24 ноября 1835 г. Ф. П. Врангель отправился с семьей из Ново-Архангельска на корабле "Ситха" и, зайдя в Монтерей (18–21 декабря 1835 г.), прибыл 1 января 1836 г. в порт Сан-Блас на тихоокеанском побережье Мексики. Из Сан-Бласа Ф. П. Врангель предпринял верхом чрезвычайно трудный в то время переход до города Тепик, оттуда через Гвадалахару добрался до столицы Мексики. Затем он приехал в порт Веракрус на Атлантическом побережье и через Нью-Йорк вернулся в Европу. 4 июня 1836 г. Ф. П. Врангель был уже в Петербурге. Столь быстрый по тем временам переезд из Русской Америки в столицу, путешествие по Мексике — экзотической и малоизвестной стране — вызвали большой интерес в разных кругах Петербурга и других городов. Свидетельством этому служит письмо К. Т. Хлебникова, одного из директоров Российско-Американской компании, который писал Ф. П. Врангелю 27 июля 1836 г., что адмирал М. П. Лазарев "изъявляет желание, чтобы узнать поподробнее о любопытном Вашем путешествии через Мексико и New York; но я ничего больше не знаю, как название мест, чрез которые проезжали, и потому не можно ли доставить легонький очерк более занимательным предметам". Редактор газеты "Северная пчела" Н. И. Греч просил Ф. П. Врангеля написать очерк о своем путешествии. Очерки Ф. П. Врангеля под названием "Путешествие из Ситхи в Санкт-Петербург" очень скоро появились в "Северной Пчеле". Они печатались в газете в течение октября и ноября 1836 г., а затем Н. И. Греч издал их в виде отдельной книги под новым названием: "Очерк пути из Ситхи в С.-Петербург Ф. Врангеля". По своему жанру книга Ф. П. Врангеля — это путевой очерк, очень популярный в русской литературе тех лет. Очерк был написан в форме письма старому другу — прием, который часто использовался русскими писателями 20-30-х годов XIX в.

Очерк пути из Ситхи в С. Петербург

Ты находился в сомнении, старый друг мой, на счет пути, которым мы возвратились сюда из Ситхи. Тебе известно, что семь лет тому назад, мы выехали из С. Петербурга чрез Московскую заставу, и благополучно проехав, с женою и ребенком, около 11,000 верст, по России и Сибири до Охотска, на судне Российско-Американской Компании переплыли Океан, и вышли на землю на северозападном берегу Америки, в Ситхе, у Ново-Архангельска, который должен был в течение пяти лет служить нам местопребыванием. Это время протекло — и в одно прекрасное утро ты видишь, что мы из Кронштата пристаем на Английской Набережной в С. Петербурге; узнаешь, что наше времясчисление целыми сутками ушло вперед Европейского, и естественно заключаешь, что мы на пути своем держали на восток, хотя мы можем уверить, что не касались экватора. Между Ситхою и Петербургом простирается материк Америки, Атлантический Океан и западная Европа: бесчисленны пути, которые мы могли избрать для достижения нашей цели. С удовольствием сообщаю тебе краткое обозрение того, который мы выбрали.

Мы отплыли из Ситхинского Залива 24-го Ноября 1835, на компанейском судне Ситха, под командою Капитана Лейтенанта Митькова. Преемник мой в колониях, Капитан 1-го ранга Купреянов, за месяц перед тем, прибыл туда с своею любезною супругою, коей приятное общество доставило нам тем более удовольствия, что вообще, в кругу знакомства в Ново-Архангельске едва происходили перемены. Он проводил нас до залива, со многими Офицерами. Мы бросили последний взор на скалу, где провели пять лет, где покидали могилу милого дитяти, сопутствовавшего нам по Сибири, и с умилением расстались с этим местом, его добродушными, преданными нам жителями, и с ревностными моими сослуживцами, коих усердие в исполнении обязанностей будет для меня всегда приятным воспоминанием.

Мы поплыли к главному городу Верхней Калифорнии, Монтерею, и претерпев под 44° ш. сильную бурю с градом, молниею и летучим огнем на реях, в темную ночь, 17-го Декабря, бросили якорь в Монтерее. Последовавшая, за два месяца пред тем, смерть Губернатора Калифорнии, Генерала Фигероа, повергла этот край в плачевное положение, тем более, что важные затруднения, при введении новых постановлений Мексиканского Конгресса, еще не были устранены; недостаток в деньгах, и без того уже чувствительный, сделался еще тягостнее от стеснительных для торговли законов, и скудные способы Правительства от неурожая и освобождения Индейцев, состоявших до того под надзором миссий, до такой степени иссякли, что надобно было прибегнуть к насильственным мерам для прокормления гарнизона, который, в полном комплекте, состоит из 30 человек конных, 30 пехотинцев и 20 артиллеристов.

Пока судно наливалось водою и запасалось свежею провизиею, мы, для развлечения, сошли на землю. Поселившийся в Монтерее Шотландец предложил нам свой кабриолет, мула, верховых лошадей и общество свое и своей жены, здешней Испанской креолки, для поездки в миссию Сан-Карлос. Мы с удовольствием приняли предложение. Офицеры судна, услужливый Шотландец и я, верхом, сопровождали дам, ехавших в кабриолете, везомым мулом и лошадью, на которой сидел Индеец.

Ты верно помнишь еще нашу поездку в 1818 году? Крутые горы и густыми тучами покрытое небо Камчатки, Кадьяка и Ситхи были последними предметами, которые тогда запечатлелись в нашей памяти; потому мы с неописанною радостью приветствовали прелестные холмы и долины Калифорнии, подобные паркам дубовые леса, бархатные зеленые луга и зыблющиеся пашни, которые живописно сменялись и восхищали взоры наши на кратком пути из Монтерея в Сан-Карлос. В миссии принял нас радушно почтенный патер, и гостеприимно угостил чужеземцев. Жилища, плодовый сад, деятельность Индейцев — все являло порядок и благосостояние заведения.

Сколь многое изменилось с того времени! Чистый теплый воздух, ясное голубое небо, прелестные холмы были те же, как и тогда; мы и теперь, после долгого лишения, наслаждались теми же красивыми видами; но человек в делах своих не остался столь постоянным, как природа в своих произведениях. Каменные строения миссии развалились, запустели, поля не возделаны, Индейцы предались праздности, и вместо откровенного, добродушного Кастильца, тогдашнего патера, встретил нас угрюмый, недовольный, необразованный Мексиканский монах.

Не будем останавливаться в сей несчастной, но не смотря на то, прекрасной стране; поспешим далее, ибо путь еще длинен. В самый день Нового Года, по новому стилю, мы опять вступили под паруса, и после спокойного быстрого плавания на юг, бросили якорь на рейде Сан-Блас, в день Нового Года, по старому стилю. Мы внезапно перешли в жаркий пояс, под 21°32′ широты, на берег Мексики. Свежий морской ветер умерял днем тягостный жар, а растянутая на палубе палатка, защищала нас от палящих лучей солнца. Мы услаждали вкус свой прекрасными тропическими плодами, которые во множестве привозили нам с берега; наши Ситхинские креолы и Сибиряки также не упускали лакомиться бананами, апельсинами, лимонами, кокосовыми орехами, которые при 20° тепла весьма приятно освежают; свежее молоко, мягкий хлеб и устрицы, которые здесь растут на деревьях, не оставляли ничего более желать северным гастрономам. Касательно устриц должно заметить, что они наседают на опущенные в воду ветви кустарника, растущего на морском берегу; рыбак, на лодке, подъезжает, вынимает ветвь из воды, снимает устрицы, которые крупнее, а с прочими опять опускает ветвь в воду.

Здесь я намерен был сойти с судна, и сухим путем вновь пробраться к Атлантическому Океану. Посему обратился я к местному начальству с просьбою о паспорте; но весьма естественно, что я встретил затруднения в такой земле, где революции сделались обыкновенною вещью, и ни одной партии не удается присвоить себе прочную власть, потому что ни одна из них не имеет в виду общей пользы, но все руководствуются жадностью к богатству и почестям; притом же, Сан-Блас весьма отдален от главного правления в Мексике. Таможня была единственное управление, которое предъявляло право вступиться в моё дело. Явились чиновники, которые с большою подробностью начали сбирать справки об нас и наших намерениях, исписали несколько листов бумаги, и чрез два дня объявили, что, по каким-то законам, мне нельзя проехать чрез республику. Английский Консул, Г-н Баррон, живущий в городке Тепике (в двух днях пути от Сан-Бласа, за горами), к которому я также обращался, личным своим влиянием устранил сии препятствия; к великому успокоению моему, прислал он очень приветливое приглашение к себе в Тепик, дабы там приготовиться к дальнейшему пути в Мексику, и сверх того, дал своему комиссару в Сан-Бласе приказание, снабдить нас вьючными мулами, верховыми лошадьми, надежными погонщиками, и выхлопотал для нас паспорт от местного начальства. В короткое время, все было сделано. Проведя шесть дней на рейде, мы съехали на берег, чтобы на другой день рано утром отправиться в путь.

Город Сан-Блас стоит на скале; чтобы взобраться на нее, сели мы на месте сходки на ожидавших нас лошадей, и мерным шагом вскоре въехали в деревню, лежащую у подошвы скалы, на низменной равнине. Самая роскошная тропическая растительность представилась нашим взорам в садиках, мимо которых пролегала дорога; хижины из бамбукового тростника, крытые пальмовыми листьями, стояли рассеянно в густой тени тамаривд, манговых дерев и платанов; золотые апельсины, как огненные шары, светились сквозь зелень многочисленнейших растений, коих разнообразие, по форме, цвету и величине листьев, цветов и плодов, изумляло чужеземцев. Ручные попугаи, переселенные из близкого леса в воздушные жилища поселян, забавно свистали и кричали ломаным Испанским языком; мужчины и женщины занимались на открытом воздухе домашними делами своими, и загорелые, полнощекие дети, нагие играли на горячем песку. Эта сцена внезапно изменяется с наступлением дождей, которые начинаются в Мае; равнина превращается в болото, коего смертоносные испарения заражают атмосферу; жители сотнями умирают от ужасных лихорадок, и счастлив, кто может спастись в горы. Сан-Блас есть самое нездоровое место в республике; нигде лихорадки не свирепствуют с такою жестокостью; не смотря на то, именно в Сан-Бласе, не было холеры, хотя в 16 легах далее, в горах, в Тепике, из 8,000 жителей умерло от неё 1,000 человек.

