В лесу найден обнаженный труп красивой молодой девушки лет восемнадцати. Тело покрыто следами от укусов, царапинами, вырваны пряди волос. Жертва была сначала задушена, а потом изнасилована. Как она попала в лес и кто убийца?…
Мишель Лебрен. Фоторобот НПО «Полигран» Москва 1993 5-85230-119-1

Мишель Лебрен

Фоторобот

Часть первая

На площади Инвалидов сверкали огни ярмарочного праздника. Мужчина, который вел машину, притормозил, чтобы пропустить группу пешеходов, а девушка вскрикнула:

— О, праздник! Я их обожаю! Пойдем туда?

Мужчина слегка улыбнулся:

— Если хотите.

Он нашел свободное место у тротуара и, сделав два точных маневра, поставил машину. Они вышли. Девушка разгладила свою узкую юбку. Ей было не больше восемнадцати. Не колеблясь, она просунула свою руку под руку мужчины и прижалась к нему.

— Да, не жарко.

— А мы сейчас согреемся.

Было поздно, почти полночь. Карусели вращались без музыки, слышалось лишь жужжание их моторов. Машины весело сшибались на автодроме. К конфетной лотерее жадно прилипла кучка посетителей.

— Сколько здесь народа! И не скажешь, что будний вечер! — бросила девушка.

— Так всегда бывает в первые теплые дни. Никто не хочет идти домой. Куда вы хотите пойти? На «Поезд-призрак»?

Она улыбнулась; ее большие глаза блестели от возбуждения.

— Да, я люблю, когда страшно.

Мужчина взял два билета и помог своей спутнице устроиться в одном из вагончиков. На узком сиденье они оказались тесно прижатыми друг к другу, тепло к теплу, и для девушки это было приятное, слегка пьянящее ощущение. Бум! Приведенная в движение тележка толкнула двойные ворота и оказалась в темном туннеле.

Визг. Душераздирающий вой. Зеленый скелет с раздвинутыми руками. Юркие призраки. Удар, ответные толчки. Мокрые веревки, пробегающие по лицу. Она почувствовала, как рука мужчины легла ей на плечи. Наклонившись к уху, он ее спросил:

— Как вас зовут?

— Дениза. А вас?

Ответ потерялся в шуме. Она ощутила другую руку спутника на своем колене. Легкая дрожь. Вагончик резко толкнул последние ворота, выбросив их в ночь, пронзенную многоцветными неоновыми огнями. Они очутились у подножия помоста. Другие пары, смеясь, занимали освободившиеся места.

Денизу немного покачивало. В ром-баре она выпила пунша чуть больше, чем следовало. Она сказала: — Я чувствую себя пьяной.

— Я помогу вам идти.

Она позволила обнять себя за талию. Парень нравился ей. Немного староват по сравнению с теми, с кем она обычно встречалась, но зато воспитан и хорошо одет. Вдруг он повернулся и обнял ее. Несмотря на желание поддаться этим объятиям, она отпрянула. Оскорбленный, он сразу же ее отпустил.

— Не сейчас, — пробормотала она. — Вы слишком торопитесь.

Она захотела покататься на «Звезде», чтобы еще раз испытать страх. Он не возражал и тут же купил билеты. Она заметила пухлый бумажник и подумала, что он, конечно же, сделает ей ценный подарок. Такой элегантный парень с бабками и красивой машиной… Служащий обвязал их одним ремнем, порекомендовал не вставать, и огромные качели начали подниматься вверх все быстрее и быстрее. Потом кабина совершила полный круг и наконец замерла, оставив на мгновение своих пассажиров головой вниз. И тут Дениза почувствовала, что ей становится дурно. Обычно она очень хорошо переносила спиртное, но пунш… Сколько стаканов она выпила? Сначала два с первым парнем, потом три с этим… Она крикнула:

— Мне плохо! Я хочу выйти!

— Ну вот!

Вжи— их! И люлька одним махом опустилась на землю. Дениза почувствовала, как упал вниз ее желудок, потеряла на миг сознание и оказалась на тротуаре, поддерживаемая двумя крепкими руками.

— Ну как теперь? Тебе лучше?

— Да, уже прошло. В какой-то момент я подумала, что меня стошнит.

— Идем, выпьем немного у меня дома чего-нибудь ободряюще го. Хочешь сигарету? Она согласилась и скоро снова почувствовала себя полной сил. В машине она прижалась к плечу мужчины.

— Скажи, как тебя зовут?

— Ласково?

— Да нет. Ну просто, чтобы знать… чтобы не обращаться на «вы».

Он спокойно зажег сигарету. Пламя спички осветило его лицо. Он сделал одну затяжку, другую и ответил:

— Меня зовут Жильбер. Но ты можешь ко мне обращаться на «вы».

Откинув голову на спинку кресла, она хмыкнула. Девушка чувствовала себя хорошо, готовая уже растаять. Если, кроме всего прочего, он даст ей пару тысячных банкнотов, то это было бы прекрасно. Идеальный мужчина, не то что все эти мальчишки без гроша из ее окружения, которые хотели бы все получить и ничего не платить. Машина снова тронулась с места.

— Жильбер, а где ты живешь?

— В пригороде. Внезапно обеспокоенная, она отпрянула от него и спросила:

— Скажи, а ты меня отвезешь домой, а? Он усмехнулся. Машину он вел быстро и умело.

— Зачем? Тебя ждет мать?

— Да нет, конечно. Ты… мы останемся у тебя на ночь?

— А почему бы нет?

— Ты не женат?

Он вытянул левую руку, на которой не было кольца. Она пожала плечами.

— Это ни о чем не говорит. Женатые мужчины всегда снимают обручальное кольцо.

— Нет, я один.

— Во всяком случае, не сегодня вечером, — мурлыкнула она. — А твой дом далеко?

— В Медоне.

— Там славно. Я ездила туда с подружкой за ландышами, когда была маленькой. Мы тогда чуть не потерялись в лесу.

Машина проехала по мосту через Альму и двинулась по направлению к Исси. Дениза закрыла глаза и стала напевать под нос какой-то джазовый мотив. Минуту спустя она спросила:

— А что ты делаешь? Где работаешь?

— Вот любопытная.

Она, по— детски дурачась, требовала ответа.

— Мне-то ты можешь сказать. Ведь завтра уже мы будем друг другу чужими.

— Ну, а по правде, что тебе это даст?

— Да просто так.

— Я занимаюсь коммерцией. Покупаю вещи, а потом их выгодно продаю.

На щитке приборов прицепленный к ключу зажигания болтался брелок. Маленькая шахматная фигурка из слоновой кости.

— Жильбер, ты играешь в шахматы?

— Бывает.

— И я тоже, знаешь, хорошо играю. Когда не знаю чем заняться, я иду сыграть пару партий в «Людо». Сегодня можно будет сыграть партию.

При этой мысли она расхохоталась. Машина теперь стремительно мчалась по темной, почти пустынной дороге. Совсем рядом появилась листва, деревья. Машина съехала на какую-то заброшенную дорогу, по которой она долго тряслась. Начиная с площади Инвалидов, Жильбер курил одну сигарету за другой. Чтобы зажечь сигарету, ему приходилось снимать одну руку с руля и проделывать целый ряд движений. Дениза зевала. Чтобы немного взбодриться, она опустила стекло и свежий ветер стал хлестать ее по лицу. Жильбер спросил:

— Ты живешь одна в Париже?

— Да, мне так больше нравится. У меня маленькая комната в гостинице. Не очень удобная, но зато недорогая.

— И ты можешь водить туда кого хочешь?

— Да… То есть нет. Ты меня совсем заморочил.

Он засмеялся. Машина свернула направо, потряслась еще по ухабам и остановилась посреди маленькой лужайки. Жильбер закурил еще одну сигарету. Спичка дрожала в его руке.

— Что с тобой?

— Ничего. Выходи, мы приехали.

Он погасил фары, а Дениза, ступив на рыхлую землю, силилась что-нибудь разглядеть в непроницаемой ночи. Не очень твердым голосом она сказала:

— Я что-то не вижу дома.

Хлопнула дверца машины. Хруст веток, и совсем рядом с ней раздался голос мужчины:

— Сначала немного прогуляемся, как любовная парочка, не хочешь? В лесу так хорошо пахнет.

Он взял ее за талию. Она различала лишь красный огонек его сигареты. Казалось, он неплохо ориентировался в ночи. Спотыкаясь и понемногу привыкая к темноте, она двигалась рядом с ним по узкой тропинке. Низкие ветки касались ее волос. — Здесь прямо как в поезде-призраке.

— Точно. Но ты же говорила, что любишь, когда бывает страшно.

В голосе мужчины проскальзывали странные интонации. Внезапно Дениза почувствовала, что в ней поднимается что-то похожее на беспокойство. Ведь она совсем не знала этого парня. Все, что ей было известно о нем, это то, что он недурен собой, вроде бы с деньгами и подцепил ее два часа назад в ром-баре «Мартиника».

Безобидный парень, который, не рассказав ей ничего о себе, завлек ее в безлюдное глухое место среди ночи… Беспокойство стало перерастать в страх. Она попыталась быть рассудительной. Глупая она. Этому типу просто нравится заниматься любовью в лесу, после чего он увезет ее к себе, где они спокойно проведут остаток ночи. Горящий окурок, падая, прочертил дугу и едва слышно зашипел на земле, прежде чем потухнуть. У Денизы на высоких каблуках подворачивались ноги. Невольно у нее резко вырвалось:

— Ну скажи же, куда ты все-таки меня ведешь? Я устала. И по том здесь совсем не жарко.

Ответа не последовало. Ей показалось, что мужчина заставляет ее идти еще быстрее. Она захотела вырваться одним рывком бедер, но рука прочно удерживала ее за талию. Сердце Денизы выскакивало из груди. Истории о садистах стали приходить ей на память: девочка шестнадцати лет, чей изуродованный труп на прошлой неделе обнаружили в Сен-Жерменском лесу.

Страх продолжал расти, становился необъятным, переходя в панику; главное, не дать ему ничего заметить. Вести себя естественно, как девушка, которая показывает, что влюблена. Ей пришлось сделать страшное усилие, чтобы прижаться к мужчине и положить голову ему на плечо.

— Дорогой, остановимся. У меня болят ноги.

— Еще немного. Мы почти пришли.

Этот глухой бесцветный голос. Как будто Жильбер находился в каком-то ненормальном состоянии. То, как он ее держал, не стремясь обнять или потискать, было неестественно. Дениза почувствовала, что у нее трясутся руки. Она стиснула зубы. За годы своего бурного существования она знала разных мужчин, жаждущих любви, но никогда еще не встречала такого, как этот. Если бы она не выпила столько, то ни за что не позволила бы затащить себя в этот мрачный лес. Теперь слишком поздно раскаиваться.

— Здесь, — сказал мужчина. — Давай сядем.

Что это? Показалось? Дениза слышала тяжелое прерывистое дыхание Жильбера, слышала также и биение своего сердца. Она опустилась рядом с мужчиной. Если бы ей только удалось возбудить его в достаточной степени, чтобы он захотел ее, страх отступил бы, и тогда она знала бы как себя вести. Она обняла его за шею, стала искать его губы и поцеловала со всем умением, на которое только чувствовала себя еще способной, со всей силой отчаяния, поскольку она даже не могла мечтать о том, чтобы убежать в темноту. Мужчина принял поцелуй с плотно сжатыми губами. Бесчувственный.

— Ты мне нравишься, — шепнула она. — У меня сильно бьется сердце. Посмотри, как оно стучит.

Она завладела рукой мужчины, совсем вялой, и через вырез свитера просунула ее к своей груди. Обычно ни один нормальный мужчина не мог устоять перед такого рода призывом. Жильбер тотчас отдернул руку, как будто ожегся. Дениза почувствовала безнадежность своих попыток. На ощупь она стала искать на земле около себя какое-нибудь оружие, тяжелую ветку или камень. Пусто. Мелкие ветки да мокрые листья. Вскочить? Броситься наутек? Она знала, что не сможет далеко убежать. Что тогда? Надеяться, что кто-то окажется поблизости. Лесник, турист или парочка влюбленных… Она принялась кричать.

— Замолчи.

Она стала отбиваться, пуская в ход кулаки и ногти, но впустую. Ужас, который трудно было даже выразить словами, черная жуть заполнили ее тело, сжали и расплющили ее. Она больше не кричала. Мужчина лежал на ней, придавив своим весом, и рвал ее одежду. Она оставалась парализованной, не способной даже на малейшее сопротивление, чувствуя, как обнажается ее тело и как трещат швы на юбке. Затем руки мужчины стали медленно двигаться вверх по телу. Она взмолилась тихим голосом:

— Жильбер, я тебя прошу. Жильбер.

Пальцы сдавили ее шею. Все, что она смогла сказать совсем слабым голосом, который у нее оставался, было:

— Нет, Жильбер, нет! Жильбер!

Прикосновение ногтей к коже. Прерывистое дыхание убийцы.

— Жильбер!

Ощущение удушья. Теперь она уже больше не могла выговорить ни слова. Она произносила их только мысленно. Но что это за внезапный свет? Кто-то идет на помощь? Какой-то нематериальный свет одновременно желтый и красный, который постепенно переходил в черноту.

— Жиль…

Жильбер открыл глаза, довольный тем, что освободился от кошмара. Что-то давило ему на желудок. Ударом наотмашь он согнал с себя кота.

— Ферзевый Слон, брысь отсюда, — проворчал он.

Толстый полосатый кот смущенно мяукнул и запустил свои когти в подушку. Жильбер приблизил свое лицо к будильнику, стоящему на ночном столике. Одиннадцать часов. Он выпрыгнул из постели и, почувствовав головокружение, ухватился за занавески. Проведя рукой по лбу, застонал. Похмелье. Он раздвинул занавески, и солнечный свет наполнил комнату, в которой царил беспорядок. Шевеля во рту шершавым языком, Жильбер дошел покачиваясь до туалета, открыл аптечку, бросил две белые таблетки в стакан и наполнил его водой. Таблетки, шипя, растворились, и Жильбер с гримасой на лице залпом осушил стакан. Потом он решился посмотреть на себя в зеркало и ужаснулся, как это бывало каждый раз, когда он просыпался на следующий день после попойки.

Всклокоченные волосы, красные глаза с синяками под ними, густая щетина, кожа нездорового желтого цвета, а язык покрыт отвратительным белым налетом… Бр-р-р. Мурлыча, кот терся о его голые ноги. Возвращаясь в комнату, Жильбер по старой холостяцкой привычке обратился сам к себе:

— Однако это ужасно! Всякий раз, когда я пью, одно и то же. На— прасно я решаю никогда больше не начинать… хоп! Проходит две недели, и я снова берусь за свое! Ничтожество! Лучше умереть!

С глубоким отвращением он посмотрел на разоренную постель, разбросанную по всей комнате одежду, перевернутый стул, открытый шкаф. Он ничего не помнил, кроме своей пьянки. Жильбер прошел на кухню, поставил греться воду для кофе, налил молока в тарелку, которую поставил на пол и к которой бросился изголодавшийся кот. Опустившись на табурет и схватившись руками за голову, он попытался все вспомнить.

— Так. Вчера вечером я собирался пойти поужинать с Клотиль— дой. Но в последний момент она отказалась. К ней неожиданно приехала мать. И я оказался, как дурак, неприкаянным.

Далее он позвонил своим друзьям, пытаясь избежать одиночества. Но и Жерар, и Паскаль были заняты. А Сильвен даже не подошел к телефону. Тогда, смирившись со своим одиночеством, он отправился поужинать в неизвестный ресторан, хозяин которого предложил ему из гостеприимства рюмку ликера. Он отказался от угощения, чтобы не оставаться в долгу, и, испытывая легкую эйфорию, оказался в своем любимом квартале Сен-Жермен-де-Пре. В кафе «Ля Мален» он выпил один или два стаканчика виски, не переставая упрекать себя за это и рассуждая, что лучше было бы ему пойти домой и лечь спать, но выпитый алкоголь сковывал его волю. Сколько же времени он провел у стойки, глядя на девушек? Где-то около часа. Потом он направился к своей машине, оставленной у другого кафе. Какого? Может быть, возле «Флоры».

Теперь он увидел себя на террасе какого-то кафе беседующим с кем-то, сидящим за его столиком. Наверное, какой-то приятель. Может быть, женщина?

Вода начала выливаться через край кастрюли. Он выключил газ и налил воды в итальянский кофейник, который ему подарила Клотильда ко дню рождения. Пока кофе заваривался, он придирчиво изучал себя в осколке зеркала, прикрепленном у окна. Его выступающие скулы, маленькие и широко посаженные глаза слегка придавали ему черты монголоидной расы. Однако если ему побриться и аккуратно причесаться, он вновь стал бы тридцатилетним молодым человеком, слегка чудаковатым, но и немного привлекательным. Он выпрямился, выпятил грудь, подобрал живот. Вот уж несколько лет он не занимается больше спортом. Он становился сутулым, обрастал жиром, был противен самому себе и, тем не менее, ничего не делал, чтобы измениться. А ведь чего проще: каждое утро уделять десять минут гимнастике, в чем-то себя ограничить. Но лень и фатализм! Жильбер Витри знал, что попал в колею, по которой ему придется следовать до конца жизни.

Голова болела. Он выпил свой кофе с двумя кусками сахара, почувствовал себя лучше и вернулся в ванную, чтобы принять душ. Пресытившийся кот, свернувшись клубком, устроился на кровати с тем, чтобы больше не двигаться.

— Да, вчера вечером я отправился во «Флору» или в «Две маго». В любом случае это было на террасе и вокруг меня было полно народу. И кто-то сел ко мне за столик.

Прервав свой диалог, произносимый наполовину мысленно, наполовину вслух, он почистил зубы, потом, не торопясь, побрился. У него густо росла черная щетина, и он считал делом чести быть всегда тщательно выбритым. Затем, еще голый, он включил радио и стал одеваться под легкую музыку. В полдень он был готов. Сама мысль о еде была невыносимой, а о выпивке и того хуже, и он принял решение поработать. Жильбер прошел в кабинет-гостиную, где на низком столике у кресла его ожидала широкая шахматная доска с фигурами из слоновой кости. Он надел очки в роговой оправе и погрузился в созерцание фигур. Но дело продвигалось плохо. Мигрень, тяжелая голова, усталость и отсутствие всякой мысли. Нет, сейчас он работать не будет. А не посмотреть ли ему почту? Пройдя через комнату, он открыл дверь, которая выходила во двор дома. У коврика лежали письмо и газета, придавленные бутылкой молока, предназначенной для Ферзевого Слона. Забрав все, он поставил бутылку в холодильник, вновь устроился в своем кресле и открыл конверт. Там было приглашение участвовать на следующей неделе в шахматном турнире в Лиможе. Пожав плечами, он бросил приглашение на медный поднос, где уже накопилась почта предыдущих дней, после чего открыл газету. Он торопливо пролистал ее, отыскивая шахматную рубрику: «ШАХМАТЫ. ПРЕДСТАВЛЯЕТ ЖИЛЬБЕР ВИТРИ».

Он тщательно проверил точность поставленных задач и был удовлетворен тем, что в типографии никто от себя не добавил ни одной фигуры, затем сверил ответы на предыдущие задачи. Здесь тоже все было в порядке. А сколько писем он получил от разъяренных читателей: «Это недопустимо. Вы обозначили черного слона на Д2, а следовало читать на СЗ!».

Вооружившись ножницами, он вырезал свою рубрику и поместил ее в соответствующий раздел пухлого досье, потом небрежно просмотрел новости. Жильбер мало интересовался политикой, почти не интересовался спортом и совсем не проявлял интереса к разделу «Происшествия». Единственное, что привлекало его внимание, так это литературная и художественная рубрики, а также юмористические рисунки. На чтение газеты у него уходило около десяти минут.

Закончив читать газету, он с удовольствием отметил, что мигрень проходила и начал появляться легкий аппетит. Он решил выйти на улицу. В этот момент позвонили в дверь. Приглаживая рукой волосы, он пошел открывать. В человеке, который протягивал ему большой конверт, он узнал посыльного велосипедиста из газеты.

— Как дела, господин Витри? Вот ваши шахматные таблицы. Шарло просил их передать.

— Спасибо, Фреди. Подождите секунду…

Он пошел взять немного денег, но посыльный, спеша вернуться, уже умчался.

Жильбер открыл пакет, который ему прислали из типографии газеты. Один раз в три месяца ему доставляли таблицы, необходимые для составления шахматных задач.

Он принялся внимательно изучать таблицы, отпечатанные на прекрасной бумаге, посмотрел на обратную сторону, отыскивая там свою фамилию и адрес, и удовлетворенно улыбнулся. Папаша Монтини все выполнил в точности. В меньшем конверте на картонках были изображены шахматные фигуры, которые Жильберу оставалось только разрезать и наклеить на таблицы. Он аккуратно сложил содержимое конвертов в правый ящик своего рабочего стола и заявил Ферзевому Слону:

— Я иду обедать, старина.

Застегивая куртку, он открыл дверь, вышел по двор, закрыл дверь и сунул ключ под коврик для домработницы, которая должна была прийти в два часа. К тому же ключи мешают в кармане, да и воровать-то у него нечего.

Подойдя с улицы к окну гостиной, он убедился, что оно открыто, что позволяло коту выйти из дома тогда, когда ему захочется. Как и каждый раз, когда он уходил из дома, перейдя через улицу, он обернулся, чтобы полюбоваться своим домом.

Ему нравился его одноэтажный флигелек, покрытый белой штукатуркой, с зелеными ставнями, расположенный в самом центре Парижа и в то же время как бы изолированный от городского шума. Двор украшала маленькая лужайка с тремя большими деревьями, на которых птицы вили гнезда, и от этого Жильбер чувствовал себя совсем как за городом. Это очарование, конечно же, сразу исчезало, стоило завернуть за большое основное здание и попасть на шумную улицу Клер. На выходе консьержка сухо бросила ему «здравствуйте», на которое он ответил кивком головы.

В доме Жильбера не любили, за то, что он всегда противился продаже своего флигеля, который планировалось снести, чтобы на его месте построить большой доходный дом. Флигель ему очень нравился, да и что бы он стал делать с миллионами? Построил бы себе новое, более комфортабельное жилище? Всю свою жизнь он прожил в этом провинциальном дворе и совершенно не собирался когда-нибудь покинуть его.

На улице его вдруг охватили сомнения. Его машина? Где же он мог ее поставить прошлой ночью?

Он не стал особенно расстраиваться из-за этого, так как по опыту знал, что даже во время своих самых страшных попоек он все же продолжал действовать с определенной логикой. Маловероятно, что Он оставил машину в Сен-Жермен-де-Пре. Он должен был вернуться домой на машине, пусть даже управляя ею в самом жутком состоянии… В своем квартале у него было два излюбленных места, которые другие автомобилисты редко у него оспаривали. Оба места находились у. ворот домов, где неизбежно присутствовал запрет на стоянку, но ему удавалось договариваться с консьержками.

Он подошел к первому месту и обнаружил его пустым. Спустившись почти до улицы Сен-Доминик, он узнал свою серую «Рено — 403», стоящую в закутке. Подойдя к ней ближе, он нашел ее слишком грязной и дал себе слово помыть машину как можно скорее.

На приборной доске он нашел ключ зажигания, мгновение поиграл пешкой, служившей брелоком для ключей, и устроился за рулем.

Поскольку он не испытывал особого голода, то решил довольствоваться соседней пивной, чтобы перекусить. В близлежащем гараже он оставит машину, которую вымоют, пока он будет есть.

Все столики были заняты. Ожидая, пока уйдет кто-нибудь из клиентов, он остался у стойки, где заказал стакан минеральной воды. Ему хватило времени, чтобы сыграть несколько партий в электронный бильярд под заинтересованными взглядами двух мальчишек, прилипших носами к стеклу с улицы.

Жильбер любил электронный бильярд, потому что это была игра для одиночек. Как и шахматы, в каком-то роде. Как и в шахматах, здесь существовало некоторое число комбинаций и решений для выигрыша. Но в отличие от шахмат в бильярде оставалась доля случайности, которую он старался обыграть.

