В годы Великой Отечественной войны Федор Яковлевич Лисицын был начальником политотдела 1-й, а позднее 3-й ударных армий. В своей книге он рассказывает об опыте ведения партийно-политической работы в частях и соединениях этих армий, о мужестве бойцов, командиров и политработников, принимавших участие в обороне Москвы, а затем в ряде наступательных операций. Особое внимание автор уделил Берлинской операции, ярко и убедительно показал мужество и героизм советских воинов, штурмовавших рейхстаг.

От автора

Время не стоит на месте. Все дальше в прошлое уходят события Великой Отечественной войны, но годы не властны над памятью. По-прежнему в сердцах ветеранов былых сражений, всего послевоенного поколения советских людей вдохновляющим примером живет самоотверженная борьба нашего народа за честь, свободу и независимость социалистического Отечества. Победа, одержанная в жестокой битве с немецко-фашистскими захватчиками, дает нам сейчас возможность под руководством КПСС успешно строить коммунистическое общество, героическим трудом множить богатства Родины, крепить ее экономическое и оборонное могущество во имя мира на земле.

Как ветерану минувших сражений мне часто приходится встречаться с рабочими и колхозниками, с юношами и девушками, с воинами и пионерами, рассказывать им о славных боевых делах бойцов, сержантов, командиров и политработников 1-й и 3-й ударных армий, в рядах которых в качестве начальника политического отдела я прошел через всю войну. Люди всех возрастов с большим вниманием слушают воспоминания фронтовиков. В героике войны они черпают силы для новых и новых свершений.

Все это и побудило меня взяться за перо, чтобы систематизировать свои многочисленные устные и печатные выступления, объединив их в книгу воспоминаний о боевом пути 1-й и 3-й ударных армий. Естественно, речь пойдет о том периоде, в течение которого я находился в каждой из них.

Я не ставил перед собой цели подробно анализировать боевые операции. Главное мое стремление при работе над книгой — как можно ярче, убедительнее и доходчивее рассказать о людях, их повседневном ратном труде, воинском мастерстве и совершенных ими боевых подвигах. Большое место в воспоминаниях отведено показу форм и методов партийно-политической работы в условиях боевой действительности, передовой роли коммунистов и комсомольцев в боях.

Сбором и уточнением материалов для книги я занимался около десяти лет. Побывал в местах наиболее крупных сражений, работал в Центральном архиве Министерства обороны СССР. Неоценимую помощь оказали мне и бывшие воины 1-й и 3-й ударных армий — бойцы, сержанты, офицеры и генералы. От них получил множество писем с воспоминаниями, советами, предложениями и пожеланиями. За все это я им сердечно благодарен.

Глубокую признательность выражаю также генералу армии С. П. Васягину, генерал-полковнику Г. В. Средину, генерал-лейтенанту А. М. Шевченко, полковнику В. А. Воронову, которые любезно ознакомились со всеми или отдельными главами рукописи, высказали свои замечания и пожелания.

Глава первая. Самый долгий год

Легкий учебно-тренировочный самолет шел почти над самой землей. Погода была явно нелетной. Небо, сплошь закрытое хмурыми тучами, временами обрушивалось на землю снежной крупой, жесткой и холодной. Внизу мела поземка. Летчику приходилось тратить немало усилий, чтобы не сбиться с маршрута. Меня, однако, все это мало волновало. Из головы не выходил навязчивый вопрос: почему вдруг такой срочный вызов в Москву?

Без малого пять месяцев, с самого начала войны, я был на Южном и Юго-Западном фронтах. Сначала — начальником одного из отделов политуправления фронта, затем — заместителем начальника политотдела 6-й армии. И вдруг вот этот вызов…

На «уточке» — так пилот называл свою не очень-то приспособленную к дальним перелетам машину — добрался до Воронежа. Оттуда, уже на боевом самолете, до Москвы. С Центрального аэродрома связался по телефону с заместителем начальника управления кадров Главного политического управления (ГлавПУ) РККА Н. А. Романовым.

— Завтра все узнаете, Федор Яковлевич, — ответил он на мой вопрос о причине вызова, — а сейчас поезжайте в Военно-политическую академию, там переночуете. Встретимся утром. Возможно, армейский комиссар Мехлис примет вас часов в девять-десять.

Однако случилось так, что с утра начальник Главного политуправления выехал в Центральный Комитет партии, и обещанного мне Н. А. Романовым приема пришлось дожидаться весь день.

— Ничего не поделаешь, — поздоровавшись и поздравив меня с благополучным прибытием, сказал Николай Александрович. — Придется ждать. Прошу никуда не отлучаться. Кстати, расскажите, как там у вас на юге дела?

Я коротко охарактеризовал обстановку в полосе боевых действий 6-й армии, где в последние дни установилось относительное затишье.

— У вас там, говорите, сравнительно тихо? — задумчиво не то переспросил, не то повторил мое утверждение Романов. — Оно и понятно. Все, что возможно, гитлеровское командование сосредоточило сейчас здесь, под Москвой. Тяжело тут, очень тяжело.

Во время нашей беседы в кабинет Романова вошел худощавый, среднего роста дивизионный комиссар. Тепло поздоровавшись с Николаем Александровичем, он на мое приветствие кивнул головой.

— Прошу познакомиться, Константин Федорович, с заместителем начальника политотдела шестой армии полковым комиссаром Лисицыным, — сказал Романов.

Дивизионный комиссар теперь уже крепко пожал мне руку, назвал свою фамилию:

— Телегин.

«Так вот он какой, Телегин, член Военного совета Московского военного округа и Московской зоны обороны!» — подумал я, а вслух сказал:

— Очень рад познакомиться с вами, товарищ дивизионный комиссар.

Я много слышал о Константине Федоровиче Телегине как об одном из видных политработников Красной Армии, участнике гражданской войны, боев на озере Хасан и Карельском перешейке.

— Так вы с Юго-Западного, товарищ полковой комиссар? — обратился ко мне Телегин. — Там воюет немало моих друзей. Правда, кое-кого из них, к сожалению, уже нет в живых…

Константин Федорович присел к столу, как-то незаметно завладел беседой. Теперь разговор перешел на более близкую и, естественно, волнующую всех тему — о боевой обстановке под Москвой.

Телегин живо откликнулся на мое замечание о том, что в столице стало как-то уж очень тихо и малолюдно.

— Это только кажется, что тихо, — возразил он. — Москва живет и трудится для фронта. Верно, людей на улицах поубавилось. Но ведь так к должно быть — в городе осадное положение. И толпы на улицах совсем ни к чему. Меньше людей, больше порядка.

В те трудные для страны дни, когда я так неожиданно оказался в Москве, все советские люди находились под впечатлением доклада И. В. Сталина, произнесенного им на торжественном заседании в честь 24-й годовщины Октября, и его речи на Красной площади во время военного парада. Оба выступления Верховного Главнокомандующего широко обсуждались на промышленных предприятиях, в учреждениях и в войсках. Призывы партии, изложенные им от имени ЦК ВКП(б), были восприняты как боевая программа дальнейшей мобилизации сил советского народа на разгром врага, вселяли глубокую веру в неизбежность поражения немецко-фашистских захватчиков, в грядущую победу.

— Военная обстановка, сложившаяся на подступах к столице, исключительно тяжелая, — продолжал К. Ф. Телегин, — но Москва, как видите, живет, трудится.

Я попросил его рассказать, как готовился парад войск, состоявшийся 7 ноября на Красной площади.

— Идея проведения парада принадлежит не нам, не Военному совету округа, а Центральному Комитету партии, лично товарищу Сталину, — ответил Константин Федорович. — А что касается подготовки, то это делалось как обычно, только в строжайшей тайне.

Многое из того, что я услышал от Телегина, было для меня открытием. Об ожесточенных боях, о мужестве и героизме защитников столицы конечно же было известно — об этом ежедневно писали газеты, сообщалось по радио. А вот разговор с дивизионным комиссаром К. Ф. Телегиным помог мне еще глубже войти в обстановку, острее осознать, какой грозной в те дни была опасность, нависшая над Москвой.

Наша беседа продолжалась недолго. Примерно через час Константин Федорович попрощался. Вскоре по телефону куда-то вызвали и Николая Александровича Романова.

— Ждите звонка, — предупредил он меня, собираясь уходить. — Если я не смогу быстро вернуться, к Мехлису вас проводит старший инструктор.

Оставшись в кабинете заместителя начальника управления кадров один, я включил радио. Круглый репродуктор сначала чуточку похрипел, покапризничал, затем разразился бодрым военным маршем. За маршем пошли песни, главным образом довоенные, неоднократно звучавшие по радио в мирные дни. Потом диктор ровным, хорошо поставленным голосом стал читать очередную сводку Совинформбюро. Она, как и в предыдущие дни, была тревожной. Сообщалось, что на дальних и ближних подступах к столице продолжаются тяжелые оборонительные бои, назывались некоторые хорошо знакомые мне, москвичу, населенные пункты, оставленные нашими войсками. И все же уверенный голос диктора, передаваемая по радио музыка как-то ободрили меня, я знал, верил, что Москва выстоит, выдержит натиск врага.

Продолжая слушать радио — теперь диктор рассказывал о героическом труде москвичей для фронта, для победы, — я записал в блокнот некоторые самые важные, на мой взгляд, сведения. Мысленно рассудил: «Пригодятся. Кое-что можно будет использовать в ходе партийно-политической работы независимо от того, где придется воевать. Боевой обстановкой под Москвой и положением в самом городе интересуются на всех фронтах».

П. А. Романов вернулся уже вечером. Снимая шинель, спросил:

— Не вызывали? Никто не звонил?

— Нет.

— Придется еще ждать.

Вызов последовал незадолго до полуночи. Вместе с Романовым мы вышли на улицу. Было морозно. Мела поземка. Погода казалась более суровой еще и потому, что в городе совершенно темно — ни одного освещенного окна. Поеживаясь от обжигавшего лицо ветра, торопливо зашагали в сторону улицы Кирова. Время от времени в кромешной тьме вспыхивали слабые огоньки спичек или карманных фонариков — это патрули проверяли у прохожих документы. Несколько раз пришлось предъявлять свои служебные удостоверения и нам.

— Почему мы идем пешком? До улицы Кирова можно было бы гораздо быстрее доехать на метро, — заметил я.

— Поезда метро сейчас не ходят. Станции используются в качестве бомбоубежищ.

Начальник Главного политического управления армейский комиссар 1 ранга Л. 3. Мехлис принял нас почти тотчас же. В его кабинете царил полумрак, потому что горела одна лишь настольная лампа. Мы четко доложили ему о прибытии.

Лев Захарович сидел за большим столом. В ответ на доклад о прибытии молча кивнул на стоявшие перед столом кресла, приглашая садиться. Затем включил верхний свет, окинул нас внимательным взглядом, сообщил, что принято решение о назначении меня начальником политотдела одной из армий резерва Ставки Верховного Главнокомандования.

— В какую конкретно, узнаете позже, — заметил он, завершая короткий разговор. — Из Москвы никуда не отлучаться. В самое ближайшее время мы вас вызовем, будет подписан приказ о назначении.

«Из Москвы не отлучаться!» А мне позарез нужно съездить в Горький. Там сейчас моя семья. Жена в госпитале, только что перенесла тяжелую операцию. Выходит, с поездкой ничего не получится. Хорошо, если удастся дозвониться в госпиталь по телефону.

В общежитие Военно-политической академии вернулся во втором часу ночи. Там в довольно просторной комнате вместе со мной располагались еще несколько старших политработников, тоже вызванных главным образом с Южного и Юго-Западного фронтов за новыми назначениями. Естественно, меня они встретили расспросами. Но что я им мог ответить? С должностью вроде бы уже ясно, но вот в какую армию и когда? Оставалось только гадать.

Между тем обстановка под Москвой все больше обострялась. 15 ноября немецко-фашистские войска предприняли новое наступление на советскую столицу. Соединения и части Красной Армии, ослабленные в многодневных боях, с огромным трудом сдерживали натиск врага, а на отдельных участках фронта даже вынуждены были несколько отойти. Обидно чувствовать себя в подобной ситуации не у дел!

23 ноября — новый вызов. На этот раз меня принял заместитель начальника Главного политуправления корпусной комиссар Ф. Ф. Кузнецов.

— Вы назначены начальником политотдела первой ударной армии, — сообщил он. — Немедленно свяжитесь с ее командующим генерал-лейтенантом Василием Ивановичем Кузнецовым и членом Военного совета бригадным комиссаром Дмитрием Емельяновичем Колесниковым. Их вы найдете в гостинице «Москва». Кстати, в ближайшие дни в армию прибудет второй член Военного совета секретарь МК ВКП(б) Яков Сергеевич Колесов. Армия заканчивает формирование. Прибывающие в нее войска развертываются в районе Загорск, Дмитров, Яхрома. Все. Можете приступать к работе.

Так, значит, моим командиром будет Василий Иванович Кузнецов! С ним я знаком не первый год. Еще задолго до войны, командуя 3-й армией, штаб которой дислоцировался в Гродно, он неоднократно приезжал к нам, в 17-ю стрелковую дивизию, где я был тогда начальником политотдела. Василий Иванович любил при случае поговорить по душам с политотдельцами, с политработниками частей и подразделений, высказать им свои всегда очень деловые, конкретные замечания по вопросам партийно-политической работы. Старый коммунист и опытный военачальник, он видел в полит-органах, партийных и комсомольских организациях самых надежных помощников командиров в обучении и воспитании войск. Именно эта общность взглядов и способствовала нашему с ним сближению еще в довоенные годы.

…Поднявшись на четвертый этаж самой большой в ту пору столичной гостиницы, постучал в дверь номера, в котором, по сообщению дежурной, остановился генерал-лейтенант Кузнецов.

— Войдите! — послышался из-за двери немного хрипловатый, так хорошо мне знакомый голос.

Командарм был не один. Вместе с ним за столом, с которого почти до самого пола свисала карта Западного Подмосковья, сидели уже знакомый мне член Военного совета армии бригадный комиссар Д. Е. Колесников и генерал-майор, которого я раньше не встречал.

— А вот и начальник политотдела! Как раз вовремя, — поднявшись из-за стола и пожимая мне руку, сказал Василий Иванович. — Знакомьтесь, товарищи, Федор Яковлевич Лисицын, — представил он меня присутствовавшим.

— Рад познакомиться! — протянул руку генерал-майор. — Начальник штаарма Захватаев Никанор Дмитриевич.

Бригадный комиссар Д. Е. Колесников, пе поднимаясь из-за стола, дружески кивнул мне, сказав командарму:

— Мы с товарищем Лисицыным последние дни жили под одной крышей, в общежитии Военно-политической академии. Так что успели подружиться. Очень рад, что вместе будем продолжать службу.

— Ну вот и хорошо, — пробасил, как бы подводя итог знакомству, В. И. Кузнецов. — Теперь за дело, товарищи. Время не ждет. Присаживайтесь к столу, Федор Яковлевич. Продолжим наш разговор о самых неотложных задачах.

А они на первом, необычайно быстром этапе формирования армии и сосредоточения ее частей на исходном рубеже, по мнению командарма, заключались в том, чтобы соответствующим образом встретить прибывающие войска и скрытно, втайне от противника, подтянуть их к переднему краю. Кроме того, следовало возможно полнее ознакомиться с политическим и моральным состоянием бойцов и командиров каждого соединения, выяснить их боеготовность. Заботливый военачальник, В. И. Кузнецов обратил наше внимание на необходимость принятия самых решительных мер по обеспечению личного состава зимним обмундированием и обувью.

Перейдя затем к изложению боевых задач армии, командарм не без гордости отметил, что 1-й ударной предстоит сражаться на одном из самых ответственных и трудных участков фронта — на главном направлении.

— Немцы пытаются обойти столицу с севера и юга, чтобы сомкнуть танковые клещи восточнее Москвы, — говорил он. — Этот замысел немецко-фашистского командования столь очевиден, что не требует каких-либо дополнительных разъяснений. Гитлеровцы и сами не скрывают этих намерений. Они считают, что захват Москвы, по существу, уже предрешен. Нам и нашим соседям по фронту предстоит не только остановить дальнейшее продвижение противника северо-западнее Москвы, но и, обескровив, погнать его затем на запад. Отсюда и вытекает задача всех задач — в короткий срок подготовить войска армии к решительному контрнаступлению. Таково требование Ставки и Генерального штаба. Оно должно быть положено в основу всей практической деятельности Военного совета, штаба и политотдела армии.

После непродолжительного обмена мнениями совещание у командующего закончилось.

— К двадцати ноль-ноль возвращайтесь снова сюда, в гостиницу, Федор Яковлевич, — предупредил меня командарм. — Вместе поедем на передовой КП в Дмитров. А Никанор Дмитриевич — в Загорск, на основной КП.

С работниками политотдела 1-й ударной я познакомился в одной из комнат ГлавПУРа. Их мне поочередно представил назначенный на должность заместителя начальника поарма старший батальонный комиссар Дмитрий Петрович Макеев. Среди политотдельцев кадровыми военными были лишь немногие: сам Макеев, инструкторы батальонный комиссар М. И. Голубчиков, старший политрук В. К. Донской и еще несколько человек, которые перед войной окончили военно-политические училища. Остальные же были призваны из запаса, но в большинстве своем уже успели повоевать, что в значительной мере обогатило их прежний, гражданский опыт политической работы с людьми.

В целом коллектив поарма произвел на меня хорошее впечатление. Что же касается нехватки у некоторых опыта, то, подумалось, фронтовая действительность не замедлит восполнить этот пробел. Главное — в дружной работе, в отношении к порученному делу. А что товарищи будут работать с полной отдачей сил, в этом не было никаких сомнений.

Подробно проинформировав своих новых подчиненных о состоявшемся у командующего армией совещании, поставив перед ними конкретные задачи партийно-политической работы на период формирования, я дал указание старшему батальонному комиссару Д. П. Макееву перебазировать политотдел в Загорск, а сам вернулся в гостиницу «Москва», где меня ждал В. И. Кузнецов.

На передовой командный пункт мы выехали с ним поздно вечером на изрядно потрепанной эмке. Сквозь черную бумагу, которой были заклеены фары, свет почти не пробивался. Но, как видно, водитель был опытный, прекрасно знал дорогу, вел машину уверенно.

Некоторое время ехали молча. Мне даже показалось, что Василий Иванович дремлет, откинувшись на спинку сиденья. Неожиданно он повернулся ко мне, сказал:

— Знаете, Федор Яковлевич, а нам здорово повезло! Сегодня я ознакомился в Генштабе со списком соединений и частей, которые войдут в состав нашей армии. Многие из них формировались на Урале и в Сибири. А своих земляков-уральцев и сибиряков я прекрасно знаю. Эти будут драться зло. Кроме того, с Дальнего Востока со дня на день должны прибыть морские стрелковые бригады, сформированные из моряков Тихоокеанского флота. В основном из добровольцев. Тоже надежная сила. Замечательное пополнение направляет к нам и Москва — лыжные батальоны, курсантские подразделения, два дивизиона «катюш». Вот только танков и ствольной артиллерии пока еще маловато. Но будем просить Ставку и фронт. Надеюсь, помогут и в этом.

Он снова замолчал, вглядываясь в темень ночи за ветровым стеклом. Я понимал, что сейчас все его мысли, как и мои, заняты заботами о сформировании армии, чтобы как можно быстрее включиться в сражение у стен столицы и, возможно, даже принять участие в контрнаступлении. Правда, оно, это контрнаступление, оставалось еще мечтой, желанием, надеждой. Но его необходимость, реальность диктовались всем ходом событий. Стягивание резервов Ставки к рубежам Московской зоны обороны говорило о том, что ждать этого осталось уже недолго.

— Необходимо сделать все возможное, Федор Яковлевич, чтобы каждый боец, каждый командир и политработник был готов защищать Москву до последней капли крови, — негромко произнес Василий Иванович Кузнецов, когда мы уже въезжали в Дмитров. — Сейчас, пока армия продолжает формироваться и сосредоточиваться на боевом рубеже, это главное и самое важное.

Передовой командный пункт был расположен в здании одной из средних школ города. Ночью здесь состоялось первое заседание Военного совета армии. На нем были заслушаны доклады командира 29-й стрелковой бригады полковника И. П. Федотова и ее военкома батальонного комиссара А. П. Хвенина. Первые подразделения этой бригады только что прибыли из Горьковской области и разгрузились в Дмитрове.

Заседание продолжалось недолго, как раз столько, сколько было нужно для принятия практического решения о неотложных задачах на период завершения формирования. На другой день, 24 ноября, большинство ответственных работников управления 1-й ударной армии и ее штаба выехали встречать прибывающие части. Вместе с ними отправились в войска и три группы работников поарма. Одну из них, ту, что ехала в 29-ю бригаду, возглавил я сам, вторую — мой заместитель старший батальонный комиссар Д. П. Макеев, третью — начальник оргинструкторского отделения батальонный комиссар Д. А. Медведников. Перед группами была поставлена одна задача — на месте оказать командирам и политработникам деловую помощь в подготовке личного состава к предстоящим боям, ознакомиться с боеготовностью частей, проверить их материальную и техническую обеспеченность. Иначе говоря, нужно было провести такую работу, на которую, по самым скромным подсчетам, требовалось суток семь-восемь. Но мы знали, что времени у нас крайне мало, поэтому старались работать оперативно.

А помощь требовалась немалая. И не только в организации партийно-политической работы. Как оказалось, войска армии более чем на две трети были укомплектованы бойцами, призванными из запаса. Следовало в короткий срок наладить их боевую подготовку. Многие части и соединения но были еще обеспечены зимним обмундированием и обувью, а морозы в те дни уже достигали 25–30 градусов. Во многих полках ощущался острый недостаток в автотранспорте, не было должным образом налажено снабжение печеным хлебом.

Разумеется, все эти и другие недостатки по мере возможности устранялись на местах соответствующими отделами и службами. Но решение некоторых вопросов им было просто не по силам. И вот тут нельзя не вспомнить добрым словом начальника тыла армии генерал-майора Дмитрия Ивановича Андреева, который в сложных условиях того времени проявлял исключительную работоспособность, энергию в разрешении насущных вопросов снабжения армии всем необходимым.

Огромное внимание сколачиванию частей, укреплению их боеготовности уделял лично командующий армией. Политорганы, партийные организации, в свою очередь, оказывали в этом отношении командирам деловую, конкретную помощь.

Кстати, партийная и комсомольская прослойка в большинстве вошедших в состав армии соединений и частей была довольно высокой, достигая в некоторых бригадах 30–40 процентов общей численности личного состава. Так, например, в одной из них — 50-й стрелковой — насчитывалось 693 коммуниста и 826 комсомольцев. Здесь в каждой роте имелись полнокровные парторганизации. Тогда же из Москвы в армию дополнительно прибыло две тысячи политбойцов, имевших достаточно высокую общеобразовательную и политическую подготовку. Впоследствии, в ходе боев, именно за счет коммунистов-москвичей у нас постоянно пополнялись кадры политруков рот, парторгов подразделений.

Вся партийно-политическая работа в армии с первого же дня проводилась под девизом: «Отстоим родную Москву, разгромим фашистских оккупантов!» Очень хорошо настроение и атмосферу тех дней выразил поэт Михаил Светлов. В одном из своих стихотворений, напечатанных в армейской газете, он писал:

Пусть будет страх в бою тебе неведом.
Запомни, друг, таков закон войны:
Лицом вперед — услышишь гром победы,
Лицом назад — проклятие страны…

Рассказ о нас — о преданных Отчизне —
Ты сыну, как былину, передашь,
Чтоб помнил он, как присягали жизни,
Стояли насмерть! — в этом подвиг наш.

Надежды на то, что формирование армии будет завершено без помех, не оправдались. 24–26 ноября гитлеровцы заняли Клин, Солнечногорск, Рогачево. Их передовые части продолжали продвигаться в направлении Дмитрова и Яхромы. В один из этих дней на передовой командный пункт 1-й ударной прибыл командующий 30-й армией генерал-майор Д. Д. Лелюшенко (на названную армию командование Западного фронта возложило ответственность за оборону канала Москва — Волга в районе Дмитрова). На срочно созванном у нас заседании Военного совета Д. Д. Лелюшенко сообщил: в настоящее время город прикрывается всего лишь ротой танков да несколькими малочисленными стрелковыми подразделениями, командование 30-й армии не располагает резервами для усиления обороны на этом направлении. Вывод очевидный — нужна помощь. Хотя наша армия тогда не была еще включена в состав войск фронта, оставалась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, генерал-лейтенант В. И. Кузнецов приказал командиру 29-й стрелковой бригады И. П. Федотову прикрыть участок между Дмитровой и Яхромой. Одновременно в только что прибывшую к нам 50-ю стрелковую бригаду был послан командир связи с приказом о ее сосредоточении в районе Яхромы к 10.00 28 ноября.

Вечером 27 ноября командарм дал указание проверить состояние обороны на участке 29-й бригады. Почти одновременно с группой работников штаба туда же выехал и старший батальонный комиссар Д. П. Макеев. Но неподалеку от Яхромского моста через канал, как потом доложил Дмитрий Петрович, его машину обстреляли немецкие автоматчики, и он вынужден был вернуться назад. А вскоре в политотдел армии позвонил военком бригады батальонный комиссар А. П. Хвенин и доложил, что у того же моста гитлеровцы захватили в плен работника их штаба майора В. Я. Дементьева.

— Откуда у вас такие сведения? Вы убеждены, что майор Дементьев действительно в плену? — спросил я.

— Да. К сожалению, это так, товарищ полковой комиссар. Сведения точные.

Из дальнейшего разговора с ним выяснилось следующее. В штаб прибежал красноармеец Ерушников, водитель газика, на котором майор Дементьев ехал в 1-й лыжный батальон, располагавшийся на левом фланге бригады — в районе деревни Семешки. Он-то и рассказал военкому о том, как был захвачен в плен Дементьев. Когда гитлеровцы начали стрелять, причем почти в упор, из засады, водителю удалось выскочить из машины и под покровом темноты скрыться. Майор же, вероятно, получил ранение и не смог выбраться: его схватили подбежавшие фашисты.

Конечно же Ерушников с перепугу мог что-то и напутать. Но ведь и машину моего заместителя старшего батальонного комиссара Д. П. Макеева тоже обстреляли при подъезде к Яхромскому мосту. Выходит, что гитлеровцы уже на восточном берегу канала и захватили заминированный мост!

Спустя час стали известны подробности переправы фашистов через канал. 27 ноября с наступлением темноты части 7-й танковой дивизии врага, воспользовавшись неприкрытыми стыками в нашей обороне, ворвались в Яхрому, захватили мост через канал и заняли две деревни — Перемилово и Семешки. Отдельные группы противника стали просачиваться в направлении Пушкино и Загорска. Северо-западнее Яхромы 2-й батальон 29-й стрелковой бригады попал в окружение.

О создавшейся критической обстановке генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доложил в Ставку Верховного Главнокомандования. Несколько минут спустя командарма вызвал к аппарату ВЧ И. В. Сталин. Я присутствовал при этом разговоре и прекрасно помню его содержание.

…Василий Иванович взял трубку. В комнате установилась такая тишина, что голос И. В. Сталина был хорошо слышен. Он сказал примерно следующее:

— Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляет серьезную опасность для Москвы. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение, разгромите и отбросьте его за канал. На вас лично возлагаю руководство контрударом.

— Задача понятна. Будет выполнено! — ответил Кузнецов.

— Об исполнении доложите, — снова послышалось в трубке.

Контрудар командарм решил нанести силами 29-й и 50-й стрелковых бригад при поддержке бронепоезда, 123-го танкового батальона и 38-го дивизиона «катюш». Лично поставил им боевую задачу.

Этой же ночью я встретился с комиссаром 29-й стрелковой бригады А. П. Хвениным, начальником политотдела К. С. Литовских и военкомом штаба А. П. Губанковым. Дал им указания, что необходимо сделать для мобилизации личного состава на трудный первый бой: где возможно, провести митинги, а главное — сердечно, по-товарищески поговорить с людьми, напомнить каждому о высокой ответственности за выполнение приказа Верховного Главнокомандующего. На рассвете вместе с военкомом бригады я побывал в двух ее батальонах, на месте убедился, что с личным составом уже проведена соответствующая подготовка. В одном из батальонов состоялся десятиминутный митинг. Во всех отделениях командиры и политработники провели с бойцами и сержантами беседы, до каждого довели боевую задачу, цель контрудара — разгромить врага и остатки его отбросить на западный берег канала. С теми воинами, которые ранее не участвовали в боях (таких в бригаде было немного), командиры и политработники, активисты партийной и комсомольской организаций проводили индивидуальные беседы, постарались ободрить их, морально подготовить к преодолению опасностей и трудностей, поделились с ними личным боевым опытом.

50-ю стрелковую бригаду мы вместе с В. И. Кузнецовым встретили на марше; она выдвигалась в район Яхромы от села Костино. Командарм уточнил ей задачу. Военком бригады К. А. Назаров и начальник политотдела С. Е. Стрельцов доложили мне о проведенной за ночь партийно-политической работе. В подразделениях бригады состоялись митинги, партийные и комсомольские собрания. Речь на них шла главным образом о том, что столица нашей Родины — Москва в опасности. Отстоять, защитить ее, остановить врага и здесь, у стен столицы, начать разгром гитлеровских захватчиков — эта задача, о которой говорил Председатель ГКО И. В. Сталин на торжественном заседании Московского Совета в честь 24-й годовщины Октября и на параде войск на Красной площади 7 ноября, была доведена до каждого бойца, сержанта и каждого командира.

Первым в бой с прорвавшимся через канал противником вступил бронепоезд под командованием капитана Ф. Д. Малышева. Его поддерживал огнем артдивизион из 29-й стрелковой бригады. Началось с того, что на рассвете 28 ноября бронепоезд по приказу командарма вышел со станции Вербилки на перегон Дмитров — Яхрома.

— Как только мы миновали железнодорожную будку и двинулись в сторону Яхромского моста, по броне защелкали пули — фашисты открыли огонь сразу из нескольких пулеметов, — рассказывал после боя командир второй бронеплощадки старший сержант А, И. Жуков. — А потом, смотрим, из лощины танкетка выползает, а за ней — не меньше батальона вражеской нехоты. Ударили по ним из пушек. Все равно лезут. Усилили огонь. Ну, тут и не выдержали гады, откатились в лощину. В это время с противоположной стороны бронепоезд танки атаковали. Здесь уж вступили в дело артиллеристы первой площадки. Там, в наиболее опасном месте, находился и наш командир капитан Малышев. Потом туда же перебрался и военком Краскевич. Гитлеровцам, видать, очень хотелось уничтожить бронепоезд, но не получилось…

За первые три часа боя подчиненные капитана Ф. Д. Малышева отразили пять вражеских атак. Требовалась передышка: до предела накалились стволы орудий и пулеметов, установленных на закрытых броней площадках. Но гитлеровцы продолжали наседать.

На открытой платформе из-за сильного обстрела оставался пока бездействовавший счетверенный пулемет. Сержант Николай Фомичев, пренебрегая опасностью, бросился к нему и открыл огонь по вражеским автоматчикам. Но смельчака заметили фашистские танкисты, обрушили на платформу град снарядов.

Чтобы прикрыть Фомичева, капитан Малышев приказал сосредоточить огонь всей артиллерии бронепоезда по танкам. Теперь Фомичев получил возможность вернуться на закрытую площадку, но он тем не менее остался у пулеметной установки, продолжал вести огонь по фашистской пехоте. В этом неравном поединке отважный воин пал смертью героя. В городе Дмитрове одна из улиц названа его именем.

Как уже говорилось, одновременно с экипажем бронепоезда в бой с прорвавшимися через канал тапками и пехотой врага вступили артиллеристы из 29-й стрелковой бригады, которыми командовал старший лейтенант П. П. Белоблоцкий. Восточнее Перемилово в тяжелом положении оказалась одна из батарей этого дивизиона. Ей был дан приказ отойти на новые позиции. Но артиллеристы не успели выполнить его и чуть было не попали в окружение. В этой ситуации смелое решение принял заместитель командира батареи лейтенант Г. И. Лермонтов: развернув две пушки в сторону наступавшей вражеской пехоты, он приказал открыть огонь прямой наводкой. Гитлеровцы лезли напролом, но в конце концов, потеряв до сотни своих солдат и офицеров, вынуждены были прекратить атаки, отойти на исходные позиции. А Лермонтов с двумя расчетами вскоре присоединился к батарее, успевшей отойти на новые огневые позиции.

Основная операция по уничтожению вражеской группы, прорвавшейся через канал, началась в этот же день, но только в 14 часов, когда в нее полностью втянулись обе стрелковые бригады — 29-я и 50-я, вся приданная им артиллерия, дивизион «катюш», лыжные батальоны. Бой продолжался до утра 29 ноября. Политрук роты 1-го лыжного батальона Ф. С. Оборин в ночь на 29 ноября первым ворвался с ротой в деревню Семешки. Сняв посты противника, лыжники открыли огонь по всем избам. Полагая, что деревня окружена, гитлеровцы, не оказав организованного сопротивления, оставили Семешки. Политрук Оборин за этот бой был награжден орденом Красного Знамени.

Все это время командарм и я находились на КП 50-й стрелковой бригады. Отсюда хорошо просматривался весь ход боевых действий. Особенно ожесточенный бой разгорелся за населенный пункт Перемилово. Первым на его окраину ворвался 3-й стрелковый батальон 50-й бригады, в котором находились начальник политотдела С. Е. Стрельцов и начальник штаба М. Т. Субботин. Они лично возглавили атаку двух подразделений, сформированных из красноармейцев, недавно призванных из запаса, еще недостаточно обученных военному делу и необстрелянных.

На участке 2-го батальона, пытавшегося пробиться в Перемилово с востока, сложилась крайне неблагоприятная обстановка. Здесь гитлеровцы ввели в бой десятка полтора танков, встретили поднявшихся в атаку наших воинов перекрестным огнем изо всех видов оружия.

Наблюдая в стереотрубу, В. И. Кузнецов озабоченно произнес:

— Трудно придется комбату Круглову, если танки прорвутся через его боевые порядки. Выстоит ли?

Я навел свой бинокль на участок 2-го батальона. Как раз в этот момент капитан Федор Дмитриевич Круглов взмахом руки подал команду: «Гранаты к бою!» Бойцы по-пластунски поползли навстречу танкам. Спустя минуту под их гусеницы полетели гранаты, на башни и броню — бутылки с горючей смесью. Задымилась одна машина, другая, третья…

Как потом стало известно, особенно смело и решительно действовал в этом бою командир отделения И. Д. Шеметов. Коммунист, агитатор, он первым со связкой гранат пополз к танкам, личным примером увлек за собой других. Танковая атака врага была отражена.

— Выстояли! Молодец Круглов! — удовлетворенно проговорил командарм, продолжая наблюдать за ходом боя.

Капитан Ф. Д. Круглов в этой схватке был смертельно ранен. Но нашел в себе силы отдать последнее приказание комиссару: принимай командование батальоном, бей врагов, назад пути нет.

Вскоре получил ранение и военком Ф. Я. Грачев. Несмотря на это, он остался в строю до конца, до полного разгрома прорвавшейся через канал группировки противника.

Мужественно громили врага и воины 29-й стрелковой бригады. 2-й ее батальон, попавший, как уже говорилось, в окружение северо-западнее Яхромы, заняв круговую оборону, до 16 часов 28 ноября отражал многочисленные атаки танков и пехоты противника. При этом командир роты М. Д. Нетробин с группой бойцов связками гранат и бутылками с горючей смесью сожгли три вражеских танка. Во второй половине дня этот батальон прорвал кольцо окружения и соединился со своей бригадой. В ходе боев он понес значительные потери, но гораздо больший урон был нанесен гитлеровцам.

Когда батальон еще сражался в окружении, из Яхромы в его расположение пробрались девятнадцатилетняя Люба Волкова и двадцатилетняя Лида Шаталова. Они обратились к командиру с просьбой принять их в Красную Армию.

— Мы умеем перевязывать раненых, будем санитарками, — уверяли девушки.

Но шел бой, и командиру конечно же было не до них. Тогда юные патриотки по собственной инициативе, без какого-либо приказания принялись за дело. Благо, что у каждой из них была сумка с перевязочными материалами. Люба и Лида перетаскивали раненых в укрытия, перевязывали их. В этом бою состоялось их боевое крещение. После разгрома гитлеровцев на восточном берегу канала девушки были уже официально зачислены в состав подразделения.

В то время когда 2-й батальон 29-й стрелковой бригады еще сражался в окружении, 1-й и 3-й батальоны отбивали атаки врага, рвавшегося к Дмитрову. На их участках не раз создавалось крайне тяжелое положение, однако мужество и стойкость бойцов и командиров сорвали планы гитлеровцев.

В этих боях стрелковые подразделения тесно взаимодействовали с артиллеристами. Дивизион под командованием старшего лейтенанта Белоблоцкого только за один день уничтожил четыре танка, одну бронемашину и много вражеских автоматчиков.

Понесли потери и сами артиллеристы. Смертью храбрых пали два командира орудия, несколько наводчиков и подносчиков снарядов. Был сражен осколком военком дивизиона политрук А. И. Гашин, погиб находившийся во время боев непосредственно на батареях секретарь бюро ВЛКСМ дивизиона младший политрук Т. И. Матишев.

Мужественно дрались с врагом и танкисты. В то время на вооружении армии имелось лишь 35 танков: 5 KB, 10 тридцатьчетверок и 20 танков Т-60. Командарм, стараясь по мере возможности сохранить их для будущих боев, вводил в дело лишь в случаях крайней необходимости.

Несколько наших боевых машин приняли участие в сражении за Яхромский мост. В 123-м танковом батальоне находился тогда мой заместитель старший батальонный комиссар Д. П. Макеев. Возвратившись в политотдел, он с большой похвалой отозвался о действиях танкистов. В частности, он рассказал о таком боевом эпизоде.

…Когда одна из тридцатьчетверок приблизилась к Яхромскому мосту, фашисты обстреляли ее с противоположного берега канала из орудий. Вражеский снаряд пробил броню, был убит механик-водитель. Немецкие автоматчики окружили подбитый Т-34, начали кричать, чтобы оставшиеся в живых члены экипажа — это были командир орудия И. Р. Зимченко и радист И. М. Кресик — сдавались в плен.

— Советские воины в плен не сдаются! — услышали в ответ гитлеровцы. И тут же на них посыпался град пуль: Зимченко и Кресик почти в упор расстреливали их из танкового пулемета и пушки. Весь день и ночь они не подпускали фашистов к своей неподвижной машине. Немало гитлеровских вояк истребили отважные танкисты. За этот подвиг они были награждены орденом Красного Знамени.

К 9 часам утра 29 ноября на восточном берегу канала Москва — Волга не осталось ни одного живого гитлеровца. 1-я ударная армия с честью выполнила приказ Ставки, ликвидировав тем самым серьезную угрозу, нависшую над столицей. В городе Яхрома увековечена память героев этих боев Ф. Д. Круглова и И. А. Харлова. Их именами названы улицы.

Позже станет известно, что именно в те последние дни ноября 1941 года командующий немецко-фашистской группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Бок самоуверенно заявлял, будто в распоряжении советского командования уже нет больше никаких резервов и что оборона на северном участке подмосковного фронта находится «на грани кризиса». После захвата Клина и Рогачева он, опьяненный успехами, продолжал гнать, как свидетельствуют дневниковые записи фашистского генерала Гальдера, свою 3-ю танковую группу в направлении Дмитрова, чтобы как можно быстрее — где-то в районе Ногинска — соединиться с гитлеровскими войсками, обходившими нашу столицу с юга.

Тогда мы еще не знали, что фашистские маньяки не только мечтали о захвате Москвы, но и готовились к ее полному уничтожению. «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, — предписывалось в директиве главного командования сухопутных войск немецко-фашистской армии от 12 октября 1941 года. — …Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, представляющие возможность для… ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. Должно действовать правило, что до захвата города его следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами…

Чем больше населения… устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их»[1].

Для массовых казней москвичей фашистами была даже создана специальная зондеркоманда «Москва». Но, повторяю, тогда мы еще не знали об этом каннибальском плане уничтожения пашей прекрасной столицы. Зато твердо верили: гитлеровцам не взять Москвы, советские войска будут защищать ее до последней капли крови. Именно в этом направлении мы, командиры и политработники, и вели постоянную работу среди личного состава частей и подразделений. В боях на подступах к столице ее защитники проявляли настоящие чудеса храбрости. В первых рядах героев, как всегда, были коммунисты и комсомольцы. Они личным примером увлекали за собой беспартийных.

Несколько часов спустя после завершения разгрома немецко-фашистской группировки, прорвавшейся на восточный берег канала Москва — Волга, состоялось заседание Военного совета нашей армии. Были подведены итоги боев, определены практические задачи войск в связи с включением 1-й ударной в состав Западного фронта. В своем выступлении на заседании В. И. Кузнецов подчеркнул особую необходимость широкой пропаганды среди личного состава первого боевого опыта, популяризации отличившихся в боях бойцов и командиров, всемерного поддержания и развития в воинах наступательного порыва.

— Мы одержали первую, хотя и небольшую по масштабам, победу — остановили продвижение фашистов на рубеже канала, — сказал командарм. — Это хорошее начало. Оно говорит о том, что враг начинает выдыхаться. Необходимо внушить эту истину каждому бойцу, подготовить людей к наступательным действиям.

Собственно говоря, такая работа уже велась в частях и подразделениях армии. Во многих из них прошли митинги, беседы. Командиры и политработники, партийные и комсомольские активисты рассказывали об итогах боев, о воинах, проявивших в эти дни героизм и мужество. Но были и отдельные случаи растерянности среди бойцов и командиров, неумелого руководства подразделениями в критические моменты. Об этом тоже говорилось на митингах и беседах, подобные факты подвергались решительному осуждению.

За мужество и отвагу в боях на восточном берегу канала многие воины армии удостоились государственных наград. Орденом Красного Знамени был награжден лейтенант Г. И. Лермонтов, орденом Красной Звезды — командир орудия ефрейтор Ф. П. Евланов, отмечены и ратные подвиги 18 членов экипажа бронепоезда, уничтожившего 12 вражеских танков и до 700 солдат и офицеров противника. В числе награжденных были также танкисты, бойцы и командиры 29-й и 50-й стрелковых бригад.

Популяризация орденоносцев среди личного состава накануне новых боев имела огромное воспитательное и мобилизующее значение. Имея это в виду, мы отправили в войска специальную телеграмму Военного совета и политотдела армии, в которой обращали внимание командиров, политорганов, партийных и комсомольских организаций на необходимость проведения этой работы. Одновременно поарм издал массовыми тиражами ряд листовок о награжденных воинах, а его лекторский состав подготовил и прочитал в частях обстоятельные доклады о разгроме немецко-фашистской группировки, прорвавшейся на восточный берег канала.

Сразу же после передачи Ставкой 1-й ударной армии в состав Западного фронта ее части начали развертываться на рубеже Татищево, Дмитров, Перемилово, Деденево, Черная — по восточному берегу канала. В ночь на 1 декабря в первом эшелоне заняли оборону пять бригад, во втором — три. Этих сил было явно недостаточно, если учесть, что участок нам выделили шириной до 30 километров. Радовало, однако, то, что накануне армия получила в свое распоряжение еще один танковый батальон — 133-й, полностью оснащенный новыми машинами KB и Т-34. Кроме того, командование фронта передало 1-й ударной группу генерала Ф. Д. Захарова в составе двух стрелковых, одной кавалерийской дивизий и частей обеспечения. Но она пока еще находилась на западном берегу канала и, будучи окруженной противником, вела упорные бои в районе Федоровки. Поэтому мы тут же получили приказ об оказании ей самой срочной помощи в выходе из окружения путем нанесения концентрированного удара по врагу в направлении села Ольгово.

Беспокойство командования фронта о судьбе группы генерала Захарова было понятным. Дело в том, что из перехваченного 30 ноября нашей фронтовой разведкой приказа генерал-фельдмаршала Бока стало известно, что он потребовал от подчиненных ему войск ее быстрейшего уничтожения. Следовательно, задача заключалась в том, чтобы опередить Бока, вызволить наши части и соединения из кольца окружения прежде, чем немецко-фашистское командование подтянет необходимые резервы для их ликвидации.

Командарм В. И. Кузнецов решил нанести удар в направлении Ольгово силами двух бригад — 44-й и 71-й. В них тотчас же выехали ответственные представители управления армии и группа работников политотдела. В течение ночи им нужно было не только довести боевой приказ до личного состава, но и проделать большую работу среди бойцов и командиров, морально и политически подготовить их к первому наступательному бою, безусловно ожесточенному и трудному. И они с честью справились с этой задачей. К моменту наступления люди были не только ознакомлены с боевым приказом, но в ходе бесед и предбоевых митингов получили четкие и ясные указания, как действовать в предстоящем бою, и прежде всего как вести борьбу с вражеской бронированной техникой. Каждому бойцу и командиру была вручена небольшая листовка, где были обозначены уязвимые места вражеских танков.

На рассвете 1 декабря 44-я бригада без обычной в подобных случаях артподготовки переправилась по льду у деревни Деденево через канал. Фашисты, по всей вероятности, не ожидали так скоро нашего второго контрудара и в момент переправы не оказали сколько-нибудь серьезного сопротивления. Но уже к 16 часам, когда бригада вплотную подошла к деревне Степаново, ей пришлось ввязаться в бой с крупными силами вражеской пехоты, поддерживаемой тридцатью танками.

Почти одновременно с 44-й через канал переправилась и 71-я морская стрелковая бригада, наступавшая несколько левее. На моряков командование армии возлагало особенно большие надежды.

С этим соединением мы вместе с командармом ознакомились 28 ноября, через день после того, как бригада прибыла в указанный ей район сосредоточения. И хотя знакомство, естественно, состоялось накоротке, мы узнали, что формировалась она в одном из районов Новосибирской области. В ее составе были в основном хорошо обученные военному делу моряки Тихоокеанского флота и Амурской военной флотилии, а также сибиряки, призванные из запаса, но уже имеющие боевой опыт — многим из них довелось участвовать в боях против японских войск в районе озера Хасан и на реке Халхин-Гол. Кроме того, Новосибирский обком ВКП(б) направил в бригаду 500 коммунистов, что обеспечило значительную партийную прослойку в ее рядах. К 22 ноября формирование этого соединения завершилось, а 27 ноября 71-я бригада уже прибыла в нашу армию, в район Дмитров, Яхрома.

— Народ у нас в бригаде замечательный! За каждого можно ручаться головой. Не подведут! — восторженно и не без гордости говорил командарму и мне при первой встрече ее командир полковник Яков Петрович Безверхов, стройный, по-военному собранный, подтянутый моряк. Активный участник Великой Октябрьской социалистической революции, он в 1918 году стал бойцом молодой Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Сражался против белогвардейцев на Волге и Урале, в оренбургских степях и в Средней Азии. За мужество и отвагу, проявленные в боях, был награжден орденом Красного Знамени и орденом Красной Звезды I степени Бухарской НСР. До начала Великой Отечественной войны Я. П. Безверхов служил на Тихоокеанском флоте.

Военком 71-й бригады сорокалетний полковой комиссар Евгений Васильевич Бобров тоже сражался на фронтах гражданской войны. Член ленинской партии с 1919 года, Е. В. Бобров пользовался в бригаде непререкаемым авторитетом. Образованный, зрелый политработник, требовательный и внимательный к подчиненным, он был из тех людей, о которых в народе обычно говорят: «Человек большого сердца, широкой души». Одним словом, оба — командир и комиссар — успели завоевать во вверенном им соединении всеобщее уважение, особенно среди моряков-тихоокеанцев, которые хорошо знали их еще по совместной службе на кораблях.

В ночь перед боем во всех подразделениях бригады состоялись митинги и беседы. Перед бойцами и командирами выступили полковник Я. П. Безверхов, полковой комиссар Е. В. Бобров, начальник политотдела старший батальонный комиссар Николай Васильевич Никифоров. Военные моряки и бойцы-сибиряки с огромным вниманием слушали их сообщения о разгроме вражеской группировки на восточном берегу канала Москва — Волга, о крупном успехе Красной Армии на юге — освобождении от фашистских захватчиков Ростова-на-Дону. В своих ответных выступлениях воины бригады клялись бить врага так же мужественно и умело, не пустить фашистов в родную столицу. Многие из них выражали желание идти в бой коммунистами. У меня до сих пор хранится краткая запись выступления автоматчика А. Адакина. Вот что он тогда сказал: «Душа радуется от таких сообщений. Из нашей семьи четверо на фронте: три моих брата и я, старший из них. Сегодня мы идем громить врага. Мне бы хотелось пойти в бой коммунистом. Если погибну, прошу считать меня членом ленинской партии». И подобных выступлений было немало.

71-я бригада переправилась через канал в районе деревни Морозка, с ходу овладела селами Григорово и Дьяково, а потом завязала бой за опорный пункт противника в Языково.

С КП бригады мы с полковником Безверховым непрерывно наблюдали за ходом этого боя. Видели, с каким мужеством дрались морские пехотинцы и танкисты 133-го батальона. Многое о беззаветной храбрости тихоокеанцев рассказал мне несколько позже и начальник политотдела бригады Н. В. Никифоров, который весь период боя (а он продолжался непрерывно несколько дней) находился в батальоне, которым командовал Аркадий Голяко.

Это подразделение первым из состава бригады достигло окраины Языково и овладело несколькими домами. Но дальнейшему продвижению вперед мешал плотный пулеметный огонь с противоположного конца улицы. Тогда один наш танк — его вел комсомолец Павел Гужва — стремительно рванулся вперед и уничтожил вражеские огневые точки. Воспользовавшись этим, воины батальона заняли еще ряд домов. И тут по ним с фланга открыли огонь засевшие в сарае вражеские автоматчики. Павел Гужва снова пришел на помощь морским пехотинцам. Развернув свой танк, он двинул его на сарай. Как потом выяснилось, под развалинами нашли свою гибель до десятка фашистов. Во время этого боя был ранен и сам механик-водитель. Но он не оставил машину, его танк огнем поддерживал наши стрелковые подразделения.

Бой за Языково продолжался до 3 декабря. Наконец село было освобождено. Но 5 декабря гитлеровцы снова предприняли на него яростную атаку, в которой участвовало до полка пехоты и 20 танков. Под натиском превосходящих сил противника наши подразделения вынуждены были оставить этот населенный пункт. Утром 6 декабря армия готовилась перейти в общее наступление. И потеря Языково, естественно, осложнила обстановку. Необходимо было принять самые срочные меры, чтобы исправить положение.

Но заданию Военного совета я опять выехал в 71-ю морскую стрелковую бригаду. Цель поездки — помочь командованию и политотделу этого соединения мобилизовать личный состав на то, чтобы как можно скорее вновь взять Языково. В селе Дьяково, где располагался командный пункт бригады, я встретился с полковником Я. П. Безверховым, полковым комиссаром Е. В. Бобровым, начальником артиллерии А. Д. Трековым, командиром 133-го танкового батальона Петушковым, довел до них требование Военного совета и приказ командарма. Сразу же были согласованы и вопросы взаимодействия.

После краткого совещания на КП мы с Безверховым и Бобровым выехали в подразделения. Прибыли в батальон А. Голяко, который после гибели командира принял старший лейтенант М. Матвеев. Состоялся митинг. К бойцам и командирам с взволнованными речами обратились комбриг и военком, призвали их проявить максимум мужества и воинского умения, чтобы во взаимодействии с танкистами и артиллеристами снова выбить гитлеровцев из Языково.

Во время этого митинга поступило сообщение, что на окраине села Степаново фашистами зверски замучены захваченные ими в плен разведчики из 71-й бригады. Командира разведвзвода враги привязали к дереву, выкололи ему глаза, а на груди вырезали пятиконечную звезду. Жестоким истязаниям подверглись и остальные воины.

Это сообщение вызвало гнев и ненависть у воинов бригады, стремление отомстить врагу за гибель товарищей. Они, конечно, и раньше немало знали о зверствах фашистов, но тут замучены их боевые друзья! Ответ был единым: беспощадная месть изуверам!

…В ночь на 6 декабря 71-я бригада мощным ударом выбила врага из Языково. В этом бою гитлеровцы потеряли только убитыми около 600 солдат и офицеров. К тому же морские пехотинцы уничтожили 8 вражеских танков, 7 бронемашин, много боевой техники противника захватили.

Одновременно с боевыми действиями в районе Языково стремительно развивались события и на других участках нашей обороны. 2 декабря командарм ввел в бой 56-ю стрелковую бригаду, поставив ей такую задачу: во взаимодействии с 44-й и некоторыми подразделениями 71-й бригады овладеть населенными пунктами Волгуша и Федоровка. На левом фланге в направлении Хорошилово, Каменка, Солнечногорск успешно действовала 55-я стрелковая бригада. 3 декабря перешла в наступление на Яхрому и Острецово 50-я бригада.

Бой за Яхрому продолжался днем и ночью. Гитлеровцы упорно обороняли город. В качестве неподвижных огневых точек они использовали здесь зарытые в землю танки. Большое количество их фашисты применяли и для поддержки контратак своей пехоты. У нас же в то время танков, к сожалению, было мало. Не хватало порой и артиллерийской поддержки. И все же части и подразделения 1-й ударной армии упорно продвигались вперед.

Героизм советских воинов был поистине массовым. В этой связи вспоминается такой эпизод. При наступлении на Яхрому пулеметная рота лейтенанта И. А. Харлова поддерживала огнем продвижение стрелковых подразделений. На подступах к городу пулеметчикам продолжительное время никак не удавалось уничтожить расчет одной из вражеских пушек. Выход оставался один: как можно ближе подобраться к орудийной позиции и забросать ее гранатами. Сделав это Иван Андреевич Харлов решил сам. Поручив на время командование ротой своему заместителю, лейтенант по-пластунски подполз к пушке и одну за другой метнул две гранаты. Выведя из строя расчет, И. А. Харлов быстро подбежал к орудию и с помощью подоспевших бойцов роты круто развернул его в сторону врага. Это было очень своевременно, так как из-за дома показался фашистский танк. Лейтенант поразил его первым же выстрелом.

Приведенный эпизод — лишь один из множества, неопровержимо свидетельствующих о мужестве и отваге наших воинов. Благодаря массовому героизму бойцов и командиров 1-я ударная армия смогла к исходу дня 5 декабря, еще до начала общего наступления войск Западного фронта под Москвой, разорвать вражеское кольцо окружения группы генерала Ф. Д. Захарова. 133-я, 126-я стрелковые и 17-я кавалерийская дивизии с приданными им частями воссоединились с войсками армии.

Рано утром 6 декабря мощные артиллерийские залпы возвестили о начале наступления войск Западного фронта, на который возлагалась основная задача по осуществлению разработанного Ставкой Верховного Главнокомандования стратегического плана разгрома немецко-фашистских полчищ под Москвой силами Калининского, Западного, правого крыла Юго-Западного, а позже и Брянского фронтов. Двинулась на врага и наша 1-я ударная армия. Но прежде чем продолжить рассказ о ее боевых действиях и о проводимой тогда в частях и подразделениях партийно-политической работе, думается, будет уместным напомнить читателям об основных чертах этого стратегического плана в части, относящейся к нашему, Западному фронту. Наиболее кратко и вместе с тем точно он изложен, на мой взгляд, в интервью Маршала Советского Союза Г. К. Жукова корреспонденту журнала «Огонек» (1971, № 51). Вспоминая о своем участии в разработке плана наступления советских войск под Москвой, маршал подчеркнул: «Суть его (плана) сводилась к тому, что Западный фронт наносил два удара — севернее и южнее Москвы. Основные силы фронта сосредоточивались севернее столицы — на правом крыле, где нависала наибольшая опасность: здесь враг ближе всего подошел к столице, здесь его танковая группа была наиболее сильной».

В той же беседе Г. К. Жуков раскрыл и план наступления: «1-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова по плану развертывалась в районе Дмитров, Яхрома, чтобы во взаимодействии с 30-й и 20-й армиями наступать на Клин и на Теряеву Слободу. 20-я армия из района Красная Поляна, Белый Раст совместно с 1-й ударной и 16-й армиями должна нанести удар на Солнечногорск и Волоколамск. 16-я армия своим правым крылом переходит в наступление на Крюково. 10-я армия совместно с войсками 50-й армии наступает в направлении Сталиногорск, Богородицк.

Ближайшая задача войск фронта — разгромить ударные группировки группы армий «Центр» и устранить непосредственную угрозу Москве».

В этом плане, как мы видим, соединениям и частям 1-й ударной армии отводилась весьма существенная роль. Ей предстояло наступать на главном направлении и во взаимодействии с 30-й и 20-й армиями разгромить клипско-солнечногорскую группировку фашистов, освободить Клин и Солнечногорск. Поэтому было очень важно с предельной оперативностью довести до каждого бойца и командира армии боевые задачи, разъяснить им, что развернувшееся наступление — начало разгрома немецко-фашистских захватчиков. Необходимо было и морально подготовить личный состав к длительным наступательным операциям, к преодолению активного сопротивления противника.

По указанию Военного совета армии к проведению этой работы были привлечены все командиры и политработники, партийные и комсомольские организации. Пример здесь показывали прежде всего командующий армией В. И. Кузнецов, члены Военного совета Д. Е. Колесников и Я. С. Коле-сов, начальник штаба Н. Д. Захватаев, работники отделов штаба и управления. Они использовали каждую возможность, чтобы выступить перед личным составом. А на них равнялся, брал пример весь командно-политический состав частей и соединений. Безвыездно находились в бригадах и дивизиях и работники поарма.

Партийно-политическую работу приходилось вести, как правило, непосредственно на занимаемых позициях во время коротких перерывов между боями. Здесь следует сказать, что развернувшееся в крупных масштабах наше наступление уже само по себе во многом способствовало повышению ее действенности. Последние бои показали, что враг не так уж и силен, каким казался совсем недавно, что он уже не в состоянии сдержать мощные удары Красной Армии. И это лучше всяких слов вдохновляло воинов на новые и новые подвиги. С какой радостью бойцы и командиры читали изданную политотделом армии 8 декабря листовку, в которой сообщалось об освобождении 7 декабря 50-й стрелковой бригадой города Яхрома и ряда других населенных пунктов, об уничтожении в боях за этот город 25 вражеских танков, 107 автомашин и захвате большого количества трофеев. Оставляемая врагом при паническом бегстве боевая техника была еще одним доказательством того, что фашистов можно было успешно громить, даже если они имели пока перевес в танках, самолетах и артиллерии[2]. Таким образом, миф о непобедимости немецко-фашистских войск рушился буквально на глазах.

Но пусть у читателя пе создастся впечатление, что нам так уж легко давались победы в развернувшемся под Москвой наступлении, что гитлеровцы в этот период окончательно выдохлись. Да, были случаи, когда некоторые населенные пункты враг оставлял почти без боя. Но за другие дрался с особым ожесточением. Вот тут-то перед нашими командирами и встал вопрос о необходимости всячески разнообразить тактику боев, смелее применять обходные маневры. Ведь что греха таить, некоторые из них по-прежнему предпочитали лобовые атаки, что, как правило, влекло за собой неоправданно большие потери и далеко не всегда приносило успех.

В этой связи хочется привести такой случай. В бою за крупный населенный пункт Стопаново 44-й стрелковой бригаде был придан 8-й отдельный лыжный батальон. Но вместо того чтобы использовать лыжников как наиболее маневренное подразделение для обходного маневра, командование бригады распределило батальон поротно в помощь стрелковым подразделениям и, по существу, лишило его самостоятельности действий.

Тяжелые бои за Степаново велись в течение шести суток, но успеха не принесли. Тогда военком лыжников политрук II. Д. Ковязин внес предложение: собрать батальон в кулак и направить его по глубокому снегу в обход опорного пункта врага, чтобы обеспечить впоследствии одновременный удар по фашистскому гарнизону с фронта и тыла. Командир бригады принял и осуществил это предложение. В результате Степаново было освобождено.

Анализ этих событий заставил и командование и поарм объявить решительную борьбу методу лобовых атак. «Каждому бою — свой маневр!»— потребовал командарм. Соответствующее указание было дано и политорганам армии. Перед ними ставились задачи: всемерно усиливать воспитательную работу с командным составом, добиваться, чтобы командиры всех степеней постоянно совершенствовали тактику боев. Сделать это, естественно, удалось далеко не сразу, и тем не менее проведенная работа вскоре начала давать свои первые результаты.

…56-я стрелковая бригада под командованием полковника И. Л. Рагули встретила упорное сопротивление противника в опорном пункте Ольгово. В качестве огневых точек гитлеровцы использовали все каменные здания села. Особенно трудное положение сложилось на участке наступления стрелкового батальона капитана Белоусова. Здесь фашисты вели интенсивный пулеметный и автоматный огонь из оборудованных под бойницы окон кирпичной колхозной конюшни.

— Конюшню надо обойти, в лоб ее не возьмешь, — посоветовал комбату находившийся в батальоне заместитель начальника политотдела бригады батальонный комиссар В. И. Панченко. Тот согласился. Группу бойцов для нанесения удара с тыла возглавил сам Панченко. Обход совершили незаметно, благо, что к конюшне почти вплотную подступал лес. Ошеломленные атакой с тыла, гитлеровцы сопротивлялись недолго. Батальон, а за ним и вся бригада ворвались в село, почти не понеся при этом потерь.

К концу дня 9 декабря это же соединение завязало бон за населенные пункты Муравьеве и Ситниково. К участию в нем были привлечены и два лыжных батальона — 17-й и 18-й. Комбриг объединил их в одну группу, которую возглавил Г. И. Топуридзе. Лыжникам была поставлена задача: скрытно обойти запятые врагом населенные пункты, перерезать Ленинградское шоссе и затем ударить оттуда по Муравьево и Ситниково.

Эта задача была блестяще выполнена. Комбат Г. И. Топуридзе и военком группы Ф. И. Куценин были награждены орденом Ленина.

Умело и продуманно действовали теперь и стрелковые подразделения 44-й бригады с приданным ей 8-м лыжным батальоном. Во время боя за населенный пункт Леонидово комбриг приказал лыжникам ночью обойти село и ворваться в него с тыла. Возглавил их военком батальона политрук И. Д. Ковязин. С фронта и флангов действия этого подразделения поддерживали стрелковые батальоны бригады. Бой продолжался почти всю ночь, ибо противник имел здесь много танков и другой боевой техники. И все же, не выдержав концентрированных ударов с фронта и тыла, он, понеся большие потери, бросил боевую технику и оставил Леонидово.

И все-таки на первом этапе наступления практика применения лобовых атак себя до конца не изжила. Поэтому Военный совет фронта вскоре вынужден был даже издать специальную директиву, в которой подверглась резкой критике примитивная, однообразная тактика ведения боя, ведущая к неоправданно большим потерям. В ответ на нее командарм провел экстренное заседание Военного совета армии, где были обсуждены и приняты к неуклонному исполнению все пункты этой директивы.

После заседания В. И. Кузнецов поставил практические задачи и перед политотделом армии. Помнится, он сказал следующее:

— По линии управления и штаба армии мы принимали и принимаем необходимые меры воздействия по отношению к тем командирам, которые излишне увлекаются тактикой лобовых атак, игнорируют или недооценивают маневр в наступлении. Но одних строгих приказаний и распоряжений явно недостаточно. Они должны подкрепляться упорной, настойчивой и целеустремленной воспитательной работой среди командиров, особенно молодых. А у нас в армии таких большинство. Вот почему важно, чтобы каждый из них проникся чувством личной ответственности за сохранность людей, делал все от него зависящее для победы с наименьшими потерями. С этой целью мобилизуйте весь партполитаппарат на борьбу против безрассудного ухарства, верхоглядства в военных вопросах. Подумайте, как лучше это сделать.

— Все ясно, товарищ командующий. Примем все необходимые меры, — ответил я.

— Ну вот и хорошо.

В тот же день в политотделе армии по этому вопросу состоялось инструктивное совещание с участием военкомов и начальников политорганов соединений. На нем с докладом выступил член Военного совета Д. Е. Колесников. Отметив исключительную важность и своевременность директивы Военного совета фронта о тактике наступательных боев, он в то же время обратил внимание политработников на бережное отношение к авторитету командиров, на необходимость дружной, согласованной работы.

Получив задание непосредственно в частях и соединениях оказать всестороннюю помощь командирам и военкомам в деле претворения в жизнь директивы Военного совета фронта, все работники политотдела выехали в войска. Там, знакомясь с положением дел, мы с удовольствием отмечали, что в ходе наступления тактике боев одновременно учился как командный, так и политический состав. Военкомы батальонов, политруки рот с каждым днем все активнее вникали в разработку боевых планов, со знанием дела высказывали свое мнение по целому ряду тактических вопросов. И командиры всегда принимали во внимание их замечания, советовались с ними.

Как-то в конце декабря при встрече с командиром 3-го батальона 71-й морской стрелковой бригады В. И. Малышевым я поинтересовался, ладит ли он со своим военкомом младшим политруком М. А. Субботиным, не возникают ли между ними разногласия по вопросам тактики. Молодой командир недоуменно пожал плечами и в свою очередь спросил:

— А какие могут быть разногласия, товарищ полковой комиссар? Задача у нас одна — бить фашистов, гнать их с родной земли. И получается это пока неплохо. При подготовке к каждому бою советуемся, как лучше его провести. Если я чего-нибудь недодумаю, Максим, то есть военком, подскажет. Делить нам нечего. Надо руководить батальоном, вести за собой людей. Бойцы верят нам, потому что знают— мы с комиссаром постоянно думаем о том, чтобы добыть победу малой кровью, потому и готовы идти за каждым из нас. А это — главное.

С каждым днем наступления возрастало число командиров и политработников, творчески подходивших к решению боевых задач. Одним из таких был военком 8-го отдельного лыжного батальона политрук Иван Дмитриевич Ковязин. Он обладал каким-то особым умением говорить с людьми, вести с ними партийно-политическую работу. Вместе с тем И. Д. Ковязин совмещал в себе и отличные способности командира, организатора боя, хотя внешне мало напоминал военного человека. Невысокого роста, худощавый, в полушубке и валенках, он был больше похож на члена правления или председателя колхоза.

Как-то он коротко рассказал о себе. Родом из Кировской области. Был на комсомольской работе, затем на партийной. В армию призван в первые же дни войны, на фронте с 28 ноября 1941 года. К лыжам привык с детства, поэтому и получил назначение в этот батальон.

— Ну а как у вас дела с военной подготовкой? — спросил я Ковязина.

— Неважно, товарищ полковой комиссар, — ответил он. — Отслужил действительную, был заместителем политрука. Вот и все. Ну а потом курсы, уже во время войны. Так что учиться военному делу приходится здесь, на фронте.

И он учился. Упорно, настойчиво, старался извлечь уроки из каждого боя. Учился у всех, кто имел более систематизированное военное образование. О его настойчивости в изучении военного дела убедительно свидетельствует тот факт, что в 1944 году он уже будет командовать полком. Причем командовать хорошо.

Но это — в будущем. Во время же нашей встречи под Яхромой тридцатилетний политрук И. Д. Ковязин, партийный работник, призванный из запаса, вряд ли и думал еще о том, что когда-нибудь будет командовать полком.

11 декабря совместными усилиями 55-й и 71-й стрелковых бригад нашей армии во взаимодействии с 35-й, 64-й стрелковыми и 31-й танковой бригадами 20-й армии был освобожден от гитлеровцев Солнечногорск. А в ночь на 13 декабря 1-я ударная и соседняя 30-я армии получили приказ на овладение городом Клин. Утром генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доложил по ВЧ командованию фронта план разгрома клинского гарнизона врага. К участию в нем от нашей армии привлекались 29, 84, 50 и 47-я стрелковые бригады. На Клин также была нацелена и 201-я латышская стрелковая дивизия.

После того как бригады нашей армии овладели населенными пунктами Соколово и Мякинино и завязали бой непосредственно на подступах к городу, от командования фронта поступило дополнительное распоряжение: частью сил 1-й ударной и 30-й армий, действующих на смежных флангах, 13 декабря завершить полное окружение немцев в районе Клипа, а остальными силами продолжать движение вперед, преследуя отходящего противника.

13 декабря войска 30-й армии вышли в район северо-западнее города, перерезали дорогу Клин — Высоковск, а выдвинутая в район Лаврове 47-я стрелковая бригада нашей армии замкнула кольцо вокруг Клина. Судьба окруженной фашистской группировки была, по существу, предрешена, но тем не менее гитлеровцы продолжали еще оказывать упорное сопротивление.

Во избежание напрасных жертв Ставка предложила командованию фронта предъявить окруженной вражеской группировке ультиматум о капитуляции. Получив соответствующие указания, полковой комиссар Я. С. Колесов быстро составил его текст, который был затем утвержден Военным советом армии. Командиру 29-й стрелковой бригады полковнику М. Е. Ерохину было поручено подобрать группу парламентеров. В нее вошли хорошо знавший немецкий язык помощник командира роты 310-го пулеметного батальона младший лейтенант В. Р. Берг, командир отделения сержант Д. С. Лямин и красноармеец 1-го лыжного батальона Е. И. Разводовский. Их тщательно проинструктировали член Поенного совета Я. С. Колесов и командир бригады М. Е. Ерохин.

Было уже за полдень, когда парламентеры отправились в стан врага. Шли без оружия. Впереди — младший лейтенант Берг, следом, с белым флагом в руках, — сержант Лямин, последним — красноармеец Разводовский. Шагали молча. «Всем было не по себе, — рассказывал позже Берг. — Ждали: вот-вот прогремит автоматная очередь — и конец. А так не хотелось погибнуть безоружным, не оказав никакого сопротивления гитлеровцам!»

Но гитлеровцы огня не открыли, пропустили парламентеров. Принял их комендант фашистского гарнизона полковник Хаузре. Внимательно прочитал ультиматум, с презрительной усмешкой окинул взглядом парламентеров, потом сел за стол и быстро набросал командиру 29-й стрелковой бригады полковнику М. Е. Ерохину, подписавшему ультиматум, короткий ответ. Всего несколько слов. О том, что он, комендант гарнизона, выполняя волю фюрера, решительно отклоняет советский ультиматум и гарнизон Клина будет обороняться до последнего солдата.

Парламентеры достойно выполнили свой долг. Позже в армейской газете «На разгром врага» была напечатана приветственная телеграмма Военного совета армии:

«Лейтенанту Бергу В. Р.

Помощнику командира взвода Лямину Д. С.

Красноармейцу Разводовскому Е. Н.

Приветствуем вас с награждением орденом Красного Знамени за выполнение боевого задания под Клином. Уверены, что вы и впредь будете с честью выполнять боевые задания во славу Родины.

24.12.41

Кузнецов Колесников Колесов».

Но это, повторяю, будет позже. А сразу же после возвращения парламентеров с отказом гитлеровского коменданта принять ультиматум штурм города возобновился.

Для непосредственного руководства боем по уничтожению окруженной фашистской группировки командарм вместе с полковым комиссаром Я. С. Колесовым выехали на КП 84-й морской стрелковой бригады, которая уже вела упорное сражение с противником на высотах южнее Клипа. В войска направились и другие руководящие командиры управления и штаба армии.

Я, собрав работников политотдела, ознакомил их с приказом командующего, дал каждому конкретное задание. Особое внимание при этом обратил на те пункты, в которых говорилось о необходимости оказания войсковым командирам и политработникам всемерной помощи в мобилизации личного состава на безостановочное, стремительное преследование врага. Приказал проследить, чтобы в соответствии с требованием приказа командарма наступающие войска обязательно имели впереди себя сильные лыжные подразделения, способные захватом узлов дорог и теснин дезорганизовывать противника. Разъяснил категорическое требование генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова о том, что передовые отряды должны обходить вражеские узлы сопротивления, а ликвидацию их осуществлять специальными подразделениями, выделяемыми от главных сил бригад.

Эти установки на первый взгляд были чисто военного характера. Но все мы считали их неотделимыми от практических задач партийно-политической работы.

К тому времени армия уже накопила некоторый опыт партполитработы в условиях наступательных операций.

Весьма действенно она велась, например, в подразделениях 44-й стрелковой бригады. Здесь по инициативе военкома старшего батальонного комиссара И. В. Чугунова и старшего инструктора политотдела бригады А. М. Абрамова с самого начала нашего наступления было четко налажено проведение коротких совещаний коммунистов и комсомольцев. Делалось это так. В конце каждого боевого дня активисты собирались вместе, слушали информацию парторга или комсорга о его итогах, об отличившихся воинах. Затем каждый член партии и комсомолец получал персональное поручение. Такие совещания позволяли привлекать к участию в партийно-политической работе почти всех коммунистов и членов ВЛКСМ, а через них — и широкий беспартийный актив.

В ходе наступательных боев многие красноармейцы и командиры выражали горячее желание вступить в ряды ленинской партии, стать коммунистами. Росло и число заявлений от молодых воинов с просьбой принять их в члены ВЛКСМ. В связи с этим перед работниками политотдела армии были поставлены задачи: добиваться быстрейшего рассмотрения в войсках заявлений о приеме в партию и комсомол, следить за тем, чтобы не допускались случаи неоправданных задержек с вручением принятым партийных и комсомольских документов.

Итак, сразу же после совещания работники политотдела армии выехали в части и соединения, чтобы довести полученные указания до командиров, военкомов, начальников политорганов и практически помочь им в их осуществлении. Сам я, по договоренности с Дмитрием Емельяновичем Колесниковым, готовился отправиться в 29-ю стрелковую бригаду. Перед отъездом, когда уже садился в машину, ко мне подошел политрук Г. П. Шабельников.

— Разрешите обратиться, товарищ полковой комиссар?

— Обращайтесь. Кстати, вы почему до сих пор здесь? Вам же следовало выехать на левый фланг армии.

С Григорием Петровичем мы были знакомы давно, еще по совместной довоенной службе в 17-й Горьковской Краснознаменной стрелковой дивизии. Он всегда отличался высокой дисциплинированностью, исполнительностью и требовательностью к себе и подчиненным. И вдруг — такая непонятная медлительность с отъездом.

— Простите, товарищ полковой комиссар, — смутился Шабельников. — Сейчас я вам все объясню. Очень прошу направить меня не на левый фланг, а в двадцать девятую. Хочу принять личное участие в освобождении Дома-музея Петра Ильича Чайковского. И вот почему. Во время отступления наших войск я воевал в тех местах, хорошо знаю подходы к Дому-музею. Думаю, что моя помощь будет полезна командованию бригады.

— Ну что ж, — подумав, согласился я, — садитесь в машину, поедем в двадцать девятую вместе.

По прибытии в бригаду мы прежде всего договорились с ее командиром о выделении специальной разведгруппы во главе с политруком Б. А. Волковым и командиром взвода Ф. А. Анохиным для освобождения Дома-музея П. И. Чайковского. Вместе с группой на это боевое задание отправился и политрук Г. П. Шабельников.

Бой за овладение Клином еще только начинался. На мой вопрос: «Обеспечено ли взаимодействие с левофланговой дивизией 30-й армии?» — полковник М. Е. Ерохин коротко ответил:

— Да. Все в порядке.

Военком бригады полковой комиссар А. П. Хвенин добавил, что взаимодействие с соседями налажено не только в тактическом отношении, но и в плане партийно-политической работы.

Между тем командир бригады полковник М. Е. Ерохин продолжал управлять боем. Четко и спокойно, не повышая голоса, он отдавал по телефону различные приказания подчиненным ему командирам. Противник поначалу оказывал упорное сопротивление, и дела, как видно, в бригаде шли не совсем гладко. Но комбриг продолжал оставаться внешне спокойным, предельно собранным. Давалось ему это конечно же нелегко. Руководя боем, он как бы управлял и самим собой, прекрасно понимая, что любой его срыв отзовется там, в атакующих цепях.

Наконец Михаил Емельянович, отдав кому-то по телефону очередное приказание, повернулся ко мне и все тем же спокойным голосом, каким только что разговаривал с подчиненным, сообщил, что теперь, по его мнению, дела пойдут лучше: противник дрогнул, начал пятиться, а это хороший признак.

— Жаль, что пока еще мало знаю некоторых своих командиров. Приходится знакомиться буквально в ходе боя, — как бы про себя заметил М. Е. Ерохин.

Понять его было нетрудно. В командование 29-й стрелковой бригадой Михаил Емельянович вступил совсем недавно, сменив полковника И. П. Федотова, назначенного на другую должность. Это, конечно, осложняло дело. Но в то же время за плечами у нового комбрига был огромный боевой опыт — участие в гражданской войне, а также многолетняя работа на командных должностях в мирное время. Член партии с 1919 года, М. Е. Ерохин был закаленным бойцом-ленинцем. Военный совет армии, учтя все это, оказывал 29-й бригаде во главе с ее новым командиром высокое доверие — направлял сражаться с врагом на самые решающие участки. Теперь бойцы бригады вели бои за освобождение Клина.

Больше суток бои с окруженной группировкой противника продолжались с переменным успехом. Фашисты нередко переходили в контратаки, порой даже теснили наступавшие подразделения нашей и 30-й армий. Но вот наконец пришло радостное сообщение: батальон старшего лейтенанта А. Г. Немыкина ворвался в Клин и теперь с боями продвигается к его центру.

— Молодец Немыкин! Орел! — так охарактеризовал этого командира военком бригады А. П. Хвенин. Он только час назад вернулся из его батальона, поэтому с подробностями рассказал о подвигах бойцов, командиров, политработников. — В боях на подступах к городу особенно отличился новый военком батальона политрук Гринберг. Вы его, наверное, знаете, товарищ полковой комиссар? — продолжал Александр Павлович. — Он из армейского резерва политсостава, прибыл к нам накануне штурма в качестве представителя политотдела армии.

Да, Гринберга я, конечно, знал. Посылая в 29-ю бригаду в качестве представителя политотдела, мы имели в виду при первой же возможности назначить его комиссаром батальона. И теперь я от души рад, что такое назначение уже состоялось и что Гринберг оправдал наши надежды.

В этот момент комбат Немыкин сообщил по телефону, что в уличных боях отличился и начальник штаба батальона Н. В. Хитров. Возглавив группу бойцов, начштаба выбил гитлеровцев из нескольких кирпичных домов.

Геройски вел себя и командир пулеметной роты лейтенант М. М. Майоров. В разгар боя выбыл из строя командир стрелкового подразделения. Бойцы залегли под огнем врага. Лейтенант Майоров, приказав своему заместителю продолжать уничтожение вражеских огневых точек, принял командование этим стрелковым подразделением на себя и повел его в атаку. И фашисты не выдержали дружного натиска советских воинов, побежали. Преследуя их, наши бойцы освободили от гитлеровцев всю улицу.

Докладывая комбригу о дальнейшем продвижении батальона, старший лейтенант А. Г. Немыкин, кроме того, сообщил, что в 3-й роте выбыл из строя политрук. Его заменил секретарь комсомольского бюро батальона Василий Козырев. Показывая пример отваги, он несколько раз поднимал роту в атаку. В результате было очищено от гитлеровцев несколько домов-укреплений. В этом бою Василий Козырев был сражен вражеской пулей, и Немыкин ходатайствовал перед командиром бригады о награждении комсомольского вожака орденом.

— Хорошо. Ваше устное представление мы оформим. Будем ходатайствовать о награждении Василия Козырева посмертно орденом Красной Звезды, — ответил на просьбу комбата полковник М. Е. Ерохии и тут же приказал начальнику штаба подготовить необходимый наградной материал.

Вновь зуммерит полевой телефон. На этот раз звонит политрук Шабельников, просит передать трубку мне. Докладывает:

— Товарищ полковой комиссар! Группа разведчиков выполнила поставленную задачу: заняла Дом-музей Чайковского.

— В каком состоянии Дом-музей?

— Дом уцелел, но внутри все порушено. Одну из комнат на втором этаже фашисты превратили в уборную. Ноты композитора разбросаны, затоптаны. Многое, вероятно, будет трудно восстановить.

— А каково настроение наших бойцов?

— Их гнев трудно описать. Все беспредельно возмущены вандализмом гитлеровцев. Это, говорят, не люди, а самые настоящие бандиты, разбойники, уничтожать их, фашистов, надо, как бешеных собак.

— Ну что ж, Григорий Петрович, все правильно, — сказал я в заключение Шабельникову. — Вы сделали важное и нужное дело. Передайте мою благодарность бойцам.

Разумеется, имена многих отличившихся воинов были уже известны личному составу. О них они узнавали от командиров, политработников, парторгов, комсоргов и агитаторов непосредственно в ходе боев. Поэтому я дал задание начальнику политотдела бригады старшему батальонному комиссару К. С. Литовских всесторонне обобщить накопленный опыт, посоветовал, как лучше это сделать. Договорились, что сразу же после полного освобождения Клина в батальонах будут проведены инструктивные совещания агитаторов, партийные и комсомольские собрания в ротах и равных им подразделениях, оформлена необходимая наглядная агитация.

Город Клин был окончательно очищен от немецко-фашистских захватчиков во второй половине дня 15 декабря. Из телефонных переговоров с членами Военного совета Д. Е. Колесниковым, Я. С. Колесовым, с начальником штаба генералом Н. Д. Захватаевым, с военкомами и начальниками политорганов соседних бригад, с работниками политотдела армии, находившимися в войсках, я вскоре составил цельную и довольно подробную картину этих боев. Они были трудными и кровопролитными. Фашисты сопротивлялись отчаянно, до последней возможности.

Член Военного совета Я. С. Колесов принес нам печальную весть о гибели командира 84-й стрелковой бригады полковника Василия Андреевича Молева. Это соединение вело бои на высотах юго-восточнее Клина. На ее участке враг предпринимал особенно яростные контратаки, пытаясь прорвать кольцо окружения. 13 декабря особенно ожесточенное сражение разгорелось за высоту у деревни Воробьево. Полковник В. А. Молев лично руководил этим боем. Здесь и настигла его вражеская пуля. За мужество и отвагу он был посмертно награжден орденом Ленина.

13 декабря было опубликовано специальное сообщение Совинформбюро о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы и о первых результатах контрнаступления советских войск. В нем говорилось, что только за 5 дней боев противник потерял на подступах к столице свыше 30 тысяч солдат и офицеров. Войсками Западного фронта в качестве трофеев было захвачено 386 фашистских танков, 4317 автомашин, 305 орудий и много другой боевой техники. На первых полосах центральных газет публиковались портреты военачальников, под командованием которых была одержана эта блестящая победа. В их числе был и наш командарм Василий Иванович Кузнецов.

Это вдохновляющее известие вызвало у бойцов и командиров армии громадный душевный подъем. Определенно новый поворот вносило оно и в ход партийно-политической работы. Требовалось всесторонне продумать, какими формами и методами доводить до каждого воина сообщение Совинформбюро, как использовать его в интересах дальнейшего повышения наступательного порыва войск.

Поскольку бои за Клин подходили к концу, я уже собрался было вернуться в поарм. А тут вдруг звонок Д. Е. Колесникова:

— Вам, Федор Яковлевич, необходимо срочно выехать на левый фланг армии в пятьдесят шестую и семьдесят первую бригады.

— С какой целью?

— Военный совет фронта требует ускорить темп наступления этих бригад на волоколамском направлении. Кстати, побывайте также и в сорок шестой, она только что вступила в бой.

Что ж, приказ есть приказ. На рассвете 15 декабря приезжаю в 71-ю морскую стрелковую бригаду. Ее штаб и политотдел расположились в небольшом поселке западнее Солнечногорска.

Бригада готовится к бою за деревню Власково. Комбриг и военком вызвали для постановки боевой задачи командиров батальонов. Операцию по освобождению этого населенного пункта решено осуществить ночью путем нанесения одновременного удара с фронта и тыла. Комбаты спокойны, сосредоточенны. Ночные атаки для них уже не являются новинкой.

Прошу начальника политотдела бригады Н. В. Никифорова проинформировать, как у него организовано разъяснение сообщения Совинформбюро о провале немецкого плана окружения Москвы. Он докладывает, что текст сообщения зачитан во всех подразделениях. В ряде стрелковых рот проведены в связи с этим митинги. Сейчас командиры, политработники, парторги и агитаторы продолжают индивидуальные читки с теми бойцами, которые по различным причинам не смогли присутствовать на ротных митингах.

У меня не было оснований в чем-либо упрекнуть политотдел бригады.

Ночью моряки освободили Власково. А на следующий день командование бригады подвело итоги периода наступательных боев. Докладывал полковник Я. П. Безверхов. Он сообщил, что за это время соединение продвинулось на запад почти на 100 километров, освободило 30 населенных пунктов. Захвачены большие трофеи. Умнее стали воевать, смелее идти на окружение врага. Наладилось четкое материально-техническое и продовольственное обеспечение батальонов.

Выступивший вслед за ним начальник политотдела доложил, что за время пребывания бригады на фронте — за 16 дней — отличившиеся в боях воины подали 148 заявлений с просьбой о приеме их в партию. Все они рассмотрены без задержки. Партийные документы принятым в члены и кандидатам в члены ВКП(б) вручаются в перерывах между боями. Молодые коммунисты сразу же вовлекаются в активное участие в партийно-политической работе, ведут агитацию среди беспартийных, оказывают на них влияние личным примером.

Мужеству и отваге молодые коммунисты, подчеркнул Н. В. Никифоров, учатся у старших своих товарищей. И прежде всего — у партийных организаторов. У таких, например, как парторг разведроты сержант Трофим Андреевич Никитин.

Мне уже приходилось слышать об этом парторге. Член партии с 1936 года, он в довоенную пору 15 лет проработал на одной из сибирских шахт. В бою за населенный пункт Алферьево сержант лично уничтожил из автомата 16 гитлеровцев, первым ворвался в село. Разведчики роты во всем старались равняться на него. Не случайно поэтому парторганизация подразделения постоянно росла, становилась надежной опорой командиру. Только за время боев под Москвой ротная парторганизация пополнилась 26 новыми членами и кандидатами в члены ВКП(б) из числа передовых бойцов и командиров.

Парторги… Это были, как правило, коммунисты с довоенным стажем, люди политически зрелые. Многие из них имели к тому же и опыт руководящей партийной, советской, комсомольской или хозяйственной работы в гражданских условиях. И он во многом пригодился им на фронте. Они умели работать с людьми, убеждать их словом и делом, умели, наконец, находить правильный подход к каждому бойцу. Одним словом, оказывать на личный состав то партийное, политическое воздействие, которое сплачивало, цементировало подразделения.

Кроме того, в каждой части и соединении у нас имелся определенный резерв ротных и батарейных парторгов. Поэтому замена руководителей парторганизаций (в случае их выбытия из строя) производилась обычно быстро, без какой-либо задержки.

Политотдел армии, военные комиссары и политорганы соединений уделяли большое внимание подготовке и воспитанию партийных организаторов. С первого же дня сформирования 1-й ударной здесь стало непременным правилом: если работник поарма выезжал в то или иное соединение, в часть, то помимо выполнения других заданий ему вменялось в прямую обязанность собрать парторгов и комсоргов, побеседовать, поставить перед ними конкретные задачи. Групповое и индивидуальное их инструктирование регулярно осуществляли и работники политорганов соединений, военкомы.

Не меньшим вниманием пользовались и ротные, батарейные, взводные агитаторы. С той лишь разницей, что всю организационно-воспитательную и инструктивную работу с ними проводили в основном секретари партийных и комсомольских бюро частей, военкомы батальонов, парторги.

Несколько позже в практику нашей партийно-политической работы прочно войдет регулярное проведение семинаров парторгов, комсоргов, агитаторов. В условиях же боев под Москвой эта форма работы еще только зарождалась. Тогда она ограничивалась в большинстве случаев краткими совещаниями с ротным активом и индивидуальным инструктированием. И так было не потому, что политорганы недооценивали семинары. Просто для их подготовки и проведения не имелось ни времени, ни необходимых условий.

Парторги, комсорги и агитаторы играли заметную роль в обеспечении высокой боевой активности личного состава. Сошлюсь на один хорошо запомнившийся мне случай.

Стрелковый батальон, где военкомом был политрук К. С. Семенюк, вел бой за деревню Плаксино. Неоднократные попытки с ходу ворваться в деревню не приносили результатов. Тогда Семенюк созвал парторгов, комсоргов рот и агитаторов, обратился к ним со следующими словами:

— Перед нами поставлена задача — освободить деревню Плаксино. Сил у нас для этого достаточно. Но у противника выгодные оборонительные позиции. Чтобы выбить гитлеровцев из деревни, нужен смелый рывок в сочетании с обходным маневром. Поговорите еще раз с бойцами, вдохновите их на подвиг. Но прежде всего покажите личный пример стремительности, смелости в атаке.

Через полтора часа подразделения батальона ринулись в очередную атаку. Впереди шли коммунисты, комсомольцы, агитаторы. Вел их политрук К. С. Семенюк. Кажется, ничего особенного не произошло: в батальоне те же силы, та же тактика. Однако проведенная партийными и комсомольскими активистами работа, их личное бесстрашие и самоотверженность сыграли свою роль: гитлеровцы не выдержали дружной и стремительной атаки советских воинов, побежали. Плаксино было освобождено.

15 декабря в Москву прибыла миссия Великобритании во главе с министром иностранных дел Антони Иденом. Как потом стало известно, Иден обратился к И. В. Сталину с просьбой предоставить ему возможность побывать на фронте, в одном из наступающих соединений. Верховный Главнокомандующий дал согласие на поездку англичан в недавно освобожденный город Клин. Она была назначена на 19 декабря. А 17 декабря начальнику штаба нашей армии генерал-майору Н. Д. Захватаеву было поручено от имени советского командования встретить английских гостей, рассказать им о разгроме вражеских войск в районе Клина.

Вместе с Антони Иденом прибыло более двадцати английских, американских и других корреспондентов. Иностранные гости осмотрели город, побывали в тех местах, где проходили наиболее ожесточенные бои, собственными глазами увидели огромное количество брошенной немецко-фашистскими войсками боевой техники, побеседовали с местными жителями. После всего увиденного Идеи вынужден был признать, что подвиг советских войск «поистине великолепен». Затем англичане были приглашены на обед. Он, помнится, проходил в одноэтажном небольшом домике на Ленинградской улице, в одном из немногих уцелевших после боев. Во время обеда гости, особенно корреспонденты, задавали Никанору Дмитриевичу Захватаеву самые разнообразные вопросы, в большинстве своем не имевшие никакого отношения к разгрому немецко-фашистских войск в районе Клина. Спрашивали, например, о событиях давно минувшей русско-японской войны, об отдельных операциях первой мировой. У нас создалось такое впечатление, что они просто хотели убедиться, насколько советский генерал эрудирован в военной истории.

