В пособии приведены тексты и извлечения (выдержки), раскрывающие психолого-педагогические особенности детей с различными речевыми нарушениями и определяющие пути коррекционного психолого-педагогического воздействия. Из работ, большинство которых носит классический характер и является библиографической редкостью, отобраны преимущественно методические материалы для углубленного изучения психофизиологических и психолого-педагогических особенностей детей. Рассмотрены научно-теоретические основы логопатопсихологии, показывающие истоки психолого-педагогической науки в их развитии, что отвечает содержанию современных программ учебных курсов, связанных с речевой патологией. Пособие адресовано студентам, психологам, педагогам-дефектологам и социальным работникам.
Логопатопсихология: учеб. пособие для студентов / под ред. Р.И. Лалаевой, С.Н. Шаховской. Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС Москва 2011 978-5-691-01726-1 © ООО «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 2010 © Оформление. ООО «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 2010

Р. И. Лалаева, С. Н. Шаховская

Логопатопсихология

От авторов-составителей

Настоящее пособие предназначено в первую очередь студентам дефектологических факультетов (факультетов коррекционной педагогики) институтов и университетов. Книга может быть интересна педагогам и психологам дошкольных образовательных учреждений и школ разного вида. Это мотивируется тем, что в практике работы педагогов встречаются дети с разными нарушениями речевой деятельности и обусловленными этими нарушениями специфическими личностными особенностями. Актуальность издания связана с возрастающим числом детей с отклонениями в развитии речи и речемыслительной деятельности и необходимостью поиска направлений, методов, приемов и средств коррекционно-воспитательной работы над их речью и личностью в целом.

Пособие отвечает требованиям модернизации образования, развития системы специального образования и подготовки психолого-педагогических кадров, содержательно соответствует Стандартам образования, учебным планам и программам вузовской подготовки дефектологов.

Книга пополняет комплект учебников и учебных пособий по курсу логопедии и является практически первым пособием по курсу специальная психология детей с нарушениями речи. В логопедии это издание аналогов не имеет.

Являясь членами авторских коллективов учебника «Логопедия» (5 изданий), пособий «Хрестоматия по логопедии» и «Методическое наследие», авторы-составители настоящей книги остро ощущают необходимость пополнения фонда литературы по специальности, ориентированной на исследования особенностей личности детей с нарушениями речи и определение путей коррекционного психолого-педагогического воздействия. Представленные в учебном пособии материалы пополняют арсенал теоретических и методических знаний в этом плане, публикация пособия представляется закономерной и актуальной.

У детей с нарушениями речи, особенно тяжелыми, зачастую отмечаются особенности личности, связанные с первичным нарушением – несформированностью или поражением речевой или языковой, речемыслительной деятельности. Практически во всех работах по логопедии методические материалы предваряются в разной степени развернутыми описаниями особенностей речи и личности ребенка с тем или иным нарушением.

В основу пособия положена концепция максимального поиска и отбора преимущественно методических материалов, направленных на изучение личностных особенностей детей и определение путей их коррекции. Материалы прошлого, ставшие библиографической редкостью, дополнены извлечениями (выдержками) разной степени полноты из более свежих работ, однако авторы-составители преднамеренно ограничили временные рамки работ 2000 годом.

Для дальнейшего развития теории и практики логопедии и специальной психологии представляется исключительно важным оценить, переосмыслить, подытожить достижения прошлых лет. Это дает специалистам возможность интерпретировать исторический опыт в контексте современности.

Продолжая дидактическую линию изучения и коррекции психофизиологических и психологических особенностей детей с нарушениями речи, приводимые в издании материалы подчеркивают, что знание личностных особенностей детей определяет коррекционную психолого-педагогическую, а следовательно и социальную направленность воздействия.

Книга отвечает принципам системности, преемственности и интегративности учебных курсов в системе подготовки кадров дефектологов и практических психологов.

Учебное пособие состоит из трех частей. В I части представлены научно-теоретические основы логопатопсихологии.

Идеи Л. С. Вьгготского, Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия и др. явились определяющими для концепций, раскрытых в трудах В. И. Лубовского, Р. И. Лалаевой, О. Н. Усановой и других исследователей.

В числе фундаментальных проблем раскрыты вопросы соотношения речи и мышления в онтогенезе и при дизонтегенезе, общие и специфические закономерности развития речи и психики детей и др. Охарактеризована специальная психология детей с речевыми нарушениями как наука в системе научных дисциплин.

Во II части анализируются психолого-педагогические особенности детей с нарушениями речи. Раскрыты проблемы их психолого-педагогического изучения, диагностики интеллектуальных и речевых нарушений (О. Н. Усанова, Г. С. Гуменная, С. И. Маевская и др.), показаны особенности памяти, зрительного восприятия (Л. С. Цветкова, Е. М. Мастюкова и др.).

Рубрикация разделов во II части книги содержит материалы об особенностях детей с алалией, дизартрией, заиканием.

В III части содержится материал психолого-педагогической коррекции особенностей личности детей с нарушениями речи. Показаны пути и средства воспитания у детей произвольного внимания (Н. А. Чевелева, Ю. Ф. Гаркуша и др.), формирования логических операций (Н. В. Серебрякова), аналитико-синтетической деятельности (Р. И. Лалаева, А. Гермаковска), преодоления амнестических явлений (Г. С. Гуменная) и других личностных особенностей детей с речевыми нарушениями.

Пособие включает словарь наиболее важных понятий логопа-топсихологии.

Авторы-составители с вниманием, уважением и благодарностью примут замечания и рекомендации коллег, рассматривая их как дружеское желание улучшить книгу.

Профессор Лалаева Р. И. Профессор Шаховская С. Н.

Часть I

Научно-теоретические основы логопатопсихологии

Предисловие

Логопатопсихология – наука о психологических особенностях лиц с речевой патологией. Научный интерес к изучению особенностей психического развития детей и нарушений психики у взрослых с речевой патологией возник давно, еще в XIX столетии, однако как наука логопатопсихология сформировалась относительно недавно, в конце ХХ столетия. Вместе с тем научно-теоретические основы этой науки заложены в течение всего ХХ столетия.

Современные исследования в области логопатопсихологии основываются на положениях о соотношении речи и мышления, о зоне ближайшего и актуального развития, об общих и специфических закономерностях в развитии детей с нормальным и нарушенным психическим развитием, о соотношении первичных и вторичных симптомов в структуре дефекта, на научных представлениях о принципах и методах изучения особенностей психического развития у детей. Эти фундаментальные положения общей, возрастной и специальной психологии представлены в работах Л. С. Выготского, Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия, Ж. Пиаже, Д. Слобина, О. Н. Усановой и др. В связи с этим именно извлечения из работ этих авторов представлены в I части «Логопатопсихологии».

Проблема соотношения мышления и речи, речи и других психических процессов имеет особенно важное значение для понимания особенностей мышления и, в целом, интеллектуальной сферы у детей и взрослых с речевой патологией.

Речь как сложная психическая функция возникает у ребенка на основе определенного уровня его когнитивного развития. По мнению Л. С. Выготского, развитие речи и мышления происходит непараллельно и неравномерно. До определенного уровня онтогенеза развитие мышления и речи осуществляется независимо друг от друга. Однако в возрасте около двух лет линии развития мышления и речи совпадают в своем развитии, перекрещиваются и возникает новое психическое образование – речевое мышление.

При этом ребенок как бы открывает для себя символическую функцию речи, овладевает знаковыми (языковыми) средствами мышления.

Когнитивный базис развития речи исследовал Ж. Пиаже. По мнению Пиаже, важнейшей предпосылкой возникновения и развития речи является развитие сенсомоторного интеллекта. Таким образом, возникновение речи основывается на определенном интеллектуальном базисе. Вместе с тем, возникновение речи качественно перестраивает все психические процессы, прежде всего, мышление.

На основании этих положений можно сделать два вывода.

С одной стороны, недостаточная сформированность интеллектуальных предпосылок развития речи приводит к задержке и нарушению формирования речи (например, при умственной отсталости, задержке психического развития).

С другой стороны, позднее появление речи, длительное нарушение речевого общения, несформированность знаковых (языковых) средств отрицательно влияют на развитие мышления и других психических процессов, обусловливают специфическую недостаточность когнитивного развития у детей с речевой патологией.

Тесное взаимодействие языка и мышления проявляется как в ходе психического развития, так и в процессе продуцирования речевых высказываний. В структуре процесса порождения речевых высказываний, по данным Л. С. Выготского, Н. И. Жинкина, А. А. Леонтьева, А. Р. Лурия и др., выделяются различные функциональные уровни: мотивационный, смысловой, языковой, уровень моторной реализации. При этом переход от смыслового к языковому уровню характеризуется дальнейшим уточнением и совершенствованием мысли. По мнению Л. С. Выготского, язык не только формулирует, обозначает мысль, но и формирует мысль. В связи с этим можно сделать вывод о том, что несформированность языкового уровня продуцирования речи отрицательно влияет на процесс формирования мысли.

Основополагающей для логопатопсихологии является теория Л. С. Выготского об общих и специфических закономерностях развития аномальных детей. Общими закономерностями являются такие закономерности, которые характерны для детей как с нормальным, так и нарушенным психическим развитием. Специфические закономерности – это те закономерности, которые характерны только для детей с нарушением развития.

К общим закономерностям психического развития следует отнести: единство и взаимодействие биологического и социального в психическом развитии, системный характер психического развития, скачкообразность, поэтапность развития, наличие сензитивных периодов, развитие от простого к сложному и др.

Среди специфических закономерностей детей с нарушениями развития, в том числе и детей с речевой патологией, наиболее важными являются следующие:

• В структуре дефекта проявляются как первичные (ядерные) нарушения, так и вторичные отклонения, системные последствия.

• Нарушения психического развития оказывают отрицательное влияние на весь дальнейший процесс психического развития.

• Любые нарушения психического развития вызывают, прежде всего, нарушения познавательной деятельности.

• Отмечается неравномерность в развитии психических функций.

• Имеет место своеобразие в приеме и переработке всех видов информации, уменьшение объема информации, ее искажение.

• Наблюдаются особенности формирования личности.

• При нарушении психического развития возникают трудности социальной адаптации.

• У детей с нарушениями развития всегда имеются потенциальные возможности развития за счет сохранных функций. Одним из основополагающих положений, определяющих особенности психического развития детей с речевой патологией, является концепция Л. С. Выготского о зоне актуального и ближайшего развития. Эта концепция позволяет охарактеризовать, прежде всего, динамику психического развития детей с речевой патологией.

Зону актуального развития Л. С. Выготский охарактеризовал как уровень психического развития ребенка, который выявляется в настоящее время. Другими словами, это то, чем ребенок овладел, какие функции и процессы, какие психические новообразования он приобрел к настоящему времени. Уровень актуального развития определяется созревшими структурами мозга.

Зона ближайшего развития представляет собой ближайшую перспективу психического развития. По мнению Л. С. Выготского, это то, что ребенок может выполнить с помощью взрослого, то, что определяет динамику его психического развития. Зона ближайшего развития определяется функционированием созревающих структур мозга. Таким образом, то, что сегодня ребенок может выполнить в сотрудничестве со взрослым, завтра он сможет сделать самостоятельно.

Определение зоны ближайшего развития позволяет целенаправленно организовать процесс обучения, которое должно идти впереди развития. Обучение, учитывающее зону ближайшего развития, помогает ребенку перейти от зоны ближайшего развития к зоне актуального развития, подняться на более высокую ступень развития психических функций и процессов.

Значимость выявления зоны ближайшего развития особенно важна для обучения детей с проблемами в развитии, в том числе и детей с речевыми нарушениями, так как определяет особенности процесса обучения этих детей.

Зона ближайшего развития различных психических функций у детей с речевой патологией характеризуется неравномерностью, дисгармонией, «минимальным шагом» динамики, а также замедленным темпом перевода зоны ближайшего развития в зону актуального развития, что необходимо учитывать при изучении особенностей психического развития этой категории детей, а также в процессе коррекционно-педагогического воздействия.

Мы надеемся, что в контексте этих сложившихся научных представлений станет более доступным и точным восприятие фрагментов из работ, представленных в части «Научно-теоретические основы логопатопсихологии».

Л. С. Выготский

Мысль и слово

…Предвосхищая результаты дальнейшего изложения, скажем относительно основной и руководящей идеи, развитием и разъяснением которой должно служить все последующее исследование. Эта центральная идея может быть выражена в общей формуле: отношение мысли к слову есть прежде всего не вещь, а процесс, это отношение есть движение от мысли к слову и обратно – от слова к мысли. Это отношение представляется в свете психологического анализа как развивающийся процесс, который проходит через ряд фаз и стадий, претерпевая все те изменения, которые по своим самым существенным признакам могут быть названы развитием в собственном смысле этого слова. Разумеется, это не возрастное развитие, а функциональное, но движение самого процесса мышления от мысли к слову есть развитие. Мысль не выражается в слове, но совершается в слове. Можно было бы поэтому говорить о становлении (единстве бытия и небытия) мысли в слове. Всякая мысль стремится соединить что-то с чем-то, установить отношение между чем-то и чем-то. Всякая мысль имеет движение, течение, развертывание, т. е. мысль выполняет какую-то функцию, работу, решает какую-то задачу. Это течение мысли совершается как внутреннее движение через целый ряд планов, как переход мысли в слово и слова в мысль. Поэтому первейшей задачей анализа, желающего изучить отношение мысли к слову как движение от мысли к слову, является изучение тех фаз, из которых складывается это движение, различение ряда планов, через которые проходит мысль, воплощающаяся в слове.

В первую очередь наш анализ приводит нас к различению двух планов в самой речи. Исследование показывает, что внутренняя, смысловая, семантическая сторона речи и внешняя, звучащая, фазическая сторона речи хотя и образуют подлинное единство, но имеют каждая свои особые законы движения. Единство речи есть сложное единство, а не гомогенное и однородное. Прежде всего наличие своего движения в семантической и в фазической стороне речи обнаруживается из целого ряда фактов, относящихся к области речевого развития ребенка. Укажем только на два главнейших факта.

Известно, что внешняя сторона речи развивается у ребенка от слова к сцеплению двух или трех слов, затем к простой фазе и к сцеплению фраз, еще позже – к сложным предложениям и к связной, состоящей из развернутого ряда предложений речи. Ребенок, таким образом, идет в овладении фазической стороной речи от частей к целому. Но известно также, что по своему значению первое слово ребенка есть целая фраза – односложное предложение. В развитии семантической стороны речи ребенок начинает с целого, с предложения, и только позже переходит к овладению частными смысловыми единицами, значениями отдельных слов, расчленяя свою слитную, выраженную в однословном предложении мысль на ряд отдельных, связанных между собой словесных значений. Таким образом, если охватить начальный и конечный момент в развитии семантической и фазической сторон речи, можно легко убедиться, что это развитие идет в противоположных направлениях. Смысловая сторона речи развивается от целого к части, от предложения к слову, а внешняя сторона речи идет от части к целому, от слова к предложению.

Уже один этот факт сам по себе достаточен для того, чтобы убедить нас в необходимости различения движения смысловой и звучащей речи. Движения в том и другом плане не совпадают, сливаясь в одну линию, но могут совершаться, как показано в рассматриваемом нами случае, по противоположно направленным линиям. Это отнюдь не обозначает разрыва между обоими планами речи или автономности и независимости каждой из двух ее сторон. Напротив, различение обоих планов есть первый и необходимый шаг для установления внутреннего единства двух речевых планов. Единство их предполагает наличие своего движения у каждой из двух сторон речи и наличие сложных отношений между движением той и другой. Но изучать отношения, лежащие в основе единства речи, возможно только после того, как мы с помощью анализа различили те стороны ее, между которыми только и могут существовать эти сложные отношения. Если бы обе стороны речи представляли собой одно и то же, совпадали бы друг с другом и сливались бы в одну линию, нельзя было бы вообще говорить ни о каких отношениях во внутреннем строении речи, ибо невозможны никакие отношения вещи к самой себе. В нашем примере это внутреннее единство обеих сторон речи, имеющих противоположное направление в процессе детского развития, выступает с не меньшей ясностью, чем их несовпадение друг с другом. Мысль ребенка первоначально рождается как смутное и нерасчлененное целое, именно поэтому она должна найти свое выражение в речевой части в отдельном слове. Ребенок как бы выбирает для своей мысли речевое одеяние по мерке. В меру того, что мысль ребенка расчленяется и переходит к построению из отдельных частей, ребенок в речи переходит от частей к расчлененному целому. И обратно – ребенок в речи переходит от частей к расчлененному целому в предложении, он может и в мысли от нерасчлененного целого перейти к частям. Таким образом, мысль и слово оказываются с самого начала вовсе не скроенными по одному образцу. В известном смысле можно сказать, что между ними существует скорее противоречие, чем согласованность. Речь по своему строению не представляет собой простого зеркального отражения строения мысли. Поэтому она не может надеваться на мысль, как готовое платье. Речь не служит выражением готовой мысли. Мысль, превращаясь в речь, перестраивается и видоизменяется. Мысль не выражается, но совершается в слове. Поэтому противоположно направленные процессы развития смысловой и звуковой стороны речи образуют подлинное единство именно в силу своей противоположной направленности…

Менее непосредственно, но зато еще более рельефно выступает несовпадение семантической и фазической сторон речи в функционировании развитой мысли. Для того, чтобы обнаружить это, мы должны перевести свое рассмотрение из генетического плана в функггиональный. Но прежде мы должны заметить, что уже факты, почерпнутые нами из генезиса речи, позволяют сделать некоторые существенные выводы и в функциональном отношении. Если, как мы видели, развитие смысловой и звуковой стороны речи идет в противоположных направлениях на всем протяжении раннего детства, совершенно понятно, что в каждый данный момент, в какой бы точке мы ни стали рассматривать соотношения этих двух планов речи, между ними никогда не может оказаться полного совпадения. Но гораздо показательнее факты, непосредственно извлекаемые из функционального анализа речи. Эти факты хорошо известны современному психологически ориентированному языкознанию. Из всего ряда относящихся сюда фактов на первом месте должно быть поставлено несовпадение грамматического и психологического подлежащего и сказуемого.

Это несовпадение грамматического и психологического подлежащего и сказуемого может быть пояснено на следующем примере. Возьмем фразу «Часы упали», в которой «часы» – подлежащее, «упали» – сказуемое, и представим себе, что эта фраза произносится дважды в различной ситуации и, следовательно, выражает в одной и той же форме две разные мысли. Я обращаю внимание на то, что часы стоят, и спрашиваю, как это случилось. Мне отвечают: «Часы упали». В этом случае в моем сознании раньше было представление о часах, часы есть в этом случае психологическое подлежащее, то, о чем говорится. Вторым возникло представление о том, что они упали. «Упали» есть в данном случае психологическое сказуемое, то, что говорится о подлежащем. В этом случае грамматическое и психологическое членение фразы совпадает, но оно может и не совпадать.

Работая за столом, я слышу шум от упавшего предмета и спрашиваю, что упало. Мне отвечают той же фразой: «Часы упали». В этом случае в сознании раньше было представление об упавшем. «Упали» есть то, о чем говорится в этой фразе, т. е. психологическое подлежащее. То, что говорится об этом подлежащем, что вторым возникает в сознании, есть представление – часы, которое и будет в данном случае психологическим сказуемым. В сущности эту мысль можно было выразить так: «Упавшее есть часы». В этом случае и психологическое, и грамматическое сказуемое совпали бы, в нашем же случае они не совпадают. Анализ показывает, что в сложной фразе любой член предложения может стать психологическим сказуемым, и тогда он несет на себе логическое ударение, семантическая функция которого и заключается в выделении психологического сказуемого…

Если попытаться подвести итоги тому, что мы узнали из анализа двух планов речи, можно сказать, что несовпадение этих планов, наличие второго, внутреннего, плана речи, стоящего за словами, самостоятельность грамматики мысли, синтаксиса словесных значений заставляет нас в самом простом речевом высказывании видеть не раз навсегда данное, неподвижное и константное отношение между смысловой и звуковой сторонами речи, но движение, переход от синтаксиса значений к словесному синтаксису, превращение грамматики мысли в грамматику слов, видоизменение смысловой структуры при ее воплощении в словах.

Если же фазическая и семантическая сторона речи не совпадают, очевидно, что речевое высказывание не может возникнуть сразу во всей своей полноте, так как семантический синтаксис и словесный возникают, как мы видели, не одновременно и совместно, а предполагают переход и движение от одного к другому. Но этот сложный процесс перехода от значений к звукам развивается, образуя одну из основных линий в совершенствовании речевого мышления. Это расчленение речи на семантику и фонологию не дано сразу и самого начала, а возникает только в ходе развития: ребенок должен дифференцировать обе стороны речи, осознать их различие и природу каждой из них для того, чтобы сделать возможным то нисхождение по ступеням, которое, естественно, предполагается в живом процессе осмысленной речи. Первоначально мы встречаем у ребенка неосознанность словесных форм и словесных значений и недифференцированность тех и других. Слово и его звуковое строение воспринимается ребенком как часть вещи или как свойство ее, неотделимое от ее других свойств. Это, по-видимому, явление, присущее всякому примитивному языковому сознанию.

Гумбольдт приводит анекдот, в котором рассказывается, как простолюдин, слушая разговор студентов-астрономов о звездах, обратился к ним с вопросом: «Я понимаю, что с помощью всяких приборов людям удалось измерить расстояние от Земли до самых отдаленных звезд и узнать их расположение и движение. Но мне хотелось бы знать, как узнали названия звезд?» Он предполагал, что названия звезд могли быть узнаны только от них самих. Простые опыты с детьми показывают, что еще в дошкольном возрасте ребенок объясняет названия предметов их свойствами: «Корова называется «корова», потому что у нее рога, «теленок» – потому что у него рога еще маленькие, «лошадь» – потому что у нее нет рогов, «собака» – потому что у нее нет рогов и она маленькая, «автомобиль» – потому что он совсем не животное».

На вопрос, можно ли заменить название одного предмета другим, например, корову назвать чернилами, а чернила – коровой, дети отвечают, что это совершенно невозможно, потому что чернила пишут, а корова дает молоко. Перенос имени означает как бы и перенос и свойства одной вещи на другую, настолько тесно и неразрывно связаны между собой свойства вещи и ее название. Как трудно переносить ребенку название одной вещи на другую, видно из опытов, в которых по инструкции устанавливается условное название предметов ненастоящими именами. В опыте заменяются названия «корова – собака» и «окно – чернила». «Если у собаки рога есть, дает ли собака молоко?» – спрашивают у ребенка. – «Дает». – «Есть ли у коровы рога?» – «Есть». «Корова – это же собака, а разве у собаки есть рога?» – «Конечно, раз собака – это корова, раз так называется – корова, то и рога должны быть. Раз называется корова, значит, и рога должны быть. У такой собаки, которая называется корова, маленькие рога обязательно должны быть».

Мы видим из этого примера, как трудно ребенку отделить имя вещи от ее свойств и как свойства вещи следуют при перенесении за именем, как имущество за владельцем. Такие же результаты получаем при вопросах о свойствах чернил и окна при перемене их названий. Вначале следуют с большим затруднением правильные ответы, но на вопрос, прозрачны ли чернила, получаем отрицательный ответ: Нет. «Но ведь чернила – это окно, окно – чернила». – «Значит, чернила – все-таки чернила и непрозрачные».

Мы хотели этим примером только проиллюстрировать то положение, что звуковая и смысловая сторона слова для ребенка представляют еще непосредственное единство, недифференцированное и неосознанное. Одна из важнейших линий речевого развития ребенка как раз и состоит в том, что это единство начинает дифференцироваться и осознаваться. Таким образом, в начале развития имеет место слияние обоих планов речи и постепенное их разделение, так что дистанция между ними растет вместе с возрастом и каждой ступени в развитии словесных значений и их осознанности соответствует свое специфическое отношение семантической и фазической стороны речи и свой специфический путь перехода от значения к звуку. Недостаточная разграниченность обоих речевых планов связана с ограниченностью возможности выражения мысли и понимания ее в ранних возрастах…

Таким образом ребенок первоначально не дифференцирует словесного значения и предмета, значения и звуковой формы слова. В ходе развития эта дифференциация происходит в меру развития обобщения, и в конце развития, там, где мы встречаемся уже с подлинными понятиями, возникают все те сложные отношения между расчлененными планами речи, о которых мы говорили выше.

Эта растущая с годами дифференциация двух речевых планов сопровождается и развитием того пути, который проделывает мысль при превращении синтаксиса значений в синтаксис слов. Мысль накладывает печать логического ударения на одно из слов фразы, выделяя тем психологическое сказуемое, без которого любая фраза становится непонятной. Говорение требует перехода из внутреннего плана во внешний, а понимание предполагает обратное движение – от внешнего плана речи к внутреннему.

Но мы должны сделать еще один шаг по намеченному нами пути и проникнуть еще несколько глубже во внутреннюю сторону речи. Семантический план речи есть только начальный и первый из всех ее внутренних планов. За ним перед исследованием раскрывается план внутренней речи. Без правильного понимания психологической природы внутренней речи нет и не может быть никакой возможности выяснить отношения мысли к слову во всей их действительной сложности…

…Правильное понимание внутренней речи должно исходить из того положения, что внутренняя речь есть особое по своей психологической природе образование, особый вид речевой деятельности, имеющий свои совершенно специфические особенности и состоящий в сложном отношении к другим видам речевой деятельности.

Для того, чтобы изучить эти отношения внутренней речи, с одной стороны, к мысли и, с другой – к слову, необходимо прежде всего найти ее специфические отличия от того и другого и выяснить ее совершенно особую функцию. Небезразлично, говорю ли я себе или другим. Внутренняя речь есть речь для себя. Внешняя речь есть речь для других. Нельзя допустить даже наперед, что это коренное и фундаментальное различие в функциях той и другой речи может остаться без последствий для структурной природы обеих речевых функций. Поэтому, неправильно рассматривать, как это делают Джексон и Хэд, внутреннюю речь как отличающуюся от внешней по степени, а не по природе. Дело здесь не в вокализации. Само наличие или отсутствие вокализации есть не причина, объясняющая нам природу внутренней речи, а следствие, вытекающее из этой природы. В известном смысле можно сказать, что внутренняя речь не только не есть то, что предшествует внешней речи или воспроизводит ее в памяти, но противоположна внешней. Внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, ее материализация и объективация. Здесь – обратный по направлению процесс, идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Отсюда и структура этой речи со всеми ее отличиями от структуры внешней речи…

Изучение психологической природы внутренней речи привело нас к убеждению в том, что внутреннюю речь следует рассматривать не как речь минус звук, а как совершенно особую и своеобразную по своему строению и способу функционирования речевую функцию, которая именно благодаря тому, что она организована совершенно иначе, чем внешняя речь, находится с этой последней в неразрывном динамическом единстве переходов из одного плана в другой. Первой и главнейшей особенностью внутренней речи является ее совершенно особый синтаксис. Изучая синтаксис внутренней речи в эгоцентрической речи ребенка, мы подметили одну существенную особенность, которая обнаруживает несомненную динамическую тенденцию нарастания по мере развития эгоцентрической речи. Эта особенность заключается в кажущейся отрывочности, фрагментарности, сокращенности внутренней речи по сравнению с внешней.

Внутренняя речь, таким образом, даже если мы могли записать ее на фонографе, оказалась бы сокращенной, отрывочной, бессвязной, неузнаваемой и непонятной по сравнению с внешней речью…

За суммарной сокращенностью внутренней речи сравнительно с устной раскрывается один феномен, имеющий также центральное значение для понимания психологической природы всего этого явления в целом. Мы называли до сих пор предикативность и редуцирование фазической стороны речи как два источника, откуда проистекает сокращенность внутренней речи. Но уже оба эти феномена указывают на то, что во внутренней речи мы вообще встречаемся с совершенно иным, чем в устной, отношением семантической и фазической сторон речи. Фазическая сторона речи, ее синтаксис и ее фонетика сводятся до минимума, максимально упрощаются и сгущаются. На первый план выступает значение слова. Внутренняя речь оперирует преимущественно семантикой, но не фонетикой речи…

В чем же заключаются основные особенности семантики внутренней речи?

Мы могли в наших исследованиях установить три такие основные особенности, внутренне связанные между собой и образующие своеобразие смысловой стороны внутренней речи. Первая особенность заключается в преобладании смысла слова над его значением во внутренней речи. Полан оказал большую услугу психологическому анализу речи тем, что ввел различие между смыслом слова и его значением. Смысл слова, как показал Полан, представляет собой совокупность всех психологических фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. Смысл слова, таким образом, оказывается всегда динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости. Значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи, и притом зона наиболее устойчивая, унифицированная и точная. Как известно, слово в различном контексте легко изменяет свой смысл. Значение, напротив, есть тот неподвижный и неизменный пункт, который остается устойчивым при всех изменениях смысла слова в различном контексте. Это изменение смысла слова мы могли установить как основной фактор при семантическом анализе речи. Реальное значение слова неконстантно. В одной операции слово выступает с одним значением, в другой оно приобретает другое значение. Эта динамичность значения и приводит нас к проблеме Полана, к вопросу о соотношении значения и смысла. Слово, взятое в отдельности в лексиконе, имеет только одно значение. Но это значение есть не более как потенция, реализующаяся в живой речи, в которой это значение является только камнем в здании смысла.

Мы поясним это различие между значением и смыслом слова на примере крыловской басни «Стрекоза и Муравей». Слово «попляши», которым заканчивается эта басня, имеет совершенно определенное, постоянное значение, одинаковое для любого контекста, в котором оно встречается. Но в контексте басни оно приобретает гораздо более широкий интеллектуальный и аффективный смысл. Оно уже означает в этом контексте одновременно «веселись» и «погибни». Вот это обогащение слова смыслом, который оно вбирает в себя из всего контекста, и составляет основной закон динамики значений. Слово вбирает в себя, впитывает из всего контекста, в который оно вплетено, интеллектуальные и аффективные содержания и начинает значить больше и меньше, чем содержится в его значении, когда мы его рассматриваем изолированно и вне контекста: больше – потому что круг его значений расширяется, приобретая еще целый ряд зон, наполненных новым содержанием; меньше – потому что абстрактное значение слова ограничивается и сужается тем, что слово означает только в данном контексте. Смысл слова, говорит Полан, есть явление сложное, подвижное, постоянно изменяющееся в известной мере сообразно отдельным сознаниям и для одного и того же сознания в соответствии с обстоятельствами. В этом отношении смысл слова неисчерпаем. Слово приобретает свой смысл только во фразе, но сама фраза приобретает смысл только в контексте абзаца, абзац – в контексте книги, книга – в тексте всего творчества автора. Действительный смысл каждого слова определяется, в конечном счете, всем богатством существующих в сознании моментов, относящихся к тому, что выражено данным словом…

В устной речи, как правило, мы идем от наиболее устойчивого и постоянного элемента смысла, от его наиболее константной зоны, т. е. от значения слова к его более текучим зонам, к его смыслу в целом. Во внутренней речи, напротив, то преобладание смысла над значением, которое мы наблюдаем в устной речи в отдельных случаях как более или менее слабо выраженную тенденцию, доведено до своего математического предела и представлено в абсолютной форме. Здесь превалирование смысла над значением, фразы над словом, всего контекста над фразой является не исключением, но постоянным правилом.

Из этого обстоятельства вытекают вторая и третья особенности семантики внутренней речи. Обе касаются процесса объединения слов, их сочетания и слияния. Вторая особенность может быть сближена с агглютинацией, которая наблюдается в некоторых языках как основной феномен, а в других – как более или менее редко встречаемый способ объединения слов. В немецком языке, например, единое существительное часто образуется из целой фразы или из нескольких отдельных слов, которые выступают в этом случае в функциональном значении единого слова. В других языках такое слипание слов наблюдается как постоянно действующий механизм…

Третья особенность семантики внутренней речи снова может быть легче всего уяснена путем сопоставления с аналогичным явлением в устной речи. Сущность ее заключается в том, что смыслы слов, более динамические и широкие, чем их значения, обнаруживают иные законы объединения и слияния друг с другом, чем те, которые могут наблюдаться при объединении и слиянии словесных значений. Мы назвали тот своеобразный способ объединения слов, который мы наблюдали в эгоцентрической речи, влиянием смысла, понимая это слово одновременно в его первоначальном буквальном значении (вливание) и в его переносном, ставшем сейчас общепринятым, значении. Смыслы как бы вливаются друг в друга и как бы влияют друг на друга, так что предшествующие как бы содержатся в последующем или его модифицируют. Что касается внешней речи, то мы наблюдаем аналогичные явления особенно часто в художественной речи. Слово, проходя сквозь какое-либо художественное произведение, вбирает в себя все многообразие заключенных в нем смысловых единиц и становится по своему смыслу как бы эквивалентным всему произведению в целом. Это особенно легко пояснить на примере названий художественных произведений. В художественной литературе название стоит в ином отношении к произведению, чем, например, в живописи или музыке. Оно в гораздо большей степени выражает и увенчивает все смысловое содержание произведения, чем название какой-либо картины. Такие слова как «Дон-Кихот» и «Гамлет», «Евгений Онегин» и «Анна Каренина» выражают этот закон влияния смысла в наиболее чистом виде. Здесь в одном слове реально содержится смысловое содержание целого произведения. Особенно ясным примером закона влияния смыслов является название гоголевской поэмы «Мертвые души». Первоначально значение этого слова означает умерших крепостных, которые не исключены еще из ревизских списков и потому могут подлежать купле-продаже, как и живые крестьяне. Это умершие, но числящиеся еще живыми крепостные. В этом смысле и употребляются эти слова на всем протяжении поэмы, сюжет которой построен на скупке мертвых душ. Но, проходя красной нитью через всю ткань поэмы, эти два слова вбирают в себя совершенно новый, неизмеримо более богатый смысл, впитывают в себя, как губка морскую влагу, глубочайшие смысловые обобщения отдельных глав поэмы, образов и оказываются вполне насыщенными смыслом только к концу поэмы. Но теперь эти слова означают уже нечто совершенно иное по сравнению с их первоначальным значением. «Мертвые души» – это не умершие и числящиеся живыми крепостные, но все герои поэмы, которые живут, но духовно мертвы.

Нечто аналогичное наблюдаем мы – снова в доведенном до предела виде – во внутренней речи. Здесь слово как бы вбирает в себя смысл предыдущих и последующих слов, расширяя почти безгранично рамки своего значения. Во внутренней речи слово является гораздо более нагруженным смыслом, чем во внешней. Оно, как и название гоголевской поэмы, является концентрированным сгустком смысла. Для перевода этого значения на язык внешней речи пришлось бы развернуть в целую панораму слов влитые в одно слово смыслы…

В сущности, вливание многообразного смыслового содержания в единое слово представляет собой всякий раз образование индивидуального, непереводимого значения, т. е. идиомы. Во внутренней речи мы всегда можем выразить все мысли, ощущения и даже целые глубокие рассуждения одним лишь названием. И разумеется, при этом значение этого единого названия для сложных мыслей, ощущений и рассуждений окажется непереводимым на язык внешней речи, окажется несоизмеримым с обычным значением того же самого слова. Благодаря этому идиоматическому характеру всей семантики внутренней речи она, естественно, оказывается непонятной и трудно переводимой на наш обычный язык.

Одна и та же мысль может быть выражена в различных фразах, как одна и та же фраза может служить выражением для различных мыслей. Само несовпадение психологической и грамматической структуры предложения определяется в первую очередь тем, какая мысль выражается в этом предложении. За ответом: «Часы упали», последовавшим за вопросом: «Почему часы стоят?», могла стоять мысль: «Я не виновата в том, что они испорчены, они упали». Но та же самая мысль могла быть выражена и другими фразами: «Я не имею привычки трогать чужие вещи, я тут вытирала пыль». Если мысль заключается в оправдании, она может найти выражение в любой из этих фраз. В этом случае самые различные по значению фразы будут выражать одну и ту же мысль.

Мы приходим, таким образом, к выводу, что мысль не совпадает непосредственно с речевым выражением. Мысль не состоит из отдельных слов – так, как речь. Если я хочу передать мысль, что я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице, я не вижу отдельно мальчика, отдельно блузы, отдельно то, что она синяя, отдельно то, что он без башмаков, отдельно то, что он бежит. Я вижу все это вместе в едином акте мысли, но я расчленяю это в речи на отдельные слова. Мысль всегда представляет собой нечто целое, значительно большее по своему протяжению и объему, чем отдельное слово. Оратор часто в течение нескольких минут развивает одну и ту же мысль. Эта мысль содержится в его уме как целое, а отнюдь не возникает постепенно, отдельными единицами, как развивается его речь. То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертывается сукцессивно. Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов. Поэтому процесс перехода от мысли к речи представляет собой чрезвычайно сложный процесс расчленения мысли и ее воссоздания в словах. Именно потому, что мысль не совпадает не только со словом, но и со значениями слов, в которых она выражается, путь от мысли к слову лежит через значение. В нашей речи всегда есть задняя мысль, скрытый подтекст.

Опыты учат, что, как мы говорили выше, мысль не выражается в слове, но совершается в нем.

Мысль не только внешне опосредуется знаками, но и внутренне опосредуется значениями. Все дело в том, что непосредственное общение сознаний невозможно не только физически, но и психологически. Это может быть достигнуто только косвенным, опосредствованным путем. Этот путь заключается во внутреннем опосредствовании мысли сперва значениями, а затем словами. Поэтому мысль никогда не равна прямому значению слов. Значение опосредствует мысль на ее пути к словесному выражению, т. е. путь от мысли к слову есть непрямой, внутренне опосредствованный путь.

Нам остается сделать последний, заключительный шаг в нашем анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль – это еще не последняя инстанция во всем этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мы сравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облако. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку.

Все отмеченные нами особенности внутренней речи едва ли могут оставить сомнение в правильности основного, наперед выдвинутого нами тезиса о том, что внутренняя речь представляет собой совершенно особую, самостоятельную, автономную и самобытную функцию речи. Перед нами действительно речь, которая целиком и полностью отличается от внешней речи. Мы поэтому вправе ее рассматривать как особый внутренний план речевого мышления, опосредующий динамическое отношение между мыслью и словом. После всего сказанного о природе внутренней речи, о ее структуре и функции не остается никаких сомнений в том, что переход от внутренней речи к внешней представляет собой не прямой перевод с одного языка на другой, не простое присоединение звуковой стороны к молчаливой речи, не простую вокализацию внутренней речи, а переструктурирование речи, превращение совершенно самобытного и своеобразного синтаксиса, смыслового и звукового строя внутренней речи в другие структурные фразы, присущие внешней речи. Точно так же, как внутренняя речь не есть речь минус звук, внешняя речь не есть внутренняя речь плюс звук. Переход от внутренней к внешней речи есть сложная динамическая трансформация – превращение предикативной и идиоматической речи в синтаксически расчлененную и понятную для других речь.

Мы можем теперь вернуться к тому определению внутренней речи и ее противопоставлению внешней, которые мы предпослали всему нашему анализу. Мы говорили, что внутренняя речь есть совершенно особая функция, что в известном смысле она противоположна внешней. Мы не соглашались с теми, кто рассматривает внутреннюю речь как то, что предшествует внешней, как ее внутреннюю сторону. Если внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, материализация и объективация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется в чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями, но, как говорит поэт, мы «в небе скоро устаем». Внутренняя речь оказывается динамическим, неустойчивым, текучим моментом, мелькающим между более оформленными и стойкими крайними полюсами изучаемого нами речевого мышления: между словом и мыслью. Поэтому истинное ее значение и место могут быть выяснены только тогда, когда мы сделаем еще один шаг по направлению внутрь в нашем анализе и сумеем составить себе хотя бы самое общее представление о следующем и твердом плане речевого мышления.

Этот новый план речевого мышления есть сама мысль. Первой задачей нашего анализа является выделение этого плана, вычленение его из единства, в котором он всегда встречается. Мы уже говорили, что всякая мысль стремится соединить что-то с чем-то, имеет движение, сечение, развертывание, устанавливает отношение между чем-то и чем-то, одним словом, выполняет какую-то функцию, работу, решает какую-то задачу. Это течение и движение мысли не совпадают прямо и непосредственно с развертыванием речи, единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество. Они связаны друг с другом сложными переходами, сложными превращениями, но не покрывают друг друга, как наложенные друг на друга прямые линии.

При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слов, но не мысли собеседника. Но и понимание мысли собеседника без понимания его мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем этот последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.

На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем – от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, к опосредствованию ее во внутреннем слове, затем – в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д.

Мышление и речь. М., 1996. С. 306–359.

Н. И. Жинкин

О кодовых переходах во внутренней речи

Тема настоящей статьи известна уже давно – это соотношение мышления и языка. Поскольку язык есть средство выражения мысли, можно было бы полагать, что структура этих средств должна соответствовать структуре мышления. Такой подход первоначально кажется вполне разумным: если в языке появятся излишние для выражения мысли средства, они отомрут как ненужные, и, наоборот, если в мышлении окажутся такие компоненты, которые никогда не найдут своего выражения в языке, это значит, что язык не является средством выражения мысли, что противоречит определению.

Однако известно, что концепцию полного совпадения языка и мышления фактически осуществить не удалось. Наоборот, было показано, что структура суждения как единица мышления не совпадает со структурой предложения как единицей языка. Отрицательный ответ только усложняет проблему, так как остается в силе положение о том, что всякое средство должно соответствовать цели. Поиск соответствий между языком и мышлением продолжался. Получившийся вывод поучителен. В настоящее время почти единодушно признается, что интонация выполняет синтаксическую функцию. А так как предикат суждения маркируется в предложения при помощи интонации (логическое ударение), то интонация была признана тем дополнительным языковым средством, при помощи которого снова восстанавливается соответствие языка и мышления. При таком подходе мышление фактически переводят в систему языковых средств и называют, например, логико-грамматическим уровнем (или слоем) языка (поскольку, в частности, о субъекте и предикате суждения можно узнать, только изучая тексты и средства языка). Тем самым экстралингвистический факт превращен в лингвистический, а решаемая проблема, по сути дела, снимается. Однако при этом подходе поучителен и положительный результат, позволяющий рассматривать суждение в аристотелевском смысле не как модель процесса мышления, а как форму изложения мысли, т. е. как средство языка.

Представление о том, что аристотелевская логика относится к плану выражения, а не выражаемого, не ново, но вся острота этого положения обнаруживается в наибольшей мере при постановке проблемы мышления и языка. Оказывается, что при обсуждении этой проблемы во все времена и при разнообразных ее решениях происходила незаметная подмена понятий. Мышление рассматривалось то как экстралингвистический факт, то как логико-грамматический слой языка, обнаруживаемый лингвистическими методами. Проблема становилась неопределенной, так как оставалось неясным, что называть мышлением и что языком.

Можно решить этот вопрос формально и избежать «учетверения терминов». Все то, что относится к плану выражения, т. е. самые средства выражения, будем называть языком.

Язык рассматривается как система знаковых противопоставлений. Добавление или удаление хотя бы одного из средств выражения (знака или правила связи знаков) составит новый язык. Выбор означаемого и передача этой выборки партнеру образуют сообщение. В таком случае мышлением может быть названа деятельность, осуществляющая эту выборку.

В некоторых случаях легко обнаруживается полный параллелизм языка и мышления. Представим себе язык, состоящий из ограниченного числа только имен. В таком языке будет однозначное соответствие между каждым именем и актом называния. Даже если усложнить язык, кроме имен ввести другие разряды слов и добавить какие-либо правила, но оставить фиксированность языка, т. е. прекратить генерацию языковых средств, сохранится полное соответствие языка и мышления. Это распространяется на всякий мертвый язык: вследствие конкретной единичности контекстных значений мертвый язык всегда будет содержать конечное число высказываний. Живой человеческий язык не фиксирован. Посредством ограниченного числа языковых средств может быть высказано бесконечное множество мыслимых содержаний. Это достигается благодаря особому механизму – механизму метаязыка, который работает как пульс в каждом языковом акте. Всякое высказывание производится в расчете на то, что в данной ситуации оно является новым для воспринимающего партнера. Поэтому и набор языковых средств должен стать новым. В момент сообщения происходит перестройка обозначений. В отношении язык/содержание изменяются оба ряда. Таким образом, соответствие языка и мышления обнаруживается снова. Однако в отличие от фиксированного языка, который является раз и навсегда заданным, живой язык, содержащий два звена – сам язык и метаязык – становится саморегулирующейся системой. В этих условиях должно измениться и понятие о мышлении: его следует рассматривать как деятельность конструирования, посредством которой производится отбор как содержания, так и языковых средств из трудно обозримого множества компонентов. Трудность решения такой задачи обнаруживается хотя бы в том, что передающий сообщение добивается лишь частичного понимания у воспринимающего партнера. Хотя каждое высказывание единично, язык в целом представляет собой систему общих форм. Но если бы даже удалось полностью формализовать язык, в остатке бы оказалось все то, для чего язык существует, – речевое действие. Но именно в этом действии и обнаруживается мышление. Формализуется система языка, сам же язык приобретает жизнь в процессе реализации системы. Проблема языка и мышления как раз и относится к реализации, а не к структуре языка. Именно поэтому разные направления структурализма в лингвистике стремятся обойтись без понятия мышления.

Вообще говоря, изолированное выделение какой-либо структуры может привести к универсализму. Когда границы предметных структур не определены, одна из них (например, языковая система) кажется доминирующей, и тогда неизбежно возникает антиномия. Действительно, возможны два вывода – как тот, что знаковая система определяет мышление, так и тот, что мышление определяет знаковую систему. Знаки конвенциональны, а их система определяется лишь внутренними, формальными критериями. Поэтому языков может быть много и каждый из них будет «выбирать» в обозначаемом то, что в состоянии выразить данная знаковая система. Это и значит, что язык определяет мышление. Но, с другой стороны, как только язык начинает применяться, на конвенциональность его знаков накладываются сильные ограничения: хотя знак и можно заменить другим, но если такой знак уже создан, то именно потому, что он конвенционален, его лучше сохранить. Фактически оказывается, что знаки языка живут своей жизнью и сопротивляются произвольным заменам. Но самое существенное состоит в том, что язык, давая возможность выразить бесконечно много мыслимых содержаний, не может выполнять эту роль без интерпретаций. В то же время из природы отношения язык/содержание вытекает, что не может быть задано никакой содержательной интерпретации бессодержательной знаковой системе языка. Это значит, что интерпретация привносится со стороны и что мышление определяет язык. В результате, таким образом, проблема о соотношении мышления и языка продолжает оставаться нерешенной.

При решении обсуждаемой проблемы в течение всего, вообще говоря, плодотворного периода развития языкознания от логицизма и психологизма до структурализма допускался один промах – по характеру проблемы надо было от лингвистики перешагнуть в экстралингвистическую область, но это не было сделано. В одном случае были смешаны логика и грамматика, в другом – грамматика впитала в себя логику, в третьем – от языка отторгалось всякое содержание. Во всех случаях лингвистика оставалась в изоляции.

Та экстралингвистическая область, которую следовало привлечь при исследовании обсуждаемой проблемы, – это мышление, но не его логические формы, а самый процесс мышления, т. е. явление психологическое (так называемый психологизм в лингвистике не имел никакого отношения к предмету психологической науки). Если же лингвистика и психология откажутся от исследования реального процесса мышления, они понесут весьма значительную потерю – выпадает сам говорящий человек, его речь. До недавнего времени говорящий человек был вне поля зрения как психологии, так и лингвистики. Исследуя историю и современную систему данного национального языка, лингвистика оставляет в стороне вопрос о том, как реализуется эта система, как говорят на этом языке люди. Это относится ко всем аспектам языка.

Применение элементарных принципов общей теории коммуникации позволяет целиком отклонить индивидуалистическую концепцию мышления. Прежде всего очевидно, что индивид раньше должен усвоить мысли, созданные множеством людей предшествующих поколений, и только после этого он становится способным участвовать в процессе дальнейшей разработки некоторой системы мыслей. Мысль вырабатывается не отдельным человеком, а в совместной человеческой деятельности. Для того, чтобы участвовать в дальнейшей разработке некоторой системы мыслей, необходимо результаты интеллектуальной работы одного человека «транспортировать» в голову другого. Таким «транспортером» мысли является язык, а его реализатором – речь. Речь содержит неизмеримо больше информации, чем язык. Она содержит информацию о: а) языке, б) той части действительности, о которой говорится в речи; в) говорящем человеке во многих аспектах. В языке нет мыслей, они находятся в речи. Однако это не значит, что вместо проблемы «мышление и язык» следует говорить о проблеме «мышление и речь». Наоборот, научный смысл имеет именно проблема мышления и языка, так как мысль «транспортируется» в речи средствами языка. В языке должно быть нечто такое, что способно фиксировать мысль и передавать ее через речь. Проблема состоит в том, чтобы исследовать стык между языком и речью, узнать, в какой форме зарождается у человека мысль и как она реализуется в речи.

Этих предварительных замечаний достаточно для того, чтобы разъяснить значение термина «код» («кодирование»), в котором он применяется в этой статье.

О коде можно говорить в двух смыслах. Кодом иногда называют знаковую систему обозначений. В таком случае язык – это код. Но кодом можно назвать и способ реализации языка. Это следует понимать так. Какое-нибудь слово, например, стол или лошадь, может быть дано (и это заметил еще И. П. Павлов) или как слово слышимое, или как видимое (в буквах), или как произносимое; к этому добавим, что слово может появиться как осязаемое (по азбуке Брайля), как зрительно-двигательное (пальцевая речь) и др. Все это разные коды. При этом слова стол и лошадь как элементы системы языка остаются тождественными во всех этих разных кодах. Таким образом, код в этом значении представляет собой систему материальных сигналов, в которых может быть реализован какой-нибудь определенный язык. Отсюда видно, что возможен переход от одного кода к другому. В отличие от этого переводом лучше назвать эквивалентное преобразование одной языковой формы в другую.

В дальнейшем будут рассматриваться коды реализации натурального языка. В круговороте кодовых переходов надо найти самое неясное, самое неуловимое звено – человеческую мысль, внутреннюю речь. Это несомненно экстралингвистическое явление, но интересное для лингвистики.

Принятые допущения. Как фактически происходит процесс мышления, можно узнать только экспериментально. В дальнейшем будет изложен один из экспериментальных подходов к решению некоторых относящихся сюда вопросов. Ставится прежде всего следующая проблема: осуществляется ли процесс мышления средствами только данного натурального языка? Для ответа на этот вопрос распорядок эксперимента должен был опираться на некоторые допущения.

A. Если испытуемый по словесной инструкции выполнял такие задания, как опознавание содержания предъявляемых картин и рассказ о них, рассчитывание точек или клеточек разграфленной бумаги в количестве 29–30, чтение текста и пересказ его содержания, составление предложения из заданных слов, простые арифметические действия в уме и т. п., то принималось, что у испытуемого происходит мыслительный процесс.

Б. Для учета только тех явлений, наблюдение над которыми требовалось согласно поставленной проблеме, была допущена следующая абстракция, определяющая экспериментальную модель. Испытуемый рассматривался как система, способная принять заданную информацию, ее адекватно переработать и выдать. Адекватность переработки определялась по правильности ответа (объективные критерии правильности устанавливались заранее). Задачи, которые ставились перед испытуемым, требовали устного ответа, т. е. выход систем являлся речедвигательным.

B. Так как испытуемый контролировал речедвижения, предполагалось, что одновременно не могут быть осуществлены другие, также контролируемые движения, хотя бы они и не были речевыми, например, ритмические постукивания рукой. Иначе говоря, допускалось единство контролирующего пункта центральной управляющей системы, посылающей двигательные команды.

Методика исследования. Буквенный и звуковой коды адресуются ко входу речевой системы. Это коды приема и соответственно – понимания речи. Естественно допустить, что продуктивное мышление, если оно осуществляется средствами языка, может реализоваться только в речедвигательном коде. Это положение, высказанное еще 100 лет назад И. М. Сеченовым, многократно подтверждалось экспериментально. В последнее время в очень точных опытах А. Н. Соколова было показано, что при решении испытуемым разных интеллектуальных задач, в особенности в начальных опытах, от речевых органов (язык, губы) при помощи специальных электродов могут быть отведены и усилены биопотенциалы или токи действия. Однако при повторных решениях задачи того же типа биопотенциалы ослабляются и часто пропадают на весь дальнейший период решения задачи.

Допущение (В), изложенное на с.34, позволяет построить методику торможения речедвижений в процессе внутренней речи и тем самым выяснить, реализуется ли мышление только в речедвигательном коде или существует и другой код, не связанный непосредственно с формами натурального языка. Поскольку в русском языке слова обладают сильно центрированным и разноместным ударением, в цепи слов динамическое выделение слогов появляется не регулярно, и текст не организован метрически. Если от испытуемого одновременно с решением интеллектуальной задачи потребовать контролируемого ритмического постукивания рукой, то, согласно допущению (В), единый управляющий центр не сможет управлять одним выходом одновременно по двум алгоритмам. Это легко проверить. Если во время громкого чтения выстукивать рукой определенный метр, то или чтение прекращается или рука сбивается с мера. Таким образом, можно допустить, что выстукивание определенного метра рукой будет тормозить или нарушать не только экспрессивную, но и внутреннюю речь, так как в обоих случаях речь осуществляется через импульсы или речедвигательный анализатор. Предварительные опыты показали, что нарушение двух рядов движений происходит только в том случае, когда оба эти ряда организованы разнометрически. Если при метрическом постукивании задача решается без помех, как и без постукивания, следует сделать вывод, что средства, при помощи которых решалась эта задача, были не языковыми.

Процедура опытов, производившихся в дальнейшем, состояла в следующем. Было составлено два ряда задач, аналогичных по характеру и равнотрудных. По случайному выбору каждому из испытуемых предлагались задачи из обоих рядов. Одна проводилась с постукиванием, другая без него. Группы опытов с постукиванием и без него распределялись во времени так, что испытуемый не мог заметить попарного соответствия задач. Постукивание производилось тупой металлической палочкой по металлической пластинке, прикрепленной к пневматическому прибору, при помощи которого происходила запись постукивания на ленте кимографа. Учитывались правильность и полнота ответа и соблюдение метра постукивания. Давался всегда один и тот же метр [– и и и] – и], который предварительно выучивался испытуемым до безошибочного воспроизведения. Время регистрировалось секундомером с точностью до 1 секунды. Испытуемый был отделен от экспериментатора экраном. Регистрирующая аппаратура находилась вне поля зрения испытуемого.

Результаты. Полученные результаты могут быть распределены на две основные группы: а) вариации в зависимости от индивидуальных особенностей испытуемого и б) вариации в зависимости от характера решаемой испытуемым задачи. Здесь нас будут интересовать только случаи вида (б). Важно также выделять такие случаи, когда всем испытуемым, независимо от индивидуальных особенностей, метрическое постукивание или резко мешает или безразлично.

Первоначально были проведены опыты с чтением про себя отрывков из текстов разного жанра (повесть, научный текст, газетный и т. п.). Оказалось, что существует достаточно большая группа испытуемых, для которых метрическое постукивание не оказывает мешающего действия на понимание текста и объем его воспроизведения. Другим испытуемым постукивание мешало: нарушался преимущественно метр постукивания. У обеих групп испытуемых постукивание субъективно вызывало большее напряжение, чем чтение без постукивания. Однако воспроизведение прочитанного оставалось достаточно хорошим. Эти результаты оказались для экспериментатора неожиданными, так как предполагалось, что хотя бы часть слов должна была проговариваться про себя; кроме того, ожидалось, что разнообразие синтаксических членений в разных предложениях также скажется на мешающем действии мира. Однако значительное усиление мешающего действия метра не наблюдалось.

Для предварительного объяснения этих результатов была проведена другая серия опытов, в которой испытуемому разрешалось в процессе чтения про себя произвольно менять метр постукивания. В этих условиях, во-первых, пропала субъективно ощущаемая напряженность работы, во-вторых, понимание и воспроизведение текста в опытах с постукиванием у всех испытуемых не отличалось от показателей в опытах без постукивания. Следует думать, что в этом варианте метр постукивания определялся ритмом чтения про себя, т. е. доминантой стали акценты чтения про себя, а субдоминантой переменный метр постукивания. Это давало возможность объяснить и результаты первой серии опытов с заданным метром постукивания. Здесь доминантой становился тот заданный метр, под который некоторые испытуемые могли прочитать про себя тексты. Другие же испытуемые сбивались с метра.

Однако даже при этом, весьма вероятном объяснении результаты первой серии опытов все же оставались мало определенными. Возникал вопрос о степени точности, с какой сама методика реагирует на речедвигательный код. Надо было найти такую мыслительную задачу, решение которой всегда и у всех испытуемых резко затруднялось бы при введении метрического постукивания, а это обозначало бы, что данная задача может решаться только в речедвигательном коде и ни в каком другом.

Такой задачей оказался порядковый счет, а именно пересчет клеточек (не более 18–25) разграфленной бумаги. Оказалось, что введение метрического постукивания резко нарушало весь процесс. Все без исключения испытуемые или сбивались со счета или постукивали неправильно, время подсчета увеличивалось вдвое, а иногда и втрое. Когда по инструкции требовалось сосчитать те же 20 клеточек, начиная, например, с пятьсот шестьдесят один и т. д., время опыта увеличивалось еще больше, возрастали и неправильности.

Результаты этой серии опытов показывают, что методика метрического постукивания является достаточно точным средством для обнаружения во внутренней речи речедвигательного кода. Но надо было апробировать методику и в части перехода от одного кода к другому. Ранее было установлено, что метрическое постукивание не нарушает процесса чтения про себя. Следовало выяснить, при каких условиях буквенный код преобразуется в речедвигательный. Для решения этой проблемы испытуемым предлагалось прочитывать предложения на русском языке, записанные латинскими буквами. Несмотря на то, что испытуемые вполне владели латинским алфавитом, в опытах с постукиванием время чтения возрастало в 3–5 раз по сравнению с аналогичным опытом без постукивания; нарушался и метр постукивания. В тот же экспериментальный сеанс через 3–4 опыта время чтения стало постепенно уменьшаться, и постукивание мешало все меньше и меньше. Такие же результаты получились и при чтении незнакомых слов, написанных русскими буквами, динитрофенолдиамин. Из этих опытов можно было сделать вывод о том, что речедвигательный код являлся первичным, а буквенный – вторичным, производным от двигательного. Как только слово усвоено мозгом в речедвигательном коде, его значение может реализоваться в буквенном коде, а речедвигательный будет вступать в силу только при каких-либо затруднениях узнавания написанного слова. Теперь стало ясно, почему в первых сериях при чтении текстов разного жанра постукивание мешало только в редких случаях. Значения слов могут фиксироваться в буквенном коде без перехода в двигательный, иначе говоря, слова опознаются как некоторые простые, цельные образования, не распадающиеся на слоги.

Этот вывод подтверждает положение о том, что слог является произносительной единицей, а слово – единицей семантической. Именно поэтому слова могут быть приняты и поняты без слогоделения. Вообще говоря, этот вывод достаточно тривиален, так как заранее ясно, что слог семантически иррелевантен. Однако следует подчеркнуть и другую, менее тривиальную сторону проблемы. Слог и слово – это единицы разных планов. Слог – речевая единица, слово – языковая. И хотя речь реализует язык, двигательный речевой код является первичным, а языковой, буквенный – вторичным. Язык создается в речи и постоянно в ней воспроизводится. Слово должно быть усвоено в динамике слогоделения прежде, чем перейдет в буквенный код.

После проверки методики метрического постукивания можно было приступить к опытам основной серии. Следовало поставить вопрос о механизме формирования предложения в процессе мыслительной деятельности. Это и есть психологический аспект проблемы мышление и язык. Задача решалась в нескольких специальных подсериях опытов, которые позволяли подойти к процессу формирования предложения с разных сторон. В первой подсерии изучался вопрос о преобразовании неосмысленного конгломерата слов в осмысленное сочетание. Для этого наугад взятое предложение рассыпалось на слова, ряд которых вперемежку предъявлялся испытуемому в письменном виде. При этом сохранялись все словоформы. Например предъявлялся такой набор: доступно, доказано, физкультурой, и, всякому, заниматься, давно, наукой, полезно, приятно, это. Следовало составить предложение: Заниматься физкультурой полезно, приятно и всякому доступно – это давно доказано наукой. Каждый испытуемый составил по 6 пар таких наборов (в вариантах с постукиванием и без него). Количество слов в парах изменялось от 4 до 25.

В этих опытах метрическое постукивание не нарушало работы испытуемых, но они отмечали некоторую субъективную напряженность. Несмотря на предшествующие подготовительные опыты, этот результат все же оказался неожиданным. Испытуемый должен был искать или догадаться о заданном тексте при помощи активного сопоставления разрозненных слов. Казалось, отбор и пробы разных комбинаций слов должны были происходить во внутреннем проговаривании. Фактически процесс осуществлялся иначе. Испытуемые понимали значение слов в буквальном коде. Отсюда следует, что лексическое значение может фиксироваться и передаваться особым непроизносимым знаком. Следует также, что синтаксическая конструкция как форма соединения слов может быть непроизносима и поэтому безакцентна. Все испытуемые говорят, что синтаксический оборот приходил в голову сразу, как нечто целое. Время в этих опытах идет на то, чтобы, мысленно сопоставляя слова, ждать, когда «всплывет» подходящая конструкция. Надо заметить, что в процессе работы иногда все же появляются редкие перебои метра постукивания. В самом конце каждого опыта испытуемый обычно внутренне проговаривает уже найденное предложение – это заметно по ошибкам в постукивании. (По инструкции испытуемый в этот момент должен прекратить опыт и громко произнести ответ.)

Результаты этой подсерии не следует понимать так, что человек всегда при решении подобных задач пользуется только буквенным кодом. Очень возможно, что в опытах без постукивания испытуемые переходили на двигательный код; однако от этого решение задачи не убыстрялось и не улучшалось, хотя субъективная напряженность пропадала. Переход на буквенный код и безакцентное связывание слов в предложение мог проходить вследствие усложненных условий при решении задачи, а именно метрического постукивания. Таким образом, эта подсерия опытов доказывает только то, что при осмыслении бессмысленного набора слов можно обойтись во внутренней речи без двигательного кода. Тогда буквенный код необходим, но недостаточен, так как прием значений отдельных слов недостаточен для понимания смысла всего предложения. Остается неясным, какой же еще существует четвертый код, применение которого и обеспечивает осмысленное сопоставление знаков.

Во второй подсерии основных опытов исследовался другой вариант этой же задачи. Теперь требовалось изменить синтаксическую структуру исходного письменного материала, который предъявлялся испытуемому в виде простых предложений, например: Больна Лиза. Это Королев понял из разговора. Лиза девушка двадцати лет. Она единственная дочь Лялиной. Лиза ее наследница. Следовало составить: Из разговора Королев понял, что больна Лиза, девушка двадцати лет, единственная дочь Лялиной и ее наследница.

Задачи этого вида решались в опытах с метрическим постукиванием очень легко, без увеличения времени и с очень редкими перебоями в метре постукивания. Результат подтверждает вывод из предшествующей подсерии опытов о том, что синтаксическая структура может быть использована в безакцентной форме. Это испытание представляет общий интерес и противоречит распространяющемуся сейчас мнению о том, что интонация является одним из испытуемых средств синтаксического членения. Проведенные опыты позволяют думать, что синтаксические членения являются указателями осмысления слов до их реализации в интонации. Речь экспрессивная (в речедвигательном коде) и импрессивная (в звуковом коде), конечно, будет синтаксически члениться при участии интонации. Но в наших опытах исследовался не вход и выход речевой системы, а центральное звено переработки словесных сообщений, внутренняя речь. Эксперимент показывает, что изучаемое звено относится к области кодовых переходов. Последовательно рассуждая, этого и следовало ожидать, но все же и вторая подсерия опытов не показала отчетливо, существует ли особый код внутренней речи и в чем состоят самые кодовые переходы.

То же получилось и в третьей подсерии основных опытов. Они были задуманы с тем, чтобы усилить речедвигательный код внутренней речи. Испытуемому предлагался в письменном виде конец какого-то предложения (например, … с железной крышей и ржавыми окнами), требовалось «сочинить» его начало (например, Вдали показался дом с железной крышей и ржавыми окнами). Очевидно, что правильных ответов может быть больше, чем один. В этих опытах нужные слова не были зафиксированы в буквенном коде, как надо было активно искать в памяти. Казалось бы, такой отбор мог быть проведен только с участием речедвигательного анализатора. Однако эксперимент показал, что метрическое постукивание и здесь было помехой. Испытуемые говорили, что еще до внутреннего произнесения слов им ясно, как в каждом отдельном случае можно по смыслу составить предложение. Но из объективных данных нельзя было установить, как реализуется этот смысл. Он не мог реализоваться ни в двигательном ни в буквенном кодах; звучащий же код адресован к слуху как приемнику речи, а экспериментальная задача требовала не приема, а синтеза речи. Предположение, что смысл понимается в каком-то «чистом» виде, вне всякой материальной, знаковой реализации, как это когда-то думали представители петербургской школы психологов, противоречит элементарным допущениям.

Трудность обнаружения кода, специфического для внутренней речи, возникла вследствие того, что обычные три кода – буквенный, речедвигательный и звуковой – у испытуемых были вполне автоматизированы. Вследствие этого кодовые переходы были очень быстрыми и не только не замечались испытуемым, но и не поддавались объективному учету, к тому же методика реагировала только на двигательный код. Надо было замедлить процесс решения мыслительной задачи и ввести новый, малометричный код для приема сообщений. Такой подход подсказывался опытом с применением латинского алфавита при чтении русских слов; тогда введение непривычного кода приводило к замене буквенного кода на двигательный. Теперь надо было применить такой входной код, который во внутренней речи переходил бы в двигательный, но при этом оставались бы широкие возможности в условиях постукивания для нового кодового перехода, чего не могло быть, например, в опыте с подсчетом клеточек.

Таким входным кодом был выбран тактильный. В ладонь испытуемого, которая была отгорожена от него экраном, экспериментатор вписывал тупым стилетом простые фигуры: палочка; кружочек; крестик; две палочки; два кружочка. Из них в зависимости от последовательности элементов могли составляться разные ряды. Задача испытуемого состояла в том, чтобы составить элементы ряда, запомнить их и после окончания опыта воспроизвести. Без метрического постукивания обычно запоминали пять – шесть элементов ряда. Все испытуемые замечали способ запоминания. По ходу вписывания фигур они проговаривали про себя примерно так – две палочки | две палочки, кружочек | две палочки, кружочек, крестик | две палочки, кружочек, крестик, два кружочка, и т. д. Этот прием они называли суммированием, т. е. при вписывании нового элемента проговаривались все ранее вписанные.

При введении метрического постукивания у всех испытуемых появилась экспериментальная амнезия. Воспроизводилось только два, редко три элемента, остальные, хотя и опознавались при вписывании, но потом забывались, так как постукивание вытеснило проговаривание про себя названий элементов. Через один или два экспериментальных дня некоторые испытуемые неожиданно для экспериментатора стали в опытах с постукиванием с легкостью воспроизводить все пять, шесть элементов, т. е. столько же, сколько и без постукивания. Стало ясным, что они перешли на какой-то другой код при решении этой задачи. Мы опишем коды, найденные двумя испытуемыми.

Испытуемый М. перед опытом с постукиванием уже составил версию перевода слов русского языка на предметно-схемный язык. Так, он представлял себе елку, когда вписывалась палочка; когда вписывался в ладонь крестик, – что елку вставили в крест; при вписывании следующих элементов – кружочка, палочки, двух кружочков, крестика – он продолжал развивать этот же сюжет: на елку повесили круглое украшение, потом длинное украшение, на верху елки крестик. В следующий раз тот же испытуемый применил новую разновидность того же кода. Другой испытуемый применил безакцентный двигательно-предметный код. Испытуемый обозначил находившихся в комнате экспериментатора палочкой, а его ассистента – кружочком. Запоминание происходило так: при вписывании палочки испытуемый взглядом глаз или легким поворотом головы обращался к экспериментатору, при вписывании кружочка – к ассистенту. Две палочки – два взгляда в сторону экспериментатора; два кружочка – два поворота в сторону ассистента; крестик – специальное покачивание головой и т. д.

Гипотеза языка внутренней речи. Выражение «язык речи» кажется бессмысленным. Но если обратиться к той области, где нет различия между языком и речью, где средства обозначения и их реализации совпадают, где каждый переход и перевод одно и то же, тогда есть смысл говорить о каком-то данном языке, который является языком только данной речи, приспособленной к данной ситуации. Такой язык должен отличаться некоторыми особенностями.

Описанный выше предметно-схемный код, обнаруженный у разных испытуемых, может быть охарактеризован некоторыми общими чертами. Код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки слов натурального языка. Здесь нет исследовательности знаков, а есть изображения, которые могут образовать или цепь или какую-то группировку. Этот код отличается от всех других тем, что обозначаемое других языков в этом новом коде является вместе с тем и знаком. Когда мы говорим: Большой театр, то за буквами или звуками языка разумеем самое вещь – Большой театр. Когда же мы представляем себе Большой театр, то независимо от каких-либо букв или звуков, мы имеем в виду самое эту вещь как предмет, могущий породить множество высказываний (например, мысль о том, что находится справа, слева, сзади от Большого театра и т. п.). Поэтому такой код и может быть назван предметным.

Вместе с тем представления как изобразительные компоненты этого кода схематичны. Испытуемый представлял себе, например, елку и елочные украшения лишь как заместителей палочки и кружочка: палочки, крестики и кружочки сами по себе никак не связаны, поэтому и плохо запоминаются, елка же предметно связана с елочными украшениями. Тем не менее, эта связь схематична. Предметы, сведенные к такой схеме, составляют единство, каждый элемент которого непроизносим, но по которому можно восстановить произносимые слова любого языка, если есть правила перевода, а они элементарны, так как предметы уже названы в натуральном языке. Такой предметный код представляет собой универсальный язык, с которого возможны переводы на все другие языки.

Язык внутренней речи свободен от избыточности, свойственной всем натуральным языкам. Формы натурального языка определены строгими правилами, вследствие чего соотносящиеся элементы когерентны, т. е. наличие одних элементов предполагает появление других, – в этом и заключена избыточность. Во внутренней же речи связи предметны, т. е. содержательны, а не формальны, и конвенциональное правило составляется ad boc, лишь на время, необходимое для данной мыслительной операции. Как только мысль переработана в форму натурального языка, кодовый, мыслительный прием может быть забыт.

Без изобразительного языка внутренней речи был бы невозможен никакой натуральный язык, но и без натурального языка деятельность внутренней речи бессмысленна. Натуральный язык является для участников общения средством выработки такого субъективного кода, который, будучи переведен на натуральный язык, сделал бы возможным самый процесс общения и соответственно сравнения разных субъективных представлений и сглаживание различия между ними.

Применение натурального языка возможно только через фазу внутренней речи. Решить мыслительную задачу – это значит найти контролируемый выход из ситуации, в определенном отношении новой. В языке это отображается в переосмыслении лексических значений. Слово не может обладать постоянным значением. Иначе при ограниченном количестве слов было бы ограниченное число высказыгааний, и вновь возникающие предметные ситуации не могли бы быть высказаны. Поэтому в процессе общения неизбежно меняется интерпретация лексики в силу того, что контекст определяет переосмысление лексических значений. Мысль в ее содержательном составе всегда пробивается в язык, перестраивает его и побуждает к развитию. Это продолжается непрерывно, так как содержание мысли больше, чем шаблонно-узуальные возможности языка. Именно поэтому зарождение мысли осуществляется в предметно-изобразительном коде: представление так же, как и вещь, которую оно представляет, может стать предметом бесконечного числа высказываний. Это затрудняет речь, но побуждает к высказыванию.

Таким образом, механизм человеческого мышления реализуется в двух противостоящих динамических звеньях – предметно-изобразительном коде (внутренняя речь) и речедвигательном коде (экспрессивная речь). В первом звене мысль задается, во втором она передается и снова задается для первого звена. Именно эта двухзвенность механизма человеческого мышления резко отличает его от искусственных устройств с применением формально-логических средств переработки поступившей информации. В последнее время усиленно разрабатывается идея перцептрона, механизма, опознающего изображения, и, вероятно, наступит момент, когда такие устройства войдут в практику. Однако машинный язык, перерабатывающий информацию, поступающую от изображений, сам не является изображением. Это дискретный символический язык. У человека же изображение входит в самый состав его мышления. Бесконечность отражаемого мышлением мира обеспечивает безграничные возможности постоянно возрождающегося во внутренней речи натурального языка.

Правдоподобность гипотезы о предметно-изобразительном коде языка внутренней речи может быть подтверждена как некоторыми дополнительными опытами, так и обыденными наблюдениями. Во всех случаях, когда испытуемые рассматривают картину с инструкцией запомнить ее содержание, с тем, чтобы впоследствии рассказать о ней, метрическое постукивание не оказывает никакого мешающего воздействия. Это значит, что изображение распознается и запоминается в своем предметном коде, а поэтому словесный отчет о нем может быть отложен до момента воспроизведения представлений. Бывали случаи, когда испытуемый во время постукивания пересматривал несколько наглядных решений задачи, или, отвлекаясь от задачи, вспоминал ряд эпизодов из своей жизни. Такой опыт длился одну – две минуты, в то время как устный отчет испытуемого о решениях задачи или рассказ о жизненных эпизодах продолжался не менее 10–15 минут. Ясно, что эти две минуты, в которые укладывался весь опыт, испытуемый не мог работать путем проговаривания. Код, на котором осуществлялся мыслительный процесс, был менее избыточен, чем натуральный язык. То же самое может наблюдать каждый в процессе письма. Предметы и взаимоотношения между ними мысленно просматриваются нами быстрее, чем мы можем об этом говорить, тем более, писать; мы вспоминаем какие-либо явления иначе, чем говорим о них.

Язык есть средство передачи сообщений – это его коммуникативная функция. Но считают также, что язык в то же время – и средство мышления, и это его экспликативная функция. Однако, если под языком понимать всю систему его формальных средств, возведенных в норму, то такой язык вследствие избыточности плохо выполнил бы эту экспликативную функцию, оставаясь вполне пригодным для выполнения функции коммуникативной. Вообще же говоря, никому еще не удалось показать на фактах, что мышление осуществляется средствами только натурального языка. Это лишь декларировалось, но опыт обнаруживает другое.

Некоторые общие выводы. Если принять, что язык как таковой может быть представлен в виде отношения: выражение/выражаемое, то «языков» окажется больше, чем один, так как могут быть применены разные знаковые системы выражения. Если также принять, что любой язык есть средство общения людей, то должен существовать только один достаточно понятный язык, порождающий другие языки. Действительно, понимание может осуществиться только в том случае, когда у партнеров общения будет что-то общее. Общим для людей является предстоящая им действительность. Представления же как отражение действительности субъективны и не могут быть переданы непосредственно от одного партнера к другому; поэтому нельзя узнать, какая часть содержания этих представлений совпадает у разных партнеров. Операция обозначения позволяет выделить дискретные элементы содержания представлений, которые в знаковой системе натурального языка могут передаваться от одного партнера к другому и сравниваться. В результате формируются и каждым усваиваются общественно отработанные понятия как критерии взаимного понимания. Взаимодействия внутреннего, субъективного языка и натурального, объективного образует процесс мышления. Мышление – это общественное, а не индивидуальное явление. Мысли вырабатываются в совместной деятельности людей. Понимание – это перевод с натурального языка на внутренний. Обратный перевод – высказывание.

В самом натуральном языке можно обнаружить иное взаимодействие двух языков. Для понимания необходима операция отождествления и выполнение правил тождественных преобразований. В языке должны быть компоненты, позволяющие партнерам отличать тождественное от нетождественного. При помощи мета-языковой абстракции эта часть натурального языка может быть выделена и представлена как особый язык, один и тот же во всех натуральных языках – это логика. Соблюдение правил такого языка в речах на любом натуральном языке называют логическим мышлением.

Далее, натуральный язык может породить такой язык, высказывания на котором непереводимы на натуральный язык: на натуральном языке устанавливаются общепонятные положения, вводятся символы, определяется их значение и такие правила составления высказываний, которые сохраняют истинность ранее принятых положений. Отсюда следует, что правильные высказывания на этом языке не нуждаются в проверке и понимании, т. е. в переводе на натуральный язык. Таков язык математики. Так как этот язык порождается натуральным языком, он сохраняет двухзвенность натурального, а именно – язык алгебры (символический) и язык геометрии (изобразительный). Оба эти языка взаимно переводимы, но перевод на натуральный язык исключается (алгебраические формулы не поддаются описанию в словах, а геометрические объекты, например, многомерного пространства – наглядно не представимы). Следует различать фазу порождения математических языков (это аспект человеческого мышления и общения) от фазы применения математической системы. В последнем случае осуществляется процесс, часто называемый языком информационных машин.

В процессе общения и применения натурального языка вырабатываются еще два особых языка – языка художественного мышления. Выше отмечалось, что представления и чувствования сами по себе и непосредственно не передаваемы. Однако возможен такой язык, при помощи которого можно управлять появлением у воспринимающего партнера определенных представлений и чувствований. Это достигается путем введения в язык правил, регулирующих или надсинтаксическую структуру временных членений (как в поэтическом языке), или форму языковой изобразительности, т. е. способ построения описываемых ситуаций (как в художественной прозе). Так создается двухзвенный механизм художественного мышления. Здесь задаются новые, так сказать, более «свободные» правила отождествления, логика ограничивается, выражаемое определяется неповторимостью ситуаций и индивидуальностью интонаций. Наиболее полно язык изображений представлен в изобразительном искусстве. Художник передает в своем произведении сложное наглядное сообщение, которое приобретает смысл при интерпретации его замысла зрителем. Здесь также обнаруживается двухзвенный механизм художественно-изобразительного мышления (в наиболее простой форме он реализуется в надписях под картинами и скульптурами).

Гипотезу двухзвенности языка внутренней речи подтверждают не только экспериментальные факты, но и тривиальные наблюдения над формами общения людей, показывающие, что понимание, т. е. прием сообщений, следует рассматривать как перевод с одного языка на другой. При этом одним из этих языков должен быть язык изображений, так как именно из них составлена первая, чувственная ступень познания действительности.

Язык. Речь. Творчество. (Избранные труды). М., 1998. С. 146–162.

Р. И. Лалаева

Соотношение речи и мышления в онтогенезе

Проблема соотношения мышления и речи является чрезвычайно актуальной, теоретически и практически значимой проблемой не только для психологии, психолингвистики, но и для логопедии.

Фундаментальные исследования Л. С. Выготского, Ж. Пиаже, А. Валлона, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия позволили определить принципиальные положения, лежащие в основе связи мышления и речи, и наиболее значимые вопросы этой проблемы. К таким вопросам следует отнести когнитивные (умственные, интеллектуальные) предпосылки развития речи и языка, закономерности и направления развития речи и мышления в онтогенезе, отношение мысли к слову в процессе порождения речевого высказывания.

Особенно важным является вопрос о предпосылках развития речи у ребенка, разработанный Л. С. Выготским, Ж. Пиаже, А. Валлоном и др.

Центральным вопросом концепции Л. С. Выготского является отношение мысли к слову. Л. С. Выготский рассматривал слово как единство звука и значения, которому присущи все признаки, свойственные речевому мышлению в целом. По мнению ученого, значение может одновременно рассматриваться «как явление, речевое по своей природе, и как явление, относящееся к области мышления… Оно есть речь и мышление в одно и то же время, потому что оно есть единица речевого мышления»[1]. Анализируя развитие речи и мышления в онтогенезе, Л. С. Выготский приходит к выводу, что «развитие речи и мышления совершается непараллельно и неравномерно», что «мышление и речь имеют генетически совершенно различные корни»[2].

В процессе развития речи и мышления можно выделить «до – речевую фазу в развитии интеллекта и доинтеллектуальную фазу в развитии речи»[3].

На раннем этапе развития ребенка прослеживаются различные истоки (корни) мышления и речи. С одной стороны, еще до начала формирования речи проявляются зачатки интеллектуальных реакций. С другой – наблюдаются доинтеллектуальные корни речи (крик, гуление, лепет).

Таким образом, до определенного периода линии развития мышления и речи проходят как бы независимо друг от друга. Однако в период около двух лет «линии развития мышления и речи, которые шли до сих пор раздельно, перекрещиваются, совпадают в своем развитии и дают начало совершенно новой форме поведения, столь характерной для человека… Ребенок как бы открывает символическую функцию речи»[4]. Однако «для того, чтобы «открыть» речь, надо мыслить»[5]. Начиная с того периода речь выполняет и нтеллектуальную функцию, а мышление становится речевым.

Однако «речевое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи»[6]. Определенные формы мышления не имеют непосредственной связи с речью, например, инструментальное и техническое мышление (практический интеллект). Вместе с тем, не все виды речевой деятельности человека можно отнести к речевому мышлению, например, к нему не относится повторение фраз или заученных стихотворений. Л. С. Выготский делает вывод о том, что «слияние мышления и речи есть частичное явление, имеющее силу и значение только в приложении к области речевого мышления, в то время как другие области неречевого мышления остаются только под отдаленным, но непосредственным влиянием этого слияния и прямо не состоят с ним ни в какой причинной связи»[7].

Наряду с этим, Л. С. Выготский подчеркивал зависимость «развития мышления от речи, от средств мышления и от социально-культурного опыта ребенка»[8]. Под социальными средствами мышления понимается речь.

Таким образом, в процессе развития речи ребенок овладевает знаковыми (языковыми) средствами мышления. Такое овладение знаковыми средствами мышления происходит в процессе общения ребенка с окружающими его взрослыми.

Проблема соотношения мышления и речи затрагивалась и в концепции Ж. Пиаже о стадиях развития интеллекта.

Ж. Пиаже раскрыл когнитивный (интеллектуальный) базис развития речи. По мнению Пиаже, важнейшей предпосылкой возникновения речи у ребенка является развитие сенсомоторного интеллекта.

Развитие сенсомоторного интеллекта проходит несколько стадий. На начальной стадии, стадии сенсомоторной логики, ребенок усваивает логику действий с объектами, которые он воспринимает непосредственно.

В дальнейшем ребенок переходит от логики действий к «концептуальной» логике, которая основывается на представлении и на мышлении. Появляется способность мыслить о вещи, которая непосредственно не воспринимается. Именно в этот период и возникает семиотическая (знаковая), символическая функция. Этот период соответствует второму году жизни ребенка.

Язык, по мнению Пиаже, появляется на базе семиотической (символической) функции и является ее частным случаем.

Пиаже делает вывод, что мышление предшествует языку, так как язык представляет собой лишь частный случай символической функции, которая формируется к определенному периоду развития ребенка. Таким образом, возникновение речи основывается на определенном когнитивном (интеллектуальном) базисе. Вместе с тем, появившись, речь оказывает огромное влияние на мышление ребенка – речь существенно перестраивает его (Ж. Пиаже, Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия).

Таким образом, генетические корни мышления и речи до определенного периода различны, первоначально эти процессы формируются самостоятельно. С двухлетнего возраста мышление ребенка начинает опосредоваться, наряду с другими средствами и знаками языка.

Соотношение мышления и речи на последующих этапах развития ребенка можно рассматривать в различных аспектах.

Прежде всего, встает вопрос: каким образом интеллектуальное развитие ребенка оказывает влияние на процесс речевого развития? Отвечая на этот вопрос, можно выделить три плана когнитивных предпосылок развития речи.

1. Уровень интеллектуального развития ребенка отражается на уровне семантики, лежащей в основе высказывания. Известно, что с помощью языка ребенок выражает свои представления об окружающей действительности. Естественно, что ребенок не способен использовать ту или иную языковую форму, если не понимает ее значения. Поэтому ребенок сначала усваивает языковые формы, простые с точки зрения семантики, доступные сознанию ребенка, соответствующие уровню его интеллектуального развития. Так, например, сначала он использует в речи настоящее, затем будущее время; сначала выражает в речи утверждение, а затем усваивает условное наклонение; раньше ребенок обозначает в речи местоположение, а позднее использует обозначение временных понятий и т. д.

2. Уровень сформированности аналитико-синтетической деятельности ребенка сказывается и на возможности усвоения формально-языковых средств. Чем проще и легче воспринимается языковое оформление того или иного понятия, тем быстрее оно усваивается ребенком. Например, сначала ребенок усваивает беспредложные конструкции, затем – конструкции с предлогом.

О различной сложности формально-языковых средств свидетельствуют факты усвоения одних и тех же значений в различных языках.

Последовательность овладения языком определяется не только семантической, но и формально-языковой сложностью, сложностью языкового оформления того или иного значения.

В процессе онтогенеза ребенок не просто имитирует речь окружающих, а усваивает закономерности языка, на основе которых и строит свою речь. Овладение закономерностями языка требует достаточно высокого уровня сформированности процессов анализа, синтеза, обобщения (генерализации), дифференциации.

Одной из наиболее известных тенденций развития детской речи является сверхгенерализация, расширение языковых правил. Правила, рассчитанные на более широкие классы, ребенок усваивает раньше, чем правила для подклассов (вилков, ложков – по аналогии с формой домов).

Это связано с трудностями дифференциации, внутреннего торможения. Но все же неправильный выбор флексии происходит внутри одного семантического класса (в данном примере – внутри существительных). Нужное грамматическое правило выбирается верно, но его реализация не всегда оказывается правильной, соответствующей норме.

На легкость овладения языковыми формами оказывает влияние и регулярность, устойчивость языкового правила образования данной словоформы. Чем больше вариантов образования данной словоформы имеется в языке, тем труднее она усваивается ребенком. Например, в русском языке форма родительного падежа множественного числа существительных усваивается даже труднее, чем форма дательного падежа множественного числа с предлогом. Причина кроется в том, что в родительном падеже множественного числа имеется много вариантов грамматической формы (столов, домов, но: парт, карандашей). Существует также большое количество нерегулярных, непродуктивных способов образования формы. В дательном падеже имеется лишь одна флексия – ам домам, к партам).

Таким образом, чем больше дифференцируются формы с одним значением, тем труднее они усваиваются (возникают трудности систематизации, дифференциации форм).

3. Овладение речью связано с возможностями обработки информации, с объемом кратковременной памяти.

Человеческая речь воспринимается и воспроизводится в сжатые временные сроки. Поэтому ребенок должен обладать стратегией быстрого программирования и быстрого декодирования, дешифровки речевого сообщения.

Усвоение речи ребенком происходит с учетом его возможностей обработки речевой информации, что отражается и на выходе речи. Вначале у ребенка имеется однословное, двусловное высказывание (субъект – предикат, субъект – объект). Затем он объединяет эти элементы в трехсловное высказывание (субъект – предикат – объект): Мама моет. Мама кукла. Мама моет куклу.

Чем объемнее речевая информация, тем труднее она усваивается и воспроизводится в речи. Так, дети с трудом воспринимают объект с двойным определением, например: Он направил незнакомого человека, который встретился ему на дороге, в сторону деревни.

И дети, и взрослые испытывают затруднения при восприятии и воспроизведении речевого материала с различного рода вставками внутри предложения: Дом, который стоял на берегу речки, был виден издалека. Школа, в которой учился Сережа, была далеко от его дома.

Таким образом, на начальных этапах развития ребенка имеет место автономность речевого и интеллектуального развития. В дальнейшем одним из регуляторов темпа и последовательности языкового развития является формирование познавательных процессов.

Первичным, определяющим в речевом развитии ребенка является семантика. Однако в дальнейшем речь обеспечивает качественный скачок в интеллектуальном развитии ребенка, так как появляется вербальное, понятийное мышление. Речь позволяет совершенствовать умственные операции обобщения, отвлечения, абстрагирования. Известно, что само слово уже обобщает. Слово, таким образом, становится орудием мышления. Слово включается в познавательную деятельность: в процессы памяти, восприятия, мышления. Мы лучше запоминаем то, что проговариваем, оречевляем. Обозначение с помощью речи различных качеств предметов приводит к лучшей дифференциации формы, цвета, пространственных отношений и т. д.

Процессы мышления говорящего человека осуществляются во многих случаях с участием речи, и прежде всего, внутренней речи.

Познание осуществляется на основе значения слова и понятия.

При порождении речевых высказываний, особенно связной речи, их структура и программирование закладываются на смысловом этапе и определяются уровнем развития познавательной деятельности.

Нарушения речи у детей с задержкой психического развития. Л., 1992.

Б. Ф. Ломов

Проблемы общения в психологии

Подобно отражению и деятельности, общение принадлежит к базовым категориям психологической науки.

По своему значению для теоретических, экспериментальных и прикладных исследований она, пожалуй, не уступает проблемам деятельности, личности, сознания и ряду других фундаментальных проблем психологии…

Можно, по-видимому, говорить о возрастающем значении этой проблемы как о некоторой общей тенденции развития всей системы психологических наук (во всяком случае тех ее областей, основным объектом исследования в которых является человек). Конечно, разные психологические дисциплины исследуют ее в разных аспектах.

Но проблема общения имеет значение для развития не только специальных психологических дисциплин, но и общей психологии…

Дальнейшее развитие общей психологии требует рассмотрения многих ее проблем в связи с исследованием общения. Без такого исследования вряд ли можно раскрыть законы и механизмы превращения одних форм и уровней психического отражения в другие, понять соотношение осознаваемого и неосознаваемого в психике человека, выявить специфику человеческих эмоций, раскрыть законы развития личности и т. д. …

Общение как базовая категория в психологии

Общение, так же как деятельность, сознание, личность и ряд других категорий, не является предметом исключительно психологического исследования. Оно изучается многими общественными науками. Поэтому возникает задача выявления того аспекта этой категории (точнее, отражаемой в ней реальности), который является специфически психологическим…

В процессе общения, этой специфической формы взаимодействия человека с другими людьми (еще раз подчеркнем, что речь идет об индивидуальном уровне бытия), осуществляется взаимный обмен деятельностями, их способами и результатами, представлениями, идеями, установками, интересами, чувствами и т. д.

Общение выступает как самостоятельная и специфическая форма активности субъекта. Ее результат – это не преобразованный предмет (материальный или идеальный), а отношения с другим человеком, с другими людьми.

Сфера, способы и динамика общения определяются социальными функциями вступающих в него людей, их положением в системе общественных (прежде всего производственных) отношений, принадлежностью к той или иной общности; они регулируются факторами, связанными с производством, обменом и потреблением, с отношением к собственности, а также сложившимися в обществе писаными и неписаными правилами, нравственными и правовыми нормами, социальными институтами, службами и т. д. …

Для общей психологии первостепенное значение имеет изучение роли общения в формировании и развитии различных форм и уровней психического отражения, в психическом развитии индивида, в формировании индивидуального сознания, психологического склада личности, особенно анализ того, как индивид овладевает исторически сложившимися средствами и способами общения и какое влияние оно оказывает на психические процессы, состояния и свойства.

Представляя собой существенную сторону реальной жизнедеятельности субъекта, общение выступает поэтому и в роли важнейшей детерминанты всей системы психического, ее структуры, динамики и развития. Но эта детерминанта не есть нечто внешнее по отношению к психическому. Общение и психика внутренне связаны. В актах общения осуществляется как бы презентация «внутреннего мира» субъекта другим субъектам и вместе с тем самый этот акт предполагает наличие такого «внутреннего мира».

Общение выступает как специфическая форма взаимодействия человека с другими людьми, как взаимодействие субъектов. Подчеркнем, что речь идет не просто о действии, не просто о воздействии одного субъекта на другого (хотя этот момент и не исключается), а именно о взаимодействии. Для общения необходимы по крайней мере два человека, каждый из которых выступает именно как субъект.

Непосредственное живое общение предполагает, пользуясь словами К. С. Станиславского, «встречный ток». В каждом его акте действия общающихся людей объединены в нечто целое, обладающее некоторыми новыми (по сравнению с действиями каждого отдельного участника) качествами. «Единицами» общения являются своего рода циклы, в которых выражаются взаимоотношения позиций, установок, точек зрения каждого из партнеров, весьма своеобразно переплетаются прямые и обратные связи в потоке циркулирующей информации. Так, «единицей» диалога, по мнению М. М. Бахтина, является «двухголосное слово»…

Неверно понимать общение как процесс, в котором происходит своего рода осреднение (унификация) вступающих в него личностей. Напротив, оно детерминирует каждого из его участников по-разному и поэтому является важным условием проявления и развития интериндивидуальных различий, развития каждого как личности в ее индивидуальном своеобразии.

Таким образом, категория общения охватывает особый класс отношений, а именно отношения «субъект – объект». В анализе этих отношений раскрываются не просто действия того или иного субъекта или воздействия одного субъекта на другого, но процесс их взаимодействия, в котором обнаруживаются содействие (или противодействие), согласие (или противоречие), сопереживание и т. п. …

Важнейшим понятием, используемым при описании индивидуальной деятельности, является мотив (или вектор «мотив – цель»). Когда мы рассматриваем даже самый простейший, но конкретный, реальный вариант общения, например, между двумя индивидами, неизбежно обнаруживается, что каждый из них, вступая в общение, имеет свой мотив. Как правило, мотивы общающихся людей не совпадают, точно так же могут не совпадать и их цели. Чей же мотив следует принимать в качестве общения? При этом надо иметь в виду, что в процессе общения мотивы и цели его участников могут как сблизиться, так и стать менее похожими. Мотивационная сфера общения вряд ли может быть понята без исследования взаимного влияния участников общения друг на друга. По-видимому, в анализе общения нужен несколько иной подход, чем тот, который принят в изучении индивидуальной деятельности. Здесь должен быть учтен некоторый дополнительный (по сравнению с анализом индивидуальной деятельности) момент – взаимоотношения мотивов общающихся индивидов.

Не меньшие трудности возникают также при определении субъекта и объекта коммуникативной деятельности. Можно, конечно, сказать, что в простейшем варианте объектом деятельности одного из участников общения является другой человек. Однако нужно определить, кто именно рассматривается как субъект общения, а кто – как объект и на основании каких критериев производится такое разделение.

Можно найти выход в том, чтобы исследовать поочередно сначала одного как субъект, а другого как объект, а затем – наоборот.

Однако в действительности общение выступает не как система перемежающихся действий каждого из его участников, а как их взаимодействие. «Разрезать» его, отделив деятельность одного участника от деятельности другого, – значит отойти от анализа взаимного общения. Общение – это не сложение, не накладывание одна на другую параллельно развивающихся («симметричных») деятельностей, а именно взаимодействие субъектов, вступающих в него как партнеры…

Подчеркивая качественные различия между общением и деятельностью, нужно вместе с тем отметить, что эти категории неразрывно связаны…

Общение – это одна из сторон образа жизни человека, не менее существенная, чем деятельность.

Когда говорится об образе жизни определенного человека, то имеется в виду не только то, что и как он делает (т. е. его деятельность, например, профессиональная и любая другая), но и то, с кем и как он общается, к кому и как он относится.

Можно было бы привести немало примеров того, как иногда даже сравнительно кратковременное общение с тем или иным человеком (или группой людей) оказывает на психическое развитие индивида (например, на мотивацию) гораздо большее влияние, чем длительное выполнение им некоторой предметной деятельности. Образ жизни включает также и другие характеристики, в том числе связанные не только с социальными, но также и с биологическими (которые, конечно, социально опосредованы) условиями существования человека. Образ жизни не есть нечто застывшее, неизменное. Он развивается, и в процессе этого развития происходит смена его детерминант, а соответственно и системообразующих характеристик…

Неверно было бы представлять общение и деятельность как некоторые независимые и параллельно развивающиеся стороны процесса жизни. Напротив, эти две стороны неразрывно связаны в этом процессе, хотя образ жизни характеризуется ими и по-разному. Более того, между этими сторонами существует масса переходов и превращений одной в другую. В некоторых видах деятельности в качестве ее средств и способов используются средства и способы, характерные для общения, а сама деятельность строится по законам общения (например, деятельность педагога, лектора). В других случаях те или иные действия (в том числе и предметно-практические) используются в качестве средств и способов общения, и здесь общение строится по законам деятельности (например, демонстрационное поведение, театральное представление). В самой деятельности (профессиональной, любительской и др.) огромный «слой» времени, затрачиваемый на ее психологическую подготовку, составляет общение, которое не есть деятельность в строгом смысле слова, а именно общение, так или иначе связанное с производственными (и иными) отношениями, по поводу них, в связи с ними. Здесь переплетаются деловые, личные, межличностные и другие отношения людей. Общение может выступить в роли предпосылки, условия, внешнего или внутреннего фактора деятельности, и наоборот. Взаимосвязи между ними в каждом конкретном случае могут быть понятны только в контексте системной детерминации развития человека.

Уже сам тот факт, что общение изучается многими науками, позволяет считать, что оно является многоуровневым, многомерным, обладающим разнопорядковыми свойствами, т. е. системным процессом. Об этом же говорит и разнообразие характеристик, которые используются при его описании: прямое, косвенное, непосредственное, опосредованное, деловое, личное, межличностное, резонансное, рапортное и т. д. и т. п. …

Категория общения позволяет раскрыть определенную сторону (или аспект) человеческого бытия, а именно взаимодействие между людьми. А это, в свою очередь, дает возможность исследовать те качества психических явлений и закономерностей их развития, которые определяются таким взаимодействием.

Оно имеет особенно большое значение для исследования класса социально-психологических явлений: подражания, внушения, заражения (и противоположных им процессов), коллективных представлений, психологического климата, общественного настроения и др.

Функции и структура общения

Общим основанием конкретных процессов общения, которые исследуются психологией, является система развивающихся общественных отношений, детерминирующая образ жизни индивида. При этом социальная обусловленность образа жизни индивида раскрывается через анализ общения часто более непосредственно и полно, чем через анализ его деятельности…

Формируясь на основе общественных отношений, выступая как их конкретизация, персонификация, личная форма, общение не является некоторым дубликатом этих отношений, процессом, протекающим параллельно их развитию. Общение включено в это развитие необходимым образом.

Именно в общении индивидов друг с другом и их деятельностях повседневно воссоздаются и развиваются общественные отношения. Но это не значит, что общение конституирует общественные отношения, как полагал, например, Г. Мид. Наоборот, самое общение определяется в конце концов системой общественных отношений, в которую объективно включен индивид.

Психологический анализ образа жизни индивид и его психического развития требует исследования общения этого индивида с другими людьми. Психологические качества людей – то, что принято называть их субъективным миром, – раскрываются прежде всего через описание процессов общения между ними: в том, кто с кем, по какому поводу и как общается, обнаруживаются мотивы и цели людей, их интересы и склонности, образ мышления, эмоциональная сфера, их характеры, т. е. психологический склад личностей в целом.

Психология исследует, прежде всего, непосредственное общение. Именно эта его форма является генетически исходной и наиболее полной; все другие не могут быть поняты без детального анализа.

Непосредственное общение исследуется психологией как реальный процесс взаимодействия конкретных индивидов; при этом они рассматриваются как сходные, подобные существа.

Подобие людей, проявляющееся в общении, относится к различным формам субъективного отражения объективной действительности: к ощущениям, восприятию, памяти, мышлению, к эмоциональным состояниям и т. д., т. е. по тем качествам, которые квалифицируются как психические. Общение и возможно только между теми существами, которые обладают этими качествами…

В общении раскрывается субъективный мир одного человека для другого…

Специфика общения, в отличие от любых других видов взаимодействия, как раз и состоит в том, что в нем прежде всего проявляются психические качества людей. О психических явлениях мы судим на основании анализа не только деятельности и ее продуктов, но и общения.

Конечно, это не значит, что общение представляет собой некоторый чисто «духовный контакт», сферу «взаимодействия сознаний», независимую от практического отношения индивида к окружающему миру, как считал, например, Дюркгейм. Оно вплетено в практическую деятельность людей (более широко: в жизнедеятельность), и только в этих условиях могут реализоваться его функции…

Таким образом, нельзя понять развитие сознания индивида, не изучая сферу, формы, средства и способы общения этого индивида с другими людьми. Есть все основания дополнить принцип единства сознания и деятельности, согласно которому сознание формируется, развивается и проявляется в деятельности, аналогичным принципом, относящимся к проблеме сознания и общения, – сознание формируется, развивается и проявляется в общении людей.

Потребность в общении относится к числу основных (базовых) потребностей человека. Она диктует поведение людей с не меньшей властностью, чем, например, так называемые витальные потребности. Это и естественно, так как общение является необходимым условием нормального развития человека как члена общества, как личности…

Коммуникативная потребность может детерминировать не только общение, но и многие другие формы и виды человеческого поведения, в том числе деятельность.

Вместе с тем и общение детерминируется не только этой, но и иными потребностями. Человек вступает в общение с другими людьми часто, а может быть, и в большинстве случаев, не только для того, чтобы удовлетворить возникшую коммуникативную, но и многие другие потребности. Более того, удовлетворение любой человеческой потребности так или иначе включает момент общения.

Обсуждая проблему общения, мы в основном имеем в виду его исходную форму – непосредственное (лицом к лицу) общение, поскольку именно в этой форме его психологические характеристики проявляются наиболее полно. Именно в ней общение выступает как система сопряженных актов.

Основная «образующая» этой формы (в ее развитом виде) – речевое общение. Однако непосредственное общение к этой образующей не сводится. В процессе непосредственного общения используются также мимика и пантомимика (жесты указательные, изобразительные и другие, так называемые выразительные движения и т. п.). Весь организм становится как бы средством, «орудием» общения. Отметим, что в онтогенезе этой формы общения развитие мимических и пантомимических средств предшествует развитию речи.

Соотношение вербальных и невербальных средств общения может складываться по-разному. В одних случаях они совпадают и усиливают друг друга; в других они могут не совпадать или даже противоречить друг другу. То, как именно складываются соотношения разных средств общения, определяется правилами и нормами, характерными для данного общества (или общности людей) на данном этапе его развития.

На основе исходной формы непосредственного общения в процессе исторического развития человечества возникли и развились формы опосредствованного общения. Решающую роль в их формировании сыграло возникновение письменности, благодаря которой появилась возможность преодоления «единства места и времени действия», необходимого для непосредственного общения. Для человека, овладевшего письменной речью, сфера общения, а следовательно, источники, из которых он может «черпать опыт» значительно расширяются. Но вместе с тем в общении, опосредствованном письменностью, утратили свое значение мимические и пантомимические средства. Да и сама письменная речь лишена многих особенностей, которые свойственны речи устной (например, тесно связанных с выражением эмоциональных состояний интонационных характеристик).

С развитием техники связи сфера общения человека расширяется еще более, обогащаются и его способы; коммуникации действительно становятся массовыми. Вместе с тем как бы вновь восстанавливается значение утраченных средств общения (например, мимических, пантомимических и паралингвистических в теле– и видеосвязи).

Вся система непосредственных и опосредованных форм общения, в которые прямо или косвенно включается индивид, оказывает воздействие на его психическое развитие.

По существу, трудно найти такие психические явления, свойственные человеку, которые так или иначе не были включены в процесс общения. Именно в общении, неразрывно связанном с деятельностью, индивид овладевает опытом, выработанным человечеством. В процессе общения, прямого или косвенного, непосредственного или опосредствованного, индивид «присваивает» те духовные богатства, которые созданы другими людьми (или, точнее было бы сказать, приобщается к ним), и вместе с тем привносит в них то, что накопил в своем индивидуальном опыте.

С точки зрения развития личности (в том числе ее психических свойств) в этом процессе диалектически сочетаются две противоречивые тенденции: с одной стороны, личность приобщается к жизни общества, усваивает опыт, накопленный человечеством; с другой – происходит ее обособление, формируется ее своеобразие.

Все вышесказанное подводит к вопросу о функциях общения в жизни индивида, на индивидуальном уровне общественного бытия человека.

Функции эти многообразны, перечислим лишь некоторые из основных функций общения.

Используя одну из возможных систем оснований, допустимо выделить три класса этих функций: информационно-коммуникативную, регуляционно-коммуникативную и эффективно-коммуникативную. В них специфическим образом проявляются внутренние связи коммуникативной функции психики с когнитивной и регулятивной.

Первый класс охватывает все те процессы, которые могут быть описаны как передача-прием информации. Мы подчеркиваем неразрывность этих двух моментов информационного взаимодействия между людьми: любая передача информации предполагает, что ее кто-то получит. Нужно отметить, что исследование информационных процессов было вызвано, прежде всего, потребностями развития техники связи. Именно в этой области сформировалась теория информации, получившая позднее распространение в ряде наук…

Другой класс функций общения относится к регуляции поведения. Психическое отражение обеспечивает не только познание человеком окружающей действительности и самого себя, но и регуляцию его поведения, в том числе деятельности.

В условиях общения регулятивная функция психики проявляется специфическим образом. Благодаря общению индивид получает возможность регулировать не только свое собственное поведение, но и поведение других людей, а вместе с тем испытывать регуляционные воздействия с их стороны. Во взаимной «подстройке» реализуется именно регуляционно-коммуникативная функция общения.

В процессе общения индивид может воздействовать на мотив, цель, программу, принятие решения, на выполнение отдельных действий и их контроль, т. е. на все «составляющие» деятельности своего партнера. В этом процессе осуществляются также взаимная стимуляция и взаимная коррекция поведения. Эти воздействия могут быть весьма глубокими, оказать влияние на личность в целом, а их аффекты – сохраняться в течение длительного времени.

В процессах взаимной регуляции используются многообразные средства: не только вербальные, но и невербальные. Более того в исторически сложившейся системе средств есть такие, специальным назначением которых является взаимная регуляция поведения (особые обороты речи, жесты, стереотипы поведения и др.).

Именно в процессе взаимной регуляции формируются и проявляются феномены, характерные для совместной деятельности совместимость людей, которая может относиться к разным психологическим свойствам и иметь разные уровни, общий стиль деятельности, синхронизации действий и т. п. В этом процессе осуществляются взаимное стимулирование и взаимная коррекция поведения.

С регуляционно-коммуникативной функцией связаны такие явления, как подражание, внушение, убеждение. Особенности ее определяются характером функциональных связей между людьми, которые складываются в совместной деятельности, и межличностными отношениями.

Взаимная регуляция поведения людей в группе есть существенный фактор превращения ее в совокупного субъекта деятельности.

Функции общения, названные выше аффективно-коммуникативными, относятся к эмоциональной сфере человека. В процессе общения люди не только передают информацию друг другу или оказывают друг на друга те или иные регуляционные воздействия. Общение – важнейшая детерминанта эмоциональных состояний человека. Весь спектр специфически человеческих эмоций возникает и развивается в условиях общения людей. Этими условиями определяется уровень эмоциональной напряженности, в этих условиях осуществляется и эмоциональная разрядка. Из жизни хорошо известно, что потребность в общении у человека очень часто возникает именно в связи с необходимостью изменить свое эмоциональное состояние.

В процессе общения людей могут изменяться как модальность так и интенсивность их эмоциональных состояний: происходит либо сближение этих состояний, либо их поляризация, взаимное усиление или ослабление. …

…Поскольку общение является многомерным процессом, его функции можно классифицировать и по другой системе оснований. Можно, например, выделить такие функции, как организация совместной деятельности; познание людьми друг друга; формирование и развитие межличностных отношений…

Следующая не менее важная функция общения связана с познанием людьми друг друга, или интерперсональным познанием. Она весьма продуктивно изучается Бодалевым и его школой.

Наконец, несколько слов о функции формирования и развития межличностных отношений. Это, пожалуй, наиболее важная, но менее всего изученная функция общения. Ее анализ предполагает изучение большого комплекса не только психологических, но и социологических, этических и даже экономических вопросов…

То, как именно будут реализоваться перечисленные функции, в конечном счете зависит от тех отношений, которые складываются между общающимися людьми.

В реальном акте непосредственного общения все перечисленные функции выступают в единстве. При этом проявляются они так или иначе по отношению к каждому участнику общения, но различным образом. Например, акт общения, выступающий для одного как передача информации, для другого может выступать в функции эмоциональной разрядки. Для участников общения неодинаковы также функции организации совместной деятельности, интерперсонального восприятия и межличностных отношений.

Обе рассмотренные классификации функций общения, конечно, не исключают ни друг друга, ни возможности предложить иные варианты. Вместе с тем они показывают, что общение должно изучаться как многомерный процесс, характеризующийся высокой динамичностью и полифункциональностью, т. е. изучение общения предполагает применение методов системного анализа.

Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. С. 242–271.

В. И. Лубовский

Общие и специфические закономерности развития психики аномальных детей

Важнейшая задача всякого научного исследования состоит в установлении закономерностей изучаемых явлений и их специфических особенностей. Не составляют исключения в этом плане и исследования в области специальной психологии. Выявление закономерностей, присущих аномальному развитию, и особенностей, характерных для той или иной формы дефекта, очень важно потому, что эти данные представляют большое значение для создания наиболее продуктивных путей и форм учебно-воспитательной и коррекционной работы с детьми, имеющими отклонения в развитии, а также для разработки эффективных методов диагностики нарушений и отбора детей в учреждения соответствующего типа.

Однако выделение подлинно специфических закономерностей или особых проявлений более общих законов развития – дело сложное и трудное. В этом можно убедиться, анализируя многие и многие психологические исследования в дефектологии. Приведем для иллюстрации выдержки из двух работ, каждая из которых содержит результаты изучения особенностей словесных обобщений у одной из категорий аномальных детей.

«Значения слов в сознании… учащихся очень неопределенны, нечетко отграничены друг от друга, расплывчаты. В силу этого наблюдаются своеобразные отношения между словами, употребляемыми в речи школьников, и предметами объективной действительности. В своей речи ученики допускают слишком широкие «обобщения». Это проявляется в том, что дети произвольно переносят название одного из однородных объектов на другой…

В ряде случаев учащиеся одним и тем же словом обозначают не только однородные, но и довольно различные предметы.

Характерно, что основанием для непомерно расширенного использования слов служит не существенное, а чисто внешнее сходство между предметами. Обобщения, которыми школьники овладевают в процессе учения и успешно пользуются в условиях, близких к учебной деятельности, лишь медленно и постепенно перестраивают установившиеся у них способы осмысления действительности».

«…Слова употребляются в значении, опирающемся только на наглядный опыт ребенка, они не содержат не только отвлеченного обобщения, но и не являются и «псевдопонятиями». Характерная… замена одних слов другими демонстрирует перед нами их расширенную предметную отнесенность. О том же свидетельствует смешение слов, относящихся к одной ситуации, и замена слов, обозначающих название предмета, названием действия или признака предмета и т. п. Все это отражает очень медленно развивающуюся способность речевого обобщения…»

Сопоставив эти два отрывка, легко убедиться, что не только не представляется возможным установить, о какой категории детей идет речь в каждом из них, но трудно сказать, о разных ли или об одной и той же форме нарушения развития пишут авторы цитированных исследований.

Становится очевидным, что закономерности или особенности, выделяемые исследователями как специфические для данного дефекта, часто не являются таковыми. Многие из таких особенностей характерны для нескольких форм аномального развития. Это положение обязывает нас сделать важный методический вывод: сопоставления особенностей какой-либо конкретной формы нарушения развития с нормой явно недостаточно, так как оно не дает возможности выявить специфические признаки данного дефекта, обнаружить закономерности развития, ему присущие. Исследования по специальной психологии более плодотворны, если они ведутся в широком сравнительном плане, охватывают несколько категорий аномальных детей.

Специальная психология, как и дефектология в целом, длительное время развивалась в виде ряда отдельных независимых областей (психология умственно отсталых, психология слепых и т. д.), и это затрудняло ее формирование в качестве целостной отрасли психологии. Основой для ее консолидации послужило выдвинутое Л. С. Выготским положение о том, что развитие психики аномальных детей подчиняется тем же основным закономерностям, которые обнаруживаются в развитии нормального ребенка…

…Выявление общности нормального и нарушенного развития необходимо продолжить, однако центральной задачей сейчас, когда специальной психологией накоплен огромный фактический материал, должно быть установление специфических закономерностей аномального развития.

Одна из важнейших таких закономерностей была сформулирована Л. С. Выготским в виде положения о возникновении в процессе развития аномального ребенка вторичных симптомов. Им же отмечалась общность разных форм аномального развития, которая проявляется в родственных затруднениях взаимодействия со средой (Л. С. Выготский, 1935).

Позднее Ж. И. Шиф, развивая это положение, формулирует его следующим образом: «Общим для всех случаев аномального развития является то, что совокупность порождаемых дефектом следствий проявляется в изменениях в развитии личности аномального ребенка в целом»[9]. В этой же работе отмечается, что у аномальных детей всех категорий, хотя и в разной мере, наблюдаются нарушения речевого общения.

