В жизни многих людей иногда наступают минуты, когда без дружеской поддержки — хоть головой в омут. Тонкие психологи, строители очередных финансовых «пирамид» взяли на вооружение и этот «пограничный момент» в сознании растерянного человека, чтобы использовать его в своих корыстных целях. А то, что при этом рушатся чьи-то жизни, происходят самоубийства, — никого не касается. Таково, по их убеждению, время, в котором каждый сам за себя…

Фридрих НЕЗНАНСКИЙ

ЗВОНОК ДРУГУ

Глава 1

ИЮНЬСКИЙ ДОЖДЬ

Ленинградский вокзал был многолюден. Лето — пора отпусков. Анна Николаевна пыталась было держать дочь за руку, продираясь к памятнику основоположнику, где был назначен сбор класса. Но попробуй удержать возле себя тринадцатилетнюю эмансипе, ростом выше матери, а вздорным характером — в папашу, который вот уже десять лет мучает своими капризами другую женщину. Дочь маячила впереди, и Аня видела лишь сиреневый рюкзак на сорок литров да ярко-красную бейсболку.

Непонятно, зачем я вообще сюда отправилась, с раздражением думала Анна. Нужна я ей как собаке пятая нога. Но справедливости ради следует отметить, что дочь и не просила, чтобы ее провожали. Напротив, требовала, чтобы «мама не торчала перед окном вагона с дурацкой улыбкой на лице». На проводах внучки настояла Валентина Ивановна. А поскольку она в последнее время чувствовала себя плохо, а Аня, в отличие от собственного ребенка, была послушной дочерью, то мнением младшей Лавровой пренебрегли. Да и самой, конечно, было спокойнее сдать Светланку с рук на руки классному руководителю, он же руководитель похода.

Вокруг «Ильича» уже стояла группа одноклассников, и Света влилась в коллектив, едва обернувшись на мать. «Ага, все-таки проверяет: жива ли еще», — постаралась не терять чувства юмора Аня. В компании преобладали мальчишки, что порадовало — все-таки, если что, до стоянки дотащат.

Чуть в стороне от ребят возвышался худой Константин Николаевич, кличка — Конь, окруженный откровенно взволнованными мамами и сдержанно взволнованными отцами.

— Я так переживаю за Машеньку. Все-таки в первый раз! На целый месяц, — щебетала красивая темноволосая женщина, мать первой красавицы класса.

— Господи, мы все волнуемся! Рюкзаки тяжеленные! Как они их потащат?

— В леса, в глушь! А если форс-мажор какой-нибудь?

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — увещевал Конь. — Со всех стоянок получены подтверждения, нас везде ждут. С нами едет врач. А места какие дивные ребята увидят! Северная природа. Какие там реки! Монастыри! И вы от них отдохнете. Номер моего мобильника у всех есть?

Родители полезли в сумки, кто-то записывал номер, кто-то о чем-то переспрашивал. Суета сует. Гнусавый женский голос объявил посадку на мурманский поезд, класс потянулся на платформу.

Через десять минут Анна Николаевна стояла у окна вагона именно с дурацкой улыбкой на лице. Дочь напряженно улыбалась с другой стороны, жестами умоляя мамашу прекратить тягостную сцену и покинуть театр военных действий. И то верно. Долгие проводы — лишние слезы. Аня в последний раз махнула рукой и пошла прочь. Хмурое с утра небо стремительно потемнело, и через несколько минут на москвичей обрушился оглушительный июньский ливень.

— Ну что, Анюта, проводила? — раздался из комнаты тихий голос Валентины Ивановны, едва Аня вошла в прихожую.

— Да, все в порядке. Вот на обратном пути под дождь попала, вся вымокла.

— Дождь в дорогу — это хорошо. А ты давай-ка в душ. Простудишься еще, не ровен час.

— Уже, — откликнулась Аня из ванной.

— Простудилась? — испугалась мама.

— Уже в душе! — рассмеялась дочь.

— Да, пока не забыла: тебе Толя Скотников звонил, — стараясь перекрыть шум воды, прокричала в дверь Валентина Ивановна.

— Толя?! Господи, сколько зим… А что он?

— Приглашает на день рождения.

— Правда? Здорово!

Аня с удовольствием подставляла под тугие горячие струи густые каштановые волосы, растирала плечи, грудь, спину, чувствуя под руками свое упругое, без единой лишней складочки тело тридцатишестилетней женщины. А всего трудов — двадцать минут по утрам. Десяток упражнений, но каждый божий день, невзирая на праздники, плохое настроение и прочие уважительные причины. Зато результат на лице. И на теле. Все в ее теле было хорошо. Да и на душе тоже.

И совсем неплохо, что Светланка проведет месяц со сверстниками, у вечерних костров, среди всей этой романтики дальних дорог. Все это нужно. И у нее это было, в ее тринадцать — пятнадцать лет.

И что-то еще хорошее… Ах да, звонил Толя Скотников. Одноклассник и вообще… конфидент времен непорочной юности. Они вместе играли в школьном театре, даже выезжали на гастроли в областные совхозы. И, хотя со всеми в классе ее связывали дружеские отношения, закадычной подружкой стал именно Толя. Именно ему она доверяла все свои девичьи секреты. Странно, но с Толей их никогда не связывали романтические отношения. Зато дружеские — на все сто! Он был очень чутким. Как девочка. И очень веселым. Но лентяй страшный! Последние два года школы Аня фактически училась за двоих. Жаль было терять партнера по сцене и жизни. Потом они вместе поступили в университет. А уж оттуда Толю выперли после первой же сессии — Аня и глазом моргнуть не успела. Но друг юности не грустил. Армия ему не грозила, благодаря маме-доктору. К тому же вскоре он влюбился без памяти в какую-то юную именно медичку. Как он говорил: копию собственной мамы. Влюбился и пропал. Они стали видеться все реже и реже. Доносились слухи, что Толя женился, обзавелся сыном. Сама Лаврова в это время бегала по театрам и меняла поклонников. Но потом и в ее жизни произошли перемены. Замужество, неизлечимая болезнь первого ребенка, больницы, реанимации, ежедневная готовность к самому худшему… И худшее произошло. Болезнь и смерть ребенка привели и к краху супружеских отношений. Мужчины редко выдерживают тяжкий груз невзгод на длинных дистанциях. Александр, который сам привык быть в их семье капризным ребенком, был отодвинут на второй план и вскоре нашел утешение на стороне. Об «утешительнице» Аня узнала гораздо позже, после рождения вполне, слава богу, здоровой Светланки. И отчетливо поняла, что они с мужем давно существуют параллельно и автономно друг от друга. И зачем тогда печать в паспорте? Развод и девичья фамилия…

К чему все это вспомнилось? Запретила же себе ворошить прошлое. Ах да, Толя Скотников, затерявшийся в жизненных бурях одноклассник и партнер по сцене. Да никуда он не затерялся! Флер юношеской дружбы, тайных откровений летними ночами на сеновалах подшефных совхозов — этот флер сохранился в душе Ани, материализовался во вполне осязаемый ящичек, где жил именно Толя Скотников — друг непорочной юности. И если станет тяжко, нужно открыть ящичек, и Толя выпрыгнет оттуда как чертик из табакерки, утешит и успокоит. Именно так и было, когда Аня хоронила ребенка. Толя был с нею рядом все страшные дни до похорон. Буквально ночевал в их квартире. Разве такое забудешь?

Сколько же мы не виделись? Года три, прикинула Аня. С последнего вечера встречи выпускников школы. День рождения? Ну да, ему в этом году тридцать семь, как и ей. Вообще-то дата не юбилейная. Но, видимо, соскучился. Наверное, соберет ребят из класса. Здорово! А как же его жену зовут? Смешное какое-то домашнее прозвище… Не то Дуся, не то Гуся, не то Пуся. Она у него, кажется, врач-венеролог. Смешно. Охламонистый, вечно беззаботный и безработный Толя и врач-венеролог Пуся. Или Дуся. Я ведь ее и не видела никогда. Говорили, Толик обожает ее как и в те далекие времена, когда влюбился с первого взгляда.

Ладно, посмотрим на Толину любовь. Любовь — это прекрасно!

Она вышла из ванной, улыбаясь своим мыслям, откинув назад влажные каштановые пряди. В маминой комнате было тихо.

— Мама?

Не услышав ответа, Аня влетела в комнату. Валентина Ивановна сидела на диване, откинувшись на спинку, безвольно опустив руки.

— Ну что ты? Опять плохо? — Аня распахнула окно, порывы свежего ветра рванули легкие портьеры.

Валентина Ивановна слабо качнула головой, пытаясь улыбнуться. Аня бросилась на кухню.

— Вот, давай-ка таблетку примем. Ну, пожалуйста, открой рот. Вот, молодец. Запивай. Умница.

Она села рядом, охватила ладонями холодные шершавые руки, не сводя глаз с бледного лица с сомкнутыми веками. Потихоньку бледные щеки чуть порозовели. Валентина Ивановна открыла глаза, виновато глянула на дочь.

— Мама, это не дело! Нужно обследоваться! Это же не жизнь — слабость, обмороки чуть не каждый день, боли. Что ты молчишь? Ну что ты все молчишь?

— Я, Анюта, не хочу никаких обследований, — тихо ответила она, — меньше знаешь, крепче спишь. Это вообще не лечится… Сколько мне отпущено, столько и проживу.

— Ну что ты себе в голову вбила? Что ты себе диагнозы ставишь?! Это же немыслимо! Ты же конструктор, а не врач.

— Это не важно. У меня наследственность.

— Господи, да при чем тут это! Дедушка в деревне умер, там и помощи никакой врачебной. Поставили бы диагноз вовремя, еще жил бы и жил. А бабушка вообще от инсульта.

— Но на вскрытии обнаружили опухоль.

— Прекрати это кликушество, сейчас как накричу на тебя! Ты мой самый близкий человек, ты моя подружка, ты Светкина любимая бабушка. И хочешь вот так просто нас бросить? И даже пальцем не хочешь шевельнуть, чтобы выяснить, что с тобой происходит? — голос Ани зазвенел.

— Ну-ну, перестань, Анюта! Ну что это за сопли-вопли? Мы же с тобой две мужественные женщины. У нас столько за плечами… Ну ладно, ладно… А ты к Толику на день рождения пойдешь?

— Хотелось бы. Но как я тебя на весь вечер одну оставлю?

— Ладно, обещаю посетить богоугодную поликлинику моего родного предприятия…

— Обещаешь?

— Честное беспартийное. А ты идешь к Толику. Нельзя забывать друзей юности.

— А кто забывает?

В прихожей зазвонил телефон.

— Это тебя. Толя обещал перезвонить. И не вздумай отказываться от приглашения! — тихим, но твердым голосом раненого командира проговорила Валентина Ивановна.

Аня взяла трубку и услышала слегка гнусавый, до боли знакомый голос друга юности.

— Привет, Лавруша! — прокаркал голос, напомнив Ане ее прозвище времен средней школы.

— Привет, Солечка! — кличкой, данной другану в те же давние времена, радостно приветствовала Анна Лаврова Анатолия Скотникова.

Глава 2

БИЗНЕС-ПЛАН

В то время как Аня Лаврова провожала дочь, Анатолий Скотников, щуплый, невысокий мужчина с неряшливой шевелюрой и большими тараканьими усами, сидел дома, возле письменного стола. Рядом громоздилась толстая, рыхлая женщина с серыми, навыкате глазами. Перед супругами лежало большое бумажное полотно. Бумага была расчерчена в виде таблицы и озаглавлена «Бизнес-план».

В верхней строке кроме вполне понятных надписей «ф.и.о.», «возраст», «место работы», «семейное положение» были и довольно странные заголовки: «процент доверия», «круг общения», «хобби», «встреча с целью общения», «кассирование».

Левый столбец занимали фамилии. Против многих из них в соответствующих графах уже значились некие символы. Анатолий нервничал.

— Черт, какое неудачное время — лето! Кто уже уехал, кто завтра отъезжает, у остальных все мысли об отпуске. Ничего у нас не выйдет! Ничего!! — голос его поднялся до визга.

— Прекрати истерику! — прорычала супруга. — Не выйдет? А жить третий год на моей шее у тебя выходит? Знать, что я на двух работах вкалываю? Проституток лечу, педерастов всяких! Это тебя устраивает?

— Я переводами занимаюсь! — продолжал визжать Скотников. — На тарелку супа в день я зарабатываю сам, а больше мне ничего не нужно!

— Тебе, может быть, больше ничего и не нужно, а Мишеньке нужно! Ему нужно получить образование за границей! Ему нужно полноценно питаться, ему карман- > ные деньги нужны, в конце концов. А я не железная — двух мужиков на себе тащить! — именно железным голосом отчеканила Скотникова.

— Гуся, еще одно слово… — Анатолий вскочил, бросился вон из комнаты.

Массивная Гуся выползла из-за стола, направилась за мужем. Искомый объект был обнаружен на кухне. Толя нервно курил в открытую форточку.

— Толечка, зайчик мой! Все у нас получится, — ворковала Гуся в мужнее плечо, — главное, не сдуваться! А ты сдуваешься. Вот что я вспомнила! — обрадовалась она. — У тебя видеокассета есть с вашей школьной встречи, помнишь? Ну, четыре года тому назад вы встречались. Пятнадцать лет после окончания.

— Не четыре, а три, — буркнул муж.

— Да, да, три. Это не важно. Нужно посмотреть. Наверняка кто-то да найдется! Не может быть, чтобы мы никого не нашли. Так не бывает!

Сотников швырнул окурок в окно, прижался к пышному плечу.

— Я ведь сам страдаю! Думаешь, приятно быть иждивенцем? Сидеть на шее любимой женщины?

— Ладно, маленький! Я все понимаю. Все будет хорошо. Мы ведь вместе. Ну? Пойдем кассету смотреть?

… Камера скользила по оживленным лицам. Вот небольшая группа окружила невысокую седовласую женщину.

— Это по английскому училка. Елена Петровна. Наша классная, — пояснял Толя. — Расспрашивает, кто да что.

— Ну а ты как, Анечка? — Елена Петровна обернулась к стройной миловидной шатенке с живыми темными глазами.

— Все так же. Занимаюсь своей биологией. Удовлетворяю собственное любопытство за счет государства.

— На это сейчас можно прожить?

— Как вам сказать?.. Когда как. Бывают договора всякие, госзаказы, командировки интересные за рубеж.

— Довольна?

— Когда как. Конечно, зарплата могла бы быть и выше. Но я подрабатываю переводами. Даже учеников беру. Так что спасибо вам, Елена Петровна, за английский. Он нас всех кормит в трудные минуты жизни.

— А дома что?

— В прошлом году папу похоронила, съехалась с мамой. Вот отдышусь после ремонта и буду искать себе место референта у какого-нибудь олигарха, — смеясь, говорила шатенка.

Скотников, глядя на нее, тоже невольно улыбнулся.

— Какой у нее смех заразительный, — заметила Гуся. — Останови-ка. Кто это?

— Аня Лаврова. Я тебе о ней рассказывал. Мы вместе в агитпоходы ездили.

— А, помню, помню. Подружка твоя. Так ведь это замечательная кандидатура! Смотри, какая она легкая, даже бесшабашная, так мне кажется. Что у нее с семьей?

— Разведена. В наличии дочь и мать. Нет, Гуся, я против. У нее трагедия за спиной. Первый ребенок умер.

— Когда?

— Давно. Вскоре после родов. Дочь одна воспитывает. Откуда у нее деньги?

— А английский? На этом всегда заработать можно. Ученики и все такое. К тому же, это круг общения. Всегда можно окучить родителя ученика. Посмотри, какая она веселая. Значит, умеет преодолевать трудности. И одета вполне.

— Она только что квартиру сменила. Ты же слышала. Ремонт сделала. Это все затраты.

— Вот и хорошо! Значит, деньги нужны! А что разведена, так это и лучше. Одиночек брать легче. Это и на семинарах говорят. Все, решено. Записываю: Анна Лаврова. Давай, крути дальше.

Дальше на пленке был записан капустник, участниками которого были и сам Скотников, и отмеченная Гусей Лаврова, и прочие лица.

— Кто здесь? Рассказывай.

— Вера Максимова. Она уехала в Штаты. Замуж туда вышла. Дальше Марик Шнеерсон. Этот банкиром стал. Рядом его жена, Валюшка. Тоже с нами училась. Оба упакованы, как ты понимаешь. Потом Роман Телегин. Этот хирург. Почти профессор. Тоже не наш кандидат. Вон Герка на гитаре бренчит. У этого жена работодатель. Просто и не знаю… Зацепиться не за кого.

— А кто снимает? Пока ты на* сцене выкаблучиваешься?

— Снимает кто? — Скотников задумался. — А-а, это Витька Нережко.

— А он чем по жизни занят?

— А черт его знает. Работает электриком где-то. Правда, в автомобилях сечет здорово. Подрабатывает. Но вообще я о нем мало что знаю. Он тихоня. Очень в себе не уверен был.

— Надо и его проработать. Вот что. Устроим-ка мы тебе день рождения. -

— Он же у меня в апреле был.

— Кто об этом знает? А так повод всех собрать. Нужно будет стол организовать побогаче. Придется потратиться. Но зато сразу оживишь круг общения. Ты их всех сколько времени не видел? С того вечера встречи, так?

— Да. И до того лет пять не виделись.

— Надо наметить дату и всех обзвонить. Аню вытащить обязательно. Хирурга тоже можно. Мало ли. Может, он плохой хирург, может, его на работе не ценят. А нам сгодится. И Нережко этого на всякий случай давай. Раз он в себе не уверен. Такие бывают внушаемы. Бери телефонную книжку и вперед! Назначай на ближайшую субботу. Нас ждут великие дела! — скомандовала Гуся.

Глава 3

ЗАХВАТ

На проселочной дороге, отходящей от основной, ведущей в центр Нарвы, готовилась операция захвата. Российские омоновцы, с разрешения эстонской стороны, залегли с двух сторон, за высокими соснами, в густом придорожном кустарнике.

Номер пятый лежал ближе к контрольно-пропускному пункту, метрах в пятидесяти от моста через Нарову, где и располагался КПП. Его задача — оповестить по рации основную часть команды, что джип «гранд-чероки» подходит к месту передачи груза.

В камуфляже, прикрытый сверху почти черной в безлунную ночь травой, он думал о предстоящей воскресной рыбалке, о бутылочке водки, которую можно будет выпить буквально через час-другой, после завершения операции. От нечего делать он вел счет: сколько и каких автомобилей пересекает границу в это время суток. Преобладали иномарки: две «ауди», четыре «опеля», один «ниссан».

— Пятый, пятый, как слышишь? Прием, — донеслось из рации.

— Слышу хорошо. Комары жрут.

— Терпи и воздастся тебе. Отбой.

В час тридцать ночи у КПП остановился «сааб». Пограничники приступили к проверке документов. В машине находились двое молодых людей — мужчина и женщина. Из документов следовало, что супружеская пара — Ольга и Владис Пакальнис следуют по многоразовой визе в Таллин. Навестить свекровь, как пояснила, улыбаясь, невысокая, субтильного телосложения, Ольга Пакальнис.

Лейтенант, вернув документы и козырнув, пожелал молодым людям счастливого пути. Машина проехала дальше, к финскому домику с многочисленными окошками.

Остановились у последнего окна.

— Смотри, там другой мужик сидит, не Стас.

— Вижу. Черт, что это значит? Утром еще разговаривал с ним. Все было в порядке.

Но отступать было поздно. Таможенник пригласил господ в помещение. Были выданы бланки деклараций. Заполнив бумаги, супруги вернули их офицеру. Из деклараций следовало, что они имеют при себе пятьсот эстонских марок и четыреста долларов США. Пара вышла на улицу. Около машины крутился другой офицер. Последовали дежурные вопросы:

— Наркотики, оружие, взрывчатые вещества?

Ольга с улыбкой отрицательно качала головой. Начался досмотр машины. Таможенник лениво осмотрел багажник, ткнул в один из баулов:

— Откройте.

В сумке аккуратной стопочкой было сложено мужское белье, торчала бутылка водки, блок сигарет. Была осмотрена и вторая сумка, где находились женские вещи, сувениры. Офицер постучал прикладом автомата по резине запаски. Колесо отозвалось звуком, который вполне удовлетворил досматривающего.

— Что это вы ночью путешествуете? — обратился он к мужчине.

— Дорога свободнее. И потом, мы же к родным едем. Нас там ждут. И накормят, и спать уложат.

Ольга разглядывала придорожный лес.

— Комары заедают! — пожаловалась она мужу, хлопнув себя по руке.

— Ладно, закрывайте, — разрешил таможенник.

Женщина села в машину и облегченно вздохнула.

Через минуту «сааб» переехал мост и оказался на эстонской земле.

— Пронесло! — выдохнула она. — У меня прямо судороги по щеке пошли, когда он за запаску взялся.

— Что же случилось со Стасом? — задумчиво проговорил Владис.

— Непонятно. Ладно, главное, что пронесло. У меня на нервной почве непреодолимое желание присесть где-нибудь в кустиках. Останови, пожалуйста! А ты пока позвони Стасу на мобилу. Что за дела такие? Чуть не подставил нас!

Пятый номер сфотографировал глазами приближающуюся иномарку, определил в ней «сааб», слегка расслабился. Автомобиль сбавил ход и замер в нескольких метрах от лежки омоновца.

Ольга выскочила, сделав пару шагов сквозь кустарник, присела, на ходу спуская брюки и трусики.

Пятый, оказавшийся в непосредственной близости от белевших в темноте ягодиц, прикинув траекторию движения жидкости, произнес мирным голосом:

— Девушка, вы не могли бы пересесть?

Ольга ахнула, отскочила в сторону, натягивая одежду, и услышала кроме голоса из травы и характерный звук работающей рации. Буквально через секунду из «говорящей травы» раздался измененный эфиром мужской голос:

— Пятый, пятый, звонили с КПП. Они проехали. Как слышишь? Прием.

Женщина мгновенно выхватила из кармана куртки пистолет. От почти бесшумных выстрелов трава вздрогнула и замерла.

Далее действие развивалось следующим образом:

Трое омоновцев ринулись к месту лежки пятого. Возле трупа был обнаружен брошенный пистолет-пулемет ОЦ-22. И в это время мимо расконспирированной лежки промчался на бешеной скорости тот самый «гранд-чероки», ради которого и была затеяна операция. Промчался, унося «на борту» не менее десяти килограммов героина. Господа Пакальнис скрылись. Служебный пес Анвар взял было след, но вскоре потерял его на берегу реки Наровы. В багажнике брошенного «сааба» под запасным колесом, в промасленной тряпице был обнаружен пакет, содержащий более четырехсот тысяч долларов.

Они выплыли на российский берег в районе Иван-городской крепости, у полуразрушенного сооружения с башнями по периметру. Вскарабкались по высокому, осклизлому берегу, обдирая руки и ноги.

— Где оружие? — спросил мужчина.

— Я бросила его там же, — тяжело дыша, отвечала женщина.

— Это плохо. Остались отпечатки.

— Я обтерла его рукавом.

— Где мой мобильник? А, черт, он, видно, выпал в воду. Мы отрезаны. Ни с кем не связаться.

— Нужно добраться до тети Марты, — дрожа от холода, проговорила Ольга. — Остальное — фигня. Главное, добраться до нее, — как заклинание, повторила она.

По Ивангороду был объявлен план «Перехват» с приметами преступников, но эта мера оказалась запоздалой. Ольга и Владис Пакальнис словно сквозь землю провалились.

Глава 4

БОЛЬНИЦА

Аня Лаврова собиралась на день рождения. Были даже куплены новые босоножки. А подарок имениннику выбирался долго и тщательно. В конце концов она остановила свой выбор на курительной трубке, которую приглядела в небольшом магазинчике возле метро.

Субботним утром она и отправилась за покупкой. Знала, что Толя курит. Вот пусть делает это красиво. Трубка была светло-кофейного цвета, изящной формы. К ней прилагался мешочек с табаком и еще какими-то причиндалами.

— Вот, это для того, чтобы прочищать канал трубки, это — набивать ее табаком, — объясняла приветливая продавщица.

Подарок вышел весьма дорогим, но и дни рождения случаются не каждый день. Еще следовало купить цветы. Из телефонного разговора с Толей Аня узнала, что его мама два года тому назад умерла, а отец уехал в Израиль к старшему сыну. Букет предусматривался только один, для Гуси (вот как правильно, вспомнила Аня). Оказалось, у нее есть все-таки человеческое имя — Нина. А Гуся — это от девичьей фамилии Гусинская. Это Аня выяснила из того же разговора. Не станешь же называть незнакомую женщину Гусей. Аня купила букет из ярко-желтых ромашковых хризантем и темно синих ирисов — очень нарядно и не очень дорого, да и денег оставалось в обрез, и направилась к дому.

Напротив парадной стояла машина «скорой помощи». Аня взлетела на третий этаж, не чуя под собой ног. Дверь в квартиру была приоткрыта, оттуда слышались голоса. Аня увидела белые спины медработников, стоявших у дивана в маминой комнате, и соседку.

— Анечка, не волнуйся, все в порядке! — обернулась к ней соседка.

— Что в порядке? — вскричала Аня, проталкиваясь к маме.

Мама полулежала бледная, в испачканной землей юбке. Но глаза ее были открыты и смотрели на Аню виновато.

— Что случилось?

— Не кричите. Вы ее дочь? — обернулась к Ане строгая докторица.

— Да. Мама, ты меня слышишь?

— Слышу, доченька, — тихо откликнулась Валентина Ивановна. — Вот, доктор говорит, что нужно в больницу. Я согласна.

— У вашей мамы очень низкое давление. Мы его сначала определить даже не могли. Ее нужно госпитализировать, — подтвердила врачиха. — Это понятно?

— Да, конечно. А от чего это может быть, доктор?

— Это может быть от внутреннего кровотечения.

— От какого? — тупо спросила Аня.

— Этого я вам сказать не могу. Для этого и нужно обследоваться, — она отвела глаза. — Так вы согласны? Тогда собирайтесь.

Аня только сейчас заметила, что все держит в руках букет. Она положила его на стол, пытаясь собраться с мыслями.

— Ты самое необходимое в сумку кинь, — советовала соседка. — Туалетные принадлежности там, смену белья, халатик, носки. Чай, сахар. А как в палату Валентину Ивановну определят, сбегаешь, купишь продуктов.

— А почему у нее юбка грязная? — все так же заторможенно спросила Аня.

— Так она во дворе сознание потеряла. Я ее увидела. Иду из магазина, а она лежит. С Мариной из пятой квартиры привели ее в чувство кое-как. А Маринкин муж Валентину Ивановну в квартиру на руках донес, она идти не могла. Отсюда уже «скорую» вызвали. И еще хорошо, что так-то! А если бы она одна в квартире? И врача не вызвать, и дверь не открыть.

— Галина Михайловна, я вам оставлю ключ запасной от нашей квартиры на всякий случай. Мало ли что. Мама выпишется, я не всегда дома…

— Оставляй, — кивнула соседка. — Это ж не сию минуту. Давай я тебе помогу вещи собрать.

Уже в салоне «скорой» в Аниной сумочке запиликал мобильный.

— Лавруша, ты где? — прокаркал в трубку Скотников. — Мы вокруг стола ходим, не садимся…

— Толик…

— Только не говори, что не придешь! — каким-то даже грозным голосом перебил ее Скотников.

— Не приду, Солечка. Я сейчас маму в больницу везу. Извини уж.

— Вот как… А что случилось?

— Я потом перезвоню тебе. Вы там отмечайте.

— Может, попозже подъедешь?

— Нет, не получится. Я тебя в другой день поздравлю. И подарок вручу. Он тебе понравится. Все, целую. Всем привет.

— Ну вот, я тебе день испортила, — виновато улыбнулась лежавшая на носилках Валентина Ивановна.

— Глупости-то не говорите, мама! — строго ответила Аня.

Через два часа Валентина Ивановна находилась уже в трехместной, вполне чистенькой и просторной палате. Кроме нее там были седая опрятная дама лет семидесяти и молодая, очень бледная и худенькая женщина. На прикроватную мамину тумбочку Аня водрузила желто-синий букет.

— Что это у вас за праздник? — поинтересовалась медсестра, вкатывая штатив с капельницей.

— Это для общего тонуса, — ответила Аня, уступая место у маминой кровати.

— А-а, если для тонуса, это можно, — пробормотала медсестра, разглядывая вены на руке Валентины Ивановны. Аня вдруг увидела, что рука у мамы худенькая, вены бледные и почти не видны. И пронзительное чувство страха и жалости охватило ее.

— Мамочка, я пока выйду, чтобы не мешать.

— Конечно. Ты бы вообще шла домой. Или в гости. Еще успеешь, — прошелестела губами мама.

Аня выскочила на черную лестницу, закурила. Рядом стояла женщина в тренировочном костюме. Больная, догадалась Аня.

— Что вы, девушка, плачете? Сами сюда или привезли кого?

— Маму привезла.

— Не плачьте. Больница хорошая. Врачи — классные. С того света вытаскивают. Только берут дорого. Так что вам не плакать нужно, а деньги собирать.

Женщина бросила окурок в ведро и направилась к двери.

— А сколько собирать? — в спину ей спросила Анна.

— Это вам скажут, они здесь не стесняются, — не оборачиваясь, ответила женщина.

Аня вернулась в палату. Из тонкой вены торчала игла с пластиковой бабочкой. Мама дремала, но, услышав скрип двери, открыла глаза.

— Анюта, иди домой. Я спать хочу. Завтра не приходи, завтра только дежурный врач будет. У меня все есть. Телефон ты мне оставила. Если что, позвоню. Отдохни денек.

— Ладно, посмотрим. Спи пока. И ни о чем не тревожься, ладно?

Мама вдруг посмотрела на Аню таким взглядом, словно прощалась с ней. И у той снова защемило сердце.

— Иди, иди, доченька. И не волнуйся, — заметив, как изменилось лицо дочери, поспешила улыбнуться Валентина Ивановна.

Аня вышла на улицу. На душе было скверно. Видимо, у мамы что-то действительно серьезное. Ладно, не накручивай себя раньше времени, приказала себе Аня. Она снова закурила у дверей больницы, чтобы успокоиться. И куда сейчас? Домой не хотелось. Торчать там весь вечер одной и изводить себя бесплодными думами? К Скотникову? С таким настроением только праздник людям портить. Заеду-ка я к Зойке, она давно звала, решила Аня. Она достала мобильник, набрала номер приятельницы. Ее, небось, и дома нет. Уехала на дачу. Хотя у них в гимназии суббота — рабочий день. Тем более экзамены выпускные. А Зойка принимает сразу два предмета — химию и биологию. Все это пронеслось в голове, пока Аня слушала длинные гудки. Она собралась уж было отключить телефон, но услышала наконец знакомый низкий голос:

— Алло? Кто это?

— Зойка, это Аня. Ты дома? Что делаешь?

— Плачу, — доложил голос и всхлипнул.

— Чего это ты?

— А-а-а, жизнь не удалась. А ты где? Может, заедешь? Пожалуйста, Анюта! Мне так одиноко!

— Заеду. Обязательно. Обсудим твою жизнь. Мне кажется, она не безнадежна. А ты к моему приезду успокоишься, договорились? — весело, чтобы успокоить подружку, проговорила Аня. — Что привезти?

— Не знаю. Честно говоря, напиться хочется.

— Понятно. Опять за правду боролась?

В трубке молча сопели.

— Ладно, заказ принят. Жди, через полчаса буду.

По дороге к дому Аня переключилась мыслями на Зою Георгиевну Филиппову, которая когда-то работала вместе с Аней в Институте микробиологии. Зойка была Аниной ровесницей и стала ей подругой. Высокая, крупная, в больших очках с толстыми линзами, вечно одетая как-то наспех и не к лицу, Зоя выглядела весьма нелепо. Но человеком была добрейшим. Правда, микробиолог из нее — как балерина из сапожника. Вечно она запарывала самые ответственные опыты. Почему-то в ее руках погибали все микробы — нужные и ненужные, кусались смирные лабораторные мышки, убегали ленивые, раскормленные белые крысы, терялись протоколы опытов. Она вечно опаздывала на работу, чем доводила заведующую до тихого бешенства. Но были и неоспоримые достоинства, примирявшие завлаба с распустехой Зойкой: она была безотказна, всегда готова остаться после работы, выполнить самую неприятную ее часть. Нужно разобрать захламленную кладовку, добровольцы есть? Конечно, это Зоя Георгиевна. И пусть в процессе наведения порядка вдребезги разобьется парочка бесценных мерных цилиндров и колб, но порядок будет наведен. Эксперимент требует, чтобы кто-то дежурил всю ночь и делал отметки в журнале. Добровольцы есть? Конечно! Зоя глаз не сомкнет. Все будет отмечено. Правда, ее почерк смогут разобрать только эксперты-криминалисты, но это издержки производства. Кроме того, Зоя всегда приходила на помощь каждому, кто в ней нуждался. Навещала больных, сидела с чужими детьми, одалживала деньги. Коллеги ее любили, хоть и подсмеивались. Не любило Зою начальство. И было за что. Филиппова была правдоискательницей. Истовой, как первые христиане. Она не понимала, почему, в то время как институтское начальство сдает больше половины площадей в аренду, сотрудники получают нищенскую зарплату. И на каждом ученом совете совершенно не в тему звучал голос Филипповой, вопрошавшей, куда идут арендные деньги? Как будто не ясно, что они идут в карман директора и его зама. Возникало неловкое молчание, которое сменялось раздраженной отповедью директора. С ней проводили разъяснительную работу, ее увещевали, но Зоя была упряма, как стадо баранов. Борьба Филипповой за арендные деньги была обозначена коллегами лозунгом «Карфаген должен быть разрушен!» и продолжалась до тех пор, пока не закончилась поражением правдоискательницы. Директор натравил на нее отдел кадров, и начальница этого подразделения с рвением служебной собаки ринулась отслеживать время появления Зои Георгиевны в институте. Несколько опозданий — и Филипповой было предложено уволиться по собственному желанию. Однако вскоре Зоя устроилась в какую-то частную гимназию, где платили «зелеными». Аня была очень рада за приятельницу и умоляла ее укоротить свой язычок. Куда там! Опять, видно, во что-то вляпалась, горе мое! — подумала Аня, подъезжая к нужной станции.

И она оказалась права.

Глава 5

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

Утром той же субботы Зоя Георгиевна Филиппова сидела в кабинете директора женской гимназии Марианны Дмитриевны.

Директор была женщиной строгой, неулыбчивой, несмотря на молодые годы (тридцать с небольшим), наличие мужа и кокер-спаниеля.

Именно последний фактор из биографии Марианны и сбил с толку классную даму предвыпускного класса, Зою Филиппову. Ей казалось, что наличие в доме собаки предполагает наличие человечности в ее хозяине. И здравого взгляда на жизнь. В том смысле, что собачки иногда размножаются, а их хозяева принимают в этом участие, подыскивая питомцу пару. Следовательно, должны догадываться, что и в человеческой популяции происходит нечто подобное. Тем более муж имеется. Полковник. Значит, и супружеские объятия случаются. Хотя бы в день получки.

Так думала Филиппова, выслушивая отповедь начальницы:

— Зоя Георгиевна, я думаю, вы догадываетесь, по какому поводу я вас вызвала? Разговор этот следовало провести значительно раньше, но я не имела возможности разбираться с вами во время выпускных экзаменов. А вы, видимо, решили, что все сойдет вам с рук. Нет, не сойдет! Как вы посмели, я вас спрашиваю, как вы посмели принести эту гнусную книжонку в гимназию? Дать воспитанницам прочесть ее на классном часе? Это… это уму непостижимо!

— Почему непостижимо? Девочкам по шестнадцать-семнадцать лет. Их это волнует. Они мне вопросы задают.

— У нас христианская гимназия! У нас преподается Закон Божий! А вы инструктируете их, как предохраняться от нежелательной беременности!

— Это не я инструктирую, а книга. Она одобрена Минздравом. И если беременность нежелательна, значит, лучше ее избежать, разве не так?

— Не так! Нежелательной беременности быть не может! Все от Бога. В том числе и беременность!

— А я думала, она и от мужчин бывает, — буркнула Филиппова.

— Не богохульствуйте! И вообще… Вы что же, полагаете, что наши воспитанницы живут половой жизнью?

— Не полагаю, а знаю, — не удержалась Зоя.

— Кто? Фамилии? — тут же вцепилась Марианна.

Зоя поправила сползшие на нос очки. Лицо ее пошло красными пятнами. Еще чего! Чтобы я тебе, карга, девчонок заложила? Не дождешься!

— Что вы молчите, как Космодемьянская на допросе? Здесь вам не районная школа для бедных! Это неслыханно! Староста нашего прихода, мать вашей подопечной Маши Разуваевой, приходит ко мне и жалуется, что дочь дома рассказывала об этой гнусной книжонке. Я вынуждена была краснеть за вас! Так кто из воспитанниц живет половой жизнью? Немедленно назовите фамилии девочек, которых вы развратили!

— Я? У меня с половой ориентацией все в порядке.

— Что? Молчать! — директриса побледнела от бешенства. — Вы у меня пулей отсюда вылетите! Я вам такую характеристику дам, вас уборные мыть не возьмут, понятно? Последний раз спрашиваю фамилии воспитанниц. Ну?

Зоя молчала, уткнувшись глазами в полированную столешницу.

— Прекрасно, — прошипела директриса. — Я вас больше не задерживаю, Зоя Георгиевна. Вы уволены!

Зоя поднялась, поправила очки, молча вышла из кабинета.

Не нужно было и устраиваться сюда, в эту вонючую гимназию. Все у них показуха сплошная!

В Бога верят, а сами взятки за хорошие оценки берут. И Марианна эта — активисточка-комсомолочка, ишь как перестроилась! Зоя помнила ее по пединституту. Там она идеологией в своем комсомольском бюро заведовала. Очень любила зажигать массы пламенными речами про коммунизм. А заодно по комсомольским путевкам за границу кататься. Любоваться на загнивающий капитализм.

Но когда та же Марианна, спустя годы, пригласила Зою в свою гимназию, она не смогла отказаться. Надеялась, что человек с годами изменился, раз к Богу обратился. Обратилась она, как же! Шкура продажная! Такие всегда на плаву. А вы, Зоя Георгиевна, опять безработная!

Зоя шла по коридору, кусая губы, изо всех сил стараясь не расплакаться. Из-за угла рекреации выскочила бледная, перепуганная девчушка.

— Зоечка Георгиевна, она вас мучила? Вы ей про нас рассказали? — тараторила девушка.

— Ничего я не рассказала! Как вы могли подумать, Игнатьева? — гордо произнесла Зоя.

— Ой, спасибо вам. А то бы меня из дома выгнали, честное слово. А Митю в тюрьму бы папа засадил. А у нас любовь! Мы на будущий год пожениться решили.

— Любовь — это хорошо. Только откровенничать с кем попало не нужно.

— Я же только с вами. Вы же наша классная дама.

— Уже не классная. Просто дама.

Хлопнула дверь директорского кабинета. Послышался характерный стук высоких каблуков.

— Идите, Игнатьева. А то она вас со мной увидит и сама обо всем догадается.

Девушку как ветром сдуло.

Из-за поворота выплыла Марианна. Зоя прошла мимо нее с гордо поднятой головой.

Однако дома, в пустой однокомнатной хрущевке, гордая Зоина голова поникла. Все было плохо, очень плохо. Работы нет. Опять. В который раз. Эх, нужно было назвать Игнатьеву. Что ей, соплюшке, было бы?

Ну, не пустил бы папаша в Испанию на каникулы. Так еще наездится. А она, Зоя, безработная. Вернуться и покаяться? Пасть к ногам директрисы и изобличить легкомысленную Игнатьеву? А что? Марианна ее возьмет обратно. Девочки свою классную даму любят. А как я с ними дальше работать буду? Той же Игнатьевой в глаза смотреть? Единожды предавшей, кто тебе поверит?

И в личной жизни… кому она нужна, распустеха. Есть один мужчина… Но разве это то, что нужно нормальной женщине? Во-первых, женат. Во-вторых, вспоминает о ней, Зое, раз в месяц, а то и реже. Когда в простое бывает, безжалостно подумала Филиппова. Сам-то, козел лысый, старый уже, седьмой десяток разменял, а заглядывается все на девчонок двадцатилетних. Сколько раз Зоя ловила его похотливые взгляды в сторону, в те редкие вечера, когда он выводил ее в свет — в кафешку какую-нибудь подешевле. И бросить его сил нет. Совсем одна останешься. Да и при нем — все равно одна-одинешенька. Вот ей сейчас так паскудно, хоть вешайся. А ему позвонить нельзя. Суббота. По субботам он образцовый муж. Два года сюда ходит, а телефон свой домашний не дает.

И что ей теперь делать со своей непутевой жизнью? На что жить? Чем жить? Положим, денег на ближайшие полгода хватит. Даже больше, если экономить. Копила на турне, хотелось мир посмотреть. Ну да ладно. Мир и по телику увидеть можно. Но как жить без работы? Куда девать свое грузное тело, свои мысли, свои нерастраченные чувства? В гимназии все это забирали ее девчонки, а что делать теперь?

— Кто-нибудь, ну, хоть кто-нибудь, пожалейте меня! — всхлипнула Зоя и безутешно разрыдалась.

В прихожей зазвонил телефон.

Глава 6

НАПРАСНЫЕ ХЛОПОТЫ

День рождения не задался с самого начала. Во-первых, народу удалось собрать гораздо меньше, чем рассчитывала Гуся. Основные массы, как полные придурки, парятся на своих грядках. Впрочем, активных садоводов приглашать и не рекомендовалось — помешаны на саженцах, удобрениях и прочей шелупени. На семинары ходить не будут, активно работать способны только на огороде. Но где же взять не огородников? Пришел Марик Шнеерсон со своей Валюшей, которая не стесняясь, подробно и чуть брезгливо разглядывала накрытый стол. Уровень предлагаемого угощения явно уступал тому, к которому привыкла жена банкира. Да и квартира, которую давно не касалась кисть маляра, также вызывала у банкирши неподдельное изумление.

Пока мужчины курили на лестнице, она довела Гусю до белого каления.

— Нина, а отчего вы не сделаете евроремонт? — удивлялась Валюша. — Сейчас столько фирм, такие возможности. Можно перепланировку организовать. Смотри, какая у вас кухонька маленькая. Ее можно соединить с комнатой, разделить на функциональные зоны…

Удушить бы тебя с твоими зонами, наливалась злобой Гуся. Не учи меня жить, помогла бы материально…

Не пришел хирург, на которого возлагались определенные надежды, не пришла Аня Лаврова, на которую так рассчитывала Гуся. Правда, Виктор Нережко приперся-таки, но вид имел столь жалкий, что Гуся мысленно поставила на нем крест — не клиент. Пришли еще две женщины, но, как выяснилось из общей беседы, вполне довольные жизнью. Банкир Шнеерсон, едва отведав севрюги и пригубив отменный коньяк, купленный Гусей в элитном супермаркете, выскочил на балкон, на ходу вытаскивая трещавший мобильник. И отчалил, прихватив свою Ванюшу. Оставшиеся гости вспоминали прошлое, поедая припасы, на которые ушел месячный бюджет семьи. Особенно усердствовал Нережко. Анатолий, видя недобрый блеск в глазах супруги, увлек Виктора на кухню, да там и застрял. Гуся, кусая губы, чтобы не расплакаться от злости, слушала болтовню малознакомых женщин. Как их зовут-то? Кажется, Кира и Надя.

— Прекрасный стол, Ниночка! — обратилась наконец одна из женщин к Гусе.

— Что не сделаешь для любимого мужа, — улыбнулась Гуся наклеенной улыбкой. — Тем более что теперь все так просто: сделал в ресторане заказ, тебе все принесли по списку.

Дамы переглянулись.

— Зачем это? Мы бы и картошки с селедкой с удовольствием съели. Под рюмочку и воспоминания. Просто неудобно, что вы с Толей так потратились!

— Ерунда, Наденька. Все это не дороже денег. И потом, Толя занялся таким бизнесом, что нам теперь многое по карману.

Женщины старались не смотреть на обшарпанные обои и все-таки смотрели именно на стены.

— Конечно, следовало бы сделать ремонт, — перехватила Гуся их взгляд, — но мы с Толей решили: чем вкладывать деньги в эту развалюху, лучше купить новую квартиру. На первичном рынке жилья. Уже выбрали. В хорошем районе. Четыре комнаты, большая кухня, холл. И первый взнос внесли. Думаю, через полгода будем отмечать новоселье.

Женщины снова переглянулись. Брови у обеих полезли вверх.

— Толя? Бизнесом? Он ведь никогда толком не работал, кажется? На каждой встрече только и разговоров было о том, что вы его терпите, охламона такого. О том, что никак работу хорошую не найти. Без диплома действительно трудновато…

— Ерунда! И без диплома можно найти прекрасную работу. Очень даже можно! Просто он не хотел работать бесплатно. А теперь нашел то, что искал долгие годы. И очень доволен. Вот, машину берем на днях. «Ауди». У нас все просто супер!

— Ой, уже половина восьмого! — всполошилась Кира, отведя глаза от раскрасневшейся Гуси. — Меня муж заждался. Мы еще сегодня на дачу хотели уехать. Так что я побегу.

— И я с тобой. Мне еще собаку выгуливать, — поднялась вторая.

— Куда же вы? Еще десерт…

— Спасибо, Ниночка, но я на диете.

— Я тоже, — тут же проверещала вторая. — Огромное спасибо за прием. Жаль, что так мало народу собралось. Но ничего. Мы это наверстаем. В следующий раз можно у меня собраться. Осенью, после отпусков и дачных дел.

Из кухни вышел Толя.

— Куда же вы, девочки?

— Пора, пора. Мы тебе Витюшу оставляем. Спасибо! Еще раз спасибо. Здорово вот так собираться…

Все это они протараторили уже на лестничной площадке, в ожидании лифта.

Когда двери кабинки закрылись, обе глянули друг на друга и, не сговариваясь, прыснули, как в далекие школьные времена. Выскочив на улицу, женщины, со свойственной этому полу душевной добротой, принялись обсуждать хозяев.

— Толя! Бизнесмен! Умора! Да если бы не Анька Лаврова, он и среднюю школу не закончил бы. Это она ему и задачи решала, и сочинения за него писала. По дружбе. Из института-то пулей вылетел еще на первом курсе. Так и болтается на шее своей Гуси.

— Ну, у нее шея здоровенная. Целая выя. На ней, как говорится, пахать и пахать. Но вообще-то есть такой анекдот в тему: встретились бывший отличник и бывший двоечник. Отличник прозябает в НИИ, а двоечник разъезжает на «мерсе», весь распальцованный, упакованный. «Как же так? — удивляется отличник. — Как ты так поднялся? Ты же даже таблицу умножения выучить не мог!» — «А зачем мне эта таблица? — отвечает двоечник. — Я еду на тачке в Германию, покупаю там ящик пива за тридцать долларов, а здесь продаю его за шестьдесят. И вот на эти три процента и живу!» Понятно?

— Понятно, — улыбнулась Кира. — Но это все равно не про Тольку. Он мужик веселый, компанейский, но ведь он зад от дивана не оторвет. А чтобы «жить на три процента», нужно хотя бы съездить в Германию за пивом, условно говоря. И квартира у них — бр-р! Так запущена… Вообще, весь этот прием какой-то профанацией попахивал, не находишь? Шикарный стол в хрущевской трущобе. Пир во время…

— Ну… Почему профанацией? Толька — мужик, в принципе, не жадный. И зачем ему пыль в глаза пускать? Вот слышала бы тебя сейчас Анька Лаврова, она бы тебе устроила разнос. Для нее Толя хоть и охламон, но самый лучший и добрый.

— Я все думаю, может, у них любовь была?

— Нет. Просто оба на театре своем повернуты были. У Аньки в десятом классе был роман с Андрюшкой Семеновым из «б» класса. Забыла?

— Верно, был. Жалко, что Лавруша не пришла. Она заводная. С ней всегда весело. А что там у нее случилось?

— С мамой что-то. Толя сказал, она ее в больницу повезла. Ну ладно, Надюша. Я здесь на маршрутку. А ты?

— Як метро. Хорошо, что повидались. Так что Солечке спасибо. Если это и профанация, то весьма вкусная. Особенно рыба. Пока!

— Ты заметила, что Нережко ужасно выглядит? Худой, измученный, — уже садясь в подошедшую маршрутку, протараторила Кира.

— Ага. А когда он хорошо выглядел? Я что-то таких времен не припомню, — удерживая дверь транспортного средства, ответила Надя. — Он вообще чумной какой-то.

— Женщина, вы едете? Если нет, дверь отпустите, е-мое! — рявкнул водитель.

— Вы что орете-то, мужчина? — в два голоса напустились на него одноклассницы.

Но дверь захлопнулась и женщины наконец расстались.

Глава 7

ОКУЧИВАНИЕ

Скотников уже час сидел на кухне с Виктором Нережко. Восстанавливал круг общения. Надо отдать ему должное — делал он это виртуозно. Вживаясь в предложенные обстоятельства, истово, словно родная мать, интересовался всеми перипетиями жизни бывшего одноклассника. Успели обсудить Место работы Витюши — какое-то богом забытое НИИ, где объект разработки трудился на почетной должности электрика. Обсудили и вторую профессию Нережко — тот «починял» автомобили, чем и кормил семью. Витя говорил медленно, с большими паузами между словами и фокстерьеристому Скотникову эта беседа за бутылочкой коньяка давалась нелегко. К тому же на кухню то и дело выскакивала Гуся, злобно раздувая ноздри. Она бесцеремонно отобрала у них бутылку «Хенесси» и заменила ее пятизвездочным, разлива Малой Арнаутской. Это был прокол. На семинарах рекомендовали демонстрировать неограниченность финансовых возможностей. Нужно будет сделать Гусе замечание. Так ведь и все окучивание сорвать можно! Но Витя как будто не заметил подмены. Он явно был чем-то озабочен.

Еще через три вопроса со стороны Скотникова и четверть часа молчания клиента ситуация стала проясняться: проблемы Нережко были связаны с его вторым браком. Наконец они подошли к этой волнующей теме, но тут оставшиеся гости разошлись, и Гуся выкатилась на кухню с горой посуды. Витя тоже поднялся.

— Пойдем, я тебя провожу. Зайдем в бар, пивком залакируем. Здесь у нас есть неподалеку, — подмигнул он однокласснику. — Я угощаю, — торопливо добавил Соля, увидев напряжение на лице Нережко. Тот расслабился, кивнул.

Спустились во двор. Проходя мимо серебристой красавицы «ауди», Скотников небрежно пнул колесо машины.

— Что, хороша, как считаешь?

Виктор внимательно, со знанием дела оглядел автомобиль.

— На первый взгляд — хороша. Так ведь нужно с инструментом смотреть. Твоя, что ли? — недоверчиво спросил он.

— Пока не моя. Но хочу купить у соседа. Прицениваюсь. Если сговоримся, приглашу тебя как спеца. Поглядишь?

— Конечно. Почему нет.

— Не за бесплатно! — подмигнул Скотников.

— Да ладно, какие счеты, — отмахнулся Нережко.

— Это ты брось! Деньги счет любят! И их любить нужно. Тогда они в карманах и заводятся!

Скотников открыл тяжелую дубовую дверь пивбара.

Уселись за столиком на двоих. Толя водрузил на стол кружки холодного темного пива.

— Ну, давай дальше о своем житье-бытье. Ты у нас, оказывается, молодожен, а что-то физиономия счастьем не светится? Проблемы?

— А у кого их нет? — скривился Витя.

— Не скажи. Вот у меня никаких проблем. Друзья в такой бизнес пригласили, просто супер!

— Тебя? Ты же всю жизнь безработным был, — хмыкнул Нережко.

— Что было, то сплыло. Илья Муромец тоже тридцать лет на печи сидел, пока дела подходящего не нашлось.

— И что за дело у тебя?

— Это, Витюша, одним словом не определишь. Новый для нашей страны бизнес. Аналогов нет. Усек?

— Угу, — отозвался Виктор. Было ясно, что он ничего не понял.

Помолчали. Нережко, расслабленный коньяком и сытной закуской, а теперь еще и пивом, к которому в качестве закуси прилагалось участливое лицо Скотникова, наконец-то разоткровенничался.

— Ты мою первую видел когда-нибудь?

— Что-то не помню. Ты ее вроде на наши тусовки не брал.

— Ага, не брал. Она баба скандальная и вообще… непредсказуемая. Из Ростова родом, что ты хочешь. Но красивая, зараза. Я так думаю, она за меня пошла из-за прописки московской.

Тут и думать нечего, отметил про себя Толя.

— Ну, мы с ней недолго прожили. Она от меня к офицеру сбежала. К капитану-ракетчику. И дочку забрала. Уехали они на Дальний Восток. Но только капитан всего год выдержал. Она ведь как рот откроет, как орать начнет по поводу и без — хоть всех святых выноси.

— Так ведь ты же с ней развелся давно, — напомнил Скотников, которому вся эта тягомотина порядком надоела.

— Ну да. А вторую жену я с ребенком взял. Сынишка у нее. Десять лет. Она хоть и не суперкрасавица, но женщина спокойная. В целом, — добавил он после минутного молчания.

— Ну? И в чем проблема? Отношения с пасынком не складываются?

— Почему? Складываются. Хороший парнишка. Привык ко мне. Они в мою «двушку» перебрались. У жены брат — туберкулезник. Они раньше все вместе жили.

— Так они больные у тебя? — испугался Толя. Нужно будет продезинфицировать посуду. Гуся меня убьет, думал он попутно.

— Нет, что ты! Они обследуются регулярно. Здоровы оба. Все хорошо. У нас. Баба — что надо. И по хозяйству и вообще… В общем, все путем. Было… — после очередной томительной паузы добавил он.

Я сейчас с ума сойду. От этих его пауз. Качалов отдыхает. С этими мыслями Скотников изобразил понимающую улыбку.

— Ну, и что? Все хорошо, баба твоя тебя устаивает…

— Да тут вот что произошло. Звонит мне первая супружница. Она в свой Ростов вернулась. Уже давно. Наде тогда десять лет было. Такой возраст… Отец нужен, не только мать. А я ее раз в год и видел, в отпуске. Сам туда приезжал, комнату снимал, чтобы с дочкой видеться. Встречи — по часам. Веришь ли, супружница моя бывшая только что не с хронометром время вымеряла. Какие тут отношения с дочкой могут быть? Сам понимаешь. Хоть я и с подарками, и с деньгами. А все равно волчонком смотрела. Видно, мамаша накачивала. Я почти смирился. Почти привык, что дочери у меня нет. Женился. Привык к мальчонке Галкиному.

— Ну да. Ты уже рассказывал.

— Ага. И тут как гром среди ясного неба — приезжает моя первая с Надюшкой. Она, видите ли, решила, что Надюше нужно поступать в художественное училище. И именно в Москве. У нее художественные способности. А в Ростове таких училищ, конечно, нет. Их больше нигде нет. Только здесь, блин! И что ты думаешь? Надюха поступила! То ли бывшая моя чемодан денег на это дело угробила, то ли и впрямь у девки такие способности — но поступила!

— Ну и чего плохого?

— Да все хорошо! Просто отлично! Бывшая моя Надюху к нам в «двушку» привезла и отчалила в Ростов.

— Как это? Что же ты ей разрешил-то?

— Пробовал было возразить, так она на меня так поперла… Ты, мол, дочь никогда не любил. Она, мол, при живом отце сиротой выросла и так далее. Так голосила — весь дом слышал. Бабы это умеют, а уж моя бывшая по этой части чемпион мира. Все эти причитания в присутствии Надюхи. Как я ее могу после этого в общежитие отправить? Тем более там и разврат всякий, и наркотики могут быть… Она же дочь мне! Конечно, девочке лучше жить в семье.

— А что Галя?

— Галя в глубоком обмороке. Живем теперь вчетвером. Главное, они друг друга с первого дня возненавидели. Пока все молчком, а напряг растет. Галка уже спать со мной отказывается. Устала, мол. Раньше не уставала. Она раньше вообще по этой части… золотые руки. А теперь как ледышка, все вроде как через силу. А я ж привык. Люблю ее, никто мне больше не нужен. Главное, если бы я хоть деньжищи большие в дом приносил, бабы деньги любят… В НИИ моем вообще не деньги, а слезы. На ремонте машин прирабатываю, конечно, и неплохо. На троих нам хватало. А когда в доме шестнадцатилетняя девица, это яма бездонная. То платье, то туфли, то дискотека, то хрен на блюде.

— Так ты ограничь ее. Укороти.

— Не могу. У меня перед ней комплекс вины. Она так себя со мной и ведет: я виноват, что бросил ее. Как будто это я к офицеру сбежал. И перед Галкой виноват, что обузу такую ей на шею посадил. Ей и готовки прибавилось, и уборки. Дурдом, одним словом.

Толя задумался. Закурил, обмозговывая ситуацию, и изрек:

— Нужно твою Надежду отселить. А то жену потеряешь.

— Типун тебе… если я ее потеряю, то и жить незачем. У меня к ней такое чувство… Эх, что там говорить. Этого не объяснишь. И дочь выгнать не могу. Куда ее? В общагу?

— Зачем в общагу? Нужно ей квартиру купить. Рядом с вами. И отдельно будет жить, и под присмотром. Как говорится, и в гостях, и замужем.

— Издеваешься?

— Почему? Я серьезно. Однокомнатная в панельном доме на вашей окраине стоит всего ничего… каких-нибудь тысяч двадцать.

— Осталось только в тумбочку залезть, где эти баксы лежат, — криво улыбнулся Нережко.

— Слушай, ты мужик или нет? Если мужик, должен свои проблемы решать, а не ныть, — жестко проговорил Скотников.

— При чем тут «ныть»? Ты спросил, я с тобой поделился. Я об этом никому не рассказывал, если хочешь знать. Тебе душу открыл, а ты…

— Ну, извини, старик! Это я погорячился. Переживаю за тебя. Хочу тебе помочь.

— Это как же? — Нережко поднял на Толю осоловевшие глаза.

— Вот ты сидишь в своем НИИ электриком. Штаны там просиживаешь семь часов кряду. А слабо свою жизнь изменить? Круто! На сто восемьдесят! Вкалывать придется много, но зато и башли настоящие пойдут. Хозяином жизни себя почувствуешь, а не заложником ситуации! — вдохновился Скотников.

— Почему слабо? Мне не слабо. А что значит — настоящие башли? Это «скоко будет в граммах»?

— Ну, для начала триста в неделю. Это как тебе?

— А что. делать-то? Как такую капусту стричь?

— А бывает и больше! — словно не слышал его Скотников. — Это как работать.

— Да что за работа такая? Бандюганов охранять?

— Фи, какая гадость. Что ты несешь? При чем здесь бандюганы?

— А что, по специальности, что ли? Что-то я не видел объявлений, что требуются электрики на триста баксов в неделю.

— А кто говорит про электриков? Я о другом: вообще жизнь изменить. И специальность тоже. Я вот изменил.

— Так у тебя никакой специальности и нет, — простодушно ответил Нережко.

— Это ты зря. Я, в отличие от тебя, английский в нашей спецшколе выучил хорошо. И могу зарабатывать «языком». Но нашел себе дело гораздо более выгодное.

— Да что за дело-то? Что ты все вокруг да около? Расскажи, если помочь хочешь.

— Нет, брат, об этом в баре, за кружкой пива не рассказывают. Деньги любят тишину — слышал? Одно могу сказать, я с этой работой справляюсь. Я в бизнесе всего два месяца, а уже иномарку покупаю. А ты не дурнее меня. Так что тоже смог бы. Только захотеть нужно. Зад от стула оторвать, пошевелиться…

— Хватит про зад! — огрызнулся Нережко. — Тебя-то друзья пристроили, а меня кто пристроит?

Скотников помолчал, отхлебнул пива.

— Я могу о тебе с руководством поговорить, ты мне не чужой. Все же десять лет за одной партой, это не хрен собачий, как говорится. Но учти, отбор очень жесткий. К нам единицы попадают. Так что гарантировать ничего не могу. А поговорить… что ж, это можно. Па-апыт-ка нэ пэтка, правда, Лаврентий Палыч? — закончил Скотников с грузинским акцентом.

— Ну… Ты это… поговори. Только намекни хоть, что делать нужно? А то, сам знаешь, где большие деньги крутятся, там и выстрелы гремят.

— Не звезди! Я никаким криминалом ни за какие бабки заниматься бы не стал. У меня тоже семья. И сыну тоже шестнадцать, как твоей Надюшке. Его еще на ноги поставить нужно. Чем конкретно заниматься придется — это я тебе не скажу. А о фирме пару слов могу сказать. Что такое Ротари-клуб, знаешь?

— Ну… — задумался Нережко. — Это за границей. Элитарные такие клубы. Закрытые. Денежные… России какой-то Ротари-клуб башли отстегивал.

— Все верно, элитарный, закрытый, денежный. Клуб, где собираются люди близких взглядов. В процессе его существования было выработано некое ноу-хау, позволяющее еще и деньги зарабатывать в процессе приятного общения. Вот, примерно, о таком клубе и идет речь. Больше ничего сказать не могу. Если каждому все рассказывать, завтра таких клубов на каждом шагу пооткрывают. По рублю пучок.

— А как туда попасть? — насторожился Нережко. — Небось, взнос какой-нибудь вступительный нужен? Тонн на пять?

— Не свисти, когда мотива не знаешь! — оборвал его Анатолий. — И вообще, тебе работа нужна или информация? Ладно, заболтались мы. Я Гусе обещал с уборкой помочь.

Скотников отодвинул пустую кружку.

— Подожди! Так как с работой-то? Ты мне ничего толком так и не сказал… — Виктор пытался сосредоточиться.

— Позвони, — небрежно откликнулся Скотников. — Я переговорю, раз обещал. Только, боюсь, слабо тебе. Так и будешь в своем НИИ гнить, в своей двухкомнатной. Так и будете друг друга, как пауки в банке, грызть. Так и будешь пивом наливаться. Ладно, ладно, что рожу вытянул? Это я шучу так. Это я любя. Я ж за тебя переживаю. Созреешь, звони. Учти, вакансий мало. Скоро все ниши заняты будут. Так что каждый сам кузнец своего счастья. Ну, побегу я, лады? А то Гуся ругаться будет. А ты допивай спокойно пивко и думай над моими словами.

Домой Анатолий вернулся в весьма приподнятом настроении.

— Где тебя носило? — вызверилась было Гуся.

— Спокойно, Маша, я Дубровский! Окучивание Нережко прошло по всем законам жанра. Господи, как он меня утомил своими паузами! Но я его расшевелил. Заинтересовал, заинтриговал, заи…

— Прекрати фиглярствовать! Ты его прокассировал?

— Нет. Еще рано. Что говорит Третьякова? Гостя готовить нужно. Это как пирог — и сырой плохо, и пригорелый — тоже. Витька еще сыроват. Но перспективен. Никуда от нас не денется. Представляешь урода: свел под одной крышей взрослую дочь от первого брака и вторую жену с пасынком. Эта компания его быстро до кондиции доведет, чует мое сердце!

— Это еще когда! Жаль, что Лаврова твоя не пришла. Она тебя любит любовью брата, а может быть, еще нежней… Может, ее сразу удалось бы…

— Не кощунствуй! Она меня, правда, как брата… Но здесь форс-мажор, никуда не денешься. Так ведь жизнь сегодня не заканчивается. Раз мамаша ее в больницу попала, значит, лекарства будут нужны, то есть деньги. Надо просто держать руку на пульсе. Что говорит Третьякова? Важен момент! Попал в нужный момент — клиент твой. Давай-ка бизнес-план. Отметим Нережко. А то в понедельник на семинар, а отчитываться нечем.

Успехи наши пока не оглушительны, но лед тронулся, чует мое сердце!

— Твои бы слова да Богу в уши! А то я на этот праздничек всю зарплату угрохала. Из пушек по воробьям — вот как это называется. А эта-то Шнеерсониха… Так мой стол оглядывала, паскуда, как будто в подвал к бомжам попала. Лярва! Были ли бы у меня ее деньжищи…

— Будут! Еще и не такие будут! Мы только в начале! Нужно верить, ты же сама говорила!

— Ладно. Будем верить. Что нам остается? Хорошо, Мишенька на даче. Мы с тобой как-нибудь продержимся.

— Конечно, Гусенька моя, пусенька моя, сладюсенька моя, — засюсюкал Скотников, обнимая обширное теплое тело.

— Ладно, ладно, это потом, — как от комара, отмахнулась от щуплого мужа дородная Гуся. — Сначала Лавровой своей позвони. Пусть она твою заботу чувствует.

— Есть, мой генерал!

— Странно, ее и дома нет, — растерянно проговорил он, слушая длинные гудки. — Неужели в больнице до сих пор? Странно, и «труба» не отвечает.

— Ну да, щас! Десять вечера! Небось забросила мамашу на койку и срыла куда-то на сторону твоя Лаврова. За ней, видно, глаз да глаз нужен. Завтра позвони. Отметь в бизнес-плане.

Скотников послушно полез за бумагой.

Глава 8

КУХОННЫЕ ПОСИДЕЛКИ

Аня Лаврова действительно «срыла на сторону», как выразилась неотягощенная хорошим воспитанием Гуся, привыкшая к тому же иметь дело с венерическими больными — людьми напуганными, зависимыми от доктора и посему покорно сносящими хамство. Но это так, к слову.

А направилась Аня, как мы знаем, к приятельнице — правдоискательнице и правозащитнице Зое Филипповой. Женщины сидели на кухне, за уютным круглым столиком, где стояла бутылка коньяка, миска салата, блюдо с поджаренными полуфабрикатными котлетами, ваза с фруктами.

Было выпито по паре маленьких, на один глоток, рюмочек. Зоя раскраснелась и, упиваясь своей храбростью, рассказывала Ане о пребывании в гестаповских застенках.

— Главное, Анюта, директриса ведь уверена была, что я ей заложу всех, оптом и в розницу. Она ведь, шкура, сама на этом карьеру сделала, так всех по себе меряет.

— Ну да, ты у нас не такая, ты ждешь трамвая, — беззлобно поддразнила подружку Аня.

— Да! Жду! Трамвая! Никто меня не заставит быть предательницей!

— Все это замечательно. Твои ученицы тебе, конечно, аплодируют. Но ты-то с чем осталась?

Зоя поправила очки, вздохнула.

— С кучей свободного времени, с собственной никому ненужностью, с толстым туловищем и кастрированным котом.

Кот действительно валялся в кресле, обожравшись котлетами до такой степени, что живот его, казалось, лежал отдельно. Аня почесала полосатого Мотю за ухом. Тот лениво шевельнулся. Послышался громкий всхлип. Аня подняла голову. Филиппова сдавленно рыдала в платок.

— Зоя, да ты что? С ума сошла? Ну что ты? Не плачь! Перестань сейчас же!

— Да-а… Никому я не нужна-а-а! — голосила та.

Аня вскочила. Обняла подружку за плечи.

— С ума ты сошла! Как это не нужна?! На таких, как ты, земля держится! Ты молодец! Дала отпор этой гнусной бабе. Кто-нибудь, кроме тебя, решился бы на такое? Нет! И девчонки твои тебя всегда будут помнить. Ты их воспитываешь своим примером, а не нотациями. Ты просто героиня! Честно!

— Да… А где мне теперь работу искать? Марианна на весь город раструбит, что я сексуальная маньячка. Меня и в лагерь для малолетних преступников работать не возьмут, чтобы я их не растлила, не дай бог.

— Работу, конечно, с ходу не найдешь. Постой, у тебя вообще деньги-то есть?

— На первое время хватит. До зимы продержусь.

— А к осени что-нибудь найдется, — стараясь, чтобы голос ее звучал уверенно, говорила Аня, думая о том, что найти работу этой распустехе не первой молодости, не с самым ангельским характером, да еще с дипломом педагога-биолога — задача не из легких. Тем не менее бодро продолжила вслух: — Главное — не впадать в панику. Нужно покупать газеты, где объявления соответствующие печатают, звонить, предлагать себя. Я тоже подключусь. Будем вместе искать. А это время воспринимай как дополнительный отпуск. Представь: никаких отчетов о классной работе, никаких педсоветов и так далее.

— Ага. Еще на службы церковные заставляли строем ходить. А я вообще строем ходить ненавижу. Видела бы ты их там. Как они крестятся истово. Так же, как раньше на партсобраниях речуги толкали. Ненавижу фальшь эту!

— Я тоже. Вот видишь, сколько плюсов! И вообще! Через Интернет разошлем твои резюме за рубеж. Может, за границу устроишься.

— Не, я язык плохо знаю.

— Или возьми и отправься к морю. Накупаешься, назагараешься. Приедешь бронзовая. Твоя Марианна встретит тебя на улице и упадет от зависти.

Зоя наконец рассмеялась.

— Куда я такая толстая поеду? Мне и купальник на себя не натянуть.

— Купальники сейчас всякие продаются. Это не проблема. А насчет веса?.. Там и похудеешь. Не будешь эти готовые котлеты, из хлеба вылепленные, лопать. Будешь сидеть на фруктах и сухом вине. Вернешься красоткой! И работа найдется.

— Поехали вместе! — вдохновилась Зоя.

Аня мгновенно угасла.

— Нет, Зойка, я не могу. У меня мама больна. И, видимо, серьезно. Я ведь к тебе из больницы.

— Господи, что случилось? Что же ты сразу не сказала? Все обо мне и обо мне. Рассказывай!

Выслушав, Зоя сразу как-то подобралась.

— Во-первых, если тебе нужны деньги, у меня есть сбережения. Долларов триста могу дать на неограниченное время. Во-вторых, если нужен будет уход, я свободна и в твоем распоряжении. В-третьих…

— В-третьих, хорошие мы с тобой бабы — вот что я тебе скажу. Давай за нас и выпьем, — улыбнулась Аня.

Они выпили.

— Ага. Лучше не бывает. Мужиков вот хороших нет, — зажевывая выпитое очередной котлетой, вставила Зоя. — Я-то ладно, на меня спрос невелик. А ты-то у нас хоть куда. И где трепетные поклонники?

— Ладно, не прибедняйся! Что твой Валерий Владимирович?

— Приходит раз в месяц. Осчастливит и на месяц исчезнет.

— Вот и займись собой, пока время есть. Мы тебе другого найдем. Как говорит моя дочь, более лучшего.

— Ты бы себе сначала нашла.

— У меня времени, Зойка, на поклонников нет. Работа, переводы, ученики, Светланка. Она к тому же ревнива стала, как Отелло. Чуть кто позвонит, сразу допрос с пристрастием. Не дай бог приду поздно — скандал. А уж если кого в дом приведу познакомиться, вообще тушите свет. Такую фурию из себя построит, мужики убегают как зачумленные. Это у нее комплекс обиды на всех мужчин. Александр ею не интересуется. Веришь, раньше сама ему звонила, просила, чтобы чаще встречался с дочерью, даже подарки от его имени покупала. Но… насильно мил не будешь. Как не был отцом, так и не стал им. Вечный ребенок. Но разве это кому объяснишь?

— Нормальный мужик понял бы все. И приручил бы ее. Она ведь девочка добрая.

— Да где они, нормальные? Ладно, подруга, мне пора. Завтра на работу.

— Как там у вас? В нашей лаборатории?

— Ничего, все как всегда. Я на семинар международный ехать должна. В Прагу. Вернее, собиралась. Теперь уж и не знаю…

— Здорово! Когда?

— Через две недели. На три дня.

— Если ты из-за мамы, то я тебя заменю, я же говорила. Так что поезжай обязательно!

— Спасибо, Заяц. Наши тебе всегда привет передают. Все тебя помнят и любят.

— Я их тоже помню. Особенно чувырлу из отдела кадров. Ты там в лаборатории не рассказывай, что меня опять с работы выперли.

— Ни за что. Зуб даю. И не грусти! Прорвемся!

Они распрощались, Аня поехала домой.

Глава 9

МАСТЕР-КЛАСС

Среда — день семинара, день учебы. Скотниковы готовились к нему с душевным трепетом.

Во-первых, форма одежды. Требовалось приходить в строгих деловых костюмах. Гуся откопала в шкафу пиджак, в который влезала лет десять тому назад. Примерила. Если не застегивать (а фиг его застегнешь!), а под него белую блузу навыпуск, чтобы скрыть живот и разорванную молнию юбки, в целом, на взгляд Гуси, вышло вполне пристойно.

Хуже дело обстояло с Толей. Поскольку муж давно не ходил на государственную службу, а переводами можно заниматься и в «трениках», его гардероб включал пару джинсов, несколько потертых свитеров и костюм, в котором Скотников когда-то вступал в законный брак. К счастью, субтильный Толик с тех пор в ширину не прибавил, а скорее убавил. Светло-серый костюмчик хоть и выглядел убого, но сидел неплохо. Пришлось купить мужу новую рубашку. Гуся, сцепив зубы, считала расходы. Толик пристыженно напяливал обнову.

К шести вечера респектабельная публика начала съезжаться к бизнес-центру, расположенному в одной из престижных гостиниц города. Люди подъезжали в основном на иномарках. Редкие в этой веренице отечественные транспортные средства стыдливо парковались за углом гостиницы. И уж совсем редкостью были пешие участники события.

— В первую очередь нужно будет брать машину! — процедила Гуся, поднимаясь по мраморным ступеням.

Народ обменивался приветствиями, слышалось неизменное «господа», в холле гостиницы звучала приятная музыка. Наконец, из динамика понеслись какие-то позывные, и господа торопливо потянулись к открывшейся двери…

…Скотниковы заняли место во втором ряду, напротив сцены, чтобы лучше видеть и слышать.

— Сейчас она выйдет! — благоговейно произнес Скотников.

Но на сцене появилась не «она», а молодой человек приятной наружности в отличном, шоколадного цвета, костюме.

Зал встал, хлопая в ладоши и скандируя:

— Хей, хей, хей, хей!!!

Голоса звучали все громче, казалось, люди пытаются перекричать друг друга. Наконец на самой оглушительной ноте молодой человек сделал отмашку, приглашая публику сесть. Крики прекратились, зал загремел сиденьями кресел.

— Как жаль, что не Третьякова сегодня семинар ведет! — разочарованно шепнул Анатолий.

Гуся пихнула мужа в бок. Молодой человек, словно услышав Толин шепот, радостно произнес:

— Добрый день, господа! Я рад приветствовать структуру госпожи Третьяковой. Самую успешную структуру нашей организации. К сожалению, госпожа Третьякова на несколько дней выбыла из наших рядов…

По залу пронесся гул.

— Но это ненадолго, господа, ненадолго. Обычный аппендицит. Надеюсь, что уже на следующей неделе она вновь украсит наше общество. А теперь к делу. У нас появились новые партнеры. Наш бизнес расширяется. Давайте же вспомним основные правила приглашения гостя. Первое: доверие и еще раз доверие! Первый ваш гость должен доверять вам на сто процентов! Так, чтобы пошел за вами, не зная, куда идет. Второе: мы не берем нищих! Но и богатых тоже брать не рекомендуется. Состоятельный человек легко расстанется со своим взносом и забудет о нем, как о проигрыше в казино. Третье: важен момент! Ваш друг потерял работу, или у него кто-то серьезно заболел, или срочно нужны деньги на квартиру. И так далее. Четвертое. Не торопить события. Помните правило неваляшки: сначала заинтригуйте человека, затем как бы и отмахнитесь от него. Рефрен должен быть такой: у нас очень строгий отбор, количество мест ограничено, не знаю, заинтересуется ли тобой руководство. Пятое: семейных лучше брать семьями. Чтобы не было ненужных… эксцессов. У нас семейный бизнес. Но если человек одинок, это наш потенциальный партнер. У нас он найдет семью, друзей, деньги.

