была очень хороша собой, мимо такой девушки обычно не проходят. Однако Райкин прошел, поскольку постеснялся заговорить с незнакомой особой на улице. Через несколько лет Аркадий стал студентом Ленинградского театрального института. На последнем курсе он как-то пришел в студенческую столовую и встал в очередь. Обернувшись, увидел, что за ним стоит она – та самая девочка из детства. Она заговорила первая, и этот разговор Райкин запомнил на всю жизнь. «Вы здесь учитесь? Как это прекрасно!» – «Да, учусь… А что вы делаете сегодня вечером?» – «Ничего…» – «Пойдемте в кино?» Когда они вошли в зал кинотеатра «Гранд-Палас», заняли свои места и погас свет, Райкин тут же сказал девушке: «Выходите за меня замуж…» Та ответила очень просто: «Я подумаю». Через несколько дней девушка ответила на предложение Райкина согласием.

Однако отец и мачеха девушки (а отцом Ромы был двоюродный брат выдающегося советского физика Абрама Иоффе Марк Львович Иоффе), узнав о ее намерении выйти замуж, выступили категорически против этого. Во-первых, они в глаза не видели жениха, во-вторых – они считали, что Роме сначала надо закончить институт, а уже потом создавать семью. Когда Райкин узнал об этом, он решил лично встретиться и поговорить с родителями своей возлюбленной.

Это рандеву состоялось на даче девушки под Лугой, куда Райкин добирался на перекладных в течение двух с половиной часов. По дороге юноша только и делал, что проговаривал текст своей речи. Но речь не понадобилась, поскольку визитера разгневанные родители даже на порог дачи не пустили. Но Райкин оказался настойчивым юношей. Он решил взять родителей измором и даже не подумал уезжать, а занял позицию у ворот, надеясь, что над ним смилостивятся. Но так и не дождался. Единственное, что сделали родители, – позволили на минутку выйти своей дочери и проститься с незадачливым визитером. Рыдали влюбленные как герои шекспировских трагедий.

Вскоре семья Ромы вернулась с дачи в город, и влюбленные возобновили свои встречи. Причем тайные: они встречались в общежитии на Моховой, где обитал Аркадий. В конце концов родители узнали об этих встречах и, как ни странно, смирились с выбором дочери. И в один из дней пригласили Райкина к себе в дом (Мойка, 25) на обед. С тех пор лед между ними и женихом стал постепенно таять. Хотя давались эти обеды Райкину ценой большого напряжения. Дело в том, что родители Ромы относились к нему как к мальчишке и постоянно учили жизни. Иной раз, если он говорил что-то невпопад, его даже отправляли обедать отдельно от всех – на кухню. Иной бы на месте Райкина после таких случаев навсегда прекратил бы появляться в этом доме, но Аркадий вынужден был терпеть – уж больно сильно он любил Рому.

В 1935 году Райкин закончил институт. По распределению почти весь его курс попал в Ленинградский ТРАМ (Театр рабочей молодежи), вскоре переименованный в Ленком. В этом театре Райкин был занят сразу в нескольких спектаклях: «Дружная горка», «Начало жизни», «Глубокая провинция» и др. Однако спустя два года, летом 37-го, с Райкиным вновь случилось несчастье – его свалил острый приступ ревматизма с осложнением на сердце. За это время он поседел настолько, что, когда поправился, вынужден был красить свои волосы. А было ему в ту пору всего 26 лет.

После выздоровления Райкин в ТРАМ не вернулся. Он поступил на работу в Новый театр (в будущем – Ленсовет). Там проработал ровно год. После того как из театра «ушли» режиссера И. Кролля, подал заявление об уходе и Райкин. Он решил с театром распрощаться и подался на эстраду. В те же годы состоялся и его дебют в кино: в 1938 году он снялся в картине «Огненные годы», где сыграл еврейского юношу, бойца комсомольской роты Иосифа Рубинчика. Следом вышел еще один фильм с участием Райкина – «Доктор Калюжный».

Однако ни удовлетворения, ни зрительского успеха эти роли молодому актеру не принесли. Поэтому все свои силы Райкин отдавал эстраде. Он выступал с эстрадными номерами в Домах культуры, Дворцах пионеров, с лета 1938 года начал вести конферанс. Буквально с каждым днем его талант креп и привлекал к себе внимание многочисленной публики. Райкин уверенно шел к своему триумфу.

В ноябре 1939 года на 1-м Всесоюзном конкурсе эстрады Райкин выступил с номерами «Чаплин» и «Мишка». И это выступление для него стало эпохальным. На него обратили внимание признанные мэтры эстрады, в частности Леонид Утесов, который заявил: «Этот артист, в отличие от всех выступавших, пришел навсегда. Он будет большим артистом!»

Между тем успешное выступление на престижном конкурсе принесло Райкину и материальный успех: ему, его жене и дочке Кате наконец выделили комнату в коммунальной квартире. Кроме этого, его стали записывать на радио, и самое главное – он стал одним из руководителей Ленинградского театра эстрады и миниатюр.

Во время войны Райкин и его труппа были желанными гостями на фронте. Именно тогда артист стал активно включать в свои выступления политическую сатиру. В 1942 году Райкин оказался с гастролями на Малой земле, где познакомился с полковником Леонидом Брежневым. В дальнейшем это знакомство сыграет большую роль в жизни артиста.

После войны творческая активность Райкина и его театра не сбавляла своих оборотов. Один за другим на свет появлялись новые спектакли, написанные талантливым драматургом В. Поляковым: «Приходите, побеседуем» (1946), «Откровенно говоря…», «Любовь и коварство» (1949).

В июле 1950 года в семействе Райкиных произошло очередное прибавление: родился сын Костя. Бытовая жизнь артистов была в те годы не из легких, и сам Райкин позднее вспоминал: «Как всегда, театр был в постоянных разъездах. Случалось, что я просыпался, не понимая, где нахожусь. Примерно на два месяца ежегодно приезжали в Москву, несколько дольше работали в Ленинграде, по месяцу гастролировали в разных городах. У меня был постоянный номер в гостинице „Москва“, где мы оставляли Костю на попечение бабушки. Маленького Костю таскали за собой, можно сказать, в рюкзаке за плечами. В гостинице „Москва“ прожили 25 лет, начиная с первых гастролей театра в 1942 году. В Ленинграде у нас были три комнаты в большой квартире в доме на Греческом проспекте, где, кроме нас, обитало шесть жильцов. Позднее, когда Костя подрос, он учился то в ленинградской, то в московской школе».

Между тем в 1950 году у Райкина произошел разрыв творческих отношений с Поляковым. Однако на работе театра это практически не отразилось. В 50-е, так называемые «оттепельные» годы, один за другим в свет выходили спектакли: «Человек-невидимка», «Белые ночи», «Любовь и три апельсина». В новых спектаклях Райкин стал намного злее как сатирик, за что тут же был бит со страниц центральных газет. Например, поэт А. Безыменский в «Литературной газете» писал: «Чернить наших руководителей мы не позволим. Но, охраняя их от клеветы, надо не дать возможности понять это так, что прекращается борьба с бюрократами и разложившимися людьми».

В конце 50-х годов Райкин и его театр начинают свои первые зарубежные гастроли. Успех этих выступлений был не менее громким, чем на родине, и в 1964 году на английском телевидении режиссер Джо Маграс снимет фильм о Райкине и его коллективе. После премьеры фильма по английскому телевидению критик лондонской газеты «Таймс» писал: «Би-би-си впервые показало нам прославленного русского комика Аркадия Райкина. Это было настоящее зрелище, подлинное открытие, такое выступление, которого мы не видели давно. Одна из самых больших заслуг Райкина состоит в том, что он представляет собой полную противоположность отвратительным, „смешным до тошноты“ комикам, которых мы в таком изобилии импортируем из Соединенных Штатов. У Райкина есть что-то от Чарли Чаплина: удивительная способность живо и наглядно выражать эмоции, способность создавать образы, которые не нуждаются в пояснении. Мне никогда не приходилось видеть такой игры!»

В 1960 году в Ленинграде Райкин познакомился с молодым драматургом из Одессы Михаилом Жванецким. Тот тогда учился в Одесском институте инженеров морского флота и активно занимался в студенческой самодеятельности. В 1961 году Райкин включает в свой спектакль первую интермедию Жванецкого под названием «Разговор по поводу». Через три года после этого молодой драматург привлекается к работе над новой программой для театра Райкина. В 1967 году эта программа появляется на свет и носит название «Светофор». Именно в этом спектакле впервые прозвучали в исполнении Райкина легендарные миниатюры: «Авас», «Дефицит», «Век техники».

В том же году Жванецкий был принят в штат театра сначала в качестве артиста, а затем заведующим литературной частью. Однако их совместное творчество с Райкиным длилось недолго: уже в начале 70-х они расстались.

Актер Театра миниатюр Владимир Ляховицкий позднее так будет вспоминать о характере своего «патрона»: «На Райкина многие обижались. Я тоже. Он был непростой человек. Никогда не кричал, говорил тихо. Но мог так обидеть!

Но все это не было капризом или самодурством: с точки зрения искусства Райкин был прав. А многие острые углы в труппе сглаживала жена Райкина, Рома.

В 1968 году Райкину было присвоено звание народного артиста СССР. Случилось это после 33 лет беспрерывной работы на сцене. Однако уже вскоре актер впал в немилость. Дело в том, что после ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года власти начали закручивать «гайки», опасаясь возможных повторений чехословацкий событий у себя.

У этого артиста в «верхах» было много недоброжелателей, которые считали его одним из неформальных лидеров советских либералов. Однако в силу того, что Райкина любил Леонид Брежнев (он был знаком с артистом еще с войны), эти люди не могли третировать его в открытую. Зато это можно было делать втемную. Именно такая акция и была проведена против артиста в конце 60-х. Тогда у него умерла мать, и вскоре после этого по стране пошла гулять сплетня о том, что Райкин якобы отправил ее тело в Израиль, а в гроб спрятал… бриллианты. Сам актер позднее так вспоминал об этом:

«Впервые я узнал об этой сплетне от своего родственника. Он позвонил мне в Ленинград и с возмущением рассказал, что был на лекции о международном положении на одном из крупных московских предприятий. Докладчика – лектора из райкома партии – кто-то спросил: „А правда ли, что Райкин переправил в Израиль драгоценности, вложенные в гроб с трупом матери?“ И лектор, многозначительно помолчав, ответил: „К сожалению, правда“.

Жена тут же позвонила в райком партии, узнала фамилию лектора и потребовала, чтобы тот публично извинился перед аудиторией за злостную дезинформацию, в противном случае она от моего имени будет жаловаться в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС – председателем его тогда был Арвид Янович Пельше. Ее требование обещали выполнить и через несколько дней сообщили по телефону, что лектор был снова на этом предприятии и извинился по радиотрансляции. Якобы этот лектор отстранен от работы…»

Это была не последняя неприятность для Райкина. В 1970 году он выпустиил новый спектакль «Плюс-минус», где не стесняясь критиковал разного рода бюрократов, при этом ссылаясь на цитаты из произведений Ленина (постановка была приурочена к 100-летию вождя мирового пролетариата, отмечавшемуся в апреле 70-го). Спектакль зрители принимали восторженно – и в Ленинграде, и потом в Москве. Но осенью на спектакль в столичный Театр эстрады пришел секретарь Волгоградского обкома партии и, возмущенный услышанным и увиденным, написал в ЦК КПСС докладную. На следующее представление в театр явилась высокая комиссия из ЦК. Как вспоминал сам Райкин: «Костюмы одинаковые, блокноты одинаковые, глаза одинаковые, лица непроницаемые… Все пишут, пишут… Какая тут, к черту, сатира? Какой юмор?..»

Спустя неделю Райкина вызвали на Старую площадь, где глава Отдела культуры ЦК КПСС Василий Шауро так стал отчитывать его, что у артиста случился инфаркт. После этого Райкин надолго слег в больницу. А когда вышел оттуда, узнал, что и Москва, и Ленинград для его коллектива закрыты. Местом их длительных гастролей определили Петрозаводск. Только к осени 1971 года позволили артисту возвратиться из ссылки в родной город, поскольку, во-первых, приближалось его 60-летие, во-вторых – в «верхах» созрела идея «разрядки» (сближения с Западом) и такие деятели, как Аркадий Райкин, Владимир Высоцкий и другие инакомыслящие, были нужны им как мостики в налаживании отношений с либеральной общественностью. Поэтому в первой половине 70-х и Райкин, и Высоцкий (как два самых мощных представителя инакомыслия в советской творческой среде) были подняты на щит (например, Высоцкий в марте 1973 года стал выездным – получил загранпаспорт).

Что касается Райкина, то он получил возможность вновь активно гастролировать по стране, а также вернулся на телеэкран. В 1974 году на ЦТ начались съемки сразу двух фильмов с участием Райкина: «Люди и манекены» (4 серии) и «Аркадий Райкин». Дальше – больше: в 1980 году артисту была присуждена Ленинская премия, а в 1981 году он стал Героем Социалистического Труда.

Однако в родном Ленинграде ему было неуютно. Там у власти стоял Григорий Романов, который на дух не переносил либералов. Об их напряженных отношениях говорит хотя бы такой факт. Получать Звезду Героя Соцтруда Райкин должен был именно из рук 1-го секретаря обкома. В назначенный час артист явился в обком, однако Романов тайком покинул здание через другой выход. Прождав в приемной более часа, Райкин так и ушел ни с чем. Награду ему затем вручали другие люди. Видимо, чтобы не испытывать больше судьбу, Райкин в конце жизни и решил сменить место своего жительства.

В ноябре 1981 года артист попал на один из правительственных вечеров в Кремле. Был на том вечере и «многозвездный» генсек Леонид Брежнев, с которым Райкина, как мы помним, связывала многолетняя дружба еще с фронтовых времен. Воспользовавшись этим, актер и обратился к генсеку с просьбой о переводе Ленинградского государственного театра миниатюр в Москву. Брежнев с пониманием встретил эту просьбу, и уже спустя несколько месяцев Райкин и его театр перебрались в столицу. По решению Моссовета театру было выделено помещение – кинотеатр «Таджикистан» в Марьиной Роще. Вскоре свет увидели и первые спектакли, теперь уже московского театра Райкина: «Лица» (1982) и «Мир дому твоему» (1984).

Здоровье Райкина стало сильно сдавать после шестидесяти. Именно тогда в арсенале актера появился специальный чемоданчик-«дипломат» с лекарствами, с которым он никогда не расставался. Чего там только не было! Швейцарские, венгерские, японские, голландские, индийские лекарства. Все это привозилось, дарилось и покупалось самим Райкиным по советам врачей и знакомых.

Однако с годами лекарства из чемоданчика стали помогать все меньше и меньше. Тогда Райкин обратился за помощью к разного рода целителям. Первым их представителем была известная Джуна. Она обычно приезжала в театр к антракту и проводила в гримуборной пятнадцатиминутный сеанс. В первое время лечение помогало: у Райкина меньше болели ноги, походка стала более упругой, улучшилось общее самочувствие. Так длилось с полгода. Затем все вернулось на круги своя.

С начала 80-х Райкин был уже настолько плох, что близкие и коллеги советовали ему перестать выступать с концертами. Но он отказывался, говоря, что без выступлений он умрет еще быстрее. И это оказалось сущей правдой: концерты служили для великого артиста тем допингом, благодаря которому он еще жил. А за несколько месяцев до смерти, в 1987 году, Райкин даже отправился на гастроли… в Америку! Врачи были категорически против этой затеи, утверждая, что поездка может стать для артиста роковой. Шутка ли: перелет через океан и выступление в семи городах! Но Райкин настоял на своем. Врачи согласились, но обязали родных артиста – его дочь Екатерину и сына Константина – подписать бумагу, где они обещали «заботиться о своем отце».

2 сентября Райкин отправился за океан. Однако со второй половины концертов случилась беда – у Райкина начался нарыв в ухе (он простудился от кондиционеров в гостинице, в машине, в гримуборной). Боль не давала спать, врачи делали что могли и благодаря этим стараниям Райкин сумел завершить гастроли. Однако перенесенное за океаном заболевание дало о себе знать на родине. 24 октября Райкин справил в кругу родных и друзей свой 76-й день рождения и сразу после этого угодил в больницу. И живым оттуда уже не вышел. 20 декабря 1987 года великий сатирик скончался. Два года спустя из жизни ушла и его жена Руфина Иоффе.

Смерть Аркадия Райкина произошла за четыре года до развала Советского Союза. В этом есть некий символ: сначала ушел главный сатирик этой страны, а следом за ним распалась и сама великая держава. Хотя, уверен, Аркадий Исаакович встретил бы это событие с болью в душе в отличие от большинства своих коллег-либералов.

В нынешней России ничего подобного такому явлению, как Аркадий Райкин, нет и в помине. Что вполне объяснимо: ведь с его уходом исчезло и само понятие «сатира», а вместо нее на огромных просторах нашей страны господствует другой жанр – юмор из разряда «ниже пояса». И к тому, что делал на эстраде Аркадий Райкин, это уже не имеет никакого отношения.

21 декабря – Валентина КАРАВАЕВА

Эта актриса сыграла всего лишь одну главную роль в кино, но эта роль сделала ее знаменитой на многие годы. Фильм «Машенька» с ее участием был одним из самых любимых фильмов на фронтах Великой Отечественной войны, а сама актриса стала олицетворением женской красоты и верности. Триумф картины сулил дебютантке поистине звездную карьеру в кинематографе. Но нелепая автокатастрофа перечеркнула все благие надежды актрисы, пустив ее карьеру под откос.

Валентина Караваева родилась 28 мая 1921 года в деревне Бузолево под Иваново-Вознесенском. Ее отец был служащим, мама домохозяйкой. Вскоре после рождения дочери семья переехала в Вышний Волочек, где отец Валентины затеял свое собственное дело. Там у них родились на свет еще двое детей, и обе – девочки. Однако поставить их на ноги Караваев-старший не успел: заболел чахоткой и угас в считаные дни. После того мать Валентины вынуждена была пойти на работу – устроилась уборщицей в библиотеку. Нередко она брала с собой туда и старшую дочь Валентину, которая, коротая время, с удовольствием листала книжки. С тех пор в ней проснулась любовь к литературе.

Когда Валентина пошла в школу, ее новой страстью стал театр. Она участвовала во всех школьных вечерах, где с удовольствием читала целые отрывки в прозе или длинные поэмы разных авторов. А когда ей исполнилось 14 лет, она решила бросить школу и поступить в театральное училище. Она написала письма во все театральные вузы Москвы, где буквально умоляла принять ее к себе. Но из всех училищ пришел стандартный ответ: слишком рано. Тогда Караваева написала длиннющее письмо самому Сталину, где просила у него заступничества. В нем она сообщала, что очень хочет стать артисткой, что уже давно переросла своих сверстников и готова отдать свою жизнь служению искусству. В последнем она не соврет: Караваева действительно не только посвятит свою жизнь искусству, но и отдаст ее за него.