Освободилось одно место, он сел за стол и заказал легкий обед. У ходившего между столиками продавца газет он купил «Франс-Суар». Над пятью колонками выделялся заголовок: «ТРУП ЖЕНЩИНЫ ОБНАРУЖЕН В МЕДОНЕ». Жильбер сделал легкую гримасу и двинулся дальше в поисках кроссворда. Между блюдами он успел полностью разгадать его. Потом заплатил, отправился в гараж и забрал свою машину, вымытую должным образом.

Сидя за рулем, он заглянул в записную книжку. По привычке старого холостяка, он тщательно отмечал день за днем не только свои встречи — достаточно редкие, — но и все мельчайшие события в жизни. Вынув из кармана шариковую ручку, он вычеркнул сначала запись, относящуюся ко вчерашнему вечеру: «ужин с Клотильдой», и написал: «ужинал один», затем: «прогулка в Сен-Жермен-де-Пре». В соответствии с его личным кодом «прогулка» означала «дикая попойка». Также, как и слово «выход», за которым следовало дополнение «с Клотильдой», означало ночь любви со своей любовницей. Таким образом он мог потерять свою книжку, не рискуя выдать о себе слишком много информации.

Сегодня было 5 июня. На этой странице была запись: «В 16 часов зайти в газету за зарплатой». На его часах было около двух часов. Что делать, чтобы убить остающееся время? Пойти в кино? Отпадает: сеанс закончится не раньше половины пятого. Тем более идти в кино в такую прекрасную погоду было просто-напросто глупо. Он решил зайти к Клотильде на работу.

Через двадцать минут он уже толкал дверь крошечного магазинчика пластинок, который держала Клотильда на углу улицы Бюси. Редкий случай — молодая женщина была одна. Она радостно вскрикнула при виде Жильбера и наклонилась через стойку, чтобы он смог ее быстро поцеловать. — Очень мило, что ты зашел ко мне.

— Я по тебе соскучился. Вчера вечером я чувствовал себя таким неприкаянным…

Клотильде было тридцать два. Высокая, худая брюнетка, она не была очень красивой, но умела подчеркивать свои достоинства. Серое платье с довольно большим вырезом умеренно облегало ее, и только легкий штрих губной помады украшал ее узкое лицо.

От проигрывателя, стоявшего в углу магазинчика, тихо доносились итальянские мелодии. Жильбер придвинул к себе единственный находившийся тут стул и сел. Клотильда сказала ему:

— Ну-ка, покажись.

Он послушно наклонился вперед. От Клотильды ничего нельзя было скрыть. Она внимательно стала рассматривать его лицо и с легким оттенком упрека сказала:

— Ты выпивал.

— Немного.

Она вздохнула и продолжила:

— Надеюсь, ты остановишься вовремя.

— Несколько стаканчиков виски, чтобы утопить свое одиночество. Это ты виновата.

— О, ты думаешь, что я развлекалась! Когда я увидела, как вчера в шесть часов появилась моя мать, я чуть не отправила ее обратно. Но мы ведь так редко видимся.

— Что она тебе сказала?

Когда Клотильда смеялась, были видны ее крепкие ослепительные зубы.

— Как обычно она спросила меня, когда я выйду замуж. Что ты хочешь, она мечтает стать бабушкой.

— Она ею станет, может быть, даже гораздо раньше, чем надеется! — пошутил Жильбер.

— Жильбер Витри! Вы говорите непристойности.

В это время вошли два покупателя и начали рыться в выставленных пластинках, а Жильбер, отойдя в глубь магазина, закурил сигарету, чтобы занять время. Покупатели вскоре ушли, так ничего и не решившись купить. Зашла молоденькая девушка в джинсах, она попросила поставить ей послушать Телопуса Монка, благоговейно прослушала всю долгоиграющую пластинку и ушла, сказав, что подумает. Жильбер обратился к Клотильде:

— Ты не можешь выставить за дверь всех этих лжепокупателей? Ты же прекрасно видишь, что они не собираются ничего покупать. Клотильда улыбнулась.

— Ну что ты хочешь, себя трудно переделать. Ты же спишь со мной, не решаясь жениться на мне. А?

Жильбер страшно не любил, когда беседа поворачивала в это русло. Ничто не мешало ему жениться на Клотильде. За те два года, что длится их знакомство, он окончательно осознал, что никакая другая женщина не сможет дать ему столько счастья, сколько Клотильда, но он все-таки не мог решиться. Может быть, когда-нибудь это произойдет. К тому же Клотильда никогда по-настоящему и не настаивала. Жильбер угадывал за таким поведением советы ее матушки, которая расценивала шахматного игрока как малопривлекательную партию. Он посмотрел на часы и распрощался, быстро чмокнув ее второй раз (через витрину прохожие могут все увидеть, не так ли?).

— Вечером увидимся?

— Не сегодня, дорогой. Я обещала Учетте, что свожу ее на концерт…

— Тогда завтра?

— Завтра железно. Ты заедешь за мной?

— Договорились. И не вздумай отказаться, или я устрою скандал.

На другой стороне улицы совсем молодой парень после значительных колебаний вошел в «Охотничий рожок», чтобы взять там напрокат свой первый смокинг. Жильбер направился к своей машине. Он был весь в поту и хотел пить. Мигрень еще давала о себе знать.

В редакции газеты Жильбер Витри направился прямо к кассиру, который вручил ему гонорар за предыдущий месяц и сказал:

— Да, патрон попросил меня передать, что вы должны зайти к нему, когда придете. — Спасибо, я иду.

Смутно обеспокоенный, Жильбер сел в лифт и поднялся на пятый этаж. Он регулярно сотрудничал с «Ля Капиталь» уже более шести лет и за это время видел главного редактора, может быть, раз пять. В газете он никого не знал, за исключением сотрудников бухгалтерии и вахтера у входа. Каждую неделю он отправлял почтой свой материал и раз в месяц заходил сюда за гонораром.

Впрочем, это был наиболее приятный способ заниматься журналистикой, и он это прекрасно знал. Кроме этого, он работал еще на несколько провинциальных газет и на два очень серьезных шахматных журнала. Все гонорары в сумме составляли относительно высокую месячную зарплату, во всяком случае, на жизнь хватало.

Он обратился к секретарше, которую никогда раньше не видел. Она изо всех сил стучала на пишущей машинке.

— Я хотел бы увидеть Монтини.

— Не знаю, сможет ли он вас принять… У вас назначена встреча?

— Нет, но он попросил меня зайти. Жильбер Витри.

Молодая женщина нажала ярко-красным ногтем на хромированную кнопку переговорного устройства и прощебетала:

— Месье, господин Жильбер Витри просит, чтобы вы его приняли. Через громкоговоритель сухой голос Монтини пролаял:

— Пусть зайдет.

Жильбер знал дорогу. Он толкнул двойную дверь и был неожиданно удивлен окружившей его прохладой. Тут он заметил огромный кондиционер, стоящий около окна. Письменный стол почти полностью закрывал Монтини. Трое мужчин в рубашках с короткими рукавами стояли вокруг него и с почтением слушали.

— Входите, Витри, я задержу вас на пару минут.

Он где— то подобрал уже начатую сигару и принялся жадно ее сосать, но, заметив, что она погасла, отбросил, ворча от досады.

— Так вот, Мишель, я хочу, чтобы наши лучшие репортеры были брошены на это дело. Понятно? Во-первых, вы отыщите мне в архивах все нераскрытые убийства за последние полгода и только женщин, так? Если нам удастся доказать, что этот тип убивает не в первый раз, то это было бы для нас большим шагом вперед. Раздобудьте мне свидетелей, ищите повсюду, заставьте их говорить, заплатите им, если потребуется. Ясно? В этом деле мы оказались позади всех остальных, и нам необходимо теперь их обойти. Уловили? Сотрудники с готовностью поддакнули.

— Если бы мы смогли запустить фоторобот убийцы и на этом поймать его. Вот это была бы сенсация. Прикиньте этот вариант с вашими рисовальщиками и со свидетелями, если они найдутся. Покопайтесь в прошлом этой девчонки. Я хочу знать о ней все, да же ту церковь, где она первый раз причащалась. Расспросите кюре. Давайте, беритесь за дело и пошустрее!

Один из той троицы, проходя мимо Жильбера по пути к выходу, процедил сквозь зубы:

— Ну вот, понеслось.

Монтини взял другую сигару, обрезал ее на миниатюрной гильотине и развернулся на своем кресле.

— Рад вас видеть, Витри. Вы слишком редкий здесь гость, ста— рина. Но заметьте, мне больше нравится такой малый, как вы, чем тот газовщик, который приходит просить у меня прибавки к жалованью каждые три месяца. Хотите сигару?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. Они… — он затянулся сигарой, — великолепны. Я вас попросил зайти вот зачем. Послушайте, а вы начали полнеть.

Жильбер бросил сокрушенный взгляд на ту часть тела, которой было предъявлено обвинение, и подтянул живот. Тотчас, несмотря на прохладу, капельки пота выступили у него на лбу. Монтини продолжал:

— Мы сейчас занимаемся проверкой эффективности различных рубрик нашей газеты. Но такой анкетный опрос бывает всегда разрозненным и не очень точным, и поэтому мы проводим конкурсы. Вот конкурс кроссвордов только что закончился, и, что отрадно, мы получили двести тысяч ответов. А вас я попрошу организовать в меньших масштабах небольшой шахматный конкурс. Хорошо?

Непонятно почему, Жильбер почувствовал себя несчастным. А если в результате этого конкурса он получит только сто или двести ответов, то его рубрику упразднят? Дрожащим голосом он выдвинул свои доводы:

— Но, месье Монтини, вы не можете сравнить аудиторию читателей шахматной рубрики с числом любителей кроссвордов.

— Да об этом и не идет речь, старина. Равно как и никто не ста— вит под сомнение ваш талант или профессиональную добросовестность. Мы просто подхлестнем интерес к шахматам, вот и все. Во-первых, кроме ваших обычных шахматных задач вы раз в неделю будете давать одну конкурсную задачу, за решение которой победителю будет вручен приз в — двести франков. Затем первые победители в наших ежемесячных партиях будут награждаться пятьюстами франками и, наконец, у нас в редакции организуем открытый турнир, судейство на котором будет возложено на вас, а выигрыш будет значительно крупнее. Это, возможно, позволит привлечь к нам новых читателей. Вы согласны?

— Конечно, но…

— Да, для вас это будет означать увеличение объема работы. Я уже предупредил Менара в кассе. Он выдаст вам, сколько вы попросите. Вы довольны? Вы все же заходите ко мне иногда, вот уже несколько лет у меня нет времени сыграть партию в шахматы, а так хочется. А с таким учителем, как вы, я смог бы скоро участвовать в чемпионатах. Да еще с таким молодым учителем. Сколько вам, Витри? Сорок? Сорок два?

— Тридцать, месье Монтини.

Монтини нарочито прикусил себе нижнюю губу. Жильбер плохо знал его, однако понял, что оплошность с его стороны была намеренной. Этакий скрытый способ упрекнуть его за пренебрежение к своей физической форме. Ну и что? В конце концов, шахматный игрок не обязан быть атлетом!

Охваченный, с одной стороны, досадой, а с другой — удовлетворением, Жильбер прошел через приемную, где сидела секретарша, под взглядом которой он выпятил грудь и выпрямился, насколько мог. Но девушка проводила его лишь рассеянным взглядом. Сорок лет! Неужели он действительно выглядел таким старым?

Перед лестницей он встал у большого зеркала и оценивающе стал себя в нем разглядывать. Черты его лица были молодыми. Морщин не было. Но зато уже начала появляться лысина, в глаза бросались покатые плечи и дряблый живот. Многие мужчины сорока лет, должно быть, выглядят гораздо моложе его.

— Я пью слишком много. Это глупо, можно стать законченным пьяницей. Я слишком много пью пива, содовой и минеральной воды. Меня все время мучает жажда. И именно от этого я полнею. И очень мало физических упражнений. С тех пор как у меня машина, я больше не хожу пешком.

Из кабины лифта вышла молоденькая блондинка, смущенно посмотрела, как он красуется и разговаривает сам с собой перед зеркалом, не заботясь о том, что кто-то может наблюдать за ним. Заметив ее присутствие, он почувствовал, что краснеет от стыда, и укрылся в кабине лифта. Девушка мило улыбалась.

Разговор с главным редактором затянулся. Солнце пряталось за высокими зданиями на улице Реомюр. Жильберу пришлось здорово напрячь память, чтобы вспомнить, где он оставил свою машину. Он забывал все. Пардон! Он еще может вспомнить год, когда в Чехословакии проходил такой-то шахматный турнир, имена главных претендентов и последовательность ходов в финальной партии. Но чтобы вспомнить, что он делал накануне или пять минут назад, ему приходилось заглядывать в свою записную книжку.

— Это лечится!

Он направился в ресторан рядом с набережной, где он ужинал три раза в неделю. Сюда ходили техники из здания телевидения, находившегося совсем рядом, и здесь можно было неплохо поесть за умеренную плату. Хозяйка, которую все звали, «Мой ангел», сообщила:

— Столик вам заказан, господин Жильбер. Месье Жерар позвонил и предупредил, что придет ужинать, но не раньше восьми часов.

Жильбер сел за столик, заказал стакан минеральной воды «Виттель» и стал ждать. Внезапно появился Жерар в компании Паскаля. Рукопожатия, похлопывания по спине, обильное изъявление дружеских чувств. Все трое знали друг друга со времени службы в одном полку, где их сблизила любовь к шахматам. С тех пор они не теряли друг друга из виду. Паскаль и Жерар следили в газете за рубрикой Жильбера и потом в подробностях ее обсуждали. Но в этот вечер разговор шел только о преступлении в Медоне. Прежде всего Жильбер признался, что ничего не знает об этом.

— Да, тяжело работать в газете, где кровь на первой полосе льется каждый день! — Мой ангел! Один джин «дюбоне» для меня!

— И мне тоже.

Паскаль, более высокий из двух, был коммерческим представителем одной крупной автомобильной фирмы. Жерар работал в какой-то конторе. Паскаль говорил легко, чувствовалось, что это его тема.

— Это достаточно необычное дело. Тело было обнаружено этим утром лесником, совершавшим объезд на велосипеде. Смотрит — в чаще голое тело. Он подходит и видит, что это совсем молоденькая девчонка лет восемнадцати. И красивая, как сказано в газетах.

— Ты знаешь, — обрезал Жерар, — они всегда преувеличивают.

— Она была задушена, потом изнасилована. Тело покрыто следами от укусов, царапинами, вырваны целые пряди волос.

Жильбер почувствовал спазмы в животе. Он не переносил эти жуткие подробности. Воспользовавшись тем, что Паскаль пил свой аперитив, Жерар принял эстафету:

— А разорванную одежду девчонки обнаружили на некотором расстоянии. Убийце повезло, так как в том месте, где он ее убил, обычно никогда никого не бывает. — Когда она была убита? — спросил Жильбер.

— Этой ночью. Полиция обнаружила рядом следы машины. Очевидно, он подцепил ее где-то на танцах, предложил прогуляться на машине и — раз! Никогда не знаешь, что у людей в голове!

— Лучше не слишком задаваться этим вопросом, поверь мне!

— Я считаю, — сказал Жерар, — что этот тип сначала выпил немного, а когда захотел поиметь девчонку, она закричала. Он испугался и — раз! Видимо, женатый мужик.

— Но это не объясняет все же того, почему он надругался над ней после смерти. Надо быть садистом или совершенно в бессознательном состоянии, чтобы дойти до этого.

— Если вы не против, — сказал Жильбер, — сменим тему. Мне и так уже не хорошо, а с вами у меня и вовсе аппетит пропадет. Посмеявшись, они сделали заказ.

— Что будем делать потом? — спросил Жерар.

Обычно этот простой вопрос успешно возобновлял спор в течение всей еды. Один предлагал спектакль, второй — пройтись по девицам, третий — матч по боксу. И большей частью все заканчивалось бесцельным шатанием и бесконечной говорильней на террасе какого-нибудь кафе.

— Если бы только бордели были открыты, — с сожалением за метил Паскаль, — нам бы не пришлось так долго спорить. Слушай, Жильбер, ты помнишь в Монпелье?

Машина воспоминаний была приведена в движение. Они стали перебирать неизбежные в такой ситуации воспоминания о военной службе.

— Что это была за попойка, господа! Ты тогда был, Жерар?

— Ну ты скажешь! Ведь это я предложил ее организовать! Ну мы тогда погудели на славу! А Жильбер, как же он тогда чудил! Он рассказывал целый час подряд скабрезные анекдоты, а затем в борделе стал танцевать с мадам, после чего исчез вместе с негритянкой, а возвращаясь вместе с нами в казарму, все еще что-то доказывал. А на следующий день он утверждал, что ничего не помнит. — Да еще ты заявлял, что тебя разыгрывают?

— Да, действительно! — сказал Жильбер. — Я совсем ничего не помнил.

— Пришлось повести тебя вечером в бордель и прокрутить для тебя заново всю историю с девочками!

Хозяйка поставила на стол вторую бутылку розового вина. Жильбер довольствовался минеральной водой, что вызывало иронию его друзей.

— Рядовой второго года Витри, вы случаем не надирались капитально вчера или сегодня утром?

— Никак нет, мой генерал, однако у меня болит печень и я лечусь.

— Печень болит! Это из-за чего же?

— Из-за аперитива!. — Немного спустя они вновь вернулись к разговору о преступлении, совершенном садистом, и Жильбер похвастался тем, что его газета намерена внести серьезную лепту в его раскрытие. Он рассказал также о замысле использовать в этих целях фоторобот, что вызвало интерес у его друзей.

— А ты знаешь, как это делается?

— У меня лишь довольно смутное представление об этом, но я думаю, что в результате опроса свидетелей на основании их описаний создается портрет предполагаемого убийцы.

В этот момент упал нож и Паскаль нагнулся, чтобы его подобрать. Жерар сказал:

— Послушайте меня, этот тип совсем не дурак, раз решил совершить свое преступление в лесу, в безлюдном месте.

— Да как сказать!

Они стали говорить о другом. Мысли Жильбера принялись блуждать. Вот снова на ум пришло преступление, нет, это его мало, интересовало. Теперь вспомнилась та забавная история в Монпелье.

В то время, как и сейчас, у него уже случались провалы памяти, во время которых он вел себя как нормальный человек: поддерживал разговор, водил машину без аварий, совершал тысячу поступков повседневной жизни… Как-то раз, два года тому назад, после одной вечеринки он проснулся на следующий день в постели с абсолютно незнакомой блондинкой, лицо которой у него не вызывало никаких воспоминаний. И однако тот факт, что он находился с ней в одной постели, не оставлял никаких сомнений в интимном характере отношений, которые связывали их в течение ночи.

В то время как он поспешно одевался, торопясь побыстрее покинуть эту незнакомую комнату, девица проснулась, назвала его «дорогой» и попросила, чтобы он ее поласкал. Возвратившись к себе, он обнаружил в своей знаменитой записной книжке имя, адрес и номер телефона этой женщины, записанные его собственной рукой без малейшего признака дрожи в почерке. Патологический случай.

Ему следовало бы сходить к психиатру. Но он не делал этого, потому что догадывался, что тот ему скажет. «Уважаемый, ваше подсознание отвергает состояние опьянения, которое воспринимает ваш разум. И оно полностью выбрасывает из вашей памяти все тягостные для вас ситуации».

— Ну что, давайте еще выпьем!

Они провели вечер, болтаясь по кафе, играя в электронный бильярд, а закончили его в кабаре со стриптизом. Потом Жильбер отвез домой Паскаля, у которого машина была в ремонте, вернулся к себе и завалился спать. За весь вечер он не выпил ни капли спиртного.

Ему нравилась однокомнатная квартира Клотильды. Там он чувствовал себя как дома. Большая и вместе с тем уютная комната с темной мебелью и светлыми стенами. Везде книги, пластинки, подушки. Ему нравилось просыпаться в большой кровати, на розовом белье, по которому скользили первые лучи солнца. Рядом с ним, лежа на животе и уткнувшись носом в подушку, спала Клотильда, еще голая и теплая. Он поднялся осторожно, чтобы не разбудить Клотильду, и вдруг почувствовал, как нежность и радость жизни наполняют его. В сущности, это и было счастье — проснуться рядом с женщиной, которую любишь.

Подойдя к открытому окну, он глубоко вдохнул свежий воздух. Клотильда жила на седьмом этаже, и выхлопные газы машин успевали рассеяться, прежде чем подняться на такую высоту.

— Сколько времени, дорогой? — чуть приподнявшись, пробор мотала Клотильда.

— Восемь часов. Ты можешь еще поспать.

— Восемь часов! Ты шутишь!

Полностью проснувшись, она спрыгнула на пол, сразу же завернулась в халат и побежала в ванную, бросив на ходу:

— Не смотри на меня! Я ужасно выгляжу!

Он засмеялся и снова вытянулся на кровати, положив руки вдоль тела и ни о чем не думая, кроме как о солнце, которое грело ему лицо. Он крикнул:

— А не поехать ли нам в отпуск на юг?

— В июле? Ты с ума сошел! — возразила она. — Это похоже на метро в часы пик! Мы там умрем от жары!

— Тогда в Бретань! Там совсем наоборот!

Взрыв смеха. Шум душа. Клотильда имела очень четкое представление о своей репутации, и Жильбер знал, что ему нужно быстро одеться и спуститься первым, пройдя незамеченным мимо консьержки. Иногда эти ребяческие предосторожности его забавляли. Но таким утром, как сегодня, он был бы не прочь побездельничать в обществе Клотильды до обеда. Вот только Клотильда не хотела заставлять ждать своих возможных клиентов! Что можно сделать против воли женщины? Конечно, если только эта воля не является вашей собственной! Это было больным местом Жильбера. Вздыхая, он поднялся, пошел на кухню и принялся за приготовление кофе и тостов. Потом, включив радио, он вышел за почтой на лестничную площадку, стараясь при этом остаться незамеченным. Он раскрыл газету и прочитал, сначала рассеянно, а затем с интересом отчет о расследовании убийства в Медоне.

СЕНСАЦИОННЫЙ ПОВОРОТ ДЕЛА

Полиции удалось установить, что это не первое убийство, совершенное маньяком. Можно установить очень тесную связь между убийством, имевшим место в четверг в Медоне, и преступлением, которое было совершено аналогичным образом три недели назад в Сен-Жермен-де-Пре. В обоих случаях жертва была молодой и вступила в контакт с преступником по доброй воле. В обоих случаях убийца привез свою жертву на машине, удушил ее, а потом изнасиловал и под конец ужасным образом обезобразил. Далее следовали сведения о жертве:

Дениза Д. была известна в кругу людей сомнительной репутации района Сен-Жермен-де-Пре под кличкой «мисс Тилт» из-за ее пристрастия к игральным автоматам, ее связи с мужчинами не поддаются подсчету. В настоящее время полиция проверяет алиби многих молодых людей, имена и адреса которых найдены в бумагах, принадлежавших жертве. Ниже шло короткое сообщение о предыдущей жертве:

Жозефина Ф., 23 года, работала библиотекарем в районе Монтрёй. Она тоже отличалась довольно развратным поведением, что вовсе не облегчает полиции расследование этого дела. К тому же, ее труп был найден как минимум через месяц после смерти, что делает практически невозможной проверку алиби. Наконец журналист делал заключение:

Остается пожелать, чтобы расследование закончилось по возможности быстрее, так как, пока опасный маньяк находится па свободе, следует ожидать других преступлений.

— Ванная комната свободна. Поторопись. Что, есть какие-нибудь интересные новости?

— Да так!

Когда он вышел из душа, кофе уже ждал его. Слушая музыку, они вместе позавтракали, потом обменялись прощальным поцелуем.

— Увидимся вечером?

— Ты скот! Хочешь моей смерти? Нет, сегодня вечером и завтра я сплю, Жильбер. Может, поужинаем вместе в понедельник? Он почувствовал себя обманутым.

— Так что же, в воскресенье мы никуда не пойдем?

— Ты же знаешь, что я иду к своим. Он уступил с трудом.

— К своим, к своим! А есть ли у меня семья?