И помните главное: интрига и еще раз интрига! На прямые вопросы не отвечать! Уводить в сторону, расспрашивать самому. Держать инициативу в своих руках! Вы должны выглядеть безупречно! Ничто так не впечатляет других, как вид успешного человека. Никаких потертых костюмов и стоптанных башмаков! Вы уже вложили три тысячи, вложите еще пятьсот в свой имидж. На лице — улыбка! Ваш лозунг: «У меня все супер!» Все это окупится гораздо быстрее, чем ваши разговоры об успешном бизнесе, в который вы попали. Людей встречают по одежке. И провожают тоже. Напоминаю: на всяких там «жигулях» и прочей отчественной шелупени к бизнес-центру не подъезжать! Первым вашим приобретением должна быть приличная иномарка, даже если вы живете в коммунальной квартире. Ваше жилье не видит никто, а машина и внешний вид — это ваша визитка. Это должно быть супер! Ну и, конечно, сценарии! Выдумка, и еще раз выдумка! Сейчас я приглашу на сцену самых успешных бизнесменов недели, господ Негоряевых. Господа Негоряевы привели на этой неделе четырех новых членов «Триады». И получают приз: музыкальный центр «караоке». Поприветствуем их, господа!

Супруги Негоряевы уже стояли на сцене, радостно улыбаясь. Из кулисы двое мужчин в униформе вытащили на сцену коробку с музыкальным центром.

— Прежде чем вы получите свой приз, поделитесь с нами, господа Негоряевы, как вам удалось достичь столь впечатляющих успехов? Кто ваши приглашенные и как вы с ними работали? Начнем с дамы?

Госпожа Негоряева, ярко накрашенная блондинка, начала рассказ характерным украинским говорком:

— Я, это, захожу в обувной. Элджиколекшион, ну, хожу, выбираю. Скоро ведь бал ежегодный. Приглядываю обувь. Ничего такого нужного не вижу. И вдруг ко мне подходит кто-то. Гляжу, знакомая. Мы с ней работали раньше в ларьке, у хозяина одного. Гляжу, выглядит худовато, одета плоховато. Разговорились. Узнаю, шо она не у дел. С хозяином расплевалась… Извиняюсь, разошлись они. И спрашивает она, как у меня, мол, дела. Ну, я все как положено: все супер, устроилась в шикарный бизнес. Вот, обувь присматриваю. Мол, мне три пары нужно. Под разные туалеты. У нас скоро бал ежегодный, а потом бизнес-семинар на Средиземной море… — В этом месте зал одобрительно засмеялся. — Она растерялась так… А я, говорит, тоже хотела купить босоножки. Мол, день рождения скоро. Да, гляжу, дорого здесь. Мол, не по карману мне. Так я взяла и купила ей босоножки. Ну, она обалдела, конечно. А я ей: это мой подарок. Мне это ничего не стоит. И шо вы думаете? Она за мной ходила как коза привязанная. Пока я ей не пообещала, что и о ней словечко замолвлю. Я ее еще с недельку потомила. Потом пригласила. Она прибежала с мужем как настеганная. Вот и все.

— И сколько же вы потратили на ее босоножки, госпожа Негоряева? — поинтересовался ведущий.

— Сто баксов.

— А сколько заработали на своих гостях?

— Так все знают, сколько… считать-то здесь все умеют, — хитро улыбнулась хохлушка.

— Для тех, кто все-таки еще не очень хорошо считает, скажу, что госпожа Негоряева заработала на своих гостях тысячу восемьсот американских долларов!

Зал разразился аплодисментами.

— Теперь слово супругу.

Господин Негоряев рассказал публике, как соблазнял соседа по дому. Сосед, человек осторожный и подозрительный, выспрашивал о принципах бизнеса и, не получая прямого ответа, «подписываться» втемную не желал. Пришлось подключить третьего члена структуры, который как будто привез господину Негоряеву зарплату домой. В долларах, натурально. И выложил на стол толстую пачку в конверте с пластиковым окошком, чтобы первая купюра была видна. Сделано это было прямо на глазах изумленного соседа, как бы совершенно случайно оказавшегося в гостях у Негоряева.

— У того глаза на лоб полезли. Пачка купюр по сто баксов толщиной в палец. С доставкой на дом. Представляете? С этого момента он был мой. И его супруга тоже, — закончил Негоряев.

— Это вы фигурально выразились, не правда ли? — игриво произнес ведущий.

Зал тут же отозвался смехом.

— А пачка банкнот — это «кукла»?

— Конечно. Как учили. Сверху две сотки лежали. А дальше по доллару. До такой настоящей мы пока не дотянули.

— Но скоро дотянете! — ободрил ведущий. — Аплодисменты самым успешным бизнесменам недели!

Зал снова захлопал. Гуся кусала губы, Скотников тоже не мог скрыть зависти.

— А теперь самое приятное. Вручение конвертов. Те, кто привел в прошедшие выходные гостей, готовьтесь к выходу на сцену!

Зазвучала бравурная музыка. Ведущий выкрикивал фамилии. Люди выбегали, получали конверты и с упоенными лицами возвращались на свои места. Гуся едва не плакала, так ей хотелось быть среди счастливцев.

— А теперь на сцену приглашаются те, кто имеет гостей на следующий семинар.

И опять, безумно сверкая глазами, к сцене побежали люди. Они сдавали конверты. Эта процедура, непонятная для непосвященных, вызвала новый приступ завистливой злобы у Гуси.

— Вот, все работают, у всех получается, а мы — как говно в проруби… — шипела она мужу

— Гусенька, но у нас же все намечено, все идет своим…

— Немедленно доставай свою Лаврову! И этому уроду своему звони!

И опять ведущий словно услышал Гусю и бодрым голосом провозгласил:

— Кто не заработал сегодня, заработает завтра! Главное — не сдуваться! Помните: ваше дело привести гостя, убедить друга прийти сюда с вами. Начинайте с ближайших друзей! Полная тайна! Никакой информации. Ведите их вслепую. В этом залог успеха! Остальное сделаем мы!

На этом работа семинара была закончена.

На улице, чтобы отвлечь Гусю от мрачных мыслей, Скотников вспомнил о Третьяковой.

— А все-таки она совершенно иначе ведет семинары. С ней все празднично, легко. Во все верится, все кажется достижимым.

— Работать надо, вот и будет легко. Она сама говорит: везет тому, кто везет.

— Да разве мы не работаем? Сейчас вернемся, и я сразу же позвоню Лавруше.

Глава 10

ДИАГНОЗ

Встреча с лечащим врачом проходила в небольшой комнате в вестибюле больницы. Возле двери сидели сосредоточенные на своих думах родственники больных. Рядом с Аней переговаривались две женщины.

— Сигмовидная кишка. Сказали, шансы хорошие. Лимфоузлы чистые.

— Вы уже принесли?

— Да. Сейчас и отдам. Чем скорее, тем лучше. — Голос снизился до шепота: —…тысяч. Деньги, как говорится, вперед. Еле собрала по родственникам.

— А у моего пищевод. Я четыре несу. Только бы все хорошо было! У нас внук, мы его растим, у мужа пенсия военная. Говорят, лет пять еще протянет. Митенька как раз институт закончит.

Аню начала бить дрожь. Она отошла к дверям, закурила под табличкой «Курить воспрещается». Вот за страшной дверью исчезла дама в канареечном платье. Следующей была Аня.

Господи, только бы взялись оперировать! Я все сделаю, все, что нужно, достану! — взмолилась она. Аня была почти уверена, что у мамы обнаружили опухоль.

Дама в канареечном платье вышла. Крупные черные слезы текли по щекам, смывая густо накрашенные ресницы. Аня внутренне похолодела, швырнула окурок в урну, быстрыми шагами прошла в кабинет.

Вошла и рухнула на стул напротив очень молодого и очень серьезного доктора в ослепительно белом халате.

— Здравствуйте, доктор. Лаврова. Анна Николаевна, — выдохнула она.

Доктор взглянул на нее, достал историю болезни, кашлянул. Сердце Ани ухнуло вниз и застучало там бешеными толчками.

— Здравствуйте. Кем вы приходитесь больной?

— Дочь.

Доктор перелистывал историю, застревая глазами на чьем-то неразборчивом почерке.

— Ну-с… задала нам задачу ваша матушка, — как-то очень по-земски начал врач.

— Какой диагноз? — едва проартикулировала Аня.

— У Валентины Ивановны тромбоз вен пищевода, — ответил доктор и замолчал.

«Тромбоз вен пищевода», — шевелила губами Аня, пытаясь осмыслить загадочную фразу.

— Я не поняла. Это не онкология?

— Какая же это онкология? — удивился доктор.

Лицо Лавровой вмиг просияло. Доктор кашлянул.

— Это не онкология, но это нужно оперировать. У вашей мамы, по-видимому, в анамнезе пупочный сепсис.

— Какой? — изумилась Аня.

— Пупочный, — строго подтвердил доктор. — Который был в младенчестве. Последствие — тромбоз вен пищевода. Следствие — внутренние кровотечения. Отсюда и анемия, и слабость, и боли, и обмороки.

— А какой прогноз? — вспомнив услышанное в очереди слово, спросила Аня.

— Если сделать операцию — прогноз благоприятный.

Аня опять просияла. Доктор этого сияния как бы не заметил. ;

— Но операция очень сложная. Следует провести портокавальное шунтирование. Понимаете, что это такое?

— Нет, — призналась Аня.

На биофаке они этого не проходили.

— Про аорто-коронарное шунтирование слышали?

— Да. Это Ельцину делали.

— Ну, не только ему. Портокавальное шунтирование по сложности оперативного вмешательства значительно превосходит вышеупомянутую операцию. Этот вид операционного вмешательства проводят только в нашей клинике… ну, и еще в одной, но вам туда не попасть. Делает эту операцию только один хирург — Болислав Иванович Мирный. По общему состоянию здоровья Валентина Ивановна признана операбельной больной. И хочу вас уведомить, что, если вы не согласитесь на операцию, она в конце концов погибнет от внутренних кровотечений.

— Я согласна! — вскричала Анна.

— Это правильно, — бесстрастным голосом проговорил врач. Поднялся из-за стола и исчез вдруг в двери, ведущей в какую-то другую комнату.

Аня осталась одна.

И что теперь делать? Можно идти, что ли? Не попрощался даже. Ничего не понимаю.

Недоумение Лавровой развеяла молодая женщина, появившаяся из той же двери в столь же белоснежном халате. Не то врач, не то медсестра. Женщина подошла к столу и проговорила как бы себе под нос, передвигая многочисленные бумаги:

— Операция стоит три тысячи долларов. Пятьсот — лечащему врачу. Остальное — хирургу. Согласны?

— Да, — выдохнула Анна, еще ничего не соображая.

— Деньги отдадите сами. И тому, и другому.

Аня тупо кивнула. Белоснежная женщина крикнула в дверь: «Следующий» — и тут же исчезла.

Аня выкатилась в коридор.

Она стояла под той же табличкой, воспрещавшей курить. И курила вторую сигарету подряд. Нужно было идти к маме. Аня собиралась с мыслями. Но собраться никак не могла. Опухоли нет — это самое главное, говорила она себе. Конечно, это самое главное! Но… Три тысячи долларов — где взять такие деньги? Это было немыслимо. Собственных сбережений — четыреста баксов. Занять? Положим, занять можно. В институте — по сто, двести долларов соберу. Но сразу возникнет вопрос: на какой срок беру? И с чего отдавать? Всех ее приработков хватает на жизнь, но не на операцию. Господи! Что за страна такая долбаная! Мама, ее мама, блестящий инженер-конструктор, проработавшая всю свою жизнь на Родину, на оборонку, не имеет права на лечение, на операцию, пусть даже самую разуникальную.

— Пропадите вы все пропадом! — неведомо кому выкрикнула Анна.

— Девушка, здесь не курят, — одернула ее пробегавшая мимо докторица.

Аня тщательно загасила сигарету, сунула в рот ментоловый леденец. И направилась на третий этаж, к маме.

Мама встретила ее, испуганно улыбаясь. Аня вдруг увидела, какая она маленькая и худенькая, ее мама.

— Анечка пришла! Здравствуй! Что ты? Расстроена? Пойдем в коридор.

Соседки по палате посмотрели на Аню каким-то особенным, взвешивающим взглядом.

Вышли, сели на диван в узком больничном коридоре.

— Что это ты бледная? От Светланки вести есть?

— Да, она звонила. Все там у них замечательно. Мам,

я сейчас с врачом говорила.

— И глупости, и не надо никакой операции, все это чушь на постном масле, я и так прекрасно…

— Ма, мы будем делать операцию! — твердо произнесла Аня.

— Это невозможно, — склонив голову, проговорила охрипшим голосом Валентина Ивановна. — Мне соседки по палате сказали, что эта операция стоит три тысячи долларов. Я и так доживу. Это будет дешевле.

— Ты, мама, дура! — неожиданно для себя ответила Аня. — Прости, сорвалось. Мы будем делать операцию. У меня есть сбережения.

Проговорила так уверенно, что сама себе удивилась.

— Да? Откуда, доченька?

— Господи! А переводы? А ученики? А командировки за границу? Знаешь, какие нам там командировочные платят? Я все откладывала. У меня счет в банке. В валюте.

Вот что значит театральное детство. Мастерство, как говорится, не пропьешь.

Валентина Ивановна зачарованно смотрела на дочь, слезы тихо скатывались по щекам. Было видно, что она верит каждому слову.

Возле них остановился дородный мужчина с глубокими залысинами на лбу.

— Валентина Ивановна, что это такое? Что за слезы?

Мама тут же поднялась, вытянулась в струнку, словно юный пионер перед клятвой. И в священном ужасе прошептала:

— Никаких слез, Болислав Иванович. Это я от радости, — почему-то прибавила она.

— Ну, радости у вас, как говорится, хоть попой ешь, — со свойственным хирургам специфическим юмором произнес Мирный.

Мама засмущалась.

— А кто эта милая дама возле вас?

— Это моя дочь. Аня.

Аня тоже поднялась.

— А по батюшке?

— Анна Николаевна, — представилась Аня.

— Понятно. Что ж, Анна Николаевна, будем маму оперировать?

— Будем, — твердо ответила Аня, глядя в серые выпуклые глаза.

— Только вы мне, пожалуйста, пациентку не волнуйте! Ей волнение категорически противопоказано!

— Что вы! Ни в коем случае! А когда операция?

— Ну… Нам нужно пару недель, чтобы поднять больной гемоглобин. А когда будете готовы вы, я не знаю, — мило улыбнулся доктор.

— Хоть завтра! — храбро ответила Аня, чувствуя на своем лице мамин взгляд.

— Вот и славно!

Светило продолжило свой путь по коридору. Вслед ему неслось со священным трепетом:

— Болислав Иванович идет, Болислав Иванович идет…

Глава 11

ОБОЛЬЩЕНИЕ

Болислав Иванович… Болислав Иванович…

Измученный Анин мозг кто-то сверлил зубоврачебным бором — Болислав Иванович…

Она проснулась. В квартире надрывался телефон. Аня испуганно схватила трубку, почти прокричала:

— Кто? Что?

— Лавруша, это я, Скотников. Что с тобой? Ты что такая взбодутененная?

— Господи, Толя, как ты меня испугал! Я подумала..! Сколько времени? Я заснула нечаянно.

— Десять вечера. Что случилось? Как мама? — Голос его звучал так обеспокоенно, словно речь шла о его собственной маме.

— Ой, Толя, просто беда. Маме нужно делать операцию. Я сегодня с врачом говорила…

— Что-нибудь страшное? — вскричал Скотников.

— К счастью, нет. Но и хорошего мало. Так сразу не расскажешь…

— Як тебе сейчас приеду! — не терпящим возражения тоном заявил Скотников.

— Не надо! Поздно уже. Гуся твоя сердиться будет.

— Гуся не простит мне, если я тебя в таком состоянии одну оставлю. У тебя зубы стучат.

— Это я замерзла просто.

— Не возражай. Я немедленно выезжаю! Ставь чайник. Через двадцать минут буду.

— С ума сошел? Тачку брать будешь? Тратиться?

— У меня своя тачка. Жди, лечу!

Он действительно позвонил в дверь ровно через двадцать минут. Аня открыла, они обнялись, как очень близкие люди, как родственники. Толя, держа ее за плечи, чуть отстранился.

— Дай погляжу на тебя. Три года не виделись. Ты все хорошеешь.

— А ты… Боже, Солечка, какие перемены! Я тебя никогда в костюме и не видела. И где знаменитые вихры? А что… стрижка тебе к лицу. Такой представительный мужчина. От прежнего облика только усы и остались. Ой, пока не забыла! Мой подарок на день рождения будет тебе весьма кстати. Подойдет к твоему новому имиджу. Сейчас принесу.

— А что, мы так и будем общаться в прихожей? — улыбнулся Толя.

— Ой, извини! Я совсем не в себе! Проходи.

— Куда?

— Куда хочешь.

— Где у тебя курить можно?

— На кухне.

— Тогда вперед, на кухню.

— Ты иди, садись. Я сейчас!

Аня сбегала в комнату, принесла нарядно упакованный ящичек.

— Вот! Разворачивай!

— Анюта! Ну зачем ты тратилась?

— Разворачивай!

Толя развернул сверток.

— Лавруша… Это полный отпад! Я как раз мечтал… как ты отгадала?

Он взял трубку в руку, и она легла покорно и удобно.

— Какая она теплая! И красивая! Я всю жизнь мечтал о такой вещи!

— С младенчества? — улыбнулась Аня.

— Господи, Лаврушечка, дай я тебя расцелую!

— Ладно, ладно, — отбивалась Аня. — Могу я угодить другу юности и брату по крови?! Угодила?

— Не то слово!

1 А теперь давай пить чай. Или… Может, ты выпить хочешь?

— Вообще-то я собой коньяк принес.

— Тогда доставай. Я, в общем-то, тоже не против. Есть будешь?

— Нет, я же из дома. Если только что-нибудь закусить.

Толя водрузил на стол бутылку, Аня достала рюмки, нарезала сыр, лимон. Поставила вазочку с маслинами.

— Ну, давай выпьем за твой день рождения. Поздравляю тебя! Люблю тебя и желаю всего, всего самого-рассамого! Вот чего ты себе сам желаешь, путь оно немедленно сбудется!

— Спасибо! — с чувством произнес Толя.

Они выпили. Коньяк был паршивый. Аня схватила маслину. Зажевала. Отдышалась.

— Как прошел день рождения?

— Без тебя не так хорошо, как было бы с тобой.

— Ерунда! Кто был?

Толя начал рассказывать, Аня кивала. Разговор она, поддерживала изо всех сил, чтобы отвлечься от своей беды. Но отвлечься не получалось.

— Лавруша, ты меня не слушаешь. Давай кончать эти церемонии китайские. Мы хоть и не виделись три года, но душою всегда были едины. И чувствуем друг друга, как пианист клавикорды. Что с Валентиной Ивановной?

И оттого, что он так четко угадал ее состояние, на Аниных глазах выступили слезы.

— Ну что ты, Лавруша?

Толя пододвинулся к Ане, обнял ее за плечи.

— Рассказывай немедленно!

Ах, как давно, как долго она была лишена этой мужской заботы, участия, безусловной готовности принять на себя ее беды… И Аня принялась рассказывать.

— … потом выходит девица в белом и называет сумму — три тысячи долларов.

Она замолчала. Толя присвистнул.

— Не слабо! У тебя есть такие деньги?

— Издеваешься? Триста долларов — весь мой капитал.

Они закурили. Скотников что-то соображал. Как бы.

— А где Светлана?

— Она в поход ушла с классом. На месяц.

— А что у тебя сейчас на работе? Когда отпуск? Лето ведь.

— На работе у меня командировка в Прагу. На международный семинар. Это вроде курсов повышения квалификации. На неделю. Через неделю. Господи… Все это было в планах… Теперь вообще ничего непонятно.

— А какова срочность операции?

— Хирург сказал, им нужно две недели на подготовку. А дальше — как сможете, то есть как деньги соберете, так я поняла. Главное, я уверила маму, что эти деньги у меня есть. Просто смотреть не могла на ее лицо несчастное… — Аня закусила губу, секунду помолчала. — Вот живешь себе, живешь, думаешь — то плохо, это нехорошо. А потом каких-нибудь два часа — и твоя жизнь вылетает на совершенно другую орбиту. Все прежние неурядицы — просто пыль по сравнению с новой реальностью…

— Я тебе помогу, — твердо произнес Скотников.

— Как?

— Материально.

— С ума сошел? Я у тебя в долг не возьму. Ты сам безработный. Я могу собрать эту сумму на работе. По сто — двести долларов у каждого есть. Репутация у меня безупречная. Дадут, это без вопросов. Но на какой срок? И с чего отдавать? Из недвижимости только дощатая хибара с прилегающими шестью сотками. Это от силы тысяча баксов.

— Не тарахти. Я тебе денег и не предлагаю. Даже в долг. Я предлагаю тебе заработать их.

— Где?

— Там же, где это делаю я.

— Как?

— Так же, как это делаю я.

— А подробнее?

— Подробнее не могу. Тайна бизнеса. Тебе ведь такое понятие знакомо? Фирма платит такие деньги, что может предъявлять сотрудникам определенные требования. Я дал подписку о неразглашении.

— И какие же деньги платит фирма? Или это тоже тайна?

— В общем-то, да, тайна. Могу сказать одно: вот эту сумму, которую от тебя требуют, ты смогла бы заработать за полтора-два месяца.

— Это что же, около пятисот в неделю?

— Да. Бывает и больше.

— И за что же платят такие деньги?

— Этот вопрос ты уже задавала, а я тебе отвечал, — улыбнулся Скотников.

— Но… Я не понимаю. Нужно что-нибудь продавать? Гербалайф очередной?

— Нет, продавать ничего не нужно. Это новый вид бизнеса, совершенно новый для нашей страны. Если хочешь, я поговорю о тебе с руководством.

— Подожди. Так это мне нужно будет уволиться из института? Поменять работу? Вслепую?

— Нет же! Ты ничего не поняла. Работу менять не нужно. У нас основная работа по вечерам. А вечерами ты ведь свободна, так ведь?

— Уж не в путаны ли ты меня приглашаешь?

— Милая моя, тебе тридцать шесть, а не семнадцать. Ишь, размечталась!

— Но, Толя, объясни хоть что-нибудь! Так же невозможно разговаривать… Получается разговор ни о чем.

— Ну, хорошо. Если в двух словах — это паблик рилейшн.

— Черный пиар? В штабе какого-нибудь народного избранника?

— О боже! Если пиар, так сразу черный! Как у нас любят штампы! Нет, не в штабе избранника. Хотя там у нас работают очень известные люди. Актеры есть, ученые, писатели. Это некий клуб, понимаешь? Или фонд, если хочешь. Но клуб, где помимо приятного и интересного общения можно еще и заработать. Сколько — каждый сам выбирает свой темп. Никто никого не подгоняет. Каждому находится занятие по силам.

— Толя, а это не пирамида?

— Этот вопрос я списываю на стресс, который ты сегодня пережила, — оскорбился вдруг Скотников.

— Ну, извини! Хочется понять.

— Не гадай, не угадаешь! Пирамида! Надо же придумать! Где ты видела пирамиды, в которых заставляют работать? Я к тебе после деловой встречи. Мой рабочий день заканчивается в десять вечера. Я тебя вкалывать зову, а не… не знаю что. Зову, потому что знаю, ты человек ответственный, работоспособный, контактный. Знаю, что мне краснеть за тебя не придется. А ты должна довериться мне! Ты ведь меня тоже не первый день знаешь. Тебя ведь интересует возможность заработать?

— Конечно.

— Ну вот и доверься. Неужели я втяну тебя во что-нибудь недозволенное или сомнительное?

— Не должен вроде, — улыбнулась Аня. — А ты сам-то давно в этом бизнесе?

— Месяц.

— И уже получал деньги прямо в руки?

— Естественно. Мы все получаем прямо в руки, в конвертах, в долларах.

— Это криминал какой-нибудь?

— Так, Лаврова, еще один вопрос подобного рода — и я ухожу! — Скотников приподнялся, Аня ухватила его за рукав.

— Не сердись! Я же должна осмыслить.

— Нечего тебе осмысливать! Ты просто должна мне довериться! И все. Учти, вакансии еще есть, но с каждым днем уменьшаются. Ты мне родной человек, вот я и примчался сюда, зная, что у тебя беда. Предполагая, что ты будешь нуждаться в средствах. Примчался, чтобы сделать деловое предложение тебе, а не соседу по площадке. А мог бы взять его. Но я был бы скотиной, если бы не предоставил тебе этот шанс. Тебе еще конкурс предстоит пройти. Еще не факт, что тебя возьмут!

— И как его пройти?

— Составь резюме. Я дам тебе форму, по которой его нужно написать. И переговорю о тебе с руководством. Если тобой заинтересуются, если твоя кандидатура пройдет компьютерный отбор, тебя пригласят на семинар. Вот там ты все-все узнаешь, там получишь ответ на любой вопрос.

— Но… может, я и не справлюсь…

— Справишься! Если даже Нережко справляется…

— Витя? Он тоже там работает? — удивилась Аня.

— Да, представь! Решился изменить свою жизнь и изменил. Решил заработать на квартиру, и уже почти заработал. И каждый день мне спасибо говорит, что я его туда устроил.

— Фантастика! Но… Мне же нужно в командировку ехать! Это отменить нельзя, только в крайнем случае. Потом операция, уход послеоперационный… На основной работе я могу отпуск оформить, а на новой работе как? Не получится, — вздохнула она.

— Ерунда! До операции две недели? За это время уже сможешь начать у нас работать. Если тебя возьмут, разумеется. Ну, уедешь на неделю. Значит, в эту неделю ничего не заработаешь. Отдашь долги на неделю позже — вот и все дела. Дальше. Что такое операция? Два-три дня в реанимации. Тебя туда и не пустят. А потом, когда Валентину Ивановну в палату переведут, можно сиделку нанять. Сколько это будет стоить? Ну, от силы двадцать баксов в день. Сто сорок за неделю. А заработать за это время можно от пятисот и выше. И день свой организуешь сама. Как тебе удобно!

В прихожей зазвонил телефон.

— Извини, Толя, — Аня бросилась к трубке.

Звонила мама.

— Анечка, я все думаю, думаю. Откуда у тебя такие деньги? Ты меня обманула, наверное? Я тебя прошу, просто умоляю, чтобы ты не залезала в долги! Я себе не прощу…

— Мамуля! Не волнуйся! Есть у меня деньги! Честное слово! А тебе категорически противопоказано волноваться, поняла? Ты должна организм готовить! От этого успех операции зависит! А ты его волнуешь!

— Ладно, ладно, доченька, я не буду. Золотая ты моя, себя-то береги, не нервничай!

— И не собираюсь! Все у нас должно быть хорошо! Целую! Завтра утром позвоню.

Она вернулась на кухню. Скотников стоял у окна, глядя во двор. Аня подошла к нему.

Внизу в свете фонаря был виден мужчина. Он стоял возле серебристой «ауди» и махал рукой. Толя махнул в ответ.

— Это он тебе?

— Ну да. Это мой водитель.

— Возле «ауди»? Это твоя, что ли?

— И машина моя, естественно.

— Ну ты даешь! Просто спектакль какой-то.

— Ну почему спектакль? — раздраженно произнес Скотников. — «Ауди» взял в долг. Она не новая, но в хорошем состоянии. Я за нее уже практически расплатился. А водитель?.. Просто этот мужик живет в нашем доме. И вечерами у меня иногда подрабатывает. Предполагалось, что мы с тобой выпьем, вот я его и подрядил. Допрос закончен?

— Извини. Столько в тебе перемен, не сразу привыкнешь. Да и день у меня нынче тяжелый выдался.

Толя прижал ее к груди, погладил каштановые волосы.

— Мы все преодолеем! Главное, доверься мне! Я сделаю все, чтобы решить твои проблемы. Мы с тобой одной крови, да? Помнишь? Ты — Багира, я — Маугли. Хороший был спектакль! Пользовался успехом. Ну, ладно, Лавруша, мне пора. У меня еще звонки сегодня деловые. Спасибо за классный подарок, за приют и ласку. Я побежал.

Он отстранился, и сразу приобрел сосредоточенный, деловой вид. Словно это не охламонистый Скотников стоял перед нею, а его клон. Скотников-штрих, скажем. Образцовый бизнесмен, семьянин и христианин.

— Прощай, дорогая!

— Так ты обо мне поговоришь? — забеспокоилась Аня.

— Поговорю, раз обещал. Пиши резюме. Но не тяни. Я человек занятой, каждый день тратить…

— На подругу юности не можешь, — закончила Аня.

— Ты не обижайся, но действительно…

— Да я не обижаюсь. Мое резюме будет готово завтра.

— Прекрасно! Вот это деловой разговор! Завтра созвонимся!

…Едва Скотников сел в машину, водитель обрушился на него потоком брани.

— Говорил на полчаса, только лекарство сестре отдать, а сам… Нахал ты, Толян. Я уже полтора парюсь. Между прочим, скоро полночь. Это уже другая такса пошла.

— Ладно, Гриня. Не злись! Она у меня женщина одинокая. А тут еще сердце у нее прихватило. Не мог же я ее одну оставить. Пришлось ждать, когда приступ пройдет.

— С тебя сверхурочные.

— Да ладно, договоримся. Гуся тебе спиртику обещала. Вот это и будет за сверхурочные.

Гриша обиженно молчал. Он рассчитывал на деньги. Но этот скряга Толян за лишнюю копейку удавится.

Скотников тоже не поддерживал разговор, думая о своем.

Все-таки удивительно: он искренне был рад видеть Аньку — и совершенно осознанно и обдуманно окучивал ее. Как славно подвернулась мамина операция! Это как раз то, что называется подходящим моментом! И доверие к нему присутствует на все сто! Это второй плюс. И хорошо, что она одна! И как славно он применил «принцип неваляшки» — заинтересовал девушку, а потом как бы и закрыл тему. Анька и задергалась — поговори, мол, обо мне. Как это приятно, оказывается, — облепить человека паутиной и тащить его туда, куда нужно именно тебе, а не ему. Какая упоительная штука — власть над чувствами и волей другого! И как правильно все построено! Делай так, как учат на семинарах, — и все будет путем!

Лишь бы Анька не сорвалась с крючка! Но вроде не должна…

А хороший подарок она ему сделала! Классная трубка! Правда, Третьякова рекомендует всем, кто курит, бросить — это нынче в деловых кругах непопулярно. Но то сигареты, а это трубка! Две большие разницы!

Скотников все прокручивал в голове процесс окучивания Лавровой. Один прокол он все же допустил. Сказал про Нережко — будто тот тоже в бизнесе. А Виктор пока и не звонил. Позвонить, что ли, самому? Как бы просто поболтать… Сегодня уже поздно, а завтра нужно будет позвонить!

Но неожиданно запиликал его собственный телефон. Несмотря на поздний час, звонил Виктор Нережко.

Глава 12

КОММУНАЛКА

Нережко возвращался домой, останавливаясь возле каждой витрины, задерживаясь у каждого киоска. Это он, который всего месяц назад спешил к своей Галочке как юный влюбленный. Грех говорить, но родная дочь сделала его супружескую жизнь невыносимой. И что бы, кажется, не уехать ей после сдачи экзаменов в Ростов, к матери? До начала учебного года. Дать Гале время свыкнуться с ситуацией, с новой реальностью. Так нет! Осталась! Как будто всем назло! Шляется без дела в общагу, сидит в квартире, зыркая злобными глазами. Мешает заниматься Галиному сыну, Павлику, у которого проблемы с алгеброй. Нужно переписывать годовую контрольную. Галя злится от этого еще больше. И он, Виктор, ничего не может сделать. Он чувствует себя виноватым и перед женой, и перед дочерью, и перед Павликом. Живешь, как будто горб на спине носишь, думал он, открывая дверь парадного.

Еще на лестнице он услышал звуки музыки, вернее, оголтелого рева, рвущегося из его квартиры. В комнате, которую делили Павлик и Надя, надрывалась магнитола. Павлик сидел на кухне, за покрытым клеенкой столом, заваленным учебниками.

— Привет! Ты что здесь расположился?

— Здрасте, дядя Витя. А где мне? Надя музыку врубила, попробуй там заниматься… А мне послезавтра контрольную переписывать. Опять завалю, — буркнул он.

Виктор прошел в комнату.

— Надя!

Дочь сидела спиной к двери. Пахло маникюрным лаком.

— Надежда!

Опять никакой реакции. Виктор выдернул шнур из розетки. Дочь обернулась. Глаза ее злобно блестели.

— Что?! Ты чего выключил? Я же слушаю.

Пальцы с ярким лаком торчали в стороны.

— Ты мне пальцы-то не разводи, как бандюган! С тобой отец разговаривает!

— Я и не развожу! Я маникюр делала. Ты что орешь-то на меня?

— Так ты иначе ничего не слышишь! У тебя здесь козел какой-то на всю квартиру мяучит!

— Это не козел, это Лагутенко!

— Мне плевать, кто он! Почему Павлик на кухне занимается? Сейчас Галя придет, что она скажет?

— А мне плевать, что Галя скажет! Ты ее спроси, она мне поесть оставила что-нибудь?

— В смысле?

— В конкретном! Павлику суп в ковшике, на сковородочке кашка гречневая с котлеткой. А мне? Я из училища пришла, в холодильнике пусто, на плите пусто.

— Макароны бы сварила, картошки бы поджарила. Не маленькая!

— Ага! Я уже как-то варила. Она потом неделю зудела, что макарон не напасешься! Она меня голодом уморить хочет!

— Что ты несешь? Как тебе не стыдно?

— А тебе не стыдно, что твою дочь голодом морят? Она за своего сына загрызет кого хочешь, а ты за родную дочь…

Дверь в комнату отворилась. На пороге стояла Галя.

— Галочка? А мы и не слышали, как ты вошла… — заискивающе произнес Виктор.

— Зато я все слышала, — ледяным тоном произнесла Галя. — Почему Павлик сидит на кухне?

— Ему там удобнее, наверное. К еде поближе, — сверля мачеху ненавидящим взглядом, ответила Надя.

— Это кто же тебя голодом морит? В морозилке пельмени лежат.

— Ага, кому-то котлетки домашние, а кому-то пельмени из котят?

— Твоя мать на тебя ни копейки не высылает. Высылала бы, всем бы на котлеты хватало!

— Моя мама меня вырастила одна, без папочки!

— Надя! Ну что ты? Я же всегда алименты… И приезжал, и подарки…

— Подавись ты своими подарками! Вечно все на размер меньше или то, что уже не носит никто. Лишь бы птичку себе поставить, какой я хороший папа!

— Вот! Ты видишь? Ты видишь, как она ее воспитала? Она ведь не только меня, она и тебя ненавидит!

— Галочка! Не нервничай!

— Не нервничай? Да я скоро с ума сойду!

Жена выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Виктор кинулся за ней. Надя уставилась в окно, глотая слезы.

Нережко помогал жене разгружать пакеты.

— Вот, курица — девяносто пять рублей. Сосиски на пятьдесят. Овощи — еще полтинник. Масло, чай, сахар, кофе, печенье. За квартиру заплатила, телефон. Одних счетов междугородных на две сотни. Это она мамочке своей названивает, жалуется. Вот, колготки купила — это все, что я могу себе позволить, — голос ее зазвенел.

— Так купи еще! Купи, Галочка!

— На что? На что купить? Почти вся твоя зарплата ушла, а еще неделя до моей. Мало того, что все на своем горбу принесла… — она принялась чистить картошку. — Вот, жаришь, паришь, стираешь и ни слова благодарности. Правильно мне мать говорила, хочешь горя, выходи за мужика с ребенком. Мачеха всегда плохая будет, что бы ни делала, как бы ни старалась…

— То-то вы, тетя Галя, исстарались вся! — послышался из передней злобный голос Надежды.

— Уйми ее! — взвизгнула Галя.

Виктор кинулся в прихожую.

Надя пыталась надеть куртку и все никак не попадала в рукав.

— Ты куда?

— В общежитие, на день рождения.

— А ужин? Подожди, сейчас ужинать будем.

— Обойдусь. Добрые люди покормят.

Виктор сунул ей в карман сто рублей.

— Когда вернешься?

— Поздно.

— К двенадцати возвращайся, ладно? Я волноваться буду.

— Неужели? — откликнулась с лестницы Надя…

Они лежали в постели. Виктор потянулся к жене, нежно погладил спину, уткнулся лицом в волосы.

— Галя, Галчонок, ну повернись! Ну что ты мучаешь меня! Уже неделю… Я же живой человек.

— Я тоже. Живой человек, а не кухонный комбайн, — проговорила Галя в стену.

— Что мне сделать, чтобы ты оттаяла?

— Сам знаешь.

— Но не могу же я ее из дома выгнать! Не могу! Она моя дочь! Ты же знала, что у меня есть дочь, когда замуж шла?

— Я знала, что эта дочь живет в другом городе. И вот на тебе: привозят незнакомого человека, да и не человека, а волчонка, и сажают на шею. Корми, обстирывай, выслушивай гадости!

— Ей тоже тяжело. Она меня к тебе ревнует. Это возраст…

— А у меня что? Нет возраста? Еще лет пять — и смотреть будет не на что. Я для себя пожить хочу и для своей семьи. А она всех нас съест!

— Опять ты про еду…

— Я про все. Вон, уже полночь — и где она? Ей плевать, что ты волнуешься, что мы не спим. Я не могу так жить, это хуже коммуналки. Там хоть какие-то правила общие существуют. А у нас беспредел полный. Она нарочно Павлику заниматься не дает… — она вдруг горько, как девочка, расплакалась. — Ты должен как-то решить все это…

— Я обещаю, обещаю, — покорно проговорил Нережко.

— Нет, ты мне этих слов не повторяй, я их уже слышала, эти твои обещания. Освободи меня от Нади, слышишь! Сними ей комнату.

— На какие?..

— Мне плевать, на какие!.. Заработай, если ты мужчина! Или мы с Павликом уйдем к моей маме.

— Нет, не надо! Я что-нибудь придумаю! Только не уходи, Галя. Я без тебя жить не смогу, правда.

Галя молчала. Виктор встал, подошел к окну, закурил в открытую форточку.

Действительно, нужно что-то делать! Он, по вечной русской привычке, все же надеялся, что ситуация рассосется как-нибудь сама собой. Галя потихоньку привыкнет к падчерице. Надя оттает, не будет смотреть волчонком на собственного отца и его новую семью. Хотелось, чтобы все жили вместе, в любви и дружбе. Но это, видно, из области фантастики. И если уж выбирать, он выбирает Галю. Без Гали жизнь теряет смысл. Короче, Надю нужно отселить. Она сама поймет, что так лучше. И бывшая жена будет дочери деньги высылать. А то действительно посадила на шею и смоталась. Иначе все это добром не кончится.

Но для этого деньги нужны! Зарабатывать нужно на порядок больше.

Так… С кем-то я про это говорил? Ах да, Толька Скотников! Он же работу предлагал! Что же я сразу, дурак, не согласился? Неделя прошла, а он говорил, что вакансий мало. Нужно позвонить! Прямо с утра! Нет, сейчас!!

Он выбросил окурок, выскочил на кухню, к телефону. Только бы не опоздать!

От возбуждения Виктор забыл, что время перевалило за полночь. Но Скотников тут же отозвался…

Виктор вернулся в комнату и торжественно произнес:

— Галя, я тебе обещаю, что все-все решу! Все будет, как ты хочешь!

— Да? — обернулась Галя, шмыгая носом. — Через сколько лет?

— Через пару месяцев, — брякнул Нережко.

— Честно? — слезы еще блестели на ее ресницах, но слабая улыбка, ясная, как летнее утро, улыбка, которую он так любил, уже освещала ее лицо.

«Все для нее сделаю! Душу дьяволу продам, лишь бы она была счастлива!» — мысленно поклялся Виктор.

Глава 13

МЫШЕЛОВКА

Аня подошла к гостинице Россия. Само место встреч, назначенное Скотниковым, впечатляло. Правда, он должен был ее ждать не у главного входа, а в южном крыле, внизу, у спуска к Москве-реке. Но все же близость к месту проживания депутатского корпуса вселяла уверенность, что неведомая пока Ане организация достаточно респектабельна и в ладу с законом.

Она вошла в бар, расположенный в вестибюле, и увидела Скотникова, сидящего у одного из столиков. Он поднялся ей навстречу, радостно улыбаясь.

— Умница, пришла минута в минуту! Точность — очень важное качество для бизнесмена.

Аня хмыкнула. Все-таки Толя в ее представлении пока еще никак не сочетался с серьезной работой. Сибарит и балагур. Стихоплет и поддавалыцик. Но следовало признать, что внешне Толя изменился. Аккуратен. Костюм все тот же, явно не новый. Но отутюжен. Рубашка белоснежная. Вот й вместо вечно стоптанных кроссовок вполне приличные полуботинки, сияющие черным глянцем. Да, чудны дела твои, Господи.

— Садись, я тебе кофе взял. Как резюме? Написала?

Аня достала из сумочки пластиковый конверт, протянула. Скотников пробежал глазами текст.

— Так… паспортные данные, образование, место работы. Личностная характеристика… Отлично! Вот что. Ты, девушка, посиди, попей кофейку, а я попробую отыскать шефа. Он здесь, в бизнес-центре гостиницы. Ждите ответа. — Он подмигнул и скрылся.

Аня потягивала кофе, курила и разглядывала сидящих вокруг людей. Все они, мужчины и женщины, были одеты в строгие деловые костюмы, многие изучали какие-то бумаги, переговаривались между собой. Словно в гостинице проходил какой-то международный форум.

Скотников вернулся минут через пятнадцать, сияя, словно новенький медный таз.

— Что ж, начальство твою кандидатуру приняло к рассмотрению. Резюме пойдет на компьютерную проверку.

— Зачем?

— Я же тебе рассказывал. Чтобы не просочился какой-нибудь криминал, анкетные данные каждого кандидата проверяет собственная служба безопасности. Меня тоже проверяли.

К их столику подошел импозантный мужчина лет пятидесяти, облаченный в дорогой, шоколадного цвета, костюм. На лацкане пиджака поблескивал серебряный треугольник.

— Господин Скотников? Можно к вам?

— Да, конечно. Аня, познакомься. Это господин Голушко, мой партнер. Госпожа Лаврова, — представил он Анну.

— Очень приятно, — в один голос произнесли оба.

Голушко сел, углубился в свои бумаги.

— Что мне дальше делать? — понизив голос, спросила Аня.

— Я тебе вечером позвоню. Я просил, чтобы твою анкету рассмотрели вне очереди. Учитывая цейтнот, в котором ты находишься. Думаю, к концу недели тебя вызовут на семинар. Постарайся этот день ничем не занимать.

— То есть нужно с работы отпрашиваться?

— Нет, ознакомительные семинары по выходным проводят. Как раз для того, чтобы не нужно было отпрашиваться, чтобы у кандидата не было лишних затруднений. Видишь, все продумано. День должен быть свободен, потому что программа работы будет обширная. Сначала сам семинар, потом обсуждение, затем личная беседа с руководством. Да, чуть не забыл, — небрежно произнес Толя, — проверка анкетных данных — процедура платная. Триста рублей. Нужно сейчас отдать. Я, конечно, мог бы и сам внести за тебя эту сумму, но зная твою щепетильность…

— Зачем — сам? — вспыхнула Аня. — Просто ты меня не…

Импозантный мужчина оторвался от своих бумаг, обменялся с Толей каким-то странным мгновенным взглядом и внимательно, как бы с недоумением посмотрел на Анну.

Она замолчала. О том, что нужно будет вносить деньги, Толя ее не предупредил. Но не устраивать же разбор полетов при незнакомом человеке. Аня судорожно вспоминала, сколько денег в кошельке. Триста должно набраться…

— Если у тебя сейчас нет…

— Почему нет? Есть…

— Ну и прекрасно. Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо.

— Тогда пойдем. У меня встреча через пятнадцать минут.

Они вышли на улицу.

— Давай деньги. Я их в твой конверт положу.

Он вынул из кейса конверт с надписью «госпожа Лаврова». Аня полезла за кошельком.

Что-то неприятное шевельнулось в ее душе. Неприятно было то, что Толя не предупредил ее о необходимости внести деньги. У нее могло их просто не оказаться. И потом этот обмен взглядами между Толей и незнакомым ей Голушко. И зачем он вообще сел за их столик? Были другие, совершенно пустые столики. Мог бы просматривать свои бумаги в уединении. Лично она так бы и поступила. Зачем становиться невольным свидетелем чужого разговора?

Ей вдруг пришла в голову мысль, что вообще-то фирма сама должна нести расходы на проверку данных предполагаемых сотрудников. Ведь проверка нужна фирме, а не Ане. И перед глазами возникли строчки газетных объявлений типа «Вышлите сто рублей, и вы получите уникальный способ похудеть, или луковицы растений… или еще какую-нибудь продукцию стоимостью двести долларов, которая…». И так далее. И Лаврову даже как будто в жар бросило.

Она внимательно посмотрела на друга юности.

— Почему ты не предупредил меня, что потребуются деньги?

— Я не знал, что поймаю шефа, что он возьмет твое резюме, — спокойно ответил Толя. — Лавруша, если ты сейчас совсем на мели, давай я за тебя сам…

Голос его звучал абсолютно искренне и безмятежно.

— Дело не в этом. Просто ты меня не предупредил.

— Аня, все делается по порядку. Зачем бы я тебя предупреждал, если бы твое резюме никого не заинтересовало? Тебя могли отсеять еще на этом этапе.

— Уж не в этом ли состоит ваш бизнес? Собирать по триста рублей? — стыдясь своих подозрений, все же спросила Аня.

Скотников даже побледнел от обиды.

— Ты соображаешь, что говоришь? Ты видела, какие там люди сидели, в баре? Это мои партнеры по бизнесу. Они похожи на дешевку, собирающую по три сотни? Голушко похож? Видела у него серебряный значок на лацкане?

— Ну, видела…

— Это значит, он заработал в фирме пятьдесят тысяч баксов. Как ты полагаешь, на трехстах рублях много заработаешь?

— Что я могу думать, если ничего не знаю? Ты же ничего мне не рассказываешь. Ты вот что… Скажи мне сейчас, сразу, чтобы я понимала, на что иду: с меня там больше никаких денег не потребуют? Вот сейчас, глядя мне в глаза, скажи!

Скотников устремил на Лаврову взгляд оскорбленной невинности и произнес:

— Ничего с тебя не потребуют! Ты должна мне довериться, Аня! Довериться! Этот бизнес — он совершенно новый для нашей страны. Аналогов нет! Я понимаю, что тебя гложут сомнения, но неужели за столько лет дружбы я не заслужил с твоей стороны доверия? Вспомни, когда тебе бывало плохо, разве я не приходил на помощь, стоило тебе только позвать? Помнишь, как ты хоронила… Кто был с тобой рядом? А ты все время как будто подозреваешь меня, будто мелкого жулика…

— Не надо об этом! Я все помню, — покраснев, перебила его Аня. — Ладно, Толя, извини.

Она протянула деньги и весело, чтобы сгладить неловкость, спросила:

— Ты куда сейчас?

— В бизнес-центр, — буркнул Скотников. — Это в другом крыле.

— Пойдем, я тебя провожу.

Они завернули за угол. Возле здания останавливались иномарки. По ступеням поднимались ухоженные женщины, респектабельного вида мужчины. Они здоровались друг с другом, всем своим видом излучая благополучие и уверенность в завтрашнем дне. Толя то и дело кивал, отвечая на приветствия.

— Ладно, подруга, я побежал. Вечером позвоню.

Он исчез за стеклянными дверями. Аня пошла прочь, признаваясь себе, что облик Толиных партнеров впечатлял. Что ж, нынче четверг. Может быть, загадочный семинар состоится в ближайшие выходные. Все станет ясно. Может, этот неведомый бизнес действительно позволит ей решить ее проблемы. Ведет ее туда не кто-нибудь, а близкий человек, почти что брат. Так чего же бояться? Нужно дать ему руку и идти! Собственно, другого варианта на сегодня нет.

Субботним утром Скотниковы собирались на работу. Вот он, первый день настоящей охоты. Когда дверцы мышеловки уже распахнуты, сыр лежит внутри, призывно источая аромат. Теперь только не спугнуть мышей, дать им забраться, вкусить дармовой хавки… Не ошибиться, не отступать!

Первым делом следовало позвонить Третьяковой, обожаемой руководительнице, которая вернулась, наконец, к своим обязанностям. Следовало поприветствовать ее, выразить восхищение. Это было жестким правилом, которое нельзя было нарушать. Потому что сегодня основная нагрузка ляжет на хрупкие плечи Третьяковой. И она должна чувствовать поддержку своих подданных. Толя, волнуясь как юноша, набрал номер мобильного.

— Госпожа Третьякова? Это Скотников. Приветствую вас!

— Господин Скотников? Доброе утро! — отозвался хрипловатый женский голос.

— Хочу сообщить вам, что вы самая умная, обаятельная, интересная женщина из всех, кого я знаю.

— Вы действительно так считаете? — как бы усомнился голос.

— Да! Конечно!!

— Я слышала, что у вас сегодня первый гость?

— Да, — взволнованно произнес Скотников.

— И на завтра тоже есть гость?

— Да!

— Прекрасно! Вы делаете успехи! Теперь главное — уверенность. У нас все будет супер!

— Да, все будет супер! — эхом откликнулся Толя.

— Что ж, вперед! Будем зарабатывать деньги!

— Вперед! — отозвался Скотников и опустил трубку. — Какая она все-таки необыкновенная! — поделился он с Гусей.

— Да, что-то в ней есть, — небрежно откликнулась супруга, подкрашивая губы. — Ну-с, я готова. Где там твой Нережко? Мы его сделаем! — хищно улыбнулась она своему отражению.

В гаражном кооперативе «Мустанг» было немноголюдно. Оно и понятно — суббота, середина дня. Основная часть автовладельцев уже за городом. Возле одного из гаражей, добротного, обнесенного кирпичом, ковырялся в капоте шестисотого «мерса» здоровенный мужик специфической наружности. Вернее, делал вид, что ковыряется. Было очевидно, что он разбирается в устройстве собственной машины так же, как, скажем, в живописи импрессионистов. В кармане запиликал сотовый. Оттерев ветошью ладони, он извлек трубку.

— Милка? Что-что? Так и стою. Не заводится, мать его… Знаю, что ждут. А что, мне его на себе тащить? Как назло — никого! Витьке звоню, так его дома нет. Баба его психованная пролаяла что-то, не пойми чего. Звонил? Кто, Витька? Да ты че? Меня искал? И че? Сюда едет? Ну лады! Может, еще успеем на шашлычки. Ладно, я его жду.

Мужик вытянул сигарету, устремив взгляд на пустынную дорожку, разделяющую стройные ряды боксов. Из-за угла вынырнула Витькина «копейка».

— Чего это он несется как ошпаренный? — пробор

мотал детина.

Машина остановилась буквально в двух шагах, из нее вылетел взлохмаченный Витька с безумным взглядом.

— Ты че прешь, чудила? Чуть на ноги мне не наехал? Крутой, что ли, стал? А я тебя здесь жду, загораю. На ловца и зверь. — Все это детина проговорил степенно, попутно разглядывая хмыря, сидевшего в Витькиной машине. Хмырь был щуплый, неказистый, с большими тараканьими усами.

— Привет, Лелик! Я тебя везде ищу! Домой тебе звонил! — возбужденно выпалил Виктор. Глаза его лихорадочно блестели.

— Знаю, разведка донесла. Ты чего такой… как закумаренный?

— Лелик, ты ведь меня давно знаешь, мы ведь здесь уже пять лет по соседству. И машину я тебе всегда делаю, если что… И семью ты мою знаешь…

— Короче, Склифосовский. Чего надо-то?

— Денег одолжи мне. На месяц.

— Де-енег? Ишь ты. И сколько?

— Три тысячи баксов, — чуть было не зажмурившись, выпалил Виктор.

— Ишь ты… Не мало. Я ведь под проценты даю и то не каждому.

— Так я ж и говорю, мы с тобой сто лет…

— Кто это у тебя в тачке сидит?

— Это агент по недвижимости. Тут такая, понимаешь, история… вариант высвечивается с трехкомнатной. Очень выгодный. Доплата-то почти ничего — три тысячи. У меня же проблемы дома, ты в курсе…

— Ну, в курсе. А зачем тебе трехкомнатная? Вы же все равно передеретесь там. Хоть и в пятикомнатной.

— Это в центре, понимаешь? Она, правда, запущенная. Поэтому дешево. Но я ее в порядок приведу. А потом и разменять ничего не стоит.

— Так, а с чего ты отдавать-то будешь?

— Моя бывшая дачу продаст. У нее там, в Ростове, два участка. Куда ей? И за дочь переживает. Надька плачет все время. Ну, Лелик! Я же у тебя никогда не занимал! Ни копейки! А сейчас позарез нужно!

— На месяц, говоришь? Не, на месяц не могу. Мы с

Милкой в Испанию едем, скоро путевки выкупать. Самому баксы нужны. А на пару недель могу. Так и быть, без процентов.

Виктор побледнел, кинулся к «Жигулям», бухнулся на сиденье, переговариваясь с хмырем.

Выскочил обрадованный.

— Годится! Через две недели верну. Я тебе расписку напишу, хочешь? Можем у нотариуса…

— На хрена мне твоя расписка? Я тебя и так из-под земли достану. Только не нравишься ты мне. Чумовой какой-то.

— Ну… Это я от радости. Такой случай раз в жизни выпадает!

— А ты этого агента, барыгу этого, хорошо знаешь? Не обует он тебя?

— Нет, не обует. Тут все надежно!

— Ладно, я отбашляю. Но учти, у меня с этим строго! Ровно через две недели чтоб вернул. Потом счетчик включаю, ясно?

— Я же сказал — отдам! Но мне сейчас нужно, прямо сейчас! А то перехватят.

— Вот и залезай под капот. Не здесь же они у меня. А маруся моя что-то не катит. Я ж тебя здесь и поджидаю. Полчаса уже, блин, загораю.

— Я сейчас. Мы ее сейчас!

Виктор скинул пиждак.

— Че это ты при параде-то? Надо же, в костюме, при галстуке. На вон, халат накинь. Измажешься.

Виктор, не слушая, скинул и рубашку, полез под капот, затем порылся в ящике с инструментами, снова исчез в чреве машины. Гориллоподобный Лелик подошел тем временем к «жигулям».

— Здрасте! Это вы агент по недвижимости?

— Я, — улыбнулся таракан.

— И что же это за агентство такое? Где такие крутые варианты находят?

Таракан назвал одну из самых известных в городе риэлторских фирм.

— Вона как! Солидная контора. Визиточку не оставите? Я тоже жильем интересуюсь.

Таракан полез в кожаную папку, долго в ней возился.

— Куда же я их дел? — бормотал он.

— Лелик! Готово! — закричал Виктор. — Садись!

Лелик, забыв про агента, вернулся к машине, которая урчала ожившим мотором.

— Ну, Витька, ты молоток все же! А что это было?

— А-а, ерунда. Контакты. Так как насчет денег?

— Поехали ко мне. А чего это твой агент без тачки? Хреново, видать, работает.

— Есть у него тачка. «Ауди», — на ходу бросил Виктор. — Она у него в ремонте.

«Мерседес» тронулся, Виктор двинулся следом.

— Ну, Витька, у тебя просто талант! Ты прямо соловьем пел, я все слышал. Так убедительно, что я и сам поверил! Эх, мы с тобой таких дел наворотим! У тебя все получится, сердцем чувствую, — хвалил одноклассника Скотников.

Аня стояла перед зеркалом в бежевом брючном костюме. Каштановые волосы собраны в маленький аккуратный пучок. Умеренный макияж. Кажется, все в порядке. Она испытывала волнение, что, впрочем, понятно. Речь шла не просто о возможности заработать дополнительные деньги, которые никогда не бывают лишними. Цена вопроса — операция мамы.

Скотников должен был заехать за ней на своей «ауди». Встреча с руководством неведомой фирмы назначена на нынешнее воскресенье.

В дверь позвонили. Ну вот и он!

Толя оглядел Анну с одобрением.

— Ну, Лавруша, выглядишь на тысячу долларов! Просто супер! Готова?

— Да.

— Ручку и блокнот взяла?

— Да.

— Тогда вперед!

Они вошли в лифт, машина медленно, словно нехотя, поползла вниз.

— Ну, что ты меня глазами сверлишь? — улыбнулась Анна.

— Нервничаешь?

— Если честно, да.

— А ты не нервничай. Ты едешь получать информацию, как стать успешной и богатой. Вот и все. Ты же со мной, чего ж нервничать?

— Знаю, ты меня любишь и желаешь помочь. Я это очень ценю, поверь. Но право выбора остается? Я ведь могу и отказаться, да? Я тебе этим не наврежу?

— Чушь какая! Конечно, можешь и отказаться. Мне это ничуть не повредит. Вообще-то, тебя еще могут и не принять. Я об этом не говорил, чтобы не волновать тебя. Но что-то я не припомню таких чудаков, которые сами отказывались бы от столь выгодного предложения.

Около подъезда стояла знакомая серебристая «ауди». Толя усадил даму, сам сел рядом с водителем, довольно угрюмым чернявым мужчиной.

По дороге Толя болтал всякую чепуху, рассказывал анекдоты. Вообще — балагурил. «Все-таки он действительно прилично зарабатывает там, в своей фирме, — думала тем временем Аня. — Машина дорогая, собственный водитель. И все это за месяц-полтора работы? Даже если он взял ее в долг, то уверен, что расплатится. Видимо, это действительно что-то суперприбыльное…»

Машина остановилась около незнакомого Ане здания серо-голубых тонов. Возле массивных стеклянных дверей красовалась надпись: «Международный бизнес-центр».

По мраморным ступеням поднимались люди. То и дело подъезжали иномарки. Народ прибывал.

Толя протянул Ане нарядный бело-голубой пригласительный билет. Аня прочла:

«Уважаемая госпожа Лаврова!

Региональный Общественный Фонд по оказанию общественной поддержки населению «Триада» имеет честь пригласить Вас на информационную беседу, которая состоится…»

Далее следовала дата.

— Так, Лавруша, билет покажешь при входе. Ну, вперед, к новой жизни!

Глава 14

АРТПОДГОТОВКА

По двухъярусному фойе бизнес-центра фланировали люди. Аня и Скотников стояли на втором этаже, возле перил.

— Сейчас Гуся моя подъедет, — объяснил диспозицию Толя. — Отсюда вход просматривается.

— Твоя жена тоже здесь работает?

— Да. Разве я не говорил? Здесь вообще много семейных пар. Во-первых, вместе можно больше заработать. А во-вторых, у супругов не возникает подозрений относительно друг друга, где, мол, шляешься вечерами? Помнишь анекдот? Муж спрашивает жену: «Ты где болталась после работы?» — Она ему: «Любовью занималась с начальником». Он в ответ: «Не лги! Это минутное дело, а тебя два часа не было!»

Аня нехотя улыбнулась. Толя рассмеялся, довольный шуткой.

— Мероприятий-то вечерних много. От семинаров до праздников. Вот, кстати, в следующий понедельник — ежегодный летний бал. Для всех участников Фонда. Все будет на высшем уровне. Шикарное угощение. Подарки для лучших сотрудников. Дамы — в вечерних туалетах. Мужчины в смокингах… А вот и Гуся!

Он махнул рукой крупной, очень полной женщине, поднимавшейся по лестнице. Она кивнула в ответ.

— Это Нина?

— Она самая. Вы очень быстро подружитесь, вот увидишь.

Все же интересно было посмотреть на жену друга. Что ж, внешность незаурядная, стараясь быть объективной, подумала Аня. Такую в толпе не пропустишь. И лицо, пожалуй, красивое. Все очень крупно, даже хищно, но… Что-то в этом есть…

— Доброе утро, Аня! Очень рада наконец познакомиться, — проворковала Нина. — Толя столько о вас рассказывал! Можете называть меня Гусей. Меня так все близкие люди называют.

— Я попробую, — улыбнулась Аня.

— Смотри, Анюта, вон, видишь, дама седая, с кудельками.

— Вон та старушка? С перстнем бриллиантовым?

— Ну да. Старушке семьдесят два года. А работает очень успешно. А вот ту девушку в черном костюме видишь?

В двух шагах от них стояла миловидная белокурая девушка. Она беседовала с тем самым господином, с которым Толя знакомил Анну в баре.

— Блондиночка? Которая с твоим этим… как его…

— Голушко. Ага. Ей всего двадцать шесть лет, а у нее уже золотой значок. Видишь, на пиджаке? То есть она заработала в фирме сто тысяч баксов.

— Шутишь? Сколько же ей времени потребовалось?

— А вот мы ее сейчас спросим. Госпожа Медведева! — окликнул девушку Скотников. — Позвольте познакомить вас с моим другом. Это госпожа Лаврова.

— Очень приятно, — улыбнулась девушка. Она была очень мила. Вызывала доверие, как говорится.

— Моя гостья интересуется, давно ли вы в бизнесе?

— Год. Да, уже целый год. А кажется, будто всю жизнь! Знаете, я ведь в милиции работала. Даже звание офицерское имела. И все бросила ради этой работы. Мы ведь по большому счету на государственной службе никому не нужны. Всегда во всем виноваты, всегда что-то должны и никакой отдачи. А здесь… Здесь все совершенно по-другому! Здесь мы все — одна команда, дружная семья. Я только здесь почувствовала себя человеком! А какие у нас праздники! Вы себе не представляете! Вам очень повезло, что вас сюда пригласили, поверьте!

— Но я еще не в ваших рядах… И не знаю… получится ли…

— Все получится! — с жаром воскликнула девушка. — А мы будем вам помогать! У нас такая взаимопомощь!

— Это несомненно, — подключился к разговору Голушко.

— Вот, господин Голушко руководил раньше крупным бумажным производством, — встряла Гуся. — Что называется, крепкий хозяйственник.

— Я не только хозяйственник, я вообще мужик крепкий и основательный, — выразительно глядя на Аню, заверил Голушко, — и всякой чепухой заниматься не буду. Рад видеть вас в наших рядях, прелестная госпожа Лаврова. Вы украсите наш бизнес.

— Но я еще… — опять пыталась было возразить Аня.

— Будете, непременно будете, я вас уверяю! И беру вас под свою опеку!

А что, симпатичный мужчина, подумала Аня.

В холле зазвучала музыка.

— Ну, пора на семинар, — пророкотал бывший бумагопроизводитель. — Господа Скотниковы, вы замыкаете. А вы, госпожа Лаврова, держитесь меня. Со мной не пропадете!

Они стояли у входа в зал, стиснутые со всех сторон плотной толпой. Аня, которая физически ненавидела всякие очереди, а тем более прикосновения к себе посторонних людей, чувствовала, что ее начинает мутить.

— Сейчас будут сумки проверять, приготовься! — проговорил ей в ухо Скотников.

— Зачем?

— Чтобы исключить теракты! Забыла, в какое время живешь? Приготовь сумочку к досмотру. В зале не мешкай, иди за Голушко.

Двери распахнулись, из динамиков грохнула музыка, людской поток, бурля, ринулся в узкий дверной проем.

«Бред какой-то, — думала Аня, одной рукой открывая сумочку, другой пытаясь вырваться из лап Голушко, но тот держал ее мертвой хваткой. — Меня сейчас расплющат в этих дверях. Неужели нельзя было организовать два входа? Что это за семинар такой? Просто метро в час пик…»

Голушко быстро и ловко протащил Аню в зал. Обошлось без членовредительства. Секьюрити внимательно просмотрел ее сумку. Сзади едва поспевали Скотниковы.

Зал представлял собой амфитеатр. Широкий проход в виде лестницы с множеством мелких ступеней.

Оглушительно ревела музыка.

Девушки в черных брючных костюмах с золотыми значками на лацканах пиджаков громко выкрикивали один и тот же текст:

— Добрый день, господа! Рады вас приветствовать! Проходите быстрее! Занимайте свободные места! Не мешкайте! Добрый день, господа… Занимайте… Быстрее, быстрее…

Голушко ринулся в свободный проход, увлекая за собой Анну. Сзади неслись Скотниковы. Они оказались в первых рядах, возле динамика.

Музыка, если можно назвать ею беспорядочный набор звуков без всякого намека на мелодию, лезла Ане не только в уши, но, казалось, и в глаза, и в ноздри, и в рот…

— Почему так громко? — прокричала она сидевшему справа Скотникову.

— Это ритуал, — прокричал тот в ответ. — Вообще, здесь есть свои прибамбасы. Гимн, речевки и все такое. Отнесись с юмором!

Они сидели в четвертом ряду. Аня обернулась. Обширный зал стремительно заполнялся. Как на сеансе какого-нибудь Кашпировского…

Звуковой фон усилился еще более. Казалось, будто прямо над головой пролетает самолет. Аня заткнула уши, чувствуя, что сейчас же сойдет с ума от этого запредельного грохота.

Звуковая бомбардировка внезапно оборвалась. Тишина казалась столь звенящей, что по лицу Ани прошла нервная судорога. И тут же. опять послышались звуки. Аня узнала любимую мелодию своей дочери:

— Freestyler… Freestyler… Freestyler… Straight from the top of my dome… добрый день… — проговорил компьютерный голос и… звуки вновь набрали неимоверную мощь, кто-то что-то прокричал в динамик, зал поднялся.

Аня, увлекаемая с обеих сторон Скотниковым и Голушко, тоже встала.

— Хей, хей, хей, хей! — скандировал зал, хлопая в ладоши.

Как во времена партийных съездов. Только там лозунги были другие, более внятные.

Я попала в тоталитарную секту?!

Это была последняя здравая мысль в ее голове. Аня отыскивала глазами выход. Но они сидели в самой глубине рядов. Слева — Голушко и глухая стена за ним. Справа — длинная темная череда людей.

Я сейчас в обморок грохнусь, испугалась Лаврова.

— Держитесь! — Голушко крепко ухватил ее за локоть. — Это сейчас кончится. Не нужно так реагировать! Расслабьтесь! — улыбнулся он ей и хитро подмигнул.

Хорошенькое дело — расслабьтесь! Я сейчас расслаблюсь до полной потери сознания…

Но в этот момент на сцену выбежал подтянутый, кудрявый молодой мужчина.

Все расселись по местам.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие партнеры! Здравствуйте, дорогие гости! Я — Антон Журавлев, исполнительный директор Фонда. Начинаем работу! Доставайте ваши блокноты, начинайте записывать! Старайтесь не пропустить ни одного моего слова! Все, что я скажу, очень важно. Итак…

Глава 15

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

В то время как Аня Лаврова страдала от звуковой атаки в зале бизнес-центра, Виктор Нережко, отдуваясь, охаживал веником Пашу Шарова, партнера по картам и походам в баню.

Накануне, когда угар от семинара и сбора денег несколько угас, Толя провел с новым партнером по бизнесу несколько часов теоретических занятий. Они вместе «прошлись» по записной книжке Виктора, определяя предстоящий ход работы. Скотников тыкал пальцем в фамилию, Нережко давал характеристику. В первую очередь было решено окучить именно Пашу. Во-первых, мясник. Значит, деньги есть. Во-вторых, азартен как Парамон, — должен клюнуть. Странно, но Виктор не считал, что совершает что-то предосудительное, приглашая приятеля в баню с корыстной, так сказать, целью.

На вчерашнем семинаре молодая, хрупкая, очень обаятельная женщина, госпожа Третьякова, убедила Нережко в том, что именно так и нужно! Что приятель будет потом благодарить Нережко. Что оба они очень быстро разбогатеют, а потом помогут разбогатеть многим другим! И что-то еще она такое сказала: типа, ни о чем не думайте, за вас уже все придумано. Просто выполняйте то, чему вас здесь научат. Успех гарантирован! Правда, в подробности Третьякова не вдавалась. Посему Скотников дал ему несколько полезных советов: главная интрига — ничего не рассказывать. Если что, не грех и соврать, и так далее…

И вот тучный Паша кряхтел на лавке парной и повизгивал от удовольствия.

— Ой, Витюха, хорошо-то как! Поясницу, поясницу пройди, ядри ее в корень! Отстегай ее, холеру… И по плечам пройдись еще разок.

Витя прошелся последний раз, решив, что, пожалуй, пора плавно переходить к главному— Ф-у-у, все, Пашка, хорош! Не могу больше, давай выкатываться!

Они выскочили, кинулись в бассейн. Паша мерил саженками голубой квадрат воды, фыркая от удовольствия. Еще один заход — и баста, пора за дело, думал Нережко. Неожиданно он осознал, что не получает удовольствия от бани, которую всегда самозабвенно любил. Все время крутится в башке: как начать, чем соблазнить… Ладно-ладно, не сдувайся, — приказал он себе, догоняя Пашку.

— Ну, хорош на сегодня?

— Чего это? Мы же обычно три захода делаем.

— Да башка у меня что-то трещит. Пар, видно, тяжелый. Давай собираться. Пойдем, дернем по соточке.

— Ну лады, черт с тобой. Какой-то ты странный сегодня. Задумчивый шибко, — заметил Паша.

— Почему странный? Просто башка болит, — испугался разоблачения Виктор.

Спустя полчаса они сидели в кафешке, расположенной здесь же, в первом этаже здания.

— Ты сиди, я угощаю, — небрежно произнес Виктор.

Он принес по кружке пива, по сто граммов водки, большое блюдо креветок.

— Ого! — удивился Паша. — Шикуешь, парниша? Тебе же твоя благоверная по рублю в день выдает. Откуда дровишки?

— Почему по рублю? — обиделся было Витя. — И вообще, то время прошло-пролетело. Теперь я сам ей по пять сотен в день выдаю. Ладно, давай выпьем! Поехали…

Они опрокинули стаканы, запили пивком, потянулись к креветкам.

— Это с чего такие перемены? В НИИ зарплату прибавили? — хохотнул Паша.

Виктор молча сдул пену, отхлебнул пива.

— Ты чего важный-то такой? Загадочный, как девушка? Колись давай!

— Я, Паша, из института уволился, понял? Надоело за гроши горбатиться. Деревянные.

— А что, кто-нибудь предложил горбатиться за «зеленые»? — съехидничал Павел.

— Да! Представь себе, друга школьного встретил. Он бизнесмен. Дело у них развивается, люди нужны. Он порекомендовал, меня взяли. Вот, работаю. Тачку собираюсь брать приличную. А то мне шеф сказал, чтобы я на своей «копейке» на работу не ездил. Мол, я их компрометирую. Как думаешь, на пять штук что взять? Мне в гараже «фольксваген» предлагают. Или лучше «форд»?

Поговорили о машинах. Взяли по второй пива. И еще по пятьдесят. Закуска та же. Платил опять Виктор.

— Сколько же тебе в твоей конторе платят? — заинтересовался Павел, удивленный небывалой расточительностью приятеля.

— Пятьсот в неделю.

— Это что же за бизнес такой? Фармацевтика? Инсулин?

— Не гадай. Не угадаешь. А рассказать не могу — подписку дал.

— О невыезде? — пошутил приятель. — Уж не наркотики ли?

— Ты че?!

— Оружие?

— Ага, еще скажи — порнобизнес.

— Ну а где же это пятьсот баков в неделю платят? Что-то я таких мест не знаю.

— Я тоже не знал. Вот, спасибо другу!

— И что ты там делаешь? Конкретно? Ты ведь в бизнесе — как свинья в апельсинах, прости уж за откровенность.

— Свинья не свинья, а на иномарку уже набрал. И вообще… Ты выбирай выражения-то!

— Так я ж извинился. Просто любопытно мне.

— Любопытно, так в цирк иди, — обиделся Нережко.

— Ладно, не дуйся, — все похохатывал Паша.

— А че ты? Что я, дурнее других? Заработать не могу?

— Да можешь, наверное. Не врешь же ты мне. Подключил бы и меня, раз такое дело прибыльное.

— У нас там отбор строгий. Но поговорить могу, — после некоторого раздумья ответил Витя, вспомнив, что клиента нужно потомить.

— А что делать-то? — не унимался приятель.

— Что ты пристал? Придешь, тебе все расскажут. И научат.

— У вас там еще и учат?

— А как же? У каждого бизнеса своя специфика.

— И все это бесплатно?

— Почему бесплатно?

Виктор осекся. Припал к кружке.

— То есть за деньги? И сколько берут за обучение?

— Нисколько не берут. Платный только первый семинар. А потом уж сам…

— Ага, с этого места поподробнее, пожалуйста. И сколько стоит на этот семинар попасть?

— Тебя еще никто не взял, — огрызнулся Нережко.

Злился он не на приятеля, а на себя. Как-то так получалось, что Паша все время перехватывал инициативу.

— Но ты же поговоришь обо мне? Ты же обещал?

— Поговорить могу. Только что ты все хихикаешь?

— Да настроение хорошее. Что же мне, плакать?

— Дурак ты, Пашка! — завелся Нережко. — Вот у тебя сбережения есть? Наверняка есть. Сколько? Ну, тысяча-полторы. И где ты их держишь? В женином чулке. Ты же их в банк не понесешь?

— Не понесу. Фиг ли туда носить? У государства — процент мизерный. А коммерческий — сегодня есть, а завтра нет. Там игра в одни ворота. Лучше вложиться во что-нибудь стоящее…

— Вот именно! Вот и я про то же. У нас свой капитал можно приумножить, и очень быстро.

— Но денежку все-таки нужно принести?

Нережко замолчал, допил пиво. Закурил. Блин, не надо было пить! Опять прокололся. Пашка раскатал его, как маленького. Башка-то у него варит, в преферанс всех обыгрывает. Эх, не с того клиента начал…

— Ну, что замолчал, как красна девица? Сказал «а», говори «б». Может, я и подпишусь. Только вслепую я не играю. Я тебе не шкет из детсада. Давай, друг Витя, колись по полной программе. Сдается мне, что я тебе нужен больше, чем ты мне? Верно?

Нережко вздохнул и начал рассказывать.

Глава 16

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ

— Итак, вы думаете, что же за бизнес предложили вам ваши друзья? Что это такое? О чем они не рассказали вам ни слова? Чем заинтриговали вас? Что будет предложено вам сегодня? — жизнерадостно тараторил Антон.

Тараторил так быстро, что Аня едва различала отдельные слова.

— Зачем мы собрались в этом зале? Чтобы познакомить вас с Общественным Фондом по оказанию социальной помощи населению «Триада»!

Зал взорвался рукоплесканиями. Аня чувствовала, что от напряжения голова, фигурально выражаясь, отъезжает в сторону, никак не соприкасаясь с телом.

— Какова цель нашей организации? — трещал Журавлев. — Помощь среднему классу! Не секрет, что в эпоху дикого капитализма, которую мы сейчас переживаем, происходит сращивание власти и преступного капитала. Расцветает олигархия, коррупция. Они поддерживают друг друга. Ворон ворону глаз не выклюет! Что остается простым, честным людям, среднему классу? Как им выжить в этих условиях? Что предпринять? Революцию? Это исход, но исход кровавый.

— Долой революции!

— Лучше бы их совсем не было!

Выкрики раздавались так слаженно, словно были заранее отрепетированы.

— Правильно, зачем нам революции? Мы пойдем другим путем! — трещал Журавлев. — Другой путь — это объединение гражданского населения в общественные организации! Сплочение людей из разных групп, но объединенных одним желанием — сделать свою жизнь лучше! И сделать это мирным путем! Но как это сделать? Как зажить хорошо? Внимание на экран!

Журавлев начал что-то чертить цветным мелком на листке бумаги. Изображение откидывалось на стоявший за его спиной экран. На экране стали возникать цифры. Аня внимательно вслушивалась в пулеметную очередь слов, пытаясь одновременно разглядеть колонки цифр, которые исчезали с экрана, едва появившись.

— Предположим, пятьсот молодых людей закончили школу с одинаковыми успехами. Все они хорошо учились, получили равноценные аттестаты. Но только один из них станет миллионером, девятнадцать — финансово независимыми людьми. Остальные четыреста восемьдесят будут прозябать в абсолютной финансовой яме!

Из зала понеслись выкрики:

— Диванная партия!

— Долой лежебок!

— Душевные пенсионеры!

— Моральные импотенты! — рявкнул Скотников.

Аня испуганно шарахнулась, глянула на Голушко.

Тот, как заговорщик, улыбнулся ей.

