Он нашел ее – свою фею… Только букет роз теперь оказался ни к чему. Девушка была мертва. Надо бежать, а он вместо этого сполз по стене, уселся на пол у кухонной двери. Здесь его и взяли. Фею убили выстрелом в голову, уничтожив всю красоту. Тот, кто это сделал, благополучно исчез. А вот он… попался. Так глупо, так бездарно попался! И все почему? Да потому, что нарушил главное правило вора: никогда не возвращайся туда, где тебе один раз повезло…
Пять минут между жизнью и смертью Эксмо Москва 2010 978-5-699-39648-1

Галина Романова

Пять минут между жизнью и смертью

Глава 1

Славно было сидеть в парке на скамеечке. Сдвинуть кепку на затылок, расстегнуть три верхние пуговицы на рубашке, обнажая безволосую грудь, распластать руки по деревянной спинке, чтобы больше никто не подсел. Смотреть по сторонам, щуриться на солнце и ни о чем, ни о чем плохом не думать.

Погода была просто упоительной. Он всегда обожал август с его теплом, с его утренней прохладой, которой, сколько ни тужься, до вечера так июльской прыти и не набраться. С легким ленивым ветром, собирающим редкими горстями рано облетевшие тополиные листья. И небо ночное в это время любил, таких звезд, как в августе, в году больше не было, не смотрело их так много и глазасто сверху никогда, только в августе…

Он мечтал сейчас! Да как мечтал!

И о том, что может…

Да нет, уже начал жить совсем иначе. И все в его жизни сложится. И никто никогда ничем его упрекнуть не сможет. Ни жена, ни дети.

Детей и жены, правда, пока не было. Но он мечтал сейчас как раз о том, что они у него будут. Милая добрая фея – его жена. И славные нежные ангелочки – его дети. Она воркует, они щебечут. Никто никогда не ссорится, не злится друг на друга. Все счастливы, веселы и беспечны.

Такой семье, которая у него будет, позавидует каждый. Им и будут завидовать. Их любви, взаимопониманию, их достатку.

Что семья его станет жить в достатке, он не сомневался. Добыть целковый он всегда сумеет. Даже в самые черные дни свои он без хлеба не сидел. А черными они считались у него не от безденежья, а от того, что один он совсем оставался.

Мать умерла, болела потому что долго. Сестра уехала с каким-то командированным. Побросала в сумку свои вещи и сгинула. Не позвонила ни разу, не написала. Даже о смерти матери она не знает, потому что сгинула много раньше.

Вот когда ему было по-настоящему худо – когда он был один. А деньги…

Он всегда при деньгах. Миллионами не ворочает, но не без помощи сонных и рассеянных граждан наших и ремонт в квартире сделал приличный, и торговый ларек с сигаретами и водой минеральной поставил возле вокзала. Поначалу туговато дело шло, а потом все нормализовалось, и даже прибыль появилась, и какая. И мог бы спокойно жить теперь с доходов, и даже расшириться бы мог, и что-то начать планировать, но…

Но тянуло, как магнитом, к тому, без чего уже и жизни себе не представлял.

Болезнь? Да нет, вряд ли. Болезнь – это когда из магазина не могут с пустыми руками уйти, непременно спереть им что-то надо. Он лично в магазине никакого кайфа не ощущал. Никогда там не брал. А вот толкнуть незапертую дверь носком ботинка, крохотное мгновение послушать, как гудит пылесос, работает дрель или упоительно скандалят супруги, осторожно взять с крючка, оттоманки, пуфика, тумбочки борсетку, сумку, портфель – всегда бывало по-разному, раствориться тут же с уловом за дверью в никуда и навсегда – это было его призванием. В этом он был виртуозом. И ни разу за долгие годы своей бессменной службы воровскому делу он не был пойман, и даже ни разу не был заподозрен. Никем!!!

Он работал всегда один. Ни с кем не делился, никому о себе не рассказывал, не хвастался. Всегда помнил: что знает один – не знает никто, а знают двое – знают все.

Не был дураком и никогда не заходил в подъезды даже с намеком на то, что там могут быть установлены видеокамеры. Не маячил перед старушками, у тех глаз хоть и слабый, но сильно запоминающий. К слову, их никогда не грабил, считая это подлостью.

А вот одуревших от жира, от сонной рассеянности обывателей среднего достатка – да, обворовывал. Честно, между прочим, обворовывал. Лишнего не брал. Он не был мошенником. Он был просто вором. В этом видел свое призвание, и ни разу этого ему не пришлось устыдиться. Почему?

Да потому что он был честным вором! Скажете, что таких не бывает, что вор изначально подл, вероломен, бесчестен и все такое? Что он забирает у честных граждан то…

А вот тут-то и была самая главная закавыка, которая отделяла его от грабителей и подонков и причисляла к честным ремесленникам.

Он ведь не последнее забирал у граждан. Он забирал то, что плохо лежало. Ну, пришел ты домой, так запри дверь-то. А они и думать об этом забывают. Они толкнут ее ногой либо попой, швырнут на пол покупки и давай орать на мужа или жену – тут все зависит от того, кто притащил покупки, – что и помощи никакой, что все обнаглели, на шее сидят, свесив ноги. Вторая половина тоже потихоньку начинает заводиться. А когда кто-то из двоих коснется родителей, то тут хоть весь дом выноси, не заметят ничего.

Все он не выносил. Брал то, что обычно люди оставляют возле входной двери. Потрошил потом вещички этажом выше или ниже, все зависело от густонаселенности подъезда, от времени суток и времени года, иногда домой нес. Брал деньги, банковские карточки, что-нибудь еще ценное. Сумки выбрасывал, пустые кошельки тоже. Документы затем подбрасывал.

Правда, не всем.

Тут он тоже с личной необъяснимой неприязнью ничего поделать не мог. Вот не понравится кто, хоть убей: либо в урну паспорт, либо в баре в туалете на подоконник бросит, либо под ноги на остановке. А если человечек неплохой и просто жизнью замотанный, то документы возвращал…

Сегодняшний клиент его удивил, как никто другой. Первый раз в жизни удивил его клиент, а! Это потом уже сообразил, на кого нарвался, а поначалу решил, что чокнутый какой-то проживает в квартире семьдесят четыре на улице Ломоносова.

Как все было-то?

А было так…

Утро, не раннее уже, но и до полудня далековато. Народу во дворах мало, это и не плохо и не хорошо. В идеале – это когда либо никого, либо прохожих много. Но выбирать не приходилось. Он второй день едва не чесался от противного зуда, шлющего ему посыл пройтись по дворам. Он и пошел.

И, не обнаружив глазастых старух во дворе по улице Ломоносова, дом пять дробь один, нырнул в крайний подъезд. Послушал шум работающего лифта, подождал, не откроется ли дверь какая, вроде нет, и начал осторожно подниматься по лестнице.

На руки он еще в сквере натянул прозрачные перчатки. Сам сгондобил между прочим из женских колготок. И незаметно их на руках почти, и отпечатков никаких.

На нижних этажах никого, двери заперты. Он продолжил подъем. Здоровьем обделен не был, физкультурой занимался либо в комнате, либо на лоджии, поэтому, когда поднялся на шестой этаж, даже не задохнулся. Ткнулся в две квартиры справа от лестницы – заперто, за дверью тихо. Подошел к квартире с блестящим номерком семьдесят четыре, осторожно потянул книзу дверную ручку, дверка-то и подалась.

Он сразу, как положено – взгляд себе за спину, вниз по лестнице и вверх – никого. Дверь толкнул, та бесшумно открылась. В аккуратной прихожей, похожей на десятки других стандартной мебелью, зеркалом, телефонной тумбочкой и крохотным пуфиком слева от входа, никого не было.

И не раздавайся странный грохот из комнаты – квартира являлась однокомнатной, это он установил молниеносно, – можно было подумать, что квартира необитаема.

Обитаема-то была, да. Но почему-то ему сразу показалось, что тот, кто громыхал сейчас в комнате, не живет тут.

Почему так подумал? Да проще простого было догадаться.

Искал что-то – раз. Искал, выворачивая ящики шкафов на пол, торопился, значит. Если бы не торопился, действовал бы аккуратно. Через слово матерился. И матерился, строго контролируя звук и интонацию. Наверняка боялся, что его услышат. Остерегался!

А станет ли человек, ищущий что-то в своем жилище, контролировать так себя? Будет ли выбрасывать вещи на пол, если можно сделать это по-другому, аккуратно складывая их на стул, к примеру? Станет ли возмущаться громким шепотом, если можно орать в полное горло?

Нет! А этот и шептал, и ящики выворачивал, значит, был не у себя дома. Вероятно, это был вор!

Сделав такое открытие, на которое ушло чуть больше десяти секунд, он едва не рассмеялся в полный голос. Сунул руку за пуфик, придвинутый к платяному шкафу. Вытащил оттуда дорогой кожаный портфель, который приметил, едва войдя в прихожую, сделал осторожный шаг назад, прикрыл дверь и быстрым шагом двинулся вверх по лестнице.

Чердак заперт не был, он этого не знал, пошел просто наугад. Глупо было не воспользоваться представившейся возможностью. Он влез туда, быстро осмотрел содержимое портфеля, оно его порадовало и заинтересовало. Прошел метров десять по чердаку, добрался до двери, которая должна была вывести его на улицу через другой подъезд.

Беспрепятственно спустился сначала с чердака, затем на первый этаж, так же вышел, так же ушел. Портфель почему-то не выбросил. Жалко было, больно кожа была мягкой и шелковистой, больших денег стоила. Да и не разобрался пока в истинной ценности содержимого, если честно. Купил по дороге большой непрозрачный пакет, сунул туда портфель, отнес домой и потом уже решил прошвырнуться немного.

Любил он, ну любил разложить перед собой на столе трофеи и полюбоваться ими, прежде чем расставаться с ними. Если сразу не выбрасывал, то всегда в дом нес разглядывать. А затем уж…

Портфель, заполученный им сегодня, показался ему необыкновенным. Толком вот рассмотреть не успел, что именно, но что-то его заинтриговало. И тут же мысль шальная принялась в голове толкаться: а не этот ли портфельчик тот незадачливый матерщинник искал, а? Не его ли пытался обнаружить на дне ящика в шкафу под одеждой? Думал, что портфель там, а он…

Правду говорят, если что-то хочешь понадежнее спрятать, прячь на видном месте. Портфель не мог упасть за пуфик, не резиновый мяч, не закатился бы. И щель между шкафом и пуфом была незначительной – сантиметров пять, а портфель со всем его содержимым никак не меньше десяти сантиметров в толщину в самом низу.

Значит…

Значит, портфель был нарочно спрятан хозяином. И спрятан на самом видном месте у входа. И очень удачное место, на его взгляд, было выбрано. Пуф был сооружен мебельщиками в виде грибка. Крышка съемная. Расстояние между крышкой и шкафом в пять сантиметров, а между основанием пуфа и шкафом – все пятнадцать будут. Вот хозяин туда портфель, стало быть, втиснул, крышку закрыл. И не видно почти. А если и увидишь, то подумаешь, что просто так втиснули туда, чтобы под ногами не мешался.

Только он так не думал теперь, когда мозгами пораскинул, млея под нежным августовским солнцем.

Такую дорогую вещь обычно принято на полке держать либо на хромированный крючок пристраивать. Что же так небрежно задвигать в самый угол? Чтобы не приметил никто?

Так оно все и было. И значит, тайна какая-то в том портфеле хранится, раз его кто-то спрятать пытался, а кто-то найти.

Какая тайна, а? Какая тайна?!

Глава 2

Она была его четвертой женой. Нелюбимой четвертой женой. Трех предыдущих – Сашу, Машу и Наташу – он тоже не любил. Вроде и хорошими все четыре были женщинами, и красавицами, и умницами, и с образованием, и с корнями достойными, а вот поди ж ты – не любил, и все.

Хотя у последней, у четвертой, – у Лерки Кнутовой – родословной никакой не имелось. Дворового происхождения она была, как частенько ей напоминали. Мама с папой из простых, из рабочих. Бабушки и дедушки тоже не на графской постели были зачаты, так что, кроме образованности, красоты и ума, Лера ничем похвастаться не могла.

– Ты не должна забывать об этом, дорогая, – начинал обычно свой лекционный час за завтраком ее благоверный. – Другие жены мужу если не состояние приумножают, то хотя бы родословной похвастать могут, а ты…

Конечно, это не было системой. Он не каждый день ставил ей на вид. А лишь тогда, когда она пыталась тихо взбунтоваться, то есть не послушаться, пропустить мимо ушей его нравоучения или не явиться к назначенному времени туда, где он должен был ждать ее. Случалось, и не раз, что он и сам забывал о назначенном свидании, но то был он. Он имел право на забывчивость. Она – нет.

Вот тогда-то Виталий Станиславович Сетин и принимался играть в педагога, равнодушным голосом выговаривая ей в течение получаса – сорока минут.

– Если бы ты была мне безразлична, я не стал бы тратить на тебя время, это ты тоже должна понимать, – завершал он обычно беседу. – Всем спасибо, все было очень вкусно.

Всех было двое: Лера – его четвертая жена. И домработница, воспитывавшая Виталика с детства и так и не сумевшая расстаться с ним, хотя и годы уже не те, и сноровка не та, и зрение село до такой степени, что могла на рукаве его сорочки нечаянно складочку загладить.

Он тогда и ее не щадил, замечания делал. И Оксана Петровна, испуганно дернувшись, будто он ударил ее, принималась лихорадочно оправдываться и совать рассерженному Виталику новую сорочку. А он начинал тут же капризничать, дуть губы, ворчать, что опаздывает.

Лера в такие моменты со вздохом удалялась на другую половину дома.

А ну как не сдержится да сорвется на крик. А ну как наговорит ему всего-всего, чего он заслуживает. А ну как шлепнет Виталика по его капризно вывороченному рту. Что тогда?

Что могло быть тогда, Лера Кнутова не знала. По обоюдному соглашению и условиям брачного контракта они должны были жить тихо, мирно, благопристойно. И никаких таких сцен в этом доме происходить не должно было.

Кто-то из предыдущих жен Виталика попытался выразить свой протест – а не протестовать было просто невозможно – очень громко, истерично, со слезами. Виталик с недоуменно вздернутыми бровями все это дело выслушал, ничего не сказал, уехал куда-то. Вернулся потом с адвокатом и грузовичком, который вывез из его дома жену и ее вещи.

Он никогда не оскорблял в женщине женщину, никогда не поднимал на нее руку, даже, кажется, не изменял своим женам никогда, потому что некогда было. Но он их и не любил.

И когда он завершал свой лекционный час словами, что Лера ему не безразлична, ей всегда хотелось расхохотаться ему в лицо.

Что это такое, а? Что в его понимании – не безразлична? Это ведь не могло значить, что он любил ее. Нет, конечно! Он не умел любить – этот красивый преуспевающий мужик сорока лет от роду. Он никогда никого не любил и любить уже не сможет. Да он и боялся всяких нежных чувств, способных пробить в его сверкающих доспехах какую-то брешь.

Ему это было не нужно!

Он с легкостью женился, так же легко расставался со своими женами. Кстати, самый краткосрочный брак его насчитывал сорок пять дней. Самый продолжительный – два года, это с Лерой.

Но даже то, что они прожили бок о бок столько времени, не позволяло ей думать, что Сетин любит ее. Да он и не говорил никогда ей об этом, и не обещал ей ничего такого. В чем упрекнуть его было невозможно, так это в том, что он никогда не раздавал нелепых обещаний.

Он никого не обещал любить до гроба. И ей он подобных вещей не обещал тоже.

Они просто существовали под одной крышей – тихо, мирно, благопристойно, в соответствии с их договоренностью и условиями брачного контракта. Они часто спали в разных спальнях, а точнее – пять раз в неделю. Вместе выходили в свет, иногда он делал это один. Ездили куда-то отдыхать вместе. Хотя на отдыхе она тоже часто оставалась одна, у Виталия непременно случались какие-то деловые встречи. Вместе возвращались. Вместе завтракали, ужинали, иногда обедали, но…

Но от этого не становились ближе друг другу. Лере по-прежнему было очень одиноко в его доме.

– Это оттого, дорогая, – поразмыслив над ее словами, выдал он однажды, – что ты не можешь по достоинству оценить то, что тебя окружает.

– А что меня окружает? – Лера принялась оглядываться, надеясь обнаружить за своей спиной что-то новое или то, что сумело ускользнуть от ее взгляда.

– Тебя окружает роскошь! – Сетин поднял кверху указательный палец, глянув на нее, как на дурочку. – Это ли не понятно?!

– А… А разве этого достаточно для того, чтобы не быть одиноким? – Лера растерянно заморгала.

– Ну вот! А я что говорил! – воскликнул он с наигранным возмущением и сопроводил свое возмущение фальшивым смешком. – Ты же не способна оценить всего этого, потому что ты…

– Простолюдинка, это я уже слышала, – перебила его Лера Кнутова, она иногда могла себе позволить с ним немного поспорить. – Но ты-то, ты!

– А что я?

У Сетина тут же задергалось левое веко. Оно всегда у него начинало дергаться, когда он раздражался.

– Тебя ведь роскошь окружает с рождения, а ты одинок!

И она уставилась на него с надеждой.

Ну, давай, Сетин, давай! Говори!

Ну, хоть бы сказал что-то такое, что мгновенно растопило бы лед между ними! Ведь есть, есть такие слова, которые могут мгновенно уничтожить отчужденность. Ими – этими словами – можно забросать пропасть. Можно сгладить все, отполировать, отчистить, сделать совершенными даже самые безнадежные отношения.

Нужно только немного постараться. И вложить хоть капельку чувств в те самые правильные слова.

Сетин не сказал ничего. У него не нашлось нужных слов, у него не имелось чувств, он являлся бездушным автоматом для приумножения состояния, основы которого заложены были еще его дедом.

Банкомат! Банкомат, а не человек! И нечего болтать глупости о том, что она ему не безразлична!

Он нарочито свернул салфетку, осторожно уложил ее на край стола, встал и ушел. Даже о том, что все вкусно и всем спасибо, не сказал в тот раз ничего. Одно Леру утешало – левое веко у него по-прежнему дергалось, когда он уходил.

Она слышала, как он собирается в холле, как с кем-то говорит по телефону все тем же совершенно равнодушным голосом. И решила, что не пойдет его провожать к порогу. Не пойдет, даже если завтра утром он снова станет учить ее, как ей необходимо себя вести, чтобы не вызывать в нем неудовольствия.

Странно, но Сетин вернулся сам.

Вошел в столовую с портфелем в одной руке и телефоном в другой. Подошел к столу, за которым она маялась в окружении роскоши от одиночества. Чуть наклонился вперед, будто хотел сказать ей что-то на ухо. Но ведь тогда стоило подойти поближе, а не торчать от нее в трех метрах. И проговорил с нажимом:

– Я не чувствую себя одиноким, дорогая. А знаешь почему?

– Почему? – спросила Лера.

Она не поверила ему. Она считала его самым одиноким человеком на свете. У нее были тети, дяди, подруги, двоюродные сестры и братья, друзья, бывшие коллеги по работе, которые все еще не забыли ее.

А у него никого не было! Никого, кроме деловых партнеров.

– Почему? – поторопила она его с ответом, поскольку он замешкался, странно ее разглядывая.

– Потому что у меня есть Оксана и ты, – проговорил он с неохотой, двинулся к выходу, но успел предупредить, перед тем как скрыться в холле: – И я не желаю больше обсуждать это, дорогая. Не желаю!!!

И ушел, громче обычного хлопнув входной дверью. А она осталась сидеть над застывшей рисовой кашей с сухофруктами. И сидела до тех пор, пока Оксана Петровна не потянула из-под ее локтя салфетку.

– Валерочка, детка, пойди подыши воздухом, – посоветовала она, глядя на нее с сочувствием.

Наверняка все слышала и жалела теперь ее, горемычную. Она однажды так ее и назвала – горемычная.

– Погода стоит замечательная. Под яблонями возле пруда такая благодать! – взахлеб нахваливала их сад, в котором Лере было скучно и пусто, Оксана Петровна. – Чего в доме сидеть. Виталик сказал, что к обеду не будет. Чего в доме сидеть? Или поплавай, тоже для здоровья полезно.

– Я в город хочу. Домой, – вдруг вырвалось у Леры, и она тут же прикусила язык, зная, что за этим последует.

Конечно, Оксана Петровна испуганно охнула, оглянулась, а вдруг Виталик вернулся. И покачала головой с сочувственным осуждением.

– Здесь твой дом, Валерочка, здесь. А про квартиру городскую забудь. Виталик сердится, когда ты туда без него ездишь.

– Без него езжу – сердится. С собой зову – сердится. Он все время на меня сердится. – Лера поставила локти на стол, ткнулась подбородком в кулаки и запричитала: – Он все время на меня за что-то сердится, Оксана Петровна. Вы не знаете – за что? Может, потому, что я не похожа на его Сашу, Машу и Наташу? Или потому, что понравилась его деловому партнеру из Финляндии? Или за то, что мне звонят друзья и подруги, а ему нет? А может, он просто завидует мне и признаться боится?

Оксана Петровна моментально замкнулась, поджала губы и захлопотала у посудомоечной машины.

Обсуждать своего драгоценного Виталика пожилая женщина не собиралась ни с кем, даже с его четвертой женой, которой он заявил, что она не безразлична ему. Кажется, она даже не обратила на его слова внимания. Попросту пропустила их мимо ушей.

Э-эх, неблагодарная! Знала бы она, чего подобное заявление Виталика стоит, не куксилась бы теперь за столом.

Скучно ей, глядите-ка! Скучно – пойди поработай! Нет, на производство ее Виталик не пустит. И в фирму к себе запретил являться. Тут всем женам запрет был. А во дворе, что ли, работы мало? Яблок нападало – тьма-тьмущая. Подбери, вымой да повидла навари. Либо нарежь дольками и сушить пристрой. А то соку можно нажать. Разве свой сок сравнишь с тем, что в пакетах продают? Нет, конечно. Да и огурчиков можно закрыть, помидоров. Клумбы опять же прополки требуют, а садовник Васька снова запил на неделю.

Разве же дел в доме нет, а! Только оглянись, сразу найдутся, было бы желание дела-то эти делать.

Вот о какой снохе мечтала Оксана Петровна. Всех жен Виталика она считала своими снохами, а Виталика самого своим ребенком, после смерти его родителей. Но такой снохи бог ей не послал. Ни одна из четырех не подходила ее сыночку. Эта последняя – Лерка, будто и ничего. Незаносчивая, негрубая, никогда ее не отсылала прочь, как те лярвы. Но все равно какая-то смурная. Казалось бы, живи и радуйся, что тебе господь послал. А она скучает! Да, все они с жиру и скучали!

– Ты куда, Валерочка? – встрепенулась Оксана Петровна, когда через час последняя жена Виталика вдруг вышла наряженная в короткие шорты, майку, бейсболку и сандалии. – Загорать, да?

Поняла уже, конечно, что свинтить та из дома надумала. Зачем ей тогда сумка-то спортивная, но все равно ваньку валяла. На рожон с хозяйкой не резон лезть. Виталик с ней уже второй год живет, кто знает, может, и задержится еще эта девчонка с мужицким именем.

– Нет, Оксана Петровна, в зал поеду, – соврала Лера и потрясла сумкой у домработницы перед носом. – Вот вещи спортивные со мной.

– А-а, понятно, – проводила та ее недоверчивым взглядом до дверей в гараж, тут же вспомнила: – Так ты же вчера в зале была. Ты же через день туда ходишь.

– Вчера свет отключили, – продолжила свое вранье, которое ей самой было отвратительно, Лера. – Четыре подхода по двадцать на пресс не сделала. Надо наверстать.

И ушла.

А Оксана Петровна переполошилась. Поначалу-то ничего, а вот как Леркина машина за ворота выскользнула, так и переполошилась.

Врет ведь! Врет черноглазая бестия! Стоило ли из-за каких-то упражнений через весь город в такую жару ехать? Там тех упражнений минут на десять, а она будто на полдня собралась. И предупредила, что к обеду не будет.

Врет!

И зачем только Виталик от услуг водителя отказался для баб своих непутевых! Возил бы их Паша и возил. Ах да, как это она забыла! Пашу-то Виталик уволил из-за того, что тот слишком уж на Машку поглядывать начал. И все причину искал, чтобы с ней подольше задержаться где-нибудь. То в пробку они попали, то колесо прокололи, то бензобак пустой у них оказался вдруг на проселочной дороге.

Виталик ему ничего не сказал тогда и в глаз не стукнул. Хотя заслужил Паша, и еще как. Виталик просто за ними понаблюдать поручил ребятам из службы безопасности фирмы. Тем недели хватило для полного отчета супружеской неверности Машки и черной неблагодарности Паши.

Маша и Паша оказались за воротами. И Наташка, помнится, следующая, которая после Машки жена, уже без водителя обходилась. И эта теперь тоже. А ведь страж каждой из них нужен был. Суровый принципиальный страж.

Оксана Петровна долго стояла над телефоном в холле. Пару раз снимала трубку, чтобы Виталику позвонить и доложить о том, что Лера уехала из дома, не сказав ему ничего. И даже пальцами по цифрам тыкала. Но потом снова трубку клала.

Нет, неправильно это. Нельзя на молодую хозяйку доносить, как бы она, Оксана, Виталика ни любила.

К тому же Лерка ведь могла ему и позвонить. И он мог быть в курсе ее отлучки из дома. А она что наделает, если позвонит? И неудовольствие Лерки вызовет, и себя в первую очередь в неловкое положение поставит.

Нет, уж пускай они меж собой сами разбираются. Она доносить не станет. Да и Лерка неплохая, если разобраться. В саду работать не желает, или не доходит до нее, что это можно и нужно делать, но это разве беда? Зато вежливая и обходительная. Никогда ей ее место не указывала.

Может, потому, что Виталик очень часто Лерке самой это место указывал, а?..

Глава 3

Кафе, в котором Машка назначила им всем встречу, сразу не понравилось. Было многолюдно, шумно, подавали какие-то нелепые блины со сметаной и овощной(!) икрой, чай в огромных цветастых кружках. Столы были пластиковыми, стулья такими же. Никаких тебе скатертей, легкой музыки, полумрака, цветов в низких красивых вазах. Ничего того, к чему они успели привыкнуть, побывав в статусе Виталькиных жен.

– Ты бы еще на вокзале нас всех собрала! – зло фыркнула Наташка, вышагивая между пластиковым безобразием. – Что за рыгаловка, Маш?!

Машка угрюмо молчала, настырно провожая их к дальнему столику в углу, где было не столь шумно из-за перегородки, увешанной пластиковыми же цветами.

– Сели, – скомандовала она, когда они наконец дошли. – И хорош на меня пялиться!

Пялиться особо было не на что. От былой красоты и утонченности в бывшей сопернице ничего не осталось. Кожа потускнела, глаза поблекли, ни тебе маникюра, ни прически. Глупый какой-то волосяной кокон с торчащими из него длинными булавками. Про одежду и вовсе говорить нечего. Странный текстиль, которому даже не было определения, давно не стирался и уже попахивал.

– Ты пьешь, что ли, Машка? – ахнула Наташа, вытаскивая из дорогой сумочки длинную сигарету и изящно прикуривая. – Выглядишь не очень, честно!

– Посмотрела бы я на тебя, дорогая! – точно копируя интонацию их бывшего мужа, огрызнулась Маша. – Когда тебе нечего жрать, негде спать и нечем укрываться. Ты-то, смотрю, без Сетина не бедствуешь?

– Да уж не пропала, – дернула оголенным плечом Наташа.

Она и в самом деле очень плавно, без лишних потрясений, перекочевала из постели одного преуспевающего бизнесмена в постель другого. И пускай женой ее еще не сделали, зато щедро содержали, ни в чем не отказывали и много еще чего обещали в будущем.

– Слышала, слышала, папика себе нашла, – ухмыльнулась недобро Маша и попросила у бывшей соперницы сигарету.

– А чем плох папик? – хмыкнула Наташа, угощая Машу сигаретой. – Конечно, не так красив, как Виталик, но все лучше, чем с затрапезным шофером трахаться.

Они трое друг про друга все знали. Их прежняя жизнь не была друг для друга секретом, так же как и нынешняя. Каждая ревностно отслеживала успехи или неудачи своих соперниц и исправно несла новости в клювике другой.

Саша после развода с Сетиным быстро встала на ноги. Купила на щедрые отступные салон красоты, занялась бизнесом. Не бог весь что, конечно. но не бедствовала. Даже раз в год на иноземных курортах бывала.

Наташка вообще молодец, здорово устроилась. А вот Машка после злополучного нелепого романа с собственным водителем очень быстро скатилась туда, откуда весьма редко получается подняться. Наташка как-то рассказала, что ту и в ментовке держали пару месяцев по подозрению в чем-то незаконном. И что будто бы в психушке она лежала. И что квартиру, подаренную ей Сетиным, за долги у нее крутые парни отобрали.

Ужас просто, в каком она оказалась говне! У них – у Сашки и Наташки – все не так. У них-то все много лучше. Не так, конечно, как бывало при Сетине, но и не так, как у Машки.

Саша с Наташей переглянулись многозначительно, вздохнули, думая об одном и том же. А Машка тут же обо всем догадалась и зашлась неприятным хриплым смехом.

– А я знаю, что вы не жалеете меня, сучки! Глянули сейчас друг на друга и подумали: слава богу, что у нас все не так хреново. Так ведь? Можете не отвечать, без вас знаю, что так. Мы ведь с вами… Мы ведь с вами очень, очень, очень похожи друг на друга. И не только внешне, дорогие мои.

И снова им пришлось вздрогнуть от такой знакомой интонации в любимом обращении Сетина. Он всех их так называл, всех, без исключения.

– А вы знаете, что и ее он так называет! – фыркнула Машка и снова засмеялась.

– Да ладно?! – ахнули Саша и Наташа.

Когда Сетин женился в четвертый раз, на Валерии Кнутовой – без роду без племени, без роста и веса, они приуныли.

Ведь он явно на их метр семьдесят семь купился, на четвертый и пятый размеры груди, на природный блондинистый окрас волос, на великолепные черты лица. Все трое со спины были похожи словно сестры-близнецы. Они так и думали, что это и есть сетинский идеал женской красоты. Что он никаких других женщин не приемлет. Только тех, которых активно рекламируют СМИ. Которым отдается предпочтение во всем мире, и которые всегда и везде пользуются повышенным спросом. Характеры разные – тут не поспоришь. Но внешность-то, внешность для Сетина имела значение! И ею они как раз и обладали!

Но потом он вдруг удивил всех, выбрав Кнутову. Она была прехорошенькой, да. Но она была маленькой, черноволосой, коротко стриженной, размер ее груди едва дотягивал до второго размера, у нее были угольно-черные огромные глазищи, все время смотревшие на собеседника с пытливым интересом.

Это ни в какие ворота не лезло! Это шло вразрез с мнением о сетинском вкусе и наталкивало на размышления.

– Он влюбился! – прошелестело в свете, на том все и сошлись и вскоре перестали чесать языки.

И тут вдруг…

– Именно так, девочки. Он называет ее «дорогая»! – и Машка снова рассмеялась. – Так что у нас с вами есть шанс!

– Какой шанс, господи, Маша, ты совсем допилась! – Наташа нервно расстегнула сумку, снова застегнула ее, потом подумала и достала еще одну сигарету. – Пускай он остыл к этой малявке, это ни о чем не говорит. Мы-то тут при чем?! Ты что, Сетина не знаешь?!

– Да! – поддакнула Саша, пытаясь проглотить кусок одного из липких блинов, которые им только что подали на цветных тарелках. – Мы-то тут при чем! Все в прошлом!

– Стала бы я вас здесь собирать и тратиться. – Блины и чай Машка вызвалась оплатить, они не стали спорить. – Есть информация, девочки! И эта информация…

Она попыталась скромно потупиться… ничего не вышло. Пришлось ей выразительно на них смотреть, чтобы догадались. Блины, мол, оплатила она. А уж за информацию будьте любезны раскошелиться.

– Сколько? – устало вздохнула Наташа и снова полезла в сумку.

– По пятьсот баксов достаточно, я думаю. – И, видя, что девочки возмущены до глубины души, поспешила успокоить: – Уверяю вас, оно того стоит! Потом благодарить меня будете! Саш, только не ври, что у тебя нет с собой.

Натальей и Саша общими усилиями отсчитали Маше тысячу долларов. Та прибрала их, доела клеклый блин, запила чаем, быстро утерлась салфеткой.

– Короче, так… Наш Сетин недавно отдыхал в компании наших с вами общих знакомых. Фамилию по понятным причинам не называю. Не возражаете? – Девочки пожали плечами, не возражали, стало быть. – Подпили, разговорились. Потянуло на откровения. К нему пристали насчет личной жизни. И вот тогда наш Сетин выдал такое, девочки!

– И что?! Что он выдал?!

Любопытство тут же затормошило застарелые обиды. Наташа моментально забыла про папика. Сашка – про свой салон. Все тут же вспомнили Сетина, с которым… Нет, за которым им всем так беспечно и безбедно жилось. Который умел ухаживать, был чертовски хорош и собой, и в постели. И жизнь с которым так внезапно оборвалась из-за какой-то нелепицы.

– Он сказал, девочки, что, если с Лерой у него не получится семьи, он никогда больше не женится.

– И это все?! – выдохнули бывшие соперницы разочарованно.

– Нет, не все.

Маша улыбнулась, хотя на ее месте Наташа этого бы делать не стала, да и Саша тоже. Некогда красивые, белоснежные, ухоженные дорогостоящим дантистом зубы пожелтели и являли собой жалкое зрелище.

– Не тяни, Машка, время идет! – поторопила ее Наташа. – А время – деньги. Наши с Сашкой, между прочим!

– Не блей, коза, – тут же озверела Машка, тоже вспомнив, как бесилась и ненавидела Наташку за то, что она пришла в дом Сетина после нее. – Он сказал, что никогда больше не женится. Либо… Либо женится, но на ком-то из нас троих. На удивленный вопрос наш Виталик пояснил, что старый друг лучше новых двух или что-то в этом роде. Сказал, что от нас он хотя бы знает, чего ждать, а новая пассия ему может еще и не то показать. Про возраст свой вспомнил. Тут ему начали возражать, мол, прежние твои жены могут и не польститься на тебя и все такое. И тогда наш Сетин, девочки… Он сказал такое!

– Что?! Говори, а то сейчас блин тебе на голову надену, – пообещала Саша. – Деньги ей плати, да еще слова вытягивай!

– Он сказал, что найдет способ уговорить нас. То есть одну из нас. А если, говорит, не согласится кто-то из нас троих вернуться к нему, если с Леркой не получится ничего, то тогда он хотя бы попробует уговорить нас, то есть одну из нас, родить ему ребенка.

– Как это?! – заволновались девочки, поняв, что золотоносная жила бьется уже где-то под их ногами.

– А вот так! Захотел наш Виталик ребеночка! И не от Лерки своей, то есть если она не захочет и с ней не получится, а от кого-то из нас троих!

– От кого, интересно? – ухмыльнулась со значением Наташа и выразительно оглядела Машку. – Он тебя давно видел, красавица?

– А ты заткнись, поняла! – ткнула в нее пальцем Маша и едва в глаз не попала. – Думаешь, я про твое бесплодие ничего не знаю?!

Наташа побледнела. И попыталась примирительно улыбнуться, но не вышло.

– То-то, не кичись. Мне свое былое вернуть – месяц пожить в хороших условиях. А вот тебе никогда не родить, дорогая! – и снова хлестнуло всех забытым сетинским. – Ладно, давайте не будем ругаться. Не для того я вас сюда пригласила. Подведем итоги, девочки… Наш Сетин не сегодня завтра разведется с этой коротышкой, не просто так разговор об этом завел. И тогда у нас с вами появится шанс вернуть его. Либо он на ком-то из нас женится, либо кто-то из нас родит ему ребенка.

– Я не рожу, – угрюмо заключила Наташа.

– Я тоже, – поддакнула ей Саша и на вопросы бывших соперниц ответила: – Просто я не хочу рожать. От Сетина тем более. У него минутная блажь, а я потом всю жизнь расхлебывай.

– Тоже верно, – закивали они.

– Тогда надо кому-то из нас его просто захомутать, и все. А две остальные… Ну тут уж лотерея, кого он выберет. – Маша вздохнула. – Но я вас призываю к тому, чтобы остальных двоих та счастливая, к которой он вернется, не забывала.

– Не вопрос! – в один голос сказали Саша и Наташа и закивали, закивали. – Мы же подруги по несчастью, как же по-другому!

– Вот! И я о том же, – обрадовалась Маша. – В нашей лотерее не должно быть проигравших, девочки. И наш счастливый билет – это Сетин!

– Да, но… – протянула Наталья после паузы, во время которой они чокались кружками, запивая чаем свою договоренность. – Но как долго нам всем придется ждать, девочки, а?

– Да? – вскинулась Саша, вдруг вспомнив про банковский заем, по которому подходил срок выплаты. – Как долго?!

– А вот мы и подошли к самому интересному. Как же мы с вами все-таки похожи! – Маша впервые оглядела бывших соперниц без зависти. – Вопрос времени может быть откорректирован.

– Кем?!

– Нами!

– Как это?! Мы же не можем заставить Сетина развестись с его Лерой, – недоуменно наморщила лобик Наташа.

– Да! – тут же подхватила Саша. – Мы же не заставим его.

– Резонно, – хмыкнула Машка, поддернув повыше рукава. – Мы не можем заставить его развестись с его теперешней женой, девочки, но… Но мы можем помочь ему овдоветь!..

Глава 4

Сетин вышел на ступеньки офиса, распахнул пиджак и какое-то время смотрел в нахмуренное небо.

И чего все облаками затянуло? С утра солнышко в окнах играло, обещало погоду, а тут того и гляди дождь пойдет. Он планировал сегодня с Леркой на пруд сходить, погулять, поговорить. На поваленном дереве можно было бы посидеть, помечтать о чем-нибудь.

Про поваленное дерево никто не знал. Это была крохотная сетинская тайна. Он ее немного стыдился, потому никому и не рассказывал. Вроде ничего такого, а оголяться как-то ни перед кем не хотелось, вот и молчал. А когда удавалось, сбегал туда.

Дерево повалило грозой лет шесть назад. Оно было большим и крепким, казалось, стоять будет вечно, а оно вдруг упало, ухнув ветками в крапивные заросли. Ствол сломался у самого основания и зиял года два огромной рваной раной, а потом неожиданно снизу полезли молодые побеги. Они оплели место надлома плотным пологом, устремились ввысь, получился отличный шалаш. Сетин забирался туда, садился на усыхающий сломанный ствол, раздвигал ветки и смотрел на пруд, на лодки у берега, на людей, плескающихся чуть подальше, возле мостика.

Ему там так нравилось. Он даже начинал что-то насвистывать негромко. А пару раз поймал себя на том, что напевает. Неправильно, конечно, фальшиво, но напевал. Застань его кто за этим занятием, глаза бы вытаращил.

Разве не странно? Молодой, преуспевающий, вечно занятый то бизнесом, то женщинами прячется в кустах и песенки насвистывает или напевает?

Сашку, Машку и Наташку туда точно тащить не стоило. Стали бы ныть, стонать, то их комарье замучило, то ноготь сломался, то солнце печет, то кусты по ногам хлещут. И на него стали бы смотреть с мерзким сучьим интересом.

А что это за блажь их муженьку в голову полезла такая? Чего он в эти кусты, по какой такой нужде таскается, и их вот теперь потащил? Уж не извращением ли каким тайным страдает? В собственном саду деревьев видимо-невидимо, растительности заморской, не на рубли купленной, а он на берег пруда в заросли крапивные сбегает.

Это все было не для них. Это было только его местом, его тайной, хотя он ее и стыдился немного.

А вот Лерке захотелось вдруг показать, и именно сегодня. Солнце с утра так палило, казалось, вечер будет дивным – тихим, спокойным, умиротворяющим. Захотелось провести его с ней вдвоем. Чтобы никто не мешал. Никто и ничто, даже собственные стены, которые он призывал ее ценить за роскошь.

С утра они что-то не то говорили друг другу. Вернее, снова он говорил, а она слушала вполуха и настырно ему возражала, не открывая рта.

Сетин улыбнулся, вспомнив бунтарские глаза своей последней жены – Валерии. Он, наверное, из-за этих ее глаз на ней и женился. Как заглянул в них однажды, так и оторваться не смог. Потом уже узнал всю ее, и привязался, а поначалу глаза ее его пленили.

Так о чем это он? Ах да, о сегодняшнем утре. Она снова слушала его бредни, снова бунтовала и ненавидела его молча. Он бы на ее месте давно в него тарелкой запустил, а она терпит. Интересно, как надолго ее хватит? И главное, что не давало ему покоя и из-за чего он изводил ее регулярно, – почему она терпит?!

Они составили брачный контракт, существовала еще между ними и устная договоренность о том, что они все должны решать только цивилизованно. Никакого ора, никаких быдловских семейных сцен, разумеется, никаких измен, этого Сетин не терпел и сам не допускал никаких вольностей на стороне. Все должно быть чинно, мирно и спокойно.

– Даже если я захочу сказать вам… тебе… – она поначалу все время называла его на «вы», пыталась поправиться, путалась, краснела, смущалась. – Даже если я захочу сказать тебе, что ты последний гад?! Я должна буду сказать это нежным голосом?

На последней фразе она аж засипела от удивления. А ее глаза… Ее глаза так бесились, так негодовали.

– Ты не можешь мне сказать этого, дорогая, – спокойно парировал тогда Сетин.

– Почему? Почему?!

– Потому что ты не имеешь на это права, – и уставился на нее, внимательно рассматривая.

Она, бедная, так растерялась, что не нашлась что ответить. Длинные ресницы метались вверх-вниз, вверх-вниз, пальцы сплелись на коленках. И она не смотрела на него теперь. А ему надо было, чтобы смотрела. Он же провоцировал ее и наблюдал, провоцируя. И ему очень важно это было. Важно наблюдать, важно знать, что она думает, что чувствует сейчас. А узнать это он мог, лишь глядя в ее глаза. Они у нее не могли лгать. Пока не могли.

А она на него не смотрела!

– Я имею на это право, а ты нет, – проговорил он с нажимом, будто нож в колотой ране проворачивал. И добавил: – Мы же договорились, кажется, раз и навсегда! Тебе непонятно?

– Понятно, – кивнула Лера и посмотрела на него совершенно несчастными, полными слез глазами. – Понятно – я гадина, а ты гадом быть не можешь. Правильно?

Слезы все же пролились. Ее глаза не смогли справиться и вместить столько обиды.

Лерка в тот момент была по-настоящему несчастной, и не будь он Сетиным Виталием Станиславовичем, он бы схватил ее, прижал к себе и наговорил бы много славного и хорошего. И примирение бы состоялось, бурно завершившись в постели. Но…

Но он был Сетиным Виталием Станиславовичем, сорока лет от роду, в меру жестоким, в меру расчетливым, немного хамоватым, если это требовалось, и до безобразия осторожным. И еще у него до Лерки были Сашка, Машка и Наташка, которым тоже хотелось верить и на которых тоже хотелось рассчитывать и надеяться. Но они подвели его. Не оправдали. Не создали и не уберегли того счастья, на которое он надеялся с ними. Не от скуки же он женился каждый раз, в самом деле! Нет! Он тщательно присматривался, выбирал, встречался со светскими свахами, просматривал фотографии. Узнавал о родственниках и все такое. И все равно ничего не выходило. А с Леркой…

С ней он странно встретился, странно познакомился, странно женился на ней и так же странно они теперь живут бок о бок уже два года.

Он провоцировал и наблюдал.

Она молча бунтовала и терпела.

ПОЧЕМУ ОНА ЭТО ДЕЛАЛА?

У него было несколько вариантов ответов.

Первый, и конечно же самый распространенный, не он его придумал: она это делает из-за денег. Ей понравилось жить богато, потому она и терпит.

Второй вариант: Лерка старательно – а она вообще была очень старательной и исполнительной особой – выполняет условия брачного контракта. Там был пунктик, один среди многих прочих, что если они проживут в браке десять лет, то треть состояния Сетина Виталия Станиславовича перейдет его законной супруге. Вот, может, поэтому она так старалась? Так это тоже из-за денег, получается.

Третий вариант: ей не хотелось возвращаться в свою городскую квартиру в многоэтажке. Район был отвратительным, на его взгляд. Соседи все сплошь склочники и жлобы. Одна бабка, помнится, Лерка рассказывала, не раз участкового вызывала и жаловалась на то, что молодая соседка шумит и мешает ей днем(!) укладывать внука. Как могла Лерка днем шуметь, работая на другом конце города, было непонятно многим, включая участкового, но бабка продолжала жаловаться.

Итак, третий вариант – из-за соседей и промышленного загазованного района. Но этот вариант сам Сетин оценивал на слабую троечку.

Были еще четвертый и пятый варианты про возможных подруг, которые начнут злорадствовать и фальшиво сюсюкать, утешая, если Лерка сбежит от богатого мужа и снова поселится на своих сорока пяти квадратных метрах. Еще могла быть какая-нибудь тайная старая связь с человеком, от которого она и укрылась за высоким забором сетинского дома.

А еще…

Еще имелся самый последний и самый безнадежный вариант у Сетина. О нем он думал на все лады, когда сидел на поваленном стволе дерева и смотрел сквозь листья на зарастающий осокой пруд. Это ведь был и самый желанный вариант для него, потому-то и верить в него было очень трудно.

А вдруг она его любит?! Вдруг любит его – такого вот отвратительного – и терпит поэтому? Может быть такое в принципе?

– Нет, – ответил сам себе Сетин, медленно спускаясь по офисным ступенькам к машине. – Такого быть не может.

Она не могла его любить. Вернее, не могла любить в нем человека. Почему? Да потому, что он еще ни разу не повел себя по-человечески с ней. Тираном был – да. Еще наставником, постоянно читающим ей нравоучения. Хозяином, повелевающим и строгим. Но ни разу не был с ней просто человеком. Разве могла она полюбить его такого? Нет. И рассмотреть в нем не могла ничего за всем тем, чем он от нее прикрывался – строгостью, занудством, недоверием.

– Она не любит тебя, Сетин, – сказал сам себе Сетин, поворачивая под нужным углом зеркало заднего вида, чтобы видеть себя. – И не надейся!

Глава 5

– Уходи от него, Лера! Разве так можно жить?!

Подруга, с которой Валерия дружила с третьего класса, смотрела на нее со скорбным осуждением. Она не жалела ее – нет. Почему она должна была ее жалеть? Что такое с ней случилось? Безнадежно заболела, слегла, по миру пошла с котомкой, ни кола ни двора разве нет? На работу не берут? Или проказа поразила лучшую подругу в ее младые двадцать семь лет?

НЕТ! Ничего такого с ней не случилось, за что следовало бы пожалеть и пригреть на груди несчастную. Все у нее и при ней было. И здоровьем отменным бог наградил, и деньги какие-никакие, но всегда водились. И квартирка имеется однокомнатная. Своя собственная квартирка, между прочим. Ни в каких залогах у банка не находится или у иных прочих кредиторов. Без работы сейчас? Так потому, что не хочет работать. Захотела бы, сразу взяли. С руками бы оторвали. У нее вот лично до сих пор о Лерке справляются, потому что такое бесподобное знание трех языков иностранных не каждому дано. Что еще? Ах, о красоте позабыли! Да, не модель. Но и не уродина. Далеко не уродина. Очень мила, подвижна, ладно скроена. Кожа такая, что хоть в рекламный ролик запускай про крем с этим, как его, коллагеном, во. Глазищи необыкновенные. Чего еще надо для счастья?

– Любви тебе надо, милая?! – зашипела подруга. – Ах, любви!

– Да, любви, и что такого?! – огрызнулась Валерия.

Она приехала к Катьке только потому, что та позвонила ей именно отсюда. Старый бабкин дом хоть и трещал по ночам, и кряхтел надсадно в ураганы, и протекала иногда крыша в проливные дожди, но простоять мог еще лет сто точно. И летом в нем было прохладно, а зимой тепло. И камин Катькин муж рукодельный смастерил им в кухне такой красотищи, что возле него сидел бы и сидел, и не уходил никуда. Они даже в нем на углях шашлыки ухитрялись жарить зимними метельными субботними вечерами.

А еще в доме была огромная русская печка, на которой они все лечили свои ангины и простуды. Большие по деревенским меркам окна с красивыми резными наличниками. Пол был из некрашеных досок, которые все тот же Катькин муж зачистил до блеска, покрыл лаком и застелил красивым лохматым ковром ручной работы. Два кресла плетеных поставил возле камина, столик между ними. А еще он сделал широченные подоконники из искусственного камня. И девчонки очень любили сидеть на них, свесив ноги в сад.

Катька позвонила и сказала, что она на даче, так теперь именовался старый бабкин дом. И Лера моментально собралась, наврав домработнице про тренировку и что-то еще. Приехала, напилась кофе, нажаловалась, искренне надеясь на понимание. А в ответ…

– Если хотела любви, выходила бы замуж за Овчарова, – достала из рукава свой последний козырь вредная Катька.

– Ну при чем тут Овчаров?! При чем тут Овчаров, Кать?! Что ты опять, а?!

– Да, опять. Опять и снова! А потому, что Саша любил тебя так, как… – Катька на мгновение запнулась, подбирая подходящие слова, но не нашла ничего лучшего, как сравнить со своим Степкой. – Как мой Степка меня любит, вот!

– Не сравнивай несопоставимые вещи! – взорвалась Лера с обидой.

– Это не вещи, это мужики. Они либо любят, либо нет. И это очень заметно, как бы они ни пытались это скрыть внутри себя.

– Есть такие, что просто играют в любовь. Либо притворяются влюбленными, – возразила Лера.

– Это не мужики, милая моя. Это альфонсы, приспособленцы и… козлы. – Катька ловко перевернула на блюдце чашечку из-под кофе кверху донышком. Очень уважала она подобное гадание. – И вранье это тоже очень заметно. Его распознаешь так или иначе. Разве нет?

– Может быть. Вот и с Овчаровым.

– Что с Овчаровым, что?! – тут же встала на его защиту Катерина, Саша ей очень нравился.

– Мне казалось, что он мне врет, – робко заметила Лера.

– Саша врет, а Сетин твой говорит правду! – зашлась криком лучшая подруга. – Да такие люди, как твой Сетин, он!.. Я не знаю даже, как его охарактеризовать! Это же чудовище! Это машина с планеты Железяка! Саша ей врет! А Сетин говорит правду! Какую же правду он хоть говорит тебе, милая моя?! Вы вообще-то с ним разговариваете? За те два года, что ты прожила с ним, вы хоть раз поговорили с ним по-человечески?!

– Да ну тебя! – вспыхнула Лера от такой правдивой дружеской беспощадности и спрыгнула с подоконника в сад.

Приземлилась неудачно, даже в щиколотке что-то хрустнуло, и нога заныла тут же до самого колена. Дошла, прихрамывая, до скамейки под старой грушей. Села на нее, привалилась спиной к стволу.

И чего это Катька такая прямолинейная? Всю жизнь она такая. Ни разу не соврет во благо. Все режет правду-матку. Могла бы и пожалеть подругу, и посочувствовать. И наговорить могла чего-нибудь бабского, погладив по плечу.

Все ведь как-то живут, как-то друг к другу приспосабливаются. И Сетин не самый плохой в жизни Леры вариант, могла бы вообще на алкоголика или наркомана нарваться. У ее соседки, между прочим, синяки с лица не сходят. А у приятельницы по работе и вовсе у мужа вторая семья на соседней улице. А Сетин не пьет, не колется, не дерется, не изменяет. Подумаешь, жизни ее учит! Цаца какая, не поучи ее! Подумаешь, смотрит свысока и снисходительно. Мог бы и вообще не смотреть в ее сторону, потому что ему вечно некогда. А он ведь смотрит. И так порой смотрит, что Валерии хочется в окно выпрыгнуть, как вот сейчас. И секс у них бывает. Пускай не часто. И все больше случайный какой-то. Будто шел себе Сетин по дому, шел, нечаянно наткнулся на нее, взял и затащил ее в спальню. Но ведь тащил же, не обходил, как пальму в кадке.

Почему было этого Катьке не сказать ей? Почему?! Зачем надо было снова напоминать об Овчарове? О нем уже позабыто давно, два года прошло, не два дня. Ну, или почти позабыто.

Лера вздохнула, вспомнив, каким несчастным выглядел Овчаров, узнав, что она выходит замуж.

– Валерочка, ты же его совсем не знаешь! – повторял он все время одну и ту же фразу, считая ее самым главным аргументом. – Вы же только месяц назад познакомились! И как познакомились?!

– Как? – Она тогда еще могла беспечно улыбаться.

– Странно, Валерочка! Вы очень странно познакомились!

– Почему же странно, Саш? Мы столкнулись с ним на улице.

– Вы не столкнулись! Он спихнул тебя на проезжую часть! – задыхался от ненависти Овчаров, без конца дергая себя за длинные волосы на затылке. – Это… Это как в дешевой мелодраме, Валерочка! Он это устроил специально, поверь мне. Он увидел тебя, понял сразу твою натуру.

– Какую натуру?

– Романтическую! – с укором ответил Саша, ее романтизм иногда выводил его из себя, а зачастую приводил в недоумение. – Эти олигархи любят таких вот восторженных романтических простушек, как ты.

– Я не простушка, – оскорбилась тогда до глубины души Лера. – И встреча наша совершенно не отдает мелодраматизмом. Это просто… Это просто судьба, Саш. И я ничего не могу с этим поделать. Я выйду за Сетина замуж.

– Ты еще об этом пожалеешь, – предрек он ей тогда и ушел насовсем.

Больше Лера его не видела. Если честно, то старательно его избегала, боясь снова увидеть несчастные глаза. Катька встречалась с Овчаровым регулярно. И даже на дачу к себе зазывала. И в Леркино кресло возле камина усаживала, утешая тем самым. И беседы с ним душещипательные вела, зализывая рваную рану его души. Это Степка однажды Лере проболтался. А потом чуть ли не на коленках умолял Катерине ничего не рассказывать.

Лера не проболталась, но на Катьку потом дулась целых три недели. И не звонила ей даже. Она и сейчас на нее немного обижена. Его, значит, утешать способна, а ее нет? Он бедный и несчастный, а она – Лера – ее лучшая подруга, счастлива, что ли?!

Ей тоже очень, очень, очень плохо. Ей невыносимо тяжело и душно в сетинском доме. И одиноко ей там, и невыносимо безрадостно.

Ты еще пожалеешь…

Эту фразу обронил Саша Овчаров, когда уходил из ее дома насовсем.

Пожалела она или нет? И если пожалела, то почему?

Нет, ну вот могла бы Катька помочь разобраться хотя бы в этом? Чего сразу орать-то? Чего сразу требовать от нее, чтобы она от Сетина ушла? Разве нет другого выхода?

– Слушай, подруга, я тут подумала…

Катя Быкова нашла ее в собственном саду без труда. Потеснила ее объемной задницей на скамейке, прижалась плечом к плечу, потом чуть толкнула локотком, призывая к вниманию.

– Я тут подумала и погадала на гуще. Может, ты того… Может, ты любишь этого своего Сетина, а?..

Глава 6

– Лев Романыч, ну что вы такое говорите?!

Продавец из его ларька в четвертый раз пересчитывала пачки с сигаретами и упаковки с жевательной резинкой, и в четвертый раз недосчитывалась двух блоков сигарет и трех упаковок жевательной резинки.

– Считай еще, – приказал он в пятый раз. – Если снова недосчитаешься, значит, украла.

– Лев Романыч, ну что вы такое говорите?! – ныла продавщица, изо всех сил стараясь выдавить из себя слезу.

Слез не было, разжалобить хозяина нечем, и ее прелести его не интересовали. Он сразу ей об этом сказал, как только она к нему устраиваться пришла. Важно так заявил, что он не любитель служебных романов и чтобы она при нем больше не раздевалась и поз вальяжных не принимала.

Ох и любит он поважничать, Лев Романыч этот. И владеет-то крохотным ларьком, а спеси-то, спеси… на козе драной не подъедешь. Ну вот не знает она, куда подевались два блока «Винстона» и три упаковки «Дирола». Не знает, и все! Пускай увольняет ее к чертовой матери, а считать в пятый раз весь его гребаный товар она не станет. Спина уже отваливается, на четвереньках в этой тесной духоте стоять. А он знай приказывает и ухмыляется. Сам небось и спер, а с нее теперь спрашивает.

– Ну что, Тоня, делать станем? – Батенин оперся спиной о дверной костяк, а ногу закинул на дверную ручку так, чтобы Антонина не удрала. – Украла, признавайся?

– Не крала я, – проговорила она устало и села на пластиковый ящик. – Смену принимала два дня назад, все на месте было, а сегодня… Будто бес попутал!