— Как говорил Рыжик[1]: «Не всем посчастливилось быть сиротой!».

Увидев, что он хмурится, она ласково поцеловала его и подтолкнула к двери. Он резко обернулся и в упор спросил:

— Кло, ты что, находишь меня слишком толстым? Ее замешательство длилось мгновение, потом она рассмеялась.

— Ну, ты и спросил! Конечно же, ты уже больше не тот стройный молодой человек, которого я знала, но еще ничего. Если бы только ты не сутулился! Держись прямо!

Дверь закрылась за ним, и он, расправив плечи, молча спустился по лестнице. Но, выйдя на улицу, он сразу позабыл обо всем и снова сгорбился.

Жильбер любил поспать. У себя дома он редко вставал раньше девяти часов. Поэтому всякий раз, когда по милости Клотильды он оказывался на улице ранним утром, ему казалось, что все вокруг изменилось, стало каким-то необычным. И что его больше всего удивляло, так это толпа людей, которые уже были на ногах и казались вполне выспавшимися и бодрыми, чтобы идти на работу.

Он подошел к своей машине и решил отправиться за покупками, используя таким образом образовавшееся у него время. Он пообедает у себя дома по-холостяцки. Иногда ради развлечения он готовил себе что-нибудь, так, как он делал это в туристических походах.

Возвратившись в свой квартал, он зашел сначала в бакалейную лавку, затем в молочную, чтобы заплатить за молоко за неделю и купить яиц и масла. Хозяйкой молочной лавки была толстая краснолицая женщина, у которой была пятнадцатилетняя дочь. Девочка помогала своей матери. Заметив Жильбера, она покраснела. Жильбер улыбнулся и подмигнул ей.

Между ним и девчонкой был один секрет. Ожидая своей очереди, в то время как сплетницы беседовали между собой, Жильбер охотно во всех деталях разглядывал девчонку. Впрочем, «девчонка» — не совсем точно сказано. Скорее, неспелый плод, обладающий двумя маленькими дерзкими грудями под блузой в обтяжку, хитрыми, глубоко посаженными глазами и тонкой талией. Итак, малышка покраснела и повернулась спиной к Жильберу.

Неделей же раньше, с наступлением темноты Жильбер пошел погулять на Марсово Поле, которое он любил за его тишину и покой. И там, на лавке, он увидел девчонку в компании мужчины лет тридцати. И будь она дочкой Жильбера, он задал бы ей такую трепку, что она надолго ее запомнила бы: ведь она страстно целовала этого типа, а он в свою очередь лапал малышку, переходя все границы дозволенного для сидящих на — скамейке сквера. Жильбер лишь кашлянул. Девчонка подняла глаза и узнала его. С этого вечера Жильбер смотрел на нее как на женщину, а она на него как на шантажиста.

— Вы что, с кровати упали, господин Жильбер? — осведомилась молочница.

— Да. Я хотел бы три яйца, четверть фунта масла и…

— Хороший сегодня день, правда? Как подумаю о том, какой будет этим летом дождь! Эх, беда!

— Да, я хотел бы три яйца…

— Скажите-ка, вы же живете в том же доме, что и она и. наверно, в курсе того, что произошло с мадам Менар?

Жильбер не умел вести беседу с посторонними, чужими ему людьми. Эти разговоры его парализовали до такой степени, что он сменил как минимум десять парикмахеров ради того, чтобы найти более или менее молчаливого. Он знал, что его манеры кажутся людям странными, что его принимают за дикого, плохо воспитанного человека, но себя не переделаешь. Он искренне восхищался теми ребятами, которые умели подцепить девчонку в кафе или в кинотеатре во время перерыва. Впрочем, он никогда не заходил к соседям и не знал даже имени этой мадам Менар, которая живет в его доме и с которой что-то случилось. Так он и сказал молочнице, отчего та насупилась.

— Эй, Жинетта, займись господином Жильбером.

Молочница устремилась на штурм более отзывчивой покупательницы, и женщины заговорили о происшедших накануне на улице преждевременных родах. Чтобы достать коробку с яйцами, девчонка прошла перед Жильбером и умышленно задом прикоснулась к нему. Смущенный, он сделал шаг назад. Маленькая нимфочка спросила его, бросив притворный взгляд: — Что еще?

— Кусок швейцарского сыра.

Малышка снова прошла мимо него, подстроив все таким же образом, чтобы ее грудь слегка коснулась груди Жильбера, которого охватило едва уловимое желание. Для приличия Жильбер вытащил свой бумажник. Жинетта, глядя прямо ему в глаза, быстро провела кончиком языка по губам и сказала в сторону:

— Итак! Три яйца, четверть фунта масла, двести граммов швейцарского сыра.

Жильбер попросил также включить в счет те бутылки молока, которые он получил на неделе, и вдруг сообразил, что как раз эта бесстыдная девчонка каждое утро ставит у его двери молоко. Стоило ему только открыть дверь в этот момент, чтобы…

— Всего хорошего!

Жинетта ответила на его прощание. На улице Жильбер вытер мокрый лоб, злой сам на себя из-за тех мыслей, которые на мгновение пришли ему в голову. Если бы когда-нибудь его застали с несовершеннолетней! Об этом и речи не могло быть.

Неся пакеты, он вошел в арку своего дома. Показалась консьержка и протянула ему письмо. Обвешенный пакетами, он поспешил пересечь двор, залитый ярким солнцем. При его приближении два воробья, клевавших что-то на газоне, тотчас улетели. Жильбер поставил пакеты на край окна, чем вызвал появление Ферзевого Слона с торчащим от радости хвостом. Потом он взял из-под коврика ключ, открыл дверь, собрал свои съестные припасы и сразу же устремился на кухню, чтобы положить их там. Кот так и вертелся у его ног.

— Да, да, секунду, старина Слон, ты все-таки не умираешь от голода, ведь в подвале достаточно крыс! Подожди, ты сейчас повалишь меня на пол, идиот! Вот твое молоко! Можно подумать, что меня неделю не было дома.

Он развязал галстук, снял пиджак и закатал рукава рубашки. Поудобнее устроившись в старом кресле, он распечатал письмо, пришедшее из Милана.

В письме была только одна строчка: «Ферзь Д1 — Е2». Жильбер улыбнулся. Эта старая лиса Галупо применял специальную атаку, перемещая своего белого ферзя и ставя шах королю черных. Так как там точно складывается эта партия?

Он вытащил из ящика стола шахматную доску (одну из нескольких, которые были все пронумерованы), где были расставлены фигуры партии, которую он вел с Миланом. Он передвинул белого ферзя и погрузился в обдумывание ответного хода. Торопиться некуда — эта партия длилась два месяца, из расчета два хода в неделю!

Жильбер немного передохнул, поработал до полудня над шахматными задачами, подготовил несколько писем, потом принялся за свой обед. Короткий звонок в дверь известил его о прибытии двухчасовой почты. Он получил только «Ля Капиталь».

Насвистывая, он развернул газету. Прямо посредине первой страницы на огромном рисунке, занимавшем три столбца, было изображено мужское лицо, в котором отсутствовала часть деталей. Некоторые черты были четко обозначены, другие были расплывчаты и едва проступали. Но в целом лицо производило какое-то нездоровое впечатление. Подпись под рисунком гласила: «Здесь представлен составленный нашими специалистами фоторобот маньяка из Медона. Известен ли вам этот человек?».

— Черт возьми, — прошептал Жильбер, — мне кажется, что я его знаю. Есть что-то в его глазах, в его выступающих скулах…

Внезапно его сердце часто забилось, он посмотрелся в зеркало у камина.

— Так он похож на меня, этот убийца! И все же это странно! А у меня было такое впечатление, что я это уже где-то видел!

Он снова посмотрел на фоторобот. Только в глазах и в высоких скулах было сходство с Жильбером. Нижняя часть лица, нос и волосы были не его. Он засмеялся.

— На минуту я почувствовал в себе душу преступника. Ты слышишь, Ферзевый Слон, старый развратник? Твой хозяин — убийца, садист. Тебе-то это ни о чем не говорит! Он, не спеша, просмотрел статью:

Прямо— таки необычная удача улыбнулась нашему репортеру Максу Берсаку, сумевшему найти ценного свидетеля, допрос которого в настоящее время ведет полиция. Речь идет о вьетнамском студенте, подрабатывающем на продаже своих гуашей в различных кафе Сен-Жермен-де-Пре. Он точно видел жертву, Денизу Д., на террасе ром-бара «Мартиника» в компании мужчины, лицо которого его поразило. Рисовальщик не стал подходить к этой паре и предлагать свои работы, поскольку Дениза отрицательно покачала ему головой. Мужчина казался нервным. У него сильно блестели глаза.

Этот человек, которого видели в обществе жертвы за несколько часов до преступления, мог быть если не убийцей, то, по крайней мере, главным свидетелем. Сейчас полиция занимается поисками этого человека…

В задумчивости Жильбер поднял глаза. Через несколько часов весь Париж, наверное, уже увидит фоторобот, и большое число людей, особенно живущих в его квартале, могут обнаружить то сходство, которое заметил сам Жильбер. До того момента, когда его начнут принимать за убийцу, оставалось совсем чуть-чуть. Да плюс еще тот провинциальный склад ума, свойственный жителям квартала!

К счастью, если по чьему-либо доносу полиция решит его допросить, то Жильбер сможет представить им железное алиби. Так, посмотрим, тот день, когда было Совершено преступление, был четверг. Эту ночь он провел с Кло…

Он лихорадочно перелистал свою записную книжку и нашел запись «прогулка в Сен-Жермен-де-Пре». Конечно, это был тот самый вечер, когда он напился так, что ничего,не помнил. Для алиби это слабовато!

— Я идиот. Даже если у меня нет алиби для этого убийства, то для того, которое было раньше, оно у меня обязательно, есть.

Ему пришлось разыскать в газетах дату предыдущего преступления. Это было 2 апреля. Спокойно. Он вновь обратился к своей записной книжке. И тут спокойствие его покинуло. Против даты 2 апреля было пусто…

Его смех прозвучал фальшиво, и легкая дрожь пробежала по спине. — Что ж я действительно мог делать 2 апреля?

2 апреля был четверг. Он должен был провести этот день за составлением задач для воскресных страничек нескольких провинциальных газет. Да и весь вечер ему предстояло провести за этим занятием. Он еще раз пролистал записную книжку. 1 апреля он ходил в кино смотреть «Кузенов». 3 апреля он ужинал с Жераром у Клотильды. А 2 апреля — пустая страница.

— Насколько я понимаю, у меня нет прочного алиби ни для первого преступления, ни для второго. Полиция может совершенно спокойно задержать меня. Правда, у них нет ни одного серьезного свидетельства, если не считать заявления этого вьетнамца. А по прошествии трех дней этому психу может хватить ума опознать во мне того типа, которого он видел вместе с той девчонкой…

Он снова взял вчерашнюю газету с фотографией жертвы. Он с дотошностью изучил эту фотографию, стремясь найти знакомые черты. — Нет, это мне ни о чем не говорит. Совсем ни о чем.

Пожав плечами, он попытался успокоить себя тем, что в Париже, наверняка, найдется множество скуластых» мужчин с широко посаженными глазами и что в настоящий момент графоманы и маньяки десятками усаживаются за столы и принимаются писать, изменяя свой почерк, письма-доносы на своих родственников или соседей.

— В конце концов, мне нечего бояться. Я прекрасно знаю, что никогда никого не убивал!

— Мяу! — отозвался Ферзевый Слон.

Жильбер устроился за своим столом, взял шахматные таблички, отпечатанные на плотной бумаге и погрузился в составление задач. Он наклеивал на миниатюрные шахматные поля необходимые фигуры, которые вырезал из другого места. Но ему никак не удавалось сосредоточиться на работе. Стоящий перед ним фоторобот, казалось, насмехался над ним. Он промучился таким образом до пяти часов, затем решил пойти прогуляться, чтобы развеяться.

Консьержка беседовала у себя внизу с двумя сплетницами из дома. Три женщины что-то оживленно обсуждали. При приближении Жильбера они резко оборвали разговор. Жильбер заметил движение консьержки, которым она попыталась спрятать газету у себя за спиной, и нарочито небрежно сделал широкий приветственный жест. Своей спиной он почувствовал враждебные взгляды и вздохнул с облегчением, оказавшись на шумной улице.

Маленькие девочки выходили из школы монахинь, такие миленькие и нарядные. Жильбер замер, глядя на них, и вдруг вздрогнул. «Если кто-то меня увидел бы, то подумал бы что…»

Он украдкой оглянулся вокруг себя и заметил какого-то мужчину, наблюдавшего за ним, который в свою очередь тоже вздрогнул и сразу же изобразил на лице безразличие. Мужчина держал свернутую газету. Через пару минут он, наверное, бросится вверх по улице к почте и сообщит в полицию по телефону: «Я только что видел садиста из Медона, приезжайте быстрее!».

Пожав плечами, Жильбер вновь двинулся по направлению к Марсову Полю. Хотелось пить. Он заскочил в бистро, которое обычно посещали завсегдатаи и куда он заходил иногда выпить кофе и поиграть в электронный бильярд. Хозяин, здоровенный мулат, улыбнулся во весь рот.

— Кружку пива.

— Сделаем.

Хозяин со знанием дела дал подняться пене в стакане и пододвинул его Жильберу. Кружка скользнула по стойке, как на Диком Западе, и замерла перед Жильбером. Тот стал пить пиво большими глотками. Волнение иссушало его организм. Он попросил монет по двадцать сантимов и устроился перед игральным автоматом. Пока он играл, в кафе зашел торговец газетами. — Самый последний выпуск.

— Дай-ка, — сказал хозяин.

Жильбер скользнул взглядом по стойке. Мулат развернул газету и просмотрел первую страницу. Жильбер следил за его реакцией. Мулат не шелохнулся. Газета не дрожала у него в руках. Он ее спокойно читал, прежде чем поднять глаза и как бы случайно посмотреть в сторону своего посетителя. И вновь как бы случайно его глаза обратились к фотороботу.

В этот момент Жильбер достиг в игре счета, дающего право на бесплатную игру и звонкий сигнал раздался из аппарата. На этот раз мулат вздрогнул. Жильбер вернулся к стойке и безразлично спросил:

— Хорошие новости?

Хозяин положил газету позади себя, закрыв первую страницу, перед тем как ответить:

— Не слишком плохие. Обещают жару этим летом.

— Ну, тогда отдохнем. Жильбер отпил пива и указал пальцем на газету, до которой он не мог дотронуться. — Вы позволите?

На этот раз мулата охватила паника. Он стал отчаянно искать отговорку, чтобы не давать газеты, и, не найдя ее, безропотно протянул Жильберу. Тот развернул газету, посмотрел на фоторобота и показал его своему собеседнику, лицо которого приобретало медный оттенок.

— Странно, — сказал Жильбер, — это мне напоминает кого-то знакомого.

— Вот как? — отозвался хозяин, изобразив великое изумление. — Не может быть!

— Ну да, точно. Хотя, подождите! Он похож на меня, как брат, этот убийца!

— Вы смеетесь, — сказал мулат без всякой уверенности.

— Вы не находите?

— Может быть… отдаленно… трудно сказать…

Внезапно Жильберу надоела эта комедия. Он положил газету и сказал:

— Вы знаете, я не убийца. Если бы я был убийцей, то не показывался бы на людях вот так просто! Я бы уже давным-давно смотался!

Он заплатил за пиво и вышел, оставив несыгранной свою бесплатную партию. Пройдя мимо участка полиции, где его проводил безразличным взглядом полицейский, он вышел к саду. Солнце садилось, и немки-гувернантки созывали детей, брызгавшихся водой у фонтана. При каждом шаге с земли поднималось легкое облачко пыли. Дети, уставшие от послеполуденной беготни и гвалта, крича ли уже не так громко.

Жильбер Витри шел долго. Никогда он не встречал столько людей, читающих вечерние газеты. Впервые он обратил на это внимание. Казалось, весь Париж читал «Ля Капиталь». Это ему напомнило серию юмористических объявлений, публикуемых в американских журналах: «В Филадельфии практически каждый читает „Бюллетень“.

Каждый раз, когда он встречал прохожего с газетой, он инстинктивно выпрямлялся и вызывающе придавал лицу характерное, по его мнению, для преступника выражение. Утомленный, он оказался на набережной и решил зайти к Клотильде, хотя они об этом не договаривались. Он взял такси, водитель которого читал — никуда не денешься — «Ля Капиталь» и на протяжении всей поездки занимал Жильбера разговором о преступлении в Медоне.

— Вы знаете, у меня у самого девчонка шестнадцати лет. И если вдруг такая вот сволочь убьет ее, я даже не знаю, что с ним сделаю! Да я ему отрезал бы… Ну давай же, ты, любитель хрена! К счастью, благодаря этой задумке, фотороботу, эта тварь не долго погуляет на свободе. Можно сказать, что он уже за решеткой, этот мужик. Послушайте, вообще-то я не люблю фараонов. А стукачей и подавно. Но если бы ко мне в машину сел этот тип, у меня не было бы угрызений совести, никаких. Я бы его сдал прямо в Префектуру. Когда я думаю, что моей девчонке шестнадцать лет и что она могла бы нарваться на такого подонка!… Ну давай, двигай, чудак! Ты что, на танке водить учился?… К счастью, с моей малышкой ничего такого случиться не может. Она очень серьезная девочка. В этом году она сдает выпускные экзамены. Ну, за нее я спокоен; Она никогда не ходит ни на танцульки, ни на какие вечеринки, ничего. Только в кино два раза в неделю с друзьями… Ну вот, приехали, с вас два семьдесят.

«Если бы все парижане были такими физиономистами, как этот водитель такси, — подумал Жильбер, — то убийце нечего было бы бояться. Вот тоже еще один из тех, кто блюдет свою дочь, будучи уверенным в ее безгрешности. Точно, как та молочница!»

Он толкнул дверь магазина. Клотильда вздрогнула, завидев его, но ничего не сказала. Она обслуживала одного посетителя в очках. Когда он ушел, она заговорила голосом, который старалась сделать естественным:

— Какими судьбами?

Жильбер перегнулся через прилавок, увидел газету, выглядывавшую из ящика, и вытащил ее. Газета была свернута таким образом, что фоторобота не было видно.

— Вот какими судьбами, — сказал он.

— Жильбер… я… ты неосторожно… Он взорвался:,

— Неосторожно? Что неосторожно? Неосторожно вышел на улицу и пришел к тебе, в то время как моя рожа убийцы красуется в газете? Подозреваю, что если я тебе скажу, что я невиновен и что этот рисунок похож на меня по самой что ни на есть чистой случайности, ты мне все равно не поверишь.

Клотильда захлопала ресницами. Он почувствовал ее смущение и от этого пришел в неописуемую ярость.

— Да нет, я тебе верю. Я прекрасно знаю, что ты не убийца. Но люди настолько глупы, что могут запросто тебя линчевать, раньше чем ты успеешь объясниться. Садясь, он громко расхохотался.

— И тем не менее! Мы же не среди дикарей живем. И я не собираюсь ничего никому объяснять. Я ничего не сделал. А этот рисунок, эта недоделанная карикатура, на меня едва похожа. Смотри!

Схватив газету и шариковую ручку, он быстрым движением нарисовал на портрете квадратный подбородок. Сходство сразу же исчезло.

— Ты видишь? У меня круглый подбородок и низкий лоб. Эти отличия становятся очевидными для каждого через пять минут. Я пришел к тебе, чтобы услышать слова сочувствия, чтобы посмеяться вместе с тобой над этой идиотской историей, а ты меня подозреваешь, как моя консьержка! Как в бистро на углу!

— Не горячись, дорогой. Ты же знаешь, что я тебе верю!

— Да, я вижу! Это меня так сильно ободряет!

Они замолчали, он — разгневанный, она — смущенная. Затем она сказала:

— Почему бы тебе не пойти в полицию? Они проверят твое алиби и оставят тебя в покое.

— Я пойду туда. Потому что это единственный способ доказать свою невиновность женщине, которую я люблю!

— Жильбер. Это преступление было совершено в четверг, так ведь?

— Да… «Она не решалась высказать свою мысль.

— А это был четверг, когда… ты выпивал?

Он вскочил так резко, что стул отлетел назад. Ледяной покров опустился ему на плечи. Мгновение он смотрел на молодую женщину, стремясь передать ей глазами все, что чувствовал. Потом, сознавая, что произошло что-то непоправимое, вышел из магазина.

Клотильда не побежала за ним. Она сомневалась. И поскольку она сомневалась, он на какой-то миг испытал сильное желание поверить в то, что он — убийца.

Большими шагами он машинально дошел до ром-бара. Лучи заходящего солнца освещали листву деревьев. Он выбрал свободный стул и устроился там.

Уже было много туристов, немцев и американцев, легко узнаваемых по их туристским костюмам «сафари», которые что-то лопотали смеясь. Здесь тоже все читали газету, и обсуждение, похоже, было бурным. Не на этой ли террасе кафе жертва повстречала своего убийцу? Появился суетливый официант.

— Слушаю вас.

— Пива.

— Пльзенского или мюнхенского?

— Мюнхенского.

Официант, который профессионально улыбался, переменился в лице. Он отпрянул назад и, запинаясь, промолвил:

— Это вы. Я вас узнал. Я вам подавал в тот вечер пунш. Вы были с ней. Это вы!

Он стремительно вернулся в кафе. В сторону Жильбера уже стали обращаться взгляды, пока просто любопытные, но которые скоро будут враждебными. Он встал с опущенной головой и быстро пересек террасу, удивленный тем, что никто не окликает его, не хватает за воротник, толкнул какую-то пару, поднимавшуюся по деревянным ступенькам, и затерялся среди прохожих.

Он больше уже не знал, что с ним. Еще сегодня утром он был счастлив и спокоен, а вечером он чувствовал себя затравленным, покинутым, виноватым.

Официант только что, безусловно, его опознал. И тот свидетель, художник, выходец из Индокитая, на очной ставке тоже его сразу же опознает. Найдутся еще свидетели, которые придут вбить свой гвоздь в гроб Жильбера Витри. Даже если в итоге он будет признан невиновным, его тем не менее продержат в тюрьме несколько недель, может быть, несколько месяцев. Покончено с его спокойствием, с его привычками немного чудаковатого старого холостяка… Он чувствовал уже, что в его разрыве с Клотильдой есть что-то безвозвратное.

Необходимо, чтобы полиция нашла настоящего убийцу. А для этого надо, чтобы не арестовали Жильбера, на котором висит слишком много подозрений. Уже, правда, начались телефонные звонки в дежурный полицейский пункт. Вдали он услышал сирену полицейской машины и ускорил шаг. Он впрыгнул в автобус, чтобы как можно скорее вернуться домой. Решение было принято. Он исчезнет на несколько дней, пока не произойдет что-то новое.

Консьержка следила за ним, выглядывая из-за своей занавески. Он вошел к себе, минуту гладил кота.

— Мой бедный Слон, я оставляю тебя. Я не могу тебя взять с собой. Надеюсь, кто-нибудь позаботится о тебе. Я напишу Клотильде или Жерару, чтобы они забрали тебя.

Он открыл дверь чулана, который называл чердаком, и там среди груды разных предметов нашел свое туристское снаряжение, завернутое в брезент. Он не стал ничего проверять, даже не открыл рюкзак. Десять лет там ничего не трогали. Он взвалил на плечо набитый рюкзак фирмы «Лафюма», взял с собой денег, ручку и бумагу, миниатюрную шахматную доску и вышел, оставив, как обычно, открытым окно для Ферзевого Слона.

Консьержка по-прежнему наблюдала из-за своей шторки. Жильбер забросил рюкзак в машину, сел за руль и поехал. Во время короткой остановки на красный сигнал светофора ему в голову пришла мысль: «А ЧТО ЕСЛИ УБИЙЦА — ЭТО Я?»

Часть вторая

Господа, я считаю своим долгом честного гражданина и уважаемого налогоплательщика довести до вашего сведения следующие факты:

1. Убийцу-маньяка из Медона зовут Антуан Фроментен;

2. Он живет в доме 155 — бис по бульвару Бон-Нувель, на четвертом этаже, справа. Вам следовало бы прийти и арестовать его как можно скорее с тем, чтобы избежать гибели новых жертв. Честный гражданин.

