Винтер долго страдала после первого неудачного замужества, но вот наконец решается на вторичный брак. Камнем преткновения в ее попытке создать новую семью оказывается сын, за которого она вступает в борьбу с бывшим мужем. Кто победит в ожесточенной схватке?
1992 ruen А.Гиривенко182b1104-2a82-102a-9ae1-2dfe723fe7c7 love_short Penny Jordan Tug of Love en Roland doc2fb, FictionBook Editor Release 2.6 2010-10-29 OCR & SpellCheck: Larisa_F 1ded505a-34c8-102e-95ce-27ce957fbe3a 2 Джордан, Пенни. Все сначала: Роман Радуга Москва 1995 5-05-004350-6

Пенни Джордан

Все сначала

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Вин, что случилось?

Винтер виновато оторвала взгляд от чашки с кофе, которую она бережно потирала кончиками пальцев, словно поняв, что чашка вовсе не нуждается в ее участии.

Она знала Хедер вот уже десять лет, впервые они встретились у песочницы, куда обе привели что-то лепечущих трехгодовалых сыновей. И вот додружились до юбилея – Хедер как раз предлагала отметить десятую годовщину со дня их первой встречи.

– Мы сходим в какое-нибудь особенное местечко, – говорила Хедер. – Но только не в отель, где ты работаешь.

Винтер заведовала отделом приема в отеле и по неприязненным ноткам в голосе подруги поняла, что та имеет в виду ее отношения с Томом Лонгтоном, управляющим отелем.

Это подтвердилось, когда Хедер как бы безразлично спросила:

– Ты не из-за Тома так расстроена? Я думала, у вас все в…

– Том здесь ни при чем, – поспешно заверила Винтер.

Собственно говоря, нет никакой причины скрывать от Хедер, что произошло, подумалось ей. Ведь Чарли все равно не удержится, чтобы не рассказать Дэнни, сыну Хедер, о радостной новости. Радостной для Чарли. Для нее – совсем наоборот. Полученное известие чрезвычайно ее встревожило.

– Джеймс возвращается, – угрюмо проговорила она и, встретив изумленный взгляд Хедер, пояснила: – Отец Чарли.

На лице Хедер застыла растерянность, Винтер подавила горькую усмешку. Растерянность Хедер – ничто по сравнению с тем шоком, который испытала она, когда четыре дня назад Чарли выдал эту новость за завтраком. Он еле цедил слова, что называется, сквозь зубы, тем нескрываемо вызывающим тоном, каким он старался говорить с ней последние дни.

Нельзя сказать, чтобы она не ожидала перемен в характере Чарли. Мальчику сейчас тринадцать, трудный переходный возраст, она относилась к этому с пониманием, но все равно болезненно переживала отчуждение сына.

Винтер не легко было воспитывать его одной после развода, но ей казалось, ребенок счастлив с ней; более того, она тешила себя иллюзией, что сумела ему заменить отца. Впрочем, такого отца, как Джеймс, заменить не трудно: он был абсолютно равнодушен к сыну.

– А я думала, Джеймс крепко осел в Австралии, – недоуменно заметила Хедер. – Чарлзу все в классе так завидовали, когда он ездил к нему на каникулы в позапрошлом году.

Винтер вздохнула.

– Да, но, кажется, он решил уехать оттуда. Я понять не могу, почему. – Она еле заметно пожала плечами. – Он всегда был себе на уме, потому и преуспевал. Его микрокомпьютерный бизнес в Австралии процветал. В финансовом отношении лучшего не попросишь. – Она вновь едва заметно пожала плечами. – По словам Чарли, он решил совсем уехать из Сиднея и обосноваться здесь.

– Насовсем?

Вин опять пожала плечами.

– Понятия не имею. Я не поддерживаю с ним никаких отношений. И очень этому рада.

– Зато Чарли поддерживает, – возразила Хедер. – Он, кажется, от папочки без ума, не так ли?

Вин стало не по себе от этого замечания. Хедер никогда не видела Джеймса, они познакомились уже после развода. Как раз тогда Вин по рекомендации врача стала посещать группу психологической помощи. Были опасения, что она замкнется на себе, изолируется от окружающих, сосредоточит свою любовь только на малыше.

– Кажется, да, – согласилась она и затем, не сдержав обиды, сердито добавила: – Хотя я в толк не возьму, почему. Ведь первые шесть лет после развода Джеймс полностью игнорировал существование Чарли.

Хедер сочувственно посмотрела на подругу: здорово, видать, ее огорошила нежданная весть. По давней дружбе Хедер до мельчайших подробностей знала причины, повлекшие за собой развод. Однажды Винтер разоткровенничалась и рассказала историю своей юной любви, увенчавшейся свадьбой и быстро наступившим разрывом.

Не прошедшая с годами обида на бывшего мужа была Хедер вполне понятна: узнать, что муж неверен тебе, когда на руках больной младенец, когда силы на исходе после бессонных ночей, и в довершение всех зол тебе всего только двадцать, а родители решительно противились столь раннему браку, – да, это тяжкое испытание.

Винтер не напрашивалась на жалость и ни от кого не ждала сочувствия. Наоборот, она всегда держалась независимо, даже замкнуто, тщательно скрывая от других свои невзгоды, словно скряга, не желающий расставаться с накопленными сокровищами.

Винтер не любила вылезать из своей скорлупы, после удара, нанесенного браком, сделавшись, пожалуй, чересчур осмотрительной.

Хорошо зная ее, Хедер не удивлялась, что подруга не спешила с новым замужеством, хотя Винтер была, без сомнения, привлекательной. Многие мужчины интересовались ею, но она не подавала и повода для сближения. Это продолжалось до тех пор, пока, после курсов при колледже, она не стала работать у Тома Лонгтона.

Хедер сперва была несколько удивлена выбором подруги, но роман оказался серьезным – они встречались уже почти год.

Дела Тома шли в гору. Поначалу, когда он купил ветхий дом в георгианском стиле на окраине города и объявил, что превратит его в первоклассный небольшой отель, при котором будет гольф-клуб, над ним просто смеялись, уверяя, что место совсем неподходящее для такого замысла, хотя нетрудно было предположить, что новый поворот загруженной транспортом скоростной дороги обеспечит потенциальными клиентами недалеко расположенный отель. Том не прогадал и теперь расширял владения, делая пристройку с дополнительными номерами и прикупая землю для строительства образцового гольф-клуба.

Своими деловыми планами Том, насколько было известно Хедер, чрезвычайно редко делился с Винтер, хотя и не прочь был на ней жениться. Из них получилась бы хорошая пара: Том слегка импульсивен и, возможно, несколько самоуверен, что вполне простительно человеку, пробивающему в жизни дорогу своими силами. Полная противоположность замкнутой и скромной Винтер, он неплохо дополнял ее – по контрасту.

С Чарли дело обстояло сложнее.

Хедер всегда недоумевала, догадывается ли Винтер о той нетерпимости, с какой Чарли относится к ее избраннику. Наверняка догадывается, хотя ни разу об этом не заикнулась, следовательно, трогать эту тему не стоит. Теперь, глядя на расстроенное лицо подруги, Хедер поняла, что отношения между Чарли и Томом обострились.

Хедер, родившая троих детей, нередко удивлялась необычайной привязанности Винтер к своему ребенку. Причина, вероятно, заключалась в том, что Чарли всегда рос болезненным мальчиком и, кроме матери, не имел никакой опоры в жизни. Вот и выходило, что Вин была душевно ближе к своему сыну, чем Хедер к трем своим чадам.

Такая самоотверженность таила в себе определенную опасность. Винтер однажды призналась, что опасается, как бы Чарли не вырос избалованным ее любовью, слишком уж ревностно она оберегает ребенка, и даже ограничивает его свободу. От этого он может сделаться слабовольным. Посему, когда Чарли пошел в школу, Вин несколько ослабила свою опеку, позволяя обзавестись приятелями.

Хедер считала Вин идеальной матерью, способной поступиться собой ради сына. Когда ее бывший муж изъявил желание поддерживать отношения с шестилетним Чарли, Вин после долгих раздумий горько заметила:

– Полагаю, что ради Чарли мне следует дать согласие.

– Не волнуйся, из Австралии Джеймс не сможет влиять на мальчика, – успокаивала ее тогда Хедер, добавив: – Зато какая радость для Чарли!

Вин обиженно сверкнула глазами. Цветом глаза Вин походили на спелую черешню, и, когда она опускала ресницы, пытаясь скрыть бушевавшие в ней чувства, как это было сейчас, они мерцали таинственным блеском. Необычные глаза делали внешность Вин оригинальной. Ростом она была пониже Хедер – примерно на пять футов – и значительно худее, однако держалась прямо, отчего даже казалась выше. Густую гриву темно-каштановых волос зачесывала назад, делая на затылке небольшой пучок.

– Он просто вне себя от восторга! – угрюмо пояснила Вин.

– Тогда воспринимай это так, будто появление отца – событие более волнующее, чем победа команды национальной лиги, – пошутила Хедер.

Шутка не сработала. Вин взглянула на нее совсем безрадостно.

– Если Джеймс думает, что уведет от меня Чарли… путем задаривания, сманивая посулами…

– Уведет? С какой стати? На такое он не решится. Ведь на твоей стороне все права.

– Да, закон на моей стороне, – согласилась Вин; глаза ее потемнели и стали печальными. – Но беда в том, Хедер, что Чарли без ума от Джеймса. С тех пор как он вернулся со своих австралийских каникул, дня не проходит, чтобы Чарли не упоминал имя отца. И если Джеймс поселится здесь в городе, рядом с нами… Скрывать не стану, для нас с Чарли наступает не простой период. С Томом у мальчика отношения не ладятся, может, и по моей вине: он не привык, чтобы в моей жизни были мужчины. – Вин хмуро улыбнулась. – Том, конечно, тоже виноват, слишком уж он вспыльчив. Как только они встречаются, то, словно два бычка, начинают бодать друг друга.

Хедер рассмеялась сравнению, хотя вполне сочувствовала подруге и разделяла ее опасения.

– Ты боишься, что, если Джеймс поселится рядом, отношения между Чарли и Томом вконец испортятся?

– Да. Но больше всего я боюсь другого: что Джеймс переманит к себе Чарли. – Заметив недоумение собеседницы, Вин пояснила: – Не думай, что это невозможно. По закону права на Чарли у меня, но если Джеймс сделает такое предложение и Чарли захочет… Сейчас он увлечен отцом, или, во всяком случае, человеком, которого таковым считает, – горестно добавила Вин. – Он ведь не может помнить, как злился на него Джеймс, когда он был грудным младенцем. Чарли не вписывался в его планы – классический внеплановый ребенок. Забеременела я по своей вине – заболела гриппом и по наивности не могла понять, почему таблетки не действуют. Мы были женаты всего четыре месяца, Джеймсу тогда исполнилось двадцать шесть, только что университет окончил. А мне девятнадцать.

Теперь-то я понимаю, почему родители, и его, и мои, не хотели нашей женитьбы, но мы так любили друг друга; я, во всяком случае, была влюблена по уши, хотя главным для меня тогда был секс. Я же была такой наивной, а Джеймс оказался умелым любовником.

Ты знаешь, что я росла единственной девчонкой среди четырех братьев, и они надо мной неусыпно бдели, внушая, что для девочки самое главное – скромность. В конце концов я уверовала, что на мужское уважение может рассчитывать только женщина, знающая единственное слово – «нет».

А будь я посообразительней, могла бы заметить, что братишки мои, несмотря на менторский тон, вовсе не были строгих правил. Двойная мораль: женщинам рекомендуется строгость, а мужчинам можно вести себя, как им заблагорассудится… В общем, я выходила замуж за Джеймса такой дурехой, что ему было совсем нетрудно влюбить меня.

Для Хедер теперь понятнее стала причина любовного краха, пережитого подругой.

– Значит, Джеймс переменился, когда родился Чарли?

Вин отрицательно покачала головой.

– Раньше. Когда я забеременела. Ему как раз предложили другую работу, более денежную, но для этого требовалось каждый день ездить в город. Вставал в семь и уезжал, а возвращался почти затемно, в восемь или девять. Когда родился Чарли, он был на конференции. – Вин продолжила, слегка покривив рот: – Я пыталась ему дозвониться, но она мне отрубила, что Джеймс занят и позвать его к телефону невозможно.

Хедер не было необходимости расспрашивать про нее. Она знала историю о том, как Джеймс завязал любовную интрижку со своей помощницей.

– Нет, к Чарли он тогда никаких отцовских чувств не испытывал. Вечно брюзжал, что крик ребенка действует ему на нервы, да и по лицу было видно, как ему противно все, что происходит в доме.

Вин опять вздохнула.

– А потом Чарли заболел, а от близких никакой помощи, мои родители как раз уехали в Эдинбург, к Грэн… Мне было так страшно, Хедер. Конечно, медицина спасала, но и лечащий врач и сестры относились ко мне… с опаской, что ли, словно боялись доверить такой пичужке уход за больным младенцем. Чарли был таким маленьким и хрупким, и потом, эти желудочные колики… Я… я думала, он умрет и я окажусь тому виной. Чарли вообще рос болезненным, а я даже с матерью советоваться не решалась – она все была на меня сердита за то, что я вместо университета так поспешно выскочила замуж. Сейчас-то я вполне ее понимаю, но тогда между нами возник на какое-то время барьер. Я была на нее обижена.

– А как отнеслась к этому мать Джеймса? – сочувственно осведомилась Хедер.

– Его родители в то время были в Канаде у старшей дочери. Они частенько туда наведываются. Сейчас на пенсии уже, а все равно ездят к ней.

– Бедняжка Вин. Несладко тебе пришлось, – посочувствовала Хедер, вспоминая, каким счастьем было для близких рождение ее первенца. Ей тогда минуло двадцать семь, и они с Риком мечтали о ребенке. Бабушки старались вовсю. Ее мать тогда еще была жива и, как могла, помогала, мать и сестра Рика тоже. Да и сам Рик много возился с сыном, даже отпуск взял в связи с рождением ребенка.

– Я, я во всем виновата, – твердила Вин. – Нам с Джеймсом не нужно было жениться. Слишком рано я решила обзавестись ребенком. Если бы я вышла замуж за другого человека, менее эгоистичного… – Она закусила губу. – Вот и теперь… Больше всего я опасаюсь, Хедер, что Джеймс собирается во всем потакать Чарли. Мальчик сейчас смотрит на него с восхищением, он же его совсем не знает, и я думаю – скоро разочаруется. Я понимаю, что в этом возрасте отец особенно нужен, нужно мужское влияние, но я сомневаюсь, что Джеймс может повлиять на него положительно…

– Да правда ли, что он возвращается сюда навсегда? – спросила Хедер.

– Правда. А почему бы нет? Микрокомпьютерные схемы можно придумывать не только в Австралии. Мне трудно говорить с Чарли на эту тему. И в том, что Чарли начинает дерзить, я вижу свою вину. Иногда мне кажется, что он провоцирует меня на то, чтобы я критиковала Джеймса; тогда он становится на его защиту. Мне следует быть начеку.

– А ты никогда не говорила с Чарли о причинах вашего развода? – осторожно спросила Хедер.

Вин покачала головой.

– Никогда. Но знаю, что за развод он осуждает меня. Тошная ситуация. Джеймс вроде бы хочет предстать перед Чарли в истинном свете, а я противлюсь, опасаясь, что мальчишка разочаруется.

Лицо Хедер смягчилось.

– Ты слишком строго себя судишь, – успокаивающе заметила она. – Ситуация, конечно, сложная, но Джеймс хотя бы оставил тебе дом, не пытался отсудить свою часть, и регулярно выплачивал алименты…

– Из его денег я ни одного пенни не потратила на себя, – быстро, будто защищаясь, проговорила Вин.

– Знаю, что не потратила, к тому же нелегко смириться с мыслью, что папочкины дорогие посылки, я уж не говорю о каникулах, отлучают от тебя Чарли.

– Это и подтолкнуло меня поступить в колледж, чтобы получить приличную квалификацию.

– Но ты и раньше работала, – возразила Хедер.

Вин подперла рукой подбородок.

– Почасовая работа без определенного места, низкооплачиваемая. Я вдруг поняла, как проигрываю в глазах Чарли. Мне захотелось показать, что женщины кое-чего стоят. – Она прикусила губу и покраснела. – Если честно, я стала деловой женщиной, чтобы заслужить уважение сына. Конечно, работать в отеле – не то же самое, что управлять преуспевающей компанией.

– Конечно, – согласилась Хедер. – Но ведь о людях судят не по их финансовым достижениям, и пора бы Чарли это понять. Он уже не маленький, а только и знает, что целыми вечерами гонять в футбол. Классно играет, Дэнни тут как-то восхищался, так я даже рассердилась. Не слишком ли много у него увлечений? Шахматы, плавание, драматический кружок…

Она умолкла, а Вин подперла подбородок другой рукой.

– Ты говоришь так, будто я специально ищу, чем бы его занять. Просто мне хочется, чтобы он общался со сверстниками, не рос изолированно. К тому же столько свободного времени… – У Вин вдруг дрогнул подбородок, и Хедер поняла, что подруга вновь занервничала из-за возвращения бывшего мужа. – О Господи, – быстро пробормотала она и, сделав глубокий вдох, резко выдохнула воздух через нос. – Я всегда презирала людей, которые любят жалеть себя. – И твердо спросила: – Ты что-то говорила по поводу годовщины? Ведь до годовщины твоей свадьбы, насколько помнится, еще месяцев шесть?

– Да, но я имела в виду нашу годовщину.

Вин недоуменно хмурилась, и Хедер пришлось пояснить.

– Ах да! Десять лет… действительно юбилей. И что ты предлагаешь?

– Сама не знаю – может, сходить на Тома Круза? Фантазии у меня, конечно, поменьше, чем у феи. – Хедер вздохнула. – Вообще-то, если серьезно, не сходить ли нам на оздоровительный гидромассаж? Все время об этом мечтала, – добавила она, зевая. – Чтобы разогнать всякие там отрицательные эмоции. И…

– А что, неплохо придумано, – согласилась Вин. – Дороговато, правда.

– Ну уж лечебную процедуру мы заслужили, – непреклонно заметила Хедер.

Вин колебалась.

– Чарли приставал, что ему нужны новые тренировочные брюки, и…

– Нет, – решительно оборвала ее Хедер и мягко добавила: – Ты слишком его балуешь, Вин. Обойдется и без новых тренировочных брюк. Собой тоже пора заняться.

– Возможно, – согласилась Вин и, взглянув на часы, встала. – Боже мой, я же опаздываю на работу.

Хедер проводила ее до машины.

Машина у Вин была новая – симпатичная модель, предоставленная Томом вместе с работой. Специально подобрал, подумала Хедер, не поскупился. Чарли, конечно, автомобиль не нравился, и он этого не скрывал.

– Интересно, когда все-таки нагрянет Джеймс, – промолвила Хедер, когда Вин уже сидела в машине.

Вин нахмурилась.

– Не знаю. Чарли был так взвинчен, что я не стала допытываться. Но, судя по тому, что он лопотал, скоро.

Включая двигатель, Вин нехотя улыбнулась подруге.

– И за что мне такое невезение? Только жизнь начала входить в колею, только показался какой-то проблеск благополучия – и вот тебе, получай!

Хедер искренне сочувствовала подруге, провожая взглядом машину, а потом задалась вопросом, сказала ли Вин Тому о скоропалительном возвращении своего бывшего мужа.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наконец-то Вин уселась в машину и включила двигатель. Вторая половина дня выдалась хлопотной: как снег на голову свалились японцы, прибывшие на день раньше. Кое-как их все же удалось разместить, но пришлось порядком понервничать.

Обычно Вин нравилась ее работа, нравились возникавшие непредвиденные обстоятельства, нравилось встречать новых людей, чувствовать себя нужной им, помогать. Она досконально освоила свою профессию и была этим довольна, хотя, по мнению Чарли, до папочкиного процветания ей было далековато.

Какой же легкомысленной она была, когда пренебрегла уговорами родителей, мечтавших об университете! Боялась потерять Джеймса из-за учебы?

А ведь Джеймс, судя по всему, был на стороне родителей. Даже среди ласк умудрялся нашептывать, что пора бы ей поумнеть. В ответ она обвивала его руками, целовала, как он учил, и, легонько застонав, он сжимал ее в своих объятиях и валил на мягкие подушки диванчика.

Их первая любовная ночь восторга у нее не вызвала, и Джеймс во всем укорял себя, уверяя, что в следующий раз все будет по-другому… лучше. Она в этом сильно сомневалась, досадуя на свою неопытность, но он оказался прав. В следующий раз у них и впрямь получилось лучше, дело пошло на лад. С ролью любовницы она освоилась довольно быстро.

Отель Тома находился в нескольких милях от города. Была середина лета, и вдоль ярко-зеленого придорожного газона то и дело мелькали оранжевые маки. Ласковое солнце заливало поля, редкие облака отбрасывали тень на маячившие в отдалении холмы.

Внезапно на нее навалилась усталость. Возвращаться домой – к укоризненным взглядам Чарли – не хотелось. Повинуясь какой-то прихоти, Вин свернула с главного шоссе на тихую улочку, остановила машину и опустила боковое стекло. То ли от суеты прошедшего дня, то ли от переживаний в связи с возвращением Джеймса побаливала голова.

Откинув голову, она закрыла глаза, предаваясь свободному течению мыслей. Девчонкой ее часто упрекали в том, что она витает в облаках, но сейчас она в облаках парить не собиралась. Ей надо было трезво обдумать сложившуюся ситуацию. Почему все получилось именно так?

Она грустно улыбнулась – себе самой. Сегодня утром она сказала Хедер чистую правду: ее жизнь до встречи с Джеймсом была ограждена от треволнений.

Впервые она встретила его, когда выходила из магазина: задев щеколду, вскрикнула от острой боли и угодила, можно сказать, прямо ему в объятия.

Он ей оказал первую помощь – нагнулся и произвел вполне профессиональный массаж ушиба. А когда выпрямился и поинтересовался ее самочувствием, она не сразу нашлась с ответом – так была изумлена его видом.

Никогда она не видела столь безупречно сложенного и столь элегантного мужчины. Высокий, густые темно-каштановые волосы, загорелый. Пальцы на руке, только что поглаживавшей ее щиколотку, длинные; ногти ровные, ухоженные. На шее – тяжелая цепочка ручной работы, одет в кожаную куртку, такую мягкую, что ей захотелось дотронуться до нее, ощутить ее нежную бархатистость.

Удивленный ее молчанием, он внимательно взглянул на нее. Глаза у него были золотистого цвета, очень напоминающие тигриные. У Вин сразу перехватило дыхание, она испытала сильное, до того ей неведомое волнение и решила с ходу: это любовь.

Едва ли она помнила, как он поднял ее сумки и проводил к своей машине. Сказал, что довезет ее до дома, она была согласна, с ним она была готова лететь хоть на луну. Поддерживая пострадавшую под руку, Джеймс довел ее до парковки.

По дороге они разговорились, и Вин узнала, что он только что сдал экзамен на магистерский диплом в Гарварде и мечтал открыть свое дело, связанное с микрокомпьютерами, но пока что устраивался на временную работу не по специальности – из-за родителей.

Он спросил, как ее зовут, и, услышав ее дрогнувший от волнения голос, задумчиво повторил:

– Винтер[1] – странное имя.

– Я родилась зимой, в самую стужу, – смущенно пояснила она. Ей всегда приходилось оправдываться за свое имя, посему она предпочитала сокращенный вариант – Вин.

– Холодное имя, вам не подходит, – заметил он. – Вы излучаете тепло. – Во время разговора он, слегка наклонившись, коснулся ее распущенных волос, водопадом струившихся по плечам. На лбу их придерживал изящный обруч. Стиль явно детский, Вин давно хотелось подстричься покороче, сделать замысловатую прическу, но братья ее усиленно отговаривали – дескать, слишком она юна, чтобы изображать из себя матрону. Перечить старшим в их семействе не полагалось.

По странной случайности в это лето братья отсутствовали. Гарет, старший, уехал в Новую Зеландию – знакомиться с семьей невесты; близнецы Саймон и Филип проводили каникулы в Штатах, а Джонатан, который заканчивал университет, отправился со своими приятелями в археологическую экспедицию. Вин осталась без опеки впервые.

Ее родителям Джеймс пришелся по нраву. Он был старше, опытнее… рассудительнее, с пониманием относился к ее невинности – или, как позднее призналась ее мать, она, во всяком случае, верила в это.

