Герои этой книги – сказочные персонажи, существа и вещества, шагнувшие из одного мира в другой – быть может, менее сказочный, зато более абсурдный. И очень похожий на наш. Золушка сражается с дедлайном. Гадкий Утёнок рассказывает добропорядочным лебедям сказки из своей порочной городской жизни. Орфей заключает выгодный контракт с адским импресарио. Бездельница-Золушка треплет нервы своей добродушной мачехе. Снегурочка поселяется летом в обычном коттеджном посёлке. Прометей похищает кое-что у людей и приносит на Олимп. Познания в области маркетинга позволяют королю выдать замуж некондиционную принцессу. Злое Зло покушается на средневековый домик, находящийся под охраной ЮНЕСКО. С двенадцатым ударом часов принц превращается в пьяного придурка. Мастер по волшебным палочкам переключается на изготовление волшебных зубочисток. Фея-крёстная улетает в Тибет.

Ольга Лукас

Золушки на грани. Без купюр

Все сходства с реальными сказочными персонажами неслучайны. Если вы узнали себя в одном из героев этой книги – поздравляем. Вы – сказочный персонаж.

Дедлайн

Вот уже вторую неделю Золушка сидит за печкой и ковыряет в носу. Ей совершенно нечего делать. Злая мачеха и сестры режутся в карты на веранде и не зовут ее к себе, отец уехал в город на ярмарку, фея-крестная приходит на помощь только в безвыходных ситуациях, а сейчас у Золушки есть сразу несколько выходов: пойти на крыльцо и там ковырять в носу, перестать ковырять в носу и походить по саду, разбросать по кухне мусор, а потом его подмести. Золушка выбирает сад и гуляет там до самого вечера. Было бы не так скучно, если бы в саду росло хоть что-то, кроме репейника и крапивы, но относительно оформления сада мачеха указаний не давала.

Неожиданно всё приходит в движение. Отец приехал из города с важным известием: скоро во дворце будет бал! Сонное царство встрепенулось, мачеха и сестры кинулись умываться, прихорашиваться, наряжаться и придумали для Золушки тысячу милых поручений, которые она с радостью исполняет: ведь это только в старой сказке ее эксплуатировали бесплатно, современная же Золушка получает за свой труд деньги, и весьма неплохие.

Выполнив все поручения, она информирует мачеху о том, что тоже не прочь съездить на бал, а то скучно уже бродить по саду или ковырять в носу, сидя за печкой.

– Золушка… Так-так, – роется в ежедневнике мачеха, – Сейчас-сейчас.

У сестер нет ежедневников, потому что они еще молоды и надеются на свою память. А отец Золушки моет машину в гараже – как-то неприлично приезжать на бал на грязном кадиллаке, не Дикий все же Запад, а приличное королевство!

– О, Золушка! – вдруг оживляется мачеха, – Ну да, конечно. Ты сможешь поехать на бал. Ты непременно сможешь, моя девочка. Только завтра же у нас конец месяца. А до конца месяца – вот тут у меня все записано – ты должна перебрать два амбара зерна, заплатить за квартиру, за газ, за воду, а также за свет, посадить триста розовых кустов, переустановить Windows, вырастить три дюжины огурчиков и замариновать их, как я люблю, ну а потом, конечно, можно и на бал.

– И перешей мою синюю юбку, чтобы она на меня налезла! – пищит средняя сестра.

– А мне погладь брюки, да смотри, хорошенько! – басит старшая.

При помощи феи-крестной Золушка, конечно, поднимает весь этот объем работ, но на бал ей уже не хочется, тем более, что из банки растворимого кофе получился довольно уродливый запорожец, а не прекрасный белый лимузин, как в прошлый раз, из тюбика зубной пасты.

Через день после того, как все семейство вернулось из города, Золушка просит мачеху очертить фронт работ на месяц, но мачеха еще не отошла после поездки во дворец:

– Да отстань ты, до конца месяца еще целый месяц, успеется!

… вот уже вторую неделю Золушка гуляет по саду. Можно, конечно, за печкой ковырять в носу. Можно сидеть на крыльце. Можно отсчитывать дни и часы, оставшиеся до следующего бала, когда мачеха вновь очнется и вспомнит обо всем, что Золушке надлежит сделать до конца месяца…

У Золушки в каморке припрятана жестянка из-под дорогих сигар. Интересно, из нее получится вертолет, чтобы улететь отсюда хоть куда-нибудь? На Дикий Запад, например.

У самого синего моря

Возвратился старик ко старухе (ну, после того, как она захотела стать владычицей морской, а рыбка ничего не ответила, хвостом по воде плеснула и ушла себе в синее море). Видит – перед ним его старая землянка, на пороге старой землянки сидит его старая старуха, перед ней разбитое (и старое) корыто, жизнь, кажется, не задалась под самый занавес – и тут вдруг – бац – глядит старик на старуху и понимает, что у неё зрачки вовсе не человеческие, а какие-то кошачьи, продольные такие. Старик запаниковал, побрёл обратно к синему морю, стал кликать золотую рыбку. Рыбка не вернулась, зато из моря, не очень далеко от берега, вынырнула странная посудина из желтого металла, наподобие огромного яйца, только с оконцами круглыми. А из этого яйца – труба торчит самоварная, словом, пора драпать, пока не началось.

Старик повернулся спиной к синему морю, и побежал, быстро-быстро перебирая ногами, а вслед ему с диковинной лодки кричали по-ненашему: «Run, Forrest, run!» Старик добежал до противоположного побережья, развернулся и побежал обратно. Прибегает к своей старой землянке, видит разбитое корыто, на пороге сидит старуха – но не его, а какая-то посторонняя совсем. Старик в ужасе рот рукой прикрыл, потом за лицо себя пощупал – и ахнул! Пока он бегал – у него борода до пола выросла, и сам он на 100 лет состарился, а эта, новая старуха ему вовсе даже внучкой приходится (что странно – детей-то у них с его собственной старухой не было). Старик струхнул, побежал снова к морю – правильному, тому, в котором золотая рыбка жила – добежал до берега, потрогал себя за лицо – а никакой бороды-то у него и нет вовсе, и вообще он стал молодым красавцем. Да и в море поверх текучих вод лебедь белая плывёт. «Тьфу ты, опять перестарался!» – сплюнул старик и медленно, степенно, как старикам и положено, пошел обратно к своей землянке.

– Ну, наконец-то ты вернулся! – воскликнула старуха. Вроде по виду – своя, родная, но старик всё же навострил уши: а где привычное «Дурачина ты, простофиля!»

– Я уже все сети расплела. Днём сплету – ночью расплету. Женихи неладное заподозрили, хотели дозорного оставить, но тут ты как раз и вернулся.

– Какие ещё женихи? – загремел старик, – Кто на мои сети позарился? Где они, гады, убью их всех!

– Во-он там они сейчас, пируют, – указала пальцем старуха, и старик поплёлся во-он туда – убивать женихов. Но пришел снова – к синему морю.

– Дурачина ты, простофиля, – сказала ему рыбка, – Чего тебе ещё не хватало?

– Где женихи? – тупо спросил старик.

– Возвращайся назад, будут тебе женихи, – посулила рыбка.

Делать нечего – побрёл старик обратно к землянке. А вместо землянки стоит изба какая-то незнакомая, а на улице отчего-то зима, снегу нападало, собаки из сумерек гавкают, а в избе вместо старухи сидят два разбойника, пьют зелено вино из горла и интересуются: «Доцент, ты где был?»

– Рыбу ловил! – с перепугу признался старик.

– А шлем куда дел? – продолжали допытываться разбойники.

– Ой, точно! Шлем-то я и забыл! – обрадовался старик и дал дёру. Снова к синему морю прибежал, стал кликать золотую рыбку.

– The subscriber is not available now! – высунулась из синего моря его старуха и снова скрылась в волнах. Видимо, сама угодила в услужение к золотой рыбке за вздорный свой характер.

Делать нечего. Побрёл старик обратно. Всю жизнь ведь туда-сюда бегать не будешь, тем более, сколько ему жить-то осталось, будь, что будет, от судьбы не уйдёшь.

Подошел старик к своей старой землянке (старухи отчего-то нигде видно не было), оттолкнул ногой разбитое корыто, пригляделся – а это и не землянка перед ним, а так, одна видимость, доска размалёванная. Обошел старик эту доску, а за ней – хоромы царские, точь-в-точь такие, в которых старуха царствовала. Но и хоромы не всамделишные были. За ними боярский терем скрывался, тоже на доске рисованный, за теремом – снова землянка, и корыто рядом с ней обнаружилось хорошее, новое, но и корыто, и землянка, опять оказались фальшивкой. Так старик снова дошел до синего моря – уж оно-то было настоящим, мокрым, подвижным, изменчивым и простиралось до самого горизонта. Покликал старик золотую рыбку, и она приплыла к нему – к самым устам сахарным на высокой волне прикатила. Старик, не долго думая, поцеловал рыбку – после всего, что ему довелось повидать, такой поступок вполне естественным казался – а рыбка, не будь дура, оземь ударилась и превратилась в прекрасную девушку. Поглядел старик на своё отражение в воде (море сразу затихло, стало неподвижным, как по заказу) – а он и не старик уже, а добрый молодец.

– Дурачина ты, простофиля, – ласково сказала девушка.

– Уф! – успокоился старик (уже не старый), – Теперь полный порядок!

– Да, – улыбнулась девушка, – Заклятье спало. Только больше не называй меня ни рыбкой, ни золотцем, а то оно опять вернётся.

– Хорошо, зайка моя, – машинально ляпнул старик и съёжился, ожидая неминуемого превращения. Но в первый раз прощается. Даже корыто сделалось новое, хорошее, совсем как на свадьбу дарили.

Старые друзья

Слишком долго Колобок пел медведю свою песенку, так что лиса устала его поджидать и отправилась на поиски более лёгкой добычи. Приходит Колобок на условленное место – а лисы нет. Сидит под деревом какой-то барсук, ну что такое барсук против лисы? Ушел от него Колобок. И от лося ушел. И от кабана. И от африканского крокодила. И от полярной куропатки. Лиса тоже времени зря не теряла: от неё не ушел никто. Одинокая лиса и неприкаянный Колобок потом ещё много лет бродили по лесу, прежде чем пути их пересеклись.

– Привет, Колобок.

– Привет, лиса. Знаешь, если бы я встретил тебя лет десять назад, я бы наверняка попался.

– Знаю. Для начала я бы попросила тебя спеть мне песенку.

– Ну, а я спел бы. Я бы не смог тебе отказать.

– А я бы притворилась глухой: «А? Что? Не слышу! Сядь ко мне близко-близко».

– А я только об этом бы и мечтал! И сел бы, как миленький!

– И тут я бы тебя и слопала!

– Точно, ты бы меня слопала, а я бы даже не сопротивлялся.

– Да ну?

– Честное слово, мне бы это даже понравилось.

– Мне бы тоже.

Оба они молчат, вздыхая о несбывшемся.

– Но сейчас, знаешь, я уже не стала бы тебя есть, – продолжает лиса. – Ну, то есть, я могла бы, и мне бы даже понравилось.

– Да, я тоже мог бы, – кивает Колобок, – И сесть поближе, и песенку спеть. С большим удовольствием!

– Но это уже будет не то, – резюмирует лиса. – Это уже будет вполсилы, понимаешь? Потому что и ты знаешь, и я знаю, что можно прожить и без этого.

– Пожалуй. А ведь несколько лет назад я бы сам прыгнул к тебе в пасть!

– Может, оно и к лучшему, что мы тогда не встретились?

– Скорее всего.

– Ладно, давай уже заказ сделаем, – решительно говорит лиса и захлопывает меню.

– Ага, – копирует её жест Колобок и подзывает официанта. – Значит, один пирог с зайчатиной, уши волчьи вяленые, по-сычуаньски, и порцию тушеной медвежатины.

– Мне – то же самое, – улыбается лиса, и шепотом, чтобы слышал только официант, добавляет, – А на десерт – караоке.

Зелья отца Лоренцо

Ромео ворвался в склеп, в котором покоилось тело Джульетты, проглотил заранее припасённый яд и рухнул на каменные плиты рядом с возлюбленной. Вернее, ему показалось, что он падает – на самом деле он всего лишь стремительно уменьшался в размерах. «Муж мой, где ты?» – воскликнула очнувшаяся от сна Джульетта. Только эхо ответило ей. «Наверное, я слишком рано проснулась!» – сообразила она. К счастью, в изголовье своего печального ложа Джульетта обнаружила пузырёк с зельем, похожий на тот, что дал ей Лоренцо. «Выпью снова и ещё немного посплю. Страшно одной в гробнице ночью. А когда придёт Ромео – он меня разбудит». – решила Джульетта. Глотнув из пузырька, она стала вытягиваться и расти, так, что вскоре еле помещалась в просторном семейном склепе. Чтобы не снести крышу, Джульетта легла на пол – и тут только увидела крошечного Ромео.

– Муж мой… – прошептала она, – Неужели на Монтекки и Капулетти эти зелья действуют по-разному, и мы никогда больше не будем вместе?

– Это мы ещё посмотрим! – выкрикнул Ромео, и бесстрашно откусил большой кусок какого-то незнакомого растения, вплетённого в цветочную гирлянду, украшавшую ложе Джульетты. В воздухе повисла загадочная, похожая на половину сырной головы, улыбка – то ли кошачья, то ли призрачная, сказать наверняка было нельзя. Джульетта последовала его примеру и проглотила чуть не половину гирлянды. И разлетелась на тысячу тысяч светлячков.

Тут, как назло, в склеп начали проникать убитые горем родственники Джульетты. «Я, наверное, сплю!» – прошептала леди Капулетти и принялась бездумно поглощать лепестки розы. Никогда ещё в прекрасной Вероне не приземлялись инопланетяне, поэтому маленький зелёный человечек, в которого она превратилась, произвёл настоящий фурор. «Это конец!» – только и смог произнести отец Джульетты, залпом выпивая из неизвестно как оказавшегося у него в руках кубка то ли вино, то ли валерьянку. Внешне он не изменился ничуть, однако бедняга почему-то сразу понял, что стал Монтекки, и что это – навсегда.

Через пару часов, когда развеялись чары, превратившие Ромео и Джульетту в Чеширского кота и стаю светлячков, в семейный склеп Капулетти можно было пускать зевак – за большие деньги, разумеется. Диковинные животные и странные растения, гномы и феи, существа, каких нет и не может быть в этой реальности, и такие причудливые твари, которых придумают ещё только через несколько сотен, лет топтались на месте, пытались рассмотреть свои руки и ноги (если, конечно, в новом воплощении они были наделены руками, ногами или хотя бы глазами), шарахались от других таких же несчастных, угодивших в чародейские сети, в попытке проснуться щипали и кусали себя до крови (если у них были зубы, ногти или хотя бы кровь).

– Видно за наши проступки мы попали в ад, – прошептала Джульетта.

– Лучше в аду – с тобой, чем без тебя – в райских кущах, – предсказуемо ответил Ромео.

Когда заклятье спало со всей компании, и Монтекки снова стали Монтекками (непонятно, как они очутились в чужом склепе), Капулетти превратились обратно в Капулетти, им уже было не до старинной вражды.

– Вы представляете, каково это – стать чертополохом?

– Вам-то ещё повезло, вы хоть знаете, чем были. А я? Щупальца, щупальца, щупальца по всему телу, и при этом, кажется, совсем нет сердца!

– А вам приходилось быть лепреконом? Вообще-то нам положено отдавать горшочек золота тому, кто нас поймает. Но у меня-то не было никакого золота, я ведь не настоящий лепрекон. Пришлось уворачиваться от всех и каждого. Хотя меня, кажется, никто и не думал ловить…

Поодаль, на старинной могильной плите, сидели, обнявшись, Меркуцио, Тибальт и Парис.

– Чертополохи! Щупальца! Эка беда, ай-ай-ай, какие мы нежные! – переговаривались они, – А как бы им понравилось быть мертвецами? Ну-ка, братцы, выпьем ещё вина и забудем прежние разногласия.

– Какое счастье снова быть собой, быть человеком! – на все лады твердили спасённые веронцы.

– Просто невероятное счастье! Ах, взгляните на Джульетту! Она жива, она снова с нами!

– Кажется, нас заметили, – вздохнул Ромео, поворачиваясь к своей возлюбленной, – Где мой кинжал? Заколемся разом, но не дадим нас разлучить!

– Погоди, – слегка отодвинула его в тень Джульетта, – Здравствуйте, мама, здравствуйте, папа. Хочу представить вам своего супруга. Законного супруга. Нас тайно обвенчал отец Лоренцо.

– Да-да, я их действительно обвенчал, – своевременно появился в дверях упомянутый.

– Ромео? Ну что Ромео? – философски сказал отец Джульетты, – Мы такого сегодня навидались: все эти горгульи, демоны, эльфы, трёхголовые псы до сих пор так и стоят у меня перед глазами. Да право, по сравнению с ними антропоморфный шалопай Ромео видится мне посланцем небес. Будьте счастливы, дети. Иди ко мне, Монтекки! Давай обнимемся, что ли, старый ты мошенник.

Несмеяна

В некотором царстве всё время шел дождь. Не то чтобы каждый день лило, как из ведра, но уж точно не было в этом царстве ни одной полностью солнечной недели. Поэтому жителям приходилось придумывать разные полезные изобретения, спасающие от сырости обувь, огороды и дома. И только настроение жителей царства было ничем не спасти и не исправить: все они от вечных дождей стали унылыми, печальными какими-то, и никто не мог их развеселить больше, чем на пятнадцать минут. Придворный психолог специально засекал время и потом выступал по телевизору с обеспокоенной речью. Сколько ни надрывались многочисленные артисты и клоуны на улицах и площадях царства – ни в какую. Придёт народ, посмеётся пятнадцать минут – и снова в меланхолию ударяется, а некоторые заодно и в депрессию.

А ещё в этом царстве, прямо во дворце, жила царевна красоты неописуемой. Её фотографии часто печатали на обложках разных модных журналов, даже иностранных. Но вот беда: если прочих жителей царства можно было хотя бы на пятнадцать минут рассмешить, то царевну – ни на секундочку! Старухи-сплетницы говорили, будто царевна-несмеяна целыми днями сидит в своих покоях и плачет, плачет, плачет – потому и дождливо в царстве. А плачет она, дескать, оттого, что нету у неё мужа, а пора бы!

Окрестные царевичи, принцы и князья, поверив в эти сплетни, многократно раздувшиеся от пересказывания в дождливую погоду, целыми толпами съезжались во дворец, чтобы рассмешить царевну. Почему-то им казалось, что смех – самый простой путь к её сердцу.

На самом деле царевна-несмеяна никогда не плакала (и не смеялась, как вы знаете, тоже). Она сидела в своей комнате или гуляла по саду, или танцевала на придворной дискотеке всегда с одинаково приятным задумчивым выражением на лице. Понятно, что отбоя от кавалеров у такой прекрасной неземной девы не было, и царевна-несмеяна дарила свою благосклонность то одному, то другому.

– Стыд один, – басил папенька царевны, царь, стало быть. – А также срам! Ты бы что ли выступила со страниц модного журнала, да сказала, что не нужны тебе эти балаганы заезжие и царевичи худородные. Я в завещании уже написал, что моим наследником будет сын двоюродного брата Авдея, тоже царя. У Авдюхи много сыновей, ему не жалко. Живи как хочешь, я тебя неволить не буду, только избавь нас от женихов, а то я им головы рубить начну. Вот ей-богу, завтра же верну из ссылки палача, даже не поленюсь указ надиктовать и подписать!

– Что вы так нервничаете, папенька? Народ, как вы меня учили, требует не только хлеба, но и зрелищ. Так зачем же нам прогонять принцев с их смехачами, шутами и клоунами? Мне-то, конечно, они кажутся глупыми и несмешными, но людям нравится. И заметьте – нам эти представления не стоят ни гроша. Если я прогоню женихов, народ может взбунтоваться, а это так утомительно, когда народ бунтует.

– Ты права, моя красавица, – всякий раз соглашался царь. – Придётся терпеть этот срам. Всё-таки цирк лучше, чем революция.

А принцы, царевичи и королевичи всё везли и везли в дождливое царство своих смешных артистов. Однажды даже приехал такой принц, который сам сочинял весёлые истории и с выражением зачитывал их почтеннейшей публике. Истории у этого принца оказались – не в пример предыдущим – действительно смешными. Царевна-несмеяна, изволив выслушать их, несколько раз хлопнула в ладоши, а уж придворные-то как покатывались! Гогот стоял – на всё царство, даже шума дождя не было слышно.

– Ну, насмешил, – утирая слёзы, сказал царь. – Это ж надо так завернуть было! Вот умора.

– Благодарю вас, – поклонился принц. – Только вот дочери вашей, кажется, совсем не понравились мои истории, а я ведь так надеялся её развеселить!

– Отчего же, юноша? – снизошла до ответа царевна-несмеяна. – У вас очень весёлые истории. Я бы с удовольствием послушала ещё.

– Так почему вы не смеётесь над ними? – чуть не плача, спросил принц (он почему-то был уверен, что всякий, кто не смог рассмешить царевну-несмеяну, отправляется прямиком на плаху, а не к себе домой).

– Ну что вы как сговорились все? – топнула ногой царевна. – Это мой маленький девичий секрет! Много лет назад старая колдунья из тёмного леса сделала мне пластическую операцию, чтобы я всегда оставалось молодой красавицей. Только опыт у неё небольшой в этом деле был. И вот – издержки. Ни улыбнуться, ни заплакать. Но лицо вышло отменное, сорок лет держится!

Сказки Гадкого Утёнка

Наступила весна, и птицы стали возвращаться из тёплых краёв в родные гнёзда. Пруд, на котором поселился Гадкий Утёнок, находился как раз на пересечении нескольких крупных воздушных магистралей, а это означало, что шанса избежать встречи с пернатыми насмешниками – нет.

Зима выдалась холодной, и Гадкому Утёнку пришлось покинуть свой пруд и переместиться в город, где ждал его канал, не замерзающий всю зиму. Вороны утверждали, будто в этот канал сливают вредные химикаты, но кто будет слушать каких-то ворон? Гадкий Утёнок ещё летом наведывался сюда: химикаты были совсем не вредные – после них мир становился немного другим, а наш герой любил разнообразие.

Спрашивается – а почему же он на этом канале не поселился? Тепло, спокойно, заводы сливают в воду химикаты совершенно бесплатно, а если захочется домашней пищи, то можно долететь до ближайшей помойки, что возле заводской столовой, разогнать ворон и наглых чаек и полакомиться вкусными объедками. Часто Утёнок именно так и поступал.

– Шухер, ребята, Гадкий летит! – кричал, бывало, какой-нибудь наблюдательный воробей, и птицы покидали пиршество, хватали недоеденные кусочки и убирались прочь. Наблюдательного воробья в этой давке чаще всего затаптывали, а Утёнок выбирал из оставшихся объедков самые роскошные и обедал в одиночестве. Никто не хотел разделить с ним трапезу: уж больно он был гадок!

Но вот закончилась эта скучная, утомительная зимняя пора, когда даже смешные химикаты из канала уже не кажутся такими смешными из-за холода и одинакового белого снега, укрывающего землю, и Гадкий Утёнок вернулся на свой пруд.

Первая, самая ранняя стая прекрасных лебедей, опустилась на недавно вылупившуюся из ледяного яйца воду ранним утром.

– Ну что, друзья, ничего так лужица? Взбудоражим её по-нашенски? – спросил вожак стаи.

– А то! – отвечали прекрасные лебеди, – Только разомнёмся немного.

И они стали разминаться, плескаться, нырять и радоваться тому, что зима закончилась и они снова вернулись на родную землю.

Гадкий Утёнок сидел в зарослях камыша и снисходительно наблюдал за этой аква-аэробикой. Он так хорошо замаскировался, что лебеди думали, будто они на этом пруду совершенно одни. «Всё, сил моих больше нет, – вздохнул, наконец, наш герой, – Пускай меня заклюют эти гордые птицы, но я должен всё им рассказать!»

Когда белоснежный лебедь, ещё более прекрасный, чем те, что резвились в пруду, выбрался из своего укрытия, вся стая зааплодировала ему.

– Поглядите, кто к нам плывёт!

– Где, где?

– Да вон же, вон! Как он грациозен!

– Как строен!

– Как гармонично сложен!

Гадкий Утёнок поклонился почтеннейшей публике – о том, что он прекрасен, ему не нужно было напоминать, даже глупые городские вороны, даже опустившиеся помоечные чайки с этим не спорили.

– Добро пожаловать домой, братья, – хорошо поставленным баритоном сказал Гадкий Утёнок.

– И сёстры! – крякнули сёстры. На них цыкнули.

– И сёстры, да, да, конечно, и сёстры, – устало кивнул Гадкий Утёнок. – Всю зиму я мечтал о встрече с вами. Всю долгую снежную зиму…

Лебеди затаили дыхание. Он провёл в одиночестве целую зиму – шутка ли!

– Я страдал от холода, голода, но более всего – от скуки. Я скитался, побирался и надирался. В кровь разбивался и нарывался. Зарывался, скрывался, срывался… Но знал, что зима рано или поздно закончится, и я смогу… О, нет… Нет, не смогу… – Гадкий Утёнок картинно-устало провёл крылом по глазам.

– Ты сможешь! Ты сможешь! – поддержала его стая.

– Вы вправе осудить меня, – вздохнул Гадкий Утёнок. – Ибо жизнь моя так не похожа на вашу – правильную, добропорядочную и степенную. Я гадок, о нет, я омерзителен! Я недостоин находиться в одном водоёме с такими благодетельными птицами…

– Достоин! Достоин! – ревела стая. – Давай, рассказывай!

И Гадкий Утёнок, горько усмехаясь и надолго замолкая, рассказал им всё о своей порочной жизни на этом уединённом озере. Он не утаил ничего, ни единой подробности, но слушатели хотели продолжения.

– Извините, мои дорогие собраться, но я так утомлён, что не могу более продолжать! – взмолился Гадкий Утёнок, – Прилетайте сюда как-нибудь ещё, если захотите послушать исповедь оступившегося порочного лебедя.

– Мы прилетим, мы прилетим обязательно! – загалдела стая. – А теперь позволь мы принесём тебе самой вкусной и изысканной еды, какую только сможем найти в окрестностях этого пруда! Не откажи в любезности!

– Валяйте, – безразлично махнул крылом Гадкий Утёнок. – Сегодня у меня вряд ли хватит сил на то, чтобы отправиться обедать на помойку.

– Он обедает на помойке! О! – пришли в экстаз лебеди и обеспечили Гадкого Утёнка запасом продовольствия на целую неделю.

А через неделю на пруд опустилась новая стая. Она плескалась и резвилась в прозрачных водах, а потом из зарослей камыша выплыл некий одинокий красавец.

– Вы можете заклевать меня, прекрасные гордые птицы, – начал он свой рассказ. – Но у меня нет более сил хранить молчание…

Его слушали, не перебивая. Каждому добропорядочному лебедю хочется хоть на мгновение почувствовать себя Гадким Утёнком. Но на то, чтобы действительно стать таким, у большинства птиц чаще всего не хватает ни сил, ни смелости.

Всё лето Гадкий Утёнок только и делал, что рассказывал любопытным пернатым собратьям истории из своей многогрешной жизни, да объедался вкусными подношениями, даже потолстел немного.

Ну ничего. Скоро наступит морозная и голодная зима, и ему снова придётся вести исключительно гадкую жизнь, чтобы следующим летом было о чём рассказать этим перелётным простофилям.

Помни про Эвридику

Орфей спускается в царство Аида, у входа его приветствует плакат «У нас не умирают». По земле стелется белый туман, над головой клубится серый. В тумане бродят тени. Как среди них искать Эвридику – совершенно непонятно.

К полудню туман рассеивается, тени становятся похожи на обычных людей. Орфей свободно бродит среди них, прислушивается к разговорам. Какие пограничные посты? Какие документы? О чём они? У него есть только один документ, самый главный – на освобождение Эвридики. Но как он найдёт её в этой толпе? Надо же, сколько народу уже поумирало.

Орфей присаживается на камень и перебирает струны – может быть, если он будет петь её любимые песни, Эвридика найдёт его сама?

Эвридики всё нет, зато местным жителям, похоже, песни тоже понравились. Они кидают к ногам Орфея монеты, и через несколько часов проголодавшийся певец уже стоит у ларька и жуёт адскую шаверму. Тут же зарабатывает адский гастрит.

– Ты, что ли, так хорошо играл? – спрашивает у Орфея кто-то из местных.

Это – знаменитый организатор концертов. Во всех областях Аидова царства любят музыку, и готовы платить за неё хорошие деньги.

Орфей нанимается на работу – если тут и вправду кругом границы и документы, то этот человек поможет ему свободно перемещаться везде. Здесь нет справочной службы и невозможно узнать, в какой из областей томится Эвридика. Работодатель говорит, что когда-то очень давно души в царстве Аида разбились на группы по интересам и стали огораживаться от соседей. Скажем, убийцам не хотелось иметь ничего общего с судьями, а художникам – с бюрократами. Постепенно границы стали такими крепкими, что не всяким документом их перешибёшь. Но для тех, кто умет развлечь местных жителей прекрасной песней, границы открываются.

Несколько адских лет уходит на то, чтобы объездить с гастролями где-то треть царства Аида. Орфей уже привык к своему положению, про Эвридику вспоминает только во сне. Однажды после концерта он сидит на скамеечке под раскидистым дубом, перебирает струны, напевает что-то, и тут перед ним возникает Эвридика.

– Ты тоже умер? – говорит она, – Надо же, а талант остался с тобой. Я слышала, что все таланты исчезают, как только нас закапывают в землю.

– Так я не умер! – очухивается Орфей, – Наоборот, я пришел за тобой. Вот документы!

Документы на спасение поистрепались, но Орфей всегда носит их с собой, как талисман, как память о том, что он всё-таки живой.

Орфей и Эвридика берутся за руки и идут прочь. Они проходят несколько адовых областей, и никто не задерживает их.

Следом за Орфеем бегут все его импресарио и концертмейстеры, кричат: «Не покидай нас!», предлагают заоблачные гонорары.

Осталось только миновать ворота, ведущие наружу – Цербер уже открыл их, стоит рядом, отдаёт честь, прикладывая лапу попеременно к каждой из трёх голов.

Организатор концертов рвёт на себе волосы, выкрикивает в отчаянии какую-то сумму.

– Серьёзно? Но тогда вы будете работать себе в убыток, – оборачивается к нему Орфей. И исчезает.

Эвридика стоит на пороге мира живых, держит в руках документы. Цербер продолжает отдавать честь, теперь уже хвостом.

Она выходит, никто её не задерживает. После того, что произошло, ей хочется умереть. А в царстве Аида не умирают.

Маленький принц и большие амбиции

У одного маленького принца было очень маленькое королевство: оно ему от предков в наследство досталось. Когда принца принудили вступить во владение этим наследством, в маленьком королевстве обнаружились только долги, неоплаченные счета и непогашенные кредиты. Больше там ничего не было. Нет, вру. У забора росла крапива, а в заброшенном свинарнике доживали последние денёчки две исхудавшие до последней стадии дряхлые свинки.

Маленький принц первым делом, как проснулся, привёл в порядок своё королевство. Крапиву выкорчевал, а вместо неё посадил под окнами крошечного ветхого замка розу. Свиньям прописал усиленное питание, и через какое-то время оказалось, что вовсе это не престарелые хрюшки, а вполне молодые особи, так что вскоре всё королевство (кроме клумбы под окном, на которой росла роза) упорный принц засеял сочной травой. Только оставил на заднем дворе две грязных лужи: в них очень нравилось нежиться свиньям. Так, благодаря хрюшкам, принц постепенно вылез из долгов, потом поднатужился и заплатил по счетам, а вскоре и кредиты погасил, и стал подумывать о том, как бы упрочить влияние своего королевства на международном рынке.

Принц был трудолюбив и расторопен: он и свиней пас, и на бирже играл, и даже пытался разведывать нефть на заднем дворе, где лужи. Если бы разведал – то непременно сам бы её и выкачал, ручным насосом, но нефть всё не разведывалась. Принц трудился с утра до ночи, но окрестные короли презрительно называли его «свинопасом», воротили от него носы и всячески давали понять, что его маленькое королевство ничего из себя не представляет. То же самое думали и обозреватели из заграничных журналов. Например, в «Рейтинге ста самых влиятельных королевств мира» маленького королевства не оказалось, хотя все известные люди (кроме тех, которым воспитание не позволяло) уплетали на завтрак, обед и ужин свининку из маленького королевства. Она считалась самой экологически чистой, вкусной и вообще – достойной королей и поп-звёзд.

Принц, уже не такой маленький, как в начале своей карьеры, но по-прежнему очень гордый, порвал в клочки иностранные журналы и стал бегать по заднему двору, потрясая кулаками. Его оскорбили и унизили. С этим надо было что-то делать!

Через несколько дней принц устал бегать, успокоился, и выписал себе из соседнего королевства консультанта (за валюту).

– Давайте поскорее меня консультируйте, – сказал ему принц, едва поздоровавшись. – Потому что мне через полчаса надо будет свиней перегонять на другое пастбище.

– Ничего-ничего, – сказал консультант. – Раз уж вы мне заплатили в валюте, то я готов ходить за вами следом и давать вам советы прямо на ходу. Так они и усваиваются лучше. Можете не отвлекаться от работы.

И принц с консультантом отправились на пастбище. Консультант, проживший всю свою взрослую жизнь в столице большого королевства, воспринимал эту командировку как отдых в деревне, поэтому у него тут же проснулось вдохновение, и вскоре он уже нарисовал принцу схему вывода маленького королевства в первую десятку самых влиятельных. Ну, или в двадцатку.

– А вот это – обязательно? – поморщился принц, подчеркивая пункт третий пятого параграфа.

– Обязательно! – строго сказал консультант. – Я бы даже советовал вам с него начать!

– Но ведь я один. И я разборчивый! – попытался обороняться принц.

Всё дело в том, что в пункте третьем пятого параграфа значилось: «Для привлечения к королевству внимания широкой общественности, жителям означенного королевства необходимо принимать участие в сорока любовных интригах с жителями соседних королевств. Ежедневно».

– Вы хотите в десятку или вы не хотите в десятку? – разозлился консультант. – Делайте, что я вам говорю!

И старательный принц, вздохнув, принялся исполнять указания дорогого заграничного консультанта. Он вытащил из кладовки все милые бесполезные безделушки, которые остались от прежних хозяев замка, вычистил их, некоторые даже починил, и отправился в соседнее королевство – там как раз жила очень любопытная принцесса.

– Ой, кто это, неужели Свинопас? – закричала она, чуть завидев принца. – Дяденьки пограничники, пропустите его скорее сюда, под мою ответственность.

– Мы уже пропустили как-то раз шпиона под вашу ответственность, – проворчали пограничники. – И нам за это был нагоняй от начальства.

– А если не пропустите – я вам головы прикажу отрубить! – показала язык принцесса. И принца-свинопаса к ней пропустили.

Любопытная принцесса сразу же заинтересовалась поющей матрёшкой, которую принц как бы случайно захватил с собой.

– Я хочу эту куклу! – закричала она. – Подари мне её скорее, иначе я пожалуюсь моему папе!

– Эта кукла досталась мне в наследство от бабушки, – вздохнул принц (на самом деле он не знал, от кого ему досталась эта кукла, но надо же было что-то сказать). – Мне будет жалко с ней расстаться.

– Ну, тогда давай я её у тебя куплю. Или хочешь – поменяю вот на это колечко? Оно мне тоже досталось от бабушки, такое немодное, ужас!

Принц, немного разбиравшийся в драгоценностях, чуть не согласился и всё не испортил: продав это немодное колечко, он смог бы прикупить себе половину соседнего царства, с лесами и выходом к морю!

– Если уж и менять на что-нибудь наследство моей бабушки, – превозмогая природную скупость, проговорил принц. – То исключительно на сорок поцелуев! Принцессы, или её подружек. Но не меньше сорока! Такова моя цена.

– А, да ты просто влюбился в меня! – засмеялась принцесса. – Ну что же, давай целоваться. Эй, девчонки, тут пришел влюблённый принц, он целоваться хочет! Дяденьки пограничники, отвернитесь, пожалуйста!

Каждый день, в строго определённое время, принц, с очередным подарком, подходил к границе то одного, то другого королевства, и участвовал в любовных интригах с местными жительницами (принцессами и знатными дамами). Впрочем, о других рекомендациях заграничного консультанта он тоже не забывал, и вскоре его королевство заняло восемнадцатое место в рейтинге ста самых влиятельных.

Принцессы и знатные дамы, целовавшиеся с «влюблённым свинопасом», тут же побежали на радио, телевидение и в газеты, чтобы рассказать, как они тайно встречались с хозяином такого крутого королевства. Благодаря этим признаниям маленькое королевство заняло пятое место в рейтинге самых влиятельных, что вполне устроило амбициозного, но не помешанного на вселенской славе принца.

Так вовремя вынутые из кладовки старые безделушки, оставшиеся в наследство неизвестно от кого, могут помочь в бизнесе. Это называется фэн-шуй.

Фея наносит ответный удар

Когда крёстная фея окончательно спятила, Золушке пришлось несладко. Раньше, ещё в детстве, все девчонки двора ей завидовали: фея помогала крестнице без последствий прогуливать уроки, вытаскивать на экзаменах самые лёгкие билеты и отмазываться от прививок и экскурсий в краеведческий музей. Но теперь всё пошло наперекосяк. После очередного кризиса на рынке добрых услуг, единственной целью старой женщины стало облагодетельствование Золушки. Как же, бедняжка так плохо живёт! Целыми днями занимается домашним хозяйством, ну какая, скажите, помощь от этих стиральных и посудомоечных машин, микроволновых печей и пылесосов? Из сил же дитя выбивается!

Дитя и вправду выбивается из сил – потому что мало кому удаётся так рано осознать своё предназначение, а ей вот повезло. Золушка хочет быть домашней хозяйкой. Да-да, самой обыкновенной, лучшей в мире домохозяйкой. Чтобы в доме её всегда было уютно, пироги на столе горкой, дети умытые по саду бегают. У Золушки и жених уже есть – соседский парень, никакой не принц. Скоро из армии вернётся – и они наконец поженятся.

Старшие сёстры тоже, на Золушку глядя, определились с призванием: одна геологом будет, другая – воздушной гимнасткой. Но им ещё учиться и учиться, а младшенькая уже всё умеет – даже самые сварливые старухи тайком ходят к ней подглядеть, как она готовит варенье. Словом, всё бы в жизни Золушки было прекрасно, кабы не крёстная.

Например – неделю назад – собралась Золушка вечером, тёплым июльским вечером, когда ещё не стемнело, но на улице уже приятно так похолодало, перебрать чечевицу. О, если бы вы пробовали Золушкину чечевичную похлёбку с букетом средиземноморских трав, вы бы поняли, почему ей так важно самой перебирать зерно. И вот, значит, крыльцо вычищено и выметено, только и ждёт, чтобы на него сели и наслаждались сельской тишиной и благостью, а ещё – шелестом чечевицы в полотняном мешке, Золушка заходит в амбар – а там, оп-ля, сюрпрайз! Вся чечевица как попало перетрогана, в бумажные пакеты пересыпана, вроде бы и сделано дело, но без души, без старания. Зато рядом записка приколота: «Отдыхай, крестница, резвись, тётя фея всю работу за тебя сделала. Лишь бы тебе было хорошо, так-то. Твоя Ф.» Так и сидит Золушка весь вечер на крыльце, и никто её развлечь не может – ни мачеха, ни сёстры, даже письмо от жениха из армии радует, но не вполне.

В день, когда нарядный посыльный приносит всему семейству приглашение на бал, Золушка вспоминает все известные ей молитвы и просит каждое доброе божество не позволить этой информации просочиться в логово крёстной. Потому что Золушка на бал не хочет – это ведь будет её первый бал, а принц, говорят, очень любит приударить за каждой новенькой, такая вот у него королевская привычка. Но божества, понадеявшись друг на друга, просьбу Золушки не выполняют, и в назначенный день, когда всё семейство отправляется на тусовку, а сама девушка наконец-то принимается за давно намеченное благоустройство сада, фея-крёстная эффектно возникает в центре самой неухоженной клумбы.

– О, бедное изнурённое дитя! – восклицает эта безумная леди, – Жестокие неродные твари бросили тебя совсем одну на домашнем хозяйстве, а сами свалили на бал?

– Нет-нет. Я сама очень рада, что избавилась от них, – приветливо улыбается Золушка.

– Узнаю характер твоей матери, узнаю. Та тоже всегда старалась казаться довольной и счастливой – вот и умерла слишком рано, от горя и лишений.

