Наталья Батракова

Миг бесконечности

Том 1

Памяти моего папы и Лены Нарейко

Часть первая

1

… Катя вышла на лесную опушку, замедлила шаг, осмотрелась и замерла, очарованная открывшимся пейзажем: вокруг высоченные ели, уходящие в небо, стена берез и осин, у самой земли — непролазные заросли кустарника. Пробиваясь сквозь пожелтевшую густую листву, лучи осеннего солнца то прерывались, то вновь слепили глаза, нежным шелковым покрывалом опускались на пожухлую траву и серебрились на ней тончайшими нитями паутины. Будто кто-то невидимый тщательно расчесал их огромным гребнем. Многоярусный лесной пейзаж пленял необычайной торжественной тишиной, убаюкивал, погружал в свое сладостно-немое спокойствие — ни шелеста, ни шороха, ни звука.

Неожиданно налетел резкий порыв ветра, за спиной раздался приглушенный треск. Катя обернулась и заметила крадущегося за кустами охотника: пятнистый камуфляж, опущенная до бровей такой же расцветки трикотажная шапочка. Вдруг он остановился, напряженно прислушался, быстро вскинул ружье и навел его в сторону женщины. Две черные дырочки уставились на нее бесстрастными холодными зрачками и, точно в анимационном фильме, вдруг стали увеличиваться в размерах. Выглянувшая из них пугающая бездна клетку за клеткой парализовала Катино тело, мысли, заблокировала дыхание. Одержав полную победу над жертвой, неведомая магическая сила заставила ее перевести взгляд ниже, на спусковую скобу, на медленно опускавшийся палец, прорезанное в перчатке отверстие, розоватый, аккуратно подпиленный ноготь…

«Это я! Не стреляйте!» — захотелось ей крикнуть, но смертельный ужас не позволил губам даже шевельнуться.

Вырвавшийся из горла хриплый, захлебнувшийся звук лишь на долю секунды опередил грохот выстрела…

…Катя Проскурина широко распахнула глаза, подхватилась, рывком присела на кровати и тут же зажмурилась от яркого солнечного света. Откуда-то снизу доносился затухающий металлический звук.

«Крышка от кастрюли, — догадалась она, когда характерный звук стал стихать. — На плитку упала… — и сама рухнула на подушку. — Ну и жуть приснилась! Да уж, таким впечатлительным и слабонервным, как я, категорически противопоказаны на ночь охотничьи байки!»

Парализующий страх отпускал медленно. Дождавшись, когда бешено стучащее сердце вернется к нормальному ритму, она снова открыла глаза и, близоруко щурясь, осмотрела комнату: две деревянные кровати, два кресла, придвинутых вплотную к письменным столам, расстегнутые спальники посередине ковра, распотрошенные дорожные сумки в углу, прикрепленные кнопками детские рисунки на стенах и прямо над ее кроватью — золотистая металлическая чеканка.

«Что-то знакомое, — задержала на ней взгляд Катя и, пошарив рукой под кроватью, нащупала футляр с очками. — Кажется, у нас была такая».

И в самом деле, чеканка один к одному повторяла ту, что кочевала вместе с семейством Евсеевых по военным гарнизонам. В памяти тут же всплыли картины детства: неуютные офицерские квартиры с видавшей виды мебелью, огромные коробки с вещами и книгами, из-за которых во время переездов спорили родители: места в контейнере, как правило, было немного, а каждый обязательно хотел взять с собой что-то свое, любимое. Спорили и из-за чеканки с непритязательным рисунком: девушка с распущенными волосами, над которой завис кленовый листок.

Кто и когда подарил ее маме, Катя не знала, но этот кто-то папе явно не нравился. Ну а после того как восемь лет назад мама умерла, девушка с кленовым листком куда-то исчезла. Во всяком случае, после переезда отца в Ждановичи чеканку она точно не видела.

«Любопытно, куда она подевалась? Надо поинтересоваться, — непроизвольно настроилась она на ностальгическую волну, но тут же себя остановила: — Стоп! Сегодня — никакой грусти, никаких воспоминаний! Я приехала отдохнуть! И куда это Ленка с Милой подевались?» — забеспокоилась она.

Судя по взрывам смеха, долетавшим снизу, Лена Колесникова, Людмила Полевая и хозяйка Яна развлекали себя разговорами на первом этаже двухэтажного коттеджа, какие в свое время строили для чернобыльских переселенцев.

«Половина двенадцатого! — подняла руку с часами Катя. — Ничего себе заспалась! Хотя… Надо сказать спасибо девчонкам, что не разбудили. А Ленке — отдельное спасибо за то, что вытащила на выходные из города».

Сладко зевнув и потянувшись, Катя откинула стеганое одеяло, ступила на ковер, достала из сумки халат, прихватила косметичку, чехол с линзами и направилась в душевую.

«Раз уж сегодня день отдыха, то отдохнем и от косметики, — решила она, рассматривая свое отражение в зеркале. Аккуратно промокнула лицо полотенцем, не спеша нанесла тоник, сыворотку, крем. — Мое лицо, пожалуй, — главное мое достоинство, если иметь в виду внешность».

Что правда, то правда. От природы ей достались чистая, светлая кожа, которой с юности завидовали подружки, большие серо-голубые глаза, пухлые губы, белозубая улыбка, маленький курносый носик, светлые льняные волосы. Судя по фотографиям и рассказам старших, в детстве она вообще напоминала белокурую куклу. Брови и ресницы, конечно, немного подкачали, но не беда: раз в месяц их можно подкрашивать в парикмахерской. Макияж Катя предпочитала легкий, почти прозрачный, чтобы только подчеркивал природную нежность и свежесть.

Подруг Катя отыскала на кухне.

— А вот и наша соня! Давай сюда! — обрадовались они ее появлению.

В руке каждая держала по бокалу с красным вином. Бутылка на столе явно была из знаменитой винной коллекции мужа Лены: управляющий банком Игорь Николаевич Колесников слыл гурманом, покупал, а чаще заказывал элитные вина с самых лучших виноградников мира.

— Ничего себе! — охнула Катя, внимательно рассматривая этикетку на бутылке. — Порто, восемьдесят шестой год! Жаль, что я не могу оценить его вкус, — вздохнула она.

— Твое белое на веранде, — подсказала подруга, она же соседка по подъезду, Лена Колесникова. — Катька у нас пьет либо коньяк, либо сухое, — объяснила она хозяйке, проводившей Проскурину удивленным взглядом. — Очень удобный гость, все свое возит с собой.

— А я дык краснае люблю. Сладкае.

Хозяйка Яна, как и большинство в глубинке, говорила на «трасянцы» — смеси белорусских и русских слов, притом с характерным местным акцентом, порой режущим слух. Но речь Яны из-за необыкновенно красивого, грудного тембра голоса звучала мило и гармонично.

— Раньше она тоже его любила, но после кучи лекарств заработала аллергию. В том числе и на красное вино.

— А чым яна так балела?

— Забеременеть не может, — понизила голос Лена. — Но при ней про это — ни гу-гу: очень переживает. Врачи и ее, и мужа сто раз обследовали, сказали: все у вас в порядке, ждите. Вот они и ждут уже десять лет.

— Бедненькая, — покачала головой хозяйка. — Як жа ж без дзетак? У мяне вунь трое. Я б і яшчэ радзіла, ды гэтых трэба на ногі ставіць. Старшаму на будучы год у інстытут… Ай-яй, як жа ж без дзетак!

— Ничего, даст Бог, родит, — совсем не по-гурмански закусывая элитное вино соленым огурцом, успокоила Людмила Полевая. — Зато не надо на аборты бегать и травиться пилюлями! Это мужикам удовольствие, а нам, бабам, одни проблемы.

— Ну чаму праблемы? Яно ж і нам прыятна… — так и не решившись закончить фразу, Яна зарделась. — Мой Грышка дык такі ласкавы ў пасцелі.

— Все они ласковые, когда хотят, — недобро сощурилась Людмила. — и, заметьте, с любой, кого в эту постель затащат. Особенно если молодая и длинноногая!

— Та-а-а-к! Милке больше не наливать! — Лена отодвинула от нее пустой бокал. — Ну сколько можно? Уже дырка в голове от твоей ревности! «Молоды-ы-е, длинноно-о-гие!»… — передразнила она. — А чем мы хуже? К тому же опыта у нас — любого! — явно побольше. Катя, ты куда пропала? — нетерпеливо прокричала она в сторону веранды.

— Едва нашла, — тут же показалась Проскурина в проеме двери. — Холодненькая, — присев за стол, коснулась она щекой бутылки. — А когда мужчины должны с охоты вернутся?

— А хто іx знае? — пожала плечами хозяйка и кивнула на видневшийся за окном микроавтобус. — Шафёра у хату звала — не захацеў, у машыне астаўся. А мужыкі пакуль каго не прыстрэляць, з лесу не вылезуць. Раней, чым у чатыры, прасілі за імі не ехаць.

— Далеко охотятся?

— Адсюль кіламетраў сорак. Акрамя вашых ды нашых, месных, да егера Міхалыча, сення на ахоту яшчэ людзей панаехала. Хто толькі сюды не ездзіць: i артысты, i палітыкі, і прафесары разныя! Міхалыч майму Грышку дваюрадным дзядзькам будзе. Жонка яго даўно памерла, а сын летась ажаніўся. Нявестка — дзеўка маладая, прыгожая, тэхнікум скончыла. Тры дні вяселле гулялі госці са усёй Беларусі прыязджалі! Ды якія імянітыя! А нявестчыны падругі як усім спадабаліся! Вясёлыя…

— И часто эти подруги к невестке егеря приезжают? — мигом помрачнела Полевая.

— Не ведаю, мабыць, i часта. Міхалыч — ён строгі, але нявестку любіць. Цяжка ёй адной у вёсцы, яна ж сама з райцэнтру.

— Та-а-а-к… Пусти козла в огород… Придется мне ехать с водителем. Дай сигарету, — попросила она Проскурину.

— Ты же бросила! — Колесникова раздосадованно махнула рукой. — Ненормальная! Они там в лесу за день так выбегаются, что не до баб!

— Кому не до баб, а кто, как увидит козу на двух ногах, так и норовит ее уложить.

— Фу! — скривилась Ленка, почувствовав неловкость перед хозяйкой. — Не слушайте ее. У нашей Людмилы больное воображение: ревнует своего Пашку к каждой юбке. А вот что мне тогда делать? У моего Игоря две трети сотрудниц банка — красавицы, умницы и не замужем. А у твоего Полевого даже задрипанной секретарши нет! Разве что появится какая-нибудь грымза ближе к пенсии. Если ректором станет.

— У майго Грышкі ё секратарша… Ну і што з таго? — не поняла Яна.

— И сколько ей лет? — криво усмехнулась Мила.

— Юбілей у будучым годзе. Пяцьдзесят.

— Пятьдесят… А если пятьдесят — по двадцать? Я имею в виду студенток! А еще заочницы, аспирантки. То зачеты, то консультации, то заседание кафедры, то совещание… А то и домой припрутся, якобы за рецензией! «Павел Валентинович, Павел Валентинович!» — передразнила она воображаемых студенток и провела ладонью по шее. — Вот где они у меня сидят, шлюхи недоученные! Так что не надо нам ни ректорства, ни секретарши! Был бы уродом — И никаких проблем.

К счастью или несчастью, сорокасемилетний Павел Полевой действительно был красивым мужчиной. Гордая стать, орлиный нос, пронзительные голубые глаза, летящая походка, завораживающий голос, волнистая темная шевелюра с легкой проседью. Да еще ума палата! Невысокая, плотненькая Людмила внешне, конечно же, ему проигрывала. Но ведь чем-то она его покорила в свое время! Задором, молодостью, а может, способностями? Молоденькая аспирантка два года ходила у Павла Валентиновича в любимицах!

Правда, по прошествии одиннадцати лет замужества она призналась подругам, что в сравнении с мужем чувствует некую ущербность: заброшенная из-за рождения детей недописанная диссертация давно утратила свою актуальность, плюс десятилетнее сидение дома…

— А по-моему, ты и урода ревновала бы к каждому столбу, — вступила в разговор Катя. — Потому что главная причина не в нем, а в тебе, в твоей неудовлетворенности собой. Мы тебе сто раз говорили: выходи на работу.

— Да кому я нужна — экономист без стажа?! Тридцать семь лет, а ни дня еще не работала — семинары в аспирантуре не в счет.

— Стаж — дело наживное. Ты только захоти, а работа найдется! На первых порах, конечно, забудь о своем красном дипломе и засунь амбиции куда подальше. Но ведь ты умница, быстро всему научишься. А то сходишь с ума от своей невостребованности, в том числе и профессиональной!

В последние годы жизнь супругов Полевых и в самом деле стала напоминать мелодраматический триллер с повторением набивших оскомину сцен: то у них тишь да благодать, то полоса скандалов со втягиванием в выяснение отношений друзей и родственников. Беда была еще и в том, что с каждой ссорой периоды спокойствия все укорачивались, а число проблемных этапов увеличивалось. В основном во всем винили Людмилу: сидит дома, не работает, только пилит мужа.

Лена и Катя не единожды обсуждали между собой эту тему и отчасти были согласны с большинством. Но, сочувствуя Павлу, они жалели и подружку. Ревность — болезнь, которая, увы, не лечится. А подхватила она эту заразу еще в детстве, глядя на отца, который, занимая ответственный пост, менял любовниц как перчатки. И партком, и вышестоящее начальство закрывали глаза на мужские шалости директора крупного предприятия — главное, чтобы на вверенном ему объекте росли производственные показатели. Зато жене с двумя повзрослевшими дочерьми приходилось несладко. А уж после того как глава семейства открыто признал двух внебрачных детей от женщины, работавшей в одном из филиалов завода, им и вовсе пришлось прятать глаза от людей. Хоть из подъезда не выходи!

Дав себе слово, что ни она сама, ни ее дети никогда не испытают подобного позора, Людмила сразу установила за мужем тотальный контроль: куда, зачем, с кем, надолго ли? На вопросы своей маленькой женушки (рост у нее был, что называется, метр с кепкой) Павлу приходилось отвечать по сто раз на дню. Поначалу такая опека его только забавляла, тем более что на самом деле он не давал поводов для ревности: от души любил свою миловидную Милу, даже в мужских компаниях появлялся редко, разве что иногда позволял себе расслабиться с единственным другом — Игорем Колесниковым.

Однако Людмила не унималась. Напротив, ее подозрительность росла как на дрожжах, и улыбчивая прежде хохотушка на глазах превращалась в тирана. Когда такое положение дел уважаемого Павла Валентиновича стало тяготить, случился первый серьезный семейный скандал — с разбитым вдребезги столовым сервизом, подаренным на свадьбу.

Давно это было, старшей дочери Полевых Лизе едва исполнился годик. Правда, тогда супруги помирились быстро, буквально через пару часов, и о первом инциденте мало кто узнал. Но через полгода ссора с битьем посуды повторилась. И за ней последовало уже несколько дней напряженного молчания.

Помирил их тогда у себя на даче Колесников. Он же по-том и спровоцировал очередной скандал: друзья засиделись до утра все на той же даче, отмечая пятилетие банка. Такой повод для отлучки из дома мог считаться уважительным для кого угодно, но не для Людмилы.

Чем дальше, тем больше. Впадая в очередной приступ ревности, под горячую руку она умудрялась поссориться уже не только с мужем, но и со всеми, кто случайно оказывался рядом. Как следствие, подруг у нее практически не осталось. Со своими родственниками она общалась редко, а со свекром и свекровью отношения были напряженными с первого дня. Лена, супруга Игоря, да Катя, соседка и подруга Лены, только и продолжали ее еще терпеть. Впрочем, виделись приятельницы нечасто, лишь когда пересекались все у тех же Колесниковых.

— Как это можно всех подряд в шлюхи записывать?! — возмутилась Катя. — Ну любят его студентки, так ведь есть за что! Я, когда год назад статью о твоем Полевом писала, таких дифирамбов о нем наслушалась: и энциклопедические знания, и талант, и обаяние, и сама справедливость! Да на его лекции народ просто так ходит — послушать умного человека! Сама раскрыв рот две пары отсидела, хотя ничего не смыслю в этих финансах! Но у Павла что ни пример — все из жизни! Ясно, доходчиво, как на пальцах! Я почти все поняла! Аж себя зауважала!

— Вот-вот, знает, чем привлечь, — буркнула Людмила.

— Да ты пойми: студентки — они молодые, зеленые, жизни не видели, — горячилась Катя. — И не диво, что такая яркая личность, как Павел Валентинович, для них кумир. Вспомни себя! Вот мы, к примеру, на втором курсе поголовно влюбились в философа. Девчонки записки ему подбрасывали, на свидания приглашали! Ну и что? А ничего! Он никому даже вот настолечко, — показала она на мизинец, — взаимностью не ответил! Но при этом умудрился ни с кем не испортить отношений. Потому что у него таких студенток каждый год не меньше сотни, он и имен-то всех не упомнит! Зато мы до сих пор вспоминаем его добрым словом. Неужели ты всерьез думаешь, что ради кого-то из них Павел может бросить семью? Если только сама его не допечешь…

— Ой-ей-ей! Кто бы меня поучал! — недобро сузила глаза Людмила. — Ты бы лучше за своим Виталиком присматривала!

— А что Виталик? У нас все на полном доверии, — спокойно парировала Катя. — Пока он с друзьями на Красном море, я здесь с вами. И он об этом прекрасно знает. При этом, заметь, никто никого не ревнует.

— Ну конечно! И он отправился в Египет в исключительно мужской компании? Голову даю на отсечение, что за ними пара-тройка баб увязалась! Ты бы присмотрелась к этой теплой компании!

— Мила, прекрати! — попыталась унять фантазии подруги Лена. — Тебе своего мало — теперь за других мужей взялась? Катя, не ввязывайся в этот глупый спор.

— Глупый спор, согласна. Тем не менее дослушайте. Я много лет знаю ребят, с которыми он полетел. Толик Замятин — одногруппник, Генка Шульга — однокурсник, Сергей Гуревич — армейский друг. У всех — прекрасные семьи, все — дайверы со стажем, полмира объездили. Если хочешь знать, после двух дневных погружений и одного ночного спишь без задних ног! Я пробовала, знаю. Если бы не работа, тоже с ними полетела бы!

— Он во вторник улетел? — Людмила подняла на Катю насмешливый взгляд. — И вернется…

— Во вторник в четыре часа дня.

— Наверняка просил не встречать?

— Просил не беспокоиться. Из-за моей занятости. Его друзья подвезут.

— Ну конечно, у тебя же на первом месте работа! Так вот, рекомендую съездить в аэропорт и своими глазами увидеть эту «чисто мужскую» компанию. Заодно и на встречающих посмотреть. Только глаза пошире раскрой! А то живешь, как страус, зарылась головой в свою газету. И что мужчины, что женщины существуют для тебя лишь как информационный повод… Не хочешь открыто — тайком проследи.

— Это унизительно, — резко оборвала Катя. — Неужели не понимаешь, как это унизительно? Я никогда до такого не опущусь.

— Не опускайся, если хочешь мужа потерять.

— А зачем мне муж, которому я не доверяю?

— Доверяй, но проверяй!

— Мила, уймись ты наконец! — Лена дернула Полевую за рукав. — Лучше скажи, как это ты меня рядом со своим Пашкой терпишь. Потому что жена лучшего друга?

— Потому что он тебе сто лет не нужен! Денег у моего поменьше, чем у твоего Колесникова.

— Ничего себе подруга! — обиделась она.

— Мазохизм какой-то, — Катя устало провела ладонью по лицу и посмотрела в окно. Разбудившее ее яркое осеннее солнце достигло пиковой точки и, не скупясь, дарило остывшей за ночь земле последнее тепло. — Лена, предупредила бы, что у Полевой назревает приступ ревности. Я бы на эту охоту ни за какие коврижки не поехала! Сейчас она окончательно нас доконает, потом разревется, станет просить прощения, а мы ее опять пожалеем. Все, хватит с меня… Яна, извините нас. Подскажите, как отсюда добраться до Минска?

Наступила тягостная пауза.

— …Дурныя вы, гарадскія! — неожиданно спокойно отреагировала хозяйка. — Нейкую ерунду гародзіце, сварыцеся з-за пустога… Мужыкоў нутром трэба чуць!

«Городские» подняли на нее удивленные глаза. Затем одна из них согласно кивнула, вторая еще сильнее нахмурилась, третья же демонстративно продолжила созерцать пейзаж за окном.

— Тут жаночая мудрасць патрэбна. За яе давайце і вып’ем! — подняла бокал хозяйка.

— Точно, — поддержала ее Ленка. — За нас, красивых, умных…

— Э не-е-е, — перебила Яна. — Розум і мудрасць — не адно і тое.

— Почему это?

— Потому, — негромко вставила Люда: по голосу чувствовалось, что, разрядившись на подругах, она уже начинает сожалеть о сказанном. — То, что умная будет после анализировать, мудрая не допустит изначально.

— Ну, так. Мудрая баба чуе мужыка наперад: ён яшчэ сам не ведае, чаго хоча, а яна ўжо моўчкі направіла яго вольныя думкі туды, куды ёй трэба. Быццам стрэлкі перавяла пад самым яго носам. А ён, дурненькі, хай сабе далей думае, што гэту каляіну сам выбраў!

— Сразу чувствуется: человек на железной дороге работает! — неожиданно развеселилась Колесникова, которая всегда быстро отходила и вообще старалась жить по принципу: не бери чужих проблем в голову — своих хватает. — Значит, за нас, мудрых! — протянула она Яне бокал. — Наливай!

Звякнуло стекло.

— Гэта мудра, што вы на ахоту з мужыкамі паехалі, — сложив себе бутерброд, продолжила хозяйка. — Калі завуць — трэба ехаць: другога разу можа і не быць. Калі ў мужыка ёсць нейкая забава — гэта тожа добра: ёсць куды сваю дурасць выпусціць. Яны ж як дзеці: нагуляюцца са сваімі цацкамі, пабрындаюць па лесе — і дадому! Калі агаладае ці прамерзне — дом самае тое! А калі яшчэ жонка чарку паднясе, у баньцы памые ды ў пасцелі целам сагрэе — ні на кога другога ён і не гляне. Вось табе і філасофія сямейнага жыцця.

— А что? Мне она по душе: я своего Колесникова, если он не в командировке, ни за что одного вечером не оставлю! И накормлю, и согрею, и телевизор вместе с ним посмотрю, — поддержала Лена. — Или в тихом ресторанчике посидим, поужинаем. Зато не станет искать утехи на стороне! Яна права: с точки зрения женщины вся их охота — дурь да и только! Гляньте, какая холодрыга, хорошо хоть дождя нет, а они где-то по лесам шляются. Нравится? Да ради Бога! Тешьтесь! Нам тоже, между прочим, есть чем заняться. Катя, Мила, — миролюбиво обратилась она к подругам, — хватит дуться. Давайте выпьем за мудрых женщин!

Стараясь не встретиться взглядами, Проскурина и Полевая подняли бокалы, чокнулись и слегка пригубили вино.

— А вы самі робіце ці дома сядзіце? — словно не случилось только что разговора на повышенных тонах, полюбопытствовала хозяйка. — Каця, як я паняла, карэспандзент. А вы?

— А мы дома сидим! — за двоих ответила Колесникова.

— I як яно?

— Мне нормально, — пожала плечами Ленка. — А вот Людка хандрит. Катя права: в ней тьма нереализованной энергии! К тому же она Овен по гороскопу.

— Ну дык… Трэба ісці на работу.

— Боится.

— Ничего я не боюсь! — не согласилась Полевая. — Дело в том… Я ведь из аспирантуры сразу в декрет ушла. А за это время столько всего изменилось. Отстала я от жизни.

— Вот я и говорю, что боишься.

— Не боюсь!

— Ах, не боишься?! Ну ладно… Тогда я попрошу Игорька подыскать тебе местечко. Объясню ему, что от этого за-висит мир в семье лучшего друга, — И уж он постарается! — сжаром уверила Ленка. — А ты только попробуй отказаться! Короче, за твое будущее трудоустройство! — произнесла она очередной тост. — Сейчас подумаем, чем тебе лучше заняться. У тебя какая специальность была?

Включив с полуоборота всю свою фантазию, Колесникова принялась подыскивать подруге должность, соответствующую ее способностям, имиджу жены ученого и материальным запросам. Постепенно в разговор о грядущих трудовых буднях Людмилы втянулись и Яна с Катей. Незаметно опустели две бутылки вина, и как-то само собой приблизилось время окончания охоты.

— Ой, девчонки, простите меня, дуру, — повинилась перед подругами порозовевшая и подобревшая Полевая. — Что бы я без вас делала? Значит, так: за мужчинами едем все вместе! — скомандовала она. — Во-первых, сами оценим деревенских красавиц, а во-вторых, лично убедимся, что ничем этаким наши охотники не занимаются.

— Словом, себя покажем и на других посмотрим! — гордо тряхнула кудряшками Ленка. — Они и не подозревают, какие звезды к ним нагрянут!

Колесникова знала, о чем говорила. Стоило ей появиться в компании, где присутствовал хотя бы один представитель сильного пола, как для остальных соискательниц его сердца праздник заканчивался: мужчина намертво приклеивал к ней взгляд и готов был ходить по пятам. Ни статус замужней дамы, ни сам муж, ни обручальное кольцо, которое, к слову, она никогда не снимала, помехой тому не служили. При этом обвинить Ленку в том, что она специально хотела привлечь внимание, было нельзя: да, хороша, ухоженна, стройна, взгляд с поволокой, елейный голос, с иголочки одета. Но ведь сколько таких вокруг! Однако именно у ее ног к концу вечера мужчины готовы были добровольно укладываться в штабеля, отчего другие дамы просто задыхались от зависти.

Но ни те, ни другие Ленку особо не волновали. Ей ни к чему были ни эти штабеля восхищенных «дров», ни новые завистницы, ни сплетни, ни проблемы. Их и без того — воз и маленькая тележка: одна разница в возрасте с супругом чего стоила. Шестнадцать лет — это вам не хихоньки да хаханьки! Да и характер мужа суров. А потому всегда и вез-де она демонстрировала свою любовь и верность и не от-ходила от мужа дальше, чем на пару метров.

— От стола, опять же, не мешает оторваться, о фигуре позаботиться, — Лена первой покинула уютный угловой диванчик. — Чем не информационный повод, а, Катя? Мужчины в первозданной дикой красоте!

— Тоже мне повод! — хмыкнула Проскурина. — И вообще я — Greenpeace. Мне после их охотничьих баек и без того всю ночь кошмары снились. Не поверите, но во сне в меня, как в дичь, реально стреляли!

— Попали? — игриво стрельнула глазами Колесникова.

— Не знаю. На мое счастье, успела проснуться… Ладно, уговорили, еду. Прогуляться и вправду не мешает. А ты, Яна?

— Не, дзеўкі, у мяне і тут работы па горла: баньку пратапіць, дзяцей памыць. Ды і не звалі мяне… А вы едзьце! Вам можна!

…Склонившееся к горизонту солнце продолжало ослепительно бить в глаза, подчеркивая яркие цветовые контрасты пожелтевшей листвы на деревьях, зеленых еще лужаек, темных свежевспаханных полей, голубых зеркал озер и речушек. За всем этим приятно было наблюдать из окна микроавтобуса. Казалось, что за стеклом сейчас по-летнему тепло. Однако, перебегая от дома к машине, женщины успели прочувствовать обманчивость октябрьского светила: прозрачный, почти хрустальный, воздух обдал ледяным холодом. Голос из радиоприемника также не оставил надежды на тепло и предупредил о ночных заморозках.

«Красивая природа под Островцом… И кому пришло в голову строить атомную электростанцию в таком заповедном месте? — вздохнула Катя. — Конец октября… Совсем недавно днем было плюс двадцать, а сегодня уже зима стучится… Зря не прихватила горнолыжный костюм, — перевела она взгляд на свои потрепанные любимые джинсы. — Хорошо хоть пуховик догадалась надеть. И зачем согласилась ехать неизвестно куда? Снова придется выползать на холод. Лучше бы осталась в тепле, поспала или полистала газеты. В понедельник я — выпускающий редактор номера. Надо еще посмотреть новости по ТВ, в Интернете. Мало мне собственных рубрик, так еще и светскую хронику повесили. Плюс ко всему стажерка Стрельникова. Да уж, в ближайшие дни о сне придется забыть», — тяжело вздохнула она.

Полевая с Колесниковой, прижавшись друг к дружке, клевали носами и синхронно покачивались на мелких ухабах дороги. Похоже, после выпитого вина и долгих разговоров мысли о сне посетили не только Проскурину.

«И почему чем больше спишь, тем больше хочется? — задалась Катя не новым для себя вопросом и, устроившись на сиденье поудобнее, закрыла глаза. — Нет, все-таки хорошо, что на выходные вырвалась из дома. В городе не расслабишься: сидела бы в Интернете, отвечала бы на письма, в воскресенье проспала бы до обеда — И снова за компьютер. Больная голова к концу выходных обеспечена. И так постоянно. Бег по кругу. А здесь все иначе: не надо никуда спешить, не надо ничего делать… Спи, ешь, созерцай, раздумывай, фантазируй… Полная перезагрузка. Пожалуй, в умеренных дозах такое безделье можно прописывать трудоголикам как лекарство. Интересно, что имела в виду Людмила, делая недвусмысленные намеки насчет Витальки? — вдруг вспомнила она инцидент за столом. — Присмотреться к его окружению… Обычная мужская компания, у всех семьи, дети. Устоявшийся бизнес, который, опять же, не терпит потрясений. Серьезные люди решили отдохнуть, понырять, разрядиться. А что может быть лучше экстремального отдыха?… И чего я себя завожу? — тяжело вздохнула она. — Все в порядке, я доверяю своему мужу, а он мне. Лучше вздремну или помечтаю о приятном».

Однако, как ни старалась Катя переключиться, мысли невольно возвращались к поездке в Египет.

«А ведь идея не встречать его в аэропорту действительно Виталика. И он абсолютно прав. Зачем мне срываться с работы? Рейс чартерный, возможны задержки с вылетом. А по прилету его подвезет водитель Замятина. Высадит шефа в Боровлянах и довезет Виталика до дома. Все равно ему в город возвращаться. „Присмотрись к теплой компании!“ — передразнила она Людмилу. — Да все я знаю! Ну сядут они в самолет, выпьют, пофлиртуют со стюардессами! Чем еще мужикам заняться в эти несколько часов лету? — пыталась она побороть поселившееся в душе беспокойство. — Неужели и я ревную?… Ну да, ревную. Потому что не представляю своей жизни без Виталика… Тьфу! Что за дурацкие мысли в голову лезут? Заразная штука ревность, — скосила она недовольный взгляд на Людмилу. — Надо думать о веселом: Новый год на носу, — воодушевилась Катя, но тут же снова опечалилась: — А мое заветное желание так и не сбылось…»

Сколько уж врачей обошла, сколько сдала анализов и тестов, сколько неприятных и болезненных процедур вытерпела, а забеременеть так и не смогла. Медицинские светила назначали очередной курс лечения и, как правило, уверяли, что вот-вот — И все случится. Однако сколько ждать?

«Как Бог даст», — разводили они руками в ответ на прямой вопрос. Катя уж и в церковь ходила, каялась во всех грехах, которых за собой вроде и не замечала, выучила несколько молитв, старательно читала их на ночь — бесполезно. Гормонотерапия, ЭКО… Ничего не получалось. Слезы, депрессии, в которые она впадала после каждой неудачи… Но проходили недели, месяцы, душевная боль ослабевала, возвращалась вера, что рано или поздно семья Проскуриных обзаведется детьми, а их родители — внуками. Искали новых врачей, шли на новые процедуры…

«А может, действительно у нас несовместимость? — все чаще задумывалась Катя. — Если и у него все нормально, и у меня, то должна же быть какая-то причина?»

Не меньше дочери переживал по этому поводу Катин отец, отставник Александр Ильич Евсеев. Восемь лет назад, после того как в течение года умерли жена и престарелые родители, он продал квартиру, два дома в родном Слуцке и перебрался поближе к дочери. Купил домик с большим участком в Ждановичах (повезло, успел до резкого скачка цен), устроился работать на автомойку, довольно быстро стал ее руководителем, через три года вместе с зятем построил свою и тут же в разгар зимы подхватил воспаление легких.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: пока лежал в больнице, влюбился в лечащего врача Арину Ивановну Семенову, женщину пятидесяти лет, единственная дочь которой жила в Германии. Через год предложил ей руку и сердце и перевез к себе за город. Так как совместных детей заводить было уже поздно, а внуки Семеновой жили за границей, они все чаще стали намекать Кате с Виталием, что пора бы им и о наследниках подумать. Живут душа в душу, в достатке. Ну сколько можно откладывать?

Александр Ильич даже попросил Арину Ивановну поговорить с дочерью на эту деликатную тему. Вот тут-то все и открылось… Больше подобными беседами отец Кате не докучал, но при встречах заглядывал в глаза с тайной надеждой: а вдруг?

Сложнее в связи с отсутствием детей складывались отношения со свекром и свекровью, которые жили в Смолевичах. Нет-нет, да и ввернут они в разговоре обидное: мол, неспроста все. Свекровь же, особо не миндальничая, однажды пошла еще дальше: наверняка сделала аборт до знакомства с нашим сыном. Да не делала она никаких абортов, и Виталик прекрасно об этом знает, потому что был и остается ее единственным мужчиной!

Такое «взаимопонимание» тепла в отношения с родственниками не прибавляло, и нередко муж отправлялся к ним в гости один, без жены. И за это Катя была ему благодарна: меньше недвусмысленных намеков и разговоров на больную тему. К тому же ей некогда разъезжать по гостям — все свободное время отнимала работа. Впрочем, как и у Виталика — он неустанно раскручивал собственный бизнес.

Пережив сложный процесс становления, когда существовали без гроша в кармане, супруги Проскурины достигли немалых материальных высот. Просторная квартира в новом доме в престижном районе, две машины, обязательный отпуск за границей: зимой — в Альпах, летом — на теплом море. Раз в месяц выезды на шашлыки к Замятиным, обязательный секс два-три раза в неделю. И пусть днями каждый из них вращался на собственной орбите, ближе к ночи обязательно возвращались домой. Допросов и расспросов, где и почему задержался тот или другой супруг, не устраивали. Потому что полностью доверяли друг другу. Они даже ссорились крайне редко, так как поводов не давали.

В общем, все у Проскуриных было хорошо. Спокойно, немного однообразно, зато стабильно. Что тоже немаловажно в наше время.

Не было только детей…

2

…Синее море, бравшее начало от босых Катиных ног, простиралось до самого горизонта и сливалось там с насыщенно-голубым небом. Да так, что практически невозможно было заметить переход от одного к другому.

Утопая в теплом песке, Катя шла по берегу и готова была бесконечно любоваться этим видом. Вдруг вдали показалась белая точка, которая быстро увеличивалась в размерах.

«Лайнер… Такой большой, такой красивый, — рассмотрела она. — К берегу идет… Прямо на меня… — неожиданно осознала она и огляделась. — Но ведь здесь нет ни порта, ни причала… Куда же он? Неужели капитан не видит, куда ведет судно? Вот уже и музыка слышна, люди на палубах, радуются, машут мне руками… Господи, неужели они не понимают, что скоро разобьются? — в ужасе расширила она глаза, что было сил закричала: — Стойте! Остановитесь!!!»

Но ее никто не слышал. Меж тем корабль стремительно приближался, и вот уже прямо над ней нависла тень от палубы. В страхе Катя попятилась назад, развернулась, чтобы убежать прочь. Но ноги почему-то отказались слушаться и безнадежно увязли в песке… В этот момент содрогнулась земля…

Резко распахнув глаза, Катя не сразу сообразила, где она. В салоне было темно. Как оказалось, микроавтобус съехал с асфальта и медленно двигался по ухабистой дороге в глубь густого леса. Водитель, состоявший на службе в банке у Колесникова, мастерски переваливал «Мерседес» через пересекавшие узкую колею мощные корни и искусно маневрировал между плотно стоящими у проезжей части деревьями. Чтобы не свалиться с сидений, женщинам пришлось крепко уцепиться за поручни и забыть о сне.

Наконец впереди замелькали огни, деревья расступились и открыли взгляду заброшенный поселок на берегу озера: унылые дома из толстых почерневших бревен с изредка светящимися окнами, покосившиеся ворота, поваленные заборы. В сгустившихся сумерках все это выглядело особенно удручающе.

Продолжая аккуратно объезжать ямы и ухабы, почти у самой воды микроавтобус резко повернул налево, и картина в мгновение ока изменилась: вдоль береговой линии показался ряд добротных свежесрубленных домов. Вокруг них — металлические решетки, мощеные дорожки, освещенные фонарями.

«Дачи, — поняла Катя, выпрямив поджатые под сиденье затекшие ноги. — Для местных — дороговато, скорее всего, наши, минские. Места здесь красивые, слов нет, однако далековато. А уж снежной зимой сюда и вовсе не доберешься».

Миновав пару новехоньких домов-близнецов, автомобиль снова свернул налево, поднялся на взгорок и с ходу въехал в широченные распахнутые ворота. Практически уткнувшись носом в крытый грузовик, водитель затормозил.

— Вовремя прибыли, — довольно заметил он, наблюдая, как на залитую светом заасфальтированную площадку из кузова выпрыгивали люди.

— Ну что, девочки? Выгружаемся? — первой поднялась Лена и потянула на себя ручку двери. — Всем привет! Не ждали? — с обворожительной улыбкой игриво обратилась она к опешившим мужчинам, среди которых был и муж Яны Григорий. — А где наши? — довольная произведенным эффектом, спросила она елейным голоском.

— Ваши — там, — придя в себя, показал тот в сторону второй, более многочисленной группы охотников у сарая. — А…

— А Яна дома осталась, — успокоила его Колесникова и громко позвала: — Игорь!

На звонкий женский голос отреагировали все без исключения. Кто-то замер в недоумении, кто-то, увидев Лену, открыл рот. И было от чего: в ярком комбинезоне цвета фуксии, в белоснежном шарфике и шапочке, из-под которой рассыпались по плечам темные вьющиеся волосы, с пышной челкой до бровей, Леночка была так кукольно красива, что напоминала манекен в витрине дорогого магазина или, на крайний случай, увеличенную куклу Барби.

Сделав несколько шагов по направлению ко впавшим в ступор охотникам, она снова улыбнулась, и тут же стало понятно, что хваленая пластмассовая кукла проигрывает ей по всем статьям. Такую походку нельзя повторить, такую улыбку невозможно воспроизвести на миллионах искусственных лиц! Жемчужные зубки, пухлые, четко очерченные губки, завлекательные ямочки на щечках. А глаза? Разве можно повторить такие глаза? Огромные, темно-зеленые с карими крапинками, обрамленные густющими черными ресницами!

Как поговаривали, красотой своей жены Колесников (лысоватый коренастый мужчина весьма плотного телосложения) гордился ничуть не меньше, чем капиталами собственного банка. Баловал, опекал, исключительно вместе с супругой посещал все приемы и вечеринки. Но к такому неожиданному приезду жены с подружками он, как и другие, оказался явно не готов.

— Что ты… что вы здесь делаете? — приблизившись к жене, растерянно забормотал он.

— Разве ты не рад? — наградив мужа легким поцелуем, театрально надула губки Леночка.

— Ну почему же? Я всегда рад… Вот только… — Игорь смущенно оглянулся на охотников. — Хоть предупредили бы…

В отличие от Полевых, Колесниковы никогда и ни при каких обстоятельствах не выясняли отношений на людях. Хотя на самом деле проблем в этой семье тоже хватало. Игорь обладал крутым нравом, к тому же был самолюбив и ревнив. А здесь — молодая жена модельной внешности, с точеной фигурой, которую ничуть не испортили роды. Даже наоборот: девичьи плоские места обрели соблазнительные выпуклости, грациозная походка и движения стали более женственными, плавными. Теперь ее запросто можно было сравнить с холеной породистой кошечкой. Но Ленка хорошо понимала, как ей следует себя вести, дабы не навредить себе же любимой. И Колесникову удавалось себя контролировать.

— Мы пытались, но вы же телефоны отключили, — ответила подошедшая к Колесниковым Людмила. — А где мой герой?

— В сарае.

— Как охота?

— Нормально. Твой Павел, кстати, отличился: такого красавца кабанчика добыл!

— Живодеры, — не разделила мужского восторга подошедшая к ним Катя.

— Пошли посмотрим? — предложила подругам Полевая.

— Ни за что! — замотала головой Ленка. — Я крови боюсь, еще в обморок хлопнусь.

— Я тоже не пойду, — категорически отказалась Проскурина. — Зверюшек жалко.

— Ну, как хотите!

Оставив Колесниковых наедине, Катя отошла подальше от сарая и достала сигареты.

— Неужели совсем не хочется даже взглянуть на добытую дичь? — услышала она за спиной приятный мужской голос, обернулась и тут же столкнулась с насмешливым нзглядом из-под натянутой до бровей защитного цвета трикотажной шапочки. Что-то знакомое почудилось ей в этом типе. — Зачем же тогда приехали? — щелкнул для нее зажигалкой высокий мужчина в камуфляже.

— Случайно получилось, — пожала та плечами. — Девчонки позвали, я и поехала. Но ваши трофеи меня не волнуют.

— Понятно… Охота час назад финишировала, но… — посмотрев направо, затем налево, он усмехнулся, — судя по новым вводным, не совсем… Как вас зовут, если не секрет?

— Не секрет. Катя.

Ответного «а вас?» обладатель приятного голоса так и не дождался.

— …А я — Вадим, — представился он после паузы. — Вадим Сергеевич.

— В таком случае Екатерина Александровна.

— Надо же, какое совпадение… — слегка растерялся мужчина.

— Вы о чем?

— Да так, красиво звучит, — туманно ответил он. — Продолжим знакомство: Ладышев. Тридцать семь, почти тридцать восемь, лет. Стрелец по гороскопу, третья группа крови, резус отрицательный. Рост метр девяносто четыре, вес девяносто четыре, размер обуви сорок пять… Холост.

— Странная манера знакомиться, — хмыкнула она.

Вот так, с перечислением анатомических и не только подробностей, ей представлялись впервые.

— Просто я решил избавить вас от вопросов, которые непременно возникнут, — самодовольно пояснил тот.

«Ну, конечно, осталось только уточнить параметры самой важной части тела! — усмехнулась про себя Катя. — За кого он меня принимает?»

— Вы думаете, мне понадобится ваш размер обуви?

— Ну… Вдруг… — улыбнувшись, он пристально посмотрел на нее карими глазами, обрамленными густыми ресницами, и вполне серьезно добавил: — А вдруг вы решите подарить мне на день рождения домашние тапочки?

— А вы в них нуждаетесь? — опешила Катя от такой наглости. — Не обессудьте, но есть одна важная причина, из-за которой мне в голову не придет дарить вам этакий… почти интимный подарок. Я замужем. И тапочки мне есть кому дарить, — гордо добавила она и, заметив, что рядом с Колесниковыми появился Григорий, демонстративно направилась к ним.

— …Такой грохот в лесу стоял! На меня дважды лосиха с лосенком выходила, во второй раз совсем рядом, чуть не описался от страха. А стрелять нельзя: лицензия только на кабана, — сетовал Игорь, делясь впечатлениями об охоте. — Предупредили ведь, что здесь строго. Эх, не то что в прошлую субботу! Там сразу сказали: можете стрелять во все, что шевелится.

— У Михалыча всегда строго, — уважительно пробубнил в усы Григорий. — Потому и зверья полный лес.

— Согласен. И если мы пришлись вашей компании ко двору, будем наведываться в гости.

— Ну отчего ж не ко двору?… А как наши, местные, дали вам жару в первом загоне?

— Мы сразу сообразили, что это проверка, — понимающе кивнул Колесников. — Решмлм, небось, что у городских кишка тонка за ними по лесу гоняться?

— Всякое бывает, — проворчал подошедший пожилой мужчина, судя по выговору, из местных. — А вы молодцы! Потому и поставил вас потом на верное место. И стрелять умеете. А насчет городских, так здесь, кроме вас, еще пятеро из Минска. Угодья у нас богатые, много кто приезжает на охоту… Меня Михалыч зовут, я егерь. А вы кто такие будете? — повернулся он к женщинам.

— Знакомьтесь: это моя жена Лена, — спохватился Колесников. — Это Катя, наша соседка, а третья — супруга Павла Людмила. Вот, приехали оценить наши трофеи, — словно оправдывался он. — Вы не против?

— Полюбопытствовать, значит, — одобрительно хмыкнул егерь. — Ну, чего ж против? Раз жена уважает мужево увлечение — то добре.

— Мы еще долго здесь? — чувствуя, что начинает подмерзать на студеном воздухе, тихонько спросила Катя у Григория.

— Посмотрим. Надо обмыть удачную охоту.

— Девчата, раз уж вы приехали, помогите моей невестке стол накрыть, — неожиданно обратился к Кате с Леной Михалыч. — Продукты в пристройке, на столе. А невестка в доме. Если что надо — спросите у нее.

— Точно: раньше сядем за стол, раньше выпьем, раньше отсюда выберемся, — подхватил Григорий.

— Хорошо, — переглянувшись с подругой, согласилась Проскурина. — Заодно и согреемся.

— Конечно, в хате теплее. И в пристройке вчера отопление подключили. Проводи, племяш.

Дав Григорию указание, Михалыч направился к сараю.

— А почему в пристройке? — поинтересовалась Лена.

В отличие от подруги, перспектива накрывать стол ее не больно вдохновляла. Но и отказать было неудобно. Слишком уж почтительно все обращались с егерем.

— Потому что ее пристроили специально для охотников. С другой стороны дома. Идем, я покажу, — увлек за собой женщин Григорий. — У Михалыча невестка — аккуратистка, не дает через хату ходить.

«Еще бы, — подумала Проскурина. — Здесь человек двадцать, не меньше. Все в сапогах, натопчут. Попробуй потом полы отмыть».

— А дичь вы проверяете? Ну, на болезни всякие? — полюбопытствовала Ленка, когда они направились в обход дома.

— А как же! У Михалыча даже свой микроскоп имеется!

Свернув за угол, в сгустившейся темноте женщины наткнулись на два прижатых к дому блестящих под лунным светом черных автомобиля с минскими номерами.

— «Range Rover»! Новенький! Ни фига се!.. «Autobiography»… Круто! — присвистнула продвинутая в марках автомобилей Ленка, идентифицировав один из них. — Эксклюзив! Высочайшие воплощения роскоши! А-а-а! Хочу такой же! Судя по всему, неслабые у вас охотники!

— А то! Все, пришли, — спокойно отреагировал на ее восторг Григорий и показал на белеющее свежими досками крыльцо.

В огромной отделанной вагонкой комнате из обстановки были лишь старый трехстворчатый шкаф, несколько топорно сбитых двухэтажных кроватей и длиннющие столы с лавками. Грубая деревянная мебель никак не гармонировала с покрытыми лаком светлыми полами, позолоченными потолочными светильниками, батареями парового отопления, прикрытыми белыми экранами, и с белоснежными тюлевыми занавесками на окнах.

— Михалыч соорудил пристройку для охотников, а невестка все норовит придать ей жилой вид, — поймав недоуменные женские взгляды, пояснил Григорий. — Хозяйственная. Вот продукты, — показал он на гору кульков и контейнеров, сваленных на край стола. — Надо бы нарезать и…

— Разберемся, — снисходительно отмахнулись от его ценных указаний женщины.

Вооружившись выданными охотничьими ножами, они принялись вытряхивать из пакетов нехитрый охотничий провиант — сало, колбасу, вареные яйца, овощи, хлеб, лук.

Минут через пять в комнате появились двое мужчин в камуфляже во главе с хозяином. Распахнув скрипучий шкаф, тот открыл дверцу упрятанного внутри внушительного сейфа, извлек оттуда книгу и металлическую коробку.

— Вот видите, все на месте, — заметил он довольно. — Срезы первого кабана — на блюдце.

— Нет проблем, Михалыч. Проверю, — расслышала Катя уже знакомый мужской голос.

Стащив с головы шапку, Вадим Ладышев пригладил пятерней темные волосы, раскрыл футляр, осторожно достал из него микроскоп и водрузил на противоположный от женщин край стола.

— А что это вы собираетесь делать? — игриво поинтересовалась у него Колесникова.

— Искать паразитов, — ответил тот, не повернув головы.

— Эти… как их… Я читала… Трихо… трихомонады?

— Могу вас заверить, милая барышня, — развеселился Ладышев, — что трихомонады ищут по другому поводу и в другом месте. Кстати, не могла бы одна из вас мне помочь? В поиске личинок трихинелл мне без ассистентки не обойтись! Ну о-о-о-чень ответственный процесс!

— Помоги, — не удостоив его взглядом, кивнула подруге Катя.

«Пусть Ленка потешится, — решила она, предвкушая стандартную сцену, когда мужчина, попав под обаяние Колесниковой, начисто лишался способностей адекватно воспринимать реальность. — Должен же кто-то проучить этого самонадеянного самца».

Ничего, кроме раздражения, поведение Ладышева у нее не вызывало.

— И чем я могу помочь? — приблизившись к мужчине, раскладывавшему стеклышки, томно полюбопытствовала Ленка. — Вы, наверное, ветеринар? Очень романтическая профессия…

Последовала обязательная пауза, во время которой объект ее внимания, по идее, должен был представиться и спросить, как зовут прекрасную незнакомку. Однако пауза неприлично затянулась.

— И как же вас зовут? — так и не дождавшись вопроса, нетерпеливо поинтересовалась она сама.

Проскурина досадливо хмыкнула: не по сценарию. Всегда и без исключения мужчина, завидев рядом с собой такую неземную красоту, торопился проявить благорасположение. Еще и ручку мог поцеловать.

— А вы как думаете? — прильнув глазом к микроскопу, слегка небрежно отреагировал Ладышев.

Снова не по сценарию. Но с учетом ситуации можно сделать поправку на его занятость.

— Артем? Андрей? Анатолий?… — стали на выдохе перечисляться имена, что придавало голосу Ленки завораживающее грудное звучание. — Неужели не угадала?

— Пока дойдем до нужной буквы, столько времени зря потеряем… Так и быть, ускорим процесс, — привстав, мужчина сбросил куртку, демонстративно вытерев ладонь о штанину, протянул ее Колесниковой и осторожно коснулся женских пальчиков. — Вадим.

«Есть! — довольно отметила наблюдавшая за ними Проскурина. — Однако это больше напоминает театр: похоже, пленительные чары Колесниковой цели пока не достигли. Ладно, подождем. Еще не вечер».

— А вас величают…

— Елена.

— Прекрасная… — понимающе кивнул мужчина, опустился на свое место, глянул в микроскоп, затем снова поднял голову и, не стесняясь, восхищенным взглядом с головы до ног окинул Ленку. — Ба!.. Простите… Работать рядом с такой красотой… невозможно, — забормотал он и вдруг продекламировал: — «Мысли бессвязны, руки дрожат. Сердце стучит… Но… пути нет назад!»

При всей уместности строк прозвучали они скорее насмешливо. Катю это снова насторожило.

— Ого! Вы еще и поэт?

— Пытался им стать в пятнадцать лет… Но родители мечтали о другом поприще для своего отпрыска.

— Ветеринара? — съехидничала Колесникова.

— Селяви, — развел он руками. — Значит, так, Краса Ненаглядная, — тут он сменил тон на деловой, — берем вот эту толстую книгу и ищем в оглавлении интересующий меня раздел. Могу объяснить, как это делается.

— Разберемся, — уловив скрытую иронию, надула губки Ленка, присела на скамейку и раскрыла книгу.

«Ветеринария», — значилось на обложке.

Похоже, первая попытка зацепить Ладышева потерпела фиаско.

Став вполоборота, Катя украдкой поглядывала на сосредоточившегося над микроскопом мужчину, непроизвольно перевела взгляд на его руки… и замерла. Так уж она была устроена, что именно руки в первую очередь воздействовали на бессознательные реакции, давали или не давали старт тем биохимическим процессам, которые не оставляли ее равнодушной к этому мужчине.

Впервые она прочувствовала это еще в детском саду, в песочнице. Тогда в их группе появился новичок — полненький светловолосый и голубоглазый мальчик Гена. Естественно, активная и со всеми дружелюбная девочка Катя тут же взяла над ним шефство. На первой же прогулке все и случилось: как завороженная, не в силах вымолвить слова, смотрела она на неторопливые, основательные движения пухлых ладошек. В том, как мальчик наполнял ведерко песком, как его переворачивал, как поправлял осыпавшиеся края, было что-то магическое, возбуждавшее необъяснимые чувства. Назавтра история повторилась, а в последующие дни девочка уже не могла дождаться прогулки — так хотелось снова оказаться во власти этих странных, волшебных ощущений.