Как ни странно, но письмо Сталину возымело действие. Вряд ли оно дошло до самого вождя, а, скорее всего, оказалось в руках его канцеляристов, но вскоре на имя Караваевой пришел ответ на официальном бланке, где девушку вызывали в Москву для сдачи экзаменов в актерскую студию при «Мосфильме». Так, летом 1935 года Караваева оказалась в столице. На экзамене она читала своего любимого Чехова и сумела заставить поверить именитых экзаменаторов – а среди них были такие режиссеры, как Сергей Эйзенштейн, Борис Барнет, Юлий Райзман, – в свой талант. Караваеву приняли, учредив над ней коллективную опеку.

Дебют Караваевой в большом кинематографе состоялся в 1938 году, когда она уже заканчивала студию. Ее крестным отцом стал ее педагог по студии Борис Барнет, который пригласил свою ученицу на крохотную роль в картине о рабочем классе «Ночь в сентябре». Несмотря на небольшую роль, Караваева была по-настоящему счастлива: ведь ее взял в свою картину сам Барнет и на съемочной площадке она работала с такими звездами советского кинематографа, как Николай Крючков и Зоя Федорова! Было отчего закружиться голове у 17-летней девчонки. Однако радость длилась недолго. Фильм вышел в прокат, был тепло встречен публикой, однако новых предложений Караваевой не поступило. И в течение двух лет ей пришлось пребывать в постоянном ожидании новой роли.

В 1939 году Караваева снялась сразу в двух фильмах: «Будни» и «Закон жизни». Но это опять были небольшие роли, которые мог заметить разве что самый дотошный зритель. Караваеву все чаще стали посещать мысли, что ее дальнейшая актерская судьба незавидная – ее ждала участь эпизодницы. И в этот самый момент к ней наконец пришло то самое долгожданное предложение. Исходило оно от другого педагога Караваевой по студии Юлия Райзмана. Весной 1941 года тот приступил к работе над мелодрамой «Машенька» и пригласил Караваеву на главную роль.

Фильм «Машенька» задумывался как камерный фильм о юной девушке, стоящей на пороге вступления во взрослую жизнь со всеми ее заботами и тревогами. Однако само время внесло в него свои коррективы. Съемки картины только начались, когда грянула война. В результате работы пришлось прекратить и эвакуироваться в Алма-Ату. Там Райзман и автор сценария Евгений Габрилович внесли существенные коррективы в сценарий, включив туда военные эпизоды. Теперь это стал фильм не только о любви, но и о подвиге. Зимой 42-го съемки были возобновлены и завершены в кратчайшие сроки.

Когда «Машенька» вышла в прокат, ее ожидал фантастический успех. Даже для многих людей, непосредственно причастных к созданию фильма, этот триумф был неожиданным: им казалось, что в суровые годы войны столь камерная картина не может вызвать по-настоящему живой отклик у зрителей. Что им нужно скорее агитационное кино, прямолинейное, но отнюдь не камерное. А вышло наоборот: фильм с восторгом принимали как в городах, так и во многих госпиталях и даже на фронте. И в 1943 году фильму была присуждена Сталинская премия.

Весть об этой награде застала Караваеву в Алма-Ате. Как вспоминает актриса Лидия Смирнова, которая делила с Караваевой один крохотный гостиничный номер, Валентина была на седьмом небе от счастья. И в течение всего дня только и делала, что притворялась, будто ничего не слышала о присуждении ей «Сталинки», и все для того, чтобы раз за разом выслушивать от коллег сообщение об этом.

Триумф «Машеньки» мгновенно сделал Валентину Караваеву звездой советского кинематографа. Ее юное и красивое лицо замелькало на сотнях плакатов и открыток, которые стали распространяться по стране с бешеной скоростью. Бойцы вешали эти карточки в блиндажах, носили в карманах гимнастерок, надеясь, что она сможет уберечь их от гибели.

На волне этого успеха Караваеву приглашают сниматься сразу в три новых фильма. Первым фильмом была «Тоня» Абрама Роома. Однако эту картину ждала печальная участь – ее не выпустили на экран по идеологическим соображениям. Высоким цензорам не понравились кадры, где речь шла о тяжелых днях отступления советских войск в 1941 году. Караваева, конечно, удручена, но не настолько, чтобы отчаиваться. Тем более что впереди ее ждут съемки еще в двух фильмах: «Небо Москвы» Юлия Райзмана и «Зоя» Лео Арнштама. Особенно сильно Караваева хочет сниматься в последнем, где речь идет о подвиге молодой партизанки Зои Космодемьянской. В одном из своих тогдашних писем матери Караваева пишет:

«Ты знаешь, родная моя, я совсем не понимаю себя. Я только знаю, что не нужна мне так называемая слава, успех и прочая не совсем чистая блескучая мишура. Но мне иногда страшно, как я чувствую и люблю жизнь, всю ее, огромную и перепутанную, как душа стонет от боли за всех – за всех, за всю безумную кровавую трагедию. И хочу все то, что чувствую, собрать в чистый образ русского народа – в образ Зои. И отдать всем – и тебе, и сестренкам, и девушкам молодым, и изможденным нашим бабам. Всем».

Однако мечтам актрисы не суждено будет сбыться.

Съемки в обоих фильмах должны были начаться летом 1943 года. Но поскольку съемки в «Небе Москвы» начинались чуть раньше, Караваева в начале июня 1943 года приехала в Куйбышев для натурных съемок. Но успела сняться всего лишь в нескольких эпизодах, после чего 11 июня угодила в автокатастрофу. У актрисы оказались множественные переломы рук и ног, травма тазобедренного сустава и было сильно изуродовано лицо. В больнице, куда Караваеву привезли спустя час после аварии, врач первым делом сообщил: «Рожать вы теперь не сможете». Караваева спросила: «А сниматься?» «Если удастся сделать вам лицо», – последовал ответ.

В больницах Караваева провела почти полгода. Ей было сделано несколько операций на лице, однако все неудачные – вернуть прежний облик врачи ей так и не сумели. В обоих фильмах, в которых должна была сниматься Караваева, снялись другие актрисы: Нина Мазаева в «Небе Москвы», Галина Водяницкая в «Зое». Но ни одной из них съемки в этих фильмах большого успеха не принесли – звездами они так и не стали.

Парадоксально, но, потеряв работу в кино, Караваева обрела любовь. В ноябре 1943 года, когда актриса находилась в Москве на лечении, на одном из светских раутов в посольстве Великобритании она познакомилась с дипломатом Чапманом. Между молодыми людьми начался роман, который длился всего лишь несколько недель – потом Чапман сделал Караваевой официальное предложение руки и сердца. И она его тут же приняла. И переехала с Потылихи, где жила, в гостиничный номер своего жениха в гостинице «Савой».

После того как Караваеву перестали приглашать сниматься в кино, она стала работать в Театре имени Моссовета. Ведь театр был единственным местом, где шрамы на лице актрисы не могли быть заметны зрителям. Вообще шрамы – это было единственное, что отличало нынешнюю Караваеву от прежней, поскольку актерский талант как был при ней, так с ней и остался. В итоге в 1944 году к ней вновь вернулась слава: после того, как она с блеском сыграла Нину Заречную в «Чайке». Постановщик спектакля Юрий Завадский оценил игру Караваевой следующим образом: «Своим успехом спектакль обязан молодой, необычайно одаренной актрисе Валентине Караваевой, в игре которой есть нечто, предвосхищающее рождение второй Комиссаржевской».

Вполне возможно, что после этого триумфа на Караваеву вновь могли обратить внимание кинематографисты. Но в ситуацию внезапно вмешались сугубо личные обстоятельства. В том же 44-м Чапмана отозвали в Англию, и Караваева встала перед выбором: уехать вместе с мужем или остаться. Она выбрала первое, объяснив свое решение следующими обстоятельствами:

«Я не изменила и не изменю свое русское подданство. Выезд этот будет временным, и он не только желателен мне, так как естественно для жены быть вместе со своим мужем, но даже и необходим, потому что в результате происшедшей со мной автомобильной катастрофы я не могу до полного исправления шрамов на лице сниматься в кино, ибо лечение, хотя и длинное, не привело к желаемым результатам».

В Англии Караваева прожила пять лет. Про актерство только вспоминала, поскольку ни один тамошний театр ее к себе не приглашал. За эти годы она выучила несколько языков, перенесла ряд операций на лице. К несчастью, и зарубежные светила медицины оказались бессильны вернуть Караваевой ее прежний облик. Когда это стало окончательно ясно, актриса запросилась назад домой. Муж был в шоке, поскольку не понимал, зачем его жена хочет вернуться в сталинскую Россию. «Разве здесь тебе плохо?» – спрашивал он у жены. «Плохо, здесь я не могу быть актрисой», – отвечала она.

В течение года Караваеву мучили отказами в советском посольстве. Но она была женщиной настойчивой. В итоге смогла пробить эту стену, пообещав чиновникам, что напишет разоблачительный роман о своем тяжелом житье-бытье в Англии. И даже принесла первую главу этого романа, названного «Путь к Родине», в посольство. Только после этого ей разрешили вернуться. И, едва она ступила на родную землю, как ее привезли в гостиницу «Москва» и заставили дописывать роман. А в качестве помощников прикрепили двух людей из МГБ.

Однако писательницы из Караваевой так и не получилось. Больше месяца она корпела над романом, но того, чего требовали от нее высокие кураторы, так и не создала. То ли не смогла, то ли не захотела. И ее наказали, правда не очень сурово: сослали в ее родной город Вышний Волочок в качестве актрисы местного театра.

Больше года Караваева провела в провинции. Все это время она неустанно бомбардировала столичных чиновников от искусства своими просьбами вернуть ее в Москву. Но те были непреклонны. Тогда Караваева обратилась за помощью к своим коллегам-артистам. В итоге одна из них – Фаина Раневская, с которой Караваева познакомилась в Театре Моссовета, – все-таки добилась ее возвращения в Москву. И хотя в Театре Пушкина, куда ее приняли, больших ролей у нее не было, Караваева и этому была рада: она была готова играть даже в эпизодах, лишь бы только играть.

В начале 60-х Караваева перешла в Театр-студию киноактера, где познакомилась с актером и режиссером Эрастом Гариным. Именно он и вернул Караваеву в большой кинематограф. Пусть ненадолго и всего лишь на одну роль, но на фоне остальных режиссеров, которые давно поставили на актрисе Валентине Караваевой крест, это выглядело настоящим поступком. В фильме Гарина «Обыкновенное чудо» Караваева сыграла придворную даму Эмилию. Но картина в прокате особенной славы не снискала и прошла по экранам страны практически незамеченной. И возвращение в кино Валентины Караваевой никто не оценил: ни зритель, ни критики.

Однако с кино актриса не порвала: она много и активно занималась дубляжем. Ее голосом говорили многие зарубежные знаменитости: Бэтт Дэвис, Марлен Дитрих, Даниэль Дарье. Она принимала участие в озвучании таких картин, как: «Красное и черное», «Фальшивая монета», «Джузеппе Верди», «Жервеза», «Смерть велосипедиста», «Все о Еве», «Свидетель обвинения», «Тэсс» и др.

В начале 70-х Караваева отказалась и от дубляжа, целиком сосредоточившись на домашних моноспектаклях. Эти представления Караваева репетировала каждый день в своей однокомнатной квартире на проспекте Мира, где из мебели были только три вещи: стол, стул и кровать. Эти спектакли актриса записывала на магнитофон, что стало поводом к разговорам в театральной среде о том, что Караваева сошла с ума. Это было похоже на правду: Караеваева редко выходила из дома, и соседи постоянно слышали за дверью ее голос, говоривший сразу за нескольких персонажей. За последние годы жизни Караваева таким образом «поставила» несколько спектаклей: «Анна Каренина», «Гедда Габлер», «Россия – наш сад», «Призвание человека» и др.

Когда в середине 90-х киновед Глеб Скороходов попытался встретиться с Караваевой и предварительно позвонил ей по телефону, та встретила эту просьбу в штыки. «А что вы собираетесь обо мне говорить? – на повышенных тонах спросила актриса. – Ничего радостного, что ждут от вас ваши зрители, не будет. Да и к чему сегодня эта болтовня? Рассказывать о несбывшихся надеждах? Чьих? Актрисы, которую уже никто не помнит и которая сама хочет, чтобы ее навсегда забыли и больше не вспоминали?! Если прошлое утрачено – значит, так и должно быть. И нечего в нем копаться».

В чем-то Караваева была права. В 90-е годы и в самом деле о ней уже никто не вспоминал. Даже фильм «Машенька», который очень часто крутили по телевидению каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад, теперь был положен на «полку». Его вернули на голубые экраны чуть позже, в конце 90-х. Однако Караваева до того дня уже не дожила. Она скончалась у себя дома в конце декабря 1997 года, и ее тело было обнаружено спустя неделю после смерти, 3 января, когда соседи, отгуляв новогодние праздники, обнаружили, что за дверью их обычно шумной соседки теперь стоит зловещая тишина.

Среди вещей актрисы были найдены кинопленки, на которые Караваева долгие годы запечатлевала свои моноспектакли. На основе этих материалов режиссер Георгий Параджанов позднее смонтировал фильм «Я – чайка!..» Это была последняя картина с участием Валентины Караваевой.

24 декабря – Юрий ДЕМИЧ

В жизни и творческой судьбе этого замечательного актера все было быстро. Он быстро осуществил свою мечту стать актером, с первого же захода поступив в театральный институт. Быстро женился и быстро развелся. Быстро стал знаменитым, попав в труппу прославленного Ленинградского БДТ и начав сниматься в кино. Он был удостоен Государственной премии в 30 лет и получил звание заслуженного артиста в 34 года, в то время как многие артисты ждут всего этого десятилетиями. Однако, вспыхнув яркой звездой, актер так же быстро сгорел: его слава длилась чуть больше 15 лет.

Юрий Демич родился 18 августа 1948 года в Магадане в актерской семье. Его отец Александр Иванович был актером театра, впоследствии удостоенным звания народного артиста РСФСР (играл в Театре имени Ермоловой). В 40-е годы стараниями коллеги по театру, который донес в НКВД, что Александр Демич рассказал антисоветский анекдот, отец Юрия вместе с женой был отправлен в ссылку в Магадан. Там и родился их первенец Юрий.

Закончив среднюю школу в 1966 году, Демич поступил в ГИТИС. Будучи студентом, он неоднократно пытался пробиться в кинематограф, но все эти попытки заканчивались неудачей: высокого и статного красавца Демича режиссеры почему-то не замечали. Так продолжалось почти пять лет. И только в 1970 году, когда Демич учился на последнем курсе, его заметил известный украинский кинорежиссер Тимофей Левчук и пригласил на роль Юрия Коцюбинского в картину «Семья Коцюбинских». Фильм вышел на экраны в 1971 году и вскоре был удостоен Государственной премии Украинской ССР. Это была первая большая награда в творческой карьере Демича.

В том же году Юрий окончил ГИТИС и был распределен в Куйбышевский драматический театр. В отличие от многих своих коллег по институту, которые после окончания вуза долгое время вынуждены были играть в массовке, Демич уже через год после прибытия в Куйбышев получил не просто главную роль, а роль-легенду – Гамлета. Именно эта роль сделала его знаменитым не только на берегах Волги, но и далеко за пределами области. Вскоре молва о молодом талантливом актере достигла берегов другой российской реки – Невы, и главный режиссер Ленинградского Большого драматического театра Георгий Товстоногов в 1973 году пригласил Демича в свой театр. Пригласил под конкретную роль – Павла в пьесе Александра Вампилова «Прошлым летом в Чулимске».

Это было время, когда ведущие театральные режиссеры, в том числе и Товстоногов, усиленно искали новую драматургию, созвучную времени. А для новой драматургии нужны были и новые, молодые герои, которые смогли бы стать выразителями тех явлений, которые происходили в тогдашнем советском обществе. Актер Юрий Демич был из этого ряда: обладая прекрасной внешностью, внутренне он был очень раним и импульсивен. Этакий рефлексирующий плейбой из интеллигентской среды.

Премьера спектакля «Прошлым летом в Чулимске» состоялась 1 марта 1974 года и стала сенсацией сначала театрального Ленинграда, а позже и всей страны. О Юрии Демиче заговорили как о талантливом актере, могущем в скором времени превратиться в настоящую звезду. Как писали критики: «Этой ролью Демич дебютировал в БДТ, сразу взведя сценический характер до фанатизма и тем определив будущее своих пламенных до безумия и прямолинейных до гибели персонажей».

За короткое время Демич стал одним из самых популярных молодых актеров Ленинградского БДТ. В те годы в этом театре начинали свою карьеру еще несколько молодых актеров – Светлана Крючкова, Андрей Толубеев, – однако именно Демичу удалось так быстро заявить о себе и практически каждый год выдавать «на-гора» новую роль. Так, в том же 74-м Демич сыграл Женьку Тулупова в спектакле «Три мешка сорной пшеницы», через год – коня Милого в «Истории лошади», затем Михаила Кошевого в «Тихом Доне». За последнюю роль Демич был награжден Государственной премией СССР в 1978 году.

В кино у Демича таких ролей не было. В основном кинорежиссеры использовали внешние данные актера, снимая его в ролях отважных партизан или вполне благополучных современников. Так, тот же Тимофей Левчук в 1974–1977 годах снял его в двух фильмах о партизанах «Дума о Ковпаке» («Набат» и «Буран») в роли Мошкина. А режиссер Герберт Рапопорт пригласил его на роль мужа роковой женщины (ее играла популярная певица Ирина Понаровская) в детектив «Меня это не касается». Фильмы эти были по своим художественным качествам откровенно слабые, однако то, что в прокате им был зажжен «зеленый свет», сказалось на популярности молодого актера – отныне его узнал массовый зритель. На волне этого успеха Демич сыграл свою первую заметную роль в кино, правда телевизионном: Кирилла Извекова в экранизации романа Константина Федина «Первые радости».

На рубеже 80-х Демич оказался и одним из самых обласканных наградами советских актеров: к Государственной премии за роль Кошевого в 1982 году прибавилась премия Ленинского комсомола, а также звание заслуженного артиста РСФСР. На тот момент Демичу было всего 34 года.

Не менее бурно складывалась и личная жизнь актера. Женившись в начале 70-х годов, он прожил с женой всего лишь несколько лет, после чего развелся. В этом браке у него на свет появился сын. В начале 80-х годов, во время съемок фильма «Магистраль» (1983), в поезде «Красная стрела» он познакомился с молодой актрисой Татьяной Люкшиновой. Молодые обменялись адресами и расстались на какое-то время. Однако прошло всего лишь несколько месяцев, и Юрий вспомнил про свою новую знакомую. В тот день он выпил, поругался с матерью и как был, в домашней одежде и тапках, заявился к Татьяне домой. Видимо, именно тогда у них и созрело решение связать свою судьбу друг с другом. Несмотря на то что для обоих это был уже второй брак (Татьяна воспитывала дочь) и то, что мать Юрия была против, они все-таки поженились.