Гаспадин Камесар. Тот чиловек, фоторобот который вы исчите, это мой зять Октав Кабарио, я ево точно узнала. А жертва, это мая доч Иветта, которую я тоже точно узнала. Придите ево быстрей аристовать, он апасный псих. Вдова Пуасси, авеню Жан-Жорес, Роспи-су-Буа.

Хотя мне и очень противно выдавать человека полицейским, я должен вас предупредить о том, что сегодня после обеда я вез в своем такси одного типа, внешность которого соответствует фотороботу, опубликованному в печати. Он вышел у перекрестка Бюси-Сен-Жермен. Имеющий уши, да услышит. У него круглый подбородок, он брюнет, и волосы подстрижены ежиком. Отец семейства.

Я присутствовал при этом преступлении. Я был в Медоне и в то время закапывал тело моей жены. Я все видел. Он убил девчонку, чтобы ее ограбить, но не насиловал ее. Это сделал я, после того как он ушел. Я сорвал с нее одежду, гладил ее груди, затем… два раза, а потом бритвой, которая была у меня, я ей…

А затем я закончил закапывать свою жену. Тогда яркий свет озарил лес и мне явился Господь Бог. Он поздравил меня со свершенным мною справедливым судом и сказал мне: «Сын мой, ты будешь сидеть справа от Меня». Подпись неразборчивая.

Господин Комиссар. Будет ли выдано вознаграждение в том случае, если я вам сообщу имя и адрес совершившего преступление в Медоне. Каково оно? Будьте любезны сообщить мне ответ с обратной почтой. Прикладываю к письму почтовую марку. Заверяю вас, Господин Комиссар, в своем уважении. Нувель Франсуа, улица Пьер-Демур, Париж, 17 — й округ.

Человек, которого вы ищете, это Жильбер Витри, проживающий в тупике Добряков (улица Клер, 23), Париж, 7 — й округ.

Тот садист, который вершит справедливость, это я. В четверг я снова возьмусь за дело. Никто никогда меня не поймает. Зорро.

На Севастопольском бульваре Жильбер остановил свою машину у еще открытого магазина, где продавалась спортивная одежда. Не выбирая,он купил шорты, рубашку в красно-синюю клетку и пару сандалий.

Затем он направился на Северный вокзал и оставил свою машину на автостоянке на одной достаточно тихой улице. Полиция ее там сразу не обнаружит, а потом, возможно, решит, что Жильбер удрал на поезде на север или за границу.

В машине ему пришлось выполнить сложные гимнастические упражнения, чтобы снять брюки и натянуть шорты. Свои ботинки он поменял на сандалии, оставил на себе спортивную куртку и с рюкзаком на плече, и с брюками в руках удалился в опускавшуюся ночь. В этих шортах ему казалось, что он голый и привлекает к себе внимание… Он бросил брюки и ботинки в сточную канаву.

Чтобы скрыть, насколько это возможно, черты своего лица, он надел очки в роговой оправе, которыми пользовался для чтения. После этого, закурив сигарету, он взял такси, которое только что высадило у вокзала двух пожилых женщин…

— Вокзал Монпарнас, — сказал он шоферу.

Машина тронулась. Водитель курил зловонную сигару. Не оборачиваясь, он спросил:

— Ну, как турпоход, нормально?

— Да.

— Вы где были?

Водитель думал, что Жильбер возвращается из кемпинга с Северного вокзала. Ему надо было бы придумать какое-нибудь место, куда ходят поезда этого направления. Почти наобум он ответил:

— В Крее.

— Хорошие там места?

— Да, пока еще ничего.

На Монпарнасском вокзале Жильбер поинтересовался расписанием поездов, вывешенным в зале. Он знал куда ехать. Когда у него появилась мысль убежать от неприятностей и осложнений, которые ему сулило возможное полицейское расследование, он сразу же подумал о том месте, куда когда-то ходил со своими друзьями, Жераром и Паскалем, каждую неделю в турпоход. В то время никто из них не был богат, передвигались они на велосипедах, а Рамбуйе было не просто приятным местом, но и находилось достаточно близко от Парижа, так что, выехав в пятницу вечером около шести часов, они успевали до темноты поставить палатку.

Следующий поезд уходил в 20.35. Жильбер будет на месте в 21.15. Как раз успеет дойти пешком до леса и поставить палатку. Ему еще нужно было купить себе поесть и что-нибудь для освещения.,

Было шесть часов. Он взял билет второго класса и вблизи вокзала купил несколько бутербродов, бутылку минеральной воды и карманный фонарик с батарейкой.

Он сел в поезд, который был почти пустой, и пристроился в уголке. В тот же миг его охватило беспокойство.

«Все сочтут мой побег за признание своей вины». Поразмыслив минуту, он пожал плечами. Полиции придется туго, проверяя всех тех лиц, которые, как и он, имеют сходство с фотороботом убийцы. А он, Жильбер Витри, уважаемый гражданин, в конце концов, вправе уехать куда-нибудь, не ставя никого в известность! Ему часто приходилось отсутствовать по нескольку дней при подготовке репортажей о шахматных турнирах где-нибудь в провинции! Разве накануне он не получил приглашение на такой турнир в Лиможе? Как только прибудет на место, он напишет Клотильде. «А для чего? Потому что она считает меня виновным!»

Убаюкиваемый покачиванием поезда, он нашел удовольствие в мрачной мысли о том, что между ним и Клотильдой все кончено навсегда. Но где-то в глубине души он хорошо знал, что она по-прежнему его любит, а он ее. Так в чем же дело?

Неожиданно он принял твердое решение вернуться в Париж и явиться к полицейским, ведущим расследование этого убийства. Может быть, он даже мог бы подать в суд на газету и потребовать возмещения убытков за нанесенный ему этим фотороботом ущерб. Он улыбнулся. Он не мог подать в суд на своего собственного патрона…

Парочка влюбленных проскользнула в купе. Девица захихикала, увидав голые ноги Жильбера, который почувствовал себя очень неуютно. Да, он возвратится в Париж и пойдет все объяснить. Он вдруг больше не понимал, что за паническое настроение заставило его сбежать. Когда он расскажет эту историю своим двум друзьям, они вместе посмеются над этим странным поступком.

И все же, если он пойдет в полицию, его будут допрашивать, продержат там двадцать четыре часа, устроят ставку с официантом из ром-бара, с рисовальщиком-вьетнамцем…

И что тогда? Официант заорет: «Это он, я в этом уверен, клянусь!». И художник скажет то же самое. И как Жильбер не доказывай свою невиновность, как ни кричи, что нельзя считать человека преступником лишь за то, что он посидел вечером на террасе кафе и выпил стаканчик, никто ему не поверит!

Он поступил с безрассудной неосторожностью, снова придя на ту террасу. Естественно, что официант, у которого перед глазами стоял фоторобот, несомненно, напоминавший ему Жильбера, поскольку в прошлый четверг он подавал ему пунш, вновь увидев его, логически установил сходство! Теперь Жильбер сбежал. Слишком поздно.

И все из-за нелепой случайности, из-за того, что в тот вечер, когда было совершено преступление, два человека, отдаленно похожих друг на друга, выпивали в одном и том же кафе!

А тот другой? Преступник? Где он сейчас? Он также, как и Жильбер, запрятался в нору? Он что, также надел очки в роговой оправе, чтобы скрыть свое лицо? А может быть, он едет сейчас в Рамбуйе с туристским рюкзаком в другом купе поезда, в котором целуются влюбленные?

В сознании Жильбера оба образа постепенно наложились друг на друга, образовав единое понятие: «Жильбер-убийца».

И снова коварная мысль начала щекотать его воображение: а если преступник — это он? Что если он, будучи пьяным, совершил убийство? Он не помнил ничего, но был в состоянии пить, заплатить, забрать не ошибаясь сдачу, встать, дойти до машины, вставить ключ зажигания, выжать сцепление, переключить передачи, останавливаться на красный свет, обращать внимание на другие машины, никого не сбить, вернуться в свой квартал, запарковаться между двумя другими машинами, не помяв никому крыльев, прийти домой, раздеться, и все это в ненормальном, полусомнамбулическом состоянии. И почему бы ему было не подцепить девчонку, предложить выпить, повести ее потанцевать, затем поехать в Медон, предложить ей прогулку в лесу и…

— Нет! — закричал он.

Влюбленные даже подпрыгнули, потом прыснули со смеху, глядя на него. Поезд остановился. Надпись на станции гласила: «Рамбуйе».

Он выхватил с полки свой рюкзак, пристроил его на спину и очень быстро вышел. Минуту он оставался на платформе, глядя оторопело на уходящий поезд и ринувшихся к выходу людей.

Он вышел со станции и машинально направился в сторону леса по широкой улице, названия которой никогда не знал. Ремни рюкзака резали ему плечи, он от него отвык. От новых сандалий бо лели ноги.

Время.от времени какая-нибудь машина пронизывала ночь фарами. Жильбер узнал давнишние запахи листвы и перегноя. Он вдруг сбросил дюжину лет. Шаги стали шире, плечи перестали болеть, он принялся насвистывать походную песенку, слова которой вертелись в голове.

Он узнал домишко, куда они ходили за питьевой водой, бистро папаши Жана на опушке леса. Еще десять минут — и на спокойном берегу пруда он сможет поставить свою палатку.

Завтра на рассвете разбуженный пением птиц и нарождающимся днем, он окунется в холодную воду, затем на спиртовке в старой кастрюле с закопченным дном приготовит кофе. Все как раньше с приятелями.

Приятели. Что стало с моими друзьями? Паскаль продает машины, Жерар продает недвижимость. Они не женаты, но остепенились, стали буржуа, у которых есть сбережения и отрастает брюшко. А другие приятели? Раньше нас собиралось человек десять-двенадцать с девчонками, которые без остановки смеялись, потому что мы их смешили все время. Мы были беззаботными, на все нам было наплевать. У нас не было денег, да они нам и не были нужны. Обходились без них, довольствовались самым малым. Для счастья достаточно было отправиться в путь с рюкзаком на спине.

Плавным движением Жильбер спустил с плеч рюкзак. Коснувшись земли, звякнул какой-то котелок. Он вынул электрический фонарь и включил его. В светлой ночи он различал спокойную поверхность пруда. На некотором расстоянии от него играла музыка — другие туристы, палатки которых ему не были видны.

Почти на ощупь он нашел удобное место, не слишком близко к воде, но и не под деревьями. Небольшой склон, довольно ровный. Он прежде всего вытащил из рюкзака металлическую штангу, состоящую из трех частей, собрал ее и воткнул в землю. После этого повесил на нее фонарь. В конусе света, где уже плясали комары, он опустошил свой рюкзак, обнаружив попорченный молью спальный мешок, свернутую вокруг колышков палатку, спиртовку и туалетные принадлежности. От всего этого пахло ветхостью и плесенью. — Ну а я? Чем пахнет от меня?

Он вновь обрел автоматизм: ставил стойки, разворачивал на земле палатку, прикреплял ее четырьмя углами к четырем колышкам, заползал в нее, устанавливал стойки сзади и спереди, снова выходя из палатки, натягивал растяжки еще на два колышка. Земля была твердой. Он подобрал камень и воспользовался им как молотком, вбивая алюминиевые стойки. Палатка приняла форму. Еще несколько кольев, чтобы ее закрепить, приподнять края днища палатки в виде желоба, поставить двойную крышу…

Выпрямляясь, он уперся руками в поясницу. Отвык уже, но ничего, гибкость скоро вернется. Работа отогнала его мрачные мысли. И вот уже Париж, Клотильда и преступление казались ему далекими. Ему не оставалось ничего другого как спокойно переждать здесь, куда никто и никогда не додумается прийти его искать, Пока не поймают настоящего убийцу.

Он с трудом надул свой матрас. Его резиновые стенки слиплись в нескольких местах. Потом, поскольку ночь была теплая, он полностью разделся и голым направился к воде, которую весь день нагревало солнце.

Утренняя сырость разбудила его. Сначала, не соображая, где находится, он сел и захлопал глазами. Сквозь полотно палатки лютикового цвета сочился день. Внутри палатки пахло старой резиной. Жильбер посмотрел на часы, которые оставались у него на запястье во время сна, — шесть часов. Разбитый, он вылез из спального мешка и почувствовал озноб. Он закурил сигарету, хорошенько откашлялся и расстегнул застежку палатки. Высунув голову наружу, он увидел спокойную поверхность пруда, на которой играли первые лучи солнца.

Он вышел, расправил плотное тело и оглядел свои владения. Широкая полоса голой земли отделяла пруд от деревьев. Эта полоса тянулась прямой линией приблизительно метров на пятьсот. Вдалеке, на некотором расстоянии друг от друга, стояли две палатки. Высокая четырехместная канадская палатка и в глубине, там где уже начинался лес, маленькая палатка-гроб, в которой мог поместиться только один человек. Их обитатели еще спали в тепле своих пуховых мешков. Жильбера снова охватила дрожь, он быстро оделся и, чтобы согреться, пробежал сотню метров, глубоко дыша. Вернувшись в палатку, он налил в кастрюлю оставшуюся в бутьшке воду, установил примус на земле и тут заметил, что в нем не было ни капельки горючего. Кофе не будет.

Злясь на свою забывчивость, он стал меланхолично грызть один из вчерашних сандвичей, очень черствый, ветчина на котором была как жесткий бристольский картон.

Затем он снова залез в спальный мешок, развернув предварительно матрас таким образом, чтобы можно было обозревать окрестности. На какое-то время он задремал. Когда же открыл глаза, с трудом поверил в то, что увидел. В ста шагах от него купалась совершенно голая девушка.

Она была смуглой, худенькой, насколько он мог разглядеть, и спокойно передвигалась в воде. Когда она легла на спину, чтобы отдохнуть, он смог увидеть ее длинные ноги, плоский живот и топорщившиеся от холода маленькие груди, покрытые блестящими капельками. Он проглотил слюну.

Купальщица встала на ноги в двух шагах от берега и вышла из воды. Жильбер с оторопевшим видом разглядывал ее, и в этот момент девушка заметила его. Без малейшего признака стеснения она улыбнулась ему и широким жестом махнула ему в знак приветствия рукой. После чего совершенно спокойно, шагая на цыпочках, удалилась в направлении своей палатки. Ее поступь была мягкой и грациозной. Сзади она была ничуть не хуже, чем спереди. Жильбер снова сглотнул слюну и увидел, как она подошла к палатке, нагнулась, чтобы взять полотенце, и принялась быстро вытирать тело. Потом надела шорты, блузку и, сидя на корточках, стала разводить огонь.

К девяти часам стали показываться другие обитатели туристского лагеря. Толстяк — отец семейства в длинных шортах, еще достаточно аппетитная женщина с рыхлыми бедрами и худая как спичка девочка, которая лет через десять станет похожей на своих родителей. Они бросили Жильберу вежливое «здравствуйте», затем поприветствовали одинокую соседку и взялись за приготовление завтрака. Жильбер с тоской подумал, что начинается уик-энд и что еще до наступления вечера эта поляна будет вся заполнена отдыхающими. Ему следовало бы выяснить, на каком этапе находится следствие. Для этого нужно было сходить купить газеты.

Он поправил очки, выпрямился как только мог и, взяв с собой пустую сумку и матерчатое ведро, отправился в Рамбуйе.

В лесу было чудесно, вокруг пели птицы, дорога была усыпана цветами, а у Жильбера становилось все тяжелее на сердце. Его терзали сомнения. Он безнадежно пытался все вспомнить. Что же все-таки он мог делать в четверг?

Он остерегся углубляться слишком далеко в город. Зашел в первое попавшееся кафе, выпил горячего кофе с рогаликами. За стойкой работало радио, по которому передавали поочередно музыку, песни и анекдоты, совсем не смешные. Потом диктор объявил:

— А теперь последние новости.

Напрягшись, Жильбер прислушался. Но хозяин-ворчун повернул выключатель, сказав:

— Последние новости, все время последние новости! Да надоели они нам! После чего погрузился в свою газету.

Жильбер, заплатив, вышел. Радио навело его на хорошую мысль. Ему нужен приемник, с помощью которого он был бы лучше чем из газет проинформирован о подробностях расследования.

Торговец электроаппаратурой зевал у своей двери. Порадовавшись, что захватил с собой значительную сумму денег, Жильбер зашел в магазин и изложил хозяину суть своей просьбы.

— Портативный радиоприемник? Чтобы в палатке слушать, да? Послушайте, я вам советую транзистор. Это, конечно, подороже, но зато у вас будет масса преимуществ, и, кроме того, у меня в магазине есть новая модель. Всего за сто восемнадцать франков, каково, а? А я еще впридачу дам вам бесплатно батарейку!

Жильбер, желая прервать расхваливание торговцем своего товара, купил не торгуясь приемник, запихнул его в сумку и вышел. Теперь газеты. Потом горючее для примуса и продукты на сегодня и на завтра. Он вернулся к палатке навьюченный, как осел, и ко всему еще нес с предосторожностями наполненное; водой ведро, которое немного протекало.

Забравшись в палатку, он уселся, чтобы прочитать газеты. Сердце сильно забилось. Дело, как он с удовольствием отметил, переместилось на вторую страницу, на первой остался лишь заголовок:

«НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ В ДЕЛЕ ОБ УБИЙСТВЕ В МЕДОНЕ».

Один из ярмарочных торговцев утверждает, что видел жертву и убийцу. Господин Эмилио Феррари, владелец аттракциона «Поезда призрак», который функционирует в настоящее время на празднестве на площади Инвалидов, заявил полиции, что вечером того дня, когда, произошло, преступление, ближе к полуночи видел жертву в компании мужчины. Мужчина и девушка катались на его аттракционе. Описание одежды и поведения юной Денизы, данное ярмарочником, позволяет утверждать, что механизм этого убийства разделяется на три временных периода. Во-первых: убийца встречает свою будущую жертву в Сен-Жермен-де-Пре. Во-вторых: после неоднократных возлияний он везет ее на ярмарочный праздник на площади Инвалидов. В-третьих: поездка в Медон и убийство. К сожалению, ярмарочным торговцем было дано очень расплывчатое описание преступника. Однако ему кажется, что мужнина очень похож на фоторобот, опубликованный в одной из вечерних газет. Как считают в полиции, арест преступника — дело нескольких часов, тем более что в полицию продолжают поступать сведения от граждан о вероятном убийце. Помимо писем сумасшедших и любителей анонимок, безусловно, имеются и такие данные, которые заслуживают серьезного внимания. Будем надеяться, что подлый преступник скоро окажется под стражей.

Публиковалась фотография торговца, стоящего с гордым видом под вывеской своей карусели. Очень похож на итальянца. Жильбер внимательно изучил фотографию, но так и не понял, видел ли он раньше или нет это лицо. Ни к чему определенному он так и не пришел.

— Я не убивал, я никого не убивал! Даже на войне! Потому что я не был на войне!

Внезапно воспоминания увлекли его. Он вновь увидел себя подростком с ружьем в руках, шагающим вслед за своим отцом по полю, с которого недавно убрали урожай. Он видел себя в засаде, целящегося с закрытым левым глазом в зайца, выгнанного собакой. Заяц бежал, объятый страхом. А Жильбер, держа палец на спусковом крючке, чувствовал, как его охватывает смутное чувство всемогущества. Он выстрелил и увидел зайца, шаром покатившегося по земле. Потом он вскочил и заорал: — Я в него попал! И кровь начала быстрее пульсировать у него в венах, потому что он был счастлив от того, что убил живое существо… — Да нет! Я ничего не понимал, я был ребенком, только ребенком! Все дети любят убивать зверушек, отрывать лапки у мух, даже не отдавая себе отчета в том, что они делают… Впрочем, я больше никогда после этого и не ходил на охоту!

Нет, не ходил, потому что его отец умер от рака несколько месяцев спустя.

Слабый дождик застучал по двойной крыше, и это удивило Жильбера. Он выглянул, чтобы посмотреть на небо. Солнце исчезло, надвинулись серые тучи. Все небо было однообразно затянуто тучами, и Жильбер испытал чувство удовлетворения. Такая погода, возможно, отобьет всякую охоту у туристов, и никто, может быть, не придет на эту поляну.

Сосед вышел из леса в нескольких шагах от Жильбера. Он нес корзину, наполненную грибами.

— Сколько в лесу лисичек! — обрадованно сказал он. — Не хотите немного? На гарнир?

— Нет, спасибо, грибы не идут мне на пользу.

— Какая погода, а? Только что было чудное солнце, а теперь! — Он погрозил кулаком грозовым тучам. — Погоды больше нет!

— Это все атомная бомба, — отрезал автоматически Жильбер, чтобы закончить разговор. Но мужчина не унимался. Он втиснулся к Жильберу в палатку.

— Атомная бомба здесь ни при чем, старина! Погоды больше нет, потому что ее никогда и не было, вот и все! Сколько я себя помню, всегда были теплые зимы и никудышное лето. А атомной бомбы еще и не существовало! Смотрите, к тридцати годам… вы помните лето двадцать девятого?

— Хм, мне был тогда год…

— Так вот, лето было отвратное. Утром солнце, а все остальное время дождь. И знаете, в чем тогда видели причину плохой погоды? Попробуйте угадать! В радиоантеннах. Вот так. Вы представляете? Тогда это было начало радиовещания. Так что, когда вы мне говорите про атомную бомбу, мне просто смешно! Какой у вас хороший приемник. Такие маленькие неплохо работают… Позволите?

Он нажал на кнопку, и послышался голос диктора. В захватывающем фильме диктор в этот момент, наверняка, стал бы передавать приметы Жильбера. Но сейчас он ограничился только перечислением лошадей, участников скачек, которые должны были состояться во второй половине дня в Венсене.

— Хорошо работает, — повторил сосед. — Давно он у вас?

— Да, достаточно, — солгал Жильбер.

— Я очень люблю радио, но все же больше предпочитаю телевидение; оно захватывает, ты видишь людей, узнаешь много всяких вещей. Понизив голос, он показал на край поляны. — Скажите, вы случаем не болтаете по-английски?

— Немного.

— Дело в том, что вот та девчонка, она — англичанка. И, простите, очень ладненькая! На вашем месте я бы, хм… вы понимаете? Потому что, извините, у нее вид чертовски искушенной девицы. Утром и вечером она купается нагишом, как будто здесь никого нет. Если бы я был без жены и дочки… да и потом я уже вышел из этого возраста! Это хорошо для такого молодого парня, как вы!

— Анри!

— Эх, жена зовет! Пока! До скорого, приходите к нам выпить кофейку. Я и англичанку приглашу. Меня зовут Анри Сиври.

— Рад с вами познакомиться. Меня зовут… Паскаль Шана. Толстяк выкарабкался из палатки, подобрал корзину и побежал к своему полотняному жилищу, прикрывая от дождя голову рукой. Раздосадованный, Жильбер повернул включатель на своем приемнике и начал ловить последние новости.

Во всех фильмах гангстеры, за которыми гонятся после ограбления, в любое время дня или ночи включают приемник и сразу же слышат специальный выпуск новостей, в котором долго рассказывается о ходе расследования совершенного ими ограбления.

Жильбер одну за другой ловил радиостанции «Франс-I», «Франс-II», «Франс-III», «Дройтуич», «Радио Люксембурга», но так и не услышал ничего кроме обрывков песен и рекламных объявлений. Тогда он решил, как говорится, «взять измором» — настроился на одну станцию и стал ждать. В конце концов, рано или поздно новости передадут!

Он дождался половины первого. Сообщения медленно следовали одно за другим, слишком медленно, как казалось Жильберу. Политические новости внутри страны, за рубежом. Совещание на высшем уровне зашло в тупик. Новости Парижа, спортивные новости. Наконец, уже отчаявшись и собираясь выключить радио, он услышал:

— Происшествия: убийство в Медоне. Полиция уже получила более пятидесяти показаний, главным образом анонимных. Однако многие из них привлекли внимание старшего инспектора Туссена, который в настоящее время занимается выявлением лиц, которые могли бы…

Отдаленный удар грома вызвал помехи в динамике, и Жильбер не услышал конца фразы. Пятьдесят показаний! Их число его даже несколько успокоило. Не может быть такого, чтобы все они касались только его одного. Есть и другие, на которых тоже падает подозрение и среди которых неизбежно находится и настоящий преступник.