Н. Д. Захватаев сначала терпеливо и подробно отвечал на все их вопросы, но потом, выбрав удобный момент, заметил:

— Наша беседа, господа, увела нас в далекую историю. Может быть, мы все-таки вернемся к сегодняшней действительности?

— Да-да! — заулыбались гости.

— Уважаемые господа, — продолжил начштаба армии, обращаясь прежде всего, конечно, к Идену и сопровождавшему его генералу Нею, — если это не военная тайна, го хотелось бы знать, когда вы думаете активизировать боевые действия на Западном театре войны?

Вопрос, как говорится, застал их врасплох. Английский министр иностранных дел предпочел промолчать, делая вид, что ему, дипломату, не следует ввязываться в разговор о делах военных. Генерал Ней тоже молча пожал плечами. Корреспонденты просто переглянулись между собой и с подчеркнутым старанием занялись обедом. На этом своеобразная пресс-конференция закончилась.

31 декабря в газете «Красная звезда» было опубликовано сообщение агентства Рейтер о поездке Идена на подмосковный фронт. В нем говорилось: «Идеи в сопровождении генерала Нея посетил фронт северо-западнее Москвы. Они видели, что осталось от красивого города Клина после отступления немцев, а также убедились, как плохо одеты в условиях русской зимы недавно захваченные немецкие пленные, с которыми они разговаривали. Они также имели возможность убедиться, насколько уверены в победе молодые русские генералы, с которыми они встречались».

В сообщении агентства приводились и слова Идена. Он, в частности, сказал: «Я был счастлив увидеть некоторые из подвигов русских армий, подвигов поистине великолепных». Респектабельные английские гости правильно подметили, что солдаты и офицеры немецко-фашистской армии, которые еще совсем недавно бешено рвались в Москву, а теперь бежали в обратном направлении или сдавались в плен, были экипированы явно не по сезону. О «плохо одетых в условиях русской зимы немецких солдатах» англичане с заметным сочувствием говорили и во время обеда в Клину. И в то же время они предпочитали не распространяться о том, что в период той же самой «русской зимы» фашистские захватчики лишили крова тысячи и тысячи советских мирных жителей — женщин, детей и стариков. Например, за один только день 17 декабря гитлеровские варвары, отступая, в полосе действий нашей армии сожгли дотла четыре подмосковные деревни. А всех сельчан, кто пытался тушить огонь, беспощадно расстреливали.

Кстати сказать, по мере своего дальнейшего отступления фашисты действовали еще более жестоко. В деревне Плаксиво они на глазах у населения облили горючим пятерых захваченных в плен раненых красноармейцев и сожгли. В населенном пункте Свистуха гитлеровские изверги заживо сожгли более ста раненых бойцов и командиров Красной Армии. А в деревне Гордино захваченного в плен красноармейца П. Н. Тимошенко, отказавшегося выдать врагу военную тайну, эсэсовцы привязали к дереву, распороли ему живот, затем облили бензином и подожгли.

Творя все это, фашистские головорезы пытались запугать советских людей, поставить их на колени, принудить не оказывать помощь наступающим войскам Красной Армии. Однако их бесчеловечная жестокость приводила к прямо противоположным результатам. Местные жители, пренебрегая опасностью, еще более активно помогали советским воинам. В одном из полученных нами политдонесений с бронепоезда № 73, подписанном старшим политруком И. Н. Краскевичем, сообщалось, например, о таком факте.

В результате прямого попадания снаряда паровоз бронепоезда вышел из строя. Капитан Малышев направил своего заместителя С. Ф. Знаменского на станцию Дмитров с заданием срочно найти другой паровоз. Гитлеровцы в это время почти непрерывно бомбили станцию, вели артиллерийский обстрел. Казалось, здесь не должно быть ни одной живой души. И вдруг… стрелочница дает отмашку — спокойно, неторопливо, будто это происходит в мирное время. А затем подбегает к Знаменскому и докладывает:

— Маша Литиевская. Нахожусь при исполнении служебных обязанностей на вверенном мне посту.

Совсем молоденькая девчонка, скорее даже подросток, в мужском ватнике и подшитых валенках. Знаменский с удивлением посмотрел на нее и спросил:

— Как же ты оказалась здесь одна?

— А я не одна, — ответила стрелочница. — Видите, сюда идет и начальник станции.

И правда, по снежному насту к прибывшему военному торопливо шагал рослый мужчина в деревенском полушубке. Подошел, почти по-уставному отрапортовал:

— Авдолетов, начальник станции. В связи с возможной эвакуацией основную станционную аппаратуру по заданию горкома партии привел в нерабочее состояние. А некоторые детали, которые трудно изготовить на новом месте, забрал с собой, вот они.

— А нет ли у вас тут паровоза? — не надеясь на положительный ответ, спросил Знаменский у Авдолетова.

— Есть. И паровозная бригада при нем. На всякий случай придержали. Сбегай, Маша, за машинистами, — обернулся он к Литиевской.

Девушка побежала куда-то в сторону разбитых вагонов. II вскоре вернулась вместе с машинистом Андреем Петровичем Дорониным, его помощником Иваном Ивановичем Лавровым и кочегаром Иваном Васильевичем Мирошниченко.

— Можете вы передать нам паровоз? — обратился к машинисту Знаменский.

— А зачем он вам? — посмотрел на него Доронин.

— Бронепоезд у нас остался без паровоза. Понимаете?

— Все ясно, товарищ командир. Сейчас будет. Забирайте его вместе со всей нашей бригадой.

Так паровозная бригада А. П. Доронина влилась в экипаж бронепоезда и не раз проявляла мужество и отвагу в боях. А стрелочница Маша Литиевская (Мария Тимофеевна Барсученко)тоже поехала со всеми вместе к бронепоезду и под огнем врага четко обеспечивала его маневрирование.

Или вот еще один памятный случай. В деревне Свистуха, той самой, где гитлеровцы заживо сожгли более 100 советских военнопленных, 13 раненых красноармейцев находились в избе престарелой колхозницы Елизаветы Ивановны Кузнецовой. Фашисты каким-то образом узнали об этом и решили расправиться с ними. Когда палачи подошли к дому, Елизавета Ивановна сказала им, что у нее лежат только больные тифом ее сестра и золовка.

Услышав слово «тиф», гитлеровцы не решились войти в избу патриотки. А вскоре деревня была освобождена нашими войсками.

За свой патриотический поступок Елизавета Ивановна Кузнецова по представлению Военного совета и политотдела армии была награждена медалью «За отвагу».

Аналогичный подвиг совершила и землячка Е. И. Кузнецовой — учительница начальной школы из соседнего села Каменка Зинаида Михайловна Петрова.

Произошло это при следующих обстоятельствах. На подступах к селу разгорелся сильный бой, поэтому многие его жители еще до того, как гитлеровцы ворвались в Каменку, ушли в отрытые в лесу землянки. Там же вместе с матерью и маленькой дочкой пряталась от фашистских бандитов и Зинаида Михайловна. Когда затихли выстрелы, 3. М. Петрова решила пробраться в село за продуктами. Было уже довольно темно, поэтому молодая учительница торопилась. К тому же и мороз в этот вечер заметно покрепчал.

У околицы села Зинаида Михайловна вдруг услышала стон, затем негромкий мужской голос: — Сестричка, помогите… Замерзаем.

Петрова бросилась на голос и увидела лежащего на снегу в одном белье раненого красноармейца. Он коротко поведал ей, что в бою за Каменку фашисты захватили в плен человек тридцать наших бойцов, в основном раненых. Тех, кто еще держался на ногах, увели в тыл, а тяжелораненых раздели до белья и бросили вот здесь на снег — все равно, мол, при таком морозе долго не проживут.

«Как же быть? — подумала учительница, выслушав бойца. — Если я помогу ему и другим, перетащу их в село, а об этом узнают фашисты, они непременно расстреляют меня, маму и дочку. И в то же время…»

Для долгих размышлений времени не было. Красноармейцы в самом деле замерзнут. Будь что будет! Ведь это же наши, советские люди!

И Зинаида Михайловна принялась за дело. Прежде всего подтащила раненых к большому кусту, чтобы хоть немного укрыть их от ветра. А что дальше? Куда их теперь девать? В селе наверняка гитлеровцы. «Увидят, что спасаю красноармейцев, меня же первую и застрелят, а потом и их добьют», — промелькнула в сознании пугающая мысль. Однако руки продолжали делать свое дело…

Одного за другим Петрова перетащила раненых в полуразрушенное здание сельсовета, самое ближайшее от того места, где обнаружила красноармейцев. Ее никто не заметил. В изнеможении опустилась на какой-то ящик, обвела взглядом помещение: окна выбиты, печь разрушена. Мороз почти такой же, как и на улице. Немного отдышавшись, принялась таскать солому и сено, благо, что стог стоял почти рядом, за домом. Затем пробралась к своему дому, принесла кипятку, старые одеяла, немного вареной картошки, хлеба.

Красноармейцы обогрелись, подкрепились едой и почувствовали себя несколько лучше. И все же Зинаида Михайловна боялась за них. Ведь надо бы сделать перевязки, но под рукой ничего нет. Опять побежала домой, принесла две чистые простыни, разорвала их на полосы, перевязала раненых. Теперь, кажется, все. Только вот холодно, а печь разрушена. Вспомнила, что в доме есть еще одна комната, под самой крышей. Может, там сохранилась печка?

Поднялась, открыла дверь и… отпрянула назад. Показалось, что в комнате кто-то есть. И действительно, из темноты послышался негромкий голос:

— Заходите, не бойтесь.

Говоривший чиркнул спичкой. На мгновение комната осветилась, и Зинаида Михайловна увидела незнакомого молодого человека. Как потом оказалось, это был В. Ф. Юрьев, скрывавшийся в сельсоветском мезонине от гитлеровцев.

Вместе они перенесли раненых в теплую комнату. Несколько дней 3. М. Петрова ухаживала за ними, а когда наша 55-я стрелковая бригада вновь освободила Каменку, передала их на попечение военных медиков.

Военный совет фронта наградил мужественную патриотку орденом Красной Звезды.

Вскоре о благородном поступке молодой учительницы из Каменки рассказала на своих страницах газета «Правда». Как-то в перерыве между боями политрук одного из подразделений прочитал эту статью бойцам.

— Прочтите еще раз, товарищ политрук, — вдруг обратился к нему пожилой красноармеец.

— Зачем? Ведь все же слышали. Судя по статье, добрая душа у этой молодой учительницы из Каменки. Не побоялась смерти, спасла людей.

— Это моя дочка, — сказал тот же красноармеец. — Душа у нее действительно добрая. Зина с малых лет к доброте и заботе о людях приучена, потому и в учительницы пошла. Жалко, что не пришлось свидеться с ней. Часть наша наступала южнее Каменки.

— Ну, это дело поправимое, — сказал политрук бойцу. — Раз так уж случилось, доложу командиру части, попрошу, чтобы вам предоставили краткосрочный отпуск.

И, несмотря на то что продолжались бои, командование части предоставило отцу Зинаиды Михайловны Петровой десятидневный отпуск. Он побывал в родной Каменке, поздравил дочь с высокой наградой, повидался с женой и внучкой.

Я встретился с Зинаидой Михайловной спустя много лет после войны. Она продолжала учительствовать в той же школе, где работала в довоенную пору, имела уже двух взрослых дочерей. К Зинаиде Михайловне часто обращались юные следопыты, и она добрым словом, советом и делом помогала им в благородном занятии — поисках известных и неизвестных героев войны. Сейчас она на пенсии.

Довелось побывать мне и в Угличе, где тогда проживал один из спасенных 3. М. Петровой красноармейцев — Александр Анисимович Новиков. Это он первым обратился тогда, в студеную зимнюю ночь, за помощью к молодой учительнице. Более двух лет лечился боец Новиков в госпитале. Жизнь ему врачи спасли, но вот сильно обмороженные ноги вынуждены были ампутировать. Александр Анисимович трудился в производственной артели, принимал активное участием общественной работе и с чувством глубокого уважения вспоминал о своей спасительнице. Как дорогую реликвию хранил ее фотографию, которую много лет назад Зинаида Михайловна прислала ему в госпиталь.

В борьбе против немецко-фашистских оккупантов Красной Армии помогали не только взрослые, но и дети. Помнится, вернулся в поарм из только что освобожденной деревни Спас-Коркордино начальник оргинструкторского отделения Д. А. Медведников и, прежде чем доложить о проведенной в частях партийно-политической работе, рассказал нам о таком случае. Наши подразделения завязали бой на окраине деревни. Гитлеровцы хотя и сопротивлялись, но, видимо, уже подумывали о бегстве. Ибо еще загодя забрали колхозных лошадей, сани. Все держали наготове. Водители прогревали моторы машин.

В спешке никто из них не обратил внимания на двух подростков: пятнадцатилетнего Виктора Мотылева и его младшего брата Александра. А те незаметно делали свое дело: у одной из машин отвернули гайки на колесах, у саней перерезали какие-то крепления, попрятали упряжь, приготовленную гитлеровскими повозочными. В результате фашистам так и не удалось воспользоваться колхозными подводами. А автомашина, у которой ребята отвернули гайки, тоже вскоре вышла из строя. В довершение всего Виктор Мотылев метнул в отступавших вражеских вояк где-то раздобытую им гранату, убив двух и ранив нескольких гитлеровцев.

— Надо бы наградить ребят за смелость и отвагу, — закончил свое сообщение Дмитрий Аполлопович.

По нашему представлению Военный совет фронта наградил Виктора Мотылева медалью «За отвагу», а его младшему брату Александру объявил благодарность.

В моем фронтовом блокноте сохранились и такие записи о мужественных поступках и подвигах юных патриотов:

«Пионерка Высоковского района Аня Чесалина помогла 91 советскому бойцу выйти из окружения».

«Два подростка — Анатолий Алексеев и Виктор Кирсанов — изъявили желание пойти в разведку в занятый оккупантами Волоколамск и доставили оттуда ценные сведения о противнике».

«Комсомолка, ученица школы совхоза имени Кирова, Рая Ионова предупредила наше наступавшее подразделение о том, что улица в Лотошине, по которой бойцы продвигались вперед, заминирована немцами. Вызвали саперов. Рая сама повела их к минному полю. При этом допустила неосторожность — опередила саперов и погибла, подорвавшись на мине. Посмертно награждена орденом Красной Звезды».

По моему поручению инструктор-информатор поарма завел специальный журнал, в который регулярно записывал все поступавшие к нам сведения о помощи местных жителей Красной Армии. И эти записи велись не для простого учета. Наши штатные агитаторы и лекторы использовали их при подготовке своих выступлений перед личным составом, докладов и бесед о советском патриотизме. Должен сказать, что эти примеры героизма оказывали сильное мобилизующее воздействие на бойцов и командиров.

В дни боев под Москвой к нам в армию несколько раз приезжал секретарь МК ВКП(б), организатор партизанского движения на временно оккупированной врагом территории Московской области Б. Н. Черноусов. От него мы получали подробные сведения о боевых делах народных мстителей в Лотошинском, Солнечногорском, Волоколамском и других районах области. Военный совет и политотдел армии поддерживали также тесную связь и с Дмитровским подпольным окружкомом партии, который возглавлял С. П. Афанасьев, с секретарями Дмитровского горкома ВКП(б) А. И. Макаровым, Солнечногорского горкома Е. А. Барановым, Клинского горкома А. Н. Кидиньш, председателем Дмитровского исполкома райсовета И. В. Кириллиным, с командирами партизанских отрядов В. А. Дробышевским, В. Г. Коруновым и другими. Это позволяло нам иметь ценные разведданные о противнике, оборонявшемся на данных участках фронта.

А там, где позволяла обстановка, живую связь с партизанскими отрядами осуществляли непосредственно командиры и военкомы бригад, полков, лыжных батальонов, что в ряде случаев позволяло обеспечивать боевое взаимодействие между нашими наступающими войсками и партизанскими подразделениями.

Личный состав армии проявлял большой интерес к сообщениям о боевых действиях партизан, радовался их успехам. Бойцы и командиры наяву убеждались в том, что война против немецко-фашистских захватчиков действительно становится всенародной. А это имело огромное воспитательное значение.

Громя и преследуя врага, войска 1-й ударной армии все дальше продвигались на запад. 16 декабря ее передовые подразделения освободили Высоковск. 18 декабря 84-я стрелковая бригада овладела крупным населенным пунктом Теряева Слобода. К исходу 19 декабря главные силы армии и соседей слева вышли на реки Лама и Руза — сильно укрепленный промежуточный рубеж обороны противника. Крупного успеха добились и войска 20-й армии, 20 декабря освободившие Волоколамск.

Реки Лама и Руза были скованы льдом. Однако преодолеть их с ходу не удалось ни нашей, ни соседним 20-й и 16-й армиям. С высоких западных берегов гитлеровцы всякий раз встречали атаки советских воинов таким интенсивным огнем изо всех видов оружия, что поредевшие за время боев наши подразделения вынуждены были отходить на исходные позиции.

Вскоре стало очевидным, что без тщательной, всесторонней подготовки прорвать ламско-рузский рубеж обороны противника невозможно. Требовалось перегруппировать силы, определить наиболее перспективный участок прорыва вражеской обороны и быстро, в течение нескольких дней, обеспечить на направлении главного удара значительное превосходство над противником в силах и средствах.

Подготовка к прорыву ламско-рузского оборонительного рубежа началась в первых числах января 1942 года. Командование нашей армии сразу же приступило к перегруппировке войск с задачей сосредоточения главных сил на ее левом фланге. Пока производилась эта перестановка, действовавшие на правом фланге наши отдельные части продолжали с боями продвигаться вперед и в ряде случаев добивались успеха. В частности, неплохие результаты оказались у 62-й морской стрелковой бригады под командованием полковника В. М. Рогова.

В эту бригаду я приехал в ночь под Новый год. Военным советом армии мне было поручено на месте разобраться, насколько справедливы претензии ее командования к армейским тылам в отношении неполадок в материально-техническом и продовольственном обеспечении. Вместе со мной в бригаду прибыла группа представителей тыловых частей.

Было морозно. Дул сильный порывистый ветер. Деревня, где располагались тогда штаб и политотдел бригады, была сильно разрушена. В избах, оставшихся целыми, были полностью выбиты стекла. И хотя тепла в таких жилищах было немного, уставшие за' день краснофлотцы и красноармейцы заполнили их до предела.

Противник периодически вел по деревне артиллерийский огонь. Ему время от времени отвечала наша минометная батарея. Но, казалось, никто не обращал внимания на разрывы снарядов. Оно и понятно, дело привычное.

Зашел в одну из полуразрушенных изб. В ней разместились на отдых человек тридцать бойцов и командиров. Все места, где только можно было прилечь или присесть, были заняты. В русской печи, занимавшей добрую четверть избы, ярко горел огонь, но дым почему-то шел не в трубу, а тянулся к завешенным тряпьем оконным проемам.

Еще при подходе к дому сквозь выбитые окна я услышал оживленный разговор, который вели между собой находившиеся в нем морские пехотинцы. Но при моем появлении наступила тишина.

— Что замолчали, друзья? О чем беседовали? — поздоровавшись, спросил я.

— Да так, товарищ полковой комиссар, ни о чем особенном, — после непродолжительной паузы ответил за всех молоденький лейтенант. — Сначала о сегодняшнем бое говорили, о родных, знакомых. Словом, кто о чем. Вроде тихо пока, вот и занялись воспоминаниями. В бою-то особенно не разговоришься, а мы, моряки, поговорить любим. Вот и сейчас краснофлотец Сергеев рассказывал о своей службе на эсминце, а мы слушали. А до этого прошлый Новый год вспоминали, новогодние елки и все такое.

— Фашисты всю ночь ракетами лес освещают. Вот он какой, нынешний-то Новый год, — бросил кто-то из дальнего угла хаты.

Постепенно разговорились. От воспоминаний перешли к делам насущным. Я коротко рассказал о боевой обстановке в полосе армии, о намерении противника закрепиться и задержать наше наступление на реке Лама.

Как раз в то время, когда беседа подходила к концу и я уж было собрался пройти в политотдел соединения, в избу вошел военком Д. И. Бессер. Увидев меня, он доложил, что 3-й батальон бригады освободил деревню Званово и с ходу ворвался в Теребетово.

По усталому и вместе с тем необычайно оживленному лицу Бессера, по его лукаво улыбавшимся глазам нетрудно было догадаться, что он чего-то недоговорил.

— Продолжайте, товарищ военком. Я слушаю вас.

— У меня все. Остальное к бою прямого отношения не имеет.

— А что остальное?

— Да так, пустяки. Когда батальон ворвался в Теребетово, мы обратили внимание на одну избу, что на самой окраине деревни, на берегу речки Лобь. Комбату Кузьме Романовичу Ерошкевичу она показалась подозрительной: окна плотно занавешены, за избой — несколько машин. Не штаб ли? Послали туда группу автоматчиков и саперов. Подобрались наши ребята, открыли дверь, а в избе, как говорится, дым коромыслом. Несколько подвыпивших немецких офицеров готовятся к встрече Нового года. На двух составленных вместе столах множество всякой закуски, бутылки с вином. В углу сверкает разноцветными огнями новогодняя елка. Ну, офицеров ребята обезоружили, захватили в плен, а возле избы Кузьма Романович поставил часового, чтобы до конца боя никого не впускал в нее. Когда бой закончился, комбат пригласил отличившихся при освобождении деревни краснофлотцев, красноармейцев и командиров на новогодний праздник. Правда, Новый год еще не наступил, но все равно выпили вина, поздравили друг друга с победой.

В политотделе бригады мы вместе с военкомом Д. И. Бессером провели совещание, на котором кроме политотдельцев присутствовали многие политработники подразделений, офицеры тыла. Речь шла главным образом о конкретных мерах по устранению недостатков в обеспечении личного состава питанием. Зима стояла морозная, в таких условиях регулярное снабжение бойцов и командиров переднего края горячей пищей приобретало особое значение. Мне не один раз приходилось убеждаться, насколько повышалось боевое настроение личного состава, если на передовую регулярно доставлялись завтраки, обеды, чай. Истина, казалось бы, простая, не требующая особых доказательств, но тем не менее о пей постоянно приходилось напоминать.

Подготовка к прорыву ламско-рузского рубежа была завершена 9 января. А вечером этого же дня мы получили приказ командующего фронтом: с утра 10 января приступить к выполнению боевой задачи.

На главном направлении должны были действовать части и соединения 20-й армии. Здесь, на участке прорыва, наше командование обеспечило значительное превосходство в силах над противником. Так, в артиллерии мы превосходили его в три с половиной раза; в минометах — в четыре; в танках — в два и в пехоте — в три раза.

Рано утром 10 января после мощной артиллерийской подготовки вперед двинулись танки и стрелковые части. Однако выбить гитлеровцев из укреплений на западном берегу Ламы удалось не сразу. В первые дни боев наше продвижение было совсем незначительным.

Судя по всему, немецко-фашистское командование придавало этому рубежу исключительное значение. Позже станет известна директива Гитлера от 16 декабря 1941 года, в которой он требовал от командования группы армий «Центр» «заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорывающегося на флангах и в тыл наших войск». Вероятно, именно этой директивой руководствовался командир 23-й фашистской пехотной дивизии, требовавший в одном из своих приказов, захваченных нашими разведчиками, защищать позиции на Ламе до последнего человека.

Сопротивление врага было сломлено лишь 15 января, после пяти суток ожесточенных боев. В тот же день вечером я с небольшой группой армейских политработников побывал во 2-й морской гвардейской стрелковой бригаде (так с 5 января стала именоваться наша бывшая 71-я морская стрелковая бригада). На КП этого соединения как раз находился начальник штаба армии генерал Н. Д. Захватаев. В нескольких словах он обрисовал мне обстановку, пояснил, что бригаде приказано продолжать преследование отступающего противника, не давая ему ни малейшей передышки.

Вместе с командиром, военкомом, начальником политотдела бригады мы решили провести в подразделениях короткие митинги, распределили, кто и где будет выступать. Моряки-гвардейцы с воодушевлением встретили приказ о ночном наступлении. К утру 16 января они выбили гитлеровцев еще из нескольких населенных пунктов и продвинулись на 10 километров.

Значительного успеха добилась в те дни и 62-я морская стрелковая бригада. Ее воины, взаимодействуя с артиллеристами и танкистами, к исходу 16 января освободили районный центр Лотошино. Таким образом, 1-я ударная вышла на рубеж Лотошино, Аксаково, Пленицыно.

Бои продолжали носить столь же ожесточенный характер, как и в начальный период контрнаступления наших войск под Москвой. Гитлеровское командование все еще надеялось остановить советские войска, поэтому и требовало от своих солдат и офицеров фанатического сопротивления, особенно при обороне наиболее важных в тактическом отношении пунктов. Однако его планы неизменно терпели провалы. Теперь уже сказывалось не только наше превосходство в силах и средствах, но и то, что командный состав Красной Армии приобрел определенный опыт ведения наступательных боев, научился лучше, чем прежде, разгадывать и срывать замыслы врага.

В этой связи хочется сослаться на такой, пожалуй, наиболее характерный для того периода пример. Командованию 62-й морской стрелковой бригады стало известно, что в ночь на 16 января гитлеровцы собираются перебросить танки и пехоту в район Раменье, станция Шаховская. Вероятно, они намеревались создать на подступах к этой станции свой оборонительный заслон. Необходимо было во что бы то ни стало сорвать этот замысел врага.

Командир бригады полковник В. М. Рогов поставил перед 8-м лыжным батальоном задачу — под покровом темноты выдвинуться на шоссе Лотошино — Шаховская, устроить там засаду и разгромить колонну врага на полпути к станции. Во втором часу ночи военком батальона И. Д. Ковязин, возглавлявший засаду, принял по рации сообщение разведчиков — в сторону станции Шаховская движется легковая машина. Ее лыжники подбили, сбросили в кювет, а ехавшего в ней штабного офицера доставили в штаб бригады. На допросе он показал, что перебрасываемая в район станции группа в составе 10 танков и 15–20 автомашин с пехотой выйдет из пункта временной дислокации ровно в четыре часа утра.

Получив эти данные, политрук И. Д. Ковязин сделал соответствующий расчет. Для уничтожения танков была выделена 3-я рота. Лыжники расположились вблизи шоссе группами по 3–4 человека в каждой на небольшом расстоянии друг от друга. Их задача состояла в том, чтобы уничтожить все танки врага по возможности одновременно.

В четыре часа утра наблюдатели, находившиеся примерно в пяти километрах от основных сил лыжного батальона, сообщили, что по шоссе движутся один танк и грузовик с фашистской пехотой. Это была, естественно, разведка. А за ней должны двигаться главные силы. Поэтому полит рук Ковязин приказал пока не обнаруживать места засады, пропустить танк и грузовик.

Его расчет оказался верным. Через несколько минут на шоссе действительно появилась основная колонна врага. Как только танки и автомашины с пехотой поравнялись с нашей засадой, в них полетели гранаты и бутылки с горючей жидкостью. На шоссе запылали сразу семь крестастых бронированных чудовищ. Среди вражеских пехотинцев началась паника. Три оставшихся неповрежденными танка открыли бешеную стрельбу из пушек и пулеметов. Но лыжники располагались в так называемой мертвой зоне — на обочине шоссе, и огонь врага нашим воинам был не страшен. К тому же вскоре они уничтожили и эти танки. Пехота тоже сопротивлялась недолго. К шести часам утра бой был закончен. Его итог: 10 уничтоженных фашистских танков, более 100 убитых солдат и офицеров противника, 150 пленных.

Как в данном, так и во многих других случаях военная хитрость и внезапность были лишь одним из тактических средств ведения боя. Успех же в конечном счете достигался благодаря мужеству, бесстрашию и отваге абсолютного большинства бойцов и командиров. О высоком моральном духе личного состава красноречиво свидетельствует хотя бы такой факт. Только в ночь перед этой засадой более двадцати красноармейцев и командиров 8-го лыжного батальона подали заявления с просьбой о приеме их в ряды ВКП(б). Примерно столько же заявлений поступило и в бюро ВЛКСМ.

Хочется особо подчеркнуть, что, оказываясь даже в безвыходном положении, наши бойцы и командиры до конца оставались верными воинскому долгу, проявляли мужество и героизм, несгибаемую стойкость.

…Разведывательное подразделение 62-й морской стрелковой бригады, в котором служил краснофлотец Николай Кудряшов, ночью ворвалось в село Малеево и завязало бой с гитлеровцами. В ходе его Николай увидел, что возле одного из домов фашисты спешно грузят в машину какие-то ящики. «Не иначе штабные документы, — решил краснофлотец. — Нужно попытаться отбить их». Он смело бросился к дому, огнем из автомата уничтожил часового и солдат-грузчиков, а в окно метнул гранату. Но в этот момент и сам был тяжело ранен. Гитлеровцы схватили истекающего кровью Кудряшова. Позже от местных жителей мы узнали, что фашисты в течение нескольких часов изуверски пытали Николая, стремясь вырвать у него интересующие их сведения. Но на все вопросы краснофлотец неизменно отвечал: «Советские моряки никогда не были предателями! Ничего вы от меня не добьетесь!» Комсомолец Кудряшов погиб как герой. В незабываемые дни Московской битвы командиры, политработники, партийные и комсомольские организации широко популяризировали подобные примеры мужества и отваги среди личного состава.

Утром 19 января я зашел к начальнику штаба армии. На мой вопрос об обстановке Ииканор Дмитриевич ответил:

— Продвигаемся вперед. Ночью части армии вышли на рубеж Якутино, Гордино, Раменье, Шаховская, то есть почти вплотную приблизились к западной границе Московской области. У соседей дела обстоят тоже неплохо… — Он с минуту помолчал, прошелся по комнате, потом спросил: — Вы, я вижу, в войска собрались?

— Да, еду в сорок первую.

— А я во второй гвардейской думал сегодня побывать, но, вероятно, ничего из этого не получится.

— Почему, если не секрет?

— Какой там секрет! Сам еще не в курсе дела. Звонил на рассвете фронтовой оперативник, обстановкой интересовался. Потом намекнул на возможность каких-то перемен. Толком же ничего не объяснил. Дескать, не могу, не уполномочен. Ждите, говорит, вызова. Вот сижу и жду…

В этот момент на его столе зазвонил аппарат ВЧ. Никанор Дмитриевич взял трубку. Некоторое время слушал молча, затем несколько раз повторил: «Ясно, сейчас же доложу командующему!» Закончив разговор, повернулся ко мне. Сказал:

— Вот и новость, Федор Яковлевич. В резерв нас выводят. Выходит, пока отвоевались. Пойду доложу командарму.

Несколько часов спустя к нам поступило два документа: распоряжение командующего Западным фронтом и приказ Ставки Верховного Главнокомандования. на состоявшемся заседании Военного совета армии начальник штаба зачитал их. В приказе Ставки, в частности, говорилось, что «1-я ударная армия к исходу 20.01.42 г. выводится в резерв Верховного Главнокомандования». Далее следовал перечень наименований населенных пунктов, в которые выводились войска: Завидово, Решетниково, Клин, Покровка. Штаб армии должен был расположиться в городе Клин.

Одновременно Ставка приказывала:

«1. К 25.01.42 г. полностью доукомплектовать личным и конным составом и довооружить по штатам и табелям все выведенные в резерв соединения и части 1-й ударной армии; пополнение людским составом должно быть произведено из частей лучших, наиболее подготовленных контингентов.

2. План дообеспечения, составленный на основании заявок, должен быть представлен командованием 1-й ударной армии в каждое центральное управление к 18.00 20.01.42 г. и в ГШКА — к 15.00 21.01.42 г.»[3].

Приказ Ставки был подписан Верховным Главнокомандующим и начальником Генерального штаба, непосредственно адресован заместителю Наркома обороны СССР армейскому комиссару 1 ранга Е. А. Щаденко, начальнику Главного артиллерийского управления Красной Армии генерал-полковнику Н. Д. Яковлеву, в копии — командующему армией. Все свидетельствовало о том, какое большое значение придается четкому и быстрому выполнению этого приказа. В течение нескольких дней требовалось провести такую работу, на которую в иных условиях понадобилось бы, по крайней мере, не меньше месяца.

На заседании Военного совета выступил генерал-лейтенант В. И. Кузнецов. Он подвел итоги наступательных боев частей и соединений армии под Москвой. А они были весьма убедительными. С 28 ноября 1941 года по 19 января 1942 года 1-я ударная армия с боями продвинулась на запад более чем на 150 километров, освободила от врага около 1000 населенных пунктов. За неполных два месяца наступления ее войска вывели из строя свыше 25 тысяч вражеских солдат и офицеров, уничтожили и захватили 247 танков и бронетранспортеров, более 5000 автомашин, свыше 300 артиллерийских орудий, около 600 минометов разных калибров и много другой боевой техники противника.

Далее командарм назвал отличившиеся в боях под Москвой 50, 56, 55 и 44-ю стрелковые бригады, сообщил, что 850 воинов армии награждены орденами и медалями. В заключение отметил, что бои под Москвой для армии являются лишь началом боевого пути. Впереди — новые сражения, а времени на подготовку к ним нам отпущено очень мало. Следовательно, в период пребывания 1-й ударной в резерве Ставки командирам и политработникам управления, штаба, политотдела, всему командному и политическому составу частей и соединений предстоит трудиться с максимальным напряжением сил.

Отвод войск с переднего края был осуществлен нами быстро и организованно. Сразу же по прибытии на отведенные им места в частях и соединениях армии начались регулярные тактические занятия с личным составом. Несмотря на сильные морозы, пургу и снегопады, они проводились днем и ночью. Сказывался острый дефицит времени.

Примерно с 25 января в 1-ю ударную армию начало поступать пополнение, в основном молодежь 18—20-летнего возраста, еще не нюхавшая пороху, слабо обученная военному делу. Перед командирами, политорганами, партийными и комсомольскими организациями встала трудная и ответственная задача — в максимально короткий срок подготовить молодых воинов к участию в боях.

Еще при приеме пополнения командно-политический состав частей и соединений стремился так распределить вновь прибывших, чтобы рядом с ними непременно находились бойцы и сержанты, уже участвовавшие в боях. А в 56-й стрелковой бригаде, где военкомом в ту пору был старший батальонный комиссар Р. Е. Леваков, даже развернулось своеобразное соревнование между бойцами и сержантами — участниками боев под Москвой за оказание деловой помощи новичкам в овладении мастерством борьбы с вражескими танками, опытом боевых действий в лесу, в населенных пунктах. Бывалые воины проводили с пополнением дополнительные занятия, рассказывали о боевых подвигах своих товарищей. Все это дало положительные результаты — молодые бойцы быстрее приобщались к боевой деятельности.

Опыт 56-й бригады заслуживал самой широкой популяризации. Туда выехали мой заместитель Д. П. Макеев и инспектор В. К. Донской. На месте они ознакомились с практикой работы с пополнением, подготовили проект указаний всем политорганам армии об использовании этого опыта. В войска указания были переданы по телефону. В результате практика индивидуальной работы с новичками получила широкое распространение.

Кроме этого, с пополнением ежедневно проводились беседы о положении на фронтах, о героях боев и самоотверженной работе тружеников тыла, о зверствах гитлеровцев на временно оккупированной советской территории. С рассказами о своем боевом опыте перед молодыми воинами выступали удостоенные государственных наград красноармейцы, сержанты, командиры взводов, рот, батарей.

Немалое воспитательное воздействие на вновь прибывших оказывало и торжественное вручение наград отличившимся в боях бойцам и командирам. Эта волнующая церемония проводилась, как правило, перед строем полка или батальона. И прежде чем вручить награжденному орден или медаль, командир части (иногда — политработник) коротко рассказывал о его боевом подвиге, призывал всех равняться на героя.

Непродолжительный период пребывания армии в резерве Ставки поарм широко использовал для инструктирования и учебы политсостава. Было проведено армейское совещание военкомов и начальников политорганов. С инструктивным докладом на нем выступил член Военного совета бригадный комиссар Д. Е. Колесников. После этого его участники обменялись накопленным за время боев опытом партийно-политической работы. Кроме того, во всех бригадах мы провели семинары ротных парторгов и комсоргов, а в подразделениях — совещания взводных агитаторов.

Немало времени и сил пришлось направить и на перераспределение, расстановку партийных кадров. Здесь основная трудность заключалась в том, что в период последних боев многие коммунисты вышли из строя, и это привело к тому, что некоторые ротные парторганизации фактически перестали существовать. В составе пополнения членов и кандидатов в члены ВКП(б) было крайне мало. Поэтому, чтобы воссоздать в каждой стрелковой роте полнокровную партийную организацию, политорганы, с одобрения Военного совета армии, направляли в эти подразделения коммунистов из состава тыловых частей и служб.

Работники поарма ежедневно бывали в войсках, участвовали в проведении семинаров, выступали с докладами перед командно-политическим составом, сержантами, бойцами. По вечерам, собравшись в политотделе, подытоживали сделанное, намечали планы на следующий день.

Время летело быстро. Обремененные многочисленными заботами, мы как-то не замечали его течения. Десять дней в резерве Ставки промелькнули как мгновение. 29 января поступил новый приказ — о передислокации 1-й ударной армии в район Старой Руссы.

Последние дни января 1942 года, ознаменованные исключительно важными событиями, остались незабываемыми. Во-первых, еще в самом начале месяца был получен приказ Наркома обороны СССР о преобразовании двух наших лучших бригад — 29-й стрелковой и 71-й морской стрелковой — в 1-ю и 2-ю гвардейские. Но армия готовилась тогда к прорыву ламско-рузского оборонительного рубежа противника, поэтому было не до торжеств. Пришлось ограничиться лишь краткими митингами в войсках. После же вывода армии в резерв Ставки появилась возможность отметить это важное событие более широко.

Церемония вручения 2-й морской бригаде гвардейского Знамени состоялась в деревне Селинское, что под Клином (1-я гвардейская бригада к тому времени уже выбыла из состава армии). Перед строем бригады командарм генерал-лейтенант В. И. Кузнецов передал боевую святыню ее командиру полковнику Я. П. Везверхову. После этого воины-гвардейцы дали клятву беречь Знамя как зеницу ока, прославить его новыми подвигами. Забегая вперед, хочу сказать, что они с честью выполнили свою клятву. Позднее бригада была переформирована в 25-ю гвардейскую мотострелковую дивизию, ей было присвоено почетное наименование Чапаевской.

Навсегда запомнилось и другое важное событие. 30 января 1942 года к нам в армию, в город Клин, приехал М. И. Калинин.

…Тот день выдался морозным, но солнечным и тихим. Мы встретили дорогого гостя еще при въезде в город. Затем представители соединений и частей собрались в большом, но еще не восстановленном зале клинского Дворца культуры. Несмотря на то что в зале полуразрушенного Дворца культуры было не совсем уютно, настроение у всех было приподнятым. Отовсюду слышались веселые голоса, шутки, смех.

Когда Михаил Иванович Калинин в сопровождении командарма В. И. Кузнецова, члена Военного совета Д. Е. Колесникова и начальника штаба армии Н. Д. Захватаева вышел на сцену и направился к столу президиума, собравшиеся в зале воины встретили его дружной овацией. Всесоюзный староста, как ласково называли в народе Председателя Президиума Верховного Совета СССР, поднял руку, призывая участников встречи к тишине. Потом неторопливо протер очки, прищуренным взглядом окинул зал и, потирая озябшие руки, произнес небольшую речь. Скорее, это была даже не речь, а товарищеская, дружеская беседа с защитниками Родины.

Стенографистки у нас, к сожалению, ее было, поэтому полностью записать выступление М. И. Калипнна мы не смогли. Но в моей фронтовой тетради все-таки сохранилась вапись.

«Вы прошли с боями сто пятьдесят километров, освободили от врага около тысячи населенных пунктов, — сказал тогда Михаил Иванович. — Это имеет важное значение. Это большая честь. Но главное, что вы совершили, — это приучили фашистов быть битыми…

Не забывайте тех воинов Красной Армии, которые с боями отступали от границы, выматывали врага и тем самым облегчили вам победу под Москвой. Теперь вы готовитесь к новым боям. Надеюсь, что и впредь будете громить врага так же смело и решительно, как делали это до сих пор…»

Ответом на эти его слова был новый взрыв аплодисментов и приветственных возгласов. Ожидая наступления тишины, Михаил Иванович тепло улыбался. Он стоял у самого края сцены в зимнем пальто и шапке, в обычных серых валенках. Выглядел М. И. Калинин гораздо старше (в ту пору ему было 66 лет), чем на хорошо знакомых всем нам портретах. Старый, добрый человек, умный и проницательный государственный деятель — таким он запечатлелся в моей памяти на всю жизнь.

После митинга-собрания М. И. Калинин остался у нас обедать. Разговор за столом шел как о делах чисто военных, так и о партийно-политической, воспитательной работе в войсках. М. И. Калинин расспрашивал члена Военного совета армии бригадного комиссара Д. Е. Колесникова о поведении коммунистов и комсомольцев в бою, об их политическом влиянии на личный состав войск, о состоянии воинской дисциплины, о настроениях красноармейцев, командиров и политработников. При этом он несколько раз подчеркивал, что коммунисты должны показывать личный пример отваги и мужества в бою, сражаться самоотверженно и храбро, не знать колебаний, не иметь сомнений в победе. Очень важно, говорил М. И. Калинин, чтобы как можно больше членов партии участвовало в политической работе.

В ходе этой беседы Михаил Иванович особое внимание обратил на необходимость беречь людей, заботиться о них. Командирам, напомнил он, предоставлены безграничные права в управлении войсками, в использовании их для достижения победы. Вот почему очень важно, чтобы эти свои права — распоряжаться судьбой и жизнью подчиненных — каждый командир использовал вдумчиво, умно.

Мы тепло распрощались с М. И. Калининым. Он выехал в Москву. А на следующий день во всех частях и подразделениях состоялись массовые красноармейские митинги, на которых наказ Всесоюзного старосты — еще беспощаднее, еще упорнее громить врага — был доведен до всего личного состава.

Перебазирование соединений и частей армии на Северо-Западный фронт, под Старую Руссу, оказалось делом далеко не легким. Эшелоны с личным составом и техникой разгружались в 80—100 километрах от линии фронта. А зима на северо-западе в том году была очень суровой, снежной, морозной. От места разгрузки до района сосредоточения войска двигались по абсолютному бездорожью. В результате сроки марша затянулись: многие части, особенно артиллерийские, прибыли к месту сосредоточения с большим опозданием. В целом по армии передислокация войск продолжалась до 19 февраля — на десять дней дольше, чем было определено решением Ставки.

Между тем еще задолго до полного сосредоточения 1-я ударная получила приказ: наличными силами 13 февраля прорвать на своем участке оборону противника и, развивая наступление, перерезать железнодорожную магистраль Старая Русса — Дно. В дальнейшем, взаимодействуя с 11-й армией, разгромить старорусскую группировку врага. То, что сразу же по прибытии на новое место нам предстоит участвовать в наступательных боях, пожалуй, ни для кого не было секретом. На это были нацелены и занятия по боевой подготовке, и вся партийно-политическая работа, проводившаяся с личным составом в период пребывания армии в резерве Ставки. Она не прекращалась даже во время движения по железной дороге и марша в район сосредоточения. Одним словом, личный состав армии уже был в какой-то степени подготовлен к преодолению трудностей в ходе наступления в условиях лесисто-болотистой местности.

Однако эти трудности на поверку оказались гораздо большими, чем можно было предполагать. Хотя Северо-Западный фронт в целом, и наша армия в своей полосе наступления в частности, имели некоторое превосходство над противником в живой силе и технике, в воздухе почти безраздельно господствовала вражеская авиация.

Это сказалось сразу же, едва мы втянулись в бои по прорыву обороны противника. Ожесточенным бомбардировкам с воздуха гитлеровцы подвергали не только наступавшие полки и батальоны, но и мелкие подразделения, штабы, командные и наблюдательные пункты. Вражеские самолеты гонялись буквально за отдельными бойцами. Поэтому в некоторые дни потери от ударов авиации в наших частях были больше, чем от стрелкового оружия.

И все-таки уже за первую неделю войска армии значительно продвинулись вперед. Определенного успеха добились и наши соседи по фронту. В итоге 25 февраля было завершено окружение семи фашистских пехотных дивизий в районе Демянска.

Теперь на повестку дня встала другая задача — как можно быстрее разгромить эти соединения противника. Ее решение командующий фронтом возложил на 34-ю армию и 1-й гвардейский стрелковый корпус. Войска же нашей и соседней, 11-й армии, действуя на внешнем кольце окружения, продолжали наступление в направлении Старая Русса, Шимск. Цель его заключалась в том, чтобы не допустить деблокады войск противника в районе Демянска.

Однако бои с каждым днем принимали все более упорный характер, и вскоре продвижение наших войск в направлении Старой Руссы практически приостановилось. На ряде участков, куда противник спешно подтянул свежие резервы пехоты и танков и где предпринял сильные контратаки, поддерживая их с воздуха десятками, а то и сотнями пикирующих бомбардировщиков, мы вынуждены были даже перейти к обороне.

В марте немецко-фашистскому командованию удалось создать на сравнительно узком участке фронта, поблизости от стыка 1-й ударной и 11-й армий, мощную ударную группировку — 6 пехотных и моторизованных дивизий, большое количество танков и артиллерии. Первый свой контрудар гитлеровцы нанесли в начале третьей декады месяца. Однако четыре наши бригады — 50-я и 44-я стрелковые, 84-я морская и 2-я гвардейская морская, объединенные в оперативную группу под командованием начальника штаба армии генерал-майора Н. Д. Захватаева, — выдержали мощнейший натиск противника. Но это было лишь началом. Фашисты при поддержке с воздуха продолжали атаковать все более крупными силами. Кое-где им хотя и ценой больших потерь, но все же удалось потеснить наши войска. 1-я ударная армия вынуждена была полностью перейти к обороне.

В те трудные дни мне пришлось побывать во многих соединениях и частях, в том числе и в оперативной группе генерала Н. Д. Захватаева. Я видел, как, несмотря на значительное превосходство врага в танках и авиации, воины армии мужественно и самоотверженно отражали его следовавшие одна за другой атаки.

Положение на нашем участке еще более осложнилось в апреле, когда началось бурное таяние снегов, вскрылись озера и болота, разлились многочисленные реки и речушки.

В связи с половодьем совершенно непроходимыми оказались дороги, по которым в боевые соединения и части доставлялись боеприпасы, продовольствие. Правда, командование фронта организовало доставку снарядов, патронов и продуктов питания на транспортных самолетах. Но их явно не хватало, поэтому нам приходилось выделять большие группы красноармейцев и младших командиров, которые буквально на себе носили боеприпасы и продовольствие за 30–40 километров. Но и эта крайняя мера не помогла решению проблемы.

Обеспечить войска хотя бы минимальным количеством необходимого для продолжения боев — это стало первостепенной задачей командования и политорганов 1-й ударной. Военный совет армии в тот период принял специальное решение, которым обязал командиров, военкомов, начальников политотделов соединений, партийные и комсомольские организации вести с личным составом разъяснительную работу по поводу того, что трудности в снабжении войск боеприпасами и продовольствием вызваны не чем иным, как весенней распутицей, и носят временный характер.

Он требовал широко оповестить войска о том, что командованием и Военным советом армии приняты срочные меры по прокладке лежневых дорог, а тылам дано указание всемерно усилить самозаготовку продовольствия.

Командирам и начальникам политорганов частей и соединений предлагалось лично контролировать количество заготовленного и полученного с армейской базы продовольствия, следить за правильностью его распределения между подразделениями, ежедневно докладывать Военному совету, какую норму питания получает каждый боец и командир на день.

Одновременно Военный совет настоятельно требовал упорно сдерживать врага, наносить ему возможно большие потери в людях и боевой технике.

Выполняя эти указания, политотдел армии направил группу своих работников в тыловые части и подразделения для оказания практической помощи на местах. Ее возглавил старший батальонный комиссар Д. П. Макеев.

Быстрее всего, естественно, можно было наладить доставку боеприпасов и продовольствия по Ловати. Однако наша армия не располагала ни катерами, ни понтонными средствами. И все же надо было что-то придумать. В села Раково и Снегирево, расположенные на берегах реки в непосредственной близости от базы снабжения, срочно выехали начальник тыла армии генерал-майор А. Д. Волков, начальник продовольственного отдела подполковник Н. И. Крылов, старший батальонный комиссар Д. П. Макеев и специалисты инженерной службы. Здесь и было принято решение организовать доставку продовольствия, боеприпасов и горючего на плотах. Подразделение саперов с помощью местных жителей и красноармейцев тыловых служб сразу же приступило к работе — разборке сараев, общественных сельских строений.

Дело шло споро. Уже к вечеру один плот из пяти секций был готов. На него погрузили 15 ящиков мин, 15 ящиков консервов, 5 мешков муки, 3 бочки с бензином, 18 мешков сухарей, 5 мешков махорки. Для доставки груза к месту назначения отрядили двух автоматчиков и одного из местных жителей — «лоцмана». Так было положено начало «плотовой флотилии», то есть более или менее регулярной доставке продовольствия, боеприпасов и горючего на плотах по Ловати.

Относительно быстро шла и прокладка лежневых дорог. Саперы работали дни и ночи. Вместе с ними с таким же упорством и самоотверженностью трудились и местные жители. Между ними даже развернулось соревнование. Каждый стремился сделать как можно больше и лучше. По инициативе коммунистов и комсомольцев здесь регулярно выпускались боевые листки, в которых отмечались имена передовиков.

Личный состав частей и соединений армии конечно же прекрасно понимал причины перебоев в снабжении. Вот почему сутками не выходившие из боя бойцы и командиры сохраняли стойкость духа, уверенность в победе. И, как всегда, пример боевой отваги и выдержки показывали коммунисты и комсомольцы. Они первыми поднимались в контратаки, увлекая за собой беспартийных, смело вступали в рукопашные схватки с гитлеровцами, когда кончались боеприпасы.

Кстати, рукопашные бои в трудные дни весны 1942 года происходили довольно часто, что обусловливалось прежде всего необходимостью экономить боеприпасы. Командиры, политработники, парторги и комсорги, агитаторы неизменно подчеркивали в беседах с личным составом, что рукопашные схватки в создавшейся обстановке — один из чрезвычайно важных тактических приемов борьбы, что их необходимо чаще навязывать противнику. Армейская и дивизионные газеты призывали воинов: «Бейте врага штыком и прикладом!»

Бои между тем продолжались с неослабевающим напряжением. Ударная группа генерала Зейдлица, имевшая задачу во что бы то ни стало пробиться к окруженным в районе Демянска дивизиям, своими главными силами действовала в основном на стыке нашей и 11-й армий. Гитлеровское командование, безусловно, догадывалось о нашем трудном положении и, стремясь воспользоваться этим, постоянно усиливало нажим на наши оборонявшиеся войска.

Об ожесточенности боев в полосе обороны армии весной 1942 года, о стойкости и мужестве воинов 1-й ударной красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что во много раз превосходившей наши войска как в количественном отношении, так и в технике группе фашистского генерала Зейдлица потребовалось больше месяца, чтобы пробить на стыке 1-й ударной и 11-й армий узкий, так называемый рамушевский коридор к окруженным в районе Демянска дивизиям. Пробивая его, войска Зейдлица понесли огромные потери. Только части и соединения нашей армии за период с 20 марта по 7 мая 1942 года истребили более 17 тысяч вражеских солдат и офицеров, уничтожили в воздухе и на аэродромах 127 самолетов противника, вывели из строя 47 танков, 74 артиллерийских орудия, 74 миномета, 172 пулемета, сожгли 137 автомашин с боеприпасами и продовольствием.

Не менее значительные потери нанесли врагу и войска 11-й армии.

Бои не ослабевали и после того, как группе Зейдлица удалось пробить рамушевский коридор. Но если в марте и апреле усилия командования 1-й ударной армии были направлены на то, чтобы войска выстояли, то теперь требовалось в сжатые сроки перегруппировать силы, подчинить все формы и методы работы подготовке к ликвидации рамушевского коридора. Именно такую задачу поставил нашей и 11-й армиям фронт.

В частях и подразделениях состоялись массовые митинги. Кроме того, командиры, политработники, партийные и комсомольские организации, агитаторы провели на местах большую работу по доведению до личного состава требований командования фронта. И все же, несмотря на титанические усилия, нам в тот период не удалось выправить создавшееся положение. Рамушевский коридор не был закрыт. Одной из причин неудачи было то, что немецко-фашистское командование оперативно ввело в него свежие силы. Мы же из-за распутицы и по ряду других причин не имели возможности в короткий срок восполнить понесенные ранее потери, создать хотя бы на небольшом участке фронта перевес в силах и средствах. Поэтому-то все наши атаки и не достигали цели.

К середине мая обстановка в полосе действий 1-й ударной армии в основном стабилизировалась. Наступило затишье. Лишь на отдельных участках порой вспыхивали яростные перестрелки, велись бои за улучшение позиций. Но они, как правило, носили сугубо местный характер.

К этому времени вместо генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова, отозванного в распоряжение Ставки для назначения на новую должность, в командование армией вступил его первый заместитель генерал-лейтенант В. 3. Романовский. Генерал-майор Н. Д. Захватаев был назначен командиром корпуса. Штаб возглавил его заместитель полковник И. Я. Фурсин. Их обоих мы все хорошо знали, так что времени на привыкание к новому начальству не потребовалось.

Первое задание, которое поарм получил от генерал-лейтенанта В. 3. Романовского, заключалось в том, чтобы партполитаппарат армии и соединений вместе с командным составом обстоятельно занялся вопросами развития снайперского движения. В условиях наступившего затишья это имело немаловажное значение.

В частях и соединениях 1-й ударной конечно же имелось немало метких стрелков. Многие из обычных винтовок уничтожили по десятку, а то и больше гитлеровцев. Однако снайперами себя не считали. К тому же до весны 1942 года во многих частях армии ни командиры, ни политработники не занимались всерьез развитием снайперского движения. Просто до этого, как говорится, не доходили руки.

Более или менее систематически велась эта работа лишь в 201-й латышской стрелковой дивизии. Там даже имелась специальная группа снайперов, которую возглавлял командир роты лейтенант Янис Вилхелмс. Сам он слыл сверхметким стрелком. Снайперское дело освоил по собственной инициативе, начал регулярно выходить на «охоту». К концу мая на его боевом счету значилось уже больше сотни истребленных гитлеровцев. Лейтенант Вилхелмс обучил мастерству меткой стрельбы и многих своих подчиненных.

С этой группы мы и начали изучение опыта подготовки снайперов. В 201-ю латышскую стрелковую дивизию вместе со мной выехали начальник оргинструкторского отделения поарма Д. А. Медведников и помощник по комсомольской работе И. П. Бурмистров. За три дня мы собрали и обобщили интересный и поучительный материал, досконально ознакомились с методами работы лейтенанта Вилхелмса. Кстати, несколько позднее Янис Вилхелмс будет удостоен звания Героя Советского Союза. Славного сына латышского народа лично примет в Кремле Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, будет расспрашивать его о боевых делах, похвалит за патриотическую инициативу, мужество и отвагу.

По возвращении я подробно доложил командующему и члену Военного совета о снайперской группе Вилхелмса. В тот же день в войска была направлена директива Военного совета и политотдела армии, обязывающая командиров и политработников, партийные и комсомольские организации обеспечить широкое развитие снайперского движения. Тогда же было принято решение готовить армейский слет мастеров меткого огня.

Сначала такие слеты были проведены е соединениях. А 3 июня самые меткие стрелки — пехотинцы, артиллеристы, танкисты, зенитчики, минометчики — собрались на армейский слет. К его открытию поарм выпустил массовым тиражом листовку, посвященную инициатору снайперского движения лейтенанту Янису Вилхелмсу.

Позже были проведены слеты лучших разведчиков, саперов и минеров, многократно отличившихся в боях танкистов, передовых водителей автомашин. На них участники не только обменялись боевым опытом, но и внесли целый ряд ценных предложений, направленных на дальнейшее совершенствование воинского мастерства. Все они через дивизионную и армейскую печать были оперативно доведены до каждого бойца и командира.

Как раз к тому времени Наркоматом обороны СССР были учреждены нагрудные знаки «Снайпер», «Отличный артиллерист», «Отличный пулеметчик», «Отличный танкист» и другие. Они вручались воинам, имевшим на личном боевом счету не менее десятка истребленных оккупантов. Поарм, политорганы частей и соединений немедленно развернули пропаганду опыта первых обладателей этих почетных знаков, призывали личный состав равняться на них. И это давало положительные результаты. Число воипов высокой боевой квалификации непрерывно росло.

Начиная с мая в войска стало поступать пополнение. Работе с ним командиры и политорганы придавали исключительно важное значение. Необходимо было не просто подучить их военному делу в запасном армейском полку, а затем распределить по соединениям и частям, но и помочь быстрее приобщиться к фронтовой действительности, привить каждому те высокие моральные и боевые качества, которыми владели наши лучшие воины.

Действенной формой работы стали групповые и индивидуальные беседы командиров и политработников с молодыми воинами, рассказы об отличившихся в боях, ознакомление с традициями части, соединения. Хочется отметить, что к агитационной и пропагандистской работе были привлечены и многие старшие командиры. Так было, например, в 7-й гвардейской стрелковой дивизии. Здесь комдив полковник Е. В. Бедин и военком бригадный комиссар А. Я. Сергеев использовали каждую возможность, чтобы побеседовать с пополнением, узнать его нужды и запросы, оказать помощь. На одной из таких встреч мне довелось поприсутствовать.

Прежде всего комдив поведал молодым воинам о славном боевом пути дивизии, о том, за какие боевые заслуги она была удостоена звания гвардейской. В заключение полковник Бедин рассказал о героических действиях комсомольцев в бою.

…Четырнадцати комсомольцам-десантникам во главе со старшиной Яковом Духовным было приказано ворваться в опорный пункт противника, активными боевыми действиями отвлечь на себя силы вражеского гарнизона и оказать тем самым помощь главным силам полка в его ликвидации. Задача трудная. Каждый из десантников понимал, что идет почти на верную смерть. Но комсомольцы отправились на задание без колебаний. Ворвавшись в населенный пункт с тыла, они смело вступили в бой с гарнизоном противника, во много раз превосходящим их как по численности, так и по вооружению.

В этой неравной схватке многие из десантников были тяжело ранены, однако продолжали сражаться. Пали смертью героя Александр Заметалин и еще несколько бойцов. Старшина Яков Духовный тоже получил два ранения, но остался в строю, продолжал командовать группой. Умело используя гранаты и автоматный огонь, воины старшины Духовного во взаимодействии с танкистами истребили до сотни вражеских солдат и офицеров. А в это время, воспользовавшись успехом десантников, полк с фронта атаковал опорный пункт противника и взял его. Так четырнадцать героев-комсомольцев обеспечили успех своей части.

Военком дивизии бригадный комиссар А. Я. Сергеев, сославшись на конкретные боевые эпизоды, на опыт передовых подразделений, ярко показал, как свято берегут гвардейцы честь своего Боевого Знамени. И надо было видеть, с каким огромным интересом слушали молодые воины рассказы комдива и военкома о славных делах дивизии!

Не менее активно участвовали в агитационно-пропагандистской работе и командиры соединений П. Ф. Батицкий, Я. П. Безверхов, военкомы Е. В. Бобров, Д. И. Бессер, М. И. Зяблов, начальники политорганов А. И. Ломоносов, А. И. Алехин и другие.

В конце июля, в тяжкую пору вынужденного отступления советских войск на юге страны, в армию поступил приказ Наркома обороны СССР № 227. Он требовал до последней капли крови защищать каждую позицию, отстаивать каждый клочок советской земли.

Примерно тогда же до нас были доведены и указания Центрального Комитета партии, Главного политического управления по усилению агитационно-пропагандистской работы в войсках. Оба этих важнейших документа мы всесторонне обсудили на состоявшемся в первых числах августа армейском совещании командиров, военкомов и начальников политорганов соединений. Затем они не раз прорабатывались на партийных и комсомольских собраниях в частях, на семинарах агитаторов.

К работе по доведению требований приказа № 227 до каждого бойца и командира Военный совет и поарм привлекли весь командно-политический состав. На батальонных, а нередко и ротных митингах с его разъяснением выступали командующий армией и члены Военного совета, командующие родами войск, руководящие работники штаба. Лекторы политотдела армии разработали целый цикл лекций о важнейших положениях военной присяги и уставов, с которыми регулярно выезжали в войска. Центральное место во всей агитационно-пропагандистской работе того периода занимали, естественно, вопросы воспитания у личного состава духа стойкости и выдержки в бою. И хотя приказ № 227 был обращен прежде всего к войскам южных фронтов, все мы прекрасно понимали, что изложенные в нем суровые требования в одинаковой мере относятся и к нам.

Практической проверкой действенности проводимой командирами и политорганами партийно-политической, агитационно-пропагандистской, воспитательной работы в связи с приказом Наркома обороны СССР стали для нашей армии сентябрьские бои, развернувшиеся на узком участке фронта — Великое Село, совхоз «Знамя».

Противник, сосредоточивший в этом районе две пехотные дивизии, большое количество танков и артиллерии, нанес мощный удар по 26-му гвардейскому полку 7-й гвардейской стрелковой дивизии. Воины части оборонялись самоотверженно, но все же не сдержали напора превосходящих сил врага и отошли на вторую оборонительную позицию. К вечеру того же дня в довольно тяжелом положении оказались и вступившие в бой 397-я и 129-я стрелковые дивизии, а также один из полков 130-й дивизии.

За лето мы привыкли к боям местного значения. В данном же случае немецко-фашистское командование решило, видимо, осуществить операцию с далеко идущими целями. Наши предположения подтвердились, когда были захвачены в плен несколько вражеских офицеров и штабные документы. Выяснилось, что прорыв на рубеже Великое Село, совхоз «Знамя» был задуман гитлеровскими генералами как начало наступления на юг вдоль реки Ловать с целью отрезать 1-ю ударную армию от главных сил фронта, окружить и уничтожить ее войска и таким образом ликвидировать тот выступ, что удерживался нами за Ловатью.

Однако развить свой первоначальный успех противнику не удалось. Против предпринявшего наступление врага командование армии своевременно бросило артиллерийские противотанковые части, три стрелковые дивизии и одну бригаду, танковые подразделения. Продвижение врага было остановлено. Сказались мужество и самоотверженность наших воинов, их поистине необоримая стойкость. А о том, насколько тяжелыми были эти бои, можно судить хотя бы по такому факту: части и подразделения только 397-й стрелковой дивизии за 11 дней отразили почти 40 вражеских атак, из них 15 — в рукопашных схватках.

Все время, пока продолжались бои, работники поарма неотлучно находились в войсках — в частях 7-й гвардейской, 397, 391, 129, 130-й стрелковых дивизий, в 47-й стрелковой бригаде, в частях поддержки и обеспечения. Наши товарищи не только помогали политорганам соединений обеспечивать непрерывность ведения партийно-политической работы в динамике боев, но и выполняли задание командования армии по налаживанию взаимодействия между стрелковыми, танковыми, артиллерийскими, саперными частями и подразделениями.

Противник дорого поплатился за свою попытку перейти в наступление. За 11 дней сражения он потерял на поле боя почти 11 тысяч солдат и офицеров, 98 танков, 58 самолетов, 220 пулеметов, более 350 автомашин, много другой боевой техники.

В борьбе с вражескими танками особенно отличились артиллеристы, расчеты противотанковых ружей, стрелки-гранатометчики 47-й стрелковой бригады полковника С. Н. Лысенкова. Они сожгли 27 фашистских бронированных машин. По 17 уничтоженных танков противника записали на свой боевой счет воины 130-й стрелковой дивизии полковника Н. П. Анисимова и 397-й стрелковой дивизии полковника К. Т. Ильина. Большой вклад в сентябрьскую победу над врагом внесли и гвардейцы дивизии полковника Е. В. Бедина, первыми принявшие на себя яростный удар немецко-фашистской пехоты, артиллерии, танков и авиации.

Значительные потери несли в этих боях и наши войска. Но при любых обстоятельствах они стояли насмерть. Например, 448-й стрелковый полк 397-й дивизии Много раз оказывался в исключительно трудном положении. Но всегда рядом с бойцами и командирами был бесстрашный военком этой части батальонный комиссар Иван Куликов. Когда подошли к концу боеприпасы, он трижды первым поднимался в штыковую контратаку, ведя за собой других. Только в рукопашных схватках воины полка, вдохновляемые словом и личным примером комиссара, истребили более двухсот вражеских пехотинцев.

В одной из контратак Куликов был смертельно ранен. Он погиб как герой. Воины части решили увековечить память любимого военкома. По их инициативе был организован сбор средств на танк «Комиссар Иван Куликов». В него включились бойцы и командиры не только 448-го полка, но и всей дивизии. Эта боевая машина потом победно дошла до Берлина. А после войны именем военкома Ивана Куликова была названа и одна из улиц районного центра Залучье, что в Новгородской области.

Список героев сентябрьских боев пополнялся с каждым днем. Так, например, семь вражеских танков за это время уничтожили артиллеристы старшего лейтенанта Василия Еремеева, два из них лично подбил наводчик орудия красноармеец Иван Морозов, когда остальные его товарищи выбыли из строя. Расчет счетверенной зенитно-пулеметной установки под командованием сержанта Макара Грома сбил в этих боях шесть фашистских самолетов. Храбрейшим из храбрых, таким, как военком Иван Куликов, минометчик Иван Квашнин, артиллеристы Василий Еремеев и Иван Морозов, зенитчики Макар Гром и Николай Привалов, летчик Антон Устименко, были посвящены выпущенные поармом большим тиражом листовки.

Вскоре после сентябрьских боев в частях и соединениях армии развернулось соревнование за достойную встречу 25-й годовщины Октября. Инициаторами его выступили коммунисты и комсомольцы. Соревнование носило вполне конкретный характер. Воины брали на себя обязательства: к юбилею Великой Октябрьской социалистической революции открыть или увеличить свой личный счет уничтоженных оккупантов, добиться отличного владения оружием, боевой техникой. И надо сказать, что эти обязательства в условиях фронтовой обстановки с честью выполнялись.

В соответствии с решением Военного совета имена тех, кто добился наилучших результатов, по представлению командиров, военкомов, начальников политотделов соединений заносились на армейскую Доску почета. Их портреты публиковались затем на страницах газеты «На разгром врага». Выглядело это примерно так. На первой полосе помещался портрет лучшего танкиста, а ниже подпись: «Андрей Петров, лейтенант, танкист. Уничтожил в последних боях 2 немецких тапка. Всего же имеет на своем боевом счету 9 уничтоженных танков, 2 орудия, 2 пулемета, 8 машин с боеприпасами и много истребленных фашистов». Иногда подписи под портретами были совсем краткими, но не менее впечатляющими. Например: «Галим Копшибаев, красноармеец, снайпер. Истребил снайперским огнем и в рукопашных схватках 64 гитлеровца». Или: «Николай Устинов, сержант, сапер. Расставил сотни мин в тылу врага»; «Николай Вознов, младший лейтенант, снайпер. Один из инициаторов снайперского движения. Истребил 126 фашистов»; «Павел Некрасов, младший лейтенант, разведчик. Неоднократно возглавлял вылазки в тыл врага, захватил 8 «языков».

Высокой чести быть занесенными на Доску почета удостоились не только отдельные бойцы и командиры, но и лучшие дивизии, бригады, полки. Это — 180-я, 201-я латышская и 130-я стрелковые дивизии, за боевые успехи преобразованные в 1942 году соответственно в 28, 43 и 53-ю гвардейские; а также награжденные орденом Красного Знамени, неоднократно отличившиеся в боях 2-я гвардейская морская стрелковая бригада и 518-й стрелковый полк.

Тогда, осенью 1942 года, все мы с большой тревогой следили за боевыми действиями советских войск на юге страны. Как дела под Сталинградом? Что нового на кавказском направлении? С этими вопросами так или иначе связывались все партийно-политические мероприятия, проводимые в частях и соединениях армии. Партийно-политическая работа велась в тесной связи с пропагандой подвигов героев волжской твердыни, стойкость и мужество которых уже в ту нору изумляли весь мир. Даже наше боевое предоктябрьское соревнование велось под девизом: «Беспощадно уничтожай фашистских оккупантов! Этим ты помогаешь защитникам Сталинграда!»

Осень 1942 года запомнилась и еще одним очень важным событием, имевшим непосредственное отношение к партийно-политической работе в войсках. 9 октября редакцией армейской газеты были приняты по радио Указ Президиума Верховного Совета СССР об упразднении в Красной Армии института военных комиссаров и установлении полного единоначалия, а также приказ Наркома обороны СССР, определявший практические меры по выполнению этого указа. В документах подчеркивалось, что Великая Отечественная война с немецко-фашистскими захватчиками закалила командные кадры, они приобрели значительный опыт ведения боевых действий, выросли и окрепли как в военном, так и в политическом отношении. Поэтому-то и назрела необходимость упразднить институт военных комиссаров, установить в Красной Армии полное единоначалие, целиком возложить на командиров ответственность за все стороны работы войск, в том числе и за политическое воспитание личного состава. Вместо комиссаров и политруков согласно указу вводились теперь должности заместителей командиров по политчасти.

На проведение всей этой работы устанавливались по-военному жесткие сроки. Поэтому уже на следующий день по решению Военного совета в армии состоялось инструктивное совещание командиров, комиссаров и начальников политорганов соединений. Его главная цель заключалась в том, чтобы в работу по претворению в жизнь Указа Президиума Верховного Совета СССР и приказа Наркома обороны СССР сразу же активно включился весь командно-политический состав войск.

После совещания в части и соединения выехала большая группа руководящих работников армии. Во всех дивизиях и бригадах, а также отдельных частях состоялись собрания партийного актива. С докладами на некоторых из них выступили командарм, члены Военного совета, я, мой новый заместитель старший батальонный комиссар М. Д. Жидков, начальники отделений поарма. На партактивах, а также в разъяснительной работе особо подчеркивалась необходимость всемерного повышения авторитета командиров.

Установление полного единоначалия было с пониманием встречено всеми воинами армии. Имелись, конечно, по-началу отдельные командиры и политработники, которые не сразу усвоили существо и значение проводимой в войсках перестройки. Но благодаря индивидуальной разъяснительной работе они вскоре осознали свою ошибку.

После выхода указа нам пришлось немало поработать над переаттестацией политруков и комиссаров, которым должны были присвоить общекомандные воинские звания. А таких в армии насчитывалось почти 1500 человек. С каждым из них требовалось обстоятельно побеседовать, определить, присвоения какого воинского звания он заслуживает по уровню своей военной и политической подготовки, опыту службы в войсках и работы с личным составом в условиях фронтовой действительности. И хотя времени было в обрез, уже в конце октября Военный совет армии по представлению командиров и начальников политорганов соединений присвоил новые звания 734 политработникам среднего звена. А несколько позже приказами Наркома обороны СССР и командующего фронтом такие же воинские звания были присвоены и политработникам старшего звена.

В связи с упразднением института военных комиссаров Нарком обороны в своем приказе от 9 октября 1942 года предлагал командирам соединений, военным советам армий и фронтов более решительно выдвигать подготовленных в военном отношении политработников на командные должности, особенно в звене командир роты — батальона. С этой целью при штабе фронта с 20 октября открылись двухмесячные курсы, готовящие командиров рот из бывших политруков, а с 1 ноября начались занятия на двухмесячных всеармейских курсах «Выстрел», которые занялись переподготовкой наиболее способных к командной работе комиссаров на должности командиров батальонов и полков. Как на те, так и на другие курсы из 1-й ударной армии были откомандированы группы политработников. Кстати, в числе других на курсы «Выстрел» выехал и мой старый знакомый еще по боям в Подмосковье бывший комиссар 8-го лыжного батальона Иван Дмитриевич Ковязин. Позже я узнал, что он закончил их с отличием, принял командование стрелковым полком, с которым дошел до Берлина.

Во второй половине ноября на армейском КП в Озерках мы скромно, по-фронтовому, отметили первую годовщину со дня сформирования 1-й ударной армии. Вспомнили об успехах и неудачах, о друзьях-товарищах, поговорили о новом наступлении, которого все ждали с нетерпением. Первый год пребывания армии на фронте был трудным, полным опасностей и неожиданных поворотов, но он многому научил каждого из нас, еще больше укрепил веру в грядущую победу над врагом.

За время службы в 1-й ударной я настолько свыкся, сроднился с ней, что не представлял себе каких-либо перемен в личном служебном положении. Однако вскоре случилось то, чего меньше всего ожидал: из Главного политического управления поступала телеграмма, предписывающая откомандировать меня в Москву на Особые курсы высшего политсостава. Попытался отказаться: дескать, сейчас не до учебы, армия готовится к новому наступлению. Повторное указание в интерпретации члена Военного совета фронта В. Н. Богаткина имело примерно такой смысл: по поводу того, ехать или не ехать на курсы, дискуссий не разводить. Надо понять, что в ходе войны накоплен ценный опыт партийно-политической работы, который руководящие политработники должны знать.

И вот я снова в Москве. Знакомлюсь со слушателями курсов Н. М. Александровым, П. М. Латышевым, Г. К. Циневым, А. Д. Зотовым, П. И. Зальновым, В. К. Лоскутовым и другими. Все они фронтовики, занимали в войсках высокие руководящие должности.

Учеба на курсах оказалась полезной и нужной. Занятия вначале проходили в Солнечногорске, затем — в Академии Генерального штаба. Мы работали с большим напряжением.

Пока мы осваивали учебную программу, с фронтов Великой Отечественной войны с каждым днем поступали все более радостные вести: о разгроме немецко-фашистских войск под Сталинградом, об успешном наступлении Красной Армии на Кавказе, о ликвидации довольно крупной группировки врага в районе Великих Лук.

А впереди были новые бои и сражения, новые победы.

Глава вторая. В краю лесов и болот

Учеба на курсах подходила к концу, каждый день был настолько загружен полевыми и классными занятиями, что время летело незаметно.

После курсов хотелось, естественно, вернуться в свою армию. Но вызвавший меня 29 марта на беседу начальник управления кадров Главного политического управления генерал Н. В. Пупышев без какого-либо вступления сразу объявил:

— Подписан приказ о вашем назначении на должность начальника политотдела 3-й ударной армии. Получайте направление и будьте готовы к отъезду на фронт. Но перед этим вас, бывших слушателей курсов, примет Александр Сергеевич Щербаков, даст необходимые указания по работе. О боевой же обстановке в полосе армии узнаете в политуправлении фронта.

На этом беседа закончилась. Желание вернуться на прежнее место службы не сбылось.

О 3-й ударной армии мне, кстати, было уже кое-что известно, так как на Северо-Западном фронте ее войска действовали по соседству с нашей 1-й ударной. Формировалась она на Волге, называлась вначале 60-й резервной. Осенью 1941 года отдельными соединениями принимала участие в боях под Москвой, затем была преобразована в 3-ю ударную армию и перебазирована на Северо-Западный фронт. С рубежа озера Селигер вела наступательные бои в направлении Холм, Великие Луки, вышла на ближние подступы к городу, частью сил участвовала в окружении демянской группировки противника. Но все это было в прошлом. Теперь же, в марте 1943 года, ее соединения и части находились где-то западнее города Великие Луки. Но где именно? Далеко ли она сумела продвинуться на запад после ликвидации великолукской группировки противника и освобождения города? Об этом, конечно, можно было бы узнать и у Пупышева, но, видя, как он занят, я не решился донимать его расспросами.

На следующий день слушателей Особых курсов принял начальник Главного политического управления А. С. Щербаков. В дружеской беседе он подробно рассказал о положении на фронтах. Итоги Сталинградской битвы охарактеризовал как начало коренного перелома в ходе войны. Порекомендовал продолжать изучение опыта наступательных операций, неустанно овладевать поступавшей на фронт новой боевой техникой, учиться бить врага беспощадно, добывать победу малой кровью.

— Учиться воевать по-настоящему необходимо всем, — подчеркнул он. — Но особенно политработникам, так как многие из них пришли в Вооруженные Силы уже во время войны, без достаточных специальных знаний.

Далее А. С. Щербаков сообщил, что Наркомом обороны СССР издан приказ о военной подготовке политсостава, согласно которому каждый политработник к ноябрю 1943 года обязан сдать зачеты по знанию боевой техники, вооружения и новых, только что изданных тогда воинских уставов.

Особое внимание Александр Сергеевич обратил на необходимость активизировать работу первичных партийных организаций, на еще большую высоту поднять их роль в жизни войск.

— Главным политуправлением внесено в ЦК ВКП(б) предложение об изменении организационной структуры военных партийных организаций, — сказал он. — Признано необходимым иметь первичные парторганизации не в полках, а в батальонах, что должно еще больше приблизить их к личному составу, повысить уровень партийной работы.

Эти изменения диктовались еще и тем, что тогда в ГКО как раз обсуждался вопрос об упразднении института заместителей командиров рот и батарей по политчасти и о переводе значительного числа политработников данного звена на командные должности.

Словом, предстояла большая и ответственная перестройка всей системы партийно-политической работы.

После приема у А. С. Щербакова я сразу же, как было приказано, начал собираться к новому месту службы. Ехал уже полковником. Приказ наркома о присвоении нам командных званий был объявлен еще в конце 1942 года.

Поезд до Торопца отходил ночью. Перед тем как отправиться на вокзал, несколько раз пытался связаться по телефону с Горьким, где в то время проживала моя семья. Но безуспешно. Телефонистка все время повторяла: «Номер не отвечает».

В заполненном пассажирами, но все же очень холодном вагоне мысли как бы сами собой настроились на воспоминания о довоенных горьковских встречах, о замечательных воинах 17-й Горьковской Краснознаменной стрелковой дивизии, в которой в должности начальника политотдела началась моя служба в Красной Армии. Вспомнился ее командир Терентий Кириллович Бацанов, скромный и добродушный человек, но волевой, требовательный военачальник. Именно он стал моим главным наставником и другом в первые годы военной службы.

В 1938 году, когда я был назначен начальником политотдела этой дивизии, у Т. К. Бацанова был уже за плечами огромный опыт командования войсками. В вооруженную борьбу за Советскую власть он вступил в 1918 году на Гомельщине как организатор и руководитель партизанского движения. Став затем командиром Красной Армии, принимал активное участие в боях с бандами басмачей, был награжден орденом Бухарской Советской Республики. После гражданской войны окончил военную академию. В годы мирного социалистического строительства 17-я стрелковая дивизия под его командованием неоднократно получала отличные оценки по боевой и политической подготовке, занимала первое место в Московском военном округе. А когда пришло время применить полученные в процессе мирной учебы знания на деле, воины соединения показали величайший пример организованности, бесстрашия и отваги. В ходе советско-финляндской войны полки 17-й дивизии действовали на главном направлении и, несмотря на трудности, на снежные заносы и лютые морозы, добивались высоких боевых успехов. Семеро ее воинов — красноармейцы Иван Бойцов и Василий Мичурин, младшие командиры Николай Кожанов и Иван Ударов, лейтенант Михаил Баков, политрук Николай Власенко и младший политрук Петр Костров — удостоились высшего отличия Родины — звания Героя Советского Союза. А на Знаменах 17-й стрелковой дивизии и одного из ее полков засверкал орден Красного Знамени. Такую же награду получил и командир дивизии Т. К. Бацанов.

Терентий Кириллович погиб в первые же месяцы Великой Отечественной войны. Светлая память о нем хранится в моем сердце и поныне.

Для меня, ставшего политработником после учебы в Историко-партийном институте красной профессуры, не имевшего систематической военной подготовки, почти три года службы в 17-й стрелковой дивизии явились большой школой становления и совершенствования. Этим я во многом обязан как Т. К. Бацанову, так и военкому дивизии Ф. Н. Воронину, начальнику штаба Ф. М. Харитонову, старому коммунисту, в годы Великой Отечественной войны командовавшему общевойсковой армией, и многим другим. В познании основ военного дела, оперативного искусства, основ стратегии и тактики неоценимую помощь оказывал мне в первые годы военной службы и И. Т. Гришин, в то время еще подполковник, начальник оперативного отдела штаба дивизии, а позже командующий 49-й армией. Кстати, с ними я потом не раз встречался на дорогах войны.

В дивизии неоднократно бывал Павел Иванович Батов, тогда только что вернувшийся из Испании, где сражался в составе республиканских войск. Он командовал корпусом, в который входила и наша 17-я стрелковая.

Думы, воспоминания о годах прошедших… А между тем поезд мчал меня к фронту…

В лесной массив у деревни Плаксино, где располагались штаб и политотдел 3-й ударной армии, удалось попасть лишь через двое суток после выезда из Москвы. А перед этим я почти весь день провел в штабе Калининского фронта, получал необходимые указания от члена Военного совета Дмитрия Сергеевича Леонова и заместителя начальника политуправления — начальника отдела пропаганды и агитации Николая Ивановича Филатова.

К тому времени приказ Наркома обороны СССР о военной подготовке политработников здесь уже был получен. В беседе со мной Д. С. Леонов потребовал: сразу же по прибытии на место приступить к его выполнению. Заканчивая разговор, посоветовал:

— Начните свою работу с обстоятельного изучения материалов об освобождении войсками армии Великих Лук. В них много интересного и поучительного как в военном отношении, так и с точки зрения опыта ведения партийно-политической работы. Особенно в ходе уличных боев. Это в дальнейшем очень пригодится, ведь нам предстоит освобождать еще немало городов.

3-й ударной в ту пору командовал генерал-майор К. Н. Галицкий, в недалеком прошлом заместитель командующего 1-й ударной армией, из которой выбыл по ранению.

— Будем считать, что наша совместная служба продолжается, — крепко пожимая мне руку, сказал Кузьма Никитич, выслушав доклад о прибытии. — А теперь познакомьтесь с членом Военного совета Андреем Ивановичем Литвиновым, — кивнул он в сторону стоявшего у стола худощавого генерал-майора.

— Мы, кажется, уже знакомы, — здороваясь со мной, сказал Литвинов. — Встречались в начале войны.

Я тоже вспомнил: было это в Кишиневе, в самые первые дни войны. А. И. Литвинов занимал тогда должность военкома 35-го стрелкового корпуса. А мне вместе с группой работников политуправления Южного фронта довелось провести несколько дней в этом корпусе.

— Тем лучше, не надо знакомиться, — удовлетворенно заметил Галицкий. — Значит, сразу приступим к делу. Прошу доложить, товарищ полковник, что нового в Москве, какие указания получили от начальства?

Я кратко изложил основную суть указаний А. С. Щербакова, доложил о беседе с Д. С. Леоновым и Н. И. Филатовым. Тут же было принято решение: политотделу вместе с отделом боевой подготовки штаба разработать программу занятий с политсоставом.

В тот же день познакомился и с работниками политотдела армии, накоротке провел с ними совещание. Речь шла главным образом о практических мерах по выполнению приказа Наркома обороны СССР и директивы Главного политического управления об организации военной подготовки политсостава, а также об изучении и обобщении опыта партполитработы, накопленного в войсках армии за время Великолукской операции.

На совещании было высказано единодушное мнение о необходимости всесторонне обсудить эти вопросы на семинаре начальников политотделов соединений.

Готовили семинар почти месяц. Работники поарма все это время находились в войсках, главным образом в тех соединениях, начальники политотделов которых должны были выступить с докладами об опыте партполитработы.

Семинар состоялся 24–25 апреля. Его участники с большим вниманием выслушали доклады начальника политотдела 381-й стрелковой дивизии майора Б. Г. Орлова «О планировании и практике работы политотдела дивизии», начальника политотдела 28-й стрелковой дивизии подполковника М. X. Шапиро «Об идейном воспитании молодых коммунистов», начальника политотдела 91-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии подполковника Б. П. Пеколока «Об опыте работы партийных организаций в период Великолукской операции».

На курсах в Москве, еще не зная о будущем назначении в 3-ю ударную армию, я вместе с другими товарищами слушал доклад начальника политуправления Калининского фронта генерал-майора М. Ф. Дребеднева об опыте парт-политработы в ходе боев за город Великие Луки. Следовательно, в общих чертах этот опыт был мне уже знаком. Теперь же за месяц работы в армии я более обстоятельно ознакомился с оперативными документами недавней боевой операции. Существенную помощь в этом вопросе мне оказал начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов. Высокообразованный в военном отношении, доброжелательный человек, он буквально до деталей ввел меня в курс тех событий. Немало интересного, поучительного удалось узнать и во время бесед с командиром 5-го гвардейского стрелкового корпуса генералом А. П. Белобородовым, его заместителем по политчасти полковником А. М. Орловым, начальником политотдела полковником Н. Е. Кузнецовым, с командирами 381-й и 357-й стрелковых дивизий генералами Б. С. Масловым и А. Л. Кроником, с политработниками полковниками С. П. Васягиным, В. А. Беловым, М. В. Бронниковым и другими. Все это значительно дополнило мое представление как о наступательной операции в целом, так и о характере, формах и методах партполитработы в ходе недавних боев.

А на семинаре мне особенно понравился доклад подполковника Б. П. Пеколока. На ярких, убедительных примерах он показал, насколько важно в ходе боев постоянно развивать и поддерживать у личного состава наступательный порыв, широко и правдиво информировать воинов о складывавшейся в те или иные моменты наступления боевой обстановке, о положении на фронтах в целом и о боевых действиях соседей.

После семинара я попросил Бориса Петровича поподробнее ознакомить меня и других работников поарма с боевыми традициями дивизии, которую он представлял.

Это соединение, как сообщил подполковник Пеколок, формировалось в Туле в первые месяцы войны. В основном из числа рабочих промышленных предприятий города. Провожая дивизию на фронт, туляки дали ее воинам свой рабочий наказ: бить врага беспощадно, не посрамить в боях родной Тулы. Над каждым полком взял шефство один из городских районов. Поэтому в соединении стало незыблемым правило — в процессе партийно-политической работы постоянно напоминать личному составу о наказе тульского пролетариата, регулярно информировать воинов о героическом труде их земляков. Девиз «Не посрамим в боях родной город!» стал для бойцов и командиров дивизии своеобразным боевым призывом.

— Ну а как это осуществляется на практике, — добавил в заключение Б. П. Пеколок, — можно судить хотя бы по тому, что до Великолукской операции дивизия именовалась 257-й стрелковой, а к концу ее стала 91-й гвардейской. Одним словом, туляки могут быть уверены, что их рабочий наказ выполняется с честью.

После семинара обобщение, пропаганда и внедрение в практику опыта партийно-политической работы, накопленного в боях по разгрому великолукской группировки врага, приняли еще больший размах. В 5-м гвардейском стрелковом корпусе инспектор политотдела майор И. Ф. Халипов (вскоре он был назначен инспектором политотдела армии) за время боев собрал и обобщил весьма ценный материал о работе парторгов и агитаторов при штурме города Великие Луки. Многие из них широко использовали такую форму агитации, как выпуск рукописных листовок об отличившихся в боях воинах. Написанные карандашом, состоявшие всего из нескольких фраз, они передавались из отделения в отделение либо наклеивались на видных местах на стенах зданий. Эта форма популяризации боевых подвигов, позаимствованная из опыта уличных боев в Сталинграде, впоследствии прочно вошла в практику партийно-политической работы всех частей и соединений 3-й ударной армии и широко использовалась до конца войны.

Беседуя с командирами, политработниками и бойцами 9-й гвардейской и 381-й стрелковых дивизий, я узнал немало интересного о том, каким образом политорганы, партийные и комсомольские организации обеспечивают здесь передовую роль коммунистов и членов ВЛКСМ в боях. В подразделениях обоих этих соединений почти перед каждым боем проводились накоротке партийные и комсомольские собрания, где их участникам давались конкретные поручения. Одни, например, должны были первыми подняться в атаку, показать пример бесстрашия под огнем врага и увлечь за собой отделение, взвод; другим поручалось взять под контроль действия одного-двух молодых бойцов из пополнения, личным примером научить их смело и решительно действовать во вражеских окопах, незаметно подкрадываться к огневым точкам противника и забрасывать их гранатами; члены партии и комсомольцы получали задание в период коротких пауз в бою выпускать рукописные листовки-молнии, пропагандировать боевые подвиги своих однополчан. Таким образом обеспечивалась непрерывность партийно-политической работы.

Значительная заслуга в этом принадлежала заместителям командиров названных дивизий по политической части полковникам М. В. Бронникову и С. П. Васягину. О них с большим уважением и любовью отзывались в частях и подразделениях все воины, с которыми мне приходилось встречаться и беседовать. В период боев (а они продолжались с небольшими перерывами без малого два месяца, с 24 ноября 1942 года по 20 января 1943 года) Бронников и Васягин, как и большинство руководящих политработников соединений, находились главным образом в действовавших полках, батальонах и ротах, на решающих участках, не только словом, но и личным примером вдохновляя бойцов и командиров на мужество и отвагу в борьбе с врагом.

В ходе Великолукской операции широкое развитие в войсках армии получила тактика использования специальных штурмовых групп и отрядов для разгрома и захвата дотов, дзотов и других укрепленных огневых точек противника, а в населенных пунктах — приспособленных к долговременной обороне кирпичных зданий. Инициатором их создания и боевого применения выступил командир 257-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник А. А. Дьяконов. Еще до начала наступления в частях и подразделениях этого соединения была проведена большая работа по обучению воинов искусству штурма различных укреплений, в каждом батальоне по указанию комдива были образованы штурмовые группы. В первые же дни боев они полностью оправдали себя, в связи с чем Военный совет издал специальную директиву о сформировании штурмовых групп и отрядов во всех других частях и соединениях армии. Опыт их боевых действий широко популяризировался в дивизионных и армейской газетах, в издаваемых поармом листовках, в устной пропаганде и агитации.

Хочется особо подчеркнуть, что в каждом соединении, в каждой части, где мне довелось бывать в период ознакомления с политсоставом армии, с практикой партполитработы, я узнавал что-то новое из опыта Великолукской операции. Более того, пропаганда опыта, накопленного в боях за освобождение от гитлеровских захватчиков Великих Лук, еще долго продолжала оставаться в 3-й ударной составной частью всей партийно-политической работы среди личного состава.

