В глухих северных лесах стоит старинный монастырь… А в окрестностях монастыря ходит-бродит привидение монахини Ефросиньи. Разлучили ее с любимым и заставили принять постриг. Вот и теперь, несколько столетий спустя, душа ее никак не найдет покоя… А недалеко от монастыря есть деревня, в которой никто никогда не был. Все жители той деревни как один колдуны, и не пускают они чужих в свое поселение. А кто из любопытства хочет попасть туда, блуждает по лесу и болотам, а деревню ту найти не может… А как появляется рядом с монастырем колдун, так непременно случается несчастье… Что, страшно? Только не Анфисе и Женьке. Им все это страшно интересно. Что-то явно здесь нечисто. Дух авантюризма и любовь к романтическим приключениям не дает подружкам уехать из этого милого местечка, не разгадав всех его тайн…

Татьяна Полякова

«Коламбия пикчерз» представляет

– Бред какой-то, – сурово отрезала я, отбрасывая письмо в сторону, покосилась на Женьку и невольно вздрогнула, так и не привыкнув к ее новому облику.

Надо сказать, подружка неустанно экспериментировала, являя себя миру то блондинкой, то брюнеткой, то рыжей, иногда предпочитая что-нибудь и вовсе экзотическое: шевелюра вдруг становилась интенсивно оранжевой или кислотно-зеленой. Меня неизменно удивляли два факта. Первый: какого бы дикого цвета ни были ее волосы, Женька чувствовала себя уверенно и вполне комфортно. Даже когда у случайных прохожих глаза буквально лезли на лоб при виде всего этого великолепия, Женька лишь загадочно улыбалась и шла себе дальше. Подозреваю, в глубине души она собой гордилась и считала, что ее миссия в том и состоит, чтобы вгонять в столбняк прохожих.

Вторым достойным удивления фактом было то, что после многочисленных экспериментов подружки волосы на ее голове все еще имели место быть, причем выглядели так, что приходилось признать: дикие Женькины фантазии им только на пользу.

Сейчас ее волосы отливали серебром. Девять человек из десяти решительно заявили бы, что это парик, и оказались бы не правы. Неустанными, я бы даже сказала, титаническими усилиями Женька добилась того, что они сияли как новенькая серебряная монетка, делая ее похожей на снежную королеву из сказки, однако целостного образа не получилось: Женька только что вернулась из Испании, где загорела дочерна, и теперь серебристые волосы обрамляли смуглое лицо, на котором нездоровым блеском светились огромные глаза. Было от чего вздрагивать.

– Ты похожа на ведьму, – не удержалась я.

Женька нахмурилась:

– Надеюсь, это комплимент?

– Вот уж не знаю.

– Странно, – хихикнула Женька. – Обычно ты все знаешь.

– Я-то думала, это ты у нас обладательница столь замечательного качества, – съязвила я и тут же устыдилась. С Женькой мы дружили с детства и, несмотря на редкие поползновения с обеих сторон, так и не смогли ни разу всерьез поссориться. Вот и сейчас Женька пожала плечами и заметила:

– Мы отвлеклись, – после чего передвинула письмо ближе ко мне. Я поморщилась и повторила:

– Полный бред.

– А по-моему, на него стоит обратить внимание. В конце концов человек просит тебя о помощи, и ты…

– Ничего она не просит, – вздохнула я, вновь пробегая глазами строчки письма и жалея, что начала разбирать почту в присутствии подружки.

Вообще-то, встречаться с ней сегодня я вовсе не собиралась. Два часа назад я вернулась из Москвы и намеревалась посвятить остаток дня уборке квартиры. Заехала в супермаркет и на стоянке едва не столкнулась с Женькой, точнее, с ее машиной. Подружка не сразу заметила мою «Ауди», потому что была очень занята: истошно сигналила, орала в окно обалдевшему парковщику, что он редкий придурок, и показывала средний палец правой руки парню на иномарке, который не спешил ее пропустить. Точнее, он был не против, но не имел возможности, так как я на своей машине мешала ему произвести необходимый маневр. Женька одна издавала столько шума, что хватило бы на десятерых, но тут я поторопилась внести свою лепту, открыла окно и завопила:

– Женя! – и была услышана.

Женька прекратила сигналить, орать и делать непристойные жесты и, счастливо улыбаясь, прокричала в ответ:

– Привет, Анфиса. Ты когда вернулась?

– Только что.

– Как Ромка?

– Нормально.

Парковщик продолжал стоять пнем, парень на иномарке страдальчески закрыл глаза и признаков жизни не подавал, зато в цепочке машин, выстроившейся возле шлагбаума, наметилось волнение.

– Девушки, может, вы найдете другое место поболтать? – заорал кто-то.

Женька высунулась в окно и грозно поинтересовалась:

– Кому это там некогда?

– Женечка, – робко влезла я. – Может, мы в самом деле…

– Ты сюда или отсюда? – спросила подруга.

– Я домой.

– Ладно, тогда я к тебе в гости.

Женька стала разворачиваться, лица мужиков в сопредельных машинах приобрели мучнистый оттенок, над стоянкой нависла тишина, особо нервные зажмурились и вжали головы в плечи, парень на иномарке успел юркнуть в сторону, зеркала на его и Женькиной машине сложились, а она весело проорала в окно:

– Не дрейфь, солдат ребенка не обидит, – и наконец-то покинула стоянку.

Я выехала следом, дюжий дядька покрутил пальцем у виска, глядя нам вслед, что я сочла обидным, и, забыв про хорошее воспитание, показала ему язык.

– Ужас какой-то, – сказала Женька, притормаживая и пропуская мою машину вперед. – По городу ездить невозможно, кругом одни идиоты, как они медкомиссию проходят, там же справку из дурдома требуют.

– Ага, – вяло молвила я, вышла из машины и направилась к Женьке. Она с чувством меня расцеловала и вдруг задумалась.

– Ты не в курсе, чего я в торговом центре хотела?

– Нет, откуда? Ты мне ничего не говорила.

– Да? Как отрезало. Не поверишь, не могу вспомнить, а ведь зачем-то я туда ехала?

– За продуктами?

– Зачем мне продукты?

– Есть, наверное, – съязвила я.

– Тебе прекрасно известно, что питаюсь я в кафе. Кстати, не худо бы перекусить. Ты как?

– Я пельменей купила. Поедем ко мне?

– Поедем. Давай тогда мою тачку на стоянке бросим, а я у тебя ночевать останусь, расскажу про этого мерзавца Пастухова.

В другое время я бы попыталась избавить Женьку от мысли ночевать у меня и уж тем более от необходимости рассказывать о мерзавце Пастухове. О нем я слышала постоянно вот уже два месяца с тех самых пор, как он стал Женькиным шефом и по совместительству любовником. Тихого, зашуганного женой Пастухова Женька соблазнила буквально в первый же день его работы в новой должности. Тот, как видно, ничего не знал о вреде служебных романов для душевного здоровья, за что сейчас и нес заслуженное наказание. Подружка, как водится, обвиняла его во всех смертных грехах, хотя на самом деле у него был лишь один грех, но существенный: он нимало не походил на идеального возлюбленного, каким его представляла себе Евгения Петровна. Боюсь, таких мужчин в природе попросту не существует, на что я Женьке неоднократно намекала. Она презрительно фыркала и продолжала клеймить подлеца Пастухова. Так вот, в другое время от необходимости слушать гневные Женькины речи я бы пришла в ужас и попыталась бы как-то отвертеться, но в тот момент я так обрадовалась подружке, что готова была потратить вечер на разговоры о чем угодно, лишь бы не сидеть в одиночестве.

С самого утра на меня напала тоска. Ромку отправили на учебу, и вдруг выяснилось, что без мужа я чувствую себя очень неуютно, то есть, если честно, очень скверно я себя чувствую. Отправляя его в Москву, я думала, как расчудесно отдохну, пока он постигает науки: во-первых, не надо будет готовить (Ромка комплекцией и аппетитом походит на динозавра, что создает мне определенные трудности), во-вторых, не надо то и дело отвечать на его звонки (с этим, правда, вышла незадача, муж и из Москвы звонил по двадцать раз на дню, выбрасывая наши деньги на ветер), а главное, вволю буду встречаться с подружками, болтать по ночам по телефону, и никто не станет меня изводить ехидными замечаниями, а также ворчать, что в этом доме муж никому не нужен, в этом доме только подружкам рады, и прочую чушь.

В общем, я надеялась устроить себе отпуск и, провожая Романа Андреевича, мечтательно улыбалась, чем вызвала его суровый взгляд с намеком на недоверие. Но стоило Ромке уехать, как явилась тоска. В квартире стало подозрительно тихо, к девчонкам не хотелось. Точнее, вообще ничего не хотелось. Я подумала, что жить без любимого предстоит довольно долго, и запечалилась по-настоящему. Разумеется, он приезжал при каждом удобном случае, и я ездила к нему (до Москвы на машине меньше двух часов от нашего города), но лучше мне почему-то не становилось. Я решила, что должна засесть за работу, и начала новый детективный роман, но работа шла ни шатко ни валко, и я подозревала, что сегодня за письменный стол вообще не сяду. Оттого Женьке и обрадовалась, будет чем оправдать собственную лень.

Я плавно тронулась с места, Женька двигалась за мной, таким образом мы въехали во двор ее дома. Оставив машину на стоянке, подружка пересела ко мне, взглянула пристально и присвистнула:

– Вижу, что болезнь прогрессирует.

– Отстань, – отмахнулась я.

– Чего ты киснешь? – не унималась Женька. – Ромка твой не по бабам шляется, а занят делом. Опять же, звонит без конца. Кстати, ты не пробовала его обучить чему-то полезному, «эсэмэс» посылать, к примеру? Сэкономили бы деньги…

– Отстань, – повторила я.

– Ладно, ладно… я тебе завидую, – вдруг вздохнула подружка. – Вот ты мужа любишь, а я до сих пор одна на всем белом свете. А ведь годы идут и вообще…

– Женечка, ты еще встретишь свое счастье, – жалобно заговорила я.

– Ага. Встретишь. Думаешь, мужики-то на дороге валяются? Да и сказать по чести, я не встречала стоящих. Роман Андреевич не в счет, – поспешила заверить меня подруга. Я согласно кивнула. Не могу сказать, что мое счастье с Романом Андреевичем было совершенно безоблачным, иногда мне всерьез хотелось огреть мужа чем-то тяжелым, но теперь, когда он был вдалеке… в общем, я воспылала еще большим сочувствием к подруге.

– Да, времена нынче… – вздохнула она и покачала головой. – Боюсь, так и помру в девках…

От эдакой перспективы мы на некоторое время остолбенели, но сзади посигналили, я вспомнила, что нахожусь за рулем, потом подумала, что умереть в девках подруге все-таки не грозит, то есть выражается она фигурально. Если стоящие мужики на дороге не валяются, то прочих пруд пруди, и Женька неустанно экспериментировала с ними, примерно как и с прической: то у нее был слесарь из автосервиса (это чтобы было кому за машиной приглядеть), то бизнесмен (как раз с одним таким бизнесменом она и отдыхала в Испании), то несчастный Пастухов; что с ним делать, Женька понятия не имела и оттого здорово злилась.

– Он готов уйти из семьи, – немного невпопад заявила подружка.

– Кто? – не поняла я.

– Пастухов, конечно.

– К тебе уйти?

– Естественно.

– Женечка, я не поняла: это хорошо или плохо?

– Чего же хорошего? Сама посуди, на фига мне это счастье? Он старше меня на двенадцать лет, плешивый, смотрит в рот и боится слово сказать. О таком ли мужчине я мечтала всю жизнь?

– Он тебе совсем не нравится?

Женька трагически кивнула.

– Тогда зачем ты его соблазнила?

– Не знаю. Наверное, по привычке. Мужик рядом, и он казался таким забавным.

– Ну и бог с ним, с Пастуховым, скажи ему, что ваша встреча была ошибкой.

– Как-то неудобно. Выходит, что отдалась я ему не по любви, а это неприлично. Нет, лучше убедить его, что это он меня не любит, а гнусно воспользовался своим служебным положением и…

Пастухова мне стало по-настоящему жаль, я покосилась на подругу, еще раз невольно поежилась и вздохнула. В этот момент у меня зазвонил мобильный, что и послужило началом нашей истории. Разумеется, тогда я не догадывалась о подарке, который готовит нам судьба, достала с помощью Женьки телефон из сумки и ответила.

– Анфиса Львовна? – мужской голос звучал почему-то укоризненно.

– Да-да, слушаю вас.

– Это из Союза писателей, – недовольно продолжил мужчина, а я наконец сообразила, кто звонит, и приуныла. – У нас тут для вас почта, соблаговолите зайти и забрать адресованные вам письма.

– Хорошо, я непременно…

– Я буду находиться в своем кабинете еще сорок пять минут. Надеюсь, вам этого времени хватит.

Только я собралась ответить, как послышались гудки.

– Вот черт, – буркнула я, отбрасывая телефон.

– Кто звонил? – спросила Женька.

– Ипатов, – вздохнула я.

– Что от тебя гению понадобилось?

– Там письма пришли на мое имя, просил забрать.

– Ну так давай заглянем к старику, – оживилась она.

Заглядывать к Ипатову я не собиралась, письма могут немного и подождать, но Женька скомандовала:

– Сворачивай, здесь к их лавочке ближе. – И я покорно свернула, злясь на себя за это.

Тут надо пояснить, почему мне не хотелось встречаться с Ипатовым и почему Женьке не терпелось его увидеть. Несколько лет назад, когда я написала свой первый роман, Женька потащила меня в литературный кружок, где царил гениальный Ипатов. Женька тогда писала рассказы о животных и всячески пыталась приохотить меня к литературе, точнее, к этому самому кружку. Свой первый роман я тоже начала писать после ее настойчивых увещеваний, и, разумеется, она сочла необходимым показать его знающим людям. Знающие люди роман прочитали и посоветовали мне заниматься своим делом (в ту пору я работала в туристической фирме), однако Женька проявила завидную настойчивость и, несмотря на отзывы товарищей по кружку, отправила роман в одно из московских издательств. Вскоре роман напечатали. С этого, собственно, и началась моя писательская карьера. С тех пор я успела написать полтора десятка романов и стала одним из популярных авторов. Женька не без ехидства напоминала о нашем знакомстве Ипатову при каждой встрече с ним, особо напирая на мою популярность. Кружок ей пришлось оставить, но с Ипатовым она часто встречалась на различных мероприятиях. Завидев Женьку еще издали, он заметно менялся в лице и торопился смыться, и это несмотря на бесплатную выпивку и бутерброды. Можете представить, какие добрые чувства питал ко мне глава нашей писательской организации, поэтому неудивительно, что разговаривал он со мной сквозь зубы.

Мы подъехали к двухэтажному особняку в центре города. Здесь располагалось управление культуры, комната на втором этаже была выделена писательской организации, туда мы и направились. Я постучала и робко заглянула в кабинет. Ипатов сидел за столом и мирно дремал. Грузный дядька лет семидесяти, с круглым бородатым лицом, грустными глазами и носом-картошкой. Толстовка, стоптанные ботинки, мешковатые брюки, которые не мешало бы выстирать. Встретив Ипатова на улице, ни за что не догадаешься, что он гений, впрочем, сам себе Ипатов нравился, а не брился и не мылся он по идейным соображениям, по крайней мере так утверждала подружка.

– Здрасьте, – громко сказала она, внедряясь в кабинет. Ипатов вздрогнул, открыл глаза и вздрогнул вторично. – Рада вас видеть, – радостно заявила Женька, пробираясь к столу, я продолжала стоять у двери.

– Это вы, – трагически сказал Ипатов, как видно, узнав Женьку по голосу.

– Да. Вот пришла с подругой забрать письма ее многочисленных поклонников.

– Забирайте, – кивнул Ипатов в сторону внушительного вида пачки писем на краю стола. Женька не торопясь перебирала конверты, с удовлетворением заметив:

– Со всего света пишут.

– Гибнет Россия, гибнет, – буркнул Ипатов.

Только Женька собралась ответить, как я, быстро приблизившись, схватила ее за руку и потянула к двери. Женька на ходу засовывала письма в сумку. Ипатов с томлением смотрел на муху, устроившуюся на пыльной люстре, а я вздохнула с облегчением, только когда мы оказались в коридоре.

– Охота тебе дразнить старика, – возмущенно заметила я.

– А чего он каркает? Гибнет Россия… потому что его опусов не читают? Так это ж читать совершенно невозможно, я пробовала четыре раза. Уж насколько я ко всему привыкшая, я имею в виду, какой только хрени читать не приходится на моем боевом посту, и то не осилила, а что говорить о людях малоподготовленных? То ли дело у нас ты… Читаю и, можно сказать, душой отдыхаю. Иди поцелую, гений ты мой. – Женька чмокнула меня в нос, и мы направились к выходу. – Как твой новый роман?

– Никак, – вздохнула я.

– Тебе надо встряхнуться. У меня еще десять дней отпуска, давай махнем куда-нибудь?

– А Ромка?

– Что Ромка? Ромка твой грызет гранит науки, вот и пусть грызет, лишь бы зубы себе не обломал.

– Хорошо, можем завтра поехать за город, позагорать.

– Позагорать само собой. Слушай, тебе не кажется, что в нашей жизни не хватает приключений?

– Ну… – усомнилась я. Если честно, приключений в нашей жизни хватало, несколько раз мы с подружкой запросто могли головы бы лишиться, если бы не вмешательство моего мужа, полковника спецназа, кстати.

– Не хватает, – отрезала Женька. – Жить надо так… – В этом месте она споткнулась и выругалась: – Черт… – А я хихикнула. – Ладно, поехали пельмени есть, – вздохнула подружка.

С пельменями было покончено быстро. Женька вспомнила про письма и пошла за своей сумкой, а я стала мыть посуду.

– Ну что, почитаем, что люди пишут, – сказала она, вернувшись и устраиваясь за столом. Женька надорвала первый конверт и начала читать: – Уважаемая Анна…

Я писала романы под псевдонимом Анна Асадова, псевдоним мне придумала Женька, она же намеревалась написать историю моей жизни, присовокупив к ней свои воспоминания. Надеюсь, это случится после моей кончины, когда мне, по большому счету, будет все равно, что обо мне граждане думают. При Женькиной фантазии сделать из моей жизни романтический триллер с элементами порнографии – раз плюнуть.

– Когда я впервые увидел вас… так… – Женька взяла в руки конверт и удовлетворенно кивнула. – Ясно. Из мест лишения свободы беспокоят. Где это он тебя видел? Слушай, а у них там телики есть?

– Откуда мне знать?

– Может, и правда видел. Тебя на той неделе опять по телику показывали.

– Читай дальше.

Женька продолжила чтение, давясь от смеха, вскоре мы уже хохотали в голос.

– Да… талант у парня.

– Уверена, это коллективный труд, – усмехнулась я.

– Ага. Небось всем бараком писали. Ох уж эти мужики… Так, меняем тему. Вот, пенсионерка пишет, приятно глазу: коротко и не по делу. Книги ей твои нравятся, а вот ремонт в подъезде так и не сделали, хотя третий год обещают. Школьницы пишут, ну, эти молодцы, если не считать грамматических ошибок… Приглашение на встречу ветеранов… Еще приглашение, какой-то Липатов зовет тебя на презентацию своей книги. Знаешь Липатова?

– Нет.

– Значит, не пойдем.

Я домыла посуду, поставила на плиту чайник, и тут Женька сказала:

– Анфиса, посмотри-ка… – и протянула мне письмо.

Небрежно вырванный из тетрадки листок в клеточку, на нем крупным почерком было написано: «Уважаемая Анна. Вы пишете детективы, а моя жизнь в последнее время превратилась в детектив. Меня преследуют. Я боюсь… нет, я уверена, что меня хотят убить. Это все из-за родового проклятья, из-за страшной тайны, в которую я невольно посвящена. Я не могу никому доверять, близкие люди стали врагами, я одна и совсем беспомощна. С уважением, ваша давняя читательница и почитательница Кошкина Мария Степановна».

Вот тогда я и заявила, что это полный бред, а Женька по обыкновению начала спорить:

– А если тетка не чокнутая, и в самом деле…

– Что в самом деле? – передразнила я. – Ее жизнь превратилась в детектив? Близкие люди стали врагами? Еще страшная тайна и родовое проклятье. Можно смело ставить диагноз.

– И фамилия какая-то дурацкая, – кивнула Женька. – Кошкина…

– Фамилия обыкновенная, а вот письмо… Ладно, бог с ней, с Кошкиной, и ее фантазиями. Читаем дальше.

Женька надорвала следующий конверт, но читала уже без задора. Чувствовалось, что неведомая Кошкина не шла у нее из головы.

– Все, – вздохнула она, откладывая последнее письмо. – Больше ничего интересного.

– Пойду Ромке позвоню, – сказала я и отправилась в прихожую, где у нас стоит телефон. Поболтав с мужем, я вернулась в кухню и застала Женьку с конвертом в руке.

– Анфиса, а Кошкина эта из нашего города. Вот здесь и адрес есть. Холмогорская, пять, квартира тринадцать.

– И что? – нахмурилась я.

– Холмогорская – это где-то в Западном районе?

– Возможно.

– На машине полчаса, – не унималась подруга.

– Не болтай ерунды, – разозлилась я. – Приедем мы к этой Кошкиной, и что? Она нам расскажет идиотскую историю, которую, кстати, придется выслушать до конца, неудобно убегать, раз сами приперлись.

– А вдруг она вовсе не чокнутая? – нахмурилась Женька.

Признаться, ее упрямство меня удивило. Не первый год работая журналисткой, она постоянно получала письма и с ходу бралась определить, псих их писал или «так себе». И вдруг… Это меня насторожило. Я устроилась напротив нее, помолчала и спросила:

– Номера телефона Кошкиной там случайно нет?

– Нет.

– Жаль. Могли бы позвонить, чтобы убедиться, что эта Кошкина… Неужто ты в самом деле думаешь… Я уверена, это глупый розыгрыш, – тряхнув головой, решительно заявила я. – И никакой Кошкиной в помине нет.

– Так давай проверим, чего проще? – подняла на меня взгляд Женька.

– Хорошо, проверим, – не стала я спорить. – И если окажется, что я права, будем выглядеть распоследними дурами.

– Всегда можно сказать, что ошиблись адресом.

Через двадцать минут мы спустились к моей машине, которая стояла под окнами, а еще через полчаса кружили по Западному району в поисках улицы Холмогорской. Никто из прохожих, к которым мы обращались за помощью, о ней толком ничего не знал, вроде бы улица где-то рядом, но вот где? Это еще больше убедило меня в том, что нас разыгрывают, нет никакой Кошкиной, да и улицы Холмогорской тоже нет. Только я собралась заявить об этом Женьке, как она, ткнув пальцем куда-то влево, завопила:

– Вот она!

И в самом деле, слева начиналась улица, на ближайшем доме была табличка «Холмогорская, 1».

– Третий по счету дом должен быть наш, – удовлетворенно кивнула Женька.

Я торопливо свернула. Третий по счету дом был под номером 5а, в глубине двора высилась сталинка с внушительного вида аркой.

– Это там, – заволновалась Женька. Ее волнение внезапно передалось мне.

Мы въехали в чистенький дворик с детской площадкой, скамейками и котами, которые с важным видом наблюдали за нашим приближением.

– Тринадцатая квартира в первом подъезде, – кашлянув, заметила Женька. Я согласно кивнула. Приткнув машину возле палисадника с цветущей космеей, мы вошли в подъезд.

Несмотря на отсутствие кодовых замков и домофона, в подъезде было чисто, на окне стояли цветы, у каждой квартиры лежал половичок. Лифта не было. Мы поднялись на четвертый этаж и замерли перед тринадцатой квартирой. Дверь была выкрашена коричневой краской, рядом на стене три звонка, снабженные табличками с фамилиями.

– Коммуналка, – прокомментировала Женька и нажала кнопку напротив фамилии Кошкина.

Пару минут мы выжидали, потом Женька надавила на кнопку еще раз – с тем же успехом.

– Ее нет дома, – пожала я плечами, почувствовав облегчение. Несмотря на слова подружки, наш визит сюда представлялся мне довольно глупым и уж точно бесполезным. Сердито взглянув на меня, Женька позвонила еще раз, теперь уже соседям. Я отвернулась, не желая сие комментировать.

Наконец дверь открылась, и я увидела тетку неопределенного возраста, с синеватым лицом, выдающимся носом и глазами навыкате; она удрученно взглянула на нас, и стало ясно: мы оторвали ее от важного дела, о чем сейчас лично я горько сожалела.

– Здравствуйте, – кивнула Женька, и я тоже, успев сообразить, что проку от разговора с теткой не будет.

Тетка попыталась произнести нечто членораздельное, поняла, что ничего из этого не выйдет, и с грустью вздохнула, уставившись себе под ноги.

– Соседка ваша дома? – упрямо напирала Женька. Тетка вновь взглянула на нас и покачала головой. – А где она?

Тетка махнула рукой – это могло означать что угодно, от «не знаю» до «катитесь отсюда», – и пошла прочь, забыв закрыть дверь. Женька заглянула в прихожую, намереваясь последовать за ней, и тут в поле нашего зрения возникла девица лет семнадцати, прошипела «зараза» и отвесила тетке пинок, на который та никак не отреагировала, после чего девушка хмуро покосилась в нашу сторону.

– Вам кого?

– Кошкину, – хором ответили мы.

– Нет ее, – сообщила девица, намереваясь закрыть дверь.

– А где она?

– Откуда мне знать?

– Она работает? – не унималась Женька.

– Не-а, она на инвалидности.

– Значит, ушла куда-то?

– Наверное.

Девица томилась, я ожидала, что она, не выдержав, захлопнет дверь перед моим носом, но Женька шагнула вперед, оказалась в прихожей, и девица поняла, что безнадежно опоздала.

– Я из газеты, – сообщила подружка таким тоном, точно зачитывала приказ реввоенсовета. Девица забеспокоилась и со вздохом спросила:

– На мамку соседи жаловались?

– Какая еще мамка? – возмутилась Женька.

– Моя, естественно, – кивнула девица в глубину квартиры. Тетка, что открыла нам дверь, со счастливой улыбкой на устах размазывалась по стенке.

– А что мамка-то, буйная? – на всякий случай проявила интерес Евгения Петровна.

– Нет.

– Чего ж тогда жалуются?

– Она песни поет, громко.

– Нас, собственно, Кошкина интересует, – вмешалась я. – Мы получили ее письмо…

– На мамку жаловалась?

– А было за что?

– Нет. Они вроде ничего, уживаются. Мамка, когда из запоя выходит, такая душевная делается. Ее все бабки жалеют, а пьет она по слабости характера. Батя от нас свалил, козел старый, а мамка все никак не угомонится. Пока он с нами жил, она все охала, что он пьяница, дал бы бог спокойно хоть чуть-чуть пожить, прибрав батяню. А он какую-то дуру нашел и к ней свалил. Мамке нет бы радоваться, так она сама запила. Полный дурдом.

– Нам бы Кошкину, – со вздохом напомнила я.

– Так ее нет, – удивилась девица.

– Это мы уже поняли, – кивнула Женька, ее терпению можно было позавидовать. – Вопрос, когда она ушла и когда, предположительно, вернется?

– Да ее, наверное, дня три как нет.

– Уехала куда-то?

– Наверное. – Чувствовалось, что девицу разговор уже утомил и она не знает, как от нас избавиться, но тут тень вдохновения пала на ее лицо, и она заявила: – Надо у Петровны спросить, она все знает.

Девушка резво направилась к третьей справа двери и громко постучала, махнула нам рукой, приглашая приблизиться, и распахнула дверь.

Возле окна сидела женщина лет шестидесяти, вязала крючком кружево из белых ниток и тихо что-то говорила коту, красавцу килограммов семи весом в ярко-красном ошейнике. Кот почесывал за ухом и иногда в такт ее словам кивал.

– Петровна! – заорала девица. Мы от неожиданности подпрыгнули, женщина подняла голову, отложила вязание и не спеша вытащила из ушей беруши.

– Чего ты орешь? – спросила сердито.

– Как не орать, если ты ничего не слышишь? Тут Кошкину спрашивают, из газеты.

– Из газеты? – Женщина с минуту нас разглядывала, потом предложила: – Проходите.

Мы прошли, и девица с облегчением закрыла за нами дверь.

– Здравствуйте, – громко начала Женька. Женщина посмотрела укоризненно:

– Я отлично слышу. Зойка в запое, Юлька ее воспитывает, они целый день орут, кот на кухню боится выходить, хотя должен был привыкнуть. Она что, в газету жаловалась? – внезапно сменила тему женщина.

– Нет, – честно ответила Женька и кивнула на меня. – Она прислала нам письмо, довольно странное. У нее как с головой вообще?

– С головой у нее нормально, – вздохнув, ответила женщина и вдруг в лице переменилась. – Было, до недавнего времени.

– Так, – обрадовалась Женька бог весть чему. – А с недавнего времени?

– С недавнего времени чудить стала.

– Интересно. А поподробнее нельзя?

Петровна махнула рукой:

– Кто-то у нее в комнате обыск устроил. Это она так говорит. В ее отсутствие в вещах роется. Замки принялась менять. Стала нервная, вроде как не в себе. Я, признаться, вспылила, потому что обидно стало: кто в ее комнате шарить может? Я, что ли? Вроде как она намекает. Кому такое понравится? Ну, я ей и сказала… разругались мы, одним словом, и с тех пор не разговариваем. Хотя, если честно, – понизила голос женщина, – Зойка вполне могла в ее комнату заглянуть. Ключ Машка раньше в столе на кухне оставляла, а Зойка в белой горячке, когда бутылку ищет, куда хочешь залезет. Хотя какая у Машки бутылка? Она не пьет ничего, кроме чая…

– Она ведь на инвалидности? – решила вмешаться я.

– Ага. Уж года три. Сердце больное. Нервничать ей никак нельзя, а тут она такое выдумала. С чего бы? Хотя Зойка…

– Соседка сказала, что Кошкина отсутствует уже несколько дней, – влезла Женька.

– Так и есть. С субботы ее нет, так что, выходит, пятый день сегодня.

Мы с Женькой переглянулись.

– И где она может быть?

– Ума не приложу. Беспокоиться начала, может, она в больницу легла? Мы как поссорились, так и не разговаривали, она упрямая, да и я не лучше. Уехать-то ей некуда, родни никакой, по крайней мере, я ни о ком не слышала. Так что она либо в больнице, либо… даже не знаю где.

– А вы точно видели ее последний раз в субботу?

– Точно. Я из магазина шла, она мне навстречу попалась, кивнули друг другу и разошлись. Она с сумкой была, значит, в магазин направилась.

– И из магазина она не вернулась?

– Нет, – убежденно кивнула женщина. – Я весь день дома была, внука ждала, он приехал только в семь вечера, оттого я от дома никуда, гулять вышла и то от подъезда ни на шаг. Вечером Сережку проводила до остановки – и домой, давление у меня что-то поднялось. В воскресенье жара была не приведи господи, и я тоже из дома ни шагу, вечером во дворе погуляла, когда чуть свежее стало. Машки не было. В понедельник я беспокоиться начала: если б она куда собиралась уехать, не мне, так Юльке сказала бы. Машкина очередь убираться, обычно мы договариваемся, если уезжаем куда, чтоб, значит, дежурство перенести, а она ни слова. Чудно. Вчера я подумала, может, мне к участковому сходить, а ну что с соседкой случилось?

– Кто-нибудь из родных у нее есть? – спросила Женька и тут же удрученно добавила: – Ах да… что, вообще никого?

– Муж, бывший. Неподалеку живет.

– Может, она у него?

– Что вы! Он женат лет десять. А жена… короче, черт в юбке.

– Значит, отношения они не поддерживают?

– Почему же, он звонит, когда его мегеры рядом нет. Чтоб заходил, не помню. Машка рассказывала, на день рождения и на Восьмое марта он ей всегда что-нибудь дарит, виноватым себя чувствует, вот и…

– В чем виноватым? – насторожилась Женька.

– Как в чем? К другой ушел.

– А-а…

Тут я некстати подумала, сколько мужчин к другим женщинам уходят, не чувствуя себя виноватыми; получается, либо муж Кошкиной мужик исключительно совестливый, либо у него на то причина посущественнее.

– Машка родить не могла, хворала, – видя сомнение на моем лице, пояснила женщина. – А жили они хорошо, можно сказать, душа в душу. Ему очень ребенка хотелось, время шло, а надежды никакой. И тут эта вертихвостка. Ну и… ушел мужик. Машка хоть и страдала, но его вроде как оправдывала. Вертихвостка родила, однако особо счастливой его жизнь не назовешь, по крайней мере Машке он не раз жаловался, что, если бы не дочь, давно бы сбежал.

– А сколько Марии Степановне лет? – додумалась спросить я.

– Годков сорок шесть, наверное. Молодая еще и выглядит распрекрасно, несмотря на то, что инвалид.

– А где она работала, вы знаете?

– Конечно. В библиотеке. Заведующей. Библиотека тут рядом, за углом. Машка и сейчас туда почти каждый день ходит, все книжки читает. На пенсию книжки особо не купишь, вот она и повадилась в библиотеку, зимой по полдня в читальном зале сидит, ну и подруги там, конечно. С ними наговорится, чаю попьет, все легче.

– Подруг у нее много?

– Ну, в библиотеке есть, конечно. В доме – Ольга Карасева, я ее, признаться, терпеть не могу. Может, еще кто… к ней сюда редко приходят. С одними она и в библиотеке наболтается, у Карасевой квартира отдельная, там удобнее, а у нас Зойка как в запое, так хоть из дома беги, одно орево.

– Но если знакомых у Кошкиной достаточно, может, она у кого-то из подруг? – вздохнула я.

– Может, – согласилась соседка. – Только очень я в этом сомневаюсь. Ольга ее сама искала. Вчера вечером приходила, опять же, говорю, Машкина очередь убираться, она бы непременно предупредила, что уезжает. Да и если бы в больницу легла, сказала бы, не мне, так Юльке. А вам она зачем? – задала женщина вполне разумный вопрос.

Мы с Женькой печально переглянулись.

– Все дело в письме, – вздохнула я. – Она написала, что ее преследуют, и мы подумали…

– Преследуют? – соседка взглянула с сомнением. – Уж не знаю. С одной стороны, вроде чепуху болтает, а с другой… Куда ж ее нелегкая унесла? – буркнула она с досадой.