Жильберу не оставалось ничего другого, как отсиживаться здесь и ждать ареста виновного. Потом, когда тот уже будет в тюрьме, он вернется домой с высоко поднятой головой. И черт с ними со всеми, с консьержкой, молочницей и Клотильдой…

Клотильда! Он совсем забыл написать ей. Он неудобно устроился и на коленях составил маленькое письмо-объяснение:

Клотильда, дорогая! Забудем вчерашнюю сцену. Я не имею никакого отношения к этому невероятному делу и знаю, что ты мне веришь. Однако я не пошел в полицию. Ну для чего устраивать скандал, в котором можно себя скомпрометировать? Я уехал из Парижа на несколько дней, чтобы дождаться ареста виновного. Будь любезна, займись Ферзевым Слоном, если у тебя будет время. Ключи, как всегда, ты найдешь под ковриком. Целую тебя. Жильбер.

Он свернул листок, запечатал конверт и наклеил на него марку. Затем положил письмо в карман и приготовил себе обед. Он уже заканчивал есть, когда худющая девчонка пришла за ним. На ней был пластиковый дождевик. Ее глаза были такие же лукавые, как у маленькой молочницы.

— Месье, папа и мама ждут вас на кофе.

— Спасибо, иду.

Все это выглядело очень по-светски. Может быть, родители, этакие буржуа, персонажи Лабиша, надеялись найти желанного жениха для своей дочери, отправившись в туристский поход? От этой мысли он рассмеялся. Он застегнул куртку и под частым дождем бегом преодолел расстояние, отделявшее его от соседней палатки.

— Входите, входите, будьте как дома, Паскаль! Вытирайте ноги! В палатке Сиври все было на мещанский манер. Маленькие складные кресла, стол и примус последней марки. В палатке пахло фруктами. Жильбер сел в глубине, а хозяйская дочка с жеманным видом стала расставлять чашки. Все как в салоне Людовика XV.

Появилась англичанка, этакая Венера, выходящая из пены морской, к телу которой прилипла мокрая блузка.

— Хелло.

Сиври стал всех представлять друг другу. Англичанка по всеобщей негласной договоренности оказалась сидящей прямо напротив Жильбера, который собрал все свои лингвистические знания, чтобы спросить у нее, нравится ли ей Франция. Девушка объяснила, что собирается провести все лето по-туристски в палатке, передвигаясь по стране автостопом. Она уже видела Париж. Ее следующим этапом будет Лион.

Семья Сиври с восхищением следила за этим непонятным для нее диалогом. Жильбер узнал, что англичанку зовут Роберта и что она работает натурщицей в одной художественной школе в Лондоне. Она играет в шахматы и, кажется, пришла в восторг от идеи сыграть партию с Жильбером. Анри Сиври подмигнул с заговорщицким видом:

— Ну, я надеюсь, что вы оба прекрасно поймете друг друга. Тем более, что вы остаетесь здесь одни. Мы вынуждены уехать, да и по том погода такая дрянная!

Они возвращались в Париж. Жильбер узнал, что у них есть машина, оставленная здесь поблизости. Он спросил:

— Вы не могли бы в Париже опустить мое письмо? Я его забыл в кармане, когда собирался сюда, и вот…

— Давайте, давайте, можете рассчитывать на меня.

Жильбер попрощался с хозяевами и договорился встретиться с Робертой чуть позже. В туристском лагере все быстро знакомятся.

Он посмотрел, как Сиври сворачивали свое снаряжение под дождем. Потом папаша побежал за машиной, стоящей под деревьями, и все семейство загрузилось в старенький автомобиль, который, подергиваясь, тронулся в путь.

По обычаю туристов-любителей они оставили после себя кучу грязных бумажек и пустых консервных банок, которые Жильбер решил закопать. Для этой цели у него была лопатка со складной рукояткой. Оставшись лишь в шортах и с голым торсом под дождем, он выкопал квадратную яму, в которой зарыл отбросы. Дождик был теплый и приятный для тела. Капли дождя падали в пруд, и у Жильбера внезапно появилось желание искупаться. Быстрый взгляд в сторону палатки-гроба. Роберта, должно быть, отдыхала после обеда. Он бросил лопату и шорты в свою палатку и побежал в воду.

Боль в суставах уже исчезла. С утра у него не появилось желания закурить, и его легкие наполнялись влажным, но благотворным воздухом.

— Подожди меня! Я иду! — крикнула Роберта.

Как всякого нормального цивилизованного мужчину, Жильбера охватила паника при мысли, что к нему подойдет девушка, в то время как он раздет, и вид у него был довольно глупый. Затем он проплыл немного, говоря себе, что здесь социальные условности не имеют никакого значения, тем более для человека, за которым возможно гонятся по пятам.

Англичанка бежала к пруду широким шагом, шлепая босыми ногами по грязи. На ней были черные трусики, а вместо лифчика повязана косынка с изображением Эйфелевой башни.

Жильбер снова вспомнил один эпизод из своей молодости. Это было в сорок восьмом или в сорок шестом. Вместе с приятелем с работы, по имени Мишель, — это было, когда Жильбер между окончанием учёбы и службой в армии работал в одной торговой фирме, — они отправились автостопом на юг. Буквально за два дня они добрались до Монако. Там на мысе Кап д'Ай они поставили палатку. В первую же ночь они пошли купаться. В темноте к ним присоединились две девчонки, туристки. И это было чудесное мгновение радости и покоя, безо всякой дурной мысли, ничего кроме общего веселья, которое дарило очищающее море.

Он снова пережил эти мгновения, преследуя в воде смеющуюся Роберту. Он догнал ее, а она нырнула, чтобы ускользнуть. Он схватил край ткани, которая осталась у него в руке. Косынка. Он поднял ее из воды над головой, и Роберта, смеясь пуще прежнего, подпрыгнула, стремясь ее поймать. Внезапно тело девушки оказалось рядом с ним, и он инстинктивно обнял ее. Она не стала отбиваться, и, прижавшись друг к другу и набрав воздух, они стали погружаться в воду. Дойдя до дна, Жильбер оттолкнулся, уйдя ногой в ил, и они поднялись на поверхность, задыхающиеся и с залитыми водой глазами, опять оказавшись под дождем, продолжавшим равномерно лить.

Жильбер не отпустил косынку. Он завязал ее вокруг шеи Роберты. Затем, держась за руки, они вышли из воды и. направились к палатке Жильбера. Они не разговаривали. Произошло что-то, что заставляло их молчать.

Роберта непринужденно сняла свои трусики и повернулась спиной к Жйльберу, который начал ее вытирать. Затем она повернулась к нему лицом, и он продолжал растирать ее мягкими движениями. В свою очередь она взяла полотенце и стала тереть Жильбера. Желание их росло.

Вдруг она засмеялась и нажала на кнопку радио. Возникла музыка. Девушка прижалась к Жильберу и посмотрела на него с легкой улыбкой, губы ее слегка вздрагивали. Он поцеловал ее, и они повалились на матрас.

Через мгновение, истощенные, они вытянулись рядом друг с другом и закрыли глаза. Жильбер не задавал себе вопросов. Каким идиотом он был, лишая себя всего этого в течение десяти лет!

Спустилась ночь. Под звуки музыки они задремали. Потом подошло время передачи новостей, которые Жильбер слушал рассеянно. Даже когда стали говорить о преступлении, его сердце не стало биться чаще.

— На основании свидетельских показаний удалось установить личность главного свидетеля преступления. Речь идет о журналисте, по имени Жильбер Витри, который вчера исчез из дома, сразу же после опубликования в газетах фоторобота. Вот описание этого человека… Нервным жестом Жильбер протянул руку и выключил радио.

На следующий день к полудню они купались по-прежнему под дождем. Накануне вечером пришли туристы, но ушли с рассветом, отпугнутые сыростью. Они были одни и любили друг друга, как первобытные люди, не разговаривая. Они играли в шахматы — партию, которая длилась двадцать четыре часа или около того, и прерывались лишь для того, чтобы поесть, искупаться и заняться любовью. Жильбер сполна наслаждался этим приключением. Он говорил себе, что недолго еще ему оставаться счастливым. Лучше уж воспользоваться этими последними мгновениями счастья. Он ничего не рассказал Роберте, которая не спрашивала, почему у него такое озабоченное лицо. Ей было на все наплевать: она жила как животное, делая именно то, что ей хотелось, и тогда, когда ей этого хотелось. Характер, полностью противоположный Жильберу, который всю свою жизнь делал то, что должен был делать, а не то, что ему хотелось. Вплоть до его любимого времяпрепровождения, которое стало его работой!

Время летело быстро. Все вокруг было мокрым. Хлеб, который они ели, был влажным, соль непригодной, костер, который они пытались разжечь, загасал сам собой, а им все было нипочем.

Жильбер поинтересовался у Роберты, сколько времени она собирается еще оставаться с ним, но получил в ответ лишь насмешливую улыбку. Он купил газеты, спрятался от англичанки, чтобы их прочитать, и оказался прав: его фотография красовалась на первой странице. Нет, это уже не фоторобот, а его настоящая фотография, которую журналисты взяли в его квартире. К счастью, фотография была довольно старой и его трудно было узнать, а то он на ней явно походил на убийцу.

Подписанная самим Монтини передовица в «Ля Капиталь», посвященная этому делу, была оформлена в виде открытого письма Жильберу Витри:

Жильбер! Мне все равно, виновны вы или нет. Я не буду просить вас пойти сдаться полиции. Но если вы виновны, я знаю, я уверен, что вы это сделали неумышленно, что вы не убивали сознанием дела, и я хотел бы убедить в этом читателей нашей газеты: человек, который посвятил свою жизнь игре в шахматы, не может стать убийцей. Преступником — да, возможно. Человеком, который в бессознательном состоянии, в состоянии морального опустошения может убить, даже не отдавая себе в этом отчета, допускаю. Но настоящим убийцей — никогда.

Жильбер, виновны вы или нет, где бы вы сейчас ни находились, свяжитесь со мной любым способом. Я вам даю слово, что выслушаю все ваши объяснения и, если вы невиновны, в чем я глубоко убежден, я все пушу в ход, чтобы доказать вашу невиновность.

Жильбер пожал плечами. В этой статье, отдававшей демагогией, Монтини называл его Жильбером, чтобы показать, что хорошо его знает, в то время как они виделись всего-то раз пять. Монтини заявлял о своей уверенности в невиновности Жильбера и говорил с ним как со старым другом. Все это было лишь подлой ловушкой, предназначенной для того, чтобы завоевать доверие Жильбера, а затем поймать его. Как только он позвонит главному редактору, полиция подключится к их разговору, и охота за ним начнется.

Он старательно разорвал газету. В другой статье владелец ярмарочных аттракционов с площади Инвалидов уверял, что это именно Жильбер катался на его «Поезде-призраке» с жертвой.

Самым удивительным было то, что этот человек, как и официант из кафе, был убежден в том, что он прав! Это было самое ужасное! У всей Франции перед глазами в течение трех дней маячили фоторобот и приметы Жильбера, передаваемые по радио, телевидению и в кинотеатрах. Все эти люди, которые впитали в себя его образ, неизбежно начинали представлять себе, что знают его уже гораздо дольше!

Из сводки новостей в 12.30 он узнал, что полиция обнаружила его машину у Северного вокзала, и что поиски теперь направлены в сторону железной дороги. Предполагалось, что «убийца» мог укрыться в Лилле.

В Лилле! Если бы эта ситуация не была столь печальной, Жильбер посмеялся бы над всем этим. Из той же передачи он узнал, что уже добрались до Клотильды, которую называли «его невестой», и до его друзей, Жерара и Паскаля.

Если вдруг эти два идиота расскажут, что у Жильбера состоянии опьянения бывают провалы памяти… Тогда навсегда покончено с его надеждой доказать свою невиновность.

Все настойчивее разум приказывал ему вернуться в Париж и явиться в полицию, потому что это был единственный способ доказать свою чистосердечность. И все упорнее страх советовал ему ничего этого не делать. Отныне началась гигантская охота на человека, дичыо в которой был он. Жильбер хотел запрятаться в нору и никуда не вылезать. Почему? Потому что в глубине души все еще жила страшная мыслишка о том, что убийца, быть может, он и что он, возможно, сумасшедший. Раздвоение личности? Почему бы и нет? Наследственность? — Нет. Хотя однажды…

Ему было тогда лет шестнадцать, наверное. Прошел год или два после смерти отца. Он жил с матерью и Пато, охотничьей собакой, умным и ласковым коккер-спаниелем.

Жильбер ходил в монастырскую школу в Ларошфуко, ближайшую среднюю школу. Однажды вечером он вернулся домой немного раньше чем обычно и застал свою мать…

Он отказывался об этом думать, отказывался заново переживать эту омерзительную сцену.

Жильбер выскочил из палатки и ринулся в лес. Стоящее там объявление гласило: «Туристы, будьте осторожны с огнем!». Он бежал быстро, не оглядываясь, и у него сразу же перехватило дыхание. Наконец он упал на землю, задыхаясь, но та картина по-прежнему стояла у него перед глазами.

На кухне мать Жильбера связала лапы собаке. В руке она держала заостренный нож. Коккер смотрел на нее своими добрыми и грустными глазами, не испытывая страха. Мать поднимала нож. Жильбер завопил:

— Мама!

Она перевела на него свои чуть-чуть замутненные глаза и сказала улыбаясь:

— У меня небольшая мигрень, я пойду лягу.

Она спокойно вышла из кухни с ножом в руке. Жильбер выхватил его у нее и разрезал связанные лапы собаки, которая лизала ему руки. С тех пор Жильбер стал часто вскакивать по ночам.

Потом его мать умерла. Несчастный случай, говорили в семье, но Жильбер прекрасно знал, что его мать покончила с собой.

Теперь он задавался вопросом, не сделала ли наследственность из него преступника. Ведь все его опознали, его видели в компании этой Денизы, лицо которой теперь казалось ему до странности знакомым…

Его охватил страх, жуткий страх, но уже не перед полицией, а перед самим собой. Алкоголь пробуждал в нем какие-то нездоровые и темные инстинкты, которые его, возможно, толкали к убийству…

— Хелло! Паскаль!

Его звала Роберта. И она тоже считала, что его зовут Паскаль. Если ей попадется газета, фотография Жильбера — убийцы-садиста, она его, само собой разумеется, узнает и побежит выдавать.

Дрожащей рукой он провел по подбородку, обросшему щетиной. Еще несколько дней, и его будет трудно узнать, он сможет вернуться в Париж и там затеряться, не рискуя больше быть опознанным.

Ему следовало, может быть, сходить на этот раз к врачу. Об этом он думал уже давно. Врач признает его невменяемым, и его запрячут в психиатрическую больницу на всю оставшуюся жизнь.

— Да я не чувствую себя помешанным! Я не хочу идти к сумасшедшим!

Конечно, он не чувствовал себя помешанным. Разве сумасшедшие знают, что они ими являются? Если они это знают, тогда они не сумасшедшие!

Он разразился горьким смехом. Встав, он направился к палаткам. Роберта ждала его. На ней были тесные шорты и легкий пуловер, под которым свободно двигались груди. На шее висела стальная цепочка с крошечным драгоценным украшением. Жильбер нагнулся, взял драгоценность пальцами и стал ее рассматривать.

— Красиво, а что это означает?

Ему пришлось переводить. Она объяснила ему, что это талисман, приносящий ей счастье. Маленький молоток с бриллиантами. Жильбер опустил его снова на грудь своей подруги.

— Ты знаешь, мне тоже был бы очень нужен какой-нибудь талисман на счастье!

Впервые день ему казался бесконечным. Дождь был его врагом. Ему хотелось быть где-то в другом месте, где именно — он сам не знал. Повсюду его преследовали навязчивые мысли. Опустилась ночь. Они поели. Потом с таинственной улыбкой англичанка направилась к своей палатке-гробу. Немного спустя она вернулась с бутылкой, завернутой в бумагу.

В загробном свете карманного фонаря она развернула бутылку и показала ее Жильберу. Коньяк три звездочки. Жильбер пожал плечами. В положении, в котором он находился, это уже больше не имело значения. Лучше уж напиться, чтобы все забыть.

Ни у него, ни у Роберты не было штопора. Ему пришлось отбить горлышко о камень. Янтарного цвета жидкость полилась в металлические стаканы. Жильбер стал жадно пить, чтобы алкоголь быстрее оказал свое действие.

На третьем стакане ему пришла в голову мысль, что он, может быть, убьет Роберту, если будет пьяным, и лучше бы ему больше не пить… Но это только рассмешило его. Алкоголь определенно придавал ему оптимизма и окрылял его. Завтра, когда он проснется, полиция уже задержит садиста, и он сможет вернуться домой с высоко поднятой головой.

Он чувствовал себя так хорошо, что включил приемник. Когда хорошо себя чувствуешь, когда нет никаких забот, в первую очередь нужна музыка…

— Ого-го!

Фонарь внезапно погас. Им не нужен был свет, чтобы пить и любить друг друга.

— Передаем последние новости. Садистом из Медона только что совершено новое преступление. На этот раз в Шантийи он задушил свою жертву — Мари-Элен Лангонь, девятнадцати лет. Привлеченные криками несчастной два поздних прохожих чуть не задержали преступника, которому, по их словам, удалось уйти, воспользовавшись мотоциклом или мотороллером…

— Ну, наконец-то! — завопил Жильбер. — Наконец! Когда я думаю, что я чуть-чуть не поверил в то, что я убил двух женщин! Это счастье, что я услышал эти новости сегодня вечером! Я бы так и не смог сомкнуть глаз!

Роберта, вероятно, была удивлена. Она тихо смеялась, немного пьяная. Он стал ее искать на ощупь и в порыве чувств прижал к себе.

— Ты не можешь себе даже представить, мой ангел! Ты не можешь даже понять! Но ты — алиби, самое прелестное из всех алиби! Теперь мы вернемся в Париж вдвоем, ты и я, и расскажем полицейским, что прошлой ночью были вместе, ты и я, здесь в Рамбуйе. И если бы даже мне захотелось, я бы все равно не смог убить девчонку в Шантийи! Ну как, моя обожаемая англичаночка?

Разом он наполнил свой металлический стакан и осушил его большими глотками, почувствовав, что жидкость потекла у него по подбородку. Громадное облегчение наполняло его, раздувало, как шар. Ему хотелось петь, смеяться, и он пел и смеялся. Еще стаканчик… Еще один, чтобы вспрыснуть это. Вспрыснуть что? Он уже не очень хорошо помнил, что именно, но знал, что повод для ликования был безмерным. Роберта говорила с ним заплетающимся языком, и он не мог разобрать ни единого ее слова.

Потом все помутилось. Мрак пронизали цветные огни. Все крутилось и пело у Жильбера в голове, и он подумал, что находится на ярмарочном празднике.

Он обнял Роберту, назвав ее Клотильдой. Затем у него появилось неясное ощущение того, что он купается. Он сказал себе «это сон» и провалился.

Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Он посмотрел на часы: полдень.

— Роберта! Хелло! — позвал Жильбер.

Не получив никакого ответа, подумал с болью в голове, что она вернулась в свои пенаты. Он с трудом выбрался из палатки и замигал глазами от яркого света. Отражающееся от поверхности пруда солнце было невыносимым. Ему смутно подумалось, что хорошая погода пришла вовремя, и полный счастья от того, что покончено со всеми неприятностями, он повернулся и посмотрел на другой конец поляны. Палатки-гроба там больше не было. Сложив руки рупором, он заорал:

— Роберта! Роберта!

Его крик отозвался слабым эхом в лесу. Пошатываясь, он дошел до того места, где еще вчера стояла испарившаяся палатка, и наклонился. Колья от палатки были кое-как вырваны из земли. Все снаряжение исчезло. Он схватился за голову и прошептал:

— Этого не может быть!

Роберта ведь говорила ему об этом вчера или позавчера. Она собиралась проехать автостопом по Франции, а Рамбуйе было для нее лишь промежуточной-остановкой для отдыха после более или менее бурного посещения Парижа.

Этой ночью во время их возлияний, она, должно быть, попрощалась с Жильбером. А он не рассказал ей ничего и даже не подумал о том, чтобы объяснить, какое значение она имеет для него!

Во время своей алкогольной эйфории Жильбер ни на секунду не мог предположить, что англичанка уйдет!

Его прекрасное алиби рассыпалось. Все вновь начиналось с нуля. Ему следовало дождаться ареста преступника. Потому что не оставалось больше ни одного свидетеля его пребывания в Рамбуйе. Последним, кто видел его, был бакалейщик, и это было позавчера.

Он вернулся к палатке и рухнул в нее. Его пальцы наткнулись на какой-то маленький предмет, который он подобрал. Маленький бриллиантовый молоточек.

Часть третья

Полицейский поглядел со скукой на двух женщин, вошедших в его кабинет. Мать и дочь. Мать, крепкая брюнетка сорока лет, принарядилась по этому случаю. Отвратительного вида колпак с синими цветами, напоминавший гасильник для свечей, возвышался над. ее румяным лицом. Впереди себя она подталкивала свою дочь, разукрашенную девицу, одежда на которой была слишком тесна для ее уже округлых форм. Инспектор указал на места своим посетительницам и сверился с карточкой, лежащей перед ним.

— Вы хотели дать показания. Вы госпожа Шевийон, продавщица молока, улица Клер, 7-й округ Парижа?

— Совершенно верно, господин комиссар. Я пришла по поводу того, что мне рассказала дочь, и думаю, это может принести пользу расследованию…

Инспектор уже больше не верил в то, что свидетельские показания могут быть сколько-нибудь полезными для следствия. А с этим новым преступлением он испытывал беспокойство за свою карьеру, находящуюся под угрозой. Стоит только прессе раздуть это дело, ставя во главу угла неудачу полицейского расследования, и он окажется в роли козла отпущения. Поэтому он не должен упустить ни одного следа, не имеет права пренебречь ни единым свидетельским показанием, обязан тщательно проверить любой донос.

— Мадам, пусть все расскажет ваша дочь.

Он подал знак своему коллеге Жюлю Марселену, грузно примостившемуся за пишущей машинкой. Крошка, казалось, чувствовала себя немного неловко. Она бросила мстительный взгляд на мать, и полицейский заподозрил молочницу в том, что та более или менее, но сама придумала свидетельское показание своей дочери. Девица подыскивала слова и наконец решилась:

— Значит, это было недели две или три тому назад.

— Когда точно? — обрезал Туссен. Он был в плохом настроении и не хотел облегчать жизнь этим двум женщинам.

— Три недели тому назад. Это было в четверг вечером. Я это помню, потому что ходила в кино с подругой смотреть «Сисси-императрицу».

Туссену стало жаль Марселена, который уже весь взмок, печатая на машинке эту чепуху. Но, ничего не поделаешь, он был обязан выслушать их. Снова появилось солнце после трех дождливых дней, и как было бы хорошо прогуляться сейчас в Люксембургском саду или по берегу Сены, глядя на рыбаков.

— Я возвращалась домой по Шан-де-Марс совсем одна, и тут вдруг он подходит ко мне и говорит…

— Кто это?

— Как кто? Маньяк! Месье Витри, кто ж еще! — Записывай: Жильбер Витри подошел ко мне.

Марселей забил буквой «х» строчку и продолжил печатать в прежнем ритме.

— Так что же он вам сказал?

— Ну давай же, скажи господину комиссару, что он тебе сказал! — воскликнула мать.

Девчушка опустила глаза. Туссен охотно бы поспорил, что эта красная шапочка уже повстречала серого волка и даже не одного.

— Он мне сказал: «Значит, гуляем совсем одни? Может быть, вас проводить?». Вмешалась мамаша:

— Она его узнала, вы понимаете? Это один из наших покупателей. Она не ошиблась, бедная девочка! Туссен нервно вздохнул. Девчонка продолжала:

— Мы, в общем, прошли несколько шагов вместе, а потом вдруг он взял меня за руку и потащил к темной аллее. А там он мне стал говорить… ну в общем, это и не повторишь!