Так что же представляет собой эта наступательная операция? Почему так старательно командно-политический состав армии обобщал и распространял накопленный в ходе ее опыт?

Знакомясь с документами, беседуя с людьми, я подметил одну очень существенную деталь. Оказывается, операция по окружению и разгрому фашистской группировки в Великих Луках началась всего через несколько дней после перехода войск Юго-Западного, Донского, а затем и Сталинградского фронтов в решительное контрнаступление. Первые радостные вести, поступившие с берегов Волги, сыграли, безусловно, положительную роль в повышении боевого настроя личного состава армии. К тому же Великолукская операция была для 3-й ударной, по существу, первой столь удачно осуществленной операцией крупного масштаба.

Она была очень тщательно подготовлена. А это позволило в короткие сроки взломать оборону врага в предполье, расширить фронт прорыва и организованно ввести в него главные силы. Уже в первые два дня боев полки 5-го гвардейского стрелкового корпуса во взаимодействии со 2-м механизированным корпусом сумели взять в кольцо юго-западнее Великих Лук значительную часть войск 83-й пехотной дивизии и 343-й охранный батальон противника. А на четвертые сутки три наши дивизии — 381-я стрелковая, наступавшая с севера, 257-я стрелковая — с востока и 357-я стрелковая — с юга — закончили окружение всей великолукской группировки врага.

Конечно, в ходе этой операции, особенно в самом начале ее, у войск 3-й ударной армии имелись и определенные трудности. Например, исключительно напряженная обстановка сложилась северо-западнее Великих Лук, куда фашистское командование перебросило из-под Холма свою 8-ю танковую дивизию. Развернувшиеся на этом участке ожесточенные бои продолжались с 28 ноября по 10 декабря. Отражая танковые контратаки врага, высокое мужество и самоотверженность проявили воины 31-й стрелковой бригады полковника А. В. Якушева, 26-й отдельной стрелковой бригады полковника И. Г. Бабака, бойцы и командиры 1261-го стрелкового полка 381-й дивизии и танкисты 36-й бригады полковника М. И. Пахомова.

О накале этих боев красноречиво свидетельствует и такой факт. Только в течение одного дня — 7 декабря — части 381-й стрелковой дивизии при поддержке 36-й танковой бригады истребили до 600 вражеских солдат и офицеров, уничтожили 15 фашистских танков, 9 артиллерийских установок и много другой боевой техники. В качестве трофеев было захвачено 4 исправных танка, 6 орудий, большое число пулеметов, автомашин с боеприпасами и продовольствием.

В период с 1 по 10 декабря частям 28-й стрелковой дивизии полковника С. А. Князькова, одной танковой бригаде и 699-му противотанковому артиллерийскому истребительному полку пришлось потратить немало усилий, чтобы остановить продвижение 291-й пехотной дивизии врага, пытавшейся пробиться к Великим Лукам из Невеля. А южнее города 88-й стрелковый полк полковника И. С. Лихобабина, захватив выгодную в тактическом отношении высоту Ступинская, в течение нескольких дней вел трудные бои за ее удержание.

Ожесточенное сражение велось также в районе железнодорожного узла Новосокольники, юго-западнее Великих Лук, и на других направлениях. Хотя вражеские войска и несли огромные потери, фашистские генералы тем не менее не теряли надежды деблокировать свой семитысячный великолукский гарнизон. Как позже стало известно, они планировали окружить и уничтожить Новосокольническую группу советских войск и тем самым обеспечить возможность прорыва к Великим Лукам.

Бои непосредственно за город начались 13 декабря. Участвовавшим в них полкам, батальонам, ротам, штурмовым отрядам и группам 257-й и 357-й стрелковых дивизий полковников А. А. Дьяконова и А. Л. Кроника к исходу дня в результате ожесточенных схваток с врагом удалось овладеть несколькими городскими кварталами. Действия стрелковых частей активно поддерживали артиллеристы, танкисты и воины других специальностей. 1190-й стрелковый полк из 357-й дивизии под командованием подполковника П. Ф. Корниенко с боем пробился к реке Ловать и овладел мостом. К Ловати, разделяющей город на две неравные части, вышли также подразделения 257-й дивизии. Определенного успеха достигли и части 7-й эстонской стрелковой дивизии полковника К. А. Аликаса, действовавшей на вспомогательном направлении.

Ожесточенные уличные бои в городе продолжались и 14 декабря. Наши стрелковые подразделения, особенно штурмовые отряды, несли большие потери. Во избежание излишнего кровопролития военные советы фронта и армии решили направить к коменданту окруженного в Великих Луках немецкого гарнизона подполковнику фон Зассу парламентеров с предложением прекратить бессмысленное сопротивление, сложить оружие и сдаться в плен.

В качестве парламентеров были назначены старший инструктор поарма по работе среди войск противника старший лейтенант М. Д. Шишкин и командир одного из подразделений 28-й стрелковой дивизии лейтенант И. В. Смирнов.

Вскоре по прибытии в 3-ю ударную армию я встретился с ними, долго беседовал. Хотелось поближе узнать: какие же они, эти командиры, первые в армии парламентеры?

Коренастый, невысокого роста, немного застенчивый Михаил Дмитриевич Шишкин сказал о себе всего несколько слов: до войны окончил институт иностранных языков, изучал немецкий и итальянский, готовился стать преподавателем. Но война помешала осуществить заветную мечту — был призван в армию, назначен инструктором поарма по работе среди войск противника. Вот и все. Лишь несколько позже я узнал, что до событий в Великих Луках старший лейтенант Шишкин продолжительное время находился в тылу врага, в партизанском отряде. Там он одновременно исполнял обязанности разведчика и переводчика.

Высокий и худощавый, по-юношески стройный лейтенант Иван Васильевич Смирнов, в отличие от Шишкина, высшего образования не имел, немецкого языка не знал. До войны четыре года служил в Военно-Морском Флоте. В 28-й стрелковой дивизии считался одним из лучших командиров подразделения. Родом из Ивановской области, сын ткача, активного революционера, члена большевистской партии с 1907 года, погибшего в гражданскую войну в боях с Колчаком.

Необычную, опасную и ответственную миссию парламентеров, как я уже знал, Шишкин и Смирнов выполнили со всей добросовестностью, с отвагой воинов-коммунистов. Безоружные, с белым флагом, прошли они в логово врага, находились в окруженном гарнизоне противника примерно часа полтора, разговаривали с двумя уполномоченными подполковником фон Зассом вражескими офицерами. К сожалению, эта миссия оказалась неудачной: комендант окруженного гарнизона отверг ультиматум советского командования.

Оба парламентера совершили настоящий подвиг, за который были награждены орденом Красного Знамени. Награды им вручил командующий армией генерал-майор К. Н. Галицкий в присутствии членов Военного совета А. И. Литвинова и А. П. Рязанова.

…После отклонения фон Зассом ультиматума о капитуляции и возвращения парламентеров в городе вновь вспыхнули ожесточенные бои. Гитлеровцы хотя и вынуждены были постепенно отходить, оставляя отдельные узлы сопротивления, но, пользуясь сильно развитой системой укреплений в восточной части города, по-прежнему отчаянно оборонялись.

За время подготовки и проведения Великолукской операции на Калининский фронт дважды приезжал представитель Ставки генерал армии Г. К. Жуков. В последний свой приезд, уже во время боев за освобождение города, ознакомившись с обстановкой, он 19 декабря 1942 года доложил по ВЧ Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину:

«План захвата города… считаю неудачным, так как главный удар направлен через реку Ловать, имеющую очень крутые берега и простреливаемую огнем с разных направлении. Сейчас принято следующее решение: главный удар вести с юга с целью перерезать оборону противника на две части. Главный удар поддерживает танковый полк (повернутый от Тарасова). Вспомогательный удар вести с севера навстречу главному удару.

По реке Ловать — с запада на восток — организовать активную оборону и бить противника огнем.

Главные силы авиации и артиллерии также привлекаются для обработки обороны противника и для обеспечения действий стрелковых частей.

Для атаки города и выжигания противника из домов крайне нужны огнеметные танки КВ. У Коробкова имеется 16 штук. Я прошу срочно дать их Галицкому, чтобы скорее покончить с Великими Луками.

Перед Галицким и Пуркаевым категорически поставил задачу — быстрее закончить с Великими Луками, так как противник, по всем признакам, собирает кулак со стороны Невеля. Видимо, готовит удар вдоль железной дороги на помощь окруженной группе.

Меры обеспечения флангов ударной группы от возможного удара со стороны противника разработали с Пуркаевым и Галицким и сейчас приступили к выполнению»[4].

Новый план потребовал от командования армии перегруппировки сил, ведущих бои в городе. По решению командарма в Великие Луки была введена 47-я механизированная бригада под командованием полковника И. Ф. Дремова. Она получила задачу овладеть южной окраиной и центром города, соединиться с наступавшей с севера 257-й стрелковой дивизией, после чего развернуться фронтом на восток и вести совместное наступление на район вокзала.

К исходу 31 декабря первая часть этой задачи была выполнена: части 257-й стрелковой дивизии и 47-й механизированной бригады оттеснили гитлеровцев к вокзалу, на восточный берег речки Лозовица. 2 января, преодолев полосу сильных укреплений, они образовали как бы второе кольцо окружения вражеского гарнизона. Однако и после этого фашисты продолжали сопротивление.

3 января командование 3-й ударной армии вновь направило фон Зассу ультиматум с предложением капитулировать. В этот раз в качестве парламентеров были посланы два пленных немца-антифашиста. Им удалось добраться до штаба гарнизона и лично вручить ультиматум его коменданту. Но он по-прежнему продолжал упорствовать. Все еще надеясь вырваться из кольца, фон Засс упрямо заявил, что будет сражаться в городе до последнего солдата.

Бои в привокзальном районе продолжались несколько дней. По приказанию командарма К. Н. Галицкого сюда подтянули две стрелковые дивизии 8-го эстонского корпуса. Они овладели несколькими пристанционными поселками. А 6 января было полностью очищено от гитлеровцев и сильно укрепленное здание вокзала. Теперь, выйдя на западную окраину города, советские войска приступили к непосредственному штурму Великолукской крепости и железнодорожного депо.

Наряду с боевыми действиями непрерывно велась и работа по разложению вражеского гарнизона. Только в январе было проведено около четырехсот звукопередач по МГУ и ОГУ для солдат и офицеров группы фон Засса. С призывами о прекращении сопротивления к ним по радио обратились более ста военнопленных. В окруженный гарнизон забрасывались тысячи листовок, издаваемых поармом.

Утром 10 января в армию из Главного политического управления прибыли два немца-антифашиста. Одного из них звали Франц Гольд.

Командование приняло решение: при непосредственном участии этих антифашистов в ночь на 11 января провести операцию по проникновению в лагерь противника и нападению на штаб фон Засса. Для этой цели была сформирована специальная боевая группа из одиннадцати советских воинов-разведчиков во главе со старшим сержантом Капустиным. В нее вошли сержанты Н. П. Погорелов, Н. Е. Берлинских, М. И. Никонов и А. М. Закирко, ефрейторы А. П. Буданов и К. К. Кабулдо, красноармейцы С. М. Киселев, Г. А. Воронов, Н. А. Горячев, В. А. Еремин. Все они были переодеты в немецкую военную форму.

Боевая группа сравнительно легко прошла через немецкие посты. По пути Францу Гольду удалось узнать местонахождение штаба подполковника фон Засса и услышать пропуск, который негромко произносили одиночные солдаты, проходя мимо часовых. Этот штаб находился в одном из бетонных капониров, на полпути между зданием вокзала и депо. Он усиленно охранялся: у входа были выставлены два станковых пулемета.

У часовых, охранявших штаб, неожиданное появление боевой группы, а главное — молчание солдат вызвали, видимо, подозрение. Товарищу Франца Гольда, одетому в мундир фельдфебеля, было приказано сдать оружие и пройти к начальнику охраны. Тот несколько замешкался. Почувствовав неладное, гитлеровцы начали окружать группу. В ответ на повторное предложение сдать оружие наши друзья-антифашисты первыми открыли огонь из автоматов и сразили четырех охранников. Вслед за ними начали стрельбу и остальные участники боевой группы. В короткой схватке они уничтожили двадцать гитлеровцев, но были потери и в группе — пять человек убиты. Затем бойцы забросали штаб фон Засса гранатами и стали отходить в расположение своих войск.

Уничтожить фон Засса и окончательно разгромить его штаб, как было задумано, к сожалению, не удалось. Но тем не менее командование армии высоко оценило смелые и решительные действия боевой группы. Все ее участники (а погибшие — посмертно) были удостоены высоких государственных наград. Францу Гольду член Военного совета армии генерал-майор А. И. Литвинов вручил орден Красной Звезды, а другому немецкому товарищу — медаль «За боевые заслуги».

Тогда, в январе 1943 года, мне, естественно, не удалось встретиться с участвовавшими в дерзкой операции немецкими патриотами, так как прибыл я в 3-ю ударную армию, как уже известно читателю, несколько позднее. И все же тридцать лет спустя, в 1973 году, такая встреча состоялась. Правда, лишь с одним из них.

…Заместитель министра госбезопасности ГДР генерал-лейтенант Франц Гольд принял меня и бывшего члена Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта в отставке К. Ф. Телегина у себя на квартире. Встреча была теплой, душевной. По немецкому обычаю пили кофе, беседовали о прошлом и настоящем. Мы с Телегиным, правда, больше слушали, а говорил радушный хозяин. Он неторопливо рассказывал о бойцах-героях, вместе с которыми участвовал в операции «проникновения», вспоминал детали, подробности. Сообщил, между прочим, что в ГДР об этой операции знают многие. Ставится даже фильм, рассказывающий об этом эпизоде.

Франц Гольд сказал, что орден Красной Звезды считает своей самой высокой боевой наградой и гордится им.

Но вернемся снова в 1943 год. 15 января части 357-й стрелковой дивизии полковника А. Л. Кроника при поддержке артиллерии начали решительный штурм одного из последних укреплений гитлеровцев — Великолукской крепости. Рано утром 16 января она была почти полностью очищена от врага. В тот же день части 257-й стрелковой дивизии полковника А. А. Дьяконова выбили противника из железнодорожного депо.

К исходу 16 января 7-я эстонская стрелковая дивизия полковника К. А. Аликаса и 249-я стрелковая дивизия полковника И. Я. Ломбака в крупном населенном пункте Али-гродово, неподалеку от Великих Лук, завершили окончательный разгром остатков окруженного гарнизона противника. Там же, в Алигродово, сдался в плен подполковник фон Засс со своим штабом. Тот самый фон Засс, которому Гитлер в случае удержания Великих Лук обещал назвать город в его честь Зассенбургом.

Так бесславно закончил свою карьеру комендант великолукского гарнизона, дважды отвергавший ультиматум советского командования. Несколько тысяч гитлеровцев из числа окруженных было уничтожено в ходе боев за город, 4127 взяты в плен. А всего за время Великолукской операции наших войск противник потерял только убитыми примерно 60 тысяч солдат и офицеров.

Здесь следует уточнить, что основные потери немецко-фашистские войска понесли в боях на внешнем кольце окружения. Стремясь во что бы то ни стало пробиться к отрезанному в Великих Луках гарнизону, гитлеровские генералы сосредоточили для этой цели огромные силы. Из-под Велижа они срочно перебросили 205-ю пехотную дивизию, из-под Кирова — 331-ю пехотную дивизию, ввели в бой только что прибывшую тогда из Франции 708-ю пехотную, несколько раз пополняли 8-ю танковую дивизию. Как позже стало известно, в начале января в 331-ю пехотную дивизию приезжал сам командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Клюге, который потребовал во что бы то ни стало 10 января пробиться к окруженному в Великих Луках гарнизону[5].

Частям в соединениям 3-й ударной армии, действовавшим на внешнем фронте окружения, приходилось ежедневно отражать на различных направлениях по десятку и больше атак крупных сил вражеской пехоты и танков. О силе и напряженности этих боев свидетельствуют документы. Вот, к примеру, что докладывал по ВЧ в Москву вечером 19 декабря 1942 года прибывший в 3-ю ударную представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал армии Г. К. Жуков:

«Противник с юго-запада перешел в наступление в направлении Великие Луки. Главный удар — по 9-й гвардейской дивизии. Она оказывает героическое сопротивление. Отдельные роты погибают, но не отходят. Противник потерял свыше 20 танков»[6].

Или другой факт. В течение дня 7 января 1943 года части 381-й дивизии полковника Б. С. Маслова отразили несколько танковых атак противника. Незадолго до наступления темноты гитлеровцы предприняли еще одну, на этот раз самую мощную атаку — крупными силами пехоты при поддержке более чем 50 танков. Основной их удар был направлен на позиции 1263-го стрелкового полка дивизии. Он был настолько силен, что некоторые подразделения этой части дрогнули, начали отходить.

В критический момент высокое самообладание проявил находившийся в полку с группой политработников заместитель командира дивизии по политчасти полковник С. П. Васягин. Он срочно принял необходимые меры к наведению порядка, четко и грамотно поставил задачу подразделениям — огнем из стрелкового оружия отсекать от танков пехоту, а всеми имеющимися противотанковыми средствами уничтожать бронированные цели.

И все же 30 вражеским танкам с десантом автоматчиков удалось пробиться через боевые порядки дивизии, ворваться в обороняемые населенные пункты Малое Алешкино и Гребнево. Но дальше продвинуться они уже не смогли. 27 из 30 этих танков истребили воины соединения в ночном бою, разгромили до двух рот вражеских автоматчиков. Разрозненные группы фашистов были отброшены на исходные позиции.

Почему гитлеровское командование так беспокоилось о судьбе окруженного в районе Великих Лук семитысячного гарнизона? Ведь попытки деблокировать его, как уже известно, стоили ему куда больших потерь. Понять это не так уж и трудно. Для фашистских солдат и офицеров требование фон Клюге «прорваться во что бы то ни стало» выглядело как «забота» фюрера о спасении окруженных. На самом же деле это имело иную подоплеку. Великолукская операция осуществлялась нашими войсками как раз в тот период, когда окруженная в районе Сталинграда армия фон Паулюса находилась на грани своего краха. Два окружения одновременно! Вот что больше всего тревожило главарей фашистского командования. И хотя великолукский котел по численности оказавшихся в нем войск не шел ни в какое сравнение с окружением под Сталинградом, он все же оставался котлом. И если рухнули надежды спасти более чем 300-тысячную армию на Волге, то, хотя бы ради престижа, необходимо было обязательно выручить великолукский гарнизон — «Сталинград в миниатюре». Вот почему Клюге, несмотря на большие потери, продолжал бросать в бой против 3-й ударной армии одну дивизию за другой.

После окончательной ликвидации 17 января 1943 года окруженного фашистского гарнизона начали постепенно стихать и бои на внешнем кольце окружения. Великолукская операция была успешно завершена.

Она имела важное как военное, так и политическое значение. Прежде всего потому, что осуществлялась одновременно с победным завершением великой Сталинградской битвы, сковала на северо-западе значительные силы врага и не позволила немецко-фашистскому командованию перебросить свежие дивизии на Волгу. Не меньшее значение имело и то, что в ходе этой операции войска 3-й ударной армии обогатили свой опыт ведения наступательных действий, особенно опыт уличных боев и разгрома окруженных войск противника.

Части и соединения армии, освободившие Великие Луки, удостоились благодарности Верховного Главнокомандующего. Свыше 14 тысяч бойцов и командиров, отличившихся в боях за этот город, получили высокие государственные награды. Приказом Наркома обороны СССР 257-я стрелковая дивизия была переименована в 91-ю гвардейскую, а ее командиру А. А. Дьяконову присвоено звание генерал-майора. Генеральские звания были присвоены также командирам дивизий С. А. Князькову, Б. С. Маслову, А. Л. Кронику. Командующий армией генерал-майор К. Н. Галицкий и командир 2-го механизированного корпуса генерал-майор И. П. Корчагин стали генерал-лейтенантами.

После завершения Великолукской операции в полосе 3-й ударной армии установилось длительное затишье. Это позволило мне обстоятельно, без обычной спешки ознакомиться и с войсками, и с командно-политическим составом, и с работой партийных, комсомольских организаций. При постоянной поддержке Военного совета и лично командарма поарм и политорганы соединений вместе с командирами наладили планомерную боевую учебу политработников.

В последних числах мая в армии были получены постановление ГКО и директива начальника Главного политуправления об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти. Этим же постановлением отменялась должность заместителя начальника штаба по политчасти, а должности замполита соединения и начальника политотдела объединялись. Освобождавшихся в связи с этим политработников предлагалось перевести на командную работу. Многие из них были направлены на фронтовые курсы переподготовки.

Тогда же в мае ЦК ВКП(б) принял решение о новой структуре военных партийных организаций. В нем говорилось: «…во изменение существующей структуры армейских партийных организаций установить в стрелковых частях Красной Армии следующую структуру партийных организаций: в стрелковом полку — партийное бюро полка во главе с парторгом; в батальоне — первичная партийная организация батальона во главе с парторгом; в роте — ротная партийная организация во главе с парторгом».

Еще из выступления А. С. Щербакова перед выпускниками Особых курсов я уже знал, что партполитаппарат в армии будет значительно сокращен. Знал и о предстоящем изменении структуры партийных организаций. Поэтому мы исподволь готовились к переменам. А вот теперь настало время практического выполнения указаний ЦК ВКП(б), ГКО и Главного политуправления. Основной курс взяли на количественный и качественный рост партийного актива, на улучшение воспитательной работы с ним.

В связи с тем что 3-я ударная армия находилась в обороне и на фронте было относительное затишье, мы решили членов бюро первичных парторганизаций не назначать, а избрать на собраниях открытым голосованием.

В большинстве батальонов собрания прошли при высокой активности членов и кандидатов в члены ВКП(б). Каждая кандидатура, выдвигаемая в состав бюро первичной парторганизации, тщательно обсуждалась.

В результате изменения организационной структуры количество первичных партийных организаций в армии увеличилось вдвое. Соответственно возросло и число активистов: парторгов, их заместителей, членов партийных бюро. Во многих ротах теперь имелось по одному, а то и по два члена бюро первичной парторганизации. Что ж, это сила, способная выполнять функции переведенных на командную работу заместителей командиров рот по политчасти.

В итоге организационной перестройки к руководству парторганизациями пришло много молодых коммунистов. Парторгам как первичных, так и ротных партийных организаций требовалась повседневная деловая помощь. Нуждались в ней и командиры рот, которые теперь стали единоначальниками и отвечали не только за боевую подготовку подчиненных, но и за их политическое воспитание. Чтобы не допустить ослабления партийно-политической работы в подразделениях этого звена, мы провели ряд совместных семинаров командиров и парторгов рот по вопросам воспитательной работы с личным составом. Затем в дивизиях и бригадах состоялись собрания партийного актива с повесткой дня: «О роли командира роты в воспитании личного состава и задачи партийных организаций».

Работа по обучению и воспитанию партактива велась непрерывно. Мы считали ее главной, основной, и казалось, ни на что другое попросту не должно было бы оставаться времени. Но жизнь, как всегда, вносила в течение событий свои коррективы, порой самые неожиданные, не предусмотренные никакими планами.

Однажды вместе с генералом К. Н. Галицким мы возвращались на КП армии из 28-й стрелковой дивизии полковника М. Ф. Букштыновича. Неподалеку от Великих Лук миновали наполовину сожженную деревню. Сразу за ней начиналось поле. Здесь с десяток колхозниц, впрягшись в плуг, пахали землю. Пройдут несколько шагов, остановятся, вытрут рукавами пот с лиц и снова тянут тяжелый плуг.

Командарм приказал водителю остановить машину. Обращаясь ко мне, мрачно произнес:

— Вот он, результат фашистского нашествия. Пойдемте поговорим с колхозницами, подумаем, чем им можно помочь.

Одна из женщин подошла к нам сама.

— Что, товарищ генерал, тошно смотреть на бабье горе? — сказала она как-то не по-женски сурово.

— Тошно, дорогая, очень тошно. Потому и остановился. Надо что-то придумать, помочь вам.

— Это хорошо, товарищ генерал, если поможете, а то трудно нам. Вся работа на нас, баб, свалилась. Мужики на войне, а у нас ни машин, ни лошадей, вот и маемся.

— Постараемся помочь, — твердо обещал Галицкий. — Вот вернусь к себе, решим, что можно сделать.

…Когда садились в машину, командарм уже принял решение:

— Из второго эшелона выделим людей, машины. Пока стоим в обороне, это можно.

Вечером в войска была отправлена директива Военного совета армии. В ней командирам и начальникам политотделов соединений предлагалось оказать прифронтовым колхозам и совхозам необходимую помощь в проведении весеннего сева, для чего выделить из тылов определенное число бойцов и машин.

Решение Военного совета нашло живейший отклик среди воинов. Желающих поработать на колхозных полях оказалось гораздо больше, чем требовалось. Для выполнения этого сугубо мирного задания в частях отобрали главным образом пожилых бойцов, имевших опыт в подобного рода занятиях. На следующий день на полях колхозов Великолукского района уже закипела дружная работа. К тракторам и тягачам, еще вчера перевозившим тяжелые орудия, прицепили плуги, бороны, сохранившиеся кое-где сеялки. В большинстве же случаев сеяли дедовским способом — из лукошек.

Несмотря на трудности, посевная в большинстве хозяйств района с помощью воинов была закончена своевременно. Колхозники горячо благодарили бойцов и командиров за оказанную им помощь.

Вспоминается и еще одно важное для той поры в жизни 3-й ударной армии событие.

Как-то рано утром (было это во второй половине июля) мне позвонил командарм.

— Хорошая новость, Федор Яковлевич, — услышал я его чуть хрипловатый басок. — Только что к нам прибыла из Центральной женской снайперской школы большая группа девушек-снайперов. Давайте встретимся с ними.

Вместе с нами на эту встречу поехал и мой помощник по комсомольской работе. День выдался жарким, солнечным.

И вот мы на опушке леса. Одетые с чисто женской опрятностью, юные — не больше 18–20 лет, — девушки дружно, по-военному ответили на приветствие Галицкого.

— Все комсомолки? — спросил командарм.

— Да, комсомолки. А Клава Прядко — член партии, — ответила Кузьме Никитичу прибывшая вместе с девушками начальник политотдела школы Екатерина Никифоровна Никифорова. — Все в снайперскую школу поступили добровольно, по призыву ЦК ВЛКСМ. Окончили учебу с отличными и хорошими оценками.

— Мы рады такому пополнению, — с доброй улыбкой сказал командарм. — Надеюсь, доверие партии и комсомола оправдаете.

Далее К. Н. Галицкий сообщил, что из девушек-снайперов будет создана отдельная армейская рота, а для выполнения боевых заданий они будут повзводно придаваться дивизиям. В заключение сказал:

— Уверен, что скоро вы запишете на свои боевые счета первых истребленных гитлеровцев, заставите оккупантов на животе ползать.

— Обязательно заставим, товарищ командующий! — дружно ответили девушки.

Галицкий прошел вдоль строя, потом тепло попрощался с прибывшими и уехал на КП.

Когда все расселись в тени под деревьями, я спросил, кого бы девушки хотели избрать комсоргом роты.

— Сашу Шляхову, — в один голос заявили они.

— Правильно, Шляхову. Она справится, — поддержала и Е. П. Никифорова.

Саша Шляхова на первый взгляд мало чем отличалась от своих юных подруг. Девически стройная фигура, большие смешливые глаза, коротко подстриженные волосы. В свои неполные двадцать лет она уже успела хорошо потрудиться. Работала в Запорожье на заводе. А когда началась война и враг приблизился к ее родному городу, выехала на Урал вместе с матерью, сестрой Любой и братом Василием. Отец, паровозный машинист, тогда еще оставался в Запорожье. Провожая семью, он сказал старшей дочери:

— Заботу о семье возлагаю на тебя, Александра. Пока не приеду, чтобы никаких затей. А то я знаю, не усидишь на месте, будешь проситься на фронт.

Это его требование Саша выполнила. Вместе со всеми эвакуированными в тыл запорожцами строила новый завод, потом работала на нем. Но когда в 1942 году приехал на Урал отец, сразу же подала заявление с просьбой направить ее на фронт. Но в райкоме комсомола ей предложили прежде овладеть какой-либо военной специальностью. Так Александра Шляхова оказалась в Центральной женской школе снайперов. Там упорно овладевала искусством меткой стрельбы, добилась таких результатов, что при выпуске ей от имени ЦК ВЛКСМ вручили снайперскую винтовку с монограммой на ложе: «За отличную стрельбу товарищу Александре Шляховой от ЦК ВЛКСМ…»

Вот что мы узнали об этой девушке, ставшей первым комсоргом снайперской роты.

Как раз в то время, когда к нам прибыли девушки-снайперы, части 46-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. И. Карапетяна успешно завершили боевую операцию местного значения, которая вошла в историю армии как Птахинская.

Это свое наименование она получила от названия высоты, которая господствовала над местностью и имела очень важное тактическое значение. С ее вершины гитлеровцы свободно просматривали и простреливали нашу оборону на глубину и по фронту на 4–5 километров. Любое передвижение здесь, особенно в дневное время, было практически невозможным. Стоило появиться поблизости от высоты нашему отделению или взводу, как противник немедленно открывал прицельный артиллерийский огонь.

Особенно большие неприятности приносили такие обстрелы 141-му гвардейскому стрелковому полку подполковника П. В. Романенко.

— Просто беда. Фашисты все время держат нас на прицеле, — не скрывая досады, как-то пожаловался мне Павел Викторович. — Брать надо высоту. Есть у меня насчет этого одна задумка, да не знаю, согласится ли начальство.

Я посоветовал подполковнику доложить о своем плане комдиву. Генералу Карапетяну задумка командира полка понравилась. На первый взгляд она даже казалась до предела простой: П. В. Романенко предложил штурмовать Птахинскую ночью силами специально подобранного отряда автоматчиков. Этот его план рассмотрели и в основном одобрили командир корпуса А. П. Белобородов и командарм К. Н. Галицкий.

— Что ж, идея Романенко заманчива, хотя и не лишена риска. Трудно ему будет такими силами захватить высоту, но, пожалуй, еще сложнее удержать. Но попробовать все же, думаю, есть резон, — сделал вывод Кузьма Никитич на заседании Военного совета.

Вслед за тем командующий дал конкретные указания о подготовке к захвату высоты Птахинская. Нам, политотдельцам, была поставлена задача — помочь командованию 46-й гвардейской стрелковой дивизии в комплектовании специального штурмового отряда, в отборе людей. Речь, в частности, шла о том, чтобы включить в него как можно больше коммунистов и членов ВЛКСМ, обеспечить правильную расстановку партийных и комсомольских сил.

В 46-ю дивизию вместе со мной выехали начальники отделений политотдела П. С. Матюхин, Г. Н. Михеев и инспектор И. Ф. Халипов. Между тем, как оказалось, никакой помощи в комплектовании штурмового отряда уже не требовалось. Он был заранее сформирован в 141-м полку. Романенко, лелея свою задумку, в то же время исподволь готовился к ее осуществлению. Предусмотрел он и другое: из 115 человек, включенных в состав отряда, более двух третей были коммунистами и комсомольцами. Командование штурмовым отрядом подполковник поручил гвардии старшему лейтенанту А. В. Ширяеву, неоднократно отличавшемуся в боях.

Когда мы вместе с начальником политотдела дивизии гвардии полковником С. П. Гурьяновым приехали в 141-й гвардейский полк, бойцы старшего лейтенанта Ширяева уже вовсю отрабатывали тактические приемы в районе высоты, во многом схожей с Птахинской.

— Тренируемся две недели, — доложил Ширяев. — Личный состав уже хорошо знает боевую задачу, готов к ее выполнению.

В отряде имелись агитаторы, которые в перерывах проводили с бойцами и младшими командирами беседы на текущие темы, а в ходе тренировок личным примером показывали, как следует действовать в бою. Кроме того, заместитель командира полка по политчасти гвардии майор X. Г. Муслимов вместе с парторгом и комсоргом заблаговременно позаботились и о наиболее рациональной расстановке коммунистов и комсомольцев в штурмовых группах отряда. Каждый из них имел конкретное поручение: кому помочь, кого ободрить в ходе тренировок и в бою, кому дать совет действовать осторожнее, продуманнее. Распределены были и такие обязанности, как выпуск боевых листков и листков-молний. И сейчас, в процессе тренировок, все это делалось так, как в настоящем бою.

Халиль Гибатулович Муслимов подтвердил: да, идея операции по захвату высоты Птахинская возникла в полку давно, поэтому еще до приказа командования личный состав готовился к штурму. По приказу подполковника Романенко командиры подразделений уже длительное время отрабатывали с бойцами приемы переползания по-пластунски без шороха и шума, чтобы обеспечить внезапность атаки с близкого расстояния.

— Одновременно мы приучаем противника к шуму, в разное время открываем огонь по высоте из пулеметов и минометов, особенно с восточной стороны, — продолжал Муслимов. — Это дезориентирует немцев, и они, как видно, пока не предполагают, что мы собираемся штурмовать высоту.

— А что, если перед штурмом отвлечь гарнизон высоты, включив с противоположной стороны звуковещательную станцию? — вступил в разговор начальник седьмого отделения политотдела армии майор Михеев.

Это предложение было единодушно одобрено. Решили передавать с помощью звуковещательной станции три программы: «Тотальная мобилизация», «Новая раса в Германии» и «Гитлер — виновник», на которые противник обычно реагировал особенно нервно, открывая бешеный огонь.

Атаку наших автоматчиков должны были поддерживать танкисты. Чтобы обеспечить наиболее тесное взаимодействие с ними, в одну из рот 78-й танковой бригады направилась группа бойцов и командиров из штурмового отряда. В этой встрече приняли участие гвардии полковник С. П. Гурьянов, гвардии майор X. Г. Муслимов и начальник политотдела 78-й бригады подполковник И. Г. Кривоногое. Были всесторонне обсуждены предстоящие действия, а также вопросы совместной партийно-политической работы.

Перед выдвижением на исходные позиции для атаки в отряде старшего лейтенанта А. В. Ширяева вечером 22 июня состоялся предбоевой митинг. На нем выступили командир полка подполковник П. В. Романенко, замполит X. Г. Муслимов, командиры штурмовых групп старший лейтенант К. Гузенко, младший лейтенант К. Кадыров, старшина-танкист С. Волошин и другие. Они призвали воинов с честью выполнить поставленную перед ними боевую задачу.

Штурм высоты Птахинская начался ровно в полночь без обычной в подобных случаях артподготовки. Гвардейцы выдвинулись на исходный для атаки рубеж по-пластунски, совершенно незаметно для противника. Сапер-разведчик сержант И. П. Горбенко быстро, в течение 25 минут, проделал в минном поле и проволочном заграждении три прохода. В этот момент со стороны села Евдокимово начала работать наша радиовещательная установка. Гитлеровцы тотчас же открыли по ней огонь из пулеметов и минометов. Воспользовавшись грохотом стрельбы, штурмовые группы броском ворвались во вражеские траншеи и завязали в них рукопашный бой. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, поэтому полностью очистить высоту нам удалось лишь к полудню 23 июня.

Птахинская была взята. Но мы отлично понимали, что это только начало. Штурмовые группы и подоспевшие к ним подкрепления быстро подготовились к отражению вражеских коптратак. К обороне были приспособлены бывшие дзоты противника, открытые пулеметные гнезда, пополнен боезапас. Подполковник П. В. Романенко перенес свой НП на вершину высоты. Здесь же, в одном из отбитых у врага блиндажей, разместился наблюдательный пункт командира 97-го гвардейского артполка подполковника С. Я. Колягина. А на откосе высоты замаскировали свои грозные машины танкисты 264-го танкового батальона, которым командовал майор И. Т. Дедик. Кроме того, в район высоты Птахинская по распоряжению генерала С. И. Карапетяна было переброшено с соседнего участка несколько «катюш».

Контратаки гитлеровцев на высоту начались в конце дня 23 июня и в последующие дни многократно повторялись. Одна из них, девятнадцатая по счету, мне особенно запомнилась.

Было это 26 июня. Вместе с начальником политотдела дивизии С. П. Гурьяновым мы по ходам сообщения поднялись на высоту, ненадолго задержались в 7-й стрелковой роте, чтобы побеседовать с бойцами, ознакомиться с их настроением. Гитлеровцы вели себя удивительно тихо, с их стороны не раздавалось ни одного выстрела.

— Готовятся к новой контратаке, — убежденно сказал командир роты Константин Гузенко.

И действительно, полчаса спустя, когда мы были уже на наблюдательном пункте полка, противник открыл по высоте бешеный огонь из тяжелых орудий. Снаряды рвались с таким грохотом, что даже в блиндаже, под толстым слоем из бревен и земли, приходилось громко кричать, чтобы хоть как-то услышать друг друга.

Подполковник Романенко только что по телефону отдал приказание командиру батальона И. П. Седелкову подпускать контратакующую вражескую пехоту поближе, чтобы затем ударить по ней наверняка.

С НП хорошо видно, как густые цепи вражеских солдат накатываются к подножию высоты. Но, встреченные дружным огнем батальона Седелкова, начинают ломаться, падают убитые и раненые, многие гитлеровцы залегают. И тут вступают в дело пушки подполковника Колягина. Теперь уже враг бежит, а его преследуют наши танки, стрелки и автоматчики. Бой продолжается не больше двадцати минут, в течение которых перестают существовать почти две пехотные роты фашистов.

И снова непродолжительное затишье. На НП Романенко появляется инспектор политотдела армии майор Иван Федорович Халипов. Он лично участвовал в бою, все видел своими глазами. Взволнованно рассказывает о подвиге танкиста-старшины Сергея Волошина.

— Это тот самый старшина Волошин, который выступил на митинге перед боем за высоту, говорил, что он уроженец Таращанского района, земляк Щорса? — уточняю я.

— Он самый, — подтверждает Халипов.

А произошло вот что. Танковый экипаж лейтенанта Васильева получил приказ выбить фашистов, засевших в одном из ответвлений траншеи на левом фланге. Советская боевая машина ворвалась в расположение врага, начала давить гитлеровцев гусеницами, а экипаж в упор расстреливал их из пулемета и пушки. Механик-водитель старшина Сергей Волошин умело маневрировал. Но вдруг машину сильно тряхнуло. Снаряд, пробив броню, повредил управление, лейтенант Васильев и другие члены экипажа погибли. В живых остался лишь старшина Волошин, раненный в голову и плечо.

Очнувшись, он услышал голоса гитлеровцев. Через смотровую щель увидел вражеских солдат, которые безбоязненно ходили около его танка, вероятно считая, что экипаж советской тридцатьчетверки погиб. Но когда гитлеровская пехота вновь пошла в контратаку, «мертвая» машина ожила: в течение нескольких минут Сергей Волошин строчил по фашистским автоматчикам с тыла. Затем быстро устранил неисправность в управлении (к счастью, повреждение оказалось незначительным), под шум боя запустил двигатель и вывел танк в расположение своих войск.

Выслушав Халипова, я дал ему задание подготовить текст листовки о подвиге танкиста. Уже на следующий день она была напечатана и разослана в войска.

Вечером 26 июня, когда мы возвратились на командный пункт дивизии, там как раз находились командарм К. Н. Галицкий, член Военного совета армии А. И. Литвинов, командир корпуса А. П. Белобородов и комдив С. И. Карапетян. Они намечали боевые задачи на завтра. Как предполагал командующий армией, противник с утра 27 июня может ввести в бой 8-й мотополк 1-й бригады СС. А к встрече эсэсовцев надо было основательно подготовиться.

Галицкий внимательно выслушал мой доклад о партийно-политической работе, проводимой в период боев за высоту Птахинская. Попутно хочется заметить, что он всегда интересовался, как действуют в бою коммунисты, понимают ли свою авангардную роль. Имея это в виду, я ознакомил его с работой первичной партийной организации 3-го батальона, коммунисты которого отличились как при взятии высоты, так и при отражении вражеских контратак.

Парторг этого батальона старший лейтенант И. И. Абрамов одним из первых ворвался на высоту, проявил личный пример отваги и мужества в рукопашной схватке с гитлеровцами. Во время отражения контратак он постоянно находился в боевых порядках подразделения, действовал бок о бок с бойцами. Его можно было видеть то в одной роте, то в другой, то в третьей. В ходе боя парторг оперативно ставил задачи перед членами партбюро батальона и рядовыми коммунистами. По его инициативе после каждой отбитой контратаки врага выпускался листок-молния, в котором описывались подвиги воинов.

Беря пример со старшего лейтенанта, активно действовали и ротные парторги, комсорги. Коммунисты и комсомольцы на деле показали себя стойкими бойцами, беззаветно преданными Родине и ленинской партии.

В докладе командарму я акцентировал внимание на том, что старший лейтенант И. И. Абрамов заранее подготовил в батальоне необходимый резерв парторгов и комсоргов рот, хорошо проинструктировал их. И если кто-либо из штатных активистов в ходе боя выходил из строя (а такое случалось нередко), обязанности партийного или комсомольского вожака без промедления принимал на себя товарищ, заранее подготовленный парторгом батальона. Такой порядок позволял обеспечивать непрерывность в руководстве организациями даже в процессе боя.

Заслушав мое сообщение, генерал К. Н. Галицкий тут же распорядился подготовить необходимый материал о награждении отличившихся в боях. А поздно вечером он уже подписал такой приказ. На рассвете следующего дня член Военного совета вручил ордена Красного Знамени подполковнику П. В. Романенко, майору X. Г. Муслимову, командиру артполка подполковнику С. Я. Колягину. Такой же награды были удостоены и командир артдивизиона К. Журавлев, командир стрелкового батальона И. Седелков, командир роты Г. Аристов, ряд бойцов и младших командиров. А получившим ранения командиру штурмового отряда А. Ширяеву, командиру роты К. Гузенко, командиру орудия К. Сыздыкову, командиру штурмовой группы К. Кадырову эти высокие награды были вручены несколько позднее, в госпитале. Там же получил свой третий орден Красного Знамени и старшина-танкист С. Волошин.

Между тем бои в районе высоты продолжались, принимая все более ожесточенный характер. Как и предполагал командующий армией, гитлеровские генералы ввели в бой свой резервный 8-й моторизованный полк СС и другие силы. Контратаки врага поддерживались большим количеством танков и самолетов. И все же все его попытки вновь захватить высоту Птахинская потерпели провал. Последнюю контратаку противник предпринял 6 июля, но и она была успешно отбита.

Как стало известно из показаний военнопленных, немецко-фашистское командование расценивало захват нашими войсками высоты как переход в наступление. В начале июля фашистское информационное бюро в Берлине даже объявило по радио, будто русские начали наступление в районе Великих Лук, хотя эта операция имела сугубо местное значение.

Попытки вернуть высоту Птахинская дорого обошлись немецко-фашистскому командованию. За 15 суток боев нашими войсками были наголову разгромлены 504-й, 505-й пехотные и 291-й артиллерийский полки вражеской пехотной дивизии. Большие потери в живой силе и боевой технике понес также 8-й мотополк СС.

Примерно недели через две после тех событий в комнату, где мы вместе со старшим инструктором политотдела по информации капитаном В. И. Липиным готовили очередное донесение в политическое управление фронта, вошел незнакомый офицер в изрядно выгоревшем на солнце, но тем не менее тщательно отутюженном обмундировании. Отдав честь, он спросил, обращаясь ко мне:

— Вы начальник политотдела армии товарищ Лисицын?

— Да.

— Писатель Ставский, — представился прибывший, протягивая командировочное предписание.

— Очень рад познакомиться с вами, Владимир Петрович, — пожал я руку Ставскому. — Присаживайтесь. Надолго к нам?

— Полагаю, надолго. Думаю написать книгу о женщине на войне. Тема увлекательная и благородная. В Москве мне сказали, что у вас в армии имеется рота девушек-снайперов. Хочу познакомиться с ними, изучить фронтовую жизнь, вникнуть в их психологию, а на это потребуется немало времени. Надеюсь на вашу помощь и содействие.

— За этим дело но станет, Владимир Петрович, — ответил я. — Сделаем все, что будет необходимо.

После непродолжительного разговора мы вместе пошли к члену Военного совета А. И. Литвинову. Туда же вскоре пришел и К. Н. Галицкий. Завязалась общая непринужденная беседа. Ставский живо и интересно рассказывал о последних московских новостях, о своих поездках по фронтам, о встречах с известными всей стране маршалами и генералами, с бойцами и командирами, прославленными героями войны.

Слушая Владимира Петровича, я вспоминал прочитанный еще перед войной его роман «Разбег», в котором писатель ярко и правдиво отобразил классовую борьбу на Кубани в период коллективизации. Теперь он писал очерки и рассказы о героях боев, мы читали их в «Правде». Все они проникнуты чувством непоколебимого оптимизма, верой в победу над ненавистным врагом.

За состоявшимся вскоре ужином В. П. Ставский поделился с нами мыслями о будущей книге, которую мечтал написать. На мой вопрос, что это будет — роман или повесть, ответил неопределенно: дескать, будущее покажет. Тут же заметил, что ему хотелось бы не просто встретиться и потолковать с девушками-снайперами, по и побывать вместе с ними на передовой, душой и сердцем постичь их боевые дела.

— Разумеется, с вашего разрешения, товарищ генерал, — обратился он к Галицкому.

Обычно не очень-то щедрый на посулы, Кузьма Никитич и на этот раз на просьбу Ставского побывать на передовой ответил, что конечно же писателю будет предоставлена такая возможность… но только в том случае, если позволит обстановка. А Литвинов, поддержав командарма, прямо заявил:

— О вашем стремлении самому повоевать, все увидеть своими глазами мы наслышаны, Владимир Петрович. Говорят, что в сорок первом вы даже в атаки ходили. У нас же на это не надейтесь, не пустим.

— Что вы, что вы! — замахал руками Ставский. — Все будет только в пределах возможного. И непременно с вашего разрешения.

Сказано это было, пожалуй, больше для нашего успокоения. Хотя первое время В. П. Ставский держал свое слово. На передовую не рвался, бывал только на партийных и комсомольских собраниях, на семинарах парторгов, комсоргов, агитаторов, на учебных сборах по военной подготовке политсостава. Принимал участие и в работе партийных активов соединений, беседовал с людьми, заполняя свой блокнот множеством самых разнообразных записей.

Правда, чаще всего его можно было видеть в расположении 21-й гвардейской стрелковой дивизии, где находилась рота девушек-снайперов. Он часами просиживал у них в землянках, перезнакомился со всеми, стал им настоящим другом. Девушки относились к Ставскому с доверием. Раскрывали перед ним свои заветные мечты, не делали секрета даже из того, кто им нравится, кого они могли бы полюбить, с кем хотели бы связать свою судьбу. Читали, а то и давали ему почитать полученные от родных и друзей письма, рассказывали о своих ответных посланиях в тыл. Много говорили о личных переживаниях на фронте, хотя и не жаловались на трудности.

Более четырех месяцев, правда с небольшими перерывами, пробыл Владимир Петрович в нашей армии. С присущей ему наблюдательностью подмечал и записывал все, что считал важным, подбирал материал для своей будущей книги. И она обязательно была бы написана, не случись того рокового события 14 ноября 1943 года…

В тот день Владимир Петрович в паре с Клавой Ивановой, самой удачливой в истреблении гитлеровцев — на ее боевом счету было тогда уже 12 уничтоженных фашистских захватчиков, — вышел на «охоту».

— Когда замаскировались, — рассказывала позже Иванова, — Владимир Петрович попросил у меня снайперскую винтовку. Терпеливо ждал, выслеживал противника. И как только один вражеский солдат на мгновение приподнялся над бруствером окопа, выстрелил. Оккупант был уничтожен.

Уже возвращаясь, Ставский решил посмотреть на подбитую фашистскую «пантеру», неподвижной громадой застывшую на нейтральной полосе, метрах в 50–60 от нашего переднего края. Приблизился. И тут вдруг раздалась автоматная очередь. Стрелял притаившийся за «пантерой» гитлеровец. Пули насмерть сразили его.

Так оборвалась жизнь хорошего человека, писателя, коммуниста-ленинца, депутата Верховного Совета СССР.

В тот же день под моим председательством была образована комиссия по организации похорон Владимира Петровича Ставского. Решили: похороны должны состояться в недавно освобожденном Невеле, на центральной площади города. Но Военный совет фронта не согласился с нашим решением. Поскольку Невель все еще оставался в пределах досягаемости вражеской артиллерии, траурная процессия могла подвергнуться обстрелу. Окончательную ясность внес прибывший к нам начальник политуправления фронта (в то время 3-я ударная армия уже действовала в составе 2-го Прибалтийского фронта) А. П. Пигурнов, который сообщил, что решено похоронить В. П. Ставского в Великих Луках, на площади перед Домом Советов.

Почтить память Владимира Петровича, проводить его в последний путь приехали писатель А. А. Фадеев, член Военного совета фронта Л. 3. Мехлис, многочисленные делегации от частей и соединений 3-й ударной армии, родные и близкие покойного. А рота девушек-снайперов послала на похороны Клаву Иванову, из снайперской винтовки которой Владимир Петрович Ставский произвел свой последний выстрел по врагу.

Погода в тот день, помнится, была хмурой, пасмурной. Шел мокрый снег, время от времени перемежавшийся холодным дождем. Траурная процессия была очень многолюдной, растянулась на несколько разрушенных войной улиц. К воинам присоединились сотни горожан и жителей окрестных сел.

На площади у Дома Советов состоялся траурный митинг. Открывая его, я в короткой речи сказал о том, каким большим и мужественным человеком был В. П. Ставский — верный сын великой партии Ленина. Выступившая вслед за мной Клава Иванова от имени всей женской снайперской роты поклялась беспощадно мстить фашистским оккупантам за безвременную смерть писателя-борца. А. А. Фадеев рассказал о творческом пути своего друга и соратника, талантливого литератора и смелого воина, любимца советского народа и Красной Армии.

Ныне в Великих Луках именем писателя-коммуниста В. П. Ставского названа одна из городских улиц, а в районе Невеля его имя носит детский дом. В конце семидесятых годов мне довелось побывать в нем. Силами педагогов, воспитателей и самих детей здесь был создан замечательный музей писателя, экспонаты которого учат так же беззаветно любить свою Родину, как любил ее В. П. Ставский.

…После боев за высоту Птахинская в полосе нашей армии вновь надолго установилось затишье. Объяснялось это в первую очередь тем, что немецко-фашистское командование не располагало на этом участке фронта сколько-нибудь достаточными силами для ведения активных действий. Кроме того, гитлеровских генералов явно выбило из колеи крупнейшее поражение фашистских армий под Курском, Орлом и Белгородом, после которого советские войска развернули на огромном протяжении южного крыла советско-германского фронта решительное наступление. Началось оно и на смоленском направлении. Не иначе как по этим причинам командиры немецко-фашистских соединений, войска которых держали оборону на подступах к Новосоколышкам и Неволю, а также севернее и южнее этих железнодорожных узлов, предпочитали за лучшее не ввязываться первыми в драку. Ибо потеря этих пунктов грозила врагу нарушением коммуникаций, по которым шло снабжение велижской и новосокольнической группировок.

Не имея приказа на наступление, не проявляли боевой активности и войска 3-й ударной армии, хотя в штабе постоянно думали о возможных в скором времени боях за освобождение Невеля.

В первых числах августа командарм в узком кругу изложил свой замысел Невельской операции, а 9 августа подписал для рассмотрения фронтовым командованием карту-решение и пояснительную записку к ней. Однако прошло еще около месяца, прежде чем командующий фронтом генерал армии А. И. Еременко дал указание приступить к непосредственной подготовке этой операции.

План наступления был утвержден фронтом 27 сентября 1943 года. К тому времени войска Красной Армии уже почти полностью очистили от оккупантов Левобережную Украину, вышли к Днепру, а на отдельных участках даже вступили в пределы Белоруссии. Был освобожден Смоленск. Войска Калининского фронта своими главными силами вели наступательные бои на витебском направлении.

В этих условиях овладение невельским железнодорожным узлом и самим городом приобретало весьма важное значение. Бои за освобождение Невеля позволили бы отвлечь некоторые силы врага из района Витебска, прикрыть действия главных сил фронта от возможного удара фашистских войск с севера и перерезать коммуникации противника на стыке между двумя его группами армий — «Север» и «Центр».

План Невельской операции в общих чертах выглядел примерно так: войска нашей армии, нанося сковывающие удары по врагу и ведя активную оборону на великолукском Направлении, своими главными силами во взаимодействии с правофланговыми соединениями 4-й ударной армии прорывают оборонительную полосу противника на участке Жидки, Масликово и, разгромив противостоящие вражеские войска, овладевают Невелем. 4-я ударная армия своими главными силами наступает в общем направлении на Городок.

Поскольку прорыв предусматривалось осуществить на стыке между нашей и 4-й ударной армиями, необходимо было быстро и скрытно от противника осуществить перегруппировку войск. В связи с этим командарм приказал все передвижения производить в ночное время, запретил отдавать какие-либо письменные распоряжения о перегруппировке, а также использовать для этой цели проводную и радиосвязь. Любое из них требовалось доводить только устно, да и то строго определенному числу лиц.

В первый эшелон ударной группы прорыва выделялись 357-я и 28-я стрелковые дивизии, а в эшелон развития (в подвижную группу) — 78-я танковая бригада, 21-я гвардейская стрелковая дивизия, гаубичный, противотанковый истребительный и зенитный артиллерийские полки. Намечалось, что подвижная группа будет введена в действие сразу же после прорыва ударной группой тактической зоны вражеской обороны и, двумя параллельными дорогами двигаясь к Невелю, овладеет им, после чего до подхода главных сил закрепится за городом на западных и северо-западных высотах.

На пятикилометровом участке прорыва сосредоточивались крупные силы артиллерии — до 180 стволов на километр.

В последних числах сентября в доме, где жил генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, состоялось совещание командиров и начальников политотделов соединений, входивших в состав ударной группы. После обсуждения оперативных вопросов мне была предоставлена возможность ознакомить участников этого совещания с планом партийно-политической работы, составленным с учетом особенностей подготовки и проведения боевой операции. В нем, в частности, предусматривались мероприятия, направленные на активизацию работы партийных и комсомольских организаций. А они у нас к тому времени были довольно полнокровными. К моменту наступления в войсках армии на учете состояло свыше 21 тысячи членов и кандидатов в члены ВКП(б) и около 12 тысяч комсомольцев. Только коммунисты были объединены в 519 первичных и в 1037 ротных парторганизациях. А это— сила, способная решать любые возложенные на нее задачи.

Для оказания практической помощи войсковым политработникам, руководителям партийных и комсомольских opганизаций мы послали в соединения прорыва и части подвижной группы по два-три представителя политотдела армии. Практически в войска выехали все офицеры поарма. Каждый из них получил конкретные указания, в каком полку он должен вести работу и что делать. Такая конкретизация заданий была необходима потому, что свой план работы мы решили в целях сохранения тайны подготовки к операции не размножать. Делать какие-либо записи тоже не рекомендовалось. Все начальники отделений, инспекторы и инструкторы поарма были предупреждены, что их доклады о проводимой в войсках работе мы с моим заместителем полковником Н. И. Закамским будем заслушивать непосредственно в соединениях.

Сам я решил в первую очередь побывать в 28-й стрелковой дивизии, которой предстояло действовать в первом эшелоне прорыва. Но прежде всего надо было заскочить на армейский КП, чтобы перед отъездом доложить командованию о принятых нами мерах по реализации плана. Он размещался тогда в добротном блиндаже на окраине деревни Ворохобы.

Не успели мы, однако, обменяться с командармом и членом Военного совета армии несколькими словами, как в блиндаж в сопровождении группы старших офицеров вошел командующий фронтом генерал армии А. И. Еременко. Плотный, широкоплечий, он, судя по всему, был в прекрасном настроении. Чуть ли не с порога спросил:

— Ну что тут у вас? Как идут дела?

Командарм доложил по карте обстановку, сообщил о начале перегруппировки войск. Выслушав, командующий фронтом присел к столу и с полчаса о чем-то негромко беседовал с Галицким. Вероятно, давал дополнительные указания. Затем обратился ко мне:

— Вот что, товарищ полковник. Надо подготовить обращение к бойцам от имени командования фронта. И отпечатать его заранее, чтобы успеть перед прорывом распространить в войсках.

— Когда это необходимо сделать?

— Если успеете, то сегодня к концу дня.

— Будет исполнено.

Срочно вызвал на КП начальника отделения пропаганды и агитации поарма подполковника X. И. Блехмана. Вдвоем мы довольно быстро составили текст обращения. Показали Галицкому и Литвинову. Они одобрили. Вечером оно уже было подписано командующим фронтом. Одновременно мы подготовили и текст обращения к войскам Военного совета армии. Оба документа на следующий же день напечатали в виде листовок большими тиражами.

В 28-ю стрелковую дивизию удалось выехать лишь на рассвете. Это соединение мне было хорошо известно, в нем я лично знаком со многими командирами и политработниками. Дивизией командовал полковник М. Ф. Букштынович, недавно сменивший на этом посту генерал-майора С. А. Князькова, назначенного заместителем командующего армией. Михаил Фомич был человеком образованным, безупречным знатоком тактики, внешне добродушным, но очень требовательным начальником. Будучи еще заместителем командира 357-й стрелковой дивизии, он показал себя великолепным организатором боя при штурме Великолукской крепости.

Под стать комдиву были и командиры полков, особенно 88-го стрелкового — полковник И. С. Лихобабин и 144-го стрелкового — полковник Ф. А. Голенков. За время войны оба они прошли нелегкий путь становления, не раз отличались личной смелостью в боях, непреклонной решимостью и твердостью в достижении цели. Федор Ануфриевич Голенков еще совсем недавно был политработником, окончил курсы «Выстрел» и, вступив в командование полком, уже успел зарекомендовать себя умным, вдумчивым строевым командиром.

Политотдел 28-й дивизии возглавлял подполковник М. X. Шапиро, кадровый политработник, хорошо знающий свое дело, но не лишенный подчас излишней горячности.

В этот раз меня прежде всего интересовал вопрос о том, насколько умело поставлена партийно-политическая работа в штурмовых батальонах, которым предстояло первыми атаковать оборону противника при прорыве. Как следовало из доклада Шапиро, такие батальоны были созданы в дивизии еще задолго до приказа о подготовке к наступлению, туда специально отобраны самые опытные бойцы и командиры. В их составе значительно больше, чем в других подразделениях, коммунистов и комсомольцев. Партполитработа ведется непрерывно. Воины штурмовых батальонов знают, что им будет доверено выполнение наиболее ответственной задачи, и гордятся этим. В полной мере готовы к наступлению и другие подразделения дивизии.

Вскоре мне удалось убедиться в этом лично, когда я вместе с начальником политотдела побывал в полках Лихобабина и Голенкова, в штурмовом батальоне старшего лейтенанта И. Д. Чистилина, в ряде других подразделений. И хотя большинство командиров и политработников, а тем более бойцы ничего не знали о предстоящей наступательной операции, общий боевой настрой был высоким. Как всегда в подобных случаях, воины догадывались: если началась перегруппировка войск, значит, близятся новые бои, значит, готовится наступление.

Такое же настроение царило и в 21-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии генерал-майора Д. В. Михайлова и в 78-й танковой бригаде полковника Я. Г. Кочергина, в которых я побывал незадолго до наступления.

По просьбе командования и политотдела 78-й танковой бригады поарм издал массовым тиражом листовку о передовом механике-водителе старшине Иване Фильчакове, многократно отличившемся в боях и награжденном орденами Красного Знамени, Красной Звезды и медалью «За отвагу». В листовке были описаны боевые подвиги Ивана Фильчакова, недавнего колхозника из села Кромбыка Курской области. Особо подчеркивалась необходимость тесного взаимодействия между экипажами и стрелками в бою. Листовку с интересом читали танкисты и воины других специальностей, в том числе гвардейцы 21-й стрелковой дивизии.

Дня за три до начала наступления ко мне в политотдел зашел член Военного совета армии по тылу П. В. Мирошников. Он, видимо, только что вернулся из очередной поездки в войска, устал, но по-прежнему был жизнедеятелен, улыбчив. Поздоровавшись, Петр Васильевич присел к столу и сразу же высказал упрек в мой адрес:

— Забыли вы о тылах, Федор Яковлевич. Объехал я все базы, побывал во многих тыловых частях, в автобатальонах и авторотах. И нигде, представьте себе, не встретил работников политотдела армии. А ведь у нас, тыловиков, сейчас не менее горячая пора, чем в передовых частях. И нам тоже нужна помощь поарма.

С его замечанием нельзя было не согласиться. Действительно, планируя партийно-политическую работу на время подготовки к наступательной операции в частях и соединениях переднего края, мы как-то выпустили из виду тылы. Пришлось срочно исправлять этот промах. В тыловые подразделения в тот же день была направлена группа политработников из резерва армии с задачей активизировать работу партийных организаций автотранспортных рот и батальонов, помочь командованию тыла обеспечить бесперебойную доставку грузов для войск переднего края. Им также вменялось в обязанность проверить готовность госпиталей к приему раневых, организовать политическую работу среди медицинскою персонала и легкораненых.

Подготовительный период близился к концу. 5 октября во всех подразделениях ударной группы состоялись партийные и комсомольские собрания. На повестке дня был всего лишь один вопрос: «О передовой роли коммунистов (комсомольцев) в бою». А незадолго до наступления, в ночь на 6 октября, всюду, где имелась для этого возможность, прошли митинги. Теперь уже не было необходимости сохранять в тайне цель наступательной операции. До личного состава были доведены обращения командования фронта и Военного совета армии. В них говорилось, что перед войсками армии стоит одна задача — сломить сопротивление врага и взять важный в оперативном отношении город Певель.

Утро 6 октября выдалось не по-осеннему ясным, солнечным. Казалось, сама природа вместе с воинами 3-й ударной армии радовалась тому, что снова настала пора двигаться вперед, на запад, очищать родную землю от фашистской скверны.

Утром после проведения в частях предбоевых митингов мы с подполковником П. С. Матюхиным и майором И. Ф. Халиповым прибыли на НП армии. Там в этот час уже были К. Н. Галицкий и А. И. Литвинов, командующий артиллерией генерал-майор М. О. Петров, представитель ВВС фронта генерал-майор Н. П. Дагаев и начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов.

Ожидание всегда томительно как для тех, кто вот-вот пойдет в атаку, так и для тех, кто будет управлять боем. Заметно волновался и командарм. Правда, внешне он оставался спокойным и сосредоточенным, только чаще, чем обычно, посматривал на часы.

— Как полагаете, фашистам что-нибудь известно о сегодняшнем наступлении наших войск? — тихо спросил я полковника Семенова, только что сложившего и спрятавшего в планшет карту.

Вместо ответа тот неопределенно пожал плечами. Потом сказал:

— О том, что готовится наступление, они, вероятно, знают. Массовую перегруппировку войск, которую мы провели, скрыть от разведки противника практически невозможно. Но где и когда будет нанесен удар, вряд ли известно гитлеровскому командованию. Во всяком случае, никаких особых перемен в обороне врага за последние дни наши разведчики не обнаружили.

Без четверти девять. Командарм еще раз оглядывает в стереотрубу будущее поле боя, оборонительную полосу противника, затем снова смотрит на часы. Кивком головы подзывает к себе генералов Петрова и Дагаева.

— Пора, товарищи. Начинайте.

Проходит еще несколько секунд, и море огня обрушивается на передний край вражеской обороны. Артиллерийская и авиационная обработка гитлеровских позиций продолжается больше часа и завершается дружным залпом «катюш» ровно в девять пятьдесят пять.

— Быстрее вперед! Не давайте врагу опомниться! — предупреждает кого-то по телефону Кузьма Никитич.

Отсюда, с наблюдательного пункта армии, расположенного на высоте, в бинокль хорошо видно, как воины из полка полковника И. С. Лихобабина еще до сигнала общей атаки под прикрытием артогня почти вплотную приблизились к вражеским траншеям. Это был штурмовой батальон майора Б. Д. Васильева. Еще ночью его роты, проделав ходы сообщения в проволочных заграждениях противника, окопались всего в трехстах метрах от передовых траншей гитлеровцев. И вот теперь первыми ворвались в них, упредили врага.

Наблюдая за действиями батальона Васильева, я вспомнил разговор с полковником Лихобабиным. Неделю назад он доверительно сообщил мне, что готовит гитлеровцам некий «сюрприз». И действительно, столь внезапное появление наших бойцов в траншеях вражеской обороны сразу же после окончания артподготовки — «сюрприз» не из приятных.

Вражеский гарнизон, оборонявший населенный пункт Проборовье, был почти полностью истреблен батальоном Б. Д. Васильева в первые же минуты боя.

Об успешных боевых действиях этого штурмового батальона политотдел дивизии рассказал в небольшой листовке: «Воины батальона Васильева геройски сражались, первыми ворвались в укрепленный пункт Проборовье и овладели им. Слава героям! Смелее вперед!»

Добрые вести поступали и из полка Ф. А. Голенкова. За первые полчаса боя эта часть продвинулась далеко в глубь вражеской обороны, вплотную подошла к населенному пункту Ворсаково. И хотя небольшое село Ворсаково гитлеровцы превратили в мощный опорный пункт, оно было вскоре взято. Эту задачу успешно выполнил 3-й стрелковый батальон полка, поддержанный артиллерией.

Незадолго до полудня мне на НП позвонил начальник политотдела 28-й стрелковой дивизии. Кратко доложил о партполитработе в динамике боя, затем сообщил, что в сражении за Проборовье тяжело ранен майор Г. Н. Дуркин, заместитель командира 88-го стрелкового полка по политчасти.

— Кого предлагаете назначить вместо него?

— Старшего инструктора политотдела дивизии Васильева.

— Согласен.

Майор А. Г. Васильев вскоре тоже получил ранение, но остался в строю, продолжал вести партполитработу, вместе с одним из подразделений полка достиг района Невеля.

Когда части 28-й стрелковой дивизии прорвали переднюю оборонительную линию врага и завязали бой в глубине, командарм сразу же ввел в прорыв подвижную группу — 21-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 78-ю танковую бригаду и артиллерийские полки. Одновременно Галицкий распорядился направить в эту группу несколько старших офицеров управления и штаба армии для личного наблюдения за ее продвижением. Вместе с ними в 21-ю дивизию убыл и представитель политотдела начальник отделения поарма подполковник П. С. Матюхин.

Для обеспечения левого фланга армии командующий вскоре ввел в бой 31-ю стрелковую бригаду. А еще левее ее действовали части 360-й стрелковой дивизии из 4-й ударной армии.

Полки 28-й стрелковой дивизии продолжали успешно продвигаться вперед. Но вот на участке 357-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Л. Кроника дела шли не так уж гладко. Командарм несколько раз разговаривал с комдивом по телефону, требовал от него более решительных действий, но части дивизии по-прежнему топтались на месте.

Обеспокоенный обстановкой, сложившейся на участке 357-й дивизии, генерал Галицкий срочно вызвал к себе офицера оперативного отдела штаба и приказал ему вместе с инспекторами политотдела армии И. Ф. Халиповым и И. В. Байбородовым срочно выехать в это соединение и на месте выяснить причины задержки.

А наступление между тем продолжалось. 6 октября в 16.10 подвижная группа армии ворвалась в Невель. Об этом на армейский НП сообщили сначала командир 78-й танковой бригады полковник Я. Г. Кочергин, а несколько минут спустя командир 21-й гвардейской стрелковой дивизии генерал Д. В. Михайлов. Поздно вечером этого же дня Невель был почти полностью очищен от оккупантов.

Рано утром 7 октября мы вместе с подполковником Матюхиным въехали в город. Он еще дымился после боев, а со стороны железнодорожной станции Невель-I слышались автоматные и пулеметные очереди — там продолжался бой. Разыскали начальника политотдела танковой бригады подполковника И. Г. Кривоногова. Как выяснилось, в Невеле он оказался одним из первых, ворвавшись в город в составе головного отряда подвижной группы.

Вскоре после нашего приезда к танкистам туда зашел и начальник политотдела 21-й гвардейской стрелковой дивизии полковник А. Ф. Толстопятенко. Оба политработника кратко доложили обстановку: части подвижной группы, как и планировалось, в первый же день достигли намеченного рубежа и закрепились. И хотя все это мне было уже известно из прочитанных в штабе армии боевых донесений, сообщения непосредственных участников событий значительно расширили представление о характере наступательных действий. А они поистине грандиозны! Ведь за какие-то несколько часов наступления сделано, казалось, невозможное: занят город, отстоявший от рубежа прорыва на 30 километров! Достигнуто это было благодаря тому, что впервые в боевой практике 3-й ударной армии подвижная группа (в том числе и пехота) действовала как почти полностью моторизованная. Одновременно с танками в сторону Невеля стремительно двигались на машинной тяге гаубичный, противотанковый и зенитный артиллерийские полки, а также посаженный на автомашины 59-й стрелковый полк полковника Н. М. Чеботарева с приданным ему саперным подразделением. Остальные части тоже шли ускоренным маршем.

Позже захваченный в плен заместитель коменданта Невеля на допросе скажет следующее:

— Наличие сильных оборонительных сооружений, запятых войсками, и сплошные болота, озера, окружающие город, с укрепленными перешейками между ними должны были стать для русских непроходимым барьером. Мы считали, что для взятия Невеля вам потребуется не меньше усилий, чем в боях за Великие Луки. И вдруг все так неожиданно рухнуло. Сдача Невеля — скандальный провал нашего командования.

Но это уже последствия. События же развивались так. Первым в город ворвался передовой отряд из шести танков с десантом под командованием капитана Е. С. Пирожникова, героя боев за Великие Луки. Этим небольшим отрядом на подступах к Невелю предварительно была наголову разгромлена колонна вражеских автомашин с пехотой, штабными материалами и запасами продовольствия. Достигнув центральной части города, капитан Пирожников вместе с рядовым Овчинниковым водрузили на одном из его самых высоких зданий красный флаг — символ нашей победи.

Стрелковый батальон майора В. Н. Савельева, вошедший в город почти одновременно с передовым отрядом капитана Е. С. Пирожникова, воспользовавшись паникой среди вражеского гарнизона, быстро очистил центр Невеля от гитлеровцев и вместе с танкистами удерживал его до подхода основных сил подвижной группы. Полное же освобождение города завершили полки 21-й гвардейской стрелковой дивизии.

Итак, мы с подполковником Матюхиным в Невеле. На окраинах его еще продолжается перестрелка. Подразделение старшего лейтенанта А. С. Рудых менее чем за полчаса выбило гитлеровцев из здания железнодорожного вокзала. Другое стрелковое подразделение при поддержке танкистов принудило к бегству охрану готовившегося к отходу эшелона. Из его вагонов навстречу воинам-освободителям с радостными возгласами начали выпрыгивать юноши и девушки, которых фашисты намеревались насильно вывезти на работу в Германию. Ликующими возгласами приветствовали советских бойцов и командиров горожане.

Вечером того же дня по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего в связи с освобождением Невеля. В нем среди отличившихся в боях за город частей и соединений первыми были названы войска генерала К. Н. Галицкого, то есть 3-й ударной армии. В приказе перечислялись соединения и части, удостоенные почетного наименования Невельских, — 21-я гвардейская и 28-я стрелковые дивизии, 31-я отдельная стрелковая бригада, 78-я танковая бригада, 827-й гаубичный артиллерийский полк, 163-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полк и другие.

Поздравительный приказ Верховного был встречен личным составом армии с огромным воодушевлением. На следующий день он был опубликован в армейской и дивизионных газетах. В частях и подразделениях состоялись массовые митинги. На них воины давали торжественное обещание еще смелее громить врага, гнать его с нашей земли. на страницах армейского «Фронтовика» и дивизионок были опубликованы яркие, подробные материалы о боях за Невель, рассказы о людях подвига.

В этой связи хочется сказать, что многие корреспонденты дивизионных и армейской газет с исключительной самоотверженностью и мужеством выполняли свои нелегкие обязанности, поспевая буквально всюду, где начинались наиболее сильные бои. В Невеле, например, 7 октября я повстречал сотрудников армейской газеты «Фронтовик» капитана Ивана Копченова и старшего лейтенанта Германа Григорьева. До этого мы с Матюхиным уже прочитали в газете их корреспонденцию о вчерашнем бое.

— Когда вы успели ее написать? — спросил я Копченова.

— Вчера, сразу же после занятия центра города, — ответил он.

— А в Невель когда и как попали?

— Тоже вчера, вместе с передовым отрядом, — ответил за обоих старший лейтенант Григорьев. — На танке капитана Пирожникова. — И добавил: — Газетчикам опаздывать никак нельзя, товарищ полковник.

Эти корреспонденты не составляли исключения. Как уже упоминалось ранее, так поступали и сотрудники дивизионных газет. Бойцы, командиры и политработники с большим уважением относились к военным журналистам, оказывали им всяческое содействие и помощь. И те не оставались в долгу. Радиоприемников, как известно, тогда в частях не было, поэтому многим корреспондентам нередко приходилось еще до поступления газет рассказывать воинам о принятых по радио новостях.

Хотя Невель был освобожден, бои за его удержание продолжались и в последующие дни. Немецко-фашистское командование спешно перебросило к городу свою 58-го пехотную дивизию и некоторые другие резервы. Контратаки врага следовали одна за другой. На первых порах гитлеровцам удалось даже несколько потеснить гвардейские полки подполковника И. А. Ждановича и полковника Н. М. Чеботарева, занять расположенную на окраине Невеля МТС. Но к исходу 8 октября противник был отброшен на исходные позиции.

Не прекращались бои и на других участках. Стремясь во что бы то ни стало вернуть Невель и таким образом ликвидировать образовавшийся разрыв между группами армий «Центр» и «Север», гитлеровское командование дополнительно к 58-й пехотной дивизии срочно подтянуло к Невелю 122-ю и 281-ю пехотные дивизии, танки, артиллерию. Свои контратаки фашисты поддерживали крупными силами авиации. Однако войска нашей и соседней, 4-й ударной армии неизменно срывали все попытки врага исправить создавшееся положение.

И все же 28-я стрелковая дивизия оказалась в трудном положении. Командующий армией тут же ввел в бой на этом участке взятую из своего резерва 100-ю отдельную стрелковую бригаду полковника А. А. Морецкого, а с утра 8 октября — 46-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала С. И. Карапетяна. Это позволило не только выправить положение, но и значительно расширить полосу прорыва. Гвардейцы Карапетяна, тесня противника, освободили еще целый ряд населенных пунктов неподалеку от Невеля, а 10 октября форсировали речку Еменка, овладели железнодорожной станцией Опухлики и, к исходу дня выйдя на рубеж озер Балаздынь, Малый Иван, Большой Иван, закрепились там.

Успех 46-й гвардейской в значительной мере облегчил положение 28-й дивизии. Ее части к концу дня 10 октября соединились с гвардейцами 21-й дивизии генерала Д. В. Михайлова. Успешно выполнила боевую задачу и 357-я стрелковая дивизия генерала А. Г. Кудрявцева (он сменил на этом посту генерал-майора А. Л. Кроника). 9 октября ее полки тоже вышли на рубеж реки Еменка, а 10 октября — к озеру Балаздынь.

Рано утром 10 октября к нам в поарм приехал заместитель начальника политуправления фронта полковник Н. И. Филатов. Вместе мы выехали в Невель. День был солнечным, хотя и прохладным. В небе непрерывно кружили наши и вражеские самолеты, там то и дело вспыхивали воздушные бои. За время пути нам дважды пришлось останавливаться, чтобы переждать сильные бомбардировки придорожных населенных пунктов. Об активности вражеской авиации в те дни можно судить хотя бы по такому факту, что только 10 октября наши истребители и зенитчики уничтожили 41 фашистский самолет.

Прибыли в 21-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Знакомя полковника Н. И. Филатова и меня с обстановкой, ее командир генерал Д. В. Михайлов и начальник политотдела полковник А. Ф. Толстопятенко отметили, что присвоение дивизии почетного наименования Невельской вызвало среди личного состава огромный подъем. Они рассказали о примерах мужества, находчивости, бесстрашия, проявленных воинами дивизии в недавних боях. В моем фронтовом блокноте сохранилась запись их рассказа.

…Командиру стрелковой роты 69-го полка старшему лейтенанту С. П. Тимошевскому, незадолго до того принятому в члены партии, было приказано ночью скрытно вывести роту к деревне Медведково и внезапно атаковать находившихся в ней гитлеровцев. Силы были далеко не равными. По сведениям наших разведчиков, в Медведково было не менее 300 солдат и офицеров противника. Кроме того, вражеский гарнизон располагал артиллерией и минометами. А в распоряжении Тимошевского — всего лишь одна стрелковая рота. Правда, гвардейская, не раз отличавшаяся в боях… В этих условиях единственным шансом добиться успеха была внезапность атаки. И молодой командир-коммунист умело воспользовался им. Гвардейцы почти одновременно атаковали все дома, в которых располагались гитлеровцы, за несколько минут боя потребили около 150 вражеских солдат и офицеров. Рота не только освободила деревню, но и захватила трофеи: две исправные пушки и миномет.

…Много раз гитлеровцы превосходящими силами контратаковали боевые позиции гвардейцев стрелкового батальона, где заместителем командира по политчасти был гвардии старший лейтенант Г. В. Кузьменко. Это подразделение обороняло подступы к станции Невель-I. Политработник Кузьменко всегда находился там, где труднее, словом и личным примером воодушевлял гвардейцев.

При отражении одной из вражеских контратак неожиданно замолк станковый пулемет: выбыл из строя его расчет. Воспользовавшись этим, залегшие было гитлеровцы рванулись вперед. Не раздумывая ни секунды, за пулемет лег сам старший лейтенант Кузьменко. В этом бою он уничтожил до 30 фашистских солдат. В другой раз замполит батальона заменил тяжелораненого командира 5-й стрелковой роты и повел ее в атаку.

Комдив и начальник политотдела 21-й гвардейской стрелковой дивизии с большой похвалой отозвались во время нашей беседы и о командире 163-го гвардейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка подполковнике Г. М. Харькове, его заместителе по политчасти подполковнике П. Т. Черненко.

— С иптаповцами мы живем душа в душу, дружим и воюем по-гвардейски, — сказал генерал Михайлов.

Начальник политотдела рассказал нам о таком случае. На одном из участков нашей обороны гитлеровцы пытались прорваться вперед, разгромить стрелковое подразделение и поддерживавшую его 5-ю артбатарею 163-го иптап, которой командовал капитан И. Д. Васин. Положение создалось тяжелое, фашисты шли напролом, не обращая внимания на большие потери. В этот трудный момент на огневые позиции батареи прибыл подполковник П. Т. Черненко. Воодушевленные его личной храбростью, артиллеристы выстояли, отбили и эту контратаку врага.

В реляции о представлении своего заместителя по политчасти к награде за бои в районе Невеля командир полка Г. М. Харьков писал: «Смелый и умелый руководитель боя, пламенный патриот, не знающий страха в борьбе за Родину». Тогда Петр Тимофеевич Черненко получил свой второй орден Красного Знамени.

Ордена Александра Невского удостоился в боях за Невель и сам командир 163-го гвардейского иптап Георгий Михайлович Харьков. Высокие государственные награды были вручены и многим командирам батарей, огневых взводов, орудийных расчетов, рядовым артиллеристам.

Перед выездом в Невель мы захватили с собой копию только что подписанного тогда командармом приказа о награждении 88 танкистов, отличившихся в боях за освобождение города. И когда с генералом Н. И. Филатовым прибыли в танковую бригаду, вручили этот документ начальнику политотдела И. Г. Кривоногову.

— Кстати, — читая копию приказа, сказал Иван Григорьевич, — в числе восьмидесяти восьми награжденных — пятьдесят два коммуниста и шестнадцать комсомольцев. Настоящие герои! Те, на кого у нас в бригаде держат равнение все танкисты.

И. Г. Кривоногов сообщил нам, что в боях за Невель погиб как герой капитан Андрей Григорьевич Лавриненко. Я хорошо знал этого боевого командира, не раз беседовал с ним, уважал его за храбрость и исключительные душевные качества. Любили его и в танковой роте, которой он командовал, и в бригаде.

За проявленные храбрость и мужество капитан А. Г. Лавриненко посмертно был награжден орденом Отечественной войны I степени, третьим боевым орденом, который командование и политотдел бригады отослали в Черниговскую область на вечное хранение отцу героя — Григорию Васильевичу Лавриненко.

А всего за время Невельской наступательной операция орденами и медалями было награждено почти четыре тысячи бойцов и командиров 3-й ударной армии. Им, героям боев за освобождение и последующую трудную оборону Невеля, принадлежит немалая заслуга в том, что всего лишь за пять дней боев войсками армии было выведено из строя более 7 тысяч солдат и офицеров противника, уничтожено 150 вражеских орудий разных калибров, 6 танков, свыше 200 пулеметов, 350 автомашин, 3 паровоза. Мы захватили в качестве трофеев 144 склада с вооружением и боеприпасами, 21 склад с продовольствием, 19 складов с различным военным имуществом, 86 артиллерийских орудий, 115 минометов, 494 пулемета, 210 автомашин, 162 железнодорожных вагона. Эти убедительные цифры были названы в специально подготовленной отделением пропаганды и агитации поарма и переданной в войска тематической разработке для агитаторов.

Фашистское командование по-прежнему не оставляло попыток ликвидировать разрыв между группами своих армий «Север» и «Центр». Вот почему командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации в этот период уделяли особое внимание воспитанию у воинов стойкости в обороне. В отделениях, расчетах, экипажах и взводах проводились беседы о необходимости упорно отстаивать занятые позиции, не дать возможности гитлеровцам вновь ворваться в Невель, захватить железнодорожный узел. Широко популяризировались и боевые подвиги героев операции, опыт передовых частей и подразделений.

Тогда, в октябре 1943 года, в армии часто назывались фамилии Ибрагима Сулейменова и Маншук Маметовой, славных представителей казахского народа. Кто же они, эти герои, о подвигах которых слагались легенды?

Со снайпером Ибрагимом Сулейменовым мне довелось познакомиться еще задолго до Невельской операции. Веселый, жизнерадостный, он с юношеской непосредственностью говорил о своих боевых успехах. Да так, будто давались они ему очень легко и опасность не подстерегала его на каждом шагу.

Родом Ибрагим из аула Сары-Суск, до войны работал трактористом в родном колхозе. В свободное время увлекался охотой.

Как стал снайпером? Очень просто. Однажды командир спросил молодых воинов, кто из них желает стать снайпером. Ибрагим первым вышел из строя. «Охотник?» — поинтересовался командир. «Охотник. В степи на диких зверей охотился. А фашист — тоже зверь». Получил снайперскую винтовку. И бил из нее гитлеровцев беспощадно. К началу Невельской операции на его боевом счету было уже более двухсот истребленных фашистских захватчиков.

В боях за Родину знатный снайпер был трижды ранен. Но всякий раз, подлечившись, возвращался на фронт. В боях за Невель намного увеличил свой боевой счет. Снайперским опытом охотно делился с друзьями по подразделению, многих молодых воинов обучил искусству сверхметкой стрельбы.

Такой же непримиримой к врагу была и его землячка Маншук Маметова. О героине-пулемётчице из 100-й бригады знали в армии все. До войны эта девушка страстно мечтала стать врачом. Поступила в Алма-Атинский медицинский институт. А тут война. И Маншук решила — ее место на фронте. Пришла в военкомат. Там, узнав, что она студентка мединститута, предложили стать медсестрой в госпитале или санинструктором в подразделении. Однако Маншук настояла на своем — только на передовую! С оружием в руках бить фашистов!

В короткий срок освоила пулемет. И воевала не хуже бойцов-мужчин. В ходе Невельской операции Маншук Маметова действовала смело и самоотверженно. А когда город был уже освобожден, совершила свой последний подвиг.

Это случилось 8 октября 1943 года. Батальон, в составе которого была и Маншук, отражал вражескую контратаку. Пулеметный расчет Маметовой действовал на наиболее ответственном направлении. Маншук уже уничтожила до десятка гитлеровцев, когда осколком мины была ранена в голову и потеряла сознание. Пулемет замолчал. Воспользовавшись этим, враг усилил натиск. Гитлеровцы уже совсем близко подошли к нашим траншеям. И тут девушка очнулась. Жгучая ненависть к фашистам придала ей силы. С помощью второго номера она вытащила пулемет на открытую площадку и начала почти в упор расстреливать контратакующих гитлеровцев.

Враг, понеся большие потери, откатился на исходные позиции. Но это был последний бой Маншук Маметовой. Она погибла, до конца выполнив свой долг перед любимой Родиной.

За мужество и отвагу, проявленные в этом бою, командование представило пулеметчицу Маншук Маметову (посмертно) к званию Героя Советского Союза. Вскоре был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР: славная дочь казахского народа, проявившая исключительную самоотверженность и храбрость при защите Родины, удостоилась этого высокого звания!

Имена Ибрагима Сулейменова, Маншук Маметовой, танкиста Ивана Фильчакова и многих других героев вдохновляли воинов 3-й ударной армии на новые боевые свершения. Узнавая об их подвигах из бесед агитаторов, газетных корреспонденции, листовок, из докладов и сообщений командиров, политработников, парторгов и комсоргов, личный состав частей и подразделений воспринимал героизм своих боевых друзей как призыв так же мужественно громить врага. И воины громили его, проявляя в боях настоящие чудеса храбрости и стойкости.

…В один из пасмурных дней октября на боевое охранение, прикрывавшее важную в тактическом отношении высоту у деревни Самозваново, противник бросил батальон пехоты, поддержанный танками и артиллерией. Высоту защищали только 26 воинов из 21-й гвардейской стрелковой дивизия. Командовал боевым охранением младший лейтенант П. Б. Западное.

Трудно было даже представить, как эта горстка храбрецов выдержала бешеный натиск превосходящих сил врага. И все же гвардейцы не дрогнули, смело вступили в неравный бой.

Когда писались эти строки, передо мной лежала пожелтевшая от времени листовка, изданная еще в те грозные дни политотделом армии. Это документ, составленный по горячим следам событий, по свидетельствам оставшихся в живых участников боя. В самом начале листовки сказано, что 26 гвардейцев во главе с гвардии младшим лейтенантом Западновым выстояли против фашистского батальона, истребили до двухсот гитлеровцев.

Таков итог. А вот что сказано о самом бое: «В течение двух часов фашисты грызли минами и снарядами маленький клочок земли. Были разрушены траншеи, подожжены дома и сараи, что находились на высотке. В атаку гитлеровцы шли сплошным черным валом с трех сторон одновременно.

Но ни огонь, ни психическая атака не смогли поколебать стойкости гвардейцев. Они встретили неприятеля дружным огнем из винтовок и пулеметов. Прижав гитлеровцев к земле, бойцы забрасывали их гранатами. Враг был вынужден откатиться.

В течение четырех часов фашисты предприняли три ожесточенные атаки, однако все они были отбиты с большими для врага потерями. Бойцы дрались героически, готовые победить или умереть».

Ряды защитников высоты таяли, однако гвардейцы не утратили мужества.

«Вскоре началась последняя в этот день артиллерийская канонада, и вслед за ней пошли танки противника, — говорится далее в листовке. — Огонь из винтовок, пулеметов и ПТР не мог остановить фашистские машины сразу. Танк «тигр» упорно продвигался вперед. Он полз на окопы… казалось, вот-вот раздавит храбрецов своими гусеницами. Бойцы пропустили его, пригнувшись в уцелевшей траншее, и снова открыли огонь. «Тигр», развернувшись, хотел было еще раз проутюжить траншею, но в это время из-под его брони вырвались языки пламени. Танк замер на месте. Второй «тигр» был подожжен еще до того, как дошел до наших траншей.

В пять часов вечера закончился этот неравный бой 26 советских воинов с батальоном пехоты противника, поддержанным танками. Победа осталась за нами.

Честь и слава гвардейцам — горячим патриотам нашей Родины!

Смерть фашистским захватчикам!»

Большинство из 26 гвардейцев в этом бою пали смертью героя. Все они — живые и мертвые — были удостоены высоких государственных наград.

Об одном из погибших — двадцатилетнем парторге боевого охранения, сибиряке из Барнаула гвардии сержанте Леониде Ивановиче Расторгуеве — мне позже рассказали комбат гвардии майор В. Н. Соловьев и парторг батальона гвардии капитан В. П. Беляев.

На фронт Леонид Расторгуев прибыл комсомольцем. В первом же бою проявил себя как смелый воин. Инициативой, мужеством отличался и в последующих сражениях. Его, передового бойца, вскоре приняли кандидатом в члены ВКП(б), а незадолго до Невельской наступательной операции он стал членом партии.

Назначение парторгом боевого охранения молодой коммунист воспринял как высокое доверие партии и сделал все от него зависящее, чтобы помочь командиру в выполнении этого сложного задания. Когда стало очевидным, что гитлеровцы намерены атаковать высоту крупными силами, Леонид Расторгуев накоротке собрал коммунистов и комсомольцев — В. Осина, А. Смирнова, Д. Бородина, Т. Маметбаева, В. Кузьмичева — и, в нескольких словах объяснив им положение, призвал показать личный пример отваги в бою. И этот его призыв был горячо поддержан. Леонид Расторгуев тоже действовал мужественно и бесстрашно, лично уничтожил 16 гитлеровцев, но и сам погиб в этом бою.

— Прекрасный был коммунист! — так сказал о нем парторг батальона капитан В. П. Беляев.

О подвиге 26 гвардейцев узнали все воины фронта. Изданную политотделом армии листовку, посвященную их героическим делам, во многих подразделениях 3-й ударной читали коллективно, обсуждали на партийных, комсомольских собраниях. Бойцы и командиры давали клятву в новых боях следовать примеру героев.

А много лет спустя мне посчастливилось присутствовать в Невельском районе на митинге у обелиска в честь победы, одержанной 26 гвардейцами на высоте близ деревни Самозваново. Здесь я передал секретарю райкома партии листовку, изданную поармом в октябре 1943 года, а в своем выступлении рассказал о боевых событиях той далекой поры, в том числе и о подвиге 26 гвардейцев.