В настоящее время данные специальной психологии и результаты исследований высшей нервной деятельности аномальных детей позволяют выделить ряд таких закономерностей. Они имеют разную меру общности. Отдельные из них характерны для всех форм аномального развития, другие объединяют лишь некоторые (например, аномалии развития, связанные с поражением разных анализаторов, или нарушения развития вследствие органических поражений центральной нервной системы), третьи свойственны одному конкретному дефекту. Примером закономерности, общей для развития психики всех аномальных детей, является снижение способности к приему, переработке, хранению и использованию информации. При всех видах аномалий развития объем информации, которая может быть принята в единицу времени, снижен по сравнению с нормой, для приема равного объема необходимо большее время; переработка информации также замедлена. При дефектах, связанных с нарушением деятельности того или иного анализатора, это снижение, естественно, проявляется особенно резко в области той информации, которая адресована пораженному анализатору, однако оно обнаруживается и при восприятии раздражителей, воздействующих на сохранные анализаторы. В работах И. М. Соловьева, Ж. И. Шиф, К. И. Вересотской, Т. В. Розановой, Х. Майклбаста и других показано, что у глухих детей такая закономерность совершенно отчетливо проявляется по отношению к зрительно воспринимаемой информации (увеличение латентного периода простой реакции; увеличение времени, требуемого для восприятия объектов; уменьшение количества воспринимаемых деталей предметов и изображений при усложненных условиях и т. д.). Аналогичная картина обнаруживается и в осязательном восприятии глухих.

Поражения центральной нервной системы (при олигофрении и в меньшей степени при задержках развития) своим результатом имеют снижение скорости приема всех видов информации и уменьшение ее объема, поступающего за единицу времени, а также искажение первичной информации (выражаясь языком теории коммуникации, увеличение шумов). Замедленность процесса восприятия у умственно отсталых, его узость отмечены в работах Г. Я. Трошина, И. М. Соловьева и его сотрудников (А. И. Липкиной, Е. М. Кудрявцевой). В этих же исследованиях показана меньшая дифференцированность восприятия у олигофренов. Ж. И. Шиф, Г. Л. Выгодская и другие установили снижение скорости реакции у этих детей. Ф. Краттер, Н. О'Коннор, Ф. Кодман, Е. Н. Правдина-Винарская обнаружили повышение порогов чувствительности у умственно отсталых, что также свидетельствует о снижении способности к приему информации.

При задержках развития данная закономерность выявлена Т. В. Егоровой, Л. И. Переслени, М. В. Ипполитовой и другими. Проявление ее при алалии отмечается М. А. Панкратовым. Ее наличие подтверждается также клиническими и педагогическими наблюдениями.

Замедленность или нарушение приема и переработки информации в той или иной мере наблюдается при всех поражениях центральной нервной системы, возникающих у взрослых людей (как это, например, показано А. Р. Лурия и другими применительно к взрослым с локальными поражениями мозга). Однако в этих случаях нарушения ограничиваются пораженным анализатором (Х. Бирч, А. Белмонт и Э. Карп, 1967; А. Белмонт и А. Хандлер, 1971). Общей особенностью, наблюдающейся у всех аномальных детей, является также нарушение словесного опосредования при образовании новых связей. В наиболее отчетливой форме оно обнаруживается у умственно отсталых детей. Это показано как в ряде психологических исследований (И. М. Соловьев, Ж. И. Шиф, Б. И. Пинский, А. И. Липкина, В. Г. Петрова, К. Бёдор, Н. О'Коннор), так и при изучении высшей нервной деятельности (А. Р. Лурия, В. И. Лубовский, Е. Н. Марциновская). Нарушения словесного опосредования также имеют место при отсутствии органических поражений центральной нервной системы при частичных дефектах анализаторов. Это очевидно при дефектах слуха, когда нарушается нормальное развитие словесной системы, но даже при частичных дефектах зрения (у слабовидящих) обнаруживается, что непосредственный зрительный анализ сигналов может страдать меньше, чем словесная квалификация его результатов. Так, у детей с высокой степенью близорукости выработка дифференцировки простых световых сигналов по интенсивности происходила без значительных отличий от того, что наблюдается у детей с нормальным зрением, но дать адекватный словесный отчет слабовидящие затруднялись.

Для всех видов аномального развития характерно замедление процесса формирования понятий. Для формирования какого-либо понятия необходимо образование большего количества единичных связей, в то время как индивидуальный опыт медленнее создает то состояние «предуготованности», которое делает возможным формирование нового понятия у нормального ребенка после образования двух – трех единичных связей (М. М. Кольцова).

Отмеченные выше закономерности (равно как и многие другие, которые еще должны быть обнаружены) проявляются как в особенностях психических образований аномальных детей (образах восприятия, представлениях, понятиях и т. д.), так и в функционировании механизмов, реализующих психическую деятельность…

Установление общих и специфических закономерностей изучаемых явлений имеет не только практическое и прикладное значение, о котором говорилось выше, в начале статьи. Иерархизированная, упорядоченная система выявленных закономерностей создает основу теории конкретной области знания.

Начало созданию системы общих закономерностей в специальной психологии было положено Л. С. Выготским. Обратить внимание дефектологов на значение, своевременность и необходимость дальнейшей разработки таких теоретических представлений специальной психологии как целостной научной отрасли и было задачей автора.

Дефектология. 1971. № 6. С. 15–19.

А. Р. Лурия

Мозг и психика

…Современная наука пришла к выводу, что мозг, как сложнейшая саморегулирующая система, состоит по крайней мере из трех основных устройств, или блоков. Один из них, включающий системы верхних отделов мозгового ствола, сетевидной, или ретикулярной, формации, а также образования древней (медиальной и базальной) коры, дает возможность сохранить известное напряжение (тонус), необходимое для нормальной работы высших отделов коры головного мозга; второй (включающий задние отделы обоих полушарий, теменные, височные и затылочные отделы коры) – сложнейшее устройство – обеспечивает получение, переработку и хранение информации, поступающей через осязательные, слуховые и зрительные приборы. Третий блок, занимающий передние отделы полушарий и в первую очередь лобные доли мозга, обеспечивает программирование движений и действий, регуляцию протекающих активных процессов и сличение эффекта действий с исходными намерениями. Все эти блоки принимают участие в психической деятельности человека и в регуляции его поведения, однако тот вклад, который вносит каждый из этих блоков в поведение человека, глубоко различен, и поражения, нарушающие работу каждого из этих блоков, приводят к совершенно неодинаковым нарушениям психической деятельности.

Если болезненный процесс (опухоль или кровоизлияние) выведет из нормальной работы образования верхних отделов ствола мозга (стенки мозговых желудочков) и тесно связанные с ними образования ретикулярной формации или внутренних медиальных отделов больших полушарий, у больного не возникает ни нарушения зрительного и слухового восприятия, ни каких-либо дефектов чувствительной и двигательной сферы, речь его остается прежней, и он продолжает владеть имеющимися у него знаниями. Однако заболевание приводит в этом случае к снижению тонуса коры головного мозга, а это проявляется в очень своеобразной картине нарушений: внимание больного становится неустойчивым, он проявляет патологически повышенную истощаемость, быстро впадает в сон, его аффективная жизнь изменяется, и он может стать либо безразличным, либо патологически встревоженным, страдает его способность запечатлевать и удерживать впечатления, организованное течение мыслей нарушается и теряет тот избирательный характер, который оно имеет в норме; нарушение нормальной работы стволовых образований, не меняя аппаратов восприятия или движения, может привести к глубокой патологии сознания человека…

Нарушение нормальной работы второго блока проявляется в совсем иных чертах. Существенной для поражения этих отделов мозга является высокая специфичность вызываемых нарушений; если поражение ограничено теменными отделами коры, у больного наступает нарушение кожной и глубокой (проприоцептивной) чувствительности: он затрудняется узнать на ощупь предмет, нарушается нормальное ощущение положений тела и рук, а поэтому теряется четкость его движений; если поражение ограничивается пределами височной доли мозга, может существенно пострадать слух; если оно располагается в пределах затылочной области или прилежащих участков мозговой коры, страдает процесс получения и переработки зрительной информации, а то время как осязательная и слуховая информация продолжает восприниматься без всяких изменений. Высокая дифференцированность (или, как говорят неврологи, модальная специфичность) остается существенной чертой как работы, так и патологии мозговых систем, входящих в состав этого второго блока головного мозга.

Нарушения, возникающие при поражении третьего блока, в состав которого входят все отделы больших полушарий, расположенные впереди от передней центральной извилины, приводят к дефектам поведения, резко отличающимся от тех, которые мы описали выше. Ограниченные поражения этих отделов мозга не вызывают ни нарушений бодрствования, ни дефектов притока информации; у такого больного может сохраниться и речь. Существенные нарушения проявляются в этих случаях в сфере движений, действий и организованной по известной программе деятельности больного. Сознательное, целесообразное поведение, направленное на выполнение определенной задачи и подчиненное определенной программе, заменяется либо импульсивными реакциями на отдельные впечатления, либо же инертными стереотипами, в которых целесообразное действие подменяется бессмысленным повторением движений, переставших направляться заданной целью. Следует отметить, что лобные доли мозга несут, по-видимому, еще одну функцию: они обеспечивают сличение эффекта действия с исходным намерением. Вот почему при их поражении этот механизм страдает, и больной перестает критически относиться к результатам своего действия, выправлять допущенные им ошибки и контролировать правильность протекания своих актов. Виден основной принцип функциональной организации человеческого мозга: ни одно из его образований не обеспечивает целиком какую-либо сложную форму человеческой деятельности, но вносит свой высокоспецифический вклад в организацию поведения человека…

Попытаемся сейчас посмотреть, что именно вносит та или иная зона мозга в протекание сложных психических процессов и что именно нарушается в их нормальной организации при ограниченных поражениях мозговой коры…

Мы выберем для анализа лишь две зоны коры головного мозга, функция которых известна нам более остальных, и на этих двух примерах попытаемся показать путь, который проделывает нейропсихология в изучении мозговых основ некоторых психических процессов.

Височные отделы коры головного мозга (точнее, те их области, которые выходят на наружную поверхность) с полным основанием рассматриваются как центральный аппарат анализа и синтеза слуховых раздражений. В неврологической литературе было хорошо известно, что двустороннее поражение этой зоны приводит к «центральной глухоте», а в самое последнее время исследованиями выдающегося советского физиолога Г. В. Гершуни, так же как и работами, проведенными в нашей лаборатории, было показано, что эти поражения делают невозможным восприятие коротких звуков и резко повышают пороги чувствительности к ним.

Однако процесс усвоения слуховой информации только начинается в этих наиболее простых отделах височной коры. Сигналы, дошедшие по волокнам слухового пути, возбуждают здесь миллионы специфических нервных клеток, которые, по-видимому, избирательно реагируют на различное качество слухового раздражения. Дальнейшая переработка этой звуковой информации протекает при ближайшем участии вторичных отделов звуковой коры, расположенных на внешней поверхности височной доли. Эта тончайшая работа не осуществляется корой обеих височных долей одинаково. Височная доля левого полушария мозга (у правшей) включается в большой аппарат, регулирующий движения ведущей правой руки и протекание речевых процессов, а задняя треть верхней височной извилины, связанная с зонами, участвующими в регуляции речевых артикуляций, становится аппаратом, позволяющим анализировать и синтезировать речевые звуки, выделять характерные для них признаки и синтезировать их в такие звуковые единицы (фонемы), которые составляют основу для звуковой речи. Нарушение фонематического слуха – основной симптом поражения височных отделов левой височной доли, но это нарушение неизбежно сказывается и на целом ряде психических процессов, для нормального протекания которых необходима сохранность фонематического слуха. Больные с таким нарушением, как правило, не могут хорошо понимать обращенную к ним речь: слова теряют свое отчетливое звучание; восприятие звуковых признаков, различающих смысл слов, теряется, слова легко превращаются в нечленораздельные шумы, значение которых больной безуспешно пытается понять. Серьезные затруднения испытывают эти больные и при повторении слов: разве можно успешно повторить слово, звуковые элементы которого становятся размытыми? По тем же причинам они оказываются не в состоянии с нужной легкостью находить название предметов и, что очень интересно, не могут и писать: нарушение фонематического слуха препятствует успешному выделению звуков, и больной, пытающийся записать слово, нагромождает большое число ошибок, которые отражают всю глубину того расстройства анализа звукового состава речи, которое вызвано поражением.

Существен, однако, тот факт, что расстройства, вызванные этим ограниченным очагом поражения, вовсе не носят разлитой, глобальный характер.

Автор не может забыть случая, когда бухгалтер, исгштавший кровоизлияние в левую височную долю и лишившийся способности четко воспринимать речь и писать, смог, однако, сдать годовой отчет: операции числами, как показали факты, требуют совершенно иных психологических условий и не включают в свой состав фактора фонематического слуха.

Совершенно иная картина возникает при локальном поражении систем теменно-затылочной (или нижнетеменной) области левого полушария. Эти образования коры формируются в развитии ребенка позднее всех остальных зон, они располагаются на границе корковых отделов зрительного, вестибулярного, тактильного и слухового анализаторов, преобладающее место в них занимают нервные клетки второго и третьего (ассоциативного) слоя, позволяющего объединять и кодировать возбуждения, приходящие из этих столь различных анализаторов. Поражение этих отделов коры, как это отмечали еще великие неврологи Хэд, Гольдштейн, приводит к тому, что больной оказывается не в состоянии совместить доходящие до него сигналы в едином целом, обеспечить ту возможность сразу воспринимать единые пространственные структуры, которую исследователи предложили назвать «симультанным синтезом». Именно в силу такого дефекта эти больные оказываются не в состоянии ориентироваться в пространстве, «отличать» правую сторону от левой. Четкое восприятие положения стрелок на часах, умение ориентироваться в географической карте становится для них недоступной задачей.

Этот основной физиологический акт приводит к нарушению ряда психических процессов, которые включают симультанный пространственный синтез как основную, необходимую, составную часть. Именно для этих больных, которые полностью сохраняют понимание отдельных слов и возможность письма, становится недоступным процесс счета, ведь чтобы произвести сложные операции сложения и вычитания, не говоря уже об операциях умножения и деления, необходимо сохранить внутреннюю матрицу, на основе которой производятся эти операции. Характерно, что эти же больные оказываются не в состоянии непосредственно охватывать ряд грамматических отношений и речевых конструкций. Например, «брат отца» или «отец брата», «весна перед летом» или «лето перед осенью» становятся для них трудно различимыми, тогда как другие речевые конструкции, например «собака испугала ребенка» или «мальчик пошел в кино», по-прежнему не вызывают у них сколько-нибудь заметных затруднений.

Та или иная форма психической деятельности может нарушаться при различных по локализации поражениях мозга, причем каждый раз она нарушается вследствие устранения то одного, то другого фактора, иначе говоря, нарушается по-разному. Это означает, что, прослеживая шаг за шагом, как именно страдает та или иная форма поведения при различных по локализации поражениях мозга, мы можем более полно описать, какие именно физиологические условия входят в ее состав и какую внутреннюю структуру она имеет. Можно привести много примеров, показывающих значение нейропсихологического исследования для анализа внутреннего состава таких психологических процессов, как восприятие и действие, речь и интеллектуальная деятельность.

Приведем пример, выбрав для этой цели нейропсихологический анализ процесса письма…

Проследим в самых беглых чертах, какие компоненты входят в состав акта письма и как письмо нарушается при различных по локализации поражениях левого (ведущего) полушария мозга.

Чтобы написать услышанное или внутренне задуманное слово, необходимо расчленить звуковой поток на составляющие его речевые звуки и выделить подлежащие записи элементы звуков речи – фонемы: именно они и будут обозначаться отдельными буквами. Чтобы провести эту работу, необходимо участие образований коры левой височной области. Мы уже видели, какое значение имеют эти центральные отделы слухового анализатора для выделения значащих элементов звуковой речи. Поэтому нас не удивит, что поражение этих отделов головного мозга неизбежно приводит к невозможности выделять звуки речи и изображать их буквами. Поражение левой височной области мозга у правшей вызывает поэтому тяжелые расстройства письма. Это относится к европейцам, а также к туркам, индийцам, вьетнамцам, но не имеет места у китайцев, у которых иероглифическое письмо изображает условными знаками не звуки речи, а понятия и у которых механизмы письма не вовлекают височных отделов коры!

Однако для выделения звуковых элементов речи – фонем – одного слухового анализа недостаточно. Вспомним, что для уточнения состава слышимого слова (особенно если это слово иностранного языка) полезно слышать его звучание в записи. Артикуляция незнакомого слова дает при этом новые – на этот раз кинестетические – опоры для его лучшего усвоения. Значит, в анализе звукового состава слова существенную роль играет и кинестетический аппарат. Это особенно ясно видно на первых этапах обучения письму. Когда одна из сотрудниц автора, наблюдавшая процесс письма у детей первого и второго года обучения, исключила их артикуляцию, предложив писать с широко открытым ртом или зажатым языком, процесс анализа звукового состава слова ухудшился и число ошибок в письме повысилось в 6 раз! Все это делает понятным, почему поражение нижних отделов постцентральной (кинестетической) области коры приводит к нарушению процесса письма, которое на этот раз носит иной характер: больной с таким поражением теряет четкую артикуляцию и начинает смешивать в письме различные по звучанию, но близкие по артикуляции звуки, записывая слово «халат» как «хадат», а «стол» как «слот». Нужны ли лучшие доказательства того, что артикуляция входит как интимная составная часть в процессе письма?

Процесс письма не заканчивается анализом звукового состава слова, которое нужно написать. Скорее это лишь начало требуемого пути. Когда звуки выделены из речевого потока и стали достаточно определенными, нужно перекодировать звуки на буквы, или, применяя принятые термины, фонемы на графемы. Однако этот процесс связан с иными физиологическими операциями и требует участия иных – затылочных и теменно-затылочных – отделов коры. Поэтому в случаях, когда поражение охватывает височно-затылочные отделы мозга, четкая координация фонем и графических образов исчезает, и больной начинает бесплодно искать нужную букву (оптическая аграфия). А когда поражаются теменно-затылочные отделы коры левого полушария и распадаются пространственные схемы, о которых мы говорили выше, написание найденной буквы распадается из-за пространственных расстройств.

Этот процесс перекодирования звуков в буквы не заканчивает акта письма. Ведь при нем нам нужно не только найти нужный звук и перекодировать его в букву, нужно еще и разместить звуки слова (а теперь и буквы) в нужной последовательности иногда задерживая написание сильно звучащей фонемы и передвигая на начальный план запись предшествующих ей, хотя и более слабых звуков; нужно, наконец, обеспечить плавную систему тончайших меняющихся движений, в которой состоит двигательный акт письма. Все эти процессы обеспечиваются, однако, иной мозговой системой последовательного, двигательного или артикулярного синтеза, который, как показали данные, включает нижние отделы премоторной зоны коры. Это становится особенно ясным из наблюдений, показавших, что поражение отделов, которые иногда обозначаются как передние отделы речевой зоны сохраняет возможность выделять отдельные звуки и обозначать их буквами, но приводит к существенному нарушению возможности синтезировать их последовательность. В результате такого поражения правильная позиция букв в слове теряется, раз возникший стереотип продолжает инертно повторяться, и больной записывает слово «окно» как «коно», повторяя такой стереотип и при записи иных слов.

Многочисленными опытами над животными и клиническими наблюдениями на человеке было показано, что разрушение лобных долей мозга приводит к прекращению программирования действия намерением и выполнение двигательного акта замещается инертными стереотипами, нацело потерявшими свой соотнесенный с целью осмысленный характер. Если присоединить к этому факт, что после массивного поражения лобных долей как животные, так и люди лишаются возможности сличить эффект действия с исходным намерением и у них страдает тот аппарат «акцептора действия», который, по мнению ряда физиологов, является важнейшим звеном интегративной деятельности, тот урон, который наносится поведению разрушением этого аппарата, становится совершенно очевидным. Автор не может забыть письма, которое писала знаменитому советскому нейрохирургу Н. Н. Бурденко одна больная с поражением лобных долей мозга. «Дорогой профессор, – начиналось это письмо, – я хочу вам сказать, что я хочу вам сказать, что я хочу вам сказать…» и 4 листка писчей бумаги были заполнены инертным повторением этого стереотипа.

Легко видеть, какая сложная картина выступает при нейропси-хологическом анализе письма и насколько отчетливо начинает вырисовываться сложный характер этого действия, включающий анализ звукового потока, уточнение звуков речи с помощью артикуляции, перекодирование фонем в графемы, сохранение системы пространственных координат при написании буквы, включение механизмов анализа последовательности элементов и торможения побочных движений и, наконец, длительного удержания направляющей роли исходной программы с корригирующим влиянием сличения с этой программой выполняемого действия. …

Анализ мозговой деятельности человека, и в частности анализ тех изменений, которые наступают в психических процессах после локальных поражений мозга, дает возможность подойти к решению еще одной задачи, ответ на которую всегда представляется очень трудным. Как относятся одни психические процессы к другим? Какие из них связаны общими факторами, какие же имеют между собой лишь очень мало общего? …

Нейропсихологическое исследование позволяет проникнуть во внутреннее строение психических процессов гораздо глубже, чем простое феноменологическое описание, и именно поэтому нейро-психологические и психофизиологические исследования начинают все больше и больше привлекать интерес, приходя на смену исчерпывающему свои возможности внешнему описанию поведения…

Природа. 1970. № 2. С. 20–28.

А. Р. Лурия

Язык и дискурсивное мышление

…Известно, что развитие психики в животном мире либо ограничивается передающимися по наследству сложными программами поведения, либо наряду с безусловными связями базируется на условно-рефлекторных связях, начиная от самых элементарных и кончая самыми сложными формами, которые и приводят к возможности экстраполяции непосредственных впечатлений.

Совершенно иные возможности открываются у человека благодаря языку. Владея речью, человек оказывается в состоянии делать выводы не только из непосредственных впечатлений, но и из общечеловеческого опыта поколений. Именно возможностью делать логические выводы, не обращаясь каждый раз к данным непосредственного, чувственного опыта, характеризуется продуктивное мышление человека, возникающее благодаря языку.

Рассмотрим этот процесс несколько подробнее…

Слово является средством абстракции и обобщения, созданным в процессе общественной истории человека. Сочетание слов или предложение является средством языка, которое не только дает возможность указывать на предмет и включать его в систему известных связей и отношений, но и обеспечивает выражение или формулировку мысли в виде развернутого речевого высказывания. В языке человека имеются объективные средства как для отвлечения и обобщения, так и для формулирования мысли, средства; они созданы тысячелетиями и являются основными орудиями формирования сознания. Средства языка направлены на то, чтобы обеспечить человеку возможность не только называть и обобщать предметы, не только формулировать словосочетания, но и обеспечивать новый, отсутствующий у животного процесс продуктивного логического вывода, который протекает на вербально-логическом уровне и позволяет человеку выводить следствия, не обращаясь непосредственно к внешним впечатлениям.

Сложившийся в течение многих тысяч лет общественной истории аппарат логического сочетания нескольких высказываний образует основную систему средств, лежащих в основе логического мышления человека. Моделью логического мышления, осуществляющегося с помощью речи, может являться силлогизм.

В типичном силлогизме имеются, как известно, две исходные посылки, т. е. два отдельных суждения, которые, однако, связаны друг с другом не только прямой последовательностью, но гораздо более глубокими логическими отношениями.

В наиболее простой форме силлогизма первая (большая) посылка заключает в себе известное общее суждение (суждение, имеющее всеобщий характер). Вторая (малая) посылка указывает, что данный объект относится именно к той категории, которая была сформулирована в большой посылке. В результате сочетания большой и малой посылок формулируется вывод, который делается на основании общего правила, что те закономерности, которые справедливы по отношению ко всей категории объектов, должны распространяться на все объекты, которые относятся к этой категории. Возьмем самый обычный силлогизм.

Драгоценные металлы не ржавеют.

Платина – драгоценный металл.

Следовательно, платина не ржавеет.

В чем заключается психологическая структура этого силлогизма? Что нужно для того, чтобы силлогизм стал основой операции логического вывода?

Прежде всего человек должен принять первое положение (или посылку), заключающее в себе общее правило. Это всеобщее суждение и служит основой для всех дальнейших выводов.

Вторая (малая) посылка указывает, что определенный конкретный объект относится именно к данному классу объектов и, следовательно, должен обладать всеми качествами объектов этого класса. Третья часть силлогизма – вывод – является результатом включения конкретного объекта в данную категорию; он констатирует, что этот объект обладает всеми указанными свойствами.

Таким образом, силлогизм как аппарат логического мышления, образованный в процессе общественной истории, позволяет сделать вывод только из этой данной системы логических связей, не опираясь ни на какие дополнительные материалы наглядного опыта. Наличие некоего «логического чувства» заставляет высокоразвитого человека, прослушавшего две первые посылки силлогизма, заполнить «логическую неполноту» и сделать конечный вывод, который и замыкает всю логическую систему.

Силлогизм представляет собой лишь один из сложных исторически сложившихся вербально-логических аппаратов логического мышления.

Логическое мышление человека обладает многообразными кодами или логическими матрицами, являющимися аппаратами для логического вывода и позволяющими получить новые знания не эмпирическим, а рациональным путем. Оно дает возможность вывести необходимые системы следствий как из отдельных наблюдений, которые с помощью языка включаются в соответствующую систему обобщений, так и из общих положений, которые формулируют общечеловеческий опыт в системе языка.

Возможность делать логические выводы, конечно, претерпевает изменения в процессе эволюции и в процессе онтогенеза. Если на первых этапах развития логического мышления процесс вывода из силлогизма путем соотнесения двух посылок в единую систему требует дополнительных развернутых опор, то на поздних этапах операции вывода становятся настолько привычными, что в психологии мышления одно время сложилось представление о том, что «логические переживания» или «логические чувства», являются какими-то врожденными особенностями духовной жизни. Так, некоторыми психологами Вюрцбургской школы подобные «логические чувства» трактовались как первичное свойство психической жизни, не опирающееся ни на наглядные образы, ни на речь, одинаково встречающееся у всех людей и носящее универсальный характер.

К таким «логическим чувствам» относились «переживания» логических фигур (типа: «целое – часть», «род – вид», «вид – род») и отношений («причины и следствия», «следствия и причины» и т. д.).

К таким же «логическим чувствам» относились и те переживания, которые возникают при сопоставлении двух посылок силлогизма (в виде чувства «логической неполноты», о котором мы говорили выше)…

Наша задача заключается в том, чтобы, с одной стороны, описать те психологические условия, которые лежат в основе операции логического вывода (и вызывают указанные выше «логические переживания»), с другой – в том, чтобы проследить, как развиваются эти операции вербально-логического вывода на различных этапах исторического развития сознания…

Три условия являются необходимыми для осуществления процесса логического вывода, т. е. вывода из сформулированного в первой посылке положения, без апелляции к дополнительным сведениям, полученным из непосредственного опыта.

Первое условие сводится к тому, чтобы положение, выраженное в большой посылке, действительно приобрело всеобщий характер и не допускало исключений.

Второе условие необходимо для того, чтобы большая посылка вызвала логическую операцию; оно заключается в наличии полного доверия к ней; субъект должен принять это положение, не составляя его с личным опытом.

Третье, едва ли не наиболее существенное, условие существует для того, чтобы продуктивный логический вывод из данных посылок стал возможным.

Необходимо, чтобы обе посылки – большая и малая – рассматривались не как два изолированных положения, а как положения, замкнутые в единую логическую систему. Если такая система не возникает и обе посылки будут восприниматься субъектом как два отдельных, изолированных положения, чувство «логической неполноты», о котором мы говорили раньше, не возникнет и никакая операция вывода из обеих посылок сделана быть не может.

Было бы ошибочно думать, что подобная единая логическая система, состоящая из двух взаимосвязанных посылок, появляется сразу и существует на всех этапах общественной истории человека. Есть все основания считать, что такое силлогическое мышление, независимое от личного практического опыта, могло возникнуть лишь на тех ступенях развития культуры, когда деятельность, осуществляемая с помощью языка, могла выделиться в особый самостоятельный вид теоретической деятельности, не зависящий от непосредственной практики.

Как на ранних стадиях онтогенеза, так и на относительно ранних стадиях общественно-исторического развития, когда теоретическая деятельность еще продолжала вплетаться в практическую деятельность, человек был не в состоянии оперировать системой логических отношений, имеющих форму силлогизма, и сделать из них теоретические выводы.

Остановимся на этом подробнее.

Онтогенез интеллектуальных процессов и, в частности, процессов логического вывода являлся предметом большого числа исследований. Особое место в этих исследованиях занимают работы Жана Пиаже и его учеников, которые за длительный период времени собрали большой экспериментальный материал. Эти работы достаточно хорошо известны, поэтому мы ограничимся их кратким резюме, введя их в контекст занимающей нас проблемы.

Широко известен описанный Пиаже и Инельдер факт появления у ребенка «закона постоянства» или «закона необратимости» только тогда, когда он оказывается способным оторваться от непосредственного впечатления и перейти на «операционную» фазу, включающую вербально-логические операции в их самом простом виде.

Как известно, этот факт заключается в следующем: если налить в широкий стеклянный сосуд жидкость, а затем на глазах ребенка перелить ее в высокий узкий сосуд, то совершенно естественно, что ее уровень повысится.

На вопрос: стало жидкости больше или нет? маленький ребенок 3–4 лет, суждения которого определяются непосредственным впечатлением, скажет, что жидкости стало больше (соответственно ее изменившемуся уровню) или реже – меньше (соответственно наглядно воспринимаемому диаметру узкого сосуда).

Только сравнительно поздно, когда ребенок оказывается в состоянии противостоять непосредственному впечатлению, такие ответы исчезают и уступают свое место «закону постоянства» или «закону необратимости» суждения о массе.

Отмеченная Пиаже зависимость ребенка младшего возраста от непосредственного впечатления отчетливо выступает в том, что ребенок оказывается еще не в состоянии сделать из своих наблюдений вывод, обладающий значением всеобщности. Для ребенка 3–4 лет операция вывода из одного положения, которое имело бы всеобщий характер, еще невозможна. Наблюдения показывают, что ребенок этого возраста делает основой для вывода не логическое обобщение, а свой собственный практический опыт, тесно связанный с его непосредственным впечатлением. У него еще не сформировались ни операция индукции, т. е. восхождения от частных фактов к закону, обладающему всеобщностью, ни операция дедукции, т. е. выведения частных выводов из общего положения. Место этих операций занимает у него непосредственное заключение по внешнему впечатлению, обозначенное Пиаже как операция трансдукции.

Так, наблюдая, что некоторые вещи тонут, а другие плавают, ребенок не подвергает еще свои впечатления дальнейшему анализу и говорит: «Эта вещь тонет потому, что она красная», «Эта тонет потому, что она большая», «Эта тонет потому, что она железная», «Лодки плавают потому, что они легкие», «Корабли плавают потому, что большие» и т. д. Правило выводится ребенком не из отвлечения и обобщения признака, а из непосредственного впечатления. Именно это и является основой для того синкретического мышления, которое было описано Пиаже и многими другими авторами.

В раннем детском возрасте не сформирована еще и операция вывода из силлогизма.

Как показали наблюдения, две посылки силлогизма воспринимаются маленькими детьми не как система, вторая часть которой включена в первую, а как два изолированных положения. Ребенок этого возраста еще не может принять такую большую посылку, как утверждение о всеобщности, включить в эту категорию вторую посылку и сделать из нее логический вывод. Вывод ребенка делается только на основании непосредственного опыта.

Иллюстрацией могут быть опыты, проведенные Пиаже. Детям дается силлогизм: «Некоторые из жителей города Н. – бретонцы. Все бретонцы города Н. погибли на войне. Остались ли еще жители в городе Н.?». Обычный ответ ребенка гласит: «Я не знаю, мне об этом никто не говорил».

Все эти факты позволили Пиаже выделить ряд стадий, которые проходит развитие вербально-логических операций в детском возрасте.

Пиаже указывает, что от двух до семи лет ребенок переживает первую стадию дооперативного мышления, когда выделение логических отношений еще невозможно, и выводы делаются на основании непосредственного опыта.

Второй стадией (от семи до десяти лет) является стадия конкретных операций. Логические операции появляются, однако они возможны лишь при наличии наглядного опыта, а не вне его.

Лишь в 11–14 лет, по мнению Пиаже, возникает третья стадия формальных операций, когда ребенок овладевает вербально-логическими кодами, обеспечивающими переходы от одного суждения к другому в формально логическом плане.

Эти данные Пиаже основаны на большом числе эмпирических наблюдений, однако есть основания сомневаться в том, что при правильно построенном обучении дети гораздо более раннего возраста не могут овладеть элементами теоретического мышления и использовать тот инструмент теоретического мышления, каким является силлогизм. Так, опыты, проведенные П. Я. Гальпериным и его сотрудниками, показали, что даже детей 5–6 лет можно обучить выводу из силлогизма, если придать этой операции развернутый характер и дать ребенку возможность овладевать некоторыми формами теоретического мышления, сначала опираясь на наглядные средства, а затем – на внешнее речевое рассуждение.

Прослеживая стадии формирования операции вывода из силлогизма, Пиаже показал, что на первом этапе ребенок трех – четырех лет еще совсем не оперирует общими положениями. На втором этапе (4–5 лет) он может уже оперировать случайными признаками, придавая им генерализованное значение. На третьем этапе ребенок (5–6 лет) начинает выделять существенные черты, и это дает основание для построения правила, обладающего всеобщностью. На четвертом этапе у ребенка 6–7 лет – это положение всеобщности начинает применяться достаточно прочно, и он уже может делать вывод из силлогизма. Эти положения подтверждаются данными, полученными в одной из работ, сделанных под руководством А. В. Запорожца.

Таким образом, на примере формирования операции силлогизма можно видеть переход от наглядного, конкретного мышления к теоретическому вербально-логическому мышлению.

Исследование развития мышления в онтогенезе дает ценный материал для анализа этапов овладения теоретическим, вербально-логическим мышлением. Однако в раннем онтогенезе созревание трудно отделить от обучения, так как эти процессы находятся в сложном соотношении. С другой стороны, на ранних этапах онтогенеза у детей еще не сложилась полноценная практическая деятельность, и поэтому вербально-логическое мышление не может быть независимым от наглядно-практического мышления…

Ценные данные о взаимоотношении практического и теоретического мышления могут быть получены при изучении изменения интеллектуальной деятельности в процессе общественно-исторического развития.

Попытки обратиться к анализу социально-исторического развития основных форм мышления делались неоднократно. Однако большая их часть исходила из теоретически неприемлемых позиций, и полученные этими исследователями данные, естественно, страдали существенными недостатками.

Одна группа исследователей считала, что все развитие мышления от непосредственных форм, связанных с практикой, до сложных форм теоретической деятельности характеризуется лишь различным кругом понятий и сводится к чисто количественным понятиям. Это, безусловно, упрощенное представление о формировании интеллектуальных процессов.

Другая группа исследователей, к которой примыкает известный французский психолог Леви Брюль, считает, что на ранних этапах развития мышления имеет дологический, магический характер. Эта точка зрения, разделявшаяся одно время большим числом исследователей, также явно неприемлема потому, что ее представители игнорируют реальные формы мышления, включенные в конкретную практическую деятельность. Они не связывают историческое развитие интеллектуальной деятельности с изменением способов хозяйства и форм общественной практики.

Научный подход к анализу развития мышления невозможен, если не исходить из тщательного исследования форм общественной жизни, которые характеризуют тот или иной этап исторического развития, и не связывать изменения в строении интеллектуальных процессов со сменой форм практики, что является основным исходным условием для формирования новых видов мышления.

В 1930–1931 гг. мы имели возможность провести в Средней Азии изучение особенностей познавательных процессов у людей, которые претерпевали быструю и радикальную смену общественноисторических условий жизни. В течение длительного времени они существовали в условиях почти натурального хозяйства, оставаясь неграмотными. В очень короткий период в результате социально-общественных сдвигов и культурной революции эти люди начинали включаться в культуру, их неграмотность была ликвидирована, элементарные формы индивидуальной экономической жизни были заменены коллективными формами хозяйства, что не могло не отразиться на их мышлении.

В тот период, когда проводилось исследование, наши испытуемые были неграмотны. Они умело вели хозяйство, требующее иногда очень сложных практических расчетов, связанных с использованием оросительных каналов; они обладали многими тонкими умениями в практической деятельности. Однако их теоретическое мышление не было еще в достаточной мере выделено в специальную форму деятельности. После введения коллективизации началась ликвидация неграмотности, овладение школьными навыками, участие в планировании собственной хозяйственной жизни, в выработке основных норм коллективной жизни. Все эти радикальные социальные изменения вызвали отчетливые сдвиги и в структуре интеллектуальных процессов.

Эти сдвиги стали предметом специального экспериментального исследования.

Одной группе испытуемых, еще не владевших грамотой, предлагалось сначала повторить силлогизм, состоящий из большой и малой посылок и вопроса, а затем сделать из него соответствующий вывод. Наблюдения показали, что ответы этих испытуемых были резко отличны от тех, которые характерны для взрослых людей, прошедших школьное обучение и имеющих известный опыт теоретического мышления.

Как правило, даже простое повторение силлогизма, состоящего из двух посылок (большой и малой), логически связанных друг с другом, затрудняло наших испытуемых. Так, предлагаемый им силлогизм «Драгоценные металлы не ржавеют; Золото – драгоценный металл; Ржавеет оно или нет?» – чаще всего повторялся как две изолированные фразы: «Драгоценные металлы ржавеют или нет?», «Золото ржавеет или нет?». Обе посылки воспринимались как два изолированных вопроса, логическое отношение большой и малой посылок еще не усваивалось.

Характерно, что даже те испытуемые, которые делали правильное заключение («Золото не ржавеет!»), обычно тут же делали, казалось бы, несущественное замечание, опирающееся на собственный опыт: «Да, я это знаю: у меня есть золотое кольцо, оно у меня уже долго, оно не ржавеет». Например, в ответ на силлогизмы «Все люди смертны, Мухаммед – человек, следовательно…» они отвечали: «Конечно, он умрет, я знаю, все люди умирают».

Подобное добавление («Я знаю») имеет большое психологическое значение, так как оно указывает, что на самом деле здесь имеет место не столько процесс вывода из силлогизма, сколько мобилизация готовых знаний. Силлогизм мобилизует собственный опыт, собственные знания, а не побуждает делать логический вывод из данных посылок.

Для того, чтобы проверить это положение, испытуемым давалось два ряда силлогизмов: одни были взяты из непосредственной практики наших испытуемых; другие имели чисто отвлеченный характер и были взяты из области, в которой испытуемые не имели никаких практических знаний. К силлогизмам первого типа принадлежал, например, следующий: «Во всех местах, где влажно и тепло, растет хлопок. В таком-то месте Н. не влажно и не тепло. Растет там хлопок или нет?» Примером второго типа силлогизмов мог быть такой: «На Дальнем Севере, где круглый год снег, все медведи – белые. Место Н. на Дальнем Севере. Медведи там белые или нет?».

Полученные результаты были очень различны и подтверждали предположение о том, что структура интеллектуальной деятельности наших испытуемых сильно отличается от обычной, а в их рассуждении преобладают не столько операции вывода из теоретических посылок, сколько мобилизация имеющегося практического опыта.

На первый из только что упомянутых силлогизмов испытуемые отвечали: «Да, конечно, наверное там хлопок расти не будет. Я ведь знаю, что хлопок растет только там, где тепло и влажно».

На второй тип силлогизма испытуемые, как правило, отказывались отвечать, заявляя, что они не имеют соответствующих знаний. Так, например, они отказывались делать выводы из силлогизма и просто заявляли: «Я там не был и не знаю; я обманывать не хочу, я ничего говорить не буду; спроси человека, который там бывал, он тебе скажет».

Таким образом, данные испытуемые не принимали теоретической посылки как имеющей всеобщее значение и не делали из нее соответствующих выводов. Они предпочитали делать выводы лишь на основании собственного практического опыта и были не в состоянии овладеть системой силлогистических отношений, если они не опирались на их практическую деятельность.

Однако эта ограниченность мышления уже отсутствовала у тех слоев населения, которые уже начали овладевать грамотой и активно участвовали в только что создававшихся формах коллективного хозяйства (вторая группа).

Для этих испытуемых вывод из силлогизма оказывался совершенно доступным, они легко заменяли процесс припоминания соответствующих сведений из своего прежнего опыта теоретической операцией – включением в силлогистическое мышление. Лишь в некоторых случаях они прибегали к конкретизации имеющихся данных, и их вывод из силлогизма носил смешанный характер, частично основываясь на системе логических отношений, частично – на собственном опыте. У третьей группы испытуемых, продвинувшихся в овладении культурой, вывод из силлогизма становится полностью доступным.

Операции логического вывода являются продуктом исторического развития, а не представляют собой какие-то первичные свойства мышления; на ранних ступенях общественного развития, с преобладающими наглядно-действенными формами практики, формально-логические операции вывода ограничиваются лишь пределами наглядной практики. Радикальная перестройка общественно-экономического уклада, ликвидация неграмотности, включение в культуру приводят не только к расширению круга понятий и овладению более сложными формами языка, но и к формированию аппаратов логического мышления, позволяющих выходить за пределы непосредственного опыта.

Итак, мы убедились в том, что язык не только позволяет глубже проникать в явления действительности, в отношения между вещами, действиями и качествами. Язык не только располагает системой синтаксических конструкций, которые дают возможность сформулировать мысль, выразить суждение. Язык располагает более сложными образованиями, которые дают основу для теоретического мышления и которые позволяют человеку выйти за пределы непосредственного опыта и делать выводы отвлеченным вербально-логическим путем. К числу аппаратов логического мышления относятся и те логические структуры, моделью которых является силлогизм…

Переход к сложным формам общественной деятельности дает возможность овладеть теми средствами языка, которые лежат в основе наиболее высокого уровня познания – теоретического мышления. Этот переход от чувственного к рациональному и составляет основную черту сознательной деятельности человека, являющейся продуктом общественно-исторического развития.

Язык и сознание. М., 1979. С. 252–264.

Ж. Пиаже

Генетический аспект языка и мышления

Мышление и символическая функция

Когда мы сравниваем ребенка в возрасте 2–3 лет, владеющего элементарными средствами вербального выражения, с ребенком в возрасте 8—10 месяцев, интеллект которого имеет еще сенсомоторную природу, т. е. располагает в качестве инструментов только восприятием и движениями, то на первый взгляд кажется очевидным, что язык глубоко преобразовал этот интеллект первоначальных актов и добавил к нему мышление. Во-первых, именно благодаря языку ребенок приобрел способность воспроизводить в памяти не воспринимаемые в данный момент ситуации, вышел за пределы ближайшего пространства и настоящего времени; он вышел за границы перцептивного поля, тогда как проявления сенсомоторного интеллекта почти целиком находятся внутри этих границ. Во-вторых, благодаря языку предметы и события оказываются доступными не только непосредственному восприятию, но включаются в систему понятий и отношений, которая, в свою очередь, обогащает знание о них. Короче говоря, возникает соблазн просто сравнить ребенка до и после овладения языком и, вслед за Уотсоном и многими другими, прийти к выводу, что язык есть источник мышления.

Но если внимательнее исследовать изменения, которые претерпевает интеллект в момент усвоения языка, то можно заметить, что этот последний не является единственной причиной таких преобразований. Из двух основных новоприобретений, о которых мы напомнили выше, одно может рассматриваться как начало представлений, другое – как начало схематизации представлений (концепты и т. п.), в противоположность сенсомоторной схематизации, которая распространяется на сами действия или на воспринимаемые формы. Таким образом, должны существовать другие средства, помимо языка, способные объяснять некоторые представления и некоторую схематизацию представлений. Язык является межличностным образованием и состоит из системы знаков (= произвольных или конвенциональных означающих). Но наряду с языком маленькому ребенку, который социально менее развит, нежели ребенок после 7–8 лет и тем более, нежели взрослый, необходима какая-то иная система означающих, более индивидуальных и более «мотивированных»: таковыми являются символы, самые обычные формы которых у маленького ребенка можно найти в символической игре или игре воображения. Символическая игра появляется почти одновременно с языком, но независимо от последнего и выполняет значительную роль в мышлении малышей, будучи источником индивидуальных представлений (одновременно когнитивных и аффективных) и схематизации представлений, также индивидуальной. Например, первая форма символической игры, которую я наблюдал у одного из моих детей, состояла в том, что ребенок притворялся спящим. Однажды утром, уже проснувшись и сидя в кровати матери, он заметил угол простыни, который напомнил ему угол его подушки (надо сказать, что для того, чтобы уснуть, ребенок всегда держал в руке угол подушки и брал в рот большой палец той же руки); тогда он схватил угол этой простыни, крепко сжал в руке, засунул большой палец в рот, закрыл глаза и, оставаясь сидеть, широко улыбнулся. Здесь перед ними пример представления, независимого от языка, но привязанного к игровому символу, который состоит из соответствующих жестов, имитирующих те жесты, которые обычно сопровождают определенное действие. Представленное таким образом действие ни в коей мере не является настоящим или актуальным и относится к контексту или ситуации, лишь вызываемым в памяти, а это и есть показатель «представления». Но символическая игра – не единственная форма индивидуального символизма. Можно назвать другую форму, которая возникает в этот же период и также выполняет весьма важную функцию в генезисе представления: это «отложенная имитация», т. е. такая имитация, которая осуществляется впервые тогда, когда соответствующая модель уже отсутствует. Так, одна из моих дочерей, принимая дома своего маленького друга, была крайне удивлена, увидев его разозленным, кричащим и топающим ногами. При нем она не отреагировала на его поведение, а после его ухода повторила всю эту сцену без тени раздражения или гнева.

В-третьих, можно пойти дальше и расклассифицировать на индивидуальные символы все возникающие в воображении образы. Образ, как мы теперь знаем, не является ни неким элементом самого мышления, ни прямым продолжением восприятия: он – символ предмета, и еще не возникает на уровне сенсомоторного интеллекта (иначе решение многих практических задач было бы значительно более легким). Образ может быть понят как интериоризованная имитация: звуковой образ есть лишь внутренняя имитация соответствующего звука, а зрительный образ есть результат некоторой имитации предмета или человека всем телом или движением глаз, если речь идет о форме маленьких размеров.

Итак, три типа индивидуальных символов, которые мы только что назвали, являются производными от имитации. Имитация выступает, следовательно, одним из возможных переходных явлений между сенсомоторным поведением и поведением, основанным на представлении, и она, естественно, не зависит от языка, хотя служит именно для овладения им.

Таким образом, мы можем принять, что существует некая символическая функция, более широкая, чем язык, охватывающая, кроме системы вербальных символов, систему символов в узком смысле этого слова. Поэтому можно сказать, что источник мышления надо искать в этой символической функции. Но столь же законно будет утверждать, что и сама символическая функция объясняется формированием представлений. Ставить же вопрос, символическая ли функция порождает мышление или мышление делает возможным возникновение символической функции – это все равно, что спрашивать, река дает направление берегам или берега реке.

Но поскольку язык – лишь особая форма символической функции и поскольку индивидуальный символ несомненно проще, чем коллективный знак, позволительно сделать вывод, что мышление предшествует языку и что язык ограничивается тем, что глубоко преобразует мышление, помогая ему принять устойчивые формы посредством более развитой схематизации и более гибкой абстракции.

Язык и «конкретные» операции логики

…Анализ формирования логических операций у ребенка показал, что они не возникают одновременно, образуя некоторый блок, а вырабатываются в два последовательных этапа. Пропозициональные операции (логика высказываний) с их особыми структурами целого, т. е. структурами решетки (матрицы) и группы из четырех преобразований (идентичность, инверсия, взаимооднозначное соответствие, соотносительность) в действительности появляются лишь к 11–12 годам и систематически организуются только между 12 и 15 годами. Начиная же с 7–8 лет можно наблюдать образование систем логических операций над самими объектами, их классами и отношениями, не касающихся пока пропозиций как таковых и образующихся только по поводу реального или воображаемого манипулирования с этими объектами. Этот первый комплекс операций, которые мы называем «конкретными операциями», состоит лишь из аддитивных и мультипликативных операций классов и отношений: классификаций, сериаций, соответствий и т. п. Но эти операции не покрывают всю логику классов и отношений и образуют лишь элементарные структуры «группировок», состоящих из полурешеток и несовершенных групп.

Таким образом, проблема взаимоотношения языка и мышления может быть сформулирована в связи с этими конкретными операциями в следующем виде: является ли язык единственным источником классификаций, сериаций и т. д., характеризующих форму мышления, связанную с этими операциями, или же наоборот, эти последние относительно независимы от языка?

Вот очень простой пример: все Птицы (= класс А) являются Животными (класс В), но не все Животные являются Птицами, поскольку существуют Животные не-Птицы (класс А'). Проблема заключается в том, чтобы выяснить, является ли язык, позволяющий группировать объекты в классы А, А', В, единственным источником операций А + А' = В и А = В – А' или у этих операций более глубокие корни, чем язык. Можно задать аналогичный вопрос по поводу сериаций А < B < C <… и т. д.

Изучение развития операций у ребенка позволяет сделать весьма поучительное заключение: операции по объединению (+) или разделению (—) классов или отношений являются собственно действиями прежде, чем становятся операциями мышления. До того, как ребенок научится объединять или разделять относительно общие и относительно абстрактные классы – такие, как класс Птиц или Животных, – он может классифицировать лишь наборы объектов, представленных в одном перцептивном поле, объединяемых или разделяемых посредством манипуляции, до того, как это делается посредством языка. Точно так же, прежде, чем ребенок сможет располагать в серии объекты, воспроизводимые только с помощью языка (например, в тесте Берта: «Волосы у Эдит светлее, чем у Сюзанны, и одновременно темнее, чем у Лили; у кого из троих волосы самые темные?»), он будет способен строить серии только в форме пространственных конфигураций, таких, как палочки возрастающей длины и т. п. Операции соединения, разделения и т. д. представляют собой, таким образом, координации между действиями, прежде чем они смогут быть преобразованы в вербальную форму, и не язык является причиной их формирования: язык бесконечно расширяет их власть, придает им «подвижность» и универсальность, которых бы они не имели без него, это очевидно, но он ни в какой степени не является источником этих координации…

Язык и логика высказываний

Теперь понятно, что конкретные операции классов и отношений ведут свое происхождение от собственно действий по объединению или разделению, но нам могут возразить, что пропозиционные операции (т. е. те, которые характеризуют «логику высказываний» с точки зрения современной логики) образуют, в противоположность этому, некий подлинный продукт самого языка. Действительно, импликация, дизъюнкция, несовместимость и т. д., которые характеризуют эту логику, появляются лишь к 11–12 годам, на таком уровне развития, когда рассуждение становится гипотетико-дедуктивным и освобождается от своих конкретных связей, приобретая всеобщность и абстрактность, необходимые исходные условия для которых нам может обеспечить, по-видимому, только вербальное мышление.

Мы нисколько не умалим той важной роли, которую язык фактически играет в формировании таких операций, но вопрос заключается не только в том, составляет ли он необходимое условие такого формирования, что мы, естественно, принимаем. Вопрос в том, является ли это условие одновременно и достаточным, т. е. обстоит ли дело так, что язык или вербальное мышление, достигшее некоторого достаточного уровня развития, порождают эти операции из ничего или же, напротив, они ограничиваются тем, что позволяют завершить некую структурацию, которая ведет свое происхождение от системы конкретных операций, и как следствие, через эти последние, от структур самого действия.

Если представить психологию операций, соответствующих логике высказываний, следует обращаться не к их логистической аксиоматизации и не к их простому перечислению в качестве операций, допускающих изолированное рассмотрение каждой; основная психологическая реальность, которая определяет психологический аспект таких операций, – это структура целого, объединяющая их в одну систему и характеризующая их алгебраическое использование («исчисление» высказываний).

В случаях, когда структура целого является сложной, она с необходимостью привязывается к операциональным структурам, свойственным уровню 7—11 лет (конкретные операции). В самом деле, эта структура состоит из некоторой «решетки» (матрицы) в том смысле, как это понятие определяется в общей алгебре. Психологическая проблема образования пропозициональных операций состоит, таким образом, в том, чтобы определить, как индивид переходит от конкретных элементарных структур (классификаций, сериаций, матриц с двойным входом и т. д.) к структуре решетки. Ответ на этот вопрос дать нетрудно: именно введение операций комбинаторики отличает некоторую решетку от простой классификации (такой, например, как зоологическая классификация)…

Вопрос, таким образом, состоит в том, чтобы выяснить, язык ли делает возможным операции комбинаторики, или же эти операции возникают независимо от языка. Данные генетической психологии не оставляют никаких сомнений на этот счет: эксперименты м-ль Инельдер и наши собственные, касающиеся развития операций комбинаторики (Пиаже, Инельдер, 1951), показывают, что эти операции складываются к 11–12 годам во всех областях сразу, а не только в вербальном плане. Так, например, попросив испытуемых сделать все возможные комбинации 3-х или 4-х жетонов разных цветов, констатируем, что до 11–12 лет комбинации остаются неполными и строятся бессистемно, тогда как после этого возраста испытуемый выполняет задание полностью, используя при этом определенную систему. Следовательно, было бы весьма трудно утверждать, что эта система есть некий продукт эволюции языка: наоборот, именно законченность операций комбинаторики позволяет субъекту дополнить свои вербальные классификации и привести их в соответствие с системой общих связей, образуемых пропозициональными операциями.

* * *

Можно констатировать, что язык не полностью объясняет мышление, поскольку структуры, которые характеризуют это последнее, уходят своими корнями в действие и в сенсомоторные механизмы, более глубокие, чем языковая реальность. Но все же очевидно, что, чем более сложными становятся структуры мышления, тем более необходимым для завершения их обработки является язык. Следовательно, язык – это необходимое, но недостаточное условие построения логических операций. Он необходим, поскольку без символической системы выражения, которой является язык, операции остались бы в состоянии последовательных действий и никогда не смогли бы интегрироваться в симультанные системы или системы, одновременно охватывающие совокупность однотипных преобразований. Без языка операции остались бы индивидуальными и находились бы тем самым вне регулирования, которое является результатом межличностного обмена и совместной деятельности. Именно в этом двойном смысле – в смысле символического сжатия и социального регулирования – язык необходим для выработки мышления. Между языком и мышлением, таким образом, существует следующий генетический круг: один из двух феноменов необходимо опирается на другой в согласованном формировании и беспрерывном взаимодействии. Но оба зависят в конечном счете от интеллекта, который предшествует языку и не зависит от него.

Психолингвистика / Под ред. А. А. Леонтьева. М., 1971. С. 325–335.

Д. Слобин

Язык, речь и мышление

Прежде всего, являются ли мышление и речь неразделимыми? Этот старый вопрос не получил до сих пор четкого ответа ни в философии, ни в психологии. Наиболее категоричный утвердительный ответ принадлежит Дж. Уотсону, основателю американской бихевиористской психологии: «По-моему мнению, мыслительные процессы являются просто моторными навыками гортани» (1913). Американский бихевиоризм на заре своего развития не признавал никаких промежуточных переменных между стимулом и реакцией. Утверждение Уотсона, что мышление – это не что иное, как скрытая речь, является ярким выражением этой тенденции.

Менее категоричную позицию занимают русские психологи, имеющие богатую историю. Одним из первых научную позицию по поводу этой проблемы определил в 1863 г. И. М. Сеченов, основоположник русской физиологии и учитель И. П. Павлова. Он писал, что, когда ребенок думает, он всегда при этом говорит. Мысль пятилетнего ребенка передается посредством слов или шепота, безусловно посредством движений языка и губ. То же самое часто происходит (а возможно, и всегда, но в различной степени) при мышлении взрослого человека.

Таким образом, русские психологи придерживаются мнения, что мышление и речь тесно связаны в детстве, а затем, по мере развития, мышление взрослого в известной мере освобождается от языка – во всяком случае, от явных или скрытых речевых реакций. Наиболее крупный вклад в разработку этой проблемы внес вьщающийся советский психолог Л. С. Выготский, работавший в 1930-е годы. Л. С. Выготский развивает мысль о том, что и в филогенезе, и в онтогенезе имеются элементы невербального мышления (например, «практическое» мышление при решении практических задач), а также элементы неинтеллектуальной речи (например, эмоциональные крики), и пытается проследить взаимодействующее развитие этих двух элементов вплоть до того момента, когда речь начинает обслуживать мышление, а мышление может отражаться в речи. …

Блестящие исследования развития познавательных процессов, проведенные Ж. Пиаже и его коллегами в Женеве, являются прямой противоположностью бихевиористской традиции. Согласно позиции, разделяемой школой Пиаже, развитие познавательных процессов осуществляется само по себе, а речевое развитие следует за ним или отражает его. Интеллект ребенка развивается благодаря взаимодействию с предметным миром и окружающими ребенка людьми. В той мере, в какой язык участвует в этом взаимодействии, он может способствовать развитию мышления и в некоторых случаях ускорять его, но сам по себе язык не определяет этого развития.

Однако прежде чем анализировать эти проблемы человеческого развития, мы должны установить, могут ли вообще какие-либо интеллектуальные процессы, познавательные процессы высшего порядка протекать без участия языка. Рассмотрим несколько примеров.

Прежде всего, мы не должны забывать о различии между языком и речью. Речь – это материальный, физический процесс, результатом которого являются звуки речи, язык же – это абстрактная система значений и языковых структур. Поэтому Уотсон вообще не рассматривает связи языка и мышления; он скорее отождествляет речь и мышление. Такие психологи, как Выготский и Пиаже, рассматривали мышление и речь в той степени, в какой речь участвует в передаче знаний людьми. Но, точнее, они рассматривали связь между языком и мышлением, взаимоотношения внутренних языковых и когнитивных структур. Для них это внутреннее употребления языка необязательно должно проявляться в артикуляторных движениях голосового аппарата.

Много аргументов было выдвинуто против категоричной гипотезы Уотсона (например, Osgood, 1952). Наиболее уязвимым следствием из гипотезы Уотсона является утверждение, что человек, лишенный возможности управлять своей речевой мускулатурой, должен потерять и способность мыслить. Поразительные данные, опровергающие этот вывод, приводит Кофер (Cofer, 1960).

Смит и его сотрудники (1947) изучали депрессивные и анестезирующие свойства яда кураре. Смит вызвался быть испытуемым в этом эксперименте. Один из видов кураре (d-тубокурарин) был введен Смиту внутривенно. Наступил полный паралич скелетных мышц, так что потребовался кислород и искусственное дыхание. Разумеется, в течение некоторого времени испытуемый был не в состоянии производить какие-либо двигательные или звуковые реакции. В своем отчете, продиктованном после прекращения действия яда, Смит утверждал, что голова у него была совершенно ясная и он полностью сознавал все, что происходило; он прекрасно изложил все, что ему говорили или делали с ним во время полного паралича. Он мог, очевидно, справляться и с простейшими задачами, если только мог найти какое-то средство коммуникации, например движение большим пальцем, после того как речь была потеряна. ЭЭГ была нормальной все время и соответствовала нормальной кривой.

Итак, от наивного отождествления речи и мышления можно отказаться. Но можно ли мыслить без внутренней речи – т. е. без какого-то внутреннего языкового опосредования, даже если оно не проявляется в явной или скрытой форме? Имеется целый ряд мыслительных процессов, которые можно считать доязыковыми или неязыковыми. Всем, вероятно, знаком малоприятный процесс поиска нужного слова или наиболее подходящего способа выразить свою мысль. Вряд ли кто-либо описал это явление лучше, чем психолог У. Джемс в своем знаменитом учебнике «Краткий курс психологии» (Jamec, 1892): «Допустим, мы пытаемся вспомнить забытое имя. Состояние нашего сознания весьма специфично. В нем существует как бы провал, но это не совсем провал. Эта пустота чрезвычайно активна. В ней есть некий дух искомого слова, который заставляет нас двигаться в определенном направлении, то давая нам возможность почти физически ощущать свое приближение к цели, то снова уводя нас от желанного слова. Если нам в голову приходит неверное слово, эта уникальная пустота немедленно срабатывает, отвергая его. Это слово не соответствует ей. Для разных слов эта пустота ощущается по-разному, при этом она всегда лишена содержания и именно поэтому ощущается как пустота. Когда я тщетно пытаюсь вспомнить, как звали Сполдинга, я осознаю себя гораздо дальше от цели, чем когда я пытаюсь вспомнить имя Боулса. Существует бесчисленное множество осознаний потребности, ни одному из которых нельзя дать название и тем не менее отличных друг от друга. Ритм слова, которое мы ищем, может присутствовать, не выражаясь при этом в звуках, или это может быть неуловимое ощущение начального гласного или согласного, которое, манит нас издали, не принимая отчетливых форм. Каждому из нас знакомо ощущение ритма забытого стихотворения, который неотвязно звучит в нашем сознании и который мы тщетно пытаемся заполнить словами…

А не задумывался ли читатель когда-нибудь над тем, какое мыслительное действие представляет собой наше намерение сказать что-то еще до того, как мы это сказали? Это весьма определенное намерение, отличное от всех остальных намерений, совершенно определенное состояние сознания; и все-таки какая часть его состоит из конкретных сенсорных образов, слов или предметов? Скорее всего, их нет! Мгновение – и слова, и предметы возникают в нашем сознании, антиципирующее намерение и чудо исчезают. Но как только начинают возникать в соответствии с этим намерением слова, оно приветствует и принимает их, если они соответствуют ему, или отвергает их, признавая неверными, если они не соответствуют ему. Единственно как можно назвать это, – намерение сказать то-то и то-то. Вероятно, добрая треть нашей психической жизни состоит из таких мгновенных предварительных представлений схем мысли, еще до того, как они выразятся в какой-то форме».

В какой-то форме существуют эти намерения и ощущения? Это, безусловно, мысли, и тем не менее они не имеют языковой формы. Зачем бы нам приходилось искать нужное слово, если эта мысль не что иное, как элемент внутренней речи? Эта проблема нашла весьма четкое выражение у Выготского: «…течение и движение мысли не совпадают прямо и непосредственно с развертыванием речи. Единицы: мысли и единицы: речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество. Легче всего убедиться в этом в тех случаях, когда работа мысли оканчивается неудачно, когда оказывается, что мысль не пошла в слова, как говорит Достоевский, на деле мысль имеет свое особое строение и течение, переход от которого к строению и течению речи представляет большие трудности…».

Выготский нарисовал картину предельно ясно, сказав: «Мысль не просто выражается в слове, а совершается в нем». Для Выготского внутренняя речь – это не просто беззвучное проговаривание предложений, как считал Уотсон, это особая форма речи, лежащая между мыслью и звучащей речью, как ясно сказал об этом Выготский в своей классической работе «Мышление и речь»: «Мысль не состоит из отдельных слов – так, как речь. Если я хочу передать мысль, что я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице, я не вижу отдельно мальчика, отдельно блузы, отдельно то, что она синяя, отдельно то, что он без башмаков, отдельно то, что он бежит. Я вижу все это вместе в едином акте мысли, но я расчленяю это в речи на отдельные слова. Оратор часто в течение нескольких минут развивает одну и ту же мысль. Эта мысль содержится в его уме как целое, а отнюдь не возникает постепенно, отдельными единицами, как развивается его речь. То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертывается сукцессивно. Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов».

Еще одну увлекательную линию доказательств того, что мысль в большинстве случаев независима от словесной формулировки, можно найти в замечаниях великих ученых, математиков и художников об их творческом мышлении. Небольшая книга Б. Гизлина «Процесс творчества» (Ghiselin, 1955) содержит много свидетельств существования некоторого начального «инкубационного» периода идей или проблем, за которым вдруг следует неожиданное решение, а потом творец сталкивается с огромной трудностью – перевести результаты своего мышления в словесную форму. Особенно интересны в этом отношении интроспективные наблюдения Альберта Эйнштейна (Ghiselin, 1955. Р. 43): «Слова языка, в той форме, в которой они пишутся или произносятся, не играют, как мне кажется, никакой роли в механизме моего мышления. Психические сущности, которые, по-видимому, служат элементами мысли, являются некими знаками или более или менее явными образами, которые могут «произвольно» воспроизводиться и комбинироваться.

Существует, конечно, определенная связь между этими элементами и соответствующими логическими понятиями. Ясно также, что желание прийти к логической связи понятий является эмоциональной основой этой довольно туманной игры с упомянутыми элементами. Но с психологической точки зрения эта комбинаторная игра занимает, по-видимому, существенное место в продуктивном мышлении – прежде чем возникает какая-то связь с логической конструкцией, выраженной в словах или каких-либо других знаках, которые могут быть переданы другим людям»…

Вот лишь немногие аргументы против отождествления мышления и речи. Очевидно, нельзя отождествлять мышление ни с речью, ни с языком. Но тем не менее язык играет важную роль в некоторых когнитивных процессах.

Психолингвистика / Под. ред. А. А. Леонтьева. М., 1971. С. 167–173.

О. Н. Усанова

Диагностика интеллектуальных и речевых нарушений у детей

Интеллектуальное развитие детей

…Интерес психологической науки к особенностям детей с нарушениями и другими проблемами в психическом развитии возник давно. Л. С. Выготский (1932) выдвинул тезис об общности основных закономерностей развития ребенка в норме и при патологии, что подтвердилось впоследствии в работах целого ряда исследователей. Общие закономерности развития прослеживаются как в созревании биологических, физиологических систем, так и в развитии психических функций. В работах Л. В. Занкова (1935), И. М. Соловьева (1957), Ж. И. Шиф (1965), Т. А. Власовой (1972, 1973), Т. В. Розановой (1978), В. И. Лубовского (1978), В. В. Лебединского (1985) и других подтверждено, что основные закономерности психического развития являются общими как для нормы, так и для отклонений в развитии. И в норме, и в патологии психическое развитие имеет поступательный поэтапный характер. Каждый этап завершается формированием определенных психических новообразований, которые становятся основанием психического развития на последующих этапах. В чередовании эволюции признаков со скачкообразным формированием новообразований в психике выступает одно из правил диалектики развития. Л. С. Выготский (1935) сформулировал положение о том, что наряду с первичными отклонениями в структуре дефекта в процессе нарушенного развития формируются вторичные отклонения. Исходя из представления о системном строении дефекта, вторичными Л. С. Выготский называл дефекты в развитии особенно тех функций, которые находятся в сензитивном периоде.

Как закономерность психического развития детей с первичными и вторичными отклонениями, Л. С. Выготский впервые в психологической науке рассматривал трудности их социальной адаптации, затруднения во взаимодействиях и взаимоотношениях таких детей с социальной средой (1934). Как показано Т. А. Власовой (1973), у таких детей наблюдается недостаточное развитие психических процессов, различные по характеру и глубине нарушения умственной деятельности, недостатки двигательной сферы, речевого развития, что приводит к нарушению познания окружающего мира, изменению способов коммуникации и нарушению средств общения, трудностям социальной адаптации и обеднению социального опыта.

Накопление в научной дефектологической и психологической литературе значительного фактического материала по особенностям развития детей с отклонениями в психическом развитии позволило Т. А. Власовой (1972) и В. И. Лубовскому (1978) проанализировать, систематизировать и обобщить его и выявить общие и специфические закономерности развития таких детей, а также дополнить эту систематизацию новыми положениями, полученными в собственных исследованиях.

Было установлено, что при восприятии раздражителей, действующих и на сохранный анализатор, у таких детей обнаруживается уменьшение скорости и объема принимаемой информации. У глухих такая закономерность до определенного времени проявляется по отношению к зрительному анализатору, в осязательном восприятии. С возрастом характеристика приема и передачи информации сохранными анализаторами приближается к норме, и в старшем возрасте многие глухие обгоняют нормальных детей по некоторым показателям развития тактильно-вибрационной чувствительности, имеющей значение компенсаторного механизма.

Теоретический и практический интерес представляет вопрос о причинах и механизмах ограничения приема и переработки информации неповрежденными анализаторами.

В. И. Лубовский и А. И. Мещеряков (1965) экспериментально подтвердили гипотезу о том, что это снижение уровня интеллекта вызвано некоторым общим недоразвитием динамики нервных процессов (в первую очередь их подвижности), возникающей в связи с дефектом какого-либо анализатора, а также вторичным влиянием межанализаторных связей на работу высших отделов каждого анализатора.

И в том, и в другом случае развитие функций сохранных анализаторов возможно до нормального уровня, но требует большего времени и специальной организации коррекционной работы. Снижение скорости приема всех видов информации и уменьшение ее объема, поступающего за единицу времени, а также искажение первичной информации особенно имеет место при аномальном развитии вследствие поражения центральной нервной системы.

В. И. Лубовский показал, что у детей с нарушениями психического развития всех категорий нарушено и хранение, и использование информации. В ряде исследований отмечаются особенности запоминания, характеризующиеся нестойкостью следов, привнесениями, искажениями запоминаемого материала.

Проведенные В. И. Лубовским исследования развития словесной регуляции действий у детей (1970, 1971) показали, что общую закономерность составляют недостаточность и специфические особенности словесного опосредования. В этой связи он рассматривает дефектность словесного опосредования как одно из проявлений нарушения психического развития ребенка. Недостаточное участие словесной системы обнаруживается при этом как в регуляции произвольных реакций, так и в других видах психической деятельности детей. Так, оно оказывает отрицательное влияние на процессы памяти и восприятия; узкие возможности словесного опосредования ведут к несовершенству узнавания объектов, дефекты словесного опосредования (исследования Л. В. Занкова) обусловливают запаздывание в развитии памяти.

В исследованиях восприятия слабовидящих детей показано, что непосредственный анализ зрительных сигналов может страдать меньше, чем словесный отчет о нем. Следствием перечисленных особенностей является тенденция к замедлению темпа развития мышления, в частности, процессов обобщения и отвлечения. Нарушение познания окружающего мира у детей во многом связано с замедлением у них формирования понятий. Это происходит потому, что для этого процесса у ребенка необходимо образование большего чем в норме количества единичных связей. Это – одна из закономерностей развития таких детей, вызывающая необходимость их специального обучения. Отклонения в развитии детей при благоприятных условиях обучения и воспитания корригируются, исчезая или приобретая иное качественное выражение.

Исследованиями в области специальной психологии, начиная с Л. С. Выготского (20-е годы), показано наличие у всех категорий детей, не имеющих текущего патологического процесса, потенциальных возможностей развития за счет формирования высших психических функций. Возможности компенсации, реализующиеся при благоприятных условиях коррекционного воспитания и обучения, сглаживают и в известной мере устраняют неравномерность психического развития у детей. Обнаружение этой важнейшей закономерности обусловило необходимость своевременной организованной помощи детям.

Наряду с закономерностями развития детей, подчеркивающими их трудности, существуют и закономерности продолжительного характера. Одна из них была выявлена В. И. Лубовским при изучении словесной регуляции действий у детей. Это – возможность выработки новых условных связей без участия словесной системы или чаще – при неполном, частичном словесном опосредовании. При нормальном развитии значение этой способности все уменьшается и все большую роль приобретает образование связей на основе опосредования словесной системой, словесным обобщением. У умственно отсталых детей эта способность имеет значение и в младшем школьном возрасте. Ее можно рассматривать как компенсаторный механизм, способствующий более легкому образованию условных связей.

Наличие этой особенности показывает, что развитие с нарушениями имеет закономерности, характеризующие как уровень отставания в развитии, так и уровень компенсации дефекта.

Правильное понимание общих и специфических закономерностей развития при конкретной форме нарушения зависит от знания характера первичного дефекта и закономерного влияния на образование вторичных отклонений, на формирование психики ребенка, которые в совокупности влияют на весь ход психического развития. Исследования разных групп детей с нарушениями психического развития показывают, что каждый вид развития имеет свои специфические особенности, обусловленные конкретным дефектом, отличающие одну категорию таких детей от других. Вариативность нарушений развития в пределах одного вида аномалий и в каждом индивидуальном случае зависит от таких психологических параметров дизонтогенеза, как функциональная локализация нарушения, время поражения взаимоотношения между первичным и вторичным дефектом, нарушение межфункциональных взаимодействий.

Выявление специфических особенностей развития, обусловленных конкретным видом дефекта, требует знания диагностических критериев отграничения одних состояний от других.

Изучение индивидуальных особенностей, характеризующих детей с нарушениями одного вида, уточняет представление об особенностях развития, связанных с определенным дефектом. Осмысление закономерностей нарушенного психического развития детей позволило на современном этапе достичь определенного уровня дифференциации сети специальных школ и школьных учреждений.

Решение задач исследования особенностей психического развития таких детей коренным образом связано с развитием представлений современной науки о мозге и, в частности, с разработкой научных идей А. Р. Лурия и его школы о структуре и локализации высших психических функций человека. Как доказано еще Л. С. Выготским, отправной точкой многих нарушений, дисгармоний и отклонений в психическом развитии детей являются аномалии в развитии их организма, тех или иных его подсистем или отдельных органов, как основы определенных нарушений нейрофизиологических, психофизиологических и других механизмов. В результате анализа общих принципов функционирования мозга как целого, как субстрата высших психических процессов, А. Р. Лурия удалось найти новые подходы к изучению работы мозга. Им выявлены общие принципы мозговой организации высших психических функций человека, позволяющие анализировать и предвидеть различные формы их нарушений в зависимости от локализации поражения. Он считал, что психологические феномены должны сопоставляться с физиологическими феноменами – сложными функциональными образованиями типа функциональных систем П. К. Анохина и его последователей.

В работах А. Р. Лурия (1970, 1973, 1975) анализируется системное строение мозга и раскрывается роль каждой из системных единиц в осуществлении сложных форм психической деятельности. Он выделяет три основных функциональных блока мозга, участие которых необходимо для осуществления любого вида психической деятельности: первый блок, обеспечивающий регуляцию тонуса и бодрствования; второй блок приема, переработки и хранения информации из внешнего мира; третий блок программирования, регуляции и контроля психической деятельности. Каждый из этих блоков вносит в психическую деятельность человека свой специфический вклад. При дефектах первого блока мозга, включающего системы верхних отделов мозгового ствола, ретикулярной формации и образования древней (медиальной и базальной) коры, снижается тонус мозговой коры, что приводит к повышенной ее истощаемости при разных видах деятельности, к неустойчивости внимания, нарушениям в аффективной сфере (человек становится безразличным, либо встревоженным).

При нарушениях работы второго блока мозга, куда входят задние, теменно-височно-затылочные отделы коры головного мозга, при сохранности сознания, общего психического тонуса и аффективной сферы специфически дифференцированно нарушается прием поступающей информации, ее переработка и хранение.

Нарушения, возникающие при поражении третьего блока, в состав которого входят все отделы больших полушарий, расположенные впереди от передней центральной извилины, приводят к патологии в сфере движений и организованной по известной программе деятельности. Поражение лобных долей приводит к нарушению механизма контроля, в результате чего у ребенка теряется способность контролировать правильность протекания психических актов. В некоторых случаях (при поражении префронтальных отделов коры) протекание движений остается относительно сохранным, но действия человека перестают подчиняться заданным программам, легко отщепляются от них, и сознательное целесообразное поведение, направленное на выполнение определенной задачи и подчиненное определенной программе, заменяется либо импульсивными реакциями на отдельные впечатления, либо же инертными стереотипами, в которых целесообразное действие подменяется бессмысленным повторением движений, неадекватных заданной цели. Изучение особенностей механизмов протекания и реализации высших психических функций при различных локальных поражениях мозга показало роль каждого из блоков мозга в сложной психической деятельности.

Системный подход к анализу психических процессов позволил А. Р. Лурия сделать вывод о том, что всякая форма сознательной деятельности всегда является сложной функциональной системой и осуществляется, опираясь на совместную работу всех трех блоков мозга, каждый из которых вносит свой вклад в осуществление психического процесса в целом.

Психологические параметры дизонтогенеза

Осуществив поиск психологических механизмов нарушений психического развития детей с опорой на модель нормальной психической деятельности и учетом двух взаимосвязанных линий развития – биологической и социально-психической, Л. С. Выготский (1936) определил направление психологического анализа психического дизонтогенеза.

В ряде научных работ раскрывается, например, причинная обусловленность изменения развития ребенка с отклонениями психического развития: наступившее в том или ином звене нарушение закономерно, именно в силу действия общих законов, влечет за собой изменение развития такого ребенка, что проявляется в отклонениях, различных по своему характеру, силе и значимости у каждой категории таких детей. Однако общим для всех случаев является то, что возникшие изменения оказывают влияние на весь дальнейший ход развития ребенка. В исследованиях В. В. Лебединского (1985) выделен ряд психологических параметров дизонтогенеза, позволяющих квалифицированно подойти к оценке его механизмов в трактовке нарушения психического развития.

Первый параметр связан с функциональной локализацией нарушения. В зависимости от этого выделяются 2 вида дефекта: частный и общий. Частный обусловлен нарушением или недостаточностью отдельных функций гнозиса, праксиса, речи; общий связан с нарушением регуляторных подкорковых и корковых систем.

Дисфункция регуляторных систем, проявляющаяся в снижении уровня бодрствования, психической активности, или в дефектах умственной деятельности, влияет на все стороны психического развития. Нарушения частных функций при прочих равных условиях более парциальны, чем нарушения общих функций и нередко компенсируются сохранностью регуляторных и других частных систем. При изучении любых отклонений в развитии требуется обязательный анализ состояния как общих, так и частных нарушений.

Любой высший психический акт, а особенно – высшие психические функции имеют одну задачу, но она может осуществляться целым рядом сменных звеньев. Если обратиться к работе высших психических функций ребенка, то естественно предположить, что при овладении новой функцией, а также конкретным действием или формированием навыка последовательно формируются разной степени сложности пути осуществления этой функции с участием сначала одних, более элементарных, а затем и других, более сложных, тонко дифференцированных отделов и участков коры головного мозга. Так как каждый участок мозга вносит свой вклад в решение той или иной задачи, в осуществление той или иной функции, то несформированность или недоразвитие одного из них приводит к полной или частичной невозможности одного из способов выполнения задания, но при этом отыскиваются возможности выполнить задание другими способами.

Таким образом, в исследованиях в большей или меньшей мере выявлены:

– общие закономерности нормативного и нарушенного (до аномального) психического развития;

– общие и специфические закономерности всех видов нарушений психического развития, отличающих их от нормативного развития;

– специфические закономерности развития разных категорий детей с проблемами психического развития, отличающие их друг от друга;

– некоторые индивидуальные особенности, характеризующие детей внутри одного вида нарушений в психическом развитии. Применение нейропсихологической теории к изучению детей с проблемами психического развития расширяет и углубляет возможности анализа. Детский мозг обладает большой пластичностью и способностью к компенсации дефекта. В связи с этим даже при наличии поражений в определенных отделах мозга и проводящих путях может не наблюдаться выпадения определенных функций. В детском возрасте, когда происходит становление и развитие функциональных систем мозга, сочетается нарушение систем и повреждений и функционально связанной с ней (по закону перестройки межфункциональных отношений в процессе развития). Это вызывает значительные трудности при диагностике. Необходимо выделение параметров анализа дизонтогенеза с целью его квалификации.

Второй параметр связан с временем поражения. Чем раньше произошло поражение, тем вероятнее явление недоразвития функции (Л. С. Выготский, 1956), при позднем поражении возникают явления повреждения с распадом психических функций. Чаще повреждаются те функции, формирование которых в онтогенезе завершается рано. Тенденцию к повреждению имеют функциональные системы с коротким временным циклом развития, в основном они бывают уже сформированы к рождению. Это подкорковые системы, в том числе – подкорковые звенья отдельных анализаторных систем. Корковые функции либо недоразвиваются, либо временно задерживаются в своем развитии. Это обусловлено тем, что системы, их обеспечивающие, имеют длительные периоды развития, связанные с воздействием социальной среды. Морфологическую базу этих систем составляют третичные поля коры головного мозга.

В развитии психики ребенка наблюдаются так называемые «сензитивные периоды», для которых характерны относительная устойчивость, баланс сформированных и неустойчивых систем. Это сензитивные периоды 0–3 года, 11–15 лет. В это время особенно велика возможность нарушений психического развития. (В сензитивные периоды психические функции характеризуются наибольшей интенсивностью развития и вместе с тем они наиболее уязвимы.)

Отставание в развитии носит неравномерный характер. При общем повреждении ЦНС в первую очередь страдают те функции, которые находятся в сензитивном периоде, а следовательно они наиболее уязвимы и ранимы; затем поражаются функции, которые связаны с поврежденной. Профиль психического развития аномального ребенка одновременно содержит в себе сохранные, поврежденные и задержанные в своем развитии функции.

Третий параметр дизонтогенеза характеризует взаимоотношения между первичным и вторичным дефектом. Л. С. Выготский, исходя из идеи системного строения дефекта, пришел к выводу о необходимости различать в аномальном развитии две группы симптомов: первичные – нарушения, непосредственно вытекающие из органической болезни (нарушения слуха и зрения при поражении органов чувств, детский церебральный паралич, локальные поражения корковых зон и т. д.), и вторичные, возникающие на основе первых (опосредованные в процессе социального развития).

Понятие «первичный дефект» рассматривается в психологической литературе и как нарушение, лежащее в основе клинической картины (А. Р. Лурия, Л. С. Цветкова), и как первичное нарушение операции, входящей в состав той или иной функциональной психологической системы. Выпадение одной из операций психологической системы (например, системы мышления, речи, восприятия и т. д.) – «первичный дефект» – приводит к вторичным нарушениям взаимодействующих звеньев системы (например, мышления, речи, восприятия и т. д.). Нарушение одной из операций (а следовательно – одного из уровней функционального блока) в силу тесных анатомических, функциональных связей ведет к дисфункции других уровней этого функционального блока, т. е. уровней, имеющих тот же принцип работы.

По мнению Л. С. Выготского, именно вторичный дефект является основным объектом психологического изучения. Анализируя влияние физического дефекта (слепоты, глухоты, слабоумия) на отношение человека к миру, он делает вывод о том, «что органический дефект, или порок, реализуется как социальная ненормальность поведения. Недостаток глаза или уха означает, прежде всего, выпадение серьезнейших социальных функций, перерождение общественных связей, смещение всех систем поведения. Поэтому проблему детской дефективности в психологии и педагогике надо поставить и осмыслить как социальную проблему, потому что социальный ее момент… на самом деле оказывается первичным и главным»[10].

Важнейшим фактором возникновения вторичных нарушений является социально-психологическая депривация. Наличие дефекта развития в связи с дефицитом комфортности и частыми ощущениями неуспеха ставит ребенка в особые условия, при которых ограничивается возможность общения, а следовательно затрудняются условия познания окружающей среды и приобретения жизненного опыта. При отсутствии помощи такому ребенку трудности его постепенно возрастают, что приводит и к выраженной педагогической запущенности, и к расстройствам эмоциональной и других сфер личности.

Таким образом, если на первых этапах развития ребенка главным препятствием к его обучению и воспитанию является первичный дефект, то при отсутствии коррекции развития в последующем ведущее значение начинают приобретать вторичные нарушения, связанные с затруднениями обучения, и именно они обусловливают социальную дезадаптацию. При своевременной психолого-педагогической коррекции улучшается социальная компенсация этой группы детей.

Четвертый параметр дизонтогенеза связан с нарушением межфункциональных взаимодействий в процессе аномального системогенеза.

Формирование любого качества высших психических функций происходит в результате перестройки их внутрисистемных отношений. Отношения между основными психическими функциями изменяются в связи с возникновением новых форм деятельности ребенка. Например, на ранних этапах развития ребенок мыслит так и то, как и что он воспринимает и запоминает, а на последующих этапах он воспринимает и запоминает так и то, что, как и о чем он мыслит.

Перестройка и усложнение функций протекают в определенной хронологической последовательности, обусловленной законом гетерохронии – разновременностью формирования функции с опережающим развитием одних по отношению к другим.

Изменчивость межфункциональнъгх связей обусловливает хроногенную локализацию функций. Выделение Л. С. Выготским этого принципа позволило ему указать направление изменений в процессе развития. При построении сложных иерархически организованных психических функций высшие, внося новый принцип работы, не повторяют низшего, а низшее перестраивается под влиянием высшего, становится зависимым от него. Отсюда вытекает утверждение о разной ранимости высших и низших звеньев на разных стадиях онтогенеза.

Каждая психическая функция имеет свою хронологическую формулу, свой цикл развития. В нем отражаются временные параметры сензитивного развития и периоды относительной замедленности формирования. Например, в младенчестве и младшем дошкольном возрасте у ребенка отмечается активное развитие восприятия, а затем речи.

Взаимодействие восприятия и речи становится главным в психическом развитии (ребенок пытается все замеченное сформулировать словесно, при этом речь сопровождает восприятие). В то же время относительно медленно развивается праксис ребенка. На более поздних этапах отношения между речью, восприятием и праксисом изменяются таким образом, что речь перестраивает восприятие, под влиянием речи оно становится дифференцированным. В патологии отмечается нарушение межфункциональных связей, наблюдаются диспропорции в развитии, отключения своевременности развития различных психических функций от типичных для данного возраста нормативов. Это обусловливает асинхронии развития. В основе асинхроний лежат два явления:

Ретардация – незавершенность, отставание в отдельных периодах развития, отсутствие эволюции ранних форм. Наиболее типичной иллюстрацией ретардации интеллектуального развития является олигофрения, когда ребенок с опозданием осваивает моторные навыки (ходьба, самообслуживание), приобретает речь, но в любом случае обнаруживает отставание в умственном развитии.

Р. Е. Левина (1936) описала детей с общим недоразвитием речи, у которых наблюдалось формирование и длительное сохранение автономной речи. Если в норме этот этап может занимать очень короткий период, то в данном случае речь развивалась не за счет замены автономной речи на обычную, а внутри самой автономной речи. Дети в течение длительного времени продолжали накопление автономных слов, включали их во фразы. Таким образом, у них фиксировался один из низших речевых этапов, в норме занимающий очень короткий период.

Акселерация – развитие, при котором одна из функций опережает сроки развития, значительно обгоняя типичную хронологию. (Например, чрезвычайно раннее – до года – изолированное развитие речи при раннем детском аутизме.)

Возможно сочетание акселерации и ретардации, например, активное развитие механической памяти и речи при отставании в умственном развитии (при гидроцефалии).

Асинхронии развития наиболее полно проявляются в периоды возрастных кризов, когда происходит активная перестройка психических процессов в ходе изменения социальных отношений ребенка.

Выделенные исследователями психологические параметры дизонтогенеза охватывают широкий спектр систематизированных характеристик нарушений психического развития, учет которых представляется важным для оценки психического развития детей разных категорий.

Взаимосвязь развития речи и других психических процессов

В формировании высших психических функций у ребенка как личности речь играет исключительную, ни с чем не сравнимую роль. Выполняя функцию общения ребенка со взрослым, она является базой для развития мышления; обеспечивает возможность планирования и регуляции поведения ребенка, организации всей его психической жизни, влияет на развитие личности в целом.

Онтогенетический путь развития ребенка, сначала в виде речевых реакций, претерпевает существенные изменения, которые относятся как к обогащению словарного запаса и совершенствованию структуры речи, так и к усложнению взаимодействия ее с другими высшими психическими функциями.

Изменения в развитии речи и ее предпосылок прослеживаются при анализе стадий (или периодов) психического развития ребенка. Понятие «стадия» отражает качественное изменение психики ребенка (или одной из ее сторон), закономерно и в определенной преемственности и последовательности наступающее в процессе развития.

Длительность и интенсивность каждой из них различна, а условные границы стадий определяются теми качественными изменениями, которые происходят в развитии психики ребенка. Так, за 1-й год жизни ребенок проходит 5 достаточно четко отличающихся друг от друга стадий. В течение 2-х лет (от 1 года до 3-х лет) – 3 стадии. В младшем школьном возрасте – 3–4 стадии. На каждой из этих стадий развитие речи и ее предпосылок имеет специфическое содержание и значение для общего психического развития ребенка. На каждой из стадий в психическом развитии ребенка возникают специфические новообразования. Рассмотрим изменения, которые возникают в речевом онтогенезе с точки зрения формирования взаимосвязей в развитии высших психических функций и совершенствования речевых возможностей ребенка.

В первый месяц жизни (период новорожденности и младенчества) у ребенка появляются специфические формы реагирования на внешние раздражители – слуховые и зрительные ориентировочные безусловные рефлексы. По терминологии Н. Л. Фигурнина и М. П. Денисовой, это «слуховое и зрительное сосредоточение». Ребенок начинает останавливать взор на предмете с одновременной задержкой движений.

К концу 1-го мес. на основе безусловных рефлексов у ребенка формируется реакция на звук человеческого голоса: он замирает, тормозятся его движения, а со временем на звук голоса появляется улыбка. Фиксирование предмета глазами или поворот головы в сторону звука с одновременным торможением хаотических движений являются первыми двигательными актами, носящими характер поведения.

Этот тип реагирования – появление реакции на звук человеческого голоса, улыбки на разговор Л. С. Выготский предлагает считать моментом перехода от новорожденности к грудному возрасту (2-й период новорожденности).

В конце первого – начале второго месяца жизни ребенок начинает реагировать на ухаживающего за ним взрослого, выделяя его из окружающих. Эта новая форма реагирования названа «комплексом оживления», что является первой специфической формой реагирования ребенка на человека.

В процессе такого реагирования рассматривание лица матери соединяется у ребенка с реакцией на звучание ее голоса, и таким образом соединяются зрительный образ и акустический сигнал. В специальных исследованиях показано, что ребенок постепенно начинает выделять близких, что проявляется в появлении комплекса оживления при контакте с матерью и другими близкими взрослыми. В исследовании, проведенном С. Ю. Мещеряковой, показано, что активность ребенка в реакции на игрушку увеличивается на 480 % (!), если в этой предметной ситуации участвует близкий взрослый. Этот прирост составил всего 10 % в присутствии просто знакомого человека. При этом ребенок делает попытки совместного восприятия человека и предмета: поворачивается то к нему, то к игрушке, указывает взрослому на игрушку взглядом, издает звуки удовольствия.

Начиная со 2-го месяца жизни, восприятие ребенка сопровождается и связывается со звуковой (но еще не речевой!) реакцией, с восприятием образа (например, лица матери) и акустического сигнала (звука ее голоса) постепенно соединяется с ответной реакцией ребенка, что в конечном итоге приводит к социальной регламентации врожденных звуковых реакций.

В период новорожденности у ребенка формируются специфические реакции в ответ на речевое воздействие со стороны взрослого, что проявляется в возникновения сосредоточенности на зрительный и слуховой (в том числе речевой) раздражитель; в появлении положительных эмоциональных реакций на взрослого человека и появлении реакции на звук человеческого голоса.

На этом же этапе развития используется крик, который носит безусловно-рефлекторный характер и является для окружающих сигналом его биологического дискомфорта, т. е. выступает средством коммуникации.

• Наиболее важными качественными изменениями в развитии ребенка со 2-го месяца жизни и до года являются: формирование устойчивой реакции на звук человеческого голоса и лица (2–3 мес.); появление лепета (5–8 мес.); появление первых слов, выражающих желание (10–12 мес.). В этот период развития дети начинают устойчиво выделять из окружающих свою мать, а шестимесячные дети уже различают «своих» и «чужих», по-разному на них реагируя. Развиваются и специфические доречевые формы общения ребенка с окружающими.

С одной стороны, ребенок, реагируя на речь взрослого, научается выделять предметы из окружающей среды, знакомится с их существенными признаками. Это делает восприятие предметов более устойчивым, а многократное сочетание действий с предметом и обозначением его словом поднимает психическое развитие ребенка на новую более высокую ступень. С другой стороны, у ребенка постепенно формируются предпосылки к овладению активной речью.

Эти предпосылки содержатся уже в дословесной коммуникации ребенка, в его «протоязыке», т. е. мимико-экспрессивных средствах коммуникации. «Протоязык» имеет существенное значение для становления детской речи, так как в нем, как показано в специальных исследованиях (Е. И. Исенина, 1986 и др.), закладываются функции речевого знака.

В классической периодизации развития детской речи доречевой период делится на периоды гуления (2–5 мес.) и лепета (5—11 мес.). Нередко развитие звуковой стороны детской речи прослеживается, начиная с момента гуления, а звуковые проявления этого периода интерпретируются как закономерное звено усвоения фонетики (и соответственно – как средств речи этого периода). Однако, звуки, издаваемые ребенком при гулении, характеризуются случайностью, аморфностью, неопределенностью аргументаций, не соответствуют звукам родного языка. Поэтому отнести их к речевым средствам невозможно. Нельзя, однако, не признать, что сам факт появления их в эмоциональном общении со взрослым в составе «комплекса оживления» свидетельствует о развитии сложного по составу действия, имеющего задачу общения со взрослым, но осуществляемое особыми неречевыми средствами.

В возрасте около 4-х месяцев у ребенка возникает синтагматическая организация речи, которая заключается в соединении отдельных артикуляций в линейную последовательность с модуляцией по тембру и высоте. Возникает лепет, т. е. первичное звуковое оформление речевых проявлений ребенка.

Появление лепета в виде «псевдослога», соответствующего слоговой структуре, означает, что у ребенка сформировался физиологический механизм слогообразования, автономный по отношению к другим речевым механизмам (Н. И. Жинкин). Сформированное^ этого средства «говорения» дает возможность появления «некоего эквивалента слова» (поток речи распадается на отрезки, состояние из нескольких слогов и объединенные акцентуацией, мелодикой, единством уклада артикулярных органов).

Функция «псевдослова» заключается в это время в выражении той или иной потребности, того или иного субъективного отношения к внешнему миру без какой бы то ни было предметной отнесенности.

Отдельные слова, имеющие объективную предметную отнесенность, возникают у ребенка в 7–8 месяцев, а с 11 месяцев до года наблюдается значительное увеличение активного словаря ребенка, что прослеживается как общая закономерность нормального речевого развития, независимо от усваиваемого языка.

В целом количество слов, употребляемых детьми на первом году, очень невелико. По данным Ф. И. Фрадкиной, дети активно используют в 10 мес. – 1–5 слов; 11 мес. – 3–8 слов; 12 мес. – 7—16 слов.

Рост количества понимаемых и активно употребляемых слов идет за счет тех слов, которые употребляются взрослым в совместных действиях с ребенком.

В различных исследованиях рассматриваются пути накопления словаря ребенка раннего возраста и роль различных анализаторов в этом процессе.

По данным З. И. Барабашовой, которая изучала роль различных анализаторов в образовании условных связей на словесные раздражители у детей раннего возраста, связь слова с предметом легче всего возникает при воздействии на зрительный анализатор. Результаты ее исследований показывают, что ориентировочная реакция ребенка на зрительный раздражитель является значительно более стойкой, чем на слуховой. В ее опытах показано, что при десятом предъявлении раздражителя ориентировка со зрительного анализатора в 86 % детей является еще интенсивной, в то время как со слуховым анализатором у 66 % детей ориентировка быстро угасает. На 20-м раздражителе ориентировочная реакция со зрительного анализатора угасает только у 18 % детей, в то время как со слухового анализатора ориентировка практически участвует у всех.

Таким образом, зрительное восприятие и рассматривание предметов вместе с называнием их взрослыми является существенным стимулом развития речи ребенка. Одновременно ребенок повторяет за взрослыми слова, относящиеся к предмету.

Повторяя словесное обозначение предмета, ребенок выделяет его из ряда других предметов, делает его объектом своего активного внимания. В результате таких действий внимание под влиянием слова начинает приобретать все более произвольный характер.

Наблюдение явлений, обозначаемых словом, изменяет и восприятие ребенка. Г. Л. Розенгардт-Пупко показала, какую роль играет слово в формировании восприятия и запоминания ребенка в течение первых двух лет жизни: слово не только постепенно вычленяется из комплекса остальных раздражителей, воспринимаемых ребенком, но под его влиянием восприятие ребенка раннего возраста и его память приобретают новые черты, позволяя ребенку выделять существенные признаки предмета, делая восприятие предметов обобщенным и константным и формируя новые возможности его четкой и дифференцированной памяти.

На протяжении всего первого года жизни нарастает своеобразное противоречие между все растущей потребностью ребенка в общении и ограниченными возможностями доречевого общения. Это противоречие разрешается возникновением специфически человеческих речевых форм общения, что проявляется сначала в появлении отдельных слов, употребляемых ребенком вместе с мимико-экспрессивными средствами речи.

Развитие восприятия ребенка, а позднее и его перцептивной деятельности связано с развитием движений. Особенно ярко эта связь проявляется до года. Уже к 3-й неделе при нормальном развитии у ребенка устанавливается конвергенция глаз (согласованный поворот обоих глаз и сведение их осей на фиксируемом предмете). На 30—32-й день жизни для него становится возможным прослеживание предмета взором справа налево и обратно; к концу 2-го месяца ребенок следит за предметом, движущимся в разных направлениях, даже на расстоянии 4–5 м. Внимание ребенка привлекают чаще ярко окрашенные движущиеся предметы. Раньше всего младенцы начинают различать красный цвет (опыты Н. И. Красногорского показали, что это доступно младенцам 3-х мес.), во второй половине года заметно, что ребенок различает красный, желтый и сине-зеленый цвета. Протягивая руки к привлекающему его предмету, ребенок упражняется в хватании, на основе чего формируются зрительно-двигательные связи.

Сроки появления слуховой чувствительности у ребенка установить сложно, но отмечено, что первыми реакциями, свидетельствующими о том, что ребенок ощущает звуки, является вздрагивание век, рук, непроизвольные движения мышц и туловища в ответ на звуки. Реакция на звуки человеческого голоса в норме появляется на 10—12-й день. На 2-м мес. звук человеческого голоса может вызвать торможение двигательного или пищевого рефлекса, на 4-м мес. ребенок не только слышит звук, но и локализует его в пространстве (поворачивает голову в сторону звука), ребенок научается различать интонацию, а наивысшим его достижением к году является формирование фонематического слуха, позволяющего дифференцировать речевые звуки. Все это вместе постепенно подводит ребенка к возможности дифференцированно воспринимать и понимать человеческую речь.

Анализ речевого развития ребенка на первом году жизни показывает важнейшую роль взаимодействия в развитии речи и других высших психических функций. В течение первого года жизни у ребенка прослеживается постепенное совершенствование предпосылок развития речи и формирование ее начал на фоне широкого взаимодействия восприятия речи взрослого, развития зрительного восприятия и двигательной сферы ребенка.

К концу 1-го года жизни ребенок овладевает рядом функций:

• возникает и развивается понимание речи взрослых;

• появляется умение самостоятельно произносить первые слова;

• возникает умение посредством слова управлять восприятием и действием.

Развитие речи изучалось многими авторами. Большое внимание уделялось анализу темпов накопления словарного запаса у ребенка…

Однако, количество слов в речевом запасе еще не свидетельствует о речевых возможностях ребенка, об использовании их как средств общения. В случаях, когда общение ребенка не стимулируется, круг его взаимоотношений очень узок, речевой запас может быть пассивным. Важным показателем в этом отношении являются попытки связать слова во фразу (с 1 г. 6 мес. до 1 г. 8 мес.), употребление глаголов в повелительном наклонении (иди, дай) – эти однословные фразы выражают желание ребенка.

К 1 г. 10 мес. – 2 г. словарь ребенка значительно вырастает. Существительные в нем составляют приблизительно 63 %, глаголы – 23 %, другие части речи – 14 %, союзов нет (данные А. Н. Гвоздева).

Конец 2-го года знаменует начало нового этапа в развитии речи. Основным его содержанием является развитие грамматической стороны речи.

Начинается усвоение грамматического строя, по данным А. Н. Гвоздева, около 1 г. 3 мес. Первый период развития длится до 1 г. 10 мес. В это время ребенок употребляет сначала предложение, состоящее из аморфных слов-корней, которые употребляются в неизменной форме, затем однословные, а позже и двухсловные предложения. Второй период развития грамматического строя – от 1 г. 10 мес. до 3 лет. В это время у ребенка формируются различные грамматические категории, расширяется круг и употребляемых им фраз, усваиваются флективные отношения и служебные слова для выражения синтаксических отношений. Из общего количества союзов, употребление которых отмечено у детей до 7 лет, в период до 3-х лет усваивается около 40 % (из 39 усваивается 15 союзов).

Речь ребенка в пределах диалогической формы приобретает довольно связный характер и позволяет ему выражать многие отношения.

Совершенствуется система падежных отношений в речи. К трем годам ребенок овладевает почти всеми падежами и всеми предметными отношениями, которые ими выражаются. Раньше всего (до 2 лет 2 мес.) усваиваются речевые формы, обозначающие отношения объекта действия, орудия, цели, отношение лица, к которому направляется движение, отношение совместного действия. Такая последовательность и приоритет усвоения этих категорий связаны с предметным содержанием деятельности ребенка, с тем, что эта деятельность производится совместно со взрослым.

«Тот факт, – пишет Д. Б. Эльконин, – что именно падежные формы, в которых находят свое выражение межпредметные отношения, усваиваются раньше других грамматических категорий, показывает ведущее значение предметной деятельности ребенка и его общения со взрослым для процесса усвоения языка»[11].

В ряде исследований, посвященных изучению закономерностей формирования грамматического строя речи у детей, показано, что понимание грамматических форм (падежных окончаний, суффиксов, приставок и т. д.) формируется не сразу. Вначале то или иное объективное отношение выражается средством лексики языка при опоре на конкретно воспринимаемую ситуацию, затем выделяется грамматическая форма, выражающая эти отношения еще при наличии предметной ситуации, наконец, происходит отвлечение и обобщение обозначаемых данной грамматической формой отношений. В течение трех лет ребенок проделывает грандиозную работу по усвоению родного языка, овладевая различными функциями и средствами речи.

Овладение речью служит основой для всего психического развития ребенка в этот период.

Г. Л. Розенгардт-Пупко было проведено сравнительное изучение процессов восприятия у детей с нормально развитой речью и отставших в речевом развитии. Оказалось, что основные операции восприятия выше у детей с нормально развитой речью. Различия проявились уже на уровне тождества. Эти различия особенно ярко сказались там, где слово-название должно было выступить со стороны обобщающей функции. В одной из серий экспериментов, названной «Предмет и количество», ребенку предлагалось обобщить однородные предметы (игрушки) и изображение на картинках, представленных в одном и сразу во многих экземплярах, либо обобщить разнородные предметы, представленные в одном и том же количестве. Во второй серии, названной «Целый предмет и его часть», ребенку представлялась возможность выбрать либо к целому предмету его часть, либо целый предмет, но не однородный с образцом.

Данные исследования показывают, что в операциях выбора, требовавших элементарного обобщения, дети, владеющие речью, стоят значительно выше своих сверстников с отставанием в развитии речи. Особенно показательно количество исправляемых самими детьми решений, показывающее неустойчивость операции выбора в том случае, когда она не опирается на обобщение, заключенное в слове.

В работе В. Р. Лурия и Ф. Я. Юдович «Речь и развитие психических процессов у ребенка» изучалось влияние речи на развитие всех психических процессов и формирование практической и игровой деятельности ребенка. В работе показано, что овладение словесной системой перестраивает все основные психические процессы у ребенка и что слово оказывается, таким образом, мощным фактором, формирующим психическую деятельность, совершенствующим отражение действительности и создающим новые формы внимания, памяти воображения, мышления и действия.

С появлением слова, которое не только обозначает предметы окружающего мира, но и абстрагирует, выделяет нужные признаки, обобщает воспринимаемые сигналы, относя их к определенным категориям, систематизируя непосредственный опыт, изменяется весь процесс формирования психики.

Роль слова проявляется в том, что перестраивается восприятие мира, человеческое сознание переводится со ступени непосредственного, чувственного опыта на ступень обобщенного, рационального познания. Речь, являясь для ребенка основным средством общения, становится и средством углубленного анализа и синтеза действительности, «внешним регулятором поведения» (терминология И. П. Павлова). Появившись, слово входит в состав почти всех основных форм психической деятельности ребенка, участвуя в формировании восприятия и памяти, побуждения и действия. В работе А. Р. Лурия и Ф. Я. Юдович убедительно показано, что вся эта перестройка зависит от организации общения ребенка и развития его предметной деятельности. Мысль о том, что речь играет решающую роль в формировании психических процессов, впервые высказал Л. С. Выготский. Он выдвинул идею, что основным путем анализа развития высших психических функций является исследование той перестройки психических процессов, которая совершается под влиянием речи. Ему принадлежит цикл исследований о развитии понятий в детском возрасте, где показано, что характерные для ребенка формы общения начинаются с таких, где обобщение ряда предметов определяется непосредственным впечатлением и кончается такими формами, при которых каждый процесс анализа и синтеза действительности опосредуется словом, выделяющим нужный признак и относящим принимаемый предмет к определенной категории.

В специальных исследованиях экспериментально прослеживается процесс формирования активного внимания, которое постепенно начинает строиться при направляющем участии слова. Процесс развития памяти превращается в акт опосредованного словом, активного, произвольного запоминания. Анализ развития высших психических процессов, имеющих сложное функциональное строение, обнаруживает, что они построены при участии речи.

Исследования показали значение речи для формирования психических процессов и позволили не только проследить основные этапы развития речевой организации сложных психических процессов, но и сделать вывод о том, что психическое развитие человека имеет в своих истоках речевое общение ребенка со взрослым и что «функция, разделенная раньше между двумя людьми, становится затем способом организации собственного поведения ребенка».

Итак, в период раннего детства (1–3 года) ребенок приобретает речь, которая становится важнейшим стимулом его психического развития. В это же время возникает дифференцированная система отдельных психических функций с определенной структурой, в центре которой лежит восприятие. Изменение системы отношений функций друг к другу стоит в прямой и очень тесной связи со значением слов, которое начинает опосредовать психические процессы. В процессе усвоения способов употребления предметов и средств общения – языка – происходит развитие сознания ребенка и отдельных психических функций.

Дошкольный возраст (3–7 лет)

На третьем году жизни совершенствуются движения ребенка, формируются навыки самообслуживания, развивается игра, продолжается формирование речи. Хотя в это время роль взрослого продолжает оставаться ведущей, и сам ребенок еще очень беспомощен, постепенное развитие на третьем году жизни делает его более самостоятельным, что проявляется в том, что каждый ребенок в сфере своей практической жизни в пределах своих возможностей стремится действовать без помощи взрослых, проявлять некоторую независимость от них.

В трудах Л. С. Выготского отмечается, что единство мышления и речи возникает в результате развития и является характерным для человеческой интеллектуальной деятельности. В исследованиях Л. А. Венгера, В. С. Мухиной доказано, что к началу школьного обучения (6-летний возраст) у детей на основе речи формируются зачатки понятийного, словесно-логического мышления. Идея тесной взаимосвязи мышления и речи получила свое развитие в научных исследованиях.

Итак, речь тесно взаимодействует со всеми психическими функциями, становясь постепенно базой для развития мышления, влияет на развитие личности в целом. Поэтому столь важно комплексное (и прежде всего психологическое) обследование речи учащихся массовой средней школы, среди которых значительно число лиц с недостаточной ее сформированностью (третьим уровнем недоразвития речи, по Р. Е. Левиной). Такие дети пользуются развернутой фразой, но у них наблюдается фонетико-фонематические и лексико-грамматические нарушения: недостатки произношения звуков и нарушения слоговой структуры слова, неправильное или неточное употребление слов, ошибки в падежных окончаниях, смешивание временных и видовых форм глаголов, ошибки в согласовании и управлении. Дети чаще всего пользуются простыми предложениями и испытывают большие затруднения в употреблении распространенных и сложных предложений. В основном дети понимают обиходную речь, но при этом обнаруживается незнание некоторых слов и выражений, смешение смысловых значений слов, близких по звучанию. Границы III уровня недоразвития речи четко определены, тогда как среди детей с III уровнем общего недоразвития речи степень выраженности недоразвития отдельных функций речи неодинакова. По мнению Т. Б. Филичевой и Г. В. Чиркиной, у старших дошкольников с недоразвитием речи словесно-логическое мышление отстает, у них возникают затруднения с операциями анализа и синтеза, сравнения и обобщения. Эти затруднения во многом определяются недоразвитием обобщающей функции речи и обычно успешно компенсируются по мере коррекции.

В нашей совместной с Т. Н. Синяковой работе (1982) выявлена неоднородность группы детей с общим недоразвитием речи III уровня как по проявлению речевого расстройства, так и по внутренним механизмам, обусловливающим внешние проявления недоразвития речи.

Подчеркивается, что количественные показатели развития невербального интеллекта у этих детей колеблются преимущественно в пределах от нормы до низкой границы нормы. Несформированность некоторых знаний и недостаточность самоорганизации речевой деятельности влияет на процесс и результат мыслительной деятельности учащихся. В этой работе привлекается внимание к необходимости дифференцированного подхода к детям во время их обучения.

У детей с нарушениями речи наблюдается изменение в способах коммуникации, что проявляется, прежде всего, в том, что, например, нарушение речевого общения у многих из них ведет к активизации невербальных (мимических, жестовых) средств коммуникации. Наиболее общим в характеристике речевого общения детей, с проблемами психического развития, является ограничение их способности к приему и переработке информации.

Ими с трудом усваивается информация, которая адресована к пораженному анализатору. Выявлено, что при всех видах нарушений речевого развития:

• уменьшается объем информации, которая может быть принята в единицу времени, он снижен в той или иной мере по сравнению с нормой. Следовательно, для приема равного объема информации требуется больше времени, чем для обычных детей;

• нарушается точность принимаемой информации и замедляется ее переработка, так как повышаются пороги чувствительности анализаторов, что приводит к увеличению уровня шумов. Исследование проблемы в целом имеет теоретическое и практическое значение, так как расширяет границы познания сущности нормального и дисгармоничного развития, определяет практическую направленность психологической диагностики психического развития.

Знания общего и специфического в психическом развитии ребенка с тем или иным дефектом является одним из кардинальных условий, определяющих содержание и организацию коррекционно-воспитательной работы для каждой категории таких детей.

Это имеет прямое отношение и к детям с недоразвитием высших психических функций. Среди таких детей немалое число с интеллектуальным и речевым недоразвитием.

Дети с проблемами психического развития. М., 1995. С. 76—106.

О. Н. Усанова

Специальная психология как наука

Предмет и задачи специальной психологии

Успехи психологической науки, дефектологии, медицины и потребности практики коррекционной работы с аномальными детьми создали почву для формирования новой отрасли знаний – специальной психологии.

Специальная психология возникла и развивалась как пограничная область знаний, тесно связанная с общей психологией, медициной, педагогикой и ориентированная на теоретическую и практическую дефектологию. Как любая наука, являющаяся самостоятельной отраслью человеческого знания, специальная психология имеет свой особый предмет – закономерности развития и проявлений психики различных групп аномальных детей; объект изучения – дети с врожденными или приобретенными нарушениями психического и физического развития – аномальные дети (от греч. anomalos – неправильный). В широком смысле слова аномальными могут считаться дети, имеющие более или менее выраженные нарушения в своем физическом или психическом развитии, однако практически термин «аномальные дети» применяется для обозначения той категории детей, которые вследствие серьезного психического или физического дефекта должны воспитываться и обучаться в специальных учебно-воспитательных учреждениях. Понятие «аномалия развития», применяется в отечественной дефектологии, входит в круг понятий, объединяемых термином «дизонтогения», которым обозначают различные формы нарушений онтогенеза, включая и ранний постнатальный, ограниченный теми сроками, когда морфологические системы организма еще не достигли зрелости. Значение термина «дизонтогения» более широкое по сравнению с понятием «аномальное развитие», так как оно обозначает отклонения всей структуры организма от нормы, кроме того понятие «аномальное развитие» описывает только один вид дизонтогений, обусловленный, как правило, уже завершенным болезненным процессом или неблагоприятными социальными факторами.

В зависимости от факторов, оказавших влияние на специфику развития аномального ребенка, определяется основная модальность дизонтогенеза, обусловленная тем, страдают ли первично зрение, слух, моторика, речь, интеллект, что соответствует принятой в дефектологии классификации аномалий развития с выделением групп детей с недостатками:

– слуха (глухие, слабослышащие, позднооглохшие);

– зрения (слепые, слабовидящие);

– интеллекта (умственно отсталые);

– речи (логопаты);

– опорно-двигательного аппарата;

– с задержкой психического развития;

– с комбинированными дефектами.

Потребности дефектологии определили круг задач специальной психологии. По содержанию научной и практической направленности они могут быть объединены в несколько основных групп:

Первая группа – общенаучные теоретические задачи, касающиеся проблем развития психики аномального ребенка. Среди них можно выделить такие направления изучения:

1) раскрытие закономерностей развития и проявлений психики общих для нормальных и аномальных детей (N – A);

2) раскрытие общих закономерностей развития, присущих всем аномальным детям (А);

3) раскрытие специфических закономерностей развития и проявлений психики разных групп аномальных детей (А1, А2, А3…);

4) установление зависимости развития и проявлений психики от характера, механизмов и степени выраженности аномалии (А11, А22, А33…);

Вторая группа задач – это изучение аномалии формирования и развития конкретных форм психической деятельности и ее психических процессов у разных групп аномальных детей, т. е. изучение закономерностей формирования личности; умственной деятельности; речи, восприятия, памяти.