– И кто был тем бесом? – вкрадчиво поинтересовался Лев Романович.

Все он видел, все он знал, о чем не знал, о том догадывался. Но ему нужно было, чтобы эта толстая корова призналась. Она признается, тогда и он отстанет. Он же видел все, и время имел товар припрятать, который ее считать раз за разом заставлял. Проворонила, так признайся, дура! А она упрямится и молчит. А он ведь за доверительные отношения. Он же за честность! Что же будет, если его собственные работники обманывать станут? Это же… Это же беспредел полный.

Нанимая Таню, Тоню, Маню на работу, он должен быть в них уверен. Как в себе. Должен быть уверен, что они выручку в карман не положат, цену не накрутят, свой товар на прилавок не выставят. И уж тем более не станут лясы точить за углом ларька, оставляя тот настежь открытым.

Он же видел Тоньку с ее хахалем. Видел их продолжительную беседу. И возможность, и время имел, чтобы нырнуть в собственный ларек и выкрасть оттуда два блока сигарет и три упаковки жевательной резинки.

Ох как противно ему было в тот момент! Ох как отвратительно! Будто сам себя мордой в дерьмо окунул. Одно дело, когда он у кого-то крал, а другое дело у себя. И обворованным он себя, как ни странно, почувствовал.

Как, оказывается, гаденько, когда у тебя крадут что-то! Как же теперь…

Как же теперь она?! Милая, прекрасная фея, которой Лев Романович Батенин грезил вторую неделю?

Вот она вернулась домой, вошла в квартиру, прикрыла за собой дверь, включила свет, шагнула вперед, а там все вверх дном. Что она в тот момент, интересно, сделала? Закричала, упала в обморок, прислонилась обессиленно к стене, сползла потом по ней на пол? Какая у нее была реакция, интересно? А что было потом? Она вызвала милицию, бросилась по соседям, позвонила друзьям, своему парню?

Парень у нее был. В этом теперь Батенин был уверен. Как и в том, что он оставил у прекрасной феи дома свой портфель. И не просто оставил, а спрятал так, чтобы он не попадался ей на глаза. И в портфеле этом была сокрыта какая-то важная информация. И именно это искал тот вор, которого Лев опередил.

Во всем этом он разбирался целую неделю. Осторожничая, узнал, кто именно живет в квартире семьдесят четыре в доме номер пять дробь один по улице Ломоносова.

Узнал. Обрадовался. Не ошибся он в том, что квартира принадлежала молодой девушке. Последил немного, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Никто к ней не приходил, никто от нее не уходил. Ее и то ни разу не видел, хотя свет в ее квартире исправно загорался каждый вечер. Как ей удавалось проскользнуть мимо него незамеченной, Лев недоумевал. Он не мог ее не узнать. Он ведь каждую черточку ее лица изучил на фотографии, каждую ресничку, кажется, пересчитал. И одна из соседок, которой он представился сотрудником уголовного розыска, подтвердила, что, мол, да, это именно она. Та, кому принадлежит квартира номер семьдесят четыре.

Почему же он никак не мог с ней встретиться? Как она просачивалась в подъезд? Не через чердачный же люк соседнего подъезда она домой к себе попадала, в самом деле! Зачем это ей? Она ведь ничего не сделала, хотя…

Вот в этом месте Лев всегда принимался нервничать. Начинал ходить по своей недавно отремонтированной квартире, ерошить волосы, стучать кулаками по бокам, и думать, думать, думать.

Что ему не нравилось во всей этой истории, в которую он нечаянно попал, решив обворовать квартиру семьдесят четыре? Что? Думал, думал и сам себе отвечал – да все! Все ему в ней не нравилось. Все было очень странным, невероятно странным.

И он начинал с самого начала.

Допустим, милая девушка, черты лица которой он изучил досконально, встречалась с каким-то парнем. Жить она с ним не могла, потому что в прихожей – Лев это помнил – не было мужских тапочек. Стояла пара женских мохнатых шлепанцев с заячьими мордами. Значит, они просто встречались. Встречались, стало быть, встречались, ходили друг к другу в гости. И однажды, в одно из таких посещений, ее парень зачем-то прячет свой портфель за ее пуфом в прихожей. Зачем он это делает? Почему не прячет в другом месте? Почему у нее?! Ведь там…

В этом портфеле была куча каких-то бумаг – раз. Лев в них не разобрался, потому что содержимое сплошь состояло из цифр. Еще он нашел мужской носовой платок, авторучку. В узком отделе посередине, застегивающемся на молнию, мужские бритвенные принадлежности, кучу визитных карточек, какую-то крохотную безделушку на длинной цепочке. Потом уже догадался, что это флэшка. Пошел с ней в компьютерный салон, попросил пацанов помочь ему разобраться. Сам Лев даже не знал, с какой стороны к этому умному ящику подходить. Те сунулись с флэшкой к компу, а там пароль. А пароля он не знал, разумеется. Забрал безделушку назад и домой побрел.

Таким образом, эти все портфельные сокровища для Льва значения не имели. Может, и мог бы он с информации этой денег срубить, да шантажом никогда не занимался, потому и не стал. Для него имела значения лишь фотография, которую он нашел свернутой вчетверо в крохотном кармашке под липучкой. На фотографии была запечатлена прекрасная фея, о которой Лев мечтал уже давно. Именно такой должна быть его жена, способная нарожать ему детишек-ангелочков. И даже именно эта.

Но как найти ее, если она ни разу ему на глаза не попалась? И что еще больше тревожило Льва, почему фотография эта была перечеркнута крест-накрест черным маркером?!

Тут он вообще в тупик заходил в своих размышлениях.

Если портфель принадлежит парню феи, то почему он фотографию своей девушки перечеркнул, да еще и, свернув вчетверо, засунул в самый дальний кармашек портфельный?

Он что же, порвать с ней собрался? Тогда почему именно у нее портфель спрятал? И продолжает встречаться с ней почему? Вчера, например, Лев явственно видел очертания двух человек за тонкими шторами на фоне светящегося квадрата окна. И было это в половине второго ночи. Стало быть, фея его была там со своим парнем, который перечеркнул ее фотографию и спрятал у нее за пуфом свой портфель. И который еще под удар ее подставляет. Чем? Да тем, что прячет в ее доме хрень всякую! Вернись бедная милая фея домой чуть раньше и застань там вора, или даже сразу двух воров, что было бы тогда, а?!

За себя Лев, конечно, был спокоен, он убежал бы, и все. А тот, второй? Кто знает, на что он способен! Может, у него и оружие имелось.

Одним словом, последняя квартирная ходка обернулась для Льва Романовича Батенина невозможной головной болью.

А тут еще толстобокая Тонька со своим нытьем. Выгнать ее, что ли? Выгонишь, завтра ларек хоть закрывай. Торговать-то некому. Сменщица – пенсионерка, еле шевелится. Выручки от ее продаж никакой. Эта хоть что-то сбывала.

– И ничего даже в голову не приходит, Антонина? – решил немного ей помочь Лев. – Может, отходила куда, а дверь не запирала?

– А-а! – спохватилась та, ухватившись за сердце. – А точно ведь, Лев Романыч, точно отходила!!! Неужели падла какая-то в это время внутрь нырнула, а?! Вот люди, а! Не люди, а жлобье сплошное! Увидать бы ту сволоту, удавила бы своими руками!

Батенин невольно покосился на ее руки. Кисти здоровенные, пальцы длинные, крепкие, такая за горло схватит – не сразу вырвешься, а то так и останешься в их кольце. Слушать дальше про то, какой он, мягко говоря, нехороший, ему надоело. Поэтому он приятельски потрепал ее по плечу и проговорил:

– Вот, Тоня, тебе и наука. Не доверяй людишкам, не надо. Видишь, как моментом пользуются.

– Да уж! Кто бы мог подумать, Лев Романыч! – От незатейливой хозяйской ласки слеза ее все же пробила. Она всхлипнула, уткнувшись лбом в его плечо. – Теперь оштрафуете, да?

– Ладно, прощу на первый раз, – решил проявить великодушие Батенин, поскольку сигареты и жевательная резинка у него в машине, в багажнике, валялись. – Но в следующий раз выгоню. И денег не дам, так и знай! Поняла?

Тоня покивала, выпроваживая хозяина из ларька и запирая за ним дверь. Потом исправно помахала ему рукой в торговое окошко. А стоило его машине скрыться из виду, разразилась гневными ругательствами.

Выгонит он ее! Да выгоняй, мать твою! Кто пойдет за такие гроши в этой консервной банке с утра до ночи сидеть?! Кому на хрен охота летом от жары изнывать, а зимой от холода?! Она бы ушла давно, если бы окна ее квартиры на нее не смотрели. Она за смену-то раз десять сгоняет домой детей проведать. Да за неделю блок-другой своих сигарет спихнуть удается, все к столу подспорье.

А то выгонит он ее! Честный какой! А то она не знает, что про него болтают! Знает, знает, да не скажет никому. Тот человек, который ей рассказал, за болтливость запросто язык подрежет. Помолчит она пока. А уж как соберется уходить, все ему выскажет. Честный какой нашелся!..

Глава 7

Александра осторожно промокнула голое влажное тело тонкой фланелевой простыней. Потом вылила себе на ладонь из красивого оранжевого флакона ароматного масла и принялась втирать в кожу бедер, живота, ног, особое внимание уделялось груди. Втирать надо было долго, тщательно, чтобы масло полностью впиталось и кожа сделалась горячей и чуть розовой, будто тлела тихонько изнутри. Только тогда наступал долгожданный эффект, и прикосновение к собственному телу радовало, ладонь скользила по коже, как по атласу. Потом тогда можно было накинуть на себя легкую домашнюю тунику и пройти в гостиную к телевизору.

Напротив телевизора рядом с любимым глубоким удобным креслом на столике ее уже ждал бокал красного вина, четыре ломтика сыра и три крупные виноградины. Все это Александра готовила заранее, перед тем как пойти в ванную холить себя после долгого нудного трудового дня.

Ну да, ну да, не мешки она ворочала. И за прилавком не стояла, и затылки ничьи не выстригала. Сидела в директорском кресле, просматривала бумаги. Слушала бестолковую бухгалтершу, иногда поддакивала ей, иногда противоречила. Потом просматривала книгу жалоб и предложений. Писала поощрения, если было за что. Или лишала премии, если на то имелись причины. Заставляла секретаршу варить ей кофе, носить из соседнего магазина свежее шоколадное печенье. Обходила свои владения раз по семь-восемь за день. Возвращалась в свой кабинет, смотрела на часы и понимала, что… день снова прожит зря.

Нет и не может ей быть удовлетворения от нудного времяпрепровождения, именуемого работой. Пускай все это принадлежало ей. Пусть она здесь целиком и полностью властвовала, миловала и казнила по собственному усмотрению, могла за день по нескольку раз менять себе прически, но все равно ничто ее не радовало.

Почему? Да потому, что все это было мелким, ничтожно мелким в сравнении с размахом сетинского бизнеса. И доходы соответственно такими же были мелкими и ничтожными в сравнении с его доходами. И тратить она могла также ничтожно мало, в сравнении с тем, что тратила прежде, когда была его женой.

Ах, как она ругала себя теперь, как ругала! Ну что за идиотка была, право, начав требовать к себе внимания, а?! Ну некогда ему, да и господь с ним! Пускай он себе работает, пускай считает что-то, переводит во что-то, инвестирует. Это его работа, забота, бизнес. Он ведь так однажды ей и сказал, пытаясь вразумить ее:

– Сашенька, голубушка, займись чем-нибудь, не приставай ко мне со своим бабским нытьем! Мне некогда!

– А тебе всегда некогда! Всегда! – негодовала Александра и роняла на пол какую-нибудь посуду, и та разлеталась фарфоровыми осколками. – Я для тебя мебель! Я для тебя красивая кукла, которую иногда, когда этого требуют твои дела, ты выводишь в свет! Я так больше не могу, Сетин! Я так больше не могу!

– Не можешь, и не надо, – пожал он однажды широченными плечами в обычной своей сетинской манере, сопровождаемой ленивым равнодушным кивком. – Собирай вещи и топай отсюда, дорогая…

И сколько потом ни билась в истерике Александра, сколько ни умоляла ее простить и не обращать внимания на блажь, вызванную скорее всего ежемесячным синдромом, ничто не помогло.

Сетин был непреклонен. Он ее выставил за дверь.

Да, он что-то выплатил ей, хотя она просила много больше. Помог ей основать свое дело. Даже оборудование завез и ничего не потребовал взамен. Но все это было ничтожно мало, скудно и смешно в сравнении с тем, что она могла бы иметь, прояви она хоть чуточку здравого ума и хитрости.

Ни того ни другого она в тот момент не имела. Это потом уже заматерела, потершись на светских тусовках. Но тогда была дура дурой. Не то что нынешняя сетинская женушка. Вот кто оказался умницей-разумницей. Вот у кого мозгов палата и выдержки столько же.

Он оставляет ее одну дома вечерами? Ну что ж, подумаешь! Он читает ей часами нотации? Ерунда! Он не пускает ее работать? А Саша знала, что Валерия просилась. Так что же, поработает в саду.

В саду Валерия не работала, об этом Александре тоже было известно. Но ей почему-то нравилось себя травить подобным образом, представляя, как ковыряет крохотной лопаточкой нынешняя сетинская жена клумбы с гортензиями. Как вытирает тыльной стороной ладони пот со лба, как заправляет рукой в грязной перчатке непослушные прядки под шелковую яркую косынку. И как спешит навстречу Виталику, когда тот возвращается из своей конторы, держа наперевес корзинку с…

Тьфу ты, чуть не подумала, что с ландышами. Это же совсем другая история. Это не про последнюю сетинскую жену, а про несчастную падчерицу, которую мачеха послала ночью в лес за цветами в дикий мороз.

Сетинская жена ничьей падчерицей не была. В лес ее никто не посылал ни в мороз, ни в зной, ни в дождь, ни в ветер. С корзинкой, полной нежного первоцвета, та не возвращалась и на шее у Виталика не повисала. Все меж ними было тихо, мирно и чинно. Что, собственно, и бесило Александру больше всего.

Неужели из-за денег так прогибается, кусала она губы, часами размышляя о более чем завидном положении своей последней соперницы. Любить-то она его не могла! Любить Сетина невозможно было в принципе. Почему тогда меж ними так все гладко-то? К какому такому соглашению им удалось прийти? Что сумела нащупать в нем Валерия, чего не обнаружили три предыдущих жены?

Ответа у Александры не было. Вернее, он был, и всегда один – все из-за денег. Меркантильной была Валерия эта, меркантильная и хитрая, потому и просидела на троне дольше незадачливых предшественниц.

А им вот хитрости не хватило…

Взяв двумя пальчиками тоненький кусочек сыра, Александра пригубила вино. Подумала, глотнула еще. Потом только заела сыром. Мельком посмотрела в телевизор, снова выпила. Поставила бокал на столик, взяла виноград. Потом перевела взгляд на телефонный аппарат и, позабыв о винограде, потянулась за трубкой.

Набрать Наташу не успела, та опередила.

– Привет, – поздоровалась с обычным томным вздохом, зашелестела чем-то, зашелестела, снова вздохнула и спросила: – Пьешь?

– Пью, – призналась Саша. – А ты?

– И я пью. Ты красное?

– Ага. – Саша проткнула острыми зубками виноградину, втянула с шумом брызнувший сок. – А ты, как всегда, коньяк?

– Коньяк. – Наташа опять вздохнула и пожаловалась: – А винограда нету. А у тебя, я знаю, всегда есть!

– А почему у тебя нет? У тебя же всегда горы фруктов были, Наташа!

Саша заволновалась. Прежде Наташкин роман с дядечкой – так она называла престарелого любовника своей бывшей соперницы, игнорируя заезженное «папик», – ее жутко раздражал.

Ну как же, одной Наташке из них троих удалось так удачно пристроиться. Машка окончательно опустилась и, кажется, бесповоротно. Пила и таскалась с кем ни попадя. От былой привлекательности ровным счетом ничего не осталось.

Самой Александре приходилось вкалывать с утра до поздней ночи.

Свое просиживание в директорском кресле она именовала только вкалыванием, и никак иначе. Пускай порой почти ничего не понимала и не старалась понять в цифрах, которыми жонглировала ее бухгалтерша. Хотя делала вид, что понимает, и пыталась даже спорить с ней. Пускай зевала часами, рассматривая свои ногти. Пускай накачивалась кофе до звона в ушах. И иногда даже днем заваливалась на свой диванчик, спрятанный от стороннего глаза в укромной нише.

Все равно она вкалывала, потому что ей необходимо было каждое утро подниматься по часам и самой готовить себе завтрак. Ей приходилось придерживаться распорядка дня. А это уже режим! А где режим, там и вкалывание.

Получалось, что Наташка одна из всех бывших сетинских жен ухватила фарт за хвост. Поначалу – да, раздражал этот фактор, завидовала даже. Но после той памятной встречи с Машкой в кафешке с грубыми пластиковыми столами и стульями, липкими блинами и кислой сметаной это Александру не могло не вдохновлять.

Да, они послали Машку куда подальше с ее страшными намеками и откровенными призывами к преступным деяниям. Да, они фыркнули, поднялись и ушли, гордо неся перед собой свою честь, достоинство и неподкупность. Да, потом даже посмеялись надо всем тем, что она говорила и предлагала, но…

Но забыть этого Александра не смогла.

Может, и правда говорил что-то подобное Сетин, а? Может, уже надоела ему за два года его безродная, безропотная жена? Может, приелась бессловесная преснятина? Может, он дейтвительно решится на то, чтобы попросить ее покинуть его дом? И тогда, устав от вечных поисков и притирок характеров, он вновь устремит свой взор назад? А там что?

А там, потирала руки Александра, – спившаяся Машка, пристроенная за обеспеченным дядечкой Наташка. И совершенно одинокая, ничем себя не запятнавшая, бывшая его первая и верная жена Александра. Так что шанс у нее был, хотя и призрачный весьма.

И тут вдруг звонит пристроенная по всем правилам Наташа, уставшая копошиться в роскоши, и вещает печальным голосом, что ей нечем закусить коньяк.

Что за дела, блин?! Что, даже ломтика лимона нет в ее огромном, как шкаф, холодильнике?!

– Были, Саш, были горы фруктов, теперь нет. – Наташа вздохнула уже с явной слезой.

– А куда же твой дядечка смотрит? – возмутилась Александра, едва не подавившись виноградной косточкой. – Он же всегда перед уходом твои полки проверял! Что случилось, Наташа?!

– Случилось. Ты права, случилось! – Наташа захныкала. – Мы расстались, Сашенька!

– Как это расстались? – не поверила Саша, противное подозрение черным пятном вползло в душу, все там сразу перепачкав.

Мудрит Наташка! Точно мудрит! Только прознала про сетинское заявление, как тут же наверняка наладила своего дядечку восвояси. Оно и понятно. Кому же охота ковыряться в складках морщин престарелого дядечки, каким бы обеспеченным тот ни был, если на горизонте вновь забрезжил силуэт Сетина Виталия Станиславовича.

Чего греха таить, все они в начале семейной жизни с ним были влюблены в него как кошки. Все, без исключения: и Сашка, и Машка, и Наташка. Наташка – так, кажется, больше остальных, потому что моложе всех была на тот момент. И если у Саши какие-то сомнения ковырялись в душе, то Наташка ухнулась в брак с Сетиным, как полоумный в омут.

– Как это расстались? – стараясь придать голосу ленивое равнодушие, переспросила Александра.

– Не стремись походить на Виталика, Саня, – попеняла ей тут же за ее попытку воссоздать тон Сетина Наташа. – У тебя это плохо выходит.

– Это ты о чем? – неумело рассмеялась Саша, хотя рычать уже хотелось.

– Это я о том, что ты мгновенно переполошилась, узнав о нашем разрыве. И хотя стараешься говорить равнодушно, как Виталик, – сделала нажим на имени бывшего мужа бывшая соперница, – у тебя ничего не выходит. Ты злишься!

– С чего ты взяла! – взбесилась Александра, решив стоять до победного. – Чего мне-то злиться из-за твоего разрыва с дядечкой? Это тебе надо злиться, потому что у тебя винограда теперь нету. Я-то его сейчас как раз ем.

– Ты злишься, – начала немедленно пояснять Наташа, будто и не слышала всего того, что только что сказала Александра, – потому что боишься меня в роли соперницы.

– Я?! Тебя?! Сдурела, что ли?!

Обидеться ей удалось совершенно неподдельно. Но только потому, что ее так точно раскусили. Вот поди ж ты, самая молодая из всех троих Наташа, а проницательности ей не занимать.

– Ничего я не сдурела, Саш. – Наташа вздохнула. – И не пытайся меня убедить, что ты не думала над Машкиными словами.

– Какими словами? – Она поперхнулась вином, которое уже принялась пить без церемоний, огромными глотками.

– Какими словами! – передразнила ее Наташа. – Хватит, Саш! А то обижусь, так и знай… И ты, и я, мы обе думали над тем, что рассказала нам Маша. О том, что Сетин заявил в кругу своих близких друзей.

– Наташа, ты совсем с ума сошла! – фыркнула Саша, теперь, когда хмельно зашумело в голове, притворяться стало гораздо проще. – Какой Сетин?! В кругу каких друзей?! О чем заявил?! Ты что же, поверила в это, в самом деле?!

– А ты нет? – Кажется, Наташа прониклась ее искренностью, потому что голос ее разочарованно дрогнул. – Думаешь, соврала?

– Соврала не соврала, какая нам с тобой разница? Может, он и брякнул спьяну что-нибудь, кто-то приукрасил, Машке донес, она тоже прибавила что-нибудь, вот и…

– Ладно тебе, Саш, ерунду пороть. – Голос Наташи снова окреп уверенностью. – Во-первых, Сетин никогда не напивается, ты это знаешь. Во-вторых, он запросто мог такое ляпнуть.

– С чего это? – насторожилась Саша, выливая остатки вина из бутылки в бокал.

Она тоже никогда не напивалась, как и Сетин. Тем более в одиночестве, когда одиночество было таким вот домашним, а не случалось принародно за ресторанным столиком или барной стойкой, где его запросто мог скрасить кто-нибудь. Там лишние сто граммов вполне могли быть оправданными. Но сегодня был особый случай. Сегодня она перенервничала.

– Я знаю, что он мог такое ляпнуть, Саш, – упрямо повторила Наташа.

– С чего, спрашиваю, ты делаешь такие выводы?

– Не забывай, что я была последней его женой.

– Он до сих пор при жене! – поддела ее Саша.

– Ну… Я имею в виду, что последней из нас. Не цепляйся, а то трубку брошу! – пригрозила Наташа.

– Ладно, не буду, а ты не тяни. Говори внятно и быстро.

Краешек бокала легонько стукнул по зубам, сделалось неприятно, будто у нее и в самом деле от азарта руки тряслись.

Нет, ну какой азарт, какой азарт-то?! Она же не на охоте. А Сетин не дичь.

– Так вот, уже при мне он не раз говорил, что устал жить в вечном поиске. Что хочет покоя в доме, стабильности и все такое, – осторожно начала говорить Наташа, явно боясь сболтнуть лишнего. Потом запнулась ненадолго, подумала и все же призналась: – И про детей говорил что-то, Саш.

– Да?! И что же?

– Я плохо вслушивалась. Поскольку, сама понимаешь, эта тема не для меня.

– Можно подумать, для меня! – возмущенно фыркнула Александра. – Я вам еще в кафе сказала, что ни за что не стану рожать от Сетина, какими бы благами он меня ни осыпал.

И снова зубам стало больно от легонького удара стеклянным краешком.

А ведь родит! И еще как родит! И рожать станет каждый год, если ему того захочется! Ведь думала и об этом тоже, почти каждый день думала. И живот свой загорелый и плоский поглаживала, не востребованный пока истинным женским предназначением. И думала при этом, что запросто пожертвовать готова гладкой нежной кожей, если на то будет воля божья и Сетина. И пускай поправится, и оплывет, и грудь пускай ощетинится вздувшимися от молока сосками. Лишь бы Сетин взял ее снова в жены и признал за ней право рожать ему детей. Лишь бы это случилось все, а уж она готова жертвовать.

– Станешь, Саша, – с напором произнесла Наташа.

– Что?! – не поверила она своим ушам. – Что ты только что сказала?!

– Я сказала, что ты станешь рожать, если он того захочет. И я первая у тебя в ногах стану валяться, поняла!

– Нет, не поняла.

Александра и впрямь запуталась.

Когда узнала от Наташи, что та рассталась со своим дядечкой, то заподозрила ее тут же в том, что она стремится опередить их всех. Преимущества-то у нее были, чего уж. И вдруг бывшая соперница заявляет ей такое!..

– Если Сетин захочет от кого-то из нас ребенка, – выразительно, почти по слогам, начала Наташа свое объяснение, – то ты должна будешь ему родить, Саш. Ты, и только ты!

– Почему я? – удивилась Александра. – Почему не…

Наташа детей иметь не могла. Оставалась Машка.

– Потому что я ей не верю.

– Машке?

– Машке, Машке! Она поселится рядом с Виталиком, родит ему деток, а про нас забудет через минуту. Разве не так, Саш? Она же… Она же совсем другая. Она отличная от нас.

Машка и впрямь отличалась от них чрезвычайной беспринципностью. Опуститься до тривиального романа с собственным водителем, имея при этом такого мужа, как Виталик, могла только законченная дура. И что бы там она ни болтала про страсть, захватившую их обоих, какие бы объяснения ни плела, захлебываясь от слез в их присутствии, Саша с Наташей ей не верили и понять ее никак не могли.

– Ну да, она немного… немного не такая, – закивала Саша, будто Наташа могла ее видеть сейчас.

– Да, – обрадовалась обретенному взаимопониманию между ними Наташа. – И не немного, Саша! Не немного! Она ведь… Она ведь запросто может забеременеть от какого-нибудь проходимца, а потом заявить, что это ребенок Виталика.

– Может, – не могла не согласиться Саша. – И что предлагаешь?

– Я?.. Я предлагаю… – Наташа тяжело вздохнула, снова чем-то зашуршав, как в самом начале разговора.

– Чем ты там шуршишь, не пойму? – разлюбопытничалась Саша.

– Конфеты ем. Надо же чем-то коньяк закусывать, – нехотя призналась бывшая соперница. – Фруктов же нет!

– Смотри, талия поплывет с этих конфет. Как станешь Сетина заново пленять?

– Я и не стану его пленять. Собственно, поэтому я и звоню тебе.

– Почему поэтому?

– Потому что этим займешься ты, Саша.

– Я?!

Александра прикрыла расползающийся в радостной улыбке рот ладошкой. То, что Наташа добровольно сдавала свои позиции, было замечательно. Машкин вариант заведомо проигрышный. Наташа единственная, кто была серьезной соперницей. А она вот так запросто уступала ей свое место.

– Ты, ты, Саша, – она вздохнула со слезой. – Я не смогу родить, а ты сможешь. А он хочет ребенка, я помню, он говорил об этом. Ну начну я с ним жить заново при хорошем раскладе, Саш, а дальше что?

– Что?

– А дальше он детей захочет. И снова захочет меня поменять на какую-нибудь Леру. Нет уж, хватит. Больше мы его упускать не станем. Так ведь? Если не я, то только ты. Машка не в счет, сама понимаешь. Так что…

– Наташа, Наташа, постой! – Александра вдруг затрясла головой, вспомнив о самом главном. – Но ведь мы не знаем наверняка, говорил ли он в самом деле об этом! И опять же эта его Валерия. С ней-то что делать?!

– Что с ней делать, решим после того, как прощупаем Сетина, – деловито пояснила Наташа, разворачивая с диким шуршанием очередную конфету, будто фантик стеклянным был. – Это я беру на себя. Послезавтра вечеринка одна намечается. Ты приглашена?

О вечеринке в доме губернатора Александра была наслышана. У нее в салоне запись за неделю осуществлялась местными красавицами. Но ее туда не пригласили. То ли позабыли, то ли сочли недостойной. И она проревела целый вечер два дня назад, вспоминая, как пачками отправляла приглашения в мусорку, когда была еще сетинской женой. Тогда не могла ходить, потому что ему вечно бывало некогда, теперь…

– Да, пригласили, – соврала она тут же, – но я решила не ходить. Там Тополев будет наверняка. А он так меня достал в последний раз, что лучше уж я дома пересижу.

– Хорошо, – не поверив ни единому слову, закивала Наталья. – Сетин там будет непременно.

– А его Лера?

– Вряд ли. Она столь скучные мероприятия не посещает.

– Или он ее не берет, – подхватила Саша. – Может ведь такое быть, раз он зовет ее так же, как и нас – «дорогая»?

– Да все может быть, Саш, все! Надо не сидеть сложа руки, а действовать. Правильно? – И тут же сама себе ответила: – Правильно. Сначала мы с тобой удостоверимся в его намерениях, а потом уж… А потом уж станем решать, что с этой красавицей делать.

– Ты это, Наташ, смотри только глупостей не натвори.

– А ты что подразумеваешь, говоря о глупостях, а, дорогая? – замурлыкала Наташа и тут же рассмеялась. – Нет уж, в постель я его не потащу, будь уверена. Мне его надо тебе вернуть, а потом крестной матерью вашего первенца заделаться. А ты… Ты ведь меня не кинешь, Саш? Нет?

– Нет, – твердо пообещала она, и, поболтав еще пару минут о пустяках, они распрощались.

Кинешь не кинешь! Какие-то глупости говорит. Если посмотреть серьезно на все, о чем они сейчас говорили, то бредом все и покажется. Две бывших жены мечтают о том, чтобы вернуть одной из них бывшего мужа. При этом другая надеется на солидное вознаграждение и не менее солидное ежемесячное содержание. И вот, все это благополучно распланировав, они как-то позабыли спросить у самого бывшего мужа: а согласен ли, а захочет ли? Жить с одной из них и содержать сразу обеих? Так еще и третья бывшая жена имеется, которая тоже надеждой живет. И четвертая жена, пока не бывшая. С ней-то что? Ее-то куда?

Бред, да и только!

Саша выбралась из кресла. С сожалением посмотрела на пустую бутылку. Не надо было столько пить, нельзя. Сразу голова тяжелой делается. И мысли в ней под стать. Нехорошие, злые, некрасивые мысли.

Разве стала бы она, к примеру, на трезвую голову думать о Наташе как о безнравственной авантюристке? Нет, не стала бы. А она теперь вот именно так о ней и думает. Стала бы проклинать Машку за то, что та внесла в их души смуту такую? Ни за что не прокляла бы, грех потому что. А теперь вот, бредя шаткой походкой в кухню, клянет. И страх какой-то мерзкий и ползучий в душу крадется.

А вдруг вся эта гадкая затея не доведет их до добра? Вдруг кто-то из них пострадает? И самое главное: с Леркой-то, с Леркой что делать?! Ее-то куда девать? Она вряд ли добровольно захочет расстаться с милым уютным гнездом, которое второй год вьет для себя и для Сетина.

– Бред! – пробормотала Саша вполголоса и вдруг со злостью швырнула хрупкий бокал в раковину.

Он разлетелся вдребезги. Саша принялась сгребать осколки в кучку, тут же поранила палец. Кровь закапала столешницу, попала на подол туники, тут же просочилась сквозь салфетку, которой Саша попыталась перехватить порез.

– Да что же это такое, а?! – возмутилась она собственной неуклюжести.

Тут же заспешила, услышав звонок домофона, салфетку бросила на пол, оторвала бумажное полотенце, им перебинтовала палец. Побежала к двери.

– Кто там? – запыхавшись, спросила она в трубку домофона.

– Я, я, чего кричишь-то? Гонится за тобой, что ли, кто? – поздний гость захихикал. – Впустишь или как?

– Почему сегодня?! Почему так поздно?! – возмутилась Саша, вспоминая, какой сегодня день недели.

– А соскучиться разве грех?

– Нет, но… – Она с сожалением глянула на выпачканный кровью подол туники. – Я не готова!

– Ладно тебе, Саша. – В самое ухо тяжело и протяжно вздохнули. – Давай без церемоний. Не чужие мы друг другу, чтобы так вот заморачиваться. Открывай, что ли!

– Ладно, входи, – она ткнула пальцем в кнопку. – Только учти, недолго. Мне этих разговоров в прошлый раз хватило. Входи…

Глава 8

Батенин твердо решил сегодня поговорить с ней. Как бы ни был он нехорош для нее, как бы ни был недостоин ее, он все равно с ней поговорит. А там…

В конце концов, чем черт не шутит?! Может, она, так же как и он, не терпит одиночества? Может, устала от суеты людишек с вечной их жаждой накопительства, может, хочет чего-то чистого, достойного, приличного.

Он-то себя именно таким и видел. А в том, что крал, видел лишь удовольствие. Спортивный интерес, во! Денег-то он редко когда много вытаскивал. Мало кто все свое с собой таскает, а потом в сумке у самой двери на крючок вешает. А еще и банковскую карточку в бумажку с паролем заворачивает. Случались, конечно же, и такие, но редко. Так что его воровская лихая деятельность – не более чем хобби. И если она, узнав, потребует с этим делом завязать, он так и поступит. А сегодня…

А сегодня он идет с ней просто поговорить о том, что происходит вокруг нее. Что происходило? А что-то нехорошее. Лев это своим чутким воровским нутром чувствовал, только объяснить толком не мог. Для того чтобы эти объяснения у него появились, и нужно задать ей пару вопросов.

Он ведь увидел ее вчера! Слава богу, что увидел, а то ведь решил уже, что придумал все или приснилось ему. Фотография – да, существовала. Он ее разгладил, на твердую картонку наклеил, чтобы не коробилась в местах сгиба. И поставил на столе, оперев о стопку книг по рукоделию – все, что осталось от непутевой сестры, сгинувшей с каким-то заезжим хрычом. Но фотография фотографией, а живой фею очень хотелось увидеть. Посмотреть, так же хороша она, как на снимке.

Хороша! Еще как хороша! Пускай темно было на улице, и свет уличных фонарей почти не доставал до того места, где они столкнулись нос к носу будто случайно – он все подстроил, увидев, что она идет от проулка к своему подъезду, но он все, что нужно ему было, успел рассмотреть.

Это она! Это его фея! Он мечтал о ней долгими одинокими вечерами и ночами. Грезил о счастье подле нее. Потом, когда у него появилась ее фотография, даже пытался с ней разговаривать. Диалога, правда, не получалось, потому что фея лишь молча улыбалась ему со снимка и не отвечала. Но он-то, он-то мог говорить с ней хотя бы так.

Сегодня вот решил поговорить с ней лично, без фантазерства всякого, которое уже и раздражать начало. А то как бы чего не вышло. Больно нехорошие дела вокруг нее начали происходить.

Вчера он сам у себя спросил: а не сочиняет ли он? Не накручивает ли себя? Может, с психикой что из-за неразделенных чувств случилось?

Подумал, валяясь в ванне, и решил, что нет – с ним все в норме. Это с ней…

Нет, это вокруг нее что-то не то затевается. Да и портфель этот покоя не давал. Зачем он только взял его тогда?!

Так, минуточку, минуточку! Не взял бы портфель – не нашел бы ее фотографию. Не нашел бы фотографию – не узнал бы никогда, кто живет в той квартире, которую он на пару с каким-то ухарем обчистил в тот день. И не случись ничего этого, не собирался бы он сейчас на свое первое в жизни свидание.

Нет, конечно, бывали, бывали у него встречи. Но такие все глупые, несуразные. И бабы были такими же глупыми и несуразными. Им не то что розы, веника драного он никогда не додумался бы принести. С ними все бывало просто до ломоты зубовной. Созванивались, она приходила. Едва ли не с порога раздеваться начинала. Потом, сонно ломаясь на его койке, принималась жеманиться, корчить из себя непонятно кого.

Противно! Он выгонял их тут же, чтобы уже больше никогда с ними не пересекаться.

Его фея была особенной, он это знал. Она была умной, красивой, она никогда не стала бы сразу лезть в кровать, и не стала бы требовать туда чашечку кофе. Мужчина ведь должен до всего сам дойти, не так ли? И догадаться должен сам, когда натиск усилить, когда ослабить и когда капризам потакать.

Батенин поправил перед зеркалом узел галстука. Сколько ни бился над ним, так и не вышел он большим и объемным. Каким-то он у него получился морщинистым. И край воротника на рубашке он утюгом загладил неправильно. Стрелка на одной брючине уползла куда-то влево. Пиджак немного в плечах поджимал. Не очень, конечно, в глаза бросалось, но, если присмотреться, можно было заметить.

– Ну и что! – пробубнил он в зеркало. – Главное, чтобы человек был хороший, так ведь? А когда хороших двое и они вместе, это уже рай.

Батенин хотел рая на земле, фею подле себя и ангелочков там же. Все, что могло с ним быть после смерти, его не интересовало. Это когда еще будет, да и будет ли. Он хотел здесь и сейчас. Потому и шел упрямо на встречу с девушкой, которая его не знала совсем. И плевать он хотел на то, что пиджак ему маловат, а стрелки на брюках виляют, как поселковый тракт, плевать на то, что галстук он неумело завязал, а розы, купленные вчера, чуть увяли и уже не так хороши и свежи. Плевать! Он идет не просто на встречу с любимой девушкой, которую выбрал себе в жены. Он идет ее спасать, вот так!

– Нет ее! – гавкнула соседка его феи прямо в его спину, туго обтянутую пиджаком.

– А… А где она может быть? – Лев оглянулся, улыбнулся, поправил букет.

– А кто ж ее знает! – Женщина в тонком трикотажном костюме апельсинового цвета с огромным парусником во всю грудь посмотрела на его букет. – Завяли розы-то.

– Да уж.

– Давно, стало быть, ждешь?

– Со вчерашнего вечера, – вдруг брякнул он непонятно зачем. Видел же ее вчера, специально столкнулся с ней.

– Да? – соседка феи удивленно вскинула брови. – Вчера она приходила вечером. Странно, что ты ее проглядел. Правда… она может и не открыть, хотя и дома. Тут один ходил все, ходил, она не открывала. Он и поостыл. Больше не ходит. А вчера… Вчера она точно была здесь, я слыхала через дверь, как она с кем-то разговаривала.

– У нее были гости? – взревновал тут же Батенин.

– Может, гости, а может, по телефону с кем говорила.

– А утром ее не видели?

– Нет, не видала. На дачу поехала, семи еще не было. Только сейчас и вернулась.

– А как же вы тогда можете знать, что ее дома нет? – резонно заметил Батенин, перебросив букет себе за спину.

Дарить его уже было нельзя. Головки роз поникли, краешки лепестков потемнели. Отвратительное зрелище, Батенин брезгливо поморщился. Он терпеть не мог увядших цветов. Со дня смерти матери терпеть не мог. И дома их не держал никогда, и в вазы не ставил, боясь их увядания.

– Так почтальонша мне сказала. Мы столкнулись с ней возле подъезда, – охотно пояснила соседка, стягивая через задник крепко зашнурованные кеды. – Спросила про нее вон, где, говорит, может быть. Второй раз за сегодня, говорит, извещение на заказное письмо с уведомлением приношу, а ее нет.

– Может, открывать не хочет, – задумался Лев. – Вы же сами говорите, что может не открыть, даже когда дома.

– Так ненужным ухажерам не открывает-то, – усмехнулась соседка. – А почтальонше-то чего не открыть? Может, ей какой перевод пришел или важное сообщение, а она не откроет. Нет, парень, тут дела разные совсем. А ты во дворике ее подожди. Может, и явится блудная наша…

Он отлучился всего лишь на десять минут.

До этого просидел три часа на скамейке возле подъезда. Хорошо еще, что никого рядом не было, а то вовсе бы извелся, он и так себе места не находил.

Розы выбросил в урну. Они и для подарка непригодными стали, и на него тоску непонятную навели своим преждевременным увяданием. Ерзал по скамейке, без конца то на часы смотрел, то на окна ее, то на проулок, из которого она вчера вечером вывернула, а ее все нет и нет.

Стемнело, в доме зажглись огни. Только ее окна оставались темными. Может, она не придет сегодня? Соседка что-то говорила про то, что могла и не прийти блудная.

Блудная? Почему блудная?! Она же хорошая, она же фея, феи не могут быть блудными. Подобное клеймо не для них.

К концу третьего часа Батенину приспичило в туалет. Терпел до последнего. Дождался, пока в проулке мелькнет трамвай, потом троллейбус, засек, что минут десять транспорта никакого не будет, и бегом в дальние кусты.

Там занято! Парочка подростков там целовалась. И ведь даже не испугались неожиданного вторжения.

– Шел бы ты, дядя, отсюда поскорее. – Ломкий подростковый басок таил в себе явную угрозу. – А то как бы чего не вышло.

В другой раз он бы ему таких щелбанов навешал, что мало бы не показалось. Но сегодня распыляться на разборки с малолетками не стоило. Сегодня он не мог проглядеть свою фею. И так уж розы не донес, выбросил.

И проглядел ведь! Пока искал укромное место, шныряя по двору, она прошла в свой подъезд незамеченной. Поднялась к себе на этаж и включила свет в кухне. Это ведь кухонное было окно, он не мог ошибиться. Шторки были полупрозрачными, с ярким рисунком.

Едва успев застегнуться и одернуть пиджак, Лев помчался к подъезду. Лифт не работал.

Ну а как же еще, именно так, а не иначе!

Мало этого, на лестнице между вторым и третьим этажом два мужика затеяли драку. И не просто так, с пьяных глаз для устрашения друг друга, из-за неуважухи или ревности, а вполне серьезно. Без лишних криков они сосредоточенно били друг друга, нанося удары вполне профессионально. Лев попытался было проскочить мимо них наверх, но едва увернулся от удара ногой, пришлось ретироваться.

– Мужики! Мужики, хорош вам, мне наверх надо, мужики! – завопил Лев Батенин, отчаявшись дождаться конца бессловесного поединка. – Хорош, щас милицию вызову! Эй, народ, звони ноль два!

Захлопали двери квартир, любопытные высовывались наружу, чтобы тут же исчезнуть. Драка не утихала. Но один из противников явно начал уступать другому. Его все сильнее теснили в угол.

– Сука, я тебя все равно прикончу! – хрипел поверженный в углу. – Не думай, что так просто соскочишь!

Второй молчал и продолжал сосредоточенно его бить. В сторону Батенина никто не смотрел, и он ходко рванул вверх по лестнице.

Думал, сердце выскочит, пока добежит. Так и казалось, что либо за ним погонятся сейчас оба дерущихся из-за того, что он им грозил милицией, либо фея его снова исчезнет. Хотя он точно помнил, что лифт не гудел, пока он за дракой наблюдал в величайшем томлении. И мимо него она пробежать не могла. Драка же была, и он стоял на лестнице.

Дома, она должна быть дома!

Добежал, привалился к стене рядом с дверью под номером семьдесят четыре, отдышался. Внизу нарастал какой-то шум, снова захлопали двери. Может, дерущихся разнимали. Может, милицию все же кто-то вызвать решился. Ну, оно и к лучшему. Если фея его прогонит, он беспрепятственно покинет этот подъезд, который сторожить пришлось последних три часа, будто псу цепному.

Батенин оттолкнулся от стены. Отряхнул брюки. Одернул пиджак, поправил узел галстука. Провел ладонью по вспотевшему лицу, вытер ее о брючину. Теперь можно было и в дверь звонить.

Руку он до звонка не донес. Звонить смысла не было. Так и замер с поднятой кверху рукой, слово салютовал кому-то.

Дверь! Дверь была не заперта! Он это понял мгновенно, стоило ему глянуть на нее. Сколько таких незапертых дверей ему довелось приоткрыть, чтобы шагнуть внутрь. А иногда и шага делать не приходилось, достаточно было протянуть руку.

Он всегда чувствовал эти открытые двери, ощущал по едва уловимой вибрации, по тонкой струе сквозняка, тянущей снизу. Он почти всегда знал, которая дверь окажется незапертой. И редко когда ошибался.

Дверь квартиры семьдесят четыре, возле которой топтался теперь в нерешительности Лев Батенин, была не заперта.

Почему?!

Это первый и самый страшный вопрос, который его буквально пригвоздил к бетонному полу лестничной клетки.

Почему она не заперлась, вернувшись так поздно домой?! Почему она не сделала это, слыша шум мужской потасовки в подъезде? Хлопали же двери, народ возмущался, да и сам он орал что есть силы.

Ему бы задаться еще одним вопросом: почему он, понимая, что влип во что-то нехорошее, все еще стоит на ее пороге и не бежит стремительно вниз или вверх, как делал не раз? А потом еще одним: почему вместо того, чтобы спасать себя, он тянет дверную ручку, толкает дверь и входит в ярко освещенную прихожую?

А следом и еще один вопрос его должен был бы взволновать: почему, не обнаружив никого в прихожей, он начинает кричать в полный голос и идет в кухню?

Он нашел ее – свою фею, розы для которой он так и не донес. А может, они потому и увяли, что чувствовали, что не могут стать ни для кого подарком?

Девушка была мертва. Она лежала ногами ко входу в кухню со скрещенными на груди руками. Видимо, как стояла перед убийцей, так и рухнула на спину, получив пулю в лоб. Аккуратной дырочки не получилось, верхняя часть черепа была снесена. Все было залито кровью.

Льва затошнило. Надо было бежать, ну хотя бы для того, чтобы отдышаться. А он вместо этого сполз по стене, уселся на пол у кухонной двери и начал вслушиваться в нарастающий подъездный гомон. Он ширился, разрастался, оглушал. Потом кто-то завизжал совсем рядом с ним и принялся орать:

– Вот он! Вот он, гад! Берите его, берите!

Его и правда взяли и подняли с пола, больно вывернув руки за спину. Пиджак и без того намял ему подмышки, а тут еще выверт такой, что выть захотелось, и тоже громко, во все горло, так же, как визжал кто-то над самым его ухом.

Он сдержался. Возмутился лишь один раз, когда его начали в милицейскую машину совать, сильно давя на голову, чтобы он склонил ее как можно ниже.

– Хорош там, э-ээ!!! – И он даже кого-то лягнул.

– Смотри какой, лягается! – с непонятной веселостью отозвался кто-то за его спиной. – Я вот тебе щас…

Сильный удар ниже поясницы послал Батенина в самое нутро милицейской дежурки. Он больно ударился лбом. Перевалился на бок, потом на спину, попытался сесть. С трудом, но получилось. Возле машины кто-то негромко разговаривал. Подъезжали и отъезжали машины, свет их фар елозил по решетке, по грязным металлическим стенам, перескакивал ему на лицо и исчезал.

Он даже не морщился. В руках и плечах боли уже почти не чувствовал. Шишка на лбу наливалась внушительная, но тоже странным образом не беспокоила.

Болело сердце! Да так, что дышать было трудно.

Беда? Беда! Случилась беда, и не одна!

Погибла его фея. Ее убили выстрелом в голову, разворотив всю ее красоту, превратив ее в месиво из переломанных пулей костей и крови. Тот, кто это сделал, благополучно исчез. А вот он…

А вот он попался. Так глупо, так бездарно попался! А все почему? А все потому, что он нарушил главное правило вора: никогда не возвращайся туда, где тебе один раз повезло…

Глава 9

Настроение, несмотря на незадавшуюся вечеринку, у него было приподнятым. Не мешал поток машин, перекрывающий ему съезд на второстепенную дорогу, по которой три раза поверни – и ты дома. Не раздражали светофоры, странным образом забывшие перейти на работу в ночном режиме. Даже саксофонист, нудно тянущий по радио унылую мелодию, не действовал на нервы. И мелкий дождь, вознамерившийся смазать конец лета настоящим осенним ненастьем, ему почему-то нравился. Все прямо нарядным каким-то казалось, умытым, блестящим, свеженьким. Будто кто-то вознамерился весь город отполировать сегодняшней ночью.

Может, просто ночь была такой необыкновенной, а? Особенной?!

Для кого как, а вот для него – да, была. Именно эта ночь вдруг оказалась для Сетина особенной. Как бы он ее назвал? Ночь откровений? Нет, не подходит. Ночь прозрений? Тоже банально. Он никогда не был слепцом. Как тогда ее назвать?

Не находилось ей названия, хоть тресни. Не было слов, чтобы озаглавить тот временной отрезок всего из двух с половиной часов, в котором он вдруг осознал себя влюбленным человеком.

А он осознал! Как-то неожиданно и сразу Сетин вдруг понял, что влюблен в свою жену – Валерию. И для этого даже ее присутствия рядом с ним не понадобилось. Она дома осталась, отказавшись поехать к губернатору.

Он просто стоял, потягивая воду с лимоном – пить, когда бывал за рулем, он не позволял себе ни капли. Смотрел на собравшихся, кому-то улыбался, кого-то приветствовал, чуть склоняя голову и приподнимая бокал, кого-то осыпал заслуженными и не очень комплиментами. Затем долго и ни о чем говорил с Наташей, со своей бывшей третьей женой. Попутно решил вопрос, не дающий покоя его бизнесу второй месяц. Ел потом что-то, плохо понимая, что ест. Снова говорил комплименты и улыбался. И все это время он ощущал странное беспокойство, немного его нервирующее.

Он подумал, порылся в себе, попытался все случившееся за день и за два предыдущих дня проанализировать на предмет необъяснимой нервозности. Ничего такого не нашлось. Все в обычном режиме и дома, и в делах. Правда…

Правда, вчерашнее свидание с собственной женой в их общей спальне прошло совсем не так, как обычно. Он был приятно удивлен, но не более.

Что же было еще?

Сетин вышел на балкон, оперся об отлитое из бронзы ограждение, глянул в небо. Темнота просто могильная, подумал он, поежился и… тут же вспомнил.

Да, да, да! Он вспомнил, что его царапнуло и закогтилось потом глубоко внутри. А теперь бередило и покоя не давало, заставляя дергаться.

– Виталий… – позвала его Валерия, когда он повязывал себе галстук перед зеркалом. – Я могу у тебя спросить одну вещь?

– Тебе мало вещей? – пошутил он, затягивая шелковую петлю на своей шее.

Ни одной из жен он не позволял завязывать себе галстук. Считал это очень личным и только своим.

– Извини, я не так выразилась, – тут же смутилась Валерия. – Мне ничего не нужно. У меня все есть. И до тебя все было, а теперь особенно.

– Так что ты хочешь? – сразу завелся Сетин, неожиданно сильно потянул книзу, и узел галстука вышел не таким, как хотелось.

Вот когда она всякий раз подчеркивала, что ни в чем не нуждалась до него, он начинал беситься.

Да уж, конечно, не Золушка! Не кухарка, не посудомойка, не дворничиха. Но и позволить себе особенно ничего не могла, что теперь позволяет. Чего было выпендриваться? Оксана Петровна зовет ее неблагодарной, может, не так уж и не права.

– Я просто хотела спросить. – Валерия испуганно попятилась, когда он выскочил на нее из гардеробной, как черт из табакерки.

– Спрашивай, ну!

Он глянул на нее внимательнее и почему-то пожалел. Не такой уж счастливой она ему показалась, как должна была бы выглядеть, живя на его миллионы. Почему? Он ведь ей ни в чем не отказывает. Хотя не очень-то много она и просит. Сейчас вот попыталась, он тут же орать.

– Говори, Лера, – смягчился Сетин и погладил ее по плечу. – Деньги кончились?

– Ох, ну при чем тут деньги, Виталий?! – И глаза ее совсем уж не к месту, как ему показалось, наполнились слезами. – Ты все, все, все меряешь на деньги, да? А… а вчерашняя наша ночь, она… Сколько по твоим подсчетам она стоит?!

Это был удар ниже пояса. Сетин таких вещей никому не прощал, и ей тоже. Поэтому тут же окаменел, дернул не сильно, но вполне ощутимо, ее за руку и приказал:

– Говори, что хотела! И я пошел.

– Не буду, – вдруг заупрямилась она. – Не буду я тебе ничего говорить. Это все равно для тебя не имеет значения.

– Почему? – Он уже стоял возле двери.

Глупыми словесными перепалками он был сыт по горло еще с прежними своими женами. Не хватало начинать все с начала!

На сколько ее хватило? На два года? Да, дольше остальных продержалась. Либо хитрая, либо выдержанная, либо очень хорошо воспитана. У него так и не появилось времени разобраться в этом. Но, какой бы она ни была, на поводу Сетин никогда ни у кого не шел.

– Меня не жди, ужинай одна, – с холодком сказал своей четвертой жене Сетин и взялся за дверную ручку.

– Виталий! – вдруг крикнула она.

Он даже не знал, что она умеет так кричать. Удивленно оглянулся.

– Виталий, а если меня не будет в твоей жизни, ты… – она запуталась, замялась под его взглядом, который парализовал холодом. – Тебе будет все равно, да?!

– Если тебя не будет в моей жизни, значит, я сам принял такое решение, – начал он говорить медленно и нравоучительно, чем всегда выводил из себя собеседника. – А если я сам принял такое решение, почему факт твоего отсутствия в моей жизни должен меня волновать, дорогая?

– Я не о разводе, Виталий, – кажется, она не обиделась, хотя он и старался. – Я о другом.

– О чем? – Он нетерпеливо вздернул край левого рукава, глянул на часы.

– Если вдруг я умру, ты расстроишься? – сказала она совершенную нелепость и побледнела очень сильно.

– С чего это ты вдруг должна умереть? Ты что, больна?

И тут же подумал, что должен был немного больше времени уделять ей. Она не блаженная, не дура, не транжирка, не такая, как те три предыдущих. Он хотя бы четыре часа в неделю мог уделять ей, постель не в счет. А у него все дела, дела. Времени свободного почти нет. Если и появляется, делить его ни с кем не хочется. Слишком дорогим было его свободное время, чтобы он транжирил его на своих жен.

– Нет.

Она покачала головой, смотря на него как-то странно, будто докричаться пыталась до него, но все молча, бессловесно, через взгляд. А он что, чтец по глазам, что ли? Да и некогда ему!

– С чего тогда этот нелепый разговор о смерти, Валерия?! – Сетин утомился.

Он не умел и не хотел разбираться в этих женских хитро скроенных разговорах. Докапываться до смысла и понимать, почему женщина, когда говорит «нет», подразумевает «да», он не желал категорически. Сейчас, кажется, был как раз такой случай.

– А вдруг меня убьют, Виталий? – выдвинула неожиданное предположение его четвертая жена, когда он уже почти вышел из их спальни.

– Да черт побери! – заорал Сетин, возвращаясь. – Ты с ума, что ли, сошла, Лера?! А вдруг тебя убьют, а вдруг тебе кирпич на голову упадет, а вдруг припаркованная машина неожиданно поедет сама собой и собьет тебя! Это что за истерики?!

– Это не истерики, – тихо запротестовала Лера, губы ее тут же вспухли и задрожали. – Мне просто хотелось знать, ты расстроишься, если это случится?

– Сумасшедшая! – выпалил он, подходя к жене чуть ближе, но все же сохраняя расстояние, способное удержать ее от того, чтобы разрыдаться у него на груди.

Костюм будет испорчен, придется переодеваться, это снова время, потраченное зря. Да и не готов он к этому именно сейчас. Что за блажь, в самом деле! Накопилось за два года, да?

– Я не сумасшедшая. Я… – она отвернулась, потому что заплакала и потому что не хотела, чтобы он видел, как она плачет. – Я просто женщина, если ты забыл. И мне важно знать, ты расстроишься, если я умру, или нет?! Так сложно ответить?!

– Может, и сложно, а что?

Так и было, он не соврал. Ему на самом деле было сложно ответить сейчас на такой неожиданный вопрос. И зачем, в конце концов, фантазировать так нелепо?

А что будет, если случится то-то и то-то? А как ты себя поведешь? А что будешь при этом чувствовать? И почему вообще она должна умирать?! Она молода, здорова, как утверждает, угрожать ей никто не угрожает. Или нет?

– Лера, – позвал ее Сетин осторожно, но подходить все равно остерегся. – Лера, что происходит? Тебе кто-то угрожает?

Она только помотала головой, отрицая.

– Что тогда? Тебе никто не угрожает, ты вполне здорова. Почему ты завела разговор о смерти, Лера? Ты ведь не имеешь в виду самоубийство?!

Вот тут он вдруг перепугался. Не столько за себя, за нее, за них – сам факт самоубийства был ему отвратителен.

Но она его успокоила, снова покачав головой.

– Тогда прекрати забивать голову мне и себе всякой ерундой. Поужинай одна. Я постараюсь вернуться пораньше.

– Пораньше утром? – поинтересовалась она со всхлипом.

– Даже если и так, что с того?

Все, теперь он окончательно убедился, что за ее неожиданными вопросами и слезами ничего, кроме женской истерии, нет и быть не может. Все банально и все так же, как всегда.

Ничего нового, Сетин! Бабы – они и в Африке бабы! Всем вынь да положь внимание, присутствие рядом и желательно полное и беспрекословное подчинение.