Мать Золушки погибла в автокатастрофе, и фея должна это помнить и лишний раз не болтать об этом, но она выжила из ума настолько, что мелет, как дурная мельница, что придётся.

– Как вы думаете, крёстная, если вместо роз посадить гиацинты, это не будет выглядеть слишком строго? – пытается сменить тему благовоспитанная Золушка.

– Я посажу розы, деточка. Не беспокойся. И гиацинты посажу. А тебе на бал надо. Тебя принц сразу приметит, ты у меня такая выросла красавица! И станешь сейчас ещё краше – не будь я фея!

«Не будь ты фея – скольких проблем удалось бы избежать!» – думает Золушка. Но вслух ничего не говорит – если уж добрая тётушка втемяшила себе что-нибудь в голову, то не успокоится, пока не исполнит это так, как считает разумным. А разумными она, как на грех, всё чаще и чаще нарекает самые бессмысленные и безрассудные вещи.

Так что фея берётся за дело, и при помощи волшебной палочки, превращает в карету каравай хлеба. Да, надо бы тыкву, но у Золушки все тыквы, кабачки и патиссоны благоразумно припрятаны в погребе. Особенно патиссоны. Однажды, желая во что бы то ни стало отправить крестницу в летний лагерь, фея превратила ещё зелёный патиссон в летающую тарелку, и Золушке просто чудом удалось избежать гибели от системы ПВО. Повезло, можно сказать.

Коней приходится делать из маленьких и круглых, как помпоны, домовых мышей (получаются пони), кучера – из кузнечика (получается андроид какой-то), но фея как будто не замечает этого. Она колдует над домашним платьем Золушки, вручает ей чертовски жесткие хрустальные туфли вместо удобных босоножек (мозоли обеспечены уже после первого танца) и отправляет в путь. И Золушка, оглядев на прощание невозделанный сад, садится в карету. Ничего не поделаешь – нельзя расстраивать крёстную, у неё ведь старое больное сердце. Стоит намекнуть ей на то, что вся её помощь, мягко говоря, не стоит выеденного яйца, и старушка может запросто откинуть коньки. А Золушка – добрая девушка, ведь всё у неё в жизни ладится (поскорей бы жених из армии вернулся!), вот она и терпит ненужные и вредные эти заботы. Иной раз сёстры по два часа делают ей расслабляющий массаж, или мачеха отпаивает валерьянкой, когда фея бывает особенно в ударе, но – надо терпеть и прощать старикам их маленькие заскоки, да, все мы это знаем.

Оказавшись во дворце, Золушка прячется за колоннами и спинами рослых придворных дам, но принц всё равно находит её и приглашает на танец.

«Мне спасибо скажи, что он нашёл тебя, скромница ты моя.» – раздаётся в ушах Золушки голос крёстной.

«Потерпи только один танец – и домой! – шепчут милые старшие сёстры, ободряюще пожимая Золушке руки, – Мы потом отвлечём его, хоть он и противный пошляк!»

«Можешь воспользоваться нашим экипажем, тогда успеешь на свой любимый сериал» – smsит мачеха.

Какое счастье, что намерения Золушки ясны и чисты, а родня на её стороне. И жених из армии скоро вернётся.

Подарок Прометея

Освобождённый Прометей сразу отказывается от выгодной службы на Олимпе, потому что хорошо знает местные нравы: лет триста здешние шутники будут подходить к нему и, озабоченно покачивая головой или прищёлкивая языком, интересоваться: «Ну, как печень? Не беспокоит?»

«Пусть забудут» – решает Прометей и отправляется к людям.

Люди, согретые прометеевым огнём, перестали вымирать и мёрзнуть, изобрели массу изобретений, избавились от комплекса неполноценности перед своим благодетелем и теперь запросто приглашают могучего титана в кабак или в гости.

– Я бы предложил вам хорошо зажаренное мясо, – любят приветствовать его местные кабатчики. – Но боюсь, это будет вредно для вашей печени!

Они повторяют друг друга слово в слово, и каждый при этом думает, что замечательно пошутил!

Людские шутки не действую на Прометея. «А ты зато – смертный!» – злорадно думает титан и расплывается в доброжелательной улыбке.

«Надо же, наконец-то моим шуткам хоть кто-то смеётся!» – умиляется про себя смертный и обслуживает почётного гостя с удвоенной любезностью.

В кабаке ли, в гостях, Прометея просят рассказать о том, как он висел на скале, какие муки претерпевал и как потом был освобождён. Послушать его приходят люди из дальних мест, так что история о ком-то, пригвождённом к чему-то и претерпевающем за людское благополучие страшные муки, в разных уголках мира пересказывается по-своему, в зависимости от местных обычаев и способов казни.

Прометей тоже не сидит на месте, изучает людей, дивится их изобретениям. Народы мира сменили шкуры на вполне цивилизованные, хоть и непрактичные костюмы, но не сильно изменились в остальном. Прометея даже слегка утомило их общество, пока он, наконец, не почувствовал, что пришла пора возвращаться на Олимп. Он бы и вернулся в тот же миг, оборвав на середине почтенного какого-то старца, явившегося издалека, но титан не привык приходить куда-нибудь без подарка. А найти подарок для бессмертных богов сложнее, чем кажется наивным людям, привыкшим приносить в жертву всё, что кажется привлекательным им самим.

Однажды, ночуя в доме у какого-то лавочника, Прометей просыпается слишком рано, ещё до рассвета, от страшного звона в ушах. Перебирая в памяти всё, что он вчера пил и курил, Прометей приходит к выводу, что звон ему не примерещился и не является следствием злоупотреблений и излишеств.

В самом деле, выйдя на кухню, он обнаруживает за столом всё лавочниково семейство, уныло поедающее свою кашу.

– Я слышал какой-то странный звук, разбудивший меня. Если началась война – я смогу перенести всех вас в безопасное место. В благодарность за гостеприимство.

– Не существует на этой планете безопасных мест, я вчера телевизор до трёх ночи смотрел, я знаю, – вздыхает хозяин. – Но войны у нас никакой нет, расслабься. Просто нам пора на работу и в школу. А та штука, которую ты слышал, называется «будильник». Очень полезное изобретение – для тех, кто хочет стоять в лавке раньше, чем придёт первый покупатель.

– Ужас какой! И вы вот так, каждый день, вскакиваете ни свет, ни заря по этому звонку?

– А ты что-нибудь другое посоветуешь? – мрачно интересуется хозяин, – Может, притащишь нам с неба волшебную будилку, которая будет ласково щекотать нам пятки и брызгать в лицо какой-нибудь бодрящей ароматной жидкостью?

Прометей знает одну бодрящую ароматную жидкость, она называется – нашатырь, но этот человек был так добр к нему, что просто не заслужил подобного подарка. Затем мысли титана принимают другое направление.

– Скажи-ка, а у тебя в лавке есть эти самые будильники? – интересуется он у хозяина, когда тот уже стоит на пороге.

– Тоже решил податься в лавочники? Пустая затея! С таким характером ты быстро разоришься.

– Да мне не для себя, – уклончиво отвечает Прометей. – Это подарок.

– А, ну если так – то у меня, конечно, найдётся для тебя самый звонкий будильник, какой только можно найти во всей округе.

– Это уж пожалуйста, – кивает Прометей. – Самый звонкий, громкий и прочный из всех, какие у тебя только есть.

Совершив акт купли-продажи, Прометей понимает, что чертовски соскучился по своим олимпийским приятелям и отправляется прочь от людей.

Первым делом он почтительно преподносит Зевсу свой подарок: маленький красный будильник. Зевс любит подарки, а потому сразу устанавливает будильник у изголовья и накладывает на него заклятия вечности, неприкосновенности и чёткости.

И с тех пор каждое утро, ровно в семь утра, к Зевсу прилетает дятел и клюёт его в висок.

Из разного теста

Оказавшись в тёмном чулане, Буратино раскаивается и клянётся всем здешним паукам стать уже, наконец, умненьким и благоразумненьким мальчиком и даже на какое-то время перестать гоняться за золотым ключиком. Летучую мышь, притащившую маляву от кота и лисы, он с негодованием прогоняет и утром начинает новую жизнь. Вежливо здоровается с Артемоном, пришедшим его выпустить на волю, целует ручку Мальвине, а всей лесной и луговой живности улыбается так обворожительно, что даже народный знахарь Богомол вынужден признать: пациент скорее жив, жив, да еще как!

После завтрака Буратино – словно бы его подменили – бежит мыть посуду в ручье, затем садится за чистописание, с энтузиазмом берется решать математические задачки и так далее. Он, конечно, вырезан из полена – не то, что Мальвина, с её чудесной фарфоровой головой – и наука даётся бедняге с трудом. Не раз и не два строгая кукла с голубыми волосами отправляет бестолкового ученика в тёмный чулан, но он покорно сносит всё, и в конце концов становится вполне образованным деревянным человечком.

Через несколько лет Буратино – уже на правах полноправного совладельца красивого кукольного домика на лесной поляне – выписывает из города своего отца, Карло. За Карло по пятам следует Джузеппе, а за ним – ни с чем не сравнимый запах перегара. Своенравные старички возводят себе хибарку неподалёку от дома Мальвины и даже иногда пытаются давать Артемону советы по ведению домашнего хозяйства.

В один из тёплых летних дней, когда всё живое – даже мертвецки пьяный Сизый нос – неизвестно почему радуется и ликует, из леса выходит Пьеро – заросший и усталый, но по-прежнему очень печальный.

– Нищим не подаём! – машет на него лопатой Джузеппе. Он взялся вскопать грядки, но всё никак не может приступить к работе, только выпивает для храбрости каждые пять минут.

– Не слушай его, парень! – кричит Карло, высунувшись из дальнего парника. – Заходи, накормим! Расскажешь, что на свете делается.

– Скажите пожалуйста, а госпожа Мальвина – здесь живёт? – запинаясь, спрашивает Пьеро.

– Как не здесь? – ухмыляется Джузеппе. – А ты ейный бывший?

– Оставьте, пожалуйста, это панибратство! Мы с вами даже не знакомы!

– Ну так сейчас познакомимся. Выпьем – и будем здоровы. Или ты брезгуешь, гад?

– По какому праву вы тыкаете мне и называете меня – гадом?

– Да потому что ты типичный гад. Как же тебя ещё называть? – удивляется Сизый Нос.

Непонимание между столяром и поэтом усиливается, ещё чуть-чуть – и воздух между ними раскалится настолько, что вспыхнут и заполыхают все угодья. К счастью, на пороге домика появляется Артемон. Быстро оценив ситуацию, он хватает Пьеро под руки и тащит его на веранду.

– Это вы? – краснеет Мальвина и проливает чай на белую скатерть (к счастью, Буратино поблизости нет – он только недавно научился аккуратно чаевничать, и такой пример был бы ему во вред)

– Поверьте, я случайно шел мимо, и вдруг этот мужчина, ваш садовник, окликнул меня.

– Я всё понимаю. Хотите чаю?

– Удобно ли?

– Садитесь вот на этот стул – здесь удобнее.

Только после трёх чашек чая с молоком и сахаром, Пьеро решается произнести то, ради чего он пришел:

– Скажи мне, ты счастлива с ним? Он ведь сделан совсем из другого материала, не то, что мы с тобой.

Солнце скрывается за небольшой безобидной тучкой. Над лужайкой проносится порыв ветра, и вся лесная и полевая мелочь ненадолго замолкает. Слышно, как на улице Джузеппе бодро вонзает лопату в податливую почву.

– Сначала с ним было очень тяжело, – понизив голос, признаётся Мальвина. – Невоспитанный, грубый, чурбан! И при этом – самоуверенный нахал, каких мало!

– Этого следовало ожидать, – подаётся вперёд Пьеро. – Полное отсутствие воспитания и сомнительное происхождение этого типа говорят сами за себя.

– Но он так старался! – заступается Мальвина. – Он так хотел стать умненьким и культурным мальчиком, что в конце концов у него это получилось!

– Поздравляю, ты прекрасная воспитательница, – ехидно говорит Пьеро. – Ну а теперь, когда столь благородная миссия выполнена – ты ведь признаешься себе в том, что всю жизнь любила только меня?

– Я никогда этого не скрывала, – шепчет Мальвина.

– И ты, наконец, откажешься от этого, пусть воспитанного и образованного, но всё-таки полена, во имя нашей великой любви?

Солнце выглядывает из-за тучки и принимается светить во всю мочь. Лесная и луговая мелочь возобновляет прерванные разговоры, и над поляной и лесом вновь повисает гудение, жужжание, журчание и бормотание тысяч невидимых для постороннего глаза существ.

– Если бы ты появился раньше, – вздыхает Мальвина. – Например, в тот день, когда я в первый раз отправила этого хулигана в чулан и пообещала себе назавтра же выставить его вон, я бы, не раздумывая, согласилась. Но теперь, когда я вложила в него столько сил и нервов, будет слишком расточительно прогонять Буратино прочь, на радость какой-нибудь малолетней Коломбине в фальшивых блёстках.

– Но какое тебе дело до этой Коломбины? Пусть он уходит, пусть будет счастлив. А ты будешь счастлива со мной.

– Я, значит, его воспитывала, а пользуется пусть другая?

– Но ты можешь воспитывать меня! – решается на крайние меры Пьеро.

– Зачем? Ты и так воспитан. Ты красивый, тонкий, талантливый. Назови хоть один свой недостаток!

Пьеро задумчиво подливает себе чаю. «Никогда бы не подумал, что моё счастье будет зависеть от того, найду ли я у себя хотя бы один недостаток!» – сокрушается он.

На лужайке, на самом солнцепёке, Буратино уговаривает Артемона смотаться с ним завтра в город, на распродажу. На днях там видели ключик, вроде бы даже золотой, но по совершенно смехотворной цене! Рассудительный Артемон отказывается, ссылаясь на то, что коллекция вроде-бы-золотых ключей уже не помещается в чулане, но Буратино приводит всё новые и новые доводы, так что в итоге мажордом вынужден капитулировать.

– Ну, если ты так хочешь узнать о моих недостатках, то вот, пожалуйста, – отвлекается от раздумий Пьеро. – У меня явно наблюдается недостаток уверенности в победе – по сравнению с твоим деревянным другом, разумеется.

– Да, – грустно кивает Мальвина. – И это – самая главная причина, по которой я предпочла его.

Король и народовольцы

В одном королевстве был заведён такой порядок: каждый год, в день своего рождения, действующий монарх выходил на прогулку и шел пешком от дворца до летней резиденции в окружении придворных, по улицам, заполненным ликующим народом. В резиденции он устраивал праздничный пир, и дальше уже вёл себя, как и положено королям.

Однажды в этом королевстве завелись народовольцы. Они были очень хитрыми, поэтому ни стража, ни шпионы не догадывались об их существовании. В соседних королевствах всех народовольцев уже поймали и казнили, а в этом они процветали и лелеяли планы захвата власти. За несколько недель до королевского дня рождения – а это должен был быть какой-то там юбилей, так что к нему готовились особенно торжественно – народовольцы начали тайно бунтовать народ. Они делали это так ловко и непринуждённо, что стража и шпионы опять не догадались, в чём тут дело.

– Давайте, – нашептывали простому народу смутьяны. – Когда король выйдет из дверей своего дворца, хором закричим: «А король-то – голый!» Так ещё никогда не делали. Будет очень весело, и король посмеётся вместе с нами.

– Да, действительно, будет весело, – соглашался простой народ. – Как мы сами не догадались, ещё в том году? Замётано! Как он только выйдет – так мы и закричим. Не сумлевайтесь насчёт нас, господа студенты.

– Закричат они! – ворчали жены простого народа. – А если вас за это арестуют и потом казнят, без суда и следствия?

– За что же их казнить? – притворно удивлялись народовольцы. – Вот если бы они раскрыли важную государственную тайну – вот так вот, за здорово живёшь. Или, скажем, если бы король и в самом деле был голым – тогда другое дело. Но он же, как нам доподлинно известно, выйдет из дворца в костюме, при мантии и даже в короне!

– Тогда получится, что это клевета! – не унимались жены.

– Да что вы, ну какая клевета? Так просто, шутка. Король любит шутки, он, может быть, даже наградит ваших мужей! – соблазняли народовольцы, – И мужья на радостях купят вам золочёные скалки и прялки!

За день до монаршего юбилея народовольцы встретились в тайном месте и поделились друг с другом успехами. Некоторые люди согласились кричать про короля, что он голый, некоторые отказались, но по всему выходило, что криков будет немало. Поздравив друг друга с удачным началом, народовольцы снова прикинулись почтенными гражданами, и тайными ходами, по одному, ушли с места сходки: стража и шпионы и на этот раз ничего не заподозрили. Я бы их, если честно, ещё в первый раз уволила за ротозейство.

Прошла ночь, наступило утро. Король, свежевыбритый, благоухающий, разряженный в лучшие королевские одежды, вышел из дворца и принялся посылать подданным воздушные поцелуи. Рядом с королём шли его самые доверенные придворные, и они во всём старались ему подражать. Не успел король сделать и двадцати шагов, как из толпы раздался первый крик: «А король-то – голый!»

– Ой! – покраснел король и быстро оглядел свой костюм. Нет, с костюмом всё было в порядке. И даже ширинка не расстёгнута (а вот у одного из ближайших придворных она была расстёгнута, но король не стал ему об этом говорить, чтобы не расстраивать хорошего человека).

Торжественная процессия снова тронулась в путь, но вот уже два голоса выкрикнули обидную фразу громче прежнего.

– Ну чего они дразнятся? – спросил король у того придворного, который забыл застегнуть ширинку. – Я же одетый!

– Не обращайте внимания! – отвечал придворный. – Все видят, что вы не голый, а очень даже нарядный. А если кто не видит – тому надо зрение проверить! У знахаря. В подвалах тайной канцелярии!

– Ой, смотрите, голый король! – снова крикнули в толпе.

– Уведите детей! Король голый вышагивает, стыд-то какой!

– С его-то фигурой! Постеснялся бы уж жирами трясти при всём честном народе!

– Я жирный, да? – смущённо пробормотал король и ущипнул себя за бок.

– Ну, вы, конечно, немного полноваты, – признался придворный.

– А у вас зато ширинка расстёгнута! – обрадовался король.

Стражники свирепо уставились на простой народ. Народ хлопал глазами и вовсю изображал радость и подобострастие. Но в глубине толпы кто-то снова крикнул:

– Наш злосчастный король голый ходит по улицам! Нечего одеть нашему королю! Всё раздал бедным наш благородный, но голый король!

– Я так больше не могу, – чуть не плача, воскликнул король. – За что они меня так? Ну даже если я голый, им-то какая разница?

– Да не голый вы, – хором сказали придворные.

– Голый-голый! – крикнули из толпы народовольцы.

– Вот видите! – вздохнул король. – Им, со стороны, виднее, какой я. Прикройте меня, а то срам один!

– Мы вас уверяем, что вы – такой же голый, как и мы! – заверили придворные, – Взгляните на себя и на нас!

– Вот это да! Голый король с голыми придворными по улице идёт! – выкрикнул кто-то совсем рядом (это был один из младших придворных – его подкупили народовольцы).

Король осторожно, превозмогая стыд и страх, опустил глаза на свои ноги. Потом скользнул взглядом выше. И выше. Никакой одежды на нём не было и в помине! В ужасе король уставился на своих одетых придворных.

– Но ведь я же в самом деле голый! – закричал он. – Как это могло случиться? И как мне теперь от такого позора отмыться?

– Ура, получилось! – обрадовались в толпе народовольцы. Они знали, что король очень доверчивый, и его легко сбить с толку. А теперь, когда даже простой народ видел перед собой голого короля, революцию совершить было совсем не трудно. Но доверчивого монарха народовольцы убивать не стали – чтоб их потом не прокляли грядущие поколения и не назвали цареубийцами.

– Кажется, ваше бывшее величество, вы умираете от пережитого стресса, – сказал главный народоволец.

И доверчивый король поспешил умереть.

Всё из-за причёски

– У нашей сестрёнки не было бы проблем с мужчинами, если бы она что-то сделала со своей причёской, – говорит одна завитая крашеная бабёнка другой. Обе они – на одно лицо, обе вполне уродливы и напоминают привокзальных торговок семечками, но считают себя красотками хоть куда.

– Знаешь, я давно ей о том же говорю, – поддакивает вторая. – А то так и останется старой девой! Попомни мои слова – старой останется девой!

Если бы у них самих не было проблем с мужчинами, они бы, конечно, занимались сейчас какими-нибудь милыми домашними делами вместо того, чтобы судачить о проблемах сестры, но с мужчинами им не повезло, и это ещё один повод для того, чтобы осуждать бедняжку.

– Мы потратили на неё наши лучшие годы, а она, тварь неблагодарная! Да мы бы уже сто раз выскочили замуж, если бы не возились с этой дурищей!

– Мне кажется, она это назло нам делает! Отличная ведь деваха, всё при ней, надо бы только стрижечку сделать, и всё будет тип-топ! А то ведь стыдно даже – мужики разбегаются, взглянуть на неё боятся, во всей округе ни одного подходящего жениха уже не осталось!

Сварливые тётки целыми днями сидят на краю скалы и перемывают косточки своей непокорной сестрице. Пока однажды в их краях не появляется бродячий брадобрей, с походным зеркалом и прочими необходимыми инструментами.

– Вы ведь сможете привести в порядок голову нашей непутёвой младшенькой? – кидаются к нему старшие сёстры непричёсанной красавицы.

– В один момент, – обворожительно улыбается брадобрей и принимается точить и без того уже опасную свою бритву.

– Уж мы отплатим вам, уж мы отплатим! – радуются в один голос кошмарные тётки. – Медуза, сестричка, тут к тебе парикмахер-визажист пришел!

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Персеем, – криво ухмыляется мастер, в последний раз протирая зеркало.

Ошибка бременского музыканта

Трубадур разъезжает под окнами прекрасной принцессы, которую он еще не видел, и трубит со всей дури. Принцесса не показывается, но по слухам она очень прекрасная. Трубадур трубадурствует несколько дней к ряду, причем вероломно не выкликает имя возлюбленной (хотя ему сообщили его стражники у ворот), а ждет, когда принцесса сама догадается о его безумной страсти. Через несколько месяцев принцесса все еще не догадалась, но ей уже любопытно – что это за псих там под окном беснуется, а вдруг в него диавол вселился и тогда можно будет вечером поплясать у костра?

Принцесса, приняв все меры предосторожности, выходит на балкон и глядит приветливо. Трубадур поражен увиденным. У его милого идеала кривые ножки, редкие волосенки и гнилые зубки. На лице – прыщи, на руках – цыпки, на ногах – бородавки, в носу – козявки. Из-за принцессиного угловатого плечика высовывается ее первый фаворит – горбатый одноглазый паж.

Трубадур, сохраняя остатки мужества, кланяется им и улепетывает в ближайший лес на своем верном осле, который тоже малость обалдел. В лесу их уже поджидают друзья-разбойники: кот, пёс и петух. Сообразив, что трубадур только что избежал страшной опасности, все пятеро начинают отплясывать народные бременские танцы, подыгрывая себе на любимых инструментах. Они очень счастливы, что принцесса не догадалась о виртуальной любви трубадура, не выпрыгнула с балкона и не утащила бедолагу под венец. А то тут бы и сказке конец.

Стрекоза и Муравей

Стрекоза проснулась однажды утром и поняла, что вокруг наступила осень. Дискотеку под лопухом закрыли, потому что лопух завял и стал каким-то беспонтовым. Бар на листе лилии работает теперь только для подводной живности: то и дело начинает накрапывать дождь и смывает сухопутных посетителей в пруд, где им не особенно нравится. Бездомный кузнечик, лабавший возле пня с утра до вечера, ночью замерз до смерти, зато неопрятный Муравей, над которым Стрекоза и ее друзья обычно насмехались, приоделся в теплую фуфайку и, глядите-ка, тащит в свою нору какую-то дохлую гадость.

«У Муравья теплый дом и вообще круто, – подумала Стрекоза. – С ним надо подружиться, хоть он и дурацкий!»

Дальше показания Стрекозы и Муравья расходятся: он говорит, что в ответ посмеялся над Стрекозой и прогнал ее прочь, а она рассказывает совсем о другом. Кто из них прав – неизвестно, но давайте послушаем Стрекозу, раз уж она здесь.

– И тогда я тоже прикинулась дохлой гадостью. Сделать это было довольно легко: я не ела уже пять дней, мои крылья запачкались, макияж размазался. Я упала на травку неподалеку от жилища Муравья и стала его поджидать.

Естественно, Муравей сразу понял, что перед ним – живая, хоть и грязная Стрекоза. «Сдохнет – зажарю и съем, выживет – женой сделаю!» – подумал запасливый Муравей и отволок находку на кухню. Там через некоторое время Стрекоза отогрелась, умылась, и была вынуждена признать, что она совсем не дохлая, и уж точно не гадость. Муравей эту дивную перемену тоже заметил и переместил полезную находку в спальню.

– У Муравья в норе, – продолжает Стрекоза, – не было ни дискотеки, ни коктейлей. Ничего из того, к чему я привыкла!

Но на улице не было вообще ничего: Стрекоза выглядывала в окно и видела бессмысленную белую пустоту. Пришлось ей смириться со своим положением. Кузнечик ведь сдох, например. Она окончательно поверила в это после того, как Муравей поставил на стол блюдо с зажаренной ногой бедняги музыканта.

– Даже ботинок не снял, так и зажарил!

Весна проникла в нору Муравья неожиданной шустрой капелью. Стрекоза была немедленно мобилизована на ремонтные работы, сам же Муравей отправился в опасное путешествие за свежей пищей. Свежая пища напомнила Стрекозе о лете, о веселых друзьях и ночных прогулках. Зима подходила к концу, а зимняя депрессия и вовсе закончилась.

– А когда у меня закончилась зимняя депрессия, я поняла, что меня ничего не связывает с этим Муравьем, мы абсолютно чужие насекомые, просто решившие перезимовать под одной крышей.

Как только появились первые цветы, Стрекоза сплела себе венок из нежно-розовых лепестков и пошла на дискотеку. А Муравей немного погрустил, а после сочинил для своих детей и внуков поучительную историю про мудрого Муравья, не пустившего в дом попрыгунью-Стрекозу, хоть она и прикидывалась вкусной дохлой гадостью. Но стрекозы этой истории не читали, поэтому периодически лечат муравьиной кислотой зимнюю депрессию.

Фея чистоты

– Так, я не поняла, вы в этом рубище на бал собрались, что ли?

– Да отстань, всё нормально. Вечно придираешься.

– Я? Я придираюсь? В зеркало на себя давно смотрели?

– Мама, ну чего она опять начинает, скажи ей!

Всё как обычно. Всё в порядке даже. Вернее, как раз в беспорядке. Комнаты сестёр завалены лоскутками, лентами, тюбиками с засохшими румянами, книжками, куклами, ракушками, сухими цветами, лопнувшими воздушными шариками, восточными пряностями, батарейками, фантиками… Перечислять можно долго, но Золушка готова перечислить всё, что она видит, ей не впервой. Пусть устыдятся и на краткий миг, да, хотя бы на мгновение, поймут, какие они сказочные неряхи. Именно сказочные, и не меньше. Только в сказках живут такие неопрятные свинки, а в настоящей жизни старшие сёстры, пусть даже сводные, держат свои комнаты в чистоте и порядке. А следит за этим – да-да, вот тут уже можно возвысить голос – следит за этим обычно их мать. Впрочем, чего ждать от матери, которая и за собой-то уследить не может. Она что, поедет на бал в платье, которое купила на распродаже? И с такой причёской?

– Нормальная причёска, – недовольно сопит мачеха. Она специально встала на час раньше, чтобы помыть голову. Это уже – подвиг.

– Завивка! Укладка! Окраска! Усушка! Утруска! – домашний тиран неумолим.

В эту маленькую девочку уже в пять лет будто бы бес вселился: покуда вся семья веселилась, шумела, разбрасывала вещи, теряла перчатки и носки, упускала выгодные скидочные предложения, Золушка находила, разыскивала, успокаивала, укладывала спать. Фея говорила, что это пройдёт с годами, но с какими годами? Сколько ещё ждать прикажете?

– Ты-то поедешь с нами? – осторожно спрашивает отец. Никогда не угадаешь, в каком настроении пребывает его очаровательная дочурка.

– Никуда я не поеду! Как я оставлю дом в таком виде? И потом – сорок розовых кустов. Нужно сегодня же посадить сорок розовых кустов.

– Кустов? Розовых? Но зачем? – пятится от её напора отец.

– Потому что это красиво. Так, а ты тоже, что ли, в таком виде в приличное место собрался? Никого не пущу!

Потомив семейку до самого вечера, припугнув её журналами мод и санитарно-гигиеническими нормами, Золушка, конечно, отпускает всех на бал, потому что наводить порядок дома гораздо сподручнее, когда в этом доме никого нет.

– Ну пожалуйста, пожалуйста, поехали с нами! – умоляют сёстры, – Хочешь, мы завтра поможем тебе посадить твои дурацкие розы, ну и пусть они вымерзнут через неделю, мы всё равно их посадим, только поехали с нами!

– Что вы посадите? Ну вот что вы посадите? Вы сорняка-то посадить не сможете толком, чтобы он у вас не вымерз. Езжайте уже, садоводы. И следите за собой, а то знаю я вас: развеселитесь, плясать пойдёте, причёски растреплются, одежды помнутся, приедете домой, как пугала огородные. Так я вас на порог-то и не пущу!

– Пугала – так пугала. Будем стоять в огороде и отпугивать ворон от твоих розовых кустов, – говорит мачеха, и они, наконец, уезжают.

Стоит Золушке вооружиться любимой шваброй, как фея-крёстная – тут как тут, только её не хватало.

– Смотри, какую я нашла тыкву, – соблазняет она, – Идеальной формы, без единого пятнышка! Специально для тебя растили в королевской оранжерее! А вот, взгляни на этих крыс! Не крысы – шиншиллы фотомодельные! В королевском питомнике достала. Черный пистолет в залог оставила. Ну а туфельки! Погляди хотя бы на них – блестят, как хрустальные, потому что они и есть хрустальные. Всё, как ты просила. Теперь тебе не отвертеться. Поезжай на бал, а я тут всё устрою.

– Устроит она, как же. Дом не спали, устроительница, – ворчит Золушка, но по существу ей возразить нечего: все её требования соблюдены, значит, надо ехать в этот треклятый дворец и танцевать с принцем-недоумком, раз уж обещала.

Золушка без особого воодушевления отправляется на бал, но, поскольку она так долго отказывалась от своей судьбы, отнекивалась и отбрыкивалась, ей уже, конечно, нашли замену.

– Познакомьтесь – моя невеста, Принцесса на Горошине, – говорит гостям счастливый принц, – Она оказалась настоящей принцессой, потому что под целой дюжиной тюфяков и матрасов почувствовала вот эту вот горошину.

– Ну-ка, покажите вашу горошину, – требует Золушка, – Да уж, не нашли для принцессы ничего получше. Посмотрите – она же корявая, старая и к тому же – тверже камня.

– Кто – я? – расстраивается Принцесса на Горошине.

– Горошина! До вас, милочка, ещё доберемся. Нет, ну взгляните на это недоразумение семейства бобовых! Сколько лет оно у вас на кухне пролежало? Покажите мне эту кухню. Ручаюсь, санитарные нормы там не соблюдаются.

И вот вся королевская конница, вся королевская рать, король с королевой, их свита, принцы и принцессы, гости, слуги, собаки вслед за Золушкой отправляются на кухню. Внутрь, конечно, мало кому удаётся протиснуться, но люди передают по цепочке строгие и справедливые слова молодой госпожи:

– Копоть! Сажа! Тут масляное пятно. Тут сыро. Тут сухо. Разве так мешают кашу? Кто тебе сказал, что соль надо сыпать сразу? Всех уволить!

– Я, наверное, свободна? – робко спрашивает Принцесса на Горошине и прячет в ридикюль горошину – на память. Понятно, что ей, безродной девице, обнаружившей горошину под жалкой стопкой матрасов, даже и тягаться не стоит с этой фурией, по одной только горошине определившей состояние королевской кухни.

– Стоять! Ни с места! – хватают её под руки король с королевой, – Никуда ты не пойдёшь! Во-первых, мы тебя успели полюбить. Во-вторых, принц у нас уже не первой свежести, и вообще он не наш сын, а племянник предыдущего короля. В-третьих – ты на кого нас покинуть собралась? Вот на эту мегеру? Которая заставит нас вырядиться на свадьбу так, что все модельеры мира от стыда и зависти скушают своих моделей? Давайте, пока она при деле, сыграем по-быстрому свадьбу.

– У меня есть предложение! – выступает вперёд мачеха, – Оставим этот дворец Золушке, пусть наводит порядок столько, сколько ей вздумается. А сами потихоньку сбежим в вашу летнюю резиденцию и продолжим веселье.

– Отличная идея! – радуется король, – Тем более, что летняя резиденция мне нравится гораздо больше. Назначаю эту мудрую женщину первым министром.

– А как же я? – расстраивается первый министр, – Меня казнить?

– Не надо никого казнить. У меня будет два первых министра.

Вся компания быстро и бесшумно погружается в кареты и кабриолеты и уезжает в летнюю резиденцию – кутить, танцевать, играть свадьбу, вести себя непринуждённо.

Прошло уже пять десятков лет. Жители деревни, раскинувшейся неподалёку от старого королевского дворца, раз в три года приносят в жертву чудовищу, засевшему за крепостными стенами: десять возов немытой посуды, три горы нестиранных рубашек, ну и, конечно, уйму стирального порошка и хозяйственного мыла. Дань собирают по всему королевству, иногда даже у соседей одалживаются, но оно того стоит: Золушке всегда есть, чем заняться, и к людям она не выходит.

Родительское благословение

Как водится, добрые король с королевой забыли позвать злую фею на крестины своей дочери. Да так ловко законспирировались, а потом ещё под страхом самых разных наказаний велели помалкивать всем окрестным феям, крестьянам и разбойникам, что злая довольно долго пребывала в неведении и мстила разным прочим родителям рангом пониже. Наконец, дошли слухи и до нее. У злых фей срока давности отмщения нет – потому они до сих пор благоденствуют. Собрала фея все свои злокозненные инструменты, оставила хозяйство на молодую ведьму-ассистентку и направилась к королевскому замку. Для разминки превратила в ближайшем супермаркете все хлебы в камень, а вино – в воду, а уж разозлившись хорошенько, решила заняться принцессой.

Изрядно подросшая принцесса гуляла в саду с фрейлинами. Злой фее ничего не стоило тоже прикинуться фрейлиной, чтобы разглядеть жертву вблизи.

Жертва вызывала жалость и брезгливое удивление. Было видно, что родители, воспитывая этого ребенка, постарались на славу, к чему еще какие-то злые чары!

– Принцесса соседнего королевства играет на клавикордах, помогает папе подписывать указы и умеет выпиливать лобзиком! А ты что же? – говорили ей в раннем детстве.

– Все-таки ты очень неграциозна! Ты опозоришь нас на балу! – ругали ее чуть погодя.

– Все принцессы – как принцессы, а ты – как пугало огородное! – твердили в последнее время.

Принцесса косолапо брела по дорожке, нисколько не задумываясь о том, как выглядит: она считала себя совершенно безнадежной. Комплексы кружили над ее головой, как мухи.

– Вот же гады! – всхлипнула злая фея, которая прежде не считала себя особой сколько-нибудь чувствительной. – До чего бедного ребенка запинали! Чем так жить, лучше вовсе умереть.

Фея вынырнула из образа фрейлины и продемонстрировала публике свое истинное лицо, злое-презлое:

– Я все-таки сделаю этой девочке подарок. За то, что вы не пригласили меня в свое время на крестины. Думаете, удалось от меня это скрыть? Ха! Да я сразу обо всем узнала, просто руки до такой мелюзги, как вы, не скоро дошли.

– Какой подарок, тетенька? – спросила принцесса, – Я не заслуживаю никаких подарков. Я ужасающее ничтожество!

– Молчи, молчи, дитя, а то передумаю! – всхлипнула злодейка, – Слушайте же, злосчастные родители! В шестнадцать лет ваша принцесса сядет прясть, а поскольку она у вас неуклюжая – то уколется веретеном прямо насмерть!

– Спасибо, тетенька! – воскликнула принцесса. – Можно я начну прясть прямо сейчас?

Патриархат

Однажды три богини спустились с Олимпа на цветущий луг, чтобы выяснить, кто же из них прекраснее, а затем как следует навалять победительнице, чтобы стала она еще милее и краше. Тем временем на цветущем лугу, который они выбрали местом разрешения многовекового спора, прелестный пастушок пас овец – иными словами, спал под кустом. Богини растолкали пастушка, вручили ему яблоко раздора и объяснили суть происходящего. Спросонок глупый пастушок взял в руки яблоко, повертел его перед собой так и этак, не понял ничего и с громким хрупом стрескал вышеозначенный плод вместе с косточками.

– Что ты наделал, несчастнейший из смертных? – вопросила Гера (это простые бабы спрашивают, а богини всегда вопрошают. Поэтому боги – их мужья – возвращаются с работы вовремя. Они не любят, когда их лишний раз вопрошают).

– Как ты посмел съесть это яблоко? – сложила на груди руки Афина, за мудрость прозванная Палладой. – Из-за тебя мы опять не выясним, кто из нас – прекраснейшая!

А Афродита ничего не сказала. Она-то, в принципе, и без всякого яблока знала правду.

– Ну – я победил, – сказал пастушок.

– Но на яблоке было написано – «Прекраснейшей!» – мягко возразила Афродита. – «Прекраснейшей», а не «прекраснейшему»!

– А я грамоте не обучен, – ухмыльнулся пастушок. – Всё, все свободны, а я дальше буду спать. Будут ещё яблоки – тащите. Лучше антоновские, знаете, запеченные, с медком. Да не знаете вы ничего. Идите, учитесь готовить.

От такой наглости богини слегка опешили, а пастушок вернулся под свой куст и захрапел.

Тут-то и наступил на земле полный патриархат.

Глазами мачехи

Золушка копошится в углу и что-то перебирает: то ли действительно пшено и гречку, то ли… Черт, не видно из-за золы, которой, кажется, наполнен весь дом.

– Золушка, почему ты не навела порядок в кухне?

– Я… Ой! – Золушка поспешно прячет что-то в карман передника. Нет охоты проверять, что именно. – А вы сказали, чтобы я перебирала зерно, вот я и перебираю, стараюсь!

Зола частично осела на пол. Да, теперь я вижу, что зерно находится в том же состоянии, что и три часа назад, когда я заходила на кухню за пирогом. Мои дочери очень любят сладкие пироги, а я очень люблю своих дочерей. Целыми днями они прядут или вышивают, сидя под окном, и уже добились серьёзных успехов. Каждый в моём доме занимается своим делом: я веду бизнес, муж ходит на службу, старшие девочки занимаются рукоделием, Золушка помогает по хозяйству. То есть, это только так говорится, что она помогает…

– Золушка, чем ты занимаешься целыми днями? Неделю назад ты сожгла скатерть и так до сих пор не прибралась! Эти горелые лоскуты, эта бесконечная зола вокруг. Кажется, мне придется серьёзно поговорить с твоим отцом!

Упоминание об отце действует безотказно: Золушке отлично известно, что я приняла её в семью по просьбе этого мягкотелого неудачника. Будь моя воля – ноги бы ее в этом доме не было, но каждая женщина может позволить себе слабость и сделать приятное любимому человеку.

Итак, Золушка теперь живёт в моём доме. Сказать, что она ленива, я не могу: все-таки девочка старается угодить мне, своей благодетельнице, и не хочет расстраивать отца. Но, как видно, мать не приучила ее к труду так, как я приучила своих красавиц-дочек!

– Золушка, постарайся перебрать зерно к вечеру, иначе мы все останемся без ужина! Я вернусь с переговоров и сварю кашу.

Готовку я ей, разумеется, не доверяю: иначе мы останемся также без завтрака и обеда.

К вечеру зерно не перебрано, зато Золушка очень довольна своей работой: она все-таки заставила себя прибраться на кухне. Получилось лучше, чем я ожидала. У девчонки определённо есть способности!

Ложимся спать на пустой желудок. Мои умницы-дочки все понимают и не поднимают восстание голодных рабов.

Утром заказываю по телефону завтрак в ближайшем кафе – для всех, даже для бестолковой Золушки. У меня доброе сердце: невозможно долго сердиться на бедняжку, она ведь еще так юна! К тому же солнце светит ярко, и день обещает быть приятным и тёплым. Мои кровиночки уже прядут: встали с рассветом, умнички!

– Золушка, через неделю во дворце бал. Мы возьмем тебя с собой, если будешь хорошо себя вести и тщательно выполнять все мои задания, – говорю я за завтраком.

– О, мэм, да, мэм! Скорее давайте мне много заданий! А что мне надеть на бал?