Третья группа задач спецпсихологии – выявление путей компенсации дефекта развития психики в целом и разных видов психических процессов.

Четвертая группа задач – это разработка научных основ методов и средств обучения разных групп аномальных детей, теоретическое обоснование конкретных путей их обучения.

Решение этих основных задач возможно в ходе исследования целого ряда частных проблем в отдельных областях специальной психологии (например, психологии глухих, умственно отсталых, детей с нарушениями речи и т. д.). Выяснение того, например, какова зависимость отдельных психических процессов (восприятия, памяти и т. д.) от функционального состояния анализаторных систем, как различные аномалии психического развития влияют на становление личности аномального ребенка, как сужение сенсорной сферы и двигательные расстройства влияют на потенциальные возможности аномальных детей и другие частные вопросы, определяя и расширяя знания об особенностях психического развития аномальных детей разных категорий, определяет решение общих вопросов специальной психологии.

Теоретические истоки специальной психологии

…Систематическая разработка проблем специальной психологии связана с именем выдающегося советского психолога Л. С. Выготского, который в конце 20-х годов начинал исследования в этой области знаний в Экспериментально-дефектологическом институте. Идеи Л. С. Выготского, развитые впоследствии его учениками, оказали большое влияние на формирование специальной психологии как науки.

Выделение Л. С. Выготским системы дефектов (первичный, вторичный) и их иерархии в значительной степени определило системный подход к изучению аномального ребенка, который отражает необходимость поиска связей между нарушениями психического развития (влияние отдельных изменений на структуру развития в целом). Экспериментальными исследованиями, проведенными в НИИ дефектологии, было доказано, что первичный дефект вызывает многочисленные и сложные вторичные изменения в психике аномального ребенка и в развитии его личности. Было установлено, что благодаря специальному обучению и воспитанию происходит коррекция психического развития аномальных детей, при этом одним из существенных факторов, обеспечивающих ее эффективность, является время начала коррекционной работы: ранние сроки направленного педагогического воздействия способствуют более полному раскрытию потенциальных возможностей ребенка. Это оказало влияние на организацию помощи аномальным детям, в частности, на открытие специальных учреждений для аномальных детей разных возрастных групп.

Исследования Л. С. Выготского положили начало не только научному анализу системного строения различных психических процессов, но и разработке теоретического обоснования путей компенсации нарушенных психических функций у аномальных детей. На основании этих исследований им были обозначены пути и сформулированы принципы обучения аномальных детей, исходя из задач специальной школы, основной из которых объявлялась «установка на норму», приобщение аномальных детей к активному участию в жизни, развитие их сотрудничества с нормально развивающимися детьми. Таким образом должна была реализоваться выдвинутая Л. С. Выготским идея о социальной компенсации дефекта.

Большое влияние на развитие всей психологической науки и становление специальной психологии оказало учение Л. С. Выготского о соотношении обучения и развития. Он показал, что обучение становится развивающим только при условии, когда оно несколько опережает психическое развитие ребенка. Согласно этому тезису, в процессе обучения необходимо опираться не только на уровень актуального развития, т. е. на сформированные психические функции, но и на «зону ближайшего развития» (термин Л. С. Выготского), т. е. на психические функции, находящиеся в стадии формирования. Фундаментальные идеи Л. С. Выготского о системном строении высших психических функций, их системной мозговой организации и социальной обусловленности, а также о соотношении обучения и развития послужили базой для создания теории специальной психологии в целом и отдельных ее разделов.

Специальная психология является самостоятельной отраслью психологической науки. Как уже было сказано, она изучает закономерности развития психики различных групп аномальных детей. Однако, у каждой категории аномальных детей структура дефекта, его механизмы, возможности компенсации и влияние на социальную адаптацию значительно различаются между собой, поэтому при общности задач спецпсихологии, задачи, разрабатываемые каждой из ее разделов, имеют свое конкретное содержание и специфические отличия…

Психология детей, имеющих нарушения речи, формируется на базе логопедии. Это относительно молодой раздел специальной психологии, хотя первые исследования в этой области проводились еще на начальных этапах развития логопедии. Так, в 1936 г. Р. Е. Левина описала нарушение межфункциональных взаимодействий (ретардацию развития) у детей с грубым недоразвитием речи (феномен формирования и длительной стабилизации автономной речи). На примере анализа становления и преобразования автономной речи как факультативного образования на ранних этапах онтогенеза Р. Е. Левина раскрыла возможности изучения межфункциональных перестроек высших психических функций и диспропорции в их развитии, что внесло вклад в разработку теории уровневой функциональной организации психических процессов.

Систематическое изучение психического развития неговорящих детей (алаликов) дало возможность создать психологическую классификацию алалий (Р. Е. Левина, 1952). Таким образом, было накоплено значительное количество фактов, отражающих особенности психического развития детей с речевой патологией. В последующие годы акцент внимания исследователей, занимающихся изучением речевой патологии, был смещен на изучение структуры и механизмов речевых нарушений, а также разработку путей их преодоления. Психологическим исследованием развития детей с речевой патологией уделялось меньше внимания, однако наблюдения специалистов за развитием высших психических функций у детей способствовали накоплению фактического материала. В последние годы интерес к проблемам специальной психологии в логопедии значительно возрос. Целенаправленно ставятся и разрабатываются вопросы, связанные с изучением психического развития детей с патологией речи с позиций системного анализа психики, основываясь на представлениях о взаимоотношении между первичным и вторичным дефектом, а также о межфункциональных взаимодействиях в процессе аномального системогенеза, сформулированных Л. С. Выготским (И. Т. Власенко, Е. Ф. Соботович, Г. В. Чиркина, О. Н. Усанова, Ю. Ф. Гаркуша, Э. И. Царгуш и др.). Это создает предпосылки для выделения раздела специальной психологии – логопсихологии.

Взаимосвязь специальной психологии с другими науками

Круг взаимодействия специальной психологии с другими науками достаточно широк. Так, психологическое изучение нормальных и аномальных детей в аспекте их развития, начатое еще

Л. С. Выготским, сближает детскую, педагогическую и специальную психологию, а изучение общих закономерностей развития нормальных и аномальных детей обуславливает связь специальной и общей психологии. Специальная психология является отраслью общей психологии. Но если общая психология изучает закономерности строения и развития психики в норме, то специальная психология изучает те же закономерности при аномальном развитии. Связи специальной и общей психологии вытекают из общности определения науки, методов изучения, квалификации изучаемых явлений в единых понятиях.

Взаимодействие специальной психологии с другими отраслями психологической науки расширяются по мере дифференциации психологии в целом. Так, начиная с 70-х годов у нас в стране по инициативе А. Р. Лурия интенсивно развивается детская нейропсихология, которая представляет собой качественно новую ступень в изучении проблемы «мозг и психика». Изучение особенностей мозговых механизмов высших психических функций у детей с локальными поражениями мозга, проводимое в рамках нейропсихологии, позволило выявить закономерности хроногенной локализации высших психических функций, о которой писал Л. С. Выготский (1934). Общепсихологическое положение Л. С. Выготского об «изменчивости межфункциональных связей и отношений» в процессе формирования высших психических функций привело к возможности указать направление изменений в процессе развития «вверх» – на еще не сформировавшиеся функции и «вниз» – на уже сложившиеся и на зависимость характера изменений в развитии от времени воздействия патогенного фактора. Эти выводы в значительной мере повлияли на развитие психологической диагностики и разработку научных основ обучения аномальных детей.

Широкие связи специальной психологии и других областей психологической науки расцениваются неоднозначно, поэтому вопрос о самостоятельности специальной психологии как науки окончательно не решен. Некоторые авторы (В. В. Богословский, А. Г. Ковалев, А. А. Степанов) считают специальную психологию частью патопсихологии, обосновывая это тем, что и та, и другая наука изучает различные формы нарушения нормальной психической деятельности людей, различные нарушения психического развития. (По их мнению, предметом патопсихологии, в частности, как и предметом специальной психологии, являются нарушения психической деятельности.) Однако с этим нельзя согласиться. Специальная психология отличается от патопсихологии тем, что она изучает патологию формирования и развития психической сферы у детей с аномалиями развития в то время как патопсихология изучает структуру и закономерности распада сформировавшейся психической сферы и личности субъекта. Известно, что процессы развития и распада психической деятельности протекают по разным законам и имеют качественные особенности, не позволяющие говорить об однородности отдельных уровней распада и развития. Следовательно, изучение этих закономерностей должно вестись дифференцированно. Кроме того, специальная психология ориентирована на нужды дефектологии и «обслуживает» ее теоретические и практические потребности, а патопсихология направлена на разрешение задач, поставленных перед ней практикой психиатрической клиники. В связи с этим включение специальной психологии в патопсихологию представляется неправомерным.

Неразрывна и взаимообусловлена связь специальной психологии и педагогики и ее раздела – специальный педагогики. Взаимосвязь этих наук выражается в том, что одна из задач специальной психологии – разработка психологического обоснования вопросов и воспитания детей с аномалиями развития на основе знаний о специфике их развития, обоснование структуры специальных дошкольных и школьных учреждений, определение направления образования и трудовой подготовки, обоснование применения технических средств обучения аномальных детей.

Достижения специальной психологии позволяют учителю-дефектологу увидеть возрастные и индивидуальные особенности детей с аномалиями развития, увидеть перспективы, потенциальные возможности развития аномальных детей, найти эффективные пути и методы работы с ними. Известно, что научная специальная педагогика может совершенствовать свои дидактические и методические принципы и строить систему обучения и воспитания только исходя из знания групповых (обусловленных аномальными факторами) возрастных и индивидуальных особенностей детей, изучаемых специальной психологией. Поэтому главная задача спецпсихологии заключается в том, чтобы опережать педагогическое исследование, исходя, с одной стороны, из тех новых возможностей, которые открывают перед ней современные теоретические и экспериментальные достижения общей психологии, а с другой – из самостоятельного «видения» психологических проблем, возникающих в области обучения и воспитания. Такое самостоятельное «видение» педагогических проблем является первым условием для того, чтобы спецпсихология смогла повысить действенность своего влияния на педагогику и практику обучения и воспитания этого контингента детей.

Не менее тесными являются связи специальной психологии с медициной. Они диктуются тем, что эти науки имеют общий объект изучения: ребенок с врожденными и приобретенными нарушениями психического развития, но отличаются по предмету изучения. Наиболее тесно спецпсихология связана с разделами неврологии, психиатрии и физиологии. Интеграция спецпсихологии, неврологии и физиологии дает возможность для качественно новой оценки состояния психического развития аномальный детей. Создание теории функциональных систем, разработка теории динамической локализации функции в коре головного мозга (П. К. Анохин, А. Р. Лурия) определило принципиально новый подход к анализу аномалий развития и нарушений формирования высших психических функций у аномальных детей. Исходным стало утверждение о том, что «функция» является сложной деятельностью, в результате которой та или иная задача может решаться с привлечением разных средств и которая опирается на сложную функциональную систему совместно работающих отделов коры головного мозга; каждый отдел головного мозга – прежде всего его коры – включается в эту функциональную систему, вносит свой вклад в осуществление этой деятельности (А. Р. Лурия, 1972). Нарушение функциональной системы зависит от ряда факторов, влияющих на структуру нарушения и его механизм. Достижения неврологии в области изучения структуры и функции нервной системы позволяют установить механизмы нарушений при аномальном психическом развитии, а следовательно соотнести структуру нарушения с возможностями компенсации дефекта и прогнозировать потенциальные возможности развития аномальных детей.

Взаимосвязь спецпсихологии и психиатрии обусловливает более глубокое понимание сущности нарушений отражательной деятельности мозга. Однако признание того, что спецпсихология является психологической наукой, определяет ее отграничение от медицинских наук. Медицинская наука изучает причины, наиболее типичные симптомы и синдромы заболеваний, закономерности их появления и чередования, проводит анализ критериев прогноза болезни, а также определяет ее лечение и профилактику.

Специальная психология изучает закономерности недоразвития психической деятельности и формирование личности в условиях аномального развития в сопоставлении с нормой, квалифицирует эти особенности развития в понятиях современной психологии, разрабатывает теоретические основы коррекционного обучения и воспитания аномальных детей.

Таким образом, специальная психология, являясь отраслью общей психологии, имеет широкие связи со многими науками.

Фундаментальной основой этих связей является общность объекта изучения, которым является человек и его деятельность во всем многообразии ее проявлений, детерминированная социальными, психическими, физиологическими, патологическими и многими другими условиями. Такие связи спецпсихологии являются существенным фактором ее развития. Оценивая важность взаимодействия спецпсихологии с другими науками, необходимо четко представлять ее задачи и предмет изучения с тем, чтобы не происходило размывания границ науки.

Методологические позиции и принципы специальной психологии

…Важное значение для понимания аномального развития имеет принцип детерминизма. Он означает, во-первых, что все психические явления, как и психика в целом, понимаются как явления причинно обусловленные объективной действительностью, как отражение этой действительности; во-вторых, что все психические явления рассматриваются как обусловленные деятельностью мозга; в-третьих, данный принцип предполагает при изучении психических явлений обязательное установление причин, которые вызвали эти явления. Детерминизм в его философском понимании означает, что внешняя причина не определяет непосредственно реакции человека, а действует через внутренние условия.

Нельзя рассматривать детерминизм как однолинейную систему (причина – следствие). Такими (каузальными) связями детерминизм не ограничивается. Есть детерминанты, которые сами по себе не порождают событий, но влияют на них (катализаторы). В реальной психической жизни следствие возникает не сразу после причины, а через некоторое время. В результате причиной того или иного явления может оказаться ряд событий или факторов, каждое из которых само по себе не вызывает эффекта, но накопление их приводит к определенному следствию. Это так называемые кумулятивные причинно-следственные связи. Важно также, что для психического развития характерна гетерохронность. Поэтому одна и та же причина в отношении одних «составляющих» приводит к одним результатам, а в отношении других – к иным. Отсюда следует, что изучая закономерности развития психики аномального ребенка, необходимо учитывать:

– различные виды детерминант;

– их системность и изменяемость в процессе развития (соотношения между разными типами детерминант в процессе развития ребенка непостоянны и связаны с критическими и сензитивными периодами развития).

В учении об аномальном развитии показана причинная обусловленность изменения развития аномального ребенка. Детерминированность всех явлений, характеризующих аномальное развитие, связывается с различными патологическими факторами. Выявление этих факторов является одной из задач диагностики при определении затруднений в развитии и обучении ребенка.

Принцип развития предполагает анализ процесса возникновения дефекта, объяснение того, продуктом какого изменения предшествующего развития является этот дефект. Этот принцип выражается в том, что все психические явления рассматриваются как постоянно количественно и качественно изменяющиеся и развивающиеся, а правильная характеристика любого психического явления возможна только в том случае, если одновременно выясняются характерные его особенности в данный момент, причины возникновения изменений и возможные перспективы последующих изменений. Таким образом, принцип развития ориентирует не на статическое описание дефекта, а на выяснение динамики его развития…

Принцип единства сознания и деятельности. Известно, что биологически унаследованные свойства составляют лишь одно из условий формирования психических функций. Для человека необходимо овладение миром предметов и явлений, созданных человечеством. Именно деятельность является условием возникновения, фактором формирования и объектом приложения сознания человека. Принцип единства сознания и деятельности означает, что сознание – это регулятор поведения и действий человека.

При изучении аномальных детей реализация принципа единства сознания и деятельности находит свое выражение в том, что деятельность аномального ребенка является одним из важных параметров оценки уровня его развития.

Благодаря применению этих принципов в специальной психологии осуществляется объективный подход к изучению психики аномальных детей.

Методологические основы и теоретические представления специальной психологии определяют общую методическую стратегию исследований в этой области знаний.

Деятельностный подход к анализу психического развития аномального ребенка, связан с представлением о том, что каждая психическая функция имеет сложную структуру, состоящую из ряда звеньев, и нарушение одной и той же функции протекает поразному, в зависимости от того, какое звено оказывается дефектным. Это определяет центральную задачу психолого-педагогического исследования аномальных детей – выявление качественной специфики нарушения. Качественный анализ психического развития аномального ребенка является принципиально важным условием исследований в специальной психологии.

Теоретическое и практическое значение специальной психологии

Специальная психология, базируясь на положениях общей психологии, вносит свой вклад в развитие этой науки. Еще Л. С. Выготский писал, что «отклонение от нормального типа, патологическое изменение процессов развития представляет как бы специально оборудованный природный эксперимент, обнаруживающий и раскрывающий перед нами часто с потрясающей силой истинную природу и строение интересующего нас процесса». Таким образом, на изучении этих отклонений может быть проверена практически любая из общепсихологических гипотез.

Изучение особенностей психического развития аномальных детей позволяет расширить научную область познания, связанную с определением строения различных форм психической деятельности, изучением системного характера строения высших психических функций на разных этапах онтогенеза, определения состава различных звеньев этой системы и степени ее пластичности у ребенка, выявления возможностей и путей компенсации дефекта. Решение этих вопросов имеет принципиально важное значение для развития общепсихологической теории в рамках системного подхода, а также для решения кардинального вопроса психологии – о соотношении биологических и социальных факторов в развитии.

Не менее весомо и практическое прикладное значение спецпсихологии. Практические задачи психологических исследований в области спецпсихологии разнообразны.

Психологическое исследование – это решение дифференциально-диагностических задач. Оно является важнейшей составляющей при установлении диагноза. Действительно, накопление знаний об общих и специфических закономерностях развития психики аномальных детей дает возможность использования их при дифференциации детей с различными аномалиями развития. Данные, накопленные спецпсихологией, служат дополнительным к медицинским средствам диагностики.

Специальная психология вносит вклад и в анализ механизмов и структуры дефекта, а также в установление степени выраженности психических нарушений у ребенка. Это оказывается важным и при диагностике, и при прогнозировании форм и сроков обучения детей, а также темпов их дальнейшего развития.

Психологическое исследование является важнейшей частью работы при отборе детей в специальные школы. Выявление доминирующих нарушений при обследовании высших психических функций, особенностей развития речи, мышления и обучаемости детей позволяет определить предпочтительный тип их обучения. Важным в этом отношении является динамическое наблюдение за развитием детей. С помощью психологического исследования можно, зная механизмы и структуру нарушения, а также степень его выраженности и динамику изменения, решить, правильно ли были выбраны методы обучения ребенка, а в условиях клиники учесть эффективность проведенного лечения. Исследования в области спецпсихологии дают возможность теоретического обоснования научных основ методов и программ группового и индивидуального обучения детей, проведения коррекционной работы с детьми в содружестве с дефектологом, осуществления психолого-педагогической реабилитации. …

Специальная психология. Система психологического изучения аномальных детей. М., 1990. С. 7—21.

О. Н. Усанова

Психологическое изучение детей с аномалиями в развитии

Задачи психологического изучения

Психологическое изучение проводится в общем комплексе обследования аномальных детей специалистами-дефектологами и психологами методами специальной психологии. Результаты психологического изучения зачастую могут явиться одним из основных критериев при диагностике нарушения в общем комплексе медико-психолого-педагогического исследования.

Задачи психологического изучения: – выявить и квалифицировать особенности психического развития аномальных детей, определить характер дефекта развития;

– определить потенциальные возможности и установить ориентировочные сроки компенсации дефектов развития в условия специального обучения и воспитания, т. е. выявить, возможна ли и за счет каких сохранных функций компенсация дефекта, какими будут темпы развития ребенка в процессе компенсации, какие виды помощи и в каком количестве помогут ребенку решать предлагаемые в обучении задачи;

– определить оптимальный путь обучения и тип учебного учреждения для аномальных детей.

В исследовании психического развития аномальных детей перспективным является нейропсихологический подход, который предусматривает синдромный анализ дефекта, позволяющий вычленить механизмы (факторы), лежащие в основе всего синдрома нарушения и провести качественный анализ дефекта развития психики ребенка. Использование этого подхода делает возможным установление взаимосвязи нарушений психических процессов, в частности, взаимосвязи нарушений речи с другими психическими процессами, а, следовательно, ответить на вопросы о том, каков механизм нарушения речи и какой дефект должен быть преодолен в первую очередь при коррекционной работе.

Психологическое изучение играет важную роль в научном обосновании организации учебной и коррекционно-воспитательной работы с аномальными детьми, так как раскрывает характерные особенности усвоения ими знаний, умений, навыков и условия формирования положительных качеств личности. В ходе психологического изучения можно установить, как тот или иной дефект отражается на структуре личности аномального ребенка и процессе ее становления. Выявление условий развития психических процессов и свойств личности аномальных детей создает необходимые предпосылки для совершенствования учебно-воспитательной работы с ними.

Принципы психологического изучения

Психологическое исследование является частью медико-психолого-педагогического изучения ребенка, что обеспечивает всестороннюю оценку особенностей его развития.

Для диагностики аномалий психического развития ребенка существенное значение имеют сведения, характеризующие состояние нервной системы ребенка, его соматическое и психическое развитие, уровень навыков и знаний, которыми должен владеть ребенок определенного возраста и т. д., т. е. необходим коррелятщонный анализ данных медицинского, психологического, педагогического и логопедического обследования. Это связано с тем, что нарушения психического развития у детей могут быть обусловлены разными причинами биологического и социального характера и могут проявляться как самостоятельное нарушение или как симптом в синдроме нервных и нервно-психических или соматических заболеваний. В связи с этим в дифференциальной диагностике участвуют врачи (психоневрологи, отоларингологи, офтальмологи и врачи других специальностей); психологи, педагоги (дефектологи, логопеды).

Каждый из специалистов, принимающих участие в комплексном обследовании аномального ребенка, действует специфическими методами представляемой им науки и в результате профессионального изучения вносит свой вклад в понимание сущности аномалии физического и психического развития ребенка.

Психологическое исследование проводится вслед за и с учетом данных медицинского обследования, в котором, в свою очередь, используются в дальнейшем результаты психологического изучения. Этим обеспечивается тесная взаимосвязь специалистов, что позволяет провести взаимодействие в осмыслении результатов изучения нарушений психического развития, а психологическое обследование таким образом составляет часть того целого, которое обеспечивается комплексным подходом к изучению аномального ребенка. В процессе взаимодействия специалистов разного профиля при обследовании ребенка на основе знаний истории его развития, глубокого проникновения в сущность причин нарушения и, в частности, на основе выявления психофизиологических механизмов аномального психического развития (последнее обеспечивается нейропсихологическим подходом к анализу дефектов развития) проводится квалификация дефекта психического развития, прогнозирование развития аномального ребенка. Все это указывает на важность использования принципа комплексности при психолого-педагогическом изучении детей.

Для изучения психических явлений во времени, в изменении, с учетом их динамики, важным является принцип развития.

Реализация принципа развития в психологическом изучении предполагает исследование условий возникновения тех психических нарушений, которые нужно квалифицировать, выявление тенденций нарушений развития, определение количественного и качественного характера этих изменений, а также обнаружение факторов компенсации нарушенного развития.

Сведения такого характера могут быть получены при изучении анамнеза ребенка и при экспериментальном исследовании.

Одна из задач изучения аномального ребенка состоит в том, чтобы прогнозировать возможные изменения нарушений развития на основе понимания их происхождения и тенденций дальнейшего развития. Опираясь на принцип развития, психологическое исследование при правильном использовании результатов, может предсказывать с той или иной степенью вероятности спонтанные изменения психического явления или изменения под влиянием специального обучения ребенка.

Выделение Л. С. Выготским системы дефектов (первичный, вторичный и т. д.) и их иерархии в значительной степени определило системный подход к изучению аномального ребенка, который отражает необходимость поиска связи между разными этапами психического развития аномального ребенка, между нарушениями психического развития (влияние отдельных изменений на структуру развития в целом), анализ динамических изменений этих связей в процессе развития. Системное изучение нарушений психического развития ребенка нашло отражение и в применении нейропсихологического подхода, основой которого является синдромный анализ, позволяющий выделить психофизиологические механизмы нарушения.

Разработка системного подхода в теории психологии стала основой использования принципа системного структурно-динамического изучения, широко применяемого в нейропсихологических исследованиях школы А. Р. Лурия. Этот принцип предполагает установление иерархии в нарушении психического развития, а также анализ каждой из структур психической деятельности ребенка (мотивации, ориентировки, исполнения и контроля за деятельностью).

Нарушения психических процессов могут быть затронуты в различных структурных звеньях и могут проявляться на различных этапах осуществления психической деятельности. Поэтому при психологическом изучении ребенка необходимо оценить не только какие психические процессы нарушены и почему, но и то, какие звенья структуры данной психической деятельности оказались неполноценными. Проводя такое исследование, важно выделить дефектное звено деятельности, а для того, чтобы лучше проследить, в чем именно состоят дефекты, мешающие выполнению того или иного задания и выделить причины, лежащие в основе затруднений, нужно, вводя изменения в задания, проследить как те условия, при которых выполнение задачи затрудняется, так и те, при которых наблюдаемые дефекты компенсируются. Такой структурно-динамический характер исследования обеспечивается нейропсихологическим подходом к анализу нарушения. Соблюдение принципа системы структурно-динамического изучения может обеспечить эффективность психолого-педагогического изучения в целом.

Принципиально важным при психологическом изучении аномального ребенка является вопрос о критериях оценки результатов исследования.

В советской психологии выдвинут принцип качественного анализа результатов обследования.

Этот принцип предполагает акцентирование внимания исследователя на анализе процесса выполнения задания и характера действий ребенка (процесс принятия решения, способы выполнения задания, типы и характер ошибок, отношение ребенка к своим ошибкам и замечаниям специалиста, проводящего исследование).

Качественный анализ позволяет выяснить, проявляется ли тот или иной дефект на элементарном уровне, или же он связан с нарушением более высокого уровня организации психической деятельности, а также показывает, является ли данный симптом первичным результатом нарушения в психическом развитии или вторичным следствием какого-либо первичного дефекта.

Принцип качественного анализа не противопоставляется количественной обработке данных, так как количественные показатели являются обязательным условием качественного анализа. Следует лишь отметить, что количественный анализ, применяемый в основном при тестировании, отражает преимущественно негативную структуру характеристики отклонений развития, не раскрывая внутренней структуры соотношения дефекта с сохранным фондом развития, что недостаточно информативно в плане прогноза психолого-педагогической коррекции и что восполняется качественным анализом. Применение качественного и количественного анализа следует понимать как составные части психодиагностической стратегии, в которой отдельно полученные данные о качественной или о количественной оценке выполнения заданий, представляют лишь один тип информации, а ценность ее зависит от того, как она включена в контекст данных, отражающих обе стороны изучаемого процесса. Таким образом, обе оценки могут удачно дополнить друг друга, что позволит использовать общий результат для решения задач исследования и коррекции дефектов.

Методы изучения аномальных детей

Психолог, работающий с аномальными детьми и подходящий к ним с диагностической задачей, не знает, какая сторона психического развития и психической деятельности аномального ребенка станет центральной в исследовании. Прежде всего необходимо сориентироваться в особенностях развития ребенка, выделить изменения в его развитии и затем тщательно их проанализировать. Для ориентации психолог часто имеет ограниченное количество времени, особенно в условиях медико-педагогических комиссий. Безусловно, ориентация психолога определяется многими факторами. Большое значение в этом имеет изучение данных, полученных другими специалистами, проводящими обследование, однако непосредственное изучение многих сторон психического развития ребенка психологом необходимо, и при этом нужно учесть, что при превышении общего времени работы с ребенком разными специалистами исследование может стать невозможным вследствие довольно быстрой истощаемости и снижения работоспособности ребенка. В связи с этим методы экспериментально-психологического изучения аномальных детей должны отвечать тем специфическим задачам, на решение которых они направлены, а содержание исследования ограничено определенными рамками.

Методы изучения аномальных детей разнообразны и в основном совпадают с методами изучения детей с нормальным развитием, однако имеют свою специфику.

1. Изучение документации ребенка. Задача изучения документации – сбор анамнестических данных и составление представления об истоках аномального развития. В комплексном изучении ребенка каждый из специалистов должен уметь «читать» документацию своих коллег и черпать из нее те сведения, которые необходимы ему для составления полной картины истории развития ребенка. Для психологического изучения ребенка такие сведения можно получить из выписки из истории развития ребенка, которая должна содержать заключения:

– педиатра об общем состоянии ребенка;

– психоневролога с обоснованным медицинским диагнозом и характеристикой умственного развития;

– отоларинголога с характеристикой состояния уха, горла, носа и органов, принимающих участие в артикуляции речи (с данными о восприятии разговорной и шепотной речи данными аудиограммы);

– офтальмолога с характеристикой органа зрения и развернутым диагнозом;

– врача-ортопеда (для детей с нарушением функции опорно-двигательного аппарата).

Материалы такой подробной выписки сориентируют психолога и сформируют исходные предпосылки для выделения направления исследования психических функций.

Важным документом является педагогическая характеристика ребенка, отражающая данные о продолжительности его обучения и воспитания в школе и детском саду, подробный анализ успеваемости, поведения, мероприятия, проведенные в целях повышения успеваемости (индивидуальная помощь, лечение и т. д.). Эти данные окажутся полезными при исследовании обучаемости аномальных детей и прогнозировании темпов их развития. Можно использовать также и другие документы: личное дело ребенка, историю его семьи и т. д.

Метод изучения документации ориентирует специалиста, проводящего обследование, в организации обследования аномальных детей.

2. Изучение продуктов деятельности аномальных детей. Этот метод широко применяется на практике. Анализируя конечный результат (детские рисунки, поделки, учебные работы: диктанты, упражнения, решение задач и т. д.), можно понять особенности работы ребенка. Анализ продуктов детского творчества и учебной деятельности (тетради) позволяет судить о таких его качествах, как, например, воображение ребенка, сформированность у него зрительных представлений, развитие мелкой моторики рук, степень сформированности навыков учебной деятельности и др. В продуктах деятельности аномальных детей очень часто отражается их отношение к действительности, природе, отражается уровень развития умственных, сенсорных и моторных навыков, а зачастую и отношение к своему дефекту. Особенно большое значение имеет изучение школьных работ при отборе детей во вспомогательные школы.

Для правильной оценки достижений ребенка необходимо знать:

– психологические механизмы получения того или иного результата, условия, в которых он получен;

– особенности развития данного навыка в процессе обучения;

– типичные затруднения в усвоении школьных знаний для разных групп учеников, в том числе «трудных» и отстающих;

– методы, позволяющие обнаружить подлинные причины затруднений на каждом из этапов обучения.

Как правило, продукты деятельности аномальных детей по сравнению с нормой имеют типичные особенности. Рисунки и поделки их часто специфичны как по технике исполнения, так и по содержанию, а учебные работы изобилуют специфическими ошибками. Изучая эти работы, необходимо выделить особенности творчества, трудовой и учебной деятельности, характерные для разных групп аномальных детей. Это будет способствовать в дальнейшем правильной диагностике.

3. Метод наблюдения. Наблюдение позволит судить о состоянии тех или иных психических функций в процессе спонтанной деятельности ребенка при минимальном вмешательстве со стороны наблюдающего. Наблюдение должно обеспечивать естественность психических проявлений ребенка, но при этом быть целенаправленным. При наблюдении необходимо четко фиксировать его результаты. Степень активности исследователя во время наблюдения может быть различной: от пассивного без всякого вмешательства в деятельность ребенка до наблюдения в процессе систематизированных занятий. Научное наблюдение отличается тем, что сбор фактов определяется задачей исследования и направлен на раскрытие той закономерности, которая изучается исследователем. Ценность различных видов наблюдения неодинакова: пассивное наблюдение дает сведения о естественном поведении ребенка, в это время исследователь видит ребенка как целостную личность, может зафиксировать особенности взаимоотношений его с детским коллективом и педагогами. Некоторые недостатки этого метода ограничивают сферу его применения. К ним относятся: выжидательная позиция исследователя, отсутствие возможности повторного наблюдения, описательная форма фиксации наблюдений, необходимость длительного времени для получения достоверных сведений.

Активное наблюдение (наблюдение в процессе систематизированных занятий) широко применяется в советской и зарубежной психологии и педагогике и представляет собой одну из модификаций метода эксперимента, а именно: психолого-педагогического эксперимента, разработанного А. Ф. Лазурским (1918).

Этот вид наблюдения при психологическом изучении предполагает целенаправленное изучение реакций ребенка при выполнении заданий, относящихся к тем видам деятельности, которые имеют непосредственное отношение к развитию и обучению ребенка. Данный вид наблюдения (эксперимента) совмещает изучение ребенка с его обучением и воспитанием. Результаты такого наблюдения позволяют разработать целенаправленную программу обучения ребенка, определить темп дальнейшего развития, «зону ближайшего развития». Ценность этого метода состоит в том, что исследователь в течение относительно короткого промежутка времени может изучить особенности и возможности развития ребенка, создавая специальные условия для такого изучения.

Наиболее важными видами наблюдения при психологическом изучении ребенка являются наблюдение за игрой, поведением, общением и состоянием работоспособности. Наблюдение за игрой аномальных детей как метод изучения может быть применено в различных целях. Наличие игрового материала создает непринужденную обстановку, помогает установить контакт с ребенком, включить его в деятельность, представляющую для него интерес, проанализировать возможности понимания речи. Начиная обследование с наблюдения за игрой ребенка, можно, расположив его к себе и ситуации, постепенно и незаметно перейти к экспериментальным заданиям. Таким образом, применение метода наблюдения за игрой ребенка подготавливает возможность использования метода эксперимента.

4. Метод беседы. Беседа – метод сбора фактов о психических явлениях в процессе личного общения по специально составленной программе. При изучении аномальных детей метод беседы используется в 2-х направлениях: беседа с родителями (учителями, воспитателями) с целью сбора анамнестических данных и беседа с ребенком с целью установления контакта с ним и составления общего представления о его развитии. Метод беседы используется для определения ориентировки ребенка в окружающем пространстве и времени (круг представлений, возможность обобщений), особенностей и мотивов поведения ребенка, отношения к семье и школе, причин затруднений в учебе, склонностей, интересов, отношения к своему дефекту, т. е. беседа дает некоторое представление об уровне познавательной деятельности и свойствах личности. Содержание беседы варьируется в зависимости от жалоб родителей и ребенка, возраста ребенка и его индивидуальных особенностей. При изучении особенностей психического развития аномальных детей метод беседы используется чаще всего как исходный этап для первичного знакомства, либо как один из вспомогательных методов при изучении особенностей развития личности аномального ребенка. От умения правильно построить беседу зависит установление контакта с ребенком, что подготавливает проведение обследования при помощи специальных заданий.

Программа беседы с аномальным ребенком должна строиться с учетом особенностей приема и переработки информации аномальными детьми, а также с учетом возможных проявлений речевого негативизма, встречающегося часто у детей с тяжелой речевой патологией. Беседа должна носить неформальный доверительный характер, способствующий возникновению эмоционально-положительного контакта психолога и ребенка. Это важно потому, что многие аномальные дети накопили негативный опыт общения со взрослыми. Применение методов наблюдения и беседы подготавливает возможность использования метода эксперимента.

5. Метод эксперимента. Метод эксперимента предполагает сбор фактов в специально смоделированных условиях, обеспечивающих активное проявление изучаемых явлений. Он может быть применен для изучения различных видов деятельности детей, выявления особенностей развития их личности и возможностей обучения.

Моделирование заключается в том, что экспериментатор организует выполнение изучаемых действий в непривычных для ребенка, несколько искусственных условиях.

Общим моментом при проведении всех экспериментов является то, что ребенку предлагается по определенной инструкции выполнить задание, представляющее собой модель обычной интеллектуальной или какой-либо другой деятельности.

В экспериментах, которые проводятся с аномальными детьми, есть своя специфика. Прежде всего она состоит в том, что содержание заданий должно быть доступно и интересно ребенку. Кроме того, сама подача модели должна идти особым образом. В большинстве случаев задание предлагается в игровой форме; это касается детей как дошкольного, так и школьного возраста. При работе с детьми школьного возраста применяется подача экспериментального материала в форме учебного задания, но в таких случаях мотивировка задания может быть изменена. Например, при необходимости изучить особенности опосредования зрительных образов предлагается задание «пиктограмма» с мотивировкой проверить память с помощью рисунков и т. д.

Таким образом, моделируемый психический акт или процесс должен быть претворен в эксперименте в иначе мотивированное, простое, доступное осмыслению аномального ребенка действие. Кроме того, мотивировка этого действия не должна провоцировать негативных реакций, а напротив, должна способствовать установлению контакта с ребенком, что позволит провести обследование глубоко и тщательно.

Метод эксперимента, как и другие методы, должен обеспечить выявление и негативных, и позитивных возможностей ребенка, кроме того, обеспечить получение сведений об обучаемости ребенка.

Обучающий эксперимент

Для определения обучаемости как способности к усвоению знаний в специальной психологии применяется обучающий эксперимент. Принцип обучающего эксперимента разрабатывался в патопсихологии детского возраста Н. И. Непомнящей, а для диагностики умственной отсталости – А. Я. Ивановой. На основе этого принципа любая методика перестраивается следующим образом: избираются заведомо трудные для ребенка задания, а затем экспериментатор обучает ребенка решению задачи. Помощь экспериментатора строго регламентирована в виде фиксированных инструкций – кратких «уроков». В качестве показателя обучаемости учитываются:

– количество и качество помощи, необходимой для правильного выполнения задания (процесс формирования навыка);

– возможность и качество словесного отчета о проделанной работе;

– возможность переноса сформированного навыка в новые условия.

Обучающий эксперимент должен строиться на основе общих принципов построения эксперимента с особым вниманием к принципу качественного анализа. В задачу экспериментатора входит обеспечение регистрации не только конечного результата, но и самого процесса, способов, при этом применяемых. При этом нужно учитывать не только то, что ребенок может сделать совершенно самостоятельно, но и зону его ближайшего развития, для чего при неудаче необходимо оказывать строго дозируемую помощь, начиная с минимальной, поскольку именно мера помощи является одним из параметров обучаемости.

Мера помощи связана с изменением степени сложности предлагаемого ребенку задания. Учитывая его, каждое из экспериментальных заданий может быть представлено как задание с несколькими степенями сложности. Понятие «степень сложности» включает:

– характеристику объема материала, с которым действует ребенок во время выполнения задания;

– степень участия экспериментатора в разъяснении ребенку пути выполнения задания;

– виды помощи, которые могут быть предложены ребенку в процессе выполнения задания (помощь стимулирующая, организующая, разъясняющая, наглядно-действенная, конкретная). Например, стимуляция к действию (подумай, постарайся сделать, у тебя получится); разъяснение сущности действия: (например, при классификации: сюда будем откладывать все желтые кружки, а сюда – красные); введение наглядности при показе пути решения (экспериментатор выкладывает перед ребенком детали, необходимые для заданной конструкции и начинает конструирование, предлагая ребенку продолжить действие); демонстрация образца (конкретная помощь) выполнения задания с последующей репродукцией его ребенком. (Например, экспериментатор сложил разрезную картинку, показал ребенку результат деятельности, разобрал конструкцию и предложил ребенку сделать то же самое.) При таком подходе к исследованию способы предъявления материала ребенку могут быть разнообразными, что обеспечит постепенность изменения степени трудности задания и требований к ребенку и даст ему возможность перейти к элементарным или наоборот более сложным формам деятельности.

Такая последовательность предъявления заданий позволяет определить степень сформированности того или иного действия. Результаты исследования покажут, способен ли ребенок вообще действовать в данной сфере деятельности, может ли он решить определенную задачу в обычных или хотя бы облегченных условиях и при высокой мотивации.

При проведении диагностических обучающих экспериментов временные ограничения не являются обязательными, однако в каждом конкретном случае необходим учет времени выполнения задания, что может служить одним из дополнительных показателей при оценке обучаемости. Процедура каждого обучающего эксперимента (по любой из предлагаемых для обследования методик) должна быть тщательно разработана, причем учтены должны быть все виды воздействий со стороны экспериментатора, их порядок, способы фиксации решения задач, должна быть разработана четкая система показателей для оценки выполнения задания в каждом отдельном случае. При этом качественный анализ результатов должен найти свое адекватное выражение в количественных показателях.

Полученные с помощью обучающего эксперимента данные могут быть использованы для первичной оценки обучаемости детей, для сравнения сдвигов в развитии при различных системах обучения. Они помогут обеспечить индивидуальный подход при обучении.

Специальная психология. Система психологического изучения аномальных детей. М., 1990. С. 36–47.

О. Н. Усанова

Общие и специфические закономерности аномального развития

Важной задачей всякого исследования является установление закономерностей, действующих в группе явлений и специфических особенностей, придающих своеобразие каждому из них…

В специальной психологии и дефектологии интерес к проблеме выявления закономерностей развития аномальных детей возник давно. Впервые эти вопросы целенаправленно были рассмотрены Л. С. Выготским (1934–1935), а впоследствии целый ряд конкретных закономерностей был установлен им и другими исследователями при изучении психического развития разных групп аномальных детей. Большое значение имело то, что все крупнейшие исследователи в области специальной психологии, начиная с Л. С. Выготского, занимались изучением нескольких видов дефектов и, следовательно, располагали фактическим материалом для широких сопоставлений и сравнений. Складываясь в процессе конкретных исследований, конкретизируясь в содержании, проблема изучения закономерностей приобрела определенную структуру, в которой выделились задачи выявления:

– общих закономерностей нормального и аномального развития;

– общих и специфических закономерностей всех видов аномального развития, отличающих от их нормального развития;

– специфических закономерностей развития разных категорий аномальных детей, отличающих их друг от друга;

– индивидуальных особенностей, характеризующих детей внутри одного вида аномалий.

Решение этих частных задач и проблемы в целом имеет теоретическое и практическое значение, так как расширяет границы познания сущности аномального развития, а также определяет практическую направленность психолого-педагогической коррекции аномального развития.

Знание общих закономерностей и специфических особенностей психического развития ребенка в условиях того или иного дефекта является одним из кардинальных вопросов, определяющих содержание и организацию коррекционно-воспитательной работы для каждой категории аномальных детей…

Фундаментальные исследования развития восприятия, памяти, мышления, речи аномальных детей различных категорий позволили сделать заключение о том, что основные закономерности развития психики распространяются как на детей с нормальным развитием, так и на детей с нарушениями слуха, зрения, интеллекта, речи. И в норме, и в патологии психическое развитие имеет поступательный поэтапный характер. Каждый из этапов завершается формированием принципиально новых качеств, которые становятся основой для развития следующего этапа, что вновь приводит к скачкообразному развития новых в сравнении с предшествующим этапом качеств, создающих базу для дальнейшего развития. В таком чередовании эволюции признаков с революционным (скачкообразным) формированием принципиально новых свойств психики выступает одно из правил диалектики развития. Таким образом, общая динамика развития аномального ребенка подчинена тем же закономерностям, что и в норме.

На фоне общих закономерностей детского развития при аномальном развитии выступают особенности, что выражается в различного рода отклонениях.

Анализ отклонений развития, подтверждая диалектический принцип единства общего, особенного и единичного, показывает, что аномальное развитие имеет особенности, характерные в той или иной мере для всех детей этой группы, что одновременно отличает их от детей с нормальным развитием.

Накопление в дефектологической литературе значительного фактического материала, характеризующего особенности развития аномальных детей, позволило Т. А. Власовой (1972) и В. И. Лубовскому (1978) обобщить опыт исследователей и на основе проведенного анализа систематизировать общие и специфические закономерности аномального развития, а также дополнить эту систематизацию новыми положениями, полученными в собственных исследованиях. Закономерности процесса развития аномальных детей могут быть глубоко и правильно вскрыты только при условии опоры на диалектико-материалистический принцип детерминизма. Это положение хорошо иллюстрирует начальный этап изучения закономерностей развития. Одна из первых закономерностей была выведена в 1935 г. Л. С. Выготским, который сформулировал положение о том, что наряду с первичными отклонениями, непосредственно обусловленным дефектом, в процессе аномального развития формируются вторичные отклонения. Вторичным Выготский, исходя из представления о системном строении дефекта, назвал дефекты, возникающие опосредованно в процессе аномального социального развития. Кроме этих первичных, причинно связанных отклонений, у ребенка возникают, как показал Л. С. Выготский, вторичные отклонения и в развитии тех функций, которые находятся в сензитивном периоде и являются наиболее ранимыми.

Таким образом, была показана причинная обусловленность изменения развития аномального ребенка: наступившее в том или ином звене нарушение, закономерно, именно в силу действия общих законов психологического развития, влечет за собой изменение развития аномального ребенка, что проявляется в отклонениях, различных по своему характеру, силе и значимости у каждой категории аномальных детей. Однако общим для всех случаев является то, что возникшие изменения оказывают влияние на весь дальнейший ход развития ребенка. Как показано Т. А. Власовой (1973), у аномальных детей наблюдается недостаточное развитие психических процессов: различные по характеру и глубине нарушения умственной деятельности, недостатки двигательной сферы, своеобразие речевого развития, что приводит к нарушению познания окружающего мира, изменению способов коммуникации и нарушению средств общения, трудностям социальной адаптации и обеднению социального опыта.

Трудности социальной адаптации, затруднения взаимодействия с социальной средой впервые были обозначены как общая закономерность аномального развития Л. С. Выготским (1934). Дальнейшее изучение этой закономерности привело к уточнению и конкретизации ее содержания…

Причинами патологического формирования личности дефицитарного типа считаются:

– реакция личности на хроническую психотравмирующую ситуацию, обусловленную сознанием своей несостоятельности;

– ограничение возможностей контактов вследствие сенсорной, моторной, соматической депривации.

Клинико-психологическая структура такой личности включает ряд общих признаков: пониженный фон настроения, астенические черты, нередко с явлениями ипохондричности, тенденция к аутизации как следствие объективных затруднений контактов. Такие явления возникают при гиперопеке, в случаях неадекватных условий обучения и воспитания.

Изменение способов коммуникации аномальных детей проявляется прежде всего в том, что у всех них нарушено речевое общение, а у многих коммуникация осуществляется при активизации невербальных (мимических, жестовых) средств. Наиболее общим в характеристике речевого общения аномальных детей, по мнению В. И. Лубовского (1978), является изменение у них способности к приему и переработке информации.

Больше страдает усвоение той информации, которая адресована к пораженному анализатору. При всех видах аномалии развития объем информации, которая может быть принята в единицу времени, снижен в той или иной мере, по сравнению с нормой. Для приема равного объема нужно большее время, кроме того, повышение порогов чувствительности анализаторов приводит к увеличению уровня шумов, что влияет на точность принимаемой информации, а переработка информации замедлена.

Уменьшение скорости и объема принимаемой информации обнаруживается при восприятии раздражителей, действующих и на сохранный анализатор. Например, показано, что у глухих такая закономерность до определенного времени проявляется по отношению к зрительному анализатору, в осязательном восприятии. С возрастом характеристика приема и передачи информации сохранными анализаторами приближается к норме, и в старшем возрасте многие глухие обгоняют нормальных детей по некоторым показателям развития тактильно-вибрационной чувствительности, имеющей значение компенсаторного механизма.

Вопрос о причинах и механизмах некоторого ограничения приема и переработки информации неповрежденными анализаторами представляет теоретический интерес.

Гипотеза В. И. Лубовского, А. И. Мещерякова (1965) по этому поводу состоит в том, что это снижение вызвано некоторым общим недоразвитием динамики нервных процессов (в первую очередь их подвижности), возникающим в связи с дефектом какого-либо анализатора, а также вторичным влиянием межанализаторных связей на работу высших отделов каждого анализатора.

И в том, и в другом случае развитие функций сохранных анализаторов возможно до нормального уровня, но требует большого времени и специальной организации коррекционной работы. Снижение скорости приема всех видов информации и уменьшение ее объема, поступающего за единицу времени, а также искажение первичной информации имеет место при аномальном развитии вследствие поражения ЦНС.

В. И. Лубовский делает предположение о том, что у аномальных детей всех категорий нарушено хранение и использование информации. (Во многих исследованиях отмечаются особенности запоминания, характеризующиеся нестойкостью следов, привнесениями, искажениями запоминаемого материала.)

Проведенные В. И. Лубовским исследования развития словесной регуляции действий у детей (1970, 1971) показатели, что недостаточность и специфические особенности словесного опосредования составляют общую закономерность аномального развития. Он рассматривает нарушение словесного опосредования как одно из проявлений нарушения психического развития ребенка. Недостаточное участие словесной системы обнаруживается при этом как в регуляции произвольных реакций, так и в других видах психической деятельности детей. Так, оно оказывает отрицательное влияние на процессы памяти и восприятия умственно отсталых детей: узкие возможности словесного опосредования ведут к несовершенству узнавания объектов, дефекты словесного опосредования обуславливают запаздывание в развитии памяти (исследования Л. В. Занкова). В исследованиях восприятия слабовидящих детей показано, что непосредственный анализ зрительных сигналов может страдать меньше, чем словесный отчет о нем. Следствие перечисленных особенностей является тенденция к замедлению темпа развития мышления, в частности, процессов обобщения и отвлечения. Нарушение познания окружающего мира у аномальных детей во многом связано с замедлением формирования понятий. Это происходит потому, что для этого процесса у аномального ребенка необходимо образование большего, чем в норме количества единичных связей. Это – одна из общих закономерностей аномального развития, диктующая необходимость специального обучения.

Многочисленные отклонения в развитии аномальных детей при благоприятных условиях обучения и воспитания корригируются, исчезая совсем или приобретая иное качественное выражение. Исследованиями в области специальной психологии, начиная с Л. С. Выготского (20-е годы), показано наличие у всех категорий аномальных детей, не имеющих неуклонно текущего процесса, потенциальных возможностей развития за счет формирования высших психических функций. Возможности компенсации, широко реализующиеся при благоприятных условиях коррекционного воспитания и обучения, сглаживают и в известной мере устраняют неравномерность психического развития у аномальных детей. Эта важнейшая закономерность аномального развития обосновывает необходимость своевременной организованной помощи аномальным детям.

Наряду с закономерностями развития аномальных детей, подчеркивающими их трудности, существуют и закономерности положительного характера. Одна из них была выведена В. И. Лубовским при изучении словесной регуляции действий у детей. Это – возможность выработки новых условных связей без участия словесной системы или чаще при неполном, частичном словесном опосредовании. Как показано В. И. Лубовским, при нормальном развитии значение этой способности все уменьшается и все большую роль приобретает образование связей на основе опосредования словесной системой, словесным обобщением. У умственно отсталых детей эта способность имеет значение и в младшем школьном возрасте. Ее можно рассматривать как компенсаторный механизм, способствующий более легкому образованию условных связей.

Наличие этой особенности показывает, что аномальное развитие имеет закономерности, характеризующие как уровень отставания в развитии, так и уровень компенсации дефекта.

Правильное понимание общих и специфических закономерностей развития ребенка при конкретной форме аномалии зависит от знания характера первичного дефекта и закономерного влияния на образование вторичных отклонений в формировании психики ребенка, которые в совокупности влияют на весь ход психического развития. Исследования своеобразия психического развития разных групп аномальных детей показывают, что каждый вид аномального развития имеет свои, обусловленные конкретным дефектом развития, сложные специфические особенности, отличающие одну категорию аномальных детей от других. Вариативность нарушений развития в пределах одного вида аномалий в каждом индивидуальном случае зависит от таких психологических параметров дизонтогенеза, как функциональная локализация нарушения, время поражения, взаимоотношение между первичным и вторичным дефектом, нарушение межфункциональных взаимодействий в процессе аномального системогенеза.

Выявление специфических особенностей аномального развития, обусловленных конкретным видом дефекта, требует знания диагностических критериев отграничения одних состояний от других.

Изучение индивидуальных особенностей, характеризующих детей внутри одного вида аномалий, уточняет представления об особенностях развития, связанных с определенным дефектом. Всестороннее изучение и осмысление закономерностей психического развития аномального ребенка позволило на современном этапе достичь определенного уровня дифференциации сети специальных школ и дошкольных учреждений. Существование закономерностей аномального развития обосновывает специальную психологию как целостную отрасль психологической науки.

Специальная психология. Система психологического изучения аномальных детей. М., 1990. С. 29–35.

О. Н. Усанова

К вопросу о психолого-педагогическом исследовании детей с речевыми расстройствами

В последнее время усилился интерес к изучению психолого-педагогических особенностей детей с речевой патологией. Появились работы, в которых описываются результаты изучения отдельных сенсорных функций детей с речевой патологией и некоторые особенности их познавательной деятельности (Р. И. Мартынова, 1970, 1973; С. И. Маевская, 1975). Достижения современной дефектологии и ряда смежных наук позволяют наметить общие принципы такого изучения.

Психолого-педагогическое изучение проводится в общем комплексе обследования детей с речевой патологией специалистами соответствующего профиля методами патопсихологии, педагогики и логопедии. Результаты психолого-педагогического изучения зачастую могут явиться одним из основных критериев при диагностике нарушения в общем комплексе медико-педагогического исследования.

Особенно важное значение такое изучение имеет при обследовании детей с глубокой речевой патологией, а также неговорящих детей и детей раннего возраста. У них трудно установить, например, особенности слуха, зрения только медицинскими средствами. При психолого-педагогическом изучении исследователь может воспользоваться рядом так называемых «неречевых» методик, когда ребенок, выполняя предложенное ему задание, может «отвечать», не пользуясь собственной речью, а степень понимания предложенных ему заданий не зависит от уровня понимания речи.

В общем комплексе обследования детей с речевой патологией роль дефектолога определяется задачей выявления своеобразия протекания определенных видов психической деятельности ребенка, определении структуры нарушения деятельности. Дефектолог как бы ориентирует других специалистов, проводящих обследование, а специалисты-медики квалифицируют это своеобразие функционирования и указывают неврологическую основу имеющегося нарушения.

Основным общепризнанным у нас в стране принципом психолого-педагогического исследования является направленность его на качественный анализ структуры дефекта, что предполагает выделение реально существующих элементов, выяснение связей и отношений, существующих между элементами и определяющих структуру формы и типа деятельности, которые вытекают из динамического объединения этих элементов.

В результате такого исследования должна быть показана связь дефекта с нарушением относительно элементарных факторов, лежащих в основе психической деятельности, или связь его с нарушением более сложного уровня организации.

Это становится возможным только в том случае, когда специалист, проводящий психолого-педагогическое изучение ребенка, располагает достаточно широкой серией заданий (проб), которые модифицируются по степени сложности с учетом поэтапности формирования той или иной деятельности. Эти задания должны быть направлены в первую очередь на изучение состояния и особенностей деятельности слухового, зрительного и кинестетического анализаторов. Предлагаемые ребенку задания могут носить комплексный характер, допускающий системный анализ нарушения и дающий возможность проследить особенности сложных форм деятельности.

Психолого-педагогическое изучение преследует ряд целей и задач. В первую очередь это диагностика нарушения, а также определение потенциальных возможностей развития ребенка и путей его обучения.

Диагностика нарушения может быть проведена только в общем комплексе медико-педагогического исследования и вытекает из совместного обсуждения заключений врача, патопсихолога, логопеда, педагога. При диагностике детей с тяжелой речевой патологией перед дефектологом стоит задача: описав общую картину нарушения, показать его структуру и выделить его существенные признаки (первичные нарушения). Выделение ведущего нарушения должно сопровождаться выведением вторичных системных нарушений. Совокупность признаков нарушения и устойчивость их проявления в разных ситуациях поможет правильно квалифицировать имеющееся у ребенка нарушение развития. Надежность результатов при этом достигается путем сравнительного анализа результатов группы разнородных проб и обнаружения в них общих признаков, укладышающихся в единых синдром. При психолого-педагогическом исследовании нужно не только выделить соответствующий основной дефект, но и показать как он проявляется в изменении различных видов деятельности, определяя целый комплекс возникающих нарушений.

При диагностике нарушения следует исходить из основного положения современной психологии о системном строении и системном развитии психики ребенка.

В современной психологии психика понимается как деятельность, т. е. система действий и операций, объединенных мотивом и целью (А. Н. Леонтьев). Отдельные психические функции занимают в психике определенное структурное место.

Поэтому психика как системная деятельность должна изучаться системно. Изучая каждый отдельный психический процесс, исследователю необходимо иметь в виду тесную зависимость его проявлений от всех других психических процессов, от психики в целом и в конечном счете – от личности ребенка. Только такой системный подход позволит объективно судить как о характере каждого психического процесса, так и о перспективах его формирования в целостном психическом развитии.

В связи с системным изучением психики возникает вопрос о единицах психологического анализа. Любая единица анализа не должна терять специфики анализируемого явления. Еще Л. С. Выготский подчеркивал, что психику надо разлагать не на простейшие, а на специфические единицы, в которых сохраняются в наиболее простом виде все ее качества и свойства. Основная задача анализа, по словам Л. С. Выготского, состоит в том, чтобы в каждом психологическом целом выделить определенные черты и моменты, которые бы сохранили примат этого целого. Такой анализ подводит к научному объяснению изучаемого явления, а не только к описанию его феноменальной стороны. Поскольку психика выражается через деятельность, ее анализ необходимо вести в действиях-единицах, которые имеют ту же структуру, что и деятельность, являются актом его реальной жизнедеятельности; действие всегда принадлежит субъекту, выступает как активность конкретной личности.

При диагностике нарушения у детей с речевой патологией особенно важно определить и разграничить место трудностей речевых и интеллектуальных, а также дифференцировать степень нарушения отдельных психических процессов. Конечный результат такой дифференциации – выявление связи отдельных форм речевой патологии с особенностями структуры психического развития ребенка (его познавательной деятельности и индивидуально-психологических особенностей).

Результатом психолого-педагогического обследования является определение сущности нарушения (диагноз) и прогнозирование потенциальных возможностей и путей обучения ребенка.

Методы исследования и диагностики определяются основной задачей – изучением внешних и внутренних факторов, которые могли послужить причиной затруднений ребенка в процессе его развития и обучения.

Важное значение при этом приобретает изучение анамнестических сведений. Исследователь должен установить основные этапы развития ребенка по данным родителей и дополнить их сведениями персонала тех учреждений, где ребенок обучался, воспитывался, лечился. Необходимо отметить состояние матери во время беременности, особенности родов, раннее общее и речевое развитие ребенка (когда он начал держать головку, сидеть, стоять, ходить; отметить время появления зубов; появление и характер гуления и лепета, первых слов и фраз, особенности речевого общения и поведения), болезни раннего возраста и их характер.

Таким образом, во время изучения анамнеза уточняется состояние и развитие различных видов деятельности ребенка: развитие общей моторики и овладение навыками самообслуживания, речевое развитие (понимание обращенной речи и развитие средств коммуникации), развитие интересов и познавательной деятельности, особенности обычного поведения ребенка.

При этом следует обратить внимание на то, чтобы был зафиксирован привычный, обычный образ действий ребенка, а не высшие достижения, нетипичные для его поведения. Нетипичные для данного ребенка реакции и действия нужно связать с ситуацией их проявления. Этот фактор может указать как на причину дефекта, так и на возможные способы его компенсации.

Сбор анамнестических сведений целесообразно проводить в отсутствие ребенка, чтобы не травмировать его. При сборе этих сведений нужно учитывать возможную неискренность родителей, забывание отдельных моментов развития, а поэтому анамнестические сведения должны быть в значительной степени подкреплены данными объективного медицинского исследования ребенка.

Объективное психолого-педагогическое изучение складывается из процесса наблюдения за игрой ребенка и его поведением и специального экспериментального изучения.

Наблюдение позволяет судить о состоянии тех или иных функций, того или иного вида деятельности ребенка в процессе его спонтанной свободной деятельности. Степень активности исследователя во время наблюдения может быть различной: от пассивного наблюдения без всякого вмешательства в деятельность ребенка до наблюдения в процессе систематизированных занятий с ребенком. Научное наблюдение отличается тем, что сбор фактов определяется задачей исследования и направлен на раскрытие той закономерности, которая изучается исследователем. Ценность различных видов наблюдения неодинакова: пассивное наблюдение дает сведения о естественном поведении ребенка, в это время исследователь видит ребенка как целостную личность, можно зафиксировать особенности взаимоотношений ребенка с детским коллективом и педагогами.

Некоторые недостатки этого метода ограничивают сферу его применения. К ним относятся: выжидательная позиция исследователя, отсутствие возможности повторного наблюдения, описательная форма фиксации наблюдений; необходимость длительного времени для получения надежных достоверных сведений.

Активное наблюдение (наблюдение в процессе систематизированных занятий) широко применяется в советской и зарубежной педагогике и психологии и представляет собой одну из модификаций метода эксперимента, а именно: психолого-педагогического эксперимента, разработанного А. Ф. Лазурским.

Этот вид наблюдения при психолого-педагогическом изучении предполагает целенаправленное изучение реакций ребенка при выполнении заданий, относящихся к тем видам деятельности, которые имеют непосредственное отношение к развитию и обучению ребенка. Данный вид эксперимента совмещает изучение ребенка с его обучением и воспитанием. Результаты такого наблюдения позволяют разработать целенаправленную эффективную программу обучения ребенка, позволяют определить темп дальнейшего развития ребенка, «зону его ближайшего развития».

Ценность этого метода состоит в том, что исследователь в течение относительно короткого промежутка времени может изучить особенности и возможности развития ребенка, создавая специальные условия для этого изучения.

В качестве материала исследования при психолого-педагогическом изучении используются так называемые «тестовые задания» – модифицированное применение тестов. Тесты (по А. А. Люблинской) – это короткие стандартизированные для определения степени развития у ребенка различных психических процессов. Задания стандартны по содержанию, сопровождаются стандартной инструкцией и одинаковым материалом, результаты решений заранее определены, однозначны и оцениваются по выработанной мерке-шкале.

Правильное использование тестов имеет свои положительные стороны:

• характер выполнения тестов сравнивается с возрастной нормой;

• стандартизированность тестов дает возможность организовать сравнительное изучение детей в различное время в разных условиях.

Стандартные тесты устанавливают, какие из заданий, доступные детям данного возраста, могут быть выполнены ребенком. Однако они не раскрывают процесса решения задачи. А для правильного построения системы обучения необходимо знание причин неудач ребенка в его деятельности, что раскрывается именно в процессе решения. Несколько модифицируя метод тестового исследования, при психолого-педагогическом изучении необходимо направить основное внимание на оценку деятельности ребенка таким образом, чтобы фиксировался не только результат выполнения задания, а учитывались все пути поиска решения. При таком подходе к исследованию с помощью тестов можно разнообразить способы предъявления материала. При модификации способов предъявления нужно обеспечить постепенность снижения трудности заданий и требований к ребенку, чтобы дать ему возможность постепенно перейти к элементарным формам деятельности.

Такая последовательность предъявления заданий вытекает из теории поэтапного формирования умственных действий и позволяет определить степень сформированности того или иного действия. Результаты такого исследования покажут, способен ли ребенок вообще действовать в данной сфере деятельности, может ли он решить определенную задачу в обычных или хотя бы в облегченных условиях и при высокой мотивации. Отмечаются условия, при которых выполнение задания затрудняется, и условия компенсации дефекта. Таким образом, можно установить сохранность той или иной деятельности и определить характер и степень имеющихся нарушений.

С другой стороны, при оценке выполнения заданий ребенком нужно последовательно изучить состояние всех видов деятельности, которые необходимы для выполнения данного задания. Только точный учет степени сформированности разных сфер деятельности ребенка приведет к рациональному пути в организации его обучения.

Таким образом, при исследовании и диагностике при психолого-педагогическом изучении ребенка реализуются основные педагогические принципы целенаправленности, систематичности, последовательности и гибкости методов работы. Такой подход позволит наметить научно обоснованные пути преодоления имеющихся дефектов.

Психолого-педагогическое изучение ребенка делится на 3 основных этапа: ориентировочный, этап углубленного исследования, составление психолого-педагогического заключения.

На первом этапе исследователь знакомится с документацией ребенка, анамнезом (медицинское заключение, выписки из истории развития ребенка, характеристики). Далее с помощью ряда стандартных проб выясняется состояние отдельных анализаторов и составляется общее представление о состоянии психических процессов ребенка. На первом этапе можно выделить направления для углубленного исследования психических функций.

Задача второго этапа – углубление фактов, характеризующих дефект, квалификация их и выявление факторов, лежащих в их основе. Здесь применяются основные задания и их модификации с учетом поэтапности формирования высших корковых функций и системной их взаимосвязи.

На третьем этапе проводится составление психолого-педагогического заключения об особенностях развития ребенка и характере дефекта развития.

Психолого-педагогическое заключение отражает задачи исследования и не может быть стандартным, однако можно наметить схему его написания.

В первой части заключения описывается поведение ребенка во время обследования (его работоспособность, заинтересованность, целенаправленность и критичность).

Во второй части даются конкретные ответы на задачи исследования, иллюстрируемые примерами (эта часть заполняется в соответствии со схемой обследования).

Третья часть заключения – резюме наиболее важных данных, полученных при обследовании. Здесь на первом плане – описание ведущих симптомов, связь их с вторичными нарушениями, зависимость их проявлений от ситуации.

Таким образом, в заключении описывается структура дефекта, выделяются его существенные признаки, описывается проявление их в различных формах психической деятельности. Здесь же дается квалификация дефекта.

Сформулированное таким образом заключение входит в состав общего медико-педагогического заключения, которое формулирует диагноз нарушения развития.

Процесс исследования должен быть заранее подготовлен. При подготовке к нему заготавливается наглядный материал, необходимый для обследования, и располагается в определенной последовательности на столе исследователя и в помещении для обследования; заготавливаются протоколы обследования и, по необходимости, технические средства обследования. Наглядный материал и ситуация для его использования подбирается в соответствии с возрастом ребенка и возможностями его физического и психического развития. Мотивы деятельности ребенка с наглядным материалом должны подкрепляться быстрой сменой предъявляемых раздражителей и их разнообразием.

В процессе обследования заполняется протокол по следующей схеме: Ф.И.О., возраст, исследование (процесса), дата.

Далее в трех графах протокола последовательно фиксируются вопросы экспериментатора, ответы и реакция испытуемого, оценка результатов.

Первый раздел протокола заполняется до обследования. В протоколе оставляется место для модификации заданий.

Второй раздел заполняется во время исследования.

Третий раздел заполняется непосредственно после проведения обследования. В этой графе фиксируется оценка результатов каждого из экспериментов.

По каждому из разделов обследования в протоколе делаются выводы о состоянии того или иного вида деятельности ребенка на данном этапе его развития. Обработка протокола обследования заканчивается составлением заключения о характере дефекта.

Основные данные из протокола обследования фиксируются в индивидуальной карте обследования ребенка. Там же записывается и заключение о характере дефекта. (Уровень развития отдельных функций, причины неудовлетворительного выполнения отдельных заданий, потенциальные возможности развития.)

Психолого-педагогическое изучение ребенка окажет существенную помощь в выборе методов обучения детей с речевой патологией.

Нарушения речи и голоса у детей и взрослых. М., 1979. С. 3—10.

Часть II

Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями речи

Предисловие

У детей с различными формами речевых нарушений в ряде случаев имеются определенные психологические (психолого-педагогические, патопсихологические) особенности, отмечается своеобразие формирования личности. Это в разной степени проявляется в сенсорной, интеллектуальной, аффективно-волевой сферах. Бесспорным является факт, что нарушения речи в определенной мере влияют на формирование других сторон психики, а в некоторых случаях и именно ими вызываются.

Во II части «Логопатопсихологии» представлены материалы преимущественно психолого-педагогического изучения детей с общим недоразвитием речи, алалией, дизартрией, заиканием, нарушениями чтения и письма. Фрагменты (выдержки) из работ по этим нарушениям структурированы в соответствующую рубрикацию:

– Психолого-педагогические особенности детей с общим недоразвитием речи (по материалам Р. А. Беловой-Давид, И. Т. Власенко, Ю. Ф. Гаркуши и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с алалией (материалы Г. С. Гуменной, Л. Р. Давидович, В. А. Ковшикова и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с дизартрией (данные Л. А. Даниловой, М. В. Ипполитовой, Е. М. Мастюковой и др.).

– Психолого-педагогические особенности заикающихся детей (извлечения из работ В. И. Селиверстова, Г. А. Волковой, Т. А. Болдыревой и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями чтения и письма (представлены фрагменты исследований, проведенных А. Н. Корневым, Р. И. Лалаевой, Е. Н. Российской и др.). Разумеется, приводимые материалы ни в коей мере не исчерпывают проблемное поле современной специальной психологии и коррекционной педагогики. Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями речи с разной степенью полноты представлены в работах Т. Б. Филичевой, Г. В. Чиркиной, И. Ю. Левченко, О. Е. Грибовой и многих других известных и уважаемых исследователей. Работы многих специалистов достойны упоминания, однако одним из основных критерий отбора материала была их малая доступность в настоящее время, поэтому включены в пособие издания преимущественно прошлых лет (до 2000 г.).

Современная диагностика психического развития детей с нарушениями речи не может не учитывать опыт прошлого, развивая его. В этом выражена диалектическая преемственность в специальной психологии и коррекционной педагогике и логопедии в ее составе.

В приводимых извлечениях, несмотря на мозаичность их, представлена целостная программа изучения детей с нарушениями речи и речемыслительной деятельности, охарактеризованы некоторые основополагающие принципы, методы и приемы изучения личности, приведены показатели диагностики и ее результаты.

Особое внимание уделено показателям дифференциальной диагностики, так как при внешне сходных проявлениях могут быть принципиально разные нарушения. Например, при алалии специфические особенности развития и структуры имеющихся отклонений отличаются от сходных аномалий при олигофрении, а особенности ребенка с сенсорной недостаточностью отличаются от ребенка с нарушенным слухом.

Общее недоразвитие речи, имеющее в разных случаях различную природу дефекта, характеризуется общностью типичных проявлений.

Как известно, общее недоразвитие речи подразделяется Р. Е. Левиной на три уровня, при этом несформированными оказываются все компоненты речи. И при каждом уровне развития у детей исследователями отмечены психолого-педагогические особенности.

Дети с первым уровнем развития практически безречевые, их характеризует негативизм, отсутствие форм и средств общения. Социальная адаптация детей в связи с этим затруднена.

Дети со вторым уровнем развития имеют уже определенный словарь общеупотребительных слов, владеют некоторыми грамматическими категориями. Их общая и речевая активность выше, чем у детей с первым уровнем, но по-прежнему их характеризует недостаточная устойчивость внимания, трудности его распределения, слабость мнестической деятельности и т. д. Дети могут быть соматически ослаблены, они имеют недостатки двигательной сферы и другие специфические особенности.

Дети с третьим уровнем развития достаточно свободно общаются, однако их речь далека от совершенства, что проявляется при попытках пользования развернутой связной речью.

Т. Б. Филичева выделила четвертый уровень развития, что уже вошло в практику современной логопедии, представила описание таких детей (а их достаточно много): у детей отмечаются остаточные явления нерезко выраженного недоразвития речи.

Психическое развитие детей с общим недоразвитием обычно в целом протекает более благополучно, чем развитие их речи.

При алалии имеют место различные речевые и неречевые, в том числе психолого-педагогические особенности, между которыми существуют сложные опосредованные отношения. В симптоматике расстройств при алалии, как установлено в последнее десятилетие в связи с развитием патопсихологии и психолингвистики, преобладающими являются языковые нарушения. Среди неречевых расстройств при алалии все исследователи отмечают наличие в той или иной мере выраженных моторных, сенсорных, психопатологических симптомов разного характера и в разной степени выраженных.

Исследователями описаны разные варианты двигательных, сенсорных, интеллектуальных, эмоционально-волевых нарушений при дизартрии.

Проблема личности детей с нарушением темпоритмической стороны речи, в том числе и заикающихся, традиционно рассматривается в двух планах: во-первых, именно определенные личностные особенности способствуют возникновению заикания, а во-вторых, возникнув, нарушение вызывает разнообразные личностные особенности. В связи с этим и строится система перевоспитания (на фоне лечения) личности и поведения, социальная реадаптация и адаптация заикающегося.

При нарушениях чтения и письма в большинстве случаев у детей отмечается несформированность многих высших психических функций: зрительного, слухового анализа и синтеза, пространственных представлений, расстройства внимания, памяти, сукцессивных и симультанных процессов при восприятии и воспроизведении речевого и неречевого материала, недостаточность эмоционально-волевой сферы, девиантное поведение и другие особенности. В результате ситуации постоянного неуспеха у ряда учащихся возникает отрицательное отношение к учению, снижается развитие познавательной активности.

Материалы пособия структурированы достаточно произвольно, условно отражая традиционные подходы, творческий поиск по проблеме и методическое новаторство психологов, врачей, педагогов.

В приводимых извлечениях подчеркивается направленность на комплексность изучения особенностей детей, их речевую и неречевую деятельность, поведение. Показаны закономерности развития личности в условиях нарушения речи.

Выборки из работ преднамеренно разные по объему, отобраны только те материалы, которые в наибольшей мере акцентируют внимание на формирование разных сторон личностного развития в условиях речевого онтогенеза.

При этом подчеркнута неравномерность в развитии отдельных психических функций, своеобразие в протекании определенных психических процессов, в сенсорных функциях, что создает неповторимую индивидуальность каждого ребенка.

Во всех исследованиях подчеркнута мысль, что психическое развитие ребенка с нарушением речи – своеобразный путь развития, процессы которого обусловлены биологическими и социальными факторами.

Как это и принято в специальной психологии и коррекционной педагогике, психологические, нейропсихологические, психолингвистические концепции рассматриваются как основание для углубленного анализа психолого-педагогических особенностей детей. Методы диагностики при этом составляют основу для изучения и коррекции нарушений психического развития детей.

Ключевым для организации изучения, коррекционного обучения и воспитания детей является понятие Л. С. Выготского о системном характере нарушений развития, о структуре дефекта, в которой выявляются первично пострадавшее звено и вторичные наслоения, и о наличии компенсаторных, значительных потенциальных возможностях ребенка с нарушением речи.

С позиций системного подхода показана взаимосвязь и взаимообусловленность в развитии разных компонентов речи, речемыслительной деятельности, мышления, поведения.

Приведенные в извлечениях факты, отражающие особенности психического развития детей с нарушениями речи, имеют диагностическое, коррекционное и прогностическое значение.

Раздел 1

Психолого-педагогические особенности детей с недоразвитием речи

Р. А. Белова-Давид

Клинические особенности детей дошкольного возраста с недоразвитием речи

Психическое обследование. Существующее в литературе и логопедической практике мнение о сохранности интеллекта или его вторичном недоразвитии у детей с речевыми расстройствами долгое время мешало нашим исследованиям. Педагоги на первое место выдвигали речевой дефект, не учитывая психическое развитие ребенка. Родители, обращаясь за помощью, указывали, главным образом, на отставание в речевом развитии, считая, что во всех других отношениях ребенок ничем не отличается от сверстников. Простейшие навыки самообслуживания и примитивные игры у многих детей были сформированы, их недостаточность объяснялась изолированностью ребенка от детского коллектива, отсутствием речевого контакта с окружающими и т. д. К сожалению, дошкольная дефектология еще очень слабо развита, и мы не могли воспользоваться наблюдениями других учреждений аналогичного типа. Психопатологическая картина стала проясняться с введением педагогической программы, рассчитанной на четырехмесячное пребывание детей в стационаре. Основу ее составила «Программа воспитания в детском саду».

Медленные темпы продвижения детей на логопедических занятиях, плохое усвоение речевого материала, быструю потерю отработанного еще можно было объяснить глубиной и тяжестью речевого дефекта. Однако неправильным будет относить за счет речевой патологии крайнюю примитивность детских игр, их однообразие, подражательность, отсутствие сюжета, медленное усвоение внеречевых понятий (соотнесение по признаку цвета, формы, величины, количества), слабые навыки лепки, рисования, конструирования, отвлекаемость, вялость, отсутствие заинтересованности во время педагогических занятий. Недостаточная продуктивность в силу отсутствия целенаправленности, снижения памяти, неустойчивости и узости внимания характеризует все виды психической деятельности этих детей.

Складывалось впечатление, что многие дети с речевой патологией, несмотря на возраст, еще просто не созрели для потребности в речевом общении, их коммуникации носили более элементарный эмоциональный и жестовый характер. Другие, более старшие или более развитые интеллектуально, имели примитивные формы речевого общения, очевидно, вполне удовлетворяющие их. И наконец, третьи, с выраженным дефектом экспрессивной речи (при алалии) понимали и умели значительно больше, чем могли сказать. Однако и у них импрессивная речь не соответствовала возрастным нормам. То же можно было сказать и о других видах их интеллектуальной деятельности.

«Программа детского сада», на которую мы вначале ориентировались, оказалась непригодной для обучения детей с речевым недоразвитием. Они не в состоянии были ее усвоить не только по срокам, но и по способу подачи материала. Приемы обучения в массовых яслях и детских садах оказались сложными для детей с недоразвитием речи. Этот же самый материал приходилось не только растягивать по времени, но и значительно его упрощать, расчленять на составные части, конкретизировать, многократно закреплять, т. е. мы вынуждены были обратиться к олигофренопедагогике (к сожалению, раздел дошкольного возраста разработан очень слабо). По существу к этому же сводилась и логопедическая работа. То, что здоровый ребенок самостоятельно воспринимает из окружающей его жизни (мы имеем в виду обычную систему воспитания), дети с недоразвитием речи усваивают только в специально «разжеванном» для них виде. Из родного языка логопед должен был выделить разнообразные категории рода, числа, падежа, времени и др., дать стандартный образец, отработать этот речевой шаблон, и только после такой длительной работы он переходил в самостоятельную речь ребенка, если степень его умственного недоразвития не очень значительная.

Для того, чтобы окончательно утвердиться в своем предположении о первичном интеллектуальном ущербе, приводящем к общему психическому и речевому недоразвитию, мы ввели в педагогический лист истории болезни несколько специальных граф: пространственные представления (вверх, вниз, вперед, назад, в стороны); основные цвета, форма, величина и количество обследовались в трех планах:

1) по соотнесению (сделай так, покажи или дай такой же, причем инструкция давалась либо в речевой оформлении, либо жестом, в зависимости от возможностей ребенка);

2) в плане импрессивной речи (руки вверх или дай красный и т. д.);

3) в плане экспрессивной речи (Как я сделала руки? Какая фишка?).

Такое обследование проводилось при поступлении в отделение, затем в динамике педагогической работы и, наконец, перед выпиской подводились итоги достигнутых результатов. Продвижение, как правило, было не очень значительным.

Мы условно выделили категории, наиболее легкие для обследования, чтобы достигнуть какой-то степени объективности в суждении о запасе представлений об окружающем у детей с недоразвитием речи. Проанализировать таким же образом сформированность навыков самообслуживания, игровой процесс и другие виды психической деятельности детей было сложно, так как у нас возникали разнообразные сомнения; возможно, ребенка этому не обучали, или навыки не сформированы из-за излишней опеки взрослых, или ребенок пассивен в силу своих характерологических особенностей и т. д. И действительно, мы знаем массу примеров полной беспомощности интеллектуально полноценных, но неправильно воспитанных детей. Однако их моторная неловкость и отсутствие инициативы не мешают при самостоятельном овладении достаточным запасом сведений об окружающем мире.

Обследование большого количества детей с недоразвитием речи по описанной выше схеме убедило нас в крайней скудности их знаний, несмотря на то, что многие из них воспитывались в нормальных условиях (благополучная семья, наличие других полноценных детей, массовый детский сад).

Простейшие пространственные представления (вперед, назад, вверх, вниз, в стороны), основные цвета, форма предметов (круг, квадрат, треугольник), величина (большой, маленький), количество (один – много и представление о числе в пределах трех – пяти) для многих обследованных нами детей были доступны только в плане непосредственного соотнесения. Однако были и такие дети, которые не могли справиться и с этим заданием. На просьбу педагога они отвечали обычной двигательной реакцией, т. е. что-то подавали, не выделяя требуемого признака. Другие дети могли выделить предлагаемый признак по речевому побуждению (Дай красный кубик и т. д.), т. е. в импрессивной речи эти понятия у них уже были сформированы, хотя еще отсутствовали в экспрессивной речи. Более тщательное обследование убеждало нас в нестойкости и недостаточной дифференцированности этих образований, их обусловленности определенной ситуацией в легком распаде при утомлении детей, которое, как правило, наступало очень быстро. Ребенок переходил на недифференцированный способ ответа, т. е. подавал любой предмет, подвернувшийся под руку, или смешивал близкие признаки (синий – зеленый и т. д.). Меньшинство из обследованных детей могли самостоятельно обозначить эти признаки. Однако и у них отмечались неточности и путаница в обозначении, что свидетельствовало о нечеткости их представлений. Так, например, ребенок мог назвать один и тот же кубик синим, а через несколько предъявлений – зеленым, два предмета обозначить словом «три» или «один» и т. д. И только дети, наиболее продвинутые в интеллектуальном и речевом отношении (третий уровень общего речевого развития), давали ответы, приближающиеся к границам возрастных норм. Их отставание выявлялось на более сложном материале.

Если учесть, что у здоровых детей выделенными нами категории самостоятельно или с небольшой помощью формируются к 3 годам, то подавляющее большинство обследованных нами детей (в среднем 5—7-летнего возраста) значительно отставало по развитию от сверстников. То же самое можно было сказать об их навыках лепки, рисования, конструирования. Обучение лепке нередко начиналось с раскатывания пластилина на «шарики» и «колбаски», причем некоторые дети не умели справиться даже и с таким примитивным заданием. Педагогу приходилось раскатывать пластилин, захватив своими руками руки ребенка, чтобы дать ощущение необходимого движения. Так же постепенно формировались навыки рисования и конструирования. Многие дети не умели держать карандаш, не могли произвольно провести на бумаге прямые линии в заданном направлении. Получалось хаотическое нагромождение беспорядочных черточек. Обычное объяснение педагога с показом процесса рисования на доске или бумаге, как правило, не давало результатов. Систему обучения рисованию пришлось начать с игры: два домика, между ними дорожка из кубиков, по ней провозят машину, ведут куклу и проводят пальцем дорожку от дома к дому. Затем эти домики переносят на лист бумаги и ребенок должен провести дорожку между ними вначале пальцем (можно смочить палец краской), затем уже карандашом. На следующем этапе домики заменяли изображением, а потом точками, предварительно сделанными педагогом, которые ребенок соединяет прямой линией. На последующих занятиях по точкам создаются простейшие рисунки (дом, забор, тачка). Степень необходимого расчленения процесса рисования (так же как и других навыков) и сроки обучения зависят от степени умственного недоразвития.

Навыки конструирования также отличались бедностью и сводились к построению из кубиков длинных рядов (дорожек или заборов) домиков и ворот, которые чаще всего в игре не использовались. Дети с сохранным интеллектом могли делать более сложные постройки. Простые варианты доски Сегена не представляли трудности даже для детей со значительной умственной отсталостью. Достаточно было сконцентрировать их внимание на задании, несколько раз продемонстрировать механизм вкладывания фигурок в пазы доски, и они начинали действовать вначале методом проб и ошибок, а затем переходили к зрительному соотнесению формы несложной фигуры с соответствующим пазом. Усложненные варианты доски Сегена или кубики Косса дети выполняли с затруднением. Такая относительная сохранность оптико-пространственной системы у умственно отсталых детей вначале заставляла сомневаться в их интеллектуальной неполноценности, несмотря на слабые показатели во всех других видах интеллектуальной деятельности. В дальнейшем мы убедились, что конструктивные возможности у этих детей имеют предел. Кажущуюся сохранность оптико-пространственных систем мозга не удалось использовать в целях обучения: сравнительно легко запомнив отдельные буквы алфавита, ребенок не мог овладеть слиянием этих букв в слоги и слова.

Подавляющее большинство детей с речевым недоразвитием с большим трудом овладевало счетным процессом. В группе, где находились дети с первым уровнем общего речевого развития, за 4 месяца с трудом удавалось отдифференцировать понятие один – много и дать представление о числе в пределе 2. Эти знания оказались не очень стойкими. В группе со вторым уровнем общего речевого развития дети, получив и уточнив представления о составе чисел 2 и 3, надолго застревали на этом и остальные числа (до 10) в лучшем случае возникали у них как порядковый пересчет, без конкретного содержания. Счетные операции на конкретном материале были возможны в пределе 3. В третьей группе (третий уровень общего речевого развития) основные трудности выявлялись при обучении простейшим арифметическим действиям (сложение и вычитание по одному), которые многие дети выполняли только на конкретном материале. У некоторых детей не было представления о составе чисел выше 4.

Обращали на себя внимание примитивность и бедность детских игр. Девочки могли подолгу сидеть, держа в руках куклу, или хватали одну игрушку за другой. Мальчики с шумом возили по полу машины, сталкивали их, ломали игрушки. Постоянно находясь в коллективе, каждый играл отдельно от других детей, общих игр было мало. Наиболее агрессивные из детей старались толкнуть подвернувшегося под руку, отбирали игрушки, которые тут же бросали. Довольно часто дети возбуждались и начинали бесцельно носиться, наскакивая друг на друга и крича. Если кто-нибудь из детей с более сохранным интеллектом (второй – третий уровни общего речевого развития) организовывал какую-нибудь игру («дочки-матери», «война», «больница»), к нему присоединялись другие дети, подражали его действиям, бегали, выполняли различные поручения, изображали «больного», которому делают уколы, и т. д.

Коллективные игры, организованные педагогом, запоминались после ряда повторений, и затем стоило только начать песенку или стихи, сопровождающие эту игру, как дети младших групп выстраивались и производили положенные по ходу игры движения. Так же педагог отрабатывал с ними простейшие навыки самообслуживания: складывание одежды на стуле в определенном порядке, складывание кубиков и т. д.

Нередко получалось так, что дети, в интеллектуальном отношении менее развитые, в руках опытного педагога становились самыми «организованными» и неукоснительно выполняли простейшие режимные моменты.

Для детей с первым и вторым уровнями речевого развития характерным было отсутствие вопросов к окружающим. Они радовались при появлении привычного персонала, возбуждались, жестами и отдельными выкриками пытались рассказать и только что случившемся событии (кто-то обидел другого и т. д.), но никогда не задавали вопросов.

Простые вопросы возникали у детей в начале третьего уровня общего речевого развития, когда их речевое развитие достигало примерно третьего уровня.

Дети с третьим уровнем общего речевого развития значительно быстрее усваивали педагогические навыки.

Таким образом, у нас создалось впечатление, что у детей с выраженным недоразвитием всех сторон речи имела место значительная психическая недостаточность, которая в какой-то степени была обусловлена речевым недоразвитием (хорошо известно, какое значение имеет речевая система при воспитании и обучении ребенка). Психоорганическая симптоматика, обнаруженная при обследовании этих детей (слабость памяти, неустойчивость и узость внимания, отсутствие активности, целенаправленности, утомляемость, инертность нервных процессов) приводила к слабой продуктивности в любом виде психической деятельности, не говоря уже о таком сложном образовании, каким является речевая функция. Исключение составляли дети, у которых недоразвитие речи было связано с поражением только слуховой или двигательной системы мозга на фоне сохранности всех предпосылок интеллектуальной деятельности.

По своим характерологическим особенностям обследованных детей можно было подразделить на две основные категории: с повышенной возбудимостью нервной системы и склонностью к реакциям тормозного типа. Первым детям была свойственна эйфория, быстрая смена настроения, легкий переход от слез к радости, благодушие, постоянная, часто неадекватная улыбка на лице, стремление к контакту с окружающими на доступном им уровне, суетливость, двигательное беспокойство, отвлекаемость во время занятий и игр, большая эмоциональность. Они быстро привыкали к отделению, легко уходили от родителей во время свиданий, ласкались ко всем, ни к кому избирательно не привязывались. У них не было «любимых» игрушек, определенного места, стойких привычек. При поверхностном знакомстве с ними создавалось неплохое впечатление, казалось, что ребенок будет старательно заниматься и даст хорошее продвижение. Однако чаще всего результаты оказывались неважными, их «любопытство» не было любознательностью, взгляд их скользил по окружающему, ни на чем не задерживаясь, ничего не запоминая, не делая никаких выводов. Память была ослаблена, внимание поверхностное, продуктивность в работе невысокая.

Для примера рассмотрим несколько историй болезней.

Андрей К. 1963 г. рождения. Поступил в отделение в июле 1968 г. с жалобами: не говорит, двигательно беспокойный, отстает в развитии. Диагноз при поступлении: задержка речевого и психического развития. Социально-бытовые условия хорошие. Родители здоровы. Наследственность благополучная. Ребенок от 4-й беременности. Роды со стимуляцией. Вес при рождении 3600 г. Грудь взял плохо, сосал вяло. Раннее развитие: пошел после года, лепет после года. Болел ветрянкой, энтеритом, простудными заболеваниями. Отставание в развитии мать заметила около 2 лет. Ребенок не понимал обращенную к нему речь, чаще пользовался жестом, не говорил. С детьми общался, но плохо понимал смысл игры. Статус: со стороны соматической сферы грубой патологии не выявлено. Неврологический статус – остаточные явления раннего органического поражения центральной нервной системы.

Эмоциональные проявления и поведение всех детей с недоразвитием речи чаще всего отличались инфантильностью и соответствовали поведению детей более раннего возраста, но не всегда это было гармонично выражено. Черты повышенной возбудимости или склонности к реакциям тормозного типа можно было обнаружить во всех психических проявлениях у детей. Патологическая инертность нервных процессов, составляющая основу тормозной психики, сказывалась в особенностях эмоциональных реакций (однообразная форма выражения положительных и отрицательных эмоций с трудным переходом из одного состояния в другое, чаще отрицательный фон настроения, избирательные привязанности), в склонности к образованию стойких привычек (еда только одного определенного блюда, однообразные игры с «любимыми» игрушками, педантичное раскладывание предметов в определенном порядке, занятия только с одним логопедом в постоянном составе группы и усвоенной последовательности), в приверженности ко всему старому, известному, заученному и отказе от трудностей, связанных с усвоением нового материала. Ломка зафиксировавшегося стереотипа у этих детей всегда происходила с большим трудом и вызывала реакцию бурного протеста или пассивный уход в защитное торможение. Эти дети не отличались любознательностью, новые знания приходилось им навязывать насильно, однако, раз усвоив материал, они запоминали его надолго.

Таким образом, у всех больных с выраженными формами речевого недоразвития, не являющегося следствием чистой патологии слуховых и двигательных систем мозга, было отмечено отставание в психическом развитии. Если наглядно-действенный уровень мышления у некоторых больных был удовлетворительно выражен, то в наглядно-образном они заметно отставали, а словесно-логический уровень был доступен наиболее продвинутым из этих детей. Во многих случаях речевого недоразвития уровень развития речи является отражением степени их психической отсталости и мог быть использован как один из объективных критериев при квалификации психического недоразвития детей дошкольного возраста (идиотия, имбецильность, дебильность). Познавательная деятельность детей с дефектами речевого развития часто напоминала деятельность больных с относительно легкими формами поражения лобных долей мозга, описанных А. Р. Лурия. «Они начинают осуществлять классификацию предметов правильно, выделив какой-либо (обычно достаточно упроченный в прежнем опыте) принцип их систематизации. Однако этот принцип классификации или, как правило, не удерживается, или больные соскальзывают на побочные связи, относя в одну группу предметы, входящие в общую конкретную ситуацию или связанные друг с другом какими-либо внешними ассоциациями».

Больной Алексей с синдромом моторной алалии, успешно классифицируя предметы по отработанным группам (овощи, фрукты, мебель, одежда и др.), всегда правильно исключая четвертую лишнюю картинку (три картинки из одной группы, четвертая из другой), при предъявлении ему большого количества предметных картинок переходил на более примитивный ситуационный способ классификации, объединяя в одну группу моряка и пароход или лук и кастрюлю.

В настоящее время мы не можем провести дифференциальный диагноз между структурой умственного недоразвития у детей с речевыми расстройствами и структурой олигофренического слабоумия, так как не нашли в литературе о детской олигофрении специальных работ, посвященных этой проблеме. Характерологические особенности личности накладывали свой отпечаток на картину общего нарушения познавательной деятельности. Дети с так называемым синдромом моторной алалии в своем подавляющем большинстве относились к группе повышенно тормозимых.

Нарушение речи у дошкольников / Под ред. Р. А. Беловой-Давид. М., 1972. С. 32–82.

Е. М. Мастюкова

О расстройствах памяти у детей с недоразвитием речи

Особенности памяти у взрослых больных с речевыми нарушениями изучены более полно, чем у детей. Первое такое исследование в отечественной литературе было представлено В. А. Гиляровским в 1912 г. Изучение особенностей памяти при афазии позволило подойти к вопросу о ее структурно-функциональной организации и роли различных мозговых структур в осуществлении мнестических процессов.

Изучение особенностей памяти у детей с недоразвитием речи представляет не только теоретический интерес, но и имеет большое практическое значение. Оно помогает выяснить, в какой мере недоразвитие различных речевых зон может сказаться на формировании таких системных процессов, каким является память, способствует более правильному пониманию патогенеза интеллектуальных нарушений, а также выработке адекватных методов обучения и лечения.

Цель нашего исследования состояла в изучении особенностей памяти у детей школьного возраста с недоразвитием речи.

Изучались особенности памяти у 106 учащихся 1–8 классов школы для детей с речевыми нарушениями. Большинство обследованных находились на третьем уровне речевого развития и только 8 – на втором (по классификации Р. Е. Левиной). Несмотря на то, что все дети в той или иной степени владели фразовой речью, уровни сформированности предложения и развития лексограм-матической стороны речи у них были различными. Если у одних трудности в моторной речи выступали отчетливо уже на уровне первых бессоюзных предложений (8 учащихся первых классов), то у других они становились выраженными только в более сложных придаточных предложениях или в контекстной речи.

По формам речевого недоразвития обследуемые распределялись следующим образом: синдром моторной алалии без выраженной интеллектуальной недостаточности отмечался у 40 человек, этот же синдром в сочетании с апрактико-гностическими нарушениями и акалькулией – у 10, речевое недоразвитие в сочетании с психическим, а также нарушениями деятельности и поведения – 18, речевое недоразвитие в сочетании с дизартрией – у 13, замедленный темп речевого и психического развития – у 25 детей.

Обследование осуществлялось динамически в процессе наблюдения за детьми в течение трех лет. При этом изучалось неврологическое и психическое состояние, особенности речевой функции, формирование навыков письма, чтения, счета. Анализировались приемы, способствующие лучшему усвоению учебного материала. Проводилось исследование высших корковых функций, внутренней речи – с помощью электромиографической методики (47 детей) и электроэнцефалографическое (47 детей).

При обследовании высших корковых функций оценивалось состояние праксиса руки и артикуляционного аппарата (по методике А. Р. Лурия и Е. Н. Винарской). При обследовании конструктивного праксиса детям предлагалось копировать простые и более сложные фигуры из палочек, конструировать из кубиков Кооса, рисовать на заданную тему. Оценивалось состояние пространственного синтеза как по результатам выполнения предыдущих заданий, так и в пробах Хеда. Исследовалось состояние зрительного и лицевого гнозиса (по методике И. Гюёта, Ц. и Ч. Тардье), а также пальцевой и оральной стереогноз (последний обследовался по методике R. L. Ringel).

Электромиографическое исследование внутренней речи производилось по методике А. Н. Соколова. Особое внимание при этом обращалось на оценку электромиограмм в процессе запоминания слов.

Биотоки мозга регистрировались на 13-канальном электроэнцефалографе фирмы Nihon Kohden. Запись ЭЭГ проводилась в состоянии бодрствования, использовались как монополярные, так и биполярные отведения.

Исследование памяти осуществлялось по общим методикам, принятым в медицинской психологии: определялся объем кратковременной памяти на словесные и зрительные раздражители, изучались основные параметры долговременной памяти (процессы запоминания, ретенции и репродукции).

На основе данных, полученных в пробах на запоминание, составлялись «кривые заучивания» и графики, отражающие частоту воспроизведения слов в зависимости от места в словесном ряду. Кривая, огибающая графики, представляла собой «кривую памяти» по Эббингаузу. «Кривые памяти», а также результаты применения других приемов (воспроизведения серий из двух или трех слов, повторения предложений и коротких рассказов, не связанных между собой по смыслу) (по методикам А. Р. Лурия) позволили выявить влияние ретроактивного торможения в мнестических процессах. Изучалось также воспроизведение коротких рассказов и стихотворений через разные промежутки времени после их предъявления (10, 15, 30 мин, 1 час, следующий день, несколько дней, спустя 2–3 месяца), что давало материал, необходимый для анализа длительности сохранения следов, процессов произвольного и непроизвольного запоминания в пробах на зрительное узнавание.

Процессы памяти тесно взаимосвязаны с другими проявлениями интегративной деятельности мозга (мотивацией, вниманием, мышлением и т. д.). Поэтому анализ данных проводился после неоднократного обследования одних и тех же параметров памяти с учетом общего психологического состояния ребенка. Только в этих условия можно было решить вопрос о первичном или вторичном характере выявленных мнестических нарушений.

При анализе полученных данных установлены некоторые особенности мнестических процессов у детей с недоразвитием речи, оказавшиеся неодинаковыми при различных уровнях речевого развития и при различных формах речевой патологии.

Объем кратковременной зрительной и словесной памяти

Для определения объема кратковременной памяти применялось три варианта методик:

1) определение ее объема при воспроизведении раздражителей (зрительных и словесных) в заданном порядке. Учащимся предъявлялся ряд картинок и зачитывались слова. Количество элементов ряда увеличивалось последовательно от двух на один элемент при каждом предъявлении до тех пор, пока ребенок не допускал ошибки. Ошибками считались неполное воспроизведение заданного ряда, а также изменение порядка раздражителей. Условия проведения обследования были стандартными: раздражители предъявлялись с интервалом в 2 секунды, воспроизведение ряда разрешалось через 5 секунд. Обследование повторялось три раза;

2) определение объема кратковременной памяти при воспроизведении раздражителей в произвольном порядке. Учащимся предлагались ряды раздражителей в количестве заведомо большем, чем они могли запомнить с первого предъявления. Ребенку давалось задание воспроизвести возможно больше элементов в любом порядке. Ему показывали 10 картинок и зачитывали 10 односложных слов;

3) определение объема кратковременной памяти при узнавании предъявленной последовательной серии из 10 элементов, затем с интервалом в 10 секунд предъявлялась вторая серия из 20 элементов, в число которых в случайном порядке были включены 10 предъявленных ранее. Ребенку предлагалось узнать те из элементов, которые предъявлялись в первой серии. Таким путем предъявлялись две серии слов и два ряда картинок.

При анализе полученных данных установлено, что дети с различными вариантами речевого недоразвития по-разному справлялись с заданиями, предъявляемыми зрительно и на слух. У детей с синдромом моторной алалии объем кратковременной словесной памяти обычно был ниже объема кратковременной зрительной памяти. В среднем после однократного предъявления они могли запомнить до четырех слов и до 6–7 картинок. Особенно малый объем оперативной слуховой памяти отмечался у 10 детей с синдромом моторной алалии и выраженными апрактико-гностическими нарушениями, недостаточностью пространственного синтеза. При электроэнцефалографическом исследовании у большинства из них (у 7 из 10) выявлены признаки асимметрии в левой теменно-височной области в виде редукции основной корковой ритмики. Клиническая картина в целом свидетельствует о наличии у этих 7 детей акустико-мнестического синдрома.

Наряду с недостаточным объемом оперативной слуховой памяти у детей с синдромом моторной алалии отмечались значительные трудности в воспроизведении слов и в раскладывании картинок в данной последовательности (первый вариант методики), что позволяет нам говорить о нарушении у них последовательной временной организации.

Особенно низкие показатели в объеме оперативной слуховой памяти (по сравнению с другими обследуемыми детьми того же возраста) были у детей, развитие речи которых соответствовало второму уровню.

При задержке речевого развития выраженных различий в объеме кратковременной словесной и зрительной памяти у детей не обнаружено. У них не наблюдалось также различий при выполнении заданий первого и второго вариантов методик. Это может свидетельствовать о потенциальной сохранности слуховой функциональной системы у детей с задержкой речевого развития в отличие от детей с синдромом моторной алалии.

При дизартриях у детей с церебральными параличами (8 человек) объем кратковременной зрительной памяти в пробах с предъявлением серии геометрических фигур по сравнению со словесной был меньшим, что сочеталось с нарушениями восприятия формы, недостаточным соотнесением плоских изображений с объемными, слабостью пространственных представлений.

Таким образом, уменьшение объема кратковременной памяти при предъявлении раздражителей разных модальностей проявляется в соответствии с недостаточным функционированием того или иного анализатора. Полученные данные способствуют лучшему пониманию патогенеза речевого недоразвития, выявлению наиболее сохранных и, напротив, дефектных звеньев, а также выбору наиболее адекватных приемов обучения детей.

Особенности заучивания, ретенции и репродукции у детей с недоразвитием речи

Для заучивания детям предлагалось 10 коротких слов, которые имелись в их активном словаре. Слова повторялись 5 раз, при каждом воспроизведении отмечалось количество заученных слов, затем вычерчивались соответствующие кривые. Для анализа длительности сохранения следов и процессов репродукции ребенку предлагалось воспроизвести заученные слова через различные промежутки времени (10, 15, 30 мин, 1 час, на следующий день). При изучении процесса заучивания обращалось внимание на то, какие приемы ребенок использует, выполняя задание, как нарастает объем заученных слов по мере повторения, каков максимальный предел запоминания, имеются ли парафазии при воспроизведении слов, каковы его качественные особенности. Учитывалось также, как ребенок относится к своим неудачам.

«Кривые заучивания» у обследуемых детей характеризовались следующими особенностями.

Для детей с синдромом моторной алалии была характерна медленно восходящая кривая с отдельными элементами платообразной. Особенно выраженный платообразный характер кривые имели при наличии акустико-мнестического синдрома. Воспроизведение у детей с синдромом моторной алалии характеризовалось нередко выраженной склонностью к стереотипным ответам, с отдельными элементами парафазий, повторений, добавлением «лишних» слов.

В тех случаях, когда речевое недоразвитие сочеталось с психическим недоразвитием, отмечалась плоская, равномерная низкоамплитудная кривая. У детей с выраженными нарушениями деятельности кривая заучивания характеризовалась предельно малым объемом заученных слов и почти не имела восходящего характера. Особенности заучивания у них во многом определялись отсутствием установки на задание, нарушением целенаправленной деятельности. Воспроизведение характеризовалось: стереотипным рядом слов с многократным повторением одного и того же слова («глаз, овос, глаз, овос, хлеб, овос»: в серии даны слова: глаз, воз, хлеб и др.); добавлением «лишних» слов, отсутствующих в предлагаемой серии. В некоторых случаях дети давали их по типу вербальных и литеральных парафазий, а иногда и побочных ассоциаций с данным словом. Так, например, в серии имеется слово хлеб. Девочка 10 лет, ученица 2 класса, стойко повторяет слово масло. Иногда «лишние» слова представляли собой наименование какого-либо предмета, который детям предъявляли в предыщущих заданиях в виде картинок для проверки зрительной памяти. В некоторых случаях они не имели никакой связи (ни акустической, ни семантической) с предъявляемыми словами, а также с предшествующими раздражителями. Допущенные ошибки дети не замечали, не корригировали и стойко воспроизводили при проверке запоминания после разных промежутков времени.

Для детей с задержанным речевым развитием и дизартрией, особенно при выраженности церебростенических проявлений, характерна неравномерная пикообразная кривая заучивания. Склонность к парафазиям и добавлениям «лишних» слов для них менее характерна.

Отсроченное воспроизведение у всех детей с недоразвитием речи оказалось низким (через 10 мин они воспроизводили в среднем 5 слов, на следующий день – 1–3). Особенно затрудненным отсроченное воспроизведение было у детей с моторной алалией при наличии у них сенсорного компонента или акустикомне-стического синдрома. У этих детей, как правило, отмечалась недостаточность высших корковых функций (пространственного синтеза, лицевого гнозиса, орального стереогноза). Вербальное поведение характеризовалось малой активностью. При электроэнцефалографическом исследовании у них наиболее часто отмечались признаки асимметрии в левой теменно-височной области виде редукции основной корковой ритмики.

Влияние ретроактивного торможения на процессы памяти у детей с недоразвитием речи

Влияние ретроактивного торможения на процессы запоминания у большинства детей проявлялось в более редком воспроизведении слов, стоящих в середине заучиваемой серии (растянутая и V-образная форма кривой памяти), а также в трудностях воспроизведения серий из двух и особенно из трех пар слов. При этом выявлялась тенденция воспроизведения слов последней пары.

Приводим пример этого нарушения у Саши, 11 лет, ученика 3 класса.

Диагноз: ранее органическое поражение центральной нервной системы. Синдром моторной алалии, акустико-мнестический синдром. Задержка психического развития. На ЭЭГ у обследуемого при монополярной записи отмечается периодическая асимметрия в центральных и височных областях с редукцией ритмики слева.

Предложена следующая серия: стол – часы, дом – ночь, шкаф – лес.

Воспроизведение: стол – лес, час – окно, дом – лес.

Повторение задания не улучшает качества ответов.

Это влияние обнаружилось и в трудностях воспроизведения двух предложений и особенно двух рассказов, различных по смыслу (задания такого типа предлагались только детям с третьим уровнем речевого развития).

Приводим еще один пример этих нарушений у Саши.

Даны два предложения: «В саду за высоким забором растут яблоки и груши». «На опушке леса охотник убил зайца». (Пробы А. Р. Лурия.) После каждого раздельного предъявления ребенок правильно повторяет предложения с некоторыми сокращениями. Первое предложение он сразу повторяет так: «В саду за деревом растут яблоки». После второго предложения первое повторяет так: «В лесу жила белка». Вновь читаются два предложения. Первое воспроизводит так: «На опушке леса растут яблоки и груши».

Выяснилось, что повторение простых рассказов и даже непосредственное их воспроизведение вызывают выраженные трудности у большинства обследуемых детей с третьим уровнем речевого развития. Качество повторения во многом зависело от уровня развития лексико-грамматической стороны речи. При одинаковом уровне речевого развития особенно трудным это задание оказалось для детей с алалическим синдромом и при некоторых формах системного недоразвития интеллекта и речи. При этом у детей выявлялись нарушения всех сторон речи (фонетики, лексики и грамматики), которые в других ее видах (в диалогической речи, в рассказе по картинке и по серии сюжетных картинок) уже были менее выраженными. Отмечались характерные структурные нарушения слов, разнообразные аграмматизмы, иногда повторение рассказа сопровождалось конфобуляциями и побочными ассоциациями. Смысла рассказов: «Галка и голуби» и «Хозяин и курица» не понял никто из обследуемых детей.

Вот пример воспроизведения рассказа «Галка и голуби» ученицей 2 класса Розой, 8,5 лет.

Диагноз: органическое поражение центральной нервной системы. Алалический синдром. Задержка психического развития. ЭЭГ выявила общемозговые изменения в виде несформированности основной ритмики и отсутствия дифференцировки ритмики по областям.

«Галка услыхала, что гуси ее зовут, покрасилась в синий цвет и полетела к гусям»… На вопрос, почему же голуби выгнали галку, ответила: «Потому что она была девочкой». После прочтения рассказа второй раз повторяет его так: «Галя покрасилась в синий цвет, а гуси ее прогнали».

Наиболее отчетливо явления ретроактивного торможения отмечались у детей со значительной недостаточностью лексико-грамматической стороны речи (при синдроме моторной алалии), особенно в сочетании с акустико-мнестическим синдромом. У детей со своеобразной формой интеллектуальной недостаточности (при преимущественном недоразвитии лобных отделов мозга) и алалическим синдромом эти явления выступали вместе с грубыми персеверациями, побочными ассоциациями, непониманием смысла рассказов и предложений. Характерным для них было также частое преобладание непроизвольного зрительного и слухового запоминания над произвольным.

Таким образом, материалы исследования свидетельствуют о нарушении мнестических процессов у большинства детей с речевым недоразвитием. Нарушения памяти входят в структуру своеобразной интеллектуальной недостаточности у детей с синдромом моторной алалии и в значительной степени затрудняют усвоение ими школьной программы.

Выраженность нарушений памяти у детей с недоразвитием речи коррелирует с тяжестью органического психосиндрома, особенно сочетающегося с недостаточностью произвольной целенаправленной деятельности.

Выраженность нарушений вербальной памяти зависит от степени и характера речевого недоразвития. Наиболее выраженные нарушения долговременной вербальной памяти отмечались у детей с синдромом моторной алалии, у которых обнаруживалась недостаточность и других высших корковых функций (особенно пространственного синтеза, лицевого гнозиса, орального и ручного стереогноза). Клинические и электроэнцефалографические данные заставляли предполагать у части из этих детей недостаточное функционирование височно-теменно-затылочных отделов доминантного полушария.

Дефектология. 1972. № 5. С. 12–17.

Г. С. Гуменная

Психолого-педагогическая типология детей с недоразвитием речи

На современном этапе развития педагогической науки и практики, характеризующемся постановкой задач оптимизации и дифференциации процесса обучения, становится чрезвычайно актуальным совершенствование методов психодиагностического изучения аномальных детей в ходе коррекционного обучения.

Важнейшую роль в построении программы обучения ребенка, индивидуализации педагогического подхода, создающего условия для наиболее эффективного использования возможностей ребенка, играет психодиагностическое исследование его особенностей в течение первого года обучения, когда закладываются основы учебной деятельности, происходит процесс интенсивного становления и развития личности школьника. Перед школьным педагогом стоит задача проектирования, а затем и формирования индивидуальности каждого школьника. Для ее решения учитель должен получать информацию относительно правильности и эффективности примененных им обучающих и воспитательных воздействий.

Разрешение вопросов дифференцированного и индивидуального подхода к учащимся предполагает в первую очередь знание психологических особенностей ребенка с речевой патологией, создание типологии нарушения и на этой основе апробацию той модели обучения, которая адекватна структуре выявленных особенностей.

В связи с этим современный уровень педагогических исследований предполагает не только определение качественного своеобразия нарушений, касающихся различных аспектов языка, систематику речевых ошибок с учетом фонетико-фонематического и лексико-грамматического уровней языка, но и целостное рассмотрение их в структуре когнитивного развития, состояния мотивационно-регуляторной сферы учащихся, особенностей личности и поведения детей.

Формулировка логопедического заключения в виде ОНР, используемая в практике, содержит в себе указание на ведущий дефект, клинической основой которого является первичная форма речевого расстройства. Применительно к данной категории разработано содержание коррекционного обучения, ориентированное в первую очередь на преодоление нарушений речевого развития. Этой цели служит вся система учебно-воспитательного воздействия в данном типе специальных школ. Индивидуальная логопедическая работа, являясь одной из форм коррекционного обучения, апеллирует в свою очередь к клиническим формам речевой патологии, т. е. логопед в выборе методов и средств коррекции речевых расстройств рассматривает их в аспекте оценки состояния и развития фонетических, фонематических и лексико-грамматических средств при ринолалии, дизартрии, алалии и т. д., т. е. учитывается главным образом клиническая структура дефекта, а не общая способность к обучению, которая в немалой степени определяет эффективность логопедического воздействия.

В специальных учреждениях для детей с тяжелыми нарушениями речи педагог в своей практической деятельности нередко применяет стандартизированные психологические методики, не обеспечивающие оценки потенциальных возможностей («зоны ближайшего развития»). В большинстве случаев педагоги не владеют приемами адаптации этих методик к контингенту детей с речевой патологией, а также достаточной квалификацией для интерпретации полученных данных.

В последние годы появились основания говорить о наличии в деятельности учителя-логопеда особой, ранее не выделявшейся функции, а именно психодиагностической. При осуществлении этой функции на практике господствует интуитивный подход, так как учитель-логопед не имеет описания различных поведенческих образцов, характеризующих детей различных категорий, что крайне важно для специального обучения, неотъемлемой частью которого является индивидуализация требований к ребенку.

Разрешение вопросов индивидуального подхода в значительной степени связано с выявлением особенностей когнитивной деятельности учащихся, рассмотрением собственно языковых нарушений учащихся в общей структуре их психического развития.

Тесная связь между развитием речи и интеллекта делает часто дифференцгиальный диагноз между умственным и речевым недоразвитием весьма затруднительным, так как умственное недоразвитие всегда в той или иной степени сопровождается недоразвитием речи, с другой стороны, при выраженном недоразвитии речи также часто отмечается задержанное и специфическое развитие интеллекта.

Недоразвитие речи имеет различное происхождение и структуру аномальных проявлений. Р. Е. Левина, выделяя основные причины общего недоразвития речи (ОНР), указывает на слабость акустико-гностических процессов: пониженную способность к восприятию речевых звуков при сохранении слуха, недостаточное различение акустических признаков фонем, нарушение звуко-произношения и воспроизведения структуры слова; речедвигательные расстройства, связанные с органическими поражениями или недоразвитием определенных отделов центральной нервной системы; своеобразие оптического восприятия, низкую психическую активность.