– А… А если я ревную! – проговорила она поспешно. – Если мне плохо без тебя, Виталий! Если, пока тебя нет, я умереть могу, тебя это никак не волнует?!

Дальше слушать он не стал, ушел.

Не ожидал. Никак не ожидал после вчерашней бурной ночи такого выпада от своей милой безропотной жены. Это его немного раздражало, чуть выбило из привычной семейной колеи, но не более. И забыл он об этом, вернее, постарался забыть, едва в машину уселся.

А потом весь вечер чувствовал странное беспокойство и нервничал, пока не вспомнил, чем его неожиданное беспокойство было вызвано. И когда вспомнил, понял, что беспокоится он не из-за ее неожиданной истерики и глупых бабьих слез.

Как это Наташа у него сегодня спросила?

– Кем займешься, Виталичка?.. – Она всегда так его называла, мусоля его затылок ярким ртом. – Если твоей Валерии вдруг у тебя не будет?

Он посмеялся. Незаметно ото всех шлепнул бывшую жену по заднице и поспешил отойти подальше от ее алчных глаз и скользких разговоров. И тут же постарался забыть.

А когда все вспомнил…

Почему Наташка так спросила? Что имела в виду эта женщина с ликом ангела и волчьим нутром? Сначала Валерия мучила его странными вопросами, потом Наташа. С какой стати все вдруг начали списывать со счетов его теперешний брак, который он считал состоявшимся?

Что происходит вообще за его спиной, а?!

И тогда-то Сетин первый раз за последние два года позвонил Оксане Петровне и спросил, дома ли Валерия и все ли с ней в порядке. А когда та поспешила его успокоить, сообщив, что Лерочка спит давно, дом заперт, а собаки спущены, он вдруг заспешил домой.

Когда же именно он почувствовал себя влюбленным в нее? В тот момент, когда перепугался за нее всерьез или когда успокоился, что она дома и с ней все в порядке? Или это началось еще вчера ночью, когда он смотрел на нее и насмотреться не мог?

Он ее обожал!..

Почему так поздно додумался до этого, идиот?! Он же обожал ее, обожал ее глаза! Они вспыхивали, прятались за ресницами, звали его, отталкивали, они были непостижимо красноречивыми и невероятно искренними. Они не лгали никогда Сетину. Поэтому, наверное, он всегда оставлял свет включенным в их спальне, хотя Лера не раз просила его выключить.

Ему важно было видеть ее в тот самый момент, который не оставлял места фальши. Все остальное не имело значения. Все остальное было мусором. И ее молчаливые протесты. И его нравоучительный прессинг. И манерность его, и напыщенность, и желание загнать ее в угол.

Индюк он! А кто же еще!

Так сложно было сказать ей, что тоже умрет, если ее не станет?! Даже если и не умрет, то сказать так можно было! Она ждала от него именно этих слов. А он орал, дверью хлопал, раздражался…

Последний перед домом светофор оказался потушенным. Машин не было видно. И Сетин, вдавив педаль в пол, со свистом пролетел опасный перекресток.

«Три минуты до ворот, – считал он, покрывая расстояние от перекрестка до дома на немыслимой скорости. – Еще пять на то, чтобы их открыть, закрыть, заехать в гараж, две минуты – подняться к себе, пять – принять душ. Итого? Пятнадцать минут меня отделяет от встречи с Валерией, которую я, кажется, люблю…»

Собаки оказались загнанными в вольер. С чего это Оксана Петровна слукавила? Или забыла?

Пара ротвейлеров заплясала, заскулила, почувствовав хозяина. Он открыл клетку, выпустил их, не забыв потрепать по загривкам. Въехал в гараж, опустил ворота. Вошел в дом и в два прыжка поднялся на второй этаж, где располагалась их с Валерией спальня. Постоял перед дверью, отдышался.

Если она спит уже, он быстро примет душ, а потом нырнет к ней под одеяло. Она тут же проснется. Она всегда просыпалась, когда он возвращался и ложился в кровать.

А она могла и не спать сейчас. Еще часа ночи не было, он же раньше многих уехал из губернаторского дома. Она могла читать что-нибудь или телевизор смотреть. Были какие-то передачи для полуночников, которые ей нравились. Она рассказывала ему, он не запомнил. Тогда все будет гораздо проще.

Хотя проще не будет. Придется объясняться, чего Сетин не переносил. Слова какие-то подыскивать, что еще труднее. Это ведь не нотации читать.

– Валерочка, это я. Ты спишь?

Он пробирался в темноте к кровати, боясь разбудить ее раньше времени. Влез под одеяло и снова позвал ее.

– Эй, ты все злишься на меня, да? – Сетин протянул руку, пытаясь в темноте нащупать плечо жены. – Не злись, милая. Я не прав! Я был не прав, так разговаривая с тобой. Я приношу свои извинения…

Прежде чем он закончил извиняться, рука его, не встретив на пути никакого препятствия, упала на одеяло. Дернувшись всем телом, Сетин резко развернулся и включил ночник.

Жены в спальне не было. Ее не было в кровати, на диване возле окна, в кресле, где она могла задремать с книгой, тоже не было. Хотя кто же читает в кромешной темноте?! Это он уже запоздало, вдогонку понял.

Ее не было в спальне! И ее не оказалось нигде в доме. Ему потребовалось чуть меньше десяти минут, чтобы осмотреть все, включая сад, гостевой флигель и беседку у бассейна.

– Где Валера?! Где она, Оксана Петровна?!

Сетин бесцеремонно ворвался в комнату прислуги, включил свет и какое-то время неприязненно наблюдал за испугом старого человека, разбуженного среди ночи.

– Что стряслось?! – Оксана Петровна спрятала широкий зевок в ладони, подслеповато щурясь на яркий свет.

– Валера пропала! Где она?! Я звонил вам, вы сказали, что она дома, что дом заперт. Собаки спущены. Когда я приехал, собаки были в вольере. Валерия пропала! Где она?!

– Я… Я не знаю, Виталик Станиславович. – Лицо домработницы плаксиво сморщилось. – Она поужинала, приняла ванну, я ей еще полотенце свежее приносила, я позабыла поменять.

– Так! Что дальше?!

Он пока не боялся, нет. С ней ведь не могло ничего страшного случиться? Нет! Никаких следов взлома, следов борьбы в их спальне. Никто не похищал ее. Она сама…

А что она сама? Ушла от него? Она его бросила, получается?!

– Что дальше, Оксана Петровна? Вы принесли ей полотенце, что дальше?!

– Она искупалась, вышла в халате из ванной. На голове полотенце, голову, значит, вымыла, – вспоминала домработница, закрываясь от него одеялом, как щитом. – Потом пожелала мне спокойной ночи и пошла в спальню.

– К ней никто не приезжал? Ей никто не звонил? И собаки… Почему они оказались в вольере? Вы их выпускали?

– Да! Точно выпускала!

– А кто тогда их загнал?

– Не знаю. Лерочка не могла. Она к ним подходить боялась.

Это точно. Валерия боялась свирепых стервецов до смерти. Кто тогда это сделал?!

– И не приезжал никто, и не звонил. По домашнему точно не звонил, у меня же вот параллельный под ухом. – Оксана Петровна кивнула в сторону аппарата, трубку с которого снимала, чтобы хозяев не беспокоили в неурочное время. – Может, беда какая случилась, Виталик?! С Лерочкой, может, беда какая?!

– Хватит! – взревел Сетин и ринулся к выходу из ее комнаты.

Оксана Петровна, на ходу надевая халат, засеменила следом. Он метался из комнаты в комнату, и она за ним. Он сиганул в кухню к холодильнику за выпивкой, и она за аптечкой к тому же холодильнику.

– Что делать-то станем, а? – спросил он, выпив почти двести граммов коньяка из горлышка. – Как она могла удрать, если собаки по двору бегали? Если удрала, когда они уже заперты были, то кто их запер?!

– Может, ее украли, Виталик? – Оксана Петровна крутила в руках мензурку с лекарством и всхлипывала тихонько. – Может, украли голубушку нашу?!

– Зачем? Зачем ее красть? – удивился неподдельно Сетин. – Бизнес в порядке. Никто меня не шантажировал. Никто не угрожал. Да и четвертая она у меня жена, чтобы кто-то через нее мог на меня давить. Это не способ устрашения, все должны это понимать.

– Жена-то четвертая, да первая, которая… – Оксана Петровна неожиданно запнулась, отворачиваясь, будто затем, чтобы поставить склянку из-под лекарства на стол.

– Оксана Петровна! – снова заорал Сетин не своим голосом, стиснув диванный подлокотник. – Если вам есть что сказать, говорите, если нет, не надо делать никаких идиотских намеков! Вы знаете, как я этого не люблю!

И заметался, вскочив с дивана, по кухне, поддавая пинком все, что попадалось ему под ноги.

– Тест я нашла, Виталик, – стыдливо опуская глаза, призналась Оксана Петровна.

– Какой тест? – не понял он.

– Тест на беременность я нашла в мусорном мешке. Не подумайте, что я роюсь в мусоре, боже упаси! – Она сложила руки на груди, каясь. – Нет, просто он сверху лежал, как градусник, честное слово! Я и заинтересовалась, а это, оказалось, тест.

– А… А откуда вы знаете, что это именно тест, и именно на беременность?! – Сетин удивленно вытаращился.

Заподозрить престарелую домработницу в связях, могущих повлечь за собой нежелательную беременность, мог только сумасшедший.

– Из телевизора, откуда еще-то. Там все сейчас преподают, как в институте. Так вот я к чему… – Она снова принялась ходить за ним по пятам, куда он, туда и она, пинать только поостереглась шкафы, диваны, кресла. – Может, тест тот положительным был.

– И что с того?

Он вообще не понимал, куда она клонит, и ненавидел себя за это еще сильнее, чем за то, что не сказал нужных слов перед уходом своей жене.

– А то, что Лерочка может быть беременной! А это уже ваш наследник! И вот… Вот поэтому ее могли украсть! И не ее скорее, а вашего ребеночка, Виталик! – Оксана Петровна снова скорбно всхлипнула, запричитав вполголоса.

– Чертовщина какая-то! – охнул он с болезненной гримасой и забормотал: – Просто бразильские страсти какие-то! Потом окажется, что она родила двойню. Их разлучат, а через двадцать лет они встретятся. Одна будет богатой, вторая нищей, и никак иначе… А тест был положительным?!

Мысли в голове пухли, словно на дрожжах. И голова, кажется, раздувалась, ширясь в объеме, от этих скоро размножающихся мыслей.

Валера беременна?! Господи, ну почему?! Хотя она же замужем. С мужем спит, чего же тут удивительного! Отсюда и объяснение ее странному поведению, необъяснимым слезам и мрачным мыслям. Беременные женщины, болтают, горазды на такие штучки.

– Тест был положительным? – снова повторил он странным глухим голосом, который даже домработницу удивил.

– Не знаю. Я же в этом ничего не понимаю. Посмотрела, узнала, что тест, да и выбросила. Это у нее надо было спрашивать.

– У кого? – Сетин оперся кулаками в стол, опустив голову. – У кого я должен был спрашивать, Оксана Петровна? У жены? Где она?! Нет ее! И что теперь? Под поезд мне лечь прикажете?

– В милицию надо бы позвонить, Виталик, – подсказала Оксана Петровна, шумно дыша ему в спину.

– Какая милиция, Оксана Петровна?! – простонал он, опуская голову еще ниже. – Какая милиция?! А если… А если она просто сбежала от меня, что тогда?

– Сбежала? А чего это ей бежать от таких благ?

– А потому что я такой тупой и грубый, – скорее для себя, чем для нее, тихо заметил Сетин. – Потому что не нахожу нужных слов, когда их хотят слышать. Потому что не могу правильно и красиво любить, хотя и люблю… Что делать, что делать-то теперь?!

Решение всплыло ближе к утру, когда предел его отчаянию, чередующемуся со вспышками ярости, грозил перерасти в нервное истощение.

Оксана Петровна, без конца вертевшаяся у него под ногами, была отослана к себе в весьма грубой форме. И она там плакала теперь тихонько, прислушиваясь к звукам из кухни. Он прикладывался то к коньяку, то к лекарствам. Ничего не помогало. Паника в душе росла, выхода не находилось. Мобильный Леры не отвечал. Домашний на ее прежней квартире тоже. Подруга Катя не знала, где она может быть, и переполошилась с ним на пару. И дважды уже успела позвонить, пока он то бесновался, то пугался, покрываясь липким потом.

А потом вдруг…

– Спишь? – прохрипел Сетин в трубку, еле ведь отыскал номер телефона, записанный им на чужой визитке карандашом.

– Уже нет, а кто звонит-то?

– Сетин. Сетин звонит. Не забыл такого?

– Чего тебе, Виталик? – сразу спросил его одноклассник, значит, помнил.

– Помощь твоя нужна, Слав.

– Да ну! А что случилось? – Ростислав, которого никогда в жизни никто не называл полным именем, либо Ростиком, либо Славиком, тяжело и шумно задышал, прикуривал, наверное. – Говори, не жуй там сопли! Пятый час ведь, мне уже через час вставать!

Плевать Славка хотел на все его деньги. Манерничать в угоду не станет. Сетин невольно улыбнулся. Настоящий мужик, добавить нечего. Такой ни под кого не прогнется. И поможет, если надо.

– Беда у меня, Славка, страшная беда. – Сетин вдруг только теперь почувствовал, насколько это может быть страшным и безнадежным, и задохнулся почти, выговаривая через силу: – Жена у меня пропала, Славка.

– Ого! Это которая же? Слыхал, их у тебя…

– Единственная она у меня, Слав, – прохрипел Сетин, перебивая старого друга, о котором и вспомнил-то, встретившись пару лет назад на встрече одноклассников. – Единственная, любимая. И вот теперь она пропала…

Глава 10

Ростислав Сомов хмурился все утро. Оно вроде и неплохим выдалось. Отчет по делам его порадовал. Секретарша сегодня явилась на работу вовремя, а то хотел ее сегодня уже увольнять. Даже кофе сварила впервые сносный. Любимая гортензия на окне в глиняном ярком горшке вот-вот должна была зацвести. Компьютер за утро ни разу не завис, и Интернет открылся почти сразу.

Все вроде бы нормально, а он хмурился.

– Что-то не так, Ростислав Викторович? – поинтересовался один из его детективов.

Молодец, парнишка, толковый. Въедливый такой, дотошный. И клиенту угодить сумел, и начальству, и агентство их сумел прорекламировать на пять с плюсом. Уже трижды звонили за утро Сомову.

Всех клиентов он сам принимал, не доверяя их даже таким въедливым и дотошным, как его помощник. Определял с ходу их статус, платежеспособность, решал, с кого сколько можно запросить. Определял вероятность раскрытия запутанных дел и тогда уже либо отсылал обратно с вежливым обещанием подумать над их проблемой, либо передавал с рук на руки помощникам.

Безнадежных дел Сомов не терпел и не брался за них никогда. Они ему еще по оперативной работе в милиции надоели до зубовного скрежета, выработав в нем стойкую аллергию. И чувствовал он их за версту. Будто кто-то невидимый позванивал тревожно над ухом в звонок.

«Не суйся, Сомов! – тренькал время от времени кто-то в звоночек. – Не то все! Не твое! Не суйся!..»

Он и не совался. И все было хорошо. И детективное агентство худо ли бедно процветало, вон даже на ставку секретарши денег наскреб. И все сыты были и довольны, особенно клиенты.

Но сегодня…

Как только Сомов положил трубку, переговорив ранним утром с Сетиным Виталием, так моментально в ушах зазвонило.

«Дело дрянь! Гнилое, гиблое дело, Сомов! – стонал его мозг, не успевший как следует проснуться. – У Сетина жен этих, как у Синей Бороды! Он мог сам убить ее, а потом трагедию разыграть как по нотам. Тут либо играть по его правилам и дуть с ним в одну дуду, либо сдавать его органам. А ты, Сомов, знаешь, как это бывает. Ты проделывал это не раз. Так то другие, чужие тебе люди были. А тут Сетин! И в друзьях раньше бегали. И влияние у него… И даже если его баба загуляла, ничего хорошего в том нет для тебя, Сомов. Все равно на тебе все замкнется, потому что не чужой тебе Сетин. Они, может, потом сойдутся, помирятся и станут жить-поживать, а ты в дураках останешься. И неловкость при встрече с тобой всякий раз и он, и жена его станут чувствовать… А если ее украли с целью выкупа, что тогда, Сомов?! Что ты станешь… Нет, что ты сможешь тут поделать?! Ничего, Сомов! В случаях с похищениями знаешь ведь, что бывает! Там процент выживших похищенных жертв весьма, весьма маленький. Эх, и зачем только ты трубку снял, Сомов?! Не дозвонился бы до тебя Витальча, достал кого-нибудь другого. А теперь… Что теперь?!»

Теперь надо было ехать к Сетину, а ехать страсть как не хотелось. Вот и хмурился все утро Ростислав Сомов, хотя состояние его личных дел к тому и не располагало.

– Ростислав Викторович, вы один поедете по вызову к клиенту или кого с собой возьмете? – это секретарша позаботилась, прогундосив по внутренней связи.

– Один, – рявкнул Сомов.

Он ее уже почти ненавидел за то, что та пришла вовремя сегодня на работу. Только собрался увольнять, как она на путь исправления встала. Теперь придется искать иную причину для придирок и взысканий. Уволить ее Сомов все равно уволит.

Ну не нравилась она ему, сильно не нравилась. И нерадивая, и некрасивая. Взял по просьбе своей соседки по этажу, потому что кому-то надо было начинать заниматься делопроизводством в его конторе. Решил, что пускай она и начнет. А как-то сразу не срослось и не заладилось между ними. Теперь уже и не получится, видимо. А она сейчас, вишь, на ходу подметки рвет.

– Ростислав Викторович, – снова захрипел помехами селектор, – а вы на своей машине поедете или…

– На своей! – заорал он.

Вот дура! Знает же, что их общая машина нарасхват. И слышала, что сегодня один из его помощников на наблюдении. Чего спрашивать-то?! Лишь бы что-то спросить? Или решила ему рвение свое таким вот образом продемонстрировать? Пускай, он все равно ее уволит.

А к Сетину ехать не хотелось. На любой машине не хотелось, и даже если бы он вертолет за ним прислал, Сомов и тут бы маялся.

Может, позвонить? Может, объявилась его блудная четвертая жена? Психанула по какому-нибудь поводу, ушла, уехала к маме, брату, подруге. Потом ближе к утру остыла. Прикинула, подсчитала, чего себя лишает. И бегом обратно к богатому мужу в койку.

Надо позвонить.

Сомов потянулся к мобильному телефону. Номерами они еще пару лет назад обменялись. И Ростислав Виталькин номер сразу в свой телефон забил. Хотя сегодня и разыграл удивление, и не узнал будто давнего друга по голосу, номер-то высветился с фамилией – Сетин.

– Виталик, день добрый, – поприветствовал его Сомов, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и ослабил узел галстука. – Как дела? Что нового? Не вернулась?

– Нет, – коротко ответил Сетин глухим бесцветным голосом. – Нового ничего.

– Друзьям звонил? Знакомым, бывшим коллегам по работе, родственникам?

– У нее только подруга Катя. Катя Быкова. Она тоже не знает, где Лера может быть.

Ага, стало быть, жену зовут Валерией. Утром Сомов не спросил, не до того было, в ушах звон стоял, спать хотелось жутко.

– Родственникам Катя всем позвонила, мы с ней связывались утром, – продолжал между тем Сетин. – Валерия у них не появлялась и даже не звонила.

– А мужчина? Ты извини, Виталик, но я обязан спросить.

Сомов поморщился, будто у него заболели все зубы разом.

Сейчас Сетин начнет убеждать его, что его жена не такая. Что она верна ему. И что вообще таким мужикам, как он, не изменяют, если в своем уме и твердой памяти.

А если нет?! Если нет ума?! Кажется, одна жена от Сетина то ли загуляла, то ли ушла. Что-то девчонки на встрече одноклассников такое шептали, когда сплетничали про Сетина. Так вот, если одна загуляла и ушла, то почему подобным образом не поступить и другой? Тем более – четвертой? Может, было что-то в Сетине Виталии Станиславовиче не так. Была, может, в нем какая-то червоточина…

Почему-то Сомову очень нравилось так думать. Нравилось считать, что у Сетина имелся какой-то скрытый от посторонних глаз изъян, из-за чего его женщины в бега подавались.

Завидовал? Да ну, теперь вряд ли. Раньше завидовал, конечно. Бесился даже, особенно когда на встрече с одноклассниками Виталька деньгами принялся сорить, поливая девчонок дорогим шампанским и засыпая их розами. Штук двести купил тогда, кажется. Лучше бы он одной однокласснице денег дал на лечение сыну, чем пускать их по ветру.

Сам Сомов тогда только-только распрощался с органами внутренних дел и начал создавать свое детективное агентство. Тяжело ему было. Со скрипом великим все шло, с натугой, в убыток себе часто работать приходилось. Потому что надо было поначалу имя себе создавать. И спал по два-три часа в сутки. И с женщинами общался в том самом смысле раз в два месяца, наверное. Он и на встречу прямо с наблюдения приехал невыспавшимся, плохо выбритым, в мятом пиджаке и запятнанных джинсах. Выпил немного и начал хмелеть с ходу. И что-то даже, кажется, сказал тогда Сетину в грубой форме. Очень хотелось обидеть его Сомову, очень.

Но Виталька не обиделся, как ни странно. По плечу его хлопал, звонко смеялся и все время лапал свой пухлый бумажник, намереваясь туда залезть.

Не понравился тогда вечер Ростиславу. И он дал себе обещание, что никогда больше не станет посещать такие мероприятия и с одноклассниками по возможности встреч будет избегать.

А тут поди ж ты! Позвонил Сетин и просит у него помощи!

А помогать-то ему и не хотелось. А хотелось думать про него гадости.

– Все, я уехал, – на ходу обронил он своей некрасивой секретарше.

– Вы надолго? – зачем-то спросила она, впалые щеки ее покрылись румянцем. – Я в том смысле, Ростислав Викторович, что если клиенты станут звонить или являться, что мне им говорить?

– Ничего не говорите, – вдруг пожалел он ее немного за этот красноречивый румянец: боится, стало быть, его, уважает. – Вернее, скажите, что на сегодня меня нет, а завтра… А завтра – время покажет…

Дом Сетина был как раз таким, каким и должен быть дом преуспевающего и влиятельного бизнесмена. Большая площадь обнесена хорошим добротным забором. Дом в два этажа. Много комнат. Все дорого, но без кичливости, что Сомов нехотя признал после осмотра.

Не выпячивался Сетин, не разбрасывался средствами. И уютно даже в доме было. Но тут скорее заслуга его домработницы была, следившей за порядком. Именно она и встретила Сомова Ростислава на пороге, когда он въехал на своей машине в распахнутые настежь ворота.

– Проходите, он там. – Она махнула рукой влево, в сторону прикрытой кухонной двери. – С утра сидит. Вернее, всю ночь там сидел, и не уходил даже. Вам кофе сварить?

Кофе Сомову хотелось. И он кивнул. Отдал легкую куртку домработнице в руки, пригладил перед зеркалом волосы и шагнул в ту сторону, где прятался от всего мира его бывший одноклассник.

– Он пьет там? – прежде чем открыть дверь, спросил он у домработницы.

– Пьет! – горестно поджала она губы. – Переживает!

– Что, так любит свою жену? Больше, чем всех остальных?

– Любит, наверное, раз прожил так долго. – Она опустила взгляд, начав ровнять по задникам хозяйские туфли на обувной полке.

– А долго – это сколько?

– Два года, – даже чуть горделиво похвасталась домработница.

– А! Ну да, ну да.

Он усмехнулся и повернулся к домработнице спиной.

Два года для таких людей, как Сетин, – это срок! А сколько времени он отводил на предыдущих своих жен? По полгода, по месяцу или по два? Сколько те успели продержаться, прежде чем в его дом явилась четвертая жена, которая вдруг решила пропасть минувшей ночью?

– Привет.

Сомов вошел в громадную кухню-столовую, бесцеремонно швырнул кожаную папку на обеденный стол на толстых резных ножках. С грохотом отодвинул стул и уселся, водрузив локти на изумительной белизны скатерть.

А почему нет? Он на работе. Он не собирается церемониться здесь только потому, что кто-то станет платить ему деньги, а он их будет брать. Он не за так их брать станет. Он работать начнет. Хотя ему очень этого не хотелось. И от денег бы он отказался с радостью. Может, закосить и сказать, что не справится? На занятость сослаться или еще какую причину выдумать?

Тоже нельзя. Репутация агентства под угрозой.

– Пьешь? – глянул он на Сетина, подвинул к себе полупустую бутылку коньяка, вслух прочел название, присвистнул, перевел взгляд на блюдечко с лимонными дольками. – Закуска, прямо скажу, немудреная у тебя, братишка. Охмелеешь быстро.

– И что с того? – Сетин равнодушно подергал плечами, скользнул взглядом по Сомову. – Налить?

– Я же на работе, Виталик, – развеселился вдруг Сомов. – Ты что, забыл, почему я здесь?

– Не забыл.

– А если не забыл, то хорош коньяк жрать, – повысил он голос. – Мне твоя голова трезвой нужна.

– Моя-то зачем? Это твоя должна соображать, а моя…

– А кто на вопросы мне станет отвечать?! – возмутился Сомов.

– Допрашивать станешь? – ахнул пораженный Сомов.

– Не допрашивать, а спрашивать, – поправил его Ростислав. – Нужно составить полную картину происшествия, чтобы определиться, в каком направлении следует начинать работу.

– Происшествия! – Сетин беззвучно засмеялся, прикрывая глаза ладонью. – Какого происшествия?! Я даже сам не знаю, что произошло! Она вчера после моего ухода приняла ванну, ушла к себе, домработница выпустила собак из вольера, а Лерка их боялась как огня. Потом я позвонил, спросил у Оксаны Петровны про Леру. Она сказала, что все в порядке. Что женушка моя спит, дом заперт, собаки по периметру бегают. А оказалось…

– Где ты был, то есть я хочу сказать, звонил ты домой откуда? – Сомов быстро строчил по белому полю листа.

– У губернатора вчера весь бомонд собирался. Я был в числе приглашенных.

– Жена почему тебя не сопровождала? – Сомов поднял глаза на бывшего одноклассника. – Ты извини, но вопросы могут быть весьма некорректными. Это тоже в интересах расследования, и твоих в том числе.

– Я понял, для составления полной картины происшествия, – перебил его Сетин нетерпеливо. – Валерия не любила подобного рода мероприятия. Всячески старалась отлынивать. Вчерашний вечер не стал исключением.

– Как вы расстались? – Сомов поставил крохотную цифру «один» в начале строки. – О чем говорили перед твоим уходом?

– Не поверишь, Славик, – задумавшись ненадолго, проговорил в тоске Сетин, – мы говорили с ней о смерти.

– О чем, о чем?! – Авторучка в пальцах дрогнула, смазав поставленную после единицы точку.

– О смерти! Вернее, она вдруг начала о ней говорить. Пристала: а что ты, говорит, будешь делать, если меня не станет в твоей жизни?

– Что ты ей сказал?

– Да ничего я ей толкового не сказал, – с горечью выпалил Сетин. – Она расплакалась. Говорит, а вдруг я умру, ты, говорит, хоть заметишь? Я посоветовал ей не забивать голову глупыми мыслями, или что-то в этом роде и… И ушел.

Ростислав Сомов решил ненадолго приостановить свои записи. То, о чем ему рассказывал Виталий, было не ново. Скучающие в одиночестве жены влиятельных и преуспевающих бизнесменов частенько выкидывали коленца. Могли закатывать часовые истерики, а потом наглотаться таблеток, чтобы все их, несчастных, жалели и помочь стремились. Могли от тоски и ничегонеделанья завести себе молодого любовника и тайком прожигать с ним деньги мужа, которые ему, между прочим, не с неба сыпались. Могли, не дождавшись внимания, сбежать и сидеть где-нибудь, ждать, пока супруг проявит снисходительное внимание и заберет их домой. Какое-никакое, а все же проявление чувств.

Кажется, четвертая жена Сетина выкинула нечто подобное, раз пропала сразу после разговоров о смерти и неожиданных слез.

Как все банально у них, у этих богатых!

– Она не была беременной, Виталь? – очнулся от своих размышлений Ростислав.

– Не знаю, – развел тот руками. – Я не знаю, не смотри на меня так! Может, и была, Оксана Петровна в мусорном мешке тест на беременность нашла.

– Ага! – Сомов со вздохом сделал пометку в блокноте. – Тест был положительным или нет?

– Она не разбирается в этом. А разве это имеет значение, Славик?

Ого! Имеет значение? Да только это и может иметь значение. Нет, ну нельзя же быть таким слепцом, чтобы не заметить изменений в собственной супруге. Плачет без причины, капризничает, скрывает что-то. А что? Беременность возможную? А почему скрывает? Уж не потому ли, что муж к этому не имеет никакого отношения, а?

Вполне возможно, вполне возможно.

– Говоришь, что собак выпускала домработница?

– Да, она. – Сетин сморщился, пережевывая лимонную дольку. – Сказала, что выпустила, заперла дом и легла спать. Лерка к тому моменту уже была в кровати.

– А когда ты пришел, собаки были в вольере, так?

– Точно так.

– Кто их загнал? Твоя жена?

– Нет! Она не могла! Она их как огня боится. Даже к вольеру не подходит близко! – возмутился, вступаясь за жену, Сетин.

– Тогда кто? Кто их загнал? Если этого не делали твоя домработница, ты и твоя жена, тогда кто это сделал, Виталик?

– Ума не приложу! – воскликнул тот, снова себе наливая.

– А я вот догадываюсь, кто это мог сделать, дорогой мой друг. – Сомов вдруг разозлился на бывшего одноклассника, да так, что желваки заходили.

Что, в самом деле ваньку перед ним валяет, а?! Убитого горем мужа из себя корчит! Пьет тут. Все же проще простого!

Чего-то не поделил со своей женой Сетин, или слезам ее разозлился, или тест оказался положительным, да он к этому никакого отношения не имеет, ударил ее и зашиб насмерть по неосторожности. Под покровом ночи вывез подальше за город, завалил в какой-нибудь ямке ветками, вернулся и давай сценарий с домработницей придумывать. Додумались до того, что ему вот позвонили и вызвали, предложив искать беглянку. А ее уж черви грызть начали.

– И кто же это мог сделать? – Сетин неприятно прищурился, щелкнул пальцами по рюмке, свалил ее на скатерть, но даже бровью не повел, запачкав скатерть остатками коньяка. – Ты на кого намекаешь, дружище?

– А ни на кого. Тебе лучше знать, кто в твой дом вхож настолько, что с собачками стал дружен. Это же кто-то свой, Виталик, кто-то свой собак загнал, а потом жену твою отсюда вывез.

– Вывез?! – дернул шеей Виталик и с сипом повторил: – Вывез?! Почему вывез?! Может, она сама пошла?!

– Может, пошла, может, понесли. Может, дышала в тот момент, а может, уже и нет. Может, друг твой какой-нибудь на твое добро – в смысле жену – позарился. А может, сам ты ее того… угомонил.

– Дурак ты, Сомов, – как-то вдруг сразу успокоился Виталий, поставил рюмку на место и ладонью начал заглаживать коньячное пятно. – Друзей у меня нет и быть не может. Есть партнеры по бизнесу, знакомые по спортивному залу и корту, и дома у меня бывали, но к собакам я их близко не подпускал. И к собакам и… к жене. Знаешь, мне ведь хватило на всю жизнь роли рогоносца.

– То есть? – Сомов удивленно поднял брови, будто не слыхал историю про одну из жен этого красавчика.

– Машка – моя вторая жена – спуталась за моей спиной с шофером, долго крутила, овца, пока Оксана Петровна не осмелилась мне намекнуть.

– Про Валерию твоя Оксана Петровна ничего такого не намекала?

Сомов впился взглядом в Сетина.

Домработница – фрукт еще тот. Раз дошла умом мусор проверять, то могла и разговоры их подслушивать. А раз подслушивала, то могла и сведениями быть богата.

– Про Валерку? Она? Нет, никогда. Так забухтит, забухтит, могла, мол, от безделья и грядок каких-нибудь наделать. И в цветнике бардак. Но чтобы намек про измену!.. Нет, никогда!!!

И опять Сомову сделалось скучно и противно.

Нет! Никогда! Ах ты самоуверенный индюк! Считаешь себя лучше всех, да? Думаешь, раз Машка твоя с шофером спуталась, то следующая никогда такого не позволит себе?

Ах да! Ты же уволил весь персонал. У тебя теперь ни садовника, ни водителя у жены нет. И бассейн наверняка специальная фирма чистить приезжает по вызову. И со всех сторон ты себя обезопасил. А вот про то, что жена тест на беременность сделать успела перед тем, как исчезнуть, ничего ты, господин неотразимый, не знаешь! Скрыла она от тебя это. И посему выходит…

– Слышь, Сом, я примерно предполагаю, в каком направлении сейчас движутся твои мысли. – Сетин набычился, рассматривая гостя исподлобья, коньяк отодвинул подальше, напился, стало быть. – Не смей, слышишь! Не смей о ней так думать! Она не такая, как эти мои были – куклы! Она порядочный и честный человек. Может, я мало внимания ей уделял. Не стану спорить! Но я никогда не подозревал ее ни в чем, не обижал ее и никогда не тронул и пальцем. Поэтому я снова говорю тебе, я ее не убивал! И верю совершенно точно, что она мне не изменяла! Ищи где-то еще!

– Где?! – возмутился Сомов, вскакивая со стула. – Где я должен искать твою очередную принцессочку?! Может, ты и не убивал ее, конечно, тут явный перебор. Но вот, что она от безделья не могла не проникнуться духом авантюризма, я не поверю никогда! Ты знаешь, сколько я таких красоток повидал, а?

– Когда успел-то? – удивленно воскликнул Сетин.

– Вот сколько существует мое агентство, столько я ваше дерьмо аристократическое и разгребаю! У простого люда откуда такие деньги, чтобы за бабами своими или мужьями следить? Там разговор короткий. Либо кулаком между глаз, либо чемодан за дверь. А у вас же все не так! У вас же все иначе! Где же просто уйти от мужа, жизнь с которым стала невыносимой и скучной? Так нельзя! Это неприлично в ваших кругах! Тут надобно так накрутить, чтобы загадка была. В интриге весь цимус! И собак кто-то убрал с пути ее. И ее забрал из дома, ни одной складки на портьере не потревожив. О чем мы говорим вообще, Сетин?! Это твое дело яйца выеденного не стоит! И если честно…

Сомов тяжело и шумно дышал. А чего это он должен унижать себя перед этим, подумаешь, денег он ему хороших посулил. Он не сидит без хлеба, чтобы хвататься за все без разбора. И был бы кто другой, а то Сетин!

– И если честно… – Он вытер вчерашним скомканным платком, который забыл сегодня поменять, пот со лба и щек. – Я не хочу браться за это дело, Виталик!

– Дело в самом происшествии или во мне? – снова задергал шеей догадливый Сетин.

– Ну… Пятьдесят на пятьдесят, знаешь. И ты заносчивым стал, и дело это тухлое… Она натрахается и завтра приползет к тебе на брюхе. А то еще чего доброго смылась для того, чтобы от беременности нежелательной избавиться. А я стану рваться и по городу скакать, связи ее возможные устанавливать. Это тебе как?

– Думаешь, что все именно так, а не иначе?

Сетин побледнел так сильно, что Ростислав даже перепугался, а ну как палить начнет из какого-нибудь ствола. Поэтому задергал, задергал губами, пытаясь выдавить из себя улыбку.

– Ладно тебе, Виталь, так я… Это просто одна из версий, пойми. Но… Но это одна из самых распространенных версий.

– Вот потому я тебя и вызвал, идиот! – взревел вдруг тот не своим голосом. – Не вызвал ментов, а тебя позвал, понимаешь?! Потому что боюсь я этого, Сом, больше смерти боюсь!

– Чего боишься, не понял? – Сомов растерялся.

– Паскудства с ее стороны боюсь! Вот чего! Уж лучше пускай… – Он упал лицом вниз на стол и застонал. – Уж лучше пускай ее убьют, чем она мне… ублюдка в подоле! Лучше пускай издохнет!..

Глава 11

Он никогда не сидел в тюрьмах. Даже в вытрезвителе ни разу не был. И предположить не мог, что там так гадко, сыро и холодно. За окном же август! Его любимый фартовый месяц, чего так колотит-то?!

Лев Романович Батенин покосился на сокамерника. Тот храпел на соседних нарах, широко раскинувшись во сне и сбросив с себя одеяло. Значит, в камере холодно не было. А его вот колотит. Он и так и сяк пытался кутаться в тоненькое одеяльце размером с детскую пеленку, и на голову его натягивал, дышал там часто, чтобы воздух в его укрытии сделался горячим и согревающим.

Ничего не выходило. Его просто выворачивало от озноба, а еще от гадливости.

Как он мог так бездарно, так тупо попасться, а?! Зачем?! Зачем он поплелся в эту квартиру? Чтобы лицом к лицу встретиться с красавицей, чью фотографию поставил в своей квартире на самом видном месте? Встретился? Молодец!

Ее вот убил неизвестно кто, а за убийство теперь он ответит.

А почему нет? Возле трупа его взяли. Орудия убийства, правда, при нем не оказалось, зато при обыске в его квартире эту самую фотографию найдут. Чем не улика? Так еще фотография та перечеркнута крест-накрест. Спросят с него, непременно спросят про этот черный крест на снимке. Ведь ясно, раз фотку перечеркнул, значит, недоброе замыслил. То есть, перечеркнув портрет девушки, поставил на ней жирный крест, а значит, устранить ее собрался.

Им же – этим тупицам в форме – не объяснишь, что он в квартире семьдесят четыре из романтических чувств оказался. Кто же поверит!

А про то, каким образом завладел фотографией убитой, Лев Батенин рассказать ничего не сможет.

Почему?

Да потому, что от убийства ему еще можно открутиться. Нет пистолета, нет его отпечатков в квартире, букет опять же в урне как свидетельство его позитивного настроя. И соседка может подтвердить, что он приходил с букетом, а не с пистолетом. Пиджачок-то маловат ему, под ним оружие угадать было возможно.

Так что обвинить в убийстве его сложно. Фотография как у него оказалась? Да в подъезде подобрал возле лифта. Чем не версия, а?

А вот если он сглупит и расскажет этим тупицам в форме всю истинную правду, то сидеть ему, и не один год.

Портфель из квартиры украл? Украл! Из других квартир крал сумки, портфели, кейсы? Крал! А сколько эпизодов всего было? Да ужас сколько! Десятки, а может, и сотни за столько-то лет. А сколько еще на него навешают чужих краж!

Не-е, про портфель он будет молчать, даже если его резать на куски станут. Не видел и ничего не знает он ни про какой портфель. И не найдут они его никогда. Потому что спрятан он очень надежно.

Менты, они ведь тайны хранить не умеют. Даже если Лев расскажет им неправдоподобную историю о том, что убитая девушка сама попросила его спрятать у себя этот портфель, и они вдруг поверят ему на слово, то безопасность это ему не гарантирует.

Убийца пришел к красавице, не успевшей стать для Льва феей, именно за портфелем, и только за ним. И если убийце каким-то образом станет известно, что портфель у Льва, то ему голову отстрелят так же, как и ей.

А он жить хочет!

Хочет жить в своей квартире, заново отремонтированной, обставленной добротно и уютно. И пускай он станет жить там один. Пускай! Не надо ему никакой феи и ангелочков от нее. Он будет жить так, как жил много лет без нее, то есть спокойно, уравновешенно, беззаботно. Будет готовить себе немудреную еду. Смотреть до посинения телевизор и зевать в потолок при этом. Может, бизнес свой расширит. Собирался же, почему нет. А любимым делом…

Вот с этим он точно завязал. Понял это, когда над остывающим трупом сидел и визг чей-то слушал, словно сквозь вату.

Он никогда больше не толкнет чужую незапертую дверь, никогда! Фарта больше нет, это он тоже понял. Удача, которой он упивался, отвернулась от него, бросила его на произвол, сделала самым несчастным человеком.

А все так хорошо начиналось, так хорошо, так обнадеживающе…

Поспать ему не дали. Резким окриком заставили подняться с нар, заправить постель и приготовиться к раздаче пищи.

Пища! Одно название! Он, даже когда не особо старался, никогда не смог бы так гадко сварить еду. В тюрьмы будто нарочно набирали таких поваров, которые ухитрялись испоганить любой продукт. Даже картошку! Уж ее-то сварить было проще простого. Нет, и ее тюремные повара ловко превращали в сизую тягучую массу, хоть окна ею заклеивай. Что каша, что макароны, что картошка! Все одним цветом, одной консистенции и одного запаха.

– Батенин! – грубо окликнул его дежурный через час после завтрака. – К следователю, на допрос!

Чего было его таскать туда и обратно? Он ведь уже все сказал, что нужно. Пришел познакомиться, принес букет, долго ждал на скамейке, потом пошел наверх, мимо дерущихся поднялся, вошел в незапертую дверь, а там…

– А вы всегда входите в квартиру, если дверь не заперта?

Следователь ему попался жуть какой въедливый! Такое чувство было у Льва, что тот все про него знает, все, а теперь нарочно жилы из него тянет, пытаясь добиться чистосердечного признания.

– Нет, не вхожу. Зачем? – томился под его зорким следственным оком Лев и врал неумело. – Разве можно в незапертые двери входить? То есть… Я в том смысле, что если не зовут. То есть если хата чужая…

– А знакомиться пришли почему именно к ней? – снова копал и копал под него дотошный следователь, Рашидов Иван Иванович.

Пошутил, что ли, кто, назвав его так?

– Обычно на дискотеках знакомятся. Ну или там в магазине, в клубах по интересам, в метро, электричке, кино… А вы прямо на квартиру завалились. Это как-то необычно. – Иван Иванович подпер резко выдающийся подбородок сухоньким кулачком. – Кто вам дал ее адрес? У вас есть общие знакомые?

– Нету.

Лев Батенин согрелся только в этом кабинете. Тут его прямо словно черти в котле варили, пот градом струился по спине и щекам. Это в камере его колотило от холода. А в кабинете Рашидова будто в парилке парили.

– Чего нету? Чего нету, Лев Романович? – ухмылялся догадливый Рашидов.

– Знакомых… общих нету.

– А кто вам дал ее адрес? – с неправдоподобным изумлением воскликнул Иван Иванович. – По какой такой причине вы оказались возле ее двери?

– Познакомиться хотел, – бубнил Батенин, играя в тупого придурка, иногда удачно, иногда не очень.

Рашидов орал уже:

– Кто тебе дал ее адрес, идиот?!

– Никто не давал, – дергал плечами Лев Батенин и нервно улыбался. – Кто же мне его даст, если у нас с ней нет общих знакомых?!

– А почему тогда ты пришел к ней знакомиться в ее квартиру?! – снова орал Рашидов, невыдержанным он оказался, хотя и очень проницательным. – Как ты узнал, где живет женщина, которая тебе нравится?! Ты что же, следил за ней?!

Вот и помог ему следователь, дай бог ему здоровья! А то уж и не знал, как выкручиваться. Еще немного – и точно стал бы колоться, как это принято говорить. Сокамерник так именно говорит все время. Раскололи, мол, менты его подельника в два счета, или что-то в этом роде.

– И да, и нет. – Лев улыбнулся в непроницаемо-черные глаза Ивана Ивановича. – Шел как-то мимо, увидал, девушка симпатичная в подъезд зашла, я за ней.

– Маньяк, что ли?! – тут же прицепился Рашидов.

– Не-ет, зачем же. Я не приставал. Просто посмотрел, где она выйдет, поехал выше. Потом еще пару раз увидал ее, как она гуляла.

– С кем?

– Да ни с кем, одна.

Ага, так он ему и рассказал, что да с кем. Скажешь «а», придется говорить «б». А менты, они ведь тайны хранить не умеют.

А он хочет жить, и жить будет долго. Уж он теперь постарается.

– И ты не подошел к ней на улице, а поперся к ней домой, и прямо-таки в день убийства? – Рашидов зашелся едким смешком. – Сам-то хоть понимаешь, какой бред несешь?

– А что бредового-то? Судьба… Булка с маслом всегда маслом вниз падает. Вот и меня угораздило. – Лев с тоской смотрел на Рашидова. – Ведь было знамение, нет же, все равно пошел.

– Что за знамение? – удивленно вскинул Рашидов четкой линии брови, прямо как у восточной красавицы.

– Раз пришел, ее нет. Соседка сказала, что нету, мол, блудной-то. Мне бы уйти, а я ждать сел во дворе. Потом драка эта…

– Что за драка? – насторожился Рашидов.

– Я начал подниматься по лестнице, а там два мужика дерутся. Пришлось ждать, пока один другого в угол загонит.

– На каком этаже была драка? – Рашидов одним пальцем стучал по клавиатуре, записывая его показания. – И когда ты поднялся и вошел в квартиру, девушка была уже мертва?

– Точно так.

– А как ты понял, что квартира не заперта?

– Так это… – Лев смутился и снова соврал: – Приоткрыта она чуть была. Свет пробивался.

– Ага, ладно. – Рашидов запустил печать. Потом заставил его подписать, ткнув пальцем в бумагу. – Подпиши тут и тут.

И как ни странно, на день от него отстал.

– Отпустить тебя должны, – утешил его за ужином сокамерник, с наслаждением хлебая варево неопределенного цвета и запаха из жестяной, погнутой в нескольких местах миски. – Раз обвинение не предъявляют, значит, ничего у них на тебя нет. Мало ли, что ты рядом был, и что! Пистолета при тебе не было. Вместо пистолета букет был. Мужики, которые дрались, если тебя вспомнят, то отпустят сто пудов. Еще день подержат, и отпустят, так и знай. Хату еще не чистили, нет?

– Не знаю, – нервничал Лев всякий раз, как вспоминал про фотографию погибшей девушки, выставленную им на самое видное место в доме. – Фотку не показывали мне, значит, не были.

– Значит, прокурор санкции не дает, – выпячивал губы сокамерник, которого Лев про себя называл «бывалым». – Значит, на воде вилами писано. Не ссы, Лева, отпустят.

«Первым делом… – решил Лев, засыпая тем вечером, – первым делом в ванну с горячей водой завалюсь. Потом еды закажу домой, да побольше. Вкусной какой-нибудь, изысканной и красивой. И пирожных с заварным кремом. После ванны накрою стол на себя одного. Включу телик и стану объедаться и пиво пить. Здорово!»

Почему же он раньше в таких вот простых каждодневных занятиях не находил для себя наслаждения, а? Почему-то казались они ему рутинными, обыденными, непраздничными и оттого некрасивыми. А сейчас все кажется наоборот. Хотелось услышать щелчок захлопываемой за его спиной двери в собственную квартиру, легкое повизгивание при закручивании крана с горячей водой, мягкий сухой хлопок отлетающей от бутылки пивной пробки. И просто до тошнотворной сухости во рту хотелось услышать сердитое шкварчание утренней яичницы в его любимой глубокой сковородке.

Сколько наслаждения, сколько упоительной радости во всех этих привычных, не замечаемых нами ежедневно звуках, объединенных общим понятием «свобода».

– Батенин, на выход, – скомандовал следующим утром дежурный.

– А чё не с вещами?! – завопил бывалый с удивлением. – Третьи сутки пошли, между прочим! Я не дурак, я просвещенный, знаю, что и почем, между прочим!

– Вот я тебе щас как дубиной под ребра просвещу, так поголосишь у меня. Батенин! Чего там, сдох, что ли! Выползай давай!

– А что случилось?

Он суетливо собирался, не ожидая такого внезапного поворота. Вроде уже настроился на освобождение, а тут снова куда-то вести собираются. Неужто опять на допрос? Сколько можно? Он уже все раз по семьдесят повторил, уже и запутаться не боится, потому как почти все, что говорил, – правда. И правда ведь в главном – он не убивал! Что за непонятки опять?!

– На допрос к следователю, – смилостивился дежурный, разворачивая его лицом к стене и надевая ему на руки браслеты, как особо опасному преступнику. – А ты куда собрался, домой, что ли? Эх, скорый какой! А сидеть кто за тебя будет, папа римский?

– За что сидеть? Я же не убивал! – со слезой откликнулся Лев и тут же получил дубинкой под колено.

– Вы никто не убивали! – охранник выругался. – Только трупов от этого не меньше! Пошел вперед, ну!

Рашидов сегодня был не один, что Льва сильно расстроило. Четыре глаза – это уже серьезнее. В каждой капле пота разглядеть сумеет его подлый предательский страх. А без причины человек бояться не станет, так ведь? Вот и начнут из него кровь пить, как в том фильме ужасов про пришельцев. А он ведь…

– Сомов, – мягко представился второй мужик, седлая стул так близко от Батенина, что касался своими коленками его коленей. Это было очень неприятно, пришлось стиснуть зубы. – Сомов Ростислав Викторович, будем знакомы?

– Будем, – кивнул Лев серьезно.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – вдруг спросил совершенно не к месту Сомов этот.

– О чем? – растерянно откликнулся Лев. – Я уже все рассказал Ивану Ивановичу.

– Это понятно. И я знаю, что ты ему рассказал, дружище. – Сомов улыбнулся хорошей улыбкой. – Убийство этой бабы меня совершенно не интересует. Меня интересует другое.

– Что именно? – Лев затаился.

Мягко стелет, да жестко спать? Похоже на то. Кто он такой вообще? На мента не похож, больно нарядно и дорого одет. И папка с ручками у него из дорогой кожи. Цену таким вещам Лев определял с лету. И печатка на пальце недешевая. Разве ментам на службу можно в цацках? Нет, конечно. Их вздрючат за носки не такого цвета на разводе, а тут печатка. Нет, не мент он. Кто тогда? Может, адвокат? Чего тогда при Рашидове с ним болтает? Так не положено. Да и не представлялся он адвокатом.

– А вы кто? – вдруг осмелел он.

– Я? – Сомов подумал с минуту, потом ухмыльнулся. – Это тебе знать не обязательно, смысла в том нет, поверь.

– Говорить тогда не стану! – разозлился Лев.

Чего это он станет болтать с кем ни попадя?! Если этот Рашидов из продажных и притащил в свой кабинет какого-нибудь крутого – дело наверняка в том самом портфеле, в чем же еще – то пускай сам с ним и говорит.

– Ваня, ты нас не оставишь минут на несколько? – не поворачивая головы в сторону Рашидова, попросил Сомов.

– Славик, ты че, вообще, да?! – перепугался не на шутку Рашидов. – С меня погоны сорвут, если я…

– Пять минут! Или больше я тебе не помощник!

Рашидов разразился гневной речью на непонятном Льву языке. И он снова подивился – почему Иван Иванович-то? Потом шепнул что-то Сомову и ушел тут же, хлопнув дверью.

– У нас мало времени, хорек, – прищурился тут же Сомов, перестав быть милым и приятным малым. – Поэтому стану говорить я, а ты слушать. А решать потом тебе. Итак…

Глава 12

– Саша! Сашенька! – сиплый визг Наташи больно резал ухо и мешал думать, а думать следовало. – Что же делать, Саша?!

– Наташа, чего ты мельтешишь? Ну чего? Все идет так, как и должно идти. Ты же сама этого хотела, разве не так?

Александра со вздохом вытащила левую руку из кармана, отвела ее подальше, внимательно осмотрела маникюр. Ноготь на указательном пальце, как всегда, вышел у Мариночки неказистым. Сколько раз можно предупреждать, что ноготок растет немного не так и затачивать его следует совсем иначе, чем другие. Нет, сидит, пыхтит, сопит и делает все по-своему! Уволить ее, что ли? Или один ноготок из десяти того не стоит?

Пускай работает. Она некапризная. Прибавления к зарплате не требует, отпрашивается редко, всегда готова подменить тех, кому постоянно куда-то нужно.

Саша вздохнула, плохо слушая бывшую соперницу, а теперь подругу по несчастью. Ей, если честно, сегодня было не до нее. У нее на днях такое произошло, что…

– Саша! Ты меня не слушаешь совсем! – подвела черту со скорбным вздохом Наташа.

– Почему? Слушаю я тебя, слушаю. – Саша нервно закатила глаза под лоб.

До чего ей надоело нервическое нетерпение Наташи. То ли молодость так норовиста и скорострельна, то ли Наташа по сути своей была такой. Ну просто рвет удила, и все тут!

– А чего тогда не отвечаешь на мой вопрос?! – хмыкнула та недобро. – Чего там гоняешь-то?

– Поверь мне, то, о чем я теперь думаю, никакого отношения не имеет к нашему общему делу, – поспешила утешить ее Александра.

– Общему делу! – снова взвизгнула Наташа. – Какое общее дело, какое?! У меня вообще такое ощущение, что мне это одной нужно!

– Может, и так.

Александра равнодушно пожала плечами, потом вспомнила, что ее никто не видит, Наташка уж точно, и поспешила одернуть коротенький пиджачок, задравшийся от ее движений.

– Чего-то я тебя не пойму, подруга. – Наташа озадаченно помолчала. – Ты что сейчас сказала?

– Что?

– Что тебе это уже неинтересно, так?

– Может, и так.

– Сволочь ты! – присвистнула Наташа почти весело. – Я ей, можно сказать, дорогу грудью вымащиваю, о ее будущем пекусь, а она…

– О моем? – Александра наконец-то разозлилась всерьез, от равнодушного созерцания собственного маникюра пришлось отвлечься. – О моем будущем?! Совсем, что ли, ошалела?! Ты себе грудью дорогу мостить собралась через меня и моего возможного ребенка, а не мне! Ишь, умница благородная! Представляю, в какую копеечку мне твое благородство может обойтись в будущем. И вообще… Мне это уже почти неинтересно!

– Ладно, ладно, Санечка, не кипятись, не кипятись, – тут же защебетала Наташа. – Почему это тебе неинтересно стало? Замуж, что ли, позвали?

– Может, и позвали, а что?

Александра покосилась на дверь кабинета. Не приведи господь, секретарша услышит, через час будут знать все. А ей не нужно пока, чтобы кто-то об этом знал.

– И кто он? Кто? Сашенька, не томи, ну, не томи! Ну кто, кто?! Ну, Са-аша-а…

Когда Наташке было что-то нужно, она могла ныть часами и неделями. Плевать ей было, что от ее воя в ушах звенело, она станет валяться в ногах, облизывать конечности, унижаться ради информации.

Но Александра была непреклонна.

– Не скажу, не ной! – отрезала она, вдоволь наслушавшись Наташкиного отвратительного щебета.

– Черт с тобой! – сдалась та. – Скажи хотя бы: ты согласилась?

– Пока я не дала ответа, – призналась со вздохом Александра. – Все так скоро, так неожиданно и для меня, и для него, кажется, тоже. Лучше не спешить в этом деле.

– Я тоже так думаю, – вконец успокоилась Наташа. – Слушай, давай сегодня встретимся. Машка вчера звонила днем, говорила, что есть новости. Давайте все обсудим втроем?

– Когда? Где?

Александра бросила взгляд на часы на противоположной стене.

Еще только половина второго, а ей уже все надоело. И бесполезное сидение в кабинете, и четвертая чашка кофе, и глупая бухгалтерша, что-то твердившая о возможных проблемах с погашением кредита. Уже и причесалась, и маникюр успела сделать, а время будто остановилось.

Хорошо, что Наташа предложила встречу. Можно встретиться и поболтать. Хотя, кажется, ничего, кроме болтовни, их затея не принесет. Глупо все, глупо и эфемерно.

Не бросит никогда Виталик свою Валерию, как бы им всем троим ни хотелось. Не бросит! Если хотел бы, уже давно бы бросил, а то до сих пор с ней.

Может, сказать «да» этому нелепому чудаку, падающему всякий раз перед ней на колени? Может, наплевать на то, что он беден? Что жилья у него своего, кажется, нет в городе, и он скитается по съемным квартирам. Может, в самом деле наплевать на все эти несуразные казусы, делающие этого парня неперспективным для светских свах?

А что?..

Взять и зажить с ним просто и незатейливо в ее, к примеру, квартире. По утрам готовить ему завтраки, провожая на службу. Ловить его у порога последним поцелуем, всовывать ему в руки его потрепанную папку и незаметно от него в дальний карман подбрасывать тысячу-другую, чтобы ему было на что пообедать в городе, а вечером купить ей цветы. Он найдет эти деньги часа через два или три, и, конечно, ни за что на нее не подумает. Решит, что просто забыл вытащить из кармана когда-то, теперь вот нашел, и как раз кстати. Это возможно при его талантливой рассеянности, вполне возможно.