В 80-е Демич продолжал активно сниматься в кино. Он играл разных героев: лейтенанта десантных войск Чигина («Точка отсчета», 1980), молодого агробиолога Куркова, поднимающего на ноги отстающий колхоз («Надежда и опора», 1982), советского ученого Крымова, ставшего жертвой провокации со стороны иностранной разведки («Смерть на взлете», 1983), и т. д. Однако большинство сыгранных актером ролей так и не сумели стать открытием для зрителя, стать вровень с тем, что создавал Демич на сцене БДТ. Почему? Сам актер объяснял это следующим образом:

«Читаешь сценарий: все интересно, конфликт острый, характер яркий. С радостью соглашаешься на роль. А после премьеры… Словом, хорошо это или плохо, а фильм полновластное создание режиссера. В кино я даже отснятый материал не вижу частенько до выхода ленты. Остается лишь гадать: как я там получился? Смотришь потом и видишь: мне один дубль понравился, а режиссер выбрал другой – там, положим, оператор вдруг „блеснул“ или мой партнер разыгрался. Я здесь не контролирую ситуацию, не в курсе своих потерь и удач. Что греха таить, иной режиссер не может толком объяснить, чего же он хочет от тебя, от актера, как понимает смысл того, что тебе надлежит сыграть…»

В отличие от кино в театре у артиста удач было гораздо больше. Там он играл роли из разных жанров и даже из разных эпох. Например, в 1979 году сыграл Леню Шиндина в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…», а в сентябре 1982 года перевоплотился в Моцарта в спектакле «Амадеус» по пьесе П. Шеффера. Последний спектакль многие критики тогда не приняли, откровенно ругали за исторические ошибки, дурной вкус и уступку коммерции. Мол, что это такое: в роли Моцарта – современный плейбой, чуть ли не хиппи?! Однако зритель принял спектакль на «ура» и буквально ломился на его показы. И происходило это в немалой степени из-за Юрия Демича, который в роли Моцарта был настолько современен, социально актуален, что многие его реплики в спектакле воспринимались зрителем как политические декламации. А ведь на дворе стоял глухой «застой» – осень 1982 года.

Вот что пишет Е. Горфункель об игре Демича в этом спектакле: «Демич в неуклюжем и земном Моцарте выпускал все социальные пары, которыми как актер был весьма переполнен. Случаи, когда „закрывали“, не реагировали, держали без дела, известные по биографиям сверстников Демича, прежде всего режиссеров, литераторов, художников и другой богемы, сходились на этой истории Моцарта, жившего как попало за пределами официальной системы культуры и искусства, куда, впрочем, он особо и не стремился. Изобильная декоративность метила вовсе не в пышный XVIII век, а в любую историческую декорацию, под прикрытием коей идет одна и та же игра: дележ жизненных благ».

Вообще следует отметить, что Демич был в то время довольно смел в своих публичных высказываниях. Во время творческих встреч он иногда так расходился в рассуждениях, что испуганные зрители недоуменно вопрошали: «А вам ничего не будет за ваши высказывания?» На что Демич парировал: «Дальше Магадана все равно не сошлют. А я там родился!»

Тем временем в конце 80-х в жизни Демича наступил кризис. Его последней ролью на сцене БДТ стал горьковский Васька Пепел в спектакле «На дне», премьера которого состоялась в 1987 году. Однако долго играть эту роль Демичу было не суждено – его уволили из театра. Уволили по недоразумению.

Несмотря на то что Демичу было нельзя употреблять алкоголь (в 1972 году он переболел гепатитом), советы врачей он игнорировал. Однажды по его вине был сорван спектакль «Амадеус», и его партнеры по театру поставили перед Товстоноговым вопрос ребром – Демича надо уволить. Между тем, как выяснилось позднее, в тот злополучный день актер был совершенно трезв, а все его странные движения на сцене объяснялись «нарушениями в головном мозге». Оказывается, у Демича было три сотрясения мозга (последнее он получил в драке с хулиганами у «Ленфильма», когда защищал девушку), которые не могли пройти бесследно для его здоровья. Однако никто из его коллег про это не знал. В итоге Демич оказался на улице. После этого они с женой уехали из Ленинграда в столицу, где какое-то время жили в гостинице. Единственным заработком Демича в те дни были съемки в новых фильмах и выступления на творческих вечерах.

В мае 1989 года, когда из Ленинграда пришло известие о том, что скончался Георгий Товстоногов, Демич предпринял новую попытку вернуться в БДТ. Однако новый руководитель коллектива Кирилл Лавров ответил ему отказом. Вернувшись в Москву, актер не нашел ничего лучшего, как вновь взяться за рюмку.

12 декабря 1990 года Демич отправился в одну из очередных своих гастрольных поездок по стране. К тому времени он уже сумел побороть свой недуг и выглядел вполне благополучно. Во всяком случае, внешне ничто не предвещало скорой трагедии. Однако поздно ночью 19 декабря у него вдруг началось сильное кровотечение вследствие разрыва вен пищевода. Находившаяся рядом жена позвонила в больницу и вызвала «Скорую». Однако врачи ехали до места вызова более 40 минут. За это время из умирающего актера вылилось несколько литров крови. И все же в больницу его доставили живым. Но спасти так и не сумели. 22 декабря он впал в коматозное состояние, а еще через два дня, 24 декабря, наступила смерть. Юрию Демичу было всего лишь 42 года. Похоронили актера на Ваганьковском кладбище рядом с могилой Юрия Богатырева, который скончался 2 февраля 1989 года (чуть позже рядом лег еще один известный актер – Владимир Ивашов, скончавшийся 23 марта 1996 года).

25 декабря – Готлиб РОНИНСОН

Этого человека называли «рыцарем нелепых образов». В театре и в кино он переиграл их огромное количество, но именно этим и запомнился миллионам людей. Все его герои были смешны, нелепы и одиноки, но за этими качествами всегда проступала доброта, которая была главной составляющей в игре этого актера. Несмотря на амплуа комика-эпизодника, он приобрел такую огромную славу, какой не имели даже некоторые исполнители главных ролей.

Готлиб Ронинсон родился 12 февраля 1918 года в литовском городе Вильно. В начале 20-х годов семья переехала в Москву, где маленького Гошу мама отдала в детский хор при Большом театре. Там будущий комик проходил свои первые сценические университеты. Там же в первый и в последний раз в своей жизни увидел вождя мирового пролетариата Ленина. Это случилось во время торжественного вечера, которые в те годы часто проходили на сцене прославленного театра. Гоша стоял за кулисами и внимательно слушал все, о чем говорили взрослые дяди. Когда вечер закончился и дяди стали расходиться, один из этих людей, невысокого роста лысый мужчина, вдруг взял маленького Гошу на руки и со словами «Ты очень хороший!» поцеловал его в лоб. Когда Гоша спросил у стоявшей рядом мамы, кто это был, она произнесла только одно слово: «Ленин».

Почти пять лет Гоша пел в детском хоре, после чего его перевели в группу миманса. Ронинсон выходил на сцену в массовке, но даже этому был несказанно рад: к тому времени мечта стать актером уже навсегда поселилась в его сознании. Он стал заядлым театралом и не пропускал ни одной столичной премьеры. Особенно он зачастил в МХАТ, который был его любимым театром. Он не только знал поименно всю труппу Художественного, но и выучил наизусть весь его репертуар. Там же он познакомился с Михаилом Булгаковым, который в ту пору писал для МХАТа пьесы. И когда в январе 1940 года Булгакову стало совсем плохо, именно Ронинсон был одним из первых, кто позвонил ему домой. Как записала в своем дневнике жена драматурга Елена: «16 января 1940 года. Звонок Гоши Ронинсона – трогательное отношение к Мише». Спустя два месяца после этого звонка Булгаков умер.

Когда началась война, Ронинсона на фронт не взяли – у него была эпилепсия. Поэтому он остался с матерью в Москве. Но когда в октябре 41-го враг подошел вплотную к столице, Ронинсоны уехали в эвакуацию – в город Верхнеуральск. Там Ронинсон устроился старшим пионервожатым и воспитателем в детском доме. Причем устроился не по нужде, а по призванию – детей Ронинсон искренне любил. Хотя личная жизнь у него не складывалась. Во многом это было связано с мамой Ронинсона, которая в одиночку воспитывала сына и не хотела, чтобы он когда-то от нее ушел. Поэтому тех немногочисленных девушек, которых Ронинсон приводил к ним в дом, его мама встречала холодно. В итоге он так никогда и не женился, потому что не хотел расстраивать свою маму, которую безумно любил вплоть до последних дней своей жизни.

Вернувшись в Москву, Ронинсон наконец осуществил свою давнишнюю мечту – поступил в Театральное училище имени Щукина. Бытует легенда, что во время учебы в «Щуке» Ронинсон сильно влюбился – в свою однокурсницу Татьяну Коптеву. Однако девушка не ответила Ронинсону взаимностью, поскольку ей нравились другие юноши – красивые и уверенные в себе. А Ронинсон в эту категорию не входил: он был неуклюж и крайне застенчив. Зато эти качества сделали его одним из лучших актеров училища по части создания комедийных образов. Именно в этом качестве его в 1946 году и взяли в труппу только что сформированного Нового театра драмы и комедии на Таганке, которым руководил режиссер А. Плотников.

Репертуар старой Таганки состоял из пьес советских авторов или русской классики, в основном А. Чехова: «Три сестры», «Дядя Ваня», «Чайка», «Иванов». Ронинсон играл почти во всех спектаклях, но это были сплошь роли второго плана или эпизоды. Но молодой актер, в отличие от большинства коллег, на судьбу не сетовал: он еще во время учебы в училище понял, что главные роли – не его удел и поэтому играл то, что дают. Он даже в кино впервые попал не потому, что хотел прославиться, а исключительно ради заработка – театрального гонорара им с матерью явно не хватало на сносную жизнь. Этим фильмом стал «Адмирал Ушаков» (1953), где Ронинсон сыграл эпизодическую роль турка.

Между тем при Плотникове старая «Таганка» числилась в числе аутсайдеров: ее спектакли не пользовались большим спросом у зрителей, и билеты туда часто продавались как нагрузка к более посещаемым театрам. В итоге к началу 60-х задолженность театра государству составила 70 тысяч рублей. Из театра десятками уходили актеры, а те, кто оставался, вынуждены были играть спектакли в полупустом зале. Чтобы спасти ситуацию, новый директор театра Николай Дупак начал подыскивать на место художественного руководителя «Таганки» другого человека. В итоге в фокусе его внимания оказался актер Театра имени Е. Вахтангова Юрий Любимов, который одновременно был и режиссером курса в Щукинском училище. Силами своих студентов он поставил спектакль по произведению Б. Брехта «Добрый человек из Сезуана», который вызвал восторг у либеральной общественности. Увидев этот спектакль, Дупак пригласил Любимова к себе в театр и тот недолго думая согласился. Так, в феврале 1964 года бывшего главного режиссера театра Плотникова отправили на пенсию и на его место назначили Любимова.

Придя к руководству театром, Любимов уволил почти всю старую труппу, оставив из нее только трех человек: Галину Власову, Льва Штенрайха и Готлиба Ронинсона. Как показалось тогда Любимову, эти актеры должны были благополучно вписаться в эстетику нового театра. И он не ошибся: каждому из этой тройки нашлось место в репертуаре обновленной Таганки. Например, Ронинсону, который начинал свою сценическую карьеру в мимансе Большого театра, было достаточно легко принять стилистику любимовских постановок, где главными были музыка, пантомима, эксцентрика. И уже в первом своем большом спектакле – «Десять дней, которые потрясли мир», в апреле 65-го, Ронинсон с блеском играет несколько ролей. Этот спектакль имел огромный успех у публики, став третьим, после «Доброго человека…» и «Антимиров», на которые столичная публика буквально ломилась. Именно этот спектакль помог Ронинсону оказаться в большом кинематографе. Кто-то из вторых режиссеров с «Мосфильма» обратил на него внимание и пригласил пройти пробы в картину Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» (1966). В итоге Ронинсон сыграл роль начальника главного героя фильма Юрия Деточкина.

Благодаря тому что фильм Рязанова стал очень популярным, эпизодическая роль Ронинсона была замечена. Актер вытянул тот самый счастливый билет. И с того момента Ронинсон превратился в одного из самых известных актеров-эпизодников страны. И новые роли посыпались на него как из рога изобилия. У того же Рязанова он сыграл ревнивого мужа в «Зигзаге удачи» (1969) и врача в «Стариках-разбойниках» (1971), у Леонида Гайдая в «12 стульях» (1971) – трусоватого председателя Биржевого комитета Кислярского, у Алексея Коренева в «Большой перемене» (1973) – начальника цеха.

Однако ряд режиссеров сумели разглядеть в Ронинсоне не только талант комика. Так, Александр Алов и Владимир Наумов пригласили его на роль грека в драму «Бег» (1971), Вениамин Дорман – на роль трамвайщика в шпионский боевик «Земля, до востребования» (1974), а Никита Михалков – на роль Фигеля в «Рабу любви» (1975). Эти роли наглядно продемонстрировали, что Ронинсон – отнюдь не актер одного-единственного амплуа и что ему подвластны и другие жанры кроме комедии. Хотя сам он комедии обожал и готов был сниматься в них даже в крохотных эпизодах. Причем исполнял их виртуозно. Вспомним хотя бы его пассажира в «Иронии судьбы» (1976) или чудаковатого интеллигента в «Афоне» (1975).

За мягкость характера и кротость нрава в Театре на Таганке Ронинсона все звали по-свойски – Гоша. Причем так делали не только маститые коллеги, но и молодые актеры. Ронинсон на это никогда не обижался, поскольку зла никогда не держал. Еще его называли доктором Айболитом, поскольку он всех выручал лекарствами и подсказывал адреса врачей, которых он считал надежными. Как шутили сами актеры, это было его второй профессией – заботиться обо всех с медицинской точки зрения. Не раз Ронинсон выручал и Владимира Высоцкого, который в благодарность за это посвятил Ронинсону стихи, которые зачитал на его 50-летии. Они звучали так:

Если болен морально ты или болен физически,
Заболел эпохально ты или периодически —
Не ходи ты по частникам, не плати ты им грошики.
Иди к Гоше, несчастненький, тебя вылечит Гошенька.

Конечно, если бы Ронинсон был семейным человеком, он бы большую часть своей заботы переносил на свою супругу. Но он был убежденным холостяком, и единственная женщина, которую он когда-либо любил, была его мама. О ней он заботился еще сильнее, чем о своих сослуживцах, благодаря чему она, собственно, и дожила до преклонных лет – ей было за восемьдесят, когда она умерла. Как вспоминает Валерий Золотухин:

«Когда говорят, что человек – существо сложное, то Гоша в этом смысле был простым человеком. Он был понятен. Его часто было жалко. Сердечный, добрый, большой ребенок. Грех было обидеть его, а обидеть его было очень легко, потому что он был одинок. Совсем…»

Несмотря на то что Таганка считалась оплотом либеральной фронды, самым лояльным к режиму актером в ней был Ронинсон. Он никогда не участвовал ни в каких скандалах, не подписывал никаких коллективных писем и не ссорился с начальством. Сам он по этому поводу шутил, что то повелось у него давно – еще когда его маленьким мальчиком поцеловал в лоб «дедушка Ленин».

В 1970 году с ним произошел весьма характерный случай. На один из спектаклей «10 дней, которые потрясли мир» пришел бывший сталинский нарком Вячеслав Молотов с супругой. Актеры знали об этом, поэтому решили не выказывать бывшему наркому никаких знаков почтения и в сторону директорской ложи, где он сидел, после окончания спектакля не кланялись. И только один Ронинсон, игравший в спектакле генерала царской армии, внезапно повернулся лицом к Молотову и стал громко аплодировать ему и кланяться. За что немедленно получил отлуп. Прямо за кулисами на него накинулся актер Вениамин Смехов и отчитал за этот поступок как мальчишку. Самое интересное, но Ронинсон не обиделся, а только обескураженно запричитал: «Ну просто забылся, братцы. Увидел вождя и забылся. Молотов в зале – это почти что Сталин, такое же чудо!»

В восьмидесятые годы ролей у Ронинсона заметно поубавилось. Причем как в кино, так и в родном театре, где он служил больше сорока лет. Достаточно сказать, что в то десятилетие снялся всего в трех фильмах, а в театре играл только старые роли. Самой любимой из них была роль бухгалтера Давидовича в спектакле «Мастер и Маргарита», поскольку, во-первых, это была пьеса горячо любимого им Михаила Булгакова, а во-вторых – это была роль с той самой «изюминкой», которая больше всего веселила зрителей, – по голове Ронинсона бегала живая мышь. И вообще, это был один из самых симпатичных персонажей в спектакле.

Несмотря на свою малую занятость в театре, Ронинсон из него не уходил, хотя такие возможности у него были. Его, например, давно звал к себе режиссер Театра сатиры Валентин Плучек, говоря при этом: «Вы у Любимова только кубы носите, а у меня главную роль получите и не надо ничего носить». Однако, несмотря на всю заманчивость подобного предложения, Ронинсон из родного театра так и не ушел. А на вопрос «Почему?» неизменно отвечал: «Я Юрку люблю», имея в виду Любимова. К сожалению, это была односторонняя любовь.

В последние годы Ронинсон много и часто болел. У него была гипертония, эпилепсия, к тому же его мучил тромбофлебит и куча других болезней. Он перенес несколько операций, и в последнее время каждый шаг давался ему с большим трудом. Однако собственные болячки долгое время меньше волновали Ронинсона, чем болезни его матери. И когда в итоге она все-таки умерла, это окончательно подкосило актера. Жить одному в однокомнатной квартире в районе Парка культуры для него стало невыносимо. И Ронинсон стал готовиться к смерти. Для этого он заказал себе могильный камень, где выгравировал все необходимые надписи, кроме одной – даты своей смерти. Но в том, что она уже близко, он не сомневался. Это был конец 80-х, когда страну раздирали самые разные катаклизмы: начиная от природных и заканчивая политическими.

Смерть Ронинсона ускорил развал Таганки, который случился в конце 1990 года, когда Юрий Любимов окончательно вернулся на родину и взялся переустраивать труппу, исключив из нее «отщепенцев» в лице Николая Губенко и тех, кто его поддерживал. Ронинсон, как и многие ветераны театра, которые работали в нем долгие годы, наблюдал за всем этим с ужасом. Некогда великая Таганка, которая долгое время считалась светочем свободолюбия и примером актерского братства, затрещала по швам. Ронинсон застал только начало этого процесса, а все, что было потом – взаимные оскорбления, дележка имущества и здания, – к счастью, не увидел.