Оратор продолжал:

— Предположим, ваш сосед Иван предложил вам организовать совместный бизнес. Давай, говорит, скинемся, произведем продукт, продадим его…

Журавлев рисовал Ивана (точка, точка, огуречик…), затем продукт в виде замысловатого неопознанного объекта…

Анна разглядывала рисунок, невольно отвлекаясь от произносимых слов…

— …Вы вносите вклад, производите продукт, продаете его… А дальше Иван вас обманывает! Всю выручку он присваивает себе!

На экране возник огромный кукиш.

«Маразматик какой-то», — в полнейшем недоумении разглядывая оратора, подумала Анна.

— А мы не обманываем своих партнеров! Сейчас вам будет открыта информация о нашем замечательном бизнесе. Но вначале вы должны подписать соглашение о конфиденциальности.

По рядам поплыли ряды бумаги, гости читали текст, переговаривались.

Антон тем временем продолжил свою партию. На экране возникали цифры, стрелки, новые цифры.

Аня, едва успевшая пообещать «тайну вклада», из последних сил всматривалась в экран, пытаясь осмыслить скороговорку:

— Кандидат в бизнесмены, новый надежный партнер, бизнесмен… Что позволяет заработать деньги? Продажа! Что же мы продаем?

— Памперсы!

— Кукурузные хлопья!

— Красивых женщин! — крикнул Скотников.

— Красивые женщины интересуют только мужчин, да и то определенного возраста, — тут же отыграл шутку Журавлев. — Нет, наш товар нужен всем: и мужчинам, и женщинам. Этот товар хотел бы иметь каждый: и пылкий юноша, и степенный старец! Наш товар делает каждого человека независимым. Что же это за товар? — Он на секунду замолчал. — Эти деньги, господа!

Зал снова взорвался аплодисментами.

Ничего не понимаю, пронеслось в голове Лавровой.

— Но наш бизнес все время растет, расширяется! Вы только влились в наши ряды, а вам уже нужен новый партнер…

На экране возникали значки, стрелки, цифры. Рука

Журавлева порхала между ними. Темп речи все ускорялся. Побивая все мыслимые рекорды.

— … «КБ» — это вы, наши нынешние гости, то есть кандидаты в бизнесмены. Вот вы уже «Б» — что это такое?

Зал упражнялся в остроумии:

— Баклажан!

— Бегемот!

— Богач!

— Правильно, вы уже бизнесмен! И ваш заработок составляет две тысячи двести американских долларов… — Антон снова сделал эффектную паузу. — В неделю!

Шквал аплодисментов. Журавлев отшвырнул исписанный листок. На экране возникла таблица. Верхняя строка представляла собой цифры от единицы до десяти. В левом столбце маячили значки: «КБ», «Б», «8»… Таблица была заполнена многозначными цифрами.

— Смотрите! Первая неделя, первый месяц — каждый выбирает для себя свой ритм работы…

— Неделя…

— Месяц…

— Две недели…

— Назовем это — первый бизнес-семинар. И вот вы заработали шестьсот долларов. Второй бизнес-семинар — тысяча двести! Третий?

— Тысяча восемьсот! — прокричали из зала.

— Нет! Вы уже бизнесмен и ваш заработок составит две тысячи двести американских долларов!

Снова шквал оваций. Зал просто бесновался от радости.

— Ты поняла? — крикнул Скотников ей в ухо.

— Ничего я не поняла! За что я получу эти тысячи?

— Слушай дальше!

— Итак, как видно из таблицы, — продолжил Журавлев, — через четыре недели, месяца, бизнес-семинара вы заработали уже пять… Затем восемь… Четырнадцать… тридцать пять тысяч…

Цифры мельтешили в глазах Ани какими-то живыми существами, маленькими, многорукими человечками. Скороговорка Журавлева, подпевки зала — все это слилось в один сплошной гул, лишая способности что-либо соображать.

— Итак, вы приводите только трех друзей, трех новых надежных товарищей, партнеров — и ваша жизнь кардинально изменилась! Теперь ваш друг зарабатывает деньги себе и вам! А ваш четвертый гость сделает вас богатым! Правильно? Нет, не правильно! Это вы сделали богатым себя и своего друга!

— Поняла? — радостно улыбался Скотников. — Только трех человек! Достаточно всего трех человек!

— И что? В этом и состоит бизнес? — отказываясь верить, прошептала Аня.

— Ты не поняла! Это…

— Вы скажете, это пирамида? — не унимался Журавлев.

— Треугольник!

— Квадрат!

— Цилиндр!

Кричали одни и те же люди, оглянувшись, поняла Аня.

— Нет, господа! Этот замечательный бизнес имеет строго научное название: многоуровневый маркетинг!

Зал разбушевался. Слышались выкрики:

— Даешь маркетинг!

— Браво!

— Да здравствует самый лучший бизнес в мире!

В висках Лавровой застучали молоточки. Лоб раскалывался. Вообще, она мечтала только об одном: чтобы все это безумие когда-нибудь кончилось…

— Но каждый бизнес требует инвестиций! Так каковы же инвестиции в наш замечательный бизнес?

Зал замер. Журавлев выдержал очередную паузу и провозгласил:

— Всего пятьдесят тысяч американских долларов!

Зал возмущенно загудел.

— Много? — удивился Журавлев.

— Много! — подтвердила массовка.

— Нужно скинуть!

— Даешь скидку, — крикнул Скотников.

— Хорошо, только сегодня и только один раз сумма вклада снижается до двадцати пяти тысяч!

— Дорого!

— Сегодня день рождения моей любимой бабушки!

— Хорошо! Ради любимой бабушки нашего надежного партнера мы снижаем размер инвестиций до тринадцати тысяч…

Аня ощутила, что сердце ее как будто стиснула чья-то рука. Незнакомая тяжесть навалилась на грудь. Она задыхалась. Толя испуганно взглянул в ее побледневшее лицо. '

— Тебе нехорошо?

Лаврова кивнула. «Еще минута, и я просто умру среди этого маразма», — подумала она.

Но в этот момент сумма вклада в замечательный бизнес снизилась до отметки три тысячи долларов и замерла.

— Вы хотите зарабатывать деньги? — прокричал Журавлев.

— Да!!! — выдохнул зал.

— Вы хотите зарабатывать их вместе с друзьями?

— Да!!!

— Так зарабатывайте! — возопил Журавлев и сделал отмашку.

Загрохотала музыка, зал встал единым движением, Скотников буквально поднял Анну с места.

Глава 17

СЕАНС ЧЕРНОЙ МАГИИ

Они сидели на втором этаже бизнес-центра, в небольшом кафе. Скотников побежал за рюмкой коньяку и чаем. Гуся, с лицом, выражавшим неподдельное сочувствие, отыскала на руке Лавровой какую-то точку и усиленно массировала ее, приговаривая:

— Анечка, ты только не волнуйся! У нас все получится!

— Я… никого… из… своих друзей… сюда… не поведу, — еле вымолвила Аня.

— Молчи! Ты пока молчи и слушай! Тебе никого не нужно приводить! Мы с Толей уже все для тебя подготовили!

Она протянула Лавровой лист бумаги, испещренный крупным почерком. Плотным столбцом шли незнакомые фамилии. Возле трех из них стояли галочки и буква «А».

— Вот видишь? «А» — это Аня. Это для тебя. Это мои знакомые, мои коллеги. Они мечтают сюда попасть. Я нарочно мариную их, чтобы они шли под тебя! А дальше ты сама приведешь людей. Ты пойми, это Клондайк!. Эти пятьдесят, сто тысяч баксов —.это реальность! А на мамину операцию ты заработаешь за пару недель, вот увидишь!

Подскочил Скотников с рюмкой в одной руке и дымящимся стаканом в другой.

— Вот, Лавруша, выпей. И запей чаем. Тебе сразу станет легче.

Он был так напуган, что Аня попыталась улыбнуться. Она пила коньяк мелкими глотками. Тяжесть, навалившаяся на сердце, потихоньку исчезала. Вместо этого из глаз вдруг полились слезы.

— Анюта! Ты ни о чем не должна беспокоиться, — увещевал Анатолий.

— Но как же я могу?.. Я должна внести три тысячи долларов… Когда мне и так нужно занять эту же сумму на операцию…

— Ты и займешь на операцию! Займешь на месяц-полтора. За это время и на операцию заработаешь, и долги отдашь!

— Я никого из своих друзей сюда не приведу! — повторила Аня. — И вообще, как я могу занимать деньги, не зная, как я их отдам?

Она все сочилась слезами, чувствуя себя бесконечно несчастной, словно на плечи ложилась непосильная ноша. Но почему-то не могла просто встать и уйти, выйти из этого здания, бежать прочь! Как рыба, оглушенная толовой шашкой браконьеров, не в силах уйти в спасительные глубины и безвольно лежащая на поверхности. Нате! Ешьте меня…

— Умница, красавица! Что вы плачете?

К ним подошла средних лет дама с умным, интеллигентным лицом учительницы. Ну да, она была похожа на их классную руководительницу Валентину Ивановну. Только одета была дама на недосягаемый для их учительницы порядок лучше. Аня увидела все тот же золотой значок на груди. Дама присела рядом на мгновенно освобожденное для нее место. Накрыла руку Ани теплой рукой.

— Ну что вы плачете? — участливо спросила она.

— Я… Я не могу… Я думала, что нужно будет работать, зарабатывать… А так… тащить сюда друзей…

— Это вы напрасно! Ваши друзья скажут вам спасибо, уверяю вас! Вы дадите им шанс изменить жизнь! Разве нет среди ваших подруг умниц и красавиц, которые не могут заработать на достойную жизнь, потому что у них нет институтского диплома, или начальник их не любит, или их профессия не востребована, или они в одиночку воспитывают детей, рвут себе жилы?! Разве нет таких?

— Есть, — тихо ответила Аня.

Она не могла отвести взгляд от умных, темных глаз дамы. Ладонь, накрывавшая ее руку, источала тепло, которое словно проникало сквозь кожу, распространялось по ее телу, вызывая апатию… и покорность.

— Но… у меня нет таких денег. Я думала, у вас можно заработать, а не отдать непонятно на что…

— Вот здесь вы не правы, умница моя! Что значит — отдать? Это же бизнес! Вы покупаете свою часть бизнеса. Это ваша часть вашего бизнеса, — мягко увещевала дама.

— У меня нет денег… Совсем нет.

— Деточка! Вы думаете, когда я пришла сюда, у меня были деньги? У меня были долги: тридцать тысяч рублей. А теперь у меня золотой значок, вы ведь уже знаете, что это значит? Я вам так скажу: те, у кого куча денег, они не работают. Они отдали три тысячи и забыли, как в карты проиграли. А вот такие умницы и красавицы, как вы, вот они-то и работают. Потому что им нужно отдавать долги. И они приводят сюда своих друзей и делают их богатыми и счастливыми.

— Нет, я не могу. Кто мне даст три тысячи? Мне не собрать такой суммы, — из последних сил отбивалась Лаврова.

— Этого не может быть! У вас ведь есть друзья. Неужели вы не заслужили их доверия? Вы соберете сумму в течение суток, уверяю вас!

— Я не могу рисковать. У меня никого за спиной. Только дочка и больная мать…

— Милая моя девочка! А для кого мы здесь работаем, как не для своих близких? — дама все поглаживала ее руку и смотрела прямо в глаза Ане. — Я здесь только ради своей дочери! Что мне, в сущности, нужно? Лично мне? Да ерунда: чашка кофе и томик Блока. Знаете, я отработала в музыкальной школе двадцать лет! И моя дочь работала там же. Что нас ожидало? Меня — крохотная пенсия. Ее, молодую, инициативную, умную женщину — бестолковые, бездарные ученики, их вздорные мамаши, комплекс собственной нереализованности. Нищета и безысходность. Я первая пришла сюда, в этот бизнес. Для меня он — лишь способ отодвинуть старость. А потом я привела сюда свою дочь. Ради нее самой. Она стала здесь руководителем группы! Она востребована, она богата! Так что, деточка, все, что мы делаем, мы делаем для своих близких! — с нажимом повторила она. — Вы оплатите операцию своей мамы. Разве она не будет благодарна вам до конца своих дней? Она будет гордиться такой дочерью! Вы сможете дать своему ребенку блестящее образование. Не здесь, среди полусумасшедших учительниц и пьяниц-учителей, а за границей, в лучших университетах мира. В Сорбонне, например.

Аня, совершенно загипнотизированная дамой, на последних словах все же недоверчиво улыбнулась.

— А что вы головой качаете? — прогудел над нею неизвестно откуда возникший Голушко. — Моя дочь, например, учится в Пенсильванском университете. И вообще, о чем тут думать? И почему слезы? Вы должны радоваться! К нам попадают лишь избранные! Это нужно ценить!

«Я, наверное, действительно ничего не понимаю. Не может же быть, чтобы Скотников сунул меня в дерьмо. Этого просто не может быть! Мы как брат с сестрой. Значит, что-то я не поняла», — уже не головой, а спинным мозгом подумала Лаврова.

Дама все поглаживала ее руку. Анна подняла голову. Вокруг них стояло человек десять. Все они, словно по команде, заговорили:

— Вы прекрасно справитесь…

— Мы все здесь помогаем друг другу…

— У нас не бывает проблем…

— Не отказывайтесь! Уже завтра вы пожалеете, но вас не возьмут… Этот шанс нельзя использовать дважды…

Над нею все кружили, ворковали… Дама все гладила ее руку.

Апатия достигла предела. Ане хотелось одного — выбраться из этого здания наружу. Выбраться любой ценой и уснуть.

— Что я должна сделать? — чужим голосом проговорила она.

— Сейчас ты пойдешь на беседу с руководителем группы, — жарко зашептал Скотников. Его лицо порозовело от предвкушения удачи. — Подпишешь контракт. И все. Остальное сделаем мы с Гусей. Расслабься и иди.

Анна поднялась, Скотников подвел ее к маленькому закутку в фойе. Там, за колоннами, просматривались столики, за которыми сидели все те же барышни в своих черных костюмах. Зазывалы. Напротив — такие же, как Лаврова, приглашенные. Молодой человек охранял вход в святая святых. Вот кто-то поднялся, направился к ним.

— Господа, поздравьте! У нас новый участник «Триады»! — прокричал молодой человек.

Публика рукоплескала, кандидата обнимали и целовали.

— Умник! Красавец! — услышала Анна голос давешней обворожительной дамы.

— Ну, иди! — Скотников слегка толкнул ее в спину.

Глава 18

КОНТРАКТ И КОНЬЯК

Она немного пришла в себя лишь в «саабе» Голушко. Гуся сидела впереди, рядом с ним. Скотников и Анна — сзади. Толя сжимал ее пальцы. Ехали домой к Лавровой, обзванивать знакомых.

— Как я вас ненавижу! — проговорила Анна.

Супруги радостно рассмеялись.

— Если бы ты знала, Анечка, как мы ненавидели того, кто привел нас! — обернувшись, щебетала Гуся. — Тебя-то друг привел. Старинный, надежный друг. А нас — соседка по дому. Мы ее едва знаем. И уже когда внесли деньги, вернулись домой, всю ночь не спали. Толя мне говорит: «Мы приедем в понедельник на семинар, а двери закрыты, никакой фирмы нет». А я ему: «Неужели все эти люди, такая толпа собрались только для того, чтобы нас с тобой обмануть?!» А он мне: «Это актеры. Их наняли». А я ему: «Да где же столько актеров нашли?» Представляешь? Пришли в понедельник — все на месте, все работает. Господи, сейчас и вспомнить-то смешно! Поверь: сегодняшний день — его просто нужно пережить! Уже завтра мир для тебя изменится!

— Несомненно! — подтвердил молчавший до сих пор Голушко.

«Почему мы на его машине, а не на Толиной?» — некстати подумала Анна.

— Ты не сказал, что с меня потребуют деньги! — обернулась она к Анатолию. — Ведь я спрашивала тебя, помнишь?

— Ну, Анюта! Если бы я сказал, что взнос составляет три тысячи баксов, разве ты пошла бы сюда?

— Конечно нет.

— Вот видишь!

— Но это же… Это обман! Ты обманул меня!

— Детка! За каждым лучезарным богатством стоит день лжи. Это не я сказал, но сказано верно, — самодовольно улыбнулся Скотников.

Увидев изменившееся лицо Лавровой, он поспешно Добавил:

— У нас не ложь, нет! Это интрига! Каждый бизнес основан на определенной интриге. Ты пока всего не понимаешь. Вот придешь в понедельник на семинар, тебе все объяснят. Поверь, так было нужно. Врач тоже иногда лукавит с больным. Пугает его или скрывает диагноз. Но это во благо больного, а не врача.

Анна взглянула на часы. Восемь вечера. Они провели в бизнес-центре девять часов.

«Убей меня бог, чтобы я помнила, что мы делали столько времени! — думала она. — Ну, час болтались по фойе до начала кошмара. Потом часа два безумствовал этот Журавлев. А что еще? Не знаю… ладно, не в этом дело. Теперь нужно собирать деньги. Прямо сейчас. Что я буду говорить? Как объясню, почему такая срочность?»

Там, в «Триаде», ей было сказано, что основную часть взноса необходимо внести сегодня.

Неожиданно она поняла, что испытывает два страха: страх не собрать сумму и страх, что кто-нибудь узнает, для чего она в действительности собирает деньги.

Но все оказалось проще, чем она думала. Поскольку переговоры о займе на мамину операцию уже велись с коллегами, звонок Лавровой не был неожиданностью для кредиторов. Срочность, по совету Скотникова, Аня объясняла тем, что деньги нужно передать оперирующему хирургу завтра утром. Они перекурили, выпили по чашке кофе. Голушко повез компанию по адресам.

— А где твоя машина? — спросила Аня.

— У водителя жена рожает. Я его отпустил, — небрежно ответил Скотников.

К половине одиннадцатого вечера в руках Ани были две тысячи долларов. Остальную часть суммы предполагалось получить завтра. «Сааб» вновь помчал компанию в бизнес-центр.

Анна чувствовала себя пустым воздушным шариком. Внутри не было ничего, кроме смертельной усталости, — ни чувств, ни мыслей.

— Сейчас отвезем деньги и закатимся в кабак. — Скотников снова сжал ее пальцы.

— Не хочу я ни в какой кабак.

— Нет-нет, это традиция. Вот увидишь, тебе сразу станет легче. Снимем напряжение. Нужно отвлечься. Просто поболтать.

Голушко, высадив их у здания бизнес-центра, распрощался и уехал.

Потом они действительно оказались в каком-то ночном ресторанчике. Скотников заказал коньяк и мясо.

— Выпей и поешь! — произнес он строгим голосом заботливого старшего брата.

Аня покорно опрокинула рюмку, молча жевала, не чувствуя вкуса пищи.

Скотников балагурил:

— Девочки, вот что я решил: на Рождество мы все поедем в Париж. Мы берем Мишку, ты — свою Светланку. Это будет дивно! Может, мы еще и поженим их в будущем.

— А что? — поддержала мужа Гуся. — Неплохая идея! Династические браки — самые прочные!

Династические? Аня взглянула на супругов. Они не шутили. Совсем с ума сошли. Впрочем, я тоже, обреченно подумала она. Скорее бы домой. Как я от них устала!

Однако, когда они вышли из заведения, Скотниковы напросились ночевать.

— Мы ведь водителя отпустили. А нам через весь город пилить. А ты здесь рядом.

И опять она не смогла отказать.

Дома Анна постелила супругам в комнате Светы, рухнула в свою постель. Несмотря на смертельную усталость, сон не шел. Она вспомнила, как подписала контракт, удостоверявший, что она, Анна Лаврова, безвозмездно жертвует в Фонд социальной помощи населению Москвы «Триада» три тысячи долларов, в рублях по курсу ЦБ.

— Но вы понимаете, конечно, что деньги нужно сдать в долларах, — пояснила девица в черном. — Вот, поставьте свою подпись.

Аня расписалась, девушка почти выдернула листок из ее рук и убрала его в стол. Словно цыганка, стянувшая кошелек, подумала Аня. Итак, у меня в руках нет ничего, даже копии документа, удостоверяющего, что я отдала им деньги! Что же это такое? Как я могла так поступить? Но… Толя уверяет, что так нужно. Что они сами прошли через все это. И вот они — живы-здоровы. Даже веселы…

За стенкой действительно слышались шорохи и даже смешки.

— Ну, ты видишь? Все прошло идеально! — Гуся прижималась к мужу пышным телом.

— Не знаю… Как вспомню ее приступ, серое лицо… Я готов был отказаться, вывести ее на улицу и отпустить с миром.

— Ты лучше вспомни, что в ближайшую среду мы получим больше тысячи баксов! И мобильник! Витьку твоего сделали, Лаврову сделали! Ах, как это здорово! Как, в сущности, просто! Взял за руку и привел.

— Да, действительно! Кто-то очень умный все это придумал. И продумал до мелочей!

— Дивно, дивно! У меня такое настроение… — игриво произнесла Гуся.

— У меня тоже, — запыхтел Скотников, рука которого скользила по необъятным просторам тела супруги.

— Вообще-то, конечно, неудобно. Мы в чужом доме…

Но Скотников уже взгромоздился на нее.

— Вот… Скоро выкупим у Гришки «ауди»… — мечтала Гуся. — А то слишком он капризен стал… То не поеду, то мало платите…

— Ага, — Скотников трудился над супругой. — М-м-м…

— Кончил? — заботливо спросила жена.

Впрочем, она и так знала, что три минуты — никогда не превзойденный мужем рекорд.

Они обнялись, затихли. За дверью послышались шаги. Гуся толкнула мужа.

— Слышишь? Она, небось, звонить кому-нибудь пошла, советоваться. Иди за ней! Быстро!

Анна прошла на кухню, открыла аптечку.

За спиной послышались шаги. В проеме возник Анатолий в брюках и майке с бахромой ниток на лямках.

«Бизнесмен хренов! В обшарпанном белье!» — с неожиданной злостью подумала Анна.

— Ты что, Лавруша?

— Ничего. Валерьянку ищу. А ты что не спишь?

— Да как-то на новом месте…

— … приснись жених невесте?

— Ты что? Что за тон такой недружелюбный?

— Ас чего ему быть дружелюбным?

— Аня, ну что ты опять? Все уже позади! Давай-ка покурим.

— Давай покурим. Садись.

Аня села напротив, кутаясь в халат — ее знобило.

— Что тебя гложет?

— Толя, но это же пирамида!

— Это бизнес!

— Что ты заладил — «бизнес, бизнес». По сути, это натуральная пирамида!

— Хорошо, если тебе нравится, можешь называть это так. Но это не пирамида никакая, а сетевой маркетинг. Если уж по сути — та же касса взаимопомощи.

— Ах, зачем я с тобой поехала!

— Мне не нравится твое настроение! Ты уже приняла решение. Что ты как институтка, в самом деле! Ты взрослый человек, возьми себя в руки! Успокойся!

— Я не могу!! Хорошо, вы нашли для меня троих. Они тоже найдут, предположим. Но на ком-то эта цепочка закончится! Кто-то уже не сможет никого привести. Никого не останется!

— Ерунда! Москва — город необъятный. А миграция какая? Сколько приезжает, пытается здесь осесть. Люди с деньгами, между прочим. Да мы здесь до бесконечности урожай снимать можем! И почему тебя интересует последний? Ты каждый день на улицах нищих видишь. Они тебя интересуют? Тоже, между прочим, люди!

Аня молча курила. Возразить было нечего.

— Вот видишь! — воодушевился Скотников. — И это правильно! Каждый должен решать свои проблемы сам! И благодарить людей, которые помогают их решить.

— Эту песню я сегодня слышала многократно, — отмахнулась Аня. — Я в шоке. Я не могу осмыслить все это! Что нужно заманивать, обманывать… И кого? Близких людей!

— Не заманивать, а приглашать! И не обманывать, а слегка лукавить. И тебе скажут спасибо. Вот назови мне какую-нибудь свою приятельницу. Так, навскидку, не думая.

— Ну… Зойка. Есть у меня такая.

— Замужем?

— Нет, одинока. Имеется кот. И профессия учителя химии и биологии.

— Где работает?

— Уволили только что. Из частной гимназии.

— Что так?

— Начальству не угодила.

— А человек-то она хороший?

— Очень! Только несчастный. Очень одинокий человек.

— Вот! Это твой кандидат! У нас она будет в коллективе, будет каждый вечер занята, будет общаться с интересными людьми. Обретет семью, условно говоря. А может, и фактически. Мы ее замуж выдадим! А что? У нас женихи есть весьма солидные. Кстати, ты ведь у нас тоже невеста. А Голушко, между прочим, разведен. И пожирает тебя глазами! — игриво произнес Толя.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Аня.

— И Зойку твою пристроим! — не унимался Скотников.

— Вопрос в одном: где ей взять три тысячи баксов?

— Анечка, у людей есть деньги! Уверяю тебя, они есть у всех, даже у бомжей. У бомжей их, наверное, по-боле будет, чем у нашей вшивой интеллигенции. Во всяком случае, даже в самой бедной семье что-нибудь припрятано на черный день. Соточка, триста — четыреста баксов. И у твоей Зойки они тоже есть, уверяю тебя! Наше славное государство научило людей рассчитывать только на себя. И они только на себя и рассчитывают. Знаешь, сколько денег хранится под матрасами? Хватит отдать долги и Парижскому клубу, и всем прочим МВФ! Но! Сто — триста баксов все равно не деньги! Разве что на похороны хватит. А если сложить свои триста с тремя тысячами и вложить их в наш бизнес — вот тебе совершенно другой уровень жизни!

— Но она должна для этого найти еще троих, которые согласятся вложиться в этот «клондайк».

— Найдет! И у нее наверняка есть знакомые, которых только пальцем помани. Уверяю тебя, все гораздо проще, чем кажется. Если хочешь знать, этот бизнес не только у нас работает. Он и в Питере существует, и в Петрозаводске…

— А завтра власти возьмут и прикроют вас.

— Дурочка! Властям выгодно иметь платежеспособное население. Мы покупаем квартиры, машины, мы не бастуем. Не ходим на демонстрации. Мы — основная поддержка властей!

— Предположим. А ты не боишься, что этот ваш президент Журавлев — чучело, кстати, совершенно непотребное… Что он завтра смоется, как Мавроди?

— Насчет Журавлева ты не права. Умнейший человек. Просто он играл сегодня определенную роль… ты этого пока не понимаешь… Президент у нас не он, а Дмитрий Коробов, ты его еще не видела. А сбежать?.. Кто же бежит с поля, где растет «капуста»? Знаешь, какие у нас люди работают? И актеры, ученые… — Посыпались фамилии актеров. — Эти люди не могут зарабатывать на жизнь своей основной профессией. И не хотят ее терять. А у нас могут совмещать то и другое. И что ты думаешь, все они глупее тебя? Одна ты у нас самая умная, проницательная…

Анна молчала.

— Давай спать, девочка! Завтра, то есть уже сегодня, началась твоя новая жизнь! Нужно набраться сил!

…Анна уснула только под утро. Скотниковы тоже почти не спали. Они чутко прислушивались к звукам из соседней комнаты. Слышали каждый шорох, вздох Анны. Они пасли свою овечку до самого последнего момента. До того мига, когда оставшаяся сумма была брошена в чрево «Триады».

Глава 19

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Начальник Московского уголовного розыска генерал Грязное, прижимая к уху телефонную трубку, вытряхнул из пачки очередную сигарету, прикурил. На другом конце провода гудел басом питерский коллега и товарищ, Виктор Петрович Гоголев, руководитель одноименного ведомства в славном городе на Неве.

— Без тебя, Вячеслав Иванович, не обойтись!

— Ты мне напомни, друг дорогой, всю эту историю. Я две недели отсутствовал, запамятовал, о чем, бишь, ты мне рассказывал.

— Стареешь, Грязное!

— Ладно, ладно, без хамства, пожалуйста. Это я тебе нужен.

— Ну да, что верно, то верно. Рассказываю. В начале июня мы готовили операцию по захвату крупной партии наркотиков. По оперативным данным, груз должен был пройти через ивангородскую таможню и по дороге в Нарву перейти к другим сопровождающим — эстонцам. Работали вместе со спецназом. Так вот, омоновцы заняли позиции на шоссе, в предполагаемом месте передачи груза. Хотели взять сразу и наших барыг, и эстонских. Один из бойцов, номер пятый, залег метрах в пятидесяти от остальных, чтобы сообщить о продвижении машины с грузом. Должен был появиться джип «гранд-чероки». И что ты думаешь? Буквально минут за десять до времени «ч» через таможню проехал «сааб» с двумя пассажирами — молодые мужчина и женщина. Прошли досмотр, выехали на трассу и остановились возле лежки пятого номера. Девица выскочила из машины по малой нужде и пристроилась прямо над парнем. Тот возьми и подай голос. Мол, пересели бы, девушка. Это через рацию было слышно… А ему в ответ через ту же рацию в тот же момент передают, что искомый джип пересек границу.

— Вспомнил! И девица стреляет в вашего славного омоновца. Как бы ни с того ни с сего… Причем очень метко.

— Да, именно так. Бойцы несутся к месту лежки товарища — там труп. Рядом с ним пистолет-пулемет

ОЦ-22. Пока ребята крутились возле трупа, джип с наркотой пролетел мимо них птицей-тройкой.

— А «сааб» был брошен на дороге. И в багажнике — валюта, так?

— Да. Более четырехсот тысяч долларов. Бросились искать парочку — она как в воду канула. Причем фактически. Собака потеряла след возле реки. Другая группа кинулась за джипом — куда там. Итог операции… сам понимаешь.

— Хреновый итог.

— Вот именно. Я этого парня погибшего знал лично! Понимаешь? Он мог в операции не участвовать, он уже в отпуске был. Товарища подменил. И вот он теперь у меня из башки не идет, будто это я ему велел из травы с бабой разговаривать.

— Повтори, из чего она его бабахнула?

— ОЦ-22, пистолет-пулемет. Ковров их производит. Патроны «макаровские». Очень компактен, спокойно умещается в кармане. Но с серийного производства снят.

— Отпечатки есть?

— Она ствол протерла, но кое-что надыбали.

— Ас наркотой что?

— Будем ждать следующей передачи. Барыги даже не врубились, кого мы пасли на дороге. Решили, не по их душу пальба шла. Да так, собственно, и вышло. Эту тему мы будем дальше сами прорабатывать.

— Так чего ты от меня-то хочешь?

— Да бабу я эту найти хочу, вот что! У убитого двое детей.

— Не надо было болтать на боевом посту.

— Это все правильно. Только с чего бы это молодой, щуплой бабе палить из пулемета? Тем более что досмотр они уже прошли. Границу миновали. Ну и ехали бы…А она пулемет…

— На нем, кстати, номер заводской есть?

— Нет, спилен. Но есть на нем одна фиговина, вроде авторского знака. Вензель этакий. Оружие — это наша забота, пистолет у нас. В расследовании тоже заморочки есть. Дело об убийстве возбудили эстонцы. По территориальной принадлежности.

— Уж они там расстараются, — буркнул Грязное.

— Вот именно. Поэтому я и свое расследование веду. А ты мне нужен затем, что номера у «сааба» — московские. Я здесь без тебя маленько поднапряг твоих подчиненных, ты уж не взыщи. Убийцы-то ездили по доверенности.

— Ну и?..

— А хозяином машины числится некто Григорьянц. Так этого Григорьянца в Москве сейчас нет. Он, видишь ли, в Абхазии. Границу пересекал, это известно, а дальше — никаких концов. Вот я тебя, Вячеслав, и прошу, помоги мне найти эту женщину. Документы у них липовые были, это ясно, но живут они в Москве.

— Откуда знаешь?

— В бардачке нашли карту Москвы. И телефоны автомобильных сервисных служб. Тоже московские. И другие мелочи — я уж не буду тебя нагружать… Все это свидетельствует о том, что они москвичи. Фотороботы, описание преступников пограничниками и таможней, фамилии, по которым они границу пересекли, — все это у Колобова твоего уже есть. Но… Баба уж больно невзрачная. Никакая. Мужик, правда, поколоритнее. Все это Колобов имеет, — повторил Гоголев. — Поможешь — спасибо скажу. Большое.

— И все? — как бы обиделся Грязное.

— Ресторан за мной, это само собой.

— Хорошие задачки ты задаешь! Найти в Москве щуплую невзрачную женщину без фамилии, адреса, круга знакомств. Единственная ниточка — Григорьянц — и та обрывается в поселке Веселое.

— Ну да, на границе с Абхазией. А что тебе легкие-то задачи задавать? Форму потеряешь. И потом, мне нужно найти преступницу. Так куда же мне обращаться? В министерство культуры?

— В прачечную, — рассмеявшись, обыграл известный анекдот Грязное. — Еще пожелания есть?

— Привет передай Александру Борисовичу Турецкому, если таковой еще не сменил место работы.

— С чего бы ему менять? Это генеральные прокуроры у нас меняются. А «важняки» — товар штучный. А уж наш Сан Борисыч — вообще золотой запас Генпрокуратуры… Куда же им друг без друга? Где родился, там и пригодился. Лады, привет передам.

— Ну, пока! Заранее спасибо!

— Бывай, Виктор! Позвоню.

Виктор Нережко появился в понедельник утром на рабочем месте явно не в самом хорошем расположении духа. В ушах все еще стояли слова Паши Шарова, сказанные им вчера за кружкой пива, когда Нережко все-таки рассказал приятелю всю подноготную. А Паша ответил следующее:

— Это самая обычная пирамида. Хоть маркетингом ее назови, хоть пирогом с капустой. И, судя по тому, что контора эта существует уже год* они вот-вот лопнут. Это если на них еще дела уголовного не завели. Ты у нас мужик блаженный, газет почти не читаешь, все проблемы семейные решаешь. А я из прессы знаю, что по таким пирамидам заведено несколько уголовных дел. Может, и по той, куда тебя втянули. Так что тебя, Ви-тюша, посадили на деньги. А я в такие игры не играю. Кореша мои, если узнают, куда я их втягиваю, они меня на куски порежут. Как говядину разделают и с лотка продадут. Потому что этот бизнес кончается очень быстро, и кончиться он может на любом из нас. На тебе, на мне, на моем сменщике. И как я ему буду в глаза смотреть? Я, знаешь ли, покупателя могу рубля на три-че-тыре обвесить, но корешей на три тыщи баксов не подставляю. Это уже за пределами добра и зла…

Вот что сказал вчера Паша. Откуда слов-то таких набрался? За пределами добра и зла… Обвешивать — не за пределами, а в бизнес приглашать — за пределами… И теперь Нережко размышлял. Черт, во что же я вляпался? Чем они меня взяли в этой банде? Я ведь, как овца, шел под нож и даже не блеял. Вернее, блеял очень радостно! Особенно когда у Лелика деньги взял… Три тысячи долларов на две недели! Идиот! Уже два дня прошло. Осталось двенадцать. И как отдавать?

Вот в этом-то и состоял главный ужас! Ибо гориллоподобный Лелик был самым натуральным бандитом. Членом одной из ОПГ города. И как он будет вытряхивать из него, Виктора, свои баксы — это можно себе представить! От одной мысли о Лелике волосы начинали шевелиться. Правда, еще там, в гараже, когда сосед согласился одолжить деньги только на две недели, Скотников обещал, что в крайнем случае перезаймет у кого-нибудь из своих. Что Виктора никто не бросит, что он обязательно рассчитается с Леликом в срок. Но… Почему-то Виктору уже не очень верилось в эти обещания.

Короче, вечером на семинаре нужно будет обязательно проработать этот вопрос. Пусть Толя прямо сегодня и подойдет к своим бизнесменам и договорится с ними… А то… Так же невозможно работать… Как можно кого-то приглашать, когда в мозгах стучит одно: Лелик — долг?

Стараясь отвлечься от дурных мыслей, Виктор ковырялся в кофемолке, принесенной кем-то из сотрудников на починку, и слушал вполуха напарника Геху. Тот листал какую-то бульварную газету, читая вслух интересную, на его взгляд, информацию. Нережко прослушал про силиконовую грудь известной певицы, усиление потенции при помощи самовнушения, про намечающееся путешествие Федора Конюхова к арабским моджахедам, про любовный многоугольник в знаменитой эстрадной семье…

— Во, слушай! «Кровавая разборка. Сегодня утром на пятой улице Текстильщиков обнаружен труп мужчины сорока пяти лет. На теле убитого более сорока колото-резаных ран. По имеющимся оперативным данным, с погибшим расправилась группировка Миши Воркутинского. Мужчина был убит из-за карточного долга в сумме шесть тысяч рублей. Фамилия убитого в интересах следствия не разглашается». Ни хрена себе! Из-за двух сотен баксов мужика замочили! Вот зверье! Эй, Витька! Ты чего бледный такой?

— Живот болит, — сквозь зубы ответил Нережко.

— Съел что-нибудь?

— Наверное.

— Потому что в буфете жрешь что ни попадя! Чего тебе твоя баба пару бутербродов на работу собрать не может? Эй, что с тобой?

— Дай-ка мне газету, — еле слышно произнес Виктор.

Группировка Миши Воркутинского — это та самая ОПГ, куда входит Лелик! Из-за двух сотен баксов сорок ножевых ран…

— На… Ты что в нее вперился? Случилось что? Чего у тебя рука-то дрожит?

— Я домой пойду. Живот сильно болит. — Нереж-ко поднялся из-за стола.

— Иди к врачу! Может, у тебя желтуха! — крикнул вслед напарнику Геха.

Едва выскочив на улицу, Виктор кинулся к ближайшему таксофону.

— Але, Анатолий? Это я, Виктор.

— Привет. Как дела? Как в бане попарился? Результат есть?

— Слушай, ты обещал, что перезаймешь для меня деньги. Мне в срок не отдать!

— Ты что распсиховался-то? Не удалось другана окучить?

— Да, не удалось. Не все такие дураки, как я!

— Спокойно, без паники!

— Какое, черт, без паники, когда я бандиту должен!

— Не психуй! Что разорался-то? Всего два дня прошло. Хочешь, чтобы с первого раза все получилось? Так не бывает.

— Так что же ты мне этого в гараже не сказал, гадюка? Когда я у бандита башли брал!

— А ты что волну гонишь? Успокойся! Приходи вечером на семинар, там все обсудим. Помнишь, где сегодня сбор?

— В гостинице опять, в «России»?

— Ну да. Все, мне некогда! Отбой!

Виктор брел по улице. До семинара оставалось три часа. Домой идти не то что не хотелось, не моглось! Галя уже заподозрила что-то неладное, приставала с расспросами: где это он пропадал всю субботу, да с какой радости в воскресенье надрался после бани, когда дома копейки лишней нет…

— Скоро тебе доллары девать будет некуда, — ответил тогда хмельной Нережко.

Ответил себе назло, потому что разговор с Пашей вызвал в его душе полное смятение… Все оказалось не так просто, как трещала со сцены щуплая девица. Но Скотников же смог! Меня-то рн взял, как зайчика! А как, на чем? Так на моей же беде и взял! На моих семейных разборках! Я с ним по простоте душевной поделился, а он меня, сучара, и прихватил. Эх, пропади все…

Он вошел в первую попавшуюся на глаза забегаловку и прочно там засел.

…В шесть вечера возле южного подъезда «России» начал собираться народ. До начала семинара оставался еще час, но Третьякова требовала, чтобы подчиненные собирались раньше.

— Это очень важный час! Вы можете пообщаться друг с другом, поделиться опытом, — говорила всесильная.

Дамы и господа стояли на ступенях и усиленно «перенимали». Среди прочих определялись Скотниковы.

К зданию подходил высокий худой мужчина. Его покачивало. Отыскивая кого-то глазами, он подходил все ближе. Стеклянные двери были еще закрыты. Секьюрити находились там, внутри, не обращая внимания на публику.

— Вы куда, собственно? — попытался остановить пьяного один из участников концессии.

Мужчина резко выдернул руку.

— Я, с-свенно, сюда! Я здесь, с-ственно, работаю, так сказать. А где Скотников?

Публика слегка раздвинулась. Взоры обратились на Анатолия. Тот слегка побледнел.

— Ты что это? Ты почему в таком виде? Нажрался, что ли? — зашипел он.

— Да! А что мне еще делать?

— Работать, работать надо, а не водку жрать!

— Эту твою работу гребаную только с пьяных глаз выполнять можно! Таким же придуркам, как я, туфту втюхивать! Я уже убедился! Ты обещал мне, что деньги перезаймешь, обещал? Так перезайми! У меня на хвосте бандюган сидит, понимаешь? Я больше ни о чем думать не могу!

Нережко вцепился в Анатолия.

— Охрана! Уберите его! Он пьяный! — заорала Гуся, барабаня в стеклянную дверь.

Но охрана даже не обернулась.

— Давайте, убирайте меня! Я отсюда прямо в милицию! — орал Нережко.

— Нужно звонить Третьяковой, — произнес кто-то, щелкая кнопками сотового.

— Сволочь! Ты во что меня втянул? Отдай деньги!

Субтильный Скотников висел в руках Нережко, словно тряпичная кукла.

— Господа! Помогите же! Он же убьет мужа! — верещала Гуся.

Но господа не спешили на помощь. Напротив, все они как-то разом разошлись, отвернулись от неприятной сцены.

Но вот один из охранников вынул «трубу», выслушал указания, устремив, наконец, свой рыбий взор на бушевавшие за окном страсти. Через секунду двери распахнулись. Охранник неторопливо направился к Нережко, легко ткнул его в бок, от чего Виктор тут же выпустил Скотникова и завертелся волчком.

— Проходите, господа, проходите, — улыбаясь одними губами, приказал публике секьюрити.

Двери распахнулись, народ ринулся внутрь. Следующим ударом Нережко был сброшен со ступеней. Охранник избивал его со вкусом, приговаривая:

— Я те покажу милицию!.. Я те покажу деньги!.. Я те покажу, как таким козлам живется!..

Глава 20

ПРАЗДНИК, ПРАЗДНИК!

Анна опаздывала. Скотниковы просили ее приехать к шести. Но после сбора и взноса оставшейся суммы, после работы, нужно было еще заехать к маме, выслушать про давление, анализы, про соседку, уже прооперированную непревзойденным Болиславом Ивановичем.

— И ты представляешь, она уже на третьи сутки встала! Это просто чудо какое-то!

Анна улыбалась, гладила маму по руке, думая о своем.

Голова все еще была чужой. Мысли разбегались тараканами. Никак не удавалось сосредоточиться. Еще бы! За спиной вчерашний безумный день и бессонная ночь. Но следует признать, что ночной разговор с Толей заставил ее поверить в благородство идеи. Действительно, можно изменить жизнь близкого тебе человека, помочь ему выбраться из скучной, беспросветной, полунищей жизни! Как это сделать, она пока не очень представляла, но вера — это главное. Это залог успеха.

Наконец, Валентина Ивановна чмокнула дочь, и Аня уехала.

Подходя к знакомому подъезду, увидела, как двое охранников запихивают в машину чье-то тело. Голова была запрокинута, и лицо мужчины показалась Ане знакомым. Кто же это? Вспомнить никак не удавалось. Аня направилась к дверям.

Скотниковы ждали ее в вестибюле.

— Привет, я не очень опоздала?

— Нет, ничего, — в тридцать два зуба улыбнулась Гуся.

Скотников смотрел сквозь стеклянную дверь. Туда, на улицу.

— А что там случилось? — спросила Анна. — Кого сейчас увезли? Я иду, вижу: в машину мужчину без сознания втаскивают. Лицо какое-то знакомое… Господи, он на Витьку Нережко похож!

— Что ты, какой же это Нережко! — замахала руками Гуся. — Это случайный прохожий попал под машину. Наши надежные партнеры повезли его в больницу.

«Надежные партнеры»! Ни слова в простоте! Нет, они все же слегка чокнутые все. А я?

Ответить себе Лаврова не успела. К ним подошла девушка в черном брючном костюме-униформе, заговорила со Скотниковыми о предстоящем ежегодном бале.

Анна тем временем огляделась. Нынешняя обстановка разительно отличалась от вчерашней. Небольшой оркестр исполнял джазовую композицию. Тихая, умиротворяющая музыка. Возле стены несколько составленных рядом столов, накрытых белыми скатертями. Там наблюдалось некое скопление народа.

— А вы чай не пили еще? — обернулась к ней девушка.

— Нет, а что, можно?

— Нужно! — улыбнулась та. — Вы же с работы, госпожа Лаврова? Устали наверняка. Непременно выпейте чашку чая или кофе. Мы работаем допоздна, нужно подкрепиться. Там и бутерброды, и пирожные. Это все за счет фирмы!

Лавровой была подарена еще одна улыбка. А что? Действительно, за весь день маковой росинки не было…

Аня подошла к столу. Ей тут же уступили место. Кто-то налил ей кофе, кто-то передал блюдо с бутербродами. Ее узнавали, здоровались, поздравляли с принятием верного решения. После чашки крепкого кофе настроение заметно улучшилось, словно она выпила бокал шампанского.

Просто я весь день ничего не ела, да и нервы ни к черту. То плакать хочется, то смеяться…

К ней спешили Скотниковы.

— Пойдем, Анюта, скоро начало, — подхватил ее под руку Анатолий. — Кстати, в среду — бал! Готовь вечернее платье!

— Я же улетаю в Прагу, ты забыл?

— О, как жаль! Ну ладно, праздники еще будут! Летом непременно будет что-нибудь выездное… Куда-нибудь… на Средиземное море.

Аня недоверчиво хмыкнула.

— Смейся, смейся! Сама убедишься!

Семинар госпожи Третьяковой проходил в небольшом уютном зале.

Знакомый компьютерный голос поздоровался с залом, зал поднялся, скандируя свое «хей, хей, хей…».

Скотниковы выкладывались по полной программе. Аня едва шевелила губами. Заставить себя выкрикивать этот идиотский клич было выше ее сил.

На сцену стремительно вышла невысокого роста худенькая женщина лет двадцати шести. Она сияла оживленным лицом, лучилась огромными зелеными глазищами, кому-то весело подмигнула, кого-то приветствовала взмахом руки.

— Вот она, Ольга Третьякова, — благоговейно выдохнул Скотников.

— Как я рада видеть вас! — чуть хрипловатым, очень сексуальным голосом проговорила Ольга. — Как я соскучилась! Ну-с, с чего начнем?

— С подъема флага! — откликнулся зал.

Вдоль металлического шеста, стоявшего в глубине сцены, поползло вверх белое полотнище. На нем был изображен аист, держащий в зубах тощую лягушку. Другая, толстая особь сидела рядом, с удовольствием поглядывая на гибель подружки.

— Флаг поднят! Наш девиз?

— Мы ни-ког-да не сду-ва-ем-ся! — скандировал зал.

— Правильно! Садитесь!

Взрослые дяди и тети послушно сели.

— Ты поняла? Толстую, надутую лягушку аисту не съесть, а тощую — запросто. Поэтому и девиз такой: не сдуваться! — указывая глазами на флаг, принялся объяснять Скотников.

Аня покосилась на друга. Он был абсолютно серьезен. Точно, чокнутый!

— Учитывая, что мы не виделись две недели, сегодняшний семинар будет посвящен исключительно приятным вещам! Долой учебу, да здравствуют праздники! — провозгласила Третьякова.

Зал оживленно загудел.

— Итак, мы две недели не поздравляли своих партнеров с днем рождения! Это недопустимая оплошность! Но мы немедленно исправим ее! Господа Мельников, Каюмова, Нестерчук… — Оглашение списка заняло минуты две. — Именинники — на сцену!

Там уже стояли брючные девушки-статистки, каждая держала нарядный букет.

Где-то на тысячу рублей каждый, прикинула Аня. Из зала навстречу букетам неслись именинники.

— Видишь, — толкнул Анну Скотников. — У нас всегда так. Каждого поздравляют! Сейчас подарки будут разыгрывать.

И они разыгрывали подарки. Огромные плюшевые звери — обезьяны, мишки, бегемоты — обретали своих хозяев. Каждому Ольга сказала что-то особенное, личное. Анна видела, как расцветали улыбками лица, каким обожающим взглядом провожали ее награжденные.

Она излучала какую-то особую ауру. От одного ее присутствия зал наполнялся радостной, даже эйфорической энергией.

Да ведь и я хочу смотреть на нее не отрываясь, поймала себя Аня на несвойственных ощущениях. Поскольку вообще-то была человеком ироничным, и в прошлой жизни всегда следовала заповеди «не сотвори себе кумира». Но что-то менялось в ней самой, Ане Лавровой… Она чувствовала это на уровне подкорки, но не могла сформулировать, что же именно с ней происходит.

— А сейчас на сцену приглашаются…

В перечне фамилий она услышала и свою. Скотни-ковы, которых тоже пригласили, подхватили Анну под руки. Так они и вышли втроем, как какая-нибудь шведская семья.

Третьякова расспрашивала новых членов «Триады», как они попали в бизнес. Несмотря на то что пополнение рядов произошло буквально накануне, она легко ориентировалась среди незнакомых еще людей, ни разу не сбившись и не перепутав фамилий.

— Вот вы, госпожа Лаврова, вы знали о предстоящем взносе в три тысячи долларов?

— Нет.

— А как давно вы знакомы с господином Скотни-ковым?

— Со школьных времен.

— И он не сказал вам ни слова?

— Нет. Просто взял за руку и привел сюда.

— И вы пошли?

Аня пожала плечами.

— Мы с Толей очень давно дружим. Я ему верю.

— А если бы вас позвал кто-то малознакомый?

— Разумеется, я не согласилась бы идти вслепую.

— Вот, господа! Записывайте! Просто взял за руку и привел! Именно так и нужно поступать с друзьями! А скажите, госпожа Лаврова, пригласители ночевали с вами?

— Да… — совершенно растерялась Анна. Это-то откуда известно?

— Браво! Скотниковы выполнили все инструкции: никакой лишней информации, «вести» друга до конца, до внесения всей суммы! Ночевать с ним!

— Зачем? — спросил кто-то из новеньких.

— Как зачем? Госпожа Лаврова, скажем, вернувшись домой, засомневалась бы в правильности выбранного пути и бросилась звонить знакомым. А те стали бы ее отговаривать. Людям трудно перенести чужое счастье, трудно поверить, что кто-то другой, а не он сам нашел выгодный бизнес. Наслушавшись «вредных советов», госпожа Лаврова отказалась бы от принятого уже верного решения. И мы бы ее потеряли! А так она с нами! Ура!!

Зал разразился рукоплесканиями.

Все же это паскудство. Я думала, им до дому не добраться, а они специально?..

Аня взглянула на Анатолия. Тот ответил ей взглядом влюбленного юноши. Дурдом…

— Браво господам Скотниковым! — продолжила Третьякова. — Госпожа Лаврова, вы понимаете, какой шанс подарили вам друзья? — Ольга так легко говорила, так дружелюбно смотрела на Лаврову, что у той опять, что называется, отъехала крыша.

— Честно говоря, пока не очень, — ответило обезглавленное тело.

Неодобрительный шум потек в зале.

— Тише, господа! — Третьякова успокоила паству взмахом руки. — Всему свой черед! Я уверена, что через неделю, когда госпожа Лаврова получит свой первый конверт, она все поймет!

В зале зазвучала музыка.

— Ну, хватит о делах! А сейчас конкурс! Приглашенные должны хвалить своих пригласителей. Победитель получит приз. Повторяться нельзя! Ну, вперед!

— Умный,

— Предприимчивый,

— Надежный,

— Впередсмотрящий,

— Быстроходящий…

Зал хохотал, аплодировал, конкурсанты упражнялись в остроумии. Звучала музыка.

Атмосфера всеобщего веселья захватила и Анну, напомнив школьные капустники. В финале оказались двое — она и некий толстяк. Следующий конкурс был танцевальным. Анна всегда танцевала прекрасно. Это был ее конкурс! Под непрерывно меняющуюся мелодию она исполняла то цыганочку, то фламенко, то нечто современное. Зал рукоплескал ей, слышались восторженные крики «браво». От столь активной поддержки зрителей настроение все улучшалось. Третьякова явно любовалась ею, и Анна чувствовала, что хочет нравиться этой женщине. Толстяк был скован и явно комплексовал на фоне столь пластичной соперницы. Тем не менее приз достался именно ему. Ольга подмигнула Лавровой и вручила ее конкуренту фотоаппарат.

— Видишь, какая она умная! — указывая глазами на Третьякову, шепнул Скотников, когда Аня вернулась на место. — Ясно, что ты танцуешь лучше, а толстяк зажат. Но она награждает именно его, чтобы он раскрепостился, почувствовал себя успешным. Это очень мудро! Видишь, как у нас здорово! Не только работа, не только обучение, но и отдых, развлечения. Очень скоро ты не сможешь без этого жить, вот увидишь!

Она вернулась домой около одиннадцати вечера. И тут же зазвонил телефон.

— Алло? Толя?

Они договорились, что Анна непременно позвонит, чтобы он не беспокоился. Но из трубки послышался несчастный голос Зойки Филипповой:

— Нет, не Толя. У тебя что, поклонник новый завелся?

— Нет, это друг школьный.

— А-а- а… А то у тебя такой голос, будто ты влюбилась, — печально изрекла Зойка.

— Ну, может быть… отчасти.

— Кто он?

— Это она.

— Чт-о-о?!

Анна рассмеялась.

— Шучу. А ты что грустная?

— А-а-а, — Зойка тут же разрыдалась, словно ждала этого вопроса. — Сижу одна дома, девать себя некуда. Никому я не нужна…

— Ну, Зойка, ну перестань! Это временные неприятности! Все наладится…

— Ничего не наладится! Директриса уже обзвонила весь город, все школы приличные, представляешь? Куда ни приду, только услышат мою фамилию, сразу от ворот поворот.

Она замолчала, всхлипывая. Аня не знала, чем ее утешить.

— Слушай, можно я к тебе ночевать приеду?

— Конечно приезжай!

— Ага! Я мигом. Сейчас машину схвачу и приеду.

— Давай. Я тогда без тебя ужинать не сажусь.

Зойка тут же бросила трубку, словно боялась, что

Аня передумает.

Она действительно прилетела ровно через пятнадцать минут. Едва Аня успела отбить два куска свинины, помыть овощи для салата, как раздался звонок в дверь, и большая, нелепая, несчастная приятельница возникла на пороге. Одновременно зазвонил телефон.

— Проходи скорее, — улыбнулась ей Аня, снимая трубку.

Звонил Скотников — узнать, как она добралась до дома.

— Спасибо, нормально добралась. Маршрутку только долго ждала.

— Лавруша, мне звонил господин Голушко. Его сегодня не было.

— Это я заметила.

— Да, он не смог прийти, но интересовался, как прошел семинар и все такое. Про тебя спрашивал.

— А что он про меня спрашивал? — игриво поинтересовалась Лаврова, глазами указывая Зойке, чтобы та продвигалась на кухню.

— Спрашивал, как прошло твое представление на структуре. Я рассказал, что ты была обворожительна, покорила всех, включая Третьякову.

— Это правда?

— Да! И мы договорились, что после семинаров он будет подвозить тебя до дома. Он где-то в ваших краях живет. Ему почти по пути.

— Ну, конечно, так уж и по пути, — смеялась Анна.

— И не спорь! А то я каждый раз буду волноваться, как ты добралась. А ты теперь мое богатство — в прямом смысле слова. От того, сколько ты в клюве принесешь, и моя доля зависит.

И эта циничная шутка, которая каких-нибудь пару дней тому назад вызвала бы в ней негодование и отвращение, почему-то показалась Ане вполне приемлемой.

Зойка тем временем принялась делать салат.

— Ага, молодец, — похвалила ее Аня. — А я мясо буду жарить.

Она поставила на плиту сковородку, дожидаясь, когда та раскалится.

— С кем это ты говорила? — ревниво спросила Зойка.

— Да это Толя Скотников. Одноклассник.

— Что-то я про него от тебя не слышала.

— А мы давно не виделись. Года три.

— Ничего себе. И что же он звонит чуть ли не ночью?

— Зойка, он мой друг. С детства, поняла? И имеет право звонить, когда хочет. Тем более что мы теперь работаем вместе… — Эти слова вырвались у нее нечаянно. Но когда вырвались, она подумала о Зойке. Ведь и Скотников тоже говорил ей о Филипповой: это твой кандидат…

Едва Аня кинула на сковороду сочные куски, и они зашипели, источая аромат мяса и специй, как позвонила сама Ольга Третьякова.

— Госпожа Лаврова? Как вам понравился семинар?

— Было интересно.

— Сегодня мы больше отдыхали, чем работали. На следующей встрече будем учиться зарабатывать деньги. Я уверена, вы будете очень успешным членом «Триады».

— Почему?

— Вы умны и у вас есть харизма. Я прочу вам большое будущее. И очень рада, что вы влились в наши ряды.

— Спасибо, — откликнулась Анна. И поймала себя на том, что ей очень приятно слышать похвалу этой женщины.

— А это кто? — осведомилась Зойка, доставая из сумки бутылку сухого вина. — Где штопор?

— Там, в верхнем ящике. Вообще-то уже поздновато для выпивки…

— А для звонков не поздновато? Кто звонил-то?

— Ну… Это моя начальница новая.

— Ты что, работу бросила? — вылупилась Зойка.

— Нет, просто нашла еще одну. Совмещаю.

— Понятно… У кого-то ни одной, а у тебя сразу две…

Она насупилась, терзая штопором ни в чем не повинную пробку.

— Зойка, нужно не так! Открывается очень просто. Ладно, я сама. Ставь лучше тарелки.

Едва Аня открыла бутылку, позвонил Голушко.

— Госпожа Лаврова? Я не очень поздно?

— Нет, я как раз ужинать собираюсь.

— Знаете, мы после семинаров обычно созваниваемся, обмениваемся впечатлениями. Мне сегодня звонили многие, и разговоры только о вас! О вашем остроумии, быстрой реакции, о вашем зажигательном танце. Я не смог удержаться, чтобы не поздравить вас со столь ошеломляющим успехом!

— Но приз достался не мне! — рассмеялась Аня.

— Это чепуха! Все ваши призы еще впереди, уверяю вас! Надеюсь, вы позволите мне доставлять вас до дома после наших вечерних занятий?

— Ну… Если вас это не затруднит…

— Почту за честь. Спокойной ночи, милая госпожа Лаврова!

Зойка сидела напротив нее, глядя на оживленное лицо приятельницы, слыша сочный мужской баритон из трубки, который оглашал всю кухню, и слезы капали из ее глаз прямо в тарелку.

— Зойка, ну что ты?!

— Я тоже хочу… — только и смогла вымолвить приятельница.

— Если хочешь, значит, будешь!

— Правда?! — Она тут же полезла за платком, сняла очки, вытерла слезы, высморкалась. — Нет, ты это честно?

— Давай-ка ужинать! И поговорим…

Собственно, Ане не пришлось лгать. Зойка не задавала вопросов. Она довольствовалась тем, что рассказывала Лаврова. А та, упоенная праздничным вечером и собственным успехом, говорила именно об этом — о работе, которая является праздником. О людях, с которыми она там познакомилась и которые так доброжелательны друг к другу, о том, что там все заботятся друг о друге.

— В общем, Зойка, это такая фирма… По западному образцу, в лучшем смысле этого слова. Корпорация. Большая семья. Там таких мегер, как твоя директриса, нет в принципе. Таких там изгоняют, как бесов!

— Что мне сделать, чтобы меня туда взяли? — прошептала потрясенная Филиппова.

Аня на минуту задумалась. Сказать ей про взнос? Деньги у Зойки есть, занимать ей не придется… Тогда лучше не говорить.

— Просто верить мне и все! — ответила Лаврова.

Когда они, наконец, улеглись спать, Аня — в своей комнате, Зойка — за стенкой, Лаврова вдруг четко и ясно осознала, что Зойка не сможет участвовать в этом: слишком она бесхитростна, прямодушна и непосредственна.

Впрочем, откуда я знаю? — тут же принялась уговаривать себя Анна. Вон как оживилась она, слушая меня, получив надежду на перемену в своей жизни. А что, лучше сидеть одной дома и сходить с ума от одиночества? Ей все равно не найти работу педагога. Мегера-директриса уже постаралась на этот счет. И что же ей делать? Идти в дворники?

И кто знает про себя, на что он в действительности способен, а на что нет?

Глава 21

МИМИКРИЯ

Виктор очнулся в углу двора, когда на город спустилась ночь. Попытался подняться, глухо застонал. Тело болело каждой клеточкой. Голова трещала. Он ощупал лицо. Ссадин не было. Ну да, по лицу они не били. Зато почки отбили напрочь. Профессионалы… Сволочи!

Он поднялся, цепляясь за стену. Нужно добираться до дому, а то сдохнешь здесь к чертовой матери! Он еще постоял, прижавшись к стене, собираясь с силами. Шатаясь и спотыкаясь, вышел на слабо освещенный проспект, поймал машину. Усаживаясь, невольно застонал от боли.

— Ты че, мужик? Вроде как побитый? — покосился на него водитель, мужчина лет сорока, со странным, слегка перекошенным лицом.

Виктор криво улыбнулся, промолчал. Разговаривать не хотелось.

— Отметелили тебя, что ли? — не отставал водитель.

— Ну, отметелили. Тебе-то что?

— Ничего. Кто это тебя? Расскажи, легче будет.

— Не твое дело. Ты везешь и вези.

Мужчина замолчал. Так молча они доехали до дома. Виктор рассчитался.

Водитель еще раз взглянул на Виктора и проговорил:

— Ты вот что, мужик. Не знаю, что за беда у тебя. Вижу, хреново тебе. Глаза мне твои не нравятся. Я такие глаза у ребят умирающих видел. В Чечне. А ты — живой! Я вот с войны вернулся, вся левая сторона парализована была. А теперь машиной управляю. Рожа кривая маленько осталась, но это ничего. Баба моя меня не бросила. А ты с руками и ногами. Жена есть?

Виктор кивнул.

— Это хорошо. Значит, не один. Ты поделись с же-ной-то. Бабы — они мудрые. По мелочам шумят, а когда что серьезное, они нам как матери. Иди, все у тебя нормально будет!

— Спасибо тебе, брат. — Виктор пожал протянутую руку и вышел.

Едва он шагнул в прихожую, из комнаты вышла Галя. На ночную сорочку был наброшен пуховый платок.

Виктор молча прошел в туалет, закрылся там. Галя услышала стон, всхлипывания.

— Витя, ты что? Что случилось? Открой, слышишь?

— Все почки отбили, гады, — услышала Галя.

— Витя, открой немедленно! Слышишь?

Она забарабанила в дверь. Наконец он вышел, прошел на кухню, странно растопырив ноги.

Галя метнулась следом.

— Тебя избили? Кто? Милиция? Допился?

— Не кричи, детей разбудишь.

— Твоей Надежды дома нет. Она в общагу свою уехала.

— Опять поругались?

— Я с ней не ругалась…

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Ты лучше скажи, где ты шлялся? Кто тебя избил? Витя!! Ну говори же!

Она подошла к нему, опустилась на колени, заглянула в лицо.

— Витенька, ну что с тобой? Что с тобой происходит? Что происходит все эти дни? Да что же ты молчишь, господи! — в отчаянии прошептала женщина.

И Виктор, глотая слезы, проговорил:

— Я, Галя, виноват перед тобой. И перед детьми. Я хотел как лучше. Хотел, чтобы у Нади была квартира. Чтобы ты жила спокойно.

— Ты… Ты украл что-нибудь? — одними губами спросила женщина и схватила себя за горло.

— Нет, что ты!.. То есть — да. Я, Галя, у нас с тобой украл. Меня в лохотрон втянули. Я занял три тысячи долларов. У Лелика, из гаража, — монотонно проговорил Нережко и умолк.

На несколько секунд повисла тишина. Ее разорвал отчаянный, истошный крик:

— Сволочь! Подонок! Как же ты мог?! Да за что мне такое?! Да пропади ты пропадом, ирод!!

Это деревенское «ирод» поразило Виктора больше всего.

— Девочка моя, ну успокойся, прошу тебя, — потянулся к ней Нережко. — Мы как-нибудь…

— Уйди!! Не прикасайся ко мне! — завизжала жена, шарахаясь от него как от прокаженного. — Три! Тысячи! Долларов! У бандита! Пропади ты пропадом! Ах, «мы как-нибудь», говоришь? Черта с два! Сам свое дерьмо расхлебывай. Я от тебя ухожу! Все!!

На пороге кухни появился Павлик.

— Павлик! Золотце мое! — Галя бросилась к нему. — Собирайся. Мы сейчас же уезжаем!

— Почему? — испугался мальчик.

— Потому! Потому что сюда бандиты могут в любой момент нагрянуть!

Виктор остался один. Он слышал, как выдвигаются ящики шкафа, как Галя мечется по комнате. Потом она выскочила в прихожую и вызвала по телефону такси.

Нережко тоже вышел в прихожую и молча смотрел, как Галя вытаскивает чемодан, сумки.

— За посудой я потом заеду. Сервизы и наборы столовые — это мое, учти! И книги приеду заберу, — лихорадочно проговорила она.

— Я помогу тебе вещи спустить, — мертвыми губами произнес Виктор.

— Не надо! Обойдусь.

Он все же донес вещи до машины.

Уже усаживаясь в нее, Галя произнесла:

— Это все твоя дочь! Если бы ее не было, мы жили бы и жили! Это она нас развела! Из-за нее ты впутался!..

Она не договорила, хлопнула дверцей. Машина уехала.

Виктор вернулся в квартиру. Снял брючный ремень, смастерил петлю, подставил табуретку, приладил другой конец к люстре. Надел петлю на шею, посмотрел в окно. Было уже светло. Настенные часы показывали семь утра. Виктор вспомнил водителя, что подвозил его до дома.

— А ты, мужик, ошибся, — усмехнулся Виктор и выбил табуретку из-под ног.

Сосед Нережко, пенсионер Яков Михайлович, вышел на лестничную площадку со своей овчаркой Линдой. Вызвали лифт. Собака послушно сидела у ног хозяина. Вдруг из соседней квартиры раздался грохот, звон разбитого стекла, сдавленный хрип…

Собака вскочила, залаяла, бросилась к двери, ткнулась в нее носом. Дверь приоткрылась, она была не заперта.

Яков Михайлович крикнул:

— Витя, Галя, что там у вас?

Из квартиры доносился все тот же жуткий хрип. Яков Михайлович, детский врач, свято следовавший данной когда-то клятве Гиппократа, осторожно вошел в квартиру, пустив вперед собаку.

Она тут же кинулась на кухню.

Нережко лежал на полу под обломками люстры, барахтаясь и пытаясь стащить с шеи ремень.

Рядом лаяла Линда. Яков Михайлович охнул, бросился искать кухонный нож, открывая все ящики подряд.

— Витя, Витя, ты только потерпи! Я сейчас!

Наконец нож был найден, ремень перерезан. Виктор

сел, судорожно хватая ртом воздух.

— Господи, что же ты наделал? Зачем ты это? Ты молчи, молчи! Сейчас я тебе чаю… Где Галя? Ты молчи, молчи, не отвечай…

Через час Виктор окончательно пришел в себя. Добрейший Яков Михайлович находился рядом с ним. Он убрал на кухне осколки и обломки, уложил Виктора в постель, отпоил его чаем с медом и валерианой. Узнав, что Витю бросила жена, утешал, как мог, ласковым голосом рассказывая какие-то жизненные истории. Линда лизала Виктору руку. Сосед дождался того момента, когда щелкнул дверной замок.

Вернулась Надя.

— Я за вещами! — крикнула она из прихожей.

Яков Михайлович вышел в прихожую, увел Надежду на кухню и долго говорил с ней о чем-то.

— Ну-с, пришла твоя милая дочка, Витенька. Так что я тебе пока не нужен. А буду нужен, звони, не стесняйся! — заглянув наконец в комнату, сказал он.

Надя села возле отца, на край постели.

— Как ты себя чувствуешь, папочка?

У нее никогда не было такого голоса. Ласкового, испуганного и заботливого.

— Ничего, дочка, — улыбнулся Виктор.

— Папочка, ты из-за нее не переживай! Она все равно тебя не любила, правда! Я же видела. Просто она со своим Павликом никому больше не нужна. Кто еще такой добрый, как ты? Она меня вчера из дома выгнала, правда! — На глазах Нади заблестели слезы. — Я ведь за вещами пришла. Решила в общагу переехать. Но теперь, конечно, останусь! Мы с тобой замечательно заживем. Вот увидишь! Я готовить умею. Я все, все умею! Ты есть хочешь? Ты не вставай, я тебе сюда принесу, в постель, хочешь?

Нережко задумчиво смотрел на дочь.

— Или хочешь побыть один? — смешалась под этим взглядом Надя.

Он кивнул.

— Яна кухне буду. Если захочешь чего-нибудь, зови меня. Ладно? — Она вышла.

Виктор перевел взгляд на распахнутое окно. Высокий тополь шумел листвой под порывами ветра. Виктор вспомнил, что сажал этот тополь, когда был маленьким. Вернее, сажал отец, но Витя помогал. Так что это и его тополь. И теперь он протягивал ветви прямо в окно, словно стараясь дотронутся до Виктора, уговорить его остаться жить.

Но уговаривать Нережко было не нужно. Мгновения, которые он пережил со стянутым петлей горлом, изменили его навсегда, он это чувствовал. Господи, какое это счастье — дышать, смотреть на небо и деревья! Никому он не отдаст свою жизнь, дудки! Ни бабам, ни бандитам, ни этой своре в «Триаде». Он им всем еще покажет, кто такой Виктор Нережко! И Скотниковым, и холуям из пирамиды. И Гале!

Ну и все! Хватит о прошлом. Долг Лелику — вот что сейчас главное. Просто нужно все хорошо продумать! Как говорила его бабушка, простая деревенская старуха: «Больно ты прост, малец! Таким не проживешь!

Хитрым нужно быть. Хитрым и хватким! И всегда помнить свою выгоду!»

Он ее тогда не слушал: как же — пионерское детство, другие идеалы. А права была именно она, старуха! Вся нынешняя жизнь тому подтверждение. Что ж, он не дурнее других. Сможет перестроиться. Вон, хамелеон по сто раз на дню окраску меняет. Даже слово есть такое научное — мимикрия. Значит, будем мимикрировать. Надо все, все продумать…

Вечером Виктор позвал дочь.

— Садись, Надя, — начал он.

Девушка села, поглядывая на отца. За день он переменился до неузнаваемости. Теперь она не смогла бы накричать на него, как раньше. Да и никто, наверное, не смог бы. Взгляд у него стал холодным и жестким. Даже властным.

— Вот что, дочь, ты сегодня же звонишь матери, требуешь у нее, чтобы она собрала три тысячи баксов. Пусть занимает, где хочет, но к концу недели достанет и вышлет!

— Зачем? — вытаращилась Надя.

— Тебе на квартиру.

— Папа, я с тобой хочу…

— Ты и будешь со мной. Но не всю же жизнь, верно? Замуж выйдешь, дети, все такое. И две квартиры всегда лучше, чем одна. Пока она тебе не нужна, мы ее сдавать будем. К примеру.

— А как это? За три тысячи квартиру? Я не понимаю…

:— Тебе пока понимать ничего не нужно. Просто поверь мне, — спокойно и уверенно произнес он и продолжил: — Мы с тобой, Надя, вступаем в совместный бизнес. — Он помолчал, потом снова заговорил: — Скажи, в вашей общаге сколько народу проживает?

— Человек сто — сто пятьдесят. Но половина разъехалась. Лето же.

— А скажи, если предложить твоим подружкам квартиру в Москве за три тыщи баксов, желающие найдутся?

— Ты че? Конечно! Все же иногородние. А на свою хату в Москве каждой девчонке родители три тыщи соберут. Только где же такие квартиры продаются? Папа, у тебя голова не болит? — спросила вдруг дочь, присматриваясь к отцу.

— Ничего у меня не болит.

Он так глянул на нее, что Надежда затихла.

— Будешь меня слушаться беспрекословно, у тебя квартира через пару месяцев будет. И у подружек твоих. Это вроде кооператива. Взнос вносишь, потом он накапливается.

— Через банк? Прокручивается, что ли?

— Вроде того. Мы свои деньги вернем. И еще кучу заработаем. Это я тебе обещаю. И второе. Мы с этой квартиры должны съехать. И как можно быстрее.

— Куда?

— Да к тебе в общежитие. Заплатим коменданту, он нас поселит. Там же сейчас половина мест свободных, сама говоришь.

— Ну да… А зачем?

— Так надо! Матери скажи, чтобы деньги перевела этой почтой новой… Маниграммой, что ли… Не помню, как называется.

— Да, вроде того. Папа, а если она откажется?

— А ты ее заставь, поняла? Пригрози чем-нибудь! И убеди, что это абсолютный верняк! Вообще-то, можно и похищение твое организовать… — задумчиво проговорил он.

— Зачем? Этого не надо! Я ее уговорю. Я знаю как!! — встрепенулась она. — Я скажу, что на институт. Что меня в академию художеств берут. Но нужна взятка.

— Хорошо, молодец! А сюда — ни ногой! Здесь бандиты могут появиться, поняла? Тогда и вправду похитят. Шучу. Если и похитят, то не нас! — Он улыбнулся вдруг бескровными губами. И увидев ужас в глазах дочери, добавил: — Не бойся, Надя. У нас все будет хорошо. Все плохое уже случилось.

Глава 22

ПОХМЕЛЬЕ В ЧУЖОМ ПИРУ

Прошел вторник, потянулись дни недели. Аня ездила на работу, потом — в больницу к маме, вечером — на семинары Третьяковой. Мама хвасталась подросшим гемоглобином и заглядывала в глаза дочери.

— Анюта, ты как-то светишься вся! Уж не влюбилась ли? — спрашивала мама.

Анна отшучивалась, уверяла, что радуется только тому, что Валентина Ивановна чувствует себя все лучше и скоро будет готова к операции. Это была, конечно, правда, но не вся.

Каждое утро Анна просыпалась с ощущением, что вечером ее ждет праздник. Она спешила на семинары в «Триаду», словно на лекцию любимого преподавателя или на спектакль с любимым актером. Безудержная энергия Третьяковой, зажигавшей полный зал, словно костер одной спичкой, и этот зал, загоравшийся ее верой в их успех, ее поддержкой, ее убежденностью в том, что все они делают новое, замечательное по своей сути дело, — все это превращало занятия в веселый праздник жизни.

Каждый вечер звонила Зойка, нетерпеливо спрашивая, когда же придет ее черед. Анна, соблюдая правила игры, напускала туману, затем обнадеживала приятельницу, говорила, что уже беседовала с руководством, что шанс есть! Что вот-вот…

И вот ее черед настал. Сегодня, в субботу, Зойка должна была пройти тот же путь, который прошла Лаврова неделю тому назад. Накануне была определена группа поддержки: Скотниковы, пожилая дама Галина Юрьевна, та, что гладила руку Лавровой и, как выяснилось, была мамой Ольги Третьяковой, один очень импозантный мужчина — доктор-отоларинголог, очаровательная Медведева, две учительницы и Голушко.

За Зойкой Анна заехала на «ауди» Скотникова. За рулем был все тот же немногословный водитель. Машина произвела на Филиппову должное впечатление. Скотников, умевший располагать к себе людей любого возраста и пола, тут же обаял Зойку. Через минуту они уже перешли на «ты». На этот раз семинар проходил в шикарной «Рэдисон-Славянской», и это тоже сыграло свою роль, как и парковка возле отеля исключительно иномарок, на которых подъезжали пригласители и приглашенные.

В холле вокруг Зойки кружили стаей члены «группы поддержки». Больше всех Зойке понравилась Гуся. Потому, видимо, что была она такая же толстая и нескладная, как сама Филиппова, а вот, поди ж ты, удачливый бизнесмен. Муж ее обожает! Все это вселяло надежды. И врач-отоларинголог успешно справился со своей ролью, бросая на Зойку плотоядные взгляды.

Анна с тайным ужасом ждала семинара. Потому что помнила, какое жуткое впечатление произвело на нее это действо. Но и это оказалось не так страшно, как думалось. Правда, оглушительная музыка и мантры, выкрикиваемые залом, привели Филиппову в шок, и она призналась позже, что хотела удрать тотчас же.

— Знаешь, Анька, если бы я не видела, что ты тоже морщишься и страдаешь от этой безумной какофонии звуков, не кричишь в полный голос «хей, хей», а, опустив голову, просто молчишь и ждешь конца процедуры, если бы я всего этого не увидела, я бы сбежала, клянусь! Потому что решила бы, что тебя зомбировали. Но ты реагировала так же, как и я, и это меня остановило.