Взобравшись на скалу, в город Сан-Блас, мы увидели картину разрушения: казармы, церкви, публичные здания, укрепления, все каменное, стояли в развалинах, как печальные памятники исчезнувшего лучшего времени; во внутренней гавани, внизу, на берегу, гнили обломки кораблей, построенных на здешней верфи до революции; теперь не достает способов, чтобы построить хотя одну небольшую лодку, и вся морская сила республики на Тихом Океане состоит из одного корвета, с шестью пушками разного калибра. — Мы приехали в торговый день; на так называемой Большой Площади (plaza major) толпились сельские жители и мулы, которые, быв освобождены от привезенных на продажу плодов, зелени, живности, яиц, глиняной посуды и других предметов, бродили посреди разрушившихся зданий, ища колючей травы, вырастающей из стен. Управляющий таможнею, который сделался снисходительнее, вероятно, по посредничеству Г-на Баррона, вечером удостоил нас своим посещением; он много рассказывал нам с Испанским красноречием, о великолепном смотре войск в Калише, коего описание составляло предмет ежедневных разговоров в Сан-Бласе.

На другой день, пред восходом солнца, наш караван отправился в путь: моя жена, я с четырехлетним сыном нашим, слуга, горничная (креолка с Уналашки), двое погонщиков мулов, босоногих, в белых рубахах, и проводник, закутанный в свою серапу, вооруженный шпагою и огромными топорами, следственно всего семь всадников и пять вьючных мулов. Спустившись с Сан-Бласской скалы, ехали мы, скорым шагом, более 3-х часов по тропе, проложенной чрез болотистую, необитаемую и невозделанную раввину, между пальмовых рощей и бамбукового тростника. Проводник наш, Дон Езус, показал нам небольшую деревеньку, в которой мы могли позавтракать. Жар, при безоблачном небе, в это время года был нестерпим, и час отдыха весьма приятен; лошадей и мулов поставили в тень, и у хозяйки одной хижины заказали завтрак, состоявший из дурной воды, вареных frijoles, род черных бобов, tortillas, лепешек из маисовой муки, тягучих и невкусных. На дальнейшем пути встречали мы деревни., окруженные сахарными и платановыми плантациями и маисовыми полями, и на ночь остановились в rancho, или ферме богатой вдовы, Доньи де Мануэлья. В этой стране, путешественник должен отказаться от всяких удобств, и приготовиться к ужасной дороговизне: полдюжины лепешек и блюдо бобов стоили Испанский пиастр (5 р.); если ему посчастливится достать яичницу, то заплатит полпиастра, а за курицу пиастр. Печеный хлеб и вино можно найти только в больших деревнях (pueblas) и городах; но тщетно стал бы он спрашивать молока и масла; ему отвечают, чтобы приходил во время вод, en tiempa de las aguas, а теперь зима, и скот терпит недостаток в корме, ибо высохшая земля не произращает травы. Для ночлега отводят сарай, без скамей, стульев и столов, и такой pasado, venta или meson, как называются эти ночлеги для путешественников, пользуется доброю славою, если дверь плотно затворяется, и в глиняных стенах нет трещин, шириною в ладонь, и дыр, в которые можно просунуть голову.

По здешнему обычаю, пред восходом солнца мы опять сидели на лошадях. Мы покинули tierra caliente, и постепенно поднимались в горы к Тепику, стоящему в так называемой, умеренной полосе, tierra templada, этой удивительной земли. В горах воздух был не так душен, как на равнине, но солнечные лучи все еще сильно жгли, и тем более, что места большею частию безлесны, и всадник находит тень только в садах около деревень.

По мере приближения к городу, увеличивается народонаселение, и земля становится обработаннее; плодовые сады с прекраснейшими апельсинными деревьями окружают хижины поселян; сахарные плантации, маисовые поля, плантации магея рассеяны повсюду, и ограничиваются рядами платанов, коих саженные листья висят до земли. Растение магей есть род алоя, agave americana, из сока коего делается водка, moscal; далее на восток делают из этого сока напиток легче и здоровее, pulque. Астеки приготовляли из длинных листьев бумагу для иероглифического письма своего, и теперь еще из волокон вьют веревки. Местами попадаются сахарные заводы, для выделки москаля, и по дороге хижины, в которых продают спелые плоды, сигары-puros и papellitos- москаль, под букетами цветов, со вкусом расставленных.

Мы приехали в Тепик в полдень, и покрытые пылью, въехали на просторный и украшенный цветами двор Г-на Баррона, который принял нас дружелюбно, и ввел в, великолепно меблированные покои, чтобы представить своей фамилии. Таким образом мы по наружности очутились в Европейском городе, в обществе образованного семейства. Радушная встреча Г-жи Баррон, веселое, приятное обхождение любезных и прекрасных её дочерей, высокое музыкальное дарование двух старших, Доны Долорес и Доны Мануэльи, занимательная беседа самого Г-на Баррона, одним словом, все виденное нами в доме этой достойной уважения фамилии, доставило нам несказанное удовольствие, и послужило подкреплением душевных и телесных сил, которым, после долгого: лишения, пользовались мы целую неделю. — Однако же я не должен распространяться: попытаюсь в общих чертах описать тебе дальнейшее наше путешествие, не останавливаясь на городах и деревнях, чрез которые мы проезжали. Г. Баррон угомонил Gefe politico, который решительно хотел воспретить нам ехать далее; он позаботился также о лошадях, мулах и погонщиках. Верховая езда из Сан-Бласа была не слишком тягостна жене моей, за исключением солнечного удара в руку; сынок наш много забавлял себя и нас, на своей красивой лошади, болтовнею с друзьями своими, Испанцами, которые старались выучить его своему языку; и так мы могли с бодрым духом ехать далее.

Я назвал бы Мексику землею противоположностей. На расстояниях соразмерно коротких, сменяются самые пустые степи с прекраснейшими садами и плантациями; необозримые равнины с высящимися до небес горами; безлюдные пространства с населенными селами и городами; холодный утренний воздух с палящим полуденным зноем; сосновые леса с бананами и сахарным тростником; медного цвета черноволосые Мексиканцы с белокурыми Испанцами. Безлесным степи на горах несказанно пусты в сухое время года. Глинистая и каменистая почва обнажена от всякой растительности; изредка на обширном пространстве встречается колючий нопал, настоящий Мексиканский кактус; горизонт опоясывают голые горы, воздух сух, небо ясно, и солнце распаляет людей и животных до расслабления: на пути чрез степь они тщетно ищут прохладной тени и освежающей воды. Гологоловый коршун, называемый zopelote, лениво носится над степью, и опускается там, где привлекает его запах мертвечины. Эта печальная картина степей Мексиканской равнины между Теликом и Гвадалахарою, простирающихся на многие десятки миль, самым приятным образом оживляется внезапным появлением птички огненного цвета, величиною с Нашего воробья (это не кардинал, которого мы видели в Перу; впрочем он также водится в здешних лесах); она светится в воздухе, как раскаленный уголь, на лету или качаясь па вершине попала. Эту прекрасную птичку называли мы другом, из благодарности за удовольствие, которое доставляло нам её появление: обыкновенно показывалась она по близости жилых мест, ибо где есть ключи и могут быть употреблены для поливки маисовых полей, сахарных плантаций и банановых рощей, там верно встретишь красивую деревеньку, которая, с зелеными садами и полями своими, как оазисы в песчаных морях Африки, приятно изумляет утомленного путешественника. Иногда дорога идет по краю глубокого оврага, коего влажнее дно обитаемо и возделано, и куда взоры обращаются с вожделением, пока дорога не свернет опять в сухую, безжизненную, скучную степь. Потом сцена переменяется; местоположение становится разнообразнее; въезжаешь в хвойную рощу, род Сибирских кедров, но не высокого роста, в тени коих цветут лупины, того же рода и цвета, как и покрывающие в Кадьяке большие луга; если бы не встречался нам друг наш, огненная птичка, мы могли бы забыть, что находимся между тропиками.

На ночь мы всегда останавливались в селениях. Хижины поселян на горных равнинах не из тростника, как в жаркой полосе, но из нежной глины; в них нет сеткообразной рогожной койки и качающегося в ней креола, нет и круглых, из бамбукового тростника сплетенных кресел; все прочнее и соответственнее суровейшему климату. Жилище креола меблировано следующим образом. В одном углу, или и у стены против дверей, стоит образ Святого или Гваделупской Богоматери; у другой стены, на полках, расставлены тарелки, чашки и глиняная посуда; на третьей висит гитара, войлочная шляпа с широкими полями, и длинная, прямая, с обеих сторон острая шпага, с следующим изречением, которое золотыми буквами насекается на светлой стали:

No me satues sin razon,

No me enbaines sin honor.

Очаг строится в особенной хижине, подле жилого дома; там, во всякое время дня, увидишь одну из женщин семейства, стоящую на коленях и перетирающую между камнями маисовые зерна в муку, которая употребляется на лепешки для семейства и заезжих. Куски мяса висят под крышею для сушки; их режут, варят с зеленым или красным стручковым перцем в глиняном горшке, и это составляет любимое кушанье Мексиканцев. Хотя хозяйство их с первого взгляда кажется неопрятным, но они наблюдают величайшую чистоту в изготовлении кушанья; их глиняная посуда, сосуды для воды, которые сохранили свою форму со времен Монтесумы, всегда бывают чисты, и они ничего не ставят на огонь, именно ни какого мяса, не вымыв прежде мылом, и не выполоскавши. Они всегда услуживали нам с дружелюбием, и обращались с большим вниманием, за исключением непомерных цен за дурную пищу.

Проехав около 18 лег от Топика, мы на третий день вступили в страну, которая, но особенности своей и по непреодолимому впечатлению, на нас произведенному, заслуживает упоминания. Как далеко достигали взоры, земля была покрыта черными шлаками и кусками лавы, часто огромной величины; ни малейшее разнообразие не развлекало устрашенных взоров; черная, изрытая, обширная равнина простиралась под ногами нашими до краев горизонта. Трудно составить себе понятие о такой совершенной картине смерти в природе! В тундрах северной Сибири, которые зимою покрываются как бы саваном, и в ледяной равнине полярного моря, думал я некогда видеть символ смерти; но игра солнечных лучей, преломляющихся об лед и снежные кристаллы, имеет свою прелесть; белая равнина блестит тысячами алмазов, смарагдов, рубинов; а когда солнце скроется в густом снежном вихре, движение падающих хлопьев и чистая белизна их вновь напоминают о жизни. Здесь же, на месте необъятного горного пожарища, где владычествует совершенное отсутствие цветов, глаз, куда бы ни обратился, видит только черные массы: по истине, едва ли воображение может создать что либо ужаснее этого зрелища! Лишь только перебрались мы чрез сей потухший кратер, как нам показалось, что из мрачной могилы вступили мы в веселую жизнь. Светло зеленые маисовые поля, темно синие агавы, зеленовато желтый сахарный тростник, покрывали почву, как бархатные ковры, и деятельное население деревни Ahuacatlan, уподобляло ее немаловажному городку. Она стоит на речке; в ней прямые улицы, каменные строения, красивая церковь, лавки и, что для нас было всего важнее, порядочный, с окнами и дверьми, постоялый двор, pasado. Красивейших кипарисов мы не видали, разве только в Керетеро; во многих садиках деревни стояли группами апельсинные деревья, обремененные золотыми плодами, и ряды бананов тянулись вдоль берега речки. Мы приехали ровно в полдень, и несказанно страдали от жары на улицах. Мой термометр Реомюра, стоявший в 7 часов утра на 7° тепла, показывал в полдень в тени 20°, а на солнце 35 1/2. Так как мы на прогулке по улицам совершенно подвергались солнцу, то в течение пяти часов, из осенней Ситхинской температуры перешли в температуру горячих серных ключей.