В тот роковой вечер 25 декабря 1991 года в Театре на Таганке должна была состояться очередная репетиция спектакля «Мастер и Маргарита». К назначенному часу все актеры, занятые в постановке, собрались на сцене и не было только одного актера – Ронинсона. Все были поражены этим фактом, поскольку за все годы, что они знали Гошу, этот до щепетильности пунктуальный человек еще ни разу не опоздал ни на одну репетицию и ни на один спектакль. Обеспокоенные этим, актеры сразу после репетиции отправились к нему домой. И застали уже мертвого Ронинсона.

Ронинсон умер за несколько часов до начала спектакля, когда собирался в театр. Внезапно он почувствовал себя плохо и позвал к себе знакомых – супружескую пару техников из ЖЭКа. Однако, когда они пришли, Ронинсон уже лежал на полу, сраженный инсультом. Рядом с ним на полу валялась таблетка, которую он так и не смог положить себе в рот. Видимо, подумав, что актер скончался, смотрители, вместо того чтобы вызвать врачей, решили сначала… опустошить коллекцию вин, которую Ронинсон собирал долгие годы (хотя сам из-за эпилепсии был трезвенником). Они выпили несколько бутылок и уже плохо соображали, когда в квартиру пришли коллеги Ронинсона. Но спасти своего товарища они были не в силах – тот уже умер.

Едва весть о смерти Ронинсона разнеслась по округе, как тут же нашлись желающие поживиться его имуществом. После смерти матери родственников у него не осталось, поэтому наследовать вещи оказалось некому. И в течение одной ночи их растащили мародеры. Брать в доме актера было что: дефицитные кассетные магнитофоны, которые он привозил из-за границы, фотоаппараты, телефоны. Вынесли все, даже мебель. А весь архив Ронинсона был выброшен на свалку.

Смерть Ронинсона стала неким символом: он пришел в Театр на Таганке в момент его создания, в 1946 году, и умер в тот самый момент, когда дни легендарной Таганки были сочтены. Спустя десять лет после этой смерти актер Таганки Валерий Золотухин заметил: «Десятилетие, которое прошло без Ронинсона, – это кошмар: распри, раздрай, передел Таганки! Но нет худа без добра: как говорится, вовремя умер. И все забыли про бедного Гошу».

26 декабря – Вадим БЕРОЕВ

В карьере этого актера была всего одна звездная роль, однако это оказалась роль из разряда незабываемых. Про такие роли обычно говорят: сыграй ее – и больше ничего не надо. Эта роль могла открыть перед актером двери любых киностудий страны и стать ему счастливым билетом в кино на долгие годы. Не случилось. Актер не смог справиться с обрушившейся на его плечи славой и сжег себя в считаные годы. Когда он скончался, ему было всего 35 лет. В столь молодом возрасте среди советских актеров еще никто не умирал.

Вадим Бероев родился 10 января 1937 года в осетинском селе Хамалаг под Бесланом. Однако прожил он там недолго и вскоре вместе с семьей переехал во Львов. Семья Бероева не имела никакого отношения к искусству, но, благодаря тому что Львов славился своими культурными традициями, был своеобразным перекрестком европейских дорог, Бероев очень рано стал вбирать в себя все лучшее из этих традиций. Его детство хоть и было тяжелым, как и у всех послевоенных мальчишек, однако оно было чрезвычайно насыщенным. Бероев много читал и к моменту окончания школы успел перечитать почти всю русскую и зарубежную классику. В школе он увлекся театром и занимался в драмкружке, поражая педагогов своим взрослым прочтением даже самых сложных драматических ролей. Благодаря своей маме, которая была столбовой дворянкой, он уже тогда, в юношеские годы, выглядел как какой-то князь: высокий, статный, красивый.

Закончив школу в 1954 году, Бероев уже нисколько не сомневался в своем будущем: он мечтал стать только артистом. Причем несмотря на то, что Львов был чрезвычайно театральным городом – в нем было четыре театра, – Бероев не стал пытать счастья у себя на родине и отправился покорять Москву. Что вполне объяснимо: во-первых, только столица сулила провинциальному юноше славу всесоюзного масштаба, во-вторых – после смерти Сталина наступила так называемая «оттепель», которая вселила в сердца миллионов людей надежды на лучшее будущее и подвигла их смело менять свою судьбу.

Несмотря на огромный конкурс, который присутствовал во всех театральных вузах Москвы, Бероев сумел поступить с первого же захода. Причем его приняли в главный театральный вуз страны – ГИТИС. Видимо, уже тогда педагоги разглядели в статном и начитанном юноше из Львова идеального исполнителя ролей героев-любовников и благородных рыцарей. Они не обманулись: во время учебы Бероев с большим воодушевлением играл такого рода героев в студенческих постановках, стараясь утвердить себя именно в таком амплуа. В те годы герои из разряда «светлых юношей» пользовались большим спросом как в театре, так и в кино. Именно они принесли славу таким актерам, как Леонид Харитонов, Олег Табаков, Алексей Баталов, Николай Рыбников. Бероев тоже мечтал о такой славе, впрочем, как и тысячи других студентов творческих вузов страны.

Как и положено молодому человеку, взятому в лучший театральный вуз страны в качестве актера на роли героев-любовников, Бероев женился довольно рано – еще когда был студентом. Хотя покорить свою будущую жену ему удалось не сразу. Еще будучи студентом первого курса, Бероев обратил внимание на второкурсницу Эльвиру Бруновскую, но она, в свою очередь, ничего примечательного в нем не нашла. И почти два года Бероеву пришлось доказывать свою состоятельность, обхаживая понравившуюся ему девушку, что называется, со всех сторон. Эта настойчивость в итоге принесла свои плоды – девушка сдалась под натиском юноши, у которого в жилах текла горячая осетинская кровь столбовых дворян. В самом конце обучения, в 1957 году, молодые поженились. Однако почти сразу вынуждены были расстаться – Эльвира закончила ГИТИС и была распределена в Театр ленинского комсомола в Ростове-на-Дону. И хотя они с Бероевым уже ждали ребенка, молодым пришлось расстаться: Бероев продолжил учебу, а Эльвира уехала, хотя ее приглашали к себе сразу три столичных театра – МХАТ, Пушкинский и Театр транспорта. Однако разлука продолжалась недолго – всего несколько месяцев. Потом Эльвира почувствовала себя плохо и, опасаясь за здоровье своего будущего ребенка, взяла расчет в театре и вернулась в Москву. Вскоре на свет появилась прелестная девочка Елена. Молодые были счастливы, хотя и жили весьма стесненно: в 16-метровой комнате в коммуналке у метро «Электрозаводская», где помимо них еще проживали мама Бероева и тетя. Спустя несколько лет Бероевы от театра получат новую квартиру: «двушку» у Измайловского парка.

Закончив ГИТИС в 1958 году, Бероев вместе с женой попал в Театр Моссовета. Вот как об этом вспоминала Э. Бруновская: «Как-то Вадиму предложили роль в Театре имени Моссовета, а я пошла „показываться“ вместе с ним. „Смотрели“ нас художественный руководитель Юрий Александрович Завадский с Ириной Сергеевной Анисимовой-Вульф. Они нас знали, так как тоже преподавали в ГИТИСе. Анисимова-Вульф спросила: „Где ты работаешь?“ – „Я к вам пришла“, – отвечаю. „Вот и замечательно, – слышу в ответ, – а я считала, что вас куда-то услали“. Нас приняли в труппу театра…»

Судя по всему, Завадский давно обратил внимание на талант Бероева и брал его в своей театр не случайно. Режиссер мечтал с помощью талантливых молодых актеров возродить былую славу своего театра, которая в последние годы заметно пошла на убыль. В 1954 году даже был момент, когда Завадский, удрученный тем, что массовый зритель перестал ходить в его театр, собирался уйти на пенсию. Но в итоге передумал и взялся за возрождение своего детища.

Первым шагом на этом пути стал спектакль «Виндзорские насмешницы», премьера которого состоялась в мае 1957 года. Там Завадский придумал ход, который потом возьмут на вооружение многие режиссеры (тот же Юрий Любимов в Театре на Таганке). Перед началом спектакля Завадский решил устроить перед зданием театра карнавал: по улице должны были разъезжать ярко разукрашенные грузовики с факелами, свистульками, с жонглерами и клоунами, зазывающими публику на спектакль. Однако власти города не разрешили режиссеру это действо, поэтому пришлось ограничиться малым: в вестибюле театра зрителей встречал зазывала.

Когда Бероев и Бруновская пришли в Театр имени Моссовета, тот был только на пороге своего возрождения. Молодым актерам предстояло влиться в коллектив, в котором играла целая плеяда замечательных актеров, настоящих звезд театра и кино, – Любовь Орлова, Вера Марецкая, Ростислав Плятт, Николай Мордвинов, – и помочь им вернуть театру былую славу. В итоге уже спустя несколько лет, в 1963 году, театр явил театральному миру настоящий шедевр – обновленный спектакль «Маскарад», в котором Бероев сыграл одну из лучших своих ролей – Звездича.

Впервые Завадский обратился к «Маскараду» в 1949 году. Но тот спектакль так и не прогремел, поскольку нес на себе печать того времени – он был чисто реставраторский, приземленный. И теперь, возобновляя спектакль, Завадский мечтал сделать его по-настоящему актуальным и созвучным своему времени. Как писали критики: «Завадский поставил философский спектакль, который восставал против тирании, страха, малодушия, предательства, против вселенского маскарада, на котором лежит „печать проклятья“. Режиссер услышал трагический стон поэта. На сцене развертывалась трагедия поколения, которое „к земле прижал наш век“. Сценическое действие пронизывала по-шекспировски масштабная мысль о человеческом падении, о разложении общества, лишенного идеалов».

Бероев играл своего Звездича на пределе человеческих страстей. По задумке режиссера, он играл не «мальчика-херувима», а скорее человека типа Печорина. Это был трагический персонаж, который стал одним из главных камертонов спектакля. То, как Бероев играл своего героя, буквально завораживало зал, заставляло его чуть ли не замирать при каждом его появлении на сцене. Особенно сильное впечатление на зрителей производила сцена, где Звездича отлучают от общества. Если у Лермонтова князю «едва кланяются», то в спектакле никто не отвечал на приветствие Звездича, все, отвернувшись, быстро расступались. Бероев так достоверно играл растерянность и смятение своего героя, что каждый раз, когда он убегал в этой сцене за кулисы, зал взрывался бурными аплодисментами.

Спектакль был создан за считаные месяцы. 16 октября 1963 года начались репетиции, а уже два месяца спустя, 15 декабря, состоялась премьера. После этого каждое представление «Маскарада» проходило при неизменных аншлагах. О нем с восторгом писала пресса, называя одной из главных сенсаций театрального сезона. В апреле 1965 года спектакль был удостоен Ленинской премии. Правда, конкретно Вадим Бероев вниманием был обделен: награду получили только двое: Юрий Завадский как режиссер и Николай Мордвинов как исполнитель роли Арбенина.

После «Маскарада» о Бероеве заговорила вся театральная Москва. Он в мгновение ока превратился в одного из самых популярных молодых актеров столицы. Но эта слава не стала пропуском Бероеву в большой кинематограф, поскольку ролей, созвучных роли Звездича, тогда ему никто так и не предложил. В итоге им с женой пришлось соглашаться на то, что было. В 1963 году Бероев и Бруновская снялись в азербайджанском фильме «Самолеты не приземлились», который во всесоюзном прокате остался практически незамеченным и никаких особых дивидендов, кроме материальных, супругам не принес. Они получили на двоих приличный гонорар, который им тогда был очень необходим – молодая семья с маленьким ребенком на руках в деньгах постоянно нуждалась. Именно из-за возможности иметь дополнительный заработок Бероев и Бруновская устроились в те годы работать на радиостанцию «Юность» в качестве ее первых радиоведущих.

В 1964 году Бероев сыграл свою вторую роль в кино, но на этот раз уже без жены. И опять это была роль не уровня Звездича, а простенький фильм о современности «Наш дом». Это была киноповесть о том, как протекают трудовые будни обычной московской семьи из семи человек: отец, мать, их четверо сыновей и брат матери. Одного из сыновей, старшего, играл Бероев. Играл хорошо, но не более того. Партнером по съемочной площадке был его коллега по Театру имени Моссовета Геннадий Бортников, который играл младшего брата. Внешне они в самом деле были очень похожи, почти как реальные братья, что стало поводом к досужим разговорам о том, что Бортникова взяли в театр в качестве дублера Бероева. Доля истины в этих разговорах была, поскольку некоторые роли Бероева в театре на самом деле перешли к Бортникову.

Придя в Театр имени Моссовета на рубеже 60-х, Бероев уже к середине того же десятилетия числился в числе фаворитов у руководителей этого театра: Юрия Завадского и его бывшей супруги Ирины Анисимовой-Вульф. Оба они исповедовали бережное отношение к таланту, правда с неким перехлестом: считали, что настоящему таланту многое прощается. Вот и Бероеву они прощали почти все, в том числе и его пристрастие к выпивке, которое постепенно переросло в болезнь. Видимо, именно чтобы подстраховать Бероева в те моменты, когда он не мог выходить на сцену, в театр в 1962 году и был приглашен студент Школы-студии МХАТ Геннадий Бортников – почти точная копия Бероева как во внешности, так и в сценическом темпераменте.

Между тем в 60-е годы театральная карьера Бероева стремительно двигалась вверх. После Звездича он сыграл целый ряд прекрасных ролей: Антуана де Сент-Экзюпери в «Жизни Сент-Экзюпери», Мозглякова в «Дядюшкином сне», Бориса в «Ленинградском проспекте». Театральная Москва буквально ломилась на Бероева и во многом благодаря именно ему этот театр был в числе самых посещаемых в столице. Кстати, помимо него, работали и две его землячки-осетинки: Татьяна Бестаева и Земфира Цахилова. Кто-то из зрителей-шутников даже прозвал эту троицу «осетинским кишлаком». Все трое были заняты в одном из лучших спектаклей театра – «Жизнь Сент-Экзюпери», где Бероев играл главного героя, а Бестаева и Цахилова в очередь играли его жену Консуэллу.

Свою главную, и единственную, звездную роль в кино Бероев сыграл во второй половине 60-х. К тому моменту на его счету было всего две кинороли, которые сам актер своими большими удачами не считал. Поэтому его карьера в кино практически не развивалась: он сам ее тормозил, отвергая с порога роли, которые как две капли воды были похожи на ту, что он сыграл в «Нашем доме», – интеллигентных молодых людей из разряда положительных. Вот и роль советского разведчика майора Вихря, которую ему предложили сыграть в телесериале Евгения Ташкова, он поначалу хотел отвергнуть. Но потом, после встречи с Ташковым, заинтересовался режиссерской трактовкой образа: сыграть надо было не монументального разведчика без страха и упрека, а обычного человека, которого даже угораздило влюбиться в свою подчиненную – юную радистку. В Бероеве Ташкова привлекла именно его внешность: но не фактура красавца-героя, а, скорее, его глаза – в них сквозила некая усталось, даже трагедия, схожая с той, что актер играл в роли Звездича. Кстати, на роль Вихря пробовались многие популярные актеры из разряда красавцев – Михаил Ножкин, Геннадий Нилов – однако Ташков в итоге выбрал именно Бероева, найдя его игру наиболее созвучной тому, что он хотел увидеть на экране.

Съемки фильма начались 9 августа 1966 года в родном городе Бероева Львове, который должен был изображать польский город Краков. Бероев снимался с большим воодушевлением, забыв даже на время съемок о своем пагубном пристрастии к питию. Хотя чуть позже, когда съемочный процесс уже миновал свой экватор и наступил новый, 1967 год, эта привычка вновь даст о себе знать. И сцена в кабинета шефа СД, где допрашивали Вихря, давалась Бероеву с трудом: в те дни он уже плохо себя чувствовал. Именно тогда Ташков и скажет актеру пророческую фразу: «Если ты, Вадим, и дальше будешь продолжать в том же духе, ты проживешь от силы года четыре». Режиссер ошибется всего на один год: судьба отпустит Бероеву еще пять лет жизни.

К началу 70-х здоровье Бероева уже основательно подорвано. И не только пагубной привычкой. У него оказалась плохая наследственность (его мама была чрезвычайно болезненным человеком), плюс ряд болезней он приобрел благодаря своей работе. Например, во время съемок «Майора Вихря», когда работали над финальной сценой фильма – гибелью Вихря на крупном плане, когда он лежит на снегу, – Бероев простудился и заработал воспаление легких. Кроме этого, у него были больные почки, печень. И хотя на сцене родного театра Бероев продолжает числиться в числе ведущих актеров, однако из-за все более частых отлучек по причине болезней некоторые его роли уходят к молодым актерам. К тому же Геннадию Бортникову, который стал новым фаворитом у руководителей театра, или Евгению Стеблову, который пришел в Театр имени Моссовета в самом конце 60-х и тут же сыграл бероевскую роль – Павла в горьковских «Стариках».

Несмотря на то что с момента триумфальной премьеры «Майора Вихря» минуло вот уже более двух лет, Бероев в кино больше не снимался, предпочитая большому кинематографу телевидение, где он сыграл сразу в нескольких спектаклях. В отличие от него, его жена Эльвира Бруновская в кино снималась гораздо активнее, хотя все ее роли были из разряда второстепенных или эпизодических («Эскадра уходит на запад», «Опасные гастроли», «Две сестры»).

В майские праздники 1971 года по советскому телевидению в очередной раз был показан «Майор Вихрь». Вся страна прильнула к экранам телевизоров, чтобы вновь окунуться в перипетии лихо закрученного боевика про то, как группа советских разведчиков забрасывается в Краков для предотвращения взрыва города, подготовленного фашистами. Взрыв они предотвращали, однако ценой собственных жизней: майор Вихрь и его любимая радистка погибали в неравном бою с врагом. Глядя на эти кадры, никто из миллионной армии телезрителей даже представить себе не мог, что спустя всего полтора года смерть придет к исполнителю роли майора Вихря уже по-настоящему.

В последний год своей жизни Бероев уже мало играл в театре, поскольку болезнь зашла слишком далеко. Он сильно похудел, лицо пожелтело. Когда в одном из спектаклей Бероев на сцене вставал на колени, подняться без чужой помощи он уже не мог. Все, в том числе и сам актер, уже понимали, что дело движется к трагедии. Поэтому, когда в декабре 1972 года Бероеву потребовалась срочная госпитализация, он уговорил свою супругу Эльвиру Бруновскую прокатить его на такси по городу. Они проехали по Садовому кольцу, мимо здания родного театра, заехали на Красную площадь. Так Бероев прощался с городом, благодаря которому к нему пришли слава и признание.

Бероев умирал в полном сознании, правд говорить уже ничего не мог и прощался со всеми, кто в тот момент находился возле него, глазами. Бероев скончался в «неудобное» время: в дни, когда вся страна с большой помпой отмечала 50-летие со дня образования Советского Союза. Поэтому в газетах о смерти популярного актера почти ничего не упоминалось. О смерти «майора Вихря» сообщила только «Вечерняя Москва»: 29 декабря там был помещен коротенький некролог.