Невинность… Разумеется, Вин была невинна, но она полюбила впервые и вовсе не намеревалась скрывать свои чувства от Джеймса. В первый раз, когда он ее поцеловал, она прильнула к нему всем телом, оплетя стан руками и приоткрыв рот. Чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди, вся дрожала в его сильных объятиях, пылко доверяясь его языку, проскользнувшему в ее рот. А потом она подглядывала за ним исподтишка, чуть приоткрыв веки, – кроме всего прочего, ее томило жгучее любопытство. Под тонким широким блузоном упруго напряглись груди с затвердевшими сосками. Джеймс легонько прикоснулся к одному, кончиком пальца очертил кружок. При этом на его щеках появился еле заметный румянец, и он произнес низким голосом:

– Следующий раз я поцелую тебя вот сюда, и тогда ты узнаешь, что такое настоящее возбуждение.

Она влюбилась в него безоглядно, даже не пытаясь поставить барьер мощному порыву чувственности. Теперь, по прошествии стольких лет, она вынуждена была признать горькую правду: кроме постели, их с Джеймсом ничего не связывало. Она желала его так сильно, что все остальное переставало для нее существовать, и по своей дремучей наивности путала чувственность с любовью.

Да и откуда ей было знать, что и у мужчин, и у женщин сексуальное влечение может быть одинаково сильным? При одной только мысли о Джеймсе тело ее наполнялось истомой. Да, она полагала, что любит его без памяти, она безутешно рыдала, когда мать заявила, что все это плохо кончится, что влюбленность не есть любовь, что она слишком молода, чтобы думать о постоянной связи, – такие ранние связи никогда добром не кончаются.

Ей уже исполнилось восемнадцать, и родители не могли воспрепятствовать браку, отчего тревожились еще пуще.

– А как же университет? – выходили они из себя. – Как же будущее?

– Джеймс – мое будущее, – твердо отвечала Вин.

Впрочем, Джеймс тоже осторожненько предложил повременить, но она тут же разрыдалась, обвиняя его в равнодушии. Он, само собой, принялся ее утешать, и через несколько секунд она очутилась в его объятиях…

Как-то – они стали уже любовниками – Вин призналась, что, несмотря на обещание, все еще не принимает контрацептивные таблетки. Джеймс разволновался, настаивал, чтобы они вместе сходили в консультацию: ребенок совершенно нежелателен на этой стадии их отношений, да и вообще в ближайшие годы он обзаводиться детьми не намерен.

– Ты так молода, – стонал он, разглядывая ее полудетское личико. – Иногда я думаю, твои родители правы, зря мы поторопились, но я так хочу тебя…

Два месяца спустя они поженились вопреки нежеланию ее родителей. Церемония венчания прошла весьма скромно, но заветная мечта Вин исполнилась: она стала женой Джеймса.

Они купили небольшой, но крепкий каменный коттедж на окраине города, и какое-то время, очень и очень краткое, Вин была необыкновенно счастлива. Джеймс – нежный, заботливый любовник – постепенно открывал ей все новые стороны интимной жизни, и только годы спустя, уже после их развода, она по-настоящему осознала, сколько терпения и даже самоотверженности проявлял он в то время.

О себе он тогда не думая, баловал и лелеял ее. Подшучивал, когда у нее что-то подгорало на плите, сам гладил свои рубашки. Стыдливо краснея, она временами спрашивала, не раскаивается ли он в том, что женился на такой неумехе. Он нежно обнимал ее и говорил, что стряпуха – вовсе не его идеал жены.

– Ты же, – вкрадчиво шептал он ей на ухо, – после Рождества начнешь заниматься в колледже, и на приготовление еды и глажку у тебя просто не будет времени.

Эта перспектива умиротворяла их отношения. Что касается Вин, то ее вполне устраивала роль любимой жены, но он настаивал, чтобы она поступила в университет, тем более что располагался он неподалеку от их дома.

– Да зачем мне университетский диплом? – сердилась она. – Карьера мне не нужна. Мне нужен ты и наши дети.

Джеймс глядел на нее с укором.

– Ты слишком молода, Вин, – убеждал он. – Сейчас ты считаешь так, но однажды…

Они спорили, он не уступал, а потом она заболела гриппом. В то время она уже носила Чарли.

Не зная, как он отреагирует, Вин намеренно скрывала от него эту новость.

Когда дело наконец открылось, он был обескуражен и зол. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она наблюдала, как Джеймс меряет шагами их гостиную, раздраженно выговаривая ей:

– Слишком рано, Вин. Мы ведь еще не знаем друг друга толком.

Через несколько месяцев ей пришлось убедиться, что она действительно знает его очень мало.

Джеймс поменял работу на более денежную, но требующую больше времени, домой заявлялся поздно, она его почти не видела.

Родители, к которым она кинулась за утешением, приняли его сторону: раз заводишь ребенка не ко времени, терпи.

– Конечно, мне теперь не до университета, – пожаловалась она как-то Джеймсу и тут же заметила, как похолодели его глаза. Словно она забеременела нарочно, чтобы увильнуть от учебы!

Их отношения дали первые трещины.

А потом наступил тот злополучный вечер, который стал началом разрыва. Она была на седьмом месяце и чувствовала себя неважно, к тому же пребывала в подавленном настроении, ощущая себя дурнушкой – маленьких женщин беременность отнюдь не красит.

Любовью они заниматься перестали. Вин, разобиженная тем, что Джеймс так неприязненно встретил весть о будущем ребенке, оттолкнула его, когда он попытался ее обнять. Больше он к ней не прикасался. Тело ее жаждало близости, но гордость не позволяла первой сделать шаг к примирению. Затаившийся в груди червь сомнения начал свою разрушительную работу, вселяя мысль, что она больше нежеланна, что беременность изуродовала ее напрочь.

Вскоре опасения ее подтвердились. На ужине, устроенном для работников фирмы, она сразу заметила, как смотрела на ее мужа Тара Саймонз, как она прижималась к нему в танце. Что ж, барышня хоть куда – изящная, стройная, а главное… не беременная. К ней Тара отнеслась надменно: намеренно игнорировала Вин, затеяв разговор на профессиональную тему. Вин, разумеется, не смогла принять участие в оживленной беседе. Где уж ей разбираться в микрокомпьютерах!

Женское чутье подсказало сразу: Тара хочет заполучить ее мужа, а Джеймс, хоть и всячески отпирается, наверняка находит ее привлекательной. Удивляться нечему. Высокого роста, рыжеволосая, с удлиненными, зелеными как у кошки глазами, Тара выглядела весьма соблазнительно, это вынуждена была признать даже Вин.

Трещины в отношениях супругов становились все глубже. Джеймс перешел спать в соседнюю комнату – дабы не беспокоить ее, как он пояснил.

Однажды, когда Вин была дома одна, без предупреждения приехала ее мать. Тем субботним утром Джеймс объявил, что у него дела в офисе. Вин позвонила, чтобы узнать, когда он вернется, и бросила трубку, будто обожглась, услышав голос Тары на том конце провода.

– Вин! Моя дорогая, с тобой все в порядке? – недоуменно спросила мать, когда дочь открыла ей дверь.

Вин вдруг взглянула на себя глазами матери: волосы нечесаные и немытые, халат в пятнах, мятый, лицо без макияжа, глаза от беременности припухли.

Мать нахмурилась еще больше, когда увидела, что комната в беспорядке, а на кухне – горы немытой посуды.

Теперь Вин понимала, как неприглядно выглядит и сама она, и ее гнездышко, а все из-за непроходящей усталости и из-за чего-то еще… Да, Джеймс редко бывает дома, а когда бывает, то… А когда бывает, то глаза бы его на жену не глядели! Она нередко замечала на себе его угрюмый, изучающий взгляд и угадывала в нем немой вопрос: на кой ляд он женился?

Ну конечно, жениться надо на таких, как Тара, на таких, которые не спешат беременеть, а получают университетские дипломы и делают карьеру. Вин подумала, что, не влюбись она в Джеймса по уши, она бы тоже вела себя поумнее.

На следующий день она позвала в гости двух школьных подруг. Ее беременность вызвала у них изумление и даже, как ей показалось, жалость.

Мать помогла ей навести порядок в доме, помыть голову. С волосами ей стало управляться трудно, она жалела, что не обрезала покороче свою гриву. Но ведь Джеймс так часто любовался ее длинными локонами, так любил целовать ее сквозь шелковую пелену волос…

На глаза ее навернулись слезы. Что случилось с ними, что произошло с их любовью?

Джеймс вернулся в пятом часу. У Вин отлегло от сердца, когда он, заметив порядок в доме и ее блестящие волосы, подошел, обнял, шутливо потеребил за мочку уха. И тут от него повеяло крепкими духами – она сразу учуяла их обострившимся от беременности обонянием. Сомнений не было: духи Тары!

Вин резко оттолкнула его, лицо исказилось гневом, она выкрикнула:

– Не дотрагивайся до меня! Уйди!

Через месяц после этого наступили роды, и появился Чарли. В то время Джеймс, надо полагать, развлекался с Тарой.

На Чарли он удосужился посмотреть, когда тому было уже два дня. Вин помнила, как он с насупленным видом оглядел младенца, даже не попытался взять его на руки, а как только она принялась кормить сына, отвернулся.

Она ждала от него тепла, внимания, любви, наконец. Неужели так трудно полюбить собственного ребенка?

Вин хотела, чтобы колыбелька Чарли стояла в их комнате, рядом с их кроватью, но Джеймс потребовал, чтобы ребенок находился в детской. Когда у малыша разболелся желудок, она яростно обрушилась на Джеймса, словно именно он был виноват в обычном детском недомогании.

Она знала, что вспышка ее несправедлива; но брать слова обратно было поздно, да и что толку? Муж ее разлюбил. В этом она уверилась шесть месяцев спустя – Джеймс однажды не явился ночевать домой.

Утром раздался телефонный звонок. Вин немедленно узнала елейный голос Тары.

– Если вы беспокоитесь о Джеймсе, то не стоит, – протяжно проговорила она. – Эту ночь он провел у меня… – И, сделав многозначительную паузу, добавила: – Вам ясно, что я имею в виду, не так ли, Вин?

Не сказав ни слова, Вин положила трубку. Тело ее вдруг обмякло, голова разболелась, сердце щемило от обиды и гнева. Она положила Чарли в прогулочную коляску и вышла из дому. Так и гуляла с залитым слезами лицом. Как только Джеймс вернулся домой, она потребовала развода.

Он пытался что-то объяснить, но она решительно пресекла его: станет она слушать байки о его интрижках! Гордость бушевала в ней, гордость, вытеснившая даже боль.

Тара недвусмысленно дала понять, в каких она отношениях находится с ее супругом. Выход из такой ситуации только один – развод.

Странно, но ее семья выступила против такого решения, упрекнув ее, что она не думает о ребенке. Вин, однако, была непреклонна, требуя, чтобы Джеймс покинул дом немедленно.

Звук пролетающего в небе самолета прервал ее воспоминания. Она нахмурилась и беспокойно заерзала на сиденье: не заплутаться бы ей в дебрях прошлого! Обычно, когда возвращались воспоминания о ее недолгом замужестве, Вин решительно отгоняла их прочь, и вот теперь, когда они явились освобожденными от обиды и боли, она начинала осознавать, какой же была неопытной, эгоистичной и, пожалуй, даже испорченной.

Глядя на себя прежнюю с дистанции прожитых лет, она хмурилась все сильнее.

Да, ее семья оказалась права: слишком молода она была и для замужества, и для материнства. Теперь, к примеру, разве стала бы она требовать у загруженного работой Джеймса отчета за малейшее опоздание, разве стала бы так упрямо настаивать на своих детских капризах? Нет, конечно. И уж ни в коем случае не встречала бы усталого мужа такой замарашкой и в таком неприбранном доме.

Да, пожалуй, с Джеймсом она обошлась слишком круто: взять и вытолкать из дома отца своего ребенка, даже не выслушав его оправданий!

Вин опять беспокойно пошевелилась. Да, теперь она поступила бы иначе, сумела бы обойти возникшие между ними рифы.

Джеймс не был готов к отцовству – и прямо ей заявлял об этом. Она уже тогда заподозрила, что он женился на ней ради постели, а влюбленность его была если не притворством, то иллюзией. Но каковы бы ни были настоящие причины их брака, прошлого не воротишь, и во многом виновата она сама: нельзя строить отношения с мужчиной на такой зыбкой основе.

Какой же она была наивной, восторженной, навязчивой… Но это тоже в прошлом, теперь она поумнела. Материнство изменило ее, заставило считаться с другими и понимать их.

Домашние всегда относились к ней как к маленькой, братья возились с ней, как с любимой собачкой, а она этому не противилась. Теперь она от их опеки избавилась. Вин даже улыбнулась, припомнив, в какое они пришли изумление, когда она объявила, что идет на работу. Зато теперь она добилась от них настоящего уважения, братья наконец увидели в ней человека, а не игрушку. Нет, больше она не повторит ошибок, понаделанных в прошлом… Не повторит… Сердце заколотилось как шальное. Вин до сих пор не осмелилась сказать Чарли, что Том сделал ей предложение, – она еще для самой себя не решила, соглашаться на него или нет.

Том ей нравился; нравилось, как он уверенно продвигался в жизни, правда, иногда без оглядки на окружающих, и излишней сентиментальностью он явно не страдал, зато она не сомневалась в одном – он любит ее.

А она его?

Вин пристально посмотрела на след, оставленный самолетом. Три месяца назад, когда Чарли уехал на каникулы вместе со сверстниками, они с Томом стали любовниками. После Джеймса она мужчин не заводила. Боялась обжечься еще раз, а может, просто стала осмотрительнее и, отбросив прочь розовые очки, училась согласовывать ожидания с нажитым опытом.

В любви Том вел себя столь же обдуманно, как и в делах. Он был внимателен и учтив, конечно, фейерверков от него ждать не приходилось, но Вин это вполне устраивало: пылких страстей она уже натерпелась с Джеймсом.

Они, конечно, впечатлениями не делились, но она почувствовала, что Том разочарован, и, честно говоря, она тоже не жаждала продолжения, потому с тайным облегчением воспринимала антипатию Чарли: неприязнь сына к Тому служила вполне сносным поводом для уклонения от любовных встреч.

В их отношениях с Томом секс не главное, полагала Вин, не мешает им сперва узнать друг друга получше.

Для этого, конечно, полагалось бы встречаться почаще. Но когда и где? Вин уже не в том возрасте, чтобы заниматься любовью в машине по дороге домой.

У нее слегка дернулось веко – она вспомнила вдруг, как это однажды произошло у них с Джеймсом. Они ехали домой со званого обеда, и она ненароком коснулась его бедра. Джеймс сразу напрягся, а она смотрела на него широко раскрыв глаза.

Сердце забилось часто-часто, когда он резко затормозил машину и повернулся к ней.

Похоже, она перешла Рубикон, оставив позади период необузданной сексуальности, подумала Вин, включая зажигание. Но если она согласится выйти за Тома, не подтолкнет ли это Чарли к отцу? Ах, если бы Том был хоть немного помягче с мальчиком, ему явно не хватает такта. И Чарли тоже хорош! То и дело грубит ему и при любой оказии поминает в разговорах имя Джеймса.

Веко вновь дернулось, когда она вспомнила, с каким раздражением Том однажды заметил:

– Слава Богу, что твой бывший супруг в Австралии. Если он такой распрекрасный, как об этом талдычит Чарли, то непонятно, почему бы вам не сойтись снова?

– Мальчик почти не знает его, вот и думает, что он распрекрасный, – примирительно сказала Вин, защищая сына.

А когда она попыталась урезонить Чарли, заметив, что не следует так часто упоминать Джеймса при Томе, тот недоуменно спросил:

– Почему это? Он же мой отец.

Чарли подрастал и начинал обращаться с ней так же покровительственно, как некогда братья.

Уроки прошлого не пропали для нее даром, при всей своей любви к сыну Вин не собиралась отказываться от своего права на личную жизнь и на друзей, даже если они ему не по вкусу. Эту истину Чарли следует усвоить ради его же блага и ради блага той женщины, которая когда-то войдет в его жизнь.

Однако одно дело – заставить сына признать Тома ее другом, и совсем другое – привести его как отчима.

Проезжая через город, она услышала звон церковного колокола и удивилась, что уже так поздно. Чарли в этот вечер был у друга, они собирались смотреть по телевизору футбольный матч. Обычно после таких просмотров он возвращался довольно поздно, а на ее попреки сердито фыркал, что уже не малолетка.

Вин с сыном жили в том коттедже, который оставил им Джеймс. На улице таких домов, как у них, было двенадцать. За домом – сад, а дальше тянулись поля. В прошлом году они с Чарли покрасили забор и, хотя им пришлось здорово потрудиться, оба остались довольны.

Том ужаснулся. Он давно предлагал направить к ним маляра, но она ни в какую не соглашалась. Вин крепко усвоила одну истину: самое главное – быть независимой. Это убеждение осталось с того времени, когда она искала опору в других, нередко позволяя им принимать решения вместо себя.

Перед коттеджем была припаркована дорогая машина марки «даймлер» с новыми номерами. Вин смиренно припарковалась позади нее.

У Чарли был свой ключ. Наверное, это машина отца друга; он подвез Чарли, а тот пригласил его в дом. Надо бы оправдаться за опоздание. Чего доброго, подумают, что она совсем забросила сына, раз ему приходится возвращаться в пустой дом.

Появляясь поздно, она всегда испытывала чувство вины, и, как уверяла Хедер, совершенно напрасно.

– От твоих опозданий ничего страшного с Чарли не случится, он всегда может побыть у нас. Работа тебе нужна не только из-за денег, но и для самочувствия. Когда он был маленький – дело другое. А теперь пусть привыкает к самостоятельности. Все равно лет через десять ему вылетать из гнезда.

Вин признавала справедливость резонов подруги, но все равно ее не переставала мучить мысль, что она слишком мало времени посвящает сыну.

Войдя в холл, Вин услышала, что телевизор работает на полную громкость. Дверь в гостиную была открыта, и слышались восторженные возгласы Чарли:

– Вот это да! Ты видел, папа? Ты видел, как он забил гол?

Папа! Вздрогнув, Вин похолодела от одного простого слова.

– Да он вполне владел ситуацией.

Она не слышала этого голоса около десяти лет, но узнала бы его среди сотен… тысяч. Густой баритон, размеренные, твердо произнесенные слова без австралийского акцента, тот самый голос, который пробудил ее первое чувство, который умел звучать и страстью, и нежностью.

Но каким жестким, каким непреклонным был этот голос, когда Джеймс объявил, что не намерен обзаводиться детьми! Подавляя в себе нервное, пугающее напряжение, Вин сделала глубокий вдох, распрямила плечи и, распахнув дверь, вошла в гостинную.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Жизнь многому научила Вин, она хорошо усвоила, что лучшая форма защиты – нападение.

Не взглянув на Чарли, она холодно спросила:

– Что ты здесь делаешь, Джеймс?

Краем глаза она заметила, как Чарли покраснел и сник, но ей достало сил проигнорировать его, обратив все внимание на мужчину, который вальяжно поднялся с диванчика и теперь стоял перед ней.

Было бы лучше, если б он оставался сидеть, подумала Вин, не желая отступать перед ним ни на шаг. Отступить – значит уступить, несколько футов поверхности пола обретали символическое значение. Поэтому она стояла на своей территории, запрокинув голову и глядя прямо ему в глаза. Она не пыталась скрыть свое недовольство.

Она заметила, как Джеймс украдкой посмотрел на Чарли, отчего ее враждебность только усилилась. Как он смеет использовать сына в качестве оборонительного барьера? И какая наглость – сразу же заявиться сюда, в ее дом! Зачем? Он же не знал, что ее нет, или…

Вин вся напряглась, с трудом подавив желание посмотреть Чарли в глаза. Его смущение вполне можно было интерпретировать как виноватость.

Неужели Чарли солгал ей относительно своих планов на этот вечер? Неужели он знал – и заранее готовился к приезду Джеймса? Вопросы возникали сами собой.

Прежде чем Джеймс успел что-то сказать, Чарли подошел и встал рядом с ним.

– Это я пригласил папу сюда. Дом ведь не только твой, но и мой. Разве я не могу позвать сюда моего отца?

Мальчик дерзко выпятил подбородок, и она безошибочно распознала скрывавшиеся за бравадой слезы. Она постаралась взять себя в руки – сейчас не время давать волю эмоциям. Позднее она растолкует сыну, в чем состоит бестактность его поступка, а пока что, при Джеймсе, лучше от нотаций воздержаться.

– Конечно, это и твой дом, Чарли.

С этими словами она отвела взгляд в сторону и заметила, что Джеймс, нахмурившись, изучает ее. Наверное, едко вопрошает себя, чем же его прельстила некогда эта злючка. Конечно, куда ей до Тары. Интересно, что сталось с его красоткой. Джеймс так повторно и не женился. Если и была в его жизни какая-то женщина, с Чарлзом он ее не знакомил.

– Ивиняюсь, – кратко обронил Джеймс.

– Чарли говорил, что ты возвращаешься, – холодно произнесла она. – Но не ожидала, что ты сразу примчишься сюда и рассядешься в моей гостиной. – Она сделала ударение на слове моей и с удовольствием заметила, как на скулах его проступил легкий румянец. Ага, значит, рыло у него в пуху: нахально напросился в гости, потому как знал, что приглашения не дождется. Ладно. – Что ж, не станем тебя задерживать, – небрежно продолжала она. – Дел у тебя, наверное, невпроворот.

Отец и сын обменялись взглядами, и Вин с тревогой подумала, что у них припасен еще какой-то сюрприз.

– Папа приехал, чтобы жить с нами, – доложил Чарли и затем вызывающе добавил: – Я обещал ему, что все будет в порядке.

От изумления Вин чуть не грохнулась в обморок. На сей раз Чарли зашел слишком далеко.

Сквозь раздражающий звон в голове и ушах она услышала, как Джеймс произнес:

– Прошу меня извинить, я думал, ты в курсе. Вообще-то… – Он запнулся, а Вин продолжала глядеть на сына с горестным недоумением.

Чарли знал, что она меньше всего желает, чтобы Джеймс жил с ними под одной крышей, но, видимо, никакой другой вариант его не устраивал.

Да, конечно, во всем виноват Чарли, но и поведение Джеймса вызывало у нее досадливое изумление. Он же наверняка знал, что Чарли лжет, обещая, что «все будет в порядке», и тем не менее позволил сыну выкинуть этот дурацкий номер.

Да, конечно же, он все знал. Уж чего-чего, а сообразительности у него хватало.

– Джеймс, если это шутка, то очень дурного тона, – начала она ледяным голосом, пытаясь вздохнуть поглубже.

– Я к этой шутке не имею никакого отношения.

– Тогда тебе должно быть ясно, что оставаться здесь ты не можешь.

– Почему это он не может? Вин воззрилась на Чарли.

– Чарли, ты прекрасно знаешь почему. Мы разведены. Он… я…

– А вот и нет. Просто ты собралась замуж за другого и думаешь, что тот тип станет моим отцом. А я не хочу!

Вин почувствовала волнение и отчаяние. Она никогда не обсуждала с Чарли свои отношения с Томом, чистосердечно веря, что он не подразумевает о матримониальных намерениях Тома, – и вот пожалуйста, сын обвиняет ее в том, что она пытается навязать ему постылого отчима. Ляпнуть такое при Джеймсе!

– Я хочу, чтобы папа жил здесь, со мной, – стоял на своем Чарли. – В конце концов, это и мой дом, – повторил он.

– И мой.

Вкрадчиво произнесенные слова буквально пригвоздили Вин к полу. Она медленно повернула голову, чтобы взглянуть на бывшего мужа. Сердце неистово заколотилось. Что это Джеймс говорит? Угрожает? Или действительно хочет переехать сюда? Зачем? Надеется выжить ее отсюда и остаться с Чарли? Если раньше сердце отчаянно билось, то теперь оно, казалось, хотело выпрыгнуть из груди.

Что он задумал? Конечно, он имеет право на половину дома, но на дом ему наплевать, Джеймс хочет бросить яблоко раздора между ней и Чарли, создать такую ситуацию, при которой она неизбежно выставит себя в самом невыгодном свете. Он решил отлучить от нее Чарли. Ведь расчет какой? Она в бешенстве покинет собственный дом и снимет комнатенку в отеле.

Их взаимоотношения с Чарли подвергались тяжкому испытанию. Мальчишке позарез нужно, чтобы рядом поселился отец. Решил наказать ее за дружбу с Томом, впрочем, в его возрасте тяга к отцу вполне естественна. Зачем искать причины, по крайней мере сейчас? Сейчас нужно поступить так, чтобы потом не раскаиваться.

– Я не могу поверить, что ты действительно хочешь остаться здесь, Джеймс, – спокойно проговорила она, стараясь не выдавать возмущения.

– А почему бы нет? Здесь живет мой сын, – сообщил ей Джеймс, словно она об этом не знала. – Я намерен заняться его воспитанием. Для того и вернулся.

Вин хотелось к чему-нибудь прислониться, чтобы не упасть. Она почувствовала мелкую дрожь во всем теле и, к своему ужасу, поняла, что способна сделать нечто из ряда вон выходящее – разреветься.