На пути из Тепика, мы каждый день встречали караваны, шедшие с иностранными товарами от морского берега в провинции, или из внутренних областей к морю. По близости Агуакатлана случайно сошлось из разных сторон более 1000 мулов. Из северных деревень шли обозы с мылом, другие со шляпами и водкою; из Гвадалахары, с гитарами и медною посудою, а с юга, из Колимы, с кокосовыми орехами. Мы купили их несколько, по реалу (65 коп.) орех, и утолили жажду сладким, освежающим молоком. Погонщики мулов, arieros, и поселяне, rancheros, большею частью настоящие Мексиканцы, потомки древних Астеков; они говорят по-Испански, но кажется, сохранили характер своих предков. Они народ добродушный, услужливый, которым легко управлять; они заслуживают достойнейших правителей и наставников, нежели Испанские креолы, которые теперь управляют ими.

Проехав около 3 лег за небольшую деревню Окоте, стоящую в каменистой, дурно обработанной стране, мы начали подниматься на горы, чрез которые проложила себе дорогу река Сан — Яго, впадающая при Сан-Бласе в море; она образует целый ряд водопадов, которые в дождливое время, говорят, очень величественны; теперь же были незначительны. Огромные горные ущелья barancas, в которые надобно спускаться вдоль необыкновенно крутых скатов гор, несказанно затрудняют путь, и составляют непреодолимое препятствие и проложении проезжей дороги. Иссеченная в камне тропа ведет зигзагами по стене утеса; всадник касается её правою ногою, а левая висит над пропастью, на дне коей деревья в 150 футов вышины кажутся низким кустарником. Если лошадь оступится, то всадник погиб; он должен положиться на верный ход своего коня, или ехать на муле, который, с удивительным искусством, то скатывается, растянув ноги, то, почти можно сказать, по зрелом размышлении, ощупав переднею ногою, цепляется за твердый камень, и вдруг поднимается. Если посмотреть снизу, как караван взбирается на стену утеса, то непонятным кажется, как они могут держаться на ней, и невольно овладеет зрителем страх, чтобы животные с грузом и всадниками не полетели стремглав в пропасть. Встреча двух караванов чрезвычайно опасна: надобно было случиться, чтобы и мы подверглись такой опасности, и чтобы, по милости Божией, с нами не случилось несчастия. Мулов разгрузили, всадники сошли с лошадей, и вьюки надобно было стащить с дороги, чтобы возможно было подвинуться вперед; это стоило несказанных трудов и потери времени.

После этого примечательного перехода, мы опять очутились в открытой стране. Мы ехали скорою рысью по равнине, производящей только группы кактусов. Верный проводник наш, Дон Карлос, пришпоривал свою лошадь; мы следовали за ним; казалось, мы боялись горных духов из страшных ущелий, или спешили к какому нибудь важному событию. Вдруг Дон Карлос оборотился к нам, протянул руку вперед, и закричал: el cocho, el cocho! Это была карета, которую и Г. Баррон приказал выслать нам на встречу из Гвадалахары, а деревёнька Tequesquite первое место, где становится возможным ехать на колесах. От Тепика до сего места apiepoc считают 39 лег, которые мы проехали в пять дней. На продолжительном путешествии из С. Петербурга, мы в экипаже на колесах доехали до Иркутска, и только здесь могли опять ехать таким же образом. На другой день отправились мы далее в карете, несколько старомодной, но очень удобной, запряженной восемью мулами; новый проводник нага, Игнасио Мартини, вооруженный, ехал на рослом коне, то подле нас, то впереди, указывая дорогу, которой, по настоящему, вовсе не было; она была усеяна такими крупными камнями, что я удивляюсь, как Игнасио дал свою карету для такой езды, и не могу понять, как благоразумному человеку могла прийти странная мысль ехать здесь в карете, хотя природа ни в какой другой земле не представляет человеку таких удобств для устроения проезжих дорог, как на горной равнине в Мексике. При настоящем состоянии дороги, путешествие верхом было бы приятнее, безопаснее, удобнее и дешевле.

Двадцать пять лег до Гвадалахары проехали мы в два дня. Мы остановились у просторной венты, в нескольких легах от города, чтобы взять прикрытие, потому что близ больших городов часто случаются разбои, почему и у венты стоял кавалерийский пикет. Лучшие войска уведены были в Техас, а для отправления гарнизонной службы, оставлены рекруты, по наружности коих едва можно было догадаться, что они военнослужащие. Пятеро таких жалких молодцов с одним унтер-офицером, несколько постепенное, присоединились к нам, в виде охранной стражи, и в чрезвычайно веселом расположении духа поскакали подле нашей кареты. Не доезжая верст двух до городской заставы, garita, карета остановилась; las tropas, как наш Игнасио называл эту сволочь, стали во фронт; унтер-офицер подъехал к карете с объявлением, что мы теперь вне великой опасности, и что нам уже нечего бояться, если я не откажу ему в приличном награждении. Эта речь была довольно откровенна, и стоила внимания; я думаю, Правительство, не в состоянии будучи выплачивать жалованье этим воинам, предоставило путешественникам попечение удовлетворять их, под видом награждений.

В Мексиканских городах нет ворот, которые бы можно было запирать; la garita значит собственно караульню без караула; на наружной стене, часовой только намалеван во весь рост; заставный писарь и таможенный чиновник, в одном лице, выходит из гариты, записывает имя и звание проезжего, спрашивает, нега ли запрещенных товаров, и если чиновник в холстинной куртке, в добром расположении духа, то довольствуется сделанными ему ответами.

Нетерпение наше увидеть этот знаменитый город было удовлетворено самым приятным образом, ибо с безлесной равнины, по которой идет дорога, предметы видны в значительном отдалении. Гвадалахара, с церковными башнями и монастырями и множеством садов, представила живописный вид; на небольшом возвышении над городом и позади его стоит Puebla San Pedro — дачи богатых горожан — с бесчисленными садами, сквозь роскошную зелень коих едва виднеются выбеленные дома. Но нам должно бы остаться на нашей точке зрения, чтобы не изгладить приятного впечатления, ибо в улицах город представляется в весьма невыгодном виде, и совершенно похож на большие деревни, которые мы готовы были почесть за города, потому что они сами не имеют притязания на это название; напротив того, второй город республики мы охотно назвали бы большою деревнею, не смотря на то, что в нем 60,000 жителей.

Почти все города в Мексике построены по одному плану: улицы, совершенно прямые, пересекаются под прямыми углами; соборная церковь стоит обыкновенно на обширной четырехугольной площади, plaza major, на которой строятся и значительнейшие здания, между коими отличаются дом местного управления и ряд лавок, portalis; посредине площади, четырехугольное место обсаживается тенистыми деревьями. В Гвадалахаре собор стоит на небольшой площади, а в Мексике на этой площади нет аллей: это исключения. Дома, построенные из камня и жженой глины, редко бывают выше двух этажей, и все кроются совершенно плоскими, горизонтальными крышами, от чего город кажется непривычному глазу еще недостроенным. Это обстоятельство и особенность движения на улицах, которое хотя и значительно, но преимущественно состоит из транспортов вьючных ослов и мулов, или тяжелых телег, запряженных 6 и 8 волами; проезжающие на ослах поселяне, особенно пешеходы в самом бедном одеянии, в таких лохмотьях, что надобно удивляться искусству, с каким умеют надевать их; редкое появление порядочного экипажа, и еще реже прилично одетого пешехода — эта особенность, это отсутствие изящества и богатства на улицах, дает Гвадалахаре более вид многолюдного торгового селения, нежели города, второго в республике по богатству, населению и образованности. Но когда глаз привыкнет к низким строениям без крыш, к проходящим по улицам ослам, мулам, волам и всякой сволочи в лохмотьях; когда путешественник примется рассматривать город по частям, тогда он отдаст дань удивления величественности общественных заведений, красоте, изяществу и великолепию церквей и монастырей; он не замедлит сознаться; что Гвадалахара достойна быть главным городом столь важного Штата, как Халиско, и из всех городов республики наиболее заслуживает внимания. Здания, каковы нынешний арсенал, в котором, при Испанском правлении, воспитывались обоего пола дети бедных родителей, с 24 дворами; городской госпиталь, весьма сообразно устроенный на 1000 больных; Академия Художеств, где и теперь еще обучаются более 300 воспитанников, и где, до упразднения конфедерации, в 1834 году, собирался Конгресс Штата Халиско; табачная фабрика, на которой изготовляется ежегодно до 60 миллионов papellitos, и ежедневно работают более 1000 женщин, многие церкви и монастыри, в особенности собор величественной архитектуры, украшенный внутри с большим вкусом и великолепием, без сомнения, прекраснейший во всей Мексике; — эти здания обратили бы внимание даже в нашей северной столице, и тем более заслуживают внимания жителя Севера, что в них владычествует благодетельное влияние южного неба — простор, обилие цветов, фонтанов. Площадь, с дворцом правительства и рядами лавок, представляет живописный вид. Alameda есть публичный сад, который теперь хотя и запущен, но еще свидетельствует о прежней своей красоте и величии; Paseo — 4 ряда высоких тенистых лип и ясеней, которые вдоль канала обходят почти весь город, и составляют, по воскресным дням, прогулку высших сословий, собирающихся в экипажах и на лошадях. Цирк для боя быков и театр доставляют жителям разнообразное удовольствие.

Комиссионер Г-на Баррона, тамошний купец, Дон Мануэль Луна, позаботился для нас о квартире в хорошей части города, на самом Paseo. Взойдя только на одну лестницу, имели мы четыре просторные комнаты, но без мебели; голые стены; полы, как во всей Мексике, кирпичные; окна без стекол; балкон на улицу, а на заднем дворе тенистый сад. Вскоре явились к нам посланные от Дона Луны и предложили нам свои услуги; потом представлялись нам Северо-Американец, настоящий янки из Нью-Йорка, Англичанин из Гибралтара и Ганноверец, люди услужливые и приятные, из коих последний в особенности казался обязательным, и действительно много содействовал к тому, чтобы сделать для нас пребывание в Гвадалахаре, по возможности, сносным. Известие о прибытии Русского офицера и Русской дамы возбудило любопытство и Европейцев, и Мексиканцев; нам стоило только показаться на балконе, чтобы из противостоявших домов тотчас выманить жителей на балконы, и заставить чернь на улицах столпиться в кучи, и с удивлением глазеть на даму, прибывшую от северного полюса. — Во время прогулок по Paseo, за нами бегали и зевали на нас; это было так несносно, что мы принуждены были отказаться от прогулок пешком, и, по тамошнему обычаю нанимали карету.