Со дня смерти Вадима Бероева минуло уже более 30 лет. Однако имя его до сих пор не забыто, поскольку телевидение нет-нет да показывает фильмы с его участием, тот же сериал «Майор Вихрь». Актерскую династию Бероевых сегодня представляют двое: дочь Вадима Елена работает в МХАТе имени Чехова, а ее сын, внук Вадима Бероева Егор, стал настоящей звездой российского кинематографа.

27 декабря – Янина ЖЕЙМО

В послужном списке этой актрисы всего 30 художественных фильмов. Большинство из них сегодня уже почти никто не помнит. Но это неважно, поскольку на счету этой актрисы есть один фильм, который навсегда обессмертил ее имя. Это сказка «Золушка», которая вышла на экраны страны сразу после войны. В этом фильме снималась целая плеяда замечательных актеров Советского Союза, но главной жемчужиной среди них была именно она – 37-летняя актриса, сыгравшая 16-летнюю Золушку.

Янина Жеймо родилась 29 мая 1909 года в городе Волковыске в цирковой семье. Ее родители были потомственными цирковыми артистами и всем своим детям тоже прочили такую же судьбу. Поэтому Янина впервые вышла на арену цирка, когда ей было всего два года и девять месяцев – она била в барабан. Спустя два года она стала выступать со своим отцом в джигитовке – он скакал на лошади и держал кроху-дочь на руках. Все ее детство прошло в фургоне, в котором цирковая семья Жеймо колесила по Уралу и Сибири.

Несмотря на то что Янина с детства производила впечатление смешливого и безумно наивного ангелочка, характер у нее был железный. Когда во время Гражданской войны вся ее семья слегла с тифом, она одна, будучи 9-летней девочкой, сумела не только справиться с домашними хлопотами – варила бульоны, мыла полы, – но и выходила всех родственников. А когда ей исполнилось десять лет, она стала педагогом – вела занятия балетного кружка в Доме культуры. Самое интересное, все ученики, которые были уже взрослыми людьми, ее безоговорочно слушались. А все дело – в цирковом воспитании и строгой дисциплине, к которым с малолетства была приучена Янина.

Цирк Янина любила всей душой и до определенного времени даже не помышляла о том, чтобы ему изменить. Но жизнь распорядилась по-своему. Осенью 1923 года семья Жеймо получила приглашение выступать в Петрограде. Но, когда закончился полугодовой контракт и семье опять предстояли гастроли, родители решили оставить двух своих дочерей – Янину и Элю – в Петрограде, чтобы они выступали на тамошней эстраде. Однако Янине новая работа не понравилась, и она решила податься в кинематограф. Стать такой же, как ее любимая актриса – Мэри Пикфорд. В итоге она пришла поступать на Фабрику эксцентрического актера. На экзамене Янина с блеском показала свое цирковое умение: выполнила кульбит, потом скрутила колесо и в конце совершила трюк на кольцах. И ее приняли на курс, где учились будущие звезды советского кинематографа: Сергей Герасимов, Тамара Макарова, Елена Кузьмина. Спустя год, в 1924 году, Жеймо получила первую роль в кино: в фильме Григория Козинцева и Леонида Трауберга «Мишки против Юденича» она сыграла… ловкого мальчишку. Однако та роль едва не стала для юной актрисы последней.

В день премьеры Жеймо пришла в кинотеатр, чтобы увидеть себя на экране. А когда увидела, то пришла в ужас: такой страшной и неумелой она себе показалась. И всю дорогу до дому она прорыдала. Когда кондукторша в трамвае спросила ее «Девочка, у тебя кто-то умер?», она ответила: «Да, умерла я». С этого момента Жеймо решила порвать с актерской профессией и ушла из ФЭКСа. Но Григорий Козинцев чуть ли не силой вернул ее обратно. После чего снял ее еще в восьми своих картинах (совместно с Траубергом). Правда, все роли были из разряда эпизодических.

Прежде чем прийти к славе, Жеймо пришлось через многое пройти. Например, два фильма, в которых она играла свои первые большие роли, до зрителей так и не дошли. Оба фильма сняли режиссеры Александр Зархи и Иосиф Хейфиц. Первый фильм, «Моя Родина», был снят в 1933 году и должен был уже выйти на экраны страны – повсюду были расклеены его афиши. Но в самый последний момент картину запретили к показу и положили на «полку». Ходили слухи, что ее запретил сам Сталин. Он же наложил запрет и на второй фильм с участием Жеймо – «Ленинградцы». В нем речь шла о деятельности ленинградских коммунистов, и Жеймо играла роль секретаря главы ленинградской партийной организации Сергея Кирова. Однако в самый разгар съемок Кирова убили, и съемки были прекращены.

Всесоюзная известность пришла к Жеймо в 1936 году, когда она сыграла одну из главных ролей в фильме Лео Арнштама «Подруги». Ее партнершами по площадке были Зоя Федорова и Ирина Зарубина. После этого фильма Жеймо, как и ее героиню, которая в конце фильма героически погибает, поклонники стали звать Пуговицей. Даже письма приходили с адресом: «Ленфильм», Пуговице». Гулять по улицам города актрисе было уже проблематично – ее тут же окружала толпа, требующая автографов.

После «Подруг» Жеймо – одна из самых востребованных актрис советского кинематографа. Практически каждый год на экраны страны выходили фильмы с ее участием. Среди них: «Враги», «Шел солдат с фронта», «Доктор Калюжный», «Приключения Корзинкиной».

В первый раз замуж Жеймо вышла рано – ей еще не было и двадцати. Ее мужем стал ее однокурсник по ФЭКСу Андрей Костричкин, который был ее старше на несколько лет. В конце 20-х у них родилась дочь, которую в честь мамы назвали Яниной. Однако этот брак длился меньше пяти лет. Виной всему была пагубная страсть Костричкина к картам. У него было семь разных картежных компаний, в которых он пропадал, что называется, сутками напролет. Домой приходил только чтобы переночевать, а иной раз и вовсе не появлялся. Как ни старалась Жеймо его образумить, он ее не слушал – считал, что его старшинство позволяет ему вести себя подобным образом. В итоге Жеймо завела себе роман на стороне. В 1933 году, когда она снималась в фильме «Моя Родина», она увлеклась режиссером Иосифом Хейфицем. Да так серьезно, что это послужило поводом к разрыву с Костричкиным и переезду к Хейфицу – в его роскошную семикомнатную квартиру на Кировском проспекте. Свою полуторагодовалую дочь Жеймо взяла с собой. Супруги относились друг к другу нежно: он называл ее Рурочкой (по-польски «трубочка»), она – Ио (сокращенно от Иосиф). В этом браке у них в самом конце 30-х родился ребенок – сын Юлий.

Война застала Жеймо в Ленинграде. Когда вокруг города начало сжиматься вражеское кольцо, многие жители покинули Северную столицу. Однако Жеймо решила остаться, хотя ее муж уехал на съемки в Монголию. Как и многие работники «Ленфильма», Жеймо по ночам дежурила на крыше студии и гасила фашистские «зажигалки» – зажигательные бомбы. Так продолжалось несколько месяцев. А потом руководство студии все-таки направило Жеймо в Алма-Ату, куда перебрались почти все советские кинематографисты. Но по дороге на поезд, в котором ехала актриса, напали фашистские бомбардировщики и разбомбили состав. Жеймо чудом спаслась, но правду о ее спасении узнали значительно позднее. А пока в Алма-Ату пришло сообщение, что актриса Жеймо погибла. И в течение двух месяцев она числилась среди погибших. За это время многие успели смириться с этой утратой, в том числе и Хейфиц, который вскоре завел роман с одной из актрис. Поэтому, когда Жеймо наконец добралась до Алма-Аты, у всех киношников случился второй шок – на этот раз от радости. Больше всего были счастливы дети актрисы – Янина и Юлий, которых за эти два месяца уже успели прозвать «сиротками».

Практически сразу после приезда Жеймо ей сообщили об измене мужа. Хейфиц в те дни снимал в Ташкенте фильм «Малахов курган», но немедленно примчался к жене. Между ними состоялся долгий разговор, который закончился разрывом – Жеймо так и не простила мужу измены и прервала с ним всяческие отношения.

Этот разрыв сильно подорвал здоровье Жеймо – у нее началась депрессия. Причем такая сильная, что у актрисы пропала память – она забыла буквы. И поэтому не могла сниматься. Спас ее пожилой доктор, он раздобыл лекарство, принимая которое Жеймо за месяц выздоровела. И в 1943 году снялась в очередном фильме – «Мы с Урала». Тогда же она в третий раз вышла замуж – за польского режиссера Леонида Жанно, которого давно знала. Из эвакуации они вернулись в Ленинград уже в качестве семейной пары.

После войны народу потребовались новые фильмы, которые помогли бы людям отвлечься от тягот тяжелого времени. Поэтому на «Ленфильме» было решено экранизировать сказку «Золушка». На ее создание были брошены лучшие силы: режиссеры Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро, сценарий писал драматург Евгений Шварц. Все мастерские студии были подчинены этому проекту: из огромных занавесок шились платья для фрейлин, вручную нашивались блестки. Декораторы смастерили великолепные интерьеры королевского дворца.

На роль Золушки Жеймо утвердили практически без проб, поскольку актрис амплуа «травести» тогда почти не было. И хотя Жеймо на момент съемок исполнилось 37 лет, а Золушке должно быть шестнадцать, снимать начали именно ее. Однако спустя пару недель Жеймо заметила странные вещи: ее костюм почему-то становится то длиннее, то короче, а шапочка вечно испачкана. Она обратилась с вопросом к костюмерше. И та по секрету сообщила ей, что режиссеры собираются попробовать в роли Золушки еще одну актрису – молоденькую балерину из Кировского театра (его артистки изображали в фильме фрейлин). Жеймо очень огорчилась, услышав это, уверенная, что ее дни в этом фильме сочтены. Однако члены худсовета посчитали иначе: они высказались в пользу Жеймо, за плечами которой было уже несколько фильмов и считавшейся лучшей актрисой в амплуа «травести».

«Золушка» вышла на экраны страны в 1947 году и стала одним из лидеров проката: собрав на своих сеансах более 18 миллионов зрителей, картина заняла 4-е место. Но этот успех буквально взбесил власти. В кинематографической среде давно ходили слухи о том, что Жеймо как актриса не нравится Сталину. Что однажды он якобы раздраженно заявил министру кинематографии: «Что вам далась эта Жеймо? Какая из нее героиня?» Поэтому, когда «Золушка» вышла на экран и собирала полные залы, по ней ударила главная газета страны «Правда». Устами министра кинематографии Большакова с ее страниц было заявлено: «Сказка „Золушка“ – слабый и вредный фильм. Выпуск ее на экраны явился большой идеологической ошибкой».

Несмотря на успех «Золушки», статья в «Правде» отрицательно сказалась на дальнейшей карьере Жеймо в кино – ее перестали приглашать сниматься. В итоге в 1949 году она с мужем и детьми переезжает в Москву. Там Жеймо поступает в Театр киноактера, где ей посулили златые горы: сразу несколько главных ролей, в числе которых Элиза из «Пигмалиона», ибсеновская Нора и др. Но эти обещания так и остались на словах. В итоге за восемь лет своей работы в этом театре Жеймо сыграла только в двух спектаклях, причем в одном из них – «Бедность не порок» – она перевоплощалась в… 13-летнего мальчика. И это в 42 года!

Поскольку свободного времени у Жеймо теперь появилось предостаточно, она стала искать дополнительные средства к существованию. И вскоре нашла: занялась дубляжем зарубежных фильмов. Ее голосом заговорили многие западные звезды, в том числе и знаменитая Джина Лоллобриджида. Но на этом поприще Жеймо проработала всего несколько лет. В 1957 году в Советском Союзе началась репатриация, и муж Жеймо Леонид Жанно, который вообще нигде не работал, решил вернуться к себе на родину, в Польшу. Жеймо поначалу не хотела уезжать вместе с ним, но спустя год взяла с собой сына Юлика и отправилась к мужу. На этом карьера Янины Жеймо как актрисы закончилась.

В материальном отношении Жеймо в Польше жила гораздо лучше, чем в Советском Союзе. Однако ее сильно тяготило то, что ей пришлось распрощаться с актерской профессией. Но постепенно она с этим свыклась. И то, что ее теперь никто не узнавал на улице и не донимал просьбами об автографах, даже стало доставлять радость. Хотя мысли о родине постоянно присутствовали в ее размышлениях. Когда к ней приезжала ее дочь Янина, она делилась с ней сокровенным: «Я уже и вернуться не могу – здесь, в Варшаве, мой дом, муж, сын, друзья, но до конца своей я здесь так и не стала». До последнего вздоха Жеймо оставалась советской гражданкой, даже паспорт не меняла. Поэтому, когда в декабре 1987 года Жеймо скончалась от инфаркта, ее дочь сделала все, чтобы мама нашла свой последний приют у себя на родине: Жеймо похоронили в Москве, на Востряковском кладбище.

29 декабря – Андрей ТАРКОВСКИЙ

В советском кинематографе имя этого режиссера всегда стояло особняком. Начав свою карьеру с понятного миллионам фильма на военную тему, он затем ушел в кинематограф сложных образов и ассоциаций, чем отпугнул от себя многомиллионную аудиторию, но зато прославил себя как выдающийся мастер интеллектуального кино. Подобное искусство с трудом пробивало себе дорогу в Советском Союзе, что и стало поводом к отъезду этого режиссера на Запад. Однако ни человеческого, ни творческого счастья этот поступок ему не принес. На чужбине он заболел раком и умер спустя всего три года после приезда туда.

Андрей Тарковский родился 4 апреля 1932 года в деревне Завражье недалеко от Кинешмы. Его отец – поэт Арсений Тарковский – записал в своем дневнике: «В Завражье в ночь на 4 апреля, с воскресенья на понедельник, родился сын… Пятого был зарегистрирован, назван Андреем и получил „паспорт“.

Однако рождение ребенка не сохранило семью Тарковских от развода – в 1935 году Арсений Александрович увлекся другой женщиной (женой критика Тренина из круга Маяковского) и ушел из семьи. Позднее Андрей будет вспоминать: «Мы жили с мамой, бабушкой и сестрой – это была вся наша семья. По существу, я воспитывался в семье без мужчин. Я воспитывался матерью…»

В конце 30-х Тарковские перебрались в Москву и поселились на Щипке, в коммунальной квартире, в полуподвальном этаже двухэтажного дома. Там Андрей пошел в школу. Он занимался живописью, музыкой, много читал (начал складывать буквы в четыре года, а в одиннадцать уже читал труды Леонардо да Винчи). Однако любое его юношеское увлечение довольно быстро проходило, и мать – Мария Ивановна – устала упрекать сына за его разбросанность. Когда в 1950 году Андрей закончил школу и поступил в Институт востоковедения, она облегченно вздохнула – ей казалось, что сын наконец-то определился с выбором профессии. Но она вновь ошиблась. Через год Андрей бросил этот институт и предпринял попытку поступить в другой – на режиссерский факультет ВГИКа. Набиравший курс Михаил Ильич Ромм нашел, однако, юношу не слишком готовым и посоветовал «набраться жизненного материала». И Тарковский отправился за впечатлениями в тьмутаракань – с геологической партией улетел в Сибирь.

В 1954 году Тарковский предпринял очередную попытку поступить во ВГИК. На этот раз за него вызвался похлопотать перед Роммом старый друг отца известный кинокритик Ростислав Юренев. Он встретился с режиссером и попросил быть снисходительным к юноше, рассказал про его отца – замечательного поэта. Даже стихи его пытался читать. Но лучше бы он этого не делал. Ромм был не из тех людей, которые могли принять абитуриента в институт по протекции. Более того, таких студентов возле себя он вообще не терпел. Но в случае с Тарковским все получилось наоборот. Ромм внезапно увидел в Андрее не только высокоэрудированного юношу, но и достаточно зрелого для своих лет человека. И великий режиссер понял, что прошедшее после их первой встречи время юноша зря не терял. В итоге Тарковский был принят.

Позднее М. Ромм так опишет эти события: «Пришлось выдержать бой еще за одного абитуриента (другим абитуриентом, которого Ромм принял вопреки мнению коллег, был В. Шукшин. – Ф. Р.) – бросил со второго курса Институт восточных языков, все про все знает, ногти перед комиссией кусает – значит, нервный. Ну, все против него. А он мне понравился, и отца я его знаю, хороший поэт и переводчик, а за сына не просил (как помним, это за него сделал Р. Юренев, после встречи с которым Ромм впервые прочитал стихи А. Тарковского. – Ф. Р.). Спрошу-ка, думаю, у мальчика что-нибудь из «Войны и мира». И он в ответ целую страницу наизусть, я – другой вопрос. Он опять наизусть. Принимаем…»

Первой серьезной работой Тарковского в кино оказался телефильм «Сегодня увольнения не будет», который он снял в 1959 году вместе с Александром Гордоном (последний был женат на его сестре Марине). Однако затем творческие пути Тарковского и Гордона разошлись, и дипломную работу – фильм «Каток и скрипка» – Андрей уже делал один.

На последнем курсе ВГИКа Тарковский попробовал себя в качестве киноактера в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»), он достаточно убедительно сыграл небольшую роль молодого резонера. Однако фильм был подвергнут обструкции на самом «верху» (на него ополчился сам Хрущев) и, после внесения купюр, был выпущен в прокат малым экраном. Так что карьера Тарковского-актера не задалась с самого начала. Не менее сложно складывалась и его режиссерская карьера.

Слава пришла к Тарковскому в 1962 году, когда он снял фильм «Иваново детство». Основой для фильма послужила прекрасная повесть В. Богомолова «Иван», которая увидела свет в начале 60-х. Первоначально фильм по этой повести собирался снимать другой молодой режиссер, Эдуард Абалов, из творческого объединения А. Алова и В. Наумова. Однако у него дело не пошло, и студия стала подыскивать другого режиссера. В конце концов выбор пал на Тарковского.

Фильм «Иваново детство» был встречен руководством Госкино достаточно прохладно (картину назвали «пацифистской») и пущен по экранам страны ограниченным тиражом. В итоге в прокате он собрал всего около семнадцати миллионов зрителей.

Между тем за пределами родного Отечества фильм принес его создателям оглушительную славу. В сентябре 1962 года на Венецианском фестивале он был удостоен Гран-при – «Золотого Льва святого Марка», а год спустя стал призером на фестивалях в Сан-Франциско, Акапулько и других (всего фильм получил 17 различных наград).

Громко заявив о себе с первой же картины, Тарковский не собирался занижать планку. И снял еще один шедевр – «Андрей Рублев».

Первоначально в роли Андрея Рублева Тарковский предполагал снимать восходящую звезду того времени Иннокентия Смоктуновского. Но актеру в то же самое время Козинцев предложил роль Гамлета, и Смоктуновский сделал выбор в пользу Шекспира. Пришлось искать другого исполнителя. Им стал никому тогда не известный актер Свердловского драматического театра Анатолий Солоницын. Прочитав в журнале «Искусство кино» сценарий «Рублева», он приехал в Москву и сам предложил себя на главную роль. И хотя большая часть съемочного коллектива выступила против его кандидатуры, Тарковский внезапно поверил в Солоницына и сумел отстоять свой выбор.