– Вы поподробнее расскажите об этой самой чепухе, – жалобно попросила Женька.

– Ну… началось все месяц назад, может, чуть больше. Заходит она ко мне вечером и говорит: «Ваза у меня разбилась, мамина». Я посочувствовала, жалко, конечно, вазу, а она сидит смурная и вдруг говорит: «Как ваза могла разбиться?» Что значит – как? Обычно. Небось рукой задела или толкнула ненароком. А она – нет, говорит, я пришла, а ваза у комода лежит, то есть не ваза, а осколки. А комод-то возле окна. Вот я и говорю: форточка у тебя открыта, подул ветер, ну и вышло дело. Она как будто со мной согласилась, но с той поры взяла за моду все примечать. И началось. То у нее шкатулка не там стоит, то лампу передвинули. Потом волосок на дверь прикрепила, как шпионы в кино. В общем, решила, что кто-то в ее комнате шарит.

– У нее есть какие-то ценности?

– Да откуда? Всю жизнь в библиотеке. Муж особо много тоже не зарабатывал. А потом, не говорила она ни разу, что, дескать, что-то пропало. Да и чему пропасть? Если только телевизор уволокут. Допустим, Зойка по пьяному делу деньги искала, хотя за ней подобного не водится. Вот я и решила, что Машка сбрендила. А она настаивает, уперлась как осел, господи, прости…

– Подождите, если я правильно поняла, в квартиру постороннему проникнуть не просто, раз кто-то из соседей постоянно здесь находится? – уточнила я.

– Вовсе нет. Я с правнуком сижу. Каждое утро ухожу на четыре часа, у внука жена работу оставить не может, а ребеночек маленький, в ясли его пока не берут, да и отдавать жалко. Юлька в техникуме, Зойка если не в запое, то вообще весь день на работе, ее почему и держат-то, она ведь безотказная и работящая, если б не эта ее дурь… о чем это я? Ах да… в общем, с утра и часов до трех Машка здесь одна хозяйничала, оттого меня обида и взяла на ее слова. Кто и когда к ней в комнату полезет, раз только она в квартире с утра до вечера? А теперь уж и не знаю. Вдруг и вправду чего, куда-то она ведь делась? – Женщина задумалась, глядя в окно, кот потянулся, а Женька вздохнула.

– Значит, у вас нет догадки, куда соседка могла уехать? – вяло молвила она. Петровна кивнула, и мы направились к двери, если честно, то я с неохотой. Странное дело, теперь я была уверена, что найти Кошкину необходимо, хотя бы для того, чтобы убедиться: она жива и здорова, а письмо не более чем ее разыгравшееся воображение.

– Предчувствие у меня, – тихо сказала Петровна. – Третий день сердце болит… еще как на грех разругались.

Женьке, с одной стороны, болтовня уже наскучила, но с другой – в ней крепло чувство, что сделать что-то необходимо, раз уж нелегкая принесла нас сюда, и, вздохнув, она поинтересовалась:

– А подруга ее, Ольга, в какой квартире живет?

– Да она сама Машку искала… В двадцать первой, это в соседнем подъезде. К ней пойдете? Она сейчас должна быть дома, на рынке торгует, к пяти уже возвращается.

Торопливо простившись, мы с Женькой покинули квартиру. Юлька, которая двинулась следом, чтобы запереть входную дверь, неожиданно вышла вместе с нами на лестничную клетку и зашептала:

– Не знаю, что вам бабка наболтала, только ко мне никто не приходил. Я вообще парней сюда не вожу, дура я, что ли, хоромы наши показывать? Да мамашу-пьяницу. Все врут, – закончила она и неожиданно захлопнула дверь, как раз в тот момент, когда я собралась спросить, что она имеет в виду.

– Загадочно, – изрекла Женька, с тоской глядя на дверь, и повернулась ко мне: – Что ты об этом думаешь?

– Думаю, что мы с тобой, Евгения Петровна, ерундой занимаемся, – фыркнула я. – Говорила тебе, письмо это – глупость. Так и вышло.

– Ага. Глупость, а человек пропал.

– Ничего подобного. Она могла уехать, мало ли какие обстоятельства…

– Короче, идем к этой Ольге или нет?

Я почесала нос, потопталась немного, размышляя, и кивнула:

– Идем, раз уж мы здесь.

– Правильно. Надо все доводить до конца. Если подруга знает, где Кошкина, уснем спокойно, а если нет…

– Тогда что?

– По обстоятельствам. Идем, душа моя. И не делай такую кислую физиономию, в конце концов тебе, как инженеру человеческих душ, очень полезно пообщаться со своим народом.

– Заткнулась бы ты, – посоветовала я, спускаясь по лестнице.

Рядом с дверью квартиры под номером двадцать один был только один звонок, без таблички. Женька вдавила кнопку до упора. Через некоторое время дверь открылась, и мы увидели женщину в пестрой футболке и трико. Она взглянула на нас с удивлением и спросила:

– Вы к кому?

– Вы Ольга? – кашлянув, спросила Женька, как видно, с опозданием осознав, что бродить по квартирам с неясной целью – занятие далеко не самое разумное.

– Ну, Ольга. А вы кто?

– Мы из газеты. То есть я из газеты, а вот это Анна Асадова, вы детективы читаете?

– Конечно, – кивнула женщина, взглянула на меня и широко улыбнулась. – Ой, это правда вы?

– Правда, – покаялась я.

– Проходите. Девчонки, – заголосила она, обращаясь неизвестно к кому. – Вы сейчас обалдеете. Проходите, проходите, – суетливо предложила она, пропуская нас в квартиру и закрывая дверь. – Вот сюда, пожалуйста. Мы тут на кухне…

Ободряемые улыбками и бесконечными «пожалуйста», мы прошли на кухню, где за накрытым столом обнаружили еще двух женщин. Остатки салата, три колечка колбаски, груда куриных костей и пустая бутылка водки намекали, что праздник в завершающей стадии. Послав Женьке испепеляющий взгляд, я промямлила:

– Мы, собственно, на минуточку…

– Это Анна Асадова, – выдохнула хозяйка, глядя на очумевших подруг с гордостью. Те переглянулись в недоумении, а Ольга объяснила: – Она детективы пишет. – И обратилась ко мне: – У меня ваших книг целая полка. Хотите покажу?

Тетки дружно выдохнули и закивали, приглядываясь ко мне.

– Вот видишь, – зашептала Женька мне на ухо. – Народ тебя знает.

– Садитесь, пожалуйста, – одна из женщин вскочила из-за стола, уступая мне стул, Ольга метнулась к шкафу за чашками.

– Сейчас будем чай пить.

– Не беспокойтесь, – пискнула я и незаметно продемонстрировала Женьке кулак. Та сделала вид, что ничего не замечает, и устроилась за столом. Ольга принесла из комнаты два стула, и все наконец расселись. Одна из женщин заварила чай, все трое смотрели на меня так, точно ожидали подарка. Я мысленно чертыхнулась.

– Вы не подумайте, – вдруг затараторила Ольга. – У нас… у меня в воскресенье день рождения был, вот девчонки с работы и зашли отметить.

– Поздравляем, – сказала я с большим желанием провалиться сквозь землю. – Извините, что мы так не вовремя… Мы, собственно, хотели поговорить о вашей подруге Кошкиной.

– А что случилось? – испуганно спросила Ольга, замерев с заварочным чайником в руке; он опасно наклонился, и я поспешно убрала руки, боясь, что меня, чего доброго, кипятком ошпарит.

– Она Анне письмо прислала, что ее якобы преследуют. Вот мы и решили… а соседка говорит, что Кошкина куда-то исчезла, – взяв из рук Ольги чайник, пояснила Женька.

– Это какая Кошкина? – подала голос одна из женщин. – Та, у которой барабашка завелся? Соседка твоя?

– И вовсе не барабашка, – обиделась Ольга. – Что ты выдумываешь?

– Ты же сама говорила, кто-то вещи у нее переставляет.

– Говорила, только не про барабашку. Вот что, – вдруг посуровела она. – Пейте чай и давайте по домам. Видите, у меня тут разговор серьезный.

Женщины насупились, в молчании выпили чай и потянулись к выходу. Ольга выпроводила их за дверь и вернулась к нам.

– Подруги не обидятся? – спросила Женька.

– Переживут, – отмахнулась Ольга. – Да и не подруги они мне, работаем вместе. На рынке. Значит, она прислала вам письмо?

– Да. И мы решили… ей помочь, одним словом, – нашлась Женька. – Но ее дома не застали. И соседи не знают, где она может быть.

– Я поначалу тоже думала, что у Машки с головой не в порядке, – кивнула Ольга. – Выдумывает всякую хрень… прошу прощения. Уж я и так ее уговаривала, и эдак, а она знай твердит: меня, говорит, хотят со свету сжить.

– А кто хочет-то? – нахмурилась Женька.

– Так в том-то и дело, что неясно. То есть выходило, она сама не знает. Долдонит одно: не оставят меня в покое. Я с ней вконец измучилась, даже прятаться от нее начала, так меня ее россказни достали. Да и видно было, что всю правду она не говорит, Машка вообще-то скрытная. А чего вам она в письме написала?

Я подумала и показала ей письмо.

– Ясно, – вздохнула она, прочитав послание. – Опять двадцать пять. Вот ведь…

– Вы ее когда в последний раз видели?

– В пятницу, вечером. Во дворе гуляли, разошлись часов в одиннадцать, погода хорошая была, грех дома сидеть. В субботу я после работы на дачу поехала, а в воскресенье у меня день рождения. Я очень удивилась, что Маша не пришла поздравить и не позвонила даже. Неужто, думаю, забыла? До обеда терпела, потом сама решила позвонить, пригласить ее отметить. Я особо никого не собирала, пришли самые близкие. Звоню, трубку никто не берет.

– У нее есть мобильный телефон?

– Мобильного нет. На что он ей? Домашний. Ей телефон поставили, когда она инвалидность получила. Сначала он в прихожей висел, а потом пошли разборки с соседями, мол, она платить за него должна, раз он ее, а болтают-то все, особенно вертихвостка эта, Юлька. Соседи у Машки вообще не приведи господи, одна пьяница, вторая зануда, третья… Ладно, дело молодое. Короче, она с ними намучилась и телефон в комнате у себя поставила: уж если никто платить не желает, так нечего и звонить. Совершенно справедливо, я считаю. – Мы согласно кивнули, успев потерять нить разговора. – Так вот, звоню я в воскресенье, а трубку никто не берет. Последний раз звонила поздно вечером, часов в десять, у меня уж и гости разошлись. Нет Машки. Чудеса, думаю. Куда делась? В понедельник пошла к ней, бабка мне: с субботы ее нет. Тут я, конечно, забеспокоилась: со здоровьем у нее проблемы, а ну как плохо стало? Весь вечер я опять звонила, и ей, и подругам ее из библиотеки, где она раньше работала, всем, кого знала. А во вторник мне уже лихо стало, я давай больницы обзванивать, даже к врачу нашему участковому сбегала – может, Маше путевку в санаторий дали? Та ничего не знает. В общем, с перепугу я давай в морги звонить. Слава богу, там ее нет. И теперь не знаю, что и думать. А сегодня ночью проснулась, вроде меня кто-то в бок толкнул, лежу, и мысль мне на ум пришла: а ну как она права была? И вовсе это не глупости?

– Что? – в два голоса спросили мы.

– Все эти ее разговоры. А ну как и вправду?

– Было бы здорово, если бы вы рассказали нам все по порядку, – влезла Женька. Вид у нее был как у гончей, взявшей след. Мне, признаться, разговоры уже надоели, я с тоской подумала, что время могла бы провести с большей пользой, но вместе с тем тревога, неизвестно откуда взявшаяся, все нарастала.

– По порядку? С самого начала, что ли?

– Давайте сначала, – обреченно кивнула я.

– Значит, так, – хмуря лоб, завела Ольга. Женька закатила глаза, а я пожала плечами – мол, за что боролись, на то и напоролись. – Познакомились мы давно, лет десять назад, когда Маша сюда переехала.

– Может, момент знакомства мы пропустим, – робко вклинилась Женька.

– Хорошо, – охотно согласилась Ольга. – Сын у меня в школе учился – он сейчас в армии, – так вот, русский язык сыну никак не давался, писал хуже татарина, в одном слове пять ошибок делал, все переврет, просто наказание. Ну соседка мне и подсказала к Маше обратиться. Она тогда еще работала, но у кого деньги лишние? Я к ней, упросила с ним позаниматься, мне-то как удобно, она живет в соседнем подъезде. Уговорила ее, в общем. А она тогда только-только с мужем развелась и сюда переехала, у них раньше «хрущевка» была, двушка, разменяли на комнаты с подселением, хотя ее бывший мог бы ей квартиру оставить, у его мегеры своя была, причем трехкомнатная. Но жена его такая пакость, копейки не упустит, вот он и претендовал. И что? Его комнату они теперь сдают за копейки, а Машка всю жизнь мучается, со своей пенсией она разве из коммуналки выберется? Конечно, она тогда здорово переживала, развод, соседи эти… может, потому к Сашке моему и привязалась, детей-то своих у нее нет, а он у меня добрый, характер – чистое золото. Я тогда на заводе работала, со смены приду, а он у нее в библиотеке. И уроки выучит, и покормит она его. Деньги она с меня почти сразу брать перестала. Конечно, я как могла отблагодарить ее пыталась, человек она хороший, вот мы и сдружились. В выходной к нам на дачу, в отпуск – втроем, считай, Сашку вместе поднимали. Потом он в армию ушел, а меня черт попутал, замуж вышла. Конечно, выгнала свое счастье через полгода, а с Машей так и дружили. Люди удивляются – чего, мол, у вас общего? А что надо? Чтоб человек был хороший. Она в больнице – я к ней каждый день, и вообще… помогаем друг другу. Она, конечно, странная. Бывает, такое скажет, хоть стой, хоть падай. Я за десять лет привыкла, и когда она эти свои идеи начала высказывать, ну, про то, что следят за ней и все прочее, я поначалу решила – так, ерундится.

– Когда она впервые об этом заговорила?

– В конце весны. В апреле у нее отец умер. С этого все и началось.

Женька шумно вздохнула и посмотрела на меня так, точно желала сказать: «вот видишь, а ты сомневалась», я ядовито улыбнулась в ответ, потому что, если честно, по-прежнему понять не могла, с какой такой стати мы битый час пристаем к людям с вопросами? Еще большей загадкой оставался тот факт, что я продолжаю сидеть, вместо того чтобы двигать домой и заняться чем-то полезным. На худой конец телевизор посмотреть, все лучше, чем слушать рассказы об этой Кошкиной.

– Чем занимался ее отец? – только что не облизываясь, спросила Женька. Вопрос поверг даму в замешательство.

– Так ничем. Пенсионер он.

Физиономия Женьки вытянулась, подружка дважды моргнула, а я еще раз ядовито улыбнулась. Женька недовольно на меня покосилась и с неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом продолжила:

– Но он ведь не всегда был пенсионером?

– Не всегда, – согласно кивнула Ольга. – Он вообще-то уже старенький был. Тут вот какое дело. Он Машкиной матери был старше лет на десять, первая жена у него умерла, вроде от рака, хотя точно не скажу, детей они не нажили, и он один остался, тут их кто-то с Машиной матерью и познакомил. Свел черт на кривой дорожке.

– Почему? – вытаращила Женька глаза. Ольга их тоже вытаращила, потом пожала плечами:

– Человек он был так себе. Если верить Машке, и вовсе не человек, а гад ползучий. Нехорошо так о родителе, но что есть, то есть. Я-то никогда его не видела и знаю обо всем лишь с ее слов. Так вот. Стали они жить с Машкиной матерью, и она родила ему двоих детей, сначала сына, а потом и дочку.

– Соседка сказала, у Кошкиной никакой родни нет, – вспомнила я.

– Так и есть. Сейчас все объясню. Значит, жили молодые скверно, хотя молодой был уже не молод и мог бы вести себя поприличней, в том смысле, что жизнь должна бы научить его уму-разуму. Хотя мужиков жизнь ничему не учит, вот хоть взять моего идиота, к примеру…

– Давайте все-таки о Кошкиной, – испуганно попросила Женька.

– Хорошо, – кивнула Ольга. – Короче, ревновал он жену к кому попало и бил смертным боем. Машу послушать, так форменный садист был. В общем, мама Машкина умерла, когда та еще в школе училась, брат к тому времени жил в другом городе. Она и подалась к брату от папаши подальше, то есть как раз в наш город и приехала. Закончила здесь техникум, вышла замуж… да, а брат с женой развелся и в скором времени погиб. Какая-то глупая история, Машка ничего толком не рассказывала, но утверждала, что погиб он из-за отца. Вообще, ее послушать, так все их беды были от непутевого родителя. За грехи отцов приходится расплачиваться детям, так она всегда говорила. Отца она терпеть не могла, считала, что он мать в могилу свел раньше времени. И вдруг он ей письмо прислал, дескать, лежит в больнице, умирать собрался. Оно и пора, возраст-то уже того… критический. Ну, Машка и поехала в Воронеж, где батя жил. Думаю, она все-таки на наследство рассчитывала, дом у них, по ее словам, был уж очень хороший. Допустим, теперь подобным домом никого не удивишь, но он, считай, в центре города, так Машка рассказывала, и по-любому денег стоит, а ей ее коммуналка как кость в горле, вот и мечтала она хотя бы однокомнатную купить. Но папаша и здесь подгадил, он в третий раз женился и дом жене отписал. Когда Машка приехала, отец уже помер, и от всего его наследства она ничегошеньки не получила, все, что взять позволили, – это фотографии матери да ее, детские, в чулане, говорит, валялись. Надо сказать, из Воронежа она явилась сама не своя, вроде как подменили ее. Она и так молчунья, а тут слова из нее не вытянешь. Конечно, понятно, разочарование, то да се, да и отец все-таки, но, если честно, мне это странным показалось. А потом она исчезла на три дня.

– Как исчезла? – нахмурилась Женька. Я, признаться, тоже насторожилась.

– А вот так, как в этот раз, никому ничего не сказала и уехала. Само собой, я волновалась и, когда она вернулась, стала выспрашивать, где ее носило. Она ответила, что к подруге ездила. Только ни о какой такой подруге я раньше не слышала и еще тогда подумала: врет Машка. А чего ей врать-то? И вот после этого начались все ее глюки. Сначала ваза разбилась. Уж она мне с этой вазой всю душу вымотала, мол, не могла она разбиться и все тут. Ну, я спорить не стала. Дальше – больше. Кто-то в ее вещах рылся, на скамейке напротив ее окон какой-то мужик сидит. Мужики тут сидят, потому что пивнуха рядом, но она и слышать ничего не хотела, одно твердила: извести меня хотят.

– И кто, по ее мнению, хотел извести? – вздохнула я.

– Ничего такого Маша не говорила, она скрытная, мечется по комнате, трясется вся. И тихо так вдруг скажет: «Извести меня хотят». Жуть. У меня мурашки по всей спине от этих слов. Но однажды… – Ольга посмотрела на меня, потом на Женьку, вздохнула и замолчала.

– Что однажды? – поторопила ее подружка.

– Не хочу брать грех на душу, но однажды мне показалось, что она племянника имеет в виду. Может, я, конечно, не так ее поняла. Но Машка тогда сказала: «Его рук дело, чувствую, сведет он меня в могилу и все захапает».

– Что «все»? – опять вздохнула я.

– Комнату, наверное, – пожала Ольга плечами. – А что? Она сейчас ого-го сколько стоит. Место хорошее, и комната двадцать метров, светлая, ну а соседи…

– О племяннике вам что-нибудь известно?

– Нет. Откуда? Знаю, что зовут его Павел, фамилия Петренко, живет в нашем городе, а больше ничего.

– Постойте, если он в нашем городе живет, они должны были встречаться хоть иногда?

– Ничего подобного. У нее он ни разу не был и не звонил, и вообще я о нем сроду не слышала. До тех пор, пока ее отец не помер.

– А племянник на похоронах был?

– Не знаю. Вряд ли. Его мать с отцом развелись давно, отец погиб, а у деда характер скверный, вряд ли мать с ним общалась, да и он… Считай, чужие люди. Я так думаю, если бы Машка с племянником виделась, то к Сашке моему так бы не привязалась. Там все-таки кровь родная.

– Да-а… – протянула Женька, сморщив лоб и таким образом демонстрируя работу мысли. Я покосилась на часы и решила, что с меня всех этих разговоров хватит.

– Скорее всего, мы напрасно беспокоимся, – заметила я, поднимаясь. – Кошкина уже исчезала на несколько дней, по вашим собственным словам, вот и в этот раз наверняка куда-то уехала.

– Так это проверить можно, – воодушевилась Ольга. Мы взглянули на нее с интересом, но без всякого понимания в очах. – Если она уехала куда-то на несколько дней, должна взять вещи. Верно?

– Ну… – кивнула Женька.

– Вот. Сумку-то уж точно должна взять. Она у нее в шкафу лежит. И паспорт взять должна. Куда нынче без паспорта? Паспорт у нее тоже в шкафу, на верхней полке под бельем. Можем проверить.

– Но как мы в комнату войдем? – спросила Женька. Лично я никуда входить не собиралась и с неудовольствием покосилась в ее сторону.

– Так у меня ключ есть. Запасной. Машка мне его дала, как замок сменила. Раньше она его на кухне в ящике стола держала, но когда у нее глюки начались, мне доверила. Идемте. – Ольга направилась к двери, и мы последовали за ней.

– Оля, – позвала я. Та обернулась, а я не без смущения спросила: – А вас она не подозревала? Ну… у вас ведь ключ, и вы могли…

– Зачем тогда мне ключ давать? – немного подумав, ответила Ольга, пожав плечами. – Ключ она мне с какой целью оставила? Вдруг ей плохо будет, а в дверь врачи со «Скорой» не войдут, придется замки ломать.

Мы покинули квартиру и через несколько минут уже были в соседнем подъезде. Ключ от входной двери у Ольги тоже был, но она предпочла позвонить. Дверь открыла Юлька, взглянула на нас, буркнула «дурдом» и удалилась в свою комнату. А мы прошли к двойной двери, выкрашенной белой краской, которую Ольга открыла своим ключом. Рядом с дверью в коридоре находились тумбочка для обуви и вешалка. На тумбочке я увидела две пары тапочек, изрядно поношенных. На вешалке женский плащ, из тех, что носили лет двадцать назад. Ольга вошла в комнату и сразу направилась к шкафу, Женька вслед за ней, а я не спеша огляделась.

Комната была просторная, с эркером. На полу ковер сине-красных тонов, новая мягкая мебель из самой дешевой, и стенка наподобие той, что когда-то стояла у моей бабушки. В углу кровать под плюшевым покрывалом, рядом тумбочка и несколько книг на ней: детективы и томик стихов Гумилева. Среди детективов был один мой. Я повертела его в руках, и тут в голову пришла вполне здравая мысль: мы вторглись в чужое жилье без ведома хозяйки. Что, если она сейчас вернется? Очень захотелось побыстрее смыться отсюда. Жаль, что эта мысль не пришла в голову ни Женьке, ни Ольге. Пока я перебирала книги, они успели заглянуть в шкаф.

– Паспорт здесь, – сообщила Ольга и в доказательство продемонстрировала его. Потом заглянула в шифоньер и извлекла на свет божий небольшую дорожную сумку. – Никуда она не уехала, – заявила сурово и на нас уставилась. – Что делать-то будем?

– Билет на автобус можно купить без паспорта, – вяло молвила я. – А сумка… может, она новую купила?

– Не болтай чепухи, – фыркнула Женька. – Человека с субботы никто не видел, а ты…

– А вы бывшему мужу звонили? – озарило меня.

– Нет, – покачала головой Ольга. – У него такая женушка, нарвешься на нее, чего доброго, и все…

– Но его номер телефона вы знаете?

– Так у Машки должен быть записан.

Ольга решительно направилась к тумбочке, на которой стоял телефон, из выдвижного ящика достала блокнот и протянула мне. Телефонных номеров там было немного. Номер телефона Кошкина Владислава Николаевича записан одним из первых. Я перевернула страницу блокнота и на всякий случай просмотрела другие записи.

– Взгляни, – сказала Женьке. Та сунула любопытный нос и расплылась в улыбке, а я попыталась понять, что это такое. Запись в блокноте выглядела примерно так: «19.05 – 17.10, 21.05 – 19.00, 27.05 – 15.25». – Что это может быть? – спросила я.

– Даты встреч? – предположила Женька. Ольга тоже заглянула в блокнот.

– Это ей кто-то по телефону звонил, – сообщила она.

– Что значит «кто-то»? – нахмурилась подружка.

– То и значит. Звонит кто-то и молчит. Я Машку пыталась успокоить, мол, номером ошиблись, то да се… А она гнет свое: «Извести меня хотят».

– Выходит, ей кто-то грозил по телефону? – воодушевилась Женька, которую разбирало все больше.

– Грозил или нет, не скажу, а один раз при мне точно звонили. Я трубку взяла, а там молчат. Машка на кухне была, вернулась, спрашивает: кто звонил? Ну, я и говорю, не знаю, мол, тут ее точно подменили, по комнате забегала, глаза дурные и ногти грызет. А еще случай был. Мы здесь чай пили, и вдруг звонок, она трубку сняла и долго с кем-то разговаривала, про какие-то бумаги, чертежи или еще что-то. Не больно я прислушивалась. Хотя удивилась, конечно, спросила, кто это ей звонит, она отмалчивается, а я вижу, что нервничает. И опять про отца сказала, про грехи и прочее. Я, признаться, ничего толком не поняла, а чем больше расспрашивала, тем она упорнее молчала, ну, я разозлилась и домой ушла.

– Но ведь что-то она вам сказала?

– Ага. Только я уже не помню. Но ее этот звонок прямо-таки из себя вывел. А потом она начала говорить, что ее со свету сживают. Я детективы читаю, ну и стала размышлять, кто мог ее со свету сживать. Разве что племянник на комнату глаз положил. А так полная ерунда. Я к ней с вопросами, она молчит. Зато появилась новая блажь: кто-то у нее в вещах копался да еще следит за ней. Когда, говорю, копался, если ты целыми днями дома? Она действительно последнее время из квартиры выходила редко, все чего-то боялась. А до этого и в библиотеку ходила, и в парк на прогулку. У нее режим был, все по часам. Вот она и утверждала, что кто-то очень хорошо знает, когда она из дома уходит и когда соседей нет.

– А вы не поинтересовались, что, по ее мнению, у нее могли искать? – спросила я.

– Конечно. Но в том-то и дело: как только до этого вопроса доходило, она сразу замолкала, и слова лишнего от нее не добьешься. Ну, я и решила, что она дурака валяет. Даже разозлилась на нее. А в конце мая я пошла к соседке, она деньги собирает за уборку в подъездах, а я задолжала и хотела долг отдать, а из Машкиной квартиры выходит парень, дверь захлопнул и вниз. Кто такой, думаю? Мне показалось, что никто его не провожал, понимаете? Я деньги отдала и к Машке. Звоню, а дверь никто не открывает, она в это время как раз в парке гуляла. Я после ее россказней, признаться, забеспокоилась – а ну как правда кто незваный явился? Давай соседям звонить. В квартире вроде никого. Я вечера еле дождалась – и к ним. При Машке соседей расспрашивать не стала, чтоб ее не пугать, но и к бабке и к Зойке заглянула, обе сказали, что дома их не было, и Юлька училась в техникуме своем.

– Выходит, в квартиру действительно кто-то проник? – заволновалась Женька.

– Выходит, – кивнула Ольга, вздохнула и добавила: – Или не выходит. Если честно, я думаю, это Юлькин ухажер. Ей положено в техникуме быть, а она с ним, пока мать на работе.

– Как парень выглядел, помните? – спросила я.

– Конечно. Молодой, высокий, в джинсах и свитере.

– Блондин или брюнет?

– Вроде брюнет. Хотя… в темных очках… парень как парень.

– И вы о нем Марии не рассказали?

– Нет. Чего ее понапрасну пугать? Я как решила: если она опять начнет говорить, что кто-то в ее комнате рылся, тогда расскажу, но она в тот вечер ничего такого не говорила, вот я и…

– Парня я в понедельник видела, – вдруг раздалось из-за двери. Мы с Женькой ошалело замерли, а Ольга головой покачала и распахнула дверь. Очам нашим предстала Петровна с котом под мышкой, кот поглядывал на нас с любопытством.

– Подслушиваешь? – спросила Ольга укоризненно. Кот презрительно отвернулся, а Петровна хмыкнула:

– Больно надо. Ты так орешь, в кухне слышно. Что, вещи все на месте?

– На месте.

– А Машки нет. Чудеса.

– Вы нам про парня расскажите, – робко начала Женька.

– Про парня? Пожалуйста. В понедельник я поехала к внуку, до магазина дошла и вспомнила, что очки забыла, а без очков беда. Ну, я назад. И в подъезде столкнулась с парнем. В джинсах, в очках, белесый и вроде как нервничает. Я еще очень удивилась. Откуда взялся?

– Он из вашей квартиры выходил? – уточнила я.

– Не видела, врать не буду. Слышала, как дверь хлопнула на нашей площадке, когда я по лестнице поднималась.

– Почему же тогда удивились?

– А потому что понедельник и соседи все на работе. Не к кому ему приходить. Ну, и получалось, что к нам. Зойка вчера запила, а в понедельник работала, уходит она рано, и Юлька в техникум к девяти уходит, я слышала, дверь хлопнула, но, может, она никуда не выходила, а гостя пустила. Это я так тогда подумала. Ну и постучала к ним.

– И что?

– В комнате тихо. Только ведь затаиться могла. А мне ее сторожить некогда, я и ушла. У Юльки надо про парня спросить.

– Заколебали вы со своим парнем, – заорали по соседству, потом что-то грохнуло, и в поле нашего зрения появилась разгневанная Юлька. – Никого я не вожу, и отстаньте, – сказала она и с достоинством удалилась в свою комнату.

– Вертихвостка, – буркнула Петровна, но тихо и трусцой, с котом под мышкой, отправилась к себе.

– Что теперь делать? – после минутного молчания спросила Ольга.

– Пожалуй, мы пойдем, – косясь на Женьку, сказала я, опять подумав, что, если хозяйка вернется и соседи расскажут ей о нашем визите, нам, пожалуй, несдобровать. Та же мысль, как видно, явилась и Женьке, потому что она поспешила покинуть комнату. Ольга заперла ее на ключ, и мы направились к двери. И тут Женька заявила:

– Надо идти в милицию.

– Точно, – согласно кивнула Ольга. – Сейчас?

– Подождите, – заволновалась я. – Что мы им скажем?

– Как что? – возмутилась Женька. – Человека пятые сутки нет дома.

– Ну и что? Она могла куда-то уехать. Она ведь уже уезжала, никого не предупредив.

– А паспорт? А сумка? – не унималась Женька. Ольга переводила взгляд с нее на меня и утвердительно кивала.

– Давайте к участковому сходим, – предложила она. – Может, он что путное скажет.

Идти к участковому мне совершенно не хотелось, если честно, у меня от всех этих разговоров голова уже пухнуть начала, но Женька, пылая энтузиазмом, за идею ухватилась.

– Участковый – это хорошо, но время уже позднее, вдруг мы его на месте не застанем?

– Так он в соседнем доме живет, – осчастливила нас Ольга. – Айда к нему.

– Неудобно как-то, – попыталась я вразумить разошедшихся дам.

– Нормально. Он мужик хороший. И жена его привыкла, что все к нему таскаются. Идемте.

И мы отправились к участковому. По дороге я злобно смотрела на Женьку, но она мои взгляды игнорировала. Я по опыту знала, что пытаться вразумить подругу – дело зряшное, и надеялась, что эта нелепая беготня по чужим квартирам ее когда-нибудь утомит и мы сможем вернуться домой.

Возле соседнего дома величаво прогуливались старушки, нас проводили заинтересованными взглядами. Ольга со всеми раскланялась и громко спросила:

– Иваныч дома?

– Дома, дома. – Старушки замерли на месте, ожидая, когда мы войдем в подъезд.

– Теперь им на весь вечер разговоров будет, – хихикнула Ольга и позвонила в ближайшую дверь.

Дверь распахнулась, и мы увидели здоровенного дядьку в спортивном костюме. Он хмуро посмотрел на нас, перевел взгляд на Ольгу и вздохнул:

– Чего опять?

– Иваныч, Марья Кошкина пропала.

– Что значит «пропала»?

– А то и значит. Нет ее нигде. Ни дома, ни в больнице, ни в морге. Вот девушки из газеты ее ищут.

– Она что, в газету нажаловалась? – вторично вздохнул он, прикрыл дверь за собой и продолжил: – Вы извините, что я вас в квартиру не приглашаю, внук воюет, ему спать пора, а он ни в какую.

– Ничего, ничего, – замотала головой Женька. – На кого Кошкина жаловалась?

– Вам лучше знать, – пожал он плечами. – Я понимаю, у вас работа такая: есть письмо, надо реагировать, только это все ерунда.

– Что ерунда? – растерялась подруга.

– Все. Выдумки это.

– Значит, она к вам обращалась?

– Если бы только ко мне. И в милицию заявление писала, что, мол, следят за ней. И в прокуратуру ходила. Одним словом, беда.

– Кошкина утверждала, что в ее отсутствие кто-то бывает в ее комнате? – уточнила я.

– Ага. Вещи переставляет.

– А с какой целью?

– Хотят со свету сжить. А кому это надо, объяснить не могла. Потому что выдумала все.

– Почему вы так уверены? – нахмурилась Женька.

– Ну а как иначе? Сами посудите, кому надо в ее вещах рыться? Она сама говорит, что ничего не пропало, так что это за вор такой, ходит к ней регулярно и ничего не берет?

– А если кто-то в самом деле…

– Свести ее с ума хочет? Вы еще про родовое проклятье вспомните.

– А что она о нем говорила?

– О ком? – не понял участковый.

– О родовом проклятии?

– Слушайте, вы же взрослые девушки, с высшим образованием, сами подумайте…

– Так что она говорила?

– Что ее отец – великий грешник, – крякнул Иваныч. – А она за его грехи расплачивается. Вот с этим она в милицию и ходила. Немудрено, что там решили: баба спятила.