Там, на митинге, я от души порадовался тому, что память о героях жива и ныне служит благородному делу — патриотическому воспитанию нового поколения — детей и внуков тех, кто, не щадя своей крови и жизни, сражался за освобождение Родины от коричневой чумы фашизма.

С 20 октября 1943 года Калининский фронт был переименован в 1-й Прибалтийский, а бывший Брянский фронт стал 2-м Прибалтийским. В числе других армий в его состав была включена и наша 3-я ударная. Командовал 2-м Прибалтийским фронтом генерал М. М. Попов.

Такое изменение в наименовании фронтов свидетельствовало, что ближайшей задачей их войск станет изгнание немецко-фашистских захватчиков с территории Прибалтийских республик.

В этот период в составе 3-й ударной армии произошли значительные изменения. Часть ее войск была передана соседям. Из соединений, участвовавших в Невельской операции, остались лишь 21-я и 46-я гвардейские стрелковые и 28-я стрелковая дивизии, 78-я танковая бригада. Зато в армию влились новые соединения: 18-я гвардейская, 115, 146, 326-я стрелковые дивизии, 34-я и 118-я танковые бригады. Был сформирован 79-й стрелковый корпус, в командование которым вступил бывший начальник штаба армии генерал-майор Ф. А. Зуев. А на его место к нам прибыл генерал-майор В. Л. Бейлин.

Изменения в составе войск потребовали от политотдела армии оперативного решения многих важных вопросов. Нужно было в кратчайшие сроки и по возможности обстоятельно ознакомиться с новыми соединениями, с постановкой партийно-политической работы в них, с кадрами политработников. И в то же время большинство работников поарма нам пришлось направить в танковые бригады, в 28-ю и 46-ю гвардейские стрелковые дивизии, а из новых — в 146-ю стрелковую. Именно этим трем дивизиям, составлявшим 79-й корпус, командованием фронта и армии была поставлена задача: при поддержке танков и артиллерии прорвать оборону противника в районе станции Новохованск и, развивая наступление в северо-западном направлении, выйти в тыл невельской группировке врага. После этого во взаимодействии с 6-й гвардейской армией приступить к ликвидации этой группировки.

Срок подготовки к операции — минимальный. А сделать предстояло многое. И в первую очередь психологически подготовить личный состав к новому наступлению. С этим-то заданием и выехали в войска офицеры политотдела армии. В работу по подготовке наступательной операции сразу же активно включился и политотдел корпуса во главе с его начальником полковником И. С. Крыловым.

В течение нескольких дней общими усилиями командиров и политорганов, партийных и комсомольских организаций в войсках была проведена большая работа по доведению до личного состава боевого приказа и разъяснению военно-политического значения предстоявшей операции.

Наступление началось рано утром 2 ноября. Взломав вражескую оборону в районе станции Новохованск, наши передовые части устремились вперед. Вместе с другими генералами и старшими офицерами я был в это время на армейском НП. Все мы очень внимательно следили за ходом событий. После прорыва вражеской обороны волнение как-то само собой улеглось, сменилось радостным оживлением. Даже всегда сурово-сосредоточенное лицо командарма заметно просветлело.

И вдруг — горестная весть: под Новохованском на своем НП погиб командир прославленного 88-го стрелкового полка, герой боев за Великие Луки и Невель полковник И. С. Лихобабин. Мы хорошо знали Ивана Семеновича, многим, в том числе и мне, он был боевым другом. Это известие омрачило радостное настроение, вызванное успешным началом наступления.

Правда, несколько позже из 28-й стрелковой дивизии доложили, что полковник Лихобабин не убит, а в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь. Будет ли жить? Врачи не вселяли надежды: уж очень тяжелые ранения…

И хотя первое сообщение о гибели полковника И. С. Лихобабина не подтвердилось, второе мало что меняло: «Отправлен в госпиталь в безнадежном состоянии», Значит, смерть может наступить в любую минуту.

Позднее я попытался узнать у начальника госпиталя о дальнейшей судьбе Ивана Семеновича. Но его ответ тоже не порадовал. Он только и смог сообщить, что тяжелораненый полковник Лихобабин со слабыми признаками жизни после операции направлен в эвакогоспиталь. Так я навсегда утратил надежду увидеться со своим боевым другом.

…Прошло тридцать с лишним лет. И вот на встрече ветеранов войны в Москве я обратил внимание на знакомое лицо одного из фронтовиков. Вроде бы знакомое… Действительно, узнать бывшего бравого полковника И. С. Лихобабина было нелегко. Годы и тяжелое ранение сильно состарили его. Но все же это был он, герой боев за освобождение Великих Лук и Невеля!

Состоялась радостная и волнующая встреча.

— За жизнь боролся яростно, — вспоминал Иван Семенович. — Целый год провел в госпиталях. Врачи сделали пять сложных операций, отняли левую ногу. И все-таки жизнь победила смерть!

Он рассказал, что живет в Оренбурге, принимает активное участие в патриотическом воспитании молодежи. В послевоенные годы побывал в Великих Луках и Невеле, встречался с жителями этих городов, с красными следопытами.

— Ветеран войны всегда должен быть в строю! Его первейшая задача сейчас — учить молодежь, воспитывать и развивать у нее высокое чувство советского патриотизма, готовить себе достойную смену! — сказал Иван Семенович, когда мы прощались.

Вскоре после этой встречи он скончался.

Но вернемся снова в суровые ноябрьские дни 1943 года.

…Стремясь сдержать натиск советских войск, немецко-фашистское командование после новохованского прорыва возлагало большие надежды на систему опорных пунктов в глубине своей обороны. Но вопреки ожиданиям гитлеровцев передовые части наступавших войск нашей армии не вступали в бои за эти пункты, а лишь по возможности блокировали разрозненные гарнизоны противника. Разгром их затем осуществлялся силами второго эшелона, которым большую помощь оказывали местные партизаны.

Кстати, еще до начала наступления мы установили самую тесную связь с командованием отрядов народных мстителей. От них через офицеров связи штаб армии и командиры соединений регулярно получали достоверную информацию о силах и средствах, которыми располагал противник в том или ином укрепленном пункте, что позволяло наносить удары наверняка. Тактика взаимодействия между регулярными частями войск и партизанами строилась на принципе одновременных атак этих пунктов с фронта и тыла. Она лишала гитлеровцев возможности отхода или объединения с соседними гарнизонами.

Широко освещая ход наступательных действий частей и соединений армии, наша газета «Фронтовик» периодически публиковала и корреспонденции о действиях партизан, об их самоотверженности и мужестве в борьбе с фашистскими оккупантами.

Помню, с каким волнением читали бойцы и командиры статью о юной партизанке из деревни Лобачи Пустошкинского района Клаве Масловой. Ей было 18 лет, когда встала в ряды народных мстителей. По заданию партизанского командования вела разведывательную работу, умела в самой трудной ситуации перехитрить врага и остаться неуловимой.

Гитлеровцы неоднократно устраивали засады, пытаясь схватить патриотку. Но безрезультатно. Тогда фашистские варвары арестовали мать Клавы — Ульяну Ефимовну. Трижды подвергали ее публичной порке, требуя, чтобы она выдала свою дочь. Но и это не дало результатов. Ульяна Ефимовна стойко выдержала все издевательства, ни слова не сказала своим палачам.

Но все же карателям удалось схватить отважную партизанку. Несколько дней фашистские изверги глумились над девушкой, применяя нечеловеческие пытки. Не добившись нужных сведений, они зверски замучили юную разведчицу.

О Клаве Масловой политотдел армии выпустил специальную листовку. Одновременно на первой полосе газеты «Фронтовик» был дан ее портрет с такой подписью: «Воин! Вырежь этот портрет и сохрани у сердца. Пусть светлый образ бесстрашной партизанки постоянно вдохновляет тебя в ратных делах! Пусть имя этой героической русской девушки напоминает тебе о беспощадной мести врагу!»

…Уже в первые два дня наступления войска 3-й ударной армии достигли значительных результатов. К вечеру 3 ноября наши передовые части заняли крупный населенный пункт Турки-Перевоз и продолжали успешно продвигаться на север, в направлении города Пустошка, с задачей перерезать железную и шоссейную дороги Новосокольники — Идрица. К Дретунь-Полоцку быстро шли и соседи слива — войска 4-й ударной армии.

В ходе наступательных действий в составе нашей армии был образован еще один стрелковый корпус — 93-й, принявший под свое управление 21-ю и 46-ю гвардейские стрелковые дивизии, 92-ю и 118-ю танковые бригады. 6 ноября он уже получил свою первую боевую задачу: наступать на Усть-Долысса.

С вновь вливавшимися в состав армии войсками нам приходилось знакомиться непосредственно в ходе боев, что в известной мере затрудняло руководство партийно-политической работой, зато облегчало изучение деловых качеств политсостава. Ведь именно в этой сложной обстановке наиболее ярко раскрывались организаторские способности каждого политработника.

Динамикой наступления в полной мере определялся и характер работы политотдела армии. Как всегда в подобных случаях, преобладающее большинство наших офицеров находилось в частях и соединениях. Они на месте осуществляли необходимый контроль за состоянием партийно-политической работы, оказывали деловую помощь политорганам. Самому мне тоже приходилось ежедневно выезжать в войска.

От работавших в частях и соединениях офицеров управления, штаба и политотдела армии постоянно поступала обширная объективная информация о боевых действиях войск, об успехах и неудачах отдельных частей. Сопоставление ее с боевыми и политическими донесениями командиров соединений и начальников политорганов позволяло ясно представить общую картину наступления, своевременно реагировать на затруднения, давать конкретные указания.

Наступательный порыв наших войск не ослабевал, хотя гитлеровцы день ото дня усиливали свое сопротивление. К середине ноября части 115-й стрелковой дивизии и 78-я танковая бригада с юго-запада достигли ближайших подступов к городу Пустошка, а 119-я гвардейская стрелковая дивизия и 118-я танковая бригада вплотную подошли к железной и шоссейной дорогам Новосокольники — Пустошка, овладели населенным пунктом Подберезье. Казалось, еще одно усилие — и задача, поставленная перед нами командованием фронта, будет выполнена: войска армии создадут плацдарм для глубокого флангового удара по идрицко-новосокольнической группировке противника с юга в направлении Идрица, Себеж, что позволит отрезать пути отхода значительным силам гитлеровцев.

К сожалению, до конца осуществить этот перспективный замысел частям и соединениям 3-й ударной не удалось. В последний момент немецко-фашистское командование успело перебросить в район Пустошка, железнодорожный перегон Новосокольники, Идрица, Усть-Долысса, Турки-Перевоз восемь пехотных дивизий и несколько танковых частей с других участков фронта. Соотношение сил изменилось в пользу противника. На ряде направлений гитлеровцы начали предпринимать мощные контратаки.

Ко всему прочему части и соединения нашей армии оказались в крайне невыгодном положении: фронт растянулся примерно на 120 километров и представлял собой своеобразную подкову, уязвимую с флангов. Единственная дорога, по которой снабжались войска, проходила по лесисто-болотистой местности, в двух местах простреливалась артиллерийским и минометным огнем противника. К тому же от непрерывно идущих дождей она окончательно раскисла, стала почти непроезжей. Из-за трудностей подвоза в ряде частей и соединений не хватало боеприпасов и продовольствия.

Учтя все эти обстоятельства, Военный совет армии принял решение с 21 ноября перейти к жесткой обороне. Прекратил наступление и наш левый сосед — 4-я ударная армия. Что же касается правого соседа — 6-й гвардейской армии, то ее войска, перейдя 10 ноября в наступление, вообще не смогли прорвать вражескую оборону и остались на рубеже, который занимали до начала наступательных действий.

Правда, вскоре в результате ожесточенных боев и наши передовые части под натиском превосходящих сил противника вынуждены были на несколько километров отойти от города Пустошка и железнодорожной линии Новосокольники — Идрица, занять оборону на новом рубеже.

В этот трудный для армии период генерал-лейтенант К. Н. Галицкий был отозван Ставкой и назначен командующим 11-й гвардейской армией. А на его место прибыл генерал-полковник Н. Е. Чибисов, с которым я был немного знаком по боям в районе Днепропетровска еще в 1941 году.

После ознакомления с обстановкой новый командарм подтвердил ранее принятое Военным советом решение о переходе войск армии к активной обороне.

— Обстоятельства сложились так, что нам вновь необходимо на время вернуться к требованию двести двадцать седьмого приказа наркома — ни шагу назад! — сказал он во время первой беседы со мной. — В этом направлении пусть и действуют политорганы. Мы, конечно, будем просить у командования фронта разрешение на отвод войск из наиболее опасных районов, чтобы они не оказались в мешке, но пока главное — стойкость, железная стойкость!

Такой план отвода был вскоре разработан и передан на рассмотрение командующему фронтом. Тот согласился: да, в сложившейся ситуации эти частичные меры неизбежны. Однако Ставка решительно отклонила предложение об отходе, потребовала продолжать удерживать плацдарм для будущего наступления.

До конца ноября бои в полосе армии шли с переменным успехом. Гитлеровцы яростно атаковали позиции наших войск, но чаще всего безрезультатно. Самое трудное началось 1 декабря. Сосредоточив на узком участке фронта в районе населенного пункта Турки-Перевоз крупные силы, немецко-фашистское командование бросило их против 200-й стрелковой дивизии, к тому времени сильно растянутой по фронту. Пользуясь большим превосходством, особенно в танках и самоходных артиллерийских установках, гитлеровцы потеснили части этого соединения на 3–4 километра, форсировали реку Уща, атаковали примыкавшие к селу Сомино высоты, близ которых пролегала единственная дорога от наших баз снабжения. Это создало угрозу для некоторых других соединений армии, которые могли попасть в окружение.

Замысел гитлеровского командования хорошо раскрывало содержание захваченного в ходе боев приказа командира 23-й немецкой пехотной дивизии генерала Гуранна. Из него явствовало, что это соединение переброшено в район Турки-Перевоза из-под Новгорода.

«После утомительных тяжелых маршей дивизия достигла района сосредоточения, чтобы 1.12.43 г. перейти в наступление, — говорилось в приказе. — Цель этого наступления — совместно с другими соединениями отрезать и уничтожить 3-ю ударную русскую армию. От успеха этой операции будет зависеть обстановка на боевом участке северной группы армий… это наступление окажет сильное влияние на общую обстановку на Восточном фронте…» Далее в приказе фашистского генерала указывалось, что противник якобы «сильно измотан и в отношении подвоза поставлен в исключительно неблагоприятные условия…».

Опасность была очевидной, поэтому командарм приказал срочно, 1 декабря, перебросить в район Сомино части 18-й гвардейской и 379-й стрелковых дивизий. Управление их боевыми действиями было возложено на командира 90-го стрелкового корпуса генерал-майора Г. И. Шерстнева.

Читая приказ генерала Гуранна, я вспомнил, что под Москвой эта пехотная дивизия действовала на левом фланге против войск нашей 1-й ударной армии, рвалась к Дмитровскому шоссе и каналу Москва — Волга. Ее командованию, вероятно, уже грезились улицы и площади покоренной советской столицы. Но волей защитников Москвы ей, как и другим вражеским соединениям, была уготована иная судьба. Наша 133-я стрелковая дивизия 5–7 декабря 1941 года полностью разгромила один из полков 23-й пехотной дивизии, нанесла большой урон и другим ее частям. Тогда же, под Москвой, мне довелось прочесть любопытный документ — приказ командира этой дивизии от 19 декабря 1941 года. В нем гитлеровский генерал требовал от своих офицеров «приостановить паническое отступление, преодолеть кризис дивизии и удерживать ламский оборонительный рубеж до последнего солдата». Но не вышло! Остатки этого фашистского соединения вскоре неудержимо покатились на запад. А наша 133-я стрелковая дивизия за успешные действия в боях под Москвой была преобразована в 18-ю гвардейскую.

Прошло два года. И вот теперь гвардейцы 18-й, уже в составе 3-й ударной армии, снова столкнулись с 23-й пехотной дивизией врага. Сейчас ее полки вместе с частями 32-й пехотной дивизии при поддержке большого числа танков, самоходных установок и авиации рвутся к озеру Язно, на берегу которого в Казенной Лешне располагается наш передовой армейский КП.

Тут же подумалось: «Сложившуюся ситуацию необходимо использовать в партполитработе, напомнить гвардейцам дивизии о ее славных боевых традициях».

Связался по телефону с начальником политотдела подполковником М. В. Холодом, дал ему задание: поручить воевавшим под Москвой ветеранам подготовить и провести с гвардейцами беседы о том, как в декабре 1941 года они громили части 23-й фашистской пехотной дивизии. Через день М. В. Холод доложил, что такие беседы проведены во всех подразделениях. Воины соединения дали клятву и на новых рубежах преумножить славу бойцов и командиров 133-й стрелковой дивизии. И вскоре подкрепили ее практическими делами. Именно 18-я гвардейская во взаимодействии с 28-й стрелковой во время боев в районе Турки-Перевоз, Сомино нанесла по рвавшимся на восток частям и подразделениям 23-й фашистской пехотной дивизии наиболее сильные удары.

5 декабря к нам на передовой КП приехали командующий фронтом М. М. Попов и член Военного совета Л. 3. Мехлис. Внимательно выслушав доклад командарма о сложившемся положении, о первоочередных нуждах армии, они тут же отдали необходимые распоряжения. Потом разговор зашел о несостоявшемся плане отвода войск.

— Как вы знаете, товарищ Сталин отклонил это предложение, обязал принять все меры к сохранению плацдарма, — сказал генерал Попов. — Верховный Главнокомандующий вместе с тем потребовал от нас: «Не дайте погибнуть героям третьей ударной армии. Вы отвечаете за это». Поэтому мы сейчас делаем все, чтобы выполнить это указание.

Л. 3. Мехлис добавил к сказанному командующим фронтом:

— Сделайте необходимые выводы и вы, товарищи. Важно не только остановить врага, но и уничтожить его. Фронт поможет вам в этом.

М. М. Попов и Л. 3. Мехлис пробыли у нас целый день. Незадолго до их отъезда командарм получил по телефону сообщение, что наши части оставили Сомино. Однако через несколько минут поступила новая информация: атаки врага в районе Сомино отбиты. Возникла необходимость срочно проверить ее достоверность. Выполнить это задание командующий фронтом поручил мне, хотя на КП было несколько старших офицеров оперативного отдела штаба.

— Поезжайте в Сомино, товарищ полковник, проверьте на месте положение своих войск и войск противника, — приказал генерал Попов. — По возвращении доложите, как обстоят дела. Сейчас не время играть в догадки.

— Если не застанете нас здесь, позвоните мне на фронтовой КП в любое время, — подсказал Мехлис.

Через несколько минут вместе с моим порученцем старшим лейтенантом А. Ф. Гринченко и инструктором поарма по кино и радио инженер-майором Г. Д. Михайловым я выехал в район Сомино. По пути ненадолго задержались в политотделе 90-го стрелкового корпуса. Начальника политотдела полковника С. Г. Кочуровского на месте не застали. Оказалось, что он днем выехал на передовую и еще не возвратился. Инструктор политотдела по пропаганде майор Г. Н. Голиков и только что прибывший с передовой инструктор по оргпартработе майор В. С. Кислинский ничего вразумительного о положении в районе Сомино сказать не смогли.

— А как лучше проехать отсюда в Сомино? — спросил я Кислинского.

— Я тут за пять дней боев все вдоль и поперек исколесил, — ответил он. — Правда, пешком. Но, думаю, не заблужусь и на машине. Тут совсем недалеко.

— В таком случае поедете с нами, товарищ майор. Отдых придется отложить.

— Есть, поехать с вами!

Минут через 20–25 мы были уже на месте. Остановились на опушке леса, в полукилометре от околицы Сомино. В ночном небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Они поднимались восточнее села. Оттуда же в сторону Сомино летели трассирующие пули. По этим признакам можно было предположить, что в селе наши. Гитлеровцы же где-то совсем рядом, но только не в Сомино.

И все же надо это проверить, чтобы потом со всей определенностью доложить начальству о местоположении наших частей.

Инженер-майору Михайлову приказываю идти правее, где, по имевшимся у меня сведениям, обороняется один из стрелковых полков 379-й дивизии, выяснить на месте обстановку и проверить, имеет ли он связь с соседями, в частности с полками 18-й гвардейской дивизии. Старшего лейтенанта Гринченко направляю непосредственно в Сомино. Мы же с майором Кислинским решаем побывать в 235-м полку 28-й стрелковой дивизии, который прикрывает дорогу от Турки-Перевоза до озера Язно. У машины на опушке леса остается только водитель Гриша Березюк. Договариваемся, что ровно через два часа все вновь соберемся возле «виллиса».

В 235-м стрелковом полку я бывал много раз. Хорошо знаю его командира подполковника Н. А. Шабронова, заместителя по политчасти майора А. Ф. Ракина, парторга полка капитана И. И. Яковлева, комсорга старшину Д. Ф. Байбородина, агитатора майора А. М. Баурова, командиров батальонов А. В. Демина, П. К. Иньякова, многих командиров рот и взводов. Полк славится своей высокой дисциплинированностью, отменной стойкостью и выдержкой в боях, безупречным воинским мастерством командиров.

…Когда мы в темноте все же отыскали его командный пункт, подполковник Шабронов и майор Ракин, воспользовавшись некоторым затишьем, отдыхали. В противоположном углу блиндажа пристроился телефонист. Плотно прижав к уху трубку, он что-то записывал.

Не знаю, успели ли Шабронов и Ракин заснуть. Во всяком случае, они тут же поднялись, едва мы вошли в блиндаж. Подполковник, одернув гимнастерку, четко доложил мне обстановку. Противник вдоль дороги и насыпи рвется к озеру Язно. В течение дня его атаки следовали одна за другой. Все они отражены. Гитлеровцы понесли большие потери. Но и полк нуждается в пополнении людьми и боеприпасами.

— Особенно с боеприпасами туго, очень туго! — повторил Шабронов. — Обещали ночью подвезти, но пока нет ни подвод, ни машин.

— А тут раненых надо вывозить. Санчасть полка заполнена до предела. Есть тяжелые, им нужна срочная операция, — вставил молчавший до этого майор Ракин.

Во время нашей беседы с командиром и замполитом в блиндаже появился майор А. М. Бауров, полковой агитатор. Неугомонный и общительный, он был в постоянном движении, считая своей непременной обязанностью находиться именно там, где прежде всего требовалось его призывное слово и личный пример отваги, мужества. Бауров только что вернулся из подразделения Хохлова, где пробыл весь день, вместе с бойцами и командирами участвуя в отражении многочисленных атак врага.

Мы поздоровались как старые друзья. Алексей Михайлович тут же подключился к нашей общей беседе, начал рассказывать о героическом подвиге, совершенном несколько часов назад группой стрелков и автоматчиков, которую возглавлял комсорг полка старшина Дмитрий Байбородин.

…Фашисты настойчиво атаковали позицию, обороняемую семнадцатью советскими воинами. Отражена одна атака, другая, третья… В самые решающие моменты старшина Д. Ф. Байбородин сам брался за пулемет и меткими очередями разил гитлеровцев. А в период затишья комсорг переползал от окопа к окопу, дружески беседовал с бойцами, одного по-товарищески подбодрит, другому сделает замечание, посоветует, как лучше действовать гранатами, третьего просто похвалит.

Во время отражения очередной атаки, когда старшина вел огонь из пулемета, вражеским снарядом ему оторвало ступни обеих ног. Байбородин потерял сознание. Подбежавший боец наскоро перетянул ему жгутами ноги выше щиколоток, уложил комсорга на дно окопа, чтобы позже вынести его из-под огня.

Когда гитлеровцы снова ринулись на наши позиции, старшина Д. Ф. Байбородин очнулся, превозмогая боль, взял автомат и открыл из него огонь по приближающимся фашистам. Опустел диск. Комсорг сменил его на новый, но стрелять ему больше не пришлось: правая рука, пронзенная осколком мины, бессильно опустилась. А тут еще один ударил в голову. Силы оставляли воина. И все же он сумел здоровой рукой извлечь из кармана лимонку, выдернуть зубами чеку и метнуть ее в самую гущу подбежавших к его окопу вражеских солдат. Вслед за первой в гитлеровцев полетела и вторая граната…

В санчасть Дмитрия Федоровича Байбородина отправили в бессознательном состоянии, со слабыми признаками жизни. Трудно было понять, как он мог, имея несколько тяжелых ран, продолжать бой?! Но он продолжал сражаться до конца, вместе с другими отражая последнюю, пятую за день атаку врага.

— Вот такие у нас люди, — закончил свое сообщение майор Бауров.

Забегая вперед, скажу, что через несколько дней заместитель командира полка по политчасти майор А. Ф. Ракин доложил мне по телефону печальную весть: комсорг Дмитрий Федорович Байбородин, не приходя в сознание, скончался от полученных в бою ран. Политотдел армии издал листовку о боевом подвиге комсомольского вожака полка и его боевых друзьях. Заключительные слова листовки звучали боевым призывом к новым героическим свершениям: «Воин! Так надо бить подлых гитлеровцев, как бил их славный сын великой партии Ленина комсорг Байбородин!» Поэт армейской газеты «Фронтовик» Иван Нехода посвятил герою стихотворение, в котором были такие строки:

Он из окопа своего не вышел, победил в бою.
Отчизна! В мужестве его твои черты я узнаю!

Имя героя высечено на придорожном обелиске, установленном в начале 1944 года неподалеку от населенного пункта Турки-Перевоз.

Но все это будет. А тогда, в морозную декабрьскую ночь, мне и майору В. С. Кислинскому нужно было спешить, чтобы успеть ровно через два часа, как договорились, собраться на опушке леса у «виллиса».

Первым доложил о состоянии дел в стрелковом полку 379-й дивизии инженер-майор Г. Д. Михайлов. Эта часть за день отразила несколько вражеских атак. Боевой дух у личного состава высокий. Бойцы, командиры, политработники хорошо понимают свою ответственность за оборону села Сомино.

Старший лейтенант А. Ф. Гринченко, побывавший в 18-й гвардейской стрелковой дивизии, доложил, что гвардейцы удерживают Сомино, за день отбили шесть атак, просили передать Военному совету, что на своем участке не пропустят врага.

— Все ясно, товарищи. Будем возвращаться, — подвел я итог нашей своеобразной разведке.

По возвращении на командный пункт армии, уже в третьем часу ночи, я позвонил по ВЧ Л. 3. Мехлису, доложил обстановку в районе Сомино. Он внимательно выслушал меня, поблагодарил за информацию. Словом, остался доволен докладом.

Попытки противника окружить и уничтожить войска 3-й ударной армии не прекращались. Упорно атакуя наши позиции в районе Сомино, гитлеровцы одновременно оказывали яростный нажим и на части 171-й стрелковой дивизии, державшие оборону на левом фланге армии. Это соединение вошло в состав 3-й ударной в последних числах ноября и сразу же заняло один из решающих участков. Командовал дивизией полковник Александр Иванович Мальчевский, пользовавшийся большим уважением и авторитетом среди своих подчиненных.

По приказанию командующего поарм направил в 171-ю стрелковую подполковника П. С. Матюхина и майора И. Ф. Халипова. Им поручалось, поскольку дивизия в армии новая, проверить состояние дисциплины в ее частях и подразделениях, оказать помощь политсоставу в развертывании партийно-политической работы. Первое же сообщение Матюхина и Халипова гласило: части дивизии организованно отбивают атаки врага, морально-политическое состояние личного состава высокое, настрой боевой, соединение укомплектовано замечательными кадрами командиров и политработников.

Дальнейшие бои подтвердили: характеристика, данная работниками политотдела армии, вполне справедлива.

В первых числах декабря ожесточенным атакам противника подверглись позиции 380-го полка дивизии, которым командовал полковник Ф. М. Зинченко. Крупные силы вражеской пехоты при поддержке танков и авиации, казалось, вот-вот прорвут его оборону. Особенно трудное положение создалось на позициях стрелкового батальона майора Старостенко. Здесь две роты фашистских автоматчиков все-таки просочились через боевые порядки к его КП. Остановить продвижение противника с фронта не было никакой возможности. Тогда комбат решил пойти на риск. Отбиваясь от наседающего противника примерно третью своих наличных сил, он в то же время приказал командирам рот капитану Н. М. Ганжуге и старшему лейтенанту М. А. Ивасику срочно вывести свои подразделения в лес, совершить рывок вперед и ударить по врагу с флангов. Это и решило успех, атака гитлеровцев захлебнулась. Только в рукопашной схватке подразделения Ганжуги и Ивасика уничтожили 60 фашистских солдат и офицеров, а свыше 20 взяли в плен.

С отвагой и мужеством дрались и другие батальоны полка. Воины полка Ф. М. Зинченко только при отражении первой атаки истребили до 300 гитлеровцев. Задуманный противником прорыв не состоялся.

Не прекращались ожесточенные бои и в районе Сомино, особенно на участке 379-й стрелковой дивизии. Здесь фашистам на первых порах даже удалось несколько потеснить части этого соединения, занять деревню Замощица. Но в результате предпринятой тут же контратаки положение было восстановлено.

По нескольку раз в день гитлеровцы превосходящими силами пехоты при поддержке танков и авиации атаковывали позиции 18-й гвардейской, 28-й и 326-й стрелковых дивизий, входивших в состав 90-го стрелкового корпуса. Все это свидетельствовало о том, что немецко-фашистское командование всерьез надеялось расчленить, а затем окружить и уничтожить нашу армию. Сложившаяся обстановка вызывала все большую озабоченность не только у нас, но и у командования фронта. М. М. Попов и Л. 3. Мехлис часто звонили командарму Н. Е. Чибисову, требовали подробно докладывать о положении в районе Сомино, интересовались даже мельчайшими деталями событий. В случае необходимости фронт обещал оказать любую помощь войскам армии.

9 декабря к нам прибыл начальник политуправления 2-го Прибалтийского фронта генерал А. П. Пигурнов. Внимательно выслушав мой доклад о работе политотдела и ходе партийно-политической работы в войсках, о героизме защитников села Сомино, Афанасий Петрович удовлетворенно произнес:

— Ну что ж, дела у вас идут неплохо. Надо полагать, еще несколько дней атак — и фашисты выдохнутся. Главное сейчас — не дать им возможности замкнуть кольцо окружения, а там придет и ваше время наступать.

Позже, беседуя с командующим армией Н. Е. Чибисовым и членом Военного совета А. И. Литвиновым, начальник политуправления фронта еще раз заметил, что в скором времени предстоят наступательные бои. Потом неожиданно спросил у Чибисова:

— Как вы, товарищ генерал, оцениваете действия девяностого стрелкового корпуса?

— Корпус действует хорошо, заслуживает похвалы. Его войскам приходится ежедневно отражать по пять-шесть атак противника.

Выслушав ответ, Афанасий Петрович высказал предложение: объявить корпусу от имени Военного совета армии благодарность за стойкость и мужество.

Это предложение было единодушно поддержано. В тот же вечер поарм подготовил приказ-обращение, в котором всем бойцам и командирам 90-го корпуса от имени Военного совета армии за успешные действия при отражении вражеских атак в районе Сомино объявлялась благодарность. 10 декабря обращение было утверждено, размножено и направлено в войска. В нем, в частности, указывалось, что «личный состав 18-й гвардейской, 28-й и 326-й стрелковых дивизий, славная наша пехота и танкисты… проявили массовый героизм, мужество и отвагу, стойко удерживают занимаемые рубежи». В заключительной части приказа-обращения говорилось: «Военный совет благодарит войска 90-го стрелкового корпуса за проведенные бои и уверен, что каждый занимаемый вами рубеж будет превращен в неприступную крепость. Военный совет уверен: когда Родина прикажет перейти в решительное наступление, никакая фашистская сила не остановит наш победоносный удар за честь, свободу и независимость Отчизны!»

Решительное наступление! Несмотря на усталость, на предельную измотанность ежедневными оборонительными боями, мы все жили этой мечтой.

Благодарность Военного совета, развернутая вокруг приказа-обращения партийно-политическая работа сыграли немалую роль в дальнейшем повышении боевого духа личного состава. В частях и подразделениях корпуса состоялись митинги, собрания, проводились коллективные читки этого документа. На них бойцы, командиры и политработники единодушно заявляли, что приложат все силы для разгрома врага.

Когда во второй половине дня я приехал в политотдел 90-го корпуса, его начальник полковник С. Г. Кочуровский уже успел побывать в ряде частей, принять участие в митингах. Он рассказал о своих впечатлениях, о настроении личного состава и отметил, что правильно решил Военный совет, поблагодарив войска корпуса. Люди устали от трудных боев, и то, что их многодневный ратный труд замечен, достойно оценен командованием, вызвало новый подъем боевого энтузиазма.

Рассказывая о последних боях, Семен Герасимович называл имена и фамилии тех, кто отличился в них, с любовью и уважением говорил о многих агитаторах взводов и отделений. Он знал людей так, будто воевал с ними годы, хотя в действительности совсем недавно возглавил политотдел корпуса.

По складу своего характера Кочуровский не был пламенным оратором, не очень-то любил выступать перед большой аудиторией. Зато обладал способностями замечательного организатора партийно-политической работы. Внешне медлительный, он тем не менее успевал всюду. Ежедневно бывал в дивизиях и полках. Много времени отдавал индивидуальной воспитательной работе с командирами и политсоставом частей и соединений.

— С Семеном Герасимовичем работается легко и интересно, — не раз говорил мне командир корпуса генерал Шерстнев о своем начальнике политотдела. — Человек он инициативный, не заносчивый, хороший знаток военного дела. Поэтому, когда он выезжает в ту или иную дивизию, я уверен, что там будет полный порядок.

В многодневных кровопролитных боях в районе Сомино, Турки-Перевоз политотделу корпуса, политорганам дивизий — всему политсоставу и партийно-комсомольскому активу принадлежала огромная заслуга в мобилизации личного состава на отпор врагу. Трудности были неимоверные. Находясь на большом удалении от баз снабжения, дивизии и полки часто испытывали острый недостаток в боеприпасах и продовольствии. Однако громили гитлеровские части с титаническим упорством, при отражении каждой атаки наносили захватчикам огромный урон.

Вот, например, что показал при допросе захваченный в плен командир батальона 68-го пехотного полка 23-й фашистской дивизии: «С 1 по 16 декабря наш полк потерял 750–800 солдат. Примерно столько же и 67-й пехотный полк. Потери 69-го пехотного полка — около 500 человек»[7].

Кстати, давший эти показания немецкий офицер изъявил желание обратиться к своим бывшим подчиненным с призывом сдаться в плен. Написанное им обращение «К немецким солдатам» мы издали специальной листовкой и с самолета забросили в расположение вражеских войск. И это дало определенные результаты: несколько солдат противника, воспользовавшись разумным советом своего бывшего командира батальона, добровольно сдались в плен. Каждый из них предъявил листовку как пропуск,

15 декабря на самом тяжелом участке боевых действий — в районе села Сомино ненадолго наступила тишина. Потеряв надежду прорваться к озеру Язно, «отрезать и уничтожить 3-ю ударную русскую армию», немецко-фашистские войска перешли к обороне. Однако отсидеться, перевести дух и собраться с силами им не пришлось. Вскоре остатки 23-й и 32-й пехотных дивизий врага были отброшены нами еще дальше, за Турки-Перевоз.

Утром 16 декабря севернее Турки-Перевоза, в районе Усть-Долысса, перешел в наступление 93-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора П. П. Вахромеева. Он имел задачу прорвать оборону противника, достичь рубежа Демешкино, Говоруха и в ходе наступления уничтожить усть-долысскую группу вражеских войск.

День выдался морозный. Ледяная корка достаточно крепко сковала заболоченную землю, что позволило поддержать действия стрелковых частей танками.

Поздно вечером ко мне в поарм было доставлено полит-донесение начальника политотдела корпуса полковника С. С. Голубова. На нескольких страницах, написанных от руки, последовательно излагались важнейшие события первого дня наступления, кратко описывались боевые подвиги бойцов и командиров и проведенная за этот период партийно-политическая работа.

В самом начале наступления, как сообщал полковник Голубов, замечательный пример самоотверженности показал гвардии рядовой Сергей Борщ, бывалый солдат, участник трех войн. После команды «В атаку, вперед!» он первым бросился в ледяную воду бурной, никогда не замерзающей речки Уща и быстро достиг противоположного берега. Вслед за ним таким же способом преодолел Ущу весь батальон и сразу вступил в бой.

Вместе с другими бойцами эту водную преграду форсировали и девушки-снайперы. Выйдя из ледяной воды на противоположный берег, они сразу же приступили к своему обычному делу: меткими выстрелами уничтожали вражеских снайперов, пулеметчиков, автоматчиков, фашистских офицеров. Девушки мстили врагу за гибель своей подруги Клавы Ивановой. Той самой Клавы, из винтовки которой писатель Владимир Ставский уничтожил последнего в своей жизни фашиста. А на боевом счету самой Клавы Ивановой к моменту ее гибели уже было 42 истребленных гитлеровца.

На подступах к населенному пункту Демешкино противник бросил против наступавших частей 93-го стрелкового корпуса свежие резервы. Наши войска были вынуждены перейти к обороне. Однако бои не прекращались. Ведь активная оборона предполагала не только отражение вражеских контратак, но и ответные удары. В нанесении их особенно отличились поддерживающие стрелковые части танкисты 118-й бригады.

В один из таких дней экипажу тридцатьчетверки под командованием лейтенанта Ткаченко было приказано выбить гитлеровцев с высоты, на которой был установлен станковый пулемет. Путь к ней лежал через замерзшее болото. Лейтенант заранее лично проверил надежность льда, убедился, что болото промерзло очень глубоко.

Танк двинулся вперед. И вдруг метрах в сорока от высоты лед под машиной проломился. Все попытки выбраться из болота ни к чему не привели. И тогда лейтенант Ткаченко, послав сержанта Кавлюгина в часть за помощью, принял решение: вести огонь по врагу с места.

Вскоре командир танка был ранен. Ночью его с помощью пробравшихся к застрявшей машине санитаров отправили в санчасть. В тридцатьчетверке остались двое: механик-водитель сержант Безукладников и радист-пулеметчик сержант Чернышенко. Они продолжали обстрел врага, но на рассвете Безукладников погиб.

Целые сутки Виктор Чернышенко один отбивал атаки гитлеровцев, стремившихся подобраться к танку. И только в конце следующей ночи к нему пробрался новый механик-водитель — старший сержант Алексей Соколов. Он с трудом запустил двигатель, попытался выехать из болота. И снова ничего не получилось. А подцепить танк и вытащить его из болота с помощью тягача не было никакой возможности, так как гитлеровцы к тому времени уже подтянули к высотке несколько орудий и простреливали замерзшее болото перекрестным огнем. По тридцатьчетверке, однако, не стреляли. Видимо, надеялись захватить ее в исправном состоянии.

Дни сменялись ночами, долгими и морозными. Алексей Соколов и Виктор Чернышенко оставались в осажденном танке, вели огонь из пулемета и орудия, из автоматов, а затем стали отбиваться гранатами.

Так прошло тринадцать суток. Леденящий холод пронизывал насквозь, подходили к концу боеприпасы, совсем не осталось продуктов. С каждым днем таяли силы воинов, но они продолжали держаться.

И когда на четырнадцатые сутки враг был отброшен с занимаемого рубежа, друзья бережно извлекли из застрявшей тридцатьчетверки полуживых комсомольцев Чернышенко и Соколова. Они выстояли в неравной борьбе! За этот подвиг им было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Алексею Соколову — уже посмертно.

Весть о выдающемся подвиге двух танкистов быстро облетела армию, весь 2-й Прибалтийский фронт. На привалах и в землянках, в госпиталях и медсанбатах агитаторы читали воинам изданную поармом листовку и напечатанную в армейской газете корреспонденцию об изумительной выдержке и стойкости этих славных сынов Ленинского комсомола. Их подвиг звал к новым героическим свершениям.

И еще одна листовка тех дней. Она посвящена боевым делам красноармейца-автоматчика, комсорга роты Владимира Трофимова. В боях за Турки-Перевоз он лично уничтожил 26 гитлеровцев. Но и сам погиб, заслонив грудью командира. В. Трофимову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Эту листовку о герое-комсорге написал тогда мой помощник по комсомольской работе майор Н. Д. Большаков. Закапчивалась она следующими словами:

«Пройдут годы, позарастут травой воронки, покроются свежей листвой искалеченные ветви деревьев, но слава о Трофимове — смелом комсомольце, геройски погибшем в бою за Родину, будет жить в сердцах людей. С трепетом, с волнением будут смотреть люди в музее на пробитый осколком его комсомольский билет № 16216607… Вечная слава герою!»

И это сбылось. Ныне в Великих Луках в музее имени Александра Матросова на видном месте висит и портрет Героя Советского Союза Владимира Трофимова. Его имя золотом начертано на мраморной доске.

Нелегким был конец 1943 года для нашей армии. В боях северо-западнее Невеля — наступательных и оборонительных — ее части и соединения понесли значительные потери Но вместе с тем декабрьские сражения вошли одной из самых героических страниц в славную летопись 3-й ударной. За проявленные стойкость и мужество около 15 тысяч воинов армии удостоились высоких государственных наград.

12 января 1944 года 2-й Прибалтийский фронт частью своих сил начал решительное наступление на Новосокольники. От 3-й ударной армии в нем принял участие лишь 100-й стрелковый корпус, в командование которым тогда только что вступил генерал М. Ф. Букштынович. Начальником политотдела корпуса был назначен полковник Н. И. Угрюмов.

Перешедшие в наступление войска фронта получили следующую задачу: активными действиями сковать 16-ю немецкую армию и не допустить переброски ее частей под Ленинград и Новгород, тем самым содействовать окончательному деблокированию города на Неве. И эта задача была успешно выполнена. Мы, ветераны 3-й ударной армии, по праву можем гордиться тем, что и ее войска внесли свой вклад в великое дело — 900-дневная блокада города-героя Ленинграда была снята.

Позднее, в марте, из состава нашей армии выбыла прославленная в боях 118-я танковая бригада. Мы не без грусти прощались с ее командиром полковником Л. К. Брегвадзе и начальником политотдела полковником П. Ф. Тюрневым.

В ту пору Петру Федоровичу Тюрневу было всего лишь 32 года. Молодой, энергичный, неутомимый в делах, он слыл у нас прекрасным знатоком танковых войск и столь же замечательным политработником. В послевоенные годы мне неоднократно доводилось встречаться с ним, уже Героем Советского Союза, генерал-лейтенантом. Он остался прежним. То же мужество, та же неукротимая энергия, чуткость к людям, высокая организованность.

Во время одной из встреч, вспоминая о боях северо-западнее Невеля, Петр Федорович задумчиво сказал:

— С возрастом годы, кажется, бегут еще быстрее. Многое забывается. Но нетленной остается память о войне, о ее героях. В том числе и о боях в районе Невеля. Трудно было тогда. И все же мы сломили упорство врага!

Да, было трудно. Фашисты сопротивлялись отчаянно. Несмотря на понесенные потери, они были еще достаточно сильны. Однако ничто не могло остановить боевой порыв советских воинов, стремившихся разгромить врага, отстоять честь и независимость своей Родины!

Почти 160 километров, пройденных с боями 3-й ударной армией от Великих Лук до затерявшегося в заболоченных лесах небольшого городка Пустошка, остались позади. Путь наш лежал дальше на запад. Предстояли новые бои, теперь за освобождение от фашистских оккупантов Советской Латвии.

Глава третья. К Рижскому заливу

Всю зиму 1944 года войска 3-й ударной армии во взаимодействии с соседями вели наступательные бои, изредка чередующиеся непродолжительными передышками. А в середине апреля вообще перешли к обороне. Настало время дать частям и соединениям возможность отдохнуть, пополниться личным составом, произвести некоторую перегруппировку сил для дальнейших боевых действий. А они обещали быть напряженными. Перед нами пролегал очередной оборонительный рубеж противника, которому фашистские генералы дали устрашающее название «Пантера». Проходил он восточнее Пскова, Идрицы и Полоцка.

Геббельсовские борзописцы в печати и по радио всячески рекламировали этот рубеж как северную часть пресловутого Восточного вала, якобы неприступного для Красной Армия. Командующий группой армий «Север» в одном из своих приказов так охарактеризовал рубеж «Пантера»: «…Враг своим превосходством вынудил нас к отступлению. Теперь мы достигли линии, на которой на подготовленных позициях устроим решающую оборону… С каждым шагом назад война на суше, в воздухе и на море переносится в Германию. Здесь, где мы стоим, надлежит вновь завоевать старую славу и показать нашу гордость и стойкость»[8].

Оборонительный рубеж «Пантера» и в самом деле являл собой крепкий орешек. Создавался он гитлеровцами заблаговременно. Сооружали его инженерные войска, а на наиболее тяжелую работу оккупанты под угрозой расстрела сгоняли из окрестных сел и деревень тысячи местных жителей.

Перед 3-й ударной армией была поставлена задача: надежно удерживая занимаемые позиции, в то же время тщательно готовить личный состав к наступательным боям. Но когда они начнутся? Верили — скоро! Красная Армия повсюду теснит врага, значит, и нам недолго стоять на месте. Однако проходили дни, недели, а приказа о наступлении все не было.

3-й ударной теперь командовал сменивший Н. Е. Чибисова генерал-лейтенант В. А. Юшкевич. Новый командарм сразу же с головой ушел в подготовку войск к будущим боям, почти все время проводил в частях и соединениях, на месте знакомился с командным и политическим составом, с бойцами и сержантами. Много внимания он уделял проведению ротных, батальонных и полковых учений, некоторыми из них руководил сам, делал обстоятельные разборы. По его указанию для учебных действий войск в тылу выбиралась, как правило, заболоченная местность, поросшая лесом. Одним словом, копия той, на которой в недалеком будущем нам предстояло вести наступление.

Наряду с обычными проводились и показные учения. Помнится, одно из них на тему «Наступление штурмового батальона на заранее подготовленную оборону противника» исключительно удачно прошло в 150-й стрелковой дивизии полковника В. М. Шатилова. По указанию командующего его итоги были всесторонне обобщены. А затем лекторы и пропагандисты политотдела армии, оперативные работники штаба, специалисты различных родов войск, выступая в частях и соединениях с докладами, наряду с пропагандой боевого опыта подробно рассказывали и об этом учении, о способах отработки важнейших тактических приемов в условиях лесисто-болотистой местности.

Правда, поначалу отдельные командиры, прошедшие школу боев при освобождении Великих Лук и Невеля, много месяцев воевавшие в лесах и болотах, несколько скептически относились к новшеству, введенному командармом В. А. Юшкевичем, к его постоянному требованию: пока есть время, настойчиво совершенствовать тактическое мастерство личного состава, всюду, где возможно, проводить ротные или батальонные учения. Мне самому не раз приходилось слышать примерно такие суждения:

— Тактические учения хороши в мирное время. А сейчас от них не так уж много пользы. В бою обстановка складывается по-разному, всего не предусмотришь. К тому же нам достаточно и того опыта, который уже приобрели.

Но подобное мнение, к счастью, бытовало недолго. Присутствуя на учениях или принимая в них непосредственное участие, те отдельные скептики вскоре воочию убедились, сколь важно еще и еще раз повторить, казалось бы, уже хорошо известные тактические приемы, вне боевой обстановки отработать каждую деталь, понять и устранить ошибки, оплошности, чтобы не повторять их в будущих боях. К тому же эти учения проводились, как правило, в тесной связи с боевым опытом и были в значительной мере рассчитаны на обучение поступавшего в войска армии новою пополнения.

О пополнении, которое мы начали получать в 1944 году, хочется сказать особо. Это в основном молодежь из тех районов, которые совсем недавно были освобождены от немецко-фашистских оккупантов. Среди новичков немало бывших партизан, людей беззаветно смелых, дерзких, отлично владеющих стрелковым оружием, готовых на подвиг. Но были и такие, которым прежде участвовать в боях не приходилось, и они, естественно, не имели достаточной военной подготовки. К тому же многие молодые бойцы длительное время находились под воздействием лживой фашистской пропаганды. Это также приходилось учитывать в процессе политико-воспитательной работы с ними.

В первой половине мая политотдел армии провел трехдневный семинар помощников начальников политорганов дивизий и бригад по комсомольской работе. На нем в числе других вопросов были всесторонне обсуждены и практические задачи организаций ВЛКСМ по воспитанию пополнения. Затем при политотделах соединений состоялись семинары комсоргов рот и батальонов, на которых также в центре внимания оказался этот вопрос. Были даны соответствующие рекомендации активу, значительно повышена его роль и ответственность во всей политико-воспитательной работе.

Мероприятия, проведенные поармом, оказались более чем своевременными. Несколько дней спустя начальник политуправления фронта генерал А. П. Пигурнов позвонил мне но ВЧ и специально предупредил, что в Главном политическом управлении готовится директива, требующая от политорганов всемерного усиления воспитательной работы в комсомольских организациях и партийного руководства ими.

— Ее вы на днях получите, — сказал Афанасий Петрович, — но к реализации приступайте уже сейчас, не теряя времени.

В директиве, которую мы вскоре получили, указывалось, в частности, что политорганы и партийные организации должны рассматривать комсомольскую работу как составную часть партийно-политической. Особое внимание обращалось на необходимость улучшения идейно-политического воспитания комсомольцев и молодежи.

Сразу же во всех батальонах и ротах прошли собрания коммунистов с такой повесткой дня: «О партийном руководств комсомольскими организациями». А в некоторых соединениях этому вопросу были даже посвящены собрания партактива.

О проделанной работе по претворению в жизнь требований директивы свидетельствует и такой факт. В 379-й стрелковой дивизии состоялся однодневный семинар заместителей командиров полков и батальонов по политчасти по теме «Воспитание комсомольцев и молодежи — составная часть всей партийно-политической работы». Затем были проведены семинары парторгов и комсоргов рот. Во всех взводах 1253-го стрелкового полка и в большинстве взводов других частей были созданы комсомольские группы. Силами штатных пропагандистов поарма и политотдела дивизии для командиров, политработников, парторгов и комсоргов читались лекции и доклады о роли Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи в Великой Отечественной войне, о требованиях Устава ВКП(б) по партийному руководству комсомолом, об идейно-политическом воспитании молодежи иа фронте.

Примерно такие же мероприятия проводились и в других соединениях армии, что позволило в короткий срок резко поднять уровень политико-воспитательной работы как в самих организациях ВЛКСМ, так и среди молодых воинов, пе состоявших в комсомоле.

Огромное морально-политическое воздействие на личный состав 3-й ударной армии оказали опубликованные в те дни в печати материалы об итогах прошедших лет Великой Отечественной войны. Почти в каждом подразделении проводились их коллективные читки. Рассказывая воинам о результатах трехлетней борьбы советского народа против фашистских захватчиков, командиры и политработники, партийные и комсомольские активисты, пропагандисты и агитаторы умело подкрепляли цифры и факты правительственного сообщения примерами из боевой практики войск армии. Не оставались равнодушными и слушатели. Всякий раз между ними и пропагандистами возникал живой обмен мнениями о возросшей силе и мощи наших славных Вооруженных Сил, о беззаветном мужестве прославившихся в боях однополчан.

Поддержанию высокого боевого духа войск в первую очередь, естественно, способствовали успехи Красной Армии на фронтах Великой Отечественной войны. Но не меньший интерес проявляли бойцы и командиры и к международным событиям, к положению на других фронтах антифашистской борьбы. Так, когда б июня 1944 года наши западные союзники открыли наконец второй фронт и высадили свои войска на побережье Северо-Западной Франции, об этом событии тотчас же узнали все воины. Но, честно говоря, воспринято оно было личным составом уже без особого энтузиазма. Хорошо помню такой случай. Вместе со вторым членом Военного совета армии Петром Васильевичем Мирошниковым мы приехали как-то в один из полков 207-й стрелковой дивизии. Рассказали бойцам и командирам об открытии второго фронта, попросили их высказать свое мнение на этот счет. Вперед выступил старший сержант Разват Абилов, смуглый круглолицый здоровяк.

— Чего же это они раньше не высаживались, когда нам трудно было? — задал он вопрос скорее самому себе, нежели П. В. Мирошникову. И сам же ответил на него: — Ясное дело, хитрили, выжидали. Империалисты, они и есть империалисты, хотя и называют себя нашими союзниками. На словах — друзья, а на деле совсем другое выходит. Им, видно, чужой крови не жалко, — закончил старший сержант свою короткую речь.

— Второй фронт — это неплохо, — в тон ему продолжил разведчик Усачев. — Только поздновато что-то спохватились союзнички. Теперь-то Красная Армия и без второго фронта могла бы разделаться с фашистами.

Высказываний было много. Беседа превратилась в своеобразный митинг, участники которого с позиции хозяев положения обменивались мнениями о международных делах. В целом открытие второго фронта приветствовали. Но каждый из выступавших справедливо отмечал, что затяжка с высадкой союзных войск в Европе дорого обошлась Советским Вооруженным Силам.

Весть об открытии второго фронта не заняла сколько-нибудь существенного места и в партийно-политической работе. Личный состав армии гораздо больше интересовали радостные и волнующие события, происходившие на нашем, Восточном театре военных действий. Войска Красной Армии гнали оккупантов на запад. С каждым днем все больший размах приобретала Белорусская наступательная операция. Готовилась идти вперед и наша армия. Именно это прежде всего определяло содержание командных и партийно-политических мероприятий, проводившихся в частях и соединениях.

В первой половине июня Военный совет принял решение провести армейский слет снайперов. Ответственность за его подготовку и проведение командарм возложил на штаб и политотдел.

Подобные мероприятия мы проводили и прежде. Основное время на них, как правило, отводилось инструктивным докладам военных специалистов. В этот же раз было решено построить работу слета таким образом, чтобы творческая инициатива принадлежала прежде всего самим его участникам.

— В призывах и инструктивных докладах сейчас, пожалуй, нет никакой надобности, — сказал генерал В. А. Юшкевич, определяя задачи слета. — То, что надо активно истреблять гитлеровцев, снайперы хорошо понимают и сами. Подумайте о другом. У каждого из них за плечами богатый боевой опыт. Вот его-то и надо сделать всеобщим достоянием.

Договорились пригласить на слет 110 человек, главным образом бойцов и сержантов, хорошо известных в армии, поскольку газета «Фронтовик» ежедневно публиковала имена мастеров меткого огня.

3290 истребленных гитлеровцев — таков был общий боевой счет снайперов, участников слета. Из них на долю девушек (их на слете присутствовало 29) приходилось 1440 выведенных из строя вражеских солдат и офицеров.

В первый день со снайперами были проведены учебные занятия по огневой подготовке и практические стрельбы по мишеням. Остальные два посвящались обмену опытом по темам: «Выбор огневой позиции и ее маскировка», «Наблюдение, выбор целей, поражение врага», «Работа снайперской пары», «Опыт ведения снайперского огня ночью», «О роли снайперов в наступательном бою», «Уход за снайперской винтовкой и ее сбережение», «Опыт обучения молодых снайперов».

Одним из первых, помнится, выступил двадцатисемилетний капитан М. А. Ивасик, на боевом счету которого к тому времени значилось около 300 уничтоженных оккупантов. За годы войны он был несколько раз ранен, имел три боевых ордена и медаль «За отвагу». Великолепный воспитатель, Михаил Адамович обучил мастерству меткого огня 25 своих сослуживцев.

С интересом был выслушан рассказ прославленного снайпера сержанта Т. Г. Бондаренко, истребившего 155 фашистских захватчиков и подготовившего 86 новых снайперов из молодых бойцов и сержантов. Коренной сибиряк, потомственный охотник, Трофим Герасимович зарекомендовал себя и отличным наставником.

Поделились своим боевым опытом и девушки-снайперы К. Ф. Маринкина, Н. Д. Сорокина, Н. П. Белоброва, Н. А. Лобковская, Л. М. Макарова. Их умение по-женски терпеливо выслеживать гитлеровцев, а затем с первого выстрела уничтожать было высоко оценено участниками слета.

В работе снайперского слета активное участие приняли руководящие работники армии, в том числе командующий, члены Военного совета, начальник штаба, командующие родами войск. Они присутствовали на учебных занятиях, на практических стрельбах, беседовали с мастерами меткого огня, внимательно слушали их выступления. В ходе обмена мнениями возникла идея — к началу нового наступления иметь в каждом стрелковом полку не менее 80 — 100 снайперов. Выдвинул ее командарм, а участники слета единодушно поддержали.

Завершилось это нужное и важное мероприятие врученном многим мастерам меткого огня высоких государственных наград. Ордена Красного Знамени удостоились, в частности, Т. Г. Бондаренко, А. И. Дубровин и В. А. Орлов.

Итоги слета широко обсуждались в войсках. Все его участники, а также командиры и политработники активно включились в работу по подготовке нового отряда сверхметких стрелков.

14 июня Военный совет и политуправление фронта провели объединенный слет передовых разведчиков двух армий — нашей и 22-й. В его работе принял участие командующий фронтом генерал А. И. Еременко. Это был несколько необычный слет. Правда, в своих выступлениях разведчики делились и боевым опытом. Но прежде всего рассказывали о том, что каждый из них знал о противнике. Командованию, видимо, важно было выслушать сообщения тех, кто неоднократно бывал в расположении немецко-фашистских войск, обобщить их выводы и впечатления, чтобы больше знать о противостоящих силах врага, его огневой системе на переднем крае и в глубине, об инженерных сооружениях и заграждениях.

Проводилось немало и других массовых мероприятий, преследовавших одну главную цель — обеспечение высокой подготовки войск к предстоящему наступлению.

Серьезной проверкой такой готовности стали бои местного значения, проведенные в июне частями 207-й и 150-й стрелковых дивизий. В их задачу входило овладение важными в тактическом отношении высотами Лысая гора и Заозерная.

Несмотря на отчаянное сопротивление противника, обе эти высоты наши части и подразделения захватили довольно быстро. Основные бои развернулись за их удержание. Гитлеровцы нередко по 5–6 раз в сутки предпринимали яростные контратаки силами пехоты и танков, бомбили Лысую гору и Заозерную с воздуха, но так и не смогли вернуть утраченных позиций. Смело и решительно при отражении вражеских контратак действовали не только бывалые, закаленные в боях воины, но и недавно прибывшие на фронт бойцы пополнения.

В дни сражения за Лысую гору, которое вели части и подразделения 207-й стрелковой дивизии, мне посчастливилось ближе познакомиться со смелым и мужественным человеком — ее командиром полковником Иваном Петровичем Микулей. В нашу армию он прибыл в конце мая. Его правый глаз плотно прикрывала черная повязка.

— А что у вас с глазом? Почему носите повязку? — задал я вопрос комдиву.

— Да так, ничего особенного. Немного не долечился после ранения. В дивизии долечусь, — махнул он рукой, будто речь шла о каком-то пустяке.

19 августа 1944 года в бою на подступах к реке Огре полковник И. П. Микуля был смертельно ранен и с воинскими почестями похоронен в только что освобожденном тогда от фашистских оккупантов городе Резекне. Случилось это через два с лишним месяца после нашего знакомства.

…Взятием и последующим удержанием Лысой горы он руководил блестяще, как подлинный знаток своего дела. Несколько раз мне довелось присутствовать на его наблюдательном пункте и во время других боев. Великолепный тактик, смелый в принятии четких и точных боевых решении, он умел побеждать врага малой кровью, с любовью и уважением относился к своим подчиненным. И они отвечали ему тем же.

В последних числах июня командарм В. А. Юшкевич получил указание приступить к непосредственной разработке плана действий армии в Режицко-Двинской наступательной операции. 6 июля такой план был всесторонне отработан и утвержден командованием фронта. Определился и срок начала наступления — 12 июля 1944 года.

В полосе предстоящих действий войск 3-й ударной армии немецко-фашистское командование располагало довольно крупными силами. Оборону здесь держали 15-я дивизия СС, сформированная фашистами из айсаргов — кулацко-нацистского отребья на территории Латвии, и две пехотные дивизии — 23-я и 329-я, усиленные танками и артиллерией. Противник имел три промежуточные оборонительные полосы, уходившие в глубину почти на 50 километров — до рубежа Опочка, Себеж, Освея.

Войскам нашей и соседних армий — 10-й гвардейской справа и 22-й слева — предстояло, как прежде, наступать по лесисто-болотистой местности, форсировать много водных преград.

3-й ударной ставилась задача: нанести удар по вражеской обороне своим правым флангом, прорвать ее, уничтожить противостоящего противника, а затем овладеть городами Идрица и Себеж. Для действий в этих населенных пунктах создавались три подвижные группы, в состав которых наряду с танковыми, самоходно-артиллерийскими, артиллерийскими, минометными, инженерно-саперными, зенитно-артиллерийскими частями и подразделениями входили также стрелковые соединения. Их, исходя из опыта Невельской операции, предусматривалось моторизовать, то есть посадить на автомашины.

Самой мощной подвижной группой была армейская, состоявшая из 207-й стрелковой дивизии, 29-й гвардейской танковой бригады, 389-го танкового полка, 1539-го саперного батальона, 163-го гвардейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка, 93-го гвардейского минометного полка «катюш», 1622-го зенитно-артиллерийского полка и 194-го инженерно-саперного батальона. Она должна была войти в прорыв вслед за 219-й стрелковой дивизией и по двум маршрутам следовать в направлении Себежа с задачей овладеть городом в первый же день наступления.

Подвижная группа 79-го стрелкового корпуса состояла из 713-го стрелкового полка, 223-го танкового полка, дивизиона 310-го гвардейского механизированного полка, трех батарей 318-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка, саперной роты. Ввод корпусной подвижной группы в прорыв предусматривалось осуществить в районе боевых действий 171-й стрелковой дивизии — в направлении города Идрица.

Существовала, как уже говорилось, и третья подвижная группа, созданная на базе 150-й стрелковой дивизии и имевшая в своем составе один стрелковый штурмовой батальон, усиленный 991-м самоходно-артиллерийским полком. Дивизионная подвижная группа, согласно плану операции, вводилась в прорыв в направлении Идрицы с такой задачей: ударом с севера содействовать корпусной группе в овладении городом.

Руководствуясь планом операции, мы в поарме также составили свой план партийно-политической работы на период ее подготовки и проведения. Основное внимание решили сосредоточить на подвижных группах, так как общий успех, несомненно, будет во многом определяться стремительностью их действий, высокими темпами наступления. Учитывая, что группы будут сформированы из разных частей, ранее друг с другом не взаимодействовавших, политотдел армии заранее позаботился об их слаженности. С этой целью в каждую из них мы направили по нескольку инспекторов и инструкторов. Им поручалось оказать посильную помощь командирам и партийно-политическому аппарату в работе с личным составом, в перераспределении и расстановке партийно-комсомольского актива, в налаживании агитационно-пропагандистской работы. Предусматривалось также проведение дружеских встреч между воинами различных родов войск. Одновременно на представителей поарма возлагалось обеспечение строгого контроля за работой тылов, транспортных подразделений, чтобы добиться бесперебойного обеспечения подвижных групп боеприпасами и продовольствием, горячей пищей.

Кроме того, в частях по нашему указанию политорганы проводили собрания личного состава и митинги, посвященные блестящим победам Красной Армии на земле Белоруссии. Отделение пропаганды и агитации поарма даже разработало специальную тематику бесед с бойцами и младшими командирами о бдительности и строгом соблюдении военной тайны, о взаимопомощи в бою. Был издан большим тиражом и разослан в войска целый ряд листовок-памяток по таким, например, темам: «В атаке ближе прижимайся к разрывам своих снарядов и мин», «Охраняй и защищай командира в бою», «Как надо преодолевать проволочные заграждения и минные поля», «Умело используй в бою стрелковое оружие и гранаты», «Быстро и умело закрепляйся на занятых рубежах», «Будь стоек и смел при отражении вражеских контратак». При этом повседневно популяризировался опыт наступательных действий, накопленный в предшествовавших боях.

В результате проведенного в частях перераспределения партийных сил были значительно укреплены ротные и батарейные парторганизации. К началу боевых действий в каждом из таких подразделений имелось не менее 5–7 членов ВКП(б) и несколько кандидатов в члены партии. При первичных парторганизациях мы, кроме того, создали резерв парторгов и комсоргов — по 8—10 человек на батальон.

Таким образом, подготовка к наступлению шла по всем линиям, хотя в целях сохранения военной тайны проводимые мероприятия выдавались за чисто учебные. А если говорить точнее, то таковыми они в основном и были вплоть до начала боевых действий.

Наступление, как уже отмечалось выше, предполагалось начать утром 12 июля. Но имелось опасение, что в связи с успешным продвижением 1-го Прибалтийского фронта гитлеровское командование заранее отведет свои войска на тыловую оборонительную полосу. В этом случае армейская операция оказалась бы малоэффективной. Поэтому командующий фронтом генерал А. И. Еременко несколько раз по ВЧ предупреждал В. А. Юшкевича — не прозевайте момента возможного отвода противником своих частей.

Чтобы окончательно убедиться, на месте ли противостоящие нам немецко-фашистские войска, командование фронта отдало приказ: утром 10 июля нашей и соседней, 10-й гвардейской армии провести одновременно на нескольких участках разведку боем. Причем сделать это небольшими силами. В каждом отдельном случае задействовать лишь взвод или роту.

Разведка боем началась в 11.30. На армейском НП, как всегда в подобных случаях, царило оживление. Непрестанно зуммерили полевые телефоны. Из соединений и частей поступали пока еще обычные, не сулящие каких-либо крупных успехов донесения. Выслушивая их, генерал Юшкевич, не повышая голоса, отвечал примерно одними и теми же словами: «Хорошо. Понятно. Продолжайте атаковать. Пленных немедленно доставляйте ко мне».

Часа через два на армейский наблюдательный пункт прибыл командующий фронтом генерал Еременко.

— Как идут дела? — спросил он командарма. Юшкевич доложил:

— Пока все нормально. Разведка боем ведется по всему фронту. Захвачены первые пленные. Противник упорно обороняется. Значит, все еще на месте.

Между тем на участках, намеченных для прорыва вражеской обороны, накал боя час от часу нарастал. И с нашей стороны и со стороны противника в него вступали новые и новые силы. Стремясь закрепить успех, достигнутый в ходе разведки, командиры некоторых наших соединений и частей вынуждены были вносить коррективы в ранее намеченные планы.

В 16.00 из 171-й и 150-й стрелковых дивизий поступили сообщения: противник выбит из первой линии траншей, разведгруппой 150-й дивизии захвачены в плен 22 гитлеровца из 34-го полка 15-й пехотной дивизии СС.

— Вводите в бой штурмовые батальоны, Василий Александрович, — приказал Еременко командарму. — Самое время, пока гитлеровцы не опомнились и не перегруппировали свои силы.

Незамедлительно последовало распоряжение генерала Юшкевича. В бой вступили два штурмовых батальона 219-й стрелковой дивизии и по одному батальону из 150-й и 171-й дивизий.

Часом позже стало известно, что все они успешно продвигаются вперед, уже овладели несколькими населенными пунктами и важной в тактическом отношении высотой, захватили несколько десятков пленных.

…Из 150-й стрелковой дивизии инспектор политотдела армии майор Плахотин вскоре доложил по телефону о первых героях и боевых подвигах. Серьезного успеха добилось подразделение лейтенанта Адаева. В первые же два часа боя оно истребило до взвода вражеской пехоты, далеко продвинулось вперед, захватило пленных. Комсорг батальона младший лейтенант Глинский тут же выпустил об этом листок-молнию, пустил его по цепи. В нем говорилось, что коммунист Адаев лично уничтожил в бою 15 и взял в плен 7 фашистов. За героический подвиг оп представлен командованием к награждению орденом Красного Знамени. Заканчивался листок-молния следующим призывом: «Воины! Бейте гитлеровцев так же умело и самоотверженно, как бьет их наш герой лейтенант Адаев!»

Из 171-й дивизии инспектор поарма майор Тимошкин сообщил: части этого соединения выбили фашистов из сел Хвойно и Михеево. Рота автоматчиков, приданная штурмовому батальону 380-го стрелкового полка, при овладении высотой 211,0 уничтожила до 80 вражеских солдат и офицеров, а 42 взяла в плен. Пленные гитлеровцы показывают, что о наступлении русских на этом участке фронта они даже и не подозревали.

Потом мне позвонил начальник политотдела 219-й стрелковой дивизии подполковник П. И. Доставалов. Два штурмовых батальона из этого соединения, овладев населенными пунктами Алексейково и Сукино, фактически прорвали оборонительный рубеж противника. В своем сообщении подполковник Доставалов рассказал о некоторых воинах, отличившихся во время разведки боем. Так, во время атаки сильно укрепленной, превращенной противником в опорный пункт обороны высоты смело и решительно действовал взвод под командованием старшего сержанта Хакима Ахметгалина. Несмотря на ураганный огонь, бойцы этого подразделения быстро преодолели проволочные заграждения в три кола и спирали Брупо, ворвались во вражеские траншеи, уничтожили расчеты двух станковых пулеметов, открыв путь для продвижения вперед всему штурмовому батальону. Затем, преследуя отступавших с первой линии обороны гитлеровцев, взвод Ахметгалина в составе 13 человек вступил в бой с большой группой вражеских солдат и офицеров и одержал новую замечательную победу: более 20 фашистов бойцы старшего сержанта уничтожили, а 18 взяли в плен.

Добрые вести поступали и из других соединений. Разведка боем оправдала себя в полной мере: было установлено, что немецко-фашистское командование действительно готовило отвод своих войск в ночь на 11 июля. Однако начатые 10 июля нашими частями и соединениями боевые действия сорвали этот замысел врага. Более того, успех, достигнутый штурмовыми батальонами, позволил командарму генерал-лейтенанту В. А. Юшкевичу принять решение о досрочном переходе в общее наступление войск 93-го и 79-го стрелковых корпусов.

Оно началось в 19.10 после кратковременной артиллерийской подготовки. А в 20.00 в прорыв на участках 379-й и 219-й дивизий по двум маршрутам была введена армейская подвижная группа. Кстати, незадолго до этого в ней побывал командующий фронтом генерал А. И. Еременко, беседовал с командирами и политработниками, ориентировал их на быстрейший вывод группы в район Идрица, Себеж.

К 23.00 оборонительный рубеж противника с грозным названием «Пантера» был окончательно прорван — по фронту на 15 километров и на глубину 7 километров. Армейская подвижная группа продвинулась еще дальше.

Утром 11 июля вместе с работниками поарма П. С. Петровым и А. Я. Раскиным я выехал в ее части. Держим направление на запад, в сторону Себежа. Дорога совершенно разбита. Водитель виртуозно лавирует среди многочисленных воронок от бомб и снарядов. На обочинах — закопченные коробки сожженных вражеских танков, остовы автомашин и другой уничтоженной техники.

В деревне Выплаха ненадолго задерживаемся в 598-м стрелковом полку майора А. Д. Плеходапова. На окраине горят обнесенные колючей проволокой лагерные бараки.

— Когда мы завязали бой за деревню, они уже горели, — докладывает Плеходанов. — Видно, фашисты подожгли их заранее, чтобы замести следы своих преступлений. Да не вышло. На территории лагеря нами обнаружено несколько трупов зверски замученных пленных красноармейцев. Я приказал похоронить их вместе с павшими в бою за деревню воинами полка, в одной братской могиле.

Во время его доклада к нам подошел начальник политотдела дивизии полковник К. Н. Косяков, сообщил, что после освобождения Выплахи в подразделениях полка состоялись митинги. Личный состав нацелен на форсирование реки Алоля.

Во второй половине дня часть Плеходапова первой преодолела Алолю и захватила плацдарм на ее противоположном берегу. А к исходу 11 июля эту водную преграду форсировали все части 93-го стрелкового корпуса.

Почти одновременно на западный берег Алоли переправился и 79-й стрелковый корпус, действовавший на левом фланге армии. Попытка врага задержать продвижение наших войск на водном рубеже была сорвана. Но чтобы достигнуть Идрицы, а затем выйти на рубеж Опочки, Себежа и Освеи, необходимо было форсировать еще и реку Великая, более полноводную и глубокую, нежели Алоля.

Вернувшись поздно вечером в штаб армии, я доложил Юшкевичу и Литвинову о настроении личного состава, о партийно-политической работе, проводившейся в войсках в ходе наступления, об отличившихся в боях частях и подразделениях, а также о подвигах некоторых бойцов и командиров.

— Пока все идет хорошо. Настрой в войсках боевой, это известно, — заметил командарм, выслушав мой доклад. — Но главное впереди. Форсировать Великую гораздо сложнее, чем Алолю. Очень важно разъяснить это личному составу.

— Может, подготовить обращение Военного совета, Василий Александрович? — включился в разговор Литвинов. — Отметим в нем отличившиеся части и подразделения, назовем фамилии героев первых двух дней наступления, сориентируем войска на форсирование Великой. Думаю, польза будет.

Командующий согласился с этим предложением. Договорились: сразу же садимся за разработку обращения, ночью печатаем его в типографии, а на рассвете с нарочными доставляем в части и подразделения. Так и было сделано: в 7 часов утра 12 июля листовку с обращением Военного совета и поарма уже читали в войсках.

В ней, в частности, сообщалось, что сильно укрепленная вражеская оборона прорвана, войска армии к исходу 11 июля продвинулись вперед на 40 километров, освободили от немецко-фашистских захватчиков более 300 населенных пунктов. В боях уничтожено около 2500 гитлеровцев, 265 захвачено в плен. Листовка рассказала о героических подвигах, совершенных старшим лейтенантом Рафиковым, младшим лейтенантом Скуповым, сержантами Столбовым, Мелосиным, Прямовым, воинами частей и подразделений Плеходанова, Глушкова, Елизарова, Лобанова, Сидоренко.

«Дорогие товарищи! — указывалось в обращении. — Трижды презренные гитлеровцы под ударами наших войск в панике бегут, сжигая на своем пути наши города и села. Вот что пишет один из фашистских палачей — командир 23-й пехотной дивизии де Болье в своем приказе: «При отходе сжигать все населенные пункты. Необходимо угонять из деревень мужское население, скот и лошадей. Гражданских лиц, встреченных в населенных пунктах и заподозренных в сношениях с бандитами (партизанами), немедленно расстреливать».

Неустанно преследуйте раненого фашистского зверя, наращивайте и удесятеряйте свои удары по врагу. Не давайте подлым убийцам и факельщикам покоя ни днем ни ночью!..»

В заключение Военный совет и политотдел армии обращались к войскам с призывом:

«Настало время расплаты. Родина приказывает нам идти вперед, на запад, и добить фашистского зверя в его логове в Германии… Громите гитлеровцев так, как громят их наши воины на полях Белоруссии и Литвы!.. От вашего натиска, стремительности и храбрости зависит успех победы над врагом…»

В войсках обращение было встречено с огромным воодушевлением. Читая и обсуждая его, бойцы и командиры получали новый заряд боевой энергии. Всюду гордо звучало слово «Вперед!». В тех подразделениях, где имелась возможность, проводились митинги.

Вместе с листовкой в части и соединения был доставлен очередной номер армейской газеты «Фронтовик». В опубликованных на ее страницах корреспонденциях более обстоятельно рассказывалось о боевых подвигах воинов, фамилии которых были названы в обращении. О командире танкового взвода старшем лейтенанте Исмаиле Рафикове газета писала: «На головном танке он первым ворвался в расположение врага, уничтожил более десятка гитлеровцев и одержал победу в единоборстве с вражеской самоходкой «фердинанд». А в другой корреспонденции рассказывалось о том, как майор Плеходанов перехитрил врага при форсировании реки Алоля: одной ротой завязал бой, отвлек внимание противника, а в это время основные силы полка преодолели водный рубеж на другом участке, где гитлеровцы не ожидали переправы.

Были напечатаны также заметки о подвигах старшего сержанта Сидоренко, сержанта Прямова и других. Газета как бы дополняла обращение. В этом тоже проявилось своеобразное взаимодействие форм пропаганды и агитации.

Но плану операции города Идрица и Себеж предполагалось освободить уже в первый день наступления. Однако упорное сопротивление противника на рубежах рек Алоля и Великая заставило внести в него определенные коррективы.

— Эта река, конечно, не Днепр, по все же преграда серьезная. С ходу через нее не перемахнешь. А мосты гитлеровцы заминировали, в любой момент могут взорвать, — сказал начальник инженерной службы армии генерал-майор Н. В. Крисанов, когда вечером 11 июля при встрече с ним я поинтересовался, какие меры предпринимаются для форсирования Великой.

И тут же добавил, что имеется, дескать, одна задумка: командир саперного батальона из 79-го корпуса майор Харченко предлагает внезапно атаковать охрану самого большого моста на Великой силами танкового десанта. Но очень уж рискованное это дело.

По телефону я связался с начальником политотдела 79-го корпуса полковником И. С. Крыловым. На вопрос, что он думает о предложении майора Харченко, Иван Сергееевич ответил:

— Предложение дельное. Готовим его выполнение. Люди подобраны, в основном коммунисты и комсомольцы. С каждым лично поговорил. Верю в успех. Ребята отличные, справятся.

Осуществление плана захвата моста командование корпуса поручило группе саперов во главе с командиром саперной роты капитаном Дмитрием Каракулиным, комсомольцем, членом бюро ВЛКСМ батальона.

На рассвете следующего дня один наш танк с саперами на броне на высокой скорости ринулся к мосту и с ходу проскочил через него. Десантники, что называется, застали гитлеровцев, готовившихся взорвать мост, врасплох, быстро уничтожили охрану и нескольких подрывников, а 8 вражеских солдат взяли в плен. При непосредственной поддержке пехотинцев и пулеметчиков из полка майора Тарасеико саперы успели предотвратить подрыв и второго моста — железнодорожного.

Подвижная группа корпуса немедленно воспользовалась создавшимся положением, перебросила часть своих сил через реку, с боями овладела населенным пунктом Гужово. А вскоре по захваченным саперами роты капитана Каракулина мостам переправились через Великую и остальные полки и батальоны группы.

Хорошо обстояли дела и на других участках. Действовавшие левее 150-я и 171-я стрелковые дивизии успешно форсировали реку Алоля; дивизия Шатилова в районе населенных пунктов Мясово, Алоля, а дивизия Негоды у Ночлегово вышли на Ленинградское шоссе. В десятом часу утра они достигли предместья Идрицы, завязали уличные бои.

Позже станет известно, что на подступах к реке Великая и у Идрицы 15-я и 23-я пехотные дивизии противника только убитыми потеряли свыше четырех тысяч солдат и офицеров, то есть, по существу, были наголову разгромлены. Их остатки мелкими группами отошли в окрестные леса, частично сдались в плен.

К 13.00 12 июля город и железнодорожный узел Идрица были полностью очищены от гитлеровцев.

— Теперь на Себеж! — сказал комкор генерал С. Н. Переверткин, когда во втором часу дня я с работниками поарма майорами Плахотиным и Ковтуном зашел к нему на командный пункт. Хотя успех был налицо, Переверткин оставался озабоченным, сурово хмурил брови.

— Идрица освобождена, а настроение у вас, Семен Никифорович, почему-то не победное, — заметил я.

— Идрица-то освобождена, это верно. Положили мы тут фашистов немало. Но вот заботы… — с задумчивой серьезностью произнес командир корпуса. — Тревожит меня недостаток боеприпасов. Мало осталось и горючего. А подвоз затруднен, не хватает транспорта. Подвижную-то группу мы всем необходимым обеспечили, а вот в остальных частях запасов совсем маловато.

— Командарму об этом известно?

— Известно. Но у него лишних машин тоже нет. Вот если бы фронт помог.

О разговоре с С. Н. Переверткиным я сразу же доложил по телефону А. И. Литвинову. Он связался по ВЧ с членом Военного совета фронта генералом В. Н. Богаткиным, попросил оказать помощь. И меры были приняты. Уже на следующий день 79-й корпус получил все необходимое для дальнейшего наступления.

Вечером в одном из помещений, занимаемых штабом армии, мы собрались послушать по радио поздравительный приказ Верховного в связи с овладением городом и крупным железнодорожным узлом Идрица. В числе отличившихся в приказе были названы войска генералов Юшкевича, Переверткина, Вахрамеева и других. 150, 171, 219-я стрелковые дивизии, 29-я танковая бригада, 991-й и 1539-й самоходно-артиллерийские полки и 1385-й зенитно-артиллерийский полк получили почетное наименование Идрицких. В тот же день Указом Президиума Верховного Совета СССР 163-й истребительно-противотанковый артиллерийский и 239-й танковый полки были награждены орденом Красного Знамени.

Если дивизии 79-го стрелкового корпуса и поддерживавшие их части переправились на западный берег Великой по мостам, то на правом фланге армии, где действовали войска 93-го стрелкового корпуса и армейской подвижной группы, обстановка оказалась гораздо сложнее. Фашисты там успели взорвать мосты и теперь держали реку под плотным артиллерийским и пулеметным огнем.

Именно в такой сложной ситуации комкор генерал П. П. Вахрамеев и командир подвижной группы полковник И. П. Микуля приняли решение форсировать реку Великая на подручных средствах. Первым получил приказ начать нероправу 597-й стрелковый полк из 207-й дивизии, которым командовал майор И. Д. Ковязин, в прошлом политработник, в период боев в Подмосковье военком лыжного батальона. От политотдела армии в этой части работал мой помощник по комсомолу майор С. В. Игнатов. Вместе с Ковязиным они до деталей продумали весь план предстоящей операции. Коммунисты Хочемазов, Балясников и Ермухамедов по их заданию провели разведку участка реки, отведенного полку для переправы. А в это время остальные бойцы сооружали плоты, приводили в порядок раздобытые у местных рыбаков лодки.

С наступлением темноты 7-я рота полка в полной тишине двинулась к западному берегу. Гитлеровцы обнаружили ее лишь тогда, когда первые плоты ткнулись в песок. Спохватившись, открыли бешеный огонь, но было уже поздно. В жаркой схватке бойцы роты оттеснили гитлеровцев от берега. При этом особенно отличился молодой пулеметчик, узбек по национальности, комсомолец младший сержант Иям Кутлиев. Меткими очередями он разил фашистов, не давая им возможности сбросить наше подразделение в воду.

Захваченный 7-й ротой плацдарм позволил быстро, примерно в течение часа, преодолеть реку и всему 597-му полку. Одновременно несколько левее Великую форсировала и часть подполковника М. Б. Рязанова (379-я стрелковая дивизия). Высадившись на западный берег, этот полк с ходу занял три небольших прибрежных населенных пункта.

В течение всего дня 13 июля бойцам Ковязина и Рязанова пришлось отбивать яростные контратаки противника. Полк Рязанова только за пять часов отразил семь из них, причем поддержанных самоходными артиллерийскими установками и танками.

Несмотря на трудности, плацдармы на западном берегу реки все-таки были удержаны. А в ночь на 14 июля сюда переправились все части подвижной группы и 93-го стрелкового корпуса, а также танковые и артиллерийские полки.

Теперь задача состояла в том, чтобы прорвать вторую (тыловую) оборонительную полосу обороны врага и освободить Себеж. Соседу справа — 10-й гвардейской армии и соседу слева — 22-й армии предстояло взять Опочку и Освею.

Вторая полоса обороны противника представляла собой не менее трудный рубеж, нежели «Пантера»: доты, дзоты, многочисленные опорные пункты, развернутая система траншей, минные поля, особенно на танкоопасных направлениях. Хватало тут и болот, и озер, которые фашисты, безусловно, имели в виду при строительстве обороны. Нелегкими были и подступы к Себежу, расположенному между двух озер — Себежское и Ороно.

В полосе наступления нашей армии противник все еще располагал довольно значительными силами. По сведениям разведок, на второй оборонительной полосе им были сосредоточены остатки 15-й и 23-й пехотных дивизий, в полном составе 229-я и 263-я пехотные дивизии, несколько охранных батальонов, много танков и артиллерии. Поэтому командование 3-й ударной не рассчитывало на быстрый и легкий успех. Оно отлично понимало, что за Себежем начинается Латвия, ворота к балтийским портам, крайне необходимым гитлеровцам.

— Наступая, мы должны быть в постоянной готовности к оборонительным боям, к отражению сильных вражеских контратак, — такой вывод сделал командарм перед прорывом второй оборонительной полосы противника.

По указанию Военного совета в полках, бригадах и дивизиях армии была проведена необходимая разъяснительная работа. Смысл ее заключался в том, чтобы нацелить войска на преодоление неизбежных трудностей. В течение всего дня 14 июля почти в каждом боевом донесении, поступавшем из частей и соединений на армейский НП, сообщалось, что фашисты отчаянно сопротивляются, а на многих участках даже предпринимают контратаки крупными силами пехоты и танков. И тем не менее продвижение наших войск продолжалось. Например, части 93-го стрелкового корпуса при поддержке танков и артиллерии в этот день освободили от врага 60 населенных пунктов.

Наибольшего успеха добились части и подразделения 171-й Идрицкой стрелковой дивизии полковника Л. И. Негоды. К полудню 15 июля ее 525-й полк вышел на северную окраину Себежа, зацепился за одну из улиц. Но дальнейшее его продвижение застопорилось, так как не было должной поддержки артиллерии.

Обо всем этом командир полка обстоятельно доложил командиру дивизии. В корпус было послано донесение: «525-й стрелковый полк ворвался в Себеж». А уже из корпуса в штаб армии сообщили: «Себеж освобожден».

— Что-то тут не так, — выразил сомнение командарм, прочтя донесение. — Поезжайте в сто семьдесят первую, ознакомьтесь с обстановкой на месте, — приказал он начальнику оперативного отдела полковнику Г. Г. Семенову.

От поарма в дивизию выехал мой заместитель полковник И. В. Алексеев.

Когда по возвращении они доложили генералам Юшкевичу и Литвинову о действительном положении дел в районе Себежа, командарм тут же отдал распоряжение о строгом наказании виновных, сообщивших неверные сведения. Одновременно еще раз предупредил всех командиров соединений и начальников политорганов, что необъективность в докладах и боевых донесениях впредь будет рассматриваться как воинское преступление.

В тот же день Военный совет и поарм направили в войска шифровку, в которой резко осуждались случаи неправдивого информирования командования. Политорганам рекомендовалось провести в штабах партийные собрания на эту тему, пресекать случаи дезинформации.

Это напоминание было своевременным и нужным. Особенно тем командирам, а порой и политработникам, которые подчас без достаточных на то оснований стремились приукрасить начальные успехи.

Утром 16 июля мне позвонил из 79-го стрелкового корпуса мой помощник по комсомольской работе майор Игнатов. Доложил, что противник вытеснил подразделения 525-го стрелкового полка с окраины Себежа. Получив это тревожное сообщение, я зашел к генералу Юшкевичу, чтобы доложить ему о случившемся.

— Мне только что сообщили, что обстановка под Себежем ухудшилась, товарищ командующий, — начал было я.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо махнул рукой командарм. — Полк Горохова выбит с окраины города. Об этом вы хотели сказать?

— Да, товарищ командующий.

— Мне еще на рассвете доложили. На этот раз точно, без хвастовства, — продолжал Василий Александрович. Затем, как бы рассуждая с самим собой, сказал: — Маневр нужен, хитрый маневр! Пока фашистский гарнизон прикован к дивизии Негоды, необходим удар с тыла. Он заставит гитлеровцев оглянуться назад, и тогда можно будет взять Себеж штурмом.

Вскоре в войска было направлено распоряжение: генералу Вахрамееву — немедленно повернуть 379-ю стрелковую дивизию своего корпуса фронтом на юг с задачей перерезать железную и шоссейную дороги Васютино — Себеж, выйти в тыл себежскому гарнизону противника и нанести по нему внезапный удар; генералу Переверткину — ускорить продвижение войск 79-го корпуса непосредственно к городу.

Части 379-й стрелковой дивизии спустя некоторое время вышли лесными дорогами в тыл себежскому гарнизону. Правда, в полной мере воспользоваться фактором внезапности им не удалось. В самый последний момент гитлеровцы все-таки обнаружили у себя в тылу советские подразделения. И все же главная цель маневра была достигнута: противник всполошился, начал контратаковывать 379-ю дивизию. А в это время с фронта к южному берегу озера Ороно подошли части полковника С. Е. Исаева и армейский запасной полк. Начался штурм Себежа. Первым ворвался в город 756-й стрелковый полк под командованием Ф. М. Зинченко. Комбинированный удар войск армии с фронта и тыла принудил немецко-фашистский гарнизон оставить Себеж, поспешно отойти на рубеж реки Зилупе.

Отступавших гитлеровцев преследовали войска корпусов Вахрамеева и Переверткина. К исходу 17 июля они вплотную подошли к Зилупе, а полки 219-й и 379-й стрелковых дивизий с ходу форсировали реку, овладели плацдармом на ее западном берегу, вступив на территорию Латвийской ССР.

Латвия! Вот она, перед нами, эта совсем еще молодая по тем временам советская республика! Никто из нас, разумеется, не сомневался, что трудовые люди республики с нетерпением ждут ее освобождения от немецко-фашистских захватчиков, с воодушевлением и радостью встретят Красную Армию. И таких будет абсолютное большинство. Но есть там и недруги, прямые враги Советской власти. Ведь до войны Латвия была советской всего лишь один год. Не могла не оказать отрицательного влияния на часть ее населения и фашистская пропаганда, постоянная клевета на Советский Союз и его Красную Армию, проводившаяся в течение трех лет оккупации. Убедительное свидетельство тому — действовавшая против нашей 3-й ударной армии 15-я дивизия СС, сформированная гитлеровским командованием из антисоветски настроенных латышей.

Все это требовалось разъяснить личному составу частей и соединений, обратить внимание каждого бойца, командира и политработника на необходимость усиления бдительности при вступлении на территорию республики.

Начали с разработки и рассылки в войска небольшой памятки под общим названием «О положении в Латвии». В ней в помощь пропагандистам и агитаторам сообщались конкретные сведения об этой республике, о борьбе ее населения против немецко-фашистских оккупантов. Политотделам соединений было предложено провести кратковременные семинары политработников, парторгов, комсоргов частей и подразделений о задачах политической работы в войсках, а также среди местного латышского населения. Редакциям армейской и дивизионных газет поручалось опубликовать ряд статей о сопротивлении латышского народа режиму фашистской тирании, по возможности регулярно печатать на своих страницах заметки и корреспонденции самих латышей — воинов Красной Армии, партизан, рабочих, крестьян, представителей передовой интеллигенции.