— Так все-таки, что же он сказал? — осведомился Туссен, пустив в ход все свое терпение, на которое еще только чувствовал себя способным.

Он заметил усилие, которое сделала девчонка, чтобы покраснеть. Бесплодные усилия. Слабый испуганный голос:

— Он мне сказал, что я красивая, что я ему нравлюсь и что, если я хочу с ним… то он мне даст денег.

— Моей дочери! — воскликнула молочница, подняв глаза к небу. — Моя бедняжка Жинетта! Когда я думаю, что я слежу за всеми ее выходами из дома и что такие вот мужчины находятся на свободе! Ведь он мог ее убить!

— А затем? — спросил инспектор.

— Ну, значит, он прижал меня к себе и поцеловал. Он хотел меня погладить, попытался залезть под юбку, но я не позволила! Ах, нет же! Я ему влепила хорошую пощечину и бросилась бежать!

— А он не попытался вас догнать?

— Да, да, еще как! Он погнался за мной, но я бежала быстрее, чем он. Когда я добежала до угла с улицей Сен-Доминик, там где хорошо освещено, я обернулась и не увидела его!

Туссен снова зажег свою сигарету «Голуаз», повисшую в уголке рта. С долей иронии в голосе он сказал:

— Разумеется, вы сразу же все это рассказали матери.

— Она не решилась, бедняжка! Поставьте, себя на ее место! — возмутилась мать. — Она испугалась скандала! Все в округе стали бы говорить, что она шляется по Шан-де-Марс и еще кучу всяких гадостей! Вот только когда она увидела, что этого мерзавца разыскивают за эти преступления, она рассказала мне об этом, всю эту историю! И меня это нисколько не удивило! Потому что этот мужик ненормальный, достаточно на него посмотреть, чтобы убедиться в этом! Каждый раз, когда он заходит ко мне в лавку, меня аж дрожь пробирает! У него взгляд сумасшедшего!

Туссен дал возможность излиться всему этому материнскому потоку слов и вернулся к дочери.

— Во время вашего… разговора с Витри предлагал ли он вам прогулку на машине или встретиться еще позже?

Девица, казалось, рылась у себя в памяти. Ее ответ был отрицательным. Туссен дал ей прочитать ее показания, подписать их и встал, чтобы тем самым обозначить окончание беседы. Закрыв за женщинами дверь своего кабинета, он вернулся и сел рядом с Марселеном, который сказал:

— Если бы я встретил эту ляльку ночью на Шан-де-Марс, сразу бы принял ее за шлюху. Ты видел ее глаза?

— Ее глаза и все остальное. По существу, я бы тоже поступил так же, как Витри. Такую девицу, как эта, можно брать голыми руками.

Он не мог поверить в случившееся. Все так хорошо устраивалось, когда он услышал выпуск новостей: садист нанес еще один удар в Шантийи. В то время Жильбер находился в Рамбуйе вместе со свидетелем. И свидетель исчезает в неизвестном направлении, не сказав ни слова.

Жильбер обошел поляну туда и обратно. Мокрая земля налипала ему на сандалии. Это его навело на мысль осмотреть следы. На том месте, где стояла палатка англичанки, он узнал отпечатки своих босых ног. Но остальные следы он сам затоптал во время своей бесцельной ходьбы. Там уже больше ничего не разберешь. А эти следы, что полезного они могли бы ему дать? Он пойдет по ним до проезжей дороги, и на этом все кончится. Роберту уже давным-давно похитил какой-нибудь услужливый и предприимчивый автомобилист. Где ее найти? В каком городе Франции?

Он не знал даже ее фамилии. А она не ведала, что имела дело со слишком знаменитым Жильбером Витри! Если бы только он раскрыл ей свою личность, она смогла бы, слыша вокруг себя разговоры о садисте, установить между ними сходство и заявить затем о невиновности Жильбера! Но этого так и не случилось!

Удрученный, он вытащил на солнце свой надувной матрас и растянулся на нем. Ложась, он инстинктивно подогнул ноги под себя подобно зародышу в утробе. В какой-то брошюре по психоанализу он прочитал, что это обычно означает стремление человека возвратиться в детство, его невозможность действовать как лицо, наделенное определенной ответственностью.

Он услышал шаги, скрип шестерен велосипеда, но даже не обернулся. Его пригревало солнце, чувствовал себя хорошо, испытывая прямо— таки животное блаженство. Он открыл глаза лишь тогда, когда какая-то тень загородила ему солнце.

Жандарм. Два жандарма стояли опершись на свои велосипеды. Два молодых жандарма, задыхающихся в плотной форме и вытирающих лоб широкими жандармскими платками. Первый сказал с видом знатока:

— Как здорово, а?

— Вы мне закрываете солнце, — сказал Жильбер.

В конце концов, раз уж жандармы его все-таки обнаружили и раз он чувствовал себя невиновным, лучше уж тогда им показать, что он их не боится и что его совесть чиста.

Жандарм немного отошел назад и, к изумлению Жильбера, положил велосипед на землю. Другой тоном человека, ведущего светскую беседу, заметил:

— Через час земля будет сухой. Вон как печет.

Он тоже положил свое средство передвижения на землю и обратился к Жильберу:

— Мы не очень вас побеспокоим, если положим свою форму в вашу палатку?

Жильбер разом уселся и посмотрел на них как на блаженных. Он тупо переспросил:

— Вашу форму?

— Ну да. Вы позволите? На земле она запачкается.

— Конечно, конечно, — пробормотал Жильбер, в высшей степени изумленный.

Он ошеломленно стал наблюдать за тем, как раздевались два жандарма. А те аккуратно сложили, свою форму и положили ее в палатку. Они уже были в плавках. Чтобы снять носки, они уселись на выходящий из палатки напольный коврик.

— Мы с утра дежурили и решили, что нет смысла идти переодеваться, чтобы потом снова возвращаться сюда.

У Жильбера было огромное желание расхохотаться. Лишенные своих жандармских атрибутов оба были теперь не более чем двумя высокими загорелыми и шебутными парнями. Жильбер пошел купаться вместе с ними и испытал злорадное удовольствие, брызгая в них водой. Выйдя из воды, они стали все трое обсыхать на солнце, куря сигареты.

Жильбер им чуть не сказал «я — Жильбер Витри» только ради того, чтобы увидеть их физиономии, но ограничился тем, что спросил, в курсе ли они поисков садиста из Медона.

— В курсе ли мы! Да нам про него все уши прожужжали! И приметы убийцы! И его фотография! И обратите внимание на это, и не упустите то! Во всяком случае, пока мы искали его здесь в окрестностях, он задушил еще одну девчонку в Шантийи! Ну вы понимаете!

— Вы были этим утром где-то здесь?

— Ага. Мы все время крутились в лесу. Как наступила хорошая погода, начали твориться всякие темные дела! Эх, если рассказать об этом! Сегодня в ночь опять начнется!

Он замолчал, остановившись на этой загадочной перспективе. Заинтересованный Жильбер продолжал расспросы:

— Значит, вы наверняка видели одну девушку-туристку.

— Да мы их несколько видели, туристов-то, сегодня утром. А, Франсуа?

— Ага. Даже если бы я был без формы, я все равно задал бы этим куколкам один или два вопроса!

В форме, вот где спасение, подумал Жильбер. Этот мужик, будь он в гражданском, стал бы заигрывать с какой-нибудь туристкой. А та сделала бы вид, что принимает его ухаживания, но только до того рокового момента, когда ответила бы отказом. Рассердившись, он ее, может быть, изнасиловал бы, а затем задушил, чтобы та не разболтала. Но вот он в форме, и из уважения к ней он отнесся бы благопристойно к девушкам. В форме — спасение. Мы все должны были бы носить форму.

— Брюнетка в бежевых шортах.

— Она была одна?

— Да. Она собиралась ехать автостопом.

— Нет. Тех, которых мы видели, была целая группа. Видели еще скаутов. Об этих ребятах мы сообщили леснику, потому что они здоровы устраивать пожары! Разводят такие костры, что потом ни как не загасишь, даже ведрами воды! Еще по сигаретке?

Они старательно воткнули свои окурки в мокрую землю и снова закурили. — А эту девушку, вы ее знаете? Она к вам должна вернуться?

— Совсем нет. Она была здесь, но ушла утром, пока я спал. Мне просто захотелось узнать, куда она отправилась. Это англичанка. Понимающее подмигивание.

— Англичанка! Вы хотели ее, наверно, трахнуть, а? Но не тут-то было! Англичанки дают себя потискать, потрогать за зад, то есть полный набор, но потом, когда вы начинаете расстегиваться, они вас бьют по морде! Ох, чудачки!

— Но если англичанка красивая, тогда это что-то! — заметил второй жандарм.

И тут Жильбер выслушал великолепный набор штампов, касающихся англичанок: что у них большие ноги, что они курят сигары, что они фригидные, и это из-за их протестантского воспитания, что они носят подштанники до колен, и на коленках они удерживаются резинками, словом, обзор по данному вопросу был сделан за десять минут. Но ответ на главный вопрос, интересовавший Жильбера, был отрицательным. Жандармы не встретили Роберту, которая могла бы поведать им об Англии много нового и неординарного.

— Послушайте, — сказал один из них в заключение, — если она едет автостопом, ее обнаружат в один из ближайших дней в лесу под кучей листьев и мха. Только она у вас больше не вызовет желания.

— Вы преувеличиваете! — сказал Жильбер, в голосе которого снова проскользнуло беспокойство.

— Я преувеличиваю? Послушайте меня как следует: в каждом автомобилисте дремлет преступник-садист.

— Но ведь не все преступники — автомобилисты!

— Да, но все автомобилисты потенциальные преступники. Вы не представляете себе, до какой степени возросла преступность, с тех пор как любой получил возможность иметь автомобиль или мотороллер! Смотрите. Предположим, у вас есть машина. Вы какой-нибудь коммерсант и едете в Эврё за заказом на черенки для мотыг. Какая-то девчонка вас останавливает. Вы ее берете, и поскольку она молода, носит шорты, вам видны ее ляжки, то вам в голову приходят кое-какие мысли. Вы пытаетесь ее трахнуть, она отказывается. И бац! Вы ее насилуете…

Жильбер рассеянно слушал из уст жандарма те же умозаключения, к которым сам пришел четверть часа тому назад. Жандарм заключил:

— Ведь почему взяли Ландрю? Да потому, старина, что он отвозил своих женщин в Гамбе поездом! И брал им билеты только туда! Вот. А если бы он вез их на тачке, то все было бы шито-крыто. Почему убийцам в наше время прогресса еще удается выкрутиться? Потому что благодаря автомобилю они совершают свои преступления вдали от своего дома!

Жильбер искренне восхищался ораторскими способностями жандарма. Почему этот человек из Медона стал убийцей? Потому что он мог увезти свою жертву на собственной машине в глухое место. Без машины он был бы вынужден вставать у края леса и дожидаться, когда мимо пройдет привлекательная женщина! И даже в этом маловероятном случае он смог бы удрать только на своих двоих, а значит, не очень далеко.

— В сущности, — сказал он, — уничтожив машины, мы уничтожим преступность!

— Не так скоро! Преступники существовали всегда, еще до изобретения самоката, да и после атомного взрыва они не исчезнут. Но все же, располагая автомашиной, преступник имеет в руках огромный козырь. — Он воткнул свой окурок в землю и добавил, подмигнув при этом: — А кто мне скажет, что вы не укокошили эту англичанку? А? Вы с ней были здесь одни. Ночью тут никто не ходит, да и днем народу не много. Кто бы вам помешал закопать ее где-нибудь в лесу со всем ее снаряжением?

Жильбер напрягся изо всех сил, чтобы ответить шуткой, он чувствовал себя совсем не в своей тарелке:

— Вы знаете, я не стал бы дожидаться вашего визита, после того как закопал ее.

— Ха-ха! А может, мы вас застали в тот момент, когда вы собирались удрать!

Они вместе засмеялись. Потом жандармы, нырнув в палатку, забрали свою одежду и приобрели свой прежний внешний вид. Тот, который был блондин, внезапно подошел к Жильберу. В руке он держал складную лопатку и размахивал ею. Изображая ярость, он закричал:

— Вот вещественное доказательство. Вы убили девушку и закопали ее этой лопатой! На ней еще осталась земля. Вы это сделали ночью, когда шел дождь.

— Я не виновен! — застонал Жильбер, не понимая уже как следует, шутит ли тот или говорит серьезно.

Но когда оба жандарма сели на свои велосипеды и исчезли за стеной деревьев, Жильбер еще долго оставался неподвижным, глядя на грязную лопату. В конце концов он пожал плечами. Нет, со всем этим покончено. Он не убивал других женщин, в этом у него теперь была уверенность: значит, и эту тоже он не убивал.

Он стал искать новости по радио. Теперь он знал их расписание и то, что частные радиостанции уделяли происшествиям основное внимание.

После получаса песенок и унылой болтовни передали сводку новостей. Сообщили о новом преступлении. Забавно.

— Убийца Мари-Элен Лангонь только что арестован. Он признал свое преступление, которое, напомним, было совершено поза вчера ночью в Шантийи. Причиной этой драмы явилась ссора между молодым человеком двадцати лет, считавшим себя помолвленным с девушкой, которая сообщила ему о том, что вышла замуж за другого. Убийца полностью признал свою вину. Однако его преступление не имеет ничего общего с убийством в Медоне и Сен-Жермене. В самом деле, в последнем случае жертва не стала объектом насильственных действий сексуального характера и, более того, молодой убийца смог представить главному инспектору, ведущему следствие, Туссену, неопровержимое алиби для двух предыдущих преступлений, в которых он также обвинялся. Садист из Медона по-прежнему остается на свободе! Жильбер весь дрожал, глядя на складную лопатку.

Еще раз он безнадежно попытался убедить себя в том, что за то время, пока он был пьян, ничего не произошло. Он выпил огромное количество, достаточное для того, чтобы упасть мертвецки пьяным! И уж во всяком случае слишком, слишком много для того, чтобы убить женщину, затем закопать ее труп, а также все ее туристское снаряжение!

Он и так и сяк крутил в руках лопату. Крошечная лопатка, почти детская игрушка. Чтобы этим смехотворным инструментом выкопать достаточно глубокую яму, ему бы потребовались долгие часы, может, десять или двенадцать! И произойди столь невероятное, он уж наверняка сегодня утром чувствовал бы себя совершенно разбитым…

Он действительно чувствовал себя разбитым, но не знал, было ли это состояние вызвано его попойкой или физической работой, проделанной ночью.

А если он не закапывал Роберту? Он мог просто отнести ее тело в лес и бросить где придется! У него появилась мысль пойти поискать следы, но он чувствовал, что не в силах сделать это. А если в стороне от тропинки он наткнется на труп девушки…

Жуткая мысль. На этот раз он чувствовал, что его рассудок пошатнулся. В течение пяти дней он попеременно оказывался то под холодным, то под горячим душем. Сначала, убежденный в том, что ничего не делал, он затем снова сомневался в себе. После того как свидетели дали показания против него, он стал считать себя убийцей. Этой ночью к нему вновь вернулась уверенность в том, что он не имеет отношения к этим преступлениям. А теперь?

Теперь он боялся самого себя, боялся тайных инстинктов, скрытых в глубине его существа…

Чтобы ухватиться за что-то ощутимое, более реальное, он поставил перед собой походную шахматную доску и стал изучать начатую с Робертой партию. У него ушло много времени на то, чтобы вспомнить последние ходы. Не сразу удалось разобраться в белых конях. Тот, который справа, это конь короля или ферзя? Для хода в игре это не имело никакого значения, но он заставил свой ум работать и через несколько минут вновь обрел спокойствие.

Подлинная ценность двух шахматных фигур определяется их положением на доске. Тем не менее, два коня являются абсолютно равноценными фигурами. Но один все же — ферзевый конь, а другой — королевский. В ходе их перемещений по доске тот конь, который был на белой клетке, затем мог оказаться на черной и наоборот. При этом их ценность не меняется. Королевский конь, ферзевый конь.

А полиция в этот момент разыскивала другого коня, всадником которого был убийца. И полиция считала, что его зовут Жильбер Витри. Казалось, она ни на минуту не допускала мысли, что убийцей может быть совсем другой, абсолютно похожий на первого, но который являлся настоящим убийцей. Вот так вот!

Жильбер, играя за двоих, поставил шах черному королю. Представлялось три возможности решения этой ситуации: закрыть короля другой фигурой, отвести короля на другое поле, съесть нападающую фигуру. Из этих трех вариантов только один, разумеется, являлся лучшим. Какой?

Чтобы найти убийцу, существовало тоже несколько путей, но полиция, замороченная свидетельскими показаниями, обвиняющими Жильбера, видела для себя лишь один путь. Но, однако, нужно было, чтобы существовал какой-то другой!

Впервые с момента появления фоторобота Жильбер смог размышлять объективно, как будто он решал особенно сложную шахматную задачу.

Существовала определенная уверенность в том, что Жильбер, после того как выпил, устроился на террасе ром-бара. Там его увидел художник в компании жертвы. После этого владелец ярмарочных аттракционов опознал жертву на площади Инвалидов в компании мужчины, которым мог быть и Жильбер. Но в этом нельзя было быть абсолютно уверенным! А может быть, Жильбер, уйдя из ром-бара вместе с девчонкой, оставил ее на бульваре Сен-Жермен и вернулся к себе? — Это было возможно, но это следовало доказать. Согласно заявлению полиции, убийство произошло между часом и двумя ночи в Медоне. Если бы только кто-нибудь мог видеть Жильбера, возвращавшегося домой в это время!

Дениза же, жертва, не была уж очень пугливой. Если она уселась пить за один столик с совершенно незнакомым ей человеком, каким был для нее Жильбер, то она прекрасно могла десятью минутами позже последовать и за другим таким же незнакомцем в Медон!

И вот этого человека, этого всадника следовало разыскать. Но найти мужчину, подцепившего девчонку среди ночи на бульваре Сен-Жермен в теплую и ясную, погоду, все равно что иголку в стоге сена!

Если только среди близких знакомых этой девчонки… Какая-то сила подталкивала теперь Жильбера к действию, та самая, которая раньше заставляла бездействовать в течение недели. Ему нужно было вернуться в Париж, самому расспросить свидетелей, провести свое расследование. Это было единственное и последнее средство доказать свою невиновность.

Не раздумывая более, в каком-то невероятном порыве он быстро сложил свое снаряжение, запихал его в рюкзак, надел куртку, надел рюкзак на спину и вышел на дорогу, ведущую в город. Он прыгнет в первый же поезд, идущий в Париж, свяжется с Монтини, и еще посмотрим, чем закончится эта история!

— Я поступаю как круглый дурак, — говорил он себе по пути. — Чем же я занимался всю эту неделю? Правда, в том положении, в котором я сейчас нахожусь, чуть раньше или чуть позже… Мне повезло, что я ушел пока от преследования полицейских. Теперь с такой бородой меня не узнать…

Было еще кое-что, в чем он не мог себе признаться. Исчезновение Роберты. Он смутно боялся того, что убил ее, а его уход был на деле не что иное, как побег. Возможно, это было бегство от химер, но всю свою жизнь он только и делал, что бегал от теней. Это было бегство в одиночество, когда общение с людьми начинало его слишком тяготить. Бегство в работу, всякий раз когда возникали какие-то проблемы. Бегство от ответственности, когда он отказывался жениться. Бегство в алкоголь от реальностей жизни. А теперь безумное бегство от самого себя.

Он дошел до Рамбуйе. Эта ходьба не утомила его. Он дышал полной грудью, поскольку почти совсем не курил за время своего пребывания в лесу. Его мускулы окрепли. Он чувствовал себя в такой физической форме, в какой до этого никогда раньше не был. Его разум казался ему ясным.

Он вошел в здание вокзала, посмотрел расписание уходящих поездов. Поезд в Париж будет через полчаса. У него достаточно времени, чтобы купить газеты. Он подошел к газетному киоску, выбрал себе газеты и протянул их продавщице, чтобы та подсчитала их стоимость.

— Четыре газеты по двадцать пять, — сказала старушка, — это будет… На помощь! Это убийца! Садист! Это он!

Она издавала пронзительные крики, закрываясь газетами. Жильбер оглянулся. Служащие вокзала осторожно направлялись к нему. Закричала другая женщина и бросилась бежать, свалив какой-то чемодан. Жильберу хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию. Он не мог себе позволить быть схваченным сейчас и таким вот образом. Он находился рядом с выходом. Судорожно дернув плечами, он забросил рюкзак на спину. Бежать и быстро. Эти типы его линчуют, это видно по их суровым глазам. Он побежал и очутился на площади, залитой солнцем. Разгоряченные носильщики уже заканчивали свой спор. Два таксиста, стоявшие в тени платана, колебались. При появлении Жильбера все замерли.

У Жильбера больше не было выбора. Через пару секунд все набросятся на него. Из помещения вокзала были слышны вопли продавщицы газет:

— Держите его! Это тот самый садист! Держите его! Жильбер рванулся вперед, увернулся от одного из носильщиков, бросившихся к нему, открыл дверцу одного из такси, умоляя небеса, чтобы ключ зажигания оказался на месте.

— Мое такси, — взвыл его хозяин.

Из— за садиста он даже не шелохнулся, а когда стали угонять его машину…

Не захлопнув даже дверцу, Жильбер включил сцепление и надавил на педаль акселератора. Машина устремилась к группе людей, которая раздвинулась, словно расколотая пополам. Люди попадали, как кегли. На полной скорости Жильбер повернул на первую улицу налево, затем сразу свернул направо. Позади него беспрерывно сигналило другое такси.

Жильбер проскочил на красный свет, затем еще раз, чуть-чуть не налетев на небольшой грузовик. Глядя в зеркало, он определил, что его преследователи отстали. Он захлопнул дверцу.

Лишь одна мысль крутилась у него в голове: «Как она меня узнала?».

Еще два раза он резко повернул и увидел, что уже приближается к выезду из городка. По шоссе он не проедет и двух километров. Жандармерия наверняка выставила заслоны. Ну а если еще нет, то телефон уже должен работать в полную силу. Ему следует избавиться от такси и найти другое средство передвижения. «Машина — лучший пособник преступника».

Он замедлил ход, увидев стоящий впереди грузовичок, развозящий товары по заказам. Из него вышел водитель в синем халате. Жильбер затормозил. Водитель исчез в сером здании. Жильбер вышел из такси и сел в грузовик, двигатель которого работал.

И снова вперед, педаль до отказа. Но грузовик, сильно нагруженный, реагировал не так, как такси-ласточка. У Жильбера было всего несколько минут, ведь не мог же он все время трястись в этой старой колымаге!

На первом перекрестке он свернул в сторону Рамбуйе и поехал к вокзалу. Там он будет в наибольшей безопасности. Тихим ходом он пересек площадь. Она кишела жандармами и зеваками.

Жильбер бросил машину на пустынной улице и оказался на своих двоих во взбудораженном Рамбуйе. С топорщившейся щетиной и голыми ногами он бросался в глаза, как носорог в коридоре. Ощущение не из приятных. Неторопливым шагом он прошел по улице, уходящей вниз, задаваясь вопросом о том, как уйти от преследования. Вдруг он замер, осененный запоздалой мыслью, перед лавкой старьевщика с вывеской «По низким ценам». Совершенно спокойно он надел очки (продавщица газет опознала его лишь потому, что он был без них) и толкнул стеклянную дверь, открывшуюся с хрустальным звоном.

Унылая девица, сошедшая прямо-таки со страниц романа Бальзака, оторвала свой нос от вязания и осведомилась:

— Месье, что вам угодно?

Чувствуя, что у него свело все внутренности, Жильбер поглядел в зеркало, и ему стало страшно. Его шестидневная редкая бороденка придавала ему вид не внушающий доверия. Не удивительно, что продавщица газет его опознала столь быстро. Он заставил себя улыбнуться, чтобы ободрить девушку и спросил:

— Мне нужны полотняные брюки и кепка.