Результаты последних исследований, основывающихся на представлениях современной психолингвистики и учитывающих новые данные о развитии речи у нормальных и аномальных детей, дают возможность по-новому и более дифференцированно подойти к проблеме ОНР.

Е. Ф. Соботович предлагает классификацию аномалий речевого развития, построенную по принципу рассмотрения речевых расстройств у детей с учетом психолингвистической структуры и механизмов нарушения речевой деятельности. По своей природе и динамике обратного развития автором разграничены формы недоразвития речи, которые возникают при различных патологических состояниях мозга. В соответствии с этим автор выделяет 3 типа аномалий речевого развития:

– дефекты и замедленные темпы овладения системой языковых значений и программой речевых действий (недоразвитие речи у детей с олигофренией и общими задержками психологического развития);

– дефекты и замедленные темпы овладения знаковой формой языка и оперированием знаками в процессе порождения речи (две формы моторной алалии и параалалия);

– дефекты усвоения гностико-праксической организации языковых программ в процессе порождения речи (недоразвитие речи, обусловленное кинетической и кинестетической апраксией). Детей с ОНР, отмечает Е. Ф. Соботович, отличает от нормальных сверстников несколько более низкий уровень обобщения, недостаточная гибкость и динамичность мышления, более замедленный темп усвоения тех или иных закономерностей. В генезе описанных автором расстройств мышления большая роль принадлежит глубокой языковой неполноценности.

Психолого-педагогическое изучение детей с первичными формами речевой патологии выявляет различную степень нарушения у них не только речевых, но и познавательных функций.

По данным исследований, у детей с ОНР отмечается своеобразие психической деятельности: нарушения внимания, недостаточное развитие способности к переключению, недостаточная наблюдательность по отношению к языковым явлениям, своеобразие словесно-логического мышления, низкая способность к запоминанию вербального материала, недостаточный уровень развития самоконтроля.

Изучение структуры познавательной деятельности у детей с ОНР осуществлено в основном применительно к дошкольному возрасту. Эти данные, несомненно, представляют интерес в аспекте создания уровневых характеристик познавательной деятельности у данной категории детей, однако они не могут быть в полной мере перенесены в условия коррекционно-развивающе-го обучения школьников с речевой патологией. Лишь начинают проникать в систему традиционных логопедических методик и не заняли достойного места в системе диагностического исследования методы психолингвистики.

Психолого-педагогическое изучение учащихся школ для детей с тяжелыми нарушениями речи направлено главным образом на выявление структуры речевого дефекта, анализа языковой продукции детей с первичными формами речевой патологии (моторной алалией). В указанных исследованиях представлено описание специфических признаков нарушения речемыслительной деятельности у данного контингента детей, однако нередко отсутствие когнитивных характеристик учащихся (или их наличие со ссылкой на документацию) не позволяет осуществить связь указанных признаков с патогенетическими механизмами нарушения собственно речевых, когнитивных или регуляторных систем мозга. Вероятно, такая задача может быть решена в процессе изучения обучаемости.

В общей психологии понятие обучаемости рассматривается в аспекте общих способностей, значительную долю которых составляют когнитивные особенности личности. Аналогичный взгляд на проблему обучаемости существует среди дефектологов. Классификация аномальных детей по ведущему дефекту, лежащая в основе отбора детей в специализированные учреждения, предполагает также разрешение проблемы обучаемости каждого ребенка.

В. И. Лубовский определил общие подходы к дифференциации детей с речевой и интеллектуальной недостаточностью по данному критерию, указав на степень сформированности данного качества у аномальных детей. Данный аспект психолого-педагогического изучения детей с аномальным развитием находится лишь в начальной стадии своего становления. Как определять обучаемость таких детей, у которых при общей достаточно высокой способности к абстрагированию отмечается выраженная недостаточность в области языковых явлений, т. е. когда главным образом страдают собственно речевые процессы (восприятие вербальной информации, порождение собственной речевой продукции), т. е. когда можно говорить о высокой обучаемости на невербальном уровне, но низкой – на вербальном. Термин «средняя» здесь вряд ли уместен, вероятно, можно говорить лишь о качественном своеобразии деятельности данной категории аномальных детей в процессе принятия, переработки и передачи информации различного характера. Подобные трудности возникают и при оценке вариантов поведенческих, эмоциональных расстройств, когда при достаточно высоких потенциальных возможностях к усвоению знаний, отмечается крайне низкая степень их реализации в практической деятельности. Адекватное разрешение диагностических и коррекционно-развивающих задач дефектологии требует конкретизации данного понятия, выделения в нем таких составляющих, которые могут многоаспектно характеризовать личность аномального ребенка в условиях педагогического взаимодействия.

Таким образом, имеющиеся в литературе данные, характеризуя различные аспекты речевой и познавательной деятельности детей с ОНР, не позволяют получить характеристику их обучаемости в ходе формирующих воздействий исследователя.

На современном этапе развития отечественной специальной психологии и педагогики представляется возможным постановка задачи создания определенной типологии аномальных детей по качественному своеобразию их обучаемости на основе системного рассмотрения их речевой и учебно-познавательной деятельности. Проблема разрешения вопросов коррекционного обучения детей с речевой патологией предполагает, с одной стороны, проведение сравнительных исследований, интеграции имеющихся предложений о ходе речевого и психического развития при различных вариантах нарушений когнитивной сферы, произвольных форм поведения, эмоциональных расстройствах с целью выделения детей с первичными формами речевой патологии. Разрешение вопроса о первичности или вторичности речевых расстройств в структуре аномального развития имеет значение для обоснования методов межсистемной компенсации, имеющей чрезвычайно важное значение для реабилитации аномального ребенка.

Разрешение проблемы обучаемости предполагает изучение как минимум трех аспектов психической деятельности аномального ребенка, в числе которых состояние когнитивных функций, коммуникативно-познавательная деятельность (речевое поведение), мотивационно-регуляторная сфера и эмоционально-поведенческие особенности личности. Сложная взаимосвязь указанных параметров, составляющих психологический базис обучения и определяющих успешность овладения знаниями и умениями, может быть предметом системного анализа. Это позволит создать относительные модели аномального развития на основе выявления качественного своеобразия учебно-познавательной деятельности.

Целостный системный анализ в процессе психологической диагностики рассматривался нами как обнаружение не просто отдельных проявлений нарушения психического развития, а выявление связей между ними, определение их причин, установление иерархии обнаруженных недостатков или отклонений в психическом развитии, т. е. того, что Л. С. Выготский определял как взаимосвязанную систему дефектов.

Основываясь на концепции Л. С. Выготского о первичных, вторичных, третичных и т. д. дефектах, соотношение причин и следствий, возникающих в ходе аномального развития, трактовалось следующим образом: одни и те же (или очень сходные) вторичные и третичные отклонения в развитии могут наблюдаться при разных первичных дефектах. И, наоборот, при одном и том же первичном нарушении отсутствует полное однообразие третичных (а возможно, и вторичных) проявлений.

Вторым, важнейшим для проведения исследования положением явилась концепция Л. С. Выготского об «актуальном уровне умственного развития» и «зоне ближайшего развития», которая определяется как способность ребенка в содружестве со взрослым усваивать новые способы действий, поднимаясь тем самым на более высокую ступень умственного развития. Указывая на то, что наличие широкой «зоны ближайшего развития» является более надежным признаком успешности дальнейшего обучения (по сравнению с актуальным запасом знаний и умений), Л. С. Выготский подчеркивает и диагностическую значимость определения этой «зоны» при оценке умственных возможностей ребенка.

Это положение Л. С. Выготского нашло свое методическое воплощение в разработке обучающего эксперимента, который рассматривался нами как основной метод исследовательской работы, реализуемый как в условиях индивидуального обследования изучаемого контингента детей, так и в ходе их фронтального обучения.

В соответствии с указанными требованиями в качестве диагностической программы, т. е. содержательной модели изучения речевой и познавательной деятельности детей с речевой патологией в сравнении с нормально развивающимися сверстниками, явились учебные дисциплины лингвистического и математического цикла. На основе перестройки дидактического содержания учебного материала было осуществлено конструирование диагностических заданий вербального и невербального характера по принципу индивидуального формирующего эксперимента. Совокупность диагностических методов включала в себя:

• Стандартизированные психологические методики, традиционно применяемые в дефектологии, в числе которых матрицы Дж. Равена, модифицированные Т. В. Розановой, Т. В. Егоровой, В. А. Лониной. Предъявлялось 36 задач (первая – обучающая, остальные – проверочные). Методика включала 5 типов заданий. Результаты оценивались в баллах. За правильное решение с первой попытки начислялся 1 балл, со второй – 0,5, с третьей – 0,25 балла. Если задание не выполнялось, испытуемому сообщался принцип исхода. Если и после объяснения школьник не мог решить задачу, то мы прибегали к наглядно-действенному способу ее решения. Баллы за 1 и 5 попытку не выставлялись. Количество случаев помощи в виде вычленения условий задач и число решений с использованием передвижных вкладышей не учитывались при анализе результатов. При анализе экспериментальных данных мы опирались на имеющиеся в литературе сведения о возможностях выполнения заданий по методике Дж. Равена: нормально развивающиеся дети – 27 баллов, слабовидящие – 23 балла, глухие – 21 балл, дети с задержкой психического развития – 15–20 баллов, умственно-отсталые – 12 баллов.

• Специально разработанную систему педагогического тестирования, построенную на основе содержания основных учебных дисциплин первого года обучения (развитие речи и знакомство с окружающим, обучение грамоте, математика). По своему содержанию педагогические тесты, будучи связанными с содержанием обучения, оценивали не только его результат, но и более общие психологические образования, лежащие в основе овладения знаниями.

При разработке содержания экспериментального исследования мы ориентировались на положения развиваемого в последние годы в психодиагностике критериально ориентированного тестирования, отличительной чертой которого является выбор некоторой содержательной области (знаний и умений, планируемых при изучении предмета) и построение методики, каждое из заданий которой направлено на диагностику определенного аспекта этой области. Успехи испытуемых оцениваются не по отношению к другим представителям популяции, а по отношению к заранее заданной норме. Навык (умственное действие, операция) выступает как критерий достижения ребенком определенного уровня развития.

В качестве главных условий рассматривались как констатация имеющихся затруднений в выполнении заданий, так и выявление причины, лежащей в их основе, а также определение психолого-педагогических условий обучения каждого ребенка с учетом его индивидуально-типологических особенностей.

В системе учебного содержания по основным предметам первого года обучения выделены так называемые «ключевые задания», позволяющие осуществить системный анализ речемыслительной деятельности учащихся в сложной взаимосвязи вербальных и невербальных компонентов обучения.

На основе психолого-педагогического изучения детей в процессе коррекционного обучения в 1 классе школы для детей с тяжелыми нарушениями речи, а также анализа клинических данных нами была сформулирована рабочая гипотеза о том, что в зависимости от качественного своеобразия когнитивного, речевого и эмоционального поведенческого развития дети будут характеризоваться различной обучаемостью. В соответствии с этим различные группы рассматриваемого нами контингента детей будут обнаруживать неодинаковую «чувствительность» к педагогическим воздействиям, которые будут дифференцированы с учетом различных факторов, влияющих на процесс обучения. В свою очередь оценка эффективности каждой из обоснованных и реализованных в ходе обучения педагогических стратегий позволит рассматривать предложенные коррекционно-педагогические системы как диагностические, использование которых позволит учителю-логопеду в ходе коррекционного процесса определять типологию аномального развития ребенка, а также разрабатывать направления дифференцированного подхода.

В эксперименте участвовало: 120 учащихся 1 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи, 120 учащихся 1 класса общеобразовательной школы, занимающихся на логопедическом пункте в группе «Общее недоразвитие речи». Для определения возрастных требований к выявлению критериального уровня выполнения экспериментальных заданий проведено фронтальное обследование 400 первоклассников с нормальным речевым и интеллектуальным развитием. Результаты обследования учащихся по методике Равена позволили распределить всех участвующих в эксперименте детей на 4 группы, в соответствии с которыми в табл. 1 приводятся количественные показатели выполнения заданий.

Таблица 1

Результаты изучения наглядно-образного мышления

При распределении учащихся по уровням учитывалось два фактора: количество набранных баллов, качественное своеобразие деятельности при выполнении заданий (темп, устойчивость внимания, адекватность реакции при указании на ошибку и т. д.). Это позволяло анализировать как операциональный, так и мотивационно-регуляторный компоненты мыслительной деятельности. В соответствии с данными требованиями уровневые характеристики преследуют цель осуществить предварительное распределение изучаемого контингента на типы в соответствии с показателями когнитивного развития различных категорий аномальных детей (по традиционной терминологии «нормально развивающиеся», «с задержкой психического развития», «умственно отсталые»). В связи с введением в критерии анализа качественного показателя в приводимых нами обобщенных данных содержится некоторое различие в количественных оценках по сравнению с литературными данными. При этом мы считали возможным следующее уровневое распределение:

– результаты от 24 до 27 баллов и выше характеризуют критериальный возрастной уровень когнитивного развития (IV и III уровни);

– количественные показатели от 16 до 23 баллов свидетельствуют о недоразвитии познавательной деятельности, характеризующейся наличием потенциальных возможностей для выполнения заданий, но низкой их реализацией в условиях эксперимента;

– результаты ниже 15 баллов присущи детям с выраженными нарушениями когнитивных функций. Рассмотрим, как решались задачи разных типов.

С задачами на установление тождества в простых рисунках все первоклассники справлялись легко. Задачи следующего типа – на установление тождества между сложными рисунками – все испытуемые решали менее успешно, чем на нахождение тождественных среди простых рисунков. Определенные затруднения, вероятно, связаны с тем, что дети не могли учесть все признаки рисунка (толщину и направление линий, их сочетание), а выделяли какой-либо один признак. Правильное решение находили после 2–3 проб, иногда требовалась помощь экспериментатора в выделении условий задачи. Наибольшие затруднения вызывали задачи А7, А10.

Анализ результатов решения наглядных задач, основанных на принципе тождества между заданным и искомым, позволяет прийти к выводу, что в целом эти задачи доступны детям, начинающим обучаться в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи. Задачи с простым рисунком решили все первоклассники. Задачи же с более сложными рисунками у детей вызвали затруднения.

Задачи третьего типа – на дополнение рисунка до целого по принципу центральной или осевой симметрии почти все испытуемые решили приблизительно с той же успешностью, что и задачи предыдущего типа, верное решение, как правило, находили после 2–3 проб.

Отдельные школьники нуждались в вычленении в наглядной ситуации ее существенных признаков, в отдельных случаях приходилось обращаться и к наглядно-действенным средствам решения, после чего дети были в состоянии решить другие задачи путем мысленного оперирования образами. Незначительное число детей с заметным трудом определяли отношения симметрии даже при использовании передвижных вкладышей.

Задачи на установление отношений по аналогии между рисунками по двум признакам (четвертый и пятый типы) испытуемые выполнили менее успешно, чем предыдущие. Большинство детей не могли с первого предъявления самостоятельно определить принцип решения задач четвертого типа. Они пытались установить тождество между отдельными рисунками на матрице и на вкладышах или осуществляли случайный перебор вкладышей. После неудачных проб одни дети находили правильный ответ, другие часто нуждались в объяснении условий задачи, а иногда и в использовании вырезных вкладышей.

В целом сходные результаты обнаружились при решении задач пятого типа. Наибольшие затруднения у всех детей вызвала задача В12.

В ходе эксперимента учащиеся с речевой патологией решали как простые, так и сложные задачи на основе зрительно-двигательного анализа и синтеза условий задачи.

Таким образом, у большинства изучаемых нами детей сформировано умение мысленно анализировать зрительно воспринимаемый объект, вычленять в нем свойства и части, находить разные отношения между частями и свойствами, абстрагировать то одни, то другие признаки и отношения, проявляя тем самым гибкость мышления, соотносить требования задачи с данными условиями, привлекать ранее сложившиеся образы предметов и сравнивать их с вновь воспринимаемой ситуацией. Исключение составляют 7 % учащихся 1 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи и 5 % детей, занимающихся в логопедической группе общеобразовательной школы (до 15 баллов).

Количество набранных этими детьми баллов оказались близкими к показателям умственно отсталых детей (по данным Т. В. Розановой).

У 55 % учащихся специальной школы и 68 % контингента логопедического пункта выявлены трудности в организации их деятельности. Задания выполнялись очень медленно, но результаты все же были неплохие. Наиболее трудными оказались задания на установление тождества рисунков, дополнение до целого по принципу симметрии.

Полученные данные явились для нас исходным материалом, который следовало уточнить и углубить в ходе дальнейшего исследования, направленного на выявление педагогических признаков, характеризующих различные группы детей в условиях коррекционного обучения. Этой цели служит моделирование учебной деятельности, позволяющее осуществить педагогическое изучение различных аспектов речевой и познавательной сферы интересующих нас групп детей и уточнить данные психологического исследования.

Обобщение полученных в ходе исследования материалов позволяет говорить о трех типах учащихся с недоразвитием речи, отличающихся качественным своеобразием выполнения экспериментальных задач, а также спецификой учебно-познавательной деятельности. Процентное распределение изучаемого контингента представлено в табл. 2.

Таблица 2

Распределение детей по характеру их обучаемости

Дети, объединенные в первую группу, характеризуются средними, в отдельных случаях высокими показателями наглядно-образного мышления (24–33 балла). У данной группы детей отмечается достаточно высокий уровень абстракции и обобщения: в предметном материале самостоятельно выделяют количественные отношения. Система чисел присутствует в сознании учащихся этой группы как абстрактно-логическая структура, т. е. возможно оперирование с числами как абстрактными величинами. Учащиеся успешно выполняют абстрактные операции с числами, в отдельных случаях допускаются элементы наглядно-образного и наглядно-действенного выполнения заданий. Мы отметили свободное владение счетными операциями в пределах программного материала. Обнаружена тенденция к расширению области чисел, с которыми можно выполнять действия. Успешно определяются на абстрактном уровне со счетом двузначных чисел в прямом и обратном порядке, сравнивают предложенные числа и определяют их количественную разницу. Счетные операции в пределах 10 доступны в полной мере, доступно решение примеров с переходом через десяток, есть попытки выполнять действия с двузначными числами.

Учащиеся данной группы активно включаются в выполнение заданий, действуют сосредоточенно и целенаправленно. С нетерпением ожидают каждое новое задание, проявляя большой интерес. Безошибочно выполняют задание на классификацию числовых и предметных фигур. Подбор карточек с разным количеством геометрических фигур разного цвета, формы, размера и различно расположенных в пространстве осуществляют на основе признака количества («Почему подходят?» – «Потому что их 9»). Не вызывает затруднений задание на сравнение чисел и предметов («Еде больше палочек?» – «Одинаково»). Тест числового ряда, выявляющий умение устанавливать закономерности, доступен в полной мере на знаковом символическом уровне (1, 3, 5 …/2, 4 …/9, 7 …/8, 5 …/19, 17 …). Легко решаются аналогичные и условные задачи.

Мы обратили внимание на выраженные нарушения вербально-логического мышления, что выражалось в следующем: дети не решали самостоятельно текстовую задачу и не выполняли тест числового ряда в вербально-логическом плане («Продолжи ряд 9 7 5 …»), отмечались трудности понимания выражений «больше на …», «меньше на …». Однако учащиеся, вошедшие в эту группу, успешно справлялись с заданиями в наглядно-образном и наглядно-действенном планах, если обеспечивалось понимание словесной инструкции и предъявлялся образец.

Некоторые трудности выявлены в прямом и обратном счете (на вербальном уровне) двузначных чисел: нами были подмечены искажения в произношении данных чисел, перестановки их местами («20, 18, 17, 19», «25, 26, 28, 27»), пропуски, смешения чисел по звучанию (3, 13, 30), случаи незнания числительных (30 – «двадцать десять»). Некоторые учащиеся отказались от счета в обратном порядке. Наблюдались отдельные ошибки при сравнении двузначных чисел на абстрактном уровне: в определении большего и меньшего числа из предложенных пар, в установлении их количественной разницы.

Дети рассматриваемой группы с интересом относились ко всем видам заданий, легко вступали в контакт. Учащиеся ориентировались на реакцию взрослого, неравнодушно относились к оценке результатов своей работы: искали подтверждения правильности своих решений, были очень восприимчивы к одобрению и поддержке, постоянно находились в тревожном ожидании нового задания, проявляя стремление выполнить его хорошо, очень огорчались своими неудачами. В деятельности не обнаруживали поспешности, были очень внимательны к инструкции, однако, часто требовалось ее повторение.

При достаточно высоких показателях когнитивного развития у детей данной группы отмечается недостаточная направленность на языковую действительность, ее анализ, наблюдается избирательная несформированность мыслительных операций, направленных на выделение из общего речевого потока основных единиц языка. Наибольшие трудности эти учащиеся испытывали при выделении слов из предложения и слогов из слов, определения количества слогов в слове. Собственная речевая продукция учащихся данной группы отличается выраженным аграмматизмом, семантическими трудностями. Объем рассказа небольшой, между фразами присутствуют паузы. Фраза элементарна и строится по типу «подлежащее + сказуемое». Межфразовая связь отсутствует. Наблюдается большое число лексических ошибок, частое употребление слов в несвойственном значении, контексте. …

Таким образом, дети этой группы пользуются довольно ограниченным набором языковых средств, отдают предпочтение простым 2-х и 3-х членным конструкциям. Из второстепенных членов предложения чаще всего употребляют дополнения, обстоятельства места и времени. Неумение структурно оформлять предложения проявилось и в избыточном употреблении служебных и вводных слов.

Воспроизведение языковой информации (пересказ текста) у данной группы детей отличается фрагментарностью, нарушением логической последовательности, характерными речевыми ошибками, выражающимися в многочисленных повторах, неадекватностью использования лексических и грамматических средств языка, несмотря на наличие готовых языковых конструкций в авторском тексте. Указанные особенности являлись как следствием нарушения процессов восприятия речи, так и механизмов порождения высказывания. В отдельных случаях можно было говорить о ведущем в том или ином варианте расстройства, чаще всего эти процессы нарушались системно.

Эти особенности определяли специфику обучаемости данной группы детей: они значительно успешнее выполняли вербальные задания при условии их связи с наглядными образами, позволяющими иллюстрировать причинно-следственные зависимости между событиями и героями текста. Однако и при этом условии характер языкового оформления изменялся незначительно, что свидетельствует о достаточно устойчивых нарушениях речемыслительного процесса.

Установление последовательности сюжетных картинок как начальный этап программирования связного речевого высказывания данной группы детей выполняется успешно (при условии отсутствия выраженных эмоционально-поведенческих нарушений). Мотивация невербальной деятельности устойчива, познавательный интерес достаточен.

Таким образом, анализ речевой продукции данной группы учащихся в соотношении с результатами выполнения заданий на невербальном уровне (по тестам Равена, серии сюжетных картин, классификации предметного материала, операций с абстрактными числами) позволяет считать первичным в структуре нарушений учебно-познавательной деятельности собственно речевые механизмы. Операциональный и мотивационно-регуляторный компоненты невербальной деятельности сохранны. Вторичными расстройствами являются эмоционально-поведенческие особенности личности, выражающиеся в отдельных негативных реакциях протеста главным образом в ситуациях, повышающих вербально-коммуникативные возможности ребенка, когда присутствуют настойчивые требования выучить стихотворение, пересказать текст, рассказать о событии и т. д.

Дети с мотивационно-регуляторными расстройствами (оценка наглядно-образного мышления 16–23 балла) отличались от первой группы более низкими количественными характеристиками невербального интеллекта. Изучение мыслительной деятельности выявляет у них несколько ограниченные возможности в усвоении абстрактных знаний, однако специфические особенности их деятельности обнаруживались во всех формах мышления.

Наблюдалась недостаточная психическая активность при выполнении познавательных заданий. Отмечались затруднения в выполнении операций в вербально-логической, наглядно-образной и наглядно-действенной формах.

Подбор карточек с учетом признака количества дети осуществляли правильно, но ограничивались 1–2 вариантами, требовалась организующая деятельность экспериментатора. Испытуемые не могли установить отношение равенства количества в процессе одновременного выкладывания двух множеств по единице (не соотнесли одновременность выполненных действий с количеством счетных палочек), допускали ошибки при выполнении задания, в котором требовалось увеличить ряд палочек на определенное количество единиц. Тест числового ряда учащиеся выполняли в наглядно-образном предъявлении, при этом не могли сосредоточиться, приходилось концентрировать их внимание на каждой карточке, особые трудности испытывали при воспроизведении ряда в обратном порядке: выкладывали числовые фигуры по принципу уменьшения количества, не ориентируясь на заданный образец. Принцип выполнения задания эти учащиеся все же осознали. Решение текстовой задачи осуществлялось в наглядно-образной форме, одному из учеников потребовалось и аналогичную задачу перевести в наглядно-действенный план. Приведем конкретный пример.

У учащегося отмечена недостаточная познавательная активность, сочетающаяся с быстрой утомляемостью и истощаемостью. Наблюдалась повышенная двигательная активность: раскачивание на стуле, перебирание пуговиц на костюме, хаотичные движения рук.

Необходимо отметить то, что в процессе обследования мальчик охотно принимал помощь, проявлял заинтересованность в ней там, где не мог справиться с заданием самостоятельно. Систематизацию числовых фигур осуществлял на основе выделения признака количества в предметном материале, но разложил карточки по принципу уменьшения, а не возрастания количества. Требовалось руководство деятельностью ребенка в процессе выполнения задания, основанного на подборе карточек с геометрическими фигурами к данному образцу. Выбрав одну карточку, ориентируясь при этом на признаки формы, цвета и количества (9 маленьких кружочков красного цвета), мальчик не стал искать другие варианты. После стимулирующей помощи педагога ребенок подобрал дополнительно две карточки, ориентируясь на форму и количество. Затем обратился к взрослому: «А еще есть? Я не знаю», с раздражением стал перебирать карточки. Эмоциональная поддержка исследователя («Не волнуйся! Посмотри внимательнее. Что еще подходит? Ты сейчас обязательно найдешь!!!») способствовала правильному выполнению задания: был подобран еще ряд вариантов решения задачи.

Тест числового ряда выполнялся данным ребенком в наглядно-образной форме (с опорой на числовые фигуры), при этом требовалось сосредотачивать внимание ребенка на каждой карточке, так как обследуемый стремился к механическому воспроизведению ряда в привычном порядке (1, 2, 3 …), не ориентируясь на заданный образец (1, 3 …), избегая тем самым умственных усилий. Принцип выполнения задания все же был усвоен ребенком.

Текстовая задача переводилась в наглядно-действенный план, то же самое пришлось сделать и с аналогичной задачей, что, по-видимому, было связано с резким снижением работоспособности ребенка. После перерыва мальчик решил аналогичную задачу в наглядно-образном предъявлении.

Большие трудности были связаны со счетом двузначных чисел. Запись исходных данных и помощь экспериментатору не изменили положение. Мальчик делал ошибки, вновь начинал считать (25, 26, 27, … 26, 25 …), пропускал числа, отказался от счета в обратном порядке. При сравнении и определении количественной разницы чисел 19 и 23 требовалась наглядная опора.

Ребенок овладел приемами вычислений типа а ± 4, однако, требовалась подробная запись приемов и стимуляция деятельности («Подумай! Ты обязательно решишь!» 6 + 4 = 6 +2 +2 = 8 + 2 = 10). Выполнив примеры на сложение, мальчик осуществлял эту же операцию и в примерах на вычитание, что свидетельствует о трудностях переключения с одного вида деятельности на другой. Решив по два примера на каждый случай вместе с педагогом, ребенок смог выполнить остальные самостоятельно, записывая вычисления.

Значительные трудности были связаны с выполнением заданий, направленных на выявление того, как учащиеся ориентируются в структуре натурального ряда двузначных чисел. Кроме ошибок, рассмотренных при характеристике познавательной деятельности детей предыдущей группы, наблюдались следующие особенности в процессе выполнения этих заданий: ученики теряли порядок при счете, вновь начинали считать (25, 26, 27 … 26, 25 …), продолжали считать дальше заданного числа, один первоклассник отказался от счета в обратном порядке. Учащиеся, вошедшие в данную группу, овладели новыми приемами вычислений в обучающем задании, однако требовалась подробная запись приемов и стимуляция деятельности детей.

В процессе обследования выявлена необходимость направляющего педагогического воздействия в виде привлечения наглядной опоры, словесных правил, регулирующих действия, и положительных эмоциональных реакций.

Низкий уровень сформированности интеллектуальных операций (количественного сравнения, анализа, синтеза, абстрагирования) сочетается с нарушением предпосылок мыслительной деятельности: низкой работоспособностью, ослабленным вниманием, отвлекаемостью, плохой переключаемостью, трудностями удержания в памяти вербальной и наглядной информации.

В целом, учащиеся данной группы обладают потенциальными возможностями, чтобы приблизиться к критериальному уровню знаний.

У детей с мотивационной недостаточностью отмечено недоразвитие всех компонентов речи, касающихся как смысловой, так и звуковой ее сторон. Используемые слова в большинстве случаев произносились искаженно, отмечались явления аграмматизма. Но в отличие от предыдущей группы, характеризующейся чрезвычайной бедностью словаря, особенно его глагольной лексики, стандартности синтаксических конструкций, – у этих учащихся система речевых умений напоминала характерные признаки речевого развития детей более младшего возраста. Самостоятельное речевое высказывание состояло из 1–5 предложений. Не сформированы умения строить развернутые высказывания. Предложения характеризовались семантической и синтаксической неполнотой. Трудности продуцирования связного речевого высказывания сохранялись при попытках дать развернутое положение готового материала, например, при пересказе. Кроме того, нередко в речи отмечались нарушения отдельных членов предложения или целых предложений. Дети не могли выразить отношения между отдельными частями высказывания, в результате пересказ состоял из разрозненных фактов и действий.

Мы отметили то, что данная группа учащихся отдает предпочтение заданиям репродуктивного плана (пересказ, воспроизведение готовой языковой информации), отмечается заметное улучшение результатов в случае, когда логическая основа текста определена последовательностью сюжетных картинок. Вероятно, создание внешней программы высказывания способствует некоторой активации деятельности детей в процессе обучения…

Таким образом, самостоятельная связная контекстная речь у учащихся данной группы характеризуется недостаточной связностью и последовательностью изложения. Набор слов и синтаксических конструкций ограничен, имеются значительные трудности в программировании своего высказывания, в синтезировании отдельных его элементов в структурное целое и в отборе материала, соответствующего той или иной цели высказывания.

Система обучающих воздействий, используемая в ходе индивидуального эксперимента, позволила установить то, что изменение психолого-педагогических условий предъявления материала значительно повышает результаты. Эффективными средствами активизации речевой и познавательной деятельности с данным контингентом учащихся явились:

– стимулирующие и побуждающие к действиям высказывания педагога на ориентировочном этапе деятельности;

– управление действиями детей посредством словесных правил и отдельных инструкций;

– включение в деятельность элементов ролевого взаимодействия и игры;

– моделирование окружающей действительности с целью образования в ней существенных связей и отношений, а также создания учебно-коммуникативной мотивации.

В этих условиях удается выявить потенциальные возможности каждого ученика и обнаружить то, что имеющиеся речевые затруднения достаточно динамичны: то или иное речевое умение оказывается в «зоне ближайшего развития» (Л. С. Выготский), т. е. в условиях индивидуального взаимодействия нередко обнаруживается то, что ребенок «может, но не хочет»; в отличие от детей с первичной речевой патологией, которые чаще «хотят, но не могут» или «не хотят, потому что не могут».

Таким образом, отличительной чертой учебно-познавательной деятельности данной группы учащихся является низкая психическая активность, нарушения внимания и памяти, недостаточная сформированность мыслительных операций, общее снижение работоспособности. В сочетании с указанными признаками наблюдаются явления системного недоразвития речи.

У незначительной части детей, подвергнутых психолого-педагогическому изучению, выявлены достаточно низкие показатели наглядно-образного мышления (менее 15 баллов). Качественный анализ речевой и познавательной деятельности этих учащихся позволяет выделить когнитивные нарушения как ведущее расстройство в структуре учебно-познавательной деятельности.

При выполнении экспериментальных заданий математического содержания у данной группы детей обнаруживается ряд особенностей.

При подборе «подходящей» к образцу карточки с геометрическими фигурами испытуемые ориентировались на несущественные в данный момент признаки: цвет, форму, пространственное положение фигур, а не на признак количества, стимулирующие воздействия не помогли выполнению задания. Приведем фрагмент обследования ученицы 1 класса.

Определение признака количества находится в «зоне ближайшего развития» данного ребенка. Доказательством этому является правильный результат выполнения задания по подбору и упорядочению числовых фигур и фигур с изображением определенного количества предметов.

В процессе выполнения задания по выкладыванию равного количества девочка не пыталась соотнести одновременность выполненных действий с количеством палочек, а делала вывод, что в одной группе палочек больше, так как они складывались в квадраты большого размера.

Равенство количества палочек установила в процессе поэлементарного соотнесения множеств («Где больше?» – «Нигде»). В ответ на просьбу исследователя сделать «заборчик» на 2 больше, девочка среагировала следующим образом: «А как это?», убрала 1 палочку, затем вновь вернула ее на место, обратив внимание на недоумение взрослого. Экспериментатор повторил инструкцию и пересчитал вместе с ребенком выложенное количество палочек, после чего девочка нерешительно добавила 2 палочки. Далее исследователь предложил аналогичную ситуацию: попросил увеличить заборчик на 3 единицы, но испытуемая добавила лишь 2, обнаружив склонность к шаблонным способам решения поставленных задач. Потребовалось фиксировать внимание ребенка на количественной разнице и вновь повторить инструкцию («Считай на сколько у тебя больше – 1, 2. Больше на 2, а нужно на 3. Сколько еще добавим палочек? У тебя уже есть 2, сколько нужно еще палочек, чтобы получилось 3? Считай, на сколько стало больше – 1, 2, 3. Покажи, где больше на 3»).

Тест числового ряда предъявлялся в наглядно-образной форме. Девочка не могла осознать принцип выполнения задания: докладывала карточки подряд, не ориентируясь на образец. В ряде объяснения, продолжив ряд по принципу увеличения количества с равномерным пропуском множеств, обследуемая не смогла переключиться на воспроизведение ряда в обратном порядке (6, 4 … 5, 6, 7), перебирала карточки.

Задача на нахождение неизвестного слагаемого решалась в наглядно-действенной форме, причем требовалось видоизменить условие («У тебя 6 зеленых палочек. Сколько нужно добавить красных, чтобы получилось 10?»). Аналогичную задачу девочка решила в абстрактной форме, но, видимо, на основе чисто внешних признаков формулировки задачи, не исходила из всестороннего анализа условия, не смогла объяснить способ решения. С целью уточнения понимания конкретного содержания задачи мы предложили решить еще одну, в которой требовался новый ответ (3), но девочка повторила прежний результат (актуализировалось числительное, относящееся к предыдущей задаче). Была создана конфликтная ситуация в виде изменения интонации (4?!), что провоцировало ребенка на отказ от ответа, девочка стала перечислять данные в условии числа.

Испытуемая продемонстрировала достаточно автоматизированное умение называть ряд двузначных чисел в прямом порядке, но продолжала считать дальше заданного числа. Выявлены следующие ошибки: путала числа 13, 15, 23, 25, число 30 назвала «двадцать десять». От счета в обратном порядке, а также от сравнения чисел по месту в ряде и определения их количественной разницы отказалась.

Справившись с вычислениями типа «а + 4», которые выполнялись с подробной записью приема, обследуемая девочка не могла самостоятельно решить примеры на вычитание, записывала данные, не доводила действия до конца:

10 – 4 = 10 – 2 + 2

7 – 4 = 5

Результаты обследования свидетельствуют о выраженных нарушениях мыслительной деятельности у данного ребенка.

Таким образом, в отличие от детей с мотивационно-регуляторной недостаточностью, эти дети продемонстрировали меньшую чувствительность к помощи, крайне низкую обучаемость, невозможность переноса способа деятельности в новые условия. Основные трудности обнаруживались в когнитивной сфере. У данной группы учащихся более низкий объем представлений об окружающем, отмечаются трудности при выполнении как вербальных, так и невербальных заданий: по сравнению с описанными выше детьми эта группа учащихся подбирает меньшее количество признаков к картинкам, изображающим времена года, с трудом дифференцирует признаки весны и осени и т. д. При выполнении экспериментальных заданий выявлялись трудности установления причинно-следственных связей в окружающей действительности, учащиеся не могли установить порядок времен года, правильно разложить серию сюжетных карточек и т. д. Для понимания изображенной на картинке или прочитанной ситуации, а также для лингвистического оформления связного высказывания этим детям требовалась значительная помощь взрослого в виде стимулирующих и наводящих вопросов и наглядных образов, позволяющих иллюстрировать причинно-следственные связи.

В высказываниях отдельных учащихся наблюдалось неадекватное фантазирование, изменение сюжетной линии рассказа и соответственно его общего замысла. Иногда рассказ содержал лишь перечисления каких-либо событий и не передавал скрытого смысла. В пересказах этих детей отмечались пропуск тем, составляющих смысловую схему текста. Это выглядело, как нарушение связности рассказа (при пропуске тем в середине текста) или как его незавершенность (пропуск завершающих тем). Речевая и познавательная активность у большинства обследуемых была недостаточной. Структурно-языковое оформление текста обнаруживало специфические особенности речи детей с интеллектуальной недостаточностью.

Рассказ по сюжетной картинке у данной группы детей характеризовался тем, что даже при максимальной помощи взрослого отсутствует относительно стойкая программа высказывания. Репродуктивные возможности этих учащихся достаточно выше. Типичным является описание в виде повторений, излишней детализации: перечисляются изображенные объекты, их части и признаки.

Приведем пример такого рассказа:

«Наступила зима. Все девочки и мальчики оделись в теплую одежду. Деревья все покрыта шубой белой. Все птицы улетели уже давно, осенью, на юг. Там давно тепло на юге, а в Москве холодно. Девочку катают на санках с горки. Кто-то на лыжах. Снежно. Тепло. Бабушка везет на лошади воду из колодца. Собака скачет. Собаки зимой живут дома, а летом – в будке. Все катаются. Дома бабушки и мамы сидят. А дедушка лезет на крышу. Что-то надо делать. Хорошо зимой! У всех шапки, валены. Зима очень холодная. А когда бывает ветер, все уходят домой. А у мальчик куртка расстегнута, ему мама сказала: «Застегни, а то простудишься и не будешь кататься на санках». Все уходят домой. Ветер, начинается буря, снег падает».

Анализ особенностей речевой продукции, а также деятельности по созданию текста этими детьми, позволяет говорить о несформированности у данной группы детей внутренней смысловой программы высказывания. Недостатки планирования развернутого высказывания проявляются в соскальзывании с заданной темы на другую, подмене построения высказывания воспроизведением готовых речевых стереотипов. Данная группа детей с трудом устанавливает причинно-следственные связи не только в тексте, но и в окружающей действительности.

Психолого-педагогическое изучение детей с общим недоразвитием речи на основе анализа различных аспектов речевой и познавательной деятельности позволяет говорить о том, что под данным термином в реальной педагогической практике объединяются различные по своим клинико-психолого-педагогическим проявлениям нарушения речевой, когнитивной и эмоционально-волевой недостаточности.

Учитывая многообразие форм и различную степень речевого дефекта, который может существовать как относительно избирательное расстройство, так и осложнять или сочетаться с различными вариантами когнитивных и поведенческих нарушений, учителю-логопеду важно овладеть системными методами психолого-педагогического исследования, которое реализуется в ходе учебно-коррекционного процесса. На основе описания качественного своеобразия речевой и познавательной деятельности детей с речевой патологией может быть составлена определенная психолого-педагогическая типология, что позволит учителю-логопеду осуществлять диагностическую деятельность, которая является неотъемлемой частью индивидуального и дифференцированного подхода.

Полученные данные, раскрывающие речевые и когнитивные возможности учащихся первого года обучения в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи с целью выявления некоторых поведенческих характеристик, позволит учителю моделировать коррекционно-развивающее обучение в условиях урока и индивидуальной логопедической работы.

Теория и практика коррекционного обучения дошкольников с речевыми нарушениями. М., 1991. C. 41–72.

В. П. Глухов

Особенности творческого воображения у детей дошкольного возраста с общим недоразвитием речи

В современной дефектологической литературе уделяется большое внимание вопросам совершенствования организации и методики коррекционно-воспитательной работы с детьми дошкольного возраста с тяжелой речевой патологией. Многие авторы настоятельно подчеркивают необходимость проведения коррекционной логопедической работы с учетом имеющихся у детей отклонений в развитии познавательных процессов. Это обусловливает особую важность целенаправленного, глубокого изучения особенностей различных психических процессов у детей с речевой патологией.

К настоящему времени накоплен ряд данных, касающихся развития восприятия, памяти, мышления и др. у детей с тяжелыми нарушениями речи.

В то же время вопрос об особенностях воображения у таких детей является практически неизученным.

В трудах, посвященных исследованию воображения у детей с нормальным развитием, подчеркивалась тесная связь воображения и речи. «Наблюдение за развитием воображения обнаружило зависимость этой функции от развития речи, писал Л. С. Выготский. Задержка в развитии речи знаменует собой и задержку развития воображения»[12].

Целью настоящей работы было исследование особенностей воображения детей дошкольного возраста с общим речевым недоразвитием. Исследования проводились в детских садах с логопедическими группами г. Люберцы Московской области. Сравнительные исследования воображения проведены у 60 детей подготовительных групп (6–6,5 лет). Из них 30 детей – основная группа – имели общее недоразвитие речи I и III уровня, не осложненное заиканием, а 30 детей без отклонений в развитии, составили контрольную группу.

В исследованиях использовались методики: «Выполнение рисунков по заданной геометрической фигуре», модификация теста Роршаха, а также вариант методики «Окончание рисунка по заданному началу». Указанные методики применялись многими авторами для исследования творческого воображения у детей. Нами была проведена апробация методик на отдельной группе детей 5—7-летнего возраста.

Исследования проводились методом индивидуального эксперимента, в специальном помещении. В ходе экспериментов осуществлялись наблюдения за детьми, включающие хронометрирование выполнения заданий (быстрота включения в работу, длительность пауз, отвлечений и т. д.) и качественный анализ их деятельности (активность, устойчивость, продуктивность). Проанализировано свыше 900 рисунков детей обеих групп и около 200 протоколов исследования.

По первой методике детям последовательно предъявлялись три стандартные карточки с изображением одной из геометрических фигур (круг, полукруг, треугольник) и предлагалось придумать и выполнить рисунки с использованием данной фигуры. Предварительно давался образец выполнения на примере фигуры, не используемой в заданиях (квадрат). На выполнение каждого из трех заданий отводилось 10 мин. При анализе результатов учитывалось: количество рисунков; количество созданных в рисунках образов; число рисунков, повторяющих образец, данный при объяснении задания, или «копирующих» предметы непосредственного окружения (стол, лампа, розетка и т. п.); число рисунков, неадекватных заданию; количество изображений с детализацией (например, рисунок многоэтажного дома на основе треугольника, с трубой, антеннами и т. д.).

Кроме того, обращалось внимание на изменение пространственного положения фигуры в рисунке, а также на множественное использование фигуры при создании образов (двугорбый верблюд, горы – на основе полукруга, снеговик – на основе круга и т. п.). Графомоторные особенности выполнения заданий не принимались во внимание.

По окончании выполнения задания детям предлагалось назвать (объяснить) свои рисунки.

Анализ результатов сравнительного исследования детей двух групп по первой методике показал следующее. По среднему количеству выполненных рисунков между детьми основной и контрольной групп не было выявлено значительных различий. Однако дети с нормальной речью создавали в своих рисунках в среднем на 5 образов больше, чем дети с общим недоразвитием речи. Обработка данных методом математической статистики с определением критерия достоверности показала, что указанные различия неслучайны (t = 4,6; p < 0,1 %). Обращает на себя внимание, что количество созданных образов у детей с недоразвитием речи составило 69,8 % от общего числа выполненных рисунков, в то время как у детей контрольной группы этот показатель был значительно выше (93 %). Это связано с тем, что: во-первых, у детей с общим речевым недоразвитием, по сравнению с контрольной группой, было в 2,5 раза больше рисунков, копирующих образец и предметы окружающей обстановки; во-вторых, в работах этих детей в 3 раза чаще, чем в контрольной группе, отмечалось повторение одних и тех же рисунков; в-третьих, у детей с нарушениями речи встречались рисунки, неадекватные заданию, т. е. не связанные с заданной фигурой (9,9 % всех рисунков). У детей контрольной группы таких рисунков не было.

В ходе анализа мы стремились выявить способность детей к пространственному оперированию заданной фигурой при создании образов. Было установлено, что дети с нормальной речью чаще используют изменение ее пространственного положения при выполнении рисунка, чем дети с речевым недоразвитием. Так, случаи изменения пространственного положения фигуры мы отмечали в работах у 27 из 30 детей контрольной группы и только у 15 испытуемых с общим речевым недоразвитием. У детей с нормальной речью было почти в 3 раза больше рисунков, в которых данная фигура использовалась многократно, чем у детей с речевой патологией (соответственно 20,8 и 11 % от общего числа образов). Эти данные свидетельствуют о том, что дети с нормальным речевым развитием более свободно оперируют пространственными представлениями при создании образов воображения.

В ходе экспериментов фиксировалось время от момента инструкции к выполнению задания до начала включения ребенка в работу, а также паузирование в процессе выполнения задания.

Такое хронометрирование позволило выявить заметные различия между детьми сравниваемых групп. Так, у детей с общим недоразвитием речи среднее время включения в работу (t1) было в 4 раза большим, чем у детей контрольной группы (t1 = 12,9 и 52,2 с соответственно), а время пауз в работе (t2) у детей с речевым недоразвитием примерно в 3 раза продолжительнее (в среднем 1,5 и 4,7 мин). Наблюдения показали, что у многих детей с речевой патологией (более половины испытуемых) при выполнении третьего варианта задания отмечалось заметное истощение деятельности (возрастало количество пауз, дети начинали искать заданную фигуру в предметах окружения и т. д.).

Таким образом, анализ результатов выполнения заданий первой методики показал, что дети с общим недоразвитием речи по уровню продуктивной деятельности воображения отстают от нормально развивающихся детей.

Вторая часть экспериментального исследования была направлена на выявление некоторых особенностей продуктивной деятельности воображения испытуемых (оригинальность и разнообразие создаваемых образов, подвижность комбинаторных функций и др.). С этой целью мы использовали модификацию методики окончания рисунка по заданному началу. Известно, что методика «окончания рисунка» применялась в комплексном психологическом исследовании детей уже в возрасте 3–3,5 лет. Использованная методика включала 3 последовательных однотипных задания. В каждом из них ребенку предъявлялась стандартная карточка с изображением детали какого-то предмета. В первом задании это было изображение части растения (контуры ствола); во втором задании – детали строения (стена и часть крыши); в третьем – детали транспортного средства (горизонтальная линия с двумя кружками – «колесами»). Ребенку предлагалось продолжить, закончить данное изображение. В том случае, если ребенок справился с рисунком 1-го задания, дополнительно ему предлагалось придумать и изобразить на такой же точно карточке еще один вариант продолжения начального изображения, отличный от первого. Аналогично выполнялись детьми и два последующих задания.

После выполнения каждого из заданий ребенку предлагалось рассказать о содержании своего рисунка.

При оценке выполнения заданий учитывались следующие показатели: наличие или отсутствие рисунка; наличие второго варианта продолжения заданного начала; характер рисунка (наличие детализации; ограничивается рисунок только завершением исходного изображения или он носит развернутый, сюжетный характер). Особое внимание обращалось на оригинальность содержания создаваемых образов (наличие рисунков, отличающихся по содержанию от указанного выше предполагаемого окончания: растение, строение, машина).

В данном эксперименте участвовало 20 детей с недоразвитием речи и 20 детей контрольной группы. В результате сравнительного исследования были получены следующие данные. Из 20 детей, страдающих общим недоразвитием речи, один испытуемый совсем не справился с заданиями и 9 детей выполнили лишь частично (один ребенок выполнил рисунок только по одной предложенной карточке, а 8 детей – по двум). Всего детьми с недоразвитием речи было выполнено 47 первых вариантов рисунков по всем трем карточкам. 10 детей (т. е. половина группы) смогли придумать вторые варианты рисунков к заданному началу, в основном, по одному из трех заданий (всего 13 рисунков). Вариантом окончания рисунка мы считали либо совершенно новый, отличный от первого рисунка образ, либо «модификацию» первого рисунка по содержанию (например, первый рисунок – «дерево», второй – по тому же началу – «ракета»; или первый рисунок – «автомобиль», второй – «поезд»). Дети с речевым недоразвитием нередко просто повторяли свои первые рисунки почти без изменений (повторные изображения дерева, дома и т. д.). В итоге, дети этой группы по заданию придумать второй вариант рисунка выполнили по всем трем карточкам-заданиям 6 новых рисунков, 7 «модификаций» первого рисунка и 9 повторений.

Все испытуемые контрольной группы справились с заданиями по всем трем карточкам и выполнили 60 первоначальных вариантов рисунка. 19 из 20 детей смели выполнить и вторые варианты рисунков по заданному началу (в основном, по двум из трех предложенных карточек). Всего детьми этой группы было выполнено 39 вторых вариантов рисунка, т. е. в 3 раза больше, чем в группе детей с недоразвитием речи. При этом дети контрольной группы во вторых вариантах создали 27 новых образов и 12 «модификаций», в 4-х случаях отмечалось повторение первого рисунка. Полученные данные свидетельствуют о большей продуктивности и подвижности процесса воображения у детей с нормальным речевым развитием.

Детальный анализ содержания рисунков детей сравниваемых групп также выявил заметные различия между ними. Большинство детей с общим недоразвитием речи (18 из 20) ограничивались в своих рисунках завершением исходного изображения в виде одного предмета (дом, грузовая машина и т. п.). И только у двух детей встречались многопредметные рисунки (всего 3 рисунка). В контрольной группе многопредметные, развернутые рисунки отмечены у 13 из 20 детей. Они составили 25 % всех рисунков, выполненных детьми этой группы. В качестве примеров можно привести: изображение дома с пристройкой, забором, травой и стоящей на крыльце девочкой – рисунок Оли, 6 лет; «лес» – несколько деревьев, пень с растущими на нем грибами – рисунок Лены, 6 лет. Многие рисунки детей контрольной группы носили сюжетный характер, например: «Магазин, из него выходит покупательница; рядом изображена дорога с идущим по ней автомобилем и девочка на велосипеде» – рисунок Тани, 6,5 лет.

В ряде случаев уже первые варианты рисунков детей по заданному началу отличались от предполагаемого окончания (растение, строение, транспортное средство). Среди них встречаются изображения ракеты, пюпитра, кресла, весов, кораблика и др. Подобный отход от предполагаемого завершения рисунка может свидетельствовать об оригинальности возникающих образов воображения. Такие рисунки сравнительно редко встречались у детей с недоразвитием речи (7 рисунков из 47) и значительно чаще у детей в контрольной группе (22 из 60).

Среди работ детей контрольной группы можно выделить так же оригинальные рисунки, как «телеграфные столбы», «мальчик-жонглер» – на первое задание; «опора линии электропередачи» – на второе задание; «мальчик на самолете», «карета с принцессой», «ковер с орнаментом» – на третье и т. п. Таких рисунков, указывающих на необычность и яркость создаваемых образов, мы почти не наблюдали у детей с речевой патологией.

Анализ ответов детей по выполненным рисункам показал следующее. Ответы детей с общим недоразвитием речи, как правило, были односложными и сводились либо к простому называнию изображаемых предметов, либо носили форму короткого предложения.

Наблюдались случаи, когда дети даже не могли назвать свои рисунки. В то же время все дети контрольной группы дали более или менее развернутые объяснения своих рисунков, иногда даже в форме небольших рассказиков. В объяснения и рассказы к рисункам дети нередко включали элементы фантазирования, сказочные образы и ситуации («девочка на лошадке в лесу», «сундук с сокровищами», «избушка Бабы-Яги», «золотое дерево» и др.).

Сравнительные данные позволяют предположить, что имеющееся у детей общее речевое недоразвитие (бедность словарного запаса, несформированность фразовой речи, многочисленные аграмматизмы и др.) в сочетании с отставанием в развитии творческого воображения создает серьезные препятствия для словесного творчества детей. Изучение формирования словесного творчества у детей с речевой патологией является задачей наших дальнейших исследований.

Исследования воображения, приведенные с помощью модификации теста Роршаха у детей основной и контрольной групп (по 30 детей в каждой группе), в основном подтвердили результаты предыдущих методик. Испытуемым предлагались две специально отобранные, с учетом возраста детей, таблицы теста. Результаты исследования оценивались по количеству и характеру создаваемых образов, актуализируемых в ответах детей; учитывалось наличие «детализации» образа, наличие повторений и др. Было выявлено, что количество образов, возникающих при восприятии недифференцированных изображений, у детей с недоразвитием речи было несколько меньшим, чем у детей контрольной группы (в среднем на 3 образа). «Детализированных» образов в ответах детей с речевой патологией было меньше в 5 раз, а повторения одних и тех же образов встречались в их ответах значительно чаще (примерно в 2,5 раза). Это свидетельствует о меньшей продуктивности, инертности процесса воображения у этих детей.

Проведенные исследования позволяют сделать следующие выводы:

1. Дети старшего дошкольного возраста, страдающие общим недоразвитием речи, отстают от нормально развивающихся сверстников по уровню продуктивной деятельности воображения.

2. Для детей с общим речевым недоразвитием характерны: недостаточная подвижность, инертность, быстрая истощаемость комбинаторных функций воображения и более низкий уровень пространственного оперирования образами.

3. Исследования указывают на необходимость особого внимания к развитию воображения детей с речевой патологией, учитывая важнейшую роль этого процесса в общем познавательном развитии ребенка. Это может быть осуществлено путем включения в программу воспитания и обучения детей с речевой патологией в детском саду специальных занятий, а в определенные виды занятий (ручной труд, рисование и т. д.) – заданий и упражнений, направленных на развитие воображения и творческой деятельности.

Недоразвитие и утрата речи. М., 1985. С. 41–48.

С. И. Маевская

Методы исследования сенсорных функций у детей с тяжелыми нарушениями речи

В настоящее время количество детских учреждений для детей с различными нарушениями речи и интеллекта увеличивается и в них намечается все большая дифференциация программ и методик обучения. Дети с тяжелым речевым недоразвитием поступают до школы в специальные детские ясли и сады. Это вызывает необходимость в поисках методик обследования речи и познавательной деятельности детей-дошкольников, страдающих недоразвитием речи.

Появился ряд работ, посвященных вопросам психолого-педагогического изучения детей А. А. Венгер, Г. Л. Выготский и Э. И. Леонгард, С. Д. Забрамная, Б. И. Шостак, С. Д. Пикулин, Е. З. Безрукова и др. Эти пособия адресованы работникам медико-педагогических консультаций и отборочных комиссий и в основном освещают вопрос диагностики умственной отсталости и отграничения ее от сходных состояний…

Работ, освещающих особенности сенсорного и интеллектуального развития детей с тяжелыми нарушениями речи, практически нет. У различных авторов встречаются отдельные указания на особенности познавательной деятельности этой группы детей Н. Н. Трауготт, В. К. Орфинская, Р. Е. Левина, М. Н. Ипполитова, Г. В. Мациевская и т. д.). В настоящее время продолжаются споры о характере нарушения интеллекта у детей с тяжелыми нарушениями речи.

Первичная сохранность интеллекта этих детей может быть выявлена только при углубленном психолого-педагогическом исследовании с широким использованием методик, для выполнения задания по которым нет нужды в собственной речи, а понимание инструкций полностью не зависит от уровня понимания обращенной речи.

Настоящая работа ставит своей задачей только наметить направление исследований, которые могут помочь в решении вопроса о состоянии сенсорного и интеллектуального развития детей с тяжелым недоразвитием речи. В задачи исследований должно войти также решение вопроса о связи определенных форм речевой патологии с особенностями структуры познавательной деятельности.

Методы обследования сенсорных способностей детей, сохранности их анализаторной деятельности зависят прежде всего от возраста ребенка и от состояния его двигательной сферы.

При обследовании и анализе правильно рассматривать сенсорные и моторные возможности ребенка как единое целое, так как только на основе обоих процессов может формироваться нормальное восприятие.

Восприятие является не только полимодельным процессом, но и процессом сенсорно-моторным.

В первый год жизни ребенка идет совершенствование системы анализаторов, развитие их функций. Процесс этот изначально базируется на развитие деятельности слуховой и зрительной функций. Ребенок очень рано начинает реагировать на звук и фиксировать взгляд на ярком предмете, попавшем в его поле зрения. Следующим этапом будет поворот головы на звук (моторная реакция) и попытка проследить глазами за движущимся предметом (моторная реакция).

С 3–4 месяцев ребенок тянется к яркой игрушке, хватает ее рукой и таким путем (тактильно-двигательным) знакомится с формой и фактурой предметов.

Это в норме. В патологии же может быть множество моментов, нарушающих этот процесс. Парез глазо-двигательных нервов ограничит возможности зрительного восприятия, парез или паралич конечностей ограничивает возможности формирования функций руки.

Позднее развитие двигательной сферы (ребенок поздно начинает сидеть, ползать, ходить) ограничивают его знакомство с окружающим миром.

При обследовании ребенка после 3-х лет (а именно в этом возрасте ребенок подвергается обследованию педагогом-дефектоло-гом или логопедом в первый раз) часто двигательные дефекты с неврологической точки зрения сгладились, но вызванные ими задержки развития сенсорно-моторной сферы проявляются особенно ярко и часто, служат причиной постановки диагноза «олигофрения», так как они сопровождаются грубыми дефектами речи ребенка. Эти ошибки вызываются и более примитивными способами выполнения заданий, часто значительно отстающими от возрастной нормы. Кроме того, часто низкий уровень выполнения задания зависит от локальных выпадений отдельных сенсорных функций, связанных с нарушением того или иного анализатора в центральной или периферической части. Эти нарушения затрудняют выполнения не только отдельных заданий, непосредственно связанных с деятельностью данного анализатора, но и мешают выполнению заданий, в которых данная функция должна обеспечивать возможность выполнения задания в совокупности с функциями других анализаторов.

При любом обследовании важно зафиксировать:

1. Понимание задания.

2. Способы выполнения задания.

3. Истощаемость при выполнении задания.

4. Обучаемость.

Понимание задания связано с прежним опытом ребенка, с состоянием его речи (импрессивной и экспрессивной), а также с его физическим и психическим состоянием в момент обследования. Способы выполнения задания зависят, прежде всего, от состояния сенсомоторной сферы ребенка.

Задание «коробка форм» или «почтовый ящик» являющееся модернизацией доски Сегена, может быть выполнено только при сохранности зрительного восприятия, мелких движений руки и хорошей оптико-пространственной координации, т. е. при сохранности зрительного, тактильного, двигательного анализаторов и наличии полноценных межанализаторных связей. Для выполнения этого задания требуется ряд сложных сенсомоторных действий. Поражение любой части (сенсорной или моторной) помешает выполнению действий способом, соответствующим возрастной норме, а часто сделает невозможным переход к более высоким способам при обучении.

При обследовании показательным для уровня сенсорного и интеллектуального развития является классификация по цвету, форме и величине. В этом случае важна способность уловить принцип обобщения по одному, существенному признаку.

Способ выполнения задания здесь существенного значения не имеет. Но большое значение приобретает способность ребенка к обучению в процессе исследования. Часто причиной возникновения ошибок является истощаемость ребенка, быстрое наступление утомления.

Не менее важной причиной невозможности выполнения задания может быть нарушение зрительного гнозиса (восприятия), который лежит в основе умения различить отдельные чувственные качества вещей (цвет, форма, величина).

Существенную роль в сенсорном развитии ребенка имеет конструктивная деятельность. В процессе этой деятельности ребенок создает целое из частей по заданию, образцу или на основе своего жизненного опыта. В обследовании ребенка целесообразно включать задания, требующие познания пространственных свойств предметов, моделирующих эти свойства. Таким заданием будет определение количества и расположения кубиков на предложенном образце (проба Иеркса) и конструирования по этому образцу. К заданиям этого типа будет относиться и составление целого из частей. Для успешного выполнения этих заданий необходимо умение зрительного расчленения образца на отдельные элементы, определить их расположение по отношению друг к другу и представить себе целое, которое получится из выбранных элементов. В данном случае деятельность ребенка является достаточно сложной, состоящей из ряда последовательных сенсорных или, правильнее, сенсомоторных действий, включающих как процесс обычного зрительного восприятия и более сложные познавательные процессы.

При оценке результата выполнения задания необходимо учитывать, что, понимая задание и пытаясь его выполнить, дети могут испытывать затруднения в силу неполноценности своей сенсомоторной сферы. Быстрая истощаемость ребенка – органика – также не всегда дает возможность выполнить до конца предложенное задание. Все указанные выше методики рассчитаны на детей – дошкольников от 5 до 7 лет, но они оказались показательными и при обследовании учащихся 1 классов, 8–8,5 лет, поступивших на прием к логопеду с жалобой на нарушения письма и чтения. При анализе выполнения заданий нельзя ограничиваться формальной оценкой деятельности ребенка, которая дает возможность ориентироваться только в том, на каком уровне выполнения он стоит по отношению к возрастной норме.

Для оценки состояния интеллектуальных возможностей ребенка это не является достаточным. Даже способ выполнения заданий ребенком с тяжелой речевой патологией не дает достаточных оснований для оценки его возможностей. Только сравнительный анализ выполнения целого ряда заданий помогает определить характер сенсомоторных нарушений, связанных с выборочным расстройством деятельности одного из анализаторов, которые и дают определенную структуру познавательной деятельности. Среди детей, страдающих алалией, В. К. Орфинская выделила группу детей с первичным недоразвитием языковых систем и вторую группу детей, где недоразвитие языковых систем является вторичным. В первом случае преимущественное расстройство лежит в речедвигательном или речеслуховом анализаторах, во втором случае – в двигательном и зрительном.

Очевидно, что пестроту картины речевых и сенсомоторных затруднений детей и создают разные комбинации нарушений деятельности отдельных анализаторов и связей между ними. Тщательное обследование и анализ полученных материалов служит основанием для определения задача специфической коррекционно-воспитательной работы.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. М., 1975. С. 37–40.

О. Н. Усанова, Т. Н. Синякова

Особенности невербального интеллекта при недоразвитии речи

…Многочисленные литературные данные показывают, что в группах детей с нарушениями речи встречаются дети с отклонениями в интеллектуальной деятельности, также как в группах детей с интеллектуальной недостаточностью имеются дети с нарушениями речи, по прямой зависимости между состоянием речи и интеллекта не отмечается, т. е. недоразвитие одного звена не является обязательным условием для дефектного формирования другого. Однако сам факт взаимосвязи речи и интеллекта является несомненным, на что указано в ряде отечественных и зарубежных работ. Возникает проблема дифференциации первичных и вторичных нарушений при отборе детей в специальные речевые школы. В связи с этим необходимо выявить особенности взаимодействия речевых и неречевых нарушений в условиях речевой патологии.

Для решения проблемы о взаимодействии речи и интеллекта в процессе развития аномальных детей мы выбрали традиционный путь. Нами исследовалась группа детей с общим недоразвитием речи III уровня. Работа проводилась в старшей группе детского сада для детей с тяжелыми нарушениями речи. Для сопоставления результатов нами параллельно была обследована старшая группа детей детского сада.

Основным в нашем исследовании было изучение состояния невербального интеллекта. Отсутствие однозначного определения невербального интеллекта в изученной нами литературе поставило нас перед необходимостью дать ему рабочее определение. Под категорией «невербальный интеллект» мы подразумеваем деятельность, сохраняющую все присущие черты и структуру, исключающую пользование понятийным мышлением, способную опираться на систему обобщенных образов, являющихся продуктом отражения конкретных ситуаций, и проявляться в виде механических действий, направленную на создание новой системы образов и отношений между ними.

Думается, что такой подход к вопросу о сущности невербального интеллекта является эффективным для решения проблемы взаимовлияния интеллекта и речи в ходе развития аномальных детей и может оказать помощь в квалификации сущности дефекта у детей с общим недоразвитием речи. При этом понятие «механических» рассматривается не в плане заученных, а в плане внешних, физических действий, в виде отражения в пространстве.

В процессе исследования невербального интеллекта у детей с тяжелыми нарушениями речи (группа детей с общим недоразвитием речи. III уровень по Р. Е. Левиной) мы попытались ответить на следующие вопросы:

1. В какой связи находятся речевые и внеречевые процессы у детей с недоразвитием речи?

2. В чем заключается своеобразие интеллектуального развития детей с общим недоразвитием речи в отличие от интеллектуального недоразвития детей – олигофренов? Предполагалось, что: 1) если интеллектуальное развитие у детей с общим недоразвитием речи связано с недоразвитием внутренней речи, обусловленным поздним становлением внешней, физической (по Л. С. Выготскому) речи, то при исследовании невербального интеллекта у таких детей мы получим результаты, соответствующие результатам у детей с нормальной речью, что и будет являться дифференциальным признаком по отношению к олигофрении; 2) если мы получим результаты, отличающиеся от нормы в той или иной степени, то в данном случае следует говорить об обусловленности своеобразия развития интеллекта у детей с общим недоразвитием речи другими неречевыми факторами, сущность которых должна определяться в процессе исследования.

Процесс исследования невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи включал 2 этапа: экспериментальное изучение и экспериментальное обучение.

Первый этап. В основу исследования был положен метод «обучающегося эксперимента» (по А. Я. Ивановой), который базируется на теоретических положениях Л. С. Выготского об обучаемости как показателе умственного развития ребенка. При составлении серий заданий для экспериментального исследования мы пользовались разработанными в специальной психологической литературе заданиями и рекомендациями.

Невербальные задания предлагались детям в определенной последовательности с учетом возрастающей их сложности.

Оценка результатов экспериментального изучения проводилась по системе, разработанной А. Я. Ивановой. Анализ результатов мы проводили на основе сопоставления полученных данных в группе детей с общим недоразвитием речи и в контрольной группе детей с нормальной речью и интеллектуальным развитием.

Второй этап. Экспериментальное обучение детей строилось на основе теории П. Я. Гальперина о поэтапном формировании умственных действий. Опираясь на исследования П. Я. Гальперина и его сотрудников, указывающих на то, что решающую роль в формировании умственного действия играет его ориентировочная часть, а также на то, что полнота и правильность овладения им определяет скорость и качество формируемого действия и характер его исполнительной части, мы основное внимание сосредоточили именно на этом этапе. При этом мы учили детей последовательности деятельности, т. е. разъясняли цель и ход действия.

В соответствии с поставленной нами проблемой находились и общие цели экспериментального исследования. Они могут быть представлены в следующем виде:

– исследование, которое включало в себя уровень:

• мотивации;

• целенаправленности;

• способы выполнения действий;

• обучаемость, т. е. способности детей к восприятию помощи и логическому переносу навыков на выполнение аналогичного задания.

Частные цели экспериментального изучения были намечены исходя из результатов анализа каждого отдельного задания. Их можно трактовать как факторы, влияющие на продуктивность интеллектуальной деятельности. В общем виде они могут быть сформулированы как исследование: произвольного внимания, зрительного восприятия, целостности и обобщенности восприятия, способности к условному расчленению целого на части и синтезу частей в условиях оперирования в деятельности при наличии и отсутствии образца целого, операционной стороны памяти, операционной стороны мышления. Это предполагает:

а) исследование операций анализа и синтеза;

б) операций обобщения;

в) операций абстрагирования;

г) операций сравнения и т. п.

Поскольку исследуемые нами параметры интеллектуальной деятельности очень часто выступают в функциональном единстве, мы фиксировали их как компоненты единой системы взаимосвязанных процессов с выделением ведущей деятельности.

В результате проведенного исследования, мы убедились в том, что дети с общим недоразвитием речи в среднем отстают от детей с нормальной речью по большинству исследуемых нами параметров. В то же время по отдельным результатам показатели выполнения заданий у детей с недоразвитием речи приближаются или даже соответствуют аналогичным данным у детей с нормальной речью. Так, например, во время ориентировочного периода на I этапе исследования дети обеих групп показали одинаковые результаты, что характеризует высокий уровень мотивации при выполнении невербальных заданий в каждой группе.

При систематизации средних показателей количества баллов на этапе восприятия помощи в соответствии с расположением заданий по степени сложности обнаружилась закономерность: с возрастанием сложности задания пропорционально возрастает разность между средними показателями количества баллов на этапе восприятия помощи у детей с патологией речи и у детей с нормальной речью. В такой же зависимости находятся и средние временные показатели на этапе восприятия помощи.

Для объяснения данного явления можно выдвинуть две гипотезы:

1. Дети с общим речевым недоразвитием не успевают при выполнении задания уложиться в определенное заранее время, которое давалось им на выполнение задания между «уроками-подсказками» (в эксперименте А. Я. Ивановой, который мы применили в нашем исследовании, между «уроками-подсказками» определено время 30 с), и поэтому экспериментатору, точно выполняющему указания по методике эксперимента, приходилось давать следующий «урок», не учитывая, что при увеличении времени между «уроками-подсказками» ребенок мог бы, возможно, действовать самостоятельно.

2. При возрастании сложности задания дети с ОНР в силу своего интеллектуального недоразвития не могут выполнить задания без дополнительной помощи.

Объяснить эти закономерности нам помогли данные, полученные на этапе логического переноса навыков (на этом этапе время деятельности не ограничивалось).

При этом мы исходили из того, что:

1) если количественные показатели на этапе логического переноса у детей с общим недоразвитием речи соответствуют этим же показателям у детей контрольной группы, то в данном случае факт увеличения показателя на этапе восприятия помощи у детей с патологией речи можно объяснить замедленностью реакций и утомляемостью детей, т. е. подтверждается первое положение о том, что детям давали недостаточно времени для выполнения задания;

2) если показатели у детей с ОНР на этом этапе отличаются от таких же показателей в норме, то факт увеличения показателя на этапе восприятия помощи следует связать с предположением о том, что дети с ОНР не смогут выполнить задания без дополнительной помощи по причине интеллектуальной недостаточности.

На этапе экспериментального обучения детям с ОНР также в среднем понадобилось большее количество помощи для выполнения заданий, однако перенос сформированных навыков на выполнение аналогичных заданий удалось осуществить большинству детей с патологией речи.

Таким образом, средние результаты исследования подтверждают вторую выдвинутую нами гипотезу о качественном своеобразии развития невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи, что обусловлено не речевыми трудностями, а другими факторами, характер которых выявлен в процессе исследования. Результаты проведенного исследования также показывают, что этот вывод никоим образом не может распространяться на всех детей, имеющих общее недоразвитие речи.

По характеристике невербального интеллекта можно выделить несколько подгрупп в группе детей с общим речевым недоразвитием:

1– я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта несколько отличается от нормы. При этом своеобразие развития интеллекта обусловлено трудностями не речевого плана, а имеет самостоятельное значение. Дети данной подгруппы составили в нашем исследовании 9,1 % испытуемых.

2– я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта происходит в пределах возрастной нормы. Дети этой подгруппы составили в нашем исследовании 27,3 %.

3-я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта соответствует нижней границе нормы, однако характеризуется нестабильностью, т. е. дети этой подгруппы в определенные моменты могут показать результаты, показывающие состояние невербального интеллекта, ниже нормы. Таких детей в нашем исследовании оказалось 63,6 %. Таким образом, в каждой из подгрупп выявляется специфика взаимоотношений между речевыми и неречевыми процессами. Эти особенности позволяют выделить направления коррекционной работы с детьми.

У детей 1-й подгруппы, у которых недоразвитие невербального интеллекта имеет самостоятельное значение, общее речевое недоразвитие может быть в значительной степени связано с их интеллектуальным недоразвитием, так как неполноценность формирования интеллектуальных операций, даже незначительная, в большинстве случаев приводит к снижению социальной активности, что сказывается и на формировании речи. Даже в том случае, если у таких детей речевое недоразвитие имеет также самостоятельное значение, то интеллектуальное недоразвитие еще более углубляет недоразвитие речи. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с детьми 1-й подгруппы представляется чрезвычайно важным в первую очередь обращать внимание на развитие интеллектуальной базы речи.

У детей 2-й группы, развитие невербального интеллекта которых происходит в пределах возрастной нормы, первичное общее недоразвитие речи, оказывает влияние на развитие вербального интеллекта. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с детьми 2-й подгруппы необходимо в первую очередь работать над речью и через ее посредство – над развитием интеллекта.

У детей 3-й подгруппы, развитие невербального интеллекта которых соответствует нижней границе нормы и характеризуется нестабильностью, первичное недоразвитие речи, по-видимому, также оказывает влияние на развитие вербального интеллекта. Характерная для этих детей истощаемость, застреваемость на отдельных видах деятельности, очевидно, сказывается как на деятельности всей интеллектуальной системы, так и на функционировании речи. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с такими детьми необходимо обращать внимание как на развитие интеллекта, так и речи. Принимая во внимание факторы, характеризующие крайнюю неустойчивость внимания детей 3-й подгруппы, следует организовать работу так, чтобы дети обучались в условиях ведущей игровой деятельности при условии правильной дозировки времени для выполнения заданий.

Результаты исследования показали, что, как и предполагалось, большинство обследуемых нами детей оказались способными к восприятию помощи в логическому переносу навыков на выполнение аналогичного задания. И хотя, в отличие от детей с нормальной речью, детям с патологией речи в среднем понадобилось большее количество «уроков-подсказок» при выполнении основных заданий, а способы действий их в некоторой степени отличались несовершенством, оставаясь при этом адекватными, что можно объяснить нарушением операционной стороны деятельности у определенной части детей (1-я, 2-я подгруппы), детям с ОНР в отличие от олигофренов понадобилось меньшее количество «уроков» для выполнения заданий.

Таким образом, результаты проведенного нами экспериментального исследования невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи позволили нам сделать следующие выводы:

1. Уровень речевого недоразвития не всегда является показателем степени сформированности интеллектуальной деятельности.

2. Группа детей с общим речевым недоразвитием неоднородна как по проявлению речевого расстройства, так и по внутренним механизмам, обусловливающим внешнее проявление недоразвития речи, а потому не исключена косвенная зависимость между состоянием речи и невербального интеллекта, что может быть связано с нарушением регулирующей функции речи.

3. Качественное своеобразие развития интеллекта у детей с ОНР отличается от развития интеллекта у детей-олигофренов. Отличие это состоит в том, что количественные показатели своеобразия развития невербального интеллекта у детей с ОНР колеблются, преимущественно, в пределах от нормы до низкой границы нормы, тогда как эти же показатели у детей-олигофренов находятся (иногда в значительной степени) за пределами нормы.

4. Для правильного обоснования логопедического воздействия необходимо изучать состояние интеллекта детей, так как это позволит проводить дифференцированную логопедическую работу.

5. Обследование состояния интеллекта с использованием обучающего эксперимента имеет большое значение для разграничения интеллектуального нарушения при общем недоразвитии речи и олигофрении.

Обучение и воспитание детей с нарушениями речи. М., 1982. С. 13–19.

Л. С. Цветкова

Речь и зрительный образ у детей с патологией речи

В клинике речевых расстройств у детей с различной патологией речи нередко встречается нарушение номинативной функции речи. Этот дефект может проявляться в синдроме других речевых расстройств, но иногда может быть и обособленным.

Мы предположили, что у детей дошкольного и младшего школьного возраста называние может оказаться несформированным из-за дефектов в сфере чувственной основы слова и, прежде всего, зрительного восприятия и зрительных предметных представлений и образов. Задачей нашего исследования явилось экспериментальное изучение зрительного предметного восприятия и предметных представлений у детей с разными формами патологии речи.

Эксперимент состоял из двух частей. Задачей первой части явилось исследование точности, объема и прочности восприятия предметных изображений и их запоминания. В первой серии опытов предъявлялись для запоминания 3 предметных картинки, после чего дети должны были найти их среди 6 других картинок. Вторая серия опытов была построена по типу конфликта: картинки-стимулы, бывшие в прежней серии предметом восприятия и запоминания, т. е. предметом действия, затем предъявлялись в качестве фоновых, а бывшие фоновые картинки предъявлялись для запоминания, становясь тем самым предметом действия.

Задачей второй части эксперимента явилось исследование зрительных образов предметов. Для этой цели был использован метод рисования и классификации стилизованных картинок. В четырех сериях опытов исследовались предметные зрительные образы, их связь со словом, подвижность и объем (богатство). В пятой серии изучалось зрительное предметное восприятие методом классификации стилизованных (зашумленных) изображений животных.

Всего было три группы испытуемых. В 1-ю группу входили дети дошкольного возраста с различной речевой патологией (недоразвитие и задержка развития речи и др.), 50 % из них имели интеллектуальную недостаточность. 2-ю группу составили дети младшего дошкольного возраста с различной патологией, но с сохранным интеллектом. 3-я группа – здоровые дети дошкольного возраста. Всего было исследовано 124 ребенка с речевыми нарушениями и 68 здоровых детей в возрасте 4–9 лет (эксперимент проводился совместно с логопедом Т. М. Пирцхалайшвили).

Обнаруженные в опытах нарушения зрительной памяти, восприятия и предметных представлений характерны лишь для детей с патологией речи, но не для здоровых детей того же возраста. Для детей с более выраженной патологией речи, и прежде всего названия, характерным является нарушение зрительного восприятия и зрительных предметных образов, и в меньшей степени – зрительной оперативной памяти, которая оказывается грубо нарушенной у детей дошкольного возраста с интеллектуальной недостаточностью. Зато у этой группы детей меньше страдает зрительное восприятие, а нарушение зрительной сферы проявляется в основном в бедности и недифференцированности зрительных образов, инертности и непрочности зрительных следов и в отсутствии прочной и адекватной связи слов с зрительным представлением предмета.

Полученные данные дают основания для некоторых методических рекомендаций в практике обучения детей с нарушениями речи.

Нам представляется, что методика работы над формированием речи (и прежде всего называния предметов) у детей с патологией речи, должна начинаться с методов, формирующих зрительные память, восприятие и представления, их точность, дифференцированность и подвижность. Для этого работа должна начинаться с невербальных приемов и на невербальном материале.

Седьмая научная сессия по дефектологии НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975.

Ю. Ф. Гаркуша

Изучение неречевых умений у детей дошкольного возраста с недоразвитием речи

Нами было проведено обследование состояния неречевых умений детей пяти лет с недоразвитием речи. Обследование выявило у них определенные трудности при выполнении математических операций. У детей данной группы оказались недостаточно развитыми умения изобразительной и конструктивной деятельности. При этом наиболее трудным для детей было выполнение заданий с элементами творческого характера. Дети с недоразвитием речи обнаружили особенности продуктивной деятельности по сравнению с возрастной нормой, которые проявляются в затруднениях самостоятельного обследования образца, планирования последовательности действий и осуществления контроля за их выполнением.

Исследование показало, что у подавляющего числа детей с речевой патологией обнаруживался низкий уровень количественных и качественных показателей выполнения корректурной пробы. Изучение зрительного восприятия выявило, что у всех детей с недоразвитием речи в той или в иной степени страдала его точность. Характер произвольного запоминания в условиях зрительного предъявления материала свидетельствовал о том, что, как и в норме, для детей с недоразвитием речи решающую роль играет фактор частотности употребления слов в детской речи. При произвольном запоминании в условиях зрительного предъявления материала выявлялось значительное отклонение от нормы. Большинство детей данной группы сделали ошибки разнообразных типов при раскладывании картинок, предложенных экспериментатором для запоминания, в нужной последовательности. Для детей с недоразвитием речи, помимо указания, потребовалось применение других видов помощи: объяснение последовательности действий, показ образца. Изучение запоминания при слуховом предъявлении материала показало, что почти половина детей с недоразвитием речи, в отличие от нормально развивающихся детей, называла слова, которые не входили в список предъявленных для запоминания. При непроизвольном запоминании эти слова, как правило, отражали звуковые ассоциации, при произвольном запоминании они принадлежали к лексико-грамматическому полю того или иного предъявляемого экспериментатором слова.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 34.

Л. М. Шипицына, Л. С. Волкова, Э. Г. Крутикова

Комплексное исследование мнестической деятельности младших школьников с речевой патологией

Для диагностической оценки и отбора детей в речевые школы в целях индивидуализации процесса обучения большое значение имеет не только установление характера речевого дефекта и его качественный анализ, но и интерпретация других отклонений в развитии высших психических функций, важных для определения потенциальных возможностей ребенка. В этой связи чрезвычайно значимым является изучение состояния мнестической деятельности и выявление структурно-функциональных особенностей процесса запоминания различного рода информации.

В последние годы в дефектологии разрабатываются отдельные высокоинформативные методики, предназначенные для оценки состояния высших психических функций ребенка. Значительный интерес представляет применение комплекса нейропсихо-логических методик, предложенных А. Р. Лурия для исследования аномальных детей. Их использование представляется весьма важным по той причине, что оно сближает психологический и клинический аспекты диагностического обследования, дополняет неврологическое исследование и в ряде случаев имеет перед ним преимущества, так как позволяет не только выявить тонкие отклонения высших психических функций, но и определить, в каких отделах правого или левого полушария они локализуются.

В целях осуществления системного подхода к анализу дефекта развития и разработки критериев выявления нарушений высших психических функций нами предпринята попытка комплексного изучения структурно-функгщональных особенностей памяти у младших школьников с речевой патологией…

Для оценки особенностей психических функций детей с нарушением речи был использован нейропсихологический метод, адаптированный применительно к детскому возрасту. В схему обследования были включены тесты на определение доминантности полушарий. Изучался объем запоминания зрительной, слуховой и тактильно-кинестетической информации. Детям давали инструкцию запомнить 7 предметов, предъявляемых зрительно или на ощупь. При научении слухоречевой памяти дети запоминали серию из 7 не связанных по смыслу слов, затем повторяли короткий рассказ. Для исследования структуры процесса запоминания проводили заучивание серии не связанных по смыслу слов (например: дом, лес, кот, стол, ночь, рука, топор), которые ребенок должен был повторить в заданном порядке. При неудачном воспроизведении задание повторяли до 5–7 раз и по результатам теста вычерчивали «кривые заучивания».

Диагнозы, отмеченные медико-педагогической комиссией в личных картах, были следующими: наиболее часто (в 75 % случаев) фигурировало «общее недоразвитие речи» III уровня, чаще всего у детей с дизартрией, в отдельных случаях – с ринолалией, заиканием и сенсорной алалией. Диагноз «моторная алалия» встречался в 8,3 %, стертая дизартрия – в 12,4 % случаев, ринолалия – у двух детей. Лишь у одного ребенка характер дизартрии был уточненным – спастически-гиперкинетическая, в остальных случаях констатировалось лишь ее наличие. Это лишний раз подтверждает крайнюю недостаточность и неточность диагностики речевых нарушений учащихся специальных школ.

При клиническом обследовании детей обращало на себя внимание наличие у них большого числа разнообразных дисгенетических признаков (до 77), что в среднем в 2 раза чаще (p < 0,05), чем в здоровой популяции. Хотя и этого фактора недостаточно для того, чтобы думать о хромосомной патологии, однако в ряде случаев она, видимо, имела место (например, у отдельных детей наблюдались различного рода расщелины, резко деформированные ушные раковины и т. д.). Среди обследованных детей речевая патология отмечалась у девочек-близнецов, у сибсов (братья-погодки), что также не позволяет полностью исключить наследственный характер патологии. Определенный интерес представляет и тот факт, что у обследованных детей 18,5 % дисгенетических признаков наблюдалось в области речевого аппарата.

Изменения в неврологическом статусе были весьма разнообразными, однако преимущественно носили диффузный характер и являлись нерезко выраженными. Несовершенство мозжечковых функций проявлялось элементами статической и динамической атаксии (24,6 % наблюдений), нистагмом (26,7 %), адиадохокинезом (38,6 %). Отклонения пирамидной иннервации определялись по наличию гипер– или анизорефлексии (15,3 %), отдельным симптомам орального автоматизма (8,3 %), недостаточности функции лицевого нерва по центральному типу (47,8 %). Почти у половины детей имело место двигательное беспокойство языка, элементы гиперкинезов в конечностях.

Отчетливо выявлялась несформированность некоторых высших психических функций. Например, у 60,7 % детей наблюдалась зрительно-пространственная агнозия, которая проявлялась в неумении соотнести на плоскости представления над и под и т. д. У отдельных детей вообще оказались несформированными пространственные представления. Каждый третий ребенок затруднялся в определении правой и левой стороны у сидящего напротив них человека, а у 62,8 % детей отмечались элементы апраксии, особенно часто – мимической.

Такая хотя и легкая, но многочисленная и стабильная неврологическая симптоматика не могла не оказать влияния в той или иной степени на формирование речевой патологии.

Поскольку структура речевой патологии зависит в большей степени от процессов межполушарового взаимодействия, доминирования правой или левой гемисферы мозга, то представлялось интересным определить у детей с нарушением речи ведущие полушария мозга.

При анализе результатов тестов на доминирование полушарий у здоровых детей 7–8 лет в 80 % случаев отмечалось отчетливое превалирование левого полушария. У первоклассников с речевой патологией в 57,1 % выявлялось доминирование левого полушария, в 28,6 % – правого и в 14,3 % – амбидекстрия. Во 2 классе увеличилось число детей с доминированием левого полушария до 63,7 %, однако это меньше, чем у детей 1 класса массовой школы. Таким образом, среди учащихся с речевой патологией число детей с ведущим левым полушарием меньше, чем среди здоровых детей, в 1,4 раза (р<0,05).

Исследование различных видов памяти показало, что у здоровых детей наибольший объем запоминания отмечается при поступлении информации через зрительный анализатор несколько меньший – при поступлении через двигательный и слуховой анализаторы. Однако разница между ними несущественна (р>0,05). У детей 1 класса с речевой патологией снижен объем всех видов памяти по сравнению со здоровыми детьми (особенно – слухоречевой, р<0,05). Ко 2 классу у аномальных детей показатели различных видов памяти возрастают, но не достигают тех значений, что отмечаются у здоровых школьников 1 класса. В большей мере это касается слухоречевой памяти.

Поскольку наибольшее снижение памяти у детей с речевой патологией отмечалось при запоминании слухоречевой информации, то представлялось интересным исследование структуры процесса заучивания слов. Оказалось, что она также существенно отличалась от таковой у здоровых детей. Если при анализе кривых заучивания исходить из классификации А. Р. Лурия, то их можно разделить на 4 типа:

• соответствующие норме;

• ригидные, т. е. с замедленным запоминанием;

• истощающиеся, т. е. с выраженными признаками снижения числа воспроизведенных слов по мере их повторения;

• типа «плато», т. е. такие, в которых по мере повторения число воспроизводимых слов не растет, а остается неизменным (причем ребенок инертно повторяет одни и те же слова)…

Исходя из особенностей мнестической деятельности и речевых нарушений, можно считать, что они являются следствием дисфункции передних ассоциативных зон мозга левого полушария, где расположен центр речи и рядом с ним центр проекции кисти руки. Следовательно, нарушения речи могут иметь корковый генез и связаны с функциональной недостаточностью левой лобной доли мозга.

Анализ данных исследования слухоречевой памяти в целом по группам учеников речевой школы позволил выявить некоторые общие закономерности ее нарушения. Если у здоровых детей 1 класса характер кривых заучивания соответствует норме в 76,3 % случаев, то в 1 классе речевой школы – только в 36,4 %; в 45,4 % он соответствовал ригидному типу и в 18,2 % – истощающемуся. Кривых заучивания по типу «плато» (как это имеет место у больных с массивным поражением лобных структур мозга у обследованных нами детей выявлено не было. С возрастом у детей с речевой патологией число кривых заучивания, соответствующих норме, увеличивается до 60 %, однако у 40 % они еще имеют патологический характер.

Усреднение кривых заучивания нивелирует качественные особенности процесса запоминания. Однако в количественном отношении отмечается достоверное снижение объема слухоречевой памяти у детей 1–2 классов речевой школы по сравнению со здоровыми детьми. Кроме того, средние значения кривой заучивания у учеников 1 класса массовой школы достоверно выше, чем у учеников 1 класса речевой школы, и лишь во 2 классе они достоверно не отличаются от нормы…

Таким образом, в результате комплексного исследования детей с общим недоразвитием речи были выявлены незначительные неврологические нарушения и ряд дисгенетических признаков, свидетельствующих о возможной наследственной природе речевых нарушений. Кроме того, у этих детей выявлялись нарушения высших психических функций, причем наибольшие изменения отмечались в структуре вербальной памяти по сравнению с наглядно-образной (моторной и зрительной). Это, вероятно, свидетельствует о более значительных изменениях функционального состояния левого полушария. Пробы на доминантность полушарий подтверждают это предположение, так как показывают, что только у 57,1 % учеников 1 класса и 63,7 % – 2 класса речевой школы левое полушарие является доминантным.

Как отмечает В. И. Лубовский, у детей с общим недоразвитием речи отсутствуют нарушения в наглядном мышлении при наличии затруднений в решении словесно-логических задач. Однако для таких детей при значительных недостатках речевого развития характерна нормальная обучаемость в отличие от детей, имеющих задержку психического развития или умственную отсталость. Можно полагать, что выявленный нами факт снижения функциональной активности левого, доминантного в отношении речи полушария у детей с общим недоразвитием речи приводит к выраженным трудностям в выполнении словесно-логических задач. Но одновременное усиление у этих детей функциональной активности правого полушария позволяет считать, что в процессах запоминания у них участвуют оба полушария. При этом возрастает возможность непреднамеренного запоминания, так как правое полушарие активно вовлекается в компенсаторный процесс. Вероятно, именно этот компенсаторный механизм в достаточной степени позволяет детям с речевой патологией нормально обучаться. На компенсаторную роль правого полушария в реализации высших корковых функций в условиях патологического процесса, обусловленного, в частности, менингитами у детей, указывают также результаты наших предыдущих исследований.

По данным целого ряда авторов, нарушения межполушарных отношений мозга могут быть причиной различных речевых расстройств у ребенка. Так, алалия и афазия у детей возникают почти исключительно при поражениях левого полушария, однако высокая пластичность детского мозга приводит к восстановлению речевых функций, нарушенных даже в возрасте 6 лет.

Многочисленные неврологические наблюдения показывают, что вплоть до 4-летнего возраста правое полушарие «владеет языком» столь же хорошо, как и левое. Более того, развитие речи, особенно становление грамматического строя, является у человека в некотором роде врожденным и полностью реализуется в возрасте от 2 до 3 лет. В дальнейшем правое полушарие, которое в раннем возрасте обладает значительной способностью к языку, почти полностью ее утрачивает, передавая эту функцию левому полушарию. Полагают, что по мере созревания те процессы и системы, которые служат проявлению этой способности, каким-то образом тормозятся и разрушаются в правом полушарии и сохраняются только в левом.

Различные способности полушарий мозга к усвоению языка были обнаружены и при обследовании 9—10-летних детей, перенесших операцию по удалению правого или левого полушария в раннем детстве (в 5 мес.). Было выявлено, что все дети нормально различали и артикулировали звуки речи, слова. Существенные различия обнаруживались в семантических аспектах языка. Больные с удаленным правым полушарием успешно справлялись с объединением слов в грамматически правильные предложения, в то время как больные с удаленным левым полушарием не замечали ошибок. Эти данные согласуются с полученными нами фактами. Они позволяют объяснить наличие у детей с общим недоразвитием речи различного рода нарушений грамматического строя речи и отставания в его формировании. Можно полагать, что это связано с дисфункцией левого полушария, в первую очередь его ассоциативных структур.

Таким образом, нейропсихологический анализ мнестической деятельности у младших школьников с речевой патологией, обозначаемой термином «общее недоразвитие речи», позволил установить не только структуру слухоречевой памяти, но и предположить наличие поражения различных отделов левого полушария мозга. С учетом характера повреждений следует осуществлять индивидуальный подход в медико-педагогической коррекции речевого расстройства и в процессе обучения аномального ребенка.

Дефектология. 1992. № 6. С. 16–22.

Раздел 2

Психолого-педагогические особенности детей с алалией

И. Т. Власенко

Проблемы изучения познавательной деятельности детей с алалией

…Алалия определяется как отсутствие или ограничение речи у детей при сохранных возможностях интеллектуального развития и нормальном периферическом слухе, возникающее в результате органического поражения речевых зон больших полушарий головного мозга (Р. Е. Левина, 1951; Основы теории и практики логопедии, 1968; Н. Н. Трауготт, 1946; М. Е. Хватцев, 1956; О. В. Правдина, 1969; С. С. Ляпидевский, 1969; Дефектологический словарь, 1970; Логопедия, 1989; и др.). При этом имеется в виду повреждение мозга, возникающее у ребенка до овладения им основными языковыми средствами речевого общения.

В иностранной литературе эта форма речевой патологии обозначается как «афазия развития», «врожденная афазия», «конституциональная задержка речи». В отечественной логопедической литературе алалия попадает и под термин «общее недоразвитие речи», но последний значительно шире понятия «алалия», так как охватывает и другие первичные тяжелые нарушения речи, возникающие у детей качественно иных нозологических групп. Другими словами, «общее недоразвитие речи» как термин не отражает клинико-этиологическую картину того или другого речевого нарушения, в том числе алалии, и применяется при алалии только с целью констатации факта недоразвития у них способности овладения всеми основными средствами языка (фонетикой, лексикой, грамматикой), что имеет сугубо педагогический смысл для проведения с этими детьми фронтального коррекционного обучения.

Взгляды исследователей конца XIX – начала ХХ в. на познавательную деятельность детей недоразвитием речи

Недоразвитие речи и отставание в развитии высших форм мыслительной деятельности у детей с тяжелой первичной речевой патологией, возникающей на органической основе, представляет собой одну из наиболее важных, но малоразработанных проблем логопедии и специальной психологии. Не случайно поэтому в отечественной и зарубежной литературе вопрос о состоянии высших психических функций у детей с алалией вызывает много толкований и споров. Острота вопроса связана с тем, что исследования недостаточности речемыслительной деятельности у детей этой категории, так или иначе направленные на разработку проблемы взаимоотношения речи и мышления, осуществляются с различных, часто противоположных, теоретических позиций.

В конце прошлого и начале текущего века вопросы нарушения детской речи и мышления центрального органического происхождения рассматривались в контексте и по аналогии с анализом патологии речи и мышления у взрослых больных с афазией (А. Куссмауль, 1879; A. Pick, 1913, 1931; P. Marie, 1906; F. Lotmar, 1919; K. Goldstein, 1927, 1960; H. Head, 1963; и др.). Этим авторам в анализе нарушений мыслительной деятельности при афазии и алалии были свойственны те достоинства и недостатки, которые присущи их теоретическим воззрениям на патологию речи и других высших психических функций.

Так, исходя из общетеоретических представлений, что мозг работает как единое недифференцированное целое, А. Куссмауль и П. Мари природу речемыслительных нарушений у взрослых и детей объясняли либо расстройством распределения внимания, идущим от общемозговых изменений, либо их общеорганической интеллектуальной дефектностью.

А. Куссмауль, например, считал, что основной причиной речемыслительной недостаточности у плохо говорящих взрослых и детей является нарушение «распределения внимательности между мыслями, синтаксисом и словами» (1879).

Среди отечественных исследователей подобную позицию в целом разделял известный русский врач-оториноларинголог М. В. Богданов-Березовский (1909), подробно описавший клиническую картину речевой и интеллектуальной недостаточности неговорящих и плохо говорящих детей.

Соглашаясь с точкой зрения П. Мари (P. Marie, 1906) на то, что при речевых расстройствах центрального происхождения ведущей всегда является общеорганическая интеллектуальная дефектность, М. В. Богданов-Березовский так формулирует одно из основных положений своего исследования: «Получается такое впечатление, что дети эти, во-первых, развиты в интеллектуальном отношении значительно ниже того, как это кажется на первый взгляд, а во-вторых, что это пониженное умственное развитие не есть следствие плохой речи или ее отсутствия, а стоит на первом, главенствующем плане» (1909). Что касается вопроса о взаимоотношениях речи и мышления, то здесь автор придает очень большое значение той «исключительной роли», какую играет «центр интеллигенции» в картине развития детской речевой патологии.

Вместе с тем М. В. Богданов-Березовский отмечает, что расстройства речи у этих детей связаны с «чувственными» и «двигательными» дефектами, которые он берет за основу выделения различных форм нарушений речи, по своей симптоматике приблизительно совпадающих с современной клинической классификацией алалий.

Здесь важно выделить указание автора и на то, что, несмотря на общее недоразвитие у детей внимания и памяти, «специальная память, то зрительная, то слуховая или двигательная, бывает у них развита неодинаково – одна больше, другая меньше». Так же неодинаково (в зависимости от выделенных клинических форм) развиты понимание речи, представления и «понятия».

Для исследователей более позднего времени, так или иначе стоящих на теоретических позициях «гештальтпсихологии» (A. Pick, 1913, 1931; F. Lotmar, 1919; K. Goldstein, 1927, 1960; H. Head, 1963; и др.) также характерен целостный подход в объяснении нарушений высших психических функций. Органические поражения, ведущие к речевым расстройствам у взрослых и детей, во всех случаях, по мнению авторов, вызывают нарушение внутренней речи и абстрактного мышления, понимаемого ими как функционирование целостной «абстрактной установки».

К. Гольдштейн (K. Goldstein, 1927), например, проводя подробный психологический анализ взаимоотношений речи и мышления при афазии, утверждает, что расстройство мышления или «категориальной установки» является следствием более общего нарушения «основной функции мозга» – его целостного способа деятельности. Поэтому расстройство речи и нарушение мышления причинно не связаны друг с другом непосредственно. Однако в словесных искажениях (в частности, заменах одних слов другими) эти две «области» (речевая и мыслительная) не могут нарушаться изолированно друг от друга. Нарушение речи обязательно сопровождается изменениями и в «неречевой сфере», которые в свою очередь ведут к определенным «функциональным нарушениям». Эти «функциональные нарушения, – отмечал К. Гольдштейн, – являются расстройствами целостного процесса вследствие дефектности фигурно-фоновых структур».

Придерживаясь в целом теоретических позиций «гештальтпсихологии», А. Пик (A. Pik, 1931) и Ф. Лотмар (F. Lotmar, 1919) в анализе соотношения речи и мышления обращали особое внимание на промежуточные внутренние формы поиска нужного слова, которые, как, например, «промежуточные переживания» у Ф. Лотмара (F. Lotmar, S. 218), могут протекать в чисто словесном или чисто предметном плане. При этом, как считает А. Пик, мыслительные процессы, возникая ассоциативно, задерживаются из-за отсутствия нужного слова, приводя таким образом к искажению внешней речи, которая, в свою очередь, влияет на неправильное течение мыслей.

Таким образом, А. Пик и Ф. Лотмар стояли на точке зрения прямой обусловленности расстройств мышления речевыми нарушениями. Из отечественных исследователей аналогичную позицию по вопросу соотношения речи и интеллекта при алалии занимал Г. Я. Трошин (1915), по теоретическим воззрениям примыкавший к «ассоциативной психологии» вундтовской школы. В то же время эта точка зрения основана на представлении о независимости этих «функций» в норме.

По Х. Хэду (H. Head, 1963), сама постановка вопроса о том, каким образом расстройство речи обусловливает расстройство мышления (или наоборот), является неправомерной, поскольку формулирование мысли и ее речевого выражения есть одно и то же или два аспекта одного и того же. И. Д. Сапир следующим образом передает точку зрения Х. Хэда по этому вопросу: «При поражении низших отделов нервной системы речь выступает как нечто изолированное от мышления, она может быть расстроена, несмотря на сохранность мышления; но, когда поражена кора – а кора является носителем высших форм интеграции, – тогда расстройство идет уже не по линии отщепления речи от мышления, а по линии утери способности оперировать символами, что сказывается одновременно и в расстройствах высшей способности мышления и в расстройстве высшей способности речи…» (1934).

Однако, несмотря на подробное описание нарушений мышления и речи и их взаимоотношений, авторами фактически не ставилась проблема изучения специфических структурно-психологических особенностей расстройства «абстракции», «категориальной установки», «логического мышления» у лиц с различными формами (синдромами) речевой недостаточности. Эта проблема ставилась ими, по выражению А. Р. Лурия, лишь в плане «поисков того мозгового субстрата, который мог бы рассматриваться как основа отвлеченных понятий, этих основных звеньев интеллектуального акта» (1973).

Отечественные исследователи, стоявшие на «узко рефлексологических» позициях (представители этого направления практически отказывались от проблемы мышления, заменяя ее проблемой «выработки условных рефлексов» (А. Р. Лурия, 1973)) (С. М. Доброгаев, 1922; Л. А. Квинт, 1928; и др.), какого-либо существенного анализа особенностей мышления у детей с речевыми расстройствами не приводят. Однако они, дифференцируя аномальных детей по различным видам речевых (преимущественно звукопроизносительных) дефектов, учитывали их «общую психическую одаренность» в соответствии с уровнем успеваемости при их обучении. При этом к особой категории относились дети с «лепетаньем», которые «в психическом отношении не являются отсталыми», в отличие от тех, которые «должны быть переводимы во вспомогательные школы или интернаты для умственно отсталых детей» (Л. А. Квинт, 1928).

Кстати, по словам уже упоминавшегося М. В. Богданова-Березовского, «великая заслуга» в выделении неговорящих и плохо говорящих детей из группы глубоко умственно отсталых принадлежит Либману, который «указал способ исследования, дал схему для постепенного развития их, и, таким образом, многие из этих несчастных могли быть возвращены в нормальные школы» (1909). Вместе с тем у современного американского исследователя А. Л. Бентона (A. L. Benton, 1978) приводятся сведения о том, что такая заслуга принадлежит В. Вильде (W. Wilde, 1853), который «немых, но не глухих и не паралитичных» детей, имеющих патологическую задержку умственного развития, не относил к глубоко умственно отсталым детям.

Для нас здесь важен не приоритет того или другого ученого – кому из них принадлежит «великая заслуга», – а тот факт, что эти исследователи на основе практического опыта и наблюдений уже тогда отличали детей с алалией от умственно отсталых по существенному признаку их потенциальной интеллектуальной сохранности и перспективности дальнейшего речевого и общего психического развития вплоть до их возвращения в школы для нормальных детей.

Для большей терминологической ясности следует еще сказать, что в отечественную литературу термин «алалия» был введен советским врачом Д. В. Фельдбергом в 1920 г. для обозначения отсутствия или тяжелого недоразвития речи вследствие органического поражения ее мозговых механизмов в период до появления речи у ребенка.

Таким образом, из приведенных литературных данных можно сделать предварительное обобщенное заключение.

1. К 30-м годам настоящего века у исследователей в целом уже сложилось устойчивое общее представление о клинической картине, характерной для «немых, но не глухих и не паралитичных», «с лепетаньем», «неговорящих или плохо говорящих» детей с алалией, которые в психическом отношении не являются собственно умственно отсталыми, хотя и имеют патологическую задержку в развитии познавательных процессов (мышления, памяти, внимания и др.).

2. У ряда исследователей, в частности у М. В. Богданова-Березовского, вместе с подробным описанием общей психической недостаточности «неговорящих» детей уже намечается дифференцированный подход в анализе их речевых расстройств (на основании различных «чувственных» и «двигательных» дефектов выделяются клинические формы, выводятся сходные и отличительные признаки этих форм). Появляются также начатки дифференцированного подхода к анализу познавательных процессов детей. Например, при описании состояния «специальных» видов памяти, понимания речи, представлений прослеживается неодинаковая степень их развития в зависимости от той или другой клинической формы речевого нарушения.

3. И наконец, в вопросе взаимоотношений речи и мышления в речевой патологии у детей и взрослых исследователи в соответствии с занимаемыми ими теоретическими позициями разделялись в основном на три группы. Одни из них (А. Куссмауль, П. Мари, М. В. Богданов-Березовский) ставили речевые расстройства в непосредственную зависимость от общемозговых дефектов интеллектуальной сферы или высшего «центра интеллигенции». Другие – К. Гольдштейн, Х. Хэд – при некоторых частных различиях их точек зрения считали неправомерным выведение причинных зависимостей между расстройствами речи и мышления, поскольку в том и другом случае главной причиной является нарушение целостного способа деятельности мозга, его «высших форм интеграции». Третьи – А. Пик, Ф. Лотмар, Г. Я. Трошин – отстаивали точку зрения непосредственной обусловленности расстройств мышления речевыми дефектами; при этом, так же как первые и вторые, они (за исключением Г. Я. Трошина) подходили к мышлению феноменологически – как к целостному, неделимому духовному акту, а не как к сложной многоуровневой структурно-организованной форме психической деятельности.

Позиции советских дефектологов в исследовании познавательных процессов детей с алалией

В 1930-е годы под влиянием широкоизвестных работ и идей Л. С. Выготского (1956, 1960) в отечественной психологии и дефектологии коренным образом меняются теоретические представления о происхождении и строении высших психических функций человека.

Прочно утверждаются положения о социально обусловленной природе высших форм психической деятельности, их прижизненном формировании и опосредствованном системном строении; теоретически и экспериментально доказывается, что в опосредствовании психических процессов ведущая роль принадлежит речи, что значение слова, составляющее сердцевину понятия, формируется в детском возрасте и является основным орудием мышления.

Эти теоретические представления в последующие годы легли в основу многих психологических исследований, направленных на изучение формирования речи, мышления, восприятия, памяти и других психических процессов у детей с нормальной и патологически развивающейся речью.

К числу таких работ относится исследование Р. Е. Левиной (1936), которое проводилось под непосредственным руководством Л. С. Выготского. Теоретической основой и одновременно объяснительным принципом анализа полученных в работе экспериментальных данных послужило для автора положение Л. С. Выготского: «Значение слов не константно. Оно изменяется в ходе развития ребенка. Оно изменяется и при различных способах функционирования мысли. Оно представляет скорее динамическое, чем статическое образование» (1934).

Р. Е. Левина выявила специфические особенности «автономной речи» и психологические структурно-динамические закономерности возникновения и развития словесных значений у детей с алалией. Показано, что значение слова «автономной речи» содержит в себе обобщенное, но еще не расчлененное, слитное восприятие целой группы предметов, связанных принадлежностью к общей ситуации. Это свидетельствует о том, что у детей еще полностью отсутствует в значении слова «мера общности», т. е. «в них не существует более общих и более частных понятий» (1936), и их речевые связи еще не выходят за пределы недифференцированных ситуационных связей.

Таким образом, на материале детской речевой патологии было получено подтверждение одного из важных теоретических положений Л. С. Выготского о том, что смысловое восприятие на первых этапах овладения ребенком речью представляет собой первичное обобщение наглядного типа, являющееся предпосылкой развития значений слов.

Была развита выдвинутая Л. С. Выготским идея о том, что значение слова на ранних фазах развивающейся детской речи целиком «дано в ситуации». Это «внешнее значение», данное ребенку в готовом виде, переносится вовнутрь через его восприятие, действие и речь «в процессе взаимодействия с мышлением и речью взрослого».

Более подробно остановимся на другой работе этого же автора (Р. Е. Левина, 1951) в связи с тем, что она относится к числу немногих исследований в логопедии, проведенных с позиций последовательного системного анализа речевой и психической недостаточности детей. Однако, прежде чем перейти к ее рассмотрению, сделаем краткие замечания о причинах неудовлетворительного анализа речевых и познавательных дефектов у детей в упоминавшихся исследованиях предыдущих лет.

Как отмечалось, в исследованиях предшествующего периода уже сложились достаточно устойчивые представления об общей клинической картине речевого и психического недоразвития у «неговорящих» детей. По аналогии с речевыми расстройствами у взрослых больных с афазией были выведены две основные клинические формы алалии – моторная (не говорят, но понимают речь) и сенсорная (говорят, но не понимают). Была также констатирована недостаточность их познавательной сферы (мышления, памяти, представлений и др.), которая, однако, в отличие от глубокой умственной отсталости, относительно легко преодолевается в процессе коррекционного обучения.

Вместе с тем, оставаясь на теоретических позициях целостного подхода к пониманию психической жизни человека, эти исследователи могли описывать только внешние, «далее неразложимые» клинические феномены, лежащие на поверхности, без объяснения их внутренней высокодифференцированной структуры и системных закономерностей проявления. У исследователей этого периода еще отсутствовал структурно-динамический подход к анализу речевой и познавательной недостаточности детей. Не было учета фактора развития, системной взаимообусловленности первичных и вторичных отклонений, сложных взаимоотношений нарушенных и сохранных звеньев в общей картине патологических проявлений.

Качественно иной подход к изучению и объяснению нарушений высших форм психической деятельности при органических поражениях нервной системы, и в частности при локальных поражениях головного мозга, стал возможен лишь с появлением новых теоретических достижений в психологии и дефектологии, связанных прежде всего с именем Л. С. Выготского. «Высшие функции, – писал он, – строятся как системы и страдают, и вызывают страдания друг друга как системы и как части систем» (Из записных книжек, 1977, с. 94).

Говоря об особенностях развития и распада высших психических функций, Л. С. Выготский развивает одно из своих ведущих положений о том, что при локальных поражениях центральных зон мозга «кроме специфического страдания… возникает еще страдание в отношении неспецифических функций, не непосредственно связанных с этими зонами» (1960), что характер изменения этих неспецифических функций различен у детей и взрослых. Качественно неодинаковый характер эти неспецифические нарушения имеют и при поражении различных зон мозга. Эти важные положения Л. С. Выготского в дальнейшем легли в основу многих работ, выполненных с позиций системного дифференцированного изучения патологии речевых и других высших психических процессов у детей и взрослых с органическими поражениями мозга.

К таким исследованиям принадлежит и работа Р. Е. Левиной (1951), в которой при анализе нарушенных и сохранных предпосылок речевых и психических функций при алалии помимо приведенных положений Л. С. Выготского используется и учение И. П. Павлова о роли корковых анализаторных систем в «уравновешивании» организма со средой. Автор описывает четыре психологически типичные группы неговорящих детей (школьного возраста), в которые соответственно входят дети с нарушением:

1) слухового (фонематического) восприятия;

2) зрительного (предметного) восприятия;

3) мотивационных инициативных процессов (психической активности);

4) пространственных представлений.

Предположительно отмечается возможность существования детей с нарушением (или недостаточностью) тактильного восприятия.

За основу вычленения этих групп автором берется не традиционный описательный симптомологический критерий формы алалии, а объяснительный патогенетический принцип, позволяющий вскрыть первичную дефектность того или другого звена, необходимо участвующего на ранних этапах онтогенеза в формировании соответствующего синдрома недоразвития речевой деятельности ребенка.

Применение метода системного анализа привело к выделению различных по своей структуре первичных и вторичных речевых дефектов при алалии. Показано, что первичное преобладание одной какой-либо недостаточности в том или другом звене психических процессов (акустическом, оптическом, пространственном, мотивационном), участвующем в раннем формировании речи детей, закономерно определяет особенности не только речевых нарушений, но и вторичной задержки развития познавательных возможностей у детей.

Описание изучения и обучения детей с алалией, приведенное в работе Р. Е. Левиной, однозначно свидетельствует о том, что вторичное недоразвитие высших познавательных функций у этих детей претерпевает принципиально те же системные патологические изменения, что и речевые процессы, но на другом, более высоком функциональном уровне. В исследовании показано, что внутренняя структура познавательной деятельности у детей, входящих в различные группы, качественно неодинакова и зависит прежде всего от первичного дефекта, вызвавшего системное недоразвитие речи того или иного типа. Например, первичное недоразвитие фонематического восприятия закономерно обусловливает не только синдром «акустической алалии» со всей его клинико-психологической симптоматикой в импрессивной и экспрессивной речи, но и недостаточность тех форм познавательной деятельности, где необходимо участие слухоречевого восприятия (восприятие текста на слух и его понимание, слухоречевая память, представления, внимание и др.).

Качественно другая психологическая структура нарушений обнаруживается при недостаточном развитии, например, пространственного фактора. В этом случае первичный дефект системно вызывает соответствующую стойкую недостаточность как в речевой (прежде всего нарушение ее смысловой логико-грамматической стороны, в письме и чтении), так и в познавательной (нарушение общей ориентировки в пространстве, недоразвитие пространственных представлений и памяти, трудности в обучении арифметическому счету, конструированию и др.) деятельности. При этом в системном анализе, проведенном в работе Р. Е. Левиной, факт первичной (ведущей) недостаточности того или другого звена имеет дифференциально-диагностическое значение не сам по себе, взятый изолированно, а в обязательном соотношении с первичной сохранностью и высокими потенциальными возможностями развития всех других основных звеньев, которые одновременно являются эффективным средством, опорой коррекционного педагогического воздействия на ребенка.