Конечно же, она подружилась с этим удивительным мальчиком!

Однако скоро наваждению пришел конец: наступила осень, затем зима, а весной отца перевели из Темиртау под Ярославль. Семья переехала следом, там Катя пошла в школу. Новые друзья, новый круг общения. Пухленький мальчик Гена и связанные с ним ощущения постепенно забылись. Но, повзрослев, она вдруг с удивлением поняла, что в представителях противоположного пола ее по-прежнему в первую очередь волнуют руки… Не рост, не стать, не цвет глаз, не голос, а именно руки, их завораживающие движения.

И дело не в том, насколько они ухоженные. Если в движениях рук присутствовала невидимая энергетика, если Катя не могла оторвать от них завороженный взгляд и чувствовала при этом нестерпимое желание к ним прикоснуться, то она могла тут же увлечься их обладателем. Так случилось и при знакомстве с Виталиком, когда он заполнял бланк объявления в редакции. Судьбой была уготована и новая встреча с Геной…

— Трихо… — меж тем водила пальцем по оглавлению Ленка.

— Трихи… — едва слышно напомнил ей мужской голос.

Оторвавшись от книги, Колесникова хлопнула ресницами и звонко расхохоталась. Вслед за ней засмеялся и Вадим.

Заставив себя оторваться от разглядывания мужских рук, Катя незаметно вздохнула и снова повернулась к разделочной доске с колбасой.

«И где хваленая невестка Михалыча? Никакой посуды! Куда же все это раскладывать?» — подумала она раздра-женно.

— Нашла! — раздался за спиной победный возглас. — Тра-ля-ля! — пропела Ленка и гордо посмотрела на мужчину, продолжавшего возиться с микроскопом и стеклышками.

Забросив ногу на ногу, она демонстративно уложила книгу на колено и, раскрыв нужную страницу, ахнула:

— Ничего себе! Здесь столько всего написано!

— Ага, мелким шрифтом, — не удержался от очередной колкости Вадим и тут же успокоил: — Вы не переживайте, много читать не придется. Только освежим в памяти пару раздельчиков: патологоанатомические изменения и диагностика. И вслух, пожалуйста.

— Ну, хорошо. Значит, так… «У животных нарушается строение мышечных волокон…»

Поборов желание наблюдать за их дальнейшим общением, Катя снова переключила внимание на разделочную доску. Разложив провиант во все те же пластиковые контейнеры и на салфетки, она критично осмотрела стол, сбросила в пакет мусор и снова непроизвольно покосилась влево.

Кокетливо растопырив пальчики, Ленка прильнула глазом к микроскопу и что-то рассматривала.

— …Ой, они действительно похожи на блестящие пузырьки!

Судя по всему, Колесникова решила сменить тактику и стала играть по чужим правилам, что было ей несвойственно. Однако старалась она зря: насмешливым взглядом Ладышев в это время наблюдал не за ней, а за Катей.

— А у вас нет желания взглянуть на жировые клетки? — блеснул он темными глазами. — Рекомендую! Бич доброй половины человечества! Особенно женской!

«Специально, что ли, по больному месту?» — мелькнуло у Проскуриной.

Борьба с лишним весом была ее второй большой проблемой. За последние два года набрала ни много ни мало десять килограммов. И это при том, что от природы не была худышкой! Теперь же при ее росте в метр шестьдесят девять имела семьдесят пять килограммов! И всему виной гормональные препараты. Как всегда, одно лечишь, другое калечишь. Уж какие только диеты ни перепробовала, можно сказать — совсем не ела, а клевала как птичка. И все равно поправлялась. Полное впечатление, что даже от воздуха. Хоть совсем не дыши! И худеть становилось все тяжелее: раньше за неделю могла привести себя в форму, чтобы влезть в какое-нибудь вечернее платье. Теперь же добрая треть гардероба болталась в шкафу без надобности.

Однако, смирившись с мыслью, что для достижения цели — забеременеть — все средства хороши, в один прекрасный день она снова пошла на очередной курс гормонотерапии: Проскурины решили повторить попытку ЭКО. Стрелка на весах медленно, но верно вновь поползла вверх…

Приняв обидный намек на свой счет, Катя почувствовала, что начинает краснеть, и отвернулась.

— Да мне как-то все равно, — буркнула она, пожав плечами.

Раздражение на Ладышева в одно мгновение взлетело к пиковой точке: не будь она интеллигентной, воспитанной барышней, так бы и запустила в него каким-нибудь контейнером с колбасой.

— А вы не бойтесь, они не кусаются, — похоже, Вадим не заметил ее состояния. — Даже если в последний раз смотрели в микроскоп еще в школе на уроках ботаники, то это вовсе не значит, что вы потеряны для нашего научного сообщества! — пошутил он. — Мы все здесь, можно сказать, самоучки.

Прозвучало, вроде, вполне безобидно.

«И чего я на него взъелась? — попыталась урезонить себя Катя. — Может, слова „бич человечества“ сорвались у него с языка без всякого умысла».

— Кстати, а кто вы по профессии? — Ладышев явно старался вовлечь в разговор Катю.

— По профессии я, можно сказать, с миру по нитке… — не конкретизируя, нехотя ответила она.

— Катя у нас журналистка. Очень известная, между прочим, — гордая за подругу, ответила Лена.

— Вот как?!

Взгляд Вадима вдруг утратил выразительность, словно споткнулся обо что-то. В наступившей тишине звякнуло уроненное стеклышко.

— Она самая-самая талантливая! — довольная произведенным эффектом, продолжала Колесникова. — В «ВСЗ» печатается. «Вчера. Сегодня. Завтра». Вы, должно быть, читали ее статьи.

— Должно быть, читал, — глухо выдавил Ладышев и снова встретился с Катей взглядом.

Блеска в его глазах уже не было. Более того, они показались ей страдающими. Однако буквально через секунду боль в них исчезла. Ее сменили жесткость и холодность, по губам скользнула неприятная ухмылка.

— В таком случае странно… Насколько я знаю журналистов, настолько не устаю поражаться их животному любопытству: надо не надо — везде дай сунуть нос! Катя, а вдруг вам придется писать о новомодной диете? Тогда уж точно пожалеете, что не воспользовались случаем и не разглядели жировые клетки в упор. Готов спорить: в вашей редакции нет микроскопа! — через силу постарался улыбнуться Вадим и спустя мгновение стал прежним — расслабленным, вальяжным, игривым.

«Три разных человека в течение одной минуты! — поразило Проскурину. — Невозможно… Наверное, мне показалось. К тому же здесь неважное освещение. Давненько я не сталкивалась с такими типами: то притягивает к себе, то отталкивает. Будто играет. Одно ясно: у него сильнейшая энергетика, он знает это и умело ею пользуется. К таким женщины прикипают намертво. Тогда… почему он не женат? Никак не подберет себе пару? Разведен? Или же это типичный сердцеед? Все может быть. А журналистов, судя по всему, не больно жалует. Что ж, будем с ним настороже, — приняла она решение. — И все же не мешало бы его расколоть. Придется сделать вид, что я, вслед за Ленкой, готова играть по его правилам. А там посмотрим, кто кого!»

— Ладно, уговорили, — небрежно бросила Катя.

С выражением полного безразличия она подошла ближе, сунула руки в карманы куртки, склонилась над микроскопом и разочарованно вздохнула: зажатые стеклышками бесцветные пузыри были настолько невзрачными, что не вызывали никаких эмоций.

— Не впечатляет? — услышала она над ухом и, уловив дыхание Вадима, невольно замерла.

Закружилась голова. Исходивший от этого человека энергетический поток был настолько мощным, что буквально пронизал насквозь. Она даже пошатнулась.

— Что случилось? — тут же отреагировал он. — Вам плохо?

— Слишком долго спала, — нашла она первое пришедшее на ум объяснение. — Не привык мой организм к подобным перегрузкам.

— Верно, — подтвердила Колесникова — Проснулась почти в двенадцать. Даже я встала раньше. Ну, и когда мы увидим эти ваши трихо… трахо… тьфу! — капризно топнула она ножкой. Похоже, внимание, оказываемое подруге, было ей не по душе. — Дайте хоть глазком взглянуть на этих личинок, пока они не свернулись в спираль и не покрылись капсулой!

— Лучше бы нам их не видеть!

Присев за стол, Вадим вернулся к прерванному занятию и коснулся скальпелем лежащего на тарелке кусочка мяса.

— Иначе всем испортим настроение… — зажимая тончайший срез стеклышками, пояснил он. — К тому же в сарае еще одного кабанчика разделывают.

— Мы только об одном слышали.

— Одного ваши уложили, другого местные.

— А вы стреляли?

— Стрелял. Но сегодня не мой день, — скупо поделился он впечатлениями.

— А кабанчики большие? — настойчиво пыталась завладеть его вниманием Колесникова.

— Одному года два, второй — сеголеток.

«И куда подевалось его красноречие? — недоуменно посмотрела на Вадима Катя. — Сосредоточен. Вряд ли Ленке удастся заманить этого типа в свои сети. А ведь бедняга старается: с ее-то лингвистическим образованием не может запомнить слова „трихинеллез“ и „трихинеллы“! Да и к теме охоты до этого она была более чем равнодушна!»

— Что значит сеголеток? — решила проявить профессиональное любопытство Катя.

— Значит, ему не было года. Сего лета.

— И не жалко?

— Вопрос риторический, плавно переходящий в главный: в чем смысл охоты? — не отрываясь от микроскопа, парировал он.

— И в чем смысл охоты?

— В первозданности, в первобытности… Гены. Память далеких предков.

— С предками все понятно: они добывали пропитание, — согласилась Проскурина, предвкушая словесную баталию. То, что не вышло у Колесниковой, вполне может получиться у нее. Надо как-то раскачать этот «айсберг в океане», прощупать, чем он дышит, вызвать на спор — в споре рождается истина. — А меня интересует, для чего нужна охота в наши дни? Неужели вы и вам подобные до сих пор испытывают нестерпимый голод? — постаралась она зацепить собеседника наверняка.

— Провокационный вопрос… Теперь я готов поверить, что вы — журналистка. Да, я и мне подобные охотники на самом деле испытываем голод. Но не животный, — он поднял голову и пронзил ее новым взглядом — внимательно-оценивающим, словно попытался проникнуть в ход ее мыслей.

— А какой же тогда?

— Хорошо… Для начала назовите синоним слова «сытость».

— Пожалуйста. Сытость… это… насыщение, пресыщение, полное удовлетворение тех или иных потребностей…

— Близко, но слишком банально, — он разочарованно пожал плечами и, сделав небольшую паузу, словно выстрелил: — Сытость — это скука! Именно поэтому я испытываю голод, свойственный человеку разумному: это поиск новых впечатлений, острых ощущений, таких, чтобы холодела спина, прошибал пот, а внутри все замирало, переворачивалось. Биохимическая реакция, если хотите, при которой уровень азарта и адреналина зашкаливает. В данном случае новое — это хорошо забытое старое. К тому же ожившие охотничьи инстинкты дают возможность самоутвердиться, почувствовать радость победы. В каком-то смысле все люди — охотники: каждый ставит цель, стремится ее достичь. Каждый хочет быть победителем. И это нормально. Потому что человек, потерявший подобный охотничий инстинкт, не представляет никакой ценности для общества. Это балласт.

— То есть если не пристрелишь вот такого сеголетка, то и грош тебе цена? — подытожила его речь Проскурина.

Судя по всему, соперник в споре ей попался куда серьезнее, чем представлялось.

«Что такое сытость?» — непроизвольно повторила она про себя его вопрос. — Да, крепкий орешек. А чего стоит ответ: сытость — это скука! В глубине души с этим можно согласиться, но вот другие доводы… «Победитель», «балласт»… Комплекс Наполеона получается!

— Словом, вы готовы утверждать, что победителей не судят?

— Почему же? Судят. Чаще всего завистники. Ну а еще трусы и неудачники. Но мы отошли от главного. Смею напомнить, что тема нашей дискуссии — охота.

— Хорошо… — слегка растерялась Катя. — Тогда еще одна банальность: если ваши прирожденные охотничьи инстинкты так сильны, зачем вы пользуетесь оружием?

— Homo sapiens… Человек — существо разумное. Зачем лишний риск?

— А не маловато ли в таком случае адреналина? Лично я порекомендовала бы вам охотиться без ружья. Гарантирую: тогда острых ощущений вам хватит на всю оставшуюся жизнь! — почувствовав уверенность, с насмешкой добавила Катя.

— Если удастся ее сохранить, — неожиданно согласился Ладышев и улыбнулся. — А вообще здесь срабатывает другой инстинкт — самосохранения. Но планы сходить с рогатиной на медведя у меня, надо сказать, имеются.

— Это уж когда совсем невмоготу станет от скуки? То есть от сытости. Или собираетесь победить свой инстинкт самосохранения?

— Отнюдь… Скорее, есть желание проверить, насколько он силен, попытаться довести его до автоматизма. Этакий тренинг. Ведь ружье не всегда спасает. Слышали про случай в Беловежской пуще, когда раненый зубр впечатал немца в дерево? А все дело в том, что охотник растерялся, не смог не то что выстрелить, с места сдвинуться. В таких случаях вся надежда на инстинкты, быстроту реакции и… — Вадим снова посмотрел на Катю с улыбкой, — на прочность и высоту стоящего рядом дерева.

— Вам приходилось спасаться на деревьях? — с притворным ужасом расширила глаза Колесникова.

Тон, каким она задала свой вопрос, заставил Вадима непроизвольно к ней повернуться. Похоже, красавице надоел интеллектуальный спор, в котором она чувствовала себя третьей лишней.

— Мне нет, а вот Михалыч за свою жизнь немало деревьев облазил.

«И как он сразу просек, чем может обернуться приезд этих дамочек!» — уважительно подумал он о егере, вспомнив краткий инструктаж, едва Григорий с женщинами исчезли за углом дома: «Они с мужьями приехали. Никому рот не разевать и слюни не пускать. Иначе будете иметь дело со мной!»

Все предельно просто: около двух десятков не остывших от охоты мужчин и три женщины. Стоит кому-то чуть больше выпить и отпустить тормоза, как легко может взыграть инстинкт самца-охотника. А уж тем более, если дама сама не прочь пофлиртовать. Ай да Михалыч!

— …И от кого он спасался? — еще шире распахнула глаза Колесникова.

— Не люблю пересказывать чужие байки. Сами спросите.

— Надо бросать эту охоту! — решительно тряхнула та кудрями. — Ведь мой Игорек со своим весом ни на какое дерево не заберется.

— Как бы не так! В экстремальных ситуациях люди не то что о лишних килограммах, о сломанных костях забывают! Еще как заберется! Уж поверьте мне, доктору!

— Коровьему? — отомстила ему Ленка за невнимание.

Ладышев только усмехнулся и снова прильнул к микроскопу.

— Однако с вами, Катя, я готов продолжить дискуссию, — произнес он. — Еще вопросы будут?

— Будут. Что лично вам дала охота? Кроме трофеев, разумеется.

— Главное, чему она меня научила, — анализировать ситуацию и различать, когда охочусь я, а когда охотятся на меня, — выделил он голосом последние слова и, оторвавшись от микроскопа, насмешливо посмотрел Кате в глаза. — Странно, если вы этого еще не поняли.

Та замерла. Что он хотел этим сказать? Что раскусил их намерения? Но ведь это была ее идея спровоцировать спор! Выходит, он понял все с самого начала и умело направлял разговор в нужное русло…

«Вот гад!» — подумала она раздосадованно.

— С этого момента я становлюсь ярой противницей охоты! — так и не поняв, что битва бесславно проиграна и победа на мужской стороне, на прежней капризной ноте продолжила Ленка.

— Боюсь, ничего у вас не выйдет: насколько я знаю Игоря Николаевича, все в своей жизни он решает сам. Уверен, вопрос, идти или не идти на охоту — самый простой в его жизни. Конечно, идти!

— И вы давно знакомы?! — изумилась Колесникова.

— Достаточно давно. Лет десять. Правда, до сего дня у нас были исключительно деловые отношения.

— Понимаю. Вы, наверное, типа того… клиент его банка?

— Типа того, — Ладышев улыбнулся, и взгляд его снова стал наигранно-восхищенным. — И мне было очень приятно познакомиться с его очаровательной супругой.

— А как ваша жена реагирует на увлечение охотой?

Несмотря на комплимент, чувствовалось, что Ленка не удовлетворена и не собирается сдаваться.

«Вопрос о жене — разведка боем! Неужели она не видит, что он играет с нами, как кот с мышками?… Совсем голову потеряла. Как бы не нарвалась на проблемы с Игорем», — заволновалась Катя.

— Насколько мне известно, Вадим Сергеевич Ладышев, тридцать семь, почти тридцать восемь, лет, не женат, — решила прийти на выручку подруге Проскурина. — Стрелец по гороскопу, третья группа крови, резус отрицательный. Ах да, едва не забыла. Рост метр девяносто четыре, вес девяносто четыре, размер обуви сорок пять.

— А ты откуда знаешь?! Вы тоже давно знакомы?! — еще больше изумилась Лена.

— Чуть больше получаса. Странно, что тебе не представились подобным образом.

«Неужели не понятно, что за тип перед тобой?» — Катя бросила красноречивый взгляд на подругу.

— А у вас великолепная память! — отдал ей должное Вадим.

— Спасибо, — поблагодарила та и, дабы не дать повода для обольщений, будто эти подробности ей в самом деле интересны, добавила: — Это профессиональное.

— Цепкость ума, логика, — неожиданно продолжил он. — Жаль, что в жизни большинство мужчин интуитивно побаиваются умных женщин. Поэтому отчасти удивительно, что вы замужем… Леночка, а чем вы занимаетесь? Простите за нескромность, но, будь я фотомастером, снимал бы вас для обложек самых дорогих глянцевых журналов. С вашими внешними данными вы многого можете достичь, — снова польстил он Колесниковой.

— Вообще-то я окончила иняз, — кокетливо опустила та глазки. — А насчет фотосессии для журнала… Надоело, — небрежно махнула она рукой, бросив взгляд на Катю.

Ей на самом деле не раз поступали подобные предложения, но проблема состояла в том, что супруг категорически против. Возможно, потому что сам когда-то, еще студенткой увидев Лену на подиуме, тут же влюбился, а спустя несколько месяцев женился. И будущей жене поставил единственное условие: покинуть модельный бизнес. Конечно же, она согласилась и ни дня об этом не пожалела. Жесткий, местами жестокий в делах, Колесников не просто холил и лелеял свою молодую супругу. Она возымела над ним определенную власть и быстро научилась ею пользоваться: главное — открыто не перечить. Лаской же и терпением от мужа можно было всего добиться. Но упаси Господи было вызвать его ревность!

— Достойных журналов у нас нет, а ехать в Москву — так томительно. Профессия фотомодели на самом деле не такая легкая, как кажется. Я с пятнадцати лет моделью работала, всякого повидала. Взять, например, кастинг. Если бы вы знали, сколько там подводных камней! — подсела на любимого конька Леночка.

— Да что вы говорите! А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — заинтересованно отреагировал Вадим.

Катя вздохнула и перешла к окну. Истории о закулисье модельного бизнеса она слышала не раз, и не только от подруги.

«Не знаю, кто из них на кого охотится, но кто-то определенно достигнет цели», — сделала она вывод, прислушавшись к мурлыканью Колесниковой.

Похоже, та перешла на откровенный флирт.

«„Большинство мужчин побаиваются умных женщин“, — передразнила она про себя Ладышева. — Да черт с ним! Зато вот мой Виталик не „побаивается“ и счастлив!»

Оторвав взгляд от темного окна, она сунула руку в карман, вытащила сигареты и шагнула к двери.

— Будьте добры, принесите нам срезы мышц второго кабанчика! И сообщите, что первый абсолютно здоров! — бросил ей вдогонку Вадим.

Проскурина даже не обернулась. Выйдя на крыльцо, закурила, подняла голову и стала задумчиво разглядывать черное небо, в котором яркими гроздьями висели звезды. На душе было нехорошо. То ли давало о себе знать фиаско в споре, то ли ставший не по душе спектакль, в котором она оказалась третьей лишней. А возможно, виновник всему — сам Вадим Ладышев…

«Красив, самоуверен, остроумен… Прямо воплощение женской мечты… и все-таки выбрал Ленку, — сделала она невеселый вывод. — Неужели это задело меня больше, чем проигранный по всем статьям спор? Но это же естественно: из двух женщин рано или поздно мужчина выбирает одну. А уж если и она его выбрала — то других вариантов нет. Собственно, он мне и не нужен, у меня есть Виталик. Однако обидно… Что за день? Все кому не лень норовят испортить настроение! Сначала Людмила, теперь этот самонадеянный тип. Отдыхаю, называется!»

Порыв ледяного ветра заставил ее отвлечься от невеселых мыслей. Застегнув пуховик на молнию, подняв капюшон и натянув перчатки, она спустилась по ступенькам, обогнула дом и тут же столкнулась со спешащим куда-то Григорием.

— Велено передать, что первый кабанчик здоров. Требуется второй для исследований, — без всяких эмоций передала она информацию.

— Это хорошо. Ты загляни в сарай, по-моему, его уже разделали.

— Мы скоро поедем?

— А стол накрыли? — уточнил тот и, получив утвердительный кивок, виновато произнес: — Представляешь, забыл, что у Леши, сына Михалыча, сегодня день рождения. А он мой крестник, так что придется задержаться. Мы только в магазин с водителем сгоняем.

— Понятно, — приуныла Катя. — А меня никак нельзя к Яне подбросить?

— Не… Магазин в другой стороне. Ты подожди, не спеши уезжать. Еще повеселимся! — прежде чем исчезнуть в темноте, приободрил он.

«И зачем только сюда приперлась?» — совсем скисла она.

У освещенного входа в сарай толпились охотники. Стоило ей приблизиться, как толпа расступилась и открылась картина, заставившая отвести глаза: огромный дощатый поднос с грудами окровавленного мяса.

По правде говоря, она не была вегетарианкой, но старалась не думать о мясе как о продукте убийства и предпочитала видеть его в приготовленном виде.

— Первый кабанчик здоров. Ваш ветеринар просил принести срезы второго, — продолжая старательно отводить взгляд, передала она.

Окружающие обрадованно зашумели. Над самым ухом неожиданно загоготал здоровенный небритый детина, чем-то неуловимо похожий на Ладышева.

«Наверное, самый голодный», — мысленно сыронизировала Катя.

— Ну, раз ветеринар просил… — детина, продолжая хохотать, тут же вручил ей блюдце с розовыми кусочками мяса. — Вот, пожалуйста. Не бойтесь, не кусается! — добавил он, заметив, как дрогнула женская рука. — И привет от второго ветеринара не забудьте передать!

— Тогда уж лучше сами отнесите, — она попыталась вернуть блюдце.

— Не-е-е… Не меня же просили, — теперь уже он хохотал вместе со всеми. — А вы идите, идите. Ветеринар заждался.

— А может быть, все-таки вы? Там уже и стол накрыт.

— Не-е-ет! Успеем! — дружно запротестовали мужчины. — И вы зря не мерзните, возвращайтесь в дом. Ночью до минус шести обещали.

Да уж, Катины любимые потертые джинсы явно не были рассчитаны на заморозки. Пришлось возвращаться в пристройку.

Вадим с Леной, сидя рядышком, о чем-то ворковали.

— Вот и второй прибыл! — подчеркнуто весело отреагировал на появление Кати Ладышев и, слегка отодвинувшись от соседки, протянул широкую ладонь: — Принимаю.

Катя молча поставила на ладонь блюдце, которое тут же зрительно уменьшилось в размерах. Осторожно сжав края пальцами другой руки, Вадим аккуратно опустил блюдце на стол рядом с микроскопом. Получилось это у него настолько изящно, что Проскурина так и застыла на месте.

«Дались мне эти руки», — не без труда подавила она очередную атаку подсознания, демонстративно отошла и присела на другом конце скамейки.

Правда, устроилась так, чтобы можно было рассмотреть обладателя этого бесценного сокровища — магических рук: темные, почти черные, волосы с серебринкой у висков, широкие, чуть изогнутые брови, густые ресницы, прямой нос, красивая линия плотно сжатых губ. Широкие плечи под толстым охотничьим свитером и полное отсутствие намека на «трудовой мозоль». Общее впечатление не портила даже небритость — напротив, она придавала лицу брутальность и загадочность.

«Ему бы самому подрабатывать моделью, — оценила Катя внешность мужчины. — Не зря они с Ленкой спелись, — И неожиданно нашла к чему придраться: — Терпеть не могу небритых мужчин!.. Но все равно хорош… А Колесникова, похоже, совсем голову потеряла, впервые за ней такое наблюдаю. А они неплохо смотрятся вместе. И оба меня совсем не замечают…»

— Лена, а почему ваша подруга без настроения? — словно услышав ее мысли, Вадим оторвал взгляд от микроскопа. — Может, мы все-таки вас чем-то обидели?

— Нет, что вы! — с легкой иронией ответила Катя. — Это, скорее, я вам мешаю. Кстати, объясните мне, непросвещенной: небритость — это непременный атрибут успешной охоты или следствие элементарной лени?

— Кать, ты чего взъелась? — удивленно отреагировала Колесникова. — Даже я знаю, почему мужики перед охотой не бреются. Потому что зверь учует!

— И что же он учует?

— Запах, как ты не понимаешь! Все косметические средства содержат отдушку, а на свежем воздухе ее разносит ветром на километры! У нас домработница как-то добавила ополаскиватель при стирке охотничьей одежды Игоря. Так ей по первое число влетело!

— Вот! Сразу видно: жена охотника! — похвалил ее Вадим и снова посмотрел на Катю: но не торжествующе, что было бы уместно, а изучающе. — Ну, и что мы видим на этот раз? — опять переключился он на Лену, подвинулся на скамье и жестом пригласил ее на свое место.

— Ничего не видим! — прильнув глазом к микроскопу, объявила та через минуту. — Никаких подозрительных капсул этих… как их…

— Трихинелл, — без всяких эмоций в голосе подсказала Проскурина.

— Представляешь, Катя, какие дряни эти трихинеллы! Не варятся, не парятся, их можно только выморозить при запредельно низкой температуре! А проблем со здоровьем от этой гадости — воз и маленькая тележка! Вадим говорит, что заболевание практически не лечится до конца.

— Значит, надо покупать проверенное мясо на рынке или в магазине.

— Правильно. Кстати, домашние хрюшки тоже могут подхватить эту заразу, так как при случае не преминут полакомиться забежавшей в сарай больной крысой. А еще…

Ленка уступила место Вадиму и принялась бойко пересказывать подруге все, что узнала о трихинеллезе. Делая вид, что слушает, Проскурина украдкой продолжала наблюдать за Ладышевым. Если судить по трем проступившим на лбу поперечным морщинам, то, несмотря на кажущуюся несерьезность, к проверке добытой дичи он относился весьма ответственно.

— Чисто! — наконец-то выдохнул он облегченно. — Лена, предоставляю вам честь донести эту приятную весть до народа, а также пригласить всех за стол, Вы — потрясающая ассистентка! Даже не знаю, как обойдусь без вас в следующий раз.

— А мы снова приедем! — многообещающе заверила Колесникова.

— Ловлю на слове!.. Вы мне поможете? — едва за ней закрылась входная дверь, обратился он уже к Кате.

— В ассистентки не гожусь.

— Собственно… я вас не об этом хотел попросить.

— А о чем же?

— Промыть стекла, протереть спиртом и сложить и футляр.

— Как я понимаю, одному вам с этим делом не справиться? Или вы терпеть не можете, когда рядом кто-то бездельничает? — съязвила она.

— Да нет, покурить хочется. Впрочем… Вы правы, я и сам справлюсь. Просто хотел вас занять, чтобы не скучали, — пожал он плечами. — Извините.

Ладышев молча сгреб стекла в миску, положил туда же два блюдца и направился к умывальнику в углу. На сердце у Кати заскребли кошки: «И какая муха меня укусила? Ведь ополоснуть стекла совсем несложно…»

В этот момент дверь резко распахнулась и в проеме показалась молодая женщина с кастрюлей в руках.

— А почему тарелки не попросили? — недовольно буркнула она и бухнула на стол кастрюлю, с которой тут же соскочила крышка, и повалил пар. — Помогите перенести с кухни еду и посуду, — без всяких реверансов обратилась она к Кате. — У мужа день рождения. Скоро еще гости подъедут.

— Да-да, я слышала, — встрепенулась та. — Конечно, помогу.

— А сколько Лехе стукнуло? — повернул голову в сторону хозяйки Ладышев.

— Двадцать восемь.

…Спустя пару минут с двумя огромными салатниками Катя возвратилась в пристройку, где уже было полно народу. Едва она переступила порог, как знакомый детина, на сей раз без шапки, прятавшей его лопоухость, перехватил из ее рук салатники и понес к столу. Отыскав глазами Вадима, молча укладывающего в коробку микроскоп со стеклами, она тихо вздохнула и снова направилась на кухню.

«Надо узнать, где здесь туалет», — только успела она подумать, как услышала негромкий разговор в прихожей. Судя по всему, за короткое время ее отсутствия в дом прибыли еще гости.

— Могли бы и раньше явиться! — с жаром отчитывала кого-то за стенкой хозяйка. — Такие мужики из Минска прикатили: банкир, профессор нархоза, два важных чиновника с водителем на служебной «Вольво». Не первой молодости, конечно, но для жизни сгодятся, с деньгами. А самое главное — Ладышев объявился, и тоже с друзьями. Насколько я разузнала, один из них холостяк.

Так как «неожиданно появляться» было уже неудобно, никем не замеченная Проскурина непроизвольно отступила назад и буквально вжалась в стенку.

— А я так запала в прошлый раз на этого Ладышева! — донесся из прихожей незнакомый девичий голос.

— Тише! — шикнула хозяйка. — Не забывай про моего свекра, это раз. Второе: три минские бабы здесь. Жены не жены, пока не знаю. Так что осторожнее.

— А чего они приперлись? — послышался еще один недовольный голос.

— И чего бабы за мужиками едут? Ревнуют, значит… Да и сами подгулять не прочь: две битый час вокруг того же Ладышева крутились, я под дверью слушала. Особенно одна, красивая, как кукла.

— А другая?

— Другая? Так, серая мышь. Не чета вам. Ладно, раздевайтесь быстрее.

Стараясь не дышать, Катя на носочках отступила к пристройке, лязгнула защелкой, хлопнула дверью и громко затопала к кухне. В прихожей мимоходом поздоровалась с пришедшими девушками и сухо обратилась к хозяйке:

— Что-то еще отнести?

— Спасибо, мне помогут. Знакомьтесь: Лиля, Вера. Меня, кстати, Соня зовут. А вас как?

— Катя.

— Вы здесь с мужем?

Проскурина на секунду замялась. Этого хватило, чтобы молодая женщина истолковала ее молчание по-своему.

— Понятно. Но такие, как вы, сюда редко заглядывают.

— Какие «такие»?

— Ну… Не жены, словом.

— Покажите, который ваш, не тронем, — прихорашиваясь у зеркала, хихикнула одна из девушек. — Надеюсь, не Ладышев?

— Моего мужа здесь нет, он в командировке, — успокоила ее Катя. — Я приехала с подругами за компанию. А кто такой Ладышев? — на этот вопрос хозяйка обернулась и посмотрела на нее подозрительно. — Я почти никого здесь не знаю, кроме мужей моих подруг, и мужа Яны — Григория, у которых мы остановились. Да еще этого ветеринара. Как его… Вадима.

— Так это и есть Ладышев! — по-прежнему недоверчиво хмыкнула Соня. — Вот, хочу подружек сосватать. Красивый, неженатый!

— А-а-а… — понимающе кивнула Катя. — Хорошее дело.

А про себя усмехнулась: «Деревенские красавицы весьма самонадеянны… Интересно, о чем они будут беседовать с этим интеллектуалом? Хотя, какую тему они собираются ему предложить, ежу понятно, — обратила она внимание на откровенно короткую юбку одной из девушек, плотно обхватившую отнюдь не узкие бедра. — „Мышь серая…“ — тут же вспомнила она свою характеристику и видавшие виды джинсы. — Только фамилия этой мыши частенько значится под самыми громкими статьями самой популярной газеты!»

— А где у вас туалет? — вспомнила она о давно назревшей проблеме.

— Вообще-то на улице. Но это для остальных. Вы можете пользоваться тем, что в доме. Вот здесь, — хозяйка щелкнула выключателем на стене и толкнула неприметную дверь. — Там и вода теплая в умывальнике есть.

— Спасибо, — оценила ее гостеприимство Катя. — Не люблю холод.

Когда, тщательно вымыв руки, она покинула туалет, в прихожей и на кухне уже никого не было. Часы показывали без четверти семь. Судя по всему, застрять в гостях у Михалыча предстояло еще надолго.

«Выйти покурить, что ли?» — подумала она и, чтобы не пересекать пристройку, толкнула входную дверь, за которой оказалась старенькая веранда.

Спустившись по скрипучим ступеням, она достала сигареты, прикурила, ступила пару шагов вдоль дома и тут же наткнулась на мужчину, который безуспешно щелкал зажигалкой.

— Попробуйте мою, — предложила она и с удивлением обнаружила, что перед ней не кто иной, как Ладышев.

— Вряд ли получится. Здесь ветрено. Можно вашу сигарету?

Катя молча протянула зажженную сигарету и, следя за красным огоньком, в который раз за вечер подивилась случившейся с мужчиной перемене: спокойный, ровный тон, никакого ерничанья в голосе, никакой пикировки или заигрывания.

— Спасибо, — вернул он сигарету. — Оказывается, мы с вами курим одну и ту же марку.

— Правда? Я считала, что раз они легкие, то женские.

— До определенного времени я тоже так считал. Отойдемте к крыльцу, там должно быть потише, — предложил он.

Они молча прошли вдоль дома и остановились у самых ступенек пристройки.

— Вам не холодно? — не дожидаясь ответа, Вадим заслонил ее от проникавших и сюда порывов ледяного ветра. — Простите, — случайно коснулся он ее локтя. — И вообще извините… Человек приехал отдохнуть, а здесь какой-то небритый тип пристает. Представляю, что вы обо мне подумали.

Катя опешила. Это было уже слишком — слишком много впечатлений о Ладышеве.

«Снова играет?» — недоверчиво отнеслась она к его словам.

— Да уж… Эти подробности — вес, рост, тапочки.

— Согласен. Но поначалу я принял вас за одну из местных, а с ними запросто можно так шутить. Извините, глупо получилось.

— Ну, в таком случае извините и вы меня, — неожиданно даже для себя вырвалось у Кати. — За то, что неправильно истолковала ваши шутки. Я в самом деле выбралась отдохнуть. Отпуска не предвидится как минимум до середины января. Не смогла сразу переключиться… Но надо отдать должное: вы — прирожденный провокатор. Так искусно спровоцировали спор об охоте.

— Хотел вас растормошить. Уж больно вы грустная. К тому же всегда приятно пообщаться с умным человеком, умеющим отстоять свою точку зрения.

— А как насчет умных женщин, которые не нравятся мужчинам?

— Разве? — лукаво улыбнулся он, блеснув глазами в темноте. — Лично мне только такие и нравятся. А вам идет злиться, — шутливо добавил он, что походило и на комплимент, и на очередную провокацию.

— Я редко злюсь, — серьезно ответила Катя. — У нас даже шутят в редакции: чтобы вывести из себя Проскурину, надо объединиться всем коллективом.

— Верю, — согласился он. — Потому и говорю, что вам идет злиться. Вы очень искренни, естественны, хотя и пытаетесь контролировать эмоции. Чаще других от вас, видимо, достается ближним? Мужу, например.

— Не угадали. Мы с ним вообще не ссоримся. Я только на будильник регулярно злюсь, — погасив сигарету, улыбнулась Катя. — За последний год три штуки размолотила. Нечаянно. Я сова и утром люблю поспать. Спросонья никак не удается найти нужную кнопку, чтобы его выключить.

— Забавно… Я тоже сова и тоже ненавижу будильники. Именно поэтому у меня их нет, — рассмеялся Ладышев.

— И как же вы встаете?

— Домработница приходит к семи утра, у нее свои ключи. Так что просыпаюсь от звука пылесоса.

— Меня в семь утра звук пылесоса не разбудит, — поднимаясь по ступенькам, вздохнула Катя. — И домработницы у нас нет.

— Могу своей поделиться. Мне она каждый день все равно ни к чему, я ведь один живу. Часто в командировках.

— И как же вы будете просыпаться?

— А вы мне будете звонить.

— Снова шутите? — улыбнулась она, задержавшись на последней ступеньке.

— Нет. Натуральный обмен: я вам — домработницу, вы мне — утренний звонок. Можно SMS.

— Тогда вы будете ронять телефоны. Спросонья.

— По такому случаю закуплю целую партию! — снова рассмеялся он, распахивая перед Катей дверь.

В комнате, набитой людьми, их появление заметили сразу.

— О, Вадим! Ну наконец-то! — призывно махнул рукой лопоухий парень-детина. Судя по всему, это и был неженатый друг Ладышева. — Давай сюда!

На лавке вдоль стены, где он восседал, между хозяйскими подружками как бы случайно оставалось свободное место.

— Вы со мной? — уточнил Вадим.

— Похоже, вас там одного ждут, — заметив недовольные девичьи взгляды, насмешливо ответила Катя. — Еще глаза выцарапают. Спасибо, но я к своим.

— Захочется покурить — дайте знать. Вы же помните, что у меня проблемы с зажигалкой, — успел шепнуть он напоследок, чем снова вызвал ее улыбку.

Пробравшись к подругам, Катя присела на свободное место, подняла глаза и тут же встретилась взглядом с Ладышевым. Тот продолжал улыбаться. Смущенно опустив ресницы, она также не удержалась от улыбки. На душе потеплело, стало как-то празднично, захотелось снова оказаться там, на холодном ветру, на студеном воздухе, чтобы продолжить ни к чему не обязывающий, не предназначенный для чужих ушей разговор.

Только и всего. Во всяком случае, она так считала. Боялась себе признаться, что Вадим ее заинтересовал, — И это впервые за последние десять лет. В нем было нечто совершенно отличное от других мужчин. И это «нечто» завораживало все сильнее…

3

…— Мама! Мамочка! Посмотри, какая рыбка плывет! Я хочу ее поймать!

Перепрыгивая с камня на камень, Катя бежала вдоль ручья и старалась не упустить из виду блестящий силуэт маленькой серебристой рыбки.

— Как хорошо, что ты жива, помоги мне ее поймать, пока ручеек не влился в реку! — прокричала она и призывно махнула стоявшей на берегу матери.

В полной уверенности, что мама бросилась ей на помощь, она, не оглядываясь, ступила босыми ногами в воду.

«Теплая какая!» — едва успела удивиться Катя, как вдруг заметила, что серебристую рыбку стремительно настигает большая темная тень.

Почти догнав ее, тень высунула на поверхность широкую плоскую морду и ощерила пасть…

— Не смей! Это моя рыба! Не смей! — изо всех сил закричала Катя и побежала быстрее.

Ускорив бег вниз по ручью, она поскользнулась, упала и, подняв голову, прямо перед собой увидела оскаленные зубы…

«Господи, снова кошмар приснился!» — раскрыв глаза и обнаружив себя в рейсовом автобусе на Минск, тряхнула головой Проскурина и сбросила остатки сна.

Снаружи по стеклу стекали косые потоки дождевой воды, в салоне же было сухо и даже жарко, особенно ногам. Видимо, она сидела прямо над вентиляционной решеткой, из которой шел горячий воздух.

«Хоть отогрелась, — расстегнула она пуховик. — На автостанции замерзла как цуцик. Не мешало бы еще и разуться».

Изогнувшись, Катя дотянулась до шнурков, расслабила их и по очереди освободила ноги. Стоило завершить эту процедуру, как кровь прилила к вискам, голова закружилась, в затылке появилась тупая боль. Почувствовав тошнотворный ком у горла, она потянула ворот свитера.

«Надо было вчера меньше пить… — Катя снова откинулась к спинке кресла и закрыла глаза. — Сначала белое вино, потом красное, да еще полусладкое. Ведь знаю же, что мне категорически нельзя смешивать напитки! Хорошо хоть до водки дело не дошло…»

Воспоминания о вечеринке резко утратили свой радужный ореол еще рано утром, когда она проснулась от сильнейшей головной боли. Проглотив таблетку, Катя снова забралась под одеяло, закрыла глаза, но сон не возвращался. Наоборот, неожиданно включился мозг и принялся шаг за шагом анализировать вчерашнее поведение. Оценив на трезвую, хотя и больную голову все, что случилось накануне, она пришла в тихий ужас: какой-то приступ безумия!

«Ну почему я не попыталась себя остановить, образумить? — вернулась она к мучившим с утра угрызениям совести. — Ведь не настолько же была пьяна, чтобы по собственной воле очертя голову нырнуть в бездну каких-то дурацких чувств! Никто же не принуждал, не толкал в спину! Чего ради? Хотела доказать самонадеянным сельским барышням, что я не „серая мышь“? Или показать Ленке, что тоже могу, если захочу, вскружить голову любому? Бред да и только… А вдруг это и есть тот момент истины, когда тайное вылезает наружу и становится явным? Пик чувственной эйфории в семейной жизни остался далеко позади, а чужие мужчины давно не баловали меня таким вниманием. Вот и вырвались тайные желания… Даже целовалась на холоде… Вот дура! — в сердцах прошептала она, от ужаса распахнула глаза и опасливо огляделась: вроде, никто из пассажиров не слышал. — А ведь, кроме похмельного синдрома, есть еще неприятные моменты — недовольство Ленки, подозрительные взгляды Людмилы. А уж об испепеляющих взорах деревенских красавиц лучше и не вспоминать! Отныне в дом Михалыча мне дорога заказана: невестка на порог не пустит… Ох, дуреха, дуреха! И на кой ляд мне сдался этот Ладышев? Наверное, так и начинают изменять: сначала позволяют себя обнять, затем поцеловать… О том, что могло приключиться, если бы пошло в ход крепкое спиртное, и подумать страшно! Итак, констатируем голый факт: вчера приняла лишнего, изменила себе, своим принципам, едва не изменила мужу… Как теперь посмотреть в глаза Виталику? Я ведь ему никогда не врала… Ненавижу себя!»

Осознание постыдных итогов минувшего вечера и явилось главной причиной поспешного бегства из гостеприимного дома хозяев. Быстренько, не дожидаясь, пока проснутся подружки и вернутся рано ушедшие на охоту мужчины, она рванула на автостанцию. Для Яны нашлось вполне правдоподобное объяснение: охотники вернутся неизвестно когда, а ей пораньше надо попасть домой, прошерстить Интернет, новостные каналы TV. Да и в понедельник с утра пораньше придется потрудиться в поте лица — еще до планерки успеть просмотреть сообщения информагентств.

«…Еще эти сны… Столько лет спала спокойно… Мама вообще впервые приснилась. К чему бы все это? — тупо уставилась Катя в мокрое стекло. Всколыхнувшаяся было от резких движений боль утихала, тошнота отступила, в голове прояснилось. — О чем ты хотела меня предупредить, родная? Поздно, мамочка, поздно. Твоя дочь, можно сказать, оступилась. Как же мне без тебя плохо…»

Вспомнила мать-И сразу захотелось расплакаться, приласкаться к ней, услышать ее голос.

Сколько Катя себя помнила, в самые значимые периоды своей жизни она всегда видела яркие, цветные сны с совершенно необыкновенными персонажами — злыми и добрыми. В детстве сновидения были настолько реальными, что в них она могла вслух разговаривать, хохотать, плакать, а потом пробуждалась от страха, с плачем бежала в спальню к родителям и только рядом с ними засыпала.

«Не волнуйтесь, у вас просто очень впечатлительный ребенок, — успокаивали маму доктора, когда та консультировалась у них по поводу ночных проблем дочери. — Учится прекрасно, развитие выше среднего, никаких аномалий в поведении. Так что перерастет или… станет великой писательницей! У вас очень талантливая девочка! А какие стихи пишет!»

А ведь правда: в детских газетах (однажды в «Пионерской правде»!) Катя печаталась с шестого класса, повзрослев, три года подряд становилась призером областного конкурса сочинений. Гордость родителей, гордость района, гордость школы… А уж как радовалась ее победам мама, преподававшая русский язык и литературу!

Чувствуя, как предательски увлажнились глаза, Катя отвернулась к окну. Вовремя. Словно повторяя очертания дождевых капель на стекле, косыми дорожками по щекам побежали слезы. Снова разболелась голова, пришлось выпить очередную таблетку…

Вот так, в слезах и переживаниях, и доехала до автовокзала.

Уже добравшись до дома и расплатившись с таксистом, она поднялась на четвертый этаж, открыла дверь квартиры, на автомате отключила сигнализацию, сбросила в прихожей верхнюю одежду, добрела до спальни и упала на кровать поверх покрывала. Сил не осталось ни плакать, ни думать. И если уж быть совсем точной, после лекарств в голове не осталось ни единой мысли, одна гулкая пустота. Будто устав бороться со своей неразумной хозяйкой, организм в целях самозащиты решил заблокировать сознание и наглухо закупорил вместилище всех ее чувств и эмоций.

«Начало пятого… Пора включаться в работу», — спустя какое-то время зацепилась взглядом за часы на стене Катя.

Словно по мановению волшебной палочки квартира моментально наполнилась звуками: снизу упражнялись в игре на пианино, на застекленном балконе едва слышно гудел вентиляционный блок, в прихожей требовательно тренькал мобильник.

Невероятным усилием воли она заставила себя сползти с кровати, добралась до прихожей и откопала на дне сумки телефон.

— Да… — устало опустилась она на банкетку.

— Привет, Котенок! — жизнерадостно поприветствовал голос из трубки. — Ну все, вынырнули! Полчаса назад благополучно завершилось последнее погружение, завтра день отдыха, послезавтра домой. Надеюсь, меня там по-прежнему ждут… Катюнь, ты чего молчишь? — насторожился Виталик. — И почему к телефону так долго не подходила? Я только с третьего раза дозвонился. Пришлось Ленку набирать: они на Минск еще не выехали. А ты почему не с ними? Ведь выходной.

— Это у людей выходной, а у меня — газета, — не без труда справившись с вырвавшимися из заточения эмоциями, выдавила она в трубку. — Выпускающий редактор. А ты знаешь, что это такое: читай, смотри, думай. Много работы. Плюс статью журналу обещала, а никак не могу закончить. Скоро отовсюду выгонят.

— Ну и пусть! Вот сгребу тебя в охапку в следующий раз, оторву от компьютера и увезу на край земли!

— Сгреби и увези…

— Катюнь, ты что, плохо себя чувствуешь? — уточнили после паузы.

«Плохо, очень плохо!» — едва не сорвалось с губ.

— Нет, что ты… — проглотила она комок в горле. — Просто задремала у телевизора. Еще не проснулась как следует. Виталик, приезжай поскорее, а? Пожалуйста… Мне без тебя так плохо.

Глаза вопреки воле постепенно наполнялись слезами.

— Ты что, плачешь? — в голосе мужа зазвучали виноватые нотки. — Не плачь, Котенок, ну не плачь, пожалуйста. Я больше никуда без тебя не поеду, честное слово! Слышишь, не плачь! Если бы ты знала, как я соскучился!

— И я… соскучилась… очень, — прилагая неимоверные усилия, чтобы не разреветься, выдавила она.

— Не скучай! Хочешь, заинтригую? У меня есть сногсшибательная новость! Не успел рассказать перед отъездом.

— Расскажи сейчас.

— Нет, не хочу по телефону. Приеду — расскажу, свожу, покажу. Только, чур, не расспрашивай сейчас ничего! Это сюрприз!

— Хорошо, не буду… Я тебя встречу в аэропорту.

— А вот этого делать не надо! — вернулся к игривому гону Виталий. — Ты же знаешь, что чартером летим. Лучше я раньше примчусь и буду ждать тебя дома. Вот представь: ты возвращаешься из своей редакции, а я встречаю тебя у двери, кормлю собственноручно приготовленным ужином, на руках несу в кровать… Я люблю тебя!

— И я тебя… люблю…

— Как-то неуверенно звучит. Ну-ка повтори!

— Я тебя люблю.

— Еще раз!

— Я тебя люблю, я тебя очень люблю! — с надрывом вырвалось у Кати.

— Теперь верю! Ну все. Жди. Осталось всего ничего: две ночи и один день. Целую, Котенок. До встречи!

— Целую…

Вытирая слезы, Катя долго смотрела на погасший дисплей телефона, а в голове крутилась единственная мысль: какая же она все-таки дрянь!

Пора было включать телевизор…

Понедельник начался для Проскуриной с того, что она элементарно проспала и вместо семи, как планировала, вскочила с кровати в восемь. Она даже не помнила, слышала сквозь сон звонок будильника или нет. А еще пока примет душ, пока соберется, пока доедет…

Пожертвовав утренним макияжем (ничего страшного, можно накраситься в туалете на работе), минут через сорок с пухлой папкой газет под мышкой Катя влетела в помещение редакции и с ходу бросилась к компьютеру.

— Привет! — один за другим здоровались появлявшиеся в редакции коллеги. — Не выспалась? Какой-то у тебя нездоровый вид, — сочувственно качал головой каждый второй.

— Катерина Александровна, доброе утро!.. Что-то случилось? Вы заболели? — это уже стажерка Стрельникова озаботилась ее самочувствием.

Как таковых стажеров в штате редакции не было, но периодически перспективных новичков прикрепляли к наиболее опытным журналистам, чтобы те учили их профессии. Дело это больно хлопотное: мало тебе своей писанины, так еще читай, перечитывай, приводи в божеский вид то, что накропали всякие там практиканты. А поскольку Проскурина имела статус одного из самых востребованных, а потому загруженных журналистов, такой «чести» она давно не удостаивалась.

Однако полгода назад настал и ее черед. Главный редактор самолично приставила к ней хорошенькую, миниатюрную, как Дюймовочка, Олечку Стрельникову.

Училась Оля в БНТУ на маркетолога, но была из тех, кто с детства спал и видел свою фамилию под громкими статьями популярного издания. Ее настойчивости следовало отдать должное: едва выучившись писать, она принялась засыпать газеты заметками. Но на журфак после школы поступать не захотела. Аргументировала тем, что писать она и так научится, а вот расширить свои познания и получить реальную специальность куда важнее. Большинство великих журналистов никаких журфаков и не заканчивали!

Надо сказать, в этом была большая доля истины: две трети коллег Проскуриной действительно не имели никакого отношения к журфаку, и в дипломе о высшем образовании в графе «специальность» у них значилось что угодно, если пресловутый диплом вообще был в наличии. В общем, едва став студенткой технического вуза, Оля выбрала «ВСЗ» как самое известное, вполне соответствующее ее амбициям издание и третий год подряд исправно ходила в редакцию как на работу: то письма рассортировывала, то в магазин бегала, то отправлялась куда-то с поручением. При этом она постоянно что-то строчила и приносила главному редактору.

Короче, брала измором и иногда добивалась своего — в газете время от времени появлялись коротенькие заметки за подписью Ольги Стрельниковой.

Проскурина поначалу не обращала на свою стажерку внимания — У самой дел невпроворот. Вот тебе задание: выполнишь — доложишь. Но не тут-то было! Девушка патологически не умела работать самостоятельно. Только сосредоточишься, эта красавица тут как тут! То с очередным вопросом, то со «сногсшибательной» историей, о которой обязательно следует написать! Так что даже при всем Катином спокойствии это не могло не раздражать.

Вопрос Стрельниковой о самочувствии оказался той последней каплей, которая заставила Катю сорваться с места и поспешить в туалет. Большущее, во всю стену, зеркало не оставило сомнений: коллеги правы, выглядит она неважно. Покрасневшие глаза, мертвенно бледная кожа, растрепанные волосы. И голова до сих пор болит. Второй день подряд. Далась ей эта суббота!

В спешке подкрасившись, она приняла таблетку и побежала на планерку. Слава Богу, все прошло без эксцессов, и обычном рабочем порядке. Сначала был обзор прессы, затем выслушали замечания, получили задания, напоследок от души посмеялись над собственными «перлами».