Так сказала ей Зойка поздним вечером субботы, когда они сидели в кабачке и все было позади.

Никуда бы ты не делась, подумала тогда Анна. Так же, как и я, не смогла уйти, осталась бы, несмотря на грохот и мантры. А может, и благодаря им… Тем более что семинар вела Третьякова, а это не Журавлев какой-то там. Ольга, молодая, стройная, зеленоглазая, этакая чертовка и сорвиголова, так ловко, быстро и умело рисовала радужные картины будущего, что вновь приглашенные сами шли в пасть к этой львице, не задумываясь о последствиях. И что-то еще действовало на всех!

В перерыве обалдевшую Зойку «окучивала» вся группа поддержки. Ей принесли чай (как, впрочем, и другим приглашенным — этого Анна в прошлый раз просто не заметила), ее гладила по руке умнейшая Галина Юрьевна, над нею гудел умиротворяющим баритоном Голушко. Наконец, подошла сама Третьякова, весело о чем-то спросила Зойку, что-то сказала… Видимо, пошутила, потому что все вокруг рассмеялись. И вот Зойка поднялась и пошла подписывать договор.

Анна совершенно не помнила, что она сама-то делала? Тоже, видимо, уговаривала, но как? Какими словами? Полный провал в памяти. Зато Лаврова очень хорошо помнила свои мысли в эти минуты. А думала она о том, что вот сейчас, возможно, заработает свои первые шестьсот долларов. Или не заработает. И ей хотелось их заработать!

Финал вечера прошел гораздо проще, чем это было с ней. У Зойки были деньги — она копила их на путешествия, потом оставила на жизнь без работы и в этот субботний июньский вечер почти все свои сбережения отдала «Триаде».

Потом они посидели в кабачке вместе со Скотниковыми. Анна перепоручала им свою подругу и партнера на то время, пока ее не будет в городе. Обсуждался предстоящий бал. Гуся рассказывала Зойке, где можно взять напрокат вечернее платье ее размера. И как там будет весело, шумно! И что обязательно будут разыгрываться совершенно замечательные призы.

Зойка была возбуждена до состояния, пограничного с истерикой. Она очень громко разговаривала, неуемно и некстати хохотала, неумело дымила сигаретами, выпила пару бокалов шампанского и изрядно захмелела. Анна отвезла ее домой на такси.

Итак, она выполнила все указания Третьяковой. Она заработала свои первые деньги, которые получит, когда вернется из командировки.

Она не сделала лишь одного — не осталась ночевать с Зойкой. Во-первых, это все же казалось ей паскудством— вот так стеречь подругу, словно плененную птаху. А кроме того, на следующий день, то есть ранним воскресным утром, она уезжала в Прагу! В свой любимый город, где уже бывала. И куда всегда стремилась вновь. И нужно было еще собраться в дорогу.

Расцеловав Филиппову у подъезда и пообещав, что все будет прекрасно, Анна уехала домой.

Зойка проснулась ранним утром с дикой головной болью и чувством какого-то запредельного беспокойства, почти ужаса. Она вспомнила о том, что произошло вчера, и похолодела.

Как это она сделала? Куда отдала свои кровные деньги?

Ну да, Анька и ее друзья, все ее убеждали… И она сама просилась туда, в конце концов… Но что же это за работа такая? Обманывать, завлекать — как цыганка на рынке? Но Анька-то меня не обманывала… Да просто я ни о чем не спрашивала! Как оголтелая перла танком — возьми да возьми! Вот — взяли! Получи, фашист, гранату!

Зойка кинулась к телефону. У Лавровой телефон не отвечал. Ну да, Анька его на ночь отключает. Она спит плохо, если разбудят, потом не уснет. Хороша подруга! Втянула черт знает во что, и нет ее!

Нет, не втянула. Она вся светилась всю эту неделю, Зойка же сама видела и слышала. И она, Анька, искренне хотела ей помочь выбраться из депрессии! Ну и что, что хотела? Сегодня ей, Зойке, еще хуже, чем было! Чувство беспокойства все нарастало. Филипповой непременно нужно было с кем-то поговорить! Она вспомнила о Скотниковых. Анька перепоручила ее им, этой парочке. Зойка полезла в сумочку, нашла телефон, записанный на бумажной салфетке, кинулась к телефону.

— Але? — после долгих длинных гудков отозвался заспанный женский голос.

— Гуся? Это я, Зоя.

— Какая Зоя? — явно не врубалась Скотникова.

— Ну, Зоя Филиппова, подруга Ани Лавровой.

— А-а-а, ну да! Что случилось? Который час? — Гуся пыталась проснуться.

— Семь утра, — взглянув на будильник, добросовестно отрапортовала Зойка.

— И что? Что случилось, Зоя?

— Гуся, а этот ваш бизнес, он вообще работает? Это у кого-нибудь получается?

На другом конце провода повисло молчание. Затем женский голос отозвался:

— Конечно, работает, Зоинька. А в чем дело? Вообще-то семь утра…

— Гуся, я не понимаю, как можно привести человека и ничего ему не объяснить?! Получается, что я его обману!

— Нет, не обманешь. Ты, Зоя, главное, не волнуйся зря, — медленно проговорила явно засыпающая на ходу трубка. — Ты знаешь что, Зоя, ты выпей сейчас валерьянки или водки.

— Валерьянки? Или водки? — не поняла Зоя.

— Что у тебя в доме есть, то и выпей. Можно то и другое вместе. А мы попозже тебе позвоним. Ты только не волнуйся. Это у тебя от перенапряжения. У нас все будет супер!

Трубка дала отбой.

— Кто это? — спросил Гусю сонный Анатолий.

— Припадочная эта, Зоя. Клиентка Лавровой. Подруга твоя отъехала, а нам это чучело пасти! И на х… не пошлешь, е… твою мать. Она же у нас партнер теперь, бля…

— А ты телефон отключи, — сквозь сон посоветовал муж.

Что и было сделано.

Зойка послушала длинные гудки, снова набрала номер. Трубку никто не снимал. Она насчитала двенадцать гудков. Мертвый не выдержит. Значит, отключились. Здорово! Как они все от нее отключились-то! Зойка вспомнила, что у нее есть телефон Третьяковой! Ну да, когда она привезла взнос и сделала это первой среди всех приглашенных, Третьякова, в знак особой милости, дала ей номер своего мобильника. Зойка набрала мобильный Ольги. И там отлуп: «Номер отключен или находится…»

Больше звонить было некуда. Разве что в милицию. Но вообще-то, семь утра в воскресенье — не самое лучшее время для звонков даже в милицию. Это осознала наконец и Зойка.

И вняла совету Гуси, то есть налила себе большую рюмку водки, накапала туда валерьянки, выпила, зажевала бутербродом с колбасой, взяла газеты, которые скопились за три дня в ящике и валялись теперь в прихожей, улеглась в постель, но, не прочитав и пары строк, уснула.

Глава 23

ТРИ ТОВАРИЩА

Она проснулась от бившего в окна солнца. Будильник показывал около полудня. Включив транзистор, Зойка обнаружила, что за окном уже понедельник. Ничего себе! Получается, она проспала более суток. Ну и ладно! В конце концов, имеет она право на отдых? Тем более что сегодня вечером начинается новая, неизведанная жизнь.

Настроение вроде бы улучшилось. Зойка решила устроить настоящий выходной — поваляться в постели с чашкой кофе, почитать, посмотреть телевизор… Телевизор, правда, что-то барахлил. То звук пропадал, то изображение. Вообще-то ему давно пора на пенсию — этому отечественному «Рекорду».

Телик оставила тетя Марина — единственная родственница. Зойке было четырнадцать, когда родители погибли в автокатастрофе. Тетя Марина, мамина сестра, переехала из коммуналки в ее квартиру и опекала до того момента, когда племянница закончила пединститут. Марина работала библиотекарем и воспитывала Зою на прекрасной русской литературе. Которая, как выяснилось в начале девяностых, очень далека от жизни. Выйдя на пенсию, тетка продала свою комнату в коммуналке, купила домик в Пушкинских Горах и перебралась жить на природу. А Зойка ездила к ней каждое лето.

Боже, какая там красота! Нужно было и ей, Зойке, переехать туда, в заповедник, устроиться экскурсоводом, жить среди блестящих, талантливых и изысканных призраков прошлого…

Ну да, казалось бы! Жила бы ты на самом деле среди призраков настоящего — таких же неустроенных, нервных тетех — экскурсоводов. И грызлись бы как пауки в банке. И выжили бы тебя оттуда, Зоя Георгиевна, в два счета! Потому что человек ты к реальной жизни абсолютно не приспособленный…

Ладно, не будем о грустном! Что ни делается — все к лучшему! Может, в этом новом мире, куда увлекла ее вчера Лаврова, она найдет свое место, обретет друзей, а может быть и… Этот доктор, «ухо-горло-нос», очень даже ничего! Маленький такой, хрупкий. Зойке едва до плеча достает. Но такой хорошенький! Ресницы, как у барышни! А глаза печальные… И так он на Зойку смотрел этими глазами, так смотрел… Не то, что ее кавалер, степенный и холодный как рыба Николай Николаевич. Обремененный детьми, внуками, больной тещей, старой матерью…

Зачем он вообще-то к ней ходил, непонятно. Хотя, почему же — понятно! Зойка была единственной женщиной, которая ничего от него не требовала. Выслушивала его, вникала в его семейные проблемы, даже советы какие-то давала! Мол, нужно быть терпеливым с женой, вздорной женщиной климактерического возраста. Кому рассказать — обхохочутся! Зойка кормила его всякими вкусностями, потом ласкала в постели, изо всех сил стараясь, чтобы у ее старикана что-нибудь получилось… Личный психотерапевт, повар, любовница, надежный товарищ — все в одном флаконе.

Нет, хватит! Хватит давать использовать себя! Ведь он, Николай Николаевич, никогда, ни разу за два года не сделал ей самого пустякового подарка. Ни флакончика духов, ни еще какой-нибудь безделушки, какой-нибудь цацки, которые так нравятся женщинам. А ведь не бедный! Снабженец на успешном, крупном предприятии. Сам хвастался ей, как «упакованы» его жена, и дети, и внуки… И Зойка, слушая его, улыбалась, загоняя глубоко внутрь обиду, считая недостойным себя поддаваться такому низменному чувству, как… Как что, собственно? Ведь не завидовала же она благополучию его семьи? Просто ей хотелось и самой получать хоть частицу его заботы, хоть крошечные доказательства его любви. Хотелось чувствовать себя женщиной, а не особью, которую используют раз в месяц, чтобы скинуть груз забот, и про которую тут же забывают до следующей встречи. Она постоянно вспоминала известную шутку о том, что в начале знакомства мужчина не делает женщине дорогих подарков, потому что не уверен в том, что она его любит (и зачем же зря тратиться?), а потом он не делает ей подарков потому, что она его и так любит (и зачем же зря…).

Нет, к черту снабженца и прошлую жизнь! Больше никто не будет говорить мерзким голосом: «Ну зачем тебе это платье, Зоинька? Я тебя и так люблю! И потом, оно будет тебя полнить». Гад! У самого пузо на колени лезет и плешь в полголовы…

Все, хватит о нем! В этой «Триаде» по крайней мере все честно, никто никого не обманывает. Да, сегодня заработали деньги на тебе, а завтра ты заработаешь на ком-то другом. Может, пригласить туда Николая Николаевича, усмехнулась про себя Зойка. А что? Он до денег падкий… нет, не хочу больше его видеть нигде и никогда!

Опять вспомнился врач-отоларинголог… Зойка сладко потянулась и выбралась из постели.

«Если хочешь, чтобы тебе подали кофе в постель, встань, свари кофе и вернись с ним в постель», — проговорила она свою обычную утреннюю прибаутку.

У ног терся любимый котяра Мотя, единственная родная душа. Зойка накормила любимца, сварила кофе, плеснула в чашку сливок, нашла в холодильнике пирожное (кутить так кутить), вернулась со всем этим в постель. Следом тут же мягко впрыгнул Мотя, улегся у ее ног и громогласно замурлыкал. Она с удовольствием отхлебнула кофе, принялась за пирожное, проглядывая одну из известных московских газет. На второй и третьей страницах на целый разворот шла статья с названием, знакомым с детства каждому человеку ее поколения: «Три товарища». Это про что же? Зойка начала читать:

«Как известно, в начале девяностых годов в стране развернулась целая вакханалия по созданию финансовых пирамид. Мы расскажем читателю о деятельности вполне конкретной группы людей и их, так сказать, детище. Пирамида, о которой пойдет речь, была создана в Москве в девяносто пятом году под видом страхового бизнеса. Тогда в Москве было зарегистрировано представительство некой австрийской фирмы, назовем ее «ААА», которая имела лицензию на оказание консультативных услуг. На деле же ею была создана широкомасштабная сеть по распространению страховых полисов накопительного характера. То есть люди как бы копили себе на спокойную старость, ибо страхователь мог получить свои деньги только через пятнадцать лет от момента страховки, ежегодно внося взнос в размере полторы тысячи долларов. Если деньги в срок не вносились, пропадала вся сумма. Обрабатывались целые регионы. Людей втягивали в бизнес, предлагая страховать других. С каждого застрахованного шел процент страхователю.

Рядовые граждане зачастую прогорали. Получить причитающуюся по страховке сумму не удавалось даже при наличии страхового случая — смерти, болезни и так далее.

Внутри структуры действовала строгая иерархическая лестница — восемь уровней, на каждом из которых заработок существенно возрастал. И те, кто поднялся хоть на одну ступень, делал все, чтобы подняться еще выше, втягивая в пирамиду друзей и родственников.

Этот вид пирамиды носит название многоуровневый маркетинг…»

— Это что, как у нас, что ли? — пробормотала Зойка. — Вчера как раз говорили, что у них там в «Триаде» никакая не пирамида, а именно сетевой маркетинг. А тут пишут, что это одно и то же…

Она поставила чашку на столик, стала читать дальше.

«…Основную ставку руководители пирамиды делали на руководителей крупных предприятий, на госчиновников высокого уровня. Организаторы пирамиды рекомендовали руководителям предприятий самолично страховать своих подчиненных, покупая полисы за государственный счет. Иногда люди даже не знали, что на их имя заключен договор страхования. Необходимые для этого паспортные данные запросто можно было получить в отделе кадров. Далее следовала следующая комбинация: деньги перечислялись на счет «ААА». Но через несколько дней клиент, например, директор завода, посылал факс с требованием аннулировать все договоры и перечислить финансы на счет некой зарубежной фирмы, зарегистрированной в каком-нибудь офшоре. Фирма «ААА» снимала свои проценты и переводила деньги в офшорку. А директор предприятия и руководители пирамиды получали основную сумму, которую делили между собой. За несколько лет существования этой структуры за кордон утекли многие миллионы долларов. Первыми тревогу забили австрийцы. Они запретили деятельность «ААА» на своей территории. Тут же аналогичная фирма, под другим названием, но с теми же учредителями, появилась в Венгрии. Там тоже вскоре заинтересовались этими «рогами и копытами». Дальше, в течение нескольких лет, одни фирмы рассыпались как карточный домик, другие возникали на их месте, но всегда за рубежом. Хотя вся финансовая деятельность проходила в России. Миллионы долларов продолжали утекать из страны. В конце концов руководители пирамиды осмелели настолько, что перевозили валюту контрабандой: самолетами через VIP-залы или прямо в машинах — через таможенные посты, подкупая нужных людей. Целью поездок были якобы бизнес-семинары, проводившиеся за рубежом. Прибыв на Кипр или в другую «добрую» страну, руководители пирамиды декларировали ввезенную валюту и уже легально переправляли ее дальше, в Австрию. За одну такую поездку из страны вывозилось около полумиллиона долларов.

Но все когда-нибудь кончается. Наконец уголовные дела против создателей пирамиды начали возбуждаться и в России. В основном по заявлениям граждан, по статье «Мошенничество». Однако руководителям концессии разными путями удалось избежать наказания…»

— Ну это не про нас. У нас совсем другое, — облегченно пробормотала Зойка.

Она отложила газету, поднялась, включила телевизор. Но как назло, изображение на всех четырех каналах было словно задернуто плотной сетью помех. Вот гадство! Нет, нужно будет все же разориться на хороший импортный телик. Чтобы с пультом, чтобы не вставать каждый раз, если хочется переключить канал. Чтобы работал нормально! Это ж позор, а не телевизор! И почему до сих пор не купила? Да потому что пропадала в школе до позднего вечера. А вернувшись домой еще читала. Готовилась к следующему дню со своими девочками…

Ладно, опять-таки, не будем о грустном! Девочки без нее проживут. И ей придется научиться жить другой жизнью…

Она опять устроилась в постели, взяла брошенную газету, намереваясь перевернуть страницу на что-нибудь более интересное, когда глаза выхватили в тексте знакомое название. Зойка аж привстала, впившись в газету, не замечая, что читает вслух: «…Пирамида рухнула… чтобы возродиться в новом качестве. Сегодня в нашем городе действует, так сказать, внучатая племянница той самой страховой пирамиды, В данном случае речь также идет о сетевом или многоуровневом маркетинге. Но это уже не страховой бизнес — там хоть полис вручался. А нынешняя система — это вообще торговля воздухом. Организация именуется Фондом по оказанию социальной помощи населению Москвы «Триада». Но в уставных документах и реестре общественных организаций она значится под другим названием — «Терция». Принцип действия: человек, внесший сумму в три тысячи долларов, может вернуть ее, только включив в пирамиду еще троих, которые также вносят свои три тысячи. «Кто же добровольно понесет свои деньги лохотронщикам?» — спросите вы. Несут! Ибо новых членов пирамиды убеждают привести с собой друзей и близких люди, которым абсолютно доверяют приглашенные. Привести «вслепую», ничего не рассказывая о предлагаемом бизнесе. А далее людей, приходящих на бизнес-семинары, подвергают психической атаке, настоящему психотеррору, зомбированию по типу обработки в тоталитарных сектах. Люди принимают решение о вступлении в Фонд в состоянии аффекта. Это подпадает под действие статьи 239 УК РФ. Какой процент этих людей, придя в себя, поняв, во что их втянули, погибают от инфарктов или даже кончают жизнь самоубийством — этого не знает никто. Обращаться в милицию? Обращались. Но люди сдают доллары в «Триаду», это название указано в заявлениях, а получает деньги «Терция». Поскольку лица, подписавшие контракт, не получают на руки никаких документов, они об этой «двойной фамилии» фирмы не подозревают. Да честно говоря, обращения в милицию единичны. Во-первых, люди не верят правоохранительным органам, а во-вторых, те, кто «отбил» свои деньги и начал получать дивиденды, никогда не пойдут в милицию и сделают все, чтобы туда не пошел никто из втянутых ими людей. Кроме того, создатели фирмы так усовершенствовали свою деятельность и уставные документы, что разобраться во всем могут только высококлассные специалисты. Можно сказать одно: деньги удается вернуть единицам!

Организаторы уверяют вкладчиков, что деятельность фирмы не имеет временных пределов. На деле это совсем не так. Во всяком случае, в границах одного города, даже такого крупного мегаполиса, как Москва. Ведь принцип действия этого «бизнеса» основан на том, что каждый человек может прийти туда только один раз. Фактически член Фонда начинает получать прибыль с четвертого приглашенного. И только тогда попадает на вторую ступень. На этом «почетном» месте он удерживается до тех пор, пока четверо его гостей сами не приведут четверых новых участников концессии. Когда это произойдет, наш условный герой становится членом третей ступени — на его совести двадцать новых вкладчиков. Если эту цепочку продолжить, члены четвертой ступени должны привести, как минимум, 84 человека, восьмые — 21 836 и так далее. После пятнадцатой ступени число членов «Триады» приблизится к общему числу трудоспособного населения города. Причем из четырех миллионов завербованных почти три миллиона будут членами первой ступени. Но им-то приводить будет уже некого! Эти люди окажутся обманутыми вкладчиками. И произойдет это не через несколько лет, а через два-три месяца, так как «Триада» действует в Москве уже более года — критический срок для существования подобных пирамид.

По сведениям, полученным нами от информированного источника в ГУВД, руководители Фонда и сейчас используют ту же схему перекачки денег: бизнес-семинары за рубежом или контрабандный вывоз валюты через ивангородскую таможню в Таллин, где деньги декларируются и переводятся в Стокгольм, на личные счета руководителей Фонда. Во главе «Триады», она же «Терция», стоит человек, игравший далеко не последнюю роль в деятельности страховой пирамиды, о которой шла речь в начале статьи. Легкость, с которой этому господину удалось избежать уголовной ответственности в конце девяностых годов, наш информированный собеседник объяснил тем, что близкий родственник нашего «бендера» является лидером одной из скандально известных политических партий страны. А сегодня и сам герой очерка, руководитель Фонда «Терция» — член Государственной Думы от той же партии.

Чтобы лишить его депутатской неприкосновенности, нужна активная гражданская позиция самих членов Фонда. Но пока они молчат.

Сограждане! Будем молчать до тех пор, когда пирамида обрушится на головы своих вкладчиков, то есть на наши с вами головы? Или начнем действовать сегодня?»

Глава 24

И ТУТ КАК ПРОЯСНИЛО…

Зойка в полном ошеломлении отложила газету. Вспомнилось эстрадное: «…И тут как прояснило… Обманули!»

Она вскочила, заметалась по квартире.

Обманули! И ее, и Аньку! Вот почему Лаврова такая блаженная всю неделю ходила — они там всех зомбируют, так оно и есть! Чем? Как? Да Бог его знает! Учит их кто-то этому! Если уж там связь прослеживается с этим… Он же бандит натуральный. И не боится ничего. Ну да, у него же, говорят, погоны чуть ли не генерала гэбэшного.

Но раз в газете напечатали такую громадную статью… Кто, кстати, написал-то? Зойка кинулась к газете. Автор — известный журналист Митькин, специалист по разоблачениям и шельмованиям сильных мира сего. А от какого числа? Газета оказалась позавчерашней. Расширенный субботний номер.

Нужно немедленно что-то делать! Немедленно! Но что? Куда обращаться-то? В милицию? Куда именно? В районную или в какое-то определенное отделение? Может, в ГУВД или в МУР. Хоть бы дали какой-нибудь телефон контактный!

Она опять бросилась к газете. В статье никаких телефонов для связи не было. Но должны же они знать, куда следует обращаться, если дали такую статью! С призывом сбросить оковы…

Зоя просмотрела последнюю страницу, нашла телефон редакции, набрала номер.

Ответил молодой девичий голосок:

— Редакция… Вас слушают.

— Девушка, я по поводу статьи Митькина «Три товарища».

— А-а, — как-то сразу опечалилась девушка.

— Скажите, я могу как-нибудь связаться с автором?

— Нет, не можете, к сожалению. Его больше нет.

— А когда он будет? — не поняла Зойка.

— Его… Он попал под машину, — всхлипнула девушка.

— Он… жив? — вскричала Зоя.

— Нет, — всхлипнула девушка.

— А когда это было? Пожалуйста, скажите! Мне это очень важно!

— Вчера. Он в булочную вышел… Извините, я не могу больше… Гражданская панихида завтра…

В трубке запиликало.

Ничего себе сходил за хлебушком!.. Потрясенная Зоя плюхнулась на диван. Статья вышла в субботу, а в воскресенье он, значит, под машину… Быстро работают…

Она судорожно набрала номер Лавровой. Длинные безответные гудки. Глянула на часы — половина четвертого. Господи, да Анька давно уехала! Вернее, улетела. Как жаль, что нет номера ее мобильного! Кому же позвонить? В какой колокол звонить?

Объяснить что-либо людям извне, не связанным с «Триадой», было невозможно. Ну как сказать им, что ты добровольно отдал мошенникам свои кровные деньги, и очень немалые деньги, и рассчитываешь вернуть их, облапошив близких тебе людей? Как убедить, что то, во что тебя заставили поверить, пусть даже под воздействием какого-то там зомбирования, есть натуральное мошенничество? Как ее, Зою Филиппову, теперь называть? Наперсточница?

Зоя почему-то представила себе разоблачительный телевизионный процесс типа передачи «Независимое расследование» и ужаснулась. Ее ученицы увидят ее в компании с руководителями Фонда — с Третьяковой и другими!

Почему Филиппова решила, что показывать в телевизоре будут именно ее, а не три миллиона других членов первой ступени — этот вопрос следует отнести к родной тете Марине, воспитавшей племянницу на классической русской литературе, следствием чего и являлась крайняя экзальтация Зои.

Но что-то нужно было делать! Необходимо! Хотя бы поговорить с кем-нибудь. Господи, нужно звонить Скотниковым! Это же друзья Аньки, такие же чистые добрые люди, как и Лаврова. Обманутые, одураченные, поруганные…

Зойка бросилась к телефону. Трубку снял Анатолий. Заикаясь, захлебываясь словами, то и дело надевая и снимая очки, хватаясь за газету, чтобы прочесть наиболее впечатляющие куски, Филиппова облегчила душу.

Когда она наконец выговорилась, на другом конце провода повисла тишина.

— И представляешь, Толя, — вспомнила Зойка самое главное, — журналист, который написал статью, Митькин, ты о нем, конечно, слышал, так он под машину попал! Позавчера вышла газета, а вчера его машина задавила! Насмерть!

Опять тишина.

— Толя, ты меня слышишь?

— Да, конечно, — осторожно ответил Скотников.

— Нужно что-то делать!

— Безусловно. А ты уже начала?

— Так а что я могу одна? Нужно пойти в милицию, и чем больше народу пойдет, тем лучше! Нужно позвонить Голушко и «ухо-горло-носу», нужно всем все объяснить! И написать заявления. Они же нас зомбировали! Это все нечестно! Я бы и одна пошла, но куда идти-то? Нужно же выяснить, кто этим занимается. МУР, или ГУВД, или ФСБ?.. — тараторила Филиппова, все возясь со своими очками.

— Ага. Ты еще забыла ООН и ЮНЕСКО, — не выдержал Скотников, но тут же сбавил тон: — Ладно, Зоинька, очень хорошо, что ты позвонила. Ты просто раскрыла мне глаза. Я потрясен. Ты пока никуда не ходи и не звони. Дай мне подумать. Я тебе перезвоню, хорошо? Помни, в отсутствие Лавруши за тебя отвечаю я. Она поручила тебя мне. Так что сиди и жди звонка.

— Ага, — согласилась Филиппова. Положив трубку, она действительно села на стул. Тут же на колени ей впрыгнул Мотя и заурчал, глядя в возбужденное лицо хозяйки. Так они и сидели оба и ждали.

Скотников тем временем связался с Третьяковой. Доложил ситуацию.

— Вы хорошо знаете эту женщину? — спросила Ольга.

— Я ее совсем не знаю. Это кандидатура госпожи Лавровой.

— А я таких дамочек знаю прекрасно. По тому, как легко она отдала вчера последние свои деньги, можно сделать вывод, что с такой же легкостью она сделает любой другой сумасбродный и необдуманный шаг. Стоит лишь ей поверить, что этот шаг нужно сделать. Госпо-ди, что за клиентов приводите вы к нам, Скотников! То Нережко, психопат пьяный, то эта Филиппова, гормональная истеричка!

— Я вам и Лаврову привел, — обиженно произнес Скотников.

— Лаврова — человек перспективный, — согласилась Третьякова. — Но где она, ваша Лаврова?

— Вы же знаете, она уехала в Прагу.

— В таком случае, за эту Филиппову именно вы головой отвечаете, понятно?

Это было сказано таким тоном, что у Скотникова подкосились ноги.

— А что же мне с ней делать?

— Во-первых, немедленно позвоните ей, во всем с ней соглашайтесь и убедите ее, что в одиночку действовать опасно. Поезжайте к ней, пасите ее до самого бала. Наплетите что хотите, но чтобы на балу она была! Я сообщу вам, что делать дальше. Понятно?

— Понятно… А скажите, госпожа Третьякова, этот журналист… его что…

— Чушь собачья! — отрезала Ольга. — Он алкоголик, этот Митькин. Вы что, не знали? Запойный алкоголик. Конченый человек. За бутылку водки напишет гадость про родную мать. Вот, видно, и пошел пьяный в булочную. И полез под колеса.

— Ну да, ну да, — обрадовался Скотников.

— Туда ему и дорога, — злорадно добавила Третьякова — Нечего пакостничать!

Скотников захлопнул рот. Аж зубы клацнули.

— Все, конец связи. И учтите, если Филиппова что-нибудь выкинет, я с вас спрошу. Поняли?

…Через час в квартиру Зои Филипповой нагрянули Скотниковы вместе с врачом-отоларингологом Ярославом Головлевым. Они привезли кучу продуктов, бутылку водки и какое-то французское вино. Пока Гуся и доктор разгружали на кухне сумки, Анатолий уединился с хозяйкой в комнате.

— Зоя, ты совершенно во всем права! — начал Анатолий. — Как хорошо, что тебе эта статья попалась! Ты всем нам просто глаза открыла! Но! Мы должны действовать осторожно и обдуманно…

— Я считаю, завтра утром нужно идти в милицию!

— Куда именно?

— Да хоть в районное отделение!

— Это неправильно, — покачал головой Скотников. — Милиция сама продажна и тупа. Вот ты пришла, подала заявление. А они, небось, сами статейку Мить-кина уже прочли, в районном отделении своем. И нужно им связываться с депутатом Госдумы?

— Но там, в статье, написано, что мы должны все вместе, сообща…

— Вот именно! — перебил ее Скотников. — Все вместе! А не в одиночку! В среду на ежегодном балу будут присутствовать все члены Фонда. В том числе вновь принятые. Вот там у тебя будет прекрасная возможность во всеуслышание сказать все, что ты хочешь!

— Да? Это здорово! — загорелась Зойка, поправляя очки. — А как?

— Каждая структура будет выступать с капустником. На сцене, с микрофоном. Вот мы сейчас будем писать сценарий капустника. Я и Головлева для этого взял. У него стихотворный талант.

— У ухо-горло-носа?

— Ну да. Мы сейчас посидим, выпьем, сочиним все как положено. А на сцене, после капустника, ты скажешь все, что думаешь. Прямо со сцены в микрофон!

— Ух ты! Здорово!

…Когда они вернулись на кухню, стол был накрыт. Блюдо с отборными помидорами, мелкими, пупырчатыми огурчиками, желтым, глянцевым болгарским перцем, порезанным кольцами, кучей зелени занимало середину стола. Рядом блестела жирная, посыпанная лучком селедка, овощи по-вьетнамски, нарезка карбоната, маслины. Над закуской возвышалась запотевшая бутылка водки.

Возле плиты, стоя в Зойкином фартуке, Ярослав Головлев жарил мясо. Рядом кипела кастрюлька с картошкой. Гуся расставляла тарелки.

— Ничего, что я в шкафчик за посудой залезла? — Она кинула быстрый, внимательный взгляд на Зойку.

— Ничего, конечно! Боже, когда это вы все успели? — ахнула Зойка.

— Это все Ярослав. У него просто золотые руки! И все так быстро, так споро. Толик, нарежь хлеб.

Скотников взялся за буханку и, нарезая хлеб, оповестил присутствующих о состоявшемся только что разговоре с Зоей. Присутствующие слушали, кивали головами.

— Надо же! Кто бы мог подумать, что это лохо-трон! — сокрушалась Гуся.

— И я даже не предполагал, — вступил в разговор Ярослав.

— Ладно, друзья, давайте за стол! Посидим, обсудим что да как. Мы с Зоей уже выработали план действий.

Зойка ловила на себе восхищенные взгляды Головлева и чувствовала себя Жанной Д'Арк.

Вечер пролетел незаметно. После бокала вина мужчины уговорили дам выпить немного водочки. Под селедку и горячую картошечку с укропом. Дамы не особенно возражали. Скотников опять вспомнил о капустнике, который непременно нужно было сочинить для отвода глаз. Принялись сочинять и даже как-то незаметно развеселились. Потом Зойка вдруг захотела спать. Очень сильно. Скотниковы увели ее в комнату.

… Она проснулась среди ночи. Рядом с ней, обнимая ее крупное тело, спал Ярослав. Диван расстелен, оба они голые… Что было-то? Да что уж тут спрашивать… Но стоило Зойке пошевелиться, как Ярослав тотчас проснулся, крепко прижал ее к себе.

— Что это мы? Как это мы? Я не хотела… — бормотала Зойка под его ласками.

Он был горяч, страстен и ласков одновременно. К утру он приручил ее совершенно.

Когда в десять за ними заехали Скотниковы, чтобы проехаться по магазинам и выбрать наряды к балу, Зоя не возражала. Ярослав убедил ее, что она произведет на членов «Триады» неизгладимое впечатление своей пламенной разоблачительной речью, если будет одета в длинное вечернее платье.

— Люди любят красоту, Зоинька! — сказал Ярослав.

— Ты поедешь с нами? — застенчиво спросила Зоя, глядя на него сквозь линзы очков.

— Увы, меня ждут больные, — развел руками Головлев и шепнул ей на ухо: — Увидимся вечером! Я к тебе приеду, можно?

Зоя покраснела и кивнула. Голованов отчалил, перепоручив Филиппову Скотниковым.

Глава 25

ПОМИНКИ

Отсутствие Виктора Нережко на рабочем месте вначале не очень обеспокоило начальство. Лето — пора отпусков, работы собой не было, да и напарник Виктора, Геннадий, сообщил, что Нережко жаловался на

боли в животе. Отравился чем-нибудь, решило начальство, прикинув, что на выздоровление от летней диареи уйдет дня три, не меньше. Однако прошли и три, и четыре дня, пролетели выходные, началась новая рабочая неделя, а Нережко на работе так и не появился.

Утром в понедельник, ровно через неделю, после того как Виктор покинул рабочее место, гориллоподобный Лелик получил заказное письмо, чему несказанно удивился. Даже брать не хотел, так как из опыта своей многотрудной жизни знал, что в заказных письмах лежат повестки в суд, или, скажем, к следователю. Что же еще?

Но настырная тетка вручила ему конверт, указав на обратный адрес. Отправителем значился сосед по гаражу, Витька Нережко.

Чего это он? Уж не баксы ли почтой отправил, дурилка? Конверт, однако, был тонким.

Лелик плюхнулся в низкое кресло, извлек сложенный пополам тетрадный лист в клеточку.

«Лелик! Я не смогу отдать тебе долг…»

— Чего? Охренел, что ли, козел… — пробормотал Лелик. Однако тут же смолк; пробежав глазами остальной текст. — «…Человек, которого ты видел со мной в гараже, втянул меня в лохотрон. Я был не в себе, когда брал твои деньги. Понимаю, что тебе на это наплевать. Единственное, что я могу сделать в этой ситуации, — покончить с собой. Что я и сделаю. Я уже вешался. Да сосед меня из петли вынул. Но я это все равно сделаю. Ничего меня не остановит. Галя меня бросила. И зачем мне такая жизнь? Понимаю, что тебе и на это наплевать, но умоляю тебя не трогать мою семью. Я влез в долг ради них, у тебя ведь тоже есть семья, и ты не зверь. Я завещаю тебе машину и гараж. Завещание у меня дома, в письменном столе, в левом ящике. Там же ключи от машины и гаража. Конечно, моя «копейка» тебе не нужна, но это единственное, чем я могу расплатиться. Только не заставляй Галю продавать квартиру. Она не может жить у матери. Там ее брат-туберкулезник. А у Гали сын, он может заразиться. Пусть твои деньги вернет тебе Скотников Анатолий, который втянул меня в это дерьмо. Он живет по адресу…

Лелик! Если с твоим «мерсом» что-нибудь случится, обращайся к Валере из 139-го бокса. Он делает хорошо и берет недорого. А к Семенычу не ходи, ничего он в электрике не петрит.

Прощай. Виктор Нережко».

— Ни хрена себе, — пробормотал Лелик, хватая телефонную трубку.

В квартире Нережко к телефону не подходили. Лелик быстро натянул наплечную кобуру с тэтэшником, надел тренировочный костюм, одновременно названивая по мобильнику.

— Ты надолго? — выглянула из кухни жена.

Спрашивать, куда идет муж, она давно отучилась.

— Позвоню, — лаконично ответил тот.

Через пятнадцать минут у квартиры Виктора стояли трое крепко сбитых парней, над которыми возвышался Лелик.

На длинные, настойчивые звонки никто не отвечал.

— Давай фомкой, — приказал Лелик.

Под умелыми руками одного из братков замок щелкнул, дверь отворилась. Мужчины замерли на пороге. В квартире было тихо. Компания шагнула внутрь.

— Идите по комнатам, мы с Саней на кухню, — скомандовал Лелик.

На кухне сразу бросился в глаза потолочный крюк для лампы, разогнутый, превратившийся из крюка в нелепо свисавший кусок металла. Внимательно оглядев крюк, Лелик подошел к столу. Там, придавленная сахарницей, лежала записка:

«Галя! Прости, что был тебе плохим мужем. Видно, ничего я больше не могу сделать, кроме как уйти из жизни. Вас с Павликом никто не тронет. Вы ни в чем не виноваты, а он не зверь. Возвращайтесь в квартиру и живите. Машину и гараж я завещаю соседу по гаражу, Леониду. Думаю, ты меня поймешь. Твой Виктор».

Так, момент… Письменный стол находился в маленькой комнате. В верхнем ящике действительно лежало нотариально заверенное завещание. Там же связка ключей.

— Гляди, братва, он мне и вправду свой драндулет завещал! Вместе с гаражом. К нотариусу съездил, не поленился. — Лелика едва не прошибла скупая мужская слеза.

Братва с уважением ознакомилась с последней волей усопшего.

— Ну, ты теперь у нас самый крутой пацан в бригаде! Такой тачки ни у кого нет!

— Это точно! На «копейках» у нас отродясь никто не…

— Ладно, братва, не пылите!

— А может, он это?.. И не помер вовсе?

— Да? Ты крюк на кухне видел?

— Ну, видел. Так ведь его вынули из петли-то.

Лелик подумал, а он вообще любил думать, и ответил:

— Не, ты Витьку не знаешь. Он раз отдать долг не смог, значит, точно руки на себя наложил. Утопиться мог. Или с крыши сигануть… мало ли. Поглядите-ка по шкафам, вещи его на месте?

Оказалось, что небогатый Витькин гардероб из квартиры не исчез. Висели на плечиках пара пиджаков, несколько рубашек, галстуки. Тут же были обнаружены и две Витькины куртки, зимняя и осенняя. Свитера, футболки, белье, обувь — все это было. В отличие от женских вещей, которых не было вовсе.

— Это все баба его! Она его довела, сучка. Он же написал, что она его бросила. Вон, и вещи все забрала…

Зазвонил телефон. Братва переглянулась. Кто-то настойчиво пытался дозвониться. Лелик, после некоторого раздумья, снял трубку, передал ее корешу, невысокому мужчине азиатского типа.

— Алло! — послышался женский голос. — Алло! Виктор Сергеевич, это вы? Что вы молчите? Лучше отвечайте!

— Алло? — неожиданно высоким, детским голосом откликнулся мужчина.

— Кто это? Мальчик, мне нужен Виктор Сергеевич.

— Его нет.

— А где он?

— Не знаю.

— А из взрослых кто-нибудь дома есть?

— Нет. Мама на работе. А дяди Вити нет.

— Он что, болен?

— Почему?

— Потому что его уже неделю на работе нет! Ты передай ему, мальчик, что, если он завтра не явится, я его по статье уволю!

— А вы кто?

— Я начальник отдела кадров. Понял?

— Ага, — пропищал «мальчик».

— Вот так ему и передай! И если у него нет больничного листа, то пусть он пеняет на себя!

Трубка дала отбой. Лелик, слышавший каждое слово, покачал головой.

— Вона как! Уже неделю на работе нет! Это получается… — Лелик начал загибать пальцы. — Это сегодня шестой день! Значит, уже кончил себя, точняк!

Он опять прошел на кухню, огляделся, заглянул в холодильник. На видном месте стояла запечатанная бутылка водки, рядом банка шпрот, консервированные огурцы. Буханка хлеба в полиэтиленовом пакете. На ней лежала бумажка.

«Лелику», — прочитал Леонид.

— Ты смотри, это он мне все оставил, чтобы я, значит, его помянул! Знал, что приду сюда. Эх, Витька!

— Ты гляди, правильный мужик! — зауважали покойного пацаны.

Телефон опять зазвонил. Лелик, подумав, снова снял трубку.

— Алло! Алло! Виктор?! Ты что молчишь? Я тебя спрашиваю! Что у вас с Галей произошло? От нее ни слова добиться не могу! Матери родной не рассказывает. У тебя телефон неделю не отвечает! Что случилось? Почему она ушла?

— Потому что сука она у тебя, — басом ответил Лелик.

— Что? Кто это? Кто в квартире? — взвизгнула женщина.

— Бандиты, — спокойно ответил Лелик и аккуратно положил трубку. — Ладно, пойдем отсюда. Забирайте из холодильника водяру и закусь. Раз Витюха так хотел. Не бабе же его паскудной оставлять.

Когда компания вышла на площадку, аккуратно захлопнув дверь, Лелик, подумав, позвонил в дверь соседней квартиры. Оттуда послышался лай. Негромкий голос пожилого человека спросил:

— Кто там?

— Это Витин друг близкий. Вы не знаете, где Витя?

Дверь приоткрылась на длину цепочки. Пожилой

мужчина оглядел Лелика и стоявших за ним братков. Возле ног дядьки стояла здоровенная овчарка.

— Да вы не бойтесь, — улыбнулся Лелик. — Просто я волнуюсь за Витю. Я от него письмо получил, будто он решил того…

— Что вы говорите?! — воскликнул мужчина, открывая дверь. — Значит, все-таки… Ай- яй-яй! Ведь я его из петли вынул, уговаривал его, убеждал. Решил, что он одумался… Вот горе-то… То-то я думаю, почему у них уже неделю нет никого…

— Неделю?

— Ну да. Почти неделю. Сейчас я вам точно скажу… Это случилось во вторник рано утром. Я пошел Линду выгуливать, вдруг шум, треск из его квартиры. А дверь была не заперта, к счастью. Мы с Линдой туда. А он на полу барахтается с ремнем на шее. Вокруг осколки люстры… Ужас! Хорошо, что люстра упала. Хотя, что же хорошего, если он все-таки…

— А где же его родные? Почему никто не волнуется?

— Так жена уехала. Бросила его. Он из-за этого… О господи, вот горе-то… А дочка в Ростов уехала к матери. Я ее видел…

— Это когда было?

— Да на следующий день, в среду. Она сказала, что папа, мол, оправился и отпустил ее. Лето ведь, что же ей в городе сидеть. Вот ужас-то… А где тело? — осторожно спросил сосед.

— Тело пока не нашли.

— Так нужно в милицию заявить…

— Вот вы и заявите. Или жена пусть заявляет. Ее муж пропал. Ну, бывайте! Спасибо вам.

Лелик потопал вниз по лестнице. Братва за ним.

Во дворе, усевшись на скамейку, устроили импровизированные поминки. Водка была разлита по пластиковым стаканчикам. Лелик вздохнул и произнес:

— Вот, братва! Все сходится! Старикан сам его из петли вытянул. Ну, Витька и ушел куда-то. Чтобы повторить. Если уж человек решил из жизни уйти, его никто не остановит! Что ж, Витька, светлая тебе память!

Выпили, закусили.

— Он, Витька, в тачках рубил, как Бог, — рассказывал Лелик. — В проводах сек, как академик. Да еще по-английски маленько шпрехал, ей-богу, я сам слышал… Это бабы его довели. Жена пилила, дочка скандалила. Вот, добились своего. Что теперь делать будут? Горло друг другу из-за квартиры перегрызут.

— Лелик, так, может, ты на телку его наедешь? Пусть отдает хату. И делить будет нечего.

— Нет. Я Вить кину волю не нарушу. Эх, зря я его отбашлял! Не дал бы баксов — был бы жив. И вообще… Чего решил вешаться? Ну, простил бы я ему…

— Три тыщи баксов простил бы? — . Самурай сузил и без того узкие глаза.

Лелик по привычке подумал, затем ответил:

— Нет, три тыщи не простил бы. Это не по понятиям. Эдак каждый брать будет без отдачи. Не… Урыл бы его. И бабу его в клочья порвал бы. А теперь что? Теперь он расплатился… Кто ж теперь его бабу тронет? Или дочку? Что ж мы, без понятия? Эх, Витя, Витя…

— А что ты так уж уверен, что он того… Все-таки себя кончить не каждый может. А вдруг он придумал все?

Лелик помолчал, затем ответил:

— А мне плевать, даже если и жив. Даже если и придумал, что ж — хорошо придумано. А если он мне живым попадется, то уж я его точно кончу. А пока не попался, будем считать его геройски погибшим.

— Слышь, Лелик, а что ты с его тачкой делать будешь?

— Я ее в музей поставлю.

— В какой? — обалдели кореша.

— Памяти Виктора Нережко. Я в его гараже памятник поставлю. Вернее, посажу… — ухмыльнулся Лелик.

— Чего? — Братва уж не знала, как и реагировать на сказанное. — Не поняли…

— Того. Скоро поймете.

— Может, еще водочки хватанем? — предложил кто-то.

Хватанули.

— Кто же мне теперь «мерс» чинить будет? — все предавался печали Лелик.

— Ладно тебе! Мастеров, что ли, мало? А вот кто тебе долг вернет?

— Это-то как раз ясно, это-то ясно. Сейчас водярой подзаправимся и поедем с козла башли снимать. Мне на три тыщи начхать, это не деньги, а сдача. Но чтобы этот таракан усатый так и жил дальше, как ничего не случилось, — это дудки!

Но его плану не суждено было осуществиться в этот день. Отдыхавшая во главе с Ле ликом бригада была вызвана по мобильному начальством, то есть самим Мишей Воркутинским. Предписывалось немедленно собраться, стволы с собой, выдвигаемся на четыре дня в Тверь. Сбор через час. Отбой.

Таким образом Скотников получил отсрочку на целых четыре дня. Сам он об этом, разумеется, не ведал, разъезжая по городу с Гусей и Зоей и готовясь к вечернему балу.

Глава 26

НЕВОЛЬНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Ранним вечером к отелю «Мариотт», что на Петровке, начала съезжаться нарядно одетая, респектабельная публика. Мужчины в смокингах помогали выбираться из иномарок своим дамам в вечерних туалетах, источавших ароматы дорогих и модных духов. Сверкали драгоценные камни, тускло мерцало золото. Многие приехавшие на бал взяли свои изысканные туалеты и смокинги напрокат, драгоценности были заимствованы у родственников и знакомых, но кто же об этом знал?

Прохожие поглядывали на публику с раздражением, а то и злобой.

— Ишь, буржуи недорезанные, разъездились! — Явно нетрезвая женщина неопределенного возраста шарахнулась от резко притормозившей у тротуара «ауди».

— В чем дело, мадам? — осведомился невысокий мужчина с пышными усами, делавшими его похожим на таракана. Был он, натурально, в смокинге. — Кто вас обидел?

— Ты и обидел, олигарх хренов! Че ты на людей наезжаешь-то? Думаешь, крутой, так давить можно? Чтоб вы передохли все! Чтобы перестреляли бы друг дружку!

— Вот спасибо, добрая женщина! А хочешь, я тебя в милицию сдам? — разозлился Скотников.

— Попробуй, давай! Ишь, рожу отъел, таракан! — не на шутку разошлась тетка.

Из машины тем временем выбрались дамы. На Гусе наряд серо-голубого цвета, Зоя в черном, как и советовал Ярослав. Зойка путалась в подоле непривычно длинного платья, поправляла то и дело сползавшие очки, уронила сумочку — в общем, выглядела достаточно нелепо.

— А баб-то своих раскормил как! Гляньте, люди добрые! Ты с ними с обеими, что ли, спишь?!

К ним спешил охранник. Тот самый, что «воспитывал» у дверей другой гостиницы Виктора Нережко.

— Погоди, сейчас тебе объяснят, как нужно себя вести на улицах города! — прошипел Анатолий.

— Прекрати, Толя! Прошу тебя! — воскликнула Зоя, увлекая своих партнеров к дверям гостиницы. — В сущности, она права! Конечно, все это раздражает простых людей. Я ее понимаю.

— Да она алкашка просто, ты не видишь, что она пьяная? — вступила Гуся.

Зойка вдруг замерла возле ступеней, зашептала, глядя на партнеров и соратников:

— Послушайте, а если прямо сейчас в МУР? Здесь же рядом! Приведем сюда муровцев!

Скотниковы переглянулись. Анатолий кинул призывный взгляд на секьюрити.

— Проходите, господа, что вы? — кинулся в ним детина. — Дамы, прошу вас!

Он открыл двери и, глядя именно на Зойку, повторил:

— Прошу вас, госпожа Филиппова! Мы очень рады вас видеть!

Потрясенная тем, что ее фамилия известна даже охране у дверей, Зоя вошла в фойе.

Оно было освещено яркими люстрами. В глубине на невысоком помосте располагался струнный оркестр, звучали скрипка, виолончель. Исполняли Вивальди. Официанты в белых перчатках обносили гостей шампанским.

— Госпожа Филиппова! Господа Скотниковы! — объявил церемониймейстер в белом напудренном парике и костюме времен Екатерины Великой. И брякнул об пол внушительным жезлом.

Публика встретила вошедших аплодисментами. Зоя слегка растерялась от столь неожиданного антуража. Скотниковы сияли от возбуждения.

— Я же говорил тебе, что это настоящий бал, — шепнул ей на ухо Анатолий.

«Что это они тают, как шоколадки? Мы же договорились обо всем… — Зоя с тревогой рассматривала членов своего тайного общества. — Могут спасовать, — думала она. — Растекутся слюнями от всей этой показухи, и пиши пропало. Где же Ярослав? На него вся надежда!»

Зоя не знала, что ее возлюбленный находится в небольшой комнате, примыкающей к залу, отделенной от него дверьми с зеркальными стеклами, где беседует с самой Третьяковой.

— Вон она, — посмотрев сквозь дверь в зал, промолвила Третьякова. — Боже, ну и чудище! Вам просто памятник поставить нужно, — усмехнулась она в сторону Головлева. Доктор рассыпался мелким смехом и, выслушав указания примадонны, ушел…

… — Добрый вечер, милейшая госпожа Филиппова! — услышала Зоя голос своего теперь уже личного доктора.

Головлев возник перед нею с двумя бокалами шампанского и смотрел совершенно влюбленными глазами в длинных ресницах.

— Добрый вечер, — откликнулась Зоя и покраснела.

— Вот, я принес вам шампанского, — он протянул Зое бокал. — Давайте выпьем!

То, что он обратился к ней на «вы» после двух совместно проведенных ночей, очень понравилось Зое. Это отвечало ее представлениям о взаимоотношении полов. Они чокнулись и пригубили напиток.'

— Это очень хорошее шампанское. Мускатное. Вам нравится?

— Да, — кивнула Филиппова.

— Вы дивно выглядите! Я же говорил, что черное будет вам к лицу. И прическа очень удачная. Вы просто красавица!

От таких слов Зойка зарделась, массивные очки поползли на нос. Поправив их, она взглянула на кавалера:

— Вы не передумали насчет заявления? Все остается в силе?

— Конечно, — выдохнул Головлев, придав лицу должную серьезность. — Как вы могли усомниться во мне? После всего…

Зоя опять зарделась. Он поднял ее руку, коснулся губами пальцев.

— Обворожительная! — опять выдохнул доктор. — Давайте-ка допьем до дна! За успех нашего безнадежного предприятия! До дна, до дна, — следил он за Зойкой. И лишь убедившись, что она выпила все до капли, опустошил и свой бокал.

— Вы танцуете? — спросил Ярослав, отдав пустые бокалы официанту.

— Да…То есть нет…

Зойка почувствовала, что опьянела. Стремительно и как-то «неправильно», что ли. Закружилась и заболела голова. Мало того, ажурный чулок на подвязке начинал сползать! Чулки заставила купить Гуся, черт бы ее побрал! Взяла Зойку на том, что у нее теперь есть мужчина и она должна соответствовать… Чему соответствовать? — злилась про себя Зойка. Не умеешь носить, не берись!

— Мне нужно в… Косметику поправить. — Она улыбнулась своему кавалеру и нетвердой походкой направилась искать туалет, чувствуя, что чулок ползет все ниже.

— Идите по коридору, вокруг зала, там дамская комната, — объяснила проходившая мимо администратор.

Зоя шла в указанном направлении, чувствуя, что чулок вот-вот сползет гармошкой на туфлю. Сзади следовали двое мужчин. Опасаясь прилюдного позора, Филиппова юркнула в какую-то нишу, спряталась в угол. Подняв подол и одновременно поправляя сползавшие на нос очки, начала натягивать ненавистный чулок.

Вдруг прямо за ее спиной послышались женские голоса. Зоя вздрогнула, обернулась. Она стояла спиной к двери. Голоса доносились оттуда, из-за двери. Хрипловатый голос Третьяковой невозможно было не узнать. Второй принадлежал женщине постарше. Зоя прислушалась.

— Они вышли на Григорьянца, — сказала та, что постарше.

«А, да это ее мамаша, Галина Юрьевна», — поняла Зоя.

— Ну и что? Григорьянц в Тбилиси. Кто его там найдет?

— Все равно. Могут связаться с Грузией. Интерпол…

— Брось, мама! Какой Интерпол? Что ты волну гонишь? — раздраженно ответила Третьякова.

— На тебе труп! Ты что, забыла?

— Нет. Но тебе лучше об этом не помнить! Это мой труп, мне и беспокоиться.

— Тебе нужно скрыться! — словно не слышала ее мать.

— Брось, мама! Я и так две недели скрывалась. И что? Финансовый поток упал на пятьдесят процентов! Это я делаю сборы, ты же знаешь! Журавлев работает почти вхолостую. Если бы ты его не страховала, мы за эти две недели вообще ничего бы не заработали. Кроме того, не забывай, что и на границе осталось почти полмиллиона баксов! Их нужно нарабатывать снова!

— Ах, зачем ты оставила там оружие? Это улика!

— А что мне было делать? Все произошло неожиданно. И за нами гнались. Переплывать реку с пистолетом в зубах? Если бы они могли что-то «выжать» из оружия, меня бы уже вычислили. Но, во-первых, я его протерла, во-вторых, оно не зарегистрировано и на нем нет заводского номера… Ах, все это ерунда! Единственная заморочка в том, что нужно теперь искать новый канал вывоза денег. Ивангородская таможня отныне для нас закрыта. Там меня видели и могут опознать. Что ж, поедем на Кипр, на семинар. Этим каналом мы давно не пользовались.

— Вот это правильно! Ты там останешься, тебе нужно отсидеться за границей!

— Чушь! Здесь только отойди на пару дней, мигом от корыта отодвинут.

— Ерунда. Митя не допустит.

— Не знаю, не знаю… Меня не было две недели, а Медведева уже в его постели. Ему плевать, с кем спать, в сущности…

— Вот именно, плевать! А любит он только тебя! Ты сама это знаешь. Легкие интрижки на стороне — это норма для молодого Мужчины. И ты сама, моя радость, виновата…

— Оставь! — вскричала Ольга. — Все, хватит разговоров, пора выходить! Позови, пожалуйста, мужа. Он мне нужен.

Послышались шаги. В сторону двери, за которой истуканом стояла мигом протрезвевшая Филиппова. Зоя дернулась в сторону коридора. Каблуки отчаянно громыхали.

— Кто здесь? — словно выстрелил ей в спину хриплый голос.

Зойка завернула за угол, помчалась к туалету, боясь обернуться. Там ее поджидал Скотников.

— Куда ты пропала? Мы тебя потеряли!

— Я… Я заблудилась, — пролепетала Зойка.

Она заперлась в кабинке, пытаясь прийти в себя.

«Меня, конечно, видела Третьякова. Но видела со спины. Что она, всех по спине опознать может? Она не знает, как я одета», — думала перепуганная Филиппова.

То, что она невольно услышала, совершенно меняло ее представление о Третьяковой и обо всей этой камарилье… Одно дело мошенничество, другое— убийство. Тот, кто сделал это один раз… Дальше думать не хотелось. Что бывает с невольными свидетелями, известно по телебоевикам. Желание выступать со сцены с революционным призывом как-то сразу испарилось. И вообще, лучше бы свалить отсюда немедленно. Но у дверей ее пасет Анатолий. Кроме того, внезапное исчезновение может показаться подозрительным. Нужно притвориться, что она ничего не слышала. Нужно казаться беззаботной! Участвовать в спектакле, подыгрывать режиссерше, а завтра поутру — в милицию!

Наметив программу действий, Филиппова вышла из туалетной комнаты.

У дверей обнаружился Скотников. Он курил в компании с охранником.

— Ну вот и моя прекрасная дама! — воскликнул Анатолий.

Подхватив Зою под руку, он повел ее в зал. Там они воссоединились с Гусей и Ярославом.

И тут же по залу прокатилось: Третьякова появилась, Третьякова…

— Смотри, смотри, Гуся, вон Третьякова, видишь? — благоговейно воскликнул Скотников.

Зойка посмотрела на Анатолия. Он все-таки не мог сдерживать восхищения. Зоя невольно обернулась туда, куда были обращены взоры публики.

Третьякова стояла в глубине зала, на небольшом возвышении, вполоборота к ним. Она была в легком, струящемся, серебристом платье с открытой спиной. Хороша, ничего не скажешь, вынуждена была признать Филиппова. Вокруг — скопление смокингов. Ольга что-то негромко говорила. Мужчины склоняли головы, раздавался подобострастный смех. Глянув в их сторону, Ольга что-то шепнула одному из своих клевретов. Тот направился к ним. Зойка похолодела от ужаса, решив, что гонец направлен по ее душу и ее вот прямо сейчас поволокут на показательную казнь.

Подошедший к ним мужчина действительно поприветствовал компанию и учтиво произнес:

— Госпожа Филиппова, господин Скотников! Госпожа Третьякова просит вас подойти к ней, чтобы обсудить детали вашего выступления.

Анатолий кивнул, подхватил Зою под руку, увлек ее в сторону помоста. Зоя тащилась следом на ватных ногах. Голова болела все сильнее. В виске сильно пульсировало и мешало сосредоточиться. Они подошли к помосту.

— Госпожа Филиппова! Как я рада вас видеть! — искренне лучась зелеными глазами, воскликнула Третьякова и, протянув руки, сжала холодные Зойкины ладони.

И как будто ток прошел по рукам вверх, к плечам, по затылку. Кожа покрылась мурашками. Зойка словно остолбенела на несколько мгновений. Она очнулась оттого, что зеленые глаза смотрели прямо в ее зрачки, затягивая Зойку в какой-то неведомый омут. Хрипловатый голос произнес:

— Вольному — воля!

— Что? — отрешенно спросила Филиппова.

Третьякова отпустила ее ладони и проговорила смеясь:

— Вы что, не слышите? Я уже третий раз повторяю! Господин Скотников говорит, что вы не хотите петь со сцены, стесняетесь. А я и отвечаю: вольному — воля! Правда?

Зоя физически ощутила, что где-то в глубине черепной коробки что-то щелкнуло или вспыхнуло, и она на какие-то секунды опять отключилась.

Очнулась Филиппова возле своего «ухо-горло-носа», который нежно сжимал ее локоть. «В обморок я не грохнулась, — с облегчением поняла Зоя. — А что это было?»

Она обернулась. Скотников все еще стоял возле Третьяковой. Кто же подвел ее к Головлеву? И как? Почему она совершенно этого не помнит? Но сосредоточиться не удавалось. К тому же оркестр заиграл что-то очень знакомое.

— Госпожа Филиппова, теперь-то я могу пригласить вас на танец? — спросил бархатным голосом ее личный доктор.

Пока Филиппова наступала кавалеру на ноги, Скотников тихо жаловался Третьяковой:

— Уперлась как баран. Ничего слышать не хочет. Вообще собирается выступить с манифестом. Софья Перовская чертова!

— При чем здесь Перовская? — поморщилась Ольга. — И вообще… Все это теперь не имеет значения. Телевизор привезли?

— Да. Он в подсобке. Насколько я знаю, его еще днем сюда привезли.

— Хорошо. Отдыхайте. Расслабьтесь. Мы вашу Филиппову пригасим.

— Да? А как же?.. — удивился Скотников.

— Так же! — снисходительно улыбнулась всесильная. — Мы наградим сегодня вашу подругу…

— Это подруга Лавровой, — поспешил отмежеваться Скотников.

— Неважно. Мы вручим ей сегодня самый лучший приз — тот самый телевизор, который я поручила вам купить, и увидите — она станет ручной.

— Гениально!

— Она одна живет? — как бы между прочим осведомилась Третьякова.

— Ну да. Вообще-то господин Головлев…

— Я в курсе. Какой этаж?

— Пятый, последний. А что?

— Ничего. Ваша общая задача — не спускать с нее глаз. Вы отвечаете за нее головой. Вплоть до того момента, когда она окажется дома.

— Но почему я? Она же с Головлевым…

— Он уже проинструктирован. Все, идите к своим дамам.

Скотников послушно кивнул, прихватил бокал с шампанским и слился с прогуливающейся публикой, отыскивая глазами Зойку.

Глава 27

ДОЖИТЬ ДО РАССВЕТА

Вечер был в разгаре.

Концертный зал не казался особенно большим, но поднимавшиеся амфитеатром ряды кресел, да и вся округлая его форма с высоким, куполообразным потолком создавали ощущение весьма внушительного пространства, до отказа заполненного людьми.

— Слово структуре госпожи Третьяковой! — прогремел в динамике мужской голос.

На сцене появилась Ольга, следом за ней — несколько женщин и мужчин, среди которых определялся и Скотников.

Зоя сидела в зале, между Гусей и Ярославом. Несколько минут назад Зоя, что называется, «перед лицом своих товарищей», то есть Скотниковых и Головлева, отказалась от намерения всколыхнуть народные массы. На лицах соратников при этом читалось явное облегчение.

«Что ж, пусть! Они думают, что усмирили меня. Ха!»

На авансцену вышел Скотников с микрофоном в руке.

— Дамы и господа! — торжественно начал он. — Позвольте предложить вашему вниманию гимн, который родился в недрах нашей структуры. Самой, не побоюсь этого слова, лучшей структуры, возглавляемой самой обаятельной женщиной «Триады» — госпожой Третьяковой. Музыка традиционная, слова — народные. Оркестр, прошу!

Музыканты, переместившиеся на небольшой балкончик над сценой, грянули всем знакомую мелодию. Нарядные дамы и господа, сгрудившиеся вокруг Скотникова, заголосили:

— Союз нерушимый структуры свободной,
Тебя родила наша мудрая мать,
Скажи только слово, скажи, Третьякова,
Мы каждый приказ твой спешим выполнять!..

Усиленное динамиками пение разносилось по опустевшему фойе. Официанты, временно освобожденные от раздачи напитков, переглядывались, крутя пальцами у виска. Один из них не выдержал, приоткрыл дверь в зал. Но тут же отпрянул перед возникшим в проеме секьюрити.

— Что там? — любопытствовали остальные.

— Представляете, они все встали! Шиза полная! — оповестил коллег официант, на всякий случай убираясь подальше от двери.

Зал действительно стоял в благоговейном молчании. Третьякова, мило улыбаясь, слушала своих вассалов. Гимн отзвучал, зал разразился аплодисментами. Скотников, потупясь, чуть отступил в глубь сцены, демонстрируя, что ему свойственны не только поэтическое дарование, но и скромность.

«Когда это он успел стишки состряпать? — удивилась Зойка. — Ах, ну да, это вечером, когда они ко мне приехали, а я заснула раньше всех… Они, что ли, без меня сочиняли? После того, что я им рассказала? Скотников, правда, говорил, что это нужно для проформы. Но какая, к черту, проформа, когда он сейчас аж из штанов выпрыгивал, демонстрируя благонадежность? М-да, у них с Гусей точно крыша отъехала. Неужели и Ярослав такой же?..

Она взглянула на друга сердца. Тот улыбнулся ей ласковой улыбкой. Нет, Ярослав, конечно, умнее. Просто нужен толчок, чтобы вытолкнуть его из этой тины на поверхность…

Занятая своими мыслями, Зойка пропустила почти все представление. Она очнулась от голоса Третьяковой, взявшей в руки микрофон.

— Благодарю своих друзей, своих верных и надежных партнеров за прекрасное представление. Хочу сообщить присутствующим приятную новость: через две-три недели мы отправляемся на бизнес-семинар, который состоится… который состоится… На Кипре!

Шквал аплодисментов.

— Все расходы несет Фонд! Но количество мест, как все понимают, ограничено. Право на поездку получат самые успешные, старательные, трудолюбивые. Партнеры, которые понимают задачи Фонда и наиболее четко выполняют их. Сегодня могу назвать двоих наших бизнесменов, которые уже утверждены руководством как участники семинара. Это господа… Скотниковы!

Гуся, сидевшая слева от Зойки, взвизгнула от неожиданности. Скотников на сцене бросился к Третьяковой, склонился к ее руке.

Зал рукоплескал.

«Точно, все как в статье было написано! И про семинары за границей, чтобы валюту вывезти! Скотни-ковы-то, господи боже мой! Читали со мной статью, негодовали так же, как и я, а теперь?.. Теперь маму родную продадут за поездку на Кипр. Как будто без Третьяковой их туда никто бы не пустил… Боже мой, как дешево можно купить человеческую душу!»

Мысли Зойки прервал голос в динамике:

— Замечательная новость! Теперь подарки для структуры госпожи Третьяковой. Как вы знаете, подарки разыгрываются при помощи компьютера, методом случайной выборки. Подтасовки исключаются! Итак, мобильный телефон получает господин Симонян!

Из первых рядов выскочил плотный человечек лет пятидесяти, шустро взобрался на сцену. Девушка-статистка передала ему коробочку с телефоном. Третьякова улыбнулась призеру, что-то шепнула на ухо. Симо-нян расцвел, раскраснелся, поцеловал начальнице руку, скатился в зал с телефоном под мышкой.

Зойка пристально смотрела на Третьякову, снова ужасаясь тому, что услышала час назад в закутке коридора. Эта женщина — убийца? Уму непостижимо! Легка, полна необыкновенного обаяния, уверена в себе. Вообще, обворожительна — что есть, то есть.

И эта женщина сама сказала о себе — это мой труп… И сказала так, что Зойка не сомневалась: она говорила правду.

— Музыкальный центр вручается госпоже Елисеевой, — пророкотал мужской голос за кадром.

Барышня лет восемнадцати неслась по проходу навстречу своему счастью. И опять Третьякова сказала что-то благосклонное. Барышня едва удержалась от реверанса, встала рядом с коробкой.

— И наконец, главный приз — телевизор «Филипс», серия «Домашний кинотеатр» вручается… вручается… — Последовала эффектная пауза. — Госпоже Филипповой!

Зал опять разразился аплодисментами. Зоя выронила сумочку, полезла за ней под кресло.

— Куда вы, Зоинька? — тянул ее за платье Головлев. — Вылезайте, Зоя, вам на сцену нужно!

Зоя шарила под креслом. Головлев подхватил ее под руку, вытаскивая на свет божий и все приговаривая:

— Быстрее, быстрее, вас там ждут!

— Моя сумочка, — лепетала Зоя.

— Да вот ваша сумочка! — Кто-то вручил ей злополучную сумку.

— Идите же! — торопил ее Ярослав.

— Я не пойду, — прошептала Зоя.

— Ты с ума сошла! Так не принято! — шипела с другой стороны Гуся.

Множество рук выталкивали, выпихивали ее в проход. Путаясь в платье, то и дело поправляя очки, Зоя поплелась к сцене.

Она вернулась домой около полуночи. Провожали обладательницу супертелевизора Скотников, Головлев и Голушко. Пыхтя и чертыхаясь, они втащили громадину на пятый этаж. Коробка не проходила через дверной проем. Решено было извлечь «домашний кинотеатр» из упаковки. Двери соседней квартиры отворились. Высунулось узкое личико пожилой женщины.

— Зоинька, это ты? Я-то думаю, что за шум среди ночи?

— Я, — буркнула Зоя.

— Ой, какое у тебя платье красивое! Ой, да ты, я гляжу, с покупкой… А что это?

— Телевизор, — не глядя на соседку, ответила Филиппова.

Она до предела была утомлена всем этим сумасшедшим вечером, презирала себя за то, что не смогла отказаться от подарка, от компании непрошеных помощников, от самого этого бала, наконец!

Соседка, не дождавшись продолжения разговора, с явным сожалением закрыла дверь.

Зоя смотрела, как телевизор вплывает в тесную прихожую.

«Вот, презирала Скотниковых, а сама смалодушничала! Третьякова, небось, думает, что всех купить может. А что? Так и получается. Нет, дудки. Меня молчать этот «ящик» не заставит! Я его в милицию сдам! Как вещдок!»

Что и говорить, Зоя Филиппова была человеком непредсказуемым, в этом Третьякова была права.

— Куда его ставить, Зоя? — Скотников покраснел от натуги. И усы встали торчком.

Как Анька могла дружить с этим тараканом?

— В комнату заносите. И на пол поставьте. Я потом столик для него куплю, — произнесла она вслух.

— Будет просто супер! — произнес Головлев.

«И этот туда же. Супер-пупер-пирамида…»

— Поздравляю вас, госпожа Филиппова, у вас лучший подарок! — встрял Голушко.

— Спасибо, — изобразила улыбку Зойка.

— Ну, до свидания, госпожа Филиппова, — голосом, полным тайной страсти, произнес Головлев, указывая глазами на Голушко. Дескать, пока не следует делать наши отношения достоянием общественности. Так Зойка расшифровала этот взгляд.

«Да уйдите вы все, наконец!» — мысленно кричала она. Ей хотелось одного: остаться в одиночестве, записать все, что она видела и слышала, дожить до рассвета и бегом, бегом в милицию!

— До свидания. До свидания. — Вытесняя гостей в прихожую, из последних сил улыбалась Филиппова.

Дверь захлопнулась, она осталась одна! Зоя стянула платье, надела халат, уселась возле стола, достала бумагу, ручку, принялась строчить заявление. Она едва успевала изливать на бумагу все, что пережила за последние дни. Получалось сумбурно, беспорядочно, но в целом текст ее удовлетворил. Она переписала заявление начисто и убрала его в сумочку, оставшуюся в прихожей. Взглянула на часики. Ого, час ночи! Выпить валерьянки и в постель!

Забираться в душ не было сил. Смыв косметику, Зоя натянула ночную рубашку. В комнате зазвенел телефон.

«Что это? Кто это может быть так поздно? А-а, да это наверное Лавруша! Знает, что сегодня был бал, и хочет узнать, как он прошел! Анька ведь абсолютно не в курсе! Не знает, куда мы с ней вляпались! Она прилетит завтра, — прикинула Филиппова. — Что ж, завтра все ей и расскажу, а сейчас не буду расстраивать!»

Зойка сняла трубку, стараясь казаться веселой, проговорила:

— Алло, Анюта?

— Госпожа Филиппова? — произнес хрипловатый женский голос.

— Да, я, — упавшим голосом отозвалась Зойка, каким-то шестым, подкорковым чувством осознавая, что этот звонок принес ей беду, погибель. И никаких сил не было бросить трубку.

— Вы меня узнали?

— Да. Что случилось?

— Ничего. Просто я хотела сказать вам, госпожа Филиппова, что вольному воля!

Голос звучал властно, он все решил за нее, Зою. И ничего нельзя было изменить.

По руке, державшей трубку, разлилась тяжесть. Вот она добралась до спинного мозга и поползла вверх, к затылку. Кожа покрылась мурашками…

— Вольному воля! — отчетливо произнося каждый слог, повторил голос.

Пальцы разжались. Трубка выпала из рук. Зоя подошла к балконной двери, распахнула ее. В комнату ворвалась ночная прохлада, там, за окном, темнело ночное небо. Нестерпимо, невыносимо захотелось туда, в прохладу, в ночь, к звездам.

Алкаш Венька Смагин, живший этажом ниже и коротавший июльскую ночь за бутылкой бормотухи, увидел, как мимо его окна пронеслось что-то огромное, заслонившее ночной полумрак. Почти сразу же внизу раздался глухой звук. Венька высунулся в окно. Секунду спустя он отпрянул, зажав рукой рот, чтобы не заорать на всю улицу. Под окном лежала женщина!

Он узнал ее. Это же Зойка из восемнадцатой квартиры! Господи, грехи наши тяжкие! Что же это делается?

Кубарем скатившись вниз, Венька осторожно приблизился к телу. Никакого пульса.

Венька топтался, соображая, что делать дальше. По идее, нужно вызвать «скорую». Он поднял голову. Единственным светлым пятном на почти черной в ночи стене дома было распахнутое окно Зойкиной квартиры.

Между прочим, она одна живет! И золотишко у нее есть! Он, Венька, бывал в ее хате. Зойка, добрая душа, пускала, иногда денег давала. Или тарелку супа. А золотишко все равно пропадет. Придут менты хату опечатывать и слямзят, как пить дать! А он ей почти родной. Росли вместе. И потом, он ей всегда чинил унитаз, краны…

Венька взлетел на чердак, осторожно спустился по наклонной крыше… Минута страха, пока ноги пытались нащупать металлическую решетку, — и вот он на балконе! Балконная дверь распахнута. Он вошел в комнату, огляделся. Расстеленная постель. Рядом телефонный аппарат и трубка почему-то болтается на шнуре. Он взял ее, услышал короткие гудки, пожал плечами и положил на рычаг. С кем это она разговаривала? Видать, после разговора и сиганула в окно. Мужик, наверное, бросил! Ладно, это не его забота!

Венька шустро обшарил неприметный ящичек мебельной стенки, где Зойка, как ему было известно, хранила деньги. Значит, там могло быть и рыжье. И точно! В длинной, обшитой бархатом коробочке были обнаружены пара колец, сережки и цепочка. Золотишко быстро перекочевало в его карман. А баксов что-то не было! А ведь должны быть у Зойки сбережения, он знал, что она на круиз копила. Венька выскочил в прихожую, увидел Зойкину сумочку. В этот момент в комнате что-то грохнуло. Мужчину отбросило к двери. Он больно ударился о косяк, метнулся в комнату. Высокий сноп пламени вырвался из стоявшего в углу комнаты большущего телевизора. Огонь взвивался к потолку, удушливый дым стремительно заполнял пространство. Ничего не соображая, Венька схватил сумочку, одновременно крутанул кругляш замка. Дверь почему-то не открывалась. Не веря происходящему, он еще пару раз дернул ручку, задыхаясь в черном дыму. Дым разъедал глаза, разрывал гортань. Венька скинул рубашку, замотал голову и бросился сквозь огонь на балкон.

Глава 28

КОВРОВСКАЯ САГА

Коллегия Министерства внутренних дел подходила к концу. Министр читал по бумаге сводку о состоянии преступности, подготовленную аппаратом, делая упор на преступлениях, связанных с оборотом наркотических средств. Сидевшие рядом руководители угрозыска Москвы и Питера Вячеслав Иванович Грязнов и Виктор Петрович Гоголев тихо переговаривались, под монотонную, усыпляющую речь министра.

— У нас теперь, кроме наркотиков, других преступлений нет, — хмыкнул Грязнов.

— Естественно. Верхи заказывают музыку, низы отбивают чечетку. Вот сейчас меня полоскать начнет.

— Ну, это стало признаком хорошего тона — охаять питерских. Этим все кому не лень занимаются. От Москвы до самых до окраин.

— Ну да. Барина куснуть не смеем, так укусим его родичей.

Министр действительно заговорил о проваленной питерским угрозыском операции по перехвату партии наркотиков на ивангородской таможне.

— Мне эту операцию до конца дней вспоминать будут, — вздохнул Гоголев.

— Держись, Виктор. Собака лает, ветер носит, а караван идет. Ты свой ответ Чемберлену подготовил?

— Подготовил. План дальнейших мероприятий здесь. — Гоголев хлопнул ладонью по пластиковой папке. — Так он же все равно выступить не даст. Это у нас бранят при всех, а оправдываться я у него в кабинете буду. Вызван на завтра.