– Бал будет через неделю. А пока, милочка, пойди перебери зерно, да посади до конца недели двадцать розовых кустов.

– А где взять кусты?

– Они стоят в лотках за сараем. Красиво рассади их вокруг дорожки и под окнами, чтобы моим дочуркам было приятно, они так любят розы! Но сначала перебери зерно!

Золушка деловито поспешает в свою комнату. Мои труженицы подхватывают грязную посуду и несут на кухню.

Ближе к вечеру я замечаю, что все кусты посажены: пусть не так идеально, как это могла бы сделать я, но и не без творческого подхода.

– Золушка, ты делаешь успехи! Да что там – ты просто молодец! – хвалю ее я и отправляюсь на кухню – варить кашу на всю семью.

Зерно стоит в мешках нетронутое. Розы показались Золушке более занимательным предметом.

Ужинаем оставшимся с обеда грибным супом. Моим кровиночкам это даже нравится: они очень любят грибной суп.

На следующий день, плюнув на субординацию, перебираю зерно сама. Золушка, как ни в чём не бывало, напевает какую-то песенку и по третьему разу намыливает сковородку.

За пару часов до бала Золушка уже облачилась в платье и бегает по саду, страшно довольная. Платья моих девочек валяются в беспорядке под гладильной доской, а мое вообще киснет в тазу. Отец Золушки, кряхтя, сам чистит свои сапоги, а ведь ему нельзя перенапрягаться!

– Золушка! Золушка!

– Мы уже едем на бал?

– Мы? Никто! Никуда! Не едет! Почему? Платья? Еще? Не готовы?

– А я… Ну в самом деле, упомнишь ли обо всём?

– Я напоминала о них каждый день! Вчера ты сказала, что платья готовы!

– Да… Я всё-таки нашла их в шкафах, среди других прочих платьев, это было не так-то просто. А на вашем было пятно! Вы ничего не сказали про пятно! Я решила отстирать его. Или это я посадила его уже потом… Столько работы, мэм!

Пока Золушка оправдывается, мои трудолюбивые пчелки сами гладят свои платья и помогают отчиму почистить костюм. Мне приходится ехать в платье Золушки, накинув на плечи элегантную шаль: что да, то да, платье этой мерзавки не сходится на моей спине, но это всё же лучше, чем ничего. Хороша бы я была – на балу и в деловом костюме! Какой удар по репутации!

Сегодня Золушке все-таки удалось вывести меня из себя.

– И побели забор! – вхожу я в раж. – И подстриги деревья! И кустарники! Рыбы налови! И накопти! Медведя в лесу поймай и научи танцевать нижний брэйк! И верхний! К нашему приезду все должно быть готово, иначе я убью тебя без выходного пособия!

Золушка размазывает слезы по щекам. Муж переминается с ноги на ногу. Мои добрые крошки как всегда заступаются за маленькую бездельницу.

– Мама, ну всё же закончилось хорошо, давай возьмём её во дворец! – просят они, но сегодня я неумолима.

– В её возрасте я работала, не покладая рук, и о балах не помышляла! Пусть это послужит для неё уроком!

В её возрасте… Как мне хотелось хотя бы одним глазком увидеть королевский дворец. Но надо было работать, работать и работать, пока не…

Вот уже и бал совсем не радует. Чего я не видела на этих светских приёмах? Лучше бы сказалась нездоровой, осталась дома и приняла ванну.

Бедная Золушка. Вся в слезах, одна, в большом доме, не знает, за что хвататься и наверняка чувствует себя самой несчастной девочкой в мире.

Достаю из кармана телефон и звоню фее:

– Милая крёстная, кажется, я перестаралась, играя в строгую хозяйку дома. Не могла бы ты слетать ко мне домой и помочь Золушке с работой? И, чёрт с ней, пусть едет на бал. Ты же не сдала в комиссионку мои старые хрустальные туфельки?

Спящие невесты

Злая фея, некогда заколдовавшая спящую красавицу, и по сей день жива. А чего ей сделается, злющей такой! Только она больше не вредит человечеству разными патентованными способами – была охота задаром напрягаться – а завела свой бизнес, живет припеваючи, отдыхать ездит в Турцию – потому что жадная очень.

Как-то раз злая фея, еще той порой безработная, шла по улице, размышляя, на какой бы праздник ей вломиться – поесть как следует за чужой счет и заодно заколдовать кого-нибудь, чтобы не расслаблялись, как вдруг увидела девочку с ржавым бритвенным лезвием в руках. Девочка была страшненькая, лезвие держать как следует не умела и вообще – нуждалась в экстренной психологической помощи.

– Я хочу умереть! – говорила девочка. – Меня никто не любит.

«Никто – это принц Сережка из параллельного класса» – определила фея. Жалко ей стало девочку – когда-то давно и она, старая карга, была молодой и некрасивой – оттого и вынуждена была выучиться на злую фею, в добрые-то ведь только красавиц принимали. Что-то пошевелилось в душе злыдни – возможно, впрочем, это подавал знаки пустой желудок, требовавший немедленно прекратить вечер воспоминаний и вломиться-таки на какой-нибудь банкет или хотя бы фуршет.

– Погоди-ка умирать, – сказала фея девочке. – Давай мы тебя лучше усыпим на некоторое время. А потом я поем и придумаю, как тебе помочь.

Девочке было все равно. Она безропотно выпустила из рук лезвие и подставила палец под веретено. Хлоп – и заснула. Через месяц ее нашел в реанимации принц Костя. Поцеловал – и девочка проснулась. А могла бы и не проснуться, если бы не злая фея.

Пораскинув своими злыми, но вполне ясными мозгами, старушка взяла в банке кредит и открыла частную медицинскую клинику. С тех пор все принцессы, пастушки, секретарши и школьницы, считающие себя настолько некрасивыми, что хоть ложись и помирай, за определенную сумму могут подвергнуться временному усыплению. Одна инъекция веретеном стоит недешево – но пациентки или их родители не скупятся. Потому что кто знает – в этом веке ты страшилище и урод, а через сто лет мода изменится и краше тебя никого на свете не будет.

Странствующие принцы и прочие бездельники частенько посещают клинику добровольных усыплений с целью подыскать себе какую-нибудь невесту. Иногда находят, и довольно неплохих: иной девушке достаточно хоть раз как следует выспаться, чтобы стать красивой и привлекательной.

Понятно, что за осмотр потенциальных принцесс тоже надо платить. Так что некоторые циники ходят поглядеть на спящих просто так, без матримониальных последствий. И называют этот склад некрасивых невест «Кунсткамера».

Комплексы Кассандры

Кассандра с детства боялась сказать какую-нибудь глупость. Однажды она что-то ляпнула на большом семейном торжестве и была осмеяна старшими, после чего твердо решила помалкивать. Она внимательно смотрела по сторонам, много думала и делала правильные выводы, но рассказывать о них никому не спешила – помнила, как это обидно, когда над тобой все смеются. Так, в добровольном молчании, поддерживая лишь пустые беседы с подругами, она существовала, и было ей не то, чтобы хорошо, но как-то спокойно. Наблюдая и анализируя окружающую жизнь, она постепенно научилась необычайно точно предсказывать события.

«Идет бычок, качается» – бормотала она, – «Вздыхает на ходу. Ой, доска кончается, он же сейчас… Ну естественно, упал!» Ладно бычки – их можно приносить в жертву или наоборот – употреблять в пищу. Но когда по тем же самым доскам начали бродить люди, Кассандра не могла удержаться: «Послушайте, дяденька! Вы сейчас упадете! Немедленно поверните назад!»

«А ну помолчи, девка!» – отмахивался дяденька. И падал, не удержав равновесие, разбивался, как некачественный спартанский младенец. Всякий раз Кассандра говорила себе, что больше никогда не будет делать предсказаний, и всякий раз, ясно увидев возможную гибель и измельчание человека или целого государства, она делилась своими мыслями с окружающими, думая, что им, так же, как и ей, очевиден исход событий.

Заслышав, что Кассандра опять делает предсказание, зеваки собирались вокруг нее, передавая по цепочке услышанное. Потом, конечно, смеялись, потому что не верили.

Кассандра и сама себе никогда не верила – да, с самого детства она была убеждена, что способна говорить только глупости. А если ты сам себе не веришь – с чего ты взял, что тебе поверит кто-то другой?

Шахерезада и султаны

Всю ночь Шахерезада рассказывает многочисленным султанам сказки, хотя в сказки о том, что все они султаны, сама Шахерезада не слишком-то верит. Впрочем, они тоже не могут знать наверняка, кто скрывается под ником Шахерезада – прелестная барышня, угрожающих габаритов тётка или томный юноша. И не то, чтобы они стремятся об этом узнать. Каждую ночь по ICQ – очередная прямая трансляция её историй, чего ещё желать-то? Можно было бы назначить таинственной незнакомке встречу и, наконец, осуществить в реале то, что она так долго описывает словами и буквами, но вдруг её слова гораздо лучше её самой? А вдруг – и это ещё хуже – Шахерезада в миллионы раз превосходит даже самые смелые представления о себе? Что тогда будет делать султан, в миру – системный администратор Митя, небольшой прыщавый субъект, косящий от армии?

Утром султаны, невыспавшиеся и злые, отправляются на работу, где клюют носами, допускают ошибки, получают от начальства нагоняи – но им это всё до лампочки, они ждут-не дождутся вечера, когда таинственная Шахерезада снова выйдет в сеть.

Шахерезада закрывает ноутбук, слезает с подоконника и идёт прогуляться в прекрасный сад, окружающий дворец. Очередная история придумана и отточена на дюжине виртуальных поклонников – скорее всего, теперь она понравится и султану. Немного поспать – и на ковёр. Слава всемогущему Аллаху, создавшему часовые пояса!

Тайна синей бороды

В одном городе жил мужчина средний, обычный, на всех прочих мужчин чем-то неуловимо похожий. Ему через эту особенность было необычайно трудно с девушками дружить. Девушки вечно путали его с другими мужчинами. Только он девушку встретит, полюбит, пригласит на свидание, цветок ради неё с клумбы сорвет, стихотворение специально заученное прочитает, отвернется, чтоб полюбоваться своим отражением в витрине, повернётся обратно – а девушка уже с другим убежала. Перепутала. Не винить же ее, такую всю прекрасную?

Средний огорчался малое время, а потом – эх – отрастил бороду и окрасил ее в синий цвет, как научил его один заезжий панк.

Стал Синяя Борода популярен среди девушек, благодаря своему необычному имиджу. Начали они его замечать, запоминать, выделять среди прочих, посещать его обиталище стали. А в обиталище том была тайная кладовая, ключ от которой Синяя Борода всегда при себе держал. «Везде, – говорил, – ходи, дорогая, все трогай и смотри, но к кладовой этой и приближаться не смей!»

Девушки трепетали и от любопытства сдавались без боя. Но любопытство их удовлетворять никто не спешил, удовлетворяли только плоть, да так затейливо, что тайная кладовая на какой-то момент отступала в тень и делалась незначительной деталью интерьера.

Разное говорили в городе о тайной комнате Синей Бороды.

– Наркотики там у него! Он ими торгует! Потому борода посинела.

– Да нет, оружие! А борода накладная. На самом деле его разыскивает Интерпол.

– Неучи-неучи, у него там труп старушки, топором убиенной! Читайте классику, а не новости в своих интернетах!

Ну а что, собственно, еще могут говорить в городе? Только ерунду всякую.

Однажды, приманив на свою синюю бороду очередную девушку, наш герой совсем расслабился и даже забыл спрятать ключик от тайной кладовой. Покуда он, расслабленный, дремал, девушка, замирая от страха и мысленно повизгивая от восторга, открыла дверь в запретное помещение и заглянула внутрь.

Не было в кладовой ни сокровищ, ни трупов. Не было ничего запретного, не было ничего ненужного. Ничего там не было. Только паук сплел в углу паутину и мрачно в ней сидел, терпеливо дожидаясь какой-нибудь добычи.

Синяя Борода проснулся, а девушка не заметила. Так разочаровал ее этот одинокий паук.

– Ну что ж, дорогая, – грустно сказал хозяин. – Теперь ты узнала мою тайну, что никакой тайны у меня на самом деле нет. Придется тебя за это убить.

Солдат и мышка

Жила была в лесу мышка: обычная такая, грязно-бурая, только лет ей было триста или около того. Мышки до стольки считать не умеют, им большие суммы за ненадобностью. Все предки этой мышки по материнской линии были долгожительницами, они и научили её жалобной песенке: «Не губи меня, добрый молодец, я тебе пригожусь!» Чем может мышка пригодиться доброму молодцу, спрашивается? Понятно, что ничем, но молодцы и сами слово держать привыкли, и от окружающих того же ждут, потому враги иногда вырезают молодцев сотнями: достаточно подписать с ними пакт о ненападении, и они тут же кольчуги поскидывают, балалайку достанут, гармошку, бочку пива выкатят и в баньку отправятся. В баньке их и берут – тёпленькими.

Сидела как-то раз трёхсотлетняя глуховатая мышка на пеньке и грызла свой завтрак, как вдруг её приметил и сцапал Иван – солдат срочной службы, временно сбежавший из части, располагавшейся неподалёку от леса. Пошёл Иван в самоволку, чтобы подышать вольным лесным воздухом.

– О, мышь! – сказал Иван, удобно устраивая долгожительницу в кулаке. – Ща я её в дерево запульну – классно расплющится!

Мышь быстро проглотила свой завтрак и пропищала, как можно жалобнее, но достаточно при этом громко, чтобы Иван услышал:

– Не плющи меня, добрый молодец! Я тебе пригожусь.

– Ты чего, ты радиоактивная, что ли? – испугался Иван, но мышь не отпустил.

– Я мышка-норушка, самая обыкновенная, жалкая мышка из леса. А ты – богатырь, зачем тебе меня убивать?

– Ну, по приколу, – шмыгнул носом Иван. Его ещё никто не называл богатырём.

– Ты такой сильный, такой могучий, – воскликнула мышка. – Тебе даже никакой радости не будет от того, что ты меня убьёшь!

– Да? – с сомнением спросил Иван. – А чего мне будет?

– Тоска будет. Печаль будет. Пустые хлопоты. Да дорога дальняя! – доверительно сообщила мышка.

– Пустые хлопоты не хочу! – заявил Иван.

– Так отпусти меня, и у тебя не будет никаких хлопот. Будет только слава великая. Ты как взмахнёшь десницею, да наподдашь шуйцею – и все проблемы скукожатся, сдуются, будут у тебя просить прощения, в ногах валяться.

– Правда что ли? – приосанился Иван.

– Ты только глазом моргнёшь, а враги твои поползут прочь! На карачках!

– Я таков, – гордо сказал Иван, ослабляя хватку.

– Ну и зачем, зачем тебе моя никчёмная жизнь? А знаешь – в лесу живёт медведь! Страшный, огромный! Идёт медведь – земля дрожит! Все его боятся, а ты сборешь, я в тебя верю! Вот это твой настоящий соперник и есть. Сказать ли, где его берлога?

– Ну, скажи, пожалуй, – испугался Иван. – А то правда, наткнусь ещё…

– Ты только отпусти меня, добрый молодец! – напомнила мышка.

Иван посадил мышку на пень. Она ещё немного похвалила добра молодца, потом объяснила ему, как надо идти по лесу, чтобы медведя не встретить – и юркнула в норку, между корнями.

А Иван так возгордился – никто его в жизни богатырём не называл, только дураком, придурком, дебилом и прочими обидными прозвищами – что пошёл прямиком к берлоге этого самого медведя и дрался с ним три дня и три ночи. На третью же ночь медведь, обессиленный борьбой, прохрипел:

– Надоел ты мне, Иван! – и немедленно издох.

А Ивановы сослуживцы уже лес прочёсывали, искали солдатика. «Ну, попал дебил! – переговаривались они между собой. – Достанется ему на орехи за то, что в самоволку ушел!» Это ведь были сказочные сослуживцы, и грязно ругаться они не умели.

Когда Ивана обнаружили, он делал медведю искусственное дыхание: сроднился с ним за время битвы, пожалел противника. Сначала непутёвого солдатика хотели строго наказать за дезертирство, но потом выяснилось, что медведь, которого Иван заборол, был не простым Топтыгиным, а древним саблезубым медведем, оттаявшим из вечной мерзлоты на месте проведения запрещённых всеми конвенциями опытов с химическим оружием. Если бы зверюгу обнаружили международные наблюдатели, которые в последнее время очень любили бродить по лесу, мог бы получиться нехороший скандал, поэтому Ивана тут же наградили, повысили в звании и больше уже никто не называл его дебилом и идиотом, даже генерал.

А мышка сидела на пеньке и думала: «Опять наворожила, старая! Говорила же мне мама – никакой отсебятины. „Не губи меня добрый молодец, я тебе пригожусь“ – и точка! Люди же – как мышата малые, стоит их чуть-чуть похвалить, и они уже на всё готовы!»

Золушка на балу

По утрам Золушка всегда сидит на кухне, закинув ногу на ногу, пьёт кофе и листает свежую газету. Мачеха и её дочери уже проснулись и вот-вот спустятся к завтраку: слышно, как они мечутся в своих комнатах в поисках платьев, чулок и шпилек.

«В следующую пятницу, – гласит объявление на последней странице газеты. – Во дворце состоится бал! Все самые мегапафосные перцы и гипергламурные кисы уже побежали в солярий и спортзал, чтобы затмить на этом балу вас, жалкие неудачники. Но у вас всё-таки ещё есть шанс не пропустить лучший бал года!»

Золушка не хочет пропустить лучший бал года. Она – почти совершенство, только патологически верит всему, о чём пишут в газетах.

Когда вся семья, наконец, усаживается за стол, Золушка, как бы невзначай, заводит разговор о свежих придворных сплетнях.

– Говорят, что принцу пора жениться, а его последняя пассия оказалась переодетым шпионом из Розастана, – говорит она. – Так что скоро во дворце, наверное, состоится какой-нибудь бал.

Отец отрывается от газеты и велит дочери пореже смотреть телевизор, но сёстры уже попались на крючок. Быстро прожевав булочки, они разбегаются по дому: звонят по телефону, залезают в интернет, перелистывают свежие журналы и, наконец, приносят на кухню радостную новость: бал состоится во дворце в следующую пятницу! Пора бежать в солярий и спортзал!

– Ах, милые сестрички, как бы я хотела поехать с вами! – говорит Золушка.

– Ты ещё несовершеннолетняя! – грозит пальцем старшая сестра.

– Фигу тебе! – добавляет средняя.

– Да не вопрос! – отвечает мачеха, и её дочки тут же замолкают. – Конечно, Золушка, ты поедешь с нами на бал. Не такая уж ты и несовершеннолетняя, да и места в карете хватит на всех.

– В самом деле? – сияет Золушка.

– Да, милочка, – кивает мачеха. – Потому что на балу у нас будет очень много дел, и никто другой с ними не справится так хорошо, как ты. Надо будет догоовриться с королевским садовником о поставке наших роз ко двору. Найти посла Розастана и предложить ему использовать наш летний домик в качестве временной резиденции. Договориться с главным дворцовым поваром о том, чтобы он прислал нам пару стряпух на день летнего солнцестояния. Кроме того…

Словом, на бал Золушку взяли, но она сама была этому не рада. Под конец, когда карета уже была готова отправиться в путь, прилетела фея-крёстная и попросила Золушку выхлопотать у короля таможенные привилегии на партию подержанных карет из Розастана.

– Я же всё-таки твоя крёстная, – прошептала фея. – Помнишь, какую умную крысу я подарила тебе на именины, когда тебе исполнилось десять лет?

Золушка помнит. По ночам крыса превращалась в учителя математики и заставляла бедную девочку решать задачки и примеры.

Королевский дворец сиял, как хрустальная ваза, наполненная светлячками. Разодетые кисы и самоуверенные перцы лорнировали публику. Принц скромно сидел в углу и угощался шампанским.

– Спорим, принц обратит внимание на меня? – спросила старшая сестра и встала на голову.

– Нет, на меня! Фигу тебе! – отвечала средняя и, выхватив бокал из рук первой попавшейся кисы, побежала к принцу.

– Ну, развлекайтесь, девочки, – улыбнулась мачеха, взяла мужа под руку и потащила его в главную бальную залу слушать самый модный в этом сезоне Оркестр ползающих гитаристов.

На балу все веселились в меру сил и здоровья, и одна только бедная Золушка носилась по королевскому дворцу, как угорелая, договариваясь, втюхивая и навязывая.

– А не выпить ли нам шампанского? – спросил у Золушки принц. – Я вижу отличный повод – мы с вами ещё не знакомы.

– Извините, – отвечала она. – У меня здесь дела.

Посол Розастана, бывший чемпион по бегу на короткие дистанции, дольше всех не поддавался на уговоры (хотя летний домик был со всеми удобствами и почти что новый). Гоняясь за неуловимым бегуном, девушка даже потеряла свою хрустальную туфельку.

– А не выпить ли нам шампанского? – остановил её принц. – Я вижу отличный повод – из такого бокала я ещё не пил!

– Это моя туфелька, идиот! – разозлилась Золушка, выхватывая туфельку из рук обалдевшего наследника престола.

Ближе к утру Золушка сидела на холодных мраморных ступеньках около главной бальной залы и нервно курила. Она, кажется, сделала всё, что ей велели. Или не всё?

– Можно составить вам компанию? – спросил её скромный человечек в зелёном бархатном костюме, и не дожидаясь приглашения, плюхнулся рядом. – Вижу, вам не очень-то и понравилось на нашем балу.

– Ну, как сказать? – задумалась Золушка. – Я ожидала совсем другого. И, честно говоря, мне так и не удалось повеселиться.

– Вас кто-то обидел? – строго спросил человечек и достал из кармана рацию.

– Нет-нет, у меня никаких жалоб, – остановила его Золушка. – Всё дела, дела, дела. Ни минуты свободного времени!

– Вы что же, новая шпионка из Розастана? – подозрительно спросил человечек, вертя рацию в руках.

– Да нет, я местная шпионка. Мачеха велела мне разрулить все её проблемы, а потом ещё фея-крёстная пристала с этими дурацкими нерастаможенными каретами.

– Кареты? А не выпить ли нам шампанское из кареты? – раздался откуда-то сверху голос принца.

– Дворцового лекаря и бочку рассола в квадрат Е-15, – тут же сказал в свою рацию человечек в зелёном, и, подхватив Золушку под руку, отвёл её в беседку.

– Зачем так напиваться, если ты принц? Я понимаю, когда пьют с горя или от нищеты, – развела руками Золушка, – Вот уж никогда бы не подумала, что принц такой гадкий. В газетах о нём всегда так хорошо пишут!

– Хорошо заплатишь – хорошо напишут, – загадочно отвечал ее собеседник – Поначалу я тоже так реагировал на всю эту бальную суету, а потом привык.

– Кто же вы?

– Я – распорядитель дворцовых церемоний. Тот, кто работает, покуда все веселятся и тот, кто остаётся трезвым, когда все вокруг уже пьяные.

– Кажется, я вас уже люблю! – воскликнула Золушка, – Будьте моим принцем!

Трудности выбора

Не узнать обычно опрятную рыночную площадь: под утро замело её снегом; и тут же проехал на телеге один смешной фермер, засыпал дорогу красным песком, чтобы найти путь назад; потом собаки не поделили требуху, растащили её на кусочки; следом бабы пошли за покупками, вымесили ногами образовавшуюся грязь в мутную жижу; а напоследок ребятишки в школу побежали, оставляя за собой шлейф из фантиков, пистонов, пробок, жеваной бумаги, окурков и дохлых крыс на верёвочках – и от всего этого сделалось очень и очень неприютно.

Серебристый автомобиль обтекаемой формы останавливается на рыночной площади и обтекает. Из автомобиля выглядывает испуганная дама в белой меховой шапке, такой мягкой и нежной, как будто слепленной из дорогой пены для дорогой ванны. Дама примечает парнишку, околачивающегося неподалёку, и приманивает его пальцем. Парнишка занят очень важным делом: он пытается доплюнуть до одиноко лежащего в грязи бродяги. Бродяга полежит-полежит, поднимется и уйдёт, и в кого тогда плевать? Но тётка в серебряной тачке тоже ничего себе, к тому же, и в неё можно попробовать плюнуть.

– Чего вам? – лениво спрашивает парнишка, подходя к автомобилю.

– Кажется, я немного заблудилась, – признаётся шикарная дама. От неё пахнет дорогими духами, и вся она такая, будто бы только и делает, что фотографируется для журналов мод.

– Вы, наверное, в город едете? – спрашивает парень. – Так это вы не там свернули.

Иногда такое случается: какой-нибудь растяпа сворачивает не там, и вместо города, сияющего огнями и манящего запретными плодами, попадает сюда, на рыночную площадь, вокруг которой теснятся домишки, хибарки и лачужки, а за ними уже высятся непроходимые леса, да ещё, может быть, поджидают незадачливого путника бездонные зловонные болота.

– Я свернула вот здесь, – дама извлекает из бардачка карту местности, какую-то совершенно свежую, новую, будто только что из типографии. – И теперь я должна быть тут, на шоссе. А не тут… Я даже не знаю, где я. Тут на карте нет такого населённого пункта.

– У нас лучше, чем в городе, – патриотично заявляет парень, – А на карте нас нет, чтоб враги не напали. А вы вот тут, наверное, не заметили развилку, вот к нам и заехали. Здесь с позапрошлого года – объезд. Дорогу весной затопило, наши всё никак не соберутся её поправить.

Дама внимательно следит за грязным пальцем, рисующим на карте объездной путь.

– Очень хорошо. Как бы мне тебя отблагодарить? – она берёт с соседнего сиденья изящную сумочку, запускает в неё руку, пытаясь найти кошелёк.

– Нет, денег мне не надо, – обижается парень.

– Не надо? Ну что ж… – дама собирается попрощаться, закрыть окно и уехать прочь, но парень ещё не закончил:

– Вы меня лучше в город с собой возьмите! Сделалась охота на него посмотреть!

– А меня не обвинят в похищении несовершеннолетних? – без тени улыбки интересуется прекрасная незнакомка.

– Я уже большой! Мне можно! Я – ученик токаря!

– И чему учит тебя этот токарь? – с интересом спрашивает дама. А сама уже открывает соседнюю дверцу авто и, не глядя, швыряет сумочку назад. Сумочку она застегнуть забыла. Вся полезная дамская мелочь и бесполезная ерунда высыпается на пол, но хозяйка этого не замечает.

– Токарь меня не особенно-то и учит, – хмуро говорит парень, и усаживается рядом с красавицей, будто всегда только и ездил в таких автомобилях, на переднем сидении, – Сегодня вот пьёт с самого утра, меня отправил за добавкой.

– А ты вместо этого разговариваешь с незнакомыми женщинами, которые могут научить тебя плохому? Может, пока не поздно, вернёшься?

– Ещё чего! Я так долго тут торчал, он меня теперь точно отчекмарит!

– Что сделает?

– Ну, шкуру слупит.

– Побьёт, что ли? – догадывается дама, – Ну и порядки. Тебя как зовут?

– Ну, Кай, а вас?

– А меня, – прищуривается хозяйка роскошного экипажа. – Меня… Зови меня Снежной Королевой.

– Как в кино, – ухмыляется Кай.

Автомобиль изящно разворачивается и возвращается на шоссе. Случайный бродяга приоткрывает один глаз, но по-прежнему остаётся лежать на площади.

В городе у Снежной Королевы есть собственный дом – белый и холодный, как и она сама. В саду стоят ледяные скульптуры: зайчата, гномы, гуси.

– Чего это? – указывает на них пальцем Кай.

– Это так, – улыбается дама. – У меня было плохое настроение, а эта гадкая лесная мелочь прибежала в мой сад – и ну пачкать его своими мерзкими лапами.

– И? – опасливо переспрашивает Кай, и оглядывается назад, на свои следы.

– Дохнула на них холодом, и оставила здесь, другим в назидание. Но ты мой гость и можешь ничего не бояться.

В доме Снежной Королевы гулко и пустынно: белый минимализм, как в модных журналах и фильмах про офисную жизнь. Кай осторожно садится на краешек белого крашеного стула, кладёт руки на колени и напряженно ждёт дальнейшего развития событий.

– Ты, наверное, хочешь спросить, почему я не смогла найти дорогу в город? – спрашивает Снежная Королева.

Если честно, парень хочет сейчас узнать только одно: его сразу засунут в холодильник и оставят там умирать, или сначала загонят ему под ногти с дюжину ледяных иголок? Но не решается вымолвить ни слова: его язык будто примёрз к нёбу.

– Раньше я путешествовала на поезде, но в этот раз не было свободного купе. Я терпеть не могу, когда кто-то едет вместе со мной. Но тебя, конечно, это не касается. Ты ведь не такой, как другие.

– Наверное, – скорбно бормочет Кай и изучает свои ногти. Нет, определённо, сначала будут иголки.

Герда бежит домой вприпрыжку: сегодня у неё торговля шла как никогда успешно! Смешной старик фермер выдаёт замуж младшую дочь, и все соседи, и гости, и друзья жениха, и подружки невесты, с самого утра покупают цветы, много цветов, так что все торговки, распродав товар, вернутся домой ещё засветло. А Герда освободилась раньше всех: ни у кого потому что нет таких прекрасных роз, она их выращивает в специальном крытом парнике, который соорудил Кай. Кстати, надо к нему забежать и вытащить на свадьбу, там будет весело. Только сначала неплохо бы узнать, что это за сходка такая внезапная?

На площади, по колено в грязи, толпятся местные жители – с букетами и без. Бродяга, который ещё утром тихо лежал в сторонке, вскочил на крепкий фанерный ящик и ораторствует.

– Чего ещё плохого случилось? – дёргает Герда за рукав свою подружку по прозвищу Маленькая Разбойница.

– Проворонила ты своё счастье, вот чего случилось. Твоего Кая какая-то мымра столичная увезла! – отвечает та. – Я бы её ножом пырнула, гадину, если бы увидела!

– Куда увезла? – ахает Герда.

– А кто её знает, куда? Ну, в город, наверное, – шмыгает носом Разбойница. – Я бы её сначала ножом пырнула, а потом глаза повыкалывала!

– Но город большой! Как их там найти?

– Да забей ты. Она, может, его в Америку совсем увезла, – машет рукой подруга, – А то я бы ей сначала глаза выколола, потом выбила все зубы, а потом ножом ещё пырнула.

Герда гладит её по плечу: всё, дескать, нормально, я сама её пырну, и отходит от толпы. Если повезёт, на шоссе она поймает попутную машину, и доберётся до города уже завтра. А если не повезёт – будет идти пешком.

Никем не замеченная, Герда уходит с площади. Невольный свидетель похищения продолжает стоять на ящике и разглагольствовать.

Утром Кай просыпается от весьма неприятных звуков: как будто поблизости кому-то сверлят зубы огромным таким, ужасно опасным сверлом. Поёжившись, он спрыгивает на пол, и, закутавшись в одеяло, подходит к окну. Хозяйка старательно буравит непонятным прибором некрупный брусок льда: видимо, решила с утра выпить виски, как это положено у аристократов, а лёд внезапно закончился. Нехорошо, что такая женщина занимается физическим трудом! Нашарив под креслом свою одежду, Кай быстро одевается и спешит во двор, на помощь Снежной Королеве.

– Уже проснулся? – без улыбки улыбается та.

– Я, это, помочь пришел, – говорит он. – Чего вам на холоде торчать, давайте я отколю, что вам надо?

– Ты отколешь! – соглашается Королева. – Я вообще-то мастер по ледяным скульптурам, если ты не в курсе. Вот, тренируюсь на гномах, чтобы квалификацию не потерять. Следующие соревнования будут ещё только через месяц.

– Нормально! – одобрительно кивает Кай и уходит в дом. А он-то поверил, что всех этих ледяных зверюшек она и в самом деле заморозила своим дыханием.

«Подходящий бабец, – определяет Кай, – Только бы руки мыть не заставляла и диктантов больше не устраивала. Думает, если я научусь без ошибок писать слово „вечнась“, то так мне сразу секрет вечной жизни и откроется?»

По скудным приметам, а в основном – при помощи интуиции – Герда находит особняк Снежной Королевы. Вот, значит, где живёт эта стерва!

Кай бродит по двору и собирает в корзину кусочки льда: просто для того, чтобы чем-то заняться. Хозяйка дома вырезает очередного ледяного гномика, с лицом Кая.

– Ну что, воровка? – распахнув ногой калитку, кричит Герда, и кидается на хозяйку.

– Разве я что-то у вас украла? – отстраняется Снежная Королева. Ледяной гномик с лицом Кая оказывается между ними.

– Вот не надо только делать такой вид, будто ничего не случилось. Ты увезла моего парня – вот его! И ты за это ответишь!

Герда обходит гномика. В руках у неё что-то блестящее, похожее на садовые ножницы.

– Разве я кого-то увезла? Он сам попросил подбросить его до города. Ну и прижился у меня. – ледяным тоном отвечает Снежная Королева, и взвешивает в руке буравчик для льда.

«Пожалуй, они тут и вправду сейчас друг друга поубивают, а то и мне достанется» – соображает Кай и медленно отступает в сторону. Перепрыгнув через забор, он убегает прочь и отправляется в кабак, а то ещё потом придётся свидетелем быть.

Пару часов спустя Герда и Снежная Королева сидят на веранде и пьют – одна горячий чай с малиной, другая – ледяной тоник.

– Знаешь, мне всё больше и больше нравится идея цветочных скульптур, – говорит хозяйка. – Значит, оптом будет дешевле?

– Ну да. А ещё я попробую договориться с одним дядей, чтобы он, ну, значит, доставку организовал, – кивает Герда, и берёт из вазочки очередное пирожное.

В дверях появляется Кай. Он уже обошел все окрестные кабаки и заработал себе алиби на случай, если эти сумасшедшие бабы и в самом деле друг друга поубивали.

– Вы помирились, девочки? – заискивающе улыбается он.

– Пошел вон! – хором кричат Герда и Снежная Королева. – С мысли сбиваешь!

– Ну, блин, вы такие разные, а говорите одно и то же, – обиженно бубнит Кай.

– Мы-то разные, – соглашается Снежная Королева. – Только ты почему-то поступил с нами одинаково.

– Иди давай отсюда! – добавляет Герда. – В долю всё равно не возьмём!

Чудесные превращения Алисы

Уже неделю Алиса бродила по лесам, садам и паркам Страны Чудес. Голодной она не оставалась никогда: здесь, видимо, в благотворительных целях, принято было везде раскладывать пищу (пирожки, как правило) производства компании «Съешь меня!»

Алиса ела и чувствовала, что меняется. Она уже забыла, какой была до начала всех этих превращений, когда только-только попала сюда. Сначала Алиса просто росла или уменьшалась, и это было даже весело. Потом она стала изменяться целиком, и даже ее имя то теряло одну важную букву, то приобретало целых две посторонних.

«Вот уже и полдень, – подумала Алиса, усаживаясь на пенек. Пора перекусить. Что об этом думают мои спонсоры из „Съешь меня!“?»

Спонсоры не зевали – к ее ногам подкатился пирожок.

– Не ешь меня! – закричал он и даже замахал крошечными ручками.

– Это что-то новенькое. Если от пирожков «Съешь меня!» я становилась непонятно кем, то, может быть, вот этот снова превратит меня в прежнюю Алису?

Сказавши это, Лиса хищно облизнулась и проглотила Колобок.

Четыре поросенка

Жили-были на зелёной лужайке четыре поросенка. Щипали травку, валялись в тёплых грязных лужицах, нежились на солнышке, как вдруг – бабах и осень! Трава пожухла, в окрестных лесах объявился голодный волк, а в грязные тёплые лужицы прохожие люди наплевали слюней и накидали окурков.

Решили братцы-поросята соорудить себе поросячий домик, чтобы в нём греться и укрываться от врагов, и обязательно чтобы там, в подвале, была такая тёплая большая уютная лужа. Но вот беда – каждый поросёнок по-своему представлял себе идеальный дом для маленьких свиней. Поспорили парни – и решили не мелочиться и построить целых четыре домика.

Первый поросёнок был ленивый и сплёл себе хижину из соломы.

Второй был в самый раз и построил дом из бревен.

А третий оказался упертым и сложил из кирпичей целый особняк, с камерами слежения и сигнализацией.

Но голодный волк пришел из окрестных лесов и сдул два первых домика, а кирпичную крепость, в которой укрылись поросята, он через несколько лет срыл бульдозером, так что пришлось братьям удирать, если жизнь дорога. Жизнь им была дорога, и вот они побежали, резво так перебирая копытцами, и, наконец, добежали до свинарника для бездомных поросят.

В свинарнике в тот вечер было пусто и тихо: только на грязной дерюжке в самом углу лежал чумазый поросенок. Это был пропавший ещё в строительной суматохе брат Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа и Наф-Нафа – Неф-Неф.

Пропавший поросенок не таскал солому, не рубил деревья и не ворочал кирпичи. Он взял да и построил себе воздушный замок, в котором и жил все это время.

– Пусти нас к себе в воздушный замок! – попросили бездомные поросята, и вновь обретенный братец с радостью их пустил, потому что ему это ничего не стоило.

А потом явился волк. Ему почему-то очень хотелось разрушить все поросячьи домики в округе, и вот он прослышал о воздушном замке потерянного поросенка и пришел разобраться.

– А ну-ка, поросенок, показывай мне свой воздушный замок! – заорал волк. – Я его сейчас буду сдувать и разрушать!

– Пожалуйста, – пожал плечами Неф-Неф и отошел в сторону, чтобы волку было удобнее.

Волк исправно дул какое-то время то в одну сторону, то в другую, но замку от этого ничего не делалось, потому что он и сам был из воздуха. Перенапрягся волк и умер. А спасенные поросята стали жить-поживать в своем воздушном замке. Но добра они наживать не могли – его хранить было негде.

Кому сказала – марш во дворец!

Золушка сидит на кухне – в джинсах и уютном бесформенном сером свитере, курит сигарету за сигаретой, перепроверяет счета. Нет, она их уже проверяла на той неделе, но нельзя же просто так сидеть, совсем без дела!

В кухне чисто, как в операционной, и также неуютно, но Золушка этого не замечает. Взять квитанцию. Просмотреть бегло. Сравнить с такой же точно квитанцией за прошлый месяц, записать результат в тетрадь. Затянуться. Выпустить дым через нос. Затушить сигарету, вытряхнуть и вымыть пепельницу. Достать и прикурить другую сигарету.

Она не прерывает своих занятий даже после того, как из очередного облака дыма, покашливая, кряхтя и поругиваясь, вылезает крёстная фея.

– На массаж, стало быть, забила! – проницательно изрекает она вместо приветствия.

– По моим расчетам, это бессмысленная трата времени, – откликается Золушка, не отрываясь от своих счетов. Да, ей тоже не приходит в голову поздороваться с крёстной.

– Тебе надо научиться расслабляться! – в который уже раз повторяет фея. – Иначе принц будет напрягаться рядом с тобой, и у вас ничего не получится.

– Исходя из наших с принцем соционических типов – у нас и так ничего не получится. Кроме того, я изучила светскую хронику за последние десять лет и пришла к выводу, что ему нравится совершенно другой тип женщин.

Фея критически окидывает взглядом крестницу и небрежно роняет:

– Это уж точно.

– Что – точно? – кипятится Золушка. – А я тебе сразу сказала, что тут – без вариантов. Зря только время потратила – на шейпинг и маникюр. И деньги!

– Лучше бы купила учебник по синергетике макроэкономических процессов, да? – поддевает её фея.

Золушка на некоторое время зависает, в голове её щёлкают тумблеры и переключатели, потом она всё же отвисает и говорит:

– То, что ты только что сказала – абсурд. Такой дисциплины не существует, а, следовательно, по ней не может быть учебника.

– Я пошутила, – серьёзно отвечает фея. – А бал – уже завтра.

– Я же сказала – наши соционические типы…

– А я сказала – что – читай по губам: Бал. Будет. Завтра.

– Очень за него рада. На завтра у меня запланировано много неотложных дел, – пожимает плечами Золушка, складывает счета в папку, убирает в шкаф. – Кофе? Чай? Может быть, по рюмочке?

– Золушка, милая, ты, кажется, говорила, что любишь принца, – сладким голоском, который, впрочем, не предвещает ничего хорошего, говорит фея. – И я, кажется, обещала тебе помочь добиться его любви. Так вот – бал завтра. И я привезла тебе приглашение.

– Ну что толку, что толку от того, что я припрусь на этот чертов бал??? – взрывается Золушка и тянется за очередной сигаретой. Фея мягко, но настойчиво перехватывает её руку, а пачку с зажигалкой по-хозяйски засовывает в карман своей волшебной накидки.

– Ни одной сигареты больше. Понятно? И так-то гримироваться придётся, но если от тебя ещё будет вонять, как от курительной комнаты на факультете журналистики СПбГУ, то тебя просто не пустят во дворец!