Вечером она заедет за ним, и он повезет ее в какой-нибудь дорогой ресторан и…

Так, стоп, милочка! Какой дорогой ресторан, если ему на банальную тарелку супа в приличном кафе его жалованья не хватает? Забыла, что каждое утро подсовываешь ему деньги в карман? Забыла, что он живет в твоей квартире? Забыла, что он беден, как мышь церковная, и что ничего красивого, светского и дорогого рядом с ним тебе не светит?

Да, в ногах твоих валяется. Да, целует твои руки, колени и с нежностью целует в макушку, когда ты будто бы спишь, а он еще нет. И на руках тебя несет из ванной по квартире туда, куда прикажешь. Но…

Но ведь квартира-то, милочка, твоя! И ванная тоже! И в кухню он несет тебя на руках к накрытому столу, который тоже за твой счет накрыт, между прочим. Он всего этого словно и не замечает вовсе. И кажется, что все равно ему, на что и что есть. Но ей-то, вот беда, нет! Ей не все равно! Она привыкла совсем к другому! И что там говорила сегодня надоедливая бухгалтерша про проблемы с выплатами по кредиту?..

– Приветик, моя хорошая!

Наташа, как всегда, потрясающе выглядевшая, лучезарно ей улыбнулась, приложилась нежными щечками к ее щекам, почмокала пухлыми губками, изображая поцелуйчики, тут же уселась в креслице за круглым ресторанным столом и потянула к себе меню.

– Есть хочется ужасно! – пожаловалась она Александре. – Кажется, вола съем! Машке не дозвонилась, поэтому и выбрала это место. Не есть же нам снова эти ужасные блины, правда, Саш?

Саша сдержанно кивнула, приглядываясь к бывшей сопернице.

Что-то в ней ей сегодня не нравилось. Нет-нет, выглядела так же, как всегда, – потрясающе, волнующе, сексуально. На их столик уже косились мужчины. Одежда была новой, интересно, откуда деньги, если дядечка приостановил денежный поток? Или соврала, мерзавка? Или что-то скрывает от нее?

– Новые шмотки, Наташ, откуда? – не выдержав, спросила Саша, заказав себе лишь салат и бокал вина.

И есть особенно не хотелось, и надо сэкономить немного, чтобы на вечер денег чуть больше осталось. Он же придет сегодня! И еще что-то там сегодня весьма тревожное предрекала противная надоедливая бухгалтерша, нужно немного подзатянуть пояс, который и так уже стиснут неимоверно.

– Ой, ты знаешь, совсем не ожидала, – жеманясь, начала хвастаться Наташа. – Папуля вчера заявился. Плакал! Говорил, что жить не может без меня. Звал во Францию. А я вот…

– А ты что? – Александра поняла, куда та начнет сейчас клонить.

– А я вот не могу поехать из-за тебя, между прочим, – она обиженно надула губки. – Уеду, ты все дело загубишь.

– Наташа, опомнись! Нет никакого дела! Не было, нет и быть не может! Машка что-то напридумывала спьяну или с бодуна, а ты повелась, как последняя дура! Нет никакого дела!

Александра снова разозлилась.

Нет, ну почему этой глупой кукле вечно везет?! Палец о палец не ударила в этой жизни, не работала никогда и вряд ли соберется. Ей то с одной стороны подарки, то с другой.

В то, что дядечка вдруг к ней вернуться решил, Александра не поверила. Наверняка на вечеринке у губернатора кого-нибудь подцепила. В ее салоне уже жужжали о том, что на вечеринке было много свежих, не замыленных физиономий с весьма увесистыми кошельками, еще не прибранными к рукам никакой акулищей.

Неужели этой глупой кукле повезло с одним из них? Наверняка повезло, не просто же так морда у нее так довольно лоснится. Ресторан дорогой выбрала, кошелек нарочно продемонстрировала, полный купюр.

А Сашу вот к губернатору не позвали. Ей ремеслом приходится заниматься, а ремесленникам туда вход был заказан.

– Как нет никакого дела, как нет?! Ты что же, сдаться решила? – Наташа макнула в сложный соус кусок утиной грудки, положила в рот, изящно пожевала, проглотила. – Напрасно, милочка, напрасно.

– Ничего не напрасно. – Александра со вздохом ковырнула овощную кучку вилкой. – Машка и та не пришла, хотя изначально идея авантюры принадлежала ей.

– Машка не пришла, потому что я до нее не дозвонилась.

Наташа помахала вилкой. Саша обратила внимание на ее пальцы с безукоризненным маникюром, хотя та и не являлась хозяйкой салона красоты.

Всех увольнять надо к чертовой матери! И сговорчивых, и не очень!

– Пару дней назад говорили с ней, она на энтузиазме, хотя и бухая, по-моему.

– Ну, вот видишь! Я же говорю, что все это она спьяну выдумала!

– Ага, а Валерия Виталика нашего бросила тоже спьяну? Ты же знаешь, что она не пьет и вообще очень серьезная и вдумчивая девица.

И Наташка уставилась на нее, ожидая эффекта от такой-то новости. Александра внутренне ахнула, но вида не подала. Не хотелось делать еще один подарок бывшей сопернице. И так задарена судьбой под завязку.

– Ну и что? – пожала она плечами вместо того, чтобы ахать, охать и ужасаться. – Ушла и ушла, завтра вернется.

– А если нет?! – Наташка обиженно покосилась на нее. – Знала, что ли?

– О чем?

– О Валерке знала? Даже не удивилась ничуть.

– Знала не знала, какая разница, Наташ? Меня вон замуж зовут, а я не знаю, что ответить. А ты мне про чью-то жену!

Увидеть своего милого, который любил стоять перед ней на коленях и ухитрялся при этом сидеть у нее на шее, Александре вдруг захотелось так остро, что она даже вилку отложила и за сумочкой потянулась.

Ну и пускай он нищий! Пусть бездомный! Он любит ее, он в ней нуждается и детей от нее хочет. Вот кому она родит с радостью… может быть.

– Хватит тут передо мной представление разыгрывать, Саш. – Наташа выдернула у нее из рук сумочку и на всякий случай повесила ее на спинку своего стула. – Если ты ему не ответила до сих пор утвердительно, значит, есть на то причины. А насколько я знаю тебя, себя, всех нас, то причина может быть лишь одна!

– Да? И какая же? – неестественно оживляясь, спросила Александра и снова вцепилась в вилку, принявшись ковырять заказанный ею дешевый салат.

– Деньги! Деньги, милая! Он нищий, да? Ну, может, и не нищий, но до Виталика ему ой как далеко. Поэтому ты и тянешь с ответом. Если хочешь знать… – Наташа перегнулась к ней через стол и прошептала: – То у меня таких вот предложений руки и сердца по три сотни за неделю.

– И что же ты?

Снова в точку эта дрянь попала. Всегда и всюду безошибочно попадает, с одним Виталиком, правда, маху дала, а так прямо чудеса творит.

– Я похожа на дуру?! – изумилась Наташа. – И ты, между прочим, не похожа. Замуж ей приспичило за инженера, подумайте! Хочешь по кухне метаться, банки с огурцами и помидорами всю жизнь закатывать, пол на лестничной клетке подметать, потому что в вашем доме уборщицы не будет? В родительском комитете в заурядной школе хочешь состоять, чтобы глупым училкам грошовые подарки к праздникам таскать? Не хочешь, по глазам вижу. И я не хочу! Поэтому всегда говорю своим восторженным ухажерам «нет». И ты так скажешь!

– А вдруг я скажу «да»? – поддразнила ее Александра, полностью признавая ее правоту. Ничего из перечисленного Наташкой ей делать не хотелось.

– Не скажешь, – спокойно парировала Наташа, переходя к десерту. – Тем более теперь! Теперь, когда: а) Машка самоустранилась, потому что, кажется, в запой ушла; б) Валерочка от Виталика сбежала. Ты теперь одна! У тебя нет конкурентов! Устраивай свою жизнь с Сетиным сколько угодно!

– А твою? – поддела ее с усмешкой Александра.

– Ну… Ну и мою немного. Слушай, давай я закажу тебе десерт. Так вкусно! Необычайно вкусно!

– Зачем? Я сама могу себе заказать, – оскорбилась Александра.

Неужели так заметно, что она экономит? Не хватало еще, чтобы Наташка заподозрила ее в этом. Тут же по городу поползут слухи, и завтра к ней в салон никто не придет. А это полный крах.

Что-то там болтала сегодня бухгалтерша о проблемах с платежами по процентам?..

– Просто решила пару килограммов сбросить. Возраст, хочешь не хочешь, дает о себе знать. Чуть дашь слабину, тут же на бедрах сказывается. – Она поиграла глазами, пощипав себя за плоский живот. – Кстати, а вдруг эта Валера решит вернуться к Виталику?

– Не вернется! – пылко возразила Наташа.

– С чего такая уверенность?

Александра удивленно примолкла, внимательнее присматриваясь к бывшей третьей жене Сетина.

Не слишком ли хорошо осведомлена ее бывшая соперница? Как бы чего не вышло из всей этой нелепицы. А то влипнет по ее милости в такое дерьмо, что банки с огурцами и помидорами на кухне инженера раем неземным покажутся. Ох, не зря ей эта история с самого начала не понравилась, не зря.

– Как с чего, как с чего?

Наташа суетливо вытерла рот салфеткой и полезла за зеркалом в сумочку. Перепутала ее с Сашиной, занервничала, задергалась, принявшись глупо похохатывать и извиняться. Потом вдруг замерла, осекшись, и проговорила через минуту:

– Разве он ее примет, после того как она сбежала от него, Саш? Он ведь не прощает никаких мелочей, а такое… Тем более что слухи ходят, будто Виталик обратился за помощью к детективу.

– К кому?!

Она поперхнулась оливкой из салата, который все никак не могла доесть и продолжала по инерции ворошить его вилкой, время от времени забрасывая что-то в рот с тарелки.

– К детективу!

– Он пытается таким образом разыскать свою сбежавшую жену?! А… А почему он не обратился в милицию, Наташ?

– Скажешь тоже! В милицию! Что она может-то, наша милиция? Регистрацию разве что проверить, не более. И огласка к тому же стопроцентная обеспечена. А с детективным агентством все по-другому.

– Огласки нет, хочешь сказать?

– Конечно!

– А откуда же ты тогда обо всем узнала? Откуда?

И Александра снова пытливо уставилась на Наташу. Чрезвычайно хорошо осведомлена, мерзавка.

– Откуда, откуда! Оттуда! Пока ты шашни глупые крутишь, я грудью тебе дорогу к светлому, счастливому будущему прокладываю, не жалея ни сил, ни средств, ни времени, – заворчала Наташа, не глядя на нее. – От поездки отказалась. И все ради нашего общего дела!

– Ну, наконец-то это дело стало нашим общим. – Александра поднялась с места, сдернула свою сумку со стула Наташи и на ходу уже обронила: – Ты особенно не суетись, дорогая, а то как бы круги по воде не пошли. Если Виталик что-то узнает, он головы нам с тобой снимет.

– А… А что он может узнать? – Наташа побледнела, пытаясь улыбнуться.

– Ну хотя бы о том, как именно ты грудью прокладываешь дорогу к нашему светлому будущему. Смотри, не наломай дров по пути, милая. И знай… Если что, я ни при чем.

И ушла, не услыхав, как злобно зашипела ей в спину Наташа:

– Сука!.. Старая никчемная сука!!!

Глава 13

Сомов осмотрел еду, что стояла на подносе, принесенном нерасторопной официанткой, и едва не выматерился.

Нет, ну сделала все с точностью до наоборот! Что за день сегодня, а!

Просил сыр на спагетти, а мясо подать без соуса и всякой зелени. Она спагетти оставила голыми, а на мясо нахлобучила и соуса, и сыра, и три пучка укропа. А он его терпеть не мог! Сливки просил отдельно, кофе отдельно. Она снова все смешала! Вот бы ей на голову все это навертеть, чтобы в следующий раз слушала внимательно!

– Приятного аппетита, – пожелала ему рассеянная девушка и, похлопав накладными ресницами, упорхнула к соседям.

Сомов долго смотрел ей вслед и все решал про себя, издевательски она ему приятного аппетита пожелала или потому, что того правила требовали? Или все же потому, что дурой была законченной и невнимательно слушала клиента.

Обед, сочтенный им испорченным, он проглотил без аппетита, почти не чувствуя вкуса. Так он обычно ел, когда в ментовке работал. Там трапезничать было некогда, да и не на что особо. Глотал что придется. Желудок оттого частенько побаливал, пузо появилось. Как ушел в собственное расследование, так решил, что все – хватит над собой так измываться. Есть стал сытно и не абы где.

В сегодняшнее кафе он и раньше захаживал. Очень любил здешние спагетти под сырным соусом. И мясо хорошо готовили, и улыбались приветливо. А сегодня…

– Девушка! – подозвал он ее, когда на тарелках ничего не осталось. – Кофе мне повторите. И не перепутайте снова!

– А… А что-то не так?! – она зарумянилась, накладные ресницы виновато дрогнули. – Простите меня, я здесь недавно, вторую смену всего.

– Кофе и сливки отдельно! – повысил голос Сомов. – Повторяю: отдельно!!! В белом таком кувшинчике мне их обычно приносят, понятно?!

Плевать ему было на ее только вторую смену, плевать. Он не должен ломать себе день и здоровье из-за ее рассеянности. Ему и так жизнь не мила из-за друга детства, вернее, из-за его гиблого дела, а тут еще какая-то фря…

– Простите, простите, – защебетала она, забирая посуду и отряхивая скатерть от крошек. – Я сейчас все сделаю…

Принесла наконец сливки отдельно в кувшинчике, кофе в чашке. И в счет не включила, пробормотав, что за счет заведения. Сомов не стал настаивать, хотя и понял, что это за ее счет, а не за счет заведения.

Пускай учится укрощать свою рассеянность, черт побери, хотя бы посредством материальных лишений, если по-другому не может.

Сомов плеснул в кофе немного сливок, ссыпал из пакетика сахар и поболтал в чашке крохотной изящной ложечкой. Попробовал на вкус, остался доволен и тут же от соседнего столика поймал виноватую улыбку официантки, кивнул ей.

И чего на девку взъелся? Она виновата, что ли, что ему Сетин в ту дрянную ночь позвонил? Ну, напутала немного с заказом, и что? Теперь вот ей платить придется, а кофе тут стоит о-го-го, раньше у него весь обед столько стоил.

Э-эх, Сомов, Сомов, портиться начинаешь, да? Деньги портят, это точно. Разве он таким раньше был? Нет, конечно. И Сетин таким раньше не был. А теперь? Теперь, когда у него денег – куры не клюют, каким стал задушевный друг Виталька? Засранцем он стал форменным, вот так!

Орал вчера на него, ногами топал, слюной брызгал.

– Мне плевать!.. – орал Виталька, как ненормальный. – Где ты ее станешь искать! На земле, под землей, за океаном, но найди, слышишь, Сом! Найди мне эту дрянь!

А где он ее найдет? Где?! Он ведь не был глупым ментом никогда. И знал прекрасно, что если преступление не раскрыто по горячим следам и не подоспели вовремя осведомители, то можно ставить на этом деле жирный крест до тех пор, пока кто-то когда-то, может, лет через сто, случайно не проколется и не прольет свет на это самое дело.

Горячих следов нет! Их вообще никаких нет – следов этих. Ни следов борьбы в доме, ни следов взлома. Ничего! Даже собачки послушно потрусили в вольер, когда кто-то им приказал.

А кого у нас слушались собачки? Правильно: хозяина, домработницу и… его вторую жену Марию. Бывшую, бывшую жену.

Стало быть, мог кто-то из них загнать собак той ночью в вольер, чтобы Валерия беспрепятственно покинула дом? Да, мог! Кто из перечисленных? Домработнице незачем, раз она перед этим их только выпустила. Сетин был на вечеринке, подтверждений тому масса. Остается Мария?

Именно! Именно Мария могла той ночью загнать собак, чтобы выманить с какой-то целью Валерию из дома.

Цель? Какая у нее была цель?

Это мучило Сомова с утра до ночи. Он не мог понять мотива, сколько ни бился. По словам очевидцев, женщины не дружили между собой, даже вроде не были знакомы. Что тогда могло их заставить контактировать той ночью, что?! И главное – почему следующим вечером Мария была найдена убитой, и где бы вы думали? Правильно, в городской квартире Валерии Сетиной, ныне числящейся пропавшей.

С момента ее бегства из дома – а Сомов искренне полагал, что она сбежала и никто ее не похищал, – и до того, как в ее квартире была убита Мария Сетина, прошли почти сутки.

Чем все это время занимались эти две женщины? Ругались, спорили, пытались отстоять свои права на Сетина Виталия? Потом в пылу ссоры Валерия убивает бывшую жену своего теперешнего мужа…

Тьфу, дрянь какая-то. Притянутая за уши дрянь!

На хрена Валерии убивать Марию, если та ей давно не соперница? Да и Мария, наверно, прекрасно понимала, что назад ей дороги нет. Изменила Сетину, тот таких вещей никогда не простил бы.

Мотива и у Валерии тоже не было. А если и был, то Сомов о нем никак догадаться не мог.

Может, эта Машка знала что-то о Валерии? Может, было какое-то темное пятнышко в ее безупречной биографии в прошлом, и она принялась ее шантажировать, за что и поплатилась? Так зачем убивать было в собственной квартире, дура, что ли, совершенная?! Выехали куда-нибудь за город, там бы и постреляли.

Менты взяли в квартире Валерии Сетиной некоего Батенина Льва Романовича. Ранее не судимого и ни разу не привлекаемого даже в качестве свидетеля. Жил один, имел торговый ларек возле вокзальной площади. Холостой, приветливый.

Ну, просто с безукоризненной репутацией гражданин, и все тут.

Только не верил Сомов в такую вот безукоризненность. Не верил тем гражданам, которые вдруг ни с того ни с сего оказывались на месте преступления и были будто бы ни при чем.

Знакомиться он пришел к убитой, ага! Караулил он ее, конечно же, а как еще!

А что в этой квартире убитая сейчас не жила, а появлялась там лишь изредка, это как?

Да и не понравился этот Батенин Сомову с первого взгляда, чего вилять-то. Как глянул в его бегающие глазенки плутовские, так сразу и понял все про него. Нечистый малый, хотя и с безупречной репутацией! Не попался просто еще никому, вот и досье на него нет. Надо бы поспрашивать, понаблюдать.

Сомов и понаблюдал, и поспрашивал, и даже домой втихаря к Батенину этому наведался. И если в первых двух случаях ему не особо повезло, все хором утверждали, какой Лева хороший и положительный, то в третьем Сомову очень подфартило.

В уютной квартире Батенина, оказывается, в его отсутствие кто-то побывал. И что-то поискал там основательно, перевернув весь дом вверх дном.

Что искали? Почему искали уже после того, как Батенина задержали по подозрению в убийстве Марии Сетиной? Сочли, что он хранит теперь то, что не отдала Маша? Или Валерия? Что?

Батенин не рассказал ничего, хотя Сомов и давил на него, и пугал его, и даже пару раз ударил, не оставляя синяков.

Тот молчал, дрожал всем телом, смотрел на него, как на чудовище, и все время мотал головой.

– Ты хоть понимаешь, идиот, что тебя не оставят теперь живым, понимаешь? – наезжал на него Сомов. – Ты что-то видел, или что-то взял на время… Чего головой трясешь? Думаешь, я не понимаю, почему у тебя в квартире был обыск?

– К-какой обыск?! – заикался и лязгал зубами Батенин и снова мотал головой. – Ничего не знаю! Ничего не брал! Случайно! Случайно оказался там, понятно?!

– Нет, не понятно, – говорил Сомов, будто бы улыбаясь, хотя трахнуть малого об стол башкой очень хотелось. – То ты утверждаешь, что знакомиться пришел к погибшей и даже цветочки принес. То теперь случайно будто бы оказался там. Где врешь?

– Нигде! – верещал Батенин. – Не вру я! Правду говорю!

– А теперь слушай меня и запоминай. – Сомов положил свою ладонь Батенину на затылок и сильно сжал. – Один раз всего предлагаю, больше не стану!.. Ты мне рассказываешь всю правду, а я тебя отсюда вытаскиваю.

– Чтобы меня на воле тут же прибили, – пискнул неуверенно Лев и заворочал шеей, зажатой в его цепкой руке. – Сами сказали, что меня теперь пасти станут, хотя я и не знаю за что!

– Все ты знаешь, паскуда. Все ты знаешь, – тихо возразил Сомов и сжал его шею еще сильнее. – Говорить только не хочешь, а знать-то знаешь… А я тебя спрячу от всех.

– Как это?

– А так. Вытащу отсюда, спрячу понадежнее. А потом, когда с твоей помощью найду убийцу, можешь катиться на все четыре стороны.

– А до этого под арестом буду? – тут же поймал его на слове Батенин. – Не-е, ну его на хрен! Тут я хоть под арестом у властей, а там неизвестно где буду. Как не нужен стану, так и грохнете меня.

– Тебя и так грохнут, придурок, – пообещал ему на прощание Сомов и ушел.

Ушел, а с Рашидова взял обещание, что, как только Батенина будут отпускать, он ему позвонит.

Всей кожей, каждым нервом чуял Сомов, что Лев этот мутнорылый что-то знает. И не потому даже, что в доме его все перевернули вверх дном. Тут, если призадуматься, резон определенный просматривался. Парня ведь забрали прямо из квартиры, где убийца труп оставил.

Что он там забыл, должен был задаться вопросом убийца? Зачем туда пришел вообще? Знаком был с убитой? А не навестить ли его хату, пока он сидит, не покопаться ли там в вещичках его, может, что-то прояснится.

Если что-то там и было, то сплыло уже давно. Менты, как всегда, опоздали, дожидаясь санкции. И дела об убийстве Марии Сетиной им никогда не раскрыть.

Сам Виталик Сетин, когда узнал, что Машку его грохнули, да не где-нибудь, а на квартире его сбежавшей супруги, чуть в обморок не грохнулся.

– Не смей ее выдать, Сом! – заорал он, едва от потрясения оправился и бросился на бывшего друга чуть ли не с кулаками. – Не смей ее впутывать!

– Мне-то что? – удивленно будто заморгал Сомов. – Скажешь, я сегодня же все брошу и забуду об этом на веки вечные.

Ох, как ждал он, что Сетин скажет ему именно это, как ждал! И впрямь бы забыл, и не вспоминал никогда, потому что за версту чуял проблемы, они ведь уже начались.

Но Сетин вместо этого начал ногами топать и орать, чтобы он Валерию хоть из-под земли, да достал.

– К тебе придут с вопросами, – предрек в конце встречи Сомов. – Вернее, не к тебе, а к ней. На ее квартире совершено убийство, шутка ли! Что станешь говорить?

– Что-нибудь скажу, – огрызнулся Сетин и задумчиво потер заросший подбородок, он вообще почти бриться перестал, как жена его пропала.

– Нет, так не пойдет, Виталик. – Ростислав разозлился. – Я должен знать, что ты станешь говорить милиции. И даже готов посоветовать тебе, что именно надо сказать.

– Что? Что надо сказать, учи!

– А сказать нужно, что жену ты отправил к какой-нибудь своей тетушке…

– Нет таких! – перебил его Сетин.

– Пускай будут! – взревел Сомов и пальцем ему погрозил. – Ты меня втянул в это дело, слушаться теперь должен.

– Ну, дальше?

– Тетушка у тебя должна появиться на Урале, Дальнем Востоке, в тундре или еще где-нибудь подальше. И туда ты и спровадил свою жену, она так захотела. Домработница должна будет подтвердить, как собирали твою Валерию вместе, как вещи упаковывали и отвозили туда не поездом, не самолетом, не автобусом, – тут проверить легко, а машиной.

– Какой машиной?

– Твоей. Или служебной. Подумай хотя бы над этим. А ключи от своей квартиры Валерия твоей бывшей жене…

– Не могла отдать, поскольку они не были знакомы.

– Тогда ты их Марии отдал, понял! – Сомов постучал кулаком себе по лбу и даже поморщился, так больно вышло. – Жить ей негде было. Она пришла к тебе, попросила помощи. Ты с разрешения твоей теперешней жены и отдал Маше ключи.

– Как же мне моя жена могла дать разрешение, если ее дома нет?

– По телефону, Виталик! – Он снова постучал по лбу, теперь, правда, пальцем. – Так трудно понять?

– Понять не трудно, проверить легко, – возразил резонно Сетин. – Легко проверить, что мне никто не звонит, и я никому не звоню ни на Урал, ни на Дальний Восток, ни в тундру. Проверят, и что тогда?

– Не проверят, – ухмыльнулся Сомов. – Ты же не на подозрении, чего им тебя проверять. Да и дела им больше нет, только в распечатках твоих телефонных копаться. Не думай о них с таким уж размахом.

– А ты бы проверил?

– Я бы проверил, – горделиво выпятил грудь Сомов. – Первым делом проверил бы. А они этого хмыря мурыжат, хотя ежу ясно, что он не убивал.

– А вот если ты такой умный, какого же черта до сих пор не проверил, с кем и по сколько раз на день говорила моя жена по телефону, а?! Выпендриваешься тут передо мной, профессионал хренов! Менты работать не могут, а ты-то можешь?! Я тебе деньги плачу, между прочим, охренеть какие, а ты еще и с места не сдвинулся!..

Сомов, если честно, эту кропотливую, неблагодарную зачастую работу решил оставить на потом, когда уже надежд никаких на возвращение Валерии не останется. Муторно же сидеть и в распечатках этих копаться. Да и надеялся он, искренне надеялся, что Валерия загуляла или мужа на прочность нервов проверяет.

Ну а когда в ее квартире произошло убийство, то напрягся дальше некуда. Гадкая история, недаром свербило. И хорошо еще, если на гибели Марии Сетиной убийства прекратятся. А если нет, что тогда?

Сомов допил кофе, подумал и швырнул пару сотен на стол за дополнительный заказ. Не стал он последней сволочью, хотя и начал уже позволять себе немного побарствовать. Чего же официантке без зарплаты-то? Не годится.

– Спасибо, – услыхал он в спину, когда уже почти вышел из зала. – Приходите еще, не перепутаю.

– Приду, – пообещал Сомов и, оглянувшись, улыбнулся.

Он вышел на улицу, сделал два звонка своим помощникам. Потом позвонил секретарше, предупредил, что сегодня его уже не будет, и завтра, и послезавтра, возможно, тоже. Морщась, выслушал ее сбивчивый доклад. Сунул телефон в карман пиджака – он теперь только пиджаки носил, никаких джемперов, растянутых до колен, или рубах навыпуск, – отряхнул лацкан, хотя он был в идеальном состоянии. И пошел в салон красоты.

Да! Путь его лежал именно туда. Встреча у него там была назначена. Встреча с Александрой Сетиной – первой женой его школьного закадычного дружка.

Странные бабы – его бывшие жены. Ни одна из трех не поменяла фамилию, оформив с Сетиным развод. Престижно, что ли, было фамилию его носить? Хоть и бывшая, но все же Сетина, так? А если бы замуж вновь собрались, тоже его фамилию бы оставили? И детям потом в другом браке фамилию Сетина пришлось бы носить?

И снова Сомов разозлился на Виталика. Ишь как баб ему удается околдовывать! Даже в разлуке верность его фамилии хранят. И вроде между собой не общаются, а вторая бывшая вдруг взяла и померла в квартире четвертой его настоящей.

Чертовщина, да и только.

И чего было вовремя с бабами своими не разобраться Сетину этому?! Ни у него голова бы теперь не болела, и Сомов бы спал спокойно. А то ведь не спит! Какую ночь не спит. И признаться самому себе боится, что захватило дельце это его. Сильно захватило. Прямо как раньше, когда в ментах бегал по городу с высунутым языком.

Тогда ведь не за деньги, за интерес в основном работал. Ну и за идею немножко.

Идейных мало среди них было. И интересной работу свою почти никто не считал. Сволочной – да. А чтобы интересной…

А вот Сомову всегда бывало интересно: кто – кого? Неужели не удастся ему разгадать хитрость мрази какой-нибудь, решившей ограбить или убить просто потому, что выпил или укололся, или потому, что выпить и уколоться не на что было?

Ненавидел он их люто. Особенно тогда, когда обходили они его и на свободе безнаказанными оставались. Тогда он сна и аппетита лишался и работал сутками, и курил, курил, курил… И успокаивался, лишь когда удавалось за воротник схватить урода да в камеру спровадить.

Удовлетворение? Да нет, не испытывал он ничего подобного. Никакое удовлетворение или чувство выполненного долга не переполняли его душу. И усталый и довольный он не возвращался домой, после того как обмоют с ребятами завершение дела. Покой – вот что! Покой воцарялся в его душе. И есть хотелось так, что мел все подряд из холодильника. И засыпал, едва до кровати добирался. И настроение играло, и девчонок клеил. И даже одной жениться, помнится, обещал.

Сломался Сомов на одном убийстве. Метался, рвался, не спал, не ел, накуривался до звона в ушах и кругах перед глазами. Нашел. Взял. А гадость эту потом отпустили. И еще от начальства такую плюху получил, что дыхание перехватило от несправедливых упреков. Тогда-то и решил, что хватит. Хватит играть в войнушку. Слишком дорогой ценой дается ему состояние покоя.

И прожил несколько лет безо всего этого клинча вполне сносно. Денег удалось заработать, репутацию, приодеться сумел, есть начал хорошо. Курить почти бросил. Иногда может побаловаться, но не всерьез, не так, как раньше. Думал, что до конца дней проживет так.

Новыми привычками даже начал обзаводиться. Скрывал их, правда, ото всех, потому что считал их барскими и недостойными настоящего российского сыщика.

Сигары покуривать стал, разве это не барство? Барство и баловство, конечно, а покуривал. Виски с содовой попробовал. Не очень понравилось, но все равно нет-нет да опрокинет, и именно с содовой. Халат себе шелковый купил, на поясе кисти. Облачался в него перед сном после ванны и сидел в нем перед телевизором, поигрывая кистями. Комфортно было. Может, выдумывал?

А сегодня утром, проснувшись и снова погрузившись в мысли, на которых вчера и уснул, вспомнил вдруг, что уже дня три или даже четыре халат не надевал. Сигары в коробке так и стояли невостребованными, а «Парламента» уже полблока осталось. Виски на дне бутылки, а содовая рядышком даже не откупоренная.

Завелся? Снова завелся? Выходит, что так.

– Добрый день, – высокая, стройная, очень красивая, оттого кажущаяся ненастоящей, девушка встретила его улыбкой, едва он толкнул плечом дверь и ввалился в салон красоты. – Мы рады приветствовать вас…

И начала нести приветственную ахинею, на которую Сомову было ровным счетом плевать. Профессиональным взглядом он быстро обежал помещение, заглянул в мужской зал, потом свернул к уборным, вымыл руки, вышел, снова наткнулся на резиновый оскал длинноногой красавицы. Покивал ей с хмурым видом. И взял курс на кабинет директора. Дверь просматривалась от входа.

– Погодите! – воскликнула красавица, пытаясь преградить ему дорогу роскошным телом. – Вам туда нельзя. Директор не принимает.

– Почему? – удивился Сомов. – Может, я хочу на вас пожаловаться.

Ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице. Девушка снова улыбнулась и начала совать Сомову жалобную книгу.

– Мне назначено, – признался он со вздохом и поспешил прочь от красавицы.

Он не был низкорослым, но девушке едва доставал до подбородка. Не очень уютно, когда слабый пол смотрит на тебя сверху вниз в буквальном смысле слова. И почему это мужики сейчас высоких дам полюбили? Сколько помнил себя Сомов в отрочестве и юности, он предпочитал хрупких и нежных. Это потом уже хватал все, что попадалось под руку. Времени на выбор не оставалось. А в юности…

Александра Сетина ему очень понравилась. Рослая, но не громадная, фигуристая, грудастая, но тоже в меру. С красивым умным лицом, изумительной прической и приятными манерами. Встретила его приветливо. Тут же заказала кофе. И хотя Сомов только что выпил двойную порцию, отказываться не стал. Очень уж хотелось ему, чтобы такая женщина поухаживала за ним. А она ведь стала сама ухаживать, секретаршу отослала. Почему не воспользоваться?

– Мне сказали, что вы хотите поговорить со мной по личному вопросу? – Она настороженно улыбалась, изящным жестом время от времени поправляя воротник на теплой кофте цвета топленого молока.

– Да, именно по личному.

Сомов осторожно поставил хрупкую чашечку на стол, кофе был говенным, много хуже того, что он пил недавно.

– Слушаю вас.

– Дело касается вашего бывшего мужа, – начал он издалека, не забыв перед этим сунуть ей в руки свою визитку.

– Виталика?! – Она изумленно захлопала длинными ресницами, кажется, настоящими. – А что с ним случилось?!

– Нет, нет, с ним все в порядке, – поспешил успокоить Сомов, неприятно удивившись тому, что Александра заволновалась за Виталика.

И чего в Сетине такого, чего вот в нем, в Сомове, нет?! Деньги? Так и он теперь не нищий. Внешность? Да и Сомов не урод. Посматривают на него с симпатией девушки, точно посматривают. Секретарша, так вообще румянцем всякий раз заливается, будто он в приемную голышом входит.

Нет, уволить ее все же придется. Ну не нравится она ему, совсем не нравится.

– А в чем тогда дело? – поторопила его Александра Сетина и выразительно глянула на часы, словно торопилась.

– Дело не в нем, а в его женах.

– Я – его первая и давно уже бывшая жена, – с наигранной грустью пробормотала Александра, а в глазах застыл тревожный вопрос.

Сомову это совсем не понравилось.

Чего тревожится? Что-то знает? О ком? О Валерии или о Марии? Занервничала сразу, стоило жен Сетина упомянуть. И воротник на теплой кофте цвета топленого молока принялась излишне часто поправлять. Не может дамочка себя контролировать, не может. И нервничает, а почему?

– Вы не общаетесь между собой? – спросил он в лоб.

– Между собой? Вы имеете в виду с Виталиком? – Она попыталась снова печально улыбнуться, но губы словно примерзли к зубам, совсем не желали шевелиться.

– Нет, я знаю, что с Виталием Станиславовичем вы почти не видитесь. Я имею в виду, общаетесь ли вы с Марией и Натальей Сетиными?

– Клуб разбитых сердец? – она делано захохотала. – Кажется, был такой фильм…

– Не смотрел. – Сомов построже насупился. – Когда последний раз вы виделись с подругами по несчастью? Если вам не сложно, вспомните, пожалуйста.

– Давно. Очень давно это было. Уже и не припомню.

Врет! Врет же! Почему?! Что такого, соберись они вместе выпить кофе или по бокалу вина или пива? Да и разведка донесла Сомову, что Александра на неделе с последней бывшей женой Сетина обедала. Почему же врет?!

– Марию когда видели в последний раз?

– О-о! Мария! Мы с ней никогда не ладили, знаете ли. Она же пришла в дом Виталика после меня, не то чтобы отбила… Но… Я с ней не общалась, – закончила она на одном дыхании. И тут же торопливо начала пояснять: – Она не очень приятной была в общении. Наташа – да, хорошая девочка. А вот Мария… К тому же, я слышала, она стала пить. Круг ее знакомых очень…

– Об этом нельзя поподробнее?

– Нет, конечно! Это же ее круг, не мой! – Она передернула с брезгливостью плечами. – Я вообще о ней ничего не знала до недавнего времени.

– А после кто просветил?

– Наташа, – нехотя призналась Александра Сетина, поняв, что сболтнула лишнего. – Та всегда в курсе всего. Я-то почти никуда не выхожу. Мне некогда. Бизнес отнимает все время, знаете ли.

– Процветаете? – Сомов покрутил головой, пошарив взглядом по углам. – Клиентура у вас не из простых. И цены такие…

– Какая клиентура, такие и цены. И наоборот. Не желаете стрижку за счет заведения? – Александра зазывно улыбнулась, потянувшись к кнопке внутренней связи.

Надо же, как к нему сегодня женщины благоволят. Второй раз за счет заведения предлагают умаслить. И второй раз он отказался. Там официантку пожалел. Тут не все понятно с хозяйкой заведения было. Что-то не нравилось ему, хоть убей, в ее натянутых ненатуральных улыбках. И печаль по бывшему супругу не казалась искренней.

– Нет-нет, спасибо. Рановато еще стричься. – Он выразительно провел ладонью по коротко стриженному ежику волос. – Вот как обрасту, тогда уж… Кстати, а на похороны пойдете?

– На похороны?! Какие похороны?! Чьи?!

Она снова сильно перепугалась. Руки соскочили с воротника, начав перебирать предметы на столе. Глаза теперь на Сомова не смотрели. Кажется, она пыталась что-то вспомнить, сопоставить или сообразить. И у нее не получалось.

Ох, и многое бы отдал он теперь, чтобы побывать в ее голове с ревизией.

– Я не понимаю! – выдохнула она дребезжащим шепотом. – Вы говорите какими-то загадками! Толком ничего не объясняете, все намеками, намеками…

– Так и вы толком ничего не ответили.

– А я не знаю, что ответить! Вы же не спросили еще ничего.

– А про Марию?

– А что я могу про нее знать? Что?! Она, простите, скурвилась за короткий срок так, что с ней противно рядом стоять было. Какое тут общение может быть! Мы с Наташкой недавно обедали вместе в ресторане. Та будто бы и Машку приглашала, так она не пришла. А почему вы все время о ней спрашиваете? Случилось что-то? И на чьи похороны я должна пойти?

Ее прорвало? Так и есть. Сомов внутренне поаплодировал своему крохотному успеху. Вроде и не сделал ничего, а она взорвалась, понемногу начав из себя выплескивать.

Не объясняет он толком! Имел бы право, дамочка эта сейчас бы не так пела, а писала бы уже давно под диктовочку.

– Мария умерла, – обронил он, поднимаясь с места и благодаря за кофе. – После всех процессуальных процедур ее будут хоронить. Не знаете, есть кому?

– Мария?! Умерла?!

Александра, поднявшаяся с места следом за Сомовым, чтобы проводить его до порога своего кабинета, снова упала в кресло. Открыла рот, какое-то время не моргала и не дышала, кажется, потому что потом выдохнула с протяжным подсвистом:

– Как это умерла? Ничего не понимаю! – Она недоверчиво прищурилась и даже погрозила ему. – Вы обманываете меня, да? Как это у вас называется? Брать на понт, так?

– Вы можете позвонить Сетину и спросить.

– Нет! – испуганно вскрикнула Александра. – Не надо! Не стану я с ним говорить! Да и о чем, господи?! О чем?! О Машке?! Он выбросил ее из своей жизни и даже больше ни разу не вспомнил о ней.

– А вот тут вы ошибаетесь, – ловко ввернул Сомов и снова вернулся к столу, усаживаясь на прежнее место. – Если бы он о ней не думал, вернее, не заботился, он бы не помог ей с жильем.

– С жильем? – Она все время переспрашивала, будто до нее доходил смысл вопроса лишь после того, как она его проговаривала вслух. И сразу спросила ревниво: – С каким жильем? Он что, купил ей квартиру?

– Нет. Он просто позволил ей жить на квартире своей теперешней жены. Ключи он отдал своей бывшей жене Марии от квартиры своей теперешней жены.

Сказал и сам едва не застонал вслух.

Вот ахинея так ахинея! И какого хрена эти чертовы олигархи жен меняют, как перчатки! Вон одна из его бывших и то, кажется, не сразу въехала, кто кому чьи ключи отдал и по какой причине.

– То есть вы хотите сказать, что… – Александра тщательно подбирала слова, склонив головку к правому плечу, – что Сетин отдал ключи Машке от квартиры, которая когда-то принадлежала его Валерии?

– Почему принадлежала? Она и сейчас ей принадлежит. Валерия просто не живет там.

– Пусть так, – отмахнулась она от него, как от мухи, внимательно слушая себя. – Но чтобы Сетин отдал Валеркины ключи Машке?! То есть позволил Машке – этой паскуднице – жить в Валеркиной квартире?! Чушь собачья!

Еще кому не скажи, приуныл тут же Сомов. Они придумали эту версию с Сетиным на пару, чтобы отвести подозрения от Валерии, а эта умница взяла и похерила ее на раз-два.

– Почему чушь? – спросил он на всякий случай.

Может, эта умница снова прояснит что-то, а он тем временем подстрахует и себя, и своего клиента от возможных провалов в будущем.

– Потому что этого быть не может в принципе! Машка, она же… Она же тварь! – Александра брезгливо сморщилась. – Знали бы вы, как она теперь выглядит!

– Как? – Сомов безмятежно улыбнулся. – Ай-ай-ай, Сашенька! А сказали, что сто лет не виделись. Я к вам с чистой душой, а вы лгать изволите.

– Не лгать, а недоговаривать, допустим, – нашлась она тут же. – Ну, пригласила она нас как-то с Наташкой в кафешку одну. Мы пришли и чуть не офигели! Блинная какая-то замызганная, вся в пластике цветном. Блины что клейстер. А Машка!.. Она выглядела ужасно! Какая-то нелепая одежда. И явно была не в себе… И воняло от нее ужас просто как. А вы еще говорите, что Сетин позволит ей жить в квартире своей любимой Валерочки! В жизни не поверю! Никогда не поверю!

Саша так разволновалась, что полезла в средний ящик стола. Там лежал золотой портсигар, оставшийся от прошлой дорогой жизни, с дамскими тонкими сигаретами. Она держала их там больше для форсу. Ну и для богатых клиенток. Мало ли кому из них взбредет в голову заскочить к ней на кофе. Потрепаться за жизнь, посплетничать. Хотя, кажется, это почти одно и то же. Александра и не упускала случая щегольнуть дорогой безделушкой. Сама почти никогда не курила. Редко, очень редко, все больше из уважения к статусу посетительниц. А сейчас вот прямо подкатило к горлу желание затянуться дорогим ароматным дымом.

– Почему?

Сомов посмотрел на ее неумелые попытки прикурить, помог своей зажигалкой, полюбовался красивым портсигаром. И снова повторил:

– Почему вы решили, что Мария в последнюю встречу была не в себе?

– Так несла черт знает что! Хотя… Хотя, если Сетин дал ей ключи… Может, и был смысл, а мне так показалось. Ничего не понимаю! Ничего!

Она снова слушала только себя, совсем перестав обращать на него внимание. Сомов хотел было даже пощелкать пальцами у нее перед носом. Сдержался. Теперь не повыпендриваешься, как раньше. Должен быть сдержан, галантен, внимателен, предупредителен и не лезть ни в коем случае на рожон. Что, собственно, он и делал.

– Так о чем говорила Мария, пригласив вас на встречу?

– А? – Она вздрогнула, когда он тронул ее за локоток, чтобы заставить слушать его. – Что говорила? Да так, ерунду всякую. Бабий треп, не заслуживающий внимания. Это личное, это не для вас.

Сомов с силой сцепил зубы. Эх, кабы прежним удостоверением он был вооружен теперь, он бы это личное из нее вытряхнул в два счета. Ухватил бы за воротник, приподнял с кресла и…

Нельзя! Он теперь частный детектив! Многими обязательствами скованный и многих прежних должностных привилегий лишенный.

– Ну и поселил он ее в квартире, допустим, в Валеркиной… Хотя я в это не верю вообще, – вдруг снова вернулась она к началу прерванного ее изумлением разговора. – Ну и поселил, ладно, но умирать-то ей зачем?! Опилась, что ли?

– Ее убили. – Сомов напрягся, наблюдая за реакцией красотки. – Убили выстрелом в лицо прямо на квартире Валерии Сетиной.

– Уби… Что?!

Реакция была что надо. Сомов порадовался.

Она точно ничего не знала о смерти своей бывшей соперницы. И, забыв совсем о манерах и о том, что так не следует поступать красивой светской женщине – не красит это ее, – Александра задышала очень часто, с неприятным булькающим похрюкиванием. Глаз при этом она с него не сводила. Немигающих страшных глаз.

Потом снова потянулась к портсигару. Прикурила с помощью Сомова, и то не сразу. Глубоко затянулась, закашлялась. Прослезилась даже, принявшись тереть глаза, совсем забыв, что они накрашены.

– Машку точно убили. Вы не разыгрываете меня? – спросила она и вдруг заревела, размазывая и без того испорченный грим по лицу. – А за что?! Почему в Валеркиной квартире? Может, с этой тихоней перепутали? Господи, страшно-то как? А вы знаете…

Она внезапно замолчала, будто споткнулась о следующее слово, готовое сорваться с языка. Не глядя, ткнула окурок мимо пепельницы прямо в стол. Потерла щеки ладонями и снова:

– А вы знаете, что жена Сетина сбежала?

– Которая по счету?

Сомов невинно улыбнулся, хотя про себя тут же выругался. Они-то с Виталиком думали, что исчезновение Валерии было для всех секретом. А оказывается, что осведомленные имеются. Интересно, сколько их?

– Ай! – Александра нервно от него отмахнулась. – У него сейчас одна законная жена – Валерия! Что вы тут передо мной ваньку валяете?! Так вот, болтают, что она от Сетина сбежала.

– Кто болтает? – Сомов потянулся к портсигару, взял его в руки, начал рассматривать. – Кто вам об этом сообщил, Александра?

– Мне? Наташка, кто же еще! Она все про всех знает, я же вам говорила.

– Когда она вам об этом сообщила? – Он положил портсигар на место, выудив оттуда сигарету, взглядом попросив разрешения.

– А вот когда обедали с ней, тогда и…

– Это тот самый обед имеется в виду, куда Мария не соизволила явиться?

– Ага. Больше мы с Наташей не виделись. Созванивались, но без новостей. Так, болтовня дежурная про кремы, маски, солярии и прочее.

Она снова врала! Это Сомов уже безошибочно угадал, все-таки второй час общаются. Немного начал понимать ее игру глазами. Да и не могли бывшие жены упустить возможность посплетничать о сбежавшей теперешней жене Сетина, которой наверняка они все завидовали. Шутка ли – два года с ней Сетин прожил и разводиться, кажется, не собирается. Бабы, они ведь на любом уровне бабами остаются. И бедные, и богатые одинаково сильно могут как любить, так и ненавидеть.

Горячо! Очень горячо, Ростислав! Думай, думай и соображай быстрее!

Каким-то боком эти девки могли быть причастны к исчезновению Валерии.

А Мария? Она как могла вписаться в их компанию? Или потому и погибла, что не вписалась? Почему она назначала им встречу? Какую ахинею несла, о которой Александра говорить не хочет?

– И что же сообщила вам Наталья, когда вы с ней встретились за обедом? – прервал полет своих мыслей Сомов обыденным вопросом, на который не надеялся получить исчерпывающий ответ.

– Да так, обмолвилась вскользь, что нашего Виталика жена бросила. Наконец-то, мол, хоть кто-то его бросил. Не все же ему! – И Александра неуверенно улыбнулась. – И все. Больше мы к этой теме не возвращались.

– Сбежала… А почему, как думаете? Что, Сетин Виталий Станиславович такой несносный человек?

– Почему вы спрашиваете? – вдруг насторожилась она. – Вы вообще чьи интересы представляете?

– Я? Да ничьи, собственно, меня органы правопорядка попросили помочь им в расследовании убийства Марии Сетиной, вот потому я и здесь.

Она ничего не знала о работе детективных агентств. И приняла его ложь на веру. Упокоилась сразу, но бывшего мужа хаять не стала. Потом снабдила его телефоном и адресом Натальи Сетиной и почти силой выпроводила из кабинета.

Он немного потоптался в приемной и тут же снова толкнул дверь ее кабинета. Если разозлится, решил он, попросит еще одну сигрету, скажет, что очень понравились. Пускай сочтет его дураком и попрошайкой. Но он должен удостовериться в том, что она сейчас…

Но она не разозлилась на него, она в его сторону даже бровью не повела, стрекоча по телефону о последних новостях с Натальей Сетиной. А с какой же еще Наташей она могла говорить? Конечно, с ней!

– Наташ, ты представляешь?! – на этой фразе вернулся в ее кабинет Сомов, приложив руку к груди, и ретировался обратно, но все же успел подслушать, придержав чуть дверь. – Наташ, это кошмар просто какой-то! Говорила я, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, а вы меня не слушали! А я предупреждала! А ты настаивала!..

Версия причастности бывших жен к исчезновению Валерии Сетиной, поначалу казавшаяся неправдоподобной, мало-помалу обрастала фигурантами и какими-никакими фактами. Сомову, конечно, хотелось, чтобы сам Сетин оказался в этом замешанным, ну очень хотелось увидеть его выпачканным, а тут вдруг бывшие жены новых мыслишек сыщику подкинули.

О чем предупреждала Александра? Она сказала, что предупреждала! О какой затее речь? Могли они все вместе – втроем, все бывшие жены Сетина – организовать похищение Валерии? Могли, конечно, только зачем? И почему погибает Мария на квартире Валерии? Может быть…

Может быть, это разные истории? Похищение – это одна история. А убийство – совершенно другая.

Может, Марию и в самом деле перепутали с Валерией? А что?! Пришел киллер убивать Валерию, она к тому времени уже от мужа сбежала, должна быть дома у себя. А где же ей еще быть? Находит в квартире молодую красивую женщину, он ее и убивает. Он же не мог знать, что в квартире не Валерия…

Нет, чушь полная.

Ну какой киллер пойдет на дело, не имея фотографии потенциальной жертвы? Внешность у женщин была совершенно разной. Ладно бы Марию перепутали с Александрой. Тут да, тут явное сходство прослеживалось. Но вот с Валерией…

Кстати, а к какой из женщин приходил Лев Батенин? Он ведь шел с букетом знакомиться. А к кому? К Марии или к Валерии?

– Чертовщина какая-то! – пожаловался сам себе Сомов и решил сегодня не ехать к Наталье Сетиной.

Ничего та ему путного не скажет. Тем более что предупреждена Александрой. Он только язык обобьет, пытаясь соткать словесную паутину и запутать в ней очередную сетинскую красотку. Лучше он на работу к себе вернется, посидит в кабинете, подумает. Заодно и Рашидову позвонит. Не сообщил ли чего ему странный малый, оказавшийся не в то время не в том месте?..

Глава 14

– А чего ты, собственно говоря, нервничаешь?!

Наташа явилась на встречу с ней в парк в новом платье, новом колье, совершенно неуместном днем, и новых туфлях на тонких высоких каблуках.

– Я чего нервничаю?! – рассвирепела Александра, откидываясь на спинку скамейки. – Я чего?! А ты что, спокойна? Совершенно спокойна?

– А чего мне нервничать?

– А почему нет?

Они смотрели друг на друга сердито и без прежней симпатии.

Александра ревниво оглядывала новый наряд и новое украшение бывшей соперницы, надеясь отыскать какой-нибудь изъян в складке. Не находила и злилась пуще прежнего.

Наталья смотрела на нее со строгой снисходительностью, совсем не понимая, чего это Александра вырядилась в толстую нелепую кофту, когда на улице плюс двадцать пять. Да еще кутается в нее, будто ее озноб бьет. Может, у нее руки в синяках, а? Может, этот, который сделал ей предложение и не дождался ответа, побил ее за то, что она медлит?

– Ты просто ничего не хочешь понять, – произнесла Александра со вздохом, нехотя признавая, что Наталья выглядит потрясающе и безупречно, правда, совсем не к месту. – Это очень опасно!

– Что опасно, Саша? – Наталья осторожно присела на краешек скамейки, поморщилась. Поерзала, пристраивая попку поудобнее на жестких досках. – Мы-то тут при чем?! У меня лично нет причин для волнения. И я не понимаю, чего ты нервничаешь. Наоборот, все складывается весьма удачно. Прямо все нам на руку.

– Вот именно! – взвизгнула Александра.

Воспоминание об их нелепой договоренности насчет Сетина снова вывело ее из себя. И зачем она только рот открывала тогда в кафе, когда они все втроем еще встречались, и потом в ресторане, когда их было уже двое.

– Что «вот именно»?

– Вот именно, что это нам на руку! Это-то и опасно!

– Почему? – Наташа невинно улыбалась, покручивая на пальчике колечко с камешком, тоже, кажется, новое приобретение.

– Потому что так же может думать кто-то еще!

– Кто? Кто может так думать, милая? – Улыбка ее сделалась еще более снисходительной. – Никто ничего не знает. Да и затея смешная, если разобраться. Машка озвучила желание Сетина. Мы вместе подумали, как из всего этого получить выгоду.

– Вместе? – зашипела Александра и тут же замахала указательным пальцем перед Наташиным носом. – Ну уж нет, милая! Никаких «вместе»! Каждый сам за себя, поняла?! Машка допилась и с горя придумала такую чепуху. Ты ей поверила.

– Ты тоже, – спокойно парировала Наташа. – И даже родить готова была Сетину.

– И что с того?! И родила бы, если бы всего этого не произошло!

– А что тебе, собственно говоря, не нравится? Валерия исчезла. Сетин один теперь. Машка, как возможная соперница, тоже устранена. Я с тобой за него соревноваться не стану. Что тебе не нравится? Особенно теперь, когда перед тобой все двери открыты?

И Наташа посмотрела на нее так, что Александре сделалось по-настоящему страшно.

Взгляд был пугающе пустым. Ни намека на мысль или чувство, просто пусто в глазах, как в глубокой проруби. Пусто и холодно.

А она ведь запросто могла! Боже мой, конечно, могла!

Могла устранить Валерию, чтобы та не путалась у них под ногами и не мешала ускорению процесса. Могла пристрелить Машку, чтобы та не мнила о себе бог знает что. Разозлилась ведь наверняка, узнав, что Сетин дал Машке ключи от квартиры своей ненаглядной женушки. Она все всегда узнавала из каких-то своих информационных источников. Одной из первых узнавала, между прочим. И тут, вероятно, узнала про сетинский жест доброй воли.

Как это понимать, пожалел ее или что? Или Машка сумела подластиться к бывшему мужу, разжалобить его и навострить лыжи в его койку? Разозлилась Наташа – и бац, бац из пистолета прямо Машке в физиономию. И теперь у них путь свободен. А она, Саша, артачится. И снова Наташе приходится злиться. Потому и смотрит она сейчас на нее, как ведьма.

И еще кофта ей Сашина не понравилась. Сильно не понравилась. Она несколько раз носик морщила, когда рукава рассматривала. А чего не нравится-то? Кофта пускай и не новая, но дорогая очень. Может, жарковато в ней, не по погоде вязка и воротник громоздкий, так причина объективная была у Саши надеть ее сегодня утром.

Планировала блузкой обойтись, выгладила с вечера. А утром на шее синяк обнаружился. Тот, кто его ей над ключицей пристроил, тут же по башке получил, а ей вот пришлось поверх блузки кофту надевать. Рыться в шкафу в поисках чего-то еще, потом гладить, переодеваться не было ни сил, ни желания. Все эти пляски с утюгом у гладильной доски до сих пор вводили ее в уныние. Раньше мама делала это за нее, потом прислуга в доме мужа, а теперь…

– Итак, ты должна взять себя в руки и перестать делать такие огромные глаза, когда начинаешь говорить со мной о Виталике. Не дай бог, услышит кто-нибудь, моментально растреплет по городу. Нам еще сплетен не хватало, что мы с тобой бывшему мужу кости моем.

– Кто услышит-то?

Александра подняла повыше воротник кофты, а взгляд Наташи вдруг сделался любопытным и направлен был как раз в то самое место, где на шее Саши прятался синяк.

– Не знаю, как ты, а я человек публичный, – напомнила Наташа с важностью. – На меня до сих пор обращают внимание и ловят каждое слово, оброненное мною даже случайно. Так что сложить два и два не будет трудно, если услышат его имя из наших уст, да еще твою реакцию понаблюдают. Кругом глаза и уши, Саша, нельзя быть такой наивной!

Господи, какая же она дура!

Ей вдруг сделалось противно до гадливости. Захотелось встать и уйти подальше от этой напыщенной расфуфыренной куклы, считавшей себя публичным человеком. Сплетничать они не имеют права на людях о своем бывшем муже, скажите какие церемонии! А делить его могут, да? Делить, как… шкуру неубитого медведя, тьфу-тьфу.

Какая глупость! Неужели она и впрямь серьезно все это воспринимает? И что Сетин, не успев опомниться от бегства Валерии, тут же кинется к кому-то из них в объятия?

– Раньше так и было, дорогая! – вдруг вставила Наташа, безошибочно угадав ее мысли. Или она вслух все это произнесла? – Он именно так и поступал. Не успев опомниться от одной из нас, тут же тащил к себе в дом другую. Он мог себе позволить такую блажь. Некоторые на курорты прибывают с дюжиной красоток, номера на пятерых снимают и спят все вместе в одной койке. И дома у них на сектора разбиты, и в каждом секторе, как в гареме, по бабе, а то и по две. А Сетин вот наш привык жениться, что с того? Это деньги, милая, позволяют им так капризничать. Очень большие деньги! А там, где большие деньги, всегда безнравственно. Назови мне хоть одного не выпачканного среди этих сытых и богатых, а? Назови! То-то же, нету их там. Да дело даже не в этом, Сашенька.