– И, разумеется, ничего предпринимать не стали, – съязвила Женька

– А что они должны были предпринять? У них без этих глупостей дел по горло. Квартирных краж по району столько, что не успевают на вызовы выезжать, случается кое-что и похуже. А здесь… Я, чтоб ее успокоить, два дня на детской площадке просидел. И что?

– Что?

– Ничего. Кроме жильцов, в подъезд никто не входил. А у нее вещи кто-то двигает.

– Подождите. Вы следили за подъездом, ничего подозрительного не заметили, а Кошкина утверждала, что в эти дни кто-то бывал в ее комнате?

Иваныч поморщился:

– Нет. Не утверждала. То есть в эти дни ничего она не приметила.

– Так почему вы тогда…

– Я что, неделю там сидеть должен? Все просто. Она знала, что я за квартирой наблюдаю, оттого никаких видений у нее не было, а потом опять начались, потому что все это ее фантазии. Понимаете?

– А если все-таки не фантазии? – упрямилась Женька.

– Ну, тогда этот… барабашка.

– Допустим, одинокая женщина чем-то напугана, – с преувеличенным спокойствием начала Женька. – И ей действительно что-то там кажется. Но ее уже пятый день нет дома, и никто не знает, где она. Паспорт на месте, мы проверили. Куда, по-вашему, она могла деться?

– А по-вашему? – в очередной раз вздохнул участковый.

– По-нашему – искать человека надо.

– Больницы и морги я обзвонила, – затараторила Ольга. – С участковым врачом говорила, путевку ей не давали, да без паспорта она бы и не поехала. Исчез человек, а вам и горя мало.

Иваныч поскреб затылок и задумался.

– Пятый день, говорите? Может, гостит у кого, здесь, в городе? Или на даче.

– Соседи видели ее последний раз в субботу. Она вроде бы пошла в магазин. И все. С тех пор о ней никаких известий.

– Мужу звонили, бывшему?

– Нет, – покаялись мы.

– Может, он чего знает? Хотя… да, нескладно как-то получается. Куда ж она подевалась? Поднимем шум, а она явится. И что?

– А если не явится? – возмутилась Женька.

– Тоже верно, – согласился участковый. – Мужу позвонить придется. Чтобы ее искать начали, нужно заявление от родственников. А у нее вроде никакой родни.

– А мне заявление написать можно? – спросила Ольга.

– Лучше бы муж…

Мы еще попереминались с ноги на ногу, погадали, где может быть Кошкина, и разошлись. Пока мы провожали Ольгу до подъезда, она с воодушевлением строила планы на завтра. Я предпочитала отмалчиваться, с томлением ожидая, когда же мы наконец простимся. Женька выглядела чрезвычайно деятельной, и это здорово меня злило. Я-то знала: если подружка что-то вбила себе в голову, никакие силы небесные не заставят ее отступить. Но попробовать всегда стоит, и я тихонько затянула:

– Не слишком ли много времени мы потратили на все это?

Через мгновение стало ясно: Женька меня даже не слышала.

– Надо Кошкину позвонить. Что это мы, в самом деле?.. Где его номер телефона?

Выразительно вздохнув, я достала листок бумаги с его номером и протянула Женьке. Она быстро набрала номер, нетерпеливо хмурясь и ускоряя шаги.

– Здравствуйте, – заговорила она. Что ей ответили, я не слышала, пришлось довольствоваться частью диалога. – Вас беспокоят из газеты «Губернские ведомости». Мы пытаемся связаться с вашей бывшей супругой Кошкиной Марией Степановной, вы не подскажете, где она может быть?.. А она не говорила вам, что куда-то собирается уезжать? Простите, а когда вы виделись в последний раз? И она не звонила? А вы? Спасибо. Извините. – Женька недовольно поморщилась, после чего убрала телефон и взглянула на меня, точно желая сказать: «Не везет, что ж тут поделаешь». – Он ничего не знает, – пояснила Женька, хотя это я и сама уже поняла. – Не виделись они больше месяца. Он звонил ей на прошлой неделе, но дома не застал. Дядька какой-то напуганный, – сказала она недовольно.

– Так у него жена мегера, если верить людям, а тут звонок, объясняйся теперь с супругой. Ладно, поехали. Я есть хочу.

Мы отправились домой, но уже через несколько минут тормозили возле кафе «Магнолия». Готовить ужин ни мне, ни Женьке не хотелось, а вот аппетит разыгрался.

– Ну, что скажешь? – едва дождавшись, когда официант, приняв заказ, отойдет от стола, спросила Женька.

– Скажу, что надеялась поужинать спокойно, – буркнула я.

– Но поговорить с подругой ты можешь?

– Могу, и даже с удовольствием. Только не о Кошкиной.

– Неужели тебе не интересно, что с ней случилось?

– Надеюсь, она жива-здорова, просто уехала куда-то. Участковый прав: чтобы гостить у подруги здесь, в городе, или на даче, паспорт ни к чему. И вещей много не надо, шорты и майка с зубной щеткой уместятся в пакете.

– Живет человек в большом городе, вокруг полно людей, и что?

– Что?

– Человека пятый день нет дома, и никого это не волнует.

– Почему же никого? Подруга беспокоится…

– Я близко к сердцу принимаю чужое горе, – наставительно изрекла Женька. – И тебе бы не помешало. Где твоя гражданская позиция? Человек к тебе обратился со своей бедой, а ты… В конце концов тебе, как писателю, и карты в руки, вот готовая детективная история.

– История, – презрительно хмыкнула я. – Письмо и внезапное исчезновение. Очень оригинально. И что прикажешь делать с этой историей? Хорошего детектива из нее не получится.

– Черствость и эгоизм, – заявила Женька. – Не ожидала от тебя такого. Не поверишь, как эта Кошкина меня взволновала, – продолжала она, покачав головой. – Вот так и я, загнусь в одиночестве, и никто…

Я тут же устыдилась и схватила Женьку за руку.

– Женечка, ну при чем здесь ты?

– При том, – сурово отрезала она. – Тебе хорошо. У тебя муж есть. А я…

Я почувствовала себя едва ли не предателем за то, что умудрилась выйти замуж раньше подруги, хотя и считала, что Женька лукавит. Если честно, я вообще плохо представляла ее обремененной семьей. Женьку тяготили какие-либо обязательства, она находилась в постоянном движении, и простые семейные радости ей были так же нужны, по моему мнению, как прошлогодний снег. Хотя, может, я не права.

– Давай выдадим тебя замуж, – брякнула я. Женька так на меня посмотрела, что я едва не прикусила язык. – Вот за Петечку, к примеру.

Петечка был Ромкиным замом, молодой мужчина, неженатый и, по-моему, симпатичный. Мой муж предпринимал героические усилия, чтобы их с Женькой знакомство переросло в нечто большее, надеясь, что, если моя подруга выйдет замуж, его собственная жизнь станет намного спокойнее. Подружка о его замыслах знала, но выходить замуж не спешила, тем более за Петечку.

– Петечка, – скривилась Женька. – Вот уж счастье. Придурок, как все менты. Твоего Ромку будем считать исключением.

– Спасибо, – разозлилась я. – И Петька все-таки не совсем мент.

– Хорошо, не совсем. Значит, и придурок не совсем. Но замуж я за него все равно не хочу. И вообще, дело не в этом, а в том, что человек пропал и…

– Хорошо, – кивнула я. – Будем искать твою Кошкину. Если выяснится, что переполох мы подняли напрасно, пусть не возмущается, сама виновата, раз это письмо написала. – Вспомнив о письме, я еще раз пожалела, что просматривала почту при Женьке, жила бы себе спокойно…

– Кстати, о Петечке, – встрепенулась Женька. – Надо бы к нему заглянуть. Ему легче легкого установить, кто звонил Кошкиной.

Я закатила глаза:

– Если Ромка узнает, что мы опять ввязались в расследование, бросит свою учебу и прилетит сюда.

– Вот этого не надо, – потрясла головой подруга. – У меня изжога от его нравоучений. И как ты только терпишь этого типа? Ладно, не обижайся, это я завидую. Ромке вовсе не обязательно обо всем знать, попрошу Петьку держать язык за зубами, он неравнодушен к моим чарам, так что будет помалкивать.

В этот момент нам принесли заказ, и я порадовалась: поесть Женька любит, значит, на некоторое время оставит меня в покое, но не тут-то было.

– Так что ты об этом думаешь? – с набитым ртом вновь спросила она.

– Тебе лучше помолчать, чтоб не подавиться.

– Молчу и внимательно слушаю, – хихикнула Женька. – Ну, давай. Ты же мастер запутанной интриги.

«От черта молитвой, а от подружки ничем» – эту поговорку я твердо усвоила с детства и сопротивление прекратила.

– Что мы имеем, – вяло начала я. – Письмо, которое, вполне возможно, написал человек не вполне здоровый.

– Допустим, все-таки письмо она писала в трезвом уме и твердой памяти. Тогда что?

Я пожала плечами.

– Начнем с родового проклятья. Глупость, конечно, но находятся чудаки, которые верят в подобную чушь. Подруга утверждает, что глюки у Кошкиной появились после смерти отца. Чем занимался папаша, мы не знаем. Но человек он был, по мнению дочери, малопочтенный.

– Ага. А вот чем он занимался, не худо бы узнать. Дальше. Дочь едет его хоронить, рассчитывая на наследство…

– Предположительно рассчитывая.

– Поправку принимаю. Но ничего не получает. Вроде бы. Однако ей разрешают взять старые фотографии, хранящиеся в чулане. Возможно, вместе с фотографиями ей в руки попадает некая вещь.

– Ага. Карта сокровищ, к примеру, которая хранилась у непутевого пенсионера.

– Кем был непутевый пенсионер, до того как оным стал, нам неведомо, так что очень может быть, что и карта, – хихикнула Женька.

– Хорошо. Назовем это «ценной вещью», хотя сам факт, что Кошкина что-то там нашла, вызывает у меня сомнение. Тебе не кажется странным, что «ценная вещь» хранилась себе спокойно в чулане и интерес к ней возник только после смерти владельца?

– Не кажется. А если владелец не желал, чтобы кто-то знал, что вещь эта у него?

– Допустим, – вынуждена была согласиться я.

– Я тебе больше скажу, – улыбнулась Женька. – Возможно, Кошкина за ней и поехала. А что? Говоря о наследстве, она вовсе не дом имела в виду, а нечто, о чем мы пока можем лишь догадываться.

Я оценила мысль подруги и утвердительно кивнула.

– Сразу после похорон Кошкина куда-то исчезает на три дня. А после возвращения ее якобы начинают преследовать: следят и что-то ищут в ее комнате. Предположим, о наследстве знал или, скорее, догадывался кто-то еще. За Кошкиной стали наблюдать, и ее вояж неизвестно куда убедил этого человека, что «наследство» у нее. И он решил им завладеть. Эта вещь небольшая по объему, которую легко спрятать в комнате. Иначе зачем рыться в ее вещах? О господи, что она там нашла? Бриллиант, замаскированный под картофелину? Я бы на ее месте отнесла вещицу в банк.

– Может, она так и сделала, но тот, кто искал, надеялся, что она с ней не расстанется.

– Тогда это не бриллиант, – съязвила я.

– Не отвлекайся. У нас есть еще звонок: Кошкину спрашивали о каких-то чертежах или бумагах… черт, надо срочно узнать, кем был папаша. А вдруг он какой-то кагэбэшник, у которого хранился компромат на неких лиц, и они…

– Если кагэбэшник, то это не ко мне, – усмехнулась я. – Терпеть не могу боевики со злодеями-чекистами.

– Хрен с ними. Я их тоже не люблю. Путь будет бриллиант в картофелине.

– Нет, – немного подумав, сказала я. – Это должны быть какие-то бумаги. Провалялись в чулане вместе со старыми фотографиями, и на них долгие годы никто не обращал внимания. Но бумаги ценные. Иначе весь этот сыр-бор устраивать ни к чему.

– Само собой, – кивнула Женька.

– Человек, который пытался их найти, не мог действовать открыто, то есть он не явился к Кошкиной с автоматом или обрезком металлической трубы и не потребовал отдать их. Значит, это не бандиты.

– Что очень хорошо для нас.

– И не кагэбэшники, что дважды хорошо. Тогда скорее это родственник.

– Или старый приятель отца. Или приятель приятеля, – веселилась Женька. – То есть тот, кто подозревал, что бумаги в принципе могут существовать, но не был в этом уверен. Не то давно бы навестил чулан старикана. А вот вояж Кошкиной после похорон в некое место позволил ему надеяться, что бумаги есть и они у нее. А ты говоришь: банально, – подзадорила меня Женька. – Смотри, сколько всего напридумывали.

– Вот именно, – скривилась я. – Напридумывали. Теперь самое главное. Кошкина внезапно исчезает. Этому может быть две причины: либо она отправилась в очередной вояж, либо кому-то надоело без толку копаться в ее вещах и он стал действовать более решительно.

– То есть похитил женщину с намерением провести допрос с пристрастием? – весело предположила Женька. Тут мы уставились друг на друга, и улыбки сползли с наших физиономий.

– Черт, – прошептала я. – Из дома она ушла в субботу, а в понедельник в ее квартире появился некий молодой человек. Соседки решили, что это дружок Юльки, но сама Юлька с этим категорически не согласна.

– И Кошкина до сих пор не вернулась. Выходит, что отпускать ее после допроса никто не собирался. Анфиса, не хочу каркать, но боюсь, что мы опоздали.

– Будем надеяться, что это наши фантазии и Кошкина кайфует у друзей на даче, – поспешно сказала я, но, если честно, очень в этом сомневалась. В груди вдруг стало холодно, и веселиться желания больше не возникало. Если в наших догадках есть доля правды, то женщина уже мертва. Женька взглянула на часы:

– С утра в милицию пойдем?

Я вздохнула:

– Будет ли толк? Хорошо, если выслушают. Надо подключать Кошкина, пусть заявление напишет.

Мужа подключать не пришлось. Утром мы отправились в отделение милиции Первомайского района, где проживала Кошкина, и, едва войдя в здание, услышали гневный голос Ольги:

– Лодыри окаянные, человек пропал, а им и горя мало.

Пройдя по коридору, мы обнаружили Ольгу у окошка, за которым укрылся дежурный, еще два «лодыря» по соседству с ним с интересом разглядывали стены, делая вид, что происходящее их не касается. Увидев нас, Ольга, которая уже начала выдыхаться, приободрилась и с новыми силами принялась взывать к гражданской совести. Если честно, их стойкое нежелание приобщиться к чужому горю было мне понятно. Я вчера тоже не хотела. Опять же, история в ее, так сказать, первозданном виде душевного трепета не вызывала и даже выглядела дурацкой, но за ночь я так уверилась в наших с Женькой фантазиях, что теперь не сомневалась: с Кошкиной случилась беда, потому присоединила свой голос к Ольгиному. Женька извлекла журналистское удостоверение и умудрилась переорать нас обеих. Милиционеры каменели лицом, пока один из них вдруг не спросил меня:

– Вас Анфисой зовут?

– Да, – растерялась я, подумав: «Неужто благодарный читатель?» Ольга с Женькой тоже присмирели, ожидая, что последует за этим.

– А муж ваш полковник Громов?

– Так точно, – ответила за меня Женька.

– Володя, прими у них заявление, – устало обратился он к товарищу. Только я хотела возмутиться: это что же выходит, если муж полковник, то заявление примут, а если нет, то… как он огорошил нас вторично: – Все равно не отстанут. От них уже в городе все менты стонут. Сыщицы-любительницы.

Женька набрала в грудь воздуха, желая возразить, но тут Володя протянул руку и обреченно сказал:

– Давайте заявление.

И весь Женькин пыл внезапно угас под его взглядом мученика.

– И что теперь? – чуть ли не шепотом спросила Ольга, когда мы вышли из отделения.

– Дело заведут, – буркнула Женька. – Они лучшие умельцы по заведению дел.

– А Машка?

– Будем надеяться, что с ней все в порядке.

Прошло два дня, Кошкина так и не появилась. В то, что с ней все в порядке, верилось с большим трудом. Наше расследование пришлось временно прекратить, потому что нагрянул Ромка, а при нем даже упоминать о нашем расследовании не стоило. Он считал, что раскрывать преступления должны профессионалы, а мы только портим жизнь себе и людям. К тому моменту уже все мои мысли были о Кошкиной, и приезду мужа я не то чтобы не обрадовалась, просто вздохнула с облегчением, когда проводила его на вокзал.

Два дня Женька у меня не показывалась, и это тоже беспокоило. Потому я сразу же ей позвонила.

– Это ты? – спросила она без намека на теплоту и большое счастье. – Любимого проводила?

– Только что. Как дела?

– Чьи?

– Не вредничай. Есть новости?

– Менты вроде бы прониклись и робко начали поиски. Только ни фига они не найдут. А если найдут, то сама знаешь что. Один умник вчера заявил: вся надежда на грибников.

– Это в каком же смысле? – удивилась я.

– В том смысле, что, шляясь по лесу, они набредут на труп, если его закопать не потрудились.

– Давай будем оптимистами, – вздохнула я.

– Давай. Они его найдут. Сгодится?

– У тебя скверное настроение, – констатировала я.

– Неудивительно. Ладно, подъезжай на Чехова, я в кофейне, жду Петечку.

Я поспешила на улицу Чехова, чувствуя себя предательницей. Подруга права, нельзя думать только о личном счастье. «Женьке просто делать нечего», – шептал кто-то очень сердитый внутри меня, но я мысленно попросила его заткнуться.

Женьку я узнала не сразу: стрижка каре, цвет волос определить затрудняюсь, немного похоже на ржавчину. Подружка взглянула на меня и нахмурилась:

– Как тебе?

– Восхитительно.

– Мне тоже нравится, – кивнула она, а я понадеялась, что это правда.

Не успела я заказать себе кофе, как появился Петечка. Женька боялась, что он припрется в форме. Обошлось. Рост метр девяносто семь, пятьдесят четвертый размер, обувь шьет на заказ, коротко стриженный, подбородок лопатой, смотрит исподлобья. Немногочисленные посетители поглядывали в его сторону настороженно. Оно и понятно. Я к внешности своего мужа тоже долго привыкала, пока не поняла главное: если человек выглядит как мой Ромка или тот же Петечка, это вовсе не значит, что он тупой или злобный придурок, который ненароком пришибить может. Как правило, здоровяки добродушны и с мозгами у них все в порядке. А у Петечки улыбка потрясающая, он улыбнулся и стал почти красивым.

– Привет, – сказал он, приглядываясь к стулу, и все-таки сел на диван. – А я-то думал, что у нас любовное свидание.

– Перебьешься, – фыркнула Женька, а я недовольно покосилась в ее сторону. – Дело у нас, – заявила подружка.

– Это я уже понял.

– Важное. Надо получить распечатку телефонных звонков.

– Ты опять с этой Кошкиной? – удивился Петечка. – Так вроде ее менты ищут.

– Не зли меня. Известно, как они ищут… Короче, сделаешь?

– А куда мне деваться? У меня только один вопрос, – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Ромка знает, что вы тут опять расследование замутили?

– Петечка, я подумала, что Роме сейчас ни к чему отвлекаться на разные пустяки и…

– Ага, – кивнул Петечка с таким видом, точно поймал меня на воровстве в супермаркете.

– «Ага», – передразнила его Женька. – И ты ему ничего говорить не смей.

– На это я пойти не могу, – отчаянно замотал головой Петюня. – Он мой друг, к тому же начальник. От начальства ничего утаивать нельзя. Грех большой.

– Прекрати кривляться, – посуровела Женька.

– Вот если бы ты…

– Я буду любить тебя всю твою оставшуюся жизнь, – не дожидаясь, когда он договорит, предложила подруга, а я, подумав, что этот срок будет очень недолгим, тоже нахмурилась и сказала:

– Вот только посмей Ромке сказать.

– Ох, горе горькое, – заныл он. – На что вы меня толкаете? Ладно, так и быть. Значит, распечатка разговоров Кошкиной? За какой срок?

– За два месяца, – поспешно сказала я.

– Что вы надеетесь узнать?

– Кто ей звонил, естественно.

– Это я понял, хотя кое-кто здесь меня и считает тугодумом. Но что вам это даст?

– Вот узнаем, кто ей звонил, и все станет ясно. Так, производственное совещание закончено. Иди работай, – кивнула она Пете.

– Здрасьте, а любовь? Ну, ладно, если не любовь, то хоть чаем напоите.

Женька несколько смягчилась, и чаю он выпил. Уходить не спешил, но Женька вскоре подняла меня из-за стола, не дав доесть пирожное.

– Куда ты несешься? – рассердилась я.

– У меня назначена встреча. Через двадцать минут мы должны быть на Воровского.

– Тогда об этом стоило подумать раньше, туда минимум полчаса езды.

– У тебя на спидометре двести с лишним километров, не понимаю, зачем при этом ползти со скоростью восемьдесят?

– С этим вопросом не ко мне. Ладно, попробуем доехать за двадцать минут, – сказала я, устраиваясь за рулем. – А зачем нам на Воровского?

– Там находится фирма, в которой трудится Петренко Павел Ильич.

– Племянник Кошкиной? Как ты его нашла?

Женька поморщилась.

– Не я, Петюня. Я бы, конечно, тоже нашла, но угробила бы на это кучу времени. А его надо экономить.

– И что Петренко? Кто он такой вообще?

– А вот сейчас и узнаем. Петька сказал, что Павел работает в фирме «Арена». Телефон дал, я позвонила – господин Петренко очень занят, но готов уделить нам несколько минут, если мы заедем в офис. Его голос просто потрясал самодовольством, не удивлюсь, если он там служит курьером. Или охранником.

– Если верить Ольге, Кошкина с ним не общалась.

– Ольга могла и не знать. Она несколько раз повторила, что Кошкина человек скрытный, – это во-первых, а во-вторых, мы решили, что, если Кошкина получила в наследство нечто ценное, в ее исчезновении прежде всего следует подозревать родственников.

– В понедельник Ольга видела молодого человека…

– Вот-вот. С мужем Кошкиной я вчера встречалась.

– Ты мне ничего не говорила.

– Так говорю.

– Что он сказал?

– Петечка узнал, где он работает, я позвонила ему на работу. Когда рядом нет супруги, он более разговорчив. Но он ничем меня не порадовал. С Кошкиной они видятся редко, за последние полгода встречались всего раза три. Один раз, сразу после смерти отца, он заезжал узнать, не нужна ли ей какая-нибудь помощь. Говорит, что Кошкина выглядела очень расстроенной, «места себе не находила», как он выразился, что было довольно странно, если учесть, что своего отца она никогда не жаловала, по крайней мере не раз отзывалась о нем как о человеке, которого она вычеркнула из своей жизни. Разумеется, смерть всех примиряет и все такое прочее…

– И он не пытался с ней поговорить?

– Утешал: мол, старикан пожил достаточно, и кончины его следовало ожидать. Но она будто его не слышала.

– Занятно, – пробормотала я.

– Еще как, – кивнула Женька. – Дураку ясно, что-то она в чулане нашла и это что-то не давало ей покоя. Я поинтересовалась, был ли кто из родни на похоронах.

– И что?

– Он не знает. Мария ничего ему не рассказывала. Племянника ее он не видел много лет. – Женька скривилась. – Меня не это беспокоит. Если племянник ни при чем, у нас подозреваемого нет.

– Мы еще ничего толком не узнали, – начала я утешать Женьку. – Взять хоть отца Кошкиной. Чем он занимался и откуда у него могли появиться некие ценности?

– Тут тоже беда, – вздохнула подружка. – Петюня им интересовался. – Я невольно вздохнула, сообразив, что подружка без меня зря времени не теряла. – Ничегошеньки стоящего. Биография совершенно не впечатляет. После армии поступил в техникум, всю жизнь работал на стройке, бригадиром, потом прорабом. Двадцать лет на пенсии. Жил скромно, дом, садовый участок, пчел разводил. Супруга на семнадцать лет моложе.

– Дети у нее есть? – спросила я.

– Нет. Только племянник. И, похоже, она его не жалует. Говорят, тетка на редкость скверного нрава.

– Да-а, не густо, – вынуждена была признать я и саму себя утешила: – Но это еще ни о чем не говорит.

– Конечно, – согласилась Женька. – Кошкина исчезла, и все указывает на то, что это как-то связано со смертью отца, не зря она тебе о родовом проклятье писала.

– Бывшему мужу известно, куда она уезжала на три дня?

– Нет. Говорю, они виделись не часто. Хотя не отметаю мысль о том, что она хотела скрыть свой вояж неизвестно куда и сознательно о нем умолчала. Ни подруга, ни соседи ничего о нем не знают, так что не удивительно, что и бывший муж не в курсе.

– Как он вообще? Какое впечатление на тебя произвел?

– Нормальный дядька. Даже симпатичный. По-моему, к бывшей жене хорошо относится. По крайней мере здорово переживал, что она куда-то исчезла.

– Мог притворяться.

– Само собой, – не стала спорить Женька. – Только смысла не вижу.

– А у племянника какой смысл?

Женька сокрушенно кивнула:

– Я тут напрягла одного человечка, подумала, может, Кошкина завещание оставила. Так вот, комнату она приватизировала и завещала… отгадай, кому?

– Ольгиному сыну.

– Точно.

– Он в армии. Ольга живет одна в двушке, так что не нуждается.

– Ой, не скажи, мы ведь не знаем, что у нее на уме.

– Так кого хочешь подозревать начнешь, – отмахнулась я. – Они с Ольгой подруги, Кошкина ей ключи от квартиры доверила, опять же, детей у Кошкиной нет, а Ольгиного сына она, считай, вырастила.

– Это Ольга так сказала. Но о завещании, заметь, промолчала.

– Так, может, сама не знает.

Женька нахмурилась, собираясь что-то ответить, но тут я, свернув в очередной раз, притормозила. Перед нами был офис, где трудился племянник. Обычное здание, каких в городе сотни. Козырек над входом и табличка. Стоянка забита машинами, пришлось проехать дальше и припарковаться в переулке.

Мы вошли в небольшой холл и увидели охранника. Он сидел за столом и читал детектив, пристроив его на коленях, пребывая в убеждении, что никто его хитрости не заметит. Когда мы подошли, он поднял голову и вежливо спросил:

– Вы к кому?

– К Петренко, – ответила Женька.

Мужчина поспешно сунул книгу в ящик стола и потянулся к телефону.

– Оля, тут Павла Ильича спрашивают, – сказал он. – Да, две девушки. Как ваши фамилии? – обратился он к нам. Женька назвала фамилии, он кивнул и попросил: – Подождите две минуты, сейчас за вами придут.

Мы пристроились на диванчике у окна, но почти в тот же миг появилась девушка, окинула нас быстрым взглядом и с улыбкой сказала:

– Прошу.

Мы отправились за ней узким коридором. Женька не отрываясь смотрела девице в спину и хмурилась. Девушка была хороша: высокая, длинноногая блондинка. Деловой костюм подчеркивал достоинства фигуры. Белая блузка на груди расстегнута чуть ниже, чем следовало, так что виден красный бюстгальтер. Шла она плавно, точно плыла по коридору, и это несмотря на высоченные каблуки.

– Секретутка, – буркнула Женька.

Я скроила сердитую физиономию:

– Надо быть добрее.

– С конкурентками не церемонятся, их уничтожают.

– Это ты о чем?

– Все о том же. Тебе хорошо, ты замужем, а у меня вот такие олигархов уводят. Впрочем, этой слабо.

Почему «слабо», я так и не узнала, девушка распахнула перед нами дверь, и мы оказались в роскошной приемной, где за столом сидела точно такая же блондинка, единственное отличие от первой – очки на кончике носа, которые ей наверняка были без надобности. Она кивнула нам и дежурно улыбнулась, после чего поднялась и распахнула дверь, что находилась рядом, и мы вошли в просторный кабинет, где в глубоком белом кресле сидел мужчина лет тридцати и пил кофе, глядя в окно. Заметив нас, он отставил чашку, поднялся и шагнул нам навстречу.

– Добрый день! – Приветствуя нас, он чуть прищурился и протянул руку. Я намеревалась ее пожать, но он запечатлел на моей руке поцелуй, то же самое проделал с рукой подруги, после чего она стала смотреть на него как на рождественский подарок, то есть по упаковке пытаясь оценить, чего от него ждать, и очень надеясь, что на сей раз ей повезет.

Надо сказать, Павел Ильич способен был составить счастье любой особы. Высокий, с отличной фигурой, стильной стрижкой и мягкой улыбкой. Английский костюм и часы, которые стоили примерно столько, сколько Женькина тачка. Я некстати подумала, что, возможно, это судьба и подружка наконец найдет свое счастье, потом вспомнила, что мужчины с отличной фигурой, часами и прочим в ее жизни уже были, но обходилась с ними Женька ничуть не лучше, чем с Петечкой. Две блондинки мне тоже не очень понравились, вернее, они точно не понравились Женьке. Тут мне в голову пришла вот какая мысль: если перед нами племянник Кошкиной, то заподозрить его в том, что он желал ее гибели, чтобы заполучить комнату в коммуналке, просто нелепо. Обстановка кабинета стоила больше, чем можно было бы выручить за комнату. В общем, я мысленно вздохнула: ищем не там. Однако Женька явно не считала визит сюда зряшным. Глаза ее сияли, рот был раздвинут до ушей, я даже испугалась, что она, чего доброго, начнет облизываться, но обошлось.

Между тем хозяин кабинета, покончив с поцелуями, надумал представиться:

– Петренко Павел Ильич.

Женька назвала себя и родную газету, затем указала на меня и, не дав мне рта открыть, возвестила:

– Анна Асадова, – с таким видом, что становилось ясно: в этом месте должны раздаться бурные и продолжительные аплодисменты.

Бьюсь об заклад, мое имя, точнее, псевдоним ничегошеньки Петренко не сказал, но он улыбнулся еще шире и посмотрел на меня оценивающе, должно быть, гадая, кого черт принес.

– Спасибо, что согласились встретиться с нами, – ласково пропела Женька. Павел Ильич проводил нас к столу и усадил в мягкие кресла.

– Кофе, чай?

Женька решила выпить кофе, я чай. Пока одна из блондинок сервировала стол, Петренко с удобствами устроился между нами, как видно, еще не решив, на кого стоит излить свое обаяние. Я напустила в глаза дурнинки, и он переместился ближе к подруге, которая отчаянно скалила зубы. Он опять взглянул на меня, а я подумала: когда рядом сидит такой парень и смотрит на тебя со значением, поневоле начнешь самой себе завидовать. Тут я вспомнила о Ромке и уставилась в пол. Женька закинула ногу на ногу (своими ногами она очень гордилась), и с этого момента Петренко только на них и пялился. Если учесть, что в приемной у него были две пары ног ничуть не хуже, следовало сделать вывод, что он активно включился в игру. Минут пятнадцать Павел Ильич потчевал нас печеньем и конфетами, вскользь упомянул, что фирма под его руководством активно развивается, назвал годовой оборот, после чего мы уже не сомневались: перед нами отечественный олигарх, знакомством с которым мы должны гордиться. Наконец он выдохся и, ласково глядя на Женьку, предложил:

– Что ж, давайте обсудим наши дела.

На лице подруги появилось непонимание. Павел Ильич кашлянул и спросил:

– Вас ведь Альберт Иванович прислал?

Альберт Иванович – Женькин босс, но услышать родное имя в этот момент она явно не ожидала. Непонимание на ее физиономии читалось все отчетливее.

– Извините, – вновь кашлянул Павел Ильич, теперь и он пребывал в растерянности, пытаясь понять, зачем мы пожаловали.

– Альберт Иванович? – нахмурилась Женька. – Собственно, мы совершенно по другому делу, то есть к газете это не имеет отношения.

– Да?

– Мы хотели бы поговорить с вами о вашей тете, – влезла я. Петренко моргнул, должно быть, пытался вспомнить, есть ли у него тетя. – О Кошкиной Марии Степановне, – напомнила я.

– А-а… – Он вроде бы обрадовался, кивнул и опять уставился на Женькины ноги, но радость его длилась недолго, он вдруг нахмурился и спросил: – А при чем здесь тетя?

Только я хотела спросить «где?», как заговорила Женька.

– Дело в том, что ваша тетя прислала письмо моей подруге. – Она кивнула на меня. – Странное письмо. Анна решила с ней встретиться, и тут выяснилось, что ваша тетя исчезла. Она не появлялась дома уже более недели, и никто не знает, где она может быть.

– Ах, вот в чем дело… К сожалению, я тоже не знаю, – улыбнулся Павел Ильич. – Если честно, я о тете успел забыть. Мои родители развелись, и с родственниками по отцовской линии я не имел никакой связи. Кошкина – сестра моего отца, – счел нужным пояснить он. – Могу я взглянуть на письмо? – спросил он.

Женька мне кивнула, я достала письмо и протянула ему.

– Действительно странное послание, – пожал он плечами. – А почему она обратилась к вам?

– Она читала мои книги. Я пишу детективы.

– А-а-а… – вряд ли это что-то ему объяснило.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– На похоронах деда, – ответил он.

– Вы ездили на похороны?

– Что в этом удивительного?

– Ничего, конечно. Но вы сказали, что после развода родителей…

– Пожалуй, я действительно должен кое-что объяснить, – улыбнулся Петренко. – Своего деда я не видел много лет. Родители развелись, вскоре отец погиб, а моя мать со свекром не ладила. Не знаю, в чем причина, она мне никогда об этом не говорила. В детстве я с отцом часто ездил к деду. С моей точки зрения, он был прекрасный человек. Последний раз я был у него после окончания института. Его супруга… в общем, я понял, что мне там совсем не рады. Дед испытывал неловкость, что неудивительно, а я… я решил, что больше к нему не поеду. Глупость, конечно. Но в юности многого не понимаешь. Все последующие годы мы довольствовались звонками. Сначала созванивались на каждый праздник, потом все реже и реже. К сожалению, так часто бывает. Я собирался к нему съездить, но… дела, – развел он руками. – И вдруг пришла телеграмма: дед умер. Разумеется, я поехал на похороны, горько сожалея, что так и не успел повидать его. – Петренко подошел к полке, где стояло несколько фотографий, и повертел одну из них в руках. – Это все, что осталось у меня на память о нем, – вздохнул он.

Мы с Женькой поднялись и подошли ближе. На полке стояла фотография президента и портрет женщины в черном платье с ниткой жемчуга.