– Да не поеду я на этот бал! Бессмысленно! Я провела исследование предпочтений принца, я поговорила с двумя его ближайшими друзьями – всё говорит о том, что такая, как я, ему не нужна.

– Такая, – фея интонационно подчёркивает слово «такая», но Золушка делает вид, что этого не замечает. – И в самом деле не нужна. Но мы сделаем тебя другой.

– Всё это мишура, наносное, обман, – шепчет Золушка. – На самом деле я такая, какая уродилась, и все это сразу почувствуют.

– У тебя сила воли – есть? – неожиданно меняет тему разговора фея.

– Ну, есть, – вскидывается Золушка. – Хочешь поспорим?

– Ага, – невинно улыбается фея. – Слабо не курить до завтрашнего полудня, лечь спать вовремя, вместо того чтобы торчать в интернете до самого утра, и хотя бы вымыть голову?

– Почему это – хотя бы?

– Потому что на то, что ты воспользуешься маской для лица, пилингом и примешь тонизирующую ванну, я даже и не рассчитываю. Ну как, справишься?

– Справлюсь. Только ради того, чтобы доказать тебе, что всё это – бесполезно.

– Разумеется, только ради этого, – с облегчением выдыхает фея и исчезает так же неожиданно, как появилась.

Золушка идёт в ванную комнату и принимается колдовать над своим давно уже запущенным организмом так, как учила её фея. Чисто из вредности, а не потому, что она на что-то надеется.

На следующий день Золушка по-прежнему сидит на кухне и штудирует какой-то полезный трактат. На ней те же джинсы и растянутый свитер, но сигарет поблизости не видно и общий вид уже не настолько удручает добрую крёстную.

– Отлично, – восклицает она, вылезая из буфета. Теперь за дело берётся мастер-имиджмэйкер. То есть – я.

– Ой, вот это уж совершенно лишнее, – отвечает Золушка. – Я сдержала слово, но, повторяю, это ничего не меняет.

– Ох и зануда же ты, деточка! – вздыхает фея, беззлобно ударяет крестницу волшебной палочкой по голове (так основательно, что «деточка» немедленно лишается чувств и сползает со стула) и принимается за дело.

Через час, вернувшаяся в сознание Золушка не может оторваться от своего отражения в зеркале и чуть ли не целует его – так оно ей нравится.

– Ну? – самодовольно усмехается фея.

– Офигенно! – выдыхает Золушка. – Только…

– Что – только? Ну-ка, попробуй меня разозлить, узнаешь, на что я способна!

– Только как же я поеду в таком платье – и на велосипеде? Оно же может помяться и запачкаться.

– Карета ждёт тебя во дворе!

– Но… у меня нет прав. И я не умею водить карету.

– Специально обученный кучер уже сидит на козлах!

– Но я…

– Убежать до 12 ночи и потерять туфельку ты в состоянии, я уверена! Большего от тебя не требуется.

– А если…

Фея, вздохнув, снова вырубает чересчур болтливую крестницу при помощи волшебной палочки, а после запихивает в карету её бесчувственное тело.

– Заприте дверь и не выпускайте её, пока не доедете до дворца! – распоряжается она. Бравый кучер козыряет и послушно блокирует все двери.

На этот раз Золушка приходит в себя почти что сразу и тут же начинает биться в стекло кареты: у неё явно есть ещё масса возражений и вопросов.

– Трогай! – приказывает фея и машет вслед карете платочком.

По дороге Золушка всё обдумывает, взвешивает и успокаивается. Если крёстная приложила такие усилия к тому, чтобы отправить её на этот чёртов бал, значит, шансы очаровать принца всё-таки существуют. И чисто из вредности их нельзя упустить!

Да-да, чисто из вредности! А вовсе не потому, что Золушке так уж нравится этот обаятельный, умный, красивый и богатый наследник престола.

Десять белых людей

Один белый-белый человек в белом-белом воротничке сидел в своем белом-белом офисе и делал белые-белые деньги. Делал месяц, делал другой, год делал и два года. А потом наступили черные-черные времена и денег в конторе белого-белого человека значительно поубавилось.

И посадили в его белый-белый кабинет еще одного белого-белого человека. И вот уже они вдвоем, сидя за белыми-белыми столами, продолжали вкалывать-вкалывать на благо родной компании. Но черные-черные времена не отступали, и со временем сотрудников в белых-белых воротничках в этом белом-белом кабинете стало уже трое.

Чистый-чистый воздух постепенно кончался, но это было только начало великих испытаний. Когда компания, по вине все тех же черных-черных времен, начала загибаться совсем, кабинет, в котором когда-то сидел только один белый-белый человек, поделили на части картонными перегородками, и в один из образовавшихся загончиков запустили, как хомячка, четвертого белого-белого человека.

Казалось бы, вот он – предел вместимости кабинета, но нет! Хитрый-хитрый начальник, в целях экономии средств-средств, приказал устроить в злосчастном кабинете второй этаж, поскольку сотрудники все равно большую часть времени проводят в сидячем положении, а до двери они и согнувшись пополам добегут, не велика беда, в коридоре распрямятся. И вот уже в белом-белом кабинете сидят друг у друга на голове, пять, потом шесть, потом семь белых-белых сотрудников! Когда черные-черные времена совсем стиснули контору своими страшными-страшными клещами, оставшихся сотрудников рассадили по стеллажам, одного подвесили на стенку, а начальнику в этом муравейнике умудрились даже выделить отдельный угол, с подставкой для секретарши. И все кругом были счастливы, что так ловко-ловко распорядились имеющейся в наличии полезной рабочей площадью. Не радовался только самый первый белый-белый человек, который два года сидел-сидел совсем один в этом кабинете, а теперь был вынужден освободить свой угол для начальника и работать отныне в коридоре. Он вышел на улицу, удивлённо огляделся по сторонам, а потом пошел купаться в море и больше не вернулся.

Говорят, он стал чёрным-чёрным от солнца, потому что день-деньской торгует белым-белым мороженым на берегу бескрайнего-бескрайнего моря.

Снегурочка

В одном элитном дачном поселке появилась однажды Снегурочка. Такая Снегурочка, что все прочие, которых раньше Снегурочками звали, от зависти позеленели, посинели, покраснели, раздулись и усохли. Пришлось целый батальон фотомоделей отдавать на курсы переквалификации.

Осталась в поселке только одна прекрасная дама: та самая Снегурочка, которая из-за своего высокого забора даже не заметила, что по ее вине приключилось.

«Как же – спросит внимательный читатель, – соседям стало известно о неземной ее красоте, если у нее был такой высокий забор?» Да очень просто.

Сосед Иван, скалолаз-разрядник, и сосед Василий, компьютерных дел мастер, снабдили Снегурочкин забор веб-камерами, которые все ее передвижения по двору, даже и топ-лесс, засекали и по поселковому телевидению демонстрировали. Но через месяц и у Снегурочки дошли руки до телевизора. Она его включает – а там ее двор показывают! Сначала она обрадовалась: думает, такая: «Ох, я знаменитая стала, про меня кино сняли!» А потом задумалась: кто это кино снял без ее разрешения?

И пошла по соседям – выяснять, что вообще такое происходит и часто ли их, соседей, вот так вот беззаконным образом показывают по телевизору. Оказалось – часто. Иван и Василий, в минуты отдыха, очень любили озорничать со скрытой камерой. И ничего с ними нельзя было поделать: родители узнают, что чужие люди детишек обидели, приедут и перестреляют половину поселка, не разбираясь, кто тут кого обидел. А потом разберутся и вторую половину перестреляют.

– Я, – сказала Снегурочка, оказавшись во дворе Василия. – Глубоко возмущена вашим поведением!

– Вы, – сказала она потом Ивану. – Еще пожалеете!

И гордо удалилась, цокая каблучками по каменным плитам улицы Цветочная-1.

– О чем пожалеем? Да что мы такого сделали? – закричали ей в след хулиганы. Но след простыл, и ответа не последовало. Пришлось им позорно бежать за ней и молить о пощаде, мало ли, какие у нее самой родители.

– Прекрасная Снегурочка, прости нас, дебилов и двоечников! – бесновались и юродствовали хулиганы у ворот своей жертвы.

Через пару дней хозяйка смилостивилась, отрыла ворота, велела все скрытые камеры убрать, и без фокусов чтобы, а потом придумать что-нибудь смешное, только без нарушения прайваси, а то тут скучно, а маменька и папенька говорили, что на исторической родине люди умеют веселиться.

– Мы, божественная, хоть что придумаем! – обрадовались помилованные друзья. – Можно в баньку сходить. Можно шашлычок сварганить.

– Банька Снегурочкам противопоказана, – строго сказала Снегурочка. – Тем более с такими, как вы. А шашлычоук – что есть шашлычоук? Я про такое что-то не слышала.

На следующий день Василий с Иваном организовали на тенистом берегу озера знатный шашлычоук. Позвали всех соседей, чтобы похвастаться своей дружбой с прекрасной Снегурочкой. Многие соседи от зависти, конечно, не пришли, но те, которые пришли, были очень рады, потому что им же больше досталось.

– А теперь положено прыгать через костер! – сказал Иван, когда еда подошла к концу, и алкоголь как-то тоже иссяк.

– Через костер? – удивилась Снегурочка. – Мне через костер нельзя. Я же Снегурочка все-таки. Сказку не читали?

– Да ладно, ну ты, конечно, Снегурочка, но не из снега же, елы-палы! – возмутился Василий. – Прыгай давай! Мы для тебя шашлычок организовали, а ты прыгать с нами не хочешь? Не уважаешь?

– А за что вас уважать? Напились, теперь какие-то варварские обычаи вспомнили. Что ж я, виновата, что родилась там, где совсем нет снега? Это неполиткорректная дискриминация какая-то! Мои родители – истинно русские люди, хоть и эмигранты, слепили меня из… ну, что было, из того и слепили, назвали Снегурочкой. Все верят, что я из снега. Одни вы нашлись, умные больно.

– Ну ладно, ладно, ты чего? Я так просто, – попятился от нее Василий и своротил мангал в озеро.

– Слепили из чего было? – глумливо поинтересовался Иван, отбегая на порядочное расстояние. – Ну и из чего же, интересно? Откуда ты родом, красотка?

– Из Силиконовой долины!

Вот из чего нынче настоящих Снегурочек делают – а вы и не знали?

Заяц на свободе

Чудесный помощник – волшебный заяц, умеющий исполнять все желания своего хозяина, отпущен на свободу в награду за верную службу. Хозяин-царь, его жена-царица, ребятишки-царевичи, слуги и прочие домочадцы – высыпают на крыльцо, утирают слёзы, машут белыми платочками, кухарка тайком суёт зайцу в заплечный мешок кусок пирога.

– Как же мы без тебя? Куда же мы без тебя? Кто мы без тебя, что мы без тебя? – причитают люди, но заяц уже далеко. Он, значит, свободен. Вот отсюда и до самого горизонта. Очень, очень хорошо.

Весело подпрыгивая и напевая, он добирается до сельской ярмарки, где, войдя в сговор с местным дурачком, демонстрирует номер «Впервые на арене – поющий и танцующий заяц!» Дурачок получает за труды яркую трещотку, заяц, нагруженный гонораром, отправляется в большой город. Тут он теперь будет жить. Да.

Заяц снимает мансарду с видом на заросший двор, набивает трубку, садится в кресло-качалку и чувствует себя абсолютно счастливым, куда счастливее прочих зайцев.

Утром никто не зовёт его, не будит, никто не тормошит, не просит спасти мир прямо сейчас. Заяц просыпается сам, потягивается, соображает, что он теперь – свободный гражданин, сам себе хозяин и задумывается.

Он теперь, получается, может сам отдавать себе приказания и сам же их исполнять. Отлично! Осталось только придумать, чего ему сейчас хочется.

Морковки? Ну, можно и морковки для начала. Выпить чего-нибудь освежающего, со льдом? Мятного лимонада, к примеру? Можно и лимонада. И чтоб на стене самодвижущиеся картинки кривлялись и развлекали его.

Дальше заяц буксует. Кажется, всё, чего только можно пожелать, у него уже есть. С самого детства он мечтал о такой уютной норе высоко над землёй, и курить теперь можно сколько хочешь, а то в его прошлой, хлопотной да подневольной жизни, ему никогда не удавалось докурить трубку, обязательно находилось какое-то дело по его заячью душу.

«Может быть, мне охота выйти из норы на свежий воздух, побродить по улицам этого прекрасного города? Да, но с какой целью? – размышляет заяц, – Ну, например, поглядеть, что творится вокруг, исследовать, так сказать, местность. А смысл? Может быть, сходить на рынок, купить зелени?»

Но благодаря своим чудесным способностям заяц может заполучить сколько угодно зелени, минуя рынок. Оп – заяц хлопает ушами (только не спрашивайте у него, как он это делает – рассердится) и на столе перед ним появляется корзина, доверху наполненная разными сельдереями, мятами, чабрецами и прочими травками. Даже, если точнее описывать действительность, сначала в воздухе повисает корзина, потом заяц еще раз хлопает ушами и прямо под ней возникает стол: отличный раздвижной стол, за который, при желании, можно усадить всю семью хозяина. Тьфу ты! Нет уже никакого хозяина. Есть свободный заяц – друг человека.

Весь день свободный заяц проводит в кресле-качалке, размышляя над тем, чего бы такого ему захотеть, но кроме пищи, напитков и необременительных ужастиков категории «С» выдумать ему ничего не удаётся.

Через неделю заяц становится нервным и раздражительным, хотя его, казалось бы, наконец-то перестали раздражать и нервировать. Ужастики надоели, пища – ну что пища, не пищей же единой? Тем более, что заяц от этой пищи и спокойного сидения в кресле начал поправляться. Это никакому зайцу не на пользу, а волшебному – в особенности. Люди же не станут разбирать, учёный ты или нет, раз жирный – в котёл тебя! В суп тебя! На вертел, на жаркое. И на холодец ещё останется. И не успеешь спасительными ушами щёлкнуть, потому что за них, за уши эти многострадальные, тебя будет держать кухарка, а потом ножиком по горлу – чик, и прощайте, метания и стремления!

Зайцу становится так грустно от этой мысли, что он тут же наколдовывает себе впалые клокастые бока. Видит, что перестарался: ни одна зайчиха не позарится на такого урода. Создаёт из ничего непритязательную зайчиху, пользуется её молодой тушкой, отправляет в небытие. Жизнь вроде бы налаживается? Да как бы не так. Если не считать отдыха, которого теперь ну просто завались как много, заяц ничего такого особенного не заполучил! Там, в прежней жизни, у него была и еда, и ужастики, и зайчихи, но было ещё что-то, смысл какой-то, подвиги, ну, как у всякого нормального героя, а теперь – ну какой он герой, кто о нём сказку сочинит? Сидел, дескать, заяц в кресле. Ну, вот и сказочке конец.

Заяц решительно вытряхивает трубку, прячет её в карман. Поднебесную нору он решил пока оставить за собой – всякое может случиться. Хлопает ушами, переносится на порог своего старого дома.

– Здравствуй, царь-батюшка, давно не виделись, хозяин. Я тут решил вернуться к тебе. Не выгонишь? – как бы дурачась, спрашивает заяц, хотя ему очень важно то, что ему сейчас ответят.

– Да ладно уж, заходи. Найдём тебе дело, – отвечает царь, тоже будто бы не всерьёз, хотя он страшно рад. Теперь этот чудесный помощник, свободы своей ненаглядной накушавшийся, никуда от него не денется. Умный человек, ничего не скажешь. А то кто бы ему такого зайца доверил?

Немного о Мэри Поппинс

Когда от Бэнксов ушла старая няня Кэтти, мистер Бэнкс немедленно дал объявление в местную газету о том, что Джейн и Майклу, не говоря уже об их инфантильных родителях, требуется самая лучшая нянька с самым низким жалованием. Он даже как будто бы опасался, что няньки выстроятся в очередь у ворот его дома, и полицейский потребует шиллинг за нарушение общественного порядка. Но нет. На следующий день у калитки обнаружилась одна только Мэри Поппинс. Характер у нее был скверный, рекомендаций она не признавала, денег просила столько, что можно было каждому ребенку нанять по персональной няне, и ещё бы осталось на кухарку и садовника, но у мистера Бэнкса, к сожалению, не было выбора, а миссис Бэнкс обещала впасть в истерику, если няня, любая, хотя бы даже и эта, не приступит немедленно к своим обязанностям.

Мэри Поппинс была немедленно нанята на работу, а через пару дней, как это часто случается, объявление мистера Бэнкса было опубликовано в газете, и самые лучшие няньки королевства столпились у калитки, потрясая своими рекомендациями и требуя столь низкое жалование, что даже у бывалого морского волка капитана Блума закружилась голова. Полисмен негодовал, но Бэнксам было уже все равно: у них завелась прекрасная Мэри Поппинс, которая, по правда говоря, проходила мимо дома 6 по Вишневому переулку совершенно случайно и собиралась устроиться на работу именно в ту газету, которая так любила запаздывать с публикацией объявлений о найме нянь.

Специальное предложение

Когда Оле-Лукойе прожил все наследство, доставшееся ему от тетушки, оставалось либо прожить заодно и зонтики – черный и цветной – а потом пойти работать в офис, либо найти иной, более сказочный выход из положения.

Отказавшись от миссии быть дирижером детских сновидений, он заперся в своей каморке и много спал, несколько раз за ночь меняя цветной зонтик на черный и обратно, чтобы увидеть во сне хоть какой-нибудь выход из ситуации.

В прежние времена таким сказочникам, как Оле-Лукойе не нужны были деньги: им были нужны те, кто нуждается в сказках. Но там, где сказки вышли из моды, сказочник превращается в самого обычного человека с самыми житейскими потребностями.

В последние годы Оле-Лукойе раскрывал свои зонтики над детскими кроватками уже чисто по привычке: давным-давно хорошие дети пристрастились смотреть перед сном мультики, а плохие – ужастики. Так что и снились им потом картинки с экрана, а зонтики разве что спасали от сырости тех детей, которые жили в домах с протекающей крышей.

«Удивительно, – думал иногда старый сказочник, – Почему бы родителям этих детей не продать телевизор и не починить на вырученные деньги протекающую крышу?» Но крыша – что крыша, скучная это конструкция, покрытая жестью, а телевизор – он светится, он дарит иллюзии, часто плохие, злые, лживые, но зато они заменяют цветные сны тем, кто страдает от бессонницы. А дети пусть закаляются! Пусть познают жизнь смолоду, посредством протекающей крыши!

Днём Оле-Лукойе либо спал, либо бродил по улицам города, держа под мышкой оба своих зонтика, даже если дождя никакого в природе не намечалось. Так и наткнулся на него повзрослевший Яльмар. Оле-Лукойе стоял, прислонившись спиной к стенке, ел хот-дог, крепко держась за свои зонтики. Яльмар был умным и наблюдательным, поэтому сразу понял, кто перед ним, но не признался – застеснялся. Этот сказочный человек помнил его хорошим, добрым мальчиком. А теперь он стал плохим и злым дядькой. Яльмар продавал людям вещи, которые им совсем были не нужны. Последние деньги у бедняков забирал, оставляя им взамен ненужный, бессмысленный товар, за который предстояло ещё несколько лет выплачивать кредиты.

– Послушайте, господин с зонтиками. Я вижу, что вы чем-то огорчены, – сказал Яльмар, просто для того, чтобы что-то сказать.

– По правде говоря, у меня закончились деньги, – признался Оле-Лукойе. – Закончились деньги, и я ну совершенно не знаю, как быть дальше.

– Погодите-ка, но вы же как-то раньше жили? Чем-то зарабатывали себе на хлеб? Ну хоть хобби у вас какое-то было?

– Да, так, чего там, – вздохнул Оле-Лукойе. – Ерунда всякая, бесполезная и не нужная людям.

– А для чего вам эти два зонтика, когда погода всю неделю ожидается ясная? – попытался подсказать Яльмар.

– Зонтики? Да надо бы их выбросить, конечно, а я, старый дурак, дорожу ими, как частицей прошлого.

– Неужели они совсем ни на что не годятся? – притворно удивился Яльмар. – Тогда продайте их мне, или отдайте за так.

Оле-Лукойе поколупал носком ботинка землю. Помялся, огляделся по сторонам. И рассказал Яльмару свою историю.

Через пару часов они сидели в прекрасном летнем кафе. Оле-Лукойе ел из фарфоовой чашки восхитительный суп-пюре, из кухни доносился еле уловимый запах каких-то цветочных пирожных.

– Вы уверены, что я справлюсь? – озабоченно произнёс Оле-Лукойе.

– А кто же, если не вы? Сперва раскрываете над головой потенциального покупателя черный зонтик – чтобы показать, как в его жизни все беспросветно без нашего уникального продукта. Я говорю «нашего» – потому что он уже немного и ваш тоже. Потом, минут через сорок, когда кошмары вдоволь наистязают беднягу, в дело вступает зонтик цветной. И измученный кошмарами клиент видит, как ему будет нечеловечески хорошо после приобретения этой вот штуковины. Предлагаю 5 % от всего объёма продаж. Ну как? Каждый день можно будет так обедать! Да что обедать! Дом себе купите со временем! Женитесь.

Оле-Лукойе задумался. Жениться ему что-то не хотелось, но этот добрый парень подкинул ему интересную идею. Если на 5 % он сможет жить припеваючи, то это, должно быть, действительно очень ценный продукт.

– Я согласен, – застенчиво проговорил он. – Только можно мне выдадут эту вот штуку вместо первой зарплаты, а?

– Даже и не думайте об этом! Стоит вам хотя бы один раз воспользоваться нашим уникальным продуктом, и вы поймёте, какая это на самом деле фигня. Стал бы я иначе привлекать к её раскрутке специалиста такого высочайшего класса! – неожиданно для себя выпалил Яльмар и заткнул рот салфеткой, но было уже поздно.

– Ты честный мальчик, Яльмар! – улыбнулся Оле-Лукойе, утёр губы и исчез из кафе вместе со своими зонтиками, словно его там и не было.

Долго потом сидел Яльмар над тарелкой десерта и думал о том, во что его превратила эта взрослая жизнь. Говорят, в тот же день он уволился, снял с банковского счёта все свои немалые деньги и отправился путешествовать. И на следующую же ночь ему приснился цветной сон, совсем бесплатно, как в детстве.

А у Оле-Лукойе дела с тех пор пошли на лад. Кто бы мог подумать, что взрослым его сказочные зонтики нужны больше, чем детям.

Винни-Пух и все-все-все в интернете

У Винни-Пуха был сайт о меде. Иногда он заманивал туда пчел, чтобы накрутить счетчик, но они неизменно оставляли ему обидные комментарии: «Превед, медвед! Никакая ты не тучка! Лол!»

У Пятачка был не сайт, а тайная персональная страничка Пятачка. Он очень боялся, что Слонопотоамы ее взломают, поэтому никому не давал ссылку.

У Кролика был такой интересный сайт, что Винни порой не вылезал оттуда неделями.

У Совы на сайте была только гостевая книжка, снабженная кнопкой «Прашу нажать, эсли не атвичают» и «Прашу не надаедать, эсли не атвичают»

У Иа-Иа был когда-то сайт, но пароль он потерял вместе с хвостом, потому что думал, что записывать пароль на хвосте наиболее безопасно.

У Кенги был самый популярный сайт – крошка. ру. Кенга всегда носила с собой ноутбук в специальной сумке и доставала его при любом удобном случае.

А у Кристофера Робина не было сайта, ведь ему еще не исполнилось 13 лет.

Всё по сказке

Золушка убегает с бала без пятнадцати полночь. Изящно топает через всю роскошную залу, артистично поскальзывается на ступеньках, стряхивает с ноги туфельку и спешит во двор, где её ждёт карета. Ждёт-пождёт. Уж полночь близится, а принц и не думает догонять прекрасную незнакомку.

Отработанным движением перенастроив на карете таймер, Золушка возвращается во дворец.

– Я тут у вас туфельку потеряла, – шепчет она на ухо уборщице. – Помогите найти, я хорошо заплачу!

Когда туфелька водворена на место, Золушка, как ни в чём не бывало, начинает прохаживаться туда-сюда в поисках принца. Он, конечно, смотрел на неё чаще, чем на других, ну так это потому, что она ещё полгода назад перекупила все места напротив его скромного креслица и выкрасила волосы в ярко-малиновый цвет. Тут не захочешь – а посмотришь!

Но сейчас уже поздно, и принц покинул своё место, чтобы побродить по саду в тишине и покое. Как бы невзначай, Золушка прикрывает глаза и даже слегка закатывает их под веки, принимается усиленно обмахиваться веером и энергично требовать нюхательную соль – слишком энергично для обморочной слабой девы, но никто не замечает столь очевидного недочёта. Добрые лакеи выводят бедняжку на свежий воздух, в прекрасный королевский сад, туда, где прогуливается ни о чём не подозревающий герой её грёз, и Золушка начинает всё сначала: изящно бежит, грациозно поскальзывается, стряхивает туфельку прямо на пути у ошарашенного принца и стремительно исчезает за ближайшим раскидистым дубом. Принц аккуратно, чтобы не оставить отпечатков пальцев (а то потом поймают и заставят жениться), подцепляет туфельку веткой, отодвигает со своего пути и продолжает неторопливо прогуливаться.

Золушка мигом выскакивает из тени приютившего её дуба, скидывает вторую туфельку, натягивает дорогие кроссовки, в которых нога дышит и отдыхает, а не страдает и потеет, подхватывает свою хрустальную обувку, и кидается в погоню за принцем. Далеко он не ушел: бредёт по аллее, вдыхает прохладный вечерний воздух и радуется, что так ловко удрал с этого скучного и шумного бала. Пусть-ка теперь придворные помучаются, им за это деньги платят! Его приятные размышления прерывает топот ног оскорблённой в лучших чувствах Золушки.

– А ну-ка стой! – кричит она, и швыряет в него хрустальную туфельку с левой ноги. Принц уворачивается, понимает, что дело худо, и припускает по тропинке к потайной двери дворца, через которую можно попасть в подвал. В подвале живут пауки, крысы и выживший из ума старый палач, но туфельками там никто не дерётся и не кидается. Хорошо в старом сыром подвале!

– Стой, тебе говорят! – повторяет Золушка. Останавливается, подбирает свой затейливый метательный снаряд и бежит вслед за принцем. – Ты должен действовать по сказке! Возьми мою туфельку! Отправь слуг на поиски прекрасной незнакомки! А потом найди меня и назови своей невестой!

Уже на пороге тайного коридора, ведущего в спасительный подвал, принц останавливается, показывает Золушке язык и кричит:

– А я и действую по сказке! Через год во дворце будет бал, на который прибудет прекрасная незнакомка в хрустальных туфельках. Она-то и станет моей женой. Через год, слышишь ты, самозванка?

Дверь за принцем со скрежетом захлопывается, а Золушка остаётся одна в саду, тихом и прекрасном, даже слишком прекрасном для такой одинокой девушки.

«Мы, женщины, должны проявлять инициативу, а не ждать, пока мужчины обратят на нас внимание, – звучит в её голове уверенный голос крёстной. – Этак ты ещё год будешь ждать, пока принц тебя заметит! Действуй решительно, наследникам это нравится!»

– Ну, фея! – бормочет Золушка, сдерживая рыдания. – Ну, крёстная! Это сорок волшебных розовых кустов можно посадить в один миг и ничего им от этого не сделается, а настоящему принцу всё-таки надо дать время расцвести самому.

Хотелось бы сказать

Ух, я бы сказала! Я бы вот так открыла рот и прямо ему сказала: «Идиот ты, хозяин!» Потому что он и вправду идиот. Спит вот, дуралей несчастный. Эй, ты, вставай. Мне гулять пора.

Ну, с добрым утром, страна. Что глядишь волком? Ты не смотри, что я тоже гляжу волком – у меня порода такая. Какая? Да никакая. Сам ведь на помойке подбирал, должен помнить. Или не помнишь? Куда уж тебе. Ты вон за столько лет даже не запомнил, что по утрам меня нужно выводить на улицу.

Эге… Вижу, здорово вы вчера посидели с другом. Друг-то ничего, хорошо выдрессирован, ушел на задних лапах, как и пришел, а ты вот на четвереньках полз до своего матраса. Зачем?

Хотелось бы сказать. О, если бы я могла реализовать это желание – желание сказать – ты бы у меня узнал. Гав-гав! Гулять! Гулять! Гав-гав! Нет, не ищи. Эту заначку ты вчера рассекретил и споил другу. Да. И эту. А тут у тебя ничего нет, потому что я давно гав-гав опрокинула… Ну, не сердись. Давай я тебе помогу. Ав? Правильно. Вот смешной. Надо будет у других собак спросить – у них хозяева такие же смешные? Все забываю как-то. Не вписывается этот вопрос в канву светской беседы. Смешной, смешной. С утра сперва ищет свои склянки. Если находит – пьет из них. Не находит – идет на кухню и пьет прямо из-под крана. И ведь практически всегда (как сейчас, ага) ему приходится пить из– под крана. Так зачем склянки?

Во! В этом и заключается главная человеческая загадка. В склянках. Что-то в них содержится… Какая-то пища, недоступная нашему, песьему восприятию. Ах, черт. Когда я была помоложе, он подмешал мне в миску этой своей еды. Я лежала в углу и тихонько отгоняла лапой назойливых комаров, хотя была зима, и комары должны были спать.

Но мои комары – ничто в сравнении комарами, которых иногда гоняет хозяин. Они у него, наверное, преогромные – вон как иногда машет руками. Помнится, раз сидел он со своими склянками один целую неделю, меня выпускал гулять без сопровождения (тут-то у меня чуть не завязался романчик с этим боксером. Н-да, приятный был мужчина. Так, сколько раз себе обещала – не думать о белом боксере.). Так вот, боксер. Сейчас, сейчас вспомню. Высоченный. Кривоногий. С виду – злой-презлой, а на самом деле – нежный, ранимый. Как вот этот мой хозяин. Да-да, про тебя, ути-пути, умничка! Сейчас гулять пойдем? Ах, ты мой догадливый! И часу не провалялся! Гулять! Гулять! Гулять!

Так вот, обратно о боксере… Ну ладно-ладно, немножко подумала о нем. Подумаешь! У меня сегодня – вечер воспоминаний. Кстати, хозяин, у нас в доме и лифт есть. Не помнишь? Эк тебя! То-то ты так шустро собрался. Ну, пошли. Ты, мой дорогой, куда направил стопы своя? А? Я там еще вчера справлялась – магазин закрыт на переучет. Эх, если бы я могла сказать. Ну ладно, пошли. Мне же лучше. Может быть, увижу мельком его…

Ну куда, ну куда тебя несет? Рядом! Рядом, человек! Вот так, хорошо. Сначала они учатся ходить на двух лапах, а потом нет-нет да и норовят дать себе поблажку. За фонарь какой-нибудь уцепиться. Ага, как раз в тот момент, когда я этот фонарь хочу обозначить территориально. Ну и кто сказал, что так только кобели поступают? В наш суровый век феминизма и эмансипации так поступает любая здравомыслящая сука.

Хозяин, не надо. Не надо сюда. Пожалуйста! Он же решит, что я специально под его окнами гуляю. Эх ты-ы! Ну кто же так территорию метит? Да на этот закуток и не позарится никто. Смешной ты у меня. Вот пометил бы ту красивую машину. Она и пахнет не так омерзительно, как остальные. Пометил бы ее, и мы бы с тобой поехали куда-нибудь и там бы погуляли.

Есть у людей странная особенность – метить территорию едой изо рта. Мой хозяин так иногда делает. Но всегда выбирает какие-нибудь жалкие, никому не нужные места. Это потому, что мой хозяин – неудачник.

Ну, я так и знала. Он! Так бы и дала по спине лапой! Вот, хозяин, полюбуйся, как должен себя вести мужик, чтобы его любили. Ах! Ушел…

Сказать бы тебе, двуногому. Думаешь, она просто так к тебе заходит? Эх, человек несмышленый. Она когда входит и тебя видит – от нее сразу и пахнет-то по-другому. Уж можешь мне поверить. Нам, приятель, нужна хозяйка в доме. Чтобы покупала тебе твою еду в склянках, а меня кормила вовремя и чесала за ухом. С точки зрения физиологии – это совершенно бесполезное приложение силы. Блох у меня нет. Но поверишь ли – мне приятно, когда она чешет меня за ухом!

Эй, мужик, ты кто таков? Гав! Гав! Гав! Иди-ка себе по добру, а то по злобе могу и штаны разорвать, и за ноги укусить. Я злю-ущая! Испужался?

То-то же! А то «Скажите пожалуйста, не затруднит ли вас объяснить мне, как пройти…» Так тебя мой хозяин и отведет, куда тебе там надо пройти! Разбежался. Ему бы самому добраться до магазина, узнать, что он закрыт, почесать подбородок, добрести до ларька, а там уж как повезет.

Если бы только говорить, как человеки говорят. Я бы тебе все высказала, паразит ты этакий! Жизнь мою молодую загубил! Я с тобой, пьяницей, света белого не вижу. Все больше белую горячку. Эх, убежать бы от тебя на волю, в пампасы! Стать дикой собакой динго. Охотиться на кенгуру и туристов. Вот это была бы жизнь!

Что, обидно, да? Видишь, надпись? От нее пахнет так, что за двадцать метров понятно, что «закрыто». Вот дурной! Со своим поганым куревом весь нюх потерял. Ну, уткнись еще в эту надпись носом. Вот. Учуял? Закрыто. Пошли дальше гулять.

А некоторые для того, чтобы лучше чуять, на нос нацепляют очки. Я сама видела этот людской намордник. Ой! Что же это вы не смотрите, куда едете? Обрызгал всю. Р-рав! Хам невоспитанный.

Давай-давай, человечина, шевели ногами, а то на собачьи консервы пустят. Вот, видишь, открыт твой ларек. Надо было сразу туда идти. Тогда бы посидели в парке. Ты бы лакал свою жижу, а я – болтала с подругами. А так ты уже устал, обозлился, потащишь меня сразу домой, хотя мне, по науке, еще положено гулять и гулять. Придёшь, снимешь с меня и отшвырнёшь в сторону поводок и ошейник, запрешь дверь, достанешь свое курево. А не достанешь ты его. Ты его купить забыл и сейчас не вспомнишь. И это радует.

Пошли, малохольный. Потихоньку, подобру-поздорову. Ты вот это, не подбирай эту склянку. Она все равно пустая. Эх, коллекционер. Ну зачем, зачем тебе эта пустая склянка? У тебя ведь в кармане три полных. Давай-давай, шевелись, пора работать, а то барыня заругает – а я виноватая буду.

Хотелось бы сказать… Хотелось бы. Да что толку! Даже если скажу – не услышишь. Ведь ты, мой хозяин, – глухонемой дворник.

Новые приключения Незнайки

На самом деле Незнайка оказался единственным настоящим ребенком, по ошибке попавшим в закрытый Цветочный город. Остальные его жители были просто карликами. Доктор Пилюлькин – карликовый доктор, Винтик и Шпунтик – карликовые механики, Знайка – карликовый ученый.

Просто однажды какие-то исследователи решили собрать всех крошечных людей в одной резервации, чтобы их никто не обижал. Выдали им квартиры, снабдили всем необходимым, и коротышки стали радоваться. А Незнайку к ним уже потом прислали – он был умным и самостоятельным мальчиком, вот его и приняли за взрослого. Отправили в Цветочный город, и ни о чём заранее не предупредили. Подумали – ну, не ребенок уже, сам поймет, что и как, найдет там себе какую-нибудь подружку. А Незнайка был именно что ребенком. Многого не понимал, а что-то наоборот – видел и ощущал гораздо лучше, чем взрослые.

Прочие коротышки считали Незнайку блаженненьким – ну ведь должен же быть в городе коротышек свой сумасшедший коротышка, как у больших, пусть уж лучше будет этот, безобидный, стишки пусть пописывет корявые и радует людей.

Коротышки смеялись над Незнайкой много лет, а он рос и учился на своих ошибках, и в один прекрасный момент окончательно вырос и поколотил насмешников. А потом уехал из закрытого Цветочного города в большой мир, ведь впереди у него была целая жизнь.

Человек-невидимка

Одного Васю злая ведьма наказала и сделала невидимкой для тех, кто был ему нужен. Васе, например, Леша нужен, а Леша этого Васю в упор не видит. И так Вася перед ним покривляется, и этак – нет, не видит и все тут. Обнаглел Вася, решил, что все, баста, невидимка он теперь, а невидимкам все можно, и пошел к соседке – соль воровать (на пробу). А соседке вечно от Васи чего-то надо было. Она его у себя в кухне увидала и такая говорит: «Ой, Васечка, как хорошо, что ты зашел, ну-ка почини мне унитаз!» Вася соль воровать прекратил и пошел чинить унитаз. Потом ему чего-то от дяди Саши понадобилось. Но не видит его дядя Саша, в упор не замечает. Вася к соседке, за солью, а соседка его обратно видит – у нее как раз душ сломался!

Так и метался Вася от одного нужного человека к другому, и смотрели все нужные люди сквозь него и вдаль. Не видели нужные люди Васю-невидимку. А у соседки все ломалось и ломалось личное имущество.

Расстроился Вася и решил на этой соседке жениться. Приходит к ней – руки просить и сердца, а соседка его не видит.

Тут-то он соль у нее и украл!

Случай в электричке

Сухонькая аккуратная старушка входит в вагон полупустой пригородной электрички и привычно раскладывает на скамейках свой немудрёный товар: чтобы граждане пассажиры смогли с ним ознакомиться поближе и, может быть, купили что-нибудь, хотя бы из вежливости.

– Что это, пепельница? – придирчиво осматривает товар толстая ленивая дачница, везущая в город целый рюкзак огурцов. – Мелковата. И разобьётся быстро. Мой кот как шуранёт лапой – так и не будет её. У вас нет такой же, но из титанового сплава?

Старушка беспомощно разводит руками: чем богаты.

– Какая маленькая миленькая вазочка! – кричит девочка в бантиках. – Маленькая вазочка для маленьких конфет! Купи, папа!

– И вазочку не куплю, и конфет не получишь – у тебя на них аллергия, – флегматично откликается пузатый пивной папа.

– А у вас есть разрешение на торговлю в поезде? – дёргает старушку за подол будущий яппи, уже успевший обзавестись деловым костюмом, но по-прежнему катающийся на электричках. Вместе с будущим яппи едет его девушка. На неё нужно произвести впечатление любой ценой.

– Да какая тебе разница? – улыбается девушка. – Что ты прям как у себя на работе! Прям деловой такой весь. Купи мне эту штучку, а?

– Нет, ты не подумай, что мне жалко, – отвечает будущий яппи. – Мне и не жалко вовсе, у меня денег много, в офисе всё же работаю! Просто если у неё нет разрешения на торговлю в поезде, то получается, что она не платит налогов. А если она не платит налогов – то значит она обманывает государство! А если она обманывает государство…

– Что вы понимаете, молодёжь! – кричит со своего места глуховатая столетняя бабка. – Много она с этого государства имеет! Небось, не для собственного удовольствия торгует!

– Почему же не для собственного? – удивляется старушка. – И не торгую я вовсе. Так, думаю, может быть, кому-то понравится.

– Так это бесплатно? – возбуждённо кричат дачница, пивной папаша и будущий яппи и, не глядя, хватают тонкие вещицы.

Подтянутый дедуля с удочкой, будто бы невозмутимо дремлющий посреди этого гама, немедленно открывает глаза, осторожно берёт в руки то, что поставила рядом с ним удивительная старушка, внимательно разглядывает и удивлённо произносит:

– Так это же туфелька! Вы сами-то примеряли её?

– Нет. А что, так надо? – растеряно переспрашивает старушка.

– Давайте попробуем. Надо – так надо, а нет – так нет.

Весь вагон с интересом наблюдает за двумя сумасшедшими пенсионерами: она садится на лавку, снимает удобную тряпичную тапочку, протягивает вперёд стройную ножку. Он встаёт на одно колено, бережно, как к фарфоровой, прикасается к её точёной ступне, примеряет туфельку.

– Надо же – впору! Где-то тут ведь и вторая была…

Старушка надевает вторую хрустальную туфельку и моментально преображается: нездешнее платье, тонкие духи, сдержанный макияж, да и его рыбацкая роба оборачивается фрачным костюмом, на зависть будущему яппи. «Как долго я тебя ждала.» «Ну так дождалась ведь».

Они выходят на следующей остановке, и наконец-то живут долго и счастливо.

А электричка что же? Зелёные одинаковые вагоны вновь становятся «огурчиками, своими, только что с грядки», а её пассажиры – жуками-паразитами, которых с негодованием вышвыривает в окно толстая дачница, перед тем, как начать делать заготовки на зиму.