Кроме того, поарм подготовил для начальников политотделов соединений директиву, в которой говорилось главным образом о практических задачах политической работы среди населения республики. Предлагалось, в частности, постоянно изучать настроения различных категорий местных жителей, широко практиковать показ им советских кинофильмов, особенно кинохроники о боевых подвигах воинов Красной Армии на фронтах и о трудовом героизме советского народа в тылу. Обращалось внимание на необходимость регулярного доведения до населения сводок Совинформбюро, а в докладах и беседах знакомить его с материалами по итогам трех лет Великой Отечественной войны. В крупных населенных пунктах политорганам соединений давалось право назначать специальных уполномоченных из рабочих, крестьян и интеллигенции, на которых возлагать ответственность за поддержание порядка до официального восстановления органов Советской власти на местах. Директива требовала по возможности регулярно обеспечивать местных активистов газетами и другими печатными изданиями.

Для проведения и практического руководства всей этой работой политорганам предлагалось выделить из своего штатного состава по одному инструктору или пропагандисту.

Почти в самом начале боев на латышской земле в армейской газете «Фронтовик» была напечатана большая статья первого секретаря ЦК Компартии Латвии Яна Эдуардовича Калиберзина. В ней руководитель республиканской парторганизации напоминал воинам армии, что латышский народ ждет их как своих освободителей от фашистского ига. «На территории республики, временно захваченной врагом, героическую борьбу ведут партизаны, — писал товарищ Калиберзин. — За эти три года партизанское движение в Латвии стало общенародным. Только одна партизанская часть пустила под откос 75 вражеских эшелонов, истребила более 5000 фашистских солдат и офицеров, разгромила 11 гитлеровских гарнизонов, уничтожила несколько складов…»

Далее в статье говорилось о зверствах фашистских захватчиков на территории Латвии и об участии в этих зверствах местных буржуазных националистов. Автор призывал советских воинов еще решительнее и беспощаднее громить и уничтожать немецко-фашистских разбойников, а вместе с ними изменников и предателей Родины, руки которых обагрены кровью патриотов.

Статья Я. Э. Калнберзина широко использовалась в агитационно-пропагандистской работе как среди личного состава армии, так и среди местных жителей.

Бои после форсирования войсками армии реки Зилупе продолжались с неослабевавшим напряжением. Используя многочисленные опорные пункты, гитлеровцы старались во что бы то ни стало задержать дальнейшее продвижение наших частей и соединений на промежуточном рубеже Лудза, Рундени, Краслов.

В направлении крупного населенного пункта Рундени наступали части 219-й стрелковой дивизии полковника В. Г. Коваленко. Фашисты сопротивлялись отчаянно. Тогда комдив приказал командиру 375-го полка подполковнику Ф. П. Бочарову обходным путем направить один штурмовой батальон для нанесения удара по вражескому гарнизону с тыла.

С боевой задачей это подразделение справилось отлично, хотя и понесло значительные потери. Несмотря на то что вражеской пехоты было в несколько раз больше, к тому же ее поддерживала артиллерия, воины штурмового батальона проявили изумительную стойкость и мужество. Особенно отличился взвод под командованием старшего сержанта Хакима Ахметгалина.

Читатель, наверное, помнит эту фамилию. Я упоминал ее, когда писал о прорыве вражеского оборонительного рубежа «Пантера». Там взвод Хакима Ахметгалина также показал пример героизма при взятии обороняемой фашистами высоты. А теперь совершил новый выдающийся подвиг на большаке неподалеку от латышской деревни Сунунлава — не пропустил отступавшего врага, не дал ему уйти от справедливого возмездия. О том, как это было, в тот же день написал в своем донесении начальник политотдела 219-й стрелковой дивизии подполковник П. И. Доставалов. Но, пожалуй, наиболее ярко подвиг взвода запечатлей в изданной тогда политотделом армии листовке. Я сохранил один экземпляр как боевую реликвию. Вот ее почти полный текст:

«Товарищи бойцы и командиры! Читайте о подвиге советских богатырей, об их великой любви к Родине и ненависти к врагу, о презрении к смерти и верности солдатскому долгу.

Наши части с боем продвигались на запад. Гонимые с советской земли, фашистские захватчики пытались задержать наше наступление на подступах к крупному населенному пункту Рундени. Старший сержант Хаким Ахметгалин и его боевые товарищи получили боевой приказ командира части подполковника Бочарова — выйти в тыл противнику, оседлать важную дорогу, обеспечить дальнейшее продвижение наших войск.

Недаром грудь большевика Ахметгалина украшена четырьмя боевыми наградами. Он умело руководит в бою своими подчиненными. В полку знают: где Ахметгалин, там успех. Закалены в боях и его друзья.

За славные подвиги дважды награжден не раз уже раненный в боях молодой таджик Чутак Уразов.

Славится в полку комсорг роты Такубай Тайгараев, недавно награжденный Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.

Бывалый воин сорокасемилегний Федор Ашмаров многим раненым оказал помощь на поле боя и немало фашистов сразил из своей винтовки.

Любимец роты сержант Петр Сыроежкин — требовательный командир отделения и хороший товарищ.

Смело идут вперед за правое дело Яков Шакуров, Урунбай Абдуллаев, Михаил Шкураков, Василий Андронов, Матвей Чернов.

Русские, башкиры, татары, украинцы, узбеки, киргизы, таджики, чуваши — сыны могучей Советской Родины плечом к плечу идут в боях к близкой уже победе.

…Боевое задание было выполнено — большак оседлан. Хорошая встреча подготовлена отступающим фашистам. Вот валятся от смертоносного огня советских автоматчиков и пулеметчиков десятки гитлеровцев. Умело маневрируя, меняя позиции, маленький отряд вводил врага в заблуждение, вносил панику в его ряды, создавая видимость окружения.

Отступающие гитлеровцы решили во что бы то ни стало пробить себе дорогу. Завязался неравный бой значительных сил противника с горсткой советских храбрецов. «Рус, сдавайся!» — нагло кричали гитлеровцы. В ответ советские воины усилили огонь. Умело организовал Ахметгалин круговую оборону. Все больше и больше вокруг вражеских трупов…

Но редеют ряды храбрецов. Пал храбрый Ахметгалин. Команду принял Сыроежкин. Пал Тайгараев, умолк его автомат — ни одного патрона не осталось в диске. Ранен в обе ноги Уразов, но, превозмогая боль, ведет огонь из ручного пулемета. Пал смертью храбрых санинструктор Ашмаров… Раненые Сыроежкин и Шкураков ведут огонь, до последнего вздоха продолжая бой.

…Гитлеровцы подожгли сарай, откуда вел огонь Уразов… Уразов сгорел.

Более 200 гитлеровцев истребил взвод Ахметгалина. Около двух суток закрывали бойцы взвода важную дорогу и тем самым обеспечили успех наступающим частям. Местные жители с почестями похоронили советских героев в братской могиле.

Так выполнили Военную присягу десять отважных советских бойцов. Все они Военным советом представлены к званию Героя Советского Союза…

Вперед, на запад, советские воины! Бейте ненавистных фашистов так же дерзко, умело, самоотверженно, как били их герои взвода Ахметгалина!

Вперед, на запад, за полное освобождение Советской Прибалтики!

Вперед, на запад, к полной победе над проклятым врагом!

Политотдел армии».

Эта листовка была размножена и направлена в войска через несколько дней после подвига ахметгалинцев. 2 августа 1944 года в деревне Сунуплава состоялся траурный митинг у братской могилы павших героев. В нем вместе с воинами 375-го стрелкового полка приняли участие и более тысячи местных жителей. Открыл его краткой речью агитатор поарма майор Соболев. Затем выступили жители освобожденной деревни Пимен Рудзиньш, Петр Прикуль и другие. Они с гордостью и восхищением говорили о беспримерном мужестве воинов взвода.

Бойцы подразделения старшины Назарова поклялись у могилы павших «бить фашистов так, как будто в нашем строю по-прежнему находятся и дерутся вместе с нами богатыри взвода Ахметгалина».

В марте 1945 года мы получили Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Хакиму Ахметгалину и его девяти боевым соратникам, сражавшимся у Сунуплавы, звания Героя Советского Союза.

В дни 25-летия освобождения Латвийской ССР от немецко-фашистских захватчиков мне посчастливилось вновь побывать в тех памятных местах. И радостно было узнать, что светлая память о героях Сунуплавы по-прежнему жива.

После войны по решению правительства республики братская могила была перенесена в городской парк районного центра Лудза. На ней установлен памятник. На мраморной доске золотом написаны имена героев. В ряде школ республики созданы мемориальные музеи, посвященные бессмертному подвигу у Сунуплавы.

Свято чтут память отважных воинов и в их родных местах.

В деревне Сафарово Учалинского района Башкирии, где до призыва в Красную Армию жил и работал трактористом Хаким Ахметгалин, установлен его бюст. В школе есть уголок памяти земляка-героя.

В Ошской области в Киргизии, на родине Героя Советского Союза сержанта Такубая Тайгараева, его именем названы овощеводческий совхоз, школа и парк в поселке Октябрьский.

Имя Героя Советского Союза Петра Константиновича Сыроежкина носит школа в селе Волково, Еланского района, Волгоградской области. Каждый год в первый день занятий учителя рассказывают школьникам о героическом подвиге их земляка. Школа имени П. К. Сыроежкина — одна из лучших в районе.

Яков Савельевич Шакуров прибыл на фронт из Омска. Там и теперь проживает его семья. В воинской части, где Яков Савельевич работал до войны вольнонаемным служащим, имеется комната боевой славы героя.

Старый воин, участник гражданской войны Федор Иванович Ашмаров прибыл на фронт в апреле 1944 года из Красноярска. В этом сибирском городе живут и работают на заводе синтетического каучука три его сына — Николай, Василий и Владимир, ударники коммунистического труда. Дочери Анастасия и Алевтина трудятся на заводе «Красмаш». Красноярцы свято чтут память Героя Советского Союза Ф. И. Ашмарова, гордятся им.

Герой Советского Союза Чутак Уразов жил и работал в колхозе имени Ленина Гиссарского района Таджикистана. Ныне на центральной площади колхозной усадьбы и на проспекте Ленина в районном центре установлены бюсты героя. Его именем названы школа и одна из улиц в кишлаке Долон.

Незабвенными остаются и другие герои Сунуплавы: Михаил Шкураков — из Витебска, Матвей Чернов — из Ульяновской области.

Их было десять. Восемь пали в бою у Сунуплавы, захоронены на латышской земле. Двое чудом остались живы. Герой Советского Союза рядовой запаса Урунбай Абдуллаев не так давно побывал в городе Лудза, возложил венок на братскую могилу своих фронтовых товарищей. Герой Советского Союза Василий Андронов умер вскоре же после окончания войны.

Подвиг воинов взвода старшего сержанта Хакима Ахметгалина — один из многих примеров массового героизма бойцов и командиров 3-й ударной армии на латышской земле.

…Бои шли западнее реки Зилупе. Используя опорные пункты и естественные препятствия — болота, гитлеровцы тщетно пытались если не остановить, то хотя бы на время задержать наше наступление. Но, несмотря на все трудности, войска армии продвигались вперед.

Как-то под вечер мы вместе с генералом В. А. Юшкевичем выехали в 594-й стрелковый полк 207-й дивизии. Его подразделения догнали на марше, когда они преодолевали заболоченный ручей с довольно крутыми берегами. Для стрелков и автоматчиков это препятствие было в общем-то пустяковым, но вот машины с боеприпасами и даже артиллерийские тягачи буксовали, по ступицы увязая в жидкой болотной грязи. Бойцы то и дело подкладывали под колеса доски, бревна, хворост, но и это порой не помогало.

— Трудно приходится? — здороваясь с командиром полка майором А. П. Чекулаевым, спросил Юшкевич.

— Трудно, товарищ командующий. Труднее, чем противнику, — ответил майор. — Фашисты-то отступают налегке, бросают технику, а нам без машин не с руки. Вот и приходится возиться в грязи.

— Ничего, дальше будет легче.

— Хорошо бы, товарищ командующий. Только есть ли в Латвии сухие места?

— Есть, конечно. Вон, кажется, первые машины уже выбрались из топи. Молодцы ваши подчиненные! За успешные действия в условиях болотистой местности объявляю всему личному составу полка благодарность! На привале сообщите об этом всем бойцам, командирам и политработникам подразделений, товарищ майор.

— Будет исполнено, товарищ командующий! — лихо козырнул Чекулаев и, получив разрешение, быстро зашагал к надрывно гудящим моторами машинам.

Василий Александрович с минуту глядел ему вслед, потом удовлетворенно произнес:

— Молодец Чекулаев! Прекрасно управляет полком, хотя по возрасту совсем еще молодой.

— Ему есть с кого брать пример, — заметил я. — Тут все на комдива Микулю стараются равняться.

— Что ж, вполне закономерно. У хорошего командира дивизии не должно быть плохих командиров полков. — Помолчав, Юшкевич добавил: — Правда, горяч немного полковник Микуля. Но как командир — умница. Все при нем. И смел, и расчетлив, и требователен, и принципиален. Когда уверен, что прав, не покривит душой перед высоким начальством.

Командарм рассказал о случае, когда он наложил на полковника Микулю недостаточно обоснованное взыскание. А затем сам же отменил выговор, получив от комдива телеграмму, в которой раскрывалось существо дела.

— Да, Микуле не откажешь в том, что он умеет постоять за себя и за своих подчиненных. А на фронте это не менее важно, чем в мирной жизни, — заключил генерал Юшкевич.

…Что и говорить, воевать среди латвийских трясин было нисколько не легче, нежели в заболоченных лесах северо-запада России. Гитлеровцы на каждом шагу использовали эти естественные препятствия для того, чтобы задержать продвижение наших войск. И порой не без успеха. Но тем не менее каждый день в штаб и политотдел армии поступали сообщения об освобождении все новых и новых населенных пунктов, о массовом героизме. И вдохновляли на него бойцов и командиров, как правило, коммунисты и комсомольцы. Их личный пример бесстрашия и отваги в бою нередко определял успех целых подразделений.

Так, например, при выполнении боевого задания в районе населенного пункта Пайдары, что южнее Рундени, стрелковый взвод, возглавляемый старшим сержантом И. М. Трофимовым, парторгом роты 1024-го стрелкового полка 391-й дивизии, оказался в исключительно трудном положении. Отрезанный гитлеровцами от основных сил батальона и роты, он продолжительное время дрался в окружении, почти полностью израсходовал боеприпасы. Как быть дальше? «Идем в рукопашную схватку, будем пробиваться!» — объявил бойцам Трофимов. И, выбрав удобный момент, первым поднялся в необычную, казалось бы обреченную на провал, атаку. Двух фашистов он оглушил прикладом своей винтовки, затем подхватил трофейный автомат и уничтожил из него еще восемь вражеских солдат. Вслед за Трофимовым дружно обрушились на ошеломленных внезапностью удара гитлеровцев остальные воины взвода. И вырвались из кольца, вышли к своим. Более того, привели с собой в роту двух пленных.

Командование высоко оценило бесстрашие и мужество личного состава взвода. Все его бойцы были удостоены государственных наград, а парторг роты старший сержант Иван Михайлович Трофимов — до войны колхозник в Бурятии — был представлен к высокому званию Героя Советского Союза. Спустя некоторое время оно было ему присвоено.

Политотдел армии вскоре издал листовку, посвященную подвигу этого героического взвода. В ней ярко рассказывалось и об опыте работы И. М. Трофимова как парторга роты. Перед каждым боем, перед каждым трудным переходом через болотистую местность парторг Трофимов и командир подразделения капитан Скакун непременно советовались, как лучше выполнить стоящее перед ротой боевое задание. А затем со своим решением знакомили весь личный состав. Коммунисты и комсомольцы получали от них конкретные поручения — быть в первых рядах атакующих, вести за собой беспартийных. И пример в этом показывал прежде всего сам парторг. Вот почему он пользовался в роте огромным авторитетом и уважением.

А вот другой пример. В боях на подступах к Резекне массовый героизм при отражении вражеских контратак проявили воины стрелкового батальона майора Н. А. Сукача и артиллерийского дивизиона капитана С. Ф. Черникова. Эти опытные командиры-коммунисты в труднейших условиях боевой обстановки обеспечили четкое взаимодействие между своими подразделениями, неоднократно выходили победителями из схваток с превосходящими силами противника.

Капитана Черникова я хорошо знал еще по 1-й ударной армии. Осенью 1942 года возглавляемая им батарея попала на реке Робья в окружение. Положение казалось безвыходным. Однако смелый и расчетливый комбат не растерялся: его батарейцы ночью внезапно атаковали врага, прорвали вражеское кольцо и вышли к своим.

За два года войны боевая слава этого командира еще больше возросла. В 391-й стрелковой дивизии капитан С. Ф. Черников и командир стрелкового батальона майор Н. А. Сукач справедливо считались подлинными мастерами своего дела. Об их воинском умении и бесстрашии с большой душевной теплотой отзывался комдив полковник А. Д. Тимошенко. А начальник политотдела подполковник Ф. И. Куцепин называл их лучшими активистами партийно-политической работы, умеющими находить путь к сердцу каждого бойца.

В боях на подступах к Резекне, где стрелковый батальон и артдивизион оседлали и удержали шоссейную дорогу, коммунисты Николай Сукач и Сергей Черников вновь показали огромную силу своего командирского и партийного влияния на подчиненных, личное мужество и отвагу. Несмотря на то что фашисты, пытаясь восстановить положение, много раз контратаковывали позиции батальона и артдивизиона превосходящими силами пехоты при поддержке большого количества танков и самоходных орудий, никто из подчиненных майора Сукача и капитана Черникова не дрогнул. Все стояли насмерть.

Здесь, на подступах к Резекне, оба командира пали смертью храбрых. Чуть позже Николаю Архиповичу Сукачу и Сергею Федоровичу Черникову было посмертно присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

В те же дни звания Героя Советского Союза удостоился и командир минометного взвода 1280-го стрелкового полка лейтенант Матвей Матвеевич Тищенко, член ВКП(б) с 1929 года.

Когда эта часть выбила гитлеровцев из первых траншей, взводу лейтенанта Тищенко удалось с ходу занять командную высоту и открыть с нее минометный огонь по промежуточному рубежу обороны противника. Чтобы сбить их с высоты, фашисты начали яростные контратаки. Они следовали одна за другой. Вскоре у подчиненных М. М. Тищенко кончились мины. От взвода остались в живых всего лишь трое бойцов и он, тяжело раненный командир. Выход был один — вызвать огонь наших артбатарей на себя, погибнуть, но не дать возможности гитлеровцам вернуть высоту.

Лейтенант Тищенко так и сделал — связался по телефону с артиллеристами и, превозмогая боль, лично корректировал этот огонь. Высота была удержана. Чудом остались в живых и израненные, оглохшие четверо ее защитников. Они с честью выполнили свой солдатский долг.

Все бойцы взвода лейтенанта М. М. Тищенко — живые и павшие — были удостоены высоких государственных наград.

Эти и подобные им боевые эпизоды, как в зеркале отражавшие высокий морально-политический настрой коммунистов и комсомольцев армии, широко использовались па-ми в ходе партийно-политической работы. И, беря пример с лучших, воины загорались страстным желанием нанести врагу как можно больший урон, быстрее вышвырнуть фашистскую нечисть с советской земли.

Гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление как на подступах к городу, так и в самом Резекне. Бой за него, начатый на рассвете 26 июля, продолжался больше суток. Полки нашей 391-й стрелковой дивизии и части 7-го гвардейского стрелкового корпуса 10-й гвардейской армии полностью овладели городом и железнодорожным узлом только к 9 часам утра 27 июля. Временным военным комендантом Резекне командующий фронтом назначил командира 1280-го стрелкового полка подполковника Н. Б. Алехина, чьи подразделения первыми ворвались на его улицы.

Когда мы с помощником по комсомольской работе приехали в политотдел 391-й дивизии, в Резекне уже вернулись из соседнего леса многие местные жители. Все спешили домой, и поговорить с ними удалось не сразу. Возле дома с красным флагом на фронтоне остановился и устало присел на тележку с небогатым скарбом пожилой латыш с натруженными рабочими руками. Он заговорил со мной сам:

— Долго мы вас ждали, товарищ офицер. Думали, не дождемся. Но теперь и для нас наконец начнется спокойная жизнь.

— Фашисты еще близко. Могут бомбить город, — заметил я.

— Верно, могут бомбить. Но бомбежки переживем. Главное — не будет гитлеровцев, разбойников этих. Они нас за людей не считали, обращались как с бездомными собаками.

Словоохотливый старик рассказал о проводимых оккупантами облавах, о насильственной мобилизации молодых латышей в немецко-фашистскую армию, об убийствах ни в чем не повинных людей, об издевательствах и насилиях. В разговоре он несколько раз упомянул название соседней с городом деревни Аудрини, которую, по его словам, «фашисты стерли с лица земли, а жителей, в том числе и детей, постреляли».

О трагедии этой деревни с горечью говорили нам и другие горожане, с которыми довелось тогда беседовать.

По утверждению жителей Резекне и соседних с ним населенных пунктов, все началось с приказа начальника полиции безопасности оберштурмфюрера Штрауха. Приказ, по словам свидетелей, был очень жестоким и касался деревни Аудрини (я ознакомился с ним много лет спустя, во время работы над книгой). Он гласил:

«Жители деревни Аудрини скрывали у себя красноармейцев… Как наказание я назначил следующее:

а) деревню Аудрини сжечь, стереть с лица земли;

б) жителей мужского пола арестовать;

в) 30 жителей мужского пола деревни Аудрини 4 января 1942 года публично расстрелять на базарной площади города Режица (Резекне)».

Выполнили этот приказ головорезы из СД. При этом они внесли в осуществление зверской акции и свою «лепту», о чем свидетельствует другой секретный документ — «Сообщение о событиях в СССР № 163» от 2 февраля 1942 года. В нем говорилось:

«По распоряжению полиции безопасности и начальника СД всех жителей деревни Аудрини — 61 мужчину, 88 женщин, 51 ребенка — доставили в Резекне.

…2 января 1942 года деревню сожгли.

…3 января 1942 года часть жителей деревни расстреляли, разумеется без свидетелей. 4 января в 11.00 на базарной площади в Резекне публично расстреляли 30 жителей мужского пола.

…Во всех окрестных селах было развешано об этих казнях 6 тысяч плакатов и объявлений».

Повторяю, тогда, в июле 1944 года, мы не знали о приказе палача Штрауха и документе об исполнении разбойничьей акции. Когда в армии стало известно, что гитлеровские мракобесы дотла сожгли деревню Аудрини и расстреляли всех ее жителей, в том числе детей, женщин и стариков, это вызвало в войсках новый прилив священной ненависти к врагу, стремление отомстить оккупантам.

Сообщение о трагедии деревни Аудрини по времени совпало с опубликованием приказа Верховного Главнокомандующего об объявлении благодарности войскам 2-го Прибалтийского фронта в связи с освобождением Даугавпилса и Резекне. 391-й и 379-й стрелковым дивизиям, 136-й армейской пушечной, 25-й инженерно-саперной бригадам и 93-му гвардейскому минометному полку «катюш» были присвоены почетные наименования Режицких (Резекнейских). 171-я и 219-я стрелковые дивизии, 29-я танковая бригада, самоходно-артиллерийский и танковый полки за мужество и героизм, проявленные в боях при освобождении Резекне, были награждены орденом Красного Знамени, а отдельный батальон связи и отдельная кабельно-шестовая рота связи — орденом Красной Звезды.

В частях и подразделениях по этому поводу состоялись массовые митинги. Выступавшие на них воины, радуясь одержанной победе, в то же время с чувством высочайшего гнева говорили о зверствах фашистских оккупантов. Трагедия деревни Аудрини звала к отмщению.

С освобождением Резекне и выходом войск 3-й ударной армии на рубеж Виляны, Прейли ожесточенность боевых действий нисколько не уменьшилась. К тому же вести их теперь предстояло в пределах Лубанской низменности, почти полностью лишенной проезжих дорог. Сплошные болота простирались более чем на 40 километров, до реки Айвиекстэ. К ней между болотами пролегала единственная грунтовая дорога, но она прикрывалась многочисленными опорными пунктами противника, проволочными заграждениями, завалами и минными полями.

— Придется искать обходы, тропки между болотами. Привлеките к этому и местных жителей, особенно партизан. Они наверняка хорошо знают эти места, помогут, — сделал вывод командарм, знакомя руководящих работников армии со сложившейся обстановкой.

Тогда же мы узнали от Василия Александровича новость: Гитлер заменил командующего группой армий «Север» своим любимцем генерал-полковником Шернгером, что, по мнению Юшкевича, являлось прямым свидетельством стремления верховного немецко-фашистского командования усилить оборону Прибалтики, особенно на рижском направлении.

— Вот, прочтите вслух, чтобы все знали, — протянул мне командарм отпечатанный на машинке листок. — Это первый приказ Шернера по группе армий «Север». Документ любопытный. Мне сегодня доставили его наши разведчики.

В приказе говорилось: «Фюрер в тяжелый час поручил мне командование северной армейской группой… Вы можете быть убеждены, что в ближайшее время я выловлю последних скрывающихся тыловиков и бездельников. Каждый метр земли, каждый охраняемый пост нужно защищать с горячим фанатизмом. Мы должны зубами вгрызаться в землю. Ни одно поле битвы, ни одна позиция не должны быть оставлены без особого приказа. Наша родина взирает на вас со страдальческим участием. Она знает, что вы, солдаты северной группы, держите судьбу войны… Мы будем бороться и победим!»[9]

— Громко сказано: «Будем бороться и победим». Замах солидный, — заметил кто-то из присутствующих. — Только вся эта петрушка скорее для собственного успокоения.

— Не совсем так, — возразил генерал В. А. Юшкевич. — Согласившись командовать северной группой, Шернер конечно же потребовал ее усиления, новых резервов. И вообще, возня с его назначением не случайна. Значит, фашисты по-прежнему намерены яростно обороняться, и нам нужно быть готовыми к этому.

Перед тем как войска армии двинулись по труднопроходимой Лубанской низменности, Военный совет обратился к личному составу частей и соединений с призывом еще решительнее идти вперед, гнать ненавистного врага с советской земли. «Пусть каждый фашист знает, что карающий меч советского народа не пощадит никого, кто с оружием в руках поднялся против нашей страны», — подчеркивалось в его обращении.

В ночь на 29 июля части 79-го стрелкового корпуса обогнули с востока одно из крупнейших болот низменности — Лиелаис-Пурвс и соединились с войсками соседней, 22-й армии. 207-я стрелковая дивизия корпуса вышла на перешеек, разделявший два больших болота, и во взаимодействии со 182-й дивизией 22-й армии завязала бой с противником. 30 июля подразделениям 597-го стрелкового полка подполковника Ковязина удалось на узком участке фронта пробиться к железной дороге. Это был первый успех в этой, как метко назвали ее бойцы и командиры, «болотной войне».

…Хотя 207-я стрелковая дивизия уже 20 дней вела непрерывные бои в труднейших условиях, моральный дух ее личного состава оставался, как всегда, высоким. Этому в большой мере способствовала целеустремленная, непрерывно проводившаяся партийно-политическая работа среди воинов. С первого дня наступления находящиеся в этой дивизии инспектор поарма майор Плахотин и старший инструктор Ковтун в своих докладных записках регулярно сообщали, что политотдел и весь партийно-политический аппарат соединения используют самые различные формы и методы партполитработы для поддержания высокого боевого настроя в ее частях и подразделениях.

Так оно и было на самом деле. За 20 дней боев около 400 воинов дивизии удостоились высоких государственных наград. Ордена и медали награжденным вручались, как правило, в торжественной обстановке, перед строем. После этого с каждым из них беседовал либо начальник политотдела, либо секретарь парткомиссии, либо помощник начальника политотдела по комсомольской работе. На родину отличившихся бойцов и командиров — в сельские Советы, на предприятия и в учреждения, школы — посылались письма с выражением благодарности за воспитание достойных патриотов, мужественных защитников социалистического Отечества. О боевых подвигах, за которые воины получали награды, рассказывалось и на страницах дивизионной газеты, им посвящались также листки-молнии.

Неустанную заботу проявляли политработники этого соединения и о росте партийных рядов, об укреплении ротных парторганизаций. За 20 дней здесь стали коммунистами 227 самых лучших и отважных воинов. Партийные документы большинству из них начальник политотдела вручал непосредственно на переднем крае. И каждому из принятых тут же давалось партийное задание: наладить агитационно-массовую работу в своем отделении, взводе, провести беседу с тем или иным молодым бойцом, рассказать ему о боевом пути части, подразделения или проста помочь преодолеть в бою чувство страха. С командирами частей и подразделений по инициативе политотдела в часы затишья проводился разбор отдельных удачных боев. Словом, делалось все необходимое для того, чтобы наступательный порыв войск не только не ослабевал в связи с создававшимися трудностями, по, напротив, постоянно нарастал.

Примерно в таком же плане велась партийно-политическая работа и в других дивизиях и бригадах, хотя, конечно, не везде одинаково. Кое-где не обходилось без досадных срывов, упущений и промахов. Поэтому работники политотдела армии, бывая в частях и соединениях, наряду с осуществлением контроля за деятельностью их полит-органов и партийных организаций старались оказывать постоянную практическую помощь командно-политическому составу, партийному и комсомольскому активу в устранении недостатков в их работе. Особенно большой вклад в это дело вносили наши инспекторы. Обычно в то или иное соединение они выезжали группами, по 3–4 человека в каждой, и оставались там до тех пор, пока не убеждались, что подмеченные здесь ранее недостатки устранены.

Непрерывное двадцатидневное наступление, частые, порой очень тяжелые и кровопролитные бои, трудности с подвозом боеприпасов и продовольствия, несомненно, обостряли чувство ответственности за порученное дело и у самих партийно-политических работников частей и соединений. В эти горячие дни начальники политотделов дивизий и бригад зачастую сутками, без сна и отдыха, вели работу непосредственно в подразделениях, на решающих участках боевых действий. Так же поступали и заместители командиров но политчасти, парторги, комсорги полков и батальонов. Нередко они выступали инициаторами смелых и дерзких тактических маневров. Им же принадлежала и первостепенная роль в обеспечении правильной расстановки в подразделениях партийных и комсомольских сил, в распространении и внедрении в практику передового боевого опыта.

Когда войска 3-й ударной армии подошли к болотистой Лубанской низменности, от всего личного состава, а особенно от командиров, политработников, партийных и комсомольских организаторов, потребовались еще большая находчивость, творческое отношение к делу. Как преодолеть топкие болота? Над этим думали все — от рядового бойца до генерала. В сложившейся обстановке было чрезвычайно важно, чтобы любая полезная, заслуживающая внимания инициатива быстро становилась достоянием всех. На это Военный совет и поарм нацеливали внимание не только командно-политического состава непосредственно в соединениях, частях и подразделениях, но и выезжавших в войска работников управления, штаба и политотдела армии.

В первый же день продвижения по низменности в исключительно трудных условиях оказались части 150-й стрелковой дивизии полковника В. М. Шатилова. Если соседним соединениям удалось обогнуть труднопроходимые места, то многим подразделениям 150-й предстояло идти непосредственно через болото Лиелаис-Пурвс. А путь немалый — примерно пять километров по топкой, зловеще пузырящейся трясине. К тому же переправляться люди должны были не налегке, а с вооружением и боеприпасами.

…Полки вплотную подошли к болоту. Дальше дороги нет. Штаб дивизии временно расположился в старой, заброшенной лесопилке. В. М. Шатилов срочно созвал совещание, чтобы найти выход из создавшегося положения.

Первым внес предложение начальник разведки дивизии майор И. К. Коротенко: пилить бревна на доски, прокладывать из них настил. Одновременно заготовить палки вроде лыжных, с большими опорными кругами из лозы, чтобы можно было при проходе по узкому настилу опираться на них, держать равновесие.

Предложение разведчика поддержал дивизионный инженер майор И. Ф. Орехов. Сделав необходимые расчеты, он доложил комдиву, что таким способом можно не только переправить людей, но и перетащить тяжелые минометы в разобранном виде.

Полковник Шатилов отдал необходимые распоряжения, и работа закипела. Личному составу было разъяснено, что заготовка досок, опорных палок и прокладка настила — ответственнейшая боевая задача, выполнение которой равнозначно победе в открытом бою. Трудились все: заготавливали доски — благо, что на лесопилке имелся необходимый инструмент, — подносили их, укладывали в два ряда на болоте, готовили опорные палки. А разведчики тем временем непрерывно следили за поведением противника. К счастью, гитлеровцы, видимо, даже и не предполагали, что Лиелаис-Пурвс возможно каким-то образом преодолеть.

В ночь на 30 июля прокладка настила была завершена. А на рассвете 469-й стрелковый полк подполковника П. Д. Алексеева благополучно, без каких-либо серьезных происшествий переправился через болото и с ходу вступил в бой. Его появление оказалось для гитлеровцев полной неожиданностью. Атака была внезапной, и это решило успех боя: фашисты не смогли оказать подразделениям полка сколько-нибудь организованного сопротивления. Об инициативе, проявленной в 150-й стрелковой дивизии, мне сообщил по телефону находившийся там наш агитатор майор Соболев. Я тут же доложил о ней члену Военного совета армии А. И. Литвинову. В войска сразу же была отправлена телеграмма с указанием: там, где возможно, воспользоваться опытом 150-й дивизии. И в ряде случаев он был применен, особенно при переправах через относительно небольшие болота. Правда, другие части строили настилы не из досок, а из бревен и других подручных материалов.

В общем же преодоление войсками 3-й ударной армии трясин и болот Лубанской низменности заняло несколько суток. И можно с полным основанием сказать, что при этом личный состав войск проявил подлинно массовый героизм. Несколько позже командующий фронтом генерал А. И. Еременко в статье, опубликованной во фронтовой газете, писал: «Переход через Лубанские болота был выдающимся воинским подвигом».

Чтобы читатель мог представить себе, каким беспредельно трудным, требовавшим поистине сверхчеловеческого напряжения сил был этот подвиг, расскажу о стрелковом батальоне капитана Михаила Ивасика, который действовал в составе 380-го полка 171-й Идрицкой стрелковой дивизии.

Ранее я уже упоминал фамилию этого храброго командира. Кадровый моряк Тихоокеанского флота, плотный, широкоплечий, Михаил Ивасик прибыл на сухопутный фронт в 1942 году под Старую Руссу вместе с дальневосточной морской бригадой. Тогда он командовал ротой (бригада воевала в составе 1-й ударной армии) и в первых же боях показал себя бесстрашным, мужественным воином, требовательным и заботливым командиром.

Потом был ранен. Вернулся в 1-ю ударную после излечения через несколько месяцев, когда меня там уже не было. Позднее получил еще два ранения. Выжил, победил смерть, продолжал воевать. Теперь командовал батальоном в 3-й ударной армии. На груди его рядом с нашивками за ранения сверкали три боевых ордена и медаль «За отвагу».

28 июля части 171-й стрелковой дивизии вышли к железной дороге, а ее 380-й полк на несколько сот метров углубился в топкое болото Тейче-Пурвс. Там, в небольшой роще, возвышавшейся над трясиной, закрепился в ожидании возможной контратаки врага. Но над болотом стояла тишина: фашисты находились где-то дальше, они владели единственной пересекавшей Тейче-Пурвс дорогой и сейчас затаились в небольших лесных поселках, превращенных ими в опорные пункты.

Командир полка подполковник Жидков поставил перед батальоном капитана Ивасика новую боевую задачу — выйти в тыл противника, оседлать дорогу и не дать гитлеровцам возможности разрушить дамбу на болоте. Выйти в тыл значило пройти более 20 километров по непролазному болоту, по зыбкой трясине. Как это сделать? Капитан посоветовался с местными жителями-латышами. Крестьяне отвечали, что в засушливое лето они иногда проезжали через Тейче-Пурвс на подводах, но в этом году выпало много дождей, можно увязнуть в трясине. И все-таки провести батальон согласились два латышских патриота: Н. М. Цвилиховский из деревни Алексани Эши и А. О. Лейтач из Иоксты. Прежде чем приступить к выполнению задания, комбат вместе с группой разведчиков и проводниками лично проверил маршрут, убедился: пройти можно, хоть и трудно.

В ночь на 3 августа батальон тронулся в путь. Комбат шел вместе с проводниками впереди, а за ним длинной цепочкой следовали бойцы с винтовками, автоматами, пулеметами, с ящиками боеприпасов на плечах. Нередко они проваливались в болото до пояса, а то и до груди. Люди, выбираясь из трясины, падали от изнеможения, но с помощью товарищей вновь поднимались и двигались дальше.

К рассвету было пройдено 20 километров. Это был путь беспримерного мужества, который в обычных условиях, может быть, не удалось пройти бы и за неделю.

К 8 часам утра батальон Михаила Ивасика выбрался-таки к большаку в районе Ремизки, оседлал его, затем внезапным ударом овладел двумя небольшими населенными пунктами и дамбой.

В подобных случаях обычно принято говорить: ошеломленный внезапностью удара, противник в панике бежал. Нет, панического бегства не было. Правда, на какое-то время гитлеровцы растерялись: откуда вдруг взялись русские? Но уже через час-полтора начались их контратаки. В первой участвовало примерно полсотни вражеских солдат и офицеров. Батальон легко отразил ее. Однако последующие предпринимались со всевозрастающими силами. Ослабленный в предыдущих боях батальон капитана Ивасика контратаковывали теперь от 200 до 300 гитлеровцев при поддержке артиллерии. И тем не менее он держался.

Одну роту, не превышавшую по численности и взвод, капитан направил для охраны дамбы. Находясь по пояс в трясине, бойцы метким огнем из винтовок и автоматов разили врагов, пытавшихся прорваться к ней и, взорвав, затопить болото верхней водой, превратив его в еще более непреодолимое препятствие.

В то время как рота, охранявшая подходы к дамбе, с большим трудом сдерживала натиск вражеских подрывников, остальные подразделения батальона с не меньшим упорством отражали контратаки противника в районах населенных пунктов Лепсалас и Раксалас.

Бой с небольшими перерывами продолжался весь день. Им умело управлял сам капитан Михаил Ивасик, хотя из-за двух полученных ранений едва держался на ногах.

При отражении контратак советские воины истребили до трехсот вражеских солдат и офицеров. Немалые потери понес и сам батальон. Но выстоял до подхода главных сил, спас отбитую у противника дамбу, не дав ему возможности затопить Тейче-Пурвс.

А вскоре послышался гул боя с востока. Это части 79-го стрелкового корпуса пошли вперед, прорвали вражескую оборону и расчистили путь к реке Айвиекстэ.

Почти все участники этой трудной и смелой операции были награждены орденами и медалями, а Михаил Ивасик удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Подвиг воинов его батальона явился незабываемым событием для всей армии. Командиры и политработники, пропагандисты и агитаторы но указанию поарма ознакомили с ним весь личный состав. Неоднократно к рассказу о смелых действиях бойцов капитана Ивасика возвращалась армейская газета «Фронтовик». А отделение пропаганды и агитации политотдела даже подготовило специальный доклад о боевом опыте этого батальона.

В своей послевоенной книге «Возмездие» бывший командующий 2-м Прибалтийским фронтом Маршал Советского Союза А. И. Еременко так оценил героический подвиг батальона капитана Михаила Ивасика: «Он выполнил задачу, которая в других условиях была бы по плечу разве целой дивизии». Лучше, пожалуй, и не скажешь.

Река Айвиекстэ! В ту пору о ней не так уж много было известно командованию и штабу армии. А тем более дивизионным и полковым штабам. Вот почему даже некоторые старшие командиры говорили о ней с некоторым пренебрежением: дескать, река как река, в Латвии их немало; преодолели Великую, перемахнем и через эту… как ее?..

Между тем «перемахнуть» через Айвиекстэ оказалось не просто. Ширина ее 60–80 метров, глубина 2–3, бродов, как установили разведчики, нет, мосты и переправы взорваны фашистами при отступлении. На западном берегу у противника довольно мощная оборона — берег густо заминирован и окутан колючей проволокой в несколько рядов. И еще. Айвиекстэ — важный оборонительный рубеж на рижском направлении, поэтому очевидно, что гитлеровцы будут сопротивляться здесь особенно отчаянно. Наконец, для форсирования столь значительной водной преграды требовались специальные переправочные средства, а их в армии почти не было.

Все это, безусловно, усложняло положение. Приказ же командарма был, как всегда, строго лаконичен: войскам 79-го и 93-го корпусов по мере сосредоточения на реке Айвиекстэ быть готовыми к форсированию ее с помощью подручных средств с задачей захватить на западном берегу плацдарм и обеспечить наводку переправ. В нем же приказывалось как можно быстрее подтянуть к реке артиллерию, танки и наличные переправочные средства.

Так обстояло дело в военном отношении. А в партийно-политической работе?

В связи с дальнейшим продвижением войск армии в глубь Латвии в ней также наметились некоторые новые задачи. Прежде всего требовалось еще больше активизировать политическую и культурно-массовую работу среди местного населения, в том числе и среди тех жителей Латвии, которые пока еще оставались на оккупированной врагом территории. По согласованию с начальником политуправления фронта генералом А. П. Пигурновым мы подготовили, размножили и при помощи авиаторов доставили за линию фронта несколько сот изданных на латышском языке листовок, в которых разоблачалась беспардонная ложь и клевета геббельсовских трубадуров, изо дня в день утверждавших, будто «красноармейцы все уничтожают на пути своего продвижения, расстреливают мирных жителей, сжигают и взрывают дома». Листовки призывали население Латвии не верить фашистским газетам и радио, оказывать всемерную помощь Красной Армии и партизанам в борьбе с оккупантами, в изгнании их с советской земли.

Чтобы более предметно и целенаправленно вести политическую и культурно-массовую работу среди жителей освобождаемых сел и городов, не допускать в этом деле разнобоя, поарм провел семинар штатных агитаторов из полит-органов соединений. На нем был обсужден первый опыт такой работы, накопленный в дни наступления командирами, политработниками, партийными и комсомольскими организациями 391-й стрелковой дивизии, а также армейским Домом Красной Армии. В работе семинара принял участие начальник политуправления фронта А. П. Пигурнов.

Наш Дом Красной Армии в ту пору возглавлял майор Георгий Назарович Голиков. Человек увлеченный, влюбленный в свое дело, прекрасный организатор, он в дни наступления проводил огромную культурно-просветительную работу в только что освобожденных тогда латышских городах и селах. Она строилась им в неразрывной связи с политической пропагандой и агитацией. Перед началом каждого концерта армейского ансамбля или киносеанса, что демонстрировался для местного населения, перед зрителями, как правило, выступали с небольшими докладами на военно-политические темы либо сам майор Голиков, либо пропагандисты майор Фомин и капитан Матвеев. Кроме того, при Доме Красной Армии имелись две кинопередвижки, которые также с полной нагрузкой работали в освобожденных селах и городах.

Летом 1944 года немецкие антифашисты в полосе нашей армии одновременно с нескольких МГУ вели передачи на гитлеровские войска от имени Национального комитета «Свободная Германия». Начинались они так:

«Внимание, внимание! Немецкие солдаты и офицеры! Слушайте обращение Национального комитета «Свободная Германия».

Первая такая передача прошла без каких-либо помех со стороны врага. Обстрел установок МГУ гитлеровцы начали лишь после того, как прозвучали последние слова.

Немцы очень внимательно слушали обращение комитета. Видно, до многих начинало доходить, что крах фашистской Германии уже недалек.

«Просветлению» голов фашистских вояк способствовали огромные потери противника в последних боях. За 20 дней наступления немецко-фашистские войска только в полосе 3-й ударной армии потеряли по меньшей мере 20 тысяч солдат и офицеров, в том числе 5 тысяч пленными. А среди последних наверняка было немало и таких, которые давно разуверились в «непобедимости» фашистского рейха.

Значительные потери несли и наши войска. Особенно много было раненых. В борьбе за возвращение их в строй первостепенная роль принадлежала, естественно, медицинскому и обслуживающему персоналу медико-санитарных батальонов. Вот почему политорганы частей и соединений всегда уделяли внимание работе медсанбатов.

Часто посещали эти подразделения и мы, работники политотдела армии. Помнится, возвращаясь как-то с переднего края, мы с подполковником П. С. Матюхиным заехали в МСБ 171-й стрелковой дивизии. Встретил нас заместитель командира батальона по политчасти майор Зайцев. У него поинтересовались, не жалуются ли раненые на обслуживание.

Таких жалоб, по словам майора, не было. Врачи, медсестры и санитары трудятся, как он сказал, добросовестно и самоотверженно, нередко сутками без сна и отдыха. Достойный пример в работе показывают коммунисты и комсомольцы. Их в батальоне более сорока человек. Несмотря на занятость основной работой, многие из них являются агитаторами: знакомят раненых со сводками Совинформбюро, проводят беседы, пишут письма за тех, кто не в состоянии сделать это сам.

— За время наступления к нам в медсанбат трижды приезжал начальник политотдела дивизии полковник Шкудов, многим раненым вручил награды, а нескольким товарищам, принятым в партию, — партийные документы, — продолжал замполит. — Вроде все в порядке, только…

Майор с минуту помолчал, озабоченно потер лоб, как бы размышляя, стоит ли говорить армейскому начальству о том, что его, старого коммуниста, особенно волнует. И, видимо, решил, что стоит. Высказал он такую, казалось бы, простую мысль: в медсанбат время от времени попадают бойцы и командиры, имеющие за время войны по три — пять, а то и больше ранений, но ни разу не награжденные.

— Несправедливо получается, товарищ полковник, — развел руками Зайцев. И он был, конечно, прав.

Как тут же выяснилось, и сейчас в медсанбате были такие раненые. Мы пошли навестить их. И вот что я записал в одном из своих фронтовых блокнотов по этому поводу:

«Лейтенант Левин, командир пулеметной роты 525 сп. В Красной Армии с 1927 года, на фронте — с июля 1941 года. 7 раз ранен, наград не имеет.

Сержант Шкрабин (380 сп) — вожак санитарных собак. Вывез с поля боя 80 раненых. Три раза ранен сам, наград не имеет.

Красноармеец Ксенофонтов (713 сп). Три ранения. В последнем бою ранен осколками в обе ноги, руку и плечо. Наград не имеет».

Всех их уже собирались эвакуировать в госпиталь, но по моему указанию на некоторое время задержали. Когда я сообщил об этом командиру дивизии полковнику А. И. Негоде, он сразу же согласился: да, проглядели, допустили промах. На лейтенанта Левина, сержанта Шкрабина и бойца Ксенофонтова были оформлены необходимые документы. И вскоре начальник политотдела В. И. Шкудов вручил всем троим государственные награды. После этого Левина, Шкрабина и Ксенофонтова эвакуировали в полевой госпиталь.

Проведенная в последующие дни проверка показала, что и в медсанбатах других дивизий есть воины, получившие за время пребывания на фронте по два-три ранения, но ни разу не награжденные. Чтобы как можно быстрее покончить с подобной несправедливостью, мы дали начальникам политотделов соединений строгое указание — считать работу по выявлению раненых, но не награжденных воинов важнейшей задачей политработников, партийных и комсомольских организаций. В посланной в войска телеграмме по этому поводу подчеркивалось, что каждый боец и командир, проливший кровь в боях за Родину, достоин быть отмеченным государственной наградой.

Подходил к концу первый месяц нашего наступления в Латвии. В управлении армии решено было подвести его некоторые итоги. В целом они были положительными. За месяц боев войсками 3-й ударной освобождено 3400 населенных пунктов. Разгромлены 15-я дивизия СС и 23-я пехотная дивизия врага. Изрядно потрепаны его 252, 281 и 329-я пехотные дивизии. Нами уничтожено большое количество танков, артиллерии и другой боевой техники противника, захвачены солидные трофеи.

Вместе с тем, как отметил командарм, в ходе наступательных боев выявились и существенные недостатки. Некоторые части и соединения армии действовали порой недостаточно стремительно, что позволяло фашистам организованно отводить свои силы на новые рубежи обороны. Слабо велась общевойсковая разведка, особенно в подвижных группах. Не всегда эффективно использовались для управления войсками средства радиосвязи.

Имелись серьезные просчеты и в партийно-политической работе. В частности, был упущен из-под контроля рост рядов коммунистов и членов ВЛКСМ. Итоговые цифры в целом по армии, правда, не вызывали беспокойства: за месяц наступательных боев партийные организации приняли в свои ряды 1242 человека, комсомольские — 1114. И все же это не восполняло тех потерь, которые они понесли в последнее время. Особенно в стрелковых частях. Там некоторые ротные парторганизации вообще прекратили свое существование.

Потери, разумеется, на войне неизбежны, в боях от них никто не застрахован. И все же при лучшей постановке работы по приему новых членов и кандидатов в члены ВКП(б) во многих случаях можно было сохранить в ротах достаточно полнокровные партийные организации. Для этого требовалось прежде всего упорядочить разбор заявлений о приеме, обеспечить более своевременное вручение партийных документов. Между тем не все политорганы соединений уделяли этому необходимое внимание. Так, например, в партийные организации 219-й стрелковой дивизии за месяц от бойцов и командиров поступило 226 заявлений с просьбой о приеме, а рассмотрено всего лишь 160. В 150-й стрелковой дивизии начальник политотдела подполковник М. В. Артюхов за тот же срок вручил партийные документы только 69 молодым коммунистам, хотя принято в члены и кандидатами в члены ВКП(б) здесь было более 100 человек. Подобные недостатки имелись и в ряде других соединений.

В частях и подразделениях, кроме того, не всегда своевременно производилась замена выбывших из строя парторгов и членов партийных бюро, из-за чего, естественно, снижался уровень политико-воспитательной работы. Во многих полках в течение всего месяца агитаторы взводов и отделений не получали необходимого инструктирования, тогда как штатные агитаторы политотделов дивизий и бригад нередко отвлекались от своей основной работы для выполнения различных второстепенных заданий.

А впереди нас ждали новые бои. Поэтому было крайне необходимо нацелить внимание командиров и политсостава на решительное и быстрое устранение выявленных недостатков как в управлении боевыми действиями, так и в партийно-политической работе. По рекомендации генерала В. А. Юшкевича было решено обобщить результаты месячного наступления в директивном письмо командирам и начальникам политотделов соединений, потребовать от них осуществления ряда конкретных мер, которые в военном и политическом отношении должны способствовать дальнейшему развитию успеха боевых действий. Такое письмо было подготовлено и направлено в войска. Политорганам предлагалось, в частности, обеспечить обсуждение итогов 30-суточного наступления армии на партийных и комсомольских собраниях, а где позволяла обстановка, провести по этому вопросу и собрания личного состава. Военный совет и поарм потребовали не только раскрыть перед людьми наши успехи, но и отметить недостатки, имевшие место в ходе наступления, улучшить агитационно-массовую работу. И в первую очередь среди поступавшего в войска пополнения. В директивном письме обращалось внимание на необходимость широкой пропаганды боевых подвигов подразделений, а также отдельных бойцов и командиров младшего и среднего звена, рекомендовалось обеспечить более рациональную расстановку партийных сил, чтобы в кратчайший срок воссоздать распавшиеся из-за потерь партийные организации в некоторых стрелковых ротах.

Проведение всех названных мероприятий, хотя на их осуществление и отпускалось очень ограниченное время, сыграло немаловажную роль в устранении имевшихся недостатков, в повышении боевой активности войск, в тот период готовящихся к освобождению Риги.

15 августа в состав 3-й ударной армии вошел 100-й стрелковый корпус под командованием генерала Д. В. Михайлова. В управлении, штабе и поарме это событие было встречено с радостью. Все три дивизии корпуса — 21-я гвардейская, 28-я и 200-я стрелковые — ранее уже действовали в составе нашей армии, отличились во многих боях, особенно в районе Невеля.

Утром 17 августа 3-я ударная после непродолжительного перерыва вновь перешла в наступление. Операция по форсированию реки Арона и прорыву вражеской обороны на ее западном берегу была осуществлена столь стремительно, что уже через два-три часа гитлеровцы почти на всем фронте наступления армии оказались отброшенными от реки на три-четыре километра.

На армейский КП одно за другим поступали донесения, свидетельствовавшие о том, что путь на Ригу успешно расчищается, и казалось, уже не далек тот день, когда над столицей Латвии взовьется Красное знамя освобождения.

Дивизии 93-го стрелкового корпуса генерала П. П. Вах-рамеева, например, в первый же день наступления сбили противника с рубежа Мадона, Марциена и вышли в район юго-западнее Марциены, предрешив тем самым быстрое освобождение этого небольшого латышского городка. 18 августа он был очищен от гитлеровцев силами 756-го стрелкового полка 150-й дивизии, которым командовал полковник Ф. М. Зинченко.

Части 100-го стрелкового и 5-го танкового корпусов, нацеленные на город и узел железных дорог Эргли, преследуя отходящего противника, утром 20 августа с ходу форсировали реку Огре, заняли плацдарм на ее западном берегу, затем перерезали железную дорогу Мадона — Рига и овладели узлом шоссейных дорог. К исходу дня передовые части 5-го танкового корпуса выбили гитлеровцев и из Эргли.

Намного продвинулись вперед и соединения 79-го стрелкового корпуса генерала С. Н. Переверткина.

Темпы наступления были поистине стремительны. Например, в Эргли наши танки ворвались в тот момент, когда фашисты еще и не подозревали о близости советских войск, полагая, что станция все еще находится в их глубоком тылу. Неожиданным оказалось появление здесь тридцатьчетверок и для местных жителей, и для пассажиров прибывшего из Риги поезда.

«Пассажиры рижского поезда, выйдя из вагонов, с удивлением смотрели на наши танки, — писал в тот день в политдонесении начальник политотдела танкового корпуса полковник Ф. К. Вдовиченко. — Многие пытались бежать. Как вскоре выяснилось, геббельсовские пропагандисты изо дня в день запугивали жителей Риги, клеветали на Красную Армию. Пришлось заняться разъяснительной работой, успокаивать пассажиров. Командиры, политработники, рядовые танкисты быстро разоблачили эту геббельсовскую брехню. Между пассажирами прибывшего поезда и танкистами установились хорошие отношения».

В первые дни наступления на рижском направлении успех сопутствовал не только нашей 3-й ударной. Так же быстро продвигались на запад и все остальные войска 2-го Прибалтийского фронта.

В этот период в штаб армии поступил приказ, подписанный командующим и членом Военного совета фронта. В нем говорилось: «В результате трехдневных ожесточенных боев войска фронта проявили беззаветное мужество, сломили сопротивление противника, глубоко прорвали его оборону и, нанеся ему большие потери, стремительно развивают наступление на запад».

Только за 19 августа соединения 100-го корпуса, например, продвинулись на 20 с лишним километров, освободили десятки населенных пунктов. В течение всего этого дня части его 21-й гвардейской и 28-й стрелковых дивизий не давали противнику возможности закрепляться на промежуточных рубежах. Воины стрелкового батальона гвардии капитана Корнякова (21-я гвардейская стрелковая дивизия) буквально на плечах отступавших гитлеровцев вышли к реке Огре, с ходу форсировали ее, захватили и удержали до подхода главных сил полка выгодный плацдарм. Блестящий пример воинского мастерства при этом форсировании показали воины роты капитана Виктора Лажечникова, коммуниста, к тому времени уже трижды орденоносца.

Вскоре после прорыва вражеской обороны немало трудностей выпало на долю частей 207-й стрелковой дивизии полковника И. П. Микули. Перед наступлением это соединение (оно несколько дней находилось в резерве) получило необстрелянное пополнение. А тут — бои, вражеские контратаки при поддержке большого числа танков и самоходок. Было опасение, смогут ли молодые воины выдержать столь суровое испытание. Однако они его с честью выдержали.

Большая заслуга в этом конечно же принадлежала коммунистам. И прежде всего ротным партийным организациям, к тому времени уже полнокровным и боевитым. Члены и кандидаты в члены ВКП(б) сразу же взяли шефство над воинами пополнения, увлекали их в атаки личным примером бесстрашия, ободряли добрым словом и советом, отмечали их первые успехи во время бесед и в выпускаемых листках-молниях. Вот почему ни танки, ни бешеный орудийный огонь, применяемые гитлеровцами в ходе контратак, не сломили воли бойцов и командиров дивизии. Ее части и подразделения только за один день 18 августа истребили сотни фашистских солдат и офицеров, сожгли три самоходных орудия «фердинанд».

Значительного успеха добились полки и батальоны и 171-й стрелковой дивизии полковника А. И. Негоды. Здесь вновь отличился уже упоминаемый выше батальон капитана Михаила Ивасика. Он первым среди подразделений соединения форсировал Арону, овладел узлом шоссейных дорог в районе Перцусны и закрепился на важных в тактическом отношении высотах. Его бросок был настолько стремительным и неожиданным, что гитлеровцы даже не смогли оказать ему сколько-нибудь организованного сопротивления. Бросив боевую технику, они в панике бежали. Батальон только в первый день наступления захватил в качестве трофеев 19 артиллерийских орудий, 3 миномета, 5 пулеметов, 13 автомашин, 2 тягача и большое количество стрелкового вооружения.

…Это был последний подвиг прославленного комбата. На следующий день бесстрашный коммунист Михаил Ивасик пал смертью храбрых в боях у деревни Лама. Об обстоятельствах его гибели мне доложил но телефону начальник политотдела дивизии полковник В. И. Шкудов. Позднее в командование батальоном вступил старший лейтенант К. Я. Самсонов.

Итак, наше наступление проходило успешно. Однако этот успех давался нелегко. На подступах к Огре и на ее западном берегу фашисты вскоре усилили свое сопротивление, начали чаще контратаковать наши войска значительными силами. Наступление постепенно замедлялось. В частях и соединениях возросли потери, в том числе и в командно-политическом составе. Во встречном бою с противником был смертельно ранен командир 207-й стрелковой дивизии полковник И. П. Микуля. На следующий день пал смертью храбрых начальник политотдела 29-й гвардейской танковой бригады полковник М. А. Галкин. В трудной схватке с врагом на западном берегу Огре, которую вел 59-й стрелковый полк, геройски погиб заместитель командира по политической части майор 3. А. Шифрин. Тяжелое ранение получил начальник политотдела 200-й дивизии полковник П. И. Устинов. При отражении вражеской контратаки был убит командир 379-й стрелковой дивизии полковник П. К. Болтрчук, которого подчиненные командиры и бойцы с любовью называли «наш батя». Во время передачи по МГУ очередного обращения к немецким солдатам серьезное ранение получил начальник 7-го отделения поарма майор Г. Н. Михеев.

Вскоре нам стало известно, что противник ввел в бой свежие резервы — переброшенные с соседнего фронта части 58-й и 218-й пехотных дивизий. Контратаки гитлеровцев поддерживались гораздо большим, чем прежде, количеством танков и самоходок. За рекой Огре немецко-фашистским войскам удалось потеснить полки 21-й гвардейской стрелковой дивизии.

Командование армии обратилось к командующему фронтом с просьбой усилить 3-ю ударную еще двумя стрелковыми соединениями. Просьбу поддержал находившийся тогда у нас представитель Генерального штаба. И тем не менее фронт отказал в подкреплениях. Но, учитывая сложность обстановки, разрешил с 23 августа прекратить наступление и перейти к жесткой обороне.

Накал боев, однако, еще в течение целой недели оставался высоким. Гитлеровцы ежедневно продолжали атаковывать наскоро оборудованные позиции наших войск по обоим берегам Огре. Никакого успеха они, правда, не достигли. Больше того, понесли значительные потери в живой силе и технике.

Спустя неноторое время фронт забрал у нас 93-й стрелковый корпус и передал его в состав 42-й армии. А. И. Литвинову и мне Военный совет поручил поблагодарить его личный состав за мужество и отвагу, проявленные в ходе наступления. Мы побывали во всех трех дивизиях корпуса — 391, 379 и 219-й, — тепло попрощались с бойцами, командирами и политработниками.

Дольше, чем в других соединениях, я задержался у начальника политотдела 391-й дивизии полковника Федора Ивановича Куцепина, своего старого друга и соратника еще по боям в Подмосковье. Вспоминали о минувшем, говорили о будущем. В нашей теплой, дружеской беседе участвовал и комдив полковник Антон Демьянович Тимошенко. Всем нам хотелось верить, что не раз еще встретимся на дорогах войны. Но эти надежды, к сожалению, не сбылись.

Моя новая встреча с А. Д. Тимошенко состоялась в городе Львове лишь 25 лет спустя после победы. Бывший комдив рассказал, что в конце войны был тяжело ранен, потерял ногу.

— В боях с фашизмом я сделал для Родины все, что мог, дрался с врагом, не жалея себя, — сказал он при встрече. — В мирное время, когда еще был помоложе, продолжал работать. Теперь вот на заслуженном отдыхе. Хотя по-прежнему принимаю посильное участие в патриотическом воспитании молодежи.

После войны мне приходилось неоднократно встречаться и с Ф. И. Куцепиным. Сначала в Прикарпатском военном округе, потом в Горьком. Почти до конца жизни Федор Иванович служил в армии, был начальником политотдела соединения.

Наступившее после ожесточенных боев на рубеже реки Огре затишье политорганы армии использовали прежде всего для проведения различных семинаров, обобщения и пропаганды опыта работы лучших партийных и комсомольских организаций, для широкой популяризации боевых подвигов, свершенных воинами в ходе 50-суточных наступательных боев. За этот период более 16 тысяч бойцов и командиров удостоились государственных наград. И за каждой из них подвиг. Так что недостатка в материалах подобного рода мы не испытывали, примеров для пропаганды боевого мастерства имелось более чем достаточно.

В штабе армии к тому времени уже были подведены итоги нашего 50-суточного наступления. В целом они свидетельствовали о немалом успехе. За время наступательных действий после прорыва вражеского оборонительного рубежа войска 3-й ударной освободили 3857 населенных пунктов, истребили и взяли в плен до 40 тысяч гитлеровцев, уничтожили, а частично захватили в качестве трофеев в исправном состоянии 60 танков и самоходок противника, 540 артиллерийских орудий, 310 минометов, большое количество автомашин и другой техники.

Поарм рекомендовал политорганам соединений, партийным и комсомольским организациям ознакомить с итогами наступления весь личный состав, привлечь к участию в этой работе молодых коммунистов. Упор на это был сделан далеко не случайно. За время наступления парторганизации приняли в свои ряды почти 3 тысячи самых передовых, отличившихся в боях воинов. Но, как нам стало известно, далеко не все они еще принимают активное участие в партийной жизни, в общественно-политической работе. И теперь задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее устранить этот недостаток.

Имея в виду, что войскам и впредь предстоит главным образом идти вперед, мы всесторонне изучили и обобщили положительный опыт работы в четырех полковых и двух батальонных партийных организациях, накопленный ими в ходе наступления. Особенно хорошо в них был поставлен подбор, воспитание и выдвижение парторгов рот и батарей, рационально решались в ходе наступления вопросы расстановки партийных сил и приема передовых воинов в члены и кандидатами в члены ВКП(б), что позволило, несмотря на потери, сохранить во всех ротах полнокровные и боеспособные парторганизации. С этим опытом мы ознакомили политотделы дивизий и бригад.

Наряду с этим в начале сентября были проведены два армейских семинара: секретарей партийных комиссий и редакторов дивизионных газет. Их участники также проявили большую заинтересованность к обобщенному нами опыту передовых партийных организаций, многое сделали для его популяризации и внедрения в практику работы в большинстве соединений и частей.

Передышка на реке Огре не затянулась. Уже 3 сентября командующий фронтом генерал А. И. Еременко на совещании командармов и членов военных советов армий объявил решение Ставки, в котором предлагалось срочно готовить новую наступательную операцию — Рижскую. К участию в ней привлекались войска 3, 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов.

Позднее, докладывая на Военном совете план операции, начальник штаба армии генерал-майор М. Ф. Букштынович сообщил, что главный удар войска фронта будут наносить в центре силами 3-й ударной и 42-й армий.

На пути к Риге предстояло преодолеть три мощных оборонительных рубежа противника, удерживаемых в полосе нашего наступления частями и соединениями 16-й немецкой армии из группы армий «Север».

Наступление началось рано утром 14 сентября. День был по-летнему ясным и солнечным, что дало возможность нашему командованию не только провести перед атакой мощную артиллерийскую подготовку, но и подвергнуть оборону врага сильной авиационной обработке.

В первый день наступления войска армии, ломая упорное сопротивление гитлеровцев, продвинулись на 3–4 километра вперед, освободили 8 населенных пунктов. Однако по мере его развития сопротивление фашистов все более усиливалось.

Во второй половине дня 15 сентября стало известно, что немецко-фашистское командование ввело в бой против наших войск кроме ранее действовавших соединений 32-ю пехотную дивизию, поддерживаемую более чем сотней танков. На соседнем участке противник также начал применять большое количество танков и самоходных артиллерийских установок, срочно переброшенных им из полосы наступления 1-го Прибалтийского фронта.

Сильные контратаки врага свидетельствовали о том, что он стремится во что бы то ни стало приостановить наступление нашей и соседней 42-й армий, чтобы тем самым локализовать успешное продвижение вперед стрелковых и танковых соединений правого крыла 1-го Прибалтийского фронта, имевших задачу рассечь прибалтийскую группировку фашистов.

И все же наступление продолжалось. На маневрирование противника наше командование отвечало удачными контрманеврами. Их подкрепляли героизм и мужество советских воинов.

…Передо мной изданная в те горячие дни листовка. Она посвящена боевому подвигу экипажа самоходной артиллерийской установки, которой командовал кандидат в члены ВКП(б) младший лейтенант Анвар Ишмуратов, уроженец татарского села Инсанголово.

Самоходка Ишмуратова одной из первых ворвалась в расположение вражеских позиций. Сначала все шло хорошо. Взаимодействуя со стрелками и автоматчиками, экипаж боевой машины уничтожил несколько пулеметных точек противника. Но в самый разгар боя фашистский снаряд пробил броню. Был убит заряжающий Чаговский и тяжело ранен наводчик Соловьев. Командир действовал теперь у орудия один. Вывел из строя вражескую пушку, уничтожил расчет еще одного пулемета. Но, когда самоходка приблизилась к штабному блиндажу, гитлеровцам удалось подбить ее. Анвар Ишмуратов выскочил из машины и метнул в сторону блиндажа одну за другой две гранаты. Оттуда выбежал офицер с пистолетом в руке. Наготове было оружие и у Ишмуратова. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Гитлеровский офицер был сражен насмерть, а Анвар ранен в руку. Но он не прекратил неравного боя: уничтожил еще одного фашиста и троих принудил сдаться в плен.

Через день самоходная артиллерийская установка младшего лейтенанта Ишмуратова была восстановлена и снова вступила в бой. Анвар Салихович Ишмуратов за свой подвиг удостоился высокой награды — ордена Красного Знамени. Вскоре он стал членом партии, продолжал мужественно и храбро воевать до конца войны. Участвовал и в Берлинской операции.

А вот другой пример. Бойцы и командиры стрелкового полка подполковника А. Д. Плеходанова только за первые четыре дня сражения уничтожили десять фашистских танков и самоходок, а один исправный «тигр» захватили в качестве трофея.

В одном из боев орудийный расчет гвардии сержанта Ивана Лысогора вывел из строя тяжелый гитлеровский танк, уничтожил четыре пулеметных расчета, разбил автомашину с боеприпасами.

Преодолевая упорное сопротивление врага, части 79-го и 100-го стрелковых корпусов при активной поддержке 5-го танкового корпуса к исходу 25 сентября вышли к реке Даугава. А 26–27 сентября форсировали ее, заняли плацдарм на левом берегу, подойдя таким образом вплотную к третьему, последнему оборонительному рубежу противника перед столицей Латвийской ССР. Однако принять непосредственное участие в освобождении Риги войскам 3-й ударной не пришлось.

Как раз в то время, когда наши части и соединения форсировали Даугаву, в армию прибыл член Военного совета фронта генерал В. Н. Богаткин, чтобы лично ознакомить ее руководящий состав со срочной директивой Ставки.

Владимир Николаевич сообщил, что, по имевшимся в Военном совете фронта данным, командующий группой армий «Север» генерал Шернер обратился к Гитлеру с просьбой разрешить ему вывести войска группы из Прибалтики.

— Так ли это на самом деле, мы уточняем, — продолжал Богаткин. — Информация, по-видимому, близка к истине. Наступление советских войск в Прибалтике поставило группу армий «Север» в почти безвыходное положение. Наша задача теперь состоит в том, чтобы преградить пути отхода прибалтийской группировке фашистов в Восточную Пруссию.

Предвидя возможность «добровольного» ухода немецко-фашистских войск из Прибалтики, Ставка Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил приняла решение: быстро произвести перегруппировку сил 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов, чтобы не выпустить отсюда войска группы армий «Север». Для этого командованию 1-го Прибалтийского фронта предлагалось срочно перебазировать 4-ю ударную, 51-ю общевойсковую и 5-ю танковую армии в район Шяуляя, откуда нанести удар в общем направлении на Мемель (Клайпеда). Затем выйти на побережье Балтийского моря на участке Паланга, Мемель, устье реки Неман и отрезать таким образом путь отхода прибалтийской группировке гитлеровцев. Командованию 2-го Прибалтийского фронта надлежало: не приостанавливая наступления на Ригу, передислоцировать части и соединения 3-й ударной и 22-й армий на участок южнее Даугавы, сменить там войска правого крыла 1-го Прибалтийского фронта до Ауце включительно.

— Вашей армии приказано занять позиции пятьдесят первой, — закончил свое сообщение В. Н. Богаткин.

Задача была не из легких. Передислокацию в новый район сосредоточения предстояло осуществить в условиях, когда войска противника находились рядом. И хотя многие дивизии гитлеровцев были уже изрядно потрепаны, группа армий «Север» представляла собой еще довольно внушительную силу. Любой наш просчет мог быть использован немецко-фашистским командованием в своих интересах. Значит, те 170 километров до нового района сосредоточения требовалось преодолеть не только быстро, но, главное, скрытно от противника. И это в дождливую, ненастную погоду!

Марш продолжался четверо суток — с 28 сентября по 2 октября. Снимались с места и двигались вперед войска только по ночам. Днем отдыхали. Во время привалов полит-органы, партийные и комсомольские организации активно вели свою работу. Проводились партийные и комсомольские собрания, заседания парткомиссий. Дивизионные и полковые агитаторы выступали перед личным составом с лекциями и докладами на военно-политические темы. Взводные агитаторы знакомили бойцов и младших командиров со сводками Совинформбюро, устраивали коллективные читки газет, выпускали боевые листки. Принятым в партию и комсомол вручались партийные и комсомольские билеты, а награжденные перед строем полков получали ордена и медали. Учитывая сложность обстановки, поарм выпустил листовку-памятку с призывом к постоянной бдительности и боеготовности. По прибытии на место войска быстро и организованно заняли новые рубежи, одновременно готовясь к продолжению наступательных боев.

Пока полки и дивизии находились в обороне, политотдел армии провел трехдневный семинар штатных агитаторов соединений и полков. На нем состоялся широкий обмен мнениями по таким актуальным проблемам, как идейное воспитание командиров, разведчиков и снайперов, обеспечение непрерывности хода политической агитации в динамике наступления, инструктирование агитаторов. Кроме того, в частях проводились семинары парторгов и комсоргов. С докладами на них выступали командиры полков, их заместители по политчасти, а в ряде случаев и начальники политотделов. Все эти мероприятия были подчинены главной цели — подготовке личного состава войск к участию в ликвидации прибалтийской группировки врага.

10 октября Совинформбюро сообщило, что войска 1-го Прибалтийского фронта вышли к Балтийскому морю, отрезав пути отхода в Восточную Пруссию примерно 30 дивизиям противника, в том числе и нескольким танковым. 13 октября взвился алый флаг освобождения над столицей Советской Латвии Ригой. Из левобережной части города гитлеровцев вышибли соединения 2-го Прибалтийского фронта, а из правобережной — войска 1-й ударной армии, действовавшей теперь в составе 3-го Прибалтийского фронта.

Близилось время, когда советские войска должны были начать ликвидацию группировки врага, зажатой в курляндском котле. Участвовать в этой ответственной операции вместе с другими соединениями 2-го и 1-го Прибалтийских Фронтов предстояло и нашей армии.

Незадолго до начала боев в командование 3-й ударной армией вступил Герой Советского Союза генерал-лейтенант Николай Павлович Симоняк. Он сменил в этой должности генерала М. Н. Герасимова, некоторое время исполнявшего обязанности командарма после отзыва В. А. Юшкевича.

Хотя фамилия генерала Симоняка несколько раз упоминалась в поздравительных приказах Верховного Главнокомандующего, в управлении армии никто его лично не знал. Внешне новый командарм выглядел излишне суровым, неразговорчивым. Но за всем этим, как вскоре оказалось, скрывался твердый, волевой характер, пытливый ум. С первого же дня по прибытии в армию он большую часть времени проводил в войсках. Знакомился с командно-политическим составом, встречался и беседовал с бойцами и сержантами, интересовался настроением личного состава, на местах давал практические указания командирам соединений и частей, требовал неукоснительного их выполнения.

Несколько позже стало известно, что в первые месяцы войны Н. П. Симоняк командовал стрелковой бригадой, оборонявшей полуостров Ханко, воевал на Ленинградском фронте в должности командира дивизии, а затем гвардейского стрелкового корпуса. Теперь возглавил армию. Такой стремительный рост, пожалуй, лучше всего свидетельствовал о его незаурядных способностях военачальника.

Почти накануне боев к нам в армию прибыл Маршал Советского Союза Леонид Александрович Говоров — командующий Ленинградским фронтом и одновременно представитель Ставки. Ему тогда было поручено координировать действия двух фронтов по разгрому прижатой к морю группировки врага.

В доме, который занимал генерал-лейтенант Н. П. Симоняк, состоялась встреча руководящего состава армии с маршалом. Внимательно, не перебивая, представитель Ставки выслушал краткие доклады командарма, члена Военного совета, начальника штаба, командующих родами войск. С такой же сосредоточенностью выслушал и мой доклад о плане партийно-политических мероприятий на период предстоящей операции. Затем сделал ряд замечаний и указаний по разработанному штабом оперативному плану. А вот задач партийно-политической работы коснулся почему-то мало. Это меня несколько удивило. Но…

Вскоре после того как я вернулся в политотдел, зазуммерил полевой телефон. В трубке послышался негромкий голос Л. А. Говорова:

— Мне хотелось бы с вами побеседовать, товарищ полковник. Когда вы можете зайти ко мне?

— Готов в любое время, товарищ маршал.

— Хорошо. Приходите сейчас.

От политотдела до дома, где разместился маршал, било совсем недалеко. По пути к нему мысленно пытался представить себе, зачем вдруг понадобился представителю Ставки.

Маршал сидел за столом, что-то писал. Когда я вошел, он отложил недописанный лист в сторону, пригласил меня сесть поближе к столу. Разговор начал с такого замечания:

— Вы доложили сегодня о плане партийно-политической работы перед боем и в ходе боя, по этапам операции. В целом он мне понравился. А теперь я хочу поглубже разобраться в том, как обстоит дело в ротах. Меня интересуют вот такие вопросы.

Он подал мне тот самый лист бумаги, который только что отложил в сторону. На нем мелким, но четким почерком было написано: «1. Как подбираете и готовите к бою парторгов рот? Кем думаете заменять выбывших в бою? Есть ли резерв? 2. Мне доложили, что командиры рот подобраны, с ними отработаны тактические и другие вопросы подготовки к бою. От вас я хочу услышать: понимают ли командиры рот, что они при подготовке к бою должны нацеливать партийную организацию на выполнение боевой задачи, опираться на коммунистов и комсомольцев? Понимают ли они роль партийных организаций в жизни и деятельности рот?»

— Если вопросы понятны, постарайтесь подробнее ответить на них. В постановке вопросов я исходил из того, что командир роты — единоначальник, несет ответственность за все стороны ее боевой деятельности и за воспитание людей, — сказал Леонид Александрович.

Доклад я начал с рассказа о боевом подвиге воинов роты младшего лейтенанта В. Старцева из 207-й стрелковой дивизии, взявшей недавно один из хуторов и отразившей потом 15 вражеских контратак. Доложил, что все коммунисты этого подразделения действовали мужественно и самоотверженно, что успех был достигнут именно благодаря тому, что беспартийные бойцы равнялись на них, дрались с гитлеровцами отважно, по примеру парторга сержанта Белякова и комсорга Сорокина проявляли боевую находчивость и инициативу. Ротная парторганизация на деле показала себя надежной опорой командира.

Не менее подробно доложил и о боевом подвиге парторга одной из рот 379-й стрелковой дивизии Николая Дубинина, бывалого фронтовика, воевавшего до того под Сталинградом и на Ленинградском фронте, четырежды раненного.

…Роте была поставлена задача выбить гитлеровцев из одного населенного пункта. Командир ознакомил парторга с планом атаки. Дубинин в свою очередь побеседовал с членами и кандидатами в члены ВКП(б), с ротным комсоргом, дал каждому партийное поручение. А затем уже коммунисты и комсомольцы по его заданию довели боевую задачу до каждого бойца.

По команде «В атаку!» первым поднялся парторг Дубинин, стремительным броском ворвался во вражескую траншею. Его примеру последовали другие воины. В траншее завязалась рукопашная схватка, в ходе которой Дубинин лично уничтожил несколько гитлеровцев. А когда вышел из строя командир взвода, парторг заменил его, сам возглавил взвод. К тому времени, когда противник был выбит с занимаемого им рубежа, во взводе оставалось всего шесть бойцов. И эта крохотная группка храбрецов, возглавляемая коммунистом Дубининым, в течение дня отразила пять яростных контратак противника, пытавшегося восстановить положение. Из пулемета, автоматов и гранатами они истребили до 120 вражеских солдат и офицеров. Отвоеванный населенный пункт был удержан.

Затем я привел несколько примеров, свидетельствующих о том, что большинство командиров рот прекрасно понимает свою ответственность за политико-моральное воспитание подчиненных. А партийные и комсомольские организации заботятся об авторитете командиров.

Леонид Александрович слушал очень внимательно, по ходу доклада задал еще несколько вопросов. С нескрываемым интересом прочитал подготовленный политотделом текст листовки о совместной работе командира роты Старцева и парторга Белякова. Порекомендовал издать ее массовым тиражом, чтобы перед началом боев листовку прочли все коммунисты и комсомольцы, все воины.

Когда я закончил, полагая, что ответил на оба вопроса, обозначенных в записке маршала, Леонид Александрович спросил:

— Выходит, у вас все хорошо и нет никаких недостатков?

Это был уже явный упрек. И вполне правомерный. Я действительно слишком увлекся рассказом обо всем хорошем. А ведь были и недостатки. В частности, некоторые командиры рот не всегда с должным вниманием относились к воспитанию личного состава. В их числе были и коммунисты. Об этом я тоже доложил представителю Ставки.

— А какие меры вы принимаете к ним? — выслушав меня, поинтересовался маршал.

— Командиров рот — коммунистов критикуем на полковых партийных собраниях и партактивах, заслушиваем на бюро, объявляем взыскания тем, кто этого заслуживает.

— Правильно. С коммунистами надо построже. С них особый спрос за воспитание людей. Ну а как с беспартийными? — продолжал расспрашивать Л. А. Говоров.

Таких командиров рот в ту пору в армии было совсем немного, но с ними велась необходимая работа. Я доложил маршалу, что с беспартийными часто беседуют работники политотделов соединений, политработники частей, парторги полковых и первичных парторганизаций, разъясняют им обязанности командиров-единоначальников.

Когда речь зашла о резерве парторгов, о подборе и воспитании актива, маршал Л. А. Говоров с большим одобрением отозвался об инициативе поарма, по которой в некоторых госпиталях были созданы своеобразные школы будущих парторгов из числа легкораненых коммунистов. Там с ними периодически проводились беседы и учебные занятия по вопросам практики партийной работы. В качестве преподавателей выступали представители поарма и политотделов соединений.

— Это похвально, очень похвально, — отметил Леонид Александрович. — Хорошо даже одно то, что политотделы не порывают связи с легкоранеными коммунистами, не забывают о них. Активистов надо беречь, а после излечения непременно возвращать в те подразделения, в составе которых они ранее воевали. Ну что ж, вашим докладом я удовлетворен, товарищ полковник. Продолжайте действовать в том же направлении, — вставая из-за стола, сказал в заключение маршал, давая понять, что наша беседа подошла к концу.

В моей памяти она осталась надолго. Из нее я извлек немалую пользу для последующей работы.

Бои, нацеленные на ликвидацию курляндской группировки противника, начались в 10 часов утра 16 октября. Они сразу же приняли ожесточенный характер. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Нашим войскам, правда, удалось прорвать основной и промежуточный рубежи их обороны, и все-таки продвижение шло медленно. За первые четыре дня наступления части 171-й, 28-й и других стрелковых дивизий сумели продвинуться вперед всего лишь на 8—12 километров.

19 октября я выехал в 171-ю стрелковую дивизию. Ее новый начальник политотдела подполковник А. Т. Сотников, только что перед моим приездом возвратившийся из 525-го полка, доложил:

— Дерутся там люди здорово, а вот продвижения вперед почти что нет. Многие населенные пункты по нескольку раз переходят из рук в руки. Подразделения части несут большие потери.

— Да, так, пожалуй, много не навоюешь, — дополнил комдив полковник Негода. — За неделю такого «наступления» можно потерять полдивизии. Доложите об этом командарму, товарищ полковник, — попросил он меня.

— О потерях командарму известно.

— Хотя, что я… Конечно, известно, — махнул рукой Негода. — Это в общем-то так, к слову пришлось, а вообще-то, можете и не докладывать.

И тем не менее, вернувшись из дивизии, я сообщил генералу Симоняку и о потерях, и о настроении комдива.

— Знаю, трудно им, — сказал командарм. — Мы вот тут посоветовались с командующим фронтом и решили перегруппировать основные силы армии несколько южнее. Нанесем удар на новом направлении. Букштынович уже работает над планом перегруппировки.

Вскоре, выполняя это решение, части 7-го и 79-го стрелковых корпусов сдали свои участки в районе Добеле дивизиям 100-го стрелкового корпуса и под прикрытием темноты в течение нескольких ночей передислоцировались на южный фланг армии, в район Вегеряя, где сосредоточились в готовности к продолжению наступления. Теперь они получили задачу прорвать оборону врага на участке Юргайш, Вегеряй, в дальнейшем наступать в обход Ауце с юга и во взаимодействии с соединениями 10-й гвардейской армии в первый же день достигнуть рубежа Тевеле, Румбениеки.

На 23 октября командарм назначил совещание командиров соединений, чтобы обсудить с ними вопросы, связанные с наступлением на новом направлении. Ожидалось, что в нем примет участие и командующий фронтом генерал А. И. Еременко.

Утром в назначенное время командиры корпусов и дивизий собрались на командном пункте армии. Туда же, как и предполагалось, приехал и командующий фронтом.

— Пора начинать, — сказал он. Повернувшись к командарму, спросил: — Все прибыли?

— Не все, товарищ командующий, — ответил Симоняк. — Еще не приехал исполняющий обязанности командира семьдесят девятого корпуса генерал Шерстнев.

— Так позвоните. Узнайте, почему опаздывает.

Из штаба корпуса сообщили, что генерал Шерстнев вместе с группой офицеров выехал на КП армии еще рано утром и должен быть уже на месте.

В молчаливом ожидании прошло еще несколько минут. И вдруг посыльный одного из полков принес нам горестную весть: машина, на которой ехали генерал Г. И. Шерстнев, командующий артиллерией корпуса полковник Н. Б. Лифшиц и начальник оперативного отдела штаба подполковник П. Я. Ветренко, подорвалась на противотанковой мине. Все трое погибли. А произошло это совсем недалеко от КП армии, на дороге, по которой до того проехали сотни машин. А тут вдруг — верьте. Даже на фронте трудно было примириться с такой нелепостью.

Погибшие при взрыве мины были похоронены с воинскими почестями. Тело генерала Шерстнева перевезли в Ригу, где и захоронили на кладбище имени Райниса.

Дня через два в командование 79-м стрелковым корпусом вновь вступил возвратившийся из госпиталя генерал-майор С. Н. Переверткин.

Наступление войск армии в районе Вегеряя, начавшееся 27 октября, оказалось более результативным, нежели в районе Добеле. Оно шло почти без пауз и продолжалось 10 суток. За это время соединения 7-го и 79-го стрелковых корпусов вместе с соседней 10-й гвардейской армией продвинулись вперед на 40–50 километров. Только войска 3-й ударной армии освободили здесь 550 населенных пунктов, истребили свыше 7 тысяч гитлеровцев, а 1176 солдат и офицеров противника взяли в плен, уничтожив в боях много боевой техники врага.

В этой операции, по своему накалу столь же ожесточенной, как и все предыдущие, многие бойцы и командиры армии показали прекрасные образцы смелости и отваги, боевой инициативы, находчивости, воинского мастерства. Вот хотя бы один из таких примеров.

…Попытка 594-го стрелкового полка из 207-й дивизии с ходу овладеть важным опорным пунктом противника оказалась неудачной. Тогда его командир приказал группе разведчиков младшего лейтенанта Жукова ночью скрытно выдвинуться вперед, залечь поблизости от вражеских траншей, а на рассвете, после артиллерийского налета, внезапно атаковать гитлеровцев и блокировать опорный пункт до подхода основных сил полка.

Темной осенней ночью Жуков вывел свою группу (а в нее входили опытные, смелые разведчики старшина Петр Шаповалов, сержант Григорий Гуров, красноармейцы Михаил Волков, Иван Сурков и другие) Точно к цели и совершенно незаметно для врага. На рассвете, как было условлено, наши артиллеристы и минометчики открыли по опорному пункту — расположенной на высоте деревне — интенсивный огонь. Полуодетые гитлеровцы начали в панике выскакивать из домов. Воспользовавшись фактором внезапности, разведчики ворвались в населенный пункт, в короткой схватке уничтожили около 50 вражеских солдат и офицеров, а 34 взяли в плен. При этом сами наши воины потерь не понесли. Деревня была взята.

И подобных фактов, когда проявлялись боевая инициатива и находчивость, было много. О них подробно рассказывалось в корреспонденциях и статьях, публиковавшихся в те дни на страницах армейской и дивизионных газет. А некоторые политорганы соединений посвящали им и специальные выпуски листовок. В одной из них говорилось, например, как пятеро советских воинов — командир взвода лейтенант Коровин, парторг роты Королев, красноармейцы Юдченко, Курилов и Ольга Мазыкина, — перехитрив врага, захватили целую фашистскую минометную батарею с большим количеством боеприпасов. Огнем из автоматов и гранатами они уничтожили расчеты, а четырех гитлеровцев взяли в плен.

В другой листовке, изданной политотделом 171-й стрелковой дивизии, сообщалось о подвиге красноармейца Октября Красного (такие имя и фамилию этот воин получил в детском доме, где воспитывался). После ранения командира боец Красный вынес его с поля боя, а затем взял на себя командование ротой. Совершив удачный маневр, он вывел подразделение к шоссе, отрезав тем самым гитлеровцам путь отхода. И потом, несмотря на яростные контратаки врага, удерживал занятый рубеж до подхода основных сил полка.

В ходе октябрьских боев вновь отличились и наши девушки-снайперы. Продвигаясь вперед вместе с наступающими подразделениями, они выслеживали и выводили из строя вражеских наблюдателей, пулеметчиков, возглавлявших контратаки фашистских офицеров, ежедневно пополняя свой боевой счет.

В одном из боев смертью героя погибла комсорг женской снайперской роты Саша Шляхова, уничтожившая за время пребывания на фронте 69 гитлеровцев. Ее мы похоронили на привокзальной площади в Добеле. Проводить в последний путь комсорга пришли ее подруги по подразделению, многие бойцы и командиры, местные жители. Во время траурного митинга фашисты открыли по Добеле сильный артиллерийский огонь. Кто-то из участников митинга очень метко сказал тогда: «Враг пытается мстить Саше даже и после ее смерти за то, что она всем сердцем ненавидела фашистских извергов».

У могилы подруги девушки поклялись еще сильнее бить гитлеровских оккупантов. И надо сказать, что это свое слово они сдержали. К концу войны женская снайперская рота довела боевой счет до 3012 истребленных фашистов.

Светлая память о Саше Шляховой жива и поныне. Снайперская винтовка отважной девушки с монограммой ЦК ВЛКСМ хранится сейчас в Москве, в Центральном музее Вооруженных Сил СССР, как одна из боевых реликвий. Чтут память славной патриотки и жители Добеле. На ее могиле всегда живые цветы. А в Запорожье, на родине Саши, ее имя с честью носит пионерский отряд.

Говоря о славных боевых делах девушек-снайперов, нельзя не вспомнить добрым словом и связисток, санинструкторов, врачей, медсестер, штабных писарей и машинисток. Ведь только в армейском полку связи было 92 девушки. Более трети являлись членами и кандидатами в члены ВКП(б), остальные комсомолки. Все они выполняли огромную работу по обеспечению бесперебойной связи с войсками, а когда возникала необходимость, смело брались за оружие, вступали в яростные схватки с врагом.

Однажды фашистские автоматчики просочились в расположение находившегося неподалеку от переднего края нашего подразделения связи. Армейские связистки бесстрашно приняли бой. Раненного в бою командира взвода заменила гвардии старший сержант Васюкова. Под ее командованием это небольшое подразделение не только отразило натиск вражеских автоматчиков, но и обратило их в паническое бегство. При этом гвардии старший сержант Васюкова лично уничтожила из автомата нескольких оккупантов.

Мужество и отвагу проявляли и девушки, проходившие службу в боевых частях. В 21-й гвардейской стрелковой дивизии из 119 женщин-военнослужащих 86 были награждены орденами и медалями. В 200-й стрелковой дивизии 68 девушек были удостоены наград Родины. А санинструктор подразделения 64-го гвардейского стрелкового полка член ВКП(б) Люба Кильдяева имела к тому времени уже три государственные награды. Только в одном из боев она под огнем врага вынесла из-под огня десятки раненых.