— А, так ты сегодня остаешься? Отлично! Можем в «Узбекистане» посидеть не спеша. Выйдем, я туда позвоню, чтобы столик нам организовали.

— А Турецкий в городе?

— Сан Борисыч? Здесь.

— Может, и его позовем? Давно я его не видел.

— А что ж? Идея хорошая. Ладно, помолчим, начальство тебя глазами сверлит.

Вопреки ожиданию друзей, министр, действительно сверливший Гоголева строгим, но справедливым взглядом, вдруг снизил пафосность разноса, пообещал даже некоторую поддержку питерским и вообще отказался от оргвыводов по отношению к Гоголеву и его подчиненным. А в конце выступления пожелал питерским товарищам в должной степени проявить свой без сомнения высокий профессионализм. Особенно в нынешних условиях сближения криминала и госчиновни-чества на политической и экономической основе.

— Надо же! Я эту концовку уже наизусть знаю, — бухтел Грязнов. — Кто ему выступление готовит? Таких спичрайтеров надо метлой гнать. Они же прямо блоками перекидывают текст из одной речуги в другую. Как это называется, когда источником плагиата является сам автор?

— Не знаю. Зато я знаю, чем отличается плагиат от компиляции.

— Чем?

— Отсутствием фантазии.

Грязнов хмыкнул. Коллегия наконец завершила свою работу.

В вестибюле Вячеслав Иванович связался по телефону с Турецким — следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Сколько «дел», громких и «неслышных», но всегда исключительной важности, приходилось им расследовать вместе почти за двадцать (боже, как летит время!) лет дружбы. И зачастую расследования эти были сопряжены с опасностью для жизни. И скольких друзей они уже схоронили за эти годы! Сколько их пало в борьбе роковой! Но и в живых, к счастью, осталось немало. Вот и Витька Гоголев — один из них. Тоже бывал связан с Саней Турецким общими «делами», как профессиональными, так и личными. Все трое — мужчины примерно одного поколения и, что гораздо важнее, общих взглядов на жизнь. Так что желание Гоголева, оказавшегося в первопрестольной, повидаться с Турецким было вполне естественным. А что касается Грязнова, то они с Саней почти ежедневно если и не виделись, то «слышались» по телефону, но это как раз тот случай, про который говорят: «много не бывает».

Служебный «мерседес» Грязнова домчал их до «Узбекистана» — ресторана, почитаемого московскими друзьями Гоголева за отменную кухню и возможность уединения в отдельном кабинете, который хозяин заведения всегда держал для них наготове.

Едва мужчины прошли в вышеозначенный кабинет, где их ждал уже накрытый стол, как в дверях возник Турецкий.

— А вот и Александр! — обрадовался Гоголев.

— Здорово, Витя! — Турецкий крепко пожал протянутую руку.

Мужчины придирчиво оглядели друг друга.

Турецкий, худощавый, подтянутый, выглядел значительно моложе своих сорока с серьезным хвостиком. Его ровесник Гоголев, напротив, за последние годы пополнел, что при высоком росте придавало его фигуре державную осанистость.

— Загорел! Форму держишь, просто плейбой, — чуть завистливо отметил Гоголев и похлопал Александра по плечу.

— А ты все мужаешь. Вылитый генерал! — слегка ткнув товарища в живот, съехидничал Турецкий.

— Так у нас с Вячеславом работа сидячая, вот мы и мужаем. Что за начальник без живота? А тебя ноги кормят.

— И тамбовский волк мне товарищ.

— Волк — животное полезное. Санитар леса.

— Ладно, санитары, хватит трепаться попусту, — оборвал содержательную беседу Грязнов. — Садитесь, давайте-ка по рюмке!

Они выпили и с удовольствием принялись за закуску. Разговор вертелся вокруг общих тем. Следовали расспросы о семьях, друзьях и знакомых — в общем, обычная беседа людей, давно не видевших друг друга. Постепенно перешли к только что прошедшей коллегии.

— Виктору министр кости слегка перемыл, — наябедничал Грязнов.

— Это за что же? — поинтересовался Турецкий.

— А-а, — махнул рукой Гоголев. — Надоело рассказывать, но тебе, Саня, расскажу. Если Грязнов потерпит.

— Потерплю, чего уж там. Я вообще страстотерпец, — вздохнул Вячеслав Иванович.

Под очередную рюмку Гоголев поведал Александру историю срыва операции на ивангородской таможне. Турецкий усмехнулся. Покачал головой:

— Надо же! Из-за такой случайности — вся работа псу под хвост!

— Вот именно! Ну да ладно. Мы этих наркобаронов все равно возьмем. Они ведь так и не рюхнули, что засада по их душу лежала. В ту бригаду наш человек внедрен, так что я уже знаю дату захвата. Говорить не буду, чтоб не сглазить. — Гоголев суеверно плюнул через плечо.

— Да уж, не говори «гоп». А то опять девица какая-нибудь из кустов пальнет, не дай бог, — поддразнил его Турецкий.

— Вот то-то и оно! Мне эта девица покоя не дает! И мужик ее. Представляешь, парочка контрабандистов, запросто бросивших на границе машину, в которой обнаружилось почти полмиллиона баксов! Причем молодые, лет под тридцать. Видно, не в первый раз валюту провозили. Погранцы их узнали.

— Документы? Кто такие?

— Документы липовые, разумеется. Я вот к Вячеславу обращался, просил помочь мне эту дамочку отыскать.

— К Вячеславу?

— Да, они у вас в Москве обитают. Или обитали.

— Просил, это верно, — вступил в разговор Гряз-нов. — Так ни одной зацепки! Машина, которую они бросили на границе, зарегистрирована на некоего Григорьянца, представителя среднего бизнеса. А попросту — торговца фруктами с Черкизовского рынка. Только этот Григорьянц сразу после событий на той таможне уехал в Грузию. Это со слов соседей. И действительно, проезжал абхазскую границу этот господин, мы связывались с Веселым, там сей факт подтвердили. Они ж все друг друга знают. Все друг другу если не родня, то кумовья. Только в Гаграх, куда он направлялся, его нет. И попробуй найди его на просторах чужого государства. Фотороботы, составленные со слов пограничников и таможни, ничего не дали. В криминальных картотеках никого похожего на девицу или ее спутника тоже не нашли. Через оружие нужно искать, Витя! Она ведь оружие возле трупа бросила. Ты говорил, там пальчики сняли.

— А мы и искали, Слава, — откликнулся Гоголев. — И действительно нашли. И отпечатки пальчиков, и кое-что другое. Вернее, кое-кого. Только без толку как-то…

— Ну-ка? Почему без толку? Расскажи уж, облегчи душу.

— А что за оружие? Ты не сказал… — спросил Турецкий.

— Оружие, прямо скажем, странное. Не «агран» какой-нибудь, не «кедр», а ОЦ-22. Пистолет-пулемет оружейного завода в Коврове. Партиями этот пистолет-пулемет производится небольшими, конкуренции на рынке оружия не выдерживает. Хотя пистолет неплохой. Главное достоинство — компактность при вполне приличной дальнобойности. Но это так, к слову. Заводского номера на нем нет, но на стволе этакий вензель имеется, вроде инициалов, вроде бы «КЖ», хотя очень витиевато и потому не очень понятно, что за буквы да и буквы ли это. Короче, отправил я в Ковров парнишку одного. Очень толковый у меня парень есть, Валера Балясников.

— Ну? Дальше, Витя, не томи! — перебил обстоятельного Гоголева нетерпеливый Грязнов.

— А дальше целая сага о Форсайтах. Парень мой связался с работягами, там ведь каждый взрослый мужик на этом оружейном работает. Короче, вывели его на человека, который этот пистолет собирал. Некто Кирилл Житомирский.

— Значит, на стволе инициалы «КЖ»?

— Да. Встретился мой Валера с этим «каже», водочки с ним выпил, разговорил. И с другими мужиками местными побеседовал…

— И тоже водочки выпил, — встрял Грязнов.

— Короче, такая получилась картина. — Не среагировал на шутку Гоголев. — Жили-были в городе Коврове папа с мамой, сыном и дочкой. Брат десятью годами старше сестры. Родители не ладили. Мама преподавала в музыкальной школе. Но это так, номинально. А фактически занималась спекуляцией. Тогда ведь не было понятия «малый бизнес». И была эта дама особой очень талантливой в определенном смысле. Возьмет этак человека за руку, посмотрит в глаза и скажет что-то вроде: «Красавица, эта вещь сделает вас совершенно неотразимой! Да вы без этой вещи просто завтра же умрете!» И красавица покупает нечто, что уродует ее до неузнаваемости. Потом опомнится, бежит возвращать товар, но не тут-то было. Короче, даму эту в Коврове не любили. Но и боялись. Местные говорят, что отцом этой мадам был чуть ли не старообрядец какой-то или монах. То ли изгоняющий бесов, то ли наоборот. Черт его знает, неважно. Но якобы мадам эта и сама могла порчу навести… А папа— потомственный охотник, мужик Простой и бесхитростный. Как известно, в одну узду запрячь не можно… Короче, родители развелись. Отец забрал мальчика к себе, дочь осталась с матерью. Мальчик Кирилл взрослел, девочка Оля росла. Брат и сестра хоть и жили врозь, но дружили. Она вообще часто бывала в доме отца. На охоту ее брали, стрелять научили. Хорошая была девочка — лучистая. С харизмой, как теперь говорят. И в музыкальной школе училась, все как положено. Когда ей было шестнадцать, влюбилась Оля в мальчика Диму — сына предисполкома. Тут как раз нагрянули в Ковров первые лохотронщики. Явились в виде гербалайфщиков. Мама девочки, Галина Юрьевна, влилась в их ряды и тут же нашла себя на новом поприще, окунулась в дело с головой… Было лето. У Оли каникулы. И мальчик приглашает ее на дачу родителей. Мама Олю отпускает. А на даче, вместо самого мальчика, обнаруживаются трое парней с соседних дач, сыновья местной власти: военкома, начальника милиции и санитарного врача. Все хорошо знакомы Оле. Выражаясь современным языком, одна тусовка. «А где же Дима?» — удивляется Оля. «А он в магазин ушел, скоро вернется. А пока давай, Оленька, выпьем». Примерно такой разговор. Выпили. А потом трое этих подонков, нажравшись водки, насилуют девочку. И так, и сяк… Дима на даче не появился. Что было дальше? Подонкам ничего не грозило. Ольга не выходила из дома, так как о ее позоре уже каким-то образом узнал весь город. Брат, работавший на оружейном заводе, как раз в отделе сборки, имел дома пистолет. И едва не убил сына военкома, одного из насильников. Но не убил, ранил. И перед тем как его взяли, отдал оружие сестре. Мать отвезла Ольгу в глухую деревню, к своему отцу. Тому самому — не то монаху, не то колдуну. Сама же уехала к сестре в Ивангород. Вскоре и семейка предисполкома перебралась в Москву, на повышение… Все это Кирилл узнал, когда вышел из заключения. Он отсидел семь лет, в течение которых ни мать, ни сестра не написали ему ни строчки. Кроме того, оказалось, что его отец погиб при пожаре в собственной квартире. А вместе с ним сгорел весь семейный архив — фотографии и все такое. Кирилл съездил в деревню. Дед-колдун сообщил, что Ольга давно перебралась к матери. Он написал письмо в Ивангород. Ни ответа, ни привета. А вскоре заехали к нему на крутой тачке с московскими номерами крепкие ребята и наказали, чтобы он забыл навсегда свою родню. Нет, мол, у него ни матери, ни сестры, ни тетки. Вот такая история.

— История, конечно, интересная. Слушай, Витька, а ты ее не придумал? Или этот твой… Валера Балясников? Может, он сидел там в Коврове, квасил с мужиками, девушек напропалую соблазнял, а потом, чтобы отчитаться, сочинил историю. Прямо как в «Блеф-клубе». — Грязнов шевелил бровями. — И зачем она к деду-то уехала, Ольга эта? В шестнадцать лет, в глухую деревню… Почему не в Ивангород сразу?

— Это-то как раз понятно, — встрял Турецкий. — Надо было отойти от душевных и телесных страданий. Природа, Слава, лечит, разве ты не в курсе? А дед ее тем временем своему ремеслу обучил, верно? — самым серьезным тоном закончил он.

— Вы будете смеяться, но все трое насильников за эти годы умерли.

Грязнов с Турецким переглянулись и расхохотались.

— Как? — в один голос спросили они.

— Один разбился на мотоцикле, другой утонул, третьего скрутил рак.

— Но Оля продолжает мстить всем мужчинам и стреляет в каждого, кто увидит ее голую задницу даже случайно, — страшным голосом проговорил Турецкий.

И они с Грязновым снова зашлись от смеха.

— Зря я вам рассказал, — насупился Гоголев. — Я сам понимаю, что история дикая…

— Не такая уж она и дикая, — посерьезнел Александр. — Подобных историй, к сожалению, немало — в части изнасилования. В жизни, как известно, все бывает. И пострашнее, чем в самой страшной сказке. Просто история твоя…

— Бесполезная, — закончил Грязнов. — Что из не выжать можно?

Турецкий едва заметно кивнул, но добавил:

— Разве что тетку в Ивангороде.

— Ну разве что. Нашли вы эту тетку?

— Нашли, — откликнулся Гоголев. — Кирилл дал адрес, так что найти ее труда не составило. Только опять же без толку. Живет старая карга не в самом городе, а в глухом пригороде, на хуторе. Одна. Родственников сто лет в обед не видела, знать ничего не знает. И хоть ты режь ее — стоит насмерть. Как латышский стрелок.

— А что соседи говорят?

— Соседи друг от друга за версту. Та же песня.

— А таможня? Если твои контрабандисты уже пользовались этим каналом, значит, у них там был свой человек.

— Действительно, в тот день один из таможенников попал в больницу с приступом аппендицита. Увезли на «скорой» часа за два до происшествия. Его в больнице допрашивали. Парень показал, что да, несколько раз эти двое в его смену пересекали границу. Но ничего недозволенного он у них не обнаружил. Тем более валюты в крупных размерах. Показания вполне предсказуемые. Поскольку, если бы обнаружил, должен был парочку задержать. А он их, напротив, пропускал. Все бы и ладно. Только после выписки из больницы он оформил отпуск и куда-то уехал.

— И родные не знают — куда?

— Якобы не знают. Поставили мы их телефон на прослушку. Пока тишина. Но вы, мужики, зря смеялись. На этой женщине как минимум один труп — омоновца. А может, и не один. Григорьянц пропал. Таможенник тот теперь тоже неизвестно где. Почти полмиллиона баксов — это такая гора денег, под которой не один труп может оказаться.

— Ты, Виктор, не сердись, это мы так… Рады видеть

тебя, и вообще… Знаешь, трудно сразу в проблему вникнуть, тем более после пары рюмок.

— Тем более если она не твоя, — пошутил Турецкий.

— Нет, она теперь и моя. Я Виктору помощь обещал, значит, все, что от меня зависит, сделаю. Но пока ничем порадовать не могу. Если таможенник твой жив, он проявится. Значит, пока за эту нитку и нужно дергать. Прослушку не снимайте…

— Есть, товарищ генерал, — как бы взял под козырек тоже генерал Гоголев.

— Ладно, мужики, давайте к горячему приступим. А под горячее следует выпить, — дипломатично предложил Турецкий.

Глава 29

НА ПОСОШОК

Обед продолжался…

После долгого молчания, прерываемого позвякиванием приборов, Грязнов возобновил разговор:

— А что касается шаманства и колдовства всякого, то я, Виктор, представь себе, об этом тоже слышал. Проходит в нашем городе пунктиром некое гиблое «дело». А гиблое оно потому, что уголовно практически ненаказуемо. Хотя есть и грабители, и жертвы. Но жертвы сами отдаются во власть преступников, которые их грабят. Даже расписываются в том, что отдаются на поругание добровольно.

— Это что же за дело такое? Уж не пирамида ли?

— Ты угадал, мой проницательный друг. Или почти угадал. Потому что это не обычная пирамида, а так называемый сетевой маркетинг. Этим делом ребята из ГУВД занимаются, впрочем, пока безуспешно. Хотя пора этих сволочей за яйца взять, извините за грубость. Ты, Виктор, знаешь про этот бизнес новоявленный под названием «приведи трех друзей»? У вас в Питере они еще десант не высадили?

— Пока не слышал.

— А у нас эти деятели уже год на чужих костях пируют. Я про эту шоблу давно знаю. Заявления-то пострадавшие в милицию несут. Вернее, приносили поначалу. Теперь уж не носят. Отчаялись. Потому что простым ментам этот орех не по зубам, честно говоря. Во-первых, во главе концессии стоит член Государственной Думы, а не бандюган с улицы. Попробуй его привлеки. Во-вторых, эти «мастера пера и кисти» действительно так отработали схему действий, так отточили свое мастерство, что формально ухватиться не за что. Люди добровольно жертвуют деньги в Фонд социальной поддержки населения. Это ж благородно! А на деле та же пирамида, только гаже. Построено все на таком святом чувстве, как дружба, вот в чем главное скотство! Да вот, журналист наш известный, Митькин, статью об этих деятелях напечатал… — Грязнов пересказал вкратце содержание статьи.

— Чего же народ деньги-то отдает добровольно? Все, как Леня Голубков, халяву любят?

— Есть и такие. Как сказал кто-то из великих, нет такой низости, на которую не был бы способен человек ради пути наверх. А там, ко всему прочему, еще и какое-то шаманство имеет место быть — это точно! А помнишь, Саня, — обернулся Грязнов к Турецкому, — я тебе о загадочных самоубийствах рассказывал?

— «Мой близкий друг, а вас не тянет об мостовую из окошка брякнуть головой?» — процитировал Турецкий. — Об этом, что ли?

— Ну да. Так, представь, во всех случаях все-таки были обращения в милицию, мои ребята эти заявы отыскали. И все погибшие жаловались, что их втянули в некий благотворительный Фонд, где обобрали. Вся эта схема и описана. И буквально сразу же, чуть ли не в тот же день, потерпевшие выкидывались из окон своих квартир. И картина везде одна и та же: болтающаяся на проводе телефонная трубка, не положенная на рычаг. Словно команду по телефону получали, ей-богу! Вот тебе и шаманство в полный рост!

— А какова реакция милиции на заявления граждан? Там же, наверное, название фонда указано?

— А никакой реакции. Эта фирма чуть ли не каждый месяц самораспускается. И регистрируется под другим названием. Люди пишут, что их обобрали в «Атлантиде», а такой структуры уже и в помине нет. А есть, положим, «Квадратура». Сегодня они «Терция», а завтра называют себя «Триада».

— Это мошенничество. Уголовная статья, — вставил Гоголев.

— Да что ты говоришь, Виктор? Неужели? Только здесь одной статьи мало. Некто, прочно сидящий, очень хорошо от этого дела кормится. Там не только мошенничество, если уж Уголовный кодекс вспоминать. Есть еще одна статья, 239-я: «Организация объединения, посягающего на личность и права граждан». Статья есть, а доказательной базы в ГУВД нет. Если бы проникнуть туда, на сеансы этой черной магии, самим все пощупать да потрогать… Сделать видеозапись и так далее. Но так просто, с улицы, туда не влезешь. Туда кто-то привести должен. Они каждую встречу по новому адресу проводят. Адрес становится известен только накануне. Петляют по городу, как зайцы. У них там членские билеты, охрана, досмотр личных вещей. Все это, конечно, решаемо. Но как только наши мужики начинают Фонд разрабатывать, пытаются агента внедрить, так по рукам получают — не трогать! Куда только Генпрокуратура смотрит?

Генпрокуратура в лице Александра Борисовича Турецкого смотрела в окно.

— А Митькин, у которого была информация обширная по этому вопросу, он на днях под машину попал, — добавил Грязнов.

— Вона как! — присвистнул Гоголев. — Веселенькие у вас тут дела творятся. А еще говорят: Питер — криминальная столица.

— Да ладно! Теперь Питер у нас столица мира, — парировал Грязнов.

— Ты бы, Саня, об этом разговоре доложил Меркулову. Деятельность такого Фонда вполне может быть опротестована прокуратурой.

— А-а, Славка! Надоели эти пирамиды! Учат людей, учат, а они снова в капкан лезут. Любят у нас бесплатный сыр. Не вызывают у меня пострадавшие сострадания. Сами виноваты.

— Да? — не унимался Грязнов. — А сколько долларов утекает за рубеж?! Это вообще интересует кого-нибудь?

— Ладно, поговорю… Можно будет дать информацию в прессе, куда обращаться пострадавшим. — Словно не слышал его Турецкий.

— Ты не отмахивайся! Дело-то не шуточное!

— А как же моя просьба, Вячеслав? Не забудешь? — напомнил о себе Гоголев.

— Про женщину-киллера по имени Ольга? Не бо-ись, не забуду. Кроме нас с Турецким в Москве еще несколько спецов есть, ты не сомневайся. У нас ведь и частное сыскное агентство имеется, если ты не забыл.

— Это то, которым твой племяш руководит?

— Оно самое, «Глория». Они там никакими формальностями не связаны, могут искать всеми доступными средствами. Поищем твою Ольгу, не переживай.

— Спасибо! И мы искать будем. Надо найти! Я нашим ребятам обещал! И сынишке его. — И, словно испугавшись пафосности слов, Гоголев вдруг заторопился: — Ну что, мужики, заканчиваем? А то мне завтра с утра — пред светлы очи министра, да и у вас дел, как всегда, невпроворот.

— Что ж, тогда на посошок! — поддержал его Гряз-нов.

Ольга стояла в спальне перед зеркалом, расчесывая короткие густые волосы.

— Ты в сто пятый раз повторяешь одно и то же движение, — произнес молодой рыхлый мужчина, лежавший в постели. — Может, все-таки ляжешь?

— А ты объяснишь мне, что делал те две недели, которые я провела у Марты?

— Что делал? Вернулся. Занимался Григорьянцем. Работал.

— В том числе в постели с Медведевой?

— Все-таки доложили? Ну и что?

— Ничего. Во всяком случае, ты мог бы избавить меня от унижений. Найти бабу на стороне. Чтобы мне не докладывали…

— Это невозможно. Во-первых, мы двадцать четыре часа в сутки находимся в одном бизнесе. А во-вторых, даже если бы я и нашел кого-то на стороне, тебе все равно донесли бы твои осведомители. Если ты не хочешь чувствовать себя униженной, попробуй стать моей любовницей…

— Что?! — Она обернулась, гневно сверкая глазами. — Ты забыл?..

— Опять та же песня! В чем я, собственно, виноват? Ну хорошо, хорошо, не уберег, не уследил… Существует срок давности вообще-то. Сколько можно? На сегодня ты моя официальная жена.

— Ну да, штамп в паспорте имеется. Но я предупреждала тебя, что это фиктивный брак.

— Брось! Как может быть фиктивным брак людей, которые делят одну постель? Ты специально изводишь меня! Я вынужден выпрашивать то, на что имею законное право. Просто ты дьявольски холодна!

— Я не могу быть горячей везде! Я полностью отдаю себя делу! Я каждый день на сцене. Я должна держать зал! И если я буду бездумно расходовать свою энергию на всякую… гадость, я потеряю дар. И весь бизнес кончится. Это я приношу нам деньги! И ты это знаешь!

— Так же, как ты знаешь то, что я этот бизнес кры-шую. У тебя нет проблем с «органами». Ты настолько осмелела, если не сказать обнаглела, что пускаешь в ход пушку просто потому, что какой-то осел окликнул тебя. Ты психопатка, уверенная в том, что я выручу тебя из любой ситуации.

— Я езжу за границу, распоряжаюсь средствами, покупаю недвижимость, — злобно говорила Ольга, словно не слыша его. — Всем этим занимаюсь я, женщина! А ты в это время хватаешь первую попавшуюся на глаза юбку и тащишь ее в постель.

— Я молодой, здоровый мужчина. Тебе придется с этим мириться. Мы нужны друг другу. Так что давай дружить, детка. Спокойной ночи.

Мужчина отвернулся, натянул одеяло. Женщина смотрела на него отраженным в зеркале исполненным ненависти взглядом.

— И не думай об этом, — проговорил он, не оборачиваясь. — У тебя ничего не выйдет.

Глава 30

ПОТРЯСЕНИЕ

Анна возвращалась домой.

Ровно гудели моторы авиалайнера, она смотрела за окно иллюминатора, на расстилавшуюся там молочную пустоту. Время в командировке пролетело стремительно быстро, и все было замечательно: и вечно прекрасная Прага, и весьма полезный и интересный семинар, и новые знакомства с зарубежными коллегами. И даже четыре сотни долларов удалось ей сэкономить из щедрых командировочных расходов. Но нестерпимо хотелось домой. Не отпускала тревога за маму, хоть они и перезванивались почти ежедневно, и все, вроде бы, шло своим чередом. Это было хорошо, но означало также, что день операции приближается. Однако теперь Аню не очень пугала сумма взноса. Проблема оплаты операции казалась вполне разрешимой. Вон как легко все прошло с Зойкой. И дальше будет так же!

Аня с удивлением чувствовала, что ее тянет в «Триаду», что она скучает по праздничной атмосфере семинаров, по лучистой, завораживающей энергетике Третьяковой. Скотников говорил ей: «Очень скоро ты не сможешь без этого жить». Видимо, так оно и есть.

Вчера у них там был бал. Интересно, как он прошел? Хотелось позвонить Зойке, узнать, но она сама вчера принимала участие в фуршете по поводу окончания работы симпозиума, поздно вернулась в гостиницу и не решилась беспокоить подружку. А нынче утром Зойкин телефон не отвечал. Удалось, правда, дозвониться до Скотниковых. Анатолий сказал, что Зойка выиграла какой-то супертелевизор! Главный приз! И была жутко рада. И Аня почувствовала гордость от того, что изменила жизнь подружки. Теперь никакой хандры и депрессий не будет! И то, что ее с утра уже нет дома, — тоже хороший знак! Наверное, Филиппова направилась на какую-нибудь деловую встречу. Может, у нее уже есть кто-то на примете, свой кандидат. Вот и хорошо, пусть работает.

Анатолий напомнил, что сегодня вечером в «Триаде» она, Аня, должна получить свою первую, так сказать, зарплату. Все-таки она еще не могла называть эти деньги заработной платой. Как-то, казалось, это все не по-настоящему, будто в казино выиграла или чужой кошелек нашла… Но Аня отмахнулась от неприятных мыслей. Деньги будут очень кстати. Можно отдать часть долга. Прямо сегодня же. Если самолет прилетит вовремя, она все успеет. Дело в том, что перед ее отъездом в Прагу один из кредиторов, который ссудил Ане часть суммы, буквально огорошил ее, заявив, что ему срочно понадобились деньги на покупку автомобиля. «Почти новый «форд», Анечка. И недорого. Но денег все равно не хватает… Не могли бы вы… вернуть пораньше?…» Оба они при этом отчаянно краснели, он — оттого, что вынужден торопить ее, а она оттого, что отдавать было нечего. Но сегодня отдаст! Если, конечно, успеет на семинар.

— Дамы и господа! — раздался из динамика голос стюардессы. — Через двадцать минут наш лайнер совершит посадку в аэропорту Шереметьево-два. Просим пристегнуть ремни безопасности. Температура воздуха в Москве…

Аня взглянула на часы. Все в порядке, она успевала.

— Спасибо, вам, Сергей Михайлович!

— Анечка, мне очень перед вами неудобно! Я вроде как вынудил… Может, вы у кого-то перезаняли? Тогда я не возьму, — смущался кредитор, принимая из ее рук зеленые бумажки. — О, всю сумму сразу?! Я на это и не рассчитывал. Что ж, очень, очень кстати! Завтра же смогу выкупить свою мечту. Я, видите ли, внес залог. Но хозяин грозится продать «форд» другому. Желающие есть. Но вы не перезанимали, нет?

— Нет, нет, Сергей Михайлович, не волнуйтесь! Просто нашла еще одну работу и очень выгодную.

— Да что вы? Как вы, молодые, умеете зарабатывать деньги! Может, и меня пристроите? Шучу, шучу. Кому я нужен, престарелый кандидат наук, пять лет до пенсии?

— Может, и пристрою, — улыбнулась Аня. — Тем более что вы еще ого-го!

— А чайку не останетесь попить? — оживился Сергей Михайлович. — А то мне неудобно — вы прямо с дороги и с доставкой на дом!..

— Нет, нет, спасибо, я тороплюсь. Тут недалеко подруга живет, хочу к ней забежать.

— Понимаю, понимаю, — Сергей Михайлович многозначительно закатил глаза. — А как зовут подругу? Иннокентий? Аполлинарий?

— Подругу зовут Зоя, — сухо ответила Аня, не терпевшая дешевых шуток.

Наконец он отпустил ее, и Лаврова устремилась вниз по лестнице. Чумовой какой-то! Впрочем, может, действительно привести его в «Триаду»? А что, на работе талантами не блещет, вдовец, дети живут отдельно… Все это она думала машинально, на ходу, не осознавая, что уже рассматривает каждого знакомого человека как потенциального клиента.

Однако мысли о Сергее Михайловиче были вытеснены другими — беспокойством за Зойку. Почему-то она не пришла сегодня на семинар. И телефон молчал, как партизан. И Скотниковы недоуменно пожимали плечами, все переводя разговор на минувший бал, на замечательный приз, который получила Филиппова.

— Представляешь, «Филипс», серия «Домашний кинотеатр»! Вот как повезло Зойке! Она так радовалась, так радовалась, жаль, что тебя, Лавруша, не было, — тараторил Скотников.

Приз, это хорошо, но где она сама-то? Снова недоуменное выражение лица.

Короче, Лаврова решила забежать к Зойке, благо, оказалась в этом районе. Одиннадцать вечера — поздновато, конечно, имея в виду обратную дорогу. Но ничего, в крайнем случае, останусь ночевать, решила Аня. Зато спать буду спокойно, не переживая за чумовую подругу, за которую несу теперь ответственность перед богом и людьми.

Поднимаясь по лестнице Зойкиной пятиэтажки, Аня в который раз набрала по мобильнику телефонный номер. Трубку не снимали. Да что же это такое?

Она остановилась на площадке как вкопанная. Вокруг двери в квартиру подруги — языки копоти. Сама дверь опечатана. Анна не верила глазам, то всматриваясь в номер квартиры, то озираясь, оглядывая площадку.

— Я дом, что ли, перепутала? — пробормотала она.

Но тут отворилась дверь соседней квартиры. В проеме показалась Зоина соседка, пожилая востроносая тетка. Аня ее знала, даже устраивала когда-то к знакомому окулисту. Как же ее зовут? Имя напрочь вылетело из головы. Зоя называла ее без имени, по отчеству.

— Здрасте, — растерянно проговорила Аня.

— Вы кто? Что-то не узнаю.

— Аня. Зоина подруга.

— Аня?

— Светлана Сергеевна! — вспомнила наконец Лаврова. — Вы меня помните? Я вас к врачу устраивала, к окулисту.

Вместо ответа женщина громко всхипнула.

— Что такое? Что случилось? Где Зоя?

— Нету больше Зоиньки, — запричитала женщина. — Горе-то, горе какое!

— Что? Что случилось?!

— Ты тише, тише. Зайди. Поздно уже, ну да ничего, у меня все равно бессонница.

Аня вошла в прихожую, прислонилась к стене.

— Что случилось?

— Выбросилась наша Зоинька из окна, — запричитала соседка, жадно вглядываясь в Анино лицо. Очень хотелось увидеть реакцию.

— Как это? — прошептала Лаврова. — Когда?

— Да вот минувшей ночью. Суток еще не прошло. — Она показала на старинные «ходики». — Вернулась в час ночи с тремя мужиками, сама разнаряженная. Мужики тоже. Прямо будто с бала какого. И мужики эти втащили ей телевизор. Огромный такой. Он даже не влезал в квартиру в коробке-то. Иностранный. Оч-чень дорогой! Купила она его, что ли? Я выглянула, спросила, а она в ответ только буркнула чего-то и в дверь шасть, закрыла. А я ж по-соседски. Поглядеть хотела, похвалить. Ой, и хорошо, что не пошла к ней глядеть-то! Телик-то ее взорвался! И пожар, представляешь? И нету Зоиньки! Она в окошко сиганула. Ей бы в пожарку звонить, а она — в окно. Расшиблась, места живого не было! «Скорая» приехала. Мы, говорят, трупы не лечим. Во как! Они и живых не лечат. Потом милиция… Но сначала пожарные. Этих я вызвала. Чую, дымом с лестницы тянет. Дверь открываю, мама родная! Что делается! Сама ведь сгореть могла, за милую душу! Бессонница меня спасла. И рассказать-то некому. Из знакомых дома только я да Венька, остальные на дачах. А с Венькой разве поговоришь? Вы ж с ней подруги были? Ты чего молчишь-то?

Тараторя, тетка все сверлила Аню взглядом. Видимо, ждала, что та начнет рвать на себе волосы, выть и кататься по полу. Но на Лаврову нашел столбняк. Она не могла вымолвить ни слова. Была у нее такая особенность: в стрессовых ситуациях горло словно перехватывала чья-то рука.

— Откель у нее деньги на такой телик-то, не знаешь? Чего она его в полночь в дом затаскивала? Магазины-то, поди, закрыты! Вот в чем интерес! А пожарные сказали, что у этого телика кабель поврежден. От этого и пожар. Милиция меня в понятые взяла. Квартиру осмотрели. Там все попорчено! И мебель, и окна. Я Марине позвонила, тетке-ее. Приедет. Хоронить… — Соседка всхлипнула. — Ты чего молчишь-то?

— А где Зоя? — шепотом спросила Аня.

— Как — где? Умерла она. — Женщина опасливо оглядела Лаврову.

— Где тело?

— В морге, где ж еще. Не в квартире же. Квартиру опечатали. Марину ждут.

— А куда ее отвезли?

— В какой морг? В эту… как ее… Ага, вспомнила… — Она назвала больницу.

— Спасибо.

Аня развернулась, вышла из квартиры.

— Постой, ты куда? Чаю-то попей. Странные они все какие-то. Как бесчувственные, — пробормотала Светлана Сергеевна и с сожалением захлопнула дверь. Пообщаться не удалось.

Аня вышла из парадного и опустилась на скамейку. Достала сигареты, закурила.

Шок, просто шок! Чушь, бред… Не может быть…

Она подняла голову и увидела окна Зойкиной квартиры. С выбитыми стеклами, с теми же языками копоти. Как же так? Почему она не вызвала пожарных? Не выскочила на лестницу? Почему вообще взорвался импортный телевизор? Это же очень известная фирма. Разве их телевизоры взрываются?

Господи, о чем я? Какая теперь разница? Ведь Зойки нет в живых! Может быть, если бы я не вмешалась в ее жизнь, она была бы жива! Сидела бы дома, плакала, хандрила, но была бы жива! Аня даже замычала, раскачиваясь из стороны в сторону.

Дверь парадного распахнулась. Оттуда вывалился невысокий щуплый мужчина.

— О, какая чувырла сидит! — хохотнул он. — Ты че тут одна загораешь? Пошли со мной, я угощаю… — Он наклонился, пытаясь разглядеть ее лицо, Аня отвернулась. — Я не понял, ты че, гордая или пьяная? Я не понял, ты че молчишь? Ладно, фиг с тобой. А я за бухаловом.

Покачиваясь, мужик направился к ларьку на другой стороне улицы.

Это был Венька. Тот самый алкаш, о котором говорила Светлана Сергеевна. Аня видела его пару раз. Он обычно приходил к Зойке клянчить на выпивку. Жалкий, похмельный, трясущийся весь. Зойка, добрая душа, давала. И борщом однажды накормила. У кого он теперь клянчить будет?

«Какие глупые, дурацкие мысли лезут в голову…»

Она снова закурила. Встать, поймать машину и ехать домой не было сил.

Венька вернулся с оттопыренными карманами, из которых торчали горлышки бутылок. Одну, открытую бутылку шампанского, держал в руке. Рука его была обмотана грязным бинтом. Он бухнулся на скамейку рядом с Аней.

— Выпить хочешь?

Вместо ответа Аня глубоко затянулась. Лицо ее озарилось огоньком сигареты.

— Ого! А ты баба фартовая! У меня таких отродясь не было!

Венька ее, конечно, не узнал, отметила Аня. Он наполнил пластиковый стакан, осушил его.

— Люблю шампусик! Редко пью, а люблю! Праздничное пойло! Хотя у нас здесь траур. А че, хорошая баба была. Она на меня не обидится, что я шампусиком ее поминаю, правда?

— Кто не обидится? — вздрогнув, Аня повернулась к нему.

— Ха! У нас здесь вчерась, вот в это время, соседка моя сверху вниз сиганула, представляешь? На моих глазах.

— Как это?

— Как, как? — оживился Венька. — Молча! Я сижу, потягиваю настойку овсяную, знаешь, в аптеках продают? Дешево и сердито. Ну вот. Пью себе. Вдруг мимо меня кто-то — вжих!.. И сразу же — хрясь! Спускаюсь — Зойка из восемнадцатой. Хорошая такая баба была, что ты! И чего ее вниз потянуло?

— Это с какого этажа? — Стараясь, чтобы голос звучал безразлично, поинтересовалась Аня.

— Да вон, с пятого.

Венька поднял голрву, указывая бутылкой на опаленные огнем окна. Рядом тускло светило окно Светланы Сергеевны.

— Это там, где окна битые?

— Ага.

— А что, она все окна сначала перебила?

Венька смолк и как-то сразу заскучал.

— Пойду я. Что-то холодно. — Он поднялся.

— Эй, мужчина! А шампанского даме? — изо всех сил стараясь придать голосу игривость, произнесла Лаврова. — Вы же хотели меня угостить!

— А ты будешь? — опять оживился Венька. — Класс! Давай тяпнем!

— Давай!

Он наполнил стаканы.

— За соседку мою, Зойку. Пусть земля ей будет пухом! Поехали!

Они выпили.

— А чего она сиганула-то? — закурив, спросила Аня. — Сколько ей лет-то? Молодая?

— Не… Как я. Ну, в смысле, еще о-го-го!

— Спьяну, что ли?

— Не, она не пила, ты че? Она учителкой работала.

— Муж довел?

— Не, она одинокая. Котяра был, да в огне погиб.

— В огне?

Венька запнулся, затем продолжил:

— Ага, в огне. Она, значит, сиганула, а потом в хате пожар. Телик взорвался. Бывают же совпадения! Да ладно, что мы все о ней? Ей уже не поможешь. Ты че здесь сидишь-то одна среди ночи? — Он придвинулся к Ане.

— А-а, к хахалю приехала. Договаривались. А он смылся, гад.

— Так пойдем ко мне, — жарко зашептал Венька. — Может, я не хуже твоего хахаля.

— Это вряд ли, — отстранилась Лаврова. — Я женщина дорогая, тебе не по карману.

— Че это ты так уверена? Может, по карману! Сколько берешь?

— Я валютой беру, понял?

— А золотом? Кольцо возьмешь?

Он сунул руку в карман и вытащил перстень с александритом. Это было кольцо Зойки, доставшееся ей от покойной матери.

— Кольцо возьму.

— Ишь, как зенки вылупила! И голос аж охрип! До чего вы, бабы, продажные, это ужас! Ну, где будем? Давай прямо здесь?

— Ты что? В антисанитарных условиях? Ты за кого меня принимаешь?

Она поднялась, как бы намереваясь уйти.

— Стой! Это я так, пошутил. Пойдем ко мне. Я здесь живу.

— Ванная? Горячая вода?

— Есть! Воду как раз завтра отключат, а сегодня есть! Ну, пойдем, чего стоишь-то?

Глава 31

ДОЗНАНИЕ

Едва они вошли в обшарпанную, неубранную квартиру, Венька потянулся к Ане.

— Спокойно, — отстранилась она. — Сначала душ прими.

— А зачем мне? Я и так чистый. Тебе надо, ты и прими. А я к тебе приду, — захихикал он.

— Что это у тебя с рукой? — будто только сейчас заметила Аня.

— А-а, ерунда. Болит, правда, зараза. Но я анестезией занимаюсь.

Он хохотнул и хлебнул прямо из бутылки. Аня чувствовала, что мозг ее заливает какая-то запредельная ярость. Тихо, только не сразу! Терпение!

— А что бинт-то такой грязный? Сепсиса, что ли, не боишься?

— Чего? — испугался Венька.

— Заражения крови. От этого помирают в два счета.

Венька побледнел.

— Ты чего? Кончай пугать! Тоже мне, лекарь!

— Я вообще-то врач.

— Ну да! А я капитан дальнего плавания! Что же ты, врач, по ночам на лавках сидишь? Клиентов снимаешь?

— Дурак ты. Я же сказала, что к мужику приехала. Только он меня продинамил. А я, может, отомстить хочу. И кольцо мне понравилось. Давай перевязку сделаю. А то смотри, два дня — и остеомиелит. Сгниешь ведь заживо.

Услышав ученый термин, Венька перепугался не на шутку. Начал разматывать бинт.

— Чистый-то есть?

— Есть один. На кухне.

— Ну и пойдем туда.

На полу кухни стояла батарея пустых бутылок. Венька выдвинул ящик стола, достал бинт.

— Показывай свою рану.

Когда грязная марля упала на пол, Аня увидела на предплечье обширную открытую рану с клочками кожи по краям.

— Это у тебя ожог, — меланхолично произнесла она.

— Ну да. А что, обжечься нельзя? Ты бинтуй, давай.

— Сейчас. Руки вымою. А ты садись, положи руку на стол.

Она подошла к раковине, подняла с пола бутылку, обернулась и с силой ударила по лысине на затылке. Голова Веньки упала на стол. Из раны показалась кровь. Мужчина не шевелился.

Аня схватила его кисть. Все-таки первый раз подняла она руку на человека и, сколько силы нужно вкладывать в удар, не имела понятия. Пульс прощупывался. Слава богу, не убила!

Оглядевшись, увидела в углу утюг. Обрезав ножом провод, прикрутила руки алкаша к спинке стула.

Откуда в ней взялось все это? Ударить, привязать? Она об этом и не думала. Ненависть застилала глаза. Убедившись, что объект надежно зафиксирован, выражаясь языком экспериментатора, Аня набрала в рот воды, подняла за остатки волос голову пленника и прыснула в лицо. Венька открыл глаза, озираясь, пытаясь вырваться из оков. Но не тут-то было!

— Ты чего, ты чего, чувырла? Ты воровка, что ли? Вот я дурак! Отвязывай, а то такой хай сейчас подниму! У меня наверху соседка не спит. Она мигом… — заверещал он.

— Заткнись! А то ножом порежу!

Для убедительности Лаврова вынула из банки на столе здоровенный разделочный нож.

— Ты что? — прошептал Венька. — Ты не сможешь…

— А ты, сволочь, смог?

— Что смог? — едва вымолвил он.

— Зою убить! Смог, гадина?!

— Я? Ты что… Ты кто?

— Я ее подруга и знаю тебя. Видела, как ты к ней за деньгами ходил. Как она тебя, суку, борщом кормила. И ты за все это, за доброту ее, убил?! — На этих словах Аня задохнулась и сжала нож.

— Я не убивал!!! — закричал Венька. — Ей-богу!

— А откуда у тебя ее кольцо?

— Она мне…

— Подарила? — сухо рассмеялась Аня и вдруг ударила его по лицу.

Голова мотнулась в сторону, клацнули зубы.

— Я тебя сейчас сама убью и пожар здесь устрою, — глядя на него горящими от ненависти глазами, прошептала она.

— Я не убивал, честное слово! Подожди, я все расскажу!

— Рассказывай.

— Она правда из окна сиганула, я не вру. Я, когда увидел, кинулся вниз — а она уже мертвая. Ну и че, добру пропадать, что ли? Ей уже ничего не нужно, а мне еще жить и жить. — На этих словах он запнулся, в ужасе глядя на чумовую бабу. Такая и вправду убьет! — Ну я и полез к ней в хату. С чердака спустился. Окно-то открыто было. Ну и взял золотишко. Так я его тебе верну!! А денег не было, вот те крест!

— Врешь!

— Не вру! Господи, как же доказать тебе… Она же заяву в милицию накатала! — вспомнил Венька.

— Какую заяву?

— Что ее в какой-то лохотрон втянули и что она свидетелем была, разговор подслушала. Возьми сумку ее, там заява эта.

— Где сумка?

— В прихожей, под тумбочкой.

Аня ринулась в прихожую. Под тумбочкой обнаружилась Зойкина сумка. Она вернулась на кухню. Венька пытался освободиться от оков.

— Сиди, не рыпайся! Мне и баранов фиксировать приходилось, а не то что такого дохляка, как ты.

— Баранов? Это зачем?

— Кровь у них брали. Для опытов, — ответила Анна.

И от этой фразы, произнесенной самым обыденным

тоном, кровь буквально заледенела в жилах бедного Веньки.

— Во, попал… — одними губами прошелестел он.

Аня не слушала его. Она читала заявление погибшей подруги. Не заметив, как опустилась на стул, Аня беззвучно шевелила губами. Прочитала до конца и тут же перечитала снова. Информация не умещалась в голове. Какая-то статья какого-то Митькина, которого переехала машина. И зомбирование на семинарах. И, главное, подслушанный Зойкой разговор Третьяковой с ее матерью! Зойка стала опасным свидетелем. И ее решили убрать! Может, вот этого алкаша и наняли? Хотя… Бал был вчера вечером. Она погибла сразу же после возвращения домой. Не могли они нанять киллера за полчаса. Это же бред. Но почему она выкинулась из окна? Если написала заявление, должна была отдать его по назначению, а не кончать жизнь самоубийством! Аня перевернула лист. Бумага была адресована не кому-нибудь, а начальнику Московского уголовного розыска! В этом вся Зойка! Если писать, то самому главному начальнику. И ни слова нет в заявлении о том, кто втянул ее «Триаду»! Ни слова о Лавровой. Пожалела? Или все-таки верила, что Аня искренне хотела ей помочь? Вот и помогла…

В сумочке оказался и сложенный газетный листок. Ну да, статья Митькина, развернув лист, поняла Аня. Некоторые абзацы отчеркнуты карандашом. Аня прочитала, уставилась в окно. Почти рассвело, машинально отметила она. Еще вчера вечером я была почти счастливым человеком….

— Видишь, я же не врал! Отвяжи меня, у меня рука больная, — заскулил Венька.

Анна очнулась. Сколько времени? Пятый час утра. Что делать дальше? Заявление нужно отдать по назначению. Теперь это ее, Анин, долг! Она перевела взгляд на Веньку.

— Ты — вор! А может, и убийца! Мне непонятно, почему она погибла. Короче, с утра я иду в милицию. А ты пока будешь сидеть дома, на привязи.

— Зачем? Я с тобой пойду! — с жаром воскликнул Венька.

— Ага! Нашел дуру. Будешь сидеть! — жестко проговорила она и вытащила из его кармана ключи от квартиры. — Вернусь со следователем, и ты дашь показания, понял? Будет считаться явкой с повинной.

Венька жалобно подвывал. Нет, на убийцу он, конечно, не тянет. Но и отпускать нельзя. Удерет. И никто не подтвердит тот факт, что Зоя выбросилась из окна не из-за пожара. И почему все-таки случился пожар? Почему взорвался телевизор? Господи! Да ведь они могли его начинить чем-то, какой-нибудь пиротехникой! — ужаснулась она. Может, Третьякова «вычислила» Зойку каким-то образом? И потому именно ей достался этот «сногсшибательный» телик?

Неужели Третьякова способна… Но Зойка же написала. Она сама слышала про труп. А где один, там могут быть и другие.

Раздался шум. Аня подняла глаза. Венька пытался сдвинуть стул ближе к окну.

— Я думал, ты спишь, — глупо улыбнулся он.

Аня как будто увидела себя со стороны: сгорбленную, придавленную тяжестью событий. М-да, знания умножают скорбь…

— Я не сплю, а ты, пожалуй, поспишь. Так оно надежнее будет.

Она поднялась, достала из сумочки снотворное, которое всегда брала в командировки, так как не умела спать в гостиницах. Вытряхнула на ладонь несколько маленьких таблеток, налила стакан воды.

— Пей!

— Не буду! Это яд?

Он не успел закрыть рот, как размятые ложкой таблетки уже оказались во рту, и вода полилась из стакана. Сделав судорожный глоток, едва не захлебнувшись, Венька пролаял:

— Тебя саму посадят! За нарушение прав человека!

— Возможно, — согласилась Аня.

Она ушла в комнату, закурила, глядя в окно.

Господи, как же она ничего не видела, не соображала! Как она позволила чужой, порочной воле полностью завладеть собой, своими мыслями и чувствами?! Как могла поверить в этот «бизнес, делающий людей счастливыми»? В этот веселый, праздничный бизнес! Хей, хей, хей! Конкурсы, подарки, концерты… И как бы между прочим: тащите друзей! Ночуйте со своим гостем. Пасите свою овцу до тех пор, пока она не будет брошена в чрево Фонда, чтобы насытить утробу этого чудовища. Но ему мало, тащите следующих! Вцепитесь зубами в холку, когтями в тело! Тащите их сюда, к нарядным фасадам. За каждого вы получите свои тридцать сребреников. А потом овца будет брошена на заклание. Ее лишат мозгов оглушительной музыкой, заклинаниями «хей, хей!». Ей, этой овце, каждую минуту будут говорить о деньгах, больших, огромных деньгах, только о них и больше ни о чем. Ее, овцу, приучат спокойно воспринимать астрономические цифры. К тому, что получить эти деньги не так уж трудно — нужно только ухватить зубами следующую овцу. И не обращать внимание на кровь, струящуюся из раны, не реагировать на разорванное горло…

И она сама, Анна Лаврова, тридцати шести лет от роду, человек с высшим образованием и ученой степенью, превратилась в это животное. И притащила в зубах свою подругу. И Зойки больше нет…

«Я объявляю вам войну, всей вашей своре! — мысленно проговорила Лаврова. — Во имя Зойки, в память о ней, я буду драться с вами до конца, пока не истреблю этого дракона! Чего бы мне это ни стоило!»

Аня вернулась на кухню. Венька спал, уронив голову на грудь и смачно всхрапывая. Отвязав пленника, она перетащила его в комнату. Тщедушный Венька послушно перебирал ногами, что-то бормоча во сне. Добрались до дивана, куда и было скинуто бесчувственное тело. Путь спит лежа, мы не садисты. Таблетки, да еще бессонная ночь плюс алкоголь, гуляющий по венам Вени (вот ведь и каламбур некстати), — все это должно обеспечить часов двенадцать бесперебойного сна, прикинула Лаврова. За это время можно много успеть.

Глава 32

БОГ НЕ ФРАЕР

В восемь утра возле огромного желтого здания МУРа на Петровке появилась темноволосая молодая женщина. Легкий брючный костюм, волосы собраны в пучок и сколоты заколкой. Темные очки скрывают глаза. Женщина заняла позицию на противоположной стороне улицы, достала сигареты, закурила, не спуская глаз с главной проходной. Кто-то позвонил ей на мобильник, и женщина довольно долго разговаривала. Причем лицо ее по мере разговора становилось все более мрачным, даже яростным каким-то… Она жестикулировала, расхаживая туда-сюда мимо здания угрозыска.

За всем этим наблюдал дежурный офицер, сидевший в застекленной «вахтерке» внутри здания. Девица ему не понравилась. Чего это она стоит здесь с утра пораньше? Народ, вон, старается проскочить мимо как можно быстрее, а она словно зависла, понимаешь! Еще по мобиле что-то обсуждает. А, между прочим, известно, что среди шахидок есть женщины со славянской внешностью… От этой мысли офицеру и вовсе поплохело. Он связался с милиционерами, дежурившими на проходной.

— Коля, там, напротив вас баба какая-то подозрительная… Выясни, чего ей надо. Осторожней только! Может, шахидка?

Он видел, как постовой Николай подошел к женщине, козырнул.

Анна между тем действительно меряла шагами мостовую, дожидаясь начала рабочего дня славного учреждения. Она успела съездить домой, принять душ, привести себя в порядок, переодеться и примчаться на Петровку, 38.

В данный момент Лаврова курила, обдумывая, как ей проникнуть к начальнику угрозыска. Именно к начальству, так как по опыту штатской жизни знала, что только высокое руководство умеет принимать быстрые и рискованные решения, не опасаясь окрика сверху. Мысли ее были прерваны пиликаньем мобильника. Звонил Скотников.

— Аня! Где ты? Куда пропала? Мы тебе вчера вечером звонили, никто не подходил до часу ночи! Мы же волнуемся!

«Господи, как же я о них забыла? За эту ночь столько обрушилось на меня…»

— Толя, у нас горе. Зоя погибла, — обрывая его скороговорку, произнесла Аня.

— Как погибла? Когда?

Голос его прозвучал ненатурально, будто он уже знал… Откуда? Не может быть…

— У нее в квартире возник пожар. Она выбросилась из окна. — Лаврова все же не стала открывать карты.

— Какой ужас! — вскричал Скотников.

И тут же по параллельной трубке заголосила Гуся:

— Анечка, какое несчастье! Приходи вечером на семинар, мы все обсудим. Как хоронить и все такое…

— Вы пойдете на семинар? Когда Зоя в морге?

Супруги на секунду замолчали, затем вступил Анатолий:

— Ну, Аня… Мы же ее почти не знали, твою Зою. Что же теперь поделаешь? Не сидеть же нам под дверью морга. И вообще, семинары пропускать нельзя, Третьякова запрещает…

— А кстати, кто привез Зое телевизор из вашего театра марионеток?

— Почему из нашего? — растерялся Анатолий. — Он и твой тоже. Аня, что за настроение?

— Так кто привез ей телевизор? Ты не ответил! — буквально прошипела Лаврова.

— Ну, я. И Голушко. И Головлев. Не могла же она его одна тащить! Нужно было помочь. А почему ты со мной так разговариваешь? В чем дело?

В этот момент кто-то тронул Анну за плечо. Она обернулась. Перед ней стоял милиционер.

— Ладно, потом договорим, — она отключила трубку.

— Лейтенант Горелый, — козырнул тот. — Ваши документы?

Аня разглядывала лейтенанта. Молодой, почти юноша. С выражением служебного рвения на конопатом лице. Через такого к начальству не прорвешься. Он своей грудью заслонит и от пули, и от мирного населения…

Неожиданно Анна бросилась через дорогу, ловко лавируя между плотным потоком машин.

— Стой, стрелять буду! — отчаянно звонким голосом выкрикнул лейтенант, выхватывая «Макарова».

Аня, пригибаясь, пролетела почти перед колесами «ауди» и услышала отборный мат водителя, бросилась к проходной во двор МУРа, недоумевая, почему стоящие на входе люди в форме шарахаются от нее в стороны.

Едва Лаврова оказалась внутри, откуда-то сзади на нее прыгнули несколько мужчин. Ей больно выкрутили руки, бесцеремонно обшарили тело.

— Ничего нет! — доложил один.

— Сумку проверьте! Только осторожно! — приказал высунувшийся из-за стеклянной перегородки офицер.

В сумке кто-то уже рылся.

— В чем дело? — Обрела Лаврова дар речи. — Что за произвол? Что происходит? — орала она на весь двор.

— Действительно, что происходит? — спросил сзади густой бас.

Анна обернулась. Средних лет мужчина в генеральской форме, с полуседой-полурыжей, изрядно поредевшей шевелюрой смотрел на происходящее с недоумением.

— Товарищ генерал! Было подозрение, что эта женщина — террористка, — отрапортовал дежурный офицер.

— Вот как? И на чем основано подозрение?

Дежурный доложил о необычном поведении и противоправных деяниях задержанной: сопротивление представителю правоохранительных органов, создание аварийной ситуации на дороге…

— А руки женщине выламывать, это в в рамках закона? — прокричала Лаврова.

— Минутку, вот мои подчиненные докладывают, что вы сами их спровоцировали. Что вас сюда привело? И почему вы спасались бегством от мирного постового?

— Потому что он бы меня не пропустил!

— К кому?

— К начальнику МУРа! Мне нужен начальник МУРа!

— Он перед вами.

Вячеслав Иванович с интересом разглядывал женщину. Волосы растрепались, глаза горят. Прямо революционный матрос в юбке. Впрочем, она в брюках.

— Товарищ генерал, вы не могли бы уделить мне несколько минут? Это очень, очень важно! Я взяла заложника! — вдруг тихо и очень жалобно проговорила женщина.

Генерал изумился:

— Это как понимать? Как явку с повинной?

— Я… Я вам все объясню…

— Что ж, попробуйте. В вашем распоряжении десять минут. Но ни минутой больше. Верните даме сумку. Прошу за мной!

Дама задержалась в кабинете не более пяти минут. И вышла вдвоем с Грязновым. Генерал затребовал служебный «мерседес» и умчался вместе с Лавровой.

Утро в частном охранном предприятии «Глория» началось как обычно. Руководитель агентства Денис Грязнов, он же племянник начальника МУРа, провел оперативку. Сотрудники «Глории» отчитались за минувший день. Денис определил задачи для нынешнего, когда охранник у дверей доложил по внутренней связи, что в гости пожаловал сам Грязнов-старший.

— С какой-то чумовой дамочкой, — шепотом добавил он.

Мужчины переглянулись. Вообще-то в этом заведении не чурались женского общества. Напротив, учитывая исключительно мужской состав сотрудников, залетавшие сюда птички женского пола всегда вызывали живой интерес. Все уставились на дверь.

— Привет, орлы! — пробасил Вячеслав Иванович, держа под руку молодую женщину. — Вот, полюбуйтесь! Я вам террористку привез. Она сегодня с утра весь МУР на уши поставила. Лейтенант Горелый чуть было с перепугу ее не пристрелил. А потом еще несколько бойцов искали на этом молодом теле взрывчатку. Но не нашли. И отпустили. Тут она жалобным таким голосом сообщает, что захватила заложника! Ничего себе утро началось, а?

Мужчины молча изучали террористку. Привлекательное лицо. Слегка растрепанные каштановые волосы. Привлекали внимание глубокие темные круги под карими глазами. Да и сами глаза смотрели настороженно. И вообще выражение лица было как у загнанного в угол щенка: и укусить готова, и вроде как помощи ждет. Но щенка породистого, отметили наметанные мужские взгляды.

— А зачем вы ее к нам привезли, товарищ генерал? — спросил один из присутствующих.

— Да так уж вышло. Я к вам, вообще-то, по другому делу собирался. Меня, Денис, коллега наш питерский, Виктор Петрович Гоголев, попросил помочь одну задачку решить. Так я хочу «Глорию» к этому делу подключить.

— А зачем мадам взяла заложника? — поитересо-вался кто-то другой.

— Он единственный свидетель, — едва выговорила Аня.

Все же взятие приступом кабинета начальника МУРа далось ей с большим трудом. И петляние по мостовой в ожидании пули вслед, и унизительный обыск, и перемещение куда-то в незнакомое место в генеральском «мерседесе», и большое количество молодых незнакомых мужчин, разглядывающих ее откровенно и настороженно, — все это вызвало горловой спазм, как случалось с ней в минуты сильнейшего душевного волнения.

— Вы вообще-то усадили бы даму! — укоризненно произнес Грязнов. — Между прочим, зовут ее Анна Николаевна, — добавил он.

Ей тут же подовинули стул, Лаврова буквально рухнула на него.

— Привез я ее сюда потому, что дело, по которому она ко мне пришла, очень меня интересует. А разговаривать откровенно об этом деле в собственном ведомстве я остерегаюсь. Случаются у нас утечки информации, к сожалению. Ну что, Анна Николаевна, расскажете нам все? По порядку?

Аня попыталась извлечь из гортани звук и отрицательно качнула головой, прижав ладонь к горлу.

— Да у нее шок! — произнес мужчина постарше, примерно того же возраста, что и генерал. — Нужно ей выпить дать!

— Это можно! — Генерал извлек из портфеля и поставил на стол бутылку коньяка.

Кто-то протянул Ане чашку.

— Пей! Залпом. Там на один глоток. Ну, давай!

Аня послушно выпила, шумно вздохнула. Ей протянули кусок сыра, Аня жестом отказалась. Есть она не могла. Грязнов склонился к ней и, заглядывая в сухие, горящие страданием карие глаза, проговорил:

— Послушай меня, девочка. Здесь, в этой комнате, мои друзья и соратники, люди абсолютно надежные. С тобой стряслась беда, я это понял. Мы мимо чужой беды стараемся не проходить. Но и времени лишнего нет. Народ мы занятой. Так что не молчи, рассказывай. И ничего не бойся. Здесь тебе помогут. Ну, можешь говорить?

— Могу, — удивилась Аня.

Невидимая рука, сжимавшая ее горло, ослабила хватку. Аня кашлянула и вдруг начала рассказывать этим людям, которых она видела впервые в жизни, все, что случилось с ней за последние две недели. Она, с минувшей ночи стыдившаяся себя как прокаженной, не смевшая объяснить свою беду никому из близких, горячечно, судорожно принялась рассказывать про деньги на мамину операцию, про друга Скотникова, про демоническую женщину Третьякову и ее иезуитски умную маму Галину Юрьевну, про гибель Зойки.

Она старалась быть безжалостной к себе, захлебывалась словами, временами ее начинало трясти, и тогда в нее вливали еще глоток коньяка, и она продолжала изливать все, чем была переполнена ее душа. Про ежедневные семинары, обучающие ремеслу мошенничества и выключающие людей из реальной жизни.

— Я не знаю, как они этого добиваются. Я была как в дурмане, будто это и не я была, — еще раз вспомнив первый семинар, говорила она.

— Как добиваются? Очень просто! — подал голос мужчина постарше. Видимо, он пользовался у Грязнова особым авторитетом, потому что Вячеслав Иванович мигом обернулся к нему и попросил:

— Просвети нас, Петрович! Кто, как не ты…

— Могу, — ответил Алексей Петрович Кротов. — Судя по тому, что мы слышали, при вербовке имел место вариант гипноза, который называется индуцирование массовых контагиозных явлений психического характера.

— А по-русски? — слегка нахмурился Грязнов.

— Можно проще: многофакторное воздействие на психику. Начнем с начала: Анна Николаевна сказала, что всех гостей собирали возле одной двери, когда в зал можно было войти с двух сторон. Создали такой «накопитель», толкучку, где человек чувствует себя по законам толпы. А у нее совершенно другая психология, нежели у индивидуума. Уже с накопителя гости могут ощущать дискомфорт, тревогу.

— Так и было, — кивнула Аня.

— Дальше: шустрые девушки задавали темп мероприятия — быстрей, быстрей! Рассаживайтесь, не выбирайте мест, так?

Аня опять кивнула.

— Это установка: все уже выбрано за вас. Дальше: музыка, как говорит наша гостья, оглушительная.

— Запредельная.

— Вот-вот. Потом эти мантры «хей, хей», быстрая речь ведущего, подпевки из зала, которые мешают сосредоточиться. Короче, когда человек подвергается такому массированному воздействию: тактильному, звуковому, зрительному, информационному — пропускная система мозга не справляется. Наступает так называемое охранительное торможение. То, что в народе называют: крыша поехала. Человек в таком состоянии утрачивает критику, то есть способность логически мыслить и взглянуть на ситуацию со стороны. И вполне может совершить поступок, совершенно для него не характерный. Его эмоциональные реакции тоже искажены от эйфории до громкой истерики или ступора.

Аня вспомнила, как неестественно громко хохотала Зойка в кабачке, где отмечалось ее вступление в «Триаду». В какой-то момент Ане было тогда даже стыдно за подругу. А теперь всю жизнь будет стыдно за себя…

— Вот какие чудеса бывают на свете! — воскликнул Грязнов. — Я ведь об этой пирамиде, об этой «Триаде» — «Терции» буквально на днях говорил с Турецким.

Темные там дела творятся… Подожди, девочка, я вот что спросить хочу: ну хорошо, в первый день, когда музыка и все такое, про что нам, темным, Кротов, объяснил, когда реакции искажены, — это я понял. А потом? Ты ведь говорила, что и дальше как под гипнозом ходила. Почему?

— Не знаю, как объяснить… Понимаете, эта Ольга Третьякова — она как колдунья, что ли. Она целый зал держит, словно игрушку в ладони. И внушает то, что хочет внушить.

— Сколько же ей лет?

— Двадцать шесть — двадцать семь.

— Что же она такая всесильная? В зале-то, поди, взрослые дяди и тети сидят? — не унимался Грязнов.

— Да. Но они на нее — как кролики на удава… Или как племя бандарлогов в «Маугли». Она слово скажет, и весь зал качнется ей навстречу, правда! Я и сама была в нее… влюблена даже. Если бы не смерть Зойки, я бы и сейчас, наверное, в плену была…

— Кротов, как ты это объясняешь? Что за дьявольщина?

— Да где-то так и есть, — ответил Кротов. — Если бы я не был убежденным атеистом, я бы так это и охарактеризовал. — Он помолчал, подыскивая слова, и добавил: — Есть такие люди, которые обладают влиянием на других. Харизматические лидеры.

— О, давно мы таких умных слов не слышали, — усмехнулся Грязнов, — с прошлых выборов.

Кротов невозмутимо продолжил:

— Вот, например, среди верующих есть даже каста особая— монахи, изгоняющие бесов, — экзорцисты. Правда, официальная церковь их, как правило, не поддерживает, и практикуют они частным, так сказать, образом. Организуют секты. И приводят в транс сотни людей — это-то всем известный факт. И люди в этом психологическом рабстве живут долгие годы. И умирают порой за своего пастыря. Или колдуна, как угодно. Эта Ольга, или как ее там, она могла научиться такому ремеслу, вернее, искусству порабощать массы.

Грязнов слушал, глядя то в окно, то на Анну.

— Ну-ка, еще раз: ее имя и возраст? — как бы проверяя что-то, спросил он.

— Ольга Третьякова. Лет двадцать шесть или семь.

— А как ее мать зовут?

— Галина Юрьевна.

— М-да… Все сходится! Я тоже атеист, но должен заметить, что Бог — не фраер! Какая же ты молодец, что добралась до меня! Невзирая на пули и обыск.

И он легонько хлопнул Аню по плечу. Как свою.

Глава 33

ПЛАН МЕРОПРИЯТИЙ

— Так что за заложник? — вернулся к исходному высокий, молчавший до сих пор мужчина, Сева Голованов.

— Расскажи, — кивнул Ане Грязнов.

— Это Зоин сосед, — объяснила Аня. — Я в командировку уезжала. Вернулась вчера, ее телефон не отвечает. До самого позднего вечера. Я заволновалась и поехала к ней. А в Фонде за день до этого был бал…

— Ишь ты, балы там у них… Как у Сатаны! — усмехнулся кто-то.

— … И Зоя получила приз — телевизор «Филипс». Привезли ей этот приз мужчины из Фонда, там и Скотников тоже был. Привезли и уехали. А где-то через час в квартире начался пожар. И Зоя выбросилась из окна.

— Об этом вы уже говорили, — вставил Грязнов-младший.

— Ну да, — кивнула Аня. — Как я поняла, официальная версия смерти: взрыв телевизора, возникший пожар, спасаясь от которого она и бросилась с пятого этажа. Но Венька, сосед снизу, такой тихий алкоголик, проговорился мне, что Зоя выбросилась еще до пожара.

— Откуда он знает?

Аня рассказала об откровениях алкаша, о Зоином кольце, присвоенном Венькой.

— Это же вещдок!

— Главный вещдок — это ее заявление, — подсказал старший Грязнов.

— Да! В ее сумочке было заявление в уголовный розыск. На имя начальника, то есть Вячеслава Ивановича.

— Вот именно! Оно-то меня и заинтересовало. Ты прочти заявление.

Она извлекла из сумочки конверт, вытащила несколько листков бумаги. Руки задрожали.

— Давайте мне, я прочту, — произнес Денис Гряз-нов, отбирая у Ани листки.

Он начал читать:

— Так, ну здесь «шапка». Читаем дальше: «…Настоящим сообщаю, что в тяжелый для меня момент жизни я была вовлечена в деятельность так называемого Фонда по оказанию…» — Это пропускаем, здесь общие слова. Она описывает, как происходят семинары, то же, что рассказывала Анна Николаевна, — бормотал Денис, пробегая глазами строки. — Дальше: «Я считала, что_ случившееся со мной несчастье — это моя личная беда, которая никого не касается. Но, прочитав в газете «Московский ежедневник» статью, разоблачающую деятельность Фонда, хочу сделать заявление как пострадавшая. Но это не главное. То, что я узнала сегодня, заставляет меня обратиться с этим заявлением немедленно, так как речь идет о гораздо более тяжком преступлении, чем мошенничество.

Считаю своим долгом сообщить правоохранительным органам, что сегодня, 25 июня, на праздничном вечере, устроенном руководством Фонда, я стала невольным свидетелем разговора между руководителем одной из групп, гражданкой Третьяковой, и ее матерью, Галиной Юрьевной (фамилия мне неизвестна). Из разговора следовало, что Третьякова убила человека из какого-то пулемета-пистолета…

— Пистолета-пулемета, — машинально поправил Грязнов.

— …Это произошло две или три недели назад возле ивангородской таможни. Как я поняла из разговора, Третьякова пыталась вывезти за границу крупную сумму денег, а именно более четырехсот тысяч долларов. В поездке ее сопровождал мужчина по имени Дмитрий. Видимо, вывезти валюту не удалось. Из разговора следовало, что Третьякова оставила машину на месте преступления, переплыла реку и укрывалась у женщины по имени Марта. Все, что я услышала, готова подтвердить на следствии и в суде под присягой». Все. Дата, подпись.

Денис сложил листки в конверт, протянул старшему Грязнову.

— Что ж, если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. — проговорил Вячеслав Иванович, поглаживая конверт. — Тут недавно Виктор Петрович Гоголев обратился ко мне с просьбой разыскать женщину, скрывшуюся на границе с Эстонией, в районе иванго-родской таможни. На ее совести труп омоновца. И никаких зацепок. Ниточки, которые вели к этому делу, обрывались. А по сведениям Гоголева, находится эта женщина здесь, в первопрестольной. Известны и ее имя, и имя ее матери. И все. Я с этим делом нынче утром и собирался к вам приехать, чтобы подключить вас к этой проблеме. А тут Анна на угрозыск напала. И вручила мне заявление погибшей подруги. Так вот, странным образом получается, что преступница, которую разыскивает Гоголев, видимо, сама идет к нам в руки. Вернее, ее к нам привела Анна Николаевна. Как ее саму за руку привели в этот Фонд. Правило бумеранга. Получается, что преступница, застрелившая омоновца, и демоническая женщина Ольга Третьякова из Фонда — одно и то же лицо.

— И каков же план мероприятий? — спросил невысокий, худенький Филя Агеев.

— Сначала нужно разобраться со смертью Филипповой. В квартире ее есть кто-нибудь?

— Квартира опечатана. Ждут Зоину родственницу, — откликнулась Аня.

— Вот и нужно побывать там, пока она опечатана. Посмотреть, что и как. Если женщина выбросилась вне связи с пожаром, может быть, в квартире есть какие-то следы, указывающие на причину самоубийства. И потом, с чего бы телевизор импортный взорвался? Совершенно новый?

— Верно, дядь Слав! — откликнулся Денис Гряз-нов. — В первую очередь — осмотр места происшествия.

— И нужно обязательно взять показания у Веньки, — встряла Лаврова.

— У заложника? Он что, к батарее привязан? — недоверчиво оглядывая Аню, спросил Сева Голованов.

— Нет, он спит. Я ему снотворное дала. А ключи от дома забрала. Так что он под домашним арестом.

— А если проснулся? И в милицию позвонил?

— Вряд ли. Он всю ночь не спал — мы с ним беседовали. Да феназепам, плюс алкоголь. Спит.

Сева посмотрел на темные круги под глазами женщины.

— А вы сами-то когда спали?

— Я? — Лаврова попыталась вспомнить. — Еще в Праге. Но я не хочу. Вот еще что! Зоино тело находится в морге Градской больницы. Может быть, связаться с патологоанатомом, который проводит вскрытие? Может, в крови что-то найдется?

— Дело говоришь, — одобрил Вячеслав Иванович. — Что ж, осмотр квартиры — раз. Допрос Вениамина под диктофонную запись — два. Морг — три. Я беру на себя морг. Отправлю туда кого-нибудь из своих. Вскрытие — мероприятие официальное. Мне его проконтролировать легче, чем вам. За вами квартира потерпевшей.

Было решено, что в квартиру Зои отправится Филя Агеев, умевший выходить сухим из любой воды. Это умение было немаловажным, учитывая подпольный характер операции.

— Я через балкон влезу. С крыши. А ключи от квартиры, где заложник сидит?

Анна передала Агееву связку.

— А мне что делать?

— Поспать хотя бы пару часиков, — безапелляционно заявил генерал. — Соберемся… в пятнадцать часов. Вы, Анна Николаевна, где живете?

— На Юго-Западе. Проспект Вернадского.

— Далековато. Туда-обратно, как раз два часа и будет.

— Оставайтесь здесь! — заявил Денис. — У нас есть комната отдыха. Там прекрасно моЯсно выспаться.

Анна пробовала отказаться, но ее никто не слушал. В небольшой комнате с зашторенными окнами стояли две застланные чистым бельем кровати.

— Бывает, приходится здесь сутками торчать, так мы уж свой быт обустроили, — объяснил Денис. — Там, за дверью, санузел. Полотенца чистые.

— Да я не хочу спать, ну что вы, в самом деле!

— Просто полежите, отдохните. Считайте, что вас тоже взяли в заложницы.

С этими словами Денис закрыл дверь, оставив ее одну. Анна кое-как разделась, забралась под простыню и мгновенно провалилась в сон.

Глава 34

ВЕЩДОКИ

Грязнов позвонил Денису и сообщил, что будет в «Глории» ровно в пятнадцать ноль-ноль, и не один, а с Александром Борисовичем Турецким.

— Как у вас там? Новости есть?

— Есть, — отрапортовал Денис.

— Тогда готовь совещание.

— Понял, — откликнулся племянник и пошел будить Анну.

Она проснулась мгновенно, едва он постучал в дверь, очнувшись от какого-то кошмарного сна, который не могла вспомнить.

— Анна Николаевна, через четверть часа приедет Вячеслав Иванович со следователем из Генпрокуратуры. Вставайте, мы вас ждем.

Аня поднялась, умылась холодной водой, сгоняя остатки тяжелого сна. Волосы разметались. Нужно было привести их в порядок. Через десять минут она подошла к двери и замерла, услышав чей-то брезгливый, недовольный голос…

В «Глории» уже собрались те лица, что были здесь поутру, плюс «важняк» из Генпрокуратуры, Турецкий. Последний был явно не в духе и бурчал, сидя у стола:

— Только из-за тебя, Вячеслав, приехал. Не царское это дело на каждый труп выезжать.

— Так ведь дело не только в трупе, Санечка, — увещевал его Грязнов. — Труп, как ни прискорбно это звучит, зацепка. А дело во всей той конторе, в «Терции». Пока она существует, еще не один труп появится.

— Что ж, никто их туда, в эту клоаку, не тянул, сами идут. Любят у нас бесплатный сыр, легкие денежки. А тот, кто любит легкие деньги, тот и смерть зачастую находит. И не всегда легкую.

— Ты меня, видно, слушал невнимательно, когда я тебя в машине в курс дела вводил. Идут сами, это так. Но идут вслепую! Ничего не зная о том, что их ждет. Да, хотят заработать. Так это потому, что государство свой народ раком поставило. У Лавровой этой мать тяжело больна. Нужна операция. А врачи требуют три тысячи долларов. Где их возьмет научный сотрудник? Молчишь? И не легких денег большинство ищет. Просто денег — за работу. Идут, доверяя близкому другу. Вот ты бы меня позвал куда-нибудь, не объясняя куда и зачем, и я бы пошел. И объяснений бы не требовал. Другое дело, что там, в «Терции», их обрабатывают и внушают, что деньги бывают легкими. А как они это делают, это тебе Кротов расскажет. Нас он уже просветил.

— Противно все это, — как-то брезгливо промолвил Турецкий. — Лохотронщик, он и есть лохотронщик. Даже если его этому кто-то научил, а в прошлой жизни он был белым и пушистым.