Алиса и волшебные пузырьки

Сказка закончилась, и у Алисы заболела голова.

– Сосуды сужаются, – сказал кто-то серый и нудный. – Надо больше спать и меньше нервничать.

Алиса отмахнулась от него и вернулась в зеркало. На знакомом столике стоял пузырек «Выпей меня». Алиса выпила, обжигаясь вкусом, и голова у нее почему-то перестала болеть. Алиса выпила еще. Теперь она даже как будто повеселела, и жидкость в пузырьке уже не казалась ей такой огненной, как в первый раз.

Когда перед глазами у Алисы поплыли красные круги, на столике появилась пачка сигарет с надписью «Выкури меня». От курения сосуды немного сузились, красные круги убрались восвояси, и Алиса снова смогла почувствовать абсолютное счастье.

До самого вечера она сидела за столиком и по очереди пробовала новые игрушки, а к вечеру завалилась спать – довольная и совершенно просветленная.

Под утро на туалетном столике обнаружился стакан с шипучим содержимым.

«Выпей меня» – с трудом разлепляя глаза, прочитала Алиса. «Хуже уже не будет», – подумала она свободным от похмелья уголком мозга и выпила. Разумеется, ей немедленно стало легче.

«Дети! Это только в сказках аспирин появляется у изголовья сам по себе! В этом жестоком, жестоком, жестоком реальном мире надо заранее позаботиться об устранении похмельного синдрома!»

Ваша Алиса

Не идеальная

«Слушай, она конечно, офигенно красивая. Но не идеальная. Ну, типа, как человек не совершенная. Говорит очень много. Рот просто не закрывается. Она как бы рассказывает мне всё, что происходит у неё в голове, типа поделиться чувствами хочет. И ещё любит настоять на своём. Не потому, что ей это важно. Просто, чтобы было не по-моему.

И подруги у неё, ну, как бы сказать. Не очень умные, короче. Она с ними каждую неделю как по расписанию в кино ходит, потом возвращается и рассказывает, что смотрели, кто на какой минуте засмеялся, кого парень бросил, кого в должности повысили. Потом ещё родители её. Мамаша звонит раз шесть на дню. Типа, проверяет, наверное, не съел ли я дочуру. А папаша интересуется – когда на свадьбу пригласим. Но это ладно, это же родители, да, как бы надо терпеть. Только она сама всё чаще и чаще разговор заводит на эту тему – о свадьбе, то есть. Типа, как бы ей это совсем не надо, что за предрассудки. А вдруг надо? Вдруг проверяет? Запутался совсем. А она помолчать просто физически не может. Не понимает, что иногда человека надо как бы оставить в покое. Нет, правда, она классная очень. Но не идеальная, нет».

Богине любви надоел этот бесконечный внутренний монолог. Она сжалилась над бедным юношей и превратила его возлюбленную в идеальную и молчаливую мраморную статую. По другой версии, впрочем, возлюбленная сбежала сама, а статую в гостиной оставила на память.

Зло и ещё Злее

В одном симпатичном Старом городе, в мрачном домике с готическими башенками, признанном Всемирным культурным наследием ЮНЕСКО, поселилось Злое Зло. Вид оно имело человеческий, и при этом – вполне привлекательный. Ну, хорошо – не уродливый. В целом, нормальный вид, в Старом городе вечно толпами шатались туристы, местные жители разные лица видели, привыкли ко всему.

Слегка попортив для разминки культурное наследие ЮНЕСКО, Злое Зло отправилось бродить по Старому городу в поисках развлечений. А развлечения у него известно какие – злые-презлые!

И тут, надо же случиться такому – из ворот академии Добра выпорхнула на кривую, камнем мощеную улочку, Любящая Доброта. Она плохо училась в академии, теории не знала совсем, вечно путала основные и второстепенные признаки зла, но её не прогоняли, потому что не было во всём городе доброты более любящей, чем эта.

Увидев Злое Зло, Любящая Доброта не стала долго думать (хотя в академии с самых первых дней пытались пристрастить её к этому полезному и увлекательному занятию) и по-доброму полюбила его. Но Зло было такое Злое, что ничего не почувствовало и пошло себе дальше: творить Чёрные Дела.

Первым Чёрным Делом было отравление источника. Злое Зло долго скиталось по большим городам, где все источники и так были отравлены самими жителями, поэтому оно мечтало добавить в свой злодейский арсенал этот милый фокус.

Встав на берегу отравляемого источника, наколдовав небольшой сквозняк, дабы тот романтически развевал полы его плаща, Злое Зло принялось читать заклинание. И тут – в самый ответственный момент – из-за куста выпрыгнула Любящая Доброта и произнесла ответное заклинание:

– Господин Злое Зло, вы мне ещё вчера так понравились, что я прямо вообще офигела. А плащик где такой оторвали?

– Органическое удобрение животного происхождения!!! – выругалось Злое Зло. И всё. Превосходное заклинание, отравляющее любой источник, было испорчено. Зато на окраине Старого города появился целебный, лечебный гейзер, а это городу и горожанам было только на пользу.

Злое Зло хотело было тут же на месте испепелить Любящую Доброту, но она была такая Любящая и такая Доброта, что когда он начал читать испепеляющее заклинание – попыталась помочь ему, вспоминая все волшебные слова, которые слышала на уроках в академии Добра (если не листала под партой журналы мод). В итоге, на окраине города, рядом с новообретённым целебным гейзером, приключился праздничный фейерверк, и горожане живо притащили туда столики, мангалы, пледы, зонтики, наборы для коктейля, бочки с пуншем, корзины пряников и так далее, а следом поспешили туристы с фотоаппаратами, камерами, гидами, пачками долларов и так далее.

Злое Зло снова изящно выругалось и убежало в свой готический домик. Там, под покровом темноты, оно написало на стенах скверные слова на греческом и латинском языках и осталось довольно.

Через несколько дней, оправившись от шока, Злое Зло вновь вышло на злой промысел. На этот раз оно решило обрушить ратушу и обратить её в прах, а тех, кто заседал внутри – сделать ящерицами и жуками. Но и тут вмешалась Любящая Доброта – так, что заклинание в ужасе съёжилось, скомкалось, и побуквенно ввинтилось обратно в рот Злому Злу. У бедняги от такого случилось злейшее несварение желудка, да ещё и онемели кончики пальцев.

Так прошло два месяца. Стоило только Злому Злу пойти на дело – как тут же настигала его Любящая Доброта и по необразованности своей всё портила.

– Ну что ты ко мне пристала? – не выдержав, воскликнуло Злое Зло, когда великолепный смерч, который, между прочим, мог бы снести с лица Земли половину Старого города, причём именно ту, которая находится под особой охраной ЮНЕСКО, превратился в лёгкий приятный ветерок, освеживший утомлённых солнцем горожан и туристов, – Я же тебе ничего плохого не сделал!

Если какое-нибудь Зло, даже не очень Злое, заявляет, что оно не сделало ничего плохого (пускай не вообще в своей жизни, а в данный момент кому-то одному) – запускается программа экстренного катапультирования, и Зло улетает навеки прочь, на глазах у горожан и туристов. Так вышло и на этот раз – и директор академии Добра тут же понял, кто жил в Старом городе в домике с готическими башнями, признанном Всемирным культурным наследием ЮНЕСКО. В домик тут же отправили реставраторов, чтобы они поскорее ликвидировали последствия пребывания там Злого Зла, а Любящую Доброту начали награждать и чествовать, как народного героя. Ведь она спасла Старый город! Она победила чудовище!

Любящая Доброта награды взяла и надёжно припрятала, но так ничего и не поняла. Она даже не сообразила, что Злое Зло навсегда улетело, и ещё полгода ходила по улицам Старого города в надежде, что случайно его встретит. Но потом она увидела в кафе Обыкновенную Простоту, и всё у них стало хорошо.

А на место Злого Зла в Старый город под покровом ночи прибыло Ещё Более Злое Зло. Но оно было уродливым – как и положено настоящему, качественному злу. Поэтому ни Любящая Доброта, ни другие нерадивые студенты и студентки академии Добра не обратили на него внимания. И в Старом городе начали твориться тёмные дела. Но жители города рассуждали так: не всё же должно быть у нас хорошо, бывает в жизни и плохое. И терпеливо сносили все злодеяния Ещё Более Злого Зла, чем сильно портили ему настроение и отбивали иной раз всякое желание злодействовать.

Такое продолжалось до тех пор, пока Ещё Более Злое Зло не посягнуло на домик с готическими башенками, признанный Всемирным культурным наследием ЮНЕСКО. Тут уж все – и горожане, и туристы, и академики академии Добра сразу поняли, кто перед ними есть и изгнали Ещё Более Злое Зло с позором.

– Хе-хе-хе! – сказало Ещё Более Злое Зло и вернулось в Старый город под покровом ночи.

Там оно до сих пор и живёт.

На заработки

Когда в Городе закончились деньги, все мужчины поехали искать работу в другие города. И мои старшие братья тоже поехали. А родители остались, потому что они старенькие. И ещё потому, что у нас огород – надо за ним ухаживать. Когда в городе нет денег, без огорода не проживёшь.

Наверное, в том году деньги закончились во всех городах, потому что наши мужчины вернулись ни с чем. Нигде их не брали: везде своих работников хватало. Тогда все стали ходить друг другу в гости и пить. Было очень весело, хотя и страшно. Когда к братьям приходили друзья, мы с мамой прятались в подпол.

А однажды в город приехали люди в костюмах и сказали, что им как раз нужны хорошие работники. Они согласны нанять всех наших мужчин, если они не боятся тяжелой и грязной работы. И денег обещали столько, сколько в нашем Городе почти никто за раз и не видел.

Город, в который уехали работать мои старшие братья, и почитай все их друзья, называется коротко – Ад. Он находится под землёй. Я думала, что под землёй темно – как в подполе, если свет не зажигать. Но братья говорят, что там горят огни день и ночь, и поэтому всегда светло. Я просила, чтобы они взяли меня с собой в Ад, но братья сказали, что девчонкам там не место.

Раз в год в Городе праздник. Это мужчины возвращаются с деньгами и подарками. Денег, которые они привозят, хватает на целый год – и ещё остаётся, чтобы положить в Банк.

Сейчас как раз это время, самое счастливое. К братьям пришли их друзья, но мы с мамой уже не прячемся в подпол. Потому что наши мужчины больше не пьют то, от чего им прежде становилось весело, а нам – страшно. И не едят тоже. Я спрашивала у братьев – как это они могут так долго обходиться без еды. А они отвечают – сами не знаем. Но есть не хочется, и, как видишь, ноги не протянули. Ещё они не спят. Не так, как мама не спит – от бессонницы, а просто не спят. Лежат ночью на кроватях, а когда думают, что все заснули, начинают тихо перешептываться.

У старшего брата, когда он уезжал, оставалась в Городе невеста. Она его не дождалась – за другого вышла, у его родителей деньги всегда водились, ему на заработки ехать не пришлось. Она обязательно к нам приходит, когда мужчины возвращаются на побывку из Ада. Они со старшим братом садятся за кухонный стол, держатся за руки, смотрят друг другу в глаза и молчат. И больше ничего. Поэтому, наверное, муж всегда отпускает её, не ревнует. Я один раз подглядывала за ними и вижу: у бывшей невесты морщины на лице и прядь седая в волосах, а брат каким был, когда к ней женихался – таким и остался.

Вчера наш сосед, тоже приехавший из Ада навестить своих, полез поправить антенну на крыше, упал вниз, разбился. Потом встал, встряхнулся и снова на крышу полез.

Хорошо, что нашим мужчинам в Аду платят много денег: больше никому не надо уезжать из Города на заработки. Наоборот, это к нам едут из других городов. Потому что работа есть, а работать некому – все работники по контракту пашут в Аду. А контракт у них, сказывают, вечный.

Четвёртые

Первых людей Бог слепил из глины. До этого не было вовсе никаких людей. Были горы, моря, реки, леса, были разные животные, рыбы, птицы, а людей не было. И не с кем Богу было поделиться всей этой бесконечной красотой. Первые люди проснулись и увидели мир. Мир был так прекрасен, что они замерли на месте от удивления и любовались до самого захода солнца.

Постепенно люди привыкли к тому, что их окружает, и начали капризничать. Этому горы не той вышины, этому реки не той ширины, тому медведь на ухо наступил, а этому – динозавр на ногу. Стали люди роптать и даже критиковать то, что видят вокруг. Не все, но многие. И так они громко и противно вопили, что Бог – а он был ещё довольно юный по божественным меркам – наслал на неблагодарных глиняных болванчиков потоп. Поглотила эта пучина всех – даже рыб.

Отмыв как следует землю, Бог заново украсил её горами, реками, лесами, животными, рыбами и птицами. И заодно придумал цветы и насекомых. Стало ещё красивее, чем в первый раз.

Прошло несколько божественных десятилетий. Богу снова захотелось поделиться красотой хоть с кем-нибудь мыслящим. Да пусть хоть с глиняными болванами – зря он не оставил в тот раз хотя бы одно маленькое племя. И тогда он сделал новых людей – вырезал их из дерева. Потому что дерево в воде не тонет, и потопить вторых, стало быть, не удастся. Деревянные люди открыли глаза – и замерли от удивления. Поначалу мир им тоже очень понравился. Но потом – спустя каких-то пять или шесть божественных лет – и они начали выражать неудовольствие. Не все, конечно, а только самые громкие из них, но и этого было довольно. На этот раз Бог терпел их причитания дольше – надеялся, что одумаются, но вторые только всё больше и больше расходились, и совсем забывали восхищаться окружающей их красотой. Бог утомился от однообразия людских жалоб и наслал на землю огонь.

Всё, что не погорело в этом пожаре, он расставил по местам, снова населил землю животными, птицами и рыбами, воздвиг горы и пустил по равнинам реки, не забыл про цветы и насекомых, и придумал запустить в космос планеты и звёзды. Мир был неописуемо, сказочно прекрасен. И вновь, в который уже раз, Богу захотелось поделиться с кем-то этой красотой. Он долго не мог собраться с духом – знал уже людскую породу. Наконец, выточил третьих людей – из камня. Каменные люди были медлительными, основательными. Они очень долго смотрели на окружающий мир, прежде чем сообразили, как он прекрасен. Зато потом восхищались им, не переставая, несколько сот во всех смыслах божественных лет. Конечно, в конце концов и каменные люди привыкли к красоте мира и начали требовать и скандалить, совсем как их предшественники. Похвалят-похвалят – потом поскандалят-поскандалят. Бог глядел на них, глядел. Не зря он сделал третьих из камня – в огне они не погорят, а в воде хоть и утонут, но не растекутся бесформенными лужицами, какие-то обязательно спасутся на верхушках самых высоких гор. Но даже каменные люди в какой-то момент утомили Бога – и он решил заморозить их. Люди трескались от холода, ещё больше проклинали свою жизнь и всё, что их окружало, но не сдавались. Тогда Бог проехался по всей земле ледяным катком, который раздавил и растёр в порошок неблагодарных третьих.

Успокоившись, Бог снова отстроил и заселил планету. Ко всем прежним своим задумкам добавил заодно микробов и вирусы – для гармонии. О людях он не думал. Не думал, говорю. Не думал он о них. Мир был совершенен – но отстраивать его в четвёртый раз уже было тяжко. Поэтому о людях не стоило даже и помышлять: неблагодарные создания вновь разозлят его, а пятый мир он уже не осилит – слишком много себя вложил в последний, четвёртый. Но не поделиться такой красотой совсем ни с кем было ужасной скупостью, и, вместе с тем, жутким расточительством. Когда у тебя есть такой мир – не стоит растрачивать его только на себя.

Последних, четвёртых людей, Бог сделал по своему образу и подобию. Они были нежнее каменных, слабее глиняных и гибче деревянных. Они, конечно, тоже со временем принялись роптать и жаловаться. Но Бог не трогал их. Хотя на тот случай, если слушать людские жалобы станет совсем невмоготу, у него был заготовлен один маленький фейерверк – последний фейерверк в этом уголке вселенной. Ведь то, что убьёт четвёртых людей, без труда расправится и с тем, по чьему образу и подобию они были созданы.

Про учителя и ученика

По узкой тропинке где-то в горах (чтоб страшнее было), уворачиваясь от клыков горных тигров и рогов горных баранов, шли ребёнок и старик. Ученик и учитель. Ускользнув от всех злобных тварей и умудрившись не свалиться в пропасть, они дошли до удобной прямой дороги, ведущей в долину, щедро одаряющую всякого путника тем, что ему, путнику, необходимо (и даже кое-чем сверх этого).

– Ну всё, – сказал ребёнок, – Дальше иди один, мне другим помогать надо.

– Но как же? – удивился сторонний наблюдатель, – Я думал, что учитель – старик.

– Я тоже так думал вообще-то, – обиженно сказал старик.

– Пока вы об этом думали, я вас учил, – ответил ребёнок и скрылся в тумане.

Маркетинговая сказка

У одного короля была дочка красоты неописуемой (никто описать не брался). Характер у неё тоже был – как в сказке (очень страшной). Но по законам королевства принцессу надо было выдать замуж (хотя она туда не спешила). Тогда придворный астролог (необразованный шарлатан, но человек неглупый и изобретательный) предложил королю провести рыцарский турнир (троеборье с копьём, конём и мечом – на потеху публике), победителю пообещать в жены принцессу, но внимание на этом не заострять, а побольше рассказать о самих состязаниях (можно написать об этом даже в стихах). Вместе с шутом (тоже сообразительным парнем) и принцессой (всё-таки это и её касалось) они за несколько вечеров придумали правила турнира и целый десяток состязаний (с элементами истязаний).

Все окрестные рыцари заинтересовались новой игрой (драконов в том мире никогда не было, крестовые походы ещё не изобрели, а показать свою удаль всем хотелось). Так заигрались (молодые парни были, азартные), что совсем забыли о том, что победителю полагается приз (хотя об этом объявляли все глашатаи на всех углах). Так что после окончания состязаний принцесса обрела супруга (и у неё сразу улучшился характер, потому что супруг был крутой воин и терпеливый наставник: научил её драться на мечах и скакать на коне, и они ускакали в другую сказку).

Все соседние короли, которым тоже надо было дочек куда-то пристраивать, решили повторить этот опыт (плагиаторы несчастные), но потерпели поражение (обидное, народ про это долго потом песни сочинял). А всё потому, что думали они только о том, чтобы свои делишки обтяпать (и в объявлениях указывали: «Принцессу, красавицу и умницу, покорительницу сердец и смутительницу умов – в жены победителю соревнований», а какие это соревнования и про что, писать ленились).

Странный утёнок

У одной глубоко порядочной домашней утки родились утята. Это были её первые дети. Пока они были ещё яйцами, мама очень переживала, нервничала, разговаривала о том, что её тревожит со своим мужем, муж терпел молча, но на самом деле тоже переживал.

Когда малыши выбрались из скорлупы, он подошел к гнезду и с гордостью поглядел на них.

На него с любопытством уставились четыре миленьких, пушистеньких утёночка и один маленький пушистенький непойми-кто.

– Ч-что это? – спросил селезень, указывая крылом на странного малютку.

– Это – наш ребёнок! И он ничем не хуже остальных! – запальчиво сказала мама-утка. Она уже успела рассмотреть странного малыша и приготовилась дать отпор всякому, кто сочтёт его недостаточно красивым.

– Понял, – сказал селезень, – Пойду принесу нам всем поесть.

Пришла пора вести утят на детскую площадку. Мама-утка не спала ночь – готовила эффектный выход – и вот, наконец, наступило утро, и она, построив деток по росту (непойми-кто стоял вторым) повела их знакомиться с другими птицами. Папа-селезень сказался больным и не пошел со всеми вместе, за что жена назвала его трусливым бройлером и посулила, что он окончит свою жизнь в кислой капусте.

– Кто это? – брезгливо спросила какая-то молодая курица, увидев нетипичного утёнка.

– Значит так, – тут же подлетела к ней мама-утка, – Это – мои дети. Они все – утки. Такие же, как я, и как вот они. Если вам кажется, что кто-то из них чем-то отличается от других, то вам либо надо проверить зрение, либо пора в суп.

– Да ничего мне такого не кажется, – испугалась курица, – Совсем вы утки ненормальные стали.

– Всё-таки не зря мы подписали петицию, – заметил один старый индюк, разглядывая новых утят, – Правильно. То, что люди размещают вредное производство поблизости от фермы, плохо сказывается на здоровье наших детей. Глядите – уже мутанты появились. Это же явный урод шагает.

– Я бы с вашей внешностью вообще об уродстве не рассуждала, – тут же схватила его за бороду мама утка, – В глаза смотреть! Вот увидите – из этого утёнка вырастет нечто особенное.

– Поживём – увидим, – миролюбиво сказал самый главный индюк, оттаскивая разгневанную утку от перепуганного старика, – Я слышал, что где-то на западе уже был подобный случай. В семье обычной утки родился странный утёнок, его все ненавидели, травили, а потом он вырос и стал лебедем.

Благодаря решительным действиям мамы-утки и покровительству самого главного индюка неудачного утёнка приняли в стаю.

– Он вырастет – и станет прекрасным лебедем! – шептались маленькие уточки. Всем хотелось произвести впечатление на будущего короля птичьего двора.

Странный утёнок вырос в странного селезня. Ферма находилась на перекрёстке нескольких птичьих магистралей, поэтому все прекрасно знали, как выглядят настоящие лебеди.

– Ну и когда же произойдёт, так сказать, эффектное превращение? – нервничал самый главный индюк. В своё время он заступился за странного кроху и теперь надеялся с его помощью попасть в высшее общество.

– Не торопите его, – шамкала постаревшая утка-мама, – Ещё не пришло его время.

Странный селезень женился на обычной утке. У них родились дети, потом – внуки. Ни один из них так и не стал лебедем.

Утка-мама давно уже умерла. Состарились и странный селезень с женой.

– Главного индюка всё-таки взяли в высшее общество: он украсил стол на каком-то правительственном банкете, – как-то раз сообщил супруге странный селезень.

– Зато ты так и не стал лебедем, – вздохнула жена, – Подруги завидовали мне, думали, что меня ждёт особенная жизнь, а моя жизнь ничем не отличается от их жизни. Всё то же самое.

– Не так уж плохо сложилась твоя жизнь, – погладил её по крылу муж, – Подруги завидовали тебе, ты сама жила в постоянном предвкушении чуда. А ведь рядом с тобой был простой селезень. К тому же – довольно-таки странный с виду.

В другой замок

Когда принц получил в наследство дальнее, но просторное королевство своего двоюродного дедушки, король-отец и королева-мать очень обрадовались: всего за два года проживания в их замке Золушка по привычке успела отмыть и оттереть всё фамильное серебро, золото и фарфор до магазинного блеска. «Видали, ваше величество, ихние вилки? – шептались монархи сопредельных государств, – Подделка под благородную старину, а не вилки! Настоящие-то, старинные, они, наверное, заложили в ломбард. А сами врут, что у них столько прибыли от небывалого подъёма производства! Давайте пока не будем принимать их в нашу Небольшую Пятёрку?»

Да что вилки! Золушка даже старенькое пыльное привидение умудрилась поймать и запихнуть в стиральную машинку. А потом ещё смазала машинным маслом его цепи: чтоб не скрипели. И лекарство от бессонницы ему купила – чтоб оно по ночам не слонялось по коридорам. Привидение, конечно, было очень польщено таким обхождением, но теперь фрейлины и кавалеры, совсем потерявшие страх, по ночам устраивали в подвалах замка танцы с караоке, а под танцы и фальшивое пение, надо сказать, заснуть куда труднее, чем под привычный плач и скрежет родного призрака.

Словом, когда принц решительно заявил, что едет обживать дедулино королевство, и берёт с собой любимую супругу, королевская чета только вздохнула с облегчением. С облегчением-то они вздохнули, но поистине драконовское условие поставить не забыли. Помня о бесславно отчищенных вилках, они повелели молодым ехать налегке и не брать с собой ничего сверх необходимого: всё, что в карету поместится – ваше, а остальное сами наживайте, как мы в своё время.

Принца такое условие не очень расстроило: он умел обходиться малым, к тому же, ему хотелось поскорее начать править самостоятельно, а ради этого он даже был готов топать в свою будущую вотчину пешком и совсем без пожитков. А вот Золушка загрустила. В этом замке было слишком много чудесных вещей, совершенно не нужных королю с королевой.

– Не велика проблема, – ухмыльнулась фея-крёстная, выслушав эту историю, – Сейчас мы соорудим вам такую карету, каких свет не видывал. В неё не то, что барахло ваше – весь замок поместится. И, если хочешь, часть садово-паркового хозяйства. Хотя парк я бы тебе брать не советовала. В новом королевстве он получше будет, старик-король в последние десять лет занимался только земледелием, даже пахать пробовал.

– Ничего не выйдет, – вздохнула Золушка, – Благодаря какому-то доброму сказочнику весь мир уже знает о том, что у меня есть крёстная, умеющая превращать тыквы в кареты. Король с королевой загодя заверили у дворцового юриста параметры экипажа, на котором нам следует вывозить вещи. Указ специальный издали, не поленились.

– А что ещё в этом указе указано? – нахмурилась фея, – Количество предметов? Их общий вес? Размеры? Другие характеристики?

– Нет, крёстная, больше ничего. Но я уже всё замерила: в карету помещается только вот эта кровать. И то балдахин придётся оставить тут. Или на выбор – вон та резная тумбочка и игрушечный трон принца, с которым он не хочет расставаться. Ну и пара тюков с одеждой, разумеется.

– По-моему, отличный набор, – улыбнулась фея. Но Золушка, кажется, так не считала.

– Я своими руками собирала тут каждую полку, каждый кусок шелка подбирала в тон. После нашего отъезда здесь всё придёт в запустение! – захныкала она, – И ещё неизвестно, что там в новом замке нас ждёт, раз старик-король только и делал, что возился со своим садиком.

«И это та самая милая скромная девочка, которую я всего каких-то два с половиной года назад отправила на бал, – подумала фея, незаметно прикасаясь к Золушке волшебной палочкой, – Кажется, я малость перекачала ей харизму и волю. Пусть слегка сбавит обороты.»

– Хотя, конечно, всё ерунда! – встряхнула головой Золушка, – Я сейчас попробую что-нибудь запихнуть в тумбочку, и хватит об этом думать.

– Вот в эту тумбочку? – уточнила фея.

– Угу.

– Из неё получится прекрасная шкатулка, – заметила крёстная, прикасаясь к тумбочке волшебной палочкой.

«Чпок!» – и тумбочка в самом деле стала маленькой-маленькой резной шкатулочкой.

– Ой! – воскликнула Золушка, – Это… Как же оно… А почему?

– Что у нас там ещё? Книжные полки? Спичечные коробки, не более. Зеркало? Будет пудреницей. Тащи сюда шляпную коробку, сейчас мы сложим в неё всё, что тебе нужно.

Золушка с восторгом наблюдала за действиями крёстной и поглаживала крошечного пёсика, который дремал у неё на руках.

– Здорово-то как! Может быть, превратите в какого-нибудь муравья и мою собачку? Мне так будет спокойнее.

– Извини, милая, с собачкой ничего не выйдет. Она у тебя такая маленькая, что моего сказочного могущества хватит только на то, чтобы увеличить её: превратить в пантеру или, скажем, волка. Надо?

– Ой, спасибо большое, не надо, – Золушка в испуге спрятала собачку в рукав, – Пусть всё остаётся как есть.

Вскоре покои опустели: остались только голые, хорошо отмытые стены. Их было решено не брать с собой: стены везде одинаковые, тем более, что оба замка проектировал один и тот же архитектор.

– Послушайте, крёстная, один момент. А как это всё превратить обратно? – осторожно поинтересовалась Золушка.

– Да как обычно – с двенадцатым ударом часов всё само приобретёт прежний вид. Точнее – размер. Так что советую вам поторопиться и выезжать прямо сейчас: на границе у вас проблем, скорее всего не будет, но через три часа закончится рабочий день и всё королевство встанет в пробках.

Просто быть

Просто быть, существовать, дайте мне! Давайте так договоримся: меня нет, вы меня не замечаете. А я есть, тут, тихонечко, в углу где-нибудь.

Не надо мне вашего внимания, заботы вашей не надо, домыслов на мой счет.

Вы живите, пожалуйста, мне до вас вовсе никакого дела нет. И не ждите от меня подвоха, постоянно! Ну, я же не вор, не убийца, не маньяк, в самом деле. Не пойман – не вор. Сами сначала спрячут свои доллары между пыльными страницами никогда не читанной старой книги. Доллары, евро, любовные записки – что угодно спрячут, забудут, где спрятали – а потом сразу на меня.

Вы не представляете, как с вами трудно. Сижу у себя, до самой ночи сижу, чтоб по квартире пройтись спокойно, только выйду – а вы всё не спите. В компьютер уткнувшись сидите, а завтра утром будильник, да? Разбудит, всех разбудит, и меня тоже разбудит, и будете вы бегать, туда-сюда, с чашкой кофе в одной руке, с непарным носком – в другой. Где второй носок, а? Да вон же, на карнизе висит. При чём тут опять я?

Знаете, почему в доме по ночам скрипят половицы? Потому что у них кости затекли, они размяться хотят, вот и разминаются. Знаете, почему занавеска колышется, когда ветра никакого нет и форточка закрыта? Потому что у вас окна в доме щелястые, сквозняк гуляет по полу, кусает вас за голые пятки. Пятки, по-вашему, чувствительнее тонких прозрачных занавесей?

Конечно, проще обвинить во всём безответного, чем разбираться в сути вещей. Обвинить – и забыть. С чего вы все взяли, что я желаю вам зла? Для того, чтобы зла желать – надо уметь желать, а я не умею, нет у меня такого устройства, которое бы вырабатывало желания. Не судите же всех по себе! Даже в своём кругу – не судите. Круг один, а все в нём – разные. Что уж говорить о тех, кто никогда в этот круг допущен не будет?

А пыли-то сколько за шкафом накопилось, вы хоть заглядывали когда-нибудь за этот шкаф? А загляните. Там, там все ваши потерянные блокноты, ручки, значки, карандаши, подзарядки, ключи, шнурочки какие-то непонятные, машинки детские, пряники засохшие. Душно мне, душно и тяжело в этой атмосфере постоянного страха – зачем вы её создаёте, кому от этого легче? Иногда, вот как сейчас, хожу по кухне, как маятник, тихо, темно, луч лунный в окно прокрался – и кажется, будто нет вас, никого нет, вообще никого нет, нет ни страха, ни суеты, ни криков, ни боли. И так хорошо делается. Даже забываю себя на какое-то мгновение, становлюсь этим лучом, этой кухней, этим окном.

Забываю и забываюсь. А с вами нельзя забываться. Чуть забудешься – а уже утро, и выбегает кто-то из вас на кухню, и протирает заспанные глаза, и видит меня – ну вот как сейчас.

– Мама! Бабушка! Прабабушка! Дядя Коля! Семён Семёныч! Привидение!!!!

И прибегают все ваши – мама и бабушка, и прабабушка прикатывает на коляске, и дядя Коля с Семён Семёнычем, не выспавшиеся, приползают на карачках, и все с дубинками, топорами, ножами и кастетами, а прабабушка тянет за собой пулемёт.

Вас так много, вы так вооружены, чего боитесь вы? Дайте просто быть, существовать дайте мне. Не по своей воле я тут, сами знаете, как тяжело с жилплощадью в больших городах. Вы не желаете со мной встречаться, ну так и я избегаю вас. Вы – потому что боитесь. А я – просто брезгую.

Nowhereman

Никто живёт в Нигде. Никто не знает, где находится это место, знает только, что оно есть – ему этого знания вполне достаточно для того, чтобы всякий раз попадать домой вовремя, пока ужин ещё не остыл. Непонятно, зачем только ему ужин – у него ведь нет желудка. У Никто нету ног, но оно ходит. Нет рук, но оно может дотронуться до чего угодно. У Никто также нет ушей, языка, носа, селезёнки, прыщей и перхоти – у него вообще ничего нет. Таким уж оно уродилось.

Больше всего на свете Никто любит слушать, что о нём говорит Кто-то. Например, учительница выходит из класса и говорит:

– Пока я буду в учительской разговаривать по телефону – чтобы никто слова не проронил. Понятно?

«Понятно!» – мысленно рапортует Никто. И пока учительницы в классе нет, молчит себе в тряпочку. Зато ученики болтают вовсю – и правильно, чего бы им не болтать, если за них послушно молчит Никто. Правда, когда учительница неожиданно (на минуту раньше, чем обычно) возвращается и обнаруживает, что в классе стоит равномерный гул, терпение её лопается и она кричит:

– Хулиганы! Лодыри! Бездари! Смотрите у меня – никто не получит в четверти хотя бы тройку, прежде чем не сдаст все контрольные за последние два года в отдельной тетрадке! Я лично проверю!

Никто не ходит в школу, и тройка в четверти ему не нужна, но оно послушно переписывает все контрольные, потому что не может иначе. Если Кто-то назвал его по имени и дал задание – будь ты хоть трижды Никто, но изволь всё исполнить.

Идёт, к примеру, Никто (просто так, от нечего делать) по Академии Наук, а там один ученый другому и говорит:

– Никто не может доказать эту теорему, потому что эта теорема недоказуема! И потому что я не смог её доказать!

«Ну ладно – покладисто кивает Никто, – Я эту теорему неделю назад доказало, но могу сделать вид, что это была другая теорема. Да, точно, теорема была совсем другая, не эта!»

Зато если, к примеру, Никто гуляет по парку, а там влюблённые ссорятся, и влюблённая кричит влюблённому: «После того, что ты сделал – знать тебя не хочу! Иди, иди, целуйся со своей Ленкой! Ты для меня теперь – никто.» – то Никто только головой (которой у него вообще-то нет) от удивления качает. Подходит поближе к влюблённому, присматривается к нему, и говорит, обращаясь к влюблённой:

– Извините, гражданочка, но вы ошиблись. Никто – это я, а он – Боря. Так что, наверное, с Ленкой целоваться придётся мне. Вы это имели в виду?

– Откуда здесь этот идиот? – кричит влюблённая, – И почему вмешивается в наш интимный разговор?

– Потому, что вы ругаетесь на весь парк, бабушек с внуками распугали, не говоря уже о маньяках. Маньяки – народ хлипкий, как услышали ваши крики, так сразу решили, что это по их душу, – деликатно поясняет Никто.

– Вы думаете, что говорите, или просто так языком чешете, потому что он чешется? – чуть понизив голос, спрашивает влюблённая, – Никто не имеет права указывать мне, с какой громкостью я должна ругаться.

– Никто не указывает вам, – скромно потупившись, говорит Никто, – Просто насчёт Ленки я думаю… Это всё, что с ней надлежит делать?

– Да делайте, что хотите! Никто не заплачет, если вы её зачем-нибудь поцелуете.

– Точно, никто не заплачет! – подаёт голос влюблённый. Голос предательски дрожит, но Никто не обращает на это внимания. Указания он получил вполне чёткие: Ленку поцеловать, но при этом не плакать.

Поцеловав Ленку, а также починив ей карниз, компьютер и стиральную машинку (потому что «Ах, отчего все только целуют, отчего никто не возьмёт и не починит всё, что в моём доме поломалось, пока они меня целовали?»), Никто выходит на лестницу, в надежде, что от него на некоторое время все отстали и оно может без зазрения совести позаниматься своим любимым делом – то есть, ничем, но не тут-то было!

С криком «Никто меня не любит!» – из соседней квартиры выбегает какая-то девушка, лет на десять помладше Ленки, но тоже красивая, и быстро-быстро перебирая ногами, сбегает вниз по ступенькам. Никто догоняет её, берёт под локоток, отводит к себе в Нигде и начинает медленно, с чувством рассказывать, как именно, за что и почему оно её не любит. Никто, вообще-то, не может кого-то любить или там не любить, потому что у него нет сердца, но что же делать, если поступила заявка? Никто – оно очень старательное, и совсем не похоже на людей, поэтому думает, что если Кто-то его зовёт, то этому Кому-то нужна его помощь.

В Нигде совсем нет времени, нет также пространства, еды, птиц и музыки – там вообще ничего нет. Поэтому человек, которого не любит Никто, может просидеть там довольно долго. До тех пор, пока старательное Никто не решит, что оно хорошо выполнило поставленную перед ним задачу и окончательно убедило клиента в том, что не любит его и не полюбит ни при каких обстоятельствах.

Долго и счастливо

Однажды на лесной полянке, а может быть – на чьем-то дачном участке встретились мышь-полевка и куст сирени. Встретились – и полюбили друг друга. Они, конечно, совсем не были к этому готовы. Не принято как-то мышам-полевкам, а уж тем более – кустам сирени испытывать к кому-то любовь. Считается, что это – привилегия людей разумных. Но мышь и сиреневый куст не были знакомы с идеями разумных людей и без оглядки друг в друга втрескались. Понятно, каждый был уверен, что безнадежно. Мышь ходила кругами вокруг сиреневого куста, куст томился от невозможности выкопаться и в свою очередь водить вокруг нее хороводы.

Наконец, мышь не выдержала и подошла к кусту:

– Уважаемый куст! Должна проинформировать вас, что мне без вас не жить.

– Любезная мышь! Я по вам сохну со дня нашей первой встречи!

После этого они принялись болтать, как будто были знакомы всегда.

Одно только смущало влюбленных – они такие разные, что просто вообще!

– Мы такие разные, – говорил куст, – У нас, кустов, не принято влюбляться в полевых мышей. Примут за сумасшедшего.

– У нас, мышей, тоже не принято влюбляться в кусты. Засмеют.

Но что же им было делать, если у них была любовь, и даже не простая, а взаимная? Пришлось влюбленным плюнуть на общество и жить на всю катушку.

– Жалко, что про нас никто никогда не скажет – «И жили они долго и счастливо.» – однажды вздохнула мышь, обнимая лапками сиреневый куст, – Про таких, как мы, почему-то так говорить не принято.

И жили они долго и счастливо.

Блестящие идеи

Человек собирается написать гениальный роман, готова пишущая машинка и пачка бумаги, убегает суп, человек бежит на кухню, от плиты воняет горелым супом, человек моет плиту, бежит писать роман, по телефону трезвонят, напрашиваются в гости, нет никого, я все-таки заеду, я говорю – нет никого, и со мной будут мои друзья, я не открою, тут нет никого, совершенно случайно с нами будет твоя тетушка, у нее как раз есть запасной ключ, человек вырывает три волоска из головы, рассматривает на свет, снова кидается к столу, в ванной гудит труба, человек бежит в ванную, соседи опять заливают, надо уже начинать писать, под окном орет машина, человек бежит вниз, разгоняет детей, снова к столу, бегает кругами вокруг стола, опрокидывает вазу, бежит за метлой, заметает осколки на кусок картона, выбрасывает, надо писать, совершенно пропало настроение, соседи продолжают заливать, в дверь лезут друзья и тетя с запасным ключом, суют какие-то свертки с едой и бутылки, бегут толпой на кухню, надо писать, ты с нами тоже выпей, но меня нет дома, ты выпей как будто ты пьешь вне дома, и не забудь чокнуться с тетушкой, с такой тетушкой немудрено чокнуться, ты же у нас самый гениальный, а вот Мила вчера приехала из Италии…….

СТОП! ХВАТИТ!

Вырывает из машинки недобитый листок, комкает, швыряет на пол. Рвет и топчет предыдущие.

Все шумное сборище превращается в труху, даже тетушка, даже Мила, которая из Италии. Идеально-белая, пустая комната, стены оштукатурены, есть окно, в котором только небо и дверь, она закрыта. Еще есть стол, на столе – пишущая машинка, рядом стул, на стуле – он.

Успокоившись, начинает печатать снова. Рядом возникает пепельница. Стакан с холодным чаем.

На стенах появляются обои. Первый абзац готов. В окне мелькают зеленые ветви ивы и тополя – лето. За окном постепенно нарастает гул и звон – там оживленная улица. Телефон повисает в воздухе. Некоторое время не знает, куда ему приткнуться, потом исчезает.

На этот раз – никаких телефонных звонков, никакого супа, никаких соседей, никаких тетушек!

Одни идеи, идеальные, блестящие, как отполированные локти клерка.

В воздухе с электрическим треском начинают возникать блестящие идеи.

Добрый хозяин

У одного человека всё время умирали собачки. Он их заводил, собачки какое-то время бегали-скакали по дому, радостно тявкая и изгрызая предметы мебели, а потом почему-то заболевали неизлечимой мучительной болезнью – все как одна. Нет, мебель тут была не при чём. Атмосфера в квартире тоже – приходили экстрасенсы и управдомы, окуривали оконные проёмы благовниями и беломорами, говорили – всё у вас чисто, товарищ, даже, можно сказать, стерильно, только что мебель изгрызена. А собачки всё болели и болели. И человек, печалясь неимоверно, и глотая слёзы, вёз очередную зверушку к ветеринару, чтобы прекратить страдания маленького беспомощного существа.