Нет, только не здесь. Джеймс ее слез не увидит. Глубоко вздохнув и поджав губы, она смерила его презрительным взглядом.

– Не думай, что я не догадываюсь, зачем ты явился, Джеймс, – спокойно сказала Вин. – Но не рассчитывай выиграть.

Она мельком взглянула на Чарли и с вымученной улыбкой обратилась к сыну:

– Ну что ж, Чарли, раз ты зазвал в наш дом гостя, проводи его наверх и покажи свободную комнату.

– Комнату я уже выбрал. Ту, что была нашей общей. Я так полагаю. Помнишь, я там жил? – парировал Джеймс. – И кроме того… – он посмотрел на Чарли, – мы с Чарли уже отнесли мои пожитки наверх, не так ли, старик?

Вин вынуждена была отвернуться, чтобы скрыть выражение лица.

– Мам, мы голодные как волки, – объявил Чарли как ни в чем не бывало.

Чувствуя новый приступ отчаяния, Вин диву далась, откуда у нее берутся силы, чтобы хоть как-то сносить абсурдность своего положения: бывший муж не просто явился в гости, а въехал в их дом с вещами и, кажется, вознамерился этот дом оттягать. А ей предоставляется право ублажить его ужином.

Вин хотелось уползти в какой-нибудь темный, безопасный угол, свернуться калачиком и дать волю слезам. Но в их доме безопасных углов не водилось: она даже в спальне не могла закрыться без того, чтобы Чарли не допытывался, что она там делает. Джеймс, конечно же, догадался, что ей невтерпеж пореветь.

О, он имел над ней перевес. Как же долго он все это затевал… как умело манипулировал Чарли, и вот ребенок скрытничает, обманывает, лжет. Скрытность сына ранила больнее всего, и оставалось только терпеливо сносить эту боль. То благоговение, с каким Чарли относился к отцу, пошатнуло ее уверенность в том, что между ней и сыном существует взаимопонимание. Чарли же знал прекрасно, что она будет против того, чтобы Джеймс жил с ними.

Вин не умела долго сердиться на сына, и мало-помалу ее негодование перекидывалось на незваного гостя. Чарли, как ни крути, еще мальчишка, хотя и достаточно большой для того, чтобы осознать порочность своего поступка, но каков Джеймс: пойти на сговор с сыном против нее, поощрять его ложь, совершенно позабыв о своей родительской ответственности…

Как же может Чарли вырасти честным и порядочным человеком, если отец учит его обманывать?

На нее снова накатило отчаяние. Как старалась она воспитать в Чарли уважение к тем ценностям, в которые верила сама! И как это было трудно: характер у Чарли упрямый, даже строптивый. Ему не всегда по нраву этические нормы, сковывающие его склонность к своеволию. В последнее время ее особенно удручало то, что он все чаще следовал примеру своих кумиров и совсем не считался с ее мнением. Как-то она поделилась своими тревогами с Хедер, но та, как всегда, принялась убеждать ее, что причин для расстройства нет.

– И Дэнни такой же, – утешительно говорила она. – Вечно твердит свое: «Тот-то делает так-то, этот поступает так-то…» Мне кажется, все подростки одинаковы.

– А ты не думаешь, что Чарли выискивает себе кумиров, потому как растет без отца? – спросила Вин и призналась: – В последнее время все, что я ни скажу, – все ему не так, Хедер. А вот к мнениям мужчин, хотя бы преподавателей, он прислушивается. И не только ко мне – он ко всем женщинам стал относиться с пренебрежением, даже презрением. Наверное, тут все-таки и моя Вина. Мальчик, не приученный уважать собственную мать, не станет уважать и других женщин.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, только ты тут совершенно ни при чем, – ответила Хедер. – Дэнни сейчас точно такой же. Недавно он заявил Дженни, что не намерен больше помогать ей мыть посуду, дескать, это работа бабская. Не знаю, откуда они этого нахватались, скорее всего, все-таки возрастное. Надеюсь, это лишь фразерство и они переменятся. А если нет, – мрачно продолжала она, – придется за них взяться покрепче.

Вин невольно рассмеялась, ей очень хотелось поверить в то, что Чарли просто взрослеет и в нем проявляется мужское начало.

– Всем с детьми нелегко, – уходя, заметила Хедер. – Потакаешь им, потакаешь, а они глядь – и выросли. Мальчишкам обычно больше спускаешь, чем девочкам, а потом оказывается, что ты для них представитель низших форм жизни. Но поверь мне, Вин, это вовсе не оттого, что ты чего-то не предусмотрела или чего-то недодала. Конечно, в этом возрасте мужское влияние важно. Я своему Рику сказала, что его помощь по дому послужила бы хорошим воспитательным примером.

Из этого разговора Вин вынесла одно: мужское влияние важно. Следует ли считать себя виновной в том, что Чарли растет без отца? И только ли ее нужно обвинять в том, что все так вышло? Она старалась, чтобы Чарли ни в чем не чувствовал себя обделенным, и Хедер ей помогала в этом: если ее семья выезжала за город, она всегда брала Чарли с собой. Ведь единственный ребенок в семье всегда чувствует себя одиноко. Вин жалела, что ее братья, обзаведясь семьями, разъехались по всему миру. Будь они поближе, Чарли было бы куда веселее.

Ради Чарли Вин готова была поступиться многим. Хедер этого не одобряла.

Год назад, когда Вин понадобилось новое зимнее пальто, Хедер заметила, что, не одевай она так дорого Чарли, вполне могла бы позволить себе что-нибудь приличное. Вин возразила, что одежду Чарли она покупает на деньги, посылаемые его отцом. Действительно, она ни пенни не тратила на себя из этих денег. Все, что оставалось, откладывала в банк на имя Чарли.

– Поужинаешь с нами? – вежливо спросила она Джеймса и тут же упрекнула себя за поспешность. Надо вести себя похолоднее, показать, что он не вписывается в их с Чарли спокойную жизнь, не давать ему шансов почувствовать себя своим в их доме.

Он наверняка что-то задумал. Богатому человеку вроде Джеймса вряд ли по вкусу скромная домашняя обстановка. Небось привык жить в роскошных отелях с услужливой прислугой, исполняющей любые его прихоти. Здесь он этого не дождется.

Так зачем же зазывать его на их неприхотливый семейный ужин?

Пытаясь вновь обрести уходящую из-под ног почву, она быстро добавила:

– Думаю, питаться ты предпочтешь на стороне. Наш стол роскошным не назовешь, и сегодня на ужин все холодное. Я не успела запастись продуктами.

– Правда? Тогда, может быть, мы с Чарли поужинаем в ресторане?

– Нет!

Румянец выступил на ее скулах. Вин вовсе не хотела, чтобы он увез от нее Чарли.

– В этом нет необходимости, – спокойно возразила она.

Он не отрывал от нее взгляда, она, блюдя достоинство, смотрела мимо. Значение его испытующего взгляда Вин уяснила для себя сразу: выискивает, куда бы уколоть побольнее и как, обессиленную, загнать ее в тупик, из которого уже не будет выхода.

Она ответила ему проницательным взглядом, давая понять, что замыслы его разгаданы.

Да, ошарашивать он умеет, думала Вин, направляясь в кухню, но война только начинается, и скоро он поймет, что так просто она сына не уступит.

Не уступит? Но как помешать ему перетянуть Чарли на свою сторону?

Рука, коснувшаяся ручки холодильника, дрожала, из глаз вот-вот брызнут слезы. Сдерживая их, она усиленно заморгала, хотя единственное, чего ей хотелось, – выплакаться. Она не плакала с тех пор… с тех пор, как Чарли упал с велосипеда, ему тогда было пять лет и от испуга он стал заикаться. Она потеряла голову от страха и чувствовала себя совершенно беспомощной. Ее родители уехали в Эдинбург, братья с семьями уже жили за океаном, Хедер с детьми уехала отдыхать. Рядом не оказалось никого, ей пришлось справляться с бедой в одиночку.

Чарли, конечно, поправился, заикание прошло. Потом с ним бывало всякое – ломал руку, вывихивал запястье, страдал от всевозможных ушибов, но именно тогда ее охватила паника, тогда она испытала жалость к себе и пришла в ужас от уязвимости и беззащитности.

Вот тогда и придумала она для себя странное утешение: да, рядом с ней нет защитника, зато рядом с ней нет и обидчика. А Джеймс умел причинять боль – да так сильно, что иногда, в темные часы отчаяния, ей казалось, что никогда она не оправится от удара, нанесенного его жестокостью.

Вероятно, женщинам ее типа везет на мужчин, умеющих причинять боль. Потому она не спешила сближаться с Томом. Надо было к нему получше присмотреться.

Конечно, это лишь одна из причин, главной помехой была вражда между Томом и Чарли, и еще – недостаток интимной близости. Рука, потянувшая ручку холодильника, опять дрогнула.

И еще… да, было еще кое-что, делавшее ее столь сдержанной по отношению к Тому. Если уж по-честному, то меньше всего ей хотелось опять испытать те бесконтрольные эмоции, те вспышки страсти, которые она пережила с Джеймсом.

– Может, я чем-то помогу?

От этой учтивой фразы она содрогнулась всем телом, будто ее ударили током. Она не заметила, как Джеймс вошел на кухню, теперь он стоял позади нее. Казалось, от его тела исходило тепло, излучались какие-то волны, обдающие ее кожу жаром: она необъяснимо остро чувствовала его физическое присутствие.

– Нет, спасибо, справлюсь сама, – поспешно ответила она. Кухня была небольшая, и ей не хотелось, чтобы они суетились здесь вдвоем. Опять перехватило дыхание, во всем теле ощущалась ломота, как при гриппе.

– Разве Чарли не помогает тебе накрывать на стол? – спросил Джеймс, когда она принялась расстилать скатерть.

Хорошо, что она стояла к нему спиной и он не мог видеть ее жарко покрасневшего лица. Вин почудился упрек в его интонации; она и сама знала, что воспитание Чарли безукоризненным не назовешь.

– Помогает, когда не занят, – сердито заступилась она за сына, не желая признавать, что в последнее время, то ли чтобы досадить ей из-за Тома, то ли по каким-то другим причинам, Чарли находил всяческие отговорки, чтобы увернуться от домашних дел, и совершенно перестал помогать ей по хозяйству. Даже свою комнату запустил. Она прикусила губу, вспомнив прошлый уик-энд: утром он отказался заправить собственную кровать.

Она вздохнула с облегчением, когда из гостиной раздался голос Чарли:

– Папа… пап, иди скорей, посмотри.

Она чувствовала, что Джеймс все еще стоит у нее за спиной. Что его удерживает? Чего ради он здесь? Прикидывает, как половчее вторгнуться в сердце Чарли и вытеснить оттуда сыновнюю любовь к ней?

– Ты нужен Чарли, – бесстрастно заметила она.

– Да, – ответствовал он, – нужен.

Заслышав бодрые нотки в его голосе, она пожалела, что сделала это не лишенное справедливости замечание. Джеймс не мог знать, что творилось у нее в душе, сколько тревог пробудил он своим неожиданным появлением. Они давно стали чужими, и ему не понять ее боли.

Но одно он должен понять твердо: место Чарли рядом с ней.

Несмотря на тоскливые мысли, руки механически готовили ужин. Прежняя девчонка, ни на что, кроме варки яиц, не способная, давно выросла в опытную кулинарку. К холодному цыпленку она собиралась подать светлый виноградный соус, он очень нравится Чарли; салат из сырых овощей, сопровождавший мясное блюдо, обнаруживал ее знание законов правильного питания для растущего организма. Булочки в хлебнице были слегка подрумянены – они с Чарли ели их без масла или паштета. Для себя она поставила бокал с ряженкой, а для Чарли – питательный коктейль на сливках.

Чарли, к счастью, не был расположен к полноте, и на десерт их ждало любимое мороженое с клубникой. Вин готовила мороженое сама и сейчас, выкладывая его круглой ложечкой из лотка в мороженицу, чтобы поставить в морозилку, позвала:

– Чарли, все готово. Поднимайся наверх и помой руки.

Тишина.

Она закрыла холодильник и вернулась в гостиную. Чарли лежал на паласе, подперев руками голову, – он всегда смотрел телевизор в такой позе.

– Чарли, я же сказала, иди ужинать.

– Я хочу досмотреть, – не обернувшись, буркнул Чарли.

Вин взглянула на экран. Она была почти уверена, что ничего там интересного нет – сын просто вредничал. В таких случаях она просто-напросто выключала телевизор и твердо требовала от сына определиться в своих хотениях – или телевизор, или ужин, – но сейчас, в присутствии Джеймса, она не решилась быть столь категоричной.

Не зная, что делать, она стояла в дверях, досадуя и на себя, и на Чарли, но больше всего на Джеймса, который так оборотисто манипулировал ими обоими. Джеймс вдруг встал, прошел к телевизору и выключил его.

– Ты что, оглох? Не слышишь, что говорит мать? – поинтересовался он.

Вин не знала, кто больше обескуражен, она или Чарли.

Она, разумеется, пришла в себя раньше и ждала, как отреагирует Чарли. Тот бросил на отца недоверчивый взгляд, медленно встал и поплелся наверх. Вин недовольно заметила:

– Спасибо, Джеймс, но я вполне могу справиться с Чарли без твоего участия.

– Уверен, что можешь, – вежливо согласился он. Слишком вежливо. Вин решила поумерить клокотавшее в ней недовольство. Он отвернулся и, открыв дверь, чтобы выйти, сухо добавил: – Чарли не мешает иногда дать тычка, чтобы он кое-что понял.

– Куда ты? – напряженно спросила она, когда Джеймс уже стоял в холле.

Он задержался, смерил ее холодным взглядом, наверняка заметив покрасневшее лицо и злые глаза.

– Иду наверх помыть руки. – В его голосе ей послышалась издевка. – Разве не так должен поступить добропорядочный родитель? Не просто приказывать ребенку, а действовать примером.

Отвернувшись от него, Вин признала, что позволила ему выиграть еще несколько очков.

Как долго выдержит она натиск столь умело действующего противника? Ее нервы начинали сдавать, гнев и страх владели ею попеременно.

* * *

– Цыпленок очень недурен.

Вин ничего не ела и теперь, при замечании Джеймса, вскинула голову.

– Мама готовит цыпленка по особому рецепту, – доложил Чарли.

Джеймс не мог скрыть своего удивления, а Вин подумала: неужели он все еще не забыл ту ужасную стряпню, какой она его потчевала когда-то? Наконец-то она потешила свое самолюбие. Если она может удивить его маленькими поварскими хитростями, то есть надежда… Собственно говоря, единственное, что от нее требовалось, – это ждать; со временем Джеймс неизбежно выдаст себя и предстанет перед сыном в своем истинном свете. В конце концов, это тот же человек, который с раздражением заявлял, что ребенок ему не нужен, который не удосужился взглянуть на новорожденного, который раздражался, что младенец плачет, и выкинул его в другую комнату, который только и знал, что брюзжать по поводу беспорядка в квартире. Так пускай он теперь помучается, пускай повоюет за отвергнутого когда-то сына.

– Да, мы с Чарли любим полакомиться чем-нибудь вкусненьким, правда, сынок? – И, не дождавшись его ответа, Вин обратилась к Джеймсу: – Уж не думаешь ли ты, что мои кулинарные таланты все еще ограничиваются вареным яйцом?

– Я вообще о твоих кулинарных талантах не думаю, – ответил Джеймс, явно желая умалить успехи, достигнутые ею за годы, прошедшие после их развода. Не успела она оправиться от его нелюбезности, как он добавил: – А вот о чем я думаю, так это о том, что работающей матери должно не хватать времени на приготовление пищи.

Вин вновь почувствовала, как всю ее обжигающей волной заливает гнев. Ей хотелось встать и уйти, но она, собрав последние силы, взяла себя в руки.

Проигнорировав его замечание, она обернулась к Чарли и спросила, собирается ли он смотреть после ужина фильм, о котором рассказывал. Спросила просто так, чтобы выйти из панического состояния.

Как это удается Джеймсу столь ловко наносить удары? Она не из тех, кого легко выбить из седла, тем не менее за этот вечер он не раз подводил ее к черте, переступив которую она могла потерять самоконтроль.

Надо прекратить его подначки. Надо собраться с мыслями и отстраненно взглянуть на происходящее. Поменьше эмоций, из-за них ей все время приходится занимать оборонительную позицию. Нельзя же съесть пудинг, гоняя его по тарелке, а под конец резко смахнув на пол.

– Эй, старик, давай-ка вымоем посуду, – предложил Джеймс сыну. – У твоей мамы завтра рабочий день, пускай отдохнет.

Резко зазвонил телефон, и Вин тупо уставилась на него. Но через минуту очнулась и подошла. Том – он хотел подтвердить, что заедет за ней в условленное время.

– Нет, я не забыла, – заверила она. Во рту пересохло, спина будто окаменела от резко наступившей тишины за столом. – Да, к восьми я буду готова.

Повесив трубку, она обернулась и увидела крадущегося к ней Чарли. Сердце так и упало.

– Это был Том, – пояснила она. – Он… мы с ним приглашены на вечер.

Говоря это, она сообразила, что нужно позвонить Хедер и договориться, чтобы Чарли остался на вечер с Дэнни. Но поскольку его драгоценный папочка здесь…

Чувствуя жуткую усталость и какую-то давно забытую подавленность, она направилась к двери. По всему было видно, что Чарли возмущен ее поведением, а Джеймс готовит новые шпильки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вин уже почти поднялась по лестнице на второй этаж, когда заметила, что в холле, прямо под ней, стоит Джеймс. Один. Поплотнее прикрыв дверь в гостиную, он пристально посмотрел на нее и заговорил с каменным лицом:

– У меня к тебе вопрос, Вин. Ты часто бросаешь Чарли одного, бегая на свидания к любовнику?

Атака была столь неожиданной и столь изуверской, что Вин поначалу не нашлась, как отреагировать. Румянец сменился бледностью, а сердце беспокойно сжалось, протестуя против предъявленного обвинения. В висках стучало, и когда она подняла к ним руки, поняла, что руки трясутся, а ноги подкашиваются.

– Я никогда не оставляю Чарли одного, – голос прозвучал сипло и напряженно.

– А сегодня?

У нее кружилась голова, мысли путались.

– Он должен был остаться у друзей.

С какой стати она оправдывается перед ним? Разве нельзя сказать проще: если бы Чарли по его наущению не обманывал мать, он бы не остался один.

– Я договорилась, что он сегодня побудет у друзей, – добавила она, зная, что ей уже не вернуться на твердую почву.

– И останется на всю ночь? – он удивленно вскинул брови. – Удобно же ты устроилась! Но ведь в вашем распоряжении столько свободных номеров в отеле, зачем выпроваживать из дома Чарли?

Вин слушала, не веря своим ушам. Военные действия перемещались на только ей принадлежащую территорию.

– Как ты смеешь выдумывать невесть что? – возмущенно выдохнула она. – И кроме того…

– Что – кроме того?

– Моя личная жизнь совершенно тебя не касается. – От гнева и обиды на глаза ее навернулись слезы. Нападения с этой стороны она от Джеймса не ожидала…

– Меня не касается, зато касается моего сына, – заявил он непререкаемым тоном. – Или тебе все равно, что ему не нравится твой любовник, которого ты планируешь ему в отчимы?

Тягостно было узнать, что Чарли уже обсуждал с ним ее личную жизнь, а возразить было нечего. Она только и нашлась, что глухо сказать:

– Конечно, мне это не все равно. Чарли – мой сын. Главный человек в моей жизни.

– Главный? – Джеймс опять вскинул брови, взгляд стал внимательным. – А твой любовник об этом знает?

Вин отвернулась и стала подниматься по ступенькам, не удостоив его ответом.

Из своей спальни она позвонила Хедер, которая по голосу подруги сразу догадалась, что происходит неладное. Но Вин была немногословна, только сказала:

– Хедер, я не в состоянии сейчас говорить. Побеседуем завтра, – и опустила трубку. Свернувшись калачиком на кровати, она осталась наедине со своими растрепанными чувствами.

Нет, расслабляться некогда. Том приедет в восемь, а сейчас уже начало восьмого. Нужно принять душ и переодеться, помыть и уложить волосы, сделать макияж, а главное – хладнокровно спуститься вниз и пожелать Чарли спокойной ночи.

Сын не должен догадаться, в каком она пребывает состоянии. А может, она не хочет, чтобы об этом догадался его отец?

Нет, она не сойдет вниз, пока не увидит подъезжающую машину Тома, подумала Вин и тут же выругала себя за трусость. Она же льет воду на мельницу Джеймса, позволяет ему представлять ситуацию так, будто она и в самом деле совершает нечто непотребное, встречаясь с Томом. Вин решительно спустилась в гостиную. Чарли беззаботно болтал с Джеймсом. Когда она подошла, намереваясь любовно потрепать сына по плечу, он отпрянул.

– Не забудь лечь спать ровно в десять, – напомнила она как можно спокойнее, стараясь не замечать его враждебности.

Покидая их, уютно устроившихся перед телевизором. Вин убеждала себя саму не изображать отверженную. Она уже была у самой двери, когда услышала окликнувший ее голос Джеймса.

Вин нехотя повернулась, ожидая от него нового удара. Он последовал незамедлительно. Ей казалось, пол закачался под ногами, когда Джеймс спокойно проговорил:

– Как это ни тяжело, Вин, но постарайся понять: ты отвергаешь Чарли ради другого человека. Мальчик переносит это слишком болезненно.

Последние слова были произнесены прочувствованно, у нее даже защемило сердце. Интересно, какая женщина обучила его всем этим уловкам? Вин с трудом пригасила в себе негодование и ответила слегка дрожавшим от волнения голосом:

– Благодарю, но не нужно мне объяснять, что чувствует мой сын.

– Наш сын, – мягко поправил Джеймс. – Наш, Вин, а не только твой.

Сердце Вин учащенно билось, когда она выходила из комнаты.

Том прохаживался по садовой дорожке. Увидев ее, нахмурился и спросил:

– Что случилось?

– Потом расскажу, – коротко обронила она, мотнув головой. Пока что она была не в состоянии связно изложить случившееся.

Они собирались поужинать в недавно открытом ресторане. Собственно говоря, ужин можно было считать деловым – Том намеревался перепробовать как можно больше блюд, чтобы понравившиеся включить в меню своего заведения.

Вин знала, что счет за этот ужин войдет в общие издержки по управлению отелем. Том был человек практический. Если бы она заявила, что хочет поужинать подешевле, но за свой счет, он был бы потрясен до глубины души.

Том жил, дышал, ел и спал, думая об отеле, вероятно, оттого его дело и процветало. Радуясь процветанию своего избранника, она все же хотела видеть его менее честолюбивым и напористым.

Стремление к успеху – качество неплохое, но в жизни есть и другие ценности, например семья. Она хмурилась, сидя рядом с ним в машине и ожидая, пока он включит зажигание. Если они с Томом поженятся, как впишется в ее новую семью Чарли?

– Хорошая машина, – заметил Том, глядя на «даймлер» Джеймса. – Хотя она здесь не смотрится, – добавил он с тенью зависти, не замечая ее раздражения и того обстоятельства, что машина все-таки стояла возле ее дома. – Знаешь ее владельца?

– Она принадлежит отцу Чарли, – сообщила Вин.

Том изумленно повернулся к ней. Под нахмуренными бровями взгляд его казался недобрым.

– Я думал, он в Австралии.

Голос его звучал укоризненно, – подозревает, что она лгала ему?

Она отогнала эту мысль. И так слишком много на нее навалилось: и внезапный приезд Джеймса, и предательство Чарли… Да, предательство Чарли, это больнее всего.

– Был в Австралии. Но, судя по всему, решил перебраться сюда. Хочет жить поближе к Чарли.

Она прикрыла глаза, стараясь сдержать набегавшие слезы, но голос выдал ее отчаяние.

Если она ждала от Тома сочувствия, то совершенно напрасно. Не обращая на ее горе никакого внимания, он строго вопрошал:

– Что за всем этим кроется? Он решил вернуться обратно? Переезжает навсегда, так, что ли?

Вин молча кивнула, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Только сейчас, освободившись от присутствия Джеймса, она поняла, какой скованной была весь этот вечер. Напряжение все еще не покидало ее.

Она чувствовала себя почти такой же раздавленной, как после развода.

Тогда подступали боль и отчаяние; сейчас… сейчас тоже отчаяние от сознания, что Джеймс опять ворвался в ее жизнь, чтобы увести от нее Чарли. От одной этой мысли силы покидали ее. Пелена слез застилала глаза. Она почувствовала слабость, ноги похолодели, мозг будто отъединился и существовал помимо ее тела. Вин никак не могла с собой справиться.

– Он хочет отнять у меня сына, Том, я знаю. Он уже посеял раздор между нами. – Слова выплескивались сгустками боли и страха. – Вдобавок ко всему он вознамерился жить с нами.