Взять, к примеру, такой. Все лето газета давала сводку о температуре воды в реках и водоемах. И только на прошлой неделе в редакцию позвонила женщина и посрамила: в таком-то районе протекает совсем другая река! Неужели трудно проверить по карте?! Нетрудно, конечно, но информацию давала санстанция — вроде, надежный источник.

Следующий «перл» касался все той же водной темы и принадлежал перу Стрельниковой на пару с бильдредактором: в качестве иллюстрации к небольшой заметке о поимке пятидесятикилограммового сома они умудрились изобразить реку со всеми притоками в зеркальном отражении. Снова позвонили читатели: «У вас Западная Двина не в ту сторону течет!»

Получив разнос, красная как рак стажерка опустила глаза и спряталась за спинами коллег. Глянув на нее, Катя снисходительно улыбнулась: то ли еще будет! Увы, журналистика не обходится без ошибок, а то и откровенных ляпов. Но лучше, если эти оплошности имеют следствием лишь улыбку, а не официальные опровержения или, упаси Боже, судебные разбирательства. А неуемная активность девушки не оставляет сомнений: ей придется пройти через многое.

«Когда-то и я так начинала, — тем не менее с ностальгией вздохнула Проскурина. — Эх, куда умчались молодые годы, радужные мечты, неукротимая энергия? За все надо расплачиваться, в том числе за опыт и мудрость… Теми же годами жизни».

— Катерина Александровна! — спустя какое-то время Стрельникова как ни в чем не бывало тряхнула кудряшками у стола «шефа». — Если вы плохо себя чувствуете, оставайтесь завтра дома. Я сама закончу материал с осенними историями: почти все письма прочитаны, рассортированы. Да и Жоржсанд согласилась: я только что спросила ее разрешения, и она позволила мне самой завершить акцию. А вы можете немного поболеть.

Жоржсанд — так за глаза называли главного редактора Евгению Александровну Камолову. Когда и кому пришло в голову сотворить такое завидное прозвище из ее имени и отчества, никто уже не помнил. Но звучало впечатляюще, да и характеру соответствовало: волевая дама, снисходительно относящаяся к мужчинам и весьма холодно — к женщинам. Правда, надо отдать должное, разговаривала она со всеми корректно, крайне редко повышала голос. Но уж если кто попадал под раздачу, ему оставалось только посочувствовать.

За десять лет совместной работы у Кати и главного редактора сложились особые отношения. Именно Проскурина официально и негласно замещала начальницу во время ее отпусков и командировок. Возможно, потому что Камолова прекрасно знала: в отличие от некоторых, Катя даже и не помышляет занять ее место. Она была и правой рукой, и рабочей лошадкой: писала много, толково, никогда не отлынивала от заданий, никогда не брала больничных. Даже когда лечилась в стационаре, продолжала работать и пересылала материалы по электронной почте. Благо, за окном век информационных технологий! К тому же Проскурина успела наработать массу ценных контактов, которые не купишь ни за какие деньги, ее знали и уважали далеко за стенами редакции.

Достаточно осторожная в откровениях и в подборе окружения, Евгения Александровна любила уединиться с ней в своем кабинетике-футляре, поболтать за чашкой кофе, посоветоваться. Подругами в полном смысле слова они не были, но находили друг у дружки поддержку и понимание. И в первую очередь, конечно же, их связывала газета.

Тем удивительней показалось Кате, что Жоржсанд разрешила стажерке самостоятельно завершить акцию осенних историй, которая проводилась не первый год и считалась темой Проскуриной.

— Можно поболеть, значит… — не отрываясь от монитора, механически повторила она. — Долго и продолжительно? Не дождетесь. Любопытно, с чем еще согласилась главный редактор?

— Ну, с тем, что вы давно не были в отпуске. Что давно пора вас разгрузить, и я могла бы помочь.

«И это в конце года, когда полно работы? Не очень приятная новость, — отметила про себя Катя. — Судя по всему, Стрельникова скоро станет у Жоржсанд фавориткой. Интересно, чье место она займет в газете? Вакансий вроде нет».

— Спасибо, дорогая. Ты мне уже помогла… — Проскурина сделала паузу, быстро решая, что бы такое добавить и поставить выскочку на место. Однако голову не посетило ни одной умной мысли. «Ладно, черт с ней, пусть работает», — великодушно простила она девушку. — Принеси, пожалуйста, отобранные письма.

— А саму статью?

— У тебя даже статья готова? — хмыкнула она, подумав, что в ближайшее время все же придется охладить пыл Стрельниковой. — Хорошо, перекинь на мой электронный адрес. Сдам свой материал и посмотрю.

— О'кей! — тут же испарилась девушка. — Как только освободится какой-нибудь компьютер! — донеслось из-за стеллажа, отгораживавшего рабочее место Кати от остальных.

День летел, как обычно, незаметно. Все шло своим чередом: то корпишь над статьями, не поднимая головы, решая, что дать в номер, то отвлечешься на какую-то новость, то просматриваешь полученные из Москвы полосы, то послушаешь свежий анекдот во время короткого перекура… Ближе к четырем дня круг знакомых лиц в редакции почти полностью обновился: кто-то уехал по делам, кто-то прибыл со свежим материалом.

Сбросив несколько готовых заметок в папку корректорам, Катя решила проверить кое-какую информацию в Интернете, а заодно посмотреть, вернулся ли от одного важного чиновника комментарий к поправке в законопроект, который он продиктовал по телефону. Работать с такой категорией лиц ой как непросто, каждую строчку приходилось согласовывать. Упаси Боже что не так — жди иска о моральном ущербе!

Вестей от чиновника не было. Уточнив в электронном словаре значение нескольких сомнительных терминов, Проскурина просмотрела свежую почту, затем заглянула в ежедневник и тяжело вздохнула: работы непочатый край, зря уезжала на выходные. Первым делом надо обработать интервью со скульптором Дудинцевым, получившим на днях престижную международную премию. День рождения у него в четверг — почему бы не сделать человеку приятное?

Ближе к шести вечера ответственный секретарь наконец-то повез готовый номер в типографию, а у рабочего стола Проскуриной нарисовалась фигура главного редактора. В придачу ко всем своим достоинствам Жоржсанд обладала уникальной способностью незаметно исчезать и так же неожиданно появляться.

Требуя немалого от своих подчиненных, Камолова сама служила для них примером — можно сказать, дневала и ночевала в маленьком кабинетике за стеклянными перегородками. Как и когда она занималась домом, воспитывала ребенка от несложившегося брака — никто понятия не имел.

— Катя, я знаю, что ты не совсем здорова, но у меня нет выбора. Завтра с утра можешь отсыпаться, а с обеда берешь Веню, водителя и дуешь в аэропорт.

— А что случилось? — на секунду оторвалась Проскурина от монитора.

— Лана Сосновская с продюсером прилетают на сутки в Минск. Съемки у них. Кому-то обязательно надо быть на пресс-конференции.

— Прямо в аэропорту?

— Да, в VIP-зале. Поговаривают, что она прилетит на собственном самолете.

— Это на том, который ей жених обещал подарить? — усмехнулась Проскурина. — Круто! Год назад о ней в России слыхом не слыхивали, а теперь вся желтая пресса делает тиражи на имени Сосновской: в женихах — чуть ли не олигарх Снежкин, в продюсерах — сам Губерман. Пресс-конференция в VIP-зале… Тоже мне, Мадонна! Так, смотришь, через годик отправят на «Евровидение». Только ведь у этой мадам, кроме кошелька жениха, конечно, ничего нет: ни голоса, ни таланта. Зато в прежней жизни столько интересного осталось!

— Катя, я разделяю твой сарказм, но Москва запросила репортаж о приезде Сосновской на родину.

— Надо же! — хмыкнула Проскурина. — Все еще круче, чем я думала. И что у нее здесь?

— Участие в двух ток-шоу, на Первом канале и на ОНТ, и… Ты почти угадала: через год она собирается участвовать в «Евровидении». С весны планирует начать европейское турне.

— Какое турне??? — едва не подавилась Катя.

Эта новость заставила ее в изумлении отодвинуться от стола.

— Какое турне? У нее же голос, как у кряквы! Кроме кожи да рожи, ничего нет!

— А это уже не наше с тобой дело. В общем, завтра к трем ты должна быть в аэропорту. Хорошо бы дать репортаж в среду, но это нереально, не успеем, да и самолет может опоздать. У этих звезд вечно что-нибудь из ряда вон. Так что планируй на четверг.

— Ни за что! У меня скульптор Дудинцев на четверг. Это первое. И второе: почему я?

— Потому что завтра вечером я уезжаю в Москву и не смогу сама глянуть материал. А все должно быть в лучшем виде, как положено.

— Кому положено? — хмыкнула Катя, подъехала на кресле к столу и снова уставилась в монитор. — Хоть бы кто-то решился написать правду… — пробурчала она.

А правда состояла в том, что Светлана Соснова — хорошенькая девушка с никакими вокальными данными, закончила культпросветучилище в Могилеве и решила попытать счастья в Минске. Поступить в Университет культуры не получилось, но не беда: Светлана — девушка настырная, тут же выскочила замуж и продолжила попытки покорить столицу. Ведь она с детства мечтала стать звездой. Пробивалась на радио, на телевидение, ходила на кастинги в модельные агентства — все никак! Ну не принимает ее город-герой в распростертые объятия!

Тогда она попробовала иной ход и устроилась курьером в одно из рекламных агентств, хозяином которого был не кто иной, как Евгений Стеклов. Молодой, талантливый композитор, начинающий продюсер, зять высокопоставленного чиновника. Именно благодаря ему через пару лет Соснова уже училась в университете и дебютировала как певица. Стеклов, имеющий, кстати, высшее музыкальное образование, нанял своей фаворитке педагога по вокалу и самолично стал ее продюсировать, за что Светлана, предварительно бросив мужа, родила ему дочь. Это нигде не афишировалось, потому что Евгений Стеклов категорически отказался разводиться с женой. Но ребенка признал.

Затаив обиду, точно так же, как когда-то прикатила в Минск, Соснова тайно отправилась покорять Москву. В подмосковной Жуковке, известной своими далеко не бедными обитателями, у нее нашлась дальняя родственница по материнской линии. Бойкая хохлушка работала домоправительницей у известного ресторатора — господина Григория Феклистова, в компаньонах у которого ходил не кто иной, как Аркадий Снежкин, очень вовремя и удачно разошедшийся с очередной женой.

Как уж там все сложилось, никто правды не скажет, но через какое-то время в газетах появилась романтическая история: во время выезда на природу олигарх познакомился с начинающей певицей Ланой Сосновской, которая собирала грибы. И это при том, что личной охраны у того — как блох у дворняги! Да к нему бы никакую «Машеньку» с корзинкой и на километр не подпустили! Однако вскоре Светлана спешно забрала у мамы дочь и переселилась в особняк в Подмосковье. Ну, а Евгений Стеклов получил отставку по всем статьям, потому что в продюсерах у Сосновской сейчас — сам Семен Губерман, который штампует «звезд» как на конвейере.

— Готовый скандал, сенсация, а все словно в рот воды набрали! Вопрос: почему?

— Катя, что за непрофессиональный подход? Ты сама прекрасно знаешь, какие взаимоотношения у Губермана с масс-медиа и TV. Я уж молчу о возможностях самого Снежкина.

— Знаю, — снова буркнула та, продолжая набирать текст. — «Владелец заводов, газет, параходов»… Только надоело. Тошнит, когда читаешь про гламурненькую, чистенькую, пушистенькую, талантливую Сосновскую, прекрасно зная, что это заурядная стерва. Вернее, талантливая — в плане стервозности. Вы уж простите, Евгения Александровна, но не желаю я о ней писать. Из разных соображений. Женьку Стеклова мне не жалко: за что боролся, на то и напоролся. А вот за жену его обидно. Так что здесь — или все рассказать, или ничего.

— Хочешь не хочешь, но тебе придется, — после небольшой паузы твердо заявила Жоржсанд. — Ты профессионал, так что зажми в кулачок свои эмоции и выполняй задание. Прими это как мою личную просьбу. Сама понимаешь, такое я могу доверить не каждому… Так что езжай домой, отдыхай, набирайся сил, — сменила она тон с приказного на доверительный.

— Не могу. У меня Дудинцев, — напомнила Катя.

— Можешь отложить. Дадим его на следующей неделе.

— У человека юбилей в четверг! Тридцать лет, а уже получил престижную премию, победил в международном конкурсе! Бл-и-и-н, из-за какой-то дутой звезды такой материал слетает! — в сердцах вырвалось у Проскуриной. — Как же я ненавижу в такие моменты себя и всю журналистику! Нет, Евгения Александровна, даже не просите. Не могу. К тому же завтра Виталик прилетает с Красного моря, хотелось бы домой пораньше попасть. Не до Сосновской мне.

— Понимаю, — спокойно выслушав Катю, кивнула главный редактор. — Но и ты меня пойми: если бы я оставалась на месте, то поручила бы статью кому-то другому, той же Стрельниковой, к примеру. Так и рвется в бой, — многозначительно добавила она.

От неожиданности Проскурина перестала барабанить по клавиатуре. И эта непроизвольная пауза придала последним словам Жоржсанд особое значение.

«На что она намекает?» — второй раз за день напряглась Катя.

— Однако есть два «но», — со вздохом продолжила Камолова. — У нее нет имени, а о Сосновской должны писать только именитые журналисты. И второе… Зеленая она еще для самостоятельной работы: отроет какие-нибудь жареные факты, отдувайся потом. Так что пусть заканчивает твою акцию с осенними историями. Ты, кстати, просмотрела ее статью? Что скажешь?

— На мой взгляд, как минимум на треть можно сократить.

— Согласна. Но в целом для начинающего журналиста неплохо. Дадим материал в субботу с двойной подписью, — Жоржсанд пристально посмотрела на Катю и, заметив, что та демонстративно уставилась в компьютер, попыталась смягчить неприятную новость: — Надо же ей когда-то серьезно начинать. Вернусь из Москвы — сама доработаю статью, а ты можешь взять отгул на пятницу, — Камолова умолкла, но, видимо, чувствуя неловкость, никуда не ушла. — Ты устала, Катя, я знаю, — коснувшись ее плеча, тепло произнесла она. — Поверь, с помощью Стрельниковой я лишь хочу тебя разгрузить. Тем более что у тебя теперь новое важное задание.

— Ладно, как скажете, — без особого энтузиазма согласилась Проскурина.

— Я и не сомневалась, — улыбнулась главный редактор. — Кто, если не ты?

«Да любой! — едва не сорвалось у Кати с губ. — Любой, в том числе и Стрельникова, мог бы запросто поехать в аэропорт и состряпать эту тупую статью! Что я скажу Виталику? Появлюсь дома в лучшем случае часам к девяти. Хорошо хоть детей нет да муж терпеливый», — усмехнулась она.

— Что сказали врачи во время последнего визита? — словно прочитав ее мысли, окончательно перешла на доверительный тон Жоржсанд.

— Обнадежили, — все еще находясь под впечатлением неприятного разговора, нехотя ответила Катя.

— Когда повторное ЭКО?

— Через две недели.

В редакции Камолова была единственной посвященной в ее гинекологические проблемы. В свое время она сама немало натерпелась, пока родила ребенка: два выкидыша, практически девять месяцев в больнице, с поднятыми ногами. Вообще-то беременность была единственной причиной, по которой Камолова не только становилась добрее к женщинам-сотрудницам, но и многое прощала. Однако как только молодая мама решалась выйти на работу, Жоржсанд тут же спрашивала с нее по полной. Никаких поблажек и скидок на маленьких детей. Логика была железная: если вышла — работай, не можешь — сиди дома.

Она всегда держала в памяти личное прошлое: в то смутное время после развала Союза, когда на глазах рушилось абсолютно все, развалилась и ее семья: добрые люди доложили, что, пока она лежала в больнице на сохранении, муж частенько захаживал к ее подружке. С грудным ребенком на руках она, стиснув зубы, спрятала эмоции подальше, выгнала супруга, наняла няню и возглавила региональное издание российской газеты.

И сама выстояла, и газету подняла. Менялись фамилии исполнительных директоров, шли перерегистрации, увольнялись и приходили новые сотрудники — главный редактор оставался прежним. К слову, близких подруг Клмолова больше не заводила.

— Ну, дай-то Бог! Только, если можно, потерпи еще чуток. В январе Щербакова выйдет из декретного, у Стрельниковой как раз преддипломная практика начнется. Подучишь ее и можешь отправляться в декрет, — мягко похлопала ее по плечу Евгения Александровна и отошла, оставив переваривать услышанное.

«Неужели она готовит Стрельникову на мое место?! — верить в такое Кате не хотелось. — Дожила… Видать, пришел мой черед бороться за место под солнцем. Ладно, еще посмотрим, кто кого!»

Дождавшись подтверждения из типографии, что все с газетой нормально, вопреки совету Камоловой она решила задержаться в редакции. Хотелось скорее переварить неприятный разговор, успокоиться. Лучшее лекарство в таких случаях — работа.

«Дописать статью о скульпторе!» — приказала она себе, открыла наброски и включила диктофон.

Однако сосредоточиться все не удавалось: никак не отпускали мысли о коварной стажерке, о неблагодарной Жоржсанд, о не вовремя прилетавшей в Минск Сосновской, о том, что никогда нельзя расслабляться, а уж тем более почивать на лаврах.

Не без труда доделав статью (слава Богу, Дудинцев был давним приятелем, полностью ей доверял и не требовал материал на вычитку), она автоматически сбросила ее в папку на четверг и выключила компьютер.

Взглянув на электронные часы, Катя принялась собирать вещи и вдруг поняла, что голодна. Неимоверно. За день, кроме кофе, небольшой шоколадки да яблока, во рту не побывало ни крошки.

«Заехать куда-нибудь поужинать? — подумала она, приблизившись на стоянке к своей тройке „БМВ“. — Одной не хочется. А дома пустой холодильник. Загляну лучше в магазин».

Только она завела двигатель, как зазвонил мобильник.

— Ну, привет, соседка, — с несвойственной ей холодностью поздоровалась Лена. — Хотела зайти, поговорить, а тебя дома нет. Между прочим, уже почти девять.

«Тебе бы мои проблемы хоть на денек», — безо всяких обид подумала Проскурина, прекрасно зная, что главной заботой подруги была она сама, любимая.

После того как на последнем курсе иняза Ленка удачно вышла замуж, она ни дня нигде не работала и не собиралась. И без того жизнь ее была расписана буквально по минутам! Салоны красоты, занятия фитнесом, походы по бутикам и выставкам отнимали все силы и время. И надо везде успеть в этой гонке! При этом воспитывать сына (устроить в хорошую школу, найти престижного гувернера!), вести хозяйство (хорошая домработница — большая проблема, попробуй ее сыщи!), следить за гардеробом мужа (даже носки должны подчеркивать его статус!), посещать с ним театральные премьеры, светские вечеринки, сопровождать на банкетах, а иногда и в загранкомандировках. И выглядеть при этом на все сто!

В кругу знакомых Колесниковых большинство жен были заняты тем же — изо всех сил старались соответствовать статусу мужа. Ясное дело, что подруг среди них у Ленки не было. Виной тому все та же эффектная внешность, молодость, отчасти и характер. Она весьма снисходительно относилась ко всем этим клушам, с которыми, по ее словам, можно лишь поговорить о погоде да посплетничать. И не дай Бог позволить себе хоть малую толику откровений! Завтра же все они обрастут недвусмысленными подробностями и обернутся против тебя. Именно поэтому ее тянуло к Кате: и умна, и жизнь ведет совершенно другую, и посоветоваться с ней можно, и душевными тайнами поделиться. К тому же Проскурина — почти ровесница и понимает Лену как никто другой.

Познакомились они около семи лет назад в гинекологическом отделении одной из больниц, где одна сохраняла беременность, а другая обследовалась по поводу отсутствия таковой. За три недели пребывания в двухместной палате они так привязались друг к дружке, что до самых Ленкиных родов перезванивались по нескольку раз на день!

После рождения у Колесниковых сына общаться они стали реже: у одной младенец на руках, домашние хлопоты, а у другой — работа. Скорее всего, со временем дружба и вовсе сошла бы на нет, если бы совершенно случайно и Колесниковы, и Проскурины не купили квартиры в одном подъезде нового элитного дома. Конечно же, жилплощадь банкира вдвое превышала количество квадратных метров, приобретенных средней руки бизнесменом и акулой пера, но это были уже детали.

Отношения между женщинами вышли на иной уровень. К удивлению, то, что у них был совершенно разный образ жизни, не отдалило, а сблизило. Раскрыв рот Ленка могла часами слушать Катины рассказы о встречах с интересными людьми, о коллегах. Проскурина же из чисто профессионального любопытства имела возможность заглянуть в другой, непонятный ей мир. Мир больших денег, кипящих вокруг них страстей, сплетен, интриг. Но каждый волен выбирать путь, и по-своему каждая из подруг была счастлива: Ленка — как женщина, Катя — скорее по-мужски, потому что не представляла себя без своей работы.

— …Только-только вышла из редакции, — включила стеклоочистители Проскурина. — Работы много, а тут еще Жоржсанд интервью с одной VIP-персоной поручила.

— Ладно, не оправдывайся, — перебила ее соседка и, сделав паузу, как бы невзначай добавила: — Я уж решила, что ты с Ладышевым.

— С чего это ты так решила? — опешила Катя.

«Неужели видела, как мы целовались во дворе?! — похолодело в груди. — Не может быть, Игорь не отпускал ее от себя ни на шаг».

— Не знаю… Ты так подозрительно, по-английски, вчера исчезла. Хорошо хоть Яна подсказала, что уехала в Минск на автобусе. Могла бы предупредить.

— Так я и предупреждала, что в понедельник мне сдавать номер, — стараясь оставаться спокойной, Катя нервно ткнула пальцем прикуриватель. — Что тут подозрительного? Это вам можно хоть каждый вечер в гостях засиживаться, а мне, как только поняла, что раньше двенадцати ночи домой не попаду, пришлось быстренько соображать, как самой добираться.

— Вообще-то ты права: мы только к часу ночи в Минск вернулись, — согласилась Колесникова. — Хотела к тебе сразу заглянуть, но Игорь не пустил.

— Ясное дело! Ты же настоящая жена, должна спеть ему колыбельную. И вообще, что у тебя за тон? Ты меня в чем-то подозреваешь?

— Подозреваю.

— В чем?

Ленка выдержала паузу.

— Уж слишком странно ты вела себя в субботу у Михалыча. Глаза горели. Или перепила, или…

— Именно перепила, — не дожидаясь следующего «или», закрыла скользкую тему Катя. — Еще и сегодня голова болит, на работу едва встала. Слушай, мне в магазин надо заскочить, дома шаром покати. Появлюсь в квартире — дам знать. Зайдешь?

— Нет… Не сегодня. Спать хочу. Игорь вечером в Москву улетел, а я после этих выходных тоже никак в себя прийти не могу. Устала.

— Вот видишь, и ты устала. Ладно, отдыхай. Хотя подожди: а чего это ты вдруг спросила у меня о Ладышеве?

— Есть причина. Все мужики в субботу твои были. Даже Ладышев. Первый раз за тобой такое наблюдала. Кстати, вчера вечером после охоты вся компания завернула к Григорию с Яной, поэтому мы и вернулись поздно. А Вадим и там тобой интересовался: куда пропала?

— И поэтому ты решила, что я сейчас с ним? Хороша подруга!

— Да ничего я не решила! Просто… Он тоже был какой-то смурной, не такой, как накануне: ни шуток тебе, ни прибауток. За столом молчал, молчал, а потом вдруг засобирался и уехал с друзьями.

— Неужели господин Ладышев даже не попрощался с тобой?

— Ну почему же? Со мной как раз попрощался, даже номер телефона оставил. Могу дать.

— Спасибо, мне ни к чему.

— Ну, если так… Ладно, как знаешь. Завтра поговорим.

— Завтра вряд ли получится. Забыла? Виталик прилетает!

— Забыла. Жаль. Игорь только в четверг вернется, могли бы с тобой два вечера проболтать, — вздохнула Ленка. — Ну что ж, подождем возвращения Виталика, — загадочно добавила она.

— Это ты к чему?

— Да так.

— Ясно… Как я понимаю, у тебя переизбыток общения с Полевой.

— Ну, кое в чем она права.

— Например?

— Например, в том, что в тихом омуте черти водятся. Взять хотя бы тебя в субботу.

— Лена, хватит, — решительно оборвала Катя. — Или заходи ко мне через часок, все выясним, или мусоль дальше эту тему с Людмилой!

— Да не злись ты, — сменила тон Лена. — С кем с кем, а уж с ней я точно на личные темы разговаривать не буду!

— И что это за личные темы?

— После расскажу, — напустила туману Колесникова. — Что-то у меня кошка снова дурака валяет: то ли приболела, то ли укол пора делать, — неожиданно переключилась она на другое. — Третью ночь орет.

— Лучше свози ее к коту на свидание.

— Да ты что? Она же у нас породистая, ей через московский клуб кавалера надо искать.

— Так ищи. Если честно, мне для полного счастья только забот о твоей кошке не хватает. От информации голова пухнет. Лен, мне пора ехать, — глянула она на приборную доску. — Мотор перегреется.

— Ничего у тебя не перегреется, ты недавно ТО проходила, — обиженно напомнила Колесникова. — Раньше ты и по дороге могла болтать.

— То было раньше. А сегодня последнюю сводку ГАИ почитала и поняла: хватит! Безопасность движения — прежде всего. Кстати, и тебе советую.

— Так я пока без машины, забыла, что ли?… Ладно. Чувствую, с тобой сегодня каши не сваришь, — тяжело вздохнула Ленка. — Спокойной ночи.

— Спокойной. До встречи.

Опустив телефон на колени, Катя включила фары и толкнула рычаг автоматической коробки передач.

«И все-таки Ленка что-то заподозрила, — выехав со стоянки, с досадой подумала она. — И о Ладышеве напомнила. Целый день старалась забыть и о нем, и о субботе, и об охоте — и вот на тебе! Вернуться, что ли, еще поработать? — подняв голову, посмотрела она на светящиеся окна редакции. — Нет, поздно. За продуктами — и домой. А рублей-то кот наплакал, — вспомнила она. — Придется заехать туда, где есть обменник».

Добравшись до супермаркета на Заславской, Катя обменяла деньги, взяла тележку, набросала в нее всего, что с голодухи показалось вкусным, подъехала к кассе и почувствовала, что сил терпеть голод не осталось. Борясь с угрызениями совести (в такой час есть белый хлеб!), она отломила кусочек багета, украдкой запихнула его в рот и вздохнула: «Нельзя мне ходить в магазин».

С тех пор как врачи прописали ей первый курс гормонов у она стала набирать вес, закупка продуктов легла на плечи Виталика: по выходным он ездил на рынок, после работы, если нужно, заглядывал в супермаркет.

Рассчитавшись, Катя выгрузила содержимое тележки и два пакета, снова отщипнула кусочек багета и, на ходу жуя, направилась к парковке. Рядом с ее маленькой машинкой возвышался большой черный «Range Rover». Что-то знакомое померещилось ей в этом автомобиле.

«Кажется, именно он стоял у дома егеря. Жаль, номер не запомнила. В салоне никого… Кто же его хозяин?» — захлопнув дверцу багажника, с интересом посмотрела она на соседнюю машину.

Прихватив в салон багет, она завела двигатель, но решила подождать. Верх взяло любопытство. Ждать пришлось не-долго: сначала слева пискнула и мигнула сигнализация, затем хлопнул багажник, на пассажирское сиденье уселась длинноволосая брюнетка, мужчина закрыл за ней дверцу, обошел машину сзади. Пытаясь его рассмотреть, Катя вытянула голову, но тут же отпрянула назад, вжалась в сиденье и даже слегка сползла под руль: водителем был Вадим Ладышев.

Включив в салоне свет, он снял целлофановую обертку С коробки с диском. Спустя несколько секунд свет погас, салон озарился подсветкой от ЖК-дисплея на панели, и громыхнули колонки. Смеясь, девушка тут же подалась вперед, протянула руку к панели. Стало тише. Затем она повернулась к Вадиму лицом и чмокнула его в щеку.

Наконец машина стала медленно выезжать задним ходом. Посмотрев вслед удалявшимся габаритным огням, Катя выползла из-под руля и закрыла глаза.

«Вот и все, что требовалось доказать. В субботу вечером на моем месте могла оказаться любая другая: та же Ленка, те же деревенские крали. А ведь он честно предупредил, что главное в охоте — понять, кто на кого охотится. Выходит, я была лишь добычей. А сама, дура, поверила, что такая особенная. Спасибо за науку, Вадим Сергеевич! Ну и денечек выдался! — она перевела взгляд влево, где на освободившееся место успела припарковаться другая машина: магазин ударными темпами выполнял поставленную задачу — поить и кормить припозднившийся люд. — Забыть! Ничего не было и нет! — Катя аккуратно собрала с колен крошки багета, высыпала в пепельницу и решительно включила заднюю передачу. — Как нет и не будет прежней Екатерины Александровны Проскуриной…» — почему-то мелькнуло в голове.

4

…Ночные сновидения на этот раз слились в один сплошной кошмар. И снова на тему охоты: люди в камуфляжной форме, но почему-то с немецкими автоматами времен войны, непролазные джунгли вместо привычного смешанного леса, выстрелы, собачий лай… При этом четкое понимание, что охотятся на нее, а она пытается спрятаться, убежать… Но стоило ей оторваться от преследователей и облегченно вздохнуть, как прямо перед глазами возникал страшный оскал какого-то неведомого существа…

Молниеносные повороты кошмарного сюжета порою пугали настолько, что приходилось вставать, тащиться в ванную, ополаскивать под краном лицо. Не помогало: едва вновь касалась головой подушки, ночные видения моментально наполнялись все теми же странными, пугающими персонажами.

Вскочив в очередной раз в холодном поту. Катя почувствовала, что сил бороться с навязчивыми кошмарами не осталось, и обреченно направилась в душевую кабину. Простояв, а вернее, просидев под дождиком невесть сколько времени, она завернула мокрые волосы в полотенце, набросила махровый халат, села за туалетный столик, склонила голову на плечо и задумалась.

«В следующем году мне исполнится тридцать три… Молодежь, та же Стрельникова, уже давно за глаза теткой Катей кличет. А ведь для них я и вправду „тетка“. И дело не только в возрастной разнице: куда-то подевалось, почти иссякло желание перевернуть мир, с которым когда-то поступала на журфак. Что тут лукавить, тогда, конечно, хотелось сделать имя, стать известной. Однако не это все же являлось главной целью. Набраться жизненного опыта и писать книги — вот оно, заветное желание. Только затерялась эта мечта среди бесконечного множества интервью и репортажей, отступила на самый дальний план. И стихи получаются все реже. Еле успеваешь информировать людей о свершившихся фактах в скупых газетных строках. От каждодневной писанины в прямом смысле слова подташнивает, зрение падает. Со стороны посмотреть — известная личность, интересная работа, материальный достаток. Как говорится, все сложилось. А что сложилось? Неужто так и буду до пенсии в корреспондентках за всякими Сосновскими бегать? Нет, надо что-то менять… Скорее бы вернулся Виталик!»

Открыв баночку с кремом, она нанесла на лицо белую полупрозрачную массу, похлопала по коже подушечками пальцев и отправилась на кухню варить кофе. В домах напротив вспыхивали ярким светом окна, на улице увеличивалось количество движущихся людей, машин.

За всем этим, пока нагревалась кофеварка, Катя наблюдала почти удивленно: она и забыла, когда в последний раз вставала в такую рань. Обычно спала до последнего, глотала обжигающий кофе, выскакивала за дверь, неслась в потоке транспорта на работу. Лишней минуты, чтобы задержаться у окна, никогда не было.

Оторвавшись наконец от созерцания картины просыпавшегося города, она поставила в мойку пустую чашку и взглянула на часы. Всего семь утра, а спать совсем не хочется. Вернее, не хочется новой борьбы с изнуряющими сновидениями. И это в тот день, когда на самом высоком уровне разрешено поваляться в постели!

«И все-таки надо немного полежать, иначе на работе свалюсь с ног», — смыв маску, решила Катя, прямо в халате заползла под одеяло и неожиданно уснула спокойным крепким сном.

В редакции Проскурина появилась к окончанию планерки, которую на сей раз проводил Росомахин. Корифей пера, в советские времена известный фельетонист, а ныне автор большинства едких и смешных заголовков в газете был явно не в духе и бубнил себе под нос что-то заунывное. Словно молитву читал. Уловить в его монологе хоть какой-то намек на личное отношение к тем или иным фактам было невозможно. Всех присутствующих это устраивало: большинство мирно дремало в креслах, а кое-кто даже умудрялся похрапывать.

«Сейчас начнется!» — улыбнулась Катя, зная по опыту, что к концу планерки Росомахин обязательно войдет в привычный образ балагура и хорошенько встряхнет народ порцией юмора.

Так и случилось.

— И последнее сообщение, на котором следует заострить особое внимание: распределены премии неофициального конкурса «Хит-храп-парад масс-медиа». Единодушным решением жюри Гран-при присужден сотруднику нашей редакции, отцу-героину Вениамину Потюне. Аплодисменты!!! — неожиданно ловко он переместил свое грузное тело ближе к фотографу и постучал того по плечу пальцем-сосиской.

Временно находящийся в разводе, но имеющий за спиной энное количество официальных и неофициальных браков и троих детей (за что и был наречен все тем же Росомахиным отцом-героином) Потюня вздрогнул, разлепил веки и с трудом сфокусировал взгляд на выпускающем редакторе.

— Нам непременно надо сфотографировать победителя — и на первую полосу! Желательно в самом что ни на есть рабочем антураже. И обязательно аплодирующие коллеги на заднем плане, — на полном серьезе принялся описывать задачу Росомахин. — Ну, вы меня понимаете, вы же профи!

Не до конца проснувшийся Венечка быстро-быстро захлопал ресницами, машинально кивнув головой, потянулся к футляру с фотоаппаратом и недоуменно осмотрелся.

— А кого фотографировать? — уточнил он громким шепотом у сидящей рядом Кати.

В следующую секунду взрывная волна хохота пронеслась по редакции, заставив всех непричастных к этому действу с завистью посмотреть на прикрытые жалюзи совещательной комнаты. Похоже, начиналось самое интересное: сейчас Росомахин войдет в образ шоумена и доведет розыгрыш до конца. Но не получилось: в комнату заглянула озабоченная Жоржсанд, сухо поздоровалась, уточнила, есть ли вопросы, а услышав «нет», пригласила к себе Росомахина и Атрощенко.

Имея в виду то ли собственную жену, то ли главного редактора, то ли двух взрослых дочерей, Анатолий Францевич беззлобно пробубнил под нос что-то типа «все мы под женским каблуком» и, тряхнув изрядно поредевшей шевелюрой, пыхтя направился за Камоловой. Выдержав подчеркивающую достоинство паузу, Александр Петрович Атрощенко неторопливо двинулся следом.

Планерка финишировала, и большая часть улыбающихся сотрудников потянулась на крыльцо — перекурить и обсудить очередной прикол Анатолия Францевича. Заодно и индифферентность Камоловой: то ли ей действительно не к чему и не к кому было придраться, то ли мыслями главред была уже в Москве? На работу опоздала, чего за ней отродясь не водилось…

О причинах столь нестандартного поведения Жоржсанд было высказано много догадок, но все сошлись на трех основных: заболела, влюбилась, бережет силы для поездки. И еще одно главное заключение: кто-то обязательно получит по шапке в ближайшие дни. На этой безрадостной ноте и разошлись по рабочим местам.

Заготовив с помощью Интернета «рыбу» для статьи о Сосновской, Проскурина взялась за ответы на письма, присланные читателями на конкурс осенних историй. Вообще-то, судя по новым вводным, теперь это не входило в ее обязанности. Да и по старым не входило: крайне редко редакция отвечала на письма читателей. Но уж слишком трогательные порой попадались строки, а потому частенько Катя делала это по собственной инициативе. Особенно если люди писали о любви, далеко не всегда счастливой. Чувствовалось, что им нужна поддержка хотя бы словом.

…В аэропорт Катя с водителем летели на всех парах: опаздывали из-за Венечки. Так как отец-героин сразу и безоговорочно признавал всех своих отпрысков, в бухгалтерии на фамилию Потюня лежала стопка исполнительных листов. Естественно, официальной зарплаты на всех не хватало, а так как папашей он был сознательным, то подрабатывал везде и всюду, фотографировал всех и вся: фотосессии, свадьбы, юбилеи, вечеринки, дни рождения. Профессионал Венечка отменный, так что все клиенты были довольны, рекомендовали его своим друзьям, знакомым. Количество заказов постоянно росло. Сегодня, к примеру, он был заказан в роддом, так как вел фотолетопись семьи известного бизнесмена, а потому не мог проигнорировать выписку первого внука.

Всей душой переживая за материальное благополучие Вениных отпрысков, Катя с водителем до последнего ждали его у дверей роддома. Однако после того как увеличившееся на одного члена семейство бизнесмена загрузилось в два «Мерседеса», два джипа и отчалило, выяснилось, что ждали зря: заказчик потребовал запечатлеть появление младенца еще и в загородном доме.

Мысленно послав Венечку ко всем чертям, Проскурина нащупала в сумке дорожную цифровую «мыльницу», проверила зарядку и помчалась с водителем в аэропорт. Как и следовало ожидать, к указанному времени они не успели, опоздали минут на двадцать, и ни Сосновской, ни ее свиты уже нигде не наблюдалось.

Расстроенная Катя принялась носиться по длинному коридору аэропорта, совала людям в форме удостоверение прессы и задавала один и тот же вопрос: «Где найти Сосновскую?» Сотрудники с опаской поглядывали на растрепанную, раскрасневшуюся молодую женщину и лишь пожимали плечами.

Сколько бы так продолжалось, неизвестно, но, на свое счастье, в одном из баров она наткнулась на мирно попивавших кофе коллег, а также бригаду телевизионщиков одного из каналов. Как выяснилось, звезда еще даже не вылетела.

В течение получаса к ним присоединились несколько журналистов. Заказали побольше кофе, покурили, проглотили по паре подсохших бутербродов, понося между делом и собственное начальство, и Сосновскую с ее продюсером, и невероятную дороговизну крохотных бутербродов. Заодно обменивались новостями и обсуждали грядущую пресс-конференцию. Скорее всего, соберут всех в одном зале, раздадут свежий пресс-релиз, позволят задать пару-тройку вопросов — и все. До следующих встреч, как говорится. Трудитесь, думайте, как родить наутро в газетах не статьи-близнецы, а нечто непохожее хотя бы заголовками.

В половине пятого с выпученными глазами в бар влетел запыхавшийся Венечка, но не успел и рта раскрыть, как стало понятно: «Прилетели!» Все рванули с места, синхронно шарахнулись сначала вправо, затем влево и, обгоняя друг друга, понеслись в сторону зала прилетов стран СНГ, пока не наткнулись наконец на довольно многочисленную свиту певицы: сопровождающие ее лица получали багаж.

Сама госпожа Сосновская, высвеченная прожектором телекамеры и кардинально сменившая имидж, стояла чуть поодаль, блистательно улыбалась и раздавала автографы столпившимся вокруг поклонникам, среди которых было немало и сотрудников аэропорта. Рядом с ней — два громилы-бодигарда, чуть впереди — продюсер Семен Губерман, отвечавший на вопросы тележурналистки. И вот вся толпа, точно неизвестная науке гусеница, медленно двинулась к залу, предназначенному для встречи VIP-персон. Там, по-видимому, и планировалось провести пресс-конференцию. Н-да… Серьезный подход. С такой помпой далеко не всех поп-звезд мировой величины встречают.

Открылись двери, и на входе появилась крупная рыжеволосая барышня в очках. Черные брюки, тяжелые, почти армейские ботинки, грубой вязки длинный свитер грязнорыжего цвета, ремень приблизительно в том месте, где у других бывает талия, — все как нельзя лучше гармонировало с выражением ее лица: мисс неприступность. А еще лучше — непреодолимая Китайская стена. Пропустив поп-диву, продюсера и бодигардов, она сделала шаг вперед, плотно забаррикадировала проход своей мощной фигурой и рявкнула:

— Стоять! Первыми заходят телевизионщики. Должны быть три группы, — заглянула она в зажатый в руке список. — Раз, два… Две вижу, где третья?… Нету третьей? Вычеркиваем… — демонстративно провела она линию на бумажке. — Теперь радио: пять станций… Все здесь? Разверните удостоверение… Так… Так… Так… А такой в списке нет… Отойдите, потом разберемся… Четыре, пять…

Молодая девушка, представлявшая отсутствующую в списке радиостанцию, вытерла навернувшуюся слезу и покорно отошла в сторону.

«Я в ее годы была зубастей», — прокомментировала про себя Катя.

— Теперь пресса. Пока войдут только журналисты, фотографы подождут. Для них будут особые инструкции.

Обменявшись в Венечкой многозначительным взглядом, Проскурина протянула грозной даме удостоверение, протиснулась мимо нее в дверь и тут же бросилась устанавливать на столике, рядом с которым припудривали и причесывали звезду, диктофон. Так как свободного пространства было немного, а всякого рода техники предостаточно, пришлось побороться за место под солнцем, а заодно и за место, где можно было «приземлиться»: пустыми оставались лишь последние ряды.

«И все-таки зря не настояла, чтобы отправили Стрельникову, — с иронией наблюдала за происходящим Катя. — Вот кому бы весь этот цирк был за счастье, я им уже сыта по горло!»

Пресс-конференция заняла от силы двадцать минут и прошла в таком темпе, словно для Сосновской и ее продюсера это был очередной прогон изрядно надоевшего мини-спектакля: с намертво приклеенной лучезарной улыбкой звезда пару раз что-то невнятно мяукнула, ответственный за нее завернул нечто пафосное. Затем в зал допустили фотографов, позволили пять минут пощелкать затворами и вспышками фотокамер и тут же объявили об окончании мероприятия — поп-дива опаздывала на съемки ток-шоу. Едва начавшееся действо закончилось.

Язвительно посмеиваясь, ругаясь, а то и чертыхаясь почем зря, раздосадованный народ стал неторопливо расходиться. Спешили только телевизионщики: времени у них всегда в обрез — нужно успеть на ходу смонтировать материал и дать в ближайший выпуск новостей. Пресса особо не торопилась: у кого-то впереди были вечер, ночь и утро, у кого-то (к примеру, еженедельников) и того больше. К тому же Сосновская планировала задержаться в Минске как минимум на сутки: а вдруг выпадет шанс еще пересечься?

На выходе из здания журналисты устроили перекур, где и сошлись во мнениях. Первое: судя по времени, звезда прилетела регулярным рейсом, так что, скорее всего, личный самолет в подарок — обычный пиар-трюк. Второе: отсутствие собратьев по перу из некоторых госизданий навело на подозрение, что те приглашены непосредственно на ток-шоу.

Энтузиазма это не прибавило: что бы там ни говорили, каждый был патриотом своей газеты. Но и обижаться в данном случае не стоило, да и не на кого. Зато можно устроить мелкую пакость: к примеру, в итоговом релизе новостей дать информацию о прилете звезды одной строкой. Но, но, но… Этих «но» целая куча. Главное, с учетом покровительства Аркадия Снежкина, а также его хороших отношений с властями, сверху было спущено негласное указание освещать творческий путь Сосновской всеми доступными средствами и только в позитивном ключе. Во всяком случае, на сегодняшний день невнимание к ее приезду на родину могло обернуться неприятностями.

Попросив Венечку подождать в редакционной машине, Катя задержалась с бывшей однокурсницей, Галей Снопковой, ныне Алисой Селезневой. Она работала в глянцевом журнале, издатели которого старательно копировали московские издания и освещали тусовочную жизнь местных небожителей. Подача материала там была яркой и эпатажной, журналисты умели сделать из мухи слона, пропиарить на пустом месте как начинающих звезд, так и тех, кому вдруг захотелось «зазвездиться». Ничего невозможного нет, главное, чтобы заказчики платили деньги.

Еще на стадии организации журнала туда приглашали и Катю как человека с именем. Слов нет, в плане большого интервью журнал, конечно же, выигрывает: в газете могут оборвать статью на самом интересном месте или сократить до неузнаваемости. Но ни одна большая статья раз в месяц не идет в сравнение с ежедневным живым делом! К тому же, судя по разговору с приглашенным из Москвы главным редактором, большой журналистикой там и не пахло. Вот тогда Катя и сосватала в журнал бывшую однокурсницу, у которой как раз возникли жизненные проблемы.

Выросшая в многодетной семье, Галочка еще в детстве поставила себе задачу во что бы то ни стало вырваться из маленького провинциального городка. Надо сказать, путь ее к намеченной цели не был гладким, но девушка обладала большим упорством. Пусть с третьей попытки, но поступила-таки в университет, заполучив перед этим направление местной газеты, где два года трудилась на нетворческих специальностях.

Следующим пунктом жизненного плана значилась прописка в столице, и здесь был единственный выход — выйти замуж за минчанина. Молодая, красивая, стройная, она всеми правдами и неправдами попыталась сойтись с компанией отпрысков местной элиты. Однако золотая молодежь не приняла: жила девушка в общежитии, одевалась не по последней моде, никуда не ездила, ничего не видела. Да и разговаривала смешно — гыкала, рыкала.

В общем, первая попытка для Гали закончилась полным провалом. Более того, еще и аборт пришлось сделать. Отдавать в деканат справку с соответствующим диагнозом Снопковой совсем не хотелось, вот и пришлось поплакаться старосте — Кате Евсеевой, которая, конечно же, ее пожалела и прикрыла.

Отстрадав и отрыдав, Галя решила предпринять вторую попытку и поискать жениха постарше. Желательно в творческих кругах, из богемы. Теперь она интересовалась жизнью известных мира сего, не пропускала ни одной премьеры в театрах, ни одной выставки, тщательно следила за речью, нашла где-то хорошую портниху и одевалась пусть недорого, но модно и со вкусом. При этом умудрялась неплохо учиться.

На пятом курсе она все-таки добилась своего и неожиданно для всех вышла замуж за известного киносценариста, правда, весьма преклонных лет, у которого скоропостижно скончалась жена. Сменив фамилию на Селезневу, она надолго исчезла из поля зрения бывших однокурсников, так как самозабвенно посвятила себя супругу: пекла, варила, убирала, сопровождала его на кинофестивалях, куда по старой памяти его все еще приглашали, следила, чтобы не переработался, выспался, вовремя принял лекарство.

Положа руку на сердце, она знала, на что шла ради жилья, прописки и законного открепления, а потому честно выполняла роль домохозяйки и сиделки в одном лице. Это устраивало также двоих взрослых детей и многочисленных родственников престарелого супруга, который оказался никому не нужным: кино пришло в упадок, новые сценарии драматурга оставались невостребованными, и деньги, соответственно, у него уже не водились. Их не хватало просто катастрофически.

И тогда Галочка устроилась дворником неподалеку от помпезного дома на главном проспекте столицы. Просыпалась ни свет ни заря, проезжала три остановки на метро, чистила, выгребала грязь из подъездов и пулей неслась к супругу — готовить ему завтрак, варить обед, обихаживать, сдувать пылинки.

Драматург же, совершенно не имея отдачи от плодов своего творчества, совсем захандрил, одна за другой стали обостряться старые болячки, которые в конце концов и довели до инсульта. Еще год он провел в инвалидном кресле, а Галя все это время крутилась как белка в колесе — работала, заботилась, обстирывала, обмывала, возила к докторам.

Со смертью супруга все рухнуло. Вернувшись с кладбища, она элементарно не смогла попасть в квартиру: за пару часов ее отсутствия родственники сменили замки, собрали вещи и выставили за дверь. Начались разборки с наследниками, суды, дележка имущества. На кону стояли давно не видевшая ремонта четырехкомнатная квартира в центре города, заброшенная дача в Зеленом и проржавевшая «Волга». Плюс творческое наследие, которое, по сути, было продано еще в советские времена.

Как ни обидно, но коллеги драматурга встали на сторону его первой семьи, мотивируя это тем, что все имущество было нажито в счастливом первом браке, когда ныне почивший и написал самые значимые свои произведения.

Возможно, формально оно и так. Вот только как же она? Разве не она посвятила одряхлевшему творческому гению шесть лучших лет молодой жизни? Разве не она хлебосольно встречала тех же старых хрычей, сотоварищей по театральному и киношному цеху? Разве не она каждый день возила в больницу передачи, купленные на заработанные ею деньги?

Увы, это все уже не считалось, и после неравного боя с родственниками ей досталась лишь комната в большой квартире, продав которую, она с горем пополам смогла купить небольшое собственное жилье на окраине города. Жизнь надо было начинать сначала и в первую очередь найти приличную работу. Но где и как?

Журналистов хоть пруд пруди, вакансий — ноль. К тому же после окончания университета она официально трудилась лишь дворником. Ничего не оставалось, как призвать на помощь бывших однокурсников, хотя бы ту же старосту, которая уже заимела имя на газетном поприще.

Проплакав вечер на плече сердобольной Проскуриной, за ночь она пересмотрела весь свой морально устаревший гардероб, на последние деньги сделала маникюр, постриглась, покрасила волосы и отправилась на собеседование к главному редактору журнала. Сказать честно, сразить она его не сразила, но, приняв во внимание рекомендации и огромное желание работать, тот взял ее на испытательный срок. И не прогадал: никто из его сотрудников так, как Галя с ее полной самоотдачей, не умел добиваться цели.

Первым делом она решила взять псевдоним и всем стала представляться не иначе как Алиса. Через три месяца с Галей, то есть Алисой Селезневой, подписали контракт на год: коммуникабельная девушка привела немало клиентов. Где и как она их находила, никого не интересовало. Никто и не догадывался, что немалую роль здесь сыграла записная книжка и связи Проскуриной, которые Алиса использовала на полную катушку и знакомилась со всеми — от хозяев бутиков до солидных бизнесменов, державших развлекательные и игорные заведения. Кате было не жалко. Главное — помогла человеку, попавшему в трудную ситуацию.

Еще через год преобразившаяся до неузнаваемости Алиса заняла место начальника отдела и на сегодняшний день курировала практически всю развлекательную жизнь города: от ночных клубов до великосветских вечеринок. Самое время было подумать о личной жизни.

К слову, в благодарность за помощь теперь уже Алиса периодически делилась с Катей пикантными биографическими подробностями той или иной популярной особы, ставила в известность о приезде в столицу достойных ее внимания персон и даже помогала организовать интервью. Еще и клубными картами снабжала.

Раз в месяц она заглядывала к Проскуриным домой на чашку чая. Заодно позволяла себе вволю посплетничать обо всех и обо всем. Как она объясняла, широкий круг общения приучает держать язык за зубами, а то ведь обязательно кто-то сдаст, предаст, а вдобавок и смертельно ранит в самое незащищенное. Кате же она доверяла, считала подругой и была не прочь сойтись с ее ближайшим окружением. Однако Полевая с Колесниковой ее не восприняли — их сразу напрягла эта незамужняя стильная дамочка. Они и Проскурину пытались вразумить: как пить дать уведет Виталика!

Но Катя лишь посмеивалась: однажды ошибившись, Алиска искала себе мужа без штампа в паспорте как в прошлом, так и в настоящем. И желательно без детей, дабы после смерти не с кем было делить наследство. И уж кто-кто, а Проскурин точно не попадет в зону ее внимания: по тусовкам он не ходит, на Карибы, Бали и Сейшелы, о которых мечтала Алиска, определенно не повезет.

— Слышь, мать, — Алиса, одетая в супермодное пальто, докурила сигарету и изящным щелчком отправила ее в урну у входа в здание аэропорта, — который раз тебе говорю: позвони Оксанке! Сколько можно ходить в одной и той же куртке?

— Нормальная куртка, тепленькая, — осмотрев себя, пожала плечами Катя.

— Ага, тепленькая. Мало того что куплена на рынке в Ждановичах, так еще, небось, года три назад, — усмехнулась Алиса. — Не понимаю тебя: деньги в семье есть, а одеваешься, как та тетка в ларьке. Да тебе Оксанка за полчаса такой гардеробчик подберет, что народ в редакции рухнет от зависти!

— А зачем, чтобы мне завидовали? И курточке не три, а всего пару лет. Я же не ты, на глянец не претендую, — совершенно не обиделась Катя. — Для меня главное, чтобы тепло было да в машине удобно.

— Ага, еще скажи, чтобы к народу быть поближе, — хмыкнула Алиса. — Ладно, тебя, видно, не исправить.