– А в чем? – И Александра, заразившись ее осторожностью, принялась озираться по сторонам, а ну как и правда за ними наблюдают.

– Мы, женщины, для них всего лишь товар. У них не брак, у них сделка! И ты, и я, и Машка, и Валерия эта хренова были всего лишь частью этой сделки. Мы не были любимыми женщинами, Сашенька. Мы были частью сделки. И все! Вспомни, с какой тщательностью составлялись и прорабатывались его адвокатами брачные контракты! Ты вспомни! Мы же там совершенно бесправными упоминались в этих пунктах. У нас там было одно-единственное право – не роптать! Ты позволила себе, тебя за ворота. Я позволила рот открыть – меня. Чего ты мучаешься-то теперь, не пойму? Теперь, когда мы с тобой можем во всем этом поучаствовать? Теперь, когда мы с тобой опытны, умны, а не наивны и не влюблены, теперь, когда мы сильны и защищены от боли, грех не поучаствовать, милая.

– В чем?

Само понятие участия нагоняло на Александру раздражение. Сколько себя помнила, она избегала принимать участие в каких бы то ни было коллективных мероприятиях. Всегда стремилась устраниться. Никаких компаний, никакого строя. А тут такое! Тут мало раздражения, страх душу глодал.

Поначалу все задумывалось как шутка. Встретились, поболтали, помечтали, разбежались. Ну, созвонились пару раз с Наташкой, снова поболтали и помечтали. Пообедали потом вместе. На этом, думала она, все! Все так шуткой, ну и немножко мечтой, и останется. А теперь что?

Валерия неожиданно пропала из дома своего мужа. И он, кажется, ищет ее. Неспроста же частный детектив к ней сегодня приходил. Хоть и плел, что органам правопорядка помогает, она не дура. Она сразу поняла, что он поисками Валерии занимается.

А потом вдруг Машку кто-то пристрелил, и где бы вы думали?! Прямо в квартире пропавшей Валерии, которую ищет и не найдет никак Сетин.

Это как расценивать? Как устранение очередного препятствия?! А почему, собственно говоря, нет? Все прямо идеально под эту схему подстраивается. И заподозрить в этом во всем она лично никого, кроме Наташки, не может.

Скажете, что это выгодно им обеим? Пусть так. Но для Александры это было и остается шуткой и немножко мечтой. А вот Наташей, кажется, движет что-то еще.

– Ты… Ты хочешь отомстить ему?! – догадалась она, выслушав пространные рассуждения Наташи о подлости богатых мужиков вообще и об отдельно взятой подлости Сетина в частности. – Тебе плевать на благополучие! Ты не бедствуешь. Колечко вон новое, платье… Очередной спонсор, дорогуша?

– Тебе-то что? – И Наташа снова глянула на нее холодно, без выражения.

– Да так… Кому-то приходится спину гнуть от зари до зари, а тебе…

– Гнула бы спину, не сидела бы ты теперь в долговой яме, – фыркнула со злостью Наташа, поиграв колечком на пальчике. – Не смотри на меня так! Знаю, знаю, сколько задолжала ты банку! Еще два месяца – и жди приставов судебных в гости.

– Не мели чепухи! – жалобным голосом возразила Александра и схватилась за сердце.

О чем это она?! О чем эта молодая красивая змеища только что сказала?! О какой долговой яме речь? О выплате по банковским процентам что-то говорила ей бестолковая бухгалтерша, но на ее болтовне дело и закончилось. Она поприставала, поприставала, да и взяла отпуск. А Александра ей его с радостью подписала. Нет, ну надоела, честное слово! Одно и то же бубнит и бубнит. Нет бы предложение какое-нибудь внесла, а то только ныть…

А напоследок, перед самым отъездом на отдых, она снова зашла к Александре. Покрутилась в кабинете. Поболтала ни о чем.

– У нас дела все в порядке? – уточнила на всякий случай Александра, надо же было озабоченность ведением дел проявить, не все же зевать в потолок и маникюр рассматривать.

– Конечно, все хорошо, – захлопала длинными ресницами бестолковая бухгалтерша. – Разве бы я позволила себе отдых, если бы что-то не так…

Александра и успокоилась. И к бухгалтерии близко не подходила, пока главная там отсутствовала. И искренне полагала, что перед отъездом та все решить сумела. А тут вдруг Наташка с ее страшным заявлением.

– Я когда-нибудь болтала зря? – приподняла она аккуратную бровку.

Александра такого не помнила. Наташка даже шутила правдоподобно. И она помотала головой.

– Ну вот! – обрадовалась Наташа. – Доходит наконец. Ты что, и в самом деле в неведении пребываешь?

– О чем? – Саша сжала плечи, обняв себя руками, ее знобило.

– О том, что ты на грани финансового краха? Ты что, в самом деле не знала?

– Не-ет… Мой главный бухгалтер перед отъездом на отдых сказала мне, что все в порядке, и я…

– И ты поверила ей, дурочка, и успокоилась? – Наташа отечески потрепала ее по затылку. – Так эта стерва не одну такую нагрела, как ты. Надо внимательнее читать документы, дорогуша, которые тебе на подпись несут твои подчиненные. Набрала кредитов, а теперь…

– Каких кредитов?! – Впору было голову прятать в объемный воротник толстой кофты, так сделалось страшно и холодно. – У меня только один большой кредит и…

– Четыре! Четыре кредита, дорогуша! – И Наташа, поджав большой палец, потрясла перед ее носом растопыренными четырьмя пальцами. – На тебе висят четыре кредита общей сложностью в десять миллионов. И это не считая банковских процентов! Ты что, не знала?!

Десять миллионов?! Господи, какие десять миллионов?! Зачем?! Ее салон приносил неплохие дивиденды. У нее не было необходимости брать такие деньги. Они ей были не нужны.

Да, один кредит она взяла пару лет назад, когда нужно было переоборудоваться и открыть еще солярий и массажный зал. Но они платили по нему исправно… вроде бы. И тогда был взят всего лишь один миллион. О каких десяти речь?!

– Господи, я ничего не понимаю! Я же… Я же работала каждый день! Я же доверяла ей, им… Они же…

Александре сделалось нехорошо, и она стала заваливаться набок.

Весь этот день, вся эта суета с исчезновением Валерии, со смертью Марии вдруг показались нелепыми и незначительными. Все это мимо, все это не ее, не ее проблемы, не ее жизнь. А ее жизнь в том, что она теперь в долговой яме, вот! Десять миллионов! Их брали подо что-то! Стало быть, бизнес ее заложен и перезаложен десятки раз. И у нее, получается, теперь ничего нет! Ничего…

– Эй, эй, эй, Сашка! Прекрати немедленно! – Наташа вцепилась ей в плечи и начала трясти, пытаясь посадить на скамейке ровно. – Не смей терять сознание! Слышишь?! Не смей! Может, воды, а?

– Нет, нет, ничего не надо, я щас…

Она поровнее села на скамейке, задышала открытым ртом, несколько раз с силой зажмурила и распахнула глаза. И страшно и смешно, но всякий раз, как глаза ее раскрывались, взгляд натыкался прежде всего на Наташкино новенькое дорогое колечко.

Вот у кого проблем нет и быть не может, вдруг с ненавистью подумала Александра. Всегда нарядно одета, всегда при деньгах. Вниманием мужчин не обделена, и каких мужчин. Сначала Сетин. Потом престарелый дядечка, теперь снова кто-то. Если она и сотворила что-то противозаконное, то уж точно не из-за денег, а из мести скорее.

Она не простила Сетину, что он предпочел ей – такой необыкновенной – замухрышку-коротышку Валерку. Стопроцентно не простила. И мстить теперь собирается. Если уже не начала. И одним из орудий в ее руках является она – Александра.

Бедная она, бедная! Она из-за своей доверчивости, лености или глупости, пойди разберись, обворована своей же бухгалтершей, сдохнуть бы, сдохнуть этой суке сладкоречивой! И благодаря ей она теперь нищая! И без денег, которые у нее могут появиться, обрати на нее снова свой взор Сетин, она пропадет!

Прощай, любимый! Прощай, милый, нежный, славный, любящий стоять перед ней на коленях и целовать ей руки! Не будет больше у них уютных семейных вечеров, и завтраков за одним столом у них не будет. Когда он сделал ей предложение, она и не думала рассматривать его всерьез. Мезальянс же! А сейчас… Сейчас все пропало! Все рухнуло! Не открутиться, не отшутиться…

И придется теперь делать так, как велит Наташка.

А она велит?

– Тебе почти ничего не надо делать, дорогая, – улыбнулась Наташа, поправляя воротник на ее кофте и будто невзначай обнажая ее шею. – Ай-ай-ай, милая, как нехорошо! Ты же большая девочка, чтобы позволять себе ходить с синяками на шее. А что скажет Виталик, когда увидит это?

– Когда он увидит, все уже пройдет, – вяло отмахнулась от нее Александра, пожелав тут же про себя, чтобы синяк этот оставался на ее шее вечно, как свидетельство того, что она была когда-то по-настоящему и бескорыстно счастлива. Была ведь, только сейчас поняла это, когда все теряла. – Ведь это произойдет еще не скоро, так?

– А вот тут ты ошибаешься, дорогая.

Наташа встала со скамейки, поправила платье, снова покрутила колечко на пальце. Нетерпеливо подергала ее за руку, поднимая.

– Нам нельзя, чтобы сейчас с Сетиным рядом оказался кто-то еще, понимаешь? – зашептала она ей жарко в самое ухо. – Ему сейчас нелегко. А утешительниц вокруг пруд пруди. Ты первой должна оказаться с ним рядом.

– А как?.. Как я могу?! Просто приду к нему и скажу здрасьте?! – с горечью воскликнула Александра, стараясь идти в ногу с Наташей. – Так же нельзя. Он может удивиться. Неприятно удивиться, между прочим. Мы же думали, что все это произойдет само собой, при какой-то случайной встрече. И…

– А ты приди к нему и поплачь, – вдруг посоветовала Наташа, коротко рассмеявшись неожиданному сообщению на мобильный. Сунула его быстренько в сумочку и повторила: – Поплачь. Просто поплачь!

– Поплакать?! То есть?!

– Какая же ты непонятливая, – усмехнулась Наташа, теснее прижимаясь к ее боку и шепча: – Явись к нему и расскажи все, что с тобой случилось.

– Это ты о кредитах?

– Конечно! Расскажи, что тебя обворовала твоя бухгалтерша. Ты по неведению или по нежеланию влезать в бухгалтерию доверилась ей, она тебя и обворовала. А сама скрылась за границей. И теперь ты в полной ж… То есть я хотела сказать, что теперь ты в долговой яме и тебя могут даже в тюрьму посадить.

– Да ты что?! Разве за это сажают?! – И у Саши снова потемнело в глазах. Если бы не надежный локоток Наташи, точно упала бы.

– Сажают, дорогая, за все, – заметила та. – Ему ли не знать.

– И думаешь, он проникнется? И поможет мне?

– Деньгами? Вот тут не могу дать никаких гарантий. – Наташа задумалась, наморщив лоб, тут же спохватилась, исправила мимику, постучав кончиками пальцев по лбу. – Но поселить он тебя у себя просто обязан.

– Как это?! – ахнула Саша. – Поселить? А как же Валера?! Как она на это посмотрит?!

– Ей некогда смотреть, – недобро хмыкнула Наташа и снова глянула на нее пустым пугающим взглядом. – Ее там нет. И неизвестно, где она вообще. Может, в бегах?

– Почему в бегах?

В голове болезненно стучало, темнота в глазах сменилась радужным разноцветьем, она ничего вообще не воспринимала сейчас. Нет, понимала, конечно, не дурочка же вовсе, что ее все сильнее затягивают во что-то нехорошее, что она уже увязла в какой-то гадости…

Ах, почему не доверилась тому детективу, что приходил к ней сегодня? Он бы помог. У него глаза хорошие, понимающие. Он не смотрит так, как Наташка. И когда только она так научилась смотреть на людей, непонятно.

– Почему в бегах, Наташ? – И Саша потолкала ее в бок локотком. – Почему ты думаешь, что Валера может быть в бегах?

– А Машку кто убил? И где убили-то, прямо в кухне нашей милой Валерочки! Может, она и убила. Кому еще-то? И за что, главное?

– А за что Валерке ее убивать? Маша ей была не соперница.

– Машка была мастером шантажа, если ты забыла.

Наташа напомнила историю своего водворения в сетинский дом. Маша тогда так старалась раздобыть компромат на соперницу, что узнала даже имя ее первого мальчика в средней школе. Могла, слов нет, могла покопать глубоко.

– Думаешь, она что-то узнала о Валере? Но ведь она…

– Непогрешимая, я это помню. – Наташа отстранилась, освобождая локоток от Сашиных пальцев и снова расправляя платье. – Видимо, теперь ее непогрешимость под вопросом, раз она так резво исчезла из сетинского дома и убила Машу.

– Так прямо и она? – усомнилась Александра, заворачивая шею в объемный воротник кофты.

– Время покажет, дорогая. Время покажет. – Наташа глянула на часы, снова не забыв покрутить колечко на пальце, нарочно, что ли, ее внимание привлекала, чтобы позлить. – А теперь тебе просто необходимо как можно скорее поселиться в доме Виталика.

– Хорошо, – покорно кивнула Александра. – А если он не захочет? Скажет, ну… Что даст мне эти деньги, но ступай подальше. Что тогда?

– У тебя есть козырь в рукаве, милая. – Наташа повернулась к ней и взяла ее за подбородок, снова заглядывая ей в самую душу ледяными глазищами. – Скажи, что после смерти Маши и исчезновения Валерии ты просто опасаешься за свою жизнь.

– Как это? – У нее опять начало путаться все в голове от холода, сквозившего из Наташкиных глаз.

– А… А скажи-ка ему вот что…

Глава 15

Из кабинета Ивана Ивановича Рашидова Сетин выскочил, едва не выбив дверь плечом. Никогда он еще не был столь беспомощен перед обстоятельствами, никогда еще не пребывал в таком безмолвном бешенстве.

Он ничего не мог поделать! Ничего!

Ему задавали нелепые вопросы, он давал на них такие же нелепые ответы. Он врал, потому что ему так велел частный детектив – будь он неладен, и от вранья этого ему было очень плохо. Ну при чем тут муки совести? Не в совести было дело, с ней бы он договорился. А в том, что он своим враньем и недомолвками только тормозил расследование дела об исчезновении его жены Валерии.

– Почему вы отдали ключи от квартиры своей теперешней жены своей бывшей второй жене?

Задавая один и тот же вопрос, но всякий раз по-разному, Рашидов немного смущался, путаясь в сетинских бывших и настоящих женах.

– Потому что ей негде было жить. Так она мне, во всяком случае, сказала, – пожимал плечами Сетин, будто бы равнодушно, а на самом деле все закручивалось внутри в тугой узел. – Я разве не мог ей помочь?

И смотрел на Рашидова честными глазами.

Тот отвечал недоверием, покачивал головой и снова лез к Виталику в душу.

– А как ваша теперешняя жена отнеслась к вашему решению? Она у вас не ревнивая?

– Нет, она умный, здравомыслящий человек. И она сама посоветовала мне помочь Маше, – и даже голос не дрожал, когда он выговаривал эту чушь.

– А сама уехала вдруг? – не верил Рашидов.

– Почему вдруг? Она давно собиралась.

– А она скоро приедет? Хотелось бы с ней побеседовать.

– Я! – Вот тут он не выдержал внутреннего своего накала и чуть повысил голос: – Я представляю ее интересы! Спрашивайте обо всем меня. Что вас еще интересует?

О! Рашидова интересовало многое.

И возможные связи Марии с преступным миром. И не употребляла ли она наркотики, и не сбывала ли? И какие отношения были у нее с его другими бывшими женами? А с теперешней женой? Как часто он сам – Виталий Сетин – виделся с Марией? Когда в последний раз? О чем говорили? Если не о чем было говорить и не было необходимости встречаться, то с какой стати вдруг отдали ключи от квартиры своей жены? Странно, не находит ли он?

Да, конечно, Сетин находил весь свой бред странным. И даже более того, с радостью поделился бы своим горем – шутка ли, Валерка пропала и не дает о себе знать. И не звонит. А ее телефон недоступен. Может, у нее еще тридцать три номера было, Сетин не знал, а Сомов, кажется, только деньги его прожирает и узнавать об этом не спешит. Он бы всем этим поделился с Рашидовым, кабы не пристрелили Машку на кухне Валерии.

Теперь ведь что хочешь, то и думай! Расскажет, что Валера пропала за сутки до смерти Марии, – ее запросто в федеральный розыск объявят, как возможную убийцу. Какой-то подозреваемый, кажется, содержался под стражей, но его вот-вот должны были выпустить. Потому что не нашлось при нем оружия. Потому что экспертиза на пальцах его не нашла ничего, что должна была найти, стреляй он из пистолета. Выпустят его и снова пустятся по следу. А чей след замаячит у них перед глазами? Правильно, Валеркин. Или…

– Я?! Я мог убить свою бывшую жену?!

Сетин поначалу вытаращился на чудака, а потом захохотал во все горло. И на этот раз впервые был искренним. Даже спина под дорогим пиджаком взмокла от такого вынужденного веселья.

– Зачем мне это делать, уважаемый? – спросил он в упор. – Она разве мне мешала? Нет! Мы давно расстались. Условия брачного контракта были соблюдены. Зачем? Тем более в квартире своей теперешней жены! Уж если на то пошло, нашел бы другое место.

– А может, вы хотели тем самым свою теперешнюю жену подставить? – промямлил неуверенно Рашидов.

– Я?! Или кто-то другой?

– Или кто-то другой, – согласно покивал Иван Иванович.

– Вот вы его и ищите! – возмутился Сетин, дергая узел галстука вниз.

– Ищем, – пожал плечами Рашидов. – Не находится пока…

И потом снова-здорово по накатанной. Измучил Сетина своей бестолковостью. А под конец и вовсе намекнул что-то про подписку о невыезде. Потому и взбеленился, потому и дверь едва не выбил, выбегая из его кабинета.

И сколько ехал до дома, столько сквернословил и в адрес родимой милиции, и в адрес бывшего однокашника, не отрабатывающего его, Сетина, деньги. Сегодня он Сомова к себе призовет и потребует полного отчета. И пускай только воду начнет в ступе толочь и ходить вокруг да около. Выставит вон и найдет другого на его место. Мало, что ли, в городе частных детективных агентств? Найдутся!

Разобраться с Сомовым сразу по приезде, призвав его к себе на ковер, у Виталия не получилось. Он даже позабыл о нем на какое-то время. И все потому, что решил, будто сходит с ума. Или нет, не так. Кто-то за его спиной, конкуренты, может быть, враги или злопыхатели решили свести его с ума, сконцентрировав вокруг него глобальные проблемы. И имя тем проблемам было! Бабы! Его, Сетина, бабы, с которыми он, кажется, так и не сумел разобраться в свое время.

– Ты что здесь делаешь?! – вытаращился он на Александру, сидевшую в столовой на диванчике бок о бок с Оксаной Петровной.

Та, сердобольная, склянку с лекарством держала, по плечику бывшую поглаживала. И даже всхлипывала, кажется, в унисон. Прибил бы, наверное, обеих!

– Ты что здесь делаешь, Саша?! – озверел Сетин, выхватил из-за стола стул, поставил его прямо перед диваном, сел напротив женщин и заорал что есть мочи: – Отвечать, мать вашу! Что тут происходит?!

– Не кричи, – поморщилась Александра, нервно поправляя высокий ворот кремовой водолазки. – Я всегда теряюсь, когда ты кричишь. И совсем ничего не соображаю.

– Этим ты всегда отличалась, милая, – съехидничал Сетин, рассматривая ее с неприязнью.

Она почти не изменилась с того дня, как они расстались. Тряпки просто чуть подешевле на ней. Серьги в ушах все те же, что он купил. Не нашлось, стало быть, больше охотников навешивать на нее, как на елку. А во всем остальном – все та же. Так же пригожа, свежа, статна.

В Сашке всегда чувствовалась порода, нехотя признал Сетин, рассматривая ее в упор. Грациозность, изящество, умение подать себя. Он и остальных старался выбирать по этому же принципу, но почему-то потом всякий раз разочаровывался и указывал им на дверь. С одной Валерой повезло, только выход из его дома она сама нашла, без его указки.

Где же она, господи, где?!

– Итак, Саша, я тебя слушаю, – чуть севшим от воспоминаний о Валере голосом приказал Сетин. – Я хочу знать, зачем ты в моем доме?

– Я здесь потому, что попала в беду, – прошептала Саша и посмотрела на него побитым котенком.

Раньше она умело этим пользовалась. До тех пор, пока ему не надоело все время гладить ее по шерстке.

– Как? И ты тоже? – с игривым изумлением воскликнул Сетин. – Сначала Маша погибает. Теперь ты в беде. Что случилось?

– Мне кажется… – едва слышно начала Саша и побледнела до синевы. – Мне кажется, что кто-то начал на твоих жен охоту, Виталик.

– Охоту?! На моих жен?!

И снова вспомнил Валерию и ее странные слова о смерти. И не хотел, да перепугался на пару с бывшей женой. Но тут же спохватился:

– Это о каких же женах речь? Ты кого конкретно имеешь в виду?

– Ну как же, Виталик! Сначала пропадает твоя Валерочка. Потом погибает Маша. А вдруг… – и она всхлипнула вполне натурально. – Вдруг моя очередь следующая?!

– Та-ак! – снова рассвирепел Сетин.

Рывком поднялся, схватил Сашу за руку и выдернул ее с насиженного на диване места. Оксана Петровна только охнула, покрепче сжав склянку с лекарством. Интересно, тут же подумал он, выпила Саша зловонную дрянь или нет? Она раньше никогда лекарства не принимала, считая, что они портят цвет лица.

– Откуда ты знаешь про Валеру? Ну! Говори правду, или вылетишь сейчас из моего дома пробкой, ну!

– Н-на-аташа сказала, – заикаясь, проблеяла Саша и всхлипнула с укором. – Думаешь, ты за этим забором недосягаем, да? Все всё знают, Виталик!

– И что же знают?!

Он сжимал ее запястья с такой силой, будто хотел переломить изящную кисть. Он почти ненавидел сейчас эту женщину, с которой жил когда-то вместе, вместе завтракал и выезжал на отдых. Ненавидел за то, что она все так же прекрасна, так же свежа, и от нее по-прежнему дивно пахнет. И хотя она твердит ему о том, что попала в беду, несчастной и одинокой совсем не выглядит. В отличие от него!

Он вот несчастлив и одинок сейчас, это да! И кажется… кажется, не он один об этом знает.

– Что она сбежала от тебя, Виталик, – прошептала ему в лицо Саша. – Прости…

– Еще что? Что еще говорит тебе эта маленькая дрянь? – Он имел в виду Наташу, он перед расставанием все время называл ее так. – О чем еще рассказывает эта светская сплетница?

– Она… Она говорит, что Машу убила твоя Валера.

– Почему?

Он так испугался ее словам, что неожиданно прижал Сашу к себе, впившись ей в затылок пятерней. Его с Сомовым секрет перестал быть секретом, так? Кто разболтал? Сотрудники Сомова или эта старая женщина, испуганно мотающая теперь головой, отрицая свою причастность?

– Я не знаю. – Саша осторожно пожала плечами, боясь, что шевельнется, и он отпустит ее. – Так говорят.

– Кто? Кто говорит? Наташка?

– Мне сказала она. А кто ей, не знаю. – Саша теснее прижалась к нему, привычно пристраивая свое тело к его, и зашептала, зашептала: – Виталик, мне страшно! Мне очень страшно! Мне кто-то звонит, молчит и кладет трубку. Сегодня ночью кто-то звонил в домофон, а когда я спросила, кто там, убежали. Я боюсь! Ты же не хочешь, чтобы моя смерть была на твоей совести?

– При чем тут я? – зажмурившись, спросил Сетин.

Пора уже было выпускать из своих рук Сашу, но почему-то не хотелось. Может, он просто соскучился по женщине без Валерии? Или чувствовал в ней поддержку? Или просто странная опасность, грозившая непонятно откуда, сблизила их?

– Если ты меня прогонишь, я могу погибнуть, как Маша, – продолжала шептать Саша, нежно поглаживая Сетина по вискам, он раньше любил, когда она его так гладила. Наташка велела проявлять максимум терпения и подходить ко всему творчески. Импровизировать. – И еще меня могут посадить в тюрьму, Виталик!

– Тебя?! За что?!

Он отстранился и заглянул ей в глаза. Кажется, они не лгали. Боль, растерянность, страх, все это он рассмотрел там. Хотя…

Он совсем перестал понимать женщин. Или не понимал никогда, хотя и думал все время по-другому.

– Мой главный бухгалтер обворовала меня и скрылась за границей, – снова шепотом призналась Саша и разревелась, как дитя. – Я даже не подозревала, Виталик! А она… Эта гадина… Она…

– Да что она сделала? – Теперь уже он принялся поглаживать ее по голове, утешая. – Что?

– Она набрала кредитов на десять миллионов рублей, представляешь! – пожаловалась Саша. – У меня был всего лишь один кредит, я брала его давно. А она за моей спиной… Это ужасно, ужасно, Виталик! Мне нечем будет платить по процентам, не говоря уже о погашении кредита! Я в долговой яме, и меня за это могут посадить, Виталик! Можно… Можно я у тебя какое-то время поживу, а?..

Он понимал умом, что не должен. Это неправильно. Это может не понравиться Валерии, когда она вернется. Это породит массу слухов и сплетен. Наташка первая начнет разносить новость в клювике. И вообще, это было против его правил. Сашу он изгнал из дома, назад ей не было пути.

А сердце, его щемящее от болезненной неизвестности сердце, противоречило уму.

А почему, собственно, нет?! Это сердце его так возмущенно роптало. Почему нет? Валерии не понравится, так что с того? А понравилось ему ее внезапное исчезновение, а? Без объяснений и ультиматумов взяла и скрылась в неизвестном направлении. А он теперь выясняй отношения с милицией! И вдруг Саша права, и Валерия как-то причастна к гибели Маши? Он-то ведь никаких ключей не давал Маше от квартиры Валерии, кто тогда ей их дал? Кто мог их ей отдать, кроме хозяйки?

Что касается сплетен… Да черт с ними. Пусть болтают, сколько им вздумается. И Наташка пускай позлится. Она, как никто, была зла на Сетина. Она, как никто, считала себя лучше, умнее и красивее своих предшественниц. Маленькая подлая дрянь…

И принципы его могут меняться, не так ли? Ему сейчас одиноко, пусто и плохо. Ему сейчас рядом просто необходим человек, которому можно довериться, который бы его не предал. Саша прежде его никогда не предавала. И слушать могла. Старый друг, как известно, лучше новых двух. Почему нет?

– Ты можешь остаться, – проговорил он будто бы нехотя, на самом деле был теперь даже рад ее визиту. – Оксана Петровна постелет тебе в гостевой комнате на втором этаже.

Это тоже была уловка. Еще какая, и не признать за собой подобной слабости Сетин не мог. Гостевая комната, которая имелась в виду, дверь в дверь располагалась с его спальней. И они все трое разом усиленно начали делать вид, что это в порядке вещей. Оксана Петровна закивала согласно и поспешила выполнять указание хозяина. Саша снова пристроилась на диване, грациозно сложив длинные красивые ноги. А Сетин метнулся к холодильнику за выпивкой. Первая мысль, что посетила его при первом глотке, была: что скажет Сомов, узнав о новой жиличке…

– Ты с ума сошел, Виталий?! – в лоб спросил Сомов, едва об этом узнал. – Тебе нужно теперь бежать от этих баб, как черт от ладана. А ты вместо этого их к себе в дом тащишь?! Мало проблем?! Рашидов почему с тобой деликатничал, как думаешь? Не думай, сам скажу! Потому что я просил его об этом. Потому что разговор твой с ним был почти неофициальным! А начни он тебя всерьез допрашивать?! А ты вместо того, чтобы следовать нашим правилам…

– У нас с тобой нет и не может быть наших правил! – возмутился Сетин. – Ты вторую неделю крутишь задом, а дел никаких нет!

– Потому что я связан по рукам и ногам! – огрызнулся Сомов, уязвленный до глубины души.

Вот она, благодарность! Он ночей не спит. Он о привычках барских стал подзабывать. Курит безмерно. И все думает, думает, думает. Ну и ищет, конечно же, не сидит сиднем, как его тут упрекают.

– Я не могу твое имя трепать на каждом углу. Мне приходится с подвывертом заходить в каждую дверь. И вопросы задавать так же.

– И что ты успел за это время? – проворчал Виталий, внимательно прислушиваясь к звукам на втором этаже.

Саша оживленно о чем-то щебетала с Оксаной Петровной. Прямо как раньше, когда была его женой. Сетин поморщился. Его минутная слабость, кажется, может обернуться для него лишними проблемами. Вот и Сомов о том же твердит второй час.

– Перво-наперво установлено, что твоя пропавшая жена ни с кем, кроме тебя, своей подруги Катерины Быковой и твоей домработницы по телефону не разговаривала, – начал докладывать Сомов с надутыми от обиды губами. – После ее исчезновения ни одного звонка не зарегистрировано.

– Понятно… – пробурчал Сетин и покосился на Сомова.

Да плевать он хотел на его обиды! Корчит из себя тут профессионала, а дело ни с места.

– Что еще? – добавил он тут же, чтобы Сомов не гордился дюже своими никчемными достижениями.

– Я говорил с твоей бывшей женой, которую ты поселил теперь у себя. Так вот, она общается с Наташей, тоже одна из твоих бывших.

– Я знаю об этом, – прервал его Сетин с ехидцей. – И представь себе, это мне ничего не стоило. Ни единого рубля!

– А еще у них была встреча с погибшей твоей женой. Об этом тоже знаешь?

– С Машей? – Сетин хотел сыграть равнодушие, но неожиданно занервничал. – Когда это они встречались?

– Погибшая Мария сама назначила им встречу, пригласила в какую-то жуткую кафешку и, по словам Александры, несла полнейший вздор. О чем – не рассказала. На следующую встречу, устроенную теперь уже Натальей в ресторане, Мария не явилась. Хотя и была приглашена.

– И что с того?

– А то, что твои жены… Бывшие жены общались между собой, обедали вместе, сплетничали. Могли и…

– Устроить заговор? – Сетин насмешливо приподнял брови. – Господи, Сом, за что я плачу тебе деньги?! Вместо того чтобы искать мою пропавшую жену, ты копаешься в сплетнях моих бывших жен.

– Ага! Все так мило и безобидно. Встретились, поболтали, ничего личного. А потом одна из них вдруг найдена убитой в квартире твоей пропавшей жены. Это тебя не настораживает? Нет?! А меня – да. И затем следующая из них является к тебе, падает в ноги и просит поселить ее на твоей территории. Снова все невинно? Ты что, Виталя, ослеп совсем?! Не понимаешь, что во всем этом они замешаны?!

– Кто они? В чем замешаны? – Сетин нехотя прислушался.

– Во всей этой свистопляске! Валерия пропадает. Куда она подевалась? Если бы сбежала, где-нибудь да проявила бы себя. Я знаком с такими случаями. Она не могла не позвонить, не могла не попросить денег. Вещи опять же! Она не могла уехать куда-то без вещей! А они все на месте. Куда она подевалась?

– Куда?! – Сетин нервно глотнул из стакана.

– Ее похитили! Это ясно, как божий день! И без вмешательства твоих милых женушек тут не обошлось.

– Почему? Почему ты так думаешь?

– Потому что: первое и самое главное – собаки! Собаки слушались Марию. Так? Так. Значит, она загнала их в вольер. Каким-то образом выманила Валерию и… Дальше я не знаю. Возможно… Ты уж прости, но, возможно, ее уже нет в живых.

– Чушь! – заорал на него Сетин и погрозил кулаком. – Я не хочу ничего слышать об этом! Она жива! Я бы… Я бы почувствовал, а я ничего не чувствую! Страха не чувствую…

И он замолчал, поняв, что все его доводы нелепы и смешны. И потому, как Сомов покосился на него, понял, что действительно смешон.

– Она снится мне, Сом, – признался Сетин бывшему однокласснику. – Снится живой. И я верю, что с ней все в порядке.

– Сны не доказательство. А вот неадекватное поведение твоих бывших – да. Зачем Саша сюда явилась? Чем мотивирует?

– Говорит, что боится за себя. Машу, мол, убили, теперь может и ее очередь наступить. И проблемы у нее финансовые в бизнесе неожиданно нарисовались, – и Сетин вкратце рассказал Ростиславу о Сашиных кредитах. – Расплакалась, я не смог устоять.

– А она не боится, что вернется твоя Валерия и оттаскает ее за волосы? – прищурился подозрительно Сомов, чуть подумал и сам себе ответил: – Не боится, значит. Значит, уверена, что та не вернется. Дай мне с ней поговорить!

– Нет, – неожиданно преградил ему дорогу Сетин. – Все, что угодно, но… Но пыточную в своем доме я устраивать не позволю. Да и не способна Саша ни на что подобное. Она просто очень сильно напугана. Ищи в другом месте, Сом. Ищи!..

Глава 16

Лев Батенин щурился яркому солнцу из маленького окна и без конца вертел шеей. Грязный воротник рубашки натирал кожу, он его уже и внутрь заворачивал, и оторвать пытался, ничего не помогало. Кожа сделалась красной и болезненно зудела. Под ногтями черная кайма. Сколько ни пытался отмыть под скудной струей ледяной воды в камере, ничего не получалось. Грязь намертво въелась под ногти и словно окаменела там.

Сейчас бы в ванну, позволил себе помечтать Батенин. А затем супчика горячего с курятиной и помидор свежий он бы съел. Большой такой, сахаристый, с толстой плотной кожицей.

Сколько же его будут еще держать? Хотя, после того как ему сообщил тот противный мужик об обыске в его квартире, он домой не особо и рвался. Понимал же, не дурак, что могли искать у него дома. Сначала узнали, кого на месте убийства арестовали. Потом адрес вычислили. А затем обыск устроили. Портфель тот злосчастный искали, и зачем он его только забрал? Зачем вообще в ту квартиру заглядывал?

Теперь ему по всем подсчетам труба. Либо за убийство посадят, если не найдут никого подходящего на эту роль, либо уже на воле убьют за портфель. Мог бы и отвертеться, конечно, мол, не брал, и все тут. А фотография?! Он же сам ее, идиот, собственноручно на самом видном месте выставил в своей квартире.

Обыск был? Был. Портфель не нашли? Не нашли. Не брал, стало быть, портфель? Получается, что так. А фотография тогда откуда? Фотография как раз из того самого портфеля. И отвертеться тут никак не получится. Ибо второй такой снимок мог быть, а вот то, что он крест-накрест перечеркнут, вряд ли могло быть совпадением. Так что…

Так что попал он по всем статьям. И неизвестно, где ему будет лучше. В тюрьме или на воле. Помыться бы вот только. Да белье поменять. Но навестить его некому.

Через час его вдруг потащили к следователю. Давно, дня три уже, не дергали. А тут вспомнили о нем. И зачем нервы свои и время на него тратят? Он все равно им ничего не скажет. Тогда ему уж точно впаяют пожизненное и к убийству все нераскрытые квартирные кражи приплюсуют.

– О, Лева, добрый день, – с мерзкой ухмылкой поприветствовал его тот мужик, который запирался с ним в кабинете, выпроводив Рашидова. – Вижу, по воле ты заскучал, так?

Батенин счел за благо промолчать. Мужик едкий, к каждому слову цепляется. Да никто еще не отменял, что молчание – золото.

– Иван Иванович будто отпускать тебя собирается, – начал издалека Сомов и сделал недвусмысленный знак Рашидову.

Тот исподтишка погрозил Сомову кулаком и ретировался к двери.

– Недолго, – предупредил, прежде чем за дверью скрыться. – Если что, я тут, рядом…

– Ну что, Лева, попал ты! Ох, как попал! – промурлыкал Сомов, подтаскивая стул к нему поближе, оседлал его, сложил руки на спинке и подбородком в них уткнулся, и глаза сделал такие печальные, печальные. – Век тебе отсюда не выбраться, если я рот чуть приоткрою.

– Чего это? – разлепил ссохшиеся губы Лев.

Пить хотелось так же сильно, как купаться. Чего-нибудь ледяного и освежающего. Из запотевшей бутылочки. Чтобы пузырьки лопались и кололи нёбо. И…

– На, попей. – Движением кудесника Сомов извлек из кармана жестяную баночку спрайта. – Тут, вижу, не балуют.

Лев бы и отказался, гордость и все такое, да и мужик был очень противный, чтобы из его рук подачки принимать. Но больно пить хотелось. Разве устоишь?

– Молоток, – подхвалил Сомов, выбрасывая пустую жестянку в мусорную корзину. – Поговорим?

Лев кивнул.

– Так вот, Левушка, что я тебе хотел сказать. – Сомов полез в карман, достал сигареты, показал на них взглядом, предлагая, Лев отказался, и он закурил один. – Я стал обладателем ценной информации, которая тебе может очень сильно навредить.

– То есть? – настороженно покосился Батенин на противного мужика.

– У меня есть свидетельские показания, что ты у нас являешься квартирным вором.

По спине у него будто гадюка под ремень поползла, так мерзко и страшно сделалось. И тут же болью стегануло под лопатки, под грудь. Кто же мог свидетельствовать, если об этом никто, никто не знает? Кто мог настучать на него? За что? Когда?

– А вот припрятал ты однажды в ненужном месте сворованный бумажничек, в котором документики чужие имелись. И потом еще раз, и еще. А человечек-то нашел их не единожды. И понял, покумекав, чем ты промышляешь. – Сомов удовлетворенно понаблюдал страх допрашиваемого и решил пойти чуть дальше, чтобы, как говорится, закрепить успех. – И тогда я прошелся по некоторым адресам недавно обворованных квартирок и просмотрел записи видеокамер, установленных в подъездах, и узнал ведь тебя, Левушка! Узнал!

Страх отпустил Батенина так же внезапно, как и сковал, опоясав грудь и спину огненным обручем.

Врет мент, или кто он там! Врет и на понт берет, как сказал бы сокамерник Льва. Ни единого раза Лев не вошел в подъезд, где хоть какой-то намек на видеокамеру имелся. И узнавал он об этом предварительно подробно. И сам не был простофилей, знал, как эта штуковина выглядит.

Нет и не могло быть никаких видеозаписей. Брешет волк позорный. А что человечек нашел бумажник с чужими документиками… Хм-м…

Ну, был прокол, был. Пару раз прятал трофеи в своем ларьке торговом. Тонька, видимо, находила и поняла по чужим паспортам и водительским удостоверениям, чем хозяин ее в свободное от предпринимательской деятельности время промышляет.

Так то разве свидетель? Так, пустышка! Документы он те уничтожил, как и бумажники. Слова торговки без улик никто к делу не пришьет.

Не выйдет у него ничего. Не выйдет, как бы он ни старался.

Сомов почувствовал перемену в Батенине молниеносно и понял, что дал маху. И что не так прост этот лоховатый с виду малый, будто бы случайно оказавшийся в квартире, где совершено было убийство.

– Что скажешь? – толкнул он его коленом в колено.

– А ничего не скажу, – нагло заявил Батенин и улыбнулся. – Рассказывайте кому хотите! Доказывайте. Только ничего у вас не получится. Ничего я не крал и чужих бумажников никогда в руках не держал.

– А что держал? Дамские сумки, портфели? – Сомов сердито засопел. – Что украл в той квартире, где убийство произошло? Ты ведь не просто так туда вернулся, да? Хотел бабе, что понравилась, вещицу ее вернуть, верно?

– Доказывайте!

Ох, и врезал бы сейчас Сомов наглецу промеж коленок носком ботинка, если бы слово Рашидову не дал.

Врет ведь! Сто процентов врет! Его продавец детьми клялась, что находила дважды в ларьке чужие портмоне с документами. А потом они девались куда-то. А куда им деваться, если сменщицы в ларьке не было. Она сама не брала. Значит, хозяин!

Только клятвы ее страшные в суде никто не станет слушать. Им улики подавай. И гад этот, сидящий напротив, неплохо об этом осведомлен, хотя и не судим и не привлекался. Умный, падла!

– А я не стану ничего доказывать, – сморщился, как от зубной боли, Сомов и снова закурил. – Я тебя просто сдам тому фрукту, у которого ты нужную вещь из-под носа увел, и все. И девчонка из-за этого пострадала. И в квартире твоей потом обыск из-за этого был. Сдам я тебя ему, как пить дать сдам!

Врет, нет? Лев насторожился и затих, размышляя. Аж голове сделалось больно от мыслей, что в ней теснились.

Мог он выйти на хозяина портфеля? Вряд ли. Хозяйка квартиры была женщина. Жила она там одна. Приходящий, тот, с которым Лев одновременно побывал в квартире, видимо, и искал портфель. Он мог и убить. Если он убил и этот мужик может спросить его о чем-то, значит, его взяли, получается? А почему тогда Лев сидит? Значит, не взяли. И значит, этот снова врет.

– Да сдавай, только не брал я ничего, – обнаглел он окончательно, отодвинув коленки подальше, заширял его этот, сил нет просто. – А в квартиру шел на свидание.

– К кому? – Сомов вдруг полез в карман куртки, достал оттуда что-то и спрятал за спину. – К кому шел?

– К женщине. К молодой красивой женщине.

– А как ее звали? – пристал, как репей, к нему Сомов и что-то теребил и теребил у себя за спиной.

– Я не знаю, как ее звали, – занервничал Лев, не рассказывать же было этому мужику про фотографию, по которой влюбился.

– Ну а как она выглядит, помнишь хоть, ухажер? – развеселился Сомов.

– Помню. – Голос его дрогнул, снова стало жаль погибшей девушки и мечты своей.

– И которая из этих?

И противный мужик выставил ему под нос две фотографии. На одной точно была она – его фея. Правда, в обнимку с каким-то мужиком, спрятавшим лицо за ее плечом. А на второй другая девушка, тоже красивая, но Батенину не понравилась. Не любил он таких ярких. Опасными они были, не волшебными.

– Вот эта, – ткнул он пальцем в фото своей тайной возлюбленной.

– Ух ты! – не удержавшись, ахнул Сомов и потряс вторым снимком. – А эту вот не узнаешь?!

– Я ее не знаю, чего мне ее узнавать? – воскликнул он.

– Как же ты ее не знаешь, если сидел подле ее ног и выл, как ненормальный?

– Когда?! – открыл Батенин рот, ничего не понимая и переводя взгляд с портрета одной девушки на портрет второй.

– Когда ее пристрелили, – улыбнулся Сомов гадко-гадко. – Ты сидел в кухне возле ног вот этой убитой девушки, не этой.

И он поочередно потряс у него перед носом снимками, демонстрируя ему, которую из них пристрелили.

– Как же так?! Не понимаю… – промямлил Лев и ткнул пальцем в портрет своей феи. – А она, значит, жива?!

– Надеемся, что жива пока. Как же ты не узнал-то, Левушка?!

– Так это…

Он не знал, что ему теперь делать: рыдать или смеяться. Убили не ту?! Убили другую?! Его фея жива?! Господи! Неужели подобное возможно?! Неужели все его страдания в этой вонючей, гадкой камере теперь окупились этой вот неожиданной новостью?! Неужели он все еще может быть счастлив?! Может надеяться…

– Так лица-то не было, – начал он оправдываться, трясущимися руками снова начав теребить воротник грязной сорочки, впивающийся в зудевшую кожу. – Выстрелили в лицо, все там разворочено было. Все в крови… Я испугался и не смотрел толком. Вижу, что девушка, молодая, и… мертвая. Решил, что она.

И он осторожно тронул фотографию своей феи, которая почему-то была с чужим мужиком в обнимку. Лица его, правда, не было видно, не поймешь – красавец, нет. Но руки вели себя по-свойски, обнимали там, где грешно чужим рукам было обнимать.

– А… А кто это рядом с ней? – дрогнувшим от ревности голосом спросил Лев.

– Это? Это ее муж.

– Она замужем?!

– Вообще-то да. – Сомов выдвинул вперед руку с фотографией погибшей девушки. – А эту вот ты точно никогда не видел?

– Эту?.. Эту видел, и не одну. Я ведь не один вечер ждал и видел кое-что. Только говорить стану, когда меня отпустят. Все, все скажу. И только тебе скажу. Под протокол не стану ни за что.

Ему вдруг снова захотелось жить и быть свободным. И про ванну, и про куриный суп он совсем-совсем не думал теперь. Он может увидеть ее снова! Она жива! Неужели такое возможно! Она жива!

– Хорошо, – кивнул Сомов серьезно, поднялся, убрал стул к столу Рашидова. – Сделаю все, что в моих силах. И уж тогда, голубчик, поверь, ты мне все, как на духу. Идет?

– Без вариантов, – вздохнул Лев, стараясь не улыбаться от счастья.

– А пока ответь мне на один только вопрос, прежде чем я начну тебе помогать. – Сомов присел перед ним на корточках. – Эта девушка, которую убили, в момент, когда ты ее видел, наверняка была не одна. С кем она была?

– В смысле?

Он думал теперь совсем о другом. Он думал о милой, единственной и такой желанной. Она, она жива! При чем тут другая? При чем тут убитая?

– Она была с подругами? С кем, с кем она была? Скажи мне хотя бы это!

– С мужем она была, – вспомнил Лев.

– С мужем?! – Сомов аж поперхнулся. – Откуда… Откуда такая уверенность?!

– Это уже второй вопрос! – возмутился Лев, но тут же вспомнил, что его фея жива и здорова, и смилостивился: – Я слышал, как он ругался с ней и говорил то и дело: я все еще муж тебе, не забывай…

Глава 17

Вся эта идиотская история с исчезновением Валерии Сетиной, затеянное в связи с этим расследование не давали Сомову покоя. Что вообще происходит? Он сидит уже второй час в своем кабинете, выписывает все, что стало ему известно за минувшие несколько дней, в три столбика. И чем больше пишет, тем глупее сам себе кажется.

Сетин Виталий Станиславович – обеспеченный, состоявшийся, имел в арсенале своих достоинств один очень строгий, непререкаемый пунктик – он был весьма горд и неуступчив с женщинами. Он с легкостью сходился, с такой же легкостью расставался. Он не прощал им их слабостей и не терпел капризов.

Все это Сомову удалось разузнать и сопоставить, переговорив с одним из своих осведомителей, что был вхож в ту среду. Да и сам имел какое-никакое представление о своем бывшем однокласснике.

Так вот при всей его гордости и нетерпимости Сетин вдруг затевает поиски сбежавшей – допустим, что она сбежала, – жены. Это ли не странно? Странно, и даже очень! По логике вещей он давно бы уже должен был собрать все ее вещи в узел, выбросить этот узел за порог и даже не заикаться о вероломно покинувшей его супруге.

Недовольна чем-то? Скатертью дорога! Желающих много!

А он вместо этого начинает ее искать. И ищет-то, вот что Сомова особенно беспокоило, как-то не по-настоящему, как-то глуповато, снова продолжая поступать нелогично.

Милицию не привлекает к расследованию. Тут ладно, тут Сомов и на себя часть вины брал. Сам порекомендовал ему, чтобы Валерия не попала под подозрение в связи с убийством Марии. Но зачем было селить в своем доме одну из своих бывших жен?! Зачем?! Из жалости? Из сострадания?

Вздор! Сетину не свойственны были эти чувства. Он робот, он машина! Он не мог так глубоко и искренне чувствовать. А если чувствовать был способен, то неужели не боялся сделать больно Валерии? На тот самый случай, если она вернется внезапно и обнаружит в своем доме его бывшую жену? Как тут и что думать? Так же, как и Александра, Сетин был уверен в том, что Валерия не вернется внезапно?

Это был другой вопрос, не дающий Сомову покоя.

Были еще и третий, и четвертый, и вытекающие из них пятый и шестой, но вот эти два вопроса особенно его доставали.

А после того как вчера Лев Батенин чуть приоткрыл завесу, ему и вовсе стало не до отдыха.

Валерия, оказывается, в день своего исчезновения из дома мужа была на своей квартире. Лев сам признался потом под давлением – додавил его все-таки Сомов, – что столкнулся тем вечером нос к носу с красавицей, о которой мечтал и к которой на следующий вечер с букетом поплелся.

Получается, что ее никто не похищал? Получается, что она сама, своими ножками, покинула дом своего мужа и вернулась к себе, в свою квартиру. Получается, что так. Так куда же она потом оттуда подевалась?!

Еще Лев Батенин рассказал, что дважды или даже трижды видел возле подъезда ту самую девушку, которую убили и которую он мертвой принял с перепугу за Валерию. И она была не одна. Была с мужчиной, который покрикивал на нее и напоминал, что он все еще ей муж.

С кем была Мария? Кто мог напоминать ей о том, что все еще он ей муж? Сетин?! Мог это быть он?! Запросто! Хотя… Хотя и не факт. Тогда кто это был?

Что же из всего этого получается?

Сомов пробежался глазами по ровным столбцам с именами, событиями и вопросами и нехотя все перечеркнул.

Ерунда полная получается, вот что!

Валерия не исчезает, а просто уходит от Сетина к себе на квартиру. Там она не задерживается, поскольку Батенин на следующий день караулил ее несколько часов подряд. А вместо нее на ее квартиру приходит Мария. И она же потом погибает от руки убийцы.

Мог убийцей быть тот самый мужик, что напоминал ей о супружеских нерушимых связях? Мог!

А мог это быть Сетин? Мог, конечно!

А могла убить ее Валерия, приревновав к Сетину, если с ним Мария тусовалась возле ее подъезда? Могла!

И потом что?

А потом… А потом…

Если убила Валерия, то она могла попросить помощи у Сетина, разрыдавшись у него на плече и покаявшись. И он ее где-то спрятал понадежнее.

Если убил сам Сетин, то ему надо все это дело обыграть так, чтобы он оказался вне подозрений.

Не потому ли поселил у себя Александру? Не потому ли хочет казаться джентльменом? И не потому ли уверенность в нем сидит, что Валерия внезапно не вернется, потому что она не вернется никогда? Может, он и ее убил, а?

– Зайди ко мне! – приказал он брюзгливо своей секретарше, нажав кнопку внутренней связи.

– Да, слушаю вас, Ростислав Викторович, – замерла она сусликом возле двери, приготовившись записывать за ним все указания в блокнот.

Сомов с ненавистью глянул в ее покрасневшее лицо. И чего постоянно краснеет? Давление, может, у нее? Может, предынсультное состояние? Так дома бы сидела, не топталась бы у него под ногами.

Нет, уволит он ее все-таки, точно уволит. Ну не нравилась она ему, хоть убей, не нравилась. Только бы вот прокола дождаться какого-нибудь, и сразу уволит. А она будто чувствовала, как назло, старалась!

– Ребята у нас где? – спросил недовольно и смахнул, сморщив лицо, несуществующую пыль со стола.

– В настоящий момент обедают в «Казачке», – доложила она.

– Прекрасно! – фыркнул Сомов с обидой. – Босс тут разрывается, а они обедают! А работать кто будет?!

– Так вы сами велели им ждать особых указаний, вот они и… и ждут.

– В «Казачке»? – прищурился он, припоминая, что что-то такое им говорил.

– В «Казачке».

– Другого места нет для ожидания?

– Для ожидания есть. Для того, чтобы пообедать, – нет, – вдруг осмелела его секретарша с пунцовым лицом. – Все остальные кафе и рестораны находятся много дальше. Только «Казачок» в соседнем здании.

– Я что, не помню, где у нас «Казачок», умничаешь?! – взревел уязвленный Сомов. Она что же, спорить с ним вздумала, да?

– Нет, просто отвечаю на ваши вопросы. – Она задрала неестественно высоко подрагивающий подбородок и заморгала часто-часто. – Вы спрашиваете, я отвечаю, и еще, Ростислав Викторович…

– Что еще? – буркнул он, больше всего опасаясь, что она сейчас разревется.

Слез ему только в этом кабинете до полного счастья не хватало! Утешать он не станет, это точно. Выгонит из кабинета, а то, может, и с работы, это да. А утешать…

– Я хочу уволиться, – вдруг сказала она звенящим от напряжения голосом.

– Ты?! Уволиться?!

Он так растерялся, что смахнул лист с тремя перечеркнутыми столбцами из имен, фамилий и событий на пол. Полез доставать. Сделал это неуклюже, совсем не молодецки, как хотелось бы на ее глазах. Скомкал пятерней, швырнул на стол, провел рукавом по лбу. Надо же, аж вспотел, то ли от натуги, то ли от ее слов неожиданных.

Как это уволиться? С какой стати? Ладно, он сам бы ее уволил. Тут его воля – закон. Но чтобы она вот так являлась к нему посреди рабочего дня в кабинет с таким заявлением…

Это подло! Подло бросать его в самый сложный для него момент. Ну, может, и не самый сложный, но и не простой. А если ему помощь ее понадобится, или совет даже? Что тогда? Краснела-краснела, мямлила-мямлила – и на тебе!

– Да, я хочу уволиться, Ростислав Викторович, – и она, отвернув от него лицо, отошла к окну, замерла там тонкой стрункой.

«Самое время профилем ее тебе теперь любоваться! – подумал он, внезапно поймав себя на этом. – Гавкал, гавкал на девку, а сейчас вдруг рассмотрел, что стройненькая, ладненькая и очень даже ничего – симпатичная. Что, не будет теперь отдушины у тебя, Сом, да? Не на ком станет злость свою срывать? А она… Она и так долго терпела».

– Ты… Ты не должна так вот… По законодательству ты должна…

– Ах, да бросьте, Ростислав Викторович! – воскликнула она, перебивая его совсем неучтиво. – По законодательству вы не должны были так обращаться со мной!

– Как?

Он смутился. Неужели его неприязнь была столь очевидна? Хреновый он артист, получается. Старался быть ровным, а…

– Вы смотрите на меня как на мебель, – дрогнувшим голоском проговорила она. – На старую, надоевшую мебель, которая вас жутко раздражает.

– Не выдумывай, – неуверенно отмахнулся он от нее. – Может, несколько груб бываю, прости. Устаю потому что. Но… Но я не хочу, чтобы ты уходила.

Господи, он сказал это? Он только что сам себе противоречил? Да что же это с ним такое, а?! Не знал, как от нее отделаться, а когда она готова сама уйти, говорит такое. Стареет или дуреет? Или уязвлен тем, что она опередила его? И ему не придется теперь насладиться, властвуя?

Сволочь он все-таки, если разобраться! Старая гадкая сволочь! Ничего она ему плохого не сделала, что он так о ней. Устал и зарвался просто. Или от денег больших ошалел. И еще от того, что в последние дни деньги эти ему никак не удается отработать.

– Извини, если что не так, – снова удивив самого себя, произнес Сомов. – Сложно мне сейчас. Дело очень… Очень непростое.

– Я знаю, – кивнула она, чуть повернув головку в его сторону.

– Откуда?!

– Так отчеты я печатаю, – напомнила она, спрятав снисхождение за легкой улыбкой.

– Ах да!

Он едва не шлепнул себя по лбу. Совсем одурел, точно! Забыл, что ментовскую обязательную привычку все протоколировать в свой бизнес принес. Как уж в других частных агентствах дела велись, он не знал и знать не желал. А вот у себя хотел видеть все в напечатанном виде, да еще лучше с фотографиями, да еще и на электронных носителях, чтобы все дополнительно хранилось. И чтобы руку мог протянуть, папку с полки достать и пошуршать там страничками, все припоминая.

– И что скажешь? – вдруг спросил он у нее и указал на стул. – Ты присядь, присядь. Пока не уволилась еще, поговори хоть со мной.

Она неуверенно прошла к столу. Присела на самый краешек стула и положила блокнот с авторучкой на стол. Выглядела она при этом слегка обескураженной, но странное дело, не краснела больше.

– Ну! Что скажешь по сетинскому делу? Помню, ты как-то моим ребятам дельные советы подкидывала. И образование у тебя вроде бы юридическое, нет? Я что-то путаю?

Она ничего не ответила, как-то очень внимательно на него посмотрев. Потом проговорила:

– В деле с исчезновением жены Сетина и гибелью его бывшей жены много странного.

– И я о том же! – обрадованно подхватил Сомов, поставил локоток на стол, оперся в него щекой. – Плутаю между его женами, как в лесу дремучем, а Валерия по-прежнему не вернулась.

– А она и не вернется, – неожиданно заявила его секретарша, подергав плечиком. – Не для того она исчезла, Ростислав Викторович.

– То есть?

– Если она сама сбежала, то не вернется никогда. Насколько я изучила ее психологический портрет, она весьма уравновешенная и трезвая особа. Ее действия – плод долгих размышлений. И если она решила бросить своего мужа, значит, она его бросила навсегда.