– Жить с тобой? – Том чертыхнулся, оторвав взгляд от дороги, и резко спросил: – Что ты имеешь в виду?

Вин озадаченно посмотрела на него.

– Только то, что сказала. Возвращаюсь я сегодня с работы, а Чарли, оказывается, пригласил отца переехать к нам.

Ей стало не по себе от взгляда Тома.

– А ты и рада! О Господи, Вин, я же предупреждал, что тебя ждут большие неприятности, если ты во всем будешь потакать своему охвостью.

– Чарли не охвостье.

Том, не мигая, уставился на нее.

– Конечно, он твой любимый сыночек. Лучше скажи, как ты собираешься выдворять своего ненаглядного? Представляешь, что станут говорить люди, узнав, как радушно ты приютила своего экс-мужа? Счастливая семейка! И если узнают, что ты и я…

– Все не так, – решительно возразила Вин.

– Тогда прогони его.

– Не могу. – Она выглядела жалкой. – По очень простой причине: он законный владелец половины дома, и еще… – Она выглянула в окно машины, смахивая слезы и кусая нижнюю губу. – И еще я просто боюсь. Если я его прогоню, Чарли уйдет с ним. Права, конечно, на моей стороне, но если Чарли захочет жить со своим отцом…

Она услышала, как Том негромко выругался и вновь завел машину.

– Хочешь знать мое мнение? – злобно спросил он. – Для нас с тобой наилучший выход, если Чарли останется с отцом. Будто ты не знаешь, что мы друг друга не переносим! Мне его любовь не нужна, но представь: мы поженимся, а самолюбивый, ревнивый подросток будет нам строить козни на каждом шагу. А наши собственные дети, если мы их заведем? Да я ни за что не решусь оставить их наедине с этим поганцем!

– Том, как ты смеешь! – побледневшая Вин пришла в ужас от его слов.

– Повторяю, для нас это наилучший выход. – Он старался не замечать ее подавленности. – Мальчишка слишком круто взял тебя в оборот, Вин.

– Хватит!

Конечно, весь вечер пошел насмарку. Раздраженный Том держался с обслугой ресторана заносчиво и недружелюбно, отчего и Вин чувствовала себя неудобно. К тому же она никак не могла забыть резких слов, брошенных в адрес Чарли, ее не покидала мысль, что Том абсолютно равнодушен к судьбе ее сына.

Чей-то вкрадчивый голос внутри нее принялся допрашивать: а тот ли это человек, с которым можно связать свою жизнь?

Он так безразличен к ее нуждам, заботам, страхам, они для него просто не существуют. Не говоря уж о его неприязни к Чарли… Она закрыла глаза, подумав, что в жизни ей только и приходится, что уступать, то одному, то другому мужчине.

К концу вечера Вин была так измотана, что все замечания Тома принимала как заслуженные обвинения в свой адрес.

Когда он притормозил возле дома, она немедленно схватились за дверцу.

– Не терпится свидеться, а? – ехидно поинтересовался Том. – Он хорош в постели, да, Вин?

Она чуть не задохнулась от негодования. Второй раз за сегодняшний вечер грубо вторгались в ее интимную жизнь.

– Извини, Том, если я испортила тебе вечер, – вымолвила она устало. Никакой вины перед ним она не чувствовала, но ее переполняло раздражение. Она не ожидала от Тома такого ребячества. И сколько эгоизма выплеснулось из него в этот вечер! Неужели таковы все мужчины – думают только о своем благополучии? И откуда этот эгоизм берется? Передается по наследству или воспитывается любящими матерями вроде нее, ни в чем не отказывающими своим милым чадам?

– Я пошутил, Вин. Конечно, твоей вины в этой ситуации нет, – заключил Том. Она вся напряглась, когда он потянулся к ней, и откинулась под натиском поцелуя.

Она пыталась внушить себе, что получает удовольствие, что в ее возрасте безрассудно ждать острых ощущений, пережитых в девичестве, когда все в ней трепетало, когда после поцелуев Джеймса по телу разливался огонь томительного предчувствия. Прошли годы с тех пор, как поцелуй Джеймса родил ответное желание и она со всей пылкостью юности поверила, что полюбила, полюбила навечно. Но это было давно. Поцелуй ее Джеймс сейчас, она, вероятно, ощущала бы то же самое, что и с Томом: чужое дыхание, приправленное запахом пищи, неловкость своего положения, стыдливость при виде соседа, приближающегося к машине, и даже резкое осознание того, что касания его рта только усугубляют ее чувство вины. Нет, поцелуи в машине – занятие не для нее.

Поразительнее всего, что Тома, казалось, ее сдержанность нисколько не обижала. Он ее просто-напросто не замечал.

– Так-то! – произнес он и осклабился. – Мы еще покажем твоему экс-мужу, где раки зимуют.

Сердце Вин отчаянно стучало. Покажем? Неужто Джеймс за ними подсматривает? Она взглянула на дом, но занавески в гостиной были плотно задернуты.

– Ты ему доложилась о наших делах? – полюбопытствовал Том.

– Чарли сказал, – ответила Вин, вылезая из машины.

Ее снова охватило сомнение: любит ли она Тома настолько, чтобы выйти за него замуж? И вообще – любит ли она его? Сейчас она к нему не испытывала никаких чувств, кроме раздражения.

Вин понуро вылезла из машины, критически отметив, что он отъехал, даже не подождав, пока она скроется в доме, уж не говоря о том, что мог бы и проводить до двери. Том всегда одинаков: грубоватый, настойчивый, неохотно тратящий время по пустякам. По пустякам…

Ей вспомнилось, как они занимались любовью. Отстрелялся – и сразу в душ, нет чтобы с ней поласкаться. А вот Джеймс долго не выпускал ее из объятий. Ласкал и осыпал поцелуями, вызывая новый прилив страсти.

Вин смутилась своих слишком откровенных мыслей, вызванных памятью. Открыла дверь и поспешила войти.

В доме было совершенно тихо. Нахмурившись, она взглянула на часы: начало первого.

Приоткрыла дверь в гостиную. На экране телевизора мелькало изображение, но звука не было. Сердце екнуло, когда она увидела Джеймса: он крепко спал, растянувшись на диванчике, явно для него маловатом. Когда проснется, не без сочувствия подумалось ей, у него будет ломить шею.

Спящий, он уже не казался ей врагом, а напоминал человека, которого она когда-то любила. На лоб упала прядь волос – точно как у Чарли. Она с трудом сдержала себя, чтобы эту прядь не поправить.

Стараясь не выдать себя ни единым звуком, она не отрывала от него глаз. С какой стати ее сюда занесло? Даже заглядывать в гостиную не собиралась – и вот зашла. Там, где рубашка выбилась из джинсовых брюк, виднелось загорелое крепкое тело. На этом боку у него шрам, но под одеждой не видно…

Она протянула к нему руку, но вовремя спохватилась. Пристыженно скользнула взглядом по его лицу и с облегчением убедилась, что Джеймс все еще спит.

Отступив на шаг, Вин сама себе подивилась: что же это с ней творится?

Неужели она и впрямь собиралась откинуть край рубашки и?..

Отступив еще на шаг, она почувствовала озноб – и неожиданно для себя резко вскрикнула: споткнулась о брошенные на полу тренировочные брюки Чарли и удержалась на ногах, только ухватившись за подлокотник диванчика, на котором почивал Джеймс.

Он проснулся незамедлительно и, нахмурившись, выпрямился на подушке дивана. Потом соскользнул на пол и, она опомниться не успела, обхватил руками ее колени.

Неожиданное прикосновение его теплых пальцев, знакомый, пьянящий запах – не об этом ли она вспоминала недавно? Вспоминала его объятия, поцелуи, ласки. Словно волшебством ее перенесло в прошлое: тело вновь стало молодым и жаждущим, пришедшим в возбуждение от его близости, от ожидания блаженства. Его спросонок хрипло прозвучавший голос – «С тобой все в порядке?» – вернул ее в унылые будни. Она решительно его отпихнула, дабы не запутаться в сетях прошлого.

– Сколько раз я говорила Чарли, чтобы он не разбрасывал вещи по всему дому!

– Извини, это мои тренировочные брюки. Я собирался передохнуть пару минут. – Он распрямил плечи, а она отступила еще на шаг. – Да что с тобой? – недоуменно спросил Джеймс, не сводя с нее глаз. – Огорчена, что сорвалась любовная ночка?

Вин резко повернулась и заспешила к двери, намереваясь заглянуть в комнату Чарли.

Мальчик крепко спал. Нежно улыбнувшись, Вин наклонилась и поцеловала его. Как же она его любит! Нет, своего сына она не отдаст никому.

Усталая, поплелась в свою комнату. Часа три она провела без сна: голова гудела от навязчивых дум, навязчивых воспоминаний. Неужто она уже до того докатилась, что начала сравнивать Тома с Джеймсом? Зачем? Раньше ей такое и в голову не приходило. Почему именно этой ночью она в таких подробностях вспомнила его ласки, его поцелуи?

Сегодняшняя их встреча вовсе не была радостной, и ей полагалось бы вспомнить о его равнодушии к сыну, о его измене. Таковы факты, и нечего поддаваться лживому воображению.

И все же сегодня, когда он дотронулся до нее… Вин сжалась, мускулы напряглись – снова нахлынули воспоминания о давно минувших любовных радостях.

Не было никаких радостей, не было, твердила Вин. Она почти убедила себя. С чего это ей вдруг вздумалось взглянуть на прошлое сквозь розовые очки? И даже если радости были, разве не обернулись они для нее жгучей болью? Разве физическое удовольствие стоит душевных мук?

И потом, дело сейчас вовсе не в прошлом и не в любовных талантах ее бывшего мужа, ей надо постоянно помнить о той угрозе, что нависла над ними с приездом Джеймса.

Неужели у нее не осталось силы воли, чтобы выйти из расслабленного состояния? Кажется, настало время открыть глаза Чарли и показать ему отца в истинном свете. Вин была убеждена, что Джеймс рано или поздно предаст сына так же, как предал ее.

Внутренний голос давно уже нашептывал ей, что следовало бы хоть изредка говорить Чарли правду об отце, который не желал его появления на свет. Но именно об этом она говорить не решалась – меньше всего ей хотелось ранить юную душу. Но во всяком случае, кое-что придется мальчику объяснить. Ради его же блага.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Звук открывающейся двери заставил Вин пробудиться от глубокого сна, в который она погрузилась только перед рассветом. Голова раскалывалась, в глазах песок, веки распухли – ей таки удалось наплакаться вволю.

Невзирая на недовольство Тома, уик-энды она всегда проводила с Чарли: за неделю скапливалось немало общих дел. В этот раз, например, они собирались съездить в магазин канцелярских товаров. К тому же воскресные завтраки были особенными: для Чарли в этот день готовилось его любимое блюдо: подрумяненные сосиски с глазуньей.

Пытаясь сесть, она отыскала скомканный носовой платок, высморкалась и потерла глаза. Боже мой, неужели так поздно – уже начало десятого.

– Привет, мам. Папа сказал, что приготовит завтрак, а ты можешь еще поспать. Я тебе кофе принес.

Нате вам! Утро начиналось с пренеприятнейшего сюрприза – экс-супруг готов даже стряпней заняться, лишь бы оттеснить ее на вторую роль. Дело, разумеется, не в завтраке, а в том, что втируша Джеймс целенаправленно разрушал сложившийся уклад их жизни.

Вин почувствовала густой аромат кофе, который Чарли осторожно нес к ней. Джеймс, видимо, нашел спрятанный ею пакетик с зернами и кофемолку.

Сердце екнуло, отзываясь рассеянной болью, когда она взяла с подноса чашку и увидела, что Джеймс приготовил для нее кофе по-особенному: на поверхности дрожала тонкая пленка шоколада. Кофе времен их недолгого супружеского счастья!

И кто бы мог подумать, что такой незначительный жест, явно рассчитанный на то, чтобы заинтриговать Чарли, мог так ее взволновать. Опять воспоминания! Вин снова испугалась своей полной незащищенности перед прошлым.

– Папа специально купил плитку шоколада, когда мы ездили за свежими газетами, – важно заявил Чарли. – Он сказал, тебе всегда нравился такой кофе.

– Ну вот, наконец, и проснулась сама. Чарли хотел тебя разбудить, но я не разрешил, пора ему узнать, что работающим людям в выходные дни не грех и отоспаться.

Вин взглянула на показавшегося в дверях Джеймса, рука, сжимавшая чашку, дрогнула, и кофе выплеснулся, обжигая кожу.

Вин удрученно глядела в сторону двери. Как же ей пресечь эти беспрестанные попытки вбить клин в ее отношения с сыном?

И ведь как умненько действует, как хладнокровно вычисляет все ее болевые точки. Наверняка этот трюк с кофе спланирован загодя. А самое неприятное, что у него слишком много преимуществ. Уже одно то, что он мужчина, ставит его в выгодное положение, к тому же родитель отсутствующий и лишь изредка возникающий всегда привлекательнее для ребенка.

И внешность у него выигрышная, уныло подумала Вин, представив собственное измученное и блеклое без косметики лицо. Да, вид у Джеймса цветущий, ничего не скажешь, настоящий живчик. В австралийском климате он приобрел устойчивый загар. Волосы ухоженные, короткие рукава рубашки открывают мускулистые руки. Физической работы он явно не чурался, и уж совершенно точно занимался спортом. Таких мускулов, сидя за компьютером, не наживешь.

За годы, прожитые порознь, Вин никогда не задумывалась ни о его жизни, ни о его романах. Зачем? И сейчас ей было все равно. Они разведены, но она вдруг живо вообразила его в шортах – натягивающим паруса небольшой, ярко раскрашенной лодки, а рядом восхищенно улыбающаяся блондинка, худенькая и гибкая.

– Твой кофе стынет.

Возникшая пауза словно бы отрезвила ее, вернула в реальность, к осознанию того, что Джеймс сейчас в ее комнате, стоит вот здесь, рядом, даже присаживается на край кровати столь непринужденно, будто имеет на это полное право.

Хорошо что на ней хоть что-то надето! В свое время Джеймс приучал ее спать обнаженной, и в первые незабываемые дни их любви она наслаждалась теплотой и чувственностью его тела, долго нежась в его объятиях. Когда его не стало рядом, она все равно продолжала спать обнаженной, и длилось это до тех пор, пока она не догадалась, что тоскует по нему, что, касаясь постельного белья, надеется ощутить запах его кожи, теплоту его тела. В первое время ей так не хватало Джеймса! Тогда она перебралась из их спальни в эту комнату.

Теперь, конечно, ей такое и в голову не приходило. Следовало считаться с повзрослевшим Чарли, и на ночь Вин облекалась в строгого фасона ночную рубашку из прочной, даже грубоватой ткани. Таких, как эта, имелось несколько, только разных цветов. Чарли состроил гримасу отцу, присевшему на край кровати, а она вдруг желчно подумала, что дамы, все эти годы делившие постель с Джеймсом, навряд ли подозревали о существовании таких занудных вещей, как ночная рубашка. Им это было ни к чему.

Да, с Джеймсом ночные рубашки ни к чему, подумала Вин, вспоминая то блаженство, какое доставляли ей руки Джеймса. И тут же выругала себя: опять разнежилась! Не блаженство ей надо вспоминать, а боль, последовавшую за блаженством, а прежде всего надо помнить, что он отверг Чарли, которого теперь хочет у нее отнять.

– Ты собираешься пить свой кофе?

Вин воззрилась на опущенную чашку, опасаясь, что руки предательски задрожат, как только она ее поднимет.

– Я теперь пью черный, – холодно заметила она. Это было правдой, что отнюдь не означало, что иногда она не баловала себя чашечкой кофе со сливками. Шоколад, конечно, остался в прошлом.

Повернув голову, она увидела разочарованное лицо Чарли и быстренько поправилась, вспомнив, кто принес ей этим утром кофе.

– Но сегодняшний кофе и вправду замечательный! – Она улыбнулась Чарли, стараясь не замечать Джеймса, подняла чашку и сделала глоток.

– Еще бы не замечательный! – насмешливо воскликнул Джеймс. – Помнится, ты его лакала с таким упоением, что вот здесь непременно оставалось шоколадное кольцо.

Вин сидела как завороженная – он вдруг подался вперед и легонько провел пальцем над ее верхней губой. В горле застрял комок, а по телу пробежала коварная волна терпкого удовольствия.

Да, лакала с упоением…

Она вспомнила, как Джеймс слизывал с ее губ тонкое колечко шоколада, а потом осыпал их легкими поцелуями и страстно покусывал, пока она не издавала приглушенный стон, который он пытался вобрать в себя.

– А папа берет меня с собой! – объявил Чарли, вырывая ее из сладких грез. От услышанного сердце заколотилось как бешеное, судорожно выталкивая прочь нахлынувшие воспоминания. – Мы поедем на место его будущей работы.

– Я собираюсь осмотреть территорию, сравнить различные варианты проектов, – пояснил Джеймс. – Мне подумалось, что Чарли будет интересно. А ты сможешь заняться собой.

Вин приготовилась было протестовать, заявить, что вовсе не намерена заниматься собой, что воскресенье для них с Чарли особенный день, но сын уже соскочил с кровати и бросился к двери, нетерпеливо призывая:

– Пап, пошли скорее!

Джеймс поспешил за ним, и Вин поняла, что бывший муж опять ее обошел.

С лестницы слышалась беззаботная болтовня Чарли, а она оставалась наедине со своими страхами. Вин вполне могла бы запретить Чарли ехать с отцом, но у мальчишки был такой восторг в глазах, что у нее не хватило духа лишить его удовольствия. К тому же не хотелось выдавать свою ревность.

Ревность. Вин беспокойно заерзала в постели. Растущая привязанность Чарли к отцу и впрямь вызывала у нее ревность. Но дело не только в ревности. Она боялась, что Джеймс начнет отсуживать у нее сына или, того хуже, Чарли объявит о своем желании жить с отцом.

В тишине опустевшего дома ее воспаленное воображение рисовало возможную ситуацию: Джеймс обоснуется недалеко от своей работы, а Чарли будет томиться здесь, с нетерпением ожидая выходных, чтобы поехать к отцу. Будет возвращаться, переполненный впечатлениями, пока однажды не объявит о решении покинуть ее и остаться с Джеймсом.

А что же будет с ней, если все обернется именно так? Нет, такого горя ей не пережить, надо предотвратить беду. Но как? Джеймс умеет побеждать: когда-то очаровал ее, теперь хочет очаровать Чарли.

Но любить ребенка – вовсе не то же самое, что любить женщину. Отцовская любовь – дело хлопотное и трудное. Отцовская любовь! К ребенку, которого не хотел.

Тогда не хотел, а теперь вполне мог привязаться, бывает и так.

Одевшись, она спустилась вниз. На кухне все было прибрано, лишь включенный вентилятор напоминал о недавнем присутствии здесь Джеймса и Чарли. Вин заваривала себе кофе, когда раздался телефонный звонок. Она подняла трубку и поежилась, узнав голос Хедер.

Как можно короче Вин объяснила подруге, что произошло, и услышала протяжный вздох, который можно было считать преамбулой к долгому разговору.

– Как это? Прямо так и въехал с вещами? И ты позволила ему остаться?

– У меня не было выбора, – печально заметила Вин. – По закону он по-прежнему владеет половиной дома, но дело даже не в этом, Хедер, все упирается в Чарли. Он без ума от отца, и если я буду настаивать, чтобы Джеймс уехал, то боюсь…

– Понятно, Вин, я тебе так сочувствую.

Хедер вошла в ее положение сразу, ей долго объяснять не пришлось.

– А как отнесся к этому Том? – послышался осторожный вопрос.

Вин тяжело вздохнула.

– Без восторга, а на мои страхи ему наплевать. – После паузы неохотно пояснила: – Для него Чарли всего лишь невостребованная посылка, и он прямо-таки горит желанием вручить ее Джеймсу. Меня всегда устраивало, что Том не похож на Джеймса, и я вообразить не могла… Он оказался таким черствым, Хедер. Ты представить себе не можешь, каких он мне пакостей наговорил! Дескать, если у нас будут дети, то он к ним Чарли ни за что не подпустит. Каково?

– Ну, что он черствый, видно сразу, а ты с ним встречаешься почти год, – мягко заметила Хедер.

Вин с трудом сглотнула. Ей нечего было возразить на эти слова – Хедер была права.

– Да, конечно. Теперь о замужестве не может быть и речи. Я все надеялась, что у Тома с Чарли наладятся отношения, но похоже… Ведь Чарли еще мальчишка, – сказала Вин, будто оправдываясь. – Неужели так трудно найти к нему подход, расположить к себе, подружиться? Если бы Том был терпимее к ребенку, наш брак был бы вполне возможен…

Хедер в ответ вздохнула.

– Что делать, мужчины – народ крутоватый, а Том особенно. Мне кажется, у него и на собственных детей терпимости недостанет. Извини, конечно, за откровенность. Послушай, может, я загляну к тебе?

– Нет, не стоит, я чувствую себя нормально, – солгала Вин и быстро сменила тему разговора: – А правда, не начать ли нам ходить на занятия аэробикой по понедельникам?

– Мне это просто необходимо! – простонала Хедер. – Я тут как-то примерила прошлогодний купальный костюм!..

Положив трубку, Вин призадумалась о Томе: может, позвонит, хотя вряд ли. Он не из тех, кто способен мучиться угрызениями совести. Не в его стиле просить прощения, даже когда он не прав. И все же, ведь они союзники?

Возможно, Том обидел ее под горячую руку, разозлился из-за возвращения Джеймса и сорвал зло на Чарли. Может, ей не стоит спешить с отказом? Все-таки у них серьезные отношения, а не мимолетный флирт, к тому же повод для обиды у него действительно есть.

Неужели придется уйти с работы? Как раз когда она обрела опыт и определенную финансовую независимость. Когда она почувствовала себя полноценным человеком.

Она уже давно извлекла уроки из своего прошлого и теперь больше всего боялась сделаться игрушкой в руках другого человека.

Звенящая пустота дома раздражала. Может, заняться уборкой… Комнатушку наверху давно пора привести в порядок. По опыту Вин знала: ничто так не отвлекает от дурных мыслей, как физический труд.

Спустя полчаса, разгоряченная уборкой, она плюхнулась в кресло, уныло разбирая кипы найденных вещей. И как это накопилось столько хлама? Например, ее школьные учебники. Зачем она их хранила? А все эти фотографии… С насупленным видом она подняла один из альбомов, из которого выпало несколько снимков.

Подумать только, это – она. Стала рассматривать, вспоминая, что фотографировал брат. Еще приговаривал, что изящных женщин беременность отнюдь не красит.

Тогда замечание брата ее обидело, но фотография подтверждала его правоту.

Личико кругленькое, немного припухшее, совсем детское. Фигурка точеная, волосы собраны назад хвостиком. Совсем дитя, но животик уже обрисовался. Может, ее моложавость – это фотографическая уловка? Неужели она действительно так выглядела? Вообще-то ей всегда давали меньше ее возраста, но чтобы в девятнадцать быть такой инфантильной…

Рука, державшая фото, дрогнула. Теперь она Джеймсу не нужна, это понятно. Но на кой черт ему нужна была тогда такая дуреха?

Дрожащими руками она порвала фото надвое и швырнула в кучу на выброс.

Ее прошлый облик сейчас не радовал. Может, потому, что был отвергнут Джеймсом?

Зачем ей фотография, напоминающая об ошибках юности? Но можно ли теперь винить в них только ее одну? Джеймс уверял ее в вечной любви и домогался ответного чувства. Чувства-то он добился, а в остальном… Но многого ли можно требовать от упрямой девчонки? Иногда, глядя на Чарли, ей казалось, что упрямство мальчик унаследовал от нее, вероятно, потому она была так снисходительна к этому его недостатку.

Вин устало поднялась, отряхнула джинсы. Когда вернется Чарли, они разожгут костер из этого хлама. Давно надо было здесь прибраться, упрекнула она себя, заталкивая вещи в пластиковый пакет.

Хорошо бы сделать из этой комнаты кабинет для Чарли. Размышляя по этому поводу, она пыталась не замечать голоска, хихикающего над ее планами, которыми она пыталась разогнать свои страхи: не исключено, что кабинет для сына придется устраивать отцу, а не ей.

Вин опять почувствовала обиду, комком застрявшую в горле. Голова все еще болела. Подойдя к зеркалу, она откинула прядь волос и хмуро взглянула на свое усталое, запыленное лицо.

Солнечный луч скользнул по циферблату часов. Долго же она провозилась наверху. Того гляди, вернется Чарли со своим папочкой и сразу запросит есть.

Решительно отогнав страх, делавший ее неспособной к отпору, Вин отнесла вниз набитую до отказа мусорную корзину, а затем поднялась в ванную комнату, чтобы принять душ и уложить волосы.