– Моя мать, – пояснил Петренко. – Умерла год назад. А вот это мой дед. – Он протянул фотографию мне.

На фото солдатик лет двадцати в шинели и шапке-ушанке улыбался, глядя в объектив камеры. Снят он был на фоне какой-то церкви.

– Ваш дед воевал? – спросила я.

– Да. Это единственная фотография тех лет. Он рассказывал, что к ним в часть приезжали газетчики… Я нашел снимок в бумагах отца после его смерти.

– А с Кошкиной на похоронах вы разговаривали?

– Разумеется.

– О чем?

– О чем в таких случаях принято говорить? Народу было мало, его жена, соседи… жена, по-моему, очень переживала из-за наследства. Тетю это раздражало. Если честно, я ее даже не узнал, и она меня тоже, что неудивительно. Я уехал сразу после похорон, а она отправилась на поминки, сказала, что останется на пару дней.

– И вы больше не встречались?

– Нет.

– И не заходили к ней домой?

Мой вопрос его вроде бы удивил.

– Заходил ли я к ней? Признаться, я даже не уверен, что точно помню, где она живет. До похорон мы виделись лет двадцать назад. По-моему, она тогда жила где-то в Гончарном переулке.

– Вы знали, что она развелась с мужем?

– Кажется, мама что-то говорила об этом.

– Они общались?

– Нет. Но какие-то сведения до нее доходили, через общих знакомых, наверное. На похоронах у нас не было возможности побеседовать, какие-то общие фразы… в общем, я понятия не имею, как жила тетя все эти годы. И ее письмо для меня загадка.

– Но в детстве вы часто бывали у деда, по вашим собственным словам, – не унималась я, хотя было ясно: ничего ценного от Петренко мы не узнаем. – Может быть, вы слышали какие-то рассказы… или ваша мама что-то вам говорила.

– О чем? – вроде бы удивился Павел Ильич.

– О чем-то, что можно было бы счесть родовым проклятием?

Павел Ильич серьезно посмотрел на меня, потом как-то нерешительно улыбнулся, а в следующее мгновение уже тихо смеялся.

– Боюсь, что из истории моей семьи романа не получится. Понять не могу, что имела в виду тетя… Знаете, если честно, мне она показалась… немного… не в себе, одним словом.

– Чокнутой, что ли? – хмыкнула Женька.

Павел Ильич нахмурился.

– Я не стал бы называть это именно так, но… иногда одинокие женщины в ее возрасте очень увлекаются своими фантазиями. Возможно, она что-то вообразила… развод, смерть отца, ее собственное здоровье. Она сказала мне, что живет на пенсию по инвалидности. Я еще подумал, что надо бы ей помочь. Собирался позвонить, но все руки не доходили.

– Номер телефона она вам оставила?

– Да, мы обменялись телефонами. Но она мне тоже не звонила.

Я точно помнила, что в записной книжке номера телефона племянника не было. Или она не успела занести его в записную книжку, или вовсе не собиралась звонить.

– А почему вы спросили, не был ли я у нее?

– Из ее квартиры выходил мужчина, – вздохнула Женька. Кажется, разговор ее начал утомлять.

– И что? – не понял Петренко.

– Мы пытаемся установить, кто это был.

– Собственно, я с трудом представляю, чего вы хотите? – задал он вопрос, а я подумала: «Странно, что он не задал его раньше».

– Пытаемся найти вашу тетю, – вторично вздохнула подружка.

– Возможно, она не заинтересована в том, чтобы вы ее нашли.

– Возможно, – согласилась я. – Тогда письмо писать не следовало. Вы же должны понимать, что ситуация странная: это письмо и ее внезапное исчезновение.

– Ах, ну да, вы же пишете детективы, – усмехнулся он, но тут же посерьезнел. – Конечно, то, что ее нет уже… неделю, вы сказали? В самом деле странно. Но… она могла уехать куда-то, а соседи и знакомые не в курсе, потому что она просто забыла им сказать. Или не захотела.

– Однажды она уже отлучалась на три дня, – кивнула Женька. – Как раз после похорон.

– Вот видите. А куда отлучалась?

– Понятия не имеем.

– Жаль, – вздохнул он. – Будем надеяться, что с тетей все в порядке и она вскоре появится.

Эту фразу я сочла сигналом, что разговор окончен. Однако Петренко вроде бы никуда не спешил, предложил еще чаю, но я от чая отказалась, поднялась и кивнула Женьке.

– Павел Ильич, извините, что отняли у вас время.

– Что вы, речь идет о моей тете. Кстати, как вы считаете, может, мне следует обратиться в милицию? В конце концов, человек не показывается дома… Хотя не знаю, что скажу им…

– Не беспокойтесь, в милиции мы уже были, – ответила Женька. Он чуть приподнял брови и изрек: «Н-да?», после чего кивнул. – Соседка заявление написала.

– Неужели все так серьезно? – развел он руками. На это мы ничего отвечать не стали и направились к выходу. – Я вам очень благодарен, – вдруг заявил он. – В наше время не часто встретишь людей, готовых откликнуться… – На что мы там откликнулись, я так и не узнала, потому что Петренко резко сменил тему: – Я вот что подумал: а не поужинать ли нам вместе? – Взгляд его, обращенный ко мне, а затем и к Женьке, прозрачно намекал, что ничего общего с благодарностью его предложение не имеет. – Как вы? – застенчиво спросил он; застенчивость ему так же удавалась, как Женьке скромность.

– Если муж возражать не будет, я не против, – кивнула я. Женька закатила глаза, но тут же улыбнулась еще шире.

– Надо подумать, – пропела она. На раздумье ушло ровно четыре секунды, после чего она кивнула: – Идея в самом деле не плоха.

– Тогда я вам позвоню, если не возражаете. Вы ведь звонили мне с мобильного? Следовательно, ваш номер у меня есть.

Он вместе с нами вышел в приемную и проводил до двери.

– Чего ты сунулась со своим мужем? – зашипела Женька, когда мы оказались в коридоре.

– Для тебя старалась, – съязвила я.

– Да? Ну тогда спасибо. – Женька почесала нос и посмотрела на меня с сомнением. – Как он тебе?

– Красавец.

– Я серьезно.

– Серьезно красавец.

– А насчет всего остального?

– Бабник.

– Печально, но это почти вне сомнений. Одни секретарши чего стоят, небось трахает их по очереди. Блин, время только зря потеряли. Петюню придушу, – буркнула она.

– За что?

– За то, что не сказал, кто здесь заправляет. «Работает в фирме», – передразнила Петю Женька. – Вот поросенок. Хотел поставить нас в идиотское положение.

– Вряд ли.

– Не защищай супостата. Значит, так. Павел – мужчина очень даже ничего, опять же на ужин хотел пригласить, за что боженьке спасибо, однако для нашего дела он, боюсь, совершенно бесполезен.

Я пожала плечами.

– Чего молчишь? – не унималась Женька.

– С годовым бюджетом, который парень нам озвучил, битый час потратить на разговор с какими-то девицами…

– Мы красавицы, – обиделась Женька.

– Само собой. Но все равно странно. Допустим, так легко на встречу он согласился потому, что у него с твоим Альбертом дела, – кстати, узнай какие на всякий случай. Но, сообразив, с чем мы пожаловали, он был просто обязан нас поскорее выставить.

– Вдруг в нем сильно развиты родственные чувства? Что, бабник не может быть хорошим семьянином? Ой, что-то я не то сморозила… дедушку любит, портрет в кабинете держит.

– Вот именно. Это тоже странно.

– Почему? Там президент, мама и дед, по-моему, хорошая компания. Ты же помнишь, что он рассказывал: собирался навестить деда, но не собрался, тот взял да и помер, у Петренко чувство вины, то да се… ну и поставил фотку. И с нами трепался, потому что видел в этом свой долг. Хороший парень, одним словом.

Я пожала плечами, не зная, что возразить. Потом покосилась на Женьку:

– Ты пойдешь с ним ужинать?

– Конечно. Должна же я пристроить себя в хорошие руки.

– А эти девицы?

– Уволю, – ответила Женька.

Мы вернулись к машине. Когда она пойдет ужинать с Петренко – еще вопрос, а что делать сейчас – не ясно.

– Есть идеи? – на всякий случай спросила я.

– Слушай, а может, дед на войне чего отчудил? – вдруг сказала Женька. – Пристрелил кого случайно или товарища энкавэдэшникам сдал?

Я вспомнила про паренька на фотографии и пожала плечами.

– Не знаю. Женька, – позвала я. – Вдруг наша Кошкина действительно не в себе? Написала это письмо и…

– И что?

– Уехала куда-нибудь. У психов такое бывает.

– Соседи ее психической не считают.

– Что мы, собственно говоря, надеемся узнать?

– Где сейчас Кошкина. Если она действительно уехала, то, скорее всего, туда, где была в прошлый раз.

– Не обязательно.

– Не обязательно, – согласилась Женька. – Но хотелось бы знать, чтобы проверить.

– Может, Петька прав, и мы ерундой занимаемся.

– Не зли меня.

– Хорошо. Тогда я хотела бы поговорить с ее мужем.

– Я же с ним уже встречалась, – удивилась Женька. – Ничего он не знает.

– Они прожили несколько лет, и он был знаком с ее отцом. Так ведь? По крайней мере она должна была их познакомить.

– Конечно. Только я не понимаю…

– Если мы решили, что ее исчезновение связано с отцом, то есть с некой вещью, которую Кошкина получила после его смерти… что-то должно быть в биографии старикана.

– Нет там ничего, – огрызнулась Женька. – Совершенно унылая биография. Да он на одном предприятии умудрился двадцать пять лет проработать.

– Все-таки я бы съездила в Воронеж, поговорила с женой и вообще…

– Уверена, что его жена ничегошеньки не знает. Не то бы Кошкина никогда не получила то, что она, по нашим предположениям, должна была получить.

Я пожала плечами:

– Тогда остается муж.

– Ладно, – вздохнула Женька и достала мобильный. Я лениво прислушивалась к разговору, глядя в окно. – Порядок. В половине десятого он выходит гулять с собакой, просил быть в парке рядом с его домом. Конспирация, – хихикнула подружка. – Жены он боится, как черт ладана. – Она опять хихикнула и вздохнула: – Ну, что стоим?

– Говори, куда ехать.

Женька поскребла затылок, посмотрела с печалью и сказала:

– Купаться.

Домой мы вернулись около семи, и почти сразу же позвонил Петренко.

– Я заказал столик в «Эрмитаже», – сообщил он. – Мне за вами заехать?

Женька заверила, что мы сами способны добраться, и я с удивлением поняла, что тоже приглашена на ужин.

– Дашь мне свой сиреневый костюм, – сказала Женька, разглядывая себя в зеркале.

– А я в чем пойду?

– Это мой бенефис, у тебя муж есть, если уж ты так неудачно о нем вспомнила.

Я вздохнула и пошла выбирать себе платье.

Когда я вновь появилась в комнате, Женька стояла у комода и держала в руках фотографию. Я подошла и хмуро спросила:

– Это кто?

– Кошкина. Ольга дала. Мы с ней вчера встречались.

На фотографии женщине было лет сорок. Красивое строгое лицо, губы едва тронуты улыбкой и потрясающие глаза.

– Она красавица, – сказала я.

– Точно. А мужики козлы. Таких женщин бросают.

– Она не могла иметь детей, – напомнила я.

– Все равно козлы. Вот если бы твой Ромка не мог иметь детей, ты бы его бросила?

Вопрос поверг меня в раздумья.

– Нет, – наконец ответила я. – Но я бы очень переживала.

– Вот. А он бросил.

– Женщины тоже оставляют мужчин. Ты сама скольких бросила?

– Это совсем другое. Я же замуж не выходила. А потом, они сами виноваты. Ладно, поехали, а то опоздаем.

Петренко прохаживался возле ресторана с таким видом, точно ждал свое счастье. Улыбаться стал за сто шагов, подхватил Женьку под руку, с чем я ее и поздравила. Ужин удался, в том смысле, что вино и еда были превосходны, Петренко изо всех сил старался нас развлечь, в чем преуспел, но я все равно осталась недовольна. Сколько я ни пыталась вернуть разговор к интересующей меня теме, Павел Ильич ничего нового так и не сообщил. В девять часов я заявила:

– Боюсь, мне пора, – и покосилась на Женьку.

– Тебе в самом деле так необходимо идти? – голосом ученицы младших классов спросила она.

– Сердцем я с вами, но идти придется.

– Как жаль. – Женька плотоядно посмотрела на Петренко. Может, мне показалось, но наш Казанова слегка запаниковал. И правильно. Я бы на его месте хорошенько подумала, прежде чем соблазнять мою подругу.

Выйдя из ресторана, я села в машину и отправилась на улицу Горького, где жил Кошкин. Адрес Женька дала мне еще дома. Оставила машину возле сквера и пошла по аллее, теряясь в догадках, как его узнаю. Пора ему было уже появиться. По аллее бродили собачники со своими питомцами, вяло переговариваясь друг с другом. Я прошла до конца сквера, повернула назад и тогда заметила мужчину – он только что вошел в парк, спустил с поводка белого пуделя и начал оглядываться. Я ускорила шаги.

– Владислав Николаевич? – спросила я, подходя к нему.

– Да, – ответил он, с удивлением посмотрев на меня.

– Меня зовут Анфиса. Это мне ваша жена прислала письмо.

– Вот как, – сказал он, приглядываясь ко мне.

– Извините. Евгения не смогла прийти, вы не против поговорить со мной?

– Не против. Правда, я не представляю… собственно, чего вы хотите?

– Найти вашу бывшую супругу.

– Я был в милиции, меня заверили, что ее ищут.

– Я хотела поговорить с вами о ее отце. Вы ведь были с ним знакомы?

– Конечно, я был с ним знаком. Мы прожили с первой женой пятнадцать лет и…

– Что это был за человек?

Мы не спеша шли по аллее. Кошкин, следя взглядом за пуделем, который примкнул к ватаге собак, молчал. Я уже хотела повторить свой вопрос, и тут он ответил:

– В двух словах и не скажешь. С моей точки зрения – нормальный мужик. Обыкновенный. С другой стороны… было в нем что-то… настораживающее. Может, это из-за рассказов Маши. Она считала отца виновным в смерти матери. По ее словам, он избивал жену, умерла она от опухоли мозга, что могло явиться следствием удара. В общем, я не знаю, насколько на мое собственное впечатление повлияли ее рассказы.

– Но она ведь продолжала общаться с отцом после смерти матери?

– Он почти сразу женился, его новая супруга оказалась малоприятной особой. Окончив школу, Маша уехала к брату, он был старше ее, успел закончить институт и уже работал, здесь, в нашем городе. Он был женат, имел сына. Она поступила в институт, снимала комнату, потом мы познакомились… – Он вздохнул и, нахмурившись, смотрел куда-то невидящим взглядом. Я вдруг подумала, что он, наверное, до сих пор любит свою бывшую.

Я пригляделась к нему. Довольно крупный мужчина, симпатичный, ясно, что не без образования, лицо интеллигентное. Представить его смертельно боящимся своей жены было затруднительно.

Но тут он вторично вздохнул, плечи опустились, в глазах появилась маета, и он вмиг стал похож на типичного подкаблучника. Можно было бы немного поразмышлять на данную тему, но мне не хотелось. Свою прогулку с собакой он мог прервать в любой момент, а мне еще о многом надо поговорить.

– Ее отец был на вашей свадьбе? – спросила я, чтобы вернуть его к интересующей меня теме.

– Конечно. Когда мы поженились, их отношения вроде бы наладились. По крайней мере, несколько раз в год мы непременно к нему ездили. Он тоже приезжал, довольно часто. Без супруги. Маша его жалела. Но при этом… было у нее какое-то чувство… брезгливости, что ли. Мы никогда об этом не говорили, но я видел.

– С чем это было связано, как по-вашему?

– Ее мать была красивой женщиной, при этом очень добрым, отзывчивым человеком, по крайней мере так о ней говорили все. Она была хорошей матерью и хозяйкой, в доме все сверкало чистотой… а он относился к ней безобразно. После ее смерти женился на жуткого вида бабище, которая кормила его слипшимися макаронами и знать не знала, что полы в доме надо хоть иногда мыть. А он души в ней не чаял, боялся поперек слово сказать. – Тут Кошкин опять вздохнул, возможно, вспомнил свою супругу.

– Значит, вы считаете Машины сложные отношения с отцом следствием того, что она его винила в смерти матери?

– А что же еще? – вроде бы удивился Кошкин.

– Вдруг в его жизни было нечто такое…

– Мне об этом ничего не известно. Я не очень понимаю, зачем вам ее отец.

– У нас есть повод думать, что ее состояние… назовем это беспокойством, как-то связано с его смертью. Не могла ли она что-то найти… – Договорить я не успела: белый пудель сцепился с фокстерьером, и Кошкин бросился выручать питомца. Минут пять он был занят его воспитанием, а когда успокоенный пудель потрусил рядом, Кошкин посмотрел на меня и пожал плечами:

– Честно говоря, не представляю, что она могла там найти. Особо ценных вещей в доме, насколько я помню, никогда не было, если только какие-то бумаги… Но что такого в них могло быть?

– Ее отец воевал?

– Нет, что вы. Его призвали в армию в сорок шестом году, так что войны он не застал. Служил где-то на Севере, рассказывал, что охранял немцев, пленных. Они там что-то восстанавливали, по-моему, железную дорогу. Вот он три года… Знаете, – вдруг нахмурившись, после недолгой паузы заговорил он. – Я кое-что вспомнил. Однажды, кажется, это был день рождения тестя, мы были у него в гостях: я, Маша, Илья с семьей, это Машин брат, еще какие-то люди. Степан Иванович довольно много выпил, Маша пыталась его спать уложить, но он ни в какую. Взял аккордеон, он, кстати, прекрасно играл на аккордеоне, и начал песни петь, на немецком. Очень смешно у него получалось, все хохотали, в общем, было весело, только Маша вела себя как-то нервно, смотрела на отца едва ли не со злостью. Я попытался ее успокоить, в чем дело, спрашиваю. А она: сейчас, говорит, начнет всякую чушь болтать.

– И что, начал? – спросила я. Кошкин взглянул на меня и кивнул.

– Да, он тогда здорово разговорился, вроде бы смешные истории про пленных рассказывал, и все смеялись, может, потому, что выпили много, и никто над смыслом не задумывался.

– А вы задумались?

– Вроде того. И получилось… как бы это помягче… Мало во всем этом было смешного. Понятно, еще вчера враги, полстраны в руинах, столько горя, но все равно, они ведь люди… впрочем, нам легко судить, а тогда…

– Какую-нибудь из этих историй припомнить можете?

– Что вы, помилуйте. Сколько лет прошло. Хотя… – Он остановился и внимательно на меня посмотрел. – Знаете, что я вспомнил… Он о каком-то кладе рассказывал. О несметных сокровищах, которые он якобы видел своими глазами.

– Несметные сокровища в лагере? – удивилась я. – Может, немцы на золотых приисках работали?

– В тех краях никаких приисков быть не может.

– Тогда что это?

– Выдумки, – мягко улыбнулся Кошкин. – Но в тот момент я, признаться, засомневался и на следующий день даже с Ильей поговорил. Сам Степан Иванович наутро был неразговорчив и на домашних смотрел сурово, его я расспрашивать не рискнул, а вот с Ильей…

– И что он сказал?

– Сказал, что историю эту слышит не первый раз. Что в прошлом году они вместе с Павликом, это его сын, ездили со Степаном Ивановичем к месту его службы. Как был там лагерь, так и есть, сокровищам взяться неоткуда. К тому же сам Степан Иванович рассказывал, что сокровища эти нашли немцы, а потом их взорвали.

– Подождите, взорвали во время войны?

– Наверное. Пленные сделать это никак не могли.

– Но как сокровища, в таком случае, мог увидеть Степан Иванович?

– Да, – покачал головой Кошкин. – Чепуха получается. Может, пленные немцы хранили там свои личные вещи: часы, какие-нибудь украшения. Для парня из деревни, который досыта-то никогда не ел, это настоящий клад. Как считаете?

– Возможно. Правда, мне всегда казалось, что пленных обыскивают, вряд ли они могли что-то сохранить до своего приезда в лагерь…

Тут я вспомнила фильм «Криминальное чтиво» с рассказом одного из персонажей, как он хранил часы во вьетнамском плену, и задумалась. Чего только на свете не бывает.

– А где служил Степан Иванович?

– Точно место не помню. Неужели вы серьезно думаете, что Маша что-то там обнаружила среди его вещей? – вздохнул он.

– Не уверена, – честно ответила я. – Но ничего другого просто в голову не приходит.

– Вы считаете… Маша погибла? – с трудом произнес он.

– Мы очень надеемся, что она просто уехала куда-то. Никого не предупредив.

– Это на нее не похоже. Может, действительно отправилась искать сокровища? Последнее время она очень тяготилась своим положением, пенсия маленькая, коммуналка, соседи шумные, да и вообще… Я особенно помогать ей не мог, у меня семья, а зарплата тоже, знаете ли… в общем, иногда получалось скопить рублей пятьсот, но и их она брать не хотела. Считала меня предателем. В каком-то смысле она права. Квартиру я вполне мог оставить ей, но моя жена… – Он выразительно вздохнул и уже другим тоном продолжил: – Если она что-то нашла в вещах отца, вряд ли хотела, чтобы о ее путешествии знал кто-нибудь из знакомых. Как вы считаете?

– Будем надеяться, что с ней все в порядке.

– Но это письмо вас беспокоит?

– Конечно. Потому мы и пытаемся как можно скорее отыскать вашу бывшую супругу.

Тут Кошкин взглянул на часы и вроде бы испугался.

– Половина одиннадцатого. Мне пора домой, извините. Жена не любит, когда я опаздываю.

– Могу я вам позвонить, если вдруг…

– Конечно. Только, пожалуйста, лучше на мобильный и днем. Хорошо?

Мы простились, Кошкин, еще ниже опустив плечи, поспешил с пуделем к своему дому, а я направилась к машине. Несмотря на многие неясности, разговор с Кошкиным я не считала бесполезным. Теперь появился хоть и смутный, но все же намек на некие сокровища, которые отлично укладывались в нашу с Женькой версию. Радовало и то, что сейчас гибель Кошкиной, которая днем еще казалась практически делом свершившимся, вызывала сомнения. Что, если дама действительно отправилась на поиски сокровищ? Оттого и предпочла помалкивать. Но это успокоило меня лишь на мгновение: если слежка и обыски в комнате не плод ее фантазий, то женщина в опасности, чем скорее мы ее найдем, тем лучше.

Тут я подумала, что, возможно, ищем ее не только мы и милиция, и невольно огляделась. Редкие прохожие спешили по своим делам, компания молодых людей устроилась на скамейке с намерением выпить пива. На улице еще светло, но…

Я поспешила к своей машине и вздохнула с облегчением, когда тронулась с места. Достала телефон и набрала Женькин номер.

– Ты где?

– В ресторане, – ответила она, хихикая.

– Хорошо. Спроси у Петренко вот что: в детстве он ездил вместе с отцом и дедом к месту службы последнего, может, он вспомнит, где это?

– Спрошу. Кошкин рассказал что-нибудь интересное?

– Ты там не очень-то болтай при своем ухажере.

– Он в туалет ушел. Слушай, по-моему, он решил меня соблазнить и с этой целью спаивает. Хотя я и так не против. Эй, что скажешь? Стоит мне сегодня согрешить?

– На твое усмотрение.

– Уж очень он боек, так и подмывает к черту послать. С другой стороны, меня не убудет. Ладно, закругляемся, он возвращается. Если до двенадцати не вернусь, до утра не жди.

Я усмехнулась, убрала телефон и поехала домой. Решив сократить путь, я свернула в Аптекарский переулок. Дорога здесь узкая и совершенно пустынная. Оттого на «Жигули» я обратила внимание практически сразу. Они держались на расстоянии в несколько метров, не делая попыток меня обогнать. Впрочем, здесь это затруднительно, мало того, что переулок очень узкий, так еще с двух сторон машины припаркованы. Но, несмотря на эти соображения, я насторожилась и вспомнила свою недавнюю мысль о том, что не только мы и милиция Кошкину ищем. Вспомнила и поежилась. И прибавила газу. «Жигули» остались где-то позади.

Я свернула на улицу Серебрякова и поспешила выехать на проспект, среди людей и потока машин почувствовав себя гораздо спокойнее. На светофоре вновь свернула, отсюда до моего дома совсем недалеко, и тут… В зеркале заднего вида я заметила «Жигули». Не могу утверждать с уверенностью, что те же самые, из-за расстояния номер разглядеть я не смогла, однако почувствовала себя очень неуютно. Неужто за мной следят? Надеются, что я выведу их к Кошкиной? Да я знать не знаю, где она.

Мою догадку стоило проверить. Я затормозила возле дома с большой аркой, которую перекрывали ворота. В воротах была калитка, а рядом надпись: «Машины у ворот не ставить». По соседству нашлось местечко, и я приткнула машину, краем глаза заметив, что «Жигули» припарковались у соседнего дома. Из машины никто не показывался. Я вышла. Калитка была не заперта, чем я и воспользовалась, толкнула ее, и она открылась с жутким скрипом, а я увидела, что из «Жигулей» появился парень в джинсовой рубахе. Если бы у меня было чуть больше мозгов, я бы вернулась к машине, но вместо этого я быстро миновала арку и оказалась во дворе-колодце. Впереди тоже была арка, два подъезда – слева и справа. А сзади слышался звук шагов, которые все приближались. Что делать? Идти вперед или спрятаться в одном из подъездов? Надо было решаться, а я вместо этого замерла на месте, бестолково оглядываясь. Со мной поравнялся парень в джинсовой рубашке, улыбнулся мне и сказал, кивнув на арку впереди:

– Там тупик. Если хотите пройти на Михайловскую, то проход в соседнем дворе.

Он еще раз улыбнулся и направился к подъезду, а я, пробормотав «спасибо», вернулась к машине, вздохнув с облегчением. «Вот дура, и чего перепугалась?» Я покачала головой и поспешила домой, очень надеясь, что Женька вскоре появится.

Выпив чаю, я устроилась на кухне возле окна ждать ее. Часы показывали половину первого, и стало ясно: Женьку ждать бессмысленно, она решила согрешить и раньше утра не вернется. Вздохнув, я пошла спать.

Подруга разбудила меня в семь утра; зевая, она шла к постели и по дороге наткнулась на стул, от шума я и проснулась.

– Привет, – сказала Женька шепотом, точно боялась кого-то разбудить.

– Привет, – вздохнула я. – Ты рано.

– Терпеть не могу, когда кто-то храпит в ухо. Единственный человек, с которым я готова делить постель, это ты, – хмыкнула подруга и плюхнулась рядом со мной.

– Так он храпит?

– Уверена. – Женька зевнула и блаженно прикрыла глаза.

– Эй, так нечестно. Ты меня разбудила, а сама собираешься дрыхнуть.

– Просто тебя разбирает любопытство, – мурлыкнула Женька.

– Конечно, разбирает. Как он тебе?

– Бывало и хуже. В смысле, ничего. Ох уж эти мне Казановы, только и годятся на то, чтобы за пять минут до совещания трахнуть секретаршу.

– Ты показала ему класс?

– Само собой.

– Надеюсь, парень жив, – хихикнула я.

– Что ему сделается. Но секретаршам сегодня точно ничего не обломится.

– Бедняжки.

– Польза от моего грехопадения все же есть, – весело продолжала Женька. – Чтобы отвлечь меня от непотребных мыслей, он болтал как заведенный. Рассказал мне историю своей жизни. И знаешь, что обидно, Анфиса? В ней нет ничего интересного, я имею в виду – ничего полезного для нашего расследования.

– Скажи, дорогая, – вздохнула я, – существует мужчина, способный вызвать у тебя положительные эмоции?

– Наверное. Но Павел Ильич к ним никакого отношения не имеет.

– А как же твоя идея выйти замуж?

– За него? С ума сошла, – возмутилась Женька. – Прикинь, что за жизнь меня ожидает? Муж дни и ночи в думах о том, как нажить очередной миллион, а я в думах, как его спустить. Поход по магазинам между педикюром и солярием. Ужас. О такой ли жизни я мечтала? Нет, лучше Петечка. С ним мне хоть работать придется, на свою дохлую зарплату он меня вряд ли прокормит.

– Значит, Петренко ничего не светит, – подвела я итог.

– Пусть пока рядом пасется, опять же, вдруг что полезное вспомнит. Ладно, я вздремну немного.

Женька еще раз зевнула и отвернулась, а я тихонько встала. Спать совершенно не хотелось. Лучше позвонить Ромке до занятий и немного поваляться в ванне.

Мужу я позвонила, а вот с ванной вышла незадача. Только я туда отправилась, как зазвонил телефон. Я бросилась к нему, боясь, что звонок разбудит Женьку.

– Анфиса! – голос Ольги срывался на крик. – Машу нашли.

Сердце мое совершило стремительный скачок вниз, от глагола «нашли» я не ждала ничего хорошего. И оказалась права.

– Меня в морг просили приехать, на опознание. А я как подумаю… у меня руки-ноги холодеют. Может, вы это… со мной. Все не так боязно.

– Когда вам нужно быть в морге?

– В одиннадцать.

– Мы за вами заедем.

Закусив губу, я повесила трубку и вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной:

– Кошкину нашли?

Женька стояла в дверях и хмуро смотрела на меня, точно я была в чем-то виновата. В старину с гонцами, приносившими дурные вести, обходились круто, и я порадовалась, что те времена прошли.

– Ольга боится ехать одна на опознание.

– Нам к одиннадцати? Пойду умываться.

Женька ушла, а я отправилась на кухню готовить кофе. Когда подруга там появилась, я с унылым видом таращилась в окно. День был солнечный, но никакой радости я от этого не испытала, хотя с Кошкиной даже не была знакома. Если не считать ее письма и фотографии.

– Что произошло, Ольга не рассказала? – спросила Женька, устраиваясь напротив.

– Нет. По-моему, она сама ничего не знает. Теперь милиция всерьез займется этой историей и… – Я не договорила. Если это убийство, ясно, что расследовать его будут профессионалы, и путаться под ногами нам никто не позволит. Странно, но облегчения от того, что нам больше не надо приставать к людям с вопросами, а можно отправиться за город, я не испытала. А еще возникло чувство вины, что мы с Женькой опоздали. Хотя это было совсем глупо, раз мы даже не знаем, когда Кошкина погибла.

– Скверно, да? – спросила Женька, и я молча кивнула.

Выпив кофе, мы начали собираться. Тут в дверь позвонили. Женька находилась в спальне, и открывать пришлось мне. На пороге стоял молодой человек в кепке и радостно скалил зубы из-за огромного букета роз.

– Здравствуйте, – сказал он. – Вы Евгения Петровна?

Я убрала ответную улыбку и отрицательно покачала головой. Парень улыбаться тоже перестал.

– А Евгения Петровна здесь живет?

– Здесь. Давайте букет.

Парень с облегчением передал цветы, а я заорала:

– Евгения Петровна, это вам.

Появившись в коридоре, Женька равнодушно взглянула на цветы и закрыла дверь перед носом парня, так и не соизволив сказать спасибо, сунула букет под мышку, буркнула «ничему дураков не научишь» и пошла в кухню. Я побрела следом, все-таки поинтересовавшись:

– Что плохого в том, что он прислал цветы?

– Нужны они мне… Ладно, хорошие цветочки, пусть стоят. Я бы на месте Павла Ильича легла на дно и сигналов не подавала, а он букеты шлет.

– Может, сегодняшняя ночь оставила неизгладимый след в его душе. Кстати, а почему цветы сюда прислали?

– Я ему твой адрес дала. Ну, чтобы не надоедал в случае чего.

– Вот спасибо, – обрадовалась я. – Надеюсь, привычку присылать цветы по утрам он скоро оставит, потому что если Ромка… короче, он вполне способен переломать конечности твоему Петренко.

– А мне не жалко, – замотала головой Женька. – Лишь бы Ромочке в радость.

– Правильно тебя замуж никто не берет. Ты коварна и жестокосердна.

– Точно. Поехали в морг.

Мы спустились во двор, где на стоянке была моя машина.

– Ты чего вчера про поездку спрашивала, ну про то, что Пашкин дед возил их к месту своей службы?

Я коротко передала свой разговор с Кошкиным.

– Пашка сказал, может, и ездили куда, но он не помнит. Удивился очень, с какой стати это меня интересует.

– А ты чего?

– Воспылала бурной страстью, и с разговорами ему пришлось завязать. Думаешь, там в самом деле какие-то сокровища?

– Хрен знает. Теперь это дело милиции.

– А вдруг правда сокровища? Прикинь, мы найдем клад… Я бы тебя в Куршавель свозила.

– А то я без клада не могу туда поехать. И ты можешь, намекни своему Пашке, и, считай, ты уже там.

– Не интересно, – покачала головой Женька. – Вот если бы клад…

– Если бы клад, старикану ничто не мешало самому его найти. А он шестьдесят лет ждал неизвестно чего.

– Тоже верно, – пригорюнилась Женька. – А вдруг он какой-то особенный?

– Старикан?

– Клад. Вдруг его просто так не возьмешь?

– А мы, конечно, возьмем?

– Конечно. Лишь бы знать, где искать. Кошкину жалко, – вдруг вздохнула Женька. И я поняла: ее, как и меня, не оставляет чувство вины, и замолчала.

Ольга в компании нескольких женщин ждала нас возле своего подъезда. Они проводили нас напряженными взглядами.

– Соседки, – пояснила Ольга. – Весь дом уже знает. Такое несчастье. – Она заплакала, достав платок из сумки, и принялась рассказывать, как ей сегодня позвонили из милиции. – Ее в лесу нашли, недалеко от города. Там место тихое, жилья поблизости нет. Дачники на озеро пошли, ну и наткнулись на нее. Она возле дерева сидела, вроде как отдыхала. Только они сразу поняли… и в милицию.

Мы с Женькой переглянулись:

– Ее убили?

– Ничего такого он не сказал, ну, тот парень, что звонил.

Мы переглянулись вторично.

– Вот ведь, – вздохнула Ольга, вытирая слезы. – Был человек, и нет человека.

Мы подъехали к моргу ровно в одиннадцать. У дверей пасся следователь, который по иронии судьбы оказался нашим знакомым, что нас совсем не обрадовало.