— Не-а, не исправить. Мне все эти модные марки так, для информации. Чтобы не дай Бог, если придется писать о таких, как ты, не перепутать Гуччи с Версаче. Вот проблем-то наживу! — улыбнулась она. — Галь, ты…

— Алиса! Сколько тебе напоминать! Я — Алиса! Уже и паспорт поменяла, а ты все Галя, Галя.

— Ой, извини, само собой вырвалось! Так вот, Алиса, ты не о моем гардеробе беспокойся, а лучше расскажи, как там твой последний бойфренд? Кажется, он в строительном бизнесе работает?

— Работает, что ему станется, — вздохнула Селезнева. — Похоже, его только секс на стороне и интересовал. Навела недавно справки: давно женат, двое детей. Старшая дочь уже студентка. Ты же знаешь, что у меня табу на женатых, вдовцов и разведенных. Так что спустила все на тормозах, отстал вроде.

— Н-да… Где же ты в наше время таких найдешь: неженатых, бездетных да еще и обеспеченных? Не пора ли менять вводные? — решила пошутить Катя.

— Да вот и я о том же думаю, — на полном серьезе ответила Алиса. — Тем более возраст поджимает. А вообще ты не права: хватает в городе обеспеченных холостяков. Но и проблем с ними хватает: либо самодур на самом деле окажется, либо отношения с женщинами для него — как спорт. Да и конкуренток куча — целые толпы малолетних пигалиц по клубам шастают. Был один на примете, так и того перехватили.

— …Вниманию встречающих: приземлился самолет рейс №…, прибывший из Хургады, — донеслось вдруг из динамиков.

Бросив взгляд на висевшее за стеклом табло, Катя едва не подпрыгнула. Вот это удача! Благодаря Сосновской и разговору с Алиской она преподнесет мужу сюрприз! Ну и что, если он просил ее не встречать? Раз уж так получилось и она оказалась в аэропорту, почему бы не встретить?

— Алис, ты извини, но мне пора, — спешно попрощалась она с подругой. — Представляешь, Виталик должен именно этим рейсом прилететь из Хургады! Как я удачно в аэропорту задержалась!

— Ну даешь!.. Ты что, его одного отпустила? — округлила глаза Алиса. — Совсем из ума выжила! Да на юге пруд пруди охотниц за отпускными мужиками!

— Ай, ну тебя! — отмахнулась Катя. — Они исключительно мужской компанией на дайвинг летали. Жили на корабле, а там ни одной женщины. Уж поверь, Виталик обманывать не станет.

— Доверчивая ты, Катя! — несогласно вздохнула подруга. — Ладно, беги, мне тоже пора. Надо как-то пересечься с этой Сосновской. Повезло девке, такого мужика отхватила! Ты права, пора менять вводные. Ну, до встречи!

Набрав Веню и попросив еще немного подождать, Катя поспешила в здание аэропорта. Прикинув, сколько у нее времени, заглянула в туалет, достала косметичку, убрала ватной палочкой осыпавшиеся с ресниц микроскопические комочки туши, подкрасила губы, припудрилась, расчесала волосы и неожиданно задержала взгляд на куртке: может, Алиска и права, пора ее сменить? Только куда эту девать? Почти новая. К тому же ей идет. Виталик так говорит, и это главное.

Махнув рукой на куртку, она спрятала косметичку в сумочку, окинула себя напоследок довольным взглядом и отправилась в зал ожидания. Спрятавшись за угол, в предвкушении встречи она принялась наблюдать за первыми выходившими из зоны таможенного досмотра пассажирами. Выкатывая загруженные чемоданами тележки, они, загорелые и счастливые, вскидывали руку в приветствии, радостно восклицали, с кем-то обнимались. Неожиданно обзор ей перекрыла спина стоявшей отдельно длинноволосой блондинки. Стоило ей слегка повернуться в профиль, как Катя ее узнала! Круглое лицо, голубые глаза, пухлые губы, курносый нос… А ведь она видела девушку лишь на фотографии к резюме. Вот что значит профессиональная память!

«Кажется, зовут ее Анастасия, а фамилия… Что-то кошачье…» — попыталась она вспомнить.

Девушка была с Виталькиной работы и отвечала у него за рекламу.

Необходимость в таком сотруднике возникла около полутора лет назад, после того как Катя поняла, что ни морально, ни физически не может больше тянуть на себе этот воз: бизнес мужа медленно, но верно разрастался, и те причины, из-за которых она сама когда-то вызвалась ему помогать, слава Богу, потеряли актуальность. Расширилась номенклатура товаров, кроме розницы, Виталик стал заниматься оптом, открыл несколько новых торговых точек, отстроил склад строительных материалов. Были и средства, и понимание, что на данном этапе нужно отнестись к делу иначе. Например, нанять профессионалов или же вырастить их самому.

Проскурин все чаще высказывал недовольство, что жена почти перестала уделять время его делам, а однажды вечером категорически предложил ей бросить газету и перейти к нему. Катя, не готовая к такому повороту событий, ответила не менее категоричным отказом: реклама — это не ее. Виталик завелся: он не для того работает, чтобы разбазаривать средства, когда жена даже специальные курсы по рекламе окончила! Кто, как не она, может и должен заниматься его делом? Катя парировала: наконец-то он понял, что к рекламе надо относиться серьезно. Да, ей по-прежнему интересен его бизнес, но она уже не в силах работать на два фронта!

В общем, мягко говоря, к согласию они тогда не пришли и даже спать легли порознь. А через неделю, вернувшись к этой теме, Проскурин признал, что, скорее всего, Катя права: дай Бог, если так пойдут дела и дальше, то придется или организовать рекламный отдел, или же заключить договор на услуги с каким-либо агентством. Довольная жена посоветовала сразу искать нужного специалиста, даже вызвалась помочь: сама составила анкету, куда включила множество пунктов, касающихся кандидатуры будущего сотрудника. Посовещавшись, решили, что рекламист должен напрямую подчиняться директору, хотя и числиться в штате коммерческого отдела.

И очень быстро, через две недели, Виталик определился с кандидатурой. Претендент — будущий экономист-менеджер, знает языки, курсы рекламы, опять же, в наличии. Правда, соискателем оказалась девушка — студентка четвертого курса одного из коммерческих университетов. Виталий посчитал за лучшее вырастить специалиста самому, да и дешевле так на первом этапе, так как работать девушка будет на полставки. Катю это слегка удивило, но не более. Просмотрев ее резюме, она машинально отметила некоторое внешнее сходство с собой и согласилась с доводами мужа. Верно, пока не так уж много работы, если потребуется, студентка и за прилавком постоит. К тому же Катя привыкла доверять интуиции Виталика и в дела компании не вмешивалась. Он самостоятельно с нуля построил бизнес. Кому, как не ему, решать, кого принимать в штат?

«Подойти познакомиться? — подумала Катя, однако, сделав шаг вперед, остановилась в нерешительности: — Но что она здесь делает? Встречает кого-то? Странное совпадение…»

Непонятно откуда возникшее подозрение заставило ее отступить назад и продолжить наблюдение из укрытия.

Наконец в толпе прилетевших пассажиров показалась мощная фигура Замятина, и к его тележке тут же подскочил личный водитель. Затем один за другим появились еще двое из мужской компании — Шульга и Гуревич. Виталика почему-то не было. Обменявшись прощальным рукопожатием, двое мужчин направились к выходу, но Анатолий задержался и стал внимательно всматриваться в редеющую на глазах толпу встречающих. Словно выискивал кого-то.

Нырнув за угол, Катя выждала какое-то время, затем осторожно высунула голову и заметила, как стоявший вполоборота Замятин поднес к уху трубку мобильника, быстро что-то произнес, улыбнулся подошедшей к нему рекламщице, спрятал телефон в нагрудный карман и, не оглядываясь, направился к выходу. Девушка переместилась вплотную к дверям терминала, откуда, наконец, и появился Виталик.

Едва Катя собралась покинуть свое убежище и броситься на шею мужу, как ее опередили: блондинка стремительно шагнула к Проскурину, обняла, поцеловала в губы…

Настороженно оглянувшись, тот чмокнул ее в щеку и, увлекая за собой, откатил тележку в сторону. Лишь после этого он позволил себе проявить эмоции. Хлопая ресницами от изумления, Катя никак не могла поверить в реальность происходящего. Словно смотрела фильм, где главную роль играл ее муж: вот он отпустил ручку тележки, нежно обнял девушку, поцеловал, крепко прижал к себе, снова поцеловал, заглянул в глаза, провел ладонями по длинным волосам…

Катя даже успела подумать, что такая встреча влюбленных в аэропорту могла бы украсить любую мелодраму, вот только… Только кто же тогда она, Катя? Случайная зрительница, статистка? и никакое это не кино.

Вдоволь наобнимавшись, Виталик развернул тележку, и парочка двинулась к раздвижным дверям. Как загипнотизированная, Катя шла следом и, потеряв всякую осторожность, приблизилась настолько, что даже уловила тонкий аромат знакомого парфюма. Виталик подарил ей точно такие же духи на Восьмое марта.

Ударивший в лицо порыв ледяного ветра оказался совсем неожиданным, сбил дыхание и, с силой швырнув в глаза пряди волос, заставил зажмуриться. Снова раскрыв глаза, она успела заметить, что парочка приостановилась, и моментально шмыгнула в сторону. Очень вовремя: опасливо оглянувшись, Виталик взял из рук девушки ключи и быстрым шагом направился к автомобилям, припаркованным под знаком «Остановка запрещена».

Спустя несколько минут у бордюра притормозил золотистый «Опель». Загрузив вещи в багажник, Проскурин открыл пассажирскую дверцу, галантно протянул даме руку, помог устроиться на сиденье, сел за руль, завел двигатель, включил левый поворот.

Словно окаменев, Катя провожала взглядом габаритные огни.

— Ты скоро? — будто сквозь вату в ушах разобрала она нетерпеливый голос Венечки в машинально поднесенном к уху телефоне. — Жоржсанд срочно требует машину — ей надо на вокзал! Мы у четвертого сектора.

— Сейчас буду.

Пряча телефон, Катя сделала несколько медленных шагов и вдруг, будто среагировав на звук стартового пистолета, сорвалась с места.

Безошибочно вычислив в сгустившейся темноте редакционную машину, она резко распахнула дверцу, плюхнулась на сиденье, перевела дыхание и выпалила:

— Надо догнать золотистый «Опель»! Он пару минут назад отъехал!

— Сосновская в целях маскировки променяла личный самолет на непрезентабельную иномарку? — хмыкнул Потюня. — Или у тебя что-то украли?

«Ага! Мужа!» — едва не сорвалось у нее с языка.

— Ты скажи, по какому поводу шухер? — продолжал допытываться Венечка.

— По информационному, — коротко, лишь бы отцепиться, ответила Проскурина.

— Сенсация?

— Более чем.

— Тогда давай, жми! — постучал тот по плечу водителя.

Это было излишним. Восприняв слова «информационный повод» и «сенсация» как пароль, водитель так утопил педаль газа, что, взвизгнув тормозами, машина рванула с места и понеслась, точно выпущенная из пистолета пуля. Стоявший неподалеку гаишник даже моргнуть не успел, а уж тем более сообразить, как ему реагировать на такое безобразие.

Катю с силой вдавило в сиденье, руки машинально нащупали ремень безопасности.

— Для папарацци работа будет? — воодушевился Потюня и, судя по звуку, принялся лихорадочно расстегивать сумку-футляр, где покоилась фотокамера. — Страсть как люблю сенсации.

— Не спеши, — остановила его Катя. — Сначала надо проверить, вдруг это ошибка.

— Так все великие скандалы строились на этих самых ошибках! — посмеялся он над ее нерешительностью. — Чем больше ошибка, тем сильнее скандал. Чем сильнее скандал, тем больше правды. А в конце концов выясняется, что никакой ошибки вовсе не было. На самом деле нее правда! — убежденно заключил Венечка. — Просто не всем ее хочется признавать!.. Эх, не в той стране живем! Здесь вам ни скандалов, ни правды, ни желтой прессы… Пресно живем, серо, буднично. Можно сказать, гибнем заживо.

— Ты что ль, Венечка, гибнешь? — напряженно вглядываясь в прорезаемую фарами темноту, нашла силы усмехнуться Проскурина. — Да будь у тебя в друзьях хоть какой писатель, роман о твоей личной жизни побил бы рекорды продаж.

— А я о чем? Приходится самому разукрашивать серые будни. Дабы не помереть со скуки!

— Скука — это сытость, — едва слышно произнесла Катя. — Видать, Венечка, ты сыт по горло.

— Чего? — не понял Потюня. — Ты о еде-то не вспоминай, с утра маковой росинки во рту не было. И вообще, хоть словом намекни: на кого охота?

— Главное — понять, кто на кого охотится… — снова пробормотала Проскурина.

— Что-то я тебя сегодня не понимаю… Ты просто скажи: за кем гонимся? Может, помогу какой информацией? — неожиданно посерьезнел он. — Не могу припомнить, у кого из наших знаменитостей имеется золотистый «Опель». Цвет, конечно, модный, но вот марка подкачала. Не понтово. Однако шибко рванули, — отметил он, взглянув через плечо водителя на стрелку спидометра.

На какое-то время в салоне стало совсем тихо. Пассажиры только нетерпеливыми взглядами провожали мелькавшие справа машины и тут же переключали внимание на огни впереди идущих. Золотистого «Опеля» нигде не было видно.

— Странно, — подал голос водитель. — Если он отъехал прямо перед нами, то, по идее, мы должны его уже нагнать. Вы уверены, что ему в Минск надо?

— А куда еще? — занервничала Катя, достала сигарету, но тут же спрятала. В редакционной машине никто не курил: ни сама Жоржсанд, которая ввела это правило, ни водитель, ни сотрудники газеты. — Другой дороги нет.

— Почему же, есть. Можно было свернуть на Московскую трассу.

— Так ведь лишний круг, — скептически отреагировала она.

— Как сказать… Если сразу от аэропорта на Сокол повернуть, то до Партизанского добираться даже удобнее.

«Верно! — вспомнила Катя. — К тому же Виталик не любит гонять в темноте… А вдруг у него возникли проблемы на работе и он поехал сразу туда? А тут я со своей нездоровой фантазией? — ухватилась она за спасительную соломинку, но тут же сникла: — Не стыкуется: с обычными сотрудниками так не целуются. И все же надо уточнить», — потянулась она в сумку за телефоном.

«Абонент находится вне зоны действия сети или же отключен!» — «обрадовал» ее приятный женский голос.

— Виталий Львович в командировке, но завтра будет на месте, — проинформировали ее по рабочему номеру. По голосу Катю не узнали, что и неудивительно: после того как необходимость в ее услугах отпала, на работе у мужа она не появлялась. В течение дня супруги общались в основном по мобильному, а сотрудников за последнее время прибавилось. — Простите, а вы по какому вопросу?

— Я… по вопросу рекламы… Из газеты… Мы раньше с вами работали… То есть с вашей компанией… Не могли бы вы соединить меня с сотрудницей, которая владеет этим вопросом? — тут же нашлась Катя.

— С Анастасией Сергеевной?

— Да, с Анастасией Сергеевной. Напомните, пожалуйста, ее фамилию…

— Кошкина.

— Да-да, именно так, — пробормотала Проскурина и до предела напрягла память. — Насколько я помню, она входит в штат коммерческого отдела и работает на полставки? Потому что студентка…

— Нет, что вы! У вас устаревшая информация: Анастасия Сергеевна — заместитель начальника коммерческого отдела. А неоконченное высшее еще никому не мешало, тем более что она на последнем курсе. Но сейчас ее нет на месте. Простите, а вы кто? — спохватился собеседник. — Из какого издания?

«А ведь Виталик мне ничего не рассказывал о взлете карьеры Анастасии Сергеевны», — как сквозь туман мелькнуло в голове.

— Спасибо, я перезвоню завтра, — быстро оборвала она разговор. — До свидания.

— С каких это пор тебя волнует реклама и кто такие Виталий Львович и Анастасия Сергеевна? — после паузы полюбопытствовал Венечка, так и не дождавшись пояснений. — Кошкина… Незнакомый персонаж.

Оставив его вопросы без ответов, Катя закусила губу и проводила задумчивым взглядом очередную машину. По обилию появившихся на обочине дорожных знаков и тормозных огней впереди стало ясно, что трасса, ведущая в аэропорт, вот-вот закончится.

— Очень похоже, что с сенсацией мы сегодня разминулись, — застегивая сумку, по-своему понял ее молчание Венечка. — Слышь, Кать, дай слово, что уточнишь информацию и снова пришьешь меня к этому делу. Не зря же я жизнью рисковал! Почти всю дорогу меньше ста шестидесяти не ехали.

— Посмотрим. Все, не гони, — попросила она водителя. — Видимо, они действительно поехали другой дорогой. И еще… Не распространяйтесь на работе. Я сама. Сначала все выясню.

— Как прикажете, — сбросив скорость, пожал плечами водитель.

Переступив порог редакции, Катя бросилась к рабочему столу, не раздеваясь, включила компьютер и первым делом раскрыла электронный телефонный справочник: Кошкиных там было довольно много.

— Ну как?! — вздрогнув, услышала она за спиной захлебывающийся от восторга шепот Стрельниковой и быстро сбросила поисковое окошко. — Как Сосновская?

Резко крутнувшись на стуле, Проскурина посмотрела снизу вверх на миниатюрную девушку в коротенькой юбочке и откинулась к спинке.

— Как всегда, цветет и пахнет. Знаешь, все-таки это был твой материал, зря Жоржсанд отправила меня в аэропорт. Я только время потеряла.

— А я о чем! — с жаром подхватила Олечка. — Сосновская молодая, модная, талантливая, песни у нее современные, поэтому и писать о ней должен кто-то из молодых!

— Начнем с того, что песни у нее — никакие, — скептически оборвала ее дифирамбы Проскурина. — Хотя стоят немало. Последний клип хорош, с этим я согласна, но это, скорее, заслуга режиссера. Далее… Есть вещи, которые тебе необходимо знать для общего развития: Лане Сосновской, в недавнюю бытность Светлане Сосновой, уже за тридцать, и у нее есть трехлетняя дочь. Что еще?… Пластическая операция по изменению формы ушей, несколько липосакций в определенных местах. Но этим никого не удивишь. Зато о ее поисках богатого мужа легенды ходят! Здесь не получилось, поехала в Москву и — р-р-раз! — нашла-таки олигарха! Правда, подготовка к такому знакомству отняла уйму времени.

— Откуда вы знаете? — округлила глаза стажерка.

— От верблюда… Ты еще под стол пешком ходила, когда она в культпросветучилище пела в хоре. Или плясала. Впрочем, какая теперь разница.

— А почему об этом нигде не пишут?

— А потому и не пишут, что все это не укладывается в легенду о молодой, модной и талантливой. Сама не понимаешь, для чего нужен имидж? Что-то наводит меня на подозрение, будто студентка Стрельникова плохо владеет PR-технологиями. Видимо, вместо лекций по таким жизненно важным дисциплинам сидела в редакции и разбирала письма. Или вообще прогуливала.

— Ничего я не прогуливала, — насупилась стажерка. — Я лучше всех на потоке учусь. Или почти лучше всех. Правда, специальность у меня экономическая.

— Вот-вот! Неизвестно, получится ли из тебя великая журналистка, зато всегда будешь иметь запасной аэродром… Ладно, — миролюбиво вздохнула Катя, — не переживай из-за специальности, все правильно. Среди моих собратьев по перу большинство учились на кого угодно, только не на журналиста. А знаешь… Почему бы нет? Если очень хочешь, можешь для пробы написать эту статью. Неси флэшку, я скачаю тебе свой архив по Сосновской. Пусть теперь это будет твоя тема.

— Правда??! Секунду! — Стрельникова мгновенно исчезла и так же мгновенно снова материализовалась у стола. — Как хорошо, что я вас дождалась! — воодушевленно тряхнула она кудряшками. — Я не подведу, честное слово! — протягивая флэшку, посмотрела она на коллегу преданными глазами.

— Пару минут, — Катя повернулась к монитору и быстро застучала по клавишам. — Раскроешь вот эту папку, — показала она взглядом на торчащий из сумки синий коленкоровый уголок, — там свежий пресс-релиз, готовые распечатки статей со ссылками в Интернете. Диктофон не оставляю, там ничего нового… Ну вот, готово… Через час покажешь, что получилось. Пока Веня где-то застрял, я поработаю на его компьютере.

— Ура!!! — подпрыгнула Стрельникова чуть не до потолка, но тут же зажала рот ладошкой и осторожно присела на освободившееся кресло Проскуриной.

— Катерина Александровна, а что вы ищете? — открыла она сброшенное Проскуриной поисковое окно. — Вам нужен номер телефона? — быстро поняла она. — Может, вам лучше мобильный узнать?

— Увы, в компьютере старая база.

— Я вам помогу! Один из моих поклонников работает на Velcome, и на МТС хорошие знакомые есть! Назовите только фамилию и имя, — уверила девушка.

Недоверчиво усмехнувшись, Катя закрыла поисковое окно, записала на листочке интересующие ее имя, фамилию, отчество, собрала свои вещи, прошла к столу Потюни, включила его ноутбук и вернулась к прерванному занятию. Раскрыв телефонный справочник и карту города, она принялась составлять по ним предполагаемый маршрут движения «Опеля». По логике, большую часть города — ту, до которой удобнее добираться по проспекту Независимости, — в расчет можно было не брать. Выделив домашние номера всех Кошкиных, она стала убирать из списка строки с неподходящими адресами. Результат проделанной работы не больно порадовал: таблица уменьшилась лишь на треть.

— Вот, пожалуйста! И номер, и домашний адрес! — Стрельникова гордо положила перед ней листок с цифрами. — Вы обращайтесь, если надо!

— Спасибо, — искренне поблагодарила Проскурина и быстро сканировала глазами адрес, который поставил ее в тупик.

Судя по нему, девушка жила в центре, неподалеку от их дома. Непонятно… Хотя, конечно, она могла поменять прописку или даже снять квартиру.

«Или Виталик мог снять квартиру для встреч, — неожиданно осенило ее. — Или воспользоваться чьей-то чужой, — продолжила она развивать идею. — А что если это старая двухкомнатная квартира Замятиных на Партизанском? По-моему, Толик ее кому-то сдает. Если он знает, кем для Виталика является эта девушка, а судя по встрече в аэропорту, знает наверняка, то вполне возможно, что сдал именно ему… Надо проверить!!!»

Зажав листок с номером и адресом, Катя выключила компьютер, схватила сумку, не дожидаясь лифта, сбежала вниз по лестнице и понеслась к редакционной парковке.

Дорога заняла не менее получаса: час пик, сплошные пробки, темень, мелкий моросящий дождь со снегом, несколько аварий на пути.

«Как специально! — нервничала она, подолгу застревая на каждом светофоре. — Днем добралась бы за десять минут… А вот и дом!» — издалека заметила она подсвеченную фонарями огромную цифру на торце здания.

Стоило въехать во двор, как фары тут же выхватили из темноты знакомый золотистый «Опель». Внутри словно что-то оборвалось, в глазах потемнело, закружилась голова. Выходит, в глубине души она еще надеялась…

«Значит, все правда, — припарковавшись на свободном месте в дальнем темном углу, обреченно подумала она. — И что теперь? Как в самом плохом кино: подняться наверх и застукать своего благоверного с любовницей? Отхлестать ее по щекам, закатить ему истерику? А дальше? Все это имеет смысл, если четко знаешь, что делать дальше…»

Словно наткнувшись на невидимую преграду, мыслительные процессы в голове резко застопорились. Сердце продолжало биться, но сознание будто кто-то заблокировал в безвоздушном пространстве. Полный вакуум: ни мыслей, ни эмоций, ни желаний. Даже звуки со стороны шумной улицы не проникали в эту пустоту.

«Эх, сюда бы Полевую, уж та точно знала бы, что делать, — наконец подало признаки жизни сознание. Заглушив двигатель. Катя подняла голову и посмотрела на окна шестого этажа. Прежде супруги Проскурины нередко бывали здесь в гостях, и Катя появлялась у Замятиных гораздо чаще мужа, поскольку была крестной мамой их детей. — А Виталя молодец, неплохо устроился. Толик его точно не сдаст».

Руки нащупали телефон и как-то сами собой набрали «любимый» номер. «Абонент вне зоны действия…».

«Абонент, девушка, как раз в зоне действия», — не дослушав, усмехнулась Катя.

Бросив телефон на сиденье, она опустила стекло и нервно закурила. Вакуум в голове стал постепенно заполняться.

«Можно сказать, абонент даже в зоне видимости, — добавила она, продолжая всматриваться в зашторенные окна наверху. — Любопытно, давно они встречаются? Можно прикинуть. Начнем с того, что она работает у Виталика около полутора лет. Приблизительно тогда Замятины переселились за город. Все сходится… Прописку они оставили городскую и квартиру продавать не собирались. Странно, почему я ничего не замечала, не чувствовала? Ведь не дура…»

«То, что умная будет после анализировать, мудрая не допустит изначально…» — вспомнились вдруг слова Людмилы.

«А ведь чувствовала, — неожиданно пришло в голову. — Вот она, разгадка всем необъяснимым перепадам настроения!»

И верно, в последний год среди бела дня ее вдруг мог охватить ничем не мотивированный приступ тоски. Словно воздух заканчивался, словно отключалась невидимая защита. Становилось жутко одиноко, страшно, на глаза наворачивались слезы, руки в панике сами хватались за трубку — позвонить мужу, чтобы поддержал, успокоил. Но, как ни странно, именно в эти минуты или он не снимал трубку, или связь отсутствовала.

«Так же, как сейчас, — бросила она взгляд на молчавший телефон. — Ладно, хватит, — вытерла она ладошкой предательскую слезу и загасила сигарету в пепельнице. — Причина ясна, и за это спасибо… А ведь как хитер! Обязательно перезванивал спустя какое-то время: то телефон забыл в офисе, то переговоры деловые. Вечером с розами являлся, с бутылкой вина. „Вот вам, дорогая и многоуважаемая супруга, плата за ваше глупое доверие…“ — криво усмехнулась Катя. — Все верно: именно этой самой женской мудрости мне и не хватило. Можно сказать, сама подтолкнула мужа к поискам любовницы. Выходит, что дура… и зря позавчера мучилась угрызениями совести. Хороша семейка: жена флиртует с первым встречным охотником, целуется с ним за каким-то сараем, а мужа в аэропорту открыто встречает любовница! Что это, кризис жанра? Бесславный крах образцовой семьи Проскуриных, где отношения построены на полном доверии?… И Толя хорош, тот еще фрукт… Этим летом вместе с Замятиными отмечали десятилетие нашей свадьбы: сидели на валунах у моря, прямо из горлышка пили шампанское, а Виталик орал на весь турецкий берег, как он меня любит. И я, идиотка, совершенно искренне считала себя самой счастливой женщиной на свете, — она отрешенно посмотрела на дверь единственного подъезда двенадцатиэтажки. — Разнеслась эхом по побережью ваша любовь, Екатерина Александровна, развеялась над синим морем, а вы ничего и не заметили. Однако, обидно… Но что же все-таки делать?»

Рука снова потянулась к телефону.

— Анатолий, привет! — придав голосу жизни, с наигранной радостью поздоровалась Катя. — Как долетели?… Волнуюсь, почему Виталик не отвечает. Говоришь, телефон забыл включить? Недавно от тебя выехал? Надо же… Ну ладно, буду ждать. Жене привет. Пока.

«Ай да молодца! — отдала она должное товарищу мужа. — Даже голос не дрогнул! Скорее всего, сейчас позвонит на квартиру и сообщит Виталику, что я его ищу. Тот начнет спешно собираться домой. Встретить его у подъезда, спросить, что он здесь делает? — неожиданно развеселилась она. — Вот смеху-то будет! Сквозь слезы… Любопытно: растеряется или нет? Судя по всему, растеряется, но ненадолго. Соврет что-нибудь. Зато адреналина хапнет по самую макушку! Бедняга, как же ему тяжело: сочинять, выкручиваться… Это же какие нервы надо иметь?… Нет-нет, так не пойдет, родных и близких следует беречь. А то объясняйся потом с его мамочкой. Правда, кондрашка его вряд ли хватит: после череды налоговых проверок наши бизнесмены что угодно переживут, а уж внеплановое появление жены тем более. Нет, не буду его встречать, не царское это дело. Сначала подумаю, как быть дальше… Холодно…» — поежилась она и повернула ключ зажигания.

Не успел салон прогреться, как во двор въехала машина с характерной желтой полосой. Через пару минут на крыльце показались две фигуры и направились к «Опелю». Пискнула и мигнула фарами сигнализация. Открыв багажник, Виталик с помощью таксиста перекинул чемоданы в соседнюю машину, передал ключи зябко кутающейся в пальто девушке, чмокнул ее в щеку и скрылся в салоне. Включив правый поворот, автомобиль выехал на проспект и влился в поток машин.

В руке у Кати тут же зазвонил телефон.

— Здравствуй, родная, — услышала она. — Еле вырвался от Замятина, мчусь домой на всех парах. Сначала задержался самолет, затем заскочили к Толику. Думали — на пару минут, а получилось… Заигрались в бильярд. Ну, сама понимаешь: мы не так часто с ним видимся, а тут никак не могли расстаться. Прости меня, пожалуйста.

«Опа-а-а-а! — тут же состыковались очередные кусочки паззла в голове Кати. — С прошлой осени мы вдруг стали ярыми любителями бильярда! А ведь летом в отеле ни Виталик, ни Анатолий даже не глянули в его сторону! Вот она — точка отсчета романа. И не врет по сути: был у Замятина, правда, на старой квартире. Вопрос — с кем?»

— А почему сразу не позвонил? — совладав с собой, обиженным тоном поинтересовалась она, решив до конца проверить актерские и драматургические способности мужа. — Я ведь волнуюсь.

— Прости. Забыл включить телефон. И потом, ты ведь все равно на работе. Угадал? На работе?

— На работе. Только если бы ты сообщил, что заехал к Замятиным, я бы вырвалась и приехала к вам. Валю с детьми, опять же, давно не видела.

— Так они в санатории. Завтра Толик поедет их забирать. Хочешь, съездим к ним на выходные? Он наконец-то бассейн в бане заполнил.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Катя. — Ладно, хорошо, что позвонил. Я как раз вышла покурить. Ты извини, но мне надо опять за компьютер, статья срочная. Уж не знаю, что и делать теперь…

— Как это — что делать? Радоваться! Муж прилетел!

— Муж объелся груш, — пробормотала она.

— Не расслышал, что ты сказала? Повтори.

— Все в порядке, — встрепенулась Катя. — Голова забита разными мыслями.

— Знаю я, — вздохнул Виталик и продолжил с легкой обидой: — Пока статью не сдашь, разговаривать с тобой на другие темы бесполезно. Ладно, беги… Продукты в доме есть?

— Кое-что вчера купила.

— Может, поужинаем где-нибудь? Я проголодался. Быстренько приму душ, переоденусь…

«Ай-яй-яй! Неужели Анастасия Сергеевна не накормила любимого шефа?» — едва сдержалась Катя.

— А разве у Толика не было чего перекусить?

— Ну, нарезали кое-что. Я же сказал, что Валентина в санатории. И домработница в отпуске. Ну, так как насчет поужинать? Ты к какому времени освободишься?

— Пока не знаю.

Катя задумалась: выяснять отношения в ресторане на глазах у официантов и посетителей не в ее правилах. В том, что сдержится, гарантий никаких. Как, впрочем, и в том, что хватит таланта изобразить радость от долгожданной встречи.

— Не получится, Виталик. Я снова села на диету.

— Вот так всегда, — тяжело вздохнул он в трубке. — Ладно, тогда я сам что-нибудь приготовлю. Ты только не сильно задерживайся. Соскучился и очень хочу обнять любимую женщину.

«Вторую за день?» — едва не съязвила Катя, но снова сдержалась.

— Хорошо. Жди. Я еще позвоню.

Опустив телефон на колени, она уперлась локтями в руль, зарылась ладонями в волосы и задумалась.

«Неужели он снял квартиру для этой малолетней пигалицы-потаскушки? А вдруг… А вдруг он влюбился? Как же тогда? Как же я одна? — пронзили ее неведомые доселе пугающие мысли. — Как же я без Виталика??? Может, набраться сил и сделать вид, что ничего не знаю? Не отпускать его никуда, следовать по пятам? Неужели больше всего на свете я боюсь остаться одна?… Как, оказывается, легко и просто читать в письмах чужие истории о рухнувшем счастье и как тяжело допустить, что это может случиться с тобой…»

Неожиданно ожил мобильник.

«Из редакции», — опустив взгляд, определила она по номеру.

— Да.

— Катя, вы только послушайте! Вы же поэт, а я здесь такое стихотворение нашла в читательской почте!

«Надо же, как в тему!» — невесело усмехнулась Катя.

— Ну как? — сделала паузу Стрельникова.

— Пока не знаю… А дальше?

— А дальше — еще интереснее!

— Класс, правда? — на одном дыхании закончила Стрельникова.

— Запутанно, но… Очень похоже на правду. Ты статью дописала?

— Почти. Осталось одну мелочь проверить. Жду звонка.

— Какого звонка?

— Да так. Кое-что надо уточнить.

— Зачем? — напряглась Катя. — Материала более чем достаточно.

— Это уж точно! Тут не одну статью, тут их штук двадцать можно выдать! И все тянут на сенсацию!

— Что ты там придумала? — забеспокоилась она. — Приеду — посмотрю. Только не вздумай без меня кому-то показывать. Веня уехал? Как там фото? Что-нибудь приличное есть?

— А то! Сосновская, конечно, фотогенична и свежа, как розовый куст на рассвете, но над некоторыми снимками мы с ним успели посмеяться. Он мне и архив свой показал.

— Короче, ясно, чем вы там занимались, — усмехнулась Катя, включила фары и только хотела толкнуть передачу, как с крыльца сбежала знакомая женская фигура. — Учти: у Потюни трое детей. Жди, скоро буду, — бросила она трубку.

«И куда же наша красавица летит на этот раз?» — заинтересовалась она, выехав со двора вслед за золотистым «Опелем».

Пристроившись к нему в хвост и соблюдая безопасную дистанцию, на одном из поворотов она неожиданно сообразила, что движется в сторону… своего дома на Гвардейской! Так оно и было. Припарковав машину прямо под запрещающим знаком, девушка выскочила из машины, прихватила с переднего сиденья какую-то сумку и заспешила к опущенному шлагбауму. Едва Катя успела заглушить двигатель и погасить фары, как со стороны двора появилась еще одна фигура, мужская. В свете фонаря Катя узнала Виталика.

«Неужели сообщил, что жена будет отсутствовать до позднего вечера? — подумала она, чувствуя, как в груди скипает гнев. — Ну, уж такой наглости я не потерплю!»

Однако разбушевавшимся чувствам не дали повода вырваться на волю: перехватив из рук любовницы сумочку, вернее, футляр с видеокамерой, мужчина быстро чмокнул даму в щеку и поспешил обратно.

«Забыл… Однако, конспирация, — отдала она ему должное, прекрасно зная, что двор и шлагбаум находятся под видеонаблюдением. — Ладно, проследуем за киской дальше».

Дальше было неинтересно: «Опель» доехал до места прописки мадам Кошкиной на проспекте Победителей, с трудом втиснулся между припаркованными машинами, фары погасли. Прихватив сумочку и пакет, девушка быстро добежала до подъезда, набрала код и скрылась за тяжелой железной дверью.

«На сегодня гонки с преследованием закончились, — поняла Катя. — Значит, она не живет в квартире на Партизанском. Виталик использует данную жилплощадь исключительно для любовных утех. Надо же, даже полегчало, — усмехнулась она. — Пора возвращаться в редакцию».

Где-то на полпути ее настиг звонок Колесниковой.

— Катя, немедленно бросай все и дуй к Полевым! — не терпящим возражений тоном выдала она.

— Сама все бросай и дуй к своим Полевым! А я — на работу, — адекватно тону и ситуации отреагировала Катя, но, подумав, решила уточнить: — А что стряслось? У Людмилы очередной припадок ревности?

— Скорее, итог: Пашка ушел.

— Куда?

— Из дома.

— Ну и что? Как ушел, так и вернется.

— Ты не понимаешь, все куда хуже! — перебила Ленка. — Минут пять назад мне позвонила Лиза и сказала, что папа ушел, а мама заперлась в ванной и не открывает. Еще таблеток сдуру наглотается! Пашкин телефон молчит, Игорь в командировке и тоже недоступен! А у меня тут кошка, — фоном в трубке и вправду слышалось истошное мяуканье. — Я к ветеринару еду. Катя, пожалуйста, — взмолилась Ленка, — езжай в Серебрянку, посмотри, что там! Тебе из редакции ближе. Я тоже подъеду, как только с кошкой разберусь.

— Во-первых, я еще не в редакции, во-вторых… Ладно, — лихорадочно соображая, что же теперь делать со статьей о Сосновской, Катя осознанно проскочила поворот к редакции и двинулась по прямой в сторону Восточного вокзала. Часы на приборной доске показывали ровно восемь. — Минут через десять-пятнадцать буду на месте.

— Как все не вовремя… — раздосадованно простонала Колесникова. — Ладно, там встретимся!

— Оля? — набрала Проскурина номер Стрельниковой. — Обстоятельства изменились, в редакции меня сегодня не жди.

— А статья? — разочарованно протянула девушка. — Все готово. Хочется, чтобы вы сегодня посмотрели, мне завтра утром надо быть в универе. Зачет.

— Хорошо. Звонишь с редакционного телефона на мой мобильный и читаешь вслух. Все, вплоть до запятых.

— Не поняла… — растерялась стажерка, но тут же воскликнула: — Поняла! Сейчас сделаем!

— Значит, так… — спустя минуту выдохнула она в трубку, набрала полные легкие воздуха и вдруг виновато произнесла: — Вот только с названием ступор…

— Завтра подумаем. Ты давай текст читай.

— «…Звезды не гаснут, если они рождены быть звездами. Не метеоритами, не пылинками-песчинками в бесконечности Вселенной, а именно звездами. Кто мог подумать, что Светлана Соснова — маленькая худенькая девочка из скромного районного центра — со временем станет знаменитой Ланой Сосновской, и ее кратковременный визит в Минск будут освещать все средства массовой информации?»

— Ну, как вам начало?

— Плохо.

— То есть как — плохо?

— Настолько плохо, что никуда не годится! Первое: не должно быть никаких упоминаний о Светлане Сосновой. На сегодняшний день есть Лана Сосновская. — И точка. Нас не касается, кем и чем она была в детстве.

— И с чего же тогда начинать? — растерялась Олечка.

— С того, что хотят читать продюсеры! Думаешь, у меня самой нет желания выложить все про эту дамочку на страницы газеты? Только кто потом станет судиться с ее адвокатами? К газете и без того два иска в суде лежат. Ты бы еще написала: для того чтобы стать звездой, надо заводить соответствующих любовников! Короче, так… Выключаешь компьютер и едешь домой готовиться к своему зачету. Кто у нас завтра выпускающий?

— Атрощенко, — промямлила расстроенная Стрельникова.

— Он в обморок упадет, если это прочтет. Все, Оля, топай домой. Я завтра сама все сделаю. Спокойной ночи.

«Полный абзац! — вырулив на Тростенецкую, раздосадованно вздохнула Катя. — Ну и денек выдался!.. Сосновская, Стрельникова, Колесникова со своей кошкой, Полевая… А еще предстоит „жаркая“ встреча с ненаглядным мужем! Надо все-таки определиться, как с ним себя вести: выдать информацию сразу или подождать, насладиться его враньем? Поинтересоваться как бы между прочим, кто для него Анастасия Сергеевна? Любовница, любимая женщина? А кто же тогда я, Катя? Интересно, решится он рассказать все как есть или начнет выкручиваться? Или поставить вопрос ребром: которую из нас он любит больше? Глупость, мужчины не могут любить двух сразу. Все психологи это утверждают! И Веня говорит, что мужчина любит ту, которая рядом. А как же та, которая не рядом? Она проигрывает, получается? Но ведь всегда быть рядом — невозможно!!! Ерунда какая-то, игра слов, — опустив стекло, Катя снова закурила, что редко позволяла себе, когда вела машину. — Я не смогу с ним жить дальше, даже если он порвет с этой драной кошкой. Потому что больше нет доверия. Как там у Асадова: „Самая злая кража — кража доверия“. Украли доверие — И все. Финиш».

Почувствовав, как предательски увлажнились глаза, она глубоко затянулась, загасила в пепельнице сигарету и подняла стекло.

«Так. Хватит. Надо взять себя в руки и для начала узнать, что стряслось у Полевых».

Не без труда припарковавшись во дворе новой высотки, она нажала брелок сигнализации, подняв голову, на ходу отыскала светящиеся окна нужной квартиры, дошла до подъезда и набрала номер на кодовой панели.

— Кто это? — спросил ее детский голосок.

— Лизонька? Открой, пожалуйста, это тетя Катя.

Через секунду раздалось попискивание и противный металлический голос сообщил, что дверь открыта. Подниматься она решила по лестнице, благо, невысоко, всего третий этаж. После теракта в Америке одиннадцатого сентября Людмила категорически отказалась покупать квартиру выше четвертого.

— Ну, что тут у вас случилось? — спросила она дожидавшуюся в проеме двери милую русоволосую девочку, очень похожую на мать. — Рассказывай… А где Сашенька?

— Мультики смотрит. Она не слышала, как они ругались и как папа ушел, — по-взрослому серьезно доложила десятилетняя Лиза. — Она в гостях у соседки была.

«Бедная девочка, — запихивая в шкаф куртку, вздохнула Катя. — Вот она, забота о младших с малых лет».

— Это хорошо. А долго родители ссорились?

— Не очень. Они уже давно не ссорились. Почти неделю, — подсчитала она в уме. — Сегодня папа раньше приехал, мы поужинали, потом ему позвонили с работы, и он сказал, что его вызвали к вечерникам на замену. Мама стала, ругаться, папа куда-то позвонил, потом они закрылись на кухне, кричали друг на друга, а затем он собрал вещи в сумку и ушел. Сказал, что ему все надоело.

— А мама?

— Мама сначала плакала на кухне, а потом закрылась в ванной. Она уже давно там. Я забрала Сашку у соседки и позвонила тете Лене. У нас телефоны Колесниковых первыми записаны. Но вам я не звонила.

— Меня тетя Лена попросила приехать. Она тоже скоро будет.

— Тетя Катя, я правильно поступила, что позвонила? — заглянула ей в глаза Лиза и тут же опустила взгляд. — Я испугалась: вдруг там маме плохо?

— Конечно, солнышко! Ты очень правильно сделала! — погладила Катя ребенка по голове. — Все будет хорошо, не расстраивайся. Поздно уже. Давай ты пойдешь укладывать Сашеньку, а я посмотрю, что там с мамой.

Девочка улыбнулась, кивнула и побежала в гостиную за младшей сестричкой. Проводив ее печальным взглядом — вот уже и дети втянуты в конфликт между родителями, Катя зашла в спальную комнату, приблизилась к ванной и, приложив ухо к двери, прислушалась: тихо, только вода журчит. Судя по всему, наполнялась ванна.

— Люда, — негромко постучала она. — Людочка, открой. Это я, Катя. Люда, не дури! Открой, слышишь! — громче забарабанила она в дверь. — Открой немедленно! У тебя дети, что ты себе надумала?

Безрезультатно. Ни звука, ни шороха. Тем неожиданнее был звонок домофона в прихожей.

— Я сама, — знаком остановила Катя выглянувшую из детской Лизу и, подбежав к входной двери, схватила трубку: — Ленка, ты? Быстро поднимайся!

— Что там? — небрежно сбросив шикарное норковое манто на банкетку, заторопилась к ванной Колесникова.

— Что-что! Заперлась, дверь не открывает. Как бы грешным делом… Кто знает, что она может вытворить на пике эмоций!

— Мила! Мила, открывай! — с силой принялась дергать ручку Лена. — Надо ломать, — окинув взглядом дверь, она решительно махнула Кате рукой: — Помогай!

Однако после нескольких попыток высадить дверь та же Колесникова в последний раз с досадой пнула ногой матовую деревянную поверхность и прекратила бесполезное дело:

— Прочная, зараза! Даже не шелохнулась. Только плечо ушибла.

— Нам самим не справиться, нужна помощь, — также потирая плечо, внимательно посмотрела на замок Катя. — Желательно мужская. Может, соседей позвать?

— Не надо, — задумчиво свела брови Колесникова и пробормотала: — Будет нам сейчас мужчина в помощь.

Набросив на плечи манто, она вдруг на секунду остановилась и, словно извиняясь, попросила:

— Только ничему не удивляйся. И дверь не захлопывай.

— Может, в «скорую» позвонить?

— Не спеши, — эхом донеслось уже с лестницы.

«И все-таки надо позвонить. На всякий случай», — не согласилась с ней Катя и набрала с домашнего телефона «103».

К тому времени, когда она, объяснившись с диспетчером «скорой», положила трубку, входная дверь снова открылась и на пороге возникла Ленка вместе с… Вадимом Ладышевым.

— Привет, — бросил он застывшей от удивления Кате, снял обувь, повесил куртку на вешалку в углу, наверх — норковое манто Колесниковой и спросил коротко: — Куда?

— Туда, — показала рукой в направлении спальни Ленка.

Подхватив маленький металлический чемоданчик, он подошел к двери ванной, подергал за ручку, затем присел и стал внимательно рассматривать замок с защелкой.

— Хозяин мог бы фурнитуру и покачественнее выбрать, — усмехнулся он и раскрыл чемоданчик, предназначение которого тут же стало понятным: аккуратно разложенные отвертки, болтики, гаечки. — Хотя в данном случае это даже к лучшему.

Лена с Катей переглянулись и вздохнули. Историю ремонта новой квартиры Полевых они знали не понаслышке: руководившая ремонтом экономная хозяйка все материалы закупала сама, большей частью в Польше, где старалась найти рынок подешевле. Даже консультировалась по этому вопросу с Виталиком. Однако не зря говорят: скупой платит дважды. По ходу дела не раз подтверждалось, что цена и качество — взаимозависимы, и многое приходилось покупать заново. В итоге ремонт обошелся гораздо дороже планируемой цифры, да и по срокам растянулся почти вдвое.

— Так, почти готово! — сообщил Ладышев, после того как внутри ванной что-то звякнуло о кафель.

Достав из чемоданчика отвертку побольше, он просунул ее в образовавшуюся сквозную дыру и, нажав на дверную ручку, стал медленно поворачивать рукоятку. Получилось.

В открывшуюся дверь почти одновременно протиснулись Лена с Катей и замерли: в туманном мареве горячего пара на пушистом голубом коврике на боку лежала хозяйка. Судя по всему, спала. Переливочная система наполненной до краев ванны с потоком прибывающей воды уже не справлялась: на полу быстро разрасталась лужа.

— Ни фига себе! — только и смогла выдать Колесникова, растерянно моргая.

Оттолкнув ее, Катя с Вадимом бросились вперед: она — перекрывать краны, он — к безжизненному на вид женскому телу на коврике. Нащупав пульс, он запрокинул ей голову, заглянул в зрачки, принюхался, затем снова уложил на бок и осмотрелся. Взгляд тут же наткнулся на полупустую бутылку водки в углу.

— Все ясно. Для начала надо ее отсюда убрать: душно, да еще и пол с подогревом.

Так как Людмила находилась в полной отключке, на скользком от воды кафеле Вадиму не без труда удалось взять на руки эту вроде скромных габаритов дамочку: словно не тело поднимал, а желеподобный мешок в шелковом цветастом халатике, у которого невозможно определить центр тяжести. Прислонив женщину к мраморной столешнице, он поправил над мойкой безвольно болтавшуюся голову, открыл кран с холодной водой и несколько раз брызнул в лицо.

Не сразу, но это возымело действие. Замычав нечто нечленораздельное, Людмила попробовала упереться одной рукой в край умывальника, другой сделала несколько отмахивающихся движений.

Убедившись, что подруга жива, Катя принялась убирать воду. Искать половую тряпку времени не было, так что в ход пошло большое банное полотенце, висевшее на крючке.

— Дай чем-нибудь вытереться, — попросил Вадим застывшую на месте Колесникову.

Раскрыв угловой шкафчик, Ленка протянула Ладышеву чистое полотенце. В ту же секунду в прихожей зазвонил домофон.

— Неужели соседи? — расстроилась Проскурина, отбросила со лба мешавшую прядь волос и ускорила темп: вымакивала воду и отжимала ее прямо в ванну.

— Вряд ли они станут звонить в домофон, — глубокомысленно заметил Вадим.

— Тогда «скорая»! — сообразила Катя и бросила подруге: — Иди открой.

— Зачем ты ее вызвала? — округлила глаза Ленка. — Я же просила подождать! Представляешь, что будет, если кто-то увидит Людку пьяную в стельку?

— Откуда я знала, что нас ждет за дверью ванной? И что у нас будет свой доктор… Пусть и ветеринар, — попыталась она оправдаться.

— Правильно поступила, — неожиданно поддержал ее Ладышев. — Лена, впусти, пожалуйста, бригаду в квартиру. С ней такое часто бывает? — спросил он уже у Кати.

— Первый раз. Во всяком случае, на моей памяти. Она вообще почти не пьет, только вино иногда…

— С учетом принятой ударной дозы, это не есть хорошо, — нахмурился он, рывком подхватил на руки так и не пришедшую в чувство Людмилу и перенес в спальню на кровать. — В таком случае бригада «скорой» очень даже кстати. Я с ними сам поговорю. Если доверяешь, конечно.

В данной ситуации Катя доверяла этому малознакомому мужчине безоговорочно. Рядом с ним сразу стало спокойно и надежно. И потом, она привыкла, что мужчина обычно берет инициативу на себя. У нее всегда так было в жизни: сначала папа, потом Виталик. К тому же какой-никакой, но Вадим доктор… Так что смысла перечить ему она не видела.

— Хорошо. Я пока дотру пол и ванну вымою. Можешь закрыть дверь, чтобы я вам не мешала.

«Скорая» уехала быстро. О чем с ними говорил Вадим и что делала бригада с Людмилой, ни Катя, ни Лена не знали. Первая продолжала возиться в ванной, вторую Ладышев отправил присмотреть за детьми.

Где-то через полчаса все собрались на кухне.

— А почему ты так поздно и при параде? — поинтересовалась у подруги Проскурина, только сейчас обратив внимание на новый брючный костюм, купленный, как она знала, не так давно в Милане.

— Да так, — замялась Ленка. — В общем, у меня проблема с кошкой, ты же знаешь. Вот, попросила Вадима помочь, но он, к сожалению, кошками не занимается… Мы как раз везли Мусю к ветеринару, когда Лизонька позвонила.

— А-а-а… Понятно, — кивнула Катя.

На самом деле понятно было другое: кошка в данном случае — лишь предлог, подруга не на шутку увлеклась Ладышевым. С ума сошла, не иначе! Если Игорь что-то заподозрит, ей несдобровать.

— Может быть, выпьем чаю? — чувствуя какую-то неловкость, предложила она.

— Спасибо, но мы должны ехать, — напряженно о чем-то думая, отказался Вадим.

Сегодня он ничем не напоминал того самоуверенного типа, с которым Катя познакомилась в субботу, и уж тем более того, с которым целовалась ночью у дома Михалыча.

— Да-да, — тут же засуетилась присевшая было на стул Лена. — И кошка одна в машине скучает. Вот только надо решить, кто здесь останется. У меня, сама понимаешь, кошка, да и Егоркину гувернантку надо отпустить. Придется тебе.

Катя едва не ахнула:

— У тебя кошка скучает, а у меня муж из отпуска вернулся! — сказала и запнулась.

В свете операции по спасению Полевой события собственной семейной жизни как-то незаметно отошли на второй план. А ведь лично для нее они гораздо важнее и скучающей кошки, и напившейся до беспамятства Людмилы. Да и статья о поп-звезде повисла камнем на шее!

— К тому же мне на работу с утра пораньше. Сосновская в Минск прилетела, надо сдать статью в номер. Поручила стажерке, а она запорола. А почему бы тебе здесь не переночевать? Отвези кошку домой, поговори с гувернанткой. Насколько я помню, у тебя никогда не возникало проблем, с кем оставить Егора до утра.

— Вадим, извини, нам надо на минуту выйти, — Лена мигом увлекла подругу в гостиную. — Я тебя прошу, умоляю, переночуй! — закрыв дверь, громко зашептала она. — Ты же понимаешь, что дело не в кошке! Игорь вернется из командировки, и я уже никуда не смогу вырваться!

— У тебя совесть есть? — попыталась образумить ее Катя. — К тому же Людмила больше твоя подруга, чем моя!

