Леонида Ивановна Подвойская

Предтечи Зверя. Книга вторая. Алёна

Книга вторая. Алёна

Глава 1

– Я же тебе сказал. Русским языком сказал, да? Я же тебе поручил! И что слышу? – толстая морда с удивлённо вытаращенными глазами подалась через стол вперёд, словно прислушиваясь. – А я слышу… Да ничего я не слышу!

Рявкнув и грязно выругавшись, обладатель морды огромной ручищей хватанул компьютерное кресло и запустил в собеседника.

– Вот так! – вновь перешёл он на вкрадчивый тон, но уже обращаясь ко второму, стоящему на вытяжку собеседнику. Первый лежал на полу, толи оглушённый, толи претворившийся таковым.

– Может и ты мне скажешь, что хана, пора о вечном думать? Ну так я вас всех вперёд себя пущу! Ну!

– Есть, шеф, один эээ чудотворец, – начал второй.

– Уже теплее, – откинулся назад шеф, рассматривая подчинённого. "Битый" Крутой, а здесь – навытяжку. "Даа, скольких я сломал в этом кабинете… Да и не только в этом. И эта… зараза меня не сломает!".

– Смелее. Садись. И усади этого недоноска.

Битый поднял и кинул в кресло напротив стола "недоноска" – очень похожего на самого шефа мужика, только помельче и не так и грубо сколоченного. Сейчас было видно, что он не притворялся, – в области левого виска разливался здоровенный синяк.

– Живой он хоть? – поинтересовался шеф и на утвердительный кивок Битого нажал кнопку на пульте.

– Откачать – и опять ко мне сюда, – бросил он двум появившимся охранникам. – А ты давай, про этого святого.

– Он… шеф… не совсем святой. Он чудотворец, шеф, – испуганно поправил его Битый.

– Какая разница! К делу давай!

– Да, конечно. И эти чудеса, за которые его так назвали именно эти самые… исцеления и есть.

– И такие вот хвори?

– Говорят, и такие.

– И в такой стадии.

– Говорят, и в такой.

– Говорят, говорят…, – начал опять яриться шеф. – Ты что мне лапшу… я тебе за что плачу? Разговорчики слушать? Базарчики? – он потянулся своей лапищей через стол, норовясь сгрести Битого за ворот рубахи.

– Но шеф! – вскочил и отпрыгнул в сторону Битый. Это была неслыханная наглость – уворачиваться от шефа. И от предметов, запускаемых шефом, тоже.

– Да ты что? – взревел тот, вставая. Стало видно, насколько велик его рост.

Говорят, раньше, то есть, намного раньше, он даже занимался баскетболом. – Ты…

Ты… – остановился, не находя слов хозяин кабинета.

– Ради тебя шеф! – жался в дальнем углу подчинённый. – убьёшь- не узнаешь. Не просто говорят! Говорят те, кого он излечил!

– Это другое дело – плюхнулся назад в кресло шеф. – Ладно… живи. – А в штаны-то наложил, – громко захохотал шеф.

– С вами станется, – угодливо улыбнулся Битый.

" Как шестёрка так на зоне", – мелькнула злорадная мысль. Но сейчас было не до долгого злорадства.

– Коротко. Ясно. Быстро. Ну?

– Опросили троих. На серьёзе. Не туфта. Сейчас здоровы. А по историям болезней – были… ну в общем, уже.

– Кто с историями?

– Сам смотрел.

– Знаток, твою!

– Вот фотокопии. Тоже сам сделал.

– Ладно. Вижу, подсуетился. Ну? В чём фишка? Почему он ещё не здесь? Почему я его не вижу? И он меня? – вновь вкрадчиво поинтересовался шеф.

– Есть, есть фишка, – затараторил Битый. Типа только там какая- то целебная вода есть…

– Так набери цистерну и сюда, с этим…

– Она в течении четверти часа действует. А надо несколько сеансов.

– Да, даже на ракете… И что ещё?

– Ну… не всех он лечит.

– Это не про меня.

– Помните Жанночку? Отказал. Этому… силовику… не к ночи будет помянут. Тоже отказал.

– Ему то за что?

– Не знаю. Он – то не рассказал. Не успел.

– Если он мне попробует отказать, если только заикнётся, то уже сам не успеет объяснить, почему. Едем!

– Шеф, это… эээ… за Уралом!

– Тогда летим! Немедленно! С собой группу. Побазарим, если пойдёт в отказ. – А ты, – обратился он к вошедшей жертве кресла – молись, чтобы я вернулся в хорошем настроении. Пока остаёшься за Битого.

– Вот так, вот так и вот так. А теперь беги. Ну, не бойся, уже не больно! – девушка отпустила белку и та рыжей струйкой брызнула по стволу дерева. А девушка, проводив её рассеянным взглядом, перевела свои васильковые глаза на небо, на высокие облака, затем откинулась на мягкую траву и, улыбаясь, задремала. Но очень скоро она резко вскочила на ноги и опять долгим взглядом уставилась в небо, – туда, где озабоченно губя прорезал инверсионный след самолёт. Что – то напоминал этот гул, чем – то тревожил. Но что? Но чем? Она не смогла вспомнить и тихонько заплакала. Гулявший на полянке ветерок казалось, сочувствовал ей и ласково поглаживал чёлочку со странной седой прядкой.

Почему? Почему? Почему? Почему – повторяла она без остановки этот вопрос.

Выбившись из сил, девушка вновь легла на траву и теперь спокойно стала рассматривать теряющий резкость след самолёта. Солнце уже начало цепляться за верхушки деревьев и на поляну выползли тени, когда она всхлипнув, поднялась, взяла корзину с какими-то травами и пошла по едва приметной тропинке. Через хороших пол – часа тропинка превратилась в довольно утоптанную дорожку, и девушка надела на свою русую голову серый капюшон монашеской рясы. Она прибавила шагу – надо было торопиться.

Из скита отшельника раздавался неразборчивый разговор. Сегодня с утра к нему приехал какой-то важный монах. И не только он. Вон там, у пещеры уже толкутся какие-то люди. Много их стало в последнее время. А ведь зимой было так тихо и спокойно! Зимой? Девушка остановилась, пытаясь поймать мелькнувшую мысль. Зима.

Не здесь зима. Какие-то санки, горка, лошадь выдыхает пар… Горячая печь…

Киса – Анфиса. Она улыбнулась этому словосочетанию и пошла дальше – в свою маленькую пещерку. Откинула капюшон, развесила сушиться травы, села на койку.

Опять задумалась, наморщив светлый юный лобик. Скоро луна. И опять придут люди.

И они с отцом Георгием снова будут их лечить. Почему они всё время болеют?

В это время отшельник Георгий, закончив беседу, предложил гостю пойти с ним.

Проходя мимо девичьей обители ласково позвал:

– Дитя моё, пора.

Девушка вздохнув, оторвалась от своих обрывочных мыслей и, вновь накинув капюшон, закуталась в тёмный плащ и вышла.

У пещеры их уже ждали. Их было человек пятнадцать. С детьми на руках, с подростками, со скрюченными или искалеченными родственниками.

– Сегодня вы, вы, вы… и вы. Как договаривались, – обратился к ним отшельник.

– А… святой отец, а мы?

– Ночь коротка, а случаи тяжёлые. Долгой молитвы требуют.

– Но мы приехали аж…

– Все здесь не местные. Вот они – кивнул Георгий на отобранных – уже ждут неделю, подождёте и вы.

– Но вы не отказываете?

– Я никому не отказываю. Езжайте, устраивайтесь и молитесь, чтобы вам не отказал Господь в милости своей.

– Святой отец, но мой ребёнок… Я боюсь, что…

– Оставайтесь. И заходите уже. Прямо сейчас. Остальные можете подождать вон там, на полянке. Там и скамьи, и костёр скоро разведут. А лучше – вон, в часовенке молитесь.

– Дитя моё, сегодня с нами побудет отец Арсений. Он приехал очень издалека подивиться чудесам, которые Господь являет в этой пещере. Фигура в капюшоне молча поклонилась.

– Теперь пора. Что у него, сестра моя? – обратился отшельник к матери уже лежащего на сколоченной деревянной кровати ребёнка лет восьми.

– Врачи говорят… врачи говорят… – разрыдалась мать, из суеверного страха не решаясь назвать болезнь её именем.

– Хорошо, сестра моя. Не надо. Становись вот здесь на колени и молись! Умеешь хоть?

– Выучила. Специально выучила.

– Это похвально. Только молись с душой и Бог услышит.

Отшельник подошёл к кровати, наклонился к ребёнку. Подозвал закутанную в плащ девушку. Чудотворец покропил ребёнка водой из какого-то странного сосуда, воздел над ребёнком руки, а ассистентка отвела по сторонам обшлаги широких рукавов его сутаны. Вскоре над ребёнком появилось сияние, лучи которого исходили от рук целителя. Закрыв глаза, он молился. Видимо, молилась и закутанная фигура – был слышен тоненький шёпот. Сияние разгоралось всё ярче, молитвы всё истовее. Мать больного ребёнка прервала молитву и со страхом посмотрела на эту странную пару.

И в этот же момент ассистентка начала медленно оседать. Погасли и удивительные лучи.

– Ты зря прервала молитву, – сурово обратился отшельник к всё ещё стоявшей на коленях женщине. – Но Господь милостив. Твоему сыну теперь ничего не угрожает. А завтра он будет совершенно здоровенький. Бога благодари, не меня! – оторвал он руку от губ разрыдавшейся женщины. – Иди с миром! А следующий пусть заходит через четверть часа.

Когда женщина унесла ребёнка, брат Георгий отвёл полубесчувственную девушку к стене пещеры, уложил на низенькую кроватку и завозился с чем-то в темноте. Затем скрипнули петли и откуда-то сверху полился лунный свет.

– Ну вот, видел? – обратился отшельник к отцу Арсению. Но тот молчал, разглядывая открывшееся личико.

– Совсем молодая, – закончил он свои наблюдения. – И ты уверен, что этот ребёнок…

– Да, она его исцелит. Можно было бы и сегодня. Она сейчас придёт в себя. Но…

Не будет… той… торжественности.

И дёйствительно, очень скоро девушка пришла в себя. Арсений увидел вдруг, как холодным голубым льдом блеснули её глаза и почему- то вздрогнул. Но лёд сразу растаял. А может, он вообще почудился священнику.

– Ой, Вы извините, что я… Но у меня всегда так, когда им больно. И когда надо всё делать быстро. Но я сейчас, я уже. Она всё ещё пошатываясь, села и повернула к лунному свету лицо с широко раскрытыми глазами.

А затем… Затем всё повторилось. И ещё раз. И ещё. И ещё. Когда же в пещеру начал пробиваться предрассветная прохлада, Григорий и его ассистентка закончили удивительное исцеление ожогов обварившейся кипятком женщины.

– Иди и молись Господу нашему! – устало напутствовал чудотворец последнюю на сегодня исцелённую.

– Всё на сегодня, братья и сёстры! – зашёл в часовню отшельник. – С остальными, как условились и как Бог даст.

Исцелённые не спешили ночью пробираться через лес – были тут же, молились. И дожидавшиеся своего часа больные, видевшие их преображение, встретили слова Григория почтительным молчанием.

Дождавшись ухода паломников, отшельник отнёс спящую девушку в её обитель, затем вместе с отцом Арсением пристроился на длинной скамейке у уже догорающего костра.

– Ты всё видел, – начал он.

– Да, всё видел и понял, – жёстко ответил священник. – Эти фокусы с рукавами…

– Я ничего перед тобой и не собирался скрывать. Конечно, это она, бедное дитя. И эта сила, и это сияние, и эти исцеления – всё от неё.

– Тогда зачем – же?!!!

– Во славу Господа нашего и Церкви нашей. Ибо чудеса сии узрев, укрепятся их видевшие в вере…

– Не надо, брат. Ты скажи лучше, откуда она такая и не диавольское ли это искушение?

– Откуда – не знаю. Зимой это было. Если помнишь, лютые морозы стояли в январе.

А у меня, как на грех, зуб прихватило. Стою здесь, молитву отправляю. Не отпускает. Вдруг чувствую – коснулся меня кто – то. Смотрю – дева младая, обнажённая. Да что там – голая совсем. Хотел было вскочить, искушение крестным знамением отогнать. Только чувствую – боли зубной уж и нет. А она так по – доброму: "Всё-всё-всё уже не болит и болеть не будет". Ну, встал я, накинул ей от искушения диавольского одежу кое – какую.

– Кто такова, говорю, откуда и куда путь держишь.

– Не знаю, – говорит. – Не помню. Отвёл я её к себе в пещеру. Поесть дал. Чуть поклевала. Потом прямо за столом и уснула. Уложил её на свою кровать, сам в часовне, ночь в молитве коротал. Потом как-то попробовал языком дупло в зубе – а его то нет! Дупла то есть. Задумался я крепко, потом решил проверить, она это или святость места, или икона чудотворная появилась. Не знаю, ведомо тебе или нет, чем я, грешный, в миру занимался? Но остался у меня плохо сросшийся перелом.

И охромел я, и на холод боль приходила мучительная.

– Да, знаю, но теперь ты не хромаешь.

– Она, птаха Божья. За одну ночь. Она всегда ночью. Сначала руки начинают светиться, потом, когда очень трудно, вся светится. Когда силёнки кончаются, идёт к лунному свету. Наберётся от него сил – и опять.

– Ох, чую, не от Бога это, – вздохнул Арсений. – И свет этот лунный…

– Она и от солнечного, – поторопился развеять эти сомнения отшельник. – Встанет и смотрит открытыми глазами, не отрываясь. Посты держит. Даже великий. Ну вот, – продолжил он свой рассказ. – Потом богомолка пришла. Откуда- то издали.

Вымаливала здоровья своему сыну. У того – падучая страшная. При мне и забился. Я к нему. И она к нему. В общем, изгнала из него всех бесов. Или усмирила- не знаю…

Но так, аккуратно, по- доброму, без всех этих…

– Брат Георгий, не увлекайся. Излечила эпилептика – да и весь сказ.

– Если "весь сказ", отец Арсений, – обиделся отшельник, – то излечила она с того времени не меньше сотни и больных, и искалеченных. И среди них – знаешь кого?

– Знаю. Ты мне прямо скажи, – весь этот балаган непотребный для чего развёл?

Зачем себе чудеса исцеления присвоил?

– Она исцеляет тела, я – души. После чудес, здесь явленных, паства укрепляется в вере.

– Некрепка вера, если её чудесами укреплять надобно. Но не об этом. Деньки почто собираешь?

– Деньги? Я? Деньги?

– Потому и прислан. На станции большой стеклянный ящик стоит. Пожертвования на постройку здесь храма Господня собирают. И такой разговор идёт – тебе здесь платить – грех. А вот обязан каждый, к тебе попасть желающий, по приезду пожертвовать, и после исцеления – деньги немалые туда же, в ящик. А коль скоро никакого храма не строится…

– Это… это… – вскочил, побледнев, отшельник.

– Не ты, значит?

– Снимите постриг! Вернусь в мир, всех поубиваю. Лично! Мой грех будет, но с такой хулой жить!

– Гордыня ещё сильна в тебе! Ох, и сильна! И вижу, лукавишь ты несколько.

Нравится тебе поклонение.

– Богу же поклоняются. Я…

– Всё. Твои пояснения принял и удовлетворён. Помыслы твои чисты. А с этими…пожертвованиями власти мирские разберутся. Сегодня же сообщу о мошенниках. А знаешь, брат мой, храм здесь был бы очень и очень кстати… Но кто она? Не дознавался? может, приметы какие?

– Не местная, точно. И видно – не помнит, кто она. А из примет…

– Говори.

– Браслетик у неё странный. Змейка такая золотая вокруг руки.

– Не знаю… Знак, вроде, не бесовский. Но доложу… Что же, пора мне и в обратный путь, брат мой. Только…- замялся инспектор. Только… ты говорил, она и днём может…?

– Что у тебя, отец Арсений? – понял Георгий.

– Радикулит. Кельи в юности – радикулит в старости.

– Пойдём, попросим.

– Но удобно ли? Приехал проверить и воспользовался?

– Ну что же такого неудобного? Проверил, правду ли говорю. Особенно о том, что не только в ночное время она свои способности являет.

Проверкой Арсений остался доволен.

– И об этом доложу, – уже возле машины прощался он с пошедшим провожать его до опушки отшельником. Проезд к самой пещере отшельника был категорически воспрещён.

– И ты знаешь, – осенённый новой мыслью Арсений даже выбрался назад из привезшего его такси. – Ведь наш горлом мается. Последнее время даже службы… с трудом.

– Буду несказанно рад, если соблаговолит сюда…- начал Георгий.

– Н-е-ет, не о том. Её надо туда, к нам. Может, с тобой. Новую чудотворницу ещё надо эээ раскручивать, как говорят в мире, а ты уже известен. Ну, с Богом.

– Бедная, бедная птаха, – думал, возвращаясь, отшельник. – Если тебя в центр…

Они думают, что всё так просто. Я тоже хорош. Не сказал, что больно ей каждый раз. А там – толпы. Миллионы страждущих. Что же с тобой будет – то, а? И им уже не откажешь, будто бы вода целебная свою силу быстро теряет. Но что же придумать – то?

Глава 2

Размышления прервали два здоровенных джипа, с рёвом продирающиеся по лесной дорожке. Поравнявшись с отшельником, первый остановился.

– Он? – спросил огромный, под стать автомобилю, мужчина, кого – то в салоне.

Получив положительный ответ, кивнул на открывшуюся заднюю дверку. – Садись, святой отец, быстрее приедем.

– Здесь ездить запрещено, – хмуро возразил отшельник.

– Кем? – поинтересовался великан. – Если не Господом Богом, то садись и поехали.

– Нельзя на автомобиле к скиту. Какая с него потом святость?

– Садись – садись. Помогите святому отцу.

Два угрюмых качка " помогли" и усадили Георгия между собой на заднее сидение.

– Ты, святой отец, не обижайся. На меня вообще обижаться не следует. А в этом конкретном случае, согласишься, когда узнаешь срочность моей проблемы. О! Уже и приехали! А так бы тянулся и тянулся. Ладно, приглашай в свой скит. Потолкуем.

– В скит нельзя. Вот это как раз, Богом и запрещено.

– Прямо вот так сам взял и запретил? Ну, лады. Где тут у тебя потолковать с глазу на глаз можно? Там? Ну, лады. Битый! Ждать вон там! А кое- кому и помолиться не помешает!

Великан, брезгливо поморщившись, сел таки на пенёк напротив также устроившегося отшельника.

– Долго базарить не буду. У меня онкология. С третьей на четвёртую. Это у меня-то! – гигант сжал огромные, с пудовые гири кулаки. – Ну ладно. Предлагают все эти химиопроцедуры. Дерьмо! Простите, святой отец. Выехал к этим светилам американским. Бабок убухал не меряно. И что? Они мне дают десять процентов.

Хороши ставки – один к десяти. А тут говорят, вы одного моего, скажем, коллегу на ноги поставили.

– Это кого же? – всё также хмуро уточнил Георгий.

– Ну, Алекса Борзого.

– В рванину оделся. "Шестеро детей. Вдовец. Сиротками останутся". Уже потом я дознался, кого он кормилец и какие от него сиротки остаются.

– Да, по всяким прикидам он мастер. Но я попроще. Ты говоришь, сколько, я отстёгиваю и делаем дело. Так сколько?

– Чудеса за деньги не купишь.

– Понимаю. Поэтому и спрашиваю, сколько? Ты бессребреник, это и козе понятно.

Сколько? Вон, на храм жертвуют. Хочешь, такой, как Христа Спасителя отгрохаем?

Ну, может чуть поменьше. Совсем чуть – чуть. А если поднапрячься…

– С ваших денег только храмы Спаса на крови строить.

– Отец, нет времени на препирательства. Мне сейчас каждая минута дорога. Говори сколько и приступим. А потом, – пожалуйста, побазарим о спасении душ и всё такое прочее.

– Нет.

– Ну, не хочешь базарить, так и тоже верно. Сколько? У меня с собой. На аванс хватит. А если нет, вон – указал он на одного из попутчика, через местного авторитета братву напряжём, сколько надо притарабанят. Да и вообще…

– Это он на храм собирает? Жулик. Ничего святого.

– Отец, я не для разборок приехал. Хочешь, потом их накажем? Но потом. А сейчас…

– Нет.

– Та-а-а-к, – подался вперёд коллега Алекса Борзого. – А чего же ты хочешь, святой отец? – вкрадчиво спросил он. – Вот этого? – он одним ударом кулака отбросил отшельника далеко в сторону.

– Мученической смерти хочешь? – склонился он над выплёвывавшим зубы Георгием. – Ты её получишь. Станешь не чудотворцем, а святым. Так что – ли. Но вначале ты вылечишь меня, урод. Битый, иди сюда! Чудотворца – в его этот… схрон?

– Скит.

– Давай. Братву туда-же, пусть готовятся. Егор, ты со своими местными – никого не пускать. С понтом, лечит кого – то из важняков. Кстати – должок за тобой.

Этого святого отца окрысил. Храмовые деньги заныкал? Отработаешь.

Пока шеф- великан делал выволочку представителю местной уголовщины, его заплечных дел мастера заволокли отшельника в пещеру, раздели, сноровисто связали и умастили на кровать, где ранее происходили светлые чудеса исцеления.

Девушка была на своей поляне, когда услышала страшный крик. Расстояние поглотило громкость и крик был страшным по своей сути – боль, стыд и ярость клокотали в нём. Оторвавшись от созерцания очередного инверсионого следа, смутно что – то напоминавшего, она вскочила и прислушалась. Крик повторился и перешёл в рыдание – не менее страшное мужское рыдание. Зажав от ужаса уши, загадочная ассистентка кинулась в сторону скита – именно оттуда раздавались эти звуки. И она уже знала, кому они принадлежат. Девушка промчалась через лесную чащу и выбежала на дорожку.

На ней, сложив руки на груди, стоял низенький, но крепко сбитый человек, с выбритым черепом, в очках, в узких джинсах, синей майке и цепью на шее. В общем, бык. Пытаясь оббежать его, девушка приняла в сторону. Но и он сделал шаг в том же направлении.

– Куда бежим, сестрица, – поинтересовался бритый.

– Там… там… – запыхавшись показала девушка в сторону скита.

– Там сегодня отшельник бесов изгоняет.

– Нет! Там что-то другое, там что-то ужасное с ним – кинулась было она дальше. Но бритый грубо хватанул девушку за плечо и развернул к себе лицом.

– Тебе же сказано, – начал он.

– Погодь, – вмешался вышедший из леса второй бычила, отличающийся от первого только ростом. – Это отшельника помощница. Он без неё никогда никого не лечит. И вообще, где – то я её видел. Или не её? – он, взявшись двумя пальцами за подбородок девушки, запрокинул её лицо вверх.

– Наверное, не только в этом помощница, – осклабился железными зубами первый.

– Во! Вспомнил! Хотя нет… Не может быть… И вообще, так совсем дитё была…

– А вот мы проверим, как они тут от зова плоти воздерживаются, – гнул своё первый.

– Урод! Если этот… без неё не лечит, а мы её… Потом лучше самому быстренько удавиться. Пошли, проведём. Не нужна будет – другое дело.

– Чего лаешься? Я так… А на кого она похожа? – поинтересовался он, когда они втроём шли по дорожке.

– Это с год назад было. Даже меньше, – начал было высокий. Но, вновь услышав крик боли, теперь уже близкий, девушка сама завизжала и вновь помчалась бегом.

Попутчикам не оставалось ничего другого. А в узких джинсах, в раскоряку, да ещё с отвычки, бег – дело нелёгкое. У пещеры стояли двое из команды великана. Они вначале настороженно рассматривали бегущих, но узнав в эскорте монашки местных братанов, успокоились. Даже расступились.

– Ну, что там, – повернулся на шум шеф.

– Эта… девка… она всегда с ним… Он… без… неё… не… лечит, – отдуваясь объяснил высокий братан. – Вот… мы и…подумали.

– Что доставили – хвалю. Что "подумали" – скажу вашему. Может, у вас тут и такие заморочки. А я мыслителей не держу. Всё. На своё место! Битый, а вы держите девку!

– Ну вот, – повернулся он к отшельнику. И, увидев скрытую раньше кровать, девушка вновь пронзительно закричала.

– Отвернись! Бога ради, отвернись, – прохрипел отшельник. – Не смотри! – он страшно напрягся, пытаясь отвернуться на бок.

– Это цветочки, святой отец. Это мы позанимались тем, чем ты наверняка чудес не творишь. Или ты, как Распутин, этим делом из баб беса изгонял? – прорычал шеф. – Подтащите девку сюда! пусть посмотрит.

Но девушка уже закрыла в ужасе глаза.

– Заставить смотреть! Или нет! Вот что! Мы его заставим смотреть! Ну – ка, давайте её вон туда, к стене! Снимай одежду! Держите! Ничего! Изящная штучка, – оценил он, но не хрупкое тельце девушки, а блеснувший на руке браслет. Тааак. Ну, – повернулся он к отшельнику. – Да перевяжите его пока, уроды! Если отдаст концы до того, как меня вылечит, – каждый на этой койке побывает! С каждым сделаю тоже самое. – Ну? – опять склонился он над отшельником. – Думай, пока мои ребятки копошатся. – Они и с ней начнут с того, чем она тебе чудеса творить не помогает.

Понял? Потом… И лучше не доводи меня до потом. Ну? Ладно. Кто начнёт?

– Нет! – прохрипел отшельник. – То есть, да! Останови!

– Стоять, Тату!

Татуированный жлоб, уже снявший майку и джинсы, разочарованно вздохнул и отошёл к стене. Брюк он пока не надевал. Надеялся.

– Чего они хотят? – подала голос девушка.

– Объясни, отче, только быстро.

– Они, то есть он…

– Дмитрий, для друзей – Дима, – поклонился великан.

– Он хочет, чтобы его исцелили.

– Нет!

– Но, девочка моя…

– Нет!

– Ладно. С этими "нет" потом разберёмся. Ты же своего решения не поменяешь?

Давай, отец, начинай. Где там твоя святая вода? Ну-ка вы двое, сюда. Будете отца держать, а то стоять он не сможет.

– Нет!

– Слышь, мужик, ты меня не зли. Что опять "нет"? Твоя сучка не согласна? Так мы сейчас продолжим. Тату, приготовься.

– Её нельзя трогать! Это она, понимаешь – она! – закричал в отчаянии отшельник.

– Она!!! И если кто ей сделает зло… Не знаю… Может, она больше никогда… И не заставишь!

– Так ты что – же? – начал вкрадчивым тоном шеф, сев на кровать и приблизив свою морду к лицу Георгия. – Она, значит, лечит, а ты пенки снимаешь? И вместо того, чтобы уговаривать девушку, я тут с тобой, козлиная морда, битый час беседу веду?

Это значит, не я тебе, а ты мне яйца морочил? – Не сдержав своей ярости он схватил стоявший рядом тот самый серебряный кувшин для " святой воды" и со всего размаху ударил им в голову несчастного отшельника.

– Со мной в такие игры давно так не играют. – Он кинул кувшин и повернулся к девушке.

– А с Вами мадемуазель, мы пока поговорим дружески… – здесь великан запнулся и потряс головой, отгоняя наваждение. "Мадемуазель" в этот момент перепрыгнула через корчащегося на полу Тату и кинулась к отшельнику. Также лежали на полу два быка, раньше её державшие. Эти, правда, лежали абсолютно неподвижно.

Чудотворница склонилась над телом отшельника. На миг пещера осветилась от полыхнувшего над кроватью синим огнём шара. Но он почти сразу начал угасать.

– Всё… всё… – прошептала девушка. – Мозг… Если бы… Всё! – крикнула она, вскакивая.

– Да, с ним всё, – подтвердил босс, косясь на приспешников, тормошивших своих лежащих на полу товарищей. – Но он же сказал, что это ты можешь…

– Да! Я могу! – зло расхохоталась она. – Ещё как могу!

– Взять её! Наверное тронулась!

– Да! Взять меня. Ну! Вот ты, – она показала на заляпанного кровью блондина с длинными, завитыми в косичку волосами. – Ты палач, да?

– Рекомендую, – не понимая происходящего держал тон шеф.

– Ну, иди, возьми меня! Чего пятишься? Вот тебе, гад, боль отшельника!

– Но Вы переходите на оскорбления! – начал было шеф, но поперхнулся от дикого крика палача. Тот повалился на землю, и, прижимая руки на джинсах в районе ширинки, крича начал качаться по полу.

– Кончай базар! Что ты здесь? – взревнул было шеф, но осёкся, видя, как проступает кровь на брюках блондина.

– Дима, а ты сам когда – нибудь испытывал боль? – поинтересовалась девушка?

– Я же сказал, взять её – вновь заревел шеф. Но теперь в рёве прорезался страх.

– Ну, кто здесь берёт? Ты? Ты? Ты? И ты тоже? – она показала пальцем на всех, находившихся в пещере быков, и все они молча повалились на пол. Только один успел отреагировать, выхватить пистолет и пальнуть в девушку. Но и он после выстрела стал оседать по стене.

– Ты не ответил, Дима, – повторила девушка вопрос. – Ты, такой большой, такой сильный, такой страшный, никогда не испытывал боли?

– Ты это брось. Ты… давай договоримся… Я же… это он довёл, – бормотал шеф, пятясь потихоньку к выходу. У меня же онкология… Спасения искал… Столкуемся.

Любые деньги… Или храм…

– Вижу, боли ты Дима, и не знаешь.

– Ты, ведьма, знаешь – закричал шеф, выхватывая пистолет и разряжая всю обойму в девушку. Но увидев, как пули, пронзая тело, с визгом рикошетируют от стен, он кинул бесполезную " пушку" и рванулся из пещеры. За шаг до выхода у него отказали ноги. Затем наступили сумерки. Потом пришла боль. Он ещё слышал, как шелестела чем-то, наверное, одеждой ведьма, как прошла она мимо его к выходу.

Нестерпимая боль заставляла кричать. Но и кричать он не мог. Затем ещё пришла и тишина. И толь, боль, боль, терзала большое тело. И теперь, приходя иногда в сознание, он звал смерть, умолял её прийти быстрее. Но она не спешила. Вместо неё вдруг появлялись те, кого убил он, кого замучили его подручные. И тогда приходила их боль. И библейский ад не мог сравниться с этим адом.

А девушка, выйдя из пещеры, направилась назад по той же дорожке – к тому, кто её "смутно помнил".

– Смотри! Отпустили! А я думал, этот крутой шеф их кончил. Что тогда за стрельба?

– Не наши дела. Отпустили, значит, не нужна. Ну что подружка, побалуемся, – схватил её в охапку бычила.

– Некогда. А то я бы побаловалась! – возразила девушка и бык, разжав объятия, упал.

– А ты, быстро, где и когда меня видел.

– Я… – запнулся второй, с ужасом глядя на своего братана. Тот тонко повизгивал, качаясь по траве и зажимая руками глаза. – Я же ничего… Это он, урод… Да вы же и слышали…

– Я не о том, говори, ну?

Но братан молчал, переводя взгляд то на коллегу по ремеслу, то на девушку.

Наконец, облизнув пересохшие губы он начал.

– Не вас, девушку одну, меня тогда Вованом звали…

Повествование заняло минут десять. И аккурат к окончанию: "Я человек подневольный, я ещё тогда за это и огрёб по полной программе." в лесу раздался свист.

– Шеф собирает. Что -то срочное… Так я пойду?

– Пошли.

– Но шеф будет недоволен.

– Это который Дима? Не переживай.

– Дима – приезжая штучка. Наш покруче будет. Это просто за их шефом много кого стоит.

– Ваш покруче? Пошли!

К их приходу местные уже вытащили из пещеры чужаков. Кровать с отшельником решили не трогать. Озабоченно и гадливо смотрели на лежащего возле входа, истекающего кровью чужака. Пытались хоть что – то сделать с Тату, но тот начинал орать при каждом прикосновении. Но наибольшее недоумение и ужас внушал приезжий шеф – обездвиженный, молчаливый, но с непередаваемыми гримасами боли на большой враз побледневшей морде с остекленевшими глазами навыкате.

– Ну и как это понимать? – задал главный вопрос шеф. Кто? И за что? Ну, с отшельником понятно. Падлы! Такого дохода лишили! А их кто? И где девушка? Ага!

Привёл? А где Бычок?

– Там… Валяется, как этот, – кивнул в сторону Тату знакомый девушки, опасливо косясь на него.

– Сестрица, может, объяснишь, что произошло там, в пещере? – поинтересовался местный авторитет.

– Они отшельника… пытали… Потом их шеф его убил.

– Это я догадался. А потом?

– Потом пришло возмездие.

– И это я понял. Ты скажи, кто? Ты понимаешь, что мне теперь за всё это перед столицей отвечать? Кто?

– Она это, шеф, она! – закричал вдруг Вован.

– Ну и сдохни тогда, – почти равнодушно заявил шеф и как предыдущий шеф сделал несколько выстрелов в девушку. Только этот был профессионалом – послал пулю за пулей в голову девушки. Тотчас закричали двое его подручных, стоявших позади – из за разницы в росте шеф стрелял в девушку сверху вниз, и пули попали им в живот и грудь.

– Сдохни, – закричала девушка, и ещё один шеф упал, всё ещё сжимая пистолет. – И ты не уйдешь, сдохнешь! – крикнула она вслед убегающему Вовану. Упал и тот.

Больше расправы чинить было не с кем. И до этого очумевшие от случившегося в пещере, от криков и стонов раненных, от бесславной смерти шефа, его прихвостни растворились в лесу. А девушка села за руль одного из джипов. Посидела в кожаном кресле. Затем включила музыку и немигающим взглядом уставилась на солнце.

Потрясла головой, завела мотор оказавшимися в замке ключами.

– Ух ты! – восторженно ахнула она, когда на дисплее высветилась карта. – Значит так. Я здесь. А это где? Это аж… Ну ладно, поехали.

Выехав на трассу, она выдавила до упора педаль акселератора. Джип радостно взревел и рванулся вперёд. Его никто не останавливал, – ни пассажиров, ни водителя за тонированными стёклами видно не было, а автомобиль и его номера были известны многим. Руки и ноги двигались автоматически, как автоматически мы вспоминаем навыки управления велосипедом.

И девушка не удивлялась, а, мчась по дороге, вспоминала, вспоминала, вспоминала.

– Всё-всё, дочушка. Всё хорошо. Ну-ну, ачинайся, всё хорошо. – Добрые руки матери растирали с какой- то водкой кожу на висках, затем в нос ударил гадкий запах нашатыря, и Алёна окончательно пришла в себя. Она лежала дома, на диване в зале. Яркие лучи солнца пробивались сквозь занавески, давая понять, что летний день в самом разгаре.

– Ну вот и молодец, дочечка. Вот и умничка.

– А почему я…?

– Ты главное, полежи и не волнуйся. Всё хорошо.

– Что хорошо, мама?

– Всё хорошо. И с Виталиком тоже.

– Тоже?

– Да. Ничего с ним не случилось. Совсем ничего. Сейчас уже с Васем на речку пошли.

– Мама, что случилось? Что со мной?

– Да ничего. Сомлела с испугу.

– Но расскажите, мама.

– Ты лежи- лежи. Доктор скоро приедет. Ты что же, совсем ничего не помнишь? Как На Виталика машина…?

– Нет…нет. Сегодня… нет, вчера помню, до самого вечера помню. Грибы собирали с утра. Потом картошку пололи… вечером в клуб ходила. А сегодня… мамочка, родненькая, что со мной?

– Да не пугайся ты. Ничёга такого страшного. Вы днём с лесу пришли, мы с тобой с грибами занимались, а Виталик на улице бегал. Потом машина приехала к соседям.

Комбикорм привезли. А когда шофер уезжать собрался, то не посмотрел, что Виталик под колеса за Анфиской полез. Мы то с тобой на скамейке сидели, ты увидела, ну и сомлела. Я повернулась, когда машина уже проехала. Нет-нет дочушка, всё хорошо.

Колёса мимо проехали. Все целы – и Виталик и кошка, и шофер. Ну, шоферу я добре дала. Правда, и сами виноваты, не доглядели. А так всё добре. Вспомнила?

– Нет, мама… Хотя, вот лес и грибы помню. На скамейке сидим – помню. Ты мне ещё про бабушку рассказывала, как она грибы чуяла, да?

– Правда, доченька.

– А вот дальше не помню.

– Ну, ничёга. Не страшно. Говорят, бывает. Сейчас доктор приедет, посмотрит. Вон и приехали.

Докторша была не то, чтобы злая, а какая-то неприветливая. Проведя традиционный обряд осмотра с обычными вопросами, она тут же заявила, что девочку они забирают для более тщательного обследования.

– Может, как Вы говорите, от страха за братика, а может, и нет. Возраст такой, что…, ну, сами понимаете.

– Ой, что Вы, а как тут они без меня, – испугалась девушка.

– Я думаю, справятся, – улыбнулась-таки врачиха. – Да и не будем мы долго тебя там держать, если всё нормально.

Встревоженная мать наскоро собрала немудрёную поклажу и санитарная машина направилась в районную больницу.

– Устроишься, позвонишь. Привезём, если что понадобиться.

Братья и отец ещё не вернулись, и Алёна попрощалась с соседскими бабусями, подтянувшимися на такое событие. С заднего сидения "Козлика" девушка рассеянно рассматривала обступавший дорогу лес. В районной больнице ей лежать не приходилось. Да и вообще лечиться – Бог миловал. И вот теперь… Чего она так сомлела?

– Абсолютно здоровая девочка… И чего вы её привезли? Нервное истощение – полежала бы дома.

– Но Сергей Сергеевич. Селяне. Лето. Где она там полежит? Не хотела ехать: " Как они тут без меня!" – повторила заступница. А скоро уборка, школа, заготовки. И нет сейчас у нас запарки. Давайте обследуем?

– Хорошо. Полное обследование, общеукрепляющее… ну, Вы знаете сами.

– Ну вот, недельку побудешь здесь, врачи тебя посмотрят хорошенько, чтобы больше в обморок не бухалась – сообщила врачиха резюме испуганно сидевшей на краешке койки девочке. – А то будешь с кавалером танцевать и бух в обморок! – решила растормошить шуткой она новую пациентку.

– Ой, что Вы такое говорите, – засмущалась Алёна. Какие там кавалеры!

– Ну-ну, тебе уже пятнадцать скоро?

– Скоро, – вздохнула девушка.

– Чего же вздыхаешь?

– Так…

– Ты, главное, не теряйся. Это твоя кровать, это твоя тумбочка. Санитарки всё расскажут и покажут. Здесь кроме тебя сейчас две больных, сейчас на процедурах.

Так что держи хвост пистолетом. Если что, спрашивай меня. Я твой лечащий врач, зовут меня Вера Ивановна. Ну, не теряйся.

"Ей хорошо так советовать. Врач. В городе живёт. Училась где- нибудь в областном центре. А человек, может, из деревни только в экскурсии с классом выезжал да по телевизору другую жизнь и видел",- вздыхала девушка, раскладывая в тумбочке свои нехитрые пожитки. Затем внимательно рассмотрела больничный халат и вздохнула. И зачем забрали её одежду? А в трико ходить перед незнакомыми людьми. Алёна вздохнула, вспомнив, как смущалась она на уроках физкультуры под взглядами одноклассников. Ещё год – два назад ничего не было видно, а теперь. Нет, уж лучше в халате. Она вышла в длинный, пустынный сейчас коридор. С удивлением рассмотрела роспись на стене – какой- то пейзаж древнегреческого острова, с колоннами, берегом, кораблями и морем. Посидела в вытертом временем мягком кресле. Уже начала было скучать, но тут разъехались в стороны железные двери и из кабинки лифта санитарка вывезла кресло – каталку с довольно древней старушкой.

– Давайте? я помогу – метнулась к санитарке Алёна. Вместе они благополучно вытянули кресло и покатили в дальнюю по коридору палату. Там девушка помогла санитарке и переложить больную с кресла в кровать.

– Спасибо, внученька, – задыхаясь, просипела старуха. – Чую, доброе у тебя сердечко. Зайдешь ко мне попозже, когда отдохну, хорошо?

– Ты обязательно к ней зайди, – посоветовала санитарка. – Это бабка особенная.

Дар у неё – насквозь людей видит. Чем-то ты ей показалась. Новенькая? Из четвёртой? Ну, палата хорошая. И врачиха хорошая. Только с виду строгая. И в отделении у Вас сейчас тихо.

А там, в шестой взрослой – все тяжёлые. Запаришься их обслуживать.

– Я буду помогать, если хотите. Что тут без дела сидеть?

– Лежать, девонька, лежать. Сидят, знаешь где? Ну, если самой в охотку… тебя как зовут? Алёнка? Красивое имя. Я тоже хотела дочку или Алеся или Алёнка назвать. Не получилось, – вздохнула санитарка.

– Почему?

– Не родила девочку. Трёх балбесов вот родила на свою голову, а девочки нет.

Меня Марией Петровной зовут. Можешь тётей Марией или Петровной. Ну хорошо. Обед сейчас. Лежачим разнесу, потом покажу где какие врачи. Ты пока тоже иди перекуси.

– А можно, помогу?

– Не сидится? Хорошо, давай вместе.

Так с первого же дня Алёна взялась за дело. Спокойная и участливая, преисполненная уважения к старшим, она так естественно ухаживала за лежачими больными, словно это было её приятными обязанностями.

В этот же вечер, уже после окончания процедур, Алёна заглянула к странной старухе.

– Садись – садись, внучечка. Дай налюбуюсь на тебя, – засипела больная.- Как лучик ты. Блеснёт, согреет – и нет его. Скрылся за тучкой и ждёшь следующего…

У меня доченька была таким же лучиком. Блеснула – и всё.

– А что "всё", бабушка?

– Можешь называть меня Даниловной. Что случилось? Да ты садись. История долгая, вот и остальные послушают. Правда, бабоньки?

Три соседки согласно закивали головами, одна осталась лежать неподвижно с закрытыми глазами.

– Плохо ей. Но мы ей не помешаем. А твои соседки как?

– К ним там родственники пришли.

– Значит, и тебе торопиться некуда. Так вот что случилось. Мы, Ростовы, нездешние, мы из тех самых, ну что в "Войне и мире". Не читала ещё?

– Нет, фильм видела.

– "Фильм". Книги читать надо. Хотя, может, и рано. Ну, неважно. В общем, прибило предков сюда. Уже давно, правда. Ещё до войны. А в войну как ушли они в леса, так и возвращаться не пожелали. Жили себе и жили. Потом "единоличников" раскулачивать пришли. Раскулачили – травы лечебные позабирали, дичь засоленную, да другие соления разные. И хозяина забрали. Это отца моего. А мать уже на сносях была. Вот родила меня и остались мы одни жить – поживать в лесу. Лес, он, знаешь, и прокормит, и обогреет. Надо только с ним дружить…

Разговор был прерван диким криком. Неподвижно лежавшая женщина вдруг забилась в конвульсиях. Её било так сильно, что ещё до того, как к ней подбежала Алёна, несчастная упала с кровати.

– Держи, держи её. И язык, язык вытяни, не дай задохнуться – заверещали соседки.

Одна кинулась за врачами.

Алёна не стала хватать эпилептичку за язык. Положив руки на виски больной, она мягко погладила ладошками мокрую от пота кожу и стала уговаривать успокоиться, как уговаривают мякукающего по ночам грудного ребёнка.

– Ну, не надо, ну, не больно. Сейчас пройдёт. Уже проходит. Уже прошло, правда?

Вот – вот- вот, проходит – проходит- проходит. Прошло- прошло- прошло. Всё.

Давайте в кроватку. Вот т-а-а-а-к. Теперь на бочёк и спатиньки. Баю – баюшки – баю.

Девушка успела ещё укрыть уснувшую женщину и вернуться на стул рядом с Ростовой, когда в палату ворвались дежурная медсестра и санитарка Петровна.

– Где?!! – автоматически спросила медсестра, рассматривая кровать с мирно спящей пациенткой. – То есть, что здесь?

– Какой- то мелкий приступ, уже прошёл. Теперь спит – ответила старуха Ростова.

– Точно спит? – подошла поближе медсестра.

– Спит – спит. Будить не надо. Пусть отдыхает.

Старой больной почему-то верили и успокоенный медперсонал направился по местам дежурства.

– Ловко у тебя получилось. Давно практикуешься? – поинтересовалась одна из соседок Ростовой.

– Ой, что Вы! Не практикуюсь я. Просто так получилось. Жалко стало.

– А "жалко стало" в первый раз? – уже поинтересовалась Ростова.

– Нет… Даниловна. Я вот братика жалею, когда он заболеет или где порежется.

Зверушек всех жалею. Они, когда болеют, сами приходят.

– Куда это приходят?

– В лесу одно место есть. Любимое. Я там люблю, когда время есть, посидеть, деревья подслушать.

– Подслушать? – удивилась ещё одна женщина.

– Ну да! Они между собой разговаривают, только надо слышать. Вот, а зверюшки пронюхали и приходят. Кто в капкан залезет, кто подерётся – они же как дети малые! А кого и охотник или другой зверюга покалечит. А пожалеешь их, им и полегчает!

– А ты бы меня "пожалела", а девонька? Нет уже мочи терпеть. Как нахлынет – нахлынет это проклятая головная боль, хоть твоим зверушкой вой, – с горечью предложила бледная женщина с кровати у окна. – Зверюшки они что – не понимают. А тут знаешь, что это опять вернётся. И опять. И всё сильнее и сильнее. Пока не сдохнешь. Если раньше с ума не сойдёшь. А дети ещё малые. Пугать нельзя. Уйдешь за сарай и воешь там потихоньку.

Глаза впечатлительной Алёнки наполнились слезами. Она лёгким ветерком метнулась к кровати женщины и вмиг обняла её голову.

– Бедная Вы бедная, – плача, гладила она выбритую голову женщины. – А такая причёска зачем? – некстати поинтересовалась она.

– "Причёска", – фыркнула стриженная. – К операции готовят.

– Ничего – ничего – ничего, – начала гладить лысую голову девушка. – Пройдёт – пройдёт – пройдёт, – привычно затараторила она.

– Если ты хочешь, как у Степановны, то не получится – подхватилась было женщина, но тут же опустилась на койку.

– Бедненькая, – всё ещё плача повторяла девушка, легко касаясь длинными пальчиками висков женщины. – Здесь болело. И здесь. И здесь. Ничего – ничего – ничего. Пройдёт – пройдёт – проёдёт. Поспите – поспите – поспите.

Когда женщина у окна сонно засопела, Адёна, вытирая слёзы, вернулась к собеседнице.

– Извините, мы тут всё время Вас перебиваем. Но так получается само…

Рассказывайте пожалуйста, дальше.

– Нет, внучечка. Поздно уже. И знаешь… горло у меня болит. Слышишь, как я разговариваю. Ты бы немножко его полечила, а?

– Но я не умею…

– А ты, как им, руку положи.

– Не знаю…, я же не специально…

– Ну, не знаешь, так и не знаешь, – просипела старуха.

– Нет, Вы не обижайтесь. Я ведь не лечу. Ну, когда больно очень всяким зверушкам, я вижу, чувствую. Вот и родных чувствую.

– Дай руку. Положи сюда. Чувствуешь? Я с этой болью уже несколько лет. Просто притерпелась.

И Алёна почувствовала. Боль была острая, жестокая и передавалась, пронзала девушку. И она, уже молча вытирая слёзы, пыталась унять эту боль.

– За раз не справишься. Если вообще можешь, – успокоила старуха девушку. Ладно, дорогая. Иди спать. Ты очень устала, правда?

Алёна согласилась, что это правда – вдруг стали слипаться глаза. Быстренько попрощавшись, она добралась до своей палаты и прикоснувшись щекой к подушке, тут же уснула.

А в палате Даниловны две бодрствующие соседки приставали к ней с требованиями объяснений.

– Вот что я вам скажу, девоньки… Только т-с-с-с, молчок. Подойдите – ка сюда, ко мне. Слушайте. Н-и-ч-е-г-о не было. Вы спали. И спите. Спать, спать.

– Вот так. Забот девоньке меньше, – пробормотала Ростова, когда любопытные больные добрались до коек и тут же начали похрапывать. Затем старая женщина впервые за долгое время самостоятельно встала, опираясь на стену и хватаясь за койки, добрела до окна, и глядя на обрезанную луну, ласково улыбалась и что-то шептала. Толи луне, толи звёздам, толи молилась.

Алёна проснулась как дома, то есть "с петухами". Нерастраченная на домашние хлопоты энергия требовала выхода и девушка направилась к дежурной сестре получить задание на утро.

– Вначале позанимайся собой, а потом, после обхода, придумаем тебе занятие, – улыбаясь посоветовала дежурная. Признав правоту этих слов и покраснев от того, что медсестра может заподозрить её в нечистоплотности, Алёна тут же занялась утренней гигиеной. Затем заглянула в отделение к взрослым – проведать Даниловну и других несчастных больных.

– Ты поможешь мне пройтись, – попросила после приветствий Даниловна. – Только тихонько, пока они все спят.

– Вот что, девонька, ты о том, что вчера этих двух…, ну, пожалела, никому не говори, – предложила старуха, опираясь на плечё помощницы и довольно бойко выбираясь в коридор.

– А что, что-то плохое случилось? – испугалась девушка.

– Нет, не бойся. Всё хорошо. Думаю, даже очень. Но давай подождём, посмотрим. А то знаю я этих женщин. Пристанут к тебе, душу вытянут. И с прыщом, и с зубом, и другими мелочами. А тебе твой дар на мелочи растрачивать нельзя.

– О чём таком Вы говорите? – озадачилась девушка.

– Я тебе расскажу. Много что. Поймёшь. А пока поверь. Хорошо?

– Конечно, я и не собиралась ничего такого рассказывать. А Вы вот вчера только начали…

– Вечером. Думаю, что эта наша Степановна нам не помешает. Может, ты её заранее успокоишь?

– Не знаю, никогда не пробовала заранее…

Беседу прервал вошедший в отделение врач.

– Ого! Даниловна! Что это значит? – изумился он, увидев передвигающуюся на своих ногах старуху. – Коляска сломалась? – высказал он догадку.

– Нет. Просто на поправку пошла. Раздумала я помирать.

– Молодец, Даниловна. Только не усердствуй. А ты, девочка, ей не потакай.

– Нет, что Вы! – искренне заверила врача девушка. Она остановилась и смотрела вслед врачу, пока тот не вошёл в ординаторскую.

– Кто это? – поинтересовалась она на обратном пути.

– Хирург наш. Талант. Золотые руки у мальчика. И душа тоже.

– У мальчика, скажете тоже, – фыркнула Алёна.

– Конечно, Алёнушка! Ему то двадцать пять всего.

– Ого! А Вы говорите: "Мальчик".

– Ладно, внучечка, не будем спорить. Для меня он мальчик, для тебя – дяденька, а для обоих и остальных больных – Андрей Андреевич. Вот и прогулялись. И видишь – уже товарки мои проснулись. Как самочувствие, девчата? Вижу, что хорошо. А я вот, решила пройтись, аппетит нагулять.

– Ты, Даниловна сегодня и говоришь по – другому. Голос прорезался.

– Сдаётся мне, много что скоро будет по-другому. Спасибо, внучечка, иди к себе а то обход скоро.

Так уж получилось, что с соседками по палате девушка познакомилась позже, чем с больными "палаты Даниловны". Две девочки одногодки из разных деревень попали сюда с одной и той же напастью – "падучей". Как и Алёну, их тяготило нахождение здесь. Но ещё больше их угнетала сама болезнь. Они и раньше подсознательно чувствовали себя изгоями, а сейчас, в возрасте первой любви, ну, первой влюблённости, когда кавалеры обходили их стороной, это чувствовалось особенно остро. И во время обхода они были хмурыми, неразговорчивыми, отвечали на вопросы уже знакомой Алёне Веры Ивановны односложно.

– Ну а ты, птаха, как? Освоилась уже? – обратилась к ней врачиха.

– Да, спасибо, всё хорошо.

– Извини, но у нас с тобой маленькое… недоразумение. Где-то пропали твои анализы крови. Придётся сдавать ещё раз.

– Ничего, я щедрая.

– Это как?

– Ну, медсестра этой иголкой уколола, а кровь как брызнет! Я даже расстроилась – ей и на халат и на лицо попало. А она ничего, только улыбалась, когда вытирала.

"Какая ты щедрая", – говорит. Ничего, я сдам.

– Вот и договорились. Ну, хорошо, девочки. Выздоравливайте.

– "Выздоравливайте" – фыркнула ей во след Алёнина соседка – Тома, полненькая, крепко сбитая малышка. – Знает, что врёт, и не краснеет.

– Почему " врёт"? – изумилась Алёна.

– Ты не знаешь? – заговорила вторая "сопалатница" – Светлана. _ Ведь наша болезнь не лечится. Мы же читать умеем. Это или проходит или не проходит. А врачи здесь – постольку поскольку. У тебя это давно?

– Что "это"?

– Ну, приступы.

– Нет. Не было. Вот, позавчера в обморок упала – и всё.

– Значит, только проявилось. Плохо.

На дальнейшие расспросы девушки решили не отвечать.

– У Веры расспросишь, она и расскажет. А может, у тебя что другое.

Не добившись правды, Алёна решила наведаться к Даниловне.

Обход сегодня у взрослых проводил этот самый хирург Андрей Андреевич. заставшая его девушка так непосредственно и восторженно рассматривала врача, что тот её не выгнал, вдруг засмущался и осмотр в их палате быстро закончил.

– А, что понимает! Ему бы вырезать чего кусок, – разозлилась третья, неразговорчивая соседка Даниловны.

– Ну что Вы! Говорят, будет светилом. Его уже в область приглашали, а он всё здесь практику нарабатывает.

– Вот пусть и нарабатывает, а не лезет, чего не знает! Хирург! У меня сахар и давление. Мне рожать нельзя из – за этого. А детей нет!

Алёна во все глаза смотрела на желающую родить старуху.

– Мне тридцать два уже, ещё год – два, ну три, и всё!

– А что же Вы… или всё время болеете? – участливо поинтересовалась одна из соседок.

– Да нет. Была у меня девочка. В пятый класс уже ходила… Ты, Алёнушка, выйди из палаты. Не для детей это.

Девушка вышла, и краснея, тут же приникла ухом к двери. Потом нашла закуток в нише с телевизором сидела и плакала, пока не пришло время помогать разносить завтрак. Потом помогала убирать и водить больных на процедуры. Затем получила свою порцию уколов. Затем, увидев хлопотливую девушку во взрослом отделении, её вызвал к себе хирург.

– Больным нужен отдых и покой, а ты всё время в движении, в каких-то заботах.

Тебя что, так наш медперсонал напряг?

– Ой, что Вы! – всплеснула руками Алёна. Это я сама.

Андрей с улыбкой рассматривал пациентку. Худенькая до хрупкости, но в тоже время – крепенькая, видно, приученная к физическому труду. Большие тёмно – голубые глаза. Пухлая великоватая для узенького личика верхняя губа создавала впечатление, что девушка улыбается. Что тут же вызывало ответную улыбку. Ещё природа наградила девочку удивительно пышной русой шевелюрой. "Красавицей вырастет. Уже сейчас симпатичная, а через годика два, когда расцветёт…" – Скажите, а вот операции делать… вам не страшно? – с искренней непосредственностью прервала его размышления больная.

– Операции? Нет… А почему мне должно быть страшно?

– Ну, вдруг что не так пойдёт? Вдруг не получится?

– Ах, в этом плане? Знаешь… Алёна, в начале было страшно. Очень. Теперь руки не дрожат, а всё равно перед каждой операцией волнуюсь. Умничка, правильно угадала.

– Не угадывала. Просто увидела на обходе.

– Что – что ты увидела? – даже подался через стол молодой хирург.

– Человек Вы очень хороший. Вокруг Вас, как это правильно, аура аж светится. Я таких мало видела…

– Спасибо за комплимент, – засмущался врач, но у нас здесь вот так…подхваливать нельзя. И всё равно, постарайся меньше суетится и больше отдыхать. Узнает наше руководство… Я ещё с Верой Ивановной переговорю.

А скажите, у этой нашей…, ну, из палаты Даниловны. У которой дочку… Она. что, и вправду из-за болезни не сможет никого народить?

– Родить, Алёнушка, родить, – поправил Андрей. – Видимо, да. Мы здесь как будто анализы проводим, какое- то лечение, потом в область отправим, потом в республику. Может, пока окончательный диагноз придётся говорить, другая рана зарубцуется. Но это между нами, да?

– Да. А можно мне к Вам на операцию?

– Не боишься? У нас многие ребята в обморок бухались. А ты, вот – он показал на записи в истории болезни – получается и без этого можешь сознание потерять.

– Да не боюсь я!

– Ну, посмотрим, как себя будешь вести!

– Ух, как буду!

Да шучу, я девочка, шучу. Конечно нельзя. Как ты должна понимать, не детское это дело.

В коридоре её ждала медленно, но уже без помощников передвигающаяся Даниловна.

– Что хотел Андрей? – поинтересовалась старуха. Она внимательно выслушала краткое изложение беседы. – Я ему покажу " не детское дело"! – пообещала девушка.

– Ну, не хорохорься. А про нашу палату ничего не спрашивал?

– Нет… Совсем нет, – вспоминала Алёна.

– Ну и хорошо. Давай вот что. Пройдём наших лекарей, а потом ты выведешь меня на двор. Лучше, пока ещё, вывезешь, а там уже и погуляем.

В лаборатории девушку встретили хмуро, хотя она и не была виновата в случившемся.

Впервые за длительный период существования этого подразделения районной больницу пропали анализы крови. Не исписанный листок, – сама кровь. И даже не пробирки с кровью, нет. Они стояли в контейнере, как положено подписанные. Но без крови.

Чтобы это значило и в чём тут суть чьего – то злодейского умысла, понять не могли. Ну, не попивали девчата так много, чтобы забыть взять у больной кровь и запечатать пустые пробирки. В конце концов на причины происшедшего махнули рукой и решили взять анализ повторно.

После обеда, до наступления тихого часа Алёна вывела Даниловну на двор и они посидели на скамейке, наслаждаясь теплом и свежим воздухом.

– Как у маня в лесу сейчас хорошо, – вздохнула старуха.

– У нас в деревне тоже. Но в лесу, согласна. У меня на полянке сейчас, наверное мои знакомцы удивляются, почему не прихожу. Я ведь стараюсь почаще. Если нет больных, то долго не засиживаюсь, принесу какого-нибудь гостинца – и назад. Это когда мама в грибы отпускает, то корзинку быстро наберу, а потом и побыть с ними можно.

– Любишь зверей?

– Ужасно! То есть очень. Всяких. И знаете, они на этой полянке, вроде как договорились. Никто ни за кем не гоняется, никто никого не хочет съесть. Однажды сижу, балуюсь с детками ихними, вдруг бельчата по дереву шусь – и нет их. А остальные, которые по деревьям не лазят за мою спину спрятались. Смотрю, а из кустов, которые возле поляны – вовк.

Здоровый, и такой, аж с сединой. Матёрый, да? вышел и на меня смотрит. А я аж обмерла. А он посмотрел, посмотрел, потом лёг и на меня дальше смотрит. Я поднялась, глядь, а у волчины на задней лапе здоровенный капканище. Я таких и не видела. Подошла поближе. Он смотрит мне прямо в глаза, они карие и такие…ну, несчастные что – ли. Больно ему, а пожалиться не может. Гордый. А присела прямо возле него, капкан разглядываю, а он так отвернулся, вроде бы ему ничего не надо, а я если уж очень хочу, то могу ему помочь. Гордый! Я к лапе только притронулась, а у него аж дрожь по коже, так больно. Но терпит. "Нет, думаю, так не пойдёт, надо боль убирать". Это когда кому очень больно, я забираю боль в себя. Она через меня уходит. Правда, терпеть надо. Но я терпеливая. Вот положила я руки на лапу, а боль такая, что аж зажмурилась. Ведомо дело – кость раздроблена и гной уже по всей лапе. Ну сижу, терплю, плачу тихонько. Так терпеть легче, когда плачешь. А волк как всё понял – повернулся ко мне мордой и прямо в глаза по слезам и лизнул. Ну, потом нашла я ветку потолще, разжала эти железки, высвободила лапу, перевязала. Я с собой обязательно бинта беру. У этих зверушек обязательно что – нибудь случается. Вот… А потом ему говорю: " Одним разом не обойдешься. Тут надо недельку полечится. Ты лапу свою пока сильно не загружай, и приходи завтра. Только чур, на полянке никого не трогать. Уговор?" он, конечно, ничего не ответил, ушёл, даже хвостом не помахал типа "Спасибо". А назавтра пришёл. И послезавтра тоже. За неделю вылечила. И понимал. Когда я им занималась, эти мои зайчата к нему чуть не вплотную подбирались. Любопытные. А он только покосится на эту мелюзгу и отворачивается. Ах, какой он красивый, когда здоровый.

Пришёл прощаться, здоровый такой, ужи торчком, голову держит важно. Но когда я его обняла на прощание, опять меня, как наш Дружок, лизнул и зник.

– Ты очень любишь зверей, девонька. А людей?

– Людей я тоже люблю. Но их есть кому лечить. А вот вырасту, хочу тоже их лечить.

Врачом стану.

– Но ты уже их можешь лечить? Правда? Правда!

Алёна хотела что – то ответить, но встретила взгляд бездонно-чёрных глаз старухи и осеклась.

– Ты будешь с сможешь лечить людей, внучечка. уже сейчас. А я тебе помогу. Ведь люди, они лучше зверей. Хотя в каждом и сидит какая- то зверюшка. Они очень разные, люди-то, но в большинстве своём – лучше, правда?

– Не знаю… наверное. Но я всё равно не так их люблю. Нет, маму, братиков, отца, конечно… А других…

– У тебя всё впереди, Алёнушка. Встретишься ты и с любовью, и с добротой, и с предательством, и с подлостью людской. Чувствую. И я много смогу тебе подсказать.

Если успею, конечно.

– Я не знаю, я здесь, наверное, недолго буду – по своему поняла девушка последнюю фразу. может, пойдём? А то заругают.

– Со мной не заругают. Но ты права, пойдём.

Девушек в палате уже сморило сном. Вспомнив слова Даниловны о зверюшках в людях, Алёна повнимательней присмотрелась к соседкам. Действительно, рыженькая востроносенькая Светлана была похожа на лисёнка, а толстенькая Тома – на маленького сурка. Надо помочь, – решила девушка и присела вначале возле "лисички"…

Глава 3

– Умаялась, помощница. Но всё равно будить надо. Просыпайся, девочка. Вечерние процедуры, ужин. Потом доспишь, ночью.

Добрый голос санитарки вернул Алёну к действительности. Но сразу встать она не смогла, приподнялась и тут же вновь откинулась на подушку.

– Да что же это с тобой, милочка моя? На тебе лица нет! И бледненькая какая!

Плохо тебе? Побегу за врачом. И не слушая возражений, испуганная "тётя Мария" кинулась за врачом.

Веру Ивановну уже сменил Карл Петрович (сокращенно среди больных детей – " Карапет"). Низенький, рано лысеющий и обострённо болезненно к этому относящийся, жёлчный с персоналом и неразговорчивый с больными, он держался в больнице за счёт высочайшего профессионализма. Быстро послушав девушку и измерив ей давление, он буркнул: "Истощение" и обратившись к санитарке добавил:

– Мне говорила Тимошенко, что у нас здесь о-о-очень трудолюбивая девушка поступила. Запомните, – она больная. Если увижу её работающей за вас, – накажу.

Обоих. Полюбуйтесь на результат! Немедленно капельницу с… – это он уже медсестре, когда санитарка выскочила прочь.

– А ты, девушка, запомни. Ты здесь лечишься. Будешь маятся дурью – поставлю вопрос о выписке. – Увидев в васильковых глазах слёзы незаслуженной обиды он вдруг, впервые за многие годы, дрогнул и виновато – сдавленным тоном пояснил. – В твоих же интересах. Разве можно вот так доводить себя? Школа скоро, быстренько поправляться надо, сил набираться, а ты вместо этого что с собой делаешь?

Дождавшись капельницы и предписав персоналу немедленно сообщить ему, "если что",

"Карапет" быстрым шагом направился в ординаторскую, где взялся за тоненькую пока историю болезни новой пациентки.

А к девушке, пыхтя и отдуваясь уже прибыла Даниловна.

– Что внучечка так вдруг?

– Ай, не вдруг это. Я попробовала после нашего разговора. Вы только не говорите им – понизила голос Алёна. Вот много сил и ушло. У меня такое бывало, но не так.

Просто голова кружилась, когда сильно, ну… много… занимаешься, – подыскивала слова девушка. Ну, как с тем волком. Тогда тоже кружилась. Потом проходит. Надо только…

– К солнышку? А луну не пробовала?

– Не-е. Я ведь ночью не занимаюсь этим. Разве когда братика от зубной боли какой.

А потом ночь поспишь – и всё проходит. А тут нет. И вообще всё как-то странно…

– Выйдем, расскажешь.

– Врач строгий. Наверное, не даст и встать.

– Карлуша? Ты лежи, пока не докапает, а я скоро приду.

– Ишь как Даниловна с тобой носится! Почему?

– Не знаю. Я ей помогла… ходить. Я ты её знаешь?

– Здесь рассказали. Знаменитость районного масштаба, – иронически ухмыльнулась Светлана – лисичка. – Она у нас местный Касьян, – повставляла в своё время диски всем страждущим. В том числе и врачам и начальству. Говорят, некоторые даже из столицы специально приезжали. Теперь вот, сама лечится. Но наши костоломы её уважают.

– Почему костоломы?

– Ай, что они могут!

– Зачем ты так. Вот ты же и Тома вылечились.

– Я? Мы? Вылечились? Да с чего ты взяла? Тамара, ты слышала этот бред?

– Не бред! У вас больше никогда не будет этих приступов. Никогда!

– Нашла чем шутить! Если бы не эта капельница, я бы тебе…

– Постой- постой, – более рассудительная толстушка присела на край Алёниной койки.

– Алёна, ты что такое говоришь? Если не прикалываешься, то откуда узнала?

– Мне Даниловна по секрету сказала. А она видит, – соврала девушка. – Только она не хочет, чтобы к ней приставали. А я вот, проболталась.

– Дай Бог, если правда. Дай Бог! – вздохнула Тамара. – Ну, недолго и ждать – то, – добавила она. Товарки по несчастью переглянулись. Они знали, что вскоре каждую из них должно "хватануть". Вот только когда?

– А я сейчас же и проверю – решилась Светлана. – У меня вот от этого всё время хватает. Когда мэтал. Мне запрещают, но одна кассетка есть. – Она достала плэйер, наладила, посмотрела на Алёну.

– Вот капельница кончится и испытаем, а? Чтобы, если неправда, помогала.

Когда процедура закончилась и девчата опять остались одни, Светлана решилась.

Некоторое время она настороженно прислушивалась. От ожидания приступа её бледное лицо напряглось, ещё больше побледнели и поджались губы, поперёк лобика, прикрытого рыжей чёлкой, прорезалась складочка. Но ничего не происходило и девушка вначале начала просто качаться в неслышимый соседкам такт музыки, затем вскочила с кровати и бросилась в танец. Это был какой-то немыслимый симбиоз брейка с рокк-н – роллом. В конце концов Светлана, запыхавшись, рассмеялась и плашмя бухнулась на койку.

– Спасибо, Даниловна! – крикнула она входящей в палату старухе.

– Это за что же? – изумилась та.

– Ладно, не надо. Алёна всё разболтала. Но я…то есть мы будем молчать как рыбки. А это надолго?

– Я так и думала, – укоризненно покачала головой Ростова, глядя на Алёну.

– Ну, это она случайно проговорилась, когда мы начали врачей ругать. Это надолго?

– Что " это"?

– Ну… выздоровление.

– Ах, выздоровление! Пока не начнешь пить и курить.

– Не начну. Мне и раньше нельзя было, да и зачем? Хочу танцевать! Хочу бегать и прыгать! Плавать хочу, у нас речка знаешь какая! Машину водить хочу- мой отец купил! Так что пить и курить, – не грозит! Ого-го, чего я теперь натворю!

– Твою бы энергию, да в мирных целях. Правильно говорится, что бодливой корове Бог рог не даёт. И всё это ты врешь, девонька. Первым делом ты сведешь с ума всех кавалеров, которые раньше от тебя бегали, правда?

– Не без этого, Даниловна. Но за твоё здоровье буду молиться.

– Ладно – ладно, Рыжик. Ну что, пойдём немного пройдёмся. Карлуша разрешил, – обратилась она к улыбающейся Алёне. Только оденься чуть потеплей, вечера уже прохоладные.

Они устроились на той же скамейке. Больница, как водится, стояла на отшибе райцентра. И без того нешумный городок сейчас, ближе к вечеру замирал. Это потом, в темноте повырываются из дверей дискотеки и из окон автомобилей грохочущие ритмы. А сейчас, в тишине только несколько птах цвенькали свои немудрёные мелодии. Солнце садилось за лес, разливая по облакам розовый тягучий крем.

– Посмотри на него, – предложила вдруг старуха.

– Да, красиво. Такое большое, доброе…

– Нет, ты посмотри на него подольше. Попей его.

– Попить?! – удивилась девушка, но тут же замолчала. Она почувствовала, как по телу разливается тёплая сила. И начала действительно "пить" глазами лучи вечернего солнца. Поначалу мелкими глоточками, пуская в себя через сетчатку мелкие порции энергии. Затем, осмелев, начала делать всё большие и большие глотки.

– Ну будет, будет, на первый раз, – улыбалась Даниловна, загородив девушке солнце своей мозолистой ладонью. – Нельзя же так. Знаешь, что бывает, когда с непривычки объешься незнакомым блюдом.

– Понос, – с детской непосредственностью ответила Алёна.

– Вот именно, – рассмеялась старая целительница. А какой от этого "понос" мне неизвестно. Но лучше и не рисковать, правда.

– Правда, а что это такое? – тут же заинтересовалась девушка.

– Ты лечила или как ты раньше говорила "жалела" своих соседок, правда? И как это было? Рассказывай, а я тебе потом отвечу.

– Когда я пришла, мне их так стало жалко, начала девушка.

Старуха, закрыв глаза, словно наяву представляла происшедшее.

Сев напротив "Лисички" Алёна решила погладить её привычным жестом, но испугалась, что разбудит. Остановив руки у лица спящей, она решила представить, что гладит.

Руки словно сами потянулись к вискам.

– Потом как туман светящийся возле них появился, – продолжала девушка свой рассказ. Она рассказала, как почувствовала боль, когда этот " туман" прикоснулся к голове Светланы.

– Как током ударило.

– Тебя било током?

– А, в детстве. Отец розетку менял, провода оставил, а сам пошёл за не помню чем.

Ну, я конечно и полюбопытствовала.

– Хорошо, продолжай, внучечка.

Алёна рассказала о том, что перетерпела боль, она начала утихать, а потом и свечение пропало. А она уже знала, что вылечила Светлану и на радостях тут же перебралась к Сурчёнку.

– К кому?

– Ну, к Тамаре, – сконфузилась девушка.

– Метко. Похоже. Продолжай.

Со второй больной так быстро и просто не получилось. Была более сильной боль, а главное, начала кружится голова. Алёна заставила себя собраться и вдруг увидела голову спящей "как бы насквозь". Точнее, как какую-то светящуюся картину. Вот, здоровые клеточки светились весело, розовым светом, больные, – жалобным, голубеньким. А ещё были черные разрывы, ну, как в сети рыбацкой дыры, когда большая рыба или бобер какой порвёт. Вот эти, больные клетки, когда она их своим светом гладила, отдавали боль и становились тоже розовыми. А сложнее свего было вот эти дыры залатать.

– Их, оказывается, надо, не как сетку, а как носок латать. Лучик на лучик, лучик на лучик. аккуратненько. Оно больно, больно, потом – рраз, – и готово. И прорехи нет, и всё розовым светится. А потом, чуть до своей кровати дошла, упала и уснула. Тётя Мария меня разбудила, а я встать не могла. Она позвала врача, этого, Вашего "Карлушу", а он и на меня и на неё наругался. Вот и всё – вздохнула Алёна.

– А как ты себя сейчас чувствуешь?

– Хорошо. Правда, очень хорошо.

– Тогда пошли, внучечка, внутрь.

– Вы обещали рассказать…

– Всё, всё расскажу. После отбоя. А пока тебя ещё наш Карлуша посмотрит.

"Карапет" действительно ещё раз осмотрел девушку – проверил давление, пульс, заглянул в глаза, послушал сердце. попросил поприседать. Вновь проделал те же процедуры.

– Приходится верить, – вздохнул он. Предписав хорошенько ночью отоспаться, доктор пожелал спокойной ночи и вновь вернулся в ординаторскую. А после отхода больных ко сну поднялся на этаж выше – к дежурившему во взрослом известном нам отделении пожилому врачу.

– Посоветоваться хочу. Чего-то я не понимаю, Сергей Витальевич – отрывисто произнёс он после взаимных приветствий. – Вот, девчонка у меня, – протянул он историю болезни.

– А, эта с которой наша знаменитость стакнулась, – заглянул в записи пожилой. – Как же, как же. Наслышан. Сегодня просила у Андрея разрешения побывать на операции.

– Какие там операции! Вечером серьёзнейший упадок сил. вот записи. Пульс, температура, давление. Прокапали… По настойчивой просьбе Даниловны разрешил после этого прогулку. И вот, что получилось. Как по – Вашему это понимать? И как относится?

– Наша Ростова уже было совсем ласты склеила. Сдалась. Сама понимала, чем больна.

В онкологию категорически отказывалась. Так, поддерживающие процедуры. Потом вот такой всплеск, вот такая за два дня динамика – Сергей Витальевич показал историю болезни Даниловны. – А теперь оказывается, что они вот так друг на друга положительно влияют?

– Сдаётся мне, не только друг на друга. Что-то соседки её были какие- то необычно оживлённые – припомнил "Карапет".

– Насколько я знаю Даниловну, сейчас они вместе в одной из палат. Давайте тихонько проверим, а?

Они крадучись, мимо спящей медсестры, подошли к палате подопечных Андрея и посмотрели сквозь стекло. Комната освещалась каким- то странным свечением. Из освещенного коридора рассмотреть что – либо более подробно было сложно и Карл Петрович уже потянулся к ручке двери, но старший товарищ перехватил его руку и, приложив палец к губам, потянул его назад в ординаторскую.

– Что это значит? – резко возмутился детский врач.

– Это значит… Боюсь сглазить… Это значит, что у нас начинаются чудеса. Нашла таки Даниловна. Дожила. Вы просто здесь не так давно, не в курсе. Точнее, не совсем в курсе. Даниловна знаменитый на всю страну костоправ. И травник. Хотя и в прошлом. Но у неё ещё была и дочь. Та была целительницей. Волшебницей, если хотите. Излечивала всё.

– Ну, положим, всё вылечить невозможно, – вдруг напрягся Карл.

– Я оговорился. Не излечивала. Исцеляла. Констатируем врожденные травмы, какое там травмы – врожденное отсутствие чего – либо. отвозят ребёнка к ней, через недельку – получите здоровенького.

– А… со зрением, к примеру?

– Это она запросто. слепых, глухих. хромых всяких на нервной почве. Вот там, если руку ногу оторвало, – не знаю, уверять не могу. Ходили разговоры, но… это уже фантастика.

– И что с ней?

– Какая-то очень тёмная и неприятная история. Пропала. Даниловна клялась – божилась, что дочь в пожаре сгорела. Дом у них в лесу был, лесным пожаром и прихватило. Но никаких следов не нашли. Ни косточки. Подозревали, что подалась на заработки.

– Ну, с такими способностями чего скрывать – то?

– Не было у неё медицинского образования. Да и среднего, по- моему не было.

Поэтому по тем временам за такое лечение загреметь можно было крепко. Кроме того, – понизил голос рассказчик – она лечила, не только деток. О-о-очень большие люди приезжали. А после её лечения ещё один эффект проявлялся – лет по двадцать со счетов списывалось. То есть была она ещё и носительницей некоторых государственных секретов. и не заперли её в какоё золоченой клетке толь ко потому, что она заявляла: " Могу только здесь, в этом лесу. Уйду отсюда – вся эта сила пропадёт". Пришлось мириться. Для того, чтобы никто из врагов ей вреда не учинил, организовали охрану. Да что охрана, когда огонь стеной шёл. В общем, не стало её. Были там ещё какие-то странности, но не знаю, не знаю. А Даниловна с тех пор и сдавать начала… И вот теперь, видите – воспрянула. Нашла, значит, преемницу. Вот сейчас та и творит чудеса. Уже кого – то исцеляет. На той койке, где светилось, лежит… тааак… что же, давайте завтра вместе посмотрим. И у Вас она уже кого – то исцелила. Или обоих.

– С чего Вы взяли?

– Говорили, что та, её почти также – Алесей- звали, после своих… сеансов никакая была. Отлёживалась. И у этой вы упадок сил зафиксировали.

– Можно, я закурю, – поинтересовался вдруг педиатр и потянулся к сигаретам Сергея Витальевича.

– Вы же не курите! – всплеснул руками коллега. – Да и не волнуйтесь Вы так, всё будет хорошо. Даниловна никогда никому зла не причинила и этого не допустит.

– Спасибо. Чтобы у Вас не надымить, я на лестнице. И вообще, к себе пора.

– Ну, спокойного дежурства. Что особенное увидите, шум не поднимайте, лучше мне сообщите.

– Договорились.

Детский врач, нервно, большими затяжками перекурив на пожарной лестнице, вернулся в своё отделение и заглянул в палату новой кудесницы. Две девушки крепко спали, кровать Алёны была пуста.

Дежурный вернулся в ординаторскую и, ожидая возвращения пациентки, стал вчитываться в истории болезней её соседок. Затем он долго смотрел в окно, на луну и звёзды.

– Дай-то Бог, – прошептал он, и когда в коридоре раздались осторожные шаги, не вышел из кабинета.

Утром всё- таки пошёл, пошёл шепоток, что Даниловна опять взялась "за своё".

Даже не "за своё", а за дочково. Излечила, или ещё излечивает всех в своей палате и мимоходом – трёх "припадочных" – в детской. Оба врача остались на утренний обход – посмотреть, что получилось.

Ведущая палаты девчат Вера Ивановна нашла всех девочек в добром здравии.

Запомнившая дочкины привычки Даниловна ночью, после сеанса, подвела Алёну к луне и научила ёё пить лунный свет также, как до этого – лучи заходящего солнца. Они потом долго шептались и девушка набиралась сил. Поэтому обход юная целительница встретила бодрой и здоровой, лишь слегка невыспавшейся. Но к этому ей было не привыкать.

Палату "старухи Ростовой" вёл и сегодня проводил осмотр заведующий отделением.

Как и ветеран Сергей Витальевич, заведующий был тёртый калач. Внимательно выслушав мнение больных о своём самочувствии он поначалу настороженно воспринял их радостное, какое-то предпраздничное настроение, затем, после традиционных пульса, давления и прочих обрядов, тоже заулыбался.

– Ну молодцы, девчата, молодцы.

В ординаторской старый врач предложил заведующему отложить направление на операцию Сергеенко, повторить ей томографию и вообще всех их направить на повторное обследование. На высокоподнятые брови заведующего кратко рассказал о случившемся.

– Вы же понимаете, с кем это согласовано. Все показания есть. Там не так просто было добиться. Очередь… Что я главврачу, эту притчу расскажу?

– Я расскажу, если хотите.

– Нет уж, увольте. Лучше вот что… Сейчас, немедленно Сергеенко на повторную томографию. Если будет надо – на резонансную. Договоримся. Но – без отмен. Пока.

Если что эээ изменилось – пусть разбираются у себя. У Китченко что прежде всего можно проверить? Сахар и давление. Займитесь. Пусть по сахару – экспресс анализ.

Потом будем думать дальше.

Вера Сергеевна тоже осталась довольно состоянием девочек. Правда, то временное ухудшение у новой пациентки несколько насторожило, но затем, по записям дежурного все показатели улучшились, стабилизировались и сейчас были только немного ниже нормы. С утра, со сна бывает.

– Я бы хотел поговорить с Вами, – начал Карл Петрович. – Эта девочка… видимо обладает некими… необычными возможностями. Вот и вчера они с Даниловной…

– Старуха давно ищет себе наследницу. Дай Бог, чтобы нашла. Но не преувеличивайте. Она замечательный костоправ, по позвонкам и дискам была просто уникум. В отличии от Касьяна вставляла диски аккуратно, без тряски и дёрганий.

Если передаст девочке свои способности, нашим радикулитчикам очень повезёт.

– Нет, Вера Сергеевна, есть подозрения, что она… они вылечили, или пытались вылечить соседок по девочкиной палате.

– Это не её специализация. Да и сами знаете, как излечивается такое заболевание.

Хотя, вид у них сегодня торжествующий. Хорошо, посмотрим. Как часты у них приступы?

– Ночью и сегодня утром не было.

– Это не показатель. Подождём. Пока лечение – прежнее. И ещё вот что.

Лаборатория чудит. До сих пор анализа крови не сделали. Проследите лично.

Так что первый опыт Алёны не вызвал ненужного ажиотажа. После она кинулась было на помощь санитаркам, но те испуганно зашикали и замахали руками. Карапет чуть ли не за руку сводил её на уже становившуюся традиционной процедуру взятия крови, а после завтрака девушка закончила поход по " необязательным" врачам типа окулиста, стоматолога и кое – кого ещё.

Затем они с Даниловной сидели на излюбленной ими лавочке и девушка осторожно, совсем маленькими порциями пила дневные, более яркие и более насыщенные лучи солнца.

– Ах, как хорошо! Спасибо, что научили! Это что, я теперь могу вообще не есть?

– Думаю, есть придётся. Всё таки тебе ещё расти надо. Поправляться. Вон худоба какая. А на одном солнышке не вытянешь.

– Скажите, а ваша дочка тоже вот так могла?

– Могла. Но не сразу. Она уже постарше тебя была, когда всё проявилось. – Ростова замолчала. Было видно, что ей тяжело вспоминать о дочери.

– Мамочка! – прервала молчание Алёна и бросилась к началу аллейки, где появилась щупленькая фигурка матери и обоих братцев.

Глава 4

– У тебя мать очень хорошая. Добрая. Я наблюдала. Только какая – то… несчастная она. Тень на ней нехорошая. Ты бы берегла её. Смотрела за ней больше.

А как отец?

– Он добрый. Пока не выпьет.

– И сильно пьёт? ну, ничего. Ты сможешь вылечить.

– Правда?!

– Да, доча моя лечила. А сегодня, если ты не против, мы с тобой пройдёмся в соседнюю палату. Там…

– Нет! – перебила её девушка. Нет!

– Ты устала? Или…

– Никаких соседних палат. Никого, Даниловна, пока не… помогу Вам.

– Поздно мне уже. Да и жизнь моя прожита.

– А кто мне обещал помогать? меня учить? Всё. Ложитесь. Только подсказывайте, если что.

– Здесь я не подсказчик. Дочка говорила, что сама видит. И отсекает понемногу.

– Хорошо, я попробую. А соседки не проснуться?

– Сейчас. – Старуха прошлась к каждой из спящих потом вернулась.

– Всё. До утра будут спать крепким сном. Это я ещё умею.

Алёна протянула над старухой руки. У влюблённой в лес девушки увиденное ассоциировалось, как большая черная паутина с многоногим пауком в центре.

Паутина была ядовитой и обжигала при каждом прикосновении.

" Отсекала понемногу" – вспомнила она и взялась за дело. Женщины терпеливее переносят боль, и Алёна не стонала, не всхлипывала, только слёзы текли из закрытых глаз. Когда где- то через час девушка изнемогла и волшебное сияние её рук погасло, старуха подвела её к окну, к лунным лучам.

– Бедненькая, изводишься. Может, перестанешь, внучечка?

– Нет, Даниловна. Я взялась, я закончу. Я смогу. Вот, попью только – впитывала девушка серебряный свет. – А Вы пока расскажите что. Вы про себя тогда начинали.

Так они и провели ночь. Девушка терзала раковую паутину, а в перерывах старая Ростова рассказывала о своей удивительной жизни. В ней было много чего. Но в основном – мать, лес и дочка.

– Завтра придётся ещё… Не могу… – прекратила ближе к утру лечение девушка.

– Конечно, милая, конечно. Пойдём, проведу. И лежи, отдыхай. Я скажу, чтобы не тревожили.

Вновь проводивший отход по причине догуливания другими врачами отпусков Карлуша, выслушал по утру просьбу Даниловны благосклонно.

– Опять ночью ведьмарствовали? – пошутил он.

– Я думаю, что этих двух соседок можете выписывать. Больше они к вам не попадут.

Разве что в роддом теперь. Вот такое " ведьмарство".

– Ну, хорошо. Что она может? – решился врач.

– Всё! То есть, исцелять – практически всё. Вот и у нас в палате, думаю, начнётся. Уже сегодня начнётся. Так что, если интересуетесь, поднимитесь.

– Есть разговор, Даниловна.

– Личный? До послезавтра девушка занята.

– Но поговорить – то можно?

– Давай тогда со мной, – предложила старуха и они зашли в ординаторскую.

Когда Алёна проснулась, солнечные лучи вовсю гладили её лицо и выглядывающие из лёгкой ночнушки плечи. Рядом сидела старая Ростова. Соседок не было – проходили процедуры.

– Вот что, внученька. Есть для тебя работёнка сегодня ночью.

– Знаю.

– Не знаешь. Другая. И не здесь. Ты как себя чувствуешь?

– Нормально. А как же… с Вами?

– А! Я подожду. Там ты нужнее.

– Да где же "там"?

– У Карлуши. Ты поднимайся. Перекуси, вот. Оставили. И пойдём. На скамейке расскажу.

Зал двухкомнатной квартирки "Карлуши" был тускло освещен одной из трёх ламп трёхрожковой люстры. В прихожей хозяин свет не включил.

– Она не переносит сильного света. Больно, – шепотом произнёс он. Алёна, снимая туфли, поёжилась. Квартира была наполнена каким-то мрачным отчаянием. И этот тусклый свет, и запахи неподвижного тела, и сам вдруг осунувшийся врач навеивали какие-то мысли о сумерках души.

– Где она? Проводите! – таким же шёпотом распорядилась Даниловна. Алёна не удивлялась такому поведению. Ростова вкратце рассказала, что в автоаварии жена Карла Петровича получила тяжёлые травмы, теперь парализована. Кроме того, свет и звуки причиняют ей невыносимую боль. При ясности ума невозможность двигаться и даже говорить мучают её не меньше, чем физические страдания.

Когда они втроём зашли в спальню, девушка задохнулась от чувства сострадания к несчастной женщине. Подготовленная к посещению, она сидела в кресле, укрытая пледом. Ещё красивые черты лица начали уже увядать, как увядает цветок без цвета, без влаги, без пчёл. Попытавшись что – то сказать, страдалица только замычала, и смутившись, зажмурилась. И словно что – то погасло в комнате – настолько ярким, оказывается, был её взгляд.

– Бедная Вы, бедная, – тотчас кинулась к ней Алёна. Она взяла лицо женщины в ладони и плача, стала уговаривать.

– Ну, откройте глаза. Ну, успокойтесь. Я Вам помогу. Я Вас теперь не оставлю…

– Внучечка, погодь, давай всё обсудим, как лучше, – встряла, было, Даниловна.

– Идите, ах, не мешайте, пожалуйста, – нетерпеливо отмахнулась Алёна. Врач и старуха притихли и наблюдали, как из ладоней девушки на больную потёк свет. Он становился всё ярче и ярче. Алёна вскоре прекратила свой монолог, только, закрыв глаза и, смешно нахмурив лобик, шевелила губами. Её пациентка, напротив, сидела открыв глаза, в которых отчаяние начинало сменяться изумлением и надеждой.

Даниловна потянула такого же изумлённого Карлушу на кухню.

– Сейчас ей главное не мешать. Потом, когда ослабнет, перенесём её к луне сил набираться.

– Кто ослабнет? Лиля?

– Да нет. Волшебница наша. Что же ты думаешь, это ей просто так?

– Не думаю… Я… ничего не думаю. Кого только здесь не было… Утопающий, знаете. Но вот так. С такими эффектами…

– Подожди, ещё не те эффекты будут. Давай кофе угости, что ли. Ночь долгая будет, хлопотная…

Хлопотной оказалась не только ночь. Девушка видела эти пропасти – разрывы в светленьких струнах нервов и в паутинках, из которых, казалось, соткана нежная ткань мозга. Она видела измученные, горящие красным огоньком, словно кричащие о помощи, струнки нервов, ведущих от глаз и ушей. " Боль от света и звуков" – вспомнила она. Захлёстываемая волнами жалости, Алёна делилась, и делилась с женщиной своим светом. И уже падая без сил в первый раз, увидела, что поправила эти расстроенные струнки. Боль должна была утихнуть. Затем заботливые руки отнесли её на кровать, подвинутую под лунные лучи. Придя в себя и набравшись сил, целительница только мельком прошептала старухе: "Потом, потом, всё потом" и продолжила своё подвижничество. Около трёх часов ночи, когда девушка вновь упала рядом с больной и её отнесли "заряжаться", жертва аварии повернула голову и прошептала:

– Кто она?

– Если бы я знал, родная. Вот, Даниловна, наша знаменитая травница открыла…

Господи, да ты заговорила? – кинулся врач к своей жене.

– Да. И боль отпустила… Да кто она?

– Она тебя, доченька, поставит на ноги. Ты только не волнуйся.

– Чего теперь уже волноваться – улыбнулась Лилия. – Хуже не будет. Хоть поговорить могу.

– Как ты себя вообще чувствуешь, любимая? Может, что надо?

– Нет. Смотрите за девочкой. Она всё время стонет.

– Такое у неё целительство. Больно её. Терпит, – объяснила Даниловна.

– Милая, добрая девочка, – улыбнулась Лилия.

– Всё – всё- всё! Потом, потом, потом, – отогнала собеседников от своей пациентки подошедшая Алёна и вновь воздела над ней руки. К утру оборванные ниточки мозга соединились в один узор и засветились радостным голубым светом.

Осталось "всего лишь" соединить струны нервов и нити позвоночника. Девушка видела эти разрывы и уже направила на них лучи своего целительного света. Но задавненные травмы ударили по девушке такой болью, что она невольно закричала и отпрянула.

– Что?! – в один голос вскрикнули взрослые.

– Нет. Ничего. Просто… – она взглянула в окно, за которым начинал проявляться рассвет.

– Не успели. Я вообще- то так и думала. Моя доченька тоже такие… травмы за одну ночь не успевала… Ну, да ничего. За день отдохнешь, а там…

– Нет, нет, нет! Я никуда не уйду, пока… пока…

– Внучечка, родненькая, поверь ты мне. Отдохнёшь, потом быстрее получится. И ещё – мы же тебя тихонечко сюда привезли. Хватятся в больнице, что будет?

Даниловна взяла ослабевшую девушку и ласково уговаривая, повела одеваться.

– До свидания, тётя Лиля. Я вас вылечу. Сегодня ночью вылечу. Простите, что не успела… Но руки уже. И много что ещё… А ходить, – это уже завтра… – погружаясь в сон, попрощалась девушка. Карл Петрович подхватил её на руки и понёс в свой старенький "фольксваген".

– Как вы думаете, Даниловна, она правду говорит?

– Ну, Карлуша, ты же сам видел. И потом, сменишься с дежурства, увидишь. Если она сказала, что руки уже действуют, значит, так и есть.

– Дай Бог, дай Бог, – голос его задрожал. – Мы же с Лилей моей совсем вдвоём. Ни у неё, ни у меня – никого. После той аварии… За рулём- то я был. Да, не виноват. Юридически. А так? Каждый день видеть эти муки. Да я опять о себе. А ей?