Мы намерены были прожить в Гвадалахаре только несколько дней. Новые друзья наши из Европы и Дон Мануэль повсюду сопровождали нас, и показывали все достойное примечания. Мы посетили театр, что бы удовлетворить своему любопытству, и посмотреть экзотических творений здешнего высшего круга. Театр просторен, во был слабо освещен; оркестр очень хорош, а игра так забавна, что при представлении трагедии Орест, публика изъявляла свое удовольствие громким смехом. В партере мужчины сидели в своих Мексиканских шляпах, и были большею частью закутаны в плащи, zerapas, capas, mangas, коих разнообразнейшие качества и цвета означали большое различие состояний, от поденщика до купца и помещика. Не произошло ничего неприличного; аплодировали, смеялись, высекали огонь, курили сигары — без малейшего нарушения приличий. Для нас занимательны были дамы в ложах, с высокими как башни гребнями, и в Европейском наряде, курившие свои papellios, которые как жуки светились в устах, и не смотря на то, не помрачали огня черных глаз. Дон Мануэль обещал, чего мы очень желали, сводить нас в женский монастырь, в котором было 300 монахинь. Под его покровительством прошли мы в наружные ворота, у которых встретила нас настоятельница, и после продолжительных учтивостей, объявила, что не может впустить нас во внутренние покои иначе, как с условием, чтобы мы обязались безусловным ей повиновением. Исполнение этого предложения вероятно казалось ей удобнее, нежели нам; мы без успеха оставили это неприступное место.

Дон Мануэль Луна такой оригинал, что я должен короче познакомить тебя с ним. Он Испанец, родом из Кадикса, и служил солдатом во время нашествия Французов: быв воспламенен к мщению гибелью отца, сестры и шестерых братьев, он принес в жертву их теням не малое число врагов. Но после того, ничто уже не могло удерживать его долее в Испании; он отправился за море, и уже 25 лет Мексиканский гражданин. Не умея ни читать, ни писать, ведет он обширную торговлю, есть главный комиссионер всех Европейцев, имеющих сношения с Гвадалахарою, знает всю страну, и имя Луны повсюду употребляется для означения человека честного чрезвычайно расторопного и оригинального. Испанцы, иноземцы и Мексиканцы равно любят его, и он есть один из немногих, которые избегли преследования за то, что они Испанцы, gachupinos, хотя он никогда не побоится сказать пару бранных слов на Мексиканцев и Французов. По его уверению, брань его основана на опыте, и если бы хотя десятая доля её была справедлива, то эти две нации можно бы было назвать самыми недостойными на Земном Шаре. Но Дон Мануэль полезен, услужлив, имеет 300,000 пиастров, открытый дом и всегда множество гостей за столом: как не простить ему выходок дурного расположения духа, тем более, что всегда одна часть общества может притом позабавиться на счет другой! Почетные лица Штата и города сбираются к нему обедать; покойный Вице Президент, Генерал Бараган, состоял с ним в дружеских связях; ему во всякое время открыты все дома, и он делает и принимает посещения в той же одежде, в которой стоит в своей лавке: в серой летней куртке, широких панталонах с красным кушаком по поясу, без галстука, и в войлочной шляпе с широкими полями.

Опасная болезнь нашего сына заставила нас продлить наше пребывание в Гвадалахаре. Ребенок лежал при смерти; мать не отходила от него, и мысль, что мы и этого второго дитяти лишимся вдали от отчизны, терзала нас. Участие, оказанное нам в это печальное время Доном Мануэлем, Европейскими знакомцами и особенно Ганноверцем, Г-м Франке, было для нас несказанно приятно; хозяйка дома, в котором мы жили, Испанка, пособляла жене моей ухаживать за больным, а врач, дон Тамес, Мексиканец, был очень услужлив, и принимал участие в нашей печали. Опасность миновалась, и, кроме милости Божьей, обязаны мы еще искусству и ранению врача выздоровлением нашего сына. Если доктор Тамес был столько благоразумный и деятельный губернатор, как искусный врач (пока конфедерация еще существовала, он сделался губернатором Штата Халиско), то должно жалеть о стране, которая лишилась сего достойного мужа.

Ты легко можешь представить себе, любезный друг, что в расположении духа, в каком тогда были, мы не могли принять участия в карнавальных увеселениях. Мы едва выходили из дому, и только взглядывали на балкон, чтобы несколько рассеяться видом живого движения на улице Разные фокусники с шумною музыкою, сопровождаемые толпою черни, проходили по вечерам мимо нашего дома, к великому увеселению наших островитян с Уналашки; иди народ спешил на бой быков или петухов, для которого проводили и проносили мимо нас сотни гордых бойцов; далее показывалось шествие церковной процессии с Католическим великолепием, и свистящие ракеты возвещали возвращение её в церковь; в Воскресенье, многочисленная толпа преступников, гремя цепями, тащилась на Пасео, для поливки земли, чтобы не было пыли, а в пять часов по полудня потянулось туда высшее общество в экипажах и верхом, чтобы показать себя и лошадей. Рано утром поселяне с навьюченными ослами, поденщики и женщины, с товаром своим на голове, плодами, глиняною посудою, сладостями (dulces) — шли и кричали на распев; или нищие с корзинами, наполненными букетами прекраснейших цветов, которые они раздавали за милостыню; все это чрезвычайно оживляло улицу.

Прожив в Гвадалахаре двенадцать дней, мы, с позволения врача, могли отправиться далее, хотя наш больной был еще очень слаб. В наемной карете на мулах, которые не переменяются, совершают переезд до Мексики в пятнадцать дней, а в дилижансе в шесть дней: девятидневная разность побудила нас предпочесть дилижанс. Между Веракрусом и Мексикою учреждены дилижансы уже несколько лет; но по сю сторону Мексики до Гвадалахары, только за три месяца. Экипажи, упряжь и кучера из Северо-Американских Штатов, и соответствуют требованиям путешественников; лошади меняются на каждых четырех милях (leguas), красивы и рослы; до наступления темноты останавливаются на определенные ночлеги, где путешественник находит постель, пищу и все удобства, которые до того были вовсе неизвестны в этой стране; экипаж с кучером тотчас возвращается, и путешественники продолжают путь в другом дилижансе, до следующей ночи. За место в карете (вне её есть только одно место, подле кучера) платят 70 пиастров до Мексики; расстояние составляет 175 лег.

Приятель наш, Дон Мануэль Луна, вмел намерение ехать с нами в Мексику; но губернатор дружески объявил ему, что в следствие повелений Сантаны, добрые граждане верных Штатов должны дать денег на войну в Техасе, и что потому Дон Мануэль не иначе может получить паспорт, как ссудив Правительству 35,000 пиастров. Он отложил путешествие. К счастью, в шестиместной карете был у нас только один спутник, Австриец, приехавший по торговым делам из Сан Луи Потози, для собрания долгов, и возвращавшийся без успеха, человек приятный, вежливый и услужливый.

В пять часов утра мы сидели уже в дилижансе, который тотчас отправился с быстротою, удивившею и почти испугавшею нас, ибо в этой стране без дорог, ленивому Мексиканцу и его мулам скорая езда кажется невозможностью, и по справедливости. Но наш Северо-Американец погонял четырех бодрых коней с такою неустрашимостью, и правил ими по пням и каменьям с такою ловкостью, что мы летели по едва проезжей дороге, как по лучшему шоссе в Европе. Пока мы не удостоверились в неимоверной прочности дилижанса, нам казалось, что он неминуемо разлетится в тысячу кусков, и ежеминутно опасались, что он опрокинется. Я два раза ездил из Петербурга в Иркутск, и один раз из Иркутска в Петербург, и довольно знаком с опасностями пешего путешествия сухим путем; но мне еще не случалось видеть ничего подобного езде в дилижансе из Гвадалахары; казалось, что кучер бежал из дома сумасшедших, и пассажиры обречены на гибель. Но судьба была к нам благоприятна, и мы достигли Мексики, не испытав ни малейшего приключения, хотя с учреждения дилижансов редко проходит неделя, чтобы не было рассказов об опрокинутом дилижансе и ушибленных пассажирах.

Окрестности были не такого свойства, чтобы приятными видами хотя несколько вознаградить вас за эту адскую езду; первые два дня дорога шла на север по безлесной, пустой, дурно возделанной стране, с немногими дрянными деревушками. В первый день проехали мы через каменный мост на арках, la puente de Calderon, сделавшийся знаменитым в летописях тамошней войны, в 1811 году, совершенным поражением инсургентов под командою Дона Мигуэля Гидальо; рассказывают, что тут побито более 20,000 Индейцев, которые, повинуясь Гидальо, бросились на пушки, чтобы шляпами заткнуть их жерла. Спутник наш жалел, что не все народонаселение, 6 миллионов Мексиканцев, было тут побито, ибо нельзя было оказать лучшей услуги человечеству: надобно только подумать, говорил он, что эти мошенники Мексиканцы никогда не платят долгов честным Европейским купцам, грабят и обманывают, и не смотря на то, не умеют пользоваться землею. Это дурное расположение духа и на ночь не покинуло нашего Австрийца. Из Логоса пришел дилижанс с пассажирами, из коих один, брат военного министра Мексики, всю ночь продекламировал о своем патриотизме, рассказывал любовные похождения, одним словом, никому не дал покою; это так раздражило нашего спутника, что на следующее утро, когда уехал дилижанс из Лагоса с говорливым Мексиканцем, он громко закричал ему, что первой церкви принесет в дар 100 пиастров, если опрокинется дилижанс и укоротит дни брата военного министра.

Посреди каменной и песчаной степи стоит город Сан Хуан де Лос Лагос. Здешняя церковь, одна из богатейших и красивейших в Мексике, и в нее приходят богомольцы из отдаленнейших краев республики. В Декабре сходятся сюда более 40,000 человек, и располагаются лагерем; при этом случае бывает ярмарка, на которой в течение двух недель, приводится в оборот более 50 миллионов пиастров торговлею и азартными играми. Пообедав очень дурно, и осмотрев знаменитую церковь, мы на вторую ночь приехали в красивый город Лагос, стоящий в плодороднейшей стране, нежели песчаные холмы и голые скалы Сан-Хуана. Сюда выходит дорога из горного округа Сакатекаса и Дуранго, с севера, в Мексику, и в дилижансе только что прибыло шесть пассажиров, из коих четверо желали продолжать путь с нами; нам посчастливилось добыть карету, в которой могло поместиться умножившееся число наших спутников, без особенного для нас беспокойства. Так как по воскресным дням дилижансы здесь не ходят, то мы принуждены были остановиться на день, и сын наш, еще не оправившийся, мог отдохнуть. Хозяин гостиницы, Испанец, служил Офицером в экспедиции Малеспины, и много рассказывал про Алеутов и Русских, которых видел на С. З. берегу Америки; но этот общий интерес нового знакомства нашего не помешал ему позаботиться о своем собственном, и потребовать с нас 21 пиастра (104 р.) за две ночи и один день.