– Ну почему непременно надо было именно так-то?! – вскричал Сомов, поражаясь женской логике вообще и логике его секретарши в частности. – Не проще ли было развестись? Если она такая умная, зачем?!

– Может, потому как раз, что она такая умная, – задумалась секретарша. – Может, это своего рода месть. Может быть, бегство из страха. А может быть, она и не сбегала вовсе.

– Ага! А поздним вечером того дня, когда исчезла из дома мужа, вдруг появилась в своей квартире. Сама же из дома ушла, никто ее не похищал.

– Ее могли похитить прямо из собственной квартиры, – возразила негромко секретарша. – Из дома мужа сделать это весьма проблематично. А вот из ее квартиры… Сначала надо было заманить ее туда, а потом уже…

– А кто заманил?

– Мария, это же очевидно! – Она глянула на него с изумлением. – Никто, кроме нее, не мог загнать этих страшных собак в вольер. Сам Сетин отсутствовал. Домработница перед этим их только выпустила. Оставалась Мария. Мне кажется, именно она причастна к исчезновению Валерии.

– А за что ее убили? – продолжил Сомов, которому было очень интересно слушать, и он снова возобновил свои записи, теперь уже в строчку.

– Она погибла, как свидетель, мне кажется. Она выполнила свою работу – выманила Валерию из дома, загнав собак. Что-то, возможно, наговорила ей про Сетина. Может даже, сделала это заблаговременно. Не просто же так Валерия – с ее умом и сдержанностью – вдруг закатила мужу истерику, перед тем как ему пойти к губернатору. Что-то ее мучило, что-то тревожило. Все эти разговоры о смерти…

– Могла и играть, между прочим. Чтобы просто попугать его. Глядишь, испугается.

– Сетин?! – Она округлила глаза, сделавшись похожей на изумленного мышонка. – Зачем его пугать? Они прожили вместе два года. У нее было время понять, что на подобные уловки Сетин не поддастся. Нет, Валерия не могла капризничать из чисто женской блажи. Она говорила с ним серьезно. Я… так думаю.

– А хорошо думаешь, между прочим! – похвалил ее Сомов, и снова ему понравился ее точеный профиль. – А дальше?

– Дальше? – Она задумалась ненадолго. – А дальше у меня два варианта ответа: либо Валерию удерживают где-то, с какой целью – не знаю. Требований выкупа ведь не было? Ну вот… Либо ее уже нет в живых.

– Может быть, Сетин причастен к этой истории?

– Если только у него серьезные проблемы с головой, – совершенно серьезно проговорила она и кивнула подбородком в сторону своей приемной. – Я здесь за последние дни собрала целое досье на него, его жен и скажу, что он вряд ли мог причинить боль своей последней жене. Сложилось впечатление, что он привязан к ней по-своему.

– А по-своему – это как?

Сомов готов был ей аплодировать.

А умна же девчонка! Еще как умна. Многие вещи озвучивает, о чем и он думал неоднократно. Причем такие, что не попали ни в отчет, ни в протоколы опроса. Они у него хоть односторонне подписывались, им самим, но велись все же исправно.

– Как может быть привязан человек, помешанный на бизнесе, цифрах, деньгах и власти. Все его бывшие три жены, как куклы, похожи друг на друга. Поразительно похожи! Валерия сильно отличается от них. И с ней он прожил дольше всех. Но… – Она смолкла и какое-то время бездумно листала чистые блокнотные листы. И вдруг сказала: – Мне кажется, что вы мало времени уделили ее подруге.

– Чьей? – не сразу понял Сомов.

– У Валерии есть подруга, Катерина Быкова. Они дружили много лет. И наверняка почти все знают друг о друге.

– Она ничего не знает и даже не предполагает, куда могла подеваться Валерия, – напомнил Сомов о своем разговоре с Быковой. – Сама сильно тревожится и через день звонит домработнице Сетина, чтобы ему не досаждать.

– Это понятно, но… Но она много знает о прошлой жизни Валерии. И в ее жизни…

– Да нет там ничего, поверь! – рассердился ее упрямству Сомов. – Все друзья ее и родственники в один голос говорят о ней только хорошее.

– А бывший любовник? Наверняка у нее кто-то был до Сетина.

– И такой имеется. Овчаров Александр. Они вместе работали. Любовь у них даже была. Два месяца уже, как в заграничной командировке. Связывался с ним по телефону. Он долго не мог понять, чего от него хотят. Занимается сейчас внедрением какого-то долговременного проекта, и ему теперь не до нее. Нету ничего в ее прошлом, ничего!

– Ни единого пятнышка?

– Ни единого. Потому-то все и в шоке. И где теперь искать? Бабы сетинские на дно залегли. Одна в любви вся, Наталья которая. Нового хахаля нашла с тугим кошельком, крутит его по полной программе. И у нее голова ни о чем не болит. Александра так вообще к Сетину перебралась. Он мне с ней поговорить не позволил. То ли бережет ее, то ли стережет. Маша мертва. Где кого искать?

– А… А Батенина когда выпускают? – напомнила вдруг его секретарша, которую он по неразумению своему чуть было не уволил.

– Либо сегодня вечером, либо завтра утром.

– Вот за кем надо походить. Непременно!

– Затем и бездельников этих хотел видеть. А они в «Казачке», вишь! – снова разозлился Сомов, вспомнив начало разговора. – Я же понимаю, что Батенина в покое не оставят. Что-то есть у него такое, что в его квартире не нашли. Или нашли? Как думаешь?

– Не знаю, – не стала она умничать, поднимаясь и направляясь к двери. – Но понаблюдать за ним нужно. Странно как-то оказался он не в том месте, не в то время.

– Странно, – эхом откликнулся Сомов, глядя, как она идет к двери. А ничего походка у нее, красивая. И вдруг спросил, сам того не ожидая от себя: – Ну, ты останешься или нет?

– Останусь, – проговорила она и кивнула, не оборачиваясь.

– И бездельников этих пришли ко мне! – посуровел он тут же, тяжело ему далось признание в собственной слабости.

А он ведь дал слабину с этой девчонкой! Дал, конечно. То злился на нее, уволить был готов, ногами топал. А как она решила уйти сама, так он и стушевался. А девчонка толковая. И краснеть перестала. С чего бы? Может, боялась его, потому и алела маковым цветом? Пойми этих баб! Правду, говорят, все зло от них. Теперь вот ему, Сомову, зло от баб бывшего одноклассника. Думал, нет, что такое возможно? Нет, не думал. А зло точно произрастает из этого тугого змеиного клубка.

Завел, понимаешь, себе гарем, а ему теперь разберись попробуй.

А с Батенина точно глаз нельзя спускать. На кого-нибудь он да наведет. Вот только на кого? Вдруг да правда Сетин при делах?..

Глава 18

– Значит, завтра?

Приятный баритон рокотал в ухе Сетина, уже минут десять предрекая грядущий успех их совместного предприятия. Он и без сладкоречивого знал, что все будет хорошо. У него всегда все было под контролем. Все, кроме семейной жизни. Вот где он постоянно проигрывал. Почему?

– Виталий Станиславович, на сегодня больше не будет указаний?

Секретарь-референт Лидочка испуганно моргала на него от двери. Если осмелилась задать ему такой вопрос в половине восьмого вечера, значит, дома ее ждут неотложные дела. Обычно раньше девяти она к нему не совалась. Да в девять он и сам ее отпускал. Она не роптала, знала, куда шла работать. Условия были озвучены при поступлении. Равно как и заработок.

– Что-то случилось, Лида? – И Сетин выразительно глянул на часы, намекая ей, что еще рано домой уходить.

– И да и нет. – Она неуверенно улыбнулась. – У моего мужа сегодня день рождения. Понимаю, что не вовремя…

– Ну что ты такое говоришь! – воскликнул Сетин с раздражением.

Господи, какого же о нем мнения его подчиненные?! Ужасного, можно сказать, мнения. Как же может быть день рождения мужа не вовремя, скажите на милость? Он что же, должен был его вместе с бизнес-планом их фирмы утверждать, что ли, у Сетина? Что-то одно: либо Лидочка рехнулась, сказав такое, либо он, раз его подчиненные считают праздники своих близких помехой их общему делу.

Наверное, рехнулся все же он. Не просто же так от него Валерка ушла. Он все экспериментировал с их совместной жизнью, проверки ей устраивал, унижал ее достоинство. Все думал, ну вот сейчас, сейчас она себя проявит и взорвется. И скажет, что не любит его и живет с ним только из-за денег. Он ведь и ждал, и боялся этого, и как мазохист продолжал делать пакости, провоцируя. Все ждал, когда же она не выдержит, и выплеснет из себя, и наговорит ему всего. Тогда-то он победно и воскликнет: ага!

А она просто взяла и ушла от него. И даже ничего из вещей не взяла.

Сетин запретил себе думать о том, что с ней могла случиться беда. Он просто не позволял себе этого, потому что знал, что тогда точно сойдет с ума и натворит глупостей. Ему удобнее на данный момент было думать о вероломстве жены, чем о ее смерти.

А Сомов не чешется. За что деньги получает только? Истерил по поводу того, что Сашка поселилась в его доме. Ему-то что за дело, кого Сетин в доме у себя принимает? Сомов должен отрабатывать деньги, которые ему платят, а не губы надувать с важным видом.

– Что-то не так? – дернулась Лидочка, испугавшись его возгласа.

– Да все не так! – в сердцах воскликнул Виталий. – День рождения у мужа. А вы здесь торчите. Муж-то хоть любимый?

– Любимый, – улыбнулась она от двери и выдохнула с облегчением.

– Давно вместе?

– Восемь лет уже, – наморщив лобик, подсчитала Лидочка. – Это срок!

– Восемь лет?! – Сетин ахнул про себя.

А его вот надолго не хватало никогда. Постоянство в отношениях начинало спутывать ему ноги, мешало дышать, раздражало. Может, он не тех и не там выбирал, а? А Валерка тогда как? Она совершенно другая. Почему с ней не вышло? Все дело в нем, наверное?

– Ответь мне, Лидуша, на один вопрос, а потом уйдешь. Хорошо? – Сетин задумчиво глянул на фотографию Валерии на своем столе. – В чем залог семейного счастья?

– В терпении и понимании, – не задумавшись ни на секунду, ответила его секретарша.

– А… А разве не в любви, нет? – удивился он, уверенный в ее таком ответе.

– Любовь… – Она пожала плечами. – Любовь – это тоже, конечно, немаловажно, но на одной любви семьи не построишь.

– А ее надо строить, – пробормотал он негромко, кивая утвердительно. – Не покупать, не властвовать, а строить. Ладно, я понял. Ты можешь идти, Лидочка. Завтра не опаздывай.

– Спасибо…

Она ушла, оставив Сетина совершенно в растрепанных чувствах.

Ну почему, вот интересно, эта девчонка, которая подчинялась ему, выполняла все его требования и порой бывала бестолковой, несобранной, оказалась вдруг много мудрее его в жизни? И с мужем прожила аж целых восемь лет. И на день рождения к нему по-прежнему рвется всей душой, не побоявшись у своего босса-монстра отпроситься.

А он вот, Сетин, весь такой состоявшийся, успешный, вдруг к сорока годам оказался совершенно одиноким. Первых трех жен бросил он. Как по шаблону их выбирал, такой же шаблонной и жизнь с ними оказалась. Он с ними расстался и ни разу не пожалел об этом.

Последняя жена, как оказалось, любимая, бросила его. А у него даже не было времени разобраться в своих чувствах, рассказать ей о них. Не было времени по-человечески поговорить с ней о чем-нибудь простом и незатейливом. О дожде за окном, к примеру. О наступающей весне и зацветающих вишнях. Не было времени сводить ее к своему любимому поваленному дереву и посидеть там, слушая стрекот кузнечиков.

Почему?! Потому что боялся подвоха? Боялся обнажать свою душу, чтобы не быть уязвимым? А уязвимым все равно оказался, вот в чем беда.

Сетин глянул на часы. Половина девятого. Домой возвращаться не хотелось. Оксана Петровна сегодня отпросилась в гости к подруге. Тоже какое-то там семейное торжество у ее подруги.

Приспичило всем сегодня что-то праздновать. Вот прямо сегодня, когда ему особенно гадко, всем приспичило веселиться. Правда, она в последнее время часто стала отсутствовать. По врачам зачастила, по знакомым.

Дома оставалась одна Александра. К ней Сетину как раз и не хотелось возвращаться.

Первые несколько дней своего пребывания в его доме бывшая, самая старшая жена еще соблюдала приличия. Старалась не попадаться ему на глаза. Ужинала раньше его возвращения, завтракала после его ухода. Собственно, все так было и при их совместной жизни. Сашка всегда спала до полудня.

Но вот вчера…

Вчера, когда он после ужина поднимался к себе, она полуголой выскочила из своей гостевой спальни. Повисла у него на шее и начала нести полнейший вздор. Что-то о возродившихся чувствах, об их общем одиночестве. О том, что все еще может вернуться. Что не все потеряно. Первая любовь, мол, не забывается, и все такое.

Сетин еле ее руки расцепил. Оттолкнул зарвавшуюся даму – ох, не зря его Сомов предупреждал, дурак, не послушался. Гнать надо было, в три шеи гнать сразу же эту белокурую стерву.

– Виталик? – мягко произнесла Александра и снова сделала шажок к нему навстречу.

– Даже и не думай, – предостерег он ее и добавил, чтобы хлестнуть побольнее: – А кто, кстати, тебе сказал, что я тебя любил когда-то? Завтра… Завтра к моему возвращению чтобы тебя здесь не было.

– Завтра не могу! – воскликнула она и зачем-то оглянулась себе за спину, будто стоял там кто и науськивал.

– Значит, послезавтра.

– Но…

– Никаких «но», Саша, – повысил голос Сетин. – Послезавтра чтобы тебя здесь не было.

– Виталик! – Она попробовала разжалобить его слезами, начав всхлипывать. – Но я не могу… Я…

– Если не можешь послезавтра, собирайся сейчас, – с наигранной мягкостью произнес он, зная, как безотказно такой тон действует на его собеседника.

– Хорошо. – Слезы тут же высохли. – Послезавтра!..

Сегодня, стало быть, она еще будет в доме. И может снова возобновить свои попытки соблазнить его. Он устоит, конечно, устоит, тут сомнений нет. Но очень уж не хотелось Сетину пускаться с ней в какие-то мелкие пререкания, отпихивать, говорить ей гадости. Лишним все это было для него, лишним, незначительным и очень досаждающим.

Ему хотелось вытянуться на кровати, закрыть глаза и представлять, что будет, как он станет правильно жить, когда Валерия к нему вернется.

О другом он думать не хотел. Только так, и точка.

Она вернется к нему. Он все сделает для этого. И даже если… даже если у нее теперь кто-то есть, он снова ее завоюет. Первый раз осады почти не было. Все случилось как-то само собой. Он толкнул ее, поддержал, чтобы она не упала, заглянул в глаза и пропал, кажется. С ней случилось, наверное, что-то похожее. Ухаживать долго ему было некогда, да и не привык он, поэтому сразу почти сделал ей предложение. Она согласилась. Начали жить.

Только неправильно начали они жить, вот в чем проблема. Если с ее стороны еще какие-то попытки предпринимались, то с его…

– Ты где? – Звонок Сомова застал его уже на пороге. – Дома?

– Нет, выхожу с работы. Что-то новое есть?

– Кое-что имеется. Думаю, это важно, – неуверенно начал Сомов.

Видимо, уже терялся в догадках, что его клиенту может показаться важным, а что нет. С ним Сетин тоже был излишне резок при последней встрече. И не надо, совсем не надо попрекать людей своими деньгами. Никак не привыкнет!

– Говори, – откликнулся Сетин. – Может, поужинаем вместе?

– Нет, боюсь, поужинать не получится, – снова каким-то непохожим голосом сказал детектив, нанятый им. – Но хочу сообщить тебе, что в вечер своего бегства из твоего дома Валерия была на своей квартире.

– Ну, вот видишь! – закричал Сетин, судорожно ухватился за распахнутую дверь приемной, начав ее раскачивать. – Я же знал, что она жива! Я же тебе говорил! Она просто сбежала от меня, она…

– Но почему она не возвращается, Виталь? – Сомов протяжно вздохнул. – Ее могли просто выманить из дома.

– Кто? Кто это мог сделать?! И с какой целью?

– И ты в том числе, – со злостью произнес человек, которому он платил деньги, хорошие деньги, между прочим. – А цель мне пока неизвестна!

– Ты чего мелешь? – Сетин даже рассердиться не смог на такую глупость. – Совсем крышу смело? Я-то тут при чем? И зачем мне ее из дома выманивать?

– Чтобы потом убить, труп спрятать и обставить все так, что ты совсем ни при чем! – Сомов выругался так, что даже Сетину сделалось неловко, и добавил в сердцах: – Задолбал ты своими бабами!

– А зачем мне?.. Зачем мне ее убивать? Я и развестись мог. И ушла бы она от меня, в чем пришла. Таковы условия контракта.

– Она и так ушла, в чем была. – Сомов снова вздохнул. – Виталь, короче, в тот вечер она была у себя на квартире, и была жива и здорова. Машка там крутилась тоже с каким-то мужиком, который назывался ее мужем.

– А-а, вот ты почему! Ну, хоть сказал, спасибо, а то уж я подумал, что ты напился. А Машка… Машка после развода со мной с кем только не путалась. Ты у моих бывших спроси, они наверняка в курсе.

– Нет уж, сам спрашивай! – снова на нервах воскликнул Сомов. – Тем более что одна из них у тебя теперь под боком. А мне не позволено в твоем доме пыточную устраивать! В общем, пока вот так вот все. Валера сама вышла из твоего дома. Своими ножками. И к себе на квартиру приехала скорее всего для того, чтобы взять что-то из вещей…

– А на чем она уехала, если машина в гараже? Таксистов ты проверял, не было вызовов ко мне на дом.

– Кто собак загнал, тот и увез, видимо, – подсказал Сомов.

– Машка?

– Возможно.

– Невозможно, потому что у нее не было машины! У нее в последнее время, говорят, даже жилья своего не было, все спустила, тварь.

– Значит, возможно, подвез Валерию до дома тот, кто назывался мужем твоей бывшей жены. Тьфу ты! – Сомов задышал нервно. – Развел, мать твою, баб, не разобраться! Хорошо еще, что детей не наплодил, а то бы и вовсе теперь запутались.

Может, хорошо, а может, и не очень, с грустью подумал Сетин, раскачивая дверь рукой. Может, потому и Валерка сбежала, что беременна. Не хочет с таким гадом, как он, общих детей воспитывать. Или побоялась, что он у нее ребенка отнимет.

Сейчас это стало модно у бизнесменов – отнимать детей у матерей. Причину Сетин видел лишь в одном, изредка прислушиваясь к многочисленным спорам, – алименты. Все, по его мнению, упиралось в нежелание ежемесячно выплачивать четвертую часть своих доходов женщине, с которой расстался. Ребенок-то когда еще вырастет и способен будет распоряжаться папиными деньгами. А до того момента она станет руки греть. Весь остальной пафос с постукиванием по груди кулаками, на его взгляд, был сплошь словоблудием или данью моде.

– Я бы тоже так подумал, если бы Машу не пристрелили, – возразил Сомов, выслушав его доводы, которых было озвучено за все время расследования тысячи четыре, точно. – Ее убили, как возможного свидетеля. Свидетеля чего? Кто и чего так боится?

– Я не знаю! – Сетин с силой толкнул дверь, и она захлопнулась, он пошел из приемной вниз по лестнице на выход. – Я не знаю, Сом!

– Ты точно не при делах? – уже без опасения спросил Сомов, так, скорее, чтобы позлить.

– Да иди ты!

– Понял. – Он звучно усмехнулся и посоветовал: – А с женушкой своей бывшей потолкуй, настоятельно рекомендую. Может, знает она Машкиных ухажеров или знала…

Собаки выли в вольере, когда он подъехал. Оно и понятно, Оксана Петровна загнала их и умчалась к подруге что-то праздновать. Покормила еще утром. А этим избалованным тварям вынь да положь трехразовое питание.

– Хорош выть, – проворчал Сетин, стукнув по клетке кулаком. – Сейчас жрать дам и выпущу.

Он загнал машину, снял плащ, пиджак, засучил рукава рубашки. Взял с полки в гараже мешок с сухим кормом и снова вышел на улицу. Пронзительный ветер тут же пробрал до костей. Пока собакам насыпал корма, налил им воды, замерз сильно.

В гараж возвращался бегом. Опустил и запер ворота. Схватил вещи. Вошел через заднюю дверь в дом и скорее в кухню. Свет горел лишь над плитой, на которой стояли кастрюльки, укутанные полотенцами. Конечно, все давно остыло. Оксана Петровна ушла же еще утром. А Сашка ни за что не станет сама разогревать. Тем более он ей на дверь указал вчера.

Второй раз изгоняет из своего дома, надо же! Только сейчас об этом подумал. А она нахально лезет обратно. И ведь на что-то же надеялась, вернувшись. Неспроста же вчера на его шее повисла и про возродившиеся чувства лопотала. А сегодня не видно и не слышно. Даже к окошку не прильнула, как вчера, когда он домой вернулся. Протест тем самым, видимо, выражает. А свет горит в комнате. Может, укладывается? Вещей с собой притащила ужас сколько. Теперь собирается…

– Саша! – закричал Сетин громко, полазив по кастрюлям. – Иди сюда!

Еды было много, все вкусно пахло, но ужинать в одиночестве, тем более что-то накладывать в тарелки, разогревать ему очень не хотелось. И поговорить хоть с кем-то потребность вдруг возникла. Хотя бы вот и с Сашкой.

– Саша! Иди сюда!

Она не ответила. И даже не произвела в ответ никакого шума в знак протеста. А она любила, протестуя, кресло повалить или вазу с комода смахнуть ненароком. Они все так любили делать – его жены. Будто пособие у них какое одно на всех имелось. Самоучитель такой. И они его подробно изучили, прежде чем у него поселиться.

Все, кроме Валерии.

– Иди сюда, говорю, разговор есть! – соврал Сетин, продолжая орать. – Есть предложение!

И снова тишина.

Может, она уже съехала, подумал он, рассеянно обводя взглядом кухню. Не стала дожидаться завтрашнего дня, взяла и съехала уже сегодня? Да нет же, машина ее перед домом, о чем это он?! И свет горит в доме. И в комнате, отведенной ей, тоже свет горит. Капризничает? Наверняка. Вот он ей сейчас…

Саша лежала поперек кровати лицом вниз, когда он вошел в комнату. Руки вдоль тела, совершенно голого тела. Ноги изящно чуть согнуты в коленях. Волосы рассыпаны по плечам. И спит будто.

Нашла новый способ соблазнения? Вот дура!

– Саша! – заорал Сетин во все горло, едва не задохнувшись от бешенства. – Немедленно оденься, нам надо поговорить.

Она не шевелилась. Понятно, ждала, когда он подойдет, тронет ее за плечо, попробует перевернуть, чтобы заглянуть в глаза, и все такое. Все эти уловки и ужимки были ему знакомы. Ничем уже удивить было невозможно. И все же…

Все же она удивила его – его самая первая бывшая жена Александра…

Он подошел, как она того, вероятно, хотела, к кровати. Сначала пошлепал ее по плечу, она не шевельнулась. Потом подергал за прядку волос – снова никакой реакции. Пришлось ему, как ни хотелось, переворачивать настырную женщину.

Перевернул. И уставился, остолбенев, в ее перекошенное судорогой лицо с распахнутыми остекленевшими глазами. А шея… Шея у Саши была очень страшной, синей, вздувшейся, с ободранной в некоторых местах кожей.

– Сашка… Сашка, ты чего?! – засипел Сетин, начав трясти ее изо всех сил за плечи. – Ты чего удумала, а?! Не вздумай умирать, слышишь?! Ты чего же это, дрянь такая?! Нарочно все, да?!

Несколько минут он трепал безжизненное тело из стороны в сторону. Даже искусственное дыхание пытался делать, плохо понимая, что делает. Потом отшвырнул ее с брезгливостью, вытащил из-под нее одеяло и накрыл сверху, чтобы мертвая нагота так в глаза не бросалась. Походил от окна к двери и от двери к окну, ничего не понимая. Гул страшный стоял в голове, будто там ядовитые гадкие насекомые внезапно поселились, и ни единой здравой мысли, вообще никакой. Вышел из спальни, свет погасил зачем-то. Спустился вниз, снова погремел крышками кастрюлей в кухне, словно сейчас мог ужинать. Затем добрел до дивана, сел строго посередине. Посидел в тишине какое-то время да как заорет во все горло:

– Не-е-ет!!! Нет, черт возьми, нет!!! Не-е-ет…

Он, наверное, долго орал. Потому что, когда схватился за мобильник, там высветилось три пропущенных от Сомова звонка. А он точно помнил, что никто ему не звонил, пока он наверх не пошел.

– Чего звонил? – поинтересовался Сетин почему-то шепотом. – Ты ведь звонил, Сом? Я видал три пропущенных.

– А чего трубку не брал, занят? – не очень любезно отозвался тот.

Сомов не лебезил перед ним, хотя и получал от него щедрые гонорары. А Сетин, может, потому и обратился именно к нему, зная заранее, что тот не станет юлить, изворачиваться и прогибаться перед ним за деньги. И будет говорить правду и только правду, даже если она будет горькой.

– А чего звонишь? – вопросом на вопрос ответил Сетин и глянул с испугом на дверной проем: ему показалось, что там кто-то прячется.

– Ты что-то говорил насчет ужина… Я отказался, а сейчас подумал…

– Слышь, Сом, давай быстро дуй ко мне. – Сетин судорожно сглотнул, не сводя взгляда с дверного проема. – У меня беда! Беда случилась!

– Что?! – он не спросил, он взревел просто, снова забыв, кто кому и за что платит. – Говори, не тяни кота за яйца, Виталя!

– Сашку кто-то задушил, – выпалил на одном дыхании Сетин.

– Как задушил?! – сразу осип Сомов.

– Насмерть! Насмерть задушил! – И, кажется, он совсем не по-мужски всхлипнул. – Что делать, Сом?! Ментов вызывать?

– Погоди пока, – подумав, решил Сомов. – Я буду минут через десять-двадцать. Ты сиди, где сидишь, и с места не двигайся. Жди меня.

– Жду! – покорно закивал Сетин.

И снова ему почудилось какое-то движение в холле, и, кажется, даже сквозняком потянуло. Сделалось так страшно, что он ноги на диван забросил. Так только в детстве ему бывало жутко, когда страшилки в летнем лагере на сон грядущий рассказывали. Кстати, Сом на них был мастак. Запугает всех до полусмерти, а потом ржать начинает, когда они поодиночке в туалет ночью ходить боялись…

– Почему дверь открыта входная, а? – едва ввалившись в дом, спросил Сомов у Сетина, так и просидевшего все это время на диване. – Ты что, ее не запер, когда вошел?

– А?

Сетин смотрел на бывшего одноклассника, на молодого парня, вошедшего вместе с ним, и на девушку с ярким румянцем, она держалась чуть сзади, и не понимал, почему их так много.

– Это мои ребята, не дрейфь. Дверь входная почему, спрашиваю, открыта? Ты ее запирал, когда домой вернулся?

– Не знаю. Я через гараж вошел в дом, – вспомнил Сетин, понемногу приходя в себя. – К входной двери не подходил.

– Сережа, осмотрись там, – приказал Сомов молодому парню и уже Сетину: – А ты чего ноги задрал, со страху, что ли?

– Испугаешься! – зло фыркнул Виталий, сбрасывая ноги на пол. – Прихожу домой, свет горит, а она… мертвая. Я ее сначала звать начал, чтобы поужинать вместе. Она не отзывается. Я поднялся, она голая в постели. Я разозлился…

– Прямо уж! – недоверчиво ухмыльнулся Сомов. – А может, обрадовался, а, Виталя?

– Да иди ты! Я вообще ей велел завтра выметаться.

– Когда сказал?

– Вчера вечером и сказал, когда она начала на мне виснуть.

– Ну что, дорогуша, не боишься покойников? – Сомов обернулся к девушке с румяным лицом. – Пошли тогда. Где наша усопшая, наверху?

– Ага, – закивал Сетин и взмолился: – Только я туда не пойду, Ростик! Хоть убей, не пойду!

– Сиди уж… – Тот выругался, не стесняясь присутствия девушки: – Развел баб, а теперь расхлебывай тут!

Вернулись они не скоро. Встали напротив Сетина, который уже посасывал из коньячной бутылки, пренебрегши стаканом. Сомов вздохнул:

– Надо ментов вызывать, Виталик.

– Да? Надо, наверное.

– Не «наверное», а надо. Тут экспертам поработать нужно. В спальне, в той, где убитая. В твоем кабинете.

– А там что? Еще один труп? – Сетин глупо хихикнул, вытирая губы.

– А там, я помню, ноутбук у тебя на столе стоял. А теперь нету его. Один ящик стола неплотно прикрыт. А второй, который запирается на ключ, взломан. Комп ты убирал?

– Нет, не убирал, – тряхнув отяжелевшей от хмеля головой, пробормотал Сетин.

– В нем было что-то ценное?

– Да нет. Ничего такого. Никаких номеров счетов заграничных банков, никакой секретной информации. Никаких координат инвесторов. И дисков в столе никаких не было с флэшками. Все это дешевым кино попахивает, не находишь? – Он ухмыльнулся, поочередно предлагая всем приложиться к бутылке.

– Я нахожу, что это попахивает серьезным сроком, Виталя, – заорал Сомов и выхватил у него коньяк. – Хватит жрать! Тебя закрыть могут, понимаешь ты, нет?!

– Нет, не понимаю. Не понимаю, кому и зачем это нужно. – И он снова боднул головой воздух.

– А кому было нужно поселить сюда твою бывшую жену? Кому?

– Я не знаю. Она сама приехала, сказала, что боится. Что в долговой яме из-за бухгалтера своего оказалась, та обворовала ее и за границу будто бы скрылась, вот и…

– И она пришла искать у тебя помощи, – задумчиво произнес Сомов. – Так, ладно, кажется, понемногу туман рассеивается. Сережа, завтра с раннего утра займешься ее салоном красоты. Валерка пускай продолжает за Львом тенью ходить. Ты… – он ткнул пальцем в сторону девушки, – остаешься здесь до приезда милиции. А я…

– А ты куда? – испуганно дернулся на диване Сетин.

– А мне надо тут в одно место наведаться. Ой как надо поговорить с одним человечком. И пускай попробует меня только продинамить…

Глава 19

Наташа в растерянности рассматривала нарядную спаленку, старательно обводя взглядом распахнутые дверцы громадного шкафа.

Почему она должна бежать? Куда?! Она не хочет, не может, не должна! У нее сегодня визит к стоматологу на три часа, между прочим. И маникюр пора обновить. И еще на днях тусовка планировалась у Балика, а там всегда бывало весело и перспективно в плане нужных знакомств. И вообще она не знает, что нужно брать с собой. Велено было взять только самое необходимое, а у нее…

Она снова с тяжелым вздохом подошла к шкафу и заглянула в его недра. А у нее там все самое необходимое, вот! Курточки, брючки, платья, шубки, блузки, кофточки с маечками. Со всем этим сроднилось и срослось ее тело, стоило ему прильнуть к какой-то вещи. И что выбрать? А что оставить? И главное: на какое время оставлять? А вдруг…

Вдруг кто-то вломится в ее квартиру в ее отсутствие и возьмет что-то из ее вещей, что тогда?!

Нет! Наташа сердито захлопнула шкаф. Никуда она не поедет. Никуда! Ей незачем бежать, скрываться, менять паспорт. Она же ни в чем не замешана. Ни в чем не виновата. Подумаешь, дала пару советов глупым курицам, что с того! Они могли ее и не слушать, могли запросто послать ее куда подальше. В том, что они ее послушались и сделали именно так, а не иначе, ее вины никакой нет. Она не пособница, не соучастница, не преступница и что там еще? А, вот! Не подстрекательница! Да за последнее вообще не судят. Мало ли кто и что языком болтает?

– Никуда я не поеду! – решительно прошептала Наташа и плотнее налегла ладонями на створки шкафа. – Кому надо, тот пускай и смывается, а я… А я как-нибудь сама…

Она перевернула оба чемодана, наполовину заполненных вещами, на кровать. Снова открыла шкаф. Быстро рассовала вещи по своим местам. Застегнула чемоданы и отнесла их в кладовку. Потом обошла свою уютную квартирку, придирчиво рассматривая, как всегда, нет ли где пыли.

Платишь, платишь этим домработницам, а они только и знают, что обирать своих работодателей. Одна знакомая рассказывала, что не раз находила в сумках этих бессовестных теток недоеденные бутерброды с икрой, семгой, колбасу, мясо, масло. И это при том, что хорошую зарплату им платят и подарки дарят к праздникам и дням рождения. Нет, Наташа свою так не баловала. Она с ней была строга и придирчива. И платила не очень много. Заропщет, решила она, тогда станет понемногу ей прибавлять. Но домработница не роптала, квартиру содержала в идеальной чистоте и не сожгла до сих пор утюгом ни одной ее вещи.

О чем это она?..

Наташа остановилась возле входной двери, задумчиво рассматривая лишнюю пару тапочек, появившуюся не так давно под вешалкой.

При чем тут домработница? О чем-то она не о том думает, что-то ускользнуло, пока она пыль искала на мебели.

Ах да! Она же решила никуда не ехать. Никаких вещей первой необходимости не собирать, поскольку необходимым для себя считала весь свой гардероб. А были еще и украшения. К тому же она решила, что не виновата ни в чем и вполне может продолжать жить так, как жила до недавнего времени: весело и беззаботно.

И пускай все катится куда подальше! Она сейчас сварит себе кашки, выпьет кофе и поедет к своей маникюрше, а потом к стоматологу. А о своем решении она никому сообщать не станет. И на назначенную встречу просто не явится. Никто ей ничего за это не сделает! Подумаешь, командиры какие! Она сама себе режиссер. И жить станет по своему сценарию.

Кашка получилась изумительной. Воздушной, в меру жиденькой, в меру сладкой. Наташа покрошила в нее еще два абрикоса, шмякнула кусочек масла, все взболтала, вылила в красивую мисочку из тонкого фарфора и села к столу спиной к двери, чтобы можно было видеть, что творится за окном.

Окно выходило на соседний дом с огромными лоджиями. И вот на одной из них происходили невероятные вещи, которые ее забавляли.

То там мужчина с женщиной отношения выясняли. И проделывали это бурно, с рукоприкладством и слезами. Хозяева они или нет, было непонятно, потому что на смену им являлась другая пара, чуть моложе, потом и еще одна.

Может, там притон, решила как-то Наташа, рассматривая в театральный бинокль процесс совокупления одной из парочек. Или коммуналка. Почему народу там так много живет? И почему-то всем надо непременно ссориться именно на лоджии и сексом заниматься там же.

Она находила это забавным, и если на улице бывало светло, всегда наблюдала.

Сегодня на лоджии было пустынно. Может, работали. Может, устали скандалить. Развлечь себя было нечем, и Наташа потянулась к телефону.

Она сейчас возьмет и все скажет! Что не явится на встречу. Что устала играть по чужим правилам. Что вообще не желает больше ничего! И даже… Даже тапки сейчас, которые по-хозяйски под вешалкой расположились, выбросит. Назло выбросит, хотя и не покупала их! У нее другая линия жизни, ею она и двинется. А если ее не пожелают понять, то…

Ей очень долго не отвечали. Потом тревожным шепотом спросили:

– Кто это?

– Совсем крышу снесло, да?

Наташа заерзала на стуле. Не нужно, наверное, было звонить. Тем более что на лоджии появились первые персонажи забавного действа. Было чем занять утреннее пустое время. А то объясняйся сейчас или даже скандаль. А не хотелось.

– Наташа?

– Она самая! Пить надо меньше! – пошутила она.

– Знаешь же, что не пью.

– Да знаю… – она вздохнула. – Короче, тут такое дело…

– Что случилось?!

– Ничего пока. И надеюсь, что не случится. Потому что я… Потому что я никуда не поеду.

– Ох, господи! А страху-то, страху напустила! Не поедешь, и не надо. Язык только за зубами держи, и все.

– В каком смысле язык держать за зубами? – Наташа насторожилась.

– В том самом, если тебя кто-то спросит, то ты ничего не знаешь и не знала вообще.

– А кто может спросить? – продолжала она настырничать, потому что ей совсем не понравились инструкции.

Ничего такого раньше не обговаривалось. Все вообще затевалось как игра. Чего теперь?

– Да мало ли кто может спросить! Менты, например.

– Мен… кто?!

Она так дернулась, что перевернула ложку с кашей на стол, и та поплыла липкой кляксой во все стороны.

– Я не ослышалась, речь идет о милиции?!

– Нет, ты не ослышалась. Милиция наверняка станет задавать тебе вопросы.

– С какой стати?! Что я такого сделала, что они станут говорить со мной?!

– Да ничего ты не сделала! Просто… Просто могут вызвать и спросить. А ты молчи и дергай плечиками, как ты это умеешь. Не знаю, не видела, и все.

– И все… – эхом отозвалась Наташа, немигающим взглядом наблюдая за своими пальцами, пытающимися собрать вязкую овсянку со стола. – Но… Но такого уговора не было!

– Какого?! Какого, Наташа, уговора не было?

С ней говорили очень терпеливо, почти снисходительно, ни тени угрозы в голосе не было, но именно поэтому ей и сделалось вдруг страшно.

А что вообще она знает о человеке, с которым теперь разговаривает, что? Да ничего, по сути. То, что знакомы давно, ели-пили с одной ложки, улыбались друг другу в глаза, ничего еще не значит. Почему ее не стали уговаривать уехать? Они же решили вчера, что уедут вместе. Решили. Сегодня она вдруг передумала и отказалась. А ее не стали уговаривать, не стали убеждать, не стали говорить, что оставаться опасно. Почему?!

– Так какого уговора не было, Наташ? – И снова голос полон снисходительной усталости.

– Ну… Про милицию!

– Что про милицию? – И снова само терпение.

– Ну… Что милиция может начать задавать мне вопросы и…

– Так и в дом они не должны были явиться и рыскать по нему, переворачивая все вверх дном! – фыркнули ей в самое ухо.

– В дом?! В какой дом?!

Она увидела, отчетливо увидела, как мужская ладонь с силой хлестнула женскую щеку на той самой лоджии, где вечно что-то происходило. И Наташа вздрогнула. Будто это ее ударили. Она даже, кажется, щелчок этой оплеухи слышала и услышала, кажется, как зарыдала женщина, закрывая голову руками.

Странно, что ее это раньше забавляло. Это же… больно. Больно и страшно, когда тебя так унижают, бьют. Почему же ее это раньше развлекало? Потому что была сторонним наблюдателем? А теперь вдруг прониклась чужой болью, оттого что у самой защемило там, где не щемило никогда?

Может быть, может быть…

– По какому дому рыскает милиция? – повторила она вопрос более внятно.

– По тому самому, в котором ты когда-то жила хозяйкой, Наташа, – охотно объяснили ей, попросили извинения, сослались на занятость и повесили трубку.

А она как сидела с телефонной трубкой в одной руке и с липкой овсяной кучкой в другой, так и просидела час, кажется.

Окаменела, окостенела, замерзла, умерла, что еще? Да предостаточно, чтобы оценить ее состояние. Она действительно каменным бездумным идолом просидела час за обеденным столом, перемешивая в ладони липкую кашу.

Милиция в доме? В доме Сетина милиция?! Почему?! Что она там делает?! С какой стати рыскает по его дому, переворачивая все вверх дном?! Что?! Что могло там произойти, случиться, стрястись?

Все ведь так невинно задумывалось, все должно было стать игрой! Милой шалостью, не более. Да, кому-то было бы больно. Кто-то мог оказаться наказанным, кто-то мог просто остаться с носом. Но и только! Никаких пострадавших! Никакой милиции!

А потом все пошло как-то не так.

Убили Машу. Но там, как ей объяснили, нашли убийцу. Кажется, он промышлял квартирными кражами, вдруг пленился Машкиной красотой и… убил ее.

Только теперь поняла, насколько глупо и неправильно это звучит.

Зачем квартирному вору убивать Машку, если он в нее влюбился?! И… и вообще убить ее мог кто-то другой. Кто?!

Ответ вдруг всплыл с такой ясностью, так отчетливо сделался единственно верным, что Наташа истерично всхлипнула:

– Не может быть! Этого не может быть!

И тут же в голове застучало: может, может, еще как может. И ты не могла не догадываться. Не такая уж ты и дура, какой тебя многие видят. И теперь, когда в доме Сетина милиция, ясно и понятно, что там что-то случилось. Что-то страшное и непоправимое. А там ведь… Там ведь Александра поселилась. Господи, нет! Только не это! Не хватало ей еще один грех на душу взять! Не простится это ей ни за что, никакими добрыми делами не спишется!

Она медленно выползла из-за стола. Вымыла миску, долго полоскала ладонь под струей горячей воды. Бесконечно долго терла стол. И все косилась на окно, на ту самую лоджию, где почти ежедневно разыгрывались межличностные драмы.

Сейчас там никого не было, это не очень сильно, но успокаивало. Хоть там-то, бог даст, все наладится. Подрались. Помирятся. А вот у нее теперь…

У нее теперь, кажется, все рухнет. Все ее благополучие, весь милый обжитой уют, стойкая репутация в обществе светской львицы и красавицы, все может молниеносно быть раздавлено, скомкано, уничтожено кованым милицейским сапогом. Господи, какой ужас!

Наташа не знала точно, во что обуваются теперь милиционеры. Она, тьфу-тьфу, с ними тесно не общалась. Запомнила из какого-то старого сериала, что на них были сапоги с опасно цокающими каблуками. И ей казалось, что именно такими вот сапожищами пройдутся по ее судьбе эти ужасные люди. Они ни за что не станут ее слушать, и уж точно не поверят ей.

Да расскажи ей кто, и она бы не поверила во весь этот бред.

Так вот и они не поверят ей и наверняка арестуют. А тюремной камеры – она тоже видела в сериале каком-то – Наташа боялась пуще смерти самой.

Что же делать?! Кому звонить?! У кого просить помощи?!

Вспомнился тут же неулыбчивый мужик, представившийся ей частным детективом с какой-то рыбьей фамилией. Он, кажется, ей даже свою визитку оставлял. И просил позвонить, если она что-то вспомнит или ей станет что-то известно. Очень просил.

Но нет! Ему она звонить не станет.

Во-первых, он ей не понравился. Хотя одет был хорошо и дорого, но явно чувствовал себя в этой одежде неуютно. Не успел обносить, сообразила она тогда. Стало быть, носил всю жизнь что-то другое. А раз с одеждой не сжился, значит, и манеры его все сплошь наносные и приобретенные. Значит, и верить ему нельзя, и доверять также.

А во-вторых, он совсем не пленился ее красотой. Сколько она ни жеманилась, сколько ни стреляла в его сторону глазами и ноги ни демонстрировала, он оставался сухим и чопорным.

Стало быть, не понравилась она ему, раз он не поплыл. И что, после всего этого будет он ей помогать? Нет, конечно. Позвонит в милицию и сдаст им ее тепленькой.

Звонить было некому, помогать ей никто не станет. Но зато она может помочь себе сама. Она так часто этим занималась прежде, почему теперь не поступить так же?

Наташа засуетилась. Снова метнулась в кладовку, достала два чемодана. Потом подумала и один вернула на место. Ей не нужно много вещей. Она уедет ненадолго. Но далеко! Сейчас она позвонит своей давней знакомой в туристическое агентство, выхватит какой-нибудь горящий тур и умчится отдыхать.

Пусть тут расхлебывают последствия идиотского спектакля, как им вздумается! Ей все равно, как и кто станет оправдываться. Все равно! У нее была крохотная эпизодическая роль всего лишь. Она не была примадонной на этой сцене, и отвечать за то, кем она не была, не являлась и не будет никогда, Наташа не обязана.

– Пошли все к черту! – пропела она, забив чемодан до отказа легкими летними вещами. – Я еду отдыхать!

Глава 20

– Вам надо поесть!

Обнаглевшая до предела секретарша, не забыв покраснеть до кончиков ушей, сдвинула в сторону со стола все его бумаги, поставила поднос с какими-то накрытыми белоснежной салфеткой плошками и снова настырно повторила:

– Вам надо поесть немедленно!

– Почему?!

Сомов поднял на нее самый тяжелый из всех самых его тяжелых взглядов. Он полагал, что она поймет всю красноречивость его взгляда. И ему даже не придется спрашивать: «Почему ты себе позволяешь такое, а?!»

Он не спросил, а она не поняла. Или понимать не хотела. Потому что подергала плечиками под нелепой вязаной кофтой и сказала:

– Потому что лицо у вас уже сизого цвета. Потому что вы не ели уже сутки, не спали столько же. И все курите, курите и курите. И если вы сейчас не поедите, то…

– То что?! – Теперь уже Сомов начал медленно наливаться румянцем.

– То вы умрете!

Да как она!..

Да как она смеет, эта краснощекая нелепица в нелепой кофте, так говорить с ним?! Кто она такая?! Если он не уволил ее, это еще не значит, что он должен жрать ее котлеты или что там она приволокла!

– Что там? – Сомов с невероятно брезгливой гримасой ткнул пальцем в салфетку, укутавшую плошки с едой на подносе, и, издевательски коверкая слово, спросил: – Коклетки?

– И котлетки тоже, – не обиделась она и пошла тут же вон из кабинета. – Немного лапши домашней куриной. Три картошки и три котлеты. Еще салат и три пирожка.

– С чем? – зачем-то спросил он, будто и правда собирался есть всю эту хрень, приготовленную ею.

– Пирожки? – Она качнула хвостиком, чуть поворачивая в его сторону голову. – Пирожки с капустой и грибами. Приятного аппетита, я потом все уберу.

И ушла, дрянь такая!

Совершенно обнаглела в последнее время, совершенно! Как попросил ее не увольняться, как свозил ее к Сетину на место происшествия, как прислушался пару раз к ее советам – все! Распоясалась девка основательно!

Может, уволить ее все-таки, а?

Сомов нарочно не стал сразу залезать под пластиковые крышки контейнеров, в которых она притащила ему еду. Выкурил подряд две сигареты, водички попил, по кабинету походил. Потом не выдержал все же. Кабинет запер, крышки сорвал и чуть не задохнулся от густого аппетитного аромата домашней еды и выпечки. Опустошил все в два счета. И еще попенял втихаря, что пирожков мало положила. Почему-то всего по три. Три картошки в тмине и укропе, три котлеты, три пирожка. Магия, что ли, у нее какая? Может, приворожить его решила краснощекая секретарша?

Господи, о чем он думает?! Какая, к хренам собачьим, магия? Совсем мозги на сытый желудок размякли.

Нужен он ей со своим панкреатитом и гадким брюзгливым характером. А то она себе молодого парня не найдет. Такого, которому станет котлеты жарить, лапшу домашнюю варить и пирожки с капустой и грибами стряпать с величайшей любовью и удовольствием. Она же не будет ради Сомова переучиваться. Не станет осваивать азиатскую кухню, к примеру. Или учиться правильно варить спагетти, а к ним делать разные итальянские соусы, которые Сомов полюбил в последнее время.

Он же ведь новыми привычками оброс в детективном своем агентстве, да. У него халат имеется с кисточками, коробка непочатая сигар дорогих, виски и содовая в баре, и пельмени из упаковки он теперь себе не варит, и глазунью редко делает. Он теперь в дорогих кафе барствует и удовольствие в этом находит. Это в последние дни он не позволяет себе ничего подобного.

Права пигалица, он и есть, и спать совсем перестал. А так ведь он по-другому научился жить, пить и есть.

А котлетки были чудо как хороши, не мог не признать Сомов, снова потянувшись за сигаретой. И пирожки, не успел заметить, как съел. И в кафе и рестораны он бы бегать совсем перестал, кабы ему такую лапшу с курятиной на обед подавали.

Господи, ну о чем он снова?! Нужен он ей с сизым лицом своим и разницей в возрасте в полтора десятка лет! А то она не найдет себе молодого, и не такого вредного, как он. Они вон, Валерка и Сережка – сотрудники его, – вокруг нее так и вьются. Раньше не замечал, а в последнее время сильно в глаза стало бросаться. Интересно, а их она прикармливает или нет?

О чем он опять?! Его-то какое дело, с кем и на какой ноге его секретарша? Он вообще ее увольнять собирался. И не уволил лишь из упрямства, потому что она первая об увольнении заговорила. Ну, точно уволил бы. И эта кофта нелепая на ней сегодня какая-то…

– Зайди! – гавкнул он в селектор и лицо сделал сердитое.

Она зашла, без лишних разговоров собрала посуду со стола, смахнула крошки салфеткой и пошла снова к двери.

– Спасибо, – нехотя буркнул он ей в спину, подумал и добавил: – Все было очень вкусно. Сама готовила?

– Да, – кивнула она, смешно качнув хвостиком. – Я рада, что вам понравилось. Какие-то еще указания будут?

«Кофту сними свою нелепую», – хотелось крикнуть Сомову, но промолчал.

Еще чего доброго заподозрит его в домогательстве. А он ничего такого… И вдруг у нее под этой толстой кофтой ничего нет? В чем она тогда останется?

– Что? – вдруг спросила она и не забыла покраснеть.

– Что?

– Вы так смотрите на меня странно, – объяснила она и зачем-то свободной от подноса рукой подтянула воротник кофты повыше.

– Цвет не идет тебе этот… – Сомов почувствовал, что краснеет.

Может, зелье какое в ее котлетах содержалось, что он теперь наперегонки с ней краснеть взялся. Или в числе «три» что-то таилось, и он теперь…

– Это мамина кофта, – призналась она со смущением. – Света дома не было, погладить не успела…

– А готовила как же?! – вытаращился Сомов. – Без света-то?!

– Так плита газовая. И свечи есть, – удивилась она. – Три подсвечника со свечами, светло было. А погладить не смогла. Извините.

– За что? – он спрятал усмешку в ладонь, и снова подумал: а стала бы она для Сереги с Валеркой при свечах еду готовить? – Ты на меня не обижайся, придираюсь к тебе. А ты вон… Пирогов напекла. Ребятам понравились?

– Да, очень, – заулыбалась она и ушла.

А он так разозлился, что глобус хрустальный со стола смахнул. И он хрустнул где-то в углу, как скорлупа яичная.

Не для него, стало быть, для одного старалась. Всех уважила, всех ублажила. Могла бы и не стараться, он бы и в ресторане пообедал. Был бы лишний повод по улице прогуляться и подумать.

Тьфу ты, о чем он все время думает сегодня?! А то ему думать не о чем! Думать-то как раз было о чем, над чем. Только не придумывалось, как на грех, ничего.

Сетина после убийства в его доме бывшей жены Александры задержали. Скоро либо освободят, либо предъявят обвинение. Вот чтобы второго не случилось, Сомов теперь и старается. Только получается плоховато.

– Скажи, что через полчаса совещаемся, – очень строго проговорил в селектор Сомов.

– Хорошо, – испуганно откликнулась она.

Наверняка снова покраснеет сейчас и станет думать, что она опять сделала не так. Все так. Она все делала так. Это он неправильный какой-то. Не угодишь ему. Не кормила – плохо. Накормила – снова нехорошо.

Признаться самому себе, что просто приревновал секретаршу к своим молодым сотрудникам, Сомов не мог.

Еще чего! Какая, к чертям, ревность?! Это не про него и не о нем. Он старый холостяк с устоявшимися привычками, к которым присовокупил несколько новых и старается их закрепить. И ради тарелки супа он не изменит им. А все, кому он не хорош, пускай катятся!

Сомов вздохнул, попытавшись поймать собственное отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Отражение некрасиво горбилось в мешковато сидевшем на нем новом пиджаке. Волосы казались взъерошенными, сильно смахивающими на воронье гнездо. Лица рассмотреть и вовсе невозможно было, какой-то темный провал с неприятно мерцающим сердитым взглядом.

Красавец, нечего сказать! А все туда же! Все петушится, и ершится, и молодым девушкам хамит, будто очередь из них к нему стоит.

А когда у него в последний раз ночевала женщина?

Сомов нахмурился, пытаясь вспомнить. Не вспоминалось, досада какая. Как халат, наверное, купил, так женщины ходить к нему перестали. Они и раньше, конечно же, не ходили. Он сам их приводил, привозил, заманивал. А теперь и вовсе…

Стареет, дряхлеет, теряет хватку. Профессиональную, между прочим, тоже. Никак все не может расплести клубок сетинских злоключений. А должен был! Еще когда должен был! Валерка его пропала уже больше месяца назад. С тех пор не дает о себе знать. И все бы ничего, кабы не бывшие жены Сетина, вознамерившиеся погибать одна за другой.

Попробуй докажи Рашидову, что бывший друг и одноклассник Сомова Ростислава Викторовича, Сетин Виталий Станиславович, тут совершенно ни при чем.

– Не могу я его не задержать! – орал Рашидов на Сомова, когда тот взялся его уговаривать.

– Ну почему?! Разве ты не понимаешь, что это подстава?

Сомов и сам ничего не понимал в происходящем, но все же пытался убедить Рашидова.

– Зачем?! Зачем кому-то подставлять твоего Сетина? Конкуренты? Маразм, Ростик! Полный маразм! Станут они с бабами так валандаться, как же! Бабахнули бы ему в башку из пистолета, и все. А тут… Тут все слишком далеко зашло. И вообще, ступай отсюда.

Сомова выставили из кабинета, из отдела и мягко намекнули в ближайшие несколько дней там не появляться. В свидании с Сетиным ему отказали.

– У него есть адвокат, – сверкал черными очами Иван Иванович. – С ним и общайся.

Адвокат лишь разводил руками и пожимал плечами, пытаясь хоть как-то облегчить судьбу своего клиента.

– Он молчит! – возмущенным шепотом вещал он Сомову. – Он не хочет говорить, а ведь мы должны с ним сотрудничать! Единственное, передал вам привет, и все.

В привете, переданном Сетиным, Сомову отчетливо слышалась издевка. Оно и понятно было, платил, платил деньги, а воз и ныне там. Валерия не нашлась. Маша погибла в ее квартире. Александра в его доме. И во всем теперь подозревают Сетина.

– Если это месть, то весьма и весьма изощренная, – фыркал недоверчиво Рашидов, когда Сомов пытался до него достучаться. – Ты не находишь, что все слишком как-то невероятно!

– Что?

– Стечение обстоятельств.

– Вот именно… – ворчливо отзывался Сомов, не зная, что возразить.

Вот поэтому-то он и не спал и не ел вторые сутки.

Кто, кто мог так изощренно мстить Сетину и за что? Если не ему, то его женам, тогда снова вопрос – кто?

Ответ напрашивался у него уже давно, и он ему совсем не нравился.

Валерия!

Она, правда, пропала будто бы. А на самом деле…

Что на самом деле, Сомов пока не знал. Полная мешанина в голове была из-за всего, что происходило в окружении Сетина.

Полчаса пролетели мгновением. Валерий и Сережа явились минута в минуту и показались ему вдруг чрезвычайно довольными.

Пирогов объелись? Или котлет? Прямо еле с языком совладал, чтобы не начать язвить по этому поводу. И если бы не секретарша, последнее время тоже присутствующая на всех их совещаниях, не сдержался бы точно.

– Надо подводить итоги, ребята. Время не терпит. Месяц почти прошел, труп за трупом, а мы на месте топчемся. Итак, Валера, докладывай, что у тебя по Батенину? Кстати, кто за ним сейчас присматривает?

Присматривать было кому. И Сомов об этом знал, пару недель назад взяли стажером одного дембеля из ВДВ, сильно рвался хватку свою продемонстрировать. Решили попробовать.

Сомов знал, что Валера слежку передал стажеру, но все равно желал выслушать отчет. Порядок должен быть во всем!

– Ведет его сейчас Игорь, – с ленцой в голосе начал докладывать Валера, что Сомова немного покоробило.

Ишь ты, заелся, стало быть, парнишка, так? А как просился на место это, как просился. И про мамку больную рассказывал, и про сестренку, которой учиться надо. Зажирел, за богатыми неверными женами подсматривая, да? Как настоящим опасным делом запахло, так и сдулся?

– Что Игорь, что Игорь?! – взорвался Сомов, вспомнив про пироги и котлеты, которыми и Валеру потчевали. – Докладывай по форме, черт возьми!

– Так я… – растерялся Валера и обиженно засопел, обводя взглядом Сережу и секретаршу, поддержки у них искал.

– Вот и докладывай о результатах наблюдения! – продолжил Сомов, ему показалось, что секретарша Валерке посочувствовала. – А не мямли, я и без тебя знаю, что Игорь тебя сменяет. Ну!

– Батенин сидит дома. Никуда, кроме магазина и своего ларька, не ходит.

– А в магазине, а в ларьке с кем контактирует?!