Каждый день этого ада! Я думал – с ума сойду. Но если бы сломался, что с ней бы было? А я ведь её люблю, мою Лилию.

– Ты зря беду от людей спрятал.

– Там, где случилось, не прятал. Ну, там и не спрятать было, "ЧП районного масштаба" всё-таки. Да, сочувствовали. Но, знаете, какое- то злорадное сочувствие у людей. Типа " слава Богу, что не со мной!". И любопытство. Просто праздное любопытство – как люди выживают в таких условиях? Неприятно.

В больничном скверике врач вновь взял Алёну на руки и так донёс до отделения, потом, упрямо мотнув головой, понёс дальше – в палату, на койку.

"Пусть думают, что хотят" – поняла Даниловна.

– Ну, ты всё-таки не бравируй. Девочка-то считается больной. А ты куда-то возишь, на руках носишь… И тебе и ей повредить может.

– Да- да, Вы правы. Сегодня у нас кто заступает? Верещавина? Трудный случай…

– Я справлюсь – пообещала Даниловна. А ты, давай, утрясай со своими.

Утрясать особо и не пришлось. Ночь прошла спокойно, дежурных санитарку и медсестру никто не тревожил. Обе, приняв по коробке конфет, пообещали молчать о некоторых сегодняшних странностях, если такие и были. "Ничего противозаконного, а тем более криминального" – успокоил их Карапет. Затем, сдавая дежурство, запинаясь попросил без особой надобности не тревожить Алёну из третьей палаты.

На удивлённо поднятые брови Верещавиной добавил, что это его личная просьба, но конечно, если она сочтёт необходимым… И всё- таки. Не вдаваясь в большие разъяснения, он рванулся домой. Заинтригованная врачиха начала обход именно с этой палаты. Две девочки весело шептались, а та самая Алёна спала сладким сном с улыбкой на губах. Рядом, охраняя этот сон сидела старуха Ростова. При появлении Верещвавиной она встала.

– Здравствуйте, Раиса Васильевна!

– Здравствуй и ты, Даниловна. Что здесь происходит? Почему не на обходе?

– Сейчас пойду. Вас дожидалась. Очень прошу девоньку пока не будить.

– А в чём собственно дело? Вот и Кара… и Карл Петрович просил. Что за спящая красавица?

– Вам врать не буду. Конечно, помните, как с Игорьком- то было? Как он кстати, сейчас?

– Хорошо, спасибо, – рассеянно ответила врач, собираясь с мыслями. – Ты хочешь сказать, что эта пичужка, как твоя дочь…? – поняла она.

– Мне кажется… да нет, не кажется, лучше. Видела сегодня.

– И она сегодня Кара… Карлову жену…? И помогло?

– Не то слово. "Помогло". Но сил много потратила. Пусть отдохнёт, а?

– Сказки, Даниловна?

Ростова истово перекрестилась и тогда Раиса Васильевна, пожав плечами, взялась за соседок. Узнав, что приступов последние трое суток не было, она покосилась на спящую девушку.

– А у нас в палате одну жанчинку готовили к операции мозга. Провели повторную томографию – незачем, оказывается. А у второй анализы…

– Даниловна, идите к себе. Обещаю, что часов до одиннадцати… или сколько?

Двенадцати? Хорошо… И отдохните сами. Вижу, что надо.

Алёна, действительно, проснулась около полудня. Рядом вновь сидела добровольная опекунша и наставница. Девушка ещё не встала, когда в палату впорхнули её соседки – уже в своих одеждах.

– Выписали – сообщила " Лисичка". – Нас никогда долго и не держат. А теперь – и вообще. Мы слышали. Не дурочки. Спасибо тебе, Алёнка – чмокнула она в щёку свою целительницу. Не знаю, что и… Вот! Возьми, – она протянула Алёне свой плейер.

– И я… и от меня… – склонная, как и все полненькие девочки, к большей чувствительности, Тома тоже склонилась над Алёной, но разревелась и обслюнявила её всю.

– У меня… я не знаю… – всхлипывала она. – Вот, возьми – девушка положила на тумбочку коробку конфет, а потом начала срывать с себя серёжки.

– Да вы что, девочки, – окончательно проснулась и подхватилась Алёна. – Да не возьму я ничего. Спасибо, но зачем? И нельзя. Нельзя за это. Поверьте, нельзя.

Не могу – мягко отталкивала назад она подарки.

– Но конфеты, конфеты-то хотя-бы? – настаивала Тома, всё ещё всхлипывая.

– Ну, за это спасибо. Своих малых угощу.

– Тогда и я. Я тоже завтра же привезу. Или передам с кем – решила Лисичка.

– Не надо, что ты! Ну, счастливо вам!

Затем пришла врач и осмотрела девушку.

– Небольшой упадок сил всё ещё наблюдается. Так что надо ещё полежать. Может, прокапаем?

– Спасибо, Раиса Васильевна, но нам лучше сейчас на солнышко. Правда, внучечка?

– Ох, Даниловна, раскомандовалась. Смотри, нарвёшься на главврача, – улыбнулась докторша.

– Ничего, я его от простатита… Ну, да ладно… В общем, мы пошли дышать воздухом.

– Это тебе Карлуша передал. Чтобы силы восстановила – протянула старуха девушке здоровенную шоколадку, когда они устроились на излюбленной скамейке.

– Спасибо, зачем, – засмущалась девушка.

– Ты это брось, Алёнушка. Ты уже взрослая девушка. Неужели не понимаешь, какие ты сейчас чудеса творишь?

– Чудеса?

– Конечно, чудеса. Их же, этих несчастных вылечить не могут. А ты, как фея из сказки. Поэтому не смущайся так вот этим проявлениям благодарности. Когда деньги начнут совать… да и там подумать надо. Задаром ничего не происходит. Вона, как тебя крючит, когда ты лечишь. Я, когда диски вставляла или там, травами, то мзду брала. Даже время затраченное, и то денег стоит. А вот дочка моя была – как ты.

Бессребреница.

– Тётя Аня, а что с ней… случилось?

Лицо старой женщины потемнело.

– Пожар. Лесной пожар. И ребятня в лесу. В походе были. Может, сами и подпалили, не знаю. Он тогда две деревни сожрал, так буйствовал. Мы в хате были. Услышали, выбежали к реке. Стоим, смотрим, с домом родным прощаемся. А она, дочечка моя вдруг напряглась вся, будто что в этом гуле услышала. " Дети там!" – говорит. " Не успеют" – и к лесу. Я за неё вцепилась, не пускаю. А она вывернулась, чмокнула меня в щеку: " Простите, мама! Надо!" – и кинулась через лужок к пожару.

А потом – прямо в пламя. Вот и всё, что я видела… А потом эти бойскауты рассказывали, что когда они уже отчаялись, сбились стайкой на полянке, она появилась возле них. Прямо из пламени появилась. Стала в центре и аж засветилась.

И этот свет, как они говорили, туман такой светящийся, их накрыл и огонь близко не подпускал. Потом пожар ушёл дальше, и этот туман постепенно растаял. Кто посмелее был, на дочушку мою смотрел, так говорили, что она, как этот туман тоже растаяла… Та полянка так и сохранилась среди пепелища. Там ребят и нашли потом. Никто в это чудо и не верил, что в таком ужасе уцелеть можно. А от доченьки ничего не нашли… Совсем… Ребята, которые спаслись, каждый год туда ходят, второй день рождения празднуют. И цветы кладут. Доченьке моей. Хотя наши пожарники объясняли всё это какими-то "микросмерчами" или "микровихрями", которые пожар вокруг полянки обвели. Но я то знаю…

– Какая она у Вас была молодец! – вытирая слёзы, похвалила Алёна.

– Да…, была. Но ты опять плачешь! Да что же это такое?

– Просто… жалко.

– Вот это ты брось. Я смотрю, у тебя глаза вообще на мокром месте? Не пойдёт.

Если можешь помочь чьему-то горю – помогай, а не реви. Если не можешь, то плачь, не плачь, всё едино.

– Но если жалко?

– Ах, внучечка, внучечка, добрая ты душа. Жалей. Но не рюмзай. Сейчас время злое, люди злые, слёзы для них – признак слабости. А над слабыми в лучшем случае посмеются. Поэтому давай потихоньку от плача отвыкать.

– Хорошо, давайте.

Ещё Алёна позвонила домой, сказала, что выздоравливает и что скоро приедет. Мать отвечала односложно и у девушки испортилось настроение. Отец "загусарил", – поняла она. Это была незаживающая, постоянно кровоточащая рана их семьи. Отец.

Тракторист, бригадир, главный инженер, бригадир, тракторист. Водка загубила и эту некогда светлую голову. Или не водка? Или было что-то иное, из- за чего началось пьянство? Девушка тяжело вздохнула. Вспомнила, как прятались они с мамой от разбушевавшегося "родителя". Как тихонько плакала мать и прощала, прощала, прощала. Потом, с появлением братиков, отец поутих, не буянил, но напивался регулярно и крепко. Вот, видимо, и сейчас. Думать об этом не хотелось.

Но пришлось.

На следующий день когда юная целительница блаженно отсыпалась после хорошо сделанной работы, к ней приехали. изменившийся в лице Карлуша растормошил девушку.

– Там к тебе… из милиции. Не знаю зачем. Но если об этих ночах пронюхали…

Ты молчи. А то за такое нарушение режима…

– Хорошо, я не буду говорить. А если спросят?

– Скажи, что не помнишь, где была. Что гуляла. Что лунатичка. такое бывает…

– В освобождённой ординаторской сидел какой-то серый потрёпанный милиционер с погонами капитана.

– Вот, Алёна… поручили мне тебя допросить. – начал он, доставая какие-то бумаги.

– Да, пожалуйста, а о чём? – насторожилась девушка.

– Ну, вообще, как поживаешь. Как здоровье, кстати?

– Нормально, спасибо. Думаю, что скоро выпишут. Домой надо.

– Да, домой надо… Это ты права. Не буду… Неприятности у тебя дома.

– Что? С братиками что? – подхватилась девушка. – С мамой?

– С отцом.

Девушка опять села. Перевела дух. Вдруг перекрестилась.

– А что с ним? – спросила она через некоторое время.

– А ты ведь за него не так переживаешь, а? – наклонился через стол капитан.

– Но что с ним? – повторила девушка, отмахиваясь от проницательного вопроса.

– В большие неприятности влез. Понимаешь, в очень большие. Пока не могу сказать большего. Давай всё-таки побеседуем. Ну, поручено мне.

Уже с более спокойным настроением девушка однозначно отвечала на стандартные вопросы о школе, о семье, об отце.

– Но имейте в виду, если он во что… встрял, то без меня. Я всё время была здесь, уже с улыбкой добавила девушка.

– Ой ли? – многозначительно спросил капитан.

– Да… Во всяком случае, у меня на любое время есть это… алиби!

– Тебя, насколько я знаю, ни в чём не подозревают. Но если вдруг… Ты такими словами не бросайся. Очень часто все эти "железные" алиби просто разваливаются.

– Но я…

– Это так к слову. Теперь распишись. Молодец, девочка. Это между нами. Так и должно быть. Ни единого плохого слова об отце!

– Но так и должно быть!

– Должно, – тяжело вздохнул мент, уже подписывая протокол. Вон мои оболдуевы… – он опять тяжело вздохнул, затем позвал настороженно подобранную старшую медсестру.

– Вы так и не сказали…

– Да. Крепись, девочка. Это серьёзно. В общем… Он подозревается… В общем, вчера на тракторе… Пьяный… Въехал в ваших девчат и студентов.

– И… – побледнела Алёна.

– Трое сразу. Ваших. И один студент. Он девушку успел отбросить. И двое ещё потом. В больнице… – ну вот, я же знал, – услышала ещё Алёна, погружаясь во тьму.

Глава 5

Областной суд размещался в солидном, но неприятном здании, ранее занимавшемся обкомом. В коридорах почти буквально ощущалась враждебность всего окружающего к людям. Начиная с мрачного милиционера, проверяющего документы и заканчивая неудобными скамейками для ожидающих. Найдя номер зала, Алёна с матерью прошмыгнули через дверь и забились в самый дальний уголок, на самую дальнюю скамейку. Девушка посмотрела на высокие, похожие на троны кресла судей, затем на огромную мрачную клетку со скамьёй обвиняемого (здесь особенно гадать не приходилось, да и не из джунглей каких они приехала). На маленькие столики справа и слева от судебного помоста и поёжилась. Чем – то жутким, неумолимо жестоким веяло в этом зале. Как… как на эшафоте. Всё уже давно решено, а сейчас здесь – публичная казнь. Для всех этих кровожадных потерпевших. Алёна тяжело вздохнула. Конечно, им больно. Но разве человеческая кровь – лучшее лекарство?

– Твоих бы так! – кинула ей мать одноклассницы.

Другие люди стали приходить гораздо позже – приехали на более позднем автобусе.

Так и думала несчастная жена подсудимого, намеренно пытаясь разминуться со ставшими беспощадными врагами односельчанами. Враждебно поглядывая на "родственничков убийцы", потерпевшие и группа поддержки начала рассаживаться ближе к месту действа, поэтому Алёна смогла укрыться от посторонних глаз за чьей- то спиной.

Затем ввели отца. Туда, в клетку. Сняли наручники. Он сел, обвёл каким- то мёртвым взглядом зал, опустил глаза. Алёна его почти не узнала, скорее – почувствовала. И ранее склонный к седине, он теперь стал совсем белым. Щёки настолько впали, что, казалось, вот-вот порвутся. Огромные круги под глазами.

Сейчас, когда он опустил голову и потупил взгляд, его бледное лицо казалось черепом. И сидел он тихо, не шевелясь, как какая-то кукла.

Судьи не очень впечатлили Алену. Видела по телевизору. Не понравился седой с мятым лицом защитник. Не понравилась и прокурорша – большая женщина с большими звёздами на погонах и с очень мрачным взглядом. Но больше всего не понравилась судья. Мантия не могла скрыть её грузности. Свисали щёки и второй подбородок.

Видимо, она только что поднималась по лестнице, поэтому тяжело дышала. Алёна с удивлением рассматривала этого вершителя людских судеб. Потом началась процедура представлений, разъяснений, проверки свидетелей, во время которой матери предложили выйти из зала.

– Но это мой муж! – возмутилась Алёнина мать.

– Мария Ивановна, – вы вызывались в качестве свидетеля, поэтому должны пока выйти – терпеливо разъясняла судья. Допросим, будете присутствовать.

– Никуда не пойду! Я должна знать! – повысила голос свидетельница.

– Защитник, это Ваш свидетель. Объясните Вы, или суд найдёт управу.

Мятый адвокат сорвался со своего места – столика возле клетки и кинулся в проход.

Но у матери и так прошёл пыл.

– Сиди, доча. Потом расскажешь, – шепнула она и пошла к выходу. Остановившись напротив судьи извинилась: "Муж ведь", затем вышла. Процесс продолжался.

Прочитала обвинение прокурорша. Алёна узнала – то, что случилось с отцом, называется "убийство двух и более лиц из хулиганских побуждений". Рассказала, кто что видел и что рассказал на следствии, что у подсудимого была тяжелейшая степень опьянения, что он после всего уехал "скрылся с места происшествия" и нашли по следам, в стогу сена возле злополучного трактора. Что отец Алёны виновным себя признал и показал, что " по пьянке хотел попугать ребят".

– Подсудимый, встаньте. Вы признаёте себя виновным? – равнодушно спросила судья.

– Нет, не признаю.

Председательствующая восприняла это, как пощёчину. Мелко затряслись жирные щёки, поднимаясь из-под мантии, начала расползаться по шее и лицу краска.

– Но Вы… э… Геннадий Сергеевич, признавали себя виновным?

– Да. Сейчас не признаю.

– Садитесь мнение обвинения о порядке исследования доказательств? Тишина в зале! – это уже в ответ на ропот потерпевших.

Первым таки допросили отца. Тот, явно волнуясь, повернулся к потерпевшим.

– Я отвечу. Я всё равно отвечу. Перед законом. Но перед Богом и вами я не виноват! Не я был за рулём. Не я!

– Подсудимый, давайте показания суду, – прервала судья.

– Извините. В тот день я действительно выпил. Даже, точнее, напился. Бывает. Вот и решил отоспаться. Вечер уже. Думаю, завалюсь спать, а утром прямо отсюда – и вперёд. Я и раньше так делал… Лёг, уснул. А потом меня выволокли, избили, в милицию. А что я понимал тогда?

– Задавайте вопросы, прокурор, – подсказала судья.

– Сейчас, высокий суд! – собиралась с мыслями и переворачивала страницы в своей папке женщина в погонах. Затем, начала "потрошение".

– Вы признавали свою вину на всём протяжении следствия. Допускаю, что первые допросы проводились с Вами… не совсем вовремя. Но потом?

– Когда я отказался, а это было 23 августа, меня неделю не допрашивали. Пока я вновь не стал говорить, как прежде. Но следователь каждый день ко мне ходил.

Зачем, если протоколов нет?

– Вы мне вопросы не задавайте, а отвечайте на мой.

– То, что со мной делали, называется пыткой.

– Подсудимый, мы это проверим, и если не подтвердится…

– Вы, госпожа прокурор, мне не угрожайте. О том, что мне уже сейчас светит, мне разъяснили. Ещё больше не напугаете.

– Высокий суд! – окрысилась сторона обвинения – прошу оградить меня от таких инсинуаций. Все видели, что я не запугивала подсудимого, а разъясняла возможные последствия заведомо ложного доноса.

– Замечание принимается. Подсудимый, только по существу и без пространных комментариев. Допрашивайте дальше, прокурор.

– По какому поводу вы напились?

– Ну… уборочная.

– Праздник труда и урожая?

– Отказываюсь отвечать.

– Хорошо, зададим вопрос по – другому. За какие деньги вы так набрались?

– Чтобы набраться, больших денег не надо. Не коньяк, поди, пьём.

Насмешливый тон вопросов, какая-то постоянная издевательская ирония типа "плети-плети, уж мы-то знаем, не впервой" начинали злить отца.

– По заключению экспертизы, вы так набрались, что на ногах не могли стоять. Где вы купили спиртное и сколько?

– Не помню. Но если я не мог стоять на ногах, то как я ехал?

– Таких мастеров – хоть пруд пруди… Но он опять задаёт мне вопросы! – спохватилась прокурорша.

– Второе предупреждение, обвиняемый. Ещё одно – и удалю из зала.

– Наглец! А вы ещё цацкаетесь с ним – подала голос мать одного из погибших. – На коленях пощады молить надо! А ты! Эх! Животное! – она села и разрыдалась.

– Потерпевшие! При всём сочувствии к вашему горю, обязана предупредить – будете нарушать порядок, придётся удалить и вас.

– Всё-таки, вы можете прямо назвать лиц, вас… пытавших?

– Следователь сам рук не марал, нет. Но приходил с двумя костоломами, которые и старались. А потом они и сами приходить начали. Я думаю, все приходящие регистрируются? Это я не у вас, это чисто риторический вопрос, – быстро спохватился Геннадий.

– Фиксируются, фиксируются. Поскольку вы не первый… Высокий суд! – поднялась прокурорша. В связи с распространённостью вот таких заявлений, мною заранее были истребованы сведения о посещении подсудимого в изоляторе. Вот. Прошу обозреть и приобщить к делу.

– Тааак. А вас, подсудимый, никто в изоляторе и не посещал, кроме следователя и адвоката.

– Как же так? Они что, тоже заодно? Одна система. А, и вы тоже. Делайте, что хотите! – вдруг обречённо махнул он рукой. Это был жест такого отчаяния, такой одинокой тоски, что Алёна не выдержала.

– Не он это! – подхватилась она. – Не он! Вы же видите, он сейчас правду говорит!

Почему вы все ему не верите? И вы! – она повернулась к потерпевшим. – Вы же его знаете. Да? Он врал? Он хоть раз кому соврал! Если бы это он… а так, за что?

– Выведите эту истеричку. Пристав, почему малолетние в зале? – отреагировала председательствующая.

– Вы… вы просто… сухостой. Внутри уже мёртвая. А вы, вы? – упираясь, продолжала обличать Алёна участников действа. – Вам говорят, что били, а вы смеётесь! А сами боитесь! По глазам вижу – боитесь. А делаете! Проявив недюжинную силу, она вдруг вырвалась и уже обернувшись в дверях спохватилась:

– Папка, я люблю тебя. Мы все любим тебя! Ты только держись, папка!

Остальной процесс Алёна прождала под дверью. Вызывали мать. Потом её вывели "на воздух" и вызвали врача.

– Меня сейчас отвезут, доченька, а ты дождись.

– Мамочка, надо же тебе помогать. Я с тобой! Давай быстренько, я потом ещё успею.

– Зря мы с тобой её рассердили, теперь ещё передачу и свиданье не разрешит, – переживала бедная женщина уже в "Скорой".

– Всё будет хорошо, мамочка. Всё разрешат. Ты спокойно лежи. Дяденька доктор, надо скорее, ей плохо. Или, дайте, я.

– Девочка, сиди и не мешай! – что – то вколол врач матери.

– Дочечка… если что… смотри за братиками… Особенно за Виталиком. Шебутной…, – слабо улыбнулась мать. Где деньги – знаешь. – На папку не надейся… Не выпустят. Злые они… Правильно говорят – оборотни. Нет… защитник добрый.

Боится… А эти – в погонах и судьиха… злые. Ещё такое спрашивать…

– Что мамочка, что?

Женщина начала заметно бледнеть и покрываться потом.

– Кислород! – закричал врач. – Камфара!

– Не верь! Ни за что не верь! – успела ещё сказать несчастная женщина, пока не надели кислородную маску. Автомобиль резко затормозил и тренированные врачи на всех порах понеслись с больной по коридору.

– Сразу в реанимацию! – раздалась команда. Алёна едва успевала за ними. Но одна из дверей перед девушкой захлопнулась.

– Пустите меня к маме! Пустите меня к маме! Мамочка, подожди, я сейчас, – кричала девушка, дёргая дверь.

– Девушка, туда посторонним нельзя – пыталась урезонить её санитарка приёмного покоя.

– Там моя мама! Мне надо быть там. Пустите, да пустите же бога ради, – рыдала Алёна, вырываясь из рук санитарок и подоспевшего на крики постового дежурного милиционера.

– Мне её спасти надо!

– Девочка, миленькая, нельзя! Никому сейчас нельзя, – уговаривала санитарка бьющуюся в истерике девочку.

– Гражданка, прекратите хулиганить, иначе доставлю куда следует!

Не надо было говорить этого служаке. Но привыкшие к чужим бедам сердца быстро черствеют. Не все, но многие. Извинением стражу порядка стала лишь ужасающая боль, молнией пронзившая его насквозь – от лысеющего затылка под фуражкой до пяток в сапогах. Он упал немедленно и беззвучно. Санитарки, взвизгнув от меньшей, но ощутимой боли в руках ("Словно кипятком обварили" – рассказывала впоследствии одна из них) отпрыгнули в разные стороны. Вылетели запоры двери, и Алёна вихрем ворвалась в запретную зону – пустынный длинный коридор реанимации. Иссуплённо врываясь во все двери, пугая больных и медперсонал, она металась в поисках главного помещения, куда повезли мать. Пришлось ещё раз ударить болью по рукам здоровенного мужика – реаниматора. Но добралась.

– Ещё разряд! – первым делом услышала она крик, затем увидела, как выгнулось худенькое тельце матери.

– Ещё разряд! Мы её теряем! Ну! – кричал мужчина, своей огромностью и внешней свирепостью похожий на боксёра Валуева. И вновь бедная мамочка от удара тока изогнулась и, как показалось девушке, застонала. Нет. Это был стон этого гиганта.

– Всё, – простонал он, снимая повязку. – Не свершилось.

Он сел напротив лица Алёниной матери и рассматривая её укоризненно спросил:

– Куда ты торопилась, жанчинка? Жить и жить бы ещё.

А лицо у мамы было такое измученное, такое несчастное и беззащитное, что девушка разрыдалась в голос.

– Не торопилась она. Поторопили.

– Кто пустил? – загремел, было, великан. Затем вяло взмахнул своей лапищей – Впрочем, теперь всё равно. – Поторопили, говоришь? У неё сердце столетней старушки. Мамка твоя? Беречь надо было.

– Я… я… – захлёбывалась в слезах девушка.

– Что ты – верю. Видно. А другие. Ладно. Положено в морг вести. Но ты посиди пока. Туда уж точно не пустят. Он выгнал из палаты угрюмых ассистентов, вышел сам, и было слышно, как рыкнул на Алёниных преследователей.

Прижавшись щекой к маминому лицу, девушка впитывала уходящее тепло. Затем, на что-то решившись, попыталась сконцентрировать всё своё умение. Это был не луч, не туман и не волна. Слепящая вспышка солнечного протуберанца передалась от дочери к матери. И материнское сердце отозвалось на зов. Встрепенулось, ударило, но затем мелко задрожало и вновь затихло.

– Мамочка, миленькая, добренькая, любименькая, хорошенькая моя, зачем же ты так?

Не уходи, родненькая. Пожалей. Как же я… Нет, как же ты? – шептала, уже не вытирая слёз девушка, поняв, что "не свершилось". – Я же тебе всегда помогала, мамуся, этот врач неправ. Мы же… – ни говорить, ни шептать она уже не могла, только перебирала губами. К удивлению вспомнилось, что не видела она мать отдыхающей. Нет, когда колхоз выделил путёвку и все вместе съездили на курорт.

Когда это было, ещё и братиков не было. А когда лежала в больнице и отец по установленному обычаю носил ей разные, по их меркам, вкусности, она их откладывала, будто не хочет, а потом тихонько отдавала им. Бедная. Вон, седая какая. А я ёё… А я ей… Хоть обнимала бы почаще. Дочка кинулась к матери и порывисто обняла мёртвую, осыпая мягкую кожу поцелуями.

– Какие у тебя волосы мягкие, мамуля. И бровки. И реснички. Как у девочки. Вот морщинку только. Вокруг глаз. Плакала много… "Поторопили". Она вспомнила ночные ужасы – пьяного отца, гонявшего и мать и её, совсем ещё маленькую девочку.

Вспомнила, как давилась потом рыданиями мать, стараясь не разбудить и не напугать спящую дочку. Потом всё как- то улеглось. Появление братиков принесло в дом спокойствие, но не радость. А крестьянское подворье приносит достаток, если будешь крутиться. И мама крутилась. Безостановочно. И лишь однажды, кажется, на восьмое марта, выпив со своими "девчатами" на ферме, она не выдержала, разрыдалась.

– Всё… всё… всё, – повторяла она.

– Что, мамулечка "всё", допытывалась, обнимая её, Алёнка.

– Всё, милая, " всё". Хана. Да ты не пугайся, дочечка, это я так. Это о своём…

Хотя, почему всё? Вот, какая красавица растёт. И вон, какие обормотики. Надо жить. Для вас жить, правда?

Поторопили. А вымазанные дёгтем ворота после этого ужасного случая? А откровенные плевки в лицо от потерпевших? А выбитые камнями окна? Разве одна Алёна переживала этот ужас? Когда начали травить в классе? Когда устроили бойкот, а учительница, пряча глаза, занудливо объясняла детям, мол, не виновата девочка, что родилась от такого чудовища. И даже Костик, влюблённый в неё с первого класса Костик пересел за другую парту и стыдливо отворачивался при встречах.

– Не он это! Не мог он этого! – однажды сорвалась и закричала на переменке Алёна.

Промолчали. Только Костик на следующей переменке прошептал: " Ручьём сегодня не ходи". Пошла. Ждали. Избили и её и всё- таки встрявшего на защиту Костика.

А мама, мама утешала, гладила вот этими твердыми, но такими ласковыми руками.

Мазала и её и братикам синяки. И только ночью по животному выла. А по утрам вновь вертелась по заботам. Только ещё добавилось на свидания к мужу и от детей отрывать – передачи носить. И сама вон высохла, мамочка. Всё для нас, для нас.

– Вот и жила ты для нас… Сколько смогла. Но почему столько? Всё эти, – вспомнила она лица судейского действа. – Но мамуля, мне то что теперь делать? Не справлюсь!

Толи случилось, толи почудилось, но улыбнулась мама Алёнке. Грустно, но улыбнулась. Словно сказала "Будет трудно, но ты справишься, детонька".

Осторожно вошёл добрый великан. Минуту стоял тихо, потом попросил девушку выйти.

– У меня и так из- за тебя нагоняй будет… Всё понимаю, но ты там чего-то такого ещё натворила. Иди, пожалуйста во-о-он через ту дверь. Пока хватятся, выйдешь через главный выход, а завтра, когда маму приедете забирать, уже успокоятся. Хорошо?

Он умел уговаривать, этот сурового вида гигант. Алёна кивнула и, оглядываясь на покойную, побрела в указанном направлении.

В скверике она потерянно села на скамейку. Светило солнце, одаривая уже не летним теплом. Желтели листья. Гудели и тренькали трамваи. Ходили люди. Мир был почти тот же. Но уже не тот. В нём не было мамы. Она уже не была рядом, уже нельзя было её обнять, спросить совета, просто прислониться к плечу и ощутить родное тепло. Алёна подумала, как редко она это делала, и вновь на глазах появились слёзы. Потом вдруг вспомнилось, как мама, экономя на обуви, почти всё лето ходила по двору в старых резиновых галошах. А я…, а я…, она вспомнила свои попрёки насчёт одежды и теперь вновь разрыдалась.

– Что за беда, девочка? Может, чем помочь? – присел рядом какой- то выздоравливающий.

– Мама… умерла. Только что…, – пытаясь сдерживаться, ответила девушка.

– Даа, сочувствую. Могу чем помочь? Хотя, в таком горе…

– Расскажите, где у вас областной суд?

– А тебе зачем? На пальцах особенно не разъяснишь. Ты впервые у нас?

– Там папа. Он не знает ещё.

– Позвони. Держи мобилу.

– Нет у него. Да и нельзя там сейчас, наверное, – застеснялась своей отсталости от цивилизации девушка.

– Да, проблемка. Хотя, слушай! Тебя подвезут!

– Нет уж, спасибо! – поднялась Алёна. – При всех переживаниях она помнила рассказы об "отзывчивых" водителях и приключекний не хотела.

– Да чего там "спасибо", раз такое дело, пошли, – решительно встав, потянул за собой девушку незнакомец. – Сейчас мотор поймаем, и он тебя довезёт.

Это успокоило девушку. Кроме того, определив добровольного помощника, как весьма пожилого, она решила в своей наивности, что "таким меринам уже не до того".

– Вот у девушки беда, быстренько доставь её к областному суду. Вот, держи. Ну, удачи, Василёк.

Милиционер на входе в судилище равнодушно отвёл взгляд от зарёванной девчушки – не террорист. Возле дверей зала ещё сидело два недопрошенных свидетеля, – суд исследовал доказательства всесторонне, а значит, долго. Девушка рывком открыла дверь и вошла. Люди чуют беду и в зале тотчас восцарилась тишина. Ни на кого не обращая внимания, Алёна подошла к клетке.

– Мамочка умерла. Ты ведь её тоже убил, а, папка? И вы, – она показала пальцем на судью, и вы – ткнула она пальцем на побледневшую прокуроршу. – Что вы у неё такое спросили? Может, теперь я за неё отвечу.

– Прошу оградить! Неслыханно! Не процесс, а балаган! – первой отреагировала женщина в погонах.

– Объявляется перерыв на… пятнадцать минут, – судья с серыми заседателями пенсионного возраста величественно удалились в совещательную комнату.

– Доченька, иди сюда! Как? Почему умерла? – начало доходить до отца. Он прижался к прутьям решётки.

– Сердце. Довёл, – однозначно ответила Алёна, отворачиваясь.

– Дочушка. Прости, ради Бога! Нет, это у ней просить. Что? Что будет? Где братики?

– Отойти! На скамью! Назад. Девушка, и вы – назад.

– Но товарищ рядовой…

– Никаких но! Не положено!

– Ладно тебе, Семён. Слышал же, что случилось. Пусть поговорят, – угомонил ретивого служаку старший конвоя – наподобе вояк роты почётного караула затянутый в форму прапорщик.

– Спасибо Вам. Доченька, ты присмотри поначалу за братиками. За домом. Немного.

Там решим…

– Думаешь теперь выкарабкаться? Отвертеться не удаётся, так на жёнином трупе решил выскользнуть? – оборвала разговор одна из потерпевших – женщина с жутким взглядом.

– Ну всё, начинается склока. Конвой, вывести, подсудимого, если порядка сохранить не можете. – Скомандовав конвою, тихо выскользнула из зала и прокурорша.

– Мама умерла. Умерла мама. Мама умерла, – жалобным тоном скулила несчастная девочка и притихшие вдруг потерпевшие не останавливали её до возвращения суда.

Ввели какого – то лишенного стержня отца. Вошли судьи.

– Судебное заседание объявляю продолженным. Имеются ли какие ходатайства?

– Высокий суд! – вскинулась прокурорша. – По имеющимся данным, в семье подсудимого случилась трагедия. Умерла его жена. В семье осталась эта вот девочка и двое малолетних сыновей. Ходатайствую об отложении слушания дела и… – было видно, как женщина набирается мужества – и изменения меры пресечения на подписку о невыезде… Пусть хотя бы похоронит. И с детьми пока решится… – объяснила свою позицию обвинитель.

– Потерпевшие, Ваше мнение по заявленному ходатайству?

Мнения разделились. От: "Пусть похоронит, никуда не денется" одних и "На усмотрение суда" других до: " Он наших не пожалел, нас не пожалел, чего его нам жалеть" третьих.

Защитник горячо подержал заявленное ходатайство и поблагодарил государственное обвинение за проявленную человечность.

– Ваше мнение, подсудимый, – обратилась к уже вдовцу толстая судья.

– Пустите. Попрощаться. Прощения попросить, – тихо прошептал Алёнин отец.

– А у нас? – вновь взвыла наиболее агрессивная потерпевшая.

– Я к вам потом приду. Сразу после… Зачем суд? Убьёте – и всё. И крови попьёте. И детей моих кровушки хотите? – вдруг сорвался он. Палачи! Не я, не я, не я это! Но хотите моей крови – пейте. – Впавший в истерическое буйство подсудимый вдруг зубами впился в свою руку, одним махом вырвал кусок запястья и протянул брызжущую фонтаном крови руку сквозь решётку.

– Иди сюда, Семёновна! Иди и напейся! Всю выжри, до капли!

Пока конвой скручивал впавшего в истерику отца, а суд "удалился в совещательную комнату" Алёна вышла из зала и побрела куда глаза глядят. Мама умерла. Умерла мамочка. А они… А они…, – плакала девочка. И братики ещё не знают. И она там лежит. Забирать надо. Хоронить. Домой ехать. А как теперь… одной? Может, всё- же отца выпустят? Нет. Не выпустят, – тяжело вздохнула Алёна. Надо ехать. Надо к маме… за деньгами. Всё у неё. Девушка и не заметила, как вновь оказалась в скверике возле больницы. К кому сейчас идти? К главврачу? Или уже в морг? – девушку передёрнуло.

– О, Василёк! Опять здесь? Проблемы?

– Мама умерла. Хоронить надо. Отца не отпускают…

– Постой – постой. Он у тебя там за что?

– За убийство. Троих наших ребят раздавил на тракторе. И одну девушку покалечил…

– А… Как же. Криминальную хронику почитываем… И что, у тебя никого не осталось там из взрослых?

– Никого, – вздохнула девушка. А два братика остались. – Она уставилась на пчелу, промышляющую в осенних цветах. – Если сейчас надо забрать… деньги у мамы, это к кому обращаться?

– Думаю, к главврачу. Но, знаешь, давай по – другому. Сейчас тебя отвезут, помогут, а потом рассчитаемся, а? – Не ожидая ответа он начал набирать кого-то по сотовому.

Уже через какой- то час девушка мчалась на шикарном по её меркам "джипище" с тремя серьёзными, малоразговорчивыми типами. Они сразу не понравились Алёне, но новый знакомый так глянул на них после первой же шуточки, что мужики надели маски неразговорчивой скорби.

– У девушки умерла мать. Отец сейчас на нарах. Других родственников – никого, только братишки малые. Поможете похоронить. Все затраты на мой счёт, – инструктировал Север хмурых подчинённых.

– Ну что вы, зачем за вас счёт? У меня есть…

– Что у тебя есть, я догадываюсь. Не будем. Рассчитаемся.

И вновь хмурые улыбки и липкие взгляды странных знакомых.

– Чтобы всё чин чинарём. ВСЁ! От начала и до конца. Чтобы комар носа не подточил.

– Не впервой, шеф, сделаем.

И они действительно сделали. Прежде всего – вышли ко вновь собиравшимся односельчанам, моментально вычленили заводил и утянули тех в сарай "потолковать".

После нескольких взвизгиваний те высочили и рванули по домам. Толпа рассосалась.

Не секрет, что в большинстве своём такие толпы состоят из трусливого шакалья, которое и черпает то вдохновение в чувстве безнаказанности. Затем все трое гуськом, вразвалку двинулись в контору, к представителю местной власти. Вскоре туда же, на ходу застёгиваясь, рванулся из дома участковый. А ёщё через пол-часа изрядно выпустивший пар председатель в окружении Алёниных " помощников" появился в хате.

– Беда, конечно, беда, Алёна. Всё поможем. Всё организуем, всё, что положено.

Это же на завтра надо готовить, да? Сегодня привезёте?

– Ты, отец, давай, запрягай твоих дармоедов. Что, дитё само здесь справится?

Чтобы через четвертной здесь всё кипело. Убрать, помыть, почистить. Машину давай.

Сейчас за покойной поедем.

– Да де же у нас. Неожиданно так.

– Мы же уже покалякали. Опять базар начинаем? – искренне удивился заглавный.

– Нет. Я просто… Хорошо.

– А ты смотри, лейтенант. Если ещё какая пьяная морда сюда прицарапается под окна права качать, не носить тебе погон. Твой шеф тебе всё доходчиво растолковал?

– Ты, дивчина, бери одёжу, мы поедем. Там и помоют и оденут. Привезём чин чинарём, как шеф приказал.

– Что Вы! Я поеду. Я сама… Здесь с братиками. У тётки они.

– Лады. Поедешь вон с Васо и Коляном, они там помогут. А я тут здешних подшевеливать буду.

– Ты мама, не стесняйся. Это же я. Всё сделаем, как следует. и помоемся, и оденемся. сами справимся, правда? – разговаривала девушка, обмывая сухонькое тельце. – Какая-же ты у нас… Как же ты исхудала, мамочка! Зачем же ты так себя…

– Не выдержав, Алёна упала на уже холодную материну грудь и разрыдалась.

Выплакавшись, взяла себя в руки и одела мать в немудрёную, но чистую одежду.

– Вот так, мамуля. Теперь поедем домой отсюда. Давай-ка, – она наклонилась и подняла лёгкое родное тельце с каталки.

– Вот так, – обняв покойную, она вынесла её в прихожую, где уже стоял гроб.

– Ты с ума сошла, девонька! – запричитала санитарка. – Разве можно так!

– Только так и можно. Это моя мама – уклоняясь от рук пожилой женщины, объяснила Алёна. Она сама аккуратно уложила покойную в последнее ложе, поправила одежду.

– Теперь поможете? – обратилась она к перекуривавшим молодцам.

– Без базаров! – и вскоре автобусик – катафалк вёз алёну и её мать в деревню.

Алёна, казалось, онемела от горя. Словно вне себя, она сутки просидела у гроба, о чём-то шепча, шепча и шепча матери. Её горе примирило потерпевших с этими осиротевшими детьми. Нет, они не простили, но стали терпимее. Или эти загадочные амбалы – незнакомцы внушили почтение? Но всё-таки, справедливости ради, следует признать, – большинство сочувствовало этому горю. Пришёл с цветами Костик.

Потянулись другие одноклассники. Алёна на секунду отвлекалась, кивала головой и опять возвращалась к разговору с мамой. Порой вскакивала, металась в поисках братьев, убедившись, что они под присмотром, возвращалась туда же, к гробу. Даже когда приехал отец, она посмотрела на него странным остекленевшим взглядом.

– Вот, папка, что вышло – то.

– Меня привезли. Только на похороны. Вон, видишь – кивнул он на конвой.

– Так садись, поговорим, попрощаемся. Красивая у нас мамка, правда?

Отец только кивнул. Наполняющимися слезами глазами он смотрел на ту, кто столько лет… Столько лет… А он… А он!

– Проси, прости, прости… Но это последнее… не я.

– Она знает, папка. Знает.

– Прости… – продолжал теперь уже вдовец. – Не слышишь…

– Она слышит, папка. Слышит. Ты дай мне руку. Так. А теперь разговаривай с ней.

Кричи! Она уже далеко. Но ещё слышит.

Геннадий послушно закрыл глаза. Потом вздрогнул и замер. И долго сидел не шевелясь, не вытирая уже струйками льющиеся слёзы. Потом резко встал.

– Вот что, дочушка. Ты… слышала… наш… разговор?

– Она с тобой разговаривала.

– Доченька, ничего не поделаешь. остаёшься за старшую. Наверное придётся… – он прогнал подкативший к горлу ком. Придётся в детский дом… Нет у нас близких родных… Но это ненадолго. Ты ведь скоро взрослая. Вернёшься. И братиков заберёшь назад. А дом всё равно за тобой будет…

– Я всё сделаю, па – рассеянно ответила Алёна, вновь что – то шепча матери.

– Ребята, мне бы, ну, знаете куда. Ну, побудьте здесь. Никуда я отсюда уже…

Вот и спасибо.

А потом был дикий крик и суета. И беготня этих конвоиров. И нацарапанная на пачке сигарет записка.

" Прости дочушка. Пойду за ней. Жить теперь не смогу. Береги братиков".

Похороны Марии решили отложить и хоронить обоих вместе. Воспротивился было поп, но Вован быстро того урезонил. Отца обмывали и одевали уже без Алёны. Та по прежнему не отходила от гроба матери.

– Вот и папка к тебе, – прошептала только она, когда два гроба уже стояли рядом.

– А ты, папка, зачем? А это всё мне одной? Зачем? – дико закричала она, после чего впала в оцепенение. Но в такое же оцепенение, впала, казалось и вся деревня.

Молча, тихо, прошла процессия, также тихо, только земля глухо стучала по крышкам гробов, похоронили. И даже на поминках было тихо. Пили не напиваясь. Глядя не девушку, на двух нахохлившихся, словно молодые воробушки, братиков, вдруг ужаснулись той травле, которую обрушили на эту семью.

– Прости Алёна! – прорвался к столу Костик, не допущенный по малолетству на поминки. – Прости! А то я тоже прямо вот сейчас! – он хватанул было нож, но тут же был скручен взрослыми мужиками.

– Ну что ты, Костюша, – горько улыбнулась девушка. – За что? Ты же единственный, кто…

– Гм… Вот что, девонька. И нас прости. Горе, оно ослепляет. И ожесточает. Ты же знаешь. И мы это всё недавно. Вот. Так что… но помогать будем всем миром. А мамка твоя… Давайте помянем по людски. Святая была женщина, – высказался, наконец, бригадир покойной. Прорвало. Заговорили. Заплакали. Начали вспоминать.

А Алёна пошла укладывать братиков.

Куда теперь? В детдом? Не пойду! К Даниловне? " Ты если что, сразу ко мне", – вспомнила она, как прощалась со старой знахаркой в больнице. А что? Поселюсь в лесу. Братиков заберу, – думала девушка на следующее утро, возвращаясь с кладбища, куда ходили " будить" покойных. Оставив братиков у той самой дальней родственницы, девушка пошла на свою полянку.

Словно почувствовав разлуку, на полянку начали слетаться, сбегаться и сползаться все, кому Алена когда-то помогла. Приближались, тыкались носом или клювом или чем ещё в её руки, шею, щёки и спешили по своим делам. Птахи, правда, ещё оставались на ветках, но остальное зверьё, озабоченное наступающей осенью, долго не засиживалось.

– Вы тут будьте повнимательнее, меня долго не будет. Помочь будет некому.

Поэтому смотрите в оба и не ссорьтесь по пустякам, – напутствовала девушка лесных друзей.

Внезапно остававшиеся зверюшки насторожились, затем брызнули во все стороны. Это на поляну вышли те самые угрюмые помощнички, сосватанные Алёне Севером. На это раз все трое глумливо улыбались.

– Вот ты где. А мы уж подумали, что сбежала неблагодарная девчонка, не хочет расплачиваться за наш труд, – заявил бритый Сазан.

– Ой, что вы, как вы даже подумать такое могли? Конечно, расплачусь. У мамы… да вы что?

Пока она говорила, они подошли вплотную и чёрноглазый схватив её за руки, натренированным движением загнул их за руки.

– Здесь, а не "у мамы" и рассчитаемся. С нами. С Севером – после. Камеру, Васо.

Васо навёл на девушку видеокамеру, а Сазан с видимым удовольствием начал расстёгивать пуговички на Алёниной кофточке.

– Но у меня… нет… с собой ничего, – всё ёщё отказывалась поверить в происходящее девушка.

– Гы- гы- гы, – заржали все трое. – Кое – что есть и это мы сейчас проверим, – ответил бритый, развеяв все сомнения.

– Вы что? Вы зачем? Не прикасайся ко мне. Отпустите! – забилась в крепких руках девушка.

– Ты давай, сопротивляйся. Мы это на порно снимаем. Многие педофилы тащаться. Но имей в виду, надоешь, или, тем более, сделаешь мне больно, пройдём все извращения. Вплоть до групповухи. Видела в порнушке? Нет? Ребята, да нам попался нетронутый цветочек, – ёрничал Сазан, не спеша раздевая девушку. Поверив, наконец, в происходящее, Алёна ударила негодяя коленом и страшно закричала. По тому, как совсем слегка поморщился Сазан поняла – не попала.

– Ну, ты сама выбрала, – прорычал он и уже рывком разорвал нижнее бельё.

– Заснял? Всё. Клеим рот. До второго акта. Когда успокоится. Ты держи покрепче.

И весь интим теперь – крупным планом.

Несчастная девушка успела ещё раз пронзительно закричать, пока её повалили на землю и заклеили пластырём рот. Всё трое действовали согласованно, без суеты, видимо, уже по отработанному сценарию.

– Ты бы всё- таки успокоилась, детка. Хватит. Всё равно от Севера теперь тебе не вырваться. А там, чем покладистей, тем себе же и спокойнее, – уговаривал Сазан, пытаясь стянуть с извивающейся девушки джинсы. Затем ему удалось прижать ноги девушки своими коленями. Ощутив его липкие от пота пальцы на своём теле девушка поняла, что вот-вот случится самое страшное. И забилась в похожих на предсмертные конвульсиях.

Но в это время она вдруг почувствовала свободу рук и немедленно вцепилась ими в лицо уже вожделённо сопевшего насильника. И тут же раздался жуткий, перешедший в хрип крик "оператора". Тренированным движением ухода от опасности, Сазан резко откатился в сторону и тут же вскочил. Вскочила и Алёна.

Заступником – спасителем оказался серый зверюга – некогда спасенный Алёной волк.

Только сейчас он был здоров и страшен в своём волчьем гневе. Васо уже лежал с разорванным горлом, пытаясь его зажать и постепенно затихая. Сейчас зверь сбил с ног оператора. Затем, собравшись для очередного прыжка, повернул жуткую окровавленную морду к последнему из негодяев. Но прыгнуть не удалось. Ахнул и прокатился эхом выстрел. Алёнин спаситель присел, и уже не прыжком, но направился к Сазану. Тот выстрелил вновь и вновь. Третий выстрел уложил серого, но тот, грозно оскалившись, продолжал ползти к своему врагу. Только четвёртый выстрел остановил героя и тот по- человечески застонав, закрыл глаза.

– Во, подыхай, падла. Я пока с твоей ведьмой разберусь, – и он повернулся к Алёне, стоявшей прижавшись к дереву и пытавшейся руками прикрыть разрывы в одежде.

– Здаётся мне, ошибочка у Севера вышла. Не нужны ему такие ведьмы. Такая мокруха – он кивнул головой на двух бездыханных дружков – себе дороже. – так что, прости, детка, будем считать, что тебя замочил мой дружок. Случайно. Защищаясь от этой падали. Ну, сдохни – вновь ударил он зашевелившегося волка.

Это было последней каплей. Собиравшаяся и клокотавшая ненависть к этой твари выплеснулась одновременно с ударом в грудь. Затем девушка ещё услышала звук выстрела. Страшно перекосившись не то в немом крике, не то в болевом спазме, упал Сазан. На рваной девушкиной рубашке расплывалось красное пятно. Было больно, но не так, как при сеансах в больнице. Но от слабости подкашивались ноги.

Девушка сделала несколько шагов и опустилась у своего серого витязя. Тот ещё был жив и открыл свои карие, переполненные мукой глаза. Алёна обхватила его голову руками, попробовала спасти. Нет, сил не было. Она ещё смогла забрать боль умирающего зверя, пропустить через себя в землю. Затем, уверенная, что тоже умирает, затихла.

Глава 6

Комнатка была маленькой, но очень светлой. Она показалась бы даже уютной, если бы не кричащая пестрота обоев. Борясь с подкатывающей к горлу тошнотой, Алена закрыла глаза. Стало ещё хуже. Тогда девушка встала, прошла несколько шагов, взглянула в окно. Ахнула, попятилась, села в мягкое полукресло. Попыталась собраться с мыслями. Не получалось. И она вновь уставилась в окно. С довольно большой высоты открывалась странная, невиданная, невообразимая для сельской девушки панорама чужого города. Высотные здания перемеживались с небольшими, утопающими в зелени коттеджами. Каким – то нереальным пронзительно – голубым цветом блестели под жарким солнцем бассейны. Вдоль улиц и улочек гордо тянулись вверх пальмы. Да-да, пальмы! А дальше… Дальше, от широкой полосы песка играл бурунами океан. Алёна сразу поняла – океан. Слабо морю вот так – гордо и незыблемо разлиться до горизонта.

– Где я? – вслух задала девушка закономерный вопрос. Ей никто не ответил. Ответ следовало искать самой. Алёна заглянула во встроенный угловой шкафчик и, накинув какой-то лёгенький халатик, выбралась из комнаты. Внешне это напоминало гостиницу – длинный, довольно скучный коридор с одинаковыми дверями. Суда по всему, за ними скрывались такие-же комнатки. В коридоре было довольно душно, за дверями – тихо. Дверь на пожарную лестницу (это Алёна определила по рисунку) была заперта. Возле лифтовых дверей, наконец, обнаружилась живая душа – здоровенный гориллоподобный мужичище, явно скучая, сидел за пластиковым столиком.

– Здравствуйте! – решила завязать беседу девушка. Собеседник поднял на неё глаза, но не ответил, продолжая жевать резинку.

– Я бы хотела узнать… Что – то случилось. Ничего не помню. Где я?

Ответа не последовало. Но судя по всему, страж начал понимать, что обращаются к нему и несказанно этому удивился.

– Я не понимаю. Я, наверное, больна. Вы понимаете? – Сообразив, что её не понимают, девушка начала вспоминать хоть что – то с английского.

– Дую спик инглиш? Вот из ю нейм? Вэа ду ю лив? Ай вонт эт хоум. – высказалась она, пытаясь хоть что – то выжать от странного дежурного. Наконец, того проняло.

Правда, реакция была совсем неожиданной. Поднявшись во весь гигантский (наверное – двухметровый, подумалось Алёне) рост, горилла молча взял девушку за плечё и поволок назад по коридору.

– Подождите, куда? Я же узнать хочу… – пыталась упираться девушка. Не обращая внимания на это сопротивление, страж доволок Алёну до её комнаты (Љ 1313 – надо же! – автоматически подметила девушка) и подтолкнул её в направлении кровати.

Уже лежащей он сказал несколько слов на непонятном языке и захлопнул дверь.

В принципе по тону можно было понять, что высовываться ей не следует, а тем более заводить с постовым разговоры. Алёна вздохнула и подойдя к окну решила более внимательно изучить открывшуюся панораму. Начала проясняться память и вскоре девушка, отшатнувшись от экзотики, забилась в дальний угол комнаты.

– Шеф, это я. Здесь некоторые накладки. Еду. Да, везу. Но хлопцы. Всё шло по плану, но потом волчина проявился. Почему мент? Настоящий. Меня сразу оглушил, ничего не помню. Очухался – всё тихо лежат. И Сазан и Васо и волчара. И она. Я там допетрил – пальнул таки Сазан волчару. Но и девку тоже. Правда, не насмерть.

Вот я её и везу. Их не успел. Камеру? Тоже… не успел. Куда? Да нет, кажется, не тяжело. Крови нет, и дышит. Сквозное. Понял.

Это девушка слышала, придя в себя в бандитском джипе. Затем сознание возвращалось, когда она лежала на каком – то холодном столе. И знакомый голос говорил: "Что-то ты не то наплёл, а? Где здесь ранение? Вот это? Сегодняшнее?

Вот эти точки? Ты меня за недоноска держать решил?" и уцелевший подонок что-то виновато гундосил в ответ.

– Ладно, разберёмся. О, глазоньки открыла. Здравствуй, малышка! Ты оказалась совсем неблагодарной, а? Ну, ничего. Я зла не держу. Привык, что люди – животные неблагодарные. Может, потом спасибо скажешь. Ибо ждёт тебя головокружительная карьера и лёгкая. Полная удовольствий, а где-то даже переполненная некоторыми удовольствиями жизнь.

С этими словами Север что – то уколол Алёне в вену. Последнее, что девушка увидела – серые, страшные своим равнодушием глаза.

Алёну резко зазнобило. Она вдруг почувствовала на всём теле липкий, неприятно пахнущий пот. Проведя рукой по лбу, она увидела на ладони грязно-коричневые капли. Подбежав к зеркалу. Алёна ахнула – вся словно вывалялась в грязи. Недолго думая она скинула одежду и уже через мгновенье нежилась под чуть тёплым освежающим душем. Неиспытанное ранее удовольствие принесли и всевозможные ванные прибамбасы – ароматные мыло и шампунь, кремы для лица и для тела. Конечно, все тюбики и баночки были в ярких упаковках с надписями на неизвестном ей языке. Но какая же девушка в этой всей парфюмерии не разберётся!

Когда посвежевшая и почти пришедшая в себя Алена, закутавшись в пушистое полотенце, вышла из ванно- туалетного отделения, её ждал новый сюрприз. В комнате стоял столик – серебристый, металлический, на колёсиках – в общем, как из фильмов о шикарной жизни. И на нём в таких же серебристых, (как их назвать? В судках что ли?) исходили ароматом какие-то удивительные блюда. Было что-то там ещё. Но взгляд девушки на этом не задержался. В единственном кресле восседала…

Алёна не смогла сразу подобрать правильное определение. По её меркам – тётка.

Далеко за двадцать. Но это слово совсем не клеилось к посетительнице.

Молодящаяся. Стройная до худобы. Крашенная. Не под блондинку – под русую. Тонкий нос. Пронзительно – зелёные глаза. Неестественно зелёные. Может, это то, о чём Алена раньше только слышала – цветные линзы? Какие- то острые черты лица хищной птицы. Тонкий с горбинкой нос с этими непропорционально большими глазами конкретизировали этот образ – скопа. Нервные, тонкие, чувственные губы. Длинные пальцы рук. В правой- бокал. Пальцы левой нервно теребят подлокотник кресла.

Длинные, стройные ноги. Что – то подобное однажды промелькнуло в их деревне. Да.

Библиотекарша. Посводила тогда с ума всех мужиков. И Алёниного отца тоже. Правда, куда ему было тягаться с сильными мира сего! Хотя, говорили, что никому не отказала. К счастью, быстро нашла солидного опекуна и перебралась в райцентр.

– Ну что вызверилась, девонька? – прервала её неприятные воспоминания незнакомка.

– Давай, садись, перекусим и поговорим. Догадываюсь, что вопросов у тебя много.

Садись – садись. Голод – не тётка, поэтому давай, ешь. И не ищи свою одежду.

Потом оденешь вон то – показала она в сторну лежащего на кровати чего – то ярко – пёстрого.

Алена послушалась совета и взялась за блестящую вилку.

– Где я? – уже с набитым ртом поинтересовалась она.

– В Бразилии, где очень много диких обезьян – явно привычно объяснила Скопа. – Выпьешь чего-нибудь? Так быстрее перевариваются такие новости.

– Нет, спасибо, – ошарашено поблагодарила девушка, откладывая вилку. Она, уже не ощущая вкуса, быстро проглотила находившейся во рту кусок какого-то овоща и отложила вилку.

– Это за окном…

– Да, милочка. Атлантический океан. У тебя, наверное, отлично по географии было?

И вообще, наверное, отличница? – как то ехидно, с подтекстом спросила собеседница.

– Да, почти… А…

– Понимаю. Конкретно ты находишься в заведении, известном тебе под названием "публичный дом".

– Что Вы? – отшатнулась девушка.

– Да-да, милочка. И с сегодняшнего дня ты зачислена в наш персонал. В штат фирмы.

Я – директор этой фирмы. Светлана Петровна. Фамилия для тебя значения не имеет.

Оценив шоковое состояние девушки Скопа решила, что настал лучший момент для её ломки.

– Здесь, на этом этаже, вот такие номера для жизни. "Рабочие места" – на этаж ниже. И слушай внимательно, милочка. Ты здорово влетела. Но такова селяви, как говорят французы. И никто, слышишь, никто тебе не поможет. Кроме меня. И тебя самой. Отработаешь годика три на совесть – отпустим. А будешь кобылятиться – всё равно отработаешь. Только по сажу на иглу, выжму всё, а потом продам. И не в гарем к шаху. В грязный дешовый бордель. И не жди помощи. У меня здесь всё схвачено. От полиции до мэрии. Ну! Думай быстро! Детство кончилось! Ну! – встряхнула она неподвижную девушку.

– Ладно, – не дождавшись ответа, продолжила Светлана Петровна. Она закурила тонкую сигаретку, отпила из своего бокала и, потянувшись через столик, воткнула свой зелёный взгляд в глаза жертвы.

– Слушай дальше. Судя по всему, ты ещё ммм нетронутая. Да? Так вот. Есть у нас особые любители на таких. Но есть любители поиграться в соблазнение, а есть – в изнасилование. Со вторыми – больнее и противнее. Хотя со временем – она вздохнула и потянулась. – Со временем понравится и это. Но на первых порах, я тебе скажу, очень больно и неприятно. По скотски. Пару вот таких дичек, как ты, даже наложить на себя руки пытались. Потом привыкли, втянулись, вошли во вкус. А одна, да. В окно выбросилась. Теперь, эти стёкла не бьются. А в комнатах видео.

Во всех уголках. Даже в интимных. Кстати, когда ты мылась, уже оценили. Есть и такие любители. Так что с почином тебя… Ах ты дрянь! – Скопа вскочила, прервав вербовку, вытерла попавший в глаза плевок и наотмашь ударила девушку.

Сильная оплеуха повалила Алёну на пол.

– Дрянь, дрянь, дрянь, – пинала девушку ногами Скопа. Полотенце смягчало удары, да и поражённое ужасом происходящего тело не чувствовало боли.

– Ладно, – спохватилась "директор фирмы". – Не буду портить товар. Видит Бог, я хотела, как лучше. Готовься, маленькая сучка. Потом ещё поговорим. После третьего. Или пятого. Сама приползёшь, – она вышла хлопнув дверью.

Алёна поднялась и кинулась одеваться. Но разглядев легкое, короткое платье и какие- то, похожие на ленточку трусики всхлипнула и ещё плотнее завернулась в одеяло. Затем забилась в дальний угол комнатки, загородилась столиком и, понимая всю наивность таких мер, расплакалась. Но плакать пришлось недолго. Своим плевком она так обозлила Скопу, что та не медлила. Дверь открылась резко, одним сильным рывком. Клиент заведения был здоровенный и неприятный. Не скрывая своих намерений, он рассмотрел жертву, затем порвал на себе рубаху и кинул её куда- то в угол. Тоже самое – чуть не разодрав наполовину избавился от брюк. Алёна выросла не в монастыре и всё- таки знала анатомию. Но когда этот бычила ( другого слова она не нашла), оголился совсем, к горлу девушки подкатила тошнота.

Не обращая на реакцию беззащитного ребёнка никакого внимания, клиент схватил её за волосы и швырнул на кровать. Преодолев слабое для него сопротивление, распахнул одеяло, подмял жертву под себя и взгромоздившись на неё, сжал здоровенными лапищами голову и потянул её на себя. Это волосатое уже вспотевшее от страсти чудовище уже вызывало не тошноту. Отвращение переросло в гнев, который закипал и бурлил в девушке. И когда насильник всё- же коснулся своей плотью сжатых губ девушки, она, как тогда, на поляне, прожгла своей ненавистью это голое сопящее тело. Тут же Алёна почувствовала, как страшно, до окаменелости напряглись все мышцы мужчины, а уже через мгновенье его руки безвольно опустились, и сам он боком завалился на кровать. Девушка выскользнула из – под потного тела и кинулась к одежде. Уже не обращая внимания на легкомысленность и фривольность наряда, она быстро оделась и кинулась в коридор, к лифту. Не успев сделать и нескольких шагов, она услышала крик Скопы.

– Стой, стой, тварюка – кричала та, выскакивая из дальнего номера.

" Наблюдала, – догадалась Алёна. Может, ещё и со зрителями?" – она оглянулась и действительно увидела выскочившего из той же комнаты мужичка. И не угаснувший ещё в Алёне гнев выплеснулся вновь.

– Влад, держи её – успела ещё крикнуть Скопа дежурившему у лифту шкафу. Затем, согнувшись почти напополам, она вскрикнув, упала и затихла. Схватившись за глаза, жутко закричал зритель. Ничего не понявший охранник распахнул руки навстречу бегущей девчушке, но тоже упал. Этот – безмолвно, но, как и положено шкафу, с грохотом. До того, как пришёл лифт, отчаянно давившая на кнопку вызова девушка с ужасом ждала, когда её мучители придут в себя. Потом с ещё большим ужасом убедилась, что охранник смотрит в потолок остекленевшим взглядом и скопа, кажется, тоже не дышит. Извращенец – зритель был без сознания, но дышал.

Насильника слышно не было. Пока лифт двигался на первый этаж, девушка собралась с мужеством, заставила себя неспешным шагом пересечь прохладный холл и направиться к выходу. Никто её не остановил. Только пару мужчин оценили её полуприкрытую фигурку липкими взглядами. Стеклянная дверь автоматически открылась, и девушка оказалась на тротуаре. Здание, из которого вырвалась Алёна оказалось довольно высотной гостиницей. По сидевшим в холле она поняла, что "бледнолицые" здесь всё- же не редкость. По широкому шоссе как- то лениво двигались автомобили, в большинстве своём без крыш. Прохожих было мало – сказывалась изнуряющая жара.

На перекрёстке бездельничал полицейский. Может, от нечего делать он рассмотрел девчонку. Но Алене этот взгляд показался странным.

" У меня здесь всё схвачено" – вспомнила она слова Скопы. Надо было уносить ноги.

Подальше от этого вертепа. А потом… Девушка, не останавливаясь на размышлениях о потом, быстро свернула с главной улицы в какой- то переулок, затем ещё в более узкий, потом ещё, потом ещё. Дальше началось то, что в наших учебниках называлось трущобами. Какие- то старинные здания чередовались с высокими каменными оградами, из – за которых вообще ничего не было видно.

Противоположные дома жались друг к другу, и в узких улочках было сумрачно и душно. Там, где эти каменные джунгли расступались, на асфальтовых площадках гоняли мячи коричневые дети. И если попадавшиеся навстречу редкие взрослые, скользнув взглядом по девушке, открыто не высказывали своих чувств, то детвора, завидев её пёстрое платье, обязательно прекращали игру, показывали на неё пальцами и, хохоча, что – то кричали. Приходилось вновь и вновь куда- то сворачивать. Алёна уже выбилась из вил, когда очередной переулок вдруг кончился и за крайним домом ветер дохнул ей в лицо солёной прохладой океана. Алёна присела на разбитую, перевёрнутую вверх дном здоровенную лодку, и начала собирать разбегающиеся мысли. Всё происходящее казалось каким-то диким сном. Ещё вчера она была дома. Дома? Ну, на родной земле. Вчера? Ну, недавно. Потом та поляна… Она посмотрела на место, куда попала пуля и всхлипнула. Никакого следа не было. Не то, что там шрама. Вообще ничего. Нежная гладкая кожа. Значит, сон? Что сон? Поляна сон? Или сейчас – сон? В Бразилии, на краю океана… Нет, не сон, а просто бред. Это я упала на Серого раненная и теперь брежу. Нет! – она задрожала, вспомнив насильника. Девушка по горячему песку подошла к воде и протянула к очередной волне ногу. Та, словно лаская, лизнула ступню прохладной водой и откатилась. Улыбнувшись, девушка побрела по пустынному берегу. Затем, обнаружив разбитую яхту (или баркас, она была не сильна в морской терминологии) Алёна устроилась в его тени. Всё-таки пережитое дало о себе знать, и беглянка неожиданно для себя самой задремала.

Алёна проснулась от того, что кто-то тряс её за плечё. Ошалелым взглядом девушка посмотрела на бескрайнее, усыпанное яркими звёздами небо, сливающееся где-то вдали с океанскими водами, на невиданно огромную Луну. Приподнявшись и сев, она увидела ещё неестественно серебристый песок берега. А затем – худую хмурую старуху, шкомотавшую её за плечё. Вскочив, Алена увидела, что старая женщина была довольно низенькой, коричневой, седоволосой и с большим крючковатым носом.

В общем, такой, какой рисуют у нас Бабу – ягу. На немой вопрос девушки, старуха мотнула головой в сторону окраинных домов и бросила короткое слово.

– "Пойдём!" – догадалась Алена. "А почему бы и нет? В коне концов куда- то идти надо". И когда незнакомка, взяв её за руку, повела за собой, девушка не упиралась.

Один, второй переулок, и вот уже восхитительный морской воздух сменился вонючестью плохо вычищенной или вообще забитой канализации. Сами дома были какими-то серыми и неухоженными. Или это просто казалось Алёне из-за узости улочки, оттеняющей серебристый лунный свет?

Дом, в который они пришли, ни чем не отличался от остальных. Старуха включила свет – тускловатую лампу, и Алёна осмотрелась. Комната была довольно большой.

Вероятнее всего – зал. Кресла, диван, даже телевизор. Старомодныё шкафы, журнальный столик. Несколько дверей. Через одну из них хозяйка провела Алёну в кухню. Молча усадила за широкий стол, наложила в миску из стоящей на плите здоровенной кастрюли какой – то каши, поставила перед гостьей, протянула ложку.

– Ешь! – поняла Алёна произнесенное слово.

Каша была неизвестной, но очень вкусной и изголодавшаяся девушка с аппетитом взялась за угощение.

– Умайта – произнесла старуха, показывая на себя.

– Алёна, – поняв жест, представилась девушка.

– Альона. Аль-она? – повторила хозяйка и вдруг улыбнулась. И сразу перестала быть грозной Бабой – ягой. Затем, вновь нахмурившись, поставила уже пустую тарелку в раковину – к другой грязной посуде – и жестом позвала гостью назад, в зал. Там она показала на диван и включила телевизор. Шёл блок новостей, что – то, типа "Евроньюс", только дикторша пулёмётными очередями тараторила на испанском языке. Алёна недоумённо пожала плечами, но хозяйка жестом предложила сидеть и смотреть. Уже после прогноза погоды с непривычной картой Бразилии ("Действительно, Бразилия" – всхлипнула девушка) начались, как и у неё на родине, региональные новости. И начались они так, что Алёна похолодела. Вот лежащий на полу полуголый насильник. Вот, тоже лежащая, но на полу в знакомом Алёне коридоре Скопа. Вот держиморда. Вот из гостиницы выводят держащегося за забинтованные глаза и отворачивающегося от камеры извращенца – зрителя. А затем, под захлёбывающийся комментарий диктора на экране появилась она, Алена, выходящая в своём легкомысленном наряде из гостиницы. Вид сверху и несколько сбоку – камера слежения. Поэтому не совсем чётко… Нет. Вот теперь выхвачен кадр и остановлен.

Спутать невозможно. Потом появился мордастый носатый и хмурый дяденька в форме, что-то дундевший. И вновь её фотография с комментариями диктора. Даже кретин мог догадаться, что это начальник полиции или кто – то вроде его объявил о розыске преступницы, убившей трёх человек и искалечившёй ещё одного.

– Ту? – спросила старуха, показывая то на Алёну, то на экран.

– Да, но я не виновата. Я не хотела… Они хотели… Я же ничего не сделала! Я не знаю, как это… – разрыдалась беглянка. Умайта быстро подошла к девушке, и вдруг, обняв, начала гладить ту по волосам, что – то говоря гортанным нежным голосом. По тону Алёна поняла – успокаивает и обещает свою помощь. Вытерев слезинки своими морщинистыми, но удивительно нежными пальцами, хозяйка перечислила несколько государств, явно спрашивая не то национальность, не то язык своей загадочной гостьи.

– Рашн, – ответила Алёна. – Могу немного инглишь, но " вери бэд".

– Русо, муй бьен! – явно обрадовалась Умайта, но разговаривать на русском почему-то не стала. Она отвела девушку в одну из комнат, как оказалось – спальню с двумя кроватями и международным жестом, приложив ладони к щеке, предложила устраиваться. Но, спохватившись, провела ещё в туалет, потом – ещё и в ванну.

Протянула лёгкий, коротенький для гостьи халатик. Горячей воды не было, но жившей в деревне гостье это было не в тягость.

Однако приготовления к ночлегу были прерваны громким стуком во входную дверь. На вопрос хозяйки с улицы ответили столь грозно и повелительно, что Умайта, даже своей коричневой кожей побледнела. Несколько секунд она явно колебалась. Затем, решившись, потянула девушку по лестнице на второй этаж. Это оказалась всего-навсего получердачное помещение с несколькими комнатками. И пока снаружи продолжали греметь, старуха завела гостью в одну из них, в полутьме наклонила и жестом предложила спрятаться под кроватью. На кровати кто-то лежал, но Алёне было не до этого. Она забилась под кровать и затихла. А Умайта, тараторя что-то успокоительное, метнулась по лестнице вниз. Вскоре по дому загремели тяжёлые шаги. Может и странно, но факт – все милицейские-полицейские и прочие стражнопорядковые служители, врываясь в дома с облавами, не ходят и даже не топчут, а тяжело громыхают. Не были исключением и эти. Они задавали недовольные вопросы, а хозяйка неожиданно визгливым голосом отвечала. По звукам было понятно – обыскивают все помещения. Вскоре заскрипела лестница. И тут голос старухи изменился. Он принял оттенки покорности судьбе, какой- то тоски, и одновременно – равнодушия. Громыхание шагов вдруг оборвалось. Пауза. Теперь шаги. Какие- то крадущиеся, неуверенные. Скрип двери. Свет. Опять пауза. И вдруг – удар закрывшейся двери и грохот шагов по лестнице вниз. Какие- то возмущённые крики полицейских и опять визгливые оправдания Умайты. Всё. Тишина.

Алёна выбралась из своего убежища и огляделась – что же так испугало полицию?

Комнатка была совсем небольшая – размером с её спаленку в их деревенском доме.

Наклонённые стены – крыша, узкое, также наклоненное окно. И две кровати. И два лежащих на них человечка. Два мальчика. Один, повернувшись к стене, показывал лишь мальчишеский затылок, покрытый черными курчавыми волосами. Столь похожими на кудри Алёниного младшего братика, что у неё вдруг перехватило сердце. Второй, постарше, наверное, её ровесник, лежал на спине и тяжело храпел. Девушка в ужасе отшатнулась и поняла, отчего полицейские кинулись прочь. В это время в комнату влетела хозяйка, схватила Алёну за руку и потянула прочь, одновременно выключая свет и закрывая дверь.

Внизу, в уже знакомом зале старуха усадила девушку в кресло за столик, принесла с кухни два стакана и начатую бутылку вина. Налила себе, предложила девушке, на отрицательный жест выпила сама и начала что-то рассказывать, показывая наверх, на себя, на неё. Издёрганная пережитым беглянка пыталась вслушаться в рассказ спасительницы, но глаза начали смыкаться. Увидев это, Умайта проводила Алёну в уже знакомую спальню и укрыла каким – то тонким, но удивительно теплым пледом.

Девушка проснулась от резкой боли в пятке. Проведя по ноге, она ощутила на больной месте ранку с сочащейся тёплой кровью. Всё ещё приходя в себя Алёна осмотрелась. Была, видимо, ещё глубокая ночь, потому, что в окно заглядывала огромная луна. Девушка купалась в её лучах и буквально физически чувствовала, как ночноё светило вливает в неё новые силы своими серебряными лучами. Рядом кровать была пуста. А на полу зло поблескивала глазами нарушительница спокойствия – укусившая девушку здоровенная крысища.

Брысь, Шушара! – шикнула на неё девушка. Но та, нисколько не испугавшись, уселась на задние лапы и начала умываться. Такую неслыханную наглость дома у Алёны позволяли себе крысы только в случаях, если их контузило мышеловкой. Алёна была готова пальнуть в серую нахалку своим гневом, но сдержалась, вспомнив, чем в последнее время это кончалось. Потом вспомнила страшное лицо парнишки и, накинув презентованный хозяйкой халатик, пошла наверх, к больным.

В той спаленке было полутемно и страшно. Тяжело, до хрипа, стонал старший, метался на кровати и что – то выкрикивал в жарком бреду младший из больных. И самое страшное – стоящая перед распятием над кроватью старая Умайта. В молитве она сложила руки, но держала их не перед собой, а подняла вверх, не то умоляя небеса, не то проклиная их. Зажжённые свечи горели прямым ровным пламенем и только м приходом Алёны огоньки стали трепыхаться, разбрасывая по стенам жудкостные тени. Поглощённая молитвой хозяйка обратила внимание на гостью только тогда, когда та села на кровать к старшему и протянула над ним руки. Проворно, очень живо для своей старости, вскочив на ноги, Умайта вскочила и сильно потянула девушку к себе, пронзительно что – то вскрикнув. Но тут же отшатнулась и остолбенела. Она увидела.

Вначале свечение от ладоней было слабое, словно от пылинок под лунным лучиком.

Но чем больше сосредотачивалась Алёна, тем ярче становилось это удивительное свечение.

– Смогу! Конечно смогу! – с восторгом поняла девушка. Это было даже проще, чем исцелять увечья. Она видела неисчислимые армады врагов, заполонивших молодой организм. Черной волной они накатывались на светящиеся розовым цветом здоровые клетки и неукротимо пожирали одну за другой. Но теперь! Теперь светло – голубая волна от рук девушки схлестнулась с этой волной смерти и погнала её обратно.

Миллиметр за миллиметром, а затем уже и сантиметр за сантиметром Алёна отвоёвывала частички организма и заставляла их светиться розовым цветом надежды.

Стало жарко и тело целительницы покрылось противным липким потом. Затем где- то в районе сердца, там, где рождался этот родник живительных лучей, что – то оборвалось и Алёна стала проваливаться в темноту.

– К Луне. Мун, – успела прошептать она.

Видимо, Умайта всё поняла, и девушка пришла в себя под лунным светом. Она лежала у себя, то есть в нижней спальне. Рядом в каком – то напряжённом ожидании сидела хозяйка. Её взгляд был наполнен такой надеждой, таким восхищением и даже преклонением, что Алена вскочила и кинулась к лестнице.

– Не надо сюда. Как вы вообще меня перетащили? Мне надо быть там. Всё время там.

Время.

Хозяйка, быстро двигавшаяся за целительницей, что – то гортанно говорила – видимо, извинялась.

Старший подросток уже спокойно спал. Болезнь ещё не была побеждена, но основательно отступила. Поэтому Алёна бросилась к младшему пареньку. И всё повторилось. Стой лишь разницей, что к утру целительница уничтожила последнюю черную точку в худеньком тельце похожего на цыганёнка мальчишки.

– Вот так! – отвела она онемевшие уже руки от больного. Тот вдруг открыл глаза, что-то улыбнувшись сказал и вновь уснул, – теперь уже крепким сном выздоравливающего. Шатаясь от слабости, Алена подошла к старшему и, не удержавшись, погладила того по смуглой щеке. Кожа оказалась вдруг до бархотистости нежной.

– Ты потерпи, хорошо? Немножко. А вот отдохну и вернусь. Только немножечко.

Хорошо?

– Бьен, – улыбнулся вдруг и этот больной и неожиданно, поймав исцеляющую руку, прижал её ладонь к своим пухлым губам.

– Но-но, – вырвала руку застеснявшаяся девушка. – Вам больной, надо лежать, набираться сил и выздоравливать. Хорошо?

– Хо-ро-шо, – по складам произнёс парень и закрыл глаза. Алёна, наверное, была бы потрясена, если бы силы вновь не покинули её.

Глава 7

Алёна пришла в себя от ужасающей духоты и от очередного укуса. Было где- то после полудня, но солнце не заглядывало в окна. Вспомнив сеансы солнечных ванн на скамейке с Даниловной, девушка поднялась было попросить Умайту провести её к морю, но вспомнив вчерашнюю телепередачу и обыск, она отказалась от этой мысли.

Взгляд опять остановился на злобной крысе. Та, словно собираясь броситься, ощерилась и шевеля острым носом, принюхивалась к незнакомым запахам новой постоялицы. Вспомнив домашние опыты, Алёна сосредоточилась на чувствах Шушары, а через неё – на всей семье, вяло копошащейся в подполье. Проникнув в клубок крысиных аур, сплетающихся в единый пульсирующий шар, она ударила по нему острым разрядом. Это было что – то похожее на удар тока. Как и дома, этот сюрприз пришёлся серой братии весьма не по вкусу. Даже здесь был слышен негодующий писк.

Девушка добавила напряжения своего поля. Бодрствующая Алёнина визави встав на задние лапки, передними чисто по человечески схватилась за голову, затем прокатилась по полу и исчезла в дыре. Алёна продолжала стегать крыс своим мысленным хлыстом до той поры, пока не перестала их почувствовать. Затем, вспомнив дом, взялась за насекомых. Не вникая в их видовые особенности, мысленно отстегала всю ползающую, летающую и прыгающую братию. Закончив "санобработку", девушка вновь задремала, но тут её разбудили крики на улице. Обеспокоенная, она метнулась на кухню, где хозяйничала Умайта. Старуха с посветлевшим лицом что – то стряпала, но увидев Алёну, бросив всё, низко склонилась перед своей гостьей.

– Вы что? – изумилась девушка. – Что случилось? Почему кричат? – она кивком показала в сторону улицы. Вновь поклонившись, хозяйка выскочила их дома. Вскоре она вернулась и потерянно села на стул.

– Ну что там? Что? – тормошила её Алёна. – Опять облава?

– Ратас, – ответила женщина.

– Что???

Мимикой, очень выразительно выставив вперед жёлтые зубки, старуха изобразила крысу, для достоверности пропищала " пи-пи" и перебирая пальцами по столу, показала, как те убегают из дома. Эта пантомима была столь уморительной, что девушка звонко расхохоталась.

– Нечему здесь расстраиваться, – отсмеявшись начала успокаивать старуху Алёна. – Это я. Ну, одна меня куснула – она показала на пятку, вот я их и выгнала.

Стараясь не отстать от Умайты, она изобразила, как будто какой палкой выгоняет крыс из дома.

– И ещё тараканов, – она показала пальцами длинные усы и как те бегают по стене.

Старуха вроде поняла, потому что пристально посмотрела на стены и во все углы. И вдруг вновь низко поклонилась.

– Да ладно Вам, – начала распрямлять её засмущавшаяся девушка. – скажите лучше, мне солнце надо. Сан. Соль. Соло. Чтобы парня вашего… чилдрен…, чико лечить – она показала наверх. Что поняла Умайта, неизвестно, но она тут же повела Алёну в зал, торжественно усадила и с новой прытью стала накрывать журнальный столик.

– Солнце мне надо, а не еда. Да и на кухне можно. Да ладно, – сдалась девушка, учуяв незнакомые, но очень вкусные запахи. Но когда она уже отчерпнула из какой-то старинной фарфоровой тарелки ложку супа, раздался скрип лестницы и вверху появился исцелённый ею младший паренёк. Его шатало от слабости, но угольно – черные глаза уже блестели от живительных соков молодости. Явно гордясь произведенным эффектом (Умайта застыла на месте со вторым блюдом в руках), Алёнин пациент спустился вниз, подвинул стул и бесцеремонно уселся рядом с девушкой, принюхиваясь к аромату из её тарелки. Он явно хотел есть и не скрывал этого. На его немой вопрос, старуха начала, улыбаясь, что- то объяснять, показывая на Алёну. Парнишка, посмотрев на неё, вдруг скорчил такую недоверчивую рожицу, что гостья рассмеялась. Заулыбалась и Умайта. Поставив какое-то жаркое перед девушкой, она махнула рукой и пошла на кухню. А когда вернулась с ещё одной тарелкой супа, проворный внучёк (так догадалась Алёна) уже во всю уплетал это самое жаркое. Ахнув, старая хозяйка начала что-то выговаривать внуку, а тот с набитым ртом препирался, не оставляя лакомства. Улыбаясь этой сцене, девушка взяла у Уматы принесенный суп и пошла по лестнице. Тотчас прекратив воспитательную работу, женщина пошла за своей гостьей.

Старший внук уже тоже пришёл в себя, но выглядел больным и очень уставшим.

– Ничего. Сегодня вылечим. Вот сейчас поешь, наберешься сил, а вечером продолжим.

То есть закончим, и ты поправишься. Хорошо?

– Хорошо – вымученно улыбнулся юноша.

– Ты говоришь по-русски?

– Н-е-м-н-о-го – протянул больной.

– Вот и хорошо. Тогда давай, ешь! – Алёна придвинула к кровати стул и взяв у Уматы прихваченную ею ложку, начала было кормить паренька.

– Сам – односложно заявил тот, отбирая ложку. Но слабая рука так дрожала, что он, пролив суп, положил ложку в тарелку и что-то жалобно высказал Умайте. Та ответила своим гортанным ласковым голосом.

– Да ладно тебе. Давай, ешь, – вновь протянула Алёна ложку чуть не к самому рту юноши. – Не стесняйся. С каждым может быть.

Парнишка сдался, затем со всё возрастающим аппетитом начал сёрбать подносимое девушкой варево.

– Спасибо, – сказал он, когда всё было съедено. У него тут же начали слипаться глаза. – Кто ты? – спросил парнишка, засыпая.

– Алёна, а ты?

– Фернандос.

– Ты поспи. Тебе надо спать.

– Хорошо, – уже сквозь сон согласился юноша.

Когда Алёна спустились вниз, то оказалось, что и наевшийся младший сладко спит на диване.

– Ну, теперь у нас дела на поправку – улыбнулась Умайте девушка, кивая на спящего. Та, поглядев на внука, вдруг упала на колени и схватил руку девушки, прижалась к ней своими сухими губами.

– Ой да что Вы! Да встаньте же! – испугалась Алёна, выдёргивая руку и пытаясь поднять старуху. Когда это удалось, Умайта приткнулась к плечу девушки и тоненько завыла.

– Ну всё, ну всё, ну всё хорошо, – успокаивала девушка хозяйку, думая, куда её пристроить. Она завела осунувшуюся старуху в спальню и уложила на койку. Та, всхлипывая, что – то взволнованно объясняла. И не надо было знать её языка, чтобы понять, насколько дороги её эти два паренька, что она уже было потеряла надежду, что уже ждала самого страшного. И вот теперь… Теперь они оба поправятся, правда?

– Да, конечно да, – улыбалась на этот вопрос девушка. И счастливо улыбалась, собрав лицо в печёное яблочко, старуха, уже больше похожая на заботливую бабушку, а не на Бабу – ягу.

– Теперь и Вы поспите. Устроим тихий час? – предложила Алёна. Как я понимаю, на солнышко мне пока нельзя, поэтому отложим всё на вечер. – Она легла на соседнюю кровать, дождалась, когда мерно засопела Умайта и решила набираться сил сама.

Когда поздно ночью Алёна пришла в комнату к своим новым протеже, старший юноша не спал. И весь сеанс он с изумлением наблюдал за лучами, исходившими от девушки или, закрыв глаза, прислушивался к своим ощущениям. А когда таинственный целительный свет погас, вновь ухитрился поймать девичью ладонь и прижать её к гудам.

– Но-но-но, – с напускной суровостью погрозила Алёна, отдергивая руку. – Ишь, кавалер какой. Не успел очухаться, а уже!

– Спасибо!

– Это другое дело. Выздоравливай. Всё. Спать, спать, спать.

Поддерживаемая хозяйкой, обессиленная целительница устроилась в зале, подтянув кресло под льющиеся через окно лунные лучи. И здесь она блаженно, с чувством хорошо проделанной работы, уснула.

Утром они завтракали уже все вчетвером, как у них и было заведено – на кухне.

Правда, по удивлённым взглядам ребят можно было понять, что подаваемая Умайтой еда была не совсем обычной для этой семьи. Алёна с удовольствие съела и кашу, и яишницу, отказавшись от каких-то мясных и рыбных блюд. Выздоравливающие не отказывались ни от чего. И только за кофе начался разговор.

– Кто ты? – на русском языке поинтересовался Фернандо.

– Алёна. Русская девушка.

– Умайта говорит, тебя ищет полиция. Ты, как это… развалила? Нет, разгромила… дом свиданий и всех там убила. Да?

– Нет. Не знаю. Я не хотела… А что, они там правда умерли?

– Умайта говорит, так сказали по телевидению. И полицейские, когда тебя искали.

Кто ты?

– Ну я же говорю – простая русская девушка. Меня силой…, то есть обманом…, нет в общем, чем- то укололи и сюда привезли. А убивать я не хотела. Когда там один…, ну, хотел…, ну, изнасиловать, я вырвалась… А они погнались… Вот так и получилось.

– Молодец! Ненавижу! Мы все ненавидим этих. Как они у вас…, ну, и хозяев и клиентов, и этих… женщин. Не тех, которых силой, а которые сами, – спохватился он. – А как ты лечишь?

– Не знаю. Само получается. А ты хорошо говоришь по-русски. В школе учишь?

– Учил.

– А теперь что? Другой язык какой?

– Нет. Всё. Работаю.

– Где?

– Мы все работаем здесь.

– Где здесь? – удивлённо оглянулась девушка.

– Здесь, в море. Рыбу ловим.

– Рыбаки, значит?

– Да. Рыбаки. А ты?

– Я училась в школе. Потом… Потом мать и отец умерли, а меня схватили – и сюда.

– У нас отец в шторм. А мать пропала.

– Как это – "пропала"?

– Ушла утром а вечером не пришла. Совсем не пришла. Это по – русски " пропала", да?

– Да, правильно. Я только… Вы что, её не искали, в полицию не заявляли?

Все сидящие за столом возмущенно фыркнули. Надо пояснить, что Алёнин собеседник успевал переводить диалог остальным.

– У нас полиция не для таких, как мы. Для богатых. Мы им говорили официально…, заявляли, правильно? Ничего никто не сделал. Только приходили, всё здесь пересмотрели…, перевернули…

– Обыскали?

– Обыскали. Говорили, что, может, мы сами и убили. Я? Умайта?, Ай, – он махнул рукой. – Скажи, Умайта спрашивает, а эти… ратас… ну…

– Крысы?

– Да, чего они быстро ушли…, убежали? Она тревожно…, страшно…, она боялась, что дом будет гореть или рушиться.

– Нет, я просто их выгнала. А то кусались.

– Выгнала? Это… строго предложила уйти?

– Ну, можно и так сказать, – улыбнулась Алёна.

– Умайта спрашивает, кто ты? – коротко перевёл юноша довольно пространный монолог старухи.

– Я же сказала, простая русская девушка.

– Простые девушки не убивают больших мужчин, не лечат… не вылечивают таких больных, не выгоняют ратас.

– Простые девочки не летают в домиках? И не садятся "крак-крак" на головы злым колдуньям? – улыбнулась Алёна, вспомнив возражения жевунов на слова Элли из " Изумрудного города". Но парень, видимо, такой книжки не читал. Он, явно отвесив челюсть во все глаза уставился на девушку. А когда, тормошимый старухой и братом, что – то перевёл им, те тоже, вытаращив глаза, замерли.

– А… этот твой волшебный дом далеко? И кого ты там им " крак- крак"? Я не совсем хорошо понимаю по- русски.

– Да я пошутила. Одну книжку про американскую девочку вспомнила. У вас здесь, наверное, она "Волшебник страны Оз" называется.

– Не знаю. Не читал. Мультик видел. Давно. А он и не видел – мотнул Фернандос головой в сторону младшего брата. Когда он перевёл разговор, старуха и ребёнок несколько успокоились, но хозяйка вновь высказала что – то серьёзное.

– Умайта всё равно не верит, но если ты не хочешь говорить, то не надо. Но тебя ищут. Будь осторожной. Скажи, что ты хочешь, то есть, куда тебе надо, и она поможет. Мы поможем.

– Спасибо. Конечно, домой хочу, в Россию.

– Мы поможем. Но надо думать. А пока она просит быть эээ, у нас в гостях. А мне говорит быть внимательным эээ охранять? Потому, что тебя ищут.

После завтрака девушка намерилась было помочь Умайте, но та, мягко взяв Алёну за плечико, что – то воркуя, выставила её из кухни.

– Она сказала, что ты гостья и что тебе надо отдыхать после ночи, – перевёл юноша. – Знаешь что? Пойдём к морю!

– Но меня же…

– Ничего, мы тебя… спрячем? Сделаем "не узнать".

– Загримируем?

– Не знаю, как правильно. Пошли.

Они зашли ещё в одну из комнаток, как поняла Алёна – чисто мальчишеское царство.

Судя по беспорядку, Умайта старалась сюда не заглядывать – одежда, комиксы, видеокассеты, какие-то банки лежали повсюду вперемешку. Но здесь же стоял ещё один телевизор и компьютер. Последнему Алёна немало подивилась: в их деревне такое могли себе позволить только весьма состоятельные люди. Да и два телевизора тоже.

– Это компьютер? – поинтересовалась на всякий случай девушка. – И он исправен?

– Да, работает, – удивлённо подтвердил юноша.

– И ты это… в интернет входишь?

– Да, интернет. Когда есть платить. Надо?

– Нет, – пожала плечами Алёна. – Лучше по телевизору, может, уже не ищут?

– Смотри, а пока… Вот, одевай – вытянул он из встроенного в угол шкафчика джинсы. – Они чистые. Не одевал ещё. И вот. Это… – замялся было подросток. – Тоже новое. Купил. Презент.

" Это" было женской лёгкой обтягивающей маечкой. Алёна слегка поморщила носик.

Но всё же предложенная одежда была лучше, чем имевшийся у неё прикид проститутки и функциональнее, чем выделенный Умайтой халатик.

– Отвернись! – скомандовала девушка. Молодой хитрец сделал вид, что не понял, но Алёна, решительно взяв его за уши, развернула на 180 градусов и тот, расхохотавшись, подчинился.

Джинсы оказались великоваты. Маечка, наверное, наоборот. Во всяком случае, когда Алёна переоделась и позволила хозяину повернуться, тот рассмотрев девичью фигурку, одобрительно присвиснул. Алёна же так мучительно покраснела, что парень вновь расхохотался. На этот смех заявился младший братик и увидев девушку в новой одежде, тоже восхитился американским " Вааау". Затем заглянула Умайта и начала что – то вычитывать развеселившейся детворе. Юноша начал было оправдываться, показывая на Алёну, но получил ещё более грозную отповедь и о чём-то задумался.

– Что она сказала? Что? – заволновалась девушка.

– Потом, – пообещал Фернандо, прильнув к трансляции новостей. Касающийся Алёны блок не очень изменился. Разве что расширился. Более подробно говорили об умерших в отеле. Затем – интервью с каким- то типом с размытым лицом. И опять мастерски сделанное фото Алёны.

– Ну что они там говорят? – тормошила своего нового знакомого девушка.