Десятисуточное наступление войск 3-й ударной из района Вегеряя завершилось 5 ноября 1944 года. Ввиду яростного сопротивления противника еще раньше приостановили продвижение вперед наши левые соседи по 2-му Прибалтийскому фронту. Все последующие попытки войск двух фронтов расчленить прижатую к морю вражескую группировку и ликвидировать ее по частям успеха не имели. Советское Верховное Главнокомандование хотя и было заинтересовано в скорейшей ликвидации курляндской группировки, но выделить на это дополнительные силы в тот период не смогло. Поэтому вражеская группировка оставалась блокированной на полуострове до конца войны и капитулировала лишь в мае 1945 года.

А осенью 1944 года мы продолжали жить заботами об окончательной ликвидации 30 немецко-фашистских дивизий, ожиданием приказа о возобновлении наступательных действий. Готовили к ним и получаемое армией пополнение.

Наряду с партийно-политической работой по подготовке личного состава к дальнейшему наступлению политотдел армии и политорганы соединений продолжали начатую еще в октябре месяце работу по претворению в жизнь директивы Главного политического управления «О крупных недостатках по приему в члены и кандидаты партии». Основные ее требования сводились к следующему: пресечь практику огульного подхода к приему в ВКП(б), строго соблюдать принцип индивидуального отбора, решительно улучшить работу по идейно-политическому воспитанию коммунистов.

В этой связи еще в конце октября поарм провел трехдневный семинар парторгов полков, что позволило полнее выявить недостатки и допускавшиеся при приеме в партию ошибки. А после этого семинара состоялись закрытые собрания партактива частей с повесткой дня: «Директива Главного политического управления и задачи партийных организаций». В подготовке и проведении многих из них приняли непосредственное участие работники политотдела армии, а на некоторых выступили и члены Военного совета А. И. Литвинов, П. В. Мирошников, командующие родами войск армии, начальники отделов.

Вопросы о состоянии приема в партию и задачах идейно-политического воспитания коммунистов широко обсуждались также на закрытых собраниях первичных парторганизаций, на проведенных поармом семинарах старших инструкторов политорганов соединений по организационно-партийной работе, редакторов дивизионных газет, штатных агитаторов политотделов и помощников начальников политотделов по комсомольской работе.

Все это в значительной мере повысило уровень внутрипартийной жизни и чувство ответственности у коммунистов за чистоту партийных рядов. В частях армии было создано 350 групп-кружков, в которых стали проводиться занятия с членами и кандидатами в члены ВКП(б) по основам марксистско-ленинской теории.

В ту пору, правда, мы еще не располагали достаточным количеством литературы, необходимой для политического самообразования и для подготовки к занятиям в группах. Не имелось поначалу и единой программы. И тем не менее учеба шла регулярно.

Одновременно в частях и подразделениях проводилась большая работа по доведению до личного состава праздничного приказа № 220 Верховного Главнокомандующего от 7 ноября 1944 года, в котором Вооруженным Силам страны ставилась задача стремительным натиском в кратчайший срок сокрушить гитлеровскую Германию.

Во второй половине ноября Военный совет армии обратился к войскам с воззванием, в котором, в частности, говорилось: «Гитлеровские войска численностью до 30 дивизий зажаты в смертельные клещи между Тукумсом и Либавой. Родина приказывает нам доколотить гитлеровских оккупантов, зажатых в Прибалтике». Казалось, все уже готово для того, чтобы возобновить наступление. Но неожиданно все обернулось по-иному.

29 ноября, когда я зашел к генералу М. Ф. Букштыновичу, он, упреждая мои обычные перед выездом в войска вопросы, сказал:

— Обстановка на фронте и в полосе армии без изменений, Федор Яковлевич. Но имеется более важная новость. Получено указание сверху: третьей ударной сдать свою полосу обороны десятой гвардейской и сосредоточиться в районе Елгавы для погрузки в эшелоны.

Куда, на какой фронт будут направлены войска, Михаил Фомич не сообщил, потому что и сам еще не знал. Но предстояло перебазирование по железной дороге. И сроки жесткие — начало погрузки 10 декабря. Всего за несколько дней необходимо было подобрать и соответствующим образом подготовить начальников эшелонов, их заместителей по политчасти, позаботиться о том, чтобы в каждом вагоне были назначены парторги, комсорги, агитаторы и редакторы боевых листков, чтобы в пути следования войск к месту нового сосредоточения ни на один день не прекращалась партийно-политическая работа. Словом, сразу навалилась уйма новых забот. И все требовалось решать быстро, незамедлительно.

Непосредственное руководство передислокацией армии было возложено на оперативную группу во главе с заместителем командующего генерал-майором И. И. Артамоновым и членом Военного совета полковником П. В. Мирошниковым. От политотдела армии в нее вошли мой заместитель полковник Алексеев, несколько инспекторов и инструкторов. Договорились, что я вместе с начальниками отделений выеду в новый район сосредоточения войск с одним из первых эшелонов, а офицеры поарма, работающие в соединениях, прибудут вместе с ними.

Незадолго до отбытия первого эшелона у нас побывали командующий фронтом генерал А. И. Еременко и член Военного совета фронта генерал В. Н. Богаткин, тепло попрощались с нами. Состоялась дружеская беседа.

— Жаль расставаться, товарищи, — сказал Еременко. — Третью ударную мы можем по праву считать одной из лучших в составе Второго Прибалтийского фронта. Во всех боях и сражениях ее войска показывали достойный пример мужества и самоотверженности. Мы отметили это в специальном приказе по фронту.

Командующий фронтом передал подписанный текст этого приказа, датированного 14 декабря 1944 года, генералу В. Н. Богаткину.

— «В дни, когда враг рвался к сердцу нашей Родины — Москве, когда враг угрожал жизни нашего Отечества, по приказу Верховного Главнокомандующего товарища Сталина была создана третья ударная армия», — громко и торжественно прочитал член Военного совета фронта первые строки.

Далее в приказе отмечалось, что на протяжении трех лет, сначала в составе Калининского, затем 2-го Прибалтийского фронтов, армия с боями прошла на запад более 800 километров. За этот период она успешно провела ряд самостоятельных боевых операций, освободила значительную часть Калининской области и Советской Латвии. На своем боевом пути войска 3-й ударной разгромили 20 пехотных и 4 танковые дивизии противника, вывели из строя убитыми и ранеными 300 тысяч вражеских солдат и офицеров, взяли в плен 20 тысяч гитлеровцев, захватили более 2500 артиллерийских орудий.

Наиболее блестящей операцией в истории армии является Невельская операция, подчеркивалось в приказе, открывшая путь к освобождению советской Прибалтики. В ней особенно ярко проявилось наше умение побеждать врага малой кровью.

Командование фронта отметило также, что на протяжении летней кампании 1944 года армия с честью оправдала свое звание ударной. Ее войска совместно с другими объединениями освободили Советскую Латвию, зажав остатки прибалтийской группировки противника в курляндском котле.

— «В связи с уходом третьей ударной армии из состава войск фронта, — продолжал громко читать генерал Богаткин, — приказываю:

Первое. За боевые подвиги, отличия, заслуги, проявленные частями и соединениями армии в битвах за нашу Родину, всему личному составу третьей ударной армии объявляю благодарность и желаю каждому генералу, офицеру, сержанту, рядовому солдату боевых успехов, здоровья и бодрости.

Второе. Особо отмечаю работу ее руководящего состава и объявляю благодарность:

— командующему армией Герою Советского Союза гвардии генерал-лейтенанту т. Симоняку;

— члену Военного совета генерал-майору т. Литвинову;

— члену Военного совета полковнику т. Мирошникову;

— начальнику штаба армии генерал-майору т. Букштыновичу;

— начальнику политотдела армии полковнику т. Лисицыну.

Выражаю уверенность, что войска третьей ударной армии будут и впредь громить врага так же успешно, покажут еще более высокие образцы организованности, доблести, геройства и беспредельной преданности нашей Родине!»

Закончив чтение приказа, Владимир Николаевич добавил несколько слов от себя.

— Здесь, на северо-западе, вы неплохо повоевали, товарищи, — сказал он. — Надо полагать, вам предстоит теперь доколачивать фашистов за рубежами Родины. Буду от души рад, когда услышу по радио или прочту в газетах вести о новых боевых успехах третьей ударной. До скорой победы, друзья!

Все мы с большим вниманием выслушали приказ командования фронта, теплые слова Еременко и Богаткина. Радостно было сознавать, что в боевые успехи армии внесен скромный вклад и каждым из нас.

После отъезда генералов Еременко и Богаткина многие товарищи сразу же отправились на вокзал, к готовым к отходу первым воинским эшелонам. Оставляя освобожденную от немецко-фашистских захватчиков Советскую Латвию, мы не прощались с ней навсегда, а мысленно произносили обычное: «До свидания!» Здесь, на этой земле, сражались и проливали кровь тысячи и тысячи наших боевых друзей, и поэтому она священна. Каждый из нас оставлял здесь частицу своего сердца — братские могилы однополчан. Мы говорили себе: если доживем до победы, непременно вновь побываем в тех местах, где шли жестокие бои за честь и свободу латышского народа, где смертью героя пали тысячи советских воинов разных национальностей — наши товарищи по оружию. Вернемся, чтобы в тишине постоять у их могил, поведать людям об их мужестве и отваге, о том, какой дорогой ценой добывалась победа.

Глава четвертая. На главном направлении

Эшелон идет на запад. Движется не так быстро, как хотелось бы, но все же без длительных задержек.

Государственная граница осталась позади. Мы едем по польской земле, совсем недавно освобожденной от немецко-фашистских захватчиков.

Молодцы наши транспортники! За короткий срок успели восстановить железнодорожное движение, перешить колею для пропуска советских поездов. Не будь этого, войскам пришлось бы от государственной границы до места сосредоточения идти пешим маршем. А путь немалый, тем более в осеннюю слякоть.

На остановках всюду слышится пока малопонятная для нас польская речь. Впрочем, если прислушаться повнимательнее, многое можно понять. Наиболее любопытные бойцы вступают с поляками в разговор.

— Бедно живете, панове.

— Да, пан жолнеж, очень бедно. Пять лет оккупации.

На фоне множества беспорядочно разбросанных, вросших в землю батрацких халуп с соломенными крышами и крохотными оконцами прямо-таки райскими кущами кажутся усадьбы-фольварки немецких колонистов и местных помещиков — фашистских прихвостней. Им неплохо жилось и при оккупации.

Снова в путь. Направление — Варшава. Хотя столица Польши еще занята немецко-фашистскими войсками (освобождено лишь ее правобережное предместье — Прага), тем не менее теперь всем ясно, что 3-я ударная будет действовать в составе 1-го Белорусского фронта. Нам, руководящему составу, об этом было известно еще в Елгаве, а с приближением к месту сосредоточения строго хранимая в пути военная тайна постепенно перестала быть таковой для всех остальных бойцов и командиров.

Разгружаемся на небольшой железнодорожной станции близ городка Калушин. Штаб и политотдел размещаются в соседнем со станцией селе Шимоны. Отсюда по прямой до линии фронта километров 60–70. Следующие за штабным эшелоном войска тоже будут разгружаться где-то в окрестностях Калушина.

Получено приказание — армия будет пока резервом командующего фронтом. Значит, в бой вступим не сразу.

Штабные командиры, как всегда, спешат высказать свои предположения: от Варшавы самое близкое расстояние до фашистского логова — Берлина, поэтому не исключено, что войскам армии придется участвовать в боях на главном, решающем направлении. До столицы гитлеровского рейха, правда, еще очень далеко. Но ведь может случиться и такое.

По прибытии на место я в тот же день позвонил начальнику политуправления фронта генералу С. Ф. Галаджеву. Надо было представиться новому начальству, ознакомиться с обстановкой, получить необходимые указания по работе.

— Приезжайте, буду рад встретиться с боевым соратником по Юго-Западному фронту, — послышался в трубке ровный, негромкий голос Сергея Федоровича.

Невольно подумалось: «Значит, не забыл о первой встрече поздней осенью 1941 года».

В то время я был заместителем начальника политотдела 6-й армии, входившей в состав Юго-Западного фронта, политуправление которого возглавлял тогда еще дивизионный комиссар С. Ф. Галаджев. Его имя уже в довоенную пору было довольно широко известно в Красной Армии. В среде руководящего политсостава Сергея Федоровича считали одним из опытнейших организаторов партийно-политической работы, человеком умным, душевным, дальновидным. Таким он успел проявить себя и на фронте в самые трудные месяцы войны.

При первой встрече в 1941 году наш разговор был совсем коротким. Сергей Федорович просто задал несколько вопросов о моей прежней службе, потом сказал:

— Принято решение рекомендовать вас начальником политотдела армии. Сегодня же вылетайте в Главное политическое управление, там все узнаете. Речь, вероятно, идет об одном из новых формирований. Надеюсь, доверие партии оправдаете.

С. Ф. Галаджев был тогда относительно молод. Еще моложе выглядел внешне. Среднего роста, по-юношески стройный и подтянутый, с продолговатым лицом южанина, быстрым и проницательным взглядом, он чем-то напоминал боевого командира полка. Однако поблескивавшие красной эмалью ромбы в петлицах его гимнастерки свидетельствовали о том, что он прошел большой боевой путь.

Особенно мне понравились в нем такие черты, как умение внимательно и сосредоточенно слушать собеседника, по-военному конкретно, предельно кратко выражать свое мнение по тому или иному вопросу, спокойная уравновешенность, несмотря на то что время было трудное, полное опасностей и неожиданностей.

Прощаясь со мной, Сергей Федорович заметил:

— Судя по всему, война продлится долго. Будем живы, возможно, еще встретимся на фронтовых дорогах. Желаю вам удачи.

Прошло три с лишним года. И вот теперь предстояла новая встреча.

Вместе со мной в политуправление фронта выехали начальник оргинструкторского отделения поарма подполковник П. С. Матюхин и подполковник С. В. Беспрозванный. Сейчас уже не помню названия города, в котором располагались тогда штаб и политуправление фронта, однако ехать пришлось довольно долго.

По пути в некоторых населенных пунктах мы останавливались, выходили из машины, беседовали с местными жителями. Прежде всего интересовались их отношением к вступлению советских войск на польскую территорию. Приходилось также отвечать на многочисленные вопросы о жизни в Советском Союзе, особенно о колхозах, о будущих отношениях между СССР и Польшей. Поскольку основы этих отношений были четко изложены в Заявлении Наркоминдела СССР, опубликованном еще 26 июня 1944 года, то для нас не составляло трудностей разъяснить полякам то, что было им неясно.

Начальника политуправления на месте не оказалось. Секретарша — миловидная белокурая девушка — сообщила, что незадолго до нашего прибытия Сергей Федорович срочно выехал в какое-то соединение, вернется только к концу дня. Чтобы не терять времени, я позвонил члену Военного совета фронта генерал-лейтенанту К. Ф. Телегину, попросил принять меня.

— Хорошо. Жду, заходите, — пригласил Константин Федорович. — Я на командном пункте. Как сюда проехать, узнайте у товарищей из политуправления.

Член Военного совета подробно расспросил меня о настроении личного состава армии, об операциях, в которых она участвовала в последние месяцы, о состоянии партийно-политической работы в войсках и кадрах политработников. Отвечая на его вопросы, я доложил и о партийной работе, и о том, что, несмотря на значительные потери в последних боях, в большинстве стрелковых рот сохранились полнокровные партийные организации.

— Все это очень хорошо, — одобрительно кивнул Телегин. — А в чем армия особенно нуждается сейчас?

— У нас большой недокомплект в людях, товарищ генерал. В некоторых полках не больше пятидесяти процентов штатного состава. Требуется пополнение.

— Пополнение будет, — пообещал Константин Федорович. — Только имейте в виду, что с новобранцами придется обстоятельно поработать. Пополнение вы получите в основном из Молдавии и других западных районов страны, недавно освобожденных от немецко-фашистской оккупации. Командно-политический состав армии должен быть готов к тому, чтобы развернуть активную воспитательную работу с новичками, обеспечить планомерное обучение их военному делу.

Я ждал, что член Военного совета фронта заговорит о ближайших боевых задачах армии. Но вместо этого он стал подробно знакомить меня с военно-политической обстановкой на освобожденной территории Польши, рассказал о причинах неудачи Варшавского восстания, поставил конкретные задачи политической работы среди местного населения.

Многое из того, о чем рассказывал Константин Федорович, мне в определенной мере было уже известно. Но услышал немало и нового. Тогда, в декабре 1944 года, я, например, впервые узнал, что в тылу немецко-фашистских войск на территории Польши вместе с боевыми отрядами и формированиями Армии Людовой успешно действовали и советские партизанские соединения под командованием П. П. Вершигоры, И. Н. Бокова, Г. В. Ковалева, многочисленные разведывательные группы. Новостью были для меня и некоторые подробности Варшавского восстания, причины его поражения.

Сообщив об уже известных из печати фактах — начато восстание было по указанию польского эмигрантского правительства Миколайчика из Лондона, без необходимой подготовки, с одной-единственной авантюристической целью овладеть столицей Польши до вступления в нее войск Красной Армии, чтобы тем самым воспрепятствовать созданию органов народной власти, — член Военного совета кратко охарактеризовал обстановку, сложившуюся на 1-м Белорусском фронте к моменту начала восстания. Советские войска вступили на польскую территорию после непрерывных полуторамесячных боев в Белоруссии, в результате чего их наступательные возможности были в большой мере исчерпаны. Так же обстояло дело и в действовавшей в составе фронта 1-й армии Войска Польского.

Тем не менее по указанию Ставки в сентябре все же была осуществлена наступательная операция, в результате которой войска фронта и 1-й армии Войска Польского вышли к Висле, достигли правобережного предместья Варшавы — Праги. На левый берег реки были переброшены отдельные войсковые части, вооружение, боеприпасы, продовольствие и медикаменты, налажена связь с руководителями восстания. Предпринимались и попытки ворваться в Варшаву с флангов, но они закончились неудачей.

28 сентября немецко-фашистское командование, сосредоточившее в районе польской столицы крупные силы своих войск, начало генеральное наступление против повстанцев. Варшавяне сражались героически, однако не смогли противостоять мощному натиску врага. Понеся огромные потери, они были вынуждены 2 октября сложить оружие, прекратить сопротивление.

Беглый обзор событий, связанных с Варшавским восстанием, генерал К. Ф. Телегин закончил практическими указаниями о важности и необходимости всесторонне и правдиво разъяснить их как личному составу войск, так и местному населению. Такая работа, как заметил член Военного совета фронта, имела огромное значение прежде всего потому, что представители польского эмигрантского правительства в Лондоне и его сторонники в самой Польше развернули клеветническую кампанию против Красной Армии, утверждая, будто бы ее командование не пожелало помочь варшавским повстанцам. При этом они «забывали», что организаторы восстания не согласовали его начала ни с советским командованием, ни с командованием Войска Польского.

С начальником политуправления фронта генералом С. Ф. Галаджевым удалось встретиться уже вечером. Основной темой состоявшейся между нами беседы была политическая работа с местным населением.

— Эта работа, пока мы находимся на территории Польши, является одной из важнейших задач политорганов, партийных и комсомольских организаций, — несколько раз подчеркнул Сергей Федорович. — И должна стать составной частью всей партийно-политической работы.

Генерал Галаджев настоятельно рекомендовал как можно шире привлекать к разъяснительной работе среди местного населения руководящих генералов, командиров и начальников политорганов соединений. С бойцами и сержантами предложил провести политические занятия на тему «Освобождение Польши от фашистских оккупантов и борьба польского народа за создание нового, демократического государства». В беседах с поляками посоветовал широко использовать конкретные факты, свидетельствовавшие о том, что вес мероприятия новой, демократической власти, образованной на освобожденной территории Польши, проникнуты заботой о людях, о рабочем классе и трудовом крестьянстве, о возрождении Польши как суверенного и свободного демократического государства.

Во время беседы с Галаджевым я записал в своей рабочей тетради: «Земельная реформа — факты, примеры. Помещик Залецкий имел 900 гектаров земли. Вся она теперь распределена между батраками и бедняцкими хозяйствами. Залецкий бежал вместе с гитлеровцами на запад. В восьми крупных поместьях (фольварках), принадлежавших графу Потоцкому, вся земля распределена среди 1500 малоземельных крестьян и батраков».

…К себе в Шимоны мы возвращались поздно ночью. Погода стояла мерзкая: шел мокрый снег, дул сильный ветер, от которого, казалось, нисколько не защищал брезентовый тент машины. Приехали уже под утро.

Еще в пути мы с подполковником П. С. Матюхиным обменялись мнениями по поводу полученных от фронтового начальства указаний. А по приезде в Шимоны сразу же приступили к их реализации. Составили подробный план, в котором большое место отводилось работе среди местного населения. Лекторы, пропагандисты и штатные агитаторы политотдела армии занялись подготовкой лекций и докладов о жизни советского народа, о величественных победах Красной Армии, о самоотверженной борьбе польских воинов против немецко-фашистских оккупантов, об освободительной миссии Советских Вооруженных Сил и на другие военно-политические темы. Такая же работа проводилась и в соединениях.

Лекции, доклады, беседы о Советском Союзе, Красной Армии, о героических делах воинов Войска Польского быстро завоевали огромную популярность у местных жителей. Эти мероприятия, как правило, сопровождались показом полякам советских кинофильмов. Перед слушателями нередко выступал армейский ансамбль песни и пляски.

В работе с личным составом войск командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации уделяли большое внимание воспитанию воинов в духе высокой бдительности. В батальонах и артдивизионах по этому вопросу состоялись партийные и комсомольские собрания, а в ротах — общие красноармейские собрания. В отделениях, расчетах и экипажах проводились беседы на темы: «Свято храни военную тайну», «Высокая бдительность — наше боевое оружие» и другие. Приходилось обращать внимание, казалось бы, на самые незначительные мелочи.

Однажды мне довелось стать свидетелем следующего диалога между нашим сержантом и поляком, жителем села Шимоны. Поляк попросил у сержанта огоньку. Тот дал ему полную коробку спичек.

Поляк поблагодарил сержанта и стал внимательно разглядывать этикетку.

— Откуда у вас такие спички? — поинтересовался он.

— Такие выдают, — простодушно ответил сержант.

— Из-за границы получаете?

— Почему из-за границы? Наши, отечественные.

— По-русски я читаю, а тут ничего не могу понять.

— Не можешь понять надпись на этикетке? Я и сам ни черта не понимаю. Эти спички делают в Прибалтике, в Латвии, ну и надпись по-латышски.

— Вы, значит, в Латвии воевали?

— Где мы воевали, тебе знать не положено, — спохватился сержант. — Воевали там, где было приказано.

Это, конечно, вовсе не значило, что поляк, заинтересовавшийся спичками латышского производства, был вражеским осведомителем. Тем не менее, чтобы не разглашать военной тайны, приходилось обращать внимание воинов и на такие факты.

Не меньшее значение в тот период придавали мы и интернациональному воспитанию личного состава. Командиры, политработники, пропагандисты и агитаторы постоянно знакомили воинов с обстановкой в Польше, напоминали им о высоком интернациональном долге по оказанию помощи польскому народу в освобождении от фашистского гнета.

Прибывающие на новое место сосредоточения части и соединения армии непрерывно пополнялись личным составом. К началу нового, 1945 года численный состав каждой дивизии увеличился примерно на 1,5–2 тысячи человек. Это позволило сделать все стрелковые полки трехбатальонными (к началу перебазирования во многих из них в связи с недокомплектом третьи батальоны были временно упразднены). В стрелковых ротах теперь имелось от 75 до 90 человек. Общая численность пополнения только за 10 предновогодних дней составила около 15 тысяч бойцов. Но, к сожалению, многие из них были слабо обучены военному делу, как говорится, еще не нюхали пороху. А тут еще обстановка требовала немедленного распределения пополнения сразу же по полкам и батальонам, минуя обычное доучивание их в запасных частях и подразделениях. Все это было чрезвычайно трудным делом. И все-таки сложная задача решалась успешно.

Для работы с пополнением командиры соединений и начальники политорганов, выполняя указания Военного совета и политотдела армии, выделили лучших, наиболее подготовленных в военном отношении командиров младшего и среднего звена. Плановые занятия с новичками обычно проводились в полевых условиях по восемь — десять часов в сутки. Кроме того, два часа ежедневно отводилось на политические занятия, проходившие в строгом соответствии с разработанной и утвержденной поармом программе. Бывалые воины по заданию партийных и комсомольских организаций помогали молодым бойцам во внеучебное время осваивать приемы меткой стрельбы, обучали владению автоматическим оружием.

Таким образом, групповые и индивидуальные занятия с новичками продолжались в общей сложности по 15–16 часов в сутки. Однако не было случая, чтобы кто-либо из них пожаловался на усталость, на чрезмерную нагрузку. Напротив, воины пополнения занимались, как правило, с большим желанием и старательностью, не жалея сил.

В индивидуальной работе с ними особенно активно участвовали коммунисты и комсомольцы. Этому во многом способствовали состоявшиеся в подразделениях партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: «По-отечески встретим новое пополнение, воспитаем из молодых солдат мужественных и отважных воинов».

Крупное доукомплектование войск личным составом, сформирование в полках третьих стрелковых батальонов, большого числа рот и артиллерийских батарей потребовали от политорганов создания новых первичных и ротных партийных и комсомольских организаций. Решить эту задачу только за счет текущего приема отличившихся в боях воинов в члены и кандидаты в члены ВКП(б) и ВЛКСМ было невозможно, хотя этот рост не прекращался далее в период передислокации армии. Прибывали, правда, коммунисты и комсомольцы с пополнением, но, к сожалению, не так уж много. Поэтому, чтобы иметь в каждой стрелковой роте полнокровную партийную организацию, необходимо было некоторое число коммунистов перевести из тыловых частей в боевые подразделения. Это предложение мы решили вынести на очередное заседание Военного совета армии.

— Обсудить, конечно, можно, — согласился с нами командарм. — Только имейте в виду, что крепкие, боеспособные партийные организации нужны и в тылах. И особенно теперь, когда все коммуникации снабжения войск проходят по польской территории.

Примерно в таком же плане высказался и начальник штаба. И все же этот вопрос решился положительно. В первых числах января более 1000 коммунистов и членов ВЛКСМ из тыловых частей армии, тылов корпусов, дивизий и полков были направлены в боевые подразделения. Эта своеобразная мобилизация партийных и комсомольских сил позволила в течение января дополнительно создать в войсках 54 первичные и 81 ротную парторганизации, а также 178 ротных и равных им комсомольских организаций.

В целях создания необходимого резерва парторгов и комсоргов подразделений в ряде соединений, в частях армейского подчинения и в госпиталях по указанию поарма с группами партийных и комсомольских активистов (в госпиталях — из числа легкораненых) были проведены десятидневные сборы-семинары. Руководили ими представители политотдела армии, а к проведению занятий привлекались также и работники политорганов соединений.

Тогда же, в январе 1945 года, произошли два события, которые в значительной мере способствовали улучшению руководства партийно-политической работой в стрелковых соединениях, а также в отделах управления и штаба армии.

Первое из них заключалось в том, что после многократных просьб и ходатайств мы получили наконец разрешение на создание еще одного политоргана — политотдела спецчастей армии. Возглавил его полковник С. Л. Крутовцев, секретарем образованной при нем парткомиссии стал подполковник П. Я. Таланов, а помощником начальника политотдела по комсомольской работе был назначен Г. Е. Беляев. И если прежде мне, моему заместителю, а также помощнику по комсомольской работе приходилось почти ежедневно выезжать в части армейского подчинения (а их насчитывалось более двадцати), тратить уйму времени на вручение партийных и комсомольских документов, то с созданием нового политоргана необходимость в этом отпала. А у нас появилась возможность гораздо чаще бывать в войсках переднего края — в стрелковых корпусах, дивизиях и полках, — что имело важное значение в период активных боевых действий.

К сказанному добавлю, что руководители вновь созданного политоргана оказались прекрасными знатоками и организаторами своего дела. За короткий период они сумели добиться резкого повышения уровня партийно-политической работы в спецчастях. А партийная комиссия столь же быстро дила внимательное, всестороннее рассмотрение заявлений воинов о приеме в партию и комсомол, строже стал их индивидуальный отбор.

Второе событие имело непосредственное отношение к штабным партийным и комсомольским организациям. За три с лишним года войны мы привыкли к тому, что парторги и комсорги, как правило, не избирались, как того требовали нормы уставов ВКП(б) и ВЛКСМ, а назначались. О своей работе перед коммунистами и комсомольцами они не отчитывались. В боевых частях и подразделениях подобный порядок в какой-то мере оправдывался спецификой фронтовой действительности, хотя при создании первичных парторганизаций в батальонах нам однажды все-таки удалось провести выборные собрания. Что же касается штабных парторганизаций, то в них ничто не препятствовало соблюдению уставных положений в полном объеме. И все равно тут тоже парторги и комсорги назначались.

— А почему бы нам не применить в отношении штабных партийных и комсомольских организаций обычные уставные нормы? — завел как-то разговор начальник оргинструкторского отделения поарма подполковник Матюхин. — Тем более сейчас, когда армия находится в резерве, на значительном удалении от переднего края.

В частности, он высказался и за то, чтобы парторги и комсорги штабных организаций отчитались о своей работе на собраниях.

— Будет не вредно кое-кого из них покритиковать, — продолжал развивать свою мысль Павел Степанович. — Ну а потом в соответствии с уставными требованиями путем закрытого голосования можно избрать партийные и комсомольские бюро. Уверен, что это не только не повредит делу, а, напротив пойдет на пользу.

Посоветовались с членом Военного совета. Он поддержал предложение. Единодушное одобрение оно нашло также у коммунистов и комсомольцев управления армии и отделов штаба.

Собрания готовили тщательно. Активно участвовали в этом почти все коммунисты и комсомольцы независимо от воинских званий и занимаемых должностей, в том числе и руководящие работники управления, штаба армии. Прошли они на высоком идейно-политическом уровне. В отчетных докладах и выступлениях много внимания было уделено вопросам обеспечения авангардной роли коммунистов и комсомольцев в борьбе за повышение культуры штабной работы. Участники собраний подвергли строгой критике недостатки в практической деятельности организаций, высказали обоснованные претензии к парторгам, комсоргам и членам бюро по поводу недостаточного идейно-политического воспитания принятых в партию и комсомол товарищей и по ряду других вопросов.

Результат оказался весьма положительным. Работа штабных организаций после проведения отчетно-выборных собраний приобрела большую целенаправленность и предметность. Повысилась ответственность партийных и комсомольских активистов за порученное им дело.

14 января войска 1-го Белорусского фронта вновь перешли в наступление. Прорвав оборону противника за Вислой в районах магнушевского и пулавского плацдармов, они с боями продвигались вперед, на запад. На четвертый день наступательной операции была освобождена столица Польши — Варшава. За ее освобождение вместе с советскими войсками мужественно и самоотверженно сражались части и соединения 1-й армии Войска Польского под командованием генерала С. Г. Поплавского.

Мы ждали, что к участию в наступлении будет привлечена и 3-я ударная армия. Но она по-прежнему оставалась в резерве командующего фронтом. Правда, вскоре ее командованию было дано указание срочно готовить войска к маршу в район города Быдгощ.

Этот марш продолжался без малого две недели и завершился лишь в конце января. Части и соединения армии двигались главным образом через небольшие села и деревни, по возможности минуя города. Польские крестьяне повсеместно встречали наших воинов тепло и дружелюбно. Охотно слушали доклады и беседы о Советском Союзе, о героических свершениях Красной Армии, проводившиеся во многих населенных пунктах пропагандистами и агитаторами полит-органов. Устраиваемые специально для поляков киносеансы советских фильмов, а также музыкальные вечера, на которых выступали дивизионные и армейский ансамбли песни и пляски, как правило, привлекали местных жителей того или иного села, деревни.

Здесь хочется особо подчеркнуть, что во время марша поляки оказывали посильную помощь нашим войскам.

Вспоминается такой случай. В одном недавно освобожденном от фашистских оккупантов селе управление, штаб и политотдел армии остановились на отдых. Я зашел к командарму, расположившемуся в небольшом, но довольно опрятном деревянном доме. Во время нашей беседы адъютант доложил генералу Н. П. Симоняку, что пришел хозяин дома и просит разрешения обратиться к «главному начальнику».

— Зовите его, — сказал Николай Павлович.

В комнату вошел крестьянин средних лет, низко поклонился. Хотел что-то сказать, но сразу не смог. Слова словно застряли у него в горле. Наконец все-таки вымолвил:

— Спасибо вам, пан генерал! — и сразу же повернулся, чтобы уйти.

— Куда же вы? — остановил его командарм. — Дом-то ваш. Это я должен благодарить вас за оказанное гостеприимство.

Крестьянин растерянно развел руками:

— Дом мой, это верно, но почти пять лет он принадлежал немецкому колонисту. Ни я сам, ни члены моей семьи не смели заходить сюда. Жили в землянке на подворье, батрачили на немца. Теперь вот он сбежал…

— Ну и хорошо, что сбежал. Возвращайтесь домой. Все тут теперь ваше, — успокоил крестьянина Н. П. Симоняк.

Утром я вновь увидел вчерашнего посетителя. Он сидел на повозке, запряженной парой лошадей. Спросил его:

— Куда это вы собрались?

— Хочу помочь Красной Армии в перевозке боеприпасов.

— А лошади чьи?

— Немец не успел увести с собой. Выходит, теперь мои.

Почти сто километров он вез на своей повозке боеприпасы. Домой вернулся только после того, как доставил их на место. И таких случаев было немало.

Беседуя с местными жителями, наши лекторы, пропагандисты и агитаторы убеждались в том, какой невыносимо тяжелой была жизнь поляков во время немецко-фашистской оккупации. Им рассказывали о зверствах гитлеровцев на польской земле. Эти факты затем широко использовались в воспитательной работе среди бойцов и сержантов, что вызывало у них еще большую ненависть к врагу.

В этом плане нашими пропагандистами была составлена справка по населенному пункту Клодов и Клодовской волости.

Когда в 1939 году волость была оккупирована гитлеровцами, все лучшие земли забрали восемь немецких колонистов-помещиков. Значительная часть местных крестьян была выселена в так называемое «генерал-губернаторство». Доставшиеся в течение пяти лет батрачили в немецких поместьях — фольварках. За малейшее неповиновение поляков зверски избивали, а нередко и расстреливали без суда. Школы в волости закрыли. В Клодове действовали только две из них, но там учились лишь дети колонистов. Польские же ребятишки в течение всей оккупации были лишены возможности посещать занятия. Оккупанты запрещали местным жителям петь народные песни, заходить в клодовский парк и многое другое. За нарушение любого из таких «правил» клодовцам грозило жестокое избиение, а то и пуля.

Подобные справки мы составляли и по другим волостям, а затем размножали и рассылали в войска в качестве пособий для агитаторов. Обором и обобщением такого рода материалов занимались не только работники поарма, но и политорганы соединений.

За период марша наши взаимоотношения с поляками еще более окрепли, стали по-настоящему дружескими.

Сосредоточение войск армии в районе города Быдгощ завершилось в последних числах января. И сразу важная новость: 31 января 3-я ударная получила ответственную боевую задачу — прикрыть образовавшийся разрыв на стыке между 2-м и 1-м Белорусскими фронтами. Ее выполнение командующий армией поручил дивизиям 12-го гвардейского стрелкового корпуса. Второй рубеж обороны образовали соединения 79-го стрелкового корпуса, а 7-й стрелковый корпус выдвинулся в район города Флатов.

В Быдгоще до особого распоряжения разместилась лишь 146-я стрелковая дивизия генерал-майора С. И. Карапетяна, ставшего начальником гарнизона и комендантом города.

Быдгощ — важный узел железных и шоссейных дорог и довольно крупный даже по тем временам город. Поэтому военной комендатуре с первого же дня пришлось решать множество разнообразных задач. И одна из них являлась поначалу, пожалуй, самой трудной, самой ответственной. Дело заключалось в том, что наряду с возвращением местных жителей в город хлынул и большой поток освобожденных Красной Армией из фашистских концентрационных лагерей советских и иностранных граждан. Их надо было накормить, обеспечить на время теплым жильем, больным — а их набралось немало — оказать необходимую медицинскую помощь. Сделать это в городе, совсем недавно освобожденном, сильно разрушенном, было нелегко.

Справиться со всем этим одной комендатуре оказалось не по силам. Поэтому командующий вскоре дал указание поарму помочь генералу Карапетяну. Мы направили туда группу своих работников во главе с начальником 7-го отделения политотдела майором П. М. Матвеевым, недавно назначенным на эту должность вместо убывшего по ранению пай ра Михеева. В результате проблема политической и организаторской работы с освобожденными из концентрационных лагерей гражданами, в том числе и иностранцами, была успешно решена.

На стыке между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами, который было поручено прикрывать нашему 12-му гвардейскому стрелковому корпусу и частям 2-го гвардейского кавалерийского корпуса соседнего фронта, назревали тревожные события. Как стало известно, гитлеровское командование готовилось нанести здесь мощный удар, для чего спешно стягивало крупные силы.

Для ознакомления с положением дел непосредственно на месте мне по поручению командующего армией пришлось выехать в 12-й гвардейский корпус. Рубеж его обороны растянулся по фронту примерно на 25 километров. Наиболее уязвимый и неудобный в тактическом отношении участок занимали полки 23-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора П. М. Шафаренко. Ко всему прочему командование дивизии не располагало достаточно точными, проверенными разведданными о численности вражеских гарнизонов в небольших городках Ландек и Линде, на близких подступах к которым пролегал передний край обороны этого соединения. Более того, даже имеющиеся данные были противоречивыми. И все же комдив принял решение нанести удар по Ландеку и Линде, занять оба населенных пункта, чтобы тем самым улучшить свои оборонительные позиции.

Атака была предпринята рано утром 1 февраля. Первым вступил в бой 66-й гвардейский стрелковый полк подполковника В. А. Гиго. Противник сразу же оказал упорное сопротивление. Овладеть населенным пунктом Линде гвардейцам не удалось. 66-й полк, выдвинувшийся несколько вперед, оказался в еще более невыгодном положении.

Оценив сложившуюся обстановку, комдив отдал подполковнику Гиго новый приказ: в бой больше не ввязываться; занимаемый полком рубеж обороны скрытно передать правому соседу — 52-й гвардейской стрелковой дивизии; смену произвести не позднее 8.00 2 февраля; отход прикрыть силами одного батальона. Все эти действия генерал Шафаренко предварительно согласовал с командиром 52-й гвардейской стрелковой дивизии. Казалось, отход 66-го полка полностью обеспечен.

Случилось, однако, так, что 1-й и 3-й его батальоны смогли отойти значительно позже установленного комдивом срока, а прикрывавший их 2-й батальон был атакован превосходящими силами пехоты противника, поддержанными десятью самоходными орудиями, и оказался в окружении.

Фашисты надеялись его быстро уничтожить. Но батальон продолжал мужественно сражаться и в окружении. Командование вместо смалодушничавшего комбата принял на себя его заместитель капитан С. И. Никин, проявивший в трудных условиях исключительное мужество и самообладание. Храбро действовали заместитель командира батальона по политчасти лейтенант Трошин, командиры рот капитан Волков, старший лейтенант Цыганков, лейтенант Шелехов, все сержанты и бойцы. По приказанию капитана Никина они заняли круговую оборону и в течение дня отразили четыре вражеские атаки, уничтожив до сотни гитлеровцев.

С наступлением темноты, когда гитлеровцы ослабили натиск, появилась возможность спокойно оценить свое положение. Из четырех имевшихся в батальоне 45-миллиметровых пушек исправными остались лишь две. Почти полностью израсходован запас снарядов, мало и патронов. В сложившихся обстоятельствах батальону оставалось одно — перехитрить противника, выйти к своим по возможности без длительного боя. Самый подходящий момент для этого — предрассветные сумерки.

Так и сделали. Под утро сумели незаметно приблизиться к боевым порядкам гитлеровцев, бесшумно снять часовых и выйти из окружения на участке одного из полков 52-й гвардейской стрелковой дивизии.

Мне, естественно, захотелось повидать отважного капитана, побеседовать с ним. Вместе с начальником политотдела 23-й гвардейской дивизии полковником В. В. Деевым мы отправились в 66-й стрелковый полк.

Семен Иванович Никин (тогда ему было около 27 лет) произвел на меня очень хорошее впечатление, и прежде всего скромностью. Он совершенно не стремился подчеркнуть свои личные заслуги в спасении батальона.

В нескольких словах капитан рассказал о своем боевом пути. В Красной Армии с июля 1941 года. Первое боевое крещение получил на Волховском фронте, будучи еще младшим политруком. До службы и армии работал секретарем горкома комсомола в Акмолинске. На фронте был дважды ранен, награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени. После упразднения института заместителей командиров рот по политической части его направили на курсы «Выстрел». Окончил их, стал заместителем командира батальона по строевой части.

Таким был он, капитан Семен Иванович Никин, недавний политработник, мужественный коммунист, фронтовик. Благодаря его инициативе, выдержке, отваге батальон вырвался из окружения, 173 человека вышли к своим с полным вооружением, вынесли четверых тяжелораненых товарищей.

Военный совет, рассмотрев случай со 2-м батальоном, сделал исключительно серьезные выводы. Командованию и политорганам соединений было дано указание решительным образом улучшить воспитательную работу среди командиров среднего звена, незамедлительно отстранять от должности тех, кто проявляет в бою неуверенность и растерянность. Бывший комбат, как установило следствие, самоустранился от руководства подразделением и был предан суду военного трибунала. Капитан С. И. Никин, вступивший в командование батальоном, был награжден за подвиг орденом Красного Знамени. Вместе с ним высоких государственных наград удостоились и многие другие бойцы и командиры батальона.

Указание Военного совета было затем обсуждено на служебных совещаниях командиров и политработников, на партийных собраниях первичных парторганизаций.

Гитлеровцы продолжали прощупывать оборону на участке 12-го гвардейского корпуса. Их атаки не прекращались даже в темную пору суток. Поэтому Военный совет требовал от войск постоянно быть начеку, в полной боевой готовности, ни на минуту не ослаблять наблюдение за противником. Большую разъяснительную работу среди личного состава вели в этом направлении командиры, политработники, парторги и комсорги, агитаторы.

Высокая бдительность воинов, активизация разведывательной службы во многих случаях способствовали тому, что вражеские атаки, как правило, захлебывались уже в самом начале, не приносили гитлеровцам каких-либо реальных результатов.

Утром 8 февраля фашисты крупными силами пехоты и танков атаковали на узком участке фронта один из полков 33-й стрелковой дивизии. Какой силы была эта атака, можно судить хотя бы по тому, что только на позиции стрелкового батальона майора Петровского гитлеровцы бросили до двух батальонов пехоты, 25 танков и самоходных артиллерийских установок. Однако благодаря внимательному наблюдению за поведением противника командование полка не только своевременно разгадало вражеский замысел, но и сумело упредить его атаку коротким, но мощным артналетом.

Особенно успешно в этом бою действовал орудийный расчет гвардии старшего сержанта Петра Рубана, уничтоживший четыре фашистских танка и две самоходки вместе с их экипажами. А в целом батальон майора Петровского истребил до трехсот вражеских солдат и офицеров.

Оставив на поле боя сотни трупов и одиннадцать выведенных из строя танков и самоходных орудий, противник был вынужден отказаться от дальнейших атак и отойти на исходный рубеж.

О храбрости и отваге воинов 33-й стрелковой дивизии, об их бесстрашии в борьбе с танками уже на следующий день знала вся армия. Сначала об этом появилась заметка в газете «Фронтовик», а два дня спустя поарм выпустил несколько листовок, посвященных их подвигу. Одна из листовок рассказывала о героических действиях командира орудия гвардии старшего сержанта Петра Рубана и его наводчика гвардии сержанта Ивана Купцова. В ней сообщалось, что за свой подвиг оба они награждены орденом Красного Знамени.

В артиллерийских подразделениях после этого состоялись комсомольские собрания, на которых звучал призыв: «В борьбе с танками врага равняться на артиллеристов Рубана и Купцова!» Кстати, хочется подчеркнуть, что в том бою гвардейцы участвовали, будучи еще комсомольцами, а вскоре стали кандидатами в члены ВКП(б).

Подвиги, подобные тому, который совершил орудийный расчет Петра Рубана, чуть ли не каждый день повторялись и на других участках обороны частей 12-го гвардейского стрелкового корпуса. Враг ожесточенно рвался вперед, поэтому артиллеристы, образно выражаясь, никогда пе оставались без дела. И в том, что все попытки фашистов пробить брешь в нашей обороне неизменно терпели провал, есть и их немалая заслуга.

Следует сказать, что гвардейцы не ограничивались только обороной, отражением вражеских атак. Если имелась хотя бы малейшая возможность, они улучшали и совершенствовали свои позиции. Достойный пример в этом отношении показали части 23-й гвардейской стрелковой дивизии. Несмотря на неудачу, которую, как уже известно, потерпел ее 66-й гвардейский стрелковый полк, командование соединения не оставляло надежды овладеть городами Ландек и Линде. Только теперь в частях дивизии велась более тщательная подготовка: был разработан план боя, с личным составом в течение нескольких дней отрабатывались важнейшие тактические приемы, проводилась и непрерывная воспитательная работа. В этот период хорошо поработали и разведчики, добывшие исчерпывающие сведения о силах противника в Ландеке и Линде, особенностях его оборонительных сооружений.

Главный удар по гарнизону Ландека нанес теперь уже 63-й гвардейский стрелковый полк гвардии полковника Г. Д. Емельянцева. Его активно поддержали артиллеристы. Гитлеровцы сопротивлялись ожесточенно, но все же дрогнули и вынуждены были оставить город. Для развития этого успеха комдив П. М. Шафаренко срочно ввел в бой другие свои части. В результате гвардейцы 23-й дивизии овладели еще тремя крупными населенными пунктами — Линде, Ланкен и Кельпин, тем самым значительно улучшив прежние оборонительные позиции.

Во время подготовки к боям за Ландек в 63-м гвардейском стрелковом полку находился помощник начальника поарма по комсомольской работе майор С. В. Игнатов. По возвращении оттуда он рассказал нам об интересных и поучительных формах деятельности в организациях ВЛКСМ этого полка, в частности в его 2-м батальоне.

За несколько дней до начала боев за Ландек в подразделении состоялось комсомольское собрание с такой повесткой дня: «Об авангардной роли членов ВЛКСМ в атаке». С докладом на нем по просьбе комсорга батальона гвардии лейтенанта Васильева выступил командир полка. Он подробно ознакомил слушателей с характерными особенностями обороны южной части Ландека, где предстояло действовать 2-му батальону, дал ряд практических советов: как блокировать, а затем уничтожать основные очаги сопротивления противника, особенно его пулеметные точки.

На исходном для атаки рубеже комсорги рот еще раз напомнили комсомольцам о принятом на собрании решении — место члена ВЛКСМ в бою только впереди, уточнили их поручения: кто должен первым подняться в атаку; кто проследить за тем, чтобы не замешкались молодые воины, впервые участвующие в бою; кто должен во время пауз боя обеспечить выпуск листков-молний «Передай по цепи».

А комсомольцу Гончарову гвардии лейтенант Васильев по поручению командира полка передал небольшой красный флаг, который предполагалось водрузить на одном из самых высоких зданий города.

Бой был нелегким. Гитлеровцы упорно сопротивлялись. Из немногих кирпичных домов, с чердаков и из подвалов их приходилось буквально выкуривать. Вот тут-то и проявилась в полной мере авангардная роль коммунистов и комсомольцев.

…Продвижению одной из наших рот мешал фашистский пулемет, установленный на втором этаже дома и державший под прицельным огнем весь перекресток. Комсомольцы Груздев, Фоминых и Сотов короткими перебежками подобрались к этому зданию и закидали гранатами огневую точку врага. Путь вперед был открыт.

…Противник, подтянув с противоположной стороны окраины города резервы, предпринял против атакующего батальона сильную контратаку. В этот момент комсомолец Гончаров с красным флагом в руке первым бросился навстречу гитлеровским цепям, крикнув: «За мной, товарищи!» Его порыв дружно поддержали остальные воины подразделения. В коротком рукопашном бою они смяли фашистов, обратили в паническое бегство. А в это время Гончаров, быстро поднявшись на крышу одного из многоэтажных домов, установил над ним красный флаг.

Вскоре город был очищен от гитлеровцев. Наряду с другими подразделениями значительный вклад в эту победу внесли и гвардейцы-комсомольцы 2-го батальона.

Опыт первичной организации ВЛКСМ, о которой рассказал нам майор Игнатов, представлял несомненный интерес для комсомола всей армии. Обобщенный, он был незамедлительно доведен до всех политорганов соединений. И в последующих боях нашел свое практическое применение в работе других комсомольских организаций.

12 февраля на КП армии приехал начальник политуправления фронта С. Ф. Галаджев. Беседуя с нами, он высказал предположение, что войскам 3-й ударной, по всей вероятности, придется принять самое непосредственное участие в разгроме восточно-померанской группировки противника.

Сказано это было как бы между прочим, для общего сведения. Но тем не менее Галаджев сообщил нам и некоторые подробности происходивших в тот период событий. Так, в Померании немецко-фашистским командованием образована, оказывается, группа армий под названием «Висла». Две армии этой группы сосредоточены против правого крыла 1-го Белорусского фронта. Туда же гитлеровцы спешно стягивают крупные танковые соединения.

В Восточной Померании бои с фашистами в настоящее время ведут войска 2-го Белорусского фронта. Но они, как пояснил С. Ф. Галаджев, сильно утомлены, к тому же в период сражения за выход к Балтийскому морю понесли значительные потери. Поэтому наступление советских войск в Восточной Померании ведется пока замедленными темпами. Отсюда не исключено, что Ставка в ближайшие дни может потребовать от командования 1-го Белорусского фронта выделения части своих сил в помощь 2-му Белорусскому фронту. Вот почему войскам 3-й ударной необходимо исподволь готовиться к участию в этих боях.

Готовиться… Но прежде — случилось это в середине февраля — частям и соединениям армии пришлось вступить в ожесточенные схватки с противником в районе обороняемого нами межфронтового стыка.

…В штаб поступили сведения о том, что часть окруженной в районе Шнайдемюля (Пила) вражеской группировки вырвалась из котла и несколькими колоннами, с танками и артиллерией, движется в северном направлении. Ее цель — пробиться северо-западнее города Ландек и воссоединиться с противостоящими нам фашистскими войсками.

Разведка в тот же день подтвердила достоверность этих сведений. Командующему было доложено, что в руки разведчиков попал приказ коменданта Шнайдемюля, в котором указан маршрут движения и определена тактика действий вырвавшейся из окружения группы.

«Боевая группа, — напутствовал своих головорезов нацистский полковник Ревлингер, — 13 февраля к 19.30 выходит из города на участке боевых порядков гренадерского батальона «Шнайдемюль», прорывает кольцо окружения противника и движется через Шенфельд на север с целью соединиться с нашими войсками в районе северо-восточнее Ландека… Встретив на пути следования противника, уничтожает его быстрым ударом. В случае упорного сопротивления — обходить»[10].

Итак, все становилось ясным: несколько колонн вражеских войск, в каждой из которых по полторы-две тысячи солдат и офицеров, имеющих на вооружении кроме стрелкового оружия танки, полевую и самоходную артиллерию, параллельными дорогами движутся на север. Частям и соединениям 3-й ударной армии приказано ликвидировать вырвавшихся из окружения гитлеровцев.

Общее руководство боевыми действиями по разгрому этой фашистской группы командарм возложил на командира 79-го стрелкового корпуса генерал-майора С. Н. Переверткина. Он же определил и участие в боях ряда частей 12-го гвардейского стрелкового корпуса, в командование которым тогда только что вступил прибывший к нам генерал-лейтенант Александр Федорович Казанкин.

В сложившейся обстановке многое зависело от оперативности действий наших войск и всех звеньев их обеспечения. Нельзя было терять ни одной минуты.

Вернувшись с армейского командного пункта в политотдел, я проинформировал своих подчиненных об обстановке. В части 79-го и 12-го корпусов тотчас же выехали две группы политработников поарма.

Начальнику 7-го отделения политотдела армии майору П. М. Матвееву тоже было дано конкретное задание — заслать в вырвавшуюся из окружения группу несколько добровольцев из числа пленных-антифашистов, которые провели бы там агитационную работу среди гитлеровских солдат и офицеров, разъяснили бы, что у них нет никаких других шансов остаться в живых, кроме как сдаться в плен. О том же говорилось и в подготовленных нами листовках, которые предполагалось разбросать над движущимися вражескими колоннами с самолетов, и в передачах на немецком языке.

Закончив неотложные дела, я вместе с несколькими товарищами из управления армии выехал в 79-й стрелковый корпус. На корпусном КП (он располагался неподалеку от города Флатов) встретился с генералом С. Н. Переверткиным и начальником политотдела полковником И. С. Крыловым. По их словам, обстановка к тому времени складывалась примерно так. Части 150-й стрелковой дивизии в ожидании подхода противника заняли оборону на рубеже Ястров, Ра-довниц. А полки 207-й дивизии — юго-западнее города Флатов. Вопросы взаимодействия стрелковых частей с артиллерией полностью согласованы. Авангард противника уже приближается к Гурзену и далее — к рубежу обороны 469-го стрелкового полка, которым командовал М. А. Мочалов.

Однако события подкорректировали это представление командования корпуса об обстановке. Вскоре комкору позвонил командир 150-й дивизии генерал-майор В. М. Шатилов (это воинское звание ему было присвоено 2 ноября 1944 года) и доложил: в районе Гурзена полки Зинченко и Плеходанова уже ведут ожесточенный бой с врагом. Первым в него вступил батальон старшего лейтенанта С. А. Неустроева, столкнувшийся с гитлеровцами в лесном массиве. Поскольку прицельный огонь в лесу вести почти невозможно, личный состав батальона навязывает противнику в основном рукопашные схватки.

Некоторое время спустя из той же 150-й дивизии поступило новое сообщение: авангард одной из колонн гитлеровцев оттеснен к реке и уничтожен, истреблено до двухсот вражеских солдат и офицеров, несколько десятков взято в плен. В бою особенно отличились коммунисты Кузьма Гусев, Алексей Берест, Александр Прелов, комсомолец младший сержант Петр Щербина и другие. Высокое воинское мастерство и отвагу проявили артиллеристы Николай Хованцев, Александр Овечкин, Андрей Дрыгваль…

Иначе сложилась обстановка на участке обороны 207-й стрелковой дивизии. Ее командир полковник Семен Иванович Соболев доложил в армию: «Фашисты ворвались в населенные пункты Тарновка и Вангерц; у них танки, самоходная артиллерия. Попытки полков А. П. Чекулаева и И. Д. Ковязина выбить противника из Тарновки и Вангерца не достигли цели. Создалось критическое положение. Нужна помощь».

Когда же подошли основные силы вражеской колонны, резко усложнилась обстановка и на участке 150-й дивизии. Гитлеровцам удалось пробиться сквозь боевые порядки этого соединения и ворваться в крупный населенный пункт Радовнитц.

— Держитесь. Постараемся помочь, — ответил комкор на тревожное сообщение Шатилова.

Он же связался с командармом, доложил о прорыве немцев в районе Радовнитца. После непродолжительного разговора по телефону лицо Семена Никифоровича как-то сразу просветлело: помощь обещана.

И она действительно была оказана. Вскоре вместе с частями 150-й дивизии в бой с противником вступили направленные сюда из 12-го гвардейского корпуса 164-й стрелковый полк подполковника Н. Г. Пейсаховского, 1-й батальон 82-го стрелкового полка под командованием майора Р. С. Кудрина, несколько артиллерийских частей, в том числе 1729-й полк самоходной артиллерии.

Таким образом, Радовнитц и подступы к нему стали главным полем сражения с одной из самых крупных колонн врага, вырвавшейся из окруженного Шнайдемюля.

— Пять часов мы вели трудный бой в районе Радовнитца! — восторженно говорил позже командир 150-й дивизии генерал В. М. Шатилов. — Помощь из двенадцатого гвардейского корпуса прибыла как раз вовремя. Особенно хорошо действовал сто шестьдесят четвертый полк. Сразу видно, командует им человек умный, способный.

В район боя эта часть прибыла в тот момент, когда гитлеровцы овладели большей частью Радовнитца. Наверное, немецко-фашистское командование уже полагало, что прорыв обеспечен, боевые порядки русских остались позади. А тут как снег на голову — внезапный удар 164-го полка, поддержанный крупными силами артиллерии. Удар такой силы, такого яростного накала, что гитлеровцам не оставалось ничего другого, как бежать из Радовнитца в соседний с ним лес. Но и это сделать удалось немногим. Основные силы фашистов были истреблены как в самом населенном пункте, так и за его пределами. Взаимодействуя с артиллеристами, полк Н. Г. Пейсаховского уничтожил, кроме того, несколько вражеских танков.

Когда мы вместе с генералом А. Ф. Казанкиным ехали в Радовнитц, он кратко рассказал мне о подполковнике Пейсаховском. Командиру полка всего 36 лет. Десять из них он прослужил в армии, а до того работал на обувной фабрике «Спартак» в Казани. Там вырос от рядового рабочего до секретаря парткома. На партполитработу в Красную Армию был направлен по решению Татарского обкома ВКП(б). Окончил курсы политсостава, служил политруком роты, секретарем полкового партбюро, начальником политотдела дивизии. Позже переведен на командную должность. На войне — с первого дня.

— Откуда вам так хорошо известен жизненный и боевой путь этого командира полка? — спросил я Казанкина. — Ведь вы же совсем недавно вступили в командование корпусом.

— А как же иначе? — улыбнулся в ответ Александр Федорович. — Какой бы я был комкор, если бы не знал своих подчиненных?

Предупрежденный о нашем приезде по телефону, подполковник Н. Г. Пейсаховский встретил нас на околице Радовнитца. Доложил обстановку, попросил у генерала Казанкина разрешения переместить свой командный пункт на противоположную окраину села: там церковь, прекрасный наблюдательный пункт. Командир корпуса дал «добро».

Мы прошли по улицам села. Всюду видны следы недавнего боя: трупы вражеских солдат, догорающие танки, бронетранспортеры, разбитые и совсем исправные, брошенные гитлеровцами автомашины.

— Что же, поработали вы тут вместе с артиллеристами неплохо, — похвалил генерал А. Ф. Казанкин командира полка. — Но успокаиваться еще, думаю, рано. Остатки вражеской колонны непременно попытаются вновь атаковать Радовнитц. У фашистов просто другого выхода нет. Так что будьте начеку.

Отдав еще некоторые необходимые распоряжения, комкор уехал. Его ждали другие дела. В полосе межфронтового стыка немецко-фашистские войска в любой момент могли предпринять удар навстречу вырвавшейся из Шнайдемюля (Пила) группе. Нужно было не допустить этого.

На полковом КП я встретился с заместителем Пейсаховского по политчасти майором А. Д. Шитовым. Он только что вернулся из батальонов, устал, но тем не менее очень подробно доложил о проведенной в полку накануне и в ходе боя партийно-политической работе, о расстановке партийных и комсомольских сил, об отличившихся бойцах и командирах. С большой похвалой отозвался о парторге полка А. А. Шутыреве, о парторгах 1-го и 3-го батальонов П. В. Медведеве, А. И. Иванове, о полковом агитаторе М. Г. Черникове и других. Кстати, почти все они позже были удостоены высоких государственных наград за освобождение Радовнитца.

…1-й стрелковый батальон 82-го полка 33-й дивизии, как и 164-й полк, был направлен генералом Казанкиным в помощь 150-й дивизии. С ходу вступив в бой, он нанес довольно ощутимый фланговый удар по вражеской колонне, что также определило общий успех наших частей. Теперь батальон располагался в лесу близ Радовнитца. Его командир старший лейтенант Кудрин и замполит, тоже старший лейтенант, Ильин — молодые и улыбчивые — охотно делились со мной впечатлениями о недавнем бое, с гордостью называли фамилии своих отличившихся подчиненных. Слушая их, я невольно думал: «Как выросли наши командные кадры! За время войны они во многом опередили, оставили позади себя хваленый офицерский корпус немецко-фашистских войск. В этом — великая сила Красной Армии!»

…Где-то совсем недалеко, за поворотом лесной дороги, почти непрерывно строчат пулеметы и автоматы. Время от времени в их трескотню вплетаются гулкие разрывы снарядов. И вдруг среди этих звуков смерти раздается… прекрасная музыка! Минуту спустя слышится несколько искаженный, но все же показавшийся мне знакомым голос: «Ахтунг! Ахтунг!..»

— Кто это призывает гитлеровцев к вниманию? — спрашиваю я у старшего лейтенанта Ильина.

— Майор из политотдела армии, товарищ полковник. Матвеев, кажется, его фамилия.

Да, это П. М. Матвеев. Вскоре, после окончания очередной звукопередачи, он пришел на КП батальона.

— А где ваш фургон? — поинтересовался я.

— Отправил в двести седьмую, к Косякову. Завтра с утра будем работать там.

Слово «работать» майор произносит так, будто для него и его боевых товарищей завтра начнется не полный смертельной опасности, а самый обычный рабочий день.

Быстро сгущаются сумерки. Начинается метель. Мы с Матвеевым решаем заночевать в батальоне Кудрина. Здесь начальник 7-го отделения подробно информирует меня о том, что сделано им и его подчиненными за эти последние несколько суток.

Во-первых, в вырвавшуюся из шнайдемюльского котла группу уже заброшено более двух тысяч листовок-пропусков с призывом к гитлеровцам сдаваться в плен. Они охотно слушают и передачи по МГУ. Кроме того, для разложения войск противника широко используется оправдавшая себя практика обратной засылки в войска противника пленных немецких солдат, изъявивших желание провести разъяснительную работу среди бывших сослуживцев. Так, один из них, добровольно сдавшийся в плен, попросил направить его с этой целью в свой батальон. Через несколько часов он вернулся, приведя с собой 17 человек, почти весь взвод. И такие случаи далеко не единичны. Кроме того, многие гитлеровцы сдаются в плен группами сами, выходя из леса с белыми флагами. Сегодня утром, например, в наше расположение пришли 60 солдат противника. Несколько позже немецкий лейтенант привел в плен остатки подчиненного ему взвода, а также сдал исправный бронетранспортер.

Активно участвуют в разложении вражеских войск политотделы 33-й, 207-й и других стрелковых дивизий. Обратную засылку пленных умело организуют старшие лейтенанты Кудрин и Ильин, инструктор политотдела 33-й стрелковой дивизии капитан Никитенко и другие. В итоге — довольно внушительные результаты. За неполные четверо суток засланные в части противника военнопленные не только сами вернулись назад, но и привели с собой около 400 гитлеровских солдат и офицеров. А примерно 1,5 тысячи потерявших надежду пробиться к своим войскам сдались в плен организованно, группами.

Это был значительный вклад сотрудников 7-го отделения поарма и соответствующих работников политорганов соединений в окончательный разгром вырвавшейся из котла группировки полковника Ревлингера. Кстати, добавлю, что опыт обратной засылки изъявивших такое желание пленных в немецко-фашистские войска мы широко применяли затем и при разгроме восточно-померанской группировки врага и в боях за Берлин. Большая заслуга в этом принадлежала и майору Матвееву, поистине прекрасному организатору, отличному знатоку своего дела и неутомимому исполнителю заданий командования и политотдела армии.

Утром 16 февраля я возвратился в расположение армейского штаба — необходимо было срочно рассмотреть и подписать ряд документов для политуправления фронта. В это время бои еще продолжались. Пытаясь спасти хотя бы небольшую часть своих войск из группы Ревлингера, немецко-фашистское командование в тот день значительно усилило ее поддержку с воздуха, чему во многом способствовала установившаяся с утра ясная, солнечная погода.

Правда, та колонна, которая пыталась пробиться через Радовнитц, к вечеру 16 февраля силами полков А. Д. Плеходанова, Н. Г. Пейсаховского, батальонов Р. С. Кудрина и В. И. Давыдова при поддержке артиллерии была полностью разгромлена. Что же касается другой вражеской колонны, прорывающейся севернее города Ландек, то здесь нам пришлось вести упорные бои по ее уничтожению и 17 февраля. На рубеже Фледеборн, Штрасфорт наши стрелковые батальоны при поддержке самоходной и полевой артиллерии только за первую половину дня отразили семь гитлеровских атак, яростных и напористых (по показаниям пленных, перед каждой атакой фашистские солдаты и офицеры принимали по таблетке опиума). Однако и они оказались безрезультатными.

В этих боях беспримерное мужество проявили многие наши артиллерийские подразделения, в особенности гвардейские. Только батарея гвардии лейтенанта Владимира Чупиры, как сообщалось в опубликованном в армейской газете «Фронтовик» очерке поэта Владимира Савицкого, за 17 февраля истребила более 100 вражеских солдат и офицеров, уничтожила 3 самоходные артиллерийские установки, танк и бронетранспортер. А всего за этот день гитлеровцы потеряли около 700 человек убитыми и 960 было взято нами в плен.

Так бесславно закончилась кровавая авантюра фашистского полковника Ревлингера. Вместе с ним из окруженной нашими войсками крепости пошло на прорыв более 10 тысяч гитлеровских вояк, имевших на вооружении несколько десятков танков и самоходных артиллерийских установок, до 150 полевых орудий и минометов, более 500 автомашин. И все же задуманный Ревлингером прорыв не удался. В четырехдневных ожесточенных схватках более 3 тысяч вырвавшихся из Шнайдемюля (Пила) солдат и офицеров противника, в том числе полковника Хурхаунта — начальника инженерной службы крепости, наши части взяли в плен, остальные нашли свою гибель на поле боя. Среди убитых оказался и полковник Ревлингер — организатор бесславно закончившейся авантюры. Наши части и соединения, кроме того, в течение четырех суток подбили и сожгли более 50 вражеских танков и самоходных артиллерийских установок.

Понесли потери и наши войска, в том числе и политотдел армии.

…Это случилось в самый разгар боев — 16 февраля. Во время бомбежки получил тяжелое ранение старший инструктор поарма по информации капитан Василий Иванович Липин. Я выехал в армейский госпиталь, чтобы повидаться с раненым, узнать о состоянии его здоровья.

Побеседовал с хирургом Ю. Г. Голиковой. Она сказала, что у Липина началась гангрена и его раненую ногу вряд ли удастся спасти. Да и общее его состояние внушает ей опасение.

Было очень жаль капитана. И не просто как боевого сослуживца, но и как молодого человека — красивого, веселого, никогда не унывающего, инициативного кадрового политработника, любимца коллектива поарма.

Мы говорили с ним около часа, уже собирались попрощаться, как вдруг мимо госпиталя с шумом и грохотом промчался конный обоз. По поведению повозочных нетрудно было догадаться, что они чем-то очень встревожены: обоз мчался в тыл на предельной скорости.

«Вероятно, что-то случилось, — кольнула тревожная мысль. — Может быть, гитлеровцы прорвали нашу оборону и сейчас продвигаются в армейские тылы? Значит, надо принимать срочные меры».

Наскоро попрощался с Липиным, пожелал ему быстрейшего выздоровления, пообещал еще раз непременно проведать его в ближайшие день-два. На ходу надевая шинель, сел в машину и приказал водителю гнать на передовую в район Реетца. В первом же населенном пункте узнал, что произошло.

Накануне к нам в армию прибыли подразделения из 115-го укрепленного района. Ночью они заняли оборону на 22-километровом, наиболее безопасном, по мнению командования армии, рубеже. Но случилось так, что именно здесь, на этом участке фронта, гитлеровцы силами двух полков пехоты при поддержке нескольких десятков танков и нанесли неожиданный удар, на несколько километров продвинулись вперед. По всей вероятности, это была одна из попыток выйти навстречу «беглецам» из Шнайдемюля (Пила). Впрочем, положение было быстро восстановлено. К моему приезду в район Реетца там уже действовали две наши танковые бригады.

Для всестороннего изучения обстоятельств, приведших к временному отходу подразделений 115-го укрепленного района с рубежа обороны, по решению командарма была назначена специальная комиссия. От поарма в ее работе приняла участие группа политотдельцев во главе с инспектором подполковником Малыхиным. После завершения проверки состоялось выездное заседание Военного совета армии. На нем была дана принципиальная оценка чрезвычайному происшествию, приняты необходимые меры по укреплению руководства 115-м УРом.

Затем мы провели здесь собрание партийного актива. Его участники подвергли серьезной критике имевшиеся недостатки в партийно-политической работе, наметили пути улучшения воспитательной работы с командным составом, с тыловиками и снабженцами. В выступлениях также отмечалось, что передовые подразделения 115-го УРа сражались с врагом смело и самоотверженно и на них следует равняться всем остальным.

…В водовороте дел и забот время летело незаметно. И когда несколько освободился, вспомнил о данном Липину обещании снова навестить его. Но, к сожалению, капитана в госпитале уже не застал. После операции — ампутации ноги — он был отправлен для дальнейшего лечения в глубокий тыл.

Так выбыл из нашего дружного политотдельского коллектива еще один ветеран.

После разгрома группы Ревлингера войска 3-й ударной перегруппировались и заняли глубоко эшелонированную оборону на рубеже Альтлобитц, Реетц, что юго-восточнее польского города Штаргард (Старгард). Переход нашей и соседних армий к обороне диктовался насущной необходимостью, поскольку, как уже упоминалось выше, немецко-фашистское командование сосредоточило за так называемым Померанским валом крупную ударную группировку своих войск, создав тем самым угрозу правому крылу 1-го Белорусского фронта. Командование фронта не исключало того варианта, что гитлеровцы попытаются предпринять на этом направлении сильный контрудар с севера. В этих условиях готовность к отпору врагу и нанесение упреждающего удара по его группировке имели важнейшее значение.

— Фашистское командование полагает, что Померанский вал является непреодолимым препятствием для советских войск, — пояснил командующий армией генерал Н. П. Симоняк, когда 20 февраля я зашел к нему за получением указаний по плану партийно-политической работы. — Нам полезно пока делать вид, что мы тоже придерживаемся такого мнения. Пусть фашистские генералы тешат себя иллюзией, будто наши войска, перейдя здесь к обороне, намерены бесконечно долго стоять перед Померанским валом.

Далее, ставя конкретные задачи перед политорганами, командарм особо подчеркнул необходимость одновременно с мобилизацией личного состава на готовность к жесткой обороне, прежде всего противотанковой, продолжать развивать и всячески поддерживать у него наступательный порыв. Но делать это так, чтобы противник не догадывался о действительном намерении советского командования. Иначе говоря, стараться усыпить бдительность фашистской разведки, убедить ее в том, что главная наша забота — оборона.

В дальнейшем войскам армии предстояло наступать уже по германской территории (Померания в давние времена была отторгнута немцами от Польши и до войны входила в состав Германии), поэтому командующий рекомендовал всемерно усилить разъяснительную работу по вопросу об освободительной миссии Красной Армии, чтобы каждый боец и командир, воюя на немецкой земле, берег честь и достоинство советского гражданина.

Пока мы беседовали, Николай Павлович все время держал в руке слегка надорванный конверт, склеенный из тетрадного листа. Номер полевой почты и фамилия командарма были выведены на нем крупным ученическим почерком. Вероятно, командующий собрался прочесть письмо перед моим приходом, но не успел.

— Из дома послание, товарищ генерал? — поинтересовался я, когда официальный разговор был закончен.

— Да. От дочурок Раи и Зои, из Ленинграда. Я ведь до войны там служил, а вместе со мной, естественно, жила и вся семья. Правда, теперь вот от нее только Рая и Зоя и остались, — не скрывая печали, сказал Николай Павлович.

— Простите, а жена?..

— Погибла вместе с пятилетним сыном Виктором. Два года тому назад. Летели из Куйбышева в Ленинград на пассажирском самолете, а фашистские истребители сбили его. Дочурки теперь одни живут.

— Уже взрослые?

— Какое там взрослые! Зое десятый, а Рая на два года постарше. Она — за хозяйку.

— Трудно им без матери.

— Теперь-то несколько легче. Недавно получили по аттестату мое денежное довольствие за весь блокадный период, послал я им кое-что и из продуктов. А вообще-то, все равно трудно. На деньги много сейчас не купишь. Впрочем, пишут, что живут хорошо, но душа за них болит — дети еще…

Командование армии, безусловно, не рассчитывало на длительное стояние своих частей и соединений перед Померанским валом — заранее подготовленным, сильно укрепленным, хорошо оборудованным в инженерном отношении оборонительным рубежом противника. Обстоятельства торопили. Требовалось упредить врага, сорвать замысел фашистского командования, стремившегося задержать здесь дальнейшее продвижение советских войск в глубь Германии.

Уже 22 февраля штаб фронта официально ориентировал как 3-ю ударную армию, так и ее соседей на предстоящее наступление в Восточной Померании. 25 февраля был подписан боевой приказ. В нем нам ставилась следующая задача: «3-я ударная армия переходит в наступление, наносит главный удар своим левым флангом в общем направлении Якобсхаген, Фрайенвальде (Хоцивел), Шенвальде с задачей прорвать оборону на участке Кройт, Реетц и к исходу первого дня операции овладеть рубежом Габберт, Бутов, южный берег озера Затцигер-Зее».

Указывался и срок готовности к наступлению — 24.00 28 февраля. Ставились задачи на последующие дни. Справа от нас согласно приказу должна была наступать 1-я армия Войска Польского под командованием генерала С. Г. Поплавского, слева — 61-я армия генерала П. А. Белова. В прорыв намечалось ввести 1-ю гвардейскую танковую армию генерала М. Е. Катукова (в полосе нашей армии) и 2-ю гвардейскую танковую армию генерала С. И. Богданова (в полосе 61-й).

Подготовительный период ограничивался всего лишь несколькими днями, и политотдел армии потребовал от полит-органов соединений главное внимание сосредоточить на двух решающих вопросах: разъяснении личному составу, каким должно быть наше отношение к немецкому гражданскому населению, и воспитательной работе с пополнением.

Правда, такая работа велась еще и до приказа о наступлении. Теперь же задача заключалась в том, чтобы усилить ее, активизировать.

Во всех частях и подразделениях с личным составом проводились беседы, в которых настоятельно подчеркивалось, что Красная Армия воюет отнюдь не с немецким народом, а с вооруженным врагом — немецко-фашистской армией и что возмездие гитлеровским разбойникам за все их злодеяния ни в какой мере не должно распространяться на мирное гражданское население Германии. Главная задача — быстрее разгромить вооруженные силы гитлеровского рейха, навсегда покончить с ненавистным народам Европы фашистским «новым порядком».

Важную роль в воспитании у воинов гуманного отношения к гражданскому населению Германии сыграла передовая статья в «Красной звезде» под заголовком «Наше мщение», в которой подробно, с партийных позиций объяснялось, как следовало понимать девиз «Воюя на немецкой земле, свято блюсти честь и достоинство советского гражданина». Эту передовую мы перепечатали в армейской газете «Фронтовик». По указанию поарма в отделениях, расчетах, экипажах и взводах проводились коллективные читки статьи, обсуждения на партийных, комсомольских и красноармейских собраниях.

За несколько дней до начала наступления мы также провели армейский семинар штатных агитаторов политорганов соединений. На нем выступил начальник политуправления фронта генерал С. Ф. Галаджев, поставивший перед участниками семинара конкретные задачи агитационно-массовой работы в связи с вступлением войск армии на территорию Германии.

Немало забот нам доставило и прибывающее пополнение. В первые два месяца 1945 года оно главным образом поступало из западных районов Молдавии. Молодые воины были, как правило, призваны из небольших глухих селений и в большинстве своем либо совсем не знали русского языка, либо владели им крайне слабо. Часть из них к тому же не умела ни читать, ни писать.

Используя накопленный ранее опыт работы с войнами нерусской национальности, командиры, политоргапы, партийные и комсомольские организации и здесь сделали ставку главным образом на индивидуальное воспитание. Бывалые бойцы и сержанты брали над новичками своеобразное шефство: проводили с ними занятия, практически показывали, как действовать в атаке, пользоваться рельефом местности, применять в бою гранаты. Попутно учили и обиходным русским словам, командам.

Во многих частях проводились встречи воинов пополнения с опытными бойцами и младшими командирами, неоднократно отличавшимися в боях. А в 525-м стрелковом полку 171-й дивизии новичкам торжественно вручалось боевое оружие погибших героев. Принимая его, воины давали клятву продолжать дело павших в боях за Родину однополчан, беспощадно уничтожать фашистских варваров.

В 33-й стрелковой дивизии, пополненной в основном за счет бойцов молдавской национальности, мне довелось поприсутствовать на встрече молодых воинов с бывалыми фронтовиками. Первым попросил слова их земляк пулеметчик Дмитрий Морару. Он рассказал о том, что его родители всю свою жизнь батрачили на румынских бояр-помещиков. Когда же Бессарабия воссоединилась с родной Молдавией, жизнь бывших батраков круто изменилась к лучшему. Но так продолжалось недолго. Началась война. Молдавию оккупировали фашистские бандиты. Они всячески издевались над местными жителями, не считая их за людей.

— Еще до освобождения Молдавии я поклялся самому себе, что буду беспощадно мстить фашистским разбойникам за все их злодеяния. И эту свою клятву выполню! — закончил взволнованную речь Морару.

И он доказал, что его слова не расходятся с делом. В бою пулеметчик Дмитрий Морару уничтожил немало гитлеровцев, помог своему подразделению продвинуться вперед.

Поарм оперативно подготовил и выпустил листовку, посвященную боевому подвигу пулеметчика-молдаванина. Ее с интересом читали все воины пополнения.

Подготовка к прорыву Померанского вала не прекращалась ни на минуту. И наконец настал этот решающий момент.

…К 5 часам утра 1 марта на армейском наблюдательном пункте собрались все, кто имел самое непосредственное отношение к управлению войсками: генералы Н. П. Симоняк и А. И. Литвинов, командующий артиллерией армии генерал И. О. Морозов, начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов, командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал М. Е. Катуков, член Военного совета этой армии генерал Н. К. Попель, представители авиационных соединений и другие товарищи.

Время перед началом боя!.. Оно всегда тянется нескончаемо долго. Кажется, что стрелки часов почти не движутся.

Командарм несколько раз связывается по телефону с командиром корпуса Переверткиным, с командирами дивизий Шатиловым и Негодой. Все ли у них в порядке? Разговор немногословный и, кажется, вполне обычный — «оборонительный». Ни слова о близящейся атаке, о наступлении — противник может подслушать. Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Наконец рассветает. Командующий армией, да и все остальные (кто — в бинокль, кто — в стереотрубу) внимательно разглядывают передний край обороны фашистов. Никаких приметных изменений со вчерашнего дня там, кажется, не произошло. Значит, гитлеровцы пока ни о чем не догадываются. Тем лучше.

Н. П. Симоняк все чаще поглядывает на часы. И вот встает из-за стола, подходит к генералу Морозову:

— Начинай, Иван Осипович. Пора!

И сразу лопается устоявшаяся тишина. Воздух сотрясают тысячи орудийных выстрелов, среди которых особенно выделяются залпы «катюш». Слышатся взрывы бомб, дробный перестук пушек самолетов-штурмовиков.

Артиллерийская и авиационная обработка переднего края Померанского вала длится ровно 30 минут. Затем подается сигнал к началу атаки. Стрелковые части и танки непосредственной поддержки пехоты устремляются вперед. Наблюдая в стереотрубу за полем боя, генерал Симоняк изредка отдает по телефону короткие, четкие распоряжения.

На армейский НП поступают первые боевые донесения из дивизий. Полки двух из них — 171-й и 150-й — преодолели уже первую оборонительную линию врага, продвигаются ко второй. Части 52-й гвардейской дивизии захватили более сотни пленных. Один из них при допросе показал:

«О наступлении русских мы ничего не знали. Оно началось внезапно и произвело на нас ошеломляющее впечатление. Огонь русской артиллерии исключительно сильный. Мы каким-то чудом уцелели. Вокруг нас не осталось ни одного метра земли, на который не упал бы русский снаряд»[11].

Да, наша артиллерия поработала неплохо. И особенно «катюши». Об этом с ужасом говорят и другие пленные из 5-й легкопехотной дивизии врага, оборонявшей первую оборонительную полосу Померанского вала.

Постепенно бой удаляется. С НП уже почти ничего не видно. Пора ехать в войска. Прежде всего, конечно, в 79-й стрелковый корпус, дивизии которого на подходе ко второй полосе фашистской обороны. Генерал Переверткин уже успел перенести свой НП в Гросс-Зильберг, километра на два вперед.

Встретивший меня возле корпусного наблюдательного пункта начальник политотдела корпуса полковник И. С. Крылов восторженно сообщает об успехе, достигнутом частями 150-й и 171-й стрелковых дивизий.

— Их командиры Шатилов и Негода всегда действуют очень согласованно. Если возникает необходимость, незамедлительно оказывают друг другу помощь. Вот и сейчас эти соединения действуют отлично, — говорит начальник политотдела.

Крылова не часто можно застать в политотделе. Он почти всегда там, где считает свое присутствие наиболее необходимым: в дивизиях и полках. Умелый организатор партийно-политической работы, он вместе с тем прекрасно разбирается и в делах чисто военных, пользуется большим авторитетом не только среди политработников, но и среди командиров частей и соединений. Комкор Переверткин несколько раз говорил мне:

— Крылов — умный, толковый воспитатель и организатор.

К этой характеристике трудно что-либо добавить. Партийно-политическая работа в войсках корпуса поставлена действительно хорошо. Разумеется, здесь заслуга не только полковника Крылова, а всего партполитаппарата. И тем не менее его личный вклад в это дело немалый.

В 12.30 командир корпуса получил очередной приказ — к 14.00 обеспечить ввод в прорыв 1-й гвардейской танковой армии. Рубеж ввода — Клайн-Шпигель.

На корпусной НП прибыли командующий этой танковой армией Катуков и член Военного совета Попель. Под их непосредственным руководством бронированная армада точно в установленный срок была введена в прорыв. В соответствии с планом, танковые соединения двинулись на Неренберг, Вапгерин (Венгожево). И на следующий день вышли на оперативный простор. Достигнув города Колобжег, расположенного на побережье Балтийского моря, они повернули на восток, к устью Вислы. Это был стремительный боевой рейд, положивший начало дроблению, а затем и полному разгрому всей восточно-померанской группировки противника.

В эти-то дни мы с Михаилом Ефимовичем Катуковым ближе узнали друг друга. С первой же встречи он произвел на меня большое впечатление. И прежде всего своей душевной простотой и общительностью. Именно благодаря этим его качествам, высокой партийной принципиальности и командирской требовательности, обширным военным знаниям, смелости и отваге он заслужил уважение танкистов. Да и только ли танкистов!

На четвертый день наступления войска 7-го стрелкового корпуса генерала В. А. Чистова во взаимодействии с частями 1-й армии Войска Польского и танковыми соединениями окружили в районе Драмбурга (Дравско-Поморске) 10-й армейский корпус СС, отрезав его от основных сил восточно-померанской группировки.

На передовом армейском НП по этому поводу состоялся следующий разговор.

— Дивизиям Чистова и нашим друзьям полякам из армии Поплавского придется изрядно потрудиться, чтобы ликвидировать фашистский корпус, — заметил генерал Симоняк при подведении первых результатов нашего наступления. — И чтобы этот процесс не затянулся, подбросьте туда три-четыре артиллерийских полка п дивизиона два «катюш», Иван Осипович, — обращаясь к начальнику артиллерии генералу Морозову, приказал он.

— Одновременно нужно усилить работу по разложению окруженных эсэсовцев. В котле, надо полагать, найдется немало гитлеровцев, которые пожелают сдаться в плен, — добавил Литвинов.

— И то верно, — поддержал его командарм. — Теперь эти две буквы — «СС» не производят на наших воинов психологического воздействия, отмечавшегося прежде.

Поскольку разговор зашел о разложении вражеских войск, я сообщил, что лишь за последние два дня засланные к гитлеровцам добровольцы из немецких пленных, вернувшись, привели с собой 45 солдат противника.

— Ну что ж, будем считать, что первый «улов» получился неплохой. Продолжайте активизировать эту работу. И прежде всего в районе действий седьмого корпуса, — сделал вывод командарм.

Часа через полтора я уже был в Хевкенгагене, в десяти километрах западнее Драмбурга, на командном пункте 7-го стрелкового корпуса. Вскоре туда прибыл и начальник 7-го отделения поарма майор П. М. Матвеев со своей группой.

Начальник политотдела корпуса полковник В. К. Бордовский только что вернулся из 146-й дивизии генерала С. II. Карапетяна и польской дивизии генерала Б. А. Кепевича. Оба соединения отличились в боях за освобождение Драмбурга. Там же, в городе, состоялся после этого объединенный митинг советских и польских воинов под популярным в ту пору в Польше девизом «За вашу и нашу свободу!».

Выслушав сообщение Бордовского о митинге, мы спросили его: как ведут себя эсэсовцы 10-го корпуса в окружении? Не собираются ли сложить оружие? Начальник политотдела отрицательно покачал головой: нет, прекращать сопротивление гитлеровцы не собираются, а, напротив, часто контратакуют, отчаянно рвутся из кольца. То же подтвердил и генерал В. А. Чистов. И тем не менее оба они одобрительно встретили наше предложение о развертывании работы по разложению окруженных войск противника, обещали оказывать всяческую помощь группе майора Матвеева.

Быстро были решены организационно-практические вопросы. Договорились — добровольцев из пленных немцев засылать в первую очередь в те части противника, которые располагаются ближе к переднему краю. Листовки с призывом к вражеским солдатам и офицерам сдаваться в плен забрасывать в окруженный корпус главным образом с самолетов, а частично — с переходящими линию фронта пленными. Определили, где и в какое время наиболее целесообразно использовать звуковещательные установки, каким примерно должно быть содержание передач на войска противника.

В тот же день армейские «разложенцы», как мы неофициально называли между собой работников 7-го отделения, приступили к практическому осуществлению намеченного плана идеологического воздействия на личный состав окруженных частей 10-го армейского корпуса СС. Начали с отбора и подготовки военнопленных к обратной засылке в расположение тех подразделений, в которых они в свое время проходили службу. При отборе, как всегда, строго соблюдался принцип добровольного согласия пленных. Все, давшие его, тщательно инструктировались, какую разъяснительную работу им следовало бы провести среди своих бывших однополчан, чтобы склонить их к добровольной сдаче в плен. Основной смысл ее заключался в следующем: затеянная Гитлером война фактически уже проиграна, у немецких солдат и офицеров теперь остается лишь одна возможность остаться в живых — сложить оружие; пленным русские гарантируют сохранение жизни, питание и медобслуживание, а после войны — возвращение домой.

Для обратного перехода в расположение советских войск направляемым в гитлеровские части выдавался пропуск такого содержания: «Всем военнослужащим Красной Армии. Предъявитель сего (такой-то) возвращается после выполнения задания командования Красной Армии и подлежит немедленному направлению в ближайший войсковой штаб».

Несмотря на большой риск, многие пленные охотно давали согласие на заброску в бывшие свои полки, батальоны, роты. Возвращаясь, они, как правило, приводили с собой по нескольку своих сослуживцев. Например, 3 и 4 марта на участке 146-й стрелковой дивизии за линию фронта были переправлены 9 военнопленных. Они сагитировали на добровольную сдачу в плен 35 солдат противника. 5–7 марта в окруженную восточнее города Лабес (Лобез) гитлеровскую дивизию мы заслали 43 военнопленных. Пятерых из них, как потом стало известно, эсэсовцы схватили и расстреляли. Остальные 38 возвратились в расположение советских войск и привели в плен почти 500 сослуживцев по дивизии.

Отдельные военнопленные переходили линию фронта по 2–3 раза и всегда добросовестно выполняли задания. Так, унтер-офицер из 163-й пехотной дивизии трижды побывал в бывшем своем полку и привел в плен более 50 солдат. Другому — обер-фельдфебелю — майор Матвеев поручил разыскать в окруженном нашими войсками лесном массиве командира гитлеровской дивизии и уговорить его с остатками частей организованно сдаться в плен. Хотя обер-фельдфебель генерала в лесу и не нашел, но вернулся не один, а с группой однополчан.

Всего же за период с 1 по 12 марта наше 7-е отделение и политорганы соединений направили в окруженные вражеские войска 87 бывших немецких солдат. Они склонили на добровольную сдачу в плен более 800 рядовых, ефрейторов, унтер-офицеров, вахмистров.

Немалое психологическое воздействие на личный состав окруженных войск врага оказывали и наши звукопередачи через мощные (МГУ) и окопные (ОГУ) говорящие установки. За время боев по разгрому восточно-померанской группировки фашистов только работниками 7-го отделения поарма было передано через звуковещательные станции более 60 таких программ. Особенно интенсивно передачи велись в районе города Лабес, где в кольце окружения советских и польских войск находилась 163-я немецкая пехотная дивизия.

«Мы услышали вчера вашу звуковещательную станцию, — заявили добровольно сдавшиеся в плен обер-ефрейтор и вахмистр из этой дивизии. — Диктор рассказывал о нашем безнадежном положении и призывал нас переходить в плен… После передачи была включена музыка. Солдаты говорили (между собой): если русские дают нам музыку, значит, они не расстреливают пленных. Мы решили сразу же перейти в плен».

И наконец, листовки. Как уже упоминалось выше, их забрасывали в расположение окруженных вражеских частей с самолетов, переносили через линию фронта и засылаемые нами с целью разложения личного состава противника добровольцы из числа немецких военнопленных. По их сообщениям, «солдаты с интересом читали русские листовки и втайне от офицеров обсуждали между собой их содержание». Сдаваясь в плен, многие из них предъявляли эти листовки как пропуска.

Для более объективного определения морального состояния противостоявших нам немецко-фашистских войск работники 7-го отделения поарма практиковали раздачу пленным анкет, при заполнении которых тем разрешалось не называть свою фамилию.

«Ни один человек больше не верит в победу Германии, и никто не хочет перед концом войны рисковать своим здоровьем и своей жизнью. Каждый солдат знает, что война проиграна» — таков наиболее типичный ответ на вопрос анкеты: «Что характерно для настроения немецких солдат в настоящий период?»

Такие показания, свидетельствовавшие о катастрофическом падении морального духа у личного состава войск противника, мы всемерно использовали при проведении партийно-политической работы в своих частях и подразделениях. Политотдел армии периодически составлял и рассылал туда сводки о настроении гитлеровских солдат и офицеров. Выдержки из показаний пленных публиковались также в дивизионных и армейской газетах. Но наряду с этим в комментариях к подобным публикациям обязательно подчеркивалось, что враг еще силен, поэтому необходимо с неослабным мужеством продолжать борьбу.