У детей с акустической недостаточностью первично сохранными являются такие факторы, как мотивационный, оптический и пространственный. Поэтому у них сохранны зрительная память, пространственные представления, конструктивная деятельность, легко протекает обучение арифметическому счету, они инициативны, активны. Дети с первичной пространственной недостаточностью также активны в деятельности, у них хорошие зрительная и тактильная память, легко преодолевается недостаточность фонематического слуха. У детей с недоразвитием мотивационного звена (психической активности) первично сохранными являются все другие компоненты речевой системы: оптический, слуховой, фонематический, зрительный и пространственный. Соответственно первично не нарушенными и потому легко преодолеваемыми оказываются все вторично ослабленные формы познавательной деятельности (зрительные, слуховые и пространственные память и представления, конструктивная деятельность, арифметический счет и др.).

Анализируя имеющуюся у всех детей с алалией подчас довольно выраженную недостаточность мышления, понимания речи, памяти, представлений и других познавательных процессов, Р. Е. Левина одновременно показывает, почему эти нарушения закономерно носят характер вторичной задержки развития. Только при оптической алалии изменения мышления и смысловой стороны речи носят, как считает автор, первичный характер, поскольку они связаны с нарушенным восприятием предметного мира и неполноценным развитием обобщений наглядного типа. Однако и в этом случае первичный характер нарушения по своей внутренней структуре резко отличается от недостаточности мышления у детей других групп и тем более от умственной отсталости олигофренов, поскольку другие сферы психической деятельности (мотивационная, пространственная и т. д.) у ребенка с оптической алалией задержаны в своем развитии вторично. В ходе коррекционного обучения «оптического алалика», например, «успешнее всего остального шло овладение счетом» (1951), а в настольных играх, таких, как шашки, домино и другие, он даже «превосходит своих товарищей».

В работе показано, что внешние проявления недоразвития речи и нарушений развития познавательной деятельности обнаруживают часто сходные признаки. Однако эти нарушения в разных случаях имеют качественно разнородную психологическую структуру, зависящую от природы и особенностей первичной недостаточности. «Какое бы внешне сходное проявление мы ни взяли, – пишет автор, – более обширное или частное, незначительное, – мы везде найдем черты различия, вытекающие из типового своеобразия структуры нарушения, к которой оно принадлежит».

Мы преднамеренно так подробно остановились на исследовании Р. Е. Левиной в связи с тем, что основные его положения и выводы, касающиеся прежде всего самого метода системного анализа недоразвития речевых и недостаточности познавательных процессов, имеют и в настоящее время первостепенное дифференциально-диагностическое значение как в исследовательском, так и практическом отношении. Этот метод, как известно, был предложен Л. С. Выготским и нашел особенно широкое применение и разработку в отечественной нейропсихологии (А. Р. Лурия, 1947, 1950, 1969, 1973, 1975; Э. С. Бейн, 1947; Э. С. Бейн, П. А. Овчарова, 1970; Л. С. Цветкова, 1962, 1985; и др.) и дефектологии (Р. М. Боскис, Р. Е. Левина, 1936; Р. Е. Левина, 1940, 1961; Т. А. Власова, 1972; В. И. Лубовский, 1975; и др.). Из анализа работ авторов видно, что наиболее продуктивное изучение особенностей психической деятельности детей с алалией возможно только при системном рассмотрении компонентов первичного и вторичного недоразвития тех или других факторов, лежащих в основе различных дефектных проявлений.

На этом же пути нужно искать и решение сложного вопроса о соотношении нарушенных у алаликов мышления и речи. Исследование Р. Е. Левиной показывает неправомерность утверждений авторов (А. Куссмауля, П. Мари, М. В. Богданова-Березовского и др.), которые считали, что ведущая роль в недоразвитии речевых и других психических процессов у неговорящих и плохо говорящих детей принадлежит глубоким первичным нарушениям в их интеллектуальной сфере.

Позицию этих авторов в целом разделяют также некоторые современные отечественные исследователи (Р. А. Белова-Давид, 1969, 1972; В. В. Ковалев, Е. И. Кириченко, 1970; Е. И. Кириченко, 1970, 1977; И. З. Бернштейн, 1971; и др.). В анализе клинических проявлений интеллектуальной недостаточности детей эти исследователи, однако, используют лишь описательные критерии – без качественно-психологического рассмотрения внутренней природы и соотношения первичного и вторичного дефектов.

В работе В. В. Ковалева и Е. И. Кириченко содержится такое описание структуры интеллектуального нарушения детей-школьников с общим недоразвитием речи типа алалии: «В структуре интеллектуальной недостаточности в настоящее время выступают: слабость абстрагирования, малый кругозор, инертность, замедленность наряду с расстройством высших корковых функций» (1970). В этой симптоматике авторы видят неслучайное сходство с олигофренией. Это сходство объясняется ими ранним поражением мозга и у алаликов, и у олигофренов: «…такое поражение при его массивности и раннем сроке возникновения не может не вызвать того или иного варианта общего психического недоразвития».

Основываясь на анализе особенностей интеллекта при алалии и его патофизиологическом объяснении, авторы делают следующий вывод: «Поэтому неправомерно считать детей, страдающих алалией, психически, в том числе интеллектуально, сохранными или считать проявляющуюся у них интеллектуальную недостаточность вторичной, временной задержкой развития».

Еще более категорично выражает эту же позицию один из авторов в другой своей работе (Е. И. Кириченко, 1977). Ссылаясь на мнение М. В. Богданова-Березовского (1909), согласно которому умственное развитие неговорящих детей не является вторичным следствием нарушений речи, а имеет самостоятельное, даже ведущее значение, автор считает, что «точка зрения о первичной сохранности интеллекта при алалиях… вызывает серьезные возражения» (Е. И. Кириченко, 1977). При этом, как и в предыдущей работе, автор ограничивается лишь подробным описанием сходных и отличительных признаков внешних проявлений детей с алалией и умственно отсталых, исключая из своего анализа внутреннюю психологическую структуру их познавательной деятельности.

Остается неизменным и общий вывод о том, что первичное нарушение интеллекта при алалии, так же как у олигофренов, обусловлено общей причиной – органическим поражением структур мозга. Признавая, что при алалии качественная структура познавательных расстройств отличается от структуры дефекта при олигофрении, автор все же приходит к конечному выводу, что «психический дефект при алалии может рассматриваться как особый вариант умственной отсталости». Именно поэтому Е. И. Кириченко рекомендует применять к таким детям «не только логопедические приемы, но и метод специальной педагогики для умственно отсталых».

Не останавливаясь подробно на анализе работ других авторов, придерживающихся в целом аналогичных позиций (Р. А. Белова-Давид; И. З. Бернштейн и др.), отметим только, что в них также отсутствует качественно-психологический подход к изучению познавательных особенностей детей с алалией и доминирует традиционный описательный принцип рассмотрения недоразвития их психических процессов без выявления внутренних закономерностей этого недоразвития. Приведем типичную для подобных исследований форму описательного анализа недостаточности психической деятельности (в данном случае детей дошкольного возраста) из работы Р. А. Беловой-Давид: «Значительное снижение памяти, узость внимания или невозможность его концентрации, быстрая истощаемость нервных клеток во время работы, отсутствие целенаправленности либо в силу выраженной инертности нервных процессов, либо в силу импульсивности… недоразвитие абстрактного мышления – вот основные моменты, снижающие психическую продуктивность этих детей» (1972). Автор делает вывод, что «тщательное обследование психической деятельности этих детей данные психолога, наблюдения больных в процессе педагогических занятий и катамнестические данные не выявили особых черт, отличающих эти формы умственного недоразвития от олигофренического слабоумия».

Иную позицию в оценке соотношения недоразвития речевых и недостаточности познавательных процессов при алалии занимает Е. М. Мастюкова. Признавая качественное отличие клинико-психологических проявлений у детей с алалией от структуры дефекта при олигофрении (1971, 1978), автор разделяет детей с моторной алалией на две группы. В одну из них (большую по количественному составу) входят дети с вторичным недоразвитием познавательных процессов, в другую (немногочисленную) – дети с первичной умственной и в целом психической недостаточностью (1978).

Работы Е. М. Мастюковой содержат большой ценный фактический материал по сравнительному изучению динамики речевого и интеллектуального развития детей с алалией. В них использовались разнообразные методики исследования: клинические, психологические, логопедические, нейрофизиологические (ЭЭГ), физиологические (ЭМГ) и др. Описаны особенности познавательной деятельности (мышления, памяти, внимания) и общего психического статуса (поведение, эмоционально-личностные реакции в различных ситуациях).

Представляют большой интерес данные автора (1971) по изучению внутриречевых процессов при алалии с использованием объективного метода регистрации речедвигательной импульсации (ЭМГ) в момент выполнения детьми устного счета, решения логико-грамматических и арифметических задач.

В вопросе о взаимоотношениях недоразвития речевых и познавательных процессов аналогичную с Е. М. Мастюковой позицию занимают С. С. Ляпидевский (1973) и В. А. Ковшиков (1985). Эти авторы, признавая самостоятельность алалии как нозологической единицы, считают допустимым в отдельных случаях ее существование внутри синдрома олигофрении. В клинической классификации форм олигофрении М. С. Певзнер (1966) выделяет такую группу детей – с первичными речевыми нарушениями, возникающими в результате локального поражения речевых зон головного мозга. Есть также специальные исследования динамики развития этой группы детей (Л. И. Алексина, 1977).

Однако в большинстве этих исследований, при всем богатстве полученного в них фактического материала, в целом еще имеется недифференцированный подход к изучению познавательной деятельности детей при алалии. В работах не подвергается качественному анализу внутренняя психологическая структура мышления, памяти, представлений и т. д., которая, как показано Р. Е. Левиной (1951), неодинакова у разных групп детей с алалией. В большинстве случаев исследователи указывают только на нарушенные и не обращают должного внимания на сохранные или потенциально сохранные формы психической деятельности, не проводят сопоставительного анализа взаимоотношений тех и других. В результате одним детям часто дается только негативная, а другим позитивная или относительно позитивная характеристика.

Такой недифферешщрованный или упрощенно дифференцированный подход к изучению недоразвития психических процессов у детей с алалией приводит часто лишь к констатации ряда фактов общего характера, на основании которых в помощь практической логопедии можно сформулировать или самые общие, или принципиально неверные методические рекомендации.

В отечественной логопедической и психологической литературе, кроме приведенной работы Р. Е. Левиной (1951), в настоящее время отсутствуют крупные исследования, специально посвященные особенностям развития познавательной и, в частности, мыслительной деятельности детей с алалией. Имеется большое количество статей и тезисов с изложением частных вопросов этой проблемы. В целом же в монографиях, пособиях и учебниках по логопедии лишь попутно или в общей форме высказываются различные положения, выводы, замечания по поводу вторичных нарушений у детей с алалией тех или других сторон высшей психической деятельности, связанных с речевыми дефектами.

Критический анализ зарубежных исследований познавательной деятельности детей

Для исследований иностранных авторов, посвященных нарушениям познавательной деятельности у детей с «афазией развития», в целом характерно почти полное игнорирование внутреннего предметного содержания психических, в частности мыслительных, процессов. Доминирует тестовое изучение детей с использованием широкого набора стандартизованных методик с последующим количественным анализом полученных данных.

В этом отношении наиболее показательно исследование Е. Алахухта (E. Alahuhta, 1976), направленное на изучение нарушения восприятия, мышления и ориентировки в пространстве у детей с дефектами речи. Работа выполнена на детях школьного возраста с различными аномалиями (с дефектами слуха, умственной отсталостью, заиканием, дизартрией, приобретенной и врожденной афазией, дислексией, дисграфией) и на здоровых детях.

Используя стандартизованную «батарею тестов» (в которую целиком и частично входили тесты Векслера, Равена, Бендер, Лурия, Марушевского и др.), автор получил значительный количественный материал по различным тестовым параметрам и группам. В анализе экспериментальных данных и выводах автор излагает в констатирующей форме статистически значимые и незначимые различия между группами детей по вербальным и невербальным параметрам тестов.

Автор констатирует, например, что по параметру «логика и рассуждение» («абсурдные изображения» и «серия картинок») «все группы, за исключением детей с дефектами письма и чтения, значимо отличаются от контрольной группы» (E. Alahuhta, p. 61).

Группы детей с умственной отсталостью и афазией по этому тесту значимо отличаются от нормальных, заикающихся и детей с дефектами письма и чтения. По невербальным параметрам дети с афазией отличаются, а по вербальным не отличаются от умственно отсталых и т. д. При этом Е. Алахухта в своем статистическом анализе не делит афазиков на две указанные подгруппы – с приобретенной и врожденной афазией. Не дифференцирует их по клиническим формам и степени выраженности речевого дефекта.

В заключение автор делает общий вывод о том, что «в результате классификационного анализа с использованием батарей тестов оказалось возможным выделение расстройств двух типов:

1) нарушения, в основе которых лежит неврологическое органическое поражение;

2) расстройства собственно в сфере организации деятельности, которые прежде всего лежат в основе недостаточности логических и рассуждающих умственных способностей» (ibid).

В работе американского психолога А. Л. Бентона (A. L. Benton, 1978) представлен достаточно подробный анализ современного состояния проблем изучения познавательной функции у детей с «афазией развития». Автор считает, что большинство исследований в этой области сосредоточены на экспериментальной проверке двух основных гипотез о характере связи языковых и интеллектуальных нарушений у детей с недоразвитием речи. В соответствии с этим существуют два ведущих направления исследований.

Представители первого направления К. С. Лешли и Р. Эфрон (K. S. Lashley, 1951; R. Efron, 1963; и др.), по своим теоретическим воззрениям примыкающие к школе гештальтпсихологии, отрицают причинно-следственное влияние речевых нарушений у детей на уровень их интеллектуального развития. По мнению этих исследователей, нарушение интегративных «когнитивных» структур является причиной речевых расстройств. Их точка зрения основана на теоретическом положении, согласно которому большее или меньшее нарушение интеллекта связано прежде всего с характером общей мозговой патологии. Нарушения речи, в свою очередь, могут вызывать недостаточность общего познавательного развития по механизму «социальной депривации».

Для экспериментального подтверждения своей точки зрения К. С. Лешли и Р. Эфрон исследовали общую когнитивную способность детей к интеграции последовательных временных стимулов, предъявляемых в слуховой и зрительной модальностях. У детей с нарушениями речи было обнаружено расстройство восприятия временного порядка слуховых и зрительных стимулов, из чего авторы делают вывод о том, что эти «когнитивные недостатки» свидетельствуют о нарушении у детей гештальтного способа упорядочивания опыта во времени и пространстве и что эти нарушения являются причиной речевого недоразвития.

Возражая против такого понимания взаимосвязи речевых и познавательных процессов, А. Л. Бентон пишет: «…валидность этих гипотез, в соответствии с которыми когнитивные нарушения лежат в основе языкового недоразвития, требует, чтобы эти специфические познавательные функции исследовались в заданиях, где было бы исключено участие дефектной речи» (A. L. Benton, 1978).

Представители второго направления исследований, к которому принадлежит и А. Л. Бентон, а также Ж. Ажариагуэрра, А. Жэгги, Ф. Жияр, Ф. Кохер (J. Ajuriaguerra, F. Jaeggi, F. Guiguard, F. Kocher et al., 1965), отстаивают позицию вторичного нарушения познавательной деятельности детей с «афазией развития». Точка зрения этих исследователей по вопросу взаимосвязи речевых и познавательных процессов в значительной степени совпадает с основными положениями советской логопедии о вторичной природе недоразвития психических функций при алалии (Р. Е. Левина, 1940, 1951, 1961; Н. Н. Трауготт, 1946; М. Е. Хватцев, 1959; Основные теории и практики логопедии, 1968; С. С. Ляпидевский, Б. М. Гриншпун, 1969; С. Н. Шаховская, 1969; Е. Ф. Соботович, 1982; и др.).

А. Л. Бентон, например, считает, что языковое недоразвитие детей с рецептивными нарушениями – следствие расстройства специфического слухового восприятия более высокого уровня (в отличие от глухоты), что влечет за собой недостаточность в дифференциации смысла слов и – как вторичные проявления – недоразвитие различных форм познавательной деятельности. В связи с этим автор обращает внимание на слабую разработанность дифференцированного подхода к изучению абстрактного мышления детей с «афазией развития». «Выделение подгрупп детей, страдающих нарушением языкового развития со специфическим недоразвитием абстрактного мышления, не только представляло бы теоретический интерес, но имело бы большое практическое значение для определения направления, которое должно принять специальное обучение детей» (АХ. Benton, 1978).

Ж. Ажариагуэрра, А. Жэгги, Ф. Жияр и Ф. Кохер, изучая познавательную деятельность у детей с экспрессивной формой «афазии развития», также получили данные, свидетельствующие о том, что нарушение абстрактного мышления у этих детей имеет вербальную природу.

Оценивая стратегию современных исследований познавательных функций у детей, страдающих нарушениями речи, А. Л. Бентон справедливо отмечает, что подавляющее большинство работ, независимо от позиций авторов, направлено на оценку состояния когнитивной способности восприятия временных последовательностей, перцептивно-моторных навыков или ассоциативного научения. «Однако этот специфический подход, – заключает А. Л. Бентон, – по своей природе таков, что не может обеспечить целостной картины познавательных способностей и их нарушений, характерных для различных типов недоразвития речи в детском возрасте. Для достижения этой цели необходимо исчерпывающее исследование, охватывающее различные стороны познавательных функций» (1978).

К заключительной оценке, данной А. Л. Бентоном современным зарубежным исследованиям по рассматриваемому вопросу, добавим, что наряду с игнорированием внутреннего предметного содержания мыслительных процессов детей с недоразвитием речи в этих исследованиях отсутствует качественный подход к изучению познавательных процессов в зависимости от возрастных и типологических особенностей детей с «афазией развития». Доминируют количественные методы исследования с использованием стандартизованных «тестовых батарей», как правило исключающих или значительно упрощающих анализ внутренних закономерностей протекания речевых и познавательных процессов.

Актуальные вопросы изучения психических процессов детей с недоразвитием речи

Основную задачу настоящего раздела составляет анализ некоторых назревших противоречий и еще не решенных вопросов логопедии. Эта задача выдвигается на первый план самой жизнью, объективной логикой развития теории и практики коррекционного обучения детей в специальных логопедических учреждениях, а также всем накопленным на сегодняшний день фактическим материалом.

До настоящего времени (после работ Р. Е. Левиной, 1936, 1940, 1951) отечественная логопедия не имеет еще серьезных исследований с позиций целостного системного подхода, направленных на анализ потенциальных возможностей развития высших познавательных процессов, аффективно-волевой сферы и личности детей с тяжелыми нарушениями речи. Эта специфическая для логопедии проблема почти не разрабатывается, хотя уже давно имеются указания ведущих ученых на ее первостепенную теоретическую и практическую важность (М. Е. Хватцев, С. С. Ляпидевский, Р. Е. Левина и др.). Актуальность этого направления исследований очевидна, поскольку без глубокого знания психологических особенностей детей с нарушенной речью, без знания компенсаторных возможностей высших психических функций ребенка трудно себе представить дальнейшее успешное развитие научных и практических основ логопедии, и в частности создание адекватных эффективных средств специального обучения и воспитания этой категории детей.

Необходимость разработки такого широкого целостного подхода закономерно подготовлена всем предшествующим ходом развития логопедии; она вызвана также потребностью современной специальной школьной практики и в первую очередь педагогов в научном знании психических и психофизиологических особенностей детей с нарушениями речи (их внутреннего мира, учебно-познавательных возможностей, состояния высших форм памяти, воображения, внимания, эмоционально-личностной сферы, поведения, мотивов и т. д.). Наконец, всестороннее углубленное исследование психики детей с недоразвитием речи важно для совершенствования существующих и разработки новых методов специального обучения и воспитания.

В логопедии, в рамках изучения собственно речевых проблем, в первую очередь исследуются вопросы коммуникативной функции речи, состояния и формирования лексических и грамматических значений, что имеет самое непосредственное отношение к проблеме изучения и формирования языковой основы познавательных способностей детей, в силу того что речевая деятельность в качестве одной из основных своих функций (помимо коммуникативной) несет и обобщающую функцию. Вместе с тем этот ряд ценных психолого-педагогических исследований в своих выводах и рекомендациях не выходит, как правило, за рамки совершенно справедливых общепедагогических утверждений о необходимости в процессе коррекционного обучения детей с нарушениями речи всемерного расширения запаса слов, формирования значений, обобщенных понятий, знаний об окружающей действительности, обогащения смысловой стороны речи, формирования мышления, памяти, представлений и т. д. Еще раз подчеркнем, что любые исследования, любые специальные и общеобразовательные мероприятия, связанные с проблемой обучения языку, конечно, имеют непосредственное отношение к изучению и формированию познавательных, воспитательных и других основ психосоциальной жизни детей. Вместе с тем указанный комплекс назревших научно-практических проблем нуждается в тщательной психологической разработке.

Обратим внимание еще на одну сторону обсуждаемой проблемы. В течение многих десятилетий логопедия весь теоретический и практический потенциал направляет главным образом на изучение и преодоление речевых нарушений у детей дошкольного и младшего школьного возраста. Такое положение дел оправдано известной пропедевтической значимостью своевременной коррекции возникающих первичных и системных аномалий развития на ранних возрастных этапах, когда у ребенка закладываются основы всей его дальнейшей психической жизни. О том, каких серьезных успехов достигла логопедия, изучая, исправляя и предупреждая речевые аномалии детей этих возрастных групп, хорошо известно. Однако до сих пор остаются почти не исследованными ни в речевом, ни в учебно-познавательном планах особенности детей старшего школьного возраста с речевыми нарушениями.

Вместе с тем именно на пути анализа особенностей речевых и других тесно взаимодействующих с ними высших психических процессов у детей старшего школьного возраста в сравнении с особенностями детей младших возрастных групп могут быть найдены ответы на многие неясные вопросы, связанные в целом с проблемой недоразвития речи у детей дошкольного и начального школьного периода.

Обратимся к некоторым хорошо известным фактам. У старшеклассников, имевших по анамнестическим сведениям в дошкольном и начале школьного возраста глубокое речевое недоразвитие со всеми присущими ему системными аномальными проявлениями, к 6–7 и тем более 8—10 классам происходят значительные положительные изменения в обиходно-разговорной и описательной речи. В их устной диалогической речи уже почти не проявляются серьезные фонетические и лексико-грамматические трудности. Их активная речь, хотя и уступает по возможностям и полноте использования языковых средств речи учащихся массовой школы, уже достаточно свободна, эмоционально-интонационно выразительна, состоит обычно из простых, но правильно построенных, синтаксических конструкций с правильным выбором грамматических форм высказывания; слова в процессе общения подбираются быстро, в целом их запас достаточен, употребление адекватно выражаемой мысли. Трудности понимания обращенной к ним разговорной речи полностью отсутствуют. В письменной речи подростков практически нет специфических ошибок, а если встречаются, то лишь в редко употребляемых словах повышенной звукобуквенной структурной сложности.

Большинство выпускников специальных школ для детей с тяжелыми нарушениями речи, попадая на производство, уже не испытывают непреодолимых трудностей в речевом общении, удовлетворительно адаптируются в условиях трудовой деятельности (Л. Р. Давидович, 1980; И. К. Колповская, 1980).

Сказанное свидетельствует о том, что современная «школьно-дошкольная» логопедия обладает достаточно эффективной системой преодоления и предупреждения нарушений развития речи. Эта система позволяет учителям-логопедам к моменту обучения детей в старших классах добиться следующих основных результатов: во-первых, у подростков (за исключением детей с выраженными ринолалией и дизартрией) в целом уже преодолены дефекты произношения; во-вторых, сформирован обширный активный и пассивный запас слов; в-третьих, получила достаточно полное развитие грамматическая сторона обиходной речи; в-четвертых, на базе предупреждающей подготовки к овладению звуковым и морфологическим анализом слова сформированы прочные навыки письма и чтения; в-пятых, на основе формирования и расширения представлений об окружающем мире с одновременным формированием языковых средств получила достаточное развитие активная разговорная и описательная речь.

Вместе с тем известно, насколько в старших классах увеличивается по объему и, что самое существенное, качественно усложняется содержание учебных предметов. Появляются родная литература, история, география, биология, физика, химия. Каждая из этих дисциплин имеет свой сложный терминологический категориальный строй, включает в себя усложненные логико-грамматические системы обобщений, абстрактные модели, схемы и т. д. И для того, чтобы полноценно овладевать такой учебной системой основ наук, подросток к этому периоду обучения должен иметь уже качественно иной, чем разговорно-описательный, уровень сформированности речевых средств. Он уже должен подняться на более высокий обобщенный – соответствующий усложненному программному учебному материалу – уровень развития всех высших, в том числе речевых, функций.

Однако наблюдения учителей-предметников за учащимися, в том числе и старшего школьного возраста, в процессе их учебнопознавательной деятельности на уроках обнаруживают по меньшей мере у половины учащихся целый комплекс стойких, а у другой половины – остаточных проявлений дефектов сложно организованной речи, специфическую недостаточность словесно-логического мышления, произвольных форм речевой памяти, воображения, неточности абстрактных представлений и т. п.

Нередко эти отклонения приводят к специфическим трудностям в овладении теоретическими программными знаниями по ряду основных учебных предметов, отставанию в развитии их общих познавательных способностей и высших психических функций в целом.

О чем могут свидетельствовать эти факты? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить известное положение Л. С. Выготского (1956) о том, что у нормального ребенка на различных возрастных этапах его жизни отдельные психические функции или системы функций имеют свои оптимальные возможности развития. Формируясь и взаимодействуя друг с другом под влиянием усложняющихся воздействий социальной среды, они в различные возрастные периоды жизни ребенка как бы меняются местами, поочередно выполняя то вспомогательную, то ведущую роль в процессе единого целостного развития его сознания и всех высших психических функций.

Хорошо известно, что это изменение отношений между отдельными функциями таково, что в раннем возрасте доминирующую, центральную роль в развитии психики ребенка играет восприятие (при этом его память и мышление функционируют лишь в форме восприятия, узнавания). Затем в ходе детского развития складывается новое соотношение функций, при котором ведущая роль уже принадлежит непосредственной памяти (мышление здесь существует в качестве актов воспоминания о ранее воспринятом, о накопленном опыте). Затем у ребенка доминируют обобщенные воспоминания или общие представления, которые «есть первый отрыв ребенка от чисто наглядного мышления» и наличие которых «предполагает уже первую ступень отвлеченного мышления» (Л. С. Выготский, 1956). И только по завершении начального школьного возраста (после 12 лет) «у ребенка начинают развиваться процессы, приводящие к образованию понятий и абстрактному мышлению».

Обратим также внимание на выдвинутое С. Л. Рубинштейном в его ранней работе «О развитии мышления у ребенка» положение о том, что в онтогенезе «… каждая из стадий в развитии речи находится в теснейшей связи с основными стадиями развития мышления – ситуативного, опытно-рассудочного и теоретического…» (1973). Это положение находится в русле основных идей Л. С. Выготского о единстве речи и мышления, фазической и содержательной сторон слова, взаимозависимости двух основных функций речи – коммуникативной и обобщающей.

В свете этих теоретических положений приведенные факты свидетельствуют о том, что для детей-старшеклассников достаточно сформированная разговорно-описательная речь и тесно связанное с ней словесно-образное мышление оказываются уже недостаточно эффективным средством для продуктивного выполнения «ведущей» роли в процессе усвоения нового, сложно организованного содержания основ наук. Простые формы речи и мышления на этапе теоретического усвоения учебных предметов имеют теперь лишь вспомогательное значение, в отличие от той основной роли, которую они успешно выполняли при усвоении более легкого содержания учебных предметов в младших классах.

Это свидетельствует о том, что содержание и логический строй изучаемых в старших классах основ наук предъявляют повышенные требования к обобщающей функции речи, тесно связанной с дискурсивным, рассуждающим вербально-логическим мышлением. Именно обобщающая, познавательная, абстрагирующая функция речи является главным средством формирования теоретического мышления. И именно она часто оказывается у старшеклассников недостаточно сформированной. Это влечет за собой вторичную задержку развития сложных форм словесно-логической мыслительной и в целом учебно-познавательной деятельности.

Здесь представляется важным отметить, что некоторые исследователи и практические логопеды, справедливо обращая внимание на трудности у ряда учащихся с нарушениями речи в учебно-познавательной деятельности, но не проводя при этом глубокого анализа природы ослабленности познавательных процессов и причинно-следственных отношений первичной (речевой) и вторичной (мыслительной) недостаточности, порой неправомерно относят таких детей к другим нозологическим группам – к олигофренам или детям с первичной задержкой психического развития.

Такие недоразумения достаточно широко распространены преимущественно среди медицинских научных и практических работников и медицински ориентированных логопедов, занимающихся вопросами речевой патологии у детей. Подобная интерпретация речевых аномалий и их следствий, безусловно, еще будет возникать до тех пор, пока логопедическая наука не решит одну из своих центральных проблем – проблему всестороннего исследования нормального и патологического взаимодействия различных высших (и прежде всего речевых и речемыслительных) форм психики детей с нарушениями речи всех возрастных групп с позиций системного анализа. Вместе с тем причины недоразвития высших форм речевой и познавательной деятельности необходимо искать не только «внутри» ребенка, т. е. в его психофизических возможностях, но и «вне его» – во внешних условиях и, прежде всего, в реально существующей системе коррекционного обучения и воспитания, которая, судя по всему, пока еще не обеспечивает достаточно эффективного всестороннего развития ребенка на предыдущих возрастных этапах.

Из сказанного вытекает настоятельная необходимость всестороннего изучения внутренних условий процесса специального обучения детей, т. е. общих и специфических особенностей и возможностей высших форм психики детей с тяжелыми нарушениями речи на всех возрастных этапах.

Как говорилось выше, неудовлетворительное состояние познавательной обобщающей функции речи у старшеклассников, затрудняющее усвоение основ наук и вторично задерживающее их общее психическое развитие, свидетельствует о том, что на предыдущих этапах коррекционного обучения и воспитания с этими детьми была проделана недостаточная специальная педагогическая работа по формированию у них механизмов внутренней готовности к овладению сложным теоретическим содержанием общеобразовательных предметов. Та большая работа, которая систематически проводится учителем-логопедом на дошкольном и начальном школьном этапах обучения по формированию у детей с общим недоразвитием речи лексических и синтаксических языковых средств, словесных значений, обобщенных понятий, знаний, представлений об окружающей действительности и т. д., является, по-видимому, недостаточно специфической для того, чтобы предупредить появление на более поздних этапах вторичных речемыслительных дефектов.

Именно в этой связи и приобретает особую актуальность теоретическая разработка целого ряда частных межщсциплинарных проблем (психологических, психолингвистических, клинических, нейропси-хологических, нейрофизиологических и др.), входящих необходимыми составными компонентами в целостную проблему всестороннего изучения внутренних факторов коррекционного обучения.

Логопедия сегодняшнего дня стоит прежде всего перед необходимостью распутать сложный противоречивый узел возрастных закономерностей аномально развивающегося единства речи и мышления, коммуникативной и обобщающей функций речи. Путь к пониманию этого единства проходит через экспериментально-психологическое и психолого-педагогическое изучение у детей с тяжелыми нарушениями речи системного взаимодействия различных уровней речи и мышления (от наглядно-действенно-ситуативного до отвлеченно-логического) на всех этапах их формирования и функционирования. Вместе с тем это изучение невозможно без экспериментального психологического и психолингвистического анализа закономерностей формирования у детей с речевыми недостатками различных уровней, форм и этапов внутренней речи, которая, как хорошо известно, является центральным структурно-функциональным звеном процессов интериоризации и экстериоризации, главным психологическим механизмом превращения «своей» мысли в звучащую развернутую речь «для других», а речи «других» – в «свою» мысль, «свое» понимание (Л. С. Выготский, 1956; А. Р. Лурия, 1975).

В русле этих же проблем обнаруживается необходимость изучения закономерностей аномального формирования ранних дологических и промежуточных мыслительных форм у дошкольников и младших школьников с недостатками речи. Наши знания об особенностях развития у них наглядно-образного мышления, непосредственных форм памяти, внимания, представлений и о том, какими путями происходит переход к словесно-логическому мышлению, к произвольным психическим процессам, крайне скудны и общи, в то время как потребность в таких знаниях велика в связи с необходимостью радикального улучшения процесса специального обучения и воспитания таких детей.

В этот же круг проблем входят почти не изученные в настоящее время вопросы эмоционально-волевой и личностной сферы детей с нарушениями речи. Наряду с изучением речевых и познавательных возможностей чрезвычайно важно исследование у них интересов, потребностей, мотивационной сферы, соотношения значения и личностных смыслов. Это необходимо не только в целях совершенствования методов воспитания и обучения, но и для разработки новых, ориентированных на эмоционально-личностные особенности, дифференциально-диагностических критериев отграничения детей с первичными нарушениями речи от умственно отсталых и детей с первичной задержкой психического развития.

Особенности речемыслительной деятельности и словесной памяти детей с недоразвитием речи

Психологическая структура мышления

В советской психологии всесторонне разработан вопрос о психологической структуре мышления как одной из высших форм отражательной психической деятельности человека (Л. С. Выготский, 1956, 1960; С. Л. Рубинштейн, 1958; А. Н. Леонтьев, 1965, 1975; П. Я. Гальперин, 1959, 1966; О. К. Тихомиров, 1969; Ж. И. Шиф, 1968; и др.).

Согласно современным представлениям, мыслительная деятельность при наличии устойчивой познавательной потребности и задачи состоит из сложной иерархически организованной системы отдельных звеньев и этапов, представляющих собой взаимодействующие друг с другом разноуровневые мыслительные процессы (умственные действия и операции).

Схематично различные этапы мышления представляются в следующем виде. На первом этапе осуществляется предварительная ориентировка в условиях задачи, анализ входящих в нее компонентов, выделение ее существенных признаков и связей. На втором этапе выбирается один из путей, по которому в дальнейшем развивается мыслительная деятельность (выработка общей стратегии мышления). На третьем – исполнительном – этапе производится поиск соответствующих способов (операций), направленных на выполнение задания. Поиск этот ведется, как правило, через выделение промежуточных целей и осуществление промежуточных вспомогательных умственных действий и операций. Такими операциями служат общественно выработанные и усвоенные в течение жизни автоматизированные и интериоризованные предметные действия, значения и логические схемы. На четвертом этапе совершается собственно решение мыслительной задачи – нахождение окончательного ответа. Затем на последнем, пятом этапе происходит сличение полученного результата с исходными условиями задачи. Если результат согласуется с исходными условиями, мыслительный процесс заканчивается. Если не согласуется, то процесс мыслительной деятельности возобновляется с этапов дополнительной ориентировки в исходных условиях и поисков других путей решения задачи. И так до тех пор, пока не будет найдено адекватное решение, согласующееся с исходными условиями.

Все эти этапы с входящими в них компонентами составляют психологическую структуру всякой мотивированной целенаправленной мыслительной деятельности.

В свою очередь этапы сами имеют сложно организованную внутреннюю структуру, включающую в себя такие «единицы» мыслительной деятельности, как умственные действия и операции (А. Н. Леонтьев, 1975).

В существующей общепринятой классификации выделяются три основные формы мышления, которые являются одновременно и генетическими уровнями: наглядно-действенное, наглядно-образное и вербально-логическое мышление. Каждый из этих видов мышления имеет принципиально общую психологическую структуру в соответствии с описанными выше этапами. Вместе с тем, в зависимости от уровня мыслительного процесса и характера задачи, действия и операции могут быть наглядно-действенными (функционирование в плане зрительно-предметных манипуляций), наглядно-образными (на основе образных представлений и конкретных словесных значений) и отвлеченными (на базе обобщенных языковых значений, чисел и логических схем).

Здесь важно отметить, что индивидуальное значение слова, так же как и сама мыслительная деятельность, не является целостным и далее неразложимым духовным актом. Оно тоже имеет сложное системное строение. По Л. С. Выготскому, значение слов представляет собой такое «единство мышления и речи», которое является «продуктом долгого и сложного процесса развития детского мышления» (1934).

Понимание значений слов как внутренних подвижных мыслительных операций (или способов выполнения умственных действий) мы находим и у А. Н. Леонтьева (1975). Автор отмечает, что в процессе формирования значений в онтогенезе ребенок, обучаясь выполнению тех или иных действий с конкретными предметами, овладевает соответствующими операциями – способами обращения с ними; эти-то операции «в их сжатой, идеализированной форме» и представлены в индивидуальных словесных значениях (сначала в конкретных, т. е. непосредственно предметно отнесенных, а впоследствии в абстрактных, высокообобщенных) (1975).

Из приведенной характеристики психологической структуры мышления и значения слова видно, насколько сложно организована и многофакторная мыслительная деятельность человека. Из этого следует также, что серьезное изучение процесса мышления у детей с недоразвитием речи не может сколько-нибудь продуктивно проводиться без учета его основных этапов и компонентов, а также без психологического анализа значения слова.

Методики изучения мышления и памяти

В нашем исследовании всего участвовало 24 учащихся 6 класса в возрасте 12–13 лет (10 – школьники с общим недоразвитием речи; в обследовании не участвовали дети с ринолалией и заиканием; 9 – умственно отсталые: олигофрения в степени дебильности; 5 – дети с нормальными интеллектом и речью).

Общие сведения о детях с нарушением речи, об особенностях их развития были получены методом анализа анамнестических данных, наблюдения и анкетирования (с помощью вопросника, для учителя). Для исследования состояния речевого мышления и словесной памяти всех детей, участвовавших в эксперименте, была использована серия методик: «Противоположности», «Заучивание десяти слов», «Опосредствованное запоминание» (по А. Н. Леонтьеву).

• «Противоположности»

Чтобы исключить (или уменьшить) влияние собственно речевых трудностей на протекание мыслительного процесса у детей с недоразвитием речи и создать им объективно равные экспериментальные условия в выполнении этого задания с умственно отсталыми детьми, был использован письменный вариант опыта с нахождением противоположного значения:

Перед детьми стояла задача прочитать слово-стимул и альтернативные слова, выбрать из пяти альтернативных слов только одно, строго противоположное стимульному слову по значению.

• «Заучивание десяти слов» и «Опосредствованное запоминание» Исследование памяти по этим двум методикам проведено нами для выяснения некоторых особенностей несмыслового и смыслового запоминания слов у детей с речевыми нарушениями и умственно отсталых. Это нужно было для того, чтобы дополнительно проанализировать специфику оперирования словесным материалом у детей с недоразвитием речи. Особый интерес в связи с этим представлял для нас процесс выполнения ими задания по методике «Опосредствованное запоминание», который, как известно, связан с процессами речевого мышления.

Методики в основе своей использовались в том виде, в каком они описаны в практическом руководстве С. Я. Рубинштейна (1970). Однако в «Опосредствованном запоминании» были использованы не четыре, а две серии:

1– я серия (легкая): 1) Слова для запоминания: обед, сад, дорога, поле, телега, шкаф, свет, одежда, ночь, птица, стул, лес, молоко, лошадь, мышь. 2) Набор карточек: велосипед, корова, здание школы, кошка, лампа, рубашка, часы, цветок, карандаш, самолет, автобус, санки, дерево, чашка, плита, яблоко, хлеб, грабли, дом.

2– я серия (трудная). 1) Слова для запоминания: дождь, собрание, утро, пожар, драка, ответ, встреча, горе, праздник, сосед, отряд, игра, труд, ошибка. 2) Набор карточек: шляпа, цветок, стол, лопата, яблоко, самолет, грабли, лошадь, перо, дерево, стул, тетрадь, письмо, зеркало, настольная лампа, здание школы, раковина, картина, дом, стакан, ключ.

Детям предлагалось использовать для запоминания слов картинки, которые были подобраны так, чтобы их содержание прямо не совпадало с содержанием слов, подлежащих запоминанию.

Испытуемый, слушая читаемые ему слова, одновременно отбирал из числа лежащих перед ним карточек те, которые своим содержанием могли напомнить ему исходное слово. Через некоторое время ребенок воспроизводил слова, глядя на отобранные картинки. Главное здесь – выяснить, в какой степени дети способны превратить свое запоминание в опосредствованный акт.

Общая характеристика речи детей

Все дети с первичной речевой патологией имели с определенными индивидуальными различиями III уровень недоразвития речи (по Р. Е. Левиной). В их речи отмечались специфические для этой категории детей нарушения звукопроизношения и грамматического строя. Свободное общение еще затруднено, процесс поиска нужного слова порой затягивается. Периодически возникают длительные паузы. Для них характерен легкий аграмматизм, обостряющийся при попытках сложно организованного высказывания. В этих случаях наблюдаются случаи пропуска предлогов, нарушение согласования существительных и прилагательных в числе, падеже и роде, несогласование подлежащих и сказуемых, иногда неправильное образование множественного и единственного числа имен существительных и прилагательных. Встречается нарушение ударения в словах и т. п. Как правило, у всех детей с нарушением речи встречаются определенные трудности при употреблении синонимичных рядов и фразеологических оборотов.

Речь у обследованных умственно отсталых детей была развита во всех отношениях лучше, чем у детей с первичным нарушением речи. У четырех из них отмечались лишь негрубые фонетические дефекты, у одного была нарушена слоговая структура слов. У всех в той или иной степени встречались элементы аграмматизма. Фраза их достаточно развернута, хотя в целом отличалась от возрастной нормы общей обедненностью. Отмечалась некоторая диссоциация между активным и пассивным словарем, с преимуществом первого.

Номинативная функция речи при назывании предметов и действий у детей обеих групп достаточно развита (в пределах широкой обиходно-разговорной лексики). Однако в тех редких случаях, когда возникали затруднения, словесных замен у детей с нарушениями речи было в количественном выражении больше, чем у умственно отсталых. В среднем на одного учащегося с недоразвитием речи при назывании предметов приходится 2,6 парафазии, на умственно отсталого – 2 парафазии. Соответственно при назывании действий: 2,2 и 1,7.

Специфика речемыслительного поиска противоположного значения у детей с недоразвитием речи

Прежде чем перейти к изложению и анализу экспериментального материала, кратко охарактеризуем методические особенности опыта с нахождением противоположного значения – в его письменном альтернативном варианте. Как уже говорилось, гшсьменный вариант этой методики использован с целью исключения или существенного уменьшения влияния на мыслительные процессы собственно речевых трудностей у детей с недоразвитием речи.

Первая особенность этого опыта заключается в том, что все дети, участвовавшие в нем, были освобождены от устного (по памяти) поиска антонима. Антоним в числе других «зашумляющих» слов задавался в письменном виде. В указанной модификации задание в наиболее «чистом» виде давало нагрузку на собственно мыслительный механизм процесса поиска противоположного значения. Собственно речевой механизм выполнял здесь вспомогательную роль.

Вторая особенность опыта – в содержании использованных альтернативных слов. Они были специально подобраны таким образом, что их значения как бы моделируют внутренние этапы речемыслительного поиска. Этот методический прием направлен на активное провоцирование у детей тех или других промежуточных речемыслительных операций в процессе поиска противоположного значения.

Предполагалось, что дети с нарушением речи и умственно отсталые дети при выборе противоположного значения будут обнаруживать недостаточность речемыслительного поиска во всех звеньях этого процесса (в ориентировочном, исполнительно-мыслительном и в звене грамматического оформления слова), но эта недостаточность будет проявляться в качественно различной форме – в зависимости от неодинаковой специфики основного дефекта детей той или другой группы.

Предполагалось, например, что умственно отсталые дети (помимо того что они в целом выполнят задание хуже, чем дети с недоразвитием речи) чаще будут застревать на самом начальном, ориентировочном этапе внутриречевого поиска. Отражением такого застревания будет выбор синонимичного (по отношению к стимулу) слова. Например, к слову ссориться будет подобрано не мириться, а ругаться, к слову бедняк – не богач, а нищий и т. п. Предполагалось также, что умственно отсталые дети, в отличие от детей с недоразвитием речи, будут чаще застревать и на других собственно мыслительных этапах поиска антонима и реже – на этапах грамматического оформления слова, т. е. им в меньшей степени будут свойственны ошибки выбора типа: на слово-стимул бедняк выбирается не богач, а богатый и т. п. Последние специфически речевые ошибки выбора должны быть в большей мере свойственны детям с первичной речевой патологией.

Уже по правильным ответам при выполнении задания «Противоположности» видно (табл. 3), что в целом речевое мышление детей с недоразвитием речи вплотную приближается к мышлению нормально развитых детей. Искомое слово с противоположным значением сразу найдено в 90 % случаев (нормальными детьми – в 100 %).

Таблица 3

Правильно найденные детьми слова-антонимы в задании «Противоположности» (в %)

Умственно отсталые дети, несмотря на то что их собственно речевые возможности выше, чем у детей с недоразвитием речи, выполнили задание сразу правильно только в 77 % случаев. В 23 % их поиск противоположного значения носил недифференцированный характер, с застреванием на тех или других альтернативах. У детей с недоразвитием речи недифференцированный поиск был всего лишь в 10 % случаев, т. е. они допускали ошибки выбора в 2,3 раза реже.

Для того, чтобы выявить качественно-специфические особенности речемыслительных операций у детей обеих групп (связанные с их первичным дефектом), был осуществлен дополнительный психологический анализ только ошибочно выбранных альтернативных слов.

Все ошибочные слова были условно разделены на три типа по уровневому принципу большего или меньшего приближения значений этих слов к значению искомого слова-антонима.

К первому типу были отнесены слова-синонимы стимульного слова. Например, на предъявленный стимул ярко следовал выбор альтернативного слова светло, к слову бедняк выбиралось нищий, к широко просторно и т. п. Выбор альтернатив этого типа свидетельствует о том, что речемыслительный поиск противоположного значения прервался на самом первом внутриречевом этапе начальной ориентировки детей в содержании слова-стимула. Допустивший такую ошибку еще не отключился от значения стимульного слова, и его поиск антонима прервался в самом начале. Этот тип ошибок мы условно называли низшим.

Ко второму (условно – «промежуточному») типу ошибок отнесены слова, в значении которых уже отражены логическая операция противопоставления и семантические признаки, так или иначе связанные со значением истинного слова-антонима. Например, на предъявленное слово смелый выбиралось альтернативное слово тихий или плохой; на ссориться успокоиться, на победа отступление или неудача и т. п. По степени приближения к значению искомого антонима ошибки этого типа являются более высокими, но они так же, как и ошибки выбора первого типа, отражают дефектность собственно мыслительного процесса на одном из его внутренних исполнительных этапов.

И наконец, к третьему (условно – «высшему») типу ошибок мы отнесли альтернативные слова, психологическое значение которых почти совпадает со значением слова-антонима, но еще не имеет вполне правильного грамматического оформления. Это почти правильный выбор слова с противоположным значением. Например, на предъявленное слово бедняк выбирается слово богатый (а не богач), на слово начинать конец (а не кончать), на слово ссориться мирно или мир (а не мириться) и т. п. Эти «доброкачественные» ошибки выбора отражают один из последних продуктивных этапов внутриречевого поиска значения слова-антонима. В них отражена дефектность собственно речевого, а не мыслительного механизма актуализации слов с противоположным значением.

Из приведенных примеров и их качественного анализа видно, что ошибки выбора первого и второго («низшего» и «промежуточного») типов связаны с недостаточностью развития собственно мыслительных процессов, а ошибки третьего («высшего») типа специфически связаны со слабостью механизмов речевой деятельности.

Количественное распределение ошибок выбора указанных типов у детей с недоразвитием речи и умственно отсталых детей представлено в табл. 4.

Таблица 4

Ошибочно найденные детьми слова в задании «Противоположности» (в %)

Из табл. 4 видно, что у детей с недоразвитием речи из небольшого количества ошибочно выбранных альтернативных слов (10 %) почти половина ошибок возникла на основе недостаточности собственноречевого механизма из-за трудностей дифференциации грамматических языковых категорий (44,4 %). Это специфические речевые ошибки. Они, являясь в содержательном отношении почти правильным ответом, непосредственным образом отражают первичную недостаточность речевого развития детей и полноценность собственно мыслительных операций на конечном этапе внутриречевого поиска противоположного значения.

Для умственно отсталых детей этот тип ошибочного выбора не характерен (13,8 %). Специфическими для них являются собственно мыслительные ошибки первого и второго типов (17,2 и 69,0 %). У детей с речевой патологией (опять-таки с учетом того, что они вообще допускали ошибок в 2 раза меньше в сравнении с умственно отсталыми) такие ошибки встречаются гораздо реже (соответственно 11,2 и 44,4 %). Если вычислить суммарную разницу этих величин (см. табл. 4—86,2 и 55,6 %), то окажется, что дети с нарушением речи ошибок выбора «низшего» и «промежуточного» типов делают на 30,2 % меньше, чем умственно отсталые. И есть все основания считать, что эти ошибки, как и ошибки выбора третьего типа, также являются следствием первичного нарушения речи.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют о качественно различном характере протекания внутренних речемыслительных операций у детей исследуемых групп. Выявленные особенности процесса поиска детьми слов-антонимов отражают специфические патологические закономерности мыслительной деятельности детей с недоразвитием речи и умственно отсталых, тесно связанные с различной природой их первичного дефекта.

Особенности словесной памяти у детей с недоразвитием речи

Приступая к экспериментальному изучению вербальной памяти детей с недоразвитием речи, мы преследовали, прежде всего, задачу выяснения того, как у этой категории детей устанавливаются речесмысловые связи с помощью внешне заданных предметных опор, или, как их определял А. Н. Леонтьев (1965), «внешних стимулов-знаков», опосредствующих смысловое запоминание. Для успешного смыслового запоминания посредством таких внешних опор необходима, во-первых, сохранность непосредственной (несмысловой) памяти на слова. Во-вторых, и это для детей с речевой патологией имеет ключевое значение, у запоминающего должен быть в достаточной мере сформирован внутриречевой механизм установления прочной смысловой связи между словом и опосредствующим его предметным образом. В данном случае это – изображение на картинке, которое должно помочь ребенку воспроизвести соответствующее слово.

Именно поэтому для выяснения состояния непосредственной словесной памяти у детей с недоразвитием речи мы использовали традиционный опыт с заучиванием 10 слов, а для анализа особенностей установления речесмысловых связей и характеристики некоторых сторон речевого мышления была применена методика «Опосредствованное запоминание» (по А. Н. Леонтьеву).

Усредненные данные исследования непосредственной памяти по каждой из трех групп детей показывают, что заучивание не связанных по смыслу 10 слов у детей с недоразвитием речи и умственно отсталых мало чем отличается от такового у детей с нормальным развитием (см. рис.). Во всех группах, в том числе в группе нормальных детей, были некоторые индивидуальные различия, которые для целей настоящего исследования не имели существенного значения.

Рис. «Кривая запоминания» десяти слов

В целом, как видно из «кривой запоминания», непосредственная память у детей всех трех групп достаточно продуктивна и устойчива. Особенность в воспроизведении слов детьми с недоразвитием речи состояла в том, что почти все они периодически воспроизводили вместо нужного другое слово (вербальную парамнезию), близкое по смыслу с одним из предъявленных слов (например, вместо мост воспроизводилось слово доска, вместо дуб дерево, вместо стол стул и др.). Однако эти лишние слова не засчитывались как правильные ответы и не повлияли на построение «кривой запоминания», представленной на рисунке.

Вместе с тем словесные парамнезии, возникающие даже в таком несложном (для 12—13-летних школьников) задании, как заучивание 10 слов, безусловно, отражают специфическую для этой категории детей внутреннюю неустойчивость их речесмысловой системы. Для умственно отсталых детей такие парамнезии в целом не характерны.

Из рисунка видно, что нормальным детям нужно меньше попыток заучивания, чтобы запомнить и воспроизвести все 10 слов (всего три попытки); у детей двух других групп таких попыток по четыре. Дети с недоразвитием речи с первого предъявления воспроизводят 7, умственно отсталые – 6, нормальные дети – 8 слов. Спустя 30 мин дети всех групп воспроизводят в среднем по 8 слов.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют о том, что по конечной результативности непосредственная словесная память детей с нарушениями речи при заучивании 10 слов почти не отличается от памяти детей двух других групп.

Перейдем к рассмотрению результатов выполнения задания «Опосредствованное запоминание», полученных на трех указанных группах детей. Продуктивность выполнения этого задания непосредственно связывается с уровнем развития операций опосредствования и в конечном счете с уровнем сформированности обобщенного мышления, которые в своих высших формах осуществляются при помощи внешних (потом переходящих во внутренний план) опорных средств или «стимулов-знаков» (А. Н. Леонтьев, 1972).

Поскольку дети с нарушением речи, как известно, превосходят по уровню интеллектуального и в целом психического развития детей, имеющих первичную умственную отсталость, то мы, естественно, ожидали, что продуктивность первых в выполнении задания «Опосредствованное запоминание» будет выше, чем у последних, и должна приближаться по своим показателям к продуктивности детей с нормальным развитием. Однако результаты исследования не подтвердили это предположение и оказались для нас неожиданными.

Из табл. 5 видно, что дети с недоразвитием речи не воспроизвели или воспроизвели неправильно почти половину из всех слов, предъявленных для опосредствованного запоминания (46,9 %). Лишь в 53,1 % случаев они смогли продуктивно использовать изображение картинки (или «стимул-знак») для установления актуальной смыслоречевой связи с запоминаемым словом. Результаты правильного выполнения этого задания умственно отсталыми детьми оказались неожиданно высокими (88,8 %), вплотную приближающимися к результатам нормальных детей (94,7 %). Разность в показателях умственно отсталых и детей с речевой патологией составляет 35,7 %, в то время как умственно отсталые отличаются по продуктивности от детей с нормальным развитием лишь на 5,9 %.

Таблица 5

Воспроизведение слов детьми по методике «Опосредствованное запоминание» (в %)

Эти данные тем более неожиданны, что по уровню выполнения мыслительного задания «Противоположности» эта же группа детей по конченным количественным результатам (см. табл. 3) на 13,0 %, а по качественным – собственно мыслительным показателям (см. табл. 4) на 30,2 % отстает от таковых у группы детей с недоразвитием речи. Казалось бы, если недостаточность мышления у умственно отсталых детей более выражена, то и опосредованная речевая память у них должна быть хуже, чем у детей с патологией речи.

Нам кажется, есть все основания считать эти данные свидетельством того, что обнаруженная недостаточность опосредствованной словесной памяти у детей с патологией речи также носит специфически речевой характер и по своему патологическому механизму первично связана с системным нарушением речи, но не с нарушением собственно мышления.

Для подтверждения этого положения предварительно рассмотрим, какие структурно-динамические компоненты образуют внутренний психологический состав процесса опосредствованного запоминания.

Когда дети при наличии мотивированной задачи осуществляют выбор соответствующего изображения на картинках, они одновременно и последовательно выполняют действия и операции как минимум трех видов:

1) собственно речевые (восприятие, понимание и удержание в памяти предъявленного на слух слова);

2) собственно мыслительные (выбор на карточках изображения, содержание которого по смысловым признакам должно быть связано со значением запоминаемого слова);

3) речемыслительные – самые сложные по внутренней структуре и функции (установление устойчивой смысловой взаимообратимой связи «слово – образ – слово» и употребление выбранного изображения в качестве внешнего средства или «стимула-знака» для последующего его использования во внутреннем, а затем внешнеречевом плане в процессе воспроизведения «означенного» слова).

Если внутренняя динамическая структура установления опосредствованной мнестической связи между словом и образом такая, как мы ее описали, то становится очевидной ведущая роль собственно речевого механизма в продуктивном выполнении этого задания.

Анализируя процесс перехода от употребления внешних стимулов к употреблению внутренних элементов опыта в выполнении задания «Опосредствованное запоминание», А. Н. Леонтьев отмечает, что «в этом процессе формирования внутреннего опыта человека центральная роль принадлежит речи; именно в речи замыкаются необходимые для опосредствованного запоминания связи» (1972). И далее об этом же: «…самый переход, совершающийся от внешне опосредствованного запоминания к запоминанию, внутренне опосредствованному, стоит в теснейшей связи с превращением речи из чисто внешней функции в функцию внутреннюю».

Если учесть особенности внутренней психологической структуры процесса опосредствованного запоминания и приведенные положения А. Н. Леонтьева, то становится очевидным, что дети с первичной речевой патологией обнаруживают такую низкую результативность в этом задании не случайно. Можно думать, что установление во внутреннем плане речемыслительной связи слова с предметным образом нарушается из-за недостаточной сформированности у них механизма внутренней речи в звене перехода речевых образований в мыслительные и наоборот.

Особенности словесного мышления взрослых и детей с нарушениями речи. М., 1990. С. 122–167.

Г. В. Гуровец

Особенности психоречевых расстройств у детей с моторной алалией и обоснование методов лечебно-коррекционного воздействия

…На основании проведенного исследования нами были выделены два синдрома моторных нарушений в плане локализации моторно-премоторный и моторно-зацентральный. Каждый из выделенных синдромов может быть различным по силе тяжести и возможности компенсации. На 1-м уровне отмечаются наиболее выраженные проявления заинтересованности сенсомоторной области с преобладающим моторно-премоторным синдромом. На 2-м уровне восстановления выявляются более локальные симптомы поражения моторно-премоторных и моторно-зацентральных расстройств. К 3-м уровню восстановления относились резидуальные явления, наблюдаемые у детей на более поздних этапах развития, несущие на себе все признаки несформированности высших корковых функций в зависимости от преобладающей локализации.

Выделив возможность восстановления корковых функций и различную степень готовности, мы отметили, что среди детей экспериментальной группы 1-й уровень восстановления наблюдался у 10 детей и 2-й – у 50 (равномерно в обоих синдромах).

Корреляция неврологических расстройств с психоречевыми нарушениями выявила определенную зависимость и обусловленность от преобладающей локализации поражения в моторной области коры. На основании полученных данных исследования и выделения ведущих синдромов мы разделили детей на две группы и проследили их динамику на различных этапах развития.

Первая группа

К первой группе было отнесено 35 детей в возрасте от 5 до 9 лет, у которых в неврологическом статусе преобладали моторно-премоторные нарушения. В анамнезе детей этой группы имелись указания на позднее появление и медленное накопление словаря, трудности формирования фразовой речи. 10 детей этой группы пользовалось небольшим количеством лепетных слов. Учитывая различный уровень речевого развития, мы разделили детей на две подгруппы.

К первой подгруппе было отнесено 10 детей в возрасте от 5 до 8 лет, у которых в неврологическом статусе определялся первый уровень восстановления. Исследование речевой деятельности у детей этой группы выявило изменения в импрессивной и экспрессивной речи.

К расстройствам импрессивной речи относилось резкое ограничение пассивного словаря, недостаточная сформированность фонематического слуха, повышенная утомляемость слухового анализатора.

Исследование моторной функции речи выявило значительное ограничение активного словаря и нарушение структуры слова: дети произносили небольшое количество лепетных слов, звукоподражаний. Дети артикулировали отдельные звуки и слоги, но переключение от одного слогового элемента к другому вызывало значительные затруднения. Эти трудности переключений лежали в основе ограничения активного словаря. Наряду с экспрессивными нарушениями отмечались и семантические, характеризующиеся стойкой привязанностью значения слова с конкретным предметом его обозначающим, ограничивая тем самым обобщающую функцию слова. Таким образом, на более низком уровне речевого развития для детей с алалией доступно лишь произнесение отдельных слоговых элементов, выраженное нарушение структуры слова, отсутствие фразовой речи. Фонетические нарушения не резко выражены, наличие или отсутствие звуков не играет в данном случае ведущей роли для формирования речи.

Исследование психических особенностей детей выявило достаточную ориентировку их в окружающей обстановке, адекватное поведение, участие в игровом процессе, возможность выполнения конкретных заданий.

Экспериментальное исследование выявило ограничение запаса общих понятий, недостаточную сформированность процессов отвлечения и обобщения и конструктивного праксиса. В процессе работы отмечалось: нестойкость активного внимания и повышенная его истощаемость, снижение памяти, особенно слухоречевой. Все задания выполнялись с трудом, медленно, отмечалось затруднение переключений, необходимость повторных побудительных инструкций для продолжения действия.

Таким образом, эта группа характеризовалась наиболее тяжелыми нарушениями речевых и нервно-психических расстройств и замедленной динамикой развития, обусловленных тяжестью органических и нейродинамических процессов.

Под влиянием целенаправленного медико-педагогического воздействия наблюдалась активизация речевой и психической деятельности: у детей увеличивался пассивный и активный словарь, улучшилось восприятие речи, у 4 человек начала формироваться фразовая речь. Обследуемые становились более активными на занятиях и в игровой деятельности, увеличивался запас общих понятий.

Дальнейшие наблюдения за детьми показали, что из 10 детей, находившихся под нашим наблюдением в дошкольных учреждениях, в школу для детей с расстройствами речи поступило 6, во вспомогательную – 2 и 2 находились на домашнем обучении. Обучение в школе проходило с большим трудом, дети медленно овладевали школьной грамотой, в речи отмечалось значительное ограничение словаря, выраженные и плохо корригируемые аграмматизмы.

В процессе обучения 1 ребенок был выведен во вспомогательную школу, другие находились под угрозой вывода.

В течение длительного периода наблюдений за детьми проводилась оценка интеллектуальной деятельности детей, и дифференциация ее с олигофренией. В пользу первичного синдрома речевой патологии и вторичных психических нарушений указывали специфические неврологические, нейродинамические и речевые расстройства, адекватность поведения, заинтересованность и продуктивность в работе. Наличие выраженных психических нарушений у детей данной подгруппы обусловлено сложным генезом, связанным с поражением сенсомоторной области.

Ко второй подгруппе было отнесено 25 детей в возрасте от 5 до

9 лет, в неврологическом статусе которых был выявлен ограниченный моторно-премоторный синдром (второй уровень восстановления). Исследование речи выявило расстройство импрессивного и экспрессивного компонентов. В импрессивной речи отмечалось ограничение пассивного словаря, аграмматизм, снижение слухо-речевой памяти, недостаточная сформированность фонематического слуха.

В экспрессивной речи было выявлено ограничение активного словаря, диссоциация между активным и пассивным словарем в пользу последнего. Отмечалось нарушение структуры слова: пропуски и перестановки слогов, упрощения слов, редукции флексий и другие вербальные парафазии. Активный словарь обогащался медленно. Фонетические нарушения были нерезко выражены, отмечались единичные гоморганные замены. У всех детей данной подгруппы имелась тенденция к формированию фразовой речи. Фраза была короткой, в ней преобладали номинативные формы, предикативность вводилась с трудом: вначале действие заменялось жестом, затем слово, обозначающее действие, появлялись в конце предложения. И только спустя длительный период времени слово занимало свое место во фразе, структура его улучшалась. У всех детей отмечались выраженные и трудно корригируемые аграмматизмы. У 8 детей данной группы наблюдалось клонотоническое заикание, возникшее в домашних условиях в период активизации словаря.

В процессе экспериментального исследования, наряду с расстройством экспрессивной речи, были выявлены особенности семантики, характеризующиеся стойкой приуроченностью значения слова к конкретному предмету, его обозначающему. Проведенный нами ассоцциативный эксперимент выявил отсутствие или ограничение формирования речевых целей, затруднение выбора слова по значению. Исследование показало также, что наряду с трудностями нахождения нужных слов при диалогической беседе или в монологической речи, имелись затруднения запуска речи и составления схемы целого высказывания. Поэтому детей данной группы, имеющих достаточный для пересказа словарный запас, затрудняло изложение.

Обучение детей с алалией в дошкольных учреждениях проходило медленно: словарный запас накапливался с большим трудом, структура слов была неустойчивой, во фразах отмечались выраженные аграмматизмы. В процессе занятий формировались речевые штампы, используемые детьми в спонтанной речи. Таким образом, лексико-грамматические расстройства преодолевались медленно, в то время как фонетические нарушения успешно восстанавливались под влиянием логопедических занятий.

Психолого-педагогическое исследование выявило хорошую ориентацию обследуемых в окружающей среде, адекватное поведение, достаточную активность в игровом процессе и заинтересованность в обучении. Дети критически относились к своему речевому дефекту, у всех был выражен речевой негативизм. Экспериментальное исследование выявило ограничение запаса общих понятий, связанных с недостаточной речевой функцией. Они имели представление о счете, цвете, форме и величине. Они правильно подбирали и соотносили фигуры, но при зарисовке их на бумаге отмечалось затруднение переключений от одной фигуры к другой. Им не удавалось зафиксировать несколько компонентов из сложного комплекса, какими являются плоские и объемные геометрические цветные фигуры.

При выполнении заданий на классификацию предметных картинок обследуемые справлялись с легкими вариантами с конкретным объяснением и затруднялись выполнить более сложные классификации предметов, основанных на базе речевого абстрагирования.

В процессе работы отмечались повышенная утомляемость, истощаемость, нестойкость активного внимания, снижение слухо-речевой памяти.

Под влиянием медико-педагогического воздействия отмечалось снижение речевых и психических нарушений: дети становились более усидчивыми и работоспособными, улучшалась память, обогащался пассивный и активный словарь, формировалась фразовая речь.

Из 25 детей данной подгруппы после выписки из стационара 14 детей поступило в массовую школу и 11 – в школу для детей с расстройствами речи. В массовой школе обучение проходило с большим трудом, дети не овладели слиянием, не могли научиться читать и писать. 10 из 14 детей занимались с логопедом амбулаторно. Но трудности обучения нарастали и постепенно 6 человек были выведены из массовой школы в речевую. Остальные вынуждены были ее оставить из 5–8 классов, так как не успевали по темпу и программе.

Дети, поступившие или переведенные в школу для детей с расстройствами речи, овладевали грамотой, продолжали обучение. Закончившие школу были социально адаптированы.

В процессе динамического наблюдения за психоречевым состоянием детей было отмечено постепенное сглаживание импрессивных и экспрессивных нарушений речи, более длительно сохранялись лексико-грамматические и логико-грамматические нарушения. Заметными оставались семантические нарушения и возможность составления программы целого высказывания – монологическая речь. Поэтому детям старших классов так трудно пересказать «своими словами» прочитанный рассказ или выученный урок. В ответах часто использовались хорошо упроченные речевые штампы.

Отмеченные нами резидуальные явления на поздних этапах развития были определены как третий уровень, характерным для которого являлись наиболее сложные речевые расстройства: лексико-семантические и лексико-грамматические, трудности формирования монологической речи. Психические нарушения к этому периоду сглаживаются: почти исчезает астенический синдром, накапливается запас общих понятий. Но полного восстановления нет. Можно отметить некоторые особенности психической недостаточности в виде ограничения общих понятий, формирующихся на базе речевого абстрагирования.

Таким образом, клинико-педагогическое исследование разрешило выявить особенности речевых и нервно-психических расстройств на разных этапах развития.

Вторая группа

Ко второй группе было отнесено 25 детей в возрасте от 5 до 9 лет, в неврологическом статусе которых преобладали моторно-зацентральные нарушения и явления апраксии.

Исследование речи детей второй группы выявило отклонения сенсорного и моторного характера: нарушения фонематического слуха и импрессивный аграмматизм, лексико-грамматические и фонетические расстройства. Особенностью данной формы патологии речи являлись фонетические нарушения, характеризовавшиеся стойкими и нестойкими звуковыми заменами, смешением звуков, поисками артиакуляций, повторением слоговых элементов и другими формами литеральных парафазий. В процессе занятий обращали на себя внимание трудности постановки и автоматизации звуков, подготовленная артикуляция легко распадалась, поставленные звуки не автоматизировались и не вводились в спонтанную речь. В связи с этим, спонтанная речь оставалась неясной для окружающих. Отмечавшийся в экспрессивной речи аграмматизм характеризовался недостатками управления, согласования и примыкания, постепенно сглаживался под влиянием логопедических занятий.

Психолого-педагогическая характеристика детей второй группы имели свои особенности: все дети были ориентированы в окружающей среде, отмечалась хорошая игровая деятельность. Наблюдения показали, что дети были легко возбудимы, раздражительны, слезливы. Выраженной реакции на свой речевой дефект не было. В процессе обучения была выявлена нестойкость активного внимания, неусидчивость, расторможенность. Память несколько снижена, неустойчива, многие понятия легко теряются. Запас общих понятий ограничен. Классификация предметных картинок проводится неравномерно в связи с недостаточной концентрацией активного внимания. Обобщающие понятия нестойкие. Конструктивный праксис нарушен, дети неправильно располагали картинки, затруднялись в зарисовке комбинированных фигур, воспроизводя отдельные геометрические фигуры на бумаге.

Под влиянием медико-педагогического воздействия в дошкольных учреждениях у детей отмечалось улучшение общего состояния: дети становились более спокойными и работоспособными, что компенсировало некоторые пробелы в их знаниях. У них упорядочивалось активное внимание, улучшалась память. В речи отмечалось накопление словаря, сглаживание аграмматизмов. Фонетические нарушения преодолевались медленно, с большим трудом.

После выписки из стационара из 25 детей данной группы 20 поступило в школу для детей с расстройствами речи, 4 – в массовую и 1 – во вспомогательную школу. В дальнейшем 1 ребенок из массовой школы был переведен в речевую. Таким образом, почти все дети данной группы обучались в школе для детей с тяжелыми расстройствами речи. Наблюдения в процессе школьного обучения показало, что у них еще длительное время сохранялись явления повышенной возбудимости и раздражительности, неусидчивость и нестойкость активного внимания, что затрудняло овладение грамотой. В устной речи детей полностью сглаживались лексико-грамматические расстройства, в то время как фонетико-фонематические нарушения длительно сохранялись. Эти особенности психоречевых расстройств на поздних этапах развития были определены как третий уровень восстановления.

Анализ полученных данных обследования 60 детей в дошкольных учреждениях и длительные динамические наблюдения за ними в процессе школьного обучения показали, что моторная алалия – это сложное психоречевое расстройство, обусловленное поражением сенсомоторной области коры доминантного полушария в раннем детском возрасте. Исследования выявили дифференциацию неврологических и психоречевых расстройств: были выделены и описаны характерные клинико-педагогические особенности двух ведущих синдромов: моторно-премоторный и моторно-зацентральный. Эти синдромы с характерными неврологическими и психоречевыми расстройствами были прослежены на различных этапах развития детей, была выявлена динамика нарушений речевой и психической деятельности, уточнен ее этиопатогенез.

Выявленные клинические особенности нарушений разрешили наметить некоторые коррекционные методы воздействия. Наряду с дифференцированным медикаментозным воздействием, проводились целенаправленные занятия: работа шла над обогащением словаря, уточнением структуры слова, развитием фразовой речи, преодолением аграмматизмов и по формированию монологической речи. Логопедические занятия проводились дифференцированно в зависимости от преобладающих симптомов нарушения и тяжести их проявлений, постоянно сочетаясь с общепедагогическими мероприятиями: преодоление сенсорной недостаточности и пространственных нарушений, расширение общих понятий, организация игровой деятельности. Результатом комплексной работы явилось значительное улучшение в общем и речевом развитии детей с алалией, возможность обучения и социальной адаптации.

Проведенные исследования детей с явлениями моторной алалии в дифференцированном плане, а также изучение динамики их дальнейшего развития позволяет сделать следующие выводы:

1. Моторная алалия представляет самостоятельную форму речевой патологии детского возраста. Она имеет свою этиологию, патогенез и своеобразную психоречевую симптоматику.

2. Моторная алалия включает в себя два ведущих синдрома: моторно-премоторный и моторно-зацентральный, имеющие специфические симптомы речевых и психических нарушений.

3. При синдроме моторно-премоторных нарушений преобладают лексико-грамматические и лексико-семантические расстройства, трудности построения связной речи. В основе нарушения структуры слова и фразы лежат трудности переключений, повышенная тормозимость корковых процессов. При синдроме моторно-зацентральных нарушений преобладают фонетико-фонематические расстройства, смешение звуков, поиски артикуляции, обусловленные явления апраксии.

4. В психике детей с алалией отмечаются некоторые интеллектуальные отклонения, носящие чаще вторичный характер, обусловленные последствиями органического поражения центральной нервной системы, особенностями преобладающей локализации и речевыми нарушениями. Неравномерность восстановления пострадавших функций обусловливает мозаичность симптомов. Под влиянием медико-педагогического воздействия отмечалось сглаживание психоорганического дефекта.

5. В специальных дошкольных учреждениях и в амбулаторной практике логопедические мероприятия должны постоянно сочетаться с медикаментозными, ЛФК, общепедагогическими занятиями. Игры и ручной труд должны иметь целенаправленный характер и развивать общую и артикуляционную моторику, четкость и плавность движений, возможность переключений, формирование праксиса, преодоление сенсорной недостаточности. Логопедические занятия должны проводиться в дифференцированном плане.

6. Изучение катамнеза детей, страдающих моторной алалией, показало, что под влиянием специальных медико-педагогических мероприятий большинство из них выравнивается в психоречевом развитии, оканчивает речевую школу и в дальнейшем проявляет хорошую социальную адаптацию, пользуясь речью как средством общения.

7. Учитывая, что моторная алалия является сложным речевым и нервно-психическим расстройством, симптомы которого прослеживаются у детей в течение длительного периода, оказывая отрицательное влияние на развитие интеллекта, необходимы: раннее выявление детей с патологией речи и организация специальной медико-педагогической помощи детям на всех этапах дошкольного и школьного обучения.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 14–22.

Л. Р. Давидович

К вопросу об особенностях мышления при моторной алалии на поздних этапах речевого развития

Одним из сложных вопросов в изучении проблемы алалии является соотношение речи и интеллекта в плане выявления влияния недоразвития речи на формирование познавательной деятельности. Данный вопрос до настоящего времени не получил удовлетворительного решения. А. Либман (1901), М. В. Богданов-Березовский (1909), Г. Джексон (1932), Л. П. Голубева (1947), М. Зееман (1962), Р. А. Белова-Давид (1972) и другие связывают отсутствие речи с более или менее выраженной умственной отсталостью, которая играет главенствующую роль. Исследователи, придерживающиеся противоположной точки зрения, подчеркивают зависимость возникновения интеллектуальной задержки от речевого развития (Р. Брока (1861), Дж. Дежерин (1914), Н. Н. Трауготт (1940, 1959), М. Б. Эйдинова (1951), Р. Е. Левина (1951), В. К. Орфинская (1967), С. С. Ляпидевский (1969, 1973), Г. В. Мациевская (1964, 1967), Н. И. Жинкин (1969, 1972), Е. М. Мастюкова (1971), Е. И. Кириченко (1970), Н. М. Уманская (1973) и другие). Причем авторы отмечают, что эти нарушения, напоминающие олигофрению, отличаются меньшей степенью интеллектуальной недостаточности, отсутствием выраженной тотальности. Это вторичное явление, менее тяжелое, чем олигофрения. Полноценное мышление (способное к выполнению всех логических операций) появляется лишь в процессе совершенствования речи: после образования грамматических умений и навыков.

Таким образом, единого мнения по данному вопросу среди исследователей нет.

Для уточнения этой проблемы мы катамнестически обследовали 138 выпускников и старшеклассников, страдающих моторной алалией. При изучении процесса мышления нас интересовало понимание переносного смысла метафор, пословиц, предлагались задания по соотношение фраз к пословицам, раскрывающим их смысл. По мнению А. Р. Лурия, «именно в понимании переносного смысла испытуемый должен выйти за пределы простой номинативной функции речи и перейти к тому скрытому смыслу, который то или иное выражение может приобрести в известной ситуации». Также нас интересовал процесс формирования понятий, куда входили задания по выделению существенных признаков, исключению понятий, простые аналогии.

Всем обследованным при поступлении в специальные речевые школы был поставлен диагноз «моторная алалия». По данным медико-педагогических характеристик у 42 детей отмечался I уровень речевого развития, у 96 – II уровень речевого развития (по Р. Е. Левиной). 44 учащимся дано заключение о задержке интеллектуального развития.

В результате проведенного исследования были получены следующие данные.

1. Обследуемым были предложены метафоры (золотая голова, каменное сердце, железная рука, лес поет и др.); пословицы: «Куй железо, пока горячо»; «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж»; «Не в свои сани не садись»; «Цыплят по осени считают» и др. Понимание метафор не вызвало затруднений, однако встречались правильные ответы, но изобилующие большим количеством мелких объяснений. В этих случаях мы просили ответить кратко, изложить суть метафоры.

Из протоколов:

Из 138 человек только 15 не поняли смысла пословицы: «Цыплят по осени считают», отказавшись отвечать. Остальные предложенные пословицы разбирались правильно.

В основе проявившихся особенностей лежат недостатки четкого отбора слов, выбора их значения.

2. Задание на соотношение фраз к пословицам. Мы предложили 5 пословиц и 8 фраз, раскрывающих их смысл. Испытуемые должны были подобрать к каждой пословице необходимую фразу. Выполняя задание необходимо отвлечься от конкретного значения слов в предложении, абстрагироваться от прямого смысла.

Из 138 человек это задание полностью правильно выполнили 34, что составляет 25 %. Остальные 104 допустили от 1 до 3 самых разнообразных ошибок.

Приведем примеры наиболее типичных ошибок:

Полученные неправильные ответы основываются на формальных сходствах пословиц и предложений, на недостаточном внутреннем анализе предложений. Эти ответы говорят об особенностях логического мышления при моторной алалии, о недостаточной сформированности семантического уровня, ограничивающего четкость понимания.

3. Выделение существенных признаков. С помощью приема выделения существенных признаков из группы предметов и понятий мы получили представление об умении старшеклассников и выпускников сохранять направленность и устойчивость способа рассуждения, логичность их суждений.

Предлагалось пять карточек. На каждой крупным шрифтом было написано одно слово, а рядом пять слов на выбор. Из этих пяти нужно было выбрать два, определяющих наиболее существенное в слове.

Половина всех обследуемых выполнила задание четко и правильно. Другая половина допустила одну – две неточности, типа: «сад» – растение, садовник; «война» – пушки, солдаты; «игра» – штрафы, правила. Таким образом, полученные результаты свидетельствуют о наличии правильной логики рассуждения у наших обследуемых, об умении выделять основные признаки общего по частному.

4. Следующее задание – «исключение понятий». Предлагались карточки с написанными на них словами и давалось указание найти лишнее, не подходящее к остальным по какому-либо признаку слово. Например: справедливость, храбрость, честность, доброта, зависть, молоток, гвоздь, клещи, топор, рубанок; вяз, сосна, дуб, береза, клен; глаза, сердце, уши, нос, язык и т. д. Этот прием способствовал выявлению возможности строить обобщения, умение анализировать. Большинство из полученных ответов свидетельствовали о наличии тонкой дифференциации понятий, о возможности обобщать и анализировать. Но ряд испытуемых выделяли понятия не по существенным признакам внутри каждой группы, а схватывали наиболее общее.

Из протоколов обследования:

Неуверенные, неточные ответы указывают на недостатки сформированности классификационных признаков, тесно связанных с семантическим развитием. Кроме того, в ряде случаев, исключение «неподходящего» слова идет по пути практического использования и ситуационного увязывания предметов.

5. Метод «Простые аналогии». Данный метод позволил выявить понимание логических связей и отношений между понятиями, умение устойчиво сохранять заданный способ рассуждений при решении длинного ряда разнообразных задач.

Испытуемым предлагались карточки типа:

Из этого набора слов надо найти такое, которое также будет относиться к слову «мороз», как слово «зонтик» к «дождю». Предлагались и ряд других карточек, составленных по такому же принципу.

Из 138 человек 88 правильно выполнили задание, оставшиеся 50 допустили от одной до двух неточностей:

Проявившиеся при этом задании особенности показывают неустойчивость, в ряде случаев, логических связей. Решение идет по принципу привычных ассоциативных связей, без достаточного анализа предложенных проб.

На основании проведенного исследования можно сделать выводы:

1. Под воздействием коррекционного обучения и медикаментозного воздействия при моторной алалии сглаживается задержка интеллектуального развития.

2. Страдающие моторной алалией имеют достаточно сформированный уровень логического, абстрактного мышления, могут строить обобщения, анализировать, «сохранять заданный способ рассуждения».

3. В основе выявившихся недостатков лежит семантическое недоразвитие, обусловленное речевым, а не интеллектуальным дефектом.

4. Данные о первичной сохранности интеллектуальной деятельности, в большинстве случаев, моторной алалии подтверждены катамнестическими исследованиями успешной социальной адаптации выпускников школ для детей с тяжелыми нарушениями речи.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 31–36.

В. А. Ковшиков

Экспрессивная алалия. Психопатологические нарушения

У всех детей с алалией, как правило, выявляются разнохарактерные и различно сочетающиеся друг с другом психопатологические нарушения. Обычно они выражены нерезко.

У небольшого числа встречаются расстройства зрительного восприятия и представлений.

Часты расстройства процессов зрительной и слуховой (кратковременной и долговременной) памяти; особенно это касается произвольной памяти. Отсутствие сравнительных исследований невербальной и вербальной памяти не позволяет говорить, какой из этих видов ее нарушен в большей мере.

У отдельных детей наблюдаются недостатки в конструктивной деятельности.

Знания о некоторых предметах, явлениях, свойствах, отношениях у многих детей ограничены, хотя дети в целом хорошо ориентированы в окружающей действительности и обычно ведут себя адекватно. Например, при предъявлении группы картинок «деревья» они показывают елку, но могут не показать березу, сосну, рябину; тоже касается названий цветового спектра, видов транспорта и т. д. Возможно, что немалая роль в ограничении «предметных» и других знаний принадлежит своеобразному отношению окружающих к ребенку с алалией: обычно окружающие считают его недостаточно способным к обучению и мало занимаются с ним или применяют к нему неправильные методы обучения.

Как показывают экспериментальные исследования, при осуществлении операций невербального образного и понятийного мышления со знакомыми предметами дети с алалией, как правило, не испытывают затруднений, их действия почти не отличаются от нормы и значительно превосходят таковые у детей с олигофренией. Правда, для части детей с алалией при этом характерно замедление темпа мыслительного процесса и большее по сравнению с нормой число попыток при выполнении мыслительных операций. Отрицательно влияют на процесс и результаты мышления свойственные многим детям эмоциональная возбудимость, двигательная расторможенность, отвлекаемость, негативизм (чаще речевой). Нередко эти нарушения исследователи отождествляют с расстройствами мышления, что приводит к направленным заключениям о его состоянии у детей.

В операциях так называемого вербального мышления (т. е. с использованием речи) детям нередко бывает трудно строить умозаключения, хотя они в большинстве случаев устанавливают правильные отношения между фактами действительности. Об этом можно судить по результатам выполнения тех же заданий в невербальной форме. Основная причина этих трудностей – языковые расстройства, ограничения в использовании языковых средств. Например, при составлении рассказов по сериям сюжетных картинок большинство детей успешно справляются с заданиями в невербальной форме (т. е. раскладывают картинки в нужной последовательности), но часто не могут рассказать о событиях либо используют при рассказе неправильные языковые средства (см. примеры в разделе «Механизм»).

Следует подчеркнуть, что дефицит некоторых знаний и специфические недостатки мышления у детей с алалией принципиально отличаются от сходных аномалий у детей с олигофренией. В отличие от олигофренов дети с алалией имеют относительно широкий круг представлений, у них обычно адекватное поведение, они способны к довольно высокой степени абстракции и логических построений, хорошо осуществляют перенос усвоенных навыков, быстро подхватывают помощь.

Это подтверждается данными сравнительных исследований страдающих алалией с нормально развивающимися детьми и с умственно отсталыми (Н. М. Уманская, 1973; В. А. Ковшиков, Ю. А. Элькин, 1979; Е. Ф. Соботович, 1982; В. А. Ковшиков, 1983; и др.). Например, К. Геребен (1972) установил, что по результатам выполнения тестов на проверку степени развития интеллекта большинство детей с алалией занимают промежуточное место среди нормальных и умственно отсталых детей (нормы: 0,97—1,09; дети с алалией: 0,74—0,86; умственно отсталые: 0,57—0,68).

Одно из наиболее часто встречающихся психологических проявлений у многих детей с алалией – расстройство произвольного внимания. Характерный показатель этого расстройства – отвлекаемость. Она обнаруживается во всех или почти во всех психических процессах и не только при оперировании с незнакомым, но и со знакомым материалом. Нередко отвлекаемость возникает даже при условии положительной направленности ребенка на выполнение деятельности, представляющей для него интерес.

По некоторым характеристикам эмоционально-волевой сферы и свойств личности детей с алалией можно разделить на три группы.

У детей первой (небольшой по численному составу) группы эмоционально-волевая сфера и личностные свойства сохранны; отдельные особенности не выходят из границ нормы.

Для детей второй группы, занимающей по численному составу промежуточное место, типична повышенная возбудимость. У них отмечается гиперактивность (не всегда продуктивная), суетливость, двигательное беспокойство, низкая концентрация внимания и отвлекаемость, почти постоянно радостное настроение (у некоторых – лабильность, настроение), выраженное стремление к контактам, многоречивость, отсутствие переживания своего языкового расстройства.

Для детей третьей (самой многочисленной) группы, наоборот, типична повышенная тормозимость. Им свойственны снижение активности, неуверенность в себе, замкнутость, моторная скованность, избегание контактов (чаще с незнакомыми людьми), речевой негативизм или предельное ограничение речи (особенно в новой остановке), нередко не соответствующие степени нарушения языковой системы, выраженное переживание языкового расстройства.

У некоторых детей перечисленные отрицательные черты ярко выявляются только в определенных трудных для них ситуациях (сходную группировку детей предлагает Р. А. Белова-Давид).

Особо нужно сказать о речевом негативизме. Он нередко проявляется вне зависимости от степени нарушения языковой системы («уровня речевого развития») и может затруднять диагностику (отсюда следуют соответствующие педагогические выводы: к ребенку должен быть найден правильный индивидуальный подход и наблюдения за ребенком следует вести в различных ситуациях речевого общения и подчас длительное время).

Многие дети испытывают затруднения при прохождении программы детского сада. У части из них обнаруживаются разного рода затруднения в игре, а также в рисовании, лепке, конструировании и особенно – в усвоении грамоты. Значительному числу свойственны быстрая утомляемость и низкий уровень работоспособности.

Большинство детей не готовы к обучению в общеобразовательной школе не только вследствие языкового расстройства, но и по причине недостатка знаний, расстройства ряда познавательных процессов и личностных свойств. Обучаясь, как правило, в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи, они с задержкой проходят программу общеобразовательной школы и обычно недостаточно хорошо успевают не только по чтению и письму, что в большей мере обусловлено языковым расстройством, но и по другим предметам (чаще всего отстают по математике, а у некоторых детей обнаруживается дискалькулия)…

Многие дети, обучаясь в специальной школе, испытывают затруднения при усвоении программного материала, главным образом по русскому языку. Тем не менее почти все заканчивают обучение и овладевают знаниями в объеме 8 классов общеобразовательной школы. Языковые и неязыковые нарушения в значительной мере преодолеваются, так что после окончания школы симптоматика проявляется в легкой степени и часто обнаруживается только в ходе специального исследования.

Экспрессивная алалия. Л., 1985. С. 55–58.

В. А. Ковшиков, Ю. А. Элькин

К вопросу о мышлении у детей с экспрессивной «моторной» алалией

Существуют две наиболее распространенные группы концепций экспрессивной алалии – «моторная» и «психологическая». Согласно «моторным» концепциям, экспрессивная алалия – следствие общедвигательного недоразвития или артикуляторной недостаточности (оральные апраксии, параличи и парезы артикуляторных органов, дефекты звукопроизношения, обусловленные функциональными нарушениями и аномалиями в строении периферического отдела артикуляторного аппарата), «Психологические» концепции связывают алалию с патологией интеллекта, мышления, памяти, внимания, мотивации и т. п.

Представляется, что эти концепции объясняют нарушения лишь отдельных и второстепенных для экспрессивной алалии звеньев языкового процесса (некоторые артикуляторные и семантические нарушения), но не объясняют основных и типических для нее языковых нарушений (лексических, грамматических и фонематических).

Одним из авторов этой статьи (В. А. Ковшиков) было предложено иное понимание экспрессивной алалии. Экспрессивная алалия – это расстройство производства языковых операций в процессе порождения экспрессивной речи при полностью или относительно сохранных у детей семантических и моторных операциях. Следствием расстройства языковых операций в речевой продукции выступают грамматические, лексические и фонематические нарушения.

Одновременно с названными языковыми нарушениями в речи детей могут проявляться фонетические (артикуляторные) и семантические нарушения. Однако фонетические и семантические нарушения обусловлены другими механизмами, которые не находятся в причинно-следственных связях с механизмом экспрессивной алалии.

Для доказательства такого понимания экспрессивной алалии необходимы различные экспериментальные исследования, направленные, в частности, на выяснение соотношений между нарушением речи и состоянием мышления детей.

В данной статье представлены результаты исследования образного и понятийного мышления и его соотношения со степенью сформированности экспрессивной речи (уровнем речевого развития).

О состоянии мышления и его связях с нарушением речи у детей с экспрессивной алалией имеются разноречивые мнения.

Первая группа авторов полагает, что мышление у детей нарушено «первично» и это является причиной расстройства формирования языковой способности.

Вторая группа авторов считает нарушения мышления «вторичными». Состояние мышления ставится в зависимость от патологии речи.

Третья группа исследователей считает, что мышление у детей с экспрессивной алалией сохранно.

Одновременно некоторые исследователи отмечают у части детей своеобразие отдельных сторон мышления (несформированность некоторых понятий, замедленность темпа мыслительных процессов и пр.).

Четвертая группа авторов рассматривает детей с алалией по состоянию их мышления дифференцированно, полагая, что у одних детей оно нарушено, у других же полностью или относительно сохранно.

Что касается оценки состояния разных видов мышления у детей с экспрессивной алалией, то ряд авторов считает, что разные виды мышления могут иметь различную степень сохранности.

Некоторые исследователи обращают внимание на особенности поведения, которые можно ошибочно принять за проявления нарушений мышления.

Многие авторы указывают на отличие детей с алалией от умственно отсталых. Не устанавливая причинно-следственной зависимости алалии от олигофрении, некоторые авторы отмечают возможность существования алалии в синдроме олигофрении.

Из краткого обзора литературы видно, что нет единого мнения как о состоянии мышления, так и о его соотношении с речью у детей с экспрессивной алалией. Кроме того, оценка значимости и достоверности многих суждений вызывает у читателей трудности, которые объясняются следующими причинами.

Исследователи, как правило, не определяют категориальный аппарат своих исследований. Так, обычно не определяются и отчетливо не дифференцируются категории «мышление», «интеллект», «знания» и др., что приводит к смешению этих категорий, и поэтому у читателей не создается ясного представления об исследовании каких явлений идет речь.

Авторы в большинстве случаев не основывают свои мнения на экспериментальных исследованиях, причем количество экспериментальных работ по данному вопросу незначительно.

В методиках исследования (и оценке его результатов) часто не учитываются различные особенности речевой и неречевой деятельности детей с алалией. Это, в частности, выражается в том, что состояние мышления оценивается без учета свойственных им пробелов в знаниях и особенностей поведения либо отождествляется с этими явлениями.

Как правило, исследования мышления у детей с алалией проводятся без сравнения с нормально говорящими детьми.

Такое состояние проблемы свидетельствует о необходимости дальнейшего изучения мышления. Необходимость изучения вызывается и тем обстоятельством, что сторонники «психологических» концепций алалии (о которых говорилось выше) чаще всего связывают механизм речевого расстройства с нарушениями мышления. Это мнение, с нашей точки зрения, нуждается в проверке, поскольку не имеет убедительных экспериментальных доказательств.

Прежде чем сформулировать гипотезы нашего исследования, мы считаем необходимым разграничить некоторые категории, которые относятся к познавательным процессам, и дать их определение. Это категории «мышление», «знания», «самоорганизация психической деятельности» (в дальнейшем сокращенно – «самоорганизация»). Представляется, что без разграничения и определения этих категорий невозможно проводить целенаправленные исследования мышления, а также судить о состоянии мышления и о его соотношении с экспрессивной речью у детей с алалией. На самом деле, чтобы достичь цели познавательной деятельности, необходимы знания о явлениях действительности, способность устанавливать отношения между этими явлениями и соответствующие психологические условия для протекания процесса мышления.

Знание – совокупность сформированных в прошлом опыте результатов познания действительности (образы, представления, понятия), которые служат материалом для мыслительных операций.

Мышление – это процесс, направленный на разрешение проблемной ситуации для установления новых отношений между фактами действительности и осуществляющийся комплексом взаимодействующих операций (установление сходства – различия, расчленение – соединение, обобщение – конкретизация), которые производятся с материалом, выступающим в образной и понятийной форме.

Самоорганизация – целостная направленность психики на активацию познавательной деятельности и ее управление, что создает необходимые условия для протекания процесса мышления и для разрешения проблемной ситуации. Эта интегративная способность включает совокупность психических процессов, состояний и характеристик личности (память, внимание, мотивы и др.).

В когнитивных процессах мышлению, знаниям и самоорганизации принадлежат различные роли и между этими явлениями существуют многообразные отношения. Например, операции мышления, оставаясь потенциально сохранными, могут не реализоваться или выполняться неправильно из-за недостатка знаний либо из-за неспособности управлять своей деятельностью для разрешения проблемной ситуации.

Исходя из понимания экспрессивной алалии как расстройства производства языковых операций в процессе порождения экспрессивной речи при полностью или относительно сохранных у детей семантических и моторных операциях, а также учитывая различия между категориями «мышление», «знания», «самоорганизация» и особенности их роли и отношений в когнитивных процессах, в исследовании были выдвинуты следующие рабочие гипотезы.

1. У большинства детей с экспрессивной алалией образное и понятийное мышление при выполнении заданий, не требующих выражения результатов во внешней вербальной форме, сохранено.

2. Может наблюдаться рассогласованность между состоянием мышления, знаний и самоорганизации. Недостаточность в сформированности знаний и самоорганизации отрицательно влияет на реализацию операций мышления. Однако возможность правильного выполнения мыслительных операций у большинства детей сохранна, что выявляется у них при расширении запаса знаний и при нормализации способности самоорганизации.

3. Не всегда существует соответствие между состоянием подлежащих исследованию видов мышления и степенью сформированности экспрессивной речи («уровнем речевого развития»).

Решались следующие задачи.

1. Определить состояние операций образного и понятийного мышления при выполнении заданий, не требующих выражения результатов в вербальной форме.

2. На материале данного исследования сопоставить состояние мышления с состоянием знаний и самоорганизации.

3. Соотнести состояние исследованных видов мышления со степенью сформированности экспрессивной речи.

Для исследования образного мышления проведено 6 экспериментов, каждый из которых включал задания различной сложности. Дети должны были:

1) классифицировать треугольники, квадраты и круги, различные по форме и цвету (2 задания);

2) классифицировать сложные по форме фигуры, включающие элементы треугольников, квадратов и кругов (1 задание);

3) эти сложные фигуры соотнести с треугольником, квадратом и кругом (15 заданий);

4) из набора фигур (треугольники и круги) установить вдентичные, а также постепенно усложняющиеся последовательные ряды (4 задания);

5) из двух схожих по форме фигур выбрать одну, более похожую на фигуру-эталон (17 заданий);

6) из 4 фигур исключить 1, отличающуюся по форме или величине от остальных (3 задания).

Для исследования понятийного мышления проведено 2 эксперимента: на классификацию предметов (предлагаемые картинки с изображениями транспорта, одежды, посуды, животных, птиц, предметов неживой природы и т. д. – всего 4 задания) и на установление последовательности событий (дети должны были разложить по порядку сюжетные картинки в разных по содержанию и количеству сериях – 4 задания).

Каждому ребенку было предъявлено в экспериментах по 52 задания, что в общей сложности для всех 50 детей составило 2600 заданий. При выполнении заданий от испытуемых не требовались ответы в словесной форме. Была разработана дифференцированная система оценок выполнения заданий с учетом различных факторов (оценки представлены в результатах исследования).

В случаях затруднений при выполнении заданий детям оказывалась помощь. В зависимости от причин затруднений и особенностей детей она дифференцировалась по степени и характеру. Так, при нарушениях у ребенка самоорганизации экспериментатор различными способами упорядочивал его поведение (например, давал инструкции: «Посмотри внимательно!», «Не спеши!», «Подумай!»; в занимательной форме рассказывал о материале эксперимента и т. п.). При отсутствии знаний о предметах и явлениях детям давали соответствующие разъяснения, после чего предлагали вновь выполнить задание. При затруднениях, непосредственно связанных с производством мыслительных операций, ребенок выполнял часть задания в облегченной форме на измененном экспериментальном материале, а затем возвращался к исходному заданию; или же экспериментатор начинал выполнять задание, а ребенок продолжал выполнение.

Наличие у детей знаний о предметах и явлениях проверялось только в случаях неправильного выполнения заданий. О нарушении самоорганизации судили по таким признакам, как эмоциональная возбудимость, двигательная расторможенность, отвлекаемость, отсутствие интереса к заданию или негативное отношение к нему и т. п.

Было исследовано 30 детей с экспрессивной алалией и 20 – с нормальной речью. Возраст испытуемых – от 4 до 6 лет.

У детей с алалией психопатологические диагнозы (взятые нами из медицинских карт) были следующими: относительно полноценный интеллект – 7 человек; задержка психомоторного развития – 7 человек; психофизический инфантилизм – 2 человека; задержка психического развития – 12 человек; пограничная умственная отсталость – 2 человека.

У 11 детей с алалией был I уровень речевого развития, у 8 – II уровень, у 11 – III уровень.

Суммарные данные исследования образного мышления представлены в табл. 6, из которой видно, что результаты выполнения заданий у детей с алалией и у детей с нормальной речью почти одинаковые. Лишь по некоторым оценкам наблюдаются незначительные расхождения, не превышающие 2,2 %. Следовательно, состояние образного мышления у детей с алалией по результатам примененных заданий не отличается от наблюдаемого у детей с нормальной речью. Дети с алалией, как и нормально говорящие, в целом успешно справляются с заданиями. Большинство правильно выполнили все или большую часть заданий (дети с алалией – 93,5 %, с нормальной речью – 94,1 %), и только в единичных случаях зафиксировано неправильное выполнение некоторых заданий (соответственно 6,1 и 5,9 %). Причем дети обычно выполняли задания самостоятельно (84,7 и 82,6 %), и лишь иногда им требовались наводящие вопросы (7,4 и 9,2 %) или разъяснения экспериментатора (1,4 и 2,3 %).

Таблица 6

Суммарные результаты исследования образного мышления (в %*)

* Проценты от общего числа заданий.

Суммарные результаты исследования понятийного мышления представлены в табл. 7. Сравнение результатов исследования классификации у детей с алалией и с нормальной речью показывает, что процент неправильного выполнения заданий почти одинаков у испытуемых двух групп (5 и 5,8 %). Редкие отказы от выполнения наблюдались только у детей с алалией (1,7 %). По остальным оценкам группы больше отличались друг от друга, но эти отличия не были значительными. Следовательно, способность к обобщению, лежащая в основе классификации, у детей с алалией в целом сохранна. Вместе с тем они чаще нуждаются в помощи экспериментатора (дети с алалией – 33,3 %, дети с нормальной речью – 28,9 %). Большая потребность в помощи, а также отказы от работы вызываются в основном нарушениями самоорганизации, свойственными многим детям с алалией. Однако после оказанной помощи они, как правило, справлялись с заданиями, и это в известной мере сглаживает различия между ними и детьми с нормальной речью в результатах самостоятельного выполнения заданий.

Таблица 7

Суммарные результаты исследования понятийного мышления (в %*)

* Проценты от общего числа заданий.

Сравнение двух групп детей по результатам умения устанавливать последовательность событий показывает, что в правильном самостоятельном выполнении заданий обследованные дети с алалией не отличаются от детей с нормальной речью (соответственно

50 и 46,1 %). Процент невыполнения заданий не имел существенных расхождений у сравниваемых групп (30 и 34,6 %). Но в характере невыполнения были различия. Если нормально говорящие при затруднениях пытались выполнить задания и случаев отказа у них не наблюдалось, то у детей с алалией при затруднениях нередко возникали негативные реакции и другие отклонения в поведении, которые приводили к отказам (10,8 %).

Таким образом, экспериментальные данные свидетельствуют о том, что по состоянию образного и понятийного мышления, результаты которого внешне выражаются в невербальной форме, дети с алалией в целом не отличаются от детей с нормальной речью. В то же время исследование показало, что у детей с алалией на процесс и результаты мышления влияют недостатки в знаниях и особенно нарушения самоорганизации. Отрицательное влияние этих факторов на мыслительную деятельность обнаружено у 21 ребенка с алалией.

Отсутствие необходимых для разрешения проблемной ситуации знаний отрицательно влияло в отдельных заданиях на выполнение мыслительных операций у 8 детей. Так, в экспериментах на классификацию 5 человек не были знакомы с изображенными на картинках некоторыми предметами и животными или же не знали их свойств и функций и поэтому не включали эти картинки ни в какие группы или включали их в несоответствующие группы. В экспериментах на установление последовательности событий 3 человека не были знакомы с процессом приготовления снежной горки (рассказ «Горка»), а 5 человек не знали причинно-следственной связи между дождем и ростом грибов (рассказ «Ежик и мешок»). Отсутствие этих знаний приводило к затруднениям при выполнении заданий или к неправильному их выполнению. Детям приходилось давать соответствующие объяснения. Следует подчеркнуть, что после объяснений они, как правило, верно производили мыслительные операции.

Разнообразные нарушения самоорганизации, которые отрицательно влияли на процесс и результаты мышления, наблюдались у 18 детей. Эти нарушения преимущественно захватывали эмоционально-волевую и мотивационную сферу и проявлялись чаще в психофизической расторможенности, реже – в заторможенности, а также в отсутствии устойчивого интереса к заданиям. Дети длительное время не включались в проблемную ситуацию или, наоборот, очень быстро приступали к выполнению заданий, но при этом оценивали ситуацию поверхностно, не вникая в ее суть. Многие часто отвлекались. Некоторые испытуемые с самого начала эксперимента отказывались работать из-за отсутствия интереса к заданиям. Другие приступали к выполнению заданий, но быстро утрачивали к ним интерес и, не заканчивая их, отказывались работать; отказы были даже в случаях правильного выполнения заданий. Когда же экспериментатор упорядочивал поведение детей и у них создавались соответствующие психологические условия для протекания процесса мышления, они обычно правильно разрешали проблемные ситуации.

Сравнение состояния исследованных видов мышления со степенью сформированности экспрессивной речи не выявило соответствия между этими явлениями у большинства обследованных детей с алалией. Как свидетельствуют данные сравнительного анализа (проведенного с учетом возраста детей), у 16 человек вне зависимости от уровня их речевого развития отмечается в целом сходная картина в качестве выполнения заданий. Более того, некоторые дети с I (самым низким) уровнем речевого развития правильно выполняли все задания или большую часть их (5 человек), тогда как другие дети с III (самым высоким) уровнем речевого развития не справились со многими заданиями (6 человек).

Итак, результаты экспериментов показывают, что у большинства детей с экспрессивной алалией образное и понятийное мышление при выполнении заданий, не требующих выражения результатов в вербальной форме, сохранно.

Вместе с тем у многих детей на процесс и результаты мышления отрицательно влияют несформированность некоторых знаний и особенно недостаточность самоорганизации психической деятельности. При этом возможность правильного осуществления мыслительных операций у них, как правило, сохранна, что выявляется при расширении запаса знаний и упорядочении самоорганизации.

У большинства детей с алалией не обнаруживается положительной корреляции между состоянием изученных видов мышления и степенью сформированности экспрессивной речи.

Представляется, что полученные данные позволяют подходить к исследованию экспрессивной алалии как к своеобразному расстройству языкового процесса, механизмы которого не находятся в причинно-следственной зависимости от состояния мышления детей.

Дефектология. 1980. С. 14–21.

А. Н. Корнев

Особенности интеллектуального развития детей с моторной алалией

Практически с тех пор, как моторная алалия была описана и стала объектом изучения, возникли и не прекращаются дискуссии о соотношении интеллектуального и речевого недоразвития у этих детей. Материалы этой полемики неоднократно освещались в литературе и это позволяет нам ограничиться лишь перечислением существующих позиций в этом вопросе. Если не вдаваться в нюансы, то все они могут быть сведены к трем основным концепциям:

1) моторная алалия всегда сопровождается умственной отсталостью и фактически является своеобразной формой олигофрении;

2) дети с моторной алалией интеллектуально сохранны, а имеющиеся трудности в выполнении когнитивных операций носят вторичный по отношению к недоразвитию устной речи характер;

3) моторная алалия часто сопровождается интеллектуальными нарушениями, связанными с первичным недоразвитием таких высших корковых функций, как кинетический и кинестетический праксис, пространственный гнозис, счетные операции и др.

Последняя точка зрения фактически сближается с первой из упомянутых. По данным М. В. Богданова-Березовского, моторная алалия без нарушений невербальных интеллектуальных функций встречается лишь в 14 % случаев (у 13 из 90 обследованных ею детей), т. е. является скорее исключением, чем правилом.

Трудности в изучении данной проблемы, на наш взгляд, обусловлены следующими обстоятельствами. Хотя приверженцы: каждой из упомянутых точек зрения опирается в своих выводах на экспериментальные данные и клинические наблюдения, но получены они, как правило, не одинаковыми методами и на разнородном по возрасту и симптоматике клиническом контингенте. Возрастной состав испытуемых имеет особенно важное значение для надежности диагноза моторной алалии. Практика показывает, что у детей младше 5 лет достоверность диагноза этого расстройства резко снижается в связи со скудостью их речевой продукции на этом этапе речевого развития (обычно уровни речевого развития). При этом затрудняется отграничение моторной алалии от иных расстройств речи. В младшем дошкольном возрасте существенно ниже и точность оценки интеллектуального развития. Отсутствие единообразия в методах его оценки делает исследования разных авторов недоступными для сопоставления друг с другом. К сожалению, отечественными авторами совсем не используются стандартизованные психометрические методы исследования, общепринятые в мировой литературе по данному вопросу.

В связи с вышеописанным состоянием проблемы нами было предпринято настоящее исследование, являющееся частью программы широкомасштабного междисциплинарного изучения состояний первичного недоразвития речи у детей. Среди обследованных 980 детей с первичным недоразвитием речи были отобраны те, у кого клиническая картина соответствовала признакам, патогномоничным для моторной алалии. Обязательным мы полагали наличие следующих приведенных ниже симптомов.

1. Специфические проявления фонологического недоразвития:

а) нарушения звукопроизношения в виде нерегулярных замен звуков, большинство из которых ребенок изолированно произносил верно;

б) резко выраженные, стойкие нарушения слоговой структуры слов в виде пропусков, замен и перестановок слогов.

2. Выраженное, стойкое лексико-грамматическое недоразвитие экспрессивной речи:

а) бедность экспрессивного словаря при относительной сохранности импрессивного;

б) преобладание в речи коротких (трех– и четырехсловных) фраз;

в) низкая речевая активность;

г) стойкие, грубые аграмматизмы, наличие межпадежных замен падежных окончаний при относительно сохранном понимании грамматических конструкций.

3. Выраженная диспропорция психического развития: тяжелое недоразвитие устной речи при значительно более сохранных интеллектуальных способностях.

4. Отсутствие нарушений слуха.

В исследованиях участвовали дети 5,5–8 лет. Перечисленным условиям удовлетворяли 49 случаев, т. е. 5 % всех обследованных детей с первичным недоразвитием речи. Экспраполируя эти данные (с учетом распространенности всех речевых расстройств и доли среди них состояний общего недоразвития речи), мы получили показатель распространенности моторной алалии в возрастной когорте 5,5–8 лет, равный 0,36 %. Соотношение по полу в этой группе было м/д = 3:1. Интеллектуальное развитие детей оценивалось путем клинико-психопатологического обследования и психометрического исследования с помощью методики Д. Векслера АВМ – WISC и теста «Прогрессивные матрицы: Raven». На основании полученных данных была выделена группа детей с моторной алалией (далее «основная» группа), не осложненной слабоумием. Обязательным условием для включения в эту группу было соответствие норме коэффициента интеллектуального развития по тесту Raven или по невербальной части АВМ – WISC. Таких случаев набралось 24. Соотношение по полу в этой группе было м/д = 8:1. Для сравнения использовались материалы проведенного ранее исследования по той же методике 50 детей с дислалией, 30 детей с задержкой психического развития без нарушений устной или письменной речи и 30 здоровых в возрасте 7–8 лет.

При анализе полученных данных подтвердились описанные в литературе наблюдения о неравномерности психического развития детей с моторной алалией. Как и следовало ожидать, наиболее низкие результаты дети основной группы показали в сфере вербально-логических способностей. По сравнению с тремя остальными группами разница между «вербальным интеллектуальным показателем» (ВИП) и «невербальным интеллектуальным показателем» (НИП) достигла у детей с моторной алалией максимальной величины: в среднем по группе – 17 баллов, а в отдельных случаях – до 30–34 баллов. Снижение ВИП у них происходило, в основном, за счет субтестов «Общая осведомленность», «Словарь» и «Повторение цифр». Субтест «Арифметический» выполнялся ими на уровне здоровых детей, а «Понятливость» и «Аналогии-сходство» – незначительно ниже нормы.

Представляет интерес качественный анализ сильных и слабых сторон моторных алаликов по данным вышеперечисленных субтестов. Задания субтеста «Общая осведомленность» требуют от ребенка знаний, которые он приобретает в этом возрасте от взрослых почти исключительно в вербальной форме. Это наглядно иллюстрируют примеры наиболее типичных вопросов: «От какого животного мы получаем молоко?», «Сколько дней в неделе?», «Зачем нужен желудок?» и т. п. Непосредственного опыта в таких сферах дети этого возраста обычно не имеют. В субтесте «Словарь» ребенок должен дать определение (категориальное или описательное) словам, обозначающим предметы или явления окружающего мира. Например: «Что такое письмо?… подушка?… осел?… мех?… неприятность?… храбрый?» и т. п. Часто дети с моторной алалией не могли дать вообще никакого вразумительного ответа (кроме «не знаю»), хотя сам предмет был им хорошо знаком.

В субтесте «Понятливость» ребенок демонстрирует знание норм поведения и повседневной жизни, приобретаемые им из непосредственного опыта. Например: «Что ты будешь делать, если порежешь себе палец?… если потеряешь мячик, который дали тебе поиграть?… если увидишь поезд, приближающийся к поврежденным рельсам?» и т. п. Дети с моторной алалией, как правило, не испытывали здесь существенных трудностей: 70 % из них справлялись с заданием не хуже здоровых сверстников. Большинство детей основной группы продемонстрировали довольно высокий уровень количественных представлений и счетных навыков. Это выгодно отличало их как от детей с дислексией, так и от детей с ЗПР. Неожиданным для нас было то, что в субтесте «Аналогии – сходство» они показали результаты, соответствующие уровню нормы, хотя здесь требовалось умение подобрать антонимы или определить сходство явно различающихся объектов (на категориальном или конкретном уровне). Например: «Что общего имеют слива и вишня?… кошка и мышка?… пианино и скрипка?» и т. п. Дети старше 7 лет весьма неплохо выделяли общие признаки предметов, но исключительно на конкретном уровне. Например: «У кошки и мышки есть хвост, голова, уши», «Слива и вишня имеют косточку, сладкие». Следовательно логические операции сравнения и противопоставления им доступны если при этом не требуется сложное грамматическое оформление или использование отвлеченной лексики.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют, что при неосложненной моторной алалии не все виды вербализованных интеллектуальных операций страдают в одинаковой степени. В наибольшей мере выражена неполноценность усвоения и воспроизведения вербализованных знаний, не подкрепленных непосредственным чувственным или житейским опытом, т. е. слабо развита способность к чисто вербальному научению. Не менее трудным для них является переход с прагматического уровня знаний на теоретический, и от сигнификативной функции слова к концептуальной, обобщающей. Вербальный характер предъявляемой инструкции и содержательной части задания, равно как и необходимость давать ответ в вербальной форме не имеют такого большого значения, как обычно полагают.

Еще одним слабым местом детей с моторной алалией является кратковременная сукцессивная слухоречевая память. Это выявил субтест «Повторение цифр», выполняя который, дети должны воспроизвести ряды цифр, расположенных в случайном порядке, в той же и в инвертированной последовательности. Из всех сравниваемых групп в основной выполнение этого задания было наихудшим.