«Рублев» был закончен в середине 1966 года, в переломное для страны время. К власти пришел Брежнев (весной того же 66-го на ХХIII съезде он был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС), который вновь начал возвращать страну на державные рельсы. Именно при нем стали появляться так называемые «Русские клубы», а в литературу и искусство возвращаться имена тех людей, кто всегда ассоциировался у народа с таким понятием, как патриотизм (например, И. Сталин, Г. Жуков и др.). Поэтому появление фильма о великом русском художнике, казалось, должно было только приветствоваться властью. Но вышло наоборот. Фильм Тарковского был осужден и обвинен в том, что русские люди в нем показаны чуть ли не варварами, не могущими за себя постоять и грызущимися друг с другом. Режиссера заподозрили в том, что свою картину он снимал с прицелом на Запад, все на тот же Венецианский фестиваль. Однако власть совсем не была заинтересована в том, чтобы посредством фильма Тарковского Запад получил возможность настроить своего зрителя против России путем отождествления прошлого и настоящего: дескать, коммунисты столь же дики и жестоки, как их дальние сородичи. В итоге «Андрея Рублева» спрятали на «полку».

Однако три года спустя, весной 1969 года, фильм все-таки попал за границу. История эта больше смахивает на детектив и до сих пор до конца так и не ясна. По одной из версий, руководители Госкино решили продать фильм французскому бизнесмену Алексу Московичу для проката во Франции (в пакете с пятью другими фильмами, среди которых была эпопея Сергея Бондарчука «Война и мир»), имея целью умаслить тамошних «левых», которые крайне негативно восприняли подавление «бархатной революции» в Чехословакии в августе 1968 года. Однако Москович обманул чиновников Госкино: он отдал (или продал) копию «Рублева» на Каннский кинофестиваль. А там фильму был специально устроен пышный прием: о нем восторженно написали все аккредитованные на фестивале журналисты, а в зале, где его трижды крутили (третий сеанс пришлось сделать дополнительным), яблоку негде было упасть. После этого Московича стали буквально разрывать представители многих стран, чтобы он продал им «Рублева». В итоге тот за баснословные деньги продал картину крупной компании в Западной Европе «Бельсо».

Между тем жюри Каннского фестиваля присудило «Рублеву», который шел вне конкурса, Главный приз киножурналистов мира ФИПРЕССИ. Кроме этого, такой же приз присудили фильму и французские журналисты, что вызвало гневную реакцию со стороны советских властей: ведь французский ФИПРЕССИ возглавляла сионистка Вульман. В итоге скандал с «Рублевым» оказался на повестке дня одного из заседаний Политбюро, которое приняло решение наказать министра кинематографии А. Романова: ему объявили строгий выговор. Но предотвратить прокат фильма в Западной Европе это решение уже не могло. Более того, это помогло прокатчикам в их рекламной кампании: вынесенный на афиши слоган «Смотрите фильм, запрещенный коммунистами» привлек к нему внимание тысяч людей. Так фильм Тарковского вольно или невольно оказался в эпицентре антисоветской истерии, которая бушевала в Западной Европе в конце 60-х (в 69-м «Рублев» был удостоен приза Леона Муссинака за лучший иностранный фильм в прокате Франции).

Кстати, сам Тарковский тоже не упустил случая, чтобы отомстить властям за мытарства своей картины. Будучи автором сценария фильма «Сергей Лазо», который в 1967 году снимал на «Молдова-фильме» муж его сестры Александр Гордон, он специально дописал туда эпизод, где белогвардейский полковник Бочкарев расстреливает коммунистов. И в роли Бочкарева… снялся сам. Власть прекрасно поняла этот намек. Тот же министр кино Романов, увидев эпизод расстрела, воскликнул: «Да вы понимаете, в кого стреляет Тарковский? Он в коммунистов стреляет! Он в нас стреляет!» Самое интересное, но никаких санкций против режиссера не последовало. Более того, спустя два года Тарковскому разрешили запуститься с новым фильмом – «Солярис» по С. Лему.

Что касается «Андрея Рублева», то и его судьба сложилась благополучно. В декабре 1971 года он наконец вышел в союзный прокат. Правда, малым тиражом и подверстанный к политической ситуации: тогда в очередной раз обострились отношения СССР с Китаем и фильм Тарковского, где события происходили во времена татаро-монгольского ига, оказался как нельзя кстати.

Однако отвлечемся на время от творческой деятельности Тарковского и поговорим о его личной жизни.

В первый раз режиссер женился в 1957 году, когда учился на режиссерском факультете ВГИКа. Его супругой стала однокурсница по ВГИКу Ирма Рауш (она снялась в двух фильмах мужа: сыграла мать мальчика в «Ивановом детстве» – она является ему в снах, и дурочку в «Андрее Рублеве»). Вскоре на свет появился мальчик, которого Тарковский назвал в честь своего отца – Арсением.

Во время работы над фильмом «Андрей Рублев» Тарковский познакомился с женщиной, которая стала его второй женой. Звали ее Лариса. По ее словам: «Это была любовь с первого взгляда. Я сидела в кабинете директора фильма Тамары Огородниковой. Вошел он. Я не знала, что это Тарковский. Увидела очень красивого, элегантно одетого, блистательного человека… Как я боролась со своим чувством! Как старалась не отвечать на ухаживания Андрея… Ведь у каждого были семьи. У меня росла дочь, у него – сын. Боролись-боролись с нахлынувшими чувствами, но потом мы поняли, что это бессмысленно. Когда наши служебные отношения перешли в любовь, Андрей встал передо мной на одно колено и сказал: „Дорогая Лара, во что бы ни вылились наши отношения, моя любовь к вам не пройдет. Я вас настолько уважаю, что никогда не посмею обратиться к вам на „ты“. – „Я тоже“, – сказала я…“

Роман Тарковского с Ларисой продолжался в течение нескольких лет. Но когда в конце 60-х Ирма Рауш все-таки подала на развод, Тарковский не спешил регистрировать свои отношения с Ларисой. И только когда в конце 1969 года она забеременела, Тарковский решился уйти из семьи. В июле следующего года на свет появился второй ребенок Тарковского – сын, названный в честь отца Андреем.

Между тем в своей заявке на фильм «Солярис» Тарковский так объяснил свои мотивы: «Зритель ждет от нас хорошего фильма научно-фантастического жанра… Мы уверены прежде всего в том, что фильм будет иметь финансовый успех». Но режиссер лукавил. Тогда в жанре научной фантастики огромным успехом пользовался фильм Евгения Шерстобитова «Туманность Андромеды» (1968) по роману И. Ефремова. Это было по-настоящему смотрибельное кино из разряда кассовых. Фильм Тарковского относился к иному жанру: философской притчи, которая большинству зрителей всегда была малопонятна.

Работа над картиной шла довольно трудно. Еще на стадии написания сценария у Тарковского возникли некоторые сложности с автором произведения Лемом. Тому не понравились режиссерские вольности в трактовке сюжета, в частности то, что его герой должен спуститься с небес на грешную землю. Линия «отчего дома», которая для Тарковского стала ключевой в фильме, в повести отсутствовала.

Фильм был закончен в 1971 году и поначалу едва не повторил судьбу «Андрея Рублева». Во время приемки Госкино сделало 43 (!) замечания и потребовало их устранить. Тарковский отказался. В конце концов обеим сторонам удалось найти компромисс: режиссер внес минимальные правки в сделанное, а Госкино присудило фильму… высшую категорию (кстати, и «Рублев» тоже был удостоен 1-й категории). Однако, несмотря на столь высокую оценку, данную картине чиновниками, сам Тарковский считал ее наименее удавшейся.

Фильм вышел на всесоюзный экран в марте 1972 года. Одновременно с этим «Солярис» был принят в число конкурсных фильмов Каннского кинофестиваля. Там он был удостоен приза и получил самую высшую похвалу критики. Вскоре состоялась его триумфальная премьера в Токио, где присутствовали и некоторые из создателей фильма.

Между тем в отличие от западной публики отечественный зритель принял «Солярис» намного сдержаннее. «Высшая категория» позволила фильму получить прекрасную прокатную судьбу, но это не спасло «Солярис» от провала. Во многих городах во время его просмотра люди, что называется, толпами покидали кинотеатры. В итоге фильм едва наскреб нужную для окупаемости цифру в 10 миллионов зрителей и занял место ближе к 30-му (в лидерах тогда оказались фильмы «Джентльмены удачи» и «Русское поле»).

Та же история произошла и со следующим фильмом Тарковского – автобиографической картиной «Зеркало». К работе над ним режиссер приступил в 1973 году. По его же словам: «В „Зеркале“ мне хотелось рассказать не о себе, а о своих чувствах, связанных с близкими людьми, о моих взаимоотношениях с ними, о вечной жалости к ним и невосполнимом чувстве долга». Большинство героев фильма в жизни имели реальных прототипов. Например, Олег Янковский сыграл отца режиссера Арсения Тарковского, Маргарита Терехова – его мать Марию Ивановну Вишнякову, а самого Андрея Тарковского в детские годы сыграл четырехлетний сын Янковского Филипп.

«Зеркало» не стало исключением и повторило судьбу предыдущих картин Тарковского. В начале 1975 года судьбу картины вынесли на обсуждение коллегии Госкино СССР и секретариата Союза кинематографистов. В итоге фильм был записан в неудачные и выпущен на экраны страны ограниченным тиражом.

Советские прокатчики, наученные горьким опытом предыдущих картин Тарковского, никогда не приносивших хорошей кассы, не проявили особого энтузиазма и по отношению к новому творению режиссера. А иностранцы наоборот – вновь заинтересовались. К примеру, представитель Каннского кинофестиваля лично приехал в Москву, чтобы посмотреть и оценить «Зеркало».

В конце 70-х у Тарковского возникла идея снять фильм о Ф. М. Достоевском. Однако в Госкино на эту затею посмотрели скептически и замысел Тарковского отдали другому режиссеру – Александру Зархи, который снял фильм «26 дней из жизни Достоевского». Чтобы дать Тарковскому возможность немного заработать и раздать хотя бы частично долги, которые он успел накопить за время своего бездействия, чиновники от кино разрешили ему написать сценарий «Гофманианы». Впрочем, Госкино потом его тоже запретило. Затем режиссеру дали группу студентов, для которых учиться у самого Тарковского было неслыханным счастьем. Параллельно с этим Тарковский выступил и как театральный режиссер: поставил на сцене Ленкома спектакль «Гамлет» с Анатолием Солоницыным в главной роли. Правда, большого успеха эта постановка не имела и довольно быстро вылетела из репертуара.

Наконец, в 1977 году Тарковский вернулся в кинематограф. Причем снова решил обратиться к фантастике. Только на этот раз выбрал для экранизации произведение отечественных авторов – «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Фильм получил название «Сталкер».

Судьба этого фильма поистине драматична и не знает аналогов в истории отечественного кино. Будущий фильм был куплен западным кинопрокатчиком Гамбаровым только потому, что был связан с именем Тарковского. В качестве платы была получена очень дефицитная по тем временам кинопленка «Кодак». Причем ее хватило еще на два проекта: «Степь» Сергея Бондарчука и «Сибириаду» Андрея Михалкова-Кончаловского. Однако «Кодак» Тарковского был загублен.

Уже была снята половина фильма, когда вдруг выяснилось, что большая часть отснятого – пленочный брак. Тарковский обвинил в происшедшем оператора Георгия Рерберга (они начали сотрудничать с «Зеркала», а до этого оператором у Тарковского был Вадим Юсов), который, обидившись, немедленно ушел из проекта. Поскольку Тарковский нанес большие убытки «Мосфильму», руководство вполне могло отстранить его от работы. Но этого сделано не было. А было сделано другое, из разряда беспрецедентных: руководство Госкино разрешило выделить Тарковскому новые средства для продолжения работы. В итоге режиссер нашел нового оператора – Александра Княжинского – и начал снимать фильм заново. На главные роли были приглашены как хорошо известные Тарковскому актеры – Анатолий Солоницын, Николай Гринько, так и незнакомые – Александр Кайдановский, Алиса Фрейндлих. Съемки проходили летом 1978 года в Эстонии, недалеко от Таллина, возле заброшенной электростанции.

«Сталкер» был закончен в 1980 году, и в том же году Тарковскому было присвоено звание народного артиста РСФСР. Однако на судьбе картины это не сказалось – она, по сути, повторила путь предыдущих. «Сталкеру» присудили вторую категорию и, отпечатав 196 экземпляров, пустили малым экраном (в недрах Госкино существовал специальный циркуляр, согласно которому фильмы Тарковского имели существенные ограничения в прокате, поэтому на одну Москву выделили всего три (!) копии «Сталкера»). Фильм собрал в прокате минимальное количество зрителей – четыре с небольшим миллиона (самый низкий показатель из всех картин режиссера).

Между тем за пределами Советского Союза «Сталкер» имел куда больший успех. Он был удостоен призов на фестивалях в Триесте, Мадриде (в 1981 году), в Каннах (в 1982-м). Однако на материальную сторону жизни Тарковского эти награды никак не повлияли. Были моменты, когда его семья вообще сидела без денег. Так было и в том триумфальном 1981 году, когда из-за безденежья Тарковскому пришлось отменить собственный день рождения – не было денег, чтобы накрыть стол. Вдобавок ко всему тогда же к Тарковским пришли из Мосэнерго и отключили в доме электричество за неуплату.

После «Сталкера» Тарковский думал осуществить свою давнюю мечту – снять пушкинского «Бориса Годунова», но руководство Госкино даже слышать об этом ничего не хотело. В итоге экранизировать бессмертное произведение великого классика доверили Бондарчуку, а Тарковскому посоветовали подумать над чем-нибудь другим. В 1982 году он съездил в Италию, и во время этой поездки у него возник замысел нового фильма – первой в его кинематографической биографии картины на современный сюжет.

Фильм получил название «Ностальгия» и снимался целиком на средства итальянских кинематографистов. Таким образом, Тарковский стал первым советским режиссером, который сделал не совместную постановку, а фильм иностранного производства. Своим ассистентом Тарковский сделал собственную жену Ларису. Он мечтал взять в Италию и своего сына Андрея, однако по решению ЦК КПСС мальчика не выпустили из Союза, опасаясь, что после этого семья навсегда останется за границей.

«Ностальгию» Тарковский закончил в самом начале следующего года, и сразу же картина была включена в конкурсную программу Каннского кинофестиваля от Италии. Однако стараниями членов советской делегации фильм, претендовавший на Гран-при, получил лишь один из «утешительных» призов. Эта история настолько возмутила Тарковского, что он пишет полное боли и отчаяния письмо руководителю Госкино Ермашу, где были следующие строки:

«За 22 года работы в Советском Союзе я сделал 5 фильмов – то есть по одному фильму за четыре с половиной года. Если на работу над картиной в среднем уходит около года плюс время для написания сценария, то из этих 22 лет в течение 16 лет я был без работы. Тем не менее Госкино успешно торгует моими картинами за границей, в то время как я часто не знаю, чем кормить свою семью…

Все свои силы, все свое умение, все свои способности я отдавал советскому киноискусству… Именно по совести я всегда готов служить своему искусству и никогда – прислуживаться. Я – не холуй, я советский художник и гражданин…

За всю мою двадцатилетнюю деятельность у себя на Родине я не получил ни одной награды, премии, не участвовал ни в одном советском фестивале. Это ли не показатель истинного Вашего отношения к моему многолетнему и, уверяю Вас, нелегкому труду! Когда мне исполнилось 50 лет, никто из официальных кинематографических кругов даже не вспомнил о моем существовании. Когда я лежал с инфарктом – никто не навестил меня ни разу…

Я устал. Устал от травли, от Вашей ненависти, злобы, от нищеты, наконец от систематической безработицы, на которую Вы меня систематически обрекали…»

Конечно, многое в этом письме было правдой, но многое явилось и результатом уязвленного самолюбия режиссера. Например, упрек в том, что на 50-летний юбилей никто из руководства не вспомнил о нем и даже не поздравил. Но ведь так поступило не только руководство Госкино, но и коллеги режиссера, которые почему-то тоже забыли о нем. А это уже более тревожный симптом, когда тебя игнорируют твои непосредственные коллеги.

Упрек Тарковского о том, что его картины практически не были отмечены ни на одном из союзных киносмотров, тоже можно было адресовать его коллегам, которые входили в жюри этих фестивалей. Ведь таких «лишенцев», как Тарковский, в советском кино хватало: например, Леонид Гайдай (ни одна его комедия на фестивалях не побеждала), Владимир Мотыль (его шедевр «Белое солнце пустыны» тоже остался без наград) и т. д. Все это было следствием клановых разборок внутри советского кинематографа, и Тарковский прекрасно это понимал. В то же время, будь он, к примеру, многократным лауреатом Госпремий, и его слава независимого и диссидентствующего режиссера мгновенно сошла бы на нет. И он бы уже наверняка писал другие письма в Госкино: мол, прекратите меня поощрять и дискредитировать перед интеллигенцией.

В системе советского кино Тарковский занимал нишу авторского кинематографа, которое практически не приносило прибыли. Однако даже несмотря на это, государство субсидировало его эксперименты (в случае со «Сталкером» даже пошло на двойные убытки), поскольку ценило талант режиссера. Сам Тарковский считал, что плохо ценило, но все-таки ценило. На том же Западе, где люди умеют ценить каждый цент, не факт, что он бы сумел снять и половину тех фильмов, которые ему удалось создать на родине.

Между тем, так и не дождавшись ответа на свое письмо, Тарковский принимает решение остаться на Западе. 10 июля 1984 года на пресс-конференции в Милане режиссер официально объявил об этом. Он объяснил это решение не политическими мотивами, а тем, что ему не давали и не дают возможности работать и реализовывать свои замыслы на родине.

Едва эта весть достигла пределов Союза, официальные власти тут же объявили Тарковского предателем. Как по команде замолкли газеты и журналы: ни слова о Тарковском. Все его фильмы были сняты с проката, даже ко Дню Победы перестали крутить «Иваново детство» – одну из самых талантливых картин на военную тему. Отвернулись от Тарковского и большинство его коллег.

Очутившись в новой среде, Тарковский рьяно берется за работу, пытаясь доказать всем и себе самому, что начался новый этап в его жизни и творчестве: свободный. В течение двух лет он выпускает в свет документальный фильм «Время путешествия», ставит оперу «Борис Годунов» в лондонском театре «Ковент-Гарден», пишет книгу размышлений об искусстве кино «Запечатленное время», снимает два художественных фильма «Ностальгия» и «Жертвоприношение». Последний фильм Тарковский снимал в Швеции в 1985 году и посвятил его своему младшему сыну Андрею. Фильм был удостоен призов на фестивалях в Каннах и Вальядолиде в 1986 году, однако в прокате большого успеха не имел.