Она осмотрела прилавок. Из-за опущенных штор, защищавших от солнца, в магазине было очень темно, чему и порадовался Жильбер. Девица сняла с шеи метр, концы которого спускались на ее плоскую грудь, и осторожно измерила окружность талии своего клиента.

— Теперь я вижу, что вам нужно, — сказала она.

У нее был тихий голос, от которого по Жильберу пробежала дрожь сожаления; он мечтал о всех женщинах, которых мог бы любить, не произойди с ним эта невероятная история. И особенно о Клотильде.

Продавщица вынырнула из какой-то темной каморки, держа в руках бежевые полотняные брюки.

— Можно примерить?

— Вот здесь, пожалуйста.

Она подняла для него крышку прилавка, закрывающую проход. Он прошел в каморку и натянул на себя брюки, сняв перед этим шорты. Тут он услышал раздавшийся входной звонок и голос запыхавшегося мужчины…

— Мадемуазель Люсьена, вы не видели здесь мужчину в шортах? Это убийца, которого ищут! Он угнал грузовик сына Жермена, который только что обнаружили в конце улицы!

В смятении Жильбер бросился искать другой выход. Но выход здесь был только один, ведущий в магазин. Он почувствовал себя совершенно раздавленным и беспомощным. Своим спокойным голосом девушка ответила:

— Я никого не видела. Он, должно быть, убежал к лесу.

Снова раздался звонок — дверь закрылась за уличным гамом. На Жильбера обрушилась тишина, которая весила тонну. Через несколько мгновений, в течение которых его сердцебиение вошло в норму, он закончил застегивать брюки и вернулся в магазин. Девушка спросила: — Подходят?

Он посмотрел на нее с благодарностью. В темноте ее лицо было непроницаемым. Профессиональным жестом она просунула указательный палец за пояс и немного его оттянула. Она прошептала:

— Это ваш размер.

— Мадемуазель… — начал Жильбер.

— Вам еще нужна кепка, — отрезала она. — У меня небольшой выбор. Есть вот такая из ткани, для туристов. Попробуйте ее.

Он послушно примерил кепку, та оказалась слишком маленькой. Продавщица дала ему еще одну, которая пришлась в самый раз.

Жильберу было интересно, что же могло происходить в голове этой провинциальной девы. Почему, она его не выдала? Он хотел ее об этом спросить, но та его снова обрезала.

— Брюки сорок пять и кепка девять франков. Итого пятьдесят четыре новых франка, месье.

Дрожащими руками он стал искать свой бумажник, достал его и открыл. Пухлой пачки банкнотов, которая должна была в нем находиться, там не оказалось. В нем было только несколько десяти-франковых билетов и свернутый вчетверо листок бумаги.

Преодолев желание развернуть листок, он заплатил молодой продавщице и, перед тем как пойти к двери, сказал ей:

— Спасибо.

В это «спасибо» он попытался вложить все, что думал. Но девушка холодно улыбнулась и просто ответила:

— Если вам надо будет подогнать брюки, заходите.

Колокольчик звякнул один раз, и Жильбер, быстрым взглядом окинув улицу, выскользнул из магазина и двинулся в сторону вокзала. Никто на него не обратил внимания. Кепка, брюки и очки служили ему достаточной маскировкой. Разыскивали человека в шортах, и все туристы, имеющие неосторожность оказаться в округе, рисковали попасть на четверть часа в неприятное положение.

Перед вокзалом кучки людей еще продолжали пустословить. Жандармов уже не было. Носильщики и водители такси, вероятно, были в полиции вместе с продавщицей газет. Больше его никто не видел. Жильбер вошел в здание вокзала, бросил монету в 50 сантимов в автомат, выдающий перронные билеты, взглянул на газетный киоск с опущенными железными шторами и, воспользовавшись появлением группы шумной молодежи, проскользнул вслед за нцми на перрон.

Поезд подходил к платформе. Было неизвестно, куда он шел, но Жильберу сейчас нужно было как можно скорее убраться подальше от этого опасного места. Он поднялся в головной вагон и закрылся в туалете.

Три минуты спустя поезд тронулся. Только тогда Жильбер почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы открыть свой бумажник, достать из него листок бумаги и развернуть. На нем ровным почерком было написано карандашом лишь несколько слов:

— Прости, Паскаль. Удачи тебе.

Шотландский душ: то кипяток, то ледяная вода. То горю, то леденею, то снова горю!

Еще раз он проверил содержимое своего бумажника. Уходя из дома, он взял с собой тысячу двести франков. Минус все его покупки, радиоприемник и все прочее, у него должно было бы остаться около восьмисот франков. А когда он был у продавщицы поношенной одежды, там было только сто.

Отсутствие семисот франков и присутствие там записки англичанки с ироничным извинением означало две вещи: первое — Роберта воспользовалась опьянением Жильбера, чтобы его обокрасть и удрать, второе — Жильбер не убивал Роберту. На этот раз он почувствовал прилив сил. Он никого не убивал.

Подозревая, что у него дома может быть организована западня, Жильбер поостерегся направиться на улицу Клер. Наступала ночь. Он зашел в телефонную будку и позвонил в магазин Клотильды. Никто не ответил после десяти гудков. Он вынул свой телефонный жетон и набрал домашний номер своей любовницы. Чей-то близкий голос ему ответил:

— Абонент отсутствует. Какой номер вы набирали?

Он дал номер. Сверившись со списком, служащая ответила:

— Мадемуазель Каюзак нет дома около двух недель. Она просила кое-что передать господину Жильберу.

— Это я! — воскликнул Жильбер.

— Вы должны позвонить ее матери.

Раздосадованный Жильбер повесил трубку. Очевидно, скандал, разразившийся вокруг его имени, заставил Клотильду спрятаться у матери. Жильбер не решался звонить ей. Однако ему нужно было быть в курсе того, что происходило. Он опустил другой жетон в щель и набрал номер Матушки. Он узнал голос Клотильды.

— Кло, это я. Я… я уезжал. Только что вернулся. Ты… ты получила мое письмо?

Все это, эта фальшивая веселость звучала неубедительно. Клотильда ответила уставшим голосом:

— Решись, в конце концов, прийти и все объяснить! Ты же знаешь, что это по твоей вине полиция уверена в том, что ты — убийца!

— Да, я знаю это. Но я знаю также и то, что я никогда никого не убивал.

— А как ты им это объяснишь? В твоей машине нашли кусочки земли из медонского леса. Ты слышишь, Жильбер? Анализы подтвердили, что земля, обнаруженная в твоей машине, из того места, где было совершено убийство!

— Но я невиновен! — завопил Жильбер, который снова почувствовал, как его сжимают тиски.

— Ну не знаю, Жильбер. Даже не знаю что и думать. Я тебя защищала до конца от полиции, от твоих друзей, от своей матери. Я несчастна, Жильбер. Я тебя умоляю, поступи благоразумно хотя бы раз. Пойди в полицию! Жильбер задыхался в этой тесной будке. От пота у него промокла одежда. За дверью какой-то толстяк демонстративно топтался на месте, поглядывая на часы. Жильбер закричал во весь голос:

— Я ничего не делал! Затем, понизив голос, он сказал прямо в трубку: — Ты позаботилась о Ферзевом Слоне?

— Он умер.

Что— то разорвалось в груди у Жильбера. С недоверием он переспросил:

—Умер?

— Получив твое письмо, я пошла к тебе и попыталась его забрать, но он убежал. Тогда я ему оставила еду. Когда через день утром я пришла снова, то обнаружила его задушенным на твоем письменном столе. Инспектор считает, что ты возвращался к себе и убил его.

— Но это совершеннейшая глупость! Ты же знаешь, что…

— Я ничего не знаю, Жильбер, — снова услышал он уставший голос. — Я хотела бы, чтобы все это закончилось, ты знаешь… С меня достаточно этих вопросов журналистов, полицейских. Жильбер, они даже спрашивали меня, как мы с тобой занимаемся любовью!

Ее голос сорвался, и она внезапно повесила трубку. Жильбер вышел из будки. Его покачивало. То, что в его машине обнаружили доказательство его пребывания в Медоне, было пустяком. Единственное, что имело значение — это смерть его кота.

Мужчина, ждавший у будки, толкнул его, чтобы зайти в нее, пробормотав при этом какое-то оскорбление в адрес Жильбера. Проходящие мимо люди с безразличным видом толкали его при выходе из вокзала. Он был, без сомнения, преступником, потому что все так или иначе подтверждало это, потому что даже Клотильда была уже теперь уверена в его виновности. Но существовал еще один преступник, который проник к нему в дом и убил Ферзевого Слона.

Он был как никогда одинок. У него не было больше любовницы, домашнего животного, не было больше друзей. Друзей? Он сейчас это проверит. В два счета. Орел или решка, Паскаль или Жерар.

Было еще слишком светло для того, чтобы ехать в такси или даже на метро. Он решил пойти к Жерару, который жил на улице Ренн, рядом с вокзалом Монпарнас. Маленькая бретонка, волочившая огромный чемодан, — все девушки, которых можно встретить на Монпарнасском вокзале, бретонки, — спросила с грустью у него, где находится улица Гете. Он поспешно ей объяснил, не желая задерживаться в свете витрин. Остановившись на тротуаре перед потоком машин он обернулся и увидел, как какой-то хулиган подошел к этой заблудившейся девице. Он пожал плечами. Теперь она, вместо того чтобы стать мойщицей посуды в ресторане, вероятно, — сделает карьеру на панели, а что потом?

Натянув на глаза кепку, он пересек улицу и направился к дому Жерара. Продавец газет выкрикивал последние известия. Какой-то лавочник опустил железную штору на своей витрине. Наступила ночь.

Жильбер зашел в арку дома, быстро прошел мимо комнатки консьержки и поднялся по лестнице, застеленной потертым ковром. У двери Жерара он заколебался и чуть было не повернул назад. Сверху кто-то спускался, это была женщина. Он нажал на кнопку звонка и стал ждать с бьющимся сердцем.

На верхней лестничной площадке появилась женщина. Он видел только ее ноги. Потом она показалась вся целиком, она была молодой и красивой. Охваченный тревогой, он позвонил еще раз. А если вдруг полиция устроила засаду у Жерара?

Женщина удалилась, бросив на него быстрый взгляд. Ее шаги затихали на лестнице. Нет, полиция не могла ради поимки одного-единственного человека держать в бездействии несколько бригад наблюдателей в течение долгих дней!

Отчаявшись, он уже собирался уйти, как вдруг услышал, что кто-то поднимается по лестнице. Он снова встал перед дверью.

У того, кто поднимался, были тяжелые шаги. Он подошел сзади к Жильберу.

— Что такое?

Голос Жерара. Жильбер обернулся. Жерар поставил свои два чемодана на пол и сказал в изумлении:

— Так! Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду… Уже собирался уходить.

Жерар достал связку ключей, открыл дверь, взял один чемодан и вошел в квартиру, бросив при этом Жильберу:

— Ну давай, помоги мне, чего ты ждешь?

Жильбер взял другой чемодан и вошел вслед за своим другом. Квартира была погружена в темноту. Жильбер услышал, как Жерар пытается на ощупь найти электросчетчик, потом вспыхнул свет.

— Закрой дверь! Да не стой же ты там как идиот.

Жильбер покорно подчинился. Никогда еще Жерар не разговаривал с ним таким резким тоном. Он нагнулся, подобрал пачку конвертов и протянул их своему другу.

— Ты уезжал? — спросил Жильбер.

— Да, деловая поездка на Лазурный берег. Мой патрон покупает там магазины и квартиры. Он собирается их заново отделать и… Заходи, садись!

Жерар прошел в кабинет, включил свет, открыл окно и сел распечатывая свою почту. Он пояснил:

— Меня не было две недели и погляди, как мало почты я получил!

Он отложил письма в сторону, не читая их, и закурил сигарету. Жильбер ждал вопросов. Зазвонил телефон. Жерар поднял трубку, и по его раздраженному виду Жильбер понял, что речь идет о работе.

— Да, господин Менар, я сейчас приеду… Я собирался вам звонить завтра рано утром… Да, но мой отчет еще не написан. Я еду! Хорошо… Завтра на работе. Всего доброго, господин Менар. Повесив трубку, он вздохнул, потом спросил: — Ты чего хочешь? Денег?

— Нет, я хотел тебя спросить… считаешь ли ты меня виновным? Жерар поднял глаза к небу.

— Тебе-то ведь от этого не легче, считаю ли я тебя виновным или нет. Ты читал газеты? Тогда чего ты ждешь, а не явишься добровольно в полицию? Или ты хочешь, чтобы тебя пожалели? В таком случае, уходи! Я слишком устал, и вся эта история мне отвратительна, ты слышишь? У меня нет никакого желания жалеть того, кто убивает молодых девчонок.

— Значит, ты считаешь, что это я?

— А кто бы, ты хотел, это был?

— Уж, во всяком случае, не я!

Его левая рука поползла по письменному столу. Должно быть, он испугался. Рука сползла к первому ящику и тихо открыла его.

Жильбер глазами следил за рукой. Она собиралась опуститься в ящик и достать оттуда револьвер. И что произойдет потом?

— И ты тоже, — пробормотал Жильбер. — Но ты же меня знаешь…

— Ну и что? Я знаю массу людей, но это ни о чем не говорит. Рука появилась вновь. В ней была полировальная подушечка для ногтей, которой он стал проводить по пальцам правой руки. Мгновение спустя он поднял глаза на своего гостя и сказал:

— Убирайся. Я на тебя достаточно насмотрелся и не хочу, чтобы меня арестовали как соучастника. Мне следовало бы уже позвонить в полицию.

— Чего же ты ждешь?

Опустив плечи, Жильбер прошел через кабинет и вышел в прихожую. Он открыл дверь. В эту минуту он услышал, как Жерар набирает номер. Номер, состоящий из двух цифр. Тихо Жильбер закрыл за собой дверь.

Друзья бросили его. Оставался Паскаль? Может быть. Во всяком случае, у Жильбера не было желания видеть кого бы то ни было. В конце концов, лучше было бы сдаться. С этого ему следовало бы и начать.

Он вышел на улицу Ренн и стал медленно подниматься к Сен-Жермен-де-Пре. В магазине теле — и радиотоваров работал телевизор. Передавали новости. Жильбер замер перед витриной: его лицо крупным планом занимало весь экран. Он не мог расслышать комментариев и, прислонившись ухом к холодному стеклу, уловил.

— …сегодня во второй половине дня в Рамбуйе… удалось уйти от полиции…

Кто— то встал позади него. Он вздрогнул. Это были два подростка, мальчик и девочка. Девочка прошептала:

— Телевизионные новости! Поздно, мне надо возвращаться!

— Да еще восьми нет! — сказал парень.

Жильбер ушел. В это время сотни, тысячи парижан разглядывали его фотографию. Через пять минут все они, превратившись в загонщиков и стукачей, будут представлять для него опасность. Вдали раздались звуки сирены. Жерар предупредил полицию. Машины приближались, сейчас блокируют улицы, оцепят квартал, начнется проверка документов у прохожих…

Не двигаясь, он посмотрел на три проехавших мимо него машины. Охота на человека. Он собирался перейти на другую сторону улицы Вье-Коломбье, как кто-то схватил его за руку. Испытывая приступ тошноты, он попытался освободиться, но рука крепко держала его. Раздался ноющий голос:

— Переведите меня на другую сторону, я плохо вижу! Маленький старичок, вооруженный белой тростью, уцепился за его руку так, словно от этого зависело его дальнейшее существование. Реакцией Жильбера было рассмеяться. Он помог старику перейти улицу. Но на другой стороне улицы слепой его так быстро не отпустил. Своим жалобным отработанным за долгие годы голосом он стал упрашивать:

— Скажите, может быть, вы отведете меня домой? Я живу со всем рядом. Как вы?

Своими крючковатыми пальцами он сжимал запястье Жильбера, и даже если бы тот попытался освободиться, то смог бы это сделать, лишь ударив старика. Он вздохнул и, оставаясь по-прежнему охваченным приступом какого-то молчаливого веселья, дал себя увести. Старик, трогая концом своей трости нижние части витрин, все продолжал жаловаться:

— Мне тошно становится, что я дошел до этого! Но вы не можете знать, что такое старость, что такое не иметь больше глаз… У меня есть дети, но они не занимаются мной! Эх, старики, всем на них наплевать! Их бросают на произвол, не помня больше те жертвы, на которые они шли, чтобы воспитать вас! Эх, никогда не старейте!

Полицейская машина с визгом тормозов остановилась около них. Из нее вышел полицейский и устремился к ним. Жильбер застыл. Полицейский заметил белую трость, пробормотал что-то и, даже не взглянув на Жильбера, вернулся в машину. И они уехали. С жадностью слепой поинтересовался:

— Что произошло? Почему вы так дрожите?

Жильбер не ответил, хотел его увести, но слепой стал сопротивляться, крепко упираясь ногами и повторяя:

— Что случилось? Почему вы испугались? А? Это был полицейский? Чего он хотел? Ответьте!

Желая услышать ответ, он чуть не плакал. Жильбер изо всех сил пожелал его смерти, но слепой оставался живым.

— Да я не знаю, что это было. Полицейская машина. Выскочил полицейский, вот и все!

— Может — быть, они ищут бандита, — сказал старик с надеждой. — Может, садиста из Медона. Я все это слышал по радио. Они говорили, что он вернулся в Париж. Ну и дела! Скажите-ка, у вас нет сигареты?

Жильбер должен был остановиться и поискать. Поскольку старик за него все еще держался, он сказал ему:

— Отпустите меня на минуту, чтобы мне достать пачку! Я никуда не денусь!

Он сунул сигарету в беззубый рот мужчины, который не соизволил сказать спасибо, потом дал ему огня. В свете пламени он увидел вытаращенные глаза слепого, которые, казалось, глядели на него, и ему внезапно стало страшно. Он убрал зажигалку и сказал:

— Давайте поторопимся, мне надо возвращаться домой. Далеко еще?

— Да это здесь, совсем рядом.

Они подходили к Сен-Жермен-де-Пре. На фоне черного неба выделялась освещенная церковь. Полицейские сирены. Слепой потащил Жильбера в сторону узкой улочки. На этот раз он отчаянно колотил своей тростью по машинам, стоящим вдоль тротуара. Кузова отзывались в разных тональностях, а инвалид тихо, посмеивался. Замедляя шаг, он сказал:

— Двенадцатый, это здесь.

Послушно Жильбер нажал на кнопку, и дверь дома открылась со щелчком. Слепой нащупал дверной проем и, схватив Жильбера за воротник, притянул к себе. Жильбер почувствовал его дыхание. Он был выпивши.

— Послушай-ка, малыш, дай мне немного деньжат, десять франков или пять! Ты же жалеешь бедного слепого?

С грехом пополам Жильбер высвободился. Этот человек, позабавив его сначала, а потом заставив понервничать, теперь вызывал у него тревогу.

— В сущности, это, может, ты и есть тот садист из Медона. А? Жильбер удирал, преследуемый отрывистым смехом слепого. На углу улицы молодая женщина выходила из такси. Он бросился в машину, хлопнул дверцей, все еще слыша смех. Шофер слегка повернулся к нему, ожидая услышать адрес. Жильбер дал ему тот единственный, который пришел в голову, — адрес Паскаля. Он не мог идти ни к себе, ни к Клотильде. И шел от Жерара…

— Улица Сен-Андре-де-Зар.

Паскаль был его последней надеждой. Если и он в свою очередь выгонит его на улицу, считая преступником, это будет знаком судьбы. Знаком того, что он виновен и не заслуживает права жить. И тогда он лучше бросится в Сену, чем пойдет сдаваться полицейским и психиатрам. Но по его поводу не скажут: «это был несчастный случай», как это было с матерью, в этом и будет единственное различие.

Паскаль Шана жил на узкой как кишка улице без воздуха и без света, по которой день и ночь ходили толпы туристов. Такси оставило Жильбера на тротуаре. Жильбер поднял глаза! На четвертом этаже светились окна Паскаля. Он жил один.

Жильбер медленно поднялся по изогнутой лестнице и постучал в дверь с облупившейся краской. Паскаль открыл дверь, отпрянул на шаг назад, широко открыл рот и в итоге сказал:

— Заходи быстро. Тебя никто не видел?

— Никто, не бойся. Я ненадолго.

— Я боюсь не за себя, а за тебя. Где ты был? Ты великолепно вы глядишь! Клянусь, ты Вернулся с Лазурного берега! Жильбер плюхнулся в кресло.

— Я возвращаюсь из Рамбуйе. Помнишь то место?

— Помню ли я? Ты лучше мне расскажи, что заставило тебя сглупить и смотаться таким вот образом?

Глаза Жильбера стали влажными от избытка благодарности. Наконец нашелся человек, который не считает его преступником! Он посмотрел на Паскаля. Тот, высокий и худой, был одет в старый халат с широкими рукавами. Его тонкие пальцы играли сигаретой. Он открыл шкатулку-сигаретницу.

— Хочешь?

— Да, спасибо.

Дым показался Жильберу сладким, его распирало от чувств. По ногам все еще пробегала конвульсивная дрожь, которую он не мог унять. Паскаль пристально посмотрел на него и заметил:

— Ты изменился буквально за несколько дней. Мне кажется, ты выглядишь более зрелым.

— Я перезрел. Пора на свалку.

— Во всяком случае, прими мои поздравления по поводу того, как ты ушел от полиции. Они тебя ищут в направлении Камбре.

— Теперь уже нет. Они сейчас скорее в Рамбуйе.

Паскаль, не глядя на Жильбера, задал ему вопрос. Его губы едва заметно дрожали:

— Скажи, старина. Ты действительно убил этих девчонок?

— Ты мне не поверишь, но я сам ничего толком не знаю об этом! В глубине души я уверен, что никого не убивал. Уверен. Но слишком много людей убеждено в обратном! Сорок три миллиона французов не могут ошибаться одновременно! А я ведь совсем один!

Паскаль прикуривал каждую следующую сигарету от окурка предыдущей. Он сказал:

— Все свидетельские показания явно совпадают. И земля в твоей машине. Даже одна из твоих шахматных сеток, которую на шел мальчишка сегодня или вчера утром в медонском лесу в двухстах метрах от места преступления! Жильбер поднял недоверчиво глаза:

— Сетка?

— Ну да! Как будто ты не знаешь, что это такое! Бумажный квадрат, на котором изображена шахматная доска и куда ты наклеивал фигуры для твоих задач! А сзади ты еще напечатал свои имя и адрес! Мальчишка искал там какие-то цветочки, а нашел ее. Ветром ее отнесло туда, поэтому при первом осмотре полиция ее не обнаружила. Жильбер схватился руками за голову.

— Все сомнения отпадают. Я сумасшедший. Я совершил эти преступления. Тебе лишь остается вызвать полицию.

— За кого ты меня принимаешь? Ночь ты проведешь здесь совершенно спокойно. А завтра утром я пойду за врачом.

Длинная рука в успокаивающем жесте легла на согнутые плечи Жильбера.

— Ты неподсуден, старина. Тебя будут лечить и вылечат. Ты не можешь нести ответственность. Еще твоя мать…

Они обменялись взглядом, который многое говорил, и Паскаль осекся.

— Старик, извини меня. Ты ел?

— Я не голоден. Ты давно видел Жерара?

— Нет. Он вот уже четыре или пять дней как уехал из Парижа по своим делам.

— А твою машину починили?

— Да…

Они спокойно разговаривали о том о сем, как приятели, которые не виделись несколько дней. Паскаль постелил Жильберу на диване и затем пошел в ванную. Жильбер медленно раздевался. У него в голове автоматически заработала маленькая счетная машинка. Сначала сложение, потом вычитание. Получившийся результат неизбежно подсказывал ему единственно правильное решение. Ему оставалось лишь получить подтверждение. Но как?

Он закончил раздеваться и лег. Появился Паскаль в пижаме. Ему нравились широкие рукава, бесконечные воротники, мудреные складки. Он был похож на русского князя. — Постарайся уснуть, Жильбер. Я тебе приготовил выпить. Жильбер взял хрустальный стакан, поднес его к губам. Чистое виски. Он сделал несколько глотков, Паскаль пожелал ему спокойной ночи и удалился в свою комнату. Жильбер не допил свой стакан, бесшумно встал, сел за письменный стол, взял бумагу и ручку, Он собирался подготовить статью для «Ля Капиталь», в которой изложит свою версию событий, свою правду.