В числе новых спутников наших был Мексиканец, богатый помещик из Штата Сакатекас, кавалерийский полковник национальной милиции Штата до упразднения конфедерации.

Он был молчалив, скромен, но, по прекрасному солитеру в перстне заметно было, что у него есть поболее широкой шляпы и простой летней куртки. Он рассказывал, что губернатор Сакатекаса образовал отличным образом национальную армию, и в особенности кавалерию, и тем возбудил в Президенте Сантане опасение, чтобы личное влияние его не потерпело от того, если прочие Штаты, последовав сему примеру, также придут в самостоятельное положение. Жадность Сантаны к деньгам вероятно также содействовала к уничтожению конфедерации, ибо, таким образом, вновь открытый рудник в Фрезенильо достался в распоряжение центрального правления в. Мексике, или, лучше сказать, сделался собственностью Сантаны. Этот серебряный рудник, самый богатый в целом Свете, дает еженедельно 50,000 пиастров, следственно по миллиону рублей в месяц, из коих Правительству достается только пятая часть, а 4/5 употребляются на разработку рудника! Чего не сделает патриот республиканец, чтобы не допустить таких богатств в общественную казну, из предосторожности, чтобы Правительство не оказалось благонадежным! По крайней мере, в Мексиканской республике патриотизм граждан обнаруживается самым разительным образом наглостью, с какою все государственные чины, от Президента до берегового смотрителя или писца в суде, всячески грабят казну.

Фамилия милиционного полковника, Флореса аль-Торре, ведет начало с завоевания Мексики. Родоначальник его, Флорес, офицером прибыл туда с Геррерою, и в одном сражении с Мексиканцами получил от генерала предписание взять башню: Геррера, указывая ему на башню одного кацика, закричал: Flores! al torre! Флорес бросился на нее и вскоре возвратился к Геррере с полоненным кациком. С того времени, герб его изображает башню и кацика в цепях, и фамилии дано название al torre. Флорес расстался с нами в Керетеро, где ему приходилось получить по наследству 54,000 пиастров. Из спутников для нас был особенно занимателен Немец, Г-н Штейн, человек образованный и приятный, известный в Мексике как отличнейший минералог, которого Правительство потребовало в Мексику, чтобы отобрать у него мнение об управлении Фрезенильоским рудником.

Дорога наша шла чрез городок Леон, коего жители известны по плутовству. Город наполнен и окружен плодовыми садами и огородами, которые обводятся изгородями из кактусов, подобных колоннам; это придает им особенный вид, коего прелесть возвышается длинными аллеями дерев, весьма красивых, называемых del Peru. Это дерево напоминает нашу березу, но лист крупнее, зелень очень темная, и пурпуровые ягоды, чрезвычайно ядовитые, висят во множестве большими кистями. От Леона начинается, так называемая, Бахио, самая плодородная и наилучше возделанная страна в Мексике. Это площадь на высотах, плоская, обширная равнина, простирающаяся до Керетеро, ограничиваемая слева знаменитыми горными рудниками Гванахуато, справа, в большем отдалении, горами, замыкающими бассейн реки Сантьяго. Бахио так равна, как биллиард; почва состоит из превосходного чернозема пахотные поля, огороды, сахарные плантации, прозрачные рощи мимоз, покрывают эту прелестную долину; многолюдное население живет в значительных деревнях, загородных домах (haciendas) и городах. Эта житница горных округов была настоящим позорищем войны, коей печальные последствия и теперь еще заметны в разрушенных селах и поместьях. Дорога идет мимо самого местечка Валенсианы, знаменитого по горным промыслам, коего здания мы могли видеть. Переночевав в красивом городке Ирапуато, мы проехали чрез другой, Саламанху, коего жители также славятся плутовством; потом показывали нам влево от дороги стоящие в некотором отдалении селения Сан-Мигель и Долорес, где тамошний священник, Гидальго, сделал воззвание к бунту, и нанес первый удар, который в последствии совершенно оторвал колонии от метрополии.

Города следуют один за другим в небольших расстояниях. Зелая, приятное место с красивою площадью, украшается церковью и мостом, которые славятся в республике изящною архитектурою. Эль-Пасео, миловидный городок, окружен обширными плодовыми садами и огородами, и окрестности отлично возделаны. К ночи приехали мы в окружный город Керетеро, живописно расположенный у подошвы горы, и заключающий в себе много больших зданий, церквей, монастырей, и очень красивую площадь. Закрытые суконные фабрики, многие из лучших домов, стоящие впусте, напоминают о прежнем торговле и благосостоянии города, коего жители явили себя верными подданными во время революционной войны. Большая часть самых зажиточных в последствии выехали из Керетеро, где из 40,000 осталось теперь- только 17,000 жителей, промышленность и торговля исчезли, а новый порядок в Мексике также не таков, чтобы вновь поднять их. Гостиница дилижансов просторна, устроена прилично и удобно. Здесь отстали от нас Флорес-аль-Торре и знакомец наш Австриец; последний отправился в Сан-Луи-Потози, куда также ходят дилижансы. В Керетеро оканчивается Бахио; надобно подниматься на высоты; город остается в долине; каменный водопровод на мелких сводах тянется чрез равнину к горам: все это представляет прелестный вид. Далее страна становится гористою, дорога камениста; куда ни обратишь взор, везде потухшие кратеры и вулканические остатки. Однако же промышленность человека побеждает и эту недружелюбную природу, и до городка Сан-Хуан дель-Рио сменяются сады и поля с пустыми пространствами. Но далее исчезает освежающая зелень, дорога становится более и более неровною; надобно подниматься все выше и выше, и Тула, один из древнейших городов, стоит уединенно, в невозделанной степи. Вскоре вид опять изменяется: обширные плантации агавы и поместья служат признаком многолюдья; вид большого озера Тескуко, и воздымающихся за ним до небес исполинских гор Попокатепетль и Истаццигуатль, с снежными вершинами, тем более привлекают внимание, что путешественник, по знаменитой плоской возвышенности Аиагуак, приближается к вратам столицы Монтесумы. Когда мы подъехали к Мексике} было уже темно, по дороге мало народу, и город скрывался от взоров наших; дилижанс остановился, и таможенный чиновник у будки принялся досматривать наши вещи. Когда это кончилось, поехали мы в гостиницу дилижансов, по хорошо освещенным улицам, наполненным народом.

При входе в залу гостиницы, мы могли удостовериться, что находимся уже гораздо ближе к Европе, нежели накануне, тем более, что хозяин, услужливый Итальянец, приветствовал гостей на всех Европейских языках, кроме Русского. Но не Европа могла удовлетворить наше любопытство, и тебе покажется естественным, любезный друг, что таинственный мрак, облекавший город, в высочайшей степени напрягал наши ожидания. Привлекательные сказания путешественников о Мексике и окрестностях, несметные богатства церквей и монастырей, чудесность её древней Истории, все способствовало к тому, чтобы в самой юности сотворит в моем воображении картину, коей прелесть возрастала столь же сильно, как и невероятность увидеть когда либо этот волшебный город. Наконец мы стояли перед завесою, которая скрывала от нас зрелище, и ее могли поднять её! Звон колокольчиков вызвал нас на балкон; присутствовавшие заставили нас стать на колени: к больному несли по улице Причастие, причем на улице и в домах все преклоняют колени, и караулы становятся под ружье, и отдают честь. Потом затихло, ибо улица, в которой стоит гостиница, не проходная, и по ней нет большего сообщения. Мы имели нужду в отдыхе, и утешались намерением воспользоваться, как можно лучше, следующим утром.

Хотя болезнь нашего сына, продолжавшаяся две недели, задержала нас в Мексике целый месяц, однако же мы не могли посвятить всего времени исключительно осмотру всего достопримечательного, и только мельком обозревали предметы, которые заслуживают подробнейшего рассмотрения; посему не ожидай от меня описания Мексики, и прими снисходительно немногие и неполные сведения о нашем здесь пребывании.

Письма Г. Баррона к приятелям его в Мексике, доставили нам знакомство со многими семействами, из коих в особенности Английский Посланник Г. Пакенгам и Английский Генеральный Консул Г. О'Горман, с своею любезною супругою, заботились о том, чтобы сделать для нас пребывание в Мексике приятным. Я представился также Прусскому Генеральному Консулу, Г. фон Герольту, который как будто почел обязанностью, в этой чужой стороне, содействовать нам словом и делом; он ввел нас во многие Немецкие дома и к Французскому Посланнику, Барону де Деффодису, и мы пользовались его занимательным обществом так часто, как позволяли его дела. Немецкие фамилии живут здесь в тесной связи, составляют общества, и ведут веселую жизнь; у Мексиканцев пользуются они доброй славою, и заслужили от них более доверия, нежели другие Европейцы. В кругу сих обществ, провели мы несколько приятных вечеров, а для разнообразия, посещали Итальянскую оперу. По наступлении поста, все увеселения должны были прекратиться, и театр следовало бы закрыть; но требования иностранцев, а кажется еще более финансовые причины, побудили Правительство сделать исключение в пользу Итальянской оперы: хотя недостает денег на выдачу жалованья чиновникам, на содержание госпиталей, на заведение школ и т. п., но опере выдается в пособие из казны 20,000 пиастров в. год. Впрочем, артисты этой оперы соответствовали ожиданиям меломанов Мексиканцев на счета превосходства заморского пения. В театре имели мы случай наблюдать Мексиканскую публику, и тем охотнее воспользовались им, что в частных домах, которые мы посещали, редко показывались Мексиканцы, хотя бы и хозяйка дома была тамошняя уроженка. Политические обстоятельства препятствуют развитию общественной жизни между Мексиканцами; дух партий и боязнь руководствуют ими, и умственная жизнь подавляется прежде нежели успеет расцвесть… — Женщины приезжают в оперу в великолепном наряде; в глубине лож редко где тлелась сигара; за то мужчины, хотя и не закутанные в серапы, сильно курили. Влияние Европейцев на нравы и обычаи обнаруживалось здесь более, нежели в Гвадалахаре, что и естественно; поэтому, особенностей Мексики должно искать преимущественно в наружности города, улицах, зданиях, окрестностях.