– Аркаша, – буркнула Женька. – Надо бы хуже, да некуда.

Увидев Ольгу, Аркаша скроил скорбную мину, но тут же заметил нас и пакостно ухмыльнулся:

– Кого я вижу, великий русский писатель и цвет нашей журналистики.

– А ты все борешься за звание лучшего следователя, – съязвила Женька.

– Вы чего приперлись? – насторожился Аркаша.

– Группа поддержки. Ольга Алексеевна покойников боится.

– Боюсь, – закивала Ольга. – Теперь недели две точно не уснешь. Может, я как-то издалека? – Она тут же устыдилась своих мыслей и тяжко вздохнула.

– Не возражаешь, если мы вместе с ней пойдем? – спросила Женька.

– Вас в дверь не пусти, вы в окно полезете. Только я не пойму, какой вам интерес?

– Мы тебе о нем потом расскажем.

Тут я подумала, что мне идти вовсе ни к чему, раз Кошкину я видела только на фотографии, но, вздохнув, побрела за Женькой. Если честно, покойников я побаивалась, но решила, что сейчас не то время, чтобы потакать своим страхам. Надо взять себя в руки. Можно вообще на нее не смотреть, просто постою рядом с Женькой.

– Значит, так, – двигаясь по коридору, объяснял Аркаша. – В лесу труп находился несколько дней, так что предупреждаю, зрелище не из приятных.

– Ее что… съел кто-нибудь? – прошептала Ольга, бледнея.

– Ее «что»? – опешил Аркаша.

– Ну… там же звери. Нет?

– Какие там звери, радость моя, разве только ежики. Погода нынче стоит жаркая, – перестав веселиться, пояснил он, как видно сообразив, что его чувство юмора в стенах данного заведения несколько неуместно. – Что не способствует хорошей сохранности трупа. – Он опять хмыкнул и не к месту добавил: – В такую жару и святые тухнут.

Женька покрутила пальцем у виска, и Аркаша заткнулся. Распахнул перед нами дверь и кивнул, пропуская нас вперед. В фильмах, которые нам показывают, нет ни крупицы правды, или этот морг был какой-то неправильный. Именно эта мысль первой пришла мне в голову. Никаких там каталок и белых простынок. Труп лежал на столе с металлическим верхом, ничем не прикрытый, а я даже подготовиться не успела.

– Она, – пискнула Ольга, закатила глаза и стала оседать на плиточный пол. Аркаша ее подхватил и поволок в коридор. Я вознамерилась броситься следом, но отважная Женька шагнула вперед, и я, зажмурив один глаз и кося другим в сторону, пошла за ней.

Полминуты ничего не происходило, и я с облегчением подумала, что теперь нам ничто не мешает сбежать отсюда. И тут Женька произнесла:

– А это что такое? – И мне пришлось повернуть голову.

– Что, Женечка? – пискнула я.

– Вот здесь, на подбородке.

Ладно, труп – это всего лишь человек, только мертвый. Ничего со мной не случится, если я взгляну на человека. И я взглянула. На подбородке было два пятна, то есть пятен хватало, но эти были особенные. Похоже на след от ожога.

– Странно, – буркнула Женька, и я с ней мысленно согласилась. Перевела взгляд на руки женщины. Конечно, выглядели они неприятно, но никаких следов веревки или наручников не было. Недавно я осваивала учебник судебной медицины, желая придать своим детективам больше достоверности, и точно помнила: если человека сковывали, следы должны быть. Их отсутствие Женьку почему-то расстроило. Тут появился Аркаша.

– Вы здесь что, жить собрались? – осведомился он.

– Как думаешь, почему она умерла? – миролюбиво спросила Женька, направляясь к двери.

– Предварительный осмотр показал: никаких следов насилия, а отчего умерла – вскрытие покажет. Но скорее всего, труп не криминальный.

– Как не криминальный? А следы на подбородке?

– Еще надо установить, что это за следы. По-моему, ничего подозрительного.

– Ага. А что она делала в лесу?

– Грибы собирала. Или просто хотела прогуляться. Да мало ли что. Следов насилия нет, – повторил он сурово.

– Дело возбуждать не хочется, – съязвила Женька.

– Будет повод – возбудим, можешь не сомневаться. А вам детективы придумывать на пустом месте никто не позволит. Только людей от работы отрываете своими выдумками.

– Мы хоть раз чего-нибудь выдумали? – начала свирепеть Женька.

– Ладно, ладно, – махнул рукой Аркаша. – Топайте и подругу прихватите, а то будет у нас еще один труп.

Ольга, нанюхавшись нашатыря, с разнесчастным видом сидела возле морга на скамеечке.

– Вот тут надо расписаться, – обратился к ней Аркаша.

– Отвези ее домой, – шепнула мне Женька. – А я тут немного поболтаюсь.

Через пять минут мы с Ольгой направились к моей машине. Аркаша пытался смыться на своей, но Женька подхватила его под руку. О чем она ему шептала, я слышать не могла, но видела, как сначала он пытался вырваться, однако после третьей попытки покорился судьбе и затих.

Ольга всю дорогу плакала и моих утешений не слушала, что позволило мне погрузиться в размышления. Нежелание Женьки оставить идею о расследовании было мне, в общем-то, понятно. Мы столько всего успели узнать о Кошкиной, что теперь, когда она умерла, просто взять и выбросить ее из головы было совсем не просто. Проводив Ольгу до подъезда, где соседки терпеливо ждали ее возвращения, я поспешила вернуться к Женьке. Подъехав к моргу, я застала все ту же картину: моя подружка прогуливалась под руку с Аркашей, тот то нос чесал, то затылок, но удрать уже не пытался. Подходя к ним, я услышала слова Женьки:

– Аркаша, будь человеком, покажи нам это место.

– Мне что, делать нечего? – возмутился он. – Нет, Евгения Петровна, вы меня удивляете, я бы даже сказал, поражаете.

– Аркаша, ты меня лучше не травмируй, – предупредила она.

– Ну на хрена тебе эта баба? – кипятился он. – Я бы понял, если б убийство там или еще что, а из этого ничего стоящего не выжмешь. Баба в лесу заблудилась и умерла.

– Я выжму, ты, главное, место покажи. А я тебе тоже доброе сделаю… когда-нибудь.

– Ну, если только в другой жизни, – вздохнул он. – Ладно, поехали. Только быстро, у меня дел по горло.

Он направился к своей машине, а Женька прикрикнула на меня:

– Шевелись.

– По-моему, он прав, – заметила я, следуя за машиной Аркаши. – Что толку от этой поездки, ну, увидишь ты место…

– Не возбуждай меня понапрасну, – отмахнулась она. – Кошкину нашли в лесу, так?

– Так.

– По словам этого олуха, сумки при ней не было. Из дома она отправилась в магазин. Что ей в лесу понадобилось? И где сумка?

– Сумку украсть могли. Она же там несколько дней находилась… наткнулся кто-нибудь на труп, а в милицию не сообщил.

– Допустим, но я все равно хочу взглянуть. Не верю я этим деятелям.

– Да ладно, нормально ребята работают. Даже Аркаша не совсем пропащий.

– Ой, ой, ой, – передразнила Женька. – Откуда такая любовь к органам? Возле Елисеевского моста бомжу голову проломили, так его четыре раза туда-сюда таскали, чтоб в другом районе приспособить.

– Ты мне эту историю в десятый раз рассказываешь.

– А ты не спорь. Вот увидишь, никакого дела заводить не будут, умереть мне в девках, тьфу, тьфу…

– Ты уж поаккуратней, – укоризненно сказала я. – Накаркаешь, чего доброго.

Между тем мы покинули город и свернули к лесу. Аркаша поехал медленнее, вскоре еще раз свернул, теперь на проселочную дорогу. Женька, сидя рядом со мной, ухмылялась. Ее настроение было мне понятно: что Кошкиной могло здесь понадобиться, если она намеревалась идти в магазин? Допустим, ей пришла в голову мысль отправиться в лес, ну решил человек прогуляться. Но как она сюда попала? Автобусные маршруты проходят в стороне от этого места, сюда она могла приехать либо на такси, либо автостопом. Скажите на милость, зачем это нужно, когда рядом загородный парк, куда распрекрасно можно попасть на троллейбусе или маршрутке? Чем больше я об этом размышляла, тем менее вероятным мне казалось желание Кошкиной прогуляться в этом месте. Если она отправилась сюда, то определенно с какой-то целью, ничего общего с обычной прогулкой не имеющей. Тут Аркаша мигнул габаритами и остановился. Мы тоже притормозили, он вышел из машины, и мы последовали его примеру.

– Ну, вот, считай, мы на месте, – улыбнулся он. – Нам в ту сторону.

От проселочной дороги мы удалились метров на пятьсот, дальше начинался овраг, довольно глубокий.

– Здесь проехать можно? – спросила Женька.

– Ага, – кивнул Аркаша. – Позвольте напомнить, в воскресенье шел дождь. В субботу, кстати, тоже. Тетка предположительно в субботу здесь оказалась, так что никаких следов быть не может, и не рыскайте.

Мы начали спускаться в овраг.

– Вот у этого дерева она сидела, в самой что ни на есть естественной позе. Спиной привалившись к дереву, вытянув ноги и свесив голову. Точно уснула. Дачники так и решили, пока ближе не подошли. Пришла тетка в лес, стало ей плохо, а рядом никого не оказалось, чтобы помочь. Грустно, конечно, но такое случается.

– Это точно. Одно не ясно, что ей здесь понадобилось?

– Я же сказал, грибы собирала. А что? Маслята пошли.

– Она на инвалидности, разумные люди с ее диагнозом одни за грибами не ходят.

– Так это же разумные. В процентном отношении неразумных на свете не в пример больше.

– Глядя на тебя, с этим трудно не согласиться, – съязвила Женька.

– А вот хамить не надо, а то обижусь и брошу вас тут на произвол судьбы.

– Местечко укромное, – оглядываясь, произнесла я.

– Точно, – поддакнул Аркаша. – Оттого ее так долго и не могли найти. Ну что, Евгения Петровна, нежный поцелуй и пузырь коньяка я заслужил?

– Место хоть осмотрели как следует? – вздохнула Женька.

– Обижаешь. Тут все дачники затоптали, опять же, дождь был.

– Значит, не смотрели толком, – пробубнила Женька и полезла в ближайшие кусты.

Аркаша закурил с видом мученика, а я последовала Женькиному примеру. Двигаясь по кругу, мы постепенно удалялись от того места, где нашли Кошкину, и обнаружили массу всяких вещей: старый резиновый сапог, пластиковых бутылок три штуки, джинсовую юбку сорок четвертого размера (она висела на дереве), часть газовой плиты, автомобильную покрышку и консервные банки.

– Красота, – сказал Аркаша, вглядываясь в даль. – А воздух-то какой, – и закурил третью по счету сигарету. Как раз в этот момент Женька заорала:

– Нашла!

Бросив сигарету, Аркаша кинулся к ней, споткнулся о корягу, чертыхнулся и значительно отстал от меня. Женька сидела под кустом с сияющей физиономией и держала в руках хозяйственную сумку, сшитую из лоскутов кожи.

– Ничего доверить нельзя, – взглянув на раскрасневшегося от бега Аркашу, произнесла она.

– Дай сюда, – сердито сказал он и потянулся к сумке.

Он расстегнул молнию. В сумке оказался кошелек, в нем мелочь и оплаченная квитанция ЖКХ. Сунув нос в бумажку, мы увидели фамилию Кошкиной и адрес: Холмогорская, 5 – 13. Сомнений быть не могло, это сумка Кошкиной, соседка наверняка ее узнает.

– И как сумка здесь оказалась? – ядовито спросила Женька.

– Очень просто, – ответил Аркаша. – Те же дачники кошелек проверили, бабки взяли, оставив одну мелочь, а сумку подальше зашвырнули, чтобы лишних вопросов не возникло.

– Гениально, – кивнула Женька, но я была склонна согласиться с Аркашей, вполне могло быть и так. Я даже видела мысленным взором, как некто забрасывает сумку в кусты, расстояние подходящее.

– Пошли, – сурово позвал Аркаша и направился к своей машине.

– Это так вы искали? – бубнила Женька ему в спину. – Надо же, в двадцати метрах от трупа сумку не найти. Ваш личный рекорд.

– Черти меня дернули тебя сюда везти, – огрызнулся Аркаша. – Всю жизнь за свою доброту страдаю.

Загрузившись в машину, он махнул нам рукой и, лихо развернувшись, исчез за ближайшим поворотом.

– Поехали, – сказала я, устраиваясь за рулем. Женька все еще оглядывалась, то ли озарения ждала, то ли просто уезжать отсюда не хотела.

– Теперь одна надежда на вскрытие, – с печалью в голосе заметила она.

Вскрытие показало, что Кошкина скончалась от сердечного приступа. На теле никаких следов борьбы, вообще ничего такого, что позволило бы предположить, что в лесу она оказалась не по своей воле. На странные ожоги на подбородке внимание обратили, с чем связать их появление, не знали, но в целом картина представлялась ясной. Женщина, находившаяся уже несколько лет на инвалидности, пошла в лес, ей стало плохо, и она умерла.

– Вот уж Аркаша радуется, – злилась Женька. Аркаша, предвидя все возможные гонения на себя со стороны Женьки, специально показал акт вскрытия моей подруге.

– Почему ты так уверена в обратном? – попробовала я призвать Женьку к порядку. На меня документ все-таки произвел впечатление.

– Анфиса, соберись. Что ей делать в лесу, тем более там?

– Аркаша говорит, последнее время она была не в себе, и что ей могло в голову прийти… кстати, он прав. Она действительно вела себя странно, одно письмо ко мне чего стоит.

– Ты просто хочешь бросить дело на полдороге, – разозлилась Женька.

– Так ведь нет никакого дела, – в свою очередь начала злиться я. – Единственное, что меня смущает, это след ожогов. Но я вот, например, на прошлой неделе ухом к сковородке приложилась.

– Это как? – ошалела Женька.

– Сняла ее с плиты, переложила яичницу на тарелку, тут нос зачесался, ну и…

– Ты чесала нос сковородкой?

– Не сковородкой, а со сковородкой в руке, она маленькая.

– Н-да, странные у людей бывают фантазии. Однако даже если вы с Кошкиной сестры по разуму, что она должна была чесать, чтобы прижечь подбородок?

– Не знаю. Я, конечно, согласна с тем, что в милиции от лишней работы в восторг не приходят, но акту я склонна верить. А в нем черным по белому: сердечный приступ. И никаких следов насилия, ушибов, синяков и прочее.

– Человека с больным сердцем достаточно как следует напугать.

– Хорошо. Предположим, она зачем-то приехала в лес, и там ее кто-то напугал. Но какое отношение это имеет к нашему расследованию? По-твоему, ее отец где-то в лесу клад зарыл? Она за ним пришла, тут появился грибник, дюжий дядька диковатого вида, Кошкина перепугалась и присела под деревом. Дядя проверил ее кошелек и был таков.

– А ничего поинтересней тебе на ум не приходит? – съязвила Женька. – Ты же человек с богатой фантазией.

– О’кей, другой вариант. Кошкина трусит к магазину, тут появляется некто, запихивает ее в машину, сунув под нос хлороформ, привозит в лес и начинает допрос: куда она дела золото-бриллианты. Кошкина молчит. Тогда он переходит к угрозам.

– Зажигалка, – серьезно сказала Женька. – Это могла быть зажигалка?

– Вполне, – согласилась я и дальше продолжала уже без иронии: – Она испугалась, сердце не выдержало…

– А этот тип остался с носом. Надеюсь, что остался. Хотя она могла ему все рассказать.

– Что все? – вздохнула я.

– К примеру, где лежит некий документ, который она нашла в доме отца. В понедельник в квартире появляется молодой человек и документ забирает.

– И что теперь делать? – вздохнула я.

– Искать. Мы обязаны найти этого мерзавца, раз уж милиция искать его не собирается.

– Они ведь не знают того, что знаем мы.

– Аркаша в курсе, я ему все подробнейшим образом изложила. Только ему по фигу. Тетка умерла под кустом от сердечного приступа. Соответствующая бумажка есть, значит, полный порядок.

– Давай еще с кем-нибудь поговорим.

– Можно, конечно, да будет ли толк?

Мы одновременно вздохнули и поехали ко мне. По дороге нас и застал звонок Петечки. Женька буркнула:

– Слушаю, – и шепнула: – Петька установил, откуда Кошкиной звонили. Так, хорошо… Через полчаса подъедем. Давай шевелись, – велела она мне. – Едем к Петечке.

Я входила в кабинет Петра Сергеевича со смешанным чувством. С одной стороны, очень надеялась – звонки что-то нам объяснят, с другой – вовсе не была в этом уверена. Человек погиб, а нам, между тем, остается лишь гадать, кому мешала Кошкина.

– Анфиса, восхитительно выглядишь, – сказал Петечка, улыбаясь во весь рот. Женька выждала немного и, ничего не дождавшись, поинтересовалась:

– А я что, никуда не гожусь?

– Ты тоже выглядишь неплохо, – милостиво заявил он.

– Неплохо? Что это на тебя нашло?

– Я понял, что любовь к тебе приносит одни страдания, и решил покончить с этой заразой, вот ищу в тебе отрицательные черты.

– И много нашел?

– Кое-какие успехи есть.

– Надеюсь, тебе повезет больше, чем мне: я вот третий год пытаюсь разглядеть в тебе что-то положительное. Безрезультатно.

– Может, вы прекратите вредничать и мы о деле поговорим? – вздохнула я.

Оба нахохлись и, старательно игнорируя друг друга, устроились за столом. Петечка протянул мне два листа бумаги. Надо сказать, круг общения у Кошкиной был до того узок, что мне стало мучительно жаль ее. Дважды звонил бывший муж, несколько раз Ольга, один раз из собеса, трижды из поликлиники, дважды из фирмы «Пегас» и три раза из телефона-автомата.

– Что это за фирма? – спросила я Петечку.

– Стеклопакеты и двери. У них сейчас какая-то акция, большие скидки пенсионерам, вот они всех подряд и обзванивают.

– Два раза – это не слишком?

– Перестань, Анфиса. Сегодня звонит одна девчонка, завтра другая. Возможно, ваша Кошкина заинтересовалась предложением, и они ей перезванивали. Что в этом особенного?

– Но ты проверил? От них действительно кто-то звонил? – нахмурилась Женька.

– Проверил. Заметь, совершенно безвозмездно.

– Надеюсь, не так, как ты проверил Петренко, – не удержалась подруга.

– А что Петренко? – удивился Петечка.

– А то. Мог бы сказать, что это его фирма.

– С какой стати, если фирма вовсе не его? Он там наемный менеджер. Хозяин вообще-то в Москве, и не один, там их трое или даже четверо. А Петренко взяли, чтобы он руководил на месте, раз самим хозяевам недосуг. Официально зарплата у него пятьдесят шесть тысяч. На самом деле наверняка поболе будет, раз он на «мерсе» за сто штук раскатывает. Но это уже дело налоговой. Добропорядочный бизнесмен, никаких конфликтов с властью, ему даже гаишники штраф ни разу не выписывали. В общем, образцовый гражданин.

– Ты говоришь это с иронией? – нахмурилась Женька.

Петечка вытаращил глаза и ударил себя кулаком в грудь:

– И в мыслях не держал.

– И никаких темных делишек? Карточных долгов и прочего?

– Насчет долгов не скажу, не знаю…

– Ну так узнай, – отрезала Женька. Петечка моргнул и заткнулся. – Он у нас единственный подозреваемый пока. Но если у него денег куры не клюют, доводить тетку до инфаркта с целью получения двадцати квадратных метров в коммуналке довольно странно. А вот если у него долги…

Петечка покачал головой:

– За ним ничего нет. По крайней мере, ничего такого, о чем стоило бы говорить. Да я на вашего Петренко три дня угробил, – разозлился он. – Так что, если сказал ничего, значит…

– Петечка, ты чудо. – Женька перегнулась через стол и поцеловала его в нос. Петька улыбнулся и самодовольно заявил:

– Конечно, чудо. Кто бы сомневался. А если бы ты не была такой дурой, давно бы вышла за меня замуж.

– Я подумаю. Что еще удалось узнать?

– О чем? – уточнил Петя.

– Ну, о родственниках Кошкиной?

– Так у нее и родни-то нет. Бывший муж ничем не примечателен… короче, как ты, Анфиса, из этого сляпаешь детектив, ума не приложу.

– Сляпает, не боись, – заверила подружка. – Еще как сляпает.

Пока они продолжали переругиваться, я еще раз проверила список. Кое-что все-таки привлекло мое внимание. Трижды Кошкиной звонили с телефона-автомата. Я заглянула в свои бумаги, куда переписала даты, обнаруженные в записной книжке Кошкиной, которую мы нашли в ее комнате, и убедилась, что они совпадают.

– Взгляни, – сказала я Женьке. Подруга хмуро сверила даты и кивнула:

– Вот, пожалуйста, ей действительно кто-то звонил.

– Ну и что? Тот же муж, к примеру. Он жены боится, вот и воспользовался автоматом.

– У него мобильный есть.

– Жена могла проверить.

– А зачем, по-твоему, Кошкина решила эти даты записать?

– Откуда мне знать? Может, отмечает дни, когда он звонит.

– А это что такое? – ткнула я пальцем в номер телефона, напротив которого стоял знак вопроса. Звонок, кстати, был из другого региона.

Петька взглянул и без выражения ответил:

– Это монастырь.

– Что? – переглянувшись, в два голоса спросили мы.

– Номер телефона монастыря, – повторил Петечка. – Чего вытаращились? В монастыре тоже телефоны есть. Цивилизация. Да, и вот что занятно: я справлялся, никакой Кошкиной они не знают, и никто ей оттуда не звонил.

– Но кто-то все-таки звонил?

– Само собой.

– Странно.

– Ну, уж не знаю. По мне, дело было так: кто-то позвонил по личному делу, но об этом помалкивает, звонок-то междугородний, а матушки эти на редкость прижимистые.

Мы еще раз переглянулись с Женькой.

– А где находится монастырь?

– Довольно далеко. Километров шестьсот будет. Сейчас… вот адрес, – с трудом найдя на столе, заваленном бумагами, нужный листок, он протянул его нам.

– Да, не близко, – взглянув на адрес, заметила Женька. – Что у нее там за знакомые?

– Может, кто с паломниками ездил? Сейчас это модно. У меня брат двоюродный, пьянь и лодырь, но каждый праздник в монастыре. Говорит, подают там хорошо.

– Идем, – кивнула мне Женька, и мы под укоризненным Петечкиным взглядом покинули его кабинет. – Монастырь – это интересно, – пробубнила Женька себе под нос.

– Я вот что подумала, – вздохнула я. – Помнишь фотографию отца Кошкиной? Там церковь на заднем плане. Вполне может оказаться монастырской.

– Точно, – воодушевилась подруга. – Придется с Петренко еще раз встретиться, выяснить, где его дед служил. И если окажется, что… Анфиса, чувствую, пошла масть.

– А я ничего не чувствую.

– Не вредничай. Так, звоню Петренко. Скажу, что умираю от голода, пусть ужинать везет. По ходу разживусь сведениями. – Женька стала звонить, а я толклась рядом. – Порядок. Встречаемся в семь. Время еще есть, заглянем в Интернет, вдруг что удастся узнать о монастыре.

С этим вышла незадача. То есть кое-какие сведения наскрести удалось, год основания, к примеру. После революции монастырь был разорен, несколько лет назад открыт заново.

– Негусто, – вздохнула подружка. Нашла карту и принялась ее разглядывать.

Увлекательное занятие прервал звонок Петренко. Женька отправилась на свидание, а я позвонила Ромке, после чего выяснилось, что делать мне совершенно нечего. Немного удрученная этим обстоятельством, я устроилась на диване с книжкой, в ожидании подруги то и дело поглядывая на часы. В девять явилась Женька.

– Ну, что? – спросила я, откладывая книгу в сторону.

– Ничего, – вздохнула она. – Не помнит он, где его дед служил, он вообще считает, что дед был на войне, а если верить Кошкину, получается, что в армию его призвали уже после Победы. Тебе не кажется это подозрительным?

– Не кажется. Ты о своем деде много знаешь? – Женька задумалась, а я изрекла наставительно: – То-то.

– Кошкин сказал, что его тесть служил где-то на Севере, и монастырь, откуда звонили, тоже на Севере. Я почти уверена…

– На Севере, – передразнила я. – Взгляни на карту: от Мурманска до Чукотки сплошной Север. И где конкретно искать? Придется опять к Петечке обращаться.

– Обратимся. Но звонили Кошкиной из этого монастыря. Вот давай его и проверим.

– В каком смысле? – нахмурилась я.

– Чего ты, Анфиса? Всего-то шестьсот километров. За два дня обернемся.

– Допустим. Только что ты там надеешься отыскать?

– На месте разберемся. Отнесись к этому как к познавательной прогулке. Наберешься впечатлений, тебе, как писателю, полезно увидеть новые места. Там у них имеется какой-то местный святой, приложимся к мощам, чего-нибудь у бога выпросим. Есть у тебя заветное желание?

– Ну, не знаю…

– Ладно, я за тебя что-нибудь соображу. Завтра на зорьке рванем и к обеду будем там. Давай звони Ромке, а я позвоню Петечке.

– А что я ему скажу?

– Придумай. Ты же у нас писатель.

– Придумай, – проворчала я и потянулась за телефонной трубкой. – Я изнываю от тоски, – заявила я мужу. Ромка принялся меня утешать, обещал на днях приехать, звал к себе и уверял в своей любви. – У Женьки еще несколько дней отпуска, может, нам куда-нибудь съездить?

– На юг? – спросил Ромка со вздохом.

– Нет, на Север.

– Почему на Север? – растерялся он.

– Потому что юг – это не актуально, все кому не лень едут на юг, а мы поедем на север. Там природа, монастыри.

– Зачем тебе монастырь? – обалдел муж.

– Может, я исторический детектив напишу.

– И для этого надо тащиться на Север? Да у нас этих монастырей как грязи.

– Вот именно. А на Севере все по-другому.

– Что «все»? Слушай, вы там опять что-то затеяли? – заволновался супруг.

– Конечно. Хотим посетить места, где никогда не были. Тебя-то точно в монастырь не затащишь, а я испытываю в этом душевную потребность.

В таком духе мы проболтали еще полчаса. Женька сначала глаза закатывала, потом строила мне рожи, затем сунула голову под подушку и признаков жизни не подавала. Наконец Ромка признал, что в поездке в монастырь нет ничего плохого, а я имею право раз в год съездить куда-то с подругой, тем более что муж оставил меня на продолжительное время в тоске и отчаянии.

– Все, – с облегчением вздохнула я, вешая трубку. Женькина голова появилась из-под подушки.

– Послушаешь вас, и замуж совершенно не хочется. Ромка твой страшный зануда. Не приведи господи такого в мужья.

– Просто он меня любит, – обиделась я за супруга.

– Это не любовь, а чистый эгоизм. Я бы на твоем месте…

– Выйдешь замуж и будешь на моем месте, а пока заткнись.

– Хочешь чаю? – миролюбиво предложила Женька.

– Не хочу.

– Тогда давай маршрут прокладывать. Поедем на моей тачке, твою все-таки жалко. Дорог там, поди, нет, только направление.

– Есть дорога, вот видишь?

– На карте вижу. А что там в действительности, еще вопрос. Мне известна лишь одна сносная трасса: Москва – Питер, и то не дай боже оказаться ранней весной под Вышним Волочком, ухабы такие, хоть челюсть подвязывай. – С этим я вынуждена была согласиться. – А там Север, – вздохнула Женька.

Утром, забрав Женькину машину со стоянки, мы отправились в путь. Я старалась не думать о том, что мы будем делать по прибытии. В конце концов к этой поездке действительно стоит отнестись как к познавательной прогулке. Посмотрим новые места…

Дорога, вопреки Женькиным прогнозам, оказалась весьма неплохой. Однако лететь с сумасшедшей скоростью (за рулем была Женька) не позволял поток автомобилей. Чем дальше мы удалялись на север, тем машин становилось меньше, правда, и дорога стала хуже. Я отмечала маршрут, разложив карту на коленях. Проехали четыреста километров, обошли по объездной последний крупный областной центр, но и здесь пейзаж за окном оставался привычным: то и дело попадались бензозаправки, многочисленные кафе, потом начались леса. Движение на дорогах сократилось, иномарки стали редкостью, все больше попадались «Жигули» да видавшие виды «Москвичи». Потом пошли лесовозы. Женька вертела головой и комментировала увиденное:

– Ты глянь, красота-то какая вокруг. Сосны-то корабельные.

– Ага. То-то их машинами вывозят. Должно быть, в Китай. У них там с палочками проблемы, свои леса они уже извели, вот теперь за наши взялись.

– Какие палочки?

– Которыми едят.

– Думаешь, правда китайцы?

– Ну, не китайцы, значит, финны. Они из наших лесов свою мебель делают, потом нам ее продают за немалые деньги.

– Завязывай, а? Давай лучше красотами наслаждаться.

– Давай. Через тридцать километров районный город, дальше цепочка озер, не хочу тебя пугать, но дорога на карте едва проглядывается. Интересно, как она выглядит в реальности?

Районный городок оказался совсем крохотным. Остановившись на площади, мы пошли в местный ресторан перекусить и заодно справиться, как проехать в соседний районный центр. Ресторан назывался «Магнолия». Мы вошли и затосковали. Еще несколько лет назад здесь была столовая, на память о ней остался плиточный пол серого цвета и ядовито-зеленая краска на стенах. Столы в два ряда были застелены скатертями в голубую клетку. На ближайшем сидел рыжий кот и лениво намывал гостей. Единственными гостями оказались мы. Как видно, кот с прохладцей относился к своим обязанностям, или гости здесь вообще большая редкость, потому что животное воззрилось на нас в немом изумлении. Кроме кота, никто нами не заинтересовался. Женька громко покашляла, с печалью посмотрела на меня и спросила:

– Ну, как? Может, дальше поедем?

– Дальше может быть еще хуже. Здесь все-таки ресторан.

Конечно, обладая недюжинной фантазией, можно было так назвать эту забегаловку, но мы с подружкой, к большому сожалению, не относились к людям со столь развитым воображением. Тут из-за деревянной перегородки, что была справа, появилась румяная деваха лет двадцати пяти и весело спросила:

– Покушать хотите?

– Очень. А вы накормите?

– Конечно. У нас котлеты по-киевски и борщ. Принести?

– Несите, – скомандовала Женька, потом перевела взгляд на кота. – Он на всех столах сидит или только на этом?

– Барсик, – укоризненно сказала девушка. – Сколько раз тебе говорить: не сиди на скатерти.

Она поцеловала его в розовый нос и вместе с ним удалилась за перегородку. Мы устроились за столом у окна и стали ждать. Девушка появилась через несколько минут, принесла столовые приборы и хлеб.

– А вы к кому приехали? – спросила весело.

– Вы что, всех здесь знаете? – подняла брови Женька.

– Ну, не всех. Да я так, к разговору.

– Мы проездом, – вмешалась я. – Нам еще сто двадцать километров ехать.

– Это куда же? – удивилась деваха.

Мы с Женькой испуганно переглянулись.

– В Марфино.

– В Марфино? Зачем же вы к нам?

– Мы по карте, дорога… – предчувствуя худшее, начала я. – По карте еще сто двадцать километров на север.

– Дальше только лесовозы. Ну, рыбаки еще, конечно, и охотники. Но на вашей машине туда лучше не соваться. На Марфино вам у Шерны надо было сворачивать, вот там дорога есть. А здесь… Коля, – громко позвала она. Из-за перегородки появился Коля, здоровенный парень в белом халате и смешном колпаке. – Девушки спрашивают, от нас до Марфина доехать можно?

– Смотря на чем. Под окном ваша тачка?

– Да, – пискнула я, с тоской вспомнив, что до Шерны отсюда километров сто.

– Ну, если угробить не жалко…

Тут появился третий персонаж, женщина лет сорока, тоже в белом халате и косынке.

– Так вроде делали дорогу прошлым летом? – спросила она.

– Делали. Да ее лесовозы в хлам разбили. Хотя, может быть…

Дискуссия продолжалась еще минут десять, решено было послать за неведомым Павлом, который «все знает». Мы с Женькой переводили взгляд с одного на другого и отчаялись не только проехать в Марфино, но и поесть сегодня. Однако вскоре нам принесли борщ и котлеты по-киевски. Мы вынуждены были признать, что они наивкуснейшие. Тут и Павел появился. Взглянул на нашу машину и сказал:

– В принципе, проехать можно, я вас, если что, вытащу.

Провожали нас всем рестораном, желали счастливого пути и долго махали вслед.

– Аборигены здесь добродушные, – заметила довольная Женька, следуя по узкой улочке за потрепанным «газиком», за рулем которого восседал Павел, рослый молодец лет тридцати.

– Меня больше интересует, что они дорогой называют.

– Да ладно, Павел сказал, вытолкает в случае чего.

Я вздохнула. Мы между тем покинули город, но, несмотря на мои опасения, дорога, которая теперь шла через лес, была вполне сносной, то есть ничуть не хуже той, по которой я на свою дачу езжу. В общем, я немного приободрилась и стала поглядывать по сторонам веселее. Мы проехали одну деревню, затем вторую, и тут дорога кончилась. Зато глаз порадовали экскаваторы, горы щебня и песка. Павел, подождав, когда мы подъедем, сообщил:

– Дорогу делают, видите. Если проскочим, значит, полный порядок.

Я с изумлением воззрилась на лунный пейзаж, пытаясь понять, что он тут собирается «проскакивать». Женька деловито с ним что-то обсуждала, я решила не вникать в целях сбережения душевного здоровья. «Газик» рванул вперед, а Женька за ним след в след. Трижды казалось, что мы завязнем в песке, но господь в тот день был снисходителен к нам, и мы, как ни странно, проскочили. Павел в очередной раз притормозил, дождался нас и радостно крикнул:

– Ну, все, дальше просто. По основной дороге двигайте, никуда не сворачивая, и часа через три будете в Марфине.

Женька протянула ему пятисотенную, он обиженно сказал «много», взял двести рублей и, развернувшись, поехал обратно.

– А мне здесь нравится, – начала болтать Женька. – Граждане совершенно не испорчены цивилизацией. А ты заметила, как они говорят?