– Говорят, что ты, "человек, который убивает".

– Убийца?

– И "человек, который крадёт" – Воровка? – ахнула девушка.

– Там, в отеле, ты хотела украсть у этого, которого обманула в кровать.

– Заманила?

– И чем – то травить, когда он уже собирался это… как это по русски, "секс"?

– Я поняла.

– Но он тяжело умирал, крикнул. Пришла хозяйка. Ты на неё эээ кинулась. Она звала этого… который охранять. А там по эээ коридору шёл ещё… турист. Ты им троим что-то, какой-то газ. Эти двое умерли, а тот турист был… далеко и только не видит теперь. Это он рассказывал. А ты эта… ну, которая за деньги сексом занимается. Как это по- русски.

– Я поняла, – начинала закипать девушка.

– Тебя ищут уже эээ по-государственному, ну, не только в нашем городе. Сказали, что за информацию большие деньги будут. И что ты очень опасная эта, которая секс за деньги. Как это по-русски.

– Отстань от меня со своим сексом за деньги! У тебя комплекс? А быстро вылечу! – вспылила девушка.

– Я это… перевожу.

– Переводишь! Уже сам поверил! Иди, сдай валютную проститутку, убийцу и воровку!

И проверьте, может я уже что украла, пока вы здесь без памяти в жару валялись! – девушка метнулась к двери.

Поняв лишь половину, но поняв правильно, Фернандо одним гибким стремительным движением настиг Алёну и крепко обняв за плечи, развернул глаза в глаза.

– Никуда! – взволнованно начал он подбирать слова. – Не пущу! Ты спасла нас.

Зачем говоришь: "Поверил"? Не верить тебе и верить им? – он не отводя взгляда кивнул в сторону телевизора. – Им у нас и так, и не про тебя, не верит никто. Им не верят, копам не верят, богатым не верят. Умайта сказала, тебя пальцем не трогать. Ты эээ, как этот, из "страны Оз"?

– Волшебник?

– Волшебница.

– Ну, тогда фея. Мне больше нравится, – уже улыбнулась девушка. И тотчас ощутила упругую нежность юношеских губ. Реакция её была мгновенной – рывок назад и солидная оплеуха, отбросившая парня на стоящий у противоположной стены диванчик.

– Ты что? Ты что? – закричала Алёна, машинально вытирая губы.

– Вааау! – вдруг раздался восхищённый возглас. Это забытый подростками младший братец, сидевший за компьютером, высказал своё восхищение действиями девушки.

Чтобы развеять всякие сомнения, он ещё и звонко зааплодировал, а затем скорчил такую разочарованную рожицу братику, что Алёна не выдержала и рассмеялась.

Младший, показывая на гостью, что-то затараторил, а тот сконфуженно отмахивался.

– Что он говорит? – сменила гнев на милость девушка. В конце концов она поставила нахала на место, будет знать. Что ещё?

– Он говорит, что… что такого эээ молодого человека – Юношу?

– Юношу нельзя обижать девушкам.

– Ох и врёшь! Правду говори!

– Говорит, что мне эээ первый раз я встретил эээ хорошую девушку.

– В первый раз? Врёшь! А это кому был презент? – она указала на майку.

– Первый раз хорошую.

– Остальные плохие были что ли?

– Хорошую… Гордую… Правильную, да? Ну которая не долго…

– А до этого все – сразу?

– Нет, ну секс не сразу. А когда эээ любим, эээ нравимся, эээ симпатия, то и сразу, как правильно, " не долго" – Так вот мой дорогой. Никаких "любим", никаких " нравимся", никаких " симпатий".

Ни "сразу" и " не долго". Вообще никогда. И выкинь это из головы.

– Я это… обряд… Традиция… эээ дружба. Поцелуй дружбы хотел, – запоздало начал оправдываться парень, потирая щёку.

– Не ври! Ничего себе "дружеский поцелуй"! – уже успокоившаяся девушка вновь машинально вытерла губы и вдруг, вспомнив покраснела.

– Фею. Раз в жизни! – переменил пластинку лукавый кавалер.

– Ладно. Прощаю. Живи. И вот что. Чтобы ты мне не врал с переводами, давай учи меня вашему языку. Я, кажется, уже начинаю что – то понимать. Вот к примеру, как называется диван?

– Я думал тебя… за…гримировать, да?

– Ну да, а как?

– Волосы короткие… – он показал ножницы.

– Стрижём. А как по- вашему ножницы?

– Потом… Эээ светлый на чёрный.

– Красим? Ты давай всё, что берёшь в руки, называй по-вашему. Постой, а ты что, стричь умеешь? – спохватилась девушка, когда незадачливый ухажёр усадил её на компьютерный стул и начал обматывать вокруг её шеи какоё- то полотенце.

– Мы все сами. Умеем стричь. Я – Умату и его, Умата – меня.

Девушка с сомнением посмотрела на кудряшки младшего, но спорить не стала.

Выбирать не приходилась. И вскоре на полу, словно пушистые зверюшки, лежали Алёнины волосы, в из зеркала на неё смотрел какой- то курносый Гаврош.

– Хорошо. – с гордостью за своё произведение констатировал самодеятельный визажист. Теперь красим, да?

– Покажи хоть, чем.

– Вот. Умата красила раньше. Совсем белая стала после того, как мои отец и мать…

А теперь уже не красит.

– Постой- постой. Это когда было? Это сколько лет твоей краске?

– Она хорошая. Мы тут в прошлом году эээ собаку красили.

– Собаку?! А шерсть потом с псины не слезла?

– Хорошая краска. А другой нет.

– Ладно, – махнула рукой девушка, смирившись с неизбежным.

– Это. Надо это снять – указал хитрец на майку. Можем пачкать.

– Опять за своё? Давай, поливай аккуратно свою мазюку.

Вопреки опасениям получилось хорошо. Правда, затем пришлось покрасить ещё брови и ресницы. Но когда девушка в сопровождении братьев появилась на кухне перед Уматой, та всплеснула руками и попыталась скрыть улыбку.

– Она говорит, "хорошо", – коротко перевёл длиннющее предложение юноша.

– Она говорит, что ты меня изуродовал и хорошо только то, что меня никто не узнает.

– Ты так быстро понимать язык? – изумился парень.

– Я же фея, – усмехнулась девушка. Конечно, больше всего она поняла по тону и по мимике. Но с удивлением обнаружила, что, действительно, как губка воду впитывает чужой для неё язык. Однако Умайта, продолжая тараторить, потянула фею в ванную, где показала какой- то крем и мазнула девушку им по руке. Бронзовый, под цвет кожи аборигенов. Алёна послушно кивнула, и убедившись в том, что в ванную не заглядывают любопытные, сняла майку. Старая хозяйка тщательно натёрла девичье личико, шею, руки, часть живота и спины. Теперь из- под майки не будут выглядывать светлые полоски неокрашенной кожи.

– Куда теперь пойдём? – вышла Алёна на суд дожидавшейся молодёжи.

– Теперь не фея. Моя подружка, – прокомментировал увиденное старший из них. – Не найдут. Пойдём по делам.

Они вышли через чёрный ход на маленький задний дворик. Из примыкавшего миниатюрного сарайчика Фернандо выкатил удивительный агрегат – помесь мотоцикла, самоката и велосипеда.

– Сам, один эээ конструировал и делал.

– Молодец. А это… оно и ездит?

Конструктор даванул ногой рычаг и "оно" довольно мягко заурчало. Устроившись на переднем сидении, парень жестом показал на заднее и мотороллер (всё-таки этот ближе к такой машине) с двумя седоками резво рванулся со двора.

Они ехали по узким, тенистым улочкам. Фернандо на своём агрегате довольно ловко протискивался среди толкущихся прохожих, порой останавливался у групп молодёжи, отвечал на приветствия, весело тараторил, затем отзывал в сторону одного – другого парня и уже с ними толковал серьёзно. Остановившись у одного из магазинов, Фернандо предложил Алёне зайти. Это был огромный по девушкиным меркам "Книжный мир". Зачем он был нужен в таком глухом месте и кто что в нём покупал, Алёна могла только догадываться. Впрочем, заглянув на прилавки, у которых толпилась молодёжь, девушка увидела красочные комиксы, а чуть дальше… Алёна, покраснев, отвернулась и подошла к своему проводнику. Фернандо в это время уже озадачил одного из продавцов и тот исчез в глубине книжных развалов.

– Здесь есть много чего, даже на русском языке.

– И вон та гадость на русском?

– Гадость? – изумился парень. Это эээ…

– Порнуха!

– Но, но порно. Порно – там, – он кивнул на завешенный черной плёнкой угол магазина. – А здесь эээ эротик, так?

– Представляю, что там, если это – " эротик".

Препирательства были прекращены продавцом, принесшим довольно солидную книгу.

– "Русско- португальский, португвало-русский словарь! Здорово! -обрадовалась Алёна. – А разве у вас не испанский?

– Португал, – ответствовал, расплачиваясь, юноша.

Когда они вышли, Фернандо подвёз девушку к летнему кафе – навесу и заказав какие- то напитки, воспользовался покупкой.

– Я поговорил с друзьями. Нет у нас вашего посольства. Только в столице. И тебя ищут. За тройное убийство и одно увечье. И кражу. и наркотики. До посольства не добраться. Надо спрашивать у "Крабов".

– У кого? – удивилась Алёна, пробуя через трубочку колу. Кола как кола, очень похожа на нашу.

– Есть такие. Мы с ними стараемся не иметь дел. Они эээ скользкие. И надо платить. Надо пробовать. Они занимаются… контрабандой. Могли бы перевезти в…

А оттуда на Кубу. А там уже к твоим.

– Сложный маршрут.

– Сложный, – согласился юноша. – Но надо говорить. Надо искать. Сегодня и будем искать. Вечером. А до этого поехали к морю.

– Конечно поехали! Только мне купаться в этом… – спохватилась девушка.

– Да… Тогда я сам. А ты ночью. Потом Умайта опять тебя намажет.

– Поехали.

На пустынном берегу Алёна примостилась в тени баркаса, наслаждаясь прохладным морским воздухом и пока Фернандо резвился в воде, впитывала в себя словарь. Она вновь с удивлением ощутила, что слова чужого языка безо всякого труда накрепко оседают в её памяти. И когда юноша, вытирая своё гибкое, без жиринки тело, невесть откуда взявшимся полотенцем, подошёл к ней, Алёна начала медленно вести разговор на его языке.

– Почему никого здесь нет?

Фернандо удивлённо вскинул брови, но ответил.

– Это не пляж для туристов. А рыбаки выходят на лов ночью. Чтобы к утру дать на продажу свежую рыбу. Сейчас, в жару все отдыхают.

– Пожалуйста, помедленнее. А ты тоже рыбак?

– Да. Только вот болел. Рыбачили пока без меня. Ну, ничего. С тобой решим и сразу в море.

– Ты говорил, что "крабам" надо платить.

– Ты меня спасла. И Педросо. Поэтому я твой должник. А Фернандо в долгу никогда не оставался. Разберёмся. Может, поплаваешь? Я отвернусь и посторожу. А на вечер Умайта тебя снова намажет.

Алёна с благодарностью приняла предложение и вскоре солёный океан приняли девушку в свои объятия. Она уже была с родителями на море, у родственников в Севастополе, и волны не были для неё откровением. Разве что вода сейчас была попрохладнее, и дно быстро уходило из под ног. Отведя душу, Алёна быстро прошмыгнула к одежде и завернулась в предусмотрительно оставленное кавалером полотенце.

– Полотенца откуда? – поинтересовалась она у подошедшего Юноши.

– Всегда с собой вожу. Мало ли когда захочется…

– И всегда два?

– Когда с девушкой.

– И часто "с девушкой"?

– Часто, – не поняв иронии, ответил юноша.

Пока девушка, завернувшись в полотенце, сушила обкромсанные волосы, солнце принялось жарко целовать открытые частички её тела. С сожалением вспомнив о лёгких платьицах и воздушных местных девчат, Алёна натянула плотные джинсы.

– Дай, я, – попросилась она за руль.

– Ты умеешь?

– У меня отец тракторист был.

– Кто?

– Ну, водитель этого… не нашла она в словаре нужного слова. В общем, у нас был мотоцикл и я видела… И у одного парня… Был… Есть…, засмущавшись объяснила она, вспомнив как учил её вождению " один парень" из старшего класса.

– Ого! И у фей есть парни?

– Ты всё не так понимаешь. Все вы не так понимаете! – фыркнула от возмущения Алёна. Тем не менее она примостилась за рулём, и переспросила о порядке переключения передач. Затем, плавно отжала рукоятку сцепления и добавила оборота двигателю. И мотороллер, словно послушный конёк- горбунок повёз их домой.

– Молодец. Теперь обед, съеста, а вечером – дело.

Есть Алёне совсем не хотелось, но, не желая обижать старую хозяйку, она вновь съела каких-то напоминающих картошку разваренных клубней. Зато ребята не заставляли себя упрашивать, уминая суп и что – то мясное.

– Ты мало ешь. А Умайта старается. Суп из черепахи – это у нас не каждый день.

Это – для тебя.

– Нет, спасибо. Я не ем… Не могу есть мясо.

– Ты что, вообще? – изумился Фернандо. Он тут же перевёл сказанное остальным и те тоже недоумённо уставились на девушку.

– Ну да, ну и что? У вас что, нет эээ вегетарианцев?

– Нет. Среди рыбаков – нет. На водорослях и бананах сеть не потягаешь. Тяжелая работа. Мясо – дорого. Это Умайта для тебя. А рыба… Сами ловим, сами и едим.

Это там в тех кварталах, может. И то видел – жрут за милую душу. А ты что, вообще ни мяса, ни рыбы, ни там, крабов или устриц? Знаешь, раковинки такие, из них выковырывают саму устрицу и…

– Не говори. меня сейчас… – не найдя сходу нужного слова, Алёна показала, что может с ней случится. Фернандо настороженно замолк, а Педросо расхохотался.

Умайта, что-то обиженно бубня, начала убирать со стола.

– Понимаешь, она расстроилась. Для нас это всё-же дорого. Даже не знаю, где она достала деньги. Хотела тебя так… угодить, да? – объяснил подросток, когда они поднялись в "детскую".

– Ты лучше говори на родном языке, а я буду спрашивать, если не пойму. Мне так интереснее. Только помедленнее.

– Хорошо, – перешёл на португальский юноша, – она хотела тебя хоть так отблагодарить. И задобрить. Ты ведь фея! Шучу. Но если без шуток, мы добро помним и добром отвечаем.

Фернандо прервал его младший брат. мальчишка притянул откуда- то иллюстрированную " Страну Оз" и ткнул пальцем в картинку.

– Это ты? – указал он на…. – Нет, это не ты. А где ты? Вот? – показал он на другую. Алёна невольно ахнула – столь похоже на неё изобразил художник "фею вечной молодости".

– Стелла. У нас в книжке её зовут Стелла.

– Расскажешь мне вашу книжку? Вечером? – попросил Педросо.

– Хорошо, если смогу. Видишь, как я плохо ещё говорю.

– Хорошо. Учись. расскажешь завтра вечером, – великодушно отсрочил исполнение обещания маленький проказник. Фернандо тем временем включил телевизор.

– Тебя ещё не поймали, но у полиции есть нити, – прокомментировал скороговорку дикторши юноша. – Да, тянуть нельзя. Крепко взялись. Кому-то ты поперек горла, если третий день подряд. У нас сенсация, убийство там или наводнение – день или два. Только карнавал дольше. Эх, поплясать бы с тобой…! Сегодня вечером поеду "к крабам".

– Поедем вместе!

– Тебе зачем? Мало ли что?

– Вот и хочу посмотреть, мало ли что? Можно ли им верить?

– А если…

– Фернандо! Если что, то мне всё равно деваться некуда. Давай вместе, а?

– Убедила. Тогда иди вниз, отдыхай. А мы с Педро здесь.

Но сразу отдохнуть девушке не удалось. Внизу её ждала смущённая Умайта и ещё более смущенная незнакомая женщина – такая же низенькая и пожилая, как Алёнина хозяйка.

– Это моя очень хорошая подруга. Верная подруга. И у неё, у нас есть большая просьба. Если ты только сможешь. Если не посчитаешь за нахальство. Мы с ней всем делимся. Можешь ей верить.

Толи наслушавшись за столом, как разговаривал с девушкой её внук, толи просто от волнения, но сейчас Умайта говорила медленно, короткими фразами. Её " верная подруга" – старушка с таким-же носатым, и таким – же добрым лицом напряженно слушала и кивала головой в знак подтверждения.

– Я должна была ей объяснить, как выжили мои ребята. А потом – почему ушли крысы.

А болезнь эта – от них, проклятых. И много чего другого. И вот у неё. У нас есть просьба. Мы очень просим. У неё тоже есть внуки.

– Тоже заболели? – встревожено вскинулась Алёна.

– Нет, что ты, нет! Нам бы только этих крыс куда-нибудь. Если это не очень сложно. А они, конечно, оплатят.

– Что?!

– Оплатят, ты не переживай. Конечно, они не наши миллионеры, но ради такого дела…

– Пойдёмте! И перестаньте. Разве за это можно брать деньги?

Дом соседки оказался попросторнее и побогаче. И были у неё не только внуки, но и дети. По причине сьесты все находились в доме и гостью встретили с напряженным любопытством.

" Видимо, Умайта делилась новостями не только с подругой. Или та делилась дальше" – вздохнула Алёна.

– Добрый день! – поприветствовала она собравшуюся в зале большую семью и услышала ответные реплики разновозрастных членов семьи. Вот совсем пожилой мужчина, видимо, муж соседки. Вот, вероятно, их дети – ровесники её родителей.

Но тут кто-то чей- то муж или чья-то жена. Некогда разбираться. А вот и внуки – ровесники самой Алёны. Два парня и девушка. Парни угрюмые, смотрят чёрными глазами из- под косматых бровей. Братья. Девушка, пожалуй, симпатичная. Но тоже настороженная. ну да ладно. Надо делать своё дело.

– Мне бы какую комнатку с их норкой. Или, лучше, сразу в подвал.

– Пойдём на кухню. Там они постоянно прогрызают, сколько мы не затыкаем, – заторопилась хозяйка.

– И, пожалуйста, пусть никто пока не заходит.

– Хорошо- хорошо. Только ещё вот какое дело. Ты их… убиваешь?

– Нет, выгоняю.

– И они назад не приходят?

– Нет… Дома не приходили.

– Тогда, если можно, не к соседям, нам здесь всем несладко, а туда, к нашим богатеньким. У них денег много, пусть их и кормят.

– Хорошо, попробую, – улыбнулась девушка. Когда она осталась одна, то уже знакомым способом сосредоточилась, прошла мыслью от крысиного входа на кухню по лабиринту дорожек серых грызунов до их логова. Сейчас всё это семейство тоже проводила сьесту, слегка копошась, попискивая, изредка скандаля с соседями. Их было много, гораздо больше, чем раньше в доме Умайты. Видимо, часть переместилась сюда. Или все? Или просто дом побогаче, еды побольше, вот и расплодились? Впрочем, чего гадать. Выполняя просьбу хозяйки, Алёна решила окружить вражеский стан своим загадочным полем и сжимать его, оставляя один выход, направленный в сторону небоскрёбов. Выглянув в окно и сориентировавшись, она начала. Вскоре она почувствовала настороженность, затем тревогу и, наконец, панику крысиной семьи. Судя по ослаблению этих ощущений, серая братия ломанулась по оставленному девушкой коридору. Это же подтверждали удивлённые возгласы на улице. Но следовало удерживать поле вокруг беглецов, чтобы не расползлись по соседям. Это оказалось сложнее и Алёна от напряжения покрылась потом. Но затем она почувствовала мощный всплеск ужаса и боли и ответный сигнал пропал. Всё.

Девушка откинулась на спинку стула. Её знобило и подташнивало.

– Всё! Умница! Даже лучше придумала, чем я просила!

– Лучше?

– Всё стадо, просто страшно сколько их было выскочило на шоссе. Ну, скоростное, в том районе. Назад не смогли, а там движение в шесть рядов. Всех и передавило.

– Ох! – побледнела девушка.

– Что ты, дорогая, что ты?

– Нет… Ничего… Так.

Она убила сразу столько живых существ. А они ей ничего не сделали. Жили себе своей жизнью. Как умели. А она их – под колёса.

– Ну пойдём, милая, отпразднуем. У нас всё готово. Мне сказала Умайта, что ты мясного не ешь. Пойдём, попробуешь наших сладостей.

За большим столом собралась вся семья. Видимо, заранее договорившись, они встретили Алёну аплодисментами.

– Ничего подобного за всю свою жизнь не видывал. А я повидал много, поверь мне, девушка, – взял слово хозяин, поднимая левой рукой бокал с вином. – Мы, кудесница, не пьём в это время. Точнее, пьём, но в редких случаях. Сегодня он такой. Ты избавила нас не просто от этой мерзости. Ты избавила нас от опасности страшной болезни. Поэтому мы и выпьем.

Все согласно загудели. Алёне налили какого-то неведомого ей, но очень вкусного сока. Всё ещё переживая совершённое ей массовое убийство, девушка рассеянно разглядывала сидевшую компанию и вдруг обратила внимание, что не только хозяин, но и мужчины следующих поколений – наверняка сын и внук орудовали левыми руками.

– Это что, вера такая – левыми руками кушать? Или наследственные левши? – поинтересовалась тихонько Алёна у сидевшей рядом хозяйки.

– Это не вера, это наше проклятье, – вздохнула старуха. – Из поколения в поколение у мужчин отказывает правая рука. У одних раньше, у других позже. Мы бы так не жили, если бы… Они же у меня и одной рукой… А если бы…, – она опять тяжело вздохнула.

– Можно, я попробую? – загорелась Алёна. После "массового убийства" ей остро понадобилось сделать доброе дело.

– Ты хочешь попробовать… вылечить? Но нам сказали, что это наследственное и неизлечимое.

– Я всё- таки попробую!

– Хуан, она хочет посмотреть твою руку, – уже громко обратилась хозяйка к мужу.

– Почему его? – изумилась выбору Алёна.

– Как это " посмотреть"? – в свою очередь уточнил Хуан.

– "Посмотреть", значит, попробовать вылечить. А его, потому, что если не получится, то не так жалко, – объяснила сразу двоим хозяйка.

– Ты… сама мудрость, – одобрил её действия муж, вставая из-за стола. – Прямо сейчас? – обратился он уже к гостье.

– Да. Только где-нибудь вдвоём. Спасибо за угощение, – спохватилась Алёна, тоже вставая.

В спальне, уговорив старого Хуана лечь на кровать, девушка привычно протянула над ним руки и, закрыв глаза, сосредоточилась. Внутренним взглядом она прошла по тонким нитям нервов руки, затем дальше и выше. Причину – черную, с горошек размером, она нашла среди светящихся здоровым розовым светом клеточек мозга.

Алёна тяжело вздохнула – будет больно – и обволокла чёрный недуг своими лучами.

И всё оказалось быстрее и проще, чем она опасалась. Не опухоль, а какой- то разрыв начал энергично стягиваться. Девушка даже уменьшила жёсткость своего поля, уже не хлеща им по самой черноте, а гладя и одаривая силой клетки, её окружающие.

Уже через час Алёна напоследок провела своими лучами по всему организму и откинувшись на спинку старого кресла сказала: " Всё. Пробуйте руку!" – Что? – не понял пациент.

– Я говорю: Всё! Попробуйте пошевелить рукой,- спохватилась, что ранее сказала на русском языке Алёна.

Всё ещё лёжа на кровати, Хуан осторожно сжал и разжал пальцы. Затем согнул и разогнул руку в локте. После чего вскочил, уставившись на девушку диким взглядом.

– Она живая. Она… послушная! Это просто… чудо!

– Будет пока болеть. Эээ как это… не могла найти перевода слову " мышцы" девушка. Ну, мясо на руках. Долго не работало. Поэтому будет недолго болеть.

– Пусть болит! Чудо! Чудо! – он вдруг упал на колени – умоляю, – протянул он к ней, сложенные, как в молитве руки. – Отбери это чудо у меня и отдай внуку. Он молод и ему нужнее. У него уже и он… Ему нужнее.

– Ничего я отбирать не буду. Сейчас посижу на солнышке и вылечу. И внука и сына.

Встаньте же! Нельзя так.

Темпераментный Хуан немедленно взвился с колен и тут же исчез разносить удивительную новость. А целительница, улыбаясь этой радости, решила действительно, как когда-то с Даниловной, подзарядится солнечными лучами. Но сделав пару шагов, она в изнеможении прислонилась к стене. Там её и застали взволнованные хозяева.

– Да, правда. Сейчас отдохну и продолжим. Вот только посижу на солнышке, – ответила она на общий немой вопрос.

– На солнышке? Может, лучше, к воде? К морю? – поинтересовалась девушка.

– Нет. Долго…

– Не долго. Педро довезёт.

– Кто? – изумилась Алёна.

– Педро – кивнула девушка на одного из подростков.

Алёну вдруг начал душить смех.

– Что тут смешного? – насторожился подросток.

– Прости. Ничего. Это я так, – попробовала сдержаться девушка и вновь прыснула.

– Я смешной? – потемнел он от гнева.

Пришлось объяснить.

– У нас была эээ комедийное кино. Там один эээ плохой человек говорил, что он богатая женщина из Бразилии. " Где много диких обезьян". А потом приехала настоящая. И они встретились за обедом.. Вот та, настоящая спрашивает, а как там дон Педро. Этот, ненастоящий говорит, "Всё отлично!" А настоящая: " Дон Педро давно умер." А этот уже выпил вина и говорит:" Доном Педро больше, доном Педро меньше. Вы знаете, сколько в Бразилии донов Педр!" А здесь, у Умайты маленький Педросо и у вас Педро. Вот и вспомнила эту шутку.

Может она плохо перевела, но никто не рассмеялся. Только поулыбались. Видимо, из вежливости. Правда, сам Педро дуться перестал.

– У нас также много Иванов, – тоже из вежливости добавила девушка.

Педро выкатил из сарая почти такой же мотороллер, как и у Фернандо. Только поновее и явно не самоделку. Да ещё присоединил коляску – открытую раму с сидением. Рядом с Педро устроилась его сестра, а в коляску усадили Алёну. Что-то вспомнив, девушка метнулась назад домой и вскоре выбежала с объёмной сумкой.

Мотороллер рванулся к уже известному Алёне берегу.

– У тебя ничего нет! Вот, возьми. Подойдёт. Хуанита, – представилась девушка, протягивая Алёне купальник. – А ты там отвернись – крикнула она брату. Купальник действительно оказался впору. правда и в нём Алёна с полусмывшимся Умайтиным кремом выглядела диковато. Но пока она с удовольствием плескалась в ленивых волнах, сошли и остатки крема.

– У нас и белые не редкость. Можешь не мазаться. Солнце само тебя быстро покрасит, – протянула полотенце новая знакомая.

– Хуанита, это как и твоего эээ деда, да?

– У нас так многих называют.

– Скажи, а ты в каком классе? – поинтересовалась Алёна, устроившись на горячем песке и впитывая живительные солнечные лучи.

– В классе? – не поняла девушка.

– Ты учишься в школе?

– А-а-а. Нет уже. Читать и писать умею. Складывать там, делить тоже. А остальное – зачем?

– Ну, чтобы больше знать…

– Чего больше? Что захочу узнать, сама узнаю. В интернет – без вопросов. А в жизни – зачем эти знания?

– Не знаю. Мне нравится.

– У тебя, наверное, родители богатенькие.

– Нет, у нас школа бесплатная.

– Ну, у нас тоже бесплатная, но еда и одежда всё ещё даром не даются. Работать надо.

– Ты работаешь? Где?

– Танцую. Знаешь, пока артист поёт, сзади его танцуют.

– Подтанцовка! Здорово! – восхищённо ахнула Алёна. – я бы не смогла. Какая ты молодец!

– Молодец, скажешь тоже, – смутилась Хуанита. У нас все танцуют. Знаешь наши карнавалы?

– Видела по телику. Красиво.

– Ну, по ящику только центральный карнавал показывают. А у нас в это время практически на каждой улице. Но конечно, не каждую берут на сцену, – скромно потупилась Хуанита. – Хотя, платят мало. Но это только начало. Думаю, или в модели, или в артистки. Со временем. Слушай, а ты и вправду вылечила Фернандо?

Спасибо. И моих вылечишь?

– Да. Думаю, что вылечу. А чего вдруг спасибо за Фернандо.

– Он мой парень. Всё таки по соседству. С детства.

– А-а-а. Пожалуйста. Думаю, пора, – прервала разговор Алёна.

– Ты уверена? Может, ещё в теньке? Знаешь, как ты заживём, если ты их вылечишь!

Педро, заводи, едем.

До вечера Алёна успела " вылечить" и Хуаниного отца – Виктора, и её брата. И даже позаниматься с Педро, у которого тёмное пятнышко только начало проявляться.

– Мы не знаем, как благодарить тебя, девушка. Мы не знаем, как благодарят волшебниц. Но как только узнаем… – провожая её к дому Уматы говорил старый Хуан. Виктор и братья осторожно пожали ей руки. После свершившихся чудес всё семейство разом изменило своё отношение к незнакомке. Одно дело – фокусы с крысами, другое – чудеса с людьми. Как вести себя с кудесницей – кто его знает.

Да и вообще – кто она такая?

Ходить такой гурьбой к соседям без приглашения, видимо, не было принято. Поэтому вся семья распрощалась у входа и лишь старуха – Умайтина подруга вошла в дом, где тут же взахлёб начала тараторить, рассказывая о чудесных исцелениях. Алёна же, прошмыгнув в их с Умайтой спальню, упала на кровать. Она очень устала. И кроме того, было как- то безотчётно тоскливо. Из-за крыс? Наверное, нет. Тогда…

Да. "Мой парень". А чего ты хотела? – вздохнула девушка. Они с детства. А ты?

Вчера объявилась и уже! Нет, глупости какие-то. У меня ведь тоже " мой парень".

Был… Что там дома? Дома… Она расплакалась. Затем, немного успокоившись, начала сравнивать Виталика с Фернандо. И придя к выводу, что "её парень" всё же лучше "этого Фернандо" незаметно уснула.

Проснулась Алёна от осторожных ласковых прикосновений к её руке. Увидев перед собой склонившегося Фернандо, она сначала улыбнулась, затем нахмурилась и отдёрнула руку.

– Нам пора, моя фея, – не придал значения жесту девушки Фернандо. Алёна взглянула в окно, куда с обратной стороны уже заглядывала луна.

– Сколько времени?

– Одиннадцать. "Крабы" будут в полночь. А мы заглянем пока в наш клуб. Слушай, а правда, что ты всем Хуанам руки вылечила?

– Правда. Вылечила. Так что семья станет богаче и твоей невесте больше будет эээ, ну, что даётся к свадьбе.

– Ты о Хуаните? она моя девушка, а не невеста.

– В чём разница?

– Как в чём? Невеста, это когда уже приняли решение жениться. А девушка, когда ещё только встречаемся.

– Только встречаемся?

– А у вас что, не так?

– Нет, так, наверное. Только у нас… Она запнулась, вспомнив, что порой делается и " у нас".

– Ну вот, видишь. Чтобы жениться надо хорошо узнать друг друга, правда?

– Ты знаешь Хуаниту с детства.

– Да и она мне во всём подходит.

– Во всём-всём?

– Во всём-всём, – серьёзно ответил юноша. А у тебя есть там парень?

– Да… Был…

– И тоже во всё- всём подходил?

– У меня " всего – всего" не было! Понял! Я не такая! Меня по- другому воспитывали!

– Ну, у вас, фей, свои нравы, своё воспитание. А мы люди простые.

Так беседуя, они выкатили Фернандову самоделку и умастившись на неё, двинулись в путь. Повиляв по тёмным переулкам, юноша выскочил на освещённую улицу. И Алёна отметила, что даже вот такие, только " приближённые" к центральным улицы выглядели ночью совсем по другому. Подсвеченные пальмы, кусты, даже тротуары создавали праздничное настроение. Многочисленные открытые кафе и кафешки наполняли воздух запахами кофе, жареной рыбы, мяса и всевозможных овощей.

Отовсюду гремела музыка и везде бродили, сидели, стояли, танцевали, ели люди, люди, люди.

– И все в белых штанах, – вспомнила Алёна рассказ Бендера.

Народ был разный. И абсолютно черные лица, и коричневые, и серые, и белые. Так что мазаться кремом здесь не надо, – решила девушка. Там, на окраине, где живут коренные, она, как бельмо на глазу, а здесь – пожалуйста. Проверь всех "бледнолицых"!

Пока Алёна осмысливала свои наблюдения, мотороллер в очередной раз свернул и помчался по узенькой дорожке вдоль побережья. Вскоре светящиеся разноцветными огнями отели остались позади, а дорожка превратилась в тропинку, которая свернула к морю. Здесь стоял, тоже светившийся, но более скромными огнями просторный навес с баром длинной стойкой, небольшой эстрадкой и просторной танцплощадкой. У бара толпилась молодёжь, судя по приветствиям – друзья и знакомые Фернандо. Алёну рассматривали исподтишка, но очень пристально. Это было неудивительно – здесь уже был исцелённый ею… и Хуанита. Та демонстративно прильнула к Фернандо, даже чмокнув его в щёку.

– Наверняка всё рассказала – вздохнула Алёна. такой нездоровый интерес к её персоне её не нравился. Смотрят как не на девушку, а как на чудище какое. С любопытством и страхом. Стараясь быть " как все" она подошла к стойке и взяла выставленный пареньком – барменом стакан кока- колы. И пока Фернандо что – то тараторил обступившим его друзьям, кивая на Алёну, та осмотрелась. Понравилось, что сосем не было пьяных. Вспомнила танцы в их деревенском клубе с обязательными оппившимися отморозками. Вспомнила танцы в райцентре и пугающих стеклянными глазами "уколовшихся" ребят. Вздохнула. Но воспоминания были прерваны окружившими её подростками.

– Девушка, мы не знаем, как ты это сделала, но Фернандо говорит, это ты его спасла. Спасибо. Ты не знаешь, какой это парень! – начал один из них – сравнительно высокий стройный юноша, постарше остальных. Правда, все они были здесь стройные – ни одного толстячка. "Наверное, все рыбаки", – подумала Алёна.

– И по словам Хуаниты ты запросто сняла проклятие их рода, – излечила три поколения! И Лопес – тому подтверждение. Дааа. Не позавидуешь "кальмарам". Он и одной рукой их укатывал, а теперь… – Все засмеялись.

– Давайте знакомится. Я Уго, – руководитель всей этой компании. Не сейчас. В море. А здесь у нас даже не демократия – анархия. А ты, волшебница, кто и откуда?

– Я из… – Алёна вдруг спохватилась и замолчала.

– Да ты не бойся. Малый Педросо уже всем раззвонил, – и выдержав эффектную паузу объявил: Фея из страны Оз! Стелла, кажется?

– Почти так, – заулыбалась под общий смех девушка. Ребята оказались простые, славные, какие-то неиспорченные.

А затем заиграла музыка и начались танцы. Это было что-то. Таких па она ещё не видывала. Алёна вначале стеснялась, затем поняла логику движений и у неё что – то начало получаться. А под медленные мелодии, толи сговорившись, толи просто от любопытства, её приглашали поочерёдно всё новые и новые кавалеры. И, видимо, давало о себе знать положение феи – кавалеры были учтивы, галантны и держались на приемлемом расстоянии. Правда, только с ней. С другими девчатами эти же кавалеры танцевали совсем по – другому. Пораскованнее и поплотнее. Кстати, что касается девушек. Как и ребята, они были стройными, пропорционально сложенными, и естественно раскованными. В лёгкой, открытой " бесстыдной – сказали бы в их деревне" одежде. Только вот Алёны дичились. Или ревновали ко всеобщему сегодняшнему вниманию мужской половины? Ничего. Она здесь ненадолго. И тоже в их дружбе не нуждается.

Перетолковав между собой в следующем перерыве, Фернандо и Уго подошли к новой знакомой.

– К крабам вдвоём не поёдёте. Фернандо не имеет достаточного эээ авторитета для таких разговоров. Могут кинуть. Пойдём мы с тобой, прекрасная фея, а Фернандо так, на всякий случай затаится. Принимается? Тогда тихонько, пока все заняты, движемся.

Алёна пересела на навороченный мотоцикл Уго, а Фернандо насвоей самоделке пристроился сзади.

– Ты проедь до крана, оттуда посмотришь. Если что, вот, вызывай наших, – протянул Уго юноше мобильник.

Мотоцикл рявкнул и сорвался с места.

Байкеры, они не сами по себе. Байкеры в генах каждого из пацанов. Только вот не у всех есть возможности. Но уж если есть… Несмотря на напяленный шлем, девушка оглохла от рёва двигателя и музыки. От миганий разноцветных ламп рябило в глазах. Мимо промелькнули светящиеся рекламы цивилизации и они вновь погрузились в полутьму. Уго ехал каким-то широким полукругом, то въезжая в черту города, то выскакивая из неё. Затем показалась пристань, очертания каких-то больших судов. Проехали и это. Вскоре Уго снизил скорость, убрал шумовое сопровождения и мотоцикл, тихо урча покатился по каким-то аккуратным ухоженным улочкам.

– Спальный район. Мы договариваемся здесь. Разборки устраивать – другие места есть. Здесь наши шишки живут, поэтому мы здесь ни-ни. Уговор. Но на всякий случай Фернандо – там, – он кивнул на видневшийся в темноте строительный кран.

За этими пояснениями Уго заглушил двигатель, оставил мотоцикл в переулке и вместе с алёной вышел в миниатюрный освещённый скверик.

– Вот здесь, – указал он на миниатюрную скамеечку. Присаживайся.

Долго ждать не пришлось. Из темноты переулка вынырнули две тени.

– Почему ты? – вместо приветствия спросил резкий голос. Он принадлежал невысокому патлатому парню. Алёна сразу насторожилась. Не нравились ей вот такие, вертлявые, с развинченными движениями.

– Фернандо занят.

– Видимо, очень занят, – ухмыльнулся патлатый.

– Не твоё дело. Где Санчо?

– Здесь, здесь, не волнуйся, – вышел из темноты второй – в отличие от напарника наголо обритый, коричневый почти до черноты парень. Даже, скорее, мужчина, – прикинула Алёна. И такие, нагло-равнодушные, цедящие слова сквозь зубы ей тоже не нравились.

– Она? – кивнул Санчо в сторону девушки. Не дожидаясь ответа, патлатый вплотную подошёл к Алёне и начал рассматривать, словно ощупывая наглыми навыкате глазами.

Девушка демонстративно отвернулась.

– Она! – довольно констатировал патлатый. – Правда, обстриженная и крашенная, но она.

– Кто, "она"? Вообще, какое вам дело, кто она? Давайте о цене. Или разбежимся, – предложил Уго.

– Да. О цене. Тут, видишь ли, заморочка одна проявилась. Не потянете вы.

– Давай ближе к делу. Берётесь или нет. И за сколько. Иначе мы пошли, – напрягся, почуяв неладное, Алёнин напарник.

– Я же объяснил. – Санчо вдруг ухмыльнулся, блеснув жёлтым металлом зубов. По какому то его или патлатого знаку из темноты повыныривали разномастные, но однообразно мерзкие рожи и обступили разговаривающих.

– Это что же? А наш уговор? – удивился, осматриваясь, Уго.

– Да… Уговор… Понимаешь, даже самому стыдно, – картинно потупился Санчо. – Но уж очень большие люди и очень большие деньги. Так что, извини, ничего личного.

– Под эти слова двое его подручных грубо схватили Алёну за руки.

– Санчо, но нельзя же так. Ведь жить и жить тебе ещё здесь. Ты же нас знаешь, – пытался толи вразумить главаря Уго, толи протянуть время.

– Конечно, нельзя. Но уж очень большой куш. И я после этого здесь жить не буду.

А ребята – он кивнул на патлатого, – они согласны и пожить. Как-то не боятся.

Пора решать, говорят, кардинально. Где-то вот так, – он кивнул в сторону крана.

Патлатый, ухмыляясь, помахал рукой. На какую- то секунду мощный крановый прожектор зажёгся и осветил стрелу, на конце которой, на самом крюке раскачивался какой-то страшный мешок.

– Вот так " кардинально" теперь и будем…, – начал было патлатый, но тут же свалился от удара Уго.

– Тварь! – закричал Алёнин друг и кинулся на главаря бандитов.

Поняв, наконец, что висело на кране, Алёна завизжала, и укусила одного из стражников за руку. Тот инстинктивно, с целью оглушить девушку, со всей силы толкнул её на каменную стену, отделявшую от сквера внутренний дворик одного из домов. Почему-то не встретив препятствия, девушка упала, но тут же вскочила. И увидела, что стоит в ухоженном садике с аккуратными газонами, блестевшими неестественной зеленью под лунным светом. А она абсолютно голая. Но изумляться и собираться с мыслями долго не пришлось. Две огромные, напоминающие чудовище из " Собаки Баскервилей" псины на всех порах неслись к незваной гостье. Завизжав от страха, Девушка бросилась к стене, ухватилась за какой-то выступ, попробовала подтянуться и… опять оказалась в скверике.

– Что за чёрт! – закричал тот, которого она укусила.

– Ух ты! Это она сама уже? – ухмыльнулся патлатый. Всё, оставив Уго, уставились на Алёну. А тот вдруг начал медленно оседать. Большое красное пятно медленно расплывалось на майке.

Поняв, что произошло за эти мгновенья, от гнева и от стыда за свою неожиданную наготу, девушка вновь страшно закричала, а потом, как в том злополучном отеле, мазнула огнём своего гнева по всем пялящимся на неё глазам. И не успело эхо вернуть её крик, как он повторился криком семерых глоток, ревущих от боли. Ну, не всех ревущих. Патлатый и ещё один, явный гомик, пронзительно визжали. Алёна, перепрыгивая через катавшихся по траве бандюганов, кинулась к Уго.

– Что… ты… с ними…? – прошептал юноша.

– Не знаю. Ты как? Снимай.

Она сняла уже изрядно пропитавшуюся кровью майку и наклонилась к ране.

– Рон, сволочь, – кивнул Уго в сторону патлатого. – Я его свалил, а потом, когда остальные насели, он подкрался и…

Рана была страшная. Напрягшись, девушка увидела, как горят огнём боли разрезанные ткани желудка, печени и почки. Из разрезанных артерий в брюшную полость вытекала, теряя жизненную силу, кровь.

– Это какой- же нож надо… – прошептала она. – Замолчите же, сволочи! А ты, падаль, сдохни! – плеснула она гневом в сторону уже шедшего вдоль стены и кричащего патлатого Рона. Тот упал и замолк. Замолчали и остальные, продолжая только стонать.

– Сейчас- сейчас, – взялась девушка за дело. Сейчас полегчает. Сейчас. Она максимально сконцентрировалась и на пальцах зажглись лучи. Первым делом она сомкнула разрезанные сосуды и сосудики. Подержала в своём целительном поле, склеивая их лучами. Отпустила и увидев, что кровь даже не сочится, с облегчением вздохнула. Затем прикрыла края разрезов на органах. Подержала. Всё остальное – потом. Застонав, впитала и пропустила через себя боль, которая поднялась над её головной черным облаком, медленно рассеявшимся под лунным светом.

Вернувшись к реальности Алёна увидела ошеломлённый взгляд широко раскрытых глаз Уго. Она вдруг вспомнила, что совершенно голая и мучительно покраснела. Но во взгляде юноши не было ничего похабного. Только безмерное удивление и…, ну, преклонение, что ли.

– Ну, как? Легче? Потерпишь? – спросила она и не дожидаясь ответа кинулась к одежде. – Потерпи. Надо ехать… Что с Фернандо.

– Да, фея, – уже окрепшим голосом согласился юноша. – Едем. – Он попытался встать. Уже натянув майку, Алёна подхватила его и потянула к оставленному в темноте мотоциклу.

– Сможешь держаться? Не упадёшь? – утраивала она Уго на задное сидение.

– Если можно, я вот так – сцепил он руки на животике девушки и приткнувшись головой к её спине.

– Ты только держись.

Алёна завела двигатель, но вначале рванулась назад, в сквер и подъехала к ползущему по земле Санчесу.

– Что с Фернандо? Говори, разрешаю!

– Нииичееегоо. До сииигнаала Рооона нииичегоо, тооолько пооодвееесиить. Пооощади! – завывая ответил главарь. У Алёны отлегло от сердца.

– Кто и за сколько?

– Нааачальниик пооолииициии. Ссстооо гррааандооов.

– Чего?

– Тыыысяяч. Стооо тыыысяч. Пооощаадии!

– Молись, чтобы Фернандо был цел! – уже разворачивалась на мотоцикле девушка.

Она газанула по переулкам в направлении крана. Если до сигнала ничего, "только подвесить", то что после сигнала? И успел ли этот гад подать сигнал? И, значит, кто-то там должен быть? Она подъехала к пирсу, над которым возвышался злополучный кран. Где-то там, в небе начиналась стрела, на тросе которой качался страшный груз. Она успела выключить зажигание и посадить на какую-то бетонную тумбу вновь ослабевшего Уго, когда к ней подошли двое, как она догадалась, Санчевых подручных.

– За дружком, небось, – ухмыляясь поинтересовался один из них – невысокий, почти квадратный качёк, явно влюблённый в свои бицепсы. Второй, осветив фонариком Уго, довольно хмыкнул и не обращая больше на него внимания встал за спиной у девушки, обжигая её шею своим дыханием.

– Да, за ним. Санчо сказал ехать сюда.

– А мне вот Санчо ничего такого не говорил.

– Но сигнала то не было!

– А вот мы сейчас уточним.

Он раскрыл мобильник и Алёна приготовилась к худшему. На всякий случай она попробовала отцепиться от стоящего сзади. В больнице, исцеляя девчат с эпилептическими припадками, одна видела, какая часть мозга светилась нездоровым цветом. И сейчас она направила в голову заднего мысленный импульс. Только не голубой, успокаивающий, а чёрный, гневный.

– Фант, что с тобой? – оторвался от мобильника качёк. Обернулась и Алёна.

Обладатель горячего дыхания Фант – толстый обрюзглый, уже лысеющий мужик лежал на земле и бился в жесточайшем эпилептическом припадке.

– Этого ещё не хватало, – констатировал квадратный, но на помощь не кинулся и вновь взялся за мобильник.

– Санчо, это я. Как кто? Род. У меня сейчас эта девка с Уго. Говорит, чтобы отпустили. Что? Нет. Что? Фант? Припадок. Что?!!! Понял. Сделаю. Немедленно?

Конечно.

– Шеф сказал отпустить. Только эээ хочет, чтобы ты сама. Так что, там, в кабинке, сидит Симон, ты давай, дуй к нему, скажи, чтобы опускал потиху.

– И он поверит?

– Давай- давай. Если я тебя пропустил, значит, всё окей. Я пока займусь Фантом.

Медлить было нельзя, и девушка кинулась к началу лестницы в небо. Она успела дотянуться до верхней перекладины, когда один за другим грохнуло несколько выстрелов. Обернувшись, Алёна увидела ухмыляющуюся рожу Рода.

– Ничего личного детка. Команда шефа. – он опустил пистолет и, пока девушка, оседая, смотрела на продырявленную кофточку, покрывающуюся кровью, негодяй уже командовал кому-то срочно выезжать. Алёна с изумлением увидела, что ужасные дыры на её теле уже затянулись. Встряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, она провела рукой по только что кровоточившим местам. Всё. Словно и не было.

– Симон, давай, жми кнопку. Всё кончено, – услышала она новую команду и поняв, о чём речь быстро вскочила.

– Не успокоишься? – удивился Род, вновь поднимая пистолет. Но девушке было сейчас не до него. Подняв глаза ввысь она пыталась увидеть кабинку и нащупать биополе того, кто должен был сейчас сбросить Фернандо. Ей это удалось. И волна ненависти понеслась к развалившемуся на сидении крановщика Симона. И смерть его наступила мгновенно. Правда, через мгновение после того, как он нажал – таки кнопку аварийного сброса груза. Услышав какой-то грохот, Алёна, задрожав, бросилась было к лестнице, ведущей в кабину, но обернулась на новый выстрел.

Пуля цокнула где-то вверху, об железо крана. А качёк, выронив пистолет, начал оседать. Сзади него стоял Уго с чем-то тяжёлым в руке. Но это отвлекло девушку лишь на долю секунды. Потому что где-то там, в воде раздался тяжелый всплеск чего-то грузно упавшего. Впрочем, было очевидно, что это упало с высоты и Алёна, отчаянно закричав бросилась туда, в воду.

Плавала она хорошо, благо на купания в плавно текшей возле деревни реке не надо было ни спецпропусков, ни абонементов. Прохладная вода приятно бодрила уже изнемогающее тело. Алёна быстро, вразмашку, плыла к центру расползавшихся по зеркалу спокойной воды кругов.

Но луна на этот раз не во всём была союзницей девушки. Она серебрила воду, но не просвечивала её.

Где-то здесь. Где- то здесь. Алёна, отрешившись и лишь слегка шевеля руками, стала прислушиваться. Много чего копошилось, попискивало, трещало и щёлкало на ночном дне, и всё это девушка вдруг услышала. А потом раздались редкие, замирающие по силе " тук", " тук", " тук…". Радость яркой вспышкой ударила по сознанию Алёны. Это билось, хоть и замирая, сердце Фернандо. Он жив! И она услышала его! И она его спасёт! Девушка набрала воздуха и нырнула. Ей сразу повезло. А может и не повезло. Просто она плыла на тот самый стук сердца. С первого же раза она схватилась за ремень на джинсах юноши и вытянула связанное тело на поверхность. Фернандо был страшно, до синевы бледен и без сознания.

Правда, оказавшись на поверхности он тут же попытался вдохнуть, но только страшно, утробно застонал. Рот несчастного был заклеен скотчем, а из носа тут же полилась вода. Алёна немедленно освободила рот подростка и тот наконец-то со всхлипом вздохнул. А потом его потянуло вниз. Ничего не понимая, девушка пыталась удерживать своего друга. Пытаясь развязать его руки, она всё поняла.

Бандитская сволота сбросила парнишку вместе с крюком и тросом. Вот что такое "аварийный сброс". Теперь эта тяжесть тянула Фернандо на дно. Алёна, удерживая юношу, пыталась понемногу тянуть всё это с собой, ближе к пирсу, но вдруг почувствовала, что теряет силы. Быстро- быстро замелькали мушки перед глазами, луна расплылась в длинную, сужающуюся внизу сосульку, упирающуюся кончиком в горизонт и оттуда подкрадывающуюся к её сердцу… Такое состояние бывало после целительства. А сегодня… Сколько было сегодня! Пора отдохнуть. Всё. Нет сил. Нет. Н -е-е-е-ет! – вдруг закричала она, почувствовав, что отпустила Фернандо и тот погружается во тьму. Нырнув и вновь вытянув друга, она обхватила его двумя руками и прижала к себе.

– Вот так. или туда или туда. Но только вместе. Я сейчас. Мне бы минутку… Вот сейчас отдохну… Вот, под луной… И поплывём… – бормотала она, погружаясь одновременно и в беспамятство и в темень воды. Всё, – поняла она. всё? Нет! – встрепетнулось сознание. Нет. Всё.

Но в это время чья-то рука подхватила и удержала и её и Фернандо. Какое это было счастье – лежать неподвижно и впитывать, впитывать, упиваться лунным светом.

Сознание окрепло быстрее тела и Алёна открыв глаза, повела ими в сторону спасителя. Чудес не бывает – их держал Уго. Несмотря на прохладную воду, лицо его было покрыто потом, а серебряный цвет лунной дорожки был обильно измазал черным следом.

– У тебя всё открылось. Зачем ты? Я же даже не склеила. Только наживила. Теперь всё опять открылось, – застонала девушка, поняв, что черный след – это полоска растёкшейся крови.

– Ничего- ничего. Продержимся, – прохрипел Уго. Было видно, что и он вместе с кровью быстро теряет силы.

– Что? Что мне теперь делать с вами? – простонала Алена.

– Держаться, фея. Только держаться. Я позвал ребят. Взял мобильник у этого…

Они вот- вот. Только держаться!

Экономя силы, они замолчали. Уго держался сам и помогал держать Фернандо.

– Если вдруг… Если не успеют…, – начал он, вслушиваясь в звуки порта, то знай… Я ещё никогда… не встречал…

– Шшш. Успеют. Слышишь? Уже ревут, – перебила его девушка. И действительно, рёв мотоциклов сначала воткнулся в тишину, а затем разорвал её. Видимо, Уго сообщил, где их искать, поэтому приехавшие ребята прямо с колёс бросались в воду.

– Спасена! – прошептал Уго, когда несколько сильных рук подхватили всех троих. – Жаль, не сказал. Не успел… – не договорив он потерял сознание.

Уго и Алёну вытянули быстро. И пока возились с Фернандо, отвязывая его от груза, девушка склонилась над бесчувственным старшим товарищем. Необходимо было срочно закрывать вновь открывшиеся раны. Но как только она попыталась " включить" своё поле, всё вновь поплыло перед её взором. Слишком много неведомой энергии она растратила за сегодня. И слишком мало было времени на её восстановление лунным светом. В это же время из воды вынесли и Фернандо. Шатаясь от слабости, девушка бросилась к нему. Жизнь уходила и из этого тела. Всё реже стучало сердце, всё страшнее были хрипы при редких вдохах. А она, она не могла им помочь. И вот уже начала, стоя рядом на коленях, давиться плачем невеста Фернандо. Вот, опустив руку, по которой нащупывал пульс у Уго, серьёзный парнишка с вьющимися, как у того волосами. Брат.

Н -е-е-е-е-т! – в который раз на эту ночь закричала Алёна. Она упала на колени между двух умирающих и схватила их за руки.

" Разряд!" – вспомнила вдруг она здоровенного реаниматора из областной больницы.

– Мотоциклы! Ток! Ток давайте!!!

Ребята мотнулись к своим машинам и схватились отрывать аккумуляторы.

– Заводите! Да заводите же Бога ради! – умоляла их Алёна. И через мгновенье, показавшиеся девушке годами, раздался- таки рёв движков, и к ней потянулись выдернутые провода высокого напряжения.

Трудно сказать, чего ожидали участники этой драмы. Наверное, действительно чего – то похожего на реанимацию. Но Алёна схватила эти провода и прижала к себе.

– И ты, и ты, и ты – вот сюда, – скомандовала она ещё троим, на которых не хватило рук.

Что это было? Как передать ощущение девушки? Спросите у заряжающегося аккумулятора. Или у похмельного пьяницы. Или у допингового спортсмена. Спросите у напивающегося после пустыни верблюда. Спросите у утреннего курильщика. Это, когда с каждым вздохом, каждым глотком, каждым уколом всё яснее становится мозг и взгляд, всё сильнее бьётся сердце, всё полнее разливается по сосудам и мускулам сила – силушка.

Вскоре на руках девушки появилось долгожданное свечение. Она отпустила провода и положила руки на грудь каждого из бесчувственных юношей.

– Вы держите-держите пока, – сосредотачиваясь прошептала она тем, кто питал её электричеством.

Стоящие рядом с мистическим ужасом смотрели, как дрожала и обугливалась на местах прикосновения проводов кожа девушки. Но та уже не чувствовала этого.

Вначале она всё вновь появившееся поле сконцентрировала на сердце Фернандо.

– Жить! Жить! Ну же, жить! – кричала она, гладя, тормоша и покалывая своими лучами уже останавливающееся сердце. И оно подчинилось! Задрожало, набираясь сил, впитывая Алёнины лучи, напряглось, и сократилось. И расширилось. И сократилось!

И начало размеренно биться. А лёна потихонечку убрала своё поле. Сердце продолжало работать.

"А с мамой не получилось" – вдруг вспомнила она. "Наверное, потому, что не хотела, нет, не могла больше". Но раздумывать было некогда. Ещё из одного молодого тела вытекала жизнь. Здесь она знала всё. Были бы силы. Она вновь мысленно прильнула к ранам Уго. Да, всё, что она ранее " наживила" разошлось.

Точнее, прохудилось, иначе парень умер бы уже давно. Вновь соединяя сосуды, Алёна почувствовала, что силы всё-таки иссякают. Электроразряды оказались больше кнутами – подстёгивали, вытягивали потаённые запасы энергии, но не давали своей.

А может, их было просто недостаточно? Или не привыкла девушка к такой подпитке?

Как бы то ни было, но девушка успела. Но когда Алёна, уже теряя сознание, отняла руки он раненного, закричала Хуанита.

– Стелла, он опять! Смотри, Фернандо опять!

Тот действительно вновь страшно побледнел. Заострился нос. Обескровились губы.

Смерть вновь дохнула на него. Застонав, Алёна с мольбой протянула руки к луне.

Нет. И тело, болезненно реагируя на новые разряды, не пропускало их к таинственному целебному полю. Уже по наитию, не делая ранее ничего подобного, девушка, отмахнувшись от ненужных теперь электропроводов, легла рядом с Фернандо, обняла и прижалась грудью к его груди. Сердце к сердцу. И соединила их в одно целое. И заставила это целое биться.

– Вооот тааак. Воооот тааак, воооот тааак, – шептала она, чувствуя, как каждый удар этого странного сердца толкает кровь по артериям. Уже не полем, а всей собой она почувствовала боль искалеченных, изломанных, отбитых органов юноши. И начала впитывать эту боль в себя, пытаясь, как прежде, растворить потом её в лунном свете. Пока удалось только разделить её. Фернандо как-то облегчённо вздохнул, а Алёна не смогла сдержать стона. Затем, всё также обнимая юношу и делясь с ним остатками жизненных сил, она впала в полузабытие.

– Надо убираться отсюда, – услышала она голос Фернандо. – Санчос продался копам.

Сейчас, наверняка, сдаст. подождёт для верности, и сдаст.

– Куда? – поинтересовался брат Уго, поднимая его.

– Будут искать. Будут землю рыть. Сто тысяч баксов за неё. Давай к Марте. Я сам!

А их… Надо вот так двоих. Не косись, дурочка! Она же его спасает! Видишь, держит его душу на этом свете!

– Я и не кошусь, – обиделась Хуанита. – Я думаю, если на каком брезенте, то можно между двух мотоциклов…

– Молодец! Но брезент? Сеть! Карен, мигом за сетью!

Рыбаки знали, где ближайшие рыболовецкие снасти и вскоре неподвижную, но живую пару осторожно подняли с земли, положили на сеть и надёжно привязали между двух мотоциклов. Другие, раскочав, скинули в воду трупы двух незадачливых Санчевых подручных. Туда же кинул Уго так выручивший их мобильник.

– Везти, как свою душу, как хрупкую драгоценность, как… – наставлял Уго, уже сидя на мотоцикле и поддерживаемый братом.

– Ладно тебе, понимаем.

И мотоциклы с невиданным багажом покинули злополучный пирс.

Марта оказалась старой, в отличие от Умайты – действительно очень старой женщиной. И жила она в очень старом доме. Правда, с оградой и внутренним двориком-патио, то есть вроде как в зажиточном доме. Но всё вокруг, хотя и ухоженное, давало понять, что дом знавал гораздо лучшие времена.

Стучать долго не пришлось. Слушая недосказанные объяснения ребят, старуха фонарём осветила лежащую в сетях парочку и молча кивнула вносить их в дом.

– В прихожую. И убирайтесь. Сама справлюсь. Если Бог даст, – отрывисто скомандовала она. Привыкшие к властному тону хозяйки, рыбаки занесли своих товарищей через дворик в просторную, тёмную сейчас прихожую.

– И он тоже, – подвели они к Марте крепящегося Уго.

– Вижу – осветила она раненого и бесцеремонно подняв его окровавленную майку, осмотрела рану.

– Ты тоже остаёшься, – распорядилась хозяйка, не отрывая взгляда от раны. – А вы – мигом отсюда. Пока не дам знать – не приходить.

Ребята по очереди пожали руку Уго, осторожно прикоснулись к руке остававшегося без сознания Фернандо и, бросая взгляды на лежащую рядом девушку, вышли. Марта перехватила эти взгляды – смесь ошеломлённого испуга и обожания. Проводив столь поздних визитёров, старуха закрыла дверь и, инстинктивно оглянувшись, нажала на что – то незаметное в стене, после чего открыла платяной шкаф.

– Проходи – кивнула она Уго. В шкафу висела какая-то старая одежда. А отодвинутая задняя стенка открывала темную сейчас комнату. Подсвечивая фонарём, хозяйка показала юноше, где присесть, затем кряхтя, но с неожиданной силой взяла на руки и перетянула Фернандо с Алёной. Толи девушка не разжала своих объятий, толи догадалась старуха, что нельзя этого делать, но на пол она положила их обоих, всё также укутанных в сеть.

– Кто? – коротко поинтересовалась хозяйка, – кивнув на рану Уго.

– Санчес.

– За что?

– За неё. Договаривались переправить, но им переплатили, чтобы выдали.

– Кто она?

– Не знаю. Волшебница. Фея. Ведьма. Не знаю. Сегодня и убивала, и исцеляла, и спасала.

– Это та самая из борделя?

– Да. Только она не из этих. Фернандо говорил, их спасла не за деньги. Просто так. И семью Хуана тоже.

– Это сухоруких? – сощурила глаза Марта. – И твою дыру – это тоже она? Серьёзная девушка. А что это она сейчас?

Расспрашивая, хозяйка намешала и дала Уго пить какое- то зелье.

– Мелкими глоточками. Ну-ну. Рассказывай.

И чем дольше рассказывал Уго о событиях этой ночи, тем пристальней рассматривала Марта девушку. По окончании этого повествования старуха быстро подошла к одной из стен и вновь нажала на какую- то невидимую кнопку.

– Иди сюда – кивнула она в сторону отодвинувшегося зеркала. – Пролазь. И если сможешь, помоги. Хотя нет, не стоит. Вдруг опять?

Следующая каморка была меньше, и вмещала только две кровати.

– Пока слабые, отлёживаться будете здесь. Чую, скоро нагрянут. И если пошла такая игра без правил, то в ту схованку влезут. Знают, только виду не подают. Не хотят своего Иуду выдавать. А про эту ещё никто. Уйдут, переберётесь. Вот. Это дашь ей, когда немного придёт в себя. что надо ему, она сама скажет. Всё отдыхай.

За этими словами хозяйка перетянула пару в тайник, мгновение подумав, решила таки их не разлучать и разместила на одной кровати. Уго лёг на другую. Когда потайной лаз закрылся, и комната погрузилась во тьму он, успокоенный хозяйкиным зельем, начал прислушиваться к дыханию соседней пары, затем уснул.

Старая Марта оказалась права. Она ещё успела внимательно осмотреть первый тайник, затем, вынырнув из шкафа, проверила и прихожую. Когда же, упав на колени перед распятием, она истово молилась, в дверь забарабанили. Вздохнув, старуха оторвалась от молитвы и пошла через дворик отворять дверь. Это действительно была полиция. И даже с самим начальником во главе – событие уже давно невиданное в этих кварталах. Поэтому суровая властная женщина тотчас обратилась в кланяющуюся, старающуюся угодить, заглядывающую снизу вверх старушку. Мелко семеня рядом с тяжело вышагивающим начальником, Марта успела забежать перед ним, открыть дверь в дом, а в просторном, но обветшалом зале зажечь свет и пододвинуть кресло.

– Давно не виделись, а? – начал разговор шеф.

– Да, сеньор, с тех пор, как ваш сынок…

– Вот и я говорю – давно, – быстро прервал воспоминания старухи главный коп.

– Чем угощать дорогого гостя. Что предложить в такой поздний час?

– Скорее, уже в такой ранний. Не до выпивки. Слушай, я не случайно пришёл сам.

Из уважения. А то мои ребята – он кивнул в сторону переминающихся с ноги на ногу нескольких мордоворотов – здесь бы всё разнесли. Из уважения, давай миром. Где они?

– Вы о ком?

– Ладно, Марта, ладно. Местных можешь оставить. Давай сюда её и разойдёмся.

– Так они с этой проституткой столковались? – изумилась Марта. – эх, шпана, шпана. Всё им неймётся, всё им своих не хватает, подавай импортные штучки.

Говорила я им, – добром не кончите. Это из- за неё?

– Из за неё, конечно. Что из- за неё? – спохватился вдруг коп.

– Из- за неё передрались?

– Подожди. Потом. Где она?

– Но я не знаю. Как перед Богом – не знаю, – старуха истово перекрестилась.

– Это же какой интерес надо иметь, чтобы ведьме за враньё крестится? – изумился один из копов.

– Цыц! – рявкнул в ту сторону шеф. – Ты марта, действительно, не завирайся. Они поехали к тебе. Судя по следам крови – были раненные. А эти ребята в таких случаях дуют только к тебе. Ну, где они и где она?

– Но вы же знаете, что в таких случаях я продаю им свои… целебные травы и настои. вот и сегодня. Зарулили, попросили от ножевых и поревели на своих громыхалах дальше.

– Мы знаем! Мы всё знаем. Даже больше, чем ты догадываешься. давай порешаем добром, а? И всё останется по прежнему. А если нет… Ну?

– Как на духу!

– Ладно. Некогда. Идём – кивнул шеф одновременно и хозяйке и своим подчинённым.

В прихожей, загородив шкаф, старуха начала прощаться.

– Спасибо, что зашли. Извините, что не смогла помочь. Но если что узнаю, то непременно и незамедлительно. А может, всё- таки, по бокалу вина?

– Кончай представление, старуха, – поморщился шеф. – Давайте, – скомандовал он копам. Один из них легко отодвинул хозяйку и распахнул дверцы.

– А что вы там…? Там никого! И одежда старая, некраденная, – очень естественно изображая панику, залепетала Марта. Не обращая на это внимание, коп изо всех сил саданул по внутренней стенке.

– Выдала всё-таки какая – то сволочь, – сразу изменила тон старуха. – Но вот, любуйтесь, на этот раз – никого. И вообще. Вот – она включила свет, – здесь уже месяца три никого не было.

– Три?

– Ну два. С тех пор, как один о-ч-ч-ень серьёзный служащий не скрывался от…

– Это к делу не относится. Расскажи-ка поподробнее, кто к тебе приезжал? – шеф уже выбрался из потаённой комнаты и вновь двинулся в зал. Марта, на этот раз глубоко разобиженная недоверием шефа, дождалась, когда из тайника выберется последний коп, выключила свет, кое- как заставила выломанную перегородку, затем закрыла шкаф и только потом присела рядом с шефом.

– Уго заходил. У него сильный порез живота. Дала ему от кровопотери. И, сказали, что очень разбился этот… Фернандо. Вроде, с крана упал. Но его не видела. Куда-то они спешили. Сказали, подрались с Санчесовыми. За что – не спрашивала. Да они и не сказали бы. Сами знаете. Этой проститутки не видела. Да и что ей у меня делать? Д-а-а, не думала я, что наши парни из- за какой-то… И сам начальник полиции…

– Не твоё дело. Поняла? Не твоё. И смори, узнаю, что соврала… Ты меня знаешь!

А этот Фернандо, он что, Умайты внук?

– Хорошая память!

– Не жалуюсь. Ну всё. Если что узнаешь, – наставлял, пересекая дворик, шеф.

– Конечно – конечно. Незамедлительно. Всенепременнейше! – семеня рядом обещала хозяйка.

– Да ладно тебе. Сам знаю, что глупость спорол, – уже на выходе скупо усмехнулся шеф. "Марта – стукачка". Гы- гы.

Хозяйка основательно закрыла дверь. Прислушалась, как удалялся гул мощных двигателей двух полицейских машин. В задумчивости покачала головой и пошла к дому.

– Вот что, девушка, – жестко сказала она, включая свет в нетронутом тайнике. – Больше никаких разговоров. Вообще. Не отвлекаться ни на что! Слушаться меня во всём! Этого я пока провела. Но только этого и только пока. Да и он, наверняка своих соглядатаев оставит. Поэтому – есть, пить, отдыхать и снова за своё… целительство. Как можно быстрее.

И в сознании Алёны прошла череда однообразных душных дней и лунных ночей. Она отдавала свои удивительные силы этим двум юношами до капли, до потери сознания.

Приходила в себя под душем, куда её приносила сначала Марта, затем Уго, который поправлялся всё- таки быстрее, хотя и получал лечение "по остаточному принципу".

Осознав это, девушка только возмущённо фыркнула. Но эта помощь Марте была необходима. И потом, ничего постыдного Уго не делал. Да и не совсем неприятно это было. Пока из никто не беспокоил, затворники находились в более комфортном уже "рассекреченном" тайнике. Несколько раз приходилось запираться в той самой каморке. К Марте приходили за какими-то снадобьями какие-то странные личности. А одного гостя Марта наоборот, прятала от своих постояльцев. И он внимательно рассматривал впитывающую лунный свет девушку своими странными глубоко посаженными глазами. Девушка почувствовала этот взгляд, но предельно уставшая, не придала ему значения. Точнее, придала, но отложила на потом.

Она вернулась в реальный мир внезапно, как проснулась, когда Фернандо впервые осмысленно открыл глаза. И на измученном лице юноши впервые появилась улыбка.

– Фея – прошептал он. И тотчас озабоченно нахмурился. – Я ничего не смог. Они уже ждали… Меня… Я помню. Я видел… Но не смог… – оправдывался он.

– Но всё хорошо, Ферри, успокойся – она впервые уже не полем, а подушечками пальцев погладила его по волосам, потом по бровям. Они были удивительно мягкими, шелковистыми этим брови. – Ты молчи пока. Вдохнув воздуха и задержав дыхание, она прикоснулась пальчиком к его нежным губам. И тут же отдёрнула, почувствовав поцелуй.

– Ну – ну. Узнает невеста, – погрозила она юноше. Но тот уже опять погрузился в сон. На этот раз, как понимала девушка, здоровый и исцеляющий. Тогда, осмелев, она погладила своего подопечного по впалым щекам и, теперь уже самостоятельно выбралась к Марте.

– Света мне! И еды! И питья! И музыки! – радостно закричала она.

– Всё? – в один голос воскликнули старуха и юноша, обернувшись на этот крик.

– Тогда садись. мы как раз вот и приготовили…

– Мы, – переспросила девушка.

– Уго прекрасно готовит.

– Да ладно уж тебе – засмущался юноша.

– А что? Всё, что эту неделю ты ела, это он.

– Неделю? Это я целую неделю? – ахнула девушка. – Спасибо, – спохватилась она, увидев, как помрачнел Уго.

– Ты думаешь, это много? Вон, у парня даже шрама не осталось. А Фернандо…

Дело конечно, прошлое. Но тогда, в начале, я как-то посмотрела. Пощупала. Не только калека, вообще не жилец был.

– Ещё дня три, и танцевать будет.

– Трёх дней нет. Чую. Вот- вот нагрянут. Ты уж расстарайся, девушка, но…

– Два. Но тогда продолжим. – и девушка, отмахнувшись от еды, пошла назад к Фернандо.

Уже через сутки он начал вставать. А на вторые взбунтовался.

– Не надо мне не здоровье. не жизнь такой ценой! – уже сидя в постели кричал он, когда Уго с Мартой вновь уносили от него безжизненную девушку. Пошатываясь, он встал и побрёл за ними.

– Успокойся, пацан. Так надо. Она столько сил отдала, а ты сейчас выкаблучиваться будешь? Всё загубить хочешь? – осекла его на правах хозяйки Марта. – Не хочешь? Тогда иди наверх, сядь там, чтобы ни ей ни нам туда- сюда не таскаться. Но имей в виду, в случае чего – немедленно в тайник.

И поэтому вторые сутки девушка провела вместе с Фернандо на мансарде.

Выздоравливающий старательно, по мере своего разумения, помогал Алёне, до капли впитывая её целительные лучи, а когда она обессиленная начинала терять сознание, подхватывал, подводил к льющимся из больших окон солнечным или лунным лучам. И сидя над ней, воровато оглянувшись, несколько рас прикасался губами к точеным пальчикам девушки.

– Тебе надо лежать и набираться сил, – вспылил наконец, заставший его с поличным Уго. – А если считаешь, что выздоровел, то хватит мучить девушку. Она вон, последние силы отдаёт? Зачем? Чтобы ты ещё и целоваться мог? Я бы со стыда сгорел!

– Я здоров! – действительно вспыхнул Фернандо. – И не думай ничего! Это из благодарности! Как богиню! – И… не говори ей. Это действительно, совсем не то.

– Ладно… То, не то, но хватит!

И когда девушка проснулась, оба парня в один голос заявили, что пора. Правда, Марта, глядя на покачивающегося юношу, с сомнением качала головой.

– Но я же вижу! И время ещё есть! Ну, ещё каких-то два сеанса, – возмущалась девушка.

Всё. Всё. Всё. – непреклонно отрезал Уго. – Он сносно себя чувствует, а рисковать больше нельзя. Ни им, ни мартой, не, тем более, тобой. Что – то действительно, назревает. Я уже созвонился с ребятами. Нас будут ждать уже сегодня ночью. Поэтому, прощальный ужин – и вперёд!

Глава 8

– И не подумайте. Я его знаю, он невредный. И кроме того, если что, то все сразу поймут – здесь завязана старая Марта. Попросим вашу спасительницу.

– Но что я могу сделать?

– Многое. Очень – очень многое. Но сейчас – только наслать на него сон.

– Но… Но я не могу. Это как?

– А как ты насылала смерть?

– Я…, ну я не насылала. Тогда, когда увидела, что у Фернандо рана, а он сказал, что это тот… Я просто крикнула…

– Вот – вот. А теперь не кричи. Просто шепчи в его сторону. Ты братикам своим на ночь сказки рассказывала?

– Да… братикам…

– Ну, ну. Вот так и ему пошепчи, чтобы он спокойно и крепко поспал чуток, пока вы пройдёте. А потом пусть сторожит дальше. Он и не заметит, что прикорнул.

Начинай, деточка.

Алёна всмотрелась темноту, туда, где схоронился агент. Попробовала уловить его ауру. Удалось. Вначале она ощутила какое-то тепло в кустах, затем, сосредоточившись, увидела, словно в инфракрасных лучах, силуэт лежащего человека.

И тогда девушка начала посылать в его сторону мягкие, нежные, убаюкивающие волны – прикосновения. Они успокаивали, покачивали, расслабляли, обволакивали мысли теплотой и негой.

– Всё. Получилось – прошептала Алёна, почувствовав, что человек в кустах спит.

– Ну вот. Я же говорила. Теперь не мешкайте. Удачи вам. А ты, моя дорогая, прощай. Когда придёт пора, вспомни меня, свою слугу.

– До свидания. О чём вы говорите? Какую слугу? И вы обещали сказать…

– Всё. Время вышло. Там, куда тебя проведут, ты всё узнаешь и всё поймешь.

Прощай.

Выйдя из дома старой знахарки, ребята направились в сторону от города, к безлюдному берегу, где их ожидала моторка. У руля сидел хмурый, ранее исцелённый Алёной Хуан.

– О, привет! Тебя уже выпустили?

– Думаю, как живца.

– А остальные?

– У них.

– А как сегодня?

– Вроде, как со всеми на ночной ловле.

– Не стоило рисковать.

– Может быть. Только вот что. Если они вас не найдут, начнут. С Хуаниты, как твоей невесты, и начнут.

– Что же делать? – побледнел вдруг Фернандо.

– Вот что, – решился Уго. Вы двигайтесь. А я пойду к ним. Пусть с меня и начинают. Когда из меня всё вытянут, вы уже будете далеко.

– Но без тебя мы…

– Справитесь. Не забывай – у вас будет проводник.

– Нет! Это моя… девушка. Это мои соседи! Там, в конце концов, и моя мать! Иду я!

– Молодец, Фернандо! Но пойду я, – решила Алёна.

– Ты? Но как же тогда…

– Да нет же! Не сдаваться! Они выпустят всех.

– Ну да, конечно! Ты в своём гневе поубиваешь всю полицию и за нами начнёт охотится уже армия?

– Я их у-г-о-в-о-р-ю. Или, в крайнем случае, усыплю, как того.

– О! Здорово! Ты их усыпляешь, мы выручаем всех наших, они просыпаются, вроде всё в порядке, а арестованных нет! – рассмеялся Уго. Пошли вместе!

– У них там камеры слежения, – не подхватил шутки Хуан. И ребята там крепкие. И что с ними делать, когда они повыходят? Всех в джунгли? Всю жизнь в бегах?

– Всё, ребята. Я пойду одна. А вы ждите меня… ну, хотя бы здесь же. Думаю, за день – два я справлюсь. Поэтому, здесь же завтра или послезавтра.

– Я тебя одну никуда не отпущу, – поднялся Уго. Меня просто Марта убьёт, да и ребята заплюют.

– Но я же вернусь. Ты что, не убедился, что меня не остановить?

– А я всё равно пойду. С тобой или без тебя, – там моя мать, – решил Фернандо.

– Как хочешь, – сухо ответила девушка. – Конечно, и мать, и невеста. Пойдём. А ты, Уго, пока получше организуешь наше путешествие, да?

– Ладно. Идите. Но знай, если с тобой что случится, уго себе этого никогда не простит.

– О! Как красиво. Будь проще, Уго! Тебе этот стиль не идёт.

– Я от всего сердца, – обиделся юноша.

– Ладно- ладно, – девушка чмокнула его в щеку, пожала руку уже заулыбавшемуся Хуану и они с Фернандо повернули в сторону города.

– Может, на лодке, – спохватился Хуан.

– Нет! Вы нас не видели!

В полицейском управлении города царила предутренняя полудрёма. Всё, что должно было случится ночью, случилось. Разборки "ночных полётов" начнутся уже днём, при начальстве, а мы своё отдежурили, рапорта написали, вот только смену сдать. Ну, кого ещё принесло?

– Ну, чего вам, ребята? – поинтересовался коп, глядя на молодую парочку, решительно ворвавшуюся в приёмную.

– Пришла сдаваться, – сообщила девушка.

– Пришли, – поправил парень.

– Ого! Это всегда у нас приветствуется. А что натворили? Только коротко. Может, вам не к нам, а в церковь, покаяться.

– Я не знаю. Но вы же меня ищете.

– Мы? Тебя?

– Ай, ну да же. Я та самая, из публичного дома.

– Мы вообще-то никого из публичного дома…

– Ну, из гостиницы, где потом нашли этих… убитых. И потом, когда с бандой Санчеса.

– Постой- постой. Точно… Похожа… Извини, что сразу не признал. Уж очень неожиданно. – С этими словами коп встал, и якобы рассматривая девушку, встал уже позади её, загородив дверь.

– А ты? Что – то не помню.

– Вы заперли мою мать.

– Мы не запираем, мы задерживаем, сынок.

– Да ладно вам. Давите там свою кнопку, или вызывайте начальство.

– Уже, сынок, уже.

И действительно, в это же время в приёмную вломилась, вызванная по тревожной кнопке подмога. Даже не присматриваясь, по отработанной схеме, ворвавшись через все три, имеющиеся в приёмной двери, с дикими криками "стоять" и " не двигаться" копы заломали подросткам руки и защёлкнули на них наручники.

– Та самая девка- убийца и её парень. сами пришли, – пояснил дежурный коп вошедшему после "захвата" лейтенанту.

– Ну, тогда милости прошу к нам, – пригласил скрюченных ребят полицейский. Или… эээ…, сначала вас, сеньорита, а уже потом побеседуем с вашим мачо.

– Никакой он мне не мачо!

– Не обижайтесь, сеньорита. Всё от незнания. Но вот побеседуем, всё станет на свои места… Вы извините, что мы вот так, но в ориентировках указано, что Вы эээ исключительно опасны. Поэтому, без распоряжения шефа и до его прихода, уж потерпите в наручниках. Это, конечно, недоразумение, но всё же. Служба.

Так рассыпаясь в сомнительных комплиментах, лейтенант привёл её в странный кабинет, больше похожий на камеру – без окон, с бетонными неоштукатуренными и даже неокрашенными стенами, со столом, лампой и двумя стульями. Да ещё шкаф у противоположной стены. Вся скудная мебель прикручена к полу. На стуле их стальных прутьев – специальные крепления, к которым пристегнули одно из звеньев наручников. Второе осталось на левой руке.

– Ну вот теперь и побеседуем, – предложил лейтенант, доставая из шкафа какие- то бланки. Он уселся напротив и готовясь к допросу, пристально всмотрелся в девушку.

– Не наша. И даже не гринго. Хочешь, угадаю, из какой ты страны?

– Нет, не хочу. Почему меня вот так приковали? Куда повели Фернандо? Мы ведь сами пришли, правда?

– Правда. Хотя в заслугу тебе я этого не поставлю. Ну, постояла бы поблизости с участком, пока мы тебя бы не задержали…

– Это зачем?!

– За наградой, сеньорита. А так – никому и ничего. Это тебе симпатий не принесёт.

Но мы отвлеклись. Имя?

– Стелла, – усмехнулась девушка.

– Мг. Фамилия?

– Роуз – усмехнулась вновь девушка.

– Род занятий?

– Фея Розовой страны.

– Тааак. Резвимся, значит?

– Но вы же мне не ответили, за что меня вот так.

– Здесь вопросы задаю я!

– Да, конечно. И всё же я должна знать. Мне говорят – тебя ищут. Иду узнать почему, а меня вот так.

– Короче, ты хочешь знать, в чём тебя обвиняют? – перешёл уже на "ты" коп. – Сейчас. Вооот. В убийстве трёх человек и ослеплении одного в отеле " Альянс". В краже денег и драгоценностей у этого… ослеплёного. В убийстве четырёх человек и опять же ослеплении пятерых на пирсе в порту. Я намеренно не называю фамилии, потому, что обвинение официально огласит тебе кэп. Уж очень ему хочется. Он в пути, будет с минуты на минуту. Так вот, детка, у нас и за меньшие проделки можно остаться без головы, несмотря на твой возраст. Думаю, годиков пятнадцать уже есть? Поэтому, как особо опасной, тебе и вот такой почёт. Так что мой тебе совет – не трепи никому нервы и, может, уцелеешь. В смысле шкуры…

Разговор был прерван примчавшимся капитаном. отдуваясь от быстрой хотьбы, он пристально осмотрел Алёну и радостно кивнул:

"Она!" – Обвинение уже огласили?

– Нет, вы же запретили, шеф, до вашего прихода любые процессуальные действия.

– Защитника вызвали? Прессу известили?

– Но шеф!

– Выйдем!

Вернулся он через минут пятнадцать, всё такой де сияющий. Посмотрел на протокол, поморщился. Затем осторожно сел на миниатюрный для его туши стул.

– Всё будет по закону, сеньорита. Вот-вот прибудет защитник. А пока- не для протокола. Кто вы?

– Я не знаю, – почти искренне вздохнула девушка. – Я пришла в себя здесь, в вашем… публичном доме. Там меня хотел изнасиловать какой- то здоровенный негодяй. Я побежала, он и женщина за мной. и впереди стоял такой… охранник…

Да, а эта женщина ещё раньше сказала, что это – публичный дом и мне придётся в нём… в общем…ну, типа отрабатывать. Потом я убежала… искала где пристроится…

– Стой – стой. Я же тебя прошу – не для протокола. А ты… Ты скажи, как ты их поубивала? Чем ослепила?

– А врачи, они что?

– Что врачи! Узнаешь. Я у тебя спрашиваю.

– Я же говорю… Пришла в себя, а тут женщина…

– Нет, мы с тобой, видимо, не договоримся. А жаль. Ладно, будем официально. А кто тебя прятал?

– Меня никто и не прятал. Просто, когда я бродила, встретила одного сухорукого парня. Стало жаль. Я его вылечила. А он отвёл домой. Я и их. Они покормили, показали ещё дом, где дети болели. Я и их вылечила. Тоже покормили. А с Фернандо познакомилась. Потом просто ходила по пляжу, загорала. Думала, вот так и буду – лечить и зарабатывать. Потом Фернандо сказал, что меня ищут, вот я и здесь.

– Вполне понятно. Только вот с этими лечениями. И потом что на пирсе произошло.

– Это мы с Уго возвращались с танцев, а они напали. Ну, вначале вроде бы и нет, а потом один из них, патлатый такой, сказал, что Вы даёте за меня сто тысяч.

– Так и сказал? Я? Даю? Лжец, сволочь!

– Вот- вот. И Уго тоже не поверил. Вот там и началось. А этот, патлатый ножом Уго в живот. Мы чуть убежали…

– Оставив труп того самого "патлатого" и пятерых слепых во главе с Санчесом… ну, продолжай.

– А когда мы уже ехали, Уго позвонили ребята, сказали, что Санчес повесил на кране Фернандо. Ну, мы поехали туда, эээ спасли Фернандо и уехали с пирса.

– Убив ещё троих санчесовых гвардейцев.

– Не знаю. Я видела только двух бандитов. И один даже стрелял в нас.

– Ладно. Дальше.

– Ну, мы поехали к какому-то дому, ребята там взяли какие-то снадобья, и мы поехали дальше… Потом, я их лечила под каким-то баркасом. А вчера Фернандо поправился, пошёл домой, а там никого. Даже малого Педросика забрали. И всех Хуанов. он рассказал и мы пришли сдаваться.

– А Уго?

– Он ушел раньше, ещё позавчера. Мы так подумали с Фернандо, что он-то не причём, вот и пришли без него. Да и Фернандо потому, что здесь его семья и невеста.

– Если Уго не причём, значит, всё ты? Но как?

– Я не знаю, как это получается. Это, когда сильно разозлюсь то… нет, не знаю.

– А лечишь, когда сильно раздобришься?

– Нет, когда сильно пожалею. Вот, у вас, я вижу очень больное сердце и скоро откажет левая почка. Но мне вас пока не жалко и я вас вылечить не смогу.

В наступившей паузе кэп начал вытирать здоровенным платком резко заливший его лицо пот.

– Ты… это… не пугай. Не на того напала.

– Да не пугаю я, что вы. Я просто вижу. Вот, и голова часто болит, с правой стороны, за ухом, правда? Сейчас уже нет, а ещё утром, когда проснулись, болела, правда?

– Правда, – невольно подтвердил шепотом офицер. Он сидел, переваривая сказанное, и явно собирался с мыслями.

– Ладно, поговорим позже. А пока пришёл твой защитник и я должен предъявить тебе официальное обвинение.

Защитник оказался холёным манерным мужчиной с длинными седыми волосами.

– С учётом общественного резонанса мы пригласили тебе наиболее знаменитого у нас в городе адвоката. Мэтр очень живо и принципиально реагирует на все, даже малейшие нарушения нашего закона.

– Скажите, мэтр, а вот так, прикованным держать человека, это по закону?

– Конечно, нет и я немедленно подам протест.

– Протест принят. дежурный, немедленно отстегните наручники. Вот видите, как мы здесь его уважаем и слушаемся, – усмехнулся коп. Ну, теперь к делу. Ваши фамилия и имя.

– Стелла. Стелла Роуз.

– Это ваше истинное имя?

– Нет.

– Почему вы не называете настоящее имя?

– Меня привезли сюда насильно. Пытались изнасиловать, а позже – и убить. А теперь обвиняют, что я воровка и убийца. Пока эта ложь не будет эээ опровергнута, правильно, мэтр, я не назову своего имени.

– Это не помешает, сеньорита. Напишем: " именуемая себя Стелой Роуз" и всё пойдёт дальше, как по маслу. Правда, мэтр? – тот кивнул головой и здесь.

– Вот теперь выслушай обвинение, а потом получишь копию и сможешь пообщаться с мэтром адвокатом наедине.

Всё, что зачитал кэп, он ранее уже неофициально рассказал девушке. Правда здесь оно звучало сухо, торжественно, с перечислением дат, мест и фамилий потерпевших, а также статей криминального кодекса.

– Ну вот и всё. Теперь можете поговорить, Кстати, я немного забылся, не указал дату рождения. Но, думаю, это поправим после вашей беседы. – Тучный офицер тяжело встал и вышел из комнаты, или точнее, камеры для допросов.

– Да, детка. Ну, давай знакомится. Меня можешь звать дон Гуан.

– Как? Вы? Дон Жуан?

– Да, как видишь, однофамилец того самого, знаменитого. Рад. что ты читала. Но такой славы, к счастью, не имею. А как тебя величать?

– А… А так и называйте – Стелла, – решила скрытничать дальше девушка.

– Ну, Стелла, так Стелла. Сейчас пока быстренько о главном, – пока не передумал.

Это шеф тебе зачем – то даёт шанс. Если скажешь, что тебе нет четырнадцати, то все шансы выжить, – у нас раньше четырнадцати не казнят.

– А после? – содрогнулась девушка.

– По такому обвинению, как у тебя – запросто.

– Но мне уже пятнадцать! шестнадцатый.

– Акселерация. Всё спишем на акселерацию. Настаивай на том, что тебе без недели четырнадцать. Поверь моему опыту, ни одна экспертиза не подтвердит и не опровергнет. А у вас со скольки казнят?

– Ннне знаю. Мне кажется, вообще не казнят. Нет, читала про какого-то маньяка.

Того расстреляли. А женщин, по – моему нет.

– Ну, не важно. Скажи, Стелла, только по честному, мне же тебя защищать. Ты всё это сделала?

– Наверное, я, – вздохнула девушка. Я не знаю… Но так получалось. Я очень злилась, и они падали. Я не видела, чтобы они… Но потом сказали. И вот этого, патлатого из банды… Всё время забываю…

– Рон?

– Ну да. Я крикнула и он упал.

– А что крикнула?

– Сдохни, сволочь!

– Что?

– В общем, умри, – спохватилась Алёна, что кричала на русском языке.

– То есть ты кричала на своём языке, а он всё равно понял и умер?

– Ну да. А… что врачи говорят? Отчего он умер?

– Знаешь, вот такой толстый неприятный, на пирсе…

– Помню, Фант.

– Его тебе и не вменяют. По заключению врачей он умер от жутчайшего припадка эпилепсии… Хотя, никогда ею и не страдал. А вот Рон…

– Да?

– У Рона – резаные повреждения желудка, печени и почки. Словно, его же навахой.

А эти, в отеле, от острого болевого шока.

– И всё?

– А тебе мало? Тогда слушай – причину слепоты установили как невосстановимое поражение зрительных нервов.

– От чего?

– От неизвестного воздействия. Может, от какого газа, может, вируса. Это у тебя будут спрашивать, что ты с ними сделала и как?

– Я же говорю, я злая была. Этот, в отеле, он подглядывал, когда тот, здоровый, меня хотел… А те, те тоже пялились, когда я… – Алёна спохватилась и замолчала.

– А где скрывалась? – вроде бы как и не заметил паузы адвокат. – я к тому, что если люди подтвердят… Ведь знаешь, что некоторых арестовали, как сообщников.

– Ай, ну какие там сообщники, – и девушка передала защитнику ту же байку.

– Странно. После таких чудес они тебя даже ночевать не оставили?

– Побоялись, наверное, – пожала плечами девушка. Да и не хотела я. Сама боялась.

Никому не верила. Пока с Фернандесом и Уго не познакомилась.

– Ну, более – менее ясно. Точнее, ничего не ясно. Кто же ты такая?

– По большому счёту – не знаю, – вздохнула девушка.

– Ладно, будем разбираться, – вздохнул защитник и нажал кнопку.

– Теперь я разъясню тебе твои права и допрошу по предъявленному обвинению, – вошёл в камеру шеф полиции. А вот этот офицер- кивнул он на молоденького щуплого полицейского будет вести протокол. Итак, фамилия, имя, возраст.

– Стелла Роуз, пятнадцать лет.

– Но… – подхватился защитник.

– Не хочу врать по пустякам.

– Пустяки? – возмутился и капитан.

– Спрашивайте дальше.

Когда девушку отвели в отдельную камеру, оставшиеся дружно закурили и несколько минут помолчали.

– Ну и, – нарушил молчание капитан.

– Не знаю. Не верю. Чтобы такая девчушка… чертовщина какая-то, – ответил защитник.

– Откуда она всё- таки?