Вскоре ему такой расклад надоел, и решил наш человек: вот заведу собачку, последнюю, если и она чем-нибудь заболеет – значит, это знак. Не надо мне животных в доме держать, буду кактусы разводить. Ну или пластмассовые бегонии к обоям прикалывать. Да, вот так, пожалуй, даже лучше будет.

Последняя собачка, особенно мелкой и трогательной породы, конечно же, тоже заболела. Диагноз ей поставили такой, о котором лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, словом, всё снова оказалось плохо. Записался человек на следующее утро на приём к ветеринару, лёг спать, не поужинав, и во сне даже плакал, кусая подушку. Спит он, значит, всхлипывает, животом голодным урчит, подушкой закусывает, как вдруг комната его озаряется нездешним светом, и к кровати собачка подползает, медленно так, подволакивая всё тельце, и человеческим голосом говорит:

– Слушай, Му-Му, может, хватит уже?

– Куда идти? – пугается человек, вскакивает с кровати и ударяется головой о книжную полку, которую уже лет десять не замечал – так привык от неё увиливать.

– Да тихо, тихо, – хлопает его лапой по ноге собачка – она уже на кровать взобралась, когда только успела, и, главное, откуда силы взялись?

– Я больше не буду, – жалобно говорит человек, – Не буду собачек заводить! А ты, это… Сгинь-пропади, что ли?

– Да сгину я, сгину, – вздыхает собачка, – Если ты из милосердия своего дурацкого перестанешь меня каждый раз усыплять.

– Чего-о? – снова подпрыгивает человек, но о полку на этот раз не ударяется – теперь ему этого урока ещё на десять лет хватит.

– Того. Барыня я, та самая. Которая велела глухонемому дворнику тебя утопить. Ну, вспоминай. Ты ещё сам собачонкой был. Он тебя Му-Му называл.

– Э-э-э… – аргументированно возражает человек.

– Вот, вспомнил, умничка, хороший пёсик. Мне, стало быть, наказание на том свете выпало – быть твоей собачкой и претерпевать от тебя разные мучения.

– Какие мучения? – очнулся человек, – Нешто я тебя хоть раз…

– Вот и я про то же! Нешто ты меня хоть раз? Ну мог бы, не знаю там, в запой уйти и не кормить неделю? Мог ногой пинать за то, что я мебель тебе грызу? А ты что? Добрый ты, хозяин, а мне надо грехи искупать. Ну вот, я было исхитрилась, заболела неизлечимой болезнью, о которой лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, а ты чего? Взял да и усыпил меня, чтоб не мучилась. И так несколько раз подряд. Это ли не жестокость?

– Ну правда же – жалко, когда малый зверик мучается, – начал оправдываться человек.

– Жалко ему! А то, что я уже шестой раз в образе маленькой собачки на свет появляюсь, тебе не жалко? Дай ты мне разок отмучиться, и всё.

– Что – всё?

– Отпустят меня на волю. Снова стану барыней. Ну а уж там… – собачка мечтательно закатила глаза к потолку.

– Знаю я, что там, – хмуро ответил человек, – Иди спать, барыня. Завтра рано вставать, мы на приём на восемь утра записаны.

Золушка во дворце

– Примите во внимание, господа, что моя супруга, которую я люблю больше жизни, получила… скажем так, неполное образование и… как бы это сказать… не вполне готова к той роскоши, которая её окружает, – полушепотом инструктировал придворных принц, пока Золушка отсыпалась после первой брачной ночи.

– К хорошему быстро привыкают! – заявил церемоннейместер (он всегда говорил штампами – к этому его приучили многочисленные церемонии, которые он организовывал и проводил уже лет двадцать).

– Быстро, но не мгновенно, – нашелся принц, – Так что будьте терпеливы и снисходительны, очень скоро она выучится манерам, и всяким прочим дворцовым премудростям, а пока что пусть привыкает. Занятия начнутся на днях?

– Точно так, – кивнул учитель хороших манер и всяких прочих дворцовых премудростей. Он был очень горд тем, что именно ему доверили воспитание будущей королевы, он даже собирался защитить после этого диссертацию на тему «Методология и теоретическое обоснование светского воспитания взрослых людей, выросших в неблагоприятных условиях».

Словом, все придворные были предупреждены и готовы полюбить избранницу наследника, вне зависимости от её слабостей и недостатков. И всё бы хорошо, но за день до свадьбы, как раз на девичнике, сёстры решили поучить Золушку уму-разуму.

– Ты там смотри не опозорь нас, во дворце-то! – сказала старшая, опрокидывая рюмочку сладкого ликёра, – А то перед людями неудобно!

– До жути неудобно! – поддержала её средняя, – Главное, не говори, что ты у нас за печкой жила, а то самой же стыдобно будет! Веди себя, как королева! Ну и про нас не забывай.

– А как себя ведут королевы? – спросила Золушка.

– Ну, значит, во-первых, им всё во дворце позволено, – немного подумав, начала перечислять старшая, – Ведь главнее королевы – только её муж. А принц в тебя по уши втрескался, дурачок, значит, всё простит. Капризничай, как я это делаю. Считай их всех ничтожествами, как вот средняя наша сестра. Командуй прислугой, как наша мамаша. Тогда будет понятно, что ты получила культурное светское воспитание.

– Ой, я не справлюсь! – испугалась Золушка, – А с принцем как же?

– А с принцем веди себя, как ведёшь! – успокоила её средняя сестра, – Раз он тебя полюбил именно такой, значит, от добра добра не ищут, и тут мудрить не надо.

– Это здорово! – обрадовалась Золушка, – Тогда я постараюсь проводить с ним побольше времени, и тогда и вас не опозорю, и не натворю всяких глупостей.

Бедная девушка – знала бы она, сколько дел у принцев! С утра до вечера её муж заседал в совете директоров королевства, встречался с инвесторами, следил за тем, чтобы держава, к моменту его прихода к власти, удвоила ВВП, ну и так далее.

Пока принц занимался важными государственными делами, Золушке пришлось разыгрывать перед придворными роль избалованной и капризной барышни – так, как она себе её представляла, разумеется.

– Подайте мне шампанского в постель! – требовала она рано утром, – Да смотрите, на серебряном подносе и в хрустальном бокале!

Хрустальных бокалов и хорошего шампанского во дворце было навалом, а вот от серебряных подносов отказались пару царствований назад. Лёгкие и прочные подносы из специального сплава, изобретённого местными мастерами, были удобнее, а главное – никогда не темнели и не требовали специального ухода. Но раз принцесса просит именно серебряный поднос – что ж, придётся найти, и ведь нашли же.

Бокал шампанского перед завтраком прибавил Золушке храбрости.

– Вы помните, госпожа, что у нас сегодня в двенадцать – урок хороших манер? – деликатно поинтересовался учитель.

– Манеры? Мне? Да я тебя сама манерам научу! Ты что же, думаешь, что у меня манер нету?

Вообще-то ей было ужасно стыдно и неловко обижать этого хорошего человека, но вдруг он подумает, что её действительно не учили манерам и держали за печкой? Тогда домашним будет стыдно, и соседи станут над ними смеяться, а этого допустить нельзя. Впрочем, учитель почему-то всё равно подумал, что манерам Золушку не учили, и удвоил количество уроков.

Однажды, во время воскресной трапезы, король обратился к невестке с невинным вопросом – что-то про семейные обеды у неё дома, кажется, чтобы бедняжка не робела так, не пряталась за принца, а вспомнила свой милый дом, уютную гостиную, воскресный стол. Знал бы он, что за воскресный стол Золушку не пускали – она только и делала, что подносила перемены блюд, а потом уже доедала на кухне то, что оставалось. Но признаваться в этом ни в коем случае было нельзя – а то соседи засмеют!

– Эх, милочка, как вы утомительны с этими вашими вопросами, лучше бы рассказали, как вчера прошла секретная встреча с послом соседней державы, – усталым тоном светской львицы отвечала Золушка.

Король чуть фуа-гра не подавился, но воспитание не позволило ему даже улыбнуться. О секретной встрече он, разумеется, рассказывать не стал, а вот о последовавшем за этом смотре войск – почему бы не поведать, раз принцесса стыдится рассказывать о своём прошлом.

Специальное расследование, проведённое королевской канцелярией, показало, что стыдится бедняжка не напрасно – и тайным приказом по дворцу всем придворным было запрещено разговаривать с женой наследника о её семье и прежнем житье.

Но, несмотря на массу подобных предосторожностей, Золушка всё равно умудрялась говорить при посторонних разные глупости, казавшиеся ей верхом светскости. Зато наедине с принцем всегда была милой, покладистой и доброй – то есть, не притворялась. «Надо же, что с женщинами творит любовь! – восхищался принц, – Ради меня она готова быть сущим ангелом, а как достаётся всем остальным! В этом, определённо, тоже есть своя польза – теперь-то уж никто не скажет, что с её стороны это был брак по расчету».

Постепенно уроки хороших манер и терпеливое участие придворных сделали своё дело и Золушка перестала капризничать, манерничать и ставить себя в глупое положение. «Всё хорошо, что хорошо кончается!» – сказал на это церемоннейместер.

Но над мачехой и сёстрами соседи всё равно почему-то смеялись.

Лягушачья кожа в воспитательных целях

Сжег Иван-Царевич лягушачью кожу, и сидит довольный. Теперь-то Василиса свободна от этого проклятья, теперь она всегда будет рядом с ним, в своём истинном облике!

Василиса на кухне похлопотала, пару страниц диссертации написала, довязала свитер, поправила перед зеркалом и без того совершенный макияж – и к мужу. А тот сидит перед камином, и наблюдает, как ненавистная буро-зелёная шкурка в огне корчится.

– Что же ты наделал! – всплеснула руками Василиса, – Я ли тебя не предупреждала?

– А что, всё плохо? – удивился Иван-Царевич, – Я думал, ты обрадуешься. Ну, что я её сжег. Теперь мы всегда будем вместе, и тебе не надо будет то и дело ударяться оземь, чтобы стать человеком. Это же, наверное, больно?

– Не больно. Уметь надо оземь ударяться, – отмахнулась Василиса, – Ты помнишь, что папенька мой – могущественный волшебник?

– Ой, – задумался Иван-Царевич, – Теперь он прилетит и спалит нас огнём? Я не позволю ему причинить тебе зла! Я во всём виноват! Пусть весь огонь достанется мне!

– Отлично придумано! Я, значит, буду в человеческом обличье, вся такая распрекрасная, а тебя пусть папа огнём сожжет? И на черта мне тогда человеческое обличье? Да не бойся, не бойся, ничего тебе не будет.

– Тогда – ура? Я побежал за шампанским?

– Какое там «ура». Надо новую лягушачью кожу где-то раздобыть. Вот это – проблема, а остальное – пустяки, решим как-нибудь.

– Зачем же тебе новая кожа, Василисушка? Ты без неё такая красавица!

– Ох, прав, прав был папа – надо было в черепаху.

– Что – в черепаху?

– В черепаху меня надо было превращать, у неё шкура толще. Ну, а я, конечно, по молодости лет воображала, что хиртее, мудренее своего отца уродилась. Теперь придётся к нему на поклон идти, выслушивать его колкости.

– Я, моя милая, видимо, что-то не понимаю. Ну, бывает такое с нами, царевичами. Не колдовского ведь я роду, а так – царского. Ты уж объясни толком, что у нас за беда такая, не дави на психику.

– Кто ж на тебя сейчас-то давит? – удивилась Василиса, – Вот завтра я тебе так на психику надавлю – не обрадуешься. Если отец не найдёт время, чтобы меня принять.

– Давай так, – стукнул кулаком по столу Иван-Царевич, – Ты мне расскажешь, какая на мне вина, а уж я постараюсь сделать так, чтобы он нашел это самое время.

– Да что тут рассказывать. С первого класса я была отличницей. Да ещё и красавицей из красавиц. И спортсменкой.

– И комсомолкой! – подсказал Царевич.

– Балда, – легонько стукнула его по лбу Василиса, – Это же в первом классе было. Ну что, годы шли, я старалась изо всех сил, и была лучшей девчонкой в школе, во дворе, и вообще в городе. Это было чертовски трудно, я почти не спала, совсем не отдыхала, только и делала, что стремилась к совершенству. Мной, конечно, восхищались. Приглашали на телевидение, и на всякие конкурсы ума и красоты, и я везде, конечно, блистала, потому что не имела права сплоховать.

– Ужас какой! – обнял её за плечи Иван-Царевич, – Как же ты, бедненькая, с ума-то не сошла?

– Сошла, сошла, – мрачно ответила Василиса, – Ну, почти сошла. Не вмешайся мой папа.

– Раньше надо было вмешаться, ещё в первом классе.

– У папы такой принцип – каждый человек сам отвечает за свою жизнь, и вмешиваться надо только в самом крайнем случае. Ну вот, крайний случай наступил, он и вмешался. Хотел в черепашку меня превратить, но я очень черепашкой не хотела быть. Так что он плюнул, растёр, и превратил меня в лягушку.

– Радикальный метод.

– Зато действенный. Первые пару месяцев я только и делала, что спала, плескалась в озере, прыгала по лесу, ловила комаров. Пыталась было соревноваться с другими лягушками – кто больше комаров поймает, но их это почему-то не вдохновило. Говорят – сколько съедим, столько и поймаем. А соревноваться в обжорстве только люди могут, ну что с них взять, тупиковая ветвь развития, им бы только сравнивать, у кого что больше.

– Неужели так и сказали? – возмутился Иван-Царевич.

– И добавили ещё. Что у человека, дескать, хвост отвалился, а привычка хвостами меряться осталась. Ну, лягушкам проще – они хвостами меряются, покуда головастики, а потом хвосты у них отваливаются, и это значит, что головастик повзрослел и стал полноценной лягушкой, больше меряться ни с кем не будет. Но это так, к слову пришлось, я тебе, потом, если хочешь, много лягушачьих баек расскажу. Попрыгала я с квакушками какое-то время, отдохнула, подумала о своей молодой жизни, и прискакала к отцу. Так, мол, и так, почти поняла, практически осознала, верни мне только человеческий облик. Отец возражать не стал, но лягушачью кожу наказал всегда с собой носить. На случай, если снова начну воображать, будто лучше меня и нет никого.

– Что-то ты больно часто это воображаешь, получается, – почесал в затылке Иван-Царевич, – Каждый день туда-обратно перекидываешься.

– Это ты меня в первое время не видел. У окружающих от моих превращений просто в глазах рябило. Ну всё, хватит рассиживаться. Беги, звони моему отцу, чтобы он поскорее мне новую лягушачью кожу наколдовал, да заказывай ковёр-самолёт до его офиса. Только смотри, чтобы это был самый лучший ковёр-самолёт! С эксклюзивными узорами. Бесшумный и быстрый. Достойный моей неземной красоты и сказочного ума. И чтоб водитель – не Аладдин какой-нибудь деревенский, неотёсанный, а приличный человек, в костюме, с образованием, чтоб можно с ним было о французской поэзии в небесных пробках поговорить. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Иван-Царевич, – Теперь понимаю, что твой отец – не только величайший волшебник, но ещё и очень мудрый человек.

Комета возвращается

Каждые сто лет Комета наведывается в свою родную Солнечную систему. Каждые условные сто лет: то опоздает на пару годков, то поспешит, кометы по расписанию не ходят. Солнечная система, о которой ей нравится думать «здесь я родилась» (хотя документов, подтверждающих это, у неё нет – кометы ужасно рассеяны и вечно теряют всё самое важное), находится немного в стороне от самых популярных звёздных маршрутов. Зато здесь Комету знают и помнят все.

«Помним, помним мы эту Комету, сейчас начнётся!» – ворчат светила-домоседы. Они и в самом деле помнят – но не саму Комету, а её хвост, яркий шлейф, изменчивый и непостоянный. Прошлый шлейф Комета, помнится, притащила из созвездия Козерога. А в этот раз она прилетела из Большой медведицы – и хвост у неё совсем уже другой, большой и медвежий. Изменилась ли сама Комета? Да ничуть не бывало. Но мало кому удаётся разглядеть её физиономию среди дыма и пламени, так что Комета приближается, планеты Солнечной системы трепещут и сплетничают, всё как всегда.

– Будешь хулиганить – отберу визу на въезд, – приветствует Комету Солнце.

– Это когда это я хулиганила? – воспламеняется Комета.

– Мне отсюда не видно. Но жалобы от граждан поступали, – туманно поясняет Солнце.

Комета пожимает хвостом – спорить с самовольным светилом бесполезно.

– Ну, ничего, – шепчет Комета в безвоздушное пространство, – Вот я найду туманность побольше и напишу там в самом центре – «У нашего Солнца под самым носом шишка». И не подпишусь!

– Эй, старушка, какие новости? – кричит Меркурий, – Не так уж быстро ты летишь! Спорим, я бы обогнал тебя? Ну-ка, становись рядом, померимся силами! Давай, давай, не увиливай!

Комета, пытаясь избежать столкновения с вертлявым собеседником, чуть не врезается в Марс, тот наливается гневом и подумывает даже кинуться в погоню за нарушительницей спокойствия: поймать её и поместить на отдельную орбиту, чтобы маршировала как положено, в ногу, а не скакала козой, но вовремя одумывается. Марс – он всегда так. Стоит только Комете удалиться от него на достаточное расстояние, и ему уже становится всё равно: пусть хоть на голове ходит, лишь бы подальше отсюда.

Земля, в отличие от многих других, не пытается делать вид, что помнит и знает Комету – ей не до этого. Кивнёт разве только, или поздоровается вежливо, и продолжает терпеть. Зато многочисленные человеческие фитюльки, населяющие Землю, заранее вооружились телескопами, биноклями, подзорными трубами и фотоаппаратами.

– Всё правильно, это типичная комета! Ведёт себя так же, как сто лет назад! – делают выводы серьёзные ученые и ученики первого класса средней астрономической школы, хотя откуда бы им знать, как вела себя Комета сто лет назад.

– В следующий раз точно не удержусь и хвостом врежу! – кричит им в ответ Комета.

– И гудит ещё так – очень по-кометному! – со знанием дела записывают в журналы наблюдений все, кому не лень (то есть, вообще все земляне).

– Точно – врежу! – свирепеет Комета.

– Ну конечно, тебе хорошо говорить – «врежу»! – ноет откуда-то сбоку Луна, – Ты улетишь, и приветик, а они на меня уже замахнулись, недра мои исследовать хотят, мало им старушки Земли!

– Так полетим вместе? – чуть замедляет ход Комета.

– Ну конечно, в неизвестность! – всхлипывает Луна, – Я так не могу – сорваться и лететь в глубокий космос и в чёрные дыры. А тут хоть и людно, но безопасно. Да и потом – ты меня в случае чего бросишь, а Земля – никогда.

– Ну и оставайся при своём! – фыркает Комета («именно так, как все Кометы фыркают» – не забывают записать в свои журналы самые занудные земные наблюдатели)

Хуже людей – только астероиды. Они-то действительно помнят Комету, да их, к тому же, ещё и бесконечно много. Те, что покрупнее, стараются держаться от неё подальше, зато мелкие так и норовят зацепиться за хвост: уж больно им хочется повидать дальние края Вселенной.

– Явилась! – брюзжат крупные астероиды, – Сейчас опять начнёт баламутить молодежь, как в тот раз.

Хотя Комета никого не баламутит, она просто летит, всё вперёд и вперёд, даже не замечая, что на её хвосте разместились на этот раз целых четыре маленьких астероида-путешественника.

– Ой, смотрите-ка, Комета! – запасаются попкорном спутники Юпитера, – Ну-ка, поглядим, чего она в этот раз натворит. Помню, в прошлый свой приезд…

– А ну-ка заткнитесь все! – строго говорит Юпитер, – Устроили клуб по интересам! Сейчас всех сниму с орбит и в угол поставлю!

– Экий ты суровый! – хихикает Комета.

– С ними по-другому нельзя, – вздыхает Юпитер, – Ну ничего, когда-нибудь они вырастут, повзрослеют, и смогут обходиться без меня. Тогда мы с тобой полетаем…

– Непременно полетаем! – жизнерадостно кивает Комета. На самом деле и она, и Юпитер в курсе – никаких совместных полётов не будет. Потому что даже если вырастут когда-нибудь эти маленькие вредные спутники – у них тут же появятся свои спутники, которые Юпитер пожалеет и не сможет оставить без присмотра.

Другое дело – Сатурн. Ему на спутники – начхать. У него даже хвост есть – он его носит вместо пояса, кольцами обмотав вокруг себя. Стоит только распустить этот пояс – и вперёд, к свободе. Но Сатурн полагает, что жизнь во всех звёздных системах одинаковая, видел одну – считай, что видел все остальные. К тому же, если бы где-нибудь там было по-настоящему здорово, то разве бы Комета возвращалась каждые сто лет обратно, вместо того, чтобы навсегда остаться в этом звёздном раю?

Покинув пределы Солнечной системы (там стоит такой специальный дорожный знак – перечёркнутое Солнце), Комета развивает максимальную скорость и уносится прочь, твердя про себя: «Чтобы я, чтобы я, ещё раз, сюда, в этот гадюшник, к этим занудам и сплетникам, да ни за что, никогда!!!»

Но через условные сто лет она забудет об этом и, как ни в чём не бывало, вернётся в Солнечную систему. Ведь кометы ужасно рассеяны и слишком быстро забывают всё, особенно плохое. Зато прочие светила знают и помнят о ней всё.

Джинн и туристка

Джинн находится в заточении уже много тысячелетий, поэтому перестал даже думать о возможном освобождении. Про него не вспоминают, да про него даже и не думали никогда: закатали в джиннонепроницаемый сосуд, запечатали семью печатями и сорока заклинаниями, чтобы не испортился, не протух и не усох, а потом забыли.

Сначала Джинн верил, что люди попытаются воспользоваться его могуществом в корыстных целях. Первую тысячу лет он готов был исполнить все желания своего спасителя. В бесконечные часы досуга пленник пыльной жестянки проектировал дворцы и оазисы, до мелочей продумывая место каждой песчинки, но люди продолжали ходить мимо своей удачи, не пытаясь даже узнать, что хранится в древнем сосуде, который просто так валяется у дороги. Более того: многие люди прекрасно знали, что там заточен весьма могущественный джинн. Знали и спешили прочь. Всякому известно, что характер у джиннов непростой, непредсказуемый у них характер. Вдруг выпустишь такого в неподходящий лунный день, не сотворив предварительно нужной молитвы, и он уничтожит тебя, вместе со всем миром? А люди, которые знают правила техники безопасности по работе с джиннами, почему-то уносятся в своих мечтах далеко от дармовых дворцов и оазисов.

Вторую тысячу лет джинн, разъярённый людской леностью и тупостью, придумывал всевозможные хитроумные способы казни для своего спасителя. Он, разумеется, собирался изничтожить весь род людской, неблагодарный и недостойный, но освободителю полагалась особенно жестокая награда за любопытство. Но Джинна снова никто не освободил.

Когда сосуд с Джинном раскупорила (и не думая, по своему невежеству, совершать молитву или сверяться с лунным календарём!) одна предприимчивая туристка, Джинн давно уже погряз во внутренних диалогах настолько, что не сразу понял, что с ним разговаривает кто-то извне.

– Вы ведь Джинн, правда? – спросила туристка, запихивая за ухо жвачку, – Вылезайте скорее, я вам помогу.

– Джинны не нуждаются в помощи, – помолчав, ответил тот, перемещаясь из сосуда на горячий песок.

– Это большая удача, что я вас нашла, – затараторила туристка, – Мы с вами сейчас поедем ко мне. К чёрту отпуск, он мне всё равно уже надоел! Поедем и займёмся вами!

– Займёмся мной? – удивился Джинн.

– Ну да! Вы же… Ну я не знаю, вы же можете всё, что угодно, так?

– Предположим.

– Это же колоссальные возможности! Мы с вами заработаем все деньги мира!

– Прошлого, настоящего и будущего? – усмехнулся Джинн.

– Мне хватит и настоящего, – отвечала туристка, – Ну, возьмите себя в руки, неужели же вы не хотите, просто ради развлечения, воздвигнуть тут пару дворцов?

– Да, первую тысячу лет именно так я и собирался поступить, – кивает Джинн.

– Только не говорите, что я снова вляпалась по-крупному! – туристка отступает на несколько шагов назад, – Вы ведь не собираетесь меня убивать?

– Вторую тысячу лет я только об этом и мечтал.

– Но теперь передумали? – с облегчением вздыхает туристка и снова подходит к своей находке, – Теперь вы снова добрый?

– Смешные категории. Ну, допустим.

– Тогда чего же мы ждём? Поехали! Все деньги мира только и мечтают о том, чтобы упасть к нашим ногам!

– Один мой знакомый правитель тоже хотел обладать всеми богатствами мира.

– И как, у него получилось? – завистливо интересуется туристка.

– Может быть, да. Может быть, нет. Он давно уже умер, и даже памяти о нём не сохранилось, иначе бы я почувствовал это.

– Какой же вы древний. Ужас просто! – с восхищением говорит туристка, – Ну тогда вы, может быть, исполните моё желание? Вижу, вас не очень-то прельщают миллиарды долларов и вообще вам ничего уже не надо.

– Первую тысячу лет… – начинает Джинн, но туристка его перебивает:

– Хорошо, это вы мне ещё расскажете. А пока – научите меня, как стать такой же могущественной, как вы? Может быть, есть курсы какие-нибудь, или пособие для чайников… Я вообще очень способная. У меня три высших образования… Незаконченных.

– Для чайников? – повторяет Джинн, – Есть одно пособие. Очень действенное, так сказать, опробовано на себе.

– Тогда дайте мне его, или скажите, где купить… Ой, оно ведь, наверное, не продаётся? А может, его скачать где-нибудь можно?

– Не продаётся, – грустно соглашается Джинн, – И достать его не так-то просто. Но именно сейчас у меня есть одно на примете.

– Я готова отдать за него всё, что у меня есть! – кричит туристка, случайно повторив магическую формулу первой ступени посвящения. Затем она чувствует, что горячий песок уходит из-под её ног, и она оказывается в тёмном прохладном помещении. Откуда-то сверху льётся солнечный свет, но вскоре наступает абсолютная темнота.

– А для чайников у нас есть чайник… В смысле, лампа, – ворчливо говорит Джинн, запечатывая сосуд с туристкой.

Первые тысячу лет ей предстоит строить и разрушать в своём воображении дворцы. Затем – казнить неблагодарных и глупых людишек. И только на третью тысячу лет суета мирская покинет её окончательно, и она обретёт могущество джиннов. Очень просто, очень действенно, лишь бы никто раньше времени не распечатал сосуд, а то придётся начинать тренинг заново.

Знаменитая лягушка-путешественница

Юбилейная пресс-конференция лягушки-путешественницы и её крылатых компаньонов, уже никто не помнит, которая по счёту, начинается со старого, испытанного приёма.

– Утки лягушку несут! Утки лягушку несут! – кричат специально нанятые зеваки.

Вскоре стая опускается на заранее подготовленную площадку. Опытные техники настраивают микрофоны, помогают лягушке взобраться на стол.

– Это всё я придумала! – начинает она старую песню, – Вот вы говорите – утки, дескать. Лягушку несут. А если бы много лет назад вот в эту самую голову не пришла гениальная идея использовать уток в качестве воздушного транспорта, так бы я и сидела в своём болоте.

– А что же вам там не сиделось? – ехидно интересуется из последнего ряда какой-то молодой нахал. Пара крепких селезней выдворяет его из зала, остальные наводят порядок.

– Ох, право, не стоило. Пусть бы этот милый человек показал нам своё бескультурие, – убедившись в том, что нахал уже больше не вернётся, благородно кивает лягушка. Ну, господа, задавайте вопросы.

– Скажите, а когда вы только начинали свои полёты, известна ли вам была технология, изобретённая Нильсом Хольгерсоном и опробованная на диких гусях?

– Нильс – жалкий плагиатор. Он же через десять лет после меня начал летать. А я первая доказала саму возможность такого полёта, – уверенно говорит лягушка, – Ну вот вы там тянете руку, давайте, мы слушаем.

– У меня вопрос к вожаку стаи. Когда вы сталкиваетесь с аистами – у вас не возникает проблем из-за вашего… хм… груза?

– Вы лучше спросите у аистов, – самодовольно улыбается лягушка, – Какие у них начинаются проблемы после того, как мы просим их предъявить лицензию на охоту.

– Это же единственная в мире летающая лягушка, – поясняет утка-секретарь, – Занесена в Красную книгу, в Книгу рекордов Гиннеса, в википедию. Никому не охота связываться с такой знаменитостью.

– А что вы думаете по поводу фильма, посвященного истории вашей жизни, который, как мы знаем, сейчас снимают в Голливуде?

– Значит, сценарий я уже одобрила. Внесла поправки. Я, правда, хотела бы видеть в главной роли Анджелину Джоли, но Квентин говорит, что с ней какие-то проблемы возникли. Ну, я думаю, он просто подругу свою на эту роль хочет протащить.

– Правда ли, что вы отказались принимать участие в рекламной кампании одного знаменитого французского ресторана и даже грозились подать на хозяина в суд?

– Вы бы тоже, я думаю, отказались от участия в кулинарном шоу в племени каннибалов, – отшучивается лягушка, – Ещё есть вопросы? Нам надо бы успеть на попутный циклон, чтобы выступить сегодня в соседнем городе.

– Поблагодарим нашу гостью! – тут же выскакивает вперёд распорядитель пресс-конференции, – Теперь можно сфотографировать всю стаю. Господа утки, встаньте тут.

Щёлкают фотоаппараты, мерцают вспышки, видеокамеры выстраиваются в ряд, операторы ловят неожиданные ракурсы. Потом – небольшой фуршет за счёт городской казны, и стая может отправляться в путь.

– Тебе не надоело ещё людей дурить? – усмехнувшись, спрашивает у лягушки один из её бессменных возниц.

– Никого я не дурю, оставь такие подколки для журналистов, – беззлобно пинает его в бок лягушка, – Это ведь действительно я, я придумала. Я придумала проводить пресс-конференции! А эти дуры, летавшие с вами до меня, не могли сдержаться и орали прямо сверху: «Это я, я!» Ну и разбивались, конечно. А для людей все лягушки на одно лицо. На наше счастье. Надеюсь, в том городе, где мы будем сегодня ужинать, не всех ещё комаров извели, а то так уже эта красная икра осточертела, хочется перед сном нормально поохотиться.

Принцессы и феи

– Скажите, а я могу сразу перепрыгнуть на следующую ступень, или для начала мне всё-таки придётся походить испытательный срок в принцессах? – поинтересовалась Золушка, внимательно выслушав крёстную.

– О какой ступени ты говоришь, деточка? – поправила очки фея, – Королевой станешь в свой черёд, когда принц, муж твой, вступит в права наследования.

– Что, мне ещё потом и королевой придётся быть? – испугалась Золушка.

– А кем же ты хочешь стать? Повелительницей Ночных Кошмаров? Владычицей Подземных Сокровищ? Царицей Морских Глубин? Есть вакантные места. И не самые распоследние женихи. Могу всё устроить.

– Ох, не пугайте меня, это, по-моему, очень страшные титулы. Я бы хотела стать… Ну, словом, феей. Как вы. Можно такое?

– Деточка! Милая! Как долго я ждала этого вопроса! – расплылась в улыбке крёстная.

– Я выполнила какую-то недопустимую функцию? – пискнула Золушка.

– Ещё какую недопустимую! – похлопала её по руке фея, – Твоё желание отпускает меня на вольную волю. Заклятие переходит на тебя, и теперь уже ты будешь выполнять желания разных там младших, нелюбимым и неродных дочек. Вместо меня.

– Правда? – почему-то обрадовалась Золушка, – Правда, буду? Можно, значит? И не надо выходить замуж за этого дурака-принца?

– Во-первых, он никакой не дурак, – строго сказала крёстная, – Просто инфантильный слегка. Во-вторых, я пошутила насчёт заклятия. Так меня кто-то на волю и отпустил, как же. Так я на неё и ломанулась, ждите. А в-третьих, ты что же, всерьёз хочешь стать феей?

– Ну да. А что в этом такого? По-моему, отличная профессия, в самый раз для меня.

– Поразительно! Знаешь, а ведь для того, чтобы стать феей тебе теперь ничего не нужно – только слушаться меня и прилежно учиться. Ну, это у тебя получится, ты старательная девочка. Впрочем, я не ожидала от тебя такого вольнодумства. Променять выгодное замужество на сомнительную участь феи!

– Крёстная, ау, проснитесь, ну куда мне это замужество? Вы, что ли, в прошлом веке родились?

– Вообще-то, в позапрошлом, – кокетливо улыбнулась фея.

– Да ну? Нет, серьёзно? Вам же не больше сорока на вид!

Фея хихикнула и помолодела буквально на глазах.

– А может и меньше, – тут же исправилась Золушка, – И что же, это всё благодаря тому, что вы работаете феей?

– Естественно. А ещё я не замужем. И никогда там не была. И тебя ждёт то же самое, если ты не одумаешься прямо сейчас. Нас никто не слышал, ещё есть время всё переиграть. Помнится, когда я пожелала стать феей, а не принцессой, моя крёстная ни словом об этой возможности не обмолвилась – так рада была, что у неё теперь будет помощница.

– И вы что же, очень расстроились, когда узнали, что замуж вам теперь не выскочить? – с сомнением спросила Золушка.

– Конечно. Первые сто лет вообще с крёстной не разговаривала, а потом поуспокоилась. Ну, ты сама подумай, каково это: устраивать другим семейное счастье, а самой даже представления об этом не иметь! Я так завидовала этим будущим принцессам, что и сказать нельзя!

– Ой, было бы чему завидовать! Выйти за принца, стать дурацкой фарфоровой куклой, состариться раньше времени и провести лучшие годы в тени мужа-самодура.

– Так, конечно, чаще всего и бывало, – вздохнула фея, – Но не всегда! На моей памяти было немало удачных союзов. Однако, сколько в тебе мудрости, моя дорогая. Хотела бы я узнать, где ты такого понабралась.

– Какого – такого? – удивилась Золушка, – Так рассуждали все девчонки в моём классе. И ещё жалели меня – у тебя, говорили, фея крёстная, она тебя точно замуж за принца выдаст, не успеешь пикнуть.

– Да что ж в этом плохого? – растерялась фея, – Что же это творится в головах у современных девчонок? И как же нам с тобой теперь быть?

– В каком смысле – быть?

– Быть – в смысле, на жизнь себе зарабатывать. Если выгодное замужество теперь не в моде, то мы, феи, останемся без работы.

– В моде, в моде, – успокоила её Золушка, – Вон, на сестёр моих посмотри. Обе спят и видят, как принц их под венец поведёт.

– Но они же не заслужили такое счастье! – схватилась за голову фея, – Они не застилали по утрам постель, не мыли за собой посуду и всё свободное время торчали в интернете!

– А я заслужила счастье быть феей? – спросила Золушка, – Я ведь, между прочим, сорок розовых кустов так и не посадила.

– Для того, чтобы стать феей, не нужно ничего сажать. Достаточно просто пожелание вслух высказать – и всё.

– Я, между прочим, уже сто раз высказывала его вслух, – обиженно сказала Золушка.

– Ну не в зеркало же при этом надо глядеть, а в глаза другой фее. Ты сказала, она услышала – и всё, считай, что дело в шляпе. А вот принцессами становятся только самые достойные! Тут одного желания мало.

– Странно, что при таких правилах наш мир ещё не заполонили недостойные феи, – задумалась Золушка, – Видимо, не все знают, к кому надо обращаться с просьбой. Но очень скоро они пронюхают, и вот тогда мы точно останемся без работы. Слушайте, а что, если нам сделать наоборот?

– Ты всё-таки одумалась и согласна на принца?

– Об этом и речи быть не может! Я имею в виду, что самых достойных как раз надо принимать в феи. А оставшихся делать принцессами, стоит им высказать такое желание. Получится, опять-таки, естественный отбор.

– Ты представляешь, какие принцессы получатся при таком-то отборе?

– Ну как это – какие? Довольные своей участью. Мне казалось, что это – самое главное в нашем деле. Разве нет?

– Вообще-то да, но…

Фея надолго задумалась, возможно даже вышла куда-нибудь в астрал, чтобы посоветоваться с другими феями. Потом, наконец, вспомнила о своей собеседнице и деловито произнесла:

– Говоришь, твои сёстры спят и видят, что принц ведёт их под венец? Неплохо, неплохо. Одной из них займёшься ты, другой – я, и наплевать, что они недостойные, лишь бы не передумали. Выбирай, какая из них тебе менее противна, и можешь приступать к делу прямо сейчас. Детали я разъясню по ходу, там всё предельно просто.

– Да обе подходят, не такие уж они и чудовища, как принято считать, – пробормотала Золушка, – А после того, как выдадим замуж сестричек, можно и мачехой заняться. Что-то в последнее время она недовольна моим папашей, вроде как хочет с ним развестись, и подыскать себе муженька помоложе.

– Караул! – схватилась за голову фея, – Ты всерьёз собираешься швырнуть какого-нибудь бедолагу-принца в объятия этой мегеры?

– Ну, это я для примера. Можно и не женить. Главное, что без работы мы не останемся, вы ведь об этом беспокоились?

Строительство

Мой господин, величайший из великих и мудрейший из мудрых, солнцеподобный и всемогущий, сконструировал и начертал прекраснейшее сооружение, подобного которому не было и не будет, пока существует мир. Мне, несовершенному, он повелел руководить возведением этой бесподобной шарообразной постройки, которая станет символом солнца, покровительствующего нашей земле.

Я собрал рабов, показал им чертёж, тщательно перерисованный мною с совершенного рисунка моего господина. Рабы ничего не поняли в этом великом замысле – пришлось объяснять им на пальцах, а самых тупых поучить дубьём.

По моему приказу рабы стали выпиливать из скалы огромные плиты и перетаскивать их к месту постройки. Так они трудились, посменно, три дня и три ночи, а я, бессонный, сновал среди них, наблюдая за работой. Но на четвёртый день я совершил роковую ошибку: оставил их, а сам прилёг вздремнуть под раскидистой пальмой. Когда я проснулся, солнце уже клонилось к закату. Рабы сидели там и тут, небольшими группами, но работать даже и не думали. Подойдя поближе, я увидел, что они, не таясь, пьют вино. Эти наглецы и не думали скрываться! Естественно, ни о какой работе уже и не могло быть и речи: я приказал им встать и убираться с глаз моих, но многие не держались на ногах и ползли, подобно червям.

На следующий день, и на третий день, и потом ещё три дня подряд, всё повторялось. Пока я строго следил за рабами, они прилежно перетаскивали материал для постройки, когда же я отвлекался, например, для того, чтобы позаботиться о пище для этих неблагодарных скотов – появлялось вино, и рабы, и без того безмозглые, превращались в неподвижные колоды, немногим отличающиеся от камней, которые они перетаскивали.

Не выдержав, я приказал швырнуть крокодилам каждого десятого ослушника, и тогда рабы перестали пить вино вместо работы. Всё снова пошло на лад, но тут меня вызвал к себе мой господин.

– Тут вот что, – сказал солнцеподобный, грозно сверкнув очами, – Говорят, ты там некоторых рабов в жертву принёс?

Я замер: самоуправство карается смертью!

– Это хорошо, правильно, – продолжал, меж тем, господин, – Строительство будет идти лучше. Но только учти – новых рабов у меня для тебя нет, а объект ты должен сдать к сроку… К тому, который я указал на обороте чертежа.

О, всемогущие боги! Как я мог быть столь беспечным, что не обратил на это внимание!

Конечно, с оставшимися рабами мы не сможем возвести столь величественное сооружение в указанные сроки.

Я был вынужден прибегнуть к помощи вольнонаёмных рабочих: из тех, знаете ли, безумцев, что готовы на всё ради моего господина. Я пообещал им щедрую награду и благодарность самого солнцеподобного, и они с радостью взялись за дело.

Но если рабы хотя бы умели возводить строения – пусть не такие совершенные, как то, что начертал мой господин – то вольные наёмники постоянно падали вниз и разбивались, роняли камни на головы друг другу, укладывали их кое-как.

Я старался – уговорами и угрозами – принудить рабов и наёмников работать быстрее, во имя нашей светлой цели, но они так и не смогли оценить величайший замысел моего господина.

Когда сооружение было уже наполовину возведено, оно внезапно обрушилось. О, я видел это собственными глазами! Совершенная шарообразная конструкция в несколько мгновений превратилась в груду камней, так не похожую на великолепный чертёж моего господина!

Рабы и наёмники тупо уставились на дело рук своих, а я воззвал ко всемогущим богам, чтобы они послали мне быструю и безболезненную смерть. Но тщетны были мои мольбы.