Он открыл один ящик стола, потом другой. Как раз тогда, когда он его закрывал, открылась дверь комнаты. В двери появился Паскаль и тихим голосом спросил:

— Что ты ищешь?

— Ничего, я пишу. Я вот только сейчас все вспомнил. Внезапно это пришло мне в голову. Я знаю, как все произошло.

Паскаль выдавил из себя смех и обеими руками оперся о стол, возвышаясь над Жильбером.

— Рассказывай.

— Одну минуту. Быстрым движением Жильбер схватил рукав пижамы Паскаля и задрал его над запястьем. На белой коже выступили три царапины. Паскаль живо отдернул руку и, опустив рукав, спросил:

— Что это ты?

— Ничего. Но, тем не менее, я счастлив узнать, что убийца — это ты!

Машинальным движением Паскаль потер запястье, где когти кота оставили свои следы. Он отступил назад и сел. Казалось, он сейчас заплачет.

— Ты знал? — спросил он. — Ты знал все это время?

— Нет. Ты только что дал мне объяснение, которое я искал. Я солгал тебе, когда сказал, что все помню. Мне было это нужно, чтобы увидеть твою реакцию. Ты слишком хорошо все за— думал.

Он без всякой ненависти говорил с человеком, который хотел его подставить. Паскаль больной, никому не нужный человек с обнаженными нервами.

— Что ты собираешься делать? — спросил Паскаль.

— Позвонить в полицию. Я не могу позволить тебе опять взяться за свое. Не могу.

Паскаль опустил голову. Он дрожал всем телом. Потом прошептал печальным голосом:

— Ты знаешь, я не хотел их убивать. Я не хотел. Но затем в какой-то момент я не знаю, что произошло со мной… Нужно было, чтобы я убил.

— А кот? Его тоже нужно было убить?

— Да. Зови полицию, надо кончать с этим. У меня часто возникало желание сделать это. Только я не мог.

Жильбер снял трубку и уже начал набирать номер, как вдруг положил ее обратно. Паскаль смотрел на него с удивлением. Он дрожал все больше и больше. Перед тем как сдать преступника в полицию, Жильбер хотел проверить свою теорию. Он спросил:

— В четверг вечером, когда ты… убил эту Денизу… Как это произошло?

— Жильбер, я тебя умоляю. Я не хочу об этом говорить.

— Представь себе, я тоже не хочу. Но будет нужно, чтобы ты об этом рассказал полицейским! Ты знал эту девушку?

— Нет, но я уже видел ее один раз с ребятами в кафе «Бонапарт», но это все. Я никогда с ней не говорил.

— Что ты делал в тот вечер? Ты гулял?

— Да. После ужина я попробовал позвонить тебе, но тебя не было дома. Я подумал, что ты с Клотильдой. Я захотел прогуляться. Было тепло. Я дошел до Сен-Жермен-де-Пре, и мне показалось, что я узнал твою машину, которая стояла у тротуара. Оглядел ее. Это была 403-я модель, которую я тебе продал. Тогда я начал тебя искать. На террасе ром-бара ты сидел за столиком рядом с этой девушкой.

Он замолчал. Он не хотел воскрешать в памяти дальнейшие события. Жильбер отметил, что совершенно нормально, что Паскаль узнал его машину среди других, которые там стояли, ведь он и в самом деле продал ему эту машину. Простой профессиональный рефлекс. Жильбер продолжал задавать вопросы:

— Много было людей? Были свободные места на террасе? Стояли ли люди в очереди на тротуаре в ожидании свободных мест? Паскаль утвердительно кивнул головой. — Ты подходил ко мне?

— Нет. Я не осмелился. Ты смотрел в мою сторону. Я делал тебе знаки, но ты не видел меня. Тогда я понял, что ты пьян. Твои глаза — ничего не отражали.

— Ну и что ты сделал?

— Я подошел к столу и заговорил с девушкой, вдруг я почувствовал желание увезти ее. Но у меня не было машины, она была в ремонте…

— А ты не захотел привести ее к себе? Ты уже имел намерение убить ее?

— Нет, Жильбер! У меня никогда не было намерения убить ее! Я заплатил за напитки…

— То есть официант тебя видел.

— Нет, он был внутри. И так как он положил счет на стол, я оставил деньги. Ты встал сам, и мы ушли вместе с девушкой.

— Ее это не удивило?

— Она тоже была очень пьяна. Она находила это забавным. Мы довели тебя до машины. Ключи были на приборной доске, но ты ничего не соображал… Жильбер, может быть, поэтому я это и сделал. Я боялся, что в том состоянии, в котором ты был, эта девчонка тебя оберет, ты понимаешь?

— Спасибо за заботу.

Теперь Паскаль завелся. Он рассказал свою историю до конца, получая от этого все большее и большее облегчение, как на приеме у специалиста по психоанализу.

— Мы положили тебя на заднее сиденье, и ты тотчас же уснул. Девушка села рядом со мной. Она сказала, что потеряла весь вечер, и начала скандалить. Тогда я ей сказал, что мы отвезем тебя домой и потом поедем с ней куда-нибудь. Она поверила, что машина принадлежит мне, что ты мой брат и еще не знаю чему. Наконец я привез тебя на улицу Клер. Потом дотащил тебя до твоей комнаты. Девушка ждала меня в машине. Под ковриком я взял ключ и положил тебя на кровать.

— Ты меня раздел?

— Да, быстро. Потом я смылся, оставив ключ в замке изнутри. Я сел в машину, и мы поехали на площадь Инвалидов. Там был праздник. Мы покатались на качелях и на поезде-призраке. Когда она спросила, как меня зовут, я ответил, что меня зовут Жильбер.

Жильбер был поражен сходством своих мыслей с мыслями Паскаля. Когда ему было нужно скрыть свою личность, он присваивал себе имя Паскаля. Паскаль делал то же самое. Первым всегда вспоминается имя человека, которого видишь чаще всего.

— Я отвез ее в Медон. Потом, уже в лесу, я не мог себя сдержать. Жильбер, мне нужно было сделать это!

Он обхватил голову длинными тонкими изнеженными руками. Жильбер понял, что теперь он знает всю правду. В личности Паскаля существовали противоречащие природе инстинкты, с которыми он боролся более или менее сознательно. И тот факт, что он должен был убивать женщин, чтобы потом… Нет, никогда нельзя быть уверенным, что знаешь о человеке все, хотя и думаешь, что знаешь его лучше всех.

— Потом мне стало легче. Я почувствовал себя лучше, почувствовал себя счастливым, здравомыслящим, сильным. Я поставил твою машину на место, которое ты мне как-то раз показал. Об этом месте ты мне говорил, что там можно поставить машину когда угодно. Я оставил ключи на приборной доске и вернулся к себе домой.

— А потом, через день, когда уже напечатали фоторобот, что ты подумал? Ты подумал, что меня опознали, и надеялся, что меня скоро арестуют?

— Нет, Жильбер. Ты ведь невиновен! Тебе не могли ничего сделать! Но ты уехал! И все начали свидетельствовать против тебя. Твоя консьержка, твоя молочница.

— И ты тоже.

— Я тоже, — признался убийца, опуская голову. — У меня было желание рассказать им правду… Но когда я пришел в Уголовный розыск, когда я увидел коридоры, кабинеты, людей в наручниках, которых сопровождали два полицейских, я не смог. Я боялся. У меня было желание убежать, и я ничего не сказал.

Жильбер тоже понимал это. Именно страх перед этими коридорами, этими кабинетами, наручниками побудил его к глупому бегству, тогда как ему нечего было бояться. Он понимал Паскаля, испытывая к нему легкое отвращение и безграничную жалость. В точности такие же чувства должны были испытывать к нему Клотильда, Жерар и другие.

— Ты скрылся. Тогда я подумал, что, может быть, ты сам чувствовал себя виновным, потому что иначе в твоем бегстве не было смысла. Я видел Клотильду. Она объяснила мне, что ты испугался, потому что у тебя не было алиби для доказательства своей непричастности к убийствам, которые произошли в четверг и в предыдущий раз. Полиция начала тебя искать. И я подумал… Нет, я не могу тебе этого сказать! Не могу!

— Ты подумал, — продолжал Жильбер, — что можешь еще больше втянуть меня в это дело, так, чтобы я уже из него никогда не выпутался. Тогда ты мог бы быть спокоен. Потому что ты всетаки боялся, что, если даже полиция арестует меня, я смогу доказать свою невиновность! Тогда ты пошел ко мне. Ты еще раз взял ключ под ковриком. Ты украл у меня таблицы, на которых я выстраивал шахматные задачи и затем бросил одну из них на самом виду в медонском лесу, в двухстах метрах от места убийства, в надежде на то, что кто-нибудь из гуляющих найдет ее. Что и произошло. А полиция нашла в моей машине следы грунта, который ты занес туда, не желая того. И ты был уверен, что после всего этого меня возьмут. Тогда же, когда ты был у меня, ты и задушил моего кота!

— Это было ночью, Жильбер! Он начал ужасно мяукать. У меня было такое впечатление, что он разбудит весь дом! Я поймал его и заставил замолчать!

— Тогда-то он тебя и поцарапал! Так я и думал! Видишь ли, ты был уже в двух шагах от успеха. Если бы не эта таблица, которую ты подбросил в Медоне, я бы продолжал считать себя виновным! Но тот факт, что там нашли этот клочок бумаги, и является доказательством моей невиновности. По крайней мере, для меня. Потому что я знаю, что никогда не ношу эти таблицы с собой. Ты понимаешь? То, что одну из них нашли, значило, что кто-то подкинул ее туда, чтобы обвинить меня. То есть это был человек, который украл ее у меня и задушил моего кота. И так как Клотильда не могла сделать это, кроме нее, только два человека достаточно хорошо знали мои привычки: Жерар и ты! Жерар был в провинции в течение четырех или пяти дней. Ты предал сам себя, Паскаль.

Все было слишком просто и слишком глупо! Бездельник идет прогуляться, перед тем как лечь спать. Он встречает пьяного друга с красивой девушкой. Он провожает друга домой и остается с молодой девушкой. Затем убивает ее. После чего все устраивается само собой, без вмешательства убийцы. Таким образом, случайное, роковое преступление превращается в отлично организованное преступление помимо воли убийцы!

Жильбер снял трубку и сунул указательный палец в отверстие наборного диска. В этот момент Паскаль сказал ему: — Постой. Я уже подумал. Жильбер поднял глаза. Паскаль нацелил на него револьвер…

Не сводя лихорадочно сверкающих глаз с Жильбера, Паскаль подошел и повесил трубку. Потом произнес сухим голосом:

— Я уже подумал. Я не хочу, чтобы меня поместили к психам. Я не хочу. Я не сумасшедший, но я никогда не смогу им этого доказать. Лучше, чтобы они ничего не знали. Все думают, что виновен ты. Пусть продолжают думать. Так, одевайся! Пошли!

Жильбер автоматически встал. Он понимал, что Паскаль способен убить его без колебаний. Однако у него не было страха. Что мог значить револьвер по сравнению с мучительными переживаниями, которые он испытал за последние дни? Жильбер натянул брюки, рубашку, туфли, куртку. Продолжая наблюдать за ним и не переставая целиться в него, Паскаль надел габардиновый плащ и шляпу: — Пойдем. Только без шума и не разговаривать.

Первым вышел Жильбер, за ним Паскаль. Он зажег на лестничной площадке свет, после чего закрыл дверь. Они двигались один за другим, прошли три этажа, вышли на улицу. Мимо проходила группа американских туристов.

Паскаль прошептал:

— Ни слова. Стой рядом со мной.

Жильбер не двигался. Он и не думал бежать из-за страха, что Паскаль начнет стрелять и убьет невинных людей. Он стоял, чувствуя спиной ствол револьвера. Потом, когда туристы удалились, Паскаль перевел своего пленника на другую сторону улицы, где стояла его машина. Почти такая же, как и у Жильбера, «Рено — 403». — Садись за руль.

Он сел рядом с Жильбером, по-прежнему направляя на него револьвер.

— Трогайся.

— Куда мы едем? В полицию?

— В Рамбуйе.

В этот момент Жильбер почувствовал, как от страха у него отнимаются ноги. Он полагал, что Паскаль ограничится тем, что сдаст его в полицию, но, по-видимому, речь шла о чем-то более страшном. Паскаль не хотел рисковать. Сейчас он отвезет Жильбера в Рамбуйе и там, в лесу, пристрелит его. Выстрелом в голову. Потом положит револьвер рядом с трупом, и все подумают, что затравленный убийца совершил над собой правосудие.

Все чувства Жильбера обострились. Теперь нужно использовать момент, когда внимание Паскаля ослабнет. Между тем Паскаль проговорил:

— Не вздумай спровоцировать аварию. У тебя ничего не выйдет.

Машина мчалась по пустынным набережным. Часы на приборной доске показывали два часа тридцать минут. Редкие автомобили, пользуясь свободным пространством, проносились на полной скорости. Жильбер все время бросал украдкой взгляд на Паскаля в бессмысленной надежде увидеть его задремавшим. Но Паскаль был настороже. Судорожные движения челюстей выдавали его нервное напряжение. Револьвер был по-прежнему направлен в грудь Жильбера. И как он заметил, был снят с предохранителя.

Тем временем машина доехала до Версальских ворот. Затем в свете фар промелькнули кварталы Ванье и Медона. В Медоне Жильбер умышленно спросил Паскаля:

— Ты хочешь, чтобы мы свернули в лес?

— Езжай прямо.

Минуту спустя машина миновала Версаль. Дороги были почти пустынные. Сен-Сир-л'Эколь, Трап. В голове Жильбера проносилось множество сумасшедших идей. Сначала он подумывал совершить резкий, внезапный поворот с заносом, что лишило бы Паскаля равновесия, но от первого серьезного удара палец преступника неизбежно надавил бы на спусковой крючок, и тогда выстрел был бы неминуем. Куаньер. Машина приближалась к цели. Жильбер невольно сбросил скорость, чтобы выиграть еще несколько минут.

— Поезжай быстрее.

Жильбер нажал на газ. Машина въехала в городишко Ле-Перре. Недалеко отсюда Жильбер знал одно место, которое получило название «Разбойничье логово». Они свернули на проселочную дорогу.

— Поезжай медленнее.

Теперь они оба спешили покончить со всем этим. Рамбуйе словно вымер. Только редкие фонари освещали его улицы.

— Где ты ставил палатку в лесу?

— Рядом с Золотым прудом.

— Вот мы сейчас туда и поедем.

— Хорошо.

Выехав за город, они въехали в большой темный лес. Узкая дорожка, по которой еще сегодня Жильбер шел в Париж. Все это казалось ему далеким, очень далеким. И все-таки у него еще теплилась маленькая надежда. С тех пор как они выехали из Парижа, Жильбер постоянно следил за уровнем бензина. Он сразу заметил, что бак был почти пустой. И теперь стрелка датчика находилась вблизи нулевой отметки. Напряженное состояние Паскаля не позволило ему заметить эту деталь, которая теперь погубит его. По крайней мере, Жильбер на это надеялся. Он пустил мотор на полную катушку. Вдруг он заглох. Машина остановилась.

— Ты что там вытворяешь? — прохрипел Паскаль.

— Ничего. Больше нет бензина. И теперь я не знаю, как ты вернешься в Париж, после того как убьешь меня.

Продолжая следить за поведением своего спутника, Жильбер увидел в свете от приборной доски глаза Паскаля, в которых угадывалось его паническое состояние. Жильбер продолжал:

— Ты можешь, конечно, вернуться на попутке, но тогда как ты объяснишь полиции наличие твоей машины в лесу! И еще то, что ты в пижаме!

— Замолчи! Замолчи, или я выстрелю! У меня в багажнике есть канистра с бензином.

Жильбер провел ладонью по мокрому лбу. Его снова охватил страх. Они оба боялись. Жильбер нажал на клаксон. Раздался длинный сигнал.

— Прекрати!

— Я не нарочно.

— Вылезай. Не двигайся.

Вылезая из машины, Жильбер вытащил быстрым движением ключ зажигания и бросил его в ночную тьму. Теперь, не найдя ключа, который позволил бы ему уехать, Паскаль не может убить его. Паскаль издал дикий вопль, обежал машину и стволом револьвера ударил Жильбера в лицо. Он стонал:

— Я тебя убью! Я тебя убью!

— За это преступление ты пойдешь на гильотину! Уж за это ты ответишь сполна!

Решив, что наступил благоприятный момент, Жильбер схватил Паскаля за руку и попытался вырвать у него пистолет. Грянул выстрел. Сильно оттолкнув Жильбера, Паскаль вырвался и попятился назад, размахивая револьвером. Жильбер бросился в ночную тьму и, перекатываясь по земле, направился к близстоящим деревьям. Прогремел второй выстрел, затем третий. Щепки, сбитые пулями, пролетели у самого лица беглеца. Внезапно наступила полная тишина. Испуганная сова, испустив крик, тяжело взлетела.

Жильбер поднялся с земли и одним прыжком спрятался за ствол дерева. Паскаль звал его дрожащим голосом:

— Жильбер! Вернись!

Теперь спасение Жильбера было целиком в его молчании. Он ничего не ответил, затаил дыхание и, осторожно ступая по земле, отошел еще на три шага. По его лицу сочилось что-то липкое. Ударив его, Паскаль, должно быть, рассек ему бровь. Максимально насторожившись, Жильбер продолжал удаляться. Вдруг сухая ветка треснула под его ногами. Он застыл. Паскаль бежал к нему.

Не думая больше об осторожности, Жильбер бросился бежать, пытаясь максимально удалиться от света фар. Задыхаясь и чувствуя резь в боку, он напряг всю волю, чтобы пробежать еще немного, но был вынужден остановиться. Шаги Паскаля приближались. В полной темноте Жильбер заметил светлую полоску озера. Но там была открытая местность. Он не мог бежать по этой дороге. Она была для него закрыта. Паскаль приближался.

Как только дыхание восстановилось, Жильбер продолжил бег. Двигаясь зигзагами между стволами деревьев и больно ударяясь о них, Жильбер бежал, спасая свою жизнь. Вдруг его нога попала в яму, и он, потеряв равновесие, упал. Боль вывихнутой щиколотки была такой, что он не мог сдержать крик.

Все отчетливее слышались шаги Паскаля, шум его дыхания, наконец, появилась его фигура.

— Больше не двигайся. Жильбер закрыл глаза. Да, он проиграл, но у него все-таки было одно утешение: Паскаль тоже не сможет выпутаться из этого дела. Вдруг лучи фар разрезали темноту, и кто-то крикнул:

— Руки вверх!

В молчаливом лесу стало шумно и людно. Жандармы обезоружили Паскаля, который тут же расплакался, как ребенок. Подняли Жильбера, кричащего:

— Это он убийца! Это он.

Нажимая на клаксон, он надеялся, что после его бегства из Рамбуйе полиция продолжит облаву в окрестностях, но от надежды до ее реализации он пережил целую вечность. Находясь во власти нервного потрясения, он повторял:

— Это он! Мой кот, когти! Это он! Это он!

Погода была великолепная. Жильбер Витри в голубом элегантном костюме вошел в молочную лавку. Болтовня сразу же прекратилась. Три женщины, единственные покупательницы, поспешили удалиться.

— Прекрасный день, господин Жильбер, — кашлянув, сказала молочница. — В самом деле. Вот хочу сдать вам молочные бутылки.

Дрожащими руками молочница схватила одну из бутылок. Бутылка выскользнула из рук, упала и разбилась. На улице толпа сплетниц с надеждой смотрела через стекло внутрь лавки.

— Какая я неловкая, — пробормотала молочница.

— Ничего страшного, мадам Шевийон. А где ваша очаровательная дочка?

— Она в подсобке. Она очень занята, и…

— Я уезжаю и на прощанье хотел бы сказать ей до свидания. Она была так учтива со мной.

— Жинетта! — позвала женщина, опустив голову на грудь.

Девчонка появилась. Было заметно, что ей интересно узнать, зачем ее позвали. При виде Жильбера ее лицо сначала исказилось, затем она кокетливо улыбнулась. Жильбер тоже улыбнулся. Он взял ее за руку и сказал:

— У меня есть кое-что для вас в машине. Идемте со мной.

Подозревая, что он готовит ей что-то неприятное, девчонка насторожилась, но Жильбер, крепко держа ее, увлек на улицу. Улица кишела людьми. Покупатели толпились вокруг лотков зеленщиков. Выйдя на середину улицы, Жильбер обхватил девчонку за талию, приподнял ее, опустив вниз головой. Девчонка, крайне удивленная, испустила крик и попыталась вырваться, но Жильбер крепко ее держал. Свободной рукой он задрал ей юбку и рывком сорвал нейлоновые розовые трусы, бросив их на тротуар. Женщины вскрикнули. Мужчины пытались протиснуться в первые ряды. Полицейский благодушно наблюдал за происходящей сценой. Молочница, не решаясь выйти из лавки, пыталась настроить толпу против насмешника. Жильбер бил по круглым ягодицам до тех пор, пока не почувствовал боль в руке.

Потом он отпустил рыдающую девчонку, поправил галстук и с невозмутимым видом прошел сквозь толпу, направляясь к машине, в которой его уже ждал главный инспектор Туссен. Туссен сказал ему:

— Старина, я сам мечтал проделать это, не зная, решитесь ли вы. Браво! Что вы теперь собираетесь делать?

— Пока ничего. Думаю продать свой дом. Не хочу больше оставаться в этом квартале. Возьму небольшой отпуск, мне следует отдохнуть. Потом, если не найду ничего лучшего, возобновлю свою работу в газете. Куда вас подвезти?

— Не надо, я останусь здесь обедать с сослуживцами.

Туссен пожал ему руку и ушел. Жильбер вернулся домой, чтобы собрать вещи. Клотильда ждала его в кабинете, сидя за столом перед шахматной доской.

На ней был темный костюм, который делал ее еще более стройной. Она встала, подошла к нему и обняла за шею. Глядя на раскрытые чемоданы, она как бы задавала немой вопрос: «Ты уезжаешь? Это решено?».

Он мягко освободился от ее объятий. Ему было тяжело это сделать, но испытание, через которое он прошел, научило его рассчитывать только на самого себя. Он сказал:

— Возможно, я вернусь. Мне нужно время, чтобы все забыть.

— Ты забудешь, Жильбер.

— Надеюсь.

— Ты напишешь мне?

— Может быть. Теперь оставь меня. Я должен собрать вещи.

С грустным взглядом она отошла… и навсегда исчезла из его жизни.

Он закрыл чемоданы, в которых было только самое необходимое, Позже, когда дом будет продан, он перевезет мебель. На кухне его взгляд упал на эмалированную миску, стоявшую на полу.

— Бедняга, Ферзевый Слон! — прошептал он. — Только благодаря тебе я выпутался из этого дела.

Потом он взял миску и, пожав плечами, выбросил ее в мусорное ведро. С воспоминаниями покончено!

Равнодушно прошел мимо консьержки. Жильбер уже освоил привычку не горбиться. Каждое утро пятнадцать минут он уделял физическим упражнениям. Побросав чемоданы в машину, он включил двигатель и покинул Париж. Вы спросите, куда он направился? Жильбер и сам не знал. Полагаясь на удачу, он ехал к югу с надеждой забыть свое ужасное приключение. Мотор работал бесперебойно, и машина прытко мчалась по летней дороге. Жильбер насвистывал марш.

В двухстах метрах впереди он увидел девушку, Пытавшуюся поймать попутную машину. Он снял ногу с акселератора. Это была блондинка в джинсах, дорожная сумка лежала у ее ног. Он остановился и открыл дверцу, помог путешественнице поставить сумку на заднее сиденье и, увидев, что она красива, улыбнулся.

Она села рядом с ним, посмотрела на него и сказала:

— Большое вам спасибо.

Жужжал мотор. Жильбер расхохотался.

body
Герой романа Жюля Ренара. (Перев.).