– И думать нечего. Явно русская. Она на смертной казни попалась.

– Она много где уже не применяется. Это не показатель!

– Но кэп, она же русская! Вы знаете. Из того, что в борделе накопали, знаете.

– Ладно, будем считать, что она попалась на смертной казни. Что ещё?

– Она верила в то, что говорила. По крайней мере тогда, наедине. А с вами просвечивалась неискренность. Девочка не любит врать, но кое в чём врёт.

– Да, там, где выгораживает дружков.

– Скорее, дружка. И его родственников. Но тем не менее, кэп, их вам придётся выпускать. Такое ходатайство я заявлю.

– А уж это, мэтр, не ваша забота. Вы защищаете кого? Вот и защищайте!

– Я за справедливость, кэп. Ради этого даже вот на такое сотрудничество иду – он обвёл рукой камеру. На беседы с прослушкой. Для пользы дела. И тут, думаю, освободить всех этих задержанных – для пользы дела.

– Не убедили, но подумаю. Ладно, мэтр. Имейте в виду, вот – вот нагрянут федералы. Они уже сорвались из своих засад, умники, – довольно фыркнул шеф полиции. – Мы им опять утёрли нос. А остальные, о ком вы печётесь, всё- таки числятся за ними. Ох, чувствую, хлебнём мы с ней. Скорее бы её в центр. Вот, слышите? Что там? – крикнул он, уже выходя из камеры. Это был какой-то рёв теплоходной сирены. Вскоре показался и сам теплоход – здоровенная неприятная женщина в полицейском мундире.

– Вот, сержант начала новенькую обыскивать, а той не понравилось.

– Онааа, сволооочь, скааазааала, неее трооогайтеее, а яяяааа, кааак полоооженнооо. И вооот – сержант протянула свои руки, на которых страшно вздулись пальцы и запястья. Они чем-то стали похожи на клешни огромного краба.

– Немедленно в госпиталь! Новенькую – в одиночку. Вход к ней кого бы то ни было – только с моего позволения. А вам, сержант, я говорил и не раз, личный обыск надо проводить действительно, как положено.

– Ноо яяяя…

– Всё, в госпиталь.

Оказавшийся свидетелем этой сцены мэтр не удержался и прыснул в спину удалявшейся женщине.

– Да, мэтр, да, эта девушка не так проста. Лучше её не гневить. А то тоже что, не дай Бог, распухнет. Чем грешим.

Распрощавшись с защитником и дав ещё некоторые указания, капитан взял протокол и куда-то отправился в своём полицейском автомобиле.

Одиночка была сухой и горячей, как духовка. Но Алёне сейчас было не до этого.

Что с Фернандо? Если с ней почти галантно беседовал начальник полиции, то это не означает, что вот так копы ведут себя со всеми. И где все остальные? Вспомнив опыт со шпиком в кустах, девушка легла на покрытую каким-то тряпьём кровать и решила попробовать прозондировать тюрьму. Яркий свет в камере поначалу мешал сосредоточиться. Потом начал приставать надзиратель, крича в окошко, что лежать до отбоя нельзя. Для начала девушка послала ему ту самую усыпляющую волну и вскоре услышала из-за двери похрапывание. Прикрыв глаза, Алёна начала мысленно заглядывать в камеры – вначале близлежащие, а затем – во всё более и более дальние. Вскоре ей пришлось прерваться, приходя в себя – на такие черные, мрачные или огненно – болезненные чувства она наталкивалась. И почти везде боль, боль, просто физическая боль. Бьют здесь. И крепко бьют. И не только охранники.

Вот в той, через две камеры, сейчас два явных уголовника избивают и без того уже избитого… Господи, Фернандо! Девушка вскочила с койки и кинулась на стену. Как и в прошлый раз, она тут же оказалась за стеной, абсолютно голая. Не обращая внимание на дружное:" Ах!" трёх сидевших в ней мужиков она с криком перепрыгнула двумя шагами и эту камеру и оказалась там, у Фернандо. Бедного парня распластали на полу и смачно покрякивая били ногами. Они были неприятны, они были черны даже в мыслях, закоренело подлы и мерзки по своей натуре. По крайней мере, так определила Алёна, выжигая своим гневом их нервы.

– А вы, – обернулась она к троим остальным, вжавшимся в стены- немедленно его на койку, обмойте и помогите. И если ещё кто хоть пальцем! – Девушка склонилась над Фернандо, проверяя, насколько опасны новые повреждения. Ничего серьёзного. На всякий случай она погладила юношу своими целительными лучами. Тот открыл глаза, улыбнулся.

– Я буду рядом. Потерпи, – прошептала она. Но надо было исчезать. На крики бьющихся в судорогах уголовников уже гремели в коридоре тяжёлые шаги. Алёна вновь вошла в стену.

– Во бля! Опять! – отреагировали на повторное появление голой девушки в соседней камере.

– Цыц! Ничего не было! Иначе языки поотсыхают! – бросила она вытаращимся соседям.

Для наглядности она на минуточку похолодила им языки. Просто вспомнила, как на спор зимой лизнула железную дверную ручку. Мужички взвыли, а Алёна уже одевалась в своей камере. Потом её затрясло и девушка рухнула в койку. Такие упражнения, возможно, с непривычки, отняли много энергии и кудесница уставилась немигающим взглядом на мощную, вмурованную в потолок лампу.

Некоторое время персоналу изолятора было не до неё. Страшно орали отморозки в шестой камере. Выли трое мошенников в пятой. В четвёртой было тихо – настолько тихо, что прислонившись спиной к её двери, смачно храпел надзиратель. Это было вообще невиданно и неслыханно. Но не смертельно. Надзирателя заменили, уголовников отволокли в госпиталь, к этой мелкой сошке из пятой доктор заглянул сам.

– Не знаю, чего они там лизнули, но у всех троих что – то вроде ожогов кончиков языков. До чего только эти придурки не додумаются!

– Но что?!!! Что они могли горячее лизать? И зачем?!!! – изумился лейтенант.

– Из горячего – только лампу. А зачем – вы у них спросите. Может, так надумали в госпиталь попасть?

– Ладно. Спросим, – скривившись пообещал коп.

Но если происшедшее с незадачливыми мошенниками вызывало весёлое недоумение, то дела с женщиной – сержантом и бандитами из шестой были гораздо тревожнее. Руки у сержанта нетрадиционной ориентации продолжали опухать и эта опухоль поднималась всё выше. А страшно пухшие пальцы на кончиках начали темнеть.

– Словно яд. Как змея укусила.

– Она и есть змея. Я сразу почувствовала. Как только увидела…

– Чего тогда тискать начала?

– Я попросила бы вас, док! – взревнула сержант.

– А! – махнул рукой врач. – Перед смертью уже не грозиться, а исповедоваться надо.

– Перед смертью? Но док!!!

– Вы же полицейский. Примите мужественно правду. Я не знаю противоядия. Мы сейчас же вас отправим в центральную больницу. Но и там – сомневаюсь. Поэтому…

– В больницу? Сомневаюсь? – сержант вскочила и рванулась из госпиталя. Ураганом разметая всех на своём пути, она добралась до камеры "змеи", одним ударом опухшей руки оглушила надзирателя и ворвалась к Алёне. Упав перед девушкой на колени она с мольбой протянула к ней свои ужасные клешни.

– Пощади! пощади и помилуй! Никогда больше! Никогда! Думаешь, это блажь у меня?

А кому из мужиков я нужна такая? У меня двое детей, и то мужики по большой пьяни…

А потом оба сбежали. Наутро! Но… Моя вина! Моя вина! Никогда больше! Детей жалко!

– А чужих? Таких как я?

– Но я же… Я же… Пощади!

– Ладно. Встаньте. Руки вот сюда, на койку, пожалуйста.

И сержант с изумлением увидела, как из тонких пальчиков девушки, протянутых над её распухшими ручищами, полились тонкие лучики.

– Вот и всё.

– Всё?

– Да, сейчас опухоль начнёт спадать и скоро совсем пройдёт. Но если вы вновь к кому -нибудь, как ко мне…

– Не будет этого! Ох, не будет! Спасибо тебе, – пообещала женщина, наблюдая, как её клешни начали уменьшаться в размерах. – Если что будет надо… пределах дозволенного, конечно…- продолжила она, поспешно выходя из камеры. Ведь кто её знает, эту ведьму. Ещё что опять не понравится и нашлёт какую проказу.

– Спасибо, но мне пока ничего… – начала девушка, но дверь камеры уже захлопнулась.

– Вот, док! И не док ты, а так…, – уже набравшись наглости потрясала через некоторое время сержант своими руками перед носом полицейского врача. – Ишь ты:

" Перед смертью! Не знаю противоядия!" А девка эта без всяких противоядий!

– Это она? Во даёт! – восхитился врач, несмотря на язвительный тон сержанта. – Эй коллеги, может, и этих, из шестой, не отправлять, а к новенькой на исцеление? – отмахнувшись от злорадствующей женщины, он кинулся к врачам, хлопотавшим над скрюченными татуированными телами.

– Нет, коллега. Их не на исцеление, их на исповедь. По всем показателям, какой-то яд, типа нервно – паралитического. Словно выжигает нервы. С периферии к центру.

Сейчас же отправляем, хотя – не жильцы. А между нами – врач отвёл в сторону коллегу – пусть подыхают. Мразь ещё та.

Вошедший в камеру Алёны "федерал" сразу не понравился девушке. Низенький даже для представителей этого народа, он был ни стройным, ни гибким, а каким-то иссохшим что-ли. Гадкое угреватое лицо с подвижными губами. Нижняя, брезгливо искривившись, отвислая, верхняя, приподнятая, будто в оскале. Вместе – приоткрытый в брезгливом оскале рот с жёлтыми прокуренными зубами. Глаза на выкате. Наглый взгляд. Впалые щёки. И какие-то мерзко-маленькие, крысиные ушки.

Чем-то он был похож на Алёниного одноклассника Игоря. Тот при такой внешности был переполнен ядом и постоянно готов к подлостям. Этот, федерал, видимо, тоже.

Он молча постоял у входа, бесцеремонно рассматривая девушку, затем вихлястой походкой, раскачивая своими иссохшими бёдрами, подошёл и уселся рядом с девушкой на койку.

– Будем знакомится, – изобразил он улыбку.

" Гиена" – вспомнила Алёна. Точно, всё вместе создавало образ гиены. Всё же отличался он от одноклассника. Того они звали "Шакалёныш". И ещё "Гадёныш". Это подходило и к нынешнему.

– Я сотрудник эээ одной государственной организации, защищающей безопасность государства. Как меня звать, тебе знать не обязательно, будешь ко мне обращаться:

"господин офицер".

" Что-вы, что-вы, какие мы" – подумалось Алёне. Этот хлыщь, в свои двадцать пять лет, получил, наверное, лейтенанта и теперь важничает. Она вспомнила, как надувался гордостью один из выпускников их школы, приехавший домой уже не в курсантских, а лейтенантских погонах.

– О себе скажу, что я веду особо важные дела и в отношении особо опасных преступников, угрожающих основам нашего государства. поэтому, если я здесь и беседую с тобой, то ты вляпалась в очень гадкую историю.

– Я это знаю, – вздохнула Алёна. – Скажите, а эти… публичные дома, эти банды, они действительно так опасны?

– Какие публичные дома, какие банды?

– Ну, я же рассказывала. И если вы приехали, значит…

– Я расследую факты группового убийства и увечий. По нашим данным, у тебя имеется какое-то эээ пока неустановленное оружие. Или газ, или ещё что… И это ты мне расскажешь, правда? И это будет серьёзным смягчающим обстоятельством. может, даже, исключительным. Во всяком случае я смогу ходатайствовать перед присяжными…

– Это что? Меня судить будут?

– А ты думала, за пять убийств награждать?

– Но они же первыми! Они… Я же рассказывала.

– Я знаю, слышал. Читал – поправился он. На самом деле "господин офицер" прослушал записи бесед арестованной с начальником полиции и " наедине с защитником". – Но меня это не интересует. Это всё – здешнему следователю. Моя проблема и мой вопрос – где оружие.

– Да нет никакого оружия! Я же говорила…

– Послушай, детка – начал терять терпение собеседник. Те, с кем я общался по долгу службы зовут меня Челюсти. И знаешь почему? Пережую, выдавлю все соки, выдавлю всю правду, а потом выплюну. Но, думаю, нам с тобой это не понадобиться, правда?

– Правда, – согласилась Алёна, рассматривая гадёныша внутренним зрением. Она тоже начинала терять терпение. А эти намёки напомнили ей про избитого Фернандо.

У этой Гиены был на удивление здоровый организм. Все органы. Но ничего. Проучить можно. Только легонько, – вспомнила она, что происходит при её необузданном гневе.

– Скажите… эээ… господин офицер. Вы не страдаете эээ анурезом?

– С чего это ты взяла? – аж подпрыгнул офицер.

– Ну, мне кажется, что вы… эээ мочитесь и дома в койку, и при начальстве и при подчинённых.

– Бред какой-то! Ты что? Издеваться? Господи! Господи Боже!

Последних три слова он уже прошептал, глядя, как расплывается пятно на его брюках.

– Я же говорю. И теперь всегда, при девушках, при подчинённых и особенно, при начальстве…

Гиена с каким-то повизгиванием вылетела из камеры, а Алёна, довольно улыбаясь, растянулась на койке. Этот тоже наверняка прибежит молить о пощаде. С таким заболеванием он уже не офицер. А власть любит. Договоримся. А что если поискать остальных? Ведь Фернандо я нашла. И девушка продолжила мысленно ощупывать камеры.

Капитан полиции и федерал встретились позже назначенного срока. Оба были хмуры и озабочены. И всё-же коп с удовлетворением рассматривал физиономию представителя нелюбимого им ведомства. Впервые с это гиенной морды съехала эта смесь самоуверенности, безгрешности и брезгливого отвращения к окружающим. Он был чем -то потрясён и напуган.

– Ваш бос звонил? – высказал догадку кэп.

– Нет. Ещё нет.

– Тогда подождём. Я получил указания… о которых вы должны узнать от вашего шефа. До этого можем поговорить о других задержанных. Думаю, что их следует уже отпустить. Мой босс считает, что…

– Господин капитан, они числятся за нами. И решение о них буду принимать я! – вновь обретая самоуверенность, скривил свой рот Гадёныш. Но в это время зазвонил телефон.

– Да. Да. Передаю. Ваш – прошептал коп, протягивая трубку федералу.

– Слушаю. Да. Так. Первый? Первый вариант? Господи! – вдруг прошептал " господин офицер", сжимая ноги и хватаясь свободной рукой за ширинку в брюках.

– Да- да слушаю, – сдавленным голосом продолжил он. – Понял. На моё усмотрение.

Господи!

Сидевший кэп, вытаращив глаза, смотрел, как на джинсах говорившего расплывается пятно. Когда пахнуло аммиаком, пропали последние сомнения и капитан начал раздуваться, сдерживая смех.

– Да. Всё понял. Принимаю к исполнению. Что с ранее задержанными? Здесь предлагают… На моё усмотрение? Слушаюсь.

Федерал положил трубку, мутным взглядом посмотрел на багрового капитана и пробормотав " минутку" пулей вылетел из кабинета.

– Сцыкун – прохрипел коп и, наконец, расхохотался. Как бы не был серьёзен последующий разговор, но это. Но это… И капитан, вытирая слёзы, вновь расхохотался.

Но уже через пол- часа они вновь встретились в этом же кабинете. Переодевшийся федерал и отсмеявшийся полицейский хмуро курили.

– Я прямо заявляю, что мне это не нравится, – начал, наконец, капитан. – Но я на службе. Как и вы. Мне поручено оказать вам содействие… сегодня ночью. А потом убедится в… происшествии и подтвердить ваши выводы, какими бы они ни были.

– Даже если я скажу, что это вы?

– Не скажете. Самоубийство.

– Об этом не говорилось. Откуда вы знаете, что такое "первый вариант"? – вскинулся Гадёныш.

– Не знаю я никаких вариантов, молодой человек. Просто сейчас нас всех дёргает за ниточки кто- то, повыше вашего и моего шефа.

– Возможно- возможно… И всё-же, не забывайтесь, господин капитан!

– Нет, что вы! Разве такое забывается!

Поняв намёк, федерал было окрысился, но капитан сидел с таким непроницаемым видом, что его слова можно было бы отнести и к предстоящей совместной "операции".

– Думаю, для чистоты и убедительности следует всё-же отпустить остальных, задержанных по делу. Вроде как всё выяснилось, действительно во всём виновна одна психованная малолетка, которая… – ну, понимаете, – развил идею убедительности анурезный офицер.

– Вы не погодам мудры. Небось, не одно такое дельце… разрешили, – на всякий случай польстил юнцу кэп. Да и почему бы не польстить этому ссыкуну, если его решение совпадало с его мыслями.

– Да нет. Это моя первая на таком уровне. Но до этого на месте… тоже…справлялся.

Вот и оценили, – купился на похвалу Гадёныш. – Я думаю, что это вы объявите для прессы, что всё разъяснилось и все подозреваемые освобождены?

– Я согласен, – проворчал начальник полиции. – Но как объяснить сами убийства?

– Газ. Сильнодействующий газ в баллончике. Кстати, это объясняет и ослепления тоже. Мы и сами…

– А эти… исцеления?

– Гипноз.

– Не похоже.

– Ваши заботы, – начал вновь злиться федерал.

– Да-а. Ладно… Пойду собирать эту пишущую хевру.

– Э, нет. Пресс-конференцию уже собирают. Хотите чистеньким выскользнуть? Не выйдет. Гадёныш схватился за мобильник и вскоре в кабинет ввалились двое очень неприятных личностей. Вроде обычные, серые, точнее, коричневые аборигены. Обычно одеты, обычно пострижены. Обычного роста и телосложения. Даже лица без особых примет. Но Каинова печать проступает всегда – и через серость и сквозь непомерную яркость. Бог метит убийц безошибочно. И надо быть таким же уродом или отпетым циником, чтобы этой печати не заметить. Во взгляде, в жестах, в мимике.

Это были два федеральных специалиста по " особым поручениям". Понимая свою значимость и не считая за авторитетов какого-то молодого попугая и местного копа, они без приглашения умастились в креслах.

– Девушка нашлась. Поступила команда на вариант номер один. Сегодня ночью. – начал их коллега- федерал.

– О чём говорить, шеф? Нам команда дана.

– Начальник полиции должен оказать любое необходимое содействие.

– Значит так, – начал один из каиновых последователей. – Содействие только одно – у камеры не должно быть надзирателя. Вы можете это устроить?

– Ну, это несложно. Скажем, во время пересменки, это с двух до трёх ночи, окажется, что…

– Кэп, нам это неинтересно. С двух до трёх? Договорились.

– Но имейте в виду, случай уникальный. Эта девушка, – начал было инструктировать их начальник.

– Шеф, ну зачем. Это для вас случай уникальный. Все они по первому разу…

– Что? – взъярился шеф. – Вы с кем так…? Встать! – заорал молодой федерал на своих подручных. Те вскочили, но их физиономии вместо покорности, чинопочитания, раскаяния или злобы, наконец, выразили ошеломлённое недоумение.

– О Господи! Опять! – всхлипнул, поубавив спесь, молодой шеф.

" Действительно, опять" – мысленно согласился начальник полиции, разглядывая расплывающееся пятно на новых джинсах Гадёныша.

– Всё остальное – потом. Кэп, вы- к прессе – бросил федерал, уже вылетая из комнаты.

Сдерживая из чувства корпоративности смех, заплечных дел мастера попросили ещё " господина начальника" показать камеру, где находилась жертва.

– Хорошо девка. Жаль, что такая лошадка пропадёт необъезженной, – вздохнул старший. – Но дело есть дело. Значит, с двух до трёх?

– Знаете, вообще-то такой срок покажется подозрительным.

– Понимаем, кэп. Всё понимаем. Мы потом испаримся, а тебе отплёвываться? Хорошо.

С двух до эээ четверти третьего.

– И вы успеете? И чтобы достоверно?

– Безусловно.

– Хорошо. Тогда… До свидания.

– Тогда… прощайте, капитан. Думаю, больше ни вы нас, ни мы вас не увидим.

– Дай Бог! – тяжело вздохнул коп.

– Бог здесь ни при чём. Сами понимаете, в таких делах он не помощник. – Расхохотавшись этой довольно странной шутке весёлый убийца приобнял своего более молчаливого коллегу и они покинули полицейское здание. И чем они занимались до двух часов ночи, осталось неизвестным.

Капитан же отдувался перед прессой, доказывая недавно согласованную с федералами байку. Впрочем, " отдувался" – сильно сказано. Применяя на самые каверзные вопросы стереотипное " без комментариев" он чувствовал себя довольно комфортно.

А добавляя к этому " надеюсь, дальнейшее следствие ответит на ваш вопрос", он считал, что создаёт себе алиби. Довольно заулыбавшись на вопрос о судьбе ранее задержанных лиц, капитан сообщил, что за недостатком улик в соучастии, они все именно сейчас освобождаются. Так что если есть желающие взять интервью и у них…

Начальник полиции знал, что всех этих несчастных рыбаков предупредили о молчании, а для особо приставучих журналистов приготовили даже несколько ничего не значащих ответов. Была обещана и солидная компенсация за время, проведенное в камерах. Уже завтра, узнав о страшном конце этой целительности, у этого быдла даже желание пропадёт что – ни будь вспоминать. Хотя…

Уже к концу дня он заглянул в камеру.

– Всех твоих подельников сейчас выпускают. Я публично объявил об их абсолютной невиновности.

– Спасибо, – односложно ответила девушка.

– Могу ли я для тебя ещё что сделать?

– Да. Если можно, сообщите Фернандо, что мне теперь больше ждать нечего. Пусть ждут они.

– Передам. А чего ждать, где?

– Чего ждать, они знают. Где? Ну, не у входа же! Совсем наоборот.

– Загадками говоришь. Но передам. Что ещё?

– Знаете… Эти из той камеры, где Фернандо. В татуировках. Они умерли?

– Кто тебе… Да, умерли. По дороге в госпиталь.

– Мне теперь надо… А давайте, я вас немного подлечу?

– Ещё чего, – вскочил с тюремной койки кэп. – Во камикс будет для надзирателя!

– Ну и что! А так, если сильно разволнуетесь, вас хватит удар. Потом откажет почка. И всё. А вы ведь добрый… в душе.

– Покаркай! Ведьма! – разозлился коп. – Так вот, я тоже прорицатель. Попомнишь мои слова – тебя и точно переживу. – С этими словами полицейский выскочил из камеры.

– Прощайте.

– Никаких контактов без моего ведома. Н-и-к-а-к-и-х, – ещё раз проинструктировал он надзирателя. В разговоры не вступать. В камеру, тем более, не входить, что бы там не происходило!

Уже дома, умастив своё объёмное тело в кресле и потягивая холодное пиво, он, насупившись, вспоминал этот последний разговор.

– Какая – то она подавленная. А кто в тюрьме порхает? Разве что эти… Но откуда она знала? Хотя, они избили этого её бойфренда. Кто – то передал? А эта хохма с соседней камерой? Уже через час языки у них стали нормальными, но о причинах молчат. А с этой, коровой – сержантом? Н-е-е-е-т, там рассудили правильно. А этот, Фернандо, обрадовался, когда я передал эти слова. Как? " Мне больше ждать нечего, пусть они ждут"? Уже создала секту, где сама богиня? Чтобы ждали второго пришествия? Богиня. Ведьма! Ишь, накаркала! "Удар, почка".

Посмотрела на мои объёмы, вот и придумала, – успокоил он себя. Ну, ничего, всё её колдовство сегодня кончится. И мой грех тоже, – вздохнул капитан, придрёмывая в кресле. Поскольку ночью предстояли дела, он решил в кровать не перебираться.

После ужина – переданной через отверстие в двери миски с каким – то овощным отваром Алёна решила поспать. Если начальник передал, а ребята его правильно поняли, то они будут ждать её с обратной стороны тюрьмы. Это… это в ту строну – сориентировалась она. Часика в три ночи, когда все будут спать. И когда всё ещё темно. "Ведь опять голой выскочу", – чуть не всхлипнула девушка. Ну да ладно.

Надо отсюда убираться. А то натворю делов. Вот, ещё двоих убила… Гадов, но всё таки… А как узнать время? Ладно, спрошу у надзирателя. И пусть только не ответит! Вздохнув, девушка закрыла глаза и начала придрёмывать.

Капитан проснулся от мурлыкания мобильника. Не терпящий в последнее время резких неожиданных звуков, он и в сотовом телефоне выбрал себе нежный тихий напев.

– Это я – сообщил голос федерала. – Время. Обратите внимание на вашего начальника изолятора…

– Уже обратил. Он повёз отчёт о происшедшем и вернётся только завтра.

– О чём… происшедшем?

– У нас тут два… эээ… постояльца загнулись. Очень похоже на отравление, но…

В общем и отчёт повёз и окончательное заключение будет ждать.

– С… этой… не связано?

– Вроде нет. Только, что в той же камере её дружок находился.

– Ну, это… Значит, так. Через десять минут мои сотрудники встречают вас у входа. Пропускаете их внутрь и оставляете. Дальше задерживаете смену надзирателей на пятнадцать минут. Всё.

– А выпустить этих ваших… сотрудников?

– О, это не ваша забота. Профи есть профи. Ну, удачи. Сам не могу, срочно вызвали в центр. Об исполнении мне доложат. Ваша задача – чтобы при разбирательстве всё было окей.

– Задачу знаю. Кому и что докладывать – тоже. До свидания.

" А она сказала: " Прощайте" Почему? Догадывается? Чепуха. Не так себя ведут, когда догадываются. А как? И вдруг у полицейского закружилась голова. Дошло, наконец, что сейчас произойдёт. Бывало в службе всякое. Бывало. Выполнял, не поморщившись. Поэтому и доверие абсолютное. Но сейчас. Эту девчушку с пронзительно – голубыми глазами… У меня дочка была бы такого возраста. Дочка…

Вот из-за таких и дочка… Он потряс головой, ожесточённо поджал губы и вышел в ночь.

– Вас, возможно и удивляет этот ночной инструктаж. Но меня удивляет другое. Это что у нас за происшествия такие? Двое рецидивистов спокойно избивают подростка, а вы не реагируете? Кто вообще дал команду его туда поместить?

– Но это не наша смена, сэр.

– Да, конечно. И тем не менее. Они же чем-то травятся и дохнут. Молите бога, чтобы это не было передозировкой!

– Но это тоже не наша…

– Молчать! – закричал вдруг капитан. Он взглянул на часы и заметно для всех побледнел. Именно сейчас… там… она пытается вырваться, крикнуть, вздохнуть.

Не совладав с собой, полицейский кинулся было к двери из помещения дежурного персонала. Спохватился, со стоном явственно выдохнул "поздно", вернулся, уставившись невидящим взглядом на старшего смены сержанта.

– Шеф, всё будет исполнено! Ничего не допустим. И… не расстраивайтесь так, сэр.

Всё поправим. Да и не впервой.

– Да, не впервой, – согласился с какими-то своими мыслями начальник. – Значит, – пересилив себя вновь взялся он за смену. – Наблюдать, не отрываясь. Время распределять так, чтобы за ваше отсутствие никто задницы почесать не успел! Если для этого придётся бегать от камеры к камере – бегайте! А то дожили! – заключенные лампы лижут!

– А вам, сержант, поручаю сегодняшней ночью дублировать наблюдение за этой… девушкой. Когда надзиратель будет отлучаться… Нет! Никаких! Сегодня ночью наблюдаете за этой камерой вы, сержант. Лично! А он – за своими остальными!

– Но, сэр, у меня другие… – взвился сержант.

– Что-о-о? – взревел начальник.

– Есть сэр! оставляю за собой право рапорта, сэр!

– Безусловно! А пока, – смена, на посты заступить! – скомандовал "сэр", глядя на часы. Затем, когда подчинённые вышли, закурил и начал ждать. Вот-вот. Вот сейчас.

Шаги? Нет. Вот, точно шаги! Сейчас! Нет. Выдержав пятнадцать минут этой пытки неизвестностью, коп рванулся к камерам. Затем, сдержав себя, перешёл на степенный шаг. И начал инспекцию с дальних камер. Всё было в порядке.

Заключённые спали, надзиратели бдили. От камеры к камере, заглядывая в глазки, он приближался к камере несчастной девушки. Да, теперь он считал её несчастной.

Но почему этот сержант (как я его подставил! Давно на урода зуб точу – тем не менее хмыкнул коп) спокойно таращится в глазок. Что его вообще замкнуло от увиденного?

– Ну? – хрипло спросил капитан.

– Всё в порядке, – оторвался от глазка надзиратель.

– Как в порядке? – задал глупый вопрос начальник.

– Ну, так, сэр. Лампа горит. Арестованная спит. Ничего больше.

– Пусти! – прильнул к глазку капитан. Действительно, ничего ужасного в камере не было. В круге глазка была видна практически вся одиночка. С арестанткой, спавшей на кровати. Разве что накрылась она с головой. Ну, так многие так спасались от постоянного света. А вот одежда комом у стены – это плохо. Вся одежда.

"Что же они с ней делали, Господи!" – полыхнула боль по сердцу капитана. Ведь договор был только на… Впрочем, какой там договор? "Жаль, что кобылка необъезженная…" – вспомнил он слова одного из этих ублюдков. Неужели всё-таки…

– Убью, – прорычал он вслух.

– Но сэр! – начал оправдываться сержант.

– Это к вам не относится. С утра, с подъёма, научите её аккуратно складывать одежду. – А пока – не тревожить… Ну, вроде всё нормально. Я домой.

В дежурной части он добросовестно отразил и инструктаж и результаты ночной инспекции. Прошёл мимо дремлющего дежурного. Удивился, двинулся устроить разнос.

Но вспомнил слова федерала о том, что его "профи" выйдут сами. Может, и к лучшему. Теперь не вспомнит, сколько со мной вышло. Сам отпёр тяжелую дверь, затем, выйдя, с шумом захлопнул. Теперь проснётся.

Домой капитан пошёл пешком. Тихо. Тепло, безлюдно. И больно. Боже, как же больно на душе! Что же они с ней сделали? Профессионалы? Нет, профессионала не стали бы ещё и измываться над ней. Зачем лишние следы и подозрения? Зачем неожиданности? – успокаивал он себя. Если это должно быть, как самоубийство, то… Боль немного отпустила. Значит… Она что? Вообще- то он рассчитывал увидеть девушку висящей в петле. А так, в койке, что? Если на шнурке и на спинке кровати? Лёжа?

Опять стало плохо. Нет, лучше не представлять. Но следы замели лихо. С утра только обнаружится. "Давайте я вас немного подлечу". Если бы ты знала, девонька.

Если бы ты знала… Мимо проревела пара мотоциклов, прервав самобичевания капитана. И ещё его обдало чем-то тёплым, светлым и радостным. Коп остановился, вслушиваясь в себя, в окружающий мир, всматриваясь в удаляющиеся задние фонари мотоциклов. Но вот опять стало пусто и тоскливо. Утром. Уже через каких-то четыре часа. Его разбудят (" разбудят?" он что, уснёт) и придётся идти, осматривать… Да минёт же меня чаша сия! И придя домой, капитан сделал то, чем не занимался лет пятнадцать – с момента смерти жены и новорожденной дочери – стал в молитве перед распятием.

Ему действительно позвонили с самого подъёма. И конечно, он не спал.

– Я… я не могу по телефону. Вообще ничего не понимаю, сэр. Срочно… Чепэ в этой самой… камере…

– Я же предупреждал! – взъярился шеф. Словно был уверен, что вымолил за ночь жизнь этой девочке, а этот сержант…

Но в тюрьму он приехал обмякший и смирившийся с неизбежным.

– За это пойдёте под суд – мрачно сообщил он сержанту.

– Но, сэр! Я то при чём!

– Вместе с тем, из первой смены. За девчонкой не уследили!

– Но, сэр! Девчонкой? Идёмте же скорее!

– А! Куда теперь торопиться!

– Сэр! Да пойдёмте же! Мы ничего не трогали, только вот одеяло…

– Ладно, идёмте. Докладывайте пока.

– По подъёму она даже не пошевелилась. Пришлось всё- таки зайти, хоть вы и предупреждали…

– Да что там уже…

– Ну вот, сначала потряс. Потом одеяло приподнял. Одежда же вся на полу, поэтому, чтобы не смущать, только с лица.

– Смущать, – горько вздохнул начальник. – Джентльмен.

– А как увидел, слово чести, оторопел. Потом кричу надзирателю. Он забегает, тоже смотрит. Потом ещё под кровать заглянул, потому, что нету. А где? А там! – сбивчиво объяснял сержант. – Ну, бросил я одеяло, как было и в дежурку, вам докладывать.

Они вошли в камеру, возле которой уже столпилась почти вся смена.

– По местам! – устало скомандовал кэп. – Идёмте со мной, док.

В камере он ещё собирался с мужеством, но услышав недоумённый шёпот подчинённых, кивнул сержанту. Поначалу даже на мгновенье прикрыл глаза. Открыл. Вновь закрыл, потряс головой. Открыл.

– Что это? – расстёгивая воротник рубашки прохрипел он.

– Вот и я… А под койкой…

Капитан поджав свой объёмный живот, быстро склонился, некоторое время оторопело разглядывал что-то под койкой. Затем разогнулся, захохотал, но захлебнулся в этом хохоте и упал на пол.

– Есть Бог на свете, – просипел он, закрывая глаза. Да, он вымолил это. Ему не пришлось увидеть мертвую девушку. На кровати, накрытый одеялом, лежал старший из "профи" федерального Гедёныша, под кроватью – младший. Ведьмы в камере не было.

Не было ни издевательств, ни насилия. Это уже несчастный капитан, раскаиваясь в подлости своей, навоображал. Алёна спала в тот момент, когда дверь камеры резко открылась. Хлестнувший из коридора по лицу поток свежего воздуха разбудил девушку. Две очень неприятные личности уже стояли возле её койки.

– Ну, давай, детка, поднимайся, – с приторной улыбкой предложил один из них.

Недоумевая, Алёна села на койке.

– Что и требовалось доказать, – констатировал этот же пучеглазый, накидывая через её голову петлю. Второй конец тут же подхватил напарник и оба рванулись в разные стороны. Явно наработанным движением пучеглазый вскочил на койку и потянулся было к решётке на лампе – привязывать свой конец шнура. Но ахнув, замер.

Алёна тоже, не успев испугаться, только удивлённо ахнула. Каким-то образом петля, стянувшись в тугой узел, оказалась за её шеей, по центру вытянувшейся в прямую линию шнура. Только будто – бы холодом перехватило на мгновение горло.

– Ты… ты что? – ошалело спросил молчун у пучеглазого. Но тот, словно оглушённый бык, стоял, мотая головой. Не дождавшись ответа, он бросил свой конец шнура и подскочив к девушке, полоснул её мгновенно раскрытой бритвой опять же по горлу.

– Ноги, Гомес, ноги! – дёрнул он всё ещё не пришедшего в себя напарника. На жертву он даже не посмотрел, настолько был уверен в убийственности своего жеста.

Даже бритву возле кровати бросил – не одно, так другое орудие самоубийства.

– Ну уж нет! – в ярости вскочила с кровати Алёна. И этот удар ножом только обдал её холодом. Это было странно, но мало ли странного происходило мс ней в последнее время.

– Задушить? Повесть? – получи! – и державший шнур пучеглазый вдруг, захрипев, свалился на койку, на которой всё ещё стоял.

– И ты вот так запросто человека по горлу? А сам попробовать не хочешь? – На, гад! – она полоснула нагнувшегося за лезвием, видимо для новой попытки убийцу по шее воображаемым лезвием. Тот, как-то забулькав, не разгибаясь, упал и в конвульсиях забился под кровать. Увидев синеющее лицо душителя, девушка кинулась было его спасать, но тот даже не задыхался – он уже был мёртв. А воскрешать?

Исцелять переломанные шейные позвонки? Этим убийцам? Чтобы не видеть этого лица, девушка накрыла тело одеялом. С головой. И теперь возникла мысль. Пора. Она выглянула в коридор. Тихо. И странно пусто. Может, через выход? И тогда не придётся голой… Нет. Где-то впереди бубнили голоса. Тогда… Она посмотрела через глазок снаружи в свою камеру. Зашла, затолкала под кровать шнур и бритву.

Поправила одеяло. Посмотрела ещё раз. Затем захлопнула дверь и вдохнув, ткнулась в нужную ей стену.

В других камерах спали, надзиратели всё ещё где-то шастали, поэтому до самой последней, отделяющей камеры от свободы стены, девушка прошла незамеченной.

Затем она оказалась на свежем воздухе, под уже спадающей луной и крупными, приветствующими ей миганием звёздами.

– И вы здравствуйте, – улыбнулась Алёна, вдыхая чистый прохладный воздух.

Осмотревшись, она поняла, что находится в охраняемой полосе, отделяющей тюрьму от стены, в свою очередь, отделяющей весь этот остров от города. А по полосе травы, между зданием тюрьмы и стеной к ней мчались несколько здоровенных псин. такое уже было. Тогда, в драке с бандой Санчеса. Она тогда закричала и кинулась в стену. Но сейчас кричать нельзя. Если там ждут ребята, шум ни к чему. И что, опять убивать? Калечить? А если? Алёна вспомнила свое предсмертное единение душ с Серым – волком с её далёкой сейчас родины. И взглянула на псов, как на добычу.

Облизнулась. Оскалила зубы. Это был ещё тот эффект. Казалось, что хвосты псин не успевали за их лапами. Ещё в воздухе, не касаясь земли, собаки развернулись. Они стали удаляться от увиденного ужаса повизгивая и даже, обделываясь на ходу от страха.

Надо будет запомнить, – весело улыбнулась девушка, входя в последнюю стену.

Она сделала всего несколько шагов, как в темноте взревели моторы, зажглись две фары и с подкатившего мотоцикла кто – то в шлеме накинул на неё плащ. Кто-то? Ну конечно, Фернандо! Алёна опять улыбнулась, устроилась на заднем сидении, поплотнее запахнулась, надела шлем с тёмным забралом и обхватив мотоциклиста руками крикнула – Жми!

Она ещё увидела шатающуюся фигуру, узнала в ней кэпа.

Бедный! Вот о чём он переживал! Знал. И ничего не мог поделать! Поэтому и лечиться отказался. Конечно, это подло бы было. Обдав его волной сочувствия и доброты, Алёна выбросила этого несчастного злодея из головы. Всё! Своих забот хватает! – думала она, прижимаясь к спине Фернандо и всматриваясь в темноту, из которой свет фар выхватывал уже узкую тропинку. Наверное, с этим городом ёй следует расстаться.

Словно подслушав эти мысли, Фернандо сбросил газ, а затем и остановил мотоцикл.

– Ну, здравствуй, моя фея! – улыбаясь, снял шлем Фернандо.

– Наша фея, наша – поправил его подходящий от своего мотоцикла Уго. – Как там всё прошло?

– Если не считать, что я убила четверых человек, а меня убивали двое, то неплохо.

– Тебя… убивали? – побледнел Фернандо, как?

– А ты думал, только тебя? Как. Ворвались в камеру, удавку на шею и разбежались в разные стороны. А потом, когда не получилось, бритвой по горлу. И в колодец.

– В колодец? – вытаращил глаза Уго.

– Ай. Фильм такой у нас был. Там главный бандит говорил – " бритвой по горлу – и в колодец".

– Ты всё шутишь! А почему… А как… У тебя же ничего, – Фернандо легонечко, кончиками пальцев, словно проверяя, погладил шею девушки.

– Не знаю. Не надо. Щекотно, – увернулась Алёна. И заметила краем глаза, как вспыхнули, а затем погасли огоньки у Уго.

– Об этом потом. мы уезжаем. Уходим, – вступил в разговор старший из парней. Мы – надолго, ты, может, навсегда. Посмотри на наш город. Он очень красив. Правда, много в нём живёт… Ну да ладно.

Город действительно, был очень красив. Особенно отсюда, с вершины холма. Утро только подкрадывалось. Ночные волны уже успокоились, а свежий ветер ещё не начал тормошить волны утренние. В удивительном ночном зеркале отражались многочисленные и разноцветные огни реклам и просто освещения. Спадающий усечённый овал месяца ещё тянул откуда-то из- за горизонта лунную дорожку, а сам город, впадающий в эту красоту переливался огнями и светился подсвеченной зеленью лагун и синевой бассейнов.

– А наш квартал вооон там, видишь? А вон там наша набережная. А вон там, если присмотреться, светится и наша кафешка. Ну что же, до свидания!

– Прощай, "город контрастов". Или до свидания? И куда мы теперь?

– Город контрастов? Круто.

– Тоже из одной комедии. Потом расскажу. Так куда?

– Вглубь. В прерии. Где тебя не найдёт никакая власть.

– Очень мило. А домой?

– А оттуда и домой. Ну, не оттуда, но через них, – туманно объяснил Уго, заводя свой мотоцикл. Кстати, привет тебе от всех. Всех действительно отпустили. При условии – молчать. Но мы и так не болтливые.

Мотоциклы опять рванулись в темноту, как поняла девушка, в обратную сторону от моря. От дороги домой. Или, началу этой дороги?

Она уже никогда не узнает, что совестливый капитан всё- таки выкарабкается. И пойдёт на инвалидность. А затем, после некоего разговора с кем-то из " больших" исчезнет и объявится в монастыре под совсем другим именем. А Гадёныш – федерал кончит плохо. Алёнино проклятье затормозило его карьеру. Он обделался перед большим начальством, пытаясь как-то объяснить этот дикий провал и был с позором низвергнут туда, откуда ранее стартовал – в небольшой заштатный городок. Правда, руководителем. Но подчинённые настучали вверх, что он обделывается во время совещаний. Когда же его соратница сообщила куда следует, что "Челюсти" подкладывают памперсы и в постели с женщиной, терпение руководства лопнуло. А поскольку " господин офицер" слишком много знал, однажды он погиб в автокатастрофе. Господь ему судия.

Не помогло и внушение, сделанное Алёной толстой сержантке. Натура взяла свое и однажды её доставили в госпиталь с опухающими руками. Вскрытие не дало ответа о причинах этой ужасной смерти.

Скандал в тюрьме со скрипом, но замяли. Списали на Санчесовых дружков, решивших отомстить за смерть соратников. А она…

– У нас несколько версий. Основная – эту преступницу похитили и убили – отдувался перед прессой уже новый начальник полиции.

– Но зачем для этого похищать? И кто убил этих двоих? – неудовлетворённо возмущалась пресса.

– Свои же. Чтобы нас запутать. А зачем похищать? Что – то хотели выпытать. Можно сказать, что уж очень много в этой девушке было загадочного!

Найденный через некоторое время растерзанный до неузнаваемости труп девушки вроде бы подтвердил версию нового кэпа. Притащенные на опознание лица, сталкивавшиеся с этой девушкой, однозначно опознали её по каким- то родинкам, по крашенным волосам, по длине рук и ног. Всё. Следствие закончено, забудьте.

И только где-то высоко – высоко, у подножия Олимпа гнусный голос пробасил:

– А теперь – без шума найти и хоть из-под земли достать!

Глава 9

На второй день поездки в купе появился попутчик. Серьёзный солидный дядя в строгом костюме. Он внимательно всмотрелся в девушку, но ничего не сказал.

Устроился, молча зашелестел газетой. Недовольно покосился на монитор, но когда Алёна поспешно уменьшила звук, пробурчал: "Ничего – ничего". По тому, как заметалась вокруг их купе проводница, Алёна поняла – дядя, действительно, "серьёзный".

Но раздражение, которое питают простые люди к элите, не успело накипеть у девушки, когда попутчик начал доставать из баула и пакетов печёную в мундирах картошку, перышки зелёного лука, и огурцы, и ароматный, явно домашний хлеб, и даже кислое молоко.

– Прошу к столу. Как говорится, чем богаты, девушка, – пригласил Алену попутчик, разрезая вдоль огурцы. И какой же аромат пошёл по купе!

– Нет, что Вы. Я… сыта, – отказалась, было, девушка.

– Я, знаете ли, тоже сыт. Но это, домашнее, теперь вроде как деликатеса. Из деревни еду, от родственников. Вы сами – то давно в деревне были?

– Я сама из деревни. Но не была давно.

– Так садитесь и вспоминайте вкус здоровой пищи!

– Спасибо! – не смогла больше удерживаться Алёна.

– Вот-вот, – одобрил попутчик хруст огурца на зубах девушки. – Я давно в столице, а ностальгия не отпускает. Как прижмёт – бросаю всё и еду в деревню. Раньше к родителям… Теперь вот – к дядьке. А у тебя, родители так в деревне и живут?

– Нет.

– Тоже перебрались?

– Перебрались. Туда, – девушка показала глазами вверх и вдруг разрыдалась.

– Ну что же это? Чего ты вдруг, а? Ну-ну, что же это? Что случилось?

– Случилось. Умерли.

– Ну, успокойтесь. У всех умирают. Мои вот тоже. Правда, старенькими были.

– Мои! Моя! Вы знаете… Они… Нет, мама от сердца, когда папу судили, а он сам… На похороны отпустили. А, ладно…

– Нет! Ничего не ладно. Давай-ка, выкладывай. Это что, ты сирота, что ли? И куда тогда путь держишь?

– Я… да зачем?

– Меня зовут, кстати, Владимир Константинович. Как тебя кличут?

– Алёна я.

– Сестрица Алёнушка. Ну, рассказывай, что случилось. Может, помогу.

– Да чем?… Хотя,… может, братиков поможете найти… ладно.

Алёна вспомнила тот день, когда мятый капитан впервые сказал о навалившимся на её семью ужасе. Про суд. Про смерть матери. Про самоубийство отца. Наконец, про пытавшихся её изнасиловать подонков.

– А дальше – провалы какие-то. То помню, то не помню. А если вспоминаю, то словно сон какой-то, – закончила она своё повествование.

– Да-а, хлебнула ты, девонька, – подытожил её рассказ попутчик. – Послушай, – вдруг спохватился он. – Таких дел не так уж и много. – И знаешь, припоминаю, что что-то там не то нечисто, не то незакончено. Было, точно было какое-то продолжение. Вот что. Ты приедешь – немедленно в областную прокуратуру. К следователю. Пусть расскажет. Если будет упираться – покажешь вот это – он протянул золочёную визитную карточку. – Я вообще-то курирую другое направление, но… Прислушается. Если что, звони по этому телефону. Напрямую. Теперь, ели разрешишь – вздремну. Завтра с утра, прямо с поезда – за дела.

Девушка, согласно кивая, оторвала глаза от визитки и случайно их взгляды встретились. Уже выйдя из купе, Алёна вдруг почувствовала – видела. Видела она такой же взгляд. Или похожий? Механически проведя все гигиенические процедуры, она устроилась на своём диванчике и провалилась в воспоминания.

– Мы должны провести в племя девушку.

– Без нас она никуда не пойдёт.

– Вождь сказал только о девушке.

– Передай своему вождю… – и дальше Уго вдруг перешёл на странный щелкающее – чирикающий язык.

Лицо спорщика просветлено, он достал сотовый и начал разговаривать с кем-то на таком же языке. Алёна оторвалась от рассматривания незнакомцев. Впрочем, и рассматривать было нечего. Она ожидала чего-то…ну, как бы в разрисованных лицах, с перьями в волосах, каких-то травяных юбочках. А тут… Оба проводника в глубь прерий были одеты в обычные джинсы до колен, в майки, только что вот были босиком. Роста для этого народа среднего, то есть с Алёну (а второй даже ниже).

Такие же носатые, как Фернандо и кареглазые, черноволосые, как Уго. Только ещё худощавее, а поэтому гибче, гармоничнее, что – ли.

– На каком это? – спросила Алёна у Уго.

– На нашем, на родном, который до португалов и испанцев.

– Инки? Ацтеки?

– Ты немного знаешь нашу историю. Это похвально, – полушутя полусерьёзно ответил Уго, прислушиваясь к разговору проводника.

– Вождь сказал – одному можно.

– Одному? Но мы…

– Да, вождь сказал. И надо идти.

Оба юноши выстрелили взглядами друг в друга, затем повернулись к девушке.

– Выбирай, фея.

– Уго идёт со мной, – не колеблясь, ответила Алёна. У Фернандо словно обрубили ноги, – так быстро он упал на колени. Схватив руку девушки, он прижал её ладонь к сердцу.

– Оставь меня с собой. Дай умереть за тебя! Ты спасала мне жизнь. Сколько? Зачем тогда?

Девушка опустилась на колени рядом и заглянула в наполненные страданием и отчаянием глаза.

– Фернандо, милый, тебе надо остаться.

– Любишь его? – прямо спросил несчастный парень, метнув ненавидящий взгляд в сторону счастливого соперника.

– Нет! Не люблю! Но тебе надо остаться. У тебя Умайта, братишка, Хуанита – она машинально посмотрела на одежду, переданную ей этой девушкой.

– Невеста! – горько улыбнулся юноша. – Хуанита! Вот оно что! Да будь она проклята!

– Не смей! Не говори так! Она славная девушка и любит тебя! А я… Прости Ферри, прости милый, но я… не люблю тебя. И не обижайся, – увидела она судорогу на лице Фернандо. – Я здесь чужая. Я вот сейчас уйду туда, в джунгли – и всё. Пойми, пойми же ты, мы разные люди, из разных народов. Мы бы и не смогли вместе… Ну, пойми же ты. Так будет лучше нам обоим… Вставай и давай простимся по-хорошему.

– Твои слова – приговор для меня. Но повинуюсь. Прощай.

– Счастья тебе, Фернандо – она порывисто обняла юношу и, густо покраснев, поцеловала в губы. Ещё неумело, ласково, пытаясь передать и свою грусть, и свою тоску, и свою нежность к этому славному, ещё неиспорченному юноше.

– Это тебе благословение феи. – Вот теперь иди. – И решительно отвернувшись, не оглядываясь, пошла к деликатно отошедшим спутникам.

– Теперь вперёд? – задала она чисто риторический вопрос.

– Мне тоже надо сказать Фернандо несколько слов. Вы двигайтесь, я догоню – спохватился Уго.

– Ждём. Можешь не догнать, – ответил немногословный провожатый более высокого роста.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась у него девушка, пока Уго что-то втолковывал мрачному Фернандо.

– Незачем.

– Но нам же идти вместе. Что же, мне "эй ты" кричать, или за штаны тебя хватать, когда что понадобиться.

Представив такую картинку, проводник улыбнулся и прочирикал что – то типа "Чириапа" – Нет, так я пока не смогу. Можно, я буду называть тебя Большой, а его – кивнула она в сторону второго проводника – Маленький.

– Он обидится.

– Ну, тогда… Средний.

– Думаю, можно.- Новоокрещенный прочирикал что-то напарнику и тот, улыбаясь, кивнул головой.

К этому времени Уго закончил свои наставления. Фернандо кивнул, колеблясь, протянул-таки старшему товарищу руку, и ушёл. Ушёл из жизни девушки?

Джунгли довольно быстро обступили путников со всех сторон. Они шли по едва различимым тропкам. Порой выходили на какие-то полянки, на которых сквозь листву были видны голубые пятнышки неба. Но чаще всего – зелень впереди, зелень сзади, зелень сверху, и под ногами зелень тоже. Душно. Как в парилке. Но не как в сауне, а как в обычной деревенской бане. Крики птиц. И запахи. Всевозможные- от благоухающих цветов до гниющей листвы. Потом сказывается усталость. К вечеру устали все. На сравнительно большой поляне остановились у старого кострища.

Здесь же стоял и шалаш. Перебросившись несколькими фразами, проводники скоро пристроили рядом и второй, поменьше, – для девушки.

От какого-то зажаренного на костре мяса Алёна отказалась, предложенный неизвестный фрукт и печёный банан съела с удовольствием. Глядя на костёр, пыталась завести беседу. Но проводники отвечали односложно.

– Змеи? Да. Есть. Ядовитые? Да. И пауки ядовитые тоже. Крупные звери? Ягуар. Но больше там, у реки. К реке? Завтра.

Более разговорчивым был Уго.

– Как тебе нравятся наши джунгли? – спросил он, подсаживаясь рядышком.

– Не знаю… Ели честно – не нравятся. Злые они.

– Неправда. Они только на чужих злые.

– А своих не кусают, не жалят, не грызут?

– Ну, это их жизнь. Каждый кушает другого. Они же все, это самое, "жалят, кусают, грызут" не со зла. Так им положено, так уж повелось. Но вообще-то красиво, правда?

– Уго, ты не обижайся. Пойми, я… я просто не знаю. Ничего не успеваю рассмотреть. Это – как на твоём мотоцикле, в шлеме, да ещё с динамиками. Я просто не успеваю. Потом, если придётся описывать – и не смогу толком. Как и людей. За такое короткое время – столько лиц, столько событий. С кем дольше общалась, тех, конечно, запомнила. Тебя, Фернандо, Марту, конечно. Так и природа – всё мелькает как в окнах скоростной электрички. Я, когда в школе писала сочинения, каждую травинку, каждый цветочек на своей полянке могла выписать.

Бельчат по хвостикам распознавала. У кого попушистее, у кого на солнце просвечивается. А здесь и сейчас, всё, ну как на карусели. Мелькает, мелькает, мелькает. А начинаешь присматриваться – тошнит.

– Ну, спасибо, – обиделся Уго, слишком персонально приняв эту ассоциацию.

Спокойной ночи!

Расстроившись, девушка пошла к шалашу.

– Возьми. Натрись. От москитов, – протянул ей какую-то мазь Большой.

– Меня не кусают, – отмахнулась девушка.

– Будет лежать вот здесь, – переглянувшись с напарником, улыбнулся проводник.

Спалось плохо. В темноте кто-то ходил. Дежурившие на смену проводники подбрасывали в костёр сучья, обиженно гудели навещавшие её шалаш москиты.

Вспомнилось прощание с Ферри. Затем братики. Где вы? – всхлипнула девушка. Если бы можно было вот так, как тогда в камере, нащупать их мысли, приободрить…

Нет. Уж слишком далеко. Вот Большой спит в соседнем шалаше. Чириапа. Надо всё-таки запоминать. Вот- Уго рядом. Вот сидит у костра Средний. Как его? Машинбаши.

Хочет курить. Пересиливает себя. Вождь запретил. Вождь… Поможет ли он? Марта ручалась… И на этих тревожных размышлениях девушка уснула озабоченным сном.

Утром Большой сварил на костре чай, названный им "гуаюса". Это было необычно и потому просто восхитительно. Тонко цвенькали какие-то птахи. Солнце ещё не нагрело парилку, поэтому ночные тревоги Алёны рассеялись. Оба проводника и Уго так пристально рассматривали девушку, что она, засмущавшись, проверила свою одежду.

– Чем мажешься? – спросил, наконец, Большой, рассматривая нетронутую мазь.

– От москитов? Ничем. Я для них невкусная, – улыбнулась девушка.

– Почему?

– Ну, сказала им, что невкусная, они и поверили.

– Слушай… А ты не могла бы…ну… им и про нас… наплести?

– Могу попробовать. Только по одному. Сиди-ка смирно!

Девушка подошла к Уго, опустила почти на его макушку сомкнутые шалашиком ладони.

Закрыла глаза. Сосредоточилась.

– Всё. Теперь ты, Ма… Средний.

– Нет! Мне нельзя! Мне колдовство нельзя! – подскочил проводник.

– Да брось ты, "колдовство" – фыркнула девушка. Ты не видел настоящего колдовства.

– Как не видел? Вот сейчас – из твоих рук молния, нет, свет яркий – и в него.

– Но это же…Ну, просто поле, понимаешь. А, я сама не понимаю. А ты, Большой, тоже трусишка?

– Давай. Колдуй. Посмотрим, – обиделся старший проводник. Всё повторилось.

– Вот, видел? И с тобой так! – закричал Средний, тормоша Уго.

– Э! Со мной ещё и не так. Ты бы посмотрел, что она делала, когда меня навахой в живот.

– Где?

– Вот сюда!

– Навахой! Сюда! – ухмылялись проводники, разглядываю гладкую кожу живота юноши.

– Ну да! И она залечила.

– Ладно. Вождю расскажешь. Наше дело – вас провести. Движемся.

Вскоре они вышли к реке. Странная это была для Алёны река. Деревья росли прямо из воды. А та была в свою очередь до прозрачности чистой и после этой духоты – замечательно прохладной. Здесь же притаилась и пирога наших проводников.

– Да, впятером бы мы никак не умастились, – согласился со вчерашним решением проводников Уго.

Грёб только один проводник, стоящий на корме. Да и то, как-то лениво – размеренно.

– Слушай, Большой, а почему бы вам вдвоём не грести? Один на корме, другой на носу? Я по телеку видела – "гребля на каноэ". Знаешь, как быстро плавают?

– Быстро, но недолго. А у нас путь длинный. И всё вверх. И пока будем плыть, отдыхаем.

– То есть, мы не приплывём к вашему племени?

– Если бы каждый мог приплыть, нашего племени уже бы не было.

Вскоре река стала гораздо шире, с буйно заросшими, невидимыми из-за зелени берегами. Суда по плеску, плюханию, хлопанью крыльев, всевозможному клекоту и взвизгиваниям, на воде и в ней бурно кипела жизнь. Больше всего – живность активно пожирала друг друга. У Алёны испортилось настроение.

– Ну, почему так? – спросила она у Уго. – Ну, были бы как вот эти колибри, пили бы нектар с цветков, или, как наши зайцы – грызли бы там морковку какую. Нет!

Надо гоняться, убивать, причинять боль, жрать эти трупы.

– А морковке разве не больно? – потряс её вопросом Уго.

– Больно! наверное.

– Так что, никуда не денешься.

– Денешься! – обрадовалась девушка своей догадке. Надо есть то, что природа даёт сама. Вот, плоды, к примеру. Им же не больно! Косточку сажай в землю, а плод ешь себе!

– На плодах там, или морковке, много не протянешь, – не согласился Уго.

– Ну, почему же? Я знаю многих… некоторых, которые только так и живут. И "протягивают" довольно солидно.

– У нас не протянешь, – отмахнулся Уго.

Алёна негодующе фыркнула, но вдруг замерла. Её поразила гнетущая тишина. Ни плесканий, ни фырканий, ни щебетаний.

– Что это? – почему-то шёпотом спросила она у проводников.

– Плохо, – однозначно ответил Средний, тихо шевеля веслом.

– Что " плохо"? – спросила она у Большого, который, поднявшись, осматривался вокруг.

– Зверь вышел на охоту.

– Какой зверь?

– Не мешай.

– Уго, что ещё за зверь? Да что с тобой? – тормошила она побледневшего юношу.

– Зверь, это зверь. Их у нас несколько. Издавна они у нас. Этот выходит на охоту очень редко. Но ему много надо. Слышишь, всё затихло? Убежало. Скрылось. Замерло.

– А мы чего чуть ползём?

– Зверь хитёр и быстр. Чтобы бежать, надо увидеть куда. Но, говорят, когда увидишь, бежать поздно. Это же надо было… Говорил, же… Нет, всё побыстрее.

Вот и въехали "побыстрее".

– Да что ты причитаешь? Этот зверь ваш кто? Динозавр?

– Не понял.

– Ну, ящерица такая огромная? – оглядывалась по сторонам девушка.

– Не динозавр. Динозавр дальше, в болотах. Здесь старый крокодил – отозвался, наконец, Большой.

– Ну и? – удивилась девушка. – Забоялись старикашку?

– Старый – живёт долго, а не слабый и больной. И я же сказал – "большой".

– Он где-то на том острове – показала пальцем девушка. – Я его чувствую.

Она действительно почувствовала мрачную голодную ярость, исходившую от островка посередине реки. Но вот островок, оказавшись позади, двинулся за ними. Это и был тот самый "зверь". Он не пытался ни прятаться, ни хитрить. Просто решил сожрать вот эту добычу и был уверен, что сожрёт. Для начала он занял позицию между пирогой и берегом.

– Умный зверь, – прошептал Уго.

– Чего же вы выперлись на центр реки? Сейчас бы сиганули по бережку.

– Никто не знает, где он может быть.

– Ладно, давай помогать грести. – Ребята начали руками помогать гребцам, теперь действительно, до бурления воды, шуровавшим своими вёслами.

– Он плывёт быстрее, – прошептал Уго. Затем юноша встал во весь рост, присмотрелся к приближающейся громадине, что-то прочирикал гребцам и вдруг с криком: "Живи, фея!" кинулся в воду. Он быстро поплыл в сторону берега. А Алёнины проводники ещё сильнее налегли на вёсла.

– Он… что? – не поняла сразу девушка. – Он… куда? Да нет же, нет! – закричала она, бросаясь к корме.

– Он мужчина. Воин. Чтобы ты жила! – схватил её в свои мускулистые руки большой.

– Пусти! Убью! – забилась в истерике девушка. Вывернувшись, она бросилась в воду.

Но драгоценные мгновения были потеряны. Хищник уже сделал выбор и ржаво – коричневая громадина развернулась в сторону уже никуда не торопящегося юноши.

– Да нет же! Иди сюда! Цып- цып- цып! Кис-кис-кис! Я вкуснее! Ну, честное слово.

Вкуснее. Мягче. Ароматнее. А его потом. Успеешь. Ну, иди же сюда, скотина! – закричала захлёбываясь Алёна, видя, что посулами приманить зверя не удаётся. От отчаяния пришло просветление, – она представила себя таким же зверюгой, только поменьше, но наглее. Эхом вернув чудовищу его же волну злобы и голода, она направилась прямо к зверю, – сейчас она его…! Подействовало. Рептилия отвернулась от жертвы и, устрашающе хлопнув пастью, направилась к черт его знает откуда взявшемуся сопернику.

– Нееет! – теперь уже закричал Уго, бросаясь в сторону крокодила. Но тот уже не замечал этой тоже вдруг обезумевшей добычи. Он мчался к воображаемому сопернику.

– Уйди, скотина, – крикнула девушка, когда животное раскрыло свою зловонную пасть. Гулкий, похожий на взрыв хлопок захлопнувшегося зева и мощный нырок вниз.

Первобытный зверь перекусил надвое этого то ли соперника, толи добычу и отработанным десятилетиями движением крутанул наглеца вокруг себя, чтобы разорвать надвое. От этих движений девушка осталась без одежды, отброшенная к правому глазу чудовищной морды. Зубы, как и бритва в камере, прошли сквозь тело девушки, не повредив его. Старый монстр знал все повадки своих жертв. Но что произошло сейчас, не понял и, тряся гигантской безобразной головой, пытался освободить пасть от наколотой на зубы одежды.

Ничего не понял и Уго. Вернее, поняв всё по – своему, увидев растерзанную одежду, он отчаянно, как надкушенный хищником зверёк заверещал. А потом бросился к зверю.

Увидев жертву, рептилия вновь раскрыла пасть.

– Нет!!! Нет!!! Уйди!!! – вновь закричала девушка и на этот раз ударила прямо в страшный зелёный глаз чудовища молнией ненависти. В самое дно вертикальной прорези зрачка. Она ещё почувствовала, как этот жуткий чёрный разряд проник через глаза в мозг и свирепым огнём ожёг все нервы зверя.

Уго услышал её крик и, хотя находился с другой стороны крокодила, увидел вспышку загадочного разряда. Аллигатор исчез так быстро, словно его потянул вниз многотонный груз. Тяжело, со стоном дыша, Уго в несколько гребков оказался рядом с девушкой.

– Ты как? А что с ним? Это ты как? Ты… в порядке? Спасибо тебе, Великий, – прошептал он и поднимая вверх руки. Только теперь девушка заметила в его руках нож.

– Если он боялся щекотки, то оружие в самый раз, – прокомментировала девушка.

– Что было, – отмахнулся Уго. – Нет, ты скажи, как… Ну, я же видел, как он тебя… Вон и одежда…

– Да, одежда, – вдруг всхлипнула девушка. – Опять одежда. И на этот раз одежда…

Ты прав – вон, она одежда…

– Ничего – ничего. Это отходняк.

– Как?

– Ничего. Потрясёт немного. Это шок такой, маленький.

– Маленький? Вот этот был маленький? – А ты дурак, дурак! Что удумал? – ударила она юношу по лицу, но тут же захлебнувшись, закашлялась.

– Эй, гребите быстро сюда! Всё! Он сбежал! – затем, бережно обняв вдруг забившуюся в истерике девушку, начал грести к приближающейся пироге.

– Всё, ну всё, моя фея. Всё. Но давай в лодку.

Дрожащая, как от озноба девушка, тем не менее, дождалась, пока на пирогу не забрался Уго и не поклялся, что все они отвернутся. Впрочем, проводники и не смотрели пока на девушку – они не сводили глаз с места, где скрылся монстр.

– А теперь со всей скоростью отсюда! – скомандовал Уго деморализованным гребцам.

Большой, наконец, согласно закивал головой и пирога, усилиями трёх гребцов с порядочной скоростью начала удаляться от охотничьих угодий древнего зверя. Алёна участия в гребле не принимала – постепенно приходило осознание происшедшего. Она продолжала дрожать и вдруг страшно побледнела.

– Что с тобой? Надо чего? Может, на берег? – обеспокоено склонился над ней Уго.

– Нет… Плывём… Я сейчас… вот так… на солнышко.- Алёна обтянула впопыхах надетую сменную майку Хуаниты и уставилась немигающим взглядом на солнце.

Услышав, как вскрикнули проводники, она отвела глаза от светила и улыбнулась, – Вам же сказали… фея… А фея… не только москитов гонять может… Но… сила надо… Вот… солнце… – и она лишилась чувств.

Она пришла в себя ночью, у костра, под странный крик какой-то ночной птицы.

– Ну, молодец. Пора ужинать. Мы тебе здесь плодов кое-каких насобирали.

Она лежала на мягкой подстилке из нарезанных листьев банана. Быстро осмотрев себя девушка убедилась, что состояние её вполне пристойное, майка прикрывает всё, что надо.

– Ты меня сюда? – спросила она Уго, хотя заранее знала ответ. То, что он её нес на руках вот такую, почти голую… Это было как-то стыдно. Но в тоже время смутно волновало.

– Мы тебя, как королеву, ты не думай, – понял её мысли юноша. И потом… Я привык. Ты всё время меня спасаешь голая.

– Да ну тебя, – покраснела в темноте девушка. – И потом… это ведь ты меня сегодня спасал, да?

– Но спасла ты! Меня! Да и их тоже – кивнул в сторону проводников Уго. – Ты права, у меня был только шанс защекотать этого зверюгу…

– Прости! – вдруг спохватилась девушка. – Прости! – она приподнялась и взяла его за руку. – Я не понимала, что плела. Ты ведь… Ты ведь… – она всхлипнула. – Это ты ради меня, на смерть! А я… "защекотать". Из "Челюстей" запомнила. Тогда понравился такой прикол.

– Ну-ну! – взяв протянутую ладошку в свою, Уго протянул её к своим губам. – Ты ведь тоже бросилась в воду… меня спасать, да?

– Ну что, ну что ты равняешь! Я знала, ну, почти знала, что у меня получится. И даже удивилась, когда поначалу он меня… съел.

– Удивилась! А когда я увидел, что он тебя… Я… я бы умер. Я за тобой бы…

Только мечтал ещё этой твари побольнее достаться. Ударить ножом – и к тебе!

– Вот это романтика, – смущённо хмыкнула Алёна. – Ну, за возлюбленной там, на край света, ну, в пропасть. Но в желудок к крокодилу?

– Смешно, да? – отшатнулся Уго. – Не веришь? А у меня, вот, смотри – он придвинулся почти вплотную, и Алёна увидела в молодой иссия – чёрной шевелюре прядь седых волос. Её действительно раньше не было.

– Мой герой! Мой рыцарь, – ласково потрепала его по седине Алёна и сама, удивляясь своему порыву, чмокнула его в щёку.

– Это тебе награда!

Юноша, быстро повернувшись, поймал её губы и ответил долгим поцелуем. Впрочем, он был нежным и не совсем уж… неприятным. Ещё краем глаза девушка увидела, как проводники, переглянувшись, полезли в свой шалаш.

– Ну и пусть, – подумалось Алёне. Над ней на безлунном небе висели громадные южные звёзды. Неподалёку в воде что-то плескалось. Аромат каких-то неведомых цветов кружил голову… Или это поцелуи Уго? Юноша целовал её нежно, осторожно, словно мелкими глоточками пил жгучий хмельной напиток. А, может, боялся обидеть?

Или получить разряд, как тот крокодил, – улыбнулась девушка. Трусишка. Она неумело ответила на его поцелуи и ласки стали горячее, настойчивее, требовательнее. И в ответ на них откуда-то из часто бьющегося сердца Алёны начала подниматься горячая волна. Но когда руки Уго скользнули под майку и коснулись груди…

– Нет! Нет-нет-нет! – вскочила девушка, отталкивая юношу.

Уго тоже вскочил и некоторое время оба, переводя дыхание, смотрели друг на друга.

Затем оба, не сговариваясь, сели. Из шалаша выбрался Большой, подбросил ветвей в костёр, закурил трубку.

– Фернандо? – спросил, остывая, юноша.

– Нет, что ты, нет…

– У тебя есть парень там? Дома?

– Какой там парень, – улыбнулась девушка, вспоминая "ухажёра" Костика.

– Тогда что? – проявлял настойчивость Уго. – Прости, но чтобы потом, чтобы не…

– Уго, я… Ладно. У меня ещё… никого не было.

– Сеньорита? Мучача?

– Ну, какой я тебе ребёнок. Так получилось. Такие у нас традиции. Правда, и у нас хватает… Но не в этом даже дело. Просто. Ну, не могу. Меня недавно…

Господи, как же недавно всё было! Перед тем, как сюда привезти, трое… хотели… ну, понимаешь… Вот пока и… – она виновато пожала плечами.

Уго разразился несколькими словами, из которых Алёна смогла понять только " Негодяи" – Надеюсь, они не очень быстро умерли? Помучались?

– Что ты, я тогда только… Ну, вообще в первый раз. Мне Серый помог. Волк такой. Он одного загрыз, а второго, как потом оказалось, оглушил. Я только третьего. И то, когда он Серого застрелил.

– Дааа. Защитнички у тебя. Надо быть поосторожнее. А то вот выскочит сейчас ягуар и вцепится в зад!

– Нет, что ты, – улыбнулась девушка. – Ты настоящий рыцарь! Это я… прости.

– Понял. И нечего извиняться. – Но всё же Уго был явно разочарован и вскоре, пожелав спокойной ночи, пошёл в "мужской шалаш".

– Конечно, после всех потрясений сегодняшнего дня надо отдохнуть, прийти в себя, – согласилась Алёна, хотя и понимала, что юноше следует прийти в себя от совсем уж недавнего потрясения. А ей? Словно ледяной водой обдало, когда он… И неожиданная вспышка отвращения. Да, отвращения к нему, его рукам, его поцелуям.

Отвращения гадливого, до тошноты. Нет, когда он прекратил, всё отлегло, отхлынуло. Вот именно – "всё". Девушка вновь откинулась на мягком ароматном ложе и, глядя на звёздное небо, задумалась. Может, и хорошо, что "отхлынуло". Кто он для неё? И кто она ему? И вообще, кто она и что с ней творится? Такой длинный- длинный сон. С тех пор, как она дома потеряла сознание. Вот очнётся – рядом мама, братики. Отец. Она всхлипнула. И никаких чудес, никакого волшебства… Но, постой-постой, я же и раньше лечила – и братиков и зверушек. Она вспомнила, как зимой к ней через рукав шубы залезла за пазуху белка. Она думала, что та просто замёрзла. Принесла домой – оказалось – раненая. Тогда она на лапку из спичек шину наложила и бинтом перевязала. А для успокоения рыжей пациентки над лапкой ладони поставила и начала шептать что-то успокаивающее. И белка, задрожав, закрыла глазки-бусинки, потом успокоилась, вытянулась во всю свою длину и уснула.

А Алёна почувствовала, как в ладошки вошла боль. Испугавшись, она встряхнула руками, и боль брызнула из пальцев в разные стороны. Удивлённая девочка попробовала раз, другой. Потом заметила, что вокруг пальцев, а если сосредоточится – то и ладоней появляется сияние. Уже через два дня лапка зажила.

По крайней мере, белка считала именно так. Она изодрала Алёнину шину, носилась по комнате и начала грызть дверь. Пришлось пациента выписывать.

– Ну, быть тебе ветеринаром, – поделился своими выводами отец.

– Ну, почему, ветеринаром? Она у нас добрая и не только зверушек жалеет, правда, дочушка? Может, хороший врач получится?

– Ну, это тогда – хирург или этот… дантист. Они хоть зарабатывают порядочно.

А окрылённая успехом девочка начала потихоньку практиковать. Рыжая пациентка наверняка разболтала всё соседям по лесу. Потому, что в скором времени прямо на подоконнике пристроился здоровенный ворон с подбитым где-то крылам. Он был горд, хмур и неразговорчив. Процедуры девочки принимал терпеливо, но как-то снисходительно, что-ли. И ел немного, как бы стесняясь своего положения нахлебника. Это в его – то годы! И только прощаясь, уже излеченный, улетая, каркнул что-то трогательно – ласковое. А потом появилась её лесная полянка – амбулатория. Так что, если сон, то не с того дня, когда в обморок упала…

Девушка вдруг поймала себя на том, что тихо плачет, – настолько яркими и добрыми были эти воспоминания. Соскучилась. По своему дому и речке, по лесу и, конечно, по братикам, по маме. Мама… мама… – Вновь хлынули слёзы. " Видишь, что с твоей дочушкой творится? Мама, ну зачем ты ушла? Я справлюсь, мамочка, я выберусь, я найду и выращу братиков. Но как же я без тебя?" Алёна вспомнила как мама пекла блины… как наряжали ёлку… Уже на этих добрых, воспоминаниях девушка, наконец, уснула.

Глава 10

Происшедшее сильно изменило отношение к ней проводников. Они стали на свой манер почтительнее – обязательно немного склонялись, выслушивая вопрос, затем как можно проще, отвечали.

– Далеко ли ещё идти?

– Далеко.

– И всё время по воде?

– Нет.

– Потом опять по джунглям?

– Да.

– А ваш вождь… Он что, вообще не бывает в городах?

– Нет.

– Но сотовиком пользуется?

– Да.

– Может, у вас там и телевизор есть?

– Есть.

Ну, и в таком же духе. Можно многое узнать, но как-то утомительно. И девушка придумала другое развлечение.

– А давай-ка я буду учить этот их язык. Уго, давайте втроём называйте предметы, на которые я буду показывать!

Уже к вечеру первого дня учёбы девушка начала говорить, а учителя хрипеть. При фантастической памяти на чужие слова, странное щёлкающее произношение давалось с трудом и всем трём проводникам приходилось по несколько раз повторять каждое из слов, пока девушка не добивалась правильного произношения. Изрядно утомив невольных преподавателей, Алёна на базе уже изученных слов попыталась вникнуть в особенности и закономерности артикуляции. Удалось, и дальше дело пошло быстрее.

На следующий день она приставала не только с названиями видимых предметов, но и словами, которые просто приходили на ум. Затем она перешла только на этот странный язык, заставляя более пространно отвечать на вопросы. Оказалось что народ проводников довольно многочисленен, но само племя, "сердце" живёт на исторической родине, куда привели их боги много веков назад. Даже инки не смогли покорить их племя. Историю народа расскажет вождь, если захочет. Живут они, сохраняя традиции. Нет, прогресс они понимают. Куда без прогресса. Но прогресс приносит и проклятье. И им, и тем, кто его пытается навязать им, хранителям чистоты и традиций…

– Послушай, хранитель? А ты чего в джинсах? Это испокон веков?

Пойманный на высокопарном лицемерии, разговорившийся было Большой замолчал. На вопросы отвечал, но уже не так пространно.

– А о каком проклятии ты говорил? Типа того крокодила?

– Крокодил, это маленький. Или большой. А тот – не крокодил, тот – зверь.

– А динозавра, ну того зверя, что в болоте, вы как называете?

– Там Чудовище.

– Что, больше зверя?

– Выше. И толще. Страшнее.

– Зверь похож на крокодила. Чудовище ни на кого не похоже.

– Он тоже будет… по дороге?

– Боги милостивы. Он в болотах на другой стороне.

Правда, когда они углубились во влажный зной джунглей, разговоры почти прервались – было утомительно просто идти, а не то, что ещё беседовать на отвлечённые темы. Шли по едва различимым тропкам. Ни дуновения воздуха. Редкие полянки. И одурманивающие запахи огромного живого организма, называемого джунглями. Он почему-то был враждебен девушке и не принимал её, как принимал свой родной лес. Угнетали эти огромные живые великаны, врущиеся куда-то к небесам и великаны мёртвые, через огромные стволы которых постоянно приходилось перебираться. В мелких ручейках проводники вылавливали мелкую рыбёшку и тотчас, у живой, откусывали головы. Это, конечно, не прибавляло им симпатии в глазах девушки.

Только вечерами, у костра, продолжались разговоры. Алена, грызя напоминающие по вкусу сразу и грецкий и миндальный орех молодые побеги пальмы, задавала вопросы.

На родном языке проводники отвечали охотнее, но на вопросы о племени предлагали дождаться встречи с вождём: "Он обо всём расскажет". Не хотели говорить и о самом вожде. О природе же, о всём что растёт, ползает, пищит и рычит, говорили с любовью и уважением. Алёна, подбирая слова, рассказывала о растениях и зверях своей родины. В принципе, сходились на том, что животные всё понимают не хуже людей.

– Ну, разве можно их после этого убивать, и есть? – возмущалась девушка.

– Нас они тоже едят, – оправдывался Большой.

– Э, нет. Смотрите, вы же не едите тех, кто ест вас? Все норовите безобидных зверушек. Крокодилов, к примеру, не едите?

– Едим. Но поймать трудно. В воде больше рыбу.

– Ну, это, может, вы. Но общее правило. Это, как и друг друга. Вроде уже не едят, но случаи бывали.

Проводники переглянулись, но промолчали.

– Были – были. Я читала. Но всё-таки, как приятно есть то, что природа дарит сама…

Что касается Уго, то после той ночи он стал молчалив, задумчив, но в меру представлявшихся возможностей предупредителен. Попытки девушки расшевелить его на привалах успеха не приносили.

"Дуется", – решила девушка. " Ну и пусть, если не дурак, а он не дурак, то остынет и всё поймёт".

Душными ночами, перед тем, как уснуть, девушка, глядя в странное чужое небо, пыталась понять, что же с ней происходит, но сбивалась на воспоминания о доме, о доброй жизни до случившегося, затем – о жутких событиях и плакала, плакала, и засыпала.

– Ты много плачешь, – сказал однажды Уго. – Что – ни будь, болит?

– Душа, Уго.

– Тогда не держи в себе. Рассказывай.

– Знаешь, я даже когда вспоминаю, мучаюсь, а если ещё и рассказывать… Господи, да скорее бы домой! Надо братиков выручать. И с этими… всеми… разобраться.

Глаза её вспыхнули и некстати попавшийся под взгляд здоровенный паук, тихонько наслаждавшийся какой-то мухой, сжался, и казалось, обуглился.

– Когда мы уже придём? – обратилась к Большому девушка.

– Надо идти, госпожа, – согнулся в испуганном поклоне проводник. После бегства от Алёны "зверя" оба проводника пристально наблюдали за каждым движением девушки (порой ей казалось, что они крались за ней, даже когда она отлучалась по своим деликатным надобностям). Поэтому от них не ускользнуло, как она только что в гневе, одним взглядом уничтожила довольно ядовитую тварь.

Алёне казалось, что прошла вечность, у когда стали встречаться более натоптанные тропинки. Зажурчал ручей. А затем начали попадаться какие-то руины. Они были древними, заросшими, жуткими в своей молчаливости и загадочности.

– Что это? – вдруг шёпотом спросила девушка.

– Здесь была столица нашего народа – с гордостью произнёс Большой.

– А что случилось? Почему… вот так? Я читала про майя или там, ацтеков…

– Мой народ, – дед этих народов. Но расскажет вождь.

Ещё одну ночь они провели в походе. Точнее, на привале.

– Уго, а что ты знаешь о своём народе? А то Большой только и твердит: " Вождь… вождь…" – Понимаешь, они выполняют эээ волю вождя. Все, кто покинули племя, поклялись ничего никому не рассказывать о Сердце народа – так называется само племя.

Поэтому они и боятся даже случайно нарушить клятву.

– И ты?

– Что я?

– Тоже боишься?

– Я ведь родился и вырос не в племени. Я для них полукровка. Даже меньше. Так что…, – юноша пожал плечами. – Я тоже в первый раз. А что я знаю? – он присел возле девушки и, собираясь с мыслями, уставился в пламя костра. И Алёна залюбовалась этими глазами, отражающими танцующие огни. Всё – же он был красив, этот парень. Девушка взглянула на губы, вспомнила их нежность, задержала дыхание, и, встряхнув головой, отогнала наваждение. Не надо. Ну, просто не надо это им обоим.

А Уго начал рассказывать. Поначалу медленно, подбирая какие-то торжественные слова, непонятные для девушки, требовавшие перевода. Но затем, увлекшись, стал говорить живо образно, даже захватывающе. -… И всё вдруг кончилось. И слава, и могущество, и этот город. И народ разбился на семьи и растворился в джунглях. И город, и поля, и всё, что было построено, тоже поглотили джунгли. И было это задолго до инки. Но и инки не смогли нас покорить. А однажды… Однажды испанцы решили забрать наше золото. И вождь Кирубо собрал много тысяч воинов. Они уничтожили целый город испанцев, оставив себе молодых женщин и детей. И я вот… тоже. И во мне кровь, может от тех женщин. А только самые чистые кровью и твёрдые духом и верой сохранили традиции и сердце народа. Поэтому те, кто живут на месте былой славы, и называются Сердце народа. А остальные… Мы даже на разных языках говорим, кто на порто, кто на испаньол.

– А что сейчас за напасть?

– Об этом скажет вождь. Если сочтёт нужным. Я и так, кажется, сболтнул лишнее, – он покосился на проводников, но те не выдали никаких эмоций. – И вот что, – продолжил юноша. – Давай попрощаемся.

– Это ещё почему? – подхватилась Алёна. – А-а-а, – поняла она и с деланным равнодушием вновь откинулась на традиционное мягкое ложе у шалаша. – Провёл меня, и пора к цивилизации?

– Не говори так. Неправда! – Ты же знаешь. Ты догадываешься. Будь моя воля – за тобой пойду и на край света, и хоть в рай, хоть в ад, не знаю, куда такие как ты направляются.

– Да я домой хочу, понимаешь до-мой. А меня несёт действительно чёрт знает куда.

– Не перебивай. Я не об этом. Я…, – он встал на колени, совсем как до него Фернандо. Осторожно взяв её ладони в свои, он продолжил.

– Там, куда мы придём во всём воля вождя. Разрешит, пойду с тобой. Не разрешит…

Всё равно знай – я люблю тебя.

– Не надо, – как-то пискнула девушка, сев и сделав символическую попытку вызволить руки. В конце концов пусть выскажется. Это – то её ни к чему не обязывает.

– Ты мне понравилась сразу, уже там, на танцах. А потом, когда ты спасала меня…

И Фернандо. И когда лечила… Сама умирала от боли, а нас спасала. И потом, у Марты… Ты колдунья? Пусть. Я не знаю, кто ты, но я хочу умереть за тебя. И умер бы, тогда… со зверем. Счастливым бы умер, если бы спас тебя. Но опять меня спасла ты. Хотя боялась. Ведь не знала, чем это кончится.

– Я вначале верила, что справлюсь. Потом, когда с первого раза не получилось, да стало страшно. Когда набросился…

– Нет, ты слушай и не перебивай… Я уже сбился… Да, и ты спасаешь, лечишь, жалеешь…

– И убиваю, и калечу…

– Ну вот, опять перебила…

– Молчу- молчу.

– Да… Ещё и милая, и красивая, и умная, и ласковая… когда захочешь.

– Всё, хватит, – покраснела от намёка девушка.

– Поэтому я и влюбился. Как мальчишка, как этот… Фернандо.

– Он мальчишка, а ты старик? – фыркнула Алёна.

– И теперь нам, может, придётся расстаться. Надеяться не на что. И… долг, он превыше. Поэтому просто знай, что есть человек, который за тебя отдаст и жизнь и душу… Ты только позови, прикажи…

– Вот, позову с собой дальше, а вождь или этот " долг" запретит? Что тогда?

– Не знаю, не мучь меня такими вопросами. Я не могу сказать всего. Но люблю – и это правда!

– Спасибо, Уго… – девушка встала и аккуратно, но теперь решительно высвободила руки. – Ты добрый, честный и мужественный. И умный. И ты правильно понимаешь. У нас ничего не может быть… Кроме симпатии… Мы немного узнали друг друга… Но всё равно мы – очень чужие. И думаю… тебе не надо так. Я всё-таки верю, что выберусь отсюда и попаду к себе на родину. Я тебе жить здесь.

Жить и жить. Понимаешь? – она ласковым движением подняла низко опущенную голову влюблённого и заглянула ему в глаза.

– Понимаю, – через силу улыбнулся юноша. – Но я и не надеялся уже ни на что.

Просто, хотел, чтобы ты знала.

– Я знаю. И навсегда запомню. – Она ласково поцеловала юношу в щёку. – А теперь будем спать.

– Да… Спокойной ночи, – не сдержал вздох разочарования Уго. Видимо, в глубине души он всё же надеялся на что-то другое.

Утром девушка умылась у сопровождавшего их ручья. Заглянула в отражение – зеркала уже давно не было. Кое-как причесала уже немного отросшие после Фернандовой стрижки волосы. Критически осмотрела майку и шорты. Покачала головой.

Являться к вождю с такими голыми, исцарапанными ногами? А что делать? После знакомства с крокодилом, из запасов Хуаниты только вот это и осталось. Да ещё несколько интимных мелочей. С изумлением начала наблюдать преображение проводников. Они уже сняли походную одежду и облачались в "униформу". Джинсы заменили полоски материи, обвязанные вокруг бёдер. Простыл след и маек. В ушных раковинах торчали бамбуковые палочки с какой-то бахромой. А затем… Затем проводники достали краску (" ипьяку" – назвал её Большой) и начали наносить на лица узоры из мелких точек и квадратиков. Алёна хотела было подогнать индейцев.

Потом махнула рукой. Видимо, входить в Сердце этого загадочного древнего народа следовало при полном параде.

Глава 11

Перед вождём они предстали ближе к полудню. Новость о пришельцах всё-таки заранее докатилась до племени, и практически весь народец высыпал из своих жилищ поглазеть на чужестранку.

– Как они узнали? – поинтересовалась у Большого девушка, ежась от этих в массе своей доброжелательно-любопытных, но кроме них и встревоженных, и ещё каких-то крайне неприятных взглядов.

– Думаю, вождь сказал.

– А вождь откуда?

– Он у нас провидец.

– Эх ты! А врал, что в джунглях сотовик не берёт.

Возмущённый проводник остановился посереди этого небольшого селения, прямо возле центральной постройки.

– Люди племени Сердца никогда не врут! Ложь и кража – два зла, за которые изгоняют из племени Сердца! Мы пришли.

– Ну, если пришли, то спасибо вам обоим за помощь и заботу.

Что-то дрогнуло в лице Большого.

– И тебе спасибо, госпожа. Если что не так, прости. Ничего, кроме приказаний вождя…

– Ладно – ладно. У нас говорят: "Ничего личного".

За этим разговором они поднялись по деревянной лестнице к входу в поднятый на толстых брёвнах-сваях центральный дом. Очень странный. Во первых для этих мест – огромный. С молочную ферму – прикинула девушка. Но стены – из бамбука. Правда, как-то ну, расщепленного, что ли, – подыскала слово девушка. На этакие широкие полоски. Вместо дверей – какие-то колья. Вот они раздвинулись, и пришедшие по очереди, низко нагнувшись, вошли в это странное жилище.

Поначалу разглядеть внутренние покои не удалось. В полумраке горели свечи, а прямо перед ними сидел на выдолбленной табуретке вождь. Вначале девушка почувствовала его взгляд – как удар "под ложечку". На миг захватило дух, но тут же отпустило. Алёна с трудом подавила в себе желание ответить, посмотрела на согнувшихся своих попутчиков. Полагая, что таков ритуал, тоже поклонилась. Не низко, в три погибели, а так, чтобы выказать дань уважения гостя хозяину.

– Здравствуй, таинственная гостья, поздоровался мощным гулким голосом вождь. – Здравствуй и ты, сын нашего народа (это он Уго). – Как добрались? Были ли трудности или происшествия? – обратился он на португальском языке.

– Были… Извините, как к Вам обращаться? – в связи с молчанием остальных начала беседу девушка.

– У нас вождь, это – Вождь. Так и обращайся. А ты, значит Аль – она? Марта рассказала мне о твоих проблемах и твоих… возможностях. Мы можем помочь друг другу. Но об этом потом. Так какие всё же были трудности? – указал он на такие же табуретки.

– А разве Большой не говорил? У него сотовик…

– Большой? Ах, Чириапа. Нет, дело в том, что в джунглях этот телефон работает только на маленьких расстояниях. Так, одного перехода. И то ему было велено только предупредить о приходе. – Вождь взял мобильник из протянутой руки соплеменника.

– Прости, я была несправедлива к тебе, – обратилась девушка к уже бывшему проводнику. И опять что-то тёплое мелькнуло на лице Большого – Чириапы.

– Так что случилось? – вновь поинтересовался Вождь.

– Там, на реке, на нас напал здоровенный крокодил, – пытаясь соскочить с официоза начала рассказывать Алёна.

– Она прогнала зверя, – на своём, чирикающем языке бросил Большой.

Вождь жестом оборвал девушку.

– Потом расскажешь. Всё по порядку. И ты тоже, – кивнул он молчащему Среднему.

Тот радостно закивал головой.

– Он сказал, что у вас были трудности со зверем, – мы так называем этого крокодила. Это удивительно! Поэтому расскажете потом. – Вы можете идти к себе, – кивнул он проводникам и те, поклонившись, вышли. Затем хозяин зажег несколько керосиновых ламп и дом, наконец-то осветился.

– Ну вот, официальная часть закончена, прошу к столу, – пригласительным жестом он указал на довольно обширную покрытую банановыми листьями и устланную банановой же скатертью часть пола.

– Открывай! – чирикнул он кому-то, и вдобавок к керосинкам в дом ворвались лучи солнца. Тут же раздался одобрительный гул.

– Чего это они? – удивилась девушка.

– Радуются. Что вы желанная гостья. Что приём прошёл хорошо, – объяснил Вождь.

– А что, бывает "нехорошо"? И что тогда здесь при закрытых окнах…

– Да что ты, не придумывай, – рассмеялся Вождь. Это просто традиция такая. Обряд.

Да и то – новый. У нас раньше и окон-то не было. Для защиты хорошо. Ты вон через щели в бамбуке видишь всех, а тебя – никто. Да в остальных жилищах так и осталось.

На дневном свету удалось рассмотреть вождя как следует. Высокий, даже очень по их меркам высокий мужчина. Пожилой, лет пятьдесят, – прикинула Алёна. Но выглядит хорошо, как-то холёно. Так, с кое-каким жирком, со скрываемым под какой-то клетчатой рубашкой брюшцом. Какие везде наивные эти пожилые мужики. Напялит что-нибудь просторное и воображает, что женщины не заметят их пуза. Вот и этот. А ноги – напоказ. Хотя, что там показывать? Нарцисс. Или, может, такая у них здесь мода? – спохватилась Алёна. Лицо типичное. К таким девушка уже привыкла. Вон, Уго постареет и тоже будет таким. Хотя нет, лицо Уго утончённее. Испанская кровь сказывается. А вот глаза у вождя – да. Серые. Стальные. И взгляд стальной. И холодный, как сталь. Нет, как лёд.

– Ну вот. Рассмотрели друг друга. Познакомились. Теперь представлю своего наследника. – Откуда-то из другого помещения вышел довольно молодой человек.