— Я, что ли, ее в подруги выбирала? — в сердцах вырвалось у Ленки.

Что правда, то правда. Людмила с Леной просто вынуждены были тесно общаться, так как их мужья дружили со времени учебы в нархозе. Как они сошлись, да еще с годами стали не разлей вода, для всех оставалось загадкой. Совершенно разные по характеру, по поведению, по стилю жизни. Павел — необыкновенно старателен, эрудирован, во всем отличник. Игорь считался разгильдяем и выезжал исключительно на смекалке и везении. Да и внешне они были разные: статный красавец Полевой и среднего росточка, невзрачный Колесников. Один при этом тихоня, другой — заводила и возмутитель спокойствия, и не только девичьей части института.

Сразу после получения диплома Павел поступил в аспирантуру, защитился, стал преподавать в альма-матер. Игорь же, отслужив в армии, поработал недолго экономистом на каком-то заводе, бросил это дело и стал заниматься… Впрочем, проще сказать, чем он не занимался. Было все — фарцовка, валюта, один из первых в городе кооперативов, один из первых магазинов, соответственно, один из первых в столице новых «Мерседесов». В начале девяностых, когда другие еще только раскачивались на собственное дело, Колесников уже подумывал об открытии банка. Попросил друга подобрать в команду перспективных выпускников-финансистов, нашел надежных компаньонов за рубежом и в России и в конце концов здорово раскрутился, во что поначалу мало кто верил.

А зря. Надо было учитывать и настырный характер Колесникова, и его коммуникабельность, и друга-консультанта Полевого, получмвшего реальную возможность применить теоретические знания на практике. Кстати, завистливые языки до сих пор поговаривают, будто львиная доля заслуг в том, что Игорю с полного нуля удалось поднять банк, принадлежит именно Павлу Валентиновичу.

Дело делом, но мужчины продолжали крепко дружить. Сошлись и жены. Официально Лена являлась второй супругой Игоря Николаевича. Первую не застала даже Людмила: студенческий брак Колесникова распался так же быстро, как и случился. Девушка забеременела, он женился, родилась дочь. Через год он развелся и долгое время ходил в холостяках: некогда было заниматься устройством личной жизни, дел невпроворот.

— Ну сама посуди: не звонить же Людкиной свекрови в такой ситуации! У них и без того всю жизнь натянутые отношения, — продолжала уговоры Ленка.

— А если Павел как раз к матери поехал?

— Да ни за что! Он в свои семейные проблемы мать никогда не впутывал. А твоему Виталику я сама позвоню и все объясню. И со статьей как-нибудь выкрутишься, я тебя знаю! С утра подкинешь детей в сад и школу и поедешь в свою редакцию. А я, как только отвезу Антошку в школу, тут же примчусь тебе на смену. Да и Мила к утру должна очухаться.

— Как ты считаешь, он на самом деле ушел? — посмотрев сквозь стеклянную дверь на разговаривавшего по телефону Вадима, спросила Катя.

— Кто? Павел? Думаю, да.

— Если бы знал, что здесь творится, сразу примчался бы. Он ведь такой отходчивый, — вздохнула она.

— Может, и примчался бы, а может, и нет. Сколько раз дуреху предупреждали: не ревнуй ты так, не позорь уважааемого человека, уйдет ведь. Как об стенку горох! — безнадежно махнула рукой Колесникова. — Ну что? Остаешься? Ну пожалуйста!

— Зачем тебе Ладышев? — не удержалась от прямого вопроса Проскурина.

Ленка резко повернула голову и пристально посмотрела на подругу:

— Ты же понимаешь, что об этом ни гу-гу. Игорь меня убьет!

— Да больно надо, — пожала плечами Катя.

— А что касается Вадима… Ты ведь сама вчера дала понять, что он тебе не нужен. Так что теперь уже поздно.

— Что поздно?

— Поздно говорить, что он тебе тоже нравится.

— С чего ты решила?

— С того. А то я тебя не знаю. Все твои муси-пуси о супружеской верности — правда до поры до времени. Пока не встретишь человека, который заставит обо всем забыть. Вот только потом совесть тебя замучает. Ты же у нас перфекционистка, правильная, идеальная. Так что считай меня своей спасительницей. Я еще в субботу поняла, что он тебе понравился. В нем определенно что-то есть… Третьи сутки только о нем и думаю. Столько лет замужем и ни на кого за это время даже не глянула! А от одних мыслей про этого у меня крышу сносит! — в экстазе закрыла глаза Ленка.

— А как же твоя совесть? Вдруг Игорь узнает или догадается? Он тебя так любит… Хочешь одним махом разрушить всю жизнь! Не страшно?

— Страшно, — как на духу призналась Колесникова. — Страшно, аж жуть! Но кто ему донесет? А насчет совести… Может быть, этот Ладышев как раз и послан мне для того, чтобы понять: я тоже люблю своего мужа.

«Неужели и Виталику нужно было ЭТО понять? — провела аналогию Катя. — Только как ЭТО ни назови, оно все равно классифицируется как „измена обыкновенная“.

— Делай, как знаешь, но я этого не понимаю.

— И не поймешь, так как очень правильная. Кстати, будь я на твоем месте в субботу — одна да без мужа — долго не думала бы. Во всяком случае, хоть нацеловалась бы вволю! Все, пошли, а то неудобно.

Одетый и обутый Ладышев нетерпеливо топтался в прихожей. Взглянув на женщин, он безошибочно вычислил, кто из них останется, и молча подал Колесниковой манто.

— Спокойной ночи! Я еще позвоню, — попрощалась она с подругой.

Вадим только кивнул напоследок и поспешил вниз по лестнице.

Защелкнув дверные замки, Катя, не включая света, прошла в гостиную, отодвинула край шторы и выглянула в окно: Ленка как раз садилась в знакомый „Range Rover“. Его хозяин, как и накануне вечером, захлопнул за дамой дверь, занял водительское сиденье, завел двигатель; салон озарился лунной подсветкой.

„А ведь я сейчас больше всего на свете хотела бы оказаться на ее месте в этой машине, — поймала она себя на крамольной мысли. — Наверняка, внутри она также роскошна, как и снаружи… В нем определенно что-то есть“, — повторила она про себя Ленкины слова. — Конечно, есть. Красив, умен, если судить по машине, еще и обеспечен. Неужели ветеринары у нас так хорошо зарабатывают? Надо проверить тему… Хотя зачем проверять? Если он так же превосходно разбирается в звериных болезнях, как в женской психологии, то, значит, специалист классный. Интересно, почему он не лечит кошек? Странное в ветеринарии разделение… — озадаченная, она отошла от окна. — А ведь все началось с охоты. Прямо перелом судьбы какой-то! И не только у меня, — сочувствующе посмотрела она в сторону спальни. — Бедная Мила. И я бедная. Во всяком случае, скоро буду такой в глазах окружающих, если одна останусь. Не на кого опереться, некому довериться. Интересно, кого же окажется больше — сочувствующих или злорадствующих? А уж как завистники обрадуются: накрылась сказка Проскуриной!» — горько усмехнулась она.

Со стороны ее жизнь действительно могла показаться сказкой. Уж слишком гладко все складывалось, уж очень легко все давалось: круглая отличница, активистка. Получила золотую медаль — тут же поступила на журфак, сразу назначили старостой группы. Познакомилась с симпатичным студентом-строителем из политеха, через год вышла замуж. Сразу по окончании университета попала в штат популярной газеты. А тут еще родители помогли купить молодоженам двухкомнатную квартиру. Пусть маленькая, но своя. Вроде все шло как по маслу.

Но на самом деле ей ничего не давалось без труда. Пресловутые пятерки в том числе. Она не помнила, чтобы хоть раз пришла в школу неподготовленной, не выполнив всех заданий, даже если приходилось ложиться спать за полночь. А уж перед тем как засесть за сочинение, переворачивала горы литературы! Поскольку продолжать учебу ей не раз приходилось на новом месте, то надо было и заново самоутверждаться, доказывать свое право на прежние отметки. Конечно, очень помогала ее редкостная коммуникабельность — в любой коллектив вливалась легко и готова была дружить со всеми, помогать всем. Так что никому даже в голову не приходило назвать ее заучкой. Зато все признавали в ней заводилу, душу компании.

Первая любовь пришла к ней лишь в институте и стала первой неудачей. Лучше о ней и не вспоминать. Но тогда ее поддержала мама — надежный друг, слушатель, советчик.

«Отболит, родная, отболит… Первая любовь на то и первая, чтобы научиться страдать, научиться беречь ту, настоящую, которая обязательно тебя найдет», — успокаивала она рыдающую дочь.

И любовь ее нашла. Взаимная, красивая, единственная на всю жизнь, как тогда казалось Кате. Сыграли свадьбу. И тут неожиданно умерла мама, что стало для отца и дочери Евсеевых настоящим ударом.

От природы мама была крупной, полной женщиной, страдала высоким давлением, но нигде не наблюдалась, просто пила лекарства. Горстями, так как работа в школе — не для слабонервных. Конечно, русский язык и литература — не самые сложные предметы, но Нина Сергеевна ко всему прочему была больна театром. В каждой новой школе она открывала театральный кружок, к каждому празднику ставила с учениками спектакль, возила их на конкурсы, фестивали. До тех пор, пока не отказала печень. В экстренном порядке ее положили в окружной госпиталь, а спустя пару недель она умерла. От цирроза.

«Мама, мамочка, — непроизвольно увлажнились Катины глаза, — почему, когда плохо, мне так не хватает твоего тепла? Были бы брат или сестра… Папа, конечно, меня любит, я это знаю, но мы с ним не можем быть так близки, как с тобой. Ты всегда была рядом, а он неожиданно появлялся, шутил, смеялся, хвалил за школьные отметки и снова исчезал на пару недель: то учения, то дежурства, то секретные задания…»

Куда и надолго ли в очередной раз уезжал отец, не спрашивала даже мама. Военная тайна. Возможно, поэтому и Катя никогда не докучала Виталику расспросами. То, что сочтет нужным, скажет сам. Он тоже особо не вникал в ее журналистские перипетии. Хотя газету читал, отслеживал статьи с фамилией Проскурина, гордился женой.

«Обязательно снова стану Евсеевой! — вдруг пришло в голову Кате, и даже дух захватило от испуга, вернее, от направления собственных мыслей. — Неужели на подсознательном уровне я уже готова к разводу?… Позвонить ему, что ли?»

Умывшись и спрятав в походный футлярчик линзы, она нанесла на лицо найденный на туалетном столике ночной крем, заглянула в комнату, где спали девочки, отыскала на антресолях плед с подушкой и прилегла на узком диванчике в прихожей — оттуда хорошо просматривались двери всех комнат.

«А может, оно и к лучшему, что сегодня не увидимся, — взяв с полки телефон, набрала она домашний номер. — За сутки в голове все уляжется, утрясется, перемозгуется. Не зря говорят: утро вечера мудренее. Может, удастся хоть лицо сохранить и обойтись без истерик».

Как и следовало ожидать, разговор с мужем вышел натянутый даже несмотря на то, что Ленка уже успела обрисовать ему ситуацию. Виталик разобиделся не на шутку: больше недели не видел жену, а она взяла и променяла романтический вечер с ним на заботу о какой-то пьяной подруге! Да если уж на то пошло, ему никогда не нравилась эта ревнивая истеричка!

Говорил в основном муж. Катя молча слушала, пытаясь уловить хоть каплю фальши в его словах. Нет, все звучало искренне. И если бы своими глазами не наблюдала страстную сцену встречи в аэропорту, то чувствовала бы себя сейчас жутко виноватой. А так даже оправдываться не хотелось, что, скорее всего, и заставило Виталика обидеться окончательно. Холодно пожелав «спокойной ночи», он первым положил трубку.

«Неужели не устал от двойной жизни? — усмехнулась она, водрузив телефон на место. — И как уверен, что все шито-крыто!.. Да и Ленка хороша…»

Только она успела о ней подумать, как зазвонил мобильник.

— Ладышев — сволочь! — в сердцах выдохнула Колесникова.

— Это еще почему? — широко зевнула Катя. — Он что, прямо в машине тебя домогался?

— Хуже.

— Где же тогда?

— Нигде! Привез домой, высадил вместе с кошкой у шлагбаума и уехал. Мерзавец!

Тут интеллигентка и эстетка Ленка так смачно ругнулась, что у Проскуриной сон как рукой сняло: ничего себе! Могем! Не зря иняз оканчивали!

— Ну, и чего ты молчишь?

— А что я должна сказать?

«То, что обрадовалась такому повороту событий? Да вроде нет», — однако, прислушавшись к себе, Катя поняла: на душе все-таки полегчало.

— И куда он уехал? — спросила она первое, что пришло в голову.

— А мне откуда знать? Даже во двор отказался завернуть, дверь не вышел открыть! Представляешь?… Ты хоть посочувствуй, — укорила она подругу, так и не дождавшись комментариев действий «мерзавца» Ладышева. — Первый раз решила завести роман — И вот на тебе! — продолжала делиться горем Колесникова. — А ведь когда я ему позвонила, мне показалось, что он даже обрадовался! Думала, разберемся с кошкой, поужинаем… Эх, знала бы Людка, какую она мне сегодня свинью подложила!

— Завтра сама спасибо скажешь, что она вовремя напилась. Не нужен он тебе.

— Ты думаешь?… Может, и не нужен, — тяжело вздохнув, согласилась Ленка после паузы.

— Слушай, а чем Ладышев объяснил свое поведение?

— Сказал, что у него срочное дело. Только какие дела посреди ночи?!

— Ну, не знаю… Может, его женщина ждет.

— Да никто его не ждет! Я уверена! Это он чтобы мне досадить! Из-за Людки.

— Глупости, причем здесь Людмила? А насчет женщины… Я его вчера после нашего с тобой разговора встретила возле магазина. И не одного, с брюнеткой. Наверняка, и блондинок, и брюнеток у него пруд пруди! — чисто по-женски принялась она «успокаивать» подругу.

— А почему мне ничего не рассказала?

— Тоже мне новость! Он меня не видел, я в машине сидела. Да и разве я могла предположить, что ты там задумала?

— Тогда это меняет дело… Хотя то, что он предпочел мне другую женщину… Кать, а может, я стареть начинаю?

— Ты? С ума сошла! Да тебе до старости как до Луны! Вспомни, тот же Ладышев сказал, что тебя надо снимать для обложек модных журналов. Думаю, он просто испугался.

— Чего?

— Как чего? То, что ты замужем, для таких типов, как он, не первостепенно. Дело в другом: он давно знает Колесникова. Сама посуди: зачем ему портить отношения с банкиром? Да еще я в роли свидетельницы. Журналистка, мало ли кому растреплет.

— Скорее всего, ты права, — снова согласилась Ленка. — А вообще… — тяжело вздохнула она после паузы.

— Что вообще?

— Не знаю. Устала я. Скучно.

— Понимаю. В таком случае, ты уж извини, процитирую тебе того же Ладышева: скука — это сытость. Ты сыта по горло своим сидением дома. И ты, и Людмила. Отсюда все ваши проблемы. Рожай второго ребенка или выходи на работу.

— Нет, второго не хочу, хватит. А насчет работы… Куда я пойду? Учительницей в школу? Нет уж, дудки!

— Тогда иди снова учиться. Займись чем-нибудь. К примеру, ландшафтным дизайном — вы ведь дом строите. Я бы на твоем месте давно получила еще одно образование.

Чувствовалось, что Ленка серьезно задумалась.

— Нет, не хочется больше учиться, — наконец отозвалась она. — Не вижу смысла. Потому что не хочу работать: вставать ни свет ни заря, отвечать за что-то. Я общение люблю, красивые вещи.

— Ну тогда бутик открой или… О! Я точно знаю, что тебе подойдет: открой галерею! Будешь дружить с художниками, дефилировать в своих нарядах, вести светские беседы. Словом, богема! С английским у тебя порядок, так что иностранцев сможешь принимать. Я даже могу порекомендовать пару турфирм. Они тебя с руками и ногами за свой процент оторвут! — Катя зевнула. — Тебе понравится, я уверена. Заодно поднимешь рейтинг Колесникова в высшем свете: магазинов — тьма, банков тоже хватает, а вот хороших галерей в городе — раз, два и обчелся.

— А ты знаешь, это идея, — Ленка снова сделала паузу, за время которой Проскурина успела погасить свет и, свернувшись калачиком, укрыться пледом. — Завтра же поговорю с Игорем. Поддержку прессы обещаешь?

— Это зависит от твоего Игоря: насколько он будет готов заплатить. Там другой рынок, другие законы. Сама я не люблю влезать в эти дела, но журналистов по дружбе на презентацию к тебе соберу. Среди нашего брата желающих на халяву поесть да попить хватает. А если к этому еще и дензнаки добавятся — чего захочешь напишут.

— Ты шутишь?

— Отнюдь. Считай, что это тебе небольшой бесплатный ликбез на будущее. Не подмажешь — не поедешь, — придерживая трубку у уха, Катя из последних сил старалась не потерять нить разговора. — Все, Лена, у меня глаза слипаются… Не опаздывай утром. Спокойной ночи, — попрощалась она, опустила руку с телефоном и тут же провалилась в пустоту.

5

…— Евсеева… Где Евсеева? — крикнул в рупор директор ее школы и тут же трансформировался в большую очкастую женщину из группы сопровождения Сосновской: черные брюки, тяжелые, почти армейские, ботинки, грубой вязки свитер грязно-рыжего цвета, ремень приблизительно в том месте, где должна быть талия.

«Евсеева… Евсеева… Где Евсеева? — понеслось по рядам школьников. — Вот она… Вот она!»

— Да вот она, рядом с вами! — широко улыбнулся появившийся из-за спины директора продюсер и вытащил за руку худенькую невзрачную девочку, совершенно не похожую на Катю в школьные годы.

«Это не я!» — тут же мысленно запротестовала она.

Неожиданно девочка стала меняться на глазах: вытянулась, округлились формы, появился яркий макияж.

«Так это же Сосновская! Откройте Интернет, поищите ее фото в газетах! Вы что, ослепли?» — продолжала она возмущаться.

— За упорство в достижении цели награждаем вас звездой, Евсеева, — между тем протянула подарочный пакет «директриса».

Ослепительная Лана Сосновская в расшитом пайетками белом фартуке гордо приняла пакет, вытащила из него блестящий шарик, который стал быстро увеличиваться в размерах. По мере роста он, видимо, тяжелел, так как на ее лице появилась напряженная гримаса. Изо всех сил Лана пыталась удержать шар обеими ладонями, но вот руки дрогнули…

— … Ах! Ах!.. — понеслось по рядам.

Школьники бросились врассыпную, шар же, набирая скорость и все продолжая расти, покатился на Катю.

— Беги! Беги! — испуганно вопили со всех сторон, но, зачарованная великолепием и необычным сиянием, исходившим от шара, она даже не сдвинулась с места.

В отличие от других, ей было совсем не страшно: этот шар изначально предназначался ей и сейчас просто катится навстречу своей хозяйке.

«Такой красивый! Как можно от него бежать?» — не разделяла она общей паники.

Бесстрашно протянув руки навстречу шару, в ожидании чего-то очень-очень значимого она непроизвольно закрыла глаза, улыбнулась и…

Прямо над ухом зазвенел школьный звонок…

«Телефон», — с досадой сообразила сквозь сон Проскурина и, не раскрывая глаз, нащупала мобильник.

— Ленка, имей совесть… — недовольно буркнула она спросонья.

— Катя, это Вадим Ладышев. Я стою у подъезда. Не хочу звонить в домофон, боюсь детей разбудить. Открой, пожалуйста.

— Зачем? — осознав, кто звонит, она широко распахнула глаза, рывком вскочила на диване и стала шарить рукой по стене в поисках выключателя.

— Хочу забрать инструменты. Я забыл их в квартире.

Ответ выглядел правдоподобно: кажется, чемоданчик действительно остался стоять в спальне, рядом с дверью в ванную.

«Можно было и завтра забрать. Не лень ему тащиться среди ночи через весь город? — не поняла Катя. — Или у него там отвертки платиновые? А вдруг… А вдруг он вернулся из-за меня?» — пронзила душу согревающая мысль.

— Хорошо. Сейчас открою.

Нажав на кнопку домофона, она набросила на плечи плед, достала из сумки очки и тут же пожалела, что сняла на ночь линзы: очки она стеснялась носить, считала, что они ей не идут. Но возиться с линзами не было времени.

Сбегав в спальню, Катя перенесла чемоданчик, прильнула к глазку, дождавшись появления на площадке знакомой фигуры, быстро сняла очки, повернула замок и приоткрыла дверь.

— Вот, пожалуйста, — протянула она инструменты.

— Э-э-э… Я могу войти? — казалось, Вадим не ожидал такого приема. — Мне надо взглянуть на Людмилу.

— Зачем? С ней все в порядке.

— Это на первый взгляд. На самом деле вот-вот может начаться самое неприятное.

— И что же будет самым неприятным? — насмешливо поинтересовалась она, уверенная, что Ладышев на ходу придумывает предлог, как попасть в квартиру.

— Может, все-таки впустишь? — он красноречиво посмотрел на соседскую дверь, за которой послышались какие-то звуки.

— Ну ладно… — крепче ухватив края пледа, Катя отошла в сторону и освободила проход. — Только объясните, что же такое неприятное должно произойти?

— Хочешь убедить меня в том, что сама никогда не напивалась до подобного состояния? — пришел черед усмехнуться Вадиму.

— Почему же? Пару раз было.

— Пару раз — это уже много, чтобы задавать подобные нопросы, — сделав шаг вперед, он без приглашения разулся, снял верхнюю одежду и повесил в шкаф.

— Как я понимаю, вы привыкли всегда добиваться своей цели и со всеми на «ты»? — решила она охладить его пыл.

Подхватив принесенный с собой целлофановый пакет, Вадим на секунду замер и непонимающе посмотрел на Катю.

— Если мне не изменяет память, на «ты» мы перешли (еще в субботу, — без тени заигрывания напомнил он. — Но если тебе не нравится, давай снова на «вы». Это первое. Второе. Да, я привык добиваться цели и не вижу в этом ничего предосудительного. Третье… Если уж такой разговор, хочу прояснить ситуацию: я вернулся сюда по одной-единственной причине — из-за алкогольной интоксикации твоей подруги. Хочу облегчить ей страдания. Вот доказательства, — он раскрыл пакет и перечислил: — Глюкоза, капельница, шприц. В семь утра у меня самолет, так что времени в обрез и здесь не до шуток.

В ту же минуту из глубины квартиры послышались странные хрипящие звуки.

— Ну вот, началось, — отодвинул он ее в сторону и решительно направился в спальню.

Катя пошла следом.

Дверь из спальни в ванную была приоткрыта. Стоило гуда заглянуть, как она поверила Вадиму не только на слово: возле унитаза на коленях стояла Людмила и то ли пыталась его обнять, то ли хотела привстать. Сделав очередное неуклюжее движение, она наступила коленкой на полу халата и тут же стала заваливаться на бок. Ладышев едва успел ее подхватить. Приподняв голову и заметив Вадима с Катей, Полевая закатила глаза и прошептала сухими губами:

— Воды… и таблетку. Голова раскалывается.

— Сейчас, — рстрепенулась Катя. — У меня есть!

— Лекарства принимать пока бессмысленно. А вот воды желательно как можно больше! — бросил ей вдогонку Вадим.

Махнув рукой на свои комплексы, Катя нацепила очки, отыскала в сумке упаковку таблеток, налила в стакан воды и поспешила в ванную. Делая вид, что не замечает усмешки Ладышева, она демонстративно протянула Людмиле таблетку и помогла запить водой.

— На кровать, — попросила обессиленная женщина.

Приняв с помощью Вадима вертикальное положение, она сделала несколько шагов, но вдруг требовательно замычала и знаком показала на унитаз.

— Я же говорил, бесполезно, — вздохнул он. — Ее организм не в состоянии что-либо принять. Только внутривенно. Принеси еще воды. И, пожалуйста, забудь на время о женском упрямстве. Попробуй быть такой, как час назад: мне нужна твоя помощь.

И снова никакого заигрывания в голосе. По-деловому прямо, сухо, кратко, но достаточно вежливо.

Почувствовав неловкость, Катя покраснела: снова отправиться на кухню за водой показалось ей спасением.

«Ему действительно нужна помощь, а я, дура, вообразила невесть что», — с досадой отчитала она себя.

— Просветите, в чем разница между мужским и женским упрямством? — тем не менее задала она провокационный вопрос спустя минуту.

— Пожалуйста. У мужчин это называется другим словом: настойчивость, — приняв из ее рук кружку с водой, не раздумывая «просветил» он.

Ответ был лаконичен, как и когда-то сразивший ее «скука — это сытость». Хотя бесспорно отдавал мужским шовинизмом. Но с достойным комментарием пришлось повременить, так как у Людмилы снова начался рвотный спазм.

Дождавшись его завершения, Вадим подвел вконец ослабевшую женщину к умывальнику, заботливо помог ей сполоснуть лицо и подал полотенце.

— А теперь соберитесь с силами и снова выпейте до дна, — протянул он Людмиле очередную чашку с водой.

— Не буду… Не могу, — пытаясь сосредоточить взгляд на зеркале, измученно мотнула та головой.

— Можете, — со стальными нотками в голосе произнес он и в очередной раз открылся по-новому: его невозможно было ослушаться. — Поздновато, конечно, алкоголь успел всосаться, но надо. Жаль, что час назад вы спали мертвецким сном. Но я поставлю вам капельницу и сделаю укол. Все будет хорошо… Еще воды, — не глядя протянул он через плечо пустую чашку. — Теперь привстанем, подождем, пока замутит… и ра-а-аз… Умница…

Все повторилось почти до мелочей еще дважды: стакан воды, унитаз, умывальник, пауза, вода, унитаз, умывальник… Наконец Вадим подхватил шатающуюся Людмилу на руки, отнес на кровать, осмотрелся и попросил найти жгут и какую-нибудь веревку. Катя молча отправилась на поиски таковой, не понимая, зачем она ему нужна, и уж тем более не представляя, где ее искать. Она и и своей-то квартире вряд ли бы ее нашла, а уж в чужой и подавно. Обшарила маленькую кладовку с банками, кухонные ящики, в которых было все, кроме веревки. На ее счастье, в обувной полке оказался длинный белый шнурок, а в ящике с пуговицами, нитками и иголками — моток бельевой резинки.

Согласно кивнув головой на вопросительное «подойдет?», Ладышев привязал к настенному бра прозрачный пакет, сунул валик из полотенца под руку, перетянул ее чуть выше локтя вдвое сложенной резинкой, обработал вену тампоном, судя по запаху, хорошенько пропитанным спиртом, ввел иглу, зафиксировал ее пластырем. Никаких лишних движений, никакой спешки, все четко, размеренно. Словно он каждую ночь только тем и занимался, что спасал женщин от алкогольного отравления и ставил им капельницы.

И снова эти руки… Катя, как загипнотизированная, следила за их движениями, пока в какой-то момент не поймала себя на мысли, что не прочь была бы оказаться на месте Людмилы и ощутить на себе их прикосновения.

«Хватит! От этого свихнуться можно! — заставила она себя отвести взгляд и тряхнула головой. — И вообще, что-то здесь не вяжется».

Наконец Вадим накрыл женщину одеялом, зашел в ванную, где в который раз за вечер включил воду в умывальнике, нажал краем ладони на пузырек с жидким мылом…

— Можно еще вопрос? — застыв в проеме, решилась она прервать затянувшееся молчание. — Неужели так легко и просто переквалифицироваться из коровьего доктора в человеческого, ставить людям капельницы? У вас ни один мускул на лице не дрогнул.

— Ставить капельницу — работа среднего медперсонала. А доктор — он и есть доктор, — посмотрел на нее Вадим через зеркало. — Неважно, чей: коровий, человеческий…

— Еще скажите, что у коров тоже бывает похмельный синдром, — хмыкнула она.

— Не знаю, не видел. Но, думаю, возможен.

— А белая горячка?

— И белая горячка, — взяв полотенце, повернулся он к ней лицом. — И очень много чего похожего. Еще вопросы будут?

— Будут… С каких это пор в Минске среди ночи раздают капельницы и раствор глюкозы?

— Мне импонируют твоя цепкость и жажда докопаться до истины, — продолжая смотреть ей прямо в глаза, улыбнулся Вадим.

— Выходит, до сих пор ты считал меня поверхностной?

— Отчасти да. Как и большинство журналистов. Профессия всегда накладывает отпечаток. Ты сама ее так охарактеризовала: «с миру по нитке».

— Спасибо за честность, — неожиданно обиделась Проскурина, но постаралась не подать виду. — В следующий раз буду осмотрительней. Скажи, а за что ты так не любишь журналистов?

— У меня с ними свои счеты. Личные.

— Настолько личные, что мне приходится отдуваться за всю журналистскую братию?

— Каждый отдувается сам за себя. Ты здесь ни при чем.

— Да, но у меня такое чувство, что при слове «журналист» внутри тебя включается сигнальная лампочка и ты начинаешь злиться, язвить, ехидничать без всякой причины. Я это еще в субботу заметила. Ты прямо в лице переменился, когда узнал, что я журналистка.

— Тебе показалось, — опустил он голову. — Хотя… Возможно, в этом был элемент неожиданности. Решил, что ты такая же, как и твои подружки: сидишь дома, не знаешь, чем себя занять.

— И ты с такими часто общаешься?

— Бывает.

— Теперь понятно, почему ты валял дурака: две наивные дурочки-домохозяйки рядом с микроскопом. Вещи на первый взгляд малосовместимые. Только есть нюанс: и у меня, и у Ленки — красные дипломы, которые не за деньги куплены. А вот твой способ знакомства…

— По-моему, я извинился еще в субботу, — нахмурился Вадим. — Так что твое напоминание, прости, похоже на обычное пиление. Тебе это не идет.

— Не нравится, когда напоминают о промахах? — насмешливо уточнила Катя.

— А тебе нравится? Вспомни, как ты встретила меня сорок минут назад. Ведь ты тоже промахнулась насчет причины моего возвращения.

Она опустила глаза.

— А тебе идут очки, — тут же сменил тему Ладышев и улыбнулся. — Правда. Зря ты комплексуешь и все время пользуешься линзами.

— С ними удобнее.

Чувствуя, как покраснела, она захотела уйти, спрятаться, но решив, что это будет истолковано как полное поражение, сделала над собой неимоверное усилие и дерзко подняла голову.

— Ты прав, давно пора побороть этот комплекс.

Вадим хмыкнул и посмотрел на нее с нескрываемым интересом.

— Не ожидал. Выходит, не зря из вас троих я обратил внимание на тебя.

— Тогда, раз уж мы оба такие проницательные, давай поговорим как нормальные люди.

— А почему ты решила, что мы говорим как ненормальные? Это у тебя сегодня странный тон. Хотя в субботу мы расстались на другой ноте.

— На то много причин.

— Например? Переживаешь, что муж вернулся, а ты здесь? И это правильно. Насколько я смыслю в семейной жизни, нет такой причины, ради которой стоит лишать себя и его семейной идиллии после разлуки. Я бы, к примеру, здорово обиделся. И не только за это.

Восприняв последнюю фразу как очередной камень в свой огород, то есть намек на субботнее вольное поведение, Катя нахмурилась и повернулась к Вадиму спиной.

— Ладно, извини. Не мое это дело. Видно, поэтому ты и не в духе.

— Не в духе, потому что спать хочу. Это первое. Во-вторых, я думаю, ты тоже не больно рад тому, что приходится торчать здесь, в этой квартире. Ведь и у тебя рухнули планы на вечер.

— Горячо, — согласился Вадим. — Остался без ужина.

— В таком случае большое спасибо за помощь, с благодарностью приму твои дальнейшие инструкции и…

— Ты меня выгоняешь?

— Нет. Но если мы продолжим общение в таком тоне — поссоримся. Минск — город маленький. Случайно встретимся, опять у обоих испортится настроение.

— В «десятку»! — снова кивнул Вадим. — Только в мои сегодняшние планы не входит с тобой ссориться. Ладно, извини. Мне и вправду пора ехать, надо только дождаться, пока капельница закончится. Замок на место прикрутить можно? — бросил он взгляд на валявшуюся на полу дверную ручку.

Не получив ответа, он молча принес из прихожей инструменты, в пять минут управился с дверной ручкой, сложил принадлежности в чемоданчик, проверил, все ли в порядке у Людмилы, и в поисках Кати заглянул на кухню. Та сидела за обеденным столом.

— Если ты голоден, могу предложить чай, — как бы между прочим сказала она.

— И от пары бутербродов тоже не откажусь, — повеселел Вадим. — Жутко голоден. Как раз ехал ужинать, когда Лена позвонила.

— И ты решил приятно провести вечер с женой уважаемого Игоря Николаевича.

— Я решил помочь хозяйке породистой кошки, которой как раз и требовалась помощь, — улыбнулся он.

— Женская служба спасения в лице Вадима Сергеевича Ладышева, — усмехнулась она. — Ладно, на этот счет больше вопросов не имеется. Я другого не пойму: зачем ты вернулся? Мой тебе respect, конечно, но, честное слово, никак не могу найти этому объяснение! У меня много знакомых мужчин, но вряд ли я отыщу среди них пару-тройку тех, кто поступил бы так же… Случайный человек в этой истории, — продолжала недоумевать Катя, — И мог с чистой совестью поехать ужинать.

— В том-то и дело, что не мог… — вздохнул Вадим и сделал паузу. — Переговорил с ребятами со «скорой» и понял, что придется ехать к бывшему однокурснику. Он в больнице работает анестезиологом. Повезло, что дежурил и не был на операции.

— В этой больнице делают анестезию коровам? Или собачкам? — склонив голову набок, изучающе посмотрела на него Катя. — Или все-таки людям? Что-то заставляет меня думать: твой друг — не коровий доктор. Как, впрочем, И ты им никогда не был.

— Хорошо, я не ветеринар, — сдался Ладышев.

— Тогда кто же?

— Сейчас бизнесмен, но когда-то был подающим надежды хирургом, — улыбнулся он немного печально. — Давно, в прошлой жизни. Ничем подобным уже сто лет не занимался, так что… Ты была неправа — руки у меня дрожали. Удалось собраться, включить механическую память. Впрочем, это уже детали.

«Не дрожали руки, — не согласилась Катя. — А ведь верно, — задумалась она. — Как я сразу не догадалась, что он доктор? Пусть и в прошлом. Когда Ленка узнает, что Ладышев никакой не ветеринар, умрет со смеху!» — неожиданно развеселилась она.

— Чему улыбаемся? — не ускользнула от Вадима перемена в ее настроении.

— Вспомнила Ленку с ее кошкой.

— Да уж, кошке сегодня не повезло. Но я оставил твоей подруге телефон знакомого ветеринара. Сколько себя помню, у нас в доме всегда были собаки. Большие, маленькие… Сейчас у мамы пудель живет, Кельвин. Просто энерджайзер какой-то!

— А я с детства боялась собак… Сколько у нас времени? Ну, пока капельница закончится, — кивнула Катя в сторону спальни.

— Минут пятнадцать. Надо взглянуть, как она там, — встал он.

— Если ты действительно так голоден… Придется заглянуть в холодильник. Думаю, Людочка нас простит.

Открыв дверцу холодильника, Катя мысленно отдала должное хозяйке: полки были заставлены разнообразными продуктами — от йогуртов до закрытых емкостей с готовыми блюдами.

«Словно специально готовилась, — удивилась она. — Здесь тебе и ужин, и обед, и завтрак. Мне такого никогда не достичь».

— Есть борщ. Котлеты с картофельным пюре… Салат из крабовых палочек, — перечислила она вернувшемуся Ладышеву.

— Крабовые палочки не люблю, а вот борщ с котлетами — с удовольствием, — присел он за стол. — Люблю все домашнее. А ты-то сама успела поужинать?

— Мне тоже было не до еды.

— Тогда за компанию.

— Нет, в такое время не ужинаю.

— Ну и зря. Был трудный день, так что лишние калории сами собой сгорят.

— У кого-то, может, и сгорят, — достав из холодильника кастрюли, тяжело вздохнула Катя, — только не у меня. Кстати, откуда у тебя номер моего телефона? Ленка дала?

— Нет, ее муж. Еще вчера.

— Вот как? — щелкнув тумблером микроволновки, замерла она в недоумении.

— При удачном стечении обстоятельств в скором времени мне потребуется… Как бы это правильно выразиться… Потребуется широкая рекламная компания, — не совсем уверенно пояснил он. — А ты работаешь в солидной газете…

— …которые ты не приветствуешь, — хмыкнула Катя. Честно говоря, такому объяснению она не поверила и, вспомнив Анастасию Сергеевну, нахмурилась. — Вряд ли я смогу тебе помочь: реклама не в моей компетенции. И еще. С сегодняшнего дня само слово «реклама» для меня такой же раздражитель, как для тебя «журналистика».

— Неожиданный ответ. И почему именно с сегодняшнего дня? Что-то случилось?

— Есть причины, — туманно ответила Катя. — Так что тебе придется искать другого человека.

— Подскажи, кого?

— Для начала неплохо бы узнать, для чего он тебе нужен. Чем ты занимаешься?

— В основном медтехникой.

— Имея медицинское образование — неудивительно, — кивнула Катя. — В таком случае открываешь каталог, ищешь все, что соответствует твоему профилю…

— Не подходит. В моих планах расширение бизнеса. Сохранение молодости, красоты, здоровья. Это не эстетическая медицина, это совершенно другое направление. Новейшие японские разработки. Ничего подобного в Беларуси еще не было, уж поверь мне. Так что без серьезной раскрутки не обойтись.

— Странно… Рекламная кампания впереди маркетинга? Для начала, как я понимаю, надо изучить спрос на подобного рода услуги, — удивилась Проскурина. — Они ведь мимо не из разряда дешевых.

— Верно, — кивнул головой Ладышев. — А ты не простая журналистка, соображаешь… Дело в том, что я не хочу раньше времени гнать пургу.

— Конкуренты не дремлют?

— В том числе. Так что здесь нужен доверенный человек, желательно профессионал, соображающий и в рекламе, и в бизнесе. С аналитическим складом ума. Именно поэтому я сам занялся поисками кандидатуры. Мне кажется, ты подходишь по всем статьям. Так что предлагаю сменить профессию. Иногда это даже полезно. Мне кажется, у тебя получится. У нас получится.

«Вот те раз! Все возвращается на круги своя! „Анастасия Сергеевна номер 2!“»— поразила Катю очередная параллель.

Самое время было нервно расхохотаться.

— Неужели у тебя в штате нет толковых сотрудников?

— Почему же? Бестолковых не держим, — самоуверенно заявил он. — Но я же говорил, что не хочу утечки информации. В таких вопросах я мог бы довериться только своему бывшему директору, но он не так давно открыл свое дело.

— Конкурента вырастил?

— Отнюдь. Он радиотехничесий заканчивал, технарь, решил сменить профиль.

Услышав сигнал микроволновки, Катя достала глубокую тарелку с борщом и потянула носом воздух:

— Пахнет вкусно. Молодец, Людочка. Вот сметана, — пододвинула она Вадиму пакет и повернулась к плите, чтобы разогреть котлеты. — Если не секрет, почему ты сменил профессию? Признаться, в моих глазах доктор достоин большего уважения, чем бизнесмен.

— Согласен. Но, видно, как доктор я не был нужен обществу, — уплетая за обе щеки наваристый борщ, с трудом выговорил он.

— Напрасно ты так решил. Мне кажется, ты был хорошим врачом.

— Мне помогли принять такое решение. В том числе журналисты.

— Ах вот в чем дело! — Проскурина задумалась. — Врачебная ошибка или что-то в этом роде?

— Я не хочу об этом вспоминать. На сегодняшний день у меня есть дело, которое мне нравится. Так что, если есть вопросы по бизнесу, готов ответить, на остальные — нет. Но для начала хочу получить от тебя ответ на свое предложение.

— А почему ты решил, что мне пора менять работу?

— Честно?

— Конечно.

— Вчера и сегодня я специально просмотрел в Интернете все твои публикации за последние годы. Ты действительно хорошая журналистка, но… переросла свою газету. То, что, по-видимому, было хорошо вначале, превратилось для тебя в рутину. И со стороны это уже заметно.

— Вот как? — задел Катю его нелестный отзыв. — И именно поэтому ты решил, что я должна сменить журналистику на рекламную деятельность и поработать на чужого дядю, то бишь на тебя?

— Человек почти всегда на кого-то работает. Газета — не исключение. У вас достаточно и проплаченных интервью, и заказных статей…

— Я пишу только о людях, которые мне интересны, вне зависимости от того, чем они занимаются.

«Если не считать Сосновской, конечно», — сделала она про себя оговорку.

Признать вслух, что в конкретном случае Вадим прав, не хватило духу. А потому обида в душе только усилилась.

— Похвально! Похвально, если бы все это было правдой. Но в профессии журналиста мало правды. Его задача в том, чтобы сформировать нужное кому-то общественное мнение, навязать чье-то видение фактов, мыслей, людей. Вы такие же заложники обстоятельств, как и все прочие. Быть абсолютно независимым невозможно. Вами даже больше манипулируют, чем вы другими. И не пытайся спорить. Прими мои слова спокойно, подумай на досуге, а в понедельник встретимся. Вот моя визитка, — достал он из портмоне ламинированный прямоугольничек и зажал его между пальцами. — Заодно постарайся четко сформулировать свои условия.

Катя глянула на руку, на визитку, хотела было ее взять, но почувствовав, что еще секунда — и начнется очередная атака магического воздействия мужских рук на истощенную за день психику, сделала над собой невероятное усилие и отвернулась.

— Пойду взгляну на нашу больную, — по-своему истолковал он ее поведение и положил визитку на стол. — Спасибо за ужин.

Когда он вернулся на кухню, Катя сидела за убранным столом и вертела в руках ламинированный прямоугольник.

— Как Людмила? — поинтересовалась она.

— Проспит до утра. Будет болеть голова, дашь ей свои таблетки. А мне пора.

Выбросив в урну использованные шприц и капельницу, Ладышев вымыл руки, сделал шаг по направлению к прихожей, но вдруг развернулся и присел на свободный стул.

— Спрашивай. Ты ведь хочешь что-то спросить?

— Почему ты так решил?

— Потому что у нас с тобой много общего, — заявил он, глядя прямо в глаза. — Тебе, как и мне, многое дано на уровне интуиции. Ты хорошо чувствуешь собеседника, быстро вычисляешь его слабые места, прямо в процессе разговора принимаешь верные решения. Мне нравится ход твоих мыслей, а еще то, как легко тебе удается ломать представление о себе, нанизывать свои правила игры. И тут мы тоже похожи. В этом есть некий драйв: только что тебя считали плохим и вдруг — ты хороший, только что тебя в упор не замечали, а через час готовы бежать за тобой на край света. И чем сильнее поначалу сопротивляются, тем безвольнее становятся впоследствии. И к ним тут же пропадает интерес… Психология! Взять хотя бы субботу, начало нашего с тобой знакомства.

«Снова он об охоте, — опустила ресницы Катя и внезапно почувствовала полное бессилие. — Сколько можно! „Интуиция“… Ошибаетесь, господин Ладышев, проблемы у меня с интуицией. Иначе не прошляпила бы мужа. И никаких представлений о себе я не собираюсь ломать: я такая, какая есть. А что касается субботы… Я думала, все шло само собой, а оказалось — это такая разновидность охоты и со мной играли, чтобы побежала на край света. И ведь едва не побежала… Все кому не лень так и норовят ткнуть носом в мои ошибки. Да оставьте меня в покое!»

— Видно, вы все-таки не зря сменили профессию. Таким безжалостным нельзя идти в доктора. И это не жестокость ребенка, вы делаете больно осознанно.

Вадим замер.

— Ты не поняла, — попробовал он оправдаться. — Я имел в виду другое.

— Я давно все поняла. Уходите. Я очень устала и хочу спать. К тому же у вас самолет, — напомнила она. — Спасибо за помощь.

Посмотрев на часы, Ладышев поднялся. Катя осталась сидеть на месте.

— Что бы ты ни решила, я буду ждать твоего… Вашего звонка, — донесся из прихожей его голос. — До свидания.

Хлопнула входная дверь. Уже закрывая глаза, она встала, заперла второй замок, сняла очки и тут же завалилась на диванчик в прихожей.

«Ломать представление о себе… Может быть, в этом и скрыт ответ, откуда у него такая мощная энергетика… Только на сегодня „сломанных представлений“ с меня хватит. Спать… Если сейчас же не отключусь, ничем хорошим это не закончится…»

Стоило ей так подумать, как сознание погасло, точно и вправду отключенный от сети монитор…

6

…Подъехав к отцовскому дому, Катя толкнула не запертую против обыкновения калитку и от удивления замерла: «Когда он успел надстроить еще один этаж, обложить белым кирпичом? Теперь он похож… на дом Яны и Григория! — вспомнила она. — Но ведь папа ни разу у них не был… Розовые кусты свежие, а георгины до сих пор не выкопаны, почернели от заморозков. Странно, Арина Ивановна — такая любительница цветов, неужели забыла или времени не хватило? Надо ей помочь».

Непонятно, как, но в ее руках тут же оказалась лопата. Поддев корневище, Катя оглянулась: куда бы сложить? Ничего подходящего рядом не было. Но в сарае за углом, как ей помнилось, были пустые ящики и старые ведра. Бросив лопату, она направилась к сараю.

«Белая занавеска на окошке… Так ведь это и не сарай вовсе, а маленький гостевой домик! Когда же все-таки он успел перестроить?» — застыла она в недоумении, забыв о георгинах.

В этот момент открылась дверь и из домика-сарая высыпали женщины в ярких цветастых юбках, мужчины с серьгами в ушах, ребятишки. Целый цыганский табор!

Не обратив на Катю никакого внимания, а вернее, просто ее не заметив, они скрылись за домом.

«Пойти посмотреть, что там?» — как зачарованная, побрела она следом, вышла к беседке, где летом семейство пило чай, и снова остановилась, пораженная увиденным.

Вместо участка, отведенного под картошку и грядки, перед ней серебрилась гладь большого пруда. Чистая, прозрачная вода отсвечивала голубизной неба, приятным журчанием ласкал ухо бегущий рядом ручей, на камнях, подставив солнцу ярко-зеленые спины, грелись огромные диковинные лягушки. Неожиданно на другом берегу появилось стадо слонов. Гигантские животные опустили хоботы в воду, высоко их подняли и, хлопая ушами, устроили настоящий дождь. Водяные брызги засверкали в солнечных лучах яркой многоцветной радугой…

«Да у отца здесь просто рай!» — широко раскрыла глаза Катя, и тут ей на плечо опустилась дивной красоты птичка и залилась такой знакомой трелью…

Машинально отключив в телефоне будильник. Катя разлепила глаза и глянула на дисплей: половина седьмого.

Господи, как же хочется спать! И зачем она завела его на такую рань? Надо вспомнить…

В голове слегка прояснилось: Полевые… Неимоверным усилием воли она заставила себя покинуть диванчик, доплелась до ближайшего санузла, вползла в душевую кабину, открутила краны и шагнула под тугие, тяжелые струи. Сознание и тело отчаянно сопротивлялись такому насилию: ноги тут же подогнулись, спине срочно пришлось искать опору. Опустившись на корточки, Катя свернулась калачиком и уперлась лбом в стеклянную стенку. Спустя минуту сквозь туманное марево она заметила фигурку. Детскую.

«Лиза, — идентифицировала она. — Дети, сад, школа, — откуда-то из глубин подсознания пошли слабые сигналы. — Надо ехать на работу… Черт! Сосновская!» — как током ударило Катю.

Сон будто рукой сняло: растаял, смылся и исчез в водовороте в углу душевого поддона.

— Доброе утро, Лизонька. Сашенька проснулась? — приоткрыв дверцу, протянула она руку за полотенцем.

— Доброе утро, тетя Катя. Саша еще спит. А мне можно в душ?

— Конечно, солнышко. Заходи.

— Вы только Сашку без меня не будите, — попросила девочка. — Вдруг она испугается, начнет капризничать. Ее всегда мама поднимает.

— Не волнуйся, я не стану ее будить. Пойду посмотрю, как там мама, а ты принимай душ.

«Золотая девочка», — вздохнула она.

Людмила, похоже, спала. Во всяком случае, дышала спокойно и ровно.

Катя на цыпочках пробралась в ванную, нашла на туалетном столике крем для лица, тональник, высушила феном волосы, надела линзы и все так же бесшумно выскользнула из хозяйской спальни. В детской ее уже ждала одетая и причесанная Лиза. Пришлось в очередной раз подивиться не по годам взрослому поведению девочки.

Вопреки опасениям, младшая дочь Полевых отнеслась к процессу утреннего подъема так же ответственно: не капризничала, быстро вскочила, почистила зубки, оделась.

«Вот это воспитание! — отдала должное родителям Катя. — Что же теперь? Ах да, завтракать!»

Открыв дверцу холодильника, она сразу наткнулась на знакомые кастрюли.

— Каша? Котлеты?

— Йогурт! — в один голос заявили сестрички.

Наблюдая краем глаза, как девочки ковыряют ложками йогурт, она прошла в прихожую и набрала домашний номер Колесниковой:

— Мы через десять минут выходим. Ты скоро подъедешь?

— Катя, я не могу, — зашептала в трубку Лена. — Здесь такое творится!.. В общем, у Игоря в банке вчера какие-то проблемы возникли. Вечером он срочно из Москвы поездом выехал и двадцать минут назад зашел в квартиру. Сейчас в душе. Но это еще что! Представляешь, похоже, Людоед настучал, что за мной вчера заезжал мужчина! Вот гад, вот сволочь!

— Сволочь, — без особого энтузиазма согласилась Катя.

Людоедом жильцы звали самого вредного из охранников подъезда, всюду совавшего свой нос. Не любили его страшно сказать как, но и не увольняли: мышь в подъезд не проскочит во время его дежурства!

— Пришлось объясняться: где, с кем, почему? Но он, представляешь, не верит, что я всего лишь кошку возила к ветеринару!

— Очень хорошо представляю, потому что Вадим Ладышев никакой не ветеринар.

— То есть как?

— Обыкновенно. Когда-то он был доктором, но потом ушел в бизнес, медтехникой торгует. И твой муж знает его как бизнесмена.

— Ты серьезно?!

— Серьезней некуда. Так что даже не знаю, как тебе теперь выкручиваться.

В этот момент к женскому голосу в трубке фоном добавился мужской. Весьма раздраженный.

— Передай ему трубку, — попросила Катя. — Игорь, привет! Твоя жена тебя не обманывает. Она до сих пор была уверена, что Ладышев ветеринар, а он просто пошутил над нами на охоте. Я сама это только прошлой ночью выяснила.

— Хм… и как же ты это выяснила? — подозрительно буркнула трубка после паузы.

— Мы Полевую спасали, — она глянула на детей и вышла в гостиную. — Кстати, нам очень повезло, что Вадим Сергеевич действительно был врачом.

— Это правда? — недоверчиво уточнил Колесников.

— Правда. Он — доктор по образованию. Можешь сам у него спросить. Только не сегодня: рано утром он собирался куда-то лететь.

Игорь задумался. Конечно, с Катей он имел дело нечасто, но оснований не верить ей у него, видимо, не нашлось.

— Ладно. Давай по порядку, что там у вас стряслось?

— Не у нас, а у Полевых. Людмила окончательно допекла Павла, и он решил уйти. По этому поводу она напилась в стельку. А твоя Ленка, уверенная, что Ладышев ветеринар, в это время попросила помощи для кошки. Он повез ее к знакомому ветеринару, а тут позвонила Лиза. Все так и было, честное слово. То, что Ладышев оказался настоящим доктором, можно считать чудом. Он тут же вернул домой твою жену, сгонял в больницу, взял капельницу, раствор глюкозы и снова примчался сюда. Так что в этой истории не повезло лишь вашей кошке. Представляешь, рано утром у него самолет, а он тут полночи занимался благотворительностью! Откачал Людку, можно сказать, спас.

«А я вот спасаю Ленку, — усмехнулась она про себя. — Интересно, бросятся ли они меня спасать, когда узнают про любовницу Виталика?»

— Все это действительно правда? — на всякий случай строго уточнил Колесников.

— Я когда-нибудь тебя обманывала?

— Нет.

— Ну, раз нет, то прямо сейчас отправляй жену в Серебрянку, а сам ищи Полевого, — она посмотрела на часы. — Ситуация серьезная. У меня Виталик вчера из Египта вернулся, а мы даже не увиделись, потому что пришлось здесь заночевать. Все, нам с детьми пора выбегать из квартиры, иначе опоздаем в школу, в детский сад, на работу. У меня статья «горит».