Старые, потертые джинсы стали велики в талии: да, похудела заметно, а все из-за этих неурядиц между Томом и Чарли.

Что же, с Томом, видимо, придется расстаться, решила Вин. Нельзя выходить замуж за человека, который терпеть не может твоего сына.

Быстрыми движениями она нанесла крем-пудру, но напряженное выражение не исчезло с лица. Есть вещи, которые не скроешь даже косметикой, подумала она, нанося легкий румянец, оттеняя глаза и крася губы.

Толстый свитер вполне скрадывал ее хрупкость. Нет, очень худой она еще не была, но дальнейшая потеря веса чревата потерей привлекательности.

Она вдруг вообразила девочек, которых мог знать в Австралии Джеймс, – юных, беззаботных, гибких, уверенных в своей неотразимости и сексуальной притягательности.

Да, она тоже чувствовала себя такой в его объятиях. Джеймс говорил ей о своей любви, о неутоленной страсти, о ее шарме, обещал блаженство.

Уж свое обещание он выполнил. Вин напряглась, отставляя тюбик губной помады; глаза вдруг потемнели, обжигающей волной снова разлились запретные переживания. Стоило ей приоткрыть заслоны, как на волю вырывались воспоминания, а по телу пробегала дрожь. Вот и сейчас то же самое наваждение – Джеймс дотрагивается до ее лица, щекочущие движения его губ по чувствительной области между шеей и плечом, вновь возникающая жажда его лобзаний.

Она закрыла глаза, куда-то смахнув губную помаду, легонько ощупала грудь дрожащими пальцами.

Под прикрытыми веками чередой всплывали навязчивые образы. Джеймс… его руки скользят под свитер, ладони обнимают груди, и поцелуи, поцелуи. Его нежные пальцы уже теребят набухшие соски, а она вся трепещет от предвкушения…

…Оплетает руками его шею, голова безвольно склоняется ему на плечо. Всем телом, горящим страстью, прижимается к его торсу, нетерпение мутит рассудок, он припадает ртом к ее соску, исторгая из нее стон наслаждения.

Кружившие голову воспоминания уносили в прошлое. Вин не слышала своего постанывания, не слышала подъехавшей машины, шагов в холле, шума закрывающейся входной двери.

– Мам, мы уже вернулись.

Легкий шорох открываемой двери и голос Чарли вернули ее на землю. Глаза округлились, румянец залил лицо. Перед ней стояли оба: Чарли и… Джеймс.

Как долго Джеймс здесь стоял? Что он мог увидеть… и понять? Рука ее была уже вынута из-под свитера, под сермяжной грубостью которого трепетали и немели груди с воспаленными и затвердевшими сосками. Зеркало предательски отражало ее смятенное лицо. Неужели Джеймс мог заметить ее возбуждение? И вообще смотрел ли на нее, догадывался ли?

Ослабевшая от возбуждения и стыда, она проклинала свою тупость. Как же часто за все эти месяцы и годы, прошедшие со времени их развода, когда тело ныло и страдало, разбуженное воспоминаниями о его ласках, она уговаривала себя не делать глупостей!

Чарли что-то без умолку щебетал об увиденном, о шикарной машине, но Вин никак не могла сосредоточиться. Лицо ее по-прежнему горело возбуждением и стыдом.

– Прости, если мы помешали тебе.

В спокойных словах Джеймса ей почудилось коварство. Она взглянула на него, и голова ее пошла кругом, смятение ее отразилось во взоре, темном от расширенных зрачков.

Что он имел в виду? Что хотел сказать? Догадался? Съежившись от стыда, она потупилась и отвернулась. Он же вдруг прошел в комнату и нагнулся, словно отыскивал что-то на полу. Вид склонившегося перед ней мускулистого тела снова вызвал приступ неутоленного желания. Вин быстро отступила назад.

– Ты потеряла вот это, – услышала она и принудила себя взглянуть – Джеймс протягивал ей тюбик губной помады. Разлившаяся краска стыда жгла все тело. Неужели это нечистая совесть нашептывает ей, что слишком долго он рассматривает ее фигуру, рот… Пытается объяснить причину падения губной помады? Ей казалось, что он догадался, какими чувствами она томима.

– Мам, есть хочу, – нетерпеливо объявил Чарли. – Что у нас к чаю?

Пришлось достать рулет из баранины, предназначавшийся для ланча. Мясо она купила в соседней лавке у мясника, торговавшего в основном сосисками. Баранина была приготовлена по-уэльски, но, когда они сели за стол, Вин не смогла проглотить ни кусочка. Желудок все еще отчаянно сокращался от стыда и смущения: Джеймс застал ее врасплох, в самом разгаре эротических фантазий. И так безвольно, безотчетно она отдавалась им, что почти…

Вин положила нож и вилку. Груди все еще ныли, особенно та, которую она легонько тронула, вспомнив, как Джеймс… Отодвинула тарелку, почувствовав приступ тошноты. Да как же она посмела так вести себя, так чувствовать, так вожделеть!..

Она поднялась, зная, что Джеймс следит за ней, но ей было все равно. В кухне открыла кран, налила стакан холодной воды и принялась отпивать глотками, когда вошел Джеймс.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Да, немного разболелась голова. Пройдет, – солгала она вежливым тоном, хотя ее всю трясло от негодования. Пришел посочувствовать! Будто не знает, что всему виной его присутствие, общение с Чарли и все… все остальное!

Вспомнив обо всем остальном, она снова почувствовала жгучий стыд, усугубленный его назойливым участием.

– Свежий воздух помогает куда лучше, чем таблетки, – строго заметил Джеймс.

Дурнота чуть прошла. Она отставила стакан с водой и обвела взглядом маленькую кухню.

– Джеймс, ты вторгся сюда обманным путем. Ты, конечно, имеешь право здесь проживать и морочить голову Чарли, изображая из себя супермена, но ты не имеешь никакого права указывать мне, как вести себя. Я женщина, а не ребенок и…

– Да, женщина, – негромко сказанные слова заставили ее смолкнуть. – И вполне созревшая.

Его взгляд задержался на ее губах. Сердце Вин бешено заколотилось, отдаваясь порывистыми ударами во всем теле. Рот пересох, гнев уходил, оставляя ее совсем беспомощной.

Теперь Джеймс разглядывал ее фигуру; глаза его пронзительно блестели, будто просматривали ее насквозь. Она хотела одернуть его, призвать к вежливости, но не могла произнести ни звука. И вздумай он сейчас подойти и дотронуться…

Кухонная дверь с шумом распахнулась, и влетел Чарли.

– А пудинг будет?

Глядя на него отсутствующим взором, Вин ответила:

– Будет фруктовый компот, Чарли, или, если хочешь, возьми йогурт.

Какими естественными и обыденными были слова, какими заученными движения… Она взяла у сына пустую тарелку, подошла к холодильнику, а внутри все клокотало от нескромного взгляда Джеймса, прожигавшего ее растревоженную плоть.

Сама виновата, позднее упрекала она себя. Не надо было бросать на Джеймса томные взгляды, так явно выказывать свои чувства. Размякла, раскисла, проявила слабоволие. Ему – еще один козырь на руки. Как бы не проиграть ей битву за Чарли!

Видимо, он решил сделать ставку на свою мужскую неотразимость. Хочет ее сломать, внести разлад в отношения с Чарли. А для этого хороши любые средства.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Две ночи прошли фактически без сна; Вин устала от назойливых раздумий. Не успела оглянуться, наступил понедельник; к девяти на работу, но сначала нужно проводить Чарли в школу.

Она накинула халат и поспешила в ванную комнату. В коридоре опасливо оглянулась, однако из комнаты Джеймса не доносилось никаких звуков, и дверь была плотно прикрыта.

И зачем ему вставать рано, устало подумала Вин, запираясь изнутри. Она быстренько приняла душ, помыла волосы, почистила зубы, растерлась полотенцем и направилась в комнату Чарли: надо было убедиться, что он проснулся, а потом уже одеваться самой.

Спустившись вниз, чтобы приготовить завтрак, она все время украдкой посматривала на часы и прислушивалась к новостям по радио; все как обычно, издавна знакомый ритм будней действовал успокоительно.

Необычным было лишь то, что Джеймс жил здесь, рядом с ней… С ними.

Она нахмурилась, услышав сигналы точного времени, и пошла поторопить Чарли.

Ее собственный завтрак состоял из порции фруктового салата, аппетитного тоста и двух, самое меньшее, чашек черного кофе. Чарли ел основательнее – каша с молоком, тост, свежий апельсиновый сок.

То и дело поглядывая на часы, она начала готовить для Чарли пакетик с едой. Поморщилась оттого, что ему нравилась холодная пицца, положила фруктовые бисквиты домашней выпечки, пластмассовый лоток с овощным салатом и пакетик сока. В школе кормили завтраками не каждый день, и она заставляла сына брать еду с собой, чтобы он не бегал в городские бистро: школьникам младше пятого класса отлучаться во время занятий категорически запрещалось.

Когда Чарли сошел завтракать, Вин поднялась на второй этаж, чтобы подсушить волосы и нанести косметику. Чарли не закрыл дверь в ванную, и там на коврике валялись мокрые полотенца. Строгим тоном она напомнила ему: – Ванная, Чарли! Ты ведь знаешь, где корзинка для белья.

Подумав, что легче прибрать их самой, она все же решила не поощрять такого рода безалаберность (еще, чего доброго, разбрасывать вещи войдет у него в привычку), решительно прошла мимо ванной и спустилась вниз.

Залпом проглотила кофе. Напомнила Чарли, чтобы не забыл спортивный костюм.

– Я заберу тебя у Хедер, как обычно, – проговорила она, взлетая вновь наверх, чтобы почистить зубы и захватить губную помаду.

Дверь в комнату Джеймса все еще была закрыта, и Вин, нахмурившись, прошла мимо. Постучать и предложить чашку кофе? В кофейнике еще осталось немного.

Она тут же одернула себя – он здесь не гость. Если захочет, сварит себе сам.

Причесав волосы, она прихватила их с боков двумя гребнями, а на затылке приколола готовый бант. Стиль простенький: и деловой, и без выкрутасов.

Полотенца все так же лежали на коврике в ванной комнате.

– Чарли! – нетерпеливо крикнула она.

– Иду, иду.

Она уже почти спустилась по лестнице, когда входная дверь открылась и вошел Джеймс. По всей вероятности, он бегал: волосы влажно поблескивали, рубашка взмокла от пота. Вин уставилась на него словно на привидение. Он остановился, тоже пристально оглядев ее с головы до ног, отчего ее опять бросило в жар. Сердце так и затрепетало.

– Чарли, пошли! Ты же знаешь, мне нужно быть в отеле до девяти. Если ты не соберешься через две минуты, тебе придется идти пешком.

Эта стандартная угроза никогда не исполнялась, но Джеймс, услышав это, поморщился.

– Не волнуйся, я могу подвезти его в школу.

Чертыхаясь про себя, Вин уже собиралась ответить отказом, но Чарли с улыбкой до ушей спускался вниз.

– Правда можешь, пап? Это будет отпад!

На шикарной машине я еще ни разу не подъезжал.

Сердясь на Джеймса, она накинулась на Чарли:

– Как некрасиво, Чарли! Важно не материальное благополучие. Важно, какой ты человек.

– Да-да, я знаю, – раздраженно пробурчал Чарли, проходя мимо нее на кухню.

– Не слишком ли раннее утро для моральных наставлений? – сухо спросил Джеймс. Когда она, негодуя, отвернулась, он спокойно добавил: – И кроме того, Вин, поскольку этот комментарий больше относился ко мне, чем к Чарли, давай будем последовательны. Деньгами или вещами, которые мне принадлежат, я не собираюсь покупать ничье расположение, тем более сыновнее. Это моя твердая позиция.

Ну почему все так выходит: что бы она ни сказала, что бы ни сделала, он тут же ее обходит на вираже? Этот вопрос задавала себе Вин десять минут спустя, сидя в машине с Чарли.

День начинался хуже некуда. Том, видимо, дулся из-за субботнего разговора: мелочно придрался к тому, как она оформила заявку на размещение делегатов конференции, которая должна была проходить через неделю.

Вин терпеливо выслушала его нарекания, держа себя в узде и памятуя, как важно ей не потерять место. На службе они с Томом придерживались сугубо деловых отношений, поэтому не было ничего удивительного в том, что он не напомнил о субботнем вечере, и слава Богу – насмешек по поводу подселения к ней Джеймса она бы не перенесла.

К началу недели скопилась целая стопа всяких срочных бумаг, и времени на обед не хватило. А когда она собралась идти домой – на час позже обычного, – от голода желудок играл марш.

А еще нужно было заехать к Хедер за Чарли, приготовить ужин, собрать вещи для занятий аэробикой. Она с таким опозданием постучала в дверь Хедер, что пришлось извиняться.

– Ты за Чарли? А его у нас нет, – нахмурилась подруга. – Он сказал Дэнни, что за ним заедет отец.

Проклиная Джеймса, Вин поспешно уселась в машину, хлопнула изо всей силы дверцей, что ее мало утешило. Машина-то чем виновата?

Какой-то мимо проходивший мужчина бросил удивленный взгляд в ее сторону. Ну-ка успокойся, приструнила она себя и включила зажигание.

Легче сказать, чем сделать.

На кухне она застала Джеймса и Чарли удобно сидящими по обе стороны стола. Они доедали последнюю порцию домашней лапши. Вин мрачно посмотрела в пустую кастрюльку, понимая, что осталась без ужина.

– Понравилось? – кисло полюбопытствовала она, сбрасывая пиджак.

Чарли озадаченно взглянул на нее, и она тут же поняла, что совершила бестактность.

– Извините, – сказала она, поправляя волосы. – Я немного переутомилась.

Она помедлила, чувствуя на себе взгляд Джеймса. Нехотя повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.

– Что, тяжелый денек выдался?

В его голосе не было никакого участия. Просто он ставил ей еще один капкан.

– Да, тяжелый, – натянуто ответила Вин. – И он не стал легче оттого, что мне пришлось ехать к Хедер и у нее узнавать, где Чарли. – Она отвернулась. – Чарли, милый, неужели трудно было позвонить мне на работу и предупредить?

Вин всегда старалась ненавязчиво пробудить у сына чувство ответственности, и Чарли усвоил, что в случае изменения планов следует позвонить матери. Она всегда внушала ему, что это признак хороших манер, уважение к людям. И очень важно, на этом она настаивала, быть учтивым не только к людям незнакомым, но и к своим близким. Относись к людям так, как желаешь, чтобы относились к тебе, повторяла она, и уроки ее не пропали даром. Она сразу смягчилась, увидев, как сын понурил голову. Потирая ботинком ножку стула, Чарли попросил прощения:

– Извини, мама.

Конечно, это была не его вина; Джеймс, словно прочитав ее мысли, поспешно сказал:

– Приношу свои извинения, виноват я. Зная о твоем служебном романе, я не решился беспокоить тебя на работе, подзывая к телефону. Если твой друг…

Вин обернулась, преисполненная гнева.

– Том не оператор на коммутаторе, но человек воспитанный, и если бы он подошел к телефону, то непременно бы позвал меня.

Она знала, что говорит неправду. От такого звонка Том мог прийти в бешенство. Однако не это сейчас важно – важно, что между ней и Джеймсом, того гляди, вспыхнет ссора.

– Ты уходишь сегодня вечером, да, мам?

Чарли ненароком подлил масла в огонь.

– Мы с папой посмотрим видео…

– Опять друг? – вкрадчиво спросил Джеймс. – Для такой занятой мамы извинительно перекладывать обязанности на других, но злоупотреблять этим не стоит. Что сегодня уготовано для Чарли? У кого-нибудь скоротает вечер?

Вин негодовала, но, заметив, что Чарли сгорает от любопытства, ожидая продолжения, отослала сына наверх, велев почистить зубы. Сама же немедленно ринулась в атаку:

– Докладываю. Сегодня вечером я не встречаюсь с Томом, но иду на занятие аэробикой с подругой. Что же касается Чарли, то он идет со мной.

После небольшой паузы Джеймс собрался с мыслями и ехидно спросил:

– Неужто он и аэробикой увлекается?

Вин стиснула зубы.

– Чарли поплавает с Дэнни. В центре досуга есть плавательный бассейн, и, кроме того, чтоб ты знал, у Чарли сертификат по плаванию, по прыжкам в воду, по помощи на воде, и в бассейне квалифицированный тренер. Я не поощряю его сидение дома за телевизором. – Она взглянула на него с укором. – Тебе бы следовало спросить меня, прежде чем подключать к телевизору видео. Джеймс, я всю жизнь несу ответственность за Чарли, и если ты полагаешь, что вправе вот так, с налету, указывать мне, как следует воспитывать моего ребенка…

– Нашего ребенка, – поправил ее Джеймс и поджал губы. Она заметила, что он злится точно так же, как и она, но старается этого не показать. Атмосфера в кухне накалилась и была похожа на летнее предгрозовое небо – мрачное, зловещее, наэлектризованное, – ступни ее стали влажными, тело отяжелело, мышцы напряглись. Но внезапно боевой пыл угас, подступило равнодушие и такая усталость, что не было никакого желания пререкаться.

Понурившись, она прошла мимо Джеймса и открыла дверь.

* * *

Не в силах выбросить из головы прозвучавшие обвинения, Вин не стала задерживаться после аэробики, даже не приняла душ и не переоделась. А на предложение Хедер взбодриться чашечкой кофе отрицательно покачала головой.

– Извини, не могу. – Она криво улыбнулась. – Мне сегодня вообще не следовало покидать дом. – И горько добавила: – Меня уже обвинили в безответственности.

Хедер обомлела.

– Тебя – в безответственности? Да кто посмел?..

– Джеймс, кто же еще! Хедер, если я сейчас начну рассказывать, то заведусь надолго. Но клянусь, если он еще раз упрекнет меня, будто я не уделяю внимания Чарли, то… – Она мотнула головой, на глазах заблестели слезы, и Хедер, которой редко доводилось видеть подругу в таких расстроенных чувствах, взглянула с тревогой.

– Эй, милая, да тебе нужно остаться и пропустить рюмочку. Поостынь немножко.

– Остывать некогда, – сухо заметила Вин, – и потом, я не могу задерживаться. Хедер, ну почему мы, женщины, так легко становимся мишенью для обвинений? Ты знаешь, что я Чарли отдавала всю душу. Пусть, пусть я не совершенство, но ведь и не хуже других? А Джеймсу всего за два дня удалось меня превратить из женщины рассудительной и уверенной в себе в какую-то тетерю с расстроенными нервами, которой вряд ли можно доверить воспитание сына.

– Чепуха! – решительно сказала Хедер. – Я не знаю матери лучшей, чем ты. Мамаша Рика и та считает тебя идеальной.

Вин невольно улыбнулась, зная, как побаивалась подруга свекрови, сурово судившей обо всем.

В машине Вин почувствовала дрожь. Она включила обогреватель, сожалея о том, что не приняла душ после интенсивных упражнений, а помчалась домой сама не своя.

А может, при одной мысли о Джеймсе ее бросает в дрожь? Да ну, глупости!

Выходя из машины, она чувствовала ломоту во всем теле. Вялым шагом она прошла сначала на кухню, потом в гостиную. Чарли сидел рядом с отцом на диванчике, оба смотрели телевизор.

– Шш, мам, – сказал Чарли, – сейчас будет самое интересное.

Так неслась из центра досуга, чтобы побыть с ним!.. Вин прошла обратно на кухню и тоскливо посмотрела на пустые стулья. Хотелось присесть, но если она это сделает, то уж вряд ли найдет в себе силы подняться, а еще нужно кое-что погладить. Покряхтывая, она подошла к плите и включила рядом стоящую кофеварку.

– Ты присядь, я сварю тебе кофе.

Она вздрогнула от неожиданности. В кухню входил Джеймс. Она обернулась и посмотрела ему в глаза. Опять он ее рассматривает!

Словно обороняясь, она дотронулась до лица, сообразив, что выглядит ужасно: волосы влажные от пота, под брючным костюмом – трико.

– Я спешила и не приняла душ, думала, что Чарли…

– Чарли увлечен видео. Ты что, действительно не приняла душ? – Он нахмурился. – Неужели не знаешь, как важно расслабиться после занятий, остыть?.. Иначе вся аэробика насмарку.

Вин с усилием глотнула. Комната вдруг поплыла перед глазами, тело ослабло, по мускулам пробежала нервная дрожь – будто в подтверждение только что сказанных слов. Конечно же, она знала, как нужно вести себя после физических упражнений, но провести с Чарли именно этот вечер казалось более важным.

Она запустила пальцы в волосы.

– Я… я не подумала. – Слова прозвучали глуховато и неуверенно, не понятно было, зачем она их произнесла.

– Ты всегда была слишком импульсивна. – У Джеймса изменился голос. Она почувствовала это сразу, хотя изнуренное сознание отказывалось искать этому объяснения. – Слушай, не снять ли тебе все это? Ты слишком перегрелась.

Она смутно чувствовала, как Джеймс поднес тыльную сторону ладони ко лбу, будто проверяя, есть ли температура.

Она перегрелась – перегрелась и устала… перегрелась и чувствовала себя несчастной, и еще…

Вин решительно воспротивилась попытке Джеймса расстегнуть молнию тренировочного костюма, но он продолжал начатое и ловко сбросил ее верхнюю одежду с плеч.

Она не поняла, кто из них смутился больше: на ней осталось лишь тончайшее трико, откровенно подчеркивавшее не только округлость грудей, но даже складки подмышек.

Вин замерла, почувствовав на плечах теплоту его пальцев. О Господи, отведи искушение, заставь забыть, что он был ее возлюбленным, ее мужем, отцом ее ребенка… и что когда-то ее тело переливалось в его руках, будто жидкость в сосуде, будто мед, стремящийся обрести форму… что когда-то он целовал и ласкал каждый сантиметр ее кожи, что доставляло ей невообразимое удовольствие. Нет, запрети телу помнить все это, не позволь ему возмечтать о неземном блаженстве.

Откуда-то изнутри донесшийся звук нарушил нависшее между ними молчание. Джеймс убрал руки, отступил назад, отвернулся. Она быстро глянула на себя: соски затвердели как каменные, лицо горело. Поспешно набросив жакет, Вин попятилась к двери. Сердце отчаянно билось, разливая волны смущения и отчаяния.

Последним пунктом в череде несчастий сегодняшнего дня было сообщение Чарли о том, что школа в среду будет закрыта из-за неисправностей с отоплением.

– Мам, я же говорил тебе на прошлой неделе.

– Прости, дорогой, я, должно быть, забыла. Я спрошу Хедер, можешь ли ты провести у них этот день с Дэнни.

– Зачем ее беспокоить? Чарли и я вполне можем провести этот день вместе, не так ли, Чарли?

О Господи, почему судьба все время подыгрывает Джеймсу? Ну да, судьба ведь женского рода – значит, она женщина. А как иначе? Вин согласно кивнула, признавая свое очередное поражение.

– Мы поедем в Дэйнлэндз! – восторженно объявил Чарли.

– Дэйнлэндз? – Джеймс недоуменно взглянул на Вин.

– Это новый парк аттракционов, открытый прошлым летом, – объяснила она. – Там есть скоростное шоссе и…

– Мама обещала меня туда свозить, но все время занята. Из нашего класса все уже там перебывали.

Вин поспешила заметить виноватым голосом, что зато они провели уик-энд в центропарке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В среду Том объявил, что по делам будет отсутствовать до конца дня. Он ни словом не обмолвился о предстоящем уик-энде, поэтому Вин стала подозревать, что их отношения сходят на нет.

Она уже решила, что замуж за него не пойдет, но все же была обескуражена тем, что Том так легко от нее отказывается. Значит, он совсем не ценит ее?

А она его? Стоит ли удивляться вялости их сексуальных отношений. А на кой он ей сдался, этот секс? Ведь прожила же она без секса столько лет, и ничего – сердце научилось не доверять страстям.

Из окна ее офиса виднелась территория отеля. Там, внизу, по лужайке прогуливалась парочка: он обнял ее за талию, она склонила голову ему на плечо. Остановились, она разулыбалась на какое-то его замечание. Далеко не молоды. И вдруг сердце Вин защемило от тоски и одиночества. В какую-то секунду она позавидовала той женщине так, как не завидовала никому в своей жизни. Как же прекрасно иметь рядом заботливого друга, готового в любую минуту прийти на помощь! А на кого положиться ей? Вопрос-насмешка.

В ее идеальном представлении так и должно быть – женщина опирается на мужчину. Но разве так бывает? Она начала мысленно перебирать друзей, которые могли бы стать ей опорой…

Вздохнув, она сосредоточилась на экране компьютера, быстро набирая необходимый код входа, чтобы проверить бронь на следующую неделю.