— Ах, скажите, какие мы правильные!! — взвился вдруг Грязнов. — Как же, Генеральная прокуратура — оплот законности, наши белые одежды! И вас, господина Турецкого, гордость фирмы, везут с какой-то лохотронщицей знакомиться… А где вы были, товарищ Генпрокуратура, когда в начале девяностых на экономически безграмотный народ телевидение обрушило массированную бомбардировку рекламы всяких «МММ», «Хоперов» и прочей хрени?! Люди же верили центральному телевидению, как Библии или газете «Правда»! Раз по телику показывают, это действительно работает! Непонятно как, но действует! И нужно нести туда «кровные»! Это молодые реформаторы придумали какую-то хитроумную схему, чтобы хоть немножко «поднять» свой нищий народ, дать ему лишнюю копейку! И несли! И что потом? Так кто на этой части суши главный лохотронщик? И где был лично ты, Турецкий, когда эти пирамиды пышным цветом цвели? Что делал?

— В носу ковырял, — огрызнулся «важняк».

— Ладно, Саня, где ты был и что делал, я знаю, как правило, мы, фигурально выражаясь, в одном окопе сидели, — сбавил тон Грязнов. — Только гонор свой убери. Не суди, и не судим будешь. Сейчас сюда войдет женщина со своей бедой. У нее, кстати, и личная беда есть — болезнь матери. Но она не о ней говорит. И на то, что ее на три тонны кинули, — тоже не жалуется. Она себя винит в смерти подруги и в том, что в дерьмо вляпалась. И хочет отомстить за подругу и гнездовье змеиное разворошить. А ведь могла бы жить дальше и продолжать зарабатывать на друзьях, как это другие там делают. И преуспевают, между прочим. Она сейчас войдет сюда, так что ты нос-то не вороти!

Анна, стоявшая за дверью, слышала каждое слово. Краска заливала лицо, словно ей надавали пощечин. Что ж, все правильно говорит этот брезгливый голос. Она — лохотронщица. И это пятно будет на ней всю жизнь. Но… Но есть смерть Зои, и перед нею ее стыд — ерунда. Так что все равно ты войдешь и все выслушаешь. И сделаешь все, чтобы банда по имени «Терция» прекратила свое существование!

Она распахнула дверь и вошла. Лицо пылало, темные глаза горели и казались огромными на осунувшемся лице. Мужчины смолкли. На секунду в комнате повисла тишина.

— Вот, Александр Борисович, познакомься, — прервал молчание Грязнов — Это Анна Николаевна.

— Очень приятно. Меня, как вы слышали, зовут Александр Борисович, — отрекомендовался «важняк», встав и слегка поклонившись даме.

Обладатель брезгливого голоса оказался мужчиной приятной наружности, даже красавцем. Но Аня терпеть не могла красивых мужчин. Они казались ей не настоящими. Впрочем, какое это сейчас имеет значение?

— Я, Аня, по дороге пересказал Александру Борисовичу вашу историю.

Анна молча кивнула. Денис Грязнов ободряюще ей улыбнулся:

— Садитесь, Анна Николаевна.

Аня кожей чувствовала его поддержку и постаралась улыбнуться в ответ. Денис продолжил:

— Если генералы не возражают, приступим к делу и заслушаем отчет Агеева с места событий. Филя побывал в квартире погибшей Филипповой, успел отснять и отпечатать пленку, так что есть на что посмотреть.

— В итоге операции установлено, что в квартире Филипповой был произведен взрыв телевизора «Филипс», что и вызвало пожар, — положив на стол пачку снимков, начал Филя.

— Это что? Батарейка? — нацепив очки, Грязнов разглядывал снимок.

— Да, обычная «крона». Рядом таймер — вот эта начинка от часов. А вот это — остатки пиропатрона. Все вместе обеспечивает взрыв в заданное время.

— Значит, все-таки взрыв! А еще. что-нибудь нарыл?

— Как сказать? Похоже, погибшая все-таки куда-то звонила или ей звонили. И главное: Вениамин Жуков, проживающий этажом ниже, тот самый алкаш, которого Анна Николаевна посадила под домашний арест, вернее, положила… — Филя усмехнулся. — Он подтвердил, что Филиппова выбросилась из окна до начала возгорания. Я его показания записал на диктофон. Кстати, и он заметил, что телефонная трубка не лежала на рычаге. Решил еще, что там, на другом конце, кто-то слушает, что происходит в квартире. Но в трубке были короткие гудки.

— Вот как! — взъерошил шевелюру Грязнов. —

А помнишь, Саня, я тебе рассказывал о череде самоубийств? Почерк один и тот же: все выбрасывались из окна после какого-то телефонного разговора. И все эти люди за день-два до смерти обращались в милицию с заявлениями по поводу Фонда. Скорее всего, не они звонили, а им. И Филипповой могли позвонить.

— И дать установку на самоубийство, — вставил Кротов. — Это технология известная. Человек кодируется какой-либо вполне невинной фразой. Потом, произнесенная по телефону, эта фраза становится командой к действию.

— Филиппова-то в милицию не обращалась, — заметил Турецкий. — Или я не прав?

— Не обращалась. Но стала опасной свидетельницей, подслушав разговор Третьяковой, и, видимо, ее засекли. Поэтому и убрали.

— Зачем же пожар устраивать? — пожал плечами Турецкий.

— Пожар — это вроде… ну, как контрольный выстрел, — заговорила вдруг Анна. — Чтобы скрыть улики. Например, заявление, которое она написала. Могли же они предположить, что она его уже написала. И значит, оно могло быть найдено и после ее смерти! А оно и нашлось после смерти! И потом, пожар закрывает все вопросы. Выкинулась, испугавшись огня, — и все.

— Правильно говоришь, девочка! Но… Все, да не все! — перебил ее генерал Грязнов. — Мои бойцы побывали в морге. Разговаривали с патологоанатомом. В крови Филипповой обнаружено некое психотропное вещество. Это лекарственный препарат, который в малых дозах вызывает эйфорию, действует как антидепрессант, а в больших — угнетение, подавление психики. Ваша подруга не состояла на учете у невролога или психиатра?

— Нет, что вы!

— Кстати, вы говорили, что чувствовали себя на семинарах, как на празднике. А вам там ничего не предлагали выпить?

— Как же, предлагали. Всегда перед семинарами раздавали чай и кофе. И бутерброды предлагались.

— И все пили?

— Почти все. Люди же после работы приезжали. И потом, это было за счет фирмы.

Турецкий брезгливо усмехнулся. Едва заметно. Но Анна эту ухмылку заметила. И сцепила зубы.

— И на первом семинаре давали?

— Да. Всех гостей обносили чаем и кофе.

— Так вот, Саня, пришедших в Фонд могли держать на психотропном веществе. — Грязнов опять тряхнул шевелюрой. — Скажем, при первичной вербовке — давали большие дозы, вызывавшие апатию. А потом — малые, дающие состояние эйфории. Короче, деятельность этого Фонда попадает сразу под несколько уголовных статей. Кроме того, выходит так, что женщина, которую разыскивает Гоголев по обвинению в убийстве на ивангородской таможне, и госпожа Третьякова — одно и то же лицо. И надо это «лицо» брать!

— Еще не факт, что это она, — произнес Турецкий.

— Не факт, но слишком много совпадений. Фактом будут отпечатки ее пальцев.

— Мы же не знаем ее в лицо.

— Да, в наличии только фотороботы. Кстати, Аня, взгляните.

Он вынул из кейса ксерокопии. Аня посмотрела, с сомнением пожав плечами.

— Не знаю… Мужчина мне не знаком. А женщина… Вроде и похожа на Третьякову, а вроде бы и нет. Здесь она очень обычная, даже невзрачная… А Третьякова — она такая… яркая, очень обаятельная.

— Можно взглянуть? — подключился Кротов.

— Возьми, Петрович, — протянул ему листки Гряз-нов. — Что скажешь?

— Вот это Третьякова? Демоническая женщина? Таких лиц действительно тысячи. Зацепиться глазом не за что. — Он помолчал, поднял глаза на генерала. — Но что такое обаяние? Это когда исходящая от человека аура затмевает его внешние данные. Обаяние можно включить и выключить, как лампочку. Его не нарисуешь. Боюсь, что фоторобот в данном случае не помощник.

— Я могу опознать ее! — воскликнула Анна.

— Всему свое время, — остановил ее Грязнов. — А что, этот ваш «друг», Скотников, он ведь тоже может ее опознать?

— Конечно. Но… Не знаю… Он может и предупредить Третьякову, что ею интересуются. Дайте шанс мне!

— Мы об этом подумаем, — нахмурился Грязнов. — А что, Александр Борисович, не хочешь ли ты получить официальные показания?

— Я давно хочу, — несколько двусмысленно произнес Турецкий и повернулся к Лавровой. — Анна Николаевна, вы готовы повторить все, что рассказали здесь утром, под диктофонную запись? Это будет официальная дача показаний со всеми вытекающими…

— Готова, — четко ответила Лаврова. — И чем скорее, тем лучше.

— Что ж, Саня, забирай Анну. А когда закончите, сообщи мне на мобильник. Подумаем, как дальше быть. А то звонки всякие, понимаешь. Телевизоры взрываются…

Турецкий и Лаврова поднялись.

— До свидания, — сказала Аня. — Спасибо вам всем.

— Так мы еще не расстаемся, — прогудел кто-то из мужчин. — Все еще только начинается.

Когда Анна и Александр исчезли за дверью, Вячеслав Иванович проговорил:

— Вот что, друзья. Дело оказывается нешуточным. Разрешительными документами и толковыми юристами эти деятели из Фонда, конечно, обложились со всех сторон, но если проникнуть в эти стены, можно несколько статей уголовных накопать. Мы с Саней об этом уже говорили. Он хоть и строил сегодня из себя принца крови, но это оттого, что «дела» сейчас у него стоящего нет. А в простое он хандрит. Это мелочи. По сути он, конечно, понимает всю опасность «Терции» и готов подключиться. Так вот, хорошо бы проникнуть туда и снять на видео. Нужно было бы и экспертизу музыкальной пленки провести. Что за музыка такая, что у людей крыша едет? Это одна сторона дела. Но там еще и убийства. Это Третьяковой касается и ее компаньонов. И как эту Третьякову достать? В лицо мы ее не знаем. Так что нужно бы женщин с такой фамилией все же отработать.

— Это сколько ж времени потребуется, — вздохнул Грязнов-младший.

— Як этому вопросу мог бы и свой аппарат подключить, но, повторяю, боюсь утечки информации. Боюсь, что эта парочка уголовников на крыло поднимется. Тем более что «крыша» наверняка очень крепкая. В той статье, которую журналист написал, сказано, что крыша сидит в Госдуме. Да и сам руководитель Фонда оттуда же. А журналист, между прочим, на следующий день погиб под колесами автомобиля, который с места происшествия скрылся. И найден брошенным в каком-то дворе. И числится он в угоне уже полгода. Так что ребята там действуют быстро и в средствах не стесняются.

— Да и фамилии они в этом Фонде используют наверняка липовые, — вставил Денис, которому не очень улыбалась перспектива «отрабатывать» всех женщин Москвы с достаточно распространенной фамилией.

— Нужно не так. Нужно проникнуть в Фонд под видом гостя. Тогда все проще. И видеозапись можно сделать. И отпечатки пальчиков взять как бы ненароком, — предложил Агеев.

.— Да? И кто же нас туда поведет? Молчите? — Г ряз-нов оглядел соратников. Молчали они весьма красноречиво. — Она не должна. Это опасно. Тем более, что по факту гибели Филипповой возбуждается уголовное дело. И Анна будет находиться под пристальным надзором со стороны Третьяковой. Или я ничего не понимаю в этой бабе.

— То, что опасно, это верно, — пробасил Сева Голованов. — Ее вообще одну дома оставлять нельзя. Она у нас должна проходить по программе защиты свидетеля.

— Уж не ты ли, Сева, собираешься эту защиту обеспечить? — прищурился Грязнов-старший.

— А что? Я человек свободный. И зря вы думаете, что она испугается. Наоборот, рада будет пятно с себя смыть. Я вот за ней наблюдал все время…

— То-то я смотрю, Голованов наш весь день молчит, как воды в рот набрал. Это он за ней наблюдал… Понятно… — улыбнулся Денис Грязнов.

— Вообще, это правильно! Одну ее оставлять нельзя, тем более с ее проблемами. И опасно, Сева прав, — поддержал идею старший Грязнов и как бы серьезно добавил: — В принципе, я и сам человек свободный…

И оглядев публику, которая вытаращилась на него семью парами глаз, расхохотался:

— Уступаю девушку Голованову. Молодым везде у нас дорога! Ты разговори ее. Что там у нее с мамой? Может, мы помочь сможем.

Глава 35

УДАР, ЕЩЕ УДАР

После дачи показаний в здании Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке Аня зашла в кафе. Правда, Турецкий предлагал ей и кофе, и бутерброды, но она категорически отказалась. Зачем же отягощать человека лишними минутами своего присутствия, если вызываешь в нем высокомерную брезгливость? Правда, когда они остались одни, он был сама учтивость и галантность, но Аня очень хорошо помнила его слова, услышанные за дверью. Слова отчасти справедливые. Но безжалостные. Ладно, бог с ним. Важно другое: он просил привезти для дачи показаний еще кого-нибудь. Сказал, что Зоино письмо будет, конечно, приобщено к «делу», но это все же посмертное письмо. А нужны живые пострадавшие, которые могут дать показания в суде, например. Анна сразу подумала о Скотниковых. Кто, как не они?

Допив кофе, она взглянула на часы. Семинар Третьяковой уже начался. Но можно приехать позже. Она обязана увидеться с Анатолием и поговорить с ним. Он, конечно, ослеплен и очарован Ольгой, но если раскрыть ему глаза, не может быть, чтобы он не очнулся.

В кабинет Турецкого еще во время допроса звонил Грязнов и, затребовав к телефону Анну, сообщил, что ее будет охранять Голованов. Будет у нее ночевать. Ну да, как же! И кто этот Голованов? Их там столько было… Попробовала отказаться, но разве генерала переспоришь? Затребовал номер ее мобильника и адрес. Пригрозив, если не даст, найти через базу данных МВД. Только этого не хватало. И еще потребовал доложить, куда направляется и зачем. Ну это уж дудки! Сговорились на том, что Голованов будет ждать ее возле дома в десять вечера.

…Анна вошла в зал, когда действо было в разгаре. Царившая на сцене Третьякова бросила на Лаврову мгновенный острый взгляд. Анна отыскала глазами сидевших в средних рядах Скотниковых. Прошла вдоль стены, встала у колонны. Анатолий ее не видел, поглощенный своей богиней.

— Итак, прошла еще одна неделя. Многие из вас прибавили к своим сбережениям новую сумму, а те, кто не прибавил, непременно сделают это на нынешней неделе. И, господа, проанализируйте причины своих неудач. Может быть, вы слишком заняты на основной работе и у вас остается слишком мало времени для бизнеса? Но стоит ли того ваша работа? Сколько вы там получаете? Гроши! Господин Голушко подсчитал, что за полгода участия в нашем бизнесе заработал столько же, сколько за десять лет на производстве. Понятно?

«Еще бы! Смысл ясен: бросайте профессию, погружайтесь в трясину глубже и глубже. И вам некуда будет деться, кроме как торговать душами оптом и в розницу», — думала Анна.

— И не сдувайтесь! Никогда не сдувайтесь! Вспомните наш флаг! Когда я пришла в этот бизнес, меня тоже посещали сомнения. Мне казалось, что и меня надули, привели в какой-то театр марионеток… — Она при этом снова взглянула на Лаврову. Это что же такое? Скотников уже передал начальнице Анины слова? — Но я подумала, неужели все эти люди собрались, чтобы обмануть меня одну? Я не опустила рук, как это сделали некоторые, те, что решили собственную лень и нежелание слушать и слушаться вменить в вину нам, которые дали им шанс разбогатеть! Эти неудачники, побежавшие искать утешения у продажных писак-алкоголиков, кончающих жизнь в белой горячке или под колесами, не нашли ничего, кроме нашего презрения!

Зал одобрительно загудел. «Это она про Митькина! Это он-то алкаш? Ну-ну…»

— Помните! Я приведу к успеху каждого! Я освобождаю вас от лишних размышлений и раздумий! Вам ничего не нужно придумывать! Все придумано за вас! Главное — слушаться! И никакой самодеятельности! Я, как Данко, несу перед вами свое сердце и освещаю вам путь!

«Боже, как я могла воспринимать все это всерьез, верить этой геббельсовской пропаганде, этому набору штампов?» — ужаснулась Анна.

Тем временем Третьякова объявила, что нынче в качестве релаксации после напряженной работы для надежных партнеров будут исполнены романсы.

— Гость «Триады», шансонье Григорий Заклунный, — объявила она и исчезла за кулисами.

На сцену выскочило некое чучело в костюме паяца. Кривляясь и ломаясь, чучело запело дискантом нечто, отдаленно напоминавшее «Шумел камыш». Закончив, Григорий пискнул в зал:

— А сейчас публика поможет своему Пьеро! Мы вместе споем романс о загубленной страсти. После первой строки мужская часть зала будет помогать мне, под-гавкивая — гав-гав, а после второй милые дамы будут подхрюкивать — хрю-хрю. Ну, начали!

«Неужели они и это сделают?»- ошалела Анна, не ведая, что в глубине кулис этот же вопрос задал Третьяковой исполнительный директор Фонда, Коробов.

— Сделают, — небрежно ответила та. — И мне важно, чтобы они это сделали! После статьи этого ублюдка я должна быть уверена в их абсолютном послушании.

— Ну, положим, большинство сделает, но не все же будут гавкать и хрюкать.

— Все! — уверенно повторила Третьякова.

— А вон эта, что у колонны стоит. Как ее… Лаврова. Что-то не похоже, что она хрюкнет.

— Никуда не денется. Стадное чувство очень развито.

— Ставлю двести баксов, что она не хрюкнет.

— Принято, — откликнулась Третьякова.

… Действие на сцене шло свом чередом. Оркестр затянул печальную мелодию.

Заклунный запел:

— Ты ходишь пьяная и очень бледная…

Взмахом руки он призвал мужскую часть зала к исполнению своей партии.

— Гав, гав, гав… — многоголосым басом откликнулся зал.

Анна почувствовала тошноту. Она видела, как самозабвенно гавкает Скотников. Как старательно погавкивает Голушко.

— По темным улицам совсем одна, — одобрительно кивнув залу, продолжил Заклунный и дал отмашку дамам.

— Хрю, хрю, хрю, — старательно, завели женские голоса.

Мило улыбаясь, хрюкала Медведева, методично и серьезно хрюкала Гуся.

«Боже мой, боже мой, какой кошмар! Что она с ними сделала? Это же компания лобэктомированных идиотов, «овощей». Да меня сейчас вырвет!» — Анна зажала рукой рот.

— Вот видишь, не хрюкнула! — расхохотался за кулисами Коробов.

— Она хотела хрюкнуть! Рот зажала, чтобы не хрюкнуть! Так что я почти выиграла!

— Нет, детка, — оборвал смех Коробов. — Боюсь, что в этом случае ты проиграла. — Помолчав, он спросил: — Она ведь подруга Филипповой?

— Да. Ну и что?

— За ней вообще приглядывать нужно.

— Чушь. Это был несчастный случай. Это и пожарные подтвердили.

— Это ты мне говоришь? Ты, мне кажется, не дифференцируешь, где и с кем находишься. В данный момент ты не на сцене со своими недоумками.

— Хорошо, я скажу… — сухо ответила Третьякова.

— Нет, это я скажу кому следует, — оборвал он ее.

В перерыве народ потянулся в фойе. Анна увлекла Анатолия на улицу, покурить. За ними увязалась Гуся.

— Толя, скажи, Зоя ничего не говорила тебе в последние дни перед смертью? — без предисловия начала она.

— Н-н-ет, — почему-то начал заикаться Скотников. И отвел глаза.

— Про статью из «Московских новостей»?

— Это Митькина, что ли? — напрягся тот.

— Ну да. Ты ее читал?

— Ну… Просматривал. Чушь какая-то!

— Какая же чушь? Там же впрямую указана «Триада» и все объясняется. Как они людей в баранов превращают. Вся эта вербовка. Как под наркозом.

— Аня! Эти статьи дурацкие — они всегда заказные! Кто-нибудь из неудачников заплатит сто баксов — они и не такое напечатают, — влезла Гуся.

— Откуда у неудачника сто баксов на статью? — на мгновение обернулась к ней Аня.

Гуся пожала плечами, достала из сумки здоровенное яблоко, откусила огромный кусок, принялась громко жевать. Толя нарочито спокойно курил. Анна растерялась — она не знала, чем их пронять.

— Послушайте! Вот вы сегодня в зале… Вы себя со стороны не видели? Это же больница Кащенко на выезде! Гавкали, хрюкали… Толя, как тебе гавкалось? Гуся, как тебе хрюкалось?

— Брось ты! — невозмутимо откликнулась Гуся. — За бабки все можно вытерпеть. Подумаешь, хрюканье… Я и не такое могу!

И она снова куснула. И зачавкала. Сумасшедший дом! Анна повернулась к Анатолию.

— Толя, я понимаю, тебе заморочили голову, и ты втянул меня сюда, не желая зла. Но теперь мы должны вместе пойти в прокуратуру и написать обо всем, что здесь происходит!

— Еще чего! — взвизгнул Скотников. — С какой стати? Я только что отбил взнос, вот-вот начну зарабатывать — и я пойду в прокуратуру? Ты больная, что ли? И кто тебя там слушать будет, идиотка? Ты же сама подписала бумагу, что добровольно жертвуешь деньги, кретинка!

Анна окаменела. Такого она не ожидала. Такое и в кошмарном сне не приснится. Скотников замолчал, переводя дыхание, и заговорил уже спокойнее:

— Аня, ты сдуваешься! А ты не сдувайся. Я понимаю, ты расстроена смертью Зои…

— Расстроена? Я тяжело ранена и, возможно, убита. И смертью Зои… И вообще…

— Ты про маму? Про операцию? Так ты уже треть суммы отбила! Еще двоих приведешь — и вся сумма готова! Так что ты не расстраивайся! У нас все супер! Приведешь двоих — и все в порядке. Оперируй маму за милую душу!

— Хочешь яблочка? На, откуси, — протянула огрызок Гуся.

Анна отшатнулась. Да какая же она Гуся? Это жаба. Огромная, мерзкая жаба! А он таракан!

— Вы просто монстры, — тихо произнесла она и пошла прочь.

— Куда? Семинар еще не кончился! — крикнул вслед Анатолий.

Лаврова добрела до дома, едва волоча ноги, словно древняя старуха. На скамейке возле парадного сидел незнакомый мужчина. Анна достала связку, попыталась попасть ключом в узкую прорезь домофона.

— Анна Николаевна, это вы, что ли? — недоуменно спросил незнакомец.

Анна вздрогнула, обернулась.

— Вы кто?

— Вот-те здрасте! Память у вас девичья. Всеволод Голованов. Частное сыскное агентство «Глория». Знаете такое?

— Извините, ради бога! Это я со своими мыслями…

— Понимаю. А я прибыл на боевой пост. Согласно распоряжению командования.

— Ну да, Вячеслав Иванович решил, что меня охранять нужно, только это ерунда, — бормотала Анна. Ее сильно тошнило. Хотя за весь день — ни крошки. Только чашка кофе в кафетерии.

Голованов вгляделся в ее лицо, решительно взял под руку, отобрал ключи.

Едва они вошли в квартиру, Анна кинулась в туалет. Жестокие спазмы не прекращались около получаса.

«Это меня «Триадой» рвет. И Скотниковыми», — думала она.

Наконец Анна прошла в ванную, долго держала голову под ледяной водой, хватая губами струи воды. В дверь тихонько постучали.

— Аня, вы как там? Вам совсем плохо?

Господи, там же этот Сева! Она совсем забыла о нем. Какого черта Грязнов навязал ей в дом незнакомого человека? И так еле жива, а тут еще общайся с ним, чаем его угощай…

Но едва Лаврова вышла на кухню, Сева протянул ей кружку. Именно то, что было ей сейчас нужно! Она опустилась на табурет, стала пить маленькими глотками крепкий, горячий, сладкий чай.

Зазвонил телефон. Голованов подобрался.

— У вас параллельная трубка есть?

— Да, в комнате.

— Принесите быстренько! И пока не включайтесь.

Хорошо сказать, быстренько… она еле ноги волочила. Пока ходила за трубкой и назад, телефон все верещал. У кого столько терпения?

— А вы возьмите с аппарата, — скомандовал Сева, отбирая у нее переносную трубку.

— Вы будете мои разговоры прослушивать? — подняла бровь Лаврова.

— Придется, Аня. Вы же понимаете, это для вашей безопасности.

Телефон все верещал. Анна сняла трубку. Звонил Скотников. Он явно нервничал.

— Анечка, ты уже спишь?

— Нет.

— Почему ты сбежала? Что ты молчишь? Это у тебя просто срыв. Знаешь что мы решили с Гусей? Ты приходи к нам завтра в гости. Посмотрим фотографии старые. Я здесь целую папку нашел. Школьные, из агитпоходов, со спектаклей. Мы там почти везде вместе! И ты такая красивая, Анька! — вставил он игривую интонацию. — Так интересно! Словно опять в юность окунулся. Приходи! Гуся курочку поджарит. Винца выпьем.

— Какое винцо, курочка? Фотографии из детства! — Анна злобно расхохоталась. — Боже, мне кажется, ты бы меня на виселицу вел и эти фотографии показывал. И умилялся бы…

Толя на секунду замолк, затем проговорил нравоучительным тоном:

— Ты просто сдулась.

— Я не сдулась. Я прокололась. Прокололась на вере в друзей. Я думала, ты оглушен и ослеплен, как и я… А тебе все это в кайф!

— Это у тебя такой момент! — перебил ее Скотников. — Завтра начнем все сначала! И вообще… нужно уметь брать барьеры!

— Барьеры? Я их всю жизнь беру! А то, о чем говоришь ты, это не барьер, это черта, отделяющая порядочных людей от мерзавцев! И ты заставил меня эту черту переступить! И я втянула в ваше логово Зойку. И она погибла…

— Вот Зойку на меня не вешай! — взвизгнул Анатолий. — Это твой клиент! Нечего ей было языком молоть! Тоже мне, правдоискательница нашлась!

— Толя! — заорал с другой трубки голос Гуси.

Ага, вот и жаба подключилась. Анатолий осекся, заговорила женщина:

— Ты вот что, Лаврова, ты из себя целку-то не строй! Сама-то что, святее папы римского? Сама ближайшую подругу в Фонд затащила, да еще такую юродивую, которой место у невролога. И деньги на ней срубила! Забыла уже, что шесть сотен баксов за погибшую подружку получила?

Анна почувствовала, что кровь отхлынула от лица. Не услышав ответа, Скотникова торжествующе закончила:

— Так что сиди и не чирикай! И в милицию не бегай, поняла? А то ноги-то тебе укоротят, ясно?

Трубка дала отбой.

— Будьте вы прокляты, — тихо произнесла Анна.

Из-за ее спины возник Голованов.

— Это правда, что ты за Филиппову деньги получила? — ошарашенно спросил он.

— Правда, — бесцветным голосом откликнулась Аня. — Я не знала, что она погибла. Приехала на семинар за деньгами, а потом уж к ней. А ее нет.

— Так верни им эти деньги!

— Я их уже отдала. Я же в долг брала. Попросили вернуть раньше. Я и вернула. В тот же вечер.

— Ты только что сказала, что в тот вечер поехала к Зое.

— Нет, сначала я заехала отдать долг, а потом к Зое.

Он смотрел на нее недоверчиво и… брезгливо, как этот Турецкий. Не верит! Вот так. Никогда ей не отмыться! Так теперь и будут смотреть на нее нормальные люди.

Господи, как ей хотелось сейчас повторить Зойкин путь: открыть окно, шагнуть и оставить позади свой позор!

Она не заметила, как прошла в кухню, отворила створки. Свежий вечерний воздух хлынул густой, напоенной запахом трав волной. Как это было бы просто и хорошо! Но… нельзя. За ней мама и Светка, они не виноваты, что их мать и дочь перешла рубеж, отделяющий людей от нелюдей…

Чья-то жесткая, сильная рука ухватила ее за плечо, швырнула на середину кухни.

— Ты что? С ума сошла? Ты что удумала? — Голованов возвышался над ней.

— Да пошел ты к дьяволу! — заорала вдруг Аня. — Ты же мне не веришь! Что ты торчишь здесь? Начальство приказало? Зарплату отрабатываешь? Вали отсюда! Я тебя прикрою. Доложу, что ты всю ночь глаз не сомкнул, оберегая жизнь лохотронщицы. Вали к своей нормальной жизни! Вы же все пуленепробиваемые, вы как бегемоты в своем благополучии! Разве ты поймешь, что у меня долг в три тысячи? И еще три тысячи нужно теперь найти на операцию маме! Я к ней даже идти не смею в больницу, я ей в глаза смотреть боюсь! Потому что я ей говорила, что деньги есть! А как ей, которой врачи пообещали в случае отказа от операции смерть! Смерть, понимаешь? Как я могла сказать, что у меня их нет? Сказать: умирай мама, что ж поделаешь? Я думала, что смогу заработать, ведь он не объяснял мне, куда ведет эта тропа! Оказалось, что в конце тропы — долги и вечный позор… Если бы я могла повторить Зойкин путь, это было бы для меня счастьем, понимаешь? Но я и этого не могу себе позволить, потому что у меня дочь и мать! И они ни в чем не виноваты! И я нужна им, какая есть!

Глаза ее горели и, казалось, заполнили все лицо. Отчаянно несчастные, разгневанные, наполненные слезами, прекрасные глаза. Очень захотелось прижать ее к себе, погладить по волосам, утешить, убаюкать… Вместо этого Голованов спокойно произнес:

— А ведь он причастен к смерти Зои.

— С чего ты взял? — выдохнула Анна.

Слезы так и не пролились. Она каким-то образом загнала их обратно.

— С чего ты взял? — повторила женщина.

— Он проговорился. Помнишь, он сказал: «Сама виновата, нечего было языком молоть».

— Да, верно… Значит, она с ними говорила все-таки. Пыталась глаза открыть, как и я…

— А они доложили Третьяковой.

— И что теперь?

— Теперь? Спать. Час ночи, между прочим.

— Я не усну.

— Уснешь, — как-то очень уверенно сказал Голованов.

Затем бесцеремонно залез в ее сумку, вынул таблетки.

— Во, феназепам. То, что надо!

— Да что ты здесь распоряжаешь…

Она не успела договорить. Таблетки оказались во рту, следом полился остывший чай.

«Это он со мной, как я с Венькой!» — успела подумать огорошенная Лаврова.

— Это произвол! — утирая полотенцем подбородок, вскричала она.

— Конечно.

— Я Грязнову пожалуюсь!

— Обязательно.

— Ты просто… Просто…

— Просто ты сейчас пойдешь спать, — мирно проговорил Голованов.

Через четверть часа Лаврова спала, что называется, мертвым сном. Голованов присел возле постели, разглядывая ее лицо. Глаза были сомкнуты, длинные ресницы бросали тень на бледные щеки. Аккуратный нос, красивый рисунок губ. Разметавшиеся по подушке каштановые волосы. Сейчас было видно, что она красива. Разгладились морщинки и горькие складки, идущие к губам. Хорошая девочка, попавшая в плохую историю.

На стене, над постелью, висели в рамочках фотографии. Вот ее мама, пожалуй, еще более красивая, чем дочь. С породистым лицом и умными глазами. Вот дочка — веселая девчонка, с улыбкой до ушей и задорными хвостиками волос. Вот еще одно фото: мама с отцом. Оба молодые и видно, что счастливые.

Анна больше похожа на отца. А вот и фотографии из Аниной юности: группы молодежи, стоящие в обнимку, сцены из спектаклей. Он вгляделся в одну из них. Аня в черном трико, обтягивающем безупречную фигурку, рядом лохматый парень в набедренной повязке. В углу фотомонтажом вклеена афиша: «Маугли». Роли исполняют: Маугли — Анатолий Скотников, Багира — Анна Лаврова…» Вот он и на других фотографиях. И везде они с Аней стоят рядом и смеются.

— Знаешь, Скотников, а ведь ты вернешь ей деньги! Все, до копейки! — произнес вдруг Голованов, глядя на фото.

Глава 36

В МУЗЕЙ!

В квартиру Скотникова позвонили.

— Кто? — спросил Толя, натягивая драные «треники».

— Дядя Толя, откройте, пожалуйста, — пропищал из-за двери тонкий голосок.

Глазка в обшарпанной двери не было. Воровать в квартире бизнесменов и по сей день было нечего, так чего же зря тратиться? Сначала — иномарка! — так учила Третьякова.

— Кто там? — переспросил Анатолий, пытаясь узнать невидимое существо по голосу.

— Это я, Даня. Мы гуляли, мама ушла, а я хочу писать. Пустите меня в туалет, пожалуйста! — жалобно мяукал ребенок.

Самое интересное, что двумя этажами ниже действительно проживал мальчик по имени Даня, сын Григория, хозяина серебристой «ауди». Правда, голос у него был не такой писклявый, но, учитывая нужду, которая привела ребенка к его дверям…

— А где мама-то, Данечка?

— В магазине. Я сейчас описаю-у-у-сь, — захныкал мальчик.

Скотников снял цепочку, начал возиться с замками. В конце концов, впустить ребенка пописать — это ведь не то же самое, что вернуть три тысячи долларов обманутой подруге. Кроме того, с отцом мальчика у Скотникова были свои, особые отношения.

Посему Анатолий отомкнул замки, приговаривая ласковым голосом:

— Сейчас, Данечка, потерпи еще минутку…

Чья-то сокрушительная сила рванула дверь, в квартиру влетел узкоглазый крепыш со звериной рожей. Крепыш с лету пнул Скотникова пяткой в живот, тот хрюкнул, осел на пол и, к ужасу своему, услышал тот же детский голосок:

— Так где у вас туалет, дяденька?

За ним ввалились еще трое. Оглядев их, Скотников обратился в соляной столб. Он мгновенно узнал гориллоподобного Лелика.

— Вы… к… кому?

— К тебе, гнида. Сейчас будем тебя на ленты резать, — буднично произнес Лелик и достал финку.

Из-под ног Анатолия по полу растекалась лужа.

— Я не понял, кому здесь сортир-то нужен? — разглядывая лужу, подумал вслух Лелик. — Эй, братва, осторожнее, не вляпайтесь!

Братва посторонилась, наблюдая за завершением процесса.

— Кончил? — ласково спросил Лелик.

Толя кивнул и улыбнулся, как недоразвитый мальчик.

— Ай-яй-яй! Как же тебе не стыдно в штаны писаться? — голосом строгой, но справедливой воспитательницы пожурил его Лелик. — Это нужно убрать! Где у нас швабра?

Анатолия перевернули, швырнули в лужу, чья-то нога в кованом ботинке вдавила его голову в самую глубоководную часть акватории.

Скотников пытался вырваться, но его крепко держали.

— Вовчик, ты сколько под водой продержаться можешь? — деловито осведомился Лелик.

— Минуты две, — прикинул Вовчик.

— А ты, Саня?

— Я — минуты три.

— А как вы думаете, этот козел вонючий, он сколько продержится?

— Ну… Минуты четыре, я думаю, выдержит, — вынес вердикт Вовчик.

— Пять! — как на аукционе, выкрикнул Саня.

Скотников отчаянно дрыгал ногами.

— Чего это он? Сказать че хочет?

— Я думаю, он решил идти на рекорд — пять минут и сорок пять секунд.

В этот момент Скотников сделал судорожный вздох и забился на полу…

— Отпускай, — лениво разрешил Лелик.

Схватив Сольникова за волосы, Самурай приподнял его голову.

Анатолий кашлял, отплевывался, выл, пытался что-то сказать — все это одновременно.

— Говори, — разрешил Лелик.

— Я… Я не понимаю… За что? — взвыл Скотников.

— Не понимаешь? — Лелик все играл роль ласковой воспитательницы. — А скажи нам, хороший мальчик Толечка, где те три тысячи баксов, что ты выудил у Витьки Нережко?

— Я! Ничего! Не выуживал! Он! Сам! Отдал! — пролаял Скотников.

— Кому?

— В фирму. Он сам! Он и подпись сам поставил! Его никто не тянул!

— И где же он сам?

— Я не знаю! Он вообще алкаш!

— А ты когда его видел в последний раз?

— Не помню…

Морда Скотникова тут же ткнулась в лужу. Он отчаянно заколотил ногами по полу, давая понять, что вспомнил.

— Раз, два, три, четыре, — меланхолично отсчитывал Лелик.

На счете «сорок» Самурай поднял голову Толи, тот хватал ртом воздух, выпучив глаза.

— Ну, вспомнил?

— В прошлый понедельник. Он на семинар приходил. Он пьяный был совсем.

— И с чего же это он напился?

— Не знаю! При чем тут я-а-а? — завыл Скотников.

— Ты тут при всем. При всех делах. Витька-то все мне рассказал. Во что ты его втянул. Рассказал и в петлю полез. Нету теперь Вити, понял?

Скотников затрясся.

— А поскольку с Вити взять теперь нечего, мы к тебе пришли. Его долг теперь — твой долг. А я должникам не прощаю. Гони три тысячи баксов — и мы, так и быть, уйдем.

— У меня нет! Честное слово!!

— Слушай, а где у тебя утюг стоит, а? Чтобы нам время попусту не тратить. Люди мы занятые…

— Нету денег! — выл Скотников.

— Что ж, нет, так нет. А где, кстати, баба твоя?

— Она… на работе

— И где же она работает?

— Она врач! Хороший врач! Она венеролог!

— Вене — чего?

— Она сифилис лечит и гонорею! Если вам надо…

— Фу, гадость какая! Вот что, поднимайся, голубь, поедем с твоей бабой знакомиться!

Самурай поднял Скотникова на ноги, продолжая удерживать за остатки волос.

— Ее уже нет на работе, — лепетал Анатолий.

— Как нет? То была, то нет…

— Она… она… — Скотников пытался что-то придумать, развесить какую-нибудь клюкву — ведь все это так легко получалось у него в последнее время.

Но братва — узкоглазый мужик с детским голосом, бритоголовый Саня, Вовчик со страшным шрамом через все лицо, огромный Лелик — это все-таки не тот контингент, на котором совершенствовал свое актерское мастерство Скотников, увы — не тот!

И он заплакал от бессилия.

— Еще чего, кто это тебе слезы лить разрешал, чмо? — рявкнул вдруг Лелик. — У нас бьют, а плакать не дают, понял?

И в подтверждение сказанного пнул Скотникова в пах. Тот взвыл, хватаясь руками за низ живота.

— Слушай сюда, падла! Мы сейчас на улицу выходим. Все вместе, понял? У нас у каждого — ствол при себе.

Лелик, распустив молнию спортивной куртки, вытащил из кобуры «тэтэшник». Глаза Скотникова закатились куда-то вверх, как у засыпающей на насесте курицы. Звонкая оплеуха вернула его к жизни.

— Не стреляйте, у меня сын маленький, — прошелестел Скотников.

— У Витюхи тоже сын остался. И дочка. Так что ты нас на жалость не бери. Ишь, юродивый! Рассердил ты меня! Поэтому будем считать, что ты мне не три тыщи должен, а шесть. Я половину Витькиной семье отдам. Вот так! А сейчас выходим вместе во двор, ты ложишься в багажник машины. Тихо, спокойно, без нервов. Слово вякнешь, тебя застрелим, а потом за бабой твоей придем. И за сыночком. Будешь вести себя тихо, считай, что семью свою спас. Понял? Ну, пошел!

Во дворе дома играл в песочнице серьезный мальчик в очках.

Он построил замок. Замок был замечательный, а зрителей, которые могли бы оценить эту вершину песчаного зодчества, — зрителей не было. Мама как убежала в магазин, так ее все нет и нет. Другие дети уже спят после обеда, а его мамища пьет вино в кафетерии возле магазина и болтает с чернявым дядькой по имени Гиви. И думает, что он, Даня, об этом и не догадывается. А он догадывается!

Двери парадного распахнулись, четверо дяденек, которые угостили его чудесной шоколадкой, под руки выволокли дядю Толю с восьмого этажа.

«Напился, козья морда!» — оглядев дядю Толю, решил мальчик.

Так же выглядел иногда дворник в детском саду. И воспитательница Лизванна, глядя на дворника, всплескивала большущими ручищами и говорила именно так: «Напился, козья морда!»

Мальчик побежал к дяденькам.

Они открыли багажник большой белой машины, дядя Толя полез туда, кося на мальчика безумным взглядом. От него плохо пахло. Как от Женьки, который писался в кровать.

— Вы куда его везете? — поправив очки, спросил мальчик.

— А, Даиечка! — улыбнулся огромный дядька, похожий на обезьяну. — А где твоя мама?

— Она еще не пришла. Она кофе пьет.

Дядя Толя тем временем свернулся калачиком на дне багажника. Крышка захлопнулась.

— А зачем он там? — не унимался Даня.

— А он сам попросил. Ему так больше нравится, — потрепав Даню по рыжим вихрам, ответил обезьянистый дядя. И дал мальчику конфету.

— Садись, Лелик, ехать пора, — окликнул обезьянистого дядю другой, со шрамом через лицо, усаживаясь за руль автомобиля.

— А вы китаец? — спросил неугомонный ребенок третьего, узкоглазого коренастого дядю, который усаживался на заднее сиденье.

— Типа — да, — неожиданно тонким голосом ответил дядя.

— А куда вы дядю Толю везете?

— В музей, — откликнулся четвертый, бритоголовый дядя, и тоже исчез в чреве машины.

— В какой?

Но белоснежная машина тронулась и исчезла в арке двора.

Глава 37

ДЕНЬ МЕДРАБОТНИКА

Анна проснулась утром от запаха кофе. В первый момент ей показалось, что это мама хлопочет на кухне, готовит ей завтрак. Нет, мама в больнице, и сегодня она должна пойти туда. И мама ничего не должна заметить!

— Кофе готов! — раздался из-за двери мужской голос.

«Ах да, это Сева Голованов. Где он спал-то? Я ему даже не постелила… Ладно, он на боевом посту, а не что-нибудь там…» — Не очень внятно подумала Лаврова, накинула халат и вышла на кухню.

Шипела на сковородке яичница с помидорами, булькала кофеварка, в тостере поджаривались ломтики булки. Высокий мужчина деловито накрывал на стол.

— Я сначала в ванную, можно? — спросила Аня.

— Нужно, — одобрил тот. — Десять минут.

— Что? — не поняла она.

— Десять минут тебе на ванную. Потом завтрак.

— А потом?

— Потом я на работу. И ты, наверное, тоже. Правильно?

— Не совсем, — откликнулась Аня, закрывая дверь ванной комнаты.

Ничего себе порядочки! Это что у нас, курс молодого бойца? Упал, отжался? Где это видано, чтобы женщина собиралась на работу за десять минут? Ладно, после завтрака разберемся. Все-таки приятно, когда за тобой ухаживают, пусть даже выполняя служебные обязанности…

Как ни странно, она вышла ровно через десять минут. Влажные волосы были зачесаны назад, отчего лицо казалось старше и строже.

— Ничего что я так, без макияжа и укладки? — язвительно поинтересовалась она.

— Нормально. По крайней мере видно, что ты из себя представляешь на самом деле, — как бы серьезно произнес Голованов.

— И что? — тут же поймалась Лаврова.

— Да ничего особенного, — небрежно ответил Голованов и, увидев ее огорченное лицо, рассмеялся, показав ряд безупречно белых зубов.

И Аня, неожиданно для себя, тоже рассмеялась.

Они завтракали, и Сева рассказывал ей какую-то чепуху, не давая погрузиться в свои думы.

— Так я сейчас в «Глорию», а ты?

— Я на работу. Но мне еще собраться нужно.

— Сколько времени потребуется?

— Обычно требуется час.

— Ого!

— Так вы идите, я умею собираться самостоятельно.

— Не хочу я тебя одну оставлять!

— Так вы здесь на всю жизнь? — подняла бровь Аня.

— Поживем — увидим, — не обиделся Голованов. — Просто я обещал Денису приехать с утра.

— Да поезжайте, Сева! — устыдилась своего тона Лаврова. — Мне нужно причесаться и все такое… Мне при вас неудобно… И что вы боитесь? У меня замки крепкие.

— Это хорошо. Только к телефону не подходи, ладно? Я тебе буду на мобильник звонить. Куда после работы?

— В больницу.

— Что маме скажешь?

— Ничего не скажу.

— Ну и правильно! Не пугай ее. И вообще, может, ты эти деньги заработаешь. И очень скоро.

— Да? Как это?

— Я тебе потом скажу.

— Ага, ты прямо как…

— Скотников? — обиженно закончил он.

— Извини, Сева! — испугалась Аня. — Это я еще не в себе.

— Это точно. Ну да ладно. На больных не обижаемся. Пока… — добавил он. — Ладно, бывай, созвонимся.

И исчез. Анна уложила волосы, выключила фен и услышала телефонные звонки. Тут же схватила трубку: могла позвонить мама.

— Але, госпожа Лаврова? — раздался мелодичный голосок.

«Это не Третьякова, у той тембр голоса другой, — с облегчением подумала Анна. — Да что это я? Боюсь ее, что ли? Черта с два!»

— Да, слушаю.

— Это Медведева.

— Кто?

— Госпожа Медведева. Из «Триады». Вы меня не узнали?

— Нет, — призналась Анна.

— Я вас тоже не узнала бы. У вас по телефону голос такой… сухой.

Медведева все же выделялась среди прочих монстров. Непосредственностью, что ли.

— Я вас слушаю, — приветливо сказала Аня.

— Ну вот, теперь совсем другой! Теперь ваш голос! Я хочу пригласить вас на праздник!

— Какой?

— Меня назначили руководителем структуры, как и госпожу Третьякову. И ее структура делится пополам. И я очень просила руководство, чтобы вы оказались в моем подразделении. Вы мне очень симпатичны. Вы не против?

Анна промолчала. Послать ее сразу, что ли?

— Я понимаю, я не столь блестящий руководитель, как госпожа Третьякова, но и она, знаете ли, не так уж блистательна, — видимо, обидевшись на молчание, проговорила Медведева.

— Что вы, я согласна! — быстро ответила Аня. — Вы мне тоже нравитесь. Очень.

— Правда? Вот и здорово! Мы прекрасно сработаемся! Третьякова говорит, что у вас есть харизма. А это самое важное. У меня, конечно, тоже есть харизма, и очень большая, это и Коробов отмечает…

Боже, какая дура! Что ж, оно и к лучшему.

— Прекрасно! Так когда же праздник?

— Сегодня после семинара. Вы на семинар приедете?

— У меня мама в больнице. Ждем операцию. Я должна сегодня быть там. С врачом переговорить. И потом, мы с ней неделю не виделись, я в командировке была. И мой долг побыть вечером с ней. Так что, к сожалению, не получится, — вздохнула Лаврова.

— Ах, как жаль! — В трубке возникла пауза. — А знаете что? Давайте встретимся завтра? Так даже лучше! Посидим в каком-нибудь кабачке, поболтаем. Я очень хочу узнать вас поближе.

— Хорошая мысль! — отозвалась Лаврова. — Могу я позвонить вам на мобильный?

— Конечно! Вы теперь обязаны знать мой номер! — рассмеялась Медведева. Она продиктовала ряд цифр. — А ваш?

— Мой, к сожалению, украли, — сокрушенно произнесла Лаврова.

— Что вы говорите? Когда?

— Буквально на днях. В аэропорту. Там, знаете ли, такая давка при выдаче багажа, — вдохновенно врала Анна.

— Жаль! Но ничего, вы очень быстро заработаете на новый!

— Не сомневаюсь! — бодро отозвалась Лаврова. — Так я вам позвоню завтра днем?

— Обязательно! А я могу на сегодняшнем семинаре озвучить, что вы согласились войти в мою структуру? Я должна буду зачитать все фамилии. Все должны подтвердить согласие. Так я скажу, что получила ваше согласие по телефону, да?

— Конечно!

— Спасибо! До завтра. Буду ждать звонка!

Аня положила трубку. Задумчиво посмотрела в зеркало. Сообщить Грязнову? И они приставят к ней всю «Глорию». Там, с той стороны, далеко не дураки. Если Медведева — подсадная утка, за ними будут следить. И, увидев группу сопровождения, изменят планы. Но Анне показалось, что Медведева действительно хочет с ней поговорить наедине. Но тогда тем более никто не должен им помешать.

«Ладно, мы тоже не лыком шиты. Сведения об использовании в Фонде психотропных веществ получены вовремя. Предупрежден — значит, вооружен. У нас тоже есть свои фармацевты! Мы тоже подготовимся…»

Сейчас на работу, а вечером к маме. День обещал быть насыщенным.

Пятница оказалась насыщена событиями и для Анатолия Скотникова, покинувшего родные пределы, как известно, в багажнике бандитской машины.

Для его жены этот день тоже оказался весьма знаменательным.

Скотникова не приехала домой после работы. Едва закончив прием, принялась за «леваков», которых изрядно прибавилось — любители летних отпускных развлечений спешили удостовериться, что могут вернуться к выполнению супружеских обязанностей.

Нина Васильевна напугала парочку совершенно здоровых лохов хламидиазом и трихомониазом и содрала с обалдевших мужиков немеряные суммы за таблетки, купленные у знакомой провизорши почти задаром по причине давно истекшего срока их действий.

Дурить пациентов стало давно укоренившейся, прочной и уже почти не зависимой от сознания привычкой. А как иначе можно было содержать семью, пока Толик годами валялся на диване? Другая бы выгнала такого мужика из дома, но Гуся была того мнения, что у сына должен быть отец, пусть даже такой раздолбай, как ее супруг. Как говорится, плох мужичонка, да свой. И вот ее терпение вознаграждено! У Солечки, как ласково назывался муж, обнаружился дар! Так успешно обрабатывать клиентов — это дорогого стоит, в прямом смысле слова. Вложенные в «Триаду» деньги стремительно возвращались! И это за какой-то месяц! Толик успел обработать по телефону еще пару овец, и вот уже новая сладкая парочка ждет своей очереди — одноклассница Кира со своей дочерью! В ближайшие выходные ожидалось пополнение бюджета на пять тысяч баксов. Каково?

Нина Васильевна звонила домой пару раз, но Со-лечки дома не было. Видно, уехал окучивать новую одноклассницу. Надо полагать, на вечерний семинар привезет конверт. То, что Кирка согласится, сомнений не вызывало, потому что, как уже говорилось, у мужа дар!

Ах, как это удачно, что они попали в «Триаду»! Какое счастье — пересчитывать хрустящие зеленые бумажки, разглядывать заветную таблицу, прикидывая, что через неделю количество бумажек возрастет еще, потом еще… И так до бесконечности. Ну, не совсем, разумеется, до бесконечности. Когда-нибудь лафа кончится, счастье не бывает вечным. Поэтому нужно спешить, успеть собрать урожай с поля дураков, собрать как можно больше! Для чего? Странный вопрос. Чтобы сесть за руль собственного «мерседеса», чтобы покупать самые лучшие тряпки, не разглядывая в обмороке ценники. А еще лучше — чтобы уехать из страны не нищими оборванцами, а респектабельными людьми, имеющими солидный счет в зарубежном банке!

И Третьякова говорит на семинарах для бизнесменов, то есть для тех, кто уже привел больше трех друзей, — она говорит, что это возможно! На первый-то взгляд и так понятно, что возможно. В городе открыты филиалы некоторых иностранных банков. Но сегодня открыты, а завтра закрыты — и ищи ветра в поле. Нет, нужно слушаться родную мать Третьякову! Вообще на бизнес-семинарах говорятся такие вещи! Это совсем не то, что общие сборища для новобранцев! Оказывается, есть надежные каналы перекачки денег за рубеж! Им пока еще не сообщили, какие именно, но Солечка явно в фаворе у Третьяковой, он доказал свою преданность делу!..

Следует признать, что люди, которых они с Солечкой привели, не лучшие… э-э… скажем так, экземпляры. Ни покойная истеричка Филиппова, ни чокнутый Нережко, ни шизанутая Лаврова работать на фирму не будут, это ясно. Ну и что? Они поработали на Скотниковых — этого уже достаточно! Мавр сделал свое дело… Впрочем, кое-кто действительно ушел… Скотникова вспомнила Филиппову. Ну и что? И кому она была нужна, в сущности? Да никому. Так что не будем о грустном!

Гуся еще раз набрала номер домашнего телефона, послушала длинные гудки. Ладно, встретимся на семинаре! Хотя мог бы позвонить ей на мобильник.

Заработанный на Нережко и Лавровой телефон Скотникова, как глава семьи, присвоила себе.

«И что же он не звонит?» — думала она, трясясь в маршрутке, забыв, что отключила трубку, выходя из своего кожно-венерологического диспансера. Вокруг этого места такая шваль попадается, отнимут, не дорого возьмут. Поэтому трубка лежала на дне сумки спящей царевной, а Скотникова продолжала предаваться грезам о будущей счастливой жизни.

На семинар муж тоже не явился, что было совсем уж странно — за месяц их пребывания в «Триаде» не было случая, чтобы Толя пропустил хотя бы одну встречу. Но включать телефон в то время, когда Третьякова зомбировала свою паству, категорически запрещалось.

«Может быть, он застрял у старой вешалки, Кирки?» — подумала о своей ровеснице Скотникова. — Известное дело — чай, пустые разговоры… Хотя нет, не должно быть! Третьякова учит обрывать разговор, не вдаваться в подробности. А Солечка слушается ее во всем — в этом тоже залог его успеха…»

Едва дождавшись окончания занятий, Скотникова в фойе включила «трубу».

Господа бизнесмены прощались друг с другом, улыбаясь лакированными улыбками, вытекали через стеклянные двери на свежий вечерний воздух. Скотникова продвигалась вместе со всеми, когда в сумке раздался мелодичный перезвон.

— Але? Толик? Ты где, милый? — проворковала Скотникова.

Но вместо Толика ей ответил грубый незнакомый голос:

— Твой милый в одном укромном месте, швабра! Получишь его в обмен на шесть тысяч баксов.

— Что?! — ахнула Скотникова.

— То самое, что слышала. Сунешься в ментовку или еще куда, короче, скажешь кому хоть слово — отдадим его тебе частями. Или органами. Тебя какой орган больше устраивает?

В трубке мерзко заржали.

Скотникова опустилась на диван опустевшего фойе.

— Я… Я не понимаю! Это провокация! С кем я говорю? — закричала она.

— Не веришь, что ли? — удивился голос. — Сейчас дадим тебе мужа твоего.

— Меня похитили! Пожалуйста, поверь им и сделай, что говорят! Меня убьют! — прорыдал в трубку муж.

У Скотниковой поднялись на голове волосы. Это несомненно был Толя, но голос его никак нельзя было назвать голосом Толи Скотникова — это был голос жертвы из гестаповских застенков.

— Толя-а! — закричала женщина.

— Закрой пасть и не ори, — откликнулся из трубки грубый голос. — Готовь «зелень». Сроку тебе — два дня. Мы тебе позвоним, курица.

Скотникова сидела, раскорячив толстые ноги, с пиликающей короткими гудками трубкой в руке.

— Аренда помещений закончена, прошу вас покинуть фойе, — произнес над ее головой бесстрастный охранник.

— У меня несчастье, у меня мужа… — Скотникова захлопнула рот, озираясь по сторонам.

— Аренда закончена, освободите помещение, — повторил автоматом секьюрити.

— А где госпожа Третьякова? Она уже уехала? — едва шевеля белыми губами, спросила Скотникова.

— Я вас прошу покинуть помещение! — повысил голос охранник.

Скотникова поднялась, вышла на негнущихся ногах на ступени бизнес-центра. Она знала, что Третьякова покидает здание через какой-то другой выход.

«Буду ждать! Буду стоять здесь и ждать! Может быть, она еще не уехала! Только бы она не уехала!»

Через десять бесконечно долгих минут из-за угла бизнес-центра появилась невысокая худощавая фигурка в сопровождении троих здоровенных охранников.

— Госпожа Третьякова! — взвыв во весь голос, кинулась к ней Скотникова.

Третьякова прошла мимо, не повернув головы, лишь процедив в ее сторону:

— Вы с ума сошли? Какого черта вы произносите на улице мою фамилию?!

— У меня несчастье! Толю похитили бандиты! — не слыша отповеди, верещала Скотникова, пытаясь прорваться к всесильной и всемогущей.

Но прорваться не удалось. Один из охранников больно стиснул ее запястье, почти отшвырнул в сторону:

— Еще один шаг, и я буду вынужден принять соответствующие меры!

Какие меры соответствовали нарушению регламента, Скотникова отчетливо вспомнила по избитому лицу Виктора Нережко.

Глава 38

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Домой Нина Васильевна вернулась в полуобморочном состоянии. Открыв дверь квартиры, увидела подсохшую лужу на полу, принюхалась. Боже, они его пытали! Скотникова заглянула в тайник. Две тысячи долларов лежали на месте. То есть он им ничего не сказал, бедный Солечка!

Затылок налился тяжелой тупой болью. Наглотавшись таблеток, она села у телефона, ожидая сама не ведая чего. Просто голова еще отказывалась осознать случившееся. Услышав звонок телефона, вскинулась, схватила трубку двумя руками, боясь выронить ее из дрожащих пальцев.

— Госпожа Скотникова? — послышался хрипловатый женский голос.

— Да! Это я, госпожа Третьякова! — взрыднула Скотникова.

— Вы не имеете права называть мое имя вне стен «Триады»! Неужели это не понятно? Вас могли просто ударить! У охраны жесткие инструкции на этот счет!

— Простите! Я в таком состоянии! Я ждала вас, чтобы посоветоваться.

— Все общение вне наших стен только по телефону! Я же объясняла не раз!

— Толю… Толю украли! — не слушая начальницу, прокричала Скотникова.

— Что значит — украли? Он что, пальто в шкафу? — не поверила фюрерша.

— Его похитили! Мне позвонили на сотовый после семинара. Сказали принести шесть тысяч долларов! Потом он сам со мной говорил. Все подтвердил! Просил отдать деньги, иначе его убьют! Я вернулась домой — здесь следы пыток! Они его пытали!!

— На предмет чего? — быстро спросила Третьякова.

— Денег, чего же еще!!

— У вас дома есть деньги? Они их забрали?

— Нет. Толя не выдал. Деньги на месте… но это совсем крохи. Такой безумной суммы, конечно, нет. Я не знаю, что делать!

— Видимо, собирать сумму, — посоветовала Третьякова.

— Как? — опешила Скотникова. — Но… может быть, обратиться в милицию? В РУБОП?

— Ни в коем случае! Как только вы это сделаете, считайте, что вашего мужа уже нет в живых!

— Как? Они же не узнают…

— Уверяю вас, похитители будут отслеживать каждый ваш шаг. Поэтому в «Триаду», пока вы не решите свой вопрос, — ни ногой! Я дам соответствующие инструкции. Мы не можем рисковать бизнесом из-за одного человека.

— Ка-ак? Но он же ради вас!.. Он же в этой истории!..

…«с Филипповой» — хотела было добавить Скот-никова, но осеклась.

— В какой истории? — тут же вцепилась в нее Третьякова.

— Нет, я хотела сказать, что он так предан делу и мы думали, что можем рассчитывать…

— Рассчитывать нужно всегда только на себя! Вы сами виноваты в случившемся! Это вы с мужем привели к нам таких гостей, от которых никакого проку, одни неприятности! Ищите похитителей среди них! — отрезала фюрерша.

— Но я думала, вы поможете мне собрать сумму…

— Каким образом? Я деньги дома не держу. Вы работайте и соберете! Вы ведь должны получить на следующем госте пять тысяч, верно? Вот, уже почти вся нужная вам сумма. Как ни прискорбно это звучит, думаю, вам придется заплатить. Если не хотите остаться вдовой.

— Но они дали мне всего два дня! — вскричала Скот-никова.

— А вы поторгуйтесь с ними. Обычно требования снижаются. В конце концов, им ведь деньги нужны, а не труп, — хладнокровно проговорила она. — Позвоните мне завтра часов в десять, доложите обстановку. Желаю удачи!

Третьякова дала отбой.

Анна Лаврова в сопровождении Севы Голованова приехала домой поздним вечером. По дороге они заехали в супермаркет. Сева оставил Аню в машине, взяв набор продуктов для ужина по собственному почину. Теперь он степенно выгружал пакеты, что-то напевая под нос. Аня молча сидела на табурете, глядя на великана, едва помещавшегося в ее маленькой кухне. Она устала.

Проведенный у мамы вечер потребовал больших душевных усилий. Они никогда не лгали друг другу. И Аня не привыкла скрывать что-либо от мамы и лукавить с ней. Правда о неделе, проведенной в «Триаде», мама не знала, но тогда и Аня была не Аней.

В общем, операция назначена на следующий четверг. Осталось пять дней. Лечащий врач просил сообщить Анне Николаевне, что ждет ее в понедельник для беседы. Для какой беседы — ежу понятно. Она должна будет принести деньги… Где взять? Все, у кого можно было одолжить, уже были «охвачены» при вступлении в «Триаду». И что теперь? Мозг отказывался решать неразрешимые задачи. В машине она задремала. Да и сейчас сидела на стуле и клевала носом.

— Вот что, Аня, ты давай-ка поспи. Если на запах проснешься, выходи, покормлю ужином. Не проснешься — спи до утра. Сон лучшее лекарство, — пробасил Сева.

Аня послушно кивнула, направилась в свою комнату, не раздеваясь, рухнула на диван и задремала.

Но вскоре в ноздри полез какой-то умопомрачительный запах, и она услышала, как кто-то разговаривал о ней с неизвестным собеседником.

— Спит пока. Как цуцик. А я такой ужин сварганил, пальчики оближешь! Приезжай хоть ты, а то одному скучно…

Аня поднялась, накинула шаль, вышла.

— Это кого же вы приглашаете на мой ужин? — хлопая заспанными глазами, спросила она.

— Во, проснулась! — обрадовался Сева. — Ну, теперь я не один, так что пока, Денис! До завтра! Ну-с, Анна Николаевна, прошу отужинать, чем Бог послал.

Вспоминая классика, можно заметить, что на ужин Бог послал в этот вечер Анне Николаевне румяные бифштексы, поджаренную до хрустящей корочки картошку, несколько аппетитных салатов, красиво уложенные в вазу фрукты. И еще Бог послал ей бутылку шампанского. Она стояла в вазе со льдом. Стол был полностью сервирован. Тарелки, столовые приборы, салфетки, фужеры — все на своих местах.

— Ничего себе! — только и смогла вымолвить Анна.

— Садись, Анна Николавна. — Сева отодвинул стул.

Боже, он и стулья принес, чтобы на табуретках не сидеть.

— Спасибо, — учтиво откликнулась Анна, словно была в гостях, и опустилась на сиденье.

Сева поправил шаль на ее плечах. Она и вправду чувствовала себя в гостях. Тысячу лет никто не ухаживал за ней вот так… красиво.

— Хотел в комнате стол накрыть, но ты спала, побоялся беспокоить.

— Я привыкла ужинать на кухне. Вы все сделали замечательно. А зачем шампанское? Разве сегодня праздник?

— У меня — да, — откликнулся Сева и улыбнулся. И из громадного, устрашающего вида мужчины превратился в застенчивого мальчишку. — Ты ведь не откажешься поучаствовать в моем празднике?

Разве можно было отказаться? Пробка с шипением выскочила из горлышка и оказалась в крепкой руке Голованова. Он разлил напиток.

— За что? — спросила Аня, подняв бокал.

— За мой праздник.

— Да что же за праздник?

— Я потом скажу. Просто присоединяйся!

Они чокнулись хрустальными бокалами. Тонкий мелодичный звон наполнил кухню.

— Вечерний звон, — прокомментировал довольный собой Сева. Словно он сам отлил эти фужеры.

Аня невольно улыбнулась.

— Тебе очень идет улыбаться. А смеяться еще больше. Тебе никто этого не говорил?

— Не помню, — улыбнулась Аня. — Давайте, наконец, выпьем.

Они пили шампанское. Пузырьки били в нос, Аня морщила его и была похожа на свою дочь.

Сева оказался прекрасным поваром. Анна поглощала все, что стояло на столе.

— Все так вкусно! И у меня вдруг аппетит прорезался! — оправдывалась она, не отказываясь от второго куска мяса, который заботливый Сева положил ей на тарелку.

— Это хорошо! Это знак выздоровления.

— От чего?

— Ну… От того, что было.

— Ну да… — неопределенно откликнулась Анна и положила вилку. — Сева, расскажите, чсто ваши друзья? Все, кто там был в этой «Глории»? И почему там начальник МУРа оказался?

— А вы не поняли? Начальник МУРа, Вячеслав Иванович, родной дядя Дениса, руководителя «Глории». Грязнов-старший когда-то сам это агентство организовал. Был в его жизни такой период. Помните начало девяностых? Все развалили, растащили по кускам, работать в угрозыске было невозможно. Вот Грязнов плюнул и ушел. И мы с ним. Мы ведь все, и Филя Агеев, и Володя Демидов, русый такой, здоровый, и остальные — все мы ушли вместе с Иванычем. И возникла «Глория» — частное сыскное агентство. А потом Гряз-нова стали активно звать обратно. Уже на должность первого заместителя начальника МУРа. Это ведь другое дело, когда сам себе голова. И он согласился. А племянник его, Денис, стал руководителем агентства.

— По блату? — улыбнулась Аня.

— Как сказать. Батя — он такой, что со своего и три шкуры спустит, а не одну. Так что блат еще тот…

— А вот тот человек, который все так объяснял…

— Кротов? О, Петрович — это отдельная песня. Мыто все простые спецназовцы, а он когда-то работал в ГРУ. Человек обширнейших знаний, в своих вопросах, разумеется. И возможностей. Интересная личность.

— А вы?

— Я что? Я так. Руковожу группой сыщиков.

— То есть вы заместитель Дениса?

— Ну… у нас такого разделения нет. Но в принципе… Да что мы все обо мне, да обо мне? Расскажи о себе. Где ты работаешь?

— В НИИ. Я биолог.

— Интересная работа?

— Очень. Только не оплачиваемая, — улыбнулась Аня. — Государством, — уточнила она.

— А как же ты? Бесплатно работаешь?

— Стараемся сами зарабатывать. Выполняем заказы частных фирм. Делаем всякие биопрепараты. Правда, при этом на науку времени почти не остается, но что ж поделаешь. Не нужна наука государству.

— А где дочь?

— В турпоходе. Скоро вернется.

— Какая она? На тебя похожа?

— Только внешне, — рассмеялась Аня.

— А она знает про это?.. Ну, про всё?

— Никто ничего не знает. Ни она, ни мама.

Аня опустила глаза.

— А когда у мамы операция?

— Через пять дней.

— И что будешь делать?

— Совершенно не представляю, — тихо ответила она.

— Остается только выпить, — неожиданно произнес Голованов.

— Смелое решение! Главное — радикальное, способное все изменить, — грустно улыбнулась Аня и вдруг сама заговорила на «ты», как с приятелем. — Знаешь, вот я когда узнала об этой сумме на операцию, я была в шоке. Ситуация казалась мне неразрешимой. А сейчас я думаю: да что же было в ней неразрешимого? Ну, продали бы дачу. Ну, одолжила бы денег. Я ведь и так одолжила. Работала бы без выходных, набрала бы учеников. За год можно было рассчитаться с долгами и жить с чистой совестью. А я запаниковала. И тут Скотников возник как черт из табакерки… Знаешь, для чего женщине нужен мужчина? — неожиданно спросила она.

— Как для чего? Для всего… — растерялся Голованов.

— Ну, например? Деньги для семьи зарабатывать?

Забивать гвозди? Воспитывать детей? Покупать цветы, подарки?

— Ну… и это тоже.

— Ерунда! Все это женщина может делать сама. И делает. Мужчина нужен для того, чтобы помочь пережить сложную ситуацию, понимаешь? Когда охватывает паника и опускаются руки, кто-то должен сказать: «Спокойно, старушка, мы с этим справимся!» А уже на следующий день женщина и сама сможет все изменить. Но…

— Но когда такого мужчины нет, появляются Скот-никовы, — закончил за нее Сева.

Аня кивнула, достала из пачки сигарету. Сева щелкнул зажигалкой. Она увидела в вырезе футболки серебряную цепочку.

— Ты много куришь, это неправильно, — укоризненно сказал он.

— Я вообще много чего сделала неправильно за последнее время. — Она затянулась и неожиданно спросила: — Ты верующий?

— А ты?

— Что ты как в Одессе? Вопросом на вопрос… Все биологи люди верующие. Или почти все. Вопрос в том, как эту веру сформулировать. Вера во что? В Бога, в высший разум, в инопланетян? Когда видишь, как совершенно, безукоризненно устроена, скажем, живая клетка, как все в ней продумано, предусмотрено для самовоспроизведения и для сохранения вида, для отсечения чужого, способного навредить… Условно говоря, скотниковым туда не пролезть. А если уж влезут, то клетка погибнет сама и убьет врага, — опустив глаза, словно себе самой говорила Аня.

Она помолчала, потом взглянула на притихшего Голованова и продолжила:

— И как же не верить, что это кем-то создано? Не могло же все это совершенство возникнуть само по себе, из хаоса. Так что я верю. Только в церковь не хожу. Вернее, хожу, но редко. И молюсь редко. Вот Бог меня и наказал.

— Мы, спецназовцы, тоже народ верующий. А молимся, когда пули мимо свищут. Получается довольно часто.

Аня улыбнулась. Зазвонил телефон. От неожиданности Лаврова вздрогнула. Голованов сделал предостерегающий жест, прошел в комнату, взял переносную трубку «панасоника», вернулся на кухню, кивнул Ане. Та сняла трубку с аппарата.

— Алло?

— Аня, это ты? — раздался взволнованный женский голос.

— Да. Кто это?

— Это я, Кира.

— Какая Кира?

— Ну, Зотова, из нашего класса!

— Господи, Кира, привет! Звонишь раз в десять лет, попробуй узнай тебя…

— Аня, слушай, не знаешь, где Скотников пропадает?

— А где он пропадает? Я его вчера вечером видела.

— Да? А я сегодня звоню его Гусе, она невменяемая какая-то. Трубку швырнула.

— Да зачем он тебе?

— Как зачем? А то ты не знаешь? Он меня тоже пригласил в ваш бизнес! — радостно сообщила Кира.

— В наш бизнес? — Аню начала сотрясать дрожь.

— Ну да! Он сказал, что и ты там, и Витька Нережко. И что вы очень успешно работаете.

— А про три тысячи долларов он тебе не говорил?

— Про что? — как будто не расслышала Кира. — Нет, он говорил, что мы с ним завтра идем на семинар. Моя кандидатура прошла предварительный отбор! — возбужденно тараторила одноклассница.

— Кира, Кира, остановись! Помолчи и послушай…

Ей понадобился целый час, чтобы привести ее в чувство. Кира никак, ну, никак не хотела верить, что Толя Скотников торгует друзьями! Аня описала всю кухню, всю тактику вовлечения гостя, интриги и ложь, все это «обухом по голове» и все, что последует дальше.

— Мне понадобились деньги на мамину операцию. Три тысячи. Срочно. Так он взял меня именно на этом. Обещал, что я отработаю эти деньги за месяц. Какое — «отработаю»? Кира, чтобы их «отработать», нужно лгать в глаза самым близким людям. Затаскивать их в эти же сети, затягивать в долговую яму. Ты не сможешь…

— Но как же он? Как же он смог?! — все не верила Кира. — Ты же его самая близкая подружка была… Как же это? Так не бывает!

— Так бывает, Кира…

Они помолчали.

— Господи, как хорошо, что я тебе позвонила! А то поперлась бы туда, и меня бы так же… Послушай, а что с твоей мамой?

Аня нехотя рассказала.

— А где она лежит?

Аня назвала больницу.

— И они там берут такие взятки?

— А кто их нынче не берет? — вздохнула Аня.

— Кто не берет? — задумалась Кира. — Господи! Да кто не берет?! Телегин наш не берет! По крайней мере со своих!

— Кто??

— Ромка Телегин! Теперь Роман Андреевич. Он же у нас хирург, ты что, забыла?

— Забыла, — растерялась Аня. — А где он?..

— Господи! Вот ты не была на дне рождения у этого, уж не знаю, как его теперь называть, а Ромка был! Он работает у самого Зубарева! Слышала про такого?

— Кто же не слышал про Зубарева? Чуть ли не кремлевский хирург.

— Ну вот. А Ромка — его правая рука. Он, между прочим, уже докторскую защитил. И вот-вот станет профессором. И он, конечно, тебе поможет. Тем более что он в тебя влюблен был.

— Что ты несешь, Кирка?

— Да! Ты кроме театра школьного ничего не видела. А мы все видели. Просто он думал, что у тебя роман с этим.

— Полный бред! Да никогда никакого даже намека… — будто перед кем-то оправдываясь, вскричала Анна. — И вообще. Не о том речь. Роман действительно может помочь? Мне сказал лечащий врач, что эту операцию делают только у них.

— Слушай больше! Так говорят в каждой больнице, где берут большие деньги. Короче, записывай телефон и звони. Он и у этого про тебя спрашивал. Так что будет рад. Сегодня уже не звони. Для него это поздно. Он встает рано и ложится рано. А утром, часов в восемь, — самое то.

— Откуда ты знаешь, когда он встает, когда ложится? — поинтересовалась Анна.

— Ну… Так тебе все и расскажи, — рассмеялась Кира. — Ладно, пока. Спасибо тебе!

Аня положила трубку, подняла глаза на Севу.

— Вот это да! Неужели такое возможно!

— Ты про что?

— Сейчас про маму, конечно. Но Скотников-то! Какая скотина! И Кирку потащил! Она одна дочку тянет. Неужели и Нережко там?

— А это кто?

— Тоже одноклассник. Забитый такой, застенчивый. Какой из него аферист? Он не сможет этим заниматься. — Она помолчала. — М-да. Я вижу, Скотникова ничто не остановит…

— Остановит, — как-то очень определенно сказал Голованов. — Ладно, пойдем чай пить! Я чайник поставлю…

Потом они пили чай и обсуждали планы на субботу.

— Завтра с утра нужно звонить Роману. Если что-то решится, ехать к маме.

Анна не собиралась докладывать Севе о предстоящей встрече с Медведевой.

— Понятно. У меня тоже с утра дела.

— В «Глории»?

— Нет, в другом месте. Вообще, моя работа на ближайшие дни — это ты. Так что придется тебе меня прикрыть, в случае чего, т— пошутил Сева.

Он решил не говорить Ане, что собирается навестить поутру Скотникова. Его телефон и адрес были переписаны из ее записной книжки, пока девушка спала. Нехорошо, конечно. Но кто же без греха?

— И давай-ка, ложись спать. У тебя глаза опять слипаются, — приказал Голованов.

— Ага. Я тебе белье достану постельное и полотенце… Ты сам постелишь?

— Разберемся. Иди ложись.

— Ага, — пробормотала Аня, выдала постояльцу постельное белье и исчезла в своей комнате.

— Знаешь, мне почему-то кажется, что я подружусь с твоей дочерью, — крикнул тот в приоткрытую дверь.

— Да? А со мной? — отозвалась Аня.

— Ас тобой мы уже подружились.

— А что у тебя сегодня за праздник? Ты так и не сказал… — засыпая, спросила она.

— А ты не поняла? — откликнулся Сева.

Она не ответила. Впервые за последнюю неделю Анна провалилась в глубокий, спокойный сон.

Сева лежал в соседней комнате, слушая ее ровное дыхание, и улыбался.