Кроме этого, западная пресса перестала уделять столько внимания режиссеру, как это было раньше, поскольку тот утратил главную свою «фишку» – перестал быть гонимым. А поскольку Тарковский не собирался участвовать в тех антисоветских кампаниях, которые тогда проходили на Западе (как это делали многие его коллеги, вроде Юрия Любимова, Владимира Максимова и др.), то западные пропагандисты попросту вычеркнули его из списков своих героев. Из-за этого режиссеру все труднее стало искать спонсоров для своих картин. А ведь у Тарковского было множество планов, в частности он затеял снимать картину «Искушение Св. Антония». Но воплотить свои замыслы в реальность ему уже не удастся – у него обнаружится рак. Судя по всему, болезнь стала ответом на последние переживания Тарковского, связанные с его вынужденной эмиграцией. Еще в мае 1983 года режиссер с горечью констатировал в своем дневнике: «Пропал я… Мне и в России не жить, и здесь не жить…»

Первые признаки недомогания Тарковский почувствовал в сентябре 1985 года, когда приехал во Флоренцию работать над монтажом «Жертвоприношения». У него тогда постоянно, как при затяжной простуде, держалась небольшая температура. Затем в Берлине, куда его вместе с женой пригласила немецкая академия, его стал одолевать сильный кашель, который он отнес к отголоскам туберкулеза, перенесенного им в детские годы. В декабре 1985 года Тарковскому позвонили из Швеции, где его незадолго до этого обследовали тамошние врачи, и сообщили о страшном диагнозе – рак.

Когда пришло это известие, Тарковские жили уже в Париже и находились в стесненном материальном положении. Деньги за последний фильм – «Жертвоприношение» – еще не были получены, медицинской страховки не было. Между тем курс лечения стоил очень дорого: обследование на сканере – 16 тысяч франков, полный курс лечения – 40 тысяч. И тогда на помощь Тарковскому пришли его зарубежные коллеги. В частности, Марина Влади без лишних слов выписала чек на нужную сумму, а ее муж, известный врач-онколог Леон Шварценберг, стал лечащим врачом Тарковского.

Между тем, когда весть о тяжелой болезни Тарковского достигла пределов его родной страны, зашевелились и там. Официальные власти наконец разрешили его сыну Андрею вылететь к отцу. Он прилетел в Париж 19 января 1986 года. В то же время в Советском Союзе был наконец снят запрет с имени Тарковского – в кинотеатрах снова стали крутить его фильмы. Когда Тарковский узнал об этом, он с грустью сказал жене: «Плохи мои дела, Ларочка. Узнали, что умираю, вот и выпустили все мои фильмы».

Курс лечения Тарковский проходил в одной из парижских клиник. Длилось лечение несколько месяцев. Наконец, когда здоровье больного заметно улучшилось, врачи приняли решение его выписать. Семья Тарковских поселилась в доме Марины Влади под Парижем. Однако прожил там Тарковский недолго. Вскоре по совету некоего приятеля он уезжает в ФРГ – чтобы пройти курс лечения в одной известной клинике. Но тамошние эскулапы оказались бессильны. Осознав это, Тарковский вновь вернулся в Париж. Дни его жизни были уже сочтены. 29 декабря 1986 года великий режиссер скончался. Похоронили его, как он и завещал, на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Существует легенда, что в молодости Тарковский очень увлекался спиритическими сеансами – вызывал духов умерших людей. Однажды он вызвал дух Бориса Пастернака и спросил его, сколько фильмов он снимет за свою жизнь. Пастернак ответил: «Семь». – «Почему так мало?» – искренне удивился Тарковский. «Семь, зато хороших», – ответил дух великого поэта. Как видим, это пророчество полностью подтвердилось.

29 декабря – Фрунзе МКРТЧЯН

Этого актера долгие годы считали баловнем судьбы. На экране он воплощал обаятельных и веселых героев, одно появление которых вызывало у людей улыбку, а чаще всего безудержный смех. Однако мало кто из поклонников актера мог себе представить, что в обычной жизни это глубоко страдающий и несчастный человек. Что его некогда счастливая семейная жизнь оказалась разрушена из-за тяжелого заболевания его жены и младшего сына, которого он безумно любил.

Фрунзе Мкртчян родился 4 июля 1930 года в Ленинакане в многодетной семье беженцев от турецкой резни – простых рабочих текстильного комбината. Его отец был табельщиком, мать – посудомойкой в заводской столовой. У будущего знаменитого актера было два имени: дома его звали Мгер, а официально – Фрунзе, в честь героя Гражданской войны Михаила Фрунзе, которого сильно почитал отец мальчика. Однако, даже несмотря на эту любовь, Мкртчян-старший совсем не хотел, чтобы его сын стал военным, а мечтал увидеть его знаменитым художником.

Фрунзе и в самом деле с раннего детства хорошо рисовал и мог вполне воплотить мечту своего родителя в реальность. Однако в десятилетнем возрасте он внезапно увлекся театром и все свободное время отныне стал посвящать только ему: сначала устраивал на площадке второго этажа, где они жили, детские представления, а потом стал участвовать в спектаклях драматического кружка, расположенного напротив Дома культуры. Отец долгое время не признавал нового увлечения сына и считал, что актер – это совсем не профессия, а одно баловство. Но однажды сходил на спектакль с участием сына и был буквально потрясен его игрой. И с тех пор больше никогда не отговаривал Фрунзе от его увлечения. А чуть позже отца арестовали, обвинив в хищении социалистической собственности. Как выяснилось, чтобы прокормить семью, Мкртчян-старший выносил с текстильного комбината бязь, обмотав ее под брюками вокруг ног. За кражу пяти метров ткани ему дали 10 лет лагерей. Срок он отбывал в Нижнем Тагиле, где валил лес.

После ареста отца жить стало еще тяжелее. Матери, чтобы прокормить двух сыновей (у Фрунзе был еще младший брат Альберт, который впоследствии станет режиссером и снимет фильм «Земля Санникова») и двух дочерей, пришлось работать с утра до ночи, да еще браться за любую побочную работу. Однако она сама не унывала и детям своим не давала раскисать. Во многом именно благодаря ей Фрунзе не ожесточился и вырос добрым человеком, с большим чувством юмора. С детства он не мог жить без розыгрышей и больше всего любил смеяться над собой. Особенно сильно доставалось ему от самого себя за его… большой нос, которому еще в детстве суждено было стать легендарным, а потом и вовсе превратиться в национальное достояние целой республики.

Между тем артистом Мкртчян стал не сразу. После окончания школы в 1947 году он какое-то время работал на производстве, поскольку его семье нужны были деньги. И только в начале 50-х наконец поступил в Ереванский театрально-художественный институт. Закончив его, он устроился в труппу Ленинаканского драматического театра, где познакомился с актером, который стал его закадычным другом на всю жизнь – Азатом Шеренцом. Однако именно этот человек приобщил Мкртчяна к алкоголю. Как-то он налил ему целый стакан водки и сказал: «Ты талантливый, ты должен выпить, потому что все талантливые актеры были алкоголиками». Мкртчян залпом осушил стакан, даже не подозревая, что эти слова станут пророческими.

В 1956 году Мкртчян уехал в Ереван и поступил в труппу театра имени Сундукяна. Когда актер этого театра Хорен Абрамян спросил новичка, что он заканчивал, Мкртчян ответил: «Музыкальный техникум по классу виолончели». Ему хотелось сразу произвести впечатление на своих новых партнеров. Однако обман тут же вскрылся. Абрамян обратился к оркестрантам с просьбой дать новичку виолончель, на что Мкртчян замахал руками: «Зачем я буду играть, у меня есть бумага, что я учился». С тех пор за Мкртчяном в новом театре закрепилось прозвище Виолончелист.

Начиная свою карьеру на новом месте с незначительных ролей, Мкртчян уже к началу 60-х сумел выбиться в лидеры. И зритель ходил в театр уже конкретно на Мкртчяна. Как итог: на талантливого актера обратили внимание кинематографисты. До этого он снялся в кино только один раз – в картине «О чем шумит река» 1959 года выпуска он сыграл крохотный эпизод. Но в 1960 году режиссеры Г. Малян и Г. Маркарян пригласили Мкртчяна на роль более масштабную – в фильме «Парни музкоманды» он сыграл веселого музыканта Арсена. Однако, несмотря на успех фильма в Армении, следующих ролей Мкртчяну пришлось ждать целое пятилетие.

Слава пришла к Мкртчяну во второй половине 60-х – правда, к ней актеру пришлось буквально продираться. «Крестным отцом» армянского актера стал Георгий Данелия, который в 1965 году предложил ему пусть небольшую, но запоминающуюся роль профессора Берга в своей комедии «Тридцать три». Однако дебют, что называется, не прогремел, но не по вине актера – фильм посчитали идеологически вредным и быстро сняли с проката.

Еще печальнее сложилась судьба другой комедии с участием Мкртчяна – «Формулы радуги» Георгия Юнгвальд-Хилькевича, где актер сыграл милиционера. Эту картину и вовсе не выпустили в прокат и на двадцать лет упрятали в запасники Госфильмофонда. Так что две первые большие роли в кино Фрунзе Мкртчяна оказались под запретом.

И все же слава нашла своего героя. В 1966 году великий комедиограф Леонид Гайдай пригласил Мкртчяна в свой кинохит «Кавказская пленница» на роль родного дяди той самой «комсомолки, спортсменки и просто красавицы», из-за которой в фильме и разгорелся весь сыр-бор. И после того как фильм вышел в широкий прокат и стал его лидером, имя Мкртчяна наконец прогремело на всю страну. Кстати, роль киношной жены дяди «кавказской пленницы» сыграла настоящая жена Мкртчяна – актриса Данара Мкртчян.

В первый раз Мкртчян женился, когда еще только начинал свою карьеру в театре. Его избранницей стала девушка по имени Кнара, которая не имела никакого отношения к искусству. Они познакомились на улице и достаточно быстро поженились, хотя у них не было даже постоянной крыши над головой. Именно бытовые проблемы и погубили этот брак: вскоре после свадьбы молодые расстались.

Во второй раз Мкртчян женился в середине 50-х. На этот раз он выбрал себе в жены свою коллегу – молодую актрису по имени Данара. Девушка приехала в Ленинакан поступать в театрально-художественный институт и попросила Мкртчяна помочь ей в этом. Мкртчян помог, а потом сделал девушке предложение руки и сердца. Она его приняла.

Первое время этот брак приносил Мкртчяну одни радости. Молодые искренне любили друг друга, родили на свет двух детей: дочь Нунэ и сына Вазгена. Мкртчян гордился своей красавицей женой и всячески старался ей помочь, даже в карьере. Он добился ее приема в Ереванский театр имени Сундукяна, уговорил Гайдая снять ее в эпизодической роли своей жены в «Кавказской пленнице». Но это был единственный случай, когда Мкртчян попросил кого-то из режиссеров пристроить его жену в свою картину. И в следующем своем «звездном» фильме, «Айболите-66», Мкртчян снимался уже без своей жены.

Режиссер фильма Ролан Быков нашел Мкртчяна случайно. Весной 66-го Быков позвонил своему приятелю Фрунзе Довлатяну, с которым он подружился после съемок фильма «Здравствуй, это я!», и попросил его подыскать и прислать фотографию актера на роль разбойника из шайки Бармалея. Довлатян ответил: приезжай сам, познакомишься на месте. Быков так и сделал. И вот, когда они с Довлатяном сидели и пили коньяк, в их кабинет зашел Мкртчян и буквально с первого же взгляда загипнотизировал Быкова. Тот уже забыл о всех присутствующих и был увлечен только Мкртчяном: слушал его рассказы, заразительно хохотал, когда тот показывал какие-то сценки. В конце того вечера Быков от души поблагодарил Довлатяна: «Ты мне подарил солнце».

К началу 70-х Мкртчян уже считался одним из самых популярных актеров советского кино. И хотя большинство его поклонников ценили в нем прежде всего талант комика, однако сам Мкртчян считал себя актером разных амплуа. И во второй половине 60-х он снимался в разных фильмах: и в комедиях («Белый рояль», «Не горюй!», «Адам и Хева»), и в разного рода драмах («Из времен голода», «Треугольник», «Взрыв после полуночи»). Однако в самом конце 60-х карьера Мкртчяна едва не завершилась.

В один из дней октября 1969 года Мкртчян сидел в теплой компании своих коллег-артистов, и один из них, Зулум Григорян, узнав о том, что никто из присутствующих не крещен, предложил немедленно исправить это упущение. И повез приятелей к своему знакомому священнику в город Эчмиадзин. Когда они приехали туда, в храм сбежалось чуть ли не полгорода, ради того, чтобы воочию лицезреть, как обряд крещения проходит сам Фрунзе Мкртчян. Естественно, спустя несколько дней слух об этом событии достиг Еревана, а потом и Москвы. Разразился грандиозный скандал на уровне ЦК КПСС, поскольку массовое крещение известных работников культуры было расценено как крупная идеологическая диверсия.

Рассказывает режиссер Фрунзе Довлатян: «Через три дня начали поступать депеши из Москвы. Вначале из отдела культуры ЦК КПСС, потом из Госкино СССР, наконец, из ЦК республики. С резолюциями: „Разобраться и решить вопрос Довлатяна“. Почему основной удар обрушился на меня? Ребята все были беспартийные, а я, мало что член КПСС, так и еще секретарь Союза кинематографистов.

Потом Фрунзик Мкртчян говорит: у нас имена редкие, давай я все возьму на себя, пошлем в Москву ответ, что спутали одного Фрунзика с другим, мне, беспартийному, будет легче выкрутиться. Пронесло, словом…»

Этот скандал стал одной из причин, почему Мкртчян откажется от главной роли в кинохите «Джентльмены удачи». Режиссеры картины видели актера в роли Василия Алибабаевича, но Мкртчян отказался от роли. Накануне съемок осенью 1970 года он получил главную роль в спектакле, приуроченном к юбилею образования Армении, и все силы целиком отдал именно этой роли. В итоге в «Джентльменах…» он не снялся, однако свою награду все равно получил: через год ему присвоили звание народного артиста Армении за роль в юбилейном спектакле.

В 70-е годы Мкртчян продолжал много и плодотворно работать как в театре, так и в кино. В 1975 году он удостаивается своей первой официальной награды: Государственной премии Армянской ССР за фильм «Треугольник», который был снят еще в 1967 году. В те годы, глядя на Мкртчяна со стороны, многим казалось, что он олицетворяет собой пример очень успешного и счастливого человека, у которого все ладится: и творческая карьера, и личная жизнь. Однако на самом деле все было не так.

В начале 70-х жена Мкртчяна Данара заболела психическим расстройством, связанным с нарушением эндокринной системы, и жизнь популярного актера превратилась в настоящий ад. Данара вынуждена была уйти из театра, и отныне местом ее обитания стали дом и психиатрическая клиника. Поскольку Мкртчян в те годы превратился в одного из самых востребованных киноактеров страны и подолгу отсутствовал дома, Данара буквально места себе не находила, считая, что ее муж в каждой из своих экспедиций заводит себе любовницу. И какие только доводы не приводил в свою защиту Мкртчян, жена ему не верила. На почве регулярных скандалов Мкртчян все чаще и чаще стал прикладываться к рюмке, что в итоге приведет его к алкоголизму.

Из-за болезни жены Мкртчян в середине 70-х вынужден был отказываться от многих предложений, поскольку его длительные отлучки из дома плохо сказывались на самочувствии супруги. Однако долгое нахождение в родных стенах с человеком, у которого расстроена психика, не шло на пользу актеру. Он много пил, скитался по друзьям. Попытался лечить жену во Франции, но и эта попытка закончилась провалом: западные светила медицины тоже оказались бессильны перед болезнью. Трагедию Мкртчяна усугубляло еще и то, что вместе с ним страдали и его дети, которых он безумно любил.

И все же какой бы тяжелой ни была личная жизнь актера, выходя на сцену родного театра или на съемочную площадку, он старался не посвящать в эти проблемы посторонних. Поэтому о его горе мало кто знал, и мнение о Мкртчяне как о веселом и легком человеке продолжало жить в актерской среде.

Тем временем во второй половине 70-х начинается новый виток славы Мкртчяна. Один за другим на экраны страны выходят фильмы с его участием, которые тепло принимаются зрителем. За фильм «Мимино» актер удостаивается Государственной премии СССР, а фильм «Солдат и слон» получает приз на Всесоюзном кинофестивале в 1978 году.

В начале 80-х болезнь Данары зашла слишком далеко, и ее положили в психиатрическую лечебницу без права выхода оттуда. Мкртчян остался с двумя детьми на руках, один из которых, сын Вазген, унаследовал от матери ее болезнь. Поскольку Мкртчян теперь остался единственным кормильцем семьи, он вынужден буквально разрываться: с одной стороны, ему надо зарабатывать деньги, снимаясь в кино и работая в театре, с другой – он боялся надолго оставлять детей одних. Поэтому в середине того десятилетия он приводит в дом новую хозяйку, женившись в третий раз. Его избранницей стала дочь председателя Союза писателей Армении Грачьи Оганесяна Тамара. Эта женитьба улучшает материальное положение молодой семьи: она переезжает в новую четырехкомнатную квартиру в центре Еревана. Казалось, что на новом месте жизнь пойдет по-новому: хорошо и радостно. Но эти надежды не оправдались: молодая семья просуществовала всего лишь несколько лет.

К тому времени Мкртчян уже мало снимался, да и в родном театре дела у него складывались неважно. В итоге в начале 90-х Мкртчян вынужден был покинуть театр имени Сундукяна по принципиальным мотивам. Он претендовал на место главного режиссера, однако труппа большинством голосов выбрала другого руководителя – Хорена Абрамяна. Мкртчян обиделся и покинул театр, в котором проработал 35 лет. Он создал собственную труппу, однако руководить ею ему выпало недолго.

В 1990 году Мкртчян справил свое 60-летие, будучи уже больным человеком. Из-за его многолетнего пристрастия к алкоголю он заработал цирроз печени, язву желудка и посадил сердце. А частые стрессы, связанные с болезнью второй жены, вконец расшатали его психику.

В ноябре 1993 года Мкртчян повез сына Вазгена в Париж лечиться. Однако тамошние врачи вынесли убийственный диагноз: болезнь неизлечима. В подавленном настроении Мкртчян вернулся в Ереван, который в те дни являл собой жуткое зрелище: разруха на улицах, отсутствие тепла и электричества в домах. Кроме этого, на родине актера ждала еще одна страшная весть – на днях похоронили его лучшего друга, народного артиста Армении Азата Шеренца. С горя Мкртчян запил. На этой почве угодил в больницу, где у него случилась клиническая смерть. Пять минут врачи боролись за его жизнь и сумели-таки вернуть актера с того света. Увы, ненадолго.