Этот не понравился Алёне сразу.

– Мой сын. Мой помощник. Моя смена – представил его хозяин. Но и без объяснений это можно было понять. Копия. Почти. Только что моложе, мордастей и наглее. И этот, присев рядом с отцом, взялся бесцеремонно рассматривать девушку. Настолько откровенно по-мужски, что Уго возмущённо засопел.

– Ну, давайте поедим с дороги и потом – за дело. Он позвонил в колокольчик из жёлтого металла и молодые, расторопные девушки здесь же поставили на землю блестящий таз и из такого же кувшина полили гостям на руки, затем вытерли их руки какой-то тканью, заменяющей полотенце.

– Это только наш обряд. Предки говорили, что и иудеи его приняли от нас. Правда, изменив.

– Здесь в древности были иудеи? – изумилась девушка.

– Нет! Это мы побывали у них и кое-чему научили, – улыбнулся Вождь. Ну, прошу – прошу.

Прикинув в уме по карте такое странствие, Алёна скептически покачала головой, но перечить не стала. К этому времени на скатерти появились миски со всевозможными яствами.

Как всегда, девушка налегла на фрукты, печёный сладкий картофель – камоте, удивительный медовый напиток. Мужчины отдали должное и мясу, судя по всему – курице. И с наслаждением пили что-то из кувшинов.

– А что же Вы женщин не пригласили?

– Женщины никогда не сидели за столом вождя. Вы – редкое исключение.

– И то, потому, что не женщина, а ведьма, – добавил на своём чирикающем языке сынок.

" Они не знают, что я понимаю и эту речь" – догадалась Алёна и скрыла своё возмущение.

– Расскажи, всё же Аль-она, что ты сделала с нашим стражем?

– С кем – кем? – изумилась девушка.

– Со стражем, стражем, милая сеньорита! Зверь охраняет нас от непрошенных гостей.

Впрочем, и от "прошенных" тоже иногда… охранял, но это издержки, мелочи.

– Зверя? Отец, ты хочешь сказать, что она что-то… со Зверем? Эта белая обезьяна?

– Он напал на нас, – делая дальше вид, что не понимает речи наглеца, начала почти оправдываться девушка. – Вот, Уго прыгнул, хотел отвлечь его внимание…

– Молодец! Сразу видна наша кровь, – одобрил вождь, обратив внимание на юношу.

Правда "наша" было сказано уж очень многозначительно.

– Но этот… Зверь всё равно… Не отвлёкся на него…

– На эту цыпу позарился, – расхохотался преемник вождя. – Правильно. Она поаппетитней. Я бы тоже…

– Ещё одно похабное слово и будем драться, – бросил вдруг Уго. – Или я просто тебя убью.

– Ты с кем говоришь? Ты кому угрожаешь? Отец, ты слышал? – подхватился толстощёкий.

– Сядь, сын. Он прав – речи недостойные моего преемника, – бросил Вождь. – А ты, Уго, не забывай, где ты.

– Я понял, Вождь, – вскочил и поклонился Уго.

– Что у вас случилось? – продолжала играть свою роль девушка.

– Да так, молодежь повздорила по поводу того, почему не отвлёкся зверь, – почти не соврал Вождь. – Но ты продолжай.

– А что там продолжать? Всё. Пришлось прогнать, другого выхода не было.

– Это я понял. Но как? Чем?

– Да ничем. Он меня здорово разозлил, и я дала по его наглым глазам, – Алёна взглянула в глаза молодого нахала. Плохие глаза. Тоже серые, но гнилые какие-то.

– Чем? Чем дала-то? – настаивал Вождь.

– Наверное, стриптизом. Вот он и дыгнулся. От страсти, – не выдержав, расхохотался сын вождя. Он явно не верил в этот рассказ.

– Да нет. Не стриптиз, – вставая, перешла на чирикающий язык девушка. – А вот так приблизилась и заглянула этому мерзавцу в глаза, – она наклонилась над враз посеревшим наследником. Тот закрыл глаза ладонями, и дико завизжав, рванулся в другую комнату.

– Ну, ваш Зверь, он помужественней был. Не скулил. Просто нырнул, – как ни в чём не бывало, садясь за стол, перешла девушка на португальский.

– Почему ты мне не сказал? – обратился помрачневший вождь к Уго.

– Меня предупредили, – не открывать рта перед Вождём, пока тот не спросит.

– Лукавишь. И дерзишь. Будешь наказан.

– Но Вождь! – решила заступиться девушка, – Кто же знал, что твой сын…

– Всё. Оставим это, – примирительно пробурчал хозяин. – Но дальше давай на португальском. Или на испанском. Не надо, чтобы то, о чём мы говорим, понимали здешние жители.

– У вас есть от них тайны?

– Как у всякого вождя и всякого жреца, – улыбнулся Вождь. – А теперь ты можешь идти отдыхать. Постель и девушка уже готовы и ждут, – обратился он к Уго. Вождь с улыбкой посмотрел на вздрогнувшую Алёну и крикнул: "Я тебя не спрашиваю! ", пытавшемуся что-то возразить юноше.

– Такой у нас обычай. Для каждого гостя – ужин, постель и девушка. Правда, это редко бывает.

– А для девушки? – через силу улыбнулась Алёна.

– Ужин, постель и мужчина. А по желанию – и несколько.

– Не говорите гадостей, – покраснела девушка.

– Даже так? – поднял свои косматые брови вождь. – Ладно, не буду. Хотя, бывало…

Теперь о деле, – он провёл девушку в другую часть своего обширного бамбукового дворца. Здесь он уселся в кожаное кресло и жестом пригласил Алёну в другое. И хотя они смотрелись в этом доме довольно дико, уже уставшая девушка с удовольствием устроилась в давно забытой позе. У них дома она обожала зимними вечерами забраться с ногами в старое облезлое кресло и что – ни будь читать пристроившемуся рядом Васе. Дома… – вздохнула она.

– У нас традиции и цивилизация уже сблизились до бамбуковой перегородки. Там – вождь кивнул в сторону оставленного помещения – традиции, здесь – кое какой прогресс. А в моей экинтуре – женской половине вообще мешанина. Сама увидишь. Но к делу. Я могу устроить тебе дорогу домой. Через наших. Наш народ не только здесь. Здесь Сердце… Уже знаешь, – понял он по реакции девушки.

– Так вот. Тебя устроят на самолёт до Австралии или Японии. Из Японии, наверное, проще? Даже на лодке. Гарантирую доставку тебя в твою страну. Но при условии.

– Да? – насторожилась девушка.

– Марта мне рассказала о твоих способностях. Она уверена, что… В общем, надо спасать племя Сердца. Какая-то зараза. Словно в предсказаниях – расплата за грехи.

– Не томите, Вождь. Какая зараза?

– Думаю… Боюсь, что АИДС. Хотя ума не приложу, откуда…

– Что-что?

– Ты что? Ты откуда вообще, сеньорита? Это в вашей счастливой стране до сих пор не знают этой болезни? " Чумы двадцатого века"?

– Ах, СПИД! Конечно, знают. Он у нас просто называется по- другому. Но я никогда раньше…

– А такое, как было у Фернандо? У Хуана и его семьи? А то, что сделали с этим твоим возлюбленным?

– Уго не возлюбленный! Он просто…

– Неважно и неинтересно, – отмахнулся вождь. – Я о том, что ты и этого раньше не … лечила, правда?

– Ну да… Хотя…

– Ты пойми. Погибает не просто какое-то дикое племя. Погибает народ. Носитель своей культуры, славных традиций и полузабытой, но древней истории… И многих тайн… И наследник несметных богатств. Мне многих слет стоило собрать их воедино. Жили семьями. Один дом в джунглях. Одна семья. А другая – в своём доме, хорошо, если в одном дне пути. Друг друга за какие-то старинные счёты вырезали.

Едва убедил. Вот, собрал вместе. И теперь – такая напасть. Ты попробуй хотя – бы.

Ну, на моём сыне к примеру.

– А если я случайно… наврежу?

– Тогда я отдам тебя народу Сердца, как злую колдунью, – улыбнулся Вождь.

Нехорошо улыбнулся, угрожающе.

– Давайте попробуем. Но только завтра. А сегодня – просто устала.

– Хорошо, я провожу, – поднялся Вождь. Он пошёл вперёд, а Алёна несмело ступала за ним, вспомнив о гостеприимном обычае племени Сердца. Сейчас её в койку к какому-нибудь бугаю. Или двум. Её передёрнуло от воспоминаний о нескольких липких, ощупывающих взглядов жителей поселения.

– Да не переживай ты, – словно почувствовав её страх, не оборачиваясь, успокоил Вождь. Наши обычаи – дело добровольное. Особенно для девушек. Хотя, уже и не помню, когда к нам попадала девушка. Лет, наверное… Да… Но это как – ни будь в другой раз. Кстати, а откуда ты знаешь наш язык?

– Выучила, пока шла.

– Молодец. И эти проводники знали? И тоже смолчали. Ладно…

Они миновали несколько тёмных прохладных комнат и вошли в женскую половину – экинтуру. Здесь было аккуратнее и как-то уютнее. Большая комната с устланным банановыми листьями полом, с очагом, с такими же выдолбленными табуретками, с удивительно короткими кроватями.

– Да, мы берём кое-что из внешнего мира. Даже телевизоры есть, не говоря уже о радио. Правда, всё упирается в электричество. Поэтому, за батарейками посылаем порой гонцов, а для телевизора иногда запускаем движок. Но это – в других помещениях. А в главной части экинтуры всё должно быть, как у предков. – Вождь позвонил в такой же блестящий, как и виденный девушкой таз, колокольчик.

– Золото? – догадалась девушка.

– Чистое. Старинное.

На звон из соседних комнат появились три женщины.

– Та, о которой я предупреждал. Передаю до утра вам, – коротко и сухо бросил Вождь и, не отвечая на общий поклон, вышел.

Несколько минут они рассматривали друг друга. Старшая жена была полной, но довольно милой, средняя – полноватой, но привлекательной, а младшая- стройной и очень даже симпатичной. Даже по европейским меркам. Этакая мулатка, кофе с молоком.

Что подумали о ней жёны – неведомо. Но младшая почему-то насупилась, средняя – злорадно, а старшая – понимающе улыбнулись.

– Решили, что новая жена. Соперница, – догадалась Алёна.

– И не подумаю! Вот на столько не нужен мне ваш драгоценный – прочирикала Алёна, отмерив большим пальцем кончик мизинца. Короткая немая сцена разразилась вдруг дружным хохотом трёх женщин. Реакция была непонятная, но столь заразительная, что Алёна тоже засмеялась. Жёны, всё ещё смеясь и как-то ненавязчиво подталкивая, увели из приёмной в меньшую, но уютную комнату, усадили на диван.

– Скажи, как ты догадалась про это? Ведь мы никому не говорили!- она повторила жест Алёны.

– Ничего не догадывалась. Просто вот показала, что он мне даже на столько не нужен.

Новый взрыв смеха.

– Ладно. Будем считать это очень забавным совпадением. Приветствуем тебя! Ужин и постель готовы. Хочешь помыться после дороги?

– Ваш Вождь меня накормил. Спасибо. А вот помыться – с удовольствием.

– Мы так и думали. Пойдём.

Ванная была воистину королевской. По цвету металла – золотой. Но главное – с тёплой водой, с пеной и какими – то ароматными травами.

– Когда соберёшься мыться, позвони, мы тебе поможем – оставили девушку одну жёны вождя.

Девушка взглядом пощупала зеркало – не пялится ли сквозь него вождь. Нет, зеркало, как зеркало. Ну, какого-то страшка, оно отражает! Алёна вздохнула, быстро стянула с себя уже порядком заскорузлую одежду и плюхнулась в живительную воду. Как же это было приятно, закрыв глаза, отмокать в тепле и неге, вдыхая неведомые ранее ароматы! Купальщица даже немного задремала. Спохватившись, позвонила в колокольчик. Но пришли, конечно, не жёны – не царское это дело, гостям спинку тереть. Но зато две пришедшие девушки были просто знатоками банных премудростей. Намыливая и растирая девичье тело, они одновременно ласково и ненавязчиво массировали уставшие от дальней дороги ноги, разглаживали уже порядком загоревшую кожу, расчесывали волосы. В конце концов, смыв с Алёны всю грязь водой из больших кувшинов, её насухо вытерли огромным, восхитительно пушистым полотенцем и накинули такой-де пушистый, длинный до пят халат. В меньшее полотенце замотали волосы. Улыбаясь, девушки знаками предложили Алёне пройти в другую дверь. Она влезла в меховые тапочки и пошла за служанками.

Жёны ждали её в уютной небольшой спаленке. Просторная мягкая кровать, совсем непохожая на странные обрубки кроватей в "приёмном покое", ночная тумбочка, свечи. Возле кровати – столик с графинами, четыре золотых кубка, такой же поднос с фруктами и коробка конфет. И три явно лишних здесь кресла, в которых устроились обитательницы этого мини – гарема.

– Не бойся, у нас женщины не пьют спиртного и дурного. Пей и рассказывай, – предложила старшая. – Тебя Стелла зовут?

– Это так… – искала она на их языке слово " псевдоним". Ну, в общем, второе имя. На самом деле зовут меня Алёна. А Вас?

– Цумзумши, – назвалась старшая, – она Интса – кивнула женщина на среднюю, а это – Пухупат. А теперь рассказывай! Если бы ты знала, как мы любим приключения! Ты правда убила Зверя? Расскажи сначала про это! Женщины, словно любопытные детки даже придвинулись, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Не убила, прогнала. Но вы откуда…

– У нас здесь свои уши.

Выросшие в джунглях, оторванные от большого мира женщины не потеряли своей первобытной непосредственности. Яд цивилизации, правда, уже начал впитываться в них через невиданную роскошь обстановки вождя, через радио и видео (раз в неделю, чтобы экономно разряжать батареи), через изредка доставляемые с большой земли комиксы. Правда, всё это влияние дозировалось и контролировалось самим Вождём, чтобы не взалкали жёны по другим благам цивилизации, и чтобы в сравнениях не показался им их удел жалким и никчемным. Но, тем не менее, невольно привил он своим возлюбленным жуткую болезнь – информационное голодание. И вот сейчас они надеялись утолить свой голод. По горящим ожиданием глазам Алёна увидела – разочаровывать их нельзя.

– Когда мы плыли, вдруг почувствовали, что всё-всё замерло. Словно весь мир остановился…

– Подожди, кто мы?

– Ну, Уго, Большой со Средним, то есть Чариапа и Машинбаши, и я.

– А Уго, что, твой парень?

– Нет, ну…

– Расскажи, как вы познакомились? – попросила младшая – Бутон.

– Это когда Фернандо привёл меня на танцы…

– А-а-а, так это Фернандо твой парень?

– Знаешь, Аль-она, начни с самого начала…

– Но это очень долго.

– Ничего, мы послушаем. Сколько сегодня сможешь. Завтра продолжишь, а? – предложила старшая из жён.

– Хорошо, – вздохнув, согласилась девушка. Может, и я что пойму…

Смерть Алёниной мамы их не растрогала, самоубийство отца они явно осудили, происшедшее на поляне выслушали, затаив дыхание. Над клиентами публичного дома посмеялись.

– Так им, самцам! Только о себе и думают!

– Но я, оказывается, их поубивала!

– Ну и что, ну и правильно!

Так же, затаив дыхание, слушали про стычку с бандитами. О лечении Уго и Фернандо у Марты девушка рассказала вскользь.

– Марта не из нашего народа. Она метиска, поэтому…ну, как отступница…

Близкая, но всё равно чужая – ответила Старшая на фразу " ваша Марта".

– А Фернандо вот так молча повернулся и ушёл? – поинтересовалась, тонко улыбнувшись, Пухупат, когда девушка рассказала о выборе между Фернандо и Уго.

– Нет, конечно… На коленях стоял, просился, – призналась девушка.

– Ты выбрала правильно. Уго старше, он уже взрослый юноша, вполне созревший мужчина. Мы видели. Только что крови не нашей.

– Ничего я не выбирала. Просто…ну, у Ферри была семья и невеста…

– А у Уго?

– Не знаю. Действительно, не знаю, – спохватилась девушка.

– Вот видишь. А говоришь: "не выбирала". Нет, деточка, поверь мне, выбрала. А эти все причины – так, отговорки. Уж поверь нам – улыбнулась старшая из жён.

– Вам? Вам!!! – вспылила вдруг девушка. Ей было несколько стыдно за то, что её вроде бы поймали на неискренности. Это и толкнуло девушку на грубость. – Я должна в вопросах любви и выбора поверить вам? Вы, действительно выбрали достойного! Достойного всех троих!

Шесть огней вспыхнуло в глазах женщин. И тут же погасло.

– Не тебе судить, чужестранка. Но поверь, в нашем выборе мы приняли, видимо, правильное решение, – уже сухо ответила за всех троих старшая. – Ну ладно, давай дальше.

Но у Алёны дальше не получалось. И усталость, и сознание того, что она обидела этих женщин, начисто отбило охоту к повествованию.

– Может, завтра продолжим? – попросила она.

– Да, действительно, видно, что девочка устала. Оставим ещё приятного на завтра? – предложила Пухупат (мысленно переименованная Алёной в "Пушок") и две остальные жены согласно закивали головами.

– И…простите меня! Не подумавши, ляпнула – потянулась к вставшим женщинам Алёна.

– Да что ты! – потрепала её по волосам непосредственная Пушок. – Ты просто ничего не знаешь. Но мы тоже расскажем… потом. – Отдыхай.

Долго просить об этом Алёну не пришлось – уже через миг она крепко спала.

– Ну? – спросила мнение остальных старшая, когда они устроились в той самой общей комнате.

– Мила, непосредственна, красива, правда, не по-нашему, по – тамошнему. Но кто его знает, может, надумал для разнообразия, – вздохнула средняя.

– Ай, нет, глупости! Ну, какая из неё жена? Птенчик! – возразила Пушок.

– А тебя, он какой взял?

– Ну, я, это – по традиции. Тебя он тоже…

– Вот именно. Так что, наверное, придётся тебе Цумзумши, собираться.

– Между нами, пора. Кому я потом ещё сгожусь? Хотя и говорят, что там мужчины весьма темпераментны, но, боюсь, ещё лет пяток и вся их роскошь будет уже не в удовольствие.

– Да ладно тебе прибедняться-то.

Закончив этот странный разговор жёны Вождя попрощались и разошлись по своим комнатам. В очередной раз их муж не позвал к себе ни одну их них. И не посетил тоже.

Глава 12

Лечение оказалось неожиданно несложной процедурой. Алёна сразу увидела эту заразу, расползающуюся черными маковыми пятнышками по телу. Не раздумывая, целительница пустила по кровотоку юноши ярко-голубую волну, убивающую этих чужаков. Но тут же охнула от боли. Каждый из этих вирусов, погибая, отвечал тонким укольчиком. Но сколько их здесь было! Ничего. Не впервой. Не такое терпели. Вот, Ферри, к примеру. Интересно, чем он сейчас занимается? – отвлеклась было Алёна. Но лечить, думая о чём -то другом, не получалось. Тотчас начали тускнеть её чудесные лучи. Нет! – встряхнула головой девушка и сосредоточилась на борьбе с недугом. Дважды за ночь она прерывалась и выходила под открытое небо к звёздам и нарождающейся луне. Пациент и его отец, потрясённые увиденным, молчали. Когда сталкиваешься с чем-то таинственным, неизведанным и наверняка, могущественным, рождается не любопытство или восхищение – прежде всего, рождается страх. А уже потом, в зависимости от уровня развития, могут появиться и иные чувства. Уровень развития отца и сына позволил им пересилить первый ужас проявления ведьмой своих способностей. Затем появилась надежда.

– Ну и что скажешь? Получится? – поинтересовался Вождь во время второго перерыва.

– Да. Наверняка, получится.

– Я потом пошлю кровь на анализ, – на всякий случай заявил Вождь. На случай, если ловкая проходимка просто держит его за дурака.

– Ему не повредит. Если умеете, хоть сегодня утром.

– Ты… ты хочешь сказать… – растерялся собеседник. – Ты хочешь сказать, что до утра его… что он будет здоров?

– Ну да. К утру вылечу. Если никто не будет мешать.

– Молчу-молчу, – понял намёк Вождь, во все глаза глядя на удивительную целительницу.

Утром, покачиваясь от слабости, девушка пришла в гарем и завалилась спать в своей комнатушке. А вождь с сыном обсуждали происшедшее.

– Это я немедленно в город на анализ, – упаковывая пробирку с кровью, сообщил вождь. – Не верю. Не может быть, чтобы вот так, за ночь.

– Если шутки со мной шутит, то я могу пошутить тоже, – зло скривил полные губы юноша.

– Д-а-а, – неопределённо протянул отец. Он позвонил в свой колокольчик и приказал немедленно вызвать гонца – того самого, нареченного Алёной Средним.

– Ты оправдал моё доверие. Теперь поручаю тебе исключительно важное задание. Вот это, – он протянул пакет с упакованной ампулой, – передашь в городе в больнице самому главному. Он будет предупреждён. Задание срочное и важное. Поэтому тебя заберёт железная птица. Потом найдёшь начальника полиции. Передашь ему это.

Дождёшься ответа. И затем – назад. Уже сам. Но как можно скорее. Мне звонить только при крайней необходимости. Знаешь сам. Ступай.

После инструктажа вождь коротко переговорил с несколькими абонентами по мобильному телефону.

– Отец, а вдруг – правда? Я чувствую себя хоть и слабым, но здоровым…

– Не будем загадывать.

– Н-е-е, отец, "загадывать" надо прямо сейчас. Давай, я на ней женюсь? Мне уже пора. Вон, волосы вокруг головы полностью обвиваются. Она нам знахарок нарожает.

– Она ещё и убивает!

– Во-во, и воинов тоже. И вообще, она очень ничего.

– Не про тебя.

– Что, сам глаз положил?

– Послушай, щенок, и отца и Вождя. Ты понимаешь, какой это клад, если это подтвердится? Ты знаешь, какие люди там, в свете, болеют этой болезнью? Какую власть над ними мы получим? Какое это благо для нашего народа? И я это сокровище – тебе в постель?

– Конечно, в твоей оно будет сохраннее. Причём, гораздо сохраннее, – сдерзил юноша.

– Молчи, щенок! – отвесил здоровенную оплеуху своему преемнику вождь. От понятого намёка кровь бросилась в лицо и гнев – в голову. – Я ещё дознаюсь, от кого ты подхватил эту мерзость и кого ещё заразил! Может, с обезьянами трахаешься? Или мои воины тебя за подстилку держат? Ты знаешь, я правду вырвать могу из любого. И тогда – берегись! И ты думаешь, что я этот шанс, это чудо – в твою грязную постель? – он злобно пнул ногой лежащего на полу юношу.

– Ладно тебе, вставай, – уже другим тоном через несколько минут разрешил вождь.

– И не забывай, с кем говоришь.

– Прости, Вождь, – встав, низко склонился сын. – Это накатило что-то. Может, эта ведьма околдовала?

– Ох, хитришь, – уже улыбнулся вождь. – Ладно, дождёмся вестей из внешнего мира.

Ты слышал, я даже вертолёт заказал. Садись – он кивнул всё ещё стоявшему сыну.

– Я думаю, что пока придёт анализ, мы могли бы… то есть, ты мог бы на сегодняшнюю ночь дать ей Аллигатора. Если она ему поможет, то обыграем, как свою заботу. А если нет…

– Ты прав, мой мальчик. Позови. И отдыхай.

Аллигатор – здоровенный воин с грубой крокодильей кожей и таким же характером возник в дверном проёме и остался, склонившись, у порога.

– В заботе о нашем племени Сердца позволил я привести сюда колдунью из внешнего мира. Сегодня ночью я подверг испытанию своего сына и лечение, похоже, удалось.

Если только это не искусный обман. Сегодня ночью она попробует свои таинственные силы на тебе.

Молчаливый воин в ответ только ещё ниже склонил голову.

– Если она шарлатанка, ну, обманщица, я отдам её в твою власть. Если же она победит болезнь, ты будешь охранять её. Всё. Вечером придёшь сюда, я позову.

Великан ещё раз поклонился и вышел.

– Теперь пора поговорить с Уго и с моим неверным слугой, решил вождь и вышел из своей резиденции.

Алёна спала долго. Видимо, лечение этого недуга забирает много сил – решила она, просыпаясь и потягиваясь в кровати. Быстро одевшись и плеснув в лицо воды из золотого рукомойника, она решила выскочить к лучам заходящего солнца. Но входная дверь – висевшие колья оказались скованными каким-то мудрёным способом. На негодующий звон колокольчика появилась улыбающаяся девушка, которая только отрицательно покивала головой и предложила пройти к "прекраснейшим жёнам вождя".

"Прекраснейшие" перекусывали и тотчас же предложили девушке присоединяться.

– У нас девушки просто так не гуляют по селению. Или копать юкку и камоте, или жевать их для ныгамачи, или ещё что. В общем, Вождь распорядился – без провожатых, ну охраны, тебя не выпускать. Поэтому и заперто. А сегодня тебя ждёт знатный пациент. Аллигатор.

– Как, аллигатор? – вздрогнула девушка, вспомнив зверя.

– Да нет, успокойся. Лучший наш воин и охотник. Здоровенный и злой. Но в душе, возможно, ласковый. Кто его знает, правда, Пухупат?

– Не знаю, – густо покраснела младшая из жён. – Откуда мне знать?

– Ладно уж, – удовольствовалась этим намёком средняя. Скажи нам всё-таки, сделал тебе Вождь предложение? Вот, Цумирумши это надо знать – собираться ей или нет.

– Куда собираться? – не поняла Алёна.

– Расскажи, Цуми, – попросила Интса.

Рассказ старшей жены был довольно интересным и необычным. Оказывается, по древней традиции народа, у вождя не могло быть больше трёх жён. Но мужики есть мужики, а вожди – они тем более ещё те мужики. Подавай им разнообразие. Вот и додумались вожди – не должно быть более трёх жен одновременно. Поэтому, когда появлялась новая претендентка, одна из жён умирала, – и их вновь оставалось трое.

Это приводило к раздраям на женской половине семьи вождя. Мало того, что жены соперничали в выживании между собой, мало того, что они пытались дискредитировать или даже устранять потенциальных соперниц, однажды жёны сговорились и попытались убить самого вождя! Поэтому нынешний Вождь, проявив удивительную мудрость, поступил по-новому. Жёны у него вроде бы как на службе.

Получив отставку, они не умирают. Вождь переправляет их в большой мир, очень солидно обеспечивает и предоставляет полную свободу. У них даже есть фотографии предыдущих шести "отставленных". Специально показывали, чтобы каждая их девушек стремилась в жёны. Условие одно – дома больше не показываться. Чтобы не соблазнять чистые души отравами цивилизации.

– А они пишут, сообщают, как живут? – поинтересовалась заинтригованная Алёна.

– Какое там пишут! Мы этим никогда не занимались! Может, там они и выучатся, а кто здесь что прочитает? Только фотографии. Вот, смотри – Пушок принесла пачку фотографий с женщинами в бассейнах, барах, на яхтах, на массажных столах, в шикарных автомобилях и даже за компьютерами.

– Ну, это она, наверняка, для шику – завистливо ткнула младшая в фотографию женщины за рулём автомобиля. – Никогда не поварю, что она этому научилась.

Да… Прямо реклама райской жизни – откликнулась Алёна, рассматривая буклеты. – Реклама… – повторила она задумчиво. – Господи! – вдруг вырвалось у неё, и девушка начала более тщательно рассматривать фотографии. – Господи! – повторила она, в волнении перейдя на русский язык. -Не может быть!

– Да, сладко живут! – не поняли её восклицаний жёны. – Поэтому вот, Муни и ждёт преемницу. Если ты…

– Не дождётесь! – перебила рассуждения Интсы девушка, в страшном волнении рассматривая фотографии. – Замуж не собираюсь ни вообще, ни за вашего Вождя в частности.

– Иногда он не спрашивает. Вот, Интсу и не спросил.

– И ты…Вы простили?

– А что бы ты поделала? – грустно усмехнулась средняя из жён.

– Убила бы! Пусть бы меня потом растерзало ваше племя – всё равно убила бы.

– А если рядом "растерзали" бы и твоих сестёр, и твою мать?

– Не знаю… – растерялась девушка.

– У Пухупат вон тоже – или она, или сестра. А у той уже свой возлюбленный. Как тебе такой выбор?

– И вы всё это терпите? Это же…ну не знаю… рабство какое-то.

– Но зато потом…

– Потом? Потом!!!- вскрикнула девушка, но тут же замолчала. Уж очень страшную тайну она заподозрила.

– Да, потом он с нами рассчитывается за нашу покорность и терпение. И наши…

– Что… тоже уезжают? – охрипшим вдруг голосом поинтересовалась Алёна.

– Нет, это было бы уже чересчур. Но они живут в почёте и до и после нашего отъезда.

– А дети?

– У вождя только один сын. С остальными у него… ну, не удаётся. Чем-то переболел.

– Я если бы, какая из вас отказалась уезжать?

– Да кто откажется? Ты думаешь, это радость – всю жизнь копать юкку и жевать ныгаманчи? Можно мириться и даже любить такую судьбу, пока не знаешь другого.

– Вы второй раз говорите про жевание ныгаманчи. Это что, заменитель жевательной резинки?

– Это напиток такой.

– И как его жевать?

– Это когда готовим – жуём. Юкку пережёвываем, потом выплёвываем. В горшок.

Потом оставляем бродить. А мужчины назавтра пьют. Вчера ты же была, когда они пили.

Алёна вспомнила кислый, запах смеси квашеной капусты и кислого картофеля, исходивший из кувшинов, поднимаемых мужчинами во время вчерашнего обеда.

Схватилась за горло и зажала руками рот.

– Я Вам буду очень благодарна, если вы мне раскроете секреты м других ваших…

Кулинарных рецептов, – глухо произнесла она, преодолевая приступ тошноты.

– Ну, к счастью, наш уже не так часто…, только традиций ради. А в других семьях – каждый день приходится жевать и жевать.

– Умоляю…, – прохрипела бедная девушка.

– Ладно, Стелла, тебе опять пора. Звонит. Но если сделает предложение, непременно скажешь?

– Не волнуйтесь. Скажу. Всему своё время, – пообещала Алёна, выбегая из гаремчика – экинтуры.

Для "сеанса" отвели помещение в хозяйстве вождя. Вне зависимости от результатов, сам процесс должен быть скрыт от публичного обозрения. Да и гостье незачем шляться по чужим домам. Мало ли что… Поэтому Аллигатор лежал в наспех приготовленной комнатке, служившей, какими-то сенями, на традиционно короткой кровати положив ноги на специальную подставку – "патачи".

– Даже больше Большого, – улыбнулась Алёна. Аллигатор на это замечание никак не отреагировал.

– Он у нас не разговорчив. Но это, думаю, даже на пользу? – уточнил вождь. – Тогда отдаю его в твоё распоряжение. Наследник спит, а у меня дела. Может, кого из жён?

– Нет – нет, не надо. Так даже лучше. А если вдруг что, такой воин меня защитит.

– В моём доме не может быть "вдруг что". Но что верно, то верно – защитит.

Когда они остались одни, девушка привычным жестом воздела над больным руки и прикрыла глаза.

Болезнь уже глубоко въелась в организм богатыря и была видна взору Алёны не как маковые пятнышки у сына вождя, а чёрными кляксами. Целительница коснулась одной из них своим загадочным полем. Клякса сжалась и ответила разрядом боли.

– Не надо, – вдруг сел на койке мужчина, услышав сдавленный стон Алёны.

– Что "не надо"? Почему? – с трудом возвращалась в реальность девушка.

– Воин не отдаёт свою боль другому. Тем более – женщине.

– Вот как? А почему ты тогда живёшь?

– Не понял? – хмуро уточнил Аллигатор.

– Тебя рожала женщина. В муках, в боли. Так и не рождался бы, чтобы женщина не мучалась.

– Тогда меня не спрашивали.

– А жена рожает твоих детей? Может, сам родишь?

– Это не моя боль, это – её боль.

– Вот как? А твоё, значит, только удовольствие? И это – воин?

– У меня жена не рожает.

– Значит, всё ещё впереди. Ложись! И не надо здесь распушать хвост. Каждый делает своё дело.

– Распушать хвост, как птицы во время танцев? – краем губ улыбнулся великан, ложась – таки в прежнее положение.

– Как птицы, как зверюшки разные, когда, ну как, по-вашему, выпендриваются?

– Я и не думал. А жены у меня нет.

– Будет. А поэтому, лежи молча.

Девушка вновь сосредоточилась и возобновила свои старания. Только стоны теперь сдерживала. Когда же силы начали иссякать и она, шатаясь, пошла к выходу, Аллигатор подхватился и одной рукой вынес девушку к лунному свету.

– Тебе лучше лежать.

– Воин не может лежать, когда…

– Ладно-ладно, – улыбнулась девушка, подняв лицо навстречу лунным лучам. – Сейчас разовьёшь теорию. Рыцарь.

– Кто? – насторожился гигант.

– Рыцарь, это такой… ну воин, который соблюдает все правила и обычаи. А особенно – отношение к женщине. Правда, как я читала, они, ну, обходительно относились только к своим дамам сердца. А к разным там простолюдинкам… Ай, долго объяснять. Скучно.

– Интересно. А какие обычаи и правила у них были? Я слышал только о конкистадорах.

– Нет, рыцари, это совсем другое! Разные. Красивые. Ну, к примеру, не бить лежачего.

– А чего он лёг?

– Ну, оглушил один рыцарь другого, тот упал с эээ не знаю, как по вашему лошадь.

Вот. Упал и лежит. У них такие эээ панцири железные были, что самостоятельно и не встанешь. Вот противник и не добивает. Ждёт, когда тот встанет.

– А тот встанет и потом убьёт меня?

– Может быть, но в честном бою.

– Интересно. Расскажи ещё?

– Потом. Идём лечиться.

В последующих перерывах девушка, отдыхая, рассказала, что помнила, про рыцарей.

Правда, помнила она немного, из нескольких романов. И рассказала какую-то сказку на мотивы Айвенго. Про добрых рыцарей благородных разбойников, не менее благородных королей и, конечно, про рыцарскую любовь. И как горели глаза у Аллигатора!

– И тогда, поняв, что они никогда не будут вместе, он отправился на войну и бросился в самую гущу боя. И погиб героем. Когда его нашли, он ещё дышал и умер с её именем на устах, – закончила девушка одну из историй, скомпилированных из нескольких романов.

– А она? Что она? – глухо спросил великан.

– Она? О, она… – хотела рассказать про черствость и неприступность дамы сердца Алёна, но запнулась, увидев странный блеск глаз Аллигатора.

– Она…, узнав о любви и смерти героя, долго горевала. Потом… когда её сватали, ну хотели отдать другому, не смогла жить без этого рыцаря и покончила с собой. отравилась, – нафантазировала девушка. По тому, как прояснилось лицо Аллигатора, она поняла – попала в точку. Тот облегченно вздохнул и послушно улёгся для завершающего сеанса.

– У меня тоже есть девушка сердца, – шёпотом признался воин, когда Алёна погасила свои лучи и откинулась на выдолбленной табуретке. – Но это табу. А рыцари ради любви нарушали "табу"?

– Нет! – вздохнула девушка. – Иначе они не были бы рыцарями.

Великан тяжело вздохнул.

– Но ради любви таких рыцарей нарушали табу их возлюбленные. Они ведь не были рыцарями, – лукаво покосилась девушка на простодушного гиганта. Тот моментально просиял.

– Ты сможешь ещё рассказать про рыцарей? – попросил он.

– Не знаю Алл…, а как звать-то тебя по-людски?

– Как?

– Ну, как мама звала? Как твоя "табу" зовёт?

– Моя… зовёт меня… Чико.

– Мальчик?

– Нет. На нашем языке, тоже крокодил. Только… маленький, – смущаясь, пробормотал гигант.

– А мне можно?

– Ты меня спасла. Ведь спасла? Тебе было больно. Ты терпела – я видел. Можно. Но расскажешь ещё? Расскажешь?

– Понимаешь, Чико, я ведь не истории разные рассказывать сюда пришла. Мне домой надо. Мы договорились: всех вылечу – и меня отправят. Поэтому, извини, занята буду.

– А вот, как со мной? – Когда пьёшь луну?

– Не знаю. И вождь? Разрешит?

– Не обо всём спрашивают Вождя.

– Ну, ладно. Давай, Чико, не сейчас. Поволокусь спать.

Гигант низко поклонился, затем схватил обалдевшую девушку в свои руки – лопаты, аккуратно потёрся своим здоровенным носищем об носик девушки, ещё раз поклонился и вышел.

– Какой же это Аллигатор, – пробормотала девушка, пробираясь переходами к своей комнате. – Это какой – то Слон. Слоник. Грозный и нежный. Ишь, как его рыцарство заинтересовало. "Табу". Ох, догадываюсь я, кто такая эта "табу".

Улыбаясь своей догадке, девушка выпила кем-то заботливо оставленный на столике сок неведомого фрукта и упала на кровать отсыпаться.

Глава 13

В это же время, переговорив с кем-то по сотовику, Вождь приказал немедленно позвать к нему сына и в ожидании заметался по своей "приёмной".

– Ну вот и свершилось, – сообщил он зевающему и потягивающемуся юноше.

– Вылечила – таки, да?

– Да, мой сын, да! – необычайно торжественно подтвердил Вождь. Он подошёл вплотную к преемнику и пристально посмотрел тому в глаза. – Ты понимаешь, что это значит?

– Ну, прежде всего, что я немного дольше проживу.

– И как! Как проживёшь! Ты понимаешь – то, что мы ищем здесь по легенде – лишь крохи того, что принесёт нам эта колдунья!

– Ну, ты на это намекал.

– А, кроме того, слава и власть… и благоденствие для нашего племени и народа!

– Это всё здорово, Вождь, ты действительно велик, только…

– Договаривай.

– Поводок?

– Думал уже. Наверное, только один.

– О! Я уже и догадался. Ты же у нас неотразим!

– Не дерзи! – вспыхнул вождь.

– Разве на правду обижаются? – прикинулся наивняком юноша.

Отец испытывающее всмотрелся в наследника. По чёртикам в глазах понял – дерзит-таки.

Но сейчас решил не обострять.

– У нас есть средство. Ты знаешь.

– Так, может, лучше в меня?

– Ты молод и не сможешь разумно распорядиться этим даром. А это главное. Ну, а как женщина она… не из наших и не должна вызывать вожделения.

" Ох и врёшь ты, папаша, ох и врёшь!" – подумал юноша, но с серьёзным видом согласно покачал головой. Спорить- себе дороже. – Что теперь? – поинтересовался он у отца.

– Продумай, кого лечим, а кого постигнет кара богов. Слабые и старые нам не нужны. Сегодня она пусть займётся Змеем. Он мне нужен. Дальше – обсудим.

Алёна проснулась от какого-то прилива умиления. С удовольствием рассматривала подвесной потолок. В такой глуши! Встав, выглянула в проём между кольями – "дверью" и испытала неожиданную нежность к обступающим селение джунглям. И вечно безоблачному небу. И даже к вождю, показавшемуся в проёме двери.

– Как отдыхается? Как прошло с Аллигатором?

– Всё отлично, – радостно улыбнулась девушка, совсем другими глазами рассматривая ладную фигуру вождя.

– Сегодня пациентом будет Змей, – улыбаясь в ответ, сообщил Вождь. – Он помельче Аллигатора, но, как змей, зол и коварен.

– Ну, зачем вы так о змеях? У меня на родине они очень умные. И совсем не злые.

Просто жизнь у них такая.

– Да, вообще-то все мы добрые. Просто жизнь у нас такая, – засмеялся Вождь. – Ну, не буду мешать. Сегодня ещё вылечишь Змея, а завтра отдых. Кое-что покажу. Кое-что расскажу.

Когда вождь скрылся в своем доме, девушка, ещё смеясь его, показавшейся очень забавной шутке про доброту и жизнь, подошла к кровати, по привычке застелить её.

И тут же повалилась на неё в судорогах. Сначала её скрутило, словно какой крендель (это она уже после придумала сравнение), а затем всё тело покрылось потом. Липким, страшным своим неестественным черным светом. С запахом того самого кем-то оставленного сока. Затем прояснилась голова и исчезла та самая эйфория. Девушка встала, прошла к умывальнику, с удивлением рассмотрела своё измазанное тёмными полосами лицо. Чем-то оно сейчас было похоже на мордочку бурундучка.

– Чем-то отравилась. Наверное, этим соком, – догадалась Алёна, смывая странный пот. – И это настроение тоже от сока. Это как надо набраться, чтобы этот урод красавцем показался! Вот это наркота! Если так дальше пойдёт, к его сыночку посватаюсь, – думала, окончательно приходя в себя, девушка.

Три жены сидели в своих креслах, видимо, ожидая от Алёны новостей.

– Скажите, кто меня соком угостил? – поинтересовалась у них гостья – целительница. – Вот, с таким запахом – она протянула полотенце.

Лица всех троих возлюбленных вождя вытянулись. Затем они понимающе переглянулись.

– Всё, Цумзумчи, собирайся – усмехнулась Интса. – А мне пора присматриваться к положению старшей.

– Вы о чём? – не поняла Алёна.

– Это сок плода любви. Есть у нас такое растение. Очень редкое. От него у девушек обостряется тяга к любви и телесным утехам. А наш Вождь тебе случайно на глаза не попадался?

– Да. Попадался. Случайно? Какая мерзость – напоить девушку наркотиком!

– Просто маленькая уловка. Он ею пользуется всегда. Чтобы не прибегать к более… крутым способам, – заступилась за него старшая. – Но это действительно значит, что мне пора собираться.

– Я никогда за него не выйду! Ни трезвая, ни пьяная! – отрезала Алёна.

– Не зарекайся, милая девочка. Но мне это неважно. К тебе он вправе посвататься только после того, как останутся две жены.

– Цуми, я должна сказать тебе кое-что очень важное. Наедине.

– Ого! Уже секреты? У нас нет секретов друг от друга – тут же вмешалась жадная до тайн в силу молодости Пушок.

– И тебе тоже наедине. О Чико.

– О ком, о ком? – подались вперёд две старших.

– Не знаю о чём ты, – густо покраснела молоденькая жена. – Но ладно. Если ты желаешь поговорить наедине с Муни, то почему этого же нельзя со мной? Мы выйдем, а вы начинайте.

– Деточка, ну с кем ты такие шутки шутить удумала? – улыбнулась старшая женщина.

– Уж я то не знаю, где что подслушивается? Мы пойдем ко мне.

В покоях старшей жены Алёна была впервые. Ну, чуть попросторнее. Кожаный диван.

Полувековой давности транзисторный приёмник. Два кресла и журнальный столик. В проёме двери – спальня с довольно широкой кроватью, даже с пологом. Там же – приличное трюмо с зеркалом и какими-то косметическими кремами- мазями. И никаких коротких коек с подставками для ног.

– Я слушаю тебя, Стелла, – прервала её созерцания хозяйка. Она села в кресло и, улыбаясь, показала девушке на кресло напротив.

– Цуми… скажите честно, Вы верите в эту историю… с…ну, этой райской жизнью бывших жён?

– А что? – перестав улыбаться, насторожилась старшая жена.

– Эти фотографии… Вы можете их ещё раз показать? Спасибо. Знаете, есть такие журналы, ну, типа вон тех комиксов. Только в них печатаются разные фотографии мод. И всяких там модниц. Они называются фотомоделями. И мы, когда их рассматриваем, ищем какие-нибудь недостатки. Хотя бы маленькие. Из зависти, наверное.

– Нам это тоже знакомо, – улыбнулась Цуми. – Даже я, уже старая лошадь, из зависти искала у тебя недостатки. И они тоже.

– И…что нашли? – покраснела девушка.

– Так, по мелочам. Но с возрастом наверстаешь. Просто ещё не расцвела, – вновь улыбнулась хозяйка. – Но при чём здесь…

– Да-да, – спохватилась Алёна – Так вот. У одной их этих моделей мы обнаружили, что на мизинце правой ноги ноготь растёт куда-то вбок. Это только если присмотреться. И вот, смотрите. – Она протянула фотографию. – Я сначала вспомнила эту позу на капоте. И этот автомобиль. А потом присмотрелась – вот! – она показала на мизинец одной из жён.

– Да, вижу, – озадаченно подтвердила Лунный цветок. – И что это значит?

– А вот это вторая жена, но уже у бассейна. Посмотрите на ноготь.

– И у этой… Что, там мода такая?

– Вы не поняли? А вот здесь, у этой – она показала на третью жену на яхте.

– Ну, говори же!

– Скажите, они все были одинакового телосложения и роста? А возраста?

– Да… Он у нас довольно постоянный в привязанностях. Где-то к тридцати годам он отправляет нас в отставку. Это я засиделась, потому, что родила ему сына. Две жены ушли туда вне очереди. Где-то одного возраста. И фигуры у них где-то одинаковы.

– У вас довольно, своеобразные фигуры. Такая…эээ…ну, – Алёна, краснея, ткнула пальцем в грудь – сейчас там не в моде. – Поэтому таких фотомоделей немного.

– Ну, что есть, то есть. Куда уж больше, – обиделась на моду хозяйка, но к чему ты всё-таки?

– Наоборот, – уточнила девушка. – Но это неважно. Просто на ваших женщин более всего похожа та фотомодель. С неё всё и сделали.

– Что, всё?

– Это фотомонтаж, Цуми. Понимаете? – прошептала Алёна.

– Не понимаю, – также перешла на шёпот Муни.

– Обман. Берут фотографию одной женщины и приделывают фотографию головы другой.

Это – фотографии фотомодели с головами тех жён.

– Разве такое можно сделать?

– Ого! Ещё не то можно сделать. А на компе – несколько секунд – и не отличишь. А их… тех… фотографировали перед отъездом?

– Да… помню. Говорили, на какие-то там документы и вообще, Вождю на память. Но зачем?

– А других сведений о них нет совсем?

– Ну, Вождь рассказывал, что звонили, пока не устроились. А потом и звонить перестали. Забыли, мол, неблагодарные…

– Здесь какой-то страшный обман. Цуми, не соглашайтесь никуда уезжать, пока я всё не разузнаю…

– Нет, деточка. Подожди. Дай подумать… Или нет. Ты иди, посекретничай с Пухупат о её Чико, а я подумаю.

– Вы знаете…?

– Здесь мы всё друг о друге знаем. Только тем и держимся. Иначе всё бы выболтали Вождю. А так, страшно, что и о тебе разболтают. Но делаем вид, что не знаем…

Ладно, иди. Поговорим ещё. Тем, двоим пока – не слова.

Комната младшей жены была поменьше, чем у старшей, но попросторнее, чем Алёнина,а так всё тоже, но меньшего размера и похуже. Разве что кровать такая же роскошная.

" Ну, не для её, а его удобства", – подумалось Алёне.

– Зачем ты при всех о Чико? – зашипела на неё Пушок.

– Ай, разве кто догадается, о ком я? Кто додумается, что это об Аллигаторе?

– Что о нём, конечно, нет, – всё же прыснула от своей выдумки младшая жена. – Но всё равно, могут подумать…

– Объяснишь, что речь шла действительно о крокодильчике, которого ты приручила и хотела приручить. Но он заболел.

– И я хотела попросить тебя его вылечить. Но не получилось и он сдох.

– Ещё чего! – по-детски обиделась Алёна. – Я когда кого лечила, у меня ещё никто не умер. Ни люди, ни звери.

– Тогда где он?

– Выпустили. Он скучал по маме и папе.

На такое алиби Пушок согласилась, и они приступили к самой тайне.

– Я вчера вылечила Чико. У него была эта же зараза. Где они все её набрались? У вас что наркоманы или эти… нетрадиционные половые связи?

– Нет, у нас всё по традициям.

– А… это самое… у мужчин с мужчинами в традиции не входит?

– Чико не такой!

– Да, он влюблён в тебя по уши!

– Как – как?

– Ну, это значит – полностью. Только вот, говорит, ты для него табу… Послушай, Пухупат, а ты с ним не…

– Как ты смеешь! У вас что, всё напоказ? У нас о таких вещах девушки разговаривать не должны. И тем более, я жена Вождя! А ты о таком спрашиваешь!

Нет! Как ты могла подумать?

– Извини, – растерялась такой бурной реакции Алёна. – Я действительно… Просто, эта зараза передаётся половым путём. Поэтому я думала, было бы неплохо проверить…

На всякий случай. А то, если ещё потом и вождь…

– Нет! У наших женщин верность – святое! По крайней мере – телесная, – уточнила она, потупившись.

Змей оказался постарше Чико. Но пониже и постройнее. Глядя на его гибкое тело, Алёна вдруг вспомнила про Уго.

– Чи… Алл, спохватилась она, перехватив умоляющий взгляд пришедшего вместе со Змеем гиганта. – Ты не знаешь, где мой друг, с которым мы пришли сюда.

– Знаю.

– Ну?

– Сказать не могу. Запрещено Вождём.

– Но мы вроде уже и друзья?

– Но я всё ещё служу Вождю. У него спроси, – каким-то двусмысленным тоном посоветовал Аллигатор.

– Ну что же, ложитесь, – со вздохом предложила девушка Змею. Она привычно закрыла глаза, протянула над больным руки. Когда от них полилось свечение, Змей испуганно приподнялся, но сидящий у входа Аллигатор своей длиннющей рукой успокаивающе придавил того к кушетке.

– Расскажи ещё о рыцарях, – попросил Аллигатор в перерыве. – Я вот, пробовал пересказать, но у меня не так получается.

– Не буду. Ты ведь не хочешь мне рассказать про Уго!

– Это неправильно, – качая головой, вмешался Змей. – Аллигатору это запрещено. А тебе ведь никто ничего не запрещал?

– Нет, почему же? Мне сегодня тоже запретили рассказывать кое-что о нарушениях запретов. Разных там ваших табу, – уколола мужчин Алёна. И испугалась сказанного, – настолько явно побледнели оба только что бывших краснокожими мужчины.

– И, конечно, как вы, я выполню эти запреты, – успокоительно добавила она. – Ладно. Вот, слушайте, – и она начала захватывающий рассказ, навеянный романами Вальтера Скотта. И казалось, оба простодушных мужчины уже не интересовались чудесами исцеления, а ждали перерывов для продолжения этой истории. Конечно, многое оставалось за пределами их понимания. Алёне приходилось терпеливо разъяснять многие "непонятки", но в целом она справилась. И с историей и с болезнью.

– Они молодцы, оба – констатировал утром Змей. – А эти их… короли, принцы, и как их там… Вожди они везде вожди, да?

– Да. Только у меня на Родине нас не такой! – спохватилась она.

– Ты добрая богиня. Ты стонала от боли, когда лечила. Так поступают наши добрые боги. Злые, наоборот – отдают нам свою боль. Мы не знаем, как должны благодарить тебя. Придёт пора – прикажешь. А Аллигатор сказал правильно – спроси про Уго у Вождя. Твёрдо спроси. Поняла? – Змей тоже низко поклонился, правда, тереться носом не полез.

В комнате уже стоял кубок того самого коварного сока. Вылив снадобье в рукомойник, Алёна раздвинула теперь не закрывающиеся колья и стала ждать развития событий. И ждать долго не пришлось. Искуситель появился, вновь будто проходя по делам мимо. Одет он был на этот раз в пурпурную тунику, оголяющую и волосатую грудь, и руки, и ноги. И с праздничной повязкой " тавасу", охватывающей смоляные волосы. Коричневые, начавшие полнеть, с жесткими волосинами на икрах ноги вызвали у девушки отвращение. Руки ещё, правда, были ничего – мускулистые. Но вся начавшая расползаться фигура ни восхищения, ни вожделения не вызывала. Но мужчины вообще склонны преувеличивать свои достоинства. Особенно, зрелого возраста, стареющие мужчины. А этот был ещё и уверен в чудодейственной силе напитка. Поэтому и подходил к окну этаким самовлюблённым павлином. Но Алёна приняла пока его игру. Очень много следовало выведать у этого странного предводителя этого странного племени.

– Вы сегодня просто восхитительны, Вождь!

– Ты хочешь сказать, что вчера я… – начал, улыбаясь, павлин.

– Нет, что Вы! Я только хотела сказать, что одежда всё-таки иногда… скрывает… достоинства человека, – скромно потупившись, стала запинаться девушка. – А почему Вы редко вот так одеваетесь?

– Ну, это больше праздничная или…официальная одежда.

– А сегодня праздник, ну какой?

– Нет… Но надеюсь, скоро ты дашь мне повод устроить праздник.

– Да, думаю, что скоро всех вылечу. Но, может, попробуем сразу по нескольку человек?

– Я совсем не об этом, – отмахнулся вождь. И, думаю, ты догадываешься, о чём, а?

Сегодня ночью никаких лечений! Немедленно спать, а после обеда я открою тебе тайну. Пока только одну! – он очень мило и многозначительно подмигнул, грациозно развернулся и величественно удалился. По его мнению, конечно.

– Даже не павлин. Индюк, – решила Алёна. От усталости кружилась голова, но медлить было нельзя – события развивались стремительно. Девушка вышла из дома (двери вновь оказались незапертыми!), и удобно устроившись на ведущей от земли к настилу лестнице, уставилась на уже щедрое солнце.

К блаженно дрыхнувшей младшей жене она ворвалась уже через пятнадцать минут.

– Ваш мне какую- то тайну хочет показать. Не знаешь, что?

– Не-е-е, – протянула, потягиваясь, Пушок. – Это что-то новенькое. Тайны вообще-то есть, но не для женщин.

– Ну, извини. Сильно хотелось спать и, махнув на всё рукой, Алёна направилась в свою спальню. Ахнула, увидев на кровати букет невиданных ею цветов. Покачав головой над проделками влюблённого старикана, девушка сбросила их на пол. Затем пожалела – за неимением ваз или других сосудов воткнула их в тот же рукомойник, куда ранее влила приворотное зелье. И упала, наконец, вздремнуть до аудиенции у Вождя.

Глава 14

Разбудило её осторожное прикосновение к её чёлке. Полагая, что нетерпеливый поклонник приступил к решительному натиску, девушка пружиной подхватилась на кровати. Но это оказалась старшая – Цуми. Она приложила палец к губам и позвала её к себе в комнату.

– Вот и всё. Мы правильно всё поняли. Уже сегодня вечером я на железной птице улетаю туда, в неведомые края. И на документы уже сфотографировали.

– Но я ещё ничего не узнала. Тут какая-то страшная тайна.

– Я его не боюсь. Всё- таки, я мать его сына – будущего вождя. Он пока бесится от безделья. Но подрастёт, женится… Но не об этом. Вот запомни и другим скажи – я всегда буду фотографироваться вот с этим браслетом. Поэтому, если я буду без него, или с другим браслетом, то это – не я. Об этом будете знать только вы трое.

Будь счастлива, странная чужестранка. И… запнулась она… и… если всё таки не думаешь за… него… то…скорее беги отсюда. Прощай.

– Прощайте.

– Прощая, милая, – грустно улыбнулась женщина.- Удачи тебе. Поёду прощаться с подружками. А в своей комнате ты ни о чём особенно не говори, поняла? Хотя, скоро уже переберёшься в покои Пухупат. – Экс- жена так и не поверила, что чужеземка вырвется из рук её бывшего мужа.

Вернувшись к себе, девушка тупо уставилась на похожих на яркие лепестки цветов колибри, порхавших через открытую дверь к умывальнику с цветами и назад.

" Из-за меня всё. Жениться надумал, старый козёл. Пойти сказать, чтобы дурью не маялся? Разозлится, хуже будет. Надо скорее всех лечить и как-то его разохотить.

Чтобы отправил, наконец, домой… Да чего они, в конце концов?" – последняя мысль касалась колибри. Птички, оказывается, стремились не к цветам, а к тому самому напитку, в котором теперь находилась цветы. И затем кружились парами в брачном танце.

– Надо подлить ему, когда рядом будет другая женщина! И тогда он от меня отстанет! – пришло в голову Алёне. Схватив флакон, она вылила какой- то лосьон и набрала туда этого приворота. Но веселиться долго не пришлось. В дверях действительно показалась женщина – служанка и сказала, что Вождь приглашает гостью к себе. Положив флакон в свою походную сумочку, Алёна пошла на приём.

На этот раз вождь восседал на табуретке в камуфляжной костюме, в такой- же фуражке с золотыми листьями на козырьке. На плечах красовались погоны с непонятным вышитым гербом.

– Ого! У вас и награды! – кивнула девушка в сторону планочек на груди у вождя.

– Всего лишь – знаки уважения от племени, – деланно засмущался тот. – И, надеюсь, знаки истинной любви. В конце концов, я уже двадцать лет вождь и заслужил кое- какие знаки отличия.

– Конечно – конечно. У нас тоже… Даже в мирное время, но заслуживают столько, что и на груди не умещается. Но только почему-то те, кто близко к власти.

Остальные, хорошо, если за всю жизнь…

– Видимо, общее правило. Чем больше делаешь для народа, тем больше он тебя и ценит. А чем ближе к власти, тем значительнее и служба.

– Наверное. Не задумывалась. Ну его. У нас больше мальчишки в это играются. А нам, как говорится, по барабану.

– По какому барабану? – не понял вождь.

– Ну, хотя бы вон по тому – кивнула девушка на большой барабан в центре селения.

– То есть, имеется в виду, нам всё равно.

– Да, мы не о том. Немного поменялись планы. Поэтому пойдёшь пока к одному заветному месту с провожатыми, а я присоединюсь немного позже. Кое-кого проводить надо.

– Без Уго я никуда не пойду! – решительно заявила девушка. – И где он? Почему я его не вижу?

– У меня здесь не принято "видеть" когда и кому кого вздумается, – холодно отрезал Вождь. – Впрочем, – задумался он на мгновение – если он согласиться, я разрешу ему нас сопровождать. И твоему проводнику тоже, как ты его называешь, Большой? И Змея. Аллигатора не дам, он нужен в другом месте. А Уго… почему и нет? Он всё равно уже встретил здесь свою судьбу. Я прикажу.

Пока вождь вышел распоряжаться, Алёна мстительно вылила из флакона в ночной кубок Вождя любовное зелье, затем задумалась. "Уго встретил здесь свою судьбу" – вспомнила она слова Вождя. Интересно. Как они говорили? – "Ужин, постель и девушка?" Влюбился? – кольнула её иголочка ревности. " Ну и пусть. Правильно!

Всё равно я ему не пара. Или он мне? И всё-таки так быстро?" Всё равно это было неприятно и Алена довольно хмуро встретила вошедших. Уго тоже был хмур. Он здорово осунулся. Бронзовая кожа стала почти серой. Круги под глазами. Да-а-а, страстная любовь, – покривилась девушка. Также мрачен и угрюм был Большой.

– Я оторвал вас от ваших эээ занятий только по настойчивой просьбе нашей гостьи.

Видят боги, если бы не она… Ну да ладно. Змей, ты поведёшь девушку к Золотому входу. Вы – он кивнул юноше и проводнику – сопровождаете гостью, обеспечиваете её безопасность. Идёте медленно, осторожно. У входа я к вам присоединюсь. Между собой ни слова. Змей, за их языки отвечаешь своим языком. Извини, Стелла, это не прихоть, это обычай – оправдался Вождь за суровый запрет.

– Я с тобой, отец! – ворвался в приёмную наследник. Он был одет в такую – же форму, разве что погоны были поменьше, да козырёк без позолоты.

– Ты пойдёшь с Аллигатором. Знаешь зачем?

– Да, о да, отец! – радостно вскричал сынок. Он единым махом выпил зелье из кубка отца и рванулся к выходу. Алёна только прыснула вслед, а вождь осуждающе покачал головой, полагая, что та смеется просто над невоспитанностью его чада.

– Если не секрет, куда всё-таки они с Аллигатором? – поинтересовалась, сдерживая смех, девушка.

– Перед большим праздником охотники уходят добыть серебристую обезьяну. Она здесь очень редкая. Это символ процветания нашего племени.

– И они… без женщин?

– Какие женщины на охоте? – изумился вождь. – Только охотники и обезьяны.

– Ммммм, – начала давиться, сдерживая смех, Алена, представляя приставания наследника к Аллигатору или к обезьянам – И надолго это?

– Думаю, день – два. Поймают, вырежут сердце, отрежут хвост – и сюда. Это – к праздничному столу.

Смех у Алёна немедленно сменился подкатившей к горлу дурнотой.

– Всё, вам пора. О наших обычаях ты еще очень многое узнаешь. В своё время, – с какой-то многозначительной иронией пообещал вождь.

Маленький отрядец двигался по джунглям в мрачном безмолвии. С Уго Алене разговаривать и так не хотелось, а Большой со Змеем строго соблюдали правила.

Алёна могла бы заговорить первой, но всё же опасалась за Змеев язык. Кто его знает, этого их вождя. Возьмёт, и на самом деле отрежет. А писать они наверняка не умеют. И всё же – и здесь тоже самое, вспомнила она Аллигатора и Пушка. "Чистота нравов!". Вождю и тому рога наставляют. И неизвестно, какая измена страшнее. А, так ему и надо!

Когда они пришли к цели – мрачным, вросшим в землю развалинам, начинало вечереть.

Все молча присели в ожидании, а Уго прислонившись к одному из замшелых камней, положил под голову объёмныё пустой ранец и даже, казалось, задремал.

"Конечно, ночами не до сна" – зло подумала Алёна. Но молчать и злиться долго не пришлось. Вскоре из зарослей проявился в своей форме Вождь.

– Ну, молодцы. Я немного постоял, послушал. Молодцы! Теперь пойдём.

Высота блоков, из которых когда-то возвели эти древние сооружения, была небольшая – где-то с половину роста европейца. Или три четверти индейца. Но количество их, поваленных временем или какой-то другой, столь же неумолимой силой свидетельствовало, что строения были очень высоки.

"Какие-то пирамиды" – решила девушка, присматриваясь к уцелевшим трём уровням блоков, обвитым каменной фигурой гигантской змеи, голова которой с раскрытой пастью лежала на нижнем ярусе.

– Смотрите – смотрите! – вдруг крикнул Вождь, показывая в сторону садящегося солнца. Когда же попутчики опять повернулись к нему, оказалось, что два блока в пасти змеи каким-то неведомым образом отодвинуты вглубь, и на их месте зияло черное отверстие.

– Просто никто не должен видеть этого заклинания, – объяснил своё поведение вождь.

"За дурачков держит. Какой-то секретный рычажок или кнопку какую нажал" – подумала Алёна.

– Змей, неси факелы. Пойдёмте, – зажёг довольно мощный фонарь Вождь.

Когда они спустились по каменной лесенке вниз, на ровную, тоже каменную площадку, входные блоки бесшумно развернулись и стали на место.

– Теперь слушай меня, юная колдунья. Веками наше племя и наш народ пытаемся пройти по этой дороге. Многие погибли. Только семья Змея выходит отсюда живой.

Ты скоро поймёшь почему. Но если ты хочешь, чтобы я помог тебе, ты проведёшь нас.

Ты это сможешь. После зверя ты всё сможешь. Согласна?

– Кажется, условия были другие?

– Об условиях поговорим потом, когда ты увидишь, что впереди.

– Ну, не маленькая, можно догадаться. Какие-нибудь сокровища инков?

– Почти угадала. Понимаешь, без них мой народ и моё племя, даже если ты их исцелишь, останется, как это говорится, на грани вымирания. Чтобы вырваться из каменного века, нам нужны средства. Они у нас есть. Их надо только достать.

– Им? Или тебе лично?

– Если бы мне, я бы не брал такого эскорта. Ну, как? Вперёд?

– Вперёд, – вздохнула девушка. Честно говоря, ей уже захотелось такого приключения. Не часто приходится искать таинственные клады в развалинах таинственных индейских пирамид.

– Ты только, как увидишь, не кидайся назад и не визжи. Она этого не любит. И Змей всё- таки впереди, она его не тронет.

– Да кто "она"? – уже шёпотом спросила девушка. От бликов фонаря, мелькающих по стенам узкого прохода, становилось жутковато. Алёна никогда не страдала клаустрофобией и жуть наваливалась не из-за того, что идущий замыкающим Большой закупоривал возможность движения назад. И не из-за того, что каменные стены понемногу сужались и скоро начали стискивать бока. И не в громадных крысах, невесть откуда выскакивающих под ноги. С противным писком они бросались на пришельцев. Алёну они не трогали, Змея и Вождя, вероятно, тоже. Но судя по восклицаниям, Уго и Большого, им всё- же доставалось изрядно. Алёна мысленно шарахнула по серой братии огнём, и те ретировались. А страх не ушёл. Он давил теперь уже сырыми стенами, грязными каплями, падающими с низкого потолка, а также гадким смрадом из появившихся соседних коридоров. По тому, что наши кладоискатели несколько раз опускались по каменным ступенькам, можно было понять, что они теперь уже глубоко под землёй. Вдруг коридорчик, было превратившийся в узкий лаз, резко расширился. Путники оказались в приличной пещере, уже явно естественного происхождения. Здесь было попросторнее и посвежее.

– Здесь передохнём и зажжём факелы, – скомандовал вождь.

– Факелы-то зачем при таком фонаре? – впервые подал голос Уго.

– Змей, объясни, – не снизошёл до личных объяснений вождь.

– Она боится только открытого огня. А проход там земляной. Я думаю, что это даже не главный проход. Просто лаз какой-то. Может, и её. Но он земляной. Древний. От любого сотрясения может обрушится. Поэтому…

– Поэтому и возимся с ней, – встрял-таки Вождь. – Там чихнуть, и то опасно. А так бы рванули её, только клочья полетели бы.

Змей, пользуясь темнотой, поморщился, но перечить не стал.

– Попробуй справиться с Ней, – продолжил Змей. – Нам очень важно знать, действительно ли там сокровища нашего народа. И можно ли нам надеяться…

– Много веков назад наши предки пользовались этим ходом. Иногда, – вновь продолжил вождь. – Ты видела результаты этих вылазок. Разные там колокольчики, кувшинчики… Но для народа это – крохи. Теперь ты сможешь, как настоящая богиня, осчастливить народ. Ну, вперёд?

– Первым иду я! – решительно взял в руки факел Уго. – Куда?

– Нет, юноша! Первой пойдёт наша богиня. Если хочешь, можешь идти вторым. И даже рядом с ней. Но первой – она. Дабы потолковала с Ней с глазу на глаз.

– Я тоже иду рядом, – глухо, но не терпящим возражений тоном пророкотал Большой.

– Она терпит только меня. А вчера фея спасла мне жизнь. Я не был бы рыцарем и мужчиной, если бы пустил девушку вперёд, – схватился за зажатый в руке Уго факел Змей.

– Как ты сказал? – изумился вождь и вдруг захохотал. – Рыцарь? Ты? Ещё скажи " джентльмен", – сквозь смех предложил Вождь.

– Я что-то не так сказал? Или не так понял? – с перекошенным от стыда и гнева лицом повернулся к девушке Змей.

– Ты поступил действительно по-рыцарски. Правда, не каждому понять.

– Где уж нам! – откликнулся всё ещё смеющийся вождь.

– Но первой пойду я. Вождь прав, из нас всех справлюсь только я.

Сказать правду, Алёна далеко не была уверена в этом. Ну, не взяли её пули. Не раскусил крокодил. А если эта "Она" просто удушит? Хотя, и удушить её когда-то не удалось. Господи, как недавно это было! А уже как сто лет назад. Зачем мне всё это? Ну да ладно. Девушка взяла в руки факел – остановить очередное чудище на первые мгновения, – и решительно двинулась вперёд.

– Куда нам? – спросила она у Змея, увидев в стене пещеры несколько чёрных зевов.

– Куда больше всего не хочется. Сама догадаешься? – поинтересовался идущий справа вплотную к девушке Змей. Алёна секунду поколебалась, а затем направилась к дыре, одним только запахом внушающей первобытный ужас.

– Да, моя фея, да, – подтвердил Змей. В этой напряжённой обстановке никто не обратил внимание на такое обращение. Не до этого было. А зря.

В этом лазе было очень душно. В ногах неприятно чавкала грязь. А душу скребли и скребли мрачные предчувствия.

– Это Она умеет. Ужас напускать, – прошептал Змей, но девушку это не успокоило.

Ход был извилистым и за каждым поворотом Алёна ждала, что вот – вот, вот – вот…

– Когда? – не выдержала она напряжения.

– У Неё нет одного места. Засады бывают в разных местах. Вот здесь однажды была – наклонил Змей руку девушки с факелом вниз. А другой тут же закрыл её рот, и Алёна захлебнулась только в немом крике, увидев у ног оскаленный человеческий череп.

– Шшш! – прошелестел Змей. Она не выносит крика. Бросается на каждого, кто кричит. И потом, Вождь предупреждал…

– Оах!- прервала визгом его рассуждения девушка. В этот же момент, растолкав всех, вперёд рванулся Большой. И огромные, блеснувшие желто – черным узором кольца тотчас сжали его и утянули куда-то в темноту.

– Живи, фея, – прохрипел уже полузадушенный проводник.

– Неет! – как когда-то на реке завизжала девушка и кинулась в темноту. За ней с факелом рванулся Змей. И остановились под гипнозом желтых, странно отражающих пламя факела глаз. Огромных, как тарелки, немигающих и равнодушных к этим мелким двуногим. В отличие от "зверя" в этих глазах не было чёрной яростной жестокости.

И Алена решилась.

– Верни! – подумала она, посылая эту мысль через глаза в мозг гигантской змеи.

Верни! – крикнула она мысленно в эту ужасную, уродливую морду, чувствуя, как задыхается в чудовищных объятиях колец Большой. Что-то дрогнуло во взгляде змеи, и Алена явно почувствовала, что её проводник смог дышать.

– Я могу убить тебя. Прямо сейчас. Ты чувствуешь это? – Алёна в волнении начала дублировать свои мысли вслух, но незаметно для себя перешла на родной язык. Вот, смотри – она послала небольшой болевой разряд своего поля опять же через змеиные глаза в её мозг. – Немедленно верни Большого! – сорвалась она. И это свершилось!

С ужасным шипением, больше похожим на вой ветра, змея выкинула в проход одно из своих колец с зажатой в нём жертвой. Кольцо расслабилось и Уго со Змеем стали откачивать ещё одного Алёниного рыцаря.

– Вот так. Ты сильна. Но ты и мудра. На моей родине…эээ в моём лесу все змеи мудрые. Ну, по детски они, порой, тоже несмышлёныши…- плела Алёна, всё глядя в глаза ужасной собеседницы. И что-то странное вновь отразилось в змеином взгляде.

– Ты должна понять. Я сильнее тебя. Пропусти нас! Ну, – повысила она свой мысленный и реальный голос. Мы идём?

И безобразная змеиная голова скрылась, освобождая проход. Алёна невольно ускорила шаги. Возле неё шли, прижавшись друг к другу, оберегая её от других неожиданных опасностей, её преданные рыцари Уго и Змей. Замыкал шествие, всё еще покачиваясь, Большой. Вождь шёл в серёдке, ничем пока себя не проявляя.

– После Неё ничего быть вроде и не может. Сразу должно быть и сокровище, – озабоченно говорил Змей, освещая дорогу.

И он зря волновался. Оно было здесь. Оно отразилось непередаваемым блеском золота и переливами лучей драгоценных камней в лучах факелов. А под светом фонаря вождя драгоценности засветились страшным цветом глаз той же змеи.

– Да это оно! Это оно! Это оно! – повторял вождь, рассматривая то одну, то другую драгоценность. Это была даже не пещера Али-бабы. Здесь не было монет. А каждая, казалось – бы, безделица несла в себе тепло и фантазию великих мастеров ювелирного искусства.

– Какие там ванные, – шептал вождь, хватая то одно, то другое украшение. Каждая из этих мелочей – богатство. Каждая! А это! А это!

Но вождь на то и вождь. Он довольно быстро пришёл в себя.

– Набирайте в мешки, сколько сможете унести. Не берите громоздкие вещи. Лучше поизящнее. И больше – с камнями.

Алёна, не занятая погрузкой драгоценностей, осматривала тайник. Это был прямоугольной формы тупик. Вероятнее всего люди, желавшие спрятать сокровища, нашли эту пещеру… А, может, и раньше знали о ней? И проделали вход из этой пирамиды. Но до конца не успели эээ благоустроить. Всё это накидано, свалено в спешке. Во время конкисты, наверное. Разве что, вон там что-то сложено аккуратно.

Она, стараясь не наступать на драгоценности, прошла в дальний угол тупика.

Набравшись смелости, брезгливо скинула расползающуюся в труху материю. А когда Уго посветил факелом, ахнула и отшатнулась. Из темноты не неё уставились пустыми глазницами три выложенные странно светящимися камнями черепа.

– Даже это! – вскричал, увидев этот блеск, вождь. – Это наши боги. Самые древние.

Но только посмотрите, это же создано из изумрудов и алмазов! Я даже не представляю их ценности! Н-е-ет, они побудут здесь. Пока не увидят света вещички поменьше. Что там у тебя? – поинтересовался вождь, глядя на странное поведение девушки. А Алёна, встав на колени, тянула руку в тёмный, похожую на норку, закуток. Что-то звало и тянуло её туда. Это что-то оказалось браслетом изумительно тонкой работы с изображением змеи. В свете фонаря бирюзовые глаза змеи блеснули загадочным блеском.

– А-а-а. Кецелькоатль! Он же Кукулькан. "Пернатый змей". Далеко же его занесло.

Прими на память о рандеву со змеюкой – великодушно разрешил вождь, и Алёна с радостью приняла подарок. С мелодичным щелчком браслет застегнулся, и змей обвилась вокруг тонкого запястья девушки, обдав её странным теплом.

– Только имей в виду, ему надо приносить человеческие жертвы! – смеясь, добавил вождь. И в это же время откуда-то издали, из подсознания Алёны, оттуда, куда мы все загоняем страх неминуемой смерти, раздался едва слышимый, леденящий душу вой.

Долю секунды он отзывался эхом в самых потайных уголках души, но этого хватило, чтобы Алёну бросило в холодный пот. Она потянулась, было, снять браслет, но замерла, прислушиваясь, затем потрясла головой. Всё уже прошло, а браслет так тепло согревал и змей так доверчиво обвилась вокруг руки, что девушка оставила его.

– Пора. Для первого раза замечательно. Даже много. Ого-го, ещё утянуть бы, – довольно покряхтел вождь, с натугой поднимая вместительный ранец. – Стелла, я тебя попрошу – иди впереди с факелом. Где куда поворачивать будет говорить Змей.

Если встретится твоя подружка, ты её опять уговоришь. А у то нас вон, какой груз.

И действительно, все мужчины были сверх меры нагружены даже не миллионными, а, пожалуй, миллиардными сокровищами.

Но "Её" на обратном пути не встретили и под звёздное небо выбрались без приключений.

– Пока всё останется на хранении у меня – приказал вождь, ощупывая, на всякий случай, невидимые швы закрывшегося за ними входа в змеиное чрево. Здесь решили передохнуть – поклажа оказалась очень тяжела. – О сегодняшнем походе и, особенно, о добыче, никому ни полслова. Необходимо посоветоваться со знатоками. И сбывать очень осторожно, чтобы не навлечь беду на племя. А то налетят, и не заметим, как всех… при конкисте и большие народы уничтожали, – объяснял вождь свое решение.

– Что скажешь, Змей? – спросил он вдруг у задумчиво рассматривающего растущую Луну соплеменника.

– Ты, как всегда мудр, Вождь, – однозначно одобрил тот решение своего патрона.

– А чего ты не радуешься? Сегодня великий день. Он останется в памяти потомков!

Конец голопузому существованию! А, Змей?

– Если твоя воля выслушать моё мнение…

– Говори, мудрый Змей. Сегодня я расположен выслушать и чужие мнения.

– Что большинству из племени эти сокровища? Вот мне? Куда я поеду отсюда? Разве я смогу жить где-то ещё? Без этих джунглей, без этого неба, без охоты, без… даже этих москитов, наконец! Поэтому… я думаю… это должно поддержать народ, который живёт во внешнем мире. А племя Сердца должно хранить традиции, жить здесь, как жили предки. Ну, не голодая и не нищенствуя. Кое-что из внешнего мира можно было бы и привезти.

– Умно. Знаешь, очень умно – в радостном изумлении поднял брови вождь. Разумно.

А то я хотел всех пристроить и закрыть этот заповедник. Но так лучше. Завтра обсудим на совете.

Они двинулись к селению, и по дороге вождь ещё несколько раз похвалил Змея за мудрость. Видно, что мысль эта ему запала в душу. Алёну он не похвалил. Вроде, как и не за что. Или посчитал, что рассчитался браслетом? Когда мужчины в присутствии вождя сдержанно распрощались с девушкой, он, обещая весьма насыщенное событиями утро, предложил ей идти отдыхать, никого сегодня не излечивая. Алёна и сама, наверное, отказалась бы от этого. Дойдя до своей кровати, она в свете свечи ещё полюбовалась бирюзовым блеском глаз золотого змея.

– Ты не злой? Ты мудрый. Я буду звать тебя эээ Куки.Девушка задула свечу и уснула. Спала она плохо – всё слышала тот самый дальний жуткий вой. А, просыпаясь, чувствовала тепло своего змея, видела, как поблескивали его голубые глаза, и вновь засыпала.

– Так воет собака Баскервилей, когда идёт по следу – объяснила ей в очередном сне мудрая Змея. Но это не собака. И она пока не напала на след. Но уже ищет.

Берегись. Даже ты – берегись!

– Но кто это, кто? – допытывалась Алёна, но Змея растворялась и на её месте оставалась тьма.

Когда Алёна, не выспавшаяся от тяжелых снов, окончательно проснулась, уже было светло, на столе стоял всё тот же кубок с коварным зельем, а рядом – букет цветов.

– Всё та же песня! Ну, погоди! Точно, влюблю тебя в какую служанку! – пробурчала по-русски Алена, переливая сок в уже известный флакон. За этим занятием её застала вихрем ворвавшаяся Пушок и степенно зашедшая за ней Интса.

– Ну вот, мы уже и перебрались в новые комнаты. Теперь Интса – старшая, а я – средняя жена, – поделилась главной новостью "средняя жена". – А зачем ты это? – заинтересовалась она манипуляциями гостьи.

– Да вот, хочу влюбить вашего ненаглядного в кого другого. Чтобы не приставал.

Только тссс! – спохватилась она.

– Да ладно тебе. Нас разрешено только нашему принцу-наследнику подслушивать. А ему сейчас не до этого. Перед отцом отдувается. Вчера, представляешь… подстой- постой, – глаза молодой девушки стали круглыми. – А что ты вчера с этим соком делала? – уже давясь смехом спросила она. – Никак наследнику подлила?

– Нет, я налила в кубок отца, а он, как свинья, из чужой посуды…- начала рассказывать Алёна.

– Ты поняла? – свистящим шёпотом спросила старшая у средней. Та, сомкнув губы, согласно покивала головой, но, не выдержав, расхохоталась. Звонко, с повизгиванием залилась и Пушок.

– Теперь понятно, почему его… И почему наш его сдвинутым посчитал… Нет… это только представить… ты… ты сама представляешь?

– Не обижайся, – пытаясь отдышаться объяснила девушка. – Просто вчера наш любимчик пошёл на охоту за…

– Я знаю – поморщилась Алена.

– Не-е-е, не всё знаешь. Серебряная обезьяна – не просто старая обезьянка. Не вожак, нет. Поняла? Не поняла. А это зелье на вот такую детвору мужского пола, как наш юнец, действует страшно. Они немедленно влюбляются во всё женского пола.

Ну, не во всё, а во многое, что первым увидит. И он…увидел… эту… белую… ой. Не могу! Умру сейчас, – вновь прорвало Пухупат. – Представляю, как окаменели охотники. А этот наш, к ней целоваться. А самец, этот… муж её… хоть они и маленькие – в драку. А наш того отпихивает и опять… нет, не могу!

Теперь, представив эту картину, рассмеялась и Алёна.

– Его связанным принесли. Когда её, его "возлюбленную" добыли, не давал убить.

Как тот самец бросался. Чуть охоту не испортил.

Это замечание оборвало смех девушки. Жёны, переглянувшись, тоже прекратили веселье.

– Говорят, вы вчера… ух ты! – перехватило дух у Интсы при виде браслета. – Красота какая! Значит, правда? Расскажешь? А цветы здесь почему?

– Я думаю, это тоже от вашего ухажера.

– У нас не принято приносить цветы. У нас так не ухаживают.

– Ну, тогда не знаю, – отвела глаза Алёна.

– Нет, конечно, очень красиво, – это опять о браслете. – Наверное, и нам что-нибудь похожее перепадёт? Ладно, пойдёмте завтракать, а то опоздаем на совет и главных новостей не узнаем.

– Вас приглашают на совет?

– Конечно, нет, но слушать из-за перегородки не запрещают.

Но оказалось, что спешить было некуда. Рано поутру, когда Вождь рассматривал свою ночную добычу, загудел мобильник. Звонили из того самого города, откуда начались южноамериканские приключения Алены.

– Твой гонец принёс мне твои новости, – после односложного приветствия странным напряжённым тоном перешёл к делу собеседник. – Теперь слушай меня внимательно.

Убей её немедленно.

– Как? – изумился вождь, оседая на груду сокровищ.

– Ты знаешь, как. Это я не знаю, как ты это делаешь.

– Но Вы… но она… Она же лечит…

– Всё знаю. Убей.

– Я не могу, я просто не могу, ну, не могу и всё, – залепетал, собираясь с мыслями, вождь. – Мы вот только начали лечить… и вообще… и…и… я жениться на ней хочу!

– Ты, наверное, не понял? Это не мой каприз. Помнишь ту, исчезнувшую журналистку?

– Да, об этом чуде много говорили. Даже мы по радио слушали…

– Приказ оттуда же.

– Вот оно что… а хоть небольшую отсрочку? – тешил себя мыслью ещё раз сходить в тайник вождь.

– Если сегодня же ты не сообщишь, что она мертва, уже завтра твое племя выжгут, как тараканов. А ты не то, что гарем забудешь, сам в гарем можешь попасть.

Понимаешь где? И учти, это не мои страшилки.

– Передай, что будет сделано, – мрачно пообещал вождь.

– Нет, дорогой, это ты часиков так в шесть вечера позвонишь мне и скажешь, что дело сделано.

Выключив сотовик, вождь оцепенело задумался. Не потому, что было жаль девушку.

Жаль было себя. Только всё налаживалось- и лечение племени, и сокровища, и конечно, какие были планы по выкачиванию денег из сильных мира сего. И теперь – всё? Он схватился за голову и застонал. Всё рушится! И из-за чего! Из-за собственной дуроты! Ну, надо было поинтересоваться у начальника полиции, что это за птаха и что за ней тянется. Поинтересовался. Что теперь? Племя не излечили.

Только сына, да Аллигатора со Змеем. Хотя… может, оно и к лучшему? Пусть, в конце концов, подыхают! И богатства мы, наконец, добыли. Огромные. А народ… В конце концов, надо быть честным хотя бы перед собой. Нет народа, как единого целого. И не сплотит он уже его, не соединит осколки. Слишком много времени прошло, слишком пообвыклись они к новым реалиям. Пора. С такими деньгами можно будет купить всё – и любовь совсем других красавиц – не этим соплеменникам чета, и подобострастных слуг, а не этих "свободных охотников". А сокровища… Что же, я уже миллиардер. Придёт пора, приеду за остальным. Эту гадость ползучую напалмом выжгу, если взрывать нельзя. Или газом каким. До той поры, кто знает?

Змей с Аллигатором будут со мной. Остальные… Ну что же… Он встал и пошёл распоряжаться. Сегодня вечером праздник. И большой совет тоже сегодня. Но после обеда. И казнь предателя – тоже сегодня. А пока пусть придут Змей и Аллигатор.

Затем позвать чужеземную колдунью.

Он долго и пристально всматривался в черты обречённой девушки.

Неужели именно сейчас начнёт свататься? – напряглась Алена. Но вождь заговорил о другом.

– Вчерашним своим подвигом ты заслужила право узнать вторую сокровенную тайну племени. И поверь, она не менее важна, чем первая. Это касается эээ вмешательства богов в нашу жизнь. Поверь, очень немногие даже из нашего народа были посвящены в эту тайну. А чужестранцы – вообще лишь несколько человек. А чужестранка женщина – вообще только одна.

– И кто же это такая, – поинтересовалась Алёна.

– Одна женщина. Журналистка. Но она была постарше тебя. А в таком юном возрасте… даже и не знаю.

– Может, не надо мне всего этого? Вот, долечим ваших людей, и отправите меня, как договорились. А то с этими тайнами…

– Я не боюсь, что ты что-то расскажешь. Даже журналистка, и та ничего не рассказала. Хотя знаешь, какие они.

– Тогда… я согласна.

– Но пойдём только вдвоём. Без провожатых. И немедленно. Вечером – праздник, надо успеть.

Эта прогулка вдвоём насторожила было девушку. Но, вспомнив, с какими чудовищами в людском, и не людском, обличии она уже справлялась, девушка махнула рукой. Чем бы дитя не тешилось. Лишь бы быстрее домой отправил.

Эта пирамида была на удивление целой, хотя и заросшей буйной зеленью. Наверное, метров пятнадцати высоты. Серые, некогда черные блоки навивали какую-то тоскливую оторопь. И вообще от пирамиды веяло каким-то ужасом. Если именно в ней обитали боги вождя, то были они страшные в своей свирепости. Скорее демоны, а не боги. Рассуждая об этом, девушка поднималась с вождём по ступенькам к вершине.

– Здесь, главное, не торопиться. Идём нога в ногу. Вот так, рядом со мной. И надо сосредоточиться на прожитой жизни. Вроде, как итог, ответ перед богами.

– А вы часто держите такой ответ? – поинтересовалась девушка.

– Не очень. Вот когда жён провожаю, мы обязательно здесь бываем. Прощаемся, вспоминаем, пока поднимаемся.

– А потом?

– Ты вот как думаешь, хорошую жизнь ты прожила? – не ответил на вопрос спутник.

– Не знаю. Рано мне было думать. И сколько той жизни прошло.

– Зря ты так. Мы же не знаем, сколько нам осталось. Думаешь, всё впереди, а на самом деле, – уже и ответ держать. Так вот, милая моя колдунья. Когда мы поднимаемся на предпоследнюю ступеньку, одному из нас придётся держать ответ перед богами. Каждому перед своими. Именно на этой, да вот этой ступеньке люди исчезают – уходят с своим богам.

Алёна недоумённо посмотрела на вождя, хотела что-то сказать, но не успела. Часть ступени, на которой стояла девушка, перевернулась, и она со сдавленным криком полетела куда-то вниз, в темноту.

– А боги никого и никогда от себя уже не отпускали, – закончил вождь, глядя, как массивная ступенька вновь наглухо вошла в паз. Постояв на вершине, вождь довольно быстро сбежал по ступенькам. Ещё было много дел на сегодня.

От испуга Алена, наверное, на несколько секунд потеряла сознание. Во всяком случае, самого падения она не помнила. Очнулась она от необычного ощущения – словно большой снежный ком холодил её внутренности. Протянув в темноте руки, она нащупала вдруг толстый, почти с её туловище каменный столб, торчащий из груди.

Он действительно был холодный, но ещё липкий мерзко воняющий. От ужаса и отвращения девушка рванулась куда-то вбок и… Да. Осталась без кофточки. Но сквозь неё камень прошёл, как в последний раз пули – словно сквозь пустоту.

Алёна облегчённо вздохнула, нервно ощупывая своё тело. Оно вновь было обычным упругим девичьим телом. Затем, всё ещё лежа, начала ощупывать окружающую темень.

– Это только когда вот такое… А потом – опять нормальной становлюсь… Но куда это я свалилась? Ступенька повернулась… знал гад… Без кофточки будет холодно…

Во что я тут вымазалась? – мелькали обрывочные мысли. Руки наткнулись на что-то мягкое. Вмиг она поняла, что это человеческие волосы и в ужасе замерла. Потом ещё раз протянула руку. Это было человеческое тело, словно курица-гриль напоротое на чудовищный шампур. Завизжав, Алена вскочила, кинулась куда-то в сторону от ужасного столба, споткнулась и покатилась вниз. Уже на каменном полу, пытаясь встать, она опёрлась о какой-то круглый твердый шар. Затем она нащупала глазницы, всё ещё торчащие зубы и с ужасом отбросила череп. Но вставая, опёрлась ещё на один, затем нащупала холодные кости человеческой кисти. Вновь завизжав, бедная девушка опять лишилась чувств. На этот раз – надолго.

Глава 15

Придя к себе, вождь немедленно созвал совет племени. Правда, это только так называлось. Ну что могли насоветовать эти тупые охотники – собиратели? "Носители традиций" – зло усмехнулся он. Поэтому в совет входили мудрейшие. Да и их мудрость немногого стоила. Ну, охотился он всю жизнь за обезьянами. Здесь он да, мудр. А во всём остальном – такое же ничто. И даже хуже. Мастер в одном деле, о котором в совете и речь-то не идёт никогда. Н-е-ет, пора кончать. И набирать мудрых и опытных из народа – тех, кто потёрся в том, внешнем мире.

Сегодня боги забрали бледнолицую ведьму, – начал он совет. И тут же увидел, как побледнели и застыли лица Аллигатора и Змея. Печально покивав головой, он продолжил.

– Да, разрушены все мои планы. Мне казалось, что грядёт век процветания. Что боги прислали нам спасительницу в лице этой белой девушки. Мы даже добыли толику сокровищ, принадлежащих народу. Ещё она излечила двух наших соплеменников от болезни, пожирающей племя Сердца изнутри. Не секрет, что я собирался жениться на ней и объявить об этом сегодня на совете. И сегодня должен был начаться большой праздник…

Прервав речь, вождь горестно покачал головой, исподлобья рассматривая старейшин.

Реакция была сдержанной, но однозначной – да, знали. Знали обо всём. Только Аллигатор и Змей оставались недвижимыми. " Ничего, и вас сейчас допеку" -подумалось вождю.

– Но я вовремя спросил совета у богов. И они забрали чужестранку. Не спасение это было и не чудо. Ведьма принесла только раздрай в наше племя. Общение с ней приводило каждого к предательству и племени и народа. Предал народ её любовник, предал народ и племя наш испытанный проводник. И не случайно она спасла предателя, когда того уже было постигла заслуженная кара. Ничего, сегодня на пиру они получат по заслугам.

Вождь распалялся, глядя на ушедших в себя приближённых.

– Но оказалось, что и другие, совсем другие, или уже предали меня, или были близки к предательству. К низкой подлости, которой нет прощения. К нарушению самых святых табу…

Проняло. Сначала чуть ли не подпрыгнул гигант, а потом тревога тронула застывшие ранее черты Змея. Но они ещё были нужны Вождю. Сегодня. И он перешёл на другое.

– Она околдовала моего сына, сделав из него вчера посмешище. Хорошо, что боги забрали её и эти чары закончились. О ней – всё. Но это испытание богов показало, что нам нельзя покорно ждать своей участи. Нам придётся, да-да, придётся искать помощи во внешнем мире. Без этого племя Сердца погибнет. Ведьма показала, что болезнь лечится. И теперь у нас есть средства, чтобы заплатить за такое лечение.

Поэтому я принял решение. Он встал и сделал эффектную паузу.

– Завтра я улетаю во внешний мир за помощью. Нет- нет, я! – прервал он удивлённый шёпот. – Это – вопрос жизни и смерти всех нас и доверить его я никому не смогу. Не знаю, сколько времени это займёт. Поэтому я… отказываюсь от имени Вождя!

Он выждал, пока потрясённые старейшины затихли.

– Вождём племени объявляю моего сына! Но поскольку он юн и неопытен, его соправителем объявляю Змея, а старшим советником – прославленного Аллигатора.