С первого взгляда Мексика является столицею богатого, обширного государства. При той же правильности в расположении, какая замечается в других городах, например Гвадалахаре или Керетеро, разница однако же очевидна. Совершенно прямые улицы перерезывают город от одного конца до другого;. многие из них имеют от четырех до пяти верст протяжения, по ровной плоскости, и так как равнина со всех сторон окружена горами, то каждая улица замыкается высокою горою, которая, по причине разрежения атмосферы на высоте 7000 футов над поверхностью моря, кажется стоит гораздо ближе, нежели на самом деле. Немногие здания выше трех этажей, но построены в высоком стиле, и между ними попадаются дворцы, например дом Императора Итурбиде, национальный дворец, университет, а преимущественно прекрасная манария, горная академия, коей построение еще не кончено со времени Гумбольдта, тому 35 лет назад. Можно было бы сделать длинный список церквей и монастырей, заслуживающих внимание внутренним украшением и богатством или наружным видом. Соборная церковь поражает огромностью и готическою архитектурою, и представляет прекрасный вид на обширной площади, особенно при лунном сиянии. Внутри она слишком загромождена, но взамен этого недостатка, обладает она таким сокровищем благородных металлов н драгоценных камней, что надобно его видеть, чтобы иметь о нем понятие. По обязательности Г-жи О'Горман, коей духовник главным священником в соборе, нам удалось осмотреть это сокровище. При великой нетерпимости здешнего духовенства и народа, чужестранцу трудно получить доступ в ризницу, и это в особенности воспрещено женщинам; даже с дозволения падре, жена моя осмелилась войти в церковь не иначе, как в сопровождении Г-жи О'Горман, закутавшись, по обычаю Мексиканок, в черную мантилью, и с огромным гребнем. Должен признаться, что меня необычайно поразил вид расставленных в ризнице, с отличным вкусом сделанных сосудов, символических украшений, подсвечников, посохов, из чистого золота, усеянного прекраснейшими бриллиантами, блестящими как солнце, превосходнейшими смарагдами и рубинами. Государственное сокровище, которое я видел в Лондонской башне (Tower), должно было казаться здесь маловажным. Нельзя превозмочь себя, чтобы не провести нескольких часов в удивлении перед этим земным блеском в храме Творца. — По левую сторону собора стоит построенная Кортесом часовня; с другой стороны вделаны в стену знаменитые часы Монтесумы — камень в десять квадратных футов, на котором иссечен древний Мексиканский солнечный круг.

Национальный дворец, занимающий самую длинную сторону четырехугольной площади, в два этажа, не имеет ничего отличного, но замечателен тем, что построен на том самом месте, на котором стоял некогда дворец Мексиканских Императоров Астеков. В нем помещаются не только различные департаменты по всем отраслям управления, залы собраний Палаты Депутатов и Сената, но также пороховая и оружейная кладовая, даже тюрьма. Зала депутатов, построенная полукружием, стоит внимания по изяществу украшений и сообразности расположения. На стенах начертаны золотыми буквами имена героев Мексики. Итурбиде был исключен и, и этого списка, но, по уничтожении Федеративной системы, опять помещен; в то же время появилась большая картина, писанная масляными красками, и представляющая сражение Сантаны с Испанцами под Веракрусом. Между воинами Мексики отличается пред всеми Виттория своею странною участью, Будучи самым ожесточенным врагом Испанцев, он вел в Штате Веракрус партизанскую войну. Когда Испанцам удалось на несколько лет восстановить свое владычество, Виттория принужден был бежать в дремучие леса Оризабасских гор, где скитался два года, не имея сношений ни с одним живым существом. Он питался лесными плодами, коих сбор стоил ему невероятных трудов, тем более, что он сделался болен. В этом положении, лежа па сырой земле, думал он, что настал час смерти; вдруг спустился на него коршун, el zapalote, сел к нему на грудь, и клюнул его в рот. Ужас объял Витторию: он собрал последние силы, схватил ртом коршуна, откусил ему голову и высосал из него кровь; это так подкрепило его, что он мог продолжать свой путь. В последствии спасли его Индейцы, и. теперь Виттория живет в Мексике в качестве сенатора. Печальный опыт разочаровал этого человека, который, по примеру многих других, ему подобных, быв подстрекаем заблуждениями, и жертвуя жизнью, трудился над ниспровержением законного порядка и в ослеплении страстей мечтал о свободной, на добродетелях основанной, республике. Хотя ожесточение Мексиканцев против Испанцев в настоящее время столь сильно, и опасение прежних ограничений в торговле и промышленности столь велико, что нельзя помышлять о соединении вновь с несчастною, раздираемою метрополиею, однако же, с другой стороны, очевидна склонность образованнейших и здравомыслящих жителей, придать правительству более силы сосредоточением власти, и вручить бразды правления кому либо одному, того достойному. Но между всеми классами и состояниями здешних креолов распространилась столь явная и всеобщая безнравственность, что этого одного невозможно найти, и таким образом машина правления более и более расстроивается, часто вовсе останавливается, и предоставляет гражданство произволу судьбы. В прекрасно убранной Палате Депутатов, представители нации собираются, кажется, только для того, чтобы пощеголять красноречием и высокопарною декламациею, и притом до бесконечности затруднять ход дел. Так называемая оппозиция должна была наблюдать за действиями правительства, а она налагает на него цепи, уничтожает его власть, и стремится только к тому, что бы на счет государства утолить жадность своих членов к деньгам. Государственная казна истощена; правительство часто принуждено бывает делать займы у торговых домов, и платить по четыре процента в месяц! Только военные и высшие государственные чины получают жалованье, а гражданским чиновникам предоставлено удовлетворять себя противозаконными притеснениями, и таким образом исполнение правосудия, управление финансами, таможни, горные округи, одним словом, все государство предано множеству бессовестных чиновников, которые грабят его по службе, ex professo! — Замечательно, что при этой безнравственности чиновников вообще, при отсутствии всяких правил в высших классах, простой народ отличается добродушием и кротостью нрава. В народных собраниях, на рынках, на публичных гульбищах, на зрелищах боя быков, и т. п., никогда не случается неблагопристойностей, драки или воровства; простолюдин соблюдает величайшую учтивость, кланяется, дает дорогу, и содействие полиции, для сохранения порядка, вовсе излишне в таких случаях. В нетрезвом виде, в винных лавках, нередко случается, что один Мексиканец на другого вынет свой большой нож, который всегда носит с собой; они и исколят друг друга, и мертвое тело выбросят на улицу, как будто не случилось ничего особенного; об убийствах и воровствах в городе и окрестностях рассказывают ежедневно. Убийства в кабаках или пулькуариях должно приписать, действию крепких напитков, затемняющих рассудок, но воровство производится под защитою какого ни будь значительного чиновника. Во время нашего пребывания в Мексике доказано было, что большая шайка воров несколько лет отправляла свое ремесло под покровительством одного Полковника, адъютанта Вице Президента; ты подумаешь, что открытие положило конец его промыслу и службе? Ни мало: Полковник был любовник сестры Сантаны, которая публично продает места; допустить его на виселицу — это было противно нежным ее чувствам; посему судья, в руках коего находились доказательства, наскоро был отравлен собственною женою, а для удовлетворения публики повесили пару просяных мошенников. Но полно об этом: Палата Депутатов завлекла меня слишком далеко. Лучше осмотримся еще несколько.

Музеум, собрание Мексиканских древностей и кабинет Натуральной Истории, заключают в себе предметы чрезвычайно занимательные, не смотря на то, что беспрерывно подвержены самому бессовестному грабежу. Иссеченные из камня гигантские кумиры древних Мексиканцев, с символическими знаками, и небольшие головы и фигуры, весьма искусно сделанные из обсидиана, своими формами и украшениями напомнили мне работы наших Ситхинских Колюшей из глинистого сланца. Даже обыкновенное у Мексиканцев окончание на этль — Попокатепетль, Мекситль — ты конечно часто замечал у Колюшей, например Наушкетль. Мне кажется, стоило бы труда продолжать основательно это сравнение.

Так называемый Ботанический Сад есть запущенное, маловажное заведение, в котором вовсе нет ничего замечательного, кроме неполного собрания кактусов и знаменитого ручного дерева, которое найдено тут при завоевании Мексики, и долгое время было почитаемо единственным в своем роде, ныне же найдены целые леса в Гватемале. Известно, что этому дереву дано название по виду цветов его, уподобляющемуся разверстой руке; листья его похожи на кленовые.

Для обозрения достопримечательностей, избирали мы обыкновенно время после утренней прогулки в Аламеде. В этом обширном, хорошо расположенном, тенистом саду, широкие аллеи, круги, фонтаны; по сторонам аллей прекрасные розовые кусты, которые в то время цвели.; там такая прохлада, такое благоухание, которые нежат тело тем более, что в это сухое время года чрезвычайно редкий горный воздух и беспрестанное солнечное сияние для иностранца тягостны, и он чувствует какое то нерасположение, не имеет аппетита, и страдает головокружением. Большой фонтан составляет центр этого прекрасного сада, окруженного широкою дорогою для экипажей и верховых. За час перед захождением солнца сбирается здесь высшая публика, а ко времени вечерней молитвы, oracion, которая возвещается колокольным звоном, вдруг пустеют аллеи и дорога. На дороге в Аламеду проезжали мы чрез знаменитый водопровод, который снабжаем здоровою водою многие фонтаны в городе и жителей; она проведена с ближних гор, и протекает по 900 крепким и широким сводам, вышиною до 12 футов, без покрыши.

В городе есть еще два публичные гульбища: Paseo las Vigas, зимнее, и большой Пасео, летнее. Последиий со многими красивыми фонтанами, находится на приятном местоположении; первый, ныне посещаемый, заслуживает, чтобы о нем упомянуть. Las Vigas есть аллея, в 1 3/4 версты, идущая вдоль канала Чалько (Chalco), который соединяет озера Тескуко и Чалько. В начале XVI столетия все это пространство было покрыто водою, и теперь еще представляет площадь мало возделанную и болотистую; но группы гор вдали с высящимися снежными вершинами обоих вулканов, придают ей живописный вид. По воскресным дням этот Пасео чрезвычайно оживлен и занимателен, и мы не пропускали часа прогулки. С одной стороны канал, покрытый длинными и широкими лодками, с другой бесчисленное множество экипажей, верховых, пешеходов на Пасео, представляют чрезвычайно веселый вид, особенно лодки, которые подвозят поселян, увенчанных цветами, и на которых иногда молодая пара под гитару пляшет национальный танец. И пешеходы украшают голову и грудь цветами. На канале есть и знаменитые плавающие сады, chinampas, покрытые прекраснейшею зеленью; они снабжают город лучшими овощами.

Но мы уже довольно побродили по улицам и гульбищам; войдем теперь в дом, и посмотрим на внутреннее устройство; Почти все дома имеют внутри четырехугольный двор (patio); в нижнем этаже магазины с товарами; погребов здесь нет, ибо место, на котором стоит город, отнято у озера, и в дождливое время вода скопляется и доходит до полов в магазинах. Жилые комнаты во втором этаже; они высоки, веселы, часто велики, красивы, окна доходят до полу, каменного, покрытого коврами, и открываются на балкон, на улицу; вокруг всего двора построена галерея, ведущая в комнаты, и обыкновенно убранная красивыми кактусами и другими растениями, так что заменяет сад. Это обыкновение придает внутренности дома очень приятный вид. Плоская крыша есть другая приятность; по захождении солнца или рано утром, с этих крыш (azolea) наслаждаются открытым видом на город и окрестности, панорамою, которая, в целости и в частях, чрезвычайно живописна и величественна. Представь себе обширный круг высящихся до небес гор с снежными вершинами, пространную равнину, на которой стоит Мексика; посреди сего круга, загородные дома с садами, монастыри и местечки, рассеянные по равнине, каковы Такубая, Сант-Августин, Гаделупе, Чапультепек и другие, большие озера Чалько и Тескуко; наконец, вид на богатый куполами и башнями город с 180,000 жителей, волнующихся по улицам;. — представь себе все это, при освещении тропическим солнцем: трудно найти картину прелестнее этой, которой недостает только пенящегося моря.