Вспоминает младший брат актера кинорежиссер Альберт Мкртчян: «Было время, когда Фрунзе был мне отцом. В последние месяцы отцом для него стал я: стирал его вещи, готовил для него супы. В день его смерти, 29 декабря, я заехал к нему утром домой, чтобы отвезти на панихиду по Азату Шеренцу, с которым они всю жизнь были не разлей вода. Уже на первом этаже я услышал его крики. Поняв, что Фрунзе напился, я отпустил машину. До вечера я просидел около постели брата, он, не переставая, говорил об одном – о своем театре. По всей Армении не было света. Фрунзе включил магнитофон, который работал от аккумуляторов, и поставил кассету с «Адажио» Альбинони. В последнее время он часто слушал эту мелодию: разбирал драматургию музыки для нового спектакля. С театром у брата были связаны последние надежды…

Я с трудом уговорил брата поспать, уложил в кровать и его сына Вазгена. А вечером из дома никак не мог до них дозвониться и почувствовал, что случилось страшное…»

Мкртчян умер в холодной квартире, которая давно не отапливалась. Обнаружили мертвого актера его друзья. Он стоял, обняв постамент, на котором находились комнатные часы.

Несмотря на разруху, Ереван хоронил своего кумира с почетом. Поскольку света на улицах не было, стоявшие на обочинах машины фарами освещали дорогу похоронной процессии. Десятки тысяч людей с зажженными свечами провожали в последний путь славного сына своего народа. Спустя десять лет из жизни ушел и сын Мкртчяна Вазген.

31 декабря – Юрий БЕЛОВ

Этого актера знала и любила вся страна. Его экранные герои несли столько радости и тепла людям, что те платили актеру сторицей – буквально носили его на руках, едва он появлялся на улице. Но нелепая история, случившаяся с актером, стала поводом к внезапному закату его звездной карьеры. Восемь лет его звезда сияла на небосклоне советского кинематографа, после чего началась другая жизнь – в забвении.

Юрий Белов родился 31 июля 1930 года в городе Ржеве Калининской области в рабочей семье. Вскоре после рождения Юрия его семья вынуждена была уехать из родного города и перебралась на другой конец страны – на Курилы. Там, на берегу Тихого океана, и прошли детские годы Юрия, которые наложили определенный отпечаток на его мировоззрение. Он стал мечтать о профессии моряка, о дальних плаваниях и неведомых странах. Особенно ему хотелось попасть в Японию, которая хотя и была совсем близко, но в то же время оставалась для советского мальчишки каким-то неведомым и далеким материком. Эта мечта будет потом преследовать Белова всю жизнь, однако так и не сбудется: став актером, он побывает во многих странах, но в Японию так и не попадет.

После окончания школы Белов какое-то время работал на производстве, а все свободное время посвящал занятиям в драматическом кружке в Доме культуры. Именно там в нем и стала крепнуть новая мечта – об актерской профессии. В итоге летом 1951 года он отправился в Москву, чтобы попытать счастья на этом поприще. Ему повезло – его приняли во ВГИК в мастерскую выдающихся педагогов Бориса Бибикова и Ольги Пыжовой. В Белове их в первую очередь заинтересовала его необычная музыкальность и природное обаяние, которое исходило от него уже на расстоянии. Он так заразительно читал стихи, что это напоминало настоящий эстрадный номер. И вообще на фоне остальных абитуриентов, большинство из которых были еще безусыми юнцами, 21-летний Белов смотрелся выигрышно. По словам Надежды Румянцевой, которая перешла во ВГИК из ГИТИСа (с третьего курса): «Первый человек, который меня встретил вот такой улыбкой – был Юра Белов. Впечатление, которое всю свою жизнь я несу о Юре, – это было огромное море доброты. Потом, он был, конечно, безумно смешной и очень обаятельный человек».

Несмотря на то что во ВГИКе за Беловым закрепилось амплуа характерного, комедийного актера, его первая роль в кино оказалась серьезной. Это был 1955 год, фильм «Вольница», где режиссер Григорий Рошаль снял выпускников сразу двух вгиковских курсов: курс Бибикова – Пыжовой и курс Ванина. В этом фильме свои первые роли в кино сыграли многие известные впоследствии актеры: Руфина Нифонтова, Татьяна Конюхова, Майя Булгакова, Леонид Пархоменко, Мария Виноградова. Юрий Белов сыграл в «Вольнице» крохотную роль приказчика Курбатова. И хотя никакой особой славы молодой актер в этой роли не снискал, однако радовало другое – почин был сделан.

Триумфальная слава пришла к Белову спустя два года после его дебюта в большом кинематографе. Это случилось в 1956 году, когда на всесоюзный экран вышли сразу два фильма с участием Белова. Причем роли были совершенно разные: в «Карнавальной ночи» Эльдара Рязанова он сыграл главное действующее лицо – обаятельного массовика-затейника Гришу, а в «Весне на Заречной улице» Марлена Хуциева и Феликса Миронера он предстал уже в образе второстепенного персонажа – ученика вечерней школы, в котором особого обаяния уже не проглядывало. Но в силу того, что оба фильма стали лидерами проката (особенно «Карнавальная ночь», которая, собрав почти 49 миллионов зрителей, заняла 1-е место), имя Юрия Белова прогремело на всю страну. С этого момента он стал одним из самых востребованных актеров советского кинематографа.

После окончания ВГИКа Белов был распределен в Театр киноактера, однако первое время редко там появлялся, поскольку львиную долю его времени отныне занимало кино. Снимался он тогда очень часто – практически каждый год на экраны выходила одна, две, а то и целых три картины с его участием. Причем не только комедии: в 1959 году Белов снялся в двух военных драмах: «Жажда» и «Майские звезды». И все же главную популярность у зрителей Белов снискал благодаря веселому жанру – комедиям, где его талант блистал во всей своей красе. В конце 50-х таких фильмов у актера вышло еще два: «Девушка без адреса» (1958) все того же Эльдара Рязанова и «Неподдающиеся» (1959) Юрия Чулюкина. Причем если в первом фильме Белов оказался на втором плане (на первый план Рязанов вывел другого актера – Николая Рыбникова), то у Чулюкина это была не просто главная роль, а настоящий бенефис Юрия Белова и его однокурсницы по ВГИКу Надежды Румянцевой.

Стоит отметить, что сценарий фильма писался непосредственно под Румянцеву, но в первом варианте в нем не было ничего смешного – он представлял собой типичную производственную историю о перевоспитании двух оболтусов. Однако взявшийся за его постановку молодой режиссер Юрий Чулюкин (он окончил ВГИК вместе с Румянцевой, и это была его первая самостоятельная работа) решил сделать из него комедию. Давалось ему это с трудом, так как автор сценария Татьяна Сытина была категорически против такого поворота и постоянно жаловалась художественному руководителю постановки Юлию Райзману. Но тот внезапно встал на сторону режиссера.

Поскольку картину снимала группа молодых авторов, внимание к ней со стороны руководства было минимальным. На постановку было выделено ограниченное количество материальных и технических средств, собственных павильонов на студии у съемочного коллектива «Неподдающихся» не было. Поэтому все павильонные сцены приходилось снимать ночью, когда студия освобождалась от присутствия других съемочных групп (натурные съемки проходили в цехах станкостроительного завода имени С. Орджоникидзе). Но вот наконец картина была завершена, и ее посмотрели члены художественного совета студии «Мосфильм». И что же? Как и следовало ожидать, их мнение о картине было невысоким. Но далее произошло неожиданное. Едва фильм вышел на широкий экран, на него буквально валом повалил народ. В итоге в прокате 1959 года «Неподдающиеся» заняли 10-е место, собрав на своих сеансах почти 32 миллиона зрителей. На Всесоюзном кинофестивале, состоявшемся через год в Минске, фильм был удостоен одного из призов, а Юрий Белов был назван лучшим актером.

К началу 60-х Белов считался одним из самых популярных актеров советского кино. Удачно складывалась тогда и его личная жизнь. Он был женат на актрисе своего же Театра киноактера Светлане Швайко, с которой они были знакомы несколько лет, но сблизились только потом, на рубеже 60-х. Инициатором сближения был Белов, который однажды позвонил Светлане домой в восемь часов утра и… пригласил ее в гости. Светлана попросила дать ей час, чтобы собраться. Через час Белов снова позвонил и назвал свой адрес. Как вспоминает сама Светлана: «Я поехала на троллейбусе. Приехала. Запах кофе. И больше я оттуда не уехала. Осталась навсегда с ним. Кто бы мне сказал тогда, что пройдет немного времени и ты станешь женой Юрия Белова. Как-то все в театре мы пробегали мимо. Я не думала, что он меня замечает…»

Спустя несколько лет у молодых родился ребенок – сын. Мальчик родился слабым, и ему постоянно нужен был свежий воздух. Поэтому летом родители клали его спать на балконе. За это он получил от них прозвище «Балконский».

В первой половине 60-х Белов продолжал активно сниматься в кино. Сценаристы специально под него писали сценарии, режиссеры с удовольствием приглашали его сниматься в своих картинах даже на маленькие роли, поскольку хорошо знали, что одно имя этого актера, написанное на афишах, гарантировало их картинам стопроцентную посещаемость залов. Самым преданным поклонником таланта Белова был Эльдар Рязанов, который приглашал Белова в каждую из своих новых картин, как будто то был его талисман. И хотя роли актеру доставались небольшие, однако он с удовольствием откликался на любое рязановское предложение, шутя при этом: «У Эльдара Александровича готов играть даже табуретку!» В итоге только в первой половине 60-х Белов снялся в трех фильмах великого комедиографа: «Человек ниоткуда», «Гусарская баллада», «Дайте жалобную книгу».

Однако самые запоминающиеся роли того периода случились у Белова в других фильмах: в мелодраме «Алешкина любовь» он сыграл целинника, который по ходу фильма перековывается из непутевого парня в хорошего, и в комедии «Приходите завтра» он хоть и сыграл небольшой эпизод, но он стоил целой полновесной роли: в нем Белов и его партнер по съемочной площадке Александр Ширвиндт водили за нос главную героиню картины, прикидываясь перед ней корифеями театра – Станиславским и Немировичем-Данченко.

Из череды фильмов, в которых Белов снимался в первой половине 60-х, был только один, где ему досталась главная роль. Это была комедия «Королева бензоколонки», где Белову вновь посчастливилось сниматься вместе со своей вгиковской однокурсницей Надеждой Румянцевой. Фильм стал одним из фаворитов проката 1963 года, собрав на своих сеансах свыше 34 миллионов зрителей. Однако ни сам Белов, ни миллионная армия его поклонников даже представить себе не могли, что эта роль станет последней главной ролью популярного актера, после чего его звездная карьера завершится.

Еще во время учебы во ВГИКе Белов слыл неутомимым рассказчиком, из которого разные смешные истории сыпались как из рога изобилия. Даже его педагоги по институту отмечали в нем этот талант и советовали не зарывать его в землю, а развивать и использовать в своей актерской деятельности – например, выступать с рассказами в концертах. Юрий Никулин, который близко знал Белова, потом скажет, что он в своей жизни встречал только четырех уникальных рассказчиков: Григория Буркова, Андрея Миронова, Льва Дурова и Юрия Белова. Однако именно этот талант и стал для актера роковым.

В 1964 году, когда Белов снимался у Рязанова в комедии «Дайте жалобную книгу», ему случилось быть на одном творческом банкете. И там, перебрав лишнего, Белов начал рассказывать разные смешные истории, а в конце своего спича внезапно объявил, что очень скоро первого секретаря ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущева снимут с его должности и отправят на пенсию. Сказано это было в шутку, но в очень неудобный момент: в дни, когда вся страна отмечала 70-летие Хрущева. Поэтому уже на следующий день эта шутка стала достоянием компетентных органов. В итоге Белов был объявлен сумасшедшим и помещен в психиатрическую клинику. Там он пробыл полгода – ровно до того момента, когда в октябре 1964 года Хрущева и в самом деле сняли со всех постов и отправили на пенсию. И хотя правда осталась за Беловым, ярлык «самасшедшего» теперь навсегда приклеился к нему. Он попал в разряд неблагонадежных актеров, и ворота всех киностудий страны перед ним закрылись.

В течение четырех лет некогда популярный актер Юрий Белов нигде не снимался. Все это время он продолжал числиться в штате Театра киноактера, где исправно получал зарплату и играл одну большую роль – Жоржа Милославского в «Иване Васильевиче». Очевидцы утверждают, что играл просто превосходно. Когда на премьеру спектакля пришла вдова Булгакова Елена, она в первую очередь выделила именно Белова.

В 1968 году состоялось возвращение Белова в большой кинематограф. Но это было поистине грустное возвращение: из некогда знаменитого актера, настоящей звезды экрана Белов теперь превратился в скромного эпизодника. К тому же, теперь он числился не в штате главной студии страны – «Мосфильме», а на киностудии имени Горького. Там он и снимался в таких фильмах, как «Переходный возраст», «В Москве проездом», «Кыш и Двапортфеля». Еще одним местом приложения актерского таланта Белова стало телевидение, творческое объединение «Экран», где его тоже использовали как эпизодника в разных телефильмах («На дальней точке», «Стоянка поезда – две минуты» и др.).

Среди известных режиссеров, которые не забыли про Белова, стоит назвать лишь двух: его «крестного отца» в кино Эльдара Рязанова и Владимира Басова. Первый снял его в фильме «Старики-разбойники», второй – в «Нейлоне 100 %». Однако больше к услугам Белова эти режиссеры не прибегали.

Не прибег к услугам Белова и другой великий комедиограф – Леонид Гайдай, когда в 1972 году взялся экранизировать пьесу Михаила Булгакова «Иван Васильевич». Он видел спектакль по этой пьесе в Театре киноактера, где роль Милославского здорово играл Белов, однако не вызвал его даже на пробы. И Милославского сыграл другой актер – Леонид Куравлев. Когда Белов посмотрел этот фильм, он понял, почему его туда не взяли – это была совсем другая интерпретация знаменитой пьесы.

В 80-е годы Белов уже практически не снимался: во-первых, и кино тогда уже было другое, и здоровье актера оставляло желать лучшего. Хотя в 80-м Белову исполнилось только пятьдесят, те полгода, проведенные им в психиатрической клинике, в итоге все-таки сказались на его самочувствии (там ему кололи какие-то антидепрессанты). И в то десятилетие Белов сыграл в четырех фильмах: три снимались в самом начале десятилетия («Странный отпуск», «Похищение века», «Чрезвычайные обстоятельства»), один – в самом конце («Двое и одна»). И везде это были эпизоды.

Последним фильмом с участием Белова суждено было стать картине «Рождество Анны». Это случилось в 1991 году. Спустя несколько месяцев после этого Белов скончался.

Белов умер 31 декабря 1991 года. В тот день по телевидению должны были показывать «Карнавальную ночь», которую Белов очень хотел посмотреть. Но не довелось. Утром он внезапно почувствовал себя плохо, жена бросилась вызывать «Скорую помощь», но пока медики ехали, актер уже скончался. Потом долго пришлось ждать перевозку – почти до вечера. Уже давно закончилась по телевизору «Карнавальная ночь», сгустились сумерки, а их все не было. Наконец приехали. А в тот день в подъезде Белова, как назло, не работал лифт. И работники перевозки даже не хотели забирать тело. Пока один из них вдруг не увидел на стене портрет Белова, в котором он сразу узнал популярного актера. «Ну что ж, надо выручать мужика…» – сказал врач, и они вдвоем с напарником спустили тело Белова вниз на носилках.

Из-за новогодних праздников похоронить актера удалось только на девятые сутки. Причем ни Союз кинематографистов, ни «Мосфильм» в этом деле практически не участвовали. И место на Новокунцевском кладбище выбивала для Белова его бывшая однокурсница по ВГИКу Татьяна Конюхова.

* * *

Автор выражает благодарность всем коллегам-журналистам, кто в разное время писал о героях этой книги. Среди этих журналистов: Е. Владимирова, А. Мазурин, И. Зайчик, Н. Келлер, А. Щуплов, А. Велигжанина, Б. Кудрявов, Т. Гордеева, А. Баринов, Н. Проторская, Л. Безрукова, С. Самоделова.

Отдельная благодарность авторам и создателям телепередачи «Как уходили кумиры» (канал ДТВ, телекомпания «Инфотон»): Виталию Добрусину (автор идеи), Виктору Григоренко (продюсер), Ольге Копцевой (шеф-редактор), Елене Щетининой (редактор), Михаилу Роговому (режиссер-постановщик), Наталье Завозненко, Татьяне Павликовой, Татьяне Караваевой, Наталье Антроповой, Алле Александровой, Марианне Подзирке, Анне Овчинниковой, Виктории Агаджановой, Лилии Парфеновой (все – сценаристы), Дмитрию Кужарову (режиссер), Александру Шляхтину (режиссер), Ольге Семякиной (звукооператор), Алану Касоеву, Аршаку Аракеляну (операторы), Дмитрию Иванову, Михаилу Шейдину (транспорт), Алексею Горевичу (директор), Владу Ветрову, Вячеславу Жолобову (голос за кадром).

В книге использованы следующие источники:

газеты: «Долгожитель», «Труд», «Трибуна», «Собеседник», «Московский комсомолец», «Российская неделя», «Экспресс-газета», «Декамерон»;

журналы: «Советский экран», «Караван историй», «Экран»;

книги: Е. Горфункель «Смоктуновский», В. Давыдов «Театр моей мечты», «Иван Пырьев. В жизни и на экране» (сборник воспоминаний о режиссере), Иван Пырьев «Статьи, автобиография», П. Мошенцева «Тайны кремлевской больницы», Л. Касаткина, С. Колосов «Судьба на двоих», Н. Мордюкова «Не плачь, казачка!», Л. Ягункова «Сергей Герасимов и Тамара Макарова», С. Капков «Эти разные, разные лица», Н. Пушнова «Валентина Серова», Л. Полухина «Алла Ларионова и Николай Рыбников», Г. Скороходов «В поисках утраченного», Г. Скороходов «Ты – Божество, ты – мой кумир», А. Таланов «Качалов», О. Воронова «В. И. Мухина», М. Миронова и А. Менакер «…В своем репертуаре», «Борис Ливанов» (сборник), Б. Камов «Гайдар», Л. Ягункова «Вера Марецкая. Народная по призванию», «Василий Павлович Соловьев-Седой» (Воспоминания. Статьи. Материалы), А. Марьямов «Довженко», «Вацлав Дворжецкий – династия» (сборник), В. Кожинов «Правда сталинских репрессий», Б. Сичкин «Я из Одессы! Здрасте!», О. Стриженов «Исповедь», «Юрий Озеров в воспоминаниях современников» (сборник), Г. Александров «Эпоха и кино», Б. Бабочкин «Воспоминания. Дневники. Письма», М. Ромм «Устные рассказы», Н. Колесникова, Г. Сенчакова «Актеры и роли», «Борис Андреев» (сборник воспоминаний об актере), С. Овчинникова, М. Карапетян «Виталий Соломин. Три любви».