Усердно проработав все утро, она сэкономила часок, чтобы пройтись по магазинам. Сегодня ей хотелось заварить для Чарли его любимый чай, а потом они отправятся на прогулку. В конце концов, Джеймс пробыл с ним целый день. Машинально она бросила в корзину на роликах пакетик любимых Чарли шоколадных бисквитов, решив на сей раз проигнорировать принципы правильного питания, от которого многое зависит, в частности поведение человека.

Стоя в очереди у кассы, она попыталась не сосредоточиваться на мысли о своем врожденном неумении противостоять мужскому натиску, способному разрушить женское достоинство… смеха ради. Вин не сомневалась, что Джеймс посмеивается, видя ее подавленность, униженность, а главное – продолжает манипулировать чувствами Чарли.

Как всегда, она выбрала очередь неудачно. Две дамы впереди нее тяжко вздыхали от нетерпения, в то время как менялись кассиры и уходило время.

– Ну ты же знаешь, как обстоят дела, – громко обратилась одна дама к другой. – Если бы она не бросила Пола, ничего бы такого не случилось. Что ни говори, а мальчику нужен отец, особенно в этом возрасте. Стив вовсе не был трудным подростком и вот докатился – полиция вмешалась. Отделался предупреждением, но я ей сказала…

И угораздило же ее подслушать этот бред, даже мурашки по спине пробежали.

Вин быстро откатила от них свою корзинку, больше не желая слушать о важном вкладе отцов в воспитание ребенка.

А разве не бывает порочных отцов, которые разрушают жизнь своим детям? Как быть с теми, которые уже с детства показывают такой пример дочерям, что те ненавидят мужчин всю свою жизнь? Как быть с отцами, которые внушают сыновьям, что женщины не достойны уважения, что это люди второго сорта, или, того хуже, приучают к мысли, будто испокон веку женщины поделились на две категории: проститутки и святоши? Как быть с папашами, которые унижают детей, лишая их права быть нормальными людьми?

Вин очнулась, увидев, что кассирша ждет, когда же она начнет разгружать свою корзинку: очередь уже проявляла нетерпение. Покраснев, она стала выкладывать непослушными руками покупки на ленту конвейера.

Всегда, когда спешишь, заторы на дорогах встречаются особенно часто. К тому же она забыла, что в газетах сообщали об установке новых регулировочных светофоров в этом районе города. И пока медленно ползла по радиальным улицам, десять раз выругала себя за то, что не поехала в объезд. Может, это заняло бы больше времени, зато не пришлось бы тратить нервы, сидя на хвосте у допотопного грузовика, выпускающего удушливые клубы газа.

Ей не терпелось поспеть домой до того, как вернется Чарли. Да, с того времени, как она начала работать в отеле, жизнь превратилась в сплошную гонку с препятствиями; она так часто бывает занята, что Чарли вполне может подумать, будто он у нее на втором месте после работы.

Конечно, в классе он не единственный, у кого из родителей только мать, причем занятая круглый день, но она все равно постоянно чувствовала себя виноватой из-за своей загруженности.

Когда она работала на дому машинисткой, то могла уделять сыну больше времени: поджидала его из школы, на полдник обычно пекла домашние бисквиты (он обожает их с молоком), а потом подолгу внимала его рассказам о школьных делах. Теперь же лишь около шести ей удавалось забрать его у Хедер. Ужин зачастую проходил в спешке, Чарли она выслушивала без внимания и от хронической усталости едва могла сообразить, что еще предстоит сделать за вечер.

Но ей нравилась работа, дававшая независимость, чувство уверенности в себе, возможность самоутвердиться.

Выехав из очередного затора, она облегченно вздохнула.

В какой мере ее частные отношения с Томом повлияют на работу? Неужели он ожидает, что она уволится? И, уж конечно, не приходится сомневаться, что Том ограничит ее самостоятельность, а может, даже переведет на менее оплачиваемую должность. И что будет, если Джеймс захочет пересмотреть в судебном порядке свои права на Чарли?

Ведь в законодательстве многое изменилось с тех пор, как матери гарантировалось бесспорное право на ребенка. Джеймс состоятельный человек и может лучше обеспечить сына. Даже если и женится.

Сердце тревожно сжалось, а руки на руле напряглись. С какой стати ее так взволновала мысль о женитьбе Джеймса? Только ли из-за опасения, что он приведет Чарли молодую, энергичную, очаровательную мачеху? Мачеху, которая будет более свободна, чем вечно погруженная в работу и порядком наскучившая мать.

Когда она притормозила у дома, роскошного «даймлера» не было видно. Вин с облегчением вздохнула. Значит, она успеет приготовить ужин, передохнуть и настроиться на общение с Чарли.

В доме показалось как-то пустынно и тихо. Это не понравилось Вин; она не привыкла к тому, что Чарли пребывает неведомо где. Разумеется, у него есть друзья, свои мальчишеские интересы, от скуки он не томится, но она всегда знает, где он и с кем. Готовя ужин, она вдруг обомлела от совершенно крамольной мысли.

Вовсе не голос Чарли она жаждет услышать, а голос Джеймса! Дом кажется ей пустынным, потому что его нет.

Неужели она о нем скучает? Ведь и недели не прошло, как он здесь. Невозможно! И с чего бы ей о нем скучать? Он – последний, кого бы она хотела видеть рядом.

Достаточно взглянуть на произведенное им разорение: ее отношения с Томом сошли на нет, с Чарли постоянные стычки и даже Хедер, как ей показалось, бросает на нее косые взгляды.

Не становись идиоткой, сердито заметила она самой себе. С недовольным видом поставила кастрюльку в духовку и включила таймер. Вот-вот подъедут. Надо поторопиться, Чарли на аппетит не жалуется.

А если… Вин вся напряглась, лицо исказилось гневом. Что, если Джеймс решил завезти Чарли куда-нибудь перекусить? Нет, он должен знать, что она их поджидает. И так провел с Чарли целый день. В последнее время Вин почти не виделась с сыном.

И почему Чарли так нравится таскаться за отцом?

Что тут докапываться до причин, все просто: у отца есть время для сына, а у матери нет, вечно работает, вечно где-то… с Томом.

Веко дернулось. Разве объяснишь мальчишке, что Джеймсу скоро прискучит роль заботливого отца и он начнет от него бегать. Ведь Чарли еще ребенок, стоит ли от него ждать понимания ситуации.

Она опять взглянула на часы. Неужели прошло всего десять минут? Удивительно, как тянется время, лишь только начинаешь кого-нибудь ждать.

Она прошла в гостиную, чтобы прибраться, и, открыв дверь, в изумлении застыла.

В комнате был безупречный порядок: журналы, книги, газеты – все ровненько сложено. Ковер пропылесосен, мебель протерта. Электронные игрушки, как правило валявшиеся всюду, аккуратно убраны в шкаф; в вазе с цветами свежая вода.

Поменяли воду. Вин изучала неуклюжую расстановку цветов, и вдруг ей вспомнился другой вечер – когда она объявила о своей беременности. Она, кажется, пошла навестить мать. Вернулась уставшая, все тело ныло, беременность давалась ей нелегко. С одной стороны, она томилась желанием вернуться в то время, когда еще не знала Джеймса и жизнь казалась простой и беззаботной, но с другой – так хотелось, чтобы муж сказал что-нибудь нежное, хотелось не для себя, а для ребенка, которого она носила.

Она заглянула в столовую, ожидая увидеть беспорядок, оставленный при уходе. И вновь увидела идеальный порядок – все прибрано будто по мановению волшебной палочки. А вот в этой вазочке тогда тоже стояли свежие цветы, купленные на уик-энд Джеймсом после того, как она выразила восхищение их неяркими красками.

Тогда она смотрела на цветы, а к горлу подступал комок, так сильно они на нее подействовали. Но когда Джеймс спустился вниз и прошел в столовую, даже не обняв ее, как обычно, она, злобно глядя на него, промолвила:

– Это ты навел тут порядок? В назидание мне: намекаешь, что я совсем не слежу за домом. Плевать я хотела на твои назидания! Да и на тебя тоже.

Она с шумом поднялась наверх, бросилась на кровать, не в силах унять дрожь во всем теле, заклиная, чтобы Джеймс поднялся и утешил ее. Но увы – он удалился: слышно было, как хлопнула входная дверь.

Она продолжала лежать в кровати, но не спала, когда Джеймс вернулся. Он ничего не сказал, не сделал попыток дотронуться.

Тяжко вздохнув, Вин вернулась в настоящее. Легко коснулась лепестков. Ей захотелось составить букет по-своему, и, взяв кувшинчик, она проследовала на кухню.

Не было надобности спрашивать Джеймса, зачем он купил цветы. Конечно же, не для того, чтобы ее порадовать.

Со вкусом расставив цветы, она отнесла их в гостиную. Пусть и маленькая, комната была довольно милой. В прошлом году они с Чарли привели гостиную в порядок, покрасили стены в нежный кремовый цвет. Сами сделали рисунок накатом и были весьма довольны результатом.

Она сшила новые чехлы на мебель, повесила новые портьеры. Когда после свадьбы родители с той и другой стороны надарили им старинной мебели, Вин отнеслась к этому без особого восторга, хотелось чего-нибудь супермодного, но сейчас ей доставляла огромное удовольствие сама полировка старого дерева. Теперь-то она понимала всю прелесть и солидную практичность старой мебели, которая служила еще бабушкам и дедушкам и выдержала испытание временем.

Выглянув в окно, она нахмурилась: не видно ни Джеймса, ни Чарли.

К девяти часам, когда все для ужина было готово, Вин начала беспокоиться: яростно мерила шагами комнату, то и дело косясь на телефон. Хуже нет поджидать возвращения домашних, которые задерживаются непростительно долго. В голову начинают лезть разные мысли о возможной аварии на дороге, о происшествии…

Если бы что-то произошло, наверняка бы уже сообщили, уговаривала она себя. Позвонили бы… из полиции…

Но если Джеймс просто решил продлить их поездку, то отчего не позвонил? Она знала, у него нет телефона в автомобиле, но ведь таксофоны на каждом углу, и многие избежали набегов вандалов.

Ей все сильнее хотелось, чтобы телефон отозвался, но он упорно молчал. Может, самой позвонить в полицию? Может…

Она вся сжалась, услышав шум подъезжающей машины, и бросилась к окну.

Трудно было разобраться в чувствах при виде «даймлера», который припарковался рядом с ее маленьким автомобилем, но все пересилил гнев при виде Джеймса, вальяжно вылезавшего из машины. Подождав Чарли, он не спеша направился с ним к дому.

Она открыла дверь им навстречу и не успела задать вопрос «Где вы были?», как Джеймс беспечно извинился, будто они опоздали не на три часа, а на несколько минут.

– Извини, что задержались, на дорогах столько пробок.

Пробки на дорогах?.. Запылав от гнева, Вин повернулась, чтобы разразиться тирадой, но Джеймс молчаливо указал на понуро шедшего Чарли.

Только теперь она заметила, что сын не проронил ни слова, а взглянув попристальней, поразилась его бледности.

Заболел? Ему плохо? Потому они задержались?

Когда Чарли молчаливо проследовал мимо нее и стал тяжело подниматься по лестнице, она растерянно уставилась ему вслед, намереваясь ринуться вдогонку, но Джеймс задержал ее.

– Пусть побудет один.

Побудет один? В глазах Вин отразилось отчаянное недоумение.

– Оставь его на несколько минут в покое. На дороге произошла страшная авария, и, к сожалению, мы с Чарли оказались свидетелями. Машина впереди мчалась на бешеной скорости, а дорога сегодня очень загружена.

– Что случилось? – Вин спрашивала, не отрывая взгляда от лестницы. Сейчас ей следовало бы быть с Чарли. Она его мать. Он нуждался в ее присутствии.

Джеймс догадался, о чем она думает.

– Он уже не ребенок, Вин, по крайней мере старается доказать себе это. Пускай освоится с пережитым. Для него это было потрясением, а в его возрасте верят, будто мужчины не плачут.

– А как все произошло? – не отставала Вин, приходившая все в большую тревогу.

– Одна машина врезалась в другую, обе загорелись. Потерпевшим нельзя было ничем помочь. Я сразу отъехал в сторонку и позвонил в службу безопасности движения. Мы, я и еще два других водителя, пытались помочь, но пламя так расходилось… Я очень сожалел, что в это время со мной оказался Чарли.

Когда Джеймс отвернулся, она заметила, что кое-где на лице у него остались следы копоти, рукав куртки оторван, а рука перебинтована.

– Ничего страшного – легкий ожог, – рассеянно заметил он. – Я бы непременно позвонил, но не было никакой возможности. Мне пришлось задержаться, чтобы дать свидетельские показания.

Он запустил руку в волосы и сразу показался очень уставшим.

– В одной из машин погибла вся семья – мать, отец и двое маленьких ребятишек. В другой ехали два парня. И надо же такому случиться!

– Потому что мчались на бешеной скорости, – машинально напомнила ему Вин. Она слишком была захвачена ужасом нарисованной картины. Джеймс и Чарли были на волосок от гибели, Вин благодарила Бога, что ее семья осталась невредима.

– Сами, конечно, виноваты, но близким от этого не легче. Знаешь, о чем я думал, когда мы возвращались? – (Вин отрицательно покачала головой.) – Я глядел на Чарли и думал: какой ужас, если бы к тебе в дверь постучали и сказали, что он погиб… в такой же катастрофе, в машине, в которой повез его кататься отец. Можно ли пережить такое?

Вин не могла произнести ни слова. Боль в надтреснувшем его голосе поразила ее.

– Я приму ванну, – еле выдавил из себя Джеймс. – От меня разит дымом.

Но Вин знала: не запах дыма он хочет смыть, а запах смерти.

– Чарли… – глухо произнесла она, – может, мне?..

Джеймс отрицательно покачал головой.

– Не трогай его сегодня. Когда отойдет, сам расскажет.

Вин поймала себя на мысли, что впервые просила совета, предлагала поровну поделить родительскую ответственность, и не только это: она хотела знать его мнение. И хотела следовать ему?

У нее по телу пробежала дрожь, когда она вдруг на минуту представила себя на месте тех людей, которым предстоит сегодня вечером узнать о трагедии, унесшей их близких.

Кажется, прошла вечность, прежде чем Джеймс спустился вниз. Он прошел на кухню, где она стояла, бессмысленно глядя перед собой: перебирала в памяти тринадцать лет, прошедшие после рождения сына, с ужасом думая о том, что сегодня он чудом избежал гибели.

– Чарли пошел спать, – доложил Джеймс. – Все еще не пришел в себя. Как жаль, что он оказался рядом. После такого и взрослому-то не легко очухаться.

– Дети очень впечатлительны. – Вин с удивлением услышала свой слишком миролюбивый голос. – А Чарли, хоть и притворяется взрослым, наполовину дитя. У него еще не выработалась защитная реакция, как у взрослых.

– Зато он все-таки уснет, не пытаясь представить, что в аварию попал его сын или, скажем, жена. Такого ему, конечно, не вообразить, но все равно мальчишка напереживался вдоволь, – сумрачно заметил Джеймс. – Ах, если бы я не пошел у него на поводу и не послушался его уговоров ехать этим путем! – Ты не виноват.

Что она говорит? – немо вопрошала себя Вин. Какого черта ей вздумалось утешать его? С чего это она так рассиропилась? Пусть и он наконец испытает, каково чувствовать свою родительскую вину. Но она была не в состоянии обернуть случившееся в свою пользу, даже в битве за обладание Чарли.

Она знала, что Джеймс не сводит с нее глаз, и по непонятной причине ее лицо залилось краской.

– Благодарю тебя, – мягко сказал он.

Услышав это «благодарю», Вин покраснела еще больше. От прикосновения прохладных пальцев Джеймса она содрогнулась.

– Ты все понимаешь. Удивительно. – Но в голосе его удивления не было, а чувствовалась легкая дрожь. – Ну и денек выдался. Я пойду спать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Она проснулась от глухих рыданий Чарли. Реакция была мгновенной: соскочила с кровати, побежала, распахнула дверь в его спальню. Она плохо соображала спросонок, все еще дремлющее сознание уносило ее во времена, когда сын был малюткой.

Чарли продолжал спать, но, лишь только Вин попыталась убрать прядь с его лба, проснулся и с недоумением посмотрел на нее. На глазах ребенка блестели слезы, она не удержалась, заключила его в объятия и, прижимая к себе, принялась гладить по голове.

Он что-то лепетал про аварию; слова бессвязно путались, но она понимала, что он хотел сказать. Как же давно она не утешала его вот так! Чарли считал себя достаточно взрослым для поцелуев и материнских ласк, и она уважала его подростковое стремление к самостоятельности. Теперь она ощутила податливость его тела, ту самую незабываемую младенческую мягкость. Невольно подумалось о том, как быстро он растет и… отдаляется от нее. Сегодня ночью ему явно нужна была материнская ласка, но мальчишеская строптивость оказалась сильнее, и, когда он легонько стал высвобождаться из ее объятий, она его не удерживала.

Стараясь быть деликатной в этой нелегкой ситуации, она, чтобы подбодрить сына, произнесла как бы между прочим:

– По словам твоего отца, ты держался достойно.

– Поверь, Чарли, – раздался голос от двери.

Вин вся напряглась и обернулась. И когда это Джеймс успел войти в комнату Чарли? В тусклом свете, пробивавшемся от лестничного светильника, можно было различить гладкость его груди с мягким темным пушком волос, до которых почему-то захотелось дотронуться. Халат наполовину скрывал длинные загорелые ноги. Она слишком хорошо помнила, как однажды сжались мускулы его бедер от одного ее невольного прикосновения.

Разве можно забыть… Тогда Джеймс поймал ее шаловливую руку и сиплым голосом, в котором смешались возбуждение и вожделение, признался, что она сводит его с ума.

Джеймс умел говорить о сексе просто, но волнующе. Как часто он повторял, что хочет гладить ее кожу, целовать груди, чувствовать трепет ее чресел!.. Все это приводило в восторг, хотелось просить, нет, требовать большего…

Теперь она опять слышала его голос, но Джеймс обращался не к ней, а к Чарли. Обескураженная своими мыслями, совсем приглушившими сострадание к сыну, Вин вновь повернулась спиной к бывшему мужу.

– Да, сегодня вечером я гордился тобой, Чарли. – Джеймс присел с другой стороны кровати. – Но не так, как я горжусь тобой теперь.

Чарли пристально глядел на отца, уже не пытаясь сдержать навернувшихся слез.

– Настоящий мужчина должен понимать: бывают в жизни огорчения, способные вызвать глубокие переживания. У женщин есть преимущество, Чарли: они не скрытничают, выражая свои эмоции. Зачем же нам трусливо скрывать свои слезы?

– Мужчины не плачут, – упорствовал Чарли.

Воцарилось молчание, и тогда Джеймс возразил:

– А вот и плачут.

Вин затаила дыхание, наблюдая, как пристально Чарли смотрел на отца, видимо сомневаясь в правоте этого утверждения.

– Никогда не бойся выражать свои эмоции, Чарли, – сказал Джеймс, крепко обнимая сына. Не прошло и минуты, как напряжение ушло, и мальчик прильнул к отцу.

Вин молча вышла из спальни, закрыла за собой дверь и прислонилась к стене.

Ведь это то, чего она так терпеливо ждала все эти годы: Джеймс приласкал сына, выказал свою любовь. Но теперь, когда…

Позади нее легонько скрипнула дверь.

Не оборачиваясь, Вин знала – Джеймс стоит у нее за спиной. Слегка повернув к нему голову, она заметила, что ее халат не застегнут и тусклый свет обрисовывает полноту грудей.

Мгновенно покорясь какому-то наваждению, смешанному с безысходностью, она почувствовала, что по телу разлилась волна озноба; соски вдруг затвердели и теперь выдавались через тонкую ткань ночной сорочки.

Даже в полутьме можно было различить пристальный взгляд Джеймса. Он слегка наклонился в ее сторону и сказал:

– Неудивительно, что ты пришлась по вкусу владельцу отеля. Вин, неужели с ним лучше, чем было у нас с тобой?

Она онемела от изумления, но, преодолев скованность, все же ответила:

– Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы – и замечу для сведения, что мои отношения с Томом совсем не ограничиваются только сексом…

Тут же Вин ужаснулась своим словам. Кто потянул ее за язык? Отношения с Томом… почти сошли на нет.

– Значит, он не очень хорош в постели.

Эти слова, продиктованные задетым мужским самолюбием, взбудоражили ее, понуждая признать свою собственную уязвимость.

– Когда я встретила тебя, я… была девочкой… ребенком.

– В моих объятиях ты не была ребенком, Вин. – Его голос звучал раздраженно. – И, кроме того, – мягче добавил он, – общеизвестно, что женщины достигают пика своей сексуальности к тридцати.

Трудно было не заметить, как трепещет от волнения ее тело. Чтобы подавить в себе возбуждение, она гневно обронила:

– Я сделала выводы из своих ошибок, Джеймс. Сексу я теперь придаю гораздо меньше значения.

– Меньше?

Она стушевалась. Минуту они стояли друг против друга, будто два изнуренных войной противника, а в следующую – он заключил ее в объятия. Она прильнула к нему всем телом, ей казалось, что его сердцебиение контролирует ее кровоток. Джеймс дышал прерывисто, переполняемый страстью, воспламененный ее любовным порывом.

Но как же так, этого не может быть, этого не должно быть, уговаривала она себя, охваченная паникой. В голове все поплыло; она лишь ощутила, как его рука, перестав сжимать талию, теперь скользила по плечу, по изгибу шеи, отбрасывала прочь тяжелую прядь волос, а большой палец словно пробовал нежность кожи, вызывая всплеск таких знакомых, но забытых эмоций. Да, сознание лишь регистрировало происходящее, но уже утратило власть над телом, над мускульным напряжением, над стихией жестов.

Голова как-то сразу отяжелела, склонилась вперед, ища хоть какую-нибудь опору. Кожа стала островосприимчивой, груди отяжелели, разбухли от такой знакомой сладостной боли.

– Он тоже так делает, Вин? – послышался сдавленный голос Джеймса, а его язык в это время щекотал плечо, неустанно разжигая ее, живо возвращая воспоминания, желания, чувства, некогда столь решительно преданные забвению. – Или так? – Губами он коснулся мочки уха, язык скользнул по ушной раковине, а руки нырнули в волосы, запрокинув голову.

Внутренний голос подсказывал ей, что нужно отпрянуть, но все ее существо противилось этому. Наоборот, она прильнула к нему теснее, ощущая невесомость своего тела, блаженную ласку, разливающуюся от его прикосновений.

Он целовал ее, как когда-то в прошлом. Вин испытала трепет, чувствуя под ладонями бархатистую теплоту его кожи, не понимая, как ее руки проникли под его халат; ощутила пугающий, зовущий соблазн и подивилась, что чувства, столько лет казавшиеся омертвелыми, теперь растревожены с новой силой.

Растревожены… и баста. Конечно, нелегко забыть мужчину, заставившего пережить подобные ощущения. Вин тщилась произнести его имя, чтобы остановить его руки, напомнить, что они не любовники, а враги.

Но, пытаясь воспротивиться, она была понята неверно, и его объятия лишь стали крепче. Он прильнул к ее устам, будто отвечая на немое приглашение.

Вин уже забыла, как это бывает, когда мужчина целует с такой откровенностью, с такой надеждой на ответную страсть. Однажды пробудив в ней женщину, он готовился сделать это снова…

– Вин… Вин… Вин…

Словно в такт произносимому имени, учащенно билось его сердце, посылая импульсы ее безмолвному телу.

Он вновь принялся целовать ее приоткрытые губы, заставляя всю трепетать от удовольствия и ощущать напористое проникновение языка между губ. Другая его рука теперь скользила вверх и скоро достигла шелковистой округлости груди. Вин почувствовала, что и он получает удовольствие, касаясь ее, так как его тело тоже неистово трепетало. Рука слегка подрагивала, когда его большой палец очерчивал окружность соска.

Она попыталась смежить веки и отвернуться, но какая-то игра теней заставила ее скосить глаза вниз, и контраст между бледностью ее груди и его загорелой рукой приковал ее взгляд.

Теперь Джеймс пристально разглядывал ее тело. Взгляд казался сосредоточенным и даже свирепым, а когда он произнес ее имя, в груди разлилась истома. Потом он наклонился, чтобы взять ее на руки; шлепанцы свалились, а он понес ее, о Боже, в комнату, где спал. В ту самую, где они были когда-то вместе, в комнату, где она не могла оставаться одна.

Вин пыталась сопротивляться, пыталась собрать остатки воли, но, положив ее на кровать, он начал целовать ее грудь требовательно и неистово; ее сердце екнуло, когда стало очевидным, как он возбужден. Наверное, она могла остановить его, вырваться из объятий, могла уклониться от жадных мужских губ, но время было упущено, и теперь его щекочущий язык взял верх над ее слабым телом. Ртом он захватил упругий сосок, лицо пылало, руки нетерпеливо преодолевали барьер ночной рубашки – и вот уже ее обнаженное тело оказалось в его власти.