Мы сделали несколько занимательных поездок в окрестности, именно в Сант-Августин, красивый городок, где Кортес сначала хотел построить столицу, ибо место там возвышеннее, страна плодороднее и прекраснее, нежели равнина, которую занимает теперь Мексика. Сант-Августин посещают собственно в Троицын день; тогда съезжаются туда жители не только из Мексики, но и из окрестных мест, останавливаются лагерем в чистом поле, под шатрами, и пять дней и ночей посвящают балам, боям петухов (у Сантаны 500 этих бойцов, посредством которых он держал республику в узде), и особенно азартной игре, монта, для которой 20 домов, держащих эту игру, привозят из Мексики не менее 60,000 дублонов (5 1/2 милл. р. асс.) золотом, не считая серебра, и вероятно возвращаются домой с прибылью от 25 до 50 процентов. Подле самого города учреждается фабрика бумогопрядения, которая есть единственная в республике, или лучше сказать будет, потому что в 15 лет постройка её еще не была кончена. Во время поездок посетили мы также знаменитую церковь Святой покровительницы Мексики, Гваделупской Богоматери, и построенную подле нее на скале часовню, каменный корабль; но за исключением исчисления накопленных там богатств, нечего сказать об них.

Поездка в Чапультепек была для нас гораздо занимательнее. Это замок, находящийся на север от Мексики, на одинокой скале, возвышающейся посреди равнины, где древние государи проводили лето. Замок в развалинах, и потому об нем ни слова. Но кипарисная роща внизу, у подошвы скалы, стоит быть воспета стихотворцем; я не осмеливаюсь описывать впечатления, произведенного на меня этим лесом, который прожил половину тысячелетия. Некоторые деревья отличаются удивительною толщиною; так называемый кипарис Мотесумы, не много повыше корня, имеет в окружности 41 фут, следственно около двух сажен в поперечнике. Вьющиеся растения пепельного цвета обвивают ствол и ветви, и висят длинными нитями, как седые волосы; они переходят с одного дерева на другое, и переплетают всю рощу сетью, сквозь которую не проникает солнечный луч; беспрерывный легкий ветерок покачивает высокие вершины старых дерев, и медленно помавает серебряными их власами. Они стояли уже на этом месте, когда процветало царство Монтесумы: погибла целая нация, исчезла образованность, чужой народ вступил в обладание металлоносной землею, распространилось новое образование, теперь и это здание сокрушается, а кипарисная роща в Чапультепеке становится все мрачнее и страшнее.

Время пребывания нашего в Мексике было именно самое тихое. Вице-Президент, Генерал Барагам, исправлявший в отсутствие Сантаны должность Президента, был болен, и умер через две недели после нашего приезда. Он был человек честный и добрый, и потому все знавшие его искренно и глубоко сожалели о нем. Рассказывали, что в минуту кончины Барагама, над смертным одром его явилась в воздухе пальмовая ветвь, наклонилась к нему и исчезла. Погребение совершение с большою пышностью, и, как говорили, стоило нации полмиллиона. От национального дворца, по главным улицам города, на протяжении нескольких верст, растянута был намет из полотна, под тенью которого проходило погребальное шествие. Конница и пехотные войска, числом до 700 человек, были очень нарядны; но духовенство, Кажется, соперничествовало с войском в великолепии и числе; все монастыри выслали своих монахов, церкви священников, учебные заведения воспитанников; мы насчитали более 500 бритых голов; между ними некоторые лица похожи были более на людей светских и даже развратных, нежели на обитателей монастырских келий. Между духовенством заметили мы несколько весьма почтенных физиономий; но чтобы наряд и, в особенности, головной убор сановников духовных не найти забавным, на это нужна большая привязанность к почтенной старине, которая произвела эти вещи. Гроб несли генералы; покойник лежал в нем непокрытый, в полной военной форме. Дипломатический корпус также находился в шествии; певчие и музыканты, люди со свечами и факелами сопровождали оное; экипажи и верховые лошади следовали за ним. Балконы домов, мимо которых несли гроб, были завешены черным сукном, а тысячи любопытных женщин были все одеты в черное платье, и закутаны в черные мантильи.

Позднее время года заставляло помышлять об отъезде. Приближалось ужасное время желтой горячки, в которое Веракрус становится для чужестранцев почти неизбежным гробом, и Английского пакетбота, ходящего между Фальмутом и Веракрусом, ожидали чрез несколько дней. Наш больной поправился, и мы еще не подвергались климатическому влиянию этой тропической плоской возвышенности; одним словом, настало время продолжать путь. Дорога из Мексики в Веракрус всегда была небезопасна; на ней промышляли искатели спасшие и разбойники, и так как они нападали на путешественников, ехавших из Европы с небольшим капиталом, чтобы в Мексике нажить более, или возвращавшихся оттуда в Европу с накопленным богатством, то эти большие и малые суммы поощряли героев большой дороги к новым подвигам. В продолжение пребывания нашего в Мексике не проходило недели, чтобы туда не приходил ограбленный дилижанс, и. раза два случалось, что пассажиры, имевшие довольно решимости, чтобы защищать свое имущество, подверглись большой беде. Одному Англичанину отсекли разбойники руку, другому Американцу раскололи череп. Положение жены моей делало предстоящий путь для нас тем более опасным, что дорога дурна, и дилижансы ездят чрезвычайно скоро; хотя в карете на мулах спокойнее ехать, за то тем более подвергаешься нападениям разбойников, и проедешь вдвое долее. Человек пять, шесть солдат, которых правительство дает в проводники по требованию путешественников, обыкновенно улизнут первые, когда покажутся человека два решительных разбойников. Однако же, взвесив все обстоятельства, я предпочел дилижансу наемную карету, и ровно чрез месяц по прибытии в Мексику, 8-го Марта, выехали мы оттуда, в сопровождении Г. фон Герольта, в карете, запряженной семью мулами, во всем подобной той, в которой мы приехали из Гвадалахары. Для безопасности дали нам эскорт из пяти драгун, которые в каждом месте сменялись и становились тем безобразнее, чем далее мы отъезжали от столицы.

Доехав до одной венты, стоящей подле скалы, мы остановились, чтобы подождать человек двух отставших проводников наших. Скала, подле самой дороги, обратила на себя наше внимание; мы подошли к ней ближе, и, к немалому удивлению, я увидел в. ней несколько пещер, обитаемых Индейцами, которые пребыли совершенно верными природному состоянию своих предков, Астеков. Семейства их казались многочисленными; множество запачканных ребятишек играли в расселинах стен; мужчин и женщин не было дома, а нам некогда было ждать их, чтобы осмотреть хозяйство этих жителей пещер в нескольких верстах от Мексики. На ночь заехали мы в Кордовскую венту, где готовилось празднество в честь патрона того места, Святого Хуана. Из соседства наехали верхом кабалеросы с своими сеньоритами; дворы наполнились; слышно было ликование толпы, смотревшей на бой быков; потом зазвучала гитара, сопровождаемая несколькими женскими и мужскими голосами; около неё собралась группа танцоров фанданго, которые плясали без усталости. С наступлением темноты началась в часовне обедня; потом сожжен фейерверк, пошла пальба, песни, колокольный звон, и к крайнему нашему сожалению, шум не утихал до самого утра. Чрезвычайно дурная вода также способствовала к тому, чтобы сделать нам ночлег неприятным, а кроме того, мы должны были отказаться и от всех удобств покойного помещения.

Мы заметно поднимались на высоту: воздух становился реже, свежее, даже холоднее, страна принимала более северный вид, а на второй день путешествия мы проезжали уже по пихтовым лесам. В Баранке де Хуанес находились мы на высоте 10,486 футов над поверхностью моря. Тут и вблизи следующей венты, Рио-Фрио, в горном ущелий, любимое местопребывание разбойников. Хотя от Рио-Фрио местоположение становится низменное, однако же страна еще не возделана почти до венты Сан-Мартин, в которой мы провели вторую ночь. Там мы были уже на 2750 футов ниже Баранки де Хуанес, на плодородной равнине, в terra templada. До города Ла-Пуэблы, земля превосходно обработана; богатые пашни, многочисленные хозяйственные строения, красивые селения; чрез которые пролегает дорога; придают стране вид, тем более привлекательный для путешественника, что он только выехал из суровых горных ущелий. Здесь преимущественно возделывается пшеница, которая в хорошие годы дает урожаю 80-е зерно. С правой стороны дороги видели мы знаменитую пирамиду Чолульскую, памятник времен Тольтеков, которые в последствии были вытеснены и порабощены пришедшими с севера Астеками. Этот памятник, Theocalli, имеет 177 футов вышины; на тупой маковке его стоит теперь часовня. На половине дороги от Сан-Мартина до Пуэблы есть место, с которого видны на горизонте три известные вулкана в Мексике: Орисаба, Истацигуатль и Попокатепетль; два последние на четверть вышины своей были покрыты вновь выпавшим снегом, который днем стаял, и только вершины сохранили свой вечный ледяной покров.

Мы приехали в Пуэблу еще рано днем, и охотно поехали бы далее, если бы явился наш конвой, но это продлилось до позднего вечера, и мы остались ночевать. Улицы в Пуэбле узки и кривы, здания нечисты, и вообще вид города неприятен; собор знаменит великолепием и богатством, а жители, 75,000 человек, исступленные Католики.

Простудившись в горах, я лег в постель; однако же на другой день мы отправились рано утром. Погода была ветреная и холодная, дорога песчаная; страна вскоре утратила вид плодородия, и близ местечка Пиналь мы опять проезжали чрез пихтовый лес, который также служит пристанищем бандитам. Пиналь стоит около 1,000 футов выше Пуэблы; далее страна безлесна, ровна, бедна водою, но местами возделана. Мощеная дорога построена во время Испанцев с неимоверными трудами и в величественном виде; но теперь развалилась, и часто по ней невозможно бывает проехать. На протяжении около 13 лег, почти до Пероте, дорога идет по степи, плоской, безлесной, невозделанной; горизонт вдалеке замыкается горами. Летом, во время дождей, эта печальная пустыня стоит под водою, а при проезде нашем нельзя было найти ни капли. Степь была покрыта густым туманом, который потом рассеялся; но верно содействовал к произведению обманчивых воздушных явлений, от которых голая степь казалась нам поверхностью вод, селением или лесом. Нам попадалось навстречу несколько групп вооруженных всадников: это явление каждый раз наводило страх на наш конвой, который верно от души желал, чтобы эти всадники исчезали в воздухе, как Фата-Моргана; но идем живее была потом радость солдата, когда страшные кабальеросы добродушно подъезжали и вместе с ними закуривали сигары. После каждой такой встречи, храбрые наши воины одушевлялись веселым расположением духа, становились очень разговорчивы, часто вынимали сабли, и казались грозными, пока снова не выскакивали из отдаленного облака пыли новые всадники, которые налагали на них глубокое молчание.