– Мы же на Севере, северяне «окают», южане «акают».

– Нет, ты вслушайся, по-моему, очень красиво. Речь такая певучая. И котлеты замечательные.

Асфальтовая дорога, которая началась внезапно, как только мы прошли зону барханов, так же внезапно и закончилась.

– Чего это он сказал, три часа езды до Марфина? – вдруг нахмурилась Женька. – Здесь же чуть больше ста километров.

– По щебенке особо не разгонишься, – философски заметила я.

Конечно, добрые люди в ресторане оказались правы, дорогой это можно было назвать весьма условно, но проехать шанс был, и мы малой скоростью катили себе дальше и очень обрадовались вдруг появившемуся указателю: «Марфино, 62 км». Если есть указатель, значит, и дорога должна быть. Чем ближе мы подъезжали к заветному городу, тем лучше становилась дорога, так что в конечном счете уложились в два часа двадцать минут, что Женька сочла своей большой заслугой из тех, что сродни подвигу, и минут десять только об этом и говорила.

Марфино, вопреки моим ожиданиям, оказалось очень симпатичным городом. Центральная улица радовала обилием цветов, особняками девятнадцатого века и фонтаном в центре небольшой площади. Торговый центр, банк, здание администрации с развевающимся на легком ветру триколором. Два уличных банкомата, которые я приметила, убедили меня в том, что с цивилизацией здесь порядок.

– Сейчас спросим, где у них тут монастырь, и пойдем на разведку. Вон купола, церковь какая-то. Может, наш монастырь?

– Может, – не стала я спорить, хотя куполов вокруг было достаточно.

Мы подъехали к церкви, Женька буркнула:

– Сиди здесь. – И пошла за сведениями.

Минут пятнадцать я терпеливо ждала, затем решила, что лучше мне присутствовать при выяснении маршрута. Когда я вошла в церковь, Женька разговаривала с батюшкой, тот что-то втолковывал ей, расстелив на подоконнике карту. Я настороженно приблизилась, поздоровалась, батюшка ответил, а Женька с разнесчастной физиономией сообщила:

– Оказывается, монастырь вовсе не в городе. Отсюда до него еще километров тридцать пять.

– Ну… – пожала я плечами. – Где семьсот километров, там и восемьсот.

Женька вздохнула, и я поняла, что грядут испытания.

– Прямой дороги туда нет. То есть есть, железная, можно доехать на поезде, только ходит он по нечетным дням и сегодня уже ушел.

– Отлично, – кивнула я, потому что не нашла слов, которые могла бы произнести при батюшке.

– А вам зачем в монастырь? – спросил он.

– Мы на экскурсию. Наслышаны о ваших славных краях, вот и решили… – улыбнулась я, подозревая, что улыбка вышла не совсем искренней.

– На экскурсию? – он вроде бы не поверил. – Так вам лучше в другую сторону, сто двадцать километров южнее. Там находится Ферапонтов монастырь, там музей, фрески, и места очень красивые.

– Мы хотели бы в Рождественский монастырь, – ответила Женька, повергнув батюшку в раздумья.

– Сказать по чести, смотреть там нечего, – счел своим долгом сообщить он. – Монастырь только восстанавливать стали. Там раньше тюрьма была. Сами понимаете… Живут семь монахинь и послушницы.

– Они что, сами монастырь восстанавливают? – удивилась Женька.

– Нет, зачем сами? Там строительная бригада. Матушка Татьяна за работами смотрит. Женщина она очень строгая. – Тут батюшка улыбнулся в пышную бороду и хмуро добавил: – МГУ закончила, журфак, а потом решила, что жизнь в миру не для нее. Но хватка у нее такая, думаю, лет через десять монастырь будет краше, чем прежде.

– Постойте, – нахмурилась я. – Но если монастырь восстанавливают, как-то туда материалы доставляют?

– По железке. И дорога туда, в общем-то, есть, только через озеро, на пароме переправляться надо, и сегодня вы уже опоздали.

– А когда паром?

– Первый в семь утра.

– Спасибо, – вздохнула Женька.

– Карту себе оставьте, – предложил батюшка. Мы еще раз поблагодарили его и вышли из церкви.

– Придется ночевать здесь. Думаю, проблем с гостиницей не возникнет.

– Евгения Петровна, а не ты ли говорила, что надо доверять своей интуиции и приглядываться к знакам судьбы? – ехидно спросила я.

– А что там с твоей интуицией? – насторожилась она.

– Интуиция мне подсказывает, что если наше паломничество обрастает такими трудностями, значит, нечего и соваться.

– Ты что, предлагаешь вернуться? После того, как мы восемьсот километров отмахали? И все без толку?

– Хорошо, пойдем искать гостиницу, – вздохнула я.

С гостиницей проблем не возникло. В ближайшей нас приняли с распростертыми объятиями, номер оказался вполне приличным, что примирило меня с действительностью. После ужина в ресторане жизнь и вовсе показалась прекрасной. Я намеревалась отдохнуть, но Женька потащила меня в город, часа за три мы обошли все церкви (здесь их было пять) и прогулялись по симпатичным улочкам с застройкой девятнадцатого века. Даже Евгения Петровна, несмотря на свой энтузиазм, еле волочила ноги. Узнав, где находится переправа, мы отправились спать. Я была уверена, что усну мгновенно, но не тут-то было. Женька сопела рядом, а я то к окну подходила и долго смотрела на спящий город, то принималась читать, то вновь пыталась уснуть, и так до самого рассвета. Разумеется, вскочив в шесть часов, Женька едва смогла меня растолкать. Сонная и злая, я переместилась в машину, поклявшись, что последний раз иду на поводу у подружки.

Переправа находилась километрах в десяти от города. Женька ворчала, что мы опоздали, и неслась как угорелая. Увидев указатель, мы свернули, и всю мою сонную одурь как рукой сняло. Перед нами открывалась картина необыкновенная. Ровная гладь озера, а на той стороне огромные сосны, насколько хватал глаз – сплошные леса. Воздух был чистый, и птичьи голоса звучали до того звонко, что перекрывали даже шум машин.

– Обалдеть, – сказала я.

– То-то, – усмехнулась Женька. – А ты ехать не хотела. Это тебе не наш парк «Дружба», это Русский Север. А дышится-то как! – открыв окно, с восторгом произнесла она. – Одним воздухом сыт будешь.

Перед паромом выстроилась вереница машин; было их не так много, но я все равно забеспокоилась:

– А мы все уместимся?

– Уместимся, паром большой.

Так-то оно так, но сооружение показалось мне довольно хлипким. Парень в красном комбинезоне командовал на въезде. На нашу машину посмотрел с интересом, должно быть, обратил внимание на номера другого региона и теперь гадал, откуда нас принесло. Когда последняя машина въехала на паром, его слегка тряхнуло, и мы начали отходить от берега. Парень обретался рядом. Женька открыла дверь и спросила:

– До Рождествена как проехать?

– На берегу развилка будет, езжайте прямо. А чего вам там понадобилось? – улыбнулся он.

– Мы журналисты.

– А-а… об оборотнях писать будете? – Он весело хихикнул.

– О каких оборотнях? – насторожилась Женька.

– Ну… чего у них там? Нечисть всякая.

– Серьезно? А мы и не слышали.

– Услышите, – пообещал парень, вновь хихикнув, однако на сей раз вышло это у него довольно зловеще.

– Мы, собственно, о восстановлении монастыря писать собирались.

– Монастырь? – Он головой покачал. – Монастырь – это хорошо. Привет там Ефросинье передавайте. Говорят, она в полнолуние бродит.

– Кто такая Ефросинья? Монахиня?

– Монахиня, монахиня, – развеселился парень.

– Послушайте, – решила вмешаться я. – Может, объясните, что вы имеете в виду?

– Да в этом Рождествене все как есть шизики. Чужаков, кстати, не любят, так что вы поаккуратней. Особенно с вопросами. В прошлом году один любитель туда отправился аномальную зону искать, до сих пор о нем ни слуха ни духа.

– Вы это серьезно? Про аномальную зону? – нахмурилась Женька.

– Конечно. О ней и в журнале писали. Часы там останавливаются и прочее… На ночь в Рождествене оставаться не советую. Последний паром в восемь вечера, так что не опаздывайте.

Он помахал нам рукой и пошел на корму. Женька в полном обалдении проводила его взглядом.

– Чего ты? – понизила я голос. – Парень дурака валяет.

– Анфиса, у него клыки. Вот те крест. Он когда ухмыльнулся…

– Так, начинается, – перебила я. – Выбрось эту глупость из головы. Не клыки, а резцы. Аномальная зона еще куда ни шло, но оборотни – это чушь. А с Ефросиньей разберемся. Ясно, что это какая-то местная достопримечательность.

– Ладно, – вздохнула Женька. – Если с Кошкиной ничего не выйдет, забацаю репортаж о российской глубинке, и аномальная зона весьма кстати, народ любит небылицы.

– Вот именно небылицы, – съязвила я.

Между тем паром уже причаливал к берегу. Машины одна за другой выезжали на асфальтовую дорогу, парень в красном комбинезоне с улыбкой кивнул нам и крикнул:

– В восемь.

В полукилометре от пристани была развилка, впереди указатель: «Рождественский монастырь». Мы углубились в лес, очень скоро асфальт кончился, но проселочная дорога, вопреки словам батюшки, была вполне сносной, вдоль нее тянулись столбы с электропроводами.

– Давай остановимся, – предложила я. – Посмотри, какая красота вокруг.

– Зачем останавливаться? – нахмурилась Женька.

– Пройдемся по лесу…

– Не хочу. Что я, леса не видела? Еще заплутаем.

– Да мы рядом с дорогой, – не отставала я.

Ясно, что в голове подружки роятся не самые светлые мысли. Я пыталась настроить ее на лирический лад, но не преуспела. Женька все больше хмурилась и на мои старания завязать ничего не значащий разговор не реагировала.

– Ты заметила, – вдруг сказала она. – Ни одной деревни по пути.

– И что?

– Тебе не кажется это странным?

– Не кажется. Здесь плотность населения совсем другая, а ты завязывай себя пугать.

– Сколько километров мы проехали?

– Не больше двадцати.

– И указателей нет. Все-таки это странно.

Она увеличила скорость, насколько это было возможно, еще минут двадцать мы ехали в молчании. Тут дорога сделала плавный поворот, и мы увидели небольшое озеро. На пригорке среди деревьев показался монастырь, сбоку в низине, ближе к озеру, прилепилась деревня, десятка три домов. Тут и указатель появился. «Рождествено, 1 км» – значилось на нем.

– Ну, вот, – вздохнула я, признаться, с облегчением. Женька перевела дух, улыбнулась и даже заметила:

– Красота-то какая.

Мы начали спуск к деревне и вскоре достигли первого дома. Дома здесь были большие, окна высоко над землей, но окошки маленькие, со ставнями. Я принялась озираться по сторонам, высматривая дорогу к монастырю.

– По-моему, тут надо свернуть, – сказала я Женьке. Песчаная дорога поползла в гору, перед нами выросла монастырская стена из беленого кирпича, наверху торчали штыри, на них в те времена, когда здесь была тюрьма, должно быть, крепилась колючая проволока. Мы проехали вдоль стены и через минуту оказались перед воротами. Одна створка была открыта, отсюда открывался вид на двор с разнообразным строительным материалом, справа возвышалась церковь с пристроенной к ней колокольней. Церковь была совсем маленькой, за ней два деревянных дома и дощатый забор, выкрашенный темной краской. Мы оставили машину возле ворот и вошли внутрь.

Судя по звукам, строительные работы шли полным ходом. Мы пересекли двор, но ни одной живой души не увидели. Дверь в церковь оказалась открытой, в дверях стояла девушка в длинной черной юбке, бесформенной темной кофточке и косынке. Она наблюдала за нашим приближением с некоторым недоумением. Я улыбнулась, готовясь поздороваться, и, приглядываясь к ней, отметила про себя, что девушка настоящая красавица. Тонкие черты лица, довольно смуглая кожа, яркие губы, темные большие глаза с длинными ресницами были очень хороши.

– Здравствуйте, – громко сказала Женька, опередив меня на мгновение.

– Здравствуйте, – ответила девушка без улыбки и замолчала. Мы с Женькой переглянулись, только сейчас сообразив, что к встрече не подготовились. С чего начать разговор, в голову не приходило не только мне, но, судя по всему, и подружке.

– Какие у вас места красивые, – заметила она, переминаясь с ноги на ногу. Девушка молча кивнула. – Мы бы хотели поговорить… – вздохнула Женька.

– С матушкой? – спросила девушка.

– Да.

– Я вас провожу.

Девушка направилась по тропинке к одному из деревянных домов. Женька, слегка поотстав, зашептала:

– Посмотри на церковь. Я уверена, это она была на фотографии.

– Знаешь, сколько таких церквей?

Девушка оглянулась, решив, наверное, что мы к ней обращаемся. Женька широко улыбнулась. Девушка между тем поднялась на крыльцо, где стояла широкая скамья.

– Подождите здесь, пожалуйста, – сказала она и скрылась в доме.

Ждать пришлось минут пять. Дверь распахнулась, и на крыльцо вышла матушка, а мы, признаться, удивились. Было ей никак не больше тридцати пяти лет, добродушное румяное лицо, взгляд внимательный. Улыбнулась уголками губ и сказала:

– Доброе утро.

– Здравствуйте, – одновременно вскакивая, произнесли мы.

– Я настоятельница монастыря, зовут меня Татьяна.

– Очень приятно, – затараторила Женька. – Мы журналисты, приехали к вам издалека, хотели написать о вашем монастыре. Вообще о здешних местах. – Женька полезла в сумку за удостоверением, матушка равнодушно взглянула на него и кивнула. Подруга кашлянула и продолжала: – Хотелось бы знать, как продвигаются работы, с какими трудностями вы сталкиваетесь, и о жизни в монастыре, конечно.

– Вы садитесь, – кивнула матушка на лавку и сама села с краю. – Трудностей много. Денег не хватает, – усмехнулась она. – Это главная трудность. Работы предстоит много. Мечтаем храм восстановить, работы по расчистке уже начались. Бог даст, к осени с этим справимся. Епархия нам всемерно помогает, ну и частные пожертвования. Их немного, но мы и малой толике рады. За два года кое-что сделать успели, вот дома построили, поначалу жили в вагончике, там сейчас рабочие. Сад разбили, огород у нас, подсобное хозяйство, сами себя обеспечиваем, иконостас заказали. По воскресеньям прихожане приходят со всей округи, они нам помогают чем могут. Становится их все больше, что тоже не может не радовать. Хотите на церковь взглянуть?

– Конечно.

– Идемте, – позвала она и первой спустилась с крыльца.

К церкви мы пошли с другой стороны, миновав сад, который матушка с гордостью нам показала, и огород, где трудились четыре монахини. Они нас приветствовали, поглядывая не без любопытства.

– Сколько сейчас монахинь в монастыре? – спросила Женька.

– Семь человек, считая меня, и еще послушницы.

– Немного.

– Времена, когда в здешних монастырях жили десятки монахов, к сожалению, в прошлом. Начинали мы вчетвером. Бог даст, придут еще сестры.

Мы подошли к церкви: нас догнала черноокая красавица, принесла косынки.

– Спасибо, Наталья, – кивнула ей матушка.

Повязав косынки, мы вошли в церковь. Небольшой притвор с печью, поленница дров.

– Отопления газового здесь нет, – пояснила матушка, распахнула тяжелую дверь и пропустила нас вперед. Беленые стены, на потолке остатки росписи. В том месте, где должен быть иконостас, решетчатая перегородка, на ней несколько икон, ворота посередине, роскошная люстра поблескивала в лучах солнца, проникавшего через узкие окна в куполе. Затертые плиты под ногами были тщательно вымыты, посередине лежал большой ковер.

Тут было прохладно и тихо, и мы с почтением замерли. Матушка перекрестилась, вроде бы забыв о нас на минуту. Из боковой двери появилась монахиня лет шестидесяти, подошла к ней и шепотом заговорила. Матушка кивнула и повернулась к нам:

– Как видите, работы еще много. Главное, что службы уже есть где проводить. Пока здесь порядок не навели, молились в деревянной часовне.

После прохлады, царящей в церкви, утро показалось особенно солнечным и жарким.

– До недавнего времени тут тюрьма была, сами понимаете, какое наследство нам досталось. Деревянные бараки да колючая проволока. Вон там было административное здание, оно сохранилось лучше всех. – Она кивнула на двухэтажный кирпичный дом. – Теперь там прачечная, пекарня и канцелярия. Бараки снесли, храм был взорван, сейчас идет расчистка. Груда камней – все, что от него осталось. Когда здесь была тюрьма, завалы убрать даже не потрудились, обнесли забором, и все. Монастырь основали в шестнадцатом веке, первоначально был один храм, стоял на месте вот этой церкви. Он был деревянный, и в семнадцатом веке его перестроили, а в девятнадцатом решено было построить большой храм во имя Рождества Богородицы. Утверждают, что по красоте ему не было равных в здешних местах. После революции обитель разорили. Долгие годы она стояла покинутая, потихоньку ветшая, а во время Отечественной войны тут устроили тюрьму. Слава богу, времена изменились, – вздохнула она и перекрестилась. Мы обошли церковь и теперь оказались во внутреннем дворе. – Все, что осталось от храма, – кивнула матушка.

Надо сказать, осталось немного. Внушительного вида груда кирпича и щебня, успевшая зарасти травой, почти на самом верху этой пирамиды росла березка. Тоненькие веточки покачивались на ветру.

– Мы ее пересадим, – точно читая мои мысли, сказала матушка. – Она как символ воскрешения нашей обители.

– Когда взорвали храм? – спросила я.

– В начале сорок девятого года. Хотя разрушать его начали значительно раньше. Я уже сказала, под конец войны здесь устроили тюрьму, точнее, лагерь для военнопленных. Они строили железную дорогу, тут, по соседству. Храм начали разбирать, требовался строительный материал.

– Зачем было взрывать храм? – удивилась я. – Ведь его все равно разбирали.

Матушка пожала плечами:

– Сейчас трудно понять, почему люди с таким упорством уничтожали все, что говорило о вере… Впрочем, почему тогда? И сейчас найдется немало людей, которым бы хотелось все уничтожить.

– Что вы имеете в виду?

Матушка вроде бы размышляла, стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Когда мы с сестрами приехали сюда, нас встретили неласково. И до сих пор… Никто из Рождествена ни разу не был на службе в монастыре.

– Вы сказали, что вам помогает вся округа? И в верующих недостатка нет.

– Все так. Но среди них нет ни одного из этой деревни. Ни одного.

– Странно. Почему они так настроены против монастыря? – подала голос Женька.

– Это трудно объяснить. Возможно, потому, что тут содержались военнопленные. Во время войны из Рождествена ушли на фронт все взрослые мужчины. И ни один не вернулся.

– Да, но при чем здесь монастырь? – не уступала я.

– Не знаю, – вздохнула матушка. – Мне трудно понять этих людей. Я пыталась наладить отношения – просто для того, чтобы жить как добрые соседи, но и этого не получилось. В прошлом году приезжала делегация из Германии. Хотели поставить памятник немецким военнопленным, погибшим здесь. Однако это вызвало такое возмущение среди местных, что идею пришлось оставить. Конечно, я опять-таки могу понять их, ведь памятника погибшим односельчанам в деревне нет, и вдруг монумент немцам. Обидно. Но ведь прошло столько времени, неужели мы так никогда и не научимся прощать?

– Здесь есть немецкое кладбище? – спросила я.

– Нет, – матушка покачала головой. – Никто не знает, где их хоронили. А монумент поставили в Марфине, на городском кладбище стоит общий крест, обозначающий символическую могилу.

Мы продолжали стоять возле разрушенного храма, в поле нашего зрения появился экскаватор.

– Как видите, восстанавливать практически нечего, – сказала матушка. – Расчищаем место для строительства на старом фундаменте. Хотите взглянуть?

– Да, – дружно кивнули мы.

Матушка решительно направилась к экскаватору, из-за шума разговаривать стало почти невозможно, и мы примолкли. Обойдя экскаватор, мы оказались на расчищенной площадке, обнесенной колышками с натянутыми между ними веревками. В довольно глубокой яме отчетливо видны были каменные блоки фундамента, которые освобождали от земли четверо мужчин в темно-синих комбинезонах. Один из них, парень лет двадцати семи, в смешной соломенной шляпе, сидел на корточках и что-то разглядывал.

– Это археологи, – пояснила матушка. Молодой человек, услышав ее голос, поднял голову и весело нам улыбнулся.

– Добрый день, – сказал он, перевел взгляд с меня на Женьку и спросил: – У вас, матушка, гости?

– Журналисты, – ответила она. – Хотят написать о нашей обители.

– Понятно. – Парень ловко выбрался из ямы, вытер руку о комбинезон и протянул ее мне: – Волков Герман Сергеевич. А это мои бойцы.

Трое ребят, которым было лет по двадцать, молча нам кивнули и продолжали копаться в земле.

– Нашли что-нибудь интересное? – спросила Женька, пожимая протянутую ей руку.

– А вы не представились, – хихикнул он.

– Евгения, а это моя подруга Анфиса.

– Вы из Марфина? Не припомню таких красавиц среди наших журналистов.

– Нет. Мы издалека.

Узнав, откуда мы прибыли, Герман Сергеевич уважительно молвил:

– Ух ты. Значит, слава о нас докатилась и до ваших мест?

– Что ж тут удивительного? – усмехнулась Женька.

– Я вас оставлю, – вмешалась матушка. – Если что-то понадобится, я буду у себя.

Она направилась в сторону деревянных домов. Волков проводил ее взглядом, точно ожидая, когда она отойдет на значительное расстояние.

– Мы с матушкой в контрах, – весело пояснил он.

– Что так? – заинтересовалась Женька.

– Не сошлись характерами. У матушки, кстати, характер железный. Дисциплина здесь похлеще, чем в дисбате.

– Вы что, там были? – нахмурилась я. Он весело засмеялся:

– Бог миловал, это я образно.

– Как проходят раскопки?

– Да какие раскопки, – махнул он рукой. – Так, возимся для проформы, что-то вроде летней практики. Вы экскаватор видели? Ну, а после экскаватора… Матушка торопится обитель возродить, а для этого все средства хороши. Забавно, да? Местную власть она успела обаять, деньги есть, вот и рвется к заветной мечте семимильными шагами. Так что никто нам тут всерьез копать не позволит.

– А вы надеялись найти что-то интересное?

– Конечно, надеялись, – хихикнул Герман. – Обители несколько веков, как же не быть чему-то интересному? Боюсь только, что матушке на мои надежды наплевать.

Тут я обратила внимание на Наталью. Девушка уже некоторое время находилась неподалеку, вроде бы прислушиваясь к нашему разговору.

– Подслушивает, – понизив голос, сказал Герман. – Я же сказал, дисциплина здесь на высоте, а матушка желает знать не только чем мы занимаемся, но и о чем болтаем.

– Вы это серьезно? – усомнилась Женька.

– Конечно. Кто-нибудь из монахинь постоянно за нами приглядывает. А Наталья в этом смысле незаменима. Такое впечатление, что нас поручили ее заботам. Я поначалу даже думал, уж не влюбилась ли она в меня. – Он засмеялся и подмигнул Наталье. Та нахмурилась и отошла на несколько шагов, делая вид, что разглядывает что-то на огородной грядке.

– Чем матушке могут быть интересны ваши разговоры? – попыталась я его вразумить.

– Вот уж не знаю.

– Послушайте, – вдруг сказала Женька. – А кто такая Ефросинья?

– Ефросинья? – удивился Герман.

– Вроде бы с ней связана какая-то таинственная история, – не сдавалась Женька.

– Ах, вот вы о чем. Местное привидение. Вроде бы когда-то тут жила монахиня, которая имеет скверную привычку время от времени покидать свою могилу, приводя случайных прохожих в трепет… А вот мой вечный оппонент господин Козлов, – кивнул Герман. К нам приближался мужчина лет тридцати пяти в рабочей одежде. Среднего роста, широкоплечий, он шел вперевалочку, вытирая бейсболкой потное лицо. – Господин Козлов, так же как и матушка, мечтает нас здесь больше никогда не видеть.

– Потому что вы работе мешаете, – ответил Козлов. Голос у него был низкий, на Германа он смотрел сердито. – Когда вы работы закончите?

– Не раньше чем через неделю. Хотя и это сомнительно.

– Ты бы не языком болтал, а работал.

– Слушаю и повинуюсь, – сделав реверанс, ответил Герман, но с места не сдвинулся.

Тут Козлов решил обратить внимание на нас и хмуро кивнул:

– Здравствуйте, – после чего вновь повернулся к Герману. – Такими темпами мы до конца года ничего сделать не успеем.

– Господин Козлов руководит расчисткой завалов. Мы его очень раздражаем, а так как выгнать он нас не может, то в основном действует на нервы.

– Закурить есть? – вполне миролюбиво спросил Козлов, устраиваясь на деревянном ящике, который стоял неподалеку.

– А как же приказ матушки? – ужаснулся Герман.

– Ах да…

– Курить на территории монастыря не дозволяется даже на стройке, – пояснил Герман. – Матушка неустанно печется о заблудших душах… Девушки интересуются привидениями, ты здесь их часом не встречал?

– Охота болтать всякие глупости, – вроде бы обиделся Козлов.

– Вот видите, если Виктор Алексеевич Ефросинью не видел ни разу, вряд ли вам повезет.

– Вам кто про Ефросинью рассказал? – спросил Козлов, приглядываясь к нам. – Случайно не парень, что на пароме работает?

– А что? – насторожилась Женька. Мужчины переглянулись и начали ухмыляться.

– У Вадьки такая манера с девушками знакомиться, – решил просветить нас Козлов. – Видать, вы ему понравились. Всю обратную дорогу будет вас баснями кормить. Ну, а если девушка до басен охоча, непременно предложит встретиться после работы.

– Вот мерзавец, – буркнула Женька, должно быть, вспомнив, какого страха натерпелась по дороге сюда.

– Да нет, он парень неплохой, – вступился за него Козлов. – Просто выдумщик. А врет как складно, заслушаешься.

– Значит, никакого привидения? – спросила я, желая поддержать разговор, – мужчины поболтать были не против, и я решила этим воспользоваться, вдруг да и узнаем что интересное.

– Вы же взрослые люли, – пристыдил нас Виктор Алексеевич.

– Хотя, – вмешался Волков, – в каждой сказке есть доля истины. Говорят, Ефросинья вовсе не хотела быть монахиней и постригли ее против воли, от тоски она вскорости зачахла и умерла в сильнейшей обиде на судьбу. Должно быть, поэтому ей спокойно и не лежится.

– А ее могила сохранилась? – вновь спросила я.

– К сожалению, нет, – развел руками Герман. – Да и была ли такая монахиня или это народная фантазия, остается лишь гадать. Хотя я склонен считать, что была, на пустом месте такие легенды не возникают. Кстати, местные жители по необъяснимой причине монастырь не жалуют. Считают проклятым местом.

– Матушка сказала, это как-то связано с пленными немцами, что содержались здесь.

– Матушке, конечно, виднее, но, по-моему, это глупость. Отношения у нее с селянами не сложились. Говорила она вам, что немцы собирались здесь памятник своим поставить? – спросил Герман. Мы кивнули. – И, разумеется, обещали помощь монастырю. Предполагалось, что монахини будут присматривать за памятником, но… местные буквально взбунтовались против этой затеи. И матушке пришлось уступить. Денежки тю-тю, а считать их наша милая дама умеет.

Слушая Германа, Козлов ухмылялся.

– Ну и язык у тебя, – сказал он, покачав головой.

– Господин Козлов с настоятельницей в большой дружбе. Службы посещает, слушает ее нравоучения и готов трудиться с утра до ночи не покладая рук, лишь бы ей угодить.

– У меня сроки, – вздохнул Козлов. – Потому и работаю. То ли дело ты у нас: и сам ничем полезным не занят, и людям от тебя покоя нет. Ну, что, откопал какую-нибудь реликвию? – спросил он добродушно.

– Сегодня нам не повезло. Если не считать того, что вдруг появились эти прекрасные девушки, внеся луч радости в наши унылые будни. Вы, кстати, сегодня в обратную дорогу?

– Нет, – ответила Женька, чем, признаться, меня удивила. – Здесь есть где остановиться? Я монастырь имею в виду?

– В монастыре – нет, – заговорил Козлов. – Разве только матушка из сострадания вас на постой пустит. А в деревне есть гостиница. Кстати, шикарная.

– Серьезно? – не поверила подружка.

– Конечно. Когда тут тюрьма была, родственники на свидание приезжали, вот и понадобилась гостиница. Потом монастырь вернули епархии, кто-то гостиницу купил и заново отстроил.

– Ага, – засмеялся Волков. – В преддверии чудес, которые непременно вскорости начнутся, и народ сюда валом повалит. Кстати, здесь есть источник, святой, разумеется. Вон там, под горой, – он показал рукой направление. – Очень рекомендую посетить. Красивейшее место. Значит, надумали остаться? Жаль. А я надеялся, что мы с вами в Марфине встретимся, показал бы вам наш музей.

– А вы разве здесь не останетесь? – удивилась Женька, которой Волков явно нравился, она уже минут десять как начала кокетливо ему улыбаться.

– Нет, что вы. Гостиница нам не по карману, а у господина Козлова места нет. Рабочие живут в вагончиках, за монастырской стеной. У них там и без нас тесновато. Могли бы, конечно, разбить палатки, но так как до города недалеко, мы решили на ночь здесь не оставаться, тем более что у меня есть машина. Но в ближайшие дни мы можем тут не появиться. В общем, я надеюсь на встречу в городе. – Волков пошарил по карманам, достал клочок бумаги и, записав на нем номер телефона, протянул Женьке с поклоном. – Буду очень рад, если вы мне позвоните.

– Непременно, – мурлыкнула Женька.

Козлов нахмурился.

– Как это не появитесь? – спросил он. – Ты же сказал…

– Все упирается в вопросы финансирования, друг мой. Будем их решать. А до тех пор ничего определенного обещать тебе не могу.

– Да это черт знает что такое, – возмутился Козлов.

– Виктор Алексеевич, как не совестно в святом месте поминать нечистого? Матушка была бы вами недовольна. Вон у Натальи уши из-под платка торчат, непременно донесет.

Мы невольно повернулись в сторону девушки. Она вроде бы занималась прополкой грядки, переместившись к нам еще ближе, на слова Волкова никак не отреагировала, точно их не слышала.

– Я вот что хотела спросить, – начала Женька. – Матушка сказала, что храм будут восстанавливать в его первоначальном виде. Наверное, необходимы старые чертежи, их пытались отыскать?

Я оценила замысел подруги и уставилась на Волкова в ожидании ответа. Тот пожал плечами.

– Насколько мне известно, проект уже готов. Верно я говорю, господин Козлов? – Тот кивнул. – В музее много старых фотографий, в архивах, наверное, тоже смотрели, но вряд ли чертежи сохранились. Хотя… не уверен.

– Но ведь свидетельства очевидцев, тех, кто видел храм до взрыва, тоже важны, – гнула свое Женька.

– Вы имеете в виду местных жителей? Об их отношении я уже сказал. А все, что имело хоть какую-то ценность, давно находится в музее.

– Но ведь не обязательно рассчитывать только на тех, кто до сих пор живет в этих краях, люди склонны к перемене мест. Вдруг какие-то бумаги есть у тех, кто покинул здешние места?

– К чему вы клоните? – не понял Волков. Козлов с интересом взглянул на нас, как видно, и его занимал тот же вопрос.

– Думаю, было бы разумно разыскать людей, которые имели отношение к монастырю. Например, тех, кто во время войны находился здесь.

– Бывших пленных? – еще больше удивился Герман.

– Кто-то ведь их охранял. И вообще… кто-то взорвал этот храм, в конце концов.

– Предложите эту идею матушке. Напишите статью в вашей газете, возможно, кто-то и откликнется. Правда, я не знаю, стоит ли это делать, раз проект уже готов. Но с точки зрения истории свидетельства очевидцев, конечно, вещь интересная.

– Очевидцев только слушай, – буркнул Козлов. – Переврут все. Сколько сейчас лет, по-вашему, этим самым очевидцам? Старые маразматики.

Я вынуждена была констатировать, что наши хитрости ни к чему не привели. Хотя если кто-то из монастыря звонил Кошкиной, то эти двое могли об этом не знать.

– Что ж, спасибо вам за содержательную беседу, – улыбнулась Женька, игриво помахала Герману рукой и по тропинке направилась в сторону деревянного дома. Я последовала за ней, простившись с мужчинами. Нас тут же догнала Наталья.

– Вы к матушке?

– Да. Хотелось бы задать ей несколько вопросов.

– Она сейчас занята.

– Ничего, мы подождем, – заверила Женька. – Сходим пока на святой источник.

Наталья, опустив голову, шла рядом с нами. На крыльцо поднялась первой.

– Ждите здесь, я узнаю, – голос прозвучал неожиданно резко.

– Похоже, дисциплина тут и правда армейская, – шепнула мне Женька.

– Собираешься у матушки спросить про Кошкину? – вздохнула я.

– А что еще остается?

– Как ты ей объяснишь наш интерес?

– Уж найду что сказать.

Тут на крыльце появилась Наталья.

– Матушка вас ждет. Идемте.

Мы поспешно поднялись и вместе с ней вошли в дом. В просторные сени выходили четыре двери, новенькие, покрытые золотистым лаком. Наталья постучала в одну из них и распахнула ее перед нами. Комната оказалась кабинетом. За массивным столом сидела Татьяна, перебирая какие-то бумаги. На столе компьютер, справа телефон. Книжные полки, на которых аккуратно расставлены папки, в углу иконы и зажженная лампада перед ними. Белые занавески с вышивкой на окнах, в комнате светло и уютно. Матушка сняла очки, отложила их в сторону и устало взглянула на нас.

– Извините, что снова беспокоим, – умильно начала Женька.

Матушка кивнула Наталье, которая все еще стояла в дверях, та быстро вышла и дверь прикрыла. Почему-то я была уверена, что она подслушивает. Может, в обители так принято? Впрочем, в этом мирке, где все донельзя размеренно, и это хоть какое-то развлечение.

– Садитесь, – кивнула матушка. – В ногах правды нет. Что там Волков? Жаловался на меня?