Пока части 7-го стрелкового корпуса генерала В. А. Чистова и несколько дивизий Войска Польского добивали окруженный 10-й корпус СС, другие наши соединения во взаимодействии с соседями успешно продвигались в глубь Померании. Лишь за один день боев — 6 марта — войска армии овладели шестью сильными опорными пунктами обороны противника— городами Бельгард (Бялогард), Трептон (Тшебятув), Графенберг (Грыфице), Каммин (Камень-Поморски), Гюльцев (Гольчево) и Платте (Плоты). В боях за них отличились дивизии 79-го и 12-го гвардейского стрелковых корпусов, танкисты 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, авиаторы генерала Е. Я. Савицкого.

Затем силами 23-й гвардейской и 33-й стрелковых дивизий при поддержке танковых частей были взяты города Голлнов (Голенюв) и Штепенитц (Степница). Таким образом, выйдя к Померанскому (Щецинскому) заливу северо-восточнее города Альтдамм (Домбе) и восточнее города Штеттин (Щецин), войска 3-й ударной армии установили контроль над морскими коммуникациями противника в районе порта Альтдамм (Домбе).

Не следует, однако, думать, что все эти успехи дались нам легко. В Восточной Померании, как и всюду, гитлеровцы оказывали советским войскам ожесточенное сопротивление. И все же они не смогли остановить стремительного натиска наших частей и соединений.

В одной из предыдущих глав мною уже упоминалась фамилия командира саперной роты капитана Каракулина, который со своим подразделением на реке Великая предотвратил подрыв гитлеровцами двух мостов, чем в значительной мере облегчил ее форсирование нашими наступающими войсками. Теперь же он и его подчиненные совершили новый выдающийся подвиг. Вот как это было.

На двух спецмашинах группа саперов-разведчиков во главе с Каракулиным выехала на реку Ина, чтобы определить места для наведения переправ. Одновременно капитан решил проверить, насколько сильно охраняется фашистами разводной железнодорожный мост через эту реку. Оставив машины в укрытии, незаметно приблизились к мосту. Он был разведен. Больше того, несколько гитлеровских саперов спешно готовили его восточную половину к взрыву. Чтобы сохранить мост, необходимо было действовать быстро и дерзко. Так саперы-разведчики и поступили. Внезапно напав на вражеских подрывников, захватили их в плен, а взрывные заряды обрезали и сбросили в воду.

Противник с противоположного берега открыл по советским воинам интенсивный огонь. Гитлеровцы численностью до роты переправились на лодках через реку и атаковали наших саперов. Начался неравный бой. Заняв круговую оборону, небольшая группа капитана Каракулипа в течение полутора часов отражала бешеный натиск врага и удержала-таки мост до подхода к нему 1-го батальона 469-го полка 150-й стрелковой дивизии.

В период разгрома восточно-померанской группировки противника мужественно и самоотверженно дрались с врагом все соединения и части армии. Десять суток не выходили из боя полки 207-й и 171-й стрелковых дивизий. Они первыми вышли на побережье Балтийского моря в районе Пустхоф, Фритцов. Казалось, наконец-то появилась возможность сделать небольшую передышку. Однако не получилось. Поздно вечером 10 марта противник предпринял яростную контратаку со стороны Данцигской (Гданьской) бухты, пытаясь прорваться через боевые порядки 207-й стрелковой дивизии на воссоединение со своими главными силами. По она была успешно отражена.

Наступило утро следующего дня. И вновь последовали контратаки врага. На этот раз фашисты бросили крупные силы на позиции 597-го стрелкового полка подполковника И. Д. Ковязина и находившегося в его оперативном подчинении 5-го мотоциклетного полка 2-й гвардейской танковой армии. Опять разгорелся ожесточенный бой. Поддерживаемые с моря огнем орудий своих десяти боевых кораблей, гитлеровцы густыми цепями шли напролом. В это же самое время фашисты контратаковали 525-й стрелковый полк из 171-й дивизии.

Бой продолжался много часов подряд. Наши стрелки, артиллеристы, минометчики и танкисты, сдерживая напор превосходящих сил врага, дрались до последней возможности, стояли насмерть. Фашисты в этом бою только убитыми потеряли более тысячи солдат и офицеров. И хотя им удалось несколько продвинуться вперед, поставленной цели они все равно не достигли. Лишь незначительной группе противника удалось пробиться по прибрежной косе и соединиться со своими главными силами. Остальные же вскоре вынуждены были ретироваться на исходные позиции. А 12 марта части 207-й и 171-й стрелковых дивизий, 5-й мотоциклетный полк, артиллеристы и танкисты полностью восстановили положение в районе Пустхоф, Фритцов.

Немецко-фашистскому командованию не удалось спасти свои дивизии от поражения. Вместе с тем немалые потери понесли и соединения нашей армии. С болью в сердце читал я донесение начальника политотдела 171-й стрелковой дивизии Сотникова, в котором сообщалось о героической гибели политработников 525-го полка: парторга Е. П. Антоненко, уроженца Новосибирской области, комсорга Е. П. Аксеновского из города Кирова, агитатора старшего лейтенанта В. И. Горбачева из Иванова и многих других.

Во второй половине марта войска 3-й ударной армии, совершив по приказу командования фронта двухсуточный марш, уже сосредоточились в районе Кенигсберга.

Здесь выдалась возможность подвести итоги боев в Восточной Померании. За 12 суток соединения армии, преодолевая упорное сопротивление врага, продвинулись вперед на 120–130 километров, вышли к Балтийскому морю, очистили от гитлеровцев восточный берег Померанского (Щецинского) залива от устья реки Одер (Одра) до города и порта Альтдамм (Домбе). В ходе боев был окружен и разгромлен 10-й армейский корпус СС, разбиты 402-я запасная и 5-я легкопехотные дивизии врага, нанесен большой урон его танковым дивизиям «Нидерланд», «Бервальде», «Норланд», 503-му танковому батальону «Вильгельм» и другим частям.

Политотдел армии, политорганы соединений, партийные и комсомольские организации, редакции армейской и дивизионных газет приложили немало усилий, чтобы довести эти итоги до всех бойцов и командиров. Бои теперь шли уже на территории фашистской Германии, на той самой земле, откуда гитлеровцы начинали свои разбойничьи походы против Польши и Советского Союза, против других стран Европы.

За время боев в Восточной Померании войска 3-й ударной армии четыре раза отмечались в приказах Верховного Главнокомандующего. Особо отличившиеся в боях 52-я гвардейская, 150, 171 и 33-я стрелковые дивизии, 6-я артдивизия РГК, 136-я пушечная и 25-я инженерно-саперная бригады, два полка 52-й гвардейской стрелковой дивизии и три полка 171-й стрелковой дивизии Указом Президиума Верховного Совета СССР были награждены боевыми орденами. 207-я стрелковая дивизия, а также несколько стрелковых, артиллерийских минометных полков и отдельных батальонов получили почетные наименования Померанских.

Глава пятая. Последний штурм

К концу второй декады марта войска нашей армии полностью сосредоточились на правом берегу Одера северо-восточнее города Кюстрин (Костшин). И тогда же было получено указание фронта на подготовку частной операции с задачей форсировать реку и захватить на ее западном берегу в районе Плетциг, Лунов дамбу.

21 марта генерал Н. П. Симоняк принял решение поручить выполнение этой операции 12-му гвардейскому стрелковому корпусу, а точнее — 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. Д. Козина. Приказ был подписан в тот же день вечером, а утром следующего дня мы проводили Николая Павловича в Москву, в Ставку. Вместо него в командование 3-й ударной вступил генерал-полковник Василий Иванович Кузнецов.

Замена командующего в столь ответственный момент на первый взгляд казалась несвоевременной. Генерал-лейтенант Симоняк пользовался в армии большим и заслуженным авторитетом. Несмотря на то что характер у него был довольно-таки крутой, командиры соединений и частей глубоко уважали его за смелость в принятии ответственных решений. Однако нам, более близким к нему людям, было известно, что у Николая Павловича сложились не совсем нормальные отношения с командующим фронтом Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. В чем конкретно они заключались, мы, разумеется, не знали. Предполагали, однако, что все дело в непреклонности характеров того и другого.

Рапорт о переводе на другой фронт Николай Павлович собирался подать еще задолго до Восточно-Померанской операции. Но тогда мы с А. И. Литвиновым отговорили его от этого ошибочного, по нашему мнению, шага. Однако прошло время, и он все же обратился в Ставку с таким рапортом, а копию направил командующему фронтом. Беспредельно уважая Г. К. Жукова за полководческий талант, Н. П. Симоняк посчитал более полезным для общего дела самому уйти из состава 1-го Белорусского фронта. Его просьба была удовлетворена. Вскоре, как нам стало известно, он принял командование другой армией.

Нового командарма Василия Ивановича Кузнецова я хорошо знал по совместной службе еще в 1-й ударной армии. Человек дела, мужественный и опытный военачальник, оп сразу же по прибытии в 3-ю ударную все свое внимание сосредоточил на подготовке операции по форсированию Одера и захвату дамбы. Несколько раз побывал в полках 52-й гвардейской стрелковой дивизии, беседовал с командирами и политработниками, лично проверял ход подготовки к выполнению боевой задачи.

Определяя задачи партийно-политической работы, командарм потребовал от нас обеспечить всестороннюю моральную подготовку личного состава гвардейской дивизии к форсированию Одера, добиться, чтобы каждый боец и командир проникся уверенностью в успехе операции, пониманием ее огромной важности для дальнейшего общего наступления.

Поарм направил в 52-ю гвардейскую стрелковую дивизию Влехмана, Морозова и Зайцева с целью оказания помощи политотделу, партийным и комсомольским организациям в практическом выполнении требований командующего армией. За несколько дней до форсирования в подразделениях этого соединения состоялись партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: «Опыт преодоления крупных водных преград и задачи коммунистов (комсомольцев) в предстоящей операции». С докладами на них выступили коммунисты, имевшие богатый опыт личного участия в форсировании многочисленных водных рубежей. Выступая в прениях, участники собрании — бывалые воины рассказывали об особенностях боевых действий в процессе преодоления больших рек, использовании подручных средств для переправы, об опыте ведения боев за удержание плацдарма.

Одновременно поарм направил в дивизию изданный массовым тиражом небольшой сборник с выдержками из статей и журналов, в которых рассказывалось о форсировании советскими воинами Днепра, Вислы, Великой и других водных преград. Используя материалы сборника, агитаторы проводили с бойцами и сержантами беседы о взаимовыручке на воде, о практике высадки на берег, обороняемый противником. На учебно-тренировочных занятиях, которые проводились на расположенном неподалеку озере, отрабатывались приемы посадки в лодки и на плоты, ведения огня по противнику во время высадки.

В 151-м и 155-м полках 52-й гвардейской дивизии были созданы специальные десантные отряды, в состав которых вошли бойцы, командиры и политработники, неоднократно участвовавшие в преодолении водных преград. Политотдел соединения, кроме того, направил в них из некоторых других подразделений коммунистов и комсомольцев, что позволило создать в каждой роте полнокровные партийные и комсомольские организации. Например, только в десантном батальоне 151-го полка к моменту выполнения боевого задания имелось 49 коммунистов и 75 комсомольцев.

В ходе подготовки к форсированию Одера многие воины, в первую очередь коммунисты и комсомольцы, на собраниях, во время бесед, дружеских встреч по профессиям вносили очень важные и ценные предложения, давали полезные советы. Так, коммунист Мангушев предложил, чтобы каждый десантный экипаж запасся небольшим количеством пакли и конусообразными кляпами для быстрого устранения возможных пулевых и осколочных пробоин в лодке. Предложение было принято к незамедлительному исполнению. А по совету коммуниста Булыгина все экипажи десантных лодок заблаговременно обеспечили себя кроме всего прочего еще и запасными веслами. Подобная предусмотрительность впоследствии оказалась далеко не лишней.

Командир 151-го гвардейского стрелкового полка подполковник И. Ф. Юдич провел с подчиненными ему офицерами специальное занятие по вопросам организации разведки, артиллерийского обеспечения, взаимодействия. В части также состоялась встреча командиров стрелковых и артиллерийских подразделений. Ее участники прослушали доклады инженеров-специалистов о практике преодоления минных заграждений пехотой и артиллерией. А в ряде подразделений состоялись показные занятия по управлению боем при переправе через водный рубеж.

Весь личный состав дивизии был ознакомлен с характерными особенностями реки Одер, с данными о системе обороны противником ее западного берега.

В ночь на 26 марта была проведена дополнительная разведка. На западный берег реки под прикрытием темноты переправились в небольшой лодке два разведчика — сержант Иван Савельев и рядовой Петр Осипов. Высадившись, они окопались, а затем трассирующими очередями указали примерное расположение основных огневых средств противника. А когда сами были обнаружены гитлеровцами, то смело вступили в бой, отвлекли огонь врага на себя.

Воспользовавшись завязавшейся перестрелкой разведчиков с фашистами, Одер успешно форсировали стрелковые роты старшего лейтенанта М. Н. Колобова и старшего лейтенанта А. Н. Трубникова (155-й полк). Их командиры — молодые коммунисты показали себя умелыми организаторами боя за плацдарм.

К моменту высадки на западный берег первых подразделений разведчики Иван Савельев и Петр Осипов погибли в неравном бою. Благодаря их стойкости, выдержке, десантным ротам удалось захватить плацдарм и овладеть дамбой.

В 155-м гвардейском стрелковом полку в числе первых на западный берег Одера высадились парторг полка капитан Н. А. Тимофеев и члены полкового партбюро. А из 151-го полка — замполит одного из батальонов и другие партийно-политические работники. Все они страстным словом и личным примером отваги вдохновляли воинов на успешное выполнение боевого задания.

Когда плацдарм и дамба были захвачены, командиры десантных рот старшие лейтенанты Колобов и Трубников вместе с парторгами подписали и переправили на восточный берег листовку-обращение к своим однополчанам. В ней говорилось: «Товарищи бойцы и сержанты — однополчане! Мы форсировали реку, находимся на противоположном берегу. Ждем вас здесь».

Их призыв был зачитай во всех готовившихся к преодолению водной преграды подразделениях. Он послужил сигналом для организованного форсирования реки основными силами 151-го и 155-го гвардейских стрелковых полков и несколькими артиллерийскими расчетами. Вместе с ними на плацдарм переправились заместитель начальника политотдела дивизии подполковник Г. С. Егизаров и помощник по комсомольской работе Алексей Дудинов.

Бой за расширение и закрепление плацдарма еще продолжался, а в ротные парторганизации обоих полков уже стеля поступать заявления от отличившихся при форсировании реки воинов с просьбой о приеме их кандидатами в члены ВКП(б). Полковые партбюро оперативно рассматривали эти заявления и, как правило, удовлетворяли просьбы героев. Ротные парторганизации получали таким образом новое пополнение, еще больше повышая тем самым свою боевитость.

Похвальную оперативность при освещении событий, связанных с форсированием Одера и захватом дамбы, проявил и коллектив редакции газеты «За Родину» 52-й гвардейский дивизии. Уже через несколько часов после переправы через реку первых десантных подразделений вышел очередной номер дивизионки, в котором рассказывалось о героическом подвиге разведчиков Ивана Савельева и Петра Осипова. Назывались фамилии и других отличившихся в бою за дамбу бойцов и сержантов.

За смелость, мастерство и отвагу, проявленные при форсировании Одера, 405 воинов-гвардейцев были удостоены высоких государственных наград. А сержанта Ивана Савельева и рядового Петра Осипова Военный совет армии представил (посмертно) к званию Героя Советского Союза. Поарм тут же выпустил посвященную их подвигу листовку.

О многих других героях форсирования Одера и боя за первый в полосе армии плацдарм на его западном берегу мы узнали из подробного политического донесения начальника политотдела 52-й гвардейской стрелковой дивизии полковника В. Е. Горюнова. С некоторыми из них мне довелось встретиться чуть позже и самому. Помню старшего лейтенанта М. Н. Колобова, рота которого форсировала Одер вскоре после того, как на противоположный берег переправились разведчики.

Колобов был еще совсем молод, недавно вступил в партию. Во время нашей непродолжительной беседы держался очень скромно, пожалуй, даже застенчиво, мало напоминая смелого, волевого командира. Мне захотелось узнать его биографию. Спросил, о чем он мечтал до войны, чему собирался посвятить свою жизнь.

— Биография у меня небогатая и ничем не примечательная, — ответил старший лейтенант. — До сорокового года учился в средней школе, потом поступил в медицинский институт. Думал стать врачом, а тут война. Получил назначение в пехотное училище. Окончил его. На фронте сначала командовал взводом, недавно стал командиром роты. Конечно, на первых порах у меня не все хорошо получается, но стараюсь от других не отставать, советуюсь со старшими.

В самом деле, похвастаться ему вроде было и нечем. У многих его однополчан гораздо больший боевой опыт. И все же Михаил Колобов запомнился мне. Запомнился прежде всего тем, что продолжал неустанно совершенствовать свои знания, являя собой тип командира мыслящего, умеющего здраво анализировать обстановку, правильно оценивать ее и наносить по противнику удары наверняка. Именно такие боевые качества являлись наиболее характерными для всего командного состава наших войск на заключительном этапе войны.

Хотя в захвате плацдарма и дамбы на западном берегу Одера участвовали и малые наши силы — лишь два полка из 52-й гвардейской стрелковой дивизии, — это все же выглядело серьезной заявкой на то, что войскам 3-й ударной будет, по всей вероятности, отведена определенная роль и в предстоящем наступлении на Берлин.

Правда, в интересах сохранения тайны разговоры о наступлении в армии были категорически запрещены. Какие-либо упоминания о подготовке к Берлинской операции вычеркивались даже из шифровок. Напротив, всячески распространялись слухи, будто наши части и соединения готовятся продолжительное время держать оборону на восточном берегу Одера. И все же слово «Берлин» в армии можно было слышать часто.

Планами партийно-политической работы предусматривалось бесконечное множество вопросов, которые требовалось решить еще до начала наступления. Прежде всего популяризация передового опыта воинов в преодолении водных преград, помощь личному составу в изучении новейших для той поры образцов боевой техники и вооружения, овладение тактикой уличных боев, обучение бойцов и сержантов пользованию трофейными фаустпатронами, большое количество которых было захвачено у противника нашими войсками в последнее время.

Своеобразной энциклопедией боевого опыта, накопленного воинами различных специальностей, были написанные в тот период нашими специалистами памятки. Многие из них мы получали из политуправления фронта, а некоторые издавали и сами. «Памятка расчету станкового пулемета, действующему в составе штурмовой группы в уличных боях», «Памятка танковому десанту», «Памятка экипажу самоходной установки», «Учись форсировать водные преграды», «Овладевай искусством уличного боя» — вот лишь некоторые из них. Памятки помогали стрелкам, автоматчикам, артиллеристам, пулеметчикам, танкистам и минометчикам более предметно отрабатывать на проводимых командирами занятиях вопросы взаимодействия.

По инициативе политработников, партийных и комсомольских организаций в частях и подразделениях проводились уже оправдавшие себя встречи воинов различных специальностей. Так, например, одна из них состоялась между стрелками, автоматчиками и пулеметчиками из 597-го стрелкового полка 207-й дивизии с бойцами и командирами 100-й артиллерийской бригады большой мощности. Успешно прошел обмен опытом политработников, парторгов и комсоргов частей 33-й стрелковой дивизии с политсоставом 5-й гвардейской бригады «катюш». А начальник политотдела 12-го гвардейского стрелкового корпуса полковник П. И. Зальнов подготовил и провел встречу начальников политотделов стрелковых дивизий с руководящими политработниками 5-й артиллерийской дивизии. Участники названных мероприятий обменялись накопленным опытом, по-деловому обсудили вопросы взаимодействия в предстоявших наступательных боях.

Наряду с этим на проходивших при политотделе армии двух-трехдневных семинарах инспекторов и инструкторов политорганов соединений, секретарей партийных комиссий, заместителей командиров полков по политчасти, а в политотделах корпусов — парторгов и комсоргов полков активно обсуждались и проблемы обеспечения непрерывности ведения партийно-политической работы в наступлении. Пользуясь установившимся на фронте затишьем, политотделы дивизий также проводили семинары партийно-политических работников, но уже батальонного и ротного звеньев. Словом, армия жила напряженным ожиданием боевого приказа на наступление,

Все прояснилось на заседании Военного совета 7 апреля. Вернувшийся с проведенного командующим фронтом маршалом Г. К. Жуковым совещания генерал-полковник В. И. Кузнецов объявил на нем, что 3-я ударная армия будет участвовать в наступлении на Берлин. Ее частям и соединениям выпала честь вместе с войсками 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича, 5-й ударной генерала Н. Э. Берзарина, 8-й гвардейской генерала В. И. Чуйкова, 3-й генерала Л. В. Горбатова, с 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями генералов М. Е. Катукова и С. И. Богданова действовать на направлении главного удара. Знакомя нас с основными особенностями плана предстоящей Берлинской операции, командарм отметил, что наступление начнется неожиданно для противника и будет проходить в высоком темпе — уже на шестой день операции основная группировка войск фронта должна овладеть Берлином.

Все мы ждали, что Василий Иванович сообщит и день начала наступления, но он не сделал этого.

В тот же день вечером стали известны еще две важные новости. Первая касалась меня лично. Поступила телеграмма — предлагалось немедленно выехать в политуправление фронта на совещание. О второй я узнал уже перед отъездом от начальника штаба генерал-майора М. Ф. Букштыновича.

…Михаил Фомич в нескольких словах ознакомил меня с планом мероприятий фронта по дезинформации противника. Задача заключалась в том, чтобы создать у немецко-фашистского командования впечатление, будто главный удар 1-й Белорусский фронт готовит не в центре, а на левом фланге. В связи с этим 3-й ударной армии ставилась не совсем обычная на первый взгляд задача: в полосе 33-й армии, севернее города Губен, силами стрелкового батальона провести разведку боем. Пусть, мол, противник думает, что 3-я ударная переброшена на левый фланг фронта, хотя она по-прежнему останется в центре. Если немецко-фашистское командование поверит в это, то оно, возможно, перебросит часть своих сил с центрального направления в район Губена. А это как раз нам и нужно.

Осуществление разведки боем в полосе 33-й армии командарм В. И. Кузнецов поручил стрелковому батальону капитана М. М. Литвиненко из 265-й дивизии. Доведенное до полного комплекта и оснащенное всем необходимым вооружением, это подразделение было переброшено на автомашинах примерно за 100 километров на левый фланг фронта и 12 апреля с ходу атаковало в обозначенном районе позиции противника. Батальон овладел двумя вражескими траншеями, захватил в плен нескольких гитлеровцев, закрепился. А действовавшие в его составе офицер штаба армии и инспектор поарма позаботились о том, чтобы к фашистам обязательно попали некоторые документы со следующей пометкой: «3-я ударная армия».

Не берусь судить, поверили ли гитлеровские генералы в то, что наша армия срочно перебазировалась на левый фланг фронта, но определенный переполох в стан врага это событие внесло.

А тем временем подготовка к наступательной операции шла полным ходом. 9 апреля состоялось совещание начальников политотделов армий. Проводили его член Военного совета фронта К. Ф. Телегин и начальник политического управления С. Ф. Галаджев. В своих выступлениях они особо подчеркнули, что битва за Берлин будет исключительно трудной, поэтому очень важно, чтобы партийно-политическая работа в войсках велась еще более предметно и целенаправленно. Говоря о необходимости повысить роль политорганов, политработников частей, партийных и комсомольских организаций в осуществлении взаимодействия между различными родами войск, особенно пехоты с артиллерией и танками, член Военного совета фронта и начальник политуправления определили эту задачу таким образом: тесное взаимодействие в ходе наступления должно быть обеспечено не только в крупном масштабе, но и между низовыми стрелковыми, артиллерийскими, танковыми, инженерно-саперными подразделениями. И долг политорганов — оказать всемерную помощь командирам.

На этом совещании был наконец-то назван и срок начала наступления. Много интересного узнали мы также о силах и средствах, которые привлекались фронтом для осуществления Берлинской операции, о системе обороны противника на подступах к немецко-фашистской столице и в самом городе. В заключение генерал-лейтенант Галаджев огласил текст Обращения Военного совета фронта к войскам. Но сразу же предупредил, что до рядового и командного состава частей и подразделений оно должно быть доведено не раньше, чем за два часа до начала наступления.

Вернувшись в Фюрстенфельд, где располагались штаб и политотдел армии, я подробно доложил командарму и члену Военного совета об указаниях генералов Телегина и Галаджева. Тут же было принято решение: срочно подготовить и провести армейское совещание начальников политотделов корпусов, дивизий и бригад, на котором ознакомить их с указаниями фронта. Мне поручалось выступить на нем с докладом.

Это совещание состоялось 11 апреля, за пять дней до начала наступления. В числе других перед начальниками политотделов выступил и генерал-полковник В. И. Кузнецов. Кратко рассказав о характере оборонительных укреплений противника, он тут же напомнил о необходимости готовить личный состав к форсированию многочисленных водных преград. Сообщил, что в ближайшие дни войска армии будут перебазированы на кюстринский плацдарм. В своем выступлении командарм особо подчеркнул, что вся подготовка к наступлению должна вестись в строжайшей тайне от врага. В плане партийно-политической работы В. И. Кузнецовым была поставлена следующая задача — уделить всемерное внимание политико-моральному воспитанию личного состава штурмовых батальонов. Их боевой деятельности генерал Кузнецов придавал исключительно важное значение.

План работы поарма (в целях соблюдения секретности он был написан от руки в одном экземпляре) мы составили с учетом того, чтобы нацелить политорганы, партийные и комсомольские организации, весь личный состав войск на выполнение требования партии — добить фашистского зверя г. его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя Победы. Этим же планом предусматривалось скорейшее завершение всех элементов подготовки к наступлению. Группы работников поарма тут же выехали во вновь включенные в состав армии танковые, артиллерийские и другие соединения, а также в стрелковые дивизии.

В ночь на 13 апреля основные силы наших войск быстро и организованно переправились за Одер на плацдарм и заняли исходное положение на рубеже между 47-й и 5-й ударной армиями. Тогда же войска 33-й армии перебазировались на 50 километров севернее Губена.

Частям и соединениям 3-й ударной предстояло прорвать оборону противника в районе Заликанте, нанести главный удар центром в направлении Нейтробин, Мецдорф, к исходу первого дня наступления овладеть рубежом Куненсдорф, Альт-Фридлянд, в дальнейшем наступать на Претцель, Люме, Бернау. В первом эшелоне было приказано действовать дивизиям 79-го и 12-го корпусов. 7-й корпус оставался в резерве командарма. Соответствующие боевые задачи на прорыв и наступление получили также приданные армии 9-й танковый и 4-й артиллерийский корпуса.

Той же ночью поступил приказ командующего фронтом — в течение 14–15 апреля провести в полосе армии на трех участках разведку боем, в каждом случае — силами стрелкового батальона.

Подобная разведка проводилась не только в полосе нашей армии, но и по всей линии 1-го Белорусского фронта. В ней участвовало 32 батальона. Цель разведки боем заключалась в том, чтобы еще раз уточнить огневую систему обороны противника, заставить немецко-фашистских генералов подтянуть к своему переднему краю как можно больше живой силы и техники, которые намечалось перемолоть в результате нашей мощной артподготовки перед началом наступления 16 апреля.

Командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов выделил для проведения разведки 1-й батальон 469-го стрелкового полка, а в поддержку ему — пять артиллерийских батарей. Комбату капитану А. С. Блохину было приказано вести бой так, чтобы заставить гитлеровцев как можно полнее раскрыть на этом участке свои огневые возможности. Батальон с честью выполнил данный ему приказ: уже на первом этапе разведки боем он овладел тремя вражескими траншеями.

Противник предпринял против подразделения Блохина несколько ожесточенных контратак, пытаясь восстановить свое прежнее положение. Но все они были отбиты, чему в большой мере способствовало умелое и постоянное взаимодействие между стрелками и артиллеристами. Только за один день 14 апреля артиллеристы уничтожили четыре самоходных орудия противника, помогли батальону надежно удерживать захваченные позиции и 15 апреля. Особенно в этом и последующих боях проявил мужество и отвагу младший лейтенант И. Ф. Клочков, который вскоре был удостоен звания Героя Советского Союза. Ныне он генерал-майор.

Не менее результативной была разведка боем на участках 23-й гвардейской и 33-й стрелковых дивизий. Достигла поставленных целей она и по всему 1-му Белорусскому фронту.

Как стало потом известно из допросов пленных, многие гитлеровские генералы и штабы, полагая, что советские войска уже перешли в наступление, начали в срочном порядке подтягивать к своему переднему краю обороны свежие резервы. И хотя во второй половине дня 15 апреля наши разведывательные батальоны прекратили бой, закрепившись на достигнутых рубежах, командиры немецко-фашистских полков и дивизий в ряде случаев не решились вновь отвести в глубь обороны подтянутые резервы. Одним словом, обстановка сложилась так, как было нужно нашему командованию.

…В то время как стрелковый батальон капитана А. С. Блохина из 469-го стрелкового полка, возглавляемого полковником М. А. Мочаловым, вел разведку боем, основные силы 150-й дивизии продолжали готовиться к прорыву вражеской обороны. Особенно активная работа в этом направлении велась в четырех штурмовых батальонах соединения, которым предстояло первыми атаковать позиции гитлеровцев на участке прорыва. В их состав были отобраны наиболее опытные воины. В ротах и взводах, как правило, имелось по нескольку коммунистов и комсомольцев. Вот, к примеру, что представлял собой штурмовой батальон 674-го стрелкового полка полковника Плеходанова. В его состав входило 162 бойца, 83 сержанта и 27 офицеров, в их числе 40 коммунистов, 56 комсомольцев. Более 160 воинов имели государственные награды.

Весь период подготовки штурмовые подразделения настойчиво тренировались, тщательно отрабатывая тактические приемы предстоявшего наступления. В каждом батальоне велась и целеустремленная партийно-политическая работа, вместе с офицерами политорганов соединений работали и представители политотдела армии.

Вспоминается еще одно немаловажное предбоевое событие. За несколько дней до начала Берлинской операции командованию армии стало известно, что по решению командующего войсками фронта маршала Г. К. Жукова наступление советских войск начнется в необычных условиях: ночью, при свете прожекторов. Перед Военным советом возник вопрос: сумеет ли прибывший к нам из тыла прожекторный батальон — в основном девушки — справиться с возложенной на него боевой задачей? Прожектористки, как выяснилось, на фронт попали впервые, а между тем их установки (20 комплектов) требовалось расположить почти рядом с передним краем. А вдруг артналет или бомбежка? Необстрелянные прожекторные расчеты могут растеряться.

И тогда кто-то из работников поарма внес предложение: послать в помощь прожектористкам девушек из снайперской роты. Им не впервой бывать под огнем врага. Вот и пусть личным примером повлияют на прожекторные расчеты.

Это предложение было единогласно принято. В прибывший батальон осветителей мы направили группу девушек-снайперов во главе с командиром роты Ниной Лабковской. С помощью прожектористок они быстро освоили не столь уж сложное искусство осветителей, а главное — помогли новичкам привыкнуть к фронтовой действительности.

Вместе с девушками-снайперами в прожекторном батальоне несколько дней находился и мой помощник по комсомольской работе майор С. В. Игнатов. Им было также многое сделано для укрепления боевого духа у личного состава этого подразделения.

Последний вечер перед решающим наступлением. Василий Иванович Кузнецов только что доложил по ВЧ маршалу Г. К. Жукову о готовности войск армии. Всем присутствующим на армейском КП уже известно: начало артподготовки ровно в 5.00 по московскому времени, а по местному — в 3.00. В наступление одновременно перейдут войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Несколько позже в сражение вступят соединения 2-го Белорусского фронта. Общее направление — Берлин.

Стрелка часов медленно приближается к цифре «5». Генерал Кузнецов дает последние указания командующим родами войск. Повернувшись ко мне, спрашивает: все ли соединения и части получили Обращение Военного совета фронта к войскам? Разумеется, все. В 3.00, за два часа до начала боя, командиры и политработники, парторги и комсорги уже приступили к его доведению до личного состава, провели предбоевые митинги.

Командарм удовлетворенно кивает головой. Коротко роняет: «В остальном — по плану». Это значит, что мне, как ранее договорились, можно ехать в 12-й гвардейский корпус. Возле поарма уже надет машина. Откуда-то из темноты слышу голос старшего лейтенанта Г. А. Березюка, моего порученца:

— Едем, товарищ полковник?

— Едем.

Ночь по-летнему теплая, но по-весеннему темная. Над линией фронта зарницами вспыхивают видимые издалека огни осветительных ракет. По мере приближения к Одеру они становятся все ярче. Старший лейтенант Березюк, примостившись вместе с автоматчиком на заднем сиденье «виллиса», уже спит. И правильно делает. Пока едем, самое время вздремнуть. А мне не спится. Мысленно пытаюсь представить себе картину предстоящего сражения.

Немецко-фашистские войска, несомненно, будут отчаянно сопротивляться. Гитлеровское командование сосредоточило для обороны Берлина мощную группировку войск, не менее миллиона человек. Вражескую пехоту будут поддерживать тысячи орудий, танков, самолетов. Но все-таки три наших фронта наверняка имеют большое превосходство над фашистами в силах и средствах. Каково оно?

Тогда, до наступления, точной численности войск, нацеленных на Берлин, никто из пас еще не знал. Имелось лишь общее, приблизительное представление. Только гораздо позже стало известно, что в Берлинской операции участвовало около 2,5 миллиона советских воинов. Наступление поддерживали 41,6 тысячи артиллерийских орудий и минометов, 6,25 тысячи танков и самоходных орудий, 7,5 тысячи самолетов. В артиллерии наши войска имели преимущество над противником в 4,0 раза, в танках и самоходных орудиях в 4,1 раза, по авиации в 2,3 раза. Повторяю, что все эти цифры стали известны позже.

Наблюдательный пункт гвардейскою корпуса размещался на высоком западном берегу Одера, на окраине населенного пункта Кинитц. Когда мы подъехали к реке и водитель осторожно ввел машину на первый понтон, началась бомбежка Кинитца.

— Уже приехали? — мгновенно проснулся Березюк.

— Не совсем, — ответил водитель. И тут же деловито добавил: — За мостом лучше выйти из машины, переждать бомбежку. Вдруг фашисты начнут сбрасывать свои «игрушки» на мост.

Ночной налет на Кинитц закончился быстро. Как оказалось, большую часть бомбового груза фашистские летчики сбросили за пределами населенного пункта. Но две или три бомбы все же взорвались неподалеку от НП.

Спускаемся в блиндаж. С потолка еще струйками сыплется песок. При тусклом свете свечи генерал А. Ф. Казанкин отряхивает с кителя пыль.

— Как дела, Александр Федорович?

— Пока все нормально, если пе считать неожиданной бомбежки.

— Может, не такая она неожиданная? Возможно, гитлеровцы что-то пронюхали о нашем наступлении?

— Нет, это исключено, — уверенно говорит комкор. Ознакомившись в корпусе с обстановкой и убедившись в готовности его войск к наступлению, я выехал в 23-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Прибыл туда примерно минут за двадцать до начала артподготовки. Комдив Павел Менделеевич Шафаренко, коренастый, невысокого роста, плотно сложенный генерал, отдавал по телефону кому-то из командиров последние распоряжения.

— У нас все готово, — закончив телефонный разговор и здороваясь со мной, сообщил он.

— А где начальник политотдела? Где наши поармовские товарищи Морозов и Едемский? — поинтересовался я.

— В частях. Ушли еще вечером. Проводят митинги, знакомят людей с Обращением Военного совета фронта. Полковник Деев недавно звонил от Князева. Все идет как надо.

Отвернув рукав кителя, Шафаренко смотрит на часы. Лицо у него усталое, заметно осунувшееся. И немудрено. В последние дни почти не приходилось отдыхать.

— Пойдемте наверх, товарищ полковник, — говорит он. — До начала артподготовки всего две минуты.

Только вышли из блиндажа, как громыхнули орудийные залпы! Около 300 орудий на километр фронта прорыва!

Через какое-то мгновение грохот выстрелов и взрывов сливается в единый оглушающий гул. К нему прибавляется рев моторов. Низко, почти над самой землей, проносятся штурмовики. Над ними в темном небе идут бомбардировщики. Их пока не видно, слышен лишь голос мощных моторов. Огненными дугами чертят воздух трассы реактивных снарядов.

— Вот это силища! — громко и восторженно кричит Шафаренко и как-то по-мальчишески, забыв на мгновение о своем высоком генеральском звании, взмахивает руками.

Где-то далеко слева темноту ночи снизу вверх прорезает яркий луч света. Это сигнал, по которому мгновенно вспыхивает множество прожекторов, направленных в сторону врага. Сразу становится светло как днем. Голубоватые кинжалы прожекторных лучей насквозь пронизывают оборону противника, ослепляют гитлеровцев, своей неожиданностью усиливают и без того огромную мощь артподготовки.

Снова спускаемся в блиндаж. Теперь — атака. Вслед за всесокрушающим огневым валом поднялись и двинулись вперед стрелковые части. Из укрытий вышли танки непосредственной поддержки пехоты и, набирая скорость, обгоняя стрелков и автоматчиков, ведя с ходу артиллерийский и пулеметный огонь, ринулись на вражеские укрепления, до неузнаваемости искореженные в результате артиллерийской и авиационной обработки.

Вскоре на дивизионный КП стали поступать первые вести из полков. Командир 68-го гвардейского полковник М. Т. Князев сообщил:

— Атака развивается успешно. Полк преодолел три линии траншей, захватил в плен до двух рот гитлеровцев вместе с офицерами. Особенно отличился парторг пятой роты Аракелян. Представляю его к ордену Красного Знамени. Наступление продолжаем.

Через минуту — сообщение из 63-го гвардейского. Докладывает командир полка Г. Д. Емельянцев:

— Ведем бой в траншеях. Первым в них ворвался взвод гвардии старшины Михаила Кузовлева, в перестрелке и рукопашном бою уничтожил до полусотни вражеских солдат и офицеров, захватил четыре пулемета, взял в плен тридцать гитлеровцев. Гвардейцы идут вперед.

Потом из этого же полка, из самого пекла боя, пришел на дивизионпый КП инспектор поарма майор П. А. Морозов и немногословно доложил: гитлеровцы ошеломлены мощью артподготовки и ослепляющим светом прожекторов, оборона переднего края врага полностью разрушена, более половины его солдат и офицеров, находившихся в первых линиях траншей, уничтожено огнем артиллерии и ударами авиации с воздуха.

Все точно. Позже в одном из штабных документов будет официально записано: «60 процентов солдат и офицеров противника иа первой оборонительной линии в полосе наступления армии было выведено из строя в результате артподготовки».

Часам к 10 утра с переднего края на КП вернулся начальник политотдела дивизии полковник Василий Васильевич Деев. Поздоровался, устало присел на ящик из-под снарядов, стал докладывать о проведенной в частях партийно-политической работе. Говорил главным образом о людях, об их мужестве в бою, о самоотверженности. Всюду впереди коммунисты и комсомольцы, личным примером беззаветной храбрости и живым словом они вносят достойный вклад в развитие боевой активности подразделений. Парторг одной из рот старший лейтенант Пликин, ворвавшись со своим взводом в первую траншею, установил на ее бруствере красный флаг. Воодушевленные его примером, воины подразделения буквально в считанные минуты овладели важной укрепленной позицией противника, взяв при этом большое количество пленных.

Находясь на КП гвардейской дивизии, в первые часы боя я мало что знал о том, как развивались боевые события на других участках наступления. Но постепенно обстановка прояснялась. Из 150-й дивизии позвонил начальник политотдела 79-го корпуса полковник И. С. Крылов и доложил об успешном продвижении вперед частей 150-й и 171-й стрелковых дивизий. Звонили и докладывали о боевой обстановке и представители поарма, работавшие в других соединениях. Было очевидно, что наступление всюду развивается успешно.

Во второй половине дня генерал Шафаренко отдал распоряжение о перемещении своего КП в район отвоеванных у противника позиций, а я вместе со старшим лейтенантом Г. Березюком и автоматчиком выехал в 68-й гвардейский стрелковый полк, добившийся к тому времени наибольшего успеха. Хотелось на месте познакомиться с практикой партийно-политической работы, проводимой здесь в динамике наступательных боев.

По пути, когда проезжали через недавний передний край обороны, мимо бездействовавших теперь прожекторных установок, встретили майора С. В. Игнатова. Среди нас, армейских политотдельцев, Сергей Васильевич был самым молодым, но уже в достаточной мере опытным политработником, любое задание он выполнял, что называется, с огоньком. Несколько последних перед наступлением дней Игнатов, как я уже упоминал выше, работал в приданном армии прожекторном батальоне.

— В прожекторные расчеты в помощь необстрелянным прожектористкам перед наступлением были посланы тридцать девушек из снайперской роты — все члены и кандидаты в члены партии. В расчетах было обеспечено надежное партийное влияние, — как всегда подробно, стал докладывать мой помощник но комсомольской работе. — Все девушки хорошо справились с заданием.

Это задание состояло в том, чтобы при любых обстоятельствах обеспечить освещение вражеских позиций во время атаки, а в случае необходимости — заменить выбывших из строя прожектористок. Так, когда этот батальон еще только следовал к переднему краю, гитлеровцы, видимо, заметили его и обстреляли из орудий. Одна машина с прожекторной установкой загорелась. Расчет на какое-то мгновение растерялся, не зная, что предпринять в подобном случае. На помощь пришли девушки-снайперы младший лейтенант Артамонова, сержанты Зубченко, Попова и Власова. Пренебрегая опасностью, несмотря на продолжавшийся артобстрел, они бросились спасать машину, стали сбивать огонь землей. К ним тут же присоединились и прожектористки. Машина была спасена, обгорела лишь ее кабина.

Во время атаки нашими войсками первой линии вражеской обороны гитлеровцы неожиданно открыли по светящим прожекторам сильный огонь из дальнобойных орудий. Шесть девушек получили осколочные ранения, а ефрейтор Копылова погибла на боевом посту. И все-таки прожекторы продолжали действовать! Выбывших из строя заменили девушки-снайперы и выполнили задачу до конца.

…Командный пункт 68-го гвардейского стрелкового полка, который мы с Березюком вскоре разыскали, располагался в неглубокой траншее. Михаил Тихонович Князев, молодой, лет тридцати, полковник в сдвинутой на затылок фуражке, громко говорил кому-то в телефонную трубку:

— Я скоро буду у вас, проверю, как вы выполняете приказ. А сейчас наступайте, не давайте противнику закрепиться.

Поздоровались. На мой вопрос об обстановке командир полка ответил более чем кратко: «Все нормально». Потом, как бы извиняясь за столь лаконичный ответ, добавил, что по телефону говорил с одним из комбатов. Его батальон почему-то застрял в населенном пункте, на окраину которого он, Князев, приказал переместить свой КП. Этот населенный пункт конечно же будет взят, но надо спешить, иначе противник может там закрепиться.

Через несколько минут на КП пришел заместитель командира полка по политчасти гвардии капитан А. Рахманов, доложил: был во втором батальоне, там все в порядке; работа ротных парторганизаций направлена главным образом на постоянное обеспечение авангардной роли коммунистов в бою; выпускаются листки-молнии, в них рассказывается об отличившихся; батальон продолжает наступать. Спрашиваю: можно ли проехать в батальон, который ведет бой за населенный пункт? Рахманов неопределенно пожимает плечами — можно, конечно, но лучше пешком. Решаю все же вместе с Рахмановым ехать на «виллисе». В случае опасности машину можно оставить в укрытии.

При подъезде к селу нас остановили шедшие навстречу раненые бойцы.

— Дальше на машине нельзя, товарищ полковник, — обращаясь ко мне, сказал пожилой солдат с марлевой повязкой вместо пилотки на голове. — Лучше поезжайте вон в тот фольварк, — кивнул он на стоящий в стороне от дороги двухэтажный дом.

Мы свернули к нему. Вскоре туда же прибыли сначала комдив Шафаренко, затем генерал Казанкин.

— Чуть в самое пекло не попал, — входя в комнату, где полковые связисты устанавливали полевые телефонные аппараты, возбужденно проговорил комкор. — Рассчитывал, что село уже занято, проскочил на машине по главной улице почти до конца, а там бой. Пришлось быстро развернуться — и сюда.

Сообщив об этом неприятном случае, Казанкин, казалось, сразу нее забыл о нем, заговорил о другом. Перед отъездом в 23-ю дивизию его вызывал к телефону командарм, интересовался ходом боя за город Лечин, сказал также, что на всей полосе наступления армии первый рубеж обороны противника прорван…

В этот момент зазуммерил только что установленный связистами полевой телефон. Трубку взял генерал Шафаренко, но тут же передал мне.

— Наконец-то разыскал вас, Федор Яковлевич, — услышал я знакомый голос генерала Букштыновича. — Тут такое дело. Козин и Смирнов ведут бой за Лечин. Несмотря на предупреждение «Первого», лезут в лоб, несут неоправданные потери. Вы там ближе. Свяжитесь с Казанкиным, передайте ему, что «Первый» недоволен положением под Лечином. Нужен маневр. Пусть подумает, что надо сделать.

Я передал содержание телефонного разговора с Букштыновичем комкору Казанкину. Он мрачно насупил брови.

— Предупреждал же. Выходит, не дошло до Козина и Смирнова. Поеду к ним. Придется на месте наводить порядок.

Генерал Казанкин уехал. А я вызвал к телефону сначала начальника политотдела 52-й гвардейской дивизии В. Е. Горюнова, затем начподива 33-й стрелковой А. И.Ора-лова. Сообщил им требование командарма.

Часа через полтора стало известно, что Лечин взят. Генерал Казанкин сдержал слово — «навел порядок». По его приказанию, как мне потом рассказывали, был осуществлен удачный обходный маневр. Гарнизон Лечина, вынужденный обороняться с фронта и флангов, не выдержал, оставил город. В боях за Лечин особенно отличились батальон майора Р. С. Кудрина из 82-го стрелкового полка и 124-й гвардейский артиллерийский полк подполковника Н. И. Биганенко.

Примерно тогда же успешно завершил бой за крупный насоленный пункт и 68-й гвардейский стрелковый полк полковника М. Т. Князева во взаимодействии с 49-м гвардейским артиллерийским полком.

В расположение штаба армии мы со старшим лейтенантом Березюком возвратились лишь поздно вечером. У командарма как раз проходило совещание руководящего состава управления, на котором были подведены результаты первого дня наступления. Он завершился успешно. Имелись, конечно, и недостатки, но они не повлияли на ход операции в целом. Теперь надо было сделать необходимые выводы на последующие дни. Впереди каналы. Нужно напомнить командирам и политработникам о подготовке людей к преодолению водных преград. Срочно отправить донесение в политуправление фронта, оно уже написано инструктором по информации.

Незадолго до полуночи, когда я закончил правку политдонесения, пришел начальник 7-го отделения майор Матвеев.

— Вот, товарищ полковник, два документа, которые только что переведены на русский. Их сегодня захватили наши разведчики в полосе наступления двенадцатого гвардейского и семьдесят девятого корпусов. — Он положил передо мной несколько листков, торопливо написанных от руки. — Полагаю, оба документа представляют несомненный интерес. Датированы они вчерашним числом.

Ну что ж, придется заняться и ими.

Первый документ — обращение имперского комиссара обороны Берлина Геббельса к солдатам 9-й гитлеровской армии. Читаю. Обычная нацистская демагогия.

«Посетив вашего командующего, я привез с собой в Берлин уверенность, что оборона столицы рейха взята в руки самыми лучшими солдатами Германии. Столица… смотрит на вас с уверенностью… Вера в фюрера укажет вам путь, в конце которого — победа»[12].

Мысленно прикидываю: этот документ, пожалуй, никакого существенного значения не имеет. Колченогий Геббельс из последних сил тщится доказать, будто бы гитлеровская армия еще способна сдержать паше наступление и даже завоевать… победу. Пусть тешит себя несбыточной надеждой. Верит ли в победу, к которой призывает солдат, сам нацистский трубадур?

Второй документ поважнее. Это — приказ Гитлера. Как обычно, написан он в форме обращения к войскам. Важность и определенная опасность его в том, что бесноватый фюрер пытается запугать, еще раз обмануть всех немцев. Приказ определенно связан с событиями 14 и 15 апреля, когда наши войска по всему фронту вели разведку боем. Значит, правильно говорили пленные: гитлеровская ставка приняла разведку за начало нашего наступления. Тем лучше.

Читаю приказ: «Большевизм начал новое наступление. Он пытается разрушить Германию и истребить наш народ… Кто останется в живых, будет угнан в далекую Сибирь…»

А дальше — угрозы Гитлера в адрес своих войск, призыв ко всеобщей подозрительности:

«Следите за офицерами и солдатами — предателями, которые дрожат за свою жизнь… действуют против нас. Кто вам покажется подозрительным, немедленно задерживайте, невзирая на чин и звание»[13].

Вот так-то. О прежней «непобедимости» фашистского воинства — ни слова. Главное — следите друг за другом, выдавайте и предавайте тех, кто, паче чаяния, не пожелает дальнейшего бессмысленного кровопролития.

И все-таки документ опасный. Необходимо раскрыть немцам глаза. К тому же теперь основательно сбита спесь и с тех, кто раньше поклонялся нацизму как божеству.

— Надо готовить контрлистовку, обращение к немецкому населению, — даю задание майору Матвееву. — Пусть немцы знают, что Гитлер лжет насчет разрушения Германии и уничтожения немецкого народа. Пишите попроще, чтобы дошло до каждого.

Ночью эта листовка была подготовлена, а на следующий день представлена на рассмотрение Военного совета армии. Напечатали мы ее тиражом 25 тысяч экземпляров, частично распространили на уже занятой нашей армией территории Германии. Основная же часть тиража была разбросана с самолетов над Берлином.

В заключительной ее части говорилось:

«В связи с лживым утверждением гитлеровской пропаганды о том, что Красная Армия имеет целью истребить немецкий народ, разъясняем: Красная Армия не ставит себе задачи уничтожения или порабощения немецкого народа. У нас нет и не может быть таких идиотских целей. Красная Армия ставит целью до конца разгромить гитлеровскую армию, уничтожить нацистский режим и сурово покарать вдохновителей этого режима, виновников и преступников войны»[14].

В тот же день в войска армии было направлено следующее Обращение Военного совета:

«Товарищи бойцы, сержанты и офицеры!

Красная Армия богатырской поступью уверенно идет вперед, беспощадно громит гитлеровские войска. Фашистский зверь предпринимает бешеные усилия, стремясь отдалить час своей гибели. Воины Красной Армии, воодушевленные великой освободительной миссией, закаленные в огне битв, умудренные знанием и опытом, бьют врага наверняка.

Отважные воины!

Наши части, перейдя в наступление, за два дня ожесточенных боев прорвали три сильно укрепленные полосы противника с многочисленными линиями траншей и открыли путь на Берлин. Гитлеровцы потеряли только убитыми пять тысяч солдат и офицеров, взято нами в плен тысяча пятьсот человек. Захвачены большие трофеи.

В этих тяжелых боях личный состав проявил героическую настойчивость, железную волю к победе и зрелое воинское мастерство.

Боевые друзья!

Призываем вас еще стремительнее продвигаться вперед и выполнить приказ Родины.

За нашу Советскую Отчизну! Вперед, на Берлин!»

Вперед, на Берлин! В те, теперь уже далекие апрельские дни 1945 года не было слов более вдохновляющих, чем эти.

Дивизия генерала П. М. Шафаренко, завершив прорыв первой, главной полосы обороны врага, устремилась ко второму рубежу, проходившему по западному берегу канала Фридландерштром, где встретила упорное сопротивление гитлеровцев. Как и предполагалось, в течение дня вражеские войска сумели в какой-то мере оправиться от шокового состояния, начали сопротивляться более организованно. На отдельных участках, куда подтягивались их свежие резервы, они даже стали предпринимать контратаки.

Несколько таких яростных контратак врага пришлось отразить и гвардейцам Шафаренко. Они дрались с неослабевающим упорством и мужеством, срывая все попытки гитлеровцев выправить создавшееся положение. Уже вечером, после моего отъезда из дивизии, 63-й гвардейский полк полковника Г. Д. Емельянцева вышел к железнодорожной насыпи, превращенной фашистами в опорный рубеж своей обороны. Здесь успевшие частично отойти с главной оборонительной полосы вражеские войска, получив подкрепление, старались любой ценой сдержать натиск гвардейцев.

Быстро надвигались сумерки. Чтобы не снижать темпа наступления, командир полка приказал атаковать гитлеровские позиции. После непродолжительного артналета гвардейцы ринулись вперед, но вскоре вынуждены были залечь под сильным огнем противника. Залегла и первая рота полка. Для нее сложилась особенно трудная обстановка. Выбыл из строя командир. Других офицеров в подразделении не было — одни погибли, другие получили ранения. Как быть дальше? И тогда командование приняла на себя парторг роты санинструктор Людмила Кравец, двадцатидвухлетняя, хрупкая на вид девушка.

Деловито оценив обстановку, указав бойцам, какие и каким образом следует в первую очередь подавить огневые точки врага, Людмила звонким полюсом крикнула: «За Родину, вперед!» — и первой бросилась в небольшую речку, чтобы вброд переправиться к железнодорожному полотну. За ней все как о шин двинулись бойцы и сержанты.

Позже даже видавший всякое командир полка гвардии полковник Г. Д. Емельянцев скажет о ней: «Людмила Кравец по праву заслужила славу человека, неустрашимого в бою с врагом».

Несколько позже о ее фронтовой службе в армии станут известны такие подробности, на которые мы в сутолоке повседневных боевых дел порой и не обращали должного внимания.

Воевать она начала в тяжелом 1941 году. Под огнем выносила с поля боя раненых. Дважды пули метили ее, причем одно ранение оказалось очень тяжелым.

В госпиталь Люду привезли в бессознательном состоянии. И сразу — на операционный стол. У нее уже началась гангрена, поэтому требовалась срочная операция. Когда врачи советовалась между собой и высказывали мнение, что для спасения жизни раненой необходима ампутация ступней ног, к девушке на какое-то время вернулось сознание. Она услышала их решение.

— Нет! Только не ампутация… Лучше смерть, чем без ног, — обессиленно проговорила раненая. Тогда опытный хирург сказал:

— Хорошо, попробуем обойтись без ампутации. Надеюсь, нам, врачам, помогут ваша молодость и энергия.

Лечение продолжалось долго. Ноги девушке спасли, но при выписке из госпиталя ей сказали:

— Поезжайте домой. На фронт вам больше нельзя. Людмила Кравец не согласилась с таким заключением.

Продолжительное время тренировалась в ходьбе, а когда почувствовала себя почти здоровой, со справкой госпиталя вернулась на фронт, в свою часть. Воевала в Прибалтике, Польше. Героический подвиг, совершенный ею 16 апреля 1945 года, в самом начале решающей битвы за Берлин, явился логическим продолжением ее патриотических дел во имя Родины.

Герои Советского Союза Людмила Степановна Кравец проживает в Киеве. Мать двух детей. Ведет большую военно-патриотическую работу среди молодежи.

В те же примерно дни был представлен к званию Героя Советского Союза, а несколько позже и удостоен этого высокого отличия командир стрелкового батальона 33-й дивизии майор Роман Степанович Кудрин, уроженец Клипцовского района Брянской области.

«Умный, бесстрашный в бою, отлично знающий свое дело командир» — так писал о нем в одном из политдонесений начальник политотдела 33-й стрелковой дивизии полковник А. И. Оралов. Коммунист Кудрин вполне заслуживал этот отзыв. Во многих боях отличался он воинским мастерством и беззаветной личной смелостью, умением в трудную минуту вдохновить подчиненных на выполнение боевой задачи. Ко времени его представления к званию Героя Советского Союза комбат уже имел три боевых ордена и медаль «За отвагу». В начальный период Берлинской операции батальон Романа Кудрина одним из первых в армии форсировал глубокий канал, занимавший важное место в системе берлинской обороны врага, чем создал благоприятную обстановку для продвижения вперед всей дивизии.

Наступление продолжалось. Форсировав канал Фридландерштром и преодолев вторую оборонительную полосу противника, войска армии с боями продвигались вперед. Многие опорные пункты сопротивления врага они обходили, вынуждая гитлеровцев либо отступать, чтобы не оказаться в кольце, либо сдаваться в плен. Но так обстояло дело главным образом с небольшими вражескими гарнизонами. Что же касается более крупных, то бои по их разгрому часто принимали исключительно ожесточенный характер и, естественно, в какой-то мере снижали темп продвижения к Берлину. В полосе наступления нашей армии такими трудными опорными пунктами оказались Меглин и Бацлов.

Подобные задержки вызывали обоснованное беспокойство у командования фронта. К тому же при ликвидации опорных пунктов противника мы несли дополнительные потери, что также не согласовывалось с нашими первоначальными планами. Ведь необходимо было беречь силы для боев в самом Берлине, где, как предполагалось, гитлеровцы будут оказывать еще более ожесточенное сопротивление.

Утром 18 апреля, когда штаб и политотдел армии только что перебазировались из Фюрстенфельда в Нейтребин, была получена телеграмма маршала Г. К. Жукова, из которой следовало, что Военный совет фронта не удовлетворен темпом наступления, особенно действиями танковых войск, а также 69-й общевойсковой армии генерала В. Я. Колпакчи. Командующий фронтом требовал: «Немедленно развить стремительность наступления. 1-й и 2-й танковым армиям и 9-му танковому корпусу прорваться при поддержке 3-й, 5-й ударных и 8-й гвардейской армий в тыл обороны противника и стремительно продвигаться в район Берлина; все крупные населенные пункты и узлы дорог обходить; всю артиллерию подтянуть к первым эшелонам и держать ее не далее 2–3 километров за эшелоном, ведущим бой.

Бейте беспощадно фашистов и двигайтесь вперед днем и ночью на Берлин, тогда Берлин скоро будет наш…»[15]

Хотя в телеграмме наша армия не упоминалась как отстающая, генерал-полковник В. И. Кузнецов на состоявшемся в тот же день узком совещании руководящего состава поставил задачу — принять все возможные меры для усиления темпа наступления. И такие меры принимались.

Чтобы быстро и без значительных потерь взять Меглин, 79-му стрелковому корпусу требовалась помощь 9-го танкового корпуса. А его части в это время еще находились где-то в районе прорыва. По настоятельному требованию командарма положение было быстро исправлено: в район Меглина вскоре прибыли 23-я и 65-я танковые бригады. А в район Бацлова, за который вели бой полки 12-го гвардейского стрелкового корпуса, также были переброшены танковые части.

С требованием командующего фронтом — усилить темп наступления — одновременно были ознакомлены начальники политорганов всех соединений армии. Им была поставлена задача подчинить все формы партийно-политической работы развитию у личного состава наступательного порыва, стремления первыми достигнуть пределов Большого Берлина.

В этих условиях от политсостава, партийных и комсомольских организаций требовалось проявить особую творческую инициативу. Надо было найти какие-то новые формы политического и морального воздействия на личный состав войск, в первую очередь на бойцов и сержантов.

Части 79-го стрелкового корпуса были нацелены, как уже говорилось, на взятие Меглина. Но первые попытки наших войск овладеть этим городом с ходу не принесли положительных результатов. По поручению Военного совета армии вместе с группой работников управления мне пришлось выехать в 171-ю стрелковую дивизию, чтобы на месте разобраться в причинах неудачи, оказать ее командованию и политотделу необходимую помощь.

Проезжая через первый встретившийся на пути населенный пункт, мы обратили внимание на установленный при въезде в него большой фанерный щит. На нем крупными буквами было написано по-русски: «До Берлина 50 километров. Не давайте врагу передышки, друзья! Бейте фашистов на каждом шагу! Рвитесь вперед — там Берлин!»

В другом населенном пункте: «До Берлина 45 километров. Наш путь один — на Берлин! Стремительно вперед!»

А в центре Мецдорфа читаем: «До Берлина 40 километров. Дойдем! Утроим шаг! Трепещи, фашист! Добьем гитлеровцев в их логове! Водрузим Знамя Победы над Берлином!»

И так почти в каждом населенном пункте. Причем щиты установлены на самом видном месте: кто бы пи шел, ни ехал, обязательно прочтет.

— Хорошо вы придумали с этими призывами, — похвалил я по прибытии в дивизию начальника политотдела подполковника А. Т. Сотникова.

— Моя роль тут небольшая, — скромно ответил Александр Тимофеевич. — Это мой помощник по комсомольской работе со своими активистами придумал. А мы, естественно, поддержали их. Кстати, такая наглядная агитация пришлась всем по душе.

— И текст призывов сами комсомольцы придумывают?

— В основном они. Но и коммунисты тоже, и беспартийные. Хочу только добавить, что подобные призывы, когда есть возможность, мы выставляем также в траншеях и окопах.

Позже мне рассказали, что и в соседних армиях на основных дорогах ставились точно такие же указатели. Поэтому вполне допустимо, что комсомольцы 171-й стрелковой дивизии просто позаимствовали у них эту идею.

Кстати, по указанию поарма подобная форма наглядной агитации была тут же подхвачена и широко применялась во всех наших частях и соединениях.

Вместе с тем среди личного состава была усилена разъяснительная работа о том, как важно быстрее преодолеть расстояние, отделяющее нас от Берлина. Командиры, полковые и батальонные политработники, парторги и комсорги подразделений использовали любую возможность, чтобы еще и еще раз напомнить об этом бойцам и сержантам.

А бои тем временем не прекращались ни днем ни ночью. Но для того чтобы личный состав имел возможность время от времени отдыхать, командирам дивизий было приказано вести наступательные действия в основном силами двух полков, а третий отводить во второй эшелон. Через сутки, а иногда и через 10–15 часов этот отдохнувший полк вступал в бой, а во второй эшелон отводился другой. Именно здесь, в его подразделениях, главным образом и велась массовая политическая работа — организовывались беседы с личным составом, доклады.

Но, к сожалению, соблюдать такой порядок удавалось далеко не всегда. Все зависело от боевой обстановки. А она менялась быстро, особенно с приближением войск армии к Берлину. Гитлеровцы усиливали свое сопротивление.

В 525-й стрелковый полк мы вместе с подполковником А. Т. Сотниковым приехали незадолго до начала решающего боя за Меглин. Полковой командный пункт размещался в просторной комнате кирпичного дома, стоявшего на окраине занятого утром небольшого поселка. Нас встретил заместитель командира полка по политической части майор Магомед-хан Пашаевич Пашаев. Еще в пути начальник политотдела дивизии охарактеризовал его как энергичного, смелого в бою, хорошо знающего свое дело политработника.

Майор Пашаев доложил, что командир полка полковник И. Г. Николаев находится у комдива, на местности увязывает вопросы взаимодействия с танками и артиллерией. Боевая задача на взятие Меглина доведена до всех подразделений. Коммунистам и комсомольцам на период боя даны конкретные задания. Агитатор полка капитан Т. Т. Седов и парторг майор М. С. И. Умаханов продолжают работать в боевых подразделениях.

На столе перед М. П. Пашаевым лежала оперативная карта с четко нанесенной на ней боевой обстановкой. Мы заинтересовались ею. Красные стрелы нацелены на Меглин и Претцель. За Претцелем расположен большой лесной массив. Противник непременно попытается использовать его для активной обороны. Поэтому на карте заблаговременно намечены как пути обхода лесного массива, так и прорыва непосредственно через него.

«Не у каждого заместителя командира полка по политической части найдешь так тщательно разработанную оперативную карту, — подумал я. — Да, не зря Сотников расхваливал мне Пашаева. Он, видимо, и в самом деле знает военное дело не хуже любого строевого командира».

Разговорились. Майор М. П. Пашаев с большой душевной теплотой отзывался о многих командирах, политработниках, сержантах и бойцах своей части, которых, чувствовалось, хорошо знал не только по боевым делам, но и просто как близких ему людей.

Пока мы беседовали, вернулся командир полка. Поздоровался, посмотрел на часы, сообщил, что через минуту-полторы начнется артиллерийская подготовка, вслед за которой вперед двинутся самоходные орудия и пехота, которых будут поддерживать танки. Все вопросы взаимодействия уже согласованы.

Последние слова полковника И. Г. Николаева и в самом деле заглушил гром пушек. В течение десяти минут вражеские позиции перед Меглином подвергались мощнейшему артиллерийскому обстрелу. Затем залп «катюш» и серия зеленых ракет возвестили о начале атаки. Артиллерия тут же перенесла свой огонь в глубь вражеской обороны. А вперед вместе со стрелковыми подразделениями двинулись танки и самоходки.

Бой развивался стремительно. Он проходил на довольно широком фронте. В то время как 525-й и 380-й стрелковые полки при поддержке танков и самоходных артиллерийских установок ворвались в Меглин и завязали уличные бои, остальные части 171-й и 207-й стрелковых дивизий очищали от гитлеровцев окрестные высоты. Часа через полтора стало известно — Меглин взят, оборонявший его гарнизон частично разгромлен, а частично отступил к лесному массиву. Противник понес большие потери в живой силе и Паевой технике.

На первый взгляд, обычное боевое донесение, чуть ли даже не легкая победа. В действительности же сопротивление врага было ожесточенным, фашисты цеплялись буквально за каждый дом, за каждую мало-мальски подходящую для обороны высоту в окрестностях Меглина. И только благодаря массовому героизму, самоотверженности советских воинов им удалось преодолеть это сопротивление.

Когда немецко-фашистские войска, оборонявшие Меглин, были оттеснены к лесному массиву, на полковой командный пункт с передовой возвратился парторг М. С. И. Умаханов. Несмотря на одержанную победу, настроен он был довольно мрачно. И не случайно. В бою за Меглин пал смертью героя его друг, лучший комбат полка Александр Арсентьевич Валов.

— Редкостных способностей был командир, — не скрывая огорчения, сказал Умаханов.

И это соответствовало действительности. Слава о молодом комбате капитане Валове, его воинском мастерстве, мужестве, умении отлично ориентироваться в боевой обстановке, побеждать врага в любых трудных условиях давно перешагнула границы не только полка, но и дивизии. Кавалер многих боевых наград, в том числе и ордена Александра Невского, полученного еще за бои в Восточной Померании, Александр Арсентьевич пользовался всеобщим уважением как среди командиров, так и бойцов. И вот теперь… Да, это тяжелая потеря для полка.

— Кто принял командование батальоном? — поинтересовался я.

Оказалось, что по распоряжению полковника И. Г. Николаева временно исполняющим обязанности комбата назначен капитан Н. А. Сотеренко, замполит батальона.

— На фронте он недавно, всего полгода, — пояснил Пашаев, — но дело знает. Кадровый политработник, пятнадцать лет служит в армии.

В том же бою, как сообщил Магомед-Салам Ильясович Умаханов, героической смертью пал и полковой агитатор капитан Трофим Трофимович Седов. На следующий день поарм назначил вместо капитана Седова молодого политработника из армейского резерва младшего лейтенанта К. И. Королева. И надо сказать, что в боях за Берлин он показал себя прекрасным политическим организатором и смелым воином, был награжден орденом.

В ночь на 19 апреля части 12-го гвардейского стрелкового корпуса одержали важную победу под Бацловом. Таким образом, пал очередной мощный опорный пункт обороны противника на подступах к Берлину.

Продолжая наступление, войска армии утром овладели крупными населенными пунктами Харникап, Штернбек, Претцель, Предиков и завязали бой за Претцельский лесной массив. До Берлина оставалось уже не более 15–16 километров.

С самого начала Берлинской операции в артиллерийских частях и подразделениях нашей армии развернулось негласное соревнование за право первыми открыть огонь по фашистской столице. Стремились к этому все, однако, на нага взгляд, преимущество все же было на стороне воинов из 136-й армейской тяжелой пушечной бригады. Она неоднократно отличалась в боях своей слаженностью и отличной боевой выучкой подразделений. Особенно удачно ее личный состав действовал при разгроме восточно-померанской группировки противника, за что бригада даже была удостоена высокой государственной награды.

Я хорошо знал здесь командира одного из дивизионов майора Дмитрия Антоновича Чепеля и его заместителя по политической части майора Александра Ивановича Зорина. И вот теперь, когда бы ни доводилось с ними встретиться, оба они старались убедить меня в том, что именно их дивизион непременно пошлет первые снаряды по столице фашистского рейха.

И наконец этот день настал. В книге маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» о нем сказано так: «20 апреля, на пятый день операции, дальнобойная артиллерия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии, которой командовал генерал-полковник В. И. Кузнецов, открыла огонь по Берлину. Начался исторический штурм столицы немецко-фашистской Германии. В это же время 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной бригады 47-й армии, которым командовал майор А. И. Зюкин, также дал залп по фашистской столице».

А в моей фронтовой рабочей тетради эта дата отмечена следующей записью: «Сегодня, 20 апреля, первыми из тяжелых орудий ударили по центру Берлина артиллеристы тт. Слепчук, Чупилко, Таякин, Жайдарбеков, Ефимов, Арзиев, Трошин, Сапарбаев, Савельев, Тульцев, Одноволов, Филипович. Батарея капитана Решетова, дивизион майора Чепеля, пушечная бригада».

А узнал я об этом при следующих обстоятельствах. Во втором часу дня возвращался вместе с майором С. В. Игнатовым из 79-го корпуса к себе в политотдел. На пути повстречались с командующим артиллерией армии генералом И. О. Морозовым. Остановились, поздоровались.

— Куда спешите, Иван Осипович? — спросил я.

— Еду на НП доложить командарму и послать телеграмму моему начальству — командующему артиллерией фронта Василию Ивановичу Казакову о первом артиллерийском залпе по Берлину.

— Это интересно. А кто первый произвел такой залп?

— Дивизион майора Чепеля из сто тридцать шестой армейской пушечной бригады.

— Где дивизион сейчас?

— Если не снялся, то вот здесь. — Морозов раскрыл планшетку и указал точку на карте.

Это было совсем рядом. Попрощавшись с командующим артиллерией, мы с Игнатовым направились в дивизион Чепеля. К нашему приезду батареи уже снимались с боевой позиции. У одного орудия группа артиллеристов, в том числе и командир батареи Решетов, слушала указания майора Чепеля о предстоящем маршруте следования.

Я сердечно поздравил воинов с началом штурма Берлина. К нам тут же подошел фотокорреспондент армейской газеты Владимир Гребнев. Он был очень доволен тем, что успел сделать исторические снимки — запечатлел на пленку артиллеристов как раз в тот момент, когда они вели огонь по фашистскому логову. Предложил и нам всей группой сфотографироваться у пушки.

Сразу после фотографирования командир дивизиона и его заместитель по политической части вместе с разведчиком ушли вперед, а расчеты продолжили работу по снятию своих орудий с огневой позиции. Мы остались вдвоем с командиром батареи капитаном Решетовым. Присели на поваленное ветром полусгнившее дерево. От него-то я и узнал подробности первого обстрела Берлина.

…Батарея двигалась по лесной дорого следом за пехотой.

— Знаешь, сколько отсюда до Берлина? — спросил капитана Решетова подъехавший на трофейной машине майор Чепель.

Решетов ответил:

— Вероятно, километров двадцать.

— Меньше. Я только что прикидывал по карте — напрямую до центра города всего шестнадцать с половиной километров. Твоя батарея ближе всех к Берлину. Так что разворачивай пушки и открывай огонь по фашистскому логову.

Площадку для огневой позиции, по словам Решетова, подыскали быстро. Развернули орудия. За точку наводки был взят тригонометрический пункт. Командиры орудий старший сержант Слепчук, сержанты Чупилка, Таякин и Жайдарбеков доложили о готовности к открытию огня. В это время в воздухе послышался гул моторов. Появились фашистские бомбардировщики. Кто-то крикнул: «Воздух!» Младший сержант Тимашов бросил в ответ: «Черт с ними, с бомбардировщиками. Пусть летают. Сейчас не до них».

К тому же вынырнувшие из-за редких облаков советские истребители отогнали вражеских бомбардировщиков.

Время — 13.50. По правилам первым должно было открыть огонь орудие Слепчука, за ним — остальные. Но Решетов решил: чтобы никому не было обидно, сначала ударить залпом из всех четырех пушек, а уже затем перейти на беглый огонь — по восемь снарядов из каждой пушки. Так и сделали.

— Какое мы при этом испытывали чувство, сами понимаете, товарищ полковник, — закончил капитан Решетов.

Объяснений и в самом деле не требовалось.

Историки-исследователи свидетельствуют, что в тот день Гитлер глубоко под землей, в бетонированном бункере, как раз справлял день рождения. Когда ему доложили об обстреле русскими центра Берлина из дальнобойных пушек, он позвонил по телефону в главный штаб ВВС фашистского рейха. Между фюрером и одним из офицеров штаба состоялся такой разговор:

«— Знаете ли вы, что советская дальнобойная артиллерия обстреливает центр Берлина?

— Нет.

— Разве вы не слышите?

— Нет. Мы находимся в Вильдпарк-Вердер[16].

— Приказываю авиации немедленно подавить эту дальнобойную батарею»[17].

Однако выполнить этот его приказ фашистская авиация оказалась не в силах.

В тот же день, 20 апреля, войска 3-й ударной армии с боями преодолели Претцельский лесной массив, на его западной стороне овладели крупными населенными пунктами Везов, Вернойхен, Рудольф-Хезе. Отсюда до Большого Берлина оставалось, что называется, рукой подать. Но предстояло еще преодолеть внешний оборонительный обвод фашистской столицы.

Незадолго до моего возвращения в Предиков, куда только что перебазировались штаб и политотдел армии, связисты передали командарму телеграмму маршала Г. К. Жукова, которая заканчивалась категорическим требованием — утром 21 апреля войскам фронта ворваться в пределы Большого Берлина. Во исполнение этого требования генерал-полковник В. И. Кузнецов приказал: в течение ночи продолжать вести решительное, безостановочное наступление, чтобы к утру 21 апреля перерезать окружную Берлинскую автостраду. Далее в его приказе говорилось, что войска не должны ввязываться во фронтальные бои за населенные пункты и узлы обороны, а обходить их и двигаться только вперед, докладывая об обстановке через каждые три часа.

Я в свою очередь дал указание заместителю полковнику И. В. Алексееву: связаться по телефону с работающими в войсках поармовцами, сообщить им суть приказа командарма, сориентировать их на оказание помощи политорганам соединений в доведении поставленной задачи до всего личного состава. И опять в дорогу — в 207-ю дивизию, к ее командиру полковнику В. М. Асафову.

На участке этого соединения тихо, словно бы все замерло. Спрашиваю полковника, получил ли он приказ о безостановочном наступлении. Да, такое указание в дивизии получено, но пока полки отдыхают. Люди до предела устали, третьи сутки без сна, поэтому он, комдив, под свою личную ответственность разрешил полуторачасовой отдых.

Напоминаю об указании фронта и армии по поводу по-эшелонного наступления — два полка ведут бой, третий отдыхает. Асафов устало кивает головой. Расчет, мол, правильный — одни воюют, другие во втором эшелоне спят. А вот на практике это не всегда получается. У него, например, третьи сутки не выходит из боев вся дивизия. Ну а насчет выполнения только что полученного приказа командарма, беспокоиться не следует. Утром полки дивизии уже будут в Большом Берлине.

Надо было бы доложить обо всем командарму, но я решил не делать этого. Ведь все равно установленное комдивом время на отдых уже закончилось. И потом, полковник Асафов в какой-то мере прав: полтора часа — не такой уж большой срок, его с лихвой можно наверстать. Зато люди немного отдохнут, будут наступать еще энергичнее.

Такого же мнения придерживался и начальник политотдела корпуса полковник И. С. Крылов. Он уже почти двое суток провел здесь, в 207-й дивизии, и прекрасно знал, какого физического и морального напряжения стоили они личному составу.

В течение нескольких минут договорились, как быстрее и целесообразнее довести последний приказ командарма до бойцов и командиров. Во всех батальонах решили провести краткие митинги. Разошлись по полкам. Важно сообщить людям самое необходимое — до Большого Берлина совсем близко, ночью последний оборонительный рубеж должен быть прорван.

— Выполним! Утром будем в Берлине! — с непоколебимой уверенностью говорили на митингах бойцы, командиры и политработники.

Первыми в полосе наступления войск фронта в Большой Берлин прорвались и завязали уличные бои части 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Козина и 171-й стрелковой дивизии полковника Негоды. Затем, после ожесточенного боя. Берлинскую окружную автостраду пересекли и полки 207-й стрелковой дивизии. Это произошло на рассвете 21 апреля, а к 10 часам утра уличные бои в Большом Берлине уже вели все дивизии 79-го стрелкового и 12-го гвардейского стрелкового корпусов.

В тот же день командующий армией ввел в сражение за город и свой резерв — 7-й стрелковый корпус генерал-майора В. А. Чистова. К исходу дня уличные бои велись на восточной окраине района Буххольц, в районе Бланкенбург, в пригороде Вейсензее и северо-восточнее района Хоэншонхаузен.

Не следует, однако, полагать, что столь быстрое преодоление войсками нашей армии, как затем и ее соседями по фронту, последней на подступах к немецко-фашистской столице оборонительной полосы — Берлинской окружной дороги — было делом относительно легким, не требовавшим от советских войск высочайшего напряжения сил, смелости, отваги, воинского мастерства. Гитлеровцы здесь сопротивлялись с фанатическим упорством, особенно в заранее созданных ими опорных пунктах. Однако сила удара наших войск была такой, что противостоять ей немецко-фашистские части, занимавшие оборону на окружной автомагистрали, уже не смогли. Кроме того, этому успеху в большой мере способствовало отлично организованное взаимодействие между стрелковыми, артиллерийскими, танковыми, самоходно-артиллерийскими частями и подразделениями, а также непрерывная поддержка наступления наших наземных войск крупными силами авиации.

Безусловно, огромное значение имел и боевой настрой личного состава. Призыв «Даешь Берлин!» находил свое практическое воплощение в беззаветном мужестве и беспредельной самоотверженности каждого советского бойца и командира.

…На подступах к окружной автомагистрали 525-й стрелковый полк из 171-й дивизии встретил ожесточенное сопротивление противника в районе поселка Люме. Оборонявшие его гитлеровцы открыли по наступавшим массированный огонь из пулеметов и автоматов, поставленных на прямую наводку зенитных и танковых орудий. Наши подразделения залегли.

И тогда на помощь стрелкам поспешили артиллеристы. Выдвинувшийся вперед артдивизион вступил в поединок с вражескими зенитчиками и танкистами, отвлек их огонь на себя. Воспользовавшись этим, командир стрелкового полка И. Г. Николаев приказал командиру головного батальона майору Борисовцу обойти поселок с фланга, отрезать пути отхода фашистскому гарнизону из Люме. Обходный маневр удался. Когда гитлеровцы обнаружили у себя в тылу советский батальон, они растерялись. В первые часы, бросив в поселке танки и зенитные орудия, вражеские солдаты и офицеры попытались группами пробиться из окружения, отойти за автостраду. Но сделать это им не удалось. Вскоре гарнизон Люме был полностью разгромлен, а над одним из зданий поселка взвился красный флаг.

Сложная обстановка создалась и на участке наступления 380-го стрелкового полка той же дивизии. В районе населенного пункта Линденберг, что находился на пути к автостраде, гитлеровцы сосредоточили до батальона своей пехоты, большое количество артиллерии и танков. В надежде задержать продвижение наших войск они неоднократно предпринимали яростные контратаки.

Прежде чем пойти на решительный штурм Линденберга (обойти его не было никакой возможности), командир наступавшего на этом направлении штурмового батальона старший лейтенант К. Я. Самсонов выслал вперед разведчиков. По возвращении те доложили о примерном наличии сил противника в населенном пункте. Перевес был явно на стороне гитлеровцев. Как быть? Комбат связался но телефону с командирами подразделений 351-го гвардейского самоходно-артиллерийского и 85-го танкового полков, попросил их устроить засаду поблизости от южной окраины Линденберга. А свой батальон скрытно вывел на фланг.

По заранее условленному сигналу, который подал старший лейтенант Самсонов, самоходчики и танкисты с места засады открыли по поселку интенсивный огонь и вели его примерно в течение 15 минут. А затем одновременно со штурмовым батальоном ринулись в атаку и все-таки ворвались в Линденберг.

В этом успехе немалая заслуга принадлежала заместителю командира полка по политической части майору Ш. X. Килькееву. Будучи с самого начала в боевых порядках штурмового батальона, он перед атакой побывал во всех его подразделениях, побеседовал с бойцами и командирами, еще раз разъяснил им боевую задачу. А затем первым поднялся в атаку, личным примером бесстрашия и отваги увлек за собой всех воинов. Когда же батальон отвоевал небольшой участок автострады, по заданию того же Килькеева сержант-комсомолец Никитин установил на расположенной неподалеку бензозаправочной станции красный флаг. Это в еще большей степени подняло боевую активность наступающих. Воины батальона ворвались в пределы Большого Берлина и сразу же завязали там уличные бои.

В 52-й гвардейской стрелковой дивизии первым пересек окружную автостраду штурмовой батальон лейтенанта Корвупова, в боевых порядках которого вместе со всеми действовали инспектор поарма майор И. М. Миронов и наш лектор майор Ф. П. Колдашев. Как и другим подразделениям, батальону Корзунова пришлось вести упорные бои. Ворвавшись в пределы Большого Берлина, он с ходу овладел зданием немецкой Палаты мер и весов, на крыше которого его бойцы установили красный флаг.

Поддерживая стрелковые части и соединения, штурмовавшие последний рубеж обороны гитлеровцев на подступах к Берлину, исключительно мужественно и самоотверженно действовали артиллеристы. Многие расчеты двигались вперед непосредственно в боевых порядках пехоты, ведя огонь по врагу прямой наводкой. А 8 батарей по приказу командующего артиллерией 79-го корпуса И. В. Василькова вырвались вперед, оседлали автостраду и, отбив до десяти танковых контратак противника, удержали ее. Их действиями руководил лично командующий артиллерией корпуса. За этот подвиг И. В. Василькову было присвоено звание Героя Советского Союза.

С первого дня уличных боев в Берлине широкое распространение получила практика водружения над отвоеванными у врага опорными пунктами обороны и узлами сопротивления красных флагов. И хотя это дело было связано с большой опасностью, число добровольцев на него росло изо дня в день. Водрузить флаг, как правило, вызывались первыми коммунисты и комсомольцы.

В одном из подразделений, например, такое задание взял на себя член ВЛКСМ Сосновский. Когда многоэтажный дом был, казалось, уже почти полностью очищен от вооруженных гитлеровцев, Сосновский, опережая своих боевых друзей, начал подниматься на крышу. Но на чердаке его встретили автоматным огнем семь вражеских солдат. Комсомолец смело вступил с ними в перестрелку. Услышав выстрелы, к нему на помощь бросились еще несколько наших бойцов. Вражеская засада была уничтожена. А через несколько минут над крышей дома заплескалось на ветру красное полотнище.

Еще до начала Берлинской операции на фронтовом совещании начальников поармов нам стало известно, что некоторые наши соседи — военные советы ряда армий распорядились изготовить по одному красному знамени для водружения на поверженном рейхстаге.

По возвращении с совещания я доложил командарму и члену Военного совета о приготовлениях соседей. Предложил тоже включиться в это дело. Причем изготовить не одно, а девять знамен — по числу входящих в состав армии стрелковых дивизий. Военный совет поддержал мое предложение. При этом было определено, что эти знамена должны походить на наш Государственный флаг. То из них, которое будет водружено над поверженным рейхстагом, и станет официально считаться Знаменем Победы.

Поарму тут же было поручено заняться изготовлением знамен. Получив такое указание, я вызвал к себе начальника армейского Дома Красной Армии Г. Н. Голикова, ознакомил его с решением Военного совета. Уточнили детали: шить знамена работники Дома Красной Армии будут из обычной красной материи, по размеру и форме Государственного флага СССР. В левом верхнем углу, у древка, должна быть эмблема серпа и молота со звездой.

И закипела работа. Женщины кроили и шили полотнища, художник В. А. Бунтов рисовал эмблемы, киномеханик Саша Габов изготавливал древки и крепил к ним знамена. Древки венчали металлические наконечники.

Наконец работа была закончена. Г. Н. Голиков привез все девять знамен в политотдел. И в ночь на 22 апреля мы от имени Военного совета армии распределили их между соединениями. Знамя под номером 5, которому впоследствии суждено было стать Знаменем Победы, командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов принял в пригороде Берлина — Карове.

Кстати, эти знамена нередко использовались по своему назначению еще и до штурма рейхстага. Так, на одном аз этапов уличных боев севернее Панкова (район Берлина) 525-му стрелковому полку из 171-й дивизии было приказано захватить большой средневековый замок, расположенный в глубине тенистого парка, и примыкавший к нему многоэтажный дом, превращенные гитлеровцами в сильнейший узел сопротивления. Перед атакой командир полка И. Г. Николаев и его заместитель по политической части М. П. Пашаев поручили парторгу майору М. С. И. Умаханову, разведчику Аркадию Булатову, автоматчикам Владимиру Попову и Роману Миниху вместе с атакующими подразделениями ворваться в здание и после того, как очаг сопротивления будет ликвидирован, установить на самой высокой точке многоэтажного дома знамя Военного совета.

Началась атака. Знаменосцы Умаханов, Булатов, Попов и Миних одними из первых пробились в занятый фашистами дом. Под огнем врага пробрались на крышу и установили там знамя. Вскоре и замок был также очищен от гитлеровцев.

Взбешенный неудачей, противник открыл по дому с развевающимся над крышей красным полотнищем сильный артиллерийский огонь. Вспыхнул пожар, здание загорелось. Могло сгореть и знамя. Тогда группа майора Умаханова сквозь дым и пламя снова пробралась на крышу и спасла его. Несколько позже, с овладением нашими войсками районом Шенхольц, это знамя ими же было водружено на высокой башне вблизи железнодорожных мастерских.

22 апреля 207-я стрелковая дивизия во взаимодействии с артиллерийскими и танковыми частями овладела районом Розенталь. Одно из самых высоких зданий этого района — кирху занял стрелковый батальон из 594-го полка. Заместитель начальника политотдела дивизии подполковник А. Е. Жук прибыл туда со знаменем Военного совета армии. Группа в составе политработника А. Е. Жука, командира полка А. П. Чекулаева, начальника полковой артиллерии А. Ф. Жирякова в сопровождении нескольких автоматчиков поднялась на кирху и установила знамя в одном из оконных проемов. Гитлеровцы незамедлительно открыли по нему артиллерийский огонь. А. Ф. Жиряков, А. П. Чекулаев и несколько бойцов были ранены. Им тут же оказали срочную медицинскую помощь. А через несколько минут наша гаубичная батарея подавила вражеские орудия, стрелявшие по кирхе прямой наводкой. Кумачовое же полотнище продолжало реять в оконном проеме, возвещая о том, что район Розенталь находится в руках советских войск. Позднее, когда части 207-й стрелковой дивизии вели бой в центральной части Берлина, это же знамя было водружено над зданием Кроль-Оперы.

Так, из района в район, из квартала в квартал, по мере продвижения вперед, к центру Берлина, переносили знамена Военного совета армии и другие дивизии, водружая их на самых видных местах.

А что происходило в это время в стане врага? Разумеется, тогда нам не были известны на этот счет какие-либо подробности. Но, поскольку события, происходившие в те дни в имперской канцелярии, имели определенное, хотя и косвенное отношение к наступательным действиям советских войск, в том числе и нашей армии, полагаю необходимым вновь сослаться на уже упоминавшуюся ранее книгу «Последние дни Гитлера».

По свидетельству ее автора Г. Л. Розанова, после обстрела нашей дальнобойной артиллерией центра Берлина несколько главарей фашистского рейха, спасая свои шкуры, сбежали из столицы. Гиммлер и Риббентроп — в Шлезвинг, Геринг — в Берхтесгаден.

«Утром 21 апреля в кинозале виллы Геббельса состоялось последнее совещание руководящих работников фашистской пропаганды… Геббельс обрушился с площадной бранью на немецкий народ. Он кричал о его «неполноценности», вопил, что «все планы нацизма слишком велики и благородны для такого народа», и, наконец, пригрозил: «если мы уйдем, то земной шар должен задрожать».

«В 15 часов 22 апреля, — пишет далее Г. Л. Розанов, — созывается последнее в истории нацистской Германии регулярное совещание для обсуждения военного положения. В кабинете Гитлера собрались Кейтель, Йодль, Кребс, Борман, Бургдорф и другие.

После ознакомления с обстановкой Гитлер впадает в истерику.

— Немецкий народ, — вопит он, — не понимает моей цели! Он слишком ничтожен, чтобы осознать и осуществить мои цели».

«Вечером 22 апреля на фасадах домов были расклеены фашистские листовки. Приказ «имперского комиссара» Геббельса возлагал на каждого жителя ответственность «за оборону своего дома и своей квартиры». В то же время он грозил смертной казнью за вывешивание белых флагов».

Так обстояло дело в стане врага. Уже ничто не могло спасти тонувший фашистский корабль. Близилась развязка.

К концу второго дня штурма советскими войсками фашистской столицы командующий армией генерал В. И. Кузнецов провел краткое совещание, на котором присутствовали члены Военного совета, начальник штаба, командующие родами войск, представители авиационного командования, спецвойск и тыла.

— Я только что разговаривал с маршалом Жуковым, — сказал Василий Иванович. — Фронт доволен действиями нашей армии. Но маршал решительно требует, чтобы мы еще быстрее продвигались к центру Берлина.

Далее командарм кратко сообщил, что, по его мнению, необходимо было сделать в первую очередь, чтобы как можно скорее выполнить указания командующего фронтом.