Глава 39

ВИЗИТЕРЫ

Нина Васильевна Скотникова не спала всю ночь, раздумывая, кто же мог организовать похищение мужа. Да кто угодно! Солечка развил такую бурную деятельность, стольких людей уже обрабатывал за прошедший месяц, стольким рисовал радужные перспективы, хвастался собственным благополучием, что в этой обойме окучиваемых вполне мог оказаться злодей, решивший разжиться дармовыми деньгами. Или поделиться полученной информацией со случайными людьми. Могло так быть? Скотникова достала бизнес-план, прошлась по каждой кандидатуре, проработанной мужем. Нет, как-то не складывалось! Одинокие женщины, приличные семейные пары…

Вероятнее то, что предположила Третьякова: заказчиков преступления могло быть двое — Нережко или Лаврова. Кто из них? Анна, пожалуй, человек более сильный, чем неврастеник Нережко. Но в конце концов, ее никто и не обижал особо. Ну, ясно, что деньги ее пропали. Так смешно же думать, будто их кто-нибудь вернет. Она же не дура все-таки. А вот Нережко получил по полной программе! Вспомнилось избитое, почти бесчувственное тело, закинутое в салон автомобиля. Этот — да, мог озлобиться!

И что? Нанять бандитов? Откуда у этой мухи полу-дохлой бандиты? Стоп! Солечка говорил, что Нережко одалживал сумму у соседа по гаражу и кричал потом, что занял деньги именно у бандита!!! Так оно и есть! Потому и сумму назвали вдвое большую. Три тысячи — Нережко, три — бандитам. Так оно и есть…

Голову стягивало обручем. Скотникова поднялась с постели, прошаркала на кухню, еле справляясь со своим грузным, еще более потяжелевшим телом. Наглоталась таблеток от давления.

Что же делать? А чему она так удивилась, собственно? Ясно же, что похитители мужа не детсадовские ребятишки! Где они его держат? Так это Нережко должен знать! Да, может, у себя, в своем гараже и держит!!

Звонить, немедленно звонить паскуде Нережко! Пригрозить милицией. Заявлять нельзя, Третьякова запретила, но пригрозить-то можно! Она ворочалась, не находя себе места на широкой супружеской постели. Так прошла ночь.

Утром, отыскав номер телефона Виктора Нережко, Скотникова позвонила. Несмотря на раннее время, трубку тут же сняли.

— Але? — произнес тусклый женский голос.

— Доброе утро. Можно Виктора попросить? — стараясь быть спокойной, проговорила Гуся.

— Кто его спрашивает?

— Знакомая.

— Это что же за знакомая в семь утра звонит?

— Я по делу.

— По какому?

— Его что, дома нет? Так и скажите! — Чувствуя, что теряет самообладание, повысила голос Скотникова.

— Его, может, на свете нет! — прокричала на другом конце провода женщина и зарыдала.

— Как это — нет? — не поняла Скотникова.

— Так! Нет! Он пропал!

— Когда?

— С кем я говорю?

— Это жена его друга, Толи Скотникова.

— Друга?! — еще отчаяннее закричал голос. — Этот друг Виктора в петлю засунул! Будьте вы прокляты оба! Подождите, вами еще займутся, подонки!!

Скотникова тупо сидела возле телефона, пытаясь что-нибудь сообразить. Но ничего не соображалось. Это что? Витька повесился, что ли? И пропал? Организовал похищение Толи и после этого повесился? И потом пропал? Бред какой-то…

Из оцепенения ее вывел звонок в квартиру.

Она вскочила, надела халат, бросилась к двери, надеясь, что за порогом окажется Солечка.

— Кто?

— Откройте, это из милиции.

— Из… милиции? — опешила Нина Васильевна.

Может, Солечке удалось как-то позвонить… через кого-то сообщить…

Она приоткрыла дверь, не снимая цепочки. За дверью стоял мужчина средних лет с усталым, помятым лицом. Он показал Скотниковой служебное удостоверение.

— Старший оперуполномоченный капитан Ванин, — представился мужчина. — Разрешите войти!

Скотникова впустила милиционера.

— Меня интересует ваш муж, Скотников Анатолий Маркович, — оглядывая прихожую, произнес капитан.

— Его нет дома, — осторожно ответила женщина.

— А что же это его так рано и уже дома нет? Я специально пораньше пришел, чтобы его застать… Он у вас что, дома не ночует?

— Почему… Ночует. А вы по какому вопросу?

— Куда можно пройти?

Вместо ответа капитан заглянул в комнату, отметил одну подушку на смятой, незаправленной постели, прошел дальше, глянул во вторую, пустую комнату Мишеньки.

— Я думаю, нам будет удобнее на кухне, — заключил капитан, проследовав на кухню.

Скотникова в оцепенении следовала за капитаном. Он уселся на табурет, достал из портфеля лист бумаги и ручку.

— Я по поводу гражданки Филипповой. Знаете такую гражданку? — начал капитан.

— Знаю… — Скотникова все не могла взять в толк, с чем связан визит милиционера. — То есть знала…

— Что значит — знала? — вперился в нее холодным взором опер.

— Ну… Я знаю, что она… умерла. Из окна выбросилась.

— Ас чего это она выбросилась, вы не в курсе?

— Так пожар был в квартире. Она пожарных не дождалась…

— А почему был пожар? — не унимался капитан.

Нет, этот визит ничего хорошего не предвещал.

Скотникова мысленно собралась и рявкнула:

— А я откуда знаю? Я что, пожарная команда?

— Ваш муж провожал гражданку Филиппову домой… — Ванин сверился с блокнотом и назвал дату.

— Это в среду? Ну да. Он с другими партнерами телевизор ей привез…

— С кем? — удивился капитан.

— Ну… С друзьями.

— Фамилии, номера телефонов и адреса друзей?

— Я их не знаю, это друзья мужа, — перепугалась Скотникова.

— По показаниям соседки, Филиппова приехала домой поздним вечером. Откуда она привезла этот телевизор в такое время? Не из магазина, наверное?

— Я не знаю… — лихорадочно соображала Гуся. — Он мне не рассказывал. Может, она его купила, и он стоял где-нибудь… Пока кто-нибудь его не привезет, — молола она что-то совсем уж несусветное.

Очевидно, капитан был того же мнения. Потому что тяжело вздохнул и продолжил:

— Так где же все-таки ваш муж?

— Я… Я не знаю! — едва не разрыдалась Скотникова. — А в чем дело? Какие к нему претензии?

— Скажите, вашего мужа и гражданку Филиппову связывала какая-то общая деятельность? — словно не заметил ее вопроса капитан.

— Нет, — замотала головой Гуся.

— Где ваш муж работает, кстати?

— Он… работает дома. Занимается переводами.

— То есть нигде не работает?

— Я же сказала, он работает дома. Он что, попал в милицию? С ним что-нибудь случилось? Не пугайте меня!!

— А чего мне вас пугать? Я вам повестку оставлю, вот распишитесь. Муж ваш, когда вернется, пусть придет в отделение для дачи показаний по факту смерти гражданки Филипповой. Возможно, насильственной.

— Как — насильственной? Мне сказали, она сама…

— Может, сама. А может, и не сама. Экспертиза покажет. Распишитесь под протоколом и под повесткой.

Скотникова расписалась, капитан отчалил.

Закрыв за ним дверь, она рухнула кулем на стул. Что же это такое? Что получается? Милиция разыскивает ее Солечку?! Значит, обращаться к ним за помощью нельзя. Да что же за прокол с Филипповой? Нужно все это сообщить Третьяковой! Во сколько она разрешила звонить? В одиннадцать?

Было только девять. Но ослушаться приказа фюрерши Скотникова не посмела. Она бродила по квартире, не спуская глаз то со стрелок часов, то с молчащего телефона.

Услышав в десять телефонный звонок, Скотникова схватила трубку. Та отозвалась короткими гудками. Кто это? Похитители? Почему не заговорили? Толя? Ему не дали заговорить?! От всего этого можно рехнуться! Она едва дождалась одиннадцати, набрала номер мобильника Третьяковой.

— Алло? — откликнулась начальница.

— Доброе утро, это Скотникова.

— Доброе утро. Что у вас нового?

— Ко мне в восемь утра приходили из милиции! — выпалила Скотникова. — Толю ищет милиция!

— Милиция? — удивилась фюрерша.

— Да! Представляете, по поводу Филипповой! Там, видимо, что-то плохое нашли.

— Что именно?

— Он мне не сказал.

— Из какого отделения?

— Я не знаю, я не спросила.

— Когда это было?

— Что?

— Когда он приходил? — раздраженно проговорила Третьякова.

— В восемь утра. Милиционера интересовало то, что Толя провожал Филиппову домой с этим телевизором. И спрашивал, кто ее еще провожал.

— И вы сказали — кто? — ледяным голосом спросила Третьякова.

— Нет, я сказала, что не знаю. Но у них есть показания соседки… Толю подозревают в ее смерти! — Скотникова всхлипнула. — А он сам в руках бандитов!

— Так кто его похитил? У вас есть соображения?

— Я думала, что Нережко нанял кого-то. Но он сам пропал. Или повесился, я не поняла.

— Повесился? Что за дерьмо вы натащили к нам? — разъярилась фюрерша. — Все ваши приглашенные — это сплошная головная боль! Причем моя, а не ваша!

«Как это — не моя? А чьего мужа похитили?» — изумилась про себя Скотникова.

— Кто же знал? Мы же хотели как лучше… — проблеяла она вслух. — Что мне делать дальше?

— Собирайте деньги! Они вам звонили еще?

— Со вчерашнего вечера — нет. То есть с утра был звонок, но никто не заговорил. Я просто с ума схожу! Я вас умоляю, может быть, можно как-то выяснить?.. У нас ведь есть служба безопасности…

— Это у меня есть служба безопасности, а не у нас, — ледяным тоном прервала ее Третьякова. — Ладно, я подумаю, что можно сделать. Будут вам звонить, торгуйтесь, оттягивайте время. И никакой самодеятельности! Никуда не обращаться, ясно? И меня каждую минуту не дергайте! Я вам сама позвоню, ясно?

— Да, — едва выговорила Скотникова.

Отключив «трубу», Третьякова откинула одеяло, встала, накинув шелковый халат.

— Ну, что там еще? — лениво поинтересовался из постели генеральный директор Фонда, господин Коробов.

— Что, что… Скотникова, черт бы ее побрал! И ты!

— Я?

— Кто готовил устранение Филипповой? Это ведь ты у нас решаешь такие вопросы, так? — злобно сузила она глаза. — Там какой-то прокол! К толстухе мент с утра завалился, про Филиппову расспрашивал. Вернее, конкретно про телик. И про Скотникова. Ищут ее Таракана.

— Скотникова?

— Ну да. Его же похитили.

— Да что ты? Ты мне не говорила! — хохотнул Коробов.

— Когда я могла тебе сказать? В пять утра, когда ты домой заявился? Вообще, мне эта сладкая парочка надоела изрядно. Ни одного толкового клиента не привели. Нережко то ли повесился, то ли нет. Один повешенный, плюс еще одна жертва обмана… Многовато.

— Что ты нервничаешь? Сейчас дам команду, узнаем, что там по Филипповой. И про повешенного. Фу, гадости все какие-то с утра…

— Еще найдем Таракана и принесем его толстухе на блюдечке с голубой каемочкой!

— А вот с этим спешить не нужно. Пусть сама расхлебывает. Сама, сама, сама. Впредь будут тщательнее отбирать гостей. А то сами заработали, а фирма должна разбираться с проблемами, которые они нам создали? Нет уж. И вообще…

— Что? — обернулась Третьякова.

— То, — с ударением в голосе произнес Коробов.

Пока Третьякова плескалась в ванной, Коробов отдавал по телефону распоряжения:

— Выясни, какое отделение этим занимается. Быстро!

Перезвонили через пятнадцать минут. Выслушав ответ, Коробов произнес следующее:

— Пригаси ментов. Пусть не пылят пока. Бурная деятельность отменяется. Она им, впрочем, и не свойственна. Пока все. А там посмотрим.

— Все в порядке! — Он заглянул в ванную комнату.

Третьякова лежала в джакузи, пушистая пена обнажала тонкие ключицы, словно декольте воздушного бального платья.

— То есть?

— Нережко не повесился. Он пропал. Так что, может, и жив. А с Филипповой действительно прокол. Но учитывая, что Таракана похитили и вряд ли вернут, Филиппову можно будет списать на него. Ты красива! — без паузы закончил Коробов.

— Закрой дверь! Мне сегодня работать, зал держать — две тысячи народу, так что оставь меня в покое!.. — оборвала его женщина.

С утра Анна позвонила своему однокласснику-хирургу, и вопрос о переводе Валентины Ивановны в другую больницу был решен за полчаса. Анне следовало забрать маму домой и далее переместить в другое медучреждение по «скорой». Когда Аня, внутренне сжавшись, спросила о деньгах, хирург Телегин ответил, что операция, разумеется, бесплатная, но оплатить нужно будет только стоимость материалов. Какие-то импортные шунты и еще что-то. Все вместе на сумму триста восемьдесят долларов. Аня привезла из командировки четыреста. Главный по срочности вопрос — проведение операции, кажется, решался!

— Роман, а мне можно будет за ней ухаживать?

— Нужно! Санитарки в дефиците.

— Можно круглосуточно?

— Хоть вообще поселись в ее палате. Я вам выделю двухместную на двоих. И постоянный пропуск. Лето — больных мало. Так что заселяйся хоть с сегодняшнего дня, если тебе жить негде. Учти, это по блату.

— Здорово! Спасибо! С меня борзые щенки!

— Разберемся! — весело откликнулся Роман.

— Слышал? — повернулась она к Голованову.

— Да, молодец мужик! И то, что запасной аэродром

появился, это тоже хорошо.

— За мной вроде пока не следят.

— Это временно, — утешил ее Всеволод. — Ну, выдвигаемся?

Аня поехала за мамой. Сева Голованов, прибыв в «Глорию» к утренней поверке, после оперативки позвонил Скотниковым. Ответила женщина с явно перепуганным голосом. Он аккуратно положил трубку.

— Денис, а кто ведет «дело» Филипповой? — поинтересовался Голованов.

— РУВД.

— Интересно, они уже допрашивали Скотникова?

— Позвони, узнай. У нас там майор Дубровин. Свой человек.

Созвонившись с Дубровиным, выяснили, что в квартиру Скотииковых сегодня уже приходил капитан Ванин. Но искомого Скотникова дома не застал, несмотря на раннее субботнее утро.

— Неужели смылся куда-нибудь? — предположил Голованов. — Хотя… Вряд ли. Что же он бабу свою оставил ментам на съедение? В общем, нужно туда съездить!

— Зачем? — удивился Денис.

— Ну… Надо, товарищ начальник. Во мне заговорила кровь корсиканских предков! Я жажду вендетты!

— Да? — оглядел его Денис Грязнов. — А по-моему, ты просто втюрился.

— Что? Что это за слово такое времен пионерских лагерей прошлого века? Ты же современный человек, Денис!

— А ты втюрился! Ладно, езжай. Только быстро. У нас своих дел много.

— Есть, товарищ начальник!

И Голованов покинул стены «Глории».

Он добрался до цели около полудня.

Прошелся по двору, высматривая нужный подъезд. Вход в него был защищен кодовым замком. Голованов огляделся. Возле подъезда обнаружилась припаркованная серебристая «ауди».

— Это моего папы машина! — с гордостью произнес неизвестно откуда возникший мальчик лет шести, в очках на серьезном лице.

— Классная машина! — похвалил Сева. — Ты не знаешь, какой код на двери?

— А вы к кому?

— Як дяде Толе Скотникову, — улыбнулся Голованов.

— С восьмого этажа? — не выказал удивления мальчик, внимательно разглядывая незнакомца.

— Ну да.

— Его иногда мой папа возит.

— Это хорошо. Так не знаешь, какой код?

— А его нет. Его в багажнике увезли, — невозмутимо поведал мальчик.

— Кого?

— Дядю Толю.

— В каком багажнике? Кто увез? — навострился Сева.

— Такие дяди… Добрые. Шоколадку мне дали.

Голованов немедленно пожалел, что не имеет при

себе шоколадки. Он полез в карман. Ребенок терпеливо ждал.

— Гляди, какая у меня монета!

— Это пять рублей, — бесстрастно отметил мальчик.

— А сколько тебе хотелось бы?

— Мне хотелось бы конструктор «лего». Он сорок стоит.

Однако! Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Сева достал из кармана пятидесятирублевую купюру.

— Что за дяди? Расскажи, как они выглядели? — помахивая в воздухе бумажкой, быстро спросил он.

— Один очень большой, на обезьяну похож из зоопарка. Но он очень добрый. Они его Леликом называли.

— Кто — они?

— Другие дяди. Там еще был такой… как китаец. А голос тоненький, как у Машки Соколовой. Во-о-т. — Мальчик замолчал, выразительно глядя на купюру. Сева отдал деньги. Мальчик немедленно сунул бумажку в карман. — Потом еще один лысый был. И один очень страшный. У него так через все лицо красный такой… — Мальчик изобразил зигзаг.

— Шрам?

— Ага.

— А что дядя Толя? Чего это он полез в багажник?

— Он сам. Они его не заставляли. От него только плохо пахло. Он описался.

— Как? — не врубился Голованов.

— Не знаю. Но пахло так. У нас в группе один мальчик писается, я знаю.

— А что за машина? Куда они его запихали?

— «Мерседес». Шестисотый. Белый такой, — так же невозмутимо ответил мальчик.

— А в какое время это было?

— В два часа дня.

— А ты про это кому-нибудь рассказывал?

— Нет. Меня никто не спрашивал, а чего же за просто так?.. — резонно заметил предприимчивый ребенок.

— Умница! Я тебе потом еще шоколадку принесу.

— Когда? — прицепился мальчик.

— Даня, ты с кем это разговариваешь? — вскричал чернявый худосочный мужчина в очках, выходя из парадного. За ним показалась привлекательная женщина, на голову выше супруга.

Голованов устремился в подъезд.

— Это я дяде объясняю, какой у нас код на двери. Он не знает.

— Я тебе сколько раз наказывал: не разговаривай с незнакомыми дядями!

— Вы напрасно! У вас очень толковый мальчик. Такой умница! — Сева улыбнулся, поймал еще не захлопнувшуюся дверь и исчез в подъезде.

Устроившись на подоконнике между вторым и третьим этажами, Всеволод обмозговывал ситуацию. Ситуация складывалась интересная. Получалось, что Скот-никова из дома изъяли. Не на прогулку же он отправился в багажнике «мерса». Кто же изъял фигуранта? Зачем похитили? Если это акция «Триады» — Скотнико-вы как-то «засветили» фирму — убрали бы обоих. Однако по телефону ему ответил женский голос. Причем голос этот был чумовой.

Личности, столь четко охарактеризованные юным Даней, куда более соответствуют словесному портрету «братков», чем добропорядочных граждан. Какую же роль избрать, имея в виду конечную цель — возврат средств?

Подумав и вспомнив все, что слышал о «Триаде» от Анны, он позвонил ей на мобильник, задал пару уточняющих вопросов и поднялся на восьмой этаж.

«Чего же это они даже без «глазка» в двери? — подумал Голованов, нажимая кнопку звонка. — Может, у них там внутри система теленаблюдения? При такой обшарпанной двери? Ну и бизнесмены мамины! Аня говорила, что у них все на показухе основано. Но не до такой же степени, как эта драная дверь!»

Глава 40

ОСТАНОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ

— Кто там? — отозвался напряженный женский голос.

— Госпожа Скотникова? — как можно учтивее спросил Голованов.

— Да.

— Откройте, пожалуйста. Я по вашему делу.

Анна говорила, что обращение «господин», «госпожа» является в этой фирме-банде своего рода паролем. Действительно, женщина отомкнула замки, приоткрыла дверь. Перед нею стоял высокий плечистый мужчина в деловом костюме, с дипломатом в руке.

— Здравствуйте, — поздоровался он. — Я от госпожи Третьяковой.

Женщина молча прикрыла дверь, судорожно завозилась с цепочкой, снова открыла, выдохнув:

— Какое счастье! Я здесь одна с ума схожу! Господин…

— Михайлов, — склонил голову Голованов. — К вашим услугам.

— Проходите, пожалуйста!

Голованов острым глазом сфотографировал даму. Еще молодая женщина, но оплывшая, с тройным подбородком, с тяжелым взглядом выпуклых водянистых глаз. Он тут же мысленно дал ей кличку — Жаба.

— Давайте присядем, и вы мне все расскажете, — голосом ласкового доктора произнес Сева.

Жаба провела его на кухню, они сели возле застланного потрепанной клеенкой стола.

— Ну-с? Давайте по порядку. Я вас слушаю.

— Они позвонили вчера вечером. Уже после семинара.

— Это около двенадцати?

— Да, где-то так. Сказали, что Толю похитили. — Жаба замолчала, сцепив пальцы-сардельки. — Секундочку, я сейчас…

Интересное кино! Неужели некие мстители опередили самого Голованова?

— Позвонили и что сказали?

— Ну, потребовали шесть тысяч, я уже говорила госпоже Третьяковой.

— Она мне ваш разговор в деталях не пересказывала…

— Понимаю, понимаю, ей некогда. Так вот, я сначала не поверила. Но они передали трубку Толе. И он таким голосом… — Снова пауза, вздох и продолжение: — Как из гестапо, честное слово. — Она всхлипнула. — Сроку дали два дня. Вот и все.

— Больше не звонили?

— Пока нет. Утром был звонок, но тут же положили трубку. И все.

— Какие у вас соображения? Кто это может быть?

— Не знаю. Я думала, что Нережко, которого мы привели в «Триаду». Такой неуравновешенный, полный псих…Тем более, он занял деньги у бандита какого-то.

— У бандита?

— Ну да. Толя с ним ездил деньги занимать. Этот бандит и Нережко — они соседи по гаражу.

— Так… А вы звонили Нережко?

— Да. Там кошмар какой-то. Он, оказывается, не то удавился, не то пропал…

— Вы мне телефончик Нережко дайте, пожалуйста.

Жаба пролистнула записную книжку, нацарапала на листке номер.

— Вот. Его зовут Виктором. Вы думаете, это он?

— Я пока ничего не думаю. Вернемся к исходному. У вас есть запрошенная сумма?

— Нет, что вы! Мы ведь недавно в бизнесе.

— И весьма успешно, насколько я осведомлен? — улыбнулся Голованов.

— Что вы, господин Михайлов! Только-только отбили взнос. Собирались брать машину в кредит, вы же знаете, это требуется…

— Только не говорите мне, что у вас нет ни цента. Я сразу же поднимаюсь и ухожу, — ледяным голосом ответил Сева.

— Есть две тысячи, — призналась Скотникова.

— А почему они запросили именно шесть тысяч? Обычно преступники знают, сколько можно взять.

— Понятия не имею! Я потому и думала на Нереж-ко. Думала, он их нанял за три тысячи, и себе — три.

— Он что, деньги на взнос одалживал?

— Ну да. Работать не хотел, а мы виноваты!

— Что ж, попробуем сговориться на меньшую сумму. Какую именно — не знаю. Учтите, я в данном случае вообще никак материально не заинтересован. Я выполняю поручение, но нужно смотреть на вещи реально. Бесплатно мужа вам никто не вернет.

— Я думала… Можно как-то… найти. Выследить…

— Вы мужа какого получить хотите? Живого или мертвого? Если вам все равно, можно заняться выслеживанием.

— Что вы! О чем вы говорите!

Где-то в прихожей запищал мобильник.

— Это они! — вскричала Скотникова, пытаясь подняться.

— Я принесу, — с готовностью произнес Голованов.

Он включил телефон за секунду до того, как передал женщине. Низкий мужской голос произнес:

— Ну что, швабра? Башли собираешь?

Взяв трясущимися руками трубку так, чтобы визитер слышал разговор, Скотникова пыталась ответить и не могла. Губы кривились, женщина издавала шипящие звуки.

— Да! Пытаюсь! — беззвучно подсказывал ей Голованов.

— Да… Пытаюсь… — пролепетала, наконец, она. — Мне нужно время!

— А из белья тебе ничего не нужно?

— Мне нужно время… За день не собрать, — взяла себя в руки Скотникова. — Мне вообще такую сумму не собрать!:— отчаянно выкрикнула она.

— Ты че вообще? Тебе мужик не нужен, что ли?

— Нужен!! Я вас умоляю! У меня таких денег нет!!

— Продай чего-нибудь, — посоветовал голос. — Короче, соска драная! Еще один день набавляем тебе, так и быть. До понедельника ждем. А потом все, туши свет. Учти, мужик твой сидит в собственном дерьме без хавки и без питья. Нам его кормить западло. Так что торопись, курица!

— Дайте с ним поговорить! — губами подсказывал Голованов.

— Подождите! Дайте мне с ним поговорить! Может, вы его уже… Может, он уже… — Она всхлипнула.

— Ну, поговори, мочалка.

Послышался шум, лязг металла, матерная брань, затем задавленный страхом голос мужа:

— Я живой. Пока…

Опять возня.

— Слышала? Он живой пока. Так что торопись, чувырла! Все, конец связи.

Скотникова уронила мобильник на стол, громко зарыдала.

— У вас успокоительное дома есть?

Жаба кивала, указывая на полку кухонного шкафчика, содрогаясь в конвульсиях.

Голованов нашел корвалол, откапал, прикинув вес пациентки, чуть не половину пузырька, добавил воды.

— Вот, выпейте.

Женщина судорожно проглотила лекарство.

— Теперь успокойтесь и выслушайте меня. Сейчас вы должны подумать, подумать спокойно, как вы можете собрать деньги. Про вас в «Триаде» говорят, что вы мастер собирать сумму взноса. Возьмите такси и объездите всех своих знакомых. Ничего не поделаешь, придется собрать!

— Я не знаю, как…

— Вы — да не знаете? Придумайте что-нибудь. Например, вы собираетесь открыть частный педикюрный кабинет.

— Почему педикюрный? — пробасила Скотникова.

— Ну, я не знаю. Еще какой-нибудь. Вы придумайте, у вас получится. Главное — не сдуваться! Обратитесь к коллегам по бизнесу.

— Третьякова запретила мне приезжать в «Триаду», — сморкаясь в полы халата, проговорила Скотникова.

— А вы по телефону! И потом, можно ведь домой заехать. Я, со своей стороны, попробую несколько снизить ставку, так сказать.

— Как?

— Это мое дело. Оставьте мне номер мобильного телефона, я буду связываться с вами в течение дня.

Записав номер, Голованов поднялся.

— У вас в запасе целый день. До свидания. С этими словами он откланялся.

Голованов вернулся в «Глорию». Им овладел охотничий азарт — выследить и поймать дичь. Вернее, в данном случае, наоборот — выпустить пленника из клетки. За вознаграждение. Это и будет возвратом Аниных денег. Этими соображениями он поделился с Денисом.

— Что ж, мы не госучреждение, условностями, конечно, не связаны. Но… не знаю.

— Что ты не знаешь?

— Да не возьмет она эти деньги.

— Почему не возьмет? Ее фактически ограбили. И почему не отобрать у вора награбленное?

— Грабь награбленное? — усмехнулся Грязнов.

— Не грабь, а верни то, что отобрали. Я, знаешь ли, в высший суд хоть и верю, но ждать его порой приходится очень долго. Иногда при своей жизни и не дождешься. А Анне долги нужно отдавать. Тем более, это похищение — наш профиль. Мы, в конце концов, кто? Частное сыскное агентство.

— Спасибо, что напомнил.

— Ну вот и займемся частным сыском. Эта как раз для нас задачка. Между прочим, Скотников, судя по всему, в руках натуральных бандитов. Его жена хочет его освободить, что вполне естественно. Я ей предложил свои услуги, она согласилась. Не даром же ей услуги оказывать, жабе этой.

— Ладно, действуй, — согласился Денис.

Голованов немедленно связался со своими ребятами из ГУВД.

— Мне нужно идентифицировать четырех мужиков, — после приветствий и предисловия, начал он по существу. — Думаю, они должны быть в ваших анналах, как члены какой-нибудь ОПГ. Приметы такие… — Голованов перечислил все, что слышал от мальчика Дани. — Одного из них, самого крупного, с лицом, похожим на обезьяну, братки называли Целиком. В наличии транспортное средство в виде белого шестисотого «мерса». Все, что известно: имена, место жительства, номер машины…

— Любовницы, внебрачные дети, — в тон ему откликнулся абонент.

— Я серьезно! Дело срочное.

Переговорив с коллегами, Голованов набрал номер квартиры Нережко.

— Алло? — Голованов услышал заплаканный женский голос.

— Здравствуйте, это из милиции.

— Стало что-нибудь известно о Вите? — напряженно спросил голос.

— Пока нет, к сожалению. Нам нужны некоторые уточняющие детали. Скажите, где находится гараж вашего мужа?

— Зачем это? Муж завещал гараж другу. Я с его волей согласна.

— Это нужно для материалов дела, — выдал Голованов первое, что пришло в голову.

— А-а. Ну пожалуйста. Гараж находится на улице Лескова.

— А какой номер бокса?

— Сто двадцать пятый. Я только не понимаю…

— Не волнуйтесь, это для проформы. Начальство требует, чтобы в бумагах все было отражено. Может быть, ваш муж еще найдется. И такие случаи бывают, — утешил женщину Голованов, не подозревая, что недалек от истины.

Едва он налил себе кофе, едва сделал пару глотков, как позвонили из ГУВД.

— Ну, слушай, — так же без предисловий заговорил абонент. — Эта четверка из воркутинской группировки. Лелик, он же Леонид Базаров, — бригадир. Узкоглазый с тонким голосом — кореец, по фамилии Ли. Кликуха — Самурай. Голос тонкий оттого, что ножом его по глотке полоснули когда-то, связки задели. Владеет восточными единоборствами. Со шрамом — Борис Володин, кликуха — Вовчик. Лысый — Александр Могилев. Адреса перечислять?

— Давай, — Голованов начал записывать. — Постой, постой. Кто на Лескова живет? Базаров? Тачка на нем есть какая? На жене? Какая? «Мерс»? Шестисотый, конечно? Ага… Ладно, спасибо. За нами не заржавеет. Ну, бывай.

Далее был установлен телефон гаражного кооператива на улице Лескова, и следующий телефонный звонок выявил тот факт, что Леонид Базаров соседствует с пропавшим Нережко гаражами. А ведь Нережко, как сказала жена, завещал свою машину и гараж товарищу. Уж не Леониду ли?

Что ж, следующая остановка — гараж на Лескова.

На входе в гаражный кооператив в высокой кирпичной будке торчали в окне две физиономии.

Голованов прошел через металлическую калитку с видом бывалого в этом заведении человека, свернул на первую же дорожку. Для начала обошел всю территорию, обнесенную кирпичной стеной, и обнаружил на другой, противоположной центральному входу стене, пролом в кирпичной кладке. Снаружи прямо к стене подступал перелесок из чахлых городских деревьев с пыльной листвой. Прямо от пролома в лесок убегала тропка. Десять минут ходьбы — и тропинка вывела Севу к шоссейной дороге, что повторяла изгибы узкой речушки с желтой, как в фильме ужасов, водой. Хорошо, отходные пути есть!

Вернувшись на территорию гаража, Сева отыскал отсек с указателем «№№ 100–140». Ага, нам туда. Двери ближайшего гаража под номером 139 были открыты. Рядом стояла баклажановая «пятерка», у открытого капота которой возился светлоголовый парень. Голованов остановился. Парень поднял голову. Из кармана комбинезона торчал мобильник.

— Вам чего?

— Ниче, — изображая братка, небрежно откликнулся Голованов. — Халтуришь здесь?

Парень выпрямился, растирая поясницу, разглядывая застрявшего возле мужика. Очередной бандюган, сразу видно. Небось из команды Базара…

— А у вас что, проблемы есть с тачкой? — вежливо спросил он.

— Типа да. Мотор, зараза, глохнет. Бывает, прямо на перекрестке застрянешь… Ил и еще где… Нужно когти рвать, а она стоит как вкопанная, блин! Не на бензине езжу, а на своих нервах.

Парень достал из кармана пачку «Аполлона».

— Бери мои, угощаю! — Голованов достал «Мальборо».

— Спасибо, не откажусь.

Они закурили.

— А что за тачка-то у вас?

— Да… «форд». Чего его взял? Пацаны говорили, бери «мерс». Так надоели уже эти «мерсы». Решил типа выделиться. Получил головную боль…

— Вы из нашего гаража, что ли? Давайте ее сюда, я посмотрю.

— Нет, гаража еще нет. Под окнами стоит. Я здесь рядом живу. Это я к Лелику зашел. Узнать про гараж. Он мне сказал, что ему гараж кто-то завещал, чувак какой-то. А он ему без надобности. Вот я и хочу глянуть. Так ты не в курсе, где Лелик-то? Мы типа договаривались… Где он? И мобила не отвечает…

— Не знаю, — задумался парень. — Я сегодня Леонида Семеновича не видел. Вчера он здесь был, а сегодня нет, не видел. Я всегда вижу, когда он приезжает. Тот, что продается, он как раз рядом с гаражом Леонида Семеновича, — стараясь быть предельно вежливым, объяснял парень.

— Ну, лады, пойду гляну, что за место. Я-то, конечно, кирпичный ставить буду.

— Сходите. Вперед пройдете. Увидите большой кирпичный бокс — это Леонида Семеновича. А рядом обычный, металлический, — это того мужика, что умер. Номер сто двадцать пять.

— Лады! А с тачкой если что, к тебе обращаться буду!

— Чего же, обращайтесь. Ко мне здесь многие обращаются.

— Номер мобилы давай.

— Записывайте… — Парень продиктовал номер. — Меня Володей зовут.

— А меня типа Платон Николаевич. Ну, бывай, Во-ван!

Владимир снова уткнулся в капот, Голованов направился вперед по пустынной дорожку.

Кирпичный бокс был заперт, равно как и соседний, старенький металлический домик. Сева внимательно оглядел замок гаража, прошел до конца, вернулся к объекту с тыльной стороны, замер возле ржавой металлической стены. Внутри объекта послышались звуки. Сначала приглушенное мычание, затем лязг железа об железо.

Отыскав в стене щель, Голованов прильнул к ней, но внутри было темно, как у негра… Короче, ни черта не видно.

Сложив ладони рупором, Сева прошептал в щель:

— Скотников, ты здесь?

Мычание внутри гаража усилилось.

— Слушай меня. Я тебе буду вопросы задавать. А ты в ответ мычи. Да — один раз; нет — два раза. Понял?

Однократное мычание. Прямо как на семинарах в их банде, усмехнулся про себя Голованов.

— Ты там в наручниках?

— Да, — промычали изнутри.

— И рот залеплен?

— Да.

— Они тебя к сиденью привязали?

— Да.

— Били?

— Да!

Надо же, сколько интонаций может быть вложено в обыкновенное мычание!

— Плохо тебе, Скотников?

За стеной началось нечто невообразимое. Мычание, скрежет, можно сказать, зубовный.

— Ну, я вообще-то просто так зашел. Пока, Скотников! Держись! Главное — не сдуваться! Вспомни лягушку на флаге и не сдувайся! Бандитам ни слова! И сиди смирно, а то убьют они тебя, понял?

С этими словами Голованов, громко топая, направился прочь. За стеной приглушенно хрюкали. Это он плачет, догадался Сева. Что ж, правило бумеранга работает.

Он возвратился в агентство, позвонил Ане.

— Как там у тебя?

— Мы уже госпитализируемся по новой, — оживленно доложила Лаврова. — Мы с мамой сейчас в приемном покое. Все хорошо! Не волнуйся! Всем привет!

— Может, тебе пока с мамой в больнице остаться? Попробуй с Телегиным договориться. Есть же у них койки свободные. А маме уход потребуется.

— Что ты говоришь? Представь, я уже договорилась. Но не с сегодняшнего дня. А в послеоперационный период.

— Понял! — оживился Голованов. — Буду звонить!

Глава 41

СУББОТНИК

Пока Голованов выяснял место заточения Скотникова, надежные партнеры «Триады» также были заняты каждый своим делом.

Третьякова, отключив мобильник, готовилась к проведению субботнего семинара. Через час наступит самое напряженное, но и самое сладостное для нее время. Время, когда здравомыслящие, нормальные люди под воздействием тщательно разработанных манипуляций превращались в податливую, аморфную массу, с которой она, Третьякова, могла делать все, что душе угодно. Можно было бы заявить вступительный взнос и в пять, и шесть тысяч долларов. И основная масса пришедших на семинар людей, отродясь не державших в руках и десятой доли этой суммы, глядели бы очумелыми бараньими глазами на подписанные ими бумаги, исчезающие со стола, как в иллюзионе. Но все, все было просчитано, в том числе и сумма взноса. Была бы она выше, суицидные попытки приобрели бы, пожалуй, характер эпидемии. А так — эпизоды, случаи, никак не связанные с именем «Триады».

Она стояла перед зеркалом, оглядывая себя. Все было в порядке. И умеренный, почти незаметный макияж, и безукоризненный костюм и, главное, внутреннее ощущение власти над людьми, готовое выплеснуться на толпу и поработить ее, — все это она видела в зеркале. Хищница была готова к прыжку.

Коробов уехал в бизнес-центр раньше, чтобы проверить степень готовности шумовых и прочих эффектов…

А гений сбора суммы взноса, то есть госпожа Скотникова, металась по городу, собирая деньги на освобождение мужа. Денег, однако, никто не давал. Многие были в отпусках, другие только что вернулись с пустыми карманами. Третьи почему-то просто не хотели с ней разговаривать, захлопывая дверь перед ее носом. Земля, как известно, слухами полнится. Оставались «надежные партнеры». Однако никто из членов «Триады» не дал ей ни цента. Средства у всех оказывались буквально вчера во что-то вложенными, кому-то переданными в управление либо потраченными на обед.

К шести вечера обессиленная, постаревшая на десяток лет женщина вспомнила, что у нее есть родной отец. Отец жил отдельно. Нина изредка звонила, навещала еще реже. У нее были свои семейные заботы — сын и муж, которых нужно было кормить. Если еще и папаше помогать, на что вообще жить? В конце концов, в блокаду тоже выбирали между стариками и детьми — таким образом успокаивала себя Скотникова, вспоминая иногда об отце.

Потом, когда они с Солечкой окунулись в «Триаду», родитель и вовсе был смыт из памяти непрерывным потоком мантр, заклинаний, бесконечными семинарами и охотой на людей.

Но в данный момент Скотникова вспомнила — есть отец! А у отца должны быть какие-то деньги! Два года назад он поменял однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке. Сказал, что ему одному жить скучно. И она помчалась к отцу.

Василий Алексеевич жил в старом центре города. Он встретил дочь удивленно и обрадованно:

— Ниночка! Проведать приехала? Тебе звонили, что ли?

— Кто звонил? — напряглась Скотникова.

— Я просил соседку, Кузьминишну, позвонить с работы. У нас здесь телефон отключили. Я беспокоился, вдруг ты звонишь, а никто не отвечает.

— Да, звонили, — отрывисто бросила дочь. — Папа, пройдем в комнату. Мне поговорить с тобой нужно!

— Конечно, Ниночка, конечно. Я сейчас чайник поставлю.

— Не нужно, — почти рявкнула Нина, подталкивая шаркающего валенками старика. — Что это ты в валенках среди лета?

— Так болят ноги-то, Нинуля, спасу нет!

Они наконец добрались до комнаты.

— Ну, рассказывай, как живете? — Отец улыбался беззубым ртом, долго и трудно усаживаясь на старинный венский стул.

— Папа, у меня горе! Толю похитили бандиты! Мне срочно нужны деньги! Две тысячи долларов! — выпалила Нина.

Отец молчал.

— Ты слышишь меня? Если я сегодня к вечеру не соберу деньги, его убьют, понимаешь?! — взвизгнула она.

— Ниночка, так за что же его? Откуда у вас бандиты?

— Это не у нас! Это в стране твоей долбаной бандиты! Если бы не ты, мы бы с Толей и Мишенькой давно в Израиль уехали! Я из-за тебя здесь осталась, чтобы ухаживать за тобой, похоронить, когда время придет!

Отец молчал. Скотникова рухнула перед ним на колени.

— Папа! Я тебя умоляю! Миша останется сиротой!

— Я ведь на старость свою оставил да на похороны, Ниночка. Тебе ведь все некогда. А люди задаром со стариком возиться не хотят…

— Папа! Я тебя заберу к нам! Хоть завтра! А про похороны — это вообще бред! Неужели ты думаешь, мы тебя не похороним?!

— Да кто ж вас знает? — тихим, тоскливым голосом откликнулся Василий Алексеевич. — Помоги-ка мне встать.

Нина подняла отца со стула. Он прошаркал к кровати, долго шарил под матрасом, вытащил шерстяной чулок.

— На. Здесь две тысячи как раз. Все, что после обмена осталось. Теперь у меня, Нина, только пенсия — семьсот рублей.

— Папа, мы тебе эти деньги вернем, ты не волнуйся! — выхватив чулок из отцовских рук, вытряхивая зеленые бумажки, пересчитывая их, приговаривала женщина. — Буквально через неделю привезем.

— А как же ты говорила, что я к вам?..

— Конечно! Ты к нам! Я тебе завтра же позвоню.

— Так телефон не работает.

— Ну, когда заработает, я позвоню! Спасибо тебе!

Она нагнулась, чмокнула сухую старческую щеку и бросилась к двери.

— Подожди, я хоть провожу тебя…

— Некогда, папа! Совершенно некогда!!!

Скотникова неслась вдоль длинного коридора, прижимая к груди сумку, едва не сбив с ног худосочную старуху-соседку.

— Ишь, понеслась! Не надолго у отца задержалась!

— Заткнись, лярва! — обернувшись, с бешеной злобой в глазах выкрикнула Скотникова.

Анна встретилась с Медведевой около шести вечера недалеко от места своей работы, благо институт, где трудилась Аня, располагался внутри Садового кольца, то есть в центре. Рядом было кафе, куда сотрудники

НИИ часто забегали после работы выпить кофе, покурить и поболтать. И все официантки заведения были Ане знакомы. Место встречи выбрала она, сославшись на то, что в субботу ей придется выйти на службу (что в действительности случалось довольно часто) и, дабы не тратить попусту вечернее время на поиск уединенного местечка, можно заглянуть туда.

— Там тихо и пустынно, особенно в выходные дни. И никто нам не помешает. Вы согласны?

Медведева согласилась. Но голос ее был печален. Что бы это значило?

Никакого конкретного плана действий у Ани не было. Лежали в сумочке несколько аккуратно расфасованных порошков, которыми она разжилась в лаборатории фармакологии, у коллеги.

Парень работал над созданием антидепрессантов нового поколения и проводил, так сказать, клинические испытания на всех желающих. Со слов испытуемых — а это были соратники по работе — препарат имел побочное действие: невероятную болтливость. И последующую амнезию. Которую усиливал алкоголь. В общем, то, что доктор прописал!

Но удастся ли применить препарат — неизвестно. Как неизвестно и то, зачем, собственно, она, Лаврова, понадобилась этой Медведевой. Но любая капля информации может оказаться полезной, и пренебрегать нельзя ничем. Хочешь победить врага — узнай его!

Возле нее притормозила иномарка, из которой выпорхнула Медведева.

«Какая она молоденькая еще, — подумала Аня. — Лет двадцать, не больше. И где она у нас раньше трудилась? Кажется, в милиции? — вспомнила Лаврова знакомство с девушкой на первом семинаре. — Забавно…»

Иномарка тем временем уехала. Стало быть, она без охраны. Явной, во всяком случае.

— Госпожа Лаврова! Как я рада вас видеть! — искренне воскликнула Медведева.

— Госпожа Медведева! — радостно отозвалась Анна.

— Что, мы так и в кафе будем друг друга называть? Там все обхохочутся…

— Вы отпустили автомобиль? — светски осведомилась Анна.

— Это не моя машина. Моя в ремонте, — откликнулась Медведева.

Машина у нее действительно была, вспомнила Аня. Кажется, «опель».

— Ну и где ваше миленькое кафе, госпожа Лаврова?

— Совсем рядом. Знаете, только у меня предложение: поскольку мы с вами в обстановке неофициальной, давайте без церемоний? Меня зовут Аня.

— Я знаю! А меня — Татьяной. Конечно, так удобнее, — улыбнулась Медведева.

Все же она была очень обаятельна и как-то простодушна. Или казалась таковой?

Они вошли в кафе, почти безлюдное летним субботним вечером. После уличной жары приятно было попасть в прохладный полумрак. Мерно гудели кондиционеры. Приветливо улыбнулась Ане барменша из-за стойки.

— Действительно, здесь очень мило, — оглядевшись, заметила Таня.

— Давайте вон за тот столик, у окна, — указала Анна на маленький столик на двоих, обеспечивавший обзор улицы. Мало ли что… береженого Бог бережет.

Официантка принесла меню. Они выбрали легкий салат и по бокалу мартини. Лаврова, с веселым отчаянием, спускала получку. Разговор поначалу не клеился. Анна чувствовала, что девушка внутренне напряжена.

— Как ваша мама? — поинтересовалась Медведева.

— Готовится к операции. Так что я прямо отсюда поеду в больницу. Буду дежурить там.

— Вот как? С утра на работу, сейчас-мне время уделили, вечером — к маме. Напряженная у вас жизнь!

— Просто период такой. Скоро, надеюсь, все закончится и я буду посвободнее. И смогу больше времени уделять нашему бизнесу! Кстати, Таня, я, честно говоря, удивилась, что вы оказались сегодня свободны. Вы же теперь руководитель! А суббота у нас — самый рабочий день…

— А-а! — Таня сердито фыркнула. Видимо, Аня попала в больную точку. — Интриги! Но ничего, все равно я буду руководить!

— Не поняла?

— Третьякова уперлась бараном. У меня, видите ли, не получится! Но Дмитрий уверен, что получится! И он ее заставит!

— Так вас не выбрали? То есть не назначили?

— Отложили вопрос на несколько дней. Она меня всерьез не воспринимает! Или наоборот… — Девушка закусила губу и смолкла.

— Как это не справитесь? — с жаром воскликнула Анна. — Еще как справитесь! Вы так обаятельны! Я вас очень хорошо помню по первому семинару. Вы мне очень понравились. И такие умные, верные слова говорили! В том, что я приняла решение вступить в Фонд, немалая доля вашего участия!

— Правда? — Таня вскинула на нее голубые глазищи. — Вы правда так считаете?

— Ну зачем же мне лукавить? Я от вас ни в чем не завишу. Я, знаете ли, даже помню, что вы мне говорили.

— Что?

— Что вы работали в милиции. Что все мы на государственной службе никому не нужны. Одни обязанности, никакой благодарности…

— Правильно! — просияла Медведева. — Надо же! Здорово, что вы помните! Значит, у меня действительно есть харизма!

Она чуть было в ладоши не захлопала. Вот дурища!

— …Что здесь, в «Триаде», вы обрели настоящих друзей… — заливалась соловьем Лаврова.

— Да уж… — вздохнула Татьяна.

— Разве нет?

Девушка промолчала.

— Давайте выпьем за ваш будущий успех! Я в него так верю!

— Спасибо! — опять расцвела Медведева.

Они выпили.

— Честно говоря, я думала, вы так влюблены в Третьякову, что никого больше не видите…

— Конечно, она женщина незаурядная, но она же постарше вас. И опыта у нее побольше.

— Это верно…

— Но у вас огромный потенциал! Это чувствуется.

— Ой, как хорошо, что мы сегодня встретились! Мне так нужна поддержка! Именно сейчас! И вы мне такие хорошие слова говорите…

— Совершенно искренне!

— Спасибо! Знаете, ведь у нас там все очень не просто, в Фонде. Это снаружи все так… блестит и сверкает… А внутри — группировки, коалиции всякие. Интриги. Что на бизнес-семинарах творится! Каждую копейку руководство друг у друга вырывает… Вечные скандалы… Но такие, знаете ли, тихие. Подковерные бомбардировки. В общем, мне нужна группа поддержки. Своя партия. Я и подумала, что вы — человек новый, ни в какую группировку не входите… И потом, Третьякова вас очень высоко оценивает…

— Это почему же? Я такая талантливая мошенница? — не удержалась Аня.

— Нет, ну что вы! Она говорит, у вас есть харизма, а это главное! Вон как вы всем понравились, когда представлялись.

Далась ей эта харизма. Повторяет, как попугай…

— … И мне очень хочется, чтобы вы вошли в мою партию. Чтобы вы были за меня, — как-то совсем по-детски закончила Татьяна и опять вскинула на Лаврову голубые глазищи.

— Считайте, что я ваша! Готова получить партийный билет!

— Здорово! Нужно это отметить! А давайте возьмем бутылку шампанского? Я плачу.

— Ну-ну, я тоже не бедная. Хорошо, давайте.

— Просто я его очень люблю. А от мартини у меня голова болит. Вот, уже заболела…

— Правда?

«Какая удача!» — едва не воскликнула Лаврова и полезла в сумочку.

— У меня есть потрясающие порошки от головной боли. Выпейте, все как рукой снимет.

— Разве можно лекарства с алкоголем?..

— Это гомеопатическое средство. Его можно, это я вам как доктор говорю. Что же вам мучиться? Какое же общение, когда голова болит?

— Это верно.

Аня достала порошок, Медведева послушно выпила. Момент был неприятный, но что ж поделаешь? На войне как на войне. Она взяла «языка» и нужно развязать ему (то есть ей) язык. Им принесли шампанское и вазочки с фруктами, залитыми взбитыми сливками.

Татьяна подняла бокал.

— Я хочу выпить за вас, Аня, за нашу совместную работу и успех, который нас ждет!

— Лучше не скажешь! — восхитилась Лаврова.

Они чокнулись. Аня чуть пригубила бокал, наблюдая, как Медведева осушила свой.

— А как вы попали в бизнес, Таня? Кто вас привел?

— Кто? Коробов.

— Генеральный директор?

— Ну да, — рассмеялась Таня. — Знаете, голова уже прошла! Вот здорово! Он меня на улице снял.

— Коробов?

— Ну да. Я стояла на остановке, а он мимо ехал в «мерсе». Остановился, подобрал меня. Так мы с Димой и познакомились.

Медведеву понесло, поняла Аня.

— Это год назад? — Ей помнилось, что Медведева уже год в этой конторе. Так она сама говорила.

— Почему? Это три месяца назад. В начале весны. Он мне сразу огромный букет роз подарил. Он такой славный! И помог мне с клиентами. Я очень быстро «поднялась». Он мне своих знакомых перекидывал. Третьякова не знает, конечно.

— А ей-то что?

— Как что? Она же его жена.

— Третьякова жена Коробова?

— Ну да. Но у них такой брак… Это и не брак, а черт знает что. Она его терпеть не может. И не спит с ним, представляешь? Ему вообще с ней очень тяжело. Это она на сцене такая душистая, пушистая. А вообще очень злобная и опасная. У нее дед колдун, он ее всякому научил… Она убить может кого угодно. И так, будто человек сам с собой покончил… Она бы и меня давно убила, но она Димочку боится. Налей еще шампанского. Ага, спасибо.

Аня едва успевала вслушиваться в пулеметную очередь слов.

— Зачем же он с ней живет?

— Ну-у… Там такая история! Представляешь, Димка с Ольгой — они из одного города. В школе вместе учились. И у них любовь была. Ну, такая… За ручки держались, на танцы ходили. Ему-то уже другого хотелось. А она — ни в какую. Типа, только после свадьбы.

Ну достала его своей невинностью! Короче, Димка ее продал! — Медведева расхохоталась.

— Как продал?

— Элементарно, Ватсон! За деньги! Ему еще тогда деньги были нужны на мотоцикл хороший. А родители не давали. Боялись, что разобьется. Вот он эту Олечку пушистую и загнал своим друганам. Заработал на ней.

Медведева опять расхохоталась.

— Подожди, Танька, я не въезжаю, как продал-то? В рабство, что ли?

— Трахнули они ее! Трое парней, поняла? Он ее к себе на дачу зазвал, а там дружки его сидели. А его не было. Он, типа, в магазин ушел. Они в нее влили стакан водки и оттрахали на всю катушку! И в хвост и в гриву! Во молодцы!

Она зашлась в новом приступе смеха и потянулась к бутылке.

— Ты чего не пьешь-то? Давай-ка пей! Я теперь твоя начальница, так что ты меня слушайся! А то Димке пожалуюсь! Он и так на тебя косо смотрит…

— С чего это?

— Не верит он тебе, — размахивая перед Аниным лицом тонким пальчиком, пьяно произнесла Медведева. — Он и меня подослал, чтобы я тебя пощупала. Кто ты, да что… Может, ты с ментами снюхалась? Может, ты сюда прямо из ментовки, а?

— Дура ты, Танька! — улыбнулась Лаврова. — Это ты у нас из ментовки.

— Пр-рав-в-ильно…

— А я тебе не верю! Не может такого быть!

— Чего?

— Что его друзья ее трахнули, а она за него замуж…

— Дура! Это же деньги! Огромные, ты даже не представляешь размеров… Он же ее крышует… У нее нет проблем. Ни бандиты не трогают, ни менты, ни прокуроры… Никто! Это все мамаша ее устроила. Это она на

Димку вышла. И как-то его уговорила. И даже грозилась скандалом. А у него дядька родной знаешь кто? Не скажу… А мамаша: мол, в газетах пропишу… Про что? Как дочку трое трахали? И не жалко ей дочку-то? Не-а, им там никому никого не жалко. Жалко у пчелки, пчелка на елке…

— А она-то ему зачем? Он же тебя любит, Танюха!

— Эт-то верно! Любит он меня. Но у нее дар, понимаешь? Я ж говорю, ее дед всякому научил. Вон она как зал держит! — с завистью и злобой проговорила Татьяна. — Но ничего! Я подожду! Она свое отработает, он ее уберет. Когда-то все это кончится, пирамида наша.

— Да ты что? Кончится? — изумилась Лаврова.

— Конечно, а ты что думала? Еще пару месяцев — и все. Некого будет вести, поняла? Так что ты давай, шустри. Я тебе помогу, ты ж теперь моя.

— А что потом-то, Таня?

— Что потом? Суп с котом! Мы с Димкой уедем далеко-далеко! И никто нас не найдет!

— А Ольга?

— А что Ольга? Не будет никакой Ольги…

— Врешь ты все! — опять завела свое Анна.

— Что вру-то? Г де это я вру?

— Не мо-жет та-ко-го быть! — Теперь уже Лаврова махала накрашенным пальцем перед носом осоловевшей Медведевой.

— Чего не может?

— Что ее трое, ха-ха-ха… А он на ней потом… ха-ха… же-нил-ся… Ой, не могу, рассмешила ты меня!

— Не вер-ришь? — прищурилась Татьяна. — Вс-ста-вай, пойдем!

— Куда?

— Боиш-шь-ся, что ли?

— Кто? Я? Я ничего не боюсь!

— Тогда давай рассчитывайся и идем. Я тебе докажу!

Она кинула на стол смятую пятисотенную. Анна подошла к стойке, попросила счет.

— Что это у вас за знакомая? — опасливо спросила барменша.

— Не обращайте внимания, — мило улыбнулась Анна. — Девочку развезло. Она из провинции, в гости приехала.

— Это видно, что из провинции, — покачала головой женщина.

Они вышли на улицу. Татьяна повелительно произнесла:

— Лови машину!

«Однако, как быстро из милой девочки полез дракон! И неужели все это правда? — обдумывала Анна услышанное в кафе. — Она, конечно, не врет, на то и рассчитан порошок. Но ей могли наплести эту историю. Уж больно дикой она выглядит».

— Ты слышишь, Лаврова! Лови машину! — повторила Татьяна.

— Хорошо, хорошо! Куда ехать-то?

— Здесь недалеко.

Медведева назвала адрес. Действительно, недалеко. Аня пропустила две машины, остановив третью. Как учили в фильмах про разведчиков.

Буквально через десять минут они оказались в микрорайоне сталинской застройки. Покачиваясь, Медведева подошла к подъезду, открыла его ключом.

— Идем, это здесь…

Поднявшись на лифте, они вышли на площадку. Медведева долго возилась с ключом, наконец дверь открылась.

— Заходи!

Лаврова оказалась в просторной квартире. Бывшая коммуналка, в которой начат ремонт.

— П-п-роходи, я тебе все покажу. Это моя квартира! Мне ее Димочка подарил.

Они прошли по длинному коридору с оборванными обоями и свисающей гирляндой электропроводкой. Коридор упирался в ванную комнату.

— Во, гляди!

Ванная была оборудована по евростандарту. Импортные кафель и сантехника, душевая кабинка и джакузи. Зеркала во всю стену. Что называется, все как у людей.

— В туалете так же, — хвасталась Татьяна. — И кухня уже готова. И одна комната отремонтирована, где мы спим. А остальное еще надо делать…

— Так что ты мне показать-то хотела, а? — Анна опасалась, что Татьяна вот-вот рухнет и заснет.

— А что я хотела? — задумалась Медведева.

— Ха! Так ты все придумала, Танька! Я так и знала!

— Что — все?

— Про Третьякову. Что ее три мужика… А Димка твой на ней потом женился… Ха-ха-ха…

Лаврова зашлась смехом.

— Шалишь! — погрозила ей пальцем Татьяна. — Идем!

Она толкнула Аню в спальню. Огромная кровать, телевизор с видеомагнитофоном напротив, зеркальные шкафы, бар в углу, причудливые светильники по стенам.

— Садись!

— Куда?

— На кровать. Давай, залезай!

Татьяна открыла дверцу бара, достала бутылку «Хенесси», два бокала.

— Выпить хочешь?

Анна отказалась.

— Зря, порнушку нужно смотреть под выпивку. Ну, гляди на их субботник!

Она плеснула себе коньяку, подмигнула Анне и включила «видик». В полном оцепенении Аня увидела на экране юную Олю Третьякову, отчаянно кричащую, рвущуюся из рук троих пьяных отморозков. Отморозки срывали с нее одежду, опрокидывали на постель…

Анна закрыла глаза.

— Классно, да? — хихикнула Медведева и плеснула себе еще.

— Откуда это? Кто это снимал? — «- повернулась к ней Лаврова.

— Димка камеру с-скрытую в спальне установил. Ему же интересно было, как все п-прошло. Он и сейчас очень любит прос-сматривать. Его это заводит! — Она опрокинула бокал.

— Заводит?

— Ну да. Она ж ему не дает. Так он как пос-смот-рит, ему кажется, что это он ее трахает. И он такой делается горячий! Ха! И мне н-нравится с-смотреть! Я, когда эту п-пленочку прос-с-матриваю, я вижу, что никакая она не всесильная. А оттраханная девка, вот и все!

Медведева опять пьяно расхохоталась. Это что-то совсем уж запредельное… К горлу Лавровой подкатила тошнота. Аня откашлялась и, не глядя на экран, спросила:

— Она знает?

— Про что?

— Про эту пленку. Про то, что он ее друзьям продал.

— Нет, конечно. Ты что? Она бы его убила, несмотря ни на какие бабки.

На столике зазвонил телефон. Таня остановила пленку, сняла трубку.

— Д-д-имочка? Да, котик, дома. Ну-ну не злись… Я? Я т-трезвая… Когда? Хорошо, любимый, ж-ж-ду! — Она бросила трубку. — Он с-счас будет. Уже подъезжает.

С этими словами она налила себе еще коньяку.

Анна вскочила.

— Выключи видак! Убери рюмку! — командовала она Медведевой.

— Ладно, ладно. Ты иди, глав-вное, уходи, — прогоняя ее рукой, как привидение, лопотала Медведева. — Если он тебя здесь застанет, он нас убьет, п-правда!

— Куда идти? Он же вот-вот подъедет! — заметалась Лаврова.

— Там на кухне… Там черный ход… — И она захрапела.

Анна рванула на кухню. Там действительно обнаружилась дверь, за ней другая. Этакий узкий тамбур. Ага, замок французский. И крюк. Она скинула его, выскользнула на черную лестницу. В нос ударил запах помоев. Что-то мягкое пробежало по ее ноге. Это мыши, поняла Лаврова. От неожиданности она дернулась, из кармана юбки что-то глухо упало в узкое пространство тамбура. Анна кинулась было назад, но в глубине квартиры уже слышался голос Коробова. Анна тихонько захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице.

Глава 42

ХМУРОЕ УТРО

В девять вечера в квартиру на Северном бульваре позвонили. Скотникова бросилась к двери.

— Кто?

— Господин Михайлов.

— Входите!

Она отступила, впуская гостя. На госте был теперь черный костюм с черной же рубашкой и темно-серым галстуком. Следовало признать, что выглядел он весьма респектабельно.

— Ну-с, госпожа Скотникова, все в порядке? — улыбнулся гость.

— Что может здесь быть в порядке? — всхлипнула Скотникова.

— Я с вами разговаривал в восемь вечера, верно? И вы сообщили мне, что сумма собрана. А я сообщил об этом похитителям. Так что все в порядке.

— Но все-таки… Как вы на них вышли? — засомневалась вдруг Жаба.

— Это мой вопрос. Я, видите ли, имею отношение к определенным структурам, которые помогают выходить на определенных людей.

— Но, может быть, можно вообще не платить?

Голованов развернулся, взялся за ручку двери.

— Нет! Не уходите! Я просто… Я не знаю, как мне вам поверить.

— Что значит — не знаете? Вы же верите госпоже Третьяковой? Или нет? — Сева просверлил Жабу чекистским взглядом.

— Да, но… Она ведь не занимается этим вопросом.

— Как это — не занимается? Хорошенькое дело! А я здесь по чьему указанию, а?

— Но… если бы хоть знак какой-то от мужа…

— Знак от мужа? Вот пришлют вам завтра в конверте его ухо, или палец, или член — вот это и будет знак, — безжалостно произнес Голованов.

Женщина шумно задышала, из глаз полились слезы.

— Они его били?

— И будут бить. А потом убьют. Так вы передаете мне деньги?

— Да! — всхлипнула Жаба.

Было видно, что ей нестерпимо жаль расставаться с долларами.

Тем не менее она вынесла из комнаты конверт. Голованов тщательно пересчитал купюры.

— Ждите мужа к утру. И учтите: одно ваше неосторожное движение — звонок ли телефонный или еще что-нибудь в этом роде, считайте себя вдовой. Всего наилучшего.

Было три часа ночи, когда через пролом в каменной кладке гаражного кооператива на улице Лескова проник мужчина, облаченный во все черное, с черной же сумкой через плечо. Он прокрался к боксу под номером сто двадцать пять, надел на голову трикотажную маску с прорезями, мгновенно превратившись из добропорядочного гражданина в гангстера, налил из баллончика масло в дверные петли. Затем легко открыл висячий замок, поковырявшись в нем чем-то металлическим, дернул одну из дверей. Дверь отворилась почти бесшумно.

Осветив помещение гаража фанариком, он увидел привязанного к переднему сиденью «копейки» мужчину. Руки мужчины были прикованы наручниками к рулю автомобиля. Голова запрокинута назад.

Голованов подошел, заглянул в лицо пленника. Рот его был залеплен скотчем. Глаза, оплывшие от ударов, смотрели на Севу с ужасом.

Всеволод достал из кармана нож, мужчина тихо завыл.

— Не вой! — прошипел Голованов.

Он перерезал веревки, которыми Скотников был буквально прибинтован к водительскому сиденью, перекусил плоскогубцами цепочку наручников.

— Вставай, вонючка! — так же шепотом приказал Голованов.

Скотников пытался выбраться из машины, ноги не слушались его. Пришлось выволакивать клиента за шкирку. Поставив его на ноги, Голованов натянул на лицо Скотникова глубокую шестяную шапочку, скрывшую избитое лицо.

— Ну, двигай ногами, я тебя освобождать пришел. Сейчас к Жабе твоей поедем, слышишь?

Из-под шапочки всхлипнули.

— И не вой! Главное — не сдуваться, понял?

Скотников попробовал сделать шаг и тут же упал.

— Так, ясно, ноги нас не держат. Эх ты, Скотников, Скотников. И воняет от тебя, как от скотины, и на ногах ты не держишься, как скот, — все тем же шепотом укоризненно произнес Голованов.

Он взвалил клиента на плечо, вышел из гаража.

Нет, только за одно то, что тащишь на себе этот куль с дерьмом, нужно было взять еще тысячу баксов. С этими мыслями Голованов доволок ношу до своего «форда», стоящего на шоссе, в том месте, куда выходила лесная тропка, открыл багажник, предусмотрительно застеленный полиэтиленом, скинул куль. Услышав стоны и всхрюкивание, пошутил:

— Вот, теперь всю жизнь так и будешь на машинах ездить — в багажнике.

После чего снял футболку, завернул в газету, кинул в машину. Маска гангстера легла в карман брюк. Из машины были извлечены рубашка и пиждак.

«Форд» тронулся с места. Водитель выглядел вполне комильфо.

Через сорок минут автомобиль остановился у заброшенного пустыря, в конце которого просматривались плотные ряды девятиэтажек. Голованов опять натянул маску, открыл багажник, вытащил клиента, отомкнул наручники, снял с его головы шапочку, отодрал клейкую полоску ото рта, отчего Скотников взвыл — на полоске осталась большая и, видимо, лучшая часть его усов, — после чего прислонил почти ватное тело к борту машины.

— Стоять можешь? — прошептал Голованов.

Скотников кивнул, оглядываясь.

— Где я? — пробормотал он.

— Возле дома. Сейчас мы с тобой прощаться будем. Стой смирно и смотри мне в глаза. Вот так, хорошо.

Всеволод примерился и врезал Скотникову по скуле. Тот стукнулся затылком о машину, взвыл.

— Это тебе за Зою Филиппову. Это тебе за Виктора Нережко.

Следующий удар в солнечное сплетение заставил Скотникова согнуться пополам.

— А это тебе за Аню Лаврову. — Голованов ударил по шее.

Скотников рухнул носом в землю.

— До свидания, Иудушка, — глядя на поверженное тело, произнес Сева.

Он сел в машину, закурил и тронулся в путь. Пока Скотников, отплевываясь кровью, медленно поднимался, «форд» исчез из виду.

Почти рассвело. Небо было затянуто тучами. Накрапывал дождик. Первое утро на свободе выдалось хмурым. Анатолий медленно побрел домой.

Глава 43

НЕПОНЯТКИ

Дмитрий Коробов провел всю ночь в конспиративной квартире. Хозяйка квартиры (да какая она хозяйка? Дура чертова!) валялась в его ногах. Была она избита до неузнавемости. У дверей стоял охранник Алик, заложив натруженные руки за спину. Медведева уже не плакала, не кричала, а тихо подвывала.

Бить ее дальше не имело смысла. Она ничего не помнила. Но в квартире кто-то побывал! И этот кто-то ушел черным ходом. Потому что крюк, закрывавший дверь, был сброшен. Кроме того, кровать в спальне была примята. Рядом с тем местом, где храпела пьяная подружка, на покрывале была отчетливая вмятина. И второй бокал стоял на комоде. Кого она здесь принимала? Кого он спугнул своим появлением?

От пьяной идиотки добиться ничего не удалось. Правда, протрезвела она очень быстро. Если сунуть башку в таз с холодной водой и подержать маленько, хмель улетучивается. Но как ни старался здоровенный Алик, охаживая девку, она ничего не объяснила. Последнее, что помнила Медведева, это то, что они зашли в кафе с Лавровой. И немножко выпили. А потом Лаврова поехала в больницу к маме. У той операция. Позвонили домой Лавровой. Никто не отвечал. Может, и вправду в больницу уехала? Мамаша у нее действительно больна, это известно. А кто был здесь? Может, эта паскуда, которая как-то очень быстро пристрастилась к спиртному, напилась где-то одна, подцепила какого-нибудь мужика и привела его сюда?

— Где же ты, падла, надралась так? И с кем? Кто здесь был? — в который раз крикнул Коробов, а Алик подкрепил вопросы новыми ударами. Бесполезно. И это-то и было самым страшным. Девку чем-то опоили! А между прочим, здесь, в этой хате, его тайник! Как-то слишком уж расслабился он в объятиях юной дуры! Так ведь можно всего лишиться! И Ольга совершенно рассвирепела, когда он попытался продвинуть свою протеже. И, в общем-то, правильно. Богу богово, а слесарю… Короче, пора перевернуть страницу. Хватит…

Девушек у нас на улицах красивых много ходит. Выбор есть всегда.

— Кончай с ней. Чтобы без следов. И потом выйди на Лаврову. Выясни, где она, понял?

— Димочка, Димочка! Прости меня-я, — рыдала девушка, пытаясь поцеловать его ноги.

Он перешагнул через нее и направился к двери. Страница была перевернута.

…Поиски Анны Лавровой, начатые в воскресенье, ни к чему не привели. Дома ее не было. Выставили «наружку». Но за весь день в квартире никто не появился. Положим, она в больнице. Но в какой? Если бы Лаврова сама попала в стационар, найти ее — ноль проблем. Но госпитализирована мать! Не известны ни имя, ни фамилия, ни возраст. Попробуй найди эти данные в воскресенье, когда не работают жилконторы, где можно получить соответствующие сведения.

Все это было доложено по телефону Коробову.

— Ну хорошо, отложим до завтра. А что с этой?

— Все в порядке. Я за город съездил. В лесу так хорошо! Грибочки пошли, — сообщил Алик.

— Ну хорошо, отдыхай, — разрешил патрон.

— Спасибо, Дмитрий Олегович.

Аня действительно находилась в больнице, благоразумно решив не возвращаться домой после исчезновения из квартиры Медведевой. Там ее отыскал по мобильнику Сева и приехал навестить. Они долго шушукались в холле, обмениваясь впечатлениями субботнего дня. Анна была чем-то расстроена, Голованов ее утешал.

— Ты здесь сиди и не рыпайся. Тебя возле дома пасут, — сказал Голованов.

— Я так и думала. А что мне рыпаться? Я уж здесь побуду.

— Вот и молодец. Когда операция?

— Послезавтра.

— Пусть все будет хорошо!

— Пусть!

— Я буду звонить.

— Звони.

— Ну пока!

— Пока!

— Ну, я пошел.

— Иди…

Они никак не могли расстаться.

Весь воскресный день госпожа Скотникова приводила в чувство вернувшегося из изгнания супруга. Отмывая щуплого Таракашу в ванной, обрабатывая раны, обцеловывая синяки, Скотникова все задавала вопросы типа «Что? Где? Когда?», — но ответы мужа не проясняли ситуацию. Наоборот, запутывали.

Если герой-освободитель — посланник Третьяковой, то за что бил? То есть он-то как раз объяснял, за что, вернее, за кого, но это-то и было совершенно непонятно! Словесный портрет господина Михайлова, выданный Гусей, не мог быть никак оценен ее супругом, поскольку перед пленником странный освободитель выступал в роли мистера Икс. Разумеется, звонили фю-рерше на мобильник, но он был отключен, ибо выходные — святая святых бизнеса под названием «приведи трех друзей». И ехать в «Триаду» было бессмысленно. Скотникову с его побитой рожей вообще путь на службу был заказан до восстановления прежнего вида, а женскую половину семьи Третьякова просто отшила бы, как это уже было однажды сделано. Оставалось ждать утра понедельника, когда всесильная и всемогущая станет доступна для своих холопов.

Уик-энд был посвящен лечебно-оздоровительным процедурам.

Хорошо провел выходные и Лелик. Они с братанами выехали за город, на дачу к Самураю, где их уже ждали и банька, и шашлычки под водочку, и купание в речке — в общем, весь джентльменский набор удовольствий после многотрудной недели. Хорошее настроение коллектива было, кроме прочего, обусловлено и тем, что воскресным вечером капитал четверки должен был существенно вырасти. Три тонны баксов полагалось Лелику, это его личные деньги, остальное — поровну на всю команду. Неплохо!

Вечером, перед возвращением в город, решено было позвонить Скотниковой и забить стрелку. Курица должна уже собрать сумму. Что делать с пленником — не обсуждалось. И так ясно.

Однако, когда Лелик набрал номер, трубку снял мужчина.

— Але? — услышал Лелик знакомый голос.

Он так оторопел, что молча слушал, как Скотников «алекал», пока тот не бросил трубку.

— Я не понял, это что же такое? Он что, паскуда, выбрался? Что за непонятки такие? — взревел Базаров.

Машина рванула в город. Сначала в гараж. Увидев отсутствие замка, Лелик озверел еще больше.

— Он что, мудила, делает? Он шутки со мной шутить вздумал? Это баба его вытащила! Наняла кого-то, паскуда! Не, шалишь, от нас не уйдешь! Главное, и не боятся! Сидят дома, как будто их оттуда не достать! Они что, мудилы, не поняли, с кем дело имеют? Да я их сейчас в клочья порву!

«Мерседес» с боевой четверкой на борту рванул к Скотниковым, на Северный бульвар.

Воцарившийся было покой семейства Скотниковых был грубо нарушен воскресным вечером. В квартиру позвонили.

— Не открывай! — взвизгнул Скотников, ругавший себя за то, что снял телефонную трубку. Молчание на другом конце провода было слишком зловещим.

Звонки, однако, не прекращались. Скотникова, не выдержав напряжения, прокралась в прихожую. За ней — супруг.

— Открывай! — раздался из-за двери грубый, в буквальном смысле до боли знакомый голос.

У Скотникова подкосились ноги. Гуся схватилась за сердце.

— Открывай по-хорошему! — опять рявкнули с лестничной площадки.

Первой, как это обычно и бывает, взяла себя в руки женщина.

— Я немедленно вызываю милицию! — крикнула она в дверь.

С той стороны баррикады задумались.

— Ладно, швабра! Только учти, ты теперь из дома не выйдешь. Ни ты, ни таракан твой. Я у вашей хаты устанавливаю пост номер один. Будете переживать блокаду. Посмотрим, сколько вы там протянете. Я теперь рассердился, в натуре. Так что отвечать будете оба, по полной программе!

Больше никакой информации не поступало. Супруги едва доползли до кухни.

— У нас выпить есть что-нибудь? — хрипло спросил муж.

— Спирт с работы, — ответила жена.

— Давай!

Они пили теплый, наскоро разведенный спирт, закусывая хлебом с солью — привыкали, видимо, к осадному положению. Когда сивушные масла ударили в голову, Скотников разразился истерикой.

— Это все ты, со своей патологической жадностью! Даже на «глазок» в дверь денег пожалела!

— Зачем же вставлять «глазок» в трухлявую дверь? Я думала, мы закажем новую, металлическую, тогда уже и «глазок».

— Ты думала? В доме никогда куска лишнего нет! Что у тебя в холодильнике? Ни хрена!

— Ты… Ты что? — взревела супруга. — Я два дня с ума сходила, деньги по всему городу собирала, я вообще обо всем забыла, кроме тебя! И ты мне? Гаденыш!

— Стерва!

— Мерзавец!

— Жаба!

— Импонент!

И так далее. Как в конкурсе госпожи Третьяковой: кто полнее охарактеризует партнера по бизнесу. Победила, разумеется, Скотникова. Обессилев в словесной баталии, супруги замолчали.

— Может, все-таки позвонить в милицию? — проговорила Скотникова.

— Ты с ума сошла! Сама же говорила, что за мной из ментовки приходили! Хочешь, чтобы меня в камеру засунули к таким же вот бандюганам?

— Завтра утром нужно заставить Третьякову обеспечить нас защитой!

— Да! Да!! Она не имеет права! Я столько сделал лично для нее! Пусть попробует отказать! У меня тоже есть козыри! — переключился на патронессу Скотников.

Таким образом они просидели за кухонным столом до утра, чутко прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Ключ был вставлен в замок изнутри, пару раз с другой стороны кто-то пытался его вытолкнуть. Гуся подходила к двери и грозилась вызвать милицию.

Так прошла ночь.

Третьякова была разбужена в девять утра. Понедельник — время паствы, тут никуда не денешься. Хотя раньше одиннадцати беспокоить ее не дозволялось. Кто это? Что за нахальство?

— Госпожа Третьякова? — прокричал нервный мужской голос.

— Да.

— Это Скотников!

— Господин Скотников? Добрый день. Вы откуда? — пытаясь стряхнуть остатки сна, проговорила женщина.

— Я из квартиры! Пока из квартиры!

— Вас же похитили?

— Да! Да, меня похитили!

— Так откуда вы звоните?

— Я из квартиры.

— Из чьей?

Третьякова все не могла взять в толк, что там происходит с этим Тараканом.

— Из своей! Ваш господин Михайлов…

— Какой Михайлов?

— Которого вы послали моей жене в качестве…

— Я никого ни в каком качестве не посылала! Что у вас с голосом? Вы пьяны, что ли?