Восторг, который она не надеялась испытать вновь, захлестнул волной. Потеряв власть над собой, Вин начала постанывать, уже ничего не стесняясь. До Джеймса она представить себе не могла, что можно так чувствовать, так желать, и поначалу пришла в смятение от прилива чувств. Но он был терпелив, давал понять, какое удовольствие доставляет ему ее чувственный отклик, и постепенно Вин научилась отвергать стыдливость и расслабляться. Оказалось, ее тело слишком хорошо усвоило давние уроки.

Машинально она пыталась сопротивляться, напоминала себе о причинах, не позволяющих расслабиться, но в падающем с улицы свете различила наготу Джеймса, а в предательской темноте резче пахло его тело – запах такой знакомый, что Вин поспешила уткнуться в его грудь и вдыхать, вдыхать. Руки обрели свободу, судорожно пытаясь ощупать все, что попадалось им на пути. Она уподобилась человеку, который долго находился на строгой диете, а теперь получил доступ к запретному, но, как любому разумному приверженцу диеты, ей следовало бы умерить желания. И только по одной причине: она не привыкла к такой роскоши и передозировка оказалась бы пагубной. Однако Джеймс сосредоточил свое внимание на другой груди, и острые стрелы удовольствия устремились, чтобы поразить ее чрево, в то время как его губы, прикоснувшиеся к груди, привели мысли в полное смятение.

Ее руки вновь скользнули к нему под халат, ощущая дрожь и теплоту тела, осознавая, что этот экстатический трепет вызван желанием обладать ею. Она почувствовала, как его ладонь сжимает, ласкает бедро, и в тот же миг сладостная боль внутри усилилась. Она содрогнулась; теперь плоть была влажной и приглашала войти.

О, сколько же времени прошло с той поры, когда она испытала то же самое? Ничего похожего с Томом. И даже…

Джеймс целовал ее живот, талию, низ живота, а ладонями продолжал сжимать бедра. Она встрепенулась от осознания неизбежности того, что должно было произойти. Нет, ей не следовало оставаться с ним – это плохо, а главное, опасно: опять потом придется в одиночку залечивать нанесенные ей раны.

Эта мысль прокручивалась в голове рефреном, но тело вышло из-под контроля. С пугающей ясностью она признала скрываемую столько лет правду.

Она по-прежнему любит его.

Это признание – точно удар в сердце – парализовало волю, способность бороться. Она вся обмякла и трепетала от желания. Джеймс что-то говорил, невнятные, искаженные страстью слова.

Ее сначала поразило то, что он неумолчно говорит, занимаясь любовью. Но он продолжал свои признания: ее груди как два источника разбуженной страсти, соски – два розовых бутона. Да, они расцветали под прикосновением его губ. Но такое с ней было уже давным-давно, когда она была девчонкой с неразвитой грудью.

Начав с трепетом целовать внутреннюю сторону ее бедер, он тихонько засмеялся, словно маскируя смехом жгучую, необузданную страсть. Душа Вин радовалась обретаемому безволию.

Потом он настойчиво и нежно стал ласкать самую укромную часть ее тела… К ней вернулось чувство неуверенности и боязни, но обещанное наслаждение гасило все попытки сопротивляться.

А сопротивляться было необходимо, однако ни судорожные сжатия мышц, ни мысли о… нет, ничто не могло сдержать разливающегося блаженства.

Попытки на мгновение замереть, чтобы не уступать под натиском его языка, увенчались лишь стоном удовольствия и утоленной жажды. Сдавленным голосом Джеймс прошептал:

– О Господи, ты такая же на вкус медовая.

Неистовость его языка окончательно пресекла всякий контроль…

Позже, в его объятиях, она чувствовала себя совсем хрупкой, осознание забытой остроты сексуальной интимности возвращалось, но отказывалось верить тому, что произошло.

– Теперь, – Джеймс ласкал языком впадину шеи, – повтори вновь, что собираешься выйти замуж и привести моему сыну отчима. Да он и слышать не желает об этом владельце отеля. Вин, неужели тебе не понятно?

У нее вдруг холодок пробежал по спине; тело все еще пребывало в оцепенении, но сознание прояснилось.

Джеймс занимался с ней любовью не потому, что хотел ее. Боже праведный! А она-то, тупица, идиотка, думала, что он жаждет ее, пылает к ней страстью. Она была в шоке от своей догадки – им просто-напросто двигала корысть, желание раздавить ее, использовать запретный прием.

Вин попыталась представить, что бы она чувствовала, если бы все еще планировала выйти за Тома. Подташнивало, нарастало презрение к самой себе. Она оттолкнула его, пытаясь подавить предательскую нежность внутри, забыть ласки и поцелуи, разожженное желание, эту неторопливую любовную игру, неотразимость его шарма, расслабленную плоть, вздрагивающую от каждого толчка, нагнетающего удовольствие и подтверждающего его право владеть ею, вздрагивание напряженных мышц, конвульсии, исторгающие невольный стон…

А потом он опять принялся заниматься любовью, будто почувствовал, что она этого страстно желает, подошла ее очередь нашептывать о том, какое для нее счастье ощущать его тело, ласкать его, целовать, радоваться проникновению в нее. И вот теперь она чувствовала, что лицо ее горит жгучим стыдом. Боже мой, как она страстно шептала и молила, как жаждала его близости и почти призналась в своей неизменной любви.

Чувства ее пришли в смятение, но гордость требовала реванша. Она уже не девочка, чтобы рыдать, как затворница, от его жестокости.

– Не думай, Джеймс, что я не разгадала твоей уловки, – игриво заметила она и изогнулась, нащупывая брошенную на пол ночную сорочку, которую поспешно надела. – Но ты понапрасну тратишь время.

Он начал спускаться за ней с кровати, но вдруг резко остановился. В полутьме его лицо казалось очень бледным, почти безжизненным, искаженным то ли яростью, то ли болью.

Нет, ей показалось, уговаривала себя Вин и пошла к двери. Оттуда она обернулась.

– Я же знаю, зачем ты сюда вернулся. Для этого ты готов на все, но со мной у тебя ничего не выйдет.

– А сегодня ночью тоже ничего не вышло? – Его голос звучал сурово и как-то слишком глухо, она даже вздрогнула.

– Эта ночь – исключение. – Она с вызовом переплела пальцы и ждала, когда он начнет доказывать обратное. Но он в ответ не произнес ни слова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– А сегодня ночью тоже ничего не вышло?

– Эта ночь – исключение.

Эти фразы Вин повторяла снова и снова, когда проснулась. Отреклась – от чего? От любви Джеймса, которой никогда не было. Веки тяжелели, мысли путались, хотелось погрузиться в летаргический сон.

Она разбудила Чарли и, видя его бледное лицо и широко раскрытые глаза, спросила, намерен ли он идти в школу. Спустилась вниз и принялась готовить завтрак.

Когда Джеймс вошел в кухню, она не обернулась, игнорируя и его, и непонятную тяжесть в затылке. Чувствовала она себя отвратительно: ломота во всем теле, боль в сердце.

Неужели она продолжала любить его все эти годы, не признаваясь в этом самой себе? Вин раздумывала над этим вопросом весь остаток ночи, пытаясь убедить себя, что в силу издержек воспитания она обманулась – приняла сексуальное влечение за любовь. Но это надуманное объяснение. Если бы она почувствовала потребность утолить вожделение, то сделала бы это без всяких страстей, тайно сойдясь с каким-нибудь мужчиной, секс может обойтись и без приязни. Как говорится, факт, не требующий доказательств.

О Господи, опять все сначала, история повторяется. И надо же было Джеймсу ворваться в их спокойную, размеренную жизнь.

За завтраком Чарли был необычайно подавлен. Когда говорил, то обращался не к Джеймсу, а к ней, хотя она не сразу это заметила. Но когда он спросил, проводит ли она его в школу, Вин сосредоточенно нахмурилась, слишком обеспокоенная, чтобы рассчитывать на победу: почему он обратился к ней, а не к Джеймсу?

– Мы можем идти сейчас? – спросил Чарли, отодвигая тарелку нетронутой каши. – Мы пойдем пешком, мне хочется прогуляться.

Прогуляться? Вин не стала его урезонивать и вовремя удержалась от замечания, что в школу не прогуливаются.

Джеймс не сводил с них глаз, она это чувствовала, беспомощно сознавая нарастание конфликтной ситуации. Чарли, видимо, ни за что не хочет садиться в машину. Понятно, мальчик травмирован, но как ей реагировать на все это? Сделать вид, будто нет ничего особенного в его желании прогуляться до школы в сопровождении матери? Пожалуй, не стоит выяснять, почему он отказывается проехать в машине.

– Да, конечно же, мы пойдем пешком, – как можно спокойнее заверила она. Джеймс не спускал с них глаз.

Она невольно взглянула в его сторону. Лучше бы этого не делала. Кожу будто обожгли воспоминания прошлой ночи. Он хмурился, явно не одобряя того, что она потакает сыну.

– Чарли, твоя мама еще не допила кофе, – негромко заметил Джеймс. – Почему бы нам с тобой…

– Нет, я хочу, чтобы меня проводила мама.

Вин серьезно встревожилась, увидев, что у Чарли дрожат губы.

– Все нормально, – быстро сказала она. – Я уже напилась. Пойди наверх, Чарли, и почисть зубы, а я надену пиджак.

Первый раз за все время, пока Джеймс жил в их доме, Чарли, кажется, с облегчением покидал отца, и Вин не удивилась, когда перед самым уходом Джеймс мрачно сказал ей:

– Ты оказываешь мальчишке медвежью услугу, идя у него на поводу. Чарли должен преодолеть свой страх.

– Что же мне делать? Силой втолкнуть в машину? – Вин разбирала злость: понимая его правоту, она тем не менее была на стороне сына.

– Ты поощряешь его несамостоятельность, скоро он потребует, чтобы ты водила его за ручку. Будто женщины существуют для того, чтобы ублажать других! Мог бы и подождать, пока ты допьешь кофе. Зря ты его так балуешь, Вин. А еще претендуешь на исключительное право воспитывать ребенка. Так нельзя.

Обвинение было столь несправедливым, что у нее перехватило дыхание.

– Да ты просто завидуешь, – пылко бросила она. – В этом все дело. Ты – завистник!

Вин была поражена тем, что угадала. Его щеки зарделись. Другое доказательство – трусливо поджав губы, Джеймс язвительно заметил:

– Ты все-таки подумай. Конечно, я пристрастен в отличие от твоего содержателя отеля. Ему-то Чарли чужой.

Он с шумом выскочил из кухни, разминувшись с Чарли, который явно смутился при виде раздосадованного отца.

Прогуливание Чарли до школы заняло много времени. Вернувшись домой, она забежала на кухню, чтобы захватить ключи и сумку, вскочила в машину и помчалась на работу.

Таким было начало очень трудной недели. Чарли становился все более и более нетерпимым, а Джеймс все более придирчивым.

Когда подошел день, предназначенный для аэробики, Вин оказалась в трудной ситуации и пожаловалась подруге:

– Чарли вспылил, узнав, что я ухожу. Она нахмурилась и посмотрела на подругу. – Хедер, я просто не знаю, как поступить.

– А что по этому поводу думает Джеймс? – спросила Хедер.

– Джеймс? – переспросила Вин в недоумении.

– Ну, он же отец Чарли, а ты сама говорила, что сын молился на него до той самой дорожной аварии, которая его так поразила.

– Джеймс полагает, что мне нужно несколько отстраниться от Чарли, чтобы он не слишком привыкал к опеке.

– Он полагает, что не стоит так приучать ребенка к себе? – Хедер выразила мысль точно и невольно улыбнулась, заметив растерянность Вин. – Давай, Вин, рассказывай. Мы достаточно долго знаем друг друга, нечего скрытничать. Чарли привязан к тебе, и это вполне понятно, но он мальчик своевольный и, можно сказать, собственник. Я думаю, ему не хочется делить тебя с кем-то. Авария, конечно, сыграла свою роль, подействовала на подсознание. Он решил, что ты должна принадлежать только ему.

– Но ему и не придется ни с кем меня делить, – возразила Вин. – Одно время я думала, что мы с Томом… но…

– А при чем тут Том? – удивленно спросила Хедер.

Вин угрюмо взглянула на подругу, и лицо ее залилось краской. Хедер продолжала:

– Разумеется, я имею в виду Джеймса. Чарли к нему попривык, отец ему уже не в новинку, и мальчишка стал задумываться. Он, кажется, успел догадаться, что отец не такое уж сплошное удовольствие. Джеймс не столь уступчив, как ты, и, кроме того, его нельзя так просто вытеснить из твоей жизни, как Тома.

– Вытеснить из моей жизни? – Вин коротко вздохнула. – Но его нет в моей жизни.

– Он ведь живет с тобой, не так ли? – резонно заметила Хедер и небрежно спросила: – А ты все еще его любишь, разве нет?

У Вин дрогнуло веко.

– А что, это так заметно?

– Не очень. Назовем это вымученной догадкой. Его присутствие в доме, кажется, не слишком тебя тяготит. Нет, я не осуждаю, ведь он такой притягательный.

Вин невесело рассмеялась – подруга догадалась о ее истинных чувствах. Но ее больше обеспокоило то, что Хедер сказала по поводу Чарли. В это трудно поверить, но если дело обстоит именно так, то – ради благополучия Чарли – надо как можно мягче внушить ему, что нельзя быть таким эгоистом. Но как к этому подступиться?

Вин с тоской подумала, что Джеймс, наверное, знает, как разрешить эту ситуацию, ведь он мужчина, ему легче найти подход к сыну. А она бы со своей стороны помогла. Мальчику так непросто оправиться от эмоционального потрясения.

Но если она обратится к Джеймсу, не отвернется ли он со словами «я же тебе говорил»? Не сочтет ли ее просьбу о помощи полной капитуляцией? И навсегда уведет от нее Чарли.

Конечно, сейчас Чарли в таком состоянии, что его нетрудно привязать к себе еще больше, а Джеймса выкинуть из игры, но нельзя не учесть пагубных последствий этого шага: ведь мальчик взрослеет, ему нужен рядом мужчина, отец. Вот в чем весь вопрос. Чарли нужен отец, хотя сейчас мальчику кажется, что ему нужна только мать. Значит, Джеймса отталкивать нельзя, наоборот, надо восстановить уважение мальчика к отцу. И надо, чтобы сын не чувствовал напряжения между родителями. Или хотя бы враждебности отца к матери, подумала Вин с жалостью к себе. Она-то к Джеймсу враждебности не испытывала – Хедер угадала истину.

Но эту истину она уже знала и без подруги, Вин сама догадалась об этом в тот момент, когда он поцеловал ее. В глубине сердца она знала, что любовь ее не угасла. Даже тогда, много лет назад, мучаясь от его жестокости, она не переставала его любить.

Не сумев похоронить свое чувство, она принялась уговаривать себя, что любви никогда и не было.

Вин передернула плечами. Нет, была. И Чарли родился в любви… в любви к Джеймсу.

Она потерла ладонью висок. Почему все так складывается в ее жизни? Так сложно и болезненно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Признать бесспорной истиной то, что она не может обойтись без помощи Джеймса в воспитании Чарли, – это одно; и совсем другое – собраться с силами и найти удобный момент, чтобы потолковать на эту щекотливую тему.

В последние дни Джеймс держался отчужденно, наблюдал за происходящим со стороны, видимо не желая, чтобы она связывала их интимные отношения с проблемой воспитания Чарли. Она вся сжималась от стыда и от презрения к себе при воспоминании о том, с какой беспечностью она отдалась в его руки, пошла на поводу у своей страсти. Нет сомнения, если бы она уняла свои чувства, то гордость не позволила бы ей и шага сделать в его сторону. Но сейчас дело не в ней, а в Чарли. У Чарли свои заботы, свое будущее, а это гораздо важнее ее гордыни. Да и Джеймс, в конце концов, вернулся сюда из-за Чарли.

И Джеймс должен заботиться о сыне, должен помочь ему, тем более что именно по его вине Чарли стал свидетелем той ужасной аварии. Веко опять незаметно дернулось, лишь только она вспомнила о строптивости Чарли, о своей неспособности найти к нему подход, объяснить неправоту его поступков.

Своеволие, которое он начал выказывать по отношению к ней, теперь обернулось против Джеймса. Если совсем недавно каждое слово Джеймса было для него законом, то теперь он фактически игнорировал отца. И что правда, то правда, мальчишка старался не оставлять ее наедине с Джеймсом – и тут Хедер оказалась права.

А Джеймс-то, Джеймс, которого прямо колотило от младенческого крика, теперь поражал ее своей деликатностью по отношению к ставшему хамоватым Чарли. Да, пожалуй, он даже более терпим к недостаткам сына, чем она.

Вин пыталась поговорить с Чарли и об аварии, и о его поведении, но он так бурно на все реагировал, что она отступилась.

Хедер предложила помочь. Они опять затронули эту проблему по телефону.

– Если хочешь, я попрошу Рика, чтобы он с ним побеседовал, – сказала она, но Вин отклонила это предложение. Нетрудно было догадаться, сколь оскорбится Джеймс, узнав, что его сын предпочитает обсуждать свои проблемы с чужим дядей. А почему, собственно, ее это волнует? Ведь он-то никогда с ней не считался.

Судьба будто издевалась над ней, подсунув проблемы и на работе. Том стал придираться по каждому поводу, порой выискивая промахи там, где их не было, а когда они оставались вдвоем в офисе, неизменно насмешничал по поводу ее проживания с Джеймсом под одной крышей.

Она сдерживалась изо всех сил, старалась не реагировать на его выпады, понимая, что это чистой воды провокация. Том начал назначать свидания одной новенькой служащей, работающей на полставки. Эту девушку Вин совсем недавно вводила в курс дела, в связи со срочным расширением штата, но теперь обнаружилось, что эту новенькую Том все чаще ставил ей в пример, то и дело попрекая Вин то одним, то другим служебным промахом.

Новенькая вела себя нагловато, и Вин уже выговаривала ей за частые опоздания и отлучки с работы, но все тщетно; в этот полдень Лайзы опять не оказалось на месте, и Вин пришлось самой стать за стойку приема гостей.

Сильно обеспокоенная, она начинала сомневаться, стоит ли ей держаться за это место, тем более что даже ее сын работы в отеле, требующей постоянной услужливости и любезности, не уважал.

В тот день она уходила из отеля поздно: было уже семь часов. Она жутко устала и была удручена мыслью, что утром ей придется объясниться с Лайзой: либо та будет придерживаться установленных правил, либо пусть думает о другой работе. Но при этом следует ожидать, что Лайза заявит, будто Вин придирается к ней из ревности – Том не скрывает своего расположения к новенькой.

Вин устало вышла из машины, прошла по дорожке и открыла входную дверь.

Чарли и Джеймс сидели на кухне. Чарли смотрел с немым выжиданием на отца, перед ним стояла тарелка с остывшей едой. Он буквально излучал враждебность. У Вин упало сердце, когда она заметила злорадную ухмылку на лице сына. Джеймс был раздражен, если не разгневан.

– Что стряслось? – спросила она тихо, пытаясь обрести спокойствие.

– Он говорит, что я должен это есть, а я не хочу, – заявил Чарли.

Она еще больше встревожилась: в тарелке было одно из любимых блюд Чарли.

– Невежливо говорить «он» или «она» в присутствии тех, о ком идет речь. Тебе что, больше не нравятся фрикадельки? Ты же их всегда любил.

– Остыли, – капризно заметил Чарли.

Джеймс, сидевший на другом конце стола, сделал глубокий вздох. Вин вполне его понимала. Чарли смотрел на нее с вызовом и вместе с тем умоляюще: за дерзостью взора скрывалась просьба об участии. На ее глазах подросток превращался в балованного малыша.

Она сумела подавить в себе прилив сентиментальности. Чарли давно уже не малыш, зато прекрасно знает, как расположить ее к себе.

– И кто же виноват? – строго спросила она. Строгость давалась ей с большим трудом, Вин казалось, будто она предает сына.

– Он сготовил не так, как мне нравится. Мне нравится, как готовишь ты. Ты же говорила, что придешь сегодня пораньше.

– Я говорила, что постараюсь прийти пораньше, Чарли, – поправила Вин. – Прости, что не смогла, а фрикадельки выглядят отменно.

Ей хотелось напомнить Чарли, как совсем недавно его оторвать было невозможно от отца, ради которого он не стеснялся и солгать. Но она только тихонько заметила:

– Очень мило, что твой отец приготовил тебе ужин и…

– Я его об этом не просил, – прервал ее Чарли на полуслове. – Мне он здесь вообще не нужен – во все суется, указывает, что мне делать. Мне было лучше, когда мы жили вдвоем: я и ты, мама.

Прежде, чем Вин успела возразить, он отодвинул стул и направился к выходу. Она знала, что следует его вернуть и заставить извиниться перед Джеймсом, но на это у нее не хватило сил.

Когда он скрылся за дверью, Вин обернулась к Джеймсу и сконфуженно произнесла:

– Джеймс, извини меня. Я…

– С какой стати ты извиняешься? – негодующе прервал он ее. – Ты же всегда стремилась показать, что не желаешь видеть меня частью его жизни. – Он резко встал. – Мне пора.

Когда Джеймс ушел, Вин взяла в руки тарелку с нетронутой едой и вылила содержимое в раковину. Послышались шаги Чарли, он протопал в кухню, но она намеренно не обернулась, рассматривая жировые сгустки, оставшиеся в тарелке.

– Что случилось, Чарли? – все-таки спросила Вин, отходя от раковины. – Ты ведь так хотел, чтобы отец жил здесь.

Чарли нахмурился.

– Да, сперва хотел, а теперь – нет. Я хочу, чтобы было как прежде: ты и я. И чтобы никто здесь с нами не жил. Мам, если с тобой что-нибудь случится, если… если, например, катастрофа, я с ним жить все равно не стану.

Раньше Вин бы только порадовалась таким словам, но теперь от них защемило сердце: ей были дороги и сын, и муж. Она подошла к Чарли, стала на колени рядом со стулом, на котором он сидел, и обняла. Голова мальчика уткнулась в ее шею, и Вин мягко сказала:

– Чарли, я не могу обещать, что никогда не попаду ни в какую аварию, хотя, конечно, буду остерегаться. Ты достаточно взрослый, чтобы все понимать; если что-нибудь со мной произойдет, то отец по закону твой ближайший родственник, и я знаю, он не хочет для тебя плохого, точно так же как и я. Конечно, у тебя есть еще бабушка с дедушкой и много дядей.

– Но все они живут далеко. А мне нравится здесь.

– Тетя Хедер тоже тебя любит и никогда не бросит в беде. Ты бы хотел пожить с Дэнни?

– Я хочу жить только с тобой, и ни с кем больше, – запальчиво сказал он, и Вин крепче обняла его.

– Я знаю, знаю, любовь моя, – успокоила она, догадываясь, откуда эти страхи и какой глубокий след в его душе оставил инцидент на дороге.

– Я не хочу, чтобы ты опять выходила замуж, мам, и имела других детей. Я хочу, чтобы мы навсегда остались вместе.

– О, Чарли!

А что еще она могла сказать? Пообещать, что никогда больше не выйдет замуж? Нет, этого обещать не следует, даже сейчас, разобравшись в своих чувствах к Джеймсу.

Должно быть, было поздно, когда вернулся Джеймс, потому что она не услышала, как он вошел в дом. Утром, когда она уходила на работу, они не виделись, но машина его стояла на месте.

В обеденный перерыв Вин заехала к Хедер, чтобы попросить у нее совета.

– Ах, душечка. Все это очень похоже на терзания мужской ревности. Мальчишки все через это проходят, бунтуют против авторитета другого мужчины. А у Чарли это проявляется особенно остро, ведь он считает себя главой в собственном доме.

– Он был так груб с Джеймсом. И так… так непримирим, – вздохнула Вин.

– Ты уже говорила с Джеймсом? – спросила Хедер.

Вин отрицательно покачала головой.

– Он… ушел куда-то вечером, а вернулся, когда я спала. Хедер, я чувствую свою вину. Джеймс, кажется, думает, что я намеренно настраиваю против него Чарли. Но ничего подобного. Фактически…

– Фактически ты готова принять от него любую помощь, чтобы урезонить Чарли, – договорила Хедер.

– Да, я чувствую, что и вправду потакаю Чарли. Но ведь, если бы мальчик не был выбит из колеи, он не стал бы открещиваться от других людей. Я знаю, причина частично кроется в этом дорожном происшествии, и все же…

– И все же тебя беспокоит тот факт, что Чарли не хочет ни с кем тебя делить, даже со своим собственным отцом.

– Да, – согласилась Вин. Она взглянула на часы. – О Господи, вот это засиделись! Мне давно пора обратно на работу.