Надрывался Ростислав, хотя понимал в душе, что от наблюдения ждать результатов пока рано. Батенин так напуган, что тени собственной боится. Проявить себя он может лишь тогда, когда на него попытается выйти убийца. Что-то Левушка да утащил из квартиры Валерии Сетиной. Это что-то искали в квартире Батенина. Нашли или нет? Вряд ли нашли, если парень теперь так осторожничает. А на контакт идти не хочет. Не понимает, дурак, что рискует. Все вроде бы рассказал, а вот про то, что стащил из квартиры, молчит.

– В магазине и ларьке ни с кем, кроме продавцов, не контактирует, – продолжал его подчиненный. – Звонить никому не звонит. Я поработал с телефонной станцией и мобильным оператором, пусто. Никаких звонков.

– Сколько времени этой информации? – прищурился Сомов. – Неделя? Две?

– Два дня! – возмущенно воскликнул Валера. – Обижаете, Ростислав Викторович! Два дня всего лишь. И так понимаете, чем рискуем. Не дай бог что, люди работы лишатся, а мы лицензии.

– Ладно… Проехали, – смилостивился Сомов, нехотя признавая правоту своего сотрудника. – Сережа, что у тебя?

– У меня интересная история вырисовывается, – оживился тот и метнул взгляд, сильно отдающий превосходством, в сторону менее удачливого коллеги.

– Ну, ну. Давай докладывай.

И Сомову опять показалось, что его секретарша Валерке сочувствует. Валерке сочувствует, а Серегой восхищается.

Что за хрень в голову все утро лезет? Точно что-то наворожила своими тремя котлетами и тремя пирожками эта девица. Не хочет, а думает и думает о ней. Даже карандаш со стола свалил, чтобы поднять его и ненароком посмотреть, не гладит ли кто ее под столом по коленке.

Идиот!

– Я побывал в салоне красоты, который принадлежал Александре Сетиной. Побеседовал с сотрудниками. Все пребывают в полном недоумении.

– По поводу?

– Никто ни о каком банкротстве ни сном ни духом. Вы же знаете, что такие слухи распространяются очень быстро. – Сережа удовлетворенно улыбнулся, но не Сомову, а его секретарю. – Более того, сегодня утром на работу вышел, кто бы вы думали?

– Ее главный бухгалтер? – догадался Сомов.

– Именно! Она никуда не сбегала, ни о каких кредитах ничего не знает. И вообще вытаращила на меня глаза, когда я ей сообщил о ее вероломстве.

– Стало быть… – Сомов постучал по столу карандашом. – Стало быть, Александру Сетину просто-напросто развели. Кто? Кто ей сообщил о ее банкротстве?

– Наталья Сетина скорее всего, – снова начал говорить Сергей. – Александра встречалась с ней накануне своего переезда к Виталию Станиславовичу. И сам Сетин рассказал: Саша призналась ему, что о банкротстве знает со слов Натальи. Будто бы вскользь об этом упомянула. Все, мол, знали, кроме нее.

– Откуда известно о встрече двух этих дам?

– Сама Александра оповестила свою секретаршу перед тем, как отправиться на встречу. И их видела одна из сотрудниц, живет неподалеку от того парка, где они долго и оживленно о чем-то беседовали, сидя на скамеечке.

– Отлично! – похвалил Сомов. – Теперь давайте обобщим то, что нам известно.

Известно будто бы и немало, но логики снова никакой не прослеживалось. Излагали свои доводы, бурно обсуждали их и часа через два сложили всех персонажей и их действия в следующую картинку.

Три бывших жены Сетина вступили в преступный сговор с целью…

Тут мнения разделялись.

Сомову и Сереже представлялось, что сговорились дамы с одной-единственной целью – устранить со своего пути свою общую соперницу, оказавшуюся более удачливой, чем они. Для этого они выманили ее из дома и убили. Она ведь не объявилась до сих пор, стало быть, мертва. Потом они начали потихоньку устранять друг друга. Наташа и Саша убили Машу. Потом Саше удалось поселиться в доме Сетина, и теперь уже Наташа убила ее, не простив успеха. Убила и сбежала, поскольку ее нигде нет.

Возникал, правда, вопрос, зачем тогда Наташе было врать про банкротство Сашиного бизнеса? Она же тем самым подтолкнула Сашу обратиться за помощью к бывшему мужу.

Этот вопрос повисал в воздухе.

Секретарше и Валере думалось, что убивать Валерию никто не собирался. Ее просто выманили из дома для того, чтобы доказать впоследствии, какой мелкий и мерзкий развратник ее муж, Сетин Виталий Станиславович.

Она где-то живет и наблюдает со стороны за тем, как ее муж встречается сначала с Машей – Батенин же видел Марию с мужчиной, называвшим себя ее мужем. Затем видит, как Сетин селит в своем доме Александру. И…

И снова начинались вопросы. Кто и зачем убил этих женщин, с которыми предположительно изменял своей Валерии Сетин?

– Как кто? – изумленно воскликнули в один голос Валера и секретарша. – Валерия Сетина и убила. Убив его жен, с которыми Сетин ей изменил, она и жажду мести тем самым утолила, и его подставила под подозрение. Он ведь теперь под следствием, так? Так! А значит, и Валерия должна скоро будет объявиться. Вот как только Сетину предъявят обвинение, а об этом тут же пресса не умолчит, так его беглая женушка и явится. Все просто замечательно сложилось для нее, не находите?

– То есть вы хотите сказать, что, начиная игру по чужим правилам, по тем, которые придумали для нее бывшие жены, Валерия потом разыграла свою собственную комбинацию? – задумался Сомов. – Должна была – по их задумке – порвать в клочья брачный контракт и плюнуть мужу-изменнику в лицо, а она вдруг решилась убивать соперниц, которые вовлекли ее во все это говно?

– Приблизительно так, – кивнули в унисон Валера и секретарша. – Если, конечно, Валерия не сбежала из-за того, что стала свидетельницей чего-то страшного.

– Чего, например? – усомнился Сомов. – Свидетельницей чего?

– Того, что затеял ее муж. Возможно, она что-то выкрала у него. Какие-то документы или что-то еще. На что-то же Лев Батенин наткнулся в ее квартире…

Вот этот Лев Батенин с его предположительной кражей портил им всю картинку. С бабами Сомов сообща со своей командой еще как-нибудь разобрался бы. Версия сговора бывших жен имела право на существование. Да и Валера толковые вещи говорил. Но вот эта кража…

– Позвони Игорю, – очнулся от размышлений Сомов и подтолкнул свою мобильную трубку Валере, включая ее на громкую связь. – Может, есть что-то новое?

Игорь откликнулся не сразу, а лишь с повтора.

– Да?! – зашипел тот едва слышно. – Чего ты, Валерыч?!

– Что у тебя? Есть что-то новое?

– Кажется, да!

– Ну!

– Клиент впервые изменил своему маршруту. Взял курс прямиком на вокзал, – доложил Игорь все так же вполголоса.

– Удрать решил?! – ахнули они почти все разом.

– Да нет… – задумчиво отозвался стажер. – Покрутился возле камер хранения. Прошелся взад-вперед и домой обратно поехал. Поехал автобусом, свою машину бросил на стоянке.

– Что думаешь по этому поводу?

– Думаю, он вернется, – предположил за Игоря Сомов и повысил голос так, чтобы тот его услыхал. – Не своди с него глаз, Игорек, в нем наша последняя зацепка. Упустишь, не видать тебе должности.

– Понял. Слежу!..

Игорь отключился, а они переглянулись.

– Думаете, там спрятал?

– Кажется, да, – закивали они. – Теперь бы не спугнуть его.

– Да… Не спугнуть…

Сомов снова нарочно столкнул со стола карандаш: Серега зачем-то руки со стола убрал. Нет, все в порядке. Серега ремень на брюках поправлял. А у нее коленки плотно юбкой прикрыты. Он немного успокоился, поругав себя, и закончил совещание словами:

– Сейчас главное – не спугнуть Батенина и того, кто может за ним охотиться…

Глава 21

Лев трижды сегодня выходил из дома, чтобы проверить: на месте его наблюдатель или снова, как и вчера, отсутствует.

Не было! Не было этого хлыща с холеной мордой в дорогой куртке на крутой иномарке. Исчез он, испарился. Или решил оставить Льва Батенина в покое, потому что убедился – тот ничего не знает, никуда их не выведет и, уж конечно, ничего им такого не отдаст, в чем интерес у них имелся.

Кто такие – эти они, Лев не знал и даже догадываться не старался. Но что-то подсказывало ему, что наблюдающий и тот, кто его послал, никакого отношения к убийству девушки на квартире его феи не имеют.

Стали бы они так долго и безрезультатно топтаться за ним, как же! Давно бы уже повязали его либо дома, либо у подъезда, либо прямо у ларька, куда Лев исправно ежедневно ходил за выручкой.

Нет, эти люди блюли какой-то свой интерес, потому и ходили за Львом тенью. А может, просто ждали, когда на Льва, как на живца, убийца той самой девушки клюнет. Но тот не клевал. Не звонил, не подстерегал на лестничной клетке, не прятался за портьерой в тиши квартирной, не присылал анонимных писем.

Всего этого и ждал, и очень боялся Лев Батенин, и каждый раз, прежде чем подойти к окну и отдернуть штору, вооружался чем потяжелее. И на лестничную клетку из квартиры выходить боялся. И вечерами теперь из дома ни ногой. И к почтовому ящику с опаской подходил.

Извелся, издергался, даже про любовь всей жизни успел позабыть. Не то чтобы совсем забыл, но на фоне всех его мучительных страхов мечта вдруг потускнела, сделалась совершенно призрачной, и порой даже казалось, что девушки этой с пропавшей из его квартиры фотографии вовсе не существует.

Через неделю после освобождения из-под стражи Лев Батенин проснулся среди ночи от странного шороха, идущего со стороны балконной двери. Ему бы вскочить, скинув одеяло, да бегом в кухню за ножом либо за деревянной скалкой. А он словно умер, так и остался лежать в кровати. Лежал, трясся и считал минуты собственной жизни, которые могли оказаться последними.

Что толку бежать за ножом или скалкой, думал он вяло, вглядываясь в темный оконный провал, у парня пушка имеется, которой он мастер орудовать. Не успеешь двух шагов сделать по комнате, как череп разлетится на куски. Он еще помнил, каким неприглядным был труп девушки, возле которого его повязали менты.

Нет, не побежит. Пускай уж так, прямо в кровати убивает его.

Но его никто не убил. Балконная дверь так и осталась нетронутой, а шум, продолжавшийся до самого утра, оказалось, производила парочка голубей, решившая устроить себе семейное гнездышко в перевернутой табуретке.

Лев сначала обрадовался, посмеялся даже над своими страхами, от которых он едва не умер, а потом присел на стул в углу кухни, где еще матерью место под образа было определено, и надолго задумался.

Сколько же можно так бояться?! Трястись осиновым листом, изводиться страхами, умирать вместе с заходом солнца, с первым лучом заново возрождаться, потом снова мучительно ждать ночи, сколько, а? Так же нельзя! Это нехорошо, отвратительно! Это сильно мешает жить. Да и жизнь сама сводится к постоянному ожиданию смерти. С этим надо было что-то делать, и делать незамедлительно.

Выход для Льва виделся лишь в побеге. Ему нужно было скрыться из города, залечь на дно, раствориться, чтобы образ его перестал интересовать, стерся из памяти как у наблюдателей, так и у убийцы, который тоже, возможно, за ним наблюдает. Но делает это более профессионально. Делает это так, что никто не видит его и не ощущает его присутствия, ни Лев, ни его наблюдатели.

Хотя вряд ли. Лев все же убаюкивал себя порой надеждой. Не стал бы убийца так долго ждать его проколов. Ни за что не стал бы. Давно бы уже проявил себя.

Да, ему надо было бежать. Пускай он под подпиской у ментов, плевать. Станут, что ли, искать его, смойся он из города? Да ну, как же. А то им делать нечего, как искать его. Ментам недосуг, решил он. Наблюдателей он проведет в два счета. Пижон на крутой иномарке только и мог, что деньгами своими кичиться, а так пацан пацаном. Лев сделал бы его в два счета, только не хотел пока. Усыплял бдительность, так сказать. А заодно усыплял и бдительность убийцы.

Он подготовил все для побега. Деньги у него хранились в банке и в тайнике. Причем в тайнике большая их часть. Банковские накопления он решил не трогать. Начни снимать, сразу народ заволнуется. А вот тайник, который, кстати, остался нетронутым, когда к нему в квартиру наведывался тот, кто забрал фотографию его феи, Лев распотрошил основательно. Но снова забрал не все, а столько, сколько потребовалось бы ему месяца три-четыре прокантоваться на чужбине. Потом он, твердо решил, вернется. Иначе и квартиру разорят в его отсутствие, и бизнес с молотка ушлые продавщицы пустят. Нет, за три-четыре месяца, он надеялся, все разрешится.

Деньги, вещи, чужой паспорт, фотография на котором очень сильно смахивала на его собственный портрет, Лев сложил в дорожную сумку. Сумку, воспользовавшись чердачным ходом, отнес в старенькую «копейку», оформленную на его продавщицу. Лев на ней товар возил по доверенности, а продавщице отстегивал за сознательность. Обещал, что потом когда-нибудь ей ее подарит.

Пока вот не получалось. Пока машинка ему могла пригодиться. Доверенность, правда, пришлось новую выписывать.

«Копейку» припарковал в соседнем дворе, поставив на самом видном месте под окнами первого этажа, чтобы хулиганы не позарились. А пока ездил на своей машине. В магазин, из магазина, в ларек, из ларька. Вчера вот на вокзал осмелился прокатиться. И все «хвост» искал за своей спиной. А его вдруг не оказалось! Лев чуть приободрился, но расслабляться не стал. И, сам не понимая, по какому наитию действует, взял и оставил машину на вокзальной стоянке. Сегодня, решил, он снова поедет на вокзал. Но совсем не для того, чтобы забрать машину. Его как раз возле нее и станут ждать. А он ее забирать не будет. Он заберет кое-что другое и…

И сегодня же уедет из этого города. Ненадолго уедет, месяца на три-четыре, не больше. Это достаточный срок для разрешения проблем, которые на его бедную голову свалились.

Он заберет из камеры хранения тот злополучный портфель, из-за которого все и началось. Нырнет в такси так, чтобы его никто не заметил. Доедет до соседнего двора. Пересядет в «копейку», и тю-тю, поминай, как звали!

Да его и звать-то будут по-другому. К чужому паспорту и водительское удостоверение того же дядьки у него имелось. Лев в свое время не избавился от тех документов, потому что похож оказался с их хозяином. Убрал в тайник – мало ли что, – вот и пригодились.

Никто ни о чем не догадается. Никто!

Он пересидит в какой-нибудь глуши, пока они тут все разруливают, а затем и он явится. Потом, может, и портфель милиционерам отдаст. Чтобы оказать вроде как содействие. А пока – нет, пока тот при нем будет. Не оставлять же его в камере хранения! Мало ли что за такой срок может случиться. Вдруг пожар. Вдруг кому ячейка срочно понадобится, вдруг потоп.

Нет, портфель будет при нем, хоть и не нашел он там для себя ничего ценного. Другая ценность заключалась для Батенина в нем. Этот портфель, ради которого все перевернули вверх дном в его доме, был единственным гарантом его безопасности. Единственным! И он его станет хранить…

Он долго кружил по городу.

Ларек свой навестил. Проверил результаты ревизии. Скрепил свою договоренность с Антониной документом за подписями и печатью. В сто первый раз взял с нее обещание не воровать и следить за всем в его отсутствие. Потом зашел в кафе-мороженое и съел сразу три пирожных, потянуло вдруг на сладкое. Навестил любимую скамейку в парке. Посидел, вспоминая, как еще совсем недавно нежился тут под лучами мягкого августовского солнца. Нежился и не думал не гадал, что день тот последним в череде его неспешных и счастливых дней окажется.

Все поменялось, все! Изменил ему фарт, стоило порог той злополучной квартиры переступить. Будто колдовство какое! Как жилось мило и беззаботно, а!

Подворовывал потихоньку для удовольствия. Мало-помалу бизнес свой раскручивал. Денежки собирал. О жене и детях мечтал…

Так, стоп! В этом и крылся секрет его невезучести, как же это он сразу не просек. Вот что сгубило его, вот что жизнь его пустило под откос.

Мечта эта хренова, с нее, проклятой, все и покатилось снежным комом вниз.

Кабы не мечта, разве пленился бы он красотой незнакомой девушки с фотографии? Нет, конечно. Выбросил бы тот перечеркнутый портрет, и все.

А стал бы караулить ее под окнами с букетом и в пиджаке, который нещадно жал подмышки и в котором потом на нарах он все проклял? Ни за что!

А пошел бы к ней домой, увидав в окне силуэты? Не пошел бы. И даже если бы пошел, то непременно тут же вернулся бы, наткнувшись на дерущихся мужиков на лестничной клетке. Не потому, что испугался, вернулся бы. А потому, что осторожность превыше всего. Всегда по этому принципу действовал, всегда. И выручало! А стоило изменить своему принципу, так все и поменялось.

Вывод?

А вывод простейший, решил Лев Батенин, заходя в троллейбус, следующий на вокзал. Нельзя размениваться на иллюзии, нельзя позволять утопическим мыслям возобладать над рассудком. Был серьезен, строг к себе и предвзято рачителен, все и получалось. Как только дал слабину, мыльный пузырь под названием «мечта» оглушительно лопнул.

Все! Все теперь станет в его жизни иначе. Сейчас он выйдет из троллейбуса, проверит еще раз «хвост», которого стопроцентно не было, он бы заметил или почувствовал. Войдет в помещение камер хранения, снова осмотрится. Вытащит из ячейки портфель, выйдет через другую дверь, поймает машину – и дальше все, как и спланировал.

Удерет он из этого города, переставшего быть к нему дружелюбным.

– Куда? – улыбнулась ему девушка-таксистка.

Батенин улыбкой не пленился, назвал адрес и сел сзади. Раз решил быть серьезным и не размениваться на слабости, начнет прямо с этого часа.

Девушка не обиделась, завела машину и поехала, очень аккуратно лавируя между припаркованными на вокзальной площади машинами. Лев тут же сел боком на сиденье, внимательно осматривая весь транспорт, который следовал за ними.

Никого не было! Никого! Молодец он, что именно на сегодняшний день запланировал бегство. Его наблюдатель уморился, видимо, время впустую тратить. Убийце явно было недосуг, иначе он его бы еще у камер хранения поймал и портфель отобрал. Стало быть, все идет по плану. Вот что значит…

– Эй, парень!

Лев Батенин только-только захлопнул крышку багажника, когда на плечо ему легла чья-то ладонь. Он вздрогнул, но решил не показывать вида, что перепугался насмерть. Мало ли кому прикурить приспичило спросить, что же теперь, каждой тени бояться.

– Слушаю. – Он даже головы не повернул, неторопливо запер багажник и пошел к водительской двери. – Что хотели-то?

Тот, кто окликнул его, шел теперь за ним след в след. Лев поклясться мог, что слышит чужое дыхание, и портфель сжал под мышкой сильнее.

Не стал он его в багажник убирать, решив, что если на сиденье тот лежать будет, гаишники вряд ли в него полезут. Тем ведь сразу содержимое багажника представь на обозрение. И каждый баул рассупонь. Психология у них такая: если в багажнике везешь, значит, что-то прячешь. А на сиденье – вон оно, на виду, чего его проверять-то.

Вот потому-то Лев Батенин и не убрал портфель, неся его теперь под мышкой. И уже жалел об этом, если честно. Дышит ведь гад какой-то в затылок, будь он неладен. Чего ему надо?

– Слышь, парень, да не торопись ты так! – Чужая ладонь легла ему теперь на локоть и попридержала. – Разговор есть!

Говорить с человеком Лев решил с безопасного места. Быстро открыв ключом водительскую дверь, он швырнул портфель на заднее сиденье, прыгнул в машину и потянул на себя дверцу.

– Пусти! – угрожающе произнес он, пнув ногой в чужое колено, упершееся в водительскую дверцу. – Пусти, а то!..

– Чё, кричать станешь? – насмешливо произнес мужик, лица которого даже рассмотреть было невозможно, так низко тот опустил козырек кожаной бейсболки.

– Стану! – неуверенно пригрозил Лев и снова попытался закрыть дверь машины.

– А кричи! – на ухарском подъеме предложил мужик.

– А и стану!

– А кричи! Пускай милицию вызовут!

– А… А при чем тут милиция?! – Ему показалась, что даже кожа затрещала на лице от внезапной бледности.

Что же, гад этот все знает про него, да?! Нарочно провоцирует, да? Нарочно, чтобы шум поднять, внимание привлечь жильцов и тетенек с детишками, которые во дворе были. Так тогда это точно не убийца, а он-то поначалу перепугался! Убийца не стал бы никаких провокаций тут устраивать, ему шум ни к чему. Тогда кто он, этот высокий мускулистый парень в кожаной бейсболке, с козырьком, закрывающим все лицо?

– А милиция сильно обрадуется, если узнает, кого тут задержали.

– И кого же?

Он сам не понимал, к чему ведет эти неумные дебаты, но все равно настырничал и все дверцу на себя тянул. Только бы удалось ему ее захлопнуть, тогда он по газам и прочь со двора, а там и из города.

– Ты смыться решил, нехорошо, парень, – с ухмылкой сказал мускулистый верзила.

– Чего ты хочешь?! – еле выдавил из себя Лев, поняв, что все пропало.

Не случайный это прохожий, решивший сигаретку стрельнуть. Этот мужчина явно его знает.

– А ты мне во-он ту штуковину с заднего сиденья отдай, и можешь катиться, куда хочешь, – недолго раздумывая, предложил парень.

– Какую штуковину?

Он все еще пытался ваньку валять, все еще пытался выиграть время. Поглупел, что ли, совершенно в чужой машине под чужими окнами с чужими документами в кармане? Решил, что это его сделает неуязвимым? Или страх в нем притупил все инстинкты, самосохранения в том числе?

– Портфель отдай, скотина! – прошипел с яростью парень и двинул коленом так, что дверца водительская отлетела, предательски скрипнув старыми ржавыми петлями.

– Не отдам! – не ведая, что творит, просипел Лев и полез вперед, хватаясь за ручку, чтобы дверь все же захлопнуть.

– Не отдашь? – ухмыльнулся верзила, ткнув теперь коленом Льву в бедро. – И не надо. Тогда я сам возьму!

Это было последнее, что услышал Лев Батенин от незнакомца, прежде чем раздался хруст ломающихся хрящей его собственной переносицы.

Глава 22

Сомов едва на коленях не стоял перед Рашидовым, чтобы тот позволил ему присутствовать при допросе Сетина.

– Не положено, Сом, ты же сам из ментов, знаешь! – говорил ему бывший коллега. – Зайдет кто-нибудь, а тут ты! Что я скажу?!

– А я сяду в уголке, за тем столом, – и Сомов тыкал пальцем в дальний кабинетный угол, где даже не стол стоял, а неудобная высокая тумбочка, больше напоминавшая комод. – И стану что-нибудь писать.

– Писарь, тоже! – фыркал ему в лицо Рашидов и снова несговорчиво покручивал головой. – Зайдет начальник, не дай бог, мне тогда писец, понимаешь!

– Да что такого-то?! Я за адвоката сойду, если кто зайдет!

– Адвокат и так будет, – возражал Рашидов. – Тебя как представить?

На мгновение повисало молчание, и снова нытье.

– Ваня, век не забуду, если позволишь побыть тут, – клялся Сомов и стучал себя кулаком в грудь. – Разве я тебе когда-нибудь врал? А когда-нибудь подводил? А кто тебе Ваньку Сизого сдал, а? Кто банду таксомоторную помог взять, забыл? Я же с тобой в спайке всегда работал, чего ты?

– Да что ты услышать-то хочешь? – начал понемногу сдаваться Рашидов. – Молчит он, как рыба молчит и только головой крутит.

– А с адвокатом?

– И с адвокатом молчит, – нехотя признался Рашидов.

Сомов поцокал языком, покачал с сожалением головой. И с ним, мол, такая же беда. На самом деле рвался он на допрос с одной-единственной целью – узнать, что у милиции есть на его клиента. Рашидов ведь ничего не скажет, начни он у него спрашивать. Хитрый, стервец, отшутится, и все. Адвокат тоже какой-то непонятный, откуда его только Виталя вытащил? Сомов как посмотрел, с какой суетливой нерасторопностью тот достает из портфеля и убирает потом в портфель документы, сразу понял – толку никакого. Понты одни, да, возможно, родословная хорошая, позволяющая драть бешеные деньги с клиентов, а дела никакого.

У самого Витали начать спрашивать, что ему милиция предъявляет, Сомов не решился.

Подноготную всего дела знал, как никто. К тому же мало того, что не выполнил задания, так еще и клиента своего не уберег от подставы и ареста. Чего теперь в душу лезть?! Впору гонорар неотработанный возвращать.

Нет, ему просто необходимо было тут потереться во время допроса. И точно узнать, какие козыри у Рашидова в рукаве имеются против Сетина. Если ничего особенного, то Сомов своего клиента быстренько из-под стражи вытащит. Найдет пути и без этого адвоката вялого. А если что-нибудь серьезное, то…

Тогда плохо.

Все вообще из рук вон плохо складывалось. Сомов просто за голову хватался. Такого гиблого дела он не припомнит за всю свою многолетнюю практику.

Одна жена его клиента бесследно пропала. Две бывших найдены мертвыми – убиты. Еще одна из бывших тоже исчезла. Ее поисками занимаются его люди, но пока безрезультатано. Последней надеждой оставался Лев Батенин. Сомов понимал, что парень оказался не в том месте не в то время, но также понимал, что не просто так он там тогда оказался.

Лев Батенин либо что-то знал, либо чем-то обладал, и это что-то могло пролить свет на все страшные события, накрывшие с головой Сетина. И за этим Львом Батениным все время после его освобождения из-под стражи неотступно ходили люди Сомова, но…

Но и тут случилась ужасная осечка.

Пока Батенина пас Валера – надежный и проверенный сотрудник сомовского детективного агентства, все было нормально. Пускай Батенин и не вывел их ни на кого и ни на что, но хоть сам жив-здоров оставался. Как только Валеру сменил Игорь, недавно принятый стажером в агентство, с виду нормальный парень, спортивный, в меру амбициозный и вроде ответственный – все снова пошло наперекосяк.

Мало того, что Льва Батенина с проломленным черепом почти в безнадежном состоянии доставили в больницу и он третьи сутки находился в коме, так еще и Игорь-стажер пропал.

– Найдите мне его хоть из-под земли! – орал Сомов на своих сотрудников и хватался за сердце. – Откуда вообще он взялся – Игорь этот?! Кто принимал его документы?! Кто пробивал его?! Всех уволю, к чертовой матери!..

Кадровыми вопросами занималась его секретарша, и Сомову об этом было хорошо известно. И увольнять, по сути, нужно было именно ее. Но он не мог. Не мог именно сейчас. Она и без того жутко переживала, сделавшись серой и невзрачной, краснеть даже перестала. Что же, совсем ее добить? Пожалел, оставил. Хотя и понимал, прокололись они с этим Игорем…

– Ладно, черт с тобой! – не выдержал его натиска и упреков Рашидов. – Посиди тут. Но не дай бог, хоть слово вставишь, Сом, выгоню моментально.

– Ты меня даже не увидишь, – пообещал тот, схватил стул и втиснулся в угол между стеной и неудобной тумбочкой. – Буду нем как рыба!

– Нем он будет! – проворчал Рашидов и тут же прохныкал, выразительно сверкая в его сторону восточными глазищами: – Тебе бабло этот хрен заплатит, если ты его отсюда вытащишь, а меня вздрючат за нераскрываемость. Это как, Сом, справедливо?

– Ваня! – возвращая ему не менее выразительный взгляд, пообещал Сомов. – Так договоримся же, чего ты!

– С этого и начинать надо было. А то устроил тут, понимаешь, вечер воспоминаний!

Сетина привели через пять минут после того, как Сомов и Виталин адвокат затихли по своим местам и вооружились авторучками и бумагой. Небритый, взъерошенный, в мятом свитере и вытянутых на коленках брюках, Сетин вошел в кабинет. Поприветствовал их всех скупым неприветливым кивком. В сторону своего бывшего одноклассника он даже не глянул.

Обижается, понял Сомов. И небезосновательно, между прочим. Нанял сыщика жену найти, а вместо этого…

– Ну что, Виталий Станиславович, у вас было время подумать, – начал с кислой миной Рашидов, тюкая пальцем по клавиатуре, пытаясь подогнать курсор в начало строки, вечная беда у него с этим курсором. – Вам есть что сказать мне?

– Коньяку хочу, – нагло заявил Сетин. – Вот что я хотел сказать вам. Коньяку хочу и бабу!

Вот этого ему говорить не стоило, потому что Рашидов тут же оживился:

– Бабу?! Так у вас их было, слава богу, аж целых четыре, Виталий Станиславович! Мало? Или не всех еще передушили?

– Я протестую, – пискнул адвокатишко, застрочив по бумаге авторучкой. – Мой клиент…

– Закрой пасть, – приказал ему Сетин и покосился на Сомова. – Все вы знаете, что никого я не душил и не стрелял тем более. И всем понятно, что нужен козел отпущения, так ведь, Иван Иванович?.. Только хочу, чтобы вы сразу уяснили, прежде чем станете тут передо мной соловьем петь, я этим козлом не буду.

– Нет, конечно, никаким козлом вы не будете. Никто даже и не думал так.

Рашидов ядовито заулыбался, а Сомов тут же подумал: неужели и он так вот над людьми изгалялся, когда в милиции работал?

– Но вот обвиняемым по делу об убийстве Марии Сетиной, Александры Сетиной, по факту исчезновения Валерии Сетиной и Натальи Сетиной запросто можете стать. – Тут Рашидов снова гадко улыбнулся Сетину в лицо. – Прямо-таки синдром Синей Бороды какой-то! Вы не находите?

– Нет, не нахожу, – огрызнулся Виталий и покосился на Сомова, будто ища у него поддержки.

Он же не знал, что Рашидов взял с него обещание сидеть молча и не влезать ни во что. Тот и сидел, молчал и с тоской соображал, как и где найти выход.

– Вину мою надо будет еще доказать, – неуверенно сказал Виталий.

– Докажем! – обрадовался Иван Иванович. – И начнем, знаете, с чего?

– С чего? – заинтересованно отозвался Виталий, за что Сомов ему тут же мысленно земной поклон отбил.

Как можно больше ему надо знать! Еще лучше, если все! Все, что имелось у Рашидова на Виталика. А для этого Виталику нужно следователя провоцировать и на откровение вызывать. Позлить не мешало бы. Чтобы вскочил со своего места Иван Иванович, заходил зверем вокруг подозреваемого и начал угрожать, выбрасывая козырь за козырем из своих следовательских карманов.

– А начнем, Виталий Станиславович, с исчезновения вашей супруги.

– Которой? – с явной наглецой отозвался Сетин и вальяжно развалился на стуле.

За что снова ему Сомов мысленно поаплодировал.

– Вашей нынешней жены Валерии Сетиной. Она ведь пропала у вас, не так ли?

– Ничего об этом не знаю, – нахмурился Виталий и еще раз коротко глянул на Сомова, чего же, мол, ты, ищейка. – Уехала она.

– Ага! – Рашидов аж подпрыгнул от радости. – Это вы так нам заявили, когда в ее квартире вашу бывшую жену Марию мертвой обнаружили. Вы нам заявили, что Валерия Сетина, в девичестве Кнутова, уехала к какой-то тетке в Сибирь или на Урал, не помню точно… И вы из жалости и сострадания Маше ключи от Валериной квартиры отдали. Тьфу ты, господи! Вы сами-то их не путали никогда?

– Нет…

– А нам туговато приходится в ваших женщинах разбираться, уважаемый вы наш Виталий Станиславович. – Рашидов ликовал, ясно, что приберег гадость какую-нибудь. – И прямо мор на них какой-то напал! Мор, да и только!… Так вот не уезжала ваша жена никуда! И нету у нее никаких родственников за Уралом. Ни тетек, ни дядек, ни племянников. И не звонила она вам ни разу, и вы ей тоже.

– Докажите попробуйте!

– Так уже! Уже доказали! – Рашидов помотал в воздухе исписанной страничкой. – Имеются показания родных Валерии, которые в один голос утверждают, что нет у них там никаких родственников. Нет и не было никогда. Есть также показания подруги Валерии, как бишь ее… Ага, Катерина Быкова она у нас. Так вот подруга тоже утверждает, что у Валерии там нет родственников. И что никуда она уезжать не собиралась. Более того, Катерина очень боится, что с ее подругой случилась беда.

– У нее есть основания? – Сетин взволнованно оглядел всех присутствующих. – Вот какие у нее основания так думать?!

– Она основывается на том, что ее подруга, то есть ваша жена, часто жаловалась на вас, жаловалась на неудавшийся брак и все такое. – Рашидов перевернул страницу и потыкал в какую-то строчку пальцем. – Вот тут так и написано. Валерия была несчастна с Сетиным В.С. Иногда она плакала, когда приезжала к Катерине.

– И это тоже написано? – скривился Сетин недоверчиво, но было видно, что это его сильно задело.

– И это написано. – Рашидов нахмурился. – Вы дурно обращались со своей женой, а потом…

– Что потом? – Все трое уставились на Рашидова.

– А потом вы убили ее, – кротко ответил Рашидов и даже глаза опустил, будто скорбел по усопшей наравне с родней. – Убили, потому что она надоела вам, потому что, возможно, угрожала вам.

– Бред! – Сетин даже вскочить хотел, но был остановлен адвокатом. – Это же бред, вы сами-то себя хоть слышите?! Зачем мне ее убивать?! Я мог с ней просто развестись. Условия брачного контракта позволяют сделать мне это безболезненно. Зачем мне было ее убивать?! И если я ее убил, то где я мог спрятать труп?

– А где же она? – неправдоподобно изумился Рашидов, медленно отстукивая по клавишам, протоколируя допрос. – Ее нет ни среди мертвых, ни среди живых. Где она, по-вашему?

– Она пропала! – с горечью сознался Сетин.

– Пропала?! – зашипел Иван Иванович. – И давно она пропала?

– Давно! За сутки до гибели моей бывшей жены Марии.

– Ваша жена пропала, а вы не заявили никуда об этом?

– Почему же? Детективное агентство Сомова Ростислава Викторовича занималось поисками.

– Как?! – Рашидов растерянно заморгал, покосившись на притихшего за высокой тумбочкой Сомова. – Но Сомов сказал мне, что занимался расследованием убийства вашей бывшей жены Марии! А… Что происходит, Сом?!

– Иван Иванович, в интересах своего клиента я скрыл от вас ту часть информации, которая могла ему навредить и которая не представляла для вас никакого интереса. Пока…

– То есть ты хочешь сказать, что скрыл от меня факт исчезновения Валерии Сетиной, потому что думал, что я заподозрю его в убийстве жены?! – заверещал тонким фальцетом Рашидов и полез из-за стола, будто с кулаками собрался на Сомова броситься.

– Нет, не поэтому, – спокойно отреагировал на его гнев Сомов, но одному богу известно, чего ему это спокойствие стоило. – Мой клиент просто не хотел огласки, потому что думал, что его жена от него просто-напросто сбежала.

– Как сбежала? Куда? – И Иван Иванович плаксиво сморщил лицо. – Совсем меня заморочили ваши бабы, Виталий Станиславович.

– А меня-то как, знали бы вы! – фыркнул тот, уловив, что разговор потек по другому руслу и следователь немного смягчился.

– То есть вы думали, что Валерия от вас удрала. Вас это сильно задело, вы решили вернуть ее любой ценой, но не хотели привлекать к этому органы правопорядка, чтобы, не дай бог, не случилось огласки. Так я понял?

– Абсолютно точно! – Сетин улыбнулся. – Можете ведь с пониманием отнестись к подозреваемым, Иван Иванович, если захотите.

– Хорошо, пускай так, – сложил губы трубочкой Рашидов и отодвинул клавиатуру подальше от себя. – Но какие основания у вас были так думать? Она не звонила вам и никому вообще не звонила. Ее могли похитить!

– Могли. Мы тоже так сначала думали. И еще собаки заставили нас так думать…

– Собаки? – насторожился Рашидов. – Какие собаки?

– Когда я вернулся в дом от губернатора, собаки были в вольере. А домработница клянется, что выпускала их, прежде чем лечь спать.

– Их загнал тот, кто выходил потом из дома. Валерия?

– Нет, она их жутко боялась. Да они и не слушались ее.

– Тогда кто?

– Только три человека могли это сделать, – нехотя проговорил Сетин и снова глянул на детектива, которого нанял и от которого помощи не дождался. – Я, моя домработница и моя бывшая жена Мария.

– Это которая потом была найдена мертвой в квартире Валерии?! – ахнул Рашидов. – Так, так, так… И вы это скрыли?! Сомов знал? Да знал, конечно. Сом, никогда тебе этого не прощу!.. Я тут головой о стену бился, не зная, как все соединить, а ты… Получается, что Мария загнала собак, выманила вашу жену из дома. Или уговор у них какой был. Они вместе отправились к Валерии на квартиру и… И потом, получается, ваша жена Валерия убила вашу бывшую жену Марию?! Так, молчать, я сам!

Иван Иванович выбрался из-за стола и начал ходить кругами по кабинету, разговаривая скорее сам с собой. И все время постукивал себя кончиком указательного пальца по виску. Будто насечки какие в мозгу хотел сделать, чтобы ничего не забыть и ни в чем не запутаться.

– Валерия Сетина, в девичестве Кнутова, убила ее и скрылась, чтобы избежать возмездия. Но неустанно наблюдала за вами. Потом… Что было потом? А потом к вам вернулась ваша бывшая первая жена Александра. Я ничего не путаю?

– Нет, – подергал плечами Сетин, опустив голову.

– Правильно! Она вернулась к вам, и это не укрылось от вездесущего ока Валерии, которая явно наблюдала за вами. И в дом она могла попасть с легкостью… Кстати, в тот вечер, когда в постели в гостевой спальне вашего дома была задушена Александра, собаки бегали по двору или были в вольере?

– Собаки? – Сетин тут же вспомнил, как они выли голодными, когда он вернулся, и как он кормил их. – Собаки были в вольере.

– Вот! Собаки были заперты, значит, ваша сбежавшая Валерия могла беспрепятственно попасть в дом. Домработницы не было. В доме оставалась одна беззащитная женщина. Ваша Валерия вошла и задушила ее.

– А почему Александра была голой? – попытался возразить Сетин. – Почему Сашка была голой на кровати?

– Почему, почему? – занервничал Рашидов. – Вас ждала, соблазнить хотела, из ванной только что вышла, кремом тело мазала. Просто любила спать голой. Она ведь любила спать голой? Да мало ли по какой причине! А Валерия, увидав ее голой, все поняла по-своему и…

– Вот поэтому я и не хотел обращаться к вам за помощью, – перебил его Виталий с горечью.

– К кому к нам? – не понял сразу Рашидов.

– В милицию не стал обращаться поэтому.

– Почему?

– Потому что вы подумали именно так, как я боялся, что вы подумаете!

– Погодите… Погодите, уважаемый! – надул губы Рашидов, вернулся за стол и снова потянул на себя клавиатуру, нацелив указательный палец правой руки на клавишу, ведающую курсором. – Мы тут сейчас чем занимаемся, по-вашему?

– Чем?

– Мы сейчас сообща пытаемся воссоздать картину происшествия. Причем делаем это очень добросовестно, старательно. И делаем это так, чтобы снять, черт побери, с вас подозрения! А вы чем занимаетесь?!

– Чем? – Сетин снова поежился, не поднимая на присутствующих глаз.

– А вы пытаетесь обелить имя вашей жены Валерии, которая, возможно, является безжалостной убийцей, интриганкой и охотницей за вашими деньгами! Ведь если вас посадят, она на второй день вернется и руки протянет к вашим денежкам. Неужели не понятно?! Сом, скажи ему!

Сомов промолчал. Он и сам не раз думал именно так, как сейчас рассказывал Рашидов. И стопроцентно утвердился бы в этой мысли, если бы не Лев Батенин, который сбивал и сбивал его с толку своими непонятными действиями.

Теперь вот в больницу попал с тяжелейшими травмами, которые явно не могла нанести ему женщина. Оправится или нет, не ясно. Игорь опять же пропал. Куда? И кто он вообще такой? Откуда взялся? Секретарша по третьему кругу его подноготную проверяет, пока все чисто, но…

– Все может оказаться гораздо сложнее, Иван, – неуверенно проговорил Сомов.

Ему было очень неловко перед Виталием, да и нельзя было голословно обвинять жену своего клиента.

– Думаешь, что тут орудует шайка?! – притворно ахнул Рашидов и тут же рассмеялся, покрутив пальцем у виска. – Дураки, что ли, совсем, Сом? Все же ясно, как божий день! Девка пожила, пожила… Сколько вашему браку, Виталий Станиславович?

– Два года. – Тот корчился на стуле так, будто за шиворот ему то и дело кипящего масла подливали.

– Вот! Потерлась пару годков и сказала себе, а ну его на хрен, брак такой. Деньгами муженек не балует. Не баловали ведь, так? Ну вот, а я о чем! Бывшие жены мозги трут. Решила, что надо что-то делать. Она и придумала. Инсценировала собственное похищение, привлекши вашу бывшую жену. Потом убила ее на своей квартире, заранее зная о вашем благородстве и о том, что вы ни за что не станете валить все на нее, а будете выгораживать, подставляя себя под подозрение…

А вот тут она ничего такого знать не могла и даже не предполагала, подумал Сетин, рассматривая свои ногти, которые в тюремной камере не желали как следует отмываться. И мыло было самым обычным, и вода текла из крана нормальная. А руки грязными оставались.

Не было у Валерии такой уверенности, а как раз наоборот. И если она действительно осмелилась на нечто подобное, о чем сейчас говорит Рашидов, то она дура совершенная.

Но она ведь такой не была! Она была милой, славной, очень хорошей и порядочной! Она же ангелом была! Он, только лишившись ее, понял, как уютно и комфортно ему было рядом с ней. И затосковал, и на женщин не смотрел почти. И вещи ее, как ненормальный, в шкафу перебирал. И ночную рубашку к лицу подносил, потому что она все еще хранила тонкий запах ее духов. Даже второй прибор заставлял на стол ставить, ждал ее возвращения.

Разве могла она убить? А строить хитроумные коварные планы, живя рядом с ним? Могла ли она мстить ему так жестоко, да и за что, главное, за что?!

– Потом она затихла, пережидая, – продолжал между тем Рашидов, воодушевляясь с каждой минутой все сильнее. – А когда в вашем доме появилась Александра, она…

– Александра появилась в его доме не просто так, – встрял все же Сомов.

– То есть? Вы позвали ее?

Рашидов глянул на ежившегося Сетина с удивлением, ток, что ли, кто пропускал по старому расшатанному стулу, на который обычно усаживали допрашиваемых. Чего корчится мужик, непонятно?

– Нет.

– Тогда что, почему не просто так?

– Александра приехала просить у него убежища, – медленно начал говорить Ростислав, по ходу соображая, может за всем этим стоять Валерия, прав или нет Рашидов. – Но приехала не сама. То есть ее приезд был спровоцирован.

– Кем и как?

Иван Иванович снова оттолкнул клавиатуру, сердито глянув на адвоката, который строчил по бумаге без устали, как стенографистка. Кто знает, чего он там пишет? Еще какую-нибудь жалобу накалякает, отмывайся потом.

– Александру ввели в заблуждение по поводу состояния ее финансовых дел. Попросту обманули, сказав, что бизнес ее обанкротился, что главный бухгалтер набрала на ее имя кредитов и сбежала за границу. И ей теперь грозит долговая яма. И что никто, кроме Сетина, помочь ей не способен, – неторопливо объяснял Сомов, чувствуя раздражение.

Ну не соображалось никак, хоть убей! Ни логики, ни последовательности, ничего не имелось в этой истории нелепой. А может, он изначально пошел не тем путем, упустив что-то очень важное, поэтому и плутает теперь в потемках.

– И она поверила? – изумился Рашидов, впервые неподдельно.

– Поверила, – хмыкнул Виталий, распрямляя спину. – Даже проверить не удосужилась.

– Поверила и не проверила?

– Да.

– И сразу бросилась к вам на грудь, разрыдалась, попросила убежища, а потом попыталась соблазнить? – глумился уже Иван Иванович, рассеянно листая дело. – Надо же! Такая наивность в наши дни! Взрослая же женщина, как можно?! Тут только одно… нет, два… Либо она полная дура, либо человек, который ввел ее в заблуждение, пользовался ее бесконечным доверием.

– Так все и было, – снова встрял Сомов.

– Что было, Сом? – все еще не простил ему своей обиды Рашидов. – Полная дура она была, ты это хочешь сказать?

– Нет, она мне понравилась, если честно, и дурой не казалась. Просто человеку доверяла, который ее обманул.

– И кто же этот человек? Он? – И Рашидов ткнул пальцем в Сетина. – Он заманил бедную женщину обманом в свой дом?

– Нет. Думаю, она там оказалась с подачи бывшей жены Виталия – Натальи. Твердой уверенности у меня нет, но незадолго перед тем, как просить у него помощи, Александра с ней встречалась, долго говорила в сквере и выглядела после этой беседы совершенно подавленной.

– Ясно… Наталья встретилась, предположительно, с Александрой, наплела ей с три короба, буквально заставила поселиться в доме их общего бывшего мужа, а потом… Она ведь тоже пропала, так? – Он ухватил щепотью переносицу и простонал: – Ох уж эти олигархи! Меняют женщин, как перчатки, женятся, бросают и того не ведают, что они тоже люди! И чувства у них имеются, и обиды они могут не простить. Вот где гарантия, что это не Наташа устроила весь этот жуткий переполох в вашей жизни? Где? А нет у вас, господин Сетин, никаких гарантий на этот счет. Нет! Она запросто могла все это затеять, наняв любого урода за две штуки зелени для убийств. Он мог и Валерию вашу убить, и Марию, и Александру. А Наталья после всего свершившегося с чувством глубочайшего удовлетворения отдыхает теперь где-нибудь на островах.

– Удовлетворения от чего? – вздрогнул на имени Валерии Сетин.

– А соперниц всех устранила. И вам, господин Сетин, остаток жизни обеспечила на нарах. Вы что же, в самом деле не знаете, насколько сладка месть? Или притворяетесь? Некоторые люди жизни не жалеют ради мести. – И следователь посмотрел на него с изумлением.

– Но она… Она слишком… – Виталий оглянулся на Сомова, вопросительно подняв брови, снова ища у того поддержки. – Она слишком наивна и, извините, глупа, чтобы все это придумать. Скажи, Сом!

– Не могу знать, – вдруг пошел наперекор ему Сомов и начал выбираться из-за высокой тумбочки. – Ты вот ее глупой и наивной считаешь, Виталь, а она обманом Александру к тебе поселила. И от встречи со мной уклонялась. Один раз ее видел, и то на бегу, еле успел ей визитку свою в руки сунуть. Не так она проста, как кажется. Но…

– Что «но»? – поднял голову Рашидов.

– Но одна она не могла бы провернуть все это.

Ему очень не хотелось озвучивать историю с Львом Батениным Рашидову, но, видимо, придется. Он ведь без утайки с ним, даже на допросе позволил присутствовать. И вообще тактику свою с Сетиным поменял, сменив гнев на милость. Надо объединять усилия, иначе они с места никогда не сдвинутся. Да и полномочий у Рашидова много больше, чего уж. Где Сомову приходилось действовать уговорами и лестью, Рашидову достаточно было лишь удостоверение предъявить.

И Ростислав рассказал все от начала до конца, что ему было и стало известно. Слушали все очень внимательно. Даже адвокат перестал что-то там стенографировать и смотрел теперь на Сомова не отрываясь.

А потом вдруг задал совершенно неуместный, на взгляд Ростислава, вопрос. Но Рашидову этот вопрос вдруг очень понравился. И он тоже повторил его и уставился на бывшего коллегу с явным подвохом:

– Что, Сом, хватку теряем, да?

– С чего ты взял? – откликнулся тот ворчливо.

– Но как можно было не навести официальные справки? С каких это пор ты людям на слово верить стал? Это… Это не профессионально, уж извини.

– Так не одному человеку на слово поверил, а сразу нескольким, – попытался он оправдаться.

– Двоим всего лишь, Сом, – улыбнулся ехидно Иван и энергично забарабанил пальцами по столу.

Печатал бы лучше с такой скоростью, подумал с обидой Сомов, но упрек признал справедливым, хотя вслух и не сказал.

– Двоим и лишь по телефону! Это не есть правильно, – Иван притворно вздохнул, подпер щеку кулаком и заохал: – Ты косячишь, Сом, а мне теперь исправлять.

– Сам исправлю! – огрызнулся Сомов. – Ты лучше скажи, могу я клиента своего домой забрать или нет?

– Или нет, – тут же посерьезнел Рашидов. – И не потому, что не верю ему все еще, а потому, что уже и за него боюсь. Пускай тут побудет пока под охраной, а мы с тобой сообща вот что сделаем…

Глава 23

– Кто пойдет: ты или я?

Рашидов с неприкрытой завистью осматривал изнутри его машину, щупал обивку, лазил в бардачок, откидывал солнцезащитный козырек. Прищелкнет языком, обзовет его буржуем недорезанным и снова принимается везде лазить, все ощупывать и завидовать.

– Вишь, как! – закончил он осмотр. – Вишь, как детективы у нас теперь живут!

– Как? – вяло отозвался Сомов, ощущавший себя виноватым по всем статьям.

Много чего упустил, мало что сделал, а денежки брал с клиента. Пускай он его одноклассник, пускай дружили в детстве, но правила для всех одни. Клиент платит, ты работаешь не покладая рук. А Сомов вот так и не работал вовсе. А почему? А потому что расслабился. Потому что изначально решил, что Валерия жива и здорова и просто удрала от своего мужа-деспота. А еще, может быть, оттого не очень хорошо он свою работу выполнял, что где-то глубоко внутри себя гаденько радовался неприятностям Виталия. Это потом уже спохватился, когда убийства начали происходить, а поначалу-то…

Спохватился, да поздно было. Линию упустил главную, а после забыл о ней. Слава богу, адвокатишко нерасторопный напомнил. Может, не такой уж он и нерасторопный? Голова варит стопроцентно. Из всего рассказа на главном и сконцентрировался.

А Сомов вот упустил…

– Зажиточно живут детективы теперича в нашей стране, – продолжал Рашидов ему завидовать. – Может, тоже туда податься, а?

– Подавайся. Деньгами помогу, – совершенно серьезно сказал Сомов и полез из машины. – Пошли вместе, что ли. У тебя ксива, у меня глаз наметанный.

– Да уж наметал твой глаз! – фыркнул Рашидов. – Если бы адвокат не такой смекалистый попался, так и топтались бы на месте еще неизвестно сколько.

Рашидов нехотя покинул уютное тепло дорогой иномарки, напоследок ущипнув кожаный подголовник, и снова проворчал:

– Дома небось тоже все под дуб под ясень? И баба небось такая же холеная под стать?

– Бабы, Ваня, они все одинаковые.

– Да ладно!

– Поверь, я знаю, что говорю. Повидал я их чуть больше, чем ты. Всяких полетов попадались птицы. Так что… Бабы, они все одинаковые, разница лишь в том…

– В чем? – поторопил его Рашидов, ступая на ступеньки фирмы «Тритикум».

– Разница лишь в том, какими глазами мы на них смотрим.

– То есть?

– Если любишь, тебе любая простолюдинка королевой покажется. А если нет, то и в королеве червоточину отыщешь.

– Да ты у нас, гляжу, философ, – скривился недоверчиво Рашидов и потянул на себя двустворчатую стеклянную дверь. – А я, может, хочу, чтобы моя женщина в постель ко мне в шелках приходила, а не в байковой пижаме.

– Хочешь, купи ей шелк или денег дай, – посоветовал Сомов, внимательно осматриваясь в просторном холле.

Место охранника пустовало, рация лежала на столе, в углу на подоконнике закипал чайник. Телевизор орал. И никого!

– Денег дай! – разозлился Рашидов, роясь в карманах в поисках удостоверения. – А где их взять-то?!

– Говорю же, иди ко мне, или свое агентство открой. Я помогу для начала.

– Иди к нему! – Рашидов достал наконец удостоверение и одернул пиджак. – Я, может, родине хочу служить.

– А так ты родине не будешь служить?

– Так я стану служить богатым людям, – неуверенно возразил Иван Иванович и начал озираться. – Где все есть-то? Вымерли, что ли? Рация валяется на столе. Где охрана?

– Богатые, Ваня, тоже люди. И они тоже являются гражданами нашей родины. И, служа им, ты так же служишь Отечеству.

– Ладно тебе! Какие у них беды, у богатых твоих? Баба загуляла или с молодым водителем сбежала? Раздел бизнеса наметился между партнерами, и последить надо за кем-то? Карточный долг не возвратили вовремя, а по ресторанам гуляют, тоже последить надо бы? Знаю я, чем вы там в своих агентствах занимаетесь!

– И чем же? – Сомов не обиделся. Во многом Рашидов был прав.

– Ну уж никак гнойники на теле Отечества не вскрываете, Сом, – фыркнул Иван Иванович, подходя к месту охранника, и начал листать вахтовый журнал. – Вот бардак, а! Посетителей либо нет, либо их вообще никто не регистрирует. Да и кому регистрировать? Если охранника на месте нет!.. Вы, Сом, только тем и занимаетесь, что сливки с их пороков снимаете, а все дерьмо сбрасываете нам. Вам им недосуг заниматься, да и прав таких не имеете.

– Я еще раз тебе говорю, Ваня, бросай все и переходи ко мне, – стиснув зубы, предложил Сомов, нелестное замечание его немного обидело, и он не сдержался, сказал: – Видно, тебе очень нравится дерьмо разгребать и делать это почти бесплатно!

– Не нравится, – признался со вздохом Рашидов, рассматривая свое удостоверение с таким видом, будто видел впервые. – И ушел бы к тебе, Сом, не задумываясь. Только до пенсии мне полтора года осталось, куда я пойду? Жена же первая и не поймет. И в пижаме байковой согласится спать до скончания века, лишь бы я свою карьеру не губил. Тебе хорошо, ты один…

Ох, как запечалился Сомов, услыхав от бывшего коллеги такое.

Хорошо ему! Хорошо ему? Хорошо потому, что он один? Потому что никто не зудит и перед глазами не маячит? Не пилит никто за разбросанные по комнате носки, за хлебные крошки под пододеяльником. За незакрученный тюбик с зубной пастой, за упавшую на пол крышку от пены для бритья и третий день там позабытую. Поэтому, что ли, хорошо?

Да, пытался он избавляться от всего этого мужицкого холостяцкого быта, привычки себе прививал барские, халат купил дорогой с кистями, сигары, виски. Только не прижились они особо и от одиночества не спасали. Тешился мыслью, что вот теперь у него все это есть, а ведь не было когда-то, и радовался. А чему радовался? Какая, к чертям, разница, с чего именно пепел слетел на его ковер! С чего именно тяжелое похмелье у него наутро. И в каком халате он просиживает зад перед телевизором! Никто ведь не мельтешит у него перед глазами, не ворчит и к столу не зовет, никто не спросит у него утром, как самочувствие. И о его карьере, между прочим, никто не пекся. И в байковой пижаме рядом с ним никто не спал, жертвуя шелком, лишь бы у мужа по службе все сложилось.

– Дурак ты, Ваня, – выпалил он в сердцах и громко крикнул: – Эй, есть кто живой тут или нет?

– Почему это я дурак? – обиделся тот сразу и, завидев спешащего к ним охранника, помахал ему своей книжечкой. – Давай, дорогой, сюда быстрее… Почему это я дурак, Сом?

– Потом скажу, – пообещал Сомов, хмуро рассматривая нерадивого стража. – Что же это вы, уважаемый, пост свой бросаете в самый разгар рабочего дня?

– Так я это… Только до туалета и обратно, – начал оправдываться молодой парень, неловко влезая на свое место за конторкой.

– А рацию чего бросил? – вцепился в него Рашидов.

– А зачем мне в туалете рация? – совершенно искренне изумился тот.

– Действительно! – мужчины переглянулись, и Сомов спросил: – Как найти отдел кадров?

– Там сейчас нет никого, – начал было говорить охранник, но вдруг решил проявить бдительность. – А вы вообще кто такие? По какому случаю интересуетесь?

– А мы вот такие! – И Рашидов сунул под нос ему свое удостоверение. – И если интересуемся, стало быть, надо. Почему в кадрах никого?

– Олька в магазин побежала за углом, – испуганно засопел охранник, начав застегивать форменную рубашку на все пуговицы, три верхние были расстегнуты до этого. – Щас должна прийти. Шеф как в отъезде, так на работе никого не найти.