Невербальные субтесты выполнялись детьми с моторной алалией в среднем, но хуже здоровых сверстников, но два из них «Складывание фигур из кубиков» и «Складывание объектов» заслуживают специального рассмотрения. В них большинство испытуемых основной группы получили оценки, превышающие среднюю возрастную норму. Особенно успешные ответы наблюдались у них в субтесте «Складывание фигур из кубиков», представляющем собой вариант общеизвестного теста Кооса. Немного скромнее были успехи в субтесте «Складывание объектов», в котором необходимо из фрагментов сложить целое предметное изображение. Характерно, что высокие оценки в этих заданиях получали даже дети с моторной алалией, осложненной олигофренией (исключенные из основной группы). Мы рассматриваем этот феномен необычно высокого развития конструктивного праксиса как проявление гиперкомпенсации. Такая зрелость образного мышления (в том числе и конструктивного) тем самым как бы уравновешивает неполноценность вербально-логических компонентов интеллекта и обеспечивает достаточно высокий уровень адаптационных возможностей. В тех случаях, когда подобной гиперкомпенсации не обнаруживалось, мы наблюдали медленный и неполноценный выход из моторной алалии.

Анализ структуры интеллектуальных способностей детей с моторной алалией свидетельствует о выраженной неравномерности их психического развития. Это выражено настолько резко, что затрудняет суммарную оценку интеллектуального развития как при клиническом, так и при психометрическом его исследовании. Совершенно очевидно, что, например, при ВИП = 70, а НИП = 104 «общий интеллектуальный показатель», равный 85, является малоинформативным, ненадежным и не отражает истинное состояние интеллектуальной сферы. Дополнительное использование теста «Прогрессивные матрицы Raven» значительно повышает надежность заключения.

Представляет значительный интерес сопоставление структуры интеллектуальных способностей детей с алалией с аналогичным показателем у детей с дислексией и в группе детей с ЗПР без нарушений устной или письменной речи. Заметные межгрупповые различия выступают уже при сравнении интегральных показателей: дети с моторной алалией значимо опережали по «общему интеллектуальному показателю» и «невербальному интеллектуальному показателю» как детей с ЗПР, так и детей с дислексией. «Вербальный интеллектуальный показатель» во всех четырех группах был почти одинаковым. Интересно отметить, что несмотря на тяжелое недоразвитие экспрессивной речи дети основной группы в среднем имели такой же показатель развития вербального интеллекта, что и дети с ЗПР с сохранной устной речью. При этом, однако, структура вербального интеллекта в обеих группах различалась: у детей с моторной алалией она была более неравномерной. Эта особенность была у них резче выражена даже при сравнении с детьми, страдающими дислексией. Последние значительно отставали от алаликов в счетных навыках, но достоверно опережали их (как и дети с ЗПР) в субтесте «Общая осведомленность». Уровень развития невербальных интеллектуальных способностей в основной группе достоверно превышал показатели как детей с дислексией, так и детей с ЗПР.

Полученные психометрические данные о структуре интеллекта при моторной алалии означают, что дети, страдающие этим расстройством, имеют своеобразный тип организации когнитивных функций, отличающий их как от здоровых детей, так и от детей с так называемой тотальной (т. е. общей, равномерной) задержкой психического развития и тех, кто страдает дислексией. Из этого следует, в частности, что моторные алалии (при неосложненном варианте расстройства) не относятся к категории «угрожаемых по дислексии».

В процессе исследования нам встречались случаи моторной алалии, осложненной грубым психоорганическим синдромом (так называемый «органический инфантилизм» по Г. Е. Сухаревой). Диагностика интеллекта у таких детей обычно называет наибольшие затруднения и сомнения. Имеющийся интеллектуальный потенциал у них реализуется лишь отчасти, так как этому препятствуют тяжелая церебрастения, слабость мотивации (особенно познавательной) и высокая пресыщаемость, недостаточная целенаправленность и крайняя отвлекаемость, низкая критичность и эмоциональная уплощенность. В результате, даже при формально относительно неплохих показателях интеллекта, полученных при тестировании, уровень адаптивных способностей и обучаемость детей оказываются низкими. Исследование по WISC нередко выявляло у них снижение результатов в субтестах «Аналогии – сходство», «Кодирование» или «Лабиринт» (кроме тех, о которых уже шла речь выше). Правомерно ли относить подобные случаи к олигофрении? С точки зрения классических представлений о последней – вероятно, нет. В соответствии же с классификацией Д. Н. Исаева подобные случаи рассматриваются в рамках так называемой «астенической» формы олигофрении, характеризующейся мозаичностью и неравномерностью клинической картины.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

1. У большинства детей с неосложненной моторной алалией имеются мозаичные проявления интеллектуальной недостаточности исключительно в сфере вербально-логических функций.

2. Основные трудности описываемой категории детей связаны с приобретением знаний в чисто вербальной форме, не подкрепленных непосредственным опытом, и с построением развернутых словесных определений предметов или явлений. По-видимому, это связано с преобладанием ситуативной и несформированностью контекстной речи (как на уровне понимания, так и при порождении ее).

3. Невербальные интеллектуальные способности при неосложненной моторной алалии не только не отстают от нормы, а в некоторых аспектах даже несколько превышают ее. Имеющиеся в литературе противоречивые сведения по этому вопросу, на наш взгляд, объясняются методическими погрешностями в комплектовании экспериментальных групп и в выбранном ассортименте психологических методик (отсутствие стандартизованных методик, оценивающих широкий спектр вербальных и невербальных когнитивных функций).

4. Состояние невербального интеллекта при моторной алалии имеет серьезное прогностическое значение.

Методы изучения и преодолевания речевых расстройств. СПб., 1994. С. 3—12.

Е. Ф. Соботович

К вопросу о дифференциальной диагностике моторной алалии и олигофрении

Многочисленные исследования, касающиеся моторных алалий, свидетельствуют о том, что у детей с данным речевым расстройством имеется задержка психического развития. Природа этой задержки трактуется различным образом.

Для решения этой сложной проблемы необходимо изучение целого ряда вопросов, и в частности выявление особенностей вербального и невербального мышления детей с моторной алалией. Эти особенности, очевидно, могут быть определены в результате сравнительного изучения детей с моторной алалией, типичной формой олигофрении и нормальным развитием. С указанной целью нами проводилось изучение процессов классификации, а также способности к умозаключениям у названных детей.

Испытуемыми были учащиеся 3–4 классов (всего 12 детей) школы для детей с тяжелыми нарушениями речи. Все они владели разговорно-бытовой формой речи, но при этом у них отмечались характерные проявления речевой недостаточности: дети не всегда могли актуализировать звуковой образ хорошо известных им и произносимых в незнакомых ситуациях слов, были выраженными трудности в воспроизведении последовательности сложного звукового ряда. Учащиеся часто неправильно использовали морфологические изменения слов для выражения синтаксических отношений в предложении, наблюдались ошибки в построении синтаксических единиц различной сложности.

Исследование мышления как умозаключающего процесса на невербальном материале проводилось по методике, разработанной В. Н. Синевым. Материалом для такого исследования являлись экспериментальные задания, основанные на использовании учащимися методов установления причин явлений (метод единственного сходства и различия). С этой целью использовался прибор, смоделированный В. Н. Синевым. На приборе имелось 2 ряда кнопок, по 5 в каждом, и сигнальная лампочка. Лампочка зажигалась в результате последовательного нажатия нескольких кнопок (их могло быть 2, 3, 4). Но одна кнопка среди них была сигнальной (т. е. основной, включающей).

При предъявлении задач на метод единственного сходства экспериментатор нажимал, например, на 1—2-ю кнопки – лампочка зажигалась, потом на 2—3-ю – лампочка вновь загоралась. Ребенок, сравнив два этих условия, должен был найти сигнальную кнопку.

При предъявлении задач на метод единственного различия экспериментатор нажимал, например, на 1—2-ю кнопки, лампочка загоралась; затем на 2—3-ю кнопки – лампочка не включалась. Дети, проанализировав эти новые условия, должны были определить основную кнопку. Предварительно детям давали большое количество проб. Для получения статистически достоверных результатов каждую задачу в различных вариантах предъявляли не менее 20 раз.

Для сопоставления результатов выполнения указанных заданий детьми с моторной алалией, олигофренией и нормальными учащимися мы использовали данные В. Н. Синева по вспомогательной и массовой школе. В результате такого сопоставления мы получили картину, представленную в табл. 8.

Как видно из табл. 8, учащиеся 3 класса речевой школы дали значительно более высокие показатели, чем учащиеся вспомогательной школы 2 класса, а в некоторых случаях и 5 класса. Более того, при решении логических задач по методу единственного различия их показатели оказались в одних случаях одинаковыми с показателями учащихся 1 класса массовой школы, в других превышали их.

Обращает на себя внимание тот факт, что у умственно отсталых учащихся по мере усложнения однотипных задач (при увеличении числа кнопок, среди которых нужно было отдифференцировать основную от сопутствующих) количество правильных ответов уменьшается. У детей с моторной алалией, как и у учащихся массовых школ, оно остается приблизительно на одинаковом уровне.

Таблица 8

Результаты правильного решения экспериментальных заданий учениками речевой, вспомогательной и массовой школ

Примечание: Данные по вспомогательной и массовой школе взяты из работы В. Н. Синева. Приводятся усредненные данные по каждому классу.

Эти данные, а также наблюдения, полученные в процессе проведения эксперимента, позволили нам сделать вывод о некоторых качественных особенностях умозаключающего мышления детей с моторной алалией по сравнению с учащимися вспомогательных школ. Моторные алалики, так же как и олигофрены, в большинстве случаев шли к правильному решению задач методом проб и ошибок. Для осознания решения им требовалось большое количество проб. Однако, по данным В. Н. Синева, у многих олигофренов, даже учащихся 8 классов, этот принцип выработать не удалось. У всех же наших испытуемых он был выработан, а у 2 учащихся это решение выработалось после второго предъявления.

Характерно также, что по сравнению с олигофренами у детей с моторной алалией выработанный в процессе упражнений принцип решения задач оказывался прочно и сознательно усвоенным и переносился на решение более сложных однотипных задач.

Более того, моторные алалики в отличие от олигофренов, усвоив один метод решения задач (метод единственного сходства), значительно быстрее и лучше усваивали и другой принцип – метод единственного различия. Но как и умственно отсталые дети, учащиеся речевой школы в отличие от учащихся массовой, не могли в вербальной форме обосновать свои логические решения.

Итак, полученные данные свидетельствуют о способности (хотя и сниженной в ряде случаев) детей с моторной алалией к анализу, необходимому для определения причинно-следственных отношений.

Не менее показательными оказались результаты выполнения заданий на классификация предметов. Это задание проводилось в двух вариантах – на вербальном и невербальном материале по методике, разработанной Р. Олвером и Д. Хорнсби. При проведении эксперимента на невербальном материале мы предъявили детям 42 цветных рисунка с изображением знакомых предметов: овощей, транспорта, одежды, инструментов и т. д. Картинки сначала назывались экспериментатором, после чего ребенок их показывал. Это давало возможность судить о том, что он знаком со всеми предъявленными ему предметами. Затем ребенка просили разложить сходные в каком-либо отношении картинки в отдельные группы. Когда ученик завершал комплектование групп, его просили ответить на вопрос: «Чем похожи отобранные картинки?»

При комплектовании групп на вербальном материале детям предлагалось ответить, чем отличаются и чем похожи отдельные предметы. При этом использовались названия тех же предметов, что и в первом эксперименте. Исследование проводилось следующим образом. Ребенку предъявлялись 2 слова – морковь и картофель и задавался вопрос: «Чем похожи морковь и картофель?» Затем к этим словам добавлялось слово яблоко, и экспериментатор спрашивал: «Чем яблоко отличается от моркови и картофеля?», а затем: «Чем морковь, картофель и яблоко похожи?» Эти операции мы продолжали до тех пор, пока не получался ряд, состоящий из следующих слов: морковь – картофель – яблоко – клубника дерево – трава. В конце ряда мы присоединяли резко контрастный объект и спрашивали, чем он отличается от предшествующих. Например, слово камень могло предъявляться последним в списке картофель – морковь.

Этим же способом предлагали детям и другие ряды слов. Всего было предъявлено 8 рядов слов.

В эксперименте участвовали учащиеся 3–4 классов школы № 7 для детей с тяжелыми нарушениями речи г. Киева, что и в 1-й серии опытов. Контрольную группу составили ученики соответствующих классов вспомогательной школы № 75 г. Одессы.

Результаты исследования представлены в таблице 2. Рассмотрим качественные и процентные показатели, полученные в эксперименте. Прежде всего обращает на себя внимание структура создаваемых групп. Так, многие группы (учащиеся речевой школы 10 %, а вспомогательной – 12–22 %) были сконструированы не на основании выделения одной, присущей всем предметам группы черты, а по типу ассоциации, коллекции, тематических группировок: например, расческа и ножницы могли быть объединены, потому что они нужны парикмахеру, корабль и рыба – потому что рыба плавает в воде, а корабль ловит рыбу, и т. д.

Таблица 9

Выполнение заданий на классификацию предметов (%)

Примечание. Числитель – выполнение вербальных заданий, знаменатель – выполнение невербальных заданий.

Семантика созданных групп была в ряде случаев неправильной. Так, в качестве основания при классификации могли использоваться либо слишком недифференцированные, широкие понятие, т. е. отмечалось отношение отдельных объектов к слишком обширной группе, – например, самолет, велосипед, поезд, пароход, корабль, телефон – все сделано руками человека либо слишком узкие обобщения – собака, корова, пчела – домашние животные.

Для установления эквивалентности нередко использовались внешние чувственно воспринимаемые признаки предметов. Обследуемые дети не всегда могли найти родовые понятия для отнесения к ним единичных объектов, о чем свидетельствует тот факт, что у алаликов осталось вне групп от 4 до 10 % объектов, у олигофренов – от 27 до 17 %. В процессе выполнения экспериментальных зданий выявилось также, что как у тех, так и у других детей недостаточна гибкость мышления. Так, нередко выделенный детьми какой-либо признак в качестве основного для классификации у первых 2–3 предметов выделялся ими и у последующих предметов. Например, дети находили общий функциональный признак у таких предметов, как самолет, поезд, пароход и объединяли их как средства транспорта. Но, если у этому ряду мы присоединяли слово телефон, дети терялись и не могли абстрагировать другой существенный признак этой группы. Но несмотря на эти общие особенности мышления у умственно отсталых детей и детей с моторной алалией, последние дали все же более высокие количественные показатели. Процентное различие результатов этих заданий см. в табл. 9.

Качественное расхождение было не менее показательным. Это различие выявилось прежде всего в семантике создаваемых групп. Так, дети-алалики, выделяя какие-либо качества в предметах, для основания при их группировке могли использовать чувственно воспринимаемые признаки предметов: цвет, форму, положение в пространстве, внешние функциональные признаки обобщения. Дети с алалией могли просто утверждать без объяснения сходство предметов, наконец, использовать слишком широкие генерализованные обобщения, т. е. выделялись такие признаки, которые говорят о несколько сниженном уровне абстракции. Но следует заметить, что эти признаки всегда являлись все же адекватными и по-своему логичными. Кстати, по данным Р. Олвера и Д. Хорнсби, такие группировки отмечались и у нормальных детей – 47 % случаев у 6-летних детей, 27 % случаев у 8-летних детей и 20 % случаев у 11-летних детей. У детей с моторной алалией в возрасте 9—12 лет они отмечались в 24 % случаев.

Семантика же групп, созданных олигофренами, нередко строилась на абсолютно несущественных внешних признаках, часто не имеющих никакой логики. Приведем в качестве иллюстрации образцы выполнения заданий по классификации предметов на вербальном материале.

Выписка из протокола обследования учащегося 3 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи Пети

Следует заметить, что мы привели ответы не лучшего ученика. Были среди обследованных детей с моторной алалией и дети с более высоким уровнем интеллектуального развития.

Выписка из протокола обследования ученицы 3 класса вспомогательной школы Любы

Олигофрены были часто не способны при выполнении вербальных заданий выделить общий признак более чем у 2–3 предметов, поэтому нередко создавали группы-коллекции путем объединения объектов в пары. Например, помидор – морковь, торт – яблоко объединялись потому, что торт и яблоко вкусные, а помидор и морковь красные.

Дети с алалией, особенно на материале вербальных заданий, стремились найти общий признак у всех предметов фиксированной экспериментатором группы.

Не отмечалось у учащихся речевой школы и такой шаблонности и стереотипии мышления, как у олигофренов: выделяя в качестве основного какой-либо признак предметов в первых 3–4 объектах, алалики были способны пересмотреть этот признак, если в следующем объекте он отсутствовал.

Характерно, что более высокие показатели алалики дали при выполнении как вербальных, так и невербальных заданий.

Однако в перечисленных экспериментальных заданиях вербальная задача была несложной. В связи с этим исследовались другие интеллектуальные операции, требующие участия более сложных форм речи: составление рассказов по серии сюжетных картин. Анализ этих рассказов показал, что дети с моторной алалией в отличие от умственно отсталых учащихся в большинстве случаев схватывают в целом ситуацию, изображенную на картинках, устанавливают связь между событиями, отображенными на них, хотя словесно им это оформить чрезвычайно трудно. Вследствие этого рассказы их получались бедными, элементы рассуждения или размышления в них отсутствовали. Рассказы отличались бедностью деталей и фрагментарностью.

Олигофрены, как правило, просто констатировали события, причем часто могли излагать их в правильной последовательности, но не улавливали взаимосвязи и причинно-следственной обусловленности событий, изображенных на картинках.

В качестве иллюстрации приведем образцы рассказов, составленных детьми по серии сюжетных картинок под названием «Догадливая лягушка» (4 картинки).

Рассказы, составленные учащимися 3 класса речевой школы

«Лягушка катила колесо. Увидела цаплю. Цапля взяла колесо. Лягушка убежала, выпрыгнула. Цапля осталась с колесом».

«Шла лягушка по поляне около озера с обручем. Аист ловил лягушек. Увидел лягушку и смотрел. Прыгнула аисту в рот с обручем, поставила обруч в рот аисту и прыгнула в воду».

Рассказы, составленные учащимися 3 класса вспомогательной школы

«Лягушка катит колесо. Лягушка встретила цаплю. Она хотела ее съесть. Лягушка поставили в рот цапле колесо и потонула».

«Цапля увидела лягушку. Лягушка поставила в клюв круг, а сама выпрыгнула. Потом катит круг».

Мы видим, что по своему языковому оформлению рассказы учащихся речевой и вспомогательной школы незначительно отличаются друг от друга.

Другие результаты были получены при решении этого задания без участия речи: дети должны были разложить указанную серию картинок в определенной последовательности. Олигофрены допустили при этом 17 % ошибок, дети с моторной алалией – 9 %, из них 3 % ошибок наблюдалось у детей с нарушением пространственного гнозиса.

Таким образом сравнительное изучение мыслительных операций у олигофренов и детей с моторной алалией показывает, что моторные алалики в отличие от олигофренов способны к установлению причинно-следственных связей, умозаключениям, абстракции и обобщениям.

Эти дети овладевают приемами логического мышления и способны к переносу полученных знаний.

Вместе с тем от нормальных детей их отличает несколько более низкий уровень обобщения, недостаточная гибкость и динамичность мышления, более замедленный темп усвоения тех или иных закономерностей, недостаточная осознанность, доказательность мышления.

Конечно все это не исключает того, что алалия может сочетаться с выраженной умственной неполноценностью. Но в данном случае мы говорим, насколько это позволяет количество обследованных, о наиболее типичных чертах мышления детей с рассматриваемым речевым дефектом.

Несомненно, большая роль в генезе этих нарушений принадлежит глубокой языковой неполноценности. Но влиянием лишь речевого дефекта выявленные нарушения, по-видимому, объяснить нельзя, так как они проявлялись при выполнении не только вербальных, но и невербальных заданиях. Очевидно, в происхождении интеллектуальной недостаточности при моторной алалии следует учитывать и роль органических поражений мозга.

Все вышеизложенное приводит к выводу о том, что структура интеллектуальной недостаточности при моторной алалии в отличие от олигофрении носит своеобразный характер и является неоднородной по своему происхождению.

Нервно-психические и речевые нарушения. Л., 1982. С. 102–111.

Е. Ф. Соботович

Сравнительная характеристика психического развития детей с моторной алалией и олигофренией

Исследования многих авторов свидетельствуют о том, что у детей с моторной алалией имеются отклонения в психическом развитии. Так, у детей отмечаются особенности некоторых психических функций – конкретного мышления, снижение вербальной памяти, задержка развития и нарушение усвоения специфической знаковой функции и фигуративных действий.

В. А. Ковшиков и Ю. А. Элькин полагают, что по состоянию образного и понятийного мышления, результаты которого выражаются в невербальной форме, дети с алалией в целом не отличаются от нормы. В то же время у детей с моторной алалией на процесс и результаты мышления влияют недостатки в знаниях и особенно нарушения самоорганизации (психофизическая расторможенность или, наоборот, заторможенность, отсутствие устойчивого интереса к знаниям и т. д.). Е. М. Мастюкова отмечает в ряде случаев у детей с моторной алалией нарушения пространственного гнозиса. С. С. Мнухин, Р. А. Белова-Давид указывают, что интеллектуальная недостаточность этих детей выступает на фоне схожих изменений всей личности – инфантильности интересов и поведения, малой целенаправленности, отсутствия эмоциональной напряженности, повышенной истощаемости внимания, снижения интеллектуального и эмоционального тонуса.

Структура данных нарушений носит сложный характер. Одни исследователи (Л. Р. Давидович, С. С. Ляпидевский, В. К. Орфинская, Н. Н. Трауготт, Н. М. Уманская) определенную роль в снижении психических функций отводят тяжелому речевому дефекту. Этим взглядам противостоит другая точка зрения, согласно которой системное недоразвитие речи при алалии является одним из проявлений общего психического недоразвития (М. В. Богданов-Березовский, М. Зееман, Р. А. Белова-Давид).

В исследованиях В. Е. Ковалева, Е. И. Кириченко, Р. А. Беловой-Давид подчеркивается сложный характер интеллектуальных нарушений у детей с моторной алалией. Эти авторы считают, что полное локальное поражение мозга, тем более такой системы, как речедвигательная, возникающее во внеутробном, родовом периоде или раннем детстве, не может не вызвать того или иного варианта психического недоразвития. Ввиду этого указанные авторы утверждают, что у детей с моторной алалией имеется нарушение интеллекта как целостной познавательной деятельности.

Уже сам факт существования столь противоречивых мнений относительно интеллекта у детей с моторной алалией свидетельствует о нерешенности данной проблемы. Между тем поднятые вопросы имеют непосредственное практическое значение, так как система обучения этих детей основывается на взглядах, согласно которым дети с моторной алалией имеют первично сохранный интеллект и в соответствии с этим обучаются по программе массовой школы.

Возникает целый ряд вопросов: В какой зависимости находятся речевые нарушения и особенности психического развития у этих детей? Каков удельный вес речевого дефекта в картине имеющихся отклонений психического развития? Очевидно, для определения оптимальных интеллектуальных возможностей ребенка, которые маскируются тяжелым речевым дефектом, имеющиеся стандартизированные методы психодиагностики являются недостаточными, чем и объясняются противоречивые данные, имеющиеся в литературе относительно психического статуса детей с моторной алалией.

Возможности обучения детей, страдающих тяжелым недоразвитием речи, по программам речевых школ и массовых детских садов могут быть определены на основании анализа процесса обучения детей. Причем совершенно очевидно, что это обучение должно строиться с учетом природы и структуры данного дефекта, так как обучаемость ребенка зависит, с одной стороны, от субъективных факторов – индивидуально-психологических особенностей ребенка, с другой – от объективных факторов, от правильной организации и методов обучения ребенка, их соответствия структуре дефекта. Эти вопросы являются очень важным, так как от их правильного решения зависят психологическая диагностика и определение типа учебного учреждения для детей.

Проведенное нами исследование показало, что отклонения в интеллектуальном развитии детей с алалией имеют сложный характер.

Моторная алалия чаще всего определяется как тяжелое первичное недоразвитие речи, наблюдается у детей с первично сохранным интеллектом. В практике, а нередко и в научной литературе, это расценивается таким образом, что у названных детей имеется только вторичное недоразвитие вербального интеллекта (трудности выполнения интеллектуальных действий и задач, требующих участия словесно-логического мышления с выражением ответа в словесной форма), все же остальные психические функции развиваются у них нормально.

Действительно, речь играет огромную роль в формировании психических процессов. И, конечно, у детей с таким тяжелым речевым нарушением, как алалия, страдает вторично система вербального интеллекта. Это проявляется в несформированности всех умственных действий, опирающихся на дефектную речь, в несформированности рассуждений, снижении вербальной памяти, несвязности, бедности, неразвернутости собственного высказывания. При этом смысловая программа высказывания, смысловые, в частности, причинно-следственные связи между предметами и явлениями могут устанавливаться детьми правильно, в отличие от детей с олигофренией. Ребенок с алалией не может выразить смысловые связи из-за языковых затруднений. Поэтому детям с моторной алалией трудно передать усвоенный на занятиях материал в словесной форме. Эти дети с большим трудом овладевают умственным действием фонематического анализа и поэтому испытывают затруднения при овладении грамотой. У них снижены операции выполнения действий по аналогии. Так, дети, даже находящиеся на III уровне речевого недоразвития, не могут образовать слова по аналогии, по образцу, данному педагогом. Усвоив какое-либо окончание, используют его нерегулярно, т. е. не переносят на другие случаи для выражения такого же содержания. Эти операции снижены и у детей с олигофренией. Но дети-олигофрены не усваивают при этом сущность названных умственных действий. Дети же с моторной алалией не выполняют их ввиду нечеткости и нестабильности звукового состава слова и трудностей оперирования фонетическими и морфологическими элементами языка. Различны причины несформированности указанных действий у детей с моторной алалией и олигофренией при анализе ответов детей. Приведем в качестве иллюстрации некоторые примеры. Детям 7 лет с III уровнем речевого недоразвития было предложено образование слов по аналогии. Указывалось, что от слова ЧИТАТЬ можно образовать слово ЧТЕНИЕ, от слова КУПАТЬ – КУПАНИЕ, после чего они сами должны были образовывать производные слова от слов ПЕТЬ, РИСОВАТЬ, ОБЕДАТЬ, УЖИНАТЬ.

Сравним ответы детей с олигофренией и моторной алалией. Дети-олигофрены, наряду с отказом от ответа и неправильными ответами, давали и такие, которые явно свидетельствовали о непонимании ими критерия сопоставления слов, данного в образце педагогом. Так, например, от слова ПЕТЬ было образовано слово ХОР, от слова ОБЕДАТЬ слово СУП. У детей с моторной алалией таких ответов не фиксировалось. Они либо отказывались от ответа, либо давали его в том случае, если производное слово являлось более простым по своему фонетическому и морфологическому составу. Так, слова ПЕНИЕ от ПЕТЬ, РИСОВАНИЕ от РИСОВАТЬ не были образованы, но слова ОБЕД от ОБЕДАТЬ, УЖИН от УЖИНАТЬ были названы. Это подтверждает вывод, что у детей с моторной алалией вследствие тяжелого речевого дефекта имеется вторичное снижение вербального интеллекта.

Однако структура имеющихся у моторных алаликов интеллектуальных отклонений этим не ограничивается, из 90 обследованных нами детей лишь у 13 снижение вербального интеллекта было единственным фактором, определяющим их интеллектуальную недостаточность. То есть отклонения в психическом развитии детей с моторной алалией не ограничиваются одним снижением вербального интеллекта.

Психическое развитие детей с моторной алалией протекает специфично не только из-за вторичного снижения вербального интеллекта. Как отмечалось, моторная алалия вызывается органическим поражением специфических речевых механизмов. Это поражение происходит или во внутриутробный, или в родовой, или в ранний послеродовой период, т. е. тогда, когда развитие мозга еще на закончилось. Это приводит к запаздыванию последующих этапов созревания мозга, т. е. к более замедленным темпам психического развития в целом. Поэтому у большинства детей, особенно в дошкольном и младшем школьном возрасте, отмечаются черты психического инфантилизма: детскость поведения, эмоциональная незрелость, неспособность к волевому усилию, более низкий уровень обобщений по сравнению с нормой (разница в 1–2 года). Таким образом, одна и та же причина (органическое поражение речевых зон головного мозга) вызывает и речевой дефект, и задержку темпов психического развития ребенка.

И, наконец, при моторной алалии имеют место локальные поражения, которые охватывают несколько зон коры головного мозга. Известно, что различные участки мозга выполняют определенные функции, обеспечивают те или иные стороны нормальной психической деятельности. Поэтому локальные поражения, не нарушая в целом аналитико-синтетической деятельности, могут вызвать избирательную недостаточность некоторых психических корковых функций или сторон поведения.

Так, при поражении лобных отделов мозга нарушается возможность удерживать действия в пределах заданной схемы. Это проявляется даже в протекании несложных двигательных действий (например, при задании поднять правую руку на 1 хлопок, левую – на 2, дети делают двойной подъем руки в ответ на 2 хлопка, либо независимо от характера сигнала начинают поочередно поднимать то правую, то левую руку).

Нарушения лобных долей существенным образом отражаются и на учебной деятельности, особенно на усвоении математики. Так, наблюдаемые нами дети под непосредственным руководством учителя и при постоянной фиксации им последовательности действий решали на доске довольно сложные примеры и задачи, причем выполнение математических операций являлось вполне доступным для них (1–3 классы школы для детей с тяжелыми нарушениями речи). Однако они не могли справиться с этими же примерами и задачами самостоятельно, заменяя решение в целом выполнением отдельных операций.

А. Р. Лурия и Л. С. Цветкова указывают, что при поражении передних базальных отделов лобных долей наблюдается резкое изменение поведения – общая расторможенность, импульсивность, частые эффективные вспышки. Наше наблюдение за детьми с моторной алалией показало, что у многих из них в классе отмечается выраженная неустойчивость произвольного внимания и резкое усиление непроизвольного внимания. Любое, даже незначительное внешнее воздействие (появление другого человека в классе, любые неучебные действия других учеников, демонстрация наглядности и т. д.) привлекает внимание детей, что мешает усвоению содержания урока.

При поражении заднелобных отделов на первый план выступает аспонтанность – медленное включение в задание. Для его выполнения требуется дополнительная стимуляция, ребенок как бы застывает при выполнении какого-либо действия, большие трудности вызывает переключение с одного действия на другое, при этом возникают застревания на прежнем действии.

Поражение кинестетических областей коры головного мозга вызывает кинестетическую апраксию (нарушение проприоцептивного анализа): при полной сохранности движений артикуляционного аппарата ребенок затрудняется найти заданное положение губ, языка, не закрепляется связь между фонемой и реализующим ее движением (артикулемой). Следствием этого дефекта является не только отсутствие или нечеткость двигательного (проприоцептивного) образа слова, но и трудности, испытываемые детьми при обучении грамоте. Длительное время дети с моторной алалией не запоминают названий букв, в дальнейшем ищут нужное движение для произнесения соответствующего звука, заменяют одно движение другим, а, следовательно, и соответствующий букве звук речи. Таким образом, обучение грамоте этих детей требует также использования специальных методик.

И, наконец, при моторной алалии могут нарушаться и теменно-затылочные области. Поражение первичных и вторичных отделов этих областей ведет к нарушению пространственного гнозиса (трудностям дифференциации предметов и составляющих их элементов по форме, величине, расположению в пространстве). Третичные области теменно-затылочных отделов, как известно, обеспечивают синтез поступающей информации, координируя деятельность центральных отделов зрительного, кинестетического и других анализаторов. Эти отделы играют существенную роль в объединении поступающей информации в одновременное (симультанное), организуя отдельные сигналы в целое.

При поражении указанных областей теряется способность одновременно в целом воспринимать комплекс предъявленных предметов, фигур, картинок, понимать предложение с учетом входящих в него слов, их грамматического оформления и последовательности. При недостаточности функционирования этих областей внимание сужается на одном из воспринимаемых элементов. На симультанном синтезе базируется целый ряд умственных операций, таких, как сложение целого из частей, разложение сюжетных картинок в определенной последовательности. Таким образом, причиной неправильного выполнения этих заданий будут являться не дефекты мышления в целом, а избирательное нарушение симультанных синтезов.

Нарушение симультанных синтезов вызывает и соответствующие трудности в учебной деятельности: у детей с трудом формируются представления о количестве, способности к лепке, рисованию, конструированию. Они испытывают трудности при понимании прочитанного связного текста, в том числе и условий задачи, трудности выполнения в уме счетных операций, усвоение разрядов цифр и т. д.

Отставание в интеллектуальном развитии детей с моторной алалией не ограничивается только вторичным недоразвитием вербального интеллекта. Структуру имеющейся у них интеллектуальной недостаточности определяют три фактора:

1) вторичное недоразвитие интеллекта;

2) замедленный темп психического развития;

3) избирательная недостаточность отдельных психических функций.

Названные отклонения, с одной стороны, маскируют потенциальные интеллектуальные возможности детей и ведут к диагностическим ошибкам – идентификации моторной алалии с олигофренией; с другой – определяют основу психического развития рассматриваемой категории детей, отличающую их от олигофренов. Эту основу составляют замедленные темпы развития, сочетающиеся с избирательной недостаточностью отдельных психических функций (преимущественное снижение одних психических процессов и форм умственной деятельности и сохранность других). При олигофрении (ее типичных формах) имеет место тотальное поражение мозга, а стало быть и снижение и дефектное формирование всей интеллектуальной деятельности.

Эти положения определяют основную особенность общего психического развития детей с моторной алалией, отличающую их от детей с олигофренией. Этой особенностью является неравномерность и диспропорциональность их развития. Для дифференциальной диагностики моторной алалии и олигофрении важно проследить характер этих диспропорций.

Прежде всего, у детей с алалией отмечается несоответствие между уровнем речевого и умственного развития ребенка: дети адекватно ведут себя, правильно понимают и оценивают ситуацию, интересуются игрушками, способны развернуть сюжетную игру, выполняют невербальные задания, направленные на проверку интеллекта (хотя показатели выполнения этих заданий и могут отставать от нормы, так как темпы их психического развития более замедленны), но речь у них самостоятельно не развивается в отличие от детей с олигофренией (имеются в виду типичные случаи олигофрении). Даже в условиях специального обучения речь у этих детей отсутствует до 5–6 лет или в более легких случаях ограничивается уровнем недоразвития. При этом наблюдающиеся в речи детей ошибки носят специфический характер.

Дети же с типичными формами олигофрении (средняя и легкая степень дебильности) в условиях специального обучения к этому периоду овладевают словарем обиходных слов и элементарной фразой. Имеющиеся у них ошибки устной речи отличаются по своему характеру от ошибок, наблюдающихся при алалии. Таким образом, бедная по своему смыслу и содержанию речь детей-олигофренов соответствует невысокому уровню их психического развития.

Далее, само умственное развитие детей с первичным недоразвитием речи протекает диспропорционально. Как уже отмечалось, у них имеется резко выраженная диспропорция между вербальным и невербальным интеллектом. Невербальный интеллект может отставать в своем развитии, поскольку темпы развития этих детей снижены. Но несмотря на это, развитие невербального интеллекта (анализ, синтез, обобщения, установление причинно-следственных связей, зрительная память, сообразительность при решении наглядно-действенных задач, не требующих ответа речью) намного превышает по своим количественным и качественным показателям развитие вербального интеллекта.

При олигофрении такой диспропорции не отмечается Г. В. Шаумаров отмечает у детей-олигофренов более высокие вербальные интеллектуальные показатели по сравнению с невербаль ными.

Само развитие невербального интеллекта у детей с первичным недоразвитием речи также непропорционально: по состоянию одних мыслительных операций (обобщения, анализ, синтез, умозаключения, установление смысловых связей между предметами и явлениями) дети могут находиться в диапазоне нормы или задерживаться в своем развитии на 1–2 года. По состоянию других операций, опирающихся на дефектный праксис, гнозис, симультанный и сукцессивный синтез, они находятся даже на более низком уровне, чем учащиеся вспомогательной школы.

И, наконец, очень характерной, носящей диагностический характер, является диспропорция в развитии экспрессивной и импрессивной речи.

У детей с первичным недоразвитием речи обиходная импрессивная речь является достаточно хорошо сформированной, хотя в литературе имеются указания на непонимание ими некоторых грамматических отношений. Наше исследование показало, что если у детей с алалией и имеются незначительные дефекты импрессивной речи (несформированность грамматического значения слова, недостаточно дифференцированное понимание некоторых конструкций, таких, например, как «покажи ручку карандашом», «покажи ручкой карандаш»), то они обусловлены более замедленными темами развития ребенка, недостаточностью собственной речи, в частности, грамматических навыков, и относительно быстро компенсируются в процессе коррекционного обучения, не отражаясь на состоянии экспрессивной речи.

При олигофрении же выявляются грубые нарушения импрессивной речи, обусловленные как непониманием значения языковых этапов разной сложности (слов, предметно-синтаксического значения морфем, смысловых связей между словами, выраженных с помощью окончаний), так и своеобразными дефектами формирования действия понимания речи (трудности одновременного учета лексического и грамматического значения слов и их последовательности в предложении). Поэтому у детей с олигофренией при специальном обследовании обнаруживается обратная диспропорция в развитии экспрессивной и импрессивной речи, когда понимание речи оказывается более дефектным, чем собственная речь. Поэтому дети-олигофрены могут без больших затруднений повторить вслед за педагогом то или иное предложение (в отличие от детей с алалией), не понимая его смысла. Эта диспропорция очень показательна и поэтому имеет диагностическое значение.

Назовем конкретно тот грамматический материал, понимание которого детьми с алалией и олигофренией носит различный характер. Как правило, дети-олигофрены дошкольного возраста не могут в отличие от детей с алалией по форме глагола определить род и число существительных (задание типа «Покажи, где Женя нашел гриб»; «Где Женя нашла гриб?»; «Где поет?», «Где поют?») даже после фиксации внимания и кратковременного обучения. Дети с олигофренией не различают по значению ряд приставок и предлогов, обозначающих пространственные отношения.

Показательным является понимание ряда синтаксических конструкций, осознание которых не опирается на логику существующих отношений и зависит только от учета грамматического оформления слов, таких как: «Желтое яблоко вкуснее красного», «Красное яблоко вкуснее желтого». Дети с олигофренией не могут правильно ответить на вопрос: «Какое яблоко вкуснее?» Они не могут правильно показать картинку в ответ на вопросы: «Где машина догоняет автобус?», «Где автобус догоняет машину?». Однако эти дети понимают такую же конструкцию, опирающуюся на логику существующих в действительности отношений типа «Слон больше волка».

Не осознается детьми с олигофренией значение пассивных конструкций, в которых предмет выражен кратким причастием (Стекло разрисовано узорами. Дерево сломано сильным ветром).

По данным нашего исследования, при предъявлении детям 8 лет предложения: «Окно разрисовано морозными узорами» они не могли ответить на вопросы, с помощью которых проверялось понимание ребенком содержания текста. При этом предварительно слово «узоры» объяснялось экспериментатором, объяснялось также, что мороз рисует на окне разные узоры (снежинки, горы и т. д.). В ответ на вопрос: «Что разрисовал мороз?» следовали ответы: «Узоры»; на вопрос: «Кто разрисовал окно?» дети либо не давали ответов, либо давали неправильные ответы (снег, дождик). Дети с алалией, даже находящиеся по уровню своего психического развития в пограничной с олигофренией группе, эти задания после небольшой тренировки выполняли. Таким образом, у детей с алалией имеются специфические особенности интеллектуального развития и структуры этих отклонений, отличающиеся от олигофренического дефекта.

Дифференциальная диагностика и коррекция нарушений речи и поведения у аномальных детей. Л., 1989. С. 14–25.

О. Н. Усанова, Ю. Ф. Гаркуша

Особенности произвольного внимания детей с моторной алалией

В современной дефектологической литературе высказывается мнение о необходимости дальнейшего изучения психологических особенностей деятельности детей с различными видами патологии речи, в том числе и с моторной алалией.

Большое значение в связи с этим приобретает исследование произвольного внимания как важнейшего фактора организации всей познавательной деятельности ребенка.

«История внимания ребенка есть история развития организованности его поведения», – писал выдающийся советский психолог Л. С. Выготский и указывал, что вместе с постепенным овладением речью в процессе предметной деятельности и общения со взрослыми ребенок овладевает произвольным вниманием. «Ключ к генетическому пониманию внимания» Л. С. Выготский видел в том, что его «корни не внутри, а вне личности ребенка».

Для становления произвольного внимания ребенка, по мнению Л. С. Выготского, чрезвычайно важную роль играют речевые указания взрослых, поскольку «естественной основой влияния знаков на внимание является не создание новых путей, а изменение междуцентральных отношений, катализация соответствующих процессов, вызывание дополнительных рефлексов «что такое» по отношению к данному признаку».

Несомненно, нарушение произвольного внимания у детей с моторной алалией, которое отмечается многими исследователями является проявлением дисгармоничного и асинхронного характера всего психического развития данной категории детей.

Одни авторы рассматривают несформированность произвольного внимания у детей с моторной алалией в русле изучения отдельных аспектов психической деятельности детей. Например, Р. Н. Левина отмечает нарушение произвольного внимания у выделяемых ею в зависимости от недостаточности тех или иных форм деятельности трех групп детей с моторной алалией (Р. Е. Левина, 1951). Несформированность некоторых знаний и особенно недостаточность самоорганизации психической деятельности, по мнению В. А. Ковшикова и Ю. А. Элькина (1980), влияют на процесс и результаты мышления многих детей с моторной алалией. С. Н. Шаховская, характеризуя особенности психики детей с алалией, пишет, что интеллектуальная недостаточность «усугубляется повышенной утомляемостью, снижением внимания, нарушением работоспособности» (С. Н. Шаховская, 1969). Е. Ф. Соботович (1981) считает истощаемость, неустойчивость внимания, отсутствие оперативности и инициативности формами проявления определенных особенностей мышления в учебной деятельности.

Другими авторами расстройство произвольного внимания при моторной алалии исследуется в процессе анализа психоорганической симптоматики у детей этой группы. Так, Р. А. Белова-Давид, изучая детей с выраженным недоразвитием всех сторон речи (к этой категории аномальных детей автор относит и детей с моторной алалией), отмечает что «слабость памяти, неустойчивость и узость внимания, отсутствие активности, целенаправленности, утомляемость, инертность нервных процессов», характеризующие психоорганическую симптоматику, приводят к «слабой продуктивности в любом виде психической деятельности, не говоря уже о таком сложном образовании, каким является речевая функция». Г. В. Гуровец, выделяя две группы детей с моторной алалией по различию в синдроме моторных нарушений (моторно-премоторный и моторно-зацентральный), указывает на неустойчивость активного внимания у детей обеих групп, подчеркивая истощаемость, повышенную утомляемость детей первой группы и расторможенность, неустойчивость детей второй группы.

Таким образом, можно сказать, что у детей с моторной алалией имеется значительное снижение произвольного внимания по сравнению с нормой, но специфика этого нарушения, динамика развития произвольного внимания при моторной алалии выяснены недостаточно.

Нами проведено экспериментальное исследование произвольного внимания у группы детей с моторной алалией старшего дошкольного возраста (до 6 лет), поскольку в норме произвольное внимание к этому возрасту достигает достаточно высокого уровня развития, что является необходимым для подготовки ребенка к обучению в школе. Л. С. Выготский писал в связи с этим, что различие «в деятельности опосредствованного и непосредственного внимания возрастает, начиная от дошкольного возраста, достигает своего максимума в школьном возрасте».

Произвольное внимание у детей с моторной алалией изучалось в условиях наблюдения за проявлениями произвольного внимания в ходе их спонтанной деятельности, а также в процессе проведения ряда экспериментов (констатирующих, обучающих, контрольных). Кроме того, исследование предусматривало осуществление тщательного психолого-педагогического анализа истории развития ребенка, структуры дефекта при моторной алалии, его речевых и неречевых компонентов.

В качестве контрольной группы была выбрана и обследована группа детей 5–6 лет с нормой речевого развития.

Экспериментальное исследование позволило выявить ряд особенностей произвольного внимания детей с моторной алалией в зависимости от таких факторов, как модальность раздражителя (зрительный, слуховой), характер деятельности (игра, задание), участие взрослого, степень его помощи, специальное обучение элементарным приемам овладения вниманием.

Анализ полученных материалов показывает, что уровень количественных показателей произвольного внимания у детей с моторной алалией значительно ниже, чем у детей с нормативным речевым развитием.

Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что для выполнения многих заданий детям с патологией речи требуется гораздо больше времени, чем детям с нормально развитой речью. К примеру, зрительный диктант был выполнен детьми с моторной алалией за 8 мин 41 с (в норме – за 7 мин 8 с), время максимальной сосредоточенности детей при выполнении задания, требующего сосредоточенности внимания на материале, не вызывающем непосредственного интереса было 4 мин 14 с (в норме – 6 мин 19 с), а когда подобное задание предлагалось в форме игры, то уровень количественных показателей возрастал: максимальное общее время сосредоточенности достигало 4 мин 37 с в группе детей с патологией речи и 7 мин 24 с в группе детей с нормально развитой речью. Ряд других экспериментальных данных также указывает на снижение количественных показателей произвольного внимания детей с моторной алалией: при выполнении модификации корректурной пробы среднее количество просмотренных знаков за 3 мин в группе детей с патологией речи составило 57,1 (в норме – 84,1), а среднее количество ошибок, сделанных при этом, было в 10,6 раз большим, чем в норме; среднее количество пропущенных знаков составило 3,5, что в 5,8 раз больше, чем в норме; при раскладывании элементов по цвету среднее количество разложенных элементов оказалось 200 (в норме – 256), а количество ошибок, сделанных детьми с моторной алалией, в этом случае в 7 раз превосходило данные контрольной группы.

Анализ результатов экспериментов показал далее, что для детей с моторной алалией характерен в основном репродуктивный тип деятельности, а для детей с нормальным речевым развитием – продуктивный.

К примеру, выполняя задание по конструированию, дети с моторной алалией использовали образец деятельности экспериментатора (деятельность детей полностью или частично направлялась и регулировалась экспериментатором с помощью отдельных указаний и показа конкретных приемов, так как иначе дети не могли выполнить задание правильно). В норме дети, руководствуясь только инструкцией педагога, самостоятельно создавали более сложные по конструкции постройки (поезд, дом и т. п.), отвечающие в то же время условиям задания; причем, если они и делали ошибки (по цвету, количеству деталей), то, как правило, сами находили их и исправляли. Приведем другой пример. При исследовании устойчивости внимания в процессе выполнения задачи, требующей сосредоточенности внимания в течение продолжительного времени на материале, не вызывающем непосредственного интереса (ребенок должен в течение 20 мин раскладывать квадратики цветной бумаги в коробочки соответственно их цвету), оказалось, что у детей с моторной алалией наблюдается тенденция к выполнению задания по образцу педагога, а для детей с нормально развитой речью характерно стремление к самостоятельному выбору различных видов тактики. При этом дети с патологией речи использовали только два вида тактики (частичный подбор элементов в группы по цвету или раскладывание по одному элементу по порядку в каждую коробку), в то время как в норме дети применяли четыре вида тактики и большинство детей пользовались наиболее продуктивными ее видами. Таким образом, для детей с моторной алалией была характерна меньшая по сравнению с нормой вариабельность тактики деятельности и частое использование непродуктивных видов тактики.

Следует отметить, что при выполнении задачи (раскладывание элементов) в условиях игры дети с патологией речи, как и дети с нормальным речевым развитием, использовали наиболее продуктивные типы тактики, что свидетельствует об их способности к переносу навыков и более высоком уровне деятельности в данных условиях.

Исследуя произвольное внимание, мы стремились ответить на вопрос о том, каким образом влияет тип инструкции экспериментатора на характер сосредоточенности внимания детей с моторной алалией. Для ответа на поставленный вопрос в ряде заданий выделялись два варианта: первый вариант предлагался детям в условиях наглядной инструкции, второй вариант (аналогичное задание) выполнялся по словесной инструкции педагога. При этом учитывался тот факт, что навыки, полученные детьми в ходе выполнения первого варианта, могут положительно влиять на процесс выполнения второго. Поэтому группа детей с моторной алалией была разделена на две подгруппы: первой подгруппе предлагали выполнить первый, затем второй варианты задания, а дети второй подгруппы сначала выполняли второй вариант задания. Результаты экспериментов показали, что в первой подгруппе уровень ряда количественных показателей несколько выше при восприятии словесной инструкции, а во второй – при восприятии зрительной, т. е. подтвердилось предложение о возможности для детей с моторной алалией переноса навыков при последовательном выполнении двух аналогичных заданий независимо от типа инструкции. Вместе с тем качественная характеристика выполнения заданий обеими подгруппами позволила выявить гораздо более низкий уровень выполнения задания в условиях словесной инструкции. Так, например, при выполнении слухового диктанта количество ошибок было намного больше, чем при выполнении зрительного диктанта, причем они оказались связанными с нарушением грубых дифференцировок по цвету, форме, расположению фигур, кроме того, добавился новый тип ошибок – недостаточное количество элементов.

В результате проведенных экспериментов выяснено, что дети, страдающие моторной алалией, не всегда способны принять задачу, поставленную экспериментатором, для них свойственно частичное, неточное восприятие инструкции педагога и выполнение заданий с ошибками различных типов. Например, при выполнении задания по аппликации в условиях применения образца дети с моторной алалией делали ошибки четырех типов, в то время как в работах детей с нормой речевого развития отмечались лишь спорадические ошибки в расположении элементов. Аналогичными оказались результаты и других серий экспериментов.

Кроме того, на основе исследования были выявлены различия в характере распределения ошибок во времени у детей с моторной алалией и нормой речевого развития при выполнении заданий, которые предлагалось выполнять в течение строго регламентированного отрезка времени (20 мин). Если в норме наибольшее количество ошибок приходится на ориентировочный период (первые 5 мин), а ошибки в период от 10-й до 20-й мин деятельности редки, то при выполнении заданий детьми с патологией речи ошибки распределяются в целом равномерно на протяжении всего периода деятельности, меньшее количество ошибок приходится на период от 10-й до 15-й мин, что может быть связано с большей устойчивостью внимания в этот период, когда дети овладели навыком деятельности; затем, от 15-й до 20-й мин количество ошибок примерно такое же, как в течение промежутка времени от 1-й до 5-й мин, что свидетельствует о снижении устойчивости внимания и утомления детей с патологией речи.

Одним из важнейших показателей, по которым следует производить оценку уровня произвольного внимания, является характер отвлечения. В ходе исследования удалось установить, что различия в характере отвлечений детей экспериментальной и контрольной групп коррелируют со степенью сформированности структуры деятельности. У детей с моторной алалией структура деятельности или не сформирована, или значительно нарушена, что является, по нашему мнению, одним из следствий низкого уровня развития произвольного внимания у данной группы детей. Например, если для детей с нормой речевого развития была характерна тенденция к отвлечению «на экспериментатора» (дети смотрят на экспериментатора, в большинстве случаев при этом пытаются определить по его реакции, правильно или нет они выполняют то или иное задание), то для детей с патологией речи преимущественными видами отвлечений явились следующие: «посмотрел в окно (по сторонам)», «осуществляет действия, не связанные с выполнением задания» и т. п.

При выполнении детьми различных заданий каждый раз отмечались проявления упреждающего, текущего и последующего контроля. В ряде экспериментальных проб предусматривалось стимулирование экспериментатором применения детьми контроля по результату (последующего контроля). Например, в задании, предполагающем создание детьми определенной постройки из строительного материала, их просили после окончания работы указать, правильно или нет они сделали модель. Как правило, дети положительно отвечали на вопрос экспериментатора, хотя выполняли задание с ошибками. Только дополнительная помощь экспериментатора (повтор инструкции в данном случае, показ образца, конкретные указания и т. п. в других случаях) способствовали проявлению отдельных элементов последующего контроля.

Исследование показало, что все виды контроля оказываются или не сформированными или находятся на очень низком уровне развития у детей с моторной алалией. Наиболее страдает при этом упреждающий и текущий контроль. К примеру, при выполнении задания, в котором требовалось построить мост из деталей игры «Конструктор» с использованием схематического изображения модели, дети с алалией перед выполнением задания не пытались сосредоточить свое внимание на анализе наглядной инструкции педагога, практически сразу начинали строить, забывая при этом о необходимости периодически обращаться к изображению модели. В результате подобных действий детей создавалась постройка, совершенно не похожая (или мало похожая) на образец, хотя изображение модели находилось в поле зрения ребенка в течение всего времени выполнения задания.

В результате обучающих экспериментов выяснено, что обучение детей с моторной алалией имеет большую эффективность при постепенном усложнении задания, причем для данной группы детей требуется гораздо большая в количественном и качественном отношении помощь экспериментатора, чем в норме. Проиллюстрируем данное положение конкретными примерами. Изучая характер влияния на произвольное внимание детей специального обучения элементарным приемам овладения вниманием, мы включали в процесс обучающих заданий одного из экспериментов следующие виды помощи: повторение детьми инструкции экспериментатора, указания педагога перед началом выполнения ряда заданий («Не спеши, посмотри внимательно на все картинки на карточке, вспомни, что я тебе говорила, какие карточки можно брать, какие нельзя»). Для детей с моторной алалией применения указанных приемов оказалось недостаточно. В экспериментальной группе дополнительно использовали такие виды помощи, как введение наглядных опор в ряде заданий, организация деятельности детей по раскладыванию карточек на группы, обучение детей элементам последующего контроля. Еще один пример. В ходе проведения обучающей части экспериментального задания, связанного с конструированием из строительного материала по схематическому изображению модели, в группе детей с нормальным речевым развитием мы применяли, как правило, три из пяти обучающих уроков (каждый урок предполагал рассмотрение различной сложности схематических изображений одной и той же модели постройки). В то время как в процессе работы с детьми, страдающими моторной алалией, нам приходилось кроме использования пяти обучающих уроков, в ряде случаев давать указания, касающиеся организации деятельности ребенка с патологией речи. При выполнении аналогичного задания в условиях словесной инструкции в группе детей с моторной алалией оказалось необходимым использование следующих видов помощи: повторение словесной инструкции, применение инструкции, расчлененной на ряд элементов, конкретные указания обучающего в связи с выделенными им этапами постройки и др. Последний пример, таким образом, еще раз доказывает, что выполнение детьми с моторной алалией задания в условиях словесной инструкции вызывает больше затруднений по сравнению с выполнением аналогичного задания, предложенного посредством наглядной инструкции, а также делает очевидным тот факт, что правильное решение поставленной задачи в этих условиях требует в значительной мере большей помощи обучающего.

В результате проведенного экспериментального исследования произвольного внимания у детей с моторной алалией можно сделать выводы:

1) Уровень количественных показателей произвольного внимания у детей с моторной алалией значительно ниже, чем у детей с нормой речевого развития.

2) Обнаружены различия в проявлении произвольного внимания у детей с моторной алалией в зависимости от модальности раздражителя (зрительный, слуховой): детям с патологией речи гораздо труднее сосредоточить внимание на выполнении задания в условиях словесной, чем зрительной инструкции, в результате чего в первом случае наблюдается большее количество ошибок, связанных с нарушением грубых дифференцировок.

3) Для детей с моторной алалией характерным является репродуктивный тип деятельности (в норме продуктивный) и меньшая (в сравнении с нормой) вариабельность тактики деятельности.

4) При выполнении задачи в условиях игры дети с моторной алалией, как и дети с нормально развитой речью, используют наиболее продуктивные типы тактики, что свидетельствует об их способности к переносу навыков, а также о более высоком уровне деятельности в данных условиях.

5) Различия в характере отвлечений детей с моторной алалией коррелируют со степенью сформированности структуры деятельности.

6) Расстройство произвольного внимания как важнейшего фактора организации деятельности ведет к несформированности или значительному нарушению структуры деятельности. При этом страдают все основные звенья деятельности: а) инструкция воспринимается детьми неточно, фрагментарно; им чрезвычайно трудно сосредоточить свое внимание на анализе условий задания в поиске возможных способов и средств его выполнения; дети с моторной алалией, как правило, не используют речевые высказывания с целью уточнения инструкции; б) задания выполняются детьми с ошибками, характер ошибок и их распределение во времени качественно отличается от нормы; в) все виды контроля (упреждающий, текущий и последующий) являются несформированными или значительно нарушенными, причем наиболее страдают упреждающий и текущий виды контроля. 7) В процессе обучения детей с моторной алалией элементарным приемом овладения произвольным вниманием следует постепенно усложнять задания, при этом требуется значительно большая по сравнению с нормой в количественном и качественном отношении помощь экспериментатора. Исследуя внимание, мы наблюдали и другие виды деятельности детей (мышление, память, восприятие) – они оказывались аномальными в той или иной степени. Возникает вопрос, который требует дополнительных исследований: не нарушены ли у детей с моторной алалией все виды деятельности.

В заключение необходимо отметить, что результаты исследования убеждают в том, что оптимальным путем формирования произвольного внимания у детей с моторной алалией является его системное развитие в процессе деятельности с учетом своеобразия нарушения внимания у данной категории аномальных детей и в тесной связи с развитием других высших психических функций.

Недоразвитие и утрата речи. Вопросы теории и практики. М., 1985. С. 27–35.

Раздел 3

Психолого-педагогические особенности детей с дизартрией

Е. М. Мастюкова, М. В. Ипполитова

Нарушение речи у детей с церебральным параличом

Особенности психического развития

Кроме двигательных и речевых нарушений, структура дефекта при церебральном параличе включает в себя специфические отклонения в психическом развитии. Они могут быть связаны как с первичным поражением мозга, так и с задержкой его постнатального созревания. Большая роль в отклонениях психического развития детей с церебральным параличом принадлежит двигательным, речевым и сенсорным нарушениям. Так, глазодвигательные нарушения, недоразвитие и задержка формирования важнейших двигательных функций (удержание головы, сидение и т. п.) способствуют ограничению полей зрения, что, в свою очередь, обедняет процесс восприятия окружающего, приводит к недостаточности произвольного внимания, пространственного восприятия и познавательных процессов.

Двигательные нарушения ограничивают предметно-практическую деятельность. Последнее обусловливает недостаточное развитие предметного восприятия. Двигательная недостаточность затрудняет манипуляцию с предметами, их восприятие на ощупь. Сочетание этих нарушений с недоразвитием зрительно-моторной координации и речи препятствует развитию познавательной деятельности.

Отклонения в психическом развитии у детей с церебральным параличом в большой степени обусловлены недостаточностью их практического и социального опыта, коммуникативных связей с окружающими и невозможностью полноценной игровой деятельности. Двигательные нарушения и ограниченность практического опыта могут быть одной из причин недостаточности высших корковых функций и в первую очередь несформированности пространственных представлений. Большую роль в нарушениях познавательной деятельности у детей с церебральным параличом играют и речевые расстройства, описанию которых будут посвящены все последующие разделы.

Отклонения в психическом развитии значительно утяжеляются под влиянием ошибок воспитания, педагогической запущенности.

Особенности психических отклонений в большей мере зависят от локализации мозгового поражения.

Таким образом, психические нарушения у детей с церебральным параличом определяются как первичным органическим повреждением центральной нервной системы, так и вторичными специфическими условиями их развития. В процессе развития ребенка устанавливается тесная взаимосвязь первичных и вторичных факторов, которые формируют своеобразные психопатологические нарушения. Наибольшее значение среди них имеют следующие синдромы.

Нарушения умственной работоспособности у этих детей проявляются в виде синдрома раздражительной слабости. Этот синдром включает два основных компонента: с одной стороны, это повышенная истощаемость психических процессов, утомляемость, с другой – чрезвычайная раздражительность, плаксивость, капризность. Иногда при этом наблюдаются более стойкие дистимические изменения настроения (пониженный фон настроения с оттенком недовольства). Дети с церебральным параличом стойко психически истощаемы, недостаточно работоспособны, не способны к длительному интеллектуальному напряжению.

Синдром раздражительной слабости обычно сочетается у этих детей с повышенной чувствительностью к различным внешним раздражителям (громким звукам, яркому свету, различным прикосновениям и т. д.).

Определенная роль в утяжелении указанного синдрома принадлежит социальным факторам, в частности воспитанию по типу гиперопеки. В результате может произойти недоразвитие мотивационной основы психической деятельности. В этих случаях более четко проявляется астеноадинамический синдром. Дети с этим синдромом вялые, заторможенные. Они малоактивны при выполнении любых видов деятельности, с трудом начинают выполнять задание, двигаться, говорить. Их мыслительные процессы крайне замедленны.

Астеноадинамический синдром по большей части отмечается у детей со спастической диплегией и атонически-астатической формой церебрального паралича.

При гиперкинетической форме более часто наблюдается астеногипердинамический синдром с проявлениями двигательного беспокойства, повышенной раздражительности, суетливости.

В некоторых случаях (особенно в препубертатном и пубертатном возрастах) отмечается чередование указанных синдромов.

Церебрастенические синдромы наиболее отчетливо проявляются в школьном возрасте при различных интеллектуальных нагрузках. Так, во время увеличения интеллектуальной нагрузки или нарастания ее длительности наблюдается более выраженное снижение психической работоспособности. Резко проявляется недостаточность внимания, памяти и других корковых функций. Кроме того, более четкими становятся специфические особенности мыслительной деятельности.

Нарушения мыслительной деятельности проявляются в недостаточной сформированности понятийного, абстрактного мышления, что в значительной степени обусловлено нарушениями семантической стороны речи. Несмотря на то, что у многих детей к началу обучения в школе может быть формально достаточный словарный запас, наблюдается задержанное формирование слова как понятия, имеет место ограниченное, часто сугубо индивидуальное, иногда искаженное понимание значения отдельных слов. Это связано в первую очередь с ограниченным практическим опытом ребенка. Можно предполагать, что обобщающие понятия, сформированные вне практической деятельности, не способствуют в должной мере развитию интеллекта, общей стратегии познания.

Характерной особенностью мыслительной деятельности учащихся с церебральным параличом является также то, что многими понятиями они владеют пассивно, не умея ими оперировать. Это особенно проявляется в трудностях усвоения математики.

Особенности мышления обнаруживаются при выполнении заданий, требующих симультанного характера хода интеллектуальных процессов, т. е. целостной интеллектуальной операции, основанной на взаимодействии анализаторных систем.

У детей с церебральным параличом обычно отмечаются не только малый запас знаний и представлений за счет бедности их практического опыта, но и специфические трудности переработки информации, получаемой в процессе предметно-практической деятельности.

Эти специфические особенности мышления часто сочетаются с нарушенной динамикой мыслительных процессов. Наиболее часто наблюдается замедленность мышления, некоторая его инертность. У отдельных детей отмечается недостаточная последовательность и целенаправленность мышления, иногда со склонностью к резонерству и побочным ассоциациям. Замедленность мышления обычно сочетается с выраженностью цереброастенического синдрома.

Во всех случаях наблюдается взаимосвязь нарушений мышления и речевой деятельности.

По состоянию интеллекта дети с церебральным параличом представляют крайне разнородную группу: одни имеют нормальный интеллект, у многих наблюдается своеобразная задержка психического развития, у некоторых имеет место олигофрения.

Для детей с церебральным параличом также характерны нарушения формирования высших корковых функций. Наиболее часто отмечаются оптико-пространственные нарушения. В этом случае детям трудно копировать геометрические фигуры, рисовать и писать.

Недостаточность высших корковых функций может проявляться также в задержке формирования пространственных и временных представлений, фонематического анализа и синтеза, стереогноза (узнавание предметов на ощупь).

Для детей с церебральным параличом характерны разнообразные эмоциональные расстройства. Эмоциональные расстройства проявляются в виде повышенной эмоциональной возбудимости, повышенной чувствительности к обычным раздражителям окружающей среды, склонности к колебаниям настроения. Повышенная эмоциональная лабильность сочетается с инертностью эмоциональных реакций. Так, начав плакать или смеяться, ребенок часто не может остановиться.

Повышенная эмоциональная возбудимость может сочетаться с радостным, приподнятым, благодушным настроением (эйфория), со снижением критики. Нередко эта возбудимость сопровождается страхами; особенно характерен страх высоты.

Повышенная эмоциональная возбудимость может сочетаться с нарушениями поведения в виде двигательной расторможенности, аффективных взрывов, иногда с агрессивными проявлениями, с реакциями протеста по отношению к взрослым. Все эти проявления усиливаются при утомлении, в новой для ребенка обстановке и являются одной из причин школьной и социальной дезадаптации. При чрезмерной физической и интеллектуальной нагрузке, ошибках воспитания эти реакции закрепляются и возникает угроза формирования патологического характера.

Специфические нарушения деятельности и общения при детском церебральном параличе, обусловленные двигательными и речевыми расстройствами, в сочетании с ранним органическим поражением мозга способствуют своеобразному формированию личности.

Наиболее часто наблюдается диспропорциональный вариант развития личности. Это проявляется в том, что достаточное интеллектуальное развитие сочетается с отсутствием уверенности в себе, самостоятельности, повышенной внушаемостью. Личностная незрелость проявляется в эгоцентризме, наивности суждений, слабой ориентированности в бытовых и практических вопросах жизни. Причем с возрастом эта диссоциация может увеличиваться. У детей и подростков легко формируются иждивенческие установки, неспособность и нежелание к самостоятельной практической деятельности. Поэтому при встрече с реальными трудностями у них легко возникают различные аффективные состояния, иногда истерические реакции.

Выраженные трудности социальной адаптации способствуют формированию тормозных черт личности с проявлениями робости, застенчивости, неумения постоять за свои интересы, стремления быть менее заметным, с выраженным чувством неполноценности. Это сочетается с повышенной чувствительностью, обидчивостью, впечатлительностью. Под влиянием даже незначительных психо-травмирующих факторов окружающей среды легко возникают состояния декомпенсации с усилением чувства неполноценности, замкнутости, пониженным настроением, плаксивостью, нарушениями сна и аппетита.

При нарушениях интеллекта особенности развития личности сочетаются с низким познавательным интересом, недостаточной критичностью. В этих случаях менее выражены реактивные состояния с чувством неполноценности. Отгороженность от сверстников, ограничение контактов с окружающими связаны не столько с реакцией личности на свой дефект, сколько с безразличием, слабостью мотивации и волевых усилий (апатико-абулическими состояниями).

Особенности психического развития детей с церебральным параличом должны учитываться при проведении логопедических мероприятий. Необходим комплексный подход к ребенку с церебральным параличом; оценка его речевых нарушений проводится с учетом особенностей двигательных расстройств и психического развития в целом. Эта же взаимосвязь кладется в основу коррекционной логопедической работы. Эта необходимость определяется тесной взаимосвязью между развитием речи, моторики и интеллекта как в норме, так и в условиях патологии.

Нарушение речи у детей с церебральным параличом. М., 1985. С. 49–54.

Л. А. Данилова

Особенности формирования познавательной деятельности и речи у детей с церебральным параличом

…Изучение познавательной деятельности у детей с церебральным параличом имеет большое теоретическое и практическое значение для диагностики и выработки дифференцированных методов педагогической работы с этими детьми.

При разработке системы исследования мы учитывали, что речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности могут быть результатом системного недоразвития, обусловленного поражением головного мозга. Кроме того, наличие двигательных нарушений создает предпосылки для особенностей формирования познавательной деятельности. При этом учитывалось, что чувственное познание, по определению Б. Г. Ананьева, вбирает в себя основные анализаторные деятельности человеческого мозга в их взаимодействии.

Различные формы чувственного познания (ощущение, восприятие и представление) являются одновременно основными ступенями или моментами в развитии чувственных знаний человека об окружающей действительности. Здоровый ребенок познает окружающий мир посредством всех анализаторов. Так, еще И. М. Сеченов выдвинул положение о том, что ощущения не только связываются между собой в той или иной форме ассоциации, но и развиваются благодаря этим связям, ассоциациям. И. М. Сеченов объяснял восприятие предмета или пространства ассоциацией зрительных, кинестетических, осязательных, а также других ощущений. И. П. Павлов раскрыл физиологическую основу ассоциации и подчеркнул универсальный характер ассоциаций, которые представляют собой объединение не только слов и впечатлений, но и действий.

Основываясь на положении, что для правильного восприятия окружающего мира необходимо владеть полноценными анализаторами, представляет интерес проследить, как развивается познавательная деятельность ребенка, у которого в силу заболевания не все модальности ощущений и восприятий могут быть полноценными. Так, здоровый ребенок тянется за предметом уже на третьем – четвертом месяце жизни (Н. А. Менчинская, 1941; А. А. Люблинская, 1959; Д. Б. Эльконин, 1955; Р. Я. Абрамович-Лехтман, 1962; Р. Ф. Горчакова, 1958; Ф. Н. Шемякин, 1941; и др.). Дети с церебральным параличом, у которых поражены руки, не имеют возможности взять предмет. А если к поражению рук присоединяется паралич ног, то это суживает круг предметов, которые они могли бы держать в руках, имея здоровые конечности. Таким образом, у ребенка может резко затрудняться формирование стереогностической функции, что отражается на развитии его познавательной деятельности. Эти особенности развития больного ребенка послужили поводом к исследованию стереогноза и к тому, чтобы проследить характер зависимости между определением формы предмета путем ощупывания и зрительным восприятием формы.

Из литературы известно о нарушении пространственных представлений при этом заболевании, поэтому система исследования строилась с тем расчетом, чтобы определить, имеется ли связь между нарушением стереогноза, зрительного восприятия формы и нарушением пространственных представлений.

Изучение восприятия формы (путем ощупывания и зрительное), а также восприятия и представления о пространстве имело цель определить, как влияют эти процессы на формирование различения, сложения и запоминания букв у детей.

В работе поставлена задача провести анализ ряда речевых и неречевых процессов познавательной деятельности у детей с врожденным церебральным параличом: 1) стереогноза; 2) зрительного восприятия цвета и формы; 3) пространственных представлений; 4) особенностей некоторых нарушений речевых процессов.

Задачей исследования было также выяснить, какие из нарушенных процессов в ходе коррекционной работы будут восстанавливаться раньше и как это определит ход восстановительных мероприятий. В задачи исследования входило установить, как влияют речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности на процесс обучения ребенка в школе.

В исследовании поставлена цель разработать дифференцированные методики коррекции дефектов в указанных процессах познавательной деятельности и ввести эти методики в педагогическую работу с детьми.

Было проведено обследование 240 детей в возрасте от 7 до 15 лет, которые страдали врожденными формами детского церебрального паралича. Все дети обучались по программе массовой школы.

В число обследованных не включались дети с умственной отсталостью, а также дети с глазодвигательными нарушениями.

Для сравнительного анализа состояния стереогноза и зрительного восприятия кроме основной группы детей было обследовано 25 детей с посттравматическими гемипарезами, приобретенными в возрасте от 8 до 15 лет. Кроме того, были обследованы 35 здоровых детей в возрасте от 7 до 15 лет (контрольная группа).

240 детей с церебральным параличом были подразделены на группы в зависимости от характера опорно-двигательного аппарата (табл. 10).

Таблица 10

Формы детского церебрального паралича у обследованных больных

180 детей с врожденным церебральным параличом были в возрасте от 7 до 12 лет и 60 – в возрасте от 12 до 15 лет.

Из 25 детей с постнатальными гемипарезами 15 были в возрасте от 7 до 12 и 10 – от 12 до 15 лет. 25 здоровых детей были в возрасте 7—12 лет и 10 детей – от 12 до 15 лет. Все три группы детей исследовались по специально разработанной психолого-логопедической схеме.

Дети с врожденным церебральным параличом и дети с посттравматическими гемипарезами находились под наблюдением от 6 месяцев до 1 года…

…Основной задачей при изучении зрительного восприятия было выявить способность испытуемого дифференцировать форму. При изучении пространственного восприятия и представления фиксировалось внимание на тех сторонах восприятия пространства и представления о пространстве, на основании которых формируется способность ребенка к различению букв. В соответствии с этой задачей у испытуемого проверяли умение: 1) копировать детали; 2) копировать целый образец; 3) зеркально копировать детали; 4) зеркально копировать целый образец; 5) выполнить следовые пробы. Количество элементов в образцах для копирования зависело от возраста ребенка.

Кроме этой методики был использован целый ряд методик, позволяющих установить уровень развития пространственных представлений.

Для исследования зрительного восприятия была подобрана методика, позволяющая проверить у ребенка способность дифференцировать по цвету, форме, величине, толщине различные геометрические фигуры. Испытуемому для подбора идентичной фигуры отводилось 30 с, так как за это время дети контрольных групп безошибочно подбирали нужную фигуру.

При исследовании стереогноза было выяснено, что определение фактуры предмета возможно у подавляющего большинства больных с врожденным церебральным параличом даже при наличии пареза в руке.

Галя П., 7 лет, страдающая левосторонним гемипарезом, с закрытыми глазами безошибочно определяла фактуру предмета как правой, так и левой рукой, но не могла определить форму различных геометрических тел и форму реальных предметов.

Вова., 11 лет, с врожденным тетрапарезом, четко определял фактуру предмета, но не определял форму реальных предметов и форму различных геометрических тел.

Из 209 детей с паретичными руками только 14 затруднялись при определении фактуры предмета…

…При определении формы реальных предметов наблюдалось следующее: все дети с врожденным церебральным параличом правильно определяли форму предметов здоровой рукой. Аналогичная картина отмечалась и у детей с посттравматическим гемипарезом.

Но определение формы предмета больной рукой было затруднено у 17 % больных с врожденным церебральным параличом. Эти затруднения не зависели от степени выраженности двигательного дефекта, и, следовательно, можно предположить, что подобные затруднения объясняются какими-то другими причинами, в частности педагогической запущенностью.

Среди детей с посттравматическим гемипарезом затруднения при определении формы реальных предметов возникли только у одного мальчика.

Совершенно иные показатели дало исследование стереогноза у детей с врожденным церебральным параличом при определении формы различных геометрических фигур. Оказалось, что у большинства больных грубо нарушено узнавание путем ощупывания различных геометрических тел как здоровой, так и больной рукой.

Больная Анна, 15 лет, с правосторонним гемипарезом, не установила разницы между кругом и треугольником, не только больной, но и здоровой рукой.

Больная Катя, 7 лет, с правосторонним гемипарезом, ощупывая предметы левой рукой, не могла отличить квадрат от треугольника, овал от трапеции, кубик от цилиндра.

Больной Коля, 13 лет (парапарез нижних конечностей), с практически здоровыми руками не только не чувствовал тонкой разницы между овалом и кругом, прямоугольником и треугольником, но и не дифференцировал округлые фигуры от форм с углами обеими руками…

…При узнавании их особенно трудно давалась детям дифференцировка фигур различной формы, но одинаковой толщины и величины: треугольник – квадрат – овал – многоугольник. Легче им было дифференцировать большие и маленькие фигуры и еще легче различать фигуры разной толщины – трапеции и трапециевидная призма…

При исследовании зрительного восприятия цвета и формы из 240 обследованных детей с врожденным церебральным параличом ни у кого отклонений от нормы при восприятии цвета не обнаруживалось. Такая же картина наблюдалась и у детей с посттравматическим гемипарезом.

Иное положение наблюдалось при исследовании зрительного восприятия формы. Анализ результатов исследования показал следующее. Среди 180 детей с врожденным церебральным параличом 93 испытывали затруднения при зрительном узнавании формы различных геометрических тел.

В процессе исследования встал вопрос: исчезают ли подобные нарушения зрительного восприятия у детей старшего школьного возраста? С этой целью было обследовано 60 детей в возрасте от 12 до 15 лет по вышеприведенной методике.

Совершенно иные данные при исследовании зрительного восприятия были получены при подборе идентичных фигур в том случае, когда нужно было учитывать только признак формы. При исследовании по данной методике не наблюдалось, чтобы испытуемые путали округлые фигуры с фигурами с углами. Видимо, определенную роль в этом сыграл тот факт, что испытуемый не сбивался на признак величины и толщины. Нарушение функции наблюдалось и у старших детей (36 % – нарушение у младших и 15 % – у старших)…

Можно сделать вывод, что без специального обучения дефекты зрительного восприятия не исчезают у некоторых детей с врожденным церебральным параличом.

По мере развития ребенка и обучения его меняется качественное содержание самого дефекта. Так, дети в возрасте от 7 до 12 лет при подборе идентичных фигур не всегда улавливают признак толщины, величины и формы. Старшие же дети (в возрасте от 12 до 15 лет) всегда улавливают признак толщины, редко испытывая затруднения при дифференцировке фигур по признаку величины (8 % испытуемых). Наиболее стойким остается у них дефект дифференцировки фигур по признаку формы (28 %). Видимо, этим можно объяснить те трудности, которые испытывают многие дети с церебральным параличом на уроках геометрии. Надо отметить, что в контрольной группе у детей с посттравматическим гемипарезом никаких затруднений при исследовании зрительного восприятия формы обнаружено не было.

При анализе нарушений зрительного восприятия при церебральном параличе было установлено, что наибольшее количество дефектов зрительного восприятия наблюдается при тетрапарезе.

Подобные данные были получены и при исследовании соотношения нарушений зрительного восприятия формы с характером поражения опорно-двигательного аппарата.

Ошибки при выполнении проб конструктивного праксиса у детей младшего школьного возраста носили следующий характер:

1) утрата отдельных элементов и их количественное наращивание;

2) отклонение элементов под углом 45 и 90°;

3) невозможность зеркального изображения.

При выполнении проб конструктивного праксиса все 30 человек группы с врожденным церебральным параличом, с которыми были проведены эти пробы, допустили различные ошибки. По данным В. М. Смирнова и И. С. Царевой, здоровые дети даже шестилетнего возраста эти пробы выполняют правильно лишь с небольшими ошибками при зеркальных пробах. А у наших испытуемых ошибки отмечались даже в пробе прямого копирования деталей.

Как видно из изложенного, у большинства детей, страдающих врожденным церебральным параличом, имеются различные нарушения пространственных представлений. Указанные нарушения не исчезают по мере возрастного развития ребенка и обучения его в школе.

Анализ материала показал, что наибольшее количество нарушений пространственных представлений наблюдается при тетра-парезе и правостороннем гемипарезе.

Анализ полученного материала показал, что качественный характер ошибок остается неизменным у детей младшего и старшего школьного возраста. Ошибки носят следующий характер:

1) количественное наращивание или отсутствие нужных элементов;

2) смещение деталей и элементов;

3) невозможность зеркального изображения;

4) неправильное выполнение следовых проб;

5) ошибки в определении пространственного соотношения между предметами;

6) нарушение моторной памяти на пространственные соотношения.

Исследование показало, что нарушения стереогноза, как правило, сочетаются с дефектом зрительного восприятия формы и с неполноценным формированием пространственных представлений. У всех детей с дефектом зрительного восприятия наблюдаются астереогноз и нарушения пространственных представлений.

На основании изложенного можно сделать выводы:

1. У большинства детей, страдающих врожденным церебральным параличом, наблюдаются дефекты стереогноза и нарушения зрительного восприятия формы и пространственных представлений.

2. Наиболее часто дефекты стереогноза, зрительного восприятия формы и пространственных представлений наблюдаются при тетрапарезе и правостороннем гемипарезе.

3. У детей с врожденным параличом дефекты познавательной деятельности грубо выражены, в то время как у детей с постнатальными поражениями эти нарушения отсутствуют. Этот факт говорит об определенной роли жизненного опыта в формировании стереогностической функции и зрительного восприятия формы…

В основу коррекционной работы был положен принцип последовательного развития различных форм познавательной деятельности в онтогенезе. В процессе компенсации использовали сохранную или восстановленную функцию и опирались на речь, проводили словесный анализ предметов и явлений; кроме того, большое значение имеет анализ предметов и явлений, проводимый в процессе ручных действий.

В коррекционную работу входили три этапа:

1) тренировка стереогноза;

2) зрительные восприятия формы;

3) пространственные представления.

Анализ восстановительной работы у всех 17 человек в возрасте от 7 до 12 лет показал, что у всей группы детей были ликвидированы дефекты зрительного восприятия, позже были компенсированы и дефекты пространственных представлений. Наибольшую трудность для коррекции представляли стереогностические нарушения, которые не у всех детей были полностью компенсированы. Интересен тот факт, что в результате компенсации дефектов указанных неречевых форм познавательной деятельности у всех детей исчезли нарушения письма и чтения и дети смогли в дальнейшем успешно обучаться по программе массовой школы. Необходимо отметить, что все дети дали значительно лучшие результаты при исследовании мышления после проведения системы занятий, чем при первичном исследовании.

У группы детей старшего возраста (14–15 лет) также наблюдались успехи при компенсации неречевых форм познавательной деятельности, причем компенсация этих неречевых форм повела за собой и компенсацию дефектов письма и чтения.

Занятия с этими детьми также включали в себя три основных этапа:

1) преодоление дефектов стереогноза: а) дифференцировка фактуры, б) определение формы реальных предметов, в) дифференцировка различных геометрических тел;

2) развитие зрительного восприятия формы, классификация различных геометрических тел по признаку цвета, величины, толщины и формы;

3) развитие пространственных представлений: а) упражнения в пробах конструктивного праксиса, б) работа с географической картой, в) черчение различных планов и схем пути. Динамика коррекционной работы у детей старшей группы показала, что компенсация нарушенных процессов познавательной деятельности идет неравномерно, причем у младших и старших школьников наблюдается одинаковая закономерность при компенсации различных процессов. Вначале компенсируются дефекты зрительного восприятия, затем пространственных представлений и в последнюю очередь дефекты стереогноза. Восстановление этих неречевых форм познавательной деятельности повлекло за собой компенсацию дефектов письма и чтения.

В результате целенаправленных занятий можно добиться полной или частичной компенсации дефектов зрительного восприятия и пространственных представлений у детей с врожденным церебральным параличом.

Данные по улучшению стереогноза, полученные в результате занятий, показывают, что стереогностические нарушения компенсируются в результате специальной целенаправленной работы.

На основании изложенного можно сделать следующие выводы:

1. У детей с церебральным параличом наблюдаются нарушения некоторых форм познавательной деятельности – стереогноза, зрительного восприятия формы, пространственных представлений, – а также дисграфия и дислексия, обусловленные вышеуказанными нарушениями.

2. Опыт восстановительной работы свидетельствует, что дефекты познавательной деятельности компенсируются в результате проведения специальной коррекционной работы. Преодоление дефектов письма и чтения происходит в результате компенсации нарушений неречевых форм познавательной деятельности.

3. Речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности наиболее часты при тетрапарезах и правосторонних гемипарезах. Особое значение имеет недостаток специального жизненного опыта, о чем говорит тот факт, что у детей с посттравматическим гемипарезом не обнаруживается тех нарушений познавательной деятельности, которые были выявлены у детей с врожденным церебральным параличом.

4. Несмотря на нарушения в процессах познавательной деятельности, дети с церебральным параличом с нормальным интеллектом могут обучаться по программе массовой школы при условии проведения с ними специальной коррекционной работы.

Педагогические пути устранения речевых нарушений у детей. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1976. С. 120–135.

Н. В. Симонова

Особенности познавательной деятельности детей с церебральными параличами в дошкольном возрасте

Для определения путей педагогического воздействия в целях успешной подготовки дошкольников с церебральными параличами к школьному обучению нами проведено психолого-педагогическое обследование 96 детей в возрасте 5–6 лет. Предъявляемые методики были направлены на выявление особенностей познавательной деятельности обследуемых детей и включали в себя задания из программы детского сада. Они строились на основе требований к школьному обучению и были модифицированы с учетом специфики заболевания детей. Психолого-педагогическое обследование выявило своеобразную структуру интеллектуальной недостаточности у большинства детей, которая определялась различными вариантами нарушения психической деятельности и эмоционально-волевой сферы (снижением познавательного интереса, активности, общей утомляемостью, инертностью психических процессов), сочетающихся с удовлетворительной способностью к обобщению на наглядном уровне. В исследованиях отмечались трудности пространственного синтеза, как наиболее общие проявления для всех детей обследуемой группы (справились с заданием 48,5 %), а также неспособность многими детьми логически осмыслить имеющийся запас знаний и использовать его при самостоятельном решении доступного практического задания (справились с заданием 50 %). В этих случаях знания ребенка оставались как бы пассивным багажом. Для правильного выполнения заданий в большинстве случаев требовалась помощь и тренировочные упражнения, совместное со взрослым обучающее действие.

Указанные особенности познавательной деятельности должны учитываться при разработке содержания и методов педагогического воздействия.

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогический чтений, НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 179.

И. И. Мамайчук

Познавательная деятельность дошкольников с церебральными параличами

В процессе коррекционных занятий нами изучались особенности восприятия форм, величин, цветов, развитие конструктивной и изобразительной деятельности у дошкольников от 6 до 7 лет с церебральными параличами и различными интеллектуальными дефектами.

Испытуемыми были: 10 детей с умеренной задержкой умственного развития, обусловленной преимущественно педагогической запущенностью; 10 детей с олигофренией в степени дебильности и 10 здоровых дошкольников подготовительной группы детского сада.

Психолого-педагогический эксперимент строился с учетом игровой деятельности, доступной ребенку с поражением моторики. Оценка результатов обследования до и после коррекции проводилась по пятибалльной системе в зависимости от уровня развития изучаемого процесса и функции. Статистическая обработка данных проводилась по критерию Стьюдента. Кроме количественной оценки проводился качественный анализ способов выполнения заданий.

Коррекционная программа по формированию восприятий геометрических фигур, цветов и величин у детей с церебральными параличами была построена на основе обучения их двум видам деятельности: рисованию и конструированию. Занятия проводились индивидуально в течение трех – шести месяцев.

Сравнительный метод исследования с учетом количественных и качественных показателей позволил нам выявить различия влияния коррекции на детей с детскими церебральными параличами при задержке психического развития и при олигофрении в степени дебильности.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975.

Р. И. Мартынова

Сравнительная характеристика детей, страдающих легкими формами дизартрии и функциональной дислалией

…Речь является одним из важнейших компонентов психической деятельности человека. Как и другие функции психики, речь может подвергаться нарушениям. Среди разнообразных речевых нарушений в детском возрасте большую трудность для дифференциальной диагностики и логопедической работы представляет функциональная дислалия и легкая форма дизартрии.

Анализ случаев детей с дислалией и легкой дизартрией показал, что для понимания данных речевых расстройств недостаточно изучение особенностей собственно речевого нарушения. Патология речи (нарушение звукопроизношения) ограничивает способности и социальные возможности ребенка, отражается на всей личности больного. В ряде случаев является причиной отрыва от коллектива. Стесняясь своего речевого дефекта, ребенок становится замкнутым, неуверенным в своих силах и возможностях. Дефекты речи в большинстве случаев являются причиной неуспеваемости ребенка в школе.

Кроме того, мы наблюдали и такие явления, когда ослабление только отдельных компонентов психики – внимания и памяти ребенка – отрицательно отражались на его успехах по устранению речевого дефекта. Особое влияние на речевую, следовательно, и психические функции, оказывает наличие органической неврологической симптоматики. Таким образом, мы пришли к выводу, что наиболее плодотворным является такой подход к больному ребенку, при котором внимание исследователя сосредоточивается не только на изолированных симптомах (речи), но и на расстройстве целостной сложной системы всего организма. С этой целью было проведено всестороннее клинико-педагогическое исследование детей с функциональной дислалией, легкой дизартрией и детей с нормальной речью.

Был проведен сравнительный анализ результатов исследования физического статуса, неврологического, а также и психических процессов внимания, памяти и мышления.

Изучение детей проводилось нами главным образом в специализированном детском саду № 1743 и массовом детском саду № 1321. Было изучено 75 детей: из них 25 детей с легкой формой дизартрии, 25 – с функциональной дислалией и 25 – с нормальной речью. По возрасту дети распределились следующим образом (табл. 11).

Таблица 11

Распределение обследованных детей по возрасту

Из приведенных данных видно, что во всех трех группах количество детей по возрасту соответствует друг другу. Наибольшее количество детей с функциональной дислалией (68 %) и легкой формой дизартрии (64 %) чаще выявляется в возрасте 5–6 лет. В возрасте 7 лет количество детей с дислалией оказалось небольшим (4 %). Это, по-видимому, объясняется тем, что функциональная дислалия не связана с органическим поражением центральной нервной системы и устраняется быстрее, чем легкие формы дизартрии.

1. Результаты исследования физического статуса

Исследованием было установлено, что по физическому развитию от возрастной нормы отставало 2 ребенка с нормальной речью, 6 детей с функциональной дислалией и 8 детей с легкой формой дизартрии. Анализируя результаты исследования, мы можем отметить, что дети с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией по физическому развитию несколько отстают от детей с нормальной речью.

2. Результаты исследования неврологического статуса

Проведенное исследование показало, что у детей с нормальной речью и функциональной дислалией симптомов органического поражения центральной нервной системы не отмечалось. Изменения со стороны вегетативной нервной системы в форме устойчивого дермографизма, похолодания кистей рук, нарушение потоотделения и влажности дистальных отделов конечностей (кистей и стоп) наблюдалось у большинства детей с дислалией. Неврологическая симптоматика у детей с легкой формой дизартрии при одноразовом исследовании в поликлинических условиях, часто не выявлялась и поэтому такие дети причислялись к дислаликам. При тщательном обследовании и применении функциональных нагрузок (повторные движения, силовые напряжения) можно выявить симптомы органического поражения центральной нервной системы в форме стертых парезов, изменения тонуса мышц, гиперкинезов в мимической и артикуляционной мускулатуре, патологических рефлексов. Основное нарушение со стороны черепно-мозговых нервов связано с поражением подъязычных нервов (XII пары), которое проявляется в виде некоторого ограничения движения языка в сторону у 25 детей, гиперкинезов у 9 детей. Повторные движения языка вверх, вперед и в стороны вызывают быстрое утомление, выражающееся в замедлении темпа движений, а иногда и легкого посинения кончика языка. Все эти нарушения обусловлены паретичностью мышц языка. Ограничение объема движений глазных яблок (III–IV–VI пары) в виде легкого недоведения до наружной спайки наблюдалось у пяти детей. У 4 детей при пробе на аккомодацию и конвергенцию отмечались легкие парезы конвергенции. У одного ребенка было отмечено косоглазие. Со стороны тройничных нервов (V пара) у детей грубых парезов не наблюдалось. Однако при боковых движениях нижней челюсти у некоторых детей появлялись синкенезии в виде поворота головы, языка, реже губ в ту же сторону. Асимметрия лицевых нервов (VII пара) имелась у 11 детей, главным образом, за счет сглаженности правой или левой носогубной складки. Тяжелых расстройств со стороны языкоглоточных и блуждающих нервов (IX, X пары) у обследуемых детей не наблюдалось. Однако у 5 детей было отмечено недостаточное сокращение мягкого неба. Голос у 9 детей был тихим, глуховатым с небольшим носовым оттенком. Перечисленные состояния черепно-мозговых нервов при легкой форме дизартрии в большинстве случаев носят стойкий характер, так как они обусловлены органическим поражением центральной нервной системы.

Со стороны двигательной сферы у 12 детей был слабо выраженный парез с денерваторными изменениями мышечного тонуса. Сила мышц у 23 детей была удовлетворительной. Однако большинство детей не сразу включалось в активное сопротивление. Активные движения у всех обследованных совершалось в полном объеме, но были замедленными, неловкими, недифференцированными. В рефлекторной сфере у 12 детей отмечалось оживление сухожильных и периостальных рефлексов. В ряде случаев наблюдались рефлексы орального автоматизма, а также непостоянные, истощающиеся патологические рефлексы Бабинского и Пуссена. Помимо вышеперечисленных нарушений в неврологическом статусе у детей с легкой формой дизартрии были отмечены изменения со стороны вегетативной нервной системы, которые проявлялись преимущественно в виде потливости ладоней и стоп, наличии стойкого красного дермографизма.

Таким образом, было установлено, что у большинства детей с легкой формой дизартрии имелась легкая (стертая) неврологическая симптоматика, которая выявлялась при тщательном исследовании и указывала на органическое поражение центральной нервной системы.

3. Результаты исследования психолого-педагогического статуса

Исследование психического статуса проводилось путем применения заданий на внимание, память и мышление. Были использованы видоизмененные тесты Лебединского, Выготского, Берштейна, Бинэ, Декедра, Эббингхауза, Пиаже и других.

Для качественной характеристики каждого задания использовалась среднеарифметическая величина, которая вычислялась по обычным правилам, как среднее от деления суммы значений времени выполненного задания на количество детей – n, выполняющих задание, т. е.

Результаты выполненных заданий детьми с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии помещены в табл. 12–15.

Внимание

Задание 1 (на устойчивость внимания).

Предлагался лист с разомкнутыми кругами. Ребенок должен был сомкнуть все круги, разомкнутые вверху. Время выполнения задания фиксировалось секундомером.

Результаты этого задания представлены в табл. 12, 13.

Таблица 12

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, с функциональной дислалией и легкой дизартрией (на время)

Подставляя в выражение (1) численные значения приведенных нами величин, получаем среднее время замыкания кругов: для детей с нормальной речью – 2,03 мин; для детей с функциональной дислалией – 2,05 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 2,48 мин.

Из данных табл. 12 и проведенных подсчетов наглядно видно, что дети с дислалией замыкали круги за одно и то же время, что и дети с нормальной речью. Дети с легкой формой дизартрии замыкали круги медленнее, так как они чаще отвлекались и переключались на другие виды деятельности.

Качество выполнения данного задания у обследуемых групп детей приведены в табл. 13.

Таблица 13

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Отсюда среднее количество правильно замкнутых кругов (А) будет следующее: для детей с нормальной речью – 23,5 круга; для детей с функциональной дислалией – 22,6 круга; для детей с легкой формой дизартрии – 21,5 круга.

Из данных табл. 13 и проведенного подсчета видно, что дети с нормальной речью успешнее справились с данным заданием, чем дети с дислалией и легкой дизартрией. Это дает нам основание считать, что внимание у детей с функциональной дислалией и особенно с легкой формой дизартрии менее устойчивое, чем у детей с нормальной речью.

Задание 2 (на устойчивость внимания).

Экспериментатор произносил последовательно, медленно (за секунду одну цифру) числа от одного до пяти, пропуская одно число. Дети должны были назвать пропущенное число.

Результаты этого задания представлены в табл. 14.

Таблица 14

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Средняя величина правильных ответов будет следующая: для детей с нормальной речью – 21,0; для детей с функциональной дислалией – 20,6; для детей с легкой формой дизартрии – 19,8.

Результаты подсчета показывают, что внимание на пропуск чисел у детей с дислалией и особенно с легкой формой дизартрии менее устойчиво, чем у детей с нормальной речью. Это заключение согласуется с результатами исследования по заданию 1.

Задание 3 (на переключаемость внимания).

Ребенку предлагали к концу равных по длине линий пририсовать в начале стрелки, сходящиеся навстречу друг другу (5 строчек). Затем к оставшимся линиям пяти строчек пририсовать стрелки, расходящиеся в разные стороны. При изучении переключаемости внимания важно было знать, во-первых, за какое время будет выполнено это задание детьми разных групп и, во-вторых, установить, как быстро могут дети переключать свое внимание на другое задание. Время выполнения задания учитывалось секундомером.

Среднее время выполнения первой части задания (пририсовка сходящихся стрелок) составляет: для детей с нормальной речью – 3,41 мин; для детей с функциональной дислалией – 3,32 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 3,6 мин.

Из полученных данных видно, что первая часть задания всеми тремя группами детей выполнялась практически за одно и то же время. Однако качество выполнения задания детьми было различным. Правильно задание выполнили дети с нормальной речью. Они работали уверенно, четко, последовательно, согласно инструкции. Дети с функциональной дислалией работали небрежно, с поспешностью и суетливостью. Дети с легкой формой дизартрии пририсовывали стрелки непоследовательно, с напряжением. Одни из них выполняли задание по вертикали, другие – разбросанно, то на верхней строчке, то в середине.

Среднее время выполнения второй части задания (пририсовка расходящихся стрелок) составляет: для детей с нормальной речью – 3,58 мин; для детей с функциональной дислалией – 3,74 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 4,08 мин.

Результаты исследования показывают, что выполнение второй части задания в сравнении с первой у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии потребовало заметно больше среднего времени, чем у детей с нормальной речью. Разница среднего времени выполнения I и II части задания составила для детей с нормальной речью – 0,17 мин (3,58 – 3,41 = 0,17 мин); для детей с функциональной дислалией – 0,42 мин (3,74 – 3,32 = 0,42 мин); для детей с легкой формой дизартрии – 0,48 мин (4,08 – 3,6 = 0,48 мин).

Таким образом, проведенное исследование отдельных заданий на внимание позволило выявить пониженный уровень устойчивости и переключаемости внимания у детей с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией. Нарушение механизма устойчивости и переключаемости внимания, по-видимому, зависит от недостаточной подвижности основных нервных процессов в коре больших полушарий.

Память

Задание 1 (на исследование зрительной памяти). Ребенку предлагали 5 картинок, разных по содержанию (посуду, фрукты и др.), раскладывали их последовательно по прямой линии на столе и просили запомнить. Затем картинки смешивали и просили расположить их в той же последовательности.

Результаты исследования показали, что разложение картинок детьми трех групп выполнялось по-разному. Так, трое детей с функциональной дислалией торопились, суетились и смогли правильно разложить только две картинки, а пять детей – по три, четыре. Дети с легкой формой дизартрии выполняли задание неуверенно, вспоминали правильность расположения картин, перекладывали их, были растерянными. Три ребенка разложили правильно две первые карточки, а семь детей – по 3–4 карточки. Характер выполнения задания на зрительную память у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии аналогичен результатам исследования их на переключаемость внимания, что по-видимому связано с нарушением нейродинамических связей в коре больших полушарий.

Задание 2 (исследование памяти на запоминание слов).

Экспериментатор дважды произносил пять слов и предлагал в той же последовательности воспроизвести их ребенку.

Результаты исследования показали, что 56 % детей с нормальной речью правильно назвали 5 слов, в то время как наибольшее количество правильных ответов у детей с функциональной дислалией (32 %) приходится на 4 слова, а у детей с легкой формой дизартрии (32 %) – на 3 слова. Слабость процесса запоминания слов у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии связана не только с затруднением выработки условных рефлексов, ослаблением внимания, но и, возможно, с нарушением фонематического слуха, возникающего вследствие недоразвития звуко-произношения.

Задание 3 (на логически-смысловое запоминание слов текста).

Ребенку читали рассказ и просили его запомнить. Затем рассказ повторяли, пропуская отдельные слова (10). Дети должны были вспомнить слова, пропущенные экспериментатором.

Подсчеты среднеарифметической величины правильно произнесенных слов текста по формуле (1) показал, что дети с нормальной речью в среднем произнесли из 10 слов – 9,40 слова, дети с функциональной дислалией – 9,16 слова, дети с легкой формой дизартрии – 8,24 слова. Сопоставление значения средних величин показывает, что наилучшее запоминание выявилось у детей с нормальной речью, плохое – у детей с легкой формой дизартрии.

Таким образом, проведенное исследование памяти по заданиям показало, что у детей с функциональной дислалией имелись незначительные, а у детей с легкой формой дизартрии значительные отклонения, которые можно объяснить не только нарушением их фонематического слуха, но и расстройством активного внимания.

Мышление

Задание 1 (на обобщение предметов методом классификации).

Ребенку предлагали разные картинки (поезд, лошадь и др.). Просили разложить их на группы, сходные между собой и назвать каждую группу.

Свободно образовать обобщенные группы смогли 18 детей с нормальной речью и функциональной дислалией. Семь детей из данных групп задание выполняли с помощью, допуская ошибки, но по ходу действия их исправляли.

Полученные результаты показали также, что только 10 детей с легкой формой дизартрии смогли самостоятельно образовать обобщенные группы. Остальные 15 детей нуждались в помощи, распределяя картинки по категориям (овощи, транспорт, животные и т. д.). Задание на обобщение предметов методов классификации и исключения выполнялись практически детьми с нормальной речью и функциональной дислалией без различия. Дети с легкой формой дизартрии в большинстве случаев (15) затруднялись в выполнении задания.

Задание 2. Рассказ по картинкам.

Ребенку предлагали составить рассказ по картинке, а затем последовательно расположить 3 сюжетные картинки и составить по ним рассказ.

Дети с нормальной речью и функциональной дислалией, в основном, легко справились с заданием. Они отмечали существенные детали рисунка, эмоционально описывали изображенные предметы и их действия. Шесть детей с функциональной дислалией и 5 – с нормальной речью выполнили задание с помощью наводящих вопросов. Им мешали неустойчивость внимания, быстрая отвлекаемость и истощаемость. Почти 1/3 детей с легкой формой дизартрии не могли полно составить рассказ по картинке. Они были неуверенными, пассивными, со сниженной работоспособностью. На картинке, в основном, называли отдельные предметы и затруднялись объединить их единым сюжетом.

Аналогичные результаты получены при последовательном разложении сюжетных картинок и составлении по ним рассказа. Разница в оценке мышления по картинкам у детей с нормальной речью и функциональной дислалией незначительна. У детей с легкой формой дизартрии эта разница оказалась заметной.

Задание 3 (на исследование понятий).

Ребенку предлагали вопросы: Кто шьет, продает? и т. д. Из чего сделаны окна, книги? и т. д.

Количество правильных ответов у детей с функциональной дислалией было таким же, как и у детей с нормальной речью. Дети с легкой формой дизартрии дали значительно меньше правильных ответов из-за сниженного уровня информации и меньшего лексического запаса. Ответы их характеризовались некоторой упрощенностью и примитивностью.

Задание 4 (наисследование высшей нервной деятельности при помощи комплексных раздражителей).

Ребенку предлагали 3 листа по три или пять объектов на геометрические фигуры и растения, группированные по форме, цвету, величине и направлению.

На первом листе были изображены большой, маленький квадраты и большой круг. Из четырех таких же разрезанных картинок нужно добавить недостающую, четвертую (маленький круг).

На втором листе были изображены: квадраты голубой и розовый, круг голубой и розовый, треугольник голубой. Из шести разрезанных картин нужно добавить (треугольник розовый).

На третьем листе были изображены: желуди раскрашенные и нераскрашенные, малина раскрашенная. Нужно было добавить четвертую разрезную, недостающую (малину нераскрашенную). Результаты этого исследования представлены в табл. 15.

Таблица 15

Результаты исследования комплексных раздражителей у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Из полученных данных видно, что дети с нормальной речью и функциональной дислалией выполнили задание без видимой разницы. Однако дети с нормальной речью справились с заданием быстрее. Они спокойнее и увереннее подбирали нужную картинку, правильно обращали внимание на ее направление и расположение. Дети с функциональной дислалией при выполнении данного задания торопились, суетились, заменяли картинки. Некоторые из них не учитывали цвета, формы, величины, направления фигуры и нуждались в помощи. Дети с легкой формой дизартрии слабо ориентировались в величине, форме, цвете и направлении фигур, не сразу находили нужные, колебались в правильности выполнения задания. Особенное затруднение у них вызвала третья картинка – нераскрашенная малина.

Результаты сравнения выполненных заданий показывают, что дети с нормальной речью и функциональной дислалией дали одинаковое количество правильных ответов. Дети с легкой формой дизартрии дали меньшее количество правильных ответов, причем качество их работы было ниже. При выполнении заданий дети с легкой формой дизартрии были неуверенны, пассивны, быстро истощались, проявляли негативизм. Однако некоторое ослабление их мыслительной деятельности не носило характер умственной отсталости, а проходило по типу астенизации с выраженным снижением функции внимания и памяти.

Речь

Все три группы исследованных детей понимали обращенную к ним речь. Дети с нормальной речью и функциональной дислалией имели достаточный словарь, полную фразу, громкий голос и нормальный темп речи. В отдельных случаях у детей с функциональной дислалией темп речи был убыстренным. У детей с легкой формой дизартрии активный словарь был несколько ограниченным, фраза – короткая, голос – у некоторых тихий, речь быстрая, неотчетливая. Характерным признаком как для детей с функциональной дислалией, так и с легкой формой дизартрии было нарушение звукопроизношения. Фонетические расстройства проявлялись в виде: замены одних звуков другими (рука – лука), смешения звуков (мишка – миска), отсутствия звуков (дырка – дыка), нечеткого искаженного произношения звуков (шапка – ш'апка). У детей с легкой формой дизартрии отмечалось расхождение между умением произносить звуки изолированно и в речевом потоке. Изолированно звуки произносились чище, правильнее, в речевом потоке – неясно, нечетко, так как слабо автоматизировались и недостаточно дифференцировались. У некоторых детей с легкой формой дизартрии, кроме нарушения согласных звуков, неясно произносились и гласные звуки с легким носовым оттенком. Фонематический слух у детей в большинстве случаев был снижен.

Выводы

1. Отставание в физическом развитии выявлялось значительно больше у детей с легкой формой дизартрии (32 %), чем у детей с функциональной дислалией (до 24 %) и детей с нормальной речью (8 %).

2. У детей с нормальной речью и функциональной дислалией отклонений со стороны центральной нервной системы не выявлялось. При легких формах дизартрий неврологическая симптоматика в речевой системе выявлялась негрубо: в виде стертых парезов, гипперкинезов и нарушения мышечного тонуса в артикуляционных и мимических мышцах. Нарушение со стороны вегетативной нервной системы особенно отмечалось у детей с легкой формой дизартрии, в меньшей степени при функциональной дислалии.

3. Сравнительное исследование психических процессов (внимания, памяти, мышления) у исследуемых детей показало, что различие между исследуемыми группами проявляется не только в нарушении одной локальной функции – нарушении речи, но и в совокупности всех психических процессов. Нарушение невро-психических функций значительно больше выявлялось при легких формах дизартрии, чем при функциональной дислалии.

4. Подробное исследование нервной системы и выявление симптомов органического поражения (при стертых формах дизартрии) показало, что в этих случаях задерживается темп психического развития ребенка, что требует более активного медико-педагогического воздействия.

5. Проведенное исследование психологических особенностей у детей с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией показало, что работа логопеда не должна ограничиваться постановкой и исправлением только дефектных звуков, но должна иметь более широкий диапазон коррекции личности ребенка в целом.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 79–91.

М. В. Ипполитова

К вопросу о пространственных нарушениях у детей с церебральными параличами

Обучение детей, страдающих церебральными параличами, особенно тяжелыми формами, до сих пор представляет очень большую сложность и недостаточно освещено в литературе.

Нами изучались 50 детей в возрасте 6–8 лет, страдающих церебральными параличами, и проводились длительные логопеда-гогические занятия с ними.

У этих детей наблюдались многообразные нарушения моторики, речи и других высших корковых функций, что было серьезным препятствием в овладении учебными, бытовыми и трудовыми навыками.

Как показало исследование, у многих детей с церебральными параличами имелись пространственные нарушения. При неврологическом обследовании у этих детей были обнаружены симптомы нарушения функций левых теменной и затылочной областей. Они затруднялись в определении левой и правой сторон своего тела, в показе частей тела. Пространственные понятия «справа», «слева», «вверх», «вниз», «спереди», «сзади» не были ими усвоены.

Обычно дети не могли сложить целое из частей (например, складывать из разрезанной на части картинки целое изображение, разбирать и собирать матрешку, пирамидку). Почти все дети не умели делать постройки из кубиков; им не помогал простой показ без специального обучения. Дети, которые уже знали буквы, не были в состоянии сложить их из палочек или слепить из пластилина, так как не могли правильно расположить отдельные элементы букв. Фигурки из палочек складывали путем проб и ошибок.

Нарушения пространственного анализа и синтеза затрудняли овладение некоторыми навыками чтения, письма и рисования. При письме эти дети не соблюдали линий и не различали правую и левую стороны в тетрадях. Буквы писали с большим наклоном, начинали писать не с той стороны, иногда даже с любого места с тетради. Сходные пространственные затруднения возникали и при рисовании. При попытках читать дети часто теряли строчку, «перескакивали» с одной строчки на другую.

Для преодоления указанных дефектов у детей мы использовали специальные методические приемы. Много внимания уделялось развитию пространственных представлений. Формировались умения выражать пространственные отношения в речи. Особое место занимала работа по развитию фиксации взора в процессе чтения и письма и по формированию прослеживания объекта.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975. С. 20–21.

О. Л. Раменская

О нарушениях памяти у детей старшего дошкольного возраста, страдающих детским церебральным параличом

Исследование проводилось с помощью методик, широко используемых в медицинской психологии: определялся объем кратковременной зрительной и слуховой памяти, исследовались процессы заучивания, опосредованного запоминания, смысловой памяти. Обследовались дети в возрасте 5,5–7 лет.

Были выделены 2 группы: дети с неравномерно задержанным интеллектуальным развитием и функционально-динамическими расстройствами интеллектуальной деятельности, дети с атипичной олигофренией.

У детей первой группы были обнаружены нарушения динамической стороны мнестической деятельности, выражавшиеся в колебаниях продуктивности запоминания в процессе заучивания. Нарушения мнестической деятельности были связаны с общими изменениями умственной работоспособности. Нарушений опосредованного запоминания и смысловой памяти не обнаружено. Нарушения динамической стороны мнестической деятельности успешно компенсировались детьми применением средств опосредования.

У детей с олигофренией были обнаружены нарушения как непосредственной, так и особенно опосредованной памяти. Трудности опосредованного запоминания, а также смысловой памяти частично компенсировались за счет сохранной механической памяти.

Таким образом, исследование мнестической деятельности у детей, страдающих детским церебральным параличом, выявило множественный характер нарушений, а также некоторую зависимость этих нарушений от общего уровня их интеллектуального развития.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР М., 1975. С. 623.

Т. И. Константинова

К вопросу о причинах затруднений в подготовке к школе детей, страдающих детским церебральным параличом, и возможной коррекции этих затруднений

Подготовка детей с церебральными параличами и задержкой психического развития к школе является одним из основных и необходимых звеньев восстановительной терапии в условиях детского психоневрологического санатория.

Известно, что обучение детей с церебральными параличами затруднено из-за смешанного мозаичного характера их умственного дефекта. Интеллектуальные нарушения этих детей часто сочетаются с эмоционально-волевыми расстройствами, нарушениями деятельности, двигательной и речевой недостаточностью. Нами наблюдались 105 детей в возрасте 6–8 лет. Особенностью дошкольников являлось то, что почти ни с кем из них до поступления в санаторий не проводилась коррекционная работа и при первично сохранном интеллекте имела место выраженная задержка психического развития, педагогическая и социальная запущенность. Работа с детьми в возрасте 6 лет должна была учитывать особенности нарушенного созревания ряда корковых функций, относительно низкий уровень сведений и представлений детей, их низкую социальную приспособляемость при первичной адаптации в детском коллективе. У большинства детей отмечались своеобразные особенности познавательной деятельности: позднее формирование пространственного восприятия и трудности в осмыслении пространственных представлений, неустойчивое внимание, недостаточность отвлеченного мышления, слабая работоспособность. Отмечалась низкая продуктивность и трудности в усвоении новых знаний, предпочтение игры занятиям, что сближало их с детьми более младшего возраста. В школе не обучались 50 % детей, прибывших в санаторий в возрасте 7 лет, и 30 % детей 8 лет. Только 50 % детей 8 лет обучались с отставанием на год и 23 % осваивали программу соответственно возрасту. Своеобразный характер умственного дефекта, патология двигательного и кинестетического анализатора, а также проявление выраженного астеноорганического синдрома задерживали начальный этап познания, связанный с указанными выше причинами. Это особенно отчетливо проявлялось в начальной стадии обучения. Кроме того, имелся и ряд личностных особенностей, которые затрудняли усвоение школьной программы. Так, выявлены неврозоподобные реакции у 20 % детей, эмоциональная лабильность у 38 %; синдром двигательной расторможенности у 20 % детей.

Учитывая уровень интеллектуального и личностного развития детей в специализированном санатории, были созданы специальные условия, способствующие формированию познавательных интересов, предусматривалось единство умственного развития и воспитания личности в коллективе в процессе коррекционно-восстановительной логопедической и учебной работы, а также в процессе труда и всех культурно-воспитательных мероприятий санатория. Наш опыт показал, что под влиянием обучения и воспитательной работы с детьми повышалась их работоспособность, активизировались их мыслительные процессы, формировались эмоциональные и личностные установки, повышался интерес к учебе и активной деятельности у большинства детей с задержкой психического развития.

7 научная сессия по дефектологии НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975. С. 612–613.

Раздел 4

Психолого-педагогические особенности заикающихся

Г. А. Волкова

Личностные характеристики заикающихся детей шестилетнего возраста

…Изменения личности заикающихся в связи с нарушением речи отмечают многие исследователи.