Сейчас я иду к моему господину: пусть он казнит меня так, как сочтёт нужным.

Когда я двинулся в сторону дворца, рабы и наёмники глядели мне вслед, а кое-кто уже побежал за вином. Они будут продолжать пировать на развалинах совершеннейшего творения мысли моего господина даже тогда, когда меня уже не будет в живых. Горько думать о том, как бесславно закончится моя жизнь.

Четыре тысячи лет спустя, на том же самом месте.

– Уважаемые туристы, поглядите вокруг, отсюда открывается прекрасный обзор! Перед вами – одно из чудес древнего мира – египетские пирамиды, эти усыпальницы Фараонов! Самая первая гробница, может быть, не так велика, как последующие, но именно после её возведения появилась традиция воздвигать пирамиды для погребения мумифицированных тел властителей Египта. Мы не знаем, кому первому пришла в голову идея возводить сооружения такой необычной формы, но совершенно очевидно, что это был величайший конструктор своего времени!

Зелья ведьмы Наташи

Колдун Коля ведьму Наташу не любит: всё в её колдовской практике ладится и спорится, а у него то и дело получаются такие фокусы, за которые приходится платить немалый штраф. Но Коля и Наташа всё-таки коллеги, поэтому в новолуние, когда у них бывает выходной, они собираются в Наташиной избушке – поболтать, поделиться опытом. Коля в основном болтает, Наташа – опытом делится, но, в целом, время проводят неплохо.

В Колином доме неуютно, темно и пыльно, по углам стоят паутиновые печати, там и тут булькает в коленчатых трубках колдовской отвар. У Наташи в горнице светло, на стенах висят пучки разных лесных трав, черная кошка по собственной инициативе моет посуду.

– Вот взять кошку ту же! У меня нетопыри не то, что посуду – пол не могли вымыть! Залили всё кровью ягнёнка, говорят – вот, хозяин, сделали, как ты велел.

– Как же ты велел?

– Ну как – по старинной книге читал: «Кровью ягнёнка заклинаю вас вымыть полы в моём доме!»

– А при чём тут ягнёнок? – смеётся Наташа, и кошка её тоже смеётся, но посуду мыть не перестаёт.

– Так в книге же написано – кровью ягнёнка! Надо же их чем-то заклясть, нетопыри всё-таки, – почти по слогам, как маленьким, объясняет им Коля.

– Вот странно. Я когда хочу о чём-нибудь Агриппину Василисковну попросить – я ей прямо, без всяких книжек, говорю – помойте, пожалуйста, посуду, или взбейте крем, – удивляется Наташа.

– Мау! – согласно кивает Агриппина Василисковна, вытирает лапки чистым полотенцем и прыгает на свою перинку.

– А, всё у тебя не по науке, – сплёвывает Коля, но тут Наташа ставит на стол первую волшебную перемену блюд. И Коля сразу меняется, становится добрее и спокойнее.

– Ага, на своих уже тренируешься! – беззлобно говорит колдун, отодвигая в сторону пустую тарелку, – Хоть бы поделилась секретом. Я, как ни бьюсь, а чистого эликсира спокойствия выделить не могу. Вечно в нём какая-нибудь примесь окажется, то мертвецкое спокойствие получается, то спокойствие дурачка, то – лесного дерева.

– То-то у тебя за домом такая чаща густая, – понимающе кивает Наташа, – Только тут никакого эликсира нет. Честно-честно. Просто если голодного, усталого человека накормить вкусной едой…

– Ври больше! Все знают, что ты в еду подсыпаешь какое-то зелье! Я и сам однажды это видел! Ну что тебе стоит рассказать об этом мне, мне, своему коллеге, который старше тебя, между прочим? – начинает канючить колдун.

– Рассказать? Ну, это можно, у меня никаких секретов нет, – отвечает Наташа и приносит с кухни несколько баночек с зельями, – Вот чёрный молотый перец – основа всего. Есть также перец горошком и лавровый лист, но они – для второй перемены блюд. А вот, кстати, и она подоспела.

Когда колдун Коля, не забыв облизать ложку, отдаёт хозяйке пустую суповую миску, Наташа насмешливо интересуется:

– Ну, а здесь какое зелье было?

– Истинное внутреннее тепло! – с видом знатока отвечает Коля, – Потрясающе! Специалисты были уверены, что его секрет утерян ещё в тринадцатом веке!

– Вот оно как, – цокает языком Наташа, – То-то маманя удивилась бы. Ну, продолжим знакомство со специями. Это – базилик. Вот – тмин. Но их можно добавлять не во всякую пищу.

– Мне названия-то без надобности, тем более, что вон они – все на баночках написаны. Ты скажи, который тут для чего?

– Ну, вот это, к примеру – для жареного мяса, – начинает Наташа.

Коля испуганно отпрыгивает в сторону.

– Ты с инквизиторами, что ли, заодно? А вот кого прокляну сейчас!

– Да какие там инквизиторы, они вымерли четыреста лет назад, а в наших краях никогда и не водились! – удивляется Наташа и приносит третью волшебную перемену блюд – тушеного кролика.

Отведав его, Коля становится не просто спокойным и наполненным внутренним теплом колдуном, но колдуном, довольным жизнью настолько, что ему уже не хочется выведывать у коллеги все её секреты.

– Ишь ты, даже гранулы чистого счастья кристаллизовала! – жмурится колдун. А Наташа уже несёт графин с настойкой на десяти травах, после которой Коля чувствует себя гораздо умнее и могущественнее.

– Микстура магов! – ахает он, – Налей мне с собой немного, а?

Коля выпивает ещё и слышит, что где-то под потолком невидимые музыканты настраивают свои инструменты. Абсолютно счастливый, он засыпает в углу, на сундучке.

Утром Коля чувствует себя очень скверно.

– Эй, ведьма! Отколдуй меня обратно! Мне домой пора! – стонет он.

Наташа, свежая и умытая, подносит ему ковшик кваса, потом ещё один, так, что коллега кое-как приходит в себя. С собой она даёт незадачливому колдуну несколько баночек с приправами, пузырёк настойки и подбадривает его на прощание:

– Сам увидишь, как это просто. Никакого колдовства!

Дома Коля пытается сделать всё, как было у Наташи: сажает в горшок живого кролика, посыпает его приправами из всех баночек. Кролик чихает и удивлённо смотрит на колдуна, но Коля утрамбовывает его в горшочек и плотно закрывает крышкой, а уж потом начинает колдовать:

– Перец горошком, чабрец и шафран,

Шалфей, укроп, базилик, майоран,

Гвоздика, тархун, зубровка, анис —

Кролик тушеный скорей появись!

Коля ждёт ещё некоторое время, затем поднимает крышку. Кролик вылезает из горшка, стряхивает с себя все вышеназванные зелья, крутит у виска лапкой и выбегает в незапертую дверь.

– У, ведьма! – машет кулаком Коля в сторону Наташиного дома, – Опять обманула! Опять приправы вместо волшебных порошков подсунула!

Сказка о подвигах

Крестьянский сын Тютя нашел на огороде меч. Очистил его от земли, свёл ржавчину, наточил и задумался: к чему бы приспособить такой хороший меч? Ходить с парнями драться в соседнюю деревню с таким мечом не принято: стражники на входе обязательно обыскивают пришлых, даже палочку для ковыряния в ушах иной раз отберут, потому что если пришел драться – дерись, а убийства никому не нужны, это против правил!

И тут как раз очень вовремя из столицы прибыл царский указ: всем героям, не младше призывного возраста, явиться для совершения подвигов во имя царской дочери Домны.

– Ну, куда, куда тебе в столицу? – заголосили родственницы постарше, – Какая тебе Домна, что, мало девок вокруг?

– А ты нам подарков привезёшь, когда вернёшься? А журналов модных? А пряников сладких? – ещё громче заголосили родственницы помладше. Младших оказалось больше, и судьба Тюти была решена. «А насчёт подарков как-нибудь потом разберёмся, главное, что отпустили!» – здраво рассудил он.

По дороге в столицу он узнал совершенно верный способ обогатиться, не прикладывая к этому никаких усилий, на чём потерял все деньги, захваченные из дома. Потом научился попрошайничать (меч был благоразумно замотан в большой кусок грязной холстины и ничем не выдавал в замызганном оголодавшем Тюте будущего героя). Под конец пути крестьянский сын так наловчился бить на жалость, что даже скопил кое-каких деньжат, тут бы он и обогатился, как и обещали ему в самом начале пути, но в столице Тютю ждали подвиги.

По царскому указанию всем героям полагался бесплатный кров и пропитание, а перед встречей с Домной каждый должен был посетить баню – на этой очень полезной поправке настояла сама царская дочь («А то знаю я этих героев – неделю с коня не слезал, проветривай потом после них горенку!»)

– Ну что, герои? – спросил царь у крестьянских сыновей явившихся на его зов. – Вижу, вам не терпится совершать подвиги? Это очень хорошо, мне тоже не терпится.

Пока монарх распинался о достижениях и победах и прочих общих вещах, Тютя украдкой разглядывал Домну. Ну девица себе и девица: ни сказочной красоты, ни сказочного ума, ни косы золотой до самого пола. Ну совсем ничего в ней не было, что заставило бы отправиться совершать подвиги. Но именно этим она Тюте и приглянулась – рядом с этакой царевной он вполне мог представить себя. Вот они сидят в родной избе и лузгают семечки. Вот идут купаться на озеро. Вот копают картошку в огороде… Он так замечтался, что не слишком внимательно расслышал последние указания:

– Главное – совершайте подвиги во имя Домны, а делается это так. Совершив очередной подвиг, герой оглашает окрестности молодецким гиканьем, так, что сбегаются все окрестные жители. В ярких красках герой описывает своё деяние и несколько раз намекает, что сделано оно во славу Домны, которую можно найти по такому-то адресу. Понятно?

– Так точно! – гаркнули герои, которые ничего не поняли, но решили, что бегать по полям и лесам с молодецким гиканьем – это не землю пахать и преисполнились оптимизма. Тютя тоже преисполнился. Он решил совершить какой-нибудь удивительный подвиг и тем покорить сердце Домны.

Домна же и не думала покоряться никому из этих неотесанных болванов. Всю эту затею с подвигами её имиджмэйкер выдумал только для того, чтобы окрестные короли, цари, шахи и калифы заинтересовались прекрасной дамой, ради которой целая дюжина героев совершает подвиги. А то пора уже девушке замуж за приличного человека, а ни один приличный человек на неё до сих пор не позарился – катастрофа государственного масштаба!

Тютя наточил меч, выпросил на царской конюшне какую-никакую кобылу (это, может, для конюшни государственного значения она была «никакая», а Тютя счел её вполне благородным животным). Пока прочие герои с воплями носились по полям, выполняя царское указание и привлекая внимание иностранных монархов к Домниной скромной персоне, Тютя честно ездил по разным деревням и спрашивал у жителей: «Как у вас тут насчет чудищ, разбойников и прочей гадости – всё спокойно?» Государство было маленькое, тихое, чудищ и разбойников в нём почти не было, но иногда Тюте удавалось найти и прикончить какую-нибудь «прочую гадость» на радость всем жителям деревни.

– Ты избавил нас от банды Ивана Крышевана, – возводил очи к небу очередной сельский староста, – Теперь мы готовы платить тебе дань лишь в немногом уступающую той, которую мы платили Крышевану.

– Вы, главное, имейте в виду, что я совершаю подвиги во имя царской дочери Домны! – разъяснял всем и каждому Тютя.

– А, так ты с приветом, – потирал руки очередной староста, – Ну тогда тебе во дворце заплатят!

Когда Тютя, наконец, вернулся во дворец, слегка овеянный славой, остальные герои уже получили свою долю (весьма скромную по их мнению) и разъехались по домам, а Домна чуть ли не каждый день принимала в парадной гостиной послов от иностранных правителей.

– Ну, герой, где ты пропадал? – ласково спросил царь, – Не кусали ли тебя мухи?

– Нет! Только волки и медведи! И один раз двухголовый бык! – честно признался герой.

С ним, как и с прочими, попытались было расплатиться, но Тютя начал упираться и требовать себе Домну в жены, и даже нахально заявил, что для приданого этих денег маловато будет!

– Доченька, погляди на этого героя – он нам нужен? – спросил царь, указывая на Тютю.

– А чейный он монарх? – поинтересовалась Домна, сплёвывая семечки прямо на пол.

– Да ничейный. Подвиги он ради тебя совершал и теперь жениться хочет.

– Ха-ха-ха! – звонко засмеялась царская дочь, – Ему может быть, ещё связку ключей от подвалов, где казна царская хранится, подавай?

– А и не откажусь! – мрачно отвечал Тютя. Он уже понял, что ничего ему тут не светит, но не плакать же из-за этого? Герои не плачут.

Царское семейство посмеялось над незадачливым женихом, но денег ему всё же заплатило, потому что это были честные работодатели, и за каждый выполненный подвиг всегда рассчитывались сполна, даже если герой дебоширил, кричал ругательные слова или требовал царевну в жены.

«И зачем я только этот меч выкопал? Заколоться мне им, что ли?» – думал Тютя, выезжая из столицы. Домой ему теперь показываться было нельзя – родные проходу не дадут: «Ну что, герой, – будут поддевать при каждом удобном случае, – Иди-ка воевать с сорняками – к самому дому уже подступили!» Опять же, подарков обещал каких-то привезти.

В ближайшей от столицы деревне в Тюте опознали героя-освободителя и стали слёзно умолять пойти на болото и прикончить живущее там Чмо, отравляющее родник и самою жизнь мирных поселян.

После победы над болотным Чмом Тютя взял себе имя Вепрь и отправился совершать подвиги – теперь уже просто так, для удовольствия, а не ради Домны или какой-нибудь другой неблагодарной дамы. Вскоре о могучем воителе Вепре узнали и в столице.

– Вот кого мне в мужья-то надо! А то все эти заморские правители какие-то слабаки, дураки и уроды! – топнула ножкой Домна.

Царский указ, повелевающий величайшему герою Вепрю поспешить во дворец за давно заслуженной наградой, застал Тютю неподалёку от родной деревни. Он как раз собирался поглядеть, как там поживает его семья, но тут же передумал: куда как лучше будет заявиться домой, похваляясь царской наградой.

Царь и его домочадцы не признали Тютю – будут они запоминать всяких простолюдинов, позарившихся на их дочуру! Домна тоже не узнала его, но приободрилась: на слабака, дурака и урода этот герой не походил.

– Ну, Вепрь, отвечай, готов ли ты принять от нас величайшую награду за подвиги? – важно спросил царь.

– Всегда готов, – отвечал Тютя, прикидывая, где бы подешевле купить повозку, чтобы перевезти эту самую награду домой.

– Тогда вот, гляди – дочь моя, Домна. Растили мы её, растили, и вот теперь отдаём тебе!

А Домна тем временем закрыла глаза и губки сложила, как для поцелуя (и где только нахваталась?)

– А связку ключей от подвалов, где казна царская хранится, вы мне не дадите? – насмешливо поинтересовался Вепрь.

– Дадим, дадим, как только в законный брак вступишь! – отмахнулся царь. Он тут предлагает первому встречному самое дорогое, что у него есть, а встречному всё мало!

Вепрь поглядел на Домну и честно попытался представить её рядом с собой. Вот едут они по нехоженым тропам, впереди маячат неверные огни. Надо затаиться в кустах, замереть и ждать, что будет дальше. А вдруг её муравей укусит или её причёска в кустах запутается? Да ну её, эту Домну, хлопот потом не оберёшься!

– Ты отказываешься от царской дочери? – завизжала Домна, – Отказываешься от меня? А во имя кого же ты совершал свои подвиги???

– Ради подвигов, – ответил Вепрь, немного подумав, – Надо же чем-то себя занять, а копать картошку мне надоело.

Новое развлечение для рабов

На невольничьем рынке придумали новое развлечение: теперь рабы, в ожидании торгов, могли подойти к специальному автомату, пошептать в него что-то и получить на руки квитанцию: «Я стою столько-то!»

Тут же началось страшное волнение! Каждый хотел быть самым дорогим рабом – непонятно только зачем. Хозяева и надсмотрщики, от греха подальше, попрятались по пивным и кофейням дня на три, чтобы не мешать невольникам оцениваться.

– Нет ничего плохого в том, что ребята будут знать себе цену! – говорил самый прогрессивный рабовладелец, – Да и нам не надо будет прицениваться и зубы мудрости им пересчитывать. Уплатил нужную сумму – забрал раба.

Рабы, стоившие, в соответствии с квитанцией, запредельно дорого, издевались над остальными, называли их неудачниками и всячески насмешничали. Те же, которые стоили мало, плакали и организовывались в профсоюз. Только один раб наплевал на общую моду и бродил среди прочих, неоцененный. Над ним почему-то никто не смеялся, но и в профсоюз его не взяли.

Наконец, все успокоилось, рабы вернулись к телегам, на которых их привезли на рынок, и распорядитель объявил о начале торгов.

– Ну, ребятки, покажите ваши документики, – сказал своим самый прогрессивный рабовладелец. И все – кто с гордостью, кто со стыдом, а кто с тупой покорностью – ознакомили хозяина с квитанциями на оплату себя. Один только раб – тот самый, который поленился шептать в машину, топтался поодаль.

– А ты что? Сколько ты стоишь, раб мой любезный? – спросил его хозяин.

– А нисколько, – буркнул раб.

– Что-то ты и вправду дефективный какой-то, – брезгливо пролорнировал его хозяин, – Ступай-ка прочь, не позорь меня. Вот тебе вольная!

Свободный раб засунул вольную за голенище сапога, как попало, и побрел прочь. Он-то прежде ничего иного не видал и очень удивился, что мир не ограничивается невольничьим рынком. Через пару дней торги были окончены. Свободный раб сидел на обочине дороги и перекусывал чем-то условно съедобным, когда мимо него в кандалах прогнали группу самых дороги рабов: их силу и выносливость оценили по достоинству и всех скопом отправили в каменоломни.

Злой колдун

В одной деревне жил некогда злой колдун. То есть, это он считал себя злым колдуном, потому что имел об этом справку из злоколдунческой академии и даже аттестат о повышении квалификации из заграничного университета магии и колдовства. Колдун колдовал помаленьку, а соседи ничего о нем не знали, даже и не думали. Выходил он из дома всегда по ночам: потому что в темноте удобнее брезгливому колдуну собирать всю ту гадость, из которой положено варить зелья. А днём он занимался перегонкой гадости и чёрной магией.

«Как всё-таки я ужасно, чудовищно зол!» – иногда думал колдун, любуясь своим отражением в тазу с ядовитой отравой, – «Я – страшное наказание для окружающих меня людей, и в чём они только провинились, бедные?»

Окружающие люди продолжали пребывать в счастливом неведении: колдун творил свои злые дела как-то отстранённо, их все списывали на несчастный случай или плохую погоду. Такие вот попались бесчувственные, несуеверные селяне. Колдун, правда, этого не знал и продолжал терзаться.

«Ведь они же ничего мне не сделали, эти жалкие людишки. Они не виноваты в том, что я творю свои чёрные дела в их тихой деревне! Ну ладно, взрослые. Они, может быть, заслужили. Но дети-то ещё не успели!»

И колдун решил как-нибудь порадовать детей. Однажды он вышел из своей избушки средь бела дня и направился к пустырю, на котором играли дети.

– Дети, внимание! – сказал колдун, чтобы они отвлеклись от своих буйных забав, – Сейчас я буду показывать фокусы!

Сделав пару ложных пассов руками, он начал доставать из воздуха мячики, скакалки и прочую мелочь. Но дети не хотели скакалок и мячиков! Они хотели пистолетов, автоматов и пулемётов, желательно настоящих, но на первое время можно игрушечных.

– Что это за фигня такая? – спросил самый шустрый ребёнок, – Засунь это себе обратно, мы всё рано не купим твоё барахло!

Колдун, как вы помните, был дипломированным злодеем и такого к себе отношения стерпеть не мог. Пока дети, беснуясь, рвали скакалки и прокалывали мячи, он достал из кармана щепотку толченой гадости, пошептал над ней, швырнул в сторону неблагодарных детей, и те тут же превратились в камни.

«Я был к ним так добр, так добр, а эта ничтожная мелюзга унизила меня!» – думал про себя колдун. Ему было очень жаль, что его неземная доброта пропала зря, что глупые и злые дети не оценили её. Зато соседи наконец-то поняли, кто живет в их деревне. Покуда колдун оплакивал свою поруганную доброту и щедрость, они, вооружившись вилами, топорами и бейсбольными битами, двинулись к дому колдуна.

– Верни нам детей, прежде чем мы замучаем тебя до смерти! – кричали селяне, пытаясь преодолеть магический барьер, не допускающий посторонних в избушку колдуна.

Они так шумели и надоедали скорбящему, что он был вынужден их тоже превратить в камни.

Через сотню лет, чуть в стороне от заброшенной деревни, в которой жил колдун, возникло новое поселение. Его жители знали, что там, за грудой камней, под горой, стоит ветхая избушка. В избушке живёт добрый и мудрый отшельник, которого не нужно беспокоить без толку.

А в избушке на самом деле живёт всё тот же злой колдун. «О, как я чудовищно зол! – думает он время от времени, – О моей злобе ходят легенды и люди боятся подходить к моему жилищу!»

И пусть бы он так думал всегда. Так нет же: недалёк тот день, когда злой колдун решит сделать какое-нибудь очередное доброе дело и подарит местным детишкам игрушечные сабли и пулемёты. А им-то уже компьютерные игры подавай. Не стоит прогресс на месте, как нет предела доброте.

Муравьи и насекомые

В большом муравейнике жил маленький муравей 124030. Воспитанием его никто не занимался, потому что некогда было и некому: обучили ремеслу, лопату в зубы дали, и вперед.

Редко удавалось этому муравью притвориться больным и выбраться на волю, за пределы муравейника. Не то, чтобы ему этого очень хотелось, но все ведь так делали. Товарищи говори ему: если не выходить время от времени просто так погулять, то зачем тогда жить?

Гуляли муравьи группами, задирали всех встречных, потом возвращались обратно – и снова за работу.

Муравей 124030 твёрдо знал главную муравьиную премудрость, которой поделились с ним всё те же товарищи. Есть муравьи – а есть насекомые. Насекомые – это плохо. Непонятно, кто такие насекомые, но это однозначный отстой! Дел с ними иметь нельзя, это уж точно. Любой муравей, встретив насекомого, должен его убить, ну, или, хотя бы, крепко испинать!

Во время своих кратковременных вылазок «на природу» муравей 124030 страстно мечтал встретить насекомого. Он бы ему показал! И товарищи бы стали относиться к нему серьёзно. А то, бывало, сядут после работы муравьиной кислоты выпить, все хвалятся: я троих насекомых завалил, а я пятерых, а я одного, зато целую толпу покусал, а 124030 только глазами хлопает и грызёт от стыда краешек стакана.

Однажды 124030 твёрдо решил не возвращаться в муравейник, покуда не изобьет хотя бы одного насекомого. «Хватит! Пора взрослеть, парень!» – сказал он себе.

Снаружи вокруг муравейника сновали его товарищи и просто незнакомая родня. Все были заняты делом, поэтому 124030, притворно хромая, поспешил прочь, чтобы его не пристроили к какой-нибудь работе, не требующей особых усилий.

За пределами родной территории 124030 начал внимательно приглядываться и принюхиваться. Навстречу двигалась совсем гадость: круглый камень, приделанный к скользкой голой гусенице

– Эй, ты насекомое? – спросил 124030 улитку.

– Больно надо! – ответила улитка, даже не соизволив сойти с тропы или спрятаться в свой домик, так глубоко было ее презрение к одинокому праздному муравью.

Посторонившись, чтобы пропустить улитку, 124030 чуть не наступил на лапку незнакомому жуку. Жук был размером с 124030, но гораздо мощнее и упитаннее. «Если насекомые таковы, как этот парень, мне сегодня ловить нечего!» – подумал муравей и шарахнулся в сторону. Но жук уже заметил его.

– А что это ты шляешься совсем один так далеко от муравейника? – спросил он.

– Да так, вышел на разведку, – соврал муравей.

– Ну-ну, – жуку очень хотелось с кем-нибудь поговорить, а тут как раз 124030 сам пришёл, – А чего разведываешь-то? Может, помочь тебе?

Жук был вроде ничего – не опасный. Просто болтливый и старый. «Этот уж точно не насекомый. Очень на нашего прораба похож. Пожалуй, ему можно доверять» – подумал наивный 124030.

– Да я вот хотел бы посмотреть на насекомого какого-нибудь, – признался он.

– А тебе зачем?

– Да говорят, они все – страшные мерзавцы! Стоит только муравью, или вот жуку вроде вас задуматься – тут же прилетят, облапошат и улетят.

– Быть не может! Зачем же это они так?

– А это им удовольствие доставляет. Насекомые же сами ничего не делают, не умеют потому что, а жить им как-то нужно. Вот они и обманывают честных муравьёв! И всяких ещё жуков разных.

– Ужас какой! – схватился за голову жук, – Значит, все беды от насекомых?

– Все! – уверенно сказал муравей, – Они и зиму приносят!

– А как они хоть выглядят, насекомые эти? Ну, чтобы отличить их от нормальных? – забеспокоился жук, – Я же теперь никому доверять не буду.

Про отличительные признаки насекомого 124030 ничего не знал. Знал только, что насекомых при встрече надо бить, вместо приветствия.

– А ежели, скажем, ты сам – насекомый? – перепугался жук, хотя он был в два раза упитаннее124030, – Морочишь мне тут голову, хитрость против меня замышляешь?

– А ежели, скажем, не я, а ты? – перепугался в свою очередь муравей.

Так они стояли друг напротив друга, сжимая кулаки, и каждый думал: «Подожду, пока он замахнётся – да и вдарю сам!»

Тем временем улитка возвращалась обратно, той же дорогой, потому что привыкла к ней с самого детства.

– Освободите трассу, насекомые, – крикнула она спорщикам, поскольку была крупнее их и, в случае чего, могла в любой момент спрятаться в раковину.

– Ты это кого насекомым назвала? – взревели хором жук и муравей.

– Да вас же, насекомые.

– А почему ты решила, что мы насекомые?

– Что ж я, не отличу насекомого от улитки? У вас вот шесть лапок, да и ведёте вы себя как типичные насекомые. Если не верите мне – спросите у жабы. Только это знание вам дорого обойдётся.

Улитка уползла, а муравей и жук всё стояли по обе стороны улиткиной тропы.

– Получается, что все муравьи – насекомые! – потрясённо сказал 124030, – Если сказать об этом нашим – они непременно меня побьют.

– Посмотри на это с другой стороны, – сказал более сообразительный жук, – Теперь вам, муравьям, не нужно искать насекомых по всему лесу! Подошёл к ближайшему товарищу, врезал ему по морде – и уже считай, что долг твой выполнен.

Грабли совершеннолетия

У одного фермера было два сына: старший и младший. Отец их воспитанием не занимался, зато зарабатывал деньги на пропитание, одежду и редкие подарки. Подарки были полезными и недорогими. Так, на совершеннолетие сначала старшему, а потом и младшему сыну он подарил грабли.

Проснулся утром младший брат, видит – а около его кровати стоят новенькие, замотанные в промасленную бумагу грабли.

– Хорошая вещь! – обрадовался не избалованный подарками парень, схватил грабли и, не умываясь даже, побежал во двор. На дворе была осень, потому что младший брат появился на свет в конце сентября, так что грабли пригодились: а чем еще можно сгребать в кучи гниющие листья?

Младший брат так увлекся, что даже не заметил старшего, уже давно стоявшего на крыльце и наблюдавшего за его работой.

– Ты все неправильно делаешь, – сказал он, – Грабли – они совсем не для этого предназначены.

И ушел в дом.

Младший брат прекратил сгребать листья, присел на скамейку, задумался. У отца спрашивать было как-то неловко, а старший брат и не расскажет: он всегда добивается того, чтобы младший сам решал сложные задачки.

На следующий день младший брат вкопал грабли в землю, около молодой яблони, привязал к ней веревкой, получился неплохой костыль для тоненького деревца.

– Опять не так, – сплюнул старший брат, – Так ты не станешь взрослым!

Младший брат был настойчивым и изобретательным парнем. За несколько дней грабли побывали и щеколдой, и подпоркой, и частью забора, и гарпуном (рыбу граблями поймать так и не удалось, но свести ее с ума – это пожалуйста. Благодаря этому мы теперь знаем, что при помощи граблей и пытливого отрока можно свести с ума целое озеро).

– Все не так. Еще хуже, чем раньше, – неизменно говорил старший брат.

Младший мрачнел с каждым днём всё больше: неужели он такой дурак, что не может придумать правильное применение граблям? Однажды он даже не выдержал и ударил старшего черенком своего подарка, мог бы и покалечить, но тут вмешался отец:

– А ну-ка угомонись и зайди ко мне!

Младший послушно подобрал грабли и пошел в дом. «Ну всё. Мало того, что я дурак, так я еще и брата родного хотел изувечить. Вот бы провалиться в подпол и переломать ноги, может, не так стыдно будет.» – думал он.

– Вижу, сынок, что ты не используешь мой подарок по назначению, – сказал отец, – Тогда я у тебя его отберу. Неужели ты не догадался, для чего нужны грабли?

– Я думал, что догадался, – вздохнул сын, – Сначала я догадался сгребать ими листья, но старший сказал, что это неправильно. Потом я догадался подпереть им яблоню. Потом – использовать вместо щеколды на сарае. Потом я ловил им рыбу, подпирал забор, но все это мой брат назвал неправильным. Так что отбирай у меня подарок, видимо, я его не заслужил.

Выслушав этот недолгий рассказ, отец расхохотался, но не обидно, а довольно весело.

– Неужели так весело глядеть на сына-неудачника? – обиделся младший.

– Какой же ты неудачник? Ты ни в чем не виноват. Это отец ваш ошибся. Четыре года назад я подарил твоему старшему брату грабли. Поставил их ночью около кровати, утром твой брат проснулся, вскочил, и грабли первым делом ударили его по лбу. «Да я же теперь совершеннолетний!» – подумал твой брат и решил, что грабли нужны именно для этого ритуального удара по лбу. Больше он ни к чему их применить не пытался, поставил в угол, как символ своей взрослости. Вот и от тебя он ждал, что ты наступишь на грабли и сразу же поймёшь, что ты теперь взрослый.

– Отец, но я же и так взрослый! – запротестовал младший сын.

– Конечно. Только не говори своему старшему брату, что понял это без всяких ударов по лбу! Он всё равно тебе не поверит.

Машенька плачет

Одну молодую фею, за недостойное поведение и какие-то мелкие прегрешения приставили к девочке Машеньке – утирать ей слезы. Девочка Машенька и думать не думала о таком счастье. Проснулась однажды, смотрит – а кошка опрокинула банку с водой на картину, которую Машенька рисовала три дня. Машенька попыталась было кошку изловить и что-нибудь с ней нехорошее проделать, но кошка все поняла еще раньше, чем проснулась Машенька и спряталась в недоступной части квартиры. Пришлось Машеньке вернуться к испорченной картине и оросить ее слезами – хуже картине уже все равно бы не стало. И тут появилась фея.

– Отчего плачут эти маленькие глазки? – приторно-фальшивым голоском спросила она, – Какая печаль приключилась?

Машенька сказала – какая. И показала на картину. О том, что посторонней фее в доме не место, она сейчас не думала – все ее мысли занимала тоска по утраченному и немножко – вопрос местонахождения кошки.

– Я – твоя персональная фея, – сказала фея, – Можешь называть меня как хочешь, потому что настоящего своего имени я тебе все равно не скажу, да ты его и не выговоришь. Теперь всякий раз, когда ты заплачешь, буду появляться я и устранять причину твоих слез.

– Тогда устрани кошку, – сказала Машенька. Но фея была хоть и не вполне благонадежная, но добрая, поэтому кошку она трогать не стала, а вместо этого взяла и спасла картину. На картине был нарисован домик, из каждого окошка домика выглядывал какой-нибудь смешной человечек.

Машенька так обрадовалась, что даже забыла дать фее имя. Фея тоже обрадовалась, что Машенька так легко утешилась. И кошка обрадовалась, что ее не устраняют.

В следующий раз, когда Машенька потеряла на улице зонтик и заплакала, потому что знала, что ее за это накажут, фея прилетела снова и принесла злополучный зонтик владелице. Постепенно Машенька вошла во вкус и наловчилась плакать, когда ей что-то было нужно. Фея, которая обрела в итоге имя Удача, прилетала к ней по несколько раз в день.

– Уверена, что модные колготки ты могла бы попросить и у родителей! – ворчала она, когда Машенька совсем уже борзела.

Перед тем, как заплакать, Машенька всякий раз представляла причину своего горя и – главное – возможности его устранить.

Подруг у Машеньки долгое время не было – ну какая подруга долго выдержит рядом с девочкой, у которой есть все? Усохнет же от зависти! Но постепенно нашлась одна такая девочка-Женечка, которую вполне устраивало блестящее Машенькино общество – на фоне удачливой подруги девочка-Женечка выглядела еще более несчастной, чем на самом деле, а ей как раз это и требовалось. Женечка очень любила плакать – просто так, бескорыстно, у нее ведь не было никакой феи. Однажды Машенька пришла к девочке-Женечке в гости – вытащить ее погулять, но та была очень занята – ревела в три ручья.

– Почему ты плачешь? – спросила ее Машенька, оглядываясь в поисках ее феи. Ее как-то особо никто не просвещал на счет того, что феи бывают не у всех.

– Я плачу, потому что мне очень печально.

– А почему тебе печально?

– Ну, вообще. Все как-то так грустно…

Машенька глубоко задумалась. Плакать не для того, чтобы заполучить что-нибудь прекрасное и необходимое, а от того, что грустно, она не умела.

«А вдруг, – подумала она с опасением, – Вдруг я какая-то дефективная?»

Она осторожно поинтересовалась у других знакомых девочек, случается ли им плакать просто так. Оказалось – случается. Некоторые только тем и занимаются все свободное время.

Убедившись в том, что она действительно какая-то не такая, Машенька пришла домой и стала вспоминать самые грустные, самые печальные истории, чтобы поплакать как все. Вот если бы ей что-то было в этот момент надо – она бы заплакала без труда, но как назло, вчера фея успела выполнить очередную ее безрассудную просьбу, а новой пока не предвиделось.

Наконец, Машеньке все же удалось заплакать просто так.

– Почему плачут эти маленькие глазки? – чуть ли не прорычала фея Удача, немедленно материализовавшись в углу комнаты.

– Мне грустно! – всхлипнула Машенька.

– И чего тебе на этот раз не хватает? – фея уже не особенно скрывала раздражение.

– Да нет, все нормально, – сквозь слезы проговорила Машенька, – Просто я решила погрустить, как все другие девочки.

– Наконец-то! – обрадовалась Удача, – Наконец-то ты до этого додумалась! А я уж боялась, что придется тебя до старости пасти. Срок, конечно, небольшой, но больно надоела ты мне. А поскольку ты заплакала просто так, без повода, нас с тобой больше ничего не связывает. Наказание за ложный вызов. Прощай, детка!

Фея исчезла, а Машенька заплакала по-настоящему – наверное, впервые в жизни. Но Удача к ней так и не вернулась.

Ребята из телефона

Никто не ходил в гости к Косте. С самого детства, как он себя помнил. Уж как бабушка ни старалась: то пироги пекла, то придумывала какую-нибудь интересную игру. Дети пироги съедали, правила игры осваивали, а потом убегали играть во двор и Костю с собой не звали.

Он постепенно привык к этому и не жаловался. Его общение с внешним миром ограничивалось телефоном. Как только тяжелый старый дисковый аппарат начинал подпрыгивать на тумбочке и издавать громкие неприятные звуки, Костик бежал к нему со всех ног.

– Здравствуйте! – важно говорил он, – Кого позвать к телефону?

Мысли о том, что позвать к телефону могут именно его, Костю не посещали. Уже то было хорошо, что с ним разговаривали незнакомые люди, и можно было представлять себе, как они выглядят и чем занимаются.

– Здравствуйте! – в очередной раз, снимая трубку, вежливо сказал Костя, – Кого позвать к телефону?

– Можно Костю? – спросил веселый мальчишеский голос.

– Это я.

– О, Костян, а ты почему до сих пор не на катке? Мы тебя ждем.

– Вы, наверное, ошиблись номером. Меня не ждут на катке, – ответил Костя и повесил трубку.

Через день позвонила девчонка:

– Костя, а давай завтра сходим в кино! Пожа-алуйста! Привезли какой-то зашибенский мультик, но страшный, я одна идти боюсь.

Вскоре Костя сообразил, что все эти общительные и веселые ребята звонят парню с восьмого этажа, который недавно поселился там со своими родителями. Раньше в этой квартире жила одинокая старушка, которой никто не звонил, но старушку давно уже не было видно, может быть, она тоже куда-нибудь переехала, например, в деревню, ведь старушки любят жить в деревне, Костя об этом знал. Старушки доят коров, делают сметану и угощают своих внуков. Может быть, тот Костя – и есть ее внук? Тогда ему повезло!

Телефонные номера двух Костиков отличались на одну цифру: в конце нужно было набирать не 68, а 98, вот ребята и путались. Вскоре Костя знал практически все про своего общительного соседа. Сосед ходит на каток и играет там в хоккей! Катается на коньках и при этом еще умудряется забивать шайбы в ворота противника. Его за это очень уважают другие ребята, ведь некоторые из них жульничают: катаются не на коньках, а на подошвах ботинок, да и шайбу забивать не умеют. Еще Костя любит ужастики. Он и сам сочиняет страшные истории, пострашнее иных ужастиков, так что за это его тоже уважают друзья, а особенно разные девочки. Девочки! Представляете, каким должен быть парень, чтобы его уважали девочки? Они же всегда считают мальчишек дураками и стараются им пообиднее им об этом сказать. Мальчишки их за это колотят, потом девчонки жалуются своим мамашам, мамаши говорят мальчишкам что-нибудь совсем обидное, но мальчишки не жалуются своим отцам, чтобы те побили девочковых мамаш, нет, мальчишки привыкли отвечать за себя сами! Костя сталкивался с девчонками-ябедами не особенно часто, у него ведь не было даже друзей, но двух-трех разговоров с сердитыми мамашами ему хватило.

Несмотря на то, что Костя всегда называл правильный номер телефона тем ребятам, которым нужен был парень с восьмого этажа, они продолжали ему звонить.

– Здорово, кореш! Ну ты там совсем обалдел? Дрыхнешь до сих пор? Быстро давай, жми на угол, мы тебя ждем! – в очередной раз весело крикнула трубка.

«Вы ошиблись номером.» – хотел было ответить Костя, но почему-то ответил совсем по-другому:

– Да, я вздремнул немного. Так где вы меня ждете?

Ребята были очень рады тому, что Костя так быстро собрался и вышел к ним.

– Ну ты сегодня молодец! – говорили мальчишки, – А обычно мы тебя дольше ждем.

– А ты сочинил нам еще какую-нибудь страшную сказку? – интересовались девочки. И ни одна из них – вот удивительно – не крутила пальцем у виска и не фыркала презрительно: «Вот больной!»

Больше всего Костя удивился тому, что ребята отлично его знают и разговаривают с ним, как старые друзья. Он тоже их знал, ведь им неоднократно приходилось болтать по телефону. Но самое потрясающее заключалось в том, что Костя обнаружил в себе неожиданный талант сочинять очень страшные истории. В хоккей он, наверное, тоже смог бы играть, но наступила весна, и каток растаял.

А мальчишку, который переехал в квартиру на восьмом этаже, звали, кстати, Виталиком.

Приемная

Приходишь ты, маленький глупый клерк, с кипой разноцветных бумажек, к большой дубовой двери. За дверью – начальник очень важный, около двери толпятся разные. Пара таких же глупеньких малых клерков, рыба покрупнее и понаглее, но всем им надо ждать, а тебе надо ждать в два раза больше, чем им, потому что последний и потому что маленький и глупый.

Тем временем дверь в кабинет открывается и каким-то непостижимым образом в нее просачиваются те, кто ни в какой очереди не стоял, а просто они большие и важные, или щеки умеют надувать грамотно и хорошо.

Проходит несколько дней. Добрая секретарша подносит маленькому глупому клерку стакан воды, но это уже бесполезно. Клерк падает с неудобного стула для незначительных посетителей и зарывается носом в паркет. Это надо понимать так, что он умер совсем.