– Что вы. Напротив, он восхищается тем, как вы поставили здесь дело.

– Сомневаюсь, ну да ладно. О чем вы еще хотели поговорить?

– Матушка, в мае этого года не приезжала ли в обитель некая Кошкина? Мария Степановна Кошкина?

Матушка смотрела удивленно. После недолгой паузы спросила:

– Кошкина? Никогда о такой не слышала.

– Может быть, она не называла свою фамилию. У меня есть ее фотография. Посмотрите, пожалуйста.

Достав фото из сумки, Женька положила его на стол и пододвинула матушке. Та взглянула и пожала плечами.

– Нет. Не помню. Хотя… – Она повертела снимок в руках. – Лицо кажется мне знакомым. В мае, вы говорите? Нет, не припомню. Паломники, бывает, приезжают к нам, может быть, она была среди них?

– Она оставалась здесь день или два.

– При монастыре нет гостиницы, паломники уезжают с последним паромом. А в чем, собственно, дело?

– Она рассказывала, что ее отец служил в этих местах, в то время, когда тут был лагерь военнопленных. И ей якобы звонили из вашего монастыря, спрашивали, не сохранились ли у нее какие-либо документы, чертежи храма.

– Вы сказали, он служил в лагере? Обычным солдатом?

– Похоже, что так.

– Откуда же у него могли быть какие-то чертежи?

– Ну… – Смутить Женьку было трудно, она пожала плечами и улыбнулась. – Знаете, как бывает… особенно в такие смутные времена.

– Постойте. Мне недавно звонили из милиции по поводу какой-то Кошкиной. Да, именно так. Это не та самая? – Мы с Женькой переглянулись. – Я ответила им и повторяю вам сейчас: я ничего не знаю ни о какой Кошкиной. И уверяю вас, что никто из монастыря ей не звонил.

– И все-таки звонок был, – не уступала Женька.

Я сердито на нее покосилась: утверждать такое с ее стороны наглость невероятная, раз матушка столь уверенно ответила на ее вопрос. Чувствовалось, что терпение у настоятельницы на исходе и только большое человеколюбие не позволяет ей выставить нас за дверь. Она взглянула сурово, как видно, не справившись с эмоциями или вовсе не желая с ними справляться, и я уже приподнялась, готовясь при первом окрике покинуть кабинет, но вдруг она нахмурилась, взгляд ушел в пустоту, и тут матушка спросила:

– Откуда, вы сказали, приехали? – Женька ответила. – И эта Кошкина живет в вашем городе? – Мы дружно кивнули. – А код города?

Женька назвала его, и матушка тоже кивнула, выдвинула ящик стола и принялась там что-то искать. На свет божий появилась пачка квитанций за телефон.

– Начало июня, – подсказала Женька, вытянув шею. Матушка нашла нужную квитанцию, внимательно изучила ее и вновь кивнула.

– Так и есть. Я еще тогда удивилась, кто и куда мог звонить. У нас на счету каждая копейка, – добавила она.

– И что? Выяснили?

– Нет, – покачала она головой. – Дело в том, что телефон есть только в моем кабинете. Конечно, иногда кому-то из сестер необходимо позвонить родственникам, но все они спрашивают разрешения у меня. Видимо, кто-то из рабочих, хотя это маловероятно. Они бы тоже спросили разрешения. В общем, кто звонил, так и осталось невыясненным. Вы говорите, интересовались чертежами? Возможно, наш архитектор, когда приезжал…

– Разве у него нет мобильного?

– Мобильный, конечно, есть, но он здесь не действует. На том берегу озера связь есть, а у нас нет.

– Вы могли бы созвониться с ним и узнать? Это очень важно для нас.

– Хорошо, я позвоню. Но… не думаю, что это он звонил, опять же, я уверена, он непременно спросил бы разрешения.

– Допустим, кто-то не хотел, чтобы вы знали об этом звонке, – он имел возможность позвонить?

– Вы хотите сказать, имеет ли кто-то доступ к телефону? Конечно. Когда меня нет, одна из сестер отвечает на звонки. Кабинет я не запираю.

– Значит, любой может войти и позвонить?

– Не может, – покачала головой матушка. – Я же сказала, кто-нибудь из сестер дежурит. – Должно быть, матушка и мысли не допускала, что сестры способны ее ослушаться и позвонить без разрешения. – Очень странно, – вдруг сказала она с таким лицом, точно речь шла о покушении на царствующую особу, каковой она себя, возможно, и считала. – Почему вас так интересует этот звонок? – задала она вопрос.

Я готова была рассказать ей правду, но Женька решила иначе:

– О вашем монастыре мы узнали от Кошкиной, а она от своего отца, вот мы и подумали – неплохое начало для статьи, преемственность и все такое.

Матушка, которая когда-то сама была журналисткой и, должно быть, помнила, что журналисты зачастую ведут себя так, точно мозги им стерилизовали еще в университете, спорить не стала, согласившись с Женькиной логикой. Она убрала квитанции в стол, а Женька сказала:

– Если не возражаете, мы зайдем завтра справиться о вашем звонке архитектору.

Матушка едва заметно кивнула и, поднявшись из-за стола, направилась к выходу. Опередив ее, я распахнула перед ней дверь и успела заметить, как соседнюю дверь поспешно прикрыли. «Значит, кто-то подслушивал, – почти удовлетворенно подумала я. – Ну и местечко».

На улице мы простились с матушкой. От огорода к нам шла пожилая монахиня, осторожно ступая, точно каждый шаг причинял ей неудобства.

– Ты что здесь? – спросила ее настоятельница.

– Наталью ищу, – смиренно ответила та.

– Наталья! – громко позвала матушка.

Мы удалялись от дома весьма неспешно, ожидая развития событий. Наталья появилась на крыльце.

– Да, матушка, – и затараторила: – Сестра сказала полы помыть, вот я…

– Иди помоги в церкви.

Далее разговор мы не слышали, Наталья пошла по тропинке в церковь, а настоятельница и пожилая монахиня продолжали о чем-то говорить, поглядывая то в ее сторону, то в нашу.

– Прекрати то и дело оборачиваться, – шепнула я Женьке.

– Как впечатление? – спросила она. – По-моему, мы на верном пути.

– То, что из монастыря звонили, мы и так знали, не пойму, чему ты радуешься?

– Положительно, тут есть какая-то тайна. И Наталья эта…

– То, что здесь все за всеми шпионят, почти факт, только какое это отношение имеет к Кошкиной?

– А вдруг матушка с ней виделась?

– И соврала? Трудно в это поверить.

– Хорошо, трудно так трудно, хотя она живой человек, а человеку свойственны пороки. Особенно мелкие и во благо обители.

– Надо было ей правду рассказать, – заметила я.

Мы уже вышли из ворот, я направилась к машине, но подружка неожиданно устроилась на зеленой травке, и я последовала ее примеру. Женька сорвала травинку и стала ее жевать, попутно отвечая на мой вопрос:

– Это было бы неосмотрительно с нашей стороны. Вряд ли бы ей понравилось, что убийство Кошкиной как-то связали с ее монастырем. Тогда мы правды точно не услышим.

– Ей Петечка звонил. Ты что, забыла?

– Звонил, да только ничего не объяснил. Я думаю, Кошкина была тут в мае, сразу после похорон отца, и с кем-то из монахинь или послушниц завязала знакомство. Вот эта знакомая ей и звонила. Если мы ее найдем…

– Ты мне лучше вот что скажи, – вздохнула я. – Ты действительно собираешься остаться ночевать?

– Конечно. Мы же еще ничего не узнали.

– А как же паромщик?

– Я бы этому пустобреху… привидений здесь нет, это ясно. Граждане живут вполне нормальные, значит, и нам ничего не мешает отдохнуть в этом раю пару дней. Посмотри, природа какая…

– Пару дней?

– Ну, если раньше не управимся. Волков сказал, что гостиница приличная. Будем отдыхать.

– Судя по царящим в монастыре порядкам, узнать, с кем предположительно могла свести дружбу Кошкина в свой приезд сюда, будет очень трудно. Если мы начнем приставать к монахиням с разговорами, матушка нас быстро выставит за ворота. Да и была ли здесь Кошкина, не ясно.

– Вот и займемся выяснением.

Женька поднялась, отряхнула джинсы и потопала к машине.

Через десять минут мы въезжали в деревню, хотя определение «деревня» данному населенному пункту подходило мало. Дома вокруг добротные, двухэтажные, дорога выложена булыжником. Тротуары тоже из булыжника. Во всем чувствовался порядок и вековой уклад. Привычных деревенских домов, деревянных, в три окна, мы пока не видели. Должно быть, раньше это было большое село. Озеро, монастырь рядом, наверное, паломники были тут частыми гостями. После революции монастырь закрыли, и жизнь точно замерла, а после войны, когда все мужское население погибло на фронте, село и вовсе потеряло свой статус и перешло в разряд деревень.

Я очнулась от своих фантазий, когда Женька, толкнув меня в бок и ухмыляясь, заметила:

– А у них тут весело.

Возле дома, мимо которого мы проезжали, на скамейке сидел дедок в сером костюме тридцатилетней давности, в розовой рубашке, аккуратно застегнутой на все пуговицы, и почему-то в калошах. Он лихо выводил на губной гармошке веселый мотивчик, хитро поглядывая из-под лохматых бровей.

– Надо спросить, где у них гостиница, – сказала Женька, останавливая машину.

В этот момент на крыльце появилась женщина, на вид ей было что-то около шестидесяти, высокая, крепкая, с косой, уложенной вокруг головы наподобие короны, в простом цветастом платье и ярком переднике.

– Вальтер, – позвала она, перекрикивая музыку. – Идем обедать.

Мужичок радостно гукнул, поднялся, подмигнул нам и заспешил к крыльцу.

– Простите, – сказала я. – Вы не подскажете, где гостиница?

Мужчина гукнул вторично, помахал нам рукой и скрылся в доме, женщина все еще стояла на крыльце, держась за дверную ручку, и хмуро разглядывала нас.

– Простите, – громче повторила я. – Мы ищем гостиницу.

– А вы кто? – без намека на доброжелательность спросила женщина. Женька, которая успела выскочить из машины, направилась к ней, надеясь разжиться сведениями, и охотно сообщила:

– Мы журналисты.

– Журналистов нам только и не хватало, – перебила ее женщина. – Носит здесь кого ни попадя. – И с треском захлопнула дверь.

– Не скажешь, что гостям тут рады, – заметила Женька, возвращаясь в машину.

– Тебе обязательно надо было говорить, что мы журналисты? Вдруг у них к твоим товарищам по перу уважение отсутствует?

– Что ж теперь делать-то, раз матушке сказали, что из газеты? В таком месте, поди, ничего не скроешь. Опять же, народ общаться с нами любит, власть поругать, пожаловаться.

– Наверное, ей жаловаться не на что. И власть она любит.

– Ну, уж это вряд ли. Власть никто не любит, даже сама власть. Ладно, будем искать.

Мы стали подниматься в гору. Два дома справа стояли с заколоченными ставнями. Напротив них – дом еще крепкий, с выбитыми стеклами, крыльцо заросло крапивой. Дальше дома выглядели жилыми, но людей вокруг было не видно, а тишина стояла такая, что становилось не по себе, вроде бы людей тут и вовсе не было. Только шум строительных работ, доносившийся из монастыря, настраивал на оптимистический лад, хотелось произнести нечто вроде «всюду жизнь» или еще какую-нибудь глупость.

На зеленой лужайке перед очередным домом паслась привязанная к старой липе коза. Заметив нас, издала протяжное «ме-е» и припустила прочь, насколько позволила веревка.

– Есть коза, значит, есть и люди, – вроде бы саму себя утешая, заметила Женька.

Я обратила внимание, что она опять хмурится и поглядывает вокруг с беспокойством. Надо сказать, что Женька существо совершенно дремучее, в том смысле, что охотно верит во всякую чушь. То есть не во всякую, а в мистическую. Вот если ей президент скажет, что ВВП неуклонно растет, она будет скептически ухмыляться, а если какой-то идиот на пароме заявит, что упыри в этих местах просто кишмя кишат, непременно призадумается. Бороться с этим было бессмысленно, и я давно махнула на нее рукой. Однажды мы битый час ругались из-за лешего, отправившись с еще одной подругой за ягодами. Женька испуганно вздрагивала, как только мы углубились в лес, и все боялась заблудиться, потому что бабка, у которой мы остановились, велела нам быть осторожными и в лес далеко не заходить, там леший водит. Понаблюдав за ее ужимками, я не выдержала и спросила:

– Женька, неужели ты всерьез веришь в лешего? В лохматого дядьку с носом-картошкой и небольшими рожками?

– В дядьку не верю, – замотала она головой. – А в то, что леший «водит», верю.

Вдвоем мы пытались вправить ей мозги и, потеряв бдительность, заблудились. В результате через пять часов вышли в двадцати километрах от нашей деревни, и то только потому, что услышали шум проезжающих по шоссе машин, что явно доставило Женьке удовольствие, потому что после этого она на мои критические замечания о ее суеверии неизменно отвечала:

– Это ты мне говоришь?

Рассказы о Бабе-яге и прочих обитателях родных лесов ей и самой казались несерьезными, и теперь она утверждала, что существуют параллельные миры, откуда к нам временами забредают всякие несуразные персонажи. Когда Женька начинала бояться, то способна была нагнать страха на кого угодно, и сейчас я с тоской наблюдала за тем, как она озирается по сторонам, не удержалась и напомнила:

– Паром отходит в восемь. Мы еще успеем.

– Это ты к чему?

– К тому, что если ты опять трусишь… – договорить я не успела. Дорога сделала крутой поворот, и гостиница возникла перед нами.

Большое двухэтажное строение, открытая веранда заставлена столами и плетеными креслами, по фасаду идет надпись: «Гостиница «Уют» – и буквами помельче: «У нас вы как дома». Возле гостиницы – небольшая стоянка, обнесенная низким металлическим заборчиком. Ни одной машины там не наблюдалось.

– Похоже, аншлага не предвидится, – заметила Женька, въезжая на стоянку.

Не успели мы заглушить двигатель, как на веранде появилась женщина в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Она с любопытством смотрела в нашу сторону. Женька, первой выйдя из машины, спросила:

– Свободные номера есть?

– Вам нужна комната? – похоже, дама в это поверить не могла.

– Да. На пару дней.

– Ой, радость-то какая, проходите. Сейчас я вам помогу, – увидев, что я достала из багажника чемодан, засуетилась она и, забыв про свои годы, сбежала вниз.

– Что вы, не беспокойтесь, – испугалась я. – Чемодан на колесиках.

– Вот замечательно, вот и хорошо, – повторяла она, шествуя рядом, и все норовила ухватиться за чемодан. Либо дела в гостинице шли из рук вон плохо, либо здесь действительно радовались гостям как дорогим родственникам.

– Давайте я все-таки помогу, – сказала женщина и, подхватив чемодан, стала подниматься с ним по ступенькам.

Мы оказались на веранде; широкие, распахнутые настежь двери вели в просторный холл. Слева был магазин, заслуживающий внимания, вполне приличный мини-маркет: стойки, прилавки, все новенькое и блестящее, порядок там царил образцовый, и ни одного покупателя не наблюдалось. За кассой тоже никого не было. Магазин от холла отделяла ширма с выложенными на ней газетами и журналами. Прямо был небольшой бар с шикарной кофеваркой и бокалами, висящими над стойкой, от легкого ветерка они позвякивали, выходило очень мелодично, на ум сразу пришло Рождество и колокольчики на елке. Слева находилась стойка, какие есть во всех гостиницах, а за ней ресторан. Всего на восемь столов, но отделка интерьера и общая атмосфера сомнений не вызывали, не хватало только метрдотеля в смокинге. На столах двойные скатерти, внизу зеленые, шелковые, сверху белые, накрахмаленные, салфетки конусом и свечи в подсвечниках, вроде бы серебряных. Женька не удержалась и буркнула:

– Деньжищ-то вбухали, двести лет не отобьют.

Пока мы пытались прийти в себя от всего этого великолепия, женщина, оставив в покое наш чемодан, юркнула за стойку, открыла здоровенный гроссбух и теперь ласково нам улыбалась.

– У вас очень уютно, – сочла нужным сказать я.

– Стараемся. Вы уж извините, что я в таком виде, – смутилась она, указав на халат. – Никак не думала… я сейчас мигом переоденусь.

– Что вы, это совершенно излишне.

– Да? У нас тут по-простому. Мы рядом живем, в соседнем доме. А то я сбегаю.

– Нет-нет, все нормально.

– Значит, вам комнату? Одну на двоих?

– Да, если можно.

– Конечно, можно. Комнаты у нас прекрасные, вам понравится.

Тут послышались шаги, по лестнице, которую мы поначалу не заметили (она находилась за баром, скрытая резной перегородкой), кто-то спускался. Через мгновение мы увидели еще одну женщину, чуть моложе, фигурой и лицом очень походившую на первую. Одета она была в точно такой же халат, только тапочки на ней были зеленого цвета; в руках она держала ведро и швабру.

– Девушки к нам погостить приехали, – сообщила первая, и вторая тут же расцвела улыбкой. – Это Люба, сестра моя. Она здесь убирается. А я Вера.

– Очень приятно.

Люба подошла, оперлась пухлой рукой на стойку и спросила:

– Отдохнуть у нас решили? Места у нас красивые. Озеро видели? Вода чистая, одно удовольствие купаться. И комаров нет.

Тут я вдруг подумала, что в самом деле ни одного комара сегодня прихлопнуть не пришлось. Надо же…

– Почему нет? – спросила Женька настороженно.

– Да нет и все. Хорошо у нас здесь. Вам понравится.

Я достала паспорт из сумки и протянула Вере, Женька достала свой.

– Вам какой номер? Внизу у нас подешевле, наверху подороже.

– Нам внизу.

– Ага. Только и он недешево стоит, – смущенно добавила она.

– Сколько?

Вера назвала сумму. Для захолустья, может, это и было дорого, однако нас цена не испугала.

– Но это с завтраком, обедом и ужином. А Надя у нас так готовит, пальчики оближете. Вы обедать будете? Она мигом соорудит.

– Будем, – дружно ответили мы, вспомнив, что с раннего утра ничего не ели.

– Люба, сбегай за Надей, девочек с дороги покормить надо. А если Надя занята, я сама что-нибудь приготовлю.

Люба, кивнув, поспешно направилась к двери.

– Сейчас сделаем, пока с дороги умоетесь, все будет готово.

Вера аккуратно записала наши фамилии в гроссбух, вернула нам паспорта, достала ключи из ящика, что висел рядом со стойкой, и вновь ухватилась за наш чемодан. Слева за стойкой была дверь, к ней мы и направились.

– Постояльцев у вас немного? – спросила я, пока мы шли по коридору, по обеим сторонам которого были двери с номерами на них. Нам достался первый.

– Да нет никого. – Вера отперла дверь и вошла в комнату с нашим чемоданом. Комната была небольшая, со стандартным для гостиницы набором мебели. Мебель новенькая и недешевая. На окне шторы в тон покрывалам на кроватях. Обои в мелкий цветочек, линолеум под паркет, два коврика на полу. – Телевизор работает, – суетилась Вера. – Вот здесь туалет и душ. Все как положено.

– Отлично, – кивнула Женька, оглядываясь.

– Мне тоже понравилось, – подтвердила я, меня обуревала гордость за Родину, где теперь и в глуши можно найти приличную гостиницу.

– Давно открылись? – спросила я.

– Года еще нет. Прошлым летом.

– Гостиница частная?

– Частная, частная.

– Кто хозяин?

– А мы его и не видели ни разу. Из города приезжает управляющий. А хозяин где-то далеко, в Москве вроде. А может, еще дальше. Постояльцев у нас маловато. На Новый год приезжали, на выходной, бывает, приедут. От областного центра мы далековато, а из Марфина к нам не ездят. Озер вокруг много, покупался и домой, чего деньги платить. Боимся, как бы хозяин не осерчал да не закрыл нас. Нам-то уж больно удобно, здесь ведь работы никакой. Мужики в леспромхозе или на железке, а нам, трем старым дурам, куда? Ой, – прижав руки к груди, вымолвила она. – Вы меня простите, заболтала вас. Полотенца в ванной. Если чего надо, вы только скажите. – Вера выскользнула за дверь и аккуратно ее прикрыла.

– Красота, – бухнувшись на кровать, завопила Женька. – А ты ехать не хотела.

Я подошла к окну, выходило оно в сад, фруктовые деревья выстроились ровными рядами, траву под ними аккуратно скосили.

– Двигай в душ, я за тобой, – скомандовала Женька, оторвав меня от лицезрения красот.

Стоя под душем, я пыталась разобраться со своими впечатлениями. Глухомань, в которой какой-то чудак выстроил гостиницу. Деньги на ветер. Хотя, может, он так не считает. Потратит еще денег на рекламу, и народ сюда повалит. Озеро, лес, монастырь напротив, еще и комары куда-то подевались, и народ, судя по всему, приветливый. Тут я вспомнила недавнюю встречу с любителем губной гармошки и женщиной и решила, что торопиться с выводами не стоит.

– Надо спросить у Веры, не останавливалась ли здесь Кошкина, – сказала мне Женька, когда я вышла из душа.

– Гостиница ей вряд ли по карману, – ответила я.

– Не скажи. Пенсионеры народ бережливый и на черный день непременно откладывают, а если дело, что ее сюда привело, важное, то не грех и потратиться. Прикинь, тут даже кондиционер есть. Я тащусь от российской глубинки. – Женька скрылась с глаз, а я прилегла и продолжила свои размышления.

Допустим, Кошкина в самом деле побывала здесь, но как узнать, что ей понадобилось в этих местах? Решила взглянуть на те края, где когда-то служил ее отец? Судя по словам ее мужа, отца она терпеть не могла, так что желание довольно странное. Но из монастыря ей все-таки звонили, причем не ясно кто, а главное – с какой целью. Как связать все это с ее странной смертью?

Опять же нет совершенно никакой уверенности, что ее отец служил именно в этом месте. Я достала из чемодана пластиковую папку и еще раз просмотрела биографию отца Кошкиной. Такие обычно писали при поступлении на работу. Из какого-нибудь отдела кадров Петечка ее, должно быть, и позаимствовал. Петренко Степан Иванович, обычные анкетные данные. Родился в селе Михали Воронежской области, в 1946 году был призван в армию. В 49-м после демобилизации вернулся в Воронеж, поступил в техникум. Работал на стройке, в положенное время вышел на пенсию. Все. Можно добавить: в апреле этого года скончался. Петька обещал узнать, где проходил службу Петренко. Надо бы ему позвонить. Я потянулась к мобильному, но связи не было. Я тут же вспомнила слова матушки. Что ж, после обеда прогуляемся на тот берег, заодно Ромке позвоню, он, наверное, волнуется. Сообщу, что останемся тут на несколько дней. Ничего не выясним, так хоть отдохнем на природе. Места здесь и в самом деле красивые.

Через полчаса мы появились в холле. Вера, все-таки успев переодеться, сидела на веранде.

– Минут через двадцать накормим вас, – улыбнулась она. – Может, вам на веранде накрыть?

– Было бы замечательно, – ответила я. Пока Вера накрывала на стол, из кухни появилась женщина, судя по всему, та самая Надя, за которой посылали Любу. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы установить ее родство с Верой.

– Вы сестры? – спросила Женька.

– Сестры, сестры, – кивнула Надя. – И замуж за братьев вышли. Раньше были Кочетковы, а теперь все три Коноплевы.

– Вот вам щец, домашненьких, сейчас второе принесу. На ужин что хотите?

Мы обсудили меню на ужин и завтрак. Три женщины, сидя в сторонке, поглядывали на нас с таким умилением, точно мы их загулявшие чада, наконец-то решившие навестить родной дом.

– Много ли народу живет в деревне? – спросила Женька.

– Куда там много, считай, одни пенсионеры. Молодежь разъехалась. Мои в Питере, у Веры дети за Уралом, у Любы вообще на Камчатке. Приезжают редко. Вот мы втроем век и коротаем.

– А мужья?

Этот вопрос вызвал странную реакцию, женщины быстро переглянулись, вроде бы испуганно.

– Померли, – как-то неохотно ответила Вера. – Давно уже.

– А что такое? – не обратив внимания на реакцию женщин, продолжала расспросы Женька.

– Да так… Мой замерз, из соседнего села шел. Выпивши был, сильно. Ну и… случилось.

– А с остальными что?

– У нас все мужики пьющие, вот и случается.

– Что, все трое погибли? – нахмурилась Женька.

– Ага. Один утонул, другого деревом придавило, помер, до больницы не довезли.

– А к детям переехать вы не думали?

– Куда уж, в такую-то даль. Как-нибудь здесь проживем. Втроем-то не страшно.

– В монастыре из местных никто не работает? – спросила Женька, поняв, что тему выбрала неподходящую.

– Как же, работают, и наши работают, и из города есть.

– Значит, помогаете монастырь восстанавливать?

– На гиблом месте обитель не строят, – ответила Надя, прозвучало это очень резко. Женщины вновь переглянулись, Вера едва заметно качнула головой. Надя сразу же поднялась.

– Пойду вам чаю принесу.

– А почему место гиблое?

– Это она так, не слушайте. Тюрьма здесь была, чего же хорошего?

– Сейчас многие храмы восстанавливают, – надеясь развить тему, заметила я.

– Ага-ага, – кивнула Люба.

– А что это за старичок у вас на губной гармошке играет? Мы, когда сюда ехали, его встретили, – спросила Женька. – Его жена Вальтером назвала.

– Ванькой его зовут, а Машка, сестра его, блажит, зовет собачьим именем. Слабоумный он, только и дела, что на гармошке играть.

– Вальтер – немецкое имя, – решила просветить людей подружка. – Довольно распространенное.

– Да? А я думала, так собаку кличут. У Красновых собака была, так же звали.

– Говорят, у вас после войны немцы пленные были?

– Были, – женщины вновь как-то странно переглянулись. – Дорогу строили.

– Много их было?

– Да нет, двадцать пять человек.

Такая точность меня слегка удивила.

– Двадцать пять?

– Ага. Мама говорила, сначала их пригнали человек пятьдесят, но в первую зиму половина померла. Ну, а эти прижились, железку строили, храм на кирпичи разбирали. А уж после немцев в монастыре тюрьму сделали, для своих то есть.

Как-то чувствовалось, что к разговору женщины охладели, вскоре у каждой нашлись какие-то дела, и мы с Женькой на веранде остались одни.

– Тебе не кажется, что здесь что-то… не так? – с трудом нашла подходящее слово Женька, глядя вслед удаляющейся Вере.

– Что не так? – передразнила я.

– В атмосфере ничего не чувствуешь?

– А ты чувствуешь?

– Как-то, знаешь ли, тревожно. И тетки эти. Такие, просто кровь с молоком, а мужья у всех трех погибли, и монастырь они не любят.

– Евгения Петровна, что на тебя опять нашло? – спросила я укоризненно. – Надеюсь, ты не считаешь наших хозяек упырями, которые кровь сосут у заезжих граждан.

Женька поежилась.

– Зря ты это сказала. Я ни на одной креста не видела. Странно, правда?

– Так, шизофрения прогрессирует, – вынуждена была констатировать я. – Давай лучше выспросим Веру, не останавливалась ли у них Кошкина. От этого гораздо больше пользы, чем от твоих глупых бредней.

Закончив чаепитие, мы покинули веранду, Веру обнаружили в магазине, она что-то выкладывала на полки.

– Здесь вы тоже работаете? – спросила Женька весело.

– Ага. Да и работы-то, признаться, немного. Наши по утрам заходят в магазин, другого ведь нет, чаю иногда выпьют на веранде, посплетничать-то надо, – подмигнула Вера. – А днем разве кто из приезжих зайдет, да и тех немного.

– Мы вас вот о чем спросить хотели, – торжественно начала Женька. – В мае этого года не останавливалась ли в вашей гостинице женщина, фамилия ее Кошкина?

– Нет, не знаю такой, – слишком поспешно ответила Вера, низко склонившись к прилавку.

– А нельзя ли в журнале посмотреть? – настаивала Женька. После некоторой паузы Вера ответила:

– А чего смотреть, я и так помню. В мае у нас вовсе никого не было, пустая гостиница стояла. Только на майские праздники три семьи из Питера приехали. И все. А кто вам эта Кошкина? Знакомая, что ли?

Лица Веры мы по-прежнему не видели, но в ее голосе чувствовалось напряжение, хотя она и старалась, чтобы ее вопрос прозвучал естественно. Впрочем, возможно, я вслед за Женькой во всем начинаю видеть что-то подозрительное, и этот вопрос не более чем любопытство.

– Да. Она в газету письмо прислала, с рассказом об этом монастыре.

– Так вы из газеты? – удивилась подошедшая сзади Люба.

– Да, журналисты.

– И что она такого о монастыре написала? – появляясь из-за прилавка, задала вопрос Вера. Обе женщины вновь как-то странно переглянулись.

– Да ничего особенного, – улыбаясь, развела руками Женька. – Просто рассказала о возрождении обители. Ну а мы решили взглянуть своими глазами.

– Значит, статью напишете? – хмуро спросила Люба; теперь она даже не пыталась скрыть неприязнь, которая звучала в ее голосе.

– Надеюсь, – словно не замечая этого, ответила Женька весело.

– Будете копаться во всех этих прошлых делах? – продолжала Люба.

– Что вы имеете в виду? – удивилась подружка. Вера сердито посмотрела на сестру, та подхватила ведро и скрылась в коридоре.

– Это она от обиды. Придумывают про нас всякую чепуху.

– Какую чепуху? – не унималась Женька.

– Повторять неохота. Глупости все это.

Ясно было, что ничего Вера больше не скажет, а будем настаивать – только насторожим ее, и так отношение к нам успело измениться от щедрого гостеприимства к настороженности, еще шаг – и настороженность перейдет в открытую враждебность.

– Нас слухи не интересуют, – пожала плечами Женька. – Мы хотим написать историю монастыря, а история – это наука и требует точности.

Вера никак на это не отреагировала, но продолжала смотреть настороженно. Я улыбнулась ей и спросила, желая сменить тему:

– Говорят, где-то здесь святой источник?

– Ага, – кивнула Вера. – Под горой. Туда тропинка ведет. Хотите посмотреть?

– Да. Прогуляемся, на красоты местные полюбуемся.

Я подмигнула Женьке, та подошла к Вере поближе и спросила:

– Где, вы говорите, тропинка?

– Идемте, я покажу.

– Я вас догоню, – сказала я. – Только панаму возьму. – И направилась к нашей комнате.

Вера с Женькой вышли на веранду, женщина объясняла моей подружке, как пройти к источнику, стоя ко мне спиной. Я быстро огляделась, Любы не видно, Надя то ли на кухне, то ли вовсе ушла из гостиницы. Я юркнула за стойку и открыла журнал регистрации. Записей было не так много, я быстро листала страницы, пока не нашла записи за май. И сразу же увидела знакомую фамилию. Кошкина Мария Степановна и адрес. Сомнений быть не могло. Я закрыла журнал и поспешила в нашу комнату, взяла панаму и отправилась к Женьке. Та стояла на дороге, подставив лицо солнышку с праздным видом отдыхающей, которая никуда не спешит. Вера попалась мне навстречу, я помахала ей рукой и сбежала вниз по ступенькам, чувствуя ее настороженный взгляд. Неужто заподозрила? Зря Женька сказала, что мы журналисты, любопытных здесь не жалуют. Впрочем, подруга права, если мы сказали матушке о том, что работаем в газете, местные наверняка об этом скоро узнают. Я поравнялась с Женькой и взяла ее за руку.

– Идем, – сказала я с улыбкой, бросив взгляд на веранду. Вера все еще стояла там, поглядывая на нас.

– Заглянула в журнал? – прошептала Женька.

– Конечно. Кошкина останавливалась у них на одну ночь. Что ты встала как вкопанная? – шикнула я. – Она на нас смотрит.

– Значит, тетка соврала? – пробормотала Женька. – Но почему? Какой смысл скрывать то, что нетрудно проверить?

– Должно быть, ей и в голову не пришло, что мы решим заглянуть в журнал.

Мы шли по тропинке, с двух сторон скрытой кустами. Пахло сыростью, чувствовалось, что где-то рядом болото. Вскоре под ногами стало чавкать. Тропинка сделала поворот, и мы увидели деревянный настил, он вывел нас к источнику. Часовня, справа купальня и сам источник, огороженный низким заборчиком. Ни души вокруг. Тишина, даже строительный шум из монастыря сюда не доходил. Здесь была скамейка, на ней мы и устроились. Несмотря на то что мы были одни, Женька заговорила шепотом:

– Ты говоришь, она останавливалась в гостинице на одну ночь? Но ведь Кошкина отсутствовала три дня?

– Ты забываешь о расстоянии до нашего города. Мы приехали на машине, а она скорее всего поездом, ей потребовалось гораздо больше времени. Допустим, она приехала утром, переночевала и часов до восьми вечера оставалась в гостинице. До последнего парома. Так что все сходится, два дня тут и сутки на дорогу. Вопрос, что ей понадобилось в этих местах?

– Анфиса, чует мое сердце, мы имеем дело с какой-то страшной тайной.

– А оно не чует, как нам ее узнать? Каким образом это связано с Кошкиной?

– Да, – вздохнула Женька. – Аборигены ведут себя загадочно, да и монастырские не лучше. Надо всерьез заняться историей монастыря. Давай для начала выспросим Волкова как следует. Он историк, должен знать. Идем?

– Сегодня, пожалуй, не стоит, – остудила я Женькин пыл. – Во-первых, человеку надо работать, во-вторых, матушке наше присутствие вряд ли понравится, и тогда что-то узнать будет еще сложнее.

Не успела я договорить, как где-то рядом хрустнула ветка, звук этот в тишине прозвучал оглушительно громко, а главное так неожиданно, что мы обе вздрогнули. Женька вдруг вскочила со скамьи и бросилась в ту сторону, откуда шел звук, но трава была высокой, а кусты столь плотно росли друг к другу, что это весьма затрудняло ее действия. Зато мы услышали, как некто несется прочь, пробираясь сквозь заросли и теперь совершенно не заботясь о том, что наделал много шума.

– Что это было? – ошарашенно спросила я.

– Не что, а кто! – гневно возвысила голос Женька. – Подслушивал нас, зараза такая.

– Ты думаешь, это был мужчина?