— Я?! Я в двух шагах от смерти! И моя жена тоже! Нас под дверью караулят бандиты! А вы запретили Гусе звонить в милицию! Но я не собираюсь подыхать здесь от голода и страха! Мы сейчас же и позвоним!

— Прекратите истерику! Это не я вам бандитов прислала. Это вы так работаете, что к вам бандиты заявились. К другим почему-то не приходят! — отчеканила Третьякова.

— Ах вот как?! — завизжал Скотников. — Когда нужно было Филиппову ликвидировать, вы со мной не так разговаривали! Я буду вынужден сообщить…

— Так, а ну-ка тихо! — ровным голосом произнесла фюрерша.

И Скотников, как по команде, затих.

— Успокойтесь и ждите моего звонка.

Третьякова отключила трубку и посмотрела на мужа.

— Ты слышал?

Коробов кивнул.

— Что за Михайлов? Что это еще такое?

— Не знаю, что за Михайлов, это мы будем выяснять, а вот что делать с этой парочкой — уже ясно.

Он защелкал кнопками телефона. И через пятнадцать минут Третьякова перезвонила подчиненным.

— Господин Скотников! Сейчас к вам приедут из милиции. Это наши люди, они обеспечат вашу безопасность. Сначала расскажете все, что касается похищения, а потом вас с женой отвезут на конспиративную квартиру. Кто может описать Михайлова?

— Гуся может. Но я не уверен, что это тот же человек, который забрал меня из гаража. Я его лица не видел.

— Ладно, ладно, это детали. Ждите наряд.

— Подождите! Дело в том, что мы не видим, кто за дверью. Пусть они назовут какой-нибудь пароль.

«Придурки!» — сказала про себя Третьякова.

— Хорошо. Какой пароль? — с ангельским терпением спросила она.

— Ну… Я не знаю…

— У вас не продается славянский шкаф? — усмехнулась Третьякова.

— Ну… Это глупо как-то.

«А что у вас умно?» — про себя ответила Ольга и произнесла:

— Хорошо, ваш вариант?

— Пусть они скажут: главное — не сдуваться!

— Замечательный пароль, — похвалила начальница. — Приводите себя в порядок и ждите. Они приедут в течение часа.

— Ты слышал? — хохотнула она в сторону Коробова. — Что значит волшебная сила искусства! Кроме моих установок в башке Таракана нет ни одной фразы, не то что мысли!

Скотников победно бросил трубку на рычаг, взглянул на жену.

— Вот! Ты слышала? Я поставил ее на место! Я заставил ее считаться с нами!

— Ты у меня просто умница! — воскликнула Скотникова. — Быстро собираемся!

Они принялись за сборы.

Глава 44

ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИА

Мужчина неприметной наружности прошелся вдоль дома по Северному бульвару, мимоходом оглядывая двор. Кроме обязательных в каждом дворе бабушек и мамаш с детьми на одной из лавочек определялись две специфические личности.

Один из них, здоровенный, похожий на гориллу детина, щелкал семечки, рассказывая что-то второму, с наголо бритой головой. Самое смешное, что между гражданами стояла шахматная доска с расположившимися в два ряда фигурами. Фигуры стояли как вкопанные.

Мужчина прошел в дом напротив, замаячил в окне между этажами. Проговорил в воротник куртки:

— Все сходится. Их пасут. Двое.

Через полчаса возле подъезда Скотниковых остановился милицейский «уазик». Из машины вышли двое, — капитан и сержант, — и исчезли в парадном.

Супруги были в полной боевой готовности, когда в квартиру позвонили.

— Кто? — строго произнес Скотников.

— Это из милиции, — скучным голосом ответили из-за двери.

Скотников почувствовал все-таки дрожь в коленях, но не позволил себе «сдуться».

— Пароль? — спросил он грозно.

— Главное — не сдуваться! — так же скучно ответили из-за двери.

Скотниковы открыли. На пороге стояли двое мужчин в милицейской форме. Мужчины вошли в квартиру.

— Вы, я вижу, готовы? — спросил один из них, весьма симпатичный капитан.

— Да, — ответил Скотников.

Под ложечкой все-таки неприятно ныло. Все время некстати вспоминалась Филиппова.

— Сначала мы должны получить сведения о ваших похитителях и о Михайлове. Позвольте пройти?

— Конечно, — откликнулась Скотникова, — проходите.

Устроились, как всегда, на кухне. Супруги и симпатичный капитан сидели вокруг стола, сержант подпирал косяк кухонной двери.

Гуся рассказала под диктофонную запись все, что касалось бандитов и мистера Икс.

— С похитителями все ясно. А у этого Михайлова какие-нибудь особые приметы имеются?

— Ну… Подтянутый мужчина. Высокого роста. Где-то метр восемьдесят с лишним. Лет сорок с небольшим. Глаза серые. Волосы темно-русые с проседью. Все, пожалуй.

— Понятно, будем искать, — промурлыкал про себя капитан, останавливая запись. Он убрал в карман диктофон, встал. Супруги тоже поднялись из-за стола.

— Тогда поехали, — улыбнулся капитан и вынул из-за пояса «ТТ».

— Вы что?.. — успела вскричать Скотникова, увидев устремленный на нее ствол.

Скотников бросился вон из кухни, но напоролся на такой же ствол в руках сержанта.

…На лавочке во дворе дома по Северному бульвару над шахматной доской скучали Лелик и Санек. Пост номер один они несли по очереди. Ночью дежурили Самурай и Вовчик. Лелик решил следить, не отлучаясь ни на минуту. Он прямо-таки озверел по поводу сбежавшего таракана. Это разве по понятиям? Короче, тему нужно было закрывать, и действия предполагались самые жесткие: как только выползут из норы, хватать и тащить в машину.

Тачка, на сей раз «пятерка», чтобы не светиться, стояла у подъезда.

— Гляди, — отплевывая шелуху от семечек, указал он кивком на подъехавшую милицейскую машину, которая остановилась возле того самого подъезда. — Это козлы наши ментов вызвали, точняк!

— А чего? Мы тут сидим, никого не трогаем, в шахматы играем, — невозмутимо ответил Санек.

— Так ходи! У нас ни одна фигура с места не сдвинута!

Санек в задумчивости ладонью провел по бритому черепу и сделал ход пешкой: Е2—Е4.

Лелик выставил вперед ферзя.

— Ты че, кто так ходит?

В это время из ментовской машины вышли капитан и сержант и исчезли за дверью парадного.

Братаны продолжали «игру» минут пятнадцать.

— Гляди, они уже выходят, — как бы не поднимая глаз от доски, проговорил Санек.

— Одни или с этими?

— Одни. Во, в машину садятся! Все, отваливают.

Было слышно, как кто-то из милиционеров громко говорил в рацию:

— Ложный вызов. Психопаты какие-то. По этому адресу больше наряд не вызывайте! Нечего машину зря гонять!

«Уазик» взревел и покинул двор.

Лелик хохотнул:

— Все ништяк! Нужны ментам эти козлы, как же!

— Ага! Видать, вызвали, а толку? Какие предъявы-то? Мусорки и свалили. А те думали, что эти их пасти здесь будут! Не на тех напали!

— Ну! — согласился Лелик. — Все, хватит париться! Мусора больше не приедут. Пошли на хату…

Они поднялись, направились к парадному. Из дома напротив за ними наблюдал мужчина.

— Вошли в подъезд, давайте бригаду, — проговорил мужчина, оттянув ворот спортивной куртки.

Саня и Лелик вышли из лифта, подошли к квартире Скотниковых.

— Г ляди, дверь не захлопнута! — Саня рванул дверь на себя.

Бойцы влетели в квартиру и кинулись в разные стороны. Из кухни, куда устремился Саня, раздался истошный вопль. Лелик бросился за ним. Увидев два распростертых, окровавленных тела, он завопил:

— Сваливаем! Немедленно!

Но было уже поздно. В квартиру, как смерч, влетела группа захвата.

Информацию о кровавой драме на Северном бульваре передавали все городские телеканалы. Руководитель УВД Северо-Восточного административного округа рассказывал телезрителям, что после анонимного звонка, сообщившего о выстрелах в доме номер двадцать два, на место происшествия немедленно выехала оперативная группа. С поличным были задержаны Леонид Базаров и Александр Могилев, входящие в воркутинскую преступную группировку. Базаров разыскивался милицией в связи с совершением тяжкого преступления тремя неделями раньше. Личности убитых установлены. Это…

Аня, смотревшая телевизор в холле больницы, услышав фамилии, невольно вскрикнула — так страшно выглядели распростертые на полу окровавленные тела.

Скучавший дома Голованов встрепенулся и уставился в телевизор, не веря своим глазам. Сомнений не было — на полу кухни лежали Скотниковы… Он бросился звонить Денису Грязнову.

В полном оцепенении сидел перед экраном отец Нины, одинокий, нищий старик.

Виктор Нережко тоже смотрел вечерний новостной выпуск. Прослушав информацию, он злорадно улыбнулся.

— Все, Надежда! Финита ля комедиа!

— Что? — не поняла дочь.

— Выходим из подполья!

Глава 45

ВОСКРЕСЕНИЕ

Виктор Нережко решил, что раз остался жить, то это не напрасно. Он очень хорошо усвоил уроки «Триады». Прочувствовал на собственной шкуре. И начал воплощать теорию в практику по всем законам жанра. Деньги из Ростова пришли через пару дней после того, как Надежда позвонила своей матери. Два дня Виктор ночевал на вокзалах, решив не появляться в общежитии дочери в прежнем облике неудачника. Эти два дня он провел за чтением изданий по недвижимости. Его интересовала рубрика «Жилье внаем».

Когда три тысячи долларов оказались в их руках, Виктор обратился в одно из известных и респектабельных агентств, и за несколько дней ему подобрали двухкомнатную квартиру в тихом месте. Квартира оказалась ухоженной и мило обставленной. Она сдавалась на лето, пока хозяйка, бывшая актриса, выезжала на дачу. Заключили договор, Виктор внес деньги за месяц вперед.

Затем следовало экипироваться. Здесь помогала Надежда, так как сам Виктор в вопросах моды не ориентировался абсолютно. Костюм, сорочки, галстуки, обувь — все было не от самых дорогих, но от вполне известных, узнаваемых фирм. С ног до головы одели и Надю.

Денег оставалось на вполне приличное питание и представительские расходы в течение месяца.

Далее все было просто. Стоило Надежде появиться в общежитии в сногсшибательном наряде, как все здание облетела весть, что Надькин папаша развелся с мачехой, нашел крутую работу, купил квартиру, где теперь будет жить вдвоем с дочерью.

— Старую хату мачехе оставил, хотя это его квартира, но ему плевать. Очень нужно жить на выселках! Мы теперь в самом центре. У отца такой бизнес! Он и меня к себе берет.

— А как же учеба? — таращились девушки.

— Это можно совмещать! Я буду работать у него вечерами. Отчего не поработать за пятьсот баксов в неделю? И вообще, девчонки, приходите к нам на новоселье! Папан всех приглашает, абсолютно всех! Он, оказывается, такой клевый! Как расстался со своей чувырлой, его как подменили! Приходите, он хочет знать, с кем я дружу!

Новоселье удалось. Ввалившаяся в квартиру толпа обомлела от вида красной и черной икры, рыбных и мясных деликатесов, изобилия фруктов, дорогих вин и шампанского.

Виктор шутил, развлекал девушек всякими байками, танцевал с каждой по очереди и шептал при этом в каждое розовое от волнения ушко, что может устроить и ее, Машу, Наташу или Дашу, в исключительно интересный и прибыльный бизнес. Просто потому, что

Маша, Наташа и Даша очень милые девушки. И он желает им счастья. И квартиру в Москве. «И это возможно?» — Девушки вспыхивали от вожделения. Конечно! Ну… Не совсем так. Берут не каждого. Отбор строгий и тщательный. Но он, Виктор Сергеевич, поговорит с кем нужно…

Он томил их. Они приходили в их дом ежедневно и слушали сказки про будущую сладкую жизнь. Обедали, пили вино. Перед уходом он совал Им деньги на такси, чтобы не дай бог не обидел кто поздним вечером… Они все ходили в этот дом, как за порцией наркотика. Затем, исподволь, он сказал пятерым, самым созревшим и нетерпеливым, что квартира в Москве — это реальность. Но не бесплатно же! Зато очень дешево — всего четыре тысячи. Тысячу он прибавил на то, чтобы девчонки сразу же изменили имидж. Сразу выглядели состоятельными. С первых же дней. Он уже знал, насколько это важно. Девчушки задумались, бросились звонить родителям. К четверым приехали мамаши. И их, взрослых женщин, сумел обаять Виктор. И убедить в надежности предприятия.

— Это нечто вроде ипотеки, беспроцентного кредита. Затем, работая в фирме, ваша дочь быстро вернет ей кредит. Разумеется, если ее примут,'—добавлял он.

Он вспомнил английский, который изучал в спецшколе и которым давно не пользовался за ненадобностью. А здесь пригодился и язык.

Надежда, выскочив на улицу, скажем, за пирожными, набирала по сотовому через междугородку номер квартиры. И Нережно, сняв трубку, по-деловому подобравшись, минут по десять болтал по-английски в пустое пространство. Мамы и дочки благоговейно ожидали окончания разговора.

Надежда возвращалась со сладостями и небрежно бросала, что-то типа:

— Па, опять из Штатов? Твой господин Райе?

— Нет, Райе звонил вчера, это из Бельгии.

Оказалось, что врать трудно только поначалу. А потом привыкаешь и входишь во вкус.

В Нережко открылось вдохновение. Не только девчонки, не дыша, смотрели ему в рот, но и взрослые женщины, мечтающие о том, чтобы любимое чадо осело в столице. И не лимитчицей какой-нибудь, не наложницей, спаси Господи, а хозяйкой своей судьбы. И своей квартиры… Мамаши уезжали в свою Тулу или Тверь и возвращались с необходимой сумой.

Короче говоря, к тому моменту, когда в теленовостях прошло сообщение о убийстве Скотниковых и захвате на месте преступления Лелика, клиентки созрели до критического состояния. Они жаждали, мечтали, просили, чтобы Виктор Сергеевич как можно быстрее устроил их в свой бизнес!

Нережко, конечно, не мог знать, что история со Скотниковыми закончится именно так. Или не хотел об этом думать. Переводя стрелки на Анатолия, Нережко просто отвел от себя бандитскую руку. Скотниковы должны были вернуть Лелику деньги — и все бы закончилось более-менее. Так он уговаривал себя, прекрасно зная, что с Леликом никаких «менее» не бывает. Бывает только «более». Ну и что? Кто виноват в его, Виктора, беде, как не они? Кто убил прежнего Виктора? Они! Вот и получи, фашист, гранату!

Прослушав сообщение и увидев своими глазами распростертые тела бывших «надежных партнеров», следующим же утром Нережко позвонил Третьяковой.

— Госпожа Третьякова? Добрый день! Это господин Нережко.

— Кто? — На том конце провода не поверили.

— Нережко. Ваш надежный партнер.

Повисла пауза.

— Рада вас слышать, — осторожно проговорила Ольга. — Давненько вас не видно было…

— Да, я, знаете ли, в больнице лежал. Две недели.

Третьяковой, разумеется доложили в свое время, в

каком состоянии был удален с игрового поля «надежный партнер» Нережко. Так что про больницу звучало вполне правдоподобно.

— Ах вот как! И как ваше здоровье?

«Уж не в «травму» ли ты обращался, придурок? И не под протокол ли рассказывал, где тебя били?» — явственно услышал в этом вопросе Нережко. И поспешил успокоить даму.

— Прекрасно! Сейчас просто прекрасно! Я ведь упал неудачно. Получил сотрясение мозга. Но иногда, знаете ли, это даже полезно. Мозги как-то прочищаются и встают на место.

Ольга рассмеялась хрипловатым смехом.

— Что ж, с чувством юмора у вас все в порядке, значит, действительно поправились. Вы хотите прийти на семинар?

— Да. Я хочу привести гостя.

— Вот как? Замечательно. Приходите завтра… — Она назвала место проведения семинара. — Не забудьте свою визитную карточку. А то не пропустят. И обсудим вашего гостя.

— Госпожа Третьякова, а есть ограничения по количеству гостей?

— Не поняла?

— Скольких гостей я могу привести за выходные?

— А скольких вы можете?

— Пятерых.

— Это уж не омоновцы ли? — пошутила Третьякова.

— Господь с вами! Милые девушки. Студентки. Я и свою дочь хочу вовлечь в наш бизнес. Так я могу привести пятерых?

— А вы уверены, что студентки смогут собрать сумму взноса?

— Уверен, — очень определенно ответил Виктор. — У меня было время поработать с ними и подготовить их.

Третьякова замолчала. Она прокрутила в уме информацию о похищении Скотникова и бандитах, «наехавших» на него, взамен не то наложившего на себя руки, не то пропавшего Нережко… И вот теперь это его воскресение после драмы на Северном бульваре…

— Вы далеко пойдете, господин Нережко. Думаю, мы сработаемся, — произнесла Ольга.

В голосе ее звучали удивление и уважение, да, да, именно так!

— Я тоже на это надеюсь, — с достоинством ответил Нережко.

Глава 46

СЛОВО НЕ ВОРОБЕЙ

Валентину Ивановну оперировал сам Зубарев. Анна, дежурившая под дверью настолько близко, насколько это дозволялось, кинулась навстречу знаменитому хи-ругу, едва он вышел из операционного отсека.

— Как? — глядя на профессора огромными от напряжения глазами, прошептала Анна.

— Между плохим и хорошим, но ближе к лучшему, — не очень понятно высказался хирург, а глаза его в лучиках морщин смотрели при этом весело.

— Все отлично! — ободрил Аню Телегин, вышедший следом.

Две операционные сестры выкатили каталку, на которой лежала Валентина Ивановна.

Множество трубочек, вытекающих из ее лица, словно ручейки из озера, напугали Аню. Хотя по фильмам она знала, что именно так и выглядят послеоперационные больные. Но одно дело фильмы, другое — родная мама. Тем более что она еще будто под наркозом…

— Не волнуйтесь, все прошло хорошо, — опять ободрили Лаврову. На этот раз сестра с капельницей в руке.

Процессия проплыла в реанимационный блок. Через некоторое время вышел Телегин.

— Что ты здесь стоишь как монумент? В реанимацию тебя все равно не пустят. Операция удалась, теперь все пойдет своим чередом. Там на каждого больного своя медсестра. Ближайшие два дня ты здесь абсолютно не нужна.

— Тогда я домой съезжу?

— Правильно! Позвони своей… охране и поезжай. — Он сказал это без иронии, просто не знал, как назвать навещавшего ее Севу.

В первый же день им пришлось вкратце рассказать Роману всю историю, иначе просьба подержать пару дней в больнице здоровую женщину выглядела все-таки странно. И Роман очень быстро понял, что дело серьезное: убийство Зои Филипповой, затем Скотниковых — все это не располагало к шуткам.

Анна связалась с Головановым. Выслушав ее, Сева изрек:

— Что ж. У дома твоего «наружки» нет. Возле больницы тоже. Думаю, опасность миновала. Выходи через полчаса. Буду стоять возле приемного покоя. Пока!

Вот так. Коротко и ясно.

Аня вышла из больницы, увидела «восьмерку» Голованова, обрадовалась. Как будто он мог не приехать!

— Привет! — Анна опустилась на сиденье.

— Здорово!

И без лишних разговоров протянул ей конверт.

— Вот, Аня, твои деньги.

— Здесь четыре тысячи. Откуда?

— Это гонорар за освобождение Скотникова.

— Их ведь уже в живых нет…

— Ну и что? Когда я его вытаскивал из бандитских лап, он был жив. Уж не жалеешь ли ты их, эту парочку?

— Я не знаю…

— Вот как? Не знаешь? Как мы быстро забываем то, что сделано негодяями! Стоит мерзавцу пострадать, мы уже его жалеем, бедненького. Ты вспомни, что Скотников убил твою подругу! И Нережко, видимо, тоже. Кто его в петлю засунул? Да и тебя чуть не убил, фигурально выражаясь. Я эти деньги для тебя добывал. Между прочим, это было не так уж просто.

— Сева! Спасибо тебе большое, но я их не возьму! — тихо, но твердо ответила Аня. — Это все равно, как взяла деньги за Зою. Ее уже в живых не было, а я получила деньги.

— Это не все равно! Совершенно не все равно!! Я возвращаю тебе то, что у тебя украли, — повторил он.

— Я не знаю, у кого он их украл. Может, там и Зоины и еще чьи-то. Там большая сумма! У них не могло быть таких денег. Значит, они у кого-то взяли. И потом… Я не хочу брать эти деньги! Не хочу их даже трогать! Ты очень добрый и хороший, и спасибо тебе, но… Знаешь, у них ведь сын остался. Ровесник моей Светланки. Он же сиротой остался! Господи, а где он? — всполошилась вдруг Аня. — Нужно Кире позвонить, она про всех знает!

Аня достала мобильник. Кира оказалась дома. Из обрывков разговора Сева понял, что Анина одноклассница человек действительно информированный:

— Ну вот, — отключив, наконец, трубку, повернулась к нему Аня. — Оказывается, Скотникова взяла деньги у отца. Две тысячи.

— Откуда известно?

— Она звонила еще одному нашему однокласснику, он банкир, хотела у него одолжить Но им до этого Кира уже звонила, предупредила насчет Скотниковых. Короче, Нине отказали. Потом Кира сама ей позвонила, она любопытная. Та и сказала, что рассчитывать в этой жизни можно только на родителей. И бросила трубку. Дальше. Их сын на даче, у родителей друга. Завтра возвращается. Кира говорит, что в квартире уже все убрано. И что отец Скотниковой уже там и ждет внука.

— Откуда это-то известно?

— Она туда ездила. С соседкой разговаривала, обменялась телефонами, и они перезваниваются.

— И что еще сказала соседка?

— Что по телевизору темнили. Про анонимный звонок и что, мол, слышали выстрелы. Никакого звука выстрелов никто не слышал. Пистолеты были с глушителями. И вообще, там в квартире до бандитов был наряд милиции. Но во дворе говорят, что это вовсе и не милиция была.

— Нормально у нас агентство ОБС работает! Никуда на деревне не скроешься… А что, твоей Кире больше делать нечего?

— Почему? Она работает. Просто ей все интересно. Она любознательная. Но речь не о ней. Сева! — Она взяла его за руку. — Я тебя очень прошу, отвезем эти деньги отцу Скотниковой.

— Когда? — ошалел Голованов.

— Сейчас. Прямо сейчас.

— Да откуда я адрес знаю?

— Так уж ты его и не знаешь! Я тебя очень прошу! И я тебя награжу!

— Чем?

— Ты даже не представляешь!

— Ты ненормальная…

— Это точно. Нормальные люди не попадают в лапы аферистов.

— Ну хорошо… Я согласен. Но смотри, слово — не воробей…

…На обратном пути он спросил ее:

— И что ты думаешь делать дальше? Со своими долгами?

— Знаешь, я маме рассказала все. Просто невозможно было скрывать. Мы поплакали, поплакали и решили продать дачу. Все равно работать ей на грядках нельзя, мне некогда, Светланка, в принципе, сельским хозяйством не интересуется… Я буду работать побольше. За год можно долги раздать. Сева, я все равно не могла бы взять эти деньги. Они для меня грязные, понимаешь? В конце концов, я должна заплатить чем-то за все, что случилось. Деньги — не самая большая плата, как мы теперь знаем. Я так рада, что мы их вернули! Ты видел, как у него лицо дрожало? Такое горе, да еще и ни копейки за душой! Ведь он отдал ей свои последние! Ты слышал, он сказал, что отдал ей последние деньги? — повторила она.

— Я и другое слышал. Ты ему соболезнование выражала в связи с потерей дочери, а он ответил, что уже давно ее потерял. Я, конечно, не судья, но думаю, и мальчику лучше вообще не иметь родителей, чем таких выродков.

— Ладно, Сева, о мертвых или…

— Знаю, знаю. Давай о живых. Вот вы с мамой решили дачу продать. А куда она на лето будет выезжать? А Светланка куда? Не обязательно же там работать. Можно просто отдыхать, дышать воздухом… Нет, дачу продавать нельзя!

— Вот здорово! А что можно?

— Надо подумать. Ты на сколько брала? На какой срок?

— На два месяца.

— А прошло?

— Три недели.

— Ну и сиди на попе ровно.

— Как?

— Ровно. Еще успеешь заработать.

— Где?

— Всему свое время, — мрачно изрек Голованов.

— Вы меня интригуете, офицер!

— Мы приехали, между прочим. Информация для тех, кто дает слово.

Едва они вошли в квартиру, Ана повернулась к нему, поднялась на цыпочки, обвила руками и поцеловала Голованова самым настоящим, долгим и сладостным поцелуем…

Глава 47

ЗА ОГРАДОЙ

Прошло две недели.

Валентина Ивановна вполне оправилась. Дело шло к выписке.

Светланка, загоревшая и похудевшая, вернулась из похода и дежурила возле бабушки по очереди с Анной. В дни, свободные от больницы, Лаврова ходила на работу и в «Глорию». Она являлась туда, как тень отца Гамлета, с одной и той же пламенной речью:

— Я не могу спокойно жить и знать, что вся эта свора продолжает процветать на чужих костях. И затаскивать в логово новых овец! Вы — мужчины! Почему вы бездействуете? Я могу привести туда кого угодно, любого из вас! У вас есть проводник, визитная карточка, а вы ничего не делаете!

— Откуда ты знаешь? — огрызался Грязнов-младший.

— А что делаете? — не унималась Анна. — Ну, докажи Вячеславу Ивановичу, что единственная возможность туда проникнуть — это привести гостя! Сколько же вы будете ждать? Вон за эти три недели сколько трупов! Зоя, Скотниковы, Нережко пропал… Медведева тоже пропала! Сколько же можно?

— Сколько нужно! — опять огрызался Денис.

Но он и сам считал, что привести в «Триаду» может только Аня. Попасть в Фонд с улицы оказалось практически невозможно.

Ольга Третьякова оставалась неопознанным объектом. Разумеется, фамилия эта оказалась вымышленной. Все Ольги Третьяковы, жительницы Москвы подходящего возраста, были отработаны.

Прекращение деятельности Фонда, опознание и арест Третьяковой, предъявление обвинений генеральному директору «Триады» — «Терции» по нескольким статьям УК, от мошенничества до организации и соучастия в убийствах, — все это оставалось в планах и никак пока не претворялось в жизнь. Несмотря на то что Лаврова давно уже передала следствию, в лице Турецкого, номера известных ей мобильных телефонов. Это были телефоны самой Третьяковой и еще двоих — Голушко и Медведевой. Однако выяснилось, что Третьякова пользуется теперь другим, неизвестным номером. Голушко и Медведеву удалось-таки идентифицировать.

Узнали, что Голушко, являвшийся ранее директором деревообрабатывающего предприятия, умудрился обанкротить производство и, распродав госимущество, тихо оформил себе инвалидность через знакомого психиатра, после чего и влился в ряды «надежных партнеров».

А обворожительную Медведеву, работника детской комнаты милиции, уволили из органов за жестокое обращение с детьми.

В общем, «коллектив подобрался дружный, товарищи все хорошие…» — как писал любимой жене товарищ Сухов.

Естественно, нашли и их адреса. И вот тогда узнали, что Медведева исчезла.

— Недели две назад, — сообщила соседка по коммунальной квартире, где проживала успешная бизнес-менша.

Выяснили, что Татьяна родом из Самары. Нашли адрес ее родителей. Но Медведева не появлялась и у них. В общем, сгинула, как и не было…

А Голушко, на которого вышел Денис Грязнов, был жив и здоров и в наличии. Однако случайное знакомство в Сандунах, куда любил захаживать бизнесмен, тоже не открыло двери «Триады». Голушко охотно болтал с занятным молодым человеком, пил чай из термоса, но окучивать нового знакомца совершенно не намеревался.

Лаврова с Головановым давили на Дениса, тот на дядю, начальник МУРа на Турецкого, поскольку «дело» Фонда вела Генпрокуратура. Турецкий был занят очередным громким делом, которое «повесил» на него друг и начальник, заместитель генпрокурора Меркулов. В общем, дедка за репку…

Наконец вопрос, кажется, созрел. Начальник МУРа и «важняк» Генпрокуратуры приехали в агентство. Обсуждалась все та же тема — «Триада», она же «Терция».

— Что вы, господа генералы, медлите? — после приветствий и традиционного «по рюмочке», вопрошал Денис.

— Медлим… Скоро только кошки плодятся… Были бы они бандой… с наркотиками, с оружием, мы бы их в момент! Но они у нас — благотворительная организация! Они официальную лицензию имеют! К ним на кривой кобыле не подъедешь, — проговорил Турецкий.

— Есть только один вариант, — убеждал Денис Грязнов. — Привести нас туда может только Аня!

— И не жаль вам девушку?

— При чем тут это? — сердился Сева Голованов. — Мы ж ее не на смерть посылаем. Нужно все хорошо продумать. Она приводит гостя, скажем, меня…

— Тебя нельзя, ты слишком приметный, — вставил Денис.

— Ну, хорошо. Нужно определить, кто ее гость. И тогда думать дальше. Вот они всем классом очень дружат. Скотников ведь как раз и был другом из их класса. И они до сих пор регулярно встречаются. Кстати, хирург, который устроил на операцию Валентину Ивановну, — он тоже ее одноклассник. Так, может, мы его фамилию используем? И профессия хорошая. У хирургов деньги водятся. И старый ее друг. И где еще она могла за эти две недели, что сидела в больнице, надыбать клиента?

— И кто будет хирургом?

— Вариант только один: хирургом буду я, — заявил Володя Демидов.

— Это почему?

— Ясно как день. Голованов слишком приметный, Агеев слишком подозрительный тип, Денис засветился с Голушко. Один я чист как стекло. И могу сыграть хирурга. Я крови не боюсь.

— Что ж, — задумчиво проговорил Грязнов-старший. — Валяй, Демидыч, играй хирурга. Тем более что оперировать кого-либо тебе там вряд ли предложат. А что касается Ани?.. Она справится! У нее глаза боевым огнем горят. Помню, как она моих орлов побегать заставила. Девка боевая. А согласится ли?

— Да! — уверенно произнес Голованов. — Ей это даже нужно, если хотите знать!

— Не знаю, зачем это нужно ей, но нам это действительно необходимо, — заговорил Турецкий. — Нам нужна доказательная база, чтобы прекратить деятельность Фонда. Следовательно, надо иметь видеозапись всего этого действа. И как проходит обработка. Все по полной программе. Значит, Анне Николаевне, если она согласится, разумеется, нужно будет сыграть свою роль. И провести туда гостя, который все заснимет на пленочку, а потом обоим тихо смыться. Что ж нам такую операцию не разработать? Я, правда, эту вашу дамочку не знаю…

— Зато мы знаем! — в один голос откликнулись Денис и Сева.

— Все-таки хотелось бы заслушать мнение начальника транспортного цеха. В данном случае самой Анны Николаевны.

— Я ее сейчас привезу, — встрепенулся Голованов. — Через пятнадцать минут.

— Она что, у тебя в кустах сидит, как рояль? — усмехнулся Грязнов-старший.

— Примерно так, Вячеслав Иванович, — улыбнулся Сева.

Аня действительно ждала его в ближайшем кафе. И ровно через пятнадцать минут подтвердила свое горячее желание участвовать в операции.

— Учтите, там нужно будет врать, притворяться, играть роль. Это, вообще говоря, опасно! Сможете? — генерал Грязнов хмурился.

— Смогу, Вячеслав Иванович! — с жаром откликнулась Лаврова. — Я многое могу! И я должна, поймите меня! Я должна! — Она задохнулась.

— Конечно, сможет! — весело поддержал ее Голованов. — И мы все будем поблизости!

— Я готова хоть завтра! — воскликнула Лаврова.

— Ну-ну, меньше экспрессии! Это будет не завтра, — произнес Турецкий, испытующе взглянув на Лаврову. — Нужна будет поддержка спецназа. Накрывать шоблу, так всю и сразу, чтобы ни одна мышь не ускользнула, — не очень изящно, но убедительно высказался он. — А для того, чтобы получить «добро» на такую операцию, нужен соответствующий момент. Помните, Анна Николаевна, вы про «правило момента» рассказывали? Оно не только в пирамидах работает, но и в коридорах власти. Вот ложится на стол Генерального прокурора толстая папка с заявлениями пострадавших от «Терции» граждан, а он эту папку как будто не видит. Поскольку момент еще не наступил…

— И когда увидит? — осведомился Грязнов-младший.

— Увидит, куда денется. Есть соображения… — уклончиво ответил Турецкий.

Два дня спустя Генеральный прокурор должен был выступать в Государственной Думе с отчетом о расследовании наиболее известных и общественно значимых уголовных дел. Депутаты выходили из иномарок, приветствовали друг друга, обменивались новостями и шутками. Всеобщее внимание привлекла группа людей, возникших словно из-под земли. В мгновение ока были развернуты плакаты, на которых значилось: «Долой «Терцию» — пирамиду нового поколения», «Организаторы «Терции» — поставщики инфарктников и самоубийц!», «Генеральная прокуратура защищает наперсточников» и так далее…

Плакаты были развернуты вовремя — Генеральный прокурор как раз выходил из автомобиля и вынужден был идти мимо митингующих, которые кричали ему вслед разные обидные, но исключительно цензурные слова.

Конечно, к ним бросились доблестные стражи порядка и, конечно, их тут же погрузили в автобус и увезли в направлении МУРа, но осадок остался… Тем более что депутаты в перерыве то и дело подходили к нему с этой «Терцией». Кто, что и почему…

Едва вернувшись в здание на Большой Дмитровке, генеральный устроил разнос всем, кто должен был, но не сделал…

— И вот в этой папке, — гремел он, глядя именно на Александра Борисовича Турецкого и потрясая пухлой папкой, знакомой тому до боли, — в этой папке человеческие слезы и страдания! А мы бездействуем!

В конце концов Турецкий получил то, на что и была рассчитана акция: разрешение на проведение совместной с силовиками акции по проверке деятельности Фонда.

О чем тут же был оповещен Грязнов.

— Вот и хорошо. А демонстранты уже дома чай пьют, — сообщил тот.

Третьякова, сидя дома, принимала по мобильному заказы на воскресных гостей. К пятнице нужно было напечатать необходимое количество приглашений. Но звонков пока было немного. Собственно, она сама дала жесткую установку: никаких случайных лиц! На семинары дозволялось приглашать только хорошо известных, близко знакомых людей.

По факту убийства Филипповой было возбуждено уголовное дело. И хотя Коробов «пригасил» РУВД (вернее, думал, что ему это удалось), тем не менее дело до сих пор не было закрыто. А двое соучастников преступления, которые принесли телевизор в квартиру Зои Георгиевны, разыскивались милицией.

Гибель Скотниковых тоже оказалась далеко не филигранной работой. Ну, взяли бандюганов на месте преступления, но ведь и ежу понятно, что они, как говорится, не при делах. Отпечатков на оружии нет. И вовсе не милицейский наряд побывал в квартире до воркутинских братков — это выяснилось, разумеется, быстро. Конечно, ментам выгодно закрыть это дело и повесить убийство на бандитов. Но сами-то они понимают, что тут работа чьих-то других рук… И каким боком выйдет это их понимание — неизвестно.

Это, между прочим, все вопросы Дмитрия, а он их, в сущности, проваливает! Мерзавец…

Кроме того, в ряде городских газет появились статейки о деятельности «Триады». И подписаны они псевдонимами, а не подлинными фамилиями. И пострадавших вкладчиков призывают обращаться не куда-нибудь, а прямо в Генпрокуратуру. Естественно, что в этих условиях Фонд перешел на почти осадное положение.

Радовал только Нережко. Этот человек, возродившийся из пепла, словно птица Феникс, совершенно преобразился. Очень успешный партнер! Таскает малохольных девиц пачками, у каждой за спиной мамаша с суммой взноса в зубах, а глаза безумные, как у пьяных тараканов.

У Нережко, кажется, дар! Что ж, если он действительно вешался, но остался жив, — такое случается. Люди, пережившие свою смерть, порой приобретают сверхъестественные способности. Об этом ей и дед рассказывал.

От размышлений ее оторвал телефонный звонок.

— Госпожа Третьякова? Очень рада вас слышать! — пропел оживленный женский голос. — Это Лаврова.

— О, госпожа Лаврова, здравствуйте, здравствуйте! А я уж волновалась: вы у нас пропали куда-то…

— Да. Маму оперировали. Поэтому я была выключена из жизни. Но теперь включилась!

Действительно, докладывали, что Лаврова буквально поселилась в больнице, у постели больной матери. Какая трогательная забота!

— Ну-с, вы хотите узнать, где будет проходить следующий семинар?

— Не только. У меня заказ на гостя.

— Вот как? Замечательно! И кто же ваш гость?

— Хирург из больницы, где оперировали маму.

— Вот как? То есть вы его знаете недавно?

— Напротив, давно! Мы вместе в школе учились. Одноклассники. Он мне помог с мамой. Мы, можно сказать, по блату лечились. Он и Толю знает… То есть знал… Такая ужасная трагедия!

— Да, да! Мы все скорбим. Фонд даже помог с кремацией. Но не в этом дело. Значит, вы хорошо знаете своего гостя? Он женат, кстати?

— Нет, что весьма кстати, — игриво произнесла Лаврова. — Иначе я не успела бы так быстро его уговорить.

Третьякова рассмеялась хрипловатым смехом.

— Дивно, дивно. Ну-с, как его фамилия?

— Телегин. Роман Андреевич.

— Вы его прокассировали?

— Да, разумеется. Могу я привезти конверт?

— Привозите. Прямо в бизнес-центр. Отдадите Николаевой. Как у вас с машиной? Вы сможете обеспечить приезд гостя на машине?

— Да, найму знакомого. У него есть автомобиль.

— Чудненько! — похвалила ее Третьякова. — Приходите в пятницу на семинар, расскажете о госте, мы определим для вас группу поддержки.

Положив трубку, Третьякова тут же связалась с Нережко.

— Скажите, Виктор, вы ведь с Лавровой в одном классе учились?

— Да.

— У вас там был такой Телегин?

— Рома? Был.

— И кто он теперь?

— Хирург какой-то. Я с ними только на вечерах встречи виделся. Так что особо не в курсе.

— Хорошо. Вы в субботу с очередной гроздью винограда? — пошутила она.

— Само собой, — усмехнулся Виктор.

Глава 48

ПОСЛЕДНЯЯ ГАСТРОЛЬ

В субботу, к одиннадцати часам, к подъезду бизнес-центра начали стекаться автомобили. Иномарки гордо замирали возле мраморных ступеней, «жигули» и прочие «москвичи» стыдливо прятались за углом.

Темно-синий «форд» припарковался между теми и этими, на свободном пространстве, напротив торца здания. Из машины вышел мужчина в деловом костюме. Это был Володя Демидов, он же — Роман Телегин. Следом выпорхнула Анна Лаврова. Ее волосы были собраны в «ракушку», заколоты гребнем с черепаховой шпилькой. Анна весело улыбнулась своему спутнику и повела его к «новой жизни». За рулем «форда» остался Сева Голованов.

Лаврова предъявила на входе пластиковую карточку с логотипом «Триады», Демидыч протянул приглашение» Они скрылись за тонированными стеклянными дверями, о чем Сева немедленно сообщил по рации.

Аня уютно взяла Владимира под руку и принялась выгуливать его по фойе, как это предписывалось церемониалом.

— О, госпожа Лаврова! Как я рада вас видеть, как рада! — всплеснула руками дама преклонных лет в черном платье с кружевным воротничком и бриллиантовым перстнем на пальце. Аня не помнила, как зовут даму, но помнила, что перстень она каждый раз берет напрокат у подруги. Об этом, как о примере для подражания, говорилось на семинаре. Какие глупости сохраняет память, вместо того, что нужно!

— Пожалуйста, представьте мне вашего гостя.

— Это господин Телегин, хирург, — отрекомендовала спутника Анна.

— Как это дивно! Вы будете нас препарировать? — игриво блеснула глазами дама.

— Я буду вас реанимировать, — мило, как семейный доктор, улыбнулся Демидыч.

— Какая прелестная шутка! — Дама рассыпалась мелким смехом.

Они еще немного поболтали, затем Анна повела Демидыча дальше. Ее узнавали, подходили поздороваться. Анна представляла публике своего жениха. Тот склонял голову, учтиво отвечал на вопросы, шутил и смотрел в основном на Лаврову влюбленными глазами.

За выражением их лиц внимательно наблюдал Дмитрий Коробов. Гендиректор Фонда сидел внизу, в кабинете, оснащенном мониторами. Он поджидал Лаврову с ее спутником и, как только они появились в фойе, попросил взять крупный план.

Накануне Ольга похвасталась, что Лаврова вернулась в паству. И приведет гостя, давнего знакомого и, кажется, любовника. Что ж, парочка производила впечатление близко знакомых людей. Но все же за Лавровой нужен глаз да глаз, ведь кто опоил покойную подружку Танюшку до состояния полной невменяемости, так и оставалось до сих пор загадкой.

Ольга сказала, кажется, что этот здоровяк — любовник Лавровой и к тому же и одноклассник. Что у них там за патологическая школьная дружба длиной в двадцать лет? Нужно бы показать парочку Виктору Нереж-ко, но того еще не было в зале. Нережко стал настолько вальяжен и уверен в себе, что привозит своих малолеток прямо к началу семинара. Ему, видите ли, не нужна группа поддержки. И нечего расхолаживать его «бабочек». Что ж, он имеет на это право. «Бабочки» летели на огонь с вдохновением камикадзе…

Коробов отвлекся. Музыка, предвещавшая начало действа, уже заполнила фойе, народ потянулся в «накопитель», Лаврова со своим спутником растаяли в общей массе.

Двери распахнулись, люди устремились в зал, показывая охранникам сумки и дипломаты.

Ларова тащила своего гостя к первым рядам. Они уселись напротив сцены. Демидов, как бы пыхтя от жары, снял пиджак. На руке блеснули массивные «командирские» часы.

Нережко заявился перед самым началом. Уложенные визажистом волосы, ухоженные усы и небольшая бородка, очки в дымчатой оправе — все это придавало ему вид ученого. Или крупного банкира. Кто бы узнал в нем прежнего Витьку Нережко, электрика и поддавалу? Да никто. Рядом шествовала дочь в строгом костюмчике, с кожаной папкой в руке. Как секретарша при боссе. За ними едва поспевали четыре барышни.

На входе в зал, пропустив барышень и Надежду, секьюрити почтительно улыбнулся Виктору, но крепко придержал его за рукав.

— Что такое? — Виктор поднял бровь.

— Вас хочет видеть господин Коробов, — шепнул ему секьюрити и повернулся к застывшим у входа девушкам.

— Проходите, господа, проходите! Вон свободные места. Господин Нережко скоро к вам присоединится.

На сцене уже появилась Третьякова, зал встал, послышались крики «хей, хей».

— Надежда, веди нашу группу. — Нережко дал указание дочери и проследовал за плечистым молодым человеком.

Они спустились в подвальное помещение, где был оборудован офис Коробова. Большая комната без окон, стены, покрытые звукопоглощающим материалом, что избавляло гендиректора от ужасающего грохота, заполнявшего здание в начале каждого семинара. В углу два кресла, разделенных низким столиком, рядом барная стойка. Вдоль стен — столы с компьютерами, факсом, ксероксом. На двух других несколько мониторов транслировали происходящее в зале. Коробов сидел возле одного из них, переговариваясь с кем-то в микрофон.

— Добрый день, господин Коробов!

— Приветствую вас, господин Нережко! — не оборачиваясь, произнес гендиректор. — Подойдите, пожалуйста. Вы ведь знакомы с Лавровой?

— Да, мы вместе учились.

— Узнаете? — Он кивнул на экран.

Монитор выхватил несколько рядов, заполненных людьми, и теперь Нережко медленно скользил взглядом по женским лицам.

— Вот она! В бежевом костюме! — узнал наконец он.

— А кто с ней рядом?

— Где? Справа или слева?

— Собственно, вы уже ответили. Ну, допустим, слева. Тот, что голову рукой подпирает.

Демидыч, не зная, что является объектом наблюдения, строчил в блокнот все, что вещала со сцены Третьякова, от усердия подперев голову другой рукой. На запястье блестели часы.

— Этот, с будильником на руке? Не знаю, — пытаясь разглядеть мужчину, ответил Нережко.

— А вы давно видели господина Телегина?

— Романа? Давно, а что? — нехотя ответил Виктор.

Он не любил вспоминать прошлую жизнь.

— Ну и кто из ее соседей больше на него похож? Правый или левый?

Демидыч на мгновение убрал руку, лицо его стало отчетливо видно.

— Никто не похож. Телегина здесь нет. А меня в зале ждут клиенты, — холодно произнес Нережко, которому надоел этот допрос.

— Идите, идите работайте! Только мне не хотелось бы, чтобы Лаврова вас увидела.

— Даже если и увидит, не узнает, — отчеканил Нережко и покинул бункер.

«Тоже мне, нашел себе соглядатая! За что он своей охране платит? Приношу фирме бешеные деньги и я еще должен кого-то опознавать и от кого-то прятаться! — распалял себя господин Нережко. — Вот нарочно не буду прятаться! Даже интересно, узнает ли меня Лаврова?..»

Коробов задумался… Что означает этот липовый хирург? Уж не мента ли привела с собой эта шкура? И если да, то одного или, так сказать, с компанией? По идее, кто она такая, чтобы смогла большую волну поднять? Научный сотрудник какого-то вшивого НИИ, тоже мне птица…

Но, с другой стороны… Была же против «Терции» организована протестная акция возле Думы. Не просто же так… И если думать в этом направлении дальше, не все ли равно ребятишкам из «органов», кто именно проведет их сюда, в стены Фонда?

Коробов вызвал охрану, распорядился:

— Нужно осмотреть транспорт вокруг гостиницы. Лаврову взять. Но по-тихому, в перерыве, без пыли.

Голованов сидел в «форде», изводя себя от волнения. За углом стоял автобус спецназа с зашторенными окнами и надписью на борту «Аварийная».

Лучше бы он был там, внутри здания, вместе с Аней. Чтобы видеть все, что происходит. Слышать-то он слышал — из приемника вместо оглушительной какофонии звуков уже слышалось громогласное «хей, хей, хей». В гребень, что украшал прическу Анны, был вмонтирован «жучок», роль антенны при котором выполняла черепаховая шпилька. Хоть бы все прошло путем!

Об осложнениях думать не хотелось. Сева еще раз глянул в зеркало заднего вида. Автобус как-то успокаивал. Голованов бросил мимолетный взгляд в сторону здания и увидел направляющегося к нему охранника бизнес-центра. Он едва успел нажать кнопку возле приемника.

— Прошу прощения, у вас сигареты не найдется? — нагнулся к окошку охранник.

— Я не курю, — вежливо ответил Голованов, разглядывая круглое, как блин, лицо.

Мужчина зыркнул глазом внутрь машины.

— Не жарко вам здесь стоять-то? Прямо под солнцем.

— Я люблю солнце. Да и вид отсюда красивый, на реку. Вот, любуюсь.

— Не скучно? — спросил парень.

— Не-е, я читаю, — указав на журнал, лежащий у него на коленях, улыбнулся Сева.

— Ждете кого-нибудь?

— Да. Знакомую.

— Что же это она вас так эксплуатирует?

— Ну, не за бесплатно же, — ухмыльнувшись, откликнулся Голованов.

— А, ну-ну…

Парень потопал за угол, туда, где стоял спецназ. О чем Сева немедленно сообщил по рации.

Двое охранников внимательно оглядывали припаркованные автомобили, подходили к тем, где обнаруживались водители, перекидывались с ними парой фраз, застревали на пару минут, как бы невзначай осматривали салоны и двигались дальше. Двери автобуса открылись, оттуда выскочили работяги в спецовках, вытащили моток провода, ящики с инструментами.

— На каком этаже-то? — спросил один.

— На седьмом, — ответил напарник, захлопнув двери.

— Что случилось? Авария? — изображая любопытствующего бездельника, поинтересовался один из охранников.

— Ну да. На седьмом канализацию забило…

Они деловито проследовали к служебному входу.

Охранники обошли здание вокруг. Сева увидел их, возвращающихся к парадному подъезду, открутил крышку термоса, налил в стаканчик горячий кофе. День тянулся нестерпимо медленно.

Коробову доложили, что все в порядке.

Анна с Демидычем вышли в фойе, где полагалось окучивать гостя после семинара. Ее внимание привлекла группа девчушек, окруживших степенного, вальяжного, прекрасно одетого господина, что-то говорившего уверенным, даже властным тоном. Голос показался Ане знакомым. Да и сам мужчина очень смутно был на кого-то похож.

Аня остановилась, перевела глаза на своего спутника и, улыбаясь, тихо сказала Демидычу:

— Я того мужика знаю. Только не могу понять, кто это.

— Давай постоим. Ты к нему спиной повернись. Может, он тебя тоже знает.

Демидыч извлек из кармана исписанный блокнот, и они с Аней начали как бы обсуждать услышанное на семинаре. Девчушки за спиной тоже пытались осмыслить полученные знания. Одна из них громко воскликнула тоненьким голоском:

— Господин Нережко, это же не бизнес! Это не работа, а как бы сказать?..

— Та-а-к, это — провал, — одними губами, словно в кино про разведчиков, произнесла Аня.

— Не понял? — лучезарно улыбаясь, глянул на нее напряженным взглядом Демидыч.

— Сзади мой одноклассник. В жизни бы не узнала. Откуда он взялся? Говорили же, что он покончил с собой. Он и Телегина отлично знает.

— Не оборачивайся. Может, он тебя не видел. Нужно отойти…

Но едва они двинулись в сторону, Нережко словно выстрелил в спину Анны:

— Госпожа Лаврова, ну, хоть вы подтвердите, что наш бизнес прекрасно работает!

Ему очень хотелось, чтобы Лаврова увидела его во всем блеске нынешнего положения.

Аня вынуждена была обернуться,' поздороваться и подтвердить паршивой овечке, портившей Виктору стадо, что да, бизнес работает!

После чего, сияя улыбками, они отошли и присели на один из диванчиков.

— Сейчас гостям начнут чай разносить, — в растерянности проговорила Аня, чтобы что-то сказать.

— Собственно, я видеозапись сделал. Можно сваливать. Ты идешь первая, я за тобой. Не факт, что твой Нережко тебя заложил. Ну, знает он. Телегина, но он же не знает, кого ты привела. Может, соседа по даче. Если бы заложил, все вообще было бы не так.

— Госпожа Лаврова, — приветливо окликнула ее Новикова, статистка в черном костюме и с подносом в руках. — Возьмите чай для гостя!

Демидов взял стакан чая. К ним подошла Галина Юрьевна.

— Ну? Умники! Красавцы! Как дела? Надеюсь, госпожа Лаврова, ваш гость уже принял решение? — ласково спросила она.

— Нет, я не понимаю, откуда берутся две тысячи? Из чего это возникает? Почему именно столько? А не три пятьсот? — Демидов тыкал карандашом в нарисованную в блокноте таблицу.

— Что же непонятного? Позвольте…

Анна встала, уступив место. Галина Юрьевна присела рядом с Демидовым.

— Это же условно рассчитанные цифры! — заворковала она. — Могло быть и три пятьсот. Но тогда вступительный взнос был бы гораздо выше. Вам же легче собрать три тысячи, чем, скажем, пять?

— Дело не в деньгах! Я хочу понять принцип! Как я могу вносить деньги, если я не понимаю?

— Да что же здесь понимать, умник, красавец? — терпеливо колдовала над ним Галина Юрьевна. — Вы должны понять одно: вам достаточно привести всего троих друзей — и ваш взнос будет отбит. Дальше система начнет работать на вас. Четвертый ваш гость принесет вам пять тысяч долларов дохода!

— Но ведь можно же по-другому! — кипятился Демидов.

Анна страдальчески завела глаза. Народ в фойе оборачивался на них.

— Роман, ты должен, наконец, решиться! Мне тоже было трудно принять решение, но я это сделала! Я — одинокая женщина!

— Чего это ты одинокая? Ты теперь не одинокая! — насупился Демидов, он же Телегин.

— Конечно, милый! Мы теперь вместе! Тем более, ты должен мне просто поверить! Ты все поймешь! Я тоже сначала не понимала, а теперь понимаю!

— Вот! Слышите?! Слышите, что говорит ваша красавица, ваша умница? Нужно идти к руководителю группы!

— А зачем? Я сам хочу все понять! Дело не в деньгах, деньги у меня есть! Я хорошо зарабатываю! Я — хирург!

Анна тяжело вздохнула, направилась к выходу…

— Куда вы, госпожа Лаврова? — ласково окликнула ее Галина Юрьевна.

— Это просто псих какой-то! Я его уже слышать не могу! Надо же так ошибиться в человеке! Я должна выйти на улицу, перекурить! — прошептала ей Лаврова.

— Идите, идите! Я его уломаю, вот увидите! — Галина Юрьевна проводила Лаврову долгим взглядом.

Анна почти дошла до лестницы, когда путь ей преградил один из охранников.

— На минутку! — сказал он, увлекая ее к шахте лифта.

— Что такое? В чем дело?

Дверцы раскрылись, охранник впихнул ее внутрь и нажал кнопку.

— Куда же вы собрались? Ваш гость там скандалит, а вы уходите?

Сильная мужская рука крепко держала ее за рукав.

— Вы что? — дернулась Анна. — Что вы себе позволяете?

— Тихо, стоять! — приказал охранник, не выпуская ее из рук.

Голованов на своем боевом посту слышал каждое слово Ани и немедленно передал:

— У них форс-мажор! Нужно начинать!

Через несколько секунд вдоль здания побежали спецназовцы. Они выросли у стеклянных дверей, мигом уложили охрану и растеклись по зданию. Наверху, в фойе, происходило что-то несусветное. Мужчины в камуфляже разворачивали посетителей к стене, на пол летели мобильники, блокноты и прочее…

— Там спецназ! — орал кто-то в длинном коридоре подвала, когда дверцы лифта открылись.

Анна увидела Коробова. Он кричал в мобильник:

— Где Ольга? Быстро сюда! Машину немедленно! —

И, взглянув на Лаврову в руках охранника, заорал: — И выруби эту сволочь!

Анну ударили по затылку. Черепаховая шпилька сломалась…

Голованов не слышал больше ни слова. Но было и так ясно: Анну взяли!

— Они ее взяли! — закричал он в рацию.

Из двора бизнес-центра вылетели два джипа и рванули на бешеной скорости мимо него. Голованов ринулся следом. Но из задней машины показался автоматный ствол. Сева сгруппировался и кинулся под сиденье справа. Машину тут же прошила очередь…

Анна очнулась в полупустой комнате. Вернее, совсем пустой, если не считать нескольких стульев. К одному из них она и была привязана.

Напротив, возле маленького старинного столика, сидели Коробов и Третьякова. Прямо идиллия! Возле Анны, заложив руки за спину, стоял мощный охранник.

— Где я? По какому праву? — пробормотала Лаврова. Голова отчаянно болела.

— В гестаповских застенках, — ответил Коробов. — Ну-с, а теперь колись, сучка, на кого работаешь?

Анна пожала плечами:

— На себя.

— Ты кого к нам приволокла сегодня?

— Телегина, я же говорила.

Коробов сделал знак охраннику, тот смачно ударил Анну по лицу. По губе заструилась кровь.

— Пока достаточно? — ласково спросил Коробов.

— Пока да, — ответила Аня разбитыми губами.

«Куда он меня привез?» — соображала она. Странно, но место это казалось ей чем-то знакомо.

— Алик, принеси нам выпить. Разговор предстоит долгий…

Алик открыл дверь комнаты, и Анна увидела обшарпанную стену коридора, висящие гирляндой электрические провода. Да ведь это та самая квартира!

Наконец охранник вернулся с подносом. Початая бутылка «Хенесси». Два бокала. Водрузив все это на столик, он налил коньяк в бокалы, подал супругам. Третьякова не произнесла до сих пор ни слова, разглядывая Анну, словно впервые видела.

— Ну? Продолжим. Так кто же этот липовый хирург?

— Это журналист, — ответила Лаврова.

— Журналист?

— Ну да. Я хотела взнос вернуть. А он обещал три тысячи за то, что я его проведу…

— Что же это за журналюга, у которого такие бабки водятся?

— Я не знаю… Это товарищ того… Митькина. Я пришла в газету, чтобы поделиться…

— Ах ты мразь! Поделиться! А ты знаешь, что мы делаем с теми, кто делится?

— Отстреливаем, — хладнокровно произнесла Ольга и положила на столик пистолет,

— Ха! — хохотнула Лаврова. — Ты и Медведеву здесь урыла? — Отчаяние придавало ей сил. Да и терять-то все равно было нечего.

— Медведеву? При чем здесь она?

— Так это ж их гнездышко. Ее и мужика твоего.

— Что ты несешь, дура?! — рявкнул Коробов.

Охранник тут же ударил Лаврову. Странно, но боли

она совсем не чувствовала, только что-то хрястнуло в голове.

— Это ты дурак! Привезти жену на хату, где любовницу поселил! Кино прямо!

— Заткнись! Оля, это бред! Стал бы я ее ликвидировать. А она в лесочке лежит. Вон, Алик подтвердит. Что ты мелешь, дура?! — заорал он на Анну.

Ее опять ударили. И она опять не почувствовала боли.

— Они же в соседней комнате трахались! Она мне все и рассказала! Как он продал тебя… — торопилась Лаврова, боясь, что очередной удар вырубит ее напрочь.

— Стой! Не бей! — вскричала теперь уже Ольга и навела ствол на охранника. — Кто продал? Что ты несешь?

— Димочка твой…

— Не слушай ее, Оля. Это провокация!

— Там, на даче, куда он тебя пригласил когда-то, помнишь? Во времена твоей непорочной юности! — продолжала почти кричать Лаврова. — Он же тебя дружкам своим и продал!

— Откуда ты знаешь про дачу? — одними губами вымолвила Третьякова.

— Знаю. Слышала от Медведевой. Которая теперь в лесочке.

— Завтра и ты там будешь! — встрял не к месту Коробов. — Или Олечка уговорит тебя в окошко прыгнуть. Правда, Оля?

— Хочешь сама услышать? — перебила его Анна. — Посмотри на кухне, в тамбуре между дверями. Там мой диктофон должен валяться. Я его уронила, когда уходила от Тани.

— Отвяжи ее! — приказала Ольга.

— Оля, Оля, это полный бред! — Коробов тронул жену за плечо.

Но она вырвалась, и ее «Макаров» теперь уперся в грудь мужа.

— Отвяжите бабу! — повторила Третьякова.

Алик сунул руку за пояс. Ольга взвела курок.

— Отвязывай! — взвизгнул Коробов. — Она же убьет меня!

Лаврову отвязали.

— Ну пойдем, покажешь, где твой диктофон! — злобно произнесла Третьякова.

«Только бы он был там, — мысленно молилась Лаврова. — Только бы… Если бы они нашли его раньше, Коробов не испугался бы», — уговаривала она себя.

Она наклонилась, ощупывая пол в темноте тамбура. Мимо проскользнула мышь и юркнула куда-то под стол кухни. Наконец рука нащупала в самом углу то, что искала.

— Вот он! — Лаврова поднялась, держа в руках небольшой черный предмет. — Включи, послушай!

Третьякова нажала кнопку. Послышался пьяный голос Медведевой: «Ну-у-у… Там такая история! Представляешь, Димка с Ольгой — они из одного города. В школе вместе учились. И у них любовь была. Ну, такая… За ручки держались, на танцы ходили. Ему-то уже другого хотелось. А она — ни в какую. Типа, только после свадьбы. Ну достала его своей невинностью! Короче, Димка ее продал!»

Послышался хохот. Третьякова перевела свой страшный, гипнотизирующий взгляд на мужа.

«Как продал?» «Элементарно, Ватсон! За деньги! Ему еще тогда деньги были нужны на мотоцикл хороший. А родители не давали. Боялись, что разобьется. Вот он эту Олечку пушистую и загнал своим друганам. Заработал на ней».

Опять хохот.

«Подожди, Танька, я не въезжаю, как продал-то? В рабство, что ли?

— Трахнули они ее! Трое парней, поняла? Он ее к себе на дачу зазвал, а там дружки его сидели. А его не было. Он, типа, в магазин ушел. Они в нее влили стакан водки и оттрахали на всю катушку! И в хвост и в гриву! Во молодцы!»

Ольга нажала на «стоп».

— Это провокация, Оля! Это монтаж! Она же там пьяная, это и не Медведева вовсе! Алик, шлепни ты эту гадину! — взвизгнул Дмитрий, указывая на Лаврову.

Алик сунул было руку к стволу. Но мгновением раньше несколько вспышек как будто выпорхнули из вытянутой руки Ольги. Алик осел на пол.

— Идиотка! Ты что делаешь?! Ты убила его! — заорал Коробов, глядя на лужу крови, стремительно растекавшуюся по полу.

Пистолет будто плясал в руке Третьяковой. Маленькая черная дырочка смотрела то на Анну, то на мужа. Анна прижалась к стене.

— Оля! Олечка! — ласково проговорил Дмитрий. — Успокойся, маленькая! Я же так люблю тебя и всегда любил только тебя! Ты мое сокровище, моя всесильная колдунья! Мне никто не нужен. Эта пленка… она же сфабрикована, как ты не понимаешь, умница моя? Ведь эта сучка, — он кивнул на Лаврову, — притащила на хвосте спецназ, а ты ей веришь? — все так же ласково и укоризненно говорил он. — Небось, они сами эту пленочку и сбацали. Это же спецслужбы! Им ничего не стоит…

Ольга перевела взгляд на Лаврову. И ствол тоже.

— Ага, слушай его, Олечка! — Постаралась попасть в ту же тональность Лаврова. — Он тебе и не такого напоет. А ты спальню-то видела, где он с Медведевой развлекался? Пойдем, я тебе покажу. Я здесь бывала.

— Заткись, сука! — заорал Коробов и кинулся к Анне.

Две пули ударили в стену над ними, посыпалась штукатурка.

— Оба руки за голову и вперед! — скомандовала Третьякова. — Где спальня?

— Вон, вторая дверь, — указала глазами Лаврова.

— Открой ее! Прошли туда! Оба!

Она вошла за ними, оглядела кровать. Вскинула глаза на Коробова.

— Это для нас с тобой! Я готовил сюрприз! Хотел подарить тебе квартиру! — лепетал генеральный директор.

— Откуда она знает про эту хату? — хрипло спросила Ольга.,

— Так я же говорю тебе, что она из ментовки, а ты ей веришь! Ее к нам внедрили! И за мной шпионили. Как она сюда попала? А отмычки на что? Ссученная твоя Лаврова! И если бы не я, ты бы сейчас уже показания давала, дура!

— Оля! Включи видик, — перебила Лаврова.

— Молчи, молчи, гнида! — заорал Коробов, кидаясь на нее. Он опрокинул ее на пол, пальцы руки сцепились на ее горле. Анна отчаянно отбивалась.

— Отпусти ее, — послышался ледяной голос.

В висок Коробова уперлось дуло пистолета. И тот разжал руки.

Кто-то между тем отчаянно визжал.

— Встань! — приказала Третьякова, перекрывая крик.

Коробов поднялся. Анна увидела включенный экран телевизора, распростертую на постели девушку и троих отморозков, срывающих с нее одежду.

Третьякова смотрела на мужа широко раскрытыми, безжизненными глазами.

— Оля, Олечка, это монтаж, — лепетал Коробов. — Я тебя люблю!

Выстрел прозвучал почти бесшумно. Коробов мгновение молча глядел на женщину и рухнул. Третьякова повернулась к экрану, где все еще кричала девочка, и выстрелила в него. Раздался взрыв, сноп осколков сначала поднялся вверх, затем медленно и красиво, словно ворох елочных игрушек, посыпался на женщин.

…«Мерседес» Грязнова, джип «Глории» и автобус спецназа неслись по улицам города под вой сирены.

— Вот, вот этот дом! — закричал в рацию Голованов, сидевший во второй машине. — Ах, черт, как же я не спросил номер квартиры, дурак! — Он ударил себя по перевязанной голове.

— Так, расходимся по подъездам пятерками, — отдавал приказания через рацию командир отряда спецназовцев…

Ольга стояла над Анной в этих осколках, словно Снежная Королева.

— Ну, Лаврова, теперь твой черед, — усмехнулась женщина и спокойно навела на нее оружие.

Ну вот и все. Анна невольно сжалась. Ей захотелось стать маленькой, незаметной мышкой и забиться в угол. Она даже глянула туда и вдруг увидела мышь. Ну да, мышь! Видимо, та самая, что проскользнула в квартиру с черного хода. Мышка была перепугана не меньше Ани. Она сжалась в комок, торчал лишь хвост, он находился на расстоянии вытянутой руки. Что ж, ловить мышей — это у нас профессиональное. Сколько их убегало с лабораторного стола, не счесть. Аня резко выбросила руку и ухватила мышиный хвост.

Мышь отчаянно запищала. Анна швырнула ее в лицо Третьяковой. Мышка уцепилась лапками за волосы, хвост змеился по щеке. Ольга завизжала, в ужасе отшвырнув пистолет. Аня схватила теплый, нагретый рукой ствол, вскочила и кинулась в коридор.

Ольга отшвырнула наконец несчастную мышь, нагнала Анну почти у входной двери, рванула ее за рукав. Анна обернулась.

— Брось, Лаврова, брось пистолет! — хрипловатым голосом медленно и властно проговорила Ольга и взглянула на Аню каким-то особенным взглядом.

И Аня почувствовала тяжесть в руке и острое желание бросить оружие.

— Брось оружие и иди к окну! Слышишь?

Вместо этого Анна вцепилась в ствол двумя руками.

Главное, не слушать ее! Не слушать и не смотреть! Благо, в коридоре было почти полутемно. И, глядя куда-то повыше Ольгиной головы, Лаврова во всю глотку запела что-то революционное. Видимо, очень громко, потому что буквально тут же в дверь квартиры начали звонить и одновременно чем-то колотить.

— Откройте! Стрелять будем! Открывай! — кричали с той стороны.

«Хорошенькое дело! Попробуй тут открой, а она меня сразу по башке. А не открою, свои застрелят!» — лихорадочно перебирала варианты Лаврова, не прекращая пения.

— Не стреляйте! Не стрелять! — услышала она наконец знакомый голос. И этот голос придал ей сил.

Через несколько секунд дверь затрещала.

Влетевший в проем Голованов увидел Анну, державшую на мушке Ольгу Третьякову.

Лаврова пела «Шел отряд по берегу…». Вернее, она истошно орала и страшно фальшивила. Но обладавшая абсолютным музыкальным слухом Третьякова была парализована этим воем и тем, что ее приказы не выполнялись.

Глава 49

СПОКОЙНО, СТАРУШКА!

Спустя несколько дней в «Глории» собрались все, кто был причастен к операции в «Терции», то есть сами сотрудники агентства, Аня Лаврова, начальник МУРа Грязнов, и «важняк» Турецкий.

На столе стояли пара бутылок коньяка, бутылка вина для дамы и что-то из закуски. Александр Борисович рассказывал о деталях, не известных сыщикам «Глории».

— Видеопленка, которую снял Демидов, была отдана на экспертизу психологам и психиатрам. Заключение аналогично тому, что сделал несколько недель тому назад Алексей Петрович Кротов заочно, так сказать. Кроме тех манипуляций по засорению мозгов, которую уже обрисовал тогда Петрович, они использовали психотропные вещества, которые подмешивались в чай и кофе. Эти вещества использовали постоянно, на всех семинарах. Этим и объясняется состояние эйфории, в котором находились многие участники. Исследовали и пленку с музыкальным сопровождением. Тоже интересная информация. На музыкальную основу был наложен ультразвук в диапазоне частот, которые вызывают у человека чувство смятения, парализуют волю. Кстати, теперь заявления в прокуратуру от пострадавших вкладчиков посыпались градом. Больше половины из них — лица первой ступени, отдавшие деньги, но боявшиеся заявлять в милицию. Но есть и матерые лохотронщики, которые теперь рядятся в овечьи шкуры. А наша Ефимова, она же Третьякова, она же Пакальнис — в СИЗО.

— На Ефимовой трупы висят, как игрушки на елке, — вставил Грязнов. — Собственный муж и охранник, омоновец из Питера. Ее отпечатки совпали с пальчиками на стволе ОЦ-22. Я уже звонил Гоголеву, порадовал.

— А Ефимова от убийств-то и не отказывается. Она у нас теперь сумасшедшую симулирует. Хохочет, платье на себе рвет. Вы бы ее видели!

— Это все хорошо, но все же операция осложнилась. Кто мог знать, что там появится Нережко? — Грязнов перевел взгляд на Лаврову и вздохнул. — О господи…

Выглядела Аня устрашающе. Удары, силу которых она не чувствовала в «гестаповских застенках», на следующий день напомнили о себе в полной мере. Болело все тело, каждая клеточка, словно ее пропустили через мясорубку. А уж что касается лица… Лицом это назвать было сложно. Оплывшее, расцвеченное разных оттенков синяками, пробивавшимися сквозь толстый слой пудры.

— И Голованов у нас — раненый боец. «Голова обвязана, кровь на рукаве…»

— Ерунда. Это меня осколки стекол посекли…

— Хорошо, что хоть как-то хату их вычислили. Как ты нашел?

— Любовница Коробова пригласила Аню на встречу, а я дал ей диктофон… — Голованов рассказывал, Аня кивала. — И надо же, этот Коробов привез ее именно на эту квартиру! Видимо, в панике. Тем более что она рядом с центром. А я, дурак, номер дома помнил, а квартиры — забыл!

— Я сама виновата, — произнесла разбитыми губами Лаврова.

— Ну, это-то ясно как божий день! — усмехнулся генерал. — А в чем виновата?

— Наследила в квартире. Он понял, что там кто-то был. А поскольку последней с Медведевой виделась я, он меня и вычислил. Так я думаю.

— Понятно… А что же ты, голубушка, мне этого раньше не сказала, до начала операции?

— Вы бы не разрешили мне участвовать.

— Не разрешил бы! — рассердился вдруг Грязнов. — Тебя убить могли еще там, в бизнес-центре! И ты, Голованов, хорош! Ты же знал об этом? Почему молчал?

— Потому что ей нужно было в этом участвовать! Как ей иначе жить-то дальше?

— Ладно, Слава, что ты кипятишься? — заговорил Турецкий. — Победителей не судят. Где тот Коробов?

Нет его. И где наша Аня? Среди нас. Честно говоря, я, Аня, не симпатизировал вам поначалу. Каюсь.

— Я себе сама не симпатизировала, — откликнулась Аня. — Да и сейчас…

— Что — сейчас? — спросил Турецкий.

— Все, что было, то и осталось. И смерть Зои, и еще Медведева — она ведь, по сути, из-за меня погибла. Да и сама Третьякова… Я когда пленку увидела… Была же она когда-то хорошей девочкой…

— Была. Но, знаете ли, каждый маньяк тоже был когда-то хорошим мальчиком. И некоторые даже посещали музыкальную школу. К сожалению, хорошая девочка умерла на той даче, в руках подонков. А возродилась из пепла очень опасная и хищная птица. И сколько жизней она могла бы еще погубить — никому не известно… Что до остального — на войне как на войне. Жертвы бывают с обеих сторон.

— Мне одноклассники звонят, расспрашивают. И про Скотникова… Ведь он был другим! Как, почему, когда и он превратился в такое чудовище? Как все это объяснить?

— Нужно объяснять! — Турецкий заговорил резко и непривычно для него. — Потому что этот дракон, которого мы сегодня обезглавили, он обрастет новыми головами, вот увидите! Сегодня они эксплуатируют нашу веру в друзей, а завтра придумают новую приманку, насаженную на смертоносный крючок. И всегда — наивную надежду на бесплатный сыр. Хитроумные пиарщики напишут им новые сценарии. И новые идолы придут управлять паствой. Так что приходится постоянно напоминать людям, что они должны оставаться людьми. Такая вот тавтология. И вы более других имеете на это право. Вы свой позор смыли собственной кровью.

— Верно, Саня! Ты прав, победителей не судят! — не удержался Грязнов-старший. — Я и сам хотел так сказать… Ты меня опередил. Прошу налить! — Он поднял рюмку и торжественно произнес: — Я, друзья, хочу склонить свою почти седую голову вот перед этой молодой женщиной, которая нашла в себе силы выбраться из черной дыры лжи и предательств и вступить в бой со сворой мошенников и убийц наравне с нами, солидными мужиками-профессионалами.

— Молодец, Аня! — Мужчины потянулись к ней с рюмками. — Молоток, Анька!

— А как она берет заложников!

— Что там заложник! Она целый МУР чуть не взяла!

— А как она поет? Каллас отдыхает!

— И под пулями не испугалась…

— Что вы! Еще как испугалась!..

— Да как же ты с ними почти час наедине?

— Я потом расскажу.

— Как же ты про мышь-то сообразила?!

— Это от ужаса. Надеяться было не на кого. Только на мышь…

Мужчины смеялись. И продолжали выпивать за ее здоровье. Заботливый Голованов припас для Ани соломинку, через которую она потягивала вино.

Затем поднялся Грязнов-младший и серьезно проговорил:

— Прошу тишины! Анна Николаевна приняла участие в боевой операции с риском для жизни, а коллектив «Глории» считает, что рисковать жизнью — это работа, и не самая легкая. И она должна оплачиваться.

Он вынул из стола конверт и протянул Ане.

— Вот, Анна Николаевна, это ваша зарплата. Здесь очень приличная сумма. Хватит долги раздать и еще останется.

Аня отпрянула.

— Зачем? Я же не просила… Мы так не договаривались…

— Помолчи-ка! — сурово оборвал ее генерал Гряз-нов. — При чем здесь просила ты или нет? Ты своих товарищей отказом не оскорбляй. А то и их труд вроде как тоже ничего не стоит? А он стоит! Дороже чести и жизни ничего нет. Бери деньги, Аня! Ты их заработала!

Аня подняла глаза на сидевших за столом мужчин.

— Спасибо, ребята. Я не знаю, что сказать… — Распухшие губы дрогнули. Она поспешно поднялась и вышла из комнаты. Голованов ринулся было за ней.

— Сиди! — остановил его генерал. — Ей сейчас просто нужно побыть одной.

В последнюю неделю лета они приехали в Пушкинские Горы, остановились в гостинице и несколько дней бродили по удивительной красоты местам, где никто из них до сих пор не был.

Городское кладбище раскинулось на горке, напротив Святогорского монастыря. Огромные деревья, клены и дубы шумели листвой над могилами. Они быстро нашли могилу с Зоиной фотографией. Та улыбалась нежно и чуть печально.

Анна вспомнила, что Зоя одно время хотела переехать сюда, в заповедник. Жить среди изысканных, талантливых, благородных призраков прошлого. Что ж, она оказалась среди них.

Аня положила цветы.

— Ну вот, Зоя. Я к тебе приехала, потому что теперь могу… попросить прощения.

Сева притянул ее к себе, другой рукой обнял Светланку.

— Она тебя простила. Видишь, она улыбается? Это нам. Это тебе.

На обратном пути за рулем сидела Светланка.

— Так, хорошо! Переключай на третью, молодец! Не гони лошадей, ишь разогналась! — Как бы сердился сидевший рядом с ней Голованов. — По попе получишь!

Светланка хохотала и ничуть его не боялась.

«А они действительно подружились», — улыбнулась про себя Анна.

В этот момент машина как-то странно вильнула и стремительно въехала в глубокий кювет.

Они выбрались на дорогу. Анна ощупывала, оглядывала Светку и Севу, причитая:

— Ну что же ты наделала? Господи! Ничего не болит? Лоб рассадила! А у тебя, Сева? Боже мой, машина по самые уши в яме! И что теперь делать? Вокруг ни души! И скоро ночь!

— Спокойно, старушка, не пыли, — улыбался Голованов. — Это такая ерунда! Мы с этим справимся!

Солнце опускалось за горизонт. Гладкая лента шоссе разрезала тесные ряды деревьев. Темно-зеленые ели и тронутые первыми осенними красками березы, желтый придорожный песок — все переливалось в багряных солнечных лучах.