Потрясённая тишина стояла долго. Уже бывший вождь успел сесть и приложиться к кувшину.

– По традиции племени, вождь слова назад не берёт. Решено, значит – решено, – встал новый соправитель. И по нерушимой традиции старый вождь, живой или мёртвый, передаст новому своё племя на великом ритуале…

– Да, и к заходу солнца всё будет готово, – подтвердил бывший вождь.

– А теперь, по традиции, мы должны оставить вождей одних, чтобы бывший передал новому сокровенные тайны племени, – добавил Змей, падая ниц.

Также упав на пол, старейшины начали выползать из помещения. Вскоре там остались бывший вождь и его сын – новый вождь, окаменевший от потрясения.

– Ну, поздравляю, Вождь, – встряхнул старший вождь вождя младшего.

– Ты что же, отец? Ты зачем? – выдавил из себя, наконец, юноша. – Так надо. Все планы придётся менять.

– А… она? Действительно?

– Да. Там, на пирамиде… Теперь слушай. Ты – последний Вождь. Войдёшь в историю нашего народа, как последний Вождь племени Сердца.

– Но почему?

– Они все передохнут. Эта болезнь не лечится.

– Но ты же сам сказал…

– Да. Ты, Змей, Аллигатор. Но она не лечила, она исцеляла. Теперь её нет. Конец племени. Я ухожу, чтобы обеспечить нам с тобой новое место возрождения народа. А ты нужен тут, пока мы не сможем вытащить остальные сокровища. Всем племенем будешь охранять тайну. И учится властвовать. На будущее. Пока не передохнут.

– Но кем тогда в будущем властвовать?

– Я же сказал – народом. Мы объединим их всех, живущих во внешнем мире, а не только это убогое племя. Понял? Властвуй. Но без сумасбродств.

– Отец, а твои жёны?

– Да… жёны. Когда устроюсь там, я вернусь и устрою их… Как всех прежних.

Кстати, чуть попозже, ну, через месяц, казнишь Змея и Аллигатора. Ну, не обоих сразу. Первым – Змея.

– Как прикажешь. Мне этот умник и этот великий охотник самому поперёк горла.

– Если бы только умник и охотник, – вздохнул экс- вождь, и его лицо опять перекосила волна ненависти. – Аллигатор – предатель. Предатель самого святого, самого… ладно. А Змей уже слишком много знает. На казнь приеду. Пока не подавай даже виду. Они нам ещё будут нужны. Всё, сын, готовься к церемонии.

За окном загремел тот самый огромный барабан, на который показывала Алёна, объясняя суть поговорки.

– Не верю! Не верю! Не могу поверить, чтобы боги… Она же добрая, светлая, как сама луна, светом которой она питалась, – гигант Аллигатор всхлипнул, вспомнив образ девушки.

– Боги знают и видят всё. Если только это боги – ответил Змей. – А её Уго – действительно…

Они сидели возле той самой пирамиды, боги- которой забирали к себе неугодных.

Соправитель и советник, отдав соответствующие распоряжения, не сговариваясь, оказались здесь в начале рокового пути своей феи.

– Знаешь, я даже… когда послушал о рыцарях, о любви, ей начал цветы тайком носить, – признался Аллигатор.

– А как же Пухупат?

– Но нам же разрешено иметь двух жён? – искренне удивился упрёку простодушный гигант. – А сам? Сам в неё не влюбился? "Я пойду впереди, моя фея!" "Моя фея!" Старая ты белая обезьяна! – вдруг запоздало взревновал аллигатор.

– Будет тебе. Скажи мне вот что… " Дыра смерти"! Сверху, вроде как твёрдая земля. А ступил кто – вниз, на колья. А?

– К чему?

– А если вот это всё…

– Но здесь камень!

– А там, у Золотого входа? Тоже камень, а какое-то заклинание и…

– Если это так, а убью его! – взревел, догадавшись, охотник. – Нет… спохватился он. Я же клялся в верности.

– Ну, клятву ты уже разок нарушил. Разве не так? И потом, прежний вождь уже не вождь, а новому мы ещё не клялись.

– Тогда пошли! Немедленно! Вдруг она ещё жива? Вдруг она зовёт на помощь? Стонет.

Протягивает руки…- голос зараженного романтикой героя вдруг задрожал и он рванулся к пирамиде.

– Нет! Стоять! – веско скомандовал Змей. – Поверь мне, если это ловушка, то она сделана более искусно, чем твоя яма. Наверняка. Понял? Наверняка. И мы сможем только убедиться, так оно или нет. И тогда… тогда… сегодня ночью. Во время танца уже будет не до нас.

– А клятва?

– Я помогу. Пойдём.

Оглядываясь на зловещую пирамиду, заговорщики направились к селению.

Очнувшись в кромешной тьме, Алена недолго мучилась неведением. Видимо, мозг для того и отключался, чтобы спокойно, без эмоций переварит информацию. Пирамида – это какой-то древний жертвенник. Под намеченной жертвой ступень переворачивалась, и человек падал вниз, на кол. И своим весом подвигал предыдущих, уже разложившихся. Брр- передёрнуло девушку, когда она вспомнила, что раньше нащупала вокруг. Всегда ли переворачивалась эта ступенька или только когда включался определённый рычаг – это дело десятое. Вот Вождь и её. Но почему? Ведь ещё вчера явно не собирался? Что-то случилось в пещере? В пещере… Может, посчитал, что ему уже хватит сокровищ? Или, наоборот, что не хватит, а она – свидетель? Подлый гнусный козёл! Он ответит! Вот только выбраться. На ощупь?

Бррр, – вновь передёрнуло её. Может, попробовать, как в детстве? В темноте она здорово играла в прятки. Стоило только сильно расширить глаза, "вытаращится". Ей даже в погребе не было страшно, когда запирали в качестве наказания. Всё заливалось голубым светом… Она попробовала, и, как в детстве, тьма отступила.

Алена увидела над головой глыбы каменных блоков. Пирамида не была полой – только небольшая шахта пронзала её от верха до основания. Внизу шахта уходила под землю – её края были выложены более мелкими блоками. А пол – серыми плитками. Но их почти не было видно из-за множества – в несколько слоёв – человеческих костей. У подножия ужасного кола – столба мерцали в странном голубом свете наслоения человеческих скелетов, скалящихся своими черепами. А дальше, вокруг кола и по всей площадке кости были беспорядочно разбросаны. Это девушка отметила мельком.

Взгляд остановился на ещё неразложившимся теле, насаженном на кол. Эта была женщина. Она падала почти вертикально и кол, распоров тело, развалил надвое и череп. Поэтому разорванное лицо было неузнаваемым. Но не надо быть слишком догадливым. Да и на руке несчастной блестел тот самый браслет. Да. Машингаши.

Единственная, родившая ему сына. Каким же это подлецом надо быть! Каким зверюгой!

Алёна всхлипнула. "Предупреждала же. А она не поверила. А сама? Если бы знала…

Если бы я знала. Прости меня Маша" – переименовала она покойную. А ниже, уже истлевшее тело с длинными волосами – тоже женщина. Но вот волосы – такие же светлые, как у Алены. И какие- то истлевшие брюки. И вон там, на обрывке ремешка… фотоаппарат. Корреспондентка! Вот почему она молчала! Подлец!

Прошли страх и паника. Забурлил гнев. Надо выбираться. Хотя бы для того, чтобы покончить с негодяем. Что она с ним сделает! Но как выбраться. Девушка наудачу ткнулась через одну стену. Земля. В другом месте – тоже земля. Пол был гораздо ниже пирамиды, вроде вырытого в земле и обложенного плитами котлована.

Постой – постой, не суетись, – решила девушка после шестой или восьмой попытки.

Должен быть выход. Иначе пол плиткой не выстилали бы. Для мертвецов, что ли?

Просто, замаскирован. Она в раздумье смотрела на устланный костями пол. Конечно, раньше убирали. Если ей тысяча лет, и хотя бы по одному в год, то уже шахта была бы с верхом. Потом перестали. Но кто-то же растащил эти кости. Кто? Ну, конечно.

Как и там, в развалинах. Крысы!

Наклонившись, девушка прошла вдоль стены и вскоре нашла явно крысиную норку. Не раздумывая, девушка вжалась в стену и оказалась в мрачном узком коридоре.

Облегчённо вздохнув, она направилась прочь от ужасного места.

Коридор оказался длинным подземным ходом с многочисленными разветвлениями.

Лабиринт? – подумалось Алёне. Но зачем здесь лабиринт? Чтобы выносить тела, не надо блуждать. Наудачу она свернула вправо. И через несколько шагов уткнулась в стену. Но стена и здесь была выложена теми же мелкими блоками. Значит, замаскированная дверь, – решила девушка и прошла сквозь эту преграду. Вместо выхода она оказалась в просторном коридоре, вдоль стен которого висели маски, как догадалась девушка – изображающие богов древнего народа. Эти лица были, наверняка, страшны для смертных, проживавших несколько тысяч лет назад, но не для сегодняшних смертных. Может, и ушли в небытие эти боги потому, что исчез у людей страх перед ними? Может, и нынешний кровожадный Бог- отец умрёт? И останется только его сын, который завоевал мир не страхом, а восхищением? Не карой за зло, а воздаянием за добро?

Алёна думала об этом, разглядывая устрашающие лики умерших богов. Пока не наткнулась на место, где не было маски. Только чёрный, уходящий в бесконечность туннель в стене. И в нём ничего, только…тьма. И вновь она услышала далёкий страшный вой. Это было страшнее всего, что она натерпелась за этот день. Зажав уши, девушка кинулась назад. Проскочив стены, она вернулась к развилке, свернула направо, также бегом пронзила ещё одну кладку и оказалась под звёздным небом.

Оказалось, что от переживаний останавливается только твоё личное время. А реальное идёт себе и идёт. В своё время Алёну потряс фильм о крушении какого – то самолёта. Он упал в океан, унеся больше сотни жизней. Упал ночью. А утром солнце осветило воду с плавающими следами крушения. Жуть состояла в том, что время оборвалось для этих, погибших людей. Или оно остановилось за миг до смерти?

Или растянулось в бесконечность, медленно прокручивая всё прожитое? Это неизвестно. А для всего сущего солнце всё равно встало в назначенные сроки.

Вдумайтесь, разве это не жуть? Уже нет вас, а солнце встаёт, словно ничего и не случилось!

Глядя на встающую луну, на сочные южные звёзды, Алёна лишь мельком подумала об этом. Вообще-то, по её мнению, было кому более серьёзно задуматься сегодня о вечности. Алёна осмотрелась. Оказалось, она выбралась на свет божий недалеко от пирамиды – убийцы. Этого и следовало ожидать. Куда далеко носить трупы? И зачем?

Какая-то страшная догадка промелькнула в Алёнином сознании. Отогнав что-то страшное, сдавившее душу, Алёна посмотрела на себя и всхлипнула. Она опять была абсолютно голой.

– Вот так всегда, Куки, – пожаловалась она браслету и тут-же осеклась. Браслет – то! В отличие от кофточки, джинсиков и прочих, более интимных частей туалета, браслет был на руке! И змей, словно радуясь лунному свету, помигивала своим бирюзовым глазом.

– Значит, мы с тобой одной крови, ты и я? – вспомнила девушка слова Маугли, поглаживая обвившую запястье фигурку. Но нежности и маленькие радости пришлось отложить. Вначале Алена услышала мерные, зловещие звуки барабана. А затем накатила волна тяжёлой жути. На что это было похоже? Не на ожидание страха в ужастике. Нет. Это было осознание уже наступившего, но неосознанного ужаса. Он уже здесь. Уже случился. Просто ты ещё не завернул за поворот, где он ждёт. В своё время в лесу, возле деревни, где жила Алена, преступник убил женщину и сжёг её. Она горела всю ночь. Недалеко от дороги. Многие видели этот костёр. Но никто, н-и-к-т-о не подошёл к этому жуткому костру – такой бессознательный ужас непоправимой беды он развевал вокруг. Тоже самое было и здесь. Но уже совсем не та деревенская девочка рванулась навстречу новому ужасу. "Только бы хоть чем-то прикрыться" – думала Адена, приближаясь к селению.

На границе джунглей она остановилась, всматриваясь в происходящее. На центральной поляне собралось, наверное, всё племя Сердца. Знакомо, по-деревенски стучал движок и импровизированная площадь была даже освещена электрическими лампами. Праздник. Вождь и собирался. Только теперь – то в честь чего? Да, всё племя. Не так уж их и мало. Если бы всех лечить… А вон там – что-то необычное.

Алёна вгляделась.

Центральная поляна преобразилась не только от электрического освещения. Вдоль её периметра были выставлены столы со скамьями, на которых восседало всё племя – от мала до велика. И хотя периметр столов представлял некий неправильный квадрат, у него был центр, где восседали вождь и его сынок. Сынок от любящей жены. Той самой… Юноша был разряжен в какие-то перья и раскрашен в жуткие полосы. А вождь теперь был в одежде простого воина. Вот он встал, и что-то сказал, показал рукой куда-то в сторону. И тотчас прожектор (автомобильная фара дальнего света) высветила огромный котёл. А затем – ещё столб. С привязанным Большим. Её бывший проводник стоял, покорно склонив голову, а к нему то и дело побегали бронзовые соплеменники с кубком. Но не угощали, а передавали этот кубок другим. Те, взяв его в две руки, становились на колени перед сыном Вождя и после каких – то слов, неразличимых на расстоянии, осушали его и возвращали виночерпию.

Тот вновь спешил к столбу. И когда фара в очередной раз осветила Большого, Алёна присмотрелась к ритуалу.

– Господи! – вырвалось у почти неверующей девушки. Господи! – повторила она, борясь с дурнотой. Алёна не верила своим глазам. Нет, вот этот "виночерпий" отнял от ноги кубок… Пока она собиралась с мыслями, как помочь несчастному проводнику, фара переместила свет к котлу. Да, самое страшное было здесь – почувствовала девушка, загипнотизировано глядя на котёл вместе с дикарями.

Понимая свою значимость, рослый индеец подошёл и проткнув что – то огромной, больше похожей на острогу, вилкой, поднял что – то из варева. Это была… Нет!

Нет!! Нет!!! – взвыла в джунглях Алёна. Это был Уго. Повар проколол его шею и приподнял сваренную голову. С закрытыми губами и обиженно сомкнутыми губами.

Когда Алена увидела, как повар опустил голову назад в котёл и услышала восторженный рёв племени, навалившееся было оцепенение сменилось гневом и… рвотой. Несчастную девушку рвало несуществующей едой, затем – желудочным соком, затем, казалось, просто выворачивало наизнанку. Впечатлительная девушка словно чувствовала солоноватый вкус крови Большого. И это вновь порождало тошноту. А губы, те самые губы Уго! И вновь ей становилось дурно. Ослабевшая девушка, уже стоя на коленях, увидела, как людоедский повар вновь с рогатиной подошёл к котлу.

Вначале дико заорав, в праздничный котёл свалился повар. Затем, почернев, обуглился новый вождь. А после этого парализованное ужасом племя увидело, как из джунглей вышла та самая ведьма, которую забрали боги. Она была голой и страшной.

Нет, страшной не потому, что голой. Страшной какой-то неотвратимостью. Всё.

Действительно ВСЁ. Страшный суд настал, – можно было прочитать во всей ей фигуре, в перекошенном гневом лице, и главное – в страшном взгляде.

– Не ждал? – спросила она у окаменевшего Вождя. – Отпустите его!!! – вдруг страшно закричала она стоящим возле столба. И те, тут же отошедшие от оцепенения, отвязали несчастного Большого.

– Я не могла понять, в чём проклятие вашего племени. Теперь понимаю. Кровь людская! Плоть людская! И мерзость вождей! Ты!!! – пронзительно закричала девушка, указывая на вождя. Ты!!! Убийца!!! Она же любила тебя!!! А они – она указала на столб и котёл. Уго!!!

– Но я… – подал, наконец, голос вождь. Он первым пришел в себя. Проклятая ведьма как-то уцелела и выбралась. А он уже сообщил, что с ней покончено. А сын?

Что сын?

– Убейте ведьму! – закричал он, увидев обуглившееся, изумлённо таращившее в небо остекленевшие глаза наследника. И сам, выхватив ритуальный кинжал, бросился на девушку.

– Он убил своих жён! Он убил журналистку! Он хотел убить меня! Вы!!! Людоеды!!!

Да будьте вы все прокляты, – кричала девушка под градом ударов ножами, вилками и какими-то топориками. Озверевшее племя собиралось прикончить ведьму – чужестранку.

– Сдохни! Сдохни! Сдохни! – начала в гневе кричать Алёна, глядя на перекошенные, перемазанные кровью зловонные морды. И только когда вокруг неё упало шестеро мёртвых воинов, до остальных начал доходить ужас происходящего. Всё оружие без труда погружалось в это девичье тело. Но не приносило ей вреда. А вот соплеменники… Побросав оружие, индейцы кинулись прочь – в спасительную темноту.

Вы недостойны жить! Сдохните все! – послала девушка свой гнев в темноту.

Наступила тишина, которую нарушало тяжёлое сопение стоявшего на коленях вождя, протянувшего руки в международном жесте просьбы пощады.

– Это не я… Я не думал… Я думал – в жёны. Это приказ…- лепетал он.

– Кто же мог приказать тебе? Опять боги?

– Нет. Как боги? Это… буквально вчера.

– Ну? – подогнала его девушка.

– Лопес – Цезарь. Он… у него – всё здесь. И наркота, и… девушки.

– Тоже из твоего народа?

– Нет, что ты, нет. Он из… не знаю. Но его никто не ослушается. Я бы без него…

Вот… и власть сыну передавал… Сын… Ты убила моего сына!

– Ты убил его мать! А потом вместе жрали… Уго!- вновь подкатила дурнота к девушке. – И пили…кровь.

– Это традиция. Обряд. Сердце обезьяны. А кровь и голова… Ты не так поняла…

Это традиция…

– Это не традиция! Это проклятье богов. Вот откуда болезнь! С кровью! Кого… чью кровь… пили в последний раз?

– Да я же говорю…

– Вставай, – решилась девушка. – Пойдём.

– Но куда? Слушай. Завтра прилетит вертолёт. Давай вместе? Исчезнем, и никто не будет знать.

– Пойдём к пирамиде. Пусть решают твои боги.

– Но я…

– Пойдём. Если боги не заберут – живи. Пока не сдохнешь вместе с остальными.

– Ты… обещаешь? Клянёшься?

– Пойдём, – морщась от вдруг нахлынувшей пронзительной боли, повторила девушка.

– Я верю тебе, – приободрился экс – вождь.

Подойдя к столбу, возле которого, уже отвязанный, лежал Большой, девушка склонилась над бесчувственным телом. Но сейчас жизнь его была вне опасности.

Ласково прикоснувшись к нему своими целительными лучами, девушка пошла дальше.

– За что ты его?

– Он предал меня, значит, предал и народ. Он должен был очиститься и пострадать за племя.

– А Уго? Уго!!!

– Уго враг. Злобный враг нашего племени. Он всё рассказал. Есть у нас "напитки правды". А потом пытался удрать.

– Не верю. Чего он тогда пошёл за сокровищами?

– Он тобой поклялся молчать. Да, ты можешь влюблять в себя. Даже Аллигатор чуть моей жёны не бросил.

– Ты знал?!!!

– Никому не дозволено подслушивать разговоры моих жён. Кроме моего сына… и меня!

Они пришли к темнеющей громадине пирамиды – убийцы.

– Значит, если боги гневаются, я – туда. Расскажи хоть, что там? Ладно, не надо.

А если я не туда, значит, боги не гневаются? Тогда что?

– Я же сказала, – устало вздохнула девушка, присаживаясь на первую ступеньку. – Иди. Или нет, я с тобой. А то пройдёшь мимо…

– Будь спокойна. Стану. Если не поверишь, тогда сходим ещё раз.

" Он очень уверен. Какой- то здесь подвох" – подумалось девушке. Но дикая усталость давала себя знать, и она только кивнула головой, провожая взглядом поднимающуюся к чёрным небесам фигуру.

– Ну вот. Последний шаг. Внимание! Боги, на ваш суд себя отдаю! – напыщенно прокричал экс-вождь.

"Клоун, – подумалось Алёне. Убил жену. Потерял сына. Может потерять жизнь, – и вот так. Или уверен?" – Ну что можно? – раздалось сверху.

– Шагайте, – согласилась девушка.

– А!!! – раздался и тут же замолк короткий крик ужаса.

" Всё!" – поняла Алёна. "Зря надеялся".

– Всё, – словно эхо её мысли, повторил кто-то наяву. Почему кто-то? Это был появившийся из темноты Змей. Он немедленно упал на колени и протянул руки к девушке.

– Ты жива, богиня! Ты жива! Ты жива! – повторял он. Сейчас же проявился из темноты и тоже бухнулся на колени Аллигатор. Правда, он и на коленях возвышался над сидящей на первой ступеньке пирамиды девушкой. Он смотрел на девушку восторженными, влюблёнными боготворящими глазами и Алёна вдруг с ужасом вспомнила, что она абсолютно голая.

– Отвернитесь, – взвизгнула она, а когда поклонники выполнили её приказание, содрала с могучих плеч Аллигатора какую- то парадную шкуру.

– Теперь можете повернуться, позволила она, укутываясь в мягкий пушистый мех. – И почему вы не сдохли, кровопийцы?

– А почему мы должны… это… подыхать? – растерялся Аллигатор.

– Мы не пили крови, если тебя это коробит, моя фея, – ответил Змей.

– Но пили же! Пили! Я видела! Оттого и заразились!

– Наше племя не пьёт крови, – объяснил Змей. – Ты видела? И что ты видела? Кого-то с кубком возле Чириапы? Это обряд! Ему мазали ноги петушиной кровью! А мы пришли сюда. Искать тебя.

– Мы думали… думали… хотя бы найти твоё тело и…

– Съесть? – зло съязвила девушка.

– Зачем ты так? – со слезами на глазах встрял Аллигатор. Мы думали хотя бы помолиться над тобой. Нет! – вдруг вскричал гигант. Это он думал – помолиться. А я думал – умереть над твоим телом. Чтобы нас сожгли рядом! Чтобы хоть так – вместе.

– Зачем – сожгли? – изумилась девушка.

– Ну, у нас такой обычай. Умершего сжигают. А если в него кто был влюблён, то он тоже умирает, чтобы сожгли вместе.

– Красиво для людоедов. А если влюблены несколько в одну. Или одного?

– Можно и нескольким.

– И всё-таки дико. Вы почему… – вдруг накатил на неё гнев – Вы почему не спасли Уго? Вы где были? Рыцари! Почему не предупредили? Тоже обычай, – сожрать соперника? Уго… – она разрыдалась.

– Уго уже был мёртв, когда я узнал об этом, – глухо пробасил Аллигатор. – Если не веришь, тогда – он бросился по ступеням пирамиды вверх.

– Вернись, дурак, вернись! Да догони же его, Змей! – вскинулась Алена.

– Ничего – ничего. Пусть пробежится. Остынет от обиды.

– Но там… там…

– Там западня. Мы догадались. И мы здесь не зря проторчали, моя фея. Я нашёл камень, который открывает или запирает ступеньку. Мы уже думали идти за факелами, но тут услышали ваши голоса. Конечно, обезумели от радости. Но я всё- таки отпёр ступеньку.

– Она была заперта? Вот откуда смелость и вашего вождя!

– Да. А когда он… когда его забрали боги, опять запер. Надеюсь, навсегда. Так что наш Аллигатор сейчас вернётся. А насчёт Уго – разговор особый. Расскажу завтра. Скажи лучше, что делать дальше будешь? Какие планы у моей богини?

– Брось, Змей, про свою богиню. Я… я не знаю, что там натворила. Вы не видели.

Они… они начали… есть Уго. Потом… набросились на меня. Я… я кажется многих поубивала. Очень многих, Змей, – полным ужаса шёпотом призналась она.

– Наше племя – не людоеды. Ты просто не могла такого видеть.

– Варили его голову.

– Это – другое. Говоришь, многих убила?

– Не знаю, – всхлипнула девушка. Просто обезумела от всего этого, а этот Вождь закричал " Убейте её", и все начали убивать. И я тоже…

– А наследник?

– Его я ещё раньше. За Уго.

– Я всё равно докажу, что ты неправа, богиня, – появился насупленный Аллигатор.

– И этот туда же, – устало вздохнула девушка. – Слушай, Чико. Не хотела вмешиваться, не моё дело. Но всё- таки, вдовы вождей у вас не табу?

– Они переходят к наследнику. А он решает.

– Я… я убила наследника! – всхлипнула Алёна.

– Всё! Слушай, Змей, ты был соправителем, а теперь ты, значит, правитель. До совета старейшин. Завтра же дашь мне разрешение жениться на… на вдове.

– Быть посему. А теперь давай отнесём нашу волшебницу. Уснула девочка. Ещё бы.

Устала, маленькая колибри.

– Ты, Змей, смотри… "Колибри"… Давай лучше я, – Аллигатор бережно взял спящую глубоким сном девушку на руки и понёс в селение. Впереди, раздвигая лианы на ночной тропе, шёл Змей.

– Знаешь, Аллигатор, когда-то люди не знали, как добывать огонь. И даже мясо грели за пазухой. Только один колдун знал эту тайну, но никому не раскрывал её.

А люди в те времена умели превращаться в зверей и птиц. И вот один наш соплеменник превратился в колибри. Вымок в лужице, как будто под дождь попал и сел на тропинке, по которой жена этого колдуна ходила. Ну, та пожалела, принесла домой обогреть. Дождалась эта птаха, когда никого не окажется – и к огню. А ветку в таком клювике – не унести! И знаешь, что она сделала? Сунула хвостик в огонь и таким факелочком прилетела к племени. С тех пор у нас огонь и есть.

– А колибри?

– Путь был неблизкий. А сколько той птички?

– Ты хочешь сказать, – даже остановился великан.

– Да. Поэтому и назвал её так. Боюсь, что огонь, который она несёт, сожжет её саму.

Глава 16

Разбудило Алену солнце, нескромно заглядывающее сквозь щели в бамбуке и пригревающее девушкино личико. Она лежала в той же кровати, но не могла вспомнить, как здесь оказалась. Может, приснились все эти ужасы вчерашнего дня?

Но потянулась и почувствовала, что лежит абсолютно голой, завёрнутой в шкуру Аллигатора. Ну, в парадную накидку, которую содрала вчера у Чико. Значит, не приснилось. Но как же она уснула-то после таких ужасов, а? Да вот так. Как и в обморок падала – сознанию надо было переварить всю эту череду впечатлений. И кроме того… кроме того она кажется, многих вчера… убила. Это тоже опустошает.

Алена уставилась на солнце, набираясь сил. Что теперь? Что скажут вдовы? Что вообще теперь? А теперь, вспомнила она, теперь, то есть сегодня за вождём должен прилететь вертолёт. Вот на нём я и улечу. Девушка достала из "НЗ" бельё, задумалась над верхней одеждой. Увы, многоцелевых джинсов уже не было. Придётся просить у Пушка. Завернувшись пока в полотенце, Алёна пошла к рукомойнику.

Посмотрела в зеркало. Оторопела. Зажмурилась. Посмотрелась второй раз. Да. Не почудилась. На довольно пышной русой чёлке красовалась белая прядь. Не волосок, какой-то, целая прядь. Не вырвешь. Когда? В пирамиде? Или когда увидела Уго? Уго… – вновь резануло болью по сердцу. Такой конец. Выбирала. Если бы знала! Если бы знала тогда, когда выбирала между ним и Фернандо? Нет, если бы знала тогда ночью…

И что? Что бы ты сделала, если бы знала, что вот эти губы, которые тебя сейчас целуют, через несколько дней… Нет, не так, – поборола она тошноту. Если бы знала, что этот, влюблённый в тебя парень умрёт страшной смертью? Что тогда?

– И тогда ничего бы не изменилось, – вслух решила Алёна. – Может, только чуть – чуть можно было бы быть поласковей, – нашла максималистка компромисс со своей совестью.

Вдовы на этот раз вошли тихо и испуганно. Было видно, что случившимся они подавлены. И даже не случившимся, а своей последующей судьбой.

– Пойдём в общую, – предложила Алёна – там есть на чём устроится. А так – всё равно. Он всё знал.

– Ты откуда… – подхватилась, густо покраснев, Пушок.

– Сам сказал. Перед тем, как… его забрали ваши боги.

– Забрали? Наверняка? Не как тебя?

– Также, как и меня. Только меня отпустили. А его уже нет. Слишком много на нём… ну ладно.

– А как же мы? Говорят, вождём будет Змей?

– Это ваше внутреннее дело. А вы… Вот, Чико, к примеру, придёт к тебе свататься. Или как это у вас?

– Ты… ты это всерьёз?

– Какие теперь шутки. Скажите лучше… Я… вчера… многих?

– Многих. Но не всех – быстро поправилась Пушок, заметив, как по лицу девушки расплывается смертельная бледность. Больше, чем пять там, на месте, и ещё больше, чем пять, уже потом нашли. И… наследник.

– Больше десяти! – ужаснулась девушка. Это как? Не посчитали толком?

– Мы больше пяти не знаем. У змея спросишь.

– Но они же сами, они же первыми! Правда!

– И ещё… он, – не поддержали её оправданий женщины.

– Нет! Вот это – нет! Вашего муженька – не я! Хотя – заслуживал! Чего глаза прячете? Красивой жизни лишились? – вспылила девушка. Дембеля? Курортов с бассейнами? Там они все! Там! В пирамиде! Идёте с муженьком напоследок к пирамиде. Он нажимает маленький рычажок. Вы поднимаетесь и вдруг на самом верху ступенька – ррраз. И вы вниз, к богам! А на пути – каменный кол. И вы на него. И потом наверняка – к богам. Безвозвратно. И Машингаши там. На колу. Вот так! И подонок ваш, когда второй раз со мной пошёл, думал, что ступенька заперта. А судьба рычаг-то повернула. Вот и он перед вашими богами теперь ответ держит. На колу. Сначала он, ниже Маша, ниже – журналистка. Она ведь тоже русая была? В комбинезоне? – вспомнила она истлевшие обрывки одежды, – и с таким вот небольшим фотоаппаратом? Да ты что? – прекратила обличительную речь Алена, увидев слёзы на лице средней, точнее, теперь уже старшей вдовы.

– И Машингаши… и Ингрид… и Котёнок, все там? Все?

– Думаю, да, – уже спокойнее ответила Алёна. Машингаши и журналистка – наверняка.

А другие… там уже только кости. А Ингрид?

– Так звали эту… журналистку… Какой-то страшный сон… Они все… Мы считали, что они… А они там! – плакала Интса.

– Да ладно тебе – успокоила её более молодая и, поэтому, более чёрствая Пушок. – Что делать дальше-то будем?

– Что скажут мужчины, то и будем.

– Ну, вот ещё – фыркнула младшая вдова. – Они надумают и скажут… Слушай, а зачем нам это племя вообще? Может, на самом деле махнём, а? За всех наших… предшественниц… да? А Змея и твоего Чико уговорим на пиру.

– На каком пиру? – заинтересовалась Алёна.

Вдовы переглянулись и замолчали.

– Вот что, девушка… Тебе лучше отсюда уехать. Поскорее. Нет, мы благодарны тебе за наших… И за то, что раскрыла глаза… Но лучше… Думаю, что мужчины тоже уже додумались и вскоре тебе объяснят поподробнее… – запинаясь сообщала Интса.

– Подумаешь! И объяснять ничего не надо! – обиделась вдруг Алена. После того, что она для них сделала – вот так… – Пойду собираться. Хотя что там… Вот только… Пухупат, может, одолжишь какую одежду? А то я опять без ничего.

– Конечно – конечно. А ты почему… это он вчера?

– Да нет! Я же рассказала! Пришлось сквозь стену проходить. А в таких случаях одежда остаётся с той стороны, – отмахнулась девушка.

– Сквозь? – широко раскрыла глаза молодая вдова.

– Да я же говорила. Ай, да ну вас! Ничему не верите! Вот смотрите! – она подошла к стене и на мгновенье приостановившись, погрузилась в дерево. Оказавшись в помещении пушка, девушка развернулась в обратную сторону и, явившись к изумлённым зрительницам, вновь завернулась в лежащее у стены одеяло.

– Ну?

– Сейчас принесу одежду, – ответила младшая вдова, метнувшись из комнаты.

– Помогу ей, – кинулась вдогонку старшая вдова.

"Странные какие-то" – подумала Алёна, оставшись одна. "Что убила более десяти здоровых мужиков, – не страшно. А что прошла сквозь стену – испугались. Господи! – спохватилась вдруг девушка. Я убила… убила! Сколько человек?". Девушка схватилась за голову. Ужас вчерашнего вечера вновь захолодил душу. Перекошенные, перемазанные кровью морды, с хаканием вонзающие в неё всевозможное холодное оружие. И Уго. Ужасная сваренная голова юноши.

– Так им и надо! – опять озлобилась Алёна. – не буду здесь лечить никого! Пусть вымирают, людоеды! Уго! Господи, Уго! – вдруг разрыдалась Алёна.

Пушок скромное платье, более похожее на кусок серой материи и простенькое бельё.

– А брюк каких, типа джинсов, нет?

Вдова отрицательно покивала головой и сообщила, что её уже ждут в главном зале.

В закрытом почти монашеском платье девушка выглядела непривычно.

– Ну и пусть, – решила она, посмотревшись в зеркало. Но зайдя в палаты экс- вождя и увидев, как вспыхнули глаза обоих соправителей, она поняла, что это для неё "ну и пусть". А Змей с Аллигатором, проглотив слюну, с трудом отвели взгляды от стройной фигурки девушки в более привычном для их племени одеянии.

– Садись, фея. Есть серьёзный разговор, – начал Змей.

– Никаких разговоров, – жёстко возразила фея. – Никого больше лечить не буду.

Слушайте! – вдруг осенило её. – Это что – же вдовушки про пир говорили?

– Тебе лучше оставить нас, – тихо проговорил Змей. – Это наша жизнь и наша судьба. Мы тут с Аллигатором подумали… Тебе эээ нежелательно быть на нашем… обряде.

– Не очень – то и хотелось. А то, сварите ещё, как…

– Ты должна знать правду. Уго оказался эээ лазутчиком. Он ненавидил всех нас. Не знаю, за что.

– Я знаю! Ваше племя…

– Это уже неважно. Он пробрался сюда с враждебными целями. И он… как говорят у вас эээ использовал тебя в своих целях.

– Нет! Не верю! Уго? Враньё!

– Вождь сразу заподозрил неладное. И о Марте мы кое- что уже знали. А потом мы напоили его нашим " напитком правды" и он во всём признался. Он пытался сбежать.

– И вы его сварили!

– Да нет же! Ты слышала об "охотниках за черепами"? Мы или они… В общем, традиция одна – когда убиваешь воина, надо победить и успокоить его дух. А он в голове. Тогда с головы снимается кожа, а всё остальное закапывается как можно дальше. Потом кожа сшивается и вываривается… Потом…

– Хватит, прохрипела девушка, зажимая рот.

– Это… неприятно, но это не людоедство. А убившего обмазывают кровью петуха.

Но никто не пьёт крови, тем более – человеческой!

– Значит я… вчера…

– Сегодня будет вертолёт, тебя доставят в город. Чириапа уже пришёл в себя и сможет тебя провожать. Сведёт с теми, кто отправит дальше. За то, что вылечила, благодарим. Для себя возьмёшь вот это – Змей протянул довольно увесистую кожаную сумку. Заглянув в неё, девушка увидела тусклый свет добытых ею сокровищ.

– Я не возьму этого, – оттолкнула Алёна сумку.

– Возьмёшь. Мы не можем выполнить обещание Вождя отправить тебя в твою страну.

Это – средство. И наша благодарность.

– Благодарность?!!!

– Аллигатор, ты проводишь и её и Чириапу до поляны. А то уж очень много сейчас оплакивают вчерашних…

– Да что они мне сделают? Ты видел, как эти "вчерашние" меня убивали?

– Проводи, Аллигатор. И сумку помоги донести. Прощай, колибри. Поверь, жаль, что вот так…

Внизу, под лестницей их уже ждал Большой.

– А с девчатами хоть попрощаться?

– Незачем, – хмуро ответил Аллигатор.- Они после твоих эээ чудес забились куда-то в угол и сидят, ревут.

И девушка, сопровождаемая двумя индейцами, прошла тем же "центральным проспектом", который когда-то привёл её в дом вождя. Но теперь вокруг было безлюдно. Только из-за приоткрытых дверей она чувствовала злобные и одновременно трусливые взгляды.

– Но я же… я же хотела… Я ведь… А вы… – шептала девушка в ответ на этот немой укор. – А вчера… они же меня убить хотели… И вы сейчас… А, – махнула она рукой, вытирая слёзы. Вскоре троица вошла в джунгли, и Алёне стало немного легче.

– Ну что же, девонька. Столица. Я выхожу. А ты, как приедешь – немедленно в областную прокуратуру. Потом позвонишь. Буду ждать. Чем смогу – помогу.

Новый Алёнин знакомый, выходя, взглянул на девушку, и Алёна вдруг поняла, чей взгляд напоминали его зелёные глаза. Ей даже показалось, что так же, как у той рептилии, сузились в вертикальные щелочки зрачки, когда генерал улыбнулся на прощание. К её удивлению, освободившееся место никто так и не занял, и Алёна оставалась дальше один на один со своими прорвавшимися воспоминаниями.

Глава 17

Приземлившийся на поляне вертолёт своими очертаниями напоминал грациозную лупоглазую стрекозу. Пилот, глядя на приближавшихся к нему здоровенного индейца и хрупкую девушку, что-то озабоченно говорил по рации. Выслушав ответ, хмуро кивнул и вышел из прозрачной кабины.

– Устраивайтесь. Что вождь – то не пришёл?

– Занят. Да и дел – то, нас в город переправить. Не та забота, чтобы вождь отвлекался, – также перешёл на португальский язык Большой.

– Вообще-то я ждал вождя. Ну да ладно. Давайте и поживее.

Алёнин проводник с поклажей пролез на заднее сидение, а девушка устроилась рядом с мрачным пилотом.

– Наверное, трудно управлять такой птичкой? Я всегда так восхищалась лётчиками!

Не люди, а боги! Только вот вблизи их ни разу не видела! – простодушно попыталась завязать разговор девушка.

– Ну, так уж и боги! – польщёно улыбнулся пилот. – Скорее, птицы. Тут надо просто чувствовать полёт и саму машину. Как на велосипеде. Пока не почувствуешь – не поедешь. А в остальном – смотри. Вот рукоятка и вот рукоятка. Газ и направление. Добавили оборотов и на себя.

Мотор застрекотал, засвистели винты и вертолёт, повиливая тонким хвостом, поднялся вверх.

– Видела? – перекричал гул лётчик. – А вот так – вправо, вот так – влево. Так – вверх, так – вниз. И всё. Надо только чувствовать машину и сам полёт.

– Здорово! – искренне восхитилась Алёна. Но затем лётчик вновь начал говорить в микрофон и девушка отвлеклась от науки управления, рассматривая разлившуюся внизу зелень джунглей.

Это зелёное царство верхних этажей джунглей скрывало практически всё. Где-то там, внизу и уже – вдали остался Аллигатор, неумело помахавший рукой на прощание, странное племя, жуткая пирамида, ужасная поляна с останками несчастного Уго.

Девушка отвернулась и стала смотреть вперёд. Их стрекоза, при всей её кажущейся хрупкости двигалась довольно быстро. Тем не менее, однообразные джунгли тянулись и тянулись – до горизонта. От нечего делать Алёна начала вновь стала присматриваться к небрежно – расслабленным движениям пилота. Тот был хмур и озадачен, в разговоры не вступал. Говорить с Большим мешал рокот двигатели и свист лопастей. Только через солидный час в зелёном однообразии начали проявляться уродливые проплешины – вырубки. А потом… Потом на горизонте зелёное море сменилось ярко – голубым. Это в лучах солнца сверкал океан.

Стрекоза грациозно повернула, и проявляющийся из марева город остался левее, а вода и уже желтеющая полоска берега оказались прямо по курсу. Алёна уже высматривала какое-нибудь глухое поселение, где её посадят на рыбацкую шхуну, или ещё на какую-то посудину. Но двигатель неожиданно закашлялся, и вертолёт резко пошёл вниз. Пассажиры ещё не успели испугаться, когда у самой земли машина зависла, затем тяжело плюхнулась на песок. Только теперь движок замолк окончательно. Только лениво, по инерции крутились вмиг провисшие лопасти винтов.

– Что случилось? – поинтересовалась девушка у пилота.

– Не знаю, сейчас проверим, – хмуро ответил тот, потянувшись к верхнему лючку кабины. – Думаю ничего страшного. Разомнитесь пока.

Истосковавшаяся по просторам и воде девушка с радостью кинулась к набегавшим на прибрежный песок волнам. За ней грузно последовал и Большой.

– Знаешь, у нас поздним летом, когда всё скошено, по утрам на… она запнулась, подыскивая эквивалент слова "стерня", ну, на оставшихся стебельках выпадает роса.

И это тоже, как застывшее море – до горизонта. А если дальше лес- то будто ваши цунами застыли… Скорее бы уже… Подожди-ка, – поймала она вдруг одну ускользавшую ранее мысль. Тебя мазали кровью петуха. Очистительный обряд после убийства. Тебя! Значит это ты…

Она не закончила фразы, когда вновь загудел мотор. Посвистывая винтами, вертолёт приподнялся и вдруг направился прямо к собеседникам. Он двигался медленно, аккуратно. Алёна подумала, было, что мрачный пилот решил блеснуть своим мастерством – "подать карету" прямо к её ногам. Ужасное разочарование наступило почти мгновенно. Стрекоза замерла в нескольких метрах от них, и тут же сквозь рокот движка прорвался сухой кашель выстрелов. Алёна ещё всматривалась в пламя, появившееся вдруг с одного из выступов, ещё доходила до того, что и в их стреляют из довольно солидного оружия, а Большой уже рванулся вперёд, загородив девушку от крупнокалиберного пулемёта.

– Что ты делаешь! – закричала она, отталкивая проводника. Но, ещё толкая его, она с ужасом увидела, как мгновенно вспухла в нескольких местах спина индейца, полетели клочья рубахи, фонтанами брызнула кровь. Затем, словно кошмарный переспелый арбуз, треснула и развалилась голова, обдав девушку кровью и мозгами.

Растерзанное тело Большого ещё сделало шаг вперёд – к врагу, но ноги подогнулись и кровавое месиво осело в песок.

Алёна, склонившись над ним, ещё пыталась спасти верного индейца. Не обращая внимания на рвущееся от пуль платье, она направила на Большого всё своё поле, но ужасающие ранения головы – фактически разбрызгавшие мозг- не могли уже вернуть уходящее из него сознание.

– Живи. И прости, – услышала ещё она откуда-то издали шёпот умершего. И отдав все силы, упала на растерзанное тело.

Пули крупнокалиберного пулемёта, более похожие на снарядики, быстро превратили два живых тела в ужас из рваной одежды, разбрызганной или торчащей из её дыр плоти, обильно политой кровью. Убийца, вновь заглушив двигатель, несколько секунд посидел в кабине, набираясь мужества. Стрелял в людей он не впервой. Но сейчас следовало подойти к своим жертвам и скрыть следы преступления. Шеф приказал вывезти тела и сбросить далеко в море. Пилот понимал, что сделать этого не сможет. Вздохнув, он выпрыгнул на песок и медленно пошёл к кровавому месиву.

Оба тела лежали рядом, вплотную. От вида расколотого черепа индейца вертолётчика затрясло. Увидев выпавший из глазницы круглый, словно изумлённый глаз, он торопливо зажмурился. О том, что бы погрузить такие тела в кабину, полететь с ними, а потом ещё одному их выкинуть и речи не могло быть! Вообще отвернувшись от кошмарного зрелища, чувствительный убийца на ощупь отыскал руки индейца и потянул тело в море. Зайдя как можно дальше, он отдал Большого на волнам и побрёл к берегу. Побрёл, вновь набираясь мужества. На девушку смотреть не хотелось вообще. Не хотелось? Не то слово. Было страшно. До нервной дрожи, до холодного пота страшно взглянуть, что делал пулемёт с этим тельцем. С этой птахой. Как восторженно она на него смотрела! " Наверное, надо родиться птицей, чтобы лететь?" – вспомнил он. – Да, девочка. Только одни рождаются орлами, а другие – стрижами, а третьи, вот… стервятниками.

Выходя на берег, пилот уже знал, что никакая сила не заставит его посмотреть на то, что сделал с девушкой пулемёт. – Пулемёт? – спохватился он. – Да это же я, я своими руками! Машинально помыв руки, вертолётчик как-то бочком, по-крабьи подошёл к девушке. В принципе он мог взять её на руки, или, даже на одну руку и так понести. Но даже под страхом смерти никто не заставил его это сделать.

Слегка прикасаясь к тёплому ещё тельцу и тут же одергивая руку, словно от раскалённого железа, стервятник нащупал платье и уже за него волоком потянул девушку туда же – к морю. Также затянув тело на глубину, он толкнул её в сторону открытого моря и пошёл прочь. Но всё же не выдержал-оглянулся. Вокруг девушки расплывалось кровавое пятно, но лицо оказалось нетронутым. Такая милая, уставшая мордочка. Задрожав, пилот рванулся к берегу.

Уже в кабине вертолётчик закурил и, сделав несколько глубоких затяжек, включил рацию.

– Ну? – услышал он хриплый голос.

– Всё босс. Сделано.

– Ты уверен? Она… они мертвы?

– Мертвее не бывает.

– Где они?

– В море! В море, будь я проклят!

– Жду здесь. Подробности – на месте. Конец связи.

– Подробности… теперь они будут снится, эти подробности. Не замолю теперь этих подробностей, – уже в отключенный передатчик прошептал пилот. Затем посмотрел на море и зашёлся в визге. Всё также крича, он потянулся к рычагам управления, но не почувствовал ни рук, ни ног. Оставалось только визжать от ужаса, видя, как из моря выходит убитая им девушка. Выходит, прожигая пилота взглядом, не оставляющим надежды хотя бы на лёгкую смерть.

Когда Алёна подошла к кабине, убийца, глядя на неё, потерял сознание.

– Что я с ним сделаю? Что я с ним сделаю? – с холодной яростью думала девушка, разглядывая неподвижное тело. Она пришла в себя в воде – от прохлады. Удивилась, что качается на волнах. Вроде не собирались купаться. Но ступор был мгновенным.

Тут же всё прояснилось. Убил, тела – в море и вон, докладывает… Надо бы Большого вытянуть и как-то схоронить… Нет… Не смогу одна… И этот смотается…

Нет! Она, словно василиск, парализующим взглядом уставилась в кабину вертолёта и быстро поплыла к берегу. На мелководье пошла по дну. Находясь уже возле берега, достала- таки взглядом мерзавца. И вот теперь раздумывала, какой казни его предать… Казни? Подожди. А шеф? Н-е-е-т, это подождёт. Хотя за то, что сделал с Большим… Большой, – всхлипнула она. Дважды пытался меня спасти. В пещере и теперь… Дурашка. Ну видел же! Если меня не берут эти дикарские ножи и топоры, то почему… Нет! Не видел! Большой… как большой ребёнок. Ребёнок- убийца. Но добрый и непосредственный. Он же не знал, что это… плохо. Убедили, что Уго – враг. Прощай, Большой. Я отомщу.

Мысленно простив и простившись с ещё одним другом, девушка решительно и жёстко взялась за пилота. Для начала она полыхнула огнём по его нервам. Тот моментально очнулся и задохнулся в крике боли.

– Кто и за что? Быстро, а то будет больнее.

– Шеф… За что – не знаю… Я только сообщил, что вместо вождя вы оба. Он типа даже испугался. Потом приказал – убить и трупы – в море. Ничего… ничего личного… И я…я же не знал, что ты… вы…- пилот в ужасе кивнул на платье, сквозь дыры в котором выглядывало молодое здоровое тело.

– Есть что одеть? – перебила девушка, перехватив этот взгляд?

– Да. Там, в "НЗ", в хвосте, там лючок. Там запасной комплект.

Девушка вытянула лёгкий прохладный лётный костюм и с удовольствием его примерила.

В связи с малорослостью здешних мужчин, он оказался ей вполне в пору. Если бы ещё укоротить волосы… Ладно, некогда.

– Можешь двигаться. Давай, к шефу, – сняла заклятье Алёна. – Но смотри, жить будешь, пока будешь выполнять мои приказы.

Пилот понятливо закивал головой и вновь потянулся к рычагам управления.

Вилла, к которой они приближались, была расположена у моря, с обширной, огороженной глухой оградой территорией и всевозможными причиндалами – полем для гольфа, бассейнами, пирсом, яхтами, стоящими на площадках автомобилями, мелкими домиками и прочее, и прочее, и прочее.

К приземлившейся на специальной вертолётной площадке машине тотчас подъехал электромобиль – шеф, видимо, серьёзно беспокоился о состоянии экологии на отдельно огороженной территории.

– Пошевеливайся, шеф с нетерпением ждёт…-начал было подъехавший охранник, но, увидев ещё и девушку, тут же схватился за рацию.

– Минутку, – обратился он к прибывшим после ответа шефа и вновь начал переговоры.

В этой паузе пилот сосредоточенно что-то обдумывал, а Алёна осматривалась по сторонам. В глаза бросалась исключительная ухоженность территории – даже на вертолётной площадке трава была идеально ровно подстрижена, дорожки вылизаны до блеска, кустики имели форму идеальных геометрических фигур.

– Ну вот, босс приказал вас проводить к нему с почётным караулом, – криво улыбнулся охранник, когда к ним подкатили ещё два таких же электромобиля с четырьмя его близнецами. Они действительно были на одно лицо – словно в дешёвом детективном фильме – здоровенные, черные, мордастые, узколобые, в черных же очках и чёрных костюмах. Было жарко, но пиджаки они не снимали – может, босс не разрешал, а, может, очень уж им нравился такой имидж. Поэтому все эти морды лоснились от пота и его запах перебивал острые ароматы одеколонов. Алёна вдруг улыбнулась – если что, покалечить этих горилл жалко не будет.

Неправильно поняв эту улыбку главный самодовольно осклабился.

– Да, ребятки у нас как на подбор, – похвалился он и широким, каким-то даже галантным жестом предложил девушке место в своём автомобильчике. Рядом пристроился и погружённый в свои мысли вертолётчик.

По пути Алёна успела рассмотреть спиральную проволоку вдоль ограды, клумбы с восхитительно благоухающими цветами и какие-то, прикрытые кустиками клетки. Но вертолётная площадка наверняка не являлась парадным въёздом в это царство, поэтому особо острого восхищения увиденное не вызывало. Только возле виллы они проехали мимо гигантского бассейна, у которого, визжа, резвились какие-то девушки. И вошли они в здание не через парадный вход, а откуда-то сбоку. Впрочем, слово "вошли" не совсем правильное. У входа, когда Алёна и её попутчик выбрались из автомобильчика, гориллы проявили неожиданную прыть – двое так заломали руки пилоту, что тот согнулся в три погибели. Третий проделал то же с Алёной.

– Отпусти – низким страшным голосом прорычала она.

– Ладно тебе, дитё ещё, – вступился за девушку старший. К счастью для охранника, он немедленно разжал свой захват, но с ещё одной гориллой стали справа и слева от Алёны.

"А босс-то трусоват" – решила Алёна, глядя на эти предосторожности.

По явно не парадной лестнице их повели вниз, на цокольный этаж, выложенный приятной, цвета морской волны плиткой. Откуда-то просачивался лёгкий аромат ментола – Алёна ещё не знала о такой забаве, как ароматизированная парная.

Быстро минули пустующую биллиардную и через узкую дверь вошли в выложенную мрамором глухую комнату. Обстановка была деловая – большой стол с креслом, стул напротив, ещё одно кресло в углу, возле журнального столика. На нём – бутылки с напитками. Лампы дневного света светили довольно ярко, и Алёна хорошо рассмотрела босса, сидевшего в окружении ещё пяти горилл. По два стояли справа и слева, один – за креслом. Сопровождавшие, прибывших охранники довольно грубо толкнули пилота на стул, а девушку вежливо усадили на кресло в углу.

"Ничего, подожду, узнаю, что им от меня надо", – решила девушка, присматриваясь к стоявшим бутылкам. Она почувствовала вдруг, что давно ничего не ела и не пила, что растратила свою чудесную энергию, пытаясь спасти Большого, и не " подзарядилась" от солнца.

– Добро пожаловать, сеньорита, – гадко заулыбался босс. – Но подождите, освойтесь, осмотритесь. Сейчас решим дела служебные, а уже потом окажем вам всё возможное гостеприимство. Пока можете выпить.

Босс закурил сигару от услужливо поданной ему зажигалки и, пуская дым колечками вверх, уставился на пилота гнусным взглядом. Да и вообще был он каким-то гнусным.

Низенький, начавший лысеть. Полукровка. А может – и четвертькровка. Глаза навыкате, да нос с горбинкой – это явно индейское. Всё остальное, даже кожа – явно европейское. Он был, наверное, красив. Лет десять назад. Сейчас располнел и обрюзг.

– Ты подвёл меня, Кондор. Ты не выполнил моей просьбы.

– Какой я там кондор. Скорее – стервятник, – сглотнув слюну, ответил пилот, вжимаясь в кресло. – А приказ я выполнил.

– Выполнил? А это что? – кивнул босс в сторону девушки.

– Я… я убил её! Будь я проклят, я убил её!!!

– Шутки шутишь? – ухмыльнулся босс и кивнул одному из горилл. Удар того опрокинул пилота вместе с креслом. Тотчас остальные кинулись к лежавшей на полу жертве и, смачно хакая, стали бить Кондора – стервятника ногами. Алёна было рванулась к пилоту, но, вспомнив, что тот сделал с Большим, удержалась. Только закрыла глаза, чтобы не видеть.

– А это зря, сеньорита, – увидел её зажмуренные глаза босс. – Или вы уже подружились? Прекратить! – прервал он экзекуцию. Держиморды тотчас подняли пилота и кинули назад на стул. Алёна содрогнулась, увидев, как быстро можно изуродовать человека. Особенно – лицо.

"Так ему и надо!" – попыталась вновь озлобится девушка. И всё же было жаль. А когда её попутчик, закашлявшись, выплюнул на пол несколько окровавленных зубов, стало гадко.

– Воот, сеньорита, теперь вижу, что не подружились, – по-своему понял её гримаску босс. – Тогда наша с вами беседа впереди.

Хозяин виллы вновь уставился на пилота.

– Ну, Кондор, что можешь сказать в своё оправдание.

Тот, тяжело, со всхлипом, дыша, казалось- ушёл в себя, решая какую – то важнейшую проблему.

– Да, виноват. Виноват, что возил наркоту. Струсил, продался, нужны были деньги.

У меня очень болен сын. Виноват, что вытаскивал из джунглей всяких отморозков и туда же их прятал от правосудия. Виноват, что убивал людей. Но – таких-же отморозков. Честных людей- никогда. Только сегодня… За это – нет прощения.

– Постой-постой, ты что городишь? Я же тебя не об этом, а наоборот, – не понял шеф. Но пилот продолжал, и Алёна догадалась – для неё.

– Сегодня с меня за этот грех спросят уже там – кивнул он вверх. А ты – прости.

Я не знаю, кто ты – человек или… не знаю. Но прости. По человечески или по – вашему… не знаю, но прости.

– Ишь как запел! – озадаченно прокомментировал босс. Жить хочется? Простить? Гм…

Гм… Знаешь, так проникновенно меня уже давно никто не просил. Да ещё с такими вывертами…" Не знаю, кто ты…". Красиво. Во как поют, когда жить хочется.

Ладно. Уведите, а я подумаю.

Но Кондор испортил это благостное настроение. Когда он поднялся, гориллы, полагая дело сделанным, немного отошли от измазанного кровью вертолётчика. Тот вдруг плюнул в лицо боссу кровавой слюной, затем кинулся в угол к Алёне и упал перед ней на колени.

– Прости! – успел протянуть он к ней руки, пока вновь не свалился от удара массивного ботинка.

– Нет! – закричал вскочивший босс, машинально вытираясь рукой. – Не сметь! В клетку! Сохранить до выступления! В клетку мерзавца!

Когда оглушённого Кондора выволокли, босс вытерся уже платком. брезгливо посмотрел на свои руки, большим глотком осушил бокал виски и, откинувшись в кресле, вновь закурил.

– Теперь Ваш черёд, сеньорита.

– Плеваться, или валяться на полу? – зло отозвалась девушка.

– Ну-ну. Прошу прощения за безобразную сцену, но Ваш… точнее, мой подчинённый вёл себя крайне дерзко. И вообще… Плеваться при девушке…

– А избивать при девушке?

– Да, мои ребятки погорячились, за что будут наказаны. Но… – шеф пожал плечами и притворно вздохнул- Но их можно понять. Они любят меня и ненавидят всех, кто меня огорчает. А Кондор меня очень огорчил. Мало того, что он не выполнил поручения, он ещё и обманул меня. И не он первый. Этот ваш Вождь – тоже самое…

– Почему Вы так хотите убить меня, Цезарь?

– О! Уже и познакомились? Это другой разговор. Идите сюда. Или нет, там, на кресле кровь. – Босс встал и прошёл в угол к девушке. Поняв его желание, один их телохранителей тут же перетащил туда и кресло шефа.

– Давайте вот так поворкуем, выпьем. Или вы в силу юного возраста ещё не употребляете? Тогда… – колы девушке и пирожных. Или мороженного? И мороженного!

А пока… Давайте ответ на ответ. Я вам – почему вас надо убить, вы мне – почему вас не убили, а? Ну, этот пилот – большинство лётчиков не от мира сего. Да и эта шпана портовая тоже… Но те, в тюрьме! Но Вождь! И ещё соврал! И сам не прибыл, теперь не выходит на связь.

– Вождь умер. И его сын тоже.

– Вот как…

– Вот так. А что будет с Кондором?

– О! Он будет примерно наказан. Да Вы увидите. Он, правда, просил у Вас прощения.

За что?

– Он убил моего друга. Расстрелял, – девушка содрогнулась, вновь вспомнив жуткую расколотую голову индейца.

– И всё же, юная сеньорита, почему?

– Слово такое знаю, – тонко улыбнулась девушка.

– О! И судя по тому, что сталось с вашими…недругами, не одно. Может, и мне шепнёте на ушко?

– Если заслужите.

– Готов служить со всем усердием и пылом. И для начала…

– И для начала Вы скажете мне, за что? Что я такого сделала?

– Вы, девушка, просто попали под раздачу.

– Не знаю, о чём Вы, но это неправда.

– Ну, хорошо, не так выразился. Вы просто слишком много узнали до того, как Вас эээ обезопасили. Вы рано вырвались на свободу и могли о многом поведать. А это грозило бизнесу. Вот и всё. И ничего личного.

– Это я слышала от Кондора, когда он…

– Но это правда. Я и сейчас к Вам хорошо отношусь, но если Вы заупрямитесь…

Поверьте, у меня есть некоторые эээ механизмы и люди… и не только, которые неподвластны женским чарам. Вообще никаким. Но это, на случай, "если". А пока – будьте моей гостьей. Отдохните. Вечером у меня сегодня гости и захватывающая программа. А после этого уже и поговорим.

Пауза была бы весьма полезна для Алёны, и она согласно кивнула.

– Так что с Кондором? – спросила она, уже вставая. Наученные недавним опытом телохранители тут же взяли её в плотное кольцо.

– О, не беспокойтесь. Вечером обязательно увидитесь. Непременно. – Полагая, аудиенцию оконченной, босс вернулся к своему столу, нажал что – то на пульте и перепоручил заботы о "юной сеньорите" появившемуся секретарю с острым крысиным личиком и быстрыми глазками. Алёна тут же окрестила его "Крысёнышем". Выслушав наставления, тот низко поклонился и кивнул гориллам. Вся компания выбралась из аудиенц-зала и двинулась было по лестнице на верхние этажи.

– Это – лишнее, – заявил Крысёныш, кивнув на топающих по лестнице горилл.

– Босс приказал, – начал было главный из них.

– Я слышал, что он сказал. Обеспечить безопасность. Я знаю, что это такое.

Хватит двоих. Остальные пусть занимаются другими делами. Будет ещё такая толпа по дому бродить!

Не знающий способностей Алёны главный охранник признал правоту и, отправив подчинённых, решил сопровождать девушку один. Уже лишь втроём они поднялись на второй этаж, затем – на третий.

– В центре хозяин принимает гостей, в правом крыле – живёт сам, в левом – гостевые комнаты, – объяснил Крысёныш.

– А цокольный этаж – для разборок и пыток? – едко поинтересовалась девушка.

– Вы ещё очень мало видели, дорогая. Очень мало. Ещё есть два подвальных этажа, – туманно объяснил секретарь. Но с таким поведением… Впрочем, на всё воля босса. Ванна через несколько минут будет готова. О белье, шампунях и прочих причиндалах можете смело приказывать горничной. Про вечерний туалет… что бы вы пожелали?

– Ну… не знаю…, задумалась Алёна, входя в предупредительно открытые ей секретарём двери. Покои были действительно шикарными. Невиданно для девушки шикарными. Просторная прихожая, огромный зал, спальня с необъятной кроватью под балдахином. Горилла, неловко потоптавшись, остался у порога, а Крысёныш жестами фокусника показывал навороты этих гостевых комнат: бар, холодильник с продуктами, огромный плоский телевизор на стене зала и поменьше – на кухне. Затем они зашли в ванную, и Алёна замерла. В центре выложенных мрамором хором булькал какой-то странный, больше похожий на бассейн, чем на ванную агрегат. Судя по всему, забираться в него следовало вон по той лесенке. И держаться, чтобы не утонуть за вон те поручни. Занятно. И уже заманчиво. В углу – закрывающаяся непрозрачным пластиком кабинка – душевая. И ещё – зеркала. В полный рост. Алёна внимательно посмотрелась в одно из них. Ничего. К лётному комбинезону шла и эта седая прядка.

– Что Вы спросили? – спохватилась она.

– Какой туалет Вы бы пожелали к вечеру?

– Туалет? – изумилась она. Затем, поняв, сама смущённо заулыбалась своему простодушию. – Ну, что-нибудь в этом роде. Типа парадной лётной формы.

– Будет сделано. Что пожелаете после ванной? В смысле, перекусить до вечера.

– Что угодно из овощей и фруктов.

– Вино, аперетив, коктейли?

– Безалкогольные коктейли, пожалуйста. Хорошо бы молочный – вспомнила она давнее посещение Макдональда в областном центре.

– Всё будет вас ждать в зале. А эээ бельё, согласуйте, пожалуйста, со служанкой.

Она сейчас будет. Поклонившись, Крысёныш вышел.

Алёна, продолжая смотреться в зеркало, начала раздеваться. Вспомнив о зеркале в публичном доме, послала в него жесткую волну – на случай любопытных взглядов или видеокамер. Не сильно, а так, чтобы напугать или испортить. Затем разделась, пошла было к джакузи, но, передумав, скрылась для начала в душевой. Когда она вышла, у чудо – ванны хлопотала толстая, но подвижная негритянка.

– Давай помогу, красавица! – радушно предложила она – Ну что Вы! Я сама! – Алёна поднялась по лесенке и медленно, словно растворяясь, погрузилась в булькающую воду.

– Как вода?

– Спасибо, хорошо. Только щекотно, – захихикала девушка, почувствовав прикосновения к коже воздушных шариков.

– Ну, это привыкнешь. Понежься, я пока бельё приготовлю.

Алёна протянула в воде ногу к одному из потоков пузырьков и те радостно начали массажировать девичьи пальцы. Прислушиваясь, как мягко вибрирует её кожа, Алена прикрыла глаза и расслабилась…

– Эээ, детонька, да ты совсем уснула! Нет, так не пойдёт. Давай, выбирайся!

Алёна послушно выбралась из ванной. Дав себя растереть пушистым полотенцем и уложить на высокий столик, она попала в руки двух улыбчивых девушек, явно японок.

И испытала блаженство настоящего массажа. А потом было восхитительно чистое и нежное бельё. И халат. И парикмахер. Та, выслушав Алёну, согласно кивнула головой и довольно долго занималась новой причёской.

В общем, за столиком, ковыряя вилкой зелень, девушка поняла, что ещё минута, и она уснёт прямо здесь, уткнувшись носом в салат. Встав, она добрела до спальни, где завалилась в той самой необъятной кровати, предусмотрительно приготовленной той самой негритянкой.

– Часа через два- три разбудите, пожалуйста.

– Спи спокойно, я знаю, когда тебя разбудить. Всё успеем!

– Спасибо, – пробормотала Алёна, проваливаясь, наконец, в сон.

Глава 18

Но во сне она вновь видела умирающего Большого, в кровь избитого Кондора, пускающего дым босса и окружающих его горилл. Проснулась Алёна не выспавшейся и злой. Накинула халат и, открыв окно, уставилась своим взглядом в вечернее солнце.

– Уже проснулась? – вплыла в комнату служанка. Увидев, чем занимается гостья, она перекрестилась, подошла поближе, попробовала сама, ахнула и вновь перекрестилась.

– Ты что же такое удумала, девонька? А если ослепнешь?

– Не волнуйтесь. Подождите ещё минуточку.

Вскоре она повернулась к негритянке и сообщила, что готова к одеванию.

– Там будут этакие фифы, но ты на них внимания особенно не обращай. Всё это бабьё – просто…ну, не буду. В общем, не солидные. Поэтому и наряды. Чтобы замазать…это самое… нехорошее поведение. Только по правую руку от нашего босса всегда сидит его нынешняя избранница. Вот с ней – повежливее. А с остальными – чем наглее, тем лучше, – напутствовала Алену служанка, одевая ей что-то вроде лётного наряда какой-нибудь миллионерши.

– И с мужиками смотри тоже – все они мразь. И наглецы. Начнут приставать – смело по морде. Они, хоть и кошельки, но наглость со стороны женщин уважают, – продолжала она, пока над девушкой колдовал молчаливый визажист.

– Хороша! Ну просто прелесть, – одобрила негритянка окончательный вариант. И уже провожая её к порогу, тихонько добавила:

– Не моё это дело, но не место тебе здесь!

– Спасибо, я тоже так думаю. Но…

У дверей её ждал Крысёныш. Распрямившись после поклона, он поднял взгляд и застыл.

– Эффектно! – после паузы констатировал он. – Шеф не узнает, но будет очень доволен.

Проходя прохладными анфиладами, Алёна невольно смотрелась в зеркала. Это было действительно "эффектно". Куда уж сравниться Фернандо с настоящими мастерами.

Алёна уже готовилась к прыжку на Родину и вновь решила стать неузнанной. Волосы вновь покрасили в черный "латинос" и завили мелкими кудряшками. Выщипали черной ниточкой брови. Поправили реснички. Немного убрали яркость губ. Навели тени, скрадывающие юношескую припухлость губ и щёк. На контрасте нежно – голубого материала рубашки с коротким рукавом и таких – же брюк, девушка казалась старше своих лет- этакой, обворожительной бестией. А змея, обвивающая её левую руку, этот старинный, удивительной работы и баснословной цены браслет давал понять, что лётный наряд – очередная блажь.

Судя по одобрительному гулу, гости так и поняли, когда шеф, представил им "юную сеньориту, оказавшую честь быть сегодня его гостьей". Видимо, такого преображения не ожидал и он сам. Гости уже сидели за столом, и босс мгновенно поменял план – сидевший по левую руку высокая худая личность в белой тройке и недобрым взглядом передвинулся на один стул, а Алёну пригласили на его место.

– Моя гостья – загадка и для меня. Поэтому, буду, благодарен тому, кто её разгадает. Но имейте в виду, к утру наша Золушка исчезнет, не оставив даже и башмачка. Так что, Принц, не тяните.

Гости засмеялись шутке хозяина, как-то криво улыбнулся и высокий сосед, оказавшийся Принцем. После этого возобновилась прерванная появлением Алёны беседа, и девушка смогла осмотреться.

За длинным овальным столом сидело человек тридцать – где-то в равных пропорциях.

В виду жары в полном парадном костюме был только один Принц. Остальные – в какой-то немыслимой смеси простоты и роскоши. Например: вон тот, напротив. Джинсы, какая-то майка с выглядывающими седыми волосами и – золотые часы. И – все толстые волосатые пальцы в перстнях. Или вон дамочка. Вообще что-то вроде распашонки, из которой всё рвётся наружу. А в волосах – золотой обруч с явно бриллиантом, и серьги ого-го, и ожерелье. Д-а-а, попала в тон, – решила Алёна. Но больше всего поражал босс. Этот вообще был в тоге, с золотым, в виде лавровых листков, венком на голове. И по правую руку – тоже в тоге, с венком. Ну, губа у босса не дура.

Смуглая, глазастая, грациозная. Видно, что худенькая и гибкая. Очень – очень напоминает рысь.

– Для нашей новенькой поясню, что сегодня у нас не совсем обычный вечер. Нас ждёт представление времён древнего Рима. Поэтому мы с Даяной вот в такой экзотической эээ экипировке.

"Ещё спектакль играть надумал? Оригинал, конечно", – подумала заинтригованная девушка. А босс уже вновь держал руку на пульсе беседы. Но делились соображениями о местной валюте, о неких ставках и процентах и Алёна было заскучала. Справедливости ради следует отметить, что плохо скрываемую скуку она увидела и на лицах других дам. Впрочем, наступила пора отведать блюд гостеприимного хозяина и, полуделовые разговоры мужчин смолкли. Вышколенные официанты наливали вино и напитки, меняли приборы, подавали блюда. Вообще-то такое обслуживание было непривычным для Алёны, но в принципе она нашла его приятным. Овощи в салатах были свежими, а фрукты – сочными последней натуральной спелости. И соки были просто натуральными, только выжатыми. Изумительно вкусным Алёне показался хлеб, по которому она сильно соскучилась. За этой дегустацией девушка продолжала рассматривать остальных сотрапезников. Мужчины ей не понравились. В большинстве своём зрелого возраста, с жирком, мордастые, лысеющие – всё тот же тип вылезших в свет бандюганов. Или, наоборот – худые, желчные, нервные. Вот как этот, Принц.

Поймав её взгляд, сосед посчитал необходимым завязать беседу.

– Как тебя зовут, прекрасная незнакомка?

– Стелла, – улыбнулась своим воспоминаниям девушка.

– Красиво. И чем занимается Стелла в свободное от отдыха и любви время? Каково её хобби?

– Фея убивающего домика, – ответил за неё босс. От неожиданности Алёна уронила вилку. Так звал её только маленький Педросо, кажется, уже тысячу лет назад.

– А ещё, – многозначительно улыбнулся хозяин, – в порядке хобби фея занимается целительством и наоборот. И ещё как наоборот!

– Вы – и киллер? Но это несовместимо! Разве что на своём бомбардировщике? – совсем другими глазами посмотрел на неё Принц.

– Вообще-то она прибыла сюда на вертолёте, – уточнил хозяин. – Но я не удивлюсь, если…

– Кстати, а где Кондор? Вы же обещали…

– Вы меня перебили, сеньорита. А это эээ невежливо к хозяину. Но об этом – потом.

А Кондор, он, наверное, готовиться. Я своё слово держу, – оскалился в улыбке хозяин, после чего повернулся к своей Диане.

– Ну, значит, представление Вам понравится, – заулыбался Принц, перейдя на "Вы".

Видимо, он действительно испытывал симпатию к киллерскому мастерству.

Застолье становилось всё громче и непринуждённее. Мужчины быстро набирались виски. Женщины от вина перешли к коктейлям и вскоре начали догонять мужчин.

Разговор разбился на несколько очагов. Как и на деревенских свадьбах, – отметила Алена. Деревенских. Как там… Господи, как же братики без меня? Сколько я уже здесь? Зачем?

– Вас что-то обеспокоило? – наклонился к ней Принц. Его тоже порядком развезло.

Но его пьяно улыбающаяся физия была ещё противнее. На Лбу и висках собирались в большое количество складочки, а большие жёлтые зубы Алене вообще никогда не нравились. Даже у лошадей. Поэтому, почувствовав под столом на своей коленке руку ухажёра, она прожгла её своим гневом до самого плеча.

– Вам плохо? – подхватилась Алёна, когда принц вдруг дико заорал. – Давайте, я Вам помогу! И, участливо наклонившись, – прошептала на ухо:

– Хоть слово скажешь, – прожгу насквозь, понял?

– Всё- всё. Спасибо. Уже прошло. Просто, колики вдруг, – закивал головой Принц.

– Это, конечно, знак свыше. Пора! – прокомментировал происшедшее босс.

Гости начали вставать из-за стола.

– Принц, я думаю, гостью будешь провожать ты. Ваши места сегодня – рядом с нами.

– Я… эээ… вообще-то…

– Я согласна, – взяла девушка под руку струсившего ухажёра. – А теперь, – прошипела она, когда гости парами выходили из столовой – что ещё за забава будет?

– Это типа…этого… древнеримского… стадион там был.

– Колизей?

– Да.

– Он что, драться надумал?

– Да нет. Он же типа цезарь! А мы эти… римская знать.

– И за что тебя назвали Принцем? Должен же быть пообразованнее, если наследник престола.

– Нет, сень… нет госпожа. Принц – это сокращенное. Настоящая фамилия – Принцип.

Говорят, мой предок вообще первую мировую войну развязал. А наследник престола по-нашему…

– Всё. Поняла. Так кто драться будет?

– Провинившиеся. Победивший освобождается от наказания, а проигравший…

– Ну?

– Это уж как он дрался. Если всем понравится, то босс может наказание и отменить.

Как цезарь – палец вверх!

– А если вниз?

– Ну… я не знаю. При мне не было. Слово чести!

За этим разговором они прошли по дорожке с удивительно нежной подсветкой зелёных лампочек. Да, действительно, наступил вечер, и на небе зависла огромная луна.

Хозяин и гости вошли в миниатюрный стадион, наверное, уменьшенную копию Колизея.

Впрочем, Колизея-то Алёна не видела. Арена, где-то с четвертушку футбольного поля, два яруса сидений. Нет, два с половиной. На самом верху, в ложе воссели босс – Цезарь и его сегодняшняя подружка – Диана. Остальные гости расселись на втором ярусе. Нижний ярус заполнили охранники – в большинстве своём те самые гориллы.

– А решётки зачем?

– Ну, здесь ещё стравливают разных животных. Чтобы между собой погрызлись. И ещё собак так тренируют. Да Вы сами увидите, – предвкушая зрелище, возбуждённо ввёл Принц в курс дела девушку.

" Значит, и Кондор будет с кем-то драться" – поняла теперь Алёна обещание босса.

Вспыхнули прожекторы, и арена ярко осветилась желтым светом посыпанного на ней песка.

– Сегодня у нас три боя и один сюрприз. Новация. Но в том же стиле цезарей.

Никакой отсебятины. Не забывайте, дорогие друзья, выражать своё мнение. Дабы решение цезаря было решением народа!- раздался в динамике голос босса.

Первыми вышли на арену двое довольно хлипких парнишек. То они натворили, можно было только гадать. Но, видимо, что-то пустячное, поскольку были они в боксёрских перчатках и босые. Поклонившись главное трибуне, они, по взмаху руки хозяина, начали свой бой. Драчка была темпераментная и довольно зрелищная. Толи на публику играли, толи на самом деле, но прикладывались они друг к другу здорово – и руками, и ногами. Вскоре можно было понять – не притворяются. У обоих из разбитых носов струйками потекла кровь.

– Но они покалечат друг друга! – возмутилась Алёна.

– Это не бокс, госпожа. Это бой, – оторвался на мгновение от зрелища Принц.

Один из бойцов вскоре начал одолевать. Соперник, пропустивший сильнейший удар ногой куда-то в область уха, был оглушён. Но шёл вперёд, падал, вставал, и вновь шёл вперёд. А как же! И побеждённому босс может наказание отменить. Если понравится, – вспомнила Алёна. И парень, вставал, протирал от крови глаза, и вновь шёл вперёд.

– Молодец! – восхитилась Алёна. – А что он натворил?

– Изнасиловал одну девушку.

– Что? Что ты сказал? Он?

– Ну да, он. Шеф приказал ему припугнуть одного эээ несговорчивого бизнесмена.

Ну а этот – додумался. Проявил инициативу. Теперь на боссе – пятно.

– Так его судить надо!

– Вот босс и рассудил.

– А этот, второй?

– А этот… Всё! Какой удар! Всё, не встанет! – вновь оторвался от беседы Принц.

И действительно, насильник упав от очередного удара, попытался встать, поднялся на колени, вновь упал, дополз до края арены, схватившись за борт, встал, повернулся к боссу, но долго устоять не смог и осунулся вниз.

Тем не менее, мужество проигравшего тронуло зрителей. И когда, после ухода победителя, началось голосование, только одна рука показала пальцем вниз. Это была Алёна. Это как же? Милое дело! Надругался над девушкой, теперь хорошо подрался – и уже прощён? Нет, палец к низу! Пусть босс хоть как-то накажет.

– Уважаемые дамы и господа! Как вы смотрите на то, чтобы довериться чувствам нашей гостьи? До неё мы с вами простили практически всех. Но юность, наверное, более справедлива. Кроме того, в случае вашего согласия, наказание тоже будет в стиле наших великих предков!

Гости согласно загудели и вот уже вновь протянулись руки, но уже большими пальцами книзу. Юношу унесли с арены "приводить в готовность к следующему акту действа", как выразился доморощенный цезарь.

Следующими на арену вышли бойцы, наряженные под гладиаторов и с их оружием – один с мечом и щитом, другой – с трезубцем и сетью. Они тоже поклонились своему цезарю.

– А почему они не кричат?

– Что?

– Ну, "Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь", – вспомнила Алёна.

– Красиво. Надо будет сказать боссу.

– А что эти натворили? – воспользовалась Алёна тем, что гладиаторы ещё не получили сигнала к схватке.

– Этот, с мечом убил копа. Без причины. Так, обкурился и пристрелил. А в нашей эээ организации такого быть не должно. Ладно бы рядовой. А то – лейтенант.

Бывший теперь. А который с трезубом – промахнулся. Пришлось всё организовывать заново. А это – ущерб имиджу, ну, и финансам, конечно.

Алёна по-новому посмотрела на гладиаторов. Каждый из них заслужил возмездие. У неё на Родине оба сидели бы в тюрьме. Оба? Она вспомнила судилище отца. Нет, может уж так лучше? Только вот, наказан будет один. А победитель?

– А победитель, он что, опять возвращается к своим делам?

– Ну… это как босс решит. Но чаще всего – нет. Перевод с понижением. С б-о-о-о-льшим понижением! Но они остаются жить! Однако, давайте смотреть!

Действительно, схватка началась. Судя по всему, "обкурившийся лейтенант" лучше владел холодным оружием, чем незадачливый киллер. По крайней мере, меч он держал более уверенно, чем его визави – своё мудрёное оружие. Экс-лейтенант был и подвижнее, – с лёгкостью уворачивался от сети, и отбивал мечом тычки трезуба.

Киллер же был выше, с более длинными руками и осторожничал, поэтому противник никак не мог дотянуться до того своим мечом. От волнения и света недалёких прожекторов оба сильно потели и их тёмно – коричневые тела вскоре заблестели, словно начищенная бронза. Вскоре оба приноровились и зацепили друг друга. Первым, отпрянув, закричал лейтенант. Трезуб, скользнув по закрывшему живот щиту вверх, сорвал кожу с левого плеча. Но, пока киллер, опустив своё оружие, пытался определить серьёзность своего удара, раненный кинулся вперёд и наотмашь полоснул врага мечом по лицу. Не имевший щита киллер машинально прикрылся правой рукой и лезвие меча зазвенело о трезуб, выхватив из него поток искр. Также машинально, словно отмахиваясь, он бросил на противника сеть, а затем начал оседать. Трезуб смягчил силу удара, но меч всё-таки прошёлся по левому боку киллера. Теперь и у него из глубокой раны на желтый песок струилась чёрная в свете прожекторов кровь.

Оперевшись о своё оружие, обладатель трезуба переборол первую боль, устоял, затем двинулся к запутавшемуся в сети лёйтенанту.

– Убей его! Да быстрее же!

– Режь, режь сеть, недоносок! Режь! – кричали зрители. И их пожелания тут же исполнялись. Киллер несколько раз изо всей силы ткнул трезубом в противника. Но тот, уже освободивший от сети ноги и правую руку, удачно подставлял под удары меч или поворачивался прижатым к туловищу щитом. Видимо, боль и потеря крови сказывались, и киллер вдруг прекратил свои тычки трезубом. Лейтенант, бросив – таки запутавшийся в сети щит, тотчас закончил с сетью и, вырвавшись на свободу, отпрянул на безопасное расстояние. Теперь оба потеряли часть оружия – сеть и щит.

Лейтенант со своим коротким мечём был в более проигрышном положении, чем его длиннорукий визави со своим длинным трезубом. Но подвижность меченосца и более тяжёлое ранение его противника, казалось, уравнивали шансы.

– Ставлю десять на лейтенанта, – не выдержал вдруг Принц, воспользовавшись паузой.

– Держу! – откликнулся тот, с выглядывающими из футболки седыми волосами.

– Десять на Шило! – завопил кто-то.

– Держу!

В несколько минут, пока противники переводили дух и примеривались к новым обстоятельствам, были сделаны ставки.

– А почему Шило? – поинтересовалась Алёна.

– Он такими мелкокалиберными пульками стрелял. Из длинного ствола. Получались аккуратненькие дырочки. Словно шилом проколотые, – объяснил Принц, вновь уставившись на арену. Надо признать, что и Алёну захватило это противоборство.

Киллер, видимо, понимал, что тянуть нельзя – с каждой секундой уходили кровь и силы. Правда, и рана противника кровоточила, а по тому, как он опустил левую руку, была содрана не только кожа. И тем не менее… Шило начал надвигаться на лейтенанта, делая выпады своим грозным оружием. План оттеснить врага к бортику и там пригвоздить был очевиден. Был очевиден и план лейтенанта – уворачиваться, тянуть время и дождаться, когда силы противника начнут иссякать. Но это – не ринг. Это – Колизей. Недовольно заворчали зрители.

– Стоп! – скомандовал цезарь. Ко мне!

Бойцы подошли вплотную к бортику, и Алёна увидела, как страшно искажены злобой, болью и страхом их лица.

– Предупреждаю, что при проявлении трусости, и победитель и проигравший будут не только не помилованы, но и более сурово наказаны. Теперь – идите и сражайтесь!

И вновь, под гвалт болельщиков началось. Чувствуя, что Шило слабеет всё больше, лейтенант стал пытаться войти в ближний бой – проскочить трезуб и ударить своим мечём наверняка. Сделав несколько обманных выпадов, он скользнул вплотную с оружием противника и ударил лезвием, целясь в шею. Но нападавший не учёл роста соперника и потерю собственных сил. Удар пришёлся по левому предплечью, разрубив его до кости. И в этот же миг киллер, страшно закричав, ударил противника рукояткой своего оружия в голову. Удар оказался на редкость удачным, а может и нет, это с какой стороны посмотреть. Алёна с содроганием отвернулась, увидев, как левая глазница лейтенанта заполнилась ужасного цвета жидкостью – вместе с кровью вытекал размятый ударом глаз.

– Всё, ну всё же, – закричала она. – Шило уже победил! Ну всё же!

– Сядьте, сядьте, сядьте! – скороговоркой откликнулся принц. – Правила есть правила, – проигравший тот, кто опустился на оба колена. – А пока они держаться.

Держись, лейтенант! Добей калеку.

В кульминации схватки все зрители поднялись и криками подбадривали гладиаторов.

Уже протрезвевшая от остроты действа Алёна, всё же также не могла оторвать взгляд от арены. А там оба бойца решили заканчивать. Каждый в свою пользу. И кинулись друг на друга. Но меченосец, видимо, не смог правильно сориентироваться своим единственным глазом, который к тому же заливала кровь. Угадав его намерение, киллер повёл своей острогой навстречу врагу и несколько в сторону от него. В ту же сторону пытался уклониться и лейтенант. Пронзительно закричав, несчастный сложился, схватившись руками за вонзившиеся в живот три страшных зуба.

Он ещё попытался выдернуть их из своих внутренностей, но упал, и посучив ногами, затих. Тут же осел от слабости киллер. Но, собравшись силами, встал и подошёл к трибуне, ожидая своей участи.

– Но он же победил? У вас же, как я поняла, победителей не судят? – удивилась Алёна.

– В таких случаях, как у них, судят и победителей, – зло бросил принц, вытягивая руку с большим пальцем, обращённым вниз.

– Но он честно победил! – возмутилась девушка.

– Он стоил мне десять тысяч!

– Сам поставил, никто тебя за язык не тянул!

– Вы очень дерзки, сеньорита! И я думаю, Вам это зачтётся. Ещё сегодня.

Обозлённый проигрышем Принц сам заговорил дерзко, видимо полагая, что сейчас, на виду у всех он вне опасности. А в это время, к изумлению Алёны, большинство протянутых рук показывали пальцами вниз. Только она и ещё избранница босса проголосовали за пощаду.

– Подчиняясь большинству, но, учитывая мнение богини и феи, повелеваю. Ты не помилован, но можешь завоевать его в следующей схватке.

Гориллы подхватили оседающего победителя и куда – то отнесли. Их коллеги отнесли с арены и бездыханное тело незадачливого лейтенанта.

– Но он же убил его, а? Убил?

– Вы на редкость догадливы, фея, – улыбнулся Принц. – Вот Вам и правосудие. Тоже, что светило за убийство копа, только эффектнее. Какой бой!

– Но этот, Шило. В каких следующих схватках? Он же на ногах не держится!

– Сейчас его подлатают, взбодрят, и будет, как новенький! А пока, видимо, небольшой антракт. Как насчёт прохладительного?

– Я бы хотела переговорить с боссом.

– Да. Это, пожалуйста. Пойдёмте.

Прямо на освещённой лужайке уже были накрыты несколько столиков с напитками и лёгкими закусками. Вокруг сновали гости. Безусловно, центром этого движения являлся босс-цезарь со своей Дианой.

– Как вам понравилось действо, наша фея? Господа, я не случайно так называю нашу новую гостью. Очень скоро вы в этом убедитесь.

– Захватывающе. Только плохо, что убивают.

– Девушка, но в этом то и вся соль! Это не спектакль и не Голливуд какой. Это – жизнь!

– И смерть.

– Да, и смерть! Но настоящая. Вам, по молодости лет, этого не понять. Хотя, может, Вы понимаете всё лучше нас.

– Вы обещали мне Кондора.

– Да. Получите целого и невредимого. Сразу после антракта. А почему такая забота о рядовом летуне. Или он уже Ваш неофит? Вот, принц, разузнай, чем наша гостья покупает мужиков… Тех, которых не убивает? Ну, кроме своего очарования, конечно? – громко расхохотавшись, босс отошёл к другим гостям. Алёна села на одну из скамеечек и тяжело вздохнула. Смерть, пусть вполне заслуженная, бандитского лейтенанта оставила тяжёлое впечатление. По глазам босса она почувствовала – тот присмотрелся, уверился в своей неуязвимости и смакует предстоящую приготовленную им пакость. Надо бы кончать с этим. Но как? Пока не была того гнева, который мог бы выжечь всё это тараканье гнездо. Уйти? Вот бы перекосило, если бы попробовали остановить! Впрочем, босс что-то надумал и на это…

– Босс что-то надумал. Совсем уже гнусное – словно на её мысли откликнулся сидящий рядом, вдруг протрезвевший Принц. Если можете уйти – уходите. Вот ключи.

Машину водите? Моя – первая от входа… Хотя, вы не знаете, где это. Пойдёмте, я Вас провожу, – быстро прошептал её кавалер.

– Нет… Спасибо, конечно… Но без Кондора я не уйду.

– Его я не вытащу. Да и кто он Вам? Как сказал босс, "неофит"? Поклонник, или, извините, любовник? Бросьте. Он…

– Он плюнул в лицо Вашему боссу.

– Ого! Тогда его ждёт лютая смерть.

– Я не дам! Это из-за меня… Он убивал, но раскаялся. И… ну, нельзя… Не дам!

– Вот как? Раскаялся? И Вы отпустили ему грехи?

– О чём Вы говорите! Его спасать надо, а у Вас всё шуточки!

– Это не шуточки. Но его уже не спасёшь…

– Посмотрим! Пойдёмте! пора уже!

Пилота явно очень хорошо подготовили. Он гордо поднял голову и окинул трибуны до наглости вызывающим холодным взглядом. Перевязанный киллер – Шило был под стать ему. Только взгляд его был не гордый. А безумно – бесшабашный. Да и покачивало его от потери крови всё-же ощутимо. Наименее пострадавший в первой схватке насильник, наоборот, выглядел подавлено. Он явно не ожидал такого расклада и страшился больше всего – неизвестности.

– В отличие от двух известных уже вам персонажей, Кондор – из особо провинившихся. Первых двоих не пощадили вы, дорогие гости, этого не пощадил я и он прошёл в финал без предварительных боёв, – Цезарь радостно засмеялся своей шутке и тут же угодливо захохотали гости.

– Кстати! – спохватился босс. Наша новая загадочная гостья успела подружиться с Кондором и, думаю, подвигла его на его безумства. Сеньорита, я сдержал своё обещание. Можете даже спуститься вниз и поприветствовать своего героя. Поверьте, это и вдохновит, и поможет Кондору.

И тотчас все прожекторы осветили только её – растерявшуюся Алёну.

– Смелее, наша юная героиня! Мы ждём! – прогремело напутствие цезаря.

– Ну, действительно, сеньорита, не стесняйтесь, и не задерживайте действо – поторопил её Принц.

Алёна, сопровождаемая лучами прожектора, спустилась по ступенькам к арене.

Прошла через открытую в клетке дверку и приблизилась к стоявшему в центре пилоту.

Тот вначале внимательно присмотрелся, потом сник.

– Я было поверил… Я начал молиться на тебя! А ты – из их? Ты – его?

– О чём Вы говорите? – возмутилась Алёна. – Из кого – их?

– Из этой его блатноты. Если бы ты знала, как… Я думал, что встретил… что дожил… что теперь искуплю… А тут…

– Перестаньте! Что вообще он надумал?

– Иди. Полюбуешься. Будет сейчас цирк.

Но Алёне не было суждено ни уйти, ни "полюбоваться на цирк". Когда она обернулась, проход в клетке был закрыт.

– Уважаемые гости! – загремел голос босса. – А теперь главный гвоздь программы.

Казнь врагов человеческих. Перед вами – наш главный на сегодняшний день враг. Я говорю наш, потому, что мой враг – и наш враг. Кондор нанёс мне тягчайшее оскорбление и не подлежит прощению. Этих двух не простили вы. Я юную сеньориту не прощу я. И кто не будет с этим согласен – милости прошу туда, на арену.

Краткое обвинение. Вы помните разгром нашего эээ отеля, убийство лучшей управляющей и заодно – нашего смотрящего и других. Убийца – перед вами.

– Эти скоты хотели меня изнасиловать и заставить заниматься проституцией – закричала в темноту Алена.

– Вы помните трагический конец нашего юного отряда портовиков? Убийца – перед вами!

– Они обманули нас и первыми пытались меня убить! Они искалечили моих друзей!

Они стреляли в меня! – кричала Алёна в темноту.

– Успокойся, фея! – взял её за локоток Кондор. Он вновь воспрянул духом и улыбался. – Наш босс всегда судит очень предвзято. Так что – не мечи бисер перед свиньями.

– Вы помните, что произошла в тюрьме? Виновница – перед Вами! Вы знаете, какие надежды мы возлагали на наших братьей из "племени Сердца" и на её вождя? Он мёртв. Мертв и его преемник. Виновница – перед вами. Она заслужила смерть!

– Это ты заслужил смерть! – вновь закричала Алёна. И, словно повинуясь её словам, прожекторы выхватили из темноты босса. Он стоял в позе обличителя, но был бледен.