И. К. Хмелевский указывает, что такие особенности характера заикающихся, как повышенная чувствительность, мнительность могут быть и врожденными и приобретенными вследствие заикания. Развившееся заикание поддерживается переживаниями, которые обычно характеризуются как страх, тревога, тревожное ожидание, навязчивые идеи и др. F. Brook выявил, что заикание прямо пропорционально силе эмоции. И. А. Сикорский отметил, что заикание под действием гнева, радости может или усиливаться или исчезать. В. А. Куршев считает, что развитие навязчивого фобического синдрома, непосредственно связанного с речью, формирование общих невротических расстройств, а также изменения характера, поведения обусловлены отношением больного к речевому дефекту, которое, в свою очередь, зависит от окружения, от условий, в которых находился заикающийся после развития заикания, от преморбидных особенностей.

В последние годы делаются попытки дифференцировать психологические особенности заикающихся. При этом учитываются наличие логофобий, разная степень болезненной фиксированности на своем дефекте особенности поведения заикающихся детей в игровой деятельности и в ситуациях фрустрации.

Особенно ярко личностные изменения проявляются в юношеском и взрослом возрастах. Подавляющее количество работ посвящено изучению личностных особенностей заикающихся именно этого возраста. Одни исследования отражают результаты, полученные эмпирическим путем, другие (их меньшинство) – экспериментальные данные, полученные, в частности, с помощью тестов. Результаты исследования личности взрослых заикающихся тестовыми методиками неоднозначны. Так, А. М. Тихомирова при исследовании личности не нашла различий между заикающимися и здоровыми лицами. W. Jhonson выявил незначительную разницу. J. Bender отметил, что у заикающихся имеются некоторые отличительные черты личности: они не уверены в себе, необщительны, интравертивны. В. М. Шкловский, исследовав заикающихся методикой С. Розенцвейга, отмечает у них крайне низкий коэффициент социальной адаптации по сравнению не только со здоровыми, но и с больными неврозами. Заикающиеся отличаются от здоровых наличием повышенной тревожности, особенно выраженной у больных с более нарушенными личностными отношениями. Показатель социальной адаптации отчетливо снижается с возрастом, причем оказывается, что это соответствует увеличению с возрастом экстрапунктивной направленности реакций. В соответствии с этим у заикающихся более старшей возрастной группы оказались и более высокие показатели степени нарушений личности. Среднегрупповой профиль заикающихся, полученный с помощью многопрофильного личностного опросника и отражающий характерологические особенности этих больных, занимает промежуточное положение между среднегрупповым профилем здоровых и больных неврозами. Анализ показал, что личность одновременно изменяется под влиянием речевого дефекта и оказывает существенное влияние на его течение.

J. Sheehan проанализировал исследования, посвященные изучению личности заикающихся и незаикающихся людей с использованием проективных методов. Им установлено, что с помощью методов Г. Роршаха, С. Розенцвейга, теста четырех картин (Four Picture Test, FPT) и других исследователи не устанавливают различий в личностных характеристиках заикающихся и нормально говорящих в силу того, что слишком произвольно интерпретируют данные, независимо от полученных статистически достоверных показателей.

Наше экспериментальное исследование заикающихся детей

5 лет методикой «тест-конфликт» выявило наряду с высоким уровнем сформированности некоторых личностных реакций такие особенности личности, как агрессивность, эмоциональную ранимость, пассивные оборонительные реакции и другие показатели, свидетельствующие о дисгармоничности в формировании личности.

В настоящей статье отражены результаты исследования детей

6 лет с заиканием (60 детей: 30 мальчиков и 30 девочек) в сравнении с нормально говорящими сверстниками (100 детей: 50 мальчиков и 50 девочек). Дети обследовались методикой «тест-конфликт», позволяющей выяснить личностные характеристики детей этого возраста в условиях лишения, ущерба, препятствия. Виды личностных реакций детей 6 лет с заиканием и без заикания и частота их проявления представлены в табл. 16.

Таблица 16

Виды личностных реакций детей 6 лет (в %)

На первом месте по частоте проявления у всех обследованных детей стоит негативизм, выражающийся в форме открытой и скрытой агрессии. У заикающихся детей недружественное отношение к участнику конфликта проявляется в большей степени (43,77 %) за счет преобладания реакций открытой агрессии. На втором месте у всех детей стоят реакции обсуждения ситуации, затем – признания собственной вины в случившемся. На четвертом месте находятся реакции, направленные на разрешение конфликта собственными усилиями или с помощью других лиц. Далее следуют реакции поиска причины конфликта в обстоятельствах и отрицание своей вины. Рассмотрим проявление указанных видов личностных реакций в разных типах ситуаций у мальчиков и у девочек с заиканием и без заикания, у всех обследованных детей независимо от типа ситуации и проанализируем явления полового диморфизма.

Заикающиеся мальчики в I типе ситуаций (в конфликте виноват сам испытуемый) более агрессивны, чем их сверстники (статистически достоверно; Р < 0,01), к тому же их агрессия неадекватна содержанию конфликта. Нормально говорящие мальчики проявляют агрессию к участнику конфликта лишь в 27,6 % случаев (по конструкции методики агрессия допустима в 33,3 % случаев), т. е. они ищут более адекватные способы устранения конфликта, нежели заикающиеся. В то же время заикающиеся мальчики в этих же ситуациях правильнее, чем незаикающиеся, оценивают степень своей вины в случившемся (P < 0,05), их коэффициент отрицания вины (КОВ) равен 0,96 %, в норме – 2,56 %.

Во II типе ситуаций (конфликт возникает в результате того, что в создавшейся напряженности виноват один из участников, выступающий «обвинителем») мальчики с заиканием, так же как и в I типе ситуаций, агрессивнее в проявлении открытой и скрытой агрессии своих нормально говорящих сверстников: их коэффициент агрессивности (КА) равен 59,2 %, в норме – 48,8 % (статистически достоверно; P < 0,05). Однако преобладание у заикающихся обоих видов агрессии обусловлено типом ситуации. И заикающиеся мальчики совершенно обоснованно проявляют недружественное отношение ко второму участнику конфликта. Но адекватно проявив агрессию, хотя и в больших размерах, нежели это допустимо по конструкции теста, они не ищут других способов реагирования. Заикающиеся мальчики менее активны в разрешении конфликта, чем нормально говорящие: их коэффициент активности (КАк) равен 2,2 %, у незаикающихся – 4,4 %. Кроме того, заикающимся мальчикам более присуща такая пассивная реакция, как обсуждение ситуации типа «вопрос» (статистически достоверно: P < 0,01). Вместо того, чтобы разрешить напряженность отношений собственными усилиями или с помощью других лиц, заикающиеся мальчики задают вопросы «почему?», «зачем?» («Почему ты не пригласишь меня на день рождения?», «Зачем ты отдал мои краски другому?») и пассивно отступают перед «обвинением» в 5,5 % случаев, по сравнению с 1,98 % у незаикающихся.

В III типе ситуаций (конфликт между участниками возникает из-за стечения обстоятельств) заикающиеся мальчики так же более агрессивны, чем хорошо говорящие сверстники, но их агрессия неадекватна ситуации (статистически достоверно; P < 0,001). КА заикающихся мальчиков довольно высок – 51,36 %, у незаикающихся он значительно ниже – 33 %. Проявив агрессию без достаточных на то оснований, заикающиеся не могут разобраться в содержании конфликта и потому не всегда хотят принимать его, их коэффициент принятия конфликта (КПК) равен 25,3 %, у незаикающихся – 32,8 %; заикающиеся не предлагают способов устранения напряженности, демонстрируя пассивное поведение.

Таким образом, заикающиеся мальчики более агрессивны к участнику конфликта, чем мальчики без заикания, во всех трех типах ситуаций (статистически достоверно: P < 0,05). Но их агрессия адекватна содержанию конфликта лишь во II типе ситуаций. Выражая агрессию, заикающиеся мальчики неадекватны в проявлении открытой агрессии: их коэффициент адекватности открытой агрессии (КААо) равен 51 %, у незаикающихся – 61,5 (P < 0,05). Но заикающиеся мальчики более адекватны в признании собственной вины: их коэффициент адекватности виновности (КАВ) равен 81,3 %, у незаикающихся – 68,2 % (статистически достоверно: P < 0,05), и они реже, чем мальчики без заикания, отрицают свою вину в создавшейся напряженности отношений, данное различие статистически достоверно (P < 0,01).

Личностные реакции заикающихся и незаикающихся девочек не столь различны, как у мальчиков. Так, в I типе ситуаций различие имеется лишь в степени самостоятельного разрешения конфликтов: заикающиеся девочки реже, чем незаикающиеся, обращаются в трудной ситуации за помощью к другому человеку. Их коэффициент самостоятельности (КС) равен 23,3 %, у незаикающихся – 14 %. Девочки с заиканием статистически достоверно (P < 0,001) более адекватны в отрицании своей вины в конфликте, в котором они сами виноваты, в то время как девочки без заикания упорно отрицают свою вину, демонстрируя несоответствующее содержанию ситуации слишком самоуверенное поведение. КОВ заикающихся девочек равен 2 %, нормально говорящих – 4,5 %. Личностные реакции заикающихся девочек, в отличие от незаикающихся, более соответствуют этому типу ситуаций.

Во II и III типах ситуаций в поведении заикающихся и незаикающихся девочек нет достоверных различий.

Таким образом, в целом, без учета типа ситуации, заикающиеся девочки 6 лет отличаются от нормально говорящих этого возраста лишь реакцией отрицания вины: они менее самоуверенны в поведении, тоньше чувствуют возникшую напряженность отношений и готовы устранить конфликт, взяв вину в случившемся на себя.

Анализ личностных реакций всех заикающихся и незаикающихся детей 6 лет без различия пола показал, что в I типе ситуаций заикающиеся дети более адекватны в реакциях признания вины: их коэффициент виновности (КВ) равен 27 %, у незаикающихся детей – 23 % (различие статистически высоко достоверное: P < 0,001). Данная личностная реакция уместна в ситуации которая возникла по вине одного из ее участников. Во II типе ситуаций личностные характеристики заикающихся детей не отличаются от личностных характеристик нормально говорящих. Но в III типе ситуаций появляются статистически достоверные (P < 0,05) различия в показателях коэффициента агрессивности (сравнить 40,6 % и 34 %) и коэффициента негативизма (сравнить 31 % и 25,6 %). Заикающиеся дети более агрессивны и негативны. Не понимая того, что в конфликте особую роль могут сыграть обстоятельства, не сумев в них разобраться, они неадекватно проявляют недружественное отношение к участнику конфликта.

В целом достоверность различия в личностных реакциях детей 6 лет с заиканием и без заикания наблюдается в более адекватном признании собственной вины заикающимися (P < 0,001), КАВ заикающихся детей равен 75,2 %, незаикающихся – 66,2 %, что выразилось также в менее самоуверенном, по сравнению с незаикающимися, поведении (P < 0,001); КОВ заикающихся детей равен 0,55 %, незаикающихся – 1,2 %; всем заикающимся детям свойственна неадекватность в проявлении скрытой агрессии типа протеста; неподчинения требованиям окружающих, исходящим как от взрослых, так и от детей: КАА заикающихся равен 39,3 %, незаикающихся – 45,1 %.

Суммируя сказанное о личностных характеристиках детей с заиканием и без заикания, следует отметить различие лишь в незначительном количестве реакций по отдельным типам ситуаций. Если же не учитывать тип ситуации, то в основных проявлениях, таких, как агрессия, негативизм, их адекватность содержанию конфликта, самостоятельность, активность в разрешении напряженности, заикающиеся дети почти не отличаются от нормально говорящих. Но это не означает, что их поведение полностью удовлетворяет требованиям, предъявляемым индивиду в условиях лишения, ущерба, препятствия.

Исследование личностных реакций детей с заиканием позволило выявить явления полового деморфизма.

Заикающиеся мальчики и девочки по-разному реагируют на трудности, на причиненный им моральный, физический, материальный ущерб.

В I типе ситуаций наиболее адекватными являются реакции признания вины, стремления самостоятельно и активно устранить конфликт, реакции эмоционального переживания трудной ситуации. Однако заикающиеся дети – как мальчики, так и девочки – не реагируют на трудность указанными выше реакциями, а выражают необоснованную агрессию в отношении другого участника ситуации. Но наиболее агрессивны все-таки заикающиеся мальчики, их КА равен 41,7 %, заикающихся девочек – 15,6 %, различие статистически высоко достоверно (P < 0,001).

Во II типе ситуаций в ответ на незаслуженное обвинение адекватными являются реакции протеста, отрицания вины, а также стремление устранить конфликт. Заикающиеся дети не всегда отвечают нужным в данном случае реагированием. Различия между мальчиками и девочками наблюдаются лишь в 2 реакциях из 11: заикающиеся мальчики ведут себя в трудной ситуации более самостоятельно, чем девочки, их КС равен 13,3 %, девочек – 4,7 %. Несмотря на незаслуженное обвинение они пытаются собственными усилиями или с помощью других (взрослых, сверстников, участников ситуации) нормализовать отношения и устранить конфликт. И второе различие касается реакции отрицания вины. Но в данном случае должным образом реагируют заикающиеся девочки, они достоверно чаще (P < 0,001) отрицают свою вину, когда их незаслуженно обвиняют, а заикающиеся мальчики мирятся с причиненным им моральным, физическим и материальным ущербом. На незаслуженное «обвинение»: «Ты слишком мал! Мы с тобой не играем» мальчики просят: «Поиграйте, пожалуйста». На невежливое замечание: «Ты зачем сел на это место?» спрашивают: «А почему нельзя?» и т. д.

В III типе ситуаций адекватными являются реакции активности и самостоятельности в устранении напряженности, внутренней стабильности, т. е. социальной зрелости детей, и реакции поиска причины конфликта в обстоятельствах. В указанных адекватных типу ситуации реакциях различие между заикающимися мальчиками и девочками наблюдается лишь в поиске причины конфликта: заикающиеся мальчики статистически достоверно чаще (P < 0,001) пытаются выяснить создавшуюся трудную ситуацию и объяснить ее имеющимися обстоятельствами. Так, на слова матери: «Последний кусок я отдала твоему брату» мальчики отвечают: «Сходи, пожалуйста, в магазин и купи еще», «Ничего, я не хотел есть», «Хорошо, что отдала брату». На слова отца: «Я не могу починить твою машину» мальчики отвечают: «Тогда давай отнесем ее в мастерскую», «Ничего, я буду играть с другой», «Я попробую сам починить». На слова сверстника: «Мой младший брат случайно порвал твою книгу» мальчики отвечают: «Я ее заклею», «Ничего, я куплю новую» и т. д.

Различие между мальчиками и девочками наблюдаются и в неадекватных типу ситуации реакциях, а именно, в проявлении агрессивности и виновности. Эти реакции неуместны в III типе ситуаций, тем не менее заикающиеся мальчики более агрессивны, чем заикающиеся девочки, их КА равен 51,4 %, девочек – 29,8 % (статистически достоверно: P < 0,001). Не понимая или забывая, что в некоторых случаях конфликт может возникнуть помимо общающихся друг с другом людей и может быть не связан с ними, заикающиеся мальчики неоправданно враждебны к участнику конфликта: Отец: «Я не могу починить твою машину». – «Такой большой и не можешь! Почини!» «Мы сейчас уходим, а ты спи», – говорят родители, сын отвечает: «Не буду спать. Пойду с вами!» Смущенный сверстник: «Мой младший брат случайно порвал твою книгу». – «Ты мне купи новую, а своего брата побей!» и т. д. В отличие от них заикающиеся девочки этого же возраста, видимо, обладают большим жизненным опытом и лучше умеют использовать его в своих взаимоотношениях с людьми.

Непонимание ситуаций, в которых конфликт возникает случайно, обусловливает и следующую неадекватную реакцию заикающихся мальчиков: они склонны принимать вину за случившееся на себя. У заикающихся девочек подобная реакция в данном случае вообще отсутствует.

В целом независимо от типа ситуации заикающиеся мальчики характеризуются более агрессивным отношением к участнику конфликта (их КА равен 54,3 %, девочек – 42,7 %) и неадекватностью в проявлении открытой агрессии: КААо мальчиков равен 51 %, девочек – 69,8 % (различие статистически высоко достоверно: P < 0,001). Открытая агрессия мальчиков выражается в нанесении участнику ситуации ущерба морального: «Я не приглашу тебя на мой день рождения», материального: «Я сломаю качели, и ты не будешь качаться весь день», физического: «Я побью твоего брата, раз он порвал мою книгу». Заикающиеся девочки более адекватны в любом проявлении агрессии и более сдержанны в своем отношении к участнику конфликтной ситуации.

Половой деморфизм наблюдается также в реакциях адекватности виновности, самостоятельности и отрицания своей вины в конфликте: КАВ мальчиков равен 81,3 %, девочек – 69 %. Заикающиеся мальчики могут в соответствующих ситуациях уступить другому участнику общения в его требованиях, взять вину в случившемся на себя, пытаются самостоятельно разрешить трудную ситуацию (их КС равен 55,5 %, девочек – 43,7 %), они реже, чем девочки, отрицают свою явную вину в конфликте.

Исследование личностных характеристик заикающихся детей 6 лет в сравнении с нормально говорящими сверстниками методикой «тест-конфликт» позволяет сделать следующие выводы:

1. Заикающиеся мальчики более агрессивны, чем их сверстники без заикания. Их недружественное отношение к участнику конфликта выражается в форме открытой агрессии неадекватно ситуации. В то же время они соответственно ситуации проявляют чувство виновности и адекватно ведут себя в реакциях отрицания своей вины в конфликте.

2. Заикающиеся девочки в таких основных личностных характеристиках, как агрессивность, негативизм, адекватность проявления открытой и скрытой агрессии, виновность, самостоятельность и активность, не отличаются от нормально говорящих девочек.

3. Все заикающиеся дети независимо от пола и типа ситуации в основных проявлениях агрессии, негативизма, самостоятельности и др. мало отличаются от своих нормально говорящих сверстников.

4. Явления полового диморфизма выражаются в том, что заикающиеся мальчики по сравнению с заикающимися девочками более агрессивны и неадекватны в проявлении открытой агрессии, но они же более самостоятельны в разрешении трудной ситуации и более адекватны в проявлении чувства виновности.

Нервно-психические и речевые нарушения. Л., 1982. С. 3—12.

Н. Ф. Комкова

Сравнительная характеристика особенностей заикающихся детей

В процессе работы с заикающимися школьниками мы наблюдали, что для одних детей характерны излишняя подвижность, отвлекаемость, нестойкость интересов. Они склонны к наименьшей затрате усилий при выполнении задания, спешат с ответами, не продумывая их. Успех в работе приводит детей в сильное возбуждение, они становятся несдержанными, болтливыми, громко выражают свою радость. В случае неудачи они проявляют растерянность. В работе с этими детьми мы четко определяли требования к ним. В учебном процессе использовали такие средства, как дозировка задания, смена видов работы, обязательное регламентирование времени (отсчет времени учителем, определенный знак в тетради, указывающий ученику на потерю времени и т. д.). Среди этой группы были дети, которых отличало стремление первенствовать, утвердить свое положение в коллективе, даже путем, приводящим к конфликту. Для правильного подхода к данным учащимся мы учитывали отношение учеников к себе (их самооценку). Надо было конкретно разобраться в переживаниях каждого ученика, связанных с его самооценкой и уровнем его притязаний. Прежде всего этим детям показали, какой сложности задания они могут выполнить, и с чем не справляются.

В процессе обучения заикающихся школьников мы наблюдали также детей очень замедленных. Они с трудом приспосабливались к новым условиям работы, медленнее переключались с одного вида деятельности на другой, не проявляли инициативы на уроках, в играх, были пассивны в речи. В работе с этими детьми мы вводили элемент соревнования. При этом соревнования проводили не между отдельными детьми, а между группами детей, чтобы у каждого ребенка воспитывалось чувство ответственности. С помощью определенных занятий, поручений мы вырабатывали у учащихся скорость переключения, быстроту реакции.

Среди описываемых детей были школьники, внешне равнодушные к неуспеху, неудовлетворительным оценкам. В работе с этими детьми мы всегда поддерживали искру проявленного интереса, оценивали не только результат проделанной работы, но и поощряли ту настойчивость, которую учащиеся проявили, выполняя то или иное задание.

На основе приведенных фактов мы составляли на каждого ученика подробные характеристики. Полученный материал оказался очень полезным в определении дифференцированного подхода к заикающимся школьникам. Мы предполагаем продолжить начатые наблюдения с тем, чтобы более полно учитывать индивидуальные особенности заикающихся детей в коррекционно-воспитательной работе.

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 126.

В. И. Селиверстов

Психологические особенности заикающихся

…По мнению Р. Е. Левиной, не существует речевого нарушения самого по себе, оно всегда предполагает личность и психику конкретного индивидуума со всеми присущими ему особенностями. Роль недостатка речи в развитии и судьбе ребенка зависит от природы дефекта, от его степени, а также от того, как ребенок относится к своему дефекту.

Понимание своего речевого недостатка, неудачные попытки самостоятельно избавиться от него или хотя бы замаскировать нередко порождают у заикающихся определенные психологические особенности: стеснительность вплоть до робости, стремление к уединению, речебоязнь, чувство угнетенности и постоянные переживания за свою речь. Иногда и наоборот, расторможенность, показную разболтанность и резкость.

Большинство авторов отмечают в разной степени выраженные психологические особенности у детей (Х. Лагузен, И. А. Сикорский, Г. Д. Неткачев, И. И. Тартаковский, Э. Фрешельс, Ф. Г. Штоккерт, Ю. А. Флоренская, М. Е. Хватцев и др.). В последние годы делаются попытки не только глубже изучить психологические особенности заикающихся с целью обосновать психотерапевтическую направленность логопедической работы (С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова, В. И. Селиверстов, В. М. Шкловский, Ю. Б. Некрасова, Г. И. Ангушев, Л. З. Андронова, Э. М. Кулиев и др.), но и дифференцировать их по психологическим особенностям. В основу принимается наличие логофобий (С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова), разная степень болезненной фиксированности на своем недуге (В. И. Селиверстов, В. М. Шкловский и др.).

В литературных источниках прошлого и настоящего встречается ряд отдельных указаний на значимость фиксированности на своем дефекте в клинико-психологической структуре заикания. Хр. Лагузен (1838) писал, что представление о трудности выговора делает заикание постоянным. Р. Коэн (Кен, 1878) считал обязательным в лечении заикания укреплять в пациенте силу воли, внушать ему доверие к собственным силам и искоренять в нем убеждение, что он не может правильно говорить. Пациент должен перевоспитываться; он должен овладеть рефлексами, подчинять их осмысленным мотивам. Г. Каменка (1900) видел в лечении заикания борьбу с болезненным представлением как руководящий принцип лечения. А. Либман (1901) усложнение первичных непроизвольных расстройств координации со стороны органов речи видел в том, что эти расстройства обращают на себя внимание самого заикающегося и окружающих. При этом сам заикающийся становится недоверчивым к своим способностям речи. Из-за этого обстоятельства расстройство речи еще более усиливается.

Г. Д. Неткачев (1901, 1909, 1913) отводил главенствующую роль в структуре заикания представлению заикающихся о своем дефекте и связанному с ним «боязливому самочувствию». Сущностью заикания («психоневроза») является, по его мнению, «боязливое ощущение, представление, навязчивая идея, фобии и весь комплекс угнетающих эмоциональных переживаний перед опасностями в прошлом, настоящем и будущем».

Р. Денгардт, Т. Гепфнер, Э. Фрешельс (начало ХХ в.) сущность заикания видели в расстройствах, основанных на мыслительно-аффективных процессах.

«Специфической основой заикания мне кажется то психическое состояние, на основании которого у атактически говорящих лиц возникает сознание (!) расстройства их речи»[13]. По мнению Т. Гепфнера, собственно заикание возникает у ребенка в результате осознания им своих физиологических речевых несовершенств путем эгоцентрических размышлений о своей речи, путем запоминания и осознания процесса речи и в результате потребности напрягать при этом свои силы. Сделанные наблюдения позволили Т. Гепфнеру и Э. Фрешельсу заключить, что болезненные психические состояния могут быть устранены воздействием на психику, что терапия ассоциативной афазии, направленная только на речь, составляет лишь часть терапии.

Ф. Г. Штоккерт, Ю. А. Флоренская, М. И. Пайкин, А. М. Смирнова, Н. А. Власова и др. отмечают усугубляющую роль зафиксированного внимания на дефектной речи у заикающихся. Ф. Г. Штоккерт (1927), а затем М. И. Пайкин утверждали, что собственно заикание начинается лишь с момента фиксации заикающегося на своем расстройстве. Когда заикающийся впервые обратит внимание на свою неправильную речь, этот период может считаться критическим в развитии заикания: только теперь начинается боязнь говорить, боязнь речи, которая делает пациента асоциальным и заставляет уединяться. Чем больше внимания уделяется своему страданию, тем оно хуже становится.

Этой же точки зрения придерживался М. Е. Хватцев (1939), который писал: «…первичное спотыкание от травмы (шока) – еще не заикание. Это расстройство координации. Но когда у ребенка надолго остаются воспоминания о шоке и мысль, что он может снова споткнуться, т. е. когда происходит фиксация внимания на спотыкании (подчеркнуто нами – В.С.), тогда начинается развитие действительного заикания, ибо в тот момент все усилия артикулировать бесплодны… С возникновением психопатологических моментов заикание из простого расстройства координации превращается в невроз»[14].

Здесь уместно вспомнить слова С. Н. Давиденкова о том, что «одним из основных явлений, из которых развивается невротическое расстройство», есть «чувство собственной неполноценности», а чем больше больной неврастенией «фиксирует внимание на своем болезненном симптоме, тем, естественно, симптом этот становится более упорным… Так образуется тот порочный круг, из которого больной никак не в состоянии выбраться: болезненный симптом заставляет больного фиксировать на нем свое внимание, вследствие этого симптом еще усиливается и еще более приковывает к себе внимание больного»[15].

Отечественный психолог Н. И. Жинкин (1958), рассматривая заикание как расстройство речевой саморегулировки, находил, что «чем больше возрастает опасение за исход речи и чем в большей мере произнесение оценивается слухом как дефектное, тем сильнее нарушается речевая саморегулировка. Это состояние через несколько повторений превращается в патологический условный рефлекс и возникает все чаще, теперь уже перед началом речи. Процесс становится циркулярным, так как дефект на приеме усиливает дефект на выходе»[16].

Почти все исследователи проблемы заикания обнаруживают у заикающихся в разной степени выраженную тревожность, опасение, боязливость, страх перед речью. С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова и др. страх перед речью (логофобию) определяют как «типичный симптом заикания».

Таким образом, при изучении литературных источников нетрудно заметить, что, с одной стороны, большинство авторов относит наличие у заикающихся психологических особенностей (в частности, их фиксированность на дефекте) к типичному, обязательному симптому в структуре заикания. С другой стороны, к понятию фиксированности на дефекте у заикающихся можно отнести (по разным авторам) разные психические явления: особое качество внимания (закрепившееся, устойчивое, застревающее, навязчивое, сосредоточенное, концентрированное), осознание дефекта, своеобразные представления о нем и, наконец, разное отношение к нему (настороженное, боязливое).

В связи со сделанными выводами определилась необходимость, прежде всего, дальнейшего психологического изучения феномена фиксированности на своем дефекте у заикающихся. Поэтому, опираясь на общие принципы системного подхода в психологии (Л. С. Выготский, С. Я. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Б. Ф. Ломов, А. В. Петровский, П. Я. Гальперин, В. Д. Небышицын, Д. Б. Эльконин и др.) и наши собственные наблюдения, мы делаем попытку рассмотреть модель возникновения и развития феномена фиксированности с позиции интегрального взаимодействия психических процессов, состояний, свойств и действий у заикающихся. Правомерность такого подхода, в частности, подтверждается результатами сравнительного исследования подростков, проведенного под нашим руководством Г. И. Ангушевым. Проведенное исследование позволило ему сделать вывод, что различие между заикающимися и свободно говорящими выражается у первых не в степени продуктивности той или иной деятельности, а в специфике ее протекания. Эта специфика проявляется не в какой-либо одной отдельной функции, а во всей совокупности психических процессов.

С названных позиций психологическая модель возникновения и развития феномена фиксированности у заикающихся (как вторичного явления) на своих речевых запинках (как первичного явления) в сложном и едином взаимодействии всех основных психических процессов просматривается следующим образом.

Ощущения. Возникшие у ребенка речевые запинки, спотыкания (несудорожного или судорожного характера) первоначально становятся объектом его ощущения как первичного познавательного процесса, посредством которого человек получает информацию от внешней или внутренней среды. Речевые запинки отражаются мозгом ребенка в виде кинестетического, тактильного или слухового образа.

Среди главнейших особенностей этого психического процесса важную роль играет порог ощущений, определяющий наименьшую силу раздражителя, вызывающего осознанное ощущение. В связи с этим можно предполагать, что первоначальное возникновение речевых запинок или их слабое проявление находятся у ребенка сначала ниже порога ощущений («подпороговое ощущение»). Поэтому первые реакции на дефект у ребенка неосознанны, не носят эмоциональной окраски, сопровождаются непроизвольным вниманием, т. е. без поставленной цели и волевых усилий; действия по их преодолению находятся на уровне бессознательных движений охранительного или корректирующего характера.

В результате многократного повторения случаев запинок в речи ребенка их восприятие становится более отчетливым и целостным. Восприятие запинок сопровождается у ребенка развитием понимания, что он говорит не так, как все (неплавно, прерывисто, с запинками), что раньше этого у него не было, что ему сейчас что-то мешает свободно говорить (двигать языком, губами и т. д.).

Исследования Л. А. Зайцевой, в частности, показали в этом отношении отрицательную роль неблагоприятных факторов микросреды (прежде всего, домашних условий и условий детского сада) для заикающихся детей. В числе неблагоприятных факторов оказались: передразнивание ребенка, наказание за неправильную речь, насмешки, неправильный педагогический подход, недостаточная помощь в развитии речи и др.

Изменение чувствительности при длительном действии раздражителя, в одних случаях приводит к понижению чувствительности (адаптации), а в других – к ее обострению (сенсибилизации).

Адаптация к речевым запинкам у ребенка происходит, прежде всего, под влиянием благоприятных окружающих условий, правильного отношения к проявлению его запинок, доброжелательного и спокойного отношения к нему самому, в результате помощи в развитии детской речи и пр. Серьезное значение имеет возможность ребенка при желании самому или с помощью исправить замеченную речевую запинку, умение повторить фразу правильно. В этом случае запинки не мешают общению ребенка с окружающими, не крепнет и не развивается его осознанное внимание к запинкам, отсутствуют и активные действия по их преодолению.

Такая картина преимущественно характерна для детей с физиологическими итерациями (запинками несудорожного характера), которые по мнению ряда авторов (М. Зееман и др.) встречаются у детей довольно часто (в 80 % от общего числа всех детей от 2 до 4 лет) и легко проходят, если нет осложнений, как только ребенок приобретает с укреплением речевых условных рефлексов достаточную уверенность в выражении своих мыслей речью.

Иная картина наблюдается у детей в случаях обострения чувствительности (сенсибилизации) к восприятию своих речевых запинок. В этом случае, прежде всего, могут иметь значение для маленьких детей, как указывалось выше, неблагоприятные факторы микросреды: конфликтные ситуации в семье, неправильные методы воспитания, недостаточная помощь в формировании правильной речи и др. Важную роль у обострении восприятия играет осознание ребенком своего речевого дефекта. Осознанное внимание к своим речевым запинкам порождает у него, с одной стороны, эмоциональные переживания, а с другой – побуждает к волевым действиям по преодолению этих запинок. Причем невозможность самостоятельно справиться с этой задачей усугубляет эмоциональные переживания ребенка. Таким образом, в целом возрастает обостренность чувствительности ребенка к проявлениям запинок в его речи.

Можно предполагать, что подобная картина наблюдается у детей с речевыми запинками судорожного характера или с запинками, прочно утвердившимися в речи по типу зафиксированного неправильного речевого рефлекса.

Восприятие. В отличие от ощущений восприятие всегда целостно и предметно и объединяет ощущения, идущие от ряда анализаторов. Важнейшей особенностью восприятий является их избирательность, целостность и константность.

Избирательность восприятия в данном случае определяется осознанным вниманием заикающегося именно к своим речевым запинкам, периодически возникающим в его речи. Именно речевые запинки – предмет его первоначального восприятия: они отличают его речь от речи сверстников и окружающих людей; проявляются в результате каких-то досадных помех и затруднений; возникают для ребенка внезапно, необъяснимо отчего; являются предметом внимания окружающих; не поддаются сразу преодолению и не исчезают самостоятельно и т. д. Постепенно восприятие заикающимся ребенком запинок в собственной речи расширяется за счет внутреннего и внешнего восприятия всего, что связано с проявлением этих запинок.

В понятие целостности восприятия заикающимся своих речевых запинок должна быть включена совокупность его кинестетических, тактильных, слуховых, зрительных ощущений этих запинок и осознание, что они проявляются в определенных случаях речевой деятельности (в начале фраз, на определенных звуках или в сочетании звуков) и в определенных условиях (в разной обстановке, с разными людьми, в разной деятельности). Ребенок воспринимает отношение окружающих к своей неправильной речи (насмешливое, порицающее, сочувствующее, жалостное, обеспокоенное и т. д.); дополняет свои восприятия ощущениями собственных неудачных усилий по преодолению запинок и неприятными переживаниями по этому поводу.

На константность (постоянство) восприятия заикающимся своей дефектной речи влияют его представления о ней, уже сложившиеся в результате прошлого опыта. Представления (как образ, хранящийся в памяти) складываются на основе бывших восприятий, осознания и осмысления случаев своей неправильной речи. Известно, что влияние стойко сложившегося представления иногда бывает так велико, что может подавлять детали непосредственного восприятия. Этим можно объяснить, как возникшие представления о случаях речевых запинок у заикающегося могут опережать само их появление и выступать в данном случае уже как их предвидение и ожидание.

Восприятие своей дефектной речи у разных людей может быть полным или неполным, глубоким или поверхностным, точным или ошибочным. Это лишь будет определять разное отношение заикающихся к своему дефекту и необходимость дифференцированного (индивидуального) подхода к их психологическому изучению и коррекционной работе.

Представления. Память. Представления (как наглядные образы воспринимавшихся ранее предметов и явлений) возникают у человека на основе ощущений и восприятий. Представления не так ярки, как непосредственные восприятия, изменчивы, но они дают обобщенный образ, помогают выделить в нем главное. У заикающихся представления о своей неправильной речи могут быть связаны как собственно с дефектной речью (трудностями ее порождения, частотой и формой выражения речевых запинок, их зависимостью от видов речевой деятельности или окружающих условий и т. д.), так и с последствиями этой дефектной речи (особым отношением окружающих, отношением к окружающим, самооценкой и т. д.).

Память как психологический процесс, заключающийся в запоминании, сохранении с последующим воспроизведением ранее воспринятого, пережитого или сделанного, играет важную роль в психологической модели фиксированности заикающихся на своем дефекте. В отличие от восприятий, которые всегда имеют место в настоящем времени, память хранит следы информации прошлого: прошлых ощущений, восприятий, представлений, понятий.

Сохранение в памяти представлений именно о своих речевых запинках и обо всем том, что связано с ними, отражает избирательность памяти как ее свойства и как результат активности сознания, как своеобразной установки на свой дефект. У заикающихся могут сохраняться в памяти представления:

а) о своих речевых запинках как факторе неправильной (не как у всех) речи, которые по-разному проявляются в разных условиях и в разных видах речевой деятельности (образная память);

б) о своих речевых затруднениях, которые мешают свободному речевому процессу и не поддаются самостоятельному преодолению и даже, наоборот, усиливаются при попытках их преодолеть (оперативная память);

в) о своих переживаниях, связанных с неудачными попытками по преодолению речевых запинок, с обидным отношением к дефектной речи со стороны окружающих, с ощущениями собственной неполноценности (эмоциональная память). Состояние яркого переживания способствует наиболее прочному запоминанию.

Представления о своих речевых запинках и о том, что связано с ними, запечатлеваются у заикающихся первоначально и преимущественно в непроизвольной (непреднамеренной) памяти. По мере возрастания потребностей и усилий в преодолении своих речевых запинок возрастает роль произвольной (преднамеренной) памяти. Последняя, в частности, позволяет заикающимся запоминать и использовать в своей речевой деятельности облегчающие или скрывающие дефект вспомогательные звукосочетания, слова, действия и т. д., известные в литературе как речевые эмболы или двигательные уловки заикающихся.

Мышление. Понятия. Воображение. Мышление участвует в каждом процессе познавательной деятельности. Мыслительная оценка ощущаемого и воспринимаемого предполагает их соотнесение с имеющимся опытом, знаниями. Таким образом, мышление связывает у заикающихся отдельные ощущения в обобщенные восприятия речевых запинок, формирует представления и понятия о своей дефектной речи, об особенностях ее проявлений, о влиянии на положение заикающегося в обществе и т. д.

Благодаря наличию у человека мыслительной, абстрактной формы отражения действительности, он способен не только воспринимать мир в образах предметов и явлений, но и находить закономерности и отношения между ними. Характерными признаками мышления являются обобщенность и опосредованность отражения действительности. В первом случае (обобщенность) это означает способность заикающегося перерабатывать многочисленные сведения от разных источников и получать информацию в виде сжатой, свернутой формы о наиболее существенном из них.

Во втором случае (опосредованность) позволяет выявить и понять то, что становится доступным сознанию только благодаря косвенным признакам, без непосредственного воздействия на органы чувств человека. Это происходит посредством образования понятий, каждое из которых выражается словом или несколькими словами.

(Я запинаюсь на отдельных звуках. Я говорю неправильно. Мне трудно говорить с определенными людьми. Мне трудно говорить в определенных условиях. Я – заика! Я не такой как все. Я не могу сам преодолеть возникшую трудность в речи. Попытки преодолеть трудность лишь усиливает ее. Я – безнадежный заика!!! И т. д.)

Понятия о своей неправильной речи складываются у заикающихся детей по-разному и постепенно, с накоплением опыта. Первым источником служит наличие речевых запинок, которые затрудняют процесс речевого общения с окружающими, порождает осадок, недовольство, переживания от невозможности реализовать свою потребность (передать как хотелось бы свое желание, мысль, полноценно принять участие в коллективных действиях). Обидное отношение окружающих, нереализованность своих желаний, безуспешные попытки самостоятельно справиться со своим недостатком или хотя бы замаскировать его – это второй немаловажный источник, формирующий понятия у заикающихся о своей неправильной речи, о себе, о своем месте в коллективе, об отношении коллектива к нему. Эти понятия, связанные между собой по контрасту, сходству и смежности, многолики и зависят от социальной среды (благоприятной или неблагоприятной), в которой находится ребенок.

Процесс формирования понятий и образование на их основе суждений и умозаключений предполагает использование ряда умственных, мыслительных операций: анализ, синтез, сравнение, абстракцию, конкретизацию. Оценочные понятия, суждения, умозаключения о своей дефектной речи и о себе как носителе этого речевого дефекта, предопределяют, с одной стороны, отношение к себе, окружающим и оценкам окружающих, а с другой – свое поведение в коллективе.

В процессе осмысления своей дефектной речи и своего положения в коллективе задействуются все основные виды мышления: наглядно-действенное (простейшее, практическое мышление), образное (использование образов прошлых действий), абстрактно-логическое (понятийное мышление), мышление вероятностями (учет ожидаемых событий), планирование предстоящей деятельности. Последнее тесно связано с воображением.

Воображение, рассматриваемое как форма мышления, это создание в процессе мышления новых образов на основе прошлых восприятий и имеющихся понятий. Если восприятие – образы настоящего, память – прошлого, то воображение как форма мышления позволяет это сделать в отношении будущего.

Неблагоприятный опыт прошлого порождает у заикающихся не только определенные представления и понятия о своей дефектной речи, о самих себе как носителях этого дефекта и о своем положении в коллективе, но и формирует образы предстоящих речевых ситуаций, предвидение своих речевых запинок, ожидание их в определенных ситуациях или видах речевой деятельности.

Предвидение, ожидание пароксизмов заикания – симптом, можно сказать, характерный для заикающихся. Он и порождает неуверенность в своих речевых возможностях и по механизму самовнушения обычно и провоцирует эти пароксизмы.

Воображение тесно связано с эмоциями. В соответствии с переживаниями заикающихся от своей дефектной речи их воображении может создавать мрачные картины будущего, либо наоборот, рисуя в своем воображении картины предстоящих речевых трудностей, человек может вызывать у себя тяжелые отрицательные эмоции. В этом отношении в медицине хорошо известна роль воображения в возникновении и утяжелении заболеваний. У мнительных больных воображение болезни (слабо выраженной или вовсе не существующей) может привести к тяжелым патологическим изменениям.

Предвидение и ожидание пароксизмов заикания в совокупности с отрицательными эмоциями создает напряженное, тревожное ожидание, способствует возникновению непроизвольного воображения различных картин трудной речи и неприятных речевых ситуаций. Углубление этого процесса ведет от простого предвидения речевых запинок к тревожному ожиданию, боязливости, а затем и к навязчивым страхам речи (логофобии).

Эмоции. Чувства. Волевые усилия. Заикание (как никакое другое речевое нарушение) вызывает особенно острое эмоциональное реагирование индивидуума на свой дефект. Можно полагать, что это связано с отсутствием ясных, понятных и конкретных причин его возникновения. И действительно, помимо речевых трудностей, заикающийся человек, не испытывает каких-то физических или интеллектуальных недостатков. Интересы, потребности и разнообразные способности заикающихся детей ничуть не ниже, чем у их сверстников. Среди заикающихся можно назвать многих и многих одаренных людей. И в то же время, самостоятельные попытки преодолеть свои речевые трудности приводят, как правило, не к облегчению, а к еще более видимым затруднениям и переживаниям.

Известно, что эмоции и чувства (как психологический процесс) выражаются у человека переживаниями (внутри) и мимикой, пантомимикой, вокальной мимикой, рядом вегетативных явлений (внешне). Эмоции и чувства в форме переживаний отражают не сами предметы и явления, а отношения, в которых они находятся к человеку. Принято считать, что эмоции (как более простая структура, связанная с ощущениями) регулируют взаимоотношения человека как организма со средой, а чувства (как более сложная структура, связанная с мышлением и понятиями человека) определяют его взаимоотношения как личности с другими людьми, с обществом.

Переживания как форма выражения эмоций и чувства связываются у заикающихся с наличием речевого дефекта, с трудностями в речевом процессе, с неблагополучием в речевом общении с окружающими, с обидным отношением со стороны окружающих, с неудовлетворенностью собой, своей речью, своими поступками и пр. Более или менее выраженные неприятные переживания, связанные у заикающихся с нереализованной потребностью свободного речевого общения с окружающими, могут сопровождаться эмоциями, чувствами и состояниями неудовольствия, угнетенности, подавленности, апатии, тревожности, опасения, страха, напряженности, раздражительности, угрюмости, гнева, злобности, частой и сильной сменой настроения и др.

Эмоции и чувства – это непосредственное переживание действительности, для которых характерна сравнительно небольшая продолжительность и интенсивность. Но они же могут перерастать и в более длительно и сильно протекающие психические состояния. Эмоции (как психический процесс) очень близки первичному познавательному процессу – ощущению: ощущение сигнализирует о самом факте того или иного внешнего или внутреннего раздражителя, а неразрывно связанное с ощущением переживание (эмоция) дает оценку полезности или вредности, приятности или неприятности данного воздействия.

В то же время оценивающая функция эмоций неразрывно слита с функцией побуждения к действию, к волевому усилию. Как указывалось выше, первые действия по преодолению появившихся речевых запинок у ребенка находятся на уровне бессознательных движений охранительного или корректирующего характера. С осознанием своего дефекта связываются впоследствии попытки силой (как естественное и простое реагирование) преодолеть возникшую трудность или помеху в речевом процессе, потом – поиски средств и приемов как-то облегчить свою трудную речь либо как-то скрыть, замаскировать ее от окружающих. Все это может порождать многообразные речевые эмболы и двигательные уловки (вспомогательные произвольные движения). При этом может создаваться парадоксальность положения заикающегося: пытаясь при помощи вспомогательных движений и речевых эмболов скрыть, замаскировать свою неправильную речь от окружающих, он тем самым еще больше обращает на нее внимание окружающих, конфузится, переживает, отчего проявления заикания принимают более сложный характер.

Внимание. Говоря о фиксированности заикающихся на своем дефекте, обыкновенно полагают, что это какое-то особое качество или свойство внимания (произвольное, концентрированное, интенсивное, застревающее, устойчивое и т. д.), которое может быть в разной степени характерно для заикающихся.

Наша попытка создать психологическую модель фиксированности заикающихся на своем дефекте убеждает, что это не так. Внимание (как фактор, организующий психическую деятельность человека и обеспечивающий направленность и сосредоточенность его сознания на определенном объекте) безусловно занимает свое важное место в названной модели, но далеко не исчерпывает, как мы убедились, содержание этого понятия.

Ощущение, восприятие, память, мышление, эмоции, чувства, волевые усилия и действия – все это с организующей помощью внимания становится более отчетливым, полным сильным, осознанным, продуктивным, может качественно меняться. Следует полагать, что такую же роль внимание (как психологический фактор) играет и в образовании, и развитии феномена фиксированности заикающихся на своем дефекте, т. е. оно усиливает, усугубляет и трансформирует отражение имеющегося дефекта речи в психических процессах, состояниях, свойствах и поведении заикающихся.

Заключение и выводы. Воссоздание психологической модели фиксированности заикающихся на дефекте позволяет увидеть ее развитие в определенной нарастающей последовательности сначала на уровне психических процессов: от первых ощущений и эмоционального реагирования на свои речевые запинки к целостному осознанному восприятию и образованию представлений, понятий, запоминающихся картин и случаев своей трудной речи и связанных с этим неприятностей, развитие картин воображаемых трудностей с предвидением и ожиданием параксизмов заикания. Одновременно от первого непроизвольного эмоционального реагирования на свой дефект у заикающихся детей постепенно формируется свое нездоровое отношение к нему, связанное с эмоциональными переживаниями и отражаемое в волевых усилиях (действиях и поступках) в самостоятельной и безуспешной борьбе с заиканием.

В зависимости от благоприятных или неблагоприятных социальных условий, в которых растет и воспитывается ребенок, названные психические явления могут в разной степени или проявляться кратковременно, или закрепляться и перерастать в стойкие психические состояния и свойства личности, определяя в целом уже психологические особенности заикающихся. Таким образом, фиксированность на своем дефекте можно считать основополагающим фактором, определяющим характер и сложность психологических особенностей заикающихся и, тем самым, входящим в сложную структуру этого речевого расстройства.

Такое психологическое понимание модели развития у заикающихся феномена фиксированности на своем дефекте соответствует философской теории отражения. И следовательно, понятие феномена фиксированности можно определить так: это есть отражение объективно существующего речевого дефекта (речевых запинок) во всей психической деятельности заикающегося человека. Это результат процессов получения и переработки информации о речевых трудностях (или помехах) и связанных с ними неприятностях, трансформированных в психических процессах, состояниях и свойствах заикающегося и проявляющегося в его взаимодействии с окружающей социальной средой.

В целях дифференцированного подхода к изучению психологических особенностей заикающихся важно найти критерии (и достаточно простые, чтобы их можно было бы использовать в практике), которые характеризовали бы нарастающую сложность разных уровней или степеней фиксированности на дефекте. В качестве такого критерия мы выбрали 3 варианта эмоционального отношения заикающихся к своему дефекту (безразличное, умеренно-сдержанное и безнадежно-отчаянное) и соответственно 3 варианта волевых усилий в борьбе с ним (их отсутствие, наличие и перерастание в навязчивые действия и состояния)…

Соответствующее сочетание названных вариантов оправдало введение рабочего термина «болезненной фиксации» для выделения 3-х групп заикающихся: с нулевой, умеренной и выраженной степенью болезненной фиксации.

Нами в 1961 г. впервые была сделана попытка дифференцированного подхода к заикающимся в зависимости от наличия у них разной степени фиксированности на своем дефекте. Материалом для основного исследования послужили наблюдения около 400 заикающихся детей и подростков от 6 до 17 лет, с которыми проводилась логопедическая работа. …

На основании психолого-педагогических характеристик были выделены три группы заикающихся: с нулевой, умеренной и выраженной степенью фиксированности на дефекте.

В первой группе оказались дети, которые не испытывали ущемления от сознания своей неполноценной речи или даже совсем не замечали ее. Эти дети охотно вступали в контакт со сверстниками и взрослыми, знакомыми и незнакомыми. У них отсутствовали элементы стеснения, обидчивости за свою неправильную речь, к которой они относились осознанно или неосознанно.

Во вторую группу вошли те, кто испытывал в связи с заиканием неприятные переживания, пытался скрыть или замаскировать свою неправильную речь с помощью уловок. Тем не менее, осознание этими детьми своего недостатка и переживания не выливались в постоянное тягостное чувство собственной неполноценности, когда каждый шаг, каждый поступок обязательно осмысливается через призму собственной неполноценности, а стремление замаскировать свой недостаток не перерастало у них границ отношения любого человека к какому-либо своему несовершенству, к которому просто не хотелось бы привлекать внимание окружающих.

В третью группу мы выделили детей с постоянной навязчивой фиксированностью на своем речевом недостатке. Эти дети постоянно концентрировали внимание на своих речевых неудачах, глубоко и длительно переживали их. Всю свою деятельность они ставили в зависимость от речевых неудач. Для них было характерным уход в болезнь, самоуничижение, болезненная мнительность, навязчивые мысли и выраженный страх перед речью.

В результате проведенного экспериментального исследования были сделаны следующие выводы:

1. С возрастом (или со стажем заикания) у заикающихся детей степень их фиксированности на своем дефекте имеет тенденцию к усложнению.

2. У заикающихся детей дошкольного возраста увеличение степени фиксированности на своем дефекте находится в определенной связи с наличием у них второго речевого дефекта. (В старшем возрасте подобная закономерность не обнаруживается.)

3. Степень фиксированности на своем дефекте у заикающихся имеет определенную связь с усложняющимся характером моторных нарушений (ее нарастание от клонических к тоническим речевым судорогам).

4. Положительные результаты логопедической работы с заикающимися закономерно находятся в обратной зависимости от сложности их фиксированности на своем дефекте (чем больше фиксированность, тем ниже результат). Именно разная степень этой фиксированности (а не стаж заикания, не наличие второго речевого дефекта и не тяжесть моторных нарушений сами по себе) определяет прежде всего разные результаты логопедической работы.

5. Исходя из сделанных наблюдений, можно полагать, что степень тяжести заикания у детей адекватна степени их фиксированности на своем дефекте. Это имеет важное значение для прогностических суждений о результатах предстоящей коррекционной работы в каждом отдельном случае заикания.

Заикание у детей. М., 2001. С. 33–47.

Т. А. Болдырева, В. Ю. Ваниева

Эффективность логопедической работы и особенности личности заикающихся

Логопедическая работа с группой заикающихся, посещающих занятия после прохождения курса лечения, так называемая «группа долечивания», требует разработки новых приемов и методов работы. Несмотря на возможные положительные результаты по лечению самого заикания, пациенты этой группы нуждаются в определенной, конкретной коррекции личности и поведения, которые во многом способствуют появлению рецидивов заикания.

Основные задачи исследования: выявить особенности эмоциональной сферы, исследовать уровень притязаний, выявить взаимосвязь особенностей личности в эффективностью работы логопеда.

Применение Стандартизированного метода исследования личности (СМИЛ) дало качественные и количественные характеристики личности заикающихся, где доминирующими можно считать шкалы Индивидуалистичности – 82 % всех обследованных, Депрессии – 66 %, Импульсивности – 63 %, Тревожности – 57 %.

Исходя из характеристик личности, полученных в результате исследования, было выделено три подгруппы.

Первая группа (60–70 %) с характерной обособленно-созерцательной личностной позицией, склонностью к раздумьям, доминирующим над чувствами и действенной активностью. Им присущи самокритичность, повышенное чувство вины, неуверенность, тревожность, нерешимость, ранимость, болезненная фиксация на дефекте, что усугубляет течение заикания, затрудняя логопедическую работу.

У второй группы (20–30 %) наблюдается стремление к самостоятельности, независимость, беспечность, легко возникающая эмоциональная неустойчивость, сочетающиеся со снижением контроля и критики. Трудности поведения и общения часто не связаны с заиканием.

К третьей группе (около 10 %) относятся заикающиеся, близкие по данным к средненормативным. Для них посещение логопедических групп – возможность реализации и упражнений в самостоятельности и активности. Группу долечивания они воспринимают как своеобразный клуб общения.

Таким образом, исследование показывает необходимость дифференцированной работы с заикающимися, повторных курсов с целью предотвращения лишней фиксации на речевом дефекте и изменения программ логопедической работы в группах повторного лечения.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 30.

Т. А. Болдырева, Н. С. Фадеева

Взаимосвязь особенностей личности заикающихся подростков с характеристикой семейных отношений

Влияние семьи на процесс формирования личности ребенка является одним из определяющих факторов, особенно, если у ребенка имеется какой-либо дефект. Предметом нашего исследования является характер взаимоотношений в семье заикающихся подростков, который соотносился с характеристиками личности подростков. Использовались следующие методики: социометрический рисунок отношений заикающихся с внешним миром, тематический атшерцептавный тест (ТАТ), тест Розенцвейга, методика самооценки в модификации Т. А. Болдыревой.

Результаты исследования дали возможность выделить три группы по критерию – взаимоотношения в семье. Черты личности подростков с заиканием находились в прямой зависимости от характера взаимоотношений в семье. Как показало наше исследование, основная тенденция во взаимоотношениях родителей и их заикающихся детей – давление. Подросткам первой группы характерны отрицательный эмоциональный фон, проявляющаяся или сдерживаемая агрессия, при выраженной неуверенности в себе и низкой самооценке, 57 % подростков от общего количества относились к этой группе.

Для второй группы отношения в семье носили характер сотрудничества. Личность подростков этой группы характеризовалась большим положительным эмоциональным фоном, чем в первой группе, большей уверенностью в себе и более высокой самооценкой, хотя уровень самостоятельности поведения был недостаточно высок. К этой группе относились 33 % подростков.

Третья группа была самой маленькой – 10 % от общего числа. Отношения в семье можно оценить как поддержку. Личность подростков в этой группе отличалась значительным положительным эмоциональным фоном, наибольшей степенью уверенности в себе, адекватной самооценкой и самостоятельностью поступков.

Как показало наше исследование, наиболее благоприятным отношением в семье заикающихся детей должно быть сотрудничество и поддержка. Обучение родителей этим видам взаимоотношений может стать дополнительной педагогической задачей логопеда и психолога с целью повышения эффективности логопедической работы и правильного формирования личности заикающихся детей.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 31.

Г. А. Волкова

К вопросу о методике изучения межличностных отношений заикающихся детей дошкольного возраста

…К методам исследования личностных характеристик относятся проективные методы, являющиеся преимущественно эвристическими (В. Н. Мясищев и др., 1969). Они позволяют подойти к ориентировке в сложных свойствах личности, поскольку дают возможность представить, как испытуемый действовал бы при подобных обстоятельствах. Они ставят исследуемого в такое стимулирующее положение, что он получает возможность проявить свои личные потребности, свое особенное восприятие, свои интерпретации и другие характерологические особенности. Цель использования проективных методик заключается в выявлении общего характера личности или ее отдельных черт, но в общем аспекте. Методика С. Розенцвейга (1944) относится к проективным методам. Она используется в психиатрической клинике (Ж. Делей, Ж. Пирс, П. Пишо, 1955) при исследовании эмоционального напряжения (К. Д. Шафранская, В. А. Чикер, 1971) заикающихся взрослых (З. М. Шкловский, 1975), неврозоподобных состояний (Л. И. Завилянская, Г. С. Григорович, 1976). С. Розенцвейг разработал теорию фрустрации. Хотя различные исследователи нередко вкладывают в это понятие разный смысл, в целом фрустрация определяется как состояние человека, выражающееся в характерных особенностях переживаний и поведения, вызываемое объективно непреодолимыми (или субъективно так понимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели или к решению задачи. Психологическое изучение фрустрации требует исследования соотношения между состояниями фрустрации и другими психическими состояниями, например, тревоги или беспокойства, ригидности и прежде всего с предшествующим появлению фрустратора состоянием, в частности, с тем, насколько человек был подготовлен к встрече с барьером (Н. Д. Левитов, 1967). Проблема фрустрации особенно важна для детской и педагогической психологии, поскольку жизненный путь ребенка не проходит без противоречий и борьбы, которые являются необходимым условием его развития.

С. Розенцвейг ввел в концепцию фрустрации важное понятие о фрустрационное толерантности. В основе фрустрационной толерантности лежит способность личности к адекватной оценке трудной ситуации и, с другой стороны, способность увидеть выход из этой ситуации. Существуют разные формы толерантности:

1) психическое состояние, характеризующееся, несмотря на фрустраторы, спокойствием, рассудительностью, готовностью использовать случившееся как жизненный урок, но без особых сетований на себя;

2) состояние, выражающееся в известном напряжении, усилии, сдерживании нежелательных импульсивных реакций;

3) толерантность типа бравирования с подчеркнутым равнодушием, которым в ряде случаев маскируется тщательно скрываемое обозление или уныние.

В межличностных отношениях, несомненно, важное место занимают реакции человека на различного рода препятствия, блокирующие пути, ведущие к удовлетворению потребностей и запросов личности, а также степень воспитанности толерантности. Для заикающихся детей в их взаимоотношениях с окружающими несомненными фрустраторами являются разнообразные, отличающиеся друг от друга степенью трудности ситуации речевого и общественного поведения. Значимым в связи с этим становится выявление особенностей мотивационной сферы заикающихся детей, поскольку потребности, мотивы и установки выступают основными регуляторами поведенческих актов.

Одной из типичных черт фрустрации является эмоциональность. Согласно К. Лоусону и М. Марксу (1938), дети при фрустрации проявляют большую эмоциональность, чем взрослые, потому что обладают меньшими возможностями приспособления. Именно на этой почве и возникает эмоциональная реакция. Известно, что заикающимся детям свойственна повышенная эмоциональная напряженность. Боязнь допустить ошибку (или судороги) в ответственной предстоящей деятельности (в том числе речевой) вызывает напряжение, которое уже само влияет на результаты деятельности. Исследование реакции заикающихся детей на фрустрацию дает возможность более точно и объективно определить и их эмоциональное состояние.

Тест на фрустрацию, достаточно полно отражающий личностные особенности, позволяет осуществить количественную оценку данных. Как всякий тестовый показатель, он является объективной стандартизованной мерой способности или свойства личности. Помимо количественных и качественных оценок особенностей направленности и типов реакций личности в фрустрационных ситуациях, методика позволяет сопоставить ответы испытуемого со среднестатистическими данными и установить дополнительный показатель, дающий возможность судить о степени социальной адаптации индивида.

Естественно, что применение методики С. Розенцвейга не исчерпывает всех возможностей психологического изучения детей. Ценную информацию об особенностях развития и поведения детей дошкольного возраста дает анализ их игровой и конструктивной деятельности (А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, А. А. Смирнова, 1968; Г. А. Волкова, 1970)…

…Данные теста следует рассматривать, с одной стороны, как показатели индивидуальной адаптации личности к социальному окружению, с другой – как материал для создания направленного воздействия на заикающегося.

XXXI Герценовские чтения. Опыт изучения аномальных школьников. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л. С. 60–63.

Раздел 5

Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями чтения и письма

А. Н. Корнев

Состояние сукцессивных функций у детей с нарушениями чтения и письма

Сукцессивные функции

Из всех предпосылок интеллекта нарушения сукцессивных функций, пожалуй, чаще других встречаются при избирательных нарушениях школьных навыков [Мнухин С.С., 1968; Демьянов Ю. Г., 1971]. Не составляет исключения и дислексия. Нарушения различения, запоминания и воспроизведения временных последовательностей стимулов, действий или символов при специфических расстройствах чтения обнаруживали С. С. Мнухин (1984), D. Doehring (1968), S. Gantser (1979) и другие исследователи. Дети на низком уровне выполняют такие задания, как воспроизведение последовательности движений, звуковых и графических ритмов, допускают много ошибок при воспроизведении последовательности изображений, затрудняются при воспроизведении временной последовательности вербальных стимулов (слова, цифры), но способны к автоматизации речевых рядов (времена года, дни недели, месяцы) [Corcin S., 1974; Richie D., Aten J., 1976]. Имеются разные точки зрения по вопросу о модальной специфичности указанных нарушений. D. Bakker (1972) считает, что при дислексии сукцессивные операции страдают только на вербальном материале. W. Gaddes (1980) полагает, что недостаточность носит полимодальный характер.

Исследуя данную группу функций, мы использовали следующие задания: а) «рядоговорение» (времена года, дни недели по порядку); б) воспроизведение звуковых ритмов из 3–6 ударов с разными интервалами; в) тест «Кулак – ребро – ладонь» и аналогичный, но усложненный (добавлено движение ногами) тест.

Эксперименты показали, что дети с дислексией, так же как и дети с ЗПР, достоверно отстают от здоровых во всех перечисленных заданиях. Наиболее часто у них встречается слабость автоматизации речевых рядов (64 % случаев), реже страдает воспроизведение звуковых ритмов (46 %), и еще реже встречаются затруднения при воспроизведении серии движений (33 %).

Воспроизведение звуковых ритмов может быть неполноценным как из-за состояния слухового анализатора (на этапе анализа предъявленного образца), так и вследствие особенностей функционирования моторных систем (на этапе воспроизведения). Для уточнения причины выявленных трудностей целесообразно сопоставить это задание с другими тестами, затрагивающими указанные функции. Частота сочетания низких результатов в воспроизведении ритмов с составлением в тесте «Кулак – ребро – ладонь» служит косвенным показателем роли недостаточности моторики в анализируемом нарушении. С другой стороны, наличие низких результатов одновременно в «ритмах» и субтесте «Повторение цифр» из АВМ-WISC дает аналогичную информацию в отношении речеслухового анализатора. Первый тип сочетаний встречается среди наших испытуемых в восьми случаях из двадцати двух (36 %), второй – в восемнадцати случаях (82 %). Различия достоверны (р < 0,002). Тот факт, что большинство детей, не справившихся с воспроизведением ритмов, одновременно проявляют несостоятельность при воспроизведении цифровых рядов, указывает на заинтересованность высших отделов слухового анализатора. По-видимому, именно слабость церебральных систем, обеспечивающих удержание в кратковременной памяти ритмически организованных серий звуковых сигналов, приводит к низким результатам при воспроизведении ритмов.

Дефицит тех или иных сукцессивных функций, по нашим наблюдениям, встречается у 88 % детей с дислалией. В разной степени эти нарушения проявляются при «дисфазическом» и «дисгнозическом» вариантах расстройства. В «дисфазической» подгруппе больше страдает воспроизведение звуковых ритмов, а в «дисгнозической» – доминирует слабость автоматизации речевых рядов (времена года, дни недели).

Нарушения чтения и письма у детей. СПб., 1997. С. 96–97.

Р. И. Лалаева

Дислексия и аффективные нарушения

При дислексии часто отмечаются и различные аффективные нарушения (М. Рудинеско, М. Трела, Ж. Обри, В. Хальгрен и др.). При этом по отношению к дислексиям различают первичные и вторичные аффективные нарушения. В одних случаях аффективные нарушения, являясь первичными, рассматриваются в качестве фактора, вызывающего дислексию. В других случаях аффективные нарушения возникают у ребенка в связи с его неудачами при обучении чтению. Если ребенка рассматривают как отсталого и неспособного, он начинает чувствовать себя неполноценным. Если его обвиняют в лени и безволии, он часто становится агрессивным и недисциплинированным. М. Рудинеско и М. Трела объединяют все аффективные реакции при дислексии в три типа:

1) чувство неполноценности;

2) чувство тревоги, страха, неуверенности;

3) негативные реакции, сопровождаемые агрессивностью, гневом, резкостью.

Ж. Обри выделяет несколько иные типы аффективных нарушений у детей с дислексиями:

Активные негативные реакции возникают в том случае, когда поступление в школу связывается у ребенка с чем-то малоприятным, вследствие изменения обстановки, среды, конфликта с детьми, строгости учителя. Когда негативные реакции наблюдаются только в школе, можно искать причину в изменении обстановки в связи с поступлением в школу. Когда же негативная реакция распространяется и на семью, необходимо искать причину ее и в тех отношениях, которые складываются у ребенка в семье.

Аффективная незрелость возникает тогда, когда дома не приучили ребенка к самостоятельности. Такие дети инфантильны, плохо переносят изменение обстановки, в школе у них не устанавливаются контакты со сверстниками. Они уединяются, не играют с другими детьми, держатся изолированно, иногда открыто выражают свой страх перед школьной жизнью и хотят оставаться маленькими.

Пассивные реакции протеста возникают у пассивных и вялых детей, которые действуют только под страхом. Их надо заставлять не только работать, но и одеваться, есть.

В. Хальгрен также обнаруживает у некоторых детей с дислексиями нарушения в поведении. Но автор не находит никакой связи между нарушениями поведения и возникновением дислексий. Он рассматривает нарушения поведения как фактор, который сопровождает течение дислексии.

Закономерно встает вопрос, как следует рассматривать аффективные нарушения: как один из этиопатогенетических факторов или как следствие нарушений чтения.

Выделение аффективных нарушений в качестве этиопатогенетических факторов является недостаточно обоснованным, так как чаще всего аффективные нарушения являются следствием, а не причиной дислексии. В тех случаях, когда неусвоение чтения происходит по причине негативных реакций ребенка, педагогической запущенности, трудностей поведения, ошибки чтения не будут специфическими, повторяющимися, стойкими, характерными для дислексий.

Поэтому в настоящее время существуют различные точки зрения на происхождение дислексии. Это говорит прежде всего о том, насколько сложна проблема механизмов дислексий. Вместе с тем, анализируя все вышеприведенные данные, можно сделать и определенные выводы. В качестве этиопатогенетических факторов дислексий у детей следует рассматривать нарушения тех высших психических функций, которые осуществляют процесс чтения в норме. В связи с этим дислексии могут вызываться нарушением зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений, нарушением фонематических функций, недоразвитием лексико-грамматической стороны речи. Следовательно, нарушения чтения могут быть обусловлены, во-первых, недоразвитием сенсо-моторных функций (агностико-апрактическими нарушениями). Так, недоразвитие зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений вызывает у ребенка трудности в овладении зрительными образами букв, трудности в их узнавании и различении (оптические дислексии). Во-вторых, нарушения чтения могут вызываться недоразвитием высших символических функций, недоразвитием языковых обобщений: фонематических, лексических, грамматических (фонематические, семантические, аграмматические дислексии). Эта группа нарушений чтения является наиболее распространенной. Нарушения чтения в этом случае являются одним из признаков нарушения языкового развития.

Происхождение дислексии связано с недоразвитием многих функциональных систем. В определении же формы дислексии решающее значение приобретает недоразвитие ведущей в данном случае функциональной системы.

Нарушение процесса овладения чтением. М., 1983. С. 27–28.

С. С. Мнухин

О врожденной алексии и аграфии

В результате клинических наблюдений и экспериментально-психологических исследований большинство занимавшихся этим вопросом авторов приходят к выводу, что врожденная алексия и аграфия является изолированным дефектом у интеллектуально полноценных детей (Варбург, Иллинг, Плате, Петцль, Майер и др.), уподобляемым некоторыми дальтонизму.

Были попытки со стороны некоторых английских авторов рассматривать эту форму как частичное проявление умственной отсталости (Вольф, Энглер).

Несомненно, что нарушения этого типа встречаются при различных степенях отсталости даже заметно чаще, чем у нормальных детей, но многочисленными наблюдениями точно установлено наличие этих нарушений, часто в форме очень грубой, и у интеллектуально полноценных и даже сверходаренных детей.

Надо сказать, что на основании изучения наших случаев и наблюдений других авторов, нам кажется возможным установить наряду с расстройствами чтения и письма ряд других нарушений.

Все наши дети не могли перечислить месяцы, дни и недели и алфавит по порядку, хотя эти элементы они знали и в беспорядочном виде воспроизводили.

Несомненно, что в результате длительного упражнения они способны овладеть этими элементами, равно как несомненным является тот факт, что в результате длительного упражнения они способны в конечном счете научиться читать и писать. Однако тот факт, что наши дети с очень большим трудом и медленно овладевают знанием и умением перечислить эти элементы по порядку, заслуживает внимания, указывая на затруднение и замедление у них процессов «рядообразования» и рядоговорения.

Далее наши дети при предложении им для повторения рядов из 5 цифр или слов воспроизводили эти последние полностью, но всегда не в том порядке, в каком им это было предложено. Ошибки у них при этом бывали обычно при многократном повторении ими этих рядов и даже в случаях неоднократного повторения, заучивания этих рядов ими самими.

Этим детям было предложено штриховать палочки ритмом III – IIII–IIII–II до насыщения (по методу Карстен из лаборатории Курта Левина). Очень показательным оказался тот факт, что двое из них не смогли автоматизировать этот ритм и вынуждены были все время смотреть на первую строчку, которая была заштрихована правильно; в противном случае они совершали грубейшие ошибки в ритме.

Заучивание стихотворений оказалось для наших детей гораздо более трудным процессом, чем для контрольных. Короткие четверостишия пришлось зачитывать им 2–3 и большее количество раз; в то время как нормальные дети могли эти четверостишия воспроизводить через несколько дней, все алексики уже на следующий день безошибочно передать их не могли. Воспроизведение же рассказа, на требовавшего точной передачи по порядку прочитанного им, они производили не хуже соответствующих им нормальных детей.

Все эти факты подтверждают высказанное нами выше положение о замедленности и затрудненности процесса «рядообразования и рядоговорения» у алексиков. Отличным от процессов «ря-договорения» по своей психологической сущности феноменом является способность передачи месяцев, дней недели и т. п. в обратном порядке.

Мы позволим себе привести еще некоторые наблюдения над нашими детьми, частично в литературе уже известные.

1. Наши дети, как правило, неспособны были сосчитать количество букв в слове.

Правильно утверждение Майера о том, что сосчитывание количества слогов в слове им удается легче.

2. Все они неспособны составлять слова из данных им в беспорядочном виде букв, необходимых для составления этого слова.

3. При пропуске в слове одной буквы (например, «п-ро») или при перестановке в нем одной буквы (например, «цалпя») прочитывание слова, даже очень знакомого и короткого, становится для них задачей трудной и неразрешимой.

4. По мере улучшения процесса чтения и письма <…> отмечалось облегчение и в разрешении этих задач.

Приводя все эти факты и, в частности, наблюдения о нарушении и затрудненности в этих случаях процессов «рядоговорения», нам кажется возможным установление того положения, что при врожденной алексии и аграфии, считавшейся сугубо изолированным дефектом, при тщательном исследовании обнаруживается ряд других нарушений; эти дополнительные нарушения, не являясь при алексии и аграфии явлением случайным, возникают, по-видимому, на общей с расстройствами чтения и письма психопатологической основе.

Каковы же сущность и психопатологические механизмы этого дефекта?

Мы приходим к выводу, что при врожденной алексии и аграфии речь идет о нарушении целой системы функций структурообразования; более сложными проявлениями этого нарушения являются расстройства чтения и письма, более элементарными – расстройства «рядоговорения».

Несомненно, что комбинация этих расстройств у наших и им подобных детей не случайна. Мы уже указывали выше на вероятность того, что оба эти расстройства возникают на какой-то общей им обоим психопатологической и анатомо-физиологиче-ской основе. Рассматривать же какое-либо одно из этих нарушений как причину другого нам не представляется пока возможным.

Подавляющее большинство описанных в литературе случаев составляют мальчики с различными степенями и формами наследственной отягощенности: алкогольной, психопатической, эпилептической и др. Эпилептическая отягощенность и главным образом тяжелые роды, родовые травмы рассматриваются многими авторами как этиологический момент этого дефекта. Описаны многочисленные семейные случаи этого нарушения (Гиншельвуд, Варбург, Бихман и др.).

Данных патологоанатомических вскрытий этих случаев пока нет; но на основании нередкого семейного проявления, постепенного выравнивания этого дефекта под влиянием.

Советская невропатология, психиатрия и психогигиена. М., 1934.

Н. В. Разживина

Особенности познавательной деятельности у младших школьников с дисграфией

Нарушение письма является весьма распространенной формой речевой патологии у детей младшего школьного возраста. Трудности, связанные с овладением письменной речью, часто являются причиной стойкой неуспеваемости, школьной дезадаптации, отклонений в поведении учащихся. Проблеме дисграфии посвящено много работ отечественных и зарубежных исследователей. Однако проблема коррекции нарушений письма у младших школьников все еще остается актуальной. Это связано, во-первых, с недостаточной эффективностью традиционных методик коррекции дисграфии, которые не всегда позволяют полностью преодолеть это нарушение, а, во-вторых, с увеличением количества учащихся, страдающих дисграфией.

В настоящее время нарушения письма рассматриваются в различных аспектах: клиническом, психолингвистическом, нейро-психологическом и др. Однако психологический аспект изучения дисграфии является наименее изученным.

Нами было проведено комплексное исследование познавательной деятельности младших школьников, которое включало исследование устной и письменной речи, особенностей внимания, памяти, зрительного гнозиса и мыслительных операций. Исследование проводилось на базе общеобразовательной школы № 74 г. Воронеж и проходило в два этапа.

На первом этапе было проведено обследование письменной речи всех учащихся 2 классов в целях выявления детей с дисграфией. Всего было обследовано 107 школьников, обучавшихся по программе четырехлетней начальной школы. В процессе исследования письма были проанализированы письменные работы по русскому языку в рабочих и контрольных тетрадях учащихся, а также проведены дополнительные письменные работы: списывание, диктант и тест для выявления скрытого нарушения письма.

Школьники без нарушения письма показали высокие результаты при выполнении всех письменных работ, а дети с дисграфией не смогли успешно справиться ни с одним из предложенных заданий. Кроме того, анализ результатов выполнения письменных работ позволил выделить группу детей, которых нельзя было отнести ни к школьникам без нарушения письма, ни к учащимся с выраженной дисграфией. Так, все дети данной группы показали высокие результаты при выполнении таких заданий, как списывание и диктант, но не смогли справиться с предложенным тестом. В связи с этим в рамках данного исследования было выделено две подгруппы школьников с нарушением письма: подгруппа учащихся с выраженной дисграфией и подгруппа детей со скрытой (легкой) дисграфией.

Анализ письменных работ по русскому языку в рабочих и контрольных тетрадях школьников, который проводился в течение учебного года, показал, что подобное разделение учащихся с нарушениями письма оказалось обоснованным. С одной стороны, ошибки, которые допускали школьники обеих подгрупп, отличались специфичностью, стойкостью и не исчезали без специальной коррекционной работы. С другой стороны, проявление нарушений письма в подгруппе со скрытой дисграфией качественно отличалось от аналогичного проявления в подгруппе с выраженной дисграфией. Учащиеся с выраженной дисграфией допускали специфические ошибки в каждой письменной работе, однако их количество напрямую зависело от степени сложности работы. Школьники со скрытой дисграфией допускали специфические ошибки не в каждой работе, при этом количество ошибок не зависело от степени ее трудности. Таким образом, в данной подгруппе имела место неравномерность проявления дисграфии.

В подгруппе с выраженной дисграфией чаще всего встречались ошибки «анализа-синтеза» и оптические ошибки. В подгруппе со скрытой дисграфией не удалось выявить преобладание того или иного типа дисграфических ошибок. Так, у школьников со скрытой дисграфией аграмматизмы в письме практически не встречались, а соотношение всех остальных типов специфических ошибок во всех видах письменных работ оказалось примерно одинаковым. Дети с выраженной дисграфией редко замечали и исправляли свои ошибки. В то же время у школьников со скрытой дисграфией практически во всех письменных работах преобладали исправленные дисграфические ошибки. Именно для учащихся со скрытой дисграфией были характерны колебания в выборе буквы и многочисленные исправления. В целом 50 % младших школьников в той или иной мере допускали на письме специфические ошибки. При этом у 21 % детей было выявлено выраженное нарушение письма и еще у 29 % учащихся – скрытая дисграфия.

На втором этапе было проведено исследование познавательной деятельности 50 школьников, выбранных случайным образом из детей, обследованных на первом этапе эксперимента. Из них у 44 % школьников имело место выраженное нарушение письма, у 30 % учащихся – скрытая дисграфия и еще у 26 % детей нарушений письма выявлено не было. Экспериментальную группу составили дети с выраженной и скрытой дисграфией, контрольную группу – дети без нарушений письма.

Обследование устной речи проводилось на основе тестовой методики диагностики устной речи младших школьников, разработанной Т. А. Фотековой на основе методик Р. И. Лалаевой и Е. В. Мальцевой. Использование данной методики позволило получить количественную оценку уровня развития устной речи и речевой профиль каждого ребенка, а также усредненный речевой профиль во всех рассматриваемых группах. Кроме того, был проведен качественный анализ состояния устной речи у всех обследованных школьников. Анализ результатов обследования устной речи позволил сделать следующие выводы.

1. Все дети с выраженным нарушением письма имели те или иные нарушения устной речи. Причем в данной подгруппе были диагностированы наиболее тяжелые речевые расстройства. Так, у 32 % учащихся имело место ОНР (3-й и 4-й уровни), у 50 % школьников было выявлено ФФН, у 9 % детей было диагностировано лексико-грамматическое недоразвитие речи, у 9 % учащихся – фонематическое недоразвитие речи. В 27 % случаев эти нарушения сочетались со стертой формой псевдобульбарной дизартрии.

2. Ни у одного ребенка со скрытой дисграфией не было выявлено ОНР, и лишь у одного учащегося было диагностировано лексико-грамматическое недоразвитие речи. Наиболее распространенным нарушением устной речи в данной подгруппе было ФФН, которое было выявлено у 40 % школьников, у 20 % учащихся имело место фонематическое недоразвитие речи, у 20 % детей – дислалия, у 13 % школьников была отмечена стертая форма псевдобульбарной дизартрии. В 13 % случаев нарушений устной речи выявлено не было.

3. В контрольной группе в 46 % случаев была выявлена дислалия, в 23 % случаев – стертая форма псевдобульбарной дизартрии. У одного ребенка имело место неврозоподобное заикание, у 31 % школьников нарушений устной речи выявлено не было.

4. У всех учащихся с ОНР было выявлено выраженное нарушение письма. В то же время у школьников с нарушением звуковой стороны речи (ФФН или фонематическое недоразвитие) были отмечены различные по степени выраженности нарушения письма (выраженная или скрытая дисграфия).

5. У детей с различными по степени тяжести расстройствами устной речи имело место одинаковое по степени тяжести нарушение письма. Например, у школьников с ФФН или ОНР было выявлено выраженное нарушение письма; у учащихся без нарушения устной речи или с дислалией была отмечена скрытая дисграфия либо нарушение письма не выявлялось.

Таким образом у всех школьников с ОНР было диагностировано выраженное нарушение письма. У учащихся с ФФН были выявлены различные по степени выраженности нарушения письма. Причем ФФН оказалось наиболее распространенным диагнозом в обеих экспериментальных подгруппах. У школьников с нарушением звукопроизношения была отмечена скрытая дисграфия либо нарушение письма вообще не было выявлено.

Исследование познавательных процессов включало исследования продуктивности, устойчивости, распределения, переключения, уровня концентрации, объема слухового и зрительного внимания; кратковременной и оперативной зрительной и слухоречевой памяти, опосредованного запоминания; предметного и буквенного гнозиса; симультанного и сукцессивного анализа и синтеза, операций сравнения, обобщения и классификации. Всего при обследовании каждого школьника было получено 46 различных показателей, которые отражали уровень сформированности исследуемых психических процессов.

Все полученные данные были обработаны с помощью кластерного анализа (метод K-means Cluster). Проведенный анализ выявил полиморфизм состава обследованных групп, особенно экспериментальной группы. В зависимости от уровня выполнения заданий на оценку различных психических функций и методики диагностики уровня развития устной речи было выделено пять групп учащихся (табл. 17). Кроме того, в каждой выделенной группе был проведен корреляционный анализ на основе критерия Пирсона.

Таблица 17

Среднее количество успешно выполненных заданий на оценку различных психических функций в выделенных группах

Наиболее успешно со всеми тестами справились школьники групп I и II. Но между этими группами были выявлены и определенные различия. Средний уровень успешности выполнения заданий на оценку зрительного восприятия, памяти и мышления в группах I и II оказался одинаковым. Однако учащиеся группы I показали гораздо более высокий результат при выполнении методик на оценку особенностей внимания, в то время как для школьников группы II данная серия задания оказалась трудной. В свою очередь дети группы II оказались более успешными при выполнении методики на оценку устной речи, чем у учащихся группы I. Тем не менее в обеих анализируемых группах данная методика была выполнена на уровне возрастной нормы. Результаты школьников группы I можно условно принять за эталон. В эту группу попали 54 % учащихся контрольной группы, 20 % детей со скрытой дисграфией и один школьник с выраженным нарушением письма. У 75 % школьников с нарушением письма было диагностировано ФФН и еще у 25 % детей – фонематическое недоразвитие речи. Поэтому можно сделать вывод о том, что нарушение письма у этих учащихся было обусловлено нарушениями устной речи.

У учащихся группы II имело место нарушение внимания, в то время как серии заданий на оценку памяти, зрительного гнозиса и мышления были выполнены на высоком уровне. В данную группу попали 46 % детей контрольной группы и 27 % школьников со скрытой дисграфией. У 25 % учащихся со скрытой дисграфией было диагностировано фонематическое недоразвитие речи, еще в 50 % случаев была выявлена дислалия, и в 25 % случаев развитие устной речи соответствовало возрастной норме. Корреляционный анализ выявил статистически значимые отрицательные корреляции между уровнем развития мышления и количеством дисграфических ошибок, допущенных во всех письменных работах на уровне значимости 99 %. Поэтому можно сделать вывод о том, что чем выше был уровень развития мышления у школьников группы II, тем меньшее количество специфических ошибок они допускали. Можно предположить, что нарушение внимания у школьников группы II компенсировались высоким уровнем развития мышления. Наличие дисграфии у 40 % школьников группы II можно объяснить более низким уровнем компенсации в связи с более низким уровнем развития мышления в сочетании с нарушениями устной речи и внимания. Однако необходимо отметить, что во всех случаях нарушение письма носило скрытый характер.

В группе III среднее количество успешно выполненных заданий на оценку всех психических процессов оказалось ниже по сравнению с группой I. Однако в сериях заданий на оценку зрительного восприятия и мышления эти различия не являлись значительными. В то же время большая разница между группами I и III была отмечена в заданиях на оценку внимания и памяти. Отметим, что грубых нарушений внимания и памяти в группе III выявлено не было. В данной группе был отмечен лишь более низкий уровень выполнения всех серий заданий на оценку особенностей внимания и памяти по сравнению с группой I. При этом структуры внимания и памяти в группе III были аналогичны структурам внимания и памяти учащихся группы I. Уровень успешности выполнения тестовой методики диагностики устной речи составил 72 % и оказался значительно ниже по сравнению с группами II и III. У 94 % школьников были диагностированы нарушения устной речи, причем наиболее распространенным диагнозом оказалось ФФН, которое было выявлено у 47 % учащихся. У всех школьников статистически значимые отрицательные корреляции между уровнем развития зрительного восприятия и средним количеством дисграфических ошибок, допущенных при выполнении списывания диктанта и теста на уровне значимости 95 %, а также между уровнем развития памяти и количеством дисграфических ошибок, допущенных при выполнении теста на том же уровне значимости. Кроме того, была выявлена статистически значимая положительная корреляционная зависимость между уровнем развития речи и уровнем развития памяти на уровне значимости 95 %. В группу IV попали 23 % детей с выраженной дисграфией и 7 % учащихся со скрытой дисграфией.

В группе V уровень выполнения всех серий заданий оказался ниже по сравнению с группой I. У школьников данной группы было выявлено нарушение всех исследуемых психических функций. Уровень выполнения всех серий заданий на оценку внимания оказался значительно ниже, чем в группе I. При этом наибольшие различия были выявлены в сериях на оценку уровня концентрации и распределения внимания. Кроме того, в данной группе имела место диспропорция в состоянии объема зрительного и слухового внимания. Уровень выполнения заданий на оценку зрительного гнозиса также был значительно ниже, при этом наибольшие трудности школьники группы V испытывали при выполнении серии заданий на оценку предметного гнозиса. Уровень выполнения заданий на оценку памяти оказался ниже по сравнению с группой I и соответствовал аналогичному уровню школьников группы III. Однако между группами III и V были отмечены существенные различия. Школьники группы V были более успешными при выполнении серии заданий на оценку зрительной памяти, а учащиеся группы III – при выполнении серий заданий на оценку слухоречевой и опосредованной памяти. В группе V было также выявлено парциальное недоразвитие мышления, проявившееся в более низком уровне выполнения серий заданий на оценку операций сравнения и классификации. Корреляционный анализ выявил статистически значимые корреляции между уровнем развития зрительного восприятия и уровнем развития внимания на уровне значимости 95 %. Значимых корреляций между уровнем развития отдельных познавательных процессов и состоянием письменной речи выявлено не было. У всех школьников данной группы были диагностированы нарушения устной речи: в 50 % случаев было выявлено ФФН и еще в 50 % – ОНР (3-й и 4-й уровни). В 33 % случаев эти нарушения сочетались со стертой формой псевдобульбарной дизартрии. В группу V 27 % учащихся с выраженной дисграфией.

Выводы данного исследования.

1. У 54 % учащихся без нарушений письма не было выявлено никаких нарушений познавательной сферы. У 46 % детей контрольной группы было диагностировано нарушение внимания, которое в 23 % случаев сочеталось с нарушениями звукопроизношения. Однако изолированное нарушение внимания не привело к возникновению дисграфии.

2. В экспериментальной группе уровень психического развития соответствовал возрастной норме лишь у 20 % детей со скрытой дисграфией и 5 % учащихся с выраженным нарушением письма. При этом у всех школьников было диагностировано нарушение устной речи, которое, по-видимому, и привело к возникновению дисграфии.

3. У 46 % детей со скрытой дисграфией и 45 % учащихся с выраженной дисграфией был выявлен своеобразный симптомокомплекс, который включал нарушение внимания, снижение памяти по всем видам и нарушение устной речи. Степень выраженности нарушения письма у этих школьников зависела от двух факторов: степени нарушения устной речи и уровня развития слухоречевой памяти.

4. У 23 % учащихся с выраженным нарушением письма и 7 % школьников со скрытой дисграфией были выявлены нарушения внимания, памяти и устной речи, а также парциальное недоразвитие мышления. При этом наибольшие трудности дети испытывали при выполнении серий заданий на оценку памяти.

5. У 27 % школьников с выраженной дисграфией было выявлено нарушение всех исследуемых психических функций, которое проявилось в нарушении внимания, снижении всех видов памяти, парциальном недоразвитии зрительного гнозиса и мышления.

Таким образом, в нашем исследовании было выявлено несколько степеней выраженности нарушения письма. У 21 % школьников была диагностирована выраженная дисграфия и еще у 29 % – скрытое нарушение письма. Практически у всех обследованных школьников с нарушением письма были выявлены нарушения устной речи и различные нарушения познавательной деятельности, при этом у детей с выраженной дисграфией отмечались наиболее тяжелые расстройства. Компьютерная обработка данных с помощью кластерного анализа позволила выделить пять групп учащихся в зависимости от уровня выполнения заданий на оценку различных психических функций. Четыре группы школьников характеризуются специфическими особенностями нарушения познавательной деятельности, что необходимо учитывать в процессе коррекционно-логопедической работы.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 187–194.

Е. Н. Российская

Особенности мотивации письменно-речевой деятельности учащихся с дисграфией

Одной из главных задач логопедической работы в школе является формирование полноценной речевой деятельности, особой формой которой является письменная. Ее мотивом является потребность в передаче мыслей, чувств, впечатлений человека, с которым невозможен контакт посредством устной речи. Переписка относится к такому типу общения, который в современной литературе обозначается термином «аксиальная коммуникация». Продуктами этой деятельности являются письма, открытки, записки. Возможности общения посредством письменной речи расширяет в настоящее время Интернет.

Анализ психологической структуры письменной речи (ПР) позволяет выделить в качестве ее «пускового» операционального компонента мотивацию, которая выступает также как ведущий фактор, определяющий целенаправленность письменно-речевой деятельности (ПРД). Наше исследование посвящено изучению мотивации ПРД учащихся с дисграфией. Мотив является внутренней детерминацией деятельности, ее побудительным компонентом, а деятельность, в свою очередь, оказывает влияние на мотивы, которые соподчинены и имеют определенную иерархию (Л. И. Божович, В. К. Вилюнас, С. С. Занюк, В. И. Ковалев, А. Н. Леонтьев, А. К. Маркова, В. И. Степанский и мн. др.). В ряде научных работ (А. К. Маркова, Т. А. Матис, А. Б. Орлов, М. В. Матюхина, Д. Б. Эльконин и др.) представлены результаты изучения мотивов учебной деятельности, эпистолярной коммуникации, а также мотивации усвоения языка как средства общения.

Исследование мотивов письменно-речевой деятельности детей с особенностями в развитии, в частности с дисграфией, является актуальным ввиду неразработанности общетеоретических представлений о мотивах письменной речи учащихся с нарушениями речи в целом. В специальной логопедической литературе вопросы мотивации устной речи детей с ОНР разработаны Р. Е. Левиной, которая при анализе нарушенных и сохранных предпосылок речевых и психических функций школьников с алалией выделяет и описывает четыре психологически типичные группы неговорящих детей, одну из которых составляют учащиеся-алалики с нарушением мотивационных инициативных процессов (психической активности). Левина отмечает, что у данной категории детей наблюдается «резкое несоответствие между наличием достаточных возможностей в сенсорной и интеллектуальной сфере и использованием их в реальном развитии ребенка». Основной причиной данного несоответствия автор считает «недостаточную активную наблюдательность детей и ослабленную направленность на активное общение с окружающими», т. е. сниженную мотивацию. Проблема исследования мотивации письменно-речевой деятельности детей с недоразвитием речи в целом и с дисграфией в частности не была предметом специального научного анализа. Особую тревогу учителей вызывает данная категория детей на этапе перехода из начальной школы в основное ее звено, где письменная речь выступает в качестве способа приобретения и закрепления знаний в области различных учебных дисциплин.

Организация эксперимента

Исследованием было охвачено 52 учащихся, обучающихся в 4 классе общеобразовательной школы (10–11 лет); 15 из которых (группа А) имели специфические нарушения письма. В анамнезе 37 учащихся значилась дисграфия (группа Б), но в результате целенаправленных логопедических занятий к моменту исследования ее проявления в доступных детям формах письменных работ (списывании и диктантах) были сняты, поэтому группу школьников мы обозначим как учащиеся с условно исправленной дисграфией. Исследование осуществлялось в 3 этапа и было направлено на изучение процесса письменно-речевой деятельности, продукта письменно-речевой деятельности, мотивов письменной речи.

Методика

Исследование мотивации ПР учащихся с дисграфией изучало ее в различных речевых ситуациях посредством традиционных методов (основных: эксперимент, наблюдение; вспомогательного: анализ продуктов деятельности) и альтернативных методик продуцирования письменных текстов. Эксперимент включал 2 этапа и был направлен на выработку критериев оценки мотивации ПРД у учащихся с дисграфией, т. е. в узком сегменте коррекционно-развивающей деятельности.

На первом этапе исследования предполагалось использование альтернативных методик продуцирования письменных текстов (Д. Б. Эльконин). Вниманию детей было представлено письмо известного адресата (Деда Мороза), требующее развернутого письменного ответа, предполагающего освещение детьми трех основных аспектов информации о себе: кто я? (имя, фамилия, отчество), где я нахожусь? (адрес), готовность к встрече (задание № 1). В письме содержались некоторые элементы, опорные смысловые точки, прямые вопросы, ответов на которые «ожидал» воображаемый адресат. В традиционной методике различные формы подготовки к сочинению направлены на выделение в тексте ярко выраженных структурных элементов, которые используются как «опорные моменты», «отсекание» побочных ассоциаций и т. д. По этому поводу К. К. Омербекова замечает, что «устный анализ перед написанием сочинений делает письменную речь однообразной, стереотипной». Мы же предполагали повысить эмоциональную значимость текста, что, в свою очередь, оказало бы стимулирующее влияние на мотивационный компонент письменно-речевой деятельности. Вследствие этого задание № 2 заключалось в описании ситуации с использованием позитивного опыта детей. Учащимся предлагалось изложить в письменной форме ситуацию в случае достижения желаемого результата (задание: представьте, что Дед Мороз получит ваши письма и приедет к вам на праздник. Опишите свои чувства. Как пройдет встреча Нового года?). Противоположным по условиям речевой ситуации было задание № 3. Оно заключалось в описании ситуации в случае невозможности достижения желаемого результата (задание: представьте, что Дед Мороз по каким-то причинам не сможет получить ваши письма. Что тогда произойдет с вами? Как тогда может пройти встреча Нового года?). Таким образом, условия заданий № 2 и № 3 моделировали ситуации порождения связного письменного текста на основе воображаемых событий (Эльконин).

Второй этап включал наблюдение непосредственно за поведением детей в процессе письменно-речевой деятельности и их реакцией на письменные задания в течение логопедических занятий («метод оценки поведения и его причин со стороны» по Е. П. Ильину). В процессе наблюдения нами были выделены периоды активности, в которых интерес к письменной речи проявляется в различных формах поведения:

подготовительный период – оценивалось поведение детей до момента начала письма: особенности интереса к письменной речи вообще и его трансформация после возникновения ситуации необходимости данного вида деятельности;

период непосредственного письма – учитывались интерес и общий эмоциональный тон в процессе письма, отражающиеся на концентрации внимания;

период «постписьма» – оценивались выход за пределы конкретного письменного задания, заинтересованность в письменной речи как процессе, возникновение новых «писательских» интересов.

Анализ результатов

Первый этап. Полученные в результате первого этапа эксперимента оригинальные тексты мы анализировали посредством методики, разработанной нами под руководством доктора педагогических наук, профессора Чиркиной, по следующим критериям:

– цельность текста (объем высказываний, последовательность изложения);

– связность высказывания (композиционная структура, лексико-грамматические средства);

– использование в тексте языковых средств (лексико-морфологический состав, синтаксическое конструирование);

– соответствие языковым нормам письменной речи (соответствие фонетическому и морфологическому принципам правописания).

Оценка цельности текстов. Проанализировав ответные письма учащихся, мы выявили наименьший объем текстов учащихся – 17 слов, наибольший – 63 слова. Средние показатели объема высказываний исследуемых таковы: среднее число слов в тексте – 43, среднее число предложений – 5, средняя длина фразы – 9. Существенных различий в данных показателях между учащимися группы А и Б не наблюдалось. Это позволяет сделать вывод, что в целом к данному этапу обучения объем письменных высказываний обследованных учащихся достаточным для «развертывания» связного высказывания.

Оценка связности текстов. Последовательность изложения во всех работах включала 3 основные части: приветствие, основную часть (сведения о себе, о месте нахождения школы, о подготовке к празднику), прощание. В работах 19,2 % учащихся в изложении основной части наблюдалась некоторая алогичность мыслей (например, адрес школы «вклинивался» в информацию о себе), что, на наш взгляд, объясняется прямым «переводом» разговорной устной речи в письменную. В некоторых работах отсутствовали сведения о месте нахождения школы, дети с дисграфией не сообщали о приготовлениях к празднику. Следующие привнесения: поздравления с пожеланиями воображаемому адресату, просьбы о желаемых подарках (например, «Я поздравляю вас с наступающим 2004 годом! Желаю щастья успехов здоровья не болеть жить дружно счастливо любить всех всей душой», «Подари нам в класс телевизор»; «Кинь нам побольше снегу»), по нашему мнению, указывали на «вхождение» ребенка в ситуацию воображаемой переписки (Эльконин) 80,8 % исследуемых в написании ответного письма руководствовались предложенной в письме от воображаемого адресата последовательностью изложения. В работах этих детей были отменены привнесения следующего характера: приводились сведения о семье, поздравления адресата с праздником, описание заветной мечты, просьба о желаемых подарках, признания в любви, приглашения (например, «Я не люблю, когда меня обманывают. Хочу чтобы вы пришли ко мне на день Рождения», или «Мама говорила мне в детстве что мне подарки приносит Дед Мороз и я верила что он правда приходит, а не люди в него переодеваются и одевают ватные бороды», или: «Дедушка, я в тебя очень верю, нетак как некоторые просто так говорят»).

Обращает на себя внимание однотипность орфографических ошибок. Наиболее частотными являются нарушения правил написания проверяемых и непроверяемых безударных гласных в корне слова, суффиксах и окончаниях существительных и прилагательных. Типичность орфографических ошибок, свойственная дисграфикам (Левина, Спирова, Чиркина), обусловлена либо недостаточным уровнем усвоения орфографических правил, либо неумением учащихся с дисграфией применять теоретические знания на практике, особенно в продуктивной письменной деятельности. Помимо орфографических ошибок, были выявлены проявления дисграфии (30,8 %). Наиболее многочисленными типами ошибок являются нарушения различных форм языкового анализа и синтеза, такие как пропуски согласных и гласных. Менее многочисленными были ошибки замены букв, соответствующих фонетически близким звукам. Замен графически близких буквенных символов в работах учащихся обнаружено не было, что свидетельствует об эффективности логопедической работы в этом направлении. В текстах учащихся с дисграфией отмечается значительное количество ошибок, связанных с трудностями конструирования предложений, пропуски членов предложения, нарушение последовательности слов в предложении: «Мне нравится будет встречать ево с ним», «Надеюсь о подарке», «К Новому году так я покупаю петарды», «Я в вас очень верю и знаю».

При анализе текстов необходимо обратить внимание на творческие работы детей группы Б, определенной нами как «учащиеся с условно исправленной дисграфией». В данном случае новые условия письменной речи в рамках нашего эксперимента явились сенсибилизирующими и провоцировали рецидив нарушения письма, переведенного в иное качественное состояние, но не устраненного как явление.

Общие результаты анализа письменных текстов мы посчитали целесообразным отразить в сводной табл. 18.

Таблица 18

Общие результаты

Из табл. 18 видно, что при конструировании письменного текста с условно положительной мотивацией по сравнению с текстами эмоционально-нейтрального содержания у учащихся с дисграфией возрастают количественные показатели объема письменных высказываний (почти по всем параметрам, исключение составляет только показатель «среднее количество предложений»). В то же время провоцирование отрицательного отношения к ситуации письменной коммуникации заметно снижает те же показатели. Таким образом, очевидна роль мотивации в процессе письменно-речевой деятельности.

Второй этап. В процессе наблюдения за реакцией детей на логопедические занятия по коррекции дисграфии мы отметили, что в большинстве случаев дети с желанием их посещают и редко демонстрируют негативную реакцию по этому поводу. Мотивация самой письменной речи и эмоционального отношения к ней у детей с дисграфией имеет ряд особенностей. Результаты наблюдения мы систематизировали в соответствии с периодами писательской активности.

На подготовительный период оказывает влияние негативный опыт результатов ПРД, сформировавшийся у большинства учащихся с дисграфией к 4 классу. От письма в рамках нашего эксперимента отказался 1 человек (1,9 %) – группа Б, а на логопедических занятиях мы наблюдали данное явление в 21,2 % случаев. Отказ и уклонение от выполнения письменных заданий являются показателями отсутствия интереса к ним, а также доминирования отрицательного отношения к письменной речи в целом. 48,1 % детей не спешат приступать к выполнению письменных заданий: они долго, аккуратно перелистывают страницы, поправляют обложку, открывают тетради, подбирают ручку, рассматривают ее, тщательно определяют место начала письма и т. д. Такое «отодвигание» письма также свидетельствует об отсутствии мотивов, побуждающих ребенка к письменно-речевой активности.

Особенностью мотивации ПРД на этапе подготовки к письму являются наблюдаемые нами случаи, определяемые в психологической литературе как «уход от деятельности». Из общего числа учащихся с дисграфией, участвующих в эксперименте, явление ухода от деятельности наблюдалось у 4 человек (7,7 %). Особенности поведения этих детей проявлялись в «отключении» их от подготовки к деятельности в целом, в отсутствии реакции на условия задания, обращенные к ним вопросы, рекомендации. Объясняя психологические механизмы данного явления у детей дошкольного возраста, А. Л. Венгер считает, что в его основе лежат не особенности внимания и повышенная отвлекаемость таких детей, как обычно считают педагоги, а иные факторы. Описывая их, автор отмечает: «Ребенок не сосредоточен на чем-то постороннем, а погружен в себя, в свой внутренний мир, в фантазии и мечты». Результатом данного явления является «немотивированность» выполнения монотонных заданий на логопедических занятиях и всплеск интереса к творческим письменным работам, который мы наблюдали при подготовке к выполнению заданий экспериментальной методики. На наш взгляд, это объясняется тем, что именно в таких условиях активное воображение ребенка разворачивается во внешней форме, оно направлено на решение творческих задач и обеспечивает эмоциональное подкрепление.

В период непосредственного письма при заинтересованности учащихся в результатах ПРД и в целом при положительном отношении к самому процессу ПР мы наблюдали мотивы самостоятельно поставленных целей, а также положительные эмоции от поиска разных способов решения. Был констатирован более высокий тип положительного отношения к действительности, вызванный самостоятельностью мотивации, осознанием соотношения мотивов и целей задания. Это проявилось в активном, инициативном, творческом отношении к ПРД 9,6 % участвовавших в эксперименте детей. При этом возникали положительные эмоции, предвосхищающие и регулирующие письменно-речевую деятельность, а также эмоции конструктивного сомнения. Интерес к результатам письма сопровождался широкими диффузными социальными мотивами ответственности. 67 % детей продемонстрировали нейтральный тип писательской активности, т. е. отсутствие дифференцированной реакции в процессе работы на отрицательную и положительную ситуации. При отрицательном отношении (23,1 % случаев) наблюдалось преобладание мотивов избегания неприятностей, проблемных ситуаций, а также негативных эмоций, страха. Например, ребенок выполнял задание без собственного на то желания, чтобы избежать порицания и неудовлетворительной отметки. Это проявлялось в неумении возобновить работу после отвлечения, а при возникновении затруднений и ошибок – в прекращении деятельности. В отдельных случаях нами констатировалась неустойчивость мотивов. Это находило проявление в эмоциях удивления, переживания необычности ситуации, ее новизны и развлекательности.

В процессе выполнения письменных заданий как в рамках экспериментальной методики, так и в процессе логопедических занятий учащиеся с дисграфией отвлекались на несущественные детали или факты, не имеющие отношения к письменной речи. Они часто стремились поскорее закончить задание и удовлетворялись низкими результатами своей работы, что свидетельствует об отсутствии внутренних мотивов «ориентации на способ деятельности, а не только на результат» (Маркова и др.). Также в рамках нашего эксперимента мы наблюдали явление, противоположное описанному Марковой с соавторами применительно к мотивации учебной деятельности в целом. Авторами отмечается, что «проблемные задания, требующие нестандартных приемов решения, вызывают утомление, а однотипные упражнения (списывание, решение знакомых задач) выполняются охотно». В результате наших наблюдений мы обратили внимание на тот факт, что стереотипные, шаблонные задания, а также материал, не связанный с практической деятельности детей, малоинтересен им, тогда как задания, требующие творческого подхода, имеющие игровое содержание, мотивируют детей на их выполнение.

Наблюдение за учащимися в период «постписьма» представляет интерес с позиции их потенциальных возможностей. Для 5,8 % детей был характерен выход за пределы конкретного письменного задания и заинтересованность в письменной речи как процессе, что нашло отражение в реализации такого операционального компонента ПРД, как контролирующая рецепция (проверочное чтение). Его важность заключается в том, что в результате перечитывания написанного текста выявляются различные виды ошибок и недочетов, не замечаемые в процессе письма, т. е. выполняются функции редактирования. Средний показатель продуктивности контролирующей рецепции (расчет проводился по методике, разработанной под руководством Чиркиной у учащихся, воспользовавшихся правом проверить чтением свои работы, составил 18,3 %. В этой ситуации интересы служат источником писательской активности. Но у 94,2 % учащихся с дисграфией данная цепочка замыкается на этапе непосредственного письма.

Выводы

1. Анализ письменных работ учащихся 4 класса (11–12 лет) показал, что они содержат нарушения как синтаксического конструирования, так и лексико-морфологического оформления высказывания, что еще раз подтверждает тезис Левиной о том, что дисграфия является отсроченным проявлением нарушения речи устной на письме.

2. В работах учащихся с дисграфией зависимость между орфографическими и дисграфическими ошибками носит динамический характер, т. е. в случае общности несформированных механизмов, лежащих в основе данных явлений, закономерно возникает связь между выше перечисленными ошибками. При отсутствии однотипной причинной обусловленности дисграфических и неспецифических ошибок они выступают как нарушения разного уровня речевой деятельности. Таким образом, рост специфических ошибок письма не всегда прямо пропорционален увеличению числа орфографических несоответствий языковым нормам.

3. Изучение мотивации ПРД и понимание мотивов, которые побуждают к активности учащихся с речевыми нарушениями, позволят своевременно выявить потенциальные возможности овладения ПР данной категорией школьников и целенаправленно влиять на результаты этого вида деятельности.

4. Недостаточно сформированный уровень мотивации ПР как деятельности является одним из факторов (наряду с особенностями речевого и психического развития учащихся с дисграфией), определяющих снижение результатов логопедического воздействия.

5. В процессе логопедической работы по коррекции дисграфии необходимо формировать адекватную мотивацию ПР и включать специальные приемы, учет и реализация которых обеспечит успешность формирования письменно-речевого высказывания.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 204–213.

А. А. Тараканова

Особенности симультанного анализа и синтеза у младших школьников с дисграфией

Для овладения письменной речью чрезвычайно важно способность анализировать и синтезировать временную последовательность звуков и удерживать ее в памяти. С другой стороны, речевое восприятие на смысловом уровне осуществляется симультанно. В связи с этим обоснован вывод о значимости для процесса овладения письменной речью достаточного уровня сформированности симультанных и сукцессивных процессов в их единстве (Т. В. Ахутина, Р. И. Лалаева).

Исследование младших школьников с тяжелыми нарушениями речи (Р. И. Лалаева, А. Гермаковска) выявило у них несформированность как симультанных, так и сукцессивных процессов. Однако исследования этих процессов у учащихся общеобразовательной школы с дисграфией не проводилось.

Проведенное нами экспериментальное исследование было направлено на выявление особенностей симультанного анализа и синтеза у младших школьников с нарушениями письменной речи. Экспериментальную группу составили дети с дисграфией, контрольную группу – дети без нарушений письма.

В предложенных детям заданиях процесс симультанного анализа и синтеза осуществлялся как на невербальном, на основе зрительно-пространственного восприятия, так и на вербальном уровне.

Тестовые задания, проводившиеся на невербальном материале, в свою очередь, различались по форме представления результатов:

– невербальные задания, результаты которых были представлены в практической деятельности;

– невербальные задания, результаты которых были представлены вербально;

– задания, основанные на вербальном материале.

При анализе полученных результатов у детей с дисграфией отмечался более низкий уровень выполнения всех групп заданий, чем у детей без речевой патологии.

При этом следует отметить, что у детей с дисграфией степень участия речи в сериях заданий в большей мере, чем в контрольной группе определяла уровень их выполнения. Так, наибольшие трудности вызвали у детей с дисграфией вербальные задания без опоры на зрительные образы.

Вместе с тем дети, не имеющие речевой патологии, выполнили вербальные задания третьей группы лучше, чем задания второй группы. Это свидетельствует о более высоком уровне развития понятийного (вербально-логического) мышления у младших школь ников с нормальным речевым развитием, по сравнению с детьми, страдающими дисграфией.

Сравнение результатов выполнения показало, что невербальные задания, результаты которых были представлены в практической деятельности (первая группа), оказались в целом наиболее легкими для всех учащихся. Вместе с тем следует отметить, что успешность выполнения данных заданий была неоднородной. Наиболее значительные трудности у всех детей вызвало деление круга на пять частей.

Вторая группа включала два задания – определение различий двух сходных сюжетных картинок и анализ картинки с нелепым сюжетом. Успешность выполнения этих заданий была также неоднородной. Средний уровень успешности выполнения заданий второй группы был ниже среднего уровня выполнения заданий первой группы и составил 45 % в контрольной группе учащихся и 40,3 % в экспериментальной группе.

Наиболее значительными оказались различия контрольной и экспериментальной групп при выполнении заданий на вербальном материале (третья группа заданий). Школьники без речевых нарушений справились с вербальными заданиями успешнее, чем рядом невербальных заданий. Средний уровень успешности их выполнения составил 65 %. Для учащихся экспериментальной группы вербальные задания оказались наиболее трудными (34,6 % успешности). Рассмотрим результаты выполнения отдельных заданий.

Исследование симультанного анализа и синтеза на невербальном материале показало следующее.

Все дети как контрольной, так и экспериментальной групп справились с заданием на срисовывание серий, составленных из полукругов и стрелок (проба С. Борель-Мезонни), направленным на исследование способности воспроизводить совокупность элементов. Однако у школьников с дисграфией при выполнении пробы выявились некоторые качественные особенности. Во-первых, у них наблюдалась несколько большая длительность выполнения задания и более частые фиксации на элементах образца. Это свидетельствует о том, что при выполнении задания у этих учащихся сукцессивно-симультанные процессы превалировали над симультанными. Во-вторых, дети экспериментальной группы чаще допускали ошибки и неточности при срисовывании элементов, хотя большинство учащихся самостоятельно находило и исправляло допущенные при срисовывании элементов ошибки.

С заданием, направленным на нахождение нужных вставок (тест Равена), справились все дети. Но качество выполнения задания школьниками экспериментальной и контрольной групп было различным.

В нашем эксперименте были использованы задачи Равена первых трех типов. Это обусловлено тем, что с помощью данных тестовых задач анализировалось состояние симультанного анализа и синтеза, а для исследования более сложных операций (установление аналогии, сравнение и т. д.) были использованы другие задания.

С задачами на установление тождества в простых рисунках (I тип) справились все испытуемые контрольной группы и 90 % детей экспериментальной группы. При решении задач первого типа затруднения, выражавшиеся, как правило, в замедленном темпе работы, наблюдались у 1 % учащихся экспериментальной группы. Следует отметить тот факт, что все эти учащиеся страдали артикуляторно-акустической дисграфией. Можно предположить, что у этих учащихся имела место недостаточность моторной сферы, проявившаяся в нарушении моторного компонента устной речи и в недостаточности зрительно-пространственной ориентировки и ручной моторики.

Задачи второго типа (на установление тождества в сложных рисунках) решались всеми испытуемыми менее успешно, чем задачи первого типа. Однако более существенные затруднения обнаружились у школьников с дисграфией. Они часто не могли сразу учесть все признаки рисунка, а выделяли какой-либо один признак. Различия между результатами учащихся с дисграфией и учеников без нарушений письма были выражены больше при решении задач второго типа, чем первого. Учащиеся с дисграфией решали задачи на установление тождества на уровне наглядно-образного мышления.

С задачей третьего типа, в которой решение основывалось на дополнении до целого по принципу центральной или осевой симметрии, справились все испытуемые контрольной группы и лишь 81 % учащихся экспериментальной группы. Большинство учащихся экспериментальной группы испытывали некоторые затруднения при нахождении симметричных отношений. Наблюдался замедленный темп решения задачи, часто детям требовалась помощь экспериментатора.

Учащиеся с нарушениями письма затруднялись определить принцип решения этой задачи и решали ее по принципу установления тождества между отдельными элементами рисунка на матрице и на вкладышах или осуществляли случайный перебор вкладышей.

В целом при выполнении теста Равена у учащихся с дисграфией выявились некоторые особенности. Дети с нарушениями письма долго рассматривали картинки, комментировали свои действия словами, иногда словесные комментарии сочетались с движениями рук, т. е. при работе с матрицей у некоторых детей имели место последовательное восприятие и анализ объекта. В тех случаях, когда для успешного выполнения задания требовалось восприятие и анализ сразу нескольких признаков объекта (например, количество элементов, их размер, взаиморасположение), школьники с нарушениями речи осуществляли анализ и синтез не симультанно, а последовательно. При этом речевые высказывания и движения рук, сопровождавшие выполнение задания, помогали учащимся осуществлять эту последовательность. Этот факт свидетельствует о том, что у школьников с дисграфиями при выполнении задания имеет место преобладание сукцессивного анализа и синтеза, а симультанные процессы еще только формируются и проявляются лишь при выполнении самых легких проб.