Пожалуй, впервые она решила закончить рабочий день вовремя. У дома «даймлера» не было – видимо, Джеймс разъезжает по делам, подыскивает подходящее помещение для офиса.

Чарли как раз собирался уходить. Сказал, что хочет навестить Дэнни. Напомнив, чтобы он не задерживался допоздна, Вин сняла пиджак и принялась заваривать кофе.

И только усевшись за стол, заметила записку. Почерк Джеймса. Когда взяла в руки сложенный в несколько раз листок бумаги, что-то внутри ее задрожало. Развернув, быстро прочитала, хотя уже догадалась о содержании.

Джеймс решил, что ему лучше уйти из дома. Снял номер в неподалеку расположенном отеле. Можно не растолковывать, что Чарли его перестал выносить и ради мальчика он решил покинуть дом, но жить где-нибудь поблизости.

С ее губ готово было сорваться протестующее «нет», но она вовремя закрыла рот ладонью. Глаза затуманились слезами, в душе – паника, жалость к себе, негодование – негодование такое неистовое, как никогда: Джеймс поступил несправедливо.

Она схватила телефонную трубку, быстро набрала номер Хедер и спросила, можно ли Чарли остаться на эту ночь у Дэнни? Надо как-то исправить положение, пояснила Вин, дело серьезное. Пусть Чарли подойдет к телефону. Чарли было заупрямился, объявив, что не желает оставаться на ночь у Хедер, но на сей раз Вин проявила твердость.

– Ты куда-то едешь с Томом? – полюбопытствовал он.

– Нет. Мне необходимо кое-что обсудить с твоим отцом.

Ей пришлось сделать несколько телефонных звонков, прежде чем она выяснила, где он остановился. Вин поспешила к машине.

По наитию она действовала безотлагательно, инстинктивно чувствуя, что оба – и Чарли и Джеймс – будут страдать, если она сейчас не вмешается в их отношения.

К счастью, консьержка отеля была неопытной и, когда Вин назвалась миссис Гарднер, вручила ей ключ от комнаты Джеймса.

С замирающим сердцем Вин направилась к лифту. Такого с ней еще не бывало; можно представить себе, как ее примет Джеймс, с какой неохотой выслушает, пусть, сейчас она отстаивает свое счастье – счастье Чарли, его будущее. Не важно, как к этому отнесется Чарли, отец ему нужен все равно. Ему нужна отцовская любовь.

А Джеймс любит сына: он же сам говорил, что хочет стать частью его жизни.

К ней, конечно, Джеймс безразличен, а Чарли любит. Разве не об этом она тайно мечтала? Если раньше она решительно не верила в привязанность Джеймса к сыну, то теперь эта привязанность была для нее несомненной.

Она постучала в дверь и, не услышав ответа, вошла.

Джеймс как раз выходил из ванной – с влажными волосами, заправляя рубашку в брюки. При виде его к Вин вернулось желание – подойти, дотронуться до него, прижаться, молить, чтобы остался с ней. Но она тут же вспомнила, зачем явилась, и заставила себя взглянуть ему в глаза.

Он не скрывал своего удивления. Удивления или – досады?

– Вин! Каким образом…

– Я пришла поговорить о Чарли, – ответила она, не дослушав его удивленных возгласов и упреждая возможную попытку выдворить ее.

Он нервно скривил губы.

– Я думаю, тут и говорить не о чем, Чарли, кажется, все уже решил за нас, разве нет?

– Ты нужен ему, Джеймс. Сейчас, конечно, в это трудно поверить, потому что он сам не желает в этом признаться. У него теперь трудное время, и, кроме того, у нас в доме никогда не было мужчины…

– Не нужно оправданий, Вин. Он уже не ребенок и знает, чего хочет. Думаю, не стоит полностью возлагать вину на него. Мне самому кое о чем следовало бы догадаться раньше. Он просто-напросто не желает соперников. В своем письме ко мне он несколько раз повторил о своем нежелании видеть в отчимах этого владельца отеля. Тогда мне подумалось, Чарли боится, не станет ли тот парень плохо относиться к нему, особенно если у вас появятся свои дети. Я сглупил, проглядел правду. – Криво усмехнувшись, он с обидой сказал: – Мы, кажется, оба сглупили, ты не находишь?

Вин покраснела, усмотрев в вопросе намек на недавнюю любовную ночь, но не позволила себе стушеваться – речь шла о благополучии Чарли.

– Его поведение как раз доказывает, что ты должен быть с ним! Ты отверг его, когда он был ребенком, но, пожалуйста, не отвергай хоть сейчас. – Она глубоко вздохнула. – Когда ты вернулся, я делала все, чтобы настроить против тебя Чарли. Меньше всего мне хотелось видеть тебя рядом с ним, но теперь…

– А теперь ты сообразила, что в этом есть некие преимущества, – с сардонической усмешкой прервал ее Джеймс. – Например, взвалить на меня бремя воспитания, а самой построить с Томом уютное гнездышко, без Чарли, чтоб не мельтешил перед глазами.

– Нет! – негодующе выкрикнула Вин. Глаза гневно сверкнули, она начинала терять терпение. – Я люблю Чарли! Да как ты мог такое предположить…

– Ты-то, может, и любишь, а вот твой суженый – не очень.

Разговор получался скандальный.

– Мой… мой кто? – Вин таращилась на него, скрывая смущение. – Том и я не помолвлены. И вообще…

– Что вообще? – не отступал Джеймс.

Ей ничего не оставалось, как выложить ему правду. Таиться не имело смысла.

– Мой роман с Томом подошел к концу, мы оба поняли, что у нас ничего не выйдет. Я подозревала об антипатии Чарли, но и предположить не могла, что она выльется в открытую вражду.

– Твое подозрение подтвердилось, когда я вернулся? Чарли, должно быть, действительно возненавидел его, если обратился ко мне, к презираемому и отвергнутому папаше. Обратился за помощью…

Вин покраснела, уловив в его голосе насмешку.

– Чарли никогда не относился к тебе с презрением, – вымученно произнесла она. – Напротив, он, скорее, боготворил тебя. Это отчасти объясняет его поведение… ту резкую перемену…

– Открылось, что идол просто человек, и все, да?

– После этой аварии он сам не свой, Джеймс. Прошлой ночью он спросил меня, что будет с ним, если я… если я вдруг попаду в аварию.

– И что же ты ему ответила? – хмуро допытывался Джеймс. – Что насильно его со мной жить не заставят?

Она выдала себя, покраснев, но в глазах затаилась обида.

– Как бы там ни было, – примирительно проговорила она, – ты составляешь часть его жизни, вам природой назначено быть вместе, и…

– Назначено природой. Вот, оказывается, как все просто. Ну а если бы я продолжал жить в Австралии?

Австралия. Вин оперлась рукой о спинку стула. В висках пульсировало, в душе нарастала тревога. Ей хотелось плакать, умолять, удостовериться, что она не расслышала последних слов, так они ее испугали.

– Мне кажется, я принял наилучшее решение. – Он повернулся к ней спиной. – Сама пойми, Вин. Может, тебе и нравится теперь, чтобы я был рядом с Чарли, но с его желаниями это вовсе не совпадает, он видит во мне угрозу собственным чувствам.

Вин не отрывала от него глаз:

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что Чарли, как и любой мужчина, очень обостренно ощущает любую угрозу вторжения на свою территорию. Чарли не хочет видеть меня рядом с собой, чтобы я не оказался слишком близко к тебе.

Вин почувствовала, как краска вновь подступает к лицу. Неужели сейчас он намекает, что догадался о ее истинных чувствах и именно потому решил вернуться из Австралии?

Она вновь обрела силы говорить.

– Если бы ты любил его по-настоящему, ты бы понял, как важно, чтобы он преодолел нынешнее свое состояние. Ему нужен ты, Джеймс. Нужен, чтобы показать, каким должен быть мужчина… Я же не могу заменить ему отца. В этом возрасте ты ему нужен даже больше, чем прежде, когда он был малюткой. Тогда ты имел жестокость отвернуться от него, но не делай этого сейчас. Ведь он твой сын. Я знаю, что не нужна тебе, но Чарли…

– Что?

Злость в его голосе заставила ее умолкнуть – она сконфузилась, с робостью поглядывая на него.

– Что ты сейчас сказала? – Он был вне себя от ярости.

– Я… – Вин облизала губы, вдруг ощутив их сухость. Вся напряглась, внутри – нервный трепет. – Я сказала, Чарли нуждается…

– Нет, что ты сказала о себе – ты не нужна мне? – нетерпеливо переспросил Джеймс.

Она перевела взгляд с его лица на кровать, затем на оконные занавески. Сердце колотилось как бешеное, тело ослабело, ладони начали деревенеть, а голова пошла кругом. Предобморочное состояние.

– Я сказала, что знаю: ты не хочешь, чтобы я была в твоей жизни. – Слова прозвучали глухо из-за спазма в горле. Она не могла на него взглянуть, даже осознавая, что он направляется к ней.

Когда Джеймс стиснул ее в объятиях, она сразу напряглась, испуганный взгляд выдавал тревогу.

– Ну что ты, черт возьми, мелешь? Ведь знаешь же, что это не так. Будто не догадалась, зачем я вернулся из Австралии! Вин, какую игру со мной ты затеяла? Ты понимаешь, что ты со мной делаешь? Заявилась сюда и толкуешь мне про Чарли. А у меня нервы уже на пределе. Ты здесь… такая холодная, такая сдержанная, а ведь знаешь… знаешь…

Это она холодная и сдержанная? Вин посмотрела на него в упор. Да разве он не чувствует, как она вся трепещет, разве не видит… как?..

– Вин, ради Бога, не мучь меня. Знала бы ты, как я устал сдерживаться! Я готов овладеть тобой здесь же и заниматься любовью до тех пор, пока… – Джеймс сделал глубокий вдох. – Неудивительно, что Чарли не желает видеть меня рядом. Чувствует, как мне без тебя тошно. Я, конечно, привязался к нему, но люблю я тебя, люблю… даже не надеясь занять в твоей жизни прежнее место…

Вин едва ли понимала смысл сказанного. Бред. Все выглядело так, будто он себя уговаривал, не отдавая отчета в своих словах. Его пальцы теперь сжимали, ласкали ее руки. Одновременно ее начало предательски покидать сознание. От его кожи флюидами исходили тепло и энергия, возбуждение и жажда близости. Ничего не оставалось, как прильнуть к нему и отдать себя без остатка.

– Я люблю тебя, Вин! О Господи, как же я люблю тебя.

– Неправда! Ты бросил меня… ты… у тебя была… другая…

– Никакой другой у меня не было. Верно, Тара за мной бегала, но я к ней никаких чувств не питал и прямо сказал ей об этом. Вина моя только в том, что я однажды напился и позволил, чтобы она отвезла меня домой. Ну, она и отвезла, только не в мой дом, а к себе. Каково мне было проснуться наутро в ее постели, в ее квартире!.. – Он увидел ее лицо и поморщился. – Ничего между нами не было.

– Откуда ты знаешь? Ты же был пьян…

– Да, я был так пьян, что ничего не могло произойти, – сухо ответил он.

– Но ведь ты дал мне развод! И даже не попытался…

– Ах, Вин. – Руками он обхватил ее лицо, нежно поглаживая. – Если я сейчас начну тебя целовать, то уже не смогу остановиться, – глухо проговорил он. – Я не могу, так больше, даже ради Чарли. Я… я слишком сильно тебя люблю. Разве ты не видишь? Лучше для нас всех будет, если я вернусь обратно в Австралию. Жить рядом с тобой чужим человеком мне не по силам. Я решил уехать.

– Но… но я хочу, чтобы ты остался.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Вин чувствовала, как в сердце вдруг шевельнулось острие шипа.

– Ради Чарли, – горько добавил Джеймс. Вин отрицательно покачала головой.

– Нет, – произнесла она сдавленно, – ради меня. Я… я никогда не переставала любить тебя, Джеймс.

– Никогда не переставала? – горько переспросил он. – Ты никогда не любила меня всерьез, Вин, ты же была совсем ребенком. Любил я и из-за своей любви изувечил тебе жизнь, – скорбно промолвил он. – Я любил тебя так сильно, так эгоистично, что не принимал никаких советов и никаких резонов. Мне не следовало спешить с браком, ты была слишком юна для семейной жизни. А получилось, что я прельстился твоей сексуальной неопытностью и именно секс затмил наши душевные отношения. Вин не сводила с него глаз.

– Боже, что ты говоришь? Все было не так. Я любила тебя и мечтала о семейной жизни.

– Не о семейной жизни ты мечтала, а хотела секса, – грубо отрезал он и простонал, вглядываясь в ее лицо. – Вин, милая, к чему этого стыдиться? Если бы ты не получила столь строгого воспитания, ты узнала бы еще до нашей встречи, каким сильным может быть половое влечение. Я обучил тебя сексу, но не любви – ты познавала лишь свою страсть, свою сексуальность… Свое желание обладать мной ты посчитала любовью. Я догадывался об этом, но не хотел признаться себе. В этом – моя ошибка, а не твоя вина. Нужно было подождать, стать твоим любовником, позволить тебе разобраться в своих чувствах и затем уже решить, хочешь ты меня или нет. Но я боялся тебя потерять, поэтому желал брака.

– Это я хотела замужества, – упорствовала она.

– Сначала – ты, – согласился Джеймс. – Но ты довольно скоро раскаялась, не так ли? И тогда я постарался, чтобы ты забеременела. Я не прощу себе этого.

– Ты уже простил!

– Ты сама была ребенком – ребенком с телом женщины – и уже носила под сердцем моего ребенка.

– Мне было уже девятнадцать, – напомнила она.

– Дело не в возрасте, Вин, а в твоей неопытности и доверчивости: А я тогда был уже вполне взрослым парнем и не имел права вести себя так безответственно. Но я так хотел тебя.

Вин не верила своим ушам.

– Но ведь беременная я тебе совсем не нравилась. Тебе глядеть на меня было тошно. А в постели…

– Антипатию вызывала не ты, – признался Джеймс. – Я сам себя ненавидел.

– А как ты злился, когда родился Чарли! Когда я плакала, когда…

– Да не на тебя я злился, Вин, а на одного себя! В нашем незадавшемся браке виноват я. Твои родные тоже так считали, и не без оснований. Когда ты объявила, что больше меня не любишь, и потребовала развода, я понял их правоту. Нельзя было лишать тебя юности и свободы. Я согласился на развод и уехал подальше для того, чтобы ты могла начать жизнь заново, повзрослеть и… сделать правильный выбор. Конечно, мне было очень тяжело, и с тех пор легче не стало.

Мать и отец посылали мне фотографии, твои родственники тоже писали, но с каждым годом я тосковал по тебе все больше. Потом, когда Чарли исполнилось шесть лет, мои родители прислали письмо, написанное им, – вернее, рождественскую открытку, которую он сам нарисовал, – и я не выдержал… Мне захотелось увидеть его и… тебя.

Вин сглотнула слюну. Она помнила то Рождество. Это произошло как раз перед тем, как родители Джеймса ушли на пенсию. Чарли все чаще спрашивал о Джеймсе, она отвечала на его вопросы, стараясь не ранить ребенка. Она вспомнила, как плакала, когда сын показал ей самодельную открытку – «для папочки», – и с каким облегчением вздохнула, когда эта открытка исчезла.

– Теперь ты понимаешь, почему мне нельзя оставаться. Дело не в Чарли. Я просто не мыслю себя без твоей любви. Я так завидовал твоему патрону, завидовал и ревновал. Где-то в глубине души я не могу признать, что ты не принадлежишь мне.

– Удивительно, – мягко заметила Вин, – но я чувствую то же самое.

Джеймс смотрел на нее выжидающе: в его взоре сомнение постепенно сменялось надеждой.

Медленно, с часто бьющимся сердцем Вин встала на цыпочки и ладонями дотронулась до его щек. Нежно, представив, будто это страдающий от боли Чарли, погладила и поцеловала.

Только это был не Чарли, и нежные поцелуи – совсем не то, чего она желала. Не переставая дрожать, она нашла его рот и кончиком языка облизала его губы. Раньше она себе такого не позволяла и тут же испугалась собственной смелости. На мгновение ей даже показалось, что все это обман и никаких его признаний в любви не было.

Но она почувствовала, что Джеймс тоже дрожит и осторожно прижимает ее к себе, чтобы усилить поцелуй.

Он долго не отрывал своих губ, а она подлаживалась к ним, нежно покусывая, не обращая внимания на вопрос:

– Чарли… где?..

– С ним все в порядке, – заверила она. – Он у Хедер. – Она заметила смешинку в его глазах и почувствовала, как его кожа стала влажной и горячей. – Нет, – произнесла она, ловя его взгляд, обращенный на кровать, – не здесь. Пойдем домой.

Домой, чтобы вновь испытать радость на той же кровати, где так часто проходили их любовные игры, там, где он недавно овладел ею и где она поняла, что ее счастье зависит от него.

Они медленно, любовно раздевали друг друга, прерываясь на ласки, то знакомые и привычные, то совсем неиспробованные, нежно касались друг друга, отдаваясь на волю своих страстей и словно узнавая друг друга заново. Им представлялось, что эта ночь – воплощение всех ночей, которые еще предстоит прожить.

Они то безудержно занимались любовью, то пускались в сентиментальные воспоминания, обменивались мыслями, чувствами, желаниями. Случилось то, чего Вин не могла вообразить себе даже в мечтах.

Было уже десять часов, когда Джеймс медленно и неохотно высвободился.

– Не съездить ли нам за Чарли? – спросил он.

Вин долго смотрела на него.

– Да. Но не сейчас. Эта ночь наша, Джеймс, – мягко заметила она. – Твоя и моя, это мостик, перекинутый из нашего прошлого в будущее. Что-то…

– Что-то нас там ждет, в будущем? – нежно поцеловал ее Джеймс. – Но будет ли Чарли рад нашему появлению?

– Не думаю. Ты должен его завоевать, Джеймс, ты же его отец.

– А ты – мать, и, когда мы поженимся вновь, он поймет, что мое место с вами.

При словах «поженимся вновь» сердце Вин дрогнуло. Боже мой, как много это значило для нее.

– Ты думаешь, наш второй брак будет удачным? – спросила она с сомнением.

– О да, – ответил он, – конечно, удачным. Теперь прижмись ко мне и дай поверить, что это не сон. Какая ты осязаемая, – нежно промолвил он, поглаживая ее руку, потирая ладонью щеку, грудь. А она дарила ему поцелуи, игриво щекотала языком твердый диск его соска, улыбаясь его смущению. – Разве ты не знаешь, что может случиться, если ты не остановишься? – прошептал он ей на ухо.

От прикосновения его губ по ее телу пробежала легкая дрожь.

– Нет, не знаю, – солгала она, покрывая поцелуями его шею и живо ощущая пульсацию вены. – Но не прочь узнать.

Вин нужны были воспоминания этой ночи, чтобы жить дальше, следующие месяцы выдались очень трудными.

Чарли проявил равнодушие, когда узнал, что она и Джеймс поженятся вновь, а ее все время мучали страхи, что Джеймс передумает. Он не передумал и с удивительным терпением относился к Чарли. Собственно, удивляться нечему – он ребенку родной отец.

За две недели до свадьбы Чарли убежал из дому. Джеймс нашел его голосующим на трассе и привез домой, поговорил с ним по душам, успокоил и убедил. Сам же был так измотан всей этой историей, что Вин даже подумывала отложить свадьбу. Но Джеймс не согласился: Чарли еще много потребуется времени, чтобы окончательно прийти в себя.

– Он, конечно, любит нас обоих, – сказала Вин. – Но по-разному, в его сердце мы никак не совмещаемся. Отсюда и чувство обиды. Подумать только – убежать из дому!

– Такова уж мужская природа, – заметил Джеймс. – Я думаю, он все еще ревнует.

Свадьбу справили скромно, медового месяца не предполагалось. Джеймсу хотелось поехать куда-нибудь всей семьей, но он был слишком занят.

Чарли постепенно отдалялся от Вин, и она втайне очень по этому поводу переживала.

Он быстро взрослел, становился выше ростом, голос начал ломаться. Внешне он выглядел спокойным, держался вежливо, но потепления в отношениях с отцом не произошло.

Он не грубил Джеймсу, вроде бы слушался, но…

У нее не проходило чувство вины, она стала быстро уставать, все приходилось делать с усилием.

Вин посоветовалась с Хедер.

– А ты не забеременела, голубка? – задумчиво спросила подруга.

Забеременела? Это ей и в голову не приходило. Чарли так занимал ее мысли, что она и подумать не могла о другом ребенке.

Но она действительно была беременна и снова боялась объявить об этом. Нет, не Джеймсу – он-то воспримет новость с восторгом. Но Чарли… Как к этому отнесется он?

Конечно, ему нужно сказать, и раньше, чем другим.

– Да, Зои, тебе пора в кроватку.

Вин с улыбкой наблюдала, как Чарли поднял с пола свою двухлетнюю сестренку, да так ловко, будто всю жизнь возился с маленькими детьми.

– Я сама, Чарли, – сказала Вин, пытаясь встать, но сын кивком показал, чтобы она не беспокоилась.

– Сиди. Папа будет сердиться, если узнает, что ты перетруждаешься. Он говорит, что ты еще не успела как следует оправиться после рождения Зои.

Вин уселась обратно в кресло. Оправиться она и вправду не успела. Зои родилась такой крупной и для своих двух лет была слишком рослой и резвой девочкой. Сейчас Вин вынашивала третьего ребенка и чувствовала себя совершенно истощенной.

Если бы три года тому назад кто-то сказал ей, что все выйдет именно так, она бы ни за что не поверила. Да, перемены произошли большие.

За все время, пока она носила Зои, Чарли был неуступчивым и замкнутым. Вин сочувствовала ему, но схватки начались за две недели до положенного срока – так Зои не терпелось появиться на свет, – и все хлопоты по вызову «скорой» легли на Чарли.

Он сопровождал ее в родильную палату, никто в панике не заметил его присутствия, сестра хотела проводить его в комнату для ожидания, но Чарли ни за что не хотел уходить. Вин заметила в его взгляде тревогу и хотела просить медсестру, чтобы Чарли остался подле нее, но Зои была так нетерпелива. Тут, на счастье, появился Джеймс и все время держал Вин за руку. Она с трудом понимала, что происходит, но слышала, как Джеймс велел Чарли тоже взять ее за руку. Сын приблизился, и она, глядя поверх его головы на Джеймса, поняла, что все нормально.

– Да, Чарли, от этого мне станет легче.

Вин улыбалась им обоим, в то время как вокруг нее хлопотала помощница акушерки. Роды были сравнительно легкими, и Чарли все время держал мать за руку, да так крепко, что, казалось, ничто не сможет разжать его пальцы.

Джеймс передал Зои Чарли со словами:

– Вот, родилась счастливая девочка. Если бы не Чарли…

Чарли, не слушая его, с восхищением рассматривал крошечные ручонки новорожденной.

Зои родилась как нельзя кстати: в тот год Чарли проходил в школе основы ухода за ребенком. Как ни странно, но Зои впервые улыбнулась не ей, а Чарли.

В то лето Чарли признался, как ему было страшно, когда она рожала. Вин слушала с замиранием сердца.

– В наше время роды почти всегда кончаются благополучно, Чарли, – мягко заметила она.

– О да, теперь я знаю. Но все равно это очень страшно, я же был там…

Вин хотела сказать, что ей вовсе не было страшно, но сдержалась.

– Да, ты там был, и это мне очень помогло.

– И теперь у нас настоящая семья, – добавил Чарли.

Настоящая семья. Слезы выступили у нее на глазах, теперь это были слезы счастья.

После рождения третьего ребенка они с Джеймсом решили больше детьми не обзаводиться. Малыш почти ровесник Зои, значит, девочка не вырастет эгоистичной и самолюбивой.

Зато Чарли мог избаловать ее. Малышка уже чувствовала свою власть над старшим братом и командовала вовсю: «Чарли! Почитай мне. Сейчас же!»

У него не оставалось времени на сверстников – в его возрасте уже ухаживают за девочками, и Вин иногда уговаривала дочь не приставать к брату по мелочам.

– Нет, я хочу, чтобы читал Чарли, – твердила Зои.

– У Чарли много других дел, – уговаривала ее Вин, посмеиваясь втихомолку.

– Что тебя так развеселило? – спросил Джеймс, входя в спальню Зои.

– Да так. Я просто подумала о том, как легко иметь второго ребенка.

– Легко? Я бы этого не сказал, – удивился Джеймс, заключая ее в объятия и целуя в шею.

– Нам – легко, – любовно возразила Вин, возвращая ему поцелуй. – Ведь когда… Я хотела сказать…

Она смолкла, потому что Джеймс не переставал целовать ее. Ладно, объяснит попозже. Гораздо позже, подумала она, выключая свет в спальне Зои и прикрывая за собой дверь.

body
Зима (англ.).