Явно трусил. Несмотря на расстояние клетку и охрану – трусил.

– Она заслужила кару, – повторил цезарь. Кто считает не так – прошу к ней. -Тишина.

– Ну что же. По доброте своей я помилую. Одного. Последнего. И дам шанс.

Возьмите.

Охранники кинули на арену четыре небольших широких ножа.

– Это почти уравнивает шансы. Почти. У зверей – зубы и когти. У вас теперь – когти. И мозги. В бой!

Но прежде, чем цезарь махнул рукой, к двери решётки метнулась фигура. Когда прожектора высветили её, Принц уже дал команду открыть дверь.

– В чём дело, Принц? Что случилось?- заволновался босс.

– Немедленно откройте мне, сейчас расскажу!

– Открыть! – распорядился хозяин.

– Теперь накрепко закройте! Вот так. Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!

– Ты что? Ты о чём? Уже нанюхался? – сорвался на крик босс.

– Я с ними. Там, где травят зверями, я с христианами.

– С ведьмой!

– Пусть будет так. Я с ней. Вначале полюбуешься на мою смерть!

– Пусть будет так, – после долгой паузы согласился цезарь. Это тяжело для меня…

Но пусть будет так. Кто ещё? – в голос босса вновь вернулся металл. – Нет таких?

Тогда – вперёд.

Глава 19

Но Вам это зачем, а Принц? – поинтересовалась девушка, когда мужчина загородил её своей худой и гибкой спиной.

– Выживу – расскажу. Нет, – считайте покаянием. У каждого своё время грешить и время грехи искупать. Моё пришло.

– Но почему сейчас?

– Ещё в детстве снилось. Спасал Магдалину от диких зверей.

– Кого? – изумилась девушка.

– Возлюбленную Христа.

– Это я – Магдалина? Эта… эээ блудница?

– Вы ещё дальше от Бога, чем я. Но если бы Христос кого и возлюбил, то такую, как Вы.

– Вы с ума сошли!

– Всё, не время теперь. Кондор, вместе с Шило прикрываешь сеньориту с тыла. Мы с этим юношей держим фронт. Если всё пойдёт, как он планировал, первое нападение не самое трудное отобьёмся.

– Возьмите хоть нож, – протянула девушка свой. Я всё равно не смогу…

– Давайте. И без необходимости не вмешивайтесь. Пока кто из нас… ух ты!

Это было всё- же неожиданно. То ли очень изголодались, толи были доведены до полной свирепости, но из первых же клеток пёстрыми молниями вырвались два леопарда. И Алёна не успела сосредоточится, а остальные отреагировать, когда оба хищника, выбрав жертву с двух сторон накинулись на Принца. Каким – то непостижимым образом он успел воткнуть нож под левую лапу одной из гигантских кошек. Но вторая наотмашь ударила когтистой лапой по шее. Правда и этот зверь упал – ударил явно наловчившийся киллер. Но и принц уже лежал на арене, захлёбываясь в крови.

– Сейчас – сейчас, – кинулась к нему Алёна.- я помогу!

Она, склонилась над искупляющимся грешником, и начала было соединять порванные вены.

– Спасай… своих… друзей… оставь! Там… ты…теперь… нужнее,- просипел принц… Живи…

Принц явно хотел быстрее умереть и не быть обузой для сражающихся. И действительно, всё изменилось. Насильник в ужасе кинулся карабкаться на решётку, но с воплем рухнул назад – толи для таких случаев, толи для безопасности сквозь прутья шёл почти смертельный ток.

Да, это был действительно ужас. Алёна раньше не видела таких громадных зверюг и не чувствовала такой слепой ярости. Даже тот гигантский крокодил был просто голоден. А эти два бурых медведя с налившимися кровью глазками излучали свирепость. Они были худыми, со свалявшейся шерстью, они были зловонны и отвратительны.

– Их держали в тесных клетках и ежедневно брали желчь или что-то типа, – облизнув пересохшие губы, сообщил киллер.

– Бедные! Что они пережили! – вырвалось у Алёны.

– Себя пожалейте, в конце концов! Теперь отойдите. Первый – мой.

– И ты, – кивнул Шило Кондору – таким ножом в сердце – не убьёшь. Смотри на меня!

– Да нет же, замрите! Дайте минуту!

– Живи, фея! – вдруг закричал подслушанный предсмертный клич киллер и бросился на первого из зверей. Он явно намеревался ударить своим кинжалом в глаз зверю.

Но ранения и потеря сил сказались на исполнении это дерзкого замысла. Уже возле вставшего на дыбы медведя, увидев, что не достаёт, Шило в этом же прыжке полоснул его по мощной шее. Но густая косматая шерсть смягчила удар и сохранила горло. Одной отмашкой когтистой лапы с киллером было покончено. Голодный зверь тут же оторвал кусок от ещё бьющегося в судорогах тела и пережёвывая, уставился на остальные жертвы. От картины пожирания умирающего, Алёну начало тошнить. Судя по звукам с трибуны, она была не единственной. А на арене второй зверь, обезумевший от острого запаха свежей крови рванулся туда же – к телу киллера. Но они были два чужих зверя. И одинаковая жестокая судьба их не породнила. Первый из них вновь встал на задние лапы и заревел, защищая свою добычу. Второй считал себя круче и началась демонстрация силы.

– Не вздумайте! Вы же видели! Меня нельзя… Вон и крокодил пробовал… Да, вы не видели! Но пули то видели! Не бросайтесь. Я сейчас, – давясь рвотой, отговаривала Алёна Кондора от самопожертвования. Переведя дух и потряся головой, она попыталась сосредоточиться. За себя она не боялась… Ну, почти. Хотя… Но что делать? Сожрут Кондора. Что делать? И этого насильника тоже. Вон, уже…

И действительно, второй зверь, приняв во внимание жёсткие возражения напарника, как-то смущённо, бочком отошёл и двинулся к лежащему без сознания парню.

– Нет! Стой! – закричала девушка. Затем напряглась, пытаясь проникнуть вглубь сознания медведя. Тьма. Боль. Голод. И ярость. Такая ярость, что Алёну аж скрутило. Словно прикоснулась к расплаву. А зверь в это время обнюхивал лежавшего насильника. Бесчувственное тело несколько озадачило его. Но ненадолго.

Схватив зубами за плечо, медведь замотал головой. Придя в себя от боли, несчастный дико заорал. Это заставило медведя на мгновение отпрянуть. А человек сделал выбор – кинувшись на решётку, продел в неё руки, и так замер. На минуту запах крови был перебит гадким запахом палёного человеческого мяса. Ткнувшись к уже мёртвому телу, но получив ощутимый разряд, животное свирепо заревело и, поднявшись на задние лапы, двинулось к двум оставшимся жертвам. Внезапно прервав ужасную трапезу, заревело и двинулось на них и второе чудовище.

– Чем-то впёк, сволочь, – показал Кондор на кровь, брызнувшую из медвежьего зада и на ухмыляющуюся гориллу за решёткой. – Ну, прощай, фея. Не знаю, как ты, а я точно не уцелею… Ты меня простила хотя бы?

Алёна не отвечала, пытаясь остановить громадных зверей. Откинувшись на решётку она почувствовала прошедший через неё ток. Словно неведомая сила заструилась по ней, уходя от железных прутьев в землю. Это было необычно, больно, но терпимо.

– Стань за мной, – сквозь зубы прорычала девушка. – Нуу!

Держась одной рукой за решётку, Алёна, преодолевая боль и страх, сделала шаг навстречу первому зверю. Тот ударил лапой в голову своей добычи. Яркая вспышка.

И рёв – на этот раз рёв ярости и боли. И вонь палёной шерсти. Нападавший монстр мгновенно оказался на несколько шагов сзади – рядом со своим напарником. Видимо, он не сообразил, что же такое с ним произошло. Он обнюхивал себя, мотал головой, тёр лапами морду.

– Нокдаун, ребята. Пора открывать счёт. Пятьдесят на колдунью! – раздался голос с трибуны.

– Держу!

Это потрясло девушку. У этих… этих… на их глазах животные ели людей. Живых!

Сейчас два чудовища готовятся разорвать двоих оставшихся. А они – пари! Ну ладно, будет им пари! Алёна добавила свою ярость к ярости медведей, но направила её к тем – сидящим за оградой. А когда оба зверя пошли приступом на решётку, схватилась свободной рукой за второй её прут, замкнув движение тока. Как? Это она потом вспоминала, как увидела светящееся и пульсирующее электрическое поле, и струящийся по нему ручей, как пропустила его через себя и направила назад, против потока. А сейчас раздался глухой хлопок и решётка обесточилась. В это же мгновенье часть её упала, выдранная страшными лапами обезумевших зверей и те начали терзать заметавшихся зрителей и горилл, их защищающих.

– Беги. Беги быстрее – толкала Алёна в пролом Кондора. Им не до тебя!

– Ты что? Без тебя?

– Беги, сказала! Мне ещё поквитаться надо. За всё… Иначе всё равно достанет!

Беги к вертолёту! Не тяни!

Момент был действительно самый благоприятный. Гостей и цезаря с трибун смыло, а гориллы, которые посмелее, изо всех стволов палили в медведей. Туда же – на место новой схватки светили и прожекторы, видимо, подключенные к другим источникам питания.

– Я буду ждать тебя у вертолёта! Ты же помнишь, где он стоит? – не дожидаясь ответа, пилот растворился в темноте. Алёна далеко обошла освещённых медведей и мелькающих горилл, отдав должное их профессионализму – один из зверей уже лежал бездыханной коричневой горой, второй ещё стоял на втором ярусе, злобно ревя на врагов. Но было видно – минуты гиганта сочтены. Девушка вздрогнула, вспомнив, как эта зверюга жрала киллера. "Людоед! Так тебе и надо!" – подумала она. "Как надо" тем, кто довёл до такого состояния мохнатых гигантов, она ещё не решила.

Но клокотавшая в ней злость и неожиданно полученная энергия не сулили цезарю ничего доброго. Окна гостевого крыла ярко освещены. Видимо, уже отдуваются за столом и делятся впечатлениями… Это ещё не всё, гости дороженькие. Ставлю тысячу к одному, что вы ещё не то увидите!

Но мстительные замысла Алёны были резко прерваны. Внезапно осветилась полянка у парадного входа виллы. На это раз четыре мощных прожектора свели свои лучи на одном объекте – зажмурившейся от неожиданности нашей героине.

– Пора заканчивать, дорогие гости. Вы видели некоторые возможности нашей юной колдуньи.

Алёна посмотрела на голос вверх. На длинном, во всё крыло балконе стоял босс.

Вправо и влево от него, словно когда-то вожди на мавзолее Ленина растянулись гости. Свет из окон гостиной высвечивал только их мрачные безликие силуэты.

Словно были они бестелесными чёрными душами.

– Я решил спасти девушку. И навсегда оградить её от зла, – распинался цезарь. И спросил мнение специалистов. Они и подсказали, на богатом опыте коллег из старой Европы. Только огонь спасает и очищает души. Только огонь уносит зло ведовства безвозвратно…

Пожав плечами, Алёна осмотрелась вокруг, выискивая приготовленный для её костёр.

Но увидела невдалеке от себя только несколько неясных, каких-то горбатых фигур.

"Интересно, как он меня на костёр поволочёт? Скорее, я его", подумала девушка и сделала шаг к вилле.

– Именно огонь! Огонь! Я же сказал: "Огонь!" – заверещал босс, увидев это движение.

Сначала липкая горячая струя лизнула лицо девушки, затем вторая ударила в спину и две – по бокам.

Напалм! Как во Вьетнаме – подумала Алёна, наблюдая, как на траве обугливается её парадная лётная форма. Затем она отчетливо рассмотрела четырёх, стоящих внизу своих убийц с бачками и длинными кранами – стволами.

Девушку, сволочи! – подумала она и ударила своей ненавистью по всем четверым сразу. И они, дико крича, вспыхнули страшными факелами. Только теперь Алёна спохватилась, что видит всё откуда – то сверху. И видит совсем другим зрением.

Восхитительная картина буйствующих красок Вселенной просто ослепляла. Как это описать? Как описать слепому голубизну неба? Или глухому – радостные трели птиц?

Я умерла? – подумалось девушке. – И теперь буду подниматься в какую – то трубу?

Она действительно поднималась, но не в трубу и не через туннель, а просто вверх, к небу, ко всё ещё далёким звёздам.

– Н-е-е-т! Туда рано, даже если умерла!

Словно повинуясь этой своей команде, она зависла на одной высоте – чуть выше деревьев. Ночь не мешала ей видеть происходящее в имении босса – правда в другом удивительном свете. И даже слышать.

Алёна слышала, как босс назвав её убийство " искупительным огнём", пригласил всех к столу "помянуть новоприставленных рабов Божьих", видела, как, пошатываясь, брёл к вертолёту Кондор – он всё-таки не послушался Алёны, шёл следом за ней, видел её ужасную кончину, но не успел вмешаться. Сейчас забытый, никому не нужный и отчаявшийся, он шёл к своей верной стрекозе. Алёна видела, как подручные босса выносили и грузили на какой- то баркас тела погибших – наверняка выбросить в море. Много что она видела ещё. Не видела только своего тела. Это было восхитительное ощущение абсолютной свободы! Но долго испытывать эту новую ипостась не пришлось. Зарокотал двигатель вертолёта и послушная кондору машина взмыла вверх. Но направилась не прочь от этого логова зла, а в центр – в сторону виллы, возле которой всё ещё тлели пять костров – четыре по периметру и маленький в центре. Дальнейшее произошло очень быстро. Поравнявшись с освещёнными окнами второго этажа, вертолёт замер, а потом начал плеваться пламенем.

"Пулемёт" – вспомнила Алёна, когда вокруг брызнули осколки стёкол, раздался визг и дикие крики. Да, это за неё смерть мстил Кондор. Мстил страшно, без разбора.

Всем. Кто организовал. Кто участвовал. Кто смаковал. И кто просто молчал. И у кого сейчас в горло лез кусок. Видимо, запас патронов был солидный – Кондор стрелял и после того, как крики замолкли. Затем, развернувшись, прошёлся по стрелявшим в него гориллам. И только затем вертолёт завилял хвостом прочь от занимающейся огнём виллы. А девушку, или, если хотите, её душу неудержимо потянуло вниз. Не понимая, что происходит, она из-за инстинктивного страха разбиться направила падение в один из всё ещё подсвеченных весёленьким голубым цветом бассейнов.

Боль ослепила Алёну и она почти в беспамятстве закричала длинным пронзительным криком. Было невыносимо больно. И столь же невыносимо страшно смотреть, как сознание обрастает плотью. Как в "Человеке – невидимке" Уэльса вначале стал видимым костяк, и на собственный скелет смотреть было жутко. Столь же страшно было видеть свои же внутренности. Затем появились нервы и сосуды, по которым запульсировала кровь. Когда всё покрылось кожей, боль и страх отпустили одновременно. И словно серая пелена обволокла девушку. Она обрела плоть и человеческие органы чувств – только щёлочку к феерии Вселенной. Но измученной всем этим девушке сейчас было всё равно. Она выбралась из бассейна, с трудом доползла до неубранного лежака и упав на него, погрузилась в небытиё.

Проснулась девушка от того, что лучи утреннего солнца ласково трогали её по щекам и носику. Заулыбавшись, Алёна чихнула и потянулась. Она была у того же бассейна, на том же лежаке, только укрыта тёплым махровым одеялом. Рядом, на соседнем лежаке сидел Крысёныш всё в том же сером костюме.

– Доброе утро! – поприветствовал от Алёну, внимательно присматриваясь к её реакции. – Как спалось? Не замёрзли?

Алёна вспомнила, что на лежак упала совсем голая. Мысль о том, что эта серость её укрывала, а может, до этого, ещё и бесстыже разглядывала, была крайне неприятной.

– Ну что Вы! – угадал её мысли секретарь. – У нас там в доме дел невпроворот.

Это совсем недавно прибежала Моэма – ну, она вам вчера прислуживала, и сказала, что Вы здесь… без одежды. Ну, чтобы лишнего внимания не привлекать я и сказал её укрыть вас полотенцем. Вроде как ранняя купальщица. Вот Вам одежда. Это не то, что было вчера, но так надо. Потом поговорим.

Это была униформа слуг боссовой виллы – простенькое удобное платьице, и какой-то декоративный фартучек.

– А там – кивнул Крысёныш на пакет туфли и эээ всякие женские причиндалы.

Одевайтесь – и быстренько в беседку надо переговорить.

"Ого, уже "быстренько!" – удивилась Алёна, но послушно метнулась в кабинку.

– Хорошо! – одобрил секретарь преображение девушки. Только вот, браслетик надо снять.

– Куки, милый мой. И ты со мной? И там и тут? – изумилась и обрадовалась Алёна.

Она погладила поблескивавшего своими драгоценными глазками змеёныша. – Нет, это исключено.

– Но это ни в какие ворота не лезет! Служанка с таким сокровищем! Ладно! А если забинтовать руку? Хорошо, в доме сделаем. Может, оно и кстати… Теперь слушайте внимательно. Потом копы не дадут…

– Они здесь?

– А вы как думали? Восемнадцать трупов, одиннадцать раненых, – и без копов?

Хорошо, что этот бассейн не по маршруту Кондора. Но скоро начнут прочёсывать. На всякий случай. Но не об этом. Запоминайте. Вы Катрин, служанка. Должны были находиться вчера здесь. Но эээ обварили руку и на службы не вышли. Только вот сегодня пришли помочь Моэме с уборкой. Та сказала по телефону, что сплошной разгром, понадобится и одна рука. Что здесь происходило не знаете. Даже телевизор утром не включали.

– А что, передавали?

– Увидите. Успеете. Но не сбивайте. Мы с вами поедем в больницу к шефу и Вы…

– Он жив?!!

– Он живуч и везуч, наш босс. Но, кажется, теперь ненадолго. Но Вы опять… Так вот, поедем к боссу и Вы…

– Подождите Кры… господин секретарь. По- моему, Вы и впрямь принимаете меня за служанку или ещё кого…

– Время… время…, – заёрзал на беседочной скамеечке секретарь. – Ну хорошо. Я принимаю Вас не за служанку, а… за кого сами хотите. Теперь слушайте. Со смертью босса его синдикат не пропадёт. Это – опухоль со страшными метастазами.

Мы должны вырвать корень – изъять деньги организации и выжечь метастазы – отделения, или филиалы на местах. Все сведения и о том и о другом – в сейфе. Код и шифр – только у шефа. Этакая гарантия собственной безопасности. Обычными фокусами сейф не вскроешь – запрограммирован на самоуничтожение при любой попытке чужого вмешательства. И даже при ошибке, если не отключить тревожный сигнал. Нам надо узнать шифр, код и тревожный сигнал. Это сделаете Вы. Пока всё.

Во время этого монолога девушка во все глаза смотрела на преобразившегося секретаря. Куда девалась серость, услужливость, бегающие глазки и полупришибленное выражение лица? Это был другой человек – резкий, решительный, с острым умом и холодным взглядом.

– Значит, Вы…

– Можете и меня принимать за кого хотите, – улыбнулся секретарь. И потом, как Вы отнесётесь к, ну, паре сотен тысяч долларов и гарантированному убежищу в штатах?

– Это Вы из ЦРУ что – ли? Или ФБР? Их эээ разведчик здесь?

– Милая девушка! Я же не выясняю, чья Вы здесь!

– И Вы могли позволить, чтобы вчера и их… и меня…

– Я согласен обсудить все аспекты, в том числе и моральные по окончании дела. Ну, ну?

– Мне не надо в Штатах. Мне бы… А если Кондору, а?

– Он не помог. Он всё изгадил!

– Кондору – убежище, мне документы, деньги и полёт домой.

– Куда – домой? – нервно спросил агент, поглядывая на часы.

– Как – куда? Конечно… А разве это имеет значение? – спохватилась она.

– Всё, вперёд. За мной – и в машину. Глаза копам не мозолить. Если пристанут – повторите легенду. Но на ходу.

Странный лазутчик опять одел маску серого секретаря. Им повезло – полицейские в форме и в гражданке не обращали внимания на обслугу. Всё было предельно ясно.

Уже в машине Крысёныш (Алёна уже подумывала, на какую кличку сменить это неблагозвучное прозвище) продолжил инструктаж.

– Он уверен, что сжёг Вас. Поэтому воспользуйтесь этим заблуждением. И вырвите, выпытайте код и шифр. Поверьте, Вы спасёте тысячи людей.

– Тысячи?

– Тысячи ребят – от белой смерти и сотни девушек – от худшего.

– Вы дадите мне одну цепочку? Кто меня…

– И Вы…

– Я со своими сама разберусь.

– Суда по тем, в борделе, разборка будет лихой. Договорились.

– А с Кондором? Ведь он… Но он же… Даже Вы пальцем не пошевелили, а он…

Как мог… – на глазах девушки навернулись слёзы.

– Что касается меня… Когда на карту поставлена судьба тысяч, приходится жертвовать единицами. Я в организации… ладно… Конечно, такой дикой выходки я не ожидал. Жечь напалмом… Ладно. Давай так. Решаешь вопрос ты – решаю я.

Выходи, приехали.

– Но это же не… – возразила Алёна, разглядывая бутик.

– Конечно. Здесь мы вернём тебе вчерашний вид.

И действительно, через четверть часа из магазина вышла вчерашняя гостья незадачливого цезаря. Ну, может, наложенные впопыхах тени срочно привезенным визажистом, несколько и отличались, но зато одежда была один – в один. А состояние босса, вроде, не должно было склонять его к долгому созерцанию неожиданной посетительницы.

Госпиталь поразил Алёну прежде всего – чистотой, тишиной и какой – то ненавязчивой, естественной ухоженностью. Они поднялись на лифте на третий этаж, и уже на входе в коридор их встретил один из горилл – охранников.

– Разве их не всех? – удивилась Алёна.

– К, счастью, нет, – громко, для охранника, ответил секретарь, укоризненно взглянув на девушку. Горилла, видимо, узнавшая вчерашнюю покойницу, побледнела, но, зная отношения босса и секретаря, отошла. У дверей средней по коридору палаты стояли ещё два охранника.

– К боссу. Как он? – поинтересовался секретарь у одного из этой парочки.

– Док говорит, хреново, но стабильно. Но это лучше спросить у моего шефа.

Вызвать?

– Нет. Мне всё равно к боссу. Копы как с цепи сорвались. Надо кое о чём предупредить. Подождите здесь, сеньора.

Когда секретарь скрылся за дверью, оба охранника стали откровенно таращится на Алёну.

– Двойняшка? – нашёл один из них ответ на мучавший его вопрос. – Лихо! Заткнут всех, кто начнёт плести о вчерашнем. Но Шлёма молодец, оперативно.

– Кто? Извините, кто?

– Вашего попутчика, сеньорита, зовут Самуил, а по-свойски – Шлёма. Он что, не представился?

В этот момент Шлёма вышел из палаты.

– Идите и расскажите сами. И будьте кратки – ему сейчас эээ трудно.

Поняв, что это – лапша на уши охранников, девушка вошла в палату. Картина была прогнозируемой – кровать, белоснежная простыня, такого же цвета лицо босса, белоснежные бинты, трубки в носу, электроника над ним, электроника возле кровати, трубы, трубки и трубочки, провода, проводочки, тянущиеся к раненному и скрывающиеся под той же простынёй. Такое Алёна видела в фильмах. А вот реакция босса… Вначале он вперил на посетительницу взгляд недобро прищуренных глаз.

Затем прищур пропал и глаза округлились, начав вылезать из орбит. Казалось, бледнеть боссу было некуда, но он побледнел. Открытый рот словно зашёлся в крике.

Но в действительности было тихо – босс боялся вдохнуть или выдохнуть.

Удивительным было только то, что аппаратура продолжала исправно высвечивать всё тот же мелкий, но ритмичный пульс.

– Ведьма! – выдохнул, наконец босс. – Ведьма! Ведьма!!! – захрипел раненный. – Ты… зачем… ко… мне? – задыхался от ужаса он.

– Боюсь, умрёшь не попробовав настоящей боли.

– Боль… и сейчас… боль… Ты… зачем…

– Это так стрелял в меня Кондор. А как ты – напалмом?

– Не надо… пощади…

– Я читала, цезари не просили пощады?

– Пощади…

– А хочешь боли, когда тебя кидают на кол? Как меня вождь…

– Пощади-и – и, хриплым завыванием отозвался босс.

– И боль начинается… догадываетесь откуда? Вот к примеру… – она мысленно прикоснулась к телу босса, но тут же отшатнулась, почувствовав его действительную боль.

– Хорошо… Я не буду этого делать. Я даже… облегчу твои страдания… Но ты немедленно скажешь код и шифр. Ты знаешь, о чём я.

Босс молчал. Только вдруг почувствовала Алёна, словно кто – то невидимый злобно мазнул её чем- то грязным по лицу. И будто бы раздался и растаял вдали злой крик.

И отозвался чьим-то злобным, жутким воем, когда-то слышанным ей в пещере.

Девушка потрясла головой и машинально вытерла губы. Ничего.

– Раздумывать долго нечего, босс.

Но босс уже не раздумывал. Он был мертв. Пыжившийся цезарь преступного мира умер от страха, лишь представив обещанную ведьмой боль. Он лежал с перекошенным от ужаса лицом, а аппаратура продолжала отслеживать мерный пульс и стабильное давление.

"Вот зачем на самом деле заходил в палату Шлёма. Ну, молодец!" – догадалась девушка.

– Всё рассказала. Босс согласен на такую версию, – заявила она своему сообщнику, выйдя из палаты. – Сказал не медлить. Я сама поеду, или подбросите?

– Безусловно. Это исключительно важно. Поедемте! – продолжил Самуил эту игру и они рванулись к автомобилю.

– Ну? – уже трогаясь с места поинтересовался он.

– Босс умер.

– Не сомневался, что Вы так его проделки не оставите. Я о другом.

– Он умер сразу. Ну, почти. Испугался.

– Код? Код!!!

– Я же говорю… Я не хотела… Я не думала…

Осиротевший секретарь остановил машину и подперев рукой подбородок, задумчиво и как-то безнадёжно уставился на Алёну.

– Я же просил, – жалобно, со слезами в голосе начал он. – Я же обещал… Я умолял! Код вначале! Откуда, нет, откуда в таком юном создании такая неукротимая кровожадность?

– Это в Вашем Моссаде неукротимая кровожадность! Я не зверь какой! Что я могла поделать?

– У Вас какое-то странное представление о некоторых спецслужбах, девушка. И откуда такая информация?

– Ну, если Самуил, то откуда ещё?

– Да я не о себе, – невольно улыбнулся агент. О Моссад вообще… Ну, неважно. И извини. Насчёт кровожадности. Просто… пять лет в этом дерьме, и теперь…

Вплотную же подобрался. А тут вы с этим Кондором… Ладно… Что теперь с вами делать… Блокировка аппаратуры закончится через пол – часа. И босс умрёт официально… А затем…

– Неужели босс никак не продублировал на случай забывчивости или ещё чего?

– Мне это неизвестно. Наверное, какой-то механизм передачи сведений преемнику есть. Только всё заново.

– А если мы этого преемника… это самое?

– Всё же в вас кровь инквизитора, девушка. Пойдём, лучше, выпьем. За упокой души.

Уже за столиком, в открытой кафешке, Шлёма, отхлёбывая горячий кофе, вслух размышлял.

– Засветился с тобой. Эти двое доложат, что приезжал. А наши…тьфу, то есть, ихние к таким визитам очень настороженно относятся… тоже придётся уходить…

Он угрюмо замолчал.

– И всё – таки… Ну, для наследников завещание, ладно. А от собственного склероза? – продолжала свою мысль девушка, лакомясь неизвестным ей ранее капучино.

– Ну, это он тренировался. Каждый раз перед закрытием сейфа пялился на цифры.

Внутри написал. И каждый раз…

– Поехали! – вскочила Алёна. Поехали же! – схватила она за руку несчастного агента.

– А… а в чём дело? – спросил Шлёма, уже выжимая всё возможное из автомобиля.

И куда, вообще -то?

– К сейфу, куда же ещё!

– Я так и подумал, просто на всякий случай… Вы что удумали?

– Мы откроем сейф!

До виллы домчались быстро. Бегом влетели на второй этаж крыла хозяина. Алёна мельком отметила шикарный, не в пример цокольному, зал совещаний, приёмную, кабинет, комнату отдыха за ним, ещё одну, на этот раз потайную дверь. То есть, уже не дверь, а отъехавшая в сторону панель, открывшая холодный металл мощной дверцы сейфа.

– Это сейф? – изумилась девушка. – Это же дверь в какое-то бомбоубежище.

– Ты обещала открыть! – не принял шутки агент.

– Я обещала шифр! А здесь ещё ключи…

– Не твоя забота. Быстрее, ради Бога! Что ты удумала?

– Отвернитесь и ждите. Я буду диктовать.

– Что за… ну да ладно, – экс-секретарь схватил ручку и блокнот со стола, отвернулся и застыл.

Алёна, набрав побольше воздуха, задержала дыхание и втиснулась в железо.

Оказалось, что волновалась она зря. Удивительные её способности остались при ней и сквозь дверку сейфа она прошла также, как ранее проникала сквозь разные стены.

Деревянные в доме вождя или каменные в той ужасной пирамиде… что же со мной происходит? И с тобой, Куки? – взглянула она на браслет. Но задумываться сейчас было некогда. Сейф и впрямь оказался бронированной комнатой с двумя отделениями.

Справа – полочки с деньгами, слева – с документами. Но разглядывать некогда. Где он говорил, босс написал своё заклинание? На противоположной стенке. Так…

Сейчас… – записывайте- вышла она назад, но взвизгнув, вновь отпрянула в сейф.

Агент шлёма стоял вплотную к сейфу и во все глаза пялился на неё. На неё голую!

Девушка уже знала, что одежда не следует за ней, поэтому и сказала отвернуться.

А он… Вот подлость какая!

– Немедленно отвернись! Глаза выжгу! – скомандовала она, выглянув из дверцы только головой.

Потрясённый очевидец этих чудес только промычал что-то, но послушно и как-то поспешно отвернулся.

– Вот так! – одобрила Алёна. Она хотела было начать диктовать в таком положении, но вдруг почувствовала страшную слабость. Когда же она полностью вышла, это недомогание тотчас улетучилось. Задумываться над этим было некогда.

– Записывайте! 666 цифрами и ytqhjy буквами.

– Это… точно?

– Сейчас проверю.

Отложив одежду, она вновь нырнула в сейф и убедилась в правильности.

– Что-то непроизносимое… Как он запоминал? – озабоченно бормотал Алёнин партнёр, набирая названную комбинацию. После каждой цифры или буквы он делал короткую паузу, прислушиваясь, переводил дух и набирал следующую. Затем вставил два ключа, повернул их и взялся за массивную круглую рукоятку.

– Ну, с Божьей помощью! – он затаил дыхание и повернул её до отказа влево.

Запоры открылись с мелодичным звоном и не в силах совладать с собой, агент рванулся к вожделённым секретам.

– Ты быстренько собирай ценности. Всё, что успеешь – твоё, – предложил он Алёне, бегло просматривая документы и тут же запихивая их в невесть откуда взявшиеся пакеты.

– А куда мне…

– Там, там, там, – поморщившись сообщил Самуил. В шкафу в соседнем кабинете. На случай экстренной эвакуации. Кейсы. Быстрее, ради Бога!

Полагая, что напарник советует ей, куда складывать ценности, девушка принесла действительно складированные в шкафу кейсы. Но агент, благодарно заурчав, начал и в них складывать документы.

– И конечно, вот это! – подытожил он, перекладывая в карман диски и флешки.

– Всё, милая! Всё, красавица! Мы сделали это! Теперь закроем и исчезнем! А деньги всё- же придётся оставить. Теперь вот так – он изменил что – то в шифре, затем захлопнул дверку сейфа, поставил на место панель,её маскирующую.

– И ходу, ходу отсюда!

В кабинете секретарь нажал какую-то кнопку в столе.

Это взрыватель? – поинтересовалась Алёна, когда они уже выехали с виллы.

– Где? – озабоченно огляделся вокруг.

– Да нет, не здесь. Там, в столе.

– Да нет, что ты! – рассмеялся Шлёма. – Это я камеры наружки выключил. Не надо бы никому видеть, что мы выходили не с пустыми руками. Да и вообще тебя уже не надо никому видеть.

– Эти гориллы у палаты решили, что Вы нашли двойника. Чтобы следы моего убийства замести.

– Хо-о-о-рошая идея – протянул агент. – Надо воспользоваться. Ну вот, началось, – потянулся он к заверещавшему мобильнику.

– Да? – поинтересовался вновь преобразившийся секретарь своим сереньким исполнительным голосом. – Слушаю… Как? Я же… когда приводил двойняшку, он был в нормальном состоянии. Дал поручение… Пять минут назад? Понимаю… Нет, не дома. Устраиваю это алиби. Чтобы под рукой была. Почему не надо? Могут и после смерти… Конечно, теперь набьется. Всё опечатают. Вывезти сейф? Руки коротки. Нет. Нет. Видимо, у его нотариуса. Конечно. Он продиктовал адрес. Буду на связи, – он отключил мобильник.

– Думаю, лично я не скоро им понадоблюсь. Как и в любой империи, после смерти императора, начинается грызня за власть. А я не претендент. И как секретарь не нужен, – вздохнул агент с почти искренним сожалением. Ну вот, приехали. Они свернули на аккуратную дорожку, ведущую к окруженной густой растительностью и основательно огороженной глухим каменным забором вилле. Ну, не как у покойного босса, однако из-за ограды выглядывал второй этаж. Невидимый оператор открыл ворота, автомобиль проехал вдоль небольшой лужайки и нырнул в подземный гараж.

– Похозяйничаешь здесь. Официально – это вилла…эээ… одного из дипломатических работников…эээ…одного из дружественных государств. Поэтому ни копы, ни мои бывшие хозяева сюда не сунутся. Инструкции персоналом уже получены, поэтому устраивайся, отдыхай. Пока я не выполню свои обязательства.

– Кондор.

– Да, конечно… Постой, а кейс куда?

– Это не твой. Ну, не твоя добыча.

– Но я…

– Ты же сказал – деньги оставить. А это – она раскрыла кейс и в свете гаражных ламп блеснули украшения с драгоценными камнями.

– Да ты время даром не теряла, – присвистнул Шлёма. – И наши две сотни, так что бедствовать не будешь.

– Да ты что? Ты что?!!! – возмущенно закричала Алёна. От подозрения, что она украла драгоценности для себя, её бросило в краску. – Это надо семьям погибших.

У Уго наверняка кто-то остался. У Большого… Не знаю, как там Фернандо… Да много кому ещё… Вон, Кондор говорил про сына…

– Я догадывался, из какой ты страны, теперь убедился. Ладно, составляй свой список, что-нибудь придумаем. Никого здесь не бойся, командуй прислугой, но… из коттеджа на всякий случай не выходи. Если что – он протянул один из мобильных телефонов. – Это прямой и только ко мне. Просто нажмешь вот эту кнопку.

– А как мне всё же величать – то Вас? "Слышь ты" нехорошо, а Самуилом, или там Шлёмой…

– Это по легенде! – расхохотался агент. Ещё от такой… юной сеньориты – Шлёму.

Ладно, зови меня Дик.

– Это – Ричард?

– Не забалтывай меня, ради Бога! – экс – Шлёма захлопнул дверку, и машина рванулась из гаража.

На Шлёму ты больше похож, – улыбнулась вдогонку девушка. – Может, просто прикипело? А каким Крысёнышем притворялся? Артист!

Алёна поднялась на первый этаж, где её встретили неразговорчивые, но исполнительные слуги. Вышколенные этим "эээ дипломатическим работником", как сказал Дик, они выполняли свои обязанности, абсолютно не проявляя инициативы.

Поэтому девушка тихонько села в кресло в зале и уставилась на гигантский – во всю стену аквариум. Вскоре она погрузилась в полудрёму.

– Не желает ли госпожа в постель? – осведомился не до дворецкий, не то мажордом.

Алёна согласно кивнула и перебралась в спальню – не такую просторную, как в гостях у покойного цезаря, но тоже "не так себе". Девушка подумала было принять ванну, но, вспомнив ночной бассейн, отмахнулась и вскоре спала тревожным сном.

Её сознание не успевало усвоить калейдоскоп событий. Поэтому, несмотря на ужасы пережитого, Алёна крепко уснула.

Воспользовавшись этим, "мажордом" приоткрыл оставленный Алёной в зале кейс, покачал головой, затем аккуратно закрыл и оставил на том же месте.

Глава 20

Только поздно вечером появился Дик. Он, отдуваясь, приволок наверх до бесчувствия пьяного Кондора.

– Вот, тризну по тебе справлял, – кивнул он на тут же захрапевшего на диване пилота. Он вновь спустился в гараж и теперь принёс на руках паренька лет десяти – двенадцати.

– Это его сынишка. Забрал, потому, что…ну ты понимаешь… Ты его, здесь устраивай, я пока за вещами.

Он посадил мальчика в кресло и потому, как тот прислушивался, уставившись своими голубенькими глазами в одну точку, Алёна поняла – слепой.

– Вы кто? – наконец спросил он.

– Я… ну… знакомая твоего отца.

– У него нет таких молодых знакомых девок! И быть не может!

– Я тебе не девка, молокосос! – вспыхнула Алёна.

– Извините, – тут же сменил тон слепой. – Просто у нас… у него…

Объяснения прервал Дик, притянувший два здоровенных баула.

– Вот здесь всё необходимое на первый случай.

– Вы обещали рассказать, что с папой, – обратился уже к нему ребёнок.

– Ну, хорошо – агент сел в другое кресло и попытался не врать.

– Вчера твой отец столкнулся с бандой. И один её всю разгромил.

– Всех поубивал? – с восторгом уточнил мальчик.

– Нет. Но многих. А теперь те, кто уцелели, решат ему отомстить. И пока мы не справимся с этими, остальными, вам обоим лучше скрыться.

– Это понятно. Это как защита свидетелей? Но чего он сейчас… такой?

– Понимаешь, убить человека, это всегда непросто. А тут…

– Не-е. Вы же говорили, он бандитов поубивал.

– Но они тоже люди.

– Бандиты? Да Вы их не знаете! Они – не люди! – жёстко возразил мальчик. – Н-е-е.

Вы что-то скрываете.

– Ну, хорошо. Поймал, – усмехнулся Дик. – До этого бандиты эээ убили одну девушку. Ну, отец твой думал, что убили. Вот поэтому он и… горевал.

– Девушку? – вновь напрягся ребёнок. – ЕГО девушку?

– Да нет же! Она ещё совсем молодая, скорее тебе сестричка, чем ему – девушка.

– Сейчас и молоденькие на шею вешаются. Вешалки.

– Перестань, Эдди! Она здесь и она…моя девушка! – успокоил мальчика Дик.

Алёна фыркнула от неожиданности и возмущения. Ишь, уже приватизировал.

– Пойду, посмотрю, где мальчику спать, – вскочила она и вышла в прихожую.

Дик вышел следом.

– Но надо же было его успокоить, Стелла!

– Какая я Вам… ладно. А другого ничего на ум не взбрело?

– Но в конце концов я тоже не… ладно, проехали?

– Проехали.

– Теперь слушай. Я вкратце. Он был пилотом. До командира не дорос, но рулил солидными лайнерами. Потом автоавария. Кто и почему в него въехал – не знаю.

Тёмная история. Но факт – он, вроде цел, жена – насмерть, а у ребёнка – позвоночник и слепота. Не ходит и не видит. Вот они вдвоём… Ну, там прислуга приходит… Учитель на дом. Кондор, конечно, авиалинии бросил. Устроился на вертушку. Деньги нужны были солидные на лечение. Вот и влип в дела Цезаря. Но все деньги – коту под хвост. А у мальчика в этой темноте только отец и остался.

Вот он и ревнует. Боится, что найдётся новая женщина…

– Господи! Бедный… И сколько он так?

– По моему…года четыре с хвостиком…

– Бедный, бедный мальчик… И Кондор… Что же это творится? расплакалась девушка.- Я уже лечила одну. Тоже в автоаварии.

– Чему удивляться? Сейчас первый враг человека – автомобиль. При таком количестве искалеченных, совпадений будет…

– Как он один в темноте… а ещё и ноги… Я помогу!

– Ты о чём? Хочешь действительно опять разжечь семейный очаг?

– Дурак! Чёрствый дурак! Бери мальчика и неси в спальню. Знаешь где?

– Ну, не впервой. А за дурака… – проворчал Роберт, идя за мальчиком.

Измученное вереницей убийств, растерзанных разными способами тел сознание девушки просто жаждало исцелить этого маленького страдальца. Алёна хорошо отдохнула и сейчас, глядя в окно на свою ночную подружку – луну, она улыбалась.

– Но я ещё не хочу спать! Ещё надо послушать новости! Это… Постойте, это же вы об этой, сегодняшней банде? Ну, о которой сегодня тарабанят весь день?

– Ннне слышал. Некогда было. Но Эдди, я здесь человек подневольный. Что прикажет эта…сеньорита, то и исполняю. Так что все возражения к ней.

– Здорово она тебя вышколила. Значит, действительно втрескался? Или она твоя начальница?

– Ну… я бы так не сказал, – туманно возразил агент, непонятно, какаю из гипотез отвергая.

– Ты сказал, что она для моего отца молодая. А для тебя?

– Тоже… Хотя и не настолько…

– А сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

Алёна вздрогнула и впервые с интересом посмотрела на Дика, как на мужчину.

Двадцать четыре? А она думала…

– А ей?

– Не спрашивал. Неудобно.

– Давай я спрошу!

– Всё, кончайте трёп, – улыбнулась девушка. – И давай, Эдуард, всерьёз. – Ты хочешь опять увидеть небо, звёзды, море? Ты хочешь вместе с отцом взяться за штурвал? Ты хочешь бежать с ним по полосе прибоя и видеть, как волны лижут золотой песок. Ты хочешь… – она остановилась. Мальчик, отвернувшись, плакал.

Молча, в безнадёжном отчаянии, сотрясаясь всем своим худеньким тельцем.

– Зачем… Вы… – давясь слезами, упрекнул он девушку.

– Милый Эдди, прости! Прости! Я же хочу… – начала всхлипывать и она. – Всё!

Хватит!, – взяла она себя в руки. – Если ты этого действительно хочешь, у нас всё получится. Только лежи спокойно, не мешай и не отвлекай меня.

– Что ты надумала? – обеспокоился теперь Дик.

– Всё! Все молчат. Уходите… Или… Вот что. Это кресло поставь у кровати.

Спасибо. И ещё одно поставь там, у окна. Чтобы лунный свет падал. Когда увидишь, что я эээ никакая, то из этого кресла пере…садите в то.

– Он на ручках… как меня… – несмотря на обиду и озабоченность, подколол Эд.

– Всё. Комментарии – потом. – Алёна протянула над мальчиком руки и они, тоже истосковавшиеся по добрым делам, засветились нежно – голубыми лучами.

Глаза не были повреждены и к удивлению девушки, все клеточки отозвались на её лучи нежным розовым цветом жизни и здоровья. Она осторожно опустилась ниже, то есть глубже в мозг. Ещё глубже… Вот. Черная линия разрыва. Ниточка и пропасть одновременно. А там… в позвоночнике было хуже. Гораздо хуже. Кроме самих разломов и разрывов остались тонкие, но многочисленные разрывчики от хирургических вмешательств. Она вспомнила уже такое давнее лечение жены этого…

Карлуши. Но там была взрослая женщина. А здесь покалеченный организмик рос, и рос не так, как надо. Ох, и придётся повозиться. Но вначале – зрение. Алёна вздохнула, ожидая боли и коснулась полем к краям разрыва. И боль пришла.

Казалось бы, почему? Нечувствительное к зубам, пулям, ножам, огню, току тело вдруг реагировало острой болью на вмешательство в другие тела. Или это не тело, а душа? Та самая часть, которая сегодня ночью так странно отделилась от тела?

Может, просто больно отдавать её часть на исцеление? Вроде самозащиты? Или, может, просто борются в таком случае два поля? Её и болезни? И оно вот так мстит?

Или…

Эти мысли помогали Алёне терпеть дёргающую, похожую на зубную боль. И продолжать мысленно сращивать повреждённые нервы. Она уже знала, что нельзя притягивать их друг к другу. Только добавлять на каждый из кончиков понемножечку малюсенькие частички. Как-то они называются, забыла… Вот так. И ещё вот так… ну что же так больно -то? Отвыкла… Ещё… И ещё… что руку то так жжёт?

Она пришла в себя во втором кресле.

– И что это будет? – шёпотом спросил, сидящий на полу Дик.

– Это ни "что", Ричард, а "кто". Это будет здоровый и счастливый мальчик.

– Совсем?

– Ну… со временем он влюбится, и ему покажется, что он не совсем счастливый.

– Я не о том. Совсем здоровый?

– Хоть в космос. Но не забалтывай, – передразнила она агента. – За эту ночь надо закончить со зрением, а завтра взяться за позвоночник. – Она тяжело вздохнула и вновь устроилась возле мальчика.

– "За эту ночь"? Ты хочешь сказать, что завтра…

– Он будет видеть. Сам увидишь. Пожалуйста, не мешай – поморщилась девушка глупому каламбуру.

И всё же, как это сладко, как это здорово – творить чудо, когда на тебя смотрят вот такими восхищёнными, уже влюблёнными, и, надо признать, красивыми глазами.

Да за один только такой взгляд любая девушка станет волшебницей и сотворит хоть маленькое, но чудо! А Алёна была далеко не "любой". Но и боль переносилась легче, и работа, если это можно было бы так назвать, спорилась. Только вот рука – рука под браслетом. Когда она, обессилев в очередной раз, начала съезжать в кресле, сильные руки подхватили её и перенесли во второе кресло. Только вот, задержали они её на миг в своих… объятиях? Или почудилось?

– Лучше всего – сейчас, пока утро, – шёпотом сообщила Алёна своё мнение Дику.

– А не повредит?

– Ну, я всё..эээ… соединила. Яркий свет может, наверное, вызвать неприятные эмоции…

– Стелла, ты не врач, правда? Ну, не корчи из себя. Говори без всех этих…

– Вот я и говорю – лучше сейчас и сразу. Ну ладно, Эдди. Просыпайся. И посмотри на мир Божий – не удержалась Алёна от сентенции.

Мальчик проснулся, открыл, было глаза, но тотчас зажмурил.

– Что это, – страшно побледнев, прошептал он.

– Ну ничего, Эдди. Вылечили твои голубые глазки и ты опять…

– Это правда? – опять зашептал мальчик. – Это – не сон?

– Хочешь, ущипну? – предложила Алена.

– Зачем? – изумился Эдди, от удивления широко открыв глаза.

– Ну, у нас для того, чтобы проверить, сон или… – начала объяснять Алёна и осеклась. Несчастный, на годы погружённый в темноту ребёнок, выхваченный теперь к свету чудесной силой девушки, смотрел в мир и молча, уже не закрывая глаз, плакал. И это скуластое мокрое от слёз остроносенькое личико было столь трогательным, что начала всхлипывать и Алёна.

– Развели сырость. Ну, ей простительно – девчонка. Но ты то? Давай, успокаивай.

Я сейчас, – всё- таки голос Дика предательски задрожал, и он выскочил из спальни.

Но маленький Эдди не мог сейчас успокаивать. Он только переводил взгляд на предметы в комнате, затем – на Алёну, потом смотрел в окно – и вновь на волшебницу. И потрясённо шептал: " Спасибо… спасибо… спасибо…".

– Ну, хватит, – улыбнулась, наконец, Алёна. – И не раскисать. У нас ещё всё впереди. Это только цветочки.

– Что " впереди"? – не понял ребёнок.

– Лечение, милый мой, лечение.

– То есть…это… ещё не насовсем? – побледнел Эдди. Ему было жутко вернуться в царство тьмы хотя бы не минуту.

– Да нет, что ты, что ты! – испугалась его реакции Алёна. – Я же об…остальном.

Там так быстро не вылечишь.

– Я знаю. Врачи сказали, что вообще… Но и про зрение они говорили тоже самое.

А ты… вылечишь?

– Конечно. Только, чтобы быстрее было, придётся мне помогать.

– Всё, что надо, что скажешь…

– Во – первых, слушаться.

– Буду. А ты красивая. Не случайно этот… Дик. А ты, правда, его девушка?

– Во-вторых не трепаться… Нет, это он так придумал, чтобы тебя вчера успокоить.

– Ну, для моего отца ты действительно совсем ещё дитё…

– Прекратили!

– Слушаюсь, мэм!

В это время в комнату пришёл Дик с кофе и булочками на подносе.

– Решил сам. Слуги здесь надёжные, но бережёного… Какие планы? – поинтересовался он, отхлёбывая из своей чашки.

– Мне надо спать и набираться сил. Со спиной Эдди будет непросто.

– А как отец? Вы ему уже сказали?

– Твой воздушный волк принимает утреннюю ванну. Я пока ему ничего не говорил, но подготовлю. А Вам, сеньорита, пока лучше выйти. Ну, на пару минут. Два таких потрясения одновременно он может не выдержать.

– Это кто? Мой отец может не выдержать? Да плохо вы все его знаете! – заступился сын.

– Вот как? Тогда сидите. Я через минуту буду.

И действительно, через минуту две в комнату зашёл хмурый Кондор. Трудно сказать, что он думал увидеть и чего "приятного" ждал от уцелевшего подручного босса. Но, увидев, воскресшую девушку он вначале крепко сомкнул, можно сказать сжал, глаза, потом вновь открыл. Да, перед ним сидела та самая фея и даже в том самом костюме, в котором приняла вчера смерть.

– Ты… Вы… – подался вперёд пилот. Задрожавшей рукой он очень осторожно прикоснулся к челке девушки, затем дотронулся одним пальцем до щеки.

– Щекотно, – отклонилась Алёна.

– Ты… Ты! Ты!!! – закричал Кондор. Потом он, словно обезумевший, схватил девушку в охапку и закружил по комнате, но вдруг остановился, усадил в кресло и упав на колени, протянул к ней руки.

– Я же думал… Но я же видел! Скажи… скажи, что это ты!

– Да я это, я…- улыбалась, тронутая такой реакцией Алена.

Пилот закрыл глаза и всё так же, на коленях, начал шептать благодарственную молитву.

– Эээ, вижу я, что наврал Дики. Вижу, чья она девушка, – подал голос Эд.

– Ты… здесь? Но почему? – повернулся к Роберту вертолётчик.

– Ну, после твоего подвига ребёнком могли заинтересоваться… уцелевшие…

– А ты, пап, и не изменился за эти годы.

– Чего это ты… Господи! Да что же это? – Кондор метнулся к сыну и стал жадно разглядывать его глаза. – Ты… ты…

– Да вижу я, папка! Вон, брился и порезался. А вон – седина. Тогда ещё не было.

– Господи… Господи… Господи… – только и повторял отец, не вникая в слова ребёнка. – Но как? Но почему? Ведь… Ведь… Господи!

– Это она. Твоя девушка. За одну ночь! Правда, Дик говорит, что она – его девушка…

– Его девушка?! – рассеянно переспросил Кондор. – Его девушка… Это – Вы? Это как же? Ведь я…я… Господи!

– Ну, если сейчас и этот разрыдается – подал голос Дик, – то и я не удержусь. А у меня дела. Поэтому разрешите пока отлучится. Кондор, послушай. Да приди ты в себя, в конце концов! Ещё не хэппи энд! Сейчас Стелла будет отдыхать. Я уезжаю.

Займись ребёнком. Особенно перед прислугой не мелькай. Ты, в конце концов, меня слышишь? Ладно. А ты Эдди, говорил… В общем, когда твой герой очухается, передай мою просьбу.

– Как же это всё… Я же видел… А у Эдди это в впрямь… – пробормотал Кондор, когда Роберт вышел.

– Я не знаю как, Кондор…

– Папу зовут Григ, – встрял Эдуард, прижимаясь к отцовой всё- же мокрой щеке.

– Это, Григорий, что – ли? – уточнила Алена.

– Нет, просто Григ.

– Причуда матери. Она очень любила музыку Грига, вот и назвала.

– Вы из хорошей семьи.

– Из "плохих семей" в лётные училища не прорвёшься, – усмехнулся Григ – Кондор.

– О, у меня дед был…- начал было ребёнок.

– Подожди, дорогой. Дед подождёт. А я вот могу с ним очень быстро встретиться, если не узнаю, что произошло. Я же сам видел…

– Вы видели немного раньше и другое. И своими глазами, а?

– Но я думал… Я боялся смотреть… тогда. А здесь всё так неожиданно и я своими глазами…

– Всё, проехали. Главное – я жива. А он – уже нет.

– Ну, мне Шлёма это доложил…

– Он не Шлёма и он с нами.

– Даже так… А что с сыном?

– Вылечила. Сегодня ночью.

– Да, па, она обещает и… всё остальное вылечить.

– Это правда? – прошептал, застыв в диком напряжении, Григ.

– Да, правда… – просто ответила Алёна. Тогда пилот вскочил и выбежал из комнаты.

– Нет, нервишки у него расшатались – прокомментировал сын. – Но ты его прости.

Ты не представляешь, что… он… со мной… Он же… знаешь… только со мной…

Из рейса – и ко мне… А я злой был… болело всё… И темно… Потом притерпелся… А он с лайнера на эту вертушку, чтобы… – сбивчиво защищал своего отца Эдуард. И давился слезами жалости за своего Грига.

– Перестань. Ты можешь гордится своим Кондором! – успокоила его Алена.

– Но ты, всё- таки, не его девушка?

– Но ты уже задрал! Я же сказала – нет!

– Ну и слава Богу!

– А ты, всё же, эгоист. Ох, и хлебнёт ещё с тобой твой папка.

– Пусть маму не забывает!

– Ну, пусть делает, что хочет. А мне вообще- то надо поспать.

Но уснуть сразу не удалось. Всё ещё не уехавший Ричард потребовал список, кому передать средства от реализации камней.

– У меня тоже есть дело, Стелла. По поводу… – покосился вошедший Кондор на Ричарда, – по поводу твоего багажа из джунглей.

– Да, золото! – спохватилась девушка. – Ричард, и его надо тоже, как и те камни.

Там, Фернандо на свадьбу, Умайте на новую фазенду, соседям… Я вот посплю и составлю список.

– Хорошо, только…

– Да?

– Фернандо…

– Что Фернандо? – охрипшим вдруг голосом переспросила Алёна.

– Нет Фернандо.

– Не можешь найти?

– Но ты уже поняла сама… Его нашли в трюме баркаса… Он там почти с момента, как из тюрьмы выпустили… Пытали…

– Нет, но нет же! Но неправда же! Господи, но нет же! Ты это сейчас придумал? Ты давно знал? И ничего не рассказал? Нет, и ничего не сделал? – девушка собираясь с мыслями, и не ждала ответов на свои вопросы.

– Кто? Ктооо?!! – зарычала вдруг она.

– Их величество Принц. Точнее, он командовал, а занимались его заплечных дел мастера.

– Ты знаешь, где они сейчас? Поехали!

– Это глупо. Мелкая такая месть. И некогда. И… вообще не надо.

– Поехали! Или я сама! Я же их… Но за что? За что? А ты, ты почему не спас?

– Такие дела проходили мимо меня. У меня, как у еврея, больше склонность к финансам. А принц и его живодёры…

– Поехали!!! Если бы я знала… Если бы я знала, и звери бы не понадобились!

Эдди, отдыхай.

– Ну, крутая! Ты их поубиваешь?

– Мокрого места не оставлю!

– Во! А то "бандиты – тоже люди"!

В машине некоторое время ехали молча.

– Почти сразу после освобождения… Это значит, он меня проводил и… Это что получается, я его на смерть отправила?

– Ну, зачем так?

– Он просился со мной. На коленях руки целовал. А я… Господи, если бы я всё решила наоборот, может, оба бы были целы…

– Цезарю нужна была информация о тебе. Подвернулся бы Уго…

– Поняла. Зачем, ну зачем я полезла в эти джунгли? Лечить! Лечить!!! И кого!!!

Лучше было здесь всю эту мразь поубивать!

– Лечить всегда лучше, чем убивать.

– Фернандо, Фернандо…

– Ты так его любила?

– Ты что, жалеешь только тех людей, кого любишь? А которые любят тебя?

– А…! Поклонников? Знаешь, фея, у меня другой статус. Поклонниц не предусматривающий.

– Молчи, ради Бога! Не нарывайся! И езжай быстрее! Чего плетёшься? Имей в виду, пока эти гады живы, я никуда отсюда не уеду.

– Понял, – сдался, наконец, Ричард и нажал на акселератор.

Машина остановилась в портовом районе.

– За углом этого склада открытая кафешка. В свободное время они там. Главный – "Рубленый".

Узнаешь. У него действительно лицо, как из дерева вырубленное. Главный садюга – Штопор. Тоже узнаешь. Вертлявый такой.

– Как я поняла, ты со мной не пойдёшь?

– Мне ещё не разрешено раскрываться.

– Тогда жди здесь, агент! – девушка зло хлопнула дверкой и направилась в указанном Диком направлении.

"Кафешка" была обыкновенной летней забегаловкой. Сейчас по случаю утреннего времени в ней действительно торчала только одна компания. Рубленого и Штопора Алёна определила сразу. Их внешность отнюдь не умилила девушку и не охладила мстительный порыв. Неизвестно, толи род занятий сделал эти морды такими отвратительными, толи наоборот, но все они вызывали какую-то гадливость. Алёна всё больше убеждалась в том, что симпатичных мерзавцев не бывает. Мерзость рано или поздно разедает не только душу, но и тело. И в первую очередь – лицо становится мордой. Это писателям и режиссёрам такие же мерзавцы платят, чтобы их в романтическом свете представляли.

– Рубленый, я по делу!

– Ого! – с такими сеньоритами дел ещё не имел, – осклабился Рубленый.

– А может, потом, и со мной какие делишки поимеем? – вывернулся на своём стуле Штопор и тут же залился тонким мелким смешком. Тем самым… остальные хохотнули басом, но тоже премерзко.

– Я по поручению Фернандо.

– Это ещё кто такой?

– Забыли уже?

– Я не у всех, с кем имею дело, имена спрашиваю.

– Ну, как же, Рубленный! – встрял в разговор Штопор. – Мы его про какую-то девку долго расспрашивали. Ну, вспоминай. В трюме. Я ещё тогда новую методику применил.

О! Так это она самая и есть? Ты – та самая? Жаль, Цезарь не дожил до такой радости.

– Ша, штопор! Болтаешь много. Ну, что просил передать покойничек?

– Должок вернуть просил. Сначала ему – Алёна опалила взглядом уже подошедшего к ним Штопора и тот, схватившись за живот, упал, засучив ногами. В этот же момент ей по глазам блеснул нож – всё-таки Рубленый был заматерелый бандюга и реакция была незамедлительной.

– Получи назад, – полыхнула ему резкой болью по глазам девушка. И словно загудел рядом стоящий сухогруз – так заорал Рубленный. Ничего не понимая, остальные четверо вскочили и кинулись на выручку.

– И вам того – же, – расправилась с ними мстительница. И пока вся компания каталась по земле, оглашая окрестности неслыханными ранее криками боли, Алёна завернула за угол и метнулась к машине.

– Всё, поехали, – почти спокойно сказала она. По дороге она молчала, не отвечая на вопросительные взгляды Дика.

– Но всё равно же узнаю! – взмолился, наконец, он. – Поубивала?

– Ещё нет. То есть… Вначале помучатся.

– Что ты с ними сделала? Ну, со Штопором, – догадываюсь.

– Не догадываешься. И не спрашивай.

– Ладно. А с остальными?

– Для начала вырезала глаза.

– Чччтоо? – даже затормозил Ричард.

– Фигурально, конечно. Но боль – настоящая. И ослепнут по настоящему. И сдохнут по – настоящему.

– Ты думаешь, этим ты проймешь остальных?

– А мне сейчас плевать на остальных. Сейчас этим – по грехам и мука.

В своём нынешнем убежище Алёна заявила, что не хочет отдыхать и взялась, было, за Эда. Но затем, вспомнив, как лечила Фернандо и Уго у Марты, упала на кровать и разревелась, уткнувшись в подушку. Эдди, попробовал, было, её утешать, но отец отнёс его в другую комнату. За ними вышел и Дик. Оставшись одна, девушка вволю выплакалась, после чего всё-таки уснула. Агент съехал по своим делам, а Кондор, он же Григ, устроились у навороченного компа. Когда бедный ребёнок потерял зрение, компьютеры были… Нет, нельзя сказать, чтобы совсем того… С их развитием всё больше облегчался доступ в сеть и слепым. У Эдди обострились слух и чувствительность пальцев. Кондор не жалел денег на новинки, облегчающие контакт слепого ребёнка с компом. Но теперь, теперь!

– Пап, ты теперь можешь заниматься своими делами. Я позанимаюсь.

– Хорошо, тогда я – тоже, – отец откуда – то вытащил и раскрыл довольно объёмную книгу.

– Ого! – прокомментировал Эд, прочитав слово " Библия" на переплёте.

– Ищу ответ на один вопрос, – смущённо пробурчал Григ.

– Похоже, папа, что мы с тобой будем искать ответ на один вопрос. Но ты правда… в неё не втюрился?

– Сын! Прекрати немедленно! – громыхнул Кондор. Но затем, ласково прижав голову ребёнка к своей груди, сменил тон.

– Ты же знаешь, что лучше нашей мамки не было, нет, и не будет. И что я любил и буду любить только её одну. А она мне как… как… не знаю, сынок. Но ничего, слышишь, ничего такого!

– Спасибо папа… ладно, давай искать…

Вечером девушка вышла из спальни молчаливая и задумчивая. Её встретили задумчивые взгляды трёх пар глаз.

– Ну что, вперёд? – поинтересовалась она.

– А поесть? Я тут похозяйничал, – начал было Кондор.

– Не знаю… Время… Хотя, давайте, – махнула рукой девушка.

За столом тоже сидели тихо. Алёна отведала кулинарных изысков Кондора и признала, что зелёный салат и запеченные овощи ему удались.

– Ты вообще не ешь мяса? – поинтересовался непосредственный Эдуард.

– Да, вообще…

– А я уже знаю, кто ты! – заявил ребёнок.

– Да что ты! Ну, и кто же?

– Ты та самая, которая поубивала всех в борделе, потом покалечила банду портовиков, потом в тюрьме…

– Это то, что я сделала, Эдди, а не то, кто я такая. Я даже знаю, кто я. Но я и не знаю, кто я такая. И зачем я здесь. И что всем от меня надо.

– Это папа знает. Я весь день у компа сидел, а он Библию читал. Расскажи, па.

– Нет, глупости, – потупился Кондор.

– Ну почему – же, – едко улыбнулась Алёна. – Давайте проведём на эту тему конференцию.

– Я только думал…

– Всё. Эдди, пойдём. Пора, дорогой.

– Мне тоже, – подхватился Ричард. – Я видел, ты сам можешь помочь, – обратился он к Кондору. Тот с явным удовольствием согласился.

Алёна с новыми силами взялась за недуг мальчика. Дольше терпела боль и больше отдавала своих чудесных жизненных сил – до опустошения, до глубокого обморока.

Вначале покалывал, а потом жёг огнём, мешая исцелению, браслет. Но девушка, лишь мельком поглядывая на своего Куки, терпела и продолжала. И закончила – таки исцеление за одну ночь.

– А теперь, – встань и иди. Пока – от кровати к отцу, – устало, но торжествующе скомандовала девушка.

– А… а больно не будет? – испугался этого чуда ребёнок.

– Ничога, не помрешь, – улыбнулась Алёна.

– Что? – вытаращился Эдди. Алёна спохватилась, что сказала эти слова на родном языке, как говорила ей когда-то мама. Повторила на португальском. А когда увидела, как мальчик, сделав два шага, попал в объятия Кондора, сердце сжалось за своих братиков. Она тут с чужими возится, а что со своими?

– Ты пока… Мышцы долго не работали. Будут болеть. С месяц. Но терпи. Это пройдёт. Только аккуратно. Постепенно. Не то, чтобы повредишь, но всё- таки…

Увидев слёзы на глазах обоих и почувствовав, что Кондор сейчас начнёт какие-нибудь безумия благодарности, девушка упала на кровать и, повернувшись лицом к стене, уснула.

– Ей всё- же действительно пора домой, – обратился Кондор к откуда-то вернувшемуся Дику.

– Вылечила?

– Да. Уже даже прошёлся. Сейчас снова за компом. И я даже не знаю, чему он больше рад – глазам или ногам.

– Всё пригодится. Ладно. Слушай. Тебе надо исчезать. Многие видели, как ты Цезаря. И кончить тебя – дело чести наследника. И пока идёт грызня за наследство – испарись.

– Я и сам знаю, – сглотнул слюну пилот. Только куда было с калекой. Вот теперь…

– Вот теперь – держи твои новые документы. – И поедешь туда… куда здесь сказано.

– Но здесь написано, что я владелец…

– Да. А вот здесь твой капитал. Вообще-то не советую носить или хранить, но открывать счёт тебе лучше самому.

– Сколько здесь? – вдруг охрипшим голосом спросил Кондор.

– Много. Очень много. Я бы столько не дал.

– А кто дал?

– И не догадываешься? – Ричард кивнул в сторону спальни. – Ты же её сокровища вывез и сохранил.

– Но это не так! – подхватился Григ.

– Иди, объясняйся сам. Но лучше – возьми. Ей тоже хватило. И тем, кого она назвала. Кто остался жив… Всё. Завтра прощаемся. Рейс самый для неё подходящий.

– Уже?

– Сам говорил: "Пора".

– Но не так скоро…

– Пора.

– Знаешь, что я думаю? Мне бы такую дочку!

– Не старый ещё, заведёшь.

– Нет! Я уж останусь со своим Бэби. Да и не заводятся такие.

– Но откуда-то берутся!

– Д-а-а. Ладно. Пойду, тоже завалюсь до вечера. Ночью ещё дела.

Глава 21

Традиционно задёргивавшийся на конечной станции поезд выхватил девушку из прошлого. Не всё, не всё ещё прояснилось. Но пока хватит. И на этот раз Алёна подъехала к областному суду на такси. Ничего за год не изменилось. Здание суда стояло нерушимо, как та самая пирамида – "дыра смерти". Только вот зашедшая в это святилище правосудия Алёна была уже не той простодушной девочкой.

– Мне к Горн, – сообщила она не терпящим возражений тоном дежурному милиционеру.

Трудно сказать, что именно подействовало – наглый тон или странный, обещающий большие неприятности прищур васильковых глаз наглой девицы, но дежурный подхватился и мало того, что пропустил – назвал и этаж и номер кабинета.

Судья в это время изволила обедать.

– Кого ещё? – с набитым ртом начала, было, служительница Фемиды, но осеклась. В дверь вошла девушка, ставшая для судьи постоянным кошмаром, совестью, воющей неприкаянной собакой по ночам.

" Мама умерла" – вспоминала она безнадёжные слова той девочки.

"Прошу изменить меру пресечения" – просила прокурорша. "Я отказываюсь от обвинения!" – закричала эта государственная обвинительница, когда она отклонила это ходатайство. Прокуроршу выперли потом с работы. Говорят, жива, и неплохо устроилась. А я… А я довела бы дело до обвинения, если бы не такой "подарок" отца этой девочки. Зато осталась при должности. И в фаворе у губернатора, требовавшего "оперативно и примерно покарать мерзавца". Но начала попивать. А для одинокой женщины это страшно. " Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!". Так всхлипывал Булгаковский прокуратор Иудеи. И кто, уже из трусости предавший своих друзей, родных, свое дело, свою совесть и свою Родину, не подпишется под этими словами? Лия Горн подписалась бы. Потом дошли сведения о пропаже этой девочки. Предполагали самое страшное. Но время шло, всё как-то улеглось. А совесть – совесть она почти закормила и стала вообще толстой и неприятной клушей. Сознавая это, видя даже просто физическую неприязнь, Лия озлобилась. Это отразилось на работе, и в течение года Горн стала считаться самой принципиальной и самой "жёсткой" судьёй. И вот сейчас…

– Мстить пришла? Давай. Только быстро, пока я опять не струсила. А то…

– Не грозите. Тогда мы с мамой ещё боялись, а теперь…

– Смелая? Ну, давай. Я себя уже исказнила, давай теперь ты.

– Вы?!!! Исказнились? Судя по… Ладно. Я и не за этим. Скажите… Когда мама вышла после допроса, ей стало плохо. И больше всего её… Она повторяла: "Что не скажут – не верь". Что за вопрос такой?

– Это касалось… Ну… Отношений в семье. Ведь твой отец… Покойный…Твою маму… Тоже покойную… По пьяному делу…

– Да. Было. И что тут такого?

– Вопрос был: " За что?" – Ну и?

– Ответила одна из потерпевших, не помню фамилию. Она сказала, что…, в общем, что твой отец… ну, тебе не отец. Что даже не похожа ты.

– А вы такое оскорбление…

– А что я могла? Она же потерпевшая. Тоже сына потеряла…

– Вот оно что… Вот что тебя так ударило, мама… – девушка встала со стула и пошла к выходу.

– Подожди, ты куда? А как… ты? А как… я?

– Каждому по грехам и мука, – занятая своими мыслями девушка вышла из кабинета, даже не заметив, как злорадно блеснул камушками – глазами её Куки.

Следователь прокуратуры, откинувшись в кресле, рассматривал девчонку, задающую наглые вопросы. Он был далеко не трус, по крайней мере, не считал себя таковым.

Уже, с переводом в областной аппарат, с назначением следователем " по особо важным делам" начала прорезаться заносчивость, чувство превосходства перед простыми смертными.

– Да, я. И прекрасно его помню. Его же суд прекратил потом из – за самоубийства виновного.

– Из-за самоубийства невиновного.

– Ого! Вот что, милая девушка. Вы пришли туда, где такими словами не бросаются.

Суд прекратил дело за смертью, понимаете, а не за недоказанностью, или тем более, за невиновностью.

– Вы мне скажите лучше, – отмахнулась девушка от юридических тонкостей, – вы сами верите, что мой отец…

– Отец! Ну конечно, отец! Как я сразу-то… Но послушай, ты же пропала? Ты же и сейчас в розыске! Ты только подожди секундочку – следователь потянулся к телефону.

– Никуда я не убегу от вас. Подождите со своим розыском! – резко приказала Алёна и тянущаяся к телефону рука вдруг онемела. Пока не прочувствовав взаимосвязи, собеседник девушки начал растирать правую руку левой, недоуменно глядя на эту обнаружившуюся пропажу.

– И где это ты была целый год?

– Вы, – девушка подалась через стол, – Вы верите, что это… совершил он.

– Конечно, – продолжая растирать руку, подтвердил "важняк". – Если бы я не был уверен, то… Господи, да что же это! Она же холодная! Он вскочил, было, куда-то бежать за помощью, но вдруг почувствовал, как онемела левая нога.

" Инсульт! – мелькнуло в сознании. Правая рука – левая нога".

– Девушка, звони в "Скорую"! Спасай! Инсульт! Эй, там, – закричал он, стуча в стенку здоровой рукой. Нет! Он на выезде. Да звони же и беги к шефу. Да кого-нибудь позови!

– Вы знали, что моего отца избивали в тюрьме? Он говорил Вам об этом? Отвечайте, и всё пройдёт. Если нет, ещё и ослепнете.

– Да что же это! У меня тут, а она! Господи. Господи!!! – это он взвыл в ответ на наступившую темноту.

– Это чтобы поверили. Говорите и всё пройдёт.

– Что? Что говорить-то? – перешёл вдруг на быстрый свистящий шепот следователь.

– Вы верили, что это мой отец совершил преступление?

– При чём здесь вера? Убеждён был! И сейчас… Да и некому было больше.

– Зачем – же отца тогда в камере надо было избивать?

– Это не я. Это – они. Для чистоты. И для оперативности! Знае…те, как на нас сверху давили! Такой резонанс, а мы по очевидному делу копаемся… Вон, даже в суде, Зойка отказалась от обвинения, так её уволили под чистую.

– Как это, отказалась? Когда я была…

– Ну, вот так и отказалась. И если бы не потерпевшие, отца твоего должны были бы и выпустить.

– Им Бог судья. А вот, кто бил… Кто?

– Нестеренко и Хлыстов. Они и сейчас там же, только уже капитаны.

– А начальник тюрьмы?

– Изолятора? Тот же. Подполковник Барский.

– Где мои братики?

– Это – уже не знаю. Это – забота суда была.

– Почему – суда?

– Ну, вы же остались сиротами, когда… когда дело в суде было. Поэтому в деле должно быть сообщение.

– Дадите посмотреть дело.

– Ты… Вы что? оно же в архиве суда.

– Всё равно где. Мне ненадолго. И потом… адрес Севера.

– Даже так? Ну что же. У меня записан. И телефон тоже. Хотя, сегодня он занят – одного их крутого юбилей стравляют. В гостинице Октябрь. Всё сняли. От крыши до подвала. Размах… А с делом… Знаешь, я позвоню, скажу, что ты у нас практикантка, чтобы дали почитать. Прямо там, в архиве, а? Только вот глаза, а?

И руку…

Тьма расступилась и важняк увидел склонившуюся над ним девушку.

– Вот так. И уже ничего не болит, и уже всё в порядке.

Следователь попытался пошевелить рукой, затем ногой и глупо заулыбался, когда всё это ему удалось.

– С такими способностями Вам бы сюда. Или ещё куда – вражин раскалывать. Ну, шучу, шучу же – он поднял трубку, набрал номер. После короткого разговора недоумённо уставился на посетительницу.

– Вот ведь какая петрушка получается. Два месяца назад его истребовали наши эээ коллеги. Саша Свиридов. Он раньше у нас работал, поэтому могу порекомендовать.

Но не больше. Ну, честное слово! Сейчас.

Судя по телефонному разговору, он действительно мог "не больше". Тем не менее, таинственный Свиридов дал согласие принять девушку. А, узнав, кто она, согласился принять немедленно. Назвал адрес, этаж, кабинет. Даже через какой подъезд входить.

– А вот это – телефон Барского. Прощайте, и… не держите на меня зла.

Когда же Алёна ушла, важняк нервным рывком схватился за телефонную трубку.

Здание "коллег" следователя находилось практически в центре города, по крайней мере, на одной из центральных улиц. В нём действительно было несколько подъездов.

Девушка зашла в названный и сообщила дежурному свою фамилию. На требование документа пожала плечами: "Какие документы? Паспорта нет ещё, да и не предупреждали".

– Я вот пропущу. Есть пропуск. А если это не вы? Кто подтвердит? С родителями в таких случаях приходят.

– Ладно Вам! Я сам подтверждаю, что это она, – раздалось с лестницы. Откуда-то сверху через одну ступеньку спускался высокий парень. Ну, молодой мужчина, – уточняла Алёна по мере приближения Свиридова.

– Где расписаться? Всё? Пойдёмте.

Кабинет у Свиридова был очень просторным. По крайней мере, в сравнении с "катухом" следователя. Высокие потолки, окна в два человеческих роста, светлые обои, сразу видно – "супер". Паркетный пол, надраенный до блеска. А среди всего этого великолепия – письменный стол с компьютерной приставкой, два кресла, два мягких стула, да сейф в углу. Алёна, правда, уже видала сейфы побольше, но и этот впечатление производил.

– Присаживайтесь, Алёна Геннадьевна! Как вовремя Вы нашлись! Нам необходима Ваша помощь! – Он извлёк из стола бланк "Протокола допроса" и навострился уже задавать вопросы.

– Вы можете мне дать почитать дело моего отца? Мне надо знать, где мои братишки.

– Не могу. Оно секретное.

– Это как? Оно ведь… его в суде читали!

– А теперь возникли новые обстоятельства, скажу прямо, подтверждающие невиновность вашего отца. Но пока…

– Дайте почитать!

– Но я же сказал…

– Девушка уже прищурила глаза, чтобы привести более действенные аргументы, но вспомнила о " Волшебной карточке".

– Вот. Позвоните, и спросите, – протянула она визитку своего бывшего попутчика.

Прочитав фамилию, Свиридов некоторое время молчал. Видимо, приходил в себя.

– Но я не могу позвонить такому человеку, – шёпотом сообщил он. Это всё равно, что твой отец… он трактористом работал? – ну, если бы он вдруг позвонил Министру сельского хозяйства. И то…

– Давайте, я позвоню!

– На, – протянул Свиридов сотовик. – Служебный пока не дам. Извини.

Алёна набрала номер и недоумённый голос коротко бросил: "Слушаю!

– Владимир Константинович, это я, Алёна. В поезде… Вы сказали, если что…

– Помню. И это "если что" уже?

– Да, я тут братиков ищу. А у вашего подчинённого дело моего отца. Он говорит, папа вообще не виноват, а дело дать боится.

– Дай ему трубку.

Выслушав указания стоя, хозяин кабинета только подтверждал их получение словами " Так точно".

– Да… Знакомые у тебя, девочка. Ладно, – он пошёл к сейфу и вытянул три объёмистых тома. Вот тебе дело. А вот новые материалы. Читай. Хотя, в деле ничего интересного нет. Ты эти томики прочти. – Он раскрыл неистребимо коричневую обложку первого тома и на Алёну взглянул с фотографии незнакомый парень, – приблизительно её ровесник. Через минуту Алёна была погружена в чтение, а сидевший напротив Свиридов с удивлением наблюдал, как быстро девушка перелистывает страницы. Когда Алёна потянулась за вторым томом, он отошёл к окну, закурил, странным взглядом впившись в лицо девушки. А оно страшно напряглось и затем застыло в этом напряжении.

– Где они? – прошептала она, закрывая дело.

– Они?! – а-а-а, они… Что же, поедемте.

Братская могилка трогала своей… своей… Алёна не могла да и не пыталась найти слов. Могилка каждого ребёнка сжимает сердце. А когда в ней шестнадцать ребятишек – детдомовцев. И не случайно она была завалена цветами практически под самый временный крестик.

– Красивый памятник заказали. Да как всегда – тянут, – прокомментировал Свиридов.

Он помялся, затем продолжил: – Если ты… Вы хотите побыть здесь одна, то я, пожалуй, поеду… Дела. В том числе и с ним.

– Дела… С ним…, – хрипло повторила девушка. – Я с Вами. Пять минут. – Она упала на колени у могилы. Попыталась собраться с мыслями. Не получилось. Вася…

Виталик… Это я… недоглядела… Простите… Алёна попыталась дозваться до ушедших, как когда-то дозвалась до мамы. Но в ответ услышала только эхо детских криков. И даже это эхо было наполнено таким отчаянием и болью, что девушка вскочила и, зажав уши, сама страшно закричала. Отошедший, было, в сторону Свиридов метнулся к обезумевшей девушке и, взяв за плечи, решительно повёл к выходу с кладбища.

– Они все? Они все… в огне? – прошептала Алёна уже в машине.

– Да, детдом вспыхнул сразу с двух сторон – там, где были выходы. Якобы старая проводка замкнула на дежурном освещении, а сквозило из одной двери к другой. Но мы сейчас раскопали… Ну, да сами читали.

– Но их-то, их-то за что?

– Думаю, Ваш старший видел, кто тогда сидел за рулём.

– И из-за этого? Чудовище! Чудовище!

– Ничего, мы уже рядом. Уже вот-вот. Правда, он сейчас за границей, но дождёмся.

Главное, не вспугнуть. Но это уже – прерогатива центра, в том числе Владимира Константиновича.

– Где он сейчас?

– Владимир Константинович?

– Нет, этот…

– Ну, это не ко мне.

– Хорошо, дайте ещё раз телефон. – Владимир Константинович. Да… Да, спасибо.

Но тут такая история, что… Мне надо к Вам. – Хорошо. Даю трубку.

Свиридов, косясь на Алёну, вновь впавшую в какое-то жуткое оцепенение, доложил, что дело курирует отдел "А", что здесь, на месте они разбираются только с двумя преступлениями, и то по указанию "от них". Затем он положил трубку и закурив, сообщил;

– Пошёл советоваться. Думаю, он ещё спохватится, что не в свои дела влез и Вас в них впустил. Зря, наверное…

– Думаю, не зря, – глухо возразила Алёна. Так что, мне самой к нему?

– Да подождите, позвонит сейчас.

Уже через пятнадцать минут машина с мигалкой мчала Алёну с сопровождающим к аэропорту, а Свиридов обстоятельно докладывал кому- то по телефону.

– Так точно. Уверен. Правда, Егорченко чуть паралитиком не остался. Это важняк наш. Так точно! Нет, он не из болтливых. Есть, предупрежу ещё раз. И ещё – Егорченко дал ей сведения о сегодняшней гулянке братвы. Уводить агента? Но там возможно… Есть!

До завтрашнего утра было много времени, и Алёна поначалу направилась к изолятору.

Массивное, издали похожее на средневековый замок своими угловыми башнями, оно в позапрошлом веке было построено на возвышенности, на самой окраине города. Город разросся и теперь изолятор оказался почти в центре города, да ещё на живописной возвышенности.

Начальник изолятора – тучный, крепко сбитый, словно приплюснутый подполковник с красным лицом и серыми глазами под козырьком фуражки принял Алёну в своём кабинетике. Вообще-то был ещё большой кабинет – со столом совещаний, с морёным дубом обшитыми стенами, с ковром и планом изолятора. Но для посетителей, дабы не вызывать у них подозрений в излишествах (при трёх арестованных на одно место) приём проводился в совсем небольшой комнатке. Поговорить с девушкой Барский согласился после её ссылки на следователя прокуратуры.

– Признаться, не помню такого, – сообщил он посетительнице на вопрос о её отце.

О том, что повесился при конвоировании – помню. Большая неприятность, а в остальном – он, извиняясь, пожал плечами.

– А о том, что его избивали, помните?

И без того красное лицо служаки ещё больше покраснело.

– Враньё! – жёстко произнёс он, вставая из-за заваленного бумагами стола. – Такие заявления в суде каждый второй делает. Проверяли уже – перепроверяли. И вообще, я думал Вы – девушка по какому личному вопросу. А это – пожалуйста, – куда угодно и в письменном виде.

– Мой отец не врал! Я его лучше Вас знаю! Но вы успокойтесь, вы могли и не знать.

Могу я поговорить с Нестеренко и Хлыстовым?

– Не в наших это правилах… Ну да ладно, учитывая просьбу товарища Егорченко, – он нажал кнопку, дал указание дежурному, вновь сел за стол и, сняв, наконец, фуражку, вытер отчего – то выступивший пот. Было не жарко, но что-то сжало сердце старого вертухая.

В кабинет вошли два капитана и заполнили его своими толстыми телами. В отличие от оперов – "гончих" эти специализировались на "работе" с задержанными и арестованными. И постепенно покрывались жиром. Снаружи. А также подлостью изнутри. Избивая беззащитных и безответных заключённых, они вначале, правда, переживали, оправдывали это высшими целями. Теперь привыкли и наловчились так, что один из их "подопечных", объясняя суду мотивы самооговора, заявил: " Избивали так, что если бы они приказали, я признался бы даже в убийстве Кеннеди.

И даже обоих". Потом эти слова передавались судьями и прокурорами с весёлым смехом.

– Вот, девушка заявляет, что Вы избивали её отца, – с места в карьер пустился начальник.

– Клеевеетаа – протянул один из оперов.

– Клевета! Господи, какая клевета! – напыщенно и подчёркнуто -театрально подхватил другой.

– И до чего же ушлый народец, товарищ подполковник! – вновь перехватил инициативу первый. – Подсылают с такой клеветой малых деток, чтобы их за клевету не привлекли к уголовной ответственности. Знают, что такие дела возбуждаются только по заявлениям потерпевших, то есть нас. Я такого заявления не подам.

Жалко девочку. А ты, Жень?

Толстый напарник оценивающе посмотрел на Алёну и хмыкнул.

– Ну, если она хорошо попросит прощения… Что я, зверь какой-то?

Не вовремя, ох, не вовремя затеяли они эти хиханьки. Алёна и так с трудом сдерживала бушевавший внутри пожар – для того, самого главного.

– Да нет, вы не звери – поднялась она. Вы так – мелкая мразь.

– Ого, ещё и оскорбления! Товарищ полковник, оградите!

– Замолчи! Если хочешь прожить ещё хоть немного.

– Ещё и угрозы убийством! Должностному лицу!

– Мразь! Ёрничаешь, мразь? Сдохните! Оба!Сегодня же! В страшных муках сдохните!

Как бы я хотела сейчас…,- страшно оскалилась она, повернувшись к шутникам.

– В конце концов, девушка, вы перешли все границы… – начал, было, подполковник.

– И ты моли Бога, чтобы твои слова правдой оказались. Что не знал. Иначе – и тебе тот же конец, – она с неожиданной силой раскидала к стенам загораживавших проход оперов и выскочила из кабинета. Идя по сумрачному коридору, Алёна боролась с нервной дрожью и желанием вернуться и расправиться с негодяями сейчас же.

– Ничего-ничего, Куки, – успокаивала она обжигающий браслет, злобно поблескивавший бирюзовыми глазками. – Они своё получат. И ты новые жертвы – тоже.

Потерпи. Иначе мы отсюда долго бы выбирались. А у нас вечером ещё одно… жертвоприношение. Тебе понравится.

Выйдя из изолятора, Алёна прошла в кстати подвернувшийся скверик и, устроившись на скамеечке, уставилась на заходящее солнце. И тотчас рядом пристроился уже упившаяся деградированная личность.

– Пива потянешь? – предложил девушке новый кавалер, протягивая солидно початую полуторалитровую бутыль.

– Нет, спасибо.

– Так может, закуришь?

– Не курю, отстань.

– А травки?

– Я же сказала, отстань.

– Пожалеешь, – пригрозил кавалер и пошёл к друзьям сидевшим на скамейке напротив.

Алёна собирала разбежавшиеся мысли. Потрясение от новости о жуткой смерти братьев и клокотавшая ярость не позволяли спокойно мыслить. Она рвалась уже сегодня, уже сейчас дотянуться до того… Она пока даже не нашла определения этому исчадию ада. Как бы она в него вцепилась! Зубами мы горло грызла!

– Эй, гордячка – послышалось со скамейки напротив. Знаешь что?

Алёна всё в этом же состоянии посмотрела на окликнувшего её мужчину из компании " кавалера".

– Да-да, я тебе говорю – продолжила пьяная ряха. – Пошла ты… – грязно выругался он и захохотал, довольный произведенным эффектом. Он ещё не понял, почему девушка так побледнела. Захохотали и соседи.

– Эй, мужик, – окликнул эта же пьянь прохожего – и ты пошел на… И ты пошёл…!

Под хохот компании, он посылал матом всех проходящих, которые, съежившись, прошмыгивали мимо.

– Да что же это такое? Мужиков здесь нет, что ли? Одну пьяную дрянь не угомонить? – возмутилась девушка.

– А! Ты не пошла? Тогда сейчас помогу! – начал расстёгивать штаны распоясавшийся хам. Большей глупости он придумать не мог. Уж очень это напоминало Алёне поведение одного гада в пещере у отшельника. И она сделала тоже самое этому.

Ненамного более трезвые дружки вначале с хохотом смотрели на катающегося по травке хохмача, полагая это очередным приколом. Затем, увидев кровавое пятно на брюках и как-то связав его крики "Ведьма" с девушкой напротив, бросились к ней с кулаками.

– На девушку? – даже в таком состоянии изумилась Алёна.

– Бей её! – были единственные цензурные слова в ответе. Рассвирепевшая девушка не дала никому даже замахнуться – просто, как тогда, уже в далёкой южноамериканской кафешке убийцам Фернандо выжгла эти пьяные пустые глаза. И выйдя из скверика, поймала такси. "В Октябрьскую!"

Глава 22

Сейчас Алёна уверилась, как ей скоротать время до завтрашнего утра. Если она пойдёт куда-нибудь ночевать, она просто сойдёт с ума. Нет, сегодня будет ещё та ночь. Ничего, хватит и на "его". Может, она и к лучшему, такая тренировка. Не доезжая до места сборища, девушка попросила остановиться у бутика и подождать её.

Оттуда она вышла в соответствующем одеянии, – юбке, едва прикрывающей трусики и весьма открытой, да ещё "в облипочку" маечке. Таксист присвистнул, но комментировать не стал – только поглядывал и поглядывал на Алёну через зеркальце заднего вида.

– Ты смотри там, девонька. Не про тебя там сегодня утренник, – не удержался- таки он от совета, принимая деньги.

Алёна коротко поблагодарила и стала неловко подниматься по ступенькам лестницы, ведущей к стеклянным дверям гостиницы. Там, конечно, стояли две гориллы – совсем, как у цезаря. Только белые.

– Сюда сегодня нельзя, – перегородил ей дорогу один из них.

– Я с Севером. Только опоздала.

– Хоть с юго-западом. " С началом фильма опоздавшие зрители не допускаются!".

Слыхала такое?

– Но потом билетёры… за определённую благодарность… – начала Алёна, протянув обоим по зелёной сотенной (были и такие в бумажнике босса – Димы).

– Сейчас созвонюсь, – потянулся к мобильнику перегородивший ей вход охранник.

– Все будут знать, что я опоздала. Неприятно. Боюсь, Север озвереет. Может, я так, мышонком? – она протянула ещё по сотне, и видя, что гориллы всё ещё колеблются, – ещё по одной.

– В принципе, уже "антракт". Особенно никто и не приметит. А кое кому уже всё вообще до…, – он усмехнулся и, увидев согласный кивок напарника, отступил в сторону.

Был действительно " антракт". И даже не в том смысле, что мужчины вышли из ресторана покурить. Нет, курили за столом – при всеобщем запрете на курение в общественных местах это было особым шиком, признаком избранности. "Антракт" заключался в перерыве между кое – каким официозом с тостами и подношениями соратников и начинающейся концертной программой неофициальной частью.

Приглашённые особы женского пола дружно двинулись "пудрить носики" и среди них Алёна слишком уж в глаза не бросалась. Правильно был угадан и наряд. Несколько сидевших за столом мужиков оценили стройность юных ножек – но и только. Лишь распорядитель угадал в ней опоздавшую, поинтересовался, с кем она желает сидеть и узнав, что ей пока всё равно, отвёл её к нетронутому прибору возле двух лениво переговаривающихся гостей. Один из них, невысокий, рыжий, носатый, в очках, похожий на студента-переростка, хмуро доказывал что-то второму – смуглому, с явным преобладанием татарской, (а может, и монгольской, что для Алёны было всё равно) крови.

– Да ты понимаешь, какая это партия? Вагон! – хмуро втолковывал студент.

– Да хоть эшелон! Пока расфасуешь, пока толканёшь – заметут. Не, не возьмусь и тебе не советую. Ищи перекупщика.

Появление Алёны немедленно прекратило эти переговоры.

– Какая прелесть к нам пожаловала! – тотчас сделал стойку татаро – монгол.

Давайте знакомиться. Он – Алик, я – Шаман.

– Шаман?

– До девятого или какого-то ещё колена все предки – шаманы. А теперь – за знакомство! Что вам предложить? – и Шаман ловко наполнил весь стоящий перед ней хрусталь. В большой бокал налил шампанского, в пузатый бокал – коньяку, тоже в бокал, но высокий, как снаряд – вина и в рюмку – водки.

– Вечер длинный, поэтому предлагаю Вам дегустировать по нарастающей крепости.

– Ну, чему ты учишь ребёнка, – вмешался Алик. – Не верьте этому коварному искусителю – завтра пожалеете. Лучше пейте только один напиток – водку! В подтверждение своих слов он налил водки в коньячный бокал и ахнул его одним махом, заев бутербродом с толстым слоем чёрной икры.