Около Пероте почва состоит из чернозема, и потому возделана. Местечко это маловажно, и замечательно только, как единственная крепость во всей земле; но ее тем легче обойти, что она стоит на равнине, в углублении и в стороне от большой дороги.

И на следующий день густой туман покрыл страну за Пероте; мы могли различать только ближайшие предметы — деревья ocote, род сосны. В местечке Лас-Вигас нас уведомили, что далее уже нечего опасаться разбойников, lardo es; в следствие этого, наши провожатые, las tropas, нас оставили. Дома в Лас-Вигасе построены из бревен, наподобие наших крестьянских; также и в следующих деревнях до. Халапы. Некоторое протяжение дороги покрыто черным обгоревшим камнем, и напоминало нам об остатках извержений в Агуакатлане; но здесь уже разведены кактусы, й деревья осоие местами торчали между черными шлаками. Перед домом одного крестьянина стояло сосновое дерево, и на нем для продажи развешены были апельсины и бананы; множество их и свежесть листьев доказывали, что жаркая страна, terra caliente, должна быть очень близко, не смотря на суровость окрестности. Вскоре начали мы быстро спускаться; воздух становился теплее, и в несколько часов, с краткими промежутками переезжали мы из пихтового леса в полосы дубов, ежевики, сирени, дурмана, стоявшего в полном цвете; затем следовали персиковые, апельсинные деревья, платаны, с каждым шагом прозябение становилось роскошнее, страна возделанное: перед Халапою принимает она вид прелестного сада. Влажность воздуха и его сильнейшее давление имели на нас, береговых жителей, чрезвычайно благодетельное действие, и мы тем живее наслаждались прелестями этой страны, столь чудесно украшенной природою. Невозможно вообразить роскошного, бесконечно разнообразного прозябения около Халапы. Этот красивый городок, хотя еще на высоте облачного слоя, находится уже 3500 футами ниже Лас-Вигаса, и этой значительной разности обязан той особенности, что в нем могут прозябать растения почти всех полос жаркой и холодной земли. Халапа славится здоровым, хотя и сырым климатом; из Веракруса уезжают туда от желтой горячки, и едущие из Мексики проживают в Халапе несколько времени, чтобы не вдруг подвергнуться утомительному жару низменной полосы. В ожидании прихода Тириона, Английского пакетбота, из Фальмута, там собралось уже из Мексики несколько семейств, к которым присоединились и мы.

В Халапе царствует вечная весна; однако же во время нашей зимы, и когда на море дует сильный северный ветер, воздух бывает холоден; тогда часто идет и дождь. Уверяют, что разница между настоящим дождливым и сухим временем года в Халапе заключается только в большем или меньшем количестве ниспадающей воды, потому что дожди бывают круглый год. Утешение для нашей оклеветанной Ситхи! В солнечные дни воздух нагревается до умеренной температуры, которая отнюдь не становится тягостною. Такая погода стояла в Вербное Воскресенье и мы вполне насладились ею. Чрез городскую площадь должна была проходить церковная процессия; для этого рано утром перевели оттуда плодовый рынок в ближнюю улицу, под самый наш балкон бесконечное разнообразие форм, цветов и качеств всех плодов и овощей, принесенных на продажу, было для нас предметом истинного удивления. Процессия прошла и мимо наших окон; духовное пение, множество зажженных свечей, длинных пальмовые ветви и обилие прелестнейших цветов придавали шествию особенный вид, который приковал все наше внимание. Процессии в три последние дня Страстной Недели, были слишком театральны, и не могли нам понравиться, но для любителей зрелищ они были действительно любопытны, и, можем быть, с тою целью и учреждаются.

Халапа, небольшой городок с 10,000 жителей, расположен амфитеатром на холмистом местоположении, окружен садами и лесами речки журчат во всех направлениях; отдаленные горы Орисаба и Коффре де Пероте виднеются на горизонте: вид живописный. Мы гуляли так часто, как позволяли погода и здоровье моей жены, и каждый раз находили новые красоты, В находящемся неподалеку от города обширном саду, или лучше сказать, ферме, любовались мы сближением весьма разнородных растений, каковы кофейные деревья, картофель, сахарный тростник, каменный лук, корица, маис, пшеница, апельсинное дерево, перцовое дерево, и прекраснейшие розовые кусты, которые покрывали стены дома от земли до крыши.

Проведя девять приятных дней в этой прелестной долине, решились мы ехать далее, чтобы тотчас сесть на Тирион, коль скоро он придет в Веракрус, а его прихода, по всему вероятию, должно было ожидать ежедневно. Мы положили ехать в Страстную Субботу, и наняли двое крытых носилок, literas, несомых мулами; езда в дилижансе неудобна по крутизне дороги и испорченности мостовой, а в носилках безопасна и приятна. Рано утром сели мы в эти экипажи, и скорою рысью выехали из города. Едва проехали мы версту, как увидели дилижанс из Веракруса, ехавший тихим шагом, и узнали печальное известие, что за полтора часа пред тем, на него напали разбойники, и ограбили. Из девяти пассажиров в карете было пятеро мужчин, и дилижанс провожали восемь конных солдат; не смотря на то, четверо разбойников отважились напасть на них; одного солдата они застрелили, другим ничего не сделали, учтиво заставили дам выйти из кареты, и очистив ее, отпустили; говорят, добыча была значительна. — Мы продолжали путь; вскоре встретились нам и солдаты, которые несли убитого своего товарища на носилках. Мы проехали 14 лег до Puente nacional, прежде называвшегося del Rey: это красивый каменный мост чрез горное ущелье и речку, который, как важный военный пункт, играл видную роль в революционную войну. Тут отдохнули мы и мулы от дневного жара, и пустились снова в путь в полночь, при лунном свете. У одной деревни, мимо которой мы проезжали, зажжены были на поле большие огни, около которых расположились группами люди; нам заметили, что человека два из них подходят к нам, и советовали ночевать в деревне, потому что в окрестности не спокойно от дурных людей, malos gentes. Мы поблагодарили за совет, и поехали далее. С каждою милею, которую мы проезжали, теплота становилась ощутительнее, а с восходом солнца наступил томительный жар. Вид страны носил признаки палящего зноя: свежая, густая зелень, роскошное прозябения исчезли, и только местами, на ручьях, тропические растения осеняли хижины, построенные подобно клеткам, из бамбукового тростника, коих жители отличались смуглостью от жителей высокой полосы; встречались также черные, как уголь, семейства негров, но редко, ибо в Мексике не дозволяется их иметь, да и нет в них нужды. Наша островитянка с Уналатки очень удивлялась, увидев диких попугаев, порхавших в кустарнике.

Горы мало помалу исчезли, страна сделалась плоскою, дорога песчаною; на нас дул прохладный ветер, который все становился сильнее: не оставалось сомнения, что мы недалеко от морского берега. Вдруг вид открылся, и перед нами волновалось море! Неописанная радость овладела нами; нам хотелось бы обнять каждую волну, которая чрез низменный песчаный берег изливалась под наши носилки; наш сын также кричал от восхищения, увидев любезную, знакомую стихию, и хотел выскочить из носилок, чтобы приняться за любимую игру в Ситхе, бросать в воду камешками. Наконец увидели мы предел трудного и опасного путешествия, и то же самое море, которое омывает берега Европы, и по волнам которого мы вскоре должны были достичь любезного отечества, веяло на нас освежающею прохладою.

Но Тирион не приходил; желтая горячка, страшная vomila, могла оказаться в скором времени: наше желание выехать из земли, по которой мы проехали 1,600 верст от одного берега до другого, и беспокойство возрастали с каждым днем, и потому ты найдешь естественным, что после десятидневного мучительного ожидания, мы отказались от Тириона, и сели на Северо-Американский корабль, Анна Элиза, трехмачтовое судно в 350 тонн, шедший в Нью-Йорк, и устроенный для пассажиров.

Веракрус такое известное место, что я не могу сказать о нем ничего нового: и так, без замедления, снимемся с якоря. 3-го Апреля, чрез 88 дней после выхода нашего на Мексиканский берег в Сан-Бласе, мы вновь вступили под паруса, надутые благоприятным ветром. Судно превосходно шло, и хотя в последствии мы должны были боротвся с сильными противными ветрами, однако же достигли течения залива, прошли мимо берегов Кубы и южных Штатов Северной Республики, и чрез 19 дней вошли в Нью-Йоркский Залив.

Какое зрелище нам здесь представилось! Сотни судов различного рода перерезывали просторный залив, при свежем ветре, под всеми парусами; множество проходов дымилось около нас; по берегу стояли красивые дачи и сады: это была картина, исполненная деятельности и благосостояния, прелести и жизни, достойная своего предмета, Нью-Иорка, величайшего, богатейшего, многолюднейшего торгового города на всем материке Америки. Вскоре показался непроходимый лес мачт на тысячах судов, окружавших гавань, потом самый город. Чрез каждые три минуты, приходили и отходили красивые двухпалубные пароходы, наполненные людьми, которые имеют дела в Броклине и Нью-Йорке, и это продолжалось целую ночь, весь день, и круглый год бывает тоже. Анна Элиза пристала к назначенному для неё месту; хотя уже был вечер, но мы сошли на берег, горя нетерпением посмотреть на знаменитый город. По улицам гремели нагруженные повозки, омнибусы, наемные кареты, без числа; пешеходы толпились; здания большего частью семиэтажные, наполненные магазинами, кладовыми, лавками, и превосходно освещенные газом. Какое движение, свет? богатство, разнообразие, поражали нас! Сутки, проведенные нами в Нью-Йорке, были для нас чрезвычайно занимательны и любопытны.

Но время не терпело; нам нельзя было терять ни одного дня, и мы чрез 24 часа сели на прекрасный Американский пакетбот, Утика, в 600 тонн, с 40 пассажирами, тотчас подняли паруса, и после 30-дневного, довольно бурного плавания, вошли в Гавр, где дымился Гамбургский пароход в ту минуту, как мы сошли на берег; чрез два часа мы были уже на этом пароходе, и на дороге в Гамбург, куда пришли в 51 час, и чрез Любек на пароходе Николаи I, в приятном обществе, достигли, 4-го Июня, вожделенной цели нашего путешествия, Три дивизии линейных кораблей, фрегатов и меньших судов, разделенные на несколько эскадр, крейсировали между Гогландом и Кронштатом; я с удивлением смотрел н. а эту армаду, и следовал глазами за её эволюциями: зрелище было разительное и величественное! Не менее удивили меня новые укрепления в Кронштате. Все свидетельствовало о деятельности творческого духа, который довершает обширные дела Великого Петра.