— Хорошо… Мой водитель отвезет сначала меня, а потом Лену. А Павла я разыщу, как только разберусь с делами.

— Давай. Удачи!

Бросив трубку на базу, она знаком позвала детей в прихожую и попросила быстрее одеваться. Неожиданно зазвонил телефон.

«Вдруг Паша?» — обрадовалась она.

Но это был не Паша, а Игорь. Решил проверить, на самом ли деле она в квартире Полевых, в чем честно и признался. Подтвердив алиби, Катя чертыхнулась, схватила ключи от машины, захлопнула дверь и, перепрыгивая через ступеньки, понеслась с детьми вниз.

«Что за жизнь? Никто никому не верит! Я не верю Виталику, Люда — Пашке, Игорь — Ленке, Ладышев — журналистам. Страна Неверия какая-то! Это же свихнуться можно!» — на ходу она нажала кнопку сигнализации.

То, что машина завелась, ни разу не чихнув, показалось добрым знаком. С осени любимая десятилетняя «лошадка» вздумала чудить: сначала полетел ремень генератора, потом пришлось менять бензонасос, но и после всего этого в самые неподходящие моменты она вдруг категорически отказывалась реагировать на поворот ключа зажигания. Давно пора было заехать на станцию, да все времени нет.

В идеале, конечно, в самый раз сейчас подумать о покупке нового автомобиля. Но все деньги муж вкладывал в бизнес, да и Кате было как-то жаль расставаться со своей первой в жизни машинкой. Столько вместе с ней отъездили, сколько пережили!

Пытаясь как можно ближе припарковаться у детского сада, Катя долго плутала по дворам, потом потратила время, пока довела Сашеньку до группы и сдала на руки воспитателям. В общем, Лизу к школе она доставила секунда в секунду со звонком. А ведь той предстояло еще раздеться в гардеробе, добежать до класса… и здесь случилось неожиданное: ребенок, так стойко переносивший семейные неурядицы, расплакался и отказался идти в школу в числе опоздавших. Пришлось взять девочку за руку, подняться вместе с ней на второй этаж и объясняться с учительницей, почему задержались. Мол, мама заболела, папа в командировке, ее попросили присмотреть за детьми, а она не рассчитала время. Учительница кивнула, и Лиза побежала на свое место.

Снова сев в машину, Катя облегченно перевела дух и, резко нажав на педаль газа, рванула к центру. Остановившись перед светофором на круговой развязке у Восточного вокзала, она достала торчавшие из кармашка сумки сигареты, порылась в поисках зажигалки и… вытянула связку ключей от квартиры Полевых. Она даже не помнила, как и когда бросила ее в сумку! Пришлось сделать круг почета и мчаться обратно.

Стоило ей открыть дверь, как в прихожей требовательно зазвонил телефон.

— Да! — решилась она ответить.

— Людмила Николаевна? Здравствуйте, это с кафедры звонят. Вы не подскажете… — женский голос замялся.

— Что? — не утерпела Катя.

— Понимаете, Павел Валентинович сегодня не пришел на лекцию. И не позвонил. Мы волнуемся, студенты тоже. С ним такого раньше не случалось… Он, видимо, заболел?

— Заболел, — автоматически подтвердила Проскурина, подумав про себя: «Этого еще не хватало!» — Заболел… Сильно… Простудился… Он… в поликлинике. Извините, что не предупредили. Он сам вам перезвонит.

— Да, да, конечно… Извините. Мы только хотели уточнить. До свидания.

Опустив одну трубку, Катя машинально достала из кармана другую и набрала номер Колесникова:

— Игорь! Только что позвонили из университета: Павел не явился на лекцию.

— Кто звонил?

— Не знаю, кто-то с кафедры. Это тебе для информации. Надо срочно что-то делать.

— Понял, — тяжело вздохнул тот.

— …Что с ним? — из комнаты раздался хриплый голос Людмилы, и через секунду она материализовалась в прихожей. Правда полной материализацией Полевой назвать это было сложно: всклокоченные волосы, лицо землистого цвета, запавшие глаза, нетвердая походка.

— Что с Пашей?! — надрывно крикнула она и, бросившись к Кате, принялась молотить ее по груди кулачками. — Что с Пашей? Он жив? Отвечай мне, он жив?!

— Бли-и-и-н! Да откуда я знаю? — пытаясь оторвать от себя обезумевшую женщину, попятилась к двери Проскурина. — Жив твой Пашка! Подумаешь, опоздал на лекцию! — в сердцах повысила она голос.

Однако гнев тут же пришлось сменить на милость, так как, закатив глаза, Люда стала медленно оседать на пол. Забыв о телефоне, Катя бросилась ей на помощь, подтянула к диванчику, попробовала похлопать по щекам — безрезультатно. Вспомнив, что на дверце холодильника видела лекарства, она метнулась на кухню, нашла пузырек, на котором крупными буквами было написано «Аммиак», надломав ноготь, откупорила его и сунула Людмиле под нос.

Где-то сбоку затренькал телефон.

— Да! — даже не глянув на дисплей, резко бросила она в трубку.

В этот момент хозяйка отреагировала на нашатырь, со второй попытки приоткрыла глаза, дернула головой. Телефон выскользнул из рук.

— …Ну, что молчишь? — наконец донесся из трубки ледяной голос Виталика. — До последнего надеялся, что хоть позвонишь «доброе утро» сказать. А ты, значит, вот как…

— А ты хотел иначе?! — продолжая наблюдать за приходящей в сознание Милой, в тон ему ответила Катя.

— Так… Я что-то не понял… Шляешься всю ночь непонятно где, а виновен я? Придумали какую-то историю с Полевыми! Да Людмила не пьет, это все знают! Кто вам поверит! Сам вчера вечером засек Колесникову у подъезда с каким-то мужиком на крутом «Range Rover»!

— Так это ты рассказал Игорю?

— Делать мне больше нечего! — фыркнул Виталик. — А ведь я, как последний дурак, ждал, надеялся, что передумаешь, приедешь домой. Хоть бы извинилась!

— Перед кем? Перед тобой или твоей Анастасией Сергеевной? — неожиданно вырвалось у Кати. — Хватит строить из себя невинную овечку! Я, между прочим, тоже, как последняя дура, тебе верила. До тех пор, пока вчера не увидела собственными глазами, кто тебя встречает в аэропорту, к кому ты так торопишься, пока жена на работе! Не надоело ломать комедию? — с презрением спросила она, помогая Полевой приподняться. — Ну, что замолчал?… Нечего сказать? Тогда до свидания!

Оборвав связь, она помогла Людмиле дойти до диванчика, присела рядом и участливо погладила по голове.

— Тебе кто-то сказал или сама догадалась? — не поднимая глаз, вдруг произнесла та бескровными губами.

— О чем?

— Что твой Виталик… встречается с этой сучкой?

— А ты откуда знаешь?!

— Я давно все знаю.

— И как давно?

— С осени… С прошлой.

— Как?… — оторопела Катя.

Люда сделала долгую паузу.

— Год назад Колесниковы прилетели из Египта, и Ленке в воскресенье пришлось срочно ехать на маникюр: она на отдыхе ногти обломала, а их с Игорем неожиданно пригласили на какую-то вечеринку. В общем, помчалась она домой к маникюрше и прямо у подъезда заметила машину Виталика. Не успела удивиться, как он и эта краля из подъезда в обнимку вышли. Колесникову он не заметил — она не при параде была, без косметики, постеснялась на глаза показаться… Успела спрятаться за соседней машиной. Ты их в доме на Партизанском засекла?

— На Партизанском… Выходит, Ленка первая узнала?

— Она мне и рассказала. Я сразу не поверила, но стала в машине у этого дома дежурить: а вдруг это не Ленкина больная фантазия? Благо, живу неподалеку. А Колесникова между тем маникюршу аккуратненько расспросила, и та все выдала: ее сосед сверху — им ваш Замятин оказался — недавно переселился за город, а квартиру другу сдал. Видела она этого друга пару раз в лифте. А буквально назавтра я сама парочку и засекла: явились вместе на его машине, но во двор он, кобелина, один заехал, а ее высадил на повороте — для маскировки. Подождал за дверью подъезда. Вышли они опять по одному, где-то через час. Решили мы с Ленкой уточнить, кто такая, где работает. Минск — город маленький… Колесникова как-то узнала имя и фамилию, а потом даже с подружками этой сучки пообщалась через свою приятельницу. Те, оказывается, сгорают от зависти: такого кавалера Настя подцепила! И работа, и деньги, и перспективы. Мол, бизнесмен, детей нет, жена все какие-то статейки в газету строчит. А он вроде так на их подружку запал, что стоит ей забеременеть — И в дамках!.. Я бы тебе давно все рассказала, если бы не Колесникова.

— И часто они появлялись на Партизанском?

— Трижды в неделю, как по расписанию! В среду, когда у него якобы баня, в четверг или пятницу, когда у тебя или презентация, или тусовка. И по выходным, чаще всего к концу дня в субботу.

— В субботу он всегда на работе, на стройрынке! Ты же знаешь, в выходные самый торг, — недоуменно свела брови Катя. — Всегда уставший домой возвращался…

— Это потому, что рабочий день заканчивал на Партизанском, — хмыкнула Людмила. — Со своей сотрудницей. Пока ты отсыпалась, занималась уборкой, сидела в Интернете, он спокойно трахал это похотливое молодое мясо, — прямолинейно завершила она свою мысль. — Спермопсихоз называется.

— Что? — не поняла Катя.

— Спермопсихоз. Бывает двух видов: возрастной, когда мужчина, чувствуя, что стареет, изо всех сил и любыми способами пытается продлить молодость… Для твоего вроде рановато.

— А какой тогда у моего?

— Кобелиный, — вздохнула Людмила. — Ты действительно ничего не замечала и не чувствовала?

Катя только вздохнула. Что тут ответить? Ошибся Ладышев насчет ее интуиции.

— Н-да… Упустила ты мужа. И что теперь будешь делать? — сочувственно посмотрела на нее Людмила.

— Пока не думала. Не успела подумать. Я только вчера обо всем узнала, и то случайно. Наверное, разведусь.

— И не побоишься одна остаться?

Катя непонимающе посмотрела на подругу:

— А чего бояться?

— Ну, материально будет тяжело.

— На жизнь я всегда смогу заработать.

— Жизнь — она тоже разная бывает: или с копейки жить, или хорошие курорты, машина… А вдруг как женщина ты больше никому не будешь нужна? Хотя тебе проще: детей-то нет.

— Детей нет, это верно, — напряженно о чем-то задумавшись, согласилась Катя.

— Говорят, женщины, пережившие измену и развод, либо на всю жизнь комплекс зарабатывают, либо пускаются во все тяжкие, — негромко продолжила Людмила. — Тебе что ближе?

— Организую клуб обманутых жен… Если до меня еще никто до этого не додумался… А ты давай, поднимайся, — опомнилась она и взглянула на часы. — Так… На планерку опоздала, статья не готова… Пошли в спальню.

Поддерживая Полевую, она довела ее до кровати, уложила, прикрыла одеялом.

— Где дети? — неожиданно опомнилась та.

— В саду и в школе. С ними все в порядке.

Людмила утихла, но ненадолго.

— Я знаю, где может быть Паша! — вдруг оторвала она голову от подушки. — Я знаю, я чувствую, что ему плохо. Я должна ехать к нему!

Отбросив одеяло, она принялась шарить по полу ногами в поисках тапочек.

— Да ты с ума сошла! Куда в таком состоянии? От тебя перегаром за версту несет, первый же гаишник права отберет!

— Тогда отвези меня к нему, — посмотрела та умоляюще.

— Я не могу! Не могу, потому что у меня есть работа, которую я не могу отменить, — твердо отказала Катя. — Ведь никто еще не умер…

— А вдруг он умирает? — тут же подхватила Люда. Губы ее при этом задрожали, на ресницах показались слезы. — Если он умрет, я тоже умру.

— У тебя точно крыша съехала, — вздохнула Проскурина, достала из кармана телефон и набрала номер. — Лена, ты где?

— Буду через пять минут.

— Вот и хорошо. Людмиле взбрело в голову, где может быть Паша. Съездите, проверите. А мне давно пора на работу.

— Ой, Катя, даже не знаю… Подожди! — в трубке стало слышно, как Колесникова с кем-то переговаривается. — Катя, водитель не может: ему Игорь приказал доставить меня к Полевым и срочно возвращаться. Я, как ты знаешь, без машины…

Три месяца назад на Ленкин день рождения Колесников решил подарить ей новый автомобиль, да не абы-какой, а сделанный по спецзаказу «Лексус». Старый они успели продать еще до того, как им сообщили, что заказ в срок не выполнят. Автомобиль в лучшем случае прибудет к Новому году.

— На Людкину сядешь. Ей в таком состоянии за руль нельзя.

— Да ты что? Я на механике только в автошколе ездила! Уже и не помню, что с этими педалями делать!

— Выжала сцепление, включила передачу…

— Но у меня даже прав с собой нет!

— Закажете такси, в конце концов!

— Я не езжу на такси, мне Игорь запрещает!

— Ну, тогда не знаю… Решайте сами, не маленькие.

— А что тут решать? Ты нас подвезешь. Если Паша там есть, заберем его и тут же обратно. У тебя ведь свободный график!

— Послушайте вы все: я не мо-гу! — в сердцах повышла голос Катя. — Почему вы не хотите понять, что я — работаю, что у меня есть обязательства, что на мне лежит ответственность, что я должна написать и сдать эту проклятую статью!!!

— Катя, я понимаю, что у тебя статья… Ну выйдет она. Не сегодня, так завтра выйдет, — тихо произнесла Ленка. — Газету прочитают и забудут, а здесь реальные люди, которых ты хорошо знаешь, их судьбы. Ведь это гораздо важнее! Ты же потом сама себе не простишь!

Похоже, Колесникова действительно неплохо изучила подругу. Во всяком случае последние слова легко пробили брешь в Катиной решимости. Закрыв глаза, она тяжело вздохнула.

— Хорошо. Но только туда и обратно, — после недолгой паузы обреченно согласилась она. — Куда поедем-то? — спросила она у Людмилы, напряженно прислушивающейся к разговору.

— В Калининградский переулок, — обрадованно встрепенулась та и, пошатываясь, устремилась к шкафу с одеждой. — В старый барак, где Паша вырос и где мы жили первые три года. Он часто его вспоминал, говорил, что только там был по-настоящему счастлив. Я сейчас, я быстренько, — забормотала она и, вывалив на пол кучу одежды, принялась там что-то искать.

— Как-то не помню я там бараков… Знаю дом, где радио «Минск», помню какие-то деревянные домики на Кузьмы Чорного… — проговорила Катя, наблюдая, как Полевая, вытащив джинсы и свитер, ногой сдвинула остальные вещи к плинтусу.

То, что творила на ее глазах эта женщина, было абсолютно нехарактерно для славящейся своей аккуратностью и педантизмом Людмилы. Она словно обезумела. Впрочем, кажется, за последние сутки Катя уже адаптировалась к приступам безумия окружающего мира.

— А их почти все снесли, но наш, на удивление, еще цел. Правда, Паша говорил, что со дня на день и его уберут. Всех жильцов давно выселили… Я уверена: он там.

Пытаясь натянуть джинсы, Людмила покачнулась, переместившись к кровати, завалилась на скомканное одеяло и вновь продолжила это сложное с бодуна занятие.

— Ну, раз уверена… Ладно, не спеши так, — вздохнула Катя. — Я пока покурю на балконе.

— Можешь на кухне, — милостиво прокричала ей вслед хозяйка. — Только вытяжку включи!

…Затерявшийся среди новых респектабельных высоток двухэтажный барак казался пришельцем из другого мира: облезлая зеленая краска, зарешеченные покосившиеся окна, наглухо заколоченные входные двери.

— Здесь никого нет и быть не может, — категорично заявила Колесникова, едва они приблизились к дому. — Смотрите, котлован вплотную к стенам роют.

Прямо за домом гудела землероечная техника, суетились люди в спецовках, но с другой стороны, там, где находились подъезды с заколоченными дверьми, все было спокойно и ничто не указывало на то, что ветхий домишко доживает последние дни. Разве только разбитые стекла да свежие спилы деревьев, напоминавшие огромные желтые блины.

— Здесь липы стояли. Высоченные… А вот там мы жили, — показала Люда на центр второго этажа. — Надо как-то попасть внутрь.

— Вопрос: как? — Катя задумалась на минуту, затем решительно подошла к одной из дверей и подергала допотопную ручку. — Глухо. Попробуем другую.

Но и вторая дверь не подумала открываться.

— Все, что требовалось доказать, — развела руками Ленка. — Мила, поехали домой. Кате на работу надо… Найдется твой Пашка. Как только Игорь разрулит проблемы в банке, сразу отправит на поиски свою службу безопасности.

Словно не слыша ее, Людмила медленно побрела вдоль дома, дошла до чудом сохранившейся выщербленной скамейки, присела на край и тупо уставилась под ноги.

— Давай покурим, — дернула Ленка за рукав подругу.

Вообще-то Колесникова берегла здоровье и курила лишь по праздникам. Или в минуты сильнейшего нервного расстройства.

Молча примостившись рядом с Полевой, Катя достала сигареты, щелкнула зажигалкой, как вдруг… Дальняя из дверей, которую они только что пытались открыть, тихо скрипнула, выпустила наружу маленького незаметного человечка и снова захлопнулась.

— Ничего себе! — ахнула Колесникова. — Призрак старого барака!

В ту же секунду Людмила сорвалась с места, в мгновение ока оказалась у подъезда и с криками «Откройте!» изо всех сил принялась молотить по видавшей виды дощатой двери. Но тщетно. Дом оставался глухим и неприступным, словно и не выпустил минуту назад своего обитателя.

— Изнутри заперли, — догадалась Катя. — Давайте крикнем: Паша!

— Па-ша! Па-ша! — тут же присоединилась Ленка. — Паша, открой! Пожалуйста!

— Пашенька, миленький, открой! — истерично запричитала Людмила. — Пашенька, прости меня! Па-ша-а-а-а! — завыла она и, прислонившись спиной к двери, стала медленно оседать на землю.

Катя с Леной попытались ее поднять, но, оттолкнув их, Полевая развернулась и, ломая ногти, обдирая кожу на руках, принялась дергать за прибитые крест-накрест доски. Ничего не оставалось, как присоединиться к ней в этом безумном занятии. Втроем они молотили кулаками по облезлому дереву, пинали ногами дверь, перебивая друг друга, продолжали истошно кричать и даже ругаться.

Выбившись из сил, Проскурина с Колесниковой вдруг синхронно умолкли, прислонились к стене и жалобно посмотрели на продолжавшую выть подругу. В этот момент внутри дома что-то пару раз скрипнуло, словно кто-то тихо спускался по лестнице.

— Там кто-то есть, — прошептала Катя и посмотрела на Ленку. — Эй, кто вы там? Откройте! — негромко позвала она. — Иначе вызовем милицию.

— Чего надо? — хрипло спросили за дверью.

Судя по голосу, собеседник был настроен не очень дружелюбно.

— Мы ищем одного человека. Павел Полевой, — продолжила переговоры Катя. — Такой высокий, темноволосый…

— С проседью, — с надеждой в голосе подсказала переставшая скулить Людмила.

— С проседью.

— Нету таких.

— Мы должны в этом убедиться. Откройте, — твердо стояла на своем Проскурина. — С нами его жена.

За дверью сделали долгую паузу, точно что-то обдумывали.

— Людка, ты, что ли? — спросили наконец неуверенно.

— Я! — тут же отозвалась Полевая. — Я… А вы кто? Откуда вы меня знаете?

— От верблюда. Сосед я ваш… Бывший.

— Дядя Леша?… Алексей Андреевич? Алексей Андреевич, вы меня узнали?

— Пока нет, — ответил мужчина. Чувствовалось, что он продолжает думать. — От той Людмилы, которую я знал, Паша не ушел бы.

— Он там, — уверенно прошептала Катя.

— Дядя Леша! — взмолилась Люда. — Дядя Леша, он жив?

— Жив, что ему станется.

— Дядя Леша, умоляю, пропустите меня к нему!

— Пропустить, говоришь? Ты хоть понимаешь, до чего мужика допекла?

— Виновата, дядя Леша. Я… я, наверное, слишком сильно его люблю, — всхлипнула она. — Дядя Леша, миленький, пустите.

— Ладно, не реви… А кто там с тобой?

— Подруги: Лена и Катя. Паша их знает.

— Хорошие у тебя подруги, голосистые. Мертвого разбудят… Пусть побудут снаружи.

За дверью что-то дважды скрипнуло, затем звякнуло, в образовавшемся проеме показалось грязное, сморщенное, давно не бритое лицо. Пахнуло сыростью, чем-то плесневело-затхлым.

— Ладно, иди, буди своего Павла. Неровен час, хибару начнут сносить, а он у тебя, поди, килограммов под сто. Сами не вытянем.

Людмила мышью юркнула в дверь, которая тут же захлопнулась.

— А вдруг этот бомж соврал, и его там нет? — заволновалась Колесникова. — Что тогда?

— Она же узнала бывшего соседа, так что будем ждать, — нетерпеливо взглянула на часы Проскурина. — Я пока на работу позвоню.

Отойдя от подъезда, она набрала мобильный Атрощенко, но тот не ответил. Не отвечал и рабочий. Неужели отлучился? Это не похоже на Александра Петровича. Обычно спокойный и уверенный, он кардинально менялся перед лицом повышенной ответственности, и если сдавал номер, то редакцию просто колошматило. В такие дни отмечалась повышенная возбудимость коллектива, кто-то постоянно с кем-то спорил, с пеной у рта отстаивал свою позицию. Случалось, люди ссорились по-настоящему. И всему виной была нервозность одного человека: он без конца давал указания, проверял, правил, заставлял переписывать, метался между столами.

Честно говоря, журналисты поопытней и постарше старались взять отгул, когда Атрощенко был выпускающим редактором. Пусть молодняк поборется за место под солнцем, а они поберегут нервы, уж как-нибудь договорятся между собой и дадут свои статьи в номер Проскуриной или Росомахина.

А ведь когда-то и Атрощенко, и Камолова, и Росомахин фигурировали в списке кандидатур на должность главного редактора! Атрощенко на тот момент был самым молодым, самым активным и самым амбициозным. Но, слава Богу, кто-то в Москве не зациклился на букве «А» и вовремя понял, что Александру Петровичу рановато быть руководителем. Время показало, что ему, скорее всего, не дано им быть от природы. Взять ту же Жоржсанд: спокойна, уравновешенна, но стоит ей раз рявкнуть — неделю все строем ходят. А здесь… Ни себя организовать, ни рабочий процесс. К слову, Анатолий Францевич сам отказался от должности главного редактора. Мол, терпеть не может как руководить, так и руководителей.

— Веня, что там у нас? — набрала она Потюню. — Атрощенко не отвечает.

— Небось, снова к унитазу побежал, — хмыкнул фотокор. — И я его понимаю: под Сосновскую целую полосу отвели, а ты даже на планерку не явилась. Все от мужа не можешь оторваться? Я специально вчера вечером сюда приезжал, хотел тебе фотки показать. Хорошо хоть Стрельникова была, — обиженно шмыгнул он носом.

— Проблемы, Веня, непредвиденные возникли.

— Помощь нужна? — тут же сменил он тон.

— Спасибо, сама разберусь. Атрощенко успокой, скажи, скоро буду.

— А статью о Сосновской написала?

— Написала, — невесть зачем соврала Катя. — Правда, надо немного доработать. К тебе просьба, пока не забыла: статья о Дудинцеве.

— Это скульптор, что ли?

— Он самый. Отбери его фотографии.

— Еще вчера сделал. С тебя причитается. Хорошо, что хоть объявилась.

— Спасибо, Венечка. До встречи.

Отключив телефон, Катя перевела взгляд на продолжавшую нервничать Ленку. В этот момент в глубине подъезда что-то загрохотало, заскрипело, послышался топот ног по лестнице. Открылась дверь, на сей раз широко, и в проеме показался большой, заспанный, небритый, весь помятый Павел Валентинович Полевой. Глядя на него, только человеку с больной фантазией могло бы прийти в голову, что такой субъект преподает в университете и имеет докторскую степень.

Хоть день был довольно пасмурным, Павел сразу сощурился, прикрыл ладонью глаза от света, а чуть привыкнув, недоуменно уставился на Катю с Ленкой.

— Дайте закурить, — похлопав по карманам мятого пальто, наконец хрипло выдавил он.

— У меня только легкие, — протянула ему зажигалку и пачку сигарет Проскурина. — А где Людмила?

— С дядей Лешей разговаривает, — махнул он рукой.

Минут через пять за спинами послышался голос Полевой, а через секунду из раскрытой двери вышла и она сама с большой дорожной сумкой.

— Спасибо, дядя Леша, — поблагодарила она появившегося следом бомжа.

— Ты, главное, помни, что я тебе сказал… Негде будет потом искать. Дом со дня на день снесут.

— Я поняла… Вот очки, — протянула она мужу блеснувшую оправу.

— Ну, все, Павел, прощай, — мужчина подал было заскорузлую, потрескавшуюся руку, но вдруг застеснялся и спрятал ее в карман.

— Почему прощай? — не понял Полевой. — Мы теперь в Серебрянке живем, заезжайте. Я попробую помочь решить вашу проблему. Сейчас, — стал он шарить у себя по карманам, — на чем бы адрес записать?

— Вот, — Катя достала из сумочки ручку и розовый блок листков.

— Проспект Рокоссовского, дом… квартира. Номер телефона домашний… мобильный… кафедра. Дядя Леша, звоните в любое время суток, — протянул он розовый листик старику.

— Обязательно позвоню… Прощай, сынок, — не глядя сунул тот бумажку в карман. — Доставил радость, приехал в гости. Иди домой. Там тебя ждут.

Павел опустил голову, затем сгреб старика в охапку, крепко прижал к себе, мягко отпустил, подхватил дорожную сумку и, не оглядываясь, зашагал к стоявшей неподалеку машине. Следом заторопились женщины.

Старик проводил их взглядом до угла, поднял голову. Не обнаружив закрывавших небо ветвей, с грустью посмотрел на свежие спилы деревьев, что росли вместе с его детьми, которые после смерти жены и хитрых разменов оставили его без квартиры. Вздохнув, вытянул из кармана яркий листок, смял его в руке, перевел взгляд туда, откуда слышался шум работавших машин, и разжал пальцы.

— Пора переселяться… — пробормотал он…

Высадив Полевых у подъезда, Катя развернулась, выбралась из лабиринта дворов на проспект и помчалась в сторону редакции. Часы на приборной доске показывали ровно двенадцать.

— Странно… Не отвечает, — озадаченно посмотрела на мобильник Колесникова. — И в приемной занято, — пожаловалась она подруге. — Придется звонить водителю… Андрей?… Игорь Николаевич далеко? Мне нужна машина… То есть как «еще не выходил»?… Хорошо… Где я буду? Какой адрес редакции? — перевела она взгляд на подругу. — Ладно, буду там ждать.

— Ну что? — не вытерпела Катя.

— Оказывается, он с девяти утра на Революционной. Мне ничего не сказал.

— А что там? — машинально спросила она и тут же прикусила язык.

Что за структура находится на этой улице, Проскурина хорошо знала. Когда-то и ее туда вызывали, интересовались, как платили за статьи в некой негосударственной газете, где одно время она числилась нештатным корреспондентом.

— Наказание, что ли, какое сверху? — чертыхнулась она, проехав мимо Восточного вокзала: впереди, перед перекрестком с Партизанским, виднелся длинный хвост машин. — Проспект перекрыли! Как по заказу!

Нарушая все правила движения, она включила левый поворот, пересекла две сплошные, вернулась на круг и свернула на Тростенецкую.

— Так даже удобнее, — сделала она вывод, хотя на обычно полупустой в это время улице было немало машин. — А ты не заметила странной связи: у всех после той охоты в Островце возникли проблемы! Кого ни возьми! Тебя, меня, Людку, твоего Игоря… Ладно, не горюй. В первый раз, что ли? Разберутся и отпустят.

— Три года назад после подобного «разберутся и отпустят» у Игоря случился первый микроинфаркт.

— Вот только ты не вздумай реветь! — заметив слезы на задрожавших ресницах Колесниковой, повысила голос Катя. — У меня и без того от Полевых голова гудит. Что тебе еще сказал водитель?

— Сидеть у тебя в редакции и ждать звонка… А если его посадят, что я буду делать одна? — тихо всхлипнула Ленка.

— Типун тебе на язык! Кто его посадит?! Что-то я не слышала, будто твой муж не в ладах с властями. К тому же у банка есть иностранные соучредители. Просто так, голыми руками, ни банк, ни твоего Колесникова за холку не возьмешь. Ну пощиплют, ну надавят, ну заполучат отступные. Мы же не знаем, за что его вызвали? Вдруг одна из кассирш приняла поддельную купюру? — стала она успокаивать подругу.

«Хотя вряд ли за такую мелочь управляющего на Революционную потащат…» — только успела она подумать, как вдруг в зеркале заметила севший на хвост джип «Мицубиси».

Приблизившись почти вплотную, водитель авто начал требовательно сигналить и мигать фарами. Катя включила правый поворот, чтобы пропустить вперед нервного гражданина, но перестроиться никак не удавалось: шел слишком плотный поток машин.

— Вот козел, неужели не видит?

Между тем водитель джипа выехал на встречную, обошел ее слева и нагло втиснулся перед самым носом.

— Ну что творит идиот! Гаишников на него нету!

Только она успела это произнести, как перекрывший обзор темно-зеленый «Мицубиси» резко затормозил. Опоздав с реакцией на какие-то доли секунды, «БМВ» Проскуриной тюкнул носом в его блестящие дуги. За спиной раздался резкий скрип тормозов. Отдав должное мастерству водителя позади идущей машины, Катя не выдержала, в сердцах ругнулась, заглушила двигатель и выскочила из салона. Ленка бросилась следом.

— Что зенками хлопаете, коровы? — тут же шагнул им навстречу разъяренный мужик лет сорока. — Плететесь еле-еле, а теперь еще педали перепутали?

Последовала сочная нецензурная брань.

— Вы же меня подрезали и меня обвиняете?! — возмущенно ахнула Катя.

— Научись сначала по земле ходить, а потом за руль садись! Будешь теперь за дуги платить! — осматривая место удара, зло бросил он. — Я в них две «штуки» угрохал!

— За свои дуги сами будете платить! Тем более на них лишь царапины! — осматривая места повреждений, включилась в перебранку Колесникова. — А у нас бампер, капот, фара! — перечислила она. — Я — свидетель того, как вы на встречную выскочили и как нас подрезали! Катя, не слушай его и вызывай ГАИ!

— Вызывай! Да я вас мигом прав лишу!

— Что вы сказали? Это вы нас прав лишите? Да видали мы таких! — вытянув телефон, Катя решительно набрала 102 и приложила трубку к уху.

— Ах, у вас уже нет заднего номера? — между тем язвительно заметила Колесникова. — Так вот через десять минут не будет и переднего! Прав, между прочим, тоже!

— Хам! — комментируя поведение виновника аварии, произнесла Катя, дожидаясь, пока снимут трубку.

— Грубиян! — поддакнула Ленка. — Просто мерзавец…

Больше добавить она ничего не успела. Взбешенный детина резко вспрыгнул, развернулся и с размаху шарахнул ее кулаком в лицо. Застыв на доли секунды от такой убийственной сцены, Катя, как в замедленной съемке, проследила за полетом подруги на капот «БМВ», непроизвольно опустила руку с телефоном, машинально сделала шаг вперед…

В следующее мгновение перед ее глазами что-то промелькнуло, непонятный глухой звук совпал с яркой вспышкой, сознание пронзило резкой болью, в голове помутилось, картинка на экране погасла…

Последовавшие один за другим два удара оказались настолько внезапными и сильными, что обе женщины так и не успели понять, что же произошло.

Катя пришла в себя… лежа на асфальте. Сквозь постепенно редеющую пелену в глазах она уловила тени бегущих к ним людей, шевельнулась… Тело отказывалось слушаться, голова гудела, лицу было нестерпимо больно, потоком лились слезы. Попавшие в рот капли показались обжигающе-горько-солеными… Кто-то помог ей встать, кто-то протянул носовой платок, салфетки, кто-то вызвал милицию, «скорую», кто-то подал разбитый мобильник, на который, по-видимому, еще и наступили.

Через какое-то время подъехала машина ГАИ, за ней «скорая» с сиреной, мелькнуло встревоженное лицо Колесникова, до которого наконец смогла дозвониться жена. А во всей этой суматохе никто и не заметил, когда исчез водитель «Мицубиси». Вместе с автомобилем.

Оставив для разбирательства людей из службы безопасности и отказавшись от услуг «скорой», Игорь посадил находившихся в шоковом состоянии женщин в свой «Мерседес» и повез прямо в больницу. Обследование показало: в целом ничего страшного — ссадины, синяки, легкое сотрясение да швы под надбровной дугой у Кати. Плюс ко всему окончательно заплывший глаз. Судя по повреждениям — а у обеих больше пострадала правая сторона, — неизвестный мужчина был левшой.

Кипя от ярости и забыв о собственных неприятностях, Колесников поставил на ноги всех, кто мог отыскать виновника. И пусть номерного знака на его машине не было, свидетели и сами женщины смогли достаточно подробно описать и водителя, и его автомобиль. Так что через час Игорь уже имел на руках список всех подобных «Мицубиси», зарегистрированных в Минске и области, со всеми данными на их владельцев. К вечеру ему доставили аналогичный список по республике.

Проигнорировав робкую просьбу Проскуриной отвезти ее в редакцию, он привез напичканных успокоительными и обезболивающими средствами женщин к себе домой, самолично уложил в кровать, оставил на попечение домработницы и тут же умчался.

Надо ли говорить, что, едва Катя коснулась головой подушки, перенасыщенный событиями последних суток мозг привычно заблокировал сознание от всех реалий и нырнул в параллельный мир…

7

…Вокруг творилось нечто невообразимое… Образы героев и фон, на котором они появлялись, представляли собой немыслимую кашу — все перемещались, менялись местами, лицами, телами… С оглушительным рокотом сновали диковинные машины и механизмы, откуда-то сверху доносилась бравурная оперная ария, и вдруг на весь «экран» расплывалось давно не бритое лицо старого бомжа дяди Леши, который как-то стеснительно улыбался. Сделав попытку улыбнуться ему в ответ, Катя с удивлением обнаружила, что ничего у нее не получается: скулы свело, непослушные губы наглухо сомкнулись, а вместо них остался аккуратный машинный шов. Собрав все силы, она все же попыталась их разомкнуть, но, почувствовав резанувшую боль, застонала, подняла извиняющийся взгляд на старика, но на его месте уже был улыбающийся Виталик…

Боль мгновенно переместилась и сконцентрировалась в глубине груди…

«Анестезия отходит, — поняла сквозь сон Катя. — Надо вставать и как-то добраться, наконец, до работы».

Раскрыв глаза, она заметила рядом с кроватью предусмотрительно поставленный стакан воды, подтянула за ручку сумку и нащупала упаковку обезболивающего. Запив таблетку, она снова откинулась на подушку и закрыла глаза. Спать больше не хотелось. Ничего не хотелось: ни думать, ни двигаться, ни куда-то ехать.

«Однако придется, — с тоской осознала она. — Впервые за десять лет работы задание Жоржсанд не выполнено. Ох, и скандал завтра будет! Хорошо хоть Дудинцева успела закончить и сбросить корректорам. Надеюсь, Атрощенко догадался, чем заткнуть дырку. Но Сосновскую сегодня надо сделать во что бы то ни стало. Иначе… Иначе даже не знаю, что будет. Никому не интересно, какие такие причины помешали сдать в срок статью. Кого волнует, что я застукала мужа с любовницей? Что до смерти напилась Людмила, и мне пришлось заботиться о ней и ее детях? А уж о сегодняшней аварии и говорить не хочется. Разве что заметку написать о хамстве на дорогах. А вечером еще предстоит разговор с Виталиком…»

Почувствовав, что боль снова стала отступать, Катя заставила себя встать, подошла к зеркалу и ужаснулась: в таком виде нельзя не только на работе, но и на улице показываться! А ведь уже начало шестого!

«Придется брать отгулы… К среде отек сойдет, синяки пожелтеют, легче будет спрятать все это безобразие под тональником. Жаль, швы снимут только через неделю… — прикоснулась она кончиками пальцев к заклеенным пластырем местам. — Только бы следов не осталось… Надо позвонить в редакцию с домашнего телефона Колесниковых».

Вместо Атрощенко трубку совершенно неожиданно снова снял Веня.

— О, привет, пропажа! Тебя все обыскались. Я в том числе.

— Телефон у меня разбился. А ты-то чего обыскался?

— Да так, поблагодарить хотел… Правда, теперь вот все поджилки трясутся, — шмыгнул он носом. — У меня ведь трое детей.

— Что-то я не улавливаю связи.

— Да связь простая. Завтра вся общественность содрогнется не только от статьи о Сосновской, но и от снимка, который я откопал в своем архиве и решился вставить. Ей там лет девятнадцать: такая откровенная фотка, я тебе скажу! Я как статью прочитал, сразу понял: сейчас или никогда!

— Подожди: какая статья?

— Классная! Моя тебе уважуха! Хорошо быть у Жоржсанд на особом счету и писать все, что тебе заблагорассудится.

— О чем ты? — никак не могла взять в толк Катя.

— Ну как же? Один факт, что она тут судиться собралась со своим бывшим продюсером из-за песен, чего стоит! Кстати, как ты это разнюхала? Да за этот материальчик вся желтая пресса СНГ уцепится! Хоть и заимеет кучу судебных исков!

— Какие иски? Постой… — стало медленно доходить до Кати. — Ты имеешь в виду… Но я ничего не писала о Сосновской. Я просто не успела этого сделать!

— Здрасте! А кто же тогда успел? Сама сказала: статья готова, надо только чуток доработать. То-то Мария Ивановна жаловалась: что с Проскуриной? Никогда не делала столько ошибок. Петрович полдня пытался то с тобой связаться, то с Жоржсанд, чуть инфаркт не схлопотал. В конце концов приказал дать статью о Сосновской в номер. Минут через пять повезут в Дом печати.

Почувствовав, как похолодело в груди, Катя перевела дыхание.

— Веня, Оля на месте? — боясь поверить в то, что случилось, спросила она.

— Нет, у нее сегодня какой-то зачет. А зачем она тебе?

— А затем, что эту статью я в глаза не видела. Ее Стрельникова вчера вечером писала. Сказала, хочет попробовать, и я отдала ей все материалы. Вечером она зачитала мне начало по телефону, я забраковала, сказала, что сама утром сделаю. Выходит, она все-таки ее дописала и сбросила в папку к корректорам.

— Ну да… Там ее и нашли. С твоего адреса пришла.

— Правильно, она за моим компьютером работала. Слышь, Вень, ты можешь мне прочитать ее полностью?

— Могу. Подожди минутку… Пока найду, рассказывай, что у тебя там стряслось.

— Столько всего навалилось, не пересказать. Из последних событий — разбитая машина, телефон, фингал в пол-лица, швы. Кстати, неплохая тема — хамство на дороге. Но все это меркнет в сравнении с тем, что я от тебя услышала. Читай.

— Так, открыл… Слушай… «Лана Сосновская приехала в Минск судиться. Звезда не поделила свои песни и дочь с бывшим продюсером…»

— Стоп! — оборвала его Катя. — Я хорошо помню, что она собиралась назвать статью типа «Звезды не гаснут».

— Там это есть, не переживай. Слушай дальше… «Звезды не гаснут, если они рождены быть звездами. Не метеоритами, не пылинками-песчинками в бесконечности Вселенной, а именно звездами. Мог ли кто поверить, что Светлана Соснова — маленькая худенькая девочка из заурядного районного центра — станет знаменитой и ее приезд на родину будут освещать все средства массовой информации?

Лана Сосновская не появлялась в Минске больше года, но за это время во многом преуспела: заручилась поддержкой небезызвестного продюсера Семена Губермана, записала несколько новых песен, сняла клип и, что самое важное, заполучила статус невесты крупного московского бизнесмена Аркадия Снежкина.

С журналистами Лана решила встретиться прямо в аэропорту Минск-2. Поговаривали, что она собирается прилететь на собственном самолете, который ей подарил на день рождения жених, но она прибыла обычным рейсом Москва — Минск и устроила пресс-конференцию в VIP-зале. Певица была в прекрасном расположении духа и рассказала, что приехала поучаствовать в двух ток-шоу, на Первом канале и ОНТ. Главная тема, — конечно же, поездка Сосновской в будущем году на „Евровидение“ и предстоящее в связи с этим турне по Европе. Но сначала — Беларусь. Здесь звезда начинала свою карьеру, и отсюда она собирается начать свое первое европейское турне.

— Я очень соскучилась по белорусским зрителям, которые всегда меня тепло принимали, — растроганно призналась певица. — В Беларуси живут мои родители и лучшие друзья, с которыми я могу поделиться самым сокровенным.

Поделиться Лане, как выяснилось, есть чем. Правда, сама певица эти факты тщательно скрывает. Но шила в мешке не утаишь. Одна из однокурсниц Сосновской по Университету культуры на днях призналась, отчего у Ланы возникли серьезные проблемы в отношениях с ее бывшим продюсером Евгением Стекловым. Как только Сосновская взлетела на вершины российских хит-парадов, Стеклов получил окончательную отставку и затаил на бывшую подопечную обиду. Дошло до того, что он сорвал несколько выступлений звезды, заявив, что все права на ее старые песни принадлежат ему. Местные концертные агентства не рискнули пойти против Стеклова, который пригрозил судебными исками, если кто-то все-таки устроит концерт Сосновской.

Певица приняла вызов бывшего продюсера и собирается подать на него в суд первой. Возможно, для этого она и прилетела в Минск. И вполне возможно, что дело удастся решить миром, поскольку у Сосновской на руках главный козырь — трехлетняя дочь Юля, отцом которой и является Евгений Стеклов. Говорят, он в ней души не чает, хотя и не признает публично, потому что официально женат на дочери крупного чиновника и огласка данного факта ему ни к чему.

Певица на все вопросы о личной жизни отвечает кратко: „Я невеста, и я счастлива“. О дочери и своих отношениях с бывшим возлюбленным Лана пока предпочитает умалчивать, хотя в музыкальной тусовке это давно не секрет. Смогут ли они договориться, станет понятно в ближайшие дни. Если в белорусской столице появятся афиши Ланы Сосновской, значит, звездной войны не будет.

Звезды не гаснут, если это кому-то нужно».

— Там еще кое-что было, я пропустил, не читал. Ну, ерунда всякая об училище, первом муже, пластических операциях, — пояснил Потюня.

— Бред какой-то, — Катя опустилась в ближайшее кресло, так как ноги отказались выдерживать тяжесть обмякшего тела.

«Кошмар!.. Что же делать? — путались в голове мысли. — Одно ясно: надо убирать это с номера. На замену можно дать статью о скульпторе!»

— Веня! Какой объем?

— Чего? Статьи? Без фоток и рекламы две трети полосы получается.

— Значит, так. Выручай. Надо срочно делать замену. Посмотри, корректуру Дудинцева сделали?

— …Сделали. Скобка стоит.

— Замечательно! Кто из ответсеков на работе?

— Майков. Только что мимо пробежал. Наверное, в Дом печати поехал.

— Немедленно его останови! Пусть убирает статью о Сосновской и меняет на Дудинцева. Я позвоню Атрощенко, объясню ситуацию.

— Влетим на штрафы…

— В любом случае это меньше, чем судебные иски. А то и того хуже… Я буду в редакции минут через пятнадцать — двадцать.

— Ясно. Хотя ничего не ясно… — протянул Веня. — Ох и влетит те-бе-е… и мне за компанию.

— Тебе не влетит, я позабочусь. Сейчас не это главное. Лови Майкова, а я вызываю такси.

Заскочив к себе домой, Катя отыскала черную трикотажную шапочку, которую можно было натянуть ниже бровей, попробовала замазать фингал тональником, но вскоре поняла, что бесполезно. Заклеенные лейкопластырем швы не спрячешь, заплывший глаз не откроешь. Пришлось поменять обычные очки на солнцезащитные с диоптриями.

Забившись на заднее сиденье такси, она набралась духу и позвонила Атрощенко. Разговор вышел нервный, однако стало ясно, что своим решением снять материал камень с души выпускающего редактора Проскурина сбросила.

Влетев в редакцию, она снова поменяла очки и тут же столкнулась с Потюней. По испуганному выражению его лица и по тому, что на некоторое время он лишился дара речи, можно было понять: в таком виде на люди ей лучше вообще не показываться.

— Ты… Ну… Э-э-э… Надо же, как тебя разукрасили… — наконец промямлил он. — Теперь тебя запросто можно снимать для криминальной хроники… Я сейчас, — и тут же испарился.

Катя быстро прошла, вернее, долетела до комнаты корректоров, где за стеклянной дверью виднелась спина Марии Ивановны Сотниковой.

«Бабуля», — так тепло звали ее в редакции.

Закаленная советскими временами, она могла работать сутками и искренне, до слез переживала за самые незначительные текстовые погрешности, просочившиеся в печать. Мужа у нее давно не было, дети выросли и разъехались, так что обладавшая необычайным жизнелюбием, оптимизмом и отзывчивостью женщина, можно сказать, душой и телом принадлежала коллективу газеты. Заодно выполняла роль забытого профсоюза: помнила даты рождения всех без исключения сотрудников — от начальников до вахтеров — И не забывала по такому случаю испечь фирменный «Наполеон».

Познакомились Катя и Мария Ивановна давно: вместе работали в одной из газет, которые плодились в начале девяностых как грибы после дождя, вместе же перешли в «ВСЗ» и, несмотря на солидную разницу в возрасте, дружили.

— …Все давно готово, Катенька, — не поднимая головы, успокоила Мария Ивановна. — Хорошо, что я еще вчера сделала Дудинцева. Майков уже поменял текст, вот снова проверяю. Ох, что будет, что будет! — вздохнула она.

За спиной послышалось бурчание ответсека Лени Майкова, хмурого здоровяка с лохматыми бровями и грозным басом. Из-за недружелюбного внешнего вида его многие побаивались. Особенно новички и особенно при первом знакомстве. Однако стоило узнать Леню ближе, как становилось ясно: добрее человека не сыскать. И поможет, и подскажет, и подвезет, куда надо, без лишних просьб. А уж о его умении сверстать газетные страницы целые легенды ходили!

— Струсила? — укоризненно пробубнил Майков. — На тебя это не похоже. Если хочешь знать мое мнение, то классная статья получилась! Я редко во что вникаю, когда работаю, но за этот материал я бы тебя на соискание какой-нибудь премии выдвинул.

— Готово! — обрадовала его корректор, и он тут же скрылся за дверью. — Господи, Катенька! — внимательно всмотревшись в лицо Проскуриной, всплеснула она руками. — Веня рассказал, что на тебя напали, избили, но не до такой же степени! Что же творится на наших улицах! С этим безобразием надо немедленно разобраться, наказать…

— Уже разбираются, Мария Ивановна.

— Девочка моя, тебе же, наверное, больно! Как это случилось?

— Вы извините, но об этом после, — не чувствуя сил и желания делиться подробностями дневного инцидента, как можно мягче отказала Катя. — Сначала разберемся с номером.

Взглянув на редакционные часы на стене, она прошла к рабочему месту и устало опустилась в вертящееся кресло. Скользнув взглядом по выключенному монитору, клавиатуре, разноцветным папкам, она остановилась на фотографии в стеклянной рамке: счастливая семейная пара во время последнего отпуска.

«А ведь параллельно с этим существовала и Анастасия Сергеевна. И сразу из аэропорта в тот день он, скорее всего, понесся к ней, — всматриваясь в улыбающееся лицо Виталика, припомнила она. — Я осталась дома разбирать чемоданы, а он позвонил кому-то и умчался якобы на работу. У меня даже мысли никакой не возникло… Глупая доверчивая баба. И ведь как странно: вот сейчас думаю, вспоминаю, а на душе полный штиль. Правду говорят: клин клином вышибают. Видно, не зря мне сегодня врезали: нейтрализовали душевную боль болью физической и одним махом решили такой непростой вопрос. Этакая анестезия чувств, желаний, переживаний. Да еще вот Сосновская. Что же Майков так долго возится?» — с нетерпением бросила она взгляд на электронные часы.

— Я поехал в Дом печати, — наконец возник он у ее стола, положил папку, не торопясь застегнул на куртке молнию, поднял воротник и достал из кармана перчатки. — Не горюй! Атрощенко удалось договориться и перенести время сдачи номера. Он уже там, ждет меня.

— Я с тобой, — подхватилась Катя.

— Еще чего? С такой физиономией только имидж газеты портить, — подхватив папку, категорически отказал Леня. — И с Атрощенко тебе нечего лишний раз встречаться. Вам и так завтра по первое число от Жоржсанд достанется. А если по правде, жаль, что ты решила поменять статью, — вздохнул он и повернулся к выходу. — Ладно, сдамся — отзвонюсь.

— И ра-а-а-з! — вдруг раздалось сбоку от Катиного стола. Тут же слабоосвещенное помещение озарила вспышка, раздался легкий щелчок. — Еще кадрик! И два-а-а!

— Веня, ты совсем рехнулся? — зажмурив нетравмированный глаз, прикрылась она рукой. — Ненормальный, что ли?

— Нормальный — ненормальный, но завтра сама спасибо скажешь, — рассматривая снимки в окошке цифрового фотоаппарата, усмехнулся Потюня. — О сегодняшней истории со статьей скоро все забудут: так, рабочий момент. Чего не скажешь об этих снимках. Тебе еще долго будут сочувствовать, как и поносить того мерзавца, который поднял руку на женщину. Кать, не в службу, а в дружбу: объясни, почему ты в последний момент отказалась от публикации? Неужели Стрельниковой позавидовала? Мы ведь не в Москве живем, где жареных фактов — выше крыши! Представляешь, как вырос бы рейтинг газеты?

— Веня, ты прекрасно понимаешь, почему я это сделала. Это первое. Второе: статью писала не я.

— Ну и что? Я знаю, зато другие не знают. Подпись-то твоя.

— Подпись — моя, это верно. И я привыкла нести за нее ответственность. В первую очередь перед газетой, перед людьми, которые ее делают, а не перед сомнительными рейтингами. В любом случае я во всем виновата, и отвечать завтра тоже буду я.

— А Стрельникова?

— А что Стрельникова? С нее взятки гладки — стажерка. Окончит свой университет, устроится в нашу газету, станет любимицей у Жоржсанд. Ты ведь сам сказал: статья классная.

— Ладно, не боись! Со временем и на нее найдется какая-нибудь Стрельникова, — пряча фотоаппарат в футляр, хмыкнул Потюня. — Ленька прав: нечего тебе показываться в Доме печати. Езжай домой, отлежись. Больно, наверное? — посочувствовал он.

— Ничего, заживет. Главное, чтобы следов не осталось.

— А кого признали виновным в аварии? Того козла, который вас побил?

— Предварительно его. Но он сразу сбежал. Так что из-за отсутствия второго участника инцидента разбирательство затянется. И обращаться в страховую компанию пока не имеет смысла. В милицию заявление мы с Ленкой уже подали.

— А свидетели были?

— Полно! Так что теперь я бестелефонная и безлошадная, — вздохнула Катя.

— Могу подкинуть домой.

— Нет, домой пока не поеду, дождусь вестей от Майкова. Вдруг чего не так.

— Как знаешь, — Потюня пожал плечами. — А мне пора. Не грусти, все перетрется.

Проводив его незаплывшим глазом, Катя достала из сумки остатки бездыханного мобильника, повертела их, положила на стол и снова тупо уставилась на семейную фотографию в рамке.

«Порвать, что ли? — вытащила она глянцевый снимок. — Хотя зачем? Это ведь моя жизнь, в которой были и счастливые моменты. К прошлому следует относиться с уважением, к настоящему — с иронией, в будущее смотреть с оптимизмом, — вспомнился ей однажды услышанный девиз. — У кого бы занять капельку оптимизма?»

Пододвинув ближе рабочий телефон, Катя непонятно зачем набрала домашний номер. Если бы Виталик ответил, вряд ли она стала бы с ним разговаривать. Но трубку никто не снял, что, в общем-то, и понятно: в такой час у Проскуриных обычно никого нет.