Через некоторое время оказываешься ты, все тот же клерк, маленький и глупый, в очередной приемной. Она куда просторнее всех, какие ты когда либо видел и вообще – похожа больше на комнату отдыха. Прекрасное существо в белых одеждах подносит тебе наливное яблоко и просит подождать своей очереди. Тем временем важных господ с наглыми мордами такие же точно прекрасные существа тащат к огромной дубовой двери и вталкивают внутрь. Господа упираются, они кричат, что очередь их еще не подошла, но прекрасным существам пофиг – они для этого специально сделаны глухими. А тебе, маленький глупый клерк, пока подойдет твоя очередь прыгать в пекло по делам своим, предлагают погулять по зеленым садам и росистым лугам. И намекают, что очередь твоя подойдет ох как нескоро, а может быть – никогда. Потому что слишком много важных шишек спешит сегодня на прием. А ты – просто маленький и глупый. Ты можешь подождать.

Контакт

– Мне кажется, коллега, что эту планету должны населять разумные существа. Где-то я об этом читал, – сказал синий пришелец.

– Давайте их поищем. Вряд ли они откажут в помощи двум усталым путникам, – ответил малиновый.

Они прилетели с далекой планеты, маленькой и небогатой. Они были галактическими попрошайками – а что еще прикажете делать жителям маленькой и небогатой планеты? Не грабить же – для этого все-таки нужно иметь какой-то начальный капитал, помимо подержанного, вышедшего из употребления космолета, приобретенного за бесценок у состоятельных соседей по звездной системе.

Попрошайки стояли на плоскости, отдаленно напоминавшей им родимый асфальт, в который агрессивные соседи несколько сотен лет назад закатали их бедную, но непримиримую планету. Посреди асфальта пучилось округлое сооружение, вполне достойное того, чтобы быть произведением рук (щупалец, ложноножек, словом хватательных и созидательных конечностей) разумного существа.

– Если только это не муравейник, – выразил общее опасение малиновый пришелец и почесал хватательным отростком нюхательный.

Как и подобает попрошайкам, соблюдающим все галактические конвенции, синий и малиновый достали из своего космолета бездонные коробочки для сбора подаяния, повесили их на свои торцовые части и медленно стали обходить сооружение, зорко поглядывая вокруг – не появится ли потенциальный меценат.

Округлое здание при этом жило какой-то своей жизнью. Внутри что-то происходило: раздавался то сочный гул, похожий на глубокое, густое жужжание множества насекомых, то отдельный писк, напоминающий предсмертный крик существа, этими насекомыми пожираемого.

– Может быть, это улей? – озабоченно произнес синий пришелец, поправляя коробочку для подаяний. По межгалактической конвенции о попрошайничестве существо, обладающее такой коробочкой, не может быть подвергнуто уничтожению только за то, что оно не похоже на прочих жителей планеты. На собственном опыте малиновый и синий изучили, что их необычный внешний вид способен вызвать жалость у состоятельных женщин и зажиточных фермеров.

– Надеюсь, мы достаточно отличаемся от здешних обитателей? – сказал синий и тщательно расправил видящие конечности.

– Нам бы еще убедиться в том, что они разумны, – прервал его малиновый, – Вряд ли нам следует надеяться на гостеприимство гигантских насекомых. Будьте внимательны – нам не следует слишком отдаляться от нашего космолета.

Они по-прежнему шли по асфальту, вокруг круглого здания, в котором, по их подозрениям, могли скрываться разумные существа или гигантские насекомые.

Иногда гудение становилось слаженным – будто бы пчелы, повинуясь матке, начинали жужжать на одних и тех же нотах.

– Возможно, здесь обитают разумные насекомые? – высказал предположение синий. Малиновый неопределенно пошевелил конечностями, выражающими сомнение.

Пришельцы прошли еще немного. Огибая странное заграждение, выступающее из стены округлого муравейника, они, наконец, наткнулись на разумное существо. Впрочем, разумным его можно было назвать только с большими оговорками. Существо было интенсивного красного и белого цвета и, держась одной рукой за непонятное ограждение, извергало из ротового отверстия дурно пахнущие массы.

– А они похожи на нас, только цвет какой-то неестественный, – заметил синий и стал осторожно приближаться к аборигену.

– Спартак – чемпион! – неожиданно внятно ответил красно-белый, отвлекаясь от своего занятия и показывая синему пришельцу дулю. Округлое здание отозвалось на его слова и жесты слаженным хоровым гудением.

– Летим отсюда, коллега, быстрее, – заторопил малиновый пришелец синего, – На планете, населенной футбольными фанатами, вряд ли известно хоть что-нибудь о галактических конвенциях.

Очередной контакт землян с пришельцами не состоялся.

Кукла и ее счастье

Мастер Федор Александров, человек и немного колдун, задумал как-то сделать куклу, говорящую, думающую и счастливую.

– Ты только прежде думай! – сказал он уже почти готовой кукле, заплетая ей косички, – Потом говори. И я сделаю тебя счастливой!

Кукла подумала немного и сказала:

– Есть хочу!

На самом деле, есть она не особенно хотела, просто надо же было что-то сказать. Мастер Федор умилился сообразительности своего чада и на радостях накормил куклу так, что у нее заболел живот, хотя с куклами такое случается довольно редко.

Кукле очень нравилось, что все ее желания исполняются. Она нарочно смотрела телевизор и читала журналы для кукол, чтобы выдумать какое-нибудь заковыристое желание. Выдумав очередное желание, она радовалась и плясала, а когда мастер Федор выполнял его, тут же задумывалась над новым. Существование куклы было беззаботным и счастливым, пока в одном из журналов она не прочитала о том, что в жизни каждой куклы должна быть Великая любовь.

– Хочу Великую любовь! – сказала она мастеру.

– Ты сперва подумай, нужна она тебе или нет, – осторожно сказал мастер, – А потом скажи, как именно она должна выглядеть.

Кукла задумалась. Она думала несколько дней, перечитывала все любимые журналы для кукол, переключала телевизор с канала на канал, пока, наконец, не придумала.

– Это должен быть принц. Такой-то и такой-то, – сказала кукла мастеру.

Сделать принца указанных параметров было несложно. Через пару дней Фёдор познакомил его с куклой. Но принц на куклу и глядеть не стал – ему хотелось есть, пить, смотреть по телевизору передачи для взрослых принцев и слушать громкую музыку.

– Почему он не обращает на меня внимания? – возмутилась кукла, – Хочу, чтоб обращал!!!

Федор согнал принца с дивана, отобрал у него пульт дистанционного управления, увел негодника в свою мастерскую и слегка подкорректировал.

На следующий день кукла проснулась от неприятного ощущения, что кто-то пристально на нее смотрит. Ну, так и есть! Принц вошел в ее комнату, даже не спросив разрешения, стоял у стенки и с м о т р е л..

– Как поживаете, принц? – спросила кукла, натягивая одеяло по самые глаза.

Но принц не стал с ней разговаривать. Он только смотрел на куклу, любовался ее светлыми локонами, разметавшимися по кружевной подушке.

– Федор, он что, совсем идиот? – заплакала кукла. Последний раз она плакала из-за того, что не могла неделю придумать никакое новое желание, так что мастер сам за нее что-то придумал.

– Пускай он, что ли, не будет таким поленом! Его ведь совершенно невозможно полюбить!!!

Следующая модель принца была куда сообразительнее и разговорчивее прежней. Кукла сверилась с самой последней статьей о Великой любви и втюрилась в него по уши. Но принц не собирался связывать с куклой свою жизнь. Она казалась ему красивой, даже прекрасной, но независимость он ценил дороже, чем возможность обладать куклой, пусть и такой замечательной.

Кукла впала в депрессию, проглотила упаковку витаминов и сказала Федору с принцем, что сейчас умрет. Принц ответил, что именно такой – молодой и прелестной – он запомнит ее навсегда. Кукла так разозлилась, что даже умирать раздумала.

– Федор! Ну я ведь замуж хочу! Сделай ты с ним что-нибудь!

Принц 4.0, хозяйственный и покладистый, предложил кукле руку и сердце, а Федор выделили им на первое время одну из своих комнат. Целых две недели кукла варила борщи, стирала носки и наслаждалась Великой любовью. Как вдруг в свежем журнале для прогрессивных кукол ей попалась статья о том, что ее Великая любовь на самом деле – банальное Домашнее рабство, что у принца надо отобрать молоток, отвести его в кино и вообще зажить с ним не только личной, но и светской жизнью.

Хозяйственный и домовитый принц искренне не понимал, зачем нужно ходить в кино, если есть бесплатный телевизор. Вон, Федор не ходит ни в какое кино! А Федор – настоящий мужик! Принц очень уважал мастера за то, что он был хозяином большой квартиры, а, значит, умел зарабатывать деньги.

– Не нужен мне такой приземленный принц! – снова плакала кукла, – Я подаю на развод!

…светский принц оказался слишком падок на других кукол…

…верный принц оказался слишком ревнив и замучил куклу своими беспочвенными подозрениями…

…доверчивый принц оказался слишком глупым…

Потом кукла просто потеряла им счет.

– Ну, чего ему еще не хватает? – устало спросил Федор, когда кукла забраковала очередную версию принца.

– Ничего ему не хватает. И с меня хватит. Я прочитала в одном журнале, что Великая любовь – это все выдумка, при помощи которой принцы лишают нас возможности делать карьеру. Я устраиваюсь на работу! Изобрети мне работу поинтереснее!

Федор не стал с ней спорить, работу изобрел, а принца слегка видоизменил и взял в подмастерья.

Теперь кукла – редактор самого модного журнала для кукол. Она пишет статьи про Великую любовь, про Домашнее рабство, про Светскую жизнь, а по вечерам смотрит с Федором и его подмастерьем телевизор, выбирая темы для очередных материалов.

Дело мастера

В одном небольшом городе жил человек, зарабатывавший на жизнь изготовлением волшебных палочек. Профессия досталась ему по наследству: и папа его резал и покрывал лаком волшебные палочки, и дед, и все предки, с тех самых пор, как поселились в этом городе, а может быть, даже, и раньше. Человек не вдавался в подробности: он палочки делал.

Его товар не пользовался особенным спросом, но и с голоду помереть не давал: взрослые в волшебные палочки не верят, а дети ничего путного пожелать не могут, вроде того, например, чтобы захватить мир или получить миллион долларов. Им все больше какие-то глупости подавай. И вот, чтобы не подавать своим детям глупость за глупостью, неразумно балуя их тем самым, родители ограничивались волшебными палочками. За ними даже из ближайшей деревни какой-то безумный садовод приезжал: он приноровился привязывать к волшебным палочкам рассаду.

Время шло, дети махали волшебными палочками и получали разные глупости, взрослые ставили детей в угол, если глупости выглядели особенно неправдоподобно, мастер вырезал. Но вот как-то случилось у жителей города несчастье: жизнь подорожала, а источники дохода какими были, такими и остались.

Мастер по волшебным палочкам сначала ничего не замечал и продолжал заниматься своим делом. Дни шли за днями, а за подарками для детей никто почему-то не приходил. Мастер забеспокоился: уж не появился ли конкурент? Прихватив для маскировки сумку-тележку – будто бы на рынок за картошкой пошел, – он отправился бродить по улицам города с целью обнаружить конкурента и разобраться с ним старинным цеховым обычаем. Никакого конкурента, понятно, мастер не обнаружил, зато сообразил, почему дорогу к его дому забыли все, даже самые постоянные покупатели.

Другой бы вернулся домой, выбрал волшебную палочку покрепче, взмахнул ей и пожелал, чтобы все в городе стало по-прежнему, а может быть даже ещё лучше. Но мастер, как всякий взрослый, не верил в магическую силу своего товара. Поэтому он сгреб, не глядя, в мешок все, что успел нарезать за это время, сунул туда же пару белья, вязанку сушеных грибов, сковородку и зонтик и отправился из маленького города в большой, где, как он думал, дела обстоят получше. И был он там страшно подавлен известием о том, что в большом городе даже дети не верят в волшебные палочки. Потому что им некогда: учиться надо и овладевать престижными профессиями, а которая из профессий станет престижной через месяц-другой не могут им подсказать даже ведущие аналитики. Так дети и бегают из одного элитного детского садика в другой, пока окончательно не смирятся со участью неудачника, с младых ногтей загубившего свою жизнь на корню.

Мастер сидел в кафе и проедал зонтик. Идти ему было некуда, да и не хотелось как-то. Надо было доедать и выметаться на биржу труда: возможно, там ему предложат какую-нибудь менее бесперспективную работу, чем изготовление волшебных палочек.

За соседним столиком в этот момент обедала пара малышей из яслей для особо одаренных, располагавшихся в резном двухэтажном домике напротив.

– Хозяин, а где зубочистки? – возмущенно закричал мальчик, когда официант принес им счет, – Чаевых не дадим!

Хозяин смешно заметался за стойкой, как подстреленный бармен в ковбойских фильмах. Зубочисток у него не было. Эти мелкие деревянные иголочки стоили денег, а посетители не платили за них ни копейки. Хозяин считал, что приличный человек лучше купит жевательную резинку без сахара, чем будет на глазах у всего честного народа ковыряться в зубах. Но детям можно все – даже и особо одаренным. Так что хозяин униженно попросил их не гневаться, обещал исправить свою ошибку.

– Завтра зубочистки будут! – раскланялся он.

– Ну ладно, проверим. Всей группой придем! – пообещал мальчик. Помог своей подруге слезть с высокого стульчика, поправил на ней слюнявчик и они отправились к выходу.

– А что такое – зубочистки? – поинтересовался мастер у хозяина. Просто так, чтобы почесать языком, уж больно ему было скучно и одиноко.

– А это… – хозяин пошевелил пальцами в воздухе, поскреб за ухом, обнаружил там обкусанную зубочистку и показал всем посетителям заведения. – Вот это чего.

– Скажите, а если я буду поставлять их вам в неограниченном количестве – мне хватит на жизнь в большом городе? – застенчиво спросил мастер.

– Пожалуй. Если возьмешься следить за этим, я отдам тебе комнату около кухни, там даже окно есть. Заодно не надо будет тратиться на сторожа.

Хозяин кафе был очень практичный человек. Что поделаешь – приходилось выкручиваться. Ведь в его детстве ничего о модных и престижных профессиях не слышали, устраивались кто куда – и все.

Оказавшись в своем новом жилье, мастер в первую очередь открыл настежь окно и вывел тараканов. Тараканов в его семье всегда выводили одинаково – указывали волшебной палочкой на самую крупную особь, назначали ее генералом и приказывали вывести войска на нейтральную территорию. Внимательно осмотрев все палочки, мастер выбрал несколько самых любимых и отложил в сторону. Из остальных, без особой жалости, нарезал зубочисток. «В сущности, – думал он, – Пройдет какое-то время и дети снова захотят волшебных палочек. А пока, чтобы не потерять квалификацию, я буду делать волшебные зубочистки. Хуже от этого никому не будет».

Когда человек ковыряет во рту зубочисткой, он становится трогательным и беззащитным, как ребенок из маленького города, который верит в волшебные палочки. Решившись у всех на глазах поковыряться в зубах, он даже думает о том, о чем запрещает себе думать в остальное время. О каких-то чудесах, счастье и отвлеченных приятных предметах.

Волшебные зубочистки, несмотря на то, что они ничего не стоили людям, старательно выполняли их желания. Люди потом удивлялись: как это так, чудес в жизни не бывает, а со мной вот случилось. И приглашали своих друзей в кафе, после которого у них «поперло». И рассказывали, захлебываясь ненужными подробностями, о том как им необыкновенно свезло. А друзья зеленели от зависти, ковырялись во рту волшебными зубочистками и думали: «Ну и счастливчик! Вот бы и мне так, ну хоть вполовину так!» А потом и они приглашали своих друзей в то же само кафе и хвастались, а запас волшебных зубочисток не иссякал, хотя кафе стало очень популярным, и даже капризные дети из элитных яслей всегда оставляли там на чай положенные 15 %, несмотря на то, что в молоке все чаще попадались пенки. Потому что им в последнее время стало как-то не до пенок. И не до престижных профессий даже. А суровый мальчик, однажды потребовавший зубочистку, даже мечтал иногда о том, чтобы у него была волшебная палочка. Он бы тогда своей подруге… Но волшебной палочки у него не было, так что и говорить тут не о чем.

Что до мастера – он продолжал делать свое дело и иногда, при помощи волшебной палочки, прогонял из кафе тараканов, не требуя за это платы. А повариха, которая прежде, по семейной традиции, пекла говорящих колобков, иногда посматривала на него с интересом. Потому что престижные профессии сменяют друг друга каждые два месяца, а династию прерывать – недостойно человека, владеющего редким умением.

Волшебный фотоаппарат

Один мальчик захотел, чтобы вокруг был только идеальный мир. Чтобы мороженое – и никакой манной каши, по асфальту бегать – а коленки не разбивать, ну и так далее. Так в определенный момент жизни хотят все мальчики, это называется юношеским максимализмом и изучается наукой психологией. Но мальчика никто изучать не стал. Вместо этого одна знакомая фея (из магазина) подарила ему фотоаппарат. Подарила и сказала: все, что тебе нравится, ты сфотографируй, и оно останется. А все, что не нравится, потом сотрешь, вот так. Надо нажать сперва эту кнопочку, а потом эту и все несфотографированное исчезнет. Только ты хорошо подумай сначала, все ли ты сохранил.

Мальчик обрадовался и пошел фотографировать. Он даже солнце сфотографировал, потому что солнце ему нравилось, перещелкал весь игрушечный и кондитерский магазин, а потом стал мыслить глобальнее и фотографировал даже дальние страны, которые показывали в телевизоре и симпатичных девушек, которые там танцевали и дышали в микрофон.

Напоследок мальчик пошел во двор и сфотографировал там самого жалкого, самого несчастного ребенка на свете – чтобы было кого при случае поколотить. А потом, не медля ни секунды, нажал на исчезновенческую кнопку и все ненужное пропало. И сам он пропал, потому что забыл себя сфотографировать. И фотоаппарат пропал тоже. Остался только самый несчастный ребенок на свете посреди всего этого великолепия. Но ему не надо было великолепия. Он хотел колбасы.

Почему надо мыть руки перед едой

Однажды маленькое божество Гуга в полдень подошло к своей матери Рамире, и показало, какой высоты бутерброд оно хочет получить на обед. Рамира отправилась на кухню, а Гуга с интересом стало смотреть на свои ладони, все еще ощущавшие объем воображаемого бутерброда.

Через некоторое время на его правой ладони, той, что была снизу, началась какая-то жизнь. Что-то росло и ветвилось, кто-то ползло, плыло, летало и даже бегало.

Гуга забыло про обед – то, что происходило на его правой ладони, было куда интереснее любого, даже самого большого и сочного бутерброда. Вскоре жизнь, зародившаяся на нижней ладони, стала покорять пространство – некоторые загадочные объекты добрались до самой левой ладони, где укоренились и тоже начали копошиться, ветвиться, плавать и ползать. Гуга уже не могло и помыслить о бутерброде, все глядело и глядело на странную активность, которая развелась на его ладонях. А ведь мама всегда говорила ему – Гуга, мой руки перед едой, а не то на них заведется всякая живность!

И вот теперь бедное Гуга вынуждено сидеть и наблюдать жизнь, возникшую на его немытых руках. Хотя, конечно, когда-нибудь голод пересилит любопытство и Гуга с сожалением смоет нас всех со своих ладошек и отправится обедать. Мама уже три раза звала!

Фея улетает в Тибет

Фея-крёстная заглянула в гости как раз вовремя: розы не посажены, зерно рассыпано по полу, везде пылища, а Золушка сидит посреди этой разрухи и рыдает: её не взяли на бал, потому что в карете не было места, потому что у неё нет приличной одежды и потому, что некому за неё заступиться. А так бы принц, конечно, выбрал её, тут и говорить нечего. Но поскольку модных шмоток, кареты и защиты и опоры поблизости не наблюдается, приходится тратить свои юные годы на домашнее рабство. Фея с сомнением посмотрела на крестницу и уточнила:

– Ты уверена, что всё дело в этой куче дорогого барахла, которой у тебя нет?

– Конечно! Если бы жирная старшая сестрица подтянула свою задницу, то я бы как раз поместилась в карету. А если бы жадная средняя дала мне своё прошлогоднее платье, то всё вообще было бы отлично. Но они, конечно, сами надеются заполучить принца в свои сети – даже старшая, ага – так что конкуренция им не нужна.

– Ну, вот что, хватит рассуждать, – остановила её фея, – Мне понадобится тыква, несколько мышей, хорошо упитанная крыса и волшебная палочка. Палочка у меня с собой, остальное должна раздобыть ты.

Не прошло и часа, как новенькая сияющая карета с ослепительной Золушкой внутри уже мчалась по дороге к королевскому замку. Дело было за малым.

На следующий день фея снова решила навестить крестницу – ей не терпелось узнать, как всё устроилось.

Золушка – как будто и не было вчерашнего чудесного превращения – снова сидела на полу посреди кухни и рыдала в три ручья.

– Это ещё что за номер? – строго спросила фея, – Ты что, вернулась с полдороги? Струсила?

– Лучше бы я вернулась! – сквозь слёзы ответила Золушка, – Этот придурок, наш принц, выбрал какую-то блондинку размалёванную. Какую-то пластмассовую куклу Барби! Совсем у него вкуса нет, а ещё наследник! Вот станет королём – и застроит весь исторический центр нашего города какими-нибудь уродливыми бутиками, всю старину порушит!

– Не переживай, родная, ничего он не порушит. Наша столица – памятник сказочной архитектуры, занесен в список ЮНЕСКО, – по памяти процитировала фея

– Да я не из-за этого переживаю. Я всё-таки замуж хочу. За принца! – всхлипнула Золушка, – А принц был, да вышел весь. Достался этой дуре длинноногой!

– А ну-ка не ной. Мне нужна будет игра типа «Монополии» – найдётся? И волшебная палочка, но она у меня с собой.

Через пару часов рядом со Сказочным королевством, в котором жила Золушка, а также принц, уже непригодный для женитьбы, возникло новое государство. Каким-то образом оно вписалось между Сказочным королевством, Тридевятым царством и Тридесятым государством, раздвинув их границы так, что этого никто не заметил. Всё же фея-крёстная была мастером своего дела. В государстве Монополия правил не король, а президент, но зато там был свой собственный принц – наследник могущественной нефтегазовой империи, владелец заводов, газет, пароходов и всякой другой мелочи, которую лень сейчас перечислять. В Монополии для передвижения использовали автомобили, одевались несколько смелее, чем в Сказочном королевстве, но принципиальной разницы между ними не было.

– От тыквы надо отрезать половину, крысу заменить хомячком – в Монополии брутальные водители не в моде, – распорядилась крёстная, – И ещё мне понадобится неиспользованный трамвайный талончик, чтобы сделать тебе приглашение на закрытую вечеринку во дворце Нефтяного короля.

– А использованный не подойдёт? – пробормотала Золушка.

– Сгодится и он, – проворчала фея, – Но учти: это лишняя операция и трата времени. Придётся сперва превратить его в неиспользованный, и только потом – в контрамарку.

Через два часа автомобиль уже вёз разодетую Золушку по идеально заасфальтированному шоссе в сторону Монополии. На горизонте маячила выгодная женитьба и стоэтажный небоскрёб, на крыше которого проходила закрытая вечеринка.

На следующий день фея забежала к Золушке, чтобы помочь ей паковать чемоданы перед отъездом в соседнюю страну, однако обнаружила, что крестница снова сидит на кухне, но уже не рыдает, а только всхлипывает, потому что никаких сил рыдать у неё не осталось.

– И что опять не так? – спросила фея, – На границе с Монополией ввели пропускную систему?

– Лучше бы ввели, чем такой позор! Кто же знал, что на этой вечеринке будет восходящая звезда экрана! Эта чернявая стерва с краснющей помадой! У принца совсем нет вкуса! Какая-то карикатурная женщина-вамп подмигнула ему, сделала непристойное предложение, и он уже растаял! Всё-таки в нашем королевстве нравы куда скромнее, чем там у них.

– Думаешь, в этом всё дело? – скептически спросила фея, – Ну что же, тогда тащи сюда старые шахматы своего отца. Волшебная палочка, по счастью, у меня при себе. И найди новую тыкву, позавчерашних мышей и крысу.

– А с хомячком что делать? Я уже успела к нему привязаться!

– Накорми его, да посади в какую-нибудь кастрюлю, но сперва шахматы мне принеси.

Сначала фея хотела устроить в Монополии чёрную бархатную революцию, но потом передумала и сделала белую, а чёрные фигуры припрятала в сумочку – пригодятся ещё для другой игры. Через два часа в Монополии была объявлена монархия, и белый шахматный король, потирая белые руки, уселся на белый трон. В честь этого события даже назначили бал, на который и отправилась Золушка – на этот раз крёстная умудрилась сделать приглашение из фантика от шоколадной конфеты.

На следующий день фея не приехала навестить Золушку – ей срочно понадобилось свергнуть Бубновую династию, правившую в Тридевятом царстве уже более тысячи лет и порядком там всем надоевшую, и поставить на её место Чёрную Шахматную. Через тысячу лет, вероятно, и эту придётся на что-то менять, но времени пока ещё предостаточно, пусть ребята порезвятся.

Когда через день фея заглянула в гости к крестнице, в надежде сделать ей какой-нибудь бесценный свадебный подарок, а затем отправиться на пару недель на отдых, в Тибет, Золушка – что бы вы думали – снова сидела на кухне, но уже не рыдала, а монотонно перебирала зерно, сидя спиной к входной двери.

– У меня депрессия, – не оборачиваясь, заявила она, – И ещё меня все бесят.

– А почему в данный момент ты не идёшь под венец с Белым офицером, наследником Белой династии? – свирепо поинтересовалась крёстная.

– Потому что Белый офицер выбрал эту рыжую деревенскую девку! Заявил, что его всегда привлекала естественность, олух несчастный, и танцевал со своей ненаглядной естественностью все заявленные танцы!

– Послушай, милая, но ты же у меня самая красивая и добрая, что это за ерунда у нас с тобой творится?

– Не знаю! Наверное, настоящие принцы перевелись! Остались только дебилы, дегенераты и мужские шовинистические свиньи…

– Да, поросёнок тут явно не подойдёт, – покивала своим мыслям фея, – Может быть, Роберт? Доберман твоего отца?

– … пикаперы, подлецы, кобели, … – перечисляла Золушка.

– Стало быть, и Роберт не годится, – резюмировала фея, – А кто это у нас тут прыгает в кастрюле, такой маленький и пушистый?

– Это мой хомячок! – вскочила с места Золушка, – Он один меня любит! Один понимает! Пожалуйста, не надо использовать его для бесчеловечных опытов, убей лучше меня, потому что у меня депрессия и ещё меня все бесят!

– Нам понадобится… а, впрочем, ничего нам не понадобится, всё у нас уже есть, а волшебная палочка у меня, как всегда, с собой, – не слушая её, проворковала фея, – А то, что хомячок тебя любит – как раз очень хорошо. Я бы даже сказала, что возлагаю на это особенные надежды.

Принц из хомячка получился ничего себе, не страшненький, хотя и пришибленный какой-то. Зато на бал по случаю воцарения в Тридевятом государстве Чёрной Шахматной династии они с Золушкой поехали вместе.

На следующий день фея по привычке направилась к Золушке, чтобы подарить ей уже наконец-то роскошное свадебное платье от кутюр, а потом всё-таки уехать в Тибет, пожалуй, что на месяц, потому что невозможно же два года без отдыха вкалывать, не покладая волшебной палочки!

Золушка сидела на полу и рыдала, и это уже было даже не смешно.

– Что случилось с нашим хомячком? То есть, с нашим принцем? – схватилась за сердце крёстная, – Неужели с двенадцатым ударом часов он превратился…

– Ни в кого он не превращался! – запричитала Золушка, – Хотя лучше бы он так и оставался хомячком! По дороге в Тридевятое царство мерзавец вёл себя вполне прилично, но стоило этому животному увидеть других девушек – как всё, про меня он забыл, всех клеит, ко всем подкатывает, всех дёргает за косички и приглашает с ним потанцевать.

– Так он выбрал хоть кого-то в итоге?

– Не знаю и знать не хочу! В три часа ночи я устала от всего этого, села в карету – по счастью, ты записала её на меня, а не на этого проходимца – и вернулась домой. Бедная я сиротинушка, всем на меня наплевать, а я так хочу замуж!

– Ну, знаешь ли, бедная сиротинушка! – тихим и страшным голосом сказала фея, так, что крестница сразу примолкла, – Я могу сделать государство из настольной игры, могу сделать королевскую семью и свиту из шахматных фигур, могу даже из беспородного хомячка сделать принца – но сделать так, чтобы принц тебя полюбил, тебе всё-таки придётся самой. Нам понадобится атлас мира, шариковая ручка и… И всё, больше нам не понадобится даже волшебная палочка.

– Атлас мира? Ручка шариковая? Зачем?

– Я отмечу на полях королевства, в которых, по моим сведениям, ещё остались принцы, пригодные для женитьбы. Всё остальное ты сделаешь сама. А я с завтрашнего дня в отпуске. Нет, даже, пожалуй, с сегодняшнего. Всё, нет меня. В Тибет улетела. Кстати, там принцев нет. Ни одного. И в ближайшие два месяца не предвидится!

Бюрократы

Один бюрократ очень верил в бумажки и документики. А в людей не верил. Если по коридору шел человек, а к нему не была приколота бумажка с опознавательным номером, именем, фамилией и подробностями личной биографии, бюрократ проходил мимо и не здоровался. Будь это хоть самый главный начальник всего на свете. И воздалось бюрократу по вере его.

Как-то раз заходит он в свой кабинет, а на его рабочем месте сидит огромный документ с печатью вместо лица и гнусно так этой печатью ему подмигивает.

– Здравствуйте, уважаемый. Я теперь буду ваш новый начальник. Зовите меня просто – Докладная На Имя Генерального.

– О, так вы дама? – кланяется бюрократ.

– Не знаю, – смущенно бормочет новый начальник. – У меня на этот счет никаких документов не имеется.

Сначала бюрократу очень понравилось работать под началом госпожи Докладной. Но потом начались сложности. Все дело в том, что документы не нуждаются ни в пище, ни в воде, ни в сортирных удобствах, ни в чем они не нуждаются, кроме воспроизведения себе подобных – то есть, других документов. Это их тайная миссия такая – размножаться посредством всяких бюрократов, а потом захватить власть на планете, поскольку, как выяснилось в верхах, человек – такая же тупиковая ветвь эволюции, как и черепаха и скоро будет понижен в должности до безмозглой разновидности гориллы обыкновенной африканской.

К слову о черепахах – раньше они умели говорить, думать и строить города. Но до изобретения документов не додумались и были низвергнуты и лишены разума. Человеки решили пойти по другому пути – очень уж им не хотелось быть низвергнутыми, поэтому они быстренько изобрели книгопечатание, газетопечатание, а потом и документопеатание и стали радостно потирать руки. Рано они радовались. В некоторых учреждениях, особенно в тех, которые работают по старинке, документы обманом захватывают власть над разумом секетарши (это, говорят, очень трудно: редкая секретарша старой закалки обладает разумом достаточным для того, чтобы его можно было захватить), получают неконтролируемый доступ к ксероксами и начинают безнаказанно копировать самое себя. А кое-кто из документов ив начальники выбивается. И тогда кирдык бюрократу, начальником которого назначают документ. Без специальным образом заверенной визы он не позволяет своему подчиненному покинуть кабинет. А чтобы заверить визу, подчиненному совершенно необходимо покинуть кабинет. «А это уже не мои проблемы, – говорит документ. – Вот тут у нас в договоре все четко сказано. Что вы на меня так смотрите? Перечтите немедленно договор и изготовьте 50, а лучше даже 100 копий и каждую выучите наизусть!»

Запасы терпения, пищи и воды в кабинете бюрократа рано или поздно иссякают, он умирает мучительной смертью возле элегантного шкафчика для одежды. Который, в силу природной необходимости, давно уже превращен в некое подобие дачного сортира. А документ злорадно хохочет и берет себе в помощники другого документа. Через некоторое время всех оставшихся в живых бюрократов выстраивают в коридоре в очередь и на лицо каждого ставят печать. Не спасаются даже те, на чьем лице уже есть какая-нибудь иная печать – разврата, уныния или, скажем, тупости. Две печати лучше, чем одна, считают документы и выделяют людей с двумя печатями на лице в особое подразделение. Со временем пропечатанные люди становятся все худее и худее, все белее и белее, а в какой-то момент входит старый знакомый в кабинет к старому знакомому – а тот уже в бумагу превратился. Сидит за столом, а на животе у него чернеется подпись самого главного начальника всего на свете.

Жирное пятно

Одна девочка только-только пришла на работу в Крутую Компанию, как ей сразу же предложили отдельный, очень понтовый кабинет. Кабинет был белый, просторный, оснащенный всеми чудесами офисного прогресса, только на столе около компьютера жирнелось большое неопрятное пятно. Девочка очень обрадовалась кабинету, стала по нему бродить, все трогать и рассматривать. А пятно просто вытерла салфеткой.

На следующее утро пятно появилось снова. Тогда девочка протёрла стол средством для выведения пятен.

Но еще через день пятно опять появилось, и было оно даже жирнее и больше, чем раньше. Тогда девочка удалила его при помощи суперсредства для выведения пятен.

Еще через день пятно обнаружилось не только на столе, но и на каждом Важном Документе тоже.

Девочка очень испугалась и побежала к своему начальнику.

– Я не хотел вас пугать, – сказал начальник, – Но жирное пятно на столе появляется каждый день, и мы с ним ничего не можем поделать. Раньше это был мой кабинет, но у меня там запачкались все секретные бумаги, и я перебрался в бывшую кладовку, где мы с вами, собственно, и находимся.

– Ничего такая кладовочка, – одобрила девочка.

Она была очень смелая и больная на голову. Вечером, когда все ушли с работы, девочка по привычке вытерла пятно, спряталась в шкаф и стала ждать, что будет дальше.

Полная луна освещала чистый стол. За стенкой завывал не выключенный кем-то кондиционер.

И вот в 12 часов ночи в коридоре раздались гулкие и страшные шаги, дверь в кабинет отворилась и вошел Черный Человек.

В руках он нес Черную Сковородку. Это был охранник, который вместо того, чтобы сторожить Крутую Компанию, каждую ночь приходил в самый лучший кабинет играть в компьютерные игры. А так как он был очень прожорливый, при нем всегда была его верная чугунная сковородка, полная еды.

Девочка вылезла из шкафа и охранник влюбился в нее с первого взгляда. И чтобы добиться ее расположения решил похудеть и перестал жрать по ночам. Так что жирное пятно на столе с тех пор больше не появлялось. Когда начальник об этом узнал, он пересадил девочку в кладовку, а сам опять занял крутой кабинет.

Буквы, знаки и слова

Буквы были главные. Особенно – заглавные. Особенно – заглавные гласные.

«Я» было местоимением, то есть, настоящим полноценным словом. Да не просто словом, а Словом! «Я» означало целого человека, который что-то говорил о себе. «О» «Е» «У» были междометиями. «А», «И» – союзами. Даже «Ы», бесперспективная буква сомнительной гласности, заключила договор с вопросительным знаком и глумливо вопрошала то и дело: «Ы?»

Но даже строчные согласные, ничего поодиночке не обозначавшие, да что там – даже почти бестелесные твёрдый и мягкий знак считали себя главнее цифр.

– Что вы хотите от нас, цифры арабские? – надменно вопрошала прописная буква «Я», – Нам милее – римские. Они появились на свет из букв латинского алфавита, значит, нам они – родня.

Со знаками препинания вовсе не считались. Ну, точка – вечный труженик. Редкое предложение обойдётся без неё, а она всегда стоит в конце, и не требует большего, стало быть, большего и не достойна. Запятая то и дело оказывается не на своём месте – то забудут, то поставят не туда, она уже и сама не уверена, где оно – её место. Восклицательный знак не может воскликнуть. Вопросительный – вопросить. Двоеточия, тире, скобки всякие – низшие среди низших, о них даже не думали буквы.

Собравшись в группы, буквы составляли слова. «Только мы можем быть словами!» – утверждали они. Цифры не соглашались.

– Мы тоже можем. Я, например, могу быть словом девять, – возражала цифра «9», – Одна могу заменить сразу шесть букв!

– А я могу заменить пять букв! – услышав своё имя, вступала цифра «6».

– А я вообще могу быть тремя словами: «один», «единица», а также – «раз»! – добавляла цифра «1».

– По одному-то вы может что-то и значите. Только слабо вам, цифрам, объединяться в целые слова! – усмехнулись прописная «В» и строчные «о» и «н».

– И ничего не слабо! Шестьсот девяносто один! – хором сказали цифры «6», «9» и «1».

– А слово «Солнце» можете показать? – поинтересовалась заглавная «С».

Цифры потоптались на месте, и, обняв друг друга за плечи, ушли в уголок – шушукаться. Сначала оттуда доносились уверенные голоса: «Температура Солнца! Они поймут!» «Расстояние до Солнца! Они сосчитают!» Но постепенно эти выкрики стихли. Не поймут, не сосчитают. И кроме того – при чём тут Солнце? Солнце – это всё-таки не расстояние и не температура.

Знаки препинания слушали эти споры, но не принимали в них участия. Сами по себе они ничего не означали.

До тех пор, пока не появились компьютеры. А точнее говоря – Интернет. А ещё точнее – общение с помощью Интернета.

– А я могу одна заменить шесть букв! – начала очередной спор цифра «8», – А когда я сплю, то вообще – тринадцать.

– Не надо жульничать только! – вмешался знак «Бесконечность», – Вы – это вы, а я – это я. У меня бесконечное терпение, но эту шутку вы повторяли уже раз десять, любезная восьмёрка.

– Кстати о цифре десять, – вмешалась латинская буква «Икс», гостившая у своих кириллических собратьев, – Я одна могу заменить сразу две цифры: единицу и ноль. И при этом я – буква, вполне востребованная многими словами.

– А мы вдвоём можем заменить шесть букв, – сделали шаг вперёд двоеточие и закрывающая скобка.

Буквы и цифры схватились за бока и захохотали. Такого ещё не было. Знаки препинания метят в значимые члены общества!

– Только не шесть, а пять, – поправила латинская буква «Икс», – Потому что Smile.

– А если так – то получится не «улыбка», а «грусть», – грустно сказала открывающая скобка и поменялась местами с коллегой.

– «Улыбка», «грусть» – тьфу! А «экзистенциальную тоску» можете показать? Ы? – ухмыльнулась буква «Ы».

Знаки препинания потоптались на месте. Двоеточие уверенно шагнуло вперёд. Вслед за ним гуськом встали пять дефисов. Завершила композицию знакомая нам открывающая скобка. Даже цифры экзистенциально затосковали при виде такой унылой вытянутой физиономии.

– А это – цветок! А это – злость! А это – весёлый каннибал, танцующий румбу, – меняясь местами, выкрикивали знаки препинания.

– Ну ладно, ладно, – махнула ножкой прописная «Я», – Вы, выходит, тоже на что-то годитесь. Резвитесь уж в своём Интернете. Но вот в документы, или там в книги вас вряд ли кто-то допустит. Так что не займёте вы наше место, и не сравняетесь с нами, даже не надейтесь.

–:), – беспечно улыбнулись в ответ двоеточие и закрывающая скобка.

По мановению волшебной палочки

Во вторник вечером Фея взмахнула волшебной палочкой, и Золушка превратилась в принцессу. Она танцевала с принцем на балу, а в двенадцать часов ночи снова превратилась в Золушку, спустилась в метро и поехала к себе в Кузьминки.

В среду вечером Фея взмахнула волшебной палочкой, и Золушка превратилась в безобразную ведьму. Она хотела помешать принцу жениться на принцессе, но не смогла, и в двенадцать часов ночи снова превратилась в Золушку.

В четверг вечером Фея взмахнула волшебной палочкой, и Золушка превратилась в принца, который выращивал Розу и сражался с баобабами. В двенадцать часов ночи принц превратился обратно в Золушку.

В пятницу вечером Фея взмахнула волшебной палочкой, и Золушка превратилась в Золушку, потом в принцессу, потом в Золушку, потом в принцессу… В двенадцать часов ночи она, как всегда, спускалась по эскалатору в метро.

В субботу Фея взмахнула волшебной палочкой утром, и Золушка превратилась в принцессу, потом Фея взмахнула волшебной палочкой днём, и Золушка превратилась в ведьму. Не дожидаясь полуночи, за Золушкой заехала подруга, и отвезла её на вечер одноклассников.

В воскресенье Фея взмахнула волшебной палочкой утром, но к Золушке это не имело отношения. Фея взмахнула волшебной палочкой днём – и Золушка превратилась в Снегурочку. Потом был чей-то день рождения и она чуть не растаяла… Потом Золушка спускалась в метро…

В понедельник в детском музыкальном театре был выходной, и Золушка ни в кого превращаться не стала. Она сидела дома и перебирала гречневую крупу. А заслуженному дирижеру Фее Людвиговне Шпиц опять не дали отдохнуть и пригласили её принять участие в ток-шоу на телеканале «Культура».