Опыт первых дней уличных боев свидетельствовал, что наибольшего успеха добиваются то части и соединения, которые умело применяют тактику ведения боевых действий небольшими группами пехоты вместе с танками и артиллерией. Такие группы и отряды, будучи более маневренными, чем штурмовые батальоны, легче проникают в разрывы вражеской обороны, имеют возможность наносить по укрепленным пунктам врага одновременные удары как с фронта, так и с флангов и тыла. Следовательно, подчеркнул Кузнецов, надо безотлагательно менять тактику ведения боя. Его основой должны стать штурмовые отряды и группы. Самая неотложная задача — создать в частях и соединениях армии как можно больше таких групп и отрядов, научить их личный состав смело и быстро проникать в расположение противника через проходные дворы, проломы в стенах, через подвалы и чердаки домов. К решению этой задачи должны быть привлечены все командиры, штабы, политработники, партийные и комсомольские организации. Каждый штурмовой отряд и группу нужно комплектовать таким образом, чтобы там обязательно имелось ударное ядро из коммунистов и комсомольцев, смелых политических вожаков. А для командования ими выделять наиболее опытных офицеров и сержантов.

В войсках эти указания командарма были встречены с полным пониманием. Наряду с созданными ранее штурмовыми батальонами (они продолжали существовать) во всех частях и соединениях появились и штурмовые отряды, группы.

Основу такого отряда составляла, как правило, стрелковая рота, усиленная несколькими орудиями, минометами, одним-двумя танками или самоходными артиллерийскими установками, специалистами — саперами и химиками. Штурмовая же группа — это стрелковый взвод или отделение, также усиленные артиллерией, танком или самоходкой. Действовали они, как правило, смело, решительно и в большинстве случаев чрезвычайно дерзко.

…Части 23-й гвардейской стрелковой дивизии с боями продвигались в направлении промышленного района Берлина — Веддинг. Название этого района многим гвардейцам было знакомо еще с довоенной поры. Перед рабочими Веддинга не раз выступал со своими зажигательными речами Эрнст Тельман, о чем сообщалось и в наших газетах. Немецкие пролетарии-антифашисты с гордостью называли крупнейший промышленный район германской столицы Красным Веддингом. Но то было в дофашистские, догитлеровские времена. А в дни штурма Берлина этот район предстал перед воинами-гвардейцами как один из сильных укрепленных пунктов врага. Бои здесь носили исключительно ожесточенный характер.

Штурмовой группе под командованием гвардии старшины М. Е. Кузовлева была поставлена задача выбить гитлеровцев из двух приспособленных ими к долговременной обороне зданий. Сделать это было нелегко. Подступы к домам плотно простреливались ружейно-пулеметным огнем. Время от времени гитлеровцы вводили в дело и свое сильное по тем временам противотанковое средство — фаустпатроны.

И все-таки гвардейцы перехитрили фашистов. Соблюдая осторожность, бойцы группы по-пластунски подобрались к укрепленным зданиям с тыла, через проходные дворы ворвались на первый этаж одного из домов и вступили в бой. Гитлеровцев здесь оказалось гораздо больше, чем предполагал гвардии старшина Кузовлев. И все-таки в конце концов наши воины выбили врага из этого здания.

Но тут обстановка резко осложнилась. На помощь гарнизону соседнего дома, в который также ворвались гвардейцы группы, двинулись несколько фашистских самоходных орудий. Гвардии старшина Кузовлев первым бросился к отбитым у врага фаустпатронам. Двумя меткими попаданиями из трофейного оружия он поджег две самоходки, а остальные вынудил повернуть назад.

Бой нашей штурмовой группы с фашистским гарнизоном второго дома продолжался больше часа. В ожесточенной перестрелке Мирон Кузовлев лично уничтожил более десятка вражеских солдат. 40 гитлеровцев гвардейцы взяли в плен. Боевое задание было с честью выполнено.

Это лишь один из многих боевых подвигов старшины М. Е. Кузовлева. Командир 63-го гвардейского стрелкового полка полковник Г. Д. Емельянцев отзывался о нем как о бесстрашном богатыре. Таким он был и на самом деле. Недаром за образцовое выполнение боевых заданий командования Мирон Ефимович вскоре удостоился высокого звания Героя Советского Союза.

И еще один боевой эпизод. Артиллерийский огневой взвод под командованием лейтенанта П. А. Синельникова 24 апреля неожиданно оказался в окружении гитлеровцев. «Сдавайтесь, вы окружены!» — кричали со всех сторон фашистские головорезы. В ответ орудийные расчеты открыли огонь. Бой был неравным. Огневой взвод нес потери, но не прекращал сопротивления. За короткое время артиллеристы уничтожили до 30 вражеских солдат и подавили 4 пулеметные точки. Гитлеровцы на некоторое время попритихли. Во взводе Синельникова к тому времени осталось в живых лишь 15 человек.

Вскоре начались новые контратаки противника. Фашисты лезли напролом, стремясь во что бы то ни стало захватить наши орудия. И когда они подошли почти вплотную к огневым позициям, по приказу лейтенанта Синельникова артиллеристы мужественно вступили в рукопашную схватку с врагом. И эта контратака была отбита.

Но случилось так, что, отражая фашистскую контратаку, воины взвода несколько увлеклись преследованием и теперь оказались впереди своих орудий. Гитлеровцы же повели такой плотный отсечный огонь, что вернуться назад к пушкам советские воины уже не могли. Выручила смекалка Синельникова. Под пулями и снарядами он по-пластунски подобрался к одному из орудий, прикрепил к шкворневой лапе прихваченный с собой трос. Общими усилиями артиллеристы вытянули орудие в проход между домами и вновь открыли по фашистам меткий огонь. Под его прикрытием удалось перекатить туда же и две другие пушки. И хотя в огневом взводе теперь уже оставалось не больше 10 человек, они продолжали вести огонь прямой наводкой, расчищая путь стрелковым подразделениям.

За этот боевой подвиг коммунисту П. А. Синельникову, уроженцу Моршанского района Тамбовской области, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Некоторые буржуазные фальсификаторы истории сейчас пытаются утверждать, будто сопротивление гитлеровцев в Берлине было не таким уж и сильным, поэтому, дескать, советским войскам не стоило большого труда разгромить гарнизон столицы фашистского рейха. Это совершенно не соответствует действительности. Как в самом Берлине, так и на подступах к нему бои носили исключительно ожесточенный характер. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы такой факт: только в течение 24 апреля частям и соединениям нашей армии пришлось выбивать гитлеровцев из более чем двадцати мощнейших узлов сопротивления. В тот день части 79-го стрелкового корпуса вышли на северный берег канала Берлин — Шнандауэр — Шиффартс, а войска 12-го гвардейского стрелкового корпуса продолжали ожесточенные бои за овладение районом Веддинг.

Во второй половине дня 25 апреля у нас в армии побывал член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин, чтобы, как он заявил, лично ознакомиться с насущными нуждами войск. Посетил некоторые части 12-го гвардейского стрелкового корпуса, затем на армейском НП встретился с руководящими генералами и офицерами. Из его сообщения мы узнали, что 24 апреля юго-восточнее Берлина 8-я гвардейская, 3-я и 69-я армии нашего фронта, наступавшие на левом фланге ударной группировки, встретились с войсками 3-й гвардейской танковой и 28-й общевойсковой армий 1-го Украинского фронта. А на правом фланге ударной группировки 1-го Белорусского фронта войска 47-й общевойсковой и 2-й гвардейской танковой армий соединились в районе Кетцина с войсками 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. Таким образом, группировка противника, оборонявшая Берлин, оказалась не только в плотном кольце окружения, но и была расчленена на две части — собственно берлинскую и франкфуртско-губенскую.

— И еще одна новость, — после минутной паузы продолжил Телегин, машинально проводя ладонью по гладко выбритой голове. — Перед моим отъездом к вам стало известно, что две дивизии армии генерала Жадова в районе Торгау вышли на Эльбу и встретились с патрулями американских войск. Как видите, союзники тоже спешат в Берлин, боятся опоздать.

В заключение своего выступления член Военного совета фронта напомнил, что впереди по-прежнему предстоят трудные бои и тем не менее поискам 3-й ударной необходимо усилить темп наступления, как можно быстрее пробиться к центру фашистской столицы — рейхстагу. Для этого, сообщил Телегин, фронт выделил в распоряжение армии еще шесть артиллерийских бригад из своего резерва.

Многое из того, о чем сообщил генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, мы в тот же день через командиров и политработников довели до личного состава войск.

Каждый вечер, когда я возвращался из войск в поарм, ко мне непременно заходил начальник нашего Дома Красной Армии. Он подробно докладывал о проведенной за день политической и культурно-массовой работе среди освобожденных из фашистских концлагерей узников и среди тех, в преобладающем своем большинстве советских, граждан, которые в годы оккупации были насильно вывезены из своих родных мест в гитлеровскую Германию для работы на военных промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве у богатых бауэров, то есть у кулаков, и помещиков. А с вступлением войск армии в пределы Большого Берлина число таких бывших невольников во много раз возросло. Это объяснялось тем, что тысячи и тысячи из них выполняли свой каторжный труд на фабриках и заводах, расположенных именно в берлинском пригороде. И теперь, вызволенные из фашистской неволи, густыми колоннами тянулись на восток, в города Вернойхен, Мальхоф и другие, где для них были созданы специальные сборные пункты.

В числе освобожденных из гитлеровского рабства было немало и поляков, французов, итальянцев, югославов, бельгийцев, граждан других европейских государств. Все они одинаково нуждались в помощи, в добром, ободряющем слове освободителей. Их также нужно было накормить, дать каждому временное пристанище.

Среди узников, которых оккупанты в разное время вывезли из Советского Союза в нацистскую Германию для использования в качестве даровой рабочей силы, были в основном девушки, молодые женщины и ребята-подростки. Избавленные от фашистской неволи, они не желали ни одного лишнего дня оставаться на чужбине. Но не хватало транспорта, поэтому многим приходилось по нескольку дней ждать своей очереди на сборных пунктах. Политическую и культурно-просветительную работу с ними вели главным образом офицеры дивизионных и корпусных клубов, а от поарма — представители Дома Красной Армии.

С докладами о родной стране, о героической работе тружеников тыла перед бывшими узниками фашизма выступали и пропагандисты, агитаторы. Для них же устраивались концерты участников художественной самодеятельности, демонстрировались кинофильмы. Вот об этом-то и докладывал мне каждый вечер начальник Дома Красной Армии подполковник Г. Н. Голиков. Затем мы вместе с ним намечали план работы на следующий день, определяли маршрут движения агитмашины, договаривались о мерах оказания необходимой помощи как вызволенным из фашистской неволи советским людям, так и гражданам других стран. А эта помощь заключалась в первую очередь в организации общественного питания на сборных пунктах, в обеспечении отъезжавших небольшим запасом продовольствия на время следования в пути.

Мне, как и другим работникам политотдела армии, доводилось неоднократно встречаться с освобожденными узниками фашизма, беседовать с ними, рассказывать о величественных победах Красной Армии, о героических делах тружеников советского тыла. В свою очередь недавние невольники и невольницы с горечью рассказывали о том, как тяжело жилось им на чужбине, какие испытания они претерпевали, вынужденные под угрозой смерти работать на фабриках и заводах врага, в кулацких и помещичьих хозяйствах.

Слушая их горькие рассказы, я часто делал беглые записи в блокноте, чтобы при случае использовать их для иллюстрации выступлений перед воинами.

Даже теперь, много лет спустя после нашей великой Победы над немецким фашизмом, при чтении этих записей боль сжимает сердце…

Листаю странички фронтового блокнота, с трудом читаю написанное. Вот запись беседы с Марией Николаевной Галик, тогда 22-летней девушкой. Родом она из села Васильевского Артемовского района Донецкой области. В предвоенные годы успела окончить девять классов средней школы. Вспоминаю: бледное, изможденное, изрезанное ранними морщинами лицо.

Как оказалась в неволе, в фашистской Германии? Так же, как многие ее сверстницы. Оккупанты объявили в селе мобилизацию молодых женщин и девушек на работу в неметчину. Добровольно ехать никто не пожелал. Тогда за дело взялись местные полицаи. Хватали всех, кто поздоровее и помоложе, доставляли на станцию, бросали в вагоны для перевозки скота. А вокруг — гитлеровцы с автоматами и злыми собаками овчарками. Никуда не сбежишь.

Через несколько дней эшелон с живым товаром прибыл в Берлин. Началась самая настоящая распродажа привезенных невольников и невольниц. Многих пригородные кулаки и помещики забрали к себе на полевые работы. Марию Галик вместе с группой парней и девушек отправили на военный завод ДВЭМ, изготовлявший пушки. Возле завода — обнесенный колючей проволокой лагерь: старые бараки-сараи с крохотными оконцами, забранными решетками. Неимоверная скученность, нары в два яруса. Сырость и холод зимой, страшная духота летом. В эти бараки и поместили привезенных невольников.

На заводе работали полторы тысячи человек. Около тысячи из них русские, остальные французы, поляки, итальянцы. Рабочий день — 12 часов в сутки, без отдыха, под пристальным надзором мастеров и надсмотрщиков. Полуголодное существование. До 1945 года выдавали по 300 граммов черного, как земля, хлеба, миску супа из гнилой брюквы и капусты. Ни капли жиров. А начиная с января сорок пятого даже этот голодный рацион был сокращен ровно наполовину— хлеба стали выдавать всего по 150 граммов на день. Более ста рабочих заболели туберкулезом. Многие умерли, так и не дождавшись освобождения. Мария Галик выжила. Теперь — домой, как можно скорее домой, в родной колхоз…

Армейская газета «Фронтовик» часто публиковала письма бывших невольников. В них выражались беспредельная благодарность Красной Армии за освобождение и столь же беспредельная ненависть к фашистским поработителям. Такие же письма публиковались и в дивизионных газетах. В минуты затишья их коллективно читали бойцы и командиры, а после этого обменивались мнениями о прочитанном, гневом и позором клеймили фашистских угнетателей. И конкретным выражением этого гнева становилась еще большая активность в бою.

Наряду с политической работой среди освобожденных из фашистской неволи советских и иностранных граждан с вступлением войск армии в пределы Берлина командирам и политорганам, партийным и комсомольским организациям приходилось с каждым днем все больше внимания уделять и местному населению.

Помнится, числа 18 апреля мы получили директиву Ставки Верховного Главнокомандования. В ней настоятельно подчеркивалась необходимость гуманного отношения к гражданскому населению, а также давалось указание: в каждом занимаемом советскими войсками городе одновременно с назначением военного коменданта создавать и местные органы власти из самих немцев во главе с бургомистром. А это отнимало немало времени. И прежде всего у нас, работников поарма.

Здесь следует пояснить, что до 28 апреля правопорядок в занятой советскими войсками части Берлина определялся приказом командующего войсками 1-го Белорусского фронта за № 5. А 28 апреля генерал-полковник Н. Э. Берзарин, тогда еще только что назначенный первым военным комендантом Берлина, издал приказ № 1, уже более конкретно регламентировавший жизнь все еще остававшегося фронтовым огромного города. В соответствии с этим приказом создавались районные и участковые комендатуры. К моменту капитуляции фашистской Германии на территории Большого Берлина помимо общегородской было образовано 20 районных и 52 участковые комендатуры. Многие из них возглавлялись офицерами 3-й ударной армии. На первых порах одна из главных забот районных и участковых комендантов заключалась в том, чтобы обеспечить население города продовольствием, а немецких детей — молоком.

Кстати, спасение берлинцев от, казалось бы, неминуемой голодной смерти советские войска начали еще с первых дней своего вступления в пределы Большого Берлина. В этой связи хочется привести такой пример.

Как-то в самый разгар боев за столицу фашистского рейха к нам в политотдел приехал писатель Борис Леонтьевич Горбатов. Он попросил меня рассказать о том, как ведут себя берлинцы на территории, занятой к тому времени войсками 3-й ударной армии. Ответить на такой вопрос, тем более известному писателю, было довольно трудно. Да к тому же, подумалось, для него гораздо важнее увидеть все самому, а потом составить об этом собственное мнение. Поэтому я предложил писателю проехать вместе со мной по улицам и районам города, очищенным от немецко-фашистских войск. Он охотно согласился. В качестве переводчика мы взяли с собой майора П. М. Матвеева.

Уже в пригороде Берлина — Вейсензее перед нами открылась необычная на первый взгляд картина: не менее пятисот горожан различных возрастов с судками и мисками в руках стояли в очереди к двум нашим полевым солдатским кухням. А ротные повара, быстро орудуя черпаками, раздавали им наваристый суп и кашу.

— Остановимся, поговорим? — обернулся ко мне Борис Леонтьевич.

Въехали на площадь, остановились. Наш «зиллис» окружили до сотни мужчин и женщин. Всех интересовал лишь один вопрос: скоро ли закончатся бои в городе? Многие тут же высказывали свое мнение о Красной Армии.

— Я воевал на Восточном фронте, там потерял ногу, — взволнованно сказал одноногий инвалид лет тридцати пяти с наполненным гречневой кашей котелком в руке. — Много раз видел, как эсэсовцы расстреливали безоружных русских, даже детей. И вот… Война, развязанная фашистами, столько горя принесла вашей стране, а вы кормите нас, спасаете от голода. Все это трудно доходит до моего сознания.

Да, берлинцы удивлялись гуманности советских людей. И вместе с тем от души радовались тому, что клевета Геббельса и его подручных на бойцов и командиров Красной Армии оказалась, мягко говоря, не больше чем беспардонным враньем.

Такие же очереди к походным кухням, такие же удивленные и смущенные лица берлинцев мы наблюдали и в районе Панков, и в Веддинге.

В политотдел армии возвращались уже в сумерках. Борис Леонтьевич, полный впечатлений от увиденного и услышанного во время поездки по берлинским улицам, долго еще расспрашивал меня и майора Матвеева о содержании политической работы, проводимой среди местного населения, о реакции берлинцев на приказы и распоряжения советских военных властей, на наши радиопередачи. И вот тут на вопросы писателя отвечал главным образом Петр Михайлович Матвеев.

Следует сказать, что наши передвижные звуковещательные установки в те дни работали на полную мощность. Передачи, обращенные к берлинцам, транслировались на площадях и улицах по нескольку раз в день. Горожанам сообщались на немецком языке сводки Совииформбюро, разъяснялась освободительная миссия Красной Армии. В каждом сеансе дикторы обязательно напоминали, что Советские Вооруженные Силы не ставят перед собой цели поработить немецкий народ. Главная и единственная их цель — разгромить гитлеровскую захватническую армию, покарать нацистских палачей, уничтожить фашистский «новый порядок», освободить народы Европы, в том числе и немецкий народ, от коричневой чумы.

Обычно после первых же слов диктора «Ахтунг! Ахтунг!..» вокруг звуковещательной установки собирались согни горожан. С большим вниманием они слушали передачу, нередко просили повторить ее на какой-либо соседней улице. А потом у берлинцев, как правило, возникало множество самых разнообразных вопросов к диктору, к сопровождавшим звуковещательную установку офицерам. Ответы давались тут же, без промедления. Одновременно жителям города вручались листовки на немецком языке: они призыва ли берлинцев строго соблюдать требования и распоряжения военных комендатур, всемерно поддерживать мероприятия советского командования по нормализации жизни в занятых нами районах, налаживать работу на обслуживающих город предприятиях, быстрее расчищать улицы и т. п.

И постепенно исчезал страх местных жителей перед «красными дикарями», сглаживалось недоверие, возрастала лояльность. Берлинцы начинали разбираться в том, как жестоко обманули их фашисты, в какую пропасть толкнул их бесноватый фюрер и его камарилья.

С образованием районных и участковых военных комендатур туда потянулись тысячи горожан. Многие приходили не только затем, чтобы разрешить личные вопросы, но и одновременно сообщить ценную информацию: о характере укреплений, за которые еще велись бои, о переодетых и затаившихся в некоторых домах гестаповцах, о скрываемых торговцами продовольственных складах, о несвоевременно сданном оружии. Так, например, только в одну из участковых комендатур района Веддинг от местных жителей поступило более двадцати сообщений о незаконном хранении оружия.

А на участке наступления частей 33-й стрелковой дивизии имели место и такие факты. В участковую комендатуру поступило сообщение, что в помещении табачной фабрики укрываются вместе с небольшим количеством солдат и свыше 700 гражданских жителей, которые тоже частично вооружены. Об этом комендант доложил в штаб дивизии. Было решено не штурмовать табачную фабрику, а попытаться уговорить немцев сдаться без боя. В политотделе быстро подготовили и отпечатали на машинке листовку, призывавшую их сложить оружие. На фабрику ее отнес один из местных жителей. Вскоре все укрывавшиеся в здании фабрики вышли и сдали оружие.

В том же районе из соседнего укрепленного здания после передачи с белым флагом вышли более 300 мужчин и женщин. Пятнадцать из них дали согласие пойти в район боев, проникнуть в дом, где оборонялись фольксштурмисты и полицейские, уговорить их прекратить сопротивление. Не прошло и часа, как они вернулись, приведя с собой 165 немецких солдат и полицейских.

В расположение оборонявшихся немецко-фашистских войск, особенно в небольшие окруженные гарнизоны, по просьбе советских командиров пробирались с целью уговорить солдат прекратить бессмысленное сопротивление добровольцы из числа не только мужчин, но и женщин. Так, за три дня боев с их помощью сдалось в плен без боя более 600 военнослужащих фашистского вермахта.

Когда 33-я стрелковая дивизия вела ожесточенную схватку с гитлеровцами на подступах к парку Химбольтхейн (район Веддинг), к одному из офицеров ее штаба обратились пожилые немецкие железнодорожники, подробно рассказавшие об укреплениях, где засели эсэсовцы.

По их словам, в парке имелось два укрепления (большое и малое), соединенные между собой подземным ходом. Оба эти укрепления бетонированы, к тому же между бетонными стенами проложен полутораметровый слой каучука. Далее железнодорожники сообщили, что гарнизон укреплений состоит примерно из 500 человек. Командует ими майор. В форте 8 орудий, имеется большое количество боеприпасов, в том числе фаустпатронов. Такие же укрепления и в зоологическом парке (район Тиргартен), и в парке Фридрихс хейн.

Сведения оказались точными. Они помогли командованию и штабу дивизии внести определенные коррективы в тактику боя, изменить направление удара, блокировать укрепления и взять их[18].

Многие жители Берлина помогали нашим войскам выявлять остававшихся в тылу — на чердаках, в подвалах домов — артиллерийских корректировщиков противника, эсэсовцев — фаустников, автоматчиков. Только на участке действий 44-го артполка подполковника Г. Г. Ройтанова по их сообщениям были обезврежены 13 корректировщиков с радиопередатчиками.

Ни на один день не прекращалась устная пропаганда и на продолжавшие сопротивляться немецко-фашистские воинские части. К их солдатам наряду с дикторами часто обращались и сами берлинцы. Они призывали прекратить сопротивление и сдаться в плен. Например, один из жителей, выступая с МГУ, сказал: «Я — старый берлинец. У меня болит сердце, когда я думаю, что будут разрушены еще уцелевшие дома города… Совершенно ясно, что русские все равно возьмут Берлин. Не умирайте напрасно. Спасите то, что еще осталось от Берлина. Капитулируйте!»

В окруженный, обреченный на неминуемую гибель гарнизон столицы фашистского рейха ежедневно забрасывались десятки тысяч листовок, призывающих солдат и офицеров сложить оружие. Некоторые из этих листовок подписывали ранее сдавшиеся в плен военнослужащие гитлеровского вермахта.

«Офицеры! — обращались в одной из них 7 пленных лейтенантов и обер-лейтенантов к своим бывшим сослуживцам по 309-му пехотному полку. — Вы наверняка окажетесь в таком же положении, как и мы. Подавляющее превосходство русских в технике и людях поставит вас перед выбором — капитуляция или смерть. Не медлите с капитуляцией. Это единственный выход. Поверьте нам: ваши солдаты и родина будут благодарны вам за это».

Все эти меры, проводимые главным образом работниками 7-го отделения поарма, а также политорганами соединений, давали ощутимые результаты. Число гитлеровцев, добровольно сдавшихся в плен, непрерывно росло. В то же время немало фашистских вояк, особенно эсэсовцев, продолжало упорное, хотя и безнадежное сопротивление. На ряде участков, по мере приближения войск армии к центру Берлина, сопротивление противника не только не ослабевало, а, напротив, даже возрастало. Советским воинам по-прежнему приходилось сражаться за каждый дом, за каждый этаж.

25 апреля, незадолго до полуночи, командарм подписал приказ на выход войск армии к реке Шпрее (Шпре). Но для этого необходимо было прежде полностью овладеть районами Моабит, Северного и Штеттинского вокзалов, преодолеть несколько каналов, ликвидировать множество других узлов сопротивления врага.

В течение ночи части 207-й и 150-й стрелковых дивизий вели упорные бои на подступах к Фербиндунгс-каналу. А в это время инженерно-саперные подразделения 79-го стрелкового корпуса под огнем наводили на одном из участков канала переправу. К рассвету она была готова. Казалось, уже можно приступать к форсированию. Однако утром 26 апреля гитлеровцы предприняли яростные контратаки против 594-го и 597-го стрелковых полков 207-й дивизии. Разгорелся ожесточенный бой, в котором со стороны противника действовали в основном эсэсовцы. Но и они не смогли остановить наши части на канале. Полки 207-й дивизии овладели станцией Юнгфернхайде. А несколько левее к Фербиндунгс-каналу вышли головные подразделения 150-й стрелковой дивизии генерала В. М. Шатилова, затем и части 171-й стрелковой дивизии полковника А. И. Негоды.

Продвижение вперед было исключительно трудным, измерялось порой всего лишь десятками метров за несколько часов напряженных боев. Командно-наблюдательные пункты комдивов Шатилова, Асафова и Негоды располагались настолько близко к действовавшим частям и подразделениям, что для наблюдения за ходом боев не требовалось даже бинокля.

Почти рядом с дивизионными находился и командный пункт комкора Переверткина. Но Семена Никифоровича не удовлетворяла даже такая близость к месту боев. Вот почему его чаще всего можно было видеть в расположении дивизий и полков. Он успевал всюду, умел вовремя дать необходимые указания, помочь в трудную минуту дельным советом не только комдиву, командиру полка, но и командирам подразделений.

В дни боев за Берлин мне часто приходилось бывать на КП 79-го корпуса. И всякий раз восхищаться разносторонностью организаторских способностей генерала С. Н. Переверткина. Внешне спокойный, сосредоточенный, он в любой момент знал о боевой обстановке все, что положено знать командиру его ранга. Приказания отдавал с полной уверенностью в том, что они, как бы ни сложились обстоятельства, будут непременно выполнены, ибо до этого им всесторонне продуманы и обоснованы. В трудные моменты боя Семен Никифорович умел быстро, почти молниеносно принять ответственное решение.

Но, веря в людей, доверяя подчиненным, комкор вместе с тем был суров и строг но отношению к тем, кто — будь то боец или наделенный большой властью командир — допускал медлительность и нерасторопность при выполнении боевых распоряжений.

Безусловно, всеми этими качествами обладали командиры входивших в состав корпуса дивизий, абсолютное большинство командиров полков, батальонов и других подразделений.

Перед преодолением Фербиндунгс-канала командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов вызвал к себе на КП командира полка Ф. М. Зинченко и начальника штаба штурмового батальона старшего лейтенанта К. В. Гусева. Кратко пояснил: дивизии поставлена задача форсировать канал, сбить гитлеровцев с противоположного берега, ворваться в район Моабит.

Прорыв через канал было решено осуществить по полуразрушенному мосту, охраняемому фашистами. Но атака днем могла привести к неоправданно большим потерям с пашей стороны. Требовалось применить иной, более рациональный тактический прием. И он был найден. Командир дивизии приказал полковнику Зинченко срочно сформировать специальный штурмовой отряд численностью сто человек. В него включить самых отчаянных смельчаков.

И такой отряд был сформирован. Возглавил его-старший лейтенант Гусев. Большую работу среди бойцов отряда провел заместитель командира полка по политчасти майор И. Е. Ефимов. Пока комдив инструктировал Гусева, политработник довел до каждого бойца и сержанта боевую задачу, коммунистов и комсомольцев призвал действовать при захвате переправы так, чтобы личным примером бесстрашия и мужества увлечь за собой всех воинов.

В назначенное время над каналом поползли густые клубы дыма. Это наши химики ставили дымовую завесу. И когда мост был полностью задымлен, отряд старшего лейтенанта Гусева ринулся вперед. Он с ходу сбил охранявших мост гитлеровцев и после непродолжительного боя овладел прибрежным опорным пунктом противника — большим кирпичным домом.

Воспользовавшись этим, на противоположный берег канала быстро переправился весь 756-й стрелковый полк, а за ним и другие части соединения. В этот день, 27 апреля, дивизия генерала В. М. Шатилова овладела рядом кварталов в районе Моабит.

А в 171-й стрелковой дивизии этот же канал первой форсировала рота лейтенанта Анатолия Коршуна. После короткого, но ожесточенного боя она овладела железнодорожной станцией Бойсельштрассе и водрузила на ее крыше красный флаг. Захваченный ротой плацдарм позволил, хотя и не без трудностей, переправиться на противоположный берег всем частям дивизии, а также танкистам и артиллеристам.

Ожесточенные сражения в районе Моабит продолжались и 28 апреля. Их вели, шаг за шагом продвигаясь вперед, части 150-й и 171-й стрелковых дивизий во взаимодействии с артиллеристами и танкистами.

Вечером 28 апреля, подводя итоги боевого дня, генерал-полковник В. И. Кузнецов объявил, что район Моабит полностью очищен от немецко-фашистских войск. Дивизии 79-го стрелкового корпуса вплотную подошли к Шпрее, за которой располагались основные правительственные учреждения фашистской Германии, а главное, рейхстаг. Затем командарм сообщил, что нашими войсками занята печально известная Моабитская политическая тюрьма, где много лет находился в заточении выдающийся руководитель компартии Германии Эрнст Тельман.

Огромное мрачное здание Моабитской тюрьмы было с боем взято еще накануне, 27 апреля. В тот же день мы вместе с генерал-майором С. Н. Переверткиным побывали в нем. Обошли несколько камер. Никого из заключенных в тюрьме уже не было.

Во дворе тюрьмы расположилось на непродолжительный отдых одно из стрелковых подразделений. Кто-то из бойцов обратился к генералу Переверткину с вопросом: не знает ли он, в какой камере гитлеровцы держали Эрнста Тельмана? Ответить на это комкор, естественно, не мог. Но начатый разговор как-то незаметно превратился в импровизированный митинг. Было внесено предложение послать товарищу Тельману письмо-приветствие. При этом исходили из того, что если товарищ Тельман и погиб, то письмо будет адресовано всем немецким антифашистам. Я быстро набросал его текст, который был всеми одобрен.

«Дорогой Эрнст Тельман! — говорилось в этом письме-приветствии. — Пишут Вам воины Н-ского подразделения Красной Армии. Мы пришли в Берлин для того, чтобы добить фашистского зверя в его логове. Боевой путь Красной Армии от Москвы, Сталинграда и Ленинграда был тяжелым и кровопролитным. Но советский солдат прошел его и освободил свою Родину, освободил народы Европы от гитлеризма. Мы освобождаем от фашизма и немецкий народ. Это — великая освободительная миссия Красной Армии. Ее нам указала Родина, великая партия Ленина…

Дорогой товарищ Тельман! Мы, воины Красной Армии, знаем и любим Вас как вождя немецкого рабочего класса, как стойкого вожака коммунистов, как верного друга Родины Октября — Советского Союза. Мы идем на последний штурм фашистских укреплений. Мы клянемся, что овладеем рейхстагом и водрузим над ним Знамя Победы!»

К сожалению, это дружеское письмо уже не застало Эрнста Тельмана в живых.

В то время как части и соединения 79-го стрелкового корпуса в тесном взаимодействии с артиллеристами и танкистами вели бои за овладение районом Моабит, войска 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов тоже неудержимо рвались к Шпрее. Здесь, как и в 79-м стрелковом корпусе, в уличных боях широко применялась тактика действий небольшими штурмовыми группами и отрядами. Они при поддержке танков, артиллерии и саперов-подрывников смело проникали в подвалы, на этажи и чердаки домов, уничтожали там вражеские пулеметные точки, засады фаустников. И случалось так, что даже один советский воин выходил победителем в неравной схватке с превосходящими силами гитлеровцев.

…Из полуподвального этажа большого дома фашистские артиллеристы и фаустники плотным огнем простреливали близлежащую улицу, не давая возможности применить для поддержки нашей штурмовой группы танки и самоходки. И здесь отличился рядовой из 5-й стрелковой роты 82-го полка Степан Крайнов. Через проходной двор этот комсомолец пробрался к дому, где засели гитлеровцы, сквозь выбитое окно проник в полуподвал, гранатами уничтожил и артиллерийский расчет, и фаустников. А затем установил на крыше дома красный флаг. Это явилось сигналом — путь вперед свободен.

На перекрестке улиц Мюллерштрассе и Зеештрассе группа наших бойцов из 164-го стрелкового полка, возглавляемая сержантом Григорием Жадлепко, незаметно пробралась в здание, из которого гитлеровские пулеметчики и автоматчики плотно простреливали все вокруг. И хотя вражеских солдат в доме было в три раза больше, чем в группе Жадленко, внезапность нападения обеспечила советским воинам успех. Они, не понеся потерь, уничтожили фашистов, расчистили путь своему батальону.

О подвигах группы комсорга роты Григория Жадленко и комсомольца Степана Крайнова быстро узнали все воины 164-го и 82-го полков. Им были посвящены оперативно выпущенные рукописные листовки. А под вечер, когда наступило непродолжительное затишье, в ряде стрелковых рот и штурмовых отрядов состоялись короткие комсомольские собрания с повесткой дня: «Сражаться на улицах Берлина так, как сержант Жадленко и комсомолец Крайнов!» Опыт смелых воинов многие их однополчане использовали затем в последующих боях.

Особо подчеркну, что штурмовые батальоны, отряды и группы в ходе уличных боев стали настоящими центрами партийно-политической работы. Этому в большой мере способствовало то обстоятельство, что многие политработники, парторги и комсорги подразделений сами входили в состав этих батальонов, отрядов и групп, могли, как говорится, на месте предметно и целеустремленно популяризировать передовой опыт, боевые подвиги бойцов и командиров.

Постоянное внимание такой пропаганде уделяли также и поарм, и политорганы соединений. Многим героям боев за Берлин посвящались издаваемые ими печатные листовки, о них ярко и убедительно рассказывалось на страницах как армейской газеты «Фронтовик», так и дивизионок. В те дни, например, много писалось о боевом опыте стрелкового батальона гвардии майора С. И. Никииа из 23-й гвардейской стрелковой дивизии.

В Берлине это подразделение вело наступление на одном из труднейших участков — в направлении Штеттинского вокзала. Поэтому можно без преувеличения сказать, что каждый бой батальона был по-своему уникальным.

…Два первых этажа большого дома на улице, ведущей к Штеттинскому вокзалу, эсэсовцы превратили в своеобразную крепость, приспособив их к долговременной обороне. Из узких бойниц, проделанных в заложенных кирпичом окнах, они простреливали многослойным огнем все подступы к зданию. Попытки батальона С. И. Никина приблизиться к дому, забросать бойницы гранатами успеха не имели. Не могли помочь и поддерживавшие его артиллеристы, так как кирпичные стены укрепленного гитлеровцами здания достигали более чем метровой толщины.

Обстановка создалась трудная. Как быть дальше? И все-таки опытный командир нашел выход! Посоветовавшись с парторгом и комсоргом батальона, он по их рекомендации отобрал из коммунистов и комсомольцев 9 бывалых воинов. Поставил этой группе задачу — с тыла проникнуть во двор укрепленного дома и завязать бой с находившимися там солдатами противника. Одновременно указал конкретные цели каждому орудийному и пулеметному расчету, установил время открытия и прекращения огня по ним.

Как только девятка отважных начала бой во дворе, по зданию тут же открыли прицельный огонь артиллеристы и пулеметчики. Под его прикрытием батальону удалось наконец ворваться в дом. Бой в нем продолжался несколько часов и закончился в пользу советских воинов.

Затем батальон гвардии майора Никина двое суток штурмовал уже непосредственно здание Штеттинского вокзала. Оборонявшие его эсэсовцы несколько раз предпринимали яростные контратаки, но все они разбивались о неколебимую стойкость гвардейцев. Во второй половине дня 1 мая комсорг батальона коммунист лейтенант Петр Фадеев водрузил над зданием вокзала красный флаг.

За мужество и отвагу, проявленные в период уличных боев в Берлине, почти все воины батальона майора С. И. Никина были награждены орденами и медалями, а сам комбат удостоился высокого звания Героя Советского Союза.

Не могу не рассказать и еще об одном мужественном воине — комсорге батальона 698-го стрелкового полка 146-й дивизии младшем лейтенанте Вячеславе Затылкове. У него был единственный принцип: быть первым, всегда — на линии огня, личным примером бесстрашия, находчивости и мастерства вести за собой батальон.

Когда 698-й полк вошел в пределы Большого Берлина, всем его подразделениям пришлось с ходу вступить в трудный бой сначала за овладение железнодорожным мостом, затем — зданием мясокомбината. Комсорг Затылков действовал тогда в качестве командира комсомольско-молодежной штурмовой группы. Гранатами и из автомата он лично уничтожил до десятка гитлеровцев, а в критический момент спас от, казалось бы, неминуемой гибели своего комбата капитана Л. Е. Новосельцева.

В другом бою младший лейтенант выручил из беды танкистов: увидев, что из-за угла дома к нашим боевым машинам подбирается несколько фашистских фаустников, он не раздумывая вступил с ними в бой. Забросав их гранатами, комсорг уничтожил двух гитлеровцев, остальные повернули назад.

За эти и многие другие боевые подвиги Вячеславу Федоровичу Затылкову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Кстати замечу, что стать боевым комсомольским вожаком В. Ф. Затылкову во многом помогли армейские курсы парторгов и комсоргов подразделений, которые он блестяще окончил незадолго до Берлинской операции. Эти курсы действовали при политотделе армии непрерывно. Мы придавали им большое значение, расценивая их как своеобразный институт подготовки партийного и комсомольского актива. Руководили курсами в разное время инспекторы поарма Н. А. Морозов и И. В. Байбородов.

С подходом дивизий 79-го стрелкового корпуса к мосту Мольтке на Шпрее командарм приказал комкору Переверткину взять штурмом рейхстаг и водрузить над ним Знамя Победы.

Когда утром 29 апреля мы приехали на корпусной командный пункт, бои велись как на правом, так и на левом берегу реки. Комкор С. Н. Переверткин кратко охарактеризовал обстановку. Она сводилась к следующему.

Ночью штурмовые подразделения 150-й и 171-й стрелковых дивизий захватили мост Мольтке, переправились на южный берег Шпрее. Туда же удалось перебросить и десятка полтора танков, самоходных артиллерийских установок, несколько орудий полевой артиллерии. Отвоеван небольшой плацдарм. Однако мост по-прежнему плотно простреливается противником с флангов.

— Мало еще наших войск на том берегу реки, — не скрывая досады, добавил Семен Никифорович. — Корпусу поставлена задача к исходу дня расширить плацдарм, переправить на южный берег все, что только возможно. Пытаемся это делать, но фашисты ни на минуту не прекращают обстрела моста.

В штабе корпуса я прочитал боевое распоряжение комкора командирам дивизий генералу В. М. Шатилову и полковнику А. И. Негоде, подписанное им еще накануне: «150-й стрелковой дивизии — одним стрелковым полком оборона на р. Шпрее, двумя стрелковыми полками продолжать наступление с задачей форсировать Шпрее и овладеть западной частью рейхстага… 171-й стрелковой дивизии — продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать Шпрее и овладеть восточной частью рейхстага…»

Весь день 29 апреля на южном берегу Шпрее велись ожесточенные бои. Со второй половины дня в них участвовали уже не только штурмовые отряды, а значительно большие силы. В районе Швейцарского посольства самоотверженно дрались с эсэсовцами воины 380-го и 525-го стрелковых полков 171-й дивизии, очищая от гитлеровцев дом за домом. Подразделения 756-го и 674-го стрелковых полков 150-й дивизии продолжали штурмовать «дом Гиммлера» — министерство внутренних дел фашистской Германии. Полностью овладеть этим зданием, протянувшимся почти на целый квартал, удалось лишь к 4 часам 30 апреля.

Теперь до рейхстага оставалось каких-нибудь 400–500 метров. Предстоял его штурм, поэтому все внимание командования армии и корпуса было приковано к этому зданию, больше похожему на мрачный средневековый замок.

Подходы к рейхстагу прикрывались большим количеством железобетонных дотов, противотанковым рвом с водой. Площадь перед ним простреливалась из всех видов оружия. На танкоопасных направлениях располагались фаустники. Окна и почти все двери здания были заранее замурованы кирпичом.

Армейские, корпусные, дивизионные и полковые офицеры-оперативники и командиры боевых частей в течение 29-го и в ночь на 30 апреля скрупулезно изучали систему огня противника, его оперативные и тактические возможности. Требовалось найти, как принято сейчас выражаться, оптимальный вариант, чтобы при штурме избежать излишних потерь. Главная роль по-прежнему отводилась штурмовым батальонам, отрядам и группам.

Ночью на южный берег Шпрее продолжалась интенсивная переброска советской боевой техники: танков, самоходных установок, артиллерийских орудий разного калибра, вплоть до 152- и 203-миллиметровых гаубиц, минометов. Были также переправлены новейшие мощные реактивные установки БМ-31.

Политработники, парторги и комсорги, агитаторы, партийные и комсомольские активисты использовали ночное затишье для проведения бесед с личным составом, для разъяснения боевой задачи. Проводились партийные и комсомольские собрания, на которых обсуждался единственный вопрос — о передовой роли коммунистов и членов ВЛКСМ при штурме рейхстага.

Открытые партийные собрания состоялись и в штурмовом батальоне капитана С. А. Неустроева, в стрелковой роте, где обязанности командира временно исполнял парторг подразделения старший сержант И. Я. Сьянов. В принятых решениях участники этих собраний одинаково записали: во время штурма рейхстага долг всех коммунистов и комсомольцев — быть впереди.

— Партийное собрание в нашем батальоне продолжалось всего минут тридцать — тридцать пять. Но прошло оно организованно и активно. Выступили одиннадцать человек, в том числе и несколько беспартийных. Говорили кратко, о самом главном: как быстрее ворваться в рейхстаг. Все коммунисты получили партийное задание — сделать это первыми, увлечь за собой остальных воинов, — рассказывал позже офицер из неустроевского батальона старший лейтенант К. В. Гусев.

А в штурмовом батальоне 380-го стрелкового полка 171-й дивизии на комсомольском собрании К. Я. Самсонов обратился к собравшимся с вопросом: кто желает первым разведать путь к рейхстагу и установить на его здании красный флаг? Добровольцев оказалось много. Однако командир батальона остановил свой выбор на младшем сержанте М. В. Еремине и рядовом Г. К. Савенко.

Первая попытка преодолеть площадь перед рейхстагом и ворваться в здание, предпринятая штурмовыми батальонами 30 апреля на рассвете, потерпела неудачу.

В 11.30 стрелковые полки 150-й и 171-й дивизий после мощной артподготовки при поддержке танков и самоходных артиллерийских установок вновь атаковали позиции противника. Бой продолжался несколько часов, однако и он принес лишь частичный успех. Многие подразделения достигли заполненного водой противотанкового рва, но форсировать его и продвинуться дальше не смогли из-за сильного огня гитлеровцев.

И тем не менее нескольким группам воинов из батальонов С. А. Неустроева, К. Я. Самсонова, В. И. Давыдова удалось пробиться к центральной части рейхстага и ворваться в него. Одной из наиболее многочисленных по составу была группа из 756-го стрелкового полка во главе со старшим лейтенантом К. В. Гусевым, лейтенантом А. П. Берестом и старшим сержантом И. Я. Сьяновым. Вместе с ней здесь оказались несколько бойцов и сержантов из батальона старшего лейтенанта К. Я. Самсонова, часть взвода разведки лейтенанта С. Е. Сорокина из 674-го стрелкового полка 150-й дивизии в составе С. Г. Орешко, М. С. Габидулина, Г. П. Булатова, В. Н. Провоторова и других. Всего же — чуть более ста человек.

А на колоннах, на выступах заалели красные флаги. Вот взвился флаг младшего сержанта П. Н. Пятницкого. Взбегая по ступеням рейхстага, он был сражен вражеской пулей. Его дело продолжил младший сержант П. Д. Щербина: подхватив флаг Пятницкого, он укрепил его на одной из колонн у главного входа. Здесь же водрузили алый стяг и Г. К. Савенко с М. В. Ереминым, отважные бойцы из батальона К. Я. Самсонова. А на выступе стены установил свой флаг боевой разведчик Григорий Булатов…

Группа смельчаков продолжала вести неравный бой в самом рейхстаге. Но им нужна была срочная поддержка. В этой обстановке командир корпуса принял решение на новый штурм. Начался он ровно в 18.00. Десятки артиллерийских орудий, минометов, танков, самоходок и «катюш» обрушили на рейхстаг море огня. В атаку ринулись стрелковые части 150-й дивизии — 756-й полк Ф. М. Зинченко и 674-й, которым командовал теперь А. Д. Плеходанов. Одновременно вражеские позиции перед рейхстагом атаковали подразделения 380-го и 525-го стрелковых полков из 171-й дивизии. Эсэсовцы, оборонявшие подступы к зданию, были смяты.

Теперь рядом с флагом П. Н. Пятницкого развевались на ветру алые стяги, водруженные лейтенантом Р. Кошкорбаевым, сержантом П. С. Смирновым, рядовыми Н. Т. Беленковым и Л. Ф. Сомовым из 525-го стрелкового полка, сержантом Б. Л. Япаровым из 86-й тяжелой гаубичной артбригады, старшиной Диденко из 40-й отдельной истребительной противотанковой бригады, младшим сержантом Калугиным из 1622-го зенитного артиллерийского полка.

Я назвал здесь имена далеко не всех воинов, донесших свои флаги до здания рейхстага. Их было во много раз больше, ибо самым примечательным в этом штурме был массовый героизм советских солдат, сержантов и офицеров.

С самого начала боев за рейхстаг с воинами штурмового батальона капитана Неустроева действовала и группа капитана В. Макова, которая имела задание водрузить над поверженным зданием так называемого фашистского «парламента» корпусной красный флаг. В этой группе были бесстрашные разведчики-добровольцы коммунисты и комсомольцы из 136-й артиллерийской бригады старшие сержанты К. Загитов и А. Лисименко, сержанты М. Минин и А. Бобров. Наперекор всем трудностям они пронесли в рейхстаг рацию, воспользовавшись которой начальник штаба штурмового батальона Кузьма Владимирович Гусев передал командиру 756-го стрелкового полка полковнику Ф. М. Зинченко первое боевое донесение об обстановке в рейхстаге.

Затем, как свидетельствуют боевые донесения, эта группа пробилась на крышу здания рейхстага и установила там поздно вечером 30 апреля красный флаг командования и политотдела корпуса, закрепив его древко в одной из пробоин в бронзовой скульптуре «Богиня победы».

Несколько позже между КП 756-го стрелкового полка, располагавшимся в «доме Гиммлера», и рейхстагом сержантом Ермаковым была установлена проводная связь. Тогда же вечером полковник Зинченко лично побывал там, дал необходимые указания о дальнейших действиях.

А командный пункт 380-го стрелкового полка 171-й дивизии в течение всего дня 30 апреля находился в здании Швейцарского посольства. Но поздно вечером командир полка майор В. Д. Шаталин и его заместитель по политчасти майор Ш. X. Килькеев вместе с группой связистов перебрались непосредственно в рейхстаг, чтобы на месте управлять продолжавшимся там боем. Оттуда они поддерживали постоянную связь с командиром дивизии А. И. Негодой и начальником штаба И. Ф. Топоровым.

Но как же развивались события в рейхстаге с самого начала, с того момента, когда в него ворвались лишь первые штурмовые группы?

Общее командование всеми воинами, пробившимися в рейхстаг, сразу же принял на себя старший лейтенант К. В. Гусев. Никакой связи с полками тогда еще не имелось, и установить ее пока не было возможности. К тому же в сложившейся обстановке сразу потребовалось вступить в неравный бой с превосходящими силами врага.

С самого начала ворвавшимся удалось оттеснить гитлеровцев от главного входа, захватить две комнаты и коридор, ведущий к Круглому залу. Эсэсовцы предпринимали против группы Гусева неоднократные контратаки, стремясь выбить ее из рейхстага. Но все они разбивались о железную стойкость советских воинов.

Когда же в здание ворвались основные силы батальонов Неустроева, Давыдова, Самсонова, Логвиненко и другие подразделения, положение резко изменилось. Теперь уже сами эсэсовцы вынуждены были отходить в глубь здания. Вскоре бойцы С. А. Неустроева овладели Круглым залом заседаний на первом этаже, затем загнали основную часть гарнизона рейхстага в подвальные помещения.

Драться приходилось в полной темноте. Очищая на первом этаже от гитлеровцев комнату за комнатой, коридор за коридором, наши воины ориентировались главным образом по вспышкам автоматных очередей. Предпринимались ими и попытки пробиться по главной лестнице на второй этаж, но пока безуспешно, так как эсэсовцы простреливали плотным огнем все подходы к ней.

Кроме главной имелись, конечно, и другие лестницы, ведущие на второй этаж. Но их не так-то легко было обнаружить. В конце концов был найден еще один тщательно замаскированный вход на второй этаж. Этим немедленно воспользовался заместитель командира штурмового батальона 756-го полка капитан В. И. Ярунов. Возглавляемая им группа бойцов и сержантов быстро проникла на второй этаж и нанесла по эсэсовцам, оборонявшим главную лестницу, внезапный удар с тыла. Вслед за группой Ярунова на второй этаж пробились и другие подразделения.

Ожесточенные бои шли и в юго-восточной части рейхстага. По прибытии туда Шаталин и Килькеев сразу же наладили взаимодействие с подразделениями 150-й стрелковой дивизии. Затем, оценив обстановку, Шаталин связался с начальником штаба дивизии И. Ф. Топоровым и попросил его прислать в рейхстаг химиков с ранцевыми огнеметами. Вскоре такая группа прибыла. Возглавлял ее капитан М. С. Зеленко.

С подходом огнеметчиков дела пошли веселее. Они начали умело выкуривать эсэсовцев из подвалов и забаррикадированных комнат.

В то время, когда Шаталин ставил боевые задачи подразделениям, Килькеев беседовал с политработниками, парторгами, комсоргами и агитаторами, с коммунистами и комсомольцами, призывая их выстоять, подать личный пример мужества и находчивости в бою.

С утра 1 мая гитлеровцы предприняли несколько яростных контратак как внутри рейхстага, так и вне его со стороны Бранденбургских ворот. Особенно тяжело было сражаться в горящем рейхстаге. Вот что рассказывал об этих боях К. Я. Самсонов:

— Под прикрытием дыма эсэсовцы атаковали нас. Но мы не дрогнули, не отступили. Стволы наших пулеметов и автоматов от непрерывной стрельбы так накалились, что до них невозможно было дотронуться. К тому же мучила жажда, а воды не было ни капли. Дым ел глаза, на многих тлело обмундирование. И все-таки мы отбили и эту атаку!

А вот что вспоминает пулеметчик Иван Беликин:

— Мы ворвались в рейхстаг вместе с нашими автоматчиками. Захватили одну из комнат. А в соседней — гитлеровцы. Начал стрелять из пулемета через стену, потом выбил дверь и швырнул в комнату гранату. И так — из комнаты в комнату, с этажа на этаж, через трупы врагов…

И они, эти бесстрашные люди, победили!

Хотя к исходу дня инициатива в рейхстаге полностью перешла к советским воинам и основные силы противника укрылись в подвалах, бой тем не менее не прекращался. А тем временем разведчики из 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария доставили сюда одно из девяти знамен Военного совета армии, учрежденных им для водружения над поверженным рейхстагом. Но для этого необходимо было пробиться на крышу здания и под огнем врага подняться на его купол.

Егоров и Кантария, сопровождаемые замполитом батальона лейтенантом Берестом, парторгом роты Сьяновым и группой автоматчиков, сразу же приступили к выполнению боевого задания. Под прикрытием своих товарищей они, бывалые разведчики, быстро и ловко взобрались на купол. И над дымившимся рейхстагом гордо и величественно взметнулось знамя Военного совета армии, ставшее навечно Знаменем Победы советского народа над черными силами фашизма в Великой Отечественной войне. Произошло это в ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года.

Под утро в армию поступил приказ № 06 Военного совета 1-го Белорусского фронта. В его вступительной части подчеркивалось, что район рейхстага обороняли отборные части войск СС. Кроме того, туда же в ночь на 28 апреля противник выбросил на парашютах батальон морской пехоты.

«Войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, — говорилось далее в приказе, — продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и… подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличились 79-й стрелковый корпус генерал-майора Переверткина, 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды и 150-я стрелковая дивизия генерал-майора Шатилова».

Поздравив войска с одержанной победой, Военный совет фронта объявил благодарность «за проявленную храбрость, умелое и успешное выполнение боевой задачи всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171-й и 150-й стрелковых дивизий и непосредственно руководившему боем командиру 79-го стрелкового корпуса генерал-майору Переверткину». Военному совету 3-й ударной армии предлагалось представить к наградам наиболее отличившихся в боях бойцов и командиров.

Под приказом стояли подписи командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, члена Военного совета генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина и начальника штаба фронта генерал-полковника М. С. Малинина.

Примерно в полдень 1 мая фотокорреспондент газеты «Правда» Виктор Темин с борта самолета сфотографировал установленное на куполе рейхстага Знамя Победы. Сделанный им снимок неоднократно публиковался затем на страницах не только советских, но и многих зарубежных газет и журналов.

«В связи с очень сложной обстановкой нам, к сожалению, удалось всего только раз пролететь вблизи от рейхстага, где развевался красный флаг. Вот так и был сделан этот единственный снимок», — вспоминал позже летчик И. Вештак.

Обстановка действительно еще оставалась довольно сложной как вокруг рейхстага, так и внутри его главного здания. На улицах города продолжались сильные бои с использованием всех видов оружия, вплоть до тяжелой артиллерии и огнеметов. Не прекращались они и в здании рейхстага.

Рано утром 1 мая эсэсовцы подожгли рейхстаг, а затем контратаковали находившиеся в здании подразделения советских войск.

О том, как развивались эти события, мне позже подробно рассказали майоры В. Д. Шаталин, Ш. X. Килькеев, полковник Ф. М. Зинченко, старший лейтенант К. В. Гусев, лейтенанты А. П. Берест, Каримджан Исаков, сержант М. Минин и другие участники штурма.

Пытаясь «выкурить» советских воинов из рейхстага, гитлеровцы подожгли стеллажи и шкафы с архивами. Небольшие группы эсэсовцев вырвались из одного или двух подвальных помещений, контратаковали штурмовой батальон 756-го стрелкового полка.

Дым быстро заполнил коридоры и комнаты первого этажа. Стало трудно дышать, слезились глаза. Людей мучила жажда — не хватало воды. А эсэсовцы под прикрытием густых клубов дыма продолжали наседать. Возникла опасность, что из подвалов удастся выбраться и остальному фашистскому гарнизону рейхстага.

Офицеры, коммунисты и комсомольцы штурмового батальона по указаниям Неустроева и Береста собрались в одной из комнат посоветоваться, что же предпринять. Кто-то из присутствовавших предложил на время уйти из здания рейхстага. Против этого решительно выступили замполит батальона лейтенант Берест, член партбюро полка капитан Прелов, старший лейтенант Гусев, агитатор политотдела дивизии Матвеев, парторг батальона Петров и другие. Капитан Неустроев связался по телефону с полковником Зинченко. Тот приказал: здание рейхстага не оставлять.

«Военный совет» (так в шутку называли позже это короткое совещание сами его участники) постановил: охрану выходов из подвальных помещений поручить коммунистам и комсомольцам, всем остальным продолжать бой с успевшими вырваться эсэсовцами.

Охранять выходы вызвались коммунисты Щербаков, Покатов, Самсонов, Сорокин, Астахов и командир взвода лейтенант Козлов. Они с честью выполнили эту сложную и опасную боевую задачу.

Коммунисты и комсомольцы, как всегда, были впереди, словом и личным примером увлекали за собой беспартийных. Действовавший в составе батальона Неустроева член партбюро полка капитан Александр Матвеевич Прелов во время пожара написал от руки небольшую листовку-обращение к дравшимся в рейхстаге однополчанам. В ней говорилось: «На рейхстаге уже реет наше Красное Знамя. Эсэсовцы поджигают здание. Они хотят выкурить нас из рейхстага. Этого никогда не произойдет! Мы все стоим насмерть, защищая честь нашего Знамени, честь нашей Родины!»

Перебегая под огнем из комнаты в комнату, отстреливаясь от эсэсовцев, капитан Прелов сам читал эту листовку бойцам. Кстати, за время боев в рейхстаге было написано несколько подобных листовок как в батальоне Неустроева, так и в подразделениях 674-го и 380-го стрелковых полков.

Хочется особо отметить, что в период боев внутри рейхстага советские воины умело применяли гранаты и мины. Но пополнять их запас было исключительно трудно, так как гитлеровцы держали под непрерывным обстрелом все подступы к зданию. И все же коммунисту Мягченкову с группой бойцов удалось доставить в рейхстаг этот драгоценный груз.

Отличился также и коммунист Стрихин. Несколько раз под огнем врага он переползал площадь и, нагрузившись минами, возвращался назад. За два дня боев этот воин удостоился орденов Красной Звезды и Отечественной войны II степени.

Под вечер накал боевых действий в рейхстаге стал несколько ослабевать, упорство гитлеровцев пошло на спад. А вскоре над одним из подвальных помещений появился белый флаг. Находившиеся там эсэсовцы попросили направить к ним представителя советского командования «в чине не ниже полковника».

— В то время советских офицеров в звании полковника в рейхстаге не было, — рассказывал потом лейтенант А. П. Берест. — Решили так: роль полковника буду выполнять я. Чтобы прикрыть лейтенантские погоны, пришлось накинуть на плечи кожаную куртку. Со мной в подвал спустились еще два товарища. Внизу нас сразу же обступили гитлеровцы: офицеры, два морских пехотинца, женщина… Все что-то громко говорили, перебивая друг друга. Я предложил — гарнизону безоговорочно капитулировать, дал двадцать минут на размышление. После этого мы все трое снова поднялись на первый этаж. Через двадцать минут никакого ответа от гитлеровцев не поступило. Мы решили: не капитулируют, значит, надо добивать.

Незадолго до рассвета 2 мая оборонявший рейхстаг вражеский гарнизон все же вынужден был сложить оружие, капитулировать, теперь уже без всяких переговоров и условий. Примерно полторы тысячи гитлеровцев во главе с двумя генералами с поднятыми руками вышли из подвалов в секторе здания, контролируемом подразделениями 756-го стрелкового полка. А чуть позже сдались в плен бойцам 380-го стрелкового полка и остатки фашистского гарнизона.

Как только в рейхстаге смолкли выстрелы, в ряде подразделений, бравших его, состоялись партийные собрания. На одном из них — в штурмовом батальоне 756-го стрелкового полка — коммунисты приняли кандидатом в члены ВКП(б) своего прославленного в боях 22-летнего комбата Степана Неустроева, тогда еще только представленного к званию Героя Советского Союза. На другом собрании — в батальоне 525-го стрелкового полка — был единогласно принят в члены ВКП(б) командир передовой роты лейтенант Анатолий Коршун.

В тот памятный день навсегда связали свою судьбу с партией Ленина и многие другие воины, штурмовавшие рейхстаг.

Еще вечером 1 мая, когда эсэсовский гарнизон рейхстага фактически прекратил организованное сопротивление, мы вместе с генералом Переверткиным побывали на КП 150-й и 171-й дивизий, на месте ознакомились с обстановкой, после чего я выехал в расположение штаба армии.

Через несколько минут после моего возвращения в политотдел туда пришли корреспонденты «Правды» Борис Горбатов и Мартын Мержанов, а также представители нескольких других центральных газет и журналов. Все интересовались подробностями штурма рейхстага. Я рассказал работникам печати все, что мне было известно о боях за рейхстаг. Беседа затянулась допоздна.

Потом пришлось заниматься служебными делами. Их тоже накопилось немало. А рано утром мне позвонил А. И. Литвинов, попросил зайти к нему.

Прежде всего Андрей Иванович ознакомил меня с последними новостями.

По радио только что объявлен приказ командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга всему гарнизону о прекращении сопротивления.

— Текст приказа наши радисты приняли и перевели. Вот, почитайте, — подал мне Литвинов небольшой листок.

«30 апреля, — объявлял Вейдлинг, — фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще сражаться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.

Приказываю: немедленно прекратить сопротивление». Ниже — подпись.

Не менее важными и радостными были другие новости. Получили сообщение о выходе в центр Берлина в районе Бранденбургских ворот войск 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова. На Шарлоттенбюргерштрассе, южнее рейхстага и Кроль-Оперы, с ними встретились части наших 171-й и 207-й стрелковых дивизий.

Сообщив мне все это, генерал Литвинов перешел к главному, что, собственно, и было причиной столь раннего моего вызова. Оно заключалось в следующем.

Ночью боевые порядки 52-й гвардейской стрелковой дивизии были атакованы крупными силами пехоты и танков противника — часть окруженного в Берлине фашистского гарнизона пыталась вырваться из котла и пробиться на север. Благодаря принятым экстренным мерам эта его попытка сорвана.

О том, что ночная атака гитлеровцев успешно отражена, командарм уже доложил Г. К. Жукову. В ответ маршал заметил, что большой группе пехоты и танков противника все же удалось прорваться на северо-запад. Фронт принял необходимые меры: войска 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича ведут бой по разгрому прорвавшейся группировки. Командующий фронтом приказал генералу В. И. Кузнецову проверить: «Не через ваши ли боевые порядки фашисты пробились на северо-запад?» — и немедленно доложить о результатах проверки.

— В армию Перхоровича только что выехали начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов и заместитель начальника штаба артиллерии майор Буцкий, — продолжил Литвинов. — Сам я сейчас выезжаю в двенадцатый гвардейский корпус. Полагаю, что вам тоже следует поехать со мной. Вдвоем будет легче установить истину.

И она была установлена. Как оказалось, вражеская группировка прорвалась в сторону 47-й армии через боевые порядки соседей. Никакой вины войск 3-й ударной армии в этом не было, о чем и было доложено командованию фронта.

А в это время дивизии 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов нашей армии во взаимодействии с соединениями 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина продолжали успешно выполнять боевую задачу по окончательной ликвидации окруженной в центре Берлина группировки немецко-фашистских войск. Правда, как уже говорилось выше, организованное сопротивление гитлеровцев на большинстве участков, по существу, прекратилось. Гарнизоны многих опорных пунктов обороны противника вместе со своими командирами сдавались в плен. Например, только за два часа дивизии 12-го и 7-го корпусов пленили не менее десяти тысяч солдат и офицеров противника. Большое число пленных взяли и соседние армии. Одним словом, дело шло к развязке.

В целях предотвращения бессмысленного кровопролития командиры и политорганы соединений широко применяли направление в осажденные гарнизоны вражеских опорных пунктов своих парламентеров, которые без лишних слов сообщали гитлеровским генералам и офицерам ультимативное требование советского командования — сложить оружие, безоговорочно капитулировать. В большинстве случаев оно быстро и организованно выполнялось. Определенную роль в этом сыграл, безусловно, переданный утром по радио приказ бывшего командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга о прекращении сопротивления.

В один из крупных опорных пунктов, гарнизон которого состоял примерно из 3 тысяч солдат и офицеров 18-й мотодивизии, командир и начальник политотдела 364-й стрелковой дивизии направили в качестве парламентеров советского офицера Н. Я. Гавриленко и военнопленного немецкого полковника. Встретившись с начальником гарнизона — командиром 18-й дивизии генерал-майором Раухом, капитан Гавриленко передал ему требование нашего командования о безоговорочной капитуляции, а прибывший вместе с ним пленный немецкий полковник добавил, что лично слышал по радио приказ генерала Вейдлинга о прекращении сопротивления. После короткого совещания с несколькими старшими офицерами мотодивизии генерал Раух сказал, что согласен капитулировать. С ним вместе сдались в плен и подчиненные ему солдаты и офицеры.

Не везде, однако, вопрос о капитуляции решался просто. В гарнизон опорного пункта, осажденный 146-й стрелковой дивизией, в качестве парламентеров были посланы старший инструктор политотдела по работе среди войск противника майор Шадзунский и подполковник Олефир. Их пропустили в расположение опорного пункта, обезоружили, провели к немецкому генералу.

— С какой целью вы прибыли к нам? — спросил тот.

— Наше командование предлагает вам, всем офицерам и солдатам вашего гарнизона сложить оружие, сдаться в плен, — ответил по-немецки майор Шадзунский. — Вы, вероятно, уже знаете, герр генерал, что генерал Вейдлинг отдал сегодня утром приказ всему берлинскому гарнизону о прекращении сопротивления.

— Вы — немец? — не без удивления посмотрел на него генерал (это был генерал-лейтенант Гюром, полицай-президент Берлина).

— Нет, я офицер Красной Армии, — с достоинством ответил Шадзунский. — Так как же насчет капитуляции, герр генерал?

— Приказа сложить оружие мы не получали, — с тщательно скрываемой растерянностью сказал генерал-лейтенант Гюром. — Напротив, по немецкому радио от имени гросс-адмирала Дёница регулярным частям передано приказание продолжать войну.

Такое приказание гросс-адмирала Дёница действительно было передано по немецкому радио в 13 часов 30 минут. Преемник покончившего с жизнью бесноватого фюрера не удержался от соблазна проявить свою власть.

Переговоры Олефира и Шадзунского с Гюромом продолжались минут сорок. Сошлись на компромиссном решении: полицай-президент Берлина пошлет в один из штабов советских войск своих представителей, чтобы договориться об условиях капитуляции.

— Можно и так, — согласился Шадзунский. — Но прошу иметь в виду, генерал, никакие условия обсуждаться не будут. Только безоговорочная капитуляция.

Гюром все же направил своих парламентеров в штаб 7-го стрелкового корпуса. Там им, естественно, сказали то же самое, что и майор Шадзунский.

— Осажденный частями нашей дивизии гарнизон опорного пункта состоял в основном из полицейских, — доложил А. И. Литвинову и мне начальник политотдела 146-й стрелковой дивизии полковник Г. Б. Юдин. — Мы разрешили им подумать над нашим предложением, но не больше часа. В назначенный срок весь гарнизон — примерно пять тысяч человек — сложил оружие. Вместе с остальными сдались в плен генерал-лейтенант Гюром и генерал-майор полиции Хаймбург, начальник охранной полиции Берлина.

Во второй половине дня пленение немецко-фашистских войск в центре Берлина, противостоявших соединениям 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов, было полностью завершено. После этого наши подразделения занялись очисткой чердаков и подвалов отдельных домов от небольших групп гитлеровцев и эсэсовцев-одиночек.

К исходу 2 мая немецко-фашистские войска прекратили сопротивление и в других районах Берлина. Красная Армия заняла весь город.

В тот день всюду можно было услышать с гордостью произносимые советскими воинами слова:

— Фашистские вояки мечтали о параде своих войск в Москве. Не вышло! А вот мы в Берлине! Мы победили!

Как ветерана 3-й ударной армии меня часто спрашивают, почему именно ее войска удостоились высокой чести штурмовать рейхстаг и водрузить над ним Знамя Победы. Ответить на такой вопрос непросто. В Берлинской операции, как известно, принимали участие войска трех фронтов, в общей сложности более двух десятков общевойсковых и танковых армий. На 1-м Белорусском фронте только в составе группировки, наносившей главный удар на Берлин в центре — с кюстринского плацдарма, кроме нашей действовали еще три общевойсковые и две танковые армии. Воины каждой из них были достойны водрузить победное знамя над рейхстагом. Но так случилось, что именно части 3-й ударной первыми ворвались в пределы Большого Берлина и, продолжая наступление в самом городе, осуществили дерзкий маневр, на какое-то время быстрее своих соседей достигли центра фашистской столицы, вышли к мосту Мольтке.

Это, конечно, вовсе не значит, что в полосе наступления соединений нашей армии противник сопротивлялся с меньшей ожесточенностью. Бои всюду носили исключительно упорный характер. За 17 дней Берлинской операции войскам 3-й ударной, как и соседним армиям, пришлось преодолеть множество самых разнообразных препятствий и укреплений врага, вести бои в хорошо подготовленном к обороне огромном городе, где многие дома были превращены в настоящие крепости. О том, насколько яростным было сопротивление гитлеровцев, убедительнее всего говорят понесенные ими потери. За время Берлинской операции немецко-фашистские войска в полосе наступления нашей армии только убитыми и ранеными потеряли более 26 тысяч своих солдат и офицеров. Кроме того, более 36 тысяч фашистских вояк, в том числе 275 офицеров и И генералов, были взяты войсками армии в плен.

В дни Берлинской операции в составе нашей армии мужественно и самоотверженно сражались с врагом воины 60 национальностей и народностей Советского Союза. И все они внесли достойный вклад в общее дело окончательной победы над врагом.

В ходе боев политические отделы, партийные и комсомольские организации, как и прежде, значительное внимание уделяли воспитательной работе с воинами нерусской национальности. О боевых успехах многих из них рассказывали на своих страницах дивизионные газеты, их фамилии с уважением называли в беседах с бойцами и сержантами агитаторы. Статьи и корреспонденции о дружбе и братстве народов Советского Союза, об их единстве в борьбе с врагом часто публиковались и в армейской газете «Фронтовик». Все это, естественно, способствовало еще большему сплочению личного состава, повышению его боевой активности.

Во время уличных боев в Берлине политотдел армии издавал массовыми тиражами листовки, также рассказывавшие о мужестве и героизме представителей разных национальностей нашей великой Родины.

В моем личном архиве, например, сохранилась одна из них, посвященная парторгу батальона из 674-го стрелкового полка лейтенанту Каримджану Исакову. В боях за Берлин он показал себя не только отличным партийным вожаком, по и дерзким, бесстрашным воином. По его инициативе воины батальона, в первую очередь коммунисты, в совершенстве овладели трофейными фаустпатронами и умело использовали их для уничтожения вражеских танков, самоходных установок, расчетов артиллерийских орудий, для подавления пулеметных точек.

Лейтенант Каримджан Исаков одним из первых ворвался в здание рейхстага и смело, как подобает коммунисту, дрался с засевшими там эсэсовцами.

Командир полка подполковник Плеходанов в представлении на присвоение лейтенанту Исакову звания Героя Советского Союза охарактеризовал его как отличного воспитателя воинов, волевого офицера-организатора, человека изумительной отваги, любимца личного состава полка. А было ему в ту пору всего 23 года.

Почти через три десятка лет после окончания войны в Москве, в Центральном музее Вооруженных Сил Союза ССР, я случайно встретил стройного моложавого полковника. Это был Каримджан Исаков.

Разговорились. Вспомнили о войне, о друзьях-товарищах, о боях за Берлин. Каримджан рассказал, что после Победы решил навсегда посвятить свою жизнь службе в Советской Армии. Учился, получил высшее военное образование, служил во многих гарнизонах и в конце концов снова вернулся в родной Узбекистан, где возглавлял облвоенкомат Наманганской области.

Но не будем опережать события, а вернемся снова в Берлин 1945 года. 2 мая с разгромом берлинской группировки врага война тем не менее не закончилась. Она продолжалась не только на территории Чехословакии, но и в самой Германии, например в западных пригородах Берлина, где советские войска доколачивали остатки еще не сложивших оружие эсэсовцев. Но в центре Берлина, в расположении войск 3-й ударной армии, было уже тихо.

Наступившая тишина радовала, потому что она предвещала скорое, очень скорое наступление долгожданного мира. И вместе с тем в эти дни перед командованием, Военным советом и политотделом армии встали новые, не менее сложные задачи, чем вооруженная борьба с врагом. Надо было обеспечить питанием мирных жителей Берлина, а также военнопленных, сделать все необходимое для поддержания порядка в разрушенном городе.

Разумеется, главную заботу об этом взяли на себя Военный совет фронта, районные и участковые военные комендатуры. Однако многие вопросы, связанные с нормализацией жизни в Берлине, приходилось решать непосредственно и войскам. Прежде всего — тыловым частям, подразделениям и службам, командирам, политработникам и даже партийным и комсомольским организациям.

Требовалось значительно увеличить подвоз продуктов питания, наладить бесперебойную работу множества дополнительных полевых кухонь, а несколько позже, когда для населения Берлина были введены нормы снабжения продовольствием, организовать его правильное распределение, вводить в строй городские пекарни и столовые. Одним словом, хотя бои и закончились, но работать приходилось, как и прежде, по-фронтовому. Офицеры политотдела армии дни и ночи проводили в войсках, многие работали в тыловых частях.

Это была армейская жизнь. А она нередко выдвигала и такие проблемы, которые, казалось, не имели непосредственного отношения к политотделу армии. Чтобы рассказать об одной из них, позволю себе вновь вернуться к самому началу мая.

Во второй половине дня 2 мая генерал-полковник В. И. Кузнецов, а вместе с ним и многие другие руководящие генералы, старшие офицеры управления, штаба, политотдела армии осматривали места только что закончившихся боев. Побывали в «доме Гиммлера», в здании Кроль-Оперы, у Бранденбургских ворот, в здании рейхстага. Читали многочисленные надписи на стенах домов, оставленные воинами-победителями: «Дошли от Москвы до Берлина!», «Мы в Берлине!», «За кровь земляков — никопольцев, москвичей, орловцев, кубанцев, тамбовцев, ореховозуевцев мы отомстили. Майор Буланый, майор Шеленков, майор Якунин, капитан Симонов, старший лейтенант Свиридов…». Их было много, подобных надписей. Особенно запомнилась такая: на стене одного из домов на перечеркнутом фашистском лозунге «Берлин никогда не сдастся» — всего несколько слов по-русски: «А я в Берлине. Сидоров».

Позже советский поэт и писатель Евгений Долматовский назовет надписи на стенах рейхстага и других зданий поверженного Берлина «автографами Победы». Под таким названием они войдут и в историю Великой Отечественной войны. Оставили такие свои автографы на развалинах рейхстага и многие из нас, руководящих командиров и политработников армии.

Когда возвращались на Кенингс-плац, к командующему армией В. И. Кузнецову обратился только что прибывший офицер штаба и доложил, что в числе захваченных в плен гитлеровских генералов находится личный представитель гросс-адмирала Дёница при бывшей ставке Гитлера вице-адмирал Фосс, который на допросе показал: 30 апреля Гитлер, а 1 мая Геббельс покончили жизнь самоубийством.

— Запоздали вы, дорогой товарищ, с докладом. О самоубийстве Гитлера и Геббельса уже известно, — выслушав подполковника, сказал Кузнецов.

— Но мы не знаем всех обстоятельств самоубийства.

— Ну что ж, если вас это интересует, допросите вместе с работниками «Смерша» Фосса еще раз. Пусть расскажет поподробнее. Пригодится для истории, — согласился командарм. И ко мне: — Вы, Федор Яковлевич, проследите, чтобы все там было, как говорится, на уровне.

Так совершенно неожиданно мне пришлось заниматься этим, прямо скажем, не очень приятным делом.

Вице-адмирал Фосс оказался не только личным представителем гросс-адмирала Дёница в фашистской ставке, но и приближенным самого фюрера. Он показал, что последний раз говорил с Гитлером во второй половине дня 30 апреля. Фюрер, по словам Фосса, объявил о том, что кончает жизнь самоубийством, и приказал сразу же после смерти сжечь свой труп. Он, Фосс, лично видел вечером 30 апреля сильно обгоревший труп фюрера.

Во время пленения у Фосса изъяли адресованную гросс-адмиралу Дёницу телеграмму за подписями Геббельса и Бормана. Она была следующего содержания:

«Гросс-адмиралу Дёницу.

Вчера в 15.30 фюрер скончался. Завещание от 29.04 возлагает на Вас пост рейхспрезидента, на рейхсминистра доктора Геббельса — пост рейхсканцлера, на рейхсминистра Бормана — пост руководителя партии, на рейхсминистра Зейсс-Инкварта — министра иностранных дел.

Завещание, согласно распоряжению фюрера, было направлено из Берлина Вам, фельдмаршалу Шернеру… Рейхсляйтер Борман будет еще сегодня пытаться прибыть к Вам, чтобы информировать Вас о положении.

Доктор Геббельс, Борман»[19].

Примерно в то же самое время, когда повторно допрашивали пленного вице-адмирала, в 207-й стрелковой дивизии контрразведчики при проверке задержанных нашими патрулями по различным причинам немцев установили, что двое из них до последнего времени работали при рейхсканцелярии: Вильгельм Ланге более десяти лет был поваром в рейхсканцелярской столовой, а Карл Шнайдер — механиком гаража. По роду своей службы оба они хорошо знали в лицо многих главарей фашистской Германии.

— Спросите у них, видели ли они когда-нибудь лично Геббельса и смогут ли опознать его, — распорядился старший следователь контрразведки 79-го стрелкового корпуса майор Быстрое, связавшись по телефону с начальником отдела «Смерш» 207-й стрелковой дивизии.

Тот подтвердил, что Вильгельм Ланге очень хорошо знает Геббельса, неоднократно видел его в рейхсканцелярии и опознать, безусловно, сможет. Механик гаража Карл Шнайдер тоже не раз видел фашистского министра пропаганды, когда тот приезжал в рейхсканцелярию.

— Срочно привезите сюда повара и механика. Нам нужна их помощь, — попросил Быстрое дивизионного контрразведчика.

Вскоре оба немца в сопровождении офицера дивизионной контрразведки прибыли на «виллисе» в штаб корпуса. Быстров, Клименко, Катышев и Хознн вместе с ними сразу же выехали к месту последнего жительства семьи Геббельса — комфортабельному бомбоубежищу.

Как рассказал по возвращении начальник контрразведки корпуса Клименко, в двух метрах от входа в бомбоубежище они обнаружили два обгоревших трупа — мужчины и женщины. В трупе мужчины повар и механик гаража рейхсканцелярии без труда опознали Геббельса, а при осмотре второго трупа заявили, что это, очевидно, жена министра пропаганды.

На следующий день, 3 мая, из квартиры-бомбоубежища Геббельса в расположение штаба 79-го стрелкового корпуса были доставлены 6 детских трупов, трупы сильно обгоревших женщины и мужчины в мундире генерала пехоты. Группа работников отдела армейской контрразведки «Смерш», несколько представителей политотдела и других отделов штаба армии вместо с пленным вице-адмиралом Фоссом, а также Шнайдером и Ланге выехали на место, в 79-й стрелковый корпус, чтобы окончательно удостовериться не только в самоубийстве самого фашистского маньяка Геббельса, но и в его преступном изуверстве в отношении своих детей. В работе комиссии по опознанию трупов, а также в составлении акта принимал участие и я, как представитель Военного совета армии.

Пленный вице-адмирал Фосс, лично знавший семью рейхсминистра пропаганды, в обгоревшем женском трупе признал фрау Геббельс, а в шести детских трупах от четырех до четырнадцати лет — детей фашистского трубадура, умерщвленных по его указанию. В трупе генерала был опознан начальник генерального штаба немецких сухопутных войск генерал пехоты Кребс. Помимо пленного вице-адмирала это подтвердили также бывший повар столовой фашистской рейхсканцелярии Вильгельм Ланге и механик гаража Карл Шнайдер[20].

— Лишить жизни шестерых собственных детей!.. На такое даже лютые звери не способны, — мрачно проговорил Клименко, подписывая акт. — Просто не верится, что сделал это человек. Хотя ничего человеческого у Геббельса и его супруги не было. Одним словом — изверги. А жена Геббельса — чудовище в образе женщины. Иначе ее и не назовешь.

В делах и заботах, для нашей армии уже мирных и полумирных, быстро пролетела неделя между 2 и 9 мая. После непрерывных семнадцатисуточных боев войска приводили себя в порядок.

Весь арсенал форм и методов партийно-политической работы теперь был направлен на то, чтобы довести до сознания каждого воина требования о постоянной бдительности, о соблюдении чести и достоинства, о необходимости поддерживать нормальные отношения с мирными жителями Берлина.

Много времени отнимало оформление наградных материалов и вручение наград отличившимся в боях за Берлин бойцам, сержантам и офицерам. К тому же почти ежедневно проводились партийные и комсомольские собрания, заседали парткомиссии, рассматривавшие заявления лучших воинов о приеме их в члены и кандидаты в члены ВКП(б), в комсомол. Затем в торжественной обстановке, зачастую одновременно с государственными наградами, им вручались партийные и комсомольские документы.

Но чем бы каждый из нас ни занимался, все с нетерпением ждали, когда же будет подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, а следовательно, и об окончании войны.

Наконец этот радостный день наступил! В ночь на 9 мая в пригороде Берлина — Карлсхорсте акт был подписан. На церемонии подписания вместе с другими командармами присутствовал и генерал-полковник В. И. Кузнецов. Вернувшись рано утром на армейский КП, командующий в узком кругу генералов и старших офицеров армии поделился своими впечатлениями об этом историческом событии. Поздравив затем нас с победой, он сказал примерно так:

— Мы по праву можем гордиться тем, что наша армия внесла достойный вклад в общее дело победы. Путь от Москвы до Берлина был нелегким, потребовал много жертв, но он с честью и славой пройден воинами третьей ударной армии. Это — великое счастье.

9 мая во всех частях армии состоялись массовые митинги, посвященные празднику Победы. 10 мая войска 3-й ударной по приказу командования фронта передислоцировались в район Эберсвальде, передав свой участок в Берлине, в том числе и район рейхстага, соединениям 5-й ударной армии. При передаче установленное над рейхстагом Знамя Победы было заменено дубликатом и передано на хранение в 756-й стрелковый полк 150-й стрелковой дивизии. Дубликат несколько отличался от того знамени, которое установили на куполе рейхстага М. А. Егоров и М. В. Кантария. На подлинном Знамени Победы серп и молот со звездочкой были изображены на левой стороне вверху, возле древка, а на дубликате — в середине, в центре красного полотнища.

При передаче это было оговорено в акте. Но в печати почему-то не раз публиковались фотоснимки именно дубликата и даже предпринималась попытка отправить его на парад в Москву как Знамя Победы. Учитывая это, в дивизии на Знамени Победы по указанию командира и начальника политотдела была сделана надпись: «150 стр. ордена Кутузова II ст. Идриц. див.» Позднее, по распоряжению командования и политотдела корпуса, дописано: «79 ск.» А затем перед самой отправкой Знамени Победы в Москву уже по моему указанию художник дивизионного клуба добавил к написанному ранее: «3 УА 1 БФ».

В таком виде Знамя Победы и поныне хранится в зале Славы Центрального музея Вооруженных Сил Союза ССР. А полное наименование следует читать так: «150-я стрелковая ордена Кутузова II степени Идрицкая дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта».

Вскоре после передислокации войск армии в район Эберсвальде Военным советом было получено извещение о том, что в июне в Москве состоится Парад Победы, в котором от каждого фронта примет участие один сводный полк — он пронесет по Красной площади знамена наиболее отличившихся в боях соединений и частей. Командованию армии было приказано отобрать для участия в параде 150 самых достойных, прославленных в боях бойцов, сержантов и офицеров, имевших государственные награды. Командиры, штабы и политорганы с огромным энтузиазмом выполнили это задание.

За несколько дней до Парада Победы к нам поступил новый приказ: Знамя Победы, водруженное над рейхстагом, доставить в Москву с особыми воинскими почестями.

Утром 19 июня я выехал к месту хранения этого Знамени, в 150-ю стрелковую дивизию. Здесь уже собрались Михаил Егоров, Мелитон Кантария, Илья Сьянов, Степан Неустроев и Константин Самсонов. Это они должны были сопровождать в столицу нашей Родины Знамя Победы. Каждый из них получил командировочное предписание за подписью начальника политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта С. Ф. Галаджева, в котором говорилось:

«20 июня убыть в командировку в Москву на Парад Победы. Срок командировки 10 дней».

20 июня эти герои штурма рейхстага прибыли на Берлинский аэродром. Там состоялся короткий митинг. Под звуки оркестра я вручил Знамя старшему сержанту Илье Сьянову. Выполнить ответственный рейс поручалось летному экипажу под командованием старшего лейтенанта Павла Федоровича Жилкина. Штурманом экипажа был лейтенант Григорий Иванович Попов, бортрадистом — старшина Иван Иванович Иванов.

Во второй половине того же дня посланцы 3-й ударной армии уже прилетели в Москву, на Центральный аэродром. Там Знамя Победы было встречено почетным караулом Московского гарнизона. Его приняли из рук Ильи Сьянова назначенный знаменосцем Герой Советского Союза старший сержант Ф. А. Шкирев и два его ассистента, тоже Герои Советского Союза гвардии старшина И. П. Панышев и сержант П. С. Маштаков.

После Парада Победы на Красной площади в Москве Знамя Победы было передано на вечное хранение в Центральный музей Вооруженных Сил СССР.

* * *

Вот и закончились мои воспоминания о Великой Отечественной войне, о боевой службе в 1-й и 3-й ударных армиях, о друзьях-товарищах, вместе с которыми был пройден трудный путь от Москвы до Берлина.

Эта книга писалась не только для тех, кто воевал, но прежде всего — для молодых. У них впереди большая жизнь. И пусть они никогда не забывают о том, какой дорогой ценой было добыто и отвоевано их сегодняшнее счастье. Пусть всегда помнят, что главным и решающим условием победы советского народа в войне против фашистской Германии было твердое и постоянное руководство пашей Коммунистической партии, которая объединяла и направляла все усилия советских людей на разгром ненавистного врага. В Коммунистической партии советский народ и его Вооруженные Силы всегда видели своего вождя, руководителя и организатора всех побед.

Буду горд и счастлив, если моя книга хотя бы в небольшой мере поможет ее читателям проникнуться еще большим сознанием личной ответственности каждого за дальнейшее укрепление экономической и оборонной мощи Страны Советов.

От души желаю всем будущим читателям моих воспоминаний, а особенно молодежи: не забывайте о прошлом. Ибо оно неотделимо от пашей теперешней счастливой жизни! Любите Родину, берегите ее как зеницу ока. Свято соблюдайте Основной закон нашей Отчизны — Конституцию Союза Советских Социалистических Республик, в 62-й статье которой, в частности, сказано: «Защита социалистического Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР». Ведь именно Родина — главное наше богатство!

Иллюстрации

В. И. Кузнецов

Д. Е. Колесников

Я. С. Колесов

Коллектив политотдела 1-й ударной армии

Д. С. Леонов

Н. М. Хлебников

Н. Д. Захватаев

Член Военного совета Московской зоны обороны дивизионный комиссар К. Ф. Телегин вручает награды отличившимся воинам бронепоезда № 73

И. Я. Фурсин

Я. П. Безверхов

Г. И. Лермонтов

Комсомольское собрание в прифронтовом лесу

М. Е. Ерохин

Н. Т. Фомичев

М. И. Зяблов

Ш. X. Килькеев

С. X. Дубчак

И. Д. Ковязин

Ф. Н. Воронин

А. Я. Сергеев

Т. К. Бацанов

Партийное бюро артиллерийского полка принимает в члены ВКП(б) заряжающего К. В. Шабанова

М. И. Калинин выступает перед воинами 1-й УА. Клин, 30 января 1942 г.

Здесь когда-то была деревня Мельница. Калининский фронт, 1942 г.

Внимательно слушают бойцы и командиры речь Всесоюзного старосты

Политинформация на огневой позиции

Командование 3-й УА. Слева направо: член Военного совета бригадный комиссар А. И. Литвинов, командующий армией генерал-майор К. Н. Галицкий, начальник штаба генерал-майор И. С. Юдинцев

Слева направо: бригадный комиссар А. П. Рязанов, генерал-лейтенант М. А. Пуркаев, дивизионный комиссар А. Н. Тевченков

Отважная партизанка Клава Маслова

Герой Советского Союза А. И. Соколов

Герой Советского Союза В. С. Чернышенко

Герой Советского Союза полковник А. А. Дьяконов (слева) на командном пункте

М. С. И. Умаханов

Я. Г. Кочергин

И. П. Микуля

Л. П. Вахрушев

А. И. Ломоносов

П. Ф. Тюрнев

Н. Е. Чибисов

И. И. Морозов

В. И. Смирнов

Ф. А. Голенков

А. Д. Тимошенко

Ф. И. Куцепин

В. А. Юшкевич

М. Ф. Букштынович

А. И. Мальчевский

Писатель В. П. Ставский (слева) у фотогазеты, посвященной лучшим снайперам армии

С. П. Васягин

А. П. Пигурнов

П. А. Курочкин

Политотдел 3-й УА

Л. С. Кравец

М. И. Буденков

Я. Вилхелмс

Комсорг армейской женской снайперской роты Саша Шляхова

А. Ф. Казанкин

А. П. Чекулаев

Д. В. Михайлов

А. Н. Орлов

И. Ф. Топоров

П. И. Устинов

Гвардии капитан А. И. Анохин зачитывает артиллеристам обращение Военного совета армии

А. Ф. Лисименко

А. М. Прелов

Н. Т. Беленков

Герои штурма рейхстага: капитан С. А. Неустроев (слева) и младший сержант П. Д. Щербина

Знамя Победы перед отправкой в Москву

Военно-исторический журнал, 1961, № 10, с. 87.
В Московской наступательной операции советские войска имели некоторое превосходство над противником в самолетах.
Центральный архив Министерства обороны СССР (далее — ЦАМО), ф. 301, он. 6802, д. 6, л. 178–179.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4315, д. 56, л. 21–22.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4306, д. 142, л. 14.
Там же, оп. 4315, д. 56, л. 47.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 97, л. 66.
ЦАМО, ф. 242, оп. 2254, д. 537, л. 1.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4306, д. 363, л. 67.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4306, д. 551, л. 184–185.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 93, л. 135.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4303, д. 547, л. 90.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4306, д. 552, л. 224.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 99, л. 174.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4306, д. 547, л. 82.
Местечко в 10 км юго-западнее Берлина.
Розанов Г. Л. Последние дни Гитлера. М., 1961, с. 19.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 93, л. 246–248.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 58, л. 244.
ЦАМО, ф. 317, оп. 4320, д. 58, л. 244–245.