«Прошло чуть больше суток, как я узнала о наличии у мужа любовницы, а такое чувство, словно целый год. Столько событий, что голова кругом! И все началось с субботней охоты, — в который раз провела она параллели. — Да еще этот Ладышев со своим предложением… Странное чувство, будто я его давно знаю… — задумалась она. — Кстати, надо посмотреть, чем знаменита его компания. Да и сам он, судя по всему, персона довольно известная. И если имеет налаженный бизнес, скорее всего, о нем уже писали».

Включив компьютер, Катя порылась в сумке, нашла визитку Ладышева и набрала электронный адрес «Моден-медикал». Спустя несколько секунд на экране появился добротно оформленный веб-сайт на русском, английском и немецком языках с общей информацией о всемирно известной японской корпорации «UAA Electronics». И больше ничего.

«Интересно, — внимательно рассматривая визитку, задумалась Катя. — Глава представительства… понятно. Но на этом больших денег не заработаешь. А это что?» — внизу, там, где значились реквизиты, мелким шрифтом шло еще одно название.

Она набрала в поисковике заинтересовавшее ее слово и через минуту смогла прочитать все, что имелось об этой компании в сети. Занималась фирма ни чем иным, как поставкой и сопровождением (говоря более понятным языком, сервисным обслуживанием) медицинской техники «UAA Electronics» Все сразу стало ясно.

«Представительство без ведения хозяйственной деятельности и компания-резидент под боком, которая как раз и занимается этой самой деятельностью, — хмыкнула она. — У Виталика та же схема. Так, посмотрим, что там еще… Однако, неплохо! В такой компании не грех поработать! — отметила она про себя. — Хотя, коль уж по образованию он доктор, лучше бы медицинский центр открыл. Хлопотнее, видимо… Жаль, что бизнес — не моя тема. Могли бы раньше познакомиться с господином Ладышевым, — Катя вздохнула. — Человек он неординарный, могло бы получиться хорошее интервью. Хотя из-за своей нелюбви к журналистам он вряд ли согласился бы. Ну вот, я права: ни одной публикации, — она разочарованно зевнула и склонила голову на плечо. — Устала… Подремлю, пока Майков позвонит… Эх, не надо было соглашаться на успокоительное…»

8

— …Доченька, вставай! — услышала Катя мамин голос. — Ты же хотела повторить материал перед экзаменом.

— Не могу, мамочка, — не открывая глаз, замотала она головой. — Я всю ночь не спала, готовилась… Не могу… Позвони в школу, скажи, что я не приду, что я заболела.

— Это невозможно, Катенька! Ты должна сдать на «отлично» все экзамены. Запомни, родная: каждый экзамен — это очередная ступенька на пути к счастью. Ты ведь хочешь быть счастливой?

— Хочу, очень хочу, — сквозь сон подтвердила дочь. — Только пусть перенесут экзамен на завтра.

— Нельзя, потому что завтра будет следующий экзамен. И так каждый день. Вставай, доченька, вставай. Мы здесь все за тебя переживаем. Слышишь, бабушка звонит? Ответь ей…

— …Бабуля, уже встаю, — нащупав на столе трубку телефона, пробормотала Катя.

— Какая я тебе бабуля? — раздалось в ответ бурчание Майкова.

— Леня, ты? Ну что там? — подхватилась она.

— Все в порядке, номер сдали.

— Как Атрощенко?

— Никак. Вернее, никакой. Понимает, что ему завтра влетит. Материала о Сосновской нет, задание не выполнено. Того и гляди попрут из выпускающих редакторов.

— Его не попрут. Скорее, повысят: спас имидж газеты, в последний момент исправил положение. За это впору медаль давать, — вздохнула Проскурина. — Или премию. Это меня и лучшем случае ждет выговор, в худшем — увольнение.

— Ну ты загнула! Если тебя уволить, то кто останется?

— Стрельникова. Ведь это она написала статью, от которой вы все в восторге.

— Как это?

— А вот так. Более того, я со всеми согласна: неплохая статья получилась. Сырая местами, но поджаристая. Немного оперится девица, цены ей не будет. Я уже так не смогу.

— Это ты-то не сможешь? Да ты просто самоедством занимаешься. Видно, тебе и вправду сильно врезали.

— Это не самоедство, а констатация факта. За десять лет я привыкла работать в рамках, строго придерживаться правил «можно и нельзя», «нужно и не нужно», «это понравится, а это нет». Чистая аналитика. Так что… Спасибо тебе и за добрые слова, и за Дом печати.

— Не стоит благодарности. Я не знаю, что там у тебя стряслось и почему ты сама не написала эту статью, но одно могу сказать: все проходит. И упадническое настроение, и твои синяки. Урыл бы того гада. Не унывай, мы все за тебя горой.

— Еще раз спасибо, Леня.

— Good bye. Завтра увидимся.

«Ну, вот и все. Пора ехать домой, — отодвинув телефон, подумала Катя. — Не хочется, однако надо. Не ночевать же в редакции. Придется забрать материалы о Сосновской и за ночь сварганить эту проклятую статью».

Бросив в сумку папку и диктофон, она вызвала такси, натянула до бровей шапочку, нацепила черные очки, подняла воротник пальто, посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась: хороша, мать, вылитая шпионка! Опустив голову, она тенью промелькнула мимо вахтера, вышла на крыльцо и принялась искать взглядом такси.

— Ну наконец-то! — раздался над ухом обрадованный голос Виталика. — Я тебя больше часа жду, замерз, как цуцик. Вашу проходную можно только штурмом взять!

— А зачем ее брать штурмом? И вообще, что ты здесь делаешь?

— Тебя жду. Мне Игорь все рассказал: и про аварию, и про остальное… Прости, что я тебе не поверил. А новую машину завтра же закажем. Прямо из салона. Ее давно пора поменять. Жаль, что ты мне сразу не позвонила.

— А смысл? В экстренных ситуациях обычно звонят близким людям. Со вчерашнего дня у меня таких нет. Почти нет: отца раньше времени расстраивать не хочу. К тому же телефон разбился.

— Да, я знаю. Вот, держи, — протянул он яркую коробку. — Nokia, последняя модель. Купил в подарок к Новому году, но раз уж так получилось… дарю раньше. Я видел, какими глазами ты смотрела на него на выставке. Попросил ребят, чтобы привезли из Москвы. Как раз утром доставили.

— Это нечестно! — запротестовала она. — Это я хотела подарить тебе такую модель!

— Правда? Тогда я рад, что опередил. Поехали домой, на улице холодно.

Мягко подхватив жену под локоть, Виталик направился к опущенному шлагбауму редакционной парковки, за которым стояла «БМВ» седьмой модели. Почти дойдя до машины, Катя замедлила шаг.

— Я с тобой не поеду, — вынула она локоть и остановилась.

— Катя… Я понимаю твое состояние, но давай все выясним дома. Пожалуйста.

— Я не могу с тобой поехать, потому что вызвала такси.

— Сейчас отменим, — тут же достал телефон Виталик. — Ты в какую службу звонила?

— Я с тобой не поеду, — глухо повторила она. — Я не хочу больше ездить в твоей машине, не хочу больше твоих подарков. Я вообще ничего от тебя не хочу. Подари его лучше Анастасии Сергеевне…

Сунув ему обратно коробку с новым мобильником, она поспешила к подъехавшему такси. Сев в машину и продиктовав адрес, Катя оглянулась: «БМВ» Виталика, легко узнаваемый по специфическому свету фар, двигался следом.

«Ничего не хочу, никаких разговоров. Хочу побыть одна… и не только сегодня: хочу спать одна, есть одна, жить одна. К чему объяснения, оправдания? Все — ложь! Вся наша жизнь в последний год была сплошной ложью. И зачем он купил этот дорогой телефон? Прямо водевиль: жена застукала мужа с любовницей, и он пытается загладить вину дорогими подарками. Интересно, что он приготовил на Новый год в подарок Анастасии Сергеевне? Если судить по духам, дарят одно и то же, дабы не ошибиться. Можно спросить как бы невзначай: „Дорогая, как тебе твой новый Nokia?“ и при этом не перепутать его с другой маркой, — усмехнулась она. — Да-а-а… Неприятная штука — кража доверия. Во всем начинаешь искать скрытые мотивы. Так недалеко и до патологического неверия всем и вся», — вздохнула она и достала кошелек.

На ходу нащупав ключи, Катя приложила к двери чип, зашла в подъезд и поспешила к лифту, чтобы попасть в квартиру раньше Виталика.

Быстро сбросив в прихожей куртку и обувь, она проследовала прямо в ванную, осторожно разделась, посмотрела на себя в зеркало и задумалась: как же принять душ и вымыть волосы, не намочив швы? Придется поэтапно: сначала верхнюю часть, потом все остальное.

Скрутив жгут из тонкого полотенца, Катя повязала его вокруг головы, склонившись над ванной, взяла одной рукой рожок душа, другой принялась наносить и смывать шампунь. Проделывать все это было страшно неудобно, но о том, чтобы позвать на помощь мужа, даже мысли не возникло: учимся все делать сами, без посторонней помощи.

С горем пополам покончив с водными процедурами, она закуталась в махровый халат, подошла к двери и прислушалась: в квартире было подозрительно тихо.

«Может быть, лег спать?» — подумала она, отперла дверь и на цыпочках вышла из ванной.

В спальне, как и во всей квартире, было темно и тихо. Лишь со стороны кухни пробивался свет. Проскользнув незамеченной в кабинет, служивший по совместительству гардеробной, она переоделась в домашний велюровый костюм, натянула теплые носки, включила компьютер и тут вспомнила, что диктофон и папка остались в сумке.

На цыпочках пробравшись в прихожую, она подхватила сумку, развернулась, глянула на ведущую в кухню арку и… замерла. Откупоренная бутылка коньяка на столе, пустой бокал, пепельница, дымящаяся сигарета, и это при том, что Виталик крайне редко курил. Как, впрочем, и пил. Поникшие плечи, опущенная голова…

Что-то жалостливое шевельнулось в душе, защемило сердце. Вздохнув, она молча зашла на кухню, достала из шкафчика второй бокал и присела напротив.

— Налей и мне, — попросила она.

Не поднимая глаз, Виталик плеснул янтарного напитка на дно широкого фужера и протянул жене. Сделав глоток, она достала из пачки на столе сигарету, щелкнула зажигалкой, проводила незаплывшим глазом столбик дыма и спокойно произнесла:

— Ты сильно не мучайся. Не поверишь, но я тебя очень хорошо понимаю. И даже сочувствую.

Виталик медленно поднял на нее недоуменный взгляд.

— Я понимаю, почему у тебя появилась любовница, — пояснила Катя. — Ты пресытился спокойной, размеренной семейной жизнью, тебе просто стало скучно.

— Это не совсем так, — покраснел он и снова уставился в стол. — Она не… Ну, словом…

— Не трудись обманывать ни себя, ни меня, — перебила она. — Другую женщину при наличии жены всегда называют любовницей. Так что давай договоримся называть вещи своими именами. Бывает, правда, что не жену, а любовницу называют любимой женщиной.

«Только не заводись, — красной лампочкой мигнуло подсознание. — У тебя сегодня другие планы: ты должна еще поработать!»

— Она — не любимая женщина, — выдавил Виталик. — Я всегда любил только тебя.

— И на этом спасибо, — усмехнулась Катя. — Только вот своим женским умом я не понимаю, как можно любить одну, но спать с двумя? Выходит, твоя любовь делилась между двумя? Но ведь невозможно разделить пополам вещь нематериальную, как нельзя наполовину дышать, жить! Невозможно наполовину любить, быть наполовину любимой, очень важно знать, что любят тебя, только тебя!

— Ты все запутываешь, — замотал головой Виталик. — Я вообще ее не люблю. Я никогда ее не любил.

— Ах, даже так! Не любил, но по расписанию встречался с ней в квартире Замятина. Среда, пятница, а также суббота или воскресенье. По выбору. Пока женушка ни сном ни духом, можно доставить себе удовольствие, потрахать доступное молодое мясо? — повторила она в запале слова Полевой. — Стерва она, потаскуха, кошка драная! — не сдержавшись, завелась Катя.

— Ты не права, она хорошая, — пробормотал Виталик. — Она не такая, как ты думаешь.

Катя замерла: он еще смеет ее защищать?

— Ясно… Подсел окончательно, — вслух произнесла она после паузы. К красной лампочке в голове добавилась звуковая сигнализация, но было уже поздно. — Ты хоть понимаешь, что она — такая замечательная потаскушка — разрушила нашу с тобой жизнь?

— Она ничего не разрушала… Я понимаю, что обидел тебя. Только… Только если бы ты знала, как я мучился! Я давно хотел с этим порвать…

— Насколько давно? Так хотел с этим порвать, что даже повысил ее по службе? — язвительно заметила она, в очередной раз продемонстрировав свою осведомленность.

— Она — отличный работник, и я сделал это только для того, чтобы у нее было хорошее резюме. Я не собирался оставлять ее у себя после окончания института. У нее карьера, планы!

— О! Тут ты молодец!! Только она как раз планировала нечто другое: забеременеть от тебя, развести с женой и женить на себе! А ты — как слепой котенок! И не смей ее защищать! Хорошая… Видали мы таких хороших! Да она в упор не видит, какой ты распрекрасный! Деньги она видит, дорогую машину, заграничные поездки, тряпки в немереном количестве! Господи, как же ты наивен! Банальный служебный роман! Как же ты упал в моих глазах! Невероятно! — едва не задохнулась она от возмущения.

— Это все не так. Это неправда… — уловив паузу, снова забормотал Виталик. — Но, слава Богу, все закончилось. Я надеюсь, пусть не сразу, но все наладится. И ты меня простишь.

— Конечно, прощу, что же мне остается? — усмехнулась Катя. — Я же не могу жить с этим всю жизнь.

— Я все сделаю, чтобы ты меня простила. Все, что захочешь. Я люблю тебя… — продолжал виновато мямлить Проскурин.

— А вот этого не надо! Как говорит наш Потюня, мужчина всегда любит одну женщину — ту, которая рядом. Но, на мой женский взгляд, это удел слабых — метаться от одной к другой. Хочешь знать, почему я тебя прощу? Потому что слабых надо прощать, как сирых, больных и убогих.

Над столом повисла долгая пауза.

«Зачем ты поперлась на эту чертову кухню? — попыталось воспользоваться временным молчанием подсознание. — Надо успокоиться! Надо остановиться!!! — принялось оно твердить, пытаясь закрепить это в сознании. — Не сегодня! У тебя статья!»

— Теперь ты хочешь меня обидеть? — наконец нарушил он молчание.

— По-моему, ты сам себя обидел, когда пошел на поводу у своей слабости, — попыталась слегка остудить свой пыл Катя. — Так что, дорогой, как это ни горько признать, но наша с тобой совместная жизнь подошла к логическому финалу. Может, и хорошо, что, кроме кое-каких материальных ценностей, общих воспоминаний и штампа в паспорте, нас с тобой больше ничего не связывает.

— Как это не связывает? — не понял Виталик. — Как ты можешь говорить так спокойно? А десять лет жизни? Ведь ты сама всегда признавала, что у мужчин могут быть сбои.

— Это не сбои. Это спермопсихоз.

— Какой еще спермопсихоз?

— Обыкновенный, кобелиный.

— Придумала тоже… Ты лучше попытайся меня понять. Ты вечно занята, вечно в каком-то параллельном мире, вечно за компьютером! Встречи, интервью, статьи! А я — словно приложение к твоей жизни! Все бегом, все на ходу, все как-то… без души! Даже секс стал приложением… Я забыл, когда чувствовал, что тебе нужен!

— Ты всегда был мне нужен. Ты всегда был для меня главным в этой жизни! Как основа, как фундамент, что ли… — Катя задумалась. — Но ты, наверное, прав. В последнее время я тоже не чувствовала, что для тебя я — главное. А ведь иначе и быть не могло: если в одном месте прибыло — в другом убыло. Между нами исчезла энергетическая связь, внутренняя потребность друг в друге. У тебя появилась любовница, и все, что предназначалось мне, стало делиться пополам. Выходит, ты сам меня оттолкнул!

— Это ты меня к ней толкнула! Постой… Или… Неужели… Я, кажется, понял… у тебя тоже кто-то есть?

— Нет, — снисходительно посмотрела на него Катя. — У меня как раз никого нет. И не было. Но ход твоих мыслей мне понятен: это очень по-мужски — переложить свою вину на женские плечи.

— Я ничего не перекладываю, я признаю, что виноват. Но тогда… Не понимаю… Нет, я не согласен, я не хочу тебя терять! Я все сделаю, чтобы это забылось, как страшный сон, и все было так, как прежде! Я не хочу ничего менять и начинать жизнь сначала!

— А вот это, опять же, удел слабых, — заметила Катя. — Как прежде, Виталик, уже не будет, разорванные между людьми энергетические связи не восстанавливаются. Пройдет какое-то время, и ты с этим согласишься. Знаешь, я даже рада, что мы не смогли вчера встретиться. Ты бы снова мне врал, а я в гневе наговорила бы кучу гадостей. А так за сутки все перегорело, устаканилось. Столько всего случилось, словно год жизни прошел. Если говорить образно, то с высоты пережитого года я поняла: все правильно. Нам давно пора расстаться. Мы не можем дать друг другу больше, чем уже дали.

— Нет! — с плохо скрытым испугом посмотрел на нее Виталик. — Нет! Я не хочу! Я не согласен! В тебе сейчас говорит обида.

— Ну что ты, обида была вчера. Сегодня другое: понимание, что каждый имеет право на счастье. Даст Бог, я и ты еще устроим свою жизнь. Тебе наконец родят ребенка. Желающие уже есть и еще найдутся.

— Я не хочу никаких детей, кроме наших с тобой! У нас есть шансы, у нас ЭКО запланировано! Катя, делай все, что хочешь, плачь, кричи, ударь, но только не говори о каком-то мифическом праве на счастье! Я понимаю, что поступил паршиво, и искренне раскаиваюсь. Но я не представляю жизни с другой женщиной и тебя с кем-то другим!

— Успокойся. Я тоже пока не представляю себя с кем-то другим. И даже плохо представляю, что значит жить одной… Но я ума не приложу, как жить с мужчиной, если в нем не уверена? А вдруг, когда меня не будет рядом, он снова поддастся слабости? Нет, не хочу! Мой мужчина должен быть сильным, а я должна быть уверена, что он любит только меня. Как и я его. А тебе, Виталик, прости, больше не верю.

— Поверишь! Мы начнем все сначала!

— А смысл? Что у нас осталось для дальнейшей совместной жизни? Ни чувств, ни детей. Только привычка… Извини, но мне пора работать. У меня срочная статья.

— Да какая статья? Как ты можешь сейчас думать о чем-то другом? Подожди, не уходи! Давай договорим! — взмолился он. — Я понял… Просто у тебя шок после аварии! — вдруг осенило его. — И ты не в состоянии адекватно воспринимать реальность…

— Ошибаешься. Я уже сказала, что шок и обида были вчера.

— Но все, что ты говоришь сейчас, — чистой воды бред! Этот подонок с «Мицубиси»!.. У тебя травма… Тебя ударили по голове, напичкали успокоительными! Давай договоримся: я ничего не слышал!

— Травма, согласна… Но душе куда больнее… и это не ночной бред, не сон, который легко смыть под душем, не швы, которые снимут через неделю… — непроизвольно коснулась она пальцем лейкопластыря под бровью. — Боль на весь остаток жизни… А голова у меня, как ни странно, не болит. Чтобы тебе стало яснее, скажу прямо: мы должны расстаться до того момента, когда начнем тихо ненавидеть друг друга.

— Почему я должен тебя ненавидеть? — непонимающе тряхнул головой Виталик.

— Потому что… — Катя в последний раз выпустила дым и загасила сигарету. — Потому что, если связь с Кошкиной была для тебя лишь легкой интрижкой, я окончательно перестану тебя уважать. Мне легче принять, что ты полюбил другую женщину, чем то, что ты просто изменял мне целый год. Год… Не раз, не два…

— Ты точно сегодня спятила…

— Не спятила. Я бы легче простила тебе одноразовую уличную проститутку.

— Бред… Как? Как тебе стало известно? — схватившись (а голову, простонал Виталик.

— Я тебе расскажу, только не нервничай. По заданию редакции я вчера случайно оказалась в аэропорту. Как раз ваш самолет приземлился… Попросила ребят подождать и побежала тебя встречать. Думала: вот сюрприз будет! А сюрприз преподнес ты вместе с Анастасией Сергеевной… Знаешь, что особенно неприятно? То, что мои подруги прекрасно знали обо всем и молчали. Адски тяжело чувствовать себя дурой.

— Но кто мог об этом знать, кроме Толика?

— Лена и Люда. Мир, оказывается, даже более тесен, чем мы себе представляем. Маникюрша Колесниковой живет в том же доме, где жили Замятины. Приехала к ней домой обслужиться, а тут ты с дамой в обнимку. Ну, дальнейшее было делом техники. Они узнали все, что могли. В том числе и планы твоей пассии.

— Так вот оно что! Теперь понятны их подозрительные взгляды… Если бы я догадывался, что они знают…

— Был бы более осмотрителен?

— Нет, не то… Возможно, я бы давно остановился. Ты себе даже не представляешь, сколько раз я пытался это сделать!

— Если пытался, но не вышло, значит, не сильно хотел. Всего, чего хотел, ты в жизни добивался. Уж я-то знаю. Когда ты чего-то хочешь, для тебя преград нет. Ты мог ее уволить, просто убрать с глаз как раздражитель, но…

— Как я мог? Она студентка, хочет заработать, — попробовал он оправдаться, но, поняв слабость аргумента, понуро опустил голову.

— В общем, точки над «i» мы, кажется, расставили, — тяжело вздохнула Катя. — Я пошла работать. И, пожалуйста, не мешай. Мне надо побыть одной.

Плотно закрыв дверь кабинета, она достала рабочую флэшку, диктофон, папку, повесила сумку на спинку вертящегося кресла, тупо посмотрела на монитор, по которому побежали строчки… Похоже, после разговора с Виталиком в голове снова образовался полный вакуум. Словно высосали из нее все до одной мысли. Плакать тоже не хотелось. Возможно, потому что организм не знал, как это можно делать с одним затекшим глазом.

Из состояния прострации ее вывела хлопнувшая в прихожей дверь. Выглянув в коридор и оказашись в кромешной тьме, она на ощупь прошла на кухню, щелкнула выключателем: пустая пепельница, коньяк на столе, фужеры, запах сигаретного дыма.

Открыв створку окна для проветривания, она еще раз посмотрела на бутылку, постояла, вздохнула, выключила свет и почему-то снова подошла к окну. Прямо у подъезда остановилось такси, мужская фигура открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья…

«Теперь тебя не должно волновать, куда и зачем направляется Виталий Проскурин. Работать! — включилось подсознание. — Отныне, Екатерина Александровна, вам придется учиться жить одним днем, часом, минутой. Не зацикливаться ни на прошлом, ни на будущем».

«А что? Вот в самом деле возьму после развода девичью фамилию и заживу новой жизнью, — грустно усмехнулась она, оторвавшись от подоконника. — Екатерина Евсеева. Одноклассники и однокурсники в шутку Ксивой звали. Придется заново привыкать. А сейчас — работать!»

Как ни странно, дело пошло. Около двух часов ночи Катя закончила статью, проверила количество знаков, подогнала под нужный объем, заново перечитала. Неплохо. Вернее, нормально. Именно то, что требовалось. Проглотив на кухне контрольную таблетку обезболивающего, она расстелила постель, вернулась в кабинет, чтобы выключить компьютер и сложить в сумку вещи. Взгляд наткнулся на распечатанную Потюней статью Стрельниковой. Пробежав глазами начало, неожиданно для себя Катя присела, дочитала ее до конца, затем снова перечитала.

«А ведь и вправду неплохо! — согласилась она. — Остро, свежо, бегло и в то же время достаточно подробно. Новые факты, о которых никто не слышал, даже я… Целое расследование. Если все это правда, надо отдать должное ей и ее источникам. Пожалуй, на форумах за эту статью ухватились бы. Вот она, голая правда, вот они, рейтинги. Можно сколько угодно рассуждать о журналисткой этике, но правда всегда выигрышнее мифа. Потому что она — правда. Ладно, подождем до завтра. Вернее, до сегодня…»

Коснувшись головой подушки, она моментально уснула и не слышала и, не видела, как спустя несколько минут с букетом роз вернулся Виталик, как долго сидел на краю кровати и смотрел на нее спящую. То ли побоявшись потревожить ее сон, то ли по другой причине он так и не решился лечь рядом и отправился спать в кабинет…

9

… Снилось ей в эту ночь какое-то месиво из лиц, знакомых и незнакомых. Вернее, это были какие-то застывшие образы с неживой мимикой, пустыми глазницами. И мельтешили они так быстро, что перегруженное подсознание никак не успевало выстроить из них цельную картину. Вдруг все эти жуткие фантомы начали группироваться на одном большом экране, который, словно желая заполучить себе новую жертву, стал угрожающе надвигаться на Катю. Образы обрели формы, объемы и зашевелились…

Интуитивно пытаясь избавиться от увиденного, она заметалась по кровати, стала лихорадочно шарить руками в поисках пульта, чтобы выключить весь этот ужас, коснулась чего-то, схватила, попыталась метнуть в приближающегося монстра…

Раздался грохот. В ту же секунду лица снова застыли, потускнели, монитор издал дребезжащий звук и погас…

…Совершенно обессилевшая, Катя бездвижно лежала на кровати и, уставившись в темный потолок, пыталась понять: какое такое послание на сей раз было зашифровано в ночном кошмаре? Ничего путного в голову не приходило, хотя ответ напрашивался сам собой: если два последних дня изобиловали неприятными сюрпризами, то грядущий день сулил подвести их итог, в общем-то, легко прогнозируемый. Все зависит от того, в каком настроении Камолова вернулась из Москвы, хотя и без этого ничего хорошего ждать от нее не следовало…

Хочешь не хочешь, но пора было вставать навстречу этому новому дню. Переступив босыми ногами через останки очередного разбитого будильника, Катя поплелась в душ…

…Однако на планерке по поводу вчерашней истории никто и слова не сказал, что было сюрпризом. Главный редактор даже не поинтересовалась, почему в сегодняшнем выпуске не вышел заявленный материал о Сосновской. А ведь о ее приезде и участии в ток-шоу, казалось, раструбили все — от республиканских до районных газет, о чем не преминул доложить «свежая голова» Слава Воскобойников, добавив, правда, что, раз уж «ВСЗ» этого не сделала, не имеет смысла и в дальнейшем пиарить всяких дутых звезд. Тоже мне новость! То ли дело премия, полученная Дудинцевым! Честно говоря, такой явной поддержки от Славки Катя не ожидала: язвительный циник, он, как никто другой, ревностно относился к успехам коллег.

Что думали об этой истории остальные, понять было сложно. В кабинете во время планерки царила непривычная тишина. Несмотря на стеклопакеты, с улиц доносился звук каждой проезжавшей мимо машины, даже шум поездов, проходящих по достаточно удаленной железной дороге.

Наконец взяла слово шеф-редактор. Все замерли. Но… Камолова начала с главной московской новости: в связи с реорганизацией в головной редакции в ближайшее время все региональные представительства ждут большие перемены. Какие — сотрудники узнают на общем собрании, которое состоится через неделю. Впрочем, одну из них Евгения Александровна все же озвучила: качество газеты должно соответствовать количеству сотрудников.

«Грядет сокращение», — догадался коллектив.

Перспектива для журналистов, надо сказать, безрадостная: времена, когда новые газеты и журналы плодились, как грибы после дождя, давно канули в Лету. Попробуй трудоустройся, если безработных собратьев по перу и так пруд пруди!

— …На этом все, — завершила шеф-редактор. — Остаются Атрощенко, Проскурина и Стрельникова.

Бросая на троицу сочувствующие взгляды, коллеги стали разбредаться по рабочим местам. Все знали о вчерашнем ЧП и, по правде говоря, ожидали, что разбор полетов начнется прямо на планерке. Так было всегда. И если уж этого не случилось, значит, одно из двух: или все спустят на тормозах, или, имея в виду недвусмысленный намек на сокращение штата, кого-то уволят. Так как Стрельникова официально не числилась сотрудником редакции, то, скорее всего, это будут Атрощенко или Проскурина, что, в общем-то, тоже нереально. И тот, и другая востребованы, работают здесь с первого дня.

— Значит, так, — не меняя тона, обратилась Камолова к оставшимся. — Через полчаса на моем столе должны лежать три объяснительные по поводу вчерашнего инцидента. Подробные. Для вашей же пользы, — добавила она, бросив при этом пристальный взгляд на Катю, с самого утра прятавшую лицо за большими темными очками. — Жду вас в своем кабинете. Сначала Александр Петрович, затем Стрельникова, последняя — Проскурина. Свободны.

Продолжая старательно скрывать от любопытных глаз следы вчерашнего дорожного происшествия, Катя приподняла края наброшенного на плечи палантина, опустила голову и юркнула к рабочему месту. Достав ручку и чистый лист бумаги, она написала заглавными буквами «объяснительная» и задумалась: с чего начать?

С того, в какой обстановке прошло «эксклюзивное» интервью? Ну и что? Хороший журналист может высосать информацию из пальца, а уж тем более нет проблем, если имеется свежий пресс-релиз и в Интернете предостаточно материала. К тому же статья должна была иметь явно позитивный оттенок — получается задание для студента первого курса.

А ведь надо признать: если учесть, что Стрельникова не знала этой вводной, с задачей она справилась блестяще. Во всяком случае, поборов при чтении вполне естественное ревностно-негативное восприятие, Катя отдала ей должное и даже позавидовала: смело, свежо, не замыленно. И вот он, момент истины: сопливая стажерка умудрилась утереть нос и Проскуриной, и таким, как она, умудренным опытом журналюгам! Слишком уж хорошо все они усвоили, что можно, а чего нельзя, растеряли юношеский задор, стали чересчур осторожны, давно забыли о своем желании перевернуть мир. Выражаясь молодежным сленгом, превратились в old fashioned.

«Жалко, если девочке подрежут крылья на взлете… А вдруг ей дано стать тем, кем уже не суждено быть никому из нас? — взглядом из-за очков Катя обвела редакционное помещение. — Казалось бы, многие достигли того возраста и положения, когда можно называть вещи своими именами, а не так, как велено. Но ведь не делают этого! Одни обленились, другие боятся, третьим — фиолетово, что писать, лишь бы хорошо заплатили! Если так пойдет и дальше, то очень скоро и я буду в их числе — в тупике, из которого уже не выбраться. Если уже не попала… Надо решиться. Решиться на развод, на смену фамилии и работы, завести новых друзей-приятелей, наполнить жизнь новым смыслом! Эта бешеная гонка, эта бесконечная каждодневная писанина на корню губит творческую фантазию! Забыла, когда до стихов дело доходило, не говоря о книге, о которой мечтала столько лет… Надо сбросить с себя все, что мешает, вздохнуть свободно, подумать не о количестве сданных за месяц знаков, а о том… Где, к примеру, могло произойти знакомство главных героев? А ведь можно прямо сегодня вечером набросать первые страницы… Неожиданное знакомство в неожиданном месте… Например, на охоте…»

— Катя, простите меня, — внезапно прозвучало над ухом. — Пожалуйста.

Далеко улетев в своих фантазиях от реальной жизни, Проскурина вздрогнула и подняла голову. Рядом стояла Стрельникова. Судя по заплаканным глазам и отсутствию косметики, она уже успела вволю нареветься в туалете.

— Я не хотела. Я не думала, что так получится. Честное слово! — шмыгнула она носом. — Я старалась…

— А зачем статью скинула в папку к корректорам? Только честно?

— Хотелось, чтобы хоть кто-то еще прочитал, — чистосердечно призналась Олечка и с виноватым видом уставилась в пол. — Я не думала, что все так получится.

— В следующий раз хорошенько подумай. Объяснительную написала? — спокойно уточнила Катя.

Девушка кивнула.

— Все, как было: писала сама, по собственной инициативе, решила изложить свою точку зрения, не учитывая при этом интересы газеты, пожелания и замечания коллег.

Проскурина поморщилась.

— Что-то не так? — насторожилась Оля. — Я перепишу! Вы скажите, как надо!

— Нет, пожалуй, все верно, — после паузы согласилась она. — Ты все правильно написала. А теперь успокойся и иди к Камоловой. Потом поговорим, — недвусмысленно показала она взглядом на свой практически чистый лист.

Посмотрев вслед Стрельниковой, она вдруг улыбнулась, на секунду закрыла глаза, после короткой паузы взяла новый лист, оформила «шапку» и размашисто вывела: «Заявление».

— …Я не буду ничего читать, — не удостоив протянутый листок даже взглядом, Жоржсанд встала со стула, сложила на груди руки и подошла к окну. — Я хочу услышать хоть один веский довод и понять, почему ты провалила порученное дело. Ты, можно сказать, единственная в редакции, в ком я была уверена, как в самой себе. Именно поэтому я даже не звонила из Москвы! Ты была моей правой рукой, моей опорой. Ты, а не Атрощенко. Кому мне теперь доверять? — тяжело вздохнув, повернулась она к столу. — Внимательно тебя слушаю… Но для начала расскажи, где и когда тебя так разукрасили.

— Вчера на дороге. Подрезал один мерзавец, а потом еще и избил нас с подругой. С Леной Колесниковой (вы, наверное, слышали о ее муже-банкире). Евгения Александровна, в том, что случилось, виновата только я: ни Атрощенко, ни Стрельникова здесь ни при чем. Александр Петрович так же, как и вы, был во мне уверен, а Оля… Оля молодая, зеленая, многого пока не понимает. Оставьте ее в редакции, со временем не пожалеете. Она, несомненно, талантлива.

— Ну, прямо какая-то круговая порука у вас со Стрельниковой получается! — всплеснула руками Камолова. — Она плачет и просит за тебя, ты берешь всю вину на себя! А знаешь, пожалуй, я соглашусь с тобой. Здесь нельзя оправдаться никакими объективными причинами: тебе поручили дело, а ты его не выполнила. Выходит, наказывать я должна тебя?

— Меня, — кивнула Катя. — Поэтому, Евгения Александровна, я прошу вас это прочитать, — пододвинула она начальнице лежащий на столе лист. — Вы мудрая женщина и, надеюсь, меня поймете. Это не демарш, не обида, даже не следствие осознания своей вины. Как вам лучше объяснить?… В общем, эта история со статьей, которую написала Стрельникова…

— А как тебе ее статья? — быстро пробегая глазами написанное заявление, неожиданно спросила Камолова. — Что скажешь?

— Лишь то, что я уже никогда не смогу писать так, как она. Ну сделала я сегодня ночью эту статью, так ведь ни уму ни сердцу! Понимаете? А знаете, почему? Потому что она загнана в четко очерченные рамки. И я шагу за них не могу ступить, как бы мне этого ни хотелось. Потому что очень хорошо усвоила правила игры. А это ненормально. Я стала ориентироваться не на читателя, а на то, как отреагирует работодатель: похвалит, поругает, выпишет ли премию в конце месяца… Надоело. Прав Венечка: неинтересно, скучно! А раз скучно, значит, я сыта по горло. Знаете, кого я себе напоминаю иногда? Лошадку, которая десять лет равнодушно тянет воз по однажды очерченному кругу. Все, больше не могу и не хочу! Видно, я выработалась.

— Вот оно что, — дочитав заявление, Камолова отложила его в сторону и снова подошла к окну. — И когда ты решила, что выработалась?

— Сегодня утром. И это не сгоряча, поверьте…

— Это ты только спустя время сможешь понять — сгоряча или не сгоряча. И чем же собираешься заняться?

— Пока не думала. Сначала отремонтирую разбитую машину, разберусь вот с этим, — легонько коснулась она пальцами лейкопластыря на лице. — Но больше всего на свете хочу исполнить давнюю мечту — написать книгу. А между всем этим займусь разводом… — опустила она голову.

— Каким разводом?

— Обыкновенным. Позавчера я случайно узнала, что мой муж давно живет параллельной жизнью. Так что хочу избавить его от раздвоения личности.

— Н-да… Дела… и как ты узнала?

— В аэропорту, когда ездила на встречу с Сосновской. В соседнем секторе моего мужа встречала любовница, потом он поехал с ней на съемную квартиру. Банально. Ничего интересного.

— Выходит, в этом есть и доля моей вины. Я же настояла, чтобы ты ехала в аэропорт.

— Рано или поздно все тайное становится явным, — не согласилась Катя. — Сколько веревочке ни виться, как говорят… Так что вашей вины здесь нет.

— А теперь расскажи обо всем поподробнее, — неожиданно попросила Жоржсанд и присела напротив.

— Считаете, мне нужно выговориться? — опустила та взгляд. — Наверное, позже и потребуется, но не сейчас. Мне ни с кем не хочется об этом говорить. Хочется побыть одной, подальше от суеты. Вы уж извините. Не могу.

— Болит?

— Болит… Самое интересное, что подруги знали, но помалкивали. Вроде как оберегали. Спасибо им, конечно, только вот стоило ли? Если я не замечала никаких перемен в поведении мужа, значит… значит, сама виновата. Короче, наша семейная жизнь давно превратилась в рутину, привычку. А от вредных привычек рано или поздно приходится избавляться. Вот я и решила освободить себя и его.

— В целом знакомо, — Жоржсанд откинулась к спинке стула и пристально посмотрела ей в глаза. — Вот только не стоит себя ни в чем винить. Никто и ничто не заставит человека совершить подлость, если он сам не готов к ней в душе. Это первое… И второе: не торопись. Сначала хорошенько подумай, нужен тебе Виталик или нет, сможешь ты без него жить или же… А вдруг ты поймешь обратное — И тогда найдешь силы простить.

— Нет, Евгения Александровна, я не…

— Не спеши, — перебила ее Камолова. — Послушайся совета умудренной опытом женщины. Ты ведь не знаешь, что такое остаться одной, тем более после десяти лет замужества. Ты и не представляешь, что это за монстр такой — одиночество…

Уловив в голосе начальницы грустные нотки, Катя подняла голову: глубокая печаль на лице, горечь во взгляде. Вместо сильной, бескомпромиссной, уверенной в себе женщины напротив сидела обыкновенная баба, пережившая однажды личную трагедию. Услышав о чужом горе, она словно всколыхнула свою боль, осевшую на дно памяти тяжелым мутным слоем.

— Ладно, — крепко сжала она свои плечи сложенными крест-накрест руками. — Я не собираюсь учить тебя уму-разуму, в таких делах каждый сам себе голова. Хочу лишь предостеречь: не иди на поводу у эмоций! Вот ты сказала, что хочешь его освободить. Объясни мне как женщина женщине: от чего именно? От своего присутствия в его жизни? А вдруг именно на это кто-то и рассчитывал? Хочешь знать, что будет дальше? Сначала ты подашь на развод, затем съедешь с квартиры, потому что не сможешь там больше жить…

— Откуда вы знаете? — изумилась Катя.

Мысль о том, что надо подумать о новом жилье, действительно промелькнула у нее еще утром, по пути на работу.

— Потому что однажды сама прошла через все это. А ты очень похожа на меня: независимая, гордая. Слишком гордая! Только когда гордость, а вернее, гордыня затмевает разум — ничего хорошего не жди. Могу гарантировать: если через неделю станет известно, что та, другая, беременна, то ты оставишь им и все нажитое имущество.

— Я об этом пока не думала.

— А вот кто-то, возможно, и подумал! Нет в тебе стервозности… Ни капли. В этом твоя беда и твое достоинство, — многозначительно произнесла она.

Продолжая что-то обдумывать, Жоржсанд повернулась в кресле к окну, выдержала паузу и вдруг решительно развернулась к Кате:

— Значит, так… Для начала напишешь заявление на отпуск, на материальную помощь, прибавишь сюда все свои отгулы. На пару месяцев у тебя наберется. Захочешь выйти раньше — добро пожаловать. Сама понимаешь, работы выше крыши. В общем, решай свои семейные проблемы, приводи в порядок себя, машину и возвращайся.

— Спасибо за поддержку, Евгения Александровна, но вы не поняли… — Проскурина замялась. — Я хочу уйти навсегда.

— Ты вернешься, — уверенно отреагировала Камолова, — потому что сама без работы долго не протянешь. В этом мы с тобой тоже похожи. Я ведь когда-то точно так от мужа ушла, и если бы не работа… Не переживай, все наладится. Так уж устроено: если что-то теряем, то жизнь нам обязательно это компенсирует, — ободряюще улыбнулась она. — И держи меня в курсе своих дел. Все, мне пора браться за новый номер, — глянула она через стеклянную перегородку на часы на стене. — Статью о Сосновской, как я поняла, ты на сегодня сбросила?

Катя молча кивнула.

— Кто бы сомневался… — вздохнула главный редактор. — Вот только надо решить, кто тебя подменит.

— Стрельникова, — как само собой разумеющееся предложила Катя. — Сколько можно чай заваривать? Взрастите новый талант. Я же вижу: она вам нравится.

— А что, это уже заметно?

Жоржсанд хитро прищурилась: ну есть у нее такая слабость — периодически заводить любимчиков! Ненадолго — от силы на год, два. В принципе, многие в редакции на себе прочувствовали блеск и нищету — барскую благодать и ее последствия. Хвалят, ставят в пример, доверяют писать о самых важных событиях и вдруг — бах! — в тот самый момент, когда ты уже привык блистать в лучах славы, начинают игнорировать, твои статьи слетают с номера… Далеко не каждому удавалось перенесли такой переход от любви к забвению. А уж если в это время у главного редактора появлялся новый фаворит, то некоторые и не выдерживали.

Словом, в редакции надолго задерживались лишь те, кто относился к жизни философски.

— Ладно, психолог… — Камолова насмешливо смяла в руке заявление Проскуриной. — Перепишешь заново и можешь быть свободна.

Катя открыла дверь и в мгновенно наступившей тишине прошла к своему рабочему месту. Достав чистый лист бумаги, она задумалась. А если Жоржсанд права? Может, не стоит торопиться? Уйти никогда не поздно. Хотя бы к тому же Колесникову, давно приглашал. Или к Ладышеву…

Вспомнив о Вадиме, она хмыкнула, проводила взглядом Стрельникову, скрывшуюся за дверью кабинета главного редактора, и стала быстро писать новое заявление. Перечитав его, она включила рабочий компьютер, чтобы скопировать на флэшку свои папки, выдвинула ящики стола и принялась собирать вещи.

— Не одолжишь пустой пакет? — спросила она у возникшего рядом Вени.

— Она что… все-таки тебя уволила? — округлил тот глаза. — Не верю…

— И не верь. Я в отпуск ухожу, на неопределенный срок. Веня, мне нужен пакет, а лучше два. В один все не влезет, — Катя окинула взглядом образовавшуюся на столе гору из папок, косметики, запасных колготок и прочих хранящихся на всякий случай мелочей.

— Сейчас принесу, только ответь: тебя уволили?

— Мне рекомендовали уйти в отпуск. Очередной.

— Уф-ф-ф, — облегченно выдохнул Потюня и через минуту снова возник с огромной полосатой сумкой-баулом, какими пользуются продавцы на рынках. — Смотри, что нашел! Как раз канцтовары в бухгалтерию привезли.

— Я верну, — послала ему благодарный взгляд Проскурина.

— Да брось… Подумаешь, торба, — пожал плечами фотокор. — У них там этих сумок навалом. Что будешь делать?

— Отдыхать. Отдыхать и заниматься личной жизнью.

— С мужем куда поедешь?

— Отныне, Веня, везде и всюду я буду ездить без мужа, — укладывая папки в сумку, ответила Катя. — Мой муж теперь живет своей собственной, очень интересной жизнью.

— Поссорились? — то ли спросил, то ли констатировал факт Веня. — Не переживай, это временно. И никому больше не говори — нечего радовать злопыхателей. Все знают: у тебя образцовая семья.

— Была образцовая. Когда-то… Я развожусь, Веня, и это решено.

— Ты?! Ни фига себе! — сраженный наповал Потюня подтянул к себе соседнее кресло и буквально рухнул в него. — Он ведь вчера тебя искал, я его встретил на крыльце редакции. Кать, ты хорошо подумала?

— Хорошо, если учесть, что именно за ним и его любовницей мы гнались из аэропорта. Вень, а каково оно после развода? — не обращая внимания на отвисшую челюсть фотокора, спросила она. — Тяжело вот так вот: вместе, вместе — И вдруг один?

— Не знаю… Я ведь никогда не оставался один — всегда к кому-то уходил.

— А-а-а-а… Тогда понятно, — собирая вещи, вздохнула Катя. — Ладно, извини за глупость: не подумала, что мы с тобой играем в разных командах и по разным правилам. Ты мне поможешь с сумкой? — застегнув молнию, она достала флэшку, спрятала ее и потянулась к телефону на столе. — Я только такси вызову.

— Зачем тебе такси? — насупился Потюня. — Разве я не могу друга подвезти? Подожди секунду, аппаратуру соберу.

Не успел Веня отойти от стола, как на его месте возникла Стрельникова.

— Екатерина Александровна… Я даже не знаю, что сказать…

— На будущее: не знаешь, что сказать, лучше помолчи, — посоветовала Проскурина. — Все, можешь заселяться, — показала она на стол рукой. — Пароль на компьютере ты знаешь, так что давай, трудись. Успехов!

— Катя! Вы на меня обиделись? Да? Я правда не хотела…

Глаза Стрельниковой стали наполняться слезами.

— Все в порядке, Оля, — коснулась она ладошкой ее плеча. — И еще запомни: сентиментальность здесь не в особом почете. Сама поймешь со временем… И на тебя я не в обиде, ты мне, можно сказать, помогла.

— В чем? — стажерка смахнула слезу со щеки.

— Снять очки.

— Какие?! — захлопала она ресницами.

— Неважно.

Стрельникова опустила взгляд.

— Я, кажется, вас понимаю… Неужели он и вправду существует? — нерешительно спросила она.

— Кто?

— Кризис среднего возраста. Я думала, что его просто так придумали, от лени.

— Скорее, от безысходности, — не согласилась Проскурина. — Однако, судя по огромному количеству здравствующих во всем мире пенсионеров, пережить его можно. И весьма успешно. Этакий переходный период от количества к качеству. Все, прощай, — заметив спешащего Веню, набросила она на плечи куртку.

— Можно я вам буду звонить? — тоном, которому никак нельзя отказать, спросила Олечка Стрельникова — отныне надежда отечественной и мировой журналистики. — Пожалуйста.

— Конечно! — великодушно улыбнулась Катя. — Всем до свидания! — громко попрощалась она с притихшими коллегами и махнула рукой.

«Надо сделать так, чтобы мне некуда было позвонить», — мелькнула неожиданная мысль.

— Веня, если у тебя есть время, давай заскочим на Немигу. Мне нужно сдать в ремонт старый телефон и купить новый, — решила она смолчать об основной цели поездки — вернуть в редакцию корпоративную SIM-карту с номером, которым пользовалась более трех лет.

Заодно, если получится оживить старый аппарат, попробовать скопировать записную книжку с номерами телефонов.

— Для тебя — все, что пожелаешь!

— …Вот, передашь Стрельниковой, — выйдя из магазина, протянула конверт Проскурина.

— Что там?

— Она поймет, — непонятно отчего развеселилась Катя.

— Нет проблем, — сунул конверт за пазуху фотокор. — …Помочь с сумкой? — спросил он у подъезда.

— Спасибо, я сама! Ты — настоящий друг! — чмокнула она его в щеку, сняла с заднего сиденья сумку и потащила ее к подъезду.

— Я буду звонить, не теряйся!.. — донеслось до нее, едва она набрала код на дверной панели.

«На деревню дедушке, — усмехнулась про себя Катя. — Теперь, если очень захочется, только я смогу кому-то позвонить: базу данных на новый телефон мне переписали. Раз уж так все складывается, надо идти до конца».

— Папа? — переступив порог квартиры, набрала она с нового аппарата номер отца. — Здравствуй, папочка… Нет, у меня все в порядке… и у Виталика тоже… А это сейчас мой новый номер, ты сохрани. Пап, скажи, в квартире Арины Ивановны на Чкалова кто-нибудь живет?… Нет? Замечательно… Пап, мне нужны ключи. Они у тебя с собой? Я после объясню, для чего… Надеюсь, твоя половина не будет возражать… В общем, жди, через пару часиков заеду.

На то, чтобы собрать необходимые на первое время вещи, потребовалось около часа. Дольше всего пришлось провозиться с компьютером в кабинете и дисками: перекачать свои папки на портативный Toshiba последней модели, который был подарен мужем на десятилетие свадьбы. Как ни подмывало Катю оставить ноутбук в квартире, победил разум: на чем же писать задуманную книгу? Что касается дисков, то они с Виталиком изначально предпочитали разную музыку. А раз так, то свои она заберет с собой.

Окинув взглядом уютную квартиру, в которой теперь витали ностальгические воспоминания, Катя заказала такси, оставила на банкетке в прихожей короткую записку, вытащила в коридор здоровенную сумку, набитую вещами, и вызвала грузовой лифт.

«К сожалению, кое в чем, Евгения Александровна, вы оказались правы: я больше не хочу здесь жить. Эта квартира стала мне чужой. Надо позвонить Колесникову и узнать, на каком свете моя машина… С началом новой жизни, Екатерина Александровна! Все будет хорошо, не дрейфь! Не может быть нехорошо!» — шагнула она в открывшиеся двери лифта…

Часть вторая

1

Подгоняемый недовольными взглядами служащих аэропорта, Ладышев взбежал по трапу самолета и протянул стюардессе корешок билета. Даже не взглянув на него, та показала рукой в салон и быстро закрыла дверь за опоздавшим пассажиром. Пробравшись к своему месту, Вадим попытался втолкнуть на багажную полку дорожный кейс, однако ничего не вышло: в «Ту-134» такая полка предназначалась лишь для мелкой ручной клади.

С досады оставив кейс в проходе, он аккуратно сложил верхнюю одежду, осторожно втиснулся на узкое сиденье (хорошо хоть крайнее место, а соседка — сухонькая пожилая женщина), застегнул ремень и привычным движением расправил образовавшиеся на джемпере складки. Он вообще был аккуратистом — привычка, воспитанная в детстве, когда он во всем старался походить на отца. А уж о педантизме профессора Ладышева в медицинском мире ходили не просто слухи — легенды!

Вадим перевел дух и тут же ощутил мелкое потряхивание, что означало: самолет порулил к взлетно-посадочной полосе. Экипаж приступил к выполнению обязательных предполетных процедур: в динамиках прохрипело стандартное приветствие, стюардессы вооружились искусственными улыбками и, активно жестикулируя, принялись объяснять правила безопасности в полете. Скользнув по ним усталым взглядом, он прикрыл глаза, восстанавливая дыхание, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул.

«Чертовы пробки! — принялся он ругать про себя виновных в своем опоздании. — Пятница, вечер… И куда может ехать народ, когда зима на носу, дачный сезон давно закончился, а на улице сплошная мерзость? Одно слово — Москва. Если только пятая часть этого мегаполиса одновременно сядет в машины и тронется с места — дальше десяти метров никто не проедет. В Минске пока полегче, хотя с каждым годом все больше машин… Хорошо, что успел, — открыв глаза, бросил он оценивающий взгляд на ближайшую к нему стюардессу, разочарованно вздохнул и посмотрел на часы: — Если завтра выедем в пять утра, к семи будем на месте. Михалыч обещал дождаться. Интересно, появится Колесников на охоте? В свете последних событий — вряд ли… Любопытно, однако, чем закончилась история с Полевыми? Один хлопнул дверью, другая напилась в драбадан. И в этом смысл брака? — скептически усмехнулся он. — Госпожа Колесникова тоже хороша: того и гляди наставит рога мужу. Внешне, возможно, Проскурина подружке и проигрывает, но цепляет другим: остроумна, рассудительна, сдержанна. Самоорганизация, умение принимать решения, широкий кругозор. Склонна к самопожертвованию, если того потребуют обстоятельства… И что ее может связывать с этими женщинами? Да-а-а… Женская дружба — непостижимая вещь…»

Три молодые женщины, неожиданно объявившиеся в памятную субботу у дома Михалыча, поначалу вызвали у Вадима вполне понятное удивление и любопытство: кто такие и что им здесь нужно? Настроение у него в тот момент было хуже некуда (промазал в кабана с пятидесяти метров!), а потому утешения ради решил немного поразвлечься. Но для начала следовало понаблюдать и определиться, с кем из трех знакомиться.