Таким образом, для правильного решения заданий детям с дисграфией требовалась опора на внешние действия, на громкую речь, на последовательное осуществление операции сравнения, что свидетельствует о недостаточной сформированности, интериоризации действий симультанного анализа и синтеза.

В ходе эксперимента была выявлена взаимосвязь между уровнем выполнения задания и видом дисграфии. Наиболее успешно справлялись с решением матричных задач Равена учащиеся с дисграфией на основе нарушения фонемного распознавания и на почве нарушения языкового анализа и синтеза, т. е. с дисграфиями на почве языковых расстройств. Наименее успешно справлялись с заданием учащиеся, страдающие дисграфиями, обусловленными нарушением гностико-праксического уровня процесса письма. Это объясняется тем, что высшие зрительно-пространственные функции, которые обеспечиваются деятельностью задних отделов коры головного мозга, являются, по своей сути, симультанными. В связи с этим недостаточная сформированность симультанных процессов приводит к нарушениям зрительно-пространственных функций (зрительного гнозиса, зрительного мнезиса, зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений), затрудняет опознание и дифференциацию зрительных образов букв, что приводит к специфическим нарушениям письма.

Тест «Складывание фигур» (методика Д. Векслера) был направлен на оценку способности смыслового и пространственного соотнесения частей и целого, а также их координации. Количественный анализ результатов теста свидетельствовал о том, что дети экспериментальной группы выполнили задание незначительно хуже, чем дети контрольной группы. Все учащиеся с дисграфией справились с заданием, хотя успешность выполнения была различной. Качественный анализ выявил ряд специфических особенностей выполнения теста учащимися с дисграфией. Затруднения, возникавшие у школьников с нарушениями письма, можно подразделить на два основных типа.

Первый тип затруднений характеризовался несформированностью умения целенаправленно анализировать элементы фигур, выделять в них существенные признаки, соотносить их между собой, осуществлять контроль за собственными действиями. Такие затруднения часто сочетались с различными недостатками внимания.

Затруднения второго типа были обусловлены нарушениями в операционных компонентах мышления. В этом случае учащиеся начинали активно анализировать элементы фигур и правильно называли фигуру, которую необходимо было составить. В действиях детей наблюдались многочисленные хаотичные попытки поиска правильного расположения элементов фигуры в пространстве. Такие затруднения свидетельствуют о несформированности навыка ориентации элементов конструкции в пространстве, что связано с нарушением пространственного гнозиса. Дети испытывали затруднение при практическом воссоздании идеального образа фигуры, когда необходимо было соотнести отдельные части в структуре целого, наблюдались многократные пробы и ошибки, страдала организация работы. Это свидетельствует о недостаточном уровне сформированности зрительных представлений, оптико-пространственного анализа и синтеза.

Значительные трудности у учащихся как экспериментальной, так и контрольной групп вызвало деление круга на пять одинаковых частей. Это задание позволило выявить способность соотносить части и целое, одновременно учитывая величину и количество частей по отношению к целому. Правильно выполнили задания 15 % детей контрольной группы и лишь 3,3 % детей экспериментальной группы. Можно условно выделить три типа ошибок, которые наблюдались при выполнении этого задания, круг разделен на:

– пять неравных частей;

– равные части, но количество частей не соответствует инструкции;

– неравные части, и количество частей не соответствует инструкции.

Ошибки первого типа свидетельствуют о недостаточности пространственных соотношений частей и целого. Второй тип ошибок свидетельствует о недостаточности количественных представлений. Ошибки третьего типа, наиболее грубые, свидетельствуют о недостаточной сформированности как пространственных, так и количественных представлений.

У детей с нормальным речевым развитием ошибки первого и второго типа встречались одинаково часто, а ошибки третьего типа носили единичный характер, в то время как для детей с дисграфией наиболее характерными были ошибки первого и третьего типов.

Результаты в обеих группах характеризовались значительным разбросом при относительно невысоком среднем, что свидетельствует о недостаточной сформированности умения одновременно учитывать величину и количество частей по отношению к целому в условиях зрительного восприятия.

Тест «Лабиринты» (методика Векслера) был направлен на изучение сформированности зрительного опознания объекта и создания предварительной стратегии деятельности, а также способности удерживать свои действия в рамках определенных ограничений. Выполнение этого теста оказалось достаточны трудным для детей обеих групп. Никто из детей не достиг высокого уровня. Вместе с тем выполнение теста учащимися с нарушениями письма характеризовалось некоторыми особенностями.

Различие между учащимися контрольной группы и экспериментальной группы проявилось в преобладающем варианте ориентировочного этапа деятельности. Большинство учащихся контрольной группы внимательно выслушивали инструкцию до конца; началу непосредственно практической деятельности предшествовал кратковременный этап зрительного опознания лабиринта, его зрительного анализа; ученики составляли предварительную стратегию своей деятельности.

Большинство детей экспериментальной группы внимательно выслушивало инструкцию до конца; этап предварительного зрительного опознания и анализа объекта и формирования стратегии отсутствовал. Некоторые ученики (11,5 %) слушали инструкцию невнимательно; недослушав до конца, сразу же приступали к действию.

Учащиеся контрольной группы и экспериментальной группы по-разному осуществляли и операционный этап деятельности. Большинство учащихся контрольной группы (65 %) при выполнении 201-теста действовали планомерно, последовательно. Среди учащихся экспериментальной группы такой способ деятельности был отмечен только у 38,5 %. Действия остальных детей носили неорганизованный, хаотичный характер.

Деятельность определенной части учащихся экспериментальной группы (11,5 %) характеризовалась существенными недостатками и на этапе контроля за собственной деятельностью. У этих детей был нарушен текущий контроль, о чем свидетельствовали хаотичный характер действий, отсутствие пробующих действий.

При анализе картинки с нелепым сюжетом у детей с дисграфией доминируют признаки, несущие наибольшую эмоциональную нагрузку – яркие и крупные детали, расположенные в центре, на переднем плане картинки. Особенностью является также ситуативный, конкретный характер анализа «ошибок» и трудности при нахождении «ошибок», связанных с нарушением логики сюжета, причинно-следственных отношений. Это свидетельствует о недостатке аналитико-синтетической деятельности учащихся с нарушениями письма, в частности, о таких недостатках мышления, как конкретность, повышенная лабильность и неустойчивость выделения существенных признаков и связей предметов и явлений.

Таким образом, у детей с нарушениями письма в целом достаточно сформировано умение симультанно воспринимать и анализировать простые перцептивные задачи. Анализ и синтез более сложных объектов осуществляется детьми сукцессивно и с большими трудностями.

Исследование симультанного анализа и синтеза на вербальном материале показало следующее.

Задание, направленное на исследование способности узнавать предметы по заданным признакам, вызвало значительные трудности у детей обеих групп. Никто из детей не выполнил правильно все задание. Вместе с тем 45 % учащихся контрольной группы выполнили задание на уровне выше среднего, что в два раза больше, чем в экспериментальной группе (23,3 %).

Исследование выявило и качественные особенности выполнения этой серии заданий.

Школьники с нормальным речевым развитием в большинстве случаев без труда воспринимали и удерживали в памяти все три признака предмета. Большинство детей экспериментальной группы не могли удерживать в памяти одновременно три названных экспериментатором признака. Поэтому дети при отгадывании предмета ориентировались только на два признака, что приводило к неправильному называнию предметов. Лучше всего детьми воспринимался первый из трех названных признаков. Но, даже запомнив все признаки после повторного их называния экспериментатором, дети с нарушениями письма в ряде случаев ориентировались только на два признака из трех. Например, когда были даны признаки: желтый, продолговатый, кислый, дети называли слово «банан».

Существенные различия между экспериментальной и контрольной группами обнаружились при составлении предложений из данных слов. Успешность выполнения задания зависела от умения организовать отдельные части смысловой единицы в единое целое.

Качественный уровень выполнения задания в контрольной группе также был значительно выше, чем экспериментальной. Качество выполнения задания зависело от количества слов в предложении: наибольшие трудности вызывали предложения, состоящие из шести и семи слов. В ряде случаев дети составляли предложение только из части предложенных слов, при этом предложение было грамматически правильным. А когда испытуемым предлагалось добавить в составленное предложение все оставшиеся слова, они испытывали трудности при построении правильной грамматической конструкции предложения.

Часто учащиеся с дисграфией при составлении предложений не учитывали форму данных слов. Значительные затруднения отмечались у школьников с дисграфией при использовании предлогов и союзов. Деятельность детей с нарушениями письма характеризовалась замедленным темпом.

Задание на нахождение недостающих элементов буквы, требующее хорошего знания букв, достаточного уровня сформированности зрительно-пространственных представлений и умения соотносить части и целое, детьми экспериментальной группы было выполнено значительно хуже, чем детьми контрольной группы.

Дети с нарушением письма при выполнении задания часто обводили контуры букв пальцами, долго рассматривали их, комментировали свои действия словами, прибегали к помощи экспериментатора, использовали метод проб и ошибок. У этих детей наблюдалось отсутствие целенаправленности действий, нарушение организации работы.

Таким образом, средний уровень выполнения тестов с использованием невербального материала детьми с дисграфией в целом ниже уровня выполнения этих тестов нормально развивающимися школьниками. При этом различия между средними показателями обеих выборок были более значимыми по заданиям, выполнявшимся на вербальном уровне. Кроме того, разница между средними показателями по невербальным и вербальным заданиям в экспериментальной группе значительно больше, чем в контрольной группе. Высокий разброс данных в экспериментальной группе свидетельствует о неравномерности в развитии операции симультанного анализа и синтеза у школьников, имеющих нарушения письменной речи.

Таким образом, анализ данных свидетельствует о недостаточном и специфичном развитии симультанного анализа и синтеза в процессе как неречевой, так и особенно речевой деятельности детей с дисграфией.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 246–253.

Часть III

Психолого-педагогическая коррекция особенностей личности детей с нарушениями речи

Предисловие

Коррекция личностных особенностей и отклонений у детей с нарушениями речи – многогранный и многомерный процесс, который предусматривает разные формы воспитания, обучения, коррекции, компенсации, адаптации, реабилитации. Он строится на основе ряда общих и специфических принципов с использованием различных методов: наглядных, практических, словесных.

Преодоление отрицательных личностных особенностей детей с нарушениями речи проводится преимущественно психолого-педагогическими средствами, иногда на фоне специального лечения. При этом всегда учитываются возрастные особенности ребенка, предусматривается нормализация его социальных контактов с окружающими людьми.

Система коррекции личностных особенностей ребенка носит дифференцированный характер с учетом многообразных факторов биологического и социального порядка.

В современной коррекционной педагогике (и логопедии в ее составе) утвердилось положение о необходимости раннего выявления и преодоления отклонений в развитии детей. В процессе коррекции нарушений речи и других психических процессов учитываются особенности моторики, познавательной деятельности, сенсорной сферы и эмоционально-волевых проявлений.

В психодиагностике и комплексной психолого-педагогической коррекции акцент все больше смещается с метода изучения на личность ребенка. Индивидуализация воздействия исключает подбор формальных методических рекомендаций для выявления нарушений развития речи и личности и их преодоление. Стратегия развития ребенка ориентируется преимущественно на учет происходящих в состоянии речи и личности ребенка изменений. Развитие частных методик коррекционно-воспитательного воздействия создает широкую базу для разработки фундаментальных проблем логопедии и логопатопсихологии, для развития общей теории этих наук.

В последнем разделе пособия представлены конкретные данные, накопленные в практике и опытном обучении детей с нарушением речи. В настоящее время круг этих данных значительно расширяется и обогащается, что важно для построения в будущем серьезных теоретических обобщений, их контроля и коррекции.

Г. А. Волкова

Логопедическая ритмика

Одной из основных задач в комплексном психолого-логопедическом, педагогическом и лечебно-оздоровительном воздействии на лиц с речевыми и интеллектуальными расстройствами является формирование, развитие и коррекция речевой функциональной системы с учетом особенностей личности и поведения.

Педагоги-дефектологи в своей повседневной работе будут встречаться с людьми, имеющими различные нарушения речи, появившиеся в разном возрасте и обусловленными многими причинами. Поэтому они должны знать особенности развития, восприятия и коррекции неречевых и речевых процессов у лиц с речевой патологией, развивать слуховое внимание и слуховую память, зрительное внимание и зрительную память, оптико-пространственные представления и навыки, статическую и динамическую координацию общих движений, тонкую произвольную моторику и мимику лица; воспитывать чувство темпа и ритма в движении, целенаправленно воздействовать на речевое нарушение. В этом им поможет логопедическая ритмика…

Воспитательные задачи в работе с подростками и взрослыми решаются своеобразно. Если в отношениях со школьниками воспитание осуществляется в рамках логопедического урока на основе школьной программы и подкрепляется единством требований на занятиях по логоритмике и в микросоциальной среде, то с подростками и взрослыми решение воспитательных задач предполагает учет характера, образования, интеллектуальных возможностей людей, их специальности, склонностей, интересов и т. д.

Логоритмические занятия воздействуют на поведение и личность ребенка с речевой патологией. Без знаний психологии ребенка соответствующего возраста и тех отклонений, которые возникли в связи или до появления речевого расстройства, нельзя правильно воздействовать на него. Следует учитывать также, что в любой коррекции у детей должно быть развивающее начало. Это важно потому, что речевое расстройство появляется и развивается у формирующейся личности. Наличие речевого нарушения необязательно, но может сказаться на формировании многих психических процессов: мышления, памяти, восприятия, внимания, способности саморегуляции психической деятельности. Коррекционные логоритмические упражнения должны, с одной стороны, перевоспитывать нарушенные функции, а с другой – развивать функциональные системы ребенка (дыхание, голосовую функцию, артикуляторный аппарат, слуховое и зрительное внимание, слуховую и зрительную память, произвольное внимание в целом, процессы запоминания и воспроизведения речевого и двигательного материала и т. д., т. е. развивать речевую функциональную систему и неречевые психические процессы).

Коррекционные задачи логоритмического воспитания взрослых, подростков и школьников решаются на уровне осознанного отношения к речевому расстройству, к себе как личности и к окружению. Занимающиеся понимают необходимость и полезность проводимых с ними занятий, что обусловливает их самостоятельную работу над речью и моторикой на том или ином уровне саморегуляции своей деятельности. Чем осознаннее отношение к дефекту, чем полнее стремление преодолеть его, тем выше уровень произвольной саморегуляции деятельности. Педагог (логопед, ритмист) и психотерапевт помогают занимающимся организовать самостоятельную работу, особенно подросткам и школьникам, анализируют успехи в этой работе и причины неудач, вселяют уверенность в возможность овладения речевыми и двигательными умениями и навыками и пользования ими в процессе общения с людьми.

Поскольку патогенез алалии многообразен и недостаточно изучен, то необходимо комплексное исследование ребенка. Только в этом случае могут быть успешно решены вопросы дифференциальной диагностики речевой патологии (например, отграничение моторной алалии от некоторых форм олигофрении, осложненных недоразвитием речи), понят механизм речевых нарушений и других высших корковых функций (праксиса, гнозиса, пространственного и временного синтеза), нарушений интеллектуальной деятельности в виде повышенной истощаемости, неравномерной работоспособности, нарушений памяти и внимания и только тогда определены пути дифференцированных логопедических мероприятий.

При анализе речевой патологии у ребенка с алалией важным является выделение так называемых негативных симптомов, связанных с недоразвитием отдельных сторон речи, и позитивных, связанных с попытками ребенка приспособиться к своей речевой недостаточности. У детей младшего возраста преобладают первые, у детей более старшего возраста – вторые, которые могут стать их первичным речевым стереотипом. При подходе к ребенку с речевой патологией всегда необходимо помнить, что, какими бы тяжелыми ни были речевые нарушения, они никогда не могут быть стационарными, полностью необратимыми: развитие речи продолжается при самых тяжелых формах ее недоразвития. Это связано с продолжающимся после рождения созреванием центральной нервной системы ребенка и большими компенсаторными возможностями детского мозга. …

Нарушения двигательной, сенсорной, эмоционально-волевой сфер и произвольного поведения у детей с алалией

Патология премоторных зон коры, которая вызывает эфферентную моторную алалию, оформляет не только картину речевого недоразвития, но и всю психическую деятельность ребенка: трудности контакта с окружающими, легкую тормозимость в новой, непривычной обстановке, частые реакции негативизма, склонность к образованию стереотипий, отрицательное отношение к новому, трудное переключение с одного вида деятельности на другой, медлительность всех психических процессов, скованность, неловкость моторики. У детей наблюдаются нарушения координации, переключаемости, общих движений, тонкой произвольной моторики рук, пальцев, орального праксиса вследствие кинетической апраксии.

В основе моторной афферентной алалии лежит патология постцентральных зон двигательной коры. Патология афферентной части речедвигательной функциональной системы связана с нарушением глубокой проприоцептивной чувствительности – костно-мышечно-суставного чувства. В силу этого дефектно формируется артикуляторный праксис и не образуются четкие кинестетические программы слов и фраз. Из-за того, что не создаются четкие, дифференцированные афферентные программы, двигательные импульсы хаотично поступают в эфферентную часть речедвигательной функциональной системы, «затекая» в мышечные группы, не имеющие непосредственного отношения к данному артикуляторному акту. У многих детей недоразвитие артикуляторного праксиса сочетается (вследствие кинестетической апраксии) с недоразвитием всего праксиса, особенно ручного, затруднено осуществление мелких дифференцированных движений. У детей с афферентной моторной алалией отмечается потребность в речевом общении с окружающими.

У детей с моторной алалией выявляется разнообразная неврологическая симптоматика: легкая сглаженность носогубной складки, слабость лицевого, подъязычного нервов и в целом черепно-мозговых нервов, что обусловливает картину центральных параличей и парезов артикуляторной мускулатуры. Эти нарушения сочетаются с непостоянными симптомами пирамидной недостаточности (изменение тонуса), недоразвитием моторики, дети моторно неловки, ходят ссутулившись, опустив голову, на расставленных ногах. В пробах на левшество нередко обнаруживается слабость правой руки, и многие дети пользуются левой рукой при еде, игре, рисовании, охотнее прыгают на левой ноге, толкают ею мяч. Нередки нарушения оптико-пространственного праксиса: дети не ориентируются в схеме тела, не могут или затрудняются организовать движение и серию движений в пространстве. Дети с пониженной активностью коры, склонные к тормозным процессам, проявляют в игровой деятельности робость, вялость, их движения скованны, они быстро утомляются. Детям с повышенной возбудимостью не хватает сосредоточенности, внимания и настойчивости в доведении игры до конца. Неуравновешенность, двигательное беспокойство, суетливость в поведении, речевая утомляемость затрудняют включение их в коллективную игру. Для тех детей с алалией, у которых наблюдается и значительная задержка интеллектуального развития, содержание многих игр и их правила долгое время остаются недоступными. Их игры носят однообразный подражательный характер. Чаще они перекладывают игрушку из руки в руку, вертят ее, рассматривают, не производя с ней игрового действия. Ребенок, лишенный речи, воспринимает окружающую действительность поверхностно, поэтому его игра не имеет замысла и целенаправленных действий. Даже в дальнейшем, когда ребенок приобретает на логопедических занятиях определенный запас слов и навыки фразообразования, в игре эти навыки он самостоятельно не использует. Слово в игре употребляется ребенком в основном для называния предметов, а названия действий с ними отсутствуют.

Для детей с моторной алалией характерны следующие особенности:

1) неустойчивость внимания: ребенок не может в течение какого-то длительного времени целенаправленно заниматься одной работой, не может переключить свое внимание на выполнение нового задания;

2) «застреваемость» на выполнении какого-то задания;

3) ряд детей с большим трудом запоминает определенное количество предметов, стихи, маленькие тексты;

4) у многих детей отмечается неумение выслушивать до конца двух-, трехступенчатую инструкцию логопеда, удерживать ее в памяти, выполнять задание по этой инструкции;

5) при восприятии и запоминании цветов дети затрудняются в их назывании: розовый, серый, голубой, коричневый. Они слабо ориентируются в величине, форме, цвете и направлении фигур и предметов;

6) у моторных алаликов имеются особенности мышления: слабость обобщений, затруднения в выделении существенных признаков предметов, в выделении главного предмета или действия, некоторая непоследовательность рассуждений, замедленность и тугоподвижность процессов мышления, конкретный и описательный характер мышления;

7) в конструктивной деятельности не могут сразу найти нужную фигуру, форму, заменяют одну другой, медлительны, рассеянны, неуверенны, нуждаются в помощи.

У детей с моторной алалией имеются особенности поведения: выраженные трудности контакта с окружающими, легкая тормозимость в новой непривычной обстановке, частые реакции негативизма, склонность к образованию стереотипий, отрицательное отношение к новому.

Могут развиться патологические качества характера, невротические состояния, наблюдаются замкнутость, неуверенность в себе и своих знаниях, напряженное состояние, повышенная раздражительность, обидчивость. Речевое развитие тормозится часто недостаточной речевой активностью: дети пользуются речью только в эмоционально окрашенных ситуациях.

Сенсорная алалия обусловлена патологией коркового конца речеслухового анализатора, отмечается слуховая агнозия. При неврологическом исследовании выявляется легкая асимметрия оскала, двусторонняя пирамидная симптоматика, спастические гемипарезы, череп по форме слегка гидроцефальный, но со стороны черепно-мозговых нервов грубой патологической симптоматики не обнаруживается. Часто отмечается общее двигательное беспокойство, иногда легкий хореатетозный гиперкинез. Имеются нарушения оптико-пространственного гнозиса, интеллект часто снижен вторично, ярко выражена неустойчивость и истощаемость внимания. Они переключают его с одного предмета на другой с быстротой «птичьего полета». Истощаемость внимания наступает через 5 мин после начала работы. Дети контактны, они пристально следят за действиями окружающих, стараются догадаться о требуемом, используя жест, направление взгляда, мимику говорящего. Отмечаются известные трудности поведения: неусидчивость, эмоциональная лабильность, повышенная возбудимость или, наоборот, чрезмерная застенчивость, легкая тормозимость, упрямство. Однако эти особенности поведения и эмоционально-волевой сферы выявляются главным образом у младших детей и преимущественно на первых порах пребывания в новых условиях – в детском саду или в школе. Дети в большинстве своем любознательные, умные, работоспособные. Для них нетипично проявление психопатоподобных особенностей личности, которые часто наблюдаются при моторной алалии.

При патологии центрального конца оптико-пространственной системы наступает оптическая алалия. У детей нарушен анализ и синтез по оптико-пространственным признакам, не формируется оптико-пространственный гнозис. Ребенок плохо узнает предметы окружающего мира, не может соотнести их с изображением, не дифференцирует рисунки, отличающиеся небольшим количеством признаков – кошка, собака, волк, лиса. Беден номинативный словарь. Формирование предикативного словаря нередко опережает образование номинативных форм. Признаки предметов не дифференцируются, и в речи детей нет слов, их обозначающих. В речи детей слабо формируются пространственные представления (вперед, назад, вверх, вниз, далеко, близко, рядом и т. д.), нарушено префиксальное образование (убежал, выбежал, перебежал…), плохо формируются предложные конструкции (в, на, под, через, над…). Оптическая алалия в чистом виде встречается редко. Наиболее подробно ее изучила В. К. Орфинская, определив, что при оптической алалии недоразвитие речи вторично.

Из сказанного ясно, что при обучении детей с алалией должна проводиться систематическая коррекционная работа, направленная на формирование памяти (и ее видов: слуховой, зрительной, моторной), внимания (слухового, зрительного, произвольного), мышления, психомоторики и других сторон психической деятельности.

Логопедическая ритмика. М., 1985. С. 3, 54, 143–146.

Ю. Ф. Гаркуша

Развитие произвольного внимания у детей с моторной алалией 5–6 лет в процессе логопедической работы

У детей с моторной алалией наряду с дефектами первичного порядка – нарушениями речи – имеются дефекты вторичного порядка – отклонения в развитии других высших психических функций, в том числе и произвольного внимания…

Комгшексный подход к процессу обучения и воспитания детей с моторной алалией предполагает тесную взаимосвязь специального логопедического и коррекционно-воспитательного воздействия, в содержание которого в значительной мере включаются и мероприятия по развитию и совершенствованию произвольного внимания, играющие важную роль в процессе организации когнитивной деятельности детей с патологией речи.

Предлагаемая система обучения разработана на основе современной психологической теории о деятельности и представляет собой последовательность ряда занятий, способствующих коррекции произвольного внимания на всех основных этапах деятельности (ориентировочный, исполнение, контроль) в соответствии с основным законом развития произвольного внимания (постепенное сокращение ориентировочной основы действия, сокращение опор, используемых ребенком с целью поддержания внимания).

Основную линию коррекционного воздействия составило формирование и развитие произвольного внимания детей с моторной алалией в процессе деятельности и в тесной связи с развитием речи и других высших психических функций.

Опираясь на экспериментальное исследование произвольного внимания, проведенное П. Я. Гальпериным и С. Л. Кабышьтицкой (1974), мы выделили четыре этапа обучения.

Первый этап обучения предусматривает формирование ориентировочной основы произвольного внимания. Обучающий должен разъяснить детям цель задания, охарактеризовать объект действия, представить в обобщенном виде систему ориентиров.

На данном этапе внимание детей сосредоточивается на содержании основных структурных элементов действия, которые раскрываются обучающим в материальной или материализованной форме с целью обеспечения понимания логической последовательности операций. Например, на занятии «Игрушки из конструктора» обучающий рассказывает и одновременно демонстрирует, каким образом составляются изображения игрушек; в игре «Что не нарисовал художник?» педагог сосредоточивает внимание детей на плане действий по нахождению не нарисованных художником деталей и т. д.

Контроль за процессом деятельности детей на занятиях первого этапа носит пооперационный характер и осуществляется педагогом.

В качестве примера приведем фрагмент занятия на данном этапе.

Занятие. «Маленькие поварята».

Цель: Тренировать детей в сосредоточении на инструкции педагога в условиях ситуации, требующей соотнесения наглядного и словесного элементов инструкции и выбора правильного решения.

Оборудование: набор посуды, муляжи овощей, фруктов и других продуктов питания или их изображения на карточках; куклы-поварята, кукла и ее «гости» (мишка, ежик, зайка, белочка).

Ход занятия. Педагог знакомит детей с куклами-поварятами: «Это маленькие поварята. Они решили приготовить угощение для Наташи (куклы) – у нее – день рождения – и ее гостей: мишки, ежика, зайки и белочки. Поварята устали и просят помочь им накрыть праздничный стол».

Педагог предлагает детям выполнить серию заданий:

1) Педагог: «Наташа сорвала фрукты в саду (показывает соответствующие муляжи или картинки). Посмотрите и скажите, все ли фрукты есть на столе». Речевая модель ответа: «Не все фрукты есть на столе. На столе нет яблок и винограда».

2) Педагог: «Поварята испекли пирожные. Проверьте, всем ли гостям поварята поставили тарелочки с пирожными». Речевая модель ответа: «Поварята не всем гостям поставили тарелочки с пирожными. Они забыли положить пирожное зайке».

3) Педагог: «Для каждого из гостей поварята приготовили его любимое блюдо. Помогите разложить орехи, морковку, мед, яблоко на тарелки гостей. На чью тарелку положим орехи (морковку, мед, яблоко)?». Речевая модель ответа: «Орехи положим белочке, она их очень любит».

Второй этап преследует следующую цель: сформировать произвольное внимание детей на всех этапах деятельности в условиях материального или материализованного действия.

При этом воспитывается умение детей сосредоточивать внимание в процессе деятельности в условиях развертывания всех ее звеньев (ориентировочного, исполнительного и контрольного) в материальной форме.

Обязательным условием данного этапа является включение в программу обучения типовых задач: сосредоточение внимания детей на поиске деталей объекта действия; направление внимания детей на выбор из словесной инструкции значимой информации и удержание ее в процессе всего занятия; сосредоточение внимания на выполнении ряда действий по намеченному плану и контроле полученного результата деятельности.

Данный этап предполагает сосредоточение внимания детей на сознательном усвоении структуры деятельности, причем все основные элементы деятельности должны приобрести речевую форму и быть усвоенными в ней.

Для примера приведем фрагменты двух занятий второго этапа. Занятие. «Чей домик?»

Цель: Научить детей определять по ряду деталей, чьи домики стоят в лесу.

Оборудование: домики и фигурки животных из картона.

Ход занятия. Педагог: «У нас в гостях разные животные. Назовите их». Дети называют фигурки животных.

Педагог: «Угадайте, кто в каком домике живет». Если дети не могут соотнести изображение животного с изображением домика и определить общее (у зебры домик в полоску, у лисы – оранжевого цвета, у волка – серый, у домика черепахи крыша покрыта черепицей, и т. д.), то педагог предлагает сравнить изображения животных и домиков: «Чем они плохи?» Речевая модель ответа: «Они похожи по окраске (цвету)».

Затем предлагается найти и показать домик каждого из животных: «Чей это домик? Почему ты так решил?». Речевая модель ответа: «Это домик лисы. Шерсть у лисы оранжевого цвета и домик у нее такого же цвета».

Занятие. «Птичьи перышки».

Цель: Направить внимание детей на поиск простейших приемов для правильного соотнесения предметов (птиц и их перышек).

Оборудование: изображения птиц и их перышек.

Ход занятия. Педагог: «К кормушке прилетали птички. Они оставили по перышку. Отгадайте, какие птички прилетали, чьи это перышки. Почему вы так решили?» Речевая модель ответа: «Это перышки снегиря. У снегиря грудка красная и перышки красные».

На третьем этапе произвольное внимание детей воспитывается на всех основных этапах деятельности при постепенном сокращении ориентировочной основы деятельности и наглядных опор.

Специальная деятельность по поддержанию внимания в ходе занятий данного этапа сокращается и автоматизируется.

Занятия данного этапа способствуют интериоризации деятельности по поддержанию внимания, а также преобразованию внешнеречевых высказываний детей в речь про себя.

Приведем фрагменты двух занятий третьего этапа.

Занятие. «Мамины помощники».

Цель: Тренировать детей в распределении внимания в условиях слушания рассказа о детях – помощниках мамы – и действий по выбору сюжетных картинок, иллюстрирующих фрагменты рассказа.

Оборудование: серия сюжетных картинок по теме.

Ход занятия. Педагог: «Прочитаю вам рассказ «Мамины помощники». Выберите картинки, на которых нарисовано то, о чем я прочитаю, и разложите их по порядку». После чтения дети проверяют друг у друга правильность выбора картинок, а затем составляют фразы к картинкам. Речевая модель ответа: «Мальчик помогает маме убирать комнату. Он подметает пол»; «Девочка помогает маме мыть посуду. Она моет чашки и блюдца» и т. п.

Затем педагог предлагает детям рассказать как они помогают взрослым дома.

Занятие. «Герои из сказок».

Цель: Сосредоточить внимание детей на самостоятельном выборе видов одежды для кукол по словесной инструкции педагога.

Оборудование: куклы и маскарадные костюмы для них.

Ход занятия. Педагог: «Куклы спешат на праздник. Они решили надеть маскарадные костюмы. Помогите им выбрать костюмы сказочных героев». Далее педагог предлагает описание одного из костюмов (костюм состоит из 3–5 предметов), а дети выбирают предметы одежды и обуви и одевают куклу. Педагог: «Кукла хочет надеть костюм Красной Шапочки: шапочку красного цвета, синее платьице, белые туфельки и белый фартучек».

Педагог может усложнить задание, предложив детям самим выбрать костюм того или иного героя сказки. К примеру, педагог предлагает: «Опишите костюм Буратино, найдите его и оденьте куклу». Речевая модель ответа: «У Буратино красная курточка, короткие синие штанишки, полосатая шапочка с кисточкой и деревянные башмачки».

Четвертый этап – это этап самостоятельного планирования, регулирования и контроля ребенком собственных действий по поддержанию внимания.

Занятие. «Цирковые артисты».

Цель: Закрепить умение детей выбирать объект для деятельности из ряда других объектов в условиях словесной инструкции (чтения педагогом стихотворения о цирковых артистах), самостоятельно соединять части объекта для получения целого (той или иной фигурки артиста), контролировать результат своей деятельности.

Оборудование: детали игрушек (артистов цирка и предметов, с которыми они выступают) в коробочках для каждого ребенка.

Ход занятия. Педагог спрашивает, кто из детей был в цирке и что запомнилось им из представления. Далее педагог говорит: «У вас на столах в коробочках детали игрушек – артистов цирка. Я буду читать стихотворение о цирке. Запоминайте, о ком я прочитаю. Потом выберете детали игрушки-артиста и сделайте фигурку».

Педагог читает отрывок из стихотворения В. А. Приходько «Наш цирк»:

«Лев катается на шаре.
Полюбуйся молодцом!» …

После прослушивания отрывка дети выбирают детали льва-артиста, а также шар и делают фигурку.

Когда все фигурки сделаны, можно предложить детям рассказать о каждом из артистов.

Предложенную систему обучения можно использовать на занятиях по изобразительной деятельности, конструированию и др., в процессе которых одной из задач будет развитие деятельности произвольного внимания.

В результате работы к концу каждого этапа обучения дети овладевали различными формами контроля, что в итоге позволило самостоятельно контролировать деятельность при выполнении любого задания.

Развитие внимания проходило в тесной связи с развитием речи. Для занятий по коррекции внимания можно подготовить альбом, включающий серию заданий следующих типов:

– нахождение изображений с недостающими деталями (у кошки нет хвоста, у бабочки одного усика и т. п.);

– выделение мелких отличий в изображениях одного и того же предмета при последовательном рассматривании двух картинок (например, отличия в величине зубов у крокодила; изменения в окраске оперения птицы и т. п.);

– выбор двух одинаковых изображений при рассматривании нескольких (4–6 карточек);

– определение различий между 2–3 сюжетными картинками после последовательного их рассматривания и др.

В альбоме могут быть представлены задания, выполнение которых требует сосредоточенности внимания на решении таких задач, как:

– соотнесение картинок с целью определения логической связи между изображенными событиями;

– сравнение сюжетных картинок для выделения деталей, различающих их;

– угадывание предметов по их деталям или другого рода указаниям на искомые предметы;

– определение пути к изображению предмета, находящегося в «лабиринте» и т. п. …

Недоразвитие и утрата речи. Вопросы теории и практики. М., 1985. С. 35–40.

Г. С. Гуменная

Преодоление амнестических явлений у детей с моторной алалией в процессе логопедической работы

В процессе логопедической работы по развитию речи нередко приходится сталкиваться со снижением мнестических функций у ребенка, которое выражается в затруднении запоминания и воспроизведения словесного материала, что во многом затрудняет работу над формированием речи, снижая ее эффективность.

Большинство исследователей, занимающихся изучением детей с общим речевым недоразвитием, указывают на то, что у детей с данным речевым расстройством, кроме основных трудностей слухового и двигательного характера, в той или иной степени имеется снижение памяти (М. В. Богданов-Березовский, Р. Е. Левина, Л. В. Мелехова, С. Н. Шаховская и др.). Особая форма алалий под названием «амнестические» выделена в лингвистической классификации форм алалии В. К. Орфинской.

Однако специальной разработки вопроса об особенностях памяти у детей, имеющих общее речевое недоразвитие, в доступной нам литературе не имеется, хотя это представляет несомненный интерес.

В отличие от зарубежной психологии, которая рассматривает память как врожденную органическую способность, заключающуюся в пассивном сохранении следов прежних воздействий, количественном изменении ее, т. е. первоначальном увеличении в связи с созреванием нервной системы и последующем снижении, вызванном старением организма, советская психология рассматривает память как явление, претерпевающее и количественное, и качественное изменения. В процессе своего развития память человека от простейшего непроизвольного наглядно-образного запоминания доходит до сложнейших сознательных форм, где важное место занимает опосредование словом.

Решающая роль в формировании мнестических процессов принадлежит речи, на что указывал еще Л. С. Выготский. Сама человеческая память, в понимании Л. С. Выготского, есть активное запоминание с помощью знаков – предметного стимула на первоначальной ступени развития памяти и слова, которым впоследствии заменяется предметный стимул.

О двусторонней связи между словом и наглядными образами свидетельствуют опыты А. С. Новомейского (1958), которые утверждают, что слово оказывает положительное влияние на запоминание наглядного материала. В свою очередь, образы, возникающие при запоминании словесного материала, играют положительную роль в закреплении этого материала в памяти учащихся, т. е. вторая, сигнальная система играет значительную роль в процессах запоминания и воспроизведения.

Специально проведенные исследования Н. А. Корниенко (1955) и Э. А. Фарапоновой (1958) показали, что с возрастом более заметным оказывается рост показателей запоминания словесного, а не наглядного материала, а рост показателей запоминания конкретного наглядного материала значительно отстает от роста запоминания количества абстрактных слов. Наиболее прочно сохраняется такой конкретный материал, который закрепляется в памяти с опорой на наглядные образы и является значимым в понимании того, что запоминается (А. И. Липкина, 1958).

Таким образом, речевая и мнестическая деятельность существуют только в неразрывном единстве, и нарушение одного из компонентов этого единства влечет за собой непременное расстройство другого.

В своем исследовании мы попытались установить влияние речевого недоразвития у детей с моторной алалией на мнестические процессы и определить некоторые приемы компенсаторной работы по совершенствованию процессов памяти.

С этой целью была организована экспериментальная группа в количестве шести человек, в состав которой входили учащиеся 7–8 классов, объединенные диагнозом «моторная алалия».

Изучение анамнестических данных позволило установить, что развитие речи у всех детей шло атипично: при относительно хорошо сформированной импрессивной речи у них долго не развивалась или ограничивалась несколькими словами экспрессивная речь. В появляющемся словаре отмечалась нестойкость структуры слова, выражающаяся в различного рода парафазиях (литературных и вербальных), в многократных повторениях звуков, слогов или слов, в пропусках составных элементов слова. С развитием фразовой речи обнаруживалась резкая ее аграмматичность: дети испытывали большие трудности при усвоении предложно-падежных форм существительных и прилагательных, видовых и родовых категорий глагола, не могли правильно выразить различные временные отношения, затруднялись в обозначении числа, в усвоении типов спряжения. К этим явлениям присоединялись трудности в овладении способами словообразования.

К моменту обследования по состоянию речи детей экспериментальной группы условно можно было отнести к III уровню речевого развития по Р. Е. Левиной: у них имелась развернутая речь с отдельными элементами недоразвития.

Обиходная речь детей была сформирована относительно хорошо: дети пользовались развернутой фразой, грубых лексико-грамматических и оронетических отклонений не наблюдалось. Ошибки допускались в предложениях сложной конструкции, выражающих временные, пространственные и другие отношения. В сложных ситуациях, при волнении, вызывало затруднение построения предложений, которые выражали цель взаимосвязанных действий с различными предметами.

На фоне достаточно развитой устной речи обнаруживалось незнание или неточное значение и употребление некоторых слов, слова, близкие по обозначению понятий, не всегда дифференцировались по значению. Например, испытуемая Марина, воспроизводя ряд слов, несколько раз произвела замену словосочетания «тяжелая работа» на «трудная работа».

Наблюдалось смешение смысловых значений слов, близких по звучанию. Слово «цвет» двумя испытуемыми воспроизводилось как «свет» (при возможности правильного произнесения звука во всех сочетаниях).

Часто дети не дифференцировали значения приставок, не всегда видели, что изменение приставки меняет обозначаемые предметные отношения.

Например, предложение «Наша экскурсия по Заволжью закончилась в сентябре» Миша припомнил так: «Наша экскурсия Поволжью закончилась в сентябре».

Недостаточно развитое чувство языка проявилось также в неумении правильно понять значения предлогов, использовать их в речи.

Наиболее несформированными были значения сложных предлогов. В результате предложение «Из-за леса показалась повозка», заданное экспериментатором, звучало следующим образом: «Повозка показалась из леса».

Часто встречались ошибки в словоизменении по падежам: наибольшие трудности дети испытывали при конструировании формы предложного падежа, где требовалось установление четкой взаимосвязи между флексией и предлогом.

Ошибки в формообразовании дополнялись неумением образовывать новые слова по определенной языковой модели. Дети не могли определить, какое слово мотивирует такие прилагательные, как «бездомный», «полотняный», затруднялись в образовании признака от слов кольцо (кольцевой), лицо (лицевой), улица (уличный).

Иногда известный элемент словообразования присоединялся не к предлагаемому слову, а к основе, уже известной учащемуся. В частности, слово «весельчак» было воспроизведено как «смельчак».

Характеристика предметов и явлений, которые давали дети, состояли из минимального числа лексических единиц: речь была бедна синонимами; не использовались эпитеты и сравнения, метафоры и метонимии; редко встречались уменьшительные и ласкательные суффиксы, т. е. средства языковой экспрессии, которые создают выразительность человеческой речи.

В процессе выполнения различных заданий у детей с алалией обнаруживалось неумение быстро включаться в работу, сосредоточить внимание на определенном задании, переключить его, направить мыслительную активность на решение поставленной задачи. Собственная активность большинства детей часто была снижена, а применение волевых усилий вызывало быстрое утомление, отвлечение от задания.

Для выяснения вопроса о преобладающем типе памяти (образного или вербального) мы использовали следующую методику (модификация методики Е. С. Махлах).

После специальной словарной работы, проводимой в процессе учебных занятий, проводился собственно эксперимент. Материал для выявления запоминания словесных раздражителей состоял из 16 текстов небольшого объема и легкого по смыслу содержания. Все тексты были разделены на 4 группы, в каждую из них вносилось легкое расхождение смысла за счет изменения некоторых слов и выражений, близкими по значению. Испытуемые получали вариант текста каждой группы. В процессе самостоятельной работы над текстом дети заучивали предложенный материал. Через двадцатиминутный интервал проверялось узнавание 4-х заученных текстов из 16 предложенных.

Вторая часть эксперимента включала в себя определение продуктивности запоминания зрительных образов. Задание было аналогичным: запомнить 10 беспредметных фигур и опознать их из 40 предложенных. (Ознакомление с медико-педагогической характеристикой каждого ребенка обнаружило, что оптических нарушений у изучаемых детей не наблюдалось.)

На основании сравнения результатов, полученных при узнавании словесного материала и наглядных (зрительных) образов, мы установили ориентировочно преобладающий тип памяти каждого ребенка (см. табл. 19).

Данные, приведенные в табл. 19, указывают на то, что продуктивность запоминания наглядных образов (зрительных) значительно выше по сравнению с запоминанием словесного материала. На основании сравнения результатов, мы установили ориентировочный преобладающий тип памяти каждого ребенка.

Таблица 19

Преобладающий тип памяти

Анализируя приведенные в табл. 19 данные, нетрудно видеть различие между результатами, характеризующими продуктивность запоминания зрительного и словесного материала. Для всех испытуемых характерно то, что запоминание и узнавание наглядных образов протекает значительно эффективнее: у большинства детей процентное выражение числа ошибок при обследовании образной памяти ниже, чем при обследовании вербальной памяти. Двое испытуемых проявили приблизительно одинаковую способность сохранять в памяти словесный и наглядно-образный материал, что дало возможность отнести тип памяти этих детей к смешанному. Остальные испытуемые значительно больше ошибок совершили при обследовании вербальной памяти, что дало основание считать тип их памяти образным.

Таким образом, запоминание словесного материала у детей с алалией протекает значительно труднее, чем запоминание образов, что было обнаружено уже при узнавании – наиболее низком уровне мнестической деятельности.

При воспроизведении словесного материала данное соотношение сохранилось, причем обнаружилось, что наибольшие трудности дети испытывают при воспроизведении текстов, а не отдельных слов: дети не имели четкого представления о содержании, отдельные части текста не выступали четко в их своеобразии и не объединялись в единое целое, расчленение текста было мало оформленным и не имело систематического характера. Наибольшую трудность представляли тексты, выражающие взаимозависимость отдельных его частей посредством союзов и союзных слов, которые при нормальном речевом развитии помогают человеку выяснить те внутренние отношения, благодаря которым существует данная последовательность изложения. В силу того, что дети с алалией часто смешивали значение союзов, недопонимали смысл союзных слов, то эти языковые средства мешали им восприятию текста. В результате этого воспроизведение текста отличалось неполнотой содержания и неточностью изложения.

Учитывая то, что у детей с алалией имелись огромные трудности в понимании текста, выражающиеся не только в незнании или неточном знании отдельных слов и выражений, но и в установлении логического хода изложения, в определении взаимосвязи описываемых явлений, мы предваряли собственно мнестическую деятельность детей подготовительной работой над текстом. Она включала в себя повторение артикуляции слов, представляющих произносительные трудности и выяснение точности понимания лексического состава текста. Основное внимание мы обращали на слова, имеющие стилистическую окраску, устойчивые речевые обороты, передающие, кроме основного значения, переносный смысл.

Особого внимания требовали служебные части речи: предлоги, частицы, союзы и союзные слова. Понимание функционального назначения союзов и союзных слов было необходимо для выяснения внутренних отношений между описываемыми действиями и явлениями, для выяснения логической последовательности изложения фактов и событий.

Атипичный порядок слов в предложении мы старались приблизить к привычной для ребенка языковой модели, где на первом месте стоит субъект действия, на втором – само действие, определенным образом связанное с объектом и т. д.

Наиболее полное понимание содержания текста достигалось при помощи разнообразных вопросов о взаимосвязях, которые отражены в содержании материала, из выделения существенного из текста, из выяснения последовательности событий.

Важное место при работе над текстом мы отводили сопоставлению отдельных частей или вопросов внутри запоминаемого материала. Такое сравнение обеспечивало лучшее понимание учеником содержания каждой части и лучшее закрепление материала в памяти школьника.

Осуществление анализа запоминаемого материала мы начинали с установления различия и сходства между предметами и явлениями. Причем установление сходства или ясное осознание различия достигалось с успехом только в том случае, когда у учащихся уже имелись соответствующие знания и интеллектуальные навыки. При отсутствии определенных представлений, имеющих прямое отношение к процессу сравнения, приходилось подготавливать соответствующий материал в процессе предшествующего обучения.

При запоминании текста более или менее объемного по содержанию мы использовали составление плана как особый прием, обеспечивающий наиболее ясное понимание и запоминание материала.

Формирование умения составлять план зависит, как показывают психологические исследования, от возраста детей и от способов обучения этому действию. Однако нам кажется, что немалое значение для овладения умением составлять план, формулировать основные мысли текста имеет уровень развития речи. От речи, связанной с определенной ситуацией, зависимой от нее, ребенок достигает возможности выражать мысли в отрыве от конкретной ситуации пользуясь контекстной речью, т. е. развитие речи идет от уровня называния конкретных предметов, явлений, действий к уровню обобщения.

Умение выразить компактно, в наиболее общей форме многообразие фактов прямо зависит от степени овладения языковыми средствами. Поэтому составление плана текста для детей с алалией представляет огромные трудности. Главной причиной их является неумение анализировать текст, выделить в нем основные смысловые группы, найти главное, существенное в отдельных его частях и выразить его.

В связи с этим становится ясно, какое важное место занимает в работе по развитию речи и совершенствованию процессов памяти обучение умению составлять план.

При формировании умения находить смысловые группы мы придерживались постепенности, учитывая этапность становления данного навыка у детей с нормальным речевым развитием.

На первоначальном этапе обучения мы ставили цель выяснить лишь отдельные слова, обозначающие действующих лиц или предметы, о которых идет речь в содержании текста. Ставился вопрос: «О ком (о чем) говорится в этой части?» На следующем этапе пункты плана отражали ход события, описанного в рассказе. Дети отвечали на вопрос «Что сказано о…»? Последний этап характеризовался более адекватным и более высоким уровнем обобщения содержания в формулировке пунктов плана. Вопрос ставился так: «Что сделал…?», «Что случилось с…?» и т. п. При подборе текстов было важно учесть характер материала, подлежащего запоминанию, т. е. каким образом выражено в нем существенное: сформулированы ли главные мысли в самом тексте или, наоборот, не даны в нем в готовом виде. При запоминании разрозненного материала необходимо было учить связыванию материала одной общей мыслью, при запоминании прозаических текстов и стихотворений, наоборот, необходимо было членение материала на части и формулировка заголовков частей.

Важное место при составлении плана мы отводили обучению последовательности выполнения всех действий (ознакомление с текстом, членение на части, анализ содержания частей и подбор заголовков). Сначала все действия производились вслух и развернуто, впоследствии сокращенно, в уме, называя вслух только заголовки частей или пункты плана.

Использование плана содействует повышению продуктивности запоминания и улучшает качество воспроизведения, оказывает положительное влияние на выделение при воспроизведении главного, способствует последовательному и связному рассказу.

Таким образом, развитие мнестической деятельности у детей с моторной алалией является неотъемлемой частью логопедической работы. Если на первоначальной ступени становления речи она сводится лишь к созданию определенных условий, облегчающих запоминание и воспроизведение, то в дальнейшем настоятельно требуется обучение специальным приемам, способствующим наилучшему усвоению речевого материала.

Расстройство речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975.

И. И. Дёмина

Содружество школы и семьи в воспитании учащихся

Известно, что у учащихся школ для детей с тяжелыми нарушениями речи, кроме речевых нарушений, имеется еще ряд различных отклонений в психофизическом развитии, представляющих собой серьезное препятствие в формировании полноценной личности. Преодоление этих отклонений в процессе обучения и воспитания является неотъемлемой задачей школы и семьи.

Гуманные чувства и отношения, которые ребенок усваивает в семье, переносятся не только на близких, но и на всех окружающих, формируя норму поведения детей. И наоборот, атмосфера недоверия, неуважения в семье, частые ссоры, пьянство, безразличие к окружающим травмируют психику ребенка, нередко приводят к изменениям в психическом развитии, являются одной из причин неуспеваемости и плохого поведения детей. Все это выдвигает большую и сложную задачу должным образом направлять семейное воспитание, согласовывать его содержание и методы с общественным воспитанием, с задачами школы по формированию полноценной личности учащихся.

Опыт работы показывает, что усовершенствование взаимодействия школы и семьи следует направлять по пути разработки более глубоких методов изучения семьи, ее моральных устоев, идеалов, стиля семейных взаимоотношений.

В большинстве случаев родители учащихся школ для детей с тяжелыми нарушениями речи правильно понимают проблемы воспитания детей. Они совместно с учителями воспитывают у них трудолюбие, доброжелательность, что в свою очередь оказывает положительное влияние на компенсацию имеющихся нарушений. …

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений, 1976. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 116.

Е. В. Кириллова

Методы и приемы эмоциональной стимуляции безречевых детей

В настоящее время специалисты по детской речи отмечают увеличение количества детей, у которых отсутствует речь. Эти дети имеют комплексное органическое нарушение, что значительно затрудняет коррекционную работу с таким контингентом.

Группа безречевых детей неоднородна. В нее входят дети с моторной и сенсорной алалией, анартрией, ранним детским аутизмом, интеллектуальной недостаточностью, нарушением слуха. Что же является общим для всех детей? Отсутствие мотивации к общению, неумение ориентироваться в ситуации, повышенная эмоциональная истощаемость. Все это мешает полноценному развитию речи и взаимодействию ребенка с окружающим миром.

Мы отметили разную глубину проявления эмоциональных нарушений: пресыщаемость и истощаемость, разлаженность поведения, негибкость в контактах. При таких обстоятельствах и сложности дефекта безречевых детей очевидной становится необходимость разработки новых технологий коррекционного воздействия, особенно на его ранних этапах. Ранняя работа с этими детьми необходима для развития психических функций, личности ребенка в целом, для профилактики вторичных отклонений в структуре дефекта и для интеграции. Поэтому на подготовительном этапе был сделан акцент на развитие эмоционально-волевой сферы. Правильное эмоциональное развитие безречевого ребенка, воспитание желания и потребности общаться с педагогами, родителями и сверстниками является важнейшей задачей коррекционного обучения.

Создавая модель экспериментального обучения, мы пошли по пути совершенствования и конкретизации существующих приемов, внесли некоторые изменения, основанные на определенной роли эмоций в речевом развитии ребенка. Структурировали коррекционно-развивающий процесс в аспекте развития навыков коммуникации, определили и апробировали поэтапный ход занятий, подобрали и систематизировали языковой, речевой, игровой и дидактический материал.

Предлагаемая программа эмоциональной стимуляции строится с учетом следующих дидактических принципов:

принцип комплексности, так как логопедическое воздействие осуществляется в комплексе с работой врачей, инструкторов ЛФК, воспитателей;

принцип опоры на различные анализаторы, так как формирование высших психических функций представляет сложный процесс организации функциональных систем – зрительной, слуховой, кинестетической, двигательной;

принцип опоры на сохранные звенья нарушенной функции, так как опора на непострадавшие звенья деятельности осуществляется на новых, компенсаторных началах;

принцип поэтапного формирования умственных действий (по П. Я. Гальперину), так как работа над каждым заданием проводится в определенной последовательности;

принцип учета зоны ближайшего развития (по Л. С. Выготскому), так как процесс развития психических функций осуществляется постепенно, с учетом ближайшего уровня развития, т. е. того уровня, на котором выполнение задания возможно с дозированной помощью со стороны логопеда. Коррекционная работа с ребенком подразумевает участие родителей, которые, получая информацию о результатах обследования, участвуют во всех аспектах коррекционного процесса. На наш взгляд, с родителями должна проводиться предварительная работа по разъяснению значимости развития личностных качеств – доброты, терпения, внимания, усидчивости, умения подчиняться требованиям – как для адаптации ребенка в целом, так и для результативности формирования навыков общения. Это способствует вовлечению родителей в работу. Родители закрепляют навыки, усвоенные ребенком в группе, создают необходимый эмоциональный фон. Непосредственное участие родителей способствует социализации ребенка, у родителей складывается правильное отношение к его интеллектуальному и речевому дефекту, создаются условия для полноценного общения с ним.

Если же ребенок воспитывается в социально неблагополучной семье, рассчитывать на помощь со стороны родителей не приходится. Что же делать в этом случае? Необходимо выбирать организационные формы работы, основанные полностью на внесемейных методах коррекции. Решение этих задач осуществляется в ходе занятий воспитателя и на протяжении всего дня пребывания ребенка в санатории. Дети вовлекаются в общение не только на специально организованных занятиях, но и в режимных моментах, на прогулке для того, чтобы полученные умения не были «пассивным багажом», а обеспечивали основу, на которой можно успешно строить дальнейшее обучение.

При разработке поэтапной программы эмоциональной стимуляции мы опирались на концепцию о развитии, в качестве которой был выбран комплексный подход, предложенный Л. С. Выготским и адаптированный к неоднородной группе безречевых детей. Наша программа состоит в поэтапном развитии сохранного потенциала ребенка с опорой на комплексную работу анализаторных систем и компенсацией его недостатков. Большая роль в ней отводится подготовительному этапу.

Главная задача подготовительного этапа: установить эмоциональный контакт с ребенком, добиться положительного отношения к логопедическим занятиям, снять напряжение, развить предпосылки позитивного общения.

Ее решение создает предпосылки для развития эмоциональных аспектов коммуникации, звуковых вокализаций. Важным перспективным направлением подготовительного этапа является развитие системы межанализаторных связей как основы для выработки коммуникативных умений. Существенную роль играет формирование ориентировочно-поисковой и эмоциональной реакции на звучание предметов и голосов ближайшего окружения ребенка, развитие основ тонких звуковых ориентировок, выделение отдельных слов из речевого потока. Большое значение имеет организация зрительного восприятия в заданном пространстве, развитие прослеживающих движений глаз, активизация ощущений тела как системы координат.

Основные направления работы на подготовительном этапе:

– установление зрительного и эмоционального контакта;

– подбор адекватной аффективной и сенсорной стимуляции;

– настрой ребенка на эмоциональное сопереживание;

– повышение уровня общей активности ребенка;

– организация произвольного внимания;

– развитие способности к концентрации, распределению и переключению внимания.

Ситуацию общения желательно организовывать так, чтобы она была комфортной для ребенка, подкреплялась приятными впечатлениями и не требовала недоступных для него форм взаимодействия. Родителей необходимо учить способам привлечения внимания ребенка, стимуляции его к развитию активного взаимодействия. «Эмоциональное поглаживание» способствует развитию положительных эмоций – удивления, радости, интереса.

Для того, чтобы сформировать положительный эмоциональный настрой на совместную деятельность, целесообразно использовать игру, рисование, лепку. Это развивает сосредоточение внимания. Эмоциональный смысл вводится в задания, основанные на сенсорной стимуляции – раскачивания, кружения, переливание воды, размазывание крема на различных поверхностях. Все действия сопровождаются эмоциональными комментариями, небольшими ритмичными стихотворными текстами.

В простейших играх мы поддерживаем сенсорной стимуляцией переживание обычных, но значимых ситуаций: кормление куклы, укладывание спать мишки. Постепенно в игру включаются элементы, подкрепленные сенсорными эффектами, расширяется взаимодействие логопеда и ребенка, сенсорная стимуляция становится более разнообразной. Мы стимулируем детей на непроизвольные подражания действиям, мимике и интонациям взрослых, на эхолалии, обыгрываем их звуковые реакции с помощью эмоционально-смыслового комментария игр и занятий. Помимо того, что такой комментарий является необходимым элементом занятий, он еще сопровождает ребенка в течение дня.

Материалы для игр и заданий подбираются в соответствии с интересами и пристрастиями конкретного ребенка. По возможности мы стараемся сглаживать неприятные ощущения, фиксируясь на приятных, накладывая словесную формулу на аффективные реакции ребенка. В ответ на любые звуковые реакции используем положительное подкрепление. Конечно, создаваемая эмоциональная нагрузка должна быть соразмерна двигательной. Для этого мы снимаем напряжение, используя различные «потряхивая» рук и пальцев, массажные расслабляющие движения.

Приведем примеры заданий, используемых на подготовительной этапе.

Задания на фиксацию взгляда.

Цель: Учить фиксировать взгляд на предмете, прослеживать его движение взглядом и рукой, формировать захват руки, развивать интерес.

Фрагмент 1. Ребенку предлагается найти яркую игрушку (колечко), подвешенную за ниточку в ограниченном пространстве стола (дивана). Взрослый (логопед, родитель) перемещает игрушку, дергая за ниточку, ребенок прослеживает движение взглядом и пытается схватить ее рукой.

Фрагмент 2. Взрослый побуждает ребенка найти игрушку в пространстве комнаты (на диване, на стуле, на полке) и проследить взглядом за ее перемещением, активизируя внимание с помощью небольших стихотворных текстов. Если ребенок не фиксирует взгляд на игрушках, целесообразно начинать работу с использования цветных повязок на голове матери, ярких, блестящих предметов одновременно со звуковым раздражителем (звучанием бубна, погремушки, молоточка).

Задания на активизацию ощущений.

Цель: Развивать ощущения ребенка с использованием различных поверхностей, с помощью легких массажных движений, вырабатывать удовольствие и интерес.

Фрагмент 1. Перед ребенком на столе тарелочка с теплой водой, вата, жесткая щетка. Взрослый действует рукой ребенка, хлопая поочередно по воде, вате, жесткой щетке, сопровождая действия словами. Если ребенок с удовольствием участвует в игре, можно побуждать его к самостоятельным действиям. В дальнейшем используются разнообразные поверхности – наждачная бумага, тарелочка с кремом.

Фрагмент 2. Логопед выдавливает крем на левую руку ребенка. Поглаживая и похлопывая ее от локтя до кончиков пальцев (а также в обратном направлении), размазывает крем, действуя правой рукой ребенка, затем меняет руки. Движения сопровождаются эмоциональным комментарием. По мере возможностей ребенка побуждают к самостоятельным действиям.

Фрагмент 3. Игра «Следы». Перед ребенком на столе находится игрушечный домик и заранее размягченный пластилин в форме дорожки. Логопед объясняет ребенку, что если кто-нибудь пойдет по дорожке, останутся следы, и показывает, как их сделать, используя совмещенные действия. Игра проводится последовательно: каждым пальцем отдельно; каждой парой пальцев обеих рук (большими, указательными, средними); указательным и средним пальцами каждой руки.

Задания на развитие способности к использованию невербальных средств коммуникации.

Цель: Активизация ощущений собственных движений (активных и пассивных руками взрослого), побуждение к совершению знакомых действий с воображаемыми предметами, развитие навыков коммуникативного поведения.

Фрагмент 1. Ребенку показывается, как причесывают волосы (рукой поглаживают по волосам); как едят суп (рукой действуют в направлении от стола ко рту); как пьют из чашки (руку прикладывают ко рту и запрокидывают голову); как грозят пальцем и т. д. Затем просят ребенка произвести эти действия не с реальными, а с воображаемыми предметами.

Цель: Воспроизведение движений, изображенных на сюжетной картинке, развитие мимики и адекватной эмоциональной реакции.

Фрагмент 2. Ребенок, рассматривая сюжетную картинку, отвечает на вопросы жестом или движением. На сюжетной картинке «бабочка летит» – ребенок машет руками, имитируя махи крыльев; «девочка кушает» – движения рукой от стола ко рту, «кошка лакает молоко» – имитирующее движения языком и т. д.

Цель: Установление контакта, развитие понимания рисованного знака (пиктограммы), адекватное использование жестов.

Фрагмент 3. Ребенка знакомят с двумя рисованными знаками (машина, яблоко) и предлагают дополнить незаконченное предложение одним из них, подняв его вверх.

На дереве растет …
По дороге едет …

Затем ребенок, используя жест «дай», показывает рукой на ту картинку, которую бы хотел получить.

На подготовительном этапе занятия должны отвечать требованиям, диктуемым коммуникативно-деятельным характером обучения: создаются ситуации общения, происходит смена различных видов деятельности, используются рациональные сочетания различных приемов, постепенно усложняются формы работы. Особое внимание хочется обратить на то, что в рамках одного занятия решаются сразу несколько разноплановых задач, занятия носят интегративный характер.

На подготовительном этапе мы опираемся на различные приемы, помогающие ребенку наиболее эффективно овладеть навыками общения. Например, при показе и рассматривании предмета мы привлекаем внимание к объекту и развиваем восприятие речи, при выполнении действий с предметами – развиваем понимание слов, обозначающих движения, состояния, признаки действий. Обучение выполнению поручений способствует формированию умения самостоятельно выражать просьбу. Смысл произносимого иллюстрируется специальными наглядными средствами – картинками, реальными предметами, игрушками. Опосредованное общение через куклу (игрушку) ускоряет появление инициативности у детей, обогащает их эмоции и мимику. Прием комментирования действий, помимо развития восприятия речи, подготавливает следующую ступень речевого развития, предваряет употребление необходимых жестов и слов в общении.

Тип ориентировки, сформированный у безречевых детей на подготовительном этапе, определяет качественные стороны высших психических функций, обеспечивает переход к более высокому уровню опосредования действительности. Развернутый характер подготовительного этапа, его словесная эмоциональная организация, развитие внимания, включение в процесс общения сенсорно-перцептивных действий и невербальных компонентов коммуникации, основанных на межанализаторной интеграции, существенно усиливают полноту эмоционально-волевой сферы безречевых детей.

В конце подготовительного этапа у детей появляется положительное отношение к занятиям, обогащается их эмоциональная сфера. Развитие эмоций помогает активизировать ребенка, создает мотивационный настрой, позволяет выработать устойчивые формы поведения. Совместное переживание происходящего, формирование интереса к занятиям стимулирует возникновение активной избирательности детей. Удается сформировать ориентировочно-поисковую и эмоциональную реакции на звучание предметов и голосов ближайшего окружения ребенка. Появляются попытки вслушиваться в речь окружающих, что свидетельствует об улучшении функции слухового восприятия, развиваются основы звуковых ориентировок, доступным становится выделение слов из речевого потока. Устанавливается зрительный контакт, становится возможным организовать зрительное восприятие в заданном пространстве. Прослеживающие движения глаз становятся более активными, удается частично организовать произвольное внимание. Приток положительных сенсорных ощущений – тактильных, вестибулярных, слуховых – расширяет стереотип взаимодействия с окружающим.

Иллюстрацией может служить следующее наблюдение.

Вероника, 4 года 1 месяц. Заключение после обследования: недоразвитие (отсутствие) речи у ребенка с интеллектуальной недостаточностью. Девочка регулярно посещала логопедические занятия. Вначале эмоциональные реакции были бедны, малодифференциро-ваны. Внимание характеризовалось неустойчивостью и нецеленаправленностью. Слуховое и зрительное восприятие было недостаточное. Потребность в общении снижена. После проведенной работы стала проявлять интерес к занятиям. Удалось установить эмоциональный контакт и расширить взаимодействие с окружающими. Повысился уровень активности, удалось организовать произвольное внимание на непродолжительное время. Стала проявлять интерес к лепке, рисованию, игровым действиям с куклой. Появилась определенная наблюдательность бытовых ситуациях, в группе играет с посудой – накрывает на стол, имитирует еду, умывание, расчесывание. Улучшилась общая моторика. Стали проявляться элементы инициативы при игре с детьми, отдельные коммуникативно значимые жесты (указательные, жесты приветствия и прощания). Стала повторять отдельные гласные звуки.

Таким образом, эмоциональная стимуляция на подготовительном этапе играет важную роль в коррекционной работе с безречевыми детьми, закладывает основы социального и коммуникативного развития.

Одним из признаков возможности эффективного формирования коммуникативных навыков служит чувствительность ребенка к стимулам, его личностная активность. Мы надеемся, что творчески работающий логопед, используя приемы эмоциональной стимуляции, частично изложенные в данной статье, сумеет вызвать интерес ребенка, повысить уровень рефлексии, оптимизировать коррекционную работу по формированию коммуникативных навыков у безречевых детей. …

Коррекция и развитие. Вып. 10. 2001.

Р. И. Лалаева, А. Гермаковска

Формирование симультанного анализа и синтеза у младших школьников с нарушениями речи

Одной из основных форм организации когнитивной деятельности является симультанный анализ и синтез.

Под симультанностью, во-первых, «понимают опознание группы элементов, отдельных друг от друга временным интервалом, как единого целостного объекта… Во-вторых, под симультанностью понимают свойство зрительного опознания, выражающееся в том, что некоторый объект (или группа объектов), имеющий более или менее сложное строение, одномоментно опознается испытуемым в своих существенных чертах без какого-либо последовательного анализа тех или иных свойств объекта (одномоментность здесь является скорее качественной, чем количественной характеристикой)»[17].

Формирование симультанных процессов в онтогенезе основывается на сукцессивном анализе и синтезе.

Так, Р. М. Грановская рассматривает переход от сукцессивного восприятия к симультанному в виде спирали в следующей последовательности: сукцессивное восприятие, сукцессивно-симультанное, симультанно-сукцессивное, симультанное восприятие. При этом в процессе онтогенеза происходит переход от развернутых форм восприятия к сокращенным, симультанным формам.

Таким образом, симультанное восприятие является сложноор-ганизованным процессом, при переходе к которому происходит сокращение отдельных звеньев функции, выделение наиболее существенных признаков, синтез которых обеспечивает опознание объекта, решение наглядно-образных задач.

Симультанный синтез представляет собой одно из важнейших условий протекания и учебной деятельности школьника. При этом в процессе овладения школьными умениями и навыками происходит постепенный переход от сукцессивного к симультанному восприятию.

Так, в процессе формирования навыка чтения школьник постепенно переходит от сукцессивного узнавания отдельных букв к симультанному опознанию слогов, слов как целостных единиц.

При овладении орфографическими навыками, орфографической «зоркостью» («чутьем» орфографически правильного письма) на начальном этапе школьники сукцессивно выделяют отдельные грамматические признаки слова, что дает возможность на последующей стадии (стадии автоматизации) перейти к симультанному синтезированию грамматических признаков (значений) слова, которое и обеспечивает его правильное написание.

Усвоение счетных операций, представлений о количестве, о структуре числа, о разрядах также непосредственно связано с формированием симультанных процессов.

При формировании симультанного анализа и синтеза отмечается существенное влияние речи. В связи с этим теоретически и практически значимым является вопрос об особенностях формирования симультанных процессов у детей с речевой патологией.

Анализ отечественных литературных данных показал, что особенности симультанного анализа и синтеза у детей с речевой патологией до настоящего времени не изучены. С целью их выявления в когнитивной деятельности при нарушении речи было предпринято сравнительное исследование состояния этих процессов у второклассников массовой и школы для детей с тяжелыми нарушениями речи (35 детей).

Проведенное сравнительное исследование выявило следующее (табл. 20).

Таблица 20

Сравнительные данные исследования симультанного анализа и синтеза у учеников массовой школы и школы для детей с тяжелыми нарушениями речи

Примечание. Э – экспериментальная группа. К – контрольная группа.

В одной группе заданий результаты симультанного анализа и синтеза могли быть представлены невербально, в частности, в практической деятельности (складывание разрезных картинок, конструирование кубиками Кооса, подбор парных карточек с геометрическими фигурами, тесты Равена, деление круга на пять равных частей). В другой группе заданий результаты симультанного анализа и синтеза должны были быть представлены в вербальной форме (определение сходства и различия сюжетных картинок, анализ сюжетной картинки с нелепым сюжетом).

Сравнение результатов выполнения первой и второй группы заданий показывает, что выполнение заданий в речевой форме оказалось более трудным для учеников специальной школы. В этой группе заданий выявилась наибольшая разница в баллах между экспериментальной и контрольной группами. Исключение составляет лишь задание на деление круга на пять равных частей (первая группа заданий), которое вызвало еще более серьезные затруднения, чем задания второй группы с использованием анализа в речевой форме. При этом необходимо уточнить, что в речевых ответах анализировался не уровень сформированности речи, а смысловые признаки, выявленные в процессе зрительного анализа (например, признаки сходства и различия, ирреальные признаки и др.).

Анализ результатов выполнения заданий первой группы показал следующее.

Самым трудным для всех детей было деление круга на пять равных частей. Однако при сравнении экспериментальной и контрольной группы выявляются существенные различия. Ни один школьник с тяжелыми нарушениями речи (ТНР) не смог правильно выполнить это задание. В то же время половина детей без речевых нарушений выполнила это задание самостоятельно и правильно, а остальная половина детей выполняла задание лишь с небольшими отклонениями от нормы (ОНР) – уровень выше среднего. Большинство детей с ОНР (63 %) находились на низком уровне и уровне ниже среднего, и только 8 % школьников достигли уровня выше среднего.

Различным оказался и способ выполнения задания. Ученики массовой школы при выполнении задания руководствовались одним принципом (который не наблюдался у детей с ОНР) – они начинали делить круг с середины. В то же время дети с речевой патологией часто делили круг параллельными линиями, несмотря на то, что в середине круга стояла точка (что являлось своего рода подсказкой).

Таким образом, у детей с речевой патологией недостаточно сформировано представление о круге и его признаках, о соотношении целого и его частей.

По характеру выполнения этого задания можно выделить три группы детей с речевой патологией:

I группа – дети, которые неправильно воспроизводили как количество кругов, так и их равенство (63 %);

II группа – дети, которые правильно воспроизводили количество частей, но эти части были неравными (8 %);

III группа – дети, которые неправильно воспроизводили количество частей, но эти части примерно были равными (29 %).

Среди детей с ТНР не было ни одного, кто бы правильно воспроизвел и количество, и равенство частей.

Самым легким для детей с ТНР оказалось задание на подбор карточек с сериями геометрических фигур: 92 % детей выполнили задание на высоком уровне, и лишь 8 % – на среднем и выше среднего уровнях. В то же время все 100 % учеников массовой школы выполнили это задание безошибочно (на самом высоком уровне). Однако способ выполнения задания в экспериментальной и контрольной группах был различным. Дети с ОНР выполнили задание на основе развернутых сукцессивных действий, а не симультанно. Так, некоторые дети последовательно подкладывали предложенную карточку к каждой карточке серии, иногда сравнивали каждую геометрическую фигуру с помощью пальца и лишь после этого давали ответ.

На втором месте по степени сложности для детей с ОНР оказались тесты Равена. Выполнение тестов Равена представляло определенную трудность и для детей контрольной группы.

Самостоятельно и правильно справились со всеми заданиями тестов Равена 30 % учеников массовой школы и лишь 9 % детей с ТНР, т. е. в 3 раза меньше. Основная часть учеников массовой школы выполнила задание на уровне выше среднего (60 %). Эти дети выполняли задание с незначительной помощью экспериментатора. Большинство же детей экспериментальной группы (63 %) выполнили задание на самом низком уровне и уровне выше среднего, т. е. с большим количеством ошибок.

Дети без речевой патологии испытывали лишь незначительную трудность в выполнении тестов Равена. Как правило, при отсутствии одобрения со стороны экспериментатора дети повторно правильно выполняли задание.

Существенную трудность вызвало у детей с ТНР конструирование кубиками Кооса. Лишь 31 % детей с ОНР и 70 % детей без речевой патологии правильно выполнили задания по конструированию всех образцов.

Наиболее характерным для детей с ТНР оказался следующий прием выполнения задания: последовательное поэлементное сравнивание одного из кубиков с частями образца. Дети с ТНР не воспринимали образец как целое, состоящее из совокупности элементов (различно окрашенных кубиков). Во многих случаях дети с речевой патологией подкладывали кубики на образец, сравнивали, подходит ли он, затем перекладывали на другое место узора и т. д.

Таким образом, несформированность симультанного анализа и синтеза вызывала у детей с ОНР необходимость сукцессивного, последовательного (по частям) выполнения задания.

У учеников массовой школы отмечалась иная стратегия: они анализировали образец, рассматривая его непродолжительное время, а затем безошибочно клали кубик в определенное место.

Относительно более легким для детей с ОНР было складывание разрезанных на части сюжетных картинок. Однако правильному выполнению заданий предшествовали многочисленные пробы и ошибки. Почти все дети с ОНР сопровождали выполнение заданий речью, они оречевляли вслух выполнение действий, свои сомнения. Школьники с ТНР приступали к выполнению этого задания без какой-либо программы действий, без первоначального анализа исходных данных. Их работу характеризовала плохая организация деятельности.

Рассмотрим характер выполнения заданий второй группы (с использованием анализа в речевой форме).

Ученики массовой школы в 100 % случаев все предложенные задания выполнили правильно (кроме анализа картинок «Рыбалка»). У детей с ОНР во всех видах заданий обнаружены существенные нарушения симультанного анализа и синтеза.

Самым трудным для детей с ОНР оказалось определение признаков сходства двух предлагаемых сюжетных картинок. При выполнении задания дети с ТНР выявили не все различия, иногда делали неадекватные сравнения («Там человек на траве, там лодки стояли на воде»). Даже при правильном и достаточно полном выделении признаков различия детям с ОНР было характерно неточное речевое обозначение выделенных признаков. Так, на вопрос: «Чем отличаются?» Саша ответил: «… две ложки – одна, … легкая – грузовая машина, корова и пастух – одна корова; два человека – один с ведром…».

Значительные трудности у детей с ОНР вызвал анализ картинок с нелепым сюжетом и определение сходства и различия картинок «Времена года».

Так, при анализе картинки с нелепым сюжетом ни один из детей с ОНР не смог правильно выполнить задание, 50 % детей выполнили задание на среднем уровне, а одна треть – на уровне ниже среднего.

Анализ выполнения заданий на определение сходства и различия сюжетных картинок «Времена года» выявил разброс результатов. Лишь 4 % детей с ОНР правильно выполнили все задания. Большинство же детей при выполнении заданий ошибались, не полностью выделяли признаки сходства и различия. Так, 54 % детей выполнили задание на среднем уровне и уровне выше среднего. Довольно большое количество детей с ТНР (42 %) выполнили задание на низком уровне. Дети с речевой патологией часто акцентировали внимание на случайных, второстепенных признаках и не выделяли существенных признаков, связанных с определенным временем года (изменение природы, одежда людей, игры детей и др.).

Таким образом, исследование симультанного анализа и синтеза у детей с ТНР выявило значительную несформированность этих процессов. При выполнении многих заданий доминирующим был сукцессивный фактор, имело место использование развернутых сукцессивных действий. В то же время дети без речевой патологии практически во всех случаях выполняли задания на основе симультанного синтеза, без последовательного сравнения отдельных частей.

Учитывая выделенные Р. М. Грановской этапы формирования симультанных процессов в онтогенезе, можно сделать вывод о том, что ученикам 2 класса школы для детей с ТНР свойственно сукцессивное или сукцессивно-симультанное восприятие, школьникам же без речевой патологии – более высокие уровни, симультанно-сукцессивное и симультанное восприятие.

В процессе исследования выявлено, что у детей с ТНР имеются нарушения в выделении значимых, существенных признаков, соскальзывание на случайные, несодержательные признаки. Обнаружено, что необходимость речевого обозначения результатов зрительного анализа еще более затрудняет процессы симультанного анализа.

Проведенное исследование позволило выделить наиболее значимые для развития симультанного анализа и синтеза методы и приемы работы, а также определить их последовательность с учетом трудностей выполнения.

I группа заданий – упражнения на невербальном материале. При выполнении этой группы заданий формирование симультанного анализа и синтеза осуществляется в тесной связи с формированием пространственного мышления, дифференцированного восприятия. Рекомендуются следующие виды заданий: подбор парных карточек с геометрическими фигурами, складывание разрезанных на части картинок, дополнение цветных матриц Равена, конструирование кубиками Кооса, дорисовывание половины симметричных изображений, срисовывание, рисование по памяти серий различно расположенных линий, геометрических фигур, деление геометрических фигур (квадрата, круга) на 3, 4, 5 равных частей и др.

II группа заданий – задания, результаты выполнения которых должны быть представлены в речевом плане.

Первый вид заданий этой группы – выявление сходства и различия двух сходных сюжетных картинок. Дети должны после внимательного зрительного анализа картинок определить, в чем их сходство и различие. Перед выполнением заданий уточняется значение слов: «сходство», «различие», «признак».

Второй вид заданий этой группы – определение сходства и различия серий последовательных картинок, например, четырех картинок «Времена года», на которых изображен один и тот же сюжет в различное время года. Таким образом, выполнение задания усложняется, так как для сравнения предъявляется серия из четырех картинок. При этом в процессе определения сходства и различия необходимо подвести детей к формированию обобщений и новых понятий, к выделению существенных признаков изменения природы в различное время года.

Третий вид заданий этой группы – анализ картинок с нелепым сюжетом. Этот вид заданий является более сложным, так как выполнение его зависит не только от особенностей зрительного восприятия, но и от жизненного опыта ребенка.

Основываясь на полученных экспериментальных данных, мы разработали поэтапную методику коррекционно-логопедического воздействия по формированию симультанных процессов у младших школьников с ТНР.

Формирование симультанного анализа и синтеза включает три этапа.

Первый этап – сукцессивное выполнение заданий. Это означает, что на I этапе осуществляется развернутое сукцессивное выполнение заданий с использованием внешних действий и речи. Так, при подборе аналогичных карточек, состоящих из разноцветных геометрических фигур, детям предлагается определенный последовательный алгоритм выполнения заданий: 1) внимательно рассмотреть (проанализировать) предлагаемую карточку, выложить под карточкой последовательную серию фишек (соответствующих геометрических фигур), назвать вслед за логопедом последовательную серию геометрических фигур (например, красный квадрат, желтый круг и т. д.);

2) последовательно подкладывать исходную карточку к другим карточкам серии для нахождения аналогичной;

3) проверить тождество карточек, сначала зрительно, а затем называя последовательный ряд фигур на карточках.

При выполнении тестов Равена на первом этапе предлагается последовательно (сукцессивно) подкладывать каждую вставку в прорезь, определяя, подходит или не подходит данная вставка к узору.

Второй этап – сукцессивно-симультанное выполнение заданий.

Так, при выполнении заданий на подбор аналогичных карточек с геометрическими фигурами рекомендуется следующая последовательность:

1) то же действие, что и на предыдущем этапе;

2) карточки соотносятся зрительно, т. е. симультанно, без последовательного подкладывания их друг к другу;

3) контрольное действие: после выбора тождественной карточки они кладутся рядом и определяется их сходство в плане громкой речи с помощью вопросов логопеда.

Так, при выполнении тестов Равена рекомендуется без вставления в прорезь (но последовательно) сравнивать вставки с узором, далее выбрать два возможных варианта, а затем сделать между ними выбор. После выбора нужной вставки рекомендуется вложить ее в прорезь для контроля.

Третий этап – только симультанное выполнение заданий. Так, при подборе адекватных карточек с серией геометрических фигур рекомендуется сначала рассмотреть исходную карточку, про себя определить последовательность геометрических фигур, затем найти похожую карточку и, наконец, во внешней речи определить их сходство.

При выполнении тестов Равена на этом этапе сразу предлагается выбрать нужную вставку, мысленно соотнося ее с узором, а затем проконтролировать выполнение действия.

В процессе развития симультанного анализа и синтеза у младших школьников с ТНР широко используется речевое сопровождение выполнения заданий, которое имеет место на всех этапах. Однако включение речи в процесс выполнения заданий осуществляется постепенно. Так, на I этапе речевые обозначения сопровождают внешние действия детей, например, в процессе подкладывания карточек с геометрическими фигурами. На II этапе повышается степень самостоятельности речи. Речевые высказывания не просто сопровождают внешние действия детей, они подключаются на этапе контроля и носят характер высказыванийрассуждений, но осуществляются еще с помощью вопросов логопеда. На III этапе речевые высказывания-рассуждения являются полностью самостоятельными и осуществляются без помощи вопросов логопеда.

Таким образом, сначала имеет место речь как сопровождение внешних действий, и осуществляется она с помощью логопеда. В дальнейшем школьники включаются в диалогическую речь, которая уточняет и помогает выполнению заданий. И наконец, самостоятельные речевые высказывания-рассуждения используются для уточнения и формулирования умственного действия.

Принципы и методы коррекции нарушений речи. СПб., 1997. С. 113–121.

Н. В. Серебрякова

Формирование логических операций у дошкольников с речевой патологией в процессе логопедической работы

У детей с общим недоразвитием речи различного этиопатогенеза (моторная алалия, ОНР при стертой форме дизартрии и др.) отмечаются нарушения познавательной деятельности вторичного характера. Одним из проявлений нарушений познавательной деятельности является несформированность вербально-логического мышления. В связи с этим в процессе логопедической работы с детьми, страдающими общим недоразвитием речи, необходимо развивать различные логические операции: классификации, анализа, синтеза, обобщения, сравнения, родовидовые отношения, отношения часть – целое, противопоставления и др.

Формирование указанных операций рекомендуется проводить в процессе анализа, сравнения по семантике различных форм слов, уточнения смысловых связей в структуре отдельного предложения.

I. Так, с целью развития процессов классификации рекомендуются такие виды заданий:

1. Классификация предметов по картинкам.

Детям предлагаются картинки и дается задание разложить их на две группы (критерий классификации не называется).

Например: помидор, яблоко, груша, репа, огурец, апельсин; стол, чашка, диван, тарелка, стул, блюдце; лиса, кошка, заяц, медведь, собака, корова; синица, бабочка, снегирь, воробей, стрекоза, пчела.

2. Игра «Назови «лишнее» слово».

Логопед называет слова и предлагает детям указать «лишнее» слово, а затем объяснить, почему это слово лишнее.

Например: стол, шкаф, ковер, кресло, диван; зима, апрель, весна, осень, лето; молоко, сливки, сыр, сало, сметана; думать, ехать, размышлять, соображать; храбрый, звонкий, смелый, отважный.

II. Формирование процессов сравнения можно осуществлять с использованием таких приемов работы:

1. Игра «На что похоже?»

Детям предлагается подобрать похожие слова (сравнения):

Белый снег похож на (что?)…

Синий лед похож на …

Густой туман похож на …

Чистый дождь похож на …

Блестящая на солнце паутина похожа на …

Слова для справок: вата, пух, стекло, белый дым, слезы, серебро.

2. Игра «Закончи предложение» или «Подбери сравнение». Земля покрыта снегом, как …

Лед блестит у берега, как …

Туман стелется над озером, как …

Дождинки текут по лицу, как …

3. Сравни слова, объясни, чем они отличаются. Подбери картинки к этим словам и придумай предложения.

шить – вязать

класть – ставить

мыть – стирать

чистить – подметать

лежать – спать

лежать – стоять

строить – чинить

нести – везти

рисовать – раскрашивать

4. Игра «Сравни наоборот».

Используются слова: больше – меньше, тяжелее – легче, выше – ниже, быстрее – медленнее и др.

Грузовик и такси. Что больше? Что выше?

Жираф и лошадь. Кто кого выше? Кто кого ниже?

Слон и медведь. Кто тяжелее? Кто легче?

Заяц и черепаха. Кто бегает быстрее? Кто двигается медленнее?

III. При работе над лексикой важно формировать процессы обобщения, синтеза, родовидовые обобщения, отношения части – целого.

Примерные задания:

1. Угадай обобщающее слово по функциональным признакам, но ситуации, в которой чаще всего находится предмет, называемый этим словом. Например:

Растут на грядке в огороде, используются в пище. (Овощи.)

Растут на дереве в саду, очень вкусные и сладкие.

Как назвать одним словом то, что мы надеваем на голову, на тело, на ноги?

2. Отгадывание названия предмета по обобщающему слову и по описанию его дифференциальных признаков.

Например: Что это? Овощ, круглый, красный, вкусный.

3. «Назови части».

Возможны два варианта: а) по картинке, б) по представлению. Логопед называет слово, предлагает представить этот предмет (или животное) и назвать его части.

Например: КОТ – тело, голова, лапы, когти, хвост, нос, уши, глаза, усы, шерсть.

Грузовик – дом – дерево – …

4. Отгадай предмет по названию его частей:

Кузов, кабина, колеса, руль, фары, дверцы. (Грузовик.)

Ствол, ветки, сучья, листья, кора, корни. (Дерево.)

Крылья, кабина, хвост, мотор. (Самолет.)

IV. Развитие мыслительной операции анализа может быть связано с выделением из целостного образа предмета его отдельных признаков.

Примерные задания:

1. Отгадывание загадок по картинке с использованием эпитета (предлагается несколько картинок, из которых надо выбрать нужные).

Например:

Я высокий, с тонкой шеей, ггатнистый. (Жираф.)

Я низкий, толстый и серый. (Бегемот.)

Я грозный, большой, с длинной гривой. (Лев.)

Я горбатый, с длинной шеей и тонкими ногами. (Верблюд.)

2. Составление детьми загадок-описаний по определенному плану.

Например, детям предлагается составить загадку про одежду, используя описание цвета, величины, формы, материала, из которого она сделана, времени года, когда ее носят.

Например: Полосатый, длинный, теплый, шерстяной, носят осенью, зимой. Что это? (Шарф.)

3. Игра с мячом «Какой это предмет?»

Логопед называет признак и бросает мяч одному из детей. Поймавший мяч называет предмет, который обладает этим признаком, и возвращает мяч логопеду. Далее логопед бросает мяч по очереди другим детям. Например:

Длинная – веревка, резинка, лента, дорога, нитка, коса, юбка…

Широкая – улица, речка, дорога, кофта, лента…

Круглый – мяч, шар, лепесток, стол, помидор…

Вкусное – яблоко, пирожное, мороженое…

V. Закреплению смысловых связей между предметами и их признаками способствуют и задания по установлению аналогии.

1. Разложи картинки по сходству.

На доске выставляется вертикальный ряд картинок: овца (или баран), дерево, корова, колосья.

Детям раздаются картинки: свитер, шапка, шерстяные варежки (или перчатки), шарф (к картинке «овца»); деревянные грабли, деревянные ворота (или забор), стул (к картинке «дерево»); бутылка молока, масло, сыр, мороженое (к картинке «корова»); хлеб, батон, бублик, рогалик (к картинке «колосья»). У каждого ребенка по 1–2 картинки.

Логопед предлагает детям положить свою картинку к одной из четырех картинок на доске и объяснить, почему они положили именно так.

2. Игра «Пара к паре» (подобрать слова по аналогии).

Логопед предлагает выбрать слова так, чтобы получились похожие пары слов, а затем объяснить, чем похожи эти пары.

Огурец – овощ, ромашка – (земля, цветок, клумба).

Часы – время, градусник – (кровать, температура, окно).

Стол – скатерть, пол – (мебель, доски, ковер).

Стул – дерево, булка – (стол, колос, нож).

Машина – шофер, самолет – (машинист, летчик, небо).

Ручка – пенал, тетрадь – (книга, парта, портфель).

3. Догадайтесь, каким будет четвертое слово (смысловые ряды).

Пальто – пуговица, ботинок – …

Птица – гнездо, человек – …

Утро – ночь, зима – …

Школа – обучение, больница – …

Дом – крыша, книга – …

Человек – ребенок, собака – …

VI. С целью развития способности к противопоставлению рекомендуются следующие виды заданий.

1. Выбрать из трех или четырех слов одно, противоположное по смыслу.

Холодильник – (мороженое, плитка, лампа, снеговик).

Карандаш – (тетрадь, ручка, резинка, альбом).

Сахар – (мыло, чай, арбуз, лимон, чайник).

Молоток – (топор, клещи, рубанок, гвоздь).

Душ – (мыло, полотенце, мочалка).

2. Закончить предложение и назвать слова – «неприятели».

Слон большой, а комар …

Камень тяжелый, а пушинка …

Золушка добрая, а мачеха …

Молоко жидкое, а сметана …

Сажа черная, а снег …

Днем светло, а ночью …

Дерево высокое, а куст …

3. Сравни:

по вкусу – горчицу и мед;

по высоте – дерево и цветы;

по толщине – канат и нитку;

по ширине – дорогу и тропинку;

по весу – гирю и карандаш;

по возрасту – юношу и старика.

4. Игра с мячом «Скажи наоборот».

Логопед называет слово и бросает мяч одному из детей. Поймавший мяч должен придумать слово, противоположное по значению, сказать это слово и бросить мяч обратно логопеду.

одеть – (раздеть)

поднять – (опустить)

бросить – (поймать)

спрятать – (найти)

положить – (убрать)

дать – (взять)

купить – (продать)

налить – (вылить)

VII. В процессе формирования структуры предложения, особенно сложноподчиненного, создаются благоприятные условия для развития причинно-следственных и других смысловых связей.

Рекомендуются такие виды заданий:

1. Игра «Закончи предложение».

Я надела теплую шубу, чтобы…

… было тепло,

… пойти гулять,

… не замерзнуть.

Мы зажгли свет, чтобы …

… было светло,

… писать буквы,

… читать книгу.

2. «Кто быстрее ответит на вопросы?»

Сестру брат зовет домой. Кто дома? (Брат.) Кто на улице? (Сестра.)

Машу слушает мама. Кто говорил? (Маша.) Кто слушал? (Мама.)

Сережу ударил Рома. Кто драчун? (Рома.) Ваня шел впереди папы. Кто шел сзади? (Папа.) Лес позади дома. Что впереди? (Дом.)

Собака бежала за кошкой, а мальчик шел сзади собаки. Кто был впереди? (Кошка.)

3. Игра «Найди ошибку».

Логопед предлагает детям послушать предложение, определить, правильно ли оно составлено, а если неправильно, то исправить его.

Шел дождь, потому что я взяла зонтик.

Цветы не поливали, потому что они засохли.

Солнышко прячется, потому что ночью темно.

Река замерзла, потому что дети взяли коньки.

Пришла весна, потому что прилетели грачи. …

Принципы и методы коррекции нарушений речи. СПб., 1997. С. 122–126.

Н. А. Тугова

Воспитание двигательных навыков у учащихся

Обследованные учащиеся школы для детей с тяжелыми нарушениями речи в основной своей массе проявили некоторые особенности в двигательной сфере. У них наблюдается недостаточная выправка, ограничен запас двигательных навыков, отмечены нарушения осанки, часть детей имеют неправильную походку: ходят напряженно и неловко, недостаточно отрывают ноги от пола, неправильно ставят их при ходьбе (носки внутрь) и т. п. По нашим наблюдениям отмечается недостаточная ритмичность, пониженная моторная активность.

Дети с тяжелыми нарушениями речи по их моторным особенностям могут быть разделены на две группы.

Для одних детей характерна резко выраженная подвижность, неутомимость движений часто сопровождающаяся неумением производить целесообразные последовательные движения. Другие дети, наоборот, скованы, медлительны, движения недостаточно выразительны.

Устранить все эти недостатки и обогатить двигательные навыки детей можно с помощью системы специальных упражнений. Детям предлагаются упражнения в ходьбе, беге, прыжках различного характера и скорости; гимнастические упражнения для рук, ног, туловища, головы; упражнения с предметами: мячами, скакалками, палками, флажками, разнообразные игры и т. д.

Все эти упражнения строятся на тесной связи музыки и движения. Музыка организует движение, сообщает ему эмоциональную окраску, делая его более выразительным и точным.

Специально подобранные упражнения дают возможность сформировать у детей правильные навыки основных движений, развить умение анализировать движения, быстро ориентироваться в пространстве (используя различные варианты построений, ходьбы, бега и т. д.), согласовывать свои движения с движениями товарищей, развивать быструю реакцию на сигнал, отрабатывать точность движений в упражнениях, добиваться ритмичности, плавности, гибкости…

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений. М., НИИ дефектологии АПН СССР. 1976. С. 148–149.

Н. А. Чевелева

Воспитание внимания у учащихся с нарушениями речи

У большинства детей с различными дефектами речи, как известно, оказывается нарушенным внимание. Воспитание внимания в значительной степени повышает эффективность всего учебного процесса, в том числе и коррекцию речевых аномалий. В школе для детей с тяжелыми нарушениями речи учитель-логопед должен стремиться к тому, чтобы использовать каждую возможность для развития у учащихся внимания, умения распределять его, переключаться от одного вида деятельности к другому и т. д.

Остановимся на некоторых приемах развития внимания у детей в процессе обучения. Необходимо, чтобы внимание учеников мобилизовалось опосредовано, через организацию их деятельности. Полезно, например, обращаться с вопросом ко всему коллективу, и лишь когда все будут готовы к ответу – спрашивать одного. Хорошо, если учитель приучит детей прежде, чем писать на доске, – повторять продиктованное. В таком случае они приучаются не только внимательно слушать, но и удерживать в памяти задание.

Необходимо также приучать учеников проверять все, что они пишут на доске или в тетрадях. Такой вид работы позволяет развивать внимание детей и приучает их к самоконтролю. Хорошо также привлекать внимание всех учеников: «Посмотрите, верно ли он записал?», «Проверьте, так ли у вас записано?». В таком случае дети приучаются внимательно следить не только за своей работой, но и за ее выполнением товарищами. Со своей стороны учитель должен сам неотступно следить за правильностью выполнения детьми всех видов заданий и в случаях ошибок – тут же отмечать их. Такой постоянный контроль также способствует мобилизации внимания детей. …

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений. М., НИИ дефектологии АПН СССР. 1976. С. 153.

В. И. Леонова

Физическое воспитание дошкольников с нарушениями речи

Как известно, некоторые речевые расстройства у дошкольников сопровождаются двигательными нарушениями. У данной категории детей наблюдается дискоординация движений, замедленность их или расторможенность, неточность. Неумение управлять движениями отражается на поведении детей, они замкнуты, стеснительны, с трудом включаются в игры.

Физическое воспитание детей с нарушениями речи осуществляется в детском саду во время утренней гимнастики, на физкультурных занятиях, логопедической ритмике. Для развития двигательной функции проводится комплекс специальной корригирующей гимнастики. Разработанные нами упражнения положительно сказываются также на организации деятельности, общем поведении детей.

К работе в воспитании у дошкольников двигательных качеств привлекаются родители. С первых дней пребывания детей в саду родители наблюдают их во все время подвижных игр, занятий по физкультуре. Все это помогает родителям не только увидеть моторную неловкость детей, особенности их поведения, но и продолжить вне сада коррекционную работу, проводимую воспитателями.

Таким образом, наш опыт показывает, что коррекция у дошкольников двигательных расстройств положительно влияет на устранение нарушений речи.

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 131.

Словарь

Абстракция – процесс умственной деятельности человека, позволяющий мысленно рассматривать отдельные свойства, стороны или состояния предмета; лежит в основе процессов обобщения и образования понятий.

Абулия – психопатологический синдром, характеризующийся вялостью, отсутствием инициативы, ослаблением воли.

Агнозия – нарушение восприятия (зрительного, слухового, тактильного), возникающее при поражении головного мозга.

Аграмматизм – ошибки в грамматическом оформлении экспрессивной речи и в понимании грамматических конструкций.

Аграфия – невозможность овладеть письмом или распад письма.

Адаптация – приспособление к условиям среды.

Акалькулия – нарушение счета и счетных операций из-за поражения различных областей коры головного мозга.

Акселерация – ускоренное физическое развитие детей.

Актуализация – воспроизведение имеющихся знаний, умений, навыков.

Алалия – отсутствие или недоразвитие речи, вследствие поражения коры головного мозга во внутриутробном или раннем периоде развития ребенка.

Алексия – невозможность овладеть чтением или распад навыка.

Амбивалентность – противоречивое эмоциональное состояние, переживание, связанное с двойственным отношением к чему-либо.

Амнезия – нарушение памяти, возникающее при различных поражениях мозга.

Амузия – нарушение способности понимать и исполнять музыку, возникающее при поражении мозга.

Анализ – рассмотрение, изучение чего-либо, основанное на расчленение предмета, явления на составные части. Обратная процедура – синтез-соединение элементов в целое.

Анамнез – совокупность сведений о болезни и развитии ребенка.

Аномалия – отклонение от нормы.

Антиципации – способность предвидеть результаты действия, «опережающее отражение», например, преждевременная запись звуков, входящих в конечные слоги слова.

Апперцепция – свойство психики человека, выражающее зависимость восприятия предметов и явлений от предшествующего опыта.

Апраксия – нарушение произвольных целенаправленных движений, не являющееся следствием параличей и парезов, а относящееся к расстройствам высшего уровня организации двигательных актов.

Артикуляция – деятельность речевых органов, связанных с произнесением звуков речи.

Ассоциация – связь психических процессов (ощущений, представлений, мыслей, чувств и т. д.), выражающаяся в том, что появление одного из них вызывает появление другого.

Астения – слабость.

Астереогноз – одна из форм агнозии, неузнавание предметов при их ощупывании с закрытыми глазами, нарушения тактильной чувствительности.

Асфиксия – удушье плода и новорожденного, прекращение дыхания из-за понижения или утраты возбудимости дыхательного центра.

Атаксия – расстройство координации движений, наблюдается при различных заболеваниях головного мозга.

Атрофия – патологические структурные изменения в тканях, связанные с нарушением обмена веществ в них.

Аудиограмма – графическое изображение данных исследования слуха с помощью прибора (аудиометра).

Афазия – полная или частичная потеря речи, обусловленная локальными поражениями головного мозга.

Аффект – сильное кратковременное эмоциональное переживание.

Аффективные дети – дети, у которых устойчивые тяжелые эмоциональные переживания и связанные с ними формы поведения.

Афония – отсутствие голоса.

Афферентный анализ и синтез – анализ и синтез импульса, идущего от периферии (рецептора) в кору головного мозга, контролирующий выполнение движений.

Библиотерапия – лечебное воздействие средствами литературы.

Блоки мозга – структурно-функциональная модель мозговой организации высших психических функций человека. Первый блок – блок регуляции мозга, его тонуса, обеспечивает активность психических функций. Второй блок – блок приема и хранения информации, включает анализаторные системы. Третий блок – блок программирования, регуляции и контроля за протеканием психической функции.

Брадилалия – патологически замедленный темп речи.

Брока центр (зона) – центр моторной (экспрессивной) речи, расположен в задней части нижней лобной извилины левого полушария (у правшей).

Ведущая деятельность – деятельность, выполнение которой определяет возникновение и формирование основных психологических новообразований человека на данной ступени развития его личности.

Вербальная парафазия – замена нужного слова другим, близким по смыслу.

Вербализм – недостаток, при котором словесное выражение не соответствует конкретным представлениям и понятиям.

Вернике центр (зона) – центр восприятия речи, расположенный в заднем отделе верхней височной извилины левого полушария (у правшей).

Внимание – направленность, избирательность психической деятельности.

Внутренняя речь – произносимая беззвучно, скрытая, имеет место в процессе мышления.

Высшие психические функции – сложные, прижизненно формирующиеся системные психические процессы.

Воля – способность человека действовать в направлении сознательно поставленной цели, преодолевая при этом внутренние препятствия.

Воображение – психический процесс, заключающийся в создании новых образов путем переработки материала восприятий и представлений, полученных в предшествующем опыте.

Восприятие – непосредственное отражение предмета, явления, процесса в совокупности его свойств. Образ предмета, воздействующего на анализатор.

Восстановительное обучение – методы восстановления процессов памяти, внимания, восприятия, эмоционально-волевой сферы, общей и умственной работоспособности.

Гемиплегия – поражение на одной половине тела функциональной подвижности, т. е. паралич (парез) мышц одной половины тела.

Гиперакузия – повышенная чувствительность к тихим звукам, безразличным для окружающих, симптом сенсорной алалии.

Гиперкинез – чрезмерные непроизвольные движения, возникают при нарушениях нервной системы.

Гипоакузия – пониженная чувствительность.

Гипокинезия – снижение двигательной активности.

Гипоксия – кислородное голодание.

Дебильность – относительно легкая степень недостаточности интеллекта.

Дедукция – рассуждение, позволяющее делать выводы из некоторых утверждений.

Декодирование – заключительная операция процесса приема информации.

Декомпенсация – расстройство деятельности какого-либо органа вследствие нарушения компенсации (перестройки функций при нарушениях).

Деменция – слабоумие, обеднение психической деятельности.

Депривация – недостаточное удовлетворение основных потребностей.

Детерминизм – учение о всеобъемлющей причины обусловленности явлений.

Деятельностный подход – принцип рассмотрения особенностей личности через призму деятельности – процесса достижения поставленных целей.

Деятельность – активное взаимодействие с окружающей средой.

Дислалия – нарушение звукопроизношения при нормальном слухе и сохранной иннервации речевого аппарата.

Дизартрия – нарушение произвольной стороны речи, обусловленное недостаточностью иннервации речевого аппарата.

Дисграфия – частичное специфическое нарушение письма.

Дислексия – частичное специфическое нарушение процесса чтения.

Дисфония – частичное нарушение голоса.

Задержка психического развития – тип аномалии психического развития ребенка, парциональное недоразвитие высших психических функций, носящее временный характер.

Зона ближайшего развития – показатели возможностей и перспектив развития. Определяется содержанием тех задач, которые ребенок не может решить самостоятельно, но решает с помощью взрослого.

Идиотия – тяжелая степень.

Имбецильность – степень недоразвития интеллекта.

Импрессивная речь – восприятие, понимание речи.

Индивидуальность – неповторимое своеобразие психики каждого человека.

Индукция – логическое рассуждение, двигающееся от утверждений менее общего характера к утверждениям более общего.

Инертность – качество поведения, заключающееся в замедленном переключении с одного вида деятельности на другой. Инертность психических процессов бывает при патологическом состоянии мозга.

Интеллект – совокупность всех познавательных функций индивида, основанная форма познания человеком действительности. Способность к обучению, оперирование символами, способность к овладению закономерностями окружающего мира.

Интериоризация – перенос общественных представлений в сознание отдельного человека.

Инфантилизм – задержка в развитии организма, физическое и психическое недоразвитие.

Истерия – патологическое состояние психики: повышенная внушаемость, слабость сознательной регуляции поведения, яркость внешних выражений незначительных переживаний.

Кинестезические ощущения – ощущения движений, положения частей тела, мышечных усилий.

Клоническая судорога – быстро следующие одно за другим кратковременное сокращение и расслабление мышц.

Кодирование – применительно к речи: процесс говорения.

Комбинированный речевой дефект – сочетанные нарушения.

Коммуникативная функция речи – функция общения.

Компенсация – процесс перестройки психических функций при нарушении или утрате какой-либо функции.

Коммуникация – обмен информацией.

Контаминация – ошибочное воспроизведение слов, заключающееся в объединении, слиянии частей разных слов.

Коррекция нарушенной речи – устранение, преодоление, исправление недостатков речи.

Кризы возрастные – условное наименование переходных этапов от одного возрастного периода к другому.

Латерализация – четкое преобладание одного из парных органов, выделение ведущего (доминантного) полушария мозга.

Литеральная парафазия – замена звука или буквы, что приводит к искажению слова.

Личность – человеческий индивид; появляется с возникновением сознания и самосознания.

Логопедия – специальная педагогическая наука о нарушениях речи, о методах их предупреждения, выявления и устранения.

Логоррея – бессвязный речевой поток как проявление речевой активности, симптом сенсорной алалии.

Макроглосия – массивный язык.

Механизмы нарушения речи – характер отклонений процессов и операций в возникновении и развитии речевой деятельности.

Микроглоссия – маленький размер языка.

Мимика – движения мышц лица, глаз, отражающие чувства человека.

Модуляция голоса – изменение высоты голоса, связанное с интонацией.

Мутация голоса – возрастные изменения голоса в связи с изменениями в голосовом аппарате.

Мутизм – прекращение речевого общения из-за психической травмы.

Недоразвитие речи – качественно низкий уровень сформированности по сравнению с нормой определенной речевой функции или речевой системы в целом.

Негативизм – немотивированное сопротивление ребенка воздействию на него взрослого, упорный отказ от общения.

Отраженная речь – речь, повторенная за кем-либо.

Персеверация – повторение, настойчивое воспроизведение какого-либо действия, слога, слова; проявление тормозного процесса, связанное с запаздыванием сигнала о прекращении действия.

Психические свойства – индивидуальные особенности психики человека и соответствующие им формы поведения (интерес, способность, темперамент, характер).

Психические состояния – разные виды отражения в сознании человека воздействий как внутренних, так и внешних стимулов без отчетливого осознания их предметного содержания (например, бодрость, усталость, скука и др.).

Психические явления – любой вид психической деятельности (психические процессы, психические состояния, психические свойства).

Психическое развитие – развитие психических процессов и психических свойств личности у детей.

Психогенный – обусловленный воздействием психических факторов.

Психодиагностика – область психологии, разрабатывающая методы выявления и оценки индивидуально-психологических особенностей личности.

Психокоррекция – предупреждение и преодоление отклонений в психическом развитии личности.

Психология специальная – отрасль психологии, изучающая особенности психики людей с отклонениями от нормального развития.

Психомоторика – совокупность сознательно управляемых действий.

Психопатия – психическое заболевание, проявляющееся в изменении свойств характера, препятствующих адекватной адаптации человека в социальной среде.

Психотерапия – воздействие на психическую сферу больных с целью коррекции их поведения и психических отклонений.

Распад речи – утрата речевых навыков и коммуникативных умений вследствие локальных поражений мозга.

Реабилитация —1) восстановление пригодности; 2) система медико-психолого-педагогических мер, направленных на включение ребенка или взрослого с отклонениями в развитии в социальную среду, приобщение к жизни и труду в обществе.

Реадаптация – 1) комплекс мероприятий, направленных на приспособление к условиям внешней среды; 2) этап реабилитации, на котором преобладают психосоциальные методы воздействия.

Реактивные состояния – психические расстройства, возникающие в результате острых стрессовых ситуаций.

Релаксация – 1) состояние покоя, расслабленности; 2) полное или частичное мышечное расслабление, достигаемое произвольно за счет специальных упражнений (например, расслабление или аутогенная тренировка).

Ретардация – незавершенность отдельных этапов развития, при которой происходит смена более ранних форм развития более прогрессивными.

Рефлексия – процесс самопознания внутренних психических актов и состояний.

Ригидность – непластичность, неспособность корректировать программу деятельности в соответствии с требованиями ситуации.

Ринолалия – нарушение тембра голоса и звукопроизношения, обусловленное анатомо-физиологическими дефектами речевого аппарата.

Ритмика – 1) учение о музыкальных ритмах; 2) раздел фонетики, изучающий закономерности ритмического построения речи; 3) система упражнений, основанных на связи движения с музыкой.

Сензитивный период – этап возрастного развития ребенка, наиболее благоприятный для формирования определенных психических функций, для освоения каких-либо видов деятельности.

Сенсорный – чувствующий, относящийся к ощущениям.

Симптом нарушений речи – признак, проявление нарушений речевой деятельности.

Синдром – закономерное сочетание симптомов болезни или нарушения, имеющее общий патогенез.

Синкинезия – автоматическое, непроизвольное содружественное движение.

Симультанный – имеющий целостный (одновременный) характер.

Сложный (комбинированный) дефект – сочетание двух и более дефектов развития, которое представляет собой не просто сумму дефектов, а является качественно своеобразным и имеет особую структуру, отличную от его составляющих (например, умственно отсталые слепые).

Сопряженная речь – совместное произнесение слов и фраз двумя или несколькими лицами.

Социализация – процесс усвоения и активного воспроизводства индивидом социального опыта, осуществляемый в общении деятельности.

Специфические закономерности психического развития – закономерности психического развития, свойственные лишь определенной категории детей.

Стадии психического развития – периоды жизни человека по совокупности социально-психологических признаков.

Структура дефекта – совокупность первичных и вторичных симптомов и характер их связей.

Суггестия – внушение на основе эмоционально окрашенного невербального и вербального воздействия на человека с целью создания у него определенного состояния.

Сукцессивный анализ – реализуемый по частям (последовательный), а не целостный анализ.

Сурдопедагогика – наука о воспитании и обучении глухих и слабослышащих детей.

Сурдопсихология – раздел специальной психологии, изучающий психологические особенности глухих и слабослышащих.

Тахилалия – патологически ускоренный темп речи.

Тест – система заданий, представляющих собой ограниченное во времени стандартизованное испытание, позволяющее измерить уровень развития определенного психологического свойства личности.

Тесты интеллекта – методики психологической диагностики, предназначенные для выявления умственного потенциала индивида.

Тифлопедагогика – наука о воспитании и обучении детей с нарушениями зрения.

Тифлопсихология – раздел специальной психологии, изучающий психологические особенности слепых и слабовидящих людей.

Тремор – непроизвольные ритмические движения.

Трудотерапия – использование трудовых процессов с целью лечения, восстановления нарушенных функций, адаптации и абилитации.

Факторы риска – различные условия внешней или внутренней сферы организма, способствующие развитию патологических состояний.

Физиокинезотерапия – комплекс мероприятий, включающий активную и пассивную гимнастику, массаж и психотерапию, которые применяются с целью восстановления функций у больных с повреждением опорно-двигательного аппарата.

Фобии – навязчивые неадекватные переживания страхов конкретного содержания.

Фонематический анализ – умственное действие по анализу структуры слова на составляющие его фонемы.

Фонематическое восприятие – умственное действие по слухо-произносительной дифференциации фонем.

Фонетико-фонематическое недоразвитие – нарушение процессов формирования произносительной системы родного языка у детей с различными речевыми расстройствами вследствие дефектов восприятия и произношения фонем.

Фонопедия – комплекс психолого-педагогического воздействия, направленного на коррекцию нарушений голоса и личности больного.

Эволюция – процесс количественного и качественного изменения, развития.

Эгоцентризм – позиция личности, характеризующаяся сосредоточенностью на собственных целях, мыслях и переживаниях, а также ограниченной способностью воспринимать объективно внешние воздействия и состояния других людей.

Эйфория – эмоциональное состояние, для которого характерны беспричинная веселость и беспечность, снижение критичности, моторное возбуждение.

Экзальтация – возбужденное, восторженное состояние; болезненная оживленность.

Экзогенный – возникающий под воздействием внешних факторов.

Экспансивный – несдержанный в проявлении чувств, бурно реагирующий на все.

Эксперимент – научно поставленный опыт, исследование является в точно учитываемых условиях, позволяющих воспроизводить его при повторении этих условий.

Экспрессивная речь – процесс говорения; активное устное и письменное высказывание.

Экстериоризация – процесс выведения внутренних операций во внешний план.

Экстравертированность – склад личности, характеризующийся преимущественной направленностью активности, установок, стремлений и интересов на внешний мир и окружающих людей.

Эмпатия – способность к пониманию и сопереживанию психологического состояния другого человека.

Эндогенный – возникающий и развивающийся вследствие воздействия внутренних причин.

Этиология – учение о причинах и условиях возникновения болезни или нарушения.

Эхолалия – автоматическое повторение слов вслед за их воспроизведением.

Эхопраксия – автоматическое повторение движений и действий других людей.

Язык – система знаков, используемая как средство общения и познания.

Языковая способность – способность к усвоению и использованию элементов и правил системы языка в целях общения и познания.

body
section id="n_2"
section id="n_3"
section id="n_4"
section id="n_5"
section id="n_6"
section id="n_7"
section id="n_8"
section id="n_9"
section id="n_10"
section id="n_11"
section id="n_12"
section id="n_13"
section id="n_14"
section id="n_15"
section id="n_16"
section id="n_17"
em