Отказываться пить в такой компании было нельзя – это привлекло бы всеобщее внимание, чего Алёне пока не хотелось. В семье с пьющим отцом дети пробуют алкоголь рано, и Алёне не только не запрещалось, но и предписывалось на Новый год за семейным праздничным столом выпить шампанского. Поэтому девушка довольно смело пригубила из своего бокала. Затем с изумлением стала рассматривать этикетку – столь разительно отличался этот напиток от известного ей "Советского" – И не сомневайтесь! Прямо из Франции! Наш Сильвер с этим шутить не будет. Всё – по ВИП – классу. Да вы закусите, попробуйте. Вот эта икра – час как с Каспия. А вот это – не хотите? Правильно! Шампанское ведь! Берите вон фрукты – Шаман подтянул к Алене вазу, наполненную удивительным виноградом и большую тарелку клубники. От этого девушка не отказалась.

В измученный мозг алкоголь ударил сразу. Вначале всё вроде как посветлело вокруг.

Затем ушла угнетённость. В конце концов, всё уже решено и всё потеряно. А что не сделано – ну, это поправимо, это шшас. И с тем… Подожди, а почему я его всё время так называю – потрясла головой девушка. Макс? Пусть будет Макс. Нет, слишком по – доброму. Лучше – Марс. Во! Правильно! Бог войны. Ну и пусть. А я, а я – Немезида. Возмездие! Мы с Куки ему устроим. И не только сегодня. Правда, Куки?

– Ты что там шепчешь? Давай вслух! – уже перешёл на "ты" Шаман.

– Да вот думаю, как повеселее тут всех уничтожить. Чтобы надолго запомнилось.

– О! Давай посоветую! – принял это за свежий прикол Шаман. Знаешь, все эти перестрелки, разборки – дело привычное. Всё это и в фильмах и в бытовухе – мура.

Тут главное – загадочность. Весь страх в этом. А запоминает человек, как любая скотина – страх и боль. Всё. Я тебе один случай расскажу. Да ты знаешь, конечно.

Ну, про "сходку покойников".

– Н-е-ет, – удивлённо протянула Алёна.

– Тогда давай выпьем и расскажу. Надо духу набраться. Алик, давай.

Мрачнеющий с каждой рюмкой Алик, тем не менее, поддержал компанию, маханув вместе с татариным солидную порцию коньяка.

– Не обращай на него внимания. Он вагон травки надыбал, а покупателей нет.

– Вагон? – изумилась девушка, отпивая из своего бокала.

– Ну и что? Удивление вызывает только сама тара. Видимо, под сено или солому косили. Но знаешь… неприбыльно, – явно начал интересничать Шаман. – Если бы там кое что покрепче, то и я бы взял. А здесь возни много, а прибыли…

– А какой ваш бизнес, – поинтересовалась Алёна.

– Как-нибудь потом, – тотчас закрылся собеседник. – а пока о той сходке. В общем, собрались братаны поделить сферы влияния. В ресторанчике. И городок – так себе, и кабак – не этому чета. Только что, медвежий уголок. Ну и делили, и делили, и делили. А потом оказалось – все мёртвые. Как сидели, так и остались – все на своих местах, чин – чинарём. Никаких следов. Только физии таким ужасом перекошены, что, говорят, пару ментов, туда заявившихся, рехнулись. Ну, это уже волну погнали, но я тебе скажу – ни один авторитет, да что там авторитет, никто из братвы туда – ни ногой. Так что заповедник там сейчас. Так, местная мелочь там ещё духарится, да и то… Странные там дела творятся… А вот и твой! Алик, дружок нашей гостьи прибыл. О! Да можешь не спешить. Он, пока ты где-то воландалась, времени не терял!

– Нашёл на кого менять! – обозлился вдруг Алик. – Хочешь, Алёнушка, я ему щас за это морду набью? Принародно?

– Принародно не надо, – возразила Алёна, рассматривая соперницу. Это была совсем молоденькая девушка, восторженно рассматривающая открывающийся ей мир роскоши.

– Ты права, сестрица. Не будем портить праздник. Я его уведу, а ты подходи позже.

Минут через десять, да? – уже вставал Алик.

– Куда подходить – то? в мужской туалет, что ли?

– Ну, ты и тундра! – расхохотался Шаман. Для всяких там разговоров целый второй этаж снят. Да я тебя проведу.

К этому времени Алик уже подошёл к Северу и, наклонившись к его уху, что-то сказал. Тот вздрогнул, почему-то облизнул губы и оставив спутницу, пошёл за новым Алёниным знакомым. Алёна выскочила из-за стола и метнулась к спутнице Севера.

– Беги отсюда и побыстрей, – прошептала она девушке.

– Это ещё что за прикол? – изумилась та. Алёна всмотрелась в незнакомку. Младше её. Лет, наверное, пятнадцать. Разве что намазана под порядочную стерву. А так…

– Это притон. Это бандюганы. Понимаешь?

– Ну? – подняла выщипанные брови девушка.

– Север вначале отдаст тебя здешним, а потом переправит куда в бордель.

– А ты что, уже попробовала?

– Да, пришлось.

– А другим не даешь? Жаба душит?

– Дура, ты не представляешь…

– Слушай…. – и Алена выслушала поток ругательств, из которых более – менее цензурным было "старая сука".

Видимо, дало себя знать шампанское, а может, уж очень оскорбило уж совсем несправедливое слово "старая", но Алена одной рукой схватила собеседницу за ворот платья и кинула через весь зал – на противоположный край стола. Уже рванувшись к выходу, Алёна, после визга, грохота и звона посуды, услышала многоголосое "Вау" и даже… аплодисменты.

– Бабы Севера не поделили, – прокомментировал Шаман, кинувшийся за Алёной.

Север сидел в кресле во втором отведённом под офисы номере второго же этажа.

– А! Крёстница! – криво улыбнулся он, обсасывая кровоточащие костяшки пальцев на правом кулаке. – И, судя по агрессивности поклонников, – он кивнул на валявшегося на полу Алика, – с мстительными намерениями? Что, несладко пришлось?

В это время в номер осторожно заглянул Шаман.

– Всё окки, постой на шухере. – распорядился Север. – А ты садись, покалякаем, – указал он на соседнее кресло. Алёна послушалась, рассматривая своего врага и измышляя "по грехам муку".

– Вот и умничка. Проигрывать тоже надо уметь, – по-своему истолковал поведение Алёны Север. За год он не изменился. Или нет. Алёна уже как-то отмечала, что подлость разъедает организм. Даже внешне. Вот и Север обрюзг. Начали отвисать щёки. Появился второй подбородок. Эти мешки под глазами. Да, он ещё крепок. Вон, как этого Алика. И всё-таки… Всё- таки зажился. Как там Шаман говорил? Типа, чтобы ужас пробрал?

– Как же ты мог? Как ты мог, а? Я тогда одна оставалась. И братики без присмотра.

Скажи, как ты мог, животное?

– Изволим дерзить? – констатировал Север. – А тебе пошло на пользу. Из деревенской тёлки – в такую фурию… – он не договорил, захлебнувшись в диком немом крике боли.

– Это начало, гад. Хочешь жить – быстро отвечай. Ну? – она убрала своё поле от нервов Севера.

– Я… Я… – задыхаясь начал негодяй, покрываясь липким потом ужаса. – Это ведь ты, значит, там… у Скопы, – запоздало догадался он. – Но я же… Ну, бизнес это. И потом… Не я же это! Не сам!

– Цезарь? – уточнила Алёна.

– Цезарь – покупатель. Босс синдиката. Бывшего. Это тоже – ты? Но с тобой, я – не сам. Это… Это…

– Ну, – добавила ему решимости девушка, прикоснувшись к его нервам.

– Клянусь, не собирался поначалу. Только когда послал своих ребят с тобой, был звонок. Не выполнить не мог.

– Кто?- подалась вперёд заинтригованная девушка.

И в этот момент в номере опять появился Шаман. Но теперь не заглянул, а ворвался.

Раздалось несколько хлопков, и Север с выражением ужаса на лице упал на пол.

– Это, правда, не тот ужас, который я видел там, когда приехал за братанами, но тоже неплохо. Он много болтал. Этот много слушал – кивнул он на тут же зашевелившегося Алика. Раздался ещё один хлопок, и это тело тоже стало вновь неподвижным.

– Но Шаман, зачем?

– Ты тоже много знаешь. Он не успел сказать главного. О Тьме. Но ты бы догадалась. Извини – и Шаман навёл свой пистолет на девушку.

Алёна уже не боялась оружия. Никакого, ни холодного, ни огнестрельного, наверное – и ни ядерного. Но предстояло вернуться в зал. А в дырявой кофточке… Поэтому пистолет, не успев выстрелить, упал на пол, а за ним – и его владелец, с тем самым, воспетым им ужасом на лице.

– Помнят страх и боль? Ладно, – решила девушка, выходя из номера. – Жаль, что Шаман не договорил, кто такая эта тень. Ничего, разберёмся.

В ресторане на её появление внимания не обратили. И было отчего. На сцене пела…

Алёна потрясла головой, но это было на самом деле. Перед уже упившейся блатнотой пела… Нет, не может быть! Наверное, двойник, – решила девушка, пробираясь на своё уже опустевшее место.

– Двойник под фоно? – мучилась она сомнениями. Ну, не могла, просто не могла такая певица выступать здесь. Перед этим… Этими… А именинник Сильвер уже начал подпевать. Гнусно так, голосом барина. Сорокалетний, как и положено, коротко остриженный, с невысоким лбом, надутыми щеками и уже заплывающимися глазками, он напоминал перекормленного хряка. Алёна покачала головой. Ни один из гостей Цезаря у неё тоже не вызывал симпатии, но здесь… Или грязь жизни их делает похожими на свиней, или это просто порода свинолюдей прорвалась к этому корыту? Ведь приглядитесь, приглядитесь – из каждого братка, лейтенанта, бригадира, смотрящего, авторитета – из всех, вплоть до босса, рано или поздно выглядывает свинья. Даже из тех, кто считает себя волками, даже из тех, кто мнит себя олигархами. А пока Алёна размышляла, отпивая из бокала французское шампанское, именинник взял поданную ему корзину цветов, выбрался из-за стола к певице, бухнулся на колени и, рванув на себе белую рубаху, пытаясь попасть в такт заорал: -… отворю и помолюсь….

Он сжал в ладони здоровенный крест, висящий на толстой цепи на его короткой шее, закрыл глаза и целуя его урчал вместе с певицей:

– Дай мне Боже…

А тут ещё к Алёне подсел здоровенный амбал и, словно это в порядке вещей, положил лапу на её бедро. Когда что-то подобное сделал Принц, он хотя бы как-то скрывал это от окружающих и вообще. Да и в брюках тогда она была. И Принц – не этот жлоб. И то она тогда Принцу… А этот, поднимая свою потную ладонь вверх по ноге, ещё начал подпевать "Дай мне, Боже", явно давая понять, чего он возжелал и от Бога и от девушки. Это было настолько гнусно, что Алёна не выдержала. Вначале, перейдя с песни на мычание, свалился со стула и закатился под стол Алёнин "ухажер". Затем именинник повалился с перекошенным от ужаса лицом и выпученными, начинающими стекленеть глазами (Алёна запомнила рекомендации Шамана), а певица с протяжным визгом рванулась прочь. В дверях она столкнулась со спешащими на её же визг быками.

"Не настоящая, – облегчённо вздохнула Алёна, увидев, как свалился с головы певицы пышный парик. А фонограмма продолжала тянуть песню, пришедшуюся имениннику так некстати. А, может, и кстати. " Дай нам Боже". Дал. Только Бог ли?

Несколько, видимо, близких и подчинённых именинника-покойника кинулись к нему, другие гости вскочили, осматриваясь по сторонам. Никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Сердце? Отрава?

– Всё, кранты, – сообщил один из соратников. Как же это… Он не договорил и свалился замертво прямо на шефа. И ещё, и ещё один. Одновременно завизжав, к выходу кинулись гостьи. Благо, двери были широкие, и давки не возникло. А вот с мужчинами было похуже. Они падали, кто у выхода, кто на пути к выходу, кто за столом, а кто, спрятавшийся под столом – затих и там.

– Что там? Господи, что там? – почему-то шёпотом спрашивали Алёну путаны и гетеры, когда она, пошатываясь, вышла из зала.

– Всё там. Всё… – она потихоньку пошла к выходу.

– Правильно. Пока менты не прибыли, ходу, девчата, ходу! – скомандовала кто-то из них.

Видимо, никто из этих особ не относился к жёнам оставшихся в зале, поскольку фойе вмиг опустело. Только официанты опасливо заглядывали в зал, да две гориллы всё также стояли у входа.

– Что там? – поинтересовался тот, который впустил Алёну.

– Всё. Ищи себе нового босса.

– Во как. На самом деле – все? Ну, до приезда ментов постою. А то при разборках всё на нас свалят. А там видно будет. Охрана всегда нужна.

На улице уже вечерело. После дыма ресторанного зала даже протравленный автомобилями воздух казался упоительно – чистым. Алёна устроилась на скамейке у автобусной остановки и задумалась. С этими – всё. Будет им страх и боль. Может, тоже из этого города смотаются? Хотя, кто его знает. Поторопилась. Вагон " травки", где он? Кто-то же всё равно прихватит и начнёт торговать. Вот если бы был у нас такой, как Дикки. Чтобы изнутри сейчас, когда раздрай начнётся. И чтобы их главного, как тогда Принца. Как он говорил? "Ночь"? "Тень"? Не надо было пить. Ну да ладно. Не до этого сейчас. А может, это и есть мой "Марс".

Её размышления были прерваны завываниями сирен милицейских и медицинских автомобилей. Быстро. За мамой – пол-часа тогда добирались.

Вздохнув, она прошлась к небольшому скверику с фонтанчиком в центре и устроилась на одной из окружающих его скамеек. Толи из-за близости к центральным улицам, толи ещё почему, но здесь по аллеям бродили здоровенные спецназовцы, а потому было спокойно. Но как оказалось – не для Алёны. Пройдясь пару раз мимо столь легкомысленно одетой девицы, два шкафа в синем камуфляже и беретах остановились возле неё.

– Ждём? – поинтересовался один из них.

Алёна подняла на него взгляд, но отвечать не захотела, только пожала плечами.

– Я вроде п-а-а-нятно спросил? Клиента ждёшь? – начал сразу же кипятиться страж порядка.

– Какого ещё клиента? Отцепитесь, – отмахнулась девушка.

– Ещё и не цеплялся, но вот теперь – пройдём.

– Это ещё куда и зачем?

– А вот там и покажем, куда. Документы!

– Какие ещё в парке документы?

– Во! Проститутка – малолетка. А что в сумочке? – потянулся второй к Алёне.

– Только тронь!

– Всё. Пошли!

Алёна оглянулась. На них уже косились любопытные и что-то демонстрировать вот здесь, на людях не хотелось. Да и не то, что не хотелось – это могло сорвать завтрашние планы. И кроме того – ничего такого эти здоровяки ещё не сделали.

Может, на самом деле приняли за такую девицу. В конце концов, под неё же и наряжалась.

– Ладно, пойдёмте. Только куда?

– Увидишь. Тебе понравится.

Тон Алёне уже не понравился, но она послушно следовала рядом с синими камуфляжами, полагая, что придут они в милицию, или опорный пункт и там она сошлётся на кого-нибудь из новых знакомых. Но получилось всё по – иному. Пройдя арочный проезд, они оказались вдруг в тёмной подворотне, где оба шкафа заняли явно привычную позицию спереди и сзади.

– Вот теперь, сучка и поговорим. И только вякни!

Второй в это время выхватил сумочку, посветил внутрь и присвистнул.

– Дорогая. Одной валюты… – он принялся пересчитывать деньги.

– Так вот, ва-алютна-ая… – смачно выругался второй. – В этом сквере чтобы и духу твоего не было. Сечёшь? Не духов даже, а духу! Этот участок за нами и хотя бы здесь, но мы порядок наведём! Всё. Пшла вон!

– А… деньги?

– Деньги? – изумился говоривший. – Слава, она спрашивает про каа-акие- то деньги.

Слава, ухмыляясь, уже протягивал Алёне пустую сумочку.

– Вот ваша вещь. Мы чужого не хотим. О нас государство позаботилось.

– Отдавай деньги, урод! – обозлилась Алёна. Вообще-то они ещё были нужны, чтобы добраться до последней главной цели.

– Зря. Теперь не скоро отработаешь. Если только со спины будешь к клиентам клеиться. Сейчас посмотрим, кто урод, – и Слава ударил Алёну в лицо – сильным, тренированным ударом, не ломающим, а дробящим нос и навсегда сворачивающим его на бок. Он ахнул, когда кулак со всего маху заехал в стену, раскалывая костяшки пальцев. Не поняв. Что произошло, его напарник решил на всякий случай повалить девушку на землю, но подсечка рассекла воздух и он сам повалился на грязный, вонючий асфальт. Рядом повалился и шкаф – Слава, который, озверев от боли, решил ударить Алёну ногой.

– Вот так вам и валяться всю жизнь в грязи, скоты, – произнесла приговор пыхтящим, пытающимся встать на вдруг отказавшие ноги оборотням. Она вытянула из нагрудного кармана Славы украденные им деньги и пошла прочь. И, хотя Куки – пернатый змей недовольно обжигал её кожу, она не убила этих негодяев, по сравнению в теми, из ресторана, эти ещё имели право на жизнь. Пусть, даже, как калеки.

"Поэтому и говорят, что в городах по ночам на улицу не выйти", – рассуждала Алёна. Конечно, им не до хулиганья. Им валютных проституток подавай. Ну ладно.

Будет им всем ночка. Притуплённая было шампанским боль утраты, вновь жгла сердце и требовала выхода. И Алёна окунулась в ночь – на тёмные аллеи сквериков и парков, в проходные дворы, пустынные улицы, – в места, где кучковалось прыщавое шакальё и где ночные пауки поджидали своих жертв.

Когда утром она вошла в подъезд учреждения, её уже встречал Свиридов – тоже явно не выспавшийся. Странно поглядывая на Алену, он представил ей серенького сопровождающего и проводил до подъехавшего к подъезду "мерса" с тонированными стёклами. А когда машина рванулась к аэродрому, почти с такой же скоростью кинулся к телефону.

Глава 23

Самолёт, натужно гудя, карабкался вверх.

– Вы не бойтесь, эта машина, хоть и устаревшая, но исключительно надёжная, – успокаивал Алёну неправильно понявший её бледность сопровождающий. – Вы раньше летали?

– Я? Летала… Пару раз…, – ответила девушка и повернулась к иллюминатору.

Пару раз. "Туда" и "обратно". Или из "неоткуда" в "никуда"? Особенно удался рейс "в никуда". Спасибо Шлёме. Теперь память дополнилась и последним воспоминанием.

Алёна ещё никогда не летала в самолётах. Нет, наверное, летала, иначе как она бы попала на другой континент. Но сознательно… Сев в кресло у иллюминатора (ещё раз спасибо Ричарду), она наблюдала за посадкой пассажиров. Приятным сюрпризом оказалось, что часть попутчиков были земляками. Или соотечественниками? Во всяком случае – русскоязычными. Неприятным – их состояние. Это были туристы. По тому, что они могли себе позволить – довольно состоятельные туристы. Но одежда – майки, шорты до колен, жирные загривки и цепи на коротких шеях давали понять – всё те же нувориши, волею судеб, наглости и подлости выбравшиеся " из грязи в князи". А речь! Господи, а речь! Ну, её отец тоже матюкался, когда припечёт. И пацаны на танцах ругались – интересничали. Алёна улыбнулась, вспомнив свою уютную школу и школьные вечера. Но здесь! Среди женщин. Среди своих женщин! И как в порядке вещей. И ещё – пьяные. Ну как их вообще пускают? А вот толкутся несколько семей с малыми детьми. Хотят вместе, а билеты, как всегда – порознь. И стюардесса мечется – маленькая, миниатюрная. Улыбчивая. Нарядная – в беленькой кофточке с галстучком, в юбочке, открывающей кругленькие коленки. Симпатяжка. А эти, наши – матюками. Думают – не понимает. Где же уж ей по – русски. "Эй, стюардеска, ну-ка бегом; трам -тарарам, сюда трам – тарарам! Где посуда! Сервиз, называется, трам – тарарам! За что такие бабки плачены?

– Может, их сюда, а я пересяду? – решила помочь девушке Алёна.

– Нет, что Вы! Никак нельзя! Да вы же сами знаете!

Вообще-то Алёна ничего такого не знала, но настаивать или расспрашивать не стала.

А стюардесса, рассадив-таки мам с детьми, на крики крутых сверкнула в улыбке своими маленькими зубками и зашла в кабину экипажа. Вскоре из динамика раздался солидный бас командира корабля. Поприветствовав пассажиров и рассказав время полёта, высоту и крейсерскую скорость, он также солидно предупредил, что у него есть право и некоторое время высадить из лайнера наиболее буйных и наиболее пьяных. Сказанное на трёх, в том числе на русском, языках возымело некоторое действие. Быки с подружками пить не перестали, но шум поунялся.

– Ну вот, почти закончили, – подсела к Алёне стюардесса. Натали меня зовут. А ты давно на линиях?

– Я? – изумилась девушка.

– Ладно – ладно. Я так просто. Знаю, что не положено. Но думаю, не тот рейс.

Тебе-то спокойно будет, а мне! Господи, как я устала от этих хамов. Уже их ругательства выучила. Нет, не отвечать. Просто часто повторяются. Так мало, что ругаются и хамят, ещё и пристают. Для них стюардесса – так, публичная девка, если не хуже. Неужели в России все – вот так, запросто, по-скотски?

– Нет! – вырвалось у Алёны.

– Что, была там? Ну, к тебе и не пристанешь. Слушай… а как к вам перебраться, а? Может, расскажешь? Ну, просто эээ теоретически, без всяких там тайн и секретов?

Теперь Алёна поняла, что эта Натали приняла её за сотрудницу какой- то спецслужбы. Приняла? Или Дик так представил? Видимо, да. Иначе, как бы он её, минуя все эти контроли? Ну, пройдоха!

– Ладно, проехали! Я ведь так, к слову, – по своему поняла собеседница молчание Алёны. – Ну, будем готовиться.

Она встала и начала процедуру просвещения пассажиров о поведении на взлёте и в полёте, о запасных выходах и спасательном жилете, о кислородных масках и о питании, в общем – стандартное, известное всем летавшим заклинание. Потом попросила пристегнуть ремни и приготовиться к полёту. Алёна с удивлением слушала, как тонко посвистывает двигатель. Эта на такой махине – такие свистунчики? Но вскоре раздался мощный гул, и девушка догадалась – это было что-то типа автомобильного стартера. Затем басом загудел и второй двигатель. Алёна, не отрываясь, смотрела, как поплыла в иллюминаторе взлётная полоса, как проплыли мимо другие самолёты. Затем, натужно гудя, лайнер остановился, словно собирающийся взлететь майский жук. Нет! – вспомнила она объемный, но стремительный фюзеляж самолёта с заостренным носом. Как лебедь. Сейчас разбежится и… Словно подслушав комплимент, лайнер рванулся по бетонке. Всё чаще застучали колёса по стыкам плит и вдруг стихли. Они были в воздухе и, судя по удаляющейся земле, быстро набирали высоту. А затем на смену земле в иллюминаторах засверкало безбрежное зеркало океана. Но вот они окунулись в туман, а через несколько минут выскочили и казалось, что вместо воды земля услана пушистыми снегами – они уже летели над облаками. Восхищенная девушка вспомнила горький вздох вертолётчика Кондора: "Разве я теперь летаю? Я на своей стрекозе до настоящего неба и не дотрагиваюсь".

Её восхищенно-созерцательное состояние было прервано пре неприятнейшим образом.

На соседнее пустующее кресло плюхнулся один из тех самых "крутых".

– Говоришь по-русски? – поинтересовался он, разглядывая девушку. Нет? Конечно, где уж вам, сучкам заморским. Эх, не успели тогда, в сорок пятом. И потом…

Если бы Хрущь не вывез ракеты с Кубы, все бы по- русски кумекали. А так, ишь ты – сидит, морду воротит. Ты смотри сюда. Ну, быстро! – пьяно обозлился он. Во!

Видала? А теперь по-другому заговоришь? – он замахал перед носом девушки довольно толстой пачкой зелёных сотенных купюр. – Так, для себя берёг. На всякий случай. Вот всякий и наступил. Отстегну! Я такой. Ну, не понимает… – он грязно выругался.

– Заткнись! Заткнись, урод! – не выдержала девушка. Урод хотел что – то сказать, но не смог и пьяно возмущённо замычал.

– И усни! Спать, сказала! – добавила девушка, и собеседник тотчас уснул. Правда, всё же инстинктивно запихнув пачку за пазуху.

Ещё вчера она, наверное, убила бы эту тварь. Но сегодня они ехали в аэропорт, только вдвоём с Диком. С Кондором (вот прилипла кличка) и его Эдди распрощались накануне " в целях конспирации", как заявил агент.

– Это тебе, значит пятнадцать? – прервал Дик молчание.

– Ну… шестнадцатый уже.

– А когда у вас совершеннолетие?

– В восемнадцать.

– Ну, недолго. Я подожду.

– Чего это? В смысле, зачем? Свататься будешь?

– Нет, ты смейся, не смейся, я подожду! – упрямо повторил Ричард, сосредоточенно глядя на дорогу.

– Но Дик! За это время ты опять влезешь в какую-нибудь банду, или в какое-нибудь гестапо к какому-нибудь Гитлеру. А я… я уже всё. Надоело шастать. Мне надо братиков поднимать. И… знаешь…, только не смейся…Я учиться хочу. Вот когда, помнишь, Кондор про Грига сказал… То есть Эдди сказал, что его отца в честь Грига назвали. Я со стыда чуть не провалилась. Я не знаю, кто это! Нет, что композитор – поняла…

– Ты мне зубы композиторами не заговаривай. Я сказал, что буду ждать тебя. Ты хоть понимаешь?

– Мне так в школе один мальчишка в любви объяснялся. Сказал, что будет ждать меня из детдома, – грустно усмехнулась Алёна.

– Сколько ему лет?

– Костику? Ровесник, – улыбнулась Алёна, на этот раз тепло, без грустинки.

– Сопляк! Тоже мне, любовь! Сопляк!

– Но пока ты будешь ждать, он подрастёт, – подзадорила влюблённого агента девушка. – А ты…

– А я постарею, что ли? Двадцать пять, это…

– Да ладно, Дикки, я пошутила. Если всерьёз – ты славный парень. Я такого в больнице видела. Хирурга. И в двадцать пять был ничего. Но я больше с Родины не ногой. Приедешь к нам жить – поговорим. И, кроме того… я боюсь, – призналась она.

– Это ты-то, и боишься?

– Да Дик. Это серьёзно. И серьёзнее, чем это твоё…, ну, что ждать будешь.

– Ну, рассказывай, что ещё стряслось – поставил машину на обочину Ричард. – Но коротко. Рейс скоро. И формальности надо пройти.

– Понимаешь, все, кто меня, ну, хорошо относились – погибли. Уго… Фернандо…

Большой… Даже эти – Принц и гладиаторы. Я теперь боюсь и за Кондора, и… за тебя теперь.

– А что и Кондор эээ обещал ждать? – ревниво осведомился Дик.

– Нет, но… ну… – засмущалась девушка.

– Да он старый хрыч! И туда – же! – возмутился Дик.

– Ай, брось. Я всерьёз, а ты…

– Ну что же… Давай на серьёзе. Ты скольких уже исцелила? Сосчитать можешь? А гибель ребят, может, совпадение. Даже нет, – это служение тебе. Понимаешь? Все они принимали тебя за… ну, за ту, служение которой и есть цель в этой жизни.

Даже, смотри, Принц. У того руки не по локоть, по плечи в крови были. Какой ад был в его душе, что он бросился тебя защищать!

– Ты не бросился! Руки чистые?

– Я же объяснял. И если хочешь, то да.

– Ты умудрился пролезть в подручные к такой сволочи, не замазав рук?

– Не замазав кровью!

– Ну ладно… Проехали. Продолжай.

– Так вот. Ты, кроме того, ускорила возмездие. И всё! Ты вспомни кто был с тобой на арене! Всем им – возмездие.

– Возмездие?!!! Индейцы сварили Уго! В каком-то трюме забили насмерть Фернандо.

За что? Какое уж тут возмездие?

– А зло вторую щеку не подставляет. Оно будет тебя кусать. И если сожрать не может тебя, будет жрать твоих родных, друзей, слуг. И с Уго не всё так просто. В чём-то он тебя эээ… Он был из тех, кто ненавидел племя Сердца. С тех самых пор, как…

– Слышала я эту историю. Не верю, чтобы Уго подлецом оказался.

– Почему – подлецом? Тебе он ничего плохого не желал. Но случаем проникнуть в тайны племени воспользовался. И в конце концов ведь добился своего…

– Почему меня зло сожрать не может-то? Ты мне объяснишь? – перебила Алёна этот рассказ. Слушать было противно и больно.

– Ты же эта… фея. Или бич божий кое для кого. Или ангел милосердия. Вон, как для Эдди! Знаешь, у зверей есть свои регуляторы численности популяций. Как только их становится излишне много, на них нападает какой-нибудь мор. Видимо, и здесь так. Когда зла становится излишне много, когда обычными способами с ним не справиться, должно появиться что-то особенное, нечеловеческое, способное это зло утихомирить. До обычных пределов.

– И ты будешь ждать такого нечеловека?

– Да, я буду ждать такую симпатичную фурию, такую добрую и злую, гордую и простую, такую обаятельную нелюдь. Такую фею. Такую ведьмочку. И продам, нет, отдам тебе душу по первому требованию.

– Ладно, – улыбнулась Алёна. – Значит, и у ведьмы есть шанс на личную жизнь?

– Есть – есть. Но, только со мной. Ну, вот и прибыли. Пойдём, проведу. Давай свой баул. А говорят – деньги не тяжёлые.

Уже очень странно пройдя все контроли, у трапа, Дик махнул рукой и со словами: " хоть убей!" – сгрёб возлюбленную в объятья. И губы у него оказались приятными. И поцелуй получился нежным, ароматным.

– Вот почему хитрец не курил сегодня и всю дорогу жвачку жевал. Готовился, пройдоха, – улыбнулась она мальчишеским уловкам тайного агента. Но Дик уже поставил её на трап.

– Я дождусь! Только…, – он наклонился к розовому ушку девушки и щекотливым шёпотом попросил: Только не убивай слишком много и просто так. И… и прости…

Всё. Иди.

Вспоминая это прощание, девушка улыбалась. Хорошо он всё объяснил. Но… Но почему она должна была всё время вращаться среди убийц? Да что же это? Все там убийцы что ли? Или действительно, меня притягивает к неприятностям, а неприятности – ко мне?

Догадка не замедлила подтвердиться. Натали разнесла обед и, держа в руках поднос с кофе, приоткрыла дверь в кабину экипажа. И в этот же момент к двери метнулась высокая худая фигура. Ранее спокойно сидевший пассажир, не привлекавший особого внимания на фоне новых русских, выбил поднос и оттолкнул стюардессу. Горячий кофе обварил спящего рядом с Алёной бычилы. Тот, взревнув спросони, начал подниматься, автоматически сунув руку за пазуху, к деньгам. По – своему поняв этот жест, террорист выстрелил. И ещё. А третий раз – в стюардессу, вцепившуюся острыми ногтями в его лицо. Всё произошло в доли секунды. Ещё дышал сосед Алёны, ещё оседала на пол стюардесса, на в кабине экипажа раздались новые выстрелы, и дверь захлопнулась. И почти сразу же нос самолёта начал задираться, потом лайнер начал медленно валиться на бок, а затем нос опустился и в иллюминаторах стала вращаться огромная воронка, в которую стало неумолимо затягивать обречённую птицу.

"Так вот за что он извинялся! Знал! Или подозревал. Поэтому меня на этот рейс?

Ну, Крысёныш, ну, Шлёма, ну погоди. Я тебе покажу поцелуй Иуды! Дай только выцарапаться!" – промелькнула у Алёны догадка. Но сейчас было не до этого.

Лайнер падал и падал страшно, закручиваясь в гигантской спирали. Крики ужаса, казалось во – вот разорвут самолёт на части. Рёв отчаяния быков, только что считавших себя хозяевами жизни, перемешивался с воем их подружек. Пронзительно визжали дети. Только вот старики… Несколько пожилых пар взявшись за руки, закрыли глаза, собираясь умереть достойно. И вон, мама молча прижала к груди девочку. Алёна вскочила с кресла и метнулась к двери в кабину экипажа. Это было нетрудно – нос самолёта опустился вниз. У двери лежала миниатюрная стюардесса, прижимая руку к расплывающемуся на рубашке кровавому пятну.

– Закрылся изнутри, – прошептала она.

Алёна кинулась сквозь дверь.

Террорист сидел в левом кресле, молитвенно сложив руки. В правом завалился в сторону ещё молодой летчик. Пожилой, наверняка – командир корабля – лежал в проходе. Мёртвый.

– Зачем, урод? Но зачем? – вырвалось у Алёны.

Лицо фанатика вытянулось от изумления. Но, недолго раздумывая, он оскалился и навёл на девушку своё оружие. Это было его последнее осмысленное движение.

Просто нельзя было медлить. Девушка кинулась ко второму пилоту. Он был жив, но раны были страшные.

– Это ничего. Ну, милый, давай! – Алёна для верности положила ему на плечи руки и послала живительную волну. Нет! Некогда! И она пустила не волну – цунами.

Пилот открыл глаза и, тотчас схватившись за штурвал, потянул его на себя.

– Нет, – прошептал он. Нет, он бы и сам вывел… он же хотел не этого…

Повреждено…

– Что? Что повреждено? Быстрее!

– Управление. Электроцепи управления. Наверное, когда стрелял.

– Где, где, где выход этой цепи? Где провод?

– Блок здесь. Но… бесполезно. Если где-то проводка…

– Управляй, ну!

Оставив одну из рук на плече лётчика, Алёна положила вторую на блок, закрыла глаза и попробовала мысленно пройтись по проводам. Заблудившись, открыла глаза и увидела, как быстро приближается вращающаяся каруселью земля. В отчаянии она просто пустила по проводам свои лучи – как пускала их по нервам исцеляемых людей.

И нашла! Нашла разрыв! Но в это время начал заваливаться набок лишённый её силы лётчик. В самолёте тревожно загудела какая-то сирена, а крики ужаса уже просачивались в закрытую кабину экипажа.

– Давай, управляй, – вернула своё поле лётчику девушка. Она уже отследила повреждённые провода и на их соединение могла тратить только часть своей энергии.

Лётчик вновь потянул штурвал и самолёт подчинился. Стало замедляться вращение ужасной карусели.

– Высота… Высота…, – стонал пилот. Он до скрипа сжал зубы, и тянул штурвал, словно физически вытягивал лайнер из смертельной спирали. – Закрылки! – потянул он рычаг – Шасси!

– Мы так садимся? Куда? – испугалась девушка за умственное состояние лётчика.

– Мы так тормозимся! Уйди! Не мешай! – уже крикнул лётчик. Одна сирена замолчала, но тревожно заквакала другая.

– Высота, высота, высота…

Алёна тоже видела, как стремительно приближается земля, точнее, вода.

– Да делай же ты ещё что-нибудь! – закричала она.

– Всё… выйдем.

– Всё? Да делай что-нибудь! Там же дети. Дети!!!

– Выкарабкаемся, сказал. Не мешай.

– Не мешай? – изумилась Алёна. Это!!! Мне??? – от изумления она на мгновение оторвала руку от плеча пилота. Тот незамедлительно начал заваливаться набок.

Клюнул носом начавший, было, его задирать лайнер. Спохватившись, девушка вновь оделила лётчика своей энергией.

– Тебе, – тут же очнулся пилот, вытягивая штурвал на себя. Машина задрожала от перегрузки, выходя из пике.

– Лишь бы теперь не развалилась. Ну, держись коломбина, держись, – стонал лётчик.

Стонала и Алёна, чувствуя, как теряет свои силы. Но нельзя же! Нельзя! Уже вышли, уже будет легче! они действительно выкарабкались и начали набирать высоту.

– Сядь там и свяжись с диспетчером, пусть дают направление на ближайший аэродром.

– Не могу, – просипела Алёна. Не могу.

– Ладно. Давай, позови Натали.

– Это стюардесса? Она раненная. Господи, да она же раненная, – спохватилась девушка. – Надо… Ты продержишься? Или этот… автопилот тут есть?

– Куда я его сейчас тебе направлю? Н-е-ет, садится, на ближайшей суше… А ты кто? – спохватился вдруг лётчик. И как ты здесь… Дверь же…

– Прошу же тебя. Ну, хоть на минуточку. Уже ведь всё нормально. Ну, включи… мне туда надо… к стю… к Натали.

– И не подумаю!

– Но она умрёт!

– Вот беги и помогай. "Я Куин шесть, я Куин шесть. Прошу связи для экстренного сообщения", – начал он вызывать диспетчера.

Алёна попыталась медленно отпустить руку. В конце концов, она же лечила, не прикасаясь к больным! И убивала тоже. В зазоре появилось свечение. Только не голубое, целительное, а рубиновое, передававшее неведомую жизненную энергию.

Исцелять сейчас было некогда. Также осторожно Алёна попыталась оторвать руку от ящичка, который пилот называл блоком. И здесь появилось свечение, но ярко – зелёное.

– Прямо лазерное шоу, – подумалось Алёне. Но ни любоваться, ни комментировать было некогда. Теперь надо было открыть дверь. Чем? Ну не зубами же? Да и не получится ничего. Это к двери лицом повернуться надо.

– Понял. Ложусь на курс. Обеспечьте приоритет, – закончил в это время пилот разговор с землёй. Лайнер совсем немного накренился, но пережившим ужас крушения пассажирам хватило и этого – затихший, было, салон вновь взорвался рёвом. Но самолёт выровнялся и опять восцарилась тишина.

– Теперь включи автопилот, я сказала – сиплым голосом скомандовала Алёна. Пилот повернулся и застыл. Только очередные крики в салоне вывели его из ступора.

– Ты… кто…тут… голая…светишь? – попытался он вместить несколько вопросов в один.

– Включай автопилот!

– Ладно… Но ты видела. Если что со мной – не справишься.

– Быстрее!

Лётчик включил какой-то тумблер.

– Он не настроен, а нам скоро поворачивать. Иначе…

– Успеешь. Иди, открой дверь. И занеси сюда стюардессу. Потом можешь отключать.

– Да выключи этот фонарь. Или прицел…

– Открывай! Скинь этого урода – и на сиденье её. Теперь можешь закрыть. Нет! Ещё мою одежду. Там, на полу. Вот. Теперь за штурвал.

Со стюардессой было плохо. Не так, как у пилота, но тоже плохо. Пуля пробила лёгкое и сейчас Натали, задыхаясь и захлёбываясь кровью, отчаянно цеплялась за жизнь. Но её можно было пока только поддерживать, а не держать, как лётчика.

Алёна, не раздумывая, стала между креслами и облокотилась на обоих. Так было всё же легче – поле не рассеивалось расстоянием. Кроме того, освободилась одна рука – вторую девушка держала по направлению к блоку. Этой рукой Алёна кое-как одела юбку и накинула кофту – уж очень дико смотрел на неё пилот.

– Не пялиться, а заниматься делом, – скомандовала она лётчику, перераспределяя свои силы. Вот здесь.. в проводах… Не надо такого поля. Вот так. Поменьше…

Хватает? Хватает – вон, пилот штурвал поворачивает и самолёт слушается. И опять визг в салоне.

– Может, успокойте их? – обратилась она к пилоту – Типа экипаж приветствует вас, скоро сядем…, в спокойной обстановке она перешла на Вы с этим молодым, но всё же старшим по возрасту пилотом.

– Уважаемые дамы и господа. К вам обращается командир корабля. На борту были некоторые неполадки, связанные с попыткой угона. В настоящее время все проблемы решены. Вскоре мы совершим посадку. Все последующие эволюции корабля будут носить управляемый характер с целью благополучного приземления. Спасибо за внимание.

– Ну вот, молодцом. Вы – командир корабля?

– Сейчас – да. А ты кто такая? – опять спохватился лётчик. – Что ты здесь…

– Давайте садится, – попросила девушка, чувствуя, что силы всё- же тают быстрее, чем хотелось – бы. Кроме того, жутким огнём начал жечь руку браслет. – И давайте – в экономном режиме. Без разговоров, – попросила она.

– Согласен, – сосредоточился на управлении лётчик. Затем вышел на связь с диспетчером. "Высота", "скорость", "курс", "полоса", "глиссада". Алёна рассеянно слушала обрывки фраз и отдельные слова, более внимательно вслушиваясь в невидимое пульсирование её полей. Вот здесь, у Натали – ничего. Надо ещё чуть-чуть вокруг раны. Кровь остановить. Господи, ещё боли не хватало! Ладно… ладно…

Терпеть, иначе, зачем вообще? У пилота… Бедный, бедный. Это как? Зомби? Он же не живёт. Это же я сейчас за двоих живу. Или за троих… Облака… Даже не туман, а как марево. Расплывается всё… Как он увидит? А он и не видит. Вон, опустил штурвал. Подожди! – встряхнулась Алёна. Меркнущее сознание ослабило и спасительные поля, и руки лётчика тотчас безвольно опустились на колени. Эта девушкина слабость длилась мгновенье. Самолёт лишь чуть ощутимо приподнял нос, но очнувшийся пилот вновь удержал лайнер в узде. Затем началась напряжёнка.

Пилот отрабатывал посадку за двоих. А Алёна молила своих неведомых покровителей, что бы у неё хватило сил. Но силы странным образов вытекали в никуда. И даже не в никуда, а в руку с браслетом. Это, словно оживший, Куки высасывал их из девушки.

Иногда надо пожертвовать одним, чтобы спасти тысячи, – вспомнились вдруг слова Дика. Он смотрел на неё серьёзно, не улыбаясь.

– Но я не могу. Ну просто не могу, – плакала Алёна. – Это же – всё равно, что убить…

– Но ты должна! У тебя нет выбора!

– Вон полоса. Сядем. Господи! Управление!

Алёна затрясла головой. Это закричал пилот. И действительно, лайнер начал неумолимо валиться в правую сторону, не обращая внимания на вывернутый лётчиком штурвал.

– Прости! Прости, Натали, – закричала Алёна, отнимая руку от стюардессы. Этот ужасный выбор был сделан, и теперь девушка смогла вновь соединить электрические поля. И израненный самолёт послушно выровнялся.

– Хоть бы ты под руку не кричала, – отдуваясь, проворчал пилот. – Что с ней стати?

– Сажай скорее, миленький. Очень тебя прошу. Я не смогу так очень долго. Ну, умоляю…

– Всё. Молчок! – и пилот приступил к самой динамичной стадии посадки. Алёна ещё успела увидеть, как приблизилась земля. Но затем вдруг почувствовала остановку сердца пилота и мучительную борьбу души за ещё тёплое тело. Но вот уже лётчик навалился на штурвал, и лайнер клюнул носом вниз. Потянувшись обеими руками к нему, девушка увидела, как злорадно блеснули глаза Пернатого Змея.

– Гад! – закричала она. – Не получишь! И уже в момент столкновения с землёй попробовала, как когда-то дочь Даниловны, завернуть пассажиров в кокон своего поля.

Глава 24

– Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни, самолёт начинает снижение! – Алёна вздрогнула и открыла глаза. В проходе стояла симпатичная, но совсем другая стюардесса. И рядом сидел не бычила, а сопровождающий её сотрудник. Приснилось?

Алёна усмехнулась. Если бы!

– Да, уже скоро, – откликнулся на мимолётную улыбку попутчик.

– Скажите, а вот… из службы безопасности, на каждом самолёте летают? – поинтересовалась она.

Серое лицо с невыразительными, средними чертами недоуменно вытянулось. Алёна вдруг вспомнила, что и Ричард, будучи секретарём у Цезаря, тоже "носил" такое же лицо. А когда в любви признавался… Да, мастера своего дела. Хамелеоны.

– Вообще-то я с их системой не знаком. Это – другое ведомство…

– Ладно, я просто так, – вздохнула девушка.

Вскоре самолёт аккуратно коснулся земли. Вроде как в ответ на аплодисменты пассажиров довольно взревнули двигатели на реверсе и ветеран, замедляя свой бег, начал заруливать на стоянку.

Кабинет Владимира Константиновича выглядел внушительно – несколько уменьшенная копия тех, по которым в фильмах расхаживает товарищ Генералиссимус. И сам новый знакомый Алёны в форме выглядел исключительно внушительно.

– Вот что, Алёна. Я тут навёл справки. Тебе надо к другому человеку. Но я уже договорился. Идём.

Они прошли по широким, но пустым коридорам, спустились – поднялись по нескольким лестницам и вошли в почти такой – же кабинет. Только человек за столом сидел далеко не почти такой – же, как добряк Константинович. А потому, как он вначале постучал, а затем попросил разрешения войти, можно было догадаться, – и званием, и должностью повыше.

– Докладываю, эта девушка…

– Понял. Спасибо. Можете идти! – и грозный для кого-то Владимир Константинович, повернувшись через левое плечо, вышел.

Хозяин кабинета сделал приглашающий жест рукой – "сюда, к приставке", дождался, пока девушка села, сел напротив.

"Как президент" – вспомнила хронику Алёна. И пока холодные серые глаза рассматривали её, она также начала рассматривать большого начальника. Когда она только вошла, он показался ей совсем молодым, ну, для такой должности, конечно.

Теперь было видно – не молод. Моложав. А так, вблизи – и морщины, и складки вон от крыльев носа, и мешки под глазами. Нос какой-то бесформенный. Просто гуля, а не нос. На таком худощавом лице не смотрится. Губы тонкие, нервные. Злые люди с такими губами. Впрочем… она вспомнила какие вывороченные губы были у пахана – великана. Доброты они ему не добавили. Глаза серые. Смотрит из-под прищура.

Вроде, как целится. Нет, неприятный тип, – сделала вывод Алёна. Хотя ей-то наплевать, какой он тип. Ей бы только туда, туда, где сейчас этот… И её лицо опять скривилось от ярости.

– Мне доложили о следственной и судебной ошибках в отношении твоего отца, – по своему понял мимику Алёны сероглазый. – Кстати, – спохватился он. – Ко мне можешь обращаться по имени отчеству – Павел Павлович. Кто я? Это не важно. Но можешь поверить, в моей власти эту ошибку исправить, и наказать виновных. По всей строгости.

– Я не…

– Помолчи. Я знаю, что тебе стало известно о неком…эээ… лице, которое замешано в этом деле. За такой недосмотр тоже взыщется.

– Но…

– Я знаю. Владимир Константинович. Но всё равно, тебе не следовало этого знать.

Пока. Но если так произошло… Ты готова нам помочь?

– В каком смысле?

– Для его задержания за рубежом нам нужны свидетели. Свидетели обвинения. И ещё – требование потерпевших. Мы знаем, где он, летим туда, требуем задержания, а потом – выдачи. Не дожидаясь, пока он вернётся. Потому, что может не вернуться.

Уж слишком много он у нас уже накуролесил.

– Но он же ещё мальчишка!

– Этот мальчишка – чудовище! Так ты нам поможешь?

– Безусловно! Только, зачем – выдача и прочее?

– Так – так! А что ты предлагаешь?

– Схватить – и сюда!

– Подумаешь на досуге – сама поймёшь, что глупость сказала.

– Хорошо, я согласна. Когда?

– Пусть тебя это не удивляет, – ты летишь завтра. Побудешь в посольстве, акклиматизируешься. Остальные прибудут через пару дней. Согласна? Тогда за сегодня тебя приведут в порядок, и – в путь. Желаю удачи! – Павел Павлович встал и торжественно пожал Алёне руку. А когда за ней закрылась дверь, как и все прежние Алёнины собеседники из этого ведомства, схватился за телефонную трубку.

Они собрались в кабинете у знакомого нам скуластого начальника. И Павел Павлович и Владимир Константинович здесь сидели съежившись. Шеф почувствовал приближающуюся опалу, был взвинчен и зол.

– Я думал накинуть на него короткий поводок. Но надо время. Время! А его нет!

Поэтому – спускайте с цепи эту вашу… Хорошо её натравили?

– Настроена жутко.

– Во всё поверила?

– Многое наспех, но правдоподобно, а всех этих юридических тонкостей она не знает.

– Допустим. Дальнейшие действия?

– Просчитаны. Психологи у нас сильные.

– А на неё укорот?

– Да. Имеется.

– Имеется? И там – имелся? А что пришлось? Вприпрыжку за событиями? Чего не хватило? Имейте в виду! – вдруг грохнул он кулаком по столу. Это – национальное достояние! Более того, – он вдруг понизил голос, – это гарантия. Нам всем троим гарантия. Поэтому ошибок быть не должно. Если что сорвётся…оох, я не знаю, что он и тем более – она с вами сделают. Пока на меня вякнете, три раза в ванной сваритесь. Устроил он одному такой фокус. Или она кое-что вживую оторвёт. У неё такой опыт имеется.

– Мы понимаем…

– Да не понимаете вы! Я до конца не понимаю, что они, особенно – он может натворить. Он уже замыкал на расстоянии электрические цепи. Ну так, сигнализации.

А если завтра – цепь пусковой установки? Или ещё проще – цепи взрывателя, а? Или вот, не понравилось ему, что в его городе братва на сходку собралась. Сел так, неподалёку от ресторана, да и всех, кто в нём находился, задушил.

– Задушил?

– Да. Вроде, как инфра-волнами. Завтра ему не понравимся мы. Или, не дай Бог ещё кое – кто, – он покосился на висевший над столом портрет. – Его надо уничтожить!

Понимаете? – сорвался он на крик.

Оба заместителя вскочили, вытянулись во фронт.

– Мы сделаем это! – в один голос подтвердили они.

– Идите. И докладывайте еже…нет, постоянно держать меня в курсе!

Заместители перекуривали происшедшее в кабинете первого – Павла Павловича.

– Девчонка, как девчонка. Только озлобленная, – поделился своими наблюдениями Константинович.

– И нагловатая. Вела себя со мной, как будто ей уже море по колено.

– А может, оно так и есть? Слушай, а ведь действительно, куда прятаться, если сорвётся, а? Ты знаешь, что она вчера натворила?

– Не сорвётся. Не должно. Как только она его, так и её, сразу.

– Она – его. А если он – её?

– Нет. Не успеет. Понимаешь, фактор неожиданности. Он же какой? Ему вначале разобраться надо…

– Ммда. Он же такой… Слушай, а чего вообще шефу взбрело в голову, что этот Макс начнёт взрывать ракеты, уничтожать правительство и другими ужастиками заниматься? Ну, мочит он этих уродов, и правильно делает. Нам забот меньше. И она – тоже. Сколько времени эту братву пасём, а она – единым махом, а?

– Не знаю, не знаю. Может, у шефа какие-то ещё сведения. А вот ты. Ты? Имея такие возможности, ты бы таким ребячеством занимался?

– Ну, он и есть ребёнок. И она.

– Да, но по масштабам действий именно он очень быстро взрослеет. И лукавит шеф, что нашёл – было поводок. Нет на него управы, кроме уничтожения. Там через патриотизм, или родственников – это временно и небезопасно. Да и с ней – не игрушки. Ладно. Давай уточним дальнейшее по времени и лицам.

Опять полёт, но на этот раз – без впечатлений, как прыжок. Оставаясь наедине со своими мыслями, Алёна впадала в оцепенение. Год назад вот также быстро развивались события. Даже не развивались, а смерчем захватывали, волочили куда-то, бросали, потом подхватывали вновь и опять куда-то перемещали. Затем была пауза.

Почему? Что было затем? Надо же вспомнить, надо! Что было дальше? Как оказалась у отшельника? Алёна догадывалась, что этот совсем небольшой отрывочек воспоминаний очень – очень важен. Но вспомнить не могла. Мешали другие воспоминания. Мама… Отец… Вася… Виталик… Они… все… уже? И тут же перед глазами вставал ненавистный облик подростка. И вся нерастраченная ненависть девушки концентрировалась на нём. Отошёл на задний план Север, перестали интересовать такие мелкие подлецы, как опера – садисты и трусливые судьи. Теперь она хотела, она жаждала одного – уничтожить это чудовище в облике её ровесника.

В посольстве её отвели уютную однокомнатную квартирку. На обстановку Алёна не обращала особого внимания. Было где спать – и она спала. Приносили еду – и она ела. Подолгу стояла, глядя на солнце. Односложно отвечала на вопросы сопровождающих её сотрудников. Из этого состояния Алёна вдруг вырвалась на третий день ожидания. Решительно ворвавшись к руководителю – якобы советнику посла по культурным связям, она спросила, сколько ещё ждать.

– Понимаешь, Алёна… Тут неувязочка вышла. Он сейчас в гостях у шейха.

– Даже так? Действительно, мал, да удал.

– Но мы надеемся, что скоро…

– Надеетесь?

– Мы наверняка не знаем… Только по некоторой информации прогнозируем его появление здесь.

– Понятно, – вздохнула Алёна. – Звонить отсюда можно?

– В принципе, всё прослушивается. Но если выехать в город…

– Отпустите меня в город, пожалуйста.

– Только…

– Да, знаю.

В городе "ассистент" провёл её к фирменному магазину, где она купила и тут же подключила сотовик. Набрала проявившийся в памяти номер.

– Ты где сейчас, Шлёма?

– Господи! Это ты? Я уже отчаялся…

– Я умерла на том рейсе. Ты меня подставил, Дик.

– Но я… я же знал…

– Ты знал. Ладно. Ты всё ещё ждешь, пока я повзрослею?

– Шутишь? Что случилось?

– Всё случилось, Дики. Сегодня ты приедешь сюда, к русскому посольству. Ночью.

Часа в три. С обратной стороны от входа. Всё остальное потом.

Ночью Алёна покинула островок своей Родины. Давая указание Дику, она даже не спросила, где он и успеет ли. Не успел бы, ушла бы сама. Вначале думала пройти сквозь стены. Но на такие чудеса не было моральных сил. Поэтому лишь пронзила глазами вахтёра и сказала два слова: "Открой" вначале и "Забудь", когда уже вышла. Она прошла вдоль забора и вскоре Алёна увидела автомобиль, мигнувший фарами. Дик уже был здесь.

Утром атташе доложил об исчезновении своей подопечной. Но тоном, каким докладывают о хорошо выполненном поручении.

– Так точно. Никаких препятствий. Но был звонок. Отследили. Устанавливаем. Есть!

Выслушав сообщение, известный читателю Павел Павлович рванулся на доклад к боссу.

– Ну вот. Джинн вырвался из бутылки. Теперь – только отслеживать, и загнать назад, когда он выполнит нашу задачу. Кстати… что там за помощник выявился?

– Тот самый, который её тогда на рейс подсуетил.

– Пускай помогает. Будем считать – это неформальное сотрудничество спецслужб в борьбе с мировым терроризмом.

– Что с Кондором? – первым делом наугад спросила Алёна, уклоняясь от радостных объятий Дика.

– Ты уже знаешь? – удивился спецагент. – Тёмная история. Решил открыть свой бизнес – купил грузовой самолёт. Немного полетал, а когда в первый раз взял с собой Эдди…

– И Эдди… тоже? – сдавленным голосом уточнила Алёна.

– Да… Потом, когда начали разбираться в причинах…

– Не надо, Дик. Вот видишь, все, с кем я дружила, кому помогла, – все… Значит, убивать у меня лучше получается… У-у-у, змеюка – покосилась она на браслет. – Слушай, Дикки, а ты почему всё ещё живой?

Ричард даже растерялся от такого вопроса.

– Ну, наверное, потому, что не ты мне помогаешь, а я тебе, – нашёлся он, наконец.

– Наверное, – серьёзно согласилась девушка. – У прислужников Сатаны жизнь, как правило, долгая. Если он их раньше времени не облагодетельствует. Интересно, что сталось с теми, кого я раньше вылечила. Как ты думаешь? Тоже…?

– Ты что? Да ты что? – вскрикнул Дик, встряхнув Алёну за плечи. Он внимательно всмотрелся в девушку, которую год назад "подставил" на опасный рейс. И вынужден был признать, что она сильно изменилась. Ну, в таком возрасте девушки довольно быстро расцветают и хорошеют. Не составила исключения и Алёна. Она явно подросла, но не вытянулась. Наоборот, стала более пропорциональнее, женственнее. Но вот лицо. Из улыбающейся девочки, которой хотелось улыбаться в ответ выросла, ну если не тигрица, то по крайней мере рысь. А ещё точнее – пантера. Грациозная, до сумасшествия красивая, но… Дик поёжился, встретившись с ней взглядом, и немедленно снял руки с её плеч.

– Я только хотел сказать… Вот, та семья рыбаков, ну соседей Фернандо. Отлично живут. Потом эти… из племени. Змей и…

– Чико, – улыбнулась воспоминаниям девушка.

– Да, и этот, второй. Тоже прекрасно живут. Устроились на побережье, купили по отелю…

– Вожди… А племя?

– Какое племя? После того, как ты воинов…

– Понятно.

– Нет, я же не… А остальные живут… пока… В разных клиниках. Ты же знаешь, что с этой болезнью…

– Дик, куда мы едем?

– Для начала, в один небольшой коттеджик. Там ты мне всё расскажешь. Да вот и приехали.

Ричард вышел, открыл ворота, затем они нырнули в гараж выхваченного фарами из темноты двухэтажного здания.

– Душ, ванная? Или сразу за стол? – уточнил агент, потягиваясь в кресле. Они разговаривали в небольшой уютной гостиной с холодным в это время года камином и со столиком, уже сервированным под поздний ужин. Пламя свечей отражалось в хрустале бокалов, букет странных в этом освещении цветов источал дурманящий аромат.

– Знаешь, я так…скучал, что даже стихи тебе написал. На твоём языке. Вот послушай:

Пускай не с Вами за одним столом,

Пускай, не видя Ваших чудных глаз,

Бокал хрустальный подниму с вином

Я пью до дна! Я пью за Вас!

Он попытался угадать впечатление, но глаза девушки лишь отражали пламя свечей и никаких чувств, кажется, не выражали.

Все свечи я зажгу, как в старину,

Букет цветов на центр стола поставлю

Вас мысленно за плечи обниму

И шепотом с Днём ангела поздравлю.

И не беда, что долгими годами

Мне Вас увидеть не придётся

И в шуме тех, кто нынче рядом с Вами

Мой шёпот к Вам не прикоснётся.

Желаю Вам любить и быть любимой,

И красоты, и вечного цветенья Да будет жизнь к Вам ласково – счастливой Да подарует Вам Господь благословенье!

– Ну как? – не выдержал всё- таки самодеятельный поэт.

– Красиво, Дик. Спасибо.

– Это первый опыт на русском языке.

– Но это не про меня Дикки. Какой день Ангела? Какой шум вокруг меня? Крики боли, стоны. Кто рядом со мной? Или бандиты, или калеки страждущие. Какое там счастье?

Какое благословение? Даже братики, и те… Но всё равно – спасибо.

– Тогда я ещё. Там точно – про тебя.

– Нет, Дикки. Прости, но не надо. Не то настроение. И разговор у нас серьёзный.

– Тогда ужинать! – попытался скрыть своё разочарование Ричард. А разговор потом, если он не горящий.

– Горящий, Дик, – отвергла это предложение Алёна. Она как присела на кожаное кресло напротив, так и осталась зажато сидеть гвоздиком. – Нужно твоя помощь, Дикки. Ты должен найти… нет, ты должен свести меня с одним человеком. И тогда мы будем квиты за прошлый год.

– Каким человеком? В смысле – с кем именно?

– Мой земляк. Мой ровесник. Моё проклятье! – сорвалась вдруг на крик девушка.

– Ты так в него влюблена? – поинтересовался Ричард, когда в тёмном углу замолкло эхо.

– Дурак! Прости. Ты ничего не понял. Одно на уме.

– Но ты ничего и не объяснила.

– Этот… парень сейчас находится в гостях у какого-то султана…

– Вот как? Может у шейха?

– Да, именно. Я должна его увидеть.

– Забавно… Но продолжай.

– Всё. Да, наши ждут, что он почему- то появится здесь, чтобы начать какую – то "процедуру выдачи". Мне это не надо. Я должна его…

– Убить?

– Да! Да!! Д-а-а!!!

– Ну что ты? Да что с тобой? Да что же это такое? – Дик вскочив, кинулся к Алёне и прижал её, бьющуюся в истерике, к своей груди.

– Ну, ну, успокойся. Не всё так плохо, моя… фея. – Это слово далось Ричарду с трудом. Уж очень непохожа была эта девушка на прошлогоднюю фею. – Ну, всё нормально складывается. У нас как раз прошла информация об этом эээ госте.

Только вот с местом встречи… По нашим данным, он направиться на побережье…

– Мне всё равно. Поехали Дик. Поехали, полетели, поплыли!

– Надо лететь. На чём? Сейчас узнаю по рейсам, – потянулся он к телефону.

Девушка, ожидая результатов, подошла к окну.

– Даже луны нет, – вздохнула она, всматриваясь в затянутое тучами небо. – Тьма, тьма, тьма. И на душе – тьма.

– Рейс завтра, то есть, сегодня вечером, – подошёл к ней Ричард.

– Сегодня… вечером…, – о чём-то своём раздумывала Алёна. – Сегодня вечером… я… уже… умру. Ну и пусть. Кому я нужна… Только тебе, Куки? Да и то – ради человеческих жертв. Ничего, потерпи. Будет тебе сегодня вечером жертва. Даже две.

Ну и пусть. Кому вообще интересна жизнь маленькой доброй феи, превратившейся в…

Во что я превратилась, а? И когда? Знаешь, мне порой кажется, что с той поры, как я попала в больницу, меня кто-то тянет по этим всем передрягам. И толкает, толкает в какую-то пропасть. А все, кто меня касался – уже там… Особенно, когда надела этого змея. Знаешь, это он не дал мне спасти пассажиров. Все силы высосал. Я потом в беспамятстве долго была. Что-то вспомнила, что-то нет.

– О чём ты говоришь? Пассажиры же уцелели! Только те, кого террорист – пилот, стюардесса, террорист и один пассажир. И ты… Ты всё же простишь меня?

– Да, Дикки. Тем более, что ты тоже умрёшь. Сегодня вечером. Но это неважно.

Правда? Давай за это шампанского, а?

Она посмотрела на Ричарда поверх бокала.

– А ты изменился, Дик. Как-то посолиднел. А то был каким-то… крысёнышем, – вспомнила она первую придуманную Дику кличку.

– Я теперь на легальной работе. После того, как разгромили синдикат.

– Разгромили- таки?

– Благодаря, прежде всего, тебе. Тем документам. Да и проделка с сейфом. Помнишь, я цифру поменял? Ну а преемник набрал так, как в завещании. Всё и ляснуло.

Только дым пошёл. Самоликвидация. Это тоже им братских чувств не прибавило.

Отстреливали друг друга конкретно. Ну и мы пересажали тьму.

– Тьму? – переспросила Алёна. – Что ты знаешь о Тьме? Кто это?

Ричард вдруг отставил бокал и инстинктивно осмотрелся вокруг. Подошёл к Алене и прошептал на ухо: "Расскажу сегодня днём. Чтобы дожить хотя бы до вечера".

– Да, но вечером ты умрёшь. Ты всё ещё хочешь продать мне душу? – резко потянулась лицом к нему девушка. Её, когда-то васильковые, глаза сейчас в колеблющихся огнях свечей стали блистать океанской синевой.

– Да, – прошептал Дик, погружаясь в эту бездонную глубину. – Да, будь я проклят!

Глава 25

Утром они вылетели на частном вертолёте.

– Быстрее, как можно быстрее. Он уже там, и я чувствую, я знаю это, – подгоняла пилота Алёна весь полёт.

– Это не истребитель, это вообще не самолёт, – невозмутимо отвечал пилот. Но заплачено было весьма солидно и он выжимал из бедной машины всё, заложенное конструкторами. Вскоре показалось побережье. С аэропорта мчались на такси.

Опоздали. В гостинице, опасливо косясь, сообщили, что похожий такой парень был.

Вчера. Спрашивал постоялицу. Но до этого её же тоже уже спрашивали. Сейчас уже никого нет. Мгновенно выхватив из рук Ричарда свёрнутую трубочкой купюру, портье шёпотом добавил.

– По – моему, разборки у них ещё продолжаются. По крайней мере, яхта всё ещё в море не вышла.

– Где? – протянул агент очередную порцию допинга.

– Миль десять на север.

– Откуда знаешь?

– Нам полезно всё знать о странных чужаках. С полицией дружить надо. С такими, как вы – тоже.

– Машина?

– Только мотоцикл. Личный. Напрокат. Но залог!

– Держи, – рванувшись за Алёной, протянул деньги Ричард.

Девушка уже оседлала грозно зарычавшую машину, едва дождалась попутчика и рванулась вперёд. Они очень быстро выскочили из городка и помчались вдоль побережья. Алёна выжимала из машины всё, и даже ко многому привыкший агент порой закрывал глаза. Но когда в море проявилась яхта, девушка снизила скорость, затем остановилась.

– Всё, дальше пешком. Не вспугнуть. Не дать сбежать… – шептала она, словно в лихорадке. – Нет! Поехали. Пока ему не до нас! – решила она, услышав несколько взрывов. Они подкатили к самой кромке берега.

– Далеко! Лодку бы… Не доплыву… Не добегу… Не добегу? Всё, милый мой Штирлиц, – кинулась Алёна к Дику. – Прощай!

Девушка крепко поцеловала Ричарда и кинулась к воде. На мгновенье замерла в нерешительности, потом легко поставила ногу на низкую сейчас волну. И побежала, как бегала в детстве по холмам, как каталась на коньках по замерзшей реке.

Увидев это, Дик потянулся, было, перекреститься, но затем, пожав плечами (типа:

"от неё чего только не дождёшься") облокотился за сидение мотоцикла и стал ожидать возвращения своей возлюбленной. В её неуязвимости он был уверен и раньше, теперь, глядя на бегущую по волнам фигурку, уверился ещё больше. Вот, расправится она с неким вражиной, вернётся, надо будет всё же порасспросить насерьёзе, чем она год занималась. Да и кто она, в конце концов?

Алёна ступила на опущенный трап, когда её враг смотрел в сторону удаляющейся лодки.

– Ты хочешь знать, кто ты? – спросила она, поднимаясь по трапу.

Максим обернулся на нежный девичий голос. На судно поднималась стройная русоволосая девушка со странной седой прядкой на лбу. Как и на чём она добралась до яхты, он не заметил – был поглощён своими мыслями.

– Если честно, только что об этом думал – улыбнулся он незнакомке. – А Вы что, можете подсказать?

– Я? Я могу! – подтвердила странная девушка, выходя на палубу. Максим ещё успел отметить, что незнакомка, приблизительно, одного с ним возраста, что она очень даже ничего. Но в это время черты её довольно милого лица начали странно искажаться.

– Ты зверюга! Звер-ю-ю-юга! – хрипло взвыла она. – За что моих братиков?

– Значит, было за что! – жёстко ответил Максим. Он решил, что с ним пришла сводить счёты одна из родственниц уничтоженных им в своём городе "братков".

– Было?!! За что?!!! – перешёл с хрипа на визг голос девушки.

– Я пока ни за что никого…

– Чудовище!!! В джунглях мне говорили о чудовище. Вот ты какое!!! – девушка оскалилась, словно готовясь вцепиться в Максиму в горло. Потянула в его сторону руки. Сцена была неприятная, но для Макса нестрашная. Пока из огромных зрачков девушки не выглянула Тьма.

– Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! – закричала незнакомка. Затем, взглянув на Макса безумными глазами, страшно преобразилась. Словно пропала плоть, и проявились череп и костяшки протянутых к юноше пальцев.

– Сдооохнииии!!! – взвыл, кинувшись к Максиму огненный смерч. Вмиг пожрав тело, огонь, даже уже не огонь, а волна раскалённой лавы ударила по его действительной сущности. И словно тогда, в спортзале после нокаута, всё поплыло в сознании Макса. Пылающая яхта, море, побережье, континент начали быстро проваливаться куда-то вниз.

– Аааах! – вырвалось у Ричарда, когда яркая вспышка обожгла ему глаза. Когда через несколько секунд зрение вернулось, он увидел, как бушующее пламя охватило яхту. Агент рванулся, было в воду – на помощь. Но уже по пояс в воде вспомнил, что произошло, когда Алёну подожгли напалмом. Где она окажется теперь – неведомо.

Надо срочно добывать моторку. Словно в ответ на его мысли где-то недалеко взревели мощные моторы и к уже вставшему на дыбы горящему судну направился скоростной катер.

"Видимо, спасатели" – решил Дик. Надо к спасательной станции. Наверняка она без сознания и доставят её именно туда. Он уже поворачивался к мотоциклу, когда острая боль ударила в спину под лопаткой и прожгла сердце.

Максима тянуло куда-то вверх, к свету, к жарким солнечным лучам. В бессознательном бреду или в странной реальности он видел свою настоящую сущность, казалось, сотканную из невидимой человеческому глазу паутины лучей.

– Плазмоид? – подумалось Максу. Полевая форма жизни? Но я думаю! Мыслю! – поймал он сам себя. Значит – существую! Или сплю. Но всё равно существую. Но… что это было? И… и что это сейчас? И… куда? Ладно, потом.

Действительно, новизна открывшегося мира захватывала и вызывала восторг, сравнимый разве только с восторгом полётов в детских снах. С восторгом первой любви. А чувство причастности к этому новому миру переполняло сознание неведомым ранее счастьем. Это, вот оно какое – бессмертие? И вот такая жизнь в этом бессмертии? Но буйство красок не давало спокойно осмысливать происходящее. Такое он видел только в компьютерных обработках фотографий "Хаббла". Вселенная – это, оказывается, не пустота, разбавленная звездами и планетками. Это… это… ещё и океан со множеством течений, волн, островов. Вот жаркий Гольфстрим нашего Солнца.

Максим распахнул навстречу целительным ручьям родного светила своё растерзанное поле. А вот покалывающие ручейки сверхновой. Гамма, что ли? Прямо, как иглоукалывание. А вот…

Что ещё он увидел, прокомментировать не удалось. Что-то, бесформенное, сотканное в отличие от Макса, из черноты, ударило в центр распростёртого им поля.

Судорожно сжавшись, Максим начал падать вниз.

– Ты видел? Нет, ты видел?! – тряс за плечо один парень другого. В принципе, вопрос был риторический – тот и сам стоял, вытаращив из под соломенной шляпы глаза в ту же точку – в лес, где кончался прочерченный на небе кроваво-красный след.

– Метеорит? – выдвинул гипотезу хозяин шляпы.

– Разве они так падают?

– Самолёт?

– Нее…

– Ты думаешь…

– Поехали. Это недалеко.

Ребята смотали удочки и вскочили не велосипеды.

Ориентироваться было просто, но жутковато – на крик. Макс увидел их, когда отлегла боль. Два паренька лет по тринадцати, в простеньких джинсах и рубашках – хаки окаменели на краю лесной полянки, судорожно вцепившись в свои велосипеды.

– Ребята, где это я? – обратился он к ним.

Макс пожал плечами, когда визг пацанов помчался вдогонку за ними. Конечно, такого они ещё не видали. Он взглянул на брошенные велосипеды. Улыбнулся. Это были ветераны прошлого века – из тех, на которых и ездили сами, и возили мешки со всякой всячиной, и катали детей, а потом дети ездили на рыбалку и на танцы, а потом – и внуки. Дома! В России. Но куда закинуло всё-таки? Ладно, выйду к людям – узнаю. Только вот с одеждой. Ну, придут за великами, разговорю потихоньку.

Максим встал и, чувствуя непонятный дискомфорт, шатаясь, подошёл к велосипедам.

– Круто она меня. И там, вверху. Что это было? – подумал он, потянувшись к велосипедам, чтобы поставить их у дерева – быстрее заметят. Но, взглянув на свою протянутую руку, ахнул. Посмотрел на вторую. Сел на велосипедное колесо.

Зажмурился, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Руки от самых плеч до кончиков пальцев были покрыты страшной коркой зарубцевавшихся ожогов. Жуткими, словно корни вывороченного куста, были кисти с тонкими иссохшими и покрытыми струпьями пальцами.

– Что же это такое, Господи? – прошептал юноша, разглядывая остальное тело. Это не принесло утешения. Обливаясь холодным потом, Макс убедился, что всё тело было под стать рукам. Кроме того, и руки и ноги и туловище стали намного длиннее.

Вскочив, Максим понял – вырос. Намного. Как же он этого хотел когда-то! Как комплексовал! На теперь, получи! Метр восемьдесят уродства. А лицо? Господи, а лицо? – он начал судорожно ощупывать лоб, щёки, нос. Можно было догадаться – что-то страшное. Максим кинулся к ближайшей луже, в которой сейчас отражалось голубое небо и крона дерева. Заглянул. Отпрянул. Осторожно заглянул опять. Всхлипнул. Но набрался мужества и стал разглядывать новую личину.

Часа через два, уже ближе к вечеру, к поляне подошли несколько хмурых мужиков с ружьями – примчавшиеся в деревню ребята были в такой истерике, что им поверили.

Ну, не в то, что с неба упала молния и превратилась в чудовище, но…

– Не шевелись! Чуть что, стреляем, – предупредил главный – здешний лесничий. – Ты кто? – спросил он сидящего на земле и держащегося за голову голого человека со страшными следами ожогов.

– Не знаю, – прохрипел тот, повернувшись лицом к вопрошавшему.

– О-о-о! – протянули мужики.

– Ладно. Тогда пойдём, разберёмся, – после паузы предложил лесничий.

– Мне бы одежду какую. Куда так?

– А твоя где? Чего ты вообще… здесь… голый…?

– Одежда… Одежда сгорела, наверное. А чего здесь… А, – безнадёжно махнул Максим рукой.

– Коля, крутанись за какой одеждой. На самом деле. А мы пока пойдём потихоньку, да? Вот, на пока, – протянул лесничий Максу свою форменную куртку. Для нового роста юноши она оказалась коротковата, и он шёл, неуклюже подгибая ноги и постоянно обтягивая её края.

– Нет, не пойдёт так. Клоунада какая-то. Подождём здесь, – прекратил лесничий его муки, указав на несколько пеньков.

Уже присмотревшись и что-то для себя решив, сопровождающие Макса мужчины переломали стволы и достали из ружей патроны.

– И всё же, ты кто и откуда, мил человек, – спросил один из помощников лесничего – хмурый, бородатый мужик с косматыми бровями.

– Откуда? Откуда… Правду сказать – не поверите, а врать не хочу. А где я сейчас – то?

Он выслушал ответ и мысленно присвистнул. Занесло, так занесло.

– Ты, мил человек, не обижайся. Ты сам пойми – увидели пацаны в лесу абсолютно голого и такого…, – мужик поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.

– Тереньтьич прав, – поддержал его второй помощник. – Ты уж извини, ежели что, но побудешь у нас, пока власти не прибудут. Лады?

– Прибудут?

– Ну, они к нам на вертолёте, ежели что. А пока у нас поживёшь. Ну, куда тебе сейчас?

– Мне в центр надо, в столицу. И отец, наверное, переживает. Хотя… да, а какое число сегодня? Что??? Да не может быть! Это где же я…? – Макс опять замолчал.

А новые знакомые многозначительно переглянулись. Также молча Макс завернулся в привезенную плащ-палатку и здоровенные рыбацкие сапоги ("Уже потом дома что подходящее подберём, а это впопыхах" – оправдывался приехавший Коля). Подходя к деревне, Максим накинул на голову капюшон плаща. Загадочного незнакомца привели в запущенное здание бывшего клуба – теперь на него не было финансирования.

– Ты вот, поешь, – принёс чугунок с вареной картошкой и миску с кислым молоком лесничий.

– Вы здесь главный? Телефон здесь есть какой?

– На, звони – протянул лесничий довольно навороченный сотовик. – Кстати, меня здесь Петровичем зовут. А тебя как величать?

– Максимом, – коротко ответил юноша, быстро набирая номер телефона. И когда до боли знакомый голос отца произнёс " Алло!", Макс, сглотнув подкативший к горлу ком, чуть сдержался, чтобы не закричать.

– Это я, па, – сказал он, стараясь быть спокойным.

– Кто-кто?

– Я, па, это я.

– Вы не туда попали, – после паузы произнёс отец.

– Как не туда, папуля? Ты что, не узнаёшь?

– Прекратите, ради Бога, ваши глупости, – срываясь, ответил Белый- старший.

– Но это же я. Я!!!

– Я сейчас сообщу куда следует, если не прекратишь хулиганить.

Некоторое время Максим потрясённо молчал.

– Я! Это я! Я!!! – начал повторять он, прислушиваясь к своему голосу. Да. И голос стал неузнаваемый. Глухой, надтреснутый какой-то.

– Не дозвонился? – поинтересовался Павлович, забирая протянутый сотовик.

– Скажите, а вот… зеркало бы мне? – попросил Максим.

– Сделаем. Ты бы поел пока.

– Спасибо. Не хочу… Не могу…

Лесничий забрал посуду с едой и принёс довольно большое зеркало – наверняка жёнино. Овальное, в синей пластмассе, с подставкой. Из него на Максима взглянул…

– Господи! Господи!! Господи!!! – прошептал потрясённый юноша. Он всё-же тешил себя надеждой, что отражение в луже было…ну, не совсем идентичным. Зря. Всё лицо занимал один сплошной зарубцевавшийся ожёг. Даже нос стал гладким, с натянутой тонкой плёнкой. Не было бровей и ресниц. А глаза… Из карих они стали чёрными и казалось, что это две дыры внутрь. Верхняя губа справа собралась в складку и не прикрывала верхний правый клык. Словно это чудовище злобно скалилось.

– Всё-таки сплю, – нашёл спасительную от сумасшествия мысль Максим.

И замельтешили блёстки-пятнышки перед глазами, и начало расплываться изображение.

– Ты вот что, Максим. Мы тебе там… на сеновале спать постелили, – вывел юношу из полуобморочного состояния голос лесничего. Не обижайся. Сам понимать должен.

Ниоткуда, голый, без ничего… Пусть власть разбирается. А пока, ну сам понимаешь. Да и ночь… В общем, дверь я запру.

В хлеву пахло сеном. По крыше стучали ветки с запоздалыми грушами. Внизу было постелено ватное одеяло, сверху, с учётом духоты, кинули простынь и набитую чем-то не совсем мягким подушку.

– Вот, оденешь на ночь – протянул лесничий Максу нижнее бельё. – Оно чистое, не подумай чего. А поутру оденем тебя во что-нибудь. Ну, устраивайся и спокойной ночи, – он выключил фонарь и вышел. Было слышно, как запирается дверь.

– Спокойной ночи? – переспросил Макс уже вдогонку. – Может, уснуть, и проснуться где-нибудь у шейха? Одевая майку, он вдруг замер, прижав руку к груди. Там по-прежнему холодил, теперь уже сморщенную кожу, крестик.

– Ты всё же со мной, дружище? Не предал прокажённого? – Максим упал на одеяло и вновь провёл рукой по лицу.

– Что же это будет-то, а? Куда с таким…с таким… – он вспомнил кошмар в зеркале и всхлипнул. Кому я теперь такой… Вдруг он услышал осторожный, едва различимый шорох. Кто-то явно крался в его сторону. Макс было напрягся, но в этот момент в его ноги ткнулось что-то мягкое и пушистое. Оно постояло, ожидая реакции, потом тихонько вопросительно мяукнуло. На "кис-кис" пушистик от ног переместился к юноше на грудь, поперебирал лапками, словно взбивая себе постель, свернулся клубочком и замурлыкал.

– Ну вот, хоть кто-то меня не боится, – вздохнул Максим. И всё-же стало легче.

Под "мр-мр-мр" он почувствовал, что действительно очень устал и неожиданно для самого себя уснул.

Глава 26

– Ну, это любя. Это от души! – отдувался закутанный в простыню шеф. Он и его второй зам сидели на скамейках за летним столиком под небольшим навесом. Рядом радовал глаз голубой водой маленький бассейн. По другую сторону стола невдалеке на скаре жарились сардельки – шеф полюбил их со времён поездок в Германию. Из баньки вывалился первый зам – Павел Павлович, ухнул в бассейн, взвизгнул, выскочил и тоже укутавшись в простынь, устроился рядом.

– Я вот Володе говорю – паришь ты от души, Палыч. – Состояние – как с боженькой поговорил, – повернулся к нему шеф.

– Я это с детства, – заглатывая содержание литровой бутли пива, пояснил Палыч. Я даже вот такое четверостишье придумал:

Я отвечу, от чего же

Сауна нехороша

И бассейн, и пар, но всё же

Просит веничка душа!

И всё же, сдаётся мне, что не от парилки у тебя такой настрой, а, Демьяныч?

– Да, мужики. Большое дело сделали, – согласился начальник. Великое, можно сказать. Давайте за это!

Чокнулись, выпили. Зная, что шеф обожает "Первую – под соления", прикусили солёными грибками.

– Да, дело великое. Можно сказать – планетарное. Вы, да что вы – я и то, зная всю подноготную, не могу осознать масштаб содеянного.

– А… он знает?

– Я же сказал, что я сам пока не осознал всего. А он любит чёткие формулировки.

Вот даже объяснить то, что засняли, а?

Замы согласно закивали головами. Действительно, вчера, когда первый зам ворвался в кабинет к шефу, и они втроём просмотрели полученную запись, то долго сидели молча. Просмотрели второй раз. И ещё – в замедленном повторе.

– И это та самая девчушка? Что это с ней? И что это она сделала? Это что – ядерный взрыв какой-то? – первым нарушил молчание Владимир Константинович.

– Итоги подведём завтра. В другой обстановке, – решил тогда шеф, нервно поглядывая на большой, висящий над столом портрет.

И вот теперь в иной, " неформальной" обстановке шеф подводил итоги.

– На записи – очень мощный выброс энергии. При этом, как пояснили спецы, вспышка, огонь, – это производное. Побочный эффект.

– Но если это побочный…

– Вот именно, Палыч. Она не просто уничтожила эээ объект. Она его… испарила.

До молекул. Или, может до атомов? Во всяком случае – напрочь. За что и выпьем.

Между первой и второй.

Выпили. Потянулись за луком, огурцами, прочими дарами лета.

– Это ты её, Константинович, ловко купил насчёт деревенской пищи, – усмехнулся Палыч.

– Да ну тебя! Тоже ловкость – девку провести, – отмахнулся второй заместитель.

– Зато ты, Палыч, по лезвию ходил. Согласись, дело состряпано совсем слабенько.

Липа на липе. И эта могила. А если бы дозналась, что не в пожаре, а в автокатастрофе детки погибли. И не её братики, а совсем другие дети? – подзуживал первого зама шеф.

– Но, Демьяныч, времени то ты сколько дал? За двое суток… и так, более – менее правдоподобно.

– "Правдоподобно". Просто доверчивы они, наши женщины. Но если уличат… Ты знаешь, судья Горн была. Её отца судила. Наша Немезида на минуточку зашла, поворковала, и – всё. На следующий день – онкология, четвёртая стадия и боль, неподавляемая даже наркотой. Или эти с изолятора. Что её батьку пытали. Потом мы разговор послушали – там всё пишется. Она только заглянула спросила, пытали? Эти козлы "н-е-ет". И начальник их: " Н-е-ет". Она: "Нет так нет, но если да – пеняйте на себя". Попеняли, но недолго. Потом вскрытие показало – словно кислотой все внутренности выжгло. Вот такие у них сердца – безграничное доверие и беспощадная месть. Давайте третью за них. Господа офицеры!

Выпили стоя. Палыч принёс шкворчащие сардельки. Шефа начинало развозить, и заместители переглянулись – начиналась откровенная болтовня.

– Вот ты говоришь: "Мало времени дал!" – наклонился Демьяныч к первому заму. – А где бы я его взял? Я же эту… бомбу ядерную пол- года берёг. От глаз подальше.

Я её с осени вычислил. С тех пор, как Володя доложил о "чудотворном отшельнике".

Придерживал. Целитель классный была. Но по всем данным и киллер ещё тот.

Абсолютное оружие. Планировал постепенно, без напряга. Один урод всё сорвал. Ну, это вы уже в курсе.

– Я вот не понимаю. А чем она эээ безопаснее этого паренька. Вот даже с этими Омоновцами – почти также как он.

– Знаешь, когда-то наши гражданские герои, ну, там спасатели из огня или из воды говорили:"На моём месте так поступил бы каждый". – шеф пьяно захохотал, довольный своей остротой. – Если бы у людей были такие же возможности, как у этих двоих, они поступали бы с "омоновцами" также. Идентично. Если не круче. Ты, Павлович, присмотрись – здоровенные откормленные на государственных харчах бугаи разбивают руками и лбами кирпичи! Ну кому, кому это сегодня надо? Это они так террористов пугают? Пока он таким лбом сообразит, что делать… Не-е-ет, они только – демонстрации разгонять. А это – уж очень непопулярно. И вообще, привозили хронику – ведут себя… как оккупанты. Честное слово! Что фашистские патрули по два подковами у нас стучали, что теперь эти. Я уже намекал президенту.

Но отвлёкся. По существу, к которому эти выкормыши не относятся. Она уничтожала своих врагов. Своих обидчиков. Обидчиков её знакомых. Мелкую мразь. Даже в ресторане. Даже потом за свой "ночной рейд". Да поуничтожала больше, чем Белый.

Но так – со зла. А пацан дошёл до обобщений. Уже борец если не с мировым, то с отечественным злом в принципе.

– И?

– Не "И", а "А". В смысле, а что он примет за зло завтра? Нас с вами? Или самого?

" А, кроме того, уж слишком близко он подобрался и к твоим грешкам. Ещё тогда, у ресторана пытался убрать. Не знал только, с кем столкнулся" – подумал Пал Палыч.

– Ты не согласен? Тогда выпьем за здоровый скептицизм и я докажу! – потянулся за рюмкой шеф.

– Нет, что ты, Демьянович! Конечно… А почему ты решил, что девчонка с ним справится?

– С другими же справлялась!

Зазвенела упавшая из рук второго зама рюмка.

– С другими? Ты сказал… с другими? – дрогнувшим голосом переспросил он. – Были… есть… и другие…?

– Во, купил! – расхохотался шеф. – Были. Другие. Но не такие! А расправлялась она с ними зн-а-а-тно. В одном племени вмиг всех воинов уничтожила. Вот так, – шеф протянул руку в сторону Пал Палыча и крикнул: "Сдохни"!

– Не удалось, – вздохнул он, глядя на побледневшего первого зама. Ну, я не фея – моргана. Или там Фата – моргана? Ну, не важно. Но когда она попала к нам после известной истории с одним рейсом… Тогда я понял – неспроста появилась такая эээ аномалия, ох не спроста. А потом этот. И тоже самое. Только масштабы всё увеличивались. Надо было натравливать. Вот мы сообща и… выпьем за коллективный разум!

– И всё же, Демьянович, что это было? – поинтересовался второй заместитель.

– Знаешь, почему тебе никогда не занять моё место? У тебя нет воображения. Нет полёта мысли. Ты просто служака. Палыч тоже, но он строевой служака. А ты, так, полуинтеллигент. А, я тоже. Но, – шеф глубокомысленно поднял палец вверх, – но я в школе и даже после кое – что читал. Слушай сюда, – поманил он ближе к себе обоих подчинённых и шепотом продолжил откровение. – Отчего вымерли динозавры?

Метеорит? Ерунда. Просто появились такие ма-а-аленькие млекопитающие, которые стали жрать яйца динозавров. Вначале те, которые не вылупились. Потом больные.

Этакие санитары динозаврового общества. Очистители породы. А потом стали жрать все подряд. И расчистили дорогу новому виду. Усекаете?

– Ты хочешь сказать…

– Это – первый звоночек для нашего вида. А вот если бы тогда же появилось другое млекопитающее, которое жрало бы этого яйцееда, то динозавры и сейчас процветали бы.

– Остроумная гипотеза. Сам додумался?

– Эээ в общем, да. Но и что-то похожее читал. И нам придётся, слышите, придётся нам, всем нам уничтожать эту новую поросль на корню. Иначе эти… это… уничтожит нас. И через тысчонку лет мы все станем "переходным звеном" от обезьяны к… к… ним. А ещё через тысчонку – вообще "недостающим звеном". За прогресс! – вдруг пьяно захохотал шеф. – Ну, не мрачнейте. Я же сказал " если".

А пока у нас есть абсолютное оружие. Так и доложу завтра Самому!

– Что с родственниками делать будем?

– Братьев поместить в специнтернат. Посмотрим, что у них прорежется. Других, по-моему, нет.

– Я имел в виду родственников… его, – второй заместитель по прежнему избегал называть уничтоженного парня по имени. И даже по фамилии.

– А, Белого-старшего? Этого геррроя? – окрысился вдруг шеф. – На сыновом горбу – и к славе? Хорошо бы хоть сынок был, как сынок. Ниччего. Понравиться президенту – ещё не схватить Бога за бороду. Есть и другие, и ох какие другие. Он уже согласился на испытательскую. Типа – время идёт, квалификация теряется. Вы в курсе, что сейчас испытывается? Вот пусть там покажет героизм, а не в трамвайчике на орбиту. Других родных нет, как я помню?

– Нет. Собирается жениться, но детей ещё не завёл.

– Ну, вот и решим этот вопрос.

– Но президент…

– Вспоминается мне пословица: жена – не стена. Поняли?

Пал Палыч согласно кивнул и вновь разлил по рюмкам водку – после бани шеф признавал только белую. Согласно кивнул и Констанинович.

А завтра, выслушав доклад шефа, президент при нём подписал два указа – о его награждении и о его же освобождении от занимаемой должности.

– Куда тебя теперь, подумаю. Слушай, а может, преподавателем?

– В академию?

– Да нет. На филфак. Пословицы хорошие знаешь. И ещё лучшие – придумываешь. Или на истфак? Очень интересные исторические параллели…

Ссутулившись, уже бывший шеф вышел из судьбоносного кабинета. "Который?" – думал он, идя знакомыми коридорами. Но надо было спешить. Он ещё успел ворваться в кабинет, дать несколько указаний и достать из сейфа служебный пистолет. Компру, добытую этим проклятым выродком, уже не удержать. Сожрут. И хорошо, если не посадят. Уже держа оружие наготове, экс- шеф поднял трубку внутреннего телефона.

– Константинович, слушай внимательно. Времени нет, Паша, гад, сдал. Оружие – под той же крышей, но здесь, рядом. Понимаешь?

– Не совсем, Сергей Демьянович.

– Поймёшь. Всё – в твои руки. Но позаботься о моей семье.

– Вы о…

– Кто проведывал, тот и взял. На хранение. Бывай!

Похороны были не то, чтобы скромными, но… непышными. Не любили выскочку – шефа его подчинённые и ещё не знали, что он сделал для человечества. А занявший его место Владимир Константинович (ошибся бывший шеф насчёт его воображения) вдумывался в последние слова предшественника. Конечно, о девушке, которую называл "абсолютным оружием". Но кто "забрал"? Кто приезжал? Он поднял трубку и приказал принести все материалы по Максиму Белому. Едко усмехнулся, вспоминая слова незадачливого предшественника. Не он, не он дёргал здесь за верёвочки. " И даже не я" – признал новый шеф. Ты не знал всего, наш дорогой усопший коллега.

Ты что же, думал, что Белый тем опасен, что до тебя может добраться? Или до президента? Что какую – то ядерную ракету может взорвать? Мелочи, всё это, Демьянович, мелочи. А что творится там, в церкви возле интерната для сирот – калек ты не знал? Что ещё немного и появился бы новый святой… или нет, второй Иисус? Точнее, второе пришествие? Ты об этом подумал? А когда появилась эта девушка, ты подумал, что и самому можно… Чудак, вот даже отшельник додумался.

И вариантов здесь – тьма. Новый шеф начертал на старой папке резолюцию "В архив". Подумав, переложил несколько документов в новую, и на ней написал "Тьма".

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

24.10.2008