– Может, баба, мне без разницы, жаль, не попались мне в руки. – Женька с сомнением посмотрела на свои пальцы с безупречным маникюром, будто надеясь, что злопыхателю не удалось улизнуть целиком и кое-что от него осталось.

– А вдруг это какой-то зверь? – нахмурилась я. Женькино предположение о том, что нас подслушивали, казалось мне все-таки чересчур смелым.

– Какой, к примеру? – съязвила подруга.

– Ну, не знаю… собака…

– Не нервируй меня, – отмахнулась Женька, вновь устраиваясь на скамье. – Кому-то наше появление в Рождествене явно не по вкусу пришлось. А может, кто из этих упырих решил подслушать, о чем мы говорим? В зарослях наверняка полно тропинок, мы о них не знаем, а местным они хорошо известны.

– Ты прекращай их упырихами звать, не то я тут ни за что не останусь, сбегу с последним паромом.

– Ладно, ладно, я пошутила. Но тетки и впрямь подозрительные. Ты заметила, как переглядываются? У меня от их таинственности чес по всей спине. Вот что, давай по деревне пройдемся, побеседуем с гражданами, может, они отзывчивее?

– Давай. Только сначала на тот берег сходим, Ромке позвонить надо, а еще Петечке, вдруг он узнал, где служил Петренко.

– Идем, – согласилась Женька, и мы отправились по дорожке назад к гостинице.

Женька шла, напряженно оглядываясь, время от времени замирала и прислушивалась, в общем, изображала индейца в дозоре. Выглядела она комично, но и я от нее не отставала, тоже прислушивалась и настораживалась. Ромке я сообщила, что монастырь нам очень понравился, гостиница прекрасная и мы намерены здесь задержаться на несколько дней. Должно быть, испытывая муки совести за то, что оставил меня одну, муж за меня порадовался. Советовал больше плавать и не лежать подолгу на солнце, то есть без идиотских рекомендаций обойтись не смог, в отместку я попросила его не переусердствовать с занятиями и хоть иногда устраивать пешие прогулки. Ромка радостно сообщил, что их совершает. Уверена, он имел в виду прогулки в ближайший бар в компании своих приятелей. Я объяснила ему, что мобильные тут не работают, и мы условились о времени, когда я буду выходить на связь. Чувствуя себя радисткой Кэт, я набрала номер Петечки, не забыв поблагодарить господа, что слово Петечка пока держит и Ромке о нашем расследовании не проболтался. Осчастливленный донельзя тем, что я вновь возникла в его жизни, Петечка меня ничем порадовать не смог, запрос на Петренко он отправил, а вот ответ еще не получил. Простившись с ним, мы с чувством выполненного долга вернулись в деревню.

Первый, кого мы увидели, был Иван, которого блажная сестра неизвестно с какой стати звала Вальтером. Он косил траву, ловко орудуя инструментом, посмотрел на нас, снял кепку и поклонился. Мы хотели сделать реверанс, но вместо этого кивнули и проорали:

– Здравствуйте.

Ясно было, что, раз дядя не в себе, ценных сведений от него не добьешься, и мы намеревались пройти мимо, но Иван, прислонив косу к палисаднику, направился к нам. Мы замерли как вкопанные, с дурацкими улыбками на лицах, я утешилась тем, что косу он все-таки оставил.

– Гуляете? – спросил он вполне осмысленно. Мы на радостях так закивали, что заломило шею. – Хорошо, – тоже кивнул он. – Только вечером одни не ходите.

– Почему? – сразу же забеспокоилась Женька.

– Лес кругом, заплутаете. Да и души невинно убиенных об отмщении вопиют. – Он поднял указательный палец вверх и с интересом на него уставился. Женька тоже уставилась, сглотнула и в отчаянии спросила:

– Какие души? – На что и получила вполне логичный ответ:

– Невинно убиенных.

– Мы никуда, мы только по дороге, – забормотала я, потянув Женьку за рукав.

– Как ты думаешь, что он имел в виду? – немного придя в себя, спросила подружка, когда мы отошли на приличное расстояние.

– Откуда мне знать, что на уме у сумасшедшего.

– На чокнутого он не очень-то похож, – вздохнула Женька, как будто ее это обстоятельство сильно печалило. В этот момент мы заметили двух пожилых женщин, которые стояли возле дома и о чем-то неторопливо разговаривали. Заметив нас, они замолчали, приглядываясь к нам. Мы вновь произнесли:

– Здравствуйте.

Бабушки ответили, а мы, поравнявшись с ними, поинтересовались:

– Во сколько утром паром отсюда отправляется?

Бабки ответили, и одна из них сразу же задала вопрос:

– А вы к нам по какой надобности?

– Хотим о ваших краях написать, – сказала я.

– Написать? – нараспев переспросила бабка. – А чего ж тут писать-то?

– Места у вас интересные, монастырь, к примеру.

– Да чего в нем интересного? Давно все ободрали, одни стены остались.

– Но ведь восстанавливают монастырь, – возразила я.

– Восстанавливают, – кивнула бабка.

Тут вмешалась Женька:

– Мужчина нам сейчас сказал о каких-то невинно убиенных. Кого он имел в виду?

– Ванька, что ли? Кто ж его знает.

– Вы у сестер, что в гостинице, поспрашивайте, – хихикнула вторая бабка, хитро прищурившись. – Они вам мно-о-го чего расскажут. Если захотят. Через монастырь этот они мужей лишились.

Ее подруга посмотрела укоризненно:

– Что ты, Варвара? Грех это. – И она повернулась к нам: – Если монастырем интересуетесь, поговорите с матушкой, а местных о нем не спрашивайте. Они вам ничего не скажут.

– Почему? – удивилась я.

– А не знаем мы ничего. Старики померли, а на нашем веку он облезлый стоял. Чего-то заболтались мы с тобой, – кивнула она товарке, и бабки разошлись по своим домам, оставив нас в недоумении.

– А паромщик-то прав, – изрекла Женька, проводив их взглядом.

– Ты опять со своими глупостями, – рассердилась я.

– Я не с глупостями. Жители здесь занятные. Я тебе больше скажу, они хранят какую-то тайну, оттого о них и слава дурная в округе. Знаешь, Анфиса, теперь я абсолютно уверена: Кошкину убили, и ее убийство связано с монастырем.

Признаться, я думала так же.

Вечер прошел спокойно. Мы чаевничали на веранде с Надей и Верой, узнали много полезного о заготовке сена, съели большую миску клубники, принесенную нам хозяйкой, а потом еще долго сидели на ступеньках гостиницы, разглядывая звездное небо. Взошла луна, освещая монастырь на горе. Работы там давно прекратились, и теперь сонную тишину нарушал только лай собак где-то возле дороги.

В половине двенадцатого мы легли спать. Я хотела открыть окно, но Женька заупрямилась и предложила включить кондиционер. Заподозрив, что она просто трусит, я попыталась растолковать ей, как это глупо – спать с кондиционером, когда такая прекрасная ночь и комаров практически нет. Женька отмалчивалась, но окно не открыла. Впоследствии выяснилось, что ничего мы от этого не выгадали.

Надо сказать, на ночь в гостинице мы остались одни, сестры жили в соседнем доме. Стеклянную дверь, что вела из холла на веранду, они заперли и опустили рольставни, так же как и на окнах в магазине. О сигнализации здесь, похоже, не слышали, а воров не боялись, потому что пробраться в гостиницу, а из нее в магазин труда бы не составило. Вера сказала, что на работу заступает в семь, раньше этого времени мы просыпаться не собирались, простились с ней и вскоре выключили свет в комнате. Я опасалась, что в темноте Женька вновь начнет фантазировать, но она вскоре уснула, а вот мне не спалось. Я ворочалась в постели, решила, что мне мешает кондиционер, выключила его, потом решила, что в комнате жарко, только хотела встать и открыть окно, как услышала тихий стук, скорее не стук даже, а будто кто-то скребся в стекло. Я лежала головой к окну, и мысль о том, что кто-то там скребется, произвела самое тягостное впечатление. «Кошка, – решила я, при этом подумав: – Хорошо, что Женька не позволила открыть окно».

– Что это? – вдруг спросила подружка, приподнимаясь на постели.

– Понятия не имею, – ответила я.

– Ты что, не слышишь? Кто-то стучит.

Женька направилась к окну. Я поднялась, демонстрируя решительность и отвагу, которой в помине не было. Подружка отдернула занавеску, а я едва не лишилась чувств. Из окна на нас смотрело чье-то лицо, белое и неживое. Казалось, у существа не было глаз, только прорези, за которыми была темнота. Это почему-то напугало нас больше всего.

– А-а! – протяжно заорала Женька, все еще держась за занавеску и медленно пятясь. Ее крик возымел самое неожиданное действие. Я ухватилась за оконную ручку с намерением распахнуть окно, зло бормоча: «Ну, погоди!» Что я имела в виду в тот момент, для меня самой осталось тайной. Я наконец-то справилась с окном; за это время лицо исчезло, я открыла створку и смогла убедиться, что на улице никого нет. Это еще больше меня разозлило. Я полезла на подоконник и в этот момент увидела темный силуэт, который мелькнул среди деревьев.

– Не уйдешь, – прошипела я, прыгая на землю.

– Анфиса, – заверещала Женька и в полуобморочном состоянии бросилась за мной. Приземлилась она крайне неудачно, толкнув меня в спину, и мы обе повалились в цветы, что росли под окном.

– Уходит, – в отчаянии заголосила я и побежала в сторону деревьев, где мгновение назад мелькнула тень. Вряд ли еще когда мне приходилось бегать с такой скоростью. Я в короткой ночной рубашке и Женька в пижаме неслись в темноте, похожие на сбесившиеся привидения. В два счета пересекли сад и уперлись в глухой забор. С той стороны кто-то тяжело дышал, как видно, забор и для преследуемого оказался серьезной преградой. – Подсади, – рявкнула я Женьке, та бестолково заметалась, ухватила меня зачем-то за талию. – Руки замком сцепи, – взревела я. Женька наконец-то помогла мне, я ухватилась за забор, перебросила одну ногу, затем другую, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте, забыв про маникюр, про то, что могу ободрать колени, и вообще про все на свете.

Я спрыгнула на землю с другой стороны. Впереди истошно залаяла собака, я побежала туда и вскоре оказалась в узком пространстве между двух заборов. Луна освещала этот своеобразный коридор, но ни белых лиц, ни черных теней здесь не наблюдалось.

Собака перестала лаять, я прислушалась. Тишина. Ни шороха, ни звука. У меня вдруг возникло чувство, что из темноты кто-то, затаясь, испуганно смотрит на меня. Сама я страха не чувствовала, лишь раздражение и досаду, что неизвестный, кто бы он ни был, смог уйти.

Я прошла вдоль забора, сначала в одну сторону – и вскоре вышла к картофельному полю, потом в другую – и оказалась на дороге. Вряд ли он, она или оно побежало сюда, фонари в деревне не горели, но на открытом месте и света луны было вполне достаточно. Я вернулась к картофельному полю. Впереди темнел лес, здесь было темно и жутковато. Я невольно поежилась и, постояв немного, решила, что время безнадежно упущено. Через поле неизвестному бежать ни к чему, скорее всего он отправился вдоль заборов, налево, направо – поди отгадай. Или просто залег в траве и ждет, когда я уберусь восвояси.

– Чтоб тебе… – в досаде пробормотала я и пошла назад.

Еще издалека я увидела Женьку, точнее, ее голову. Ухватившись за забор руками, Женька подтягивалась из последних сил, вертя головой, на бледной в свете луны физиономии полыхали огромные глазищи.

– Анфиса, – выдохнула она и рухнула на землю с той стороны забора.

Тут встал вопрос: как мне самой преодолеть эту преграду?

– Анфиса, – запричитала Женька. – Как ты?

– Нормально. Только эта сбежала.

– Ты ее видела?

– Нет.

– Тогда почему решила, что «эта»? А не этот?

– У нее вроде волосы длинные были.

– Я не заметила. Я как эту физиономию увидела… Анфиса, говори что хочешь, но живые люди так не выглядят.

И тут меня озарило.

– Черт, это же маска. Женька, ты слышишь? Это маска. У тебя самой подобная есть. Помнишь, когда мы были в Венеции, я купила золоченую с перьями, а ты пожадничала и взяла белую, нераскрашенную.

– Так она и нераскрашенная тридцать евро стоит. Я что, по-твоему, бабки рисую?

– Я сейчас не о твоей жадности, а о маске. Ты поняла?

– Ну… – Женьку я не видела, но, судя по звукам, которые доносились до меня из-за забора, она сильно гневалась. – Анфиса, беги к этим упырихам, уверена, это их штуки. Беги скорее.

Я припустила к дому сестер, очень сомневаясь, что маской баловался кто-то из них. У всех женщин комплекция весьма впечатляющая, и забор им не преодолеть. Кстати, о заборе. Вот так с разбегу взлететь на него мог лишь мужчина, к тому же с неплохой физической подготовкой. Хотя… как-то привидение проникло в сад? Могло прихватить с собой лестницу, к примеру. А еще проще: привязываешь веревку к забору и, держась за нее, поднимаешься, потом перекидываешь на другую сторону. Женщины в возрасте на такое вряд ли способны, а вот молодая девушка вполне. Значит, это может быть и он, и она. Главное, что он или она хотели нас напугать. А зачем им это? Затем, чтобы мы, до утра проклацав зубами, с первым паромом дунули в город…

Я не заметила, как оказалась возле дома сестер. Огляделась, прислушалась: тишина. Подумала, что будить людей среди ночи под тем предлогом, что в наше окно заглянул кто-то бледный и неживой, весьма глупо, но злость на шутника, если это, конечно, была шутка, меня переполняла, и я решительно постучала в дверь.

– Кто? – через минуту спросил сонный голос, а вслед за этим окно первого этажа, что рядом с дверью, открылось, и я увидела Любу. – Анфиса, случилось чего? – испуганно спросила она.

– Извините, мы видели в саду человека, испугались, что кто-то в магазин полезет.

– Господи, а ты как из гостиницы-то выбралась? – Это спрашивала Вера, появляясь рядом с сестрой.

– Через окно.

– А вам не показалось? – раздался голос Нади. Все три сестры в сборе, но это вовсе ничего не значит, у них было время вернуться. Тут я вспомнила о заборе и решила, что сестры вне подозрений.

– Я сейчас выйду, – сказала Вера. Вскоре дверь открылась, и она появилась на крыльце в ночной рубашке, поверх которой набросила халат, на ходу приглаживая волосы одной рукой. В другой она держала фонарь, большой и очень мощный. – Пойдем посмотрим, – сказала она, направляясь к гостинице.

Мы взошли по ступенькам, Вера подняла рольставни, открыла дверь, и мы увидели Женьку, которая стояла в холле, сцепив руки на груди, точно монумент самой себе. Вера зажгла свет и прошлась по магазину.

– Никого, – заметила тихо.

То, что там никого нет, нас не удивило. Женька принялась рассказывать, как мы услышали стук, а потом увидели человека в маске. Слово «маска» Женька особенно выделила, желая показать, что нас не проведешь, люди мы цивилизованные и в оживших мертвецов и привидения верить не намерены. Вера, слушая нас, хмурилась и качала головой, то ли верила, то ли нет, не поймешь. Мы вместе с ней вышли в сад и попытались обнаружить следы вторжения. Дом опоясывала дорожка из серого камня, так что к окну можно было подойти, минуя клумбу, что нас огорчило. Клумба выглядела скверно, под окном на траве угадывались следы, но наши это следы или чужие, установить теперь невозможно. Мы прошли через сад, и я показала место, где перелезла через забор.

– Зачем же лезть? – удивилась Вера. – Здесь калитка рядом.

И в самом деле, в трех метрах отсюда была калитка. Запиралась она изнутри на щеколду, но открыть ее с той стороны ничего не стоило, щеколда была на уровне моего лица, то есть, подтянувшись, рукой до нее достать нетрудно. Женька со значением посмотрела на меня. Ход ее мыслей был мне понятен. Привидением вполне могла быть одна из сестер. Хотя мне казалось, что силуэт, который мелькнул между деревьев, им не соответствует, ведь все три дамы в теле. В общем, ничегошеньки мы не выяснили и вскоре вернулись в свою комнату. Вера, сходив домой и успокоив сестер, спать легла в гостинице, в холле на диване. Как видно, мысль о том, что кто-то посягал на магазин, все-таки ее тревожила.

– Это они, – зашептала Женька, как только устроилась на кровати. – Про калитку знали… Одного не могу взять в толк, откуда у них маска из Венеции? Дети привезли?

– Это у тебя из Венеции. А эта вполне может быть куплена здесь.

– Тут продают венецианские маски?

– Женя, о венецианской маске я сказала для примера. Маска может быть резиновая, да какая угодно, главное, чтобы белая.

– Прикинь, а если бы они маску Фредди Крюгера нацепили? Что бы стало с моими нервами? Может, у них здесь шутки такие? Туристов так встречают, для экзотики. То-то парень нам не советовал на ночь оставаться. – Женька немного помолчала, а потом с жаром сказала: – Анфиса, тут какой-то заговор. Они чужаков не любят и всячески стараются от них избавиться. Вот и наша Кошкина тоже одну ночь только ночевала, на вторую, видно, сил не хватило. Ты меня слышишь?

– Слышу. Не знаю, как обстояли дела с Кошкиной, а нас точно хотят спровадить. Знать бы кто?

– Здесь все одна большая шайка. Я даже в сомнении, кто из них подозрительнее.

Женька вдруг поднялась, прошла к двери и подергала ее, желая убедиться, что она заперта.

– Знаешь, что я вспомнила? В старину были такие трактиры, разбойничьи. Приедут туда люди, решат заночевать, а им за ужином подадут сонного зелья и ночью зарежут.

– Ага, а потом начинку для пирогов из них сделают, чтоб мясо не пропадало. Опять же, хоронить никого не надо.

– Чего ты вредничаешь? Это установленный исторический факт.

– Сказки. Ты еще Тарантино вспомни, у него упыри по ночам дальнобойщиков грабили, а днем были вполне симпатичными дядями и тетями.

– При чем тут Тарантино? В прежние времена возле монастырей непременно был постоялый двор. Вот и в Рождествене был. И на этом дворе людей грабили и убивали. А чтобы грехи замолить, монастырю жертвовали, поэтому Иван и сказал: «невинно убиенные», а местные жители – потомки тех кровопийц, вспоминать прошлое не любят, но и от прежних привычек до конца избавиться не в силах, оттого у них дурная слава в округе.

– Гениально, – кивнула я.

– Как думаешь, в гостинице есть подвал?

– Наверное. А зачем он тебе?

Женька немного помолчала, прежде чем ответить.

– Я бы хотела взглянуть. Ты подумай, ну зачем в этом захолустье такая гостиница? Нет, в подвале непременно надо пошарить.

– Хорошо, пошарим. А теперь спи.

Спать не хотелось, но слушать Женькины бредни никаких сил не хватало, в основном потому, что и мне на ум приходили мысли фантастические и даже глупые, при этом ни одна не казалась ни глупой, ни фантастической. Такое состояние ума может завести очень далеко, и я сделала вид, что сплю.

Как ни странно, я действительно быстро уснула, а проснулась оттого, что Женька, стоя возле распахнутого настежь окна, восторженно декламировала:

– Люблю грозу в начале мая…

– Это ты к чему? – протерев глаза, спросила я.

– Не могу вспомнить ни одного поэтического шедевра, соответствующего моменту, а чувства переполняют.

– Это от необразованности.

– Чувства переполняют?

– Вспомнить не можешь.

Я встала рядом с Женькой и вскоре поняла, что и чувства меня тоже переполняют, и с образованностью незадача.

– Красота-то какая, – перешла Женька на прозу, и я с ней согласилась.

Через полчаса, отправляясь завтракать, мы, выйдя в коридор, недоуменно переглянулись: с веранды доносились голоса, причем было их много. Мы с Женькой успели привыкнуть, что, кроме нас, в гостинице обитают только сестры, и ускорили шаг, чтобы понять, в чем дело.

Оказавшись в холле, мы обнаружили Веру в магазине за кассой, к которой выстроилась очередь из пяти человек, а на веранде еще шесть человек пили чай. Те, что на веранде, были женщины помоложе, и с ними один мужчина. Он, кстати, чай не пил, а посмеивался над женщинами, мол, дома им не пьется, а здесь они с удовольствием.

– За деньги-то всегда попить чайку приятнее, – хихикнул он.

– А дома что, бесплатно? – отмахнулась одна из женщин. – Заварка тоже денег стоит. Что дома, что здесь. Мы вот пачку купили, так нам на неделю хватит, а кипятка, слава богу, Надя бесплатно даст.

– Да мне что, пейте, пейте, – подхихикивал старичок.

Очередь у кассы таяла, я заметила, что покупали в основном хлеб, ну и еще какую-нибудь мелочь, расходиться не спешили, два старичка и три старушки присоединились к тем, что на веранде, правда, чай не пили. Стало ясно: здесь по утрам устраивают что-то вроде посиделок. Все жители, обретавшиеся в тот день на веранде гостиницы, были пенсионного возраста. Кто-то старше, кто-то моложе, но ни одного, кому меньше шестидесяти. Впрочем, для подобных деревень это неудивительно, молодежь отсюда давно сбежала. Тут Вера нас заметила, поздоровалась и крикнула, повернувшись к кухне:

– Надя, девчонок наших накорми.

Народ стал нас разглядывать, мы с Женькой здоровались, вертя головой в разные стороны. Появилась Надя, стала накрывать на стол, на этот раз в ресторане, наверное, сочтя, что нам здесь удобнее. Мы выбрали ближайший столик, то есть ближайший к веранде. Не без умысла, конечно. Хотелось послушать, о чем говорят обитатели деревни.

Яичницу мы съели и уже пили кофе, когда старичок, что приставал к женщинам, вдруг громко спросил:

– Вера Васильевна, болтают, твоих постояльцев Ефросиньюшка наша ночью напугала?

– Да будет тебе, – сердито отмахнулась Вера.

– Слышал, слышал, как ночью куролесили, кричали да с фонарями бегали.

– Слышал, а чего ж не вышел? – рассердилась женщина, сидевшая неподалеку. – Вдруг беда у людей, а тебе хоть бы что. Вот так перебьют всех…

– Ну, всех-то, положим, не перебьют, – хихикнул противный старичок. Женщины зашумели:

– Ты докаркаешься, язык-то без костей. Забыл, как в прошлый раз боялся из дома выйти? Соседа просил хлеба купить?

– Ну, закудахтали… Девки, – возвысил он голос, обращаясь к нам. – Неужто правда привидение видели?

– Это не привидение, – спокойно сказала я. – Кто-то подшутить над нами решил. Жаль, не поймали шутника.

– Кто ж у нас на такие шутки гораздый? – удивился дед, оглядывая публику. В его голосе чувствовалось сомнение, то есть он не допускал и мысли, что кому-то из жителей деревни могла прийти в голову столь несуразная идея.

– Привиделось девчонкам, – сказала Вера, сердито глядя на него. – В темноте мелькнуло что-то, они думали, воры в магазин лезут.

– Вона как, а говорили – привидение, – хихикнул дед.

– Кто тебе, старый черт, говорил?

– Надюха твоя и сказала, девки, говорят, кого-то с белым лицом видели. Вот я и решил, наверное, Ефросинья их навестила.

– Ой, болтун, небылицы рассказываешь. И так над нами в округе смеются.

– Тебе привидению надо спасибо сказать, из Москвы народ попрет, как девки в газете о нем пропечатают. Они в Москве-то своей до небылиц охочи, будет у тебя гостиница под завязку забита, хозяину твоему радость, и тебе навар.

– Ты бы о своем наваре думал, – рассердилась Вера.

Старикан опять захихикал, а Женька вдруг сказала:

– Привидения нас не очень интересуют, а вот все, что связано с монастырем… особенно после войны, сорок шестой – сорок девятый годы…

Я физически ощутила напряжение, которое теперь царило на веранде. Лица стариков и старух вдруг застыли, они смотрели куда-то мимо друг друга и избегали встретить чужой взгляд.

– Ну, что, Петровна, пошли, – сказал старикан соседке, тяжело поднимаясь.

Соседка, подхватив сумку, отправилась за ним. Один за другим старики вставали и шли к выходу, прощаясь с Верой и игнорируя нас. Через минуту на веранде никого не осталось. Вера собрала чашки и ушла на кухню.

– Как тебе это? – спросила Женька.

– Впечатляет, – кивнула я. – Что за черт дернул тебя спросить?

– Зато теперь мы убедились: есть тайна, которая объединяет всех этих людей. И знаешь что? Я очень хочу ее разгадать.

– Тогда пошли в монастырь. Волков, должно быть, уже там.

Судя по звукам, долетавшим из монастыря, работа вовсю кипела. По тропинке, которая петляла по берегу озера, мы направились туда.

– Надо бы искупаться, – заметила Женька.

– Надо бы. Но я купальник не взяла.

– Ерунда. Посмотри, какое тихое местечко, нас никто не увидит.

– Мы же хотели поговорить с Волковым, – напомнила я, особо, впрочем, не настаивая, с утра уже было жарко, а вода в озере казалась такой чистой, такой прохладной, что пройти мимо было испытанием.

По одной из тропинок мы спустились к воде. Глубина возле берега оказалась приличной. Женька первой плюхнулась в воду, брызги взметнулись к небу, Женька завизжала и принялась бить по воде руками, потом повернулась ко мне и попробовала окатить водой меня. Я была начеку и отпрыгнула. Заходить в воду я не стала, потому что терпеть не могу, когда брызгаются, и прошла чуть дальше. Женька, не выходя из воды, бросилась за мной. Здесь начинались заросли какой-то озерной травы, и я решила, что для спуска место не подходящее, прошла еще дальше, и тут Женька заорала. Стояла по пояс в воде, таращила глаза на траву, которая торчала над поверхностью озера, и орала. В первое мгновение я подумала, что она дурачится, но одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы эту мысль отбросить. Прижимая руки к груди, подруга продолжала визжать, я кубарем скатилась к ней, пытаясь одновременно воздействовать на нее словом, не буду говорить, что добрым.

– Что ты орешь? – резонно спросила я.

– Утопленник, – вполне внятно ответила Женька и ткнула в воду пальцем.

Я без всякого желания посмотрела в том направлении. В первое мгновение захотелось заорать громче, чем Женька, но в памяти молниеносно всплыли события этой ночи, и орать я не стала. Вместо этого, все-таки держась за подружку, подошла поближе. Мы склонились над водой и одновременно произнесли:

– Маска.

Я сунула руку в воду и через мгновение достала маску, дешевую, сделанную из картона. Маска успела размокнуть. В ней лежал булыжник, перетянутый резинкой.

– Как тебе это? – спросила я Женьку, не ожидая ответа, и огляделась.

– Попался бы мне в руки этот шутник, – сквозь зубы пробормотала подруга, но меня сейчас занимало вовсе не то, что Женька сделала бы с шутником. Совсем другие мысли одолевали. Тропинка вдоль озера вела в монастырь, почему маска оказалась именно здесь? Ясно, что от нее хотели избавиться, но почему пытались утопить? Проще было бы сжечь, и следа бы от нее не осталось. Проще, но шутник поступил иначе, скорее всего потому, что очень торопился от нее избавиться, а сжечь ее у него не было времени. И он решил ее утопить, не рискнув просто выбросить. У берега глубоко, только не в этом месте, где заросли, а чуть ближе к тропинке. Но в темноте легко ошибиться. И маска, брошенная с берега, не ушла на глубину, а запуталась в траве. На это шутник не рассчитывал, тем более он не рассчитывал, что мы с Женькой именно в этом месте решим искупаться.

– Он шел в монастырь, – произнесла Женька задумчиво, и я кивнула, мысли наши двигались в одном направлении. – Либо это кто-то из рабочих, что живут в вагончике, либо… – Женька вздохнула, идея ей показалась фантастической, так же как и мне. Неужто кто-то из монахинь, нацепив дурацкую маску, пытался напугать нас этой ночью? – Бред, – вздохнула подружка. – Зачем, скажи на милость?

– Кто-то не в восторге от нашего появления здесь, – пожала я плечами. – Расчет был прост: если нас как следует напугать…

– Хорошо, я спрошу иначе, – нахмурилась Женька. – Кому и как мы можем помешать?

– Ты же сама говорила: гибель Кошкиной связана с монастырем, и вдруг появляемся мы, расспрашиваем…

– Хочешь сказать, что убийца здесь?

Я пожала плечами.

– Но как они смогли связать наше появление с убийством?

Я обратила внимание на местоимение «они», но поправлять подружку не стала, потому что не была уверена, что речь идет об одном человеке.

Купаться расхотелось, мы выбрались на берег, я все еще держала маску в руке, и теперь она почему-то меня беспокоила, точно это была не забавная безделушка, а посмертный слепок с обезображенного лица. Набросив на плечи футболку, Женька устроилась рядом со мной на корточках, на маску не смотрела.

– Анфиса, мы когда возле ямы с мужиками разговаривали, Кошкину упоминали?

– Нет. О ней мы сказали только матушке.

– Неужели она?

– Нас могли подслушать. К примеру, та же Наташа.

– Допустим. И отправилась нас пугать?

– Могла кому-то рассказать об этом разговоре.

– Но человек в маске шел в монастырь, это очевидно. Вернуться с ней он не рискнул. Значит, все-таки…

– Что толку гадать, – вздохнула я. – Главное, теперь сомнения отпали: мы на верном пути, а там разберемся.

– Разберемся, – фыркнула Женька. – Что, интересно, они еще придумают, чтобы нас отсюда спровадить?

Я поднялась и бросила маску в воду, она стала медленно опускаться на дно, я наблюдала за этим некоторое время, потом начала одеваться.

– Может, стоило ее взять с собой? – с сомнением спросила Женька. – Пришли бы с ней в монастырь, глядишь, шутник, увидев ее, призадумался бы.

– Уверена, он и так не в восторге от своей ночной вылазки, если бы не эта калитка, мы запросто могли его поймать.

– Почему ты говоришь «он»? – нахмурилась Женька. – Я склонна думать, что это она. Выходка какая-то бабья.

– Почему бабья? – проявила я интерес.

– Отдает мелодрамой и нездоровым романтизмом. Мужик шваркнул бы нас в темноте чем-нибудь тяжелым, и дело с концом.

– Слава богу, что мы имеем дело с романтичной особой, – ответила я.

По дороге в монастырь мы все больше молчали, хотелось поразмыслить, да и разговаривать в таком месте опасались, боясь чужих ушей.

– Возле источника мы о Кошкиной говорили, – буркнула Женька. – Точно. А потом ветка треснула. Кто же нас подслушивал?

Я пожала плечами, мы как раз миновали ворота, и первой, кого увидели, была матушка. Она что-то внушала рабочим, которые с унылым видом стояли рядом.

Заметив нас, матушка смутилась. Мы поздоровались и спросили, смогла ли она поговорить с архитектором. Матушка ответила, что дозвониться до него не сумела, чему мы дружно не поверили. Скорее всего, и не собиралась звонить или попросту забыла.

– Попробую сегодня позвонить еще раз, – заверила она, наверное, чтобы от нас избавиться, и продолжила разговор с рабочими, а мы отправились к раскопкам.

Подошли, заглянули в яму и вместо вчерашних студентов во главе с Волковым обнаружили Козлова. Он сидел на корточках и что-то разглядывал у себя под ногами. Женька оступилась, земля из-под ее ног посыпалась вниз. Козлов от неожиданности вздрогнул и резко выпрямился. На лице его была тревога, но, увидев нас, он тут же улыбнулся и полез из ямы.

– Доброе утро, – сказал он приветливо, отряхивая брючину комбинезона, на котором была земля. – Как отдыхается? – Мы с Женькой переглянулись: это что, намек на наше ночное приключение? Неужто в монастыре о нем уже наслышаны? Впрочем, почему бы и нет. Или человек просто так спросил, без задней мысли? Не дождавшись от нас ответа, Козлов вздохнул и добавил: – Археологов сегодня не будет. Звонили матушке, какие-то у них проблемы возникли. Тормозят работу, – развел он руками.

– А что это вы там внизу разглядывали? – спросила Женька с подозрением.

– Да так, интересно, чем они заняты.

– Можно нам посмотреть? – спросила я.

– Посмотреть? – Он вроде бы удивился. – Смотрите. Только чего смотреть-то. Яма как яма.

Однако мы все-таки спустились вниз под его пристальным взглядом. На довольно утоптанной площадке на дне ямы были вырыты несколько углублений, примерно метр на метр. Мы аккуратно обошли их и оказались на том месте, где недавно застали Козлова. Он сам стоял наверху, уперев руки в боки, и наблюдал за нами.

Я огляделась, но ничего заслуживающего внимания не обнаружила. Женька присела на корточки и вдруг сказала:

– Здесь какая-то плита.

Я наклонилась и попыталась понять, что она имеет в виду. Плит в этом месте было несколько, и искореженных взрывом, и хорошо сохранившихся, похоже, это часть пола, что был в храме. Я присела на корточки рядом с подругой, потратив на лицезрение плиты некоторое время, и я вынуждена была признать, что она отличается от остальных, хотя один ее край терялся под грудой щебня и земли. Судя по всему, раскопали плиту примерно наполовину. Я провела рукой по серому камню, он был неровным. Мне показалось, что на нем есть углубления, след некой надписи, со временем стершейся.

– Что это может быть? – спросила Женька.

– Надгробная плита? – высказала я предположение.

– Откуда в храме надгробная плита?

– Иногда людей хоронили в церкви, под плитами пола.

– Надо же, – сказал Козлов. – Я и не знал. Надо будет Волкова расспросить как следует. Эх, сейчас бы экскаватор подогнать, расчистили бы здесь все в три дня, если б не эти археологи.

– Вдруг они под плитой обнаружат захоронение местного святого?

– Ну, если так… – вздохнул Козлов и пошел прочь.

– Его плита заинтересовала, – шепнула мне Женька, дождавшись, когда он отойдет.

– Ну и что? Нас она тоже заинтересовала. Слушай, давай договоримся, что не будем подозревать всех подряд.

– Вот как раз всех подряд и надо, пока не поймем, что за фигня здесь происходит. – Женька выпрямилась, огляделась и сказала: – Предлагаю съездить в город, очень мне хочется потолковать с Волковым.

– Только не вздумай