Первый вывод сделать было несложно: дамочки приехали за мужьями. В охотничью компанию редко вводят любовниц, а уж к Михалычу — тем более: строг к этому делу, как никто другой. Так что с двумя дамами он разобрался быстро: вспомнил, что видел где-то обеих с мужьями. А вот с их подружкой вышла заминка: миловидная светловолосая дамочка, похоже, никого не искала и ни к кому не торопилась. Расслаблена, ни тебе лишних слов, ни движений, никакой косметики, да и одета совсем без изысков.

«Похоже, местная. И здесь она одна», — сделал он вывод.

Тут же в ход пошел достаточно провокационный способ знакомства, когда либо сразу отвечали согласием продолжить общение, либо, что случалось крайне редко, гордо отворачивались.

Пробный шар в виде самодовольной краткой характеристики себя любимого был брошен, и дама избрала второй путь — категорически отказалась продолжать беседу. Судя по говору, дамочка была городская и по странному совпадению оказалась Екатериной Александровной (так звали потенциального московского партнера — известную бизнес-леди, которая предложила Вадиму заманчивый проект, и он над ним сейчас ломал голову).

Все вместе его неожиданно зацепило: и то, что ошибся в выводах, и ее отказ, и совпадение имени-отчества. Правда, ненадолго, так как в это время им самим заинтересовались. Эффектная брюнетка, жена банкира Колесникова, явно была настроена на флирт. Похоже, что она так же, как и он, желала поразвлечься.

«„Охотница-дилетантка“, — окрестил он про себя молодую женщину, быстро выяснив, что, кроме непоколебимой уверенности в своих чарах, та ничем не сможет его удивить. — Но дамочка настырная, — внимательнее присмотревшись к супруге Колесникова, сделал он очередной вывод. — Капризна, избалована… Надо быть с ней поделикатней. Хороша девочка, слов нет, но когда-нибудь доиграется».

Они не были знакомы, так что все могло сложиться в его пользу. Однако мешало одно «но»: Колесникова нельзя злить, опасно даже делать вид, что он покусился на его добычу, его собственность. И Вадим выбрал другую тактику: потакая желанию одной, повлиять на поведение другой, его проигнорировавшей. Заставить ее подспудно включиться в борьбу за мужское внимание. Всего-то и требуется ненадолго сделать женщин соперницами. Давно известный прием. Все веселее, чем сидеть одному с микроскопом и искать личинки паразитов!

Поначалу все шло как по маслу: Леночка живо откликнулась на его приглашение к флирту. Но вот ее подруга-гордячка снова категорически не согласилась с отведенной ей ролью и на попытки втянуть в разговор отвечала ледяным равнодушием. Ничего не оставалось, как спровоцировать ее на спор. Редкая дама отказывалась принять в нем участие, особенно если тема предлагалась актуальная: в чем смысл охоты? На этот раз получилось: так и не поняв, что в данный момент «охотятся» на нее, холодная и неприступная с виду дамочка с жаром включилась в спор и проиграла. Правило старо как мир: когда охотишься на серьезного зверя, не обольщайся первыми признаками успеха, не позволяй себе пьянеть от предчувствия близкой победы!

По всем статьям выиграв спор, неожиданно для себя Вадим не почувствовал радости победителя. Наоборот, стало совестно. Все его четкие и лаконичные формулировки рождались не с пылу-жару — они были давно заготовлены, обкатаны, апробированы на других женщинах. Она же шла вслепую, на ощупь, следуя собственной логике, опыту, интуиции. На фоне внешнего контраста с ее яркой, но недалекой, по мнению Вадима, подругой по глубине интеллекта Катя выглядела на голову выше. Скорее всего, будь тема известна заранее, она не просто дала бы бой в дискуссии, но и, вынудив соперника обороняться, а значит, совершать ошибки, могла победить.

Все вместе взятое заставило его иначе посмотреть на эту женщину, теперь уже изучающе: завораживающая женственность, необычная, а вернее, непривычная естественность. Она не играла, не кокетничала, из кожи вон не лезла, чтобы понравиться, привлечь внимание, и это только подкупало и вызывало интерес. Правда, одно обстоятельство едва все не испортило: Екатерина Проскурина оказалась журналисткой, а с журналистами у него были свои счеты…

Тем не менее спустя несколько часов они, тайно перемигиваясь, уже выходили на студеный воздух покурить, что-то друг другу рассказывали, шутили, смеялись. В один из моментов слегка опьяневшему Вадиму вдруг захотелось ее обнять, поцеловать, что он, в общем, и сделал. Отреагировав робкой взаимностью, женщина отстранилась, смутилась, покраснела, в разговоре возникла трогательная неловкость, напомнившая ему давно забытый период первой влюбленности: романтично, чисто, нежно. И в этом была своя прелесть.

Не сказать, что он за столом хватил лишнего, но, пожалуй, впервые за долгие годы был опьянен чем-то другим, а потому не пытался анализировать ни чье-то поведение, ни свое собственное. Уже само по себе это было удивительно!

Как хороший охотник, Ладышев на уровне интуиции всегда чувствовал, когда начинали «охотиться» на него, да и на отношения мужчины и женщины научился смотреть исключительно с этой точки зрения. Но здесь и не пахло охотой, как и не было никаких тайных желаний! Он просто плыл по течению чувств и эмоций, ощущал себя хорошо и комфортно рядом с этой женщиной. Давно с ним такого не случалось.

«Прихоти судьбы, — попытавшись разгрузить затекшую в неудобном кресле спину, продолжал анализ событий Вадим. — Едва успел выкинуть из головы субботний вечер, как на тебе: Колесникова со своей кошкой, затем Полевая в пьяном угаре и сердобольная Екатерина Проскурина… Да и сам вдруг так разжалобился…»

В среду вечером он неожиданно оказался в давно забытой роли — спасателя, спасителя, врачевателя. Конечно, ничто человеческое нам не чуждо: он мог кого-то пожалеть, помочь, посочувствовать. Но не настолько же, чтобы рушить собственные планы!

А здесь словно что-то всколыхнулось, словно случилось в душе маленькое землетрясение, позволившее вырваться наружу закованным в прочную броню, давно забытым чувствам сострадания, желания облегчить чужие муки, чужую боль… При этом пришлось себя сдерживать и контролировать: скольких трудов стоило успокоить бешено колотившееся сердце, пока ставил капельницу! Руки не слушались, вены не просматривались, а тут еще эта женщина, ее странный взгляд: смотрит будто на божество. И он весь как на ладони: открыт, беззащитен… Давно на него так не смотрели! И как, выходит, он истосковался по такому взгляду!

Короче, расслабился, «поплыл», даже работу предложил, словно в благодарность. И, как результат, получил отказ. А от отказов за последние десять лет он отвык…

Вздохнув, Вадим почувствовал, что самолет начал снижение, открыл глаза и взглянул на часы.

«Вовремя… Хватит думать о всякой ерунде! И без того тяжелая неделя выдалась, устал до чертиков! А все началось с досадного промаха в кабана. Практически в упор стрелял и промазал. Надо прицел проверить… Отдохнуть не мешало бы, отоспаться, но и от охоты отказываться нельзя: сам звонил, договаривался. Андрюха, опять же, отгулы на работе взял. Да и реабилитироваться надо после досадного промаха. И все-таки любопытно: позвонит Проскурина или нет? Очень даже может быть, что и нет. И по всем правилам охоты, верно сделает… Н-да-а-а… Полная противоположность Кире: и тактика другая, и стратегия. А вот в душу запала», — с удивлением констатировал он.

Кира Терентьева охотилась на Ладышева давно, упорно, но безрезультатно. Красивая длинноволосая брюнетка, стильная, с неплохим знанием английского. С такими принято появляться на светских раутах — подчеркивают статус мужчины. Так называемый эскорт, сопровождение. Но не более.

Кире же этого было мало. Девушкой она была продуманной, прагматичной, с холодным сердцем и вполне понятным желанием заполучить в мужья достойного ее прелестей мужчину. Финансово обеспеченного в первую очередь. И то, что на него велась охота, Вадим понял с первой минуты якобы «случайного» знакомства в ночном клубе чуть больше года назад.

Тем не менее Кира добилась исключения из незыблемого правила Ладышева — ни с кем не встречаться дольше трех месяцев. Нельзя не отдать ей должное: хватало ума, такта и терпения не форсировать отношения, не стремиться перевести их на другой уровень. При этом она безошибочно чувствовала, когда надо появиться в поле зрения Вадима, а когда на какое-то время исчезнуть. Чем она занималась в такие периоды, его не больно интересовало. Даже если параллельно у нее имелась пара-тройка обеспеченных ухажеров — на здоровье! Он не собирался к ней привязываться и тоже не давал обета верности.

Главное, что Терентьева всегда откликалась на предложение провести вместе вечер, а то и ночь. Ладышев и не скрывал, что в первую очередь его интересуют сексуальные отношения, тем более что все известные темы для разговоров были давно исчерпаны и закрыты. Молодое упругое тело, поддерживаемое в форме регулярными занятиями фитнесом, и, по-видимому, богатая соответствующая практика легко его заводили и выделяли Киру из многих женщин, которых он знал. Идеальная партнерша для идеального мужского здоровья!

В благодарность за это Вадим был щедр не только на цветы и парфюмерию, но и на «денежные» конвертики с намеком: не пора ли девушке за обновками? При этом он не забывал соблюдать дистанцию безопасности, категорически отказываясь от частого общения, а тем более духовного сближения. И нередко ловил себя на мысли, что пора бы с ней окончательно расстаться. Холостяцкая жизнь не терпит однообразия, требует новых увлечений, новых впечатлений, удовольствий. Давно пора подать девушке сигнал: ваша «охота» завершилась безрезультатно, ищите иную цель. Может, в другой раз повезет.

Почувствовав толчок, Вадим глянул в иллюминатор и, заметив в темноте пробегавшие мимо огни аэропорта, довольно улыбнулся — недолгое время полета провел с пользой: покопался в себе, сделал кое-какие выводы, отключился от дел.

Пропустив засуетившихся пассажиров и уступив дорогу соседке, он не торопясь оделся, прихватил кейс и, поймав на себе заинтересованный взгляд проводницы, послал ей улыбку: ему это ничего не стоит, а человеку приятно.

На парковке хозяина дожидался любимый «Range Rover». В изготовленном полгода назад по спецзаказу «Autobiography» (а в отделке автомобиля буквально каждая деталь говорила об исключительном статусе) присутствовала особая атмосфера изысканной роскоши, ценить которую его научил Флемакс. Ассоциируя автомобиль с тигром, всем другим маркам Ладышев предпочитал именно эту. Геометрически выверенный «зверь» обладал необыкновенной мощью, взрывным темпераментом и завидной волей к выживанию. А что еще надо мужчине, как не ощущение, будто ты приручил это механическое чудо?

Мягко урча, «Range Rover» выкатился за пределы парковочной зоны.

— Андрюха, привет, я на месте, — демонстративно соблюдая скорость, проехал он мимо машины ГАИ и снова приложил к уху мобильник. — Нормально долетел, если не считать того, что в «Ту-134». Спину еле разогнул. У тебя на завтра ничего не отменяется? Замечательно. Тогда как обычно: без пяти шесть я подберу тебя у подъезда… Бычков просился? Почему я должен возражать?.. Хорошо, сам перезвоню. Ну все, будь.

Отключив телефон, он взглянул на стрелку бензобака: надо бы заправиться по дороге.

«Все, что можно успеть сделать сегодня, надо делать сегодня», — с детства слышал сын эти слова от отца и следовал им неотступно.

На охоту он тоже всегда собирался заранее…

В воскресенье утром Катя с затаенным страхом подошла к зеркалу и… облегченно выдохнула: уф-ф-ф!

Наконец-то отек на лице стал спадать!

«До приезда отца надо принять душ и поменять повязку, — прикоснулась она подушечками пальцев к лейкопластырю, прикрывавшему швы. — Глаз слегка приоткрылся — это радует. А вот сгустившаяся вокруг синева — плохо. Никаких шансов выйти в люди. Ни дать ни взять алкоголичка, которой влетело от собутыльников. Придется сидеть дома до пятницы. Но как только снимут швы — сразу займусь машиной».

Хотелось хотя бы зрительно уменьшить повреждения, потому с новой повязкой довелось провозиться довольно долго. Никак не получалось спрятать под лейкопластырь края торчащих ниток. Пришлось до основания подрезать их маникюрными ножницами.

Наконец, нацепив очки, Катя встала перед большим зеркалом и всмотрелась в отражение: более-менее терпимо.

Тут же в крохотной прихожей двухкомнатной «хрущевки» раздался звонок домофона.

— Кто? — продолжая рассматривать свою физиономию, на всякий случай уточнила Катя.

— Я, — ответила трубка папиным голосом.

Поправив полы халата и туго затянув пояс, она приоткрыла входную дверь. Покачиваясь в такт шагам, в пролете сначала показалась черная кепка, затем появились объемные пакеты.

— Я прямо с рынка, — протиснулся в дверь отец, сбросил ботинки и сразу прошел на кухню. — Ты завтракала?

— Не успела. Зато выспалась.

— Выспалась — это хорошо, — на ходу расстегивая утепленную куртку, отец вернулся в прихожую. — Как себя чувствуешь?

— Замечательно!.. Правда, замечательно, — как можно более убедительно повторила дочь. — И глаз почти не болит. Видишь, даже щелка появилась, — попыталась она подмигнуть.

Отец только вздохнул.

— Игорь Николаевич не нашел того гада?

— Нет. Ленка накануне звонила: нашли только дом, где он живет, и даже машину в гараже. А сам хозяин, видимо, в бега подался. Во всяком случае, гражданская жена утверждает, что он в командировке и машину никто не брал. Стоит чистенькая, вымытая. Правда, вмятины от моего бампера видны невооруженным глазом.

— Самолично удавил бы мерзавца. Как можно поднять руку на женщин?

— Да там еще тот фрукт: соседи говорят, что наглее и скандальнее типа не сыскать! Зато родственник какой-то важной шишки. Но ничего, объявится — свое получит. Там неподалеку ребята из службы безопасности Игоря дежурят, и в милиции дело завели.

— Колесников — мужик жесткий, — заметил отец. — Правды добьется, накажут по полной. Тому типу лучше самому к Игорю Николаевичу на коленях приползти — прощения вымаливать.

— Согласна. Игорь за Ленку любому голову оторвет.

— А что с твоей машиной?

— Стоит на охраняемой стоянке у банка. Пока не найдут виновника, нет смысла начинать ремонт, — вздохнула она.

— Нужна будет помощь, сразу звони. Как я понимаю, у мужа ты ее просить не намерена. Я в ваши семейные дела никогда не вмешивался, хотя зря, наверное, — проворчал он. — Ладно, пошли на кухню, завтрак тебе приготовлю.

— Пап, я сама. Не маленькая.

— Это я вижу, что уже не маленькая, — склонился над пакетами с продуктами Александр Ильич. — Только отцовскому сердцу от того не легче. Пока я буду готовить, может, все-таки скажешь, чего вы там с Виталиком не поделили? По три раза на дню звонит, дважды в Ждановичи приезжал, не поленился. Тебя искал.

— И что ты ему ответил? — насторожилась Катя.

— То, что и просила: уехала в отпуск, в санаторий. Только, по-моему, он не поверил.

— Почему ты так решил?

— По глазам видел. Жалкие они у него, виноватые. Рассказывай, чего он там натворил.

— Пап, давай договоримся, — присев на стул, Катя опустила голову, как школьница, сложила руки на коленях, — не расспрашивай меня ни о чем, ладно? Хочу сама в себе разобраться. Придет время — расскажу.

— Ну… Не знаю. Тогда хоть ответь: ты с мужем просто так поссорилась, дабы проучить, или по-серьезному, насовсем ушла?

— Насовсем. Я решила подать на развод, — твердо сказала Катя.

Александр Ильич выпрямил спину, повернулся и внимательно посмотрел на дочь.

— Значит, не шутишь… А не торопишься, дочка? — присел он рядом на табуретку. — Виталик — мужик видный, деловой, домовитый. Такими не бросаются. Каждый может оступиться… Неужели за эти дни ты ни капельки не пожалела, что ушла?

— Пожалела… Себя пожалела. Не рассчитывала, что придется начинать жизнь сначала. И, пожалуйста, хватит об этом. Давай лучше подумаем, что приготовить на завтрак, — решила она сменить тему. — Помню, в детстве, как только ты дома появлялся, нам с мамой всегда завтрак готовил. У тебя омлет просто фантастический получался! Вкус детства! От одних только воспоминаний слюнки текут! А твоя фирменная картошечка?! — закатила она глаза.

В памяти тут же возникла картинка: они с мамой просыпаются от дразнящего запаха жареной картошки и наперегонки, шлепая босыми ногами, бегут на кухню.

Александр Ильич и вправду был непревзойденным поваром. И пусть готовил он нечасто, блюда всегда получались отменные.

«Потому как, — приговаривал он, — в любое дело душу надо вкладывать».

Что касается картошки, то сначала он по очереди высыпал на сковородку тонюсенькие полоски сала, лука, затем добавлял мелко нарезанные картофелины и, не отходя от плиты ни на минуту, зажаривал до золотистой корочки с легкой пригаркой. Вроде ничего особенного, даже вредно считается по сегодняшним меркам, но зато как вкусно! Пальчики оближешь!

— Картошку так картошку, — завязывая передник, согласился отец. — Я сам чищу, а ты пока сумки разбери. Арина на дежурстве, так что погощу у тебя немного, если не возражаешь. Слышь, дочка, — вытащив мусорное ведро, отец присел на стул и приступил к чистке. — Мы тут вчера посоветовались… В общем, перебирайся к нам: дом большой, вместе веселее.

— Спасибо, пап, но я уж как-нибудь сама, — без раздумий отказалась Катя. — И за квартиру вам могу платить. Я ведь знаю: когда Арина Ивановна к тебе переехала, вы ее сдавали.

— Еще чего надумала! Родному отцу за квартиру платить! — обиделся Александр Ильич. — Да и с каких денег?

— Ну… Свою зарплату с карточки я с лета не снимала, плюс отпускные за два месяца, плюс выплаты всякие, премиальные. Как видишь, проживу…

Катя умолкла. О своем решении не возвращаться в газету рассказывать, пожалуй, еще рано. Зачем лишний раз расстраивать отца?

— …пока на работу не выйду, — добавила она.

— И как же тебя отпустили? Да еще перед Новым годом?

— А меня и не отпускали. Так получилось. Можно сказать, получила творческий отпуск: передохну и книгу начну писать, — быстро нашлась она и кивнула на раскрытый ноутбук на кухонном столе. — Прямо сегодня и начну. Ты ведь знаешь, что все журналисты мечтают написать что-нибудь серьезное.

— Ну, если так… Хорошо, пиши. И о деньгах не беспокойся: пока я живой — на всех хватит. Ты ведь у меня одна.

— А как дочь Арины Ивановны? Давно звонила? — в очередной раз решила сменить тему Катя.

— Вчера вечером, — легко поддался на уловку отец. — Летом обещала почти на месяц приехать.

— С детьми?

— А как же без них!.. Ну что? Хватит на двоих? — окинул он взглядом кастрюлю с торчащими из воды белыми бугорками.

…Примерно в три часа дня Катя проводила отца, навела порядок на кухне и принялась наконец разбирать привезенные еще в четверг вещи.

В квартиру в тот вечер она попала ближе к ночи, расстелила постель и сразу завалилась спать. В пятницу утром водитель Колесникова свозил ее на перевязку, и она снова впала в спячку. Организм требовал самого простого и самого доступного лекарства после всех свалившихся неприятностей — сна. Бесконечно много сна! Потому и суббота прошла как в тумане: Катя то слонялась из угла в угол, то дремала у телевизора, периодически проваливаясь в ставшие уже привычными странные сновидения.

Если бы не приезд отца, скорее всего, и воскресенье прошло бы по такому же сценарию: бродила бы бесцельно по квартире, размышляла, периодически доводя себя до слез. А как тут не заплакать? Стоило зацепиться взглядом за занавеску на окне, как вспомнилось, с какой любовью рисовала эскизы штор для новой квартиры. Едва прилегла на бугристый, местами продавленный диван, как сразу загрустила о своем — широком, роскошном, в котором жила особая дрема: мягкая, сладкая, пушистая. Не такая, как здесь… Липкая, вязкая, тревожная.

Разобрав вещи, Катя спрятала пустые сумки в кладовку и устало присела на диван.

«Придется на днях заехать на Гвардейскую, — пришла она к выводу. — Слишком многое забыла в спешке. Виталику мои колготки все равно не понадобятся, разве что его пассии, — хмыкнула она. — А ведь Анастасия Сергеевна не только похожа на меня лицом, в ее возрасте я и размера была такого же. Правы психологи: мужчин привлекает заложенный природой стереотип… Эх, надо как-то собраться с духом и сбросить эти набранные из-за гормонов килограммы!.. Ну что? Засесть за ноутбук или полежать с полчасика? — посмотрела Катя на маленькую плюшевую подушечку. — Полежать! Имею полное право. Я в отпуске», — быстро нашла она себе оправдание.

Стоило ей принять горизонтальное положение и натянуть плед, как веки сами собой сомкнулись, а сознание стало медленно погружаться в знакомый мозаичный мир: аэропорт, Потюня с фотоаппаратом, длинноволосая блондинка… Вот только почему-то за рулем черного внедорожника Ладышева…

«Причем здесь он? И почему джип? — засопротивлялось подсознание, заставив вынырнуть из параллельного мира. — У нее ведь „Опель“! Золотистый! И как быстро Виталик в нем освоился! Помнится, полгода назад он ездил по делам в Вильнюс, а заодно помогал кому-то перегонять из Литвы именно золотистый „Опель“! Мол, виза у него многократная, хороший человек попросил. На три дня застрял — не успели оформить сделку в субботу. И меня с собой не взял, хотя я просилась. Значит, и там засветилась Анастасия Сергеевна. Н-да, охотница Мурлен-Мурло далеко пойдет, была бы поставлена цель. Как бы ни обольщался на свой счет Виталик, каким бы ни казался себе обаятельным сексуальным гигантом, ей нужен совсем не он, а то, что к нему прилагается: положение, деньги… И ведь таких вот Муркиных — пруд пруди! Никаких принципов — только желание получить все и сразу! Обидно и за себя, и за других жен. А мужиков жалко: не понимают, что подобные шалости отнимут у них гораздо больше, чем принесут! Эх, Виталик, Виталик… Ты был для меня не просто мужем, ты был другом, — тяжело вздохнула Катя. — А ведь как в свое время возмущался поведением соседки по старой квартире!»

Пять лет назад на глазах Проскуриных развалилась семья соседей по лестничной площадке. И в какой-то степени они оказались к этому причастны. Вернее, Катя.

А ведь познакомились при замечательных обстоятельствах. Через год после свадьбы Проскурины купили крохотную хрущевку-двушку. После подписания договора у нотариуса и полного расчета с продавцом они на радостях позвонили Замятину и пригласили посмотреть новое жилище. Заодно поинтересовались, родила ли жена, которую тот утром отвез в больницу. А через час уже поздравляли Анатолия: у него родился сын.

Так как своего угла в то время у Замятина еще не было, а отметить пополнение в семье полагалось, вскоре в пустую квартиру Проскуриных набилось столько общих друзей, что яблоку негде было упасть. Прямо на кухонном подоконнике попытались устроить импровизированный стол, да вот беда: у новоиспеченных хозяев ни ножа, ни штопора, ни посуды. По старой студенческой привычке пошли по соседям, и первой дверь открыла Люся. Она сидела в декретном отпуске и, пока годовалый малыш спал в кроватке, битый час с любопытством наблюдала в глазок за противоположной квартирой.

Как оказалось, шумная компания позвонила в нужную дверь и в нужное время: появились и тарелки, и рюмки, и штопор, и даже магнитофон с кассетами! К вечеру к ним присоединился Люсин муж Николай, который искренне обрадовался появлению новых соседей: молодые, веселые, такие же, как он, предприимчивые. Виталик со студенческой скамьи торговал стройматериалами, сосед, как выяснилось, специализировался на бытовой технике. А то ведь в их подъезде обитали практически одни пенсионеры!

Компания разошлась далеко за полночь. Счастливые и довольные Проскурины улеглись на полу на туристических ковриках и долго не могли уснуть от перевозбуждения: как же им сказочно повезло! И с жильем, и с соседями!

Сделав косметический ремонт, они вскоре въехала в квартиру, и общение с Люсей и Николаем стало совсем тесным — посиделки допоздна, общие праздники, выезды на пикники, на рыбалку. Словом, первые годы жили душа в душу!

Ко всему прочему мужчин объединяло их дело — бизнес. Практически одновременно Виталик и Николай открыли по магазину, советовались, что-то подсказывали друг с другу. Обоим по возможности помогали супруги: Катя — по части информации и рекламы, Люся — как диспетчер, принимала заказы на дому.

Поскольку Николай больше занимался доставкой товара и надолго уезжал в Польшу (как, впрочем, и Виталик), Люся, определив ребенка в детский сад, вошла в дело на равных: общалась с покупателями, следила за работой магазина, решала вопросы с контролирующими органами. Постепенно в ее руки перешли финансы, а вместе с ними как-то незаметно для окружающих и вся власть. Вот тогда-то все и началось.

Однажды в отсутствие мужа Люся попросила у Кати ключи от квартиры: мол, надо провести деловую встречу вдали от посторонних глаз и ушей. В магазине нельзя, в кафе тоже, дома тем более: клиент — мужчина, а туда в любой момент может нагрянуть свекровь, которая забирает внука из садика и имеет ключи. Объясняйся потом! А у Проскуриных целый день дома никого нет: жена в редакции, муж на строительном рынке.

«Почему бы не помочь?» — решила Катя и с легким сердцем дала ей ключи — раз, второй, третий. Забеспокоилась она, когда просьбы стали систематическими, а в семье соседей наметились серьезные проблемы: муж начал жаловаться, что супруга полностью игнорирует его мнение, охладела к нему как к мужчине. Да и Виталик в последний год вдруг резко изменил отношение к Люсе, то и дело повторяя, что соседка — еще та штучка, зря Катя ее идеализирует. Честно говоря, она не восприняла эти слова всерьез, считая, что муж просто завидует их женской дружбе.

И вдруг грянул гром среди ясного неба: Николай застукал Люсю с любовником! И где? В квартире Проскуриных! Конечно же, Виталик был зол, ругал, упрекал супругу, что она тайно давала ключи.

Соседи подали на развод, история получила огласку. И здесь наконец многочисленные Люсины приятельницы одна за другой стали рассказывать Кате, какие язвительные комментарии отпускала та в ее адрес: мол, дура, зацикленная на работе. Не может ни ребенка родить, ни одеться как следует, ни накраситься. Как выяснилось, и привлекали-то ее в Кате вечно пустовавшая квартира да… муж Виталик. Вот только не отвечал он ей взаимностью, так как любил свою никчемную журналистку.

Сколько тогда Катя слез выплакала от обиды! Глядя на эти переживания, Виталик быстро ее простил и даже придумал способ, как быстрее вывести из депрессивного состояния: на день рождения подарил пятилетнюю трешку «БМВ» и пообещал поменять квартиру. Именно тогда он произнес сакраментальную фразу, которая на следующие пять лет стала определяющей для Кати: «Отныне я — твоя самая верная подружка».

Почти месяц вместе со знакомым риэлтором Катя носилась по городу в поисках приличной жилплощади, а по вечерам обсуждала с супругом варианты. После покупки и оформления все свободное время занимали ремонт квартиры, встречи с дизайнером. Новое дело отвлекло от переживаний, ну а когда переехали, неприятная история и вовсе забылась.

«Подружка… Эх, Виталик! Ты на самом деле был для меня и другом, и подружкой. Но ты же меня и предал», — вновь всколыхнулась обида.

Почувствовав, как из уголка здорового глаза выкатилась слеза, Катя перевернулась на спину и уставилась в потолок.

«Ты ведь прекрасно знал, что я могу долго прощать по мелочам, но никогда не прощу подлости. Сколько раз мы с тобой об этом говорили… Надо прекращать, а то снова разревусь, глаза разъест. И без того швы чешутся».

Пошарив рукой по ковру, она нащупала очки, пульт телевизора и нажала первую попавшуюся кнопку: на экране тут же появились персонажи знакомого до мелочей и любимого мамой фильма «Доживем до понедельника». Пробежав по другим каналам, Катя вернулась назад и вдруг поняла: не хочет она ничего смотреть — ни милое сердцу старое кино, ни раздражающие тупыми шутками и искусственным смехом воскресные юмористические программы.

«Надо настроить себя на позитив: прислушаться к своим желаниям и одно из них исполнить незамедлительно, — вспомнила она совет психолога, у которого как-то брала интервью. — Кофе хочу!»

Выключив телевизор, она оставила тоскливый диван. В сгустившихся сумерках на кухонном столе яркой зеленой точкой светилась лампочка подключенного к сети ноутбука.

Достав из шкафчика привезенный отцом молотый кофе, Катя зажгла газовую конфорку, поставила турку, прикурила от плиты и снова посмотрела на ноутбук.

«Хорошо бы записать сны последней недели, пока не забылись. Давненько подсознание не баловало меня таким обилием красок и образов! Одно из двух: или в ближайшем будущем меня ждет посещение психиатрической лечебницы, или грядет большая перемена в жизни… Хотя куда уж больше, — хмыкнула она и неожиданно развеселилась. — Фельетон написать, что ли? Или рассказ? А ведь соскучилась без писанины», — и она решительно включила ноутбук.

Глотнув обжигающий кофе, Катя дождалась окончания загрузки, создала новый документ и задумалась. Что же это будет: рассказ, повесть, роман?

«Итак… Прошло чуть больше недели после поездки на охоту, а жизнь словно перевернулась… — неожиданно именно это пришло в голову. — И все началось с приснившегося поутру охотника. Чует мое сердце, что все еще далеко не закончилось… Может, это будет роман?»

«…Катя вышла на лесную опушку, замедлила шаг, осмотрелась и замерла, очарованная открывшимся пейзажем: вокруг высоченные ели, уходящие в небо, стена берез и осин, у самой земли — непролазные заросли кустарника», — быстро набрала она первое предложение…

2

В пятницу вместо положенных девяти Вадим появился в офисе около десяти часов: домработница Галина Петровна еще на прошлой неделе отпросилась в поликлинику, а он об этом забыл, не настроил будильник в телефоне и элементарно проспал. Пришлось звонить новому директору «Интермедсервиса» Володе Красильникову, чтобы начинал планерку без него. Прежде такого никогда не случалось: если Ладышев не уезжал в командировку, то итоговое недельное совещание всегда проводил сам. Фактически он руководил не только представительством компании «Моденмедикал», но и компанией «Интермедсервис», учредителем которой и являлся.

И вот впервые нарушил собственные правила, что, с одной стороны, плохо, а с другой — вроде и хорошо. Пора. Пусть сотрудники учатся совещаться без шефа, пусть привыкают отчитываться Красильникову. А уж он с него спросит.

Как начальник Ладышев слыл человеком строгим, требовательным, неординарным и старательно поддерживал этот имидж. Чего стоили, к примеру, дни и время проведения пресловутых планерок: понедельник — два часа дня, пятница — девять утра. Совершенно нетипично и абсолютно нелогично! Но у Вадима на это было особое мнение.

«Понедельник хорош для обдумывания и подготовки важных дел. Вторник, среда и четверг — время действий и полной отдачи сил. Пятница — подведение итогов, анализ, разбор полетов, когда можно или рукоплескать удачному исходу дел, или же констатировать провал».

Как в шутку сам признавался другу Андрею Зайцу, здесь он взял за основу кривые собственной работоспособности и эмоционального состояния. Понедельник — день тяжелый, многое приходится делать через «не могу», потому утро этого дня он с детства ненавидел. Да сколько можно издеваться над собой? Вот-вот сорок стукнет! Он в том возрасте и положении, когда может позволить себе, а заодно и подчиненным такую роскошь, как начинать рабочую неделю спокойно, без напряга. Все равно до обеда у боль-шинства сотрудников нерабочее состояние: побаливает голова, периодически клонит ко сну, а тело так и норовит занять горизонтальное положение. Какая тут работа, какое «думать о деле»?

А все потому, что выходные отличаются стабильной нестабильностью в режиме и требуется время, чтобы на-строить организм на рабочий лад. Примерно часам к один-надцати понедельника мыслительные процессы нормализуются, люди начинают адекватно реагировать на телефонные звонки и прочие раздражители и лишь к полудню становятся более-менее работоспособными. А тут уже и обед подоспел: народ снова начинает отвлекаться, прислушиваться к позывам оголодавшего желудка.

Вот потому и проходила по понедельникам планерка в два часа дня — время, которое для самого Ладышева являлось своеобразным пиком активности: все дела в памяти успели освежиться, получены новые вводные, которые необходимо донести до коллектива. Тогда-то он и собирал всех, до последнего сотрудника. Сначала проводил летучку, на которой озвучивались общие задачи, затем — длительное совещание с начальниками отделов и их замами. Кому-то везло, и его быстро отпускали, кто-то мог застрять в кабинете у шефа до позднего вечера, чтобы с утра следующего дня самоотверженно начать претворять в жизнь его идеи.

Даже если босс уезжал в командировку, расслабляться не стоило: в пятницу все равно предстояло держать ответ. По всем позициям. Так как пятница являлась для Ладышева не просто концом рабочей недели, а ее венцом — днем подведения итогов: должен быть видимый результат. И если его не наблюдалось, шеф становился строг, немногословен, краток в формулировках. Самая неприятная из них: «Вы не справились». Случалось это крайне редко, но после третьего подобного вердикта можно было начинать поиски нового места работы. Только где такую найдешь — высокооплачиваемую, интеллектуальную, в приличном офисе в центре города?

Правило старо как мир: хочешь хорошо жить — вкалывай. Тем более что потолок зарплаты в своей компании Ладышев не устанавливал. Он не скупился, если предлагались стоящие идеи, а уж если они претворялись в жизнь, приносили прибыль — тем более! В то же время шеф мог и наказать рублем, не забыв добавить: если кого-то что-то не устраивает, лучше уйти. Хуже нет, когда человек работает из-под палки. Свято место пусто не бывает, в грамотных специалистах недостатка нет: у кадровика их целая очередь — от выпускников вузов с красными дипломами до опытных менеджеров с неплохим послужным списком…

Как водится, свободного места вблизи бизнес-центра в этот час не оказалось. Ждать Ладышев не мог, а потому, чертыхнувшись, сделал круг, завернул во двор ближайшей двенадцатиэтажки и припарковался за зданием ЗАГСа.

Перебежав дорогу, он взлетел по ступенькам, пересек холл и резко затормозил: по закону подлости один из трех пассажирских лифтов не работал, второй загружался пачками канцтоваров, к третьему выстроилась очередь. Пришлось воспользоваться хозяйственным, спрятанным в глубине коридоров.

Когда взмыленный и раздраженный шеф объявился в комнате переговоров, персонал, расслабленный его отсутствием, мирно клевал носами в креслах. Никто даже не соизволил сделать вид, будто слушает главного инженера, который что-то бубнил себе под нос у стенда со схемой нового томографа. Толковый малый, слов нет, но совершенно не обучен риторике! На курсы его послать, что ли?

Первым инстинктивным желанием Ладышева было рявкнуть и начать планерку заново, однако возобладал здравый смысл: нельзя на глазах у всех подрывать авторитет молодого директора и главного инженера. В том, что произошло, виноват он сам: проспал, опоздал, а потому надо достойно выходить из ситуации. Например, спокойно присесть на свободное место и дослушать главного инженера. Пусть подчиненные увидят, что, несмотря на занятость, директор понимает важность и нужность такого момента.

— Вадим Сергеевич, вы хотите что-то сказать? — обратился к нему Красильников после того, как главный инженер завершил-таки свою нечленораздельную речь.

— Нет. Если нет вопросов, все свободны, — ответил Ладышев. — Владимир Иванович, жду вас с отчетом через полчаса. Потом остальных.

Нисколько не сомневаясь, что Красильников постучит в кабинет ровно через тридцать минут, Вадим Сергеевич покинул комнату переговоров, пересек широкий общий коридор и толкнул дверь с табличкой «Представительство „Моденмедикал“». Место личного секретаря пустовало. Судя по отсутствию бумаг на столе, на работе Зина еще не появлялась.

«Заболела, что ли?» — с досадой предположил он и снова выглянул в коридор.

— Будьте добры, кофе. Покрепче, — обратился он к охраннику.

Спрятав в шкаф верхнюю одежду, которую десять минут назад в спешке бросил на стул, он уселся в удобное директорское кресло и пробежал глазами верхнюю страницу ежедневника: на сегодня запланированных встреч нет. Следуя давней привычке, Ладышев редко загружал себя делами в пятницу, стараясь уделить больше времени насущным проблемам компании. Если, конечно, того не требовали чрезвычайные обстоятельства.

«Для начала узнаем, что творится в мире», — подключился он к Интернету.

В мире за истекшие сутки ничего достойного внимания не случилось. Что, в общем-то, и хорошо, и плохо. Хорошо, что можно спокойно уехать на охоту, к примеру. Плохо, потому что любое долгое затишье — это затишье перед бурей. Жизненная аксиома, не им придуманная.

Пробежав глазами по новостным сайтам и оценив рост одной из главных валют и падение другой, Вадим перешел к электронной почте. Здесь новостей было гораздо больше — как приятных, так и не очень. Сильнее всего огорчило то, что на следующей неделе одну из компаний-должников объявят банкротом. В России это делается быстро. Следовательно, деньги за поставленное еще два года назад оборудование немецкий «Моденмедикал» получит не скоро. Вернее, вообще не получит. И Ладышеву придется покрывать издержки из личного кармана. Такая уж у них договоренность с Мартином Флемаксом — вторым совладельцем «Моденмедикал».

Вздохнув, Вадим отключился от Интернета, машинально открыл встроенный в шкаф сейф и невесть зачем достал папку по должникам: на память он не жаловался, все даты и цифры до цента держал в голове. Неожиданно его взгляд наткнулся на рекламный проспект, который валялся на самом дне: «Ваш успех — „Интеркомтекст“»!

«Как он сюда попал? — удивился Вадим. — Дела давно минувших дней…»

Закрыв сейф, он снова сел в кресло, еще раз глянул на проспект и ностальгически улыбнулся.

«Как давно все начиналось… Однажды поздней осенью случайно встретились два школьных приятеля — Вадим Ладышев и Валера Ковалевский. Оба к тому времени остались без работы: один покинул медицину, второй уволился с мясокомбината…»

Посидели они тогда в известном заведении неподалеку от Красного костела, поговорили и решили учредить совместную компанию по поставкам из Европы продуктов и бытовой техники. Открылись, почти год успешно отработали, а затем Вадим согласился помочь другу перегнать машину из Германии, где и познакомился с Флемаксом… Случайность, а поди ж ты, судьбоносным моментом обернулась: спустя пару месяцев Вадим открыл свое дело.

Расстались компаньоны по взаимному согласию, без обид и претензий: продукты остались за Ковалевским, техника, теперь уже медицинская, — за Ладышевым. Четыре года назад Валера перебрался в Россию, где занялся производством паст и кетчупов. У каждого сложился свой бизнес…

«И все-таки, как ни крути, везет мне по жизни на хороших людей. Надо навестить его в Москве, давно зовет…» — закрыл Вадим проспект.

В дверь постучали, и очень вовремя: приятные ностальгические воспоминания могли поглотить и надолго выбить из колеи.

— Входи, Владимир, присаживайся, — показал он взглядом на стул. — Начинай с главного — так, как тебя Саша учил. Если мне будет что-то непонятно, я тебя перебью. Итак, поехали…

Директором «Интермедсервиса» Красильников стал месяц назад, после того как сложил свои полномочия Александр Костенко, верой и правдой отслуживший в компании Ладышева восемь лет (пять из них — директором). Вадим взял его прямо с институтской скамьи и не пожалел: толковая голова, трудяга. Но прошло время, бывший студент вырос из коротких штанишек, захотел создать собственный бизнес, о чем прямо и сказал шефу. Тот не препятствовал: если человек решился открыть свое дело, то держать его не стоит. В кругу бизнесменов прибыло, и среди них лучше иметь друзей, чем врагов. Костенко многому у него научился, ему есть за что благодарить бывшего шефа. К тому же не конкурент, трудиться собирался не в медицинской сфере.

— …Следующее. Я тут собрал информацию по СМИ, — достал из папки файл Красильников. — Вот эти издания более или менее соответствуют нашему профилю, — показал он ручкой на выделенные позиции. — Но… Не знаю, Вадим Сергеевич, если учитывать специфику нашей работы, широкая рекламная компания, по-моему, не имеет смысла… Мы же не зубной пастой торгуем.

— А ты не беги впереди паровоза, — перебил его шеф. — В первую очередь я хочу знать, насколько действенна реклама в местных СМИ. Мнения «нужно или не нужно» я пока не спрашивал, — заметил он немного раздраженно. — Хотя, с другой стороны, похвально, что оно у тебя есть… А почему здесь нет «ВСЗ»? — пробежав глазами список, удивился он. — Насколько я осведомлен, это самая популярная газета.

— Ну… У них слишком пестрая тематика. Большей частью всякий ширпотреб для населения. С нашим специфическим товаром туда нечего соваться: все равно никто не станет читать. Это во-первых. Во-вторых, дорого. К тому же до Нового года там забиты все свободные площади, — развел руками Красильников. — Разве только подключите личные связи, — неуверенно предположил он.

— Какие связи? — вскинул голову Ладышев. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу прессу и все, что с нею связано.

«Проскурина так и не позвонила, — вдруг вспомнил он. — А ведь уже пятница. Капризничает или цену себе набивает?»

— Ну, тогда… Я, наверное, не до конца понял поставленную задачу, — побледнел молодой директор и судорожно сглотнул. — Виноват.

«Да нет, это я виноват, — подумал про себя Вадим. — Не смог ее верно сформулировать. А все потому, что не хочу раньше времени раскрывать свои планы».

— Ладно, — неожиданно миролюбиво заключил шеф. — Пока оставим этот вопрос. Я еще должен подумать. Кое в чем ты прав: есть у меня на примете одна журналистка, которая должна в этом разбираться… Теперь давай посмотрим цифры по производству. Проблему решили?

Красильников снова напрягся, достал из папки новый файл с бумагами, протянул шефу:

— Мы с главным бухгалтером проанализировали, почему произошло незначительное повышение себестоимости.

— Незначительное? — на сей раз шеф даже не пытался скрыть недовольство. — Мы с тобой не на нефтяном рынке играем, где в итоге одна и та же цена у всех вырисовывается, а мизерные центы превращаются в миллиарды. Наши конкуренты будут безумно рады даже минимальному повышению цены! Потому что у них появится шанс втиснуться в нишу, из которой их потом уже не выщемишь! — не сдержавшись, повысил он голос и нажал кнопку переговорного устройства: — Ксения Игоревна, пожалуйста, зайдите ко мне.

В ожидании главного бухгалтера он непроизвольно стал вычерчивать на листочке геометрические фигуры, затем отложил карандаш, повернулся в кресле к окну и, сложив на груди руки, задумался.

«Значит, вот как вы решили, Екатерина Александровна, — неожиданно вернулся он к мысли о Проскуриной и, уставившись на хмурый пейзаж за окном, с досадой прикусил краешек губы. — Ладно, посмотрим… Не таких звезд с неба снимали».

— Разрешите? — Ксения Игоревна просунула маленькую головку в приоткрытую дверь и, тут же широко ее распахнув, материализовалась полностью, заняв добрую часть проема. — Только что из банка… Ну где это видано, чтобы главный бухгалтер сама ездила по банкам, а? — пройдя к столу, принялась она возмущаться. — Да еще полночи не спавши: у внука зубки режутся. Надо брать еще одного человека! — заявила она и плюхнулась на стул.

— Нет проблем, — Ладышев повернулся к ней лицом и улыбнулся: — Делите фонд зарплаты бухгалтерии на троих и берите еще одного сотрудника. Но для начала — здравствуйте или утро доброе, Ксения Игоревна.

— Доброе, — буркнула в ответ Новожилова.

— Так что там случилось с вашим внуком? Зубки режутся? Но это же здорово: растет пацан! Скоро орехи грызть начнет!

Главный бухгалтер шумно вздохнула.

— Начнет… Скорее бы они свою квартиру отремонтировали. Тяжело мне с ними: одному внуку пять, второму полгода, сын работает сутками, невестка, конечно, вертится, только и я забыла, когда телевизор вечером смотрела, — в сердцах поделилась она и устало махнула рукой. — Которую ночь не сплю из-за этой себестоимости, а тут зубки. Жалко мне их вчера стало, забрала Антошку к себе, только его успокоила, сама задремала, так Зина ни свет ни заря позвонила: у нее тоже ребенок заболел. Отчитала я ее… Только разве не понимаю? У самой дети были малыми.

— Но ведь ваши-то дети выросли? — после паузы ободряюще улыбнулся Ладышев: человеку действительно тяжело, значит, надо поддержать. — Институты закончили, своих детей завели — старший внук в следующем году в школу пойдет. Все прекрасно, Ксения Игоревна, жизнь продолжается! Скоро съедет ваша молодежь, еще скучать будете!

Ксения Игоревна машинально кивнула, немного подумала и вдруг улыбнулась:

— Ох, и умеете вы, Вадим Сергеевич, стресс снять! Ну прям как доктор!

— Кто на что учился, — развел тот руками и перешел к делу: — Так что там в прошлом месяце случилось с себестоимостью?

Разговор затянулся почти на час, во время которого были вызваны директор небольшого производства в Колядичах, главный инженер, за ними пришел черед начальника коммерческого отдела, юриста, затем опять главного бухгалтера, но теперь уже представительства «Моденмедикал», а по совместительству второго бухгалтера «Интермедсервиса» — Анны Михайловны Калюжной. Тут же в дверь влетела запыхавшаяся Зина Шостак — секретарь шефа, «Моденмедикал» и «Интермедсервис». Как выяснилось, она дождалась врача, оставила семилетнего сына на подоспевшую свекровь, с которой после развода поддерживала хорошие отношения, и примчалась на работу.

— Анна Михайловна, Зина, хорошо, что вы обе здесь. Задержитесь еще на минутку.

В рабочей суете Ладышев окончательно забыл об утреннем раздражении, подписал последнюю бумагу и, пытаясь сосредоточиться, потер виски.

— Мы можем ввести в штат представительства еще одну единицу?

— Кого и когда? На какую должность? — живо отреагировала невысокая, энергичная секретарша, которая внешне никак не соответствовала своим тридцати семи годам: двадцать пять, не больше.

— Так ведь смета на квартал утверждена! — удивленно посмотрела на начальника бухгалтер. — Вадим Сергеевич, может быть, с нового года? Полтора месяца всего осталось.

— Разве переделать смету займет много времени?

— Ну, не то чтобы много…

— Тогда к чему лишние вопросы?

— Работы много, — виновато вдохнула Калюжная. — А тут еще… Я хотела три дня за свой счет попросить, с зубами до конца разобраться. Муж на следующей неделе с Севера прилетает.

Бухгалтер покраснела и смущенно уставилась в пол, чем заставила Ладышева улыбнуться: полгода назад сорокачетырехлетняя Анна впервые в жизни вышла замуж за свою первую и последнюю любовь. Эта душещипательная история могла бы лечь в основу мелодрамы: любили друг друга еще со школы, собирались пожениться, но из армии жених вернулся вместе с беременной молодой женой. Несмотря на то, что этот скоропалительный брак вскоре распался, девушка не смогла простить парню предательства и гордо ответила «нет» на предложение руки и сердца. Тому ничего не оставалось, как завербоваться на Север.

Снова встретились только на двадцатипятилетие окончания школы и поняли, что по-прежнему любят друг друга. Вот такая история, стоившая обоим стольких бездарно прожитых лет.

— Ну, если муж приезжает… Хорошо, — согласился Ладышев. — С этим делом можно повременить. Тем более что для начала я хочу получить согласие самой кандидатуры. Поговорим через неделю в понедельник, когда вернусь с выставки. Что с билетом на Дюссельдорф? — обратился он к секретарше.

— Вот, — Зина вытянула из папки конверт с логотипом «Люфтганза». — Вчера вечером подтвердили броню. Я, как только смогла из дому вырваться, первым делом в агентство помчалась. А новую визу вам успеют открыть? — забеспокоилась она.

— Обещали. В понедельник утром поеду за паспортом. Спасибо, пока все свободны. А вы, Анна, берите свои три дня и встречайте мужа во всей красе, с голливудской улыбкой, — подбодрил он пунцовую от смущения женщину.

— Вадим Сергеевич, а можно узнать: новый сотрудник… он — мужчина? — игриво улыбнулась Зина. — Холостой или женатый?

Зная о большом желании Шостак заново устроить личную жизнь (менее года назад она развелась со вторым су-пругом), Ладышев усмехнулся:

— Я тебя разочарую, Зина, но будущий сотрудник — женщина. Замужняя. Насколько я осведомлен, счастлива в браке.

— Жаль… — опечалилась секретарша. — Хотя, с другой стороны, даже хорошо: конкуренток меньше! — тут же воспряла она духом и вслед за Анной Михайловной скрылась за дверью.

С улыбкой посмотрев им вслед, Вадим задумался, затем взял со стола телефон и нашел в меню номер Проскуриной. Однако со звонком решил повременить.

— Зина, найди мне все последние номера «ВСЗ», — произнес он в переговорное устройство.

— За какой срок?

— За две недели.

— Будет сделано!

Каким образом секретарше удастся раздобыть номера ежедневной газеты, раскупаемой как горячие пирожки, Ладышев не представлял, но не сомневался: поручение будет выполнено. Зина принадлежала к той породе инициативных людей, для которых самое нереальное задание являлось катализатором заложенных природой организаторских способностей: найти ненаходимое, узнать неузнаваемое, достать недоставаемое. Казалось, для нее не было ничего невозможного, и за десять лет совместной работы шеф не единожды в этом убеждался.

Где-то через полчаса на его столе уже лежала стопка требуемых газет.

— Одного номера не хватает, — виновато вздохнула секретарша. — Но его можно в Интернете посмотреть. Вам помочь?

— Спасибо, — подтянул к себе прессу Ладышев. — Я сам.

«Интересно, о какой статье она тогда волновалась? Наверняка об одной из этих, — просмотрев все, что напечатано за подписью Проскуриной, выделил он две большие публикации: одна о молодом талантливом скульпторе, другая о новомодной попсовой певице. — Первая — любопытна, вторая — шелуха, заказной мусор. Странно, почему больше ничего нет, даже крохотных заметок? А это что? „Беспредел на дорогах“… На улице Тростенецкой… на глазах многочисленных очевидцев виновник ДТП избил нашего корреспондента Екатерину Проскурину и ее подругу Елену Колесникову и, не дожидаясь приезда машины ДПС, скрылся с места… Редакция газеты „Вчера. Сегодня. Завтра“ заявляет, что не оставит это вопиющее происшествие без внимания. И не только потому, что пострадал уважаемый и любимый читателями журналист. В последние годы…»

Дочитав небольшую заметку до конца, Вадим, приоткрыв окно, закурил прямо в кабинете, снова пролистал последние номера и решительно набрал номер Кати.

— Добрый день! — ответил ему звонкий девичий голос, принадлежавший явно не Проскуриной. — Ольга Стрельникова! Представьтесь, пожалуйста.

— Ладышев… Вадим Сергеевич. День добрый, — растерянно пробормотал он. — Я хотел бы поговорить с Екатериной Александровной. Простите, я, наверное, ошибся номером…

— Нет, не ошиблись. К сожалению, она не может вам ответить. Ее нет. А вы по какому поводу ее разыскиваете? Вы… — сделала короткую паузу девушка, — не из шоу-бизнеса?

— Почему вы так решили? — удивился Ладышев: с таким предположением о роде своей деятельности он сталкивался впервые.

— Голос у вас приятный, поставлен, как у артиста, — нисколько не смущаясь, пояснила девушка.

— Нет, я не имею отношения к шоу-бизнесу, — усмехнулся Вадим. — Я хороший знакомый Проскуриной и только что из вашей заметки узнал о ДТП…

— Видно, не очень хороший, если узнали неделю спустя, — съязвила Стрельникова, явно потеряв интерес к собеседнику. — У нас в редакции после выхода номера телефоны раскалились: народ желал знать, что случилось с Катериной Александровной и насколько сильно она пострадала.

— А она сильно пострадала? — забеспокоился Вадим. — Она в больнице? В какой?

— К счастью, она не в больнице. А насчет «пострадала»… как вам сказать… Перело