– Да мы это уже поняли, – сказал, глядя на него, Сомов.

– Уж прямо и в туалет отойти нельзя! – начал тот оправдываться. – Тут охрана так, для вида только. Все равно всех пускаем. Я говорил им, а они… Так бардак полный!

– Хорошо, – улыбнулся примирительно Иван Иванович, пряча удостоверение в карман. – А как нам в этом бардаке найти приемную? Или секретарша тоже в отсутствие босса в магазин за углом побежала?

– Нет, Лида не такая. Она все время на месте. Ей и платят хорошо за это.

– За то, что все время на месте? – ухмыльнулся Рашидов. – Вишь, Ростислав Викторович, в некоторых местах за что хорошо платят! Достаточно просто быть на месте, и все.

– Да нет, вы не так поняли. Лида, она очень… – Он долго морщил лоб, напрягал память, пытаясь вспомнить нужное слово. – Очень грамотная и старательная. И все буквально знает. Работает со дня основания фирмы.

– Отлично, – не выдержал пустой болтовни Сомов и потянул Рашидова за рукав. – Идем к Лиде, раз она все время на месте.

Пока поднимались на второй этаж, где располагалась дирекция, Сомов и Рашидов на все лады представляли себе Лиду. К грамотности и старательности они приплюсовали длинные ноги, грудь пятого размера, густые белокурые волосы и…

И совершенно ошиблись.

Тетка, встретившая их на пороге приемной, запросто могла сойти за повара школьной столовой, но уж никак не за секретаря-референта фирмы «Тритикум», слава о процветании которой гремела далеко за пределами области.

– Здрасьте, – поздоровались они и снова переглянулись. – Нам бы Лиду.

– Я Лида, – представилась она неожиданно очень нежным и приятным голосом, может, в нем и крылся секрет ее успеха. – Чем могу быть полезна, господа? С кем имею честь? Вы зарегистрировались на вахте? Если зарегистрировались, то не могли не знать, что шефа нет на месте. Стало быть, все ваши вопросы адресованы мне. И ваши документы, пожалуйста.

Так вот прямо с порога секретарь-референт тучной комплектации и скучного брюзгливого вида Лида дала им понять, что не зря получает хорошую зарплату и даст фору в профессионализме любой образованной длинноногой красотке.

– Вашему шефу повезло с вами, – не поскупился на лесть Сомов.

– Он знает об этом, – ответила Лида. – Кофе?

– Нет, спасибо. У нас к вам очень важное дело, Лидочка, – это снова Сомов, которому Рашидов отдал бразды правления в беседе, не привыкший деликатничать с дамами в своем служебном кресле. – Вообще-то мы хотели попасть в отдел кадров, но ваша Ольга…

– А, можете дальше не продолжать! – отмахнулась Лида. – В магазин удрала либо в парикмахерскую. Как директора нет на месте, ее тоже не найти. По мне, так давно бы ее уволила. А нельзя!

– Почему? – заинтересовался Сомов, он ведь именно с Ольгой общался по телефону, когда наводил в этой конторе справки.

– Так родня она хозяину, как уволишь?! – всплеснула Лида полными руками, обтянутыми черным, едва заметно мерцающим трикотажем. – Ошибка на ошибке! В трудовых книжках ворочает бог знает что, а это ведь судьбы человеческие… неоднократно и намекала, и в открытую говорила… Нет, все впустую. Пускай, говорит, работает ребенок. А ребенок этот охамел совершенно. А что вас в кадрах интересовало?

– Нас конкретно интересует один ваш сотрудник. Он сейчас в заграничной командировке, занимается внедрением какого-то важного проекта, – быстро пояснил Сомов, припоминая полустершуюся из памяти информацию. – Хотелось бы получить его координаты поточнее, кроме телефонных и…

– Постойте! – перебила его Лида и скрестила руки на животе. – Это о каком важном проекте речь, не пойму?

– Я точно не знаю, но что-то такое за границей у вас…

– Да нет у нас ничего за границей, поверьте! – возмутилась Лида. – Ни проектов, ни сотрудников в командировках у нас нет.

– Ну это сейчас нет, но месяц назад, может, были, – неуверенно проговорил Сомов и увел свой взгляд от рашидовского, простреливающего его насквозь.

– Ни тогда, ни теперь, говорю я вам! – снова с напором опротестовала Лида и запорхала по приемной.

Она именно порхала, что казалось невероятным для массы ее тела. Не ходила, не бегала, а порхала, успевая и цветок на подоконнике полить, и бумаги на столе поправить, и длинную юбку одернуть, и прядь волос заправить за ухо.

Интересная женщина, подумал Сомов, рассматривая ее более внимательно.

– Никто у нас никогда не ездил за границу в командировки, уверяю, – легко опустилась она в свое кресло, оттолкнулась носком стильной туфли от пола, развернув кресло в их сторону. – Это кто же вам такое сказал, Олька?

– И она тоже.

– А про кого она такое наплела? Хотя… – Она прищурила проницательные глаза, предостерегающе помахав в воздухе указательным пальцем. – Погодите, угадаю! Про Сашку Овчарова?

– Про него! – ахнул Сомов. – А как вы?..

– Так у них роман был. Бурный такой, с букетами, стихами, слезами и прощаниями. – Лида недобро ухмыльнулась. – Один другого стоил, знаете ли. Им, кажется, просто нравилось постоянно скандалить между собой, чтобы потом мириться.

– Роман был, говорите? А что стряслось? Расстались?

Сомов сник окончательно.

Бурный роман бывшего парня Валерии Сетиной, в девичестве Кнутовой, с другой женщиной снова никак не лез ни в какие ворота. Он не вписывался в их с Рашидовым версию.

– Да как его уволили, так и роману пришел конец. Хозяин девочку вызвал к себе, отругал, пригрозил увольнением, если она не забудет Овчарова, – охотно пояснила Лида. – Только, думается мне, они еще какое-то время встречались. Раз она его выгораживала в телефонном разговоре с вами, значит, не расстались, а продолжали тайно встречаться. Когда вы ей звонили?

Сомов назвал приблизительную дату своего разговора с Овчаровым и Ольгой.

– Ну, точно! Значит, тайно встречаться продолжали! – всплеснула в сердцах руками Лида. – Вот дрянь такая, а! Ее ограждают от неприятностей, о ее добром имени пекутся, а она… Хотя какое у нее оно доброе, раз она всем врет постоянно! Надо же такое придумать – за границей внедряет проект! Ха-ха-ха…

Смех ее тоже Сомову понравился. Лида хорошо смеялась.

– А зачем им это было нужно? – проговорил Рашидов, молча просидевший все время их беседы.

– Что зачем? – не поняли Сомов и Лида.

– Зачем этим двоим нужно было врать Ростиславу?

– Ну как… Звонит совершенно посторонний человек, наводит справки. Они же не могли начать выкладывать правду-матку! – недоуменно заморгала Лида.

– Почему посторонний? Он же представился.

– Во-первых, мало ли кто и кем может представиться, что вы как дети, господа?! – Лида скрестила пальцы снова, уложив их на живот, удачно спрятанный под черными мерцающими складками. – А во-вторых, вы кем представились, Ростислав?

– Я? – Сомов начал припоминать. – Так кем являюсь, тем и представился. Частным сыщиком или детективом, точно не могу сказать.

– Вот! Вот! – замотала головой Лида, приводя в движение каштановые прядки волос. – Именно! Представились сыщиком! Разве могли они сказать правду?!

– А в чем заключалась та правда, Лида? В чем? Огласки чего они так боялись? – снова вступил в разговор Рашидов.

– Так его уволили!

– И что? Что с того? У нас много кого увольняют.

– Уволили со скандалом!

– И это не редкость, – не хотел все никак сдаваться Иван Иванович, решив выжать из нее все, что она знает, а ей явно это не нравилось.

– Уволили, уличив в воровстве! – ворчливо воскликнула Лида, сделавшись похожей на старую брюзгливую бухгалтершу.

– Что он украл? – разом выпалили мужчины.

– Не знаю я! – сердито откликнулась она и отвернулась от них, снова оттолкнувшись носком туфли от пола, разворачивая кресло в другую сторону. – Все держалось в строгом секрете, не разглашалось. Уволили по статье. Все, мне больше ничего не известно.

Все она знает, сказали друг другу глазами Сомов и Рашидов. Говорить не хочет по той простой причине, что Оленька, замешанная в нехорошей истории, приходится родней ее работодателю. А местом своим Лида очень дорожит и потерять его боится. Это здесь она себя зарекомендовать успела, начав с истоков самых. А попробуй теперь где-нибудь так удачно пристроиться! Разве получится протолкнуться сквозь частокол длинных стройных ног и затмить белозубые улыбки молоденьких красавиц? Тю-ю, черта с два. Второй такой удачи не выпадет. Так что…

– Так что пошли-ка мы с тобой, Ваня, эту Оленьку дожимать, – похлопал бывшего коллегу по плечу Сомов, выходя из приемной. – Нас ее дядя на работу не принимал, да и вряд ли примет. А вот знать она знает многое.

– Что, например?

– Например, где именно сейчас находится бесценный сотрудник, внедрявший дорогостоящие проекты за границей. Где находится, чем занимается и давно ли видел нашу Валерию Сетину, о которой он, по твоим утверждениям, сильно убивался.

– Это не по моим утверждениям, а по утверждениям ее подруги Катерины Быковой, – поправил его Рашидов, прыгая вниз по лестнице сразу через две ступеньки. – Давай быстрее! Совсем, Сом, зажирел на своих хлебах! Даже бегать разучился.

– А тебя чего так разобрало? – еле поспевал за ним Ростислав.

– Чую! Носом чую дичь, Сом! – пошутил Рашидов, озорно сверкая восточными глазищами. – Где-то рядом, совсем рядом. Руку стоит только протянуть. Чего же медлить?..

Оленька, встретившая их на пороге отдела кадров, совсем не выглядела искушенной в любовных делах и вранье девчонкой. Короткая стрижка, наивный взгляд светло-серых глаз, без помады губы.

– Ой, проходите, – заулыбалась она виновато и заспешила за дощатую перегородку, отгораживающую отдел от посетителей. – Я тут в магазин бегала, извините. Вам ждать пришлось, да? Мне охранник сказал.

– «Мне охранник сказал», – передразнил ее едва слышно Рашидов и незаметно сплюнул себе под ноги.

Терпеть он не мог таких наивных дурочек, творящих зло во имя добра, совсем не ведая об этом.

– Вы на работу к нам хотите?..

И она с сожалением посмотрела в сторону тумбочки в углу, где стоял чайник и громоздились в пакете профитроли в шоколадной глазури. Сейчас станут заполнять анкету, потом с бумагами возня, срывалось чаепитие…

– Или что-то еще?

– Что-то еще, – сурово насупил брови Сомов и толкнул коленом Рашидова, чтобы тот удостоверение ей показал. – Нас интересует Овчаров Александр. Помните такого?

– А? Что?! – залопотала она, начав нервно теребить короткие волоски на затылке. – Саша? Овчаров? Так это… Он уволился. Да, он уволился! Я ничего о нем не знаю.

– Да? И давно он уволился? – начал закипать Сомов, которого эта девчонка с самого начала водила за нос, отсюда, возможно, все и пошло не так.

– А мы сейчас посмотрим. – И она подняла попку со стула, дотянулась до журнала в одной из ячеек, распахнула его и начала листать. – Ага, вот запись! Уже скоро как три месяца. Да, около трех месяцев назад он был уволен.

– Так уволился или был уволен? – вставил Рашидов.

– Ну… Он просил, чтобы ему сделали запись в трудовой такую…

– Какую нужно? – подсказал Сомов. – И вы ее сделали! А также потом врали мне по телефону.

– Когда?! – вспыхнула Оленька. – Я не могла! Я вообще не вру! И в трудовой я ничего такого не писала ему, хотя он и просил очень.

– А если мы сличим запись в его трудовой книжке с вашими словами и записью в регистрационном журнале и приказе, что тогда? Что тогда скажет ваш хозяин и родственник в одном лице?! И вы все же соврали мне, когда утвердительно так и очень убедительно рассказывали о том, что Овчаров сейчас находится в загранкомандировке по внедрению важного дорогостоящего проекта в жизнь.

– Ах, это были вы! – Она закрыла лицо руками и всхлипнула. – Не надо никому ничего говорить, пожалуйста! Меня он тогда точно под замок посадит!

– Вас Овчаров просил соврать, да?

– Да, да, он, неужели бы я сама! – Она осторожно вытерла кончиками пальцев нижние веки. – Он просил… Он предполагал, что кто-то позвонит или попросит официальную справку и…

– Вы и ее могли бы предоставить? – поразился Сомов.

– Но… Но он же просил!

– Вы что же, настолько любите его? – поразился женской глупости Рашидов. – Или… Или боитесь?!

– Я?! Сашу?! Боюсь?! Да вы что?! Что вы такое говорите?! Он никому не сделал ничего дурного. Это с ним несправедливо вечно обращаются.

– Да ну! И кто же? Ваш хозяин, который решил уволить Овчарова, когда тот попался на воровстве? Кстати, что он украл? Деньги? Информацию?

– Я не знаю. – Она отчаянно боролась со слезами, но они наплывали и наплывали на ресницы, повисали на них крупными каплями, а потом падали вниз. – Это все хранилось в тайне. И Саша не говорил. Единственное, что мне удалось из него выжать, так это то, что его обвинили незаслуженно. Что, мол, все еще помнили Валерку и из-за нее…

– Та-ак! С этого момента подробнее! Какую Валерку и кто помнил? И какая связь между Валеркой и несправедливо обвиненным Овчаровым? Быстренько, Оленька! Ну! – прикрикнул Рашидов, устав наблюдать за ее душевными ломками.

– Саша раньше, до меня, встречался с Валерой Кнутовой. Она тоже работала у нас, – начала она говорить, не заметив, как переглянулись мужчины. – Роман был стабильным, но без особой любви.

– С чьей стороны? – ухмыльнулся глумливо Сомов.

– С его, конечно! Это Валера на нем висла постоянно.

– Потом ей на нем висеть надоело и она вышла замуж за богатого предпринимателя, так?

– Я не знаю. Саша говорил, что скорее всего она вышла из-за больших денег.

– Понятно, – перебил ее Рашидов. – Так почему из-за Валерии обвинили Сашу?

– Ну… Ее здесь любили, когда она работала.

– А его нет?

– Ну… Не очень, скажем так. И когда они расстались, все сочли, что это Овчаров ее бросил. Ну и не простили ему такого обращения с всеобщей любимицей.

– И незаслуженно обвинили потом в воровстве? – продолжал ухмыляться Сомов.

– Ну да!

– А кто же вор на самом деле? И что все-таки пропало?

Рашидов нервно раздул ноздри.

Девица была много глупее, чем ему показалось изначально. Ну, разве умный человек поверит в такой бред, скажите на милость, в который заставил ее верить Овчаров?!

– Пропали какие-то бумаги, кажется, – испуганно дернулась она всем телом, когда Иван Иванович повысил на нее голос. – Или информация какая-то, я не знаю точно! Саша сказал, что это могла сама Валерка украсть для своего мужа, он ведь конкурирует с нашей фирмой, а на него все свалить.

– А она бывала у вас после увольнения? – насторожился Сомов и сразу вспомнил Льва Батенина, который что-то из квартиры Валерии явно прихватил.

– Да сто раз, господи! То кофе прибежит выпить с девчонками, то просто так… Чтобы меня позлить.

– К Овчарову приходила?

– Да нет, его она избегала, очень даже старательно. Просто знала, что я ее терпеть не могу, вот и на глаза мне попадалась всякий раз, как приходила. И все в новых вещах щеголяла! Подумаешь… – Оля обиженно вывернула нижнюю губу. – Продала свою любовь! Обменяла ее на деньги, а потом ходила тут, хвостом крутила. Вот я какая! Завидуйте мне!

– Завидовали?

– Кто, я? Да чего мне ей завидовать? – начала она было, но тут же осеклась под внимательными, все понимающими взглядами двух мужчин. – Нет, я не завидовала. Я просто ревновала.

– Вы так любили его?!

– Почему любила, я и сейчас люблю. Мне на дядины запреты плевать, знаете ли. – Она резко выпрямила спину и тут же испуганно покосилась на дверь, – значит, не плевать ей было. Добавила чуть тише: – Я Сашу любила, люблю и любить буду.

– Поэтому вы по просьбе Овчарова соврали мне, сделали фиктивную запись в его трудовой и…

– Да не делала я ничего в его трудовой! Да, вам соврала! – снова повысила она голос. – Это отрицать не буду. Мало ли кто звонит по телефону!

– А если бы я с визитом к вам нагрянул, соврали бы? – поинтересовался Сомов.

– С визитом? – Она растерянно поморгала, пожала плечами. – Не знаю. Тогда, может быть, да, соврала бы.

– А теперь?

– Теперь не стала бы. Да и не вру я вам сейчас.

– А что изменилось теперь? – вставил Рашидов, хотя тратить слова на эту пустышку ему было очень неохота.

– Мы… Мы расстались, – невнятно пробормотала она и снова со слезой в голосе: – Он не звонит, не отвечает на звонки! Все время абонент вне зоны действия, и я… Я уже не знаю что и думать!

– Возможно, он просто поменял сим-карту, думайте так, – посоветовал ей Сомов. – И забудьте о нем. Как он забыл о вас. Кстати, а где его можно найти?

– Не знаю! – воскликнула она с жаром, будто только и ждала этого вопроса. – Дома его нет!

– Может, он просто вам не открывает?

– Да ладно! – обиделась она. – Я караулила его долго, он бы не мог не проявить себя, ведь так? И соседи сказали, что давно его не видят. Может, с ним правда беда? – ахнула она напоследок и обняла себя за плечи.

– Думайте, что он просто уехал, – выступил с очередным советом Сомов.

– Уехал, сменил сим-карту! – горестно подхватила она. – Это ведь значит, что он бросил меня! Разве легко так думать?

– Нет, но и это проходит, – пообещал Рашидов, попросил лист бумаги и авторучку, записал адрес Овчарова. – Где еще он может находиться, не знаете? Может, дача у него в пригороде или родственники какие? Кстати, у вас сохранилась личная карточка Овчарова с его фотографией? Не позволите взглянуть?

– Нет. Не знаю. Он часто ездил к Валеркиной подруге на дачу, к Кате Быковой. Но она тоже давно его не видела. А карточка… Пожалуйста, смотрите.

– Вы с ней виделись? – Рашидов внимательно смотрел на фотографию, потом сунул ее под нос Сомову. – Не твой стажер, нет?

– Да, я была там, – не обращая внимания на переговоры мужчин, продолжила жаловаться Ольга. – Ни Катя, ни ее муж Степан давно не видели Сашу. И тоже представления не имеют, где его искать…

– Как думаешь, где этот Овчаров? – спросил Рашидов у Ростислава, когда они вышли на улицу из здания фирмы. – Сбежал?

– Вместе с Валерией, намекаешь? – фыркнул тот недоверчиво и полез в машину.

– А че? Может, и так все, Сом, а? – Рашидов тоже уселся и снова зацокал языком. – Нет, ну какие дорогие машины у наших отечественных детективов, что ты будешь делать!.. Овчаров и Валерия вдруг поняли, что не могут друг без друга, взяли и сбежали. Он – от этой глупенькой кадровички, не дающей ему прохода, она – от своего олигарха.

– А убивает тогда кто?! – вспылил Сомов и шлепнул Рашидова по руке, тот все что-то щупал в его машине. – Успокойся ты!

– Спокоен я. – Тот обиделся и отвернулся к окну, пробубнив: – А убивал твой клиент. Хотя и корчит из себя Белоснежку. Могло у него переклинить из-за того, что жена кинула его ради бывшего любовника?

– Могло, – кивнул Сомов, с тоской осознавая, что они снова вернулись к отправной точке в расследовании.

– Ну вот! Сетин твой, осознав, что ему наставили рога, да еще не без помощи его бывших жен…

– Начал этих жен уничтожать? – перебил его Сомов, выруливая со стоянки, и вдруг выругался: – Черт. Ваня, это же дурь какая-то! Кто тогда проломил череп Льву Батенину? Сетин сидит, между прочим, у тебя под замком.

– Вот Батенин этот как раз всю картину и портит, – прищелкнул языком Рашидов, сам того не осознавая, что повторил в точности мысли своего бывшего коллеги. – Всю картину портит! И скажи на милость, куда подевался этот твой стажер? Ничего нового о нем не узнали?

– Занимаются… – хмуро ответил Сомов.

– А все телефонные звонки фигурантов пробили?

– Занимаются…

– Занимаются они! – фыркнул Рашидов. – Сам же знаешь, что вам в обход процессуального порядка много быстрее это можно сделать. Только деньги плати и… Слышь, Сом, давай еще раз к тому дому подъедем. Может, видел кто его?

– Никто ничего не видел, мои ребята работали, опросили почти всех жильцов.

– А ребятишек?

– Каких ребятишек?

– Таких, что во дворе играть могли в тот день. Они глазастые, знаешь.

– Да уж знаю! – Сомов опять выругался. – И глазастые, и горластые, особенно те, которые в колясках. Их тоже прикажешь опрашивать?

Рашидов промолчал. А Сомов нехотя повернул к тому дому, где было совершено нападение на Льва Батенина и откуда потом бесследно исчез их стажер Игорь, до сих пор не дающий о себе знать.

Может, и правда кто-нибудь из пацанов что-то видел? Должно же им хоть в чем-то, хоть когда-то повезти! Почему везению не начаться прямо сегодня и прямо сейчас…

Глава 24

Сомову и Рашидову позвонили одновременно. Будто кому-то вдруг стало известно, что они, поймав за шиворот нужного мальчишку, пытаются выведать у него тайну. Тайну, которую тот тщательно охраняет от взрослых, и этому кому-то необходимо им помешать.

– Да! – взревели оба, выхватив мобильники, будто сабли из ножен.

Мальчишка, воспользовавшись ситуацией, хотел было улизнуть, но Рашидов крепко держал его за воротник куртки и удрать не позволил. Говорили по телефону два приставучих дядьки, въехавшие в их двор на дорогой иномарке, бесконечно долго. Чему-то возмущались, на кого-то орали и все косились друг на друга сердито. Серега, а именно так звали дворового шпанистого мальчишку, уже пожалел, что неосторожно брякнул, что кое-что видел до того момента, как в их двор прикатила карета «Скорой помощи», а следом и милиция. Надо было поторговаться, по возможности заработать хоть немного себе на карманные расходы, а он с ходу возьми и проболтайся.

– Дела-а… – протянул один из них, тот, который вылез из-за руля иномарки, и убрал мобильник в карман. – Ваня! Кажется, что-то проясняется.

– Да? И у тебя тоже? – ухмыльнулся второй, который на Ваню был похож так же, как Серега на министра. – Ну! Колись!

– Ты первый, – вдруг улыбнулся водитель иномарки и подмигнул неожиданно Сереге. – Что, говорить будем, дружище?

– А че говорить? – Серега шмыгнул носом, настороженно посматривая на обоих. – Я ничего не знаю.

– Знать ты, может, и не знаешь, но видеть точно что-то видел, – утвердительно кивнул Ваня. – Расскажешь здесь или в отдел поедем?

– А поехали, – вдруг осмелел Серега, кое-что, видимо, вспомнив. – Только вы без мамки меня допрашивать права не имеете.

– Почему это? – Тот, что был за рулем, присел перед ним на корточки и глянул с прищуром.

– А потому что я несовершеннолетний, вот!

– Ваня, а ведь прав Сергей. Что делать с ним тогда станем?

Пальцы на воротнике Серегиной куртки сжались крепче, и ему вдруг показалось, что ноги его отрываются сами собой от земли. Он начал отчаянно ворочаться, хлипкая ткань затрещала.

– Хорош куртку рвать, дураки! – завопил он на весь двор. – Мать меня убьет за нее!

– А мать где? – серьезно спросил тот, что цеплялся. – В запое небось?

– Она не пьет, дурак! – обозлился Серега. – Если денег у нас немного, значит, обязательно алкаши, да?!

– Не обязательно. Меня дядей Славой зовут. – Тот, что был за рулем, вдруг отцепил чужие пальцы с его воротника, взял парня за плечи и повел к скамейке, начав говорить простые проникновенные вещи: – Тебе ведь денег нужно, так? Ты не стесняйся, говори. Я буду рад помочь тебе. Но только если ты мне поможешь. Тот человек, которого увезли из вашего двора, он…

– Друг, что ли, твой? – Серега присел на скамейку, дождался, пока дядька тоже присядет.

– Не друг, врать не стану, но мне очень важно знать, кто его по голове шарахнул?

– Он жив?

– Пока да, но положение очень серьезное. Допросить его нельзя.

– Сом, что ты с ним церемонишься? – К скамейке подлетел разъяренный Рашидов, он только что снова с кем-то говорил по телефону. – Времени в обрез! Я его сейчас, как Буратино, ногами кверху вон на том тополе подвешу!

– При нем говорить не стану, – заартачился Серега, хотя и положил уже в карман три сотни.

– Ах ты, засранец! – взревел Рашидов и опять потянулся к его воротнику.

– Не буду, и деньги забери свои! – выпалил Серега и сжал покрепче три сотни в руке. – Пускай он уйдет!

– Ваня, отойди, – попросил Сомов, все же осторожности ради придерживая пацана за хлястик. – Ты это, Серега, не слишком ерепенься. Он из больших начальников, может создать проблемы.

– У меня их и без него до фига, проблем этих, – засопел мальчишка. – Короче… Машину эту пас один хрен. Не один день пас. Я сначала не понял, чего ему тут надо, во дворе. Эту драную «копейку» под самыми нашими окнами поставили. Нужна она нам с мамкой? Нет. Мамка злилась… А потом этот хрен повадился. Приедет, встанет вон у гаражной стены и сидит, из машины не выходит.

– Совсем не уезжал?

– Нет, почему, уезжал куда-то. Но как в окно ни выгляну, он сидит…

– Машину не помнишь?

– Да рвань какая-то, старая иномарка, я не разбираюсь, а все эти значки оторваны. Номера тоже были заляпаны так, будто нарочно кто старался.

Наверняка и старался, подумал тут же Сомов. Мог нарочно замазывать номера, перед тем как во двор въехать. А потом просто вытереть их, и все.

– А как человек, который был за рулем, выглядел?

– Я его не видел, – нехотя признался Серега. – Он все время в машине сидел. А когда этому по башке настучал, то кепку на нос почти надвинул.

– Он что, сразу напал на него или?..

– Да почти сразу, – перебил неучтиво Серега, с томлением подсчитывая, куда он может спустить целых три сотни. – Этот подошел к машине, сел в нее. И тут же второй в кепке к нему чуть не бегом. Ногой дверь подпер и че-то говорил, говорил тому. Тот, ясный перец, не соглашался. Тогда он его ударил несколько раз и ушел.

– Что, ударил и просто ушел? – не поверил Сомов. – Зачем тогда бил?

– А, это! Он портфель с заднего сиденья достал какой-то. Сунул его себе под мышку и ушел.

– На машине уехал? – уточнил Сомов.

– Нет, машину бросил. Пешком ушел.

– Так где же машина-то? – опешил Сомов и обвел взглядом двор.

– А она вечером исчезла. Как менты укатили с врачами, шум улегся, так она и исчезла. Наверное, тот мужик вернулся и забрал ее.

Лихо! Сомов покрутил головой. Сразу на машине остерегся ехать, потому что его мог кто-то заметить, направить по его следу милиционеров. А так пешком у него больше шансов скрыться. В любую подворотню нырнул – и ты в безопасности, тем более что никто его лица не видал. Снял кепку – и ты уже другой человек. А мог и никуда из двора не уходить. А наблюдать из окна за всем происходящим. Как только вся суета рассосалась, он вернулся и машину забрал. Найти бы вот только то окно.

Лихо! И никаких свидетелей, никаких! А Серегу кто слушать стал бы. Да он и не стал бы говорить, если что.

– И никто ничего не видел, – вполголоса сам себе пробормотал Сомов.

– А кому надо-то?! – возмутился Серега. – Может, кто и видал, да кому нужно в чужие разборки лезть?! Чтобы потом этот малый вернулся и также по башке настучал? А кто заступится?

– Тоже верно.

– Милиция ведь только алкашей по паркам собирает, а защищать никого точно не станет, – повторил чьи-то взрослые слова Серега. – Ладно, пошел я.

– Слышь, парень, а ты больше здесь во дворе посторонних не видел?

– Нет. Больше никого. – И даже когда Сомов ему обрисовал портрет стажера Игоря, снова качнул отрицательно головой. – Нет, такого точно не видал.

Все понятно. Игорек упустил и Батенина, и напавшего на него человека, и теперь скрывается где-нибудь, лежит глубоко на дне или в запой ушел по причине собственного непрофессионализма.

– Подведем итоги? – покосился на Сомова Рашидов, когда они загрузились в машину.

– Подведем… Кто тебе звонил и почему ты так разозлился?

– Мои люди нашли Наталью Сетину, – поморщился Рашидов.

– Да ты что?! Живая?!

– Живее всех живых, – фыркнул Иван. – Укатила отдыхать. Поспешно причем укатила. Схватила первый предложенный ей тур в Испанию и укатила.

– Одна?

– Вроде одна, а там кто знает. То ли испугалась чего-то, то ли пересидеть решила. Глядишь, там и останется. А у тебя что?

– А мои люди установили, с кем разговаривала Наталья Сетина, перед тем как исчезнуть бесследно. Но вишь, и след теперь отыскался. Заедем ко мне в агентство? Уточнить кое-что нужно. У тебя как со временем? – Сомов в нерешительности притормозил перед развилкой.

– Да поехали! Нагоняй уже получил от начальства, что мотаюсь неизвестно где, а отдел голый. Теперь уж чего… – забубнил Рашидов и снова погладил дверную обивку. – Нет, ну до чего же хороша бибика, я тоже такую хочу! Может, мне и правда уволиться, а, Сом? И к тебе?

– А как же пенсия? – покосился на него Ростислав.

– До пенсии еще дожить надо, – резонно возразил Рашидов. – А машину хочется уже сегодня.

– Ладно, подумаем.

Конечно, он не уйдет никуда. Да и жена не позволит. Будут жить по излюбленному принципу: самая щипаная синица в руках куда милее прекрасного журавля в небе. Это Сомов мог себе позволить такую вольность. Ему советоваться было не с кем, и запреты слушать было не от кого, и опасениями заражаться тоже. Он ведь один, совсем один…

Весь коллектив, кроме стажера Игоря, был на месте.

Все уселись в кабинете Сомова за столом, с опасением поглядывая на незнакомого мужика в милицейской форме. Пришлось Сомову представить его как своего закадычного друга. Иначе доверительности никакой. Сам приучил коллектив к подобному, чего было тушеваться.

– Итак, что мы имеем? – Сомов обвел взглядом всех присутствующих. – Лев Батенин прятал на вокзале в камере хранения портфель. Который он, предположительно, выкрал из квартиры Валерии Сетиной.

– Портфель, опять же предположительно, мог содержать информацию, украденную в фирме, где работали до своего увольнения Валерия и ее бывший друг Овчаров, – вставил Рашидов и поморщился. – Мне что, раздеться, чтобы вы на меня не смотрели так? Ну форма на мне, что с того?! Сейчас я действую в интересах вашего клиента, который вам деньги платит. Так что прекращайте хмуриться!

– Информацию украл Овчаров? – спросил помощник Сомова Сережа, без конца делающий пометки в своем блокноте, он вообще любил все записывать.

– Уволен был именно за это. Но его девушка утверждает, что это не так и что вором вполне могла стать сама Валерия, неоднократно приходившая в фирму после своего увольнения, – это снова Сомов. – И портфель с информацией находился в ее квартире, и это наводит на размышления.

– Но искал и забрал его потом у Батенина мужчина, а не Валерия, – с жутко красным лицом возразила секретарша и прокашлялась, сильно смущаясь. – Ее квартирой могли воспользоваться и в ее отсутствие.

– А они могли просто быть сообщниками, – перебил ее Валера, второй помощник Сомова. – Овчаров и Валерия Кнутова могли быть сообщниками.

– И могли выкрасть информацию, вступив в преступный сговор? – задумчиво проговорил Рашидов и тут же взмахнул руками. – Но зачем?! Зачем Овчарову красть информацию, представляющую интерес для конкурирующей фирмы, которая принадлежит его сопернику? Он же должен его ненавидеть, зачем Овчарову ему помогать?

– А если это один из пунктов очень хитроумного плана? – слабеющим от волнения и такого пристального внимания стольких мужчин голосом спросила секретарша. – Что, если Овчаров задумал погубить Сетина, начав губить его жен?

– Но он же любил Валерию!

– Глупость какая!

– А Ольга? Ольга тогда как же?

Все зашумели, задвигались. Один Сомов смотрел на секретаршу не отрываясь. Кажется, он понял, что она имеет в виду. И это не показалось ему глупостью.

– Так, тихо, – обронил он, дав всем возможность выговориться, глянул на нее и попросил: – Я хочу услышать твою версию. Говори все, что ты надумала. Все, без утайки, даже если это кому-то покажется невероятной глупостью…

– Я начну с того, что Саша Овчаров очень любил Валерию Кнутову. Они долго встречались. У него были в отношении ее далеко идущие планы, пока она не встретила Сетина. Встреча сама по себе ничего не несла. Кажется, они случайно столкнулись на улице. Но Сетин неожиданно обратил на девушку внимание.

– Почему именно там? – поднял вопросительно брови Валера.

– Никто не знает, где нас подстерегает судьба, – пожала она плечами. – Он женился на ней. Женился очень быстро, потому что не привык тратить время на ухаживания и уговоры. Это преимущество больших денег. Валерия в него влюбилась и совсем потеряла голову. Ей не было никакого дела до Овчарова, которому она разбила сердце. А что мы знаем о нем?

– Ничего, – пожал плечами Рашидов. – Мы не знаем о нем ничего!

– Вот тут вы ошибаетесь, – тихо возразила она. – Мы знаем о нем главное: он умеет врать и умеет подбивать на это других людей.

Все переглянулись, не смея возразить. Это было так логично и так правильно, и каждый тут же подумал, как же это он сам-то…

– Предположим, что он выкрал информацию в фирме, желая подставить Валерию, с этой целью он и оставил портфель в ее квартире.

– Откуда у него ключи?

– Они долго встречались, он мог оставаться у нее ночевать. И у него могли быть ключи от квартиры девушки, с которой он спал.

– Не сбивайте ее, – рассердился Сомов и уже мягче, обращаясь к ней: – Продолжай, пожалуйста…

– Он собирался каким-то образом подставить Валерию под подозрение в воровстве, хотел публичного скандала, но портфель украли прямо из-под носа. И тогда он прибегает к помощи бывших жен Сетина. Основываясь на полученной Ростиславом Викторовичем информации, могу сделать вывод, что бывшие жены Сетина о чем-то между собой договорились. В результате их договоренности Мария выманивает из дома Валерию. Они едут к Валерии на квартиру, и после этого Валерия бесследно исчезает. То есть со стороны все выглядит так, будто Валерия от Сетина сбежала. Тем более что этому предшествовала семейная ссора. И почти сразу после исчезновения Леры в ее квартире находят мертвой Марию, одну из бывших жен Сетина. Вопрос: зачем и кому нужно было ее убивать, и именно там? Ответ: ее убили, чтобы подставить под подозрение Валерию. Она поссорилась с мужем, вернулась к себе домой, туда же вызвала Марию Сетину, они поскандалили, и Валерия ее убивает, а затем скрывается в неизвестном направлении. Злоумышленник не мог предположить, что там так не вовремя окажется Лев Батенин, спутавший все карты следствию и ему. Он нервничает, начинает предпринимать новые шаги. В результате его ухищрений Александра поселяется в доме Сетина, где потом и обнаружена убитой.

– Можно насчет ухищрений подробнее? – язвительно поинтересовался Валера.

– Все просто. Наталья встречается с Александрой и плетет ей с три короба про баснословные долги, про банковские кредиты. Которых на самом деле не существовало. И предлагает ей попросить помощи у бывшего мужа, тем более что тот пока в роли холостяка прозябает. Александра соглашается и…

– И дальше что? – снова Валера с насмешкой.

– И дальше Сетин сидит в тюрьме, – вернула она ему ухмылку. – И выберется он оттуда или нет, еще вопрос.

– Молодец! – неожиданно вставил Сомов, сам себе поражаясь. Он редко кого хвалил, себя все больше, а тут выпалил, и при всех, не стесняясь. – Давай теперь про телефонный звонок Натальи.

– Она говорила с кем-то по телефону накануне своего исчезновения. Сим-карта зарегистрирована на имя Мирошкиной Анны Степановны, тысяча девятьсот сорок второго года рождения, некогда проживавшей в поселке в сорока километрах отсюда. Поселок Горино, – доложила секретарша, внимательно рассматривая свои записи. – Этот телефонный номер встречался в распечатках неоднократно, причем звонки осуществлялись либо в одну, либо в другую сторону строго накануне всех важных событий: исчезновение Валерии, убийство Марии, переселение Александры в дом Сетина, исчезновение самой Натальи.

– Наталья нашлась, – подсказал Рашидов, тоже с симпатией посматривая на молодую девушку. – Она уехала на отдых за границу. В Испанию. Кстати, а где сейчас проживает эта самая Мирошкина? Вы сказали, некогда проживавшая, значит, теперь она там не живет?

– Она уже нигде не живет, – отозвалась девушка со вздохом. – Она умерла год назад. Наследников у нее нет, ее дом до сих пор ни на кого не оформлен. Поселок малонаселенный. Дом стоит с заколоченными окнами, я звонила в поселковый совет.

– Надо ехать! – вскочил тут же Сомов с места. – Он точно там!

– А Валерия? Может, и она там же? – забеспокоился Рашидов. – Да, нужно ехать!

– Не факт совсем, – заворчали молодые помощники, выбираясь следом за начальством из-за стола. – Симку мог купить или украсть, или паспорт мог украсть, а вот жить он может где угодно.

– Он не живет, Валера, – одернула его секретарша, аккуратно расставляя стулья возле стола. – Он прячется, а это разные вещи.

Она вдруг стала очень значительным и важным человеком – их незаметная секретарша, по поводу и без повода краснеющая. Сомов начал вдруг с ней советоваться и смотрел при этом весьма проникновенно, что злило Валеру и Сергея. А Рашидова, напротив, веселило. Он ведь ни разу не видел, чтобы его бывший коллега так смотрел на женщин. Неужели что-то торкнуло в его могучей груди, а? Неужели стряслось то, что с ним – с Рашидовым – стряслось уже давно. Ну и пусть, пусть. Пора избавляться от холостяцкого житья-бытья, каким бы удобным оно ни казалось.

…Дверь приемной распахнулась прежде, чем Сомов успел взяться за ручку.

– Привет, шеф! – гаркнул во все горло здоровенный небритый малый, ошалело посматривая на присутствующих покрасневшими глазами. – А че это вы тут все делаете, а? Шеф, тут такое дело…

– Какой я тебе шеф?! – взревел Сомов и двинулся на парня, напружинившись. – Тамбовский волк тебе шеф! Пропьянствовал, скотина?! Теперь проспался, явился с повинной?!

– Я пропьянствовал?! – возмутился тот на повышенных тонах. – Я работал! Сам сказал, что если возьму того гада, то ты меня возьмешь на работу! Разве не было уговора?

– Уговор был, но я не понял, где гад-то? – Сомов чуть отступил, боясь поверить в чудо.

– Так это… – засопел Игорь виновато. – Может, не стоило, но я его того…

– Что того, идиот?! – заорал снова Сомов. – Докладывать по форме можешь?! На работу ко мне он собрался!

– Так точно! – Игорек вытянулся в струну, приподняв заросший подбородок.

– Докладывай! Где преступник?

– В багажнике, – продолжал надрываться стажер.

– В каком багажнике? – вытаращился Сомов.

– В багажнике моей машины, товарищ начальник!

– А имя у твоего преступника имеется? – заволновался Рашидов: то, что происходило сейчас на его глазах, было, мягко говоря, немного незаконно.

– Так точно! – орал Игорек во все горло. – Овчаров Александр, семьдесят девятого года рождения, безработный. Взят мною под стражу на месте, так сказать, преступления.

– Ох, господи! Я с ума сойду с ним! – заныл Сомов и притворно ухватился за сердце. – А девушка?.. Девушка где? Ее нет? Или она тоже в багажнике?

Все затихли, уставившись в большой тревоге на громогласного стажера.

– Девушка? – Игорек растерянно поморгал, чуть расслабился, теряя выправку. – А девушку я домой отвез, не надо было, да?

– Как домой?! – теперь уже Рашидов схватился за сердце, но совсем не придурялся, в самом деле прострелило всю левую сторону. – Почему домой, а не в милицию? Или сюда хотя бы?! Почему домой?!

– Ну, ты, командир, даешь! – возмутился Игорек, повертев заросшим подбородком. – Что же я, монстр, что ли, какой! Разве я ее из цепей доставал для того, чтобы в ментовку тащить?! А там ты ее в кандалы, да?

– В цепях?! Она была в цепях! – радостно закричала секретарша. – Ну, вот видите, я говорила, что она ни при чем! А вы мне не верили!

– Я верил, – едва слышно обронил Сомов и приказал Игорю: – Ну давай веди к машине, будем говорить с твоим пленником. Ишь ты, вот это стажер!..

Глава 25

О том, что она пленница, Валерия догадалась лишь тогда, когда умерла Александра. Страшно умерла, бессмысленно, и умерла в ее доме. В их с Виталием доме.

– Разве ты не понимаешь, я нужна ему сейчас! – рыдала она, беснуясь в Сашиных руках.

– Ты не нужна была ему никогда, теперь тем более, – возражал Овчаров, тесня ее к подвальному люку, словно намеренно распахнутому сейчас. – Он убил Машу, теперь Александру. Ты что, не понимаешь, с кем жила все это время?!

– С кем? С кем, Саша?!

– С маньяком, дорогая. Ты все это время жила с маньяком. – И посмотрел на нее долгим страшным взглядом, который ей вдруг все сказал.

– Это… Это ты маньяк, Саша! – ахнула она, остановившись на самом краю подвального лаза. – Это ведь ты, да?! Ты все это придумал?!

Он не стал ей отвечать, а просто спихнул вниз. Она летела недолго, упала мягко. Там было что-то постелено. Что-то мягкое и воздушное. Потом оказалось, хозяйская перина и пять огромных подушек. Он заранее все предусмотрел, потому заранее и настелил в подвале, чтобы она не разбилась, когда полетит, чтобы потом не замерзла, когда будет там жить.

Почему она оказалась столь глупой, наивной и послушной? Она же никогда не была идиоткой, почему стала ею?! Почему у него, у них, получилось манипулировать ею? Только потому, что она любила?! Потому что оказалась слабой, недальновидной, и все потому, что любила?! Потому что не захотела верить тому, кого любила, а поверила его врагам, и все потому, что любила?!

Господи! Каким чудовищным оказалось ее пробуждение! Каким страшным и безнадежным!

И ей расхотелось жить. Прямо той же ночью, когда она рыдала, скорчившись на подушках в подвале, жить ей и расхотелось.

До этого еще виделось временами, как она возвращается к Сетину, как бросает ему в лицо обвинение за обвинением, как они долго спорят, ругаются, потом мирятся и… живут долго и счастливо. Без посредников и общего прошлого, гирей повисшего на ногах и на всей их жизни.

Теперь же она понимала, что ничего этого не будет. Не будет ссоры, прощения, не будет счастливой жизни. Все умерло…

Нет, все заживо похоронено и присыпано толстым слоем земли. И сколько бы она ни старалась отрыть свое счастье, оно будет снова и снова вязнуть в жирном липком черноземе, обильно посыпаемом Овчаровым.

Это он все придумал, он! Он придумал погубить их обоих!

– А ты думала, я простил тебе твой грех, дурочка? – ухмылялся он, спустившись на следующее утро в подвал и заковывая ее в цепи, продетые через кольцо, вмурованное в каменную кладку. – Просто отошел в тень, забыл все, тебя забыл, да? Да я каждый день, каждую ночь придумывал возмездие. Каждую ночь, когда засыпал без тебя!..

И придумал, как отомстить!..

– Фортуна любит идиотов! – высказался Саша однажды. – Вот поэтому мне и везло. Поэтому ты поверила мне, они поверили мне.

– Я, понятно, почему тебе верила. Я знала тебя давно. Но они! Они почему верили тебе?!

– Я стал каждой из них любимым человеком. Машке стал гражданским мужем, она безоговорочно меня слушалась. Просто в рот мне смотрела. Саше руки и ноги целовал, назвавшись бедным инженеришкой, влюбившимся в нее по уши. Она принимала меня, хотя и страдала от такого мезальянса. Показывать меня боялась. А я по понятным причинам не настаивал.

– А Наташу чем купил? Она, мне кажется, умнее их всех была…

– Наташку? Да она не умнее, она осторожнее, но все равно сорока сорокой. Дарил ей искусные подделки под бриллианты, назвался богачом, кое-что из тряпок покупал, Сашка деньги давала. Она и клюнула. Но осторожная, правда, сука. Моментально почувствовала опасность и сбежала. Надо было ее вовремя придушить.

– Как Сашу?!

– С Сашкой вообще прикол, – охотно рассказывал Овчаров. – Я ввалился в дом Сетина и давай сцену ревности закатывать. Она начала изворачиваться, врать. Потом попыталась меня соблазнить, разделась даже. Сочла, что если всегда брала меня этим, то и на этот раз прокатит. Ошиблась…

– Мы все ошиблись. Мы все в тебе ошиблись, – прошептала Валерия и заплакала.

Очень страшный план мести оказался у ее бывшего возлюбленного. Очень страшный!

Сначала он забил голову Машке тем, что Сетин собирается вернуть себе кого-то из бывших жен. Заставил ее встретиться с двумя другими брошенными женами, чтобы предложить им на рассмотрение план. Машка действовала как заведенная. Куда он ей укажет, туда она и сворачивала.

Потом он взялся обрабатывать Валерию, что было бы очень сложным занятием, делай он это сам. А Машка снова постаралась, наплела Валерии о будто бы намерении Сетина вновь соединиться с одной из бывших жен. Молодая женщина, часто остающаяся в одиночестве, у которой нет работы, детей, нет забот, а есть только муж, не воспринимающий ее всерьез, способна натворить много глупостей в момент отчаяния. А если это отчаяние будет еще кем-то стабильно подпитываться, то тогда и вовсе жди беды.

Мария уговорила Валерию покинуть дом Сетина и вернуться к себе на квартиру.

– Вот посмотришь, он не станет тебя искать, – уверяла она ее.

Сетин и в самом деле не пришел за ней туда, хотя она прождала всю ночь. Утром Овчаров увез ее в этот поселок. Она плохо понимала тогда, зачем едет с ним, но ехала. И его слова про мужа: «пускай помыкается», сочла тогда справедливыми. Пускай.

Потом в ее квартире убили Машу.

– Это Сетин ее убил, – сообщил ей страшным голосом Овчаров, прижимая ее голову к своему сердцу. – Искал тебя, наткнулся на нее и убил, потому что Машка отказалась выдать тебя.

– Его арестовали?! – рыдала Валерия.

– Нет. Его и не арестуют. – И он снова глядел на нее жадными ужасными глазами.

– Почему?

– Потому что в убийстве обвинили тебя, Валерочка, и милиция теперь ищет тебя. Как хорошо, что я тебя увез оттуда! Здесь ты в безопасности…

Она и правда так думала и сидела, затаившись, как ей Саша велел. И молила бога, чтобы ее никто тут не нашел. В тюрьму она не хотела точно.

А потом умерла Александра. Умерла страшно, умерла в их с Виталиком доме. И состоялся этот жуткий разговор с Сашей, и она все поняла. Только поздно…

– Ты добился своего, ты победитель, – устало проговорила она прошлым вечером, когда он покормил ее и стал подниматься наверх. – Что дальше?

– Мы уедем с тобой, дорогая. Я вернул себе то, что у меня украли. Постараюсь сбыть это подороже, достану нам с тобой другие документы, и мы уедем отсюда.

– Куда? – ужаснулась Валерия.

Бежать с этим маньяком она никуда не хотела. Теперь даже тюремные застенки не казались ей такими страшными.

– Куда-нибудь за границу.

– Я никуда не поеду, – слабым голосом пробормотала Валерия.

– Поедешь, – произнес он тихо, но так, что у нее волосы зашевелились. – Я жизнь свою и свободу положил на алтарь нашего с тобой счастья, и думаешь, стану потакать теперь твоим капризам?! Лучше не зли меня, если не хочешь издохнуть в этом подвале.

Ей уже было все равно, и спорить сил не осталось, и она замолчала.

А потом вдруг откуда-то явился огромный, страшно сквернословящий парень с ужасно колючим подбородком. Он тащил ее вверх на руках, и Валерия постоянно натыкалась щекой на его колючки.

– Дикобраз… – прошептала она, приваливаясь спиной к сиденью в его машине.

– Какой же я дикобраз? – возмутился он, заводя мотор. – Я твой спаситель и еще… стажер!..

Он отвез ее домой, где никого не было. Ключей у нее тоже не было. Но гаражные ворота были не заперты, и она вошла через них. Побродила по пустым, будто нежилым комнатам. Подошла к двери спальни, где умерла Саша, но входить не стала. Страшно не было. Было противно.

В этой истории все было очень противным и мерзким. Вспоминая каждый день, проведенный в заточении, Валерия словно соприкасалась с чем-то зловонным и отвратительным. А название всему имелось лишь одно – человеческая глупость. Чуть-чуть безволия – это про Машу. Запретная влюбленность – это про Александру. Природная алчность – Наташин конек. И… надуманное одиночество – это ее слабое место.

Он хорошо изучил их – этот ужасный человек – Саша Овчаров. Умело сыграл на всем этом. Только вот не подумал, что его может кто-то переиграть. А его переиграли. И кто бы вы думали? Обыкновенный стажер, которого все сочли сбежавшим.

– Да не думал я никуда сбегать! – возмущался он через четыре часа, когда всей толпой они ввалились в дом Виталия. – Я очень тщательно прятался, поэтому пацан во дворе меня и не заметил. Видел, как этот Овчаров забрал портфель.

– Чего же не остановил его? – прищурился Сомов, незаметно ото всех поглаживая руку своей секретарши.

– Зачем?! – наивно хлопал ресницами Игорек. – Я девушку должен был найти, а портфель этот мне без надобности. Овчаров меня на нее и вывел.

– А чего же сразу на него в том доме не напал? Чего так долго ждал, мы все извелись?

Сомов взял руку девушки и переплел ее пальцы со своими, та даже дышать боялась, сидя с пунцовым лицом. Но это ведь было не новостью, руку-то она не отбирала.

– А-а! – Игорек хитро улыбнулся. – Мне надо было подтверждение того, что девушка в доме. Он ведь мог ее прятать где-то еще. Она вообще могла быть мертва.

– И нашел подтверждение? – капризно изогнув губы, ревниво поинтересовался Валера. – В мусоре рылся?

– Рылся, а ты бы не стал?

– Стал бы…

– Ну, вот и я стал. Нашел подтверждение, что он в доме не один, тогда и отключил ублюдка. Потом поговорил с ним по душам. Все про портфель этот выведал. Это ведь вы его перепрятали, когда у себя на квартире обнаружили? – обратился он к Валерии.

– Не прятала я ничего! – отозвалась она возмущенно. – Забежала как-то на квартиру к себе. Смотрю, портфель валяется прямо на пороге. Он его на пуф поставил, а тот упал, я портфель за него и задвинула, чтобы больше не падал.

– А он потом всю квартиру перевернул, его разыскивая, – прищелкнул языком Игорек. – Не успел найти, его Лев Батенин у него прямо из-под носа уволок. Он и задергался. Мало того, что документы там ворованные были и информация ценная на флэшке, так еще фотография Валерии, перечеркнутая крест-накрест, в потайном кармане хранилась. Он ведь как придумал свой план, так фотку ее и перечеркнул, ставя тем самым крест на ее семейном счастье. Он боялся, что она эту фотку найдет. Потом, когда портфель пропал, он чуть с ума не сошел от горя. Надеялся на такие деньги, а тут… Но Батенина взяли возле трупа Марии, и Овчаров сразу смекнул, что не зря там парень появился. И быстро навестил его квартиру. А там та самая фотография стоит. Но портфеля, сколько он ни искал, не нашел. После освобождения Батенина из-под стражи он за ним наблюдал, но приближаться боялся, потому что Валеркину слежку засек.

– Да уж! – зло фыркнул Валера.

– Точно тебе говорю, он сам рассказал. Меня не засек, а тебя моментально. Потому и ходил долго за Львом, боялся к нам в руки попасться. Потом вы все знаете…

– Не все, – тихо обронила Валерия, все обернулись на нее. – Я не знаю, где мой муж сейчас.

– Сейчас… – Сомов нехотя высвободил свою руку, глянул на часы. – Думаю, что сейчас Рашидов его уже освободил и он на полпути к дому.

И тут же суетливо засобирался, не желая присутствовать при семейной сцене. Чего-чего, а этого он боялся больше всего. Когда два взрослых человека начинали осмысленно поливать друг друга оскорблениями, выясняя отношения, Сомов впадал в нервный ступор.

Разве так можно?! Разве нельзя договориться? Или вообще не говорить, если сказать нечего. Зачем же так-то?!

– Боитесь скандала? – догадалась секретарша, усаживаясь в его машину на пассажирское сиденье рядом с ним.

– Боюсь, – честно признался он. – У нас ведь так не будет?

– Нет, – покачала она головой, ни о чем таком не спрашивая и не разыгрывая недоумение.

– Надо же… – пробормотал Сомов, прежде чем отъехать от дома Сетиных. – Кто где находит свою судьбу, а я в собственной приемной! Кто бы мог подумать! А вот и хозяин дома…

Хозяина высадили из милицейского «уазика», когда уже все отъезжали. Тот хмуро поприветствовал Сомова и прямиком зашагал к дому.

Свет горел лишь в столовой, туда он и вошел, забыв переобуться в любимые домашние шлепки. Рашидов сказал, что его жена вернулась. Интересно, что она скажет в свое оправдание?

С этого вопроса Виталий планировал начать семейный скандал. А поскандалить ему хотелось, даже очень. Он никогда не орал в доме, никогда не хлопал дверями, не стучал кулаком. Сейчас ему этого хотелось, как никогда. И глаза ее хотелось видеть напротив. Они же никогда не лгали, они сразу…

Валерия стояла спиной к входу и мыла чашки из-под кофе после гостей. Узкая спина, стройные ноги, тонкая талия. Господи, он почти забыл, как она выглядит без всей этой одежды, что сейчас была на ней. И скучал, сильно скучал, хотя и закатывал свои чувства в злость, будто в бетон.

– Где ты была?! – рявкнул он с порога столовой, заметил, как вздрогнула ее спина, как не спешит она поворачиваться, и снова заорал: – Где ты была, черт побери?!

– Не кричи, пожалуйста, – попросила она, поворачиваясь и глядя на него так, словно он ушел утром на службу, сейчас вернулся и ждет ужина. И добавила: – Если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду.

– Ты уже один раз ушла, идиотка! – выпалил он. – А потом вдруг все сразу умирать стали!

– Прости… Я не желала им зла… Это не я…

– Они?! Да при чем тут они?! Речь идет обо мне, понимаешь?! – Он стукнул себя обоими кулаками в грудь, аж гул пошел. – Я умер, понимаешь, когда ты ушла, я умер! Почему?!

– Я думала, что ты не любишь меня, Виталик. Думала, что не нужна тебе. Меня в этом очень хорошо убедили.

– Почему ты такая дура?! – снова заорал он так, что она вздрогнула и попятилась. – Я не люблю ее! Вы слышали?! Я ее не люблю! Разве такое возможно, дура ты разнесчастная, а?! Разве… Иди сюда немедленно!

Она так плакала, обняв его за шею и шепча что-то несвязное, что он готов был рыдать вместе с ней. Так жалко ее было, так жалко, что дышать нечем стало. Но он ведь не должен показывать собственной слабости? Не должен. Потому и к дереву любимому никого не водил, даже ее, потому он сильный и несгибаемый. И еще им манипулировать никому нельзя, вот. Даже ей.

– Эй, тот тест на беременность… – он погладил жену по голове, – он что показал?

– А-а? – Она отстранилась, глянула на него разнесчастными зареванными глазищами. – Какой тест? А-а, тот, нет, я не беременная.

– Ну и ладно, еще успеем. – Он снова притянул ее, сжал так, что она пискнула, и тут же, не желая изменять самому себе, желая быть очень строгим взрослым мужем, пригрозил: – Еще раз сбежишь из дома, ни за что больше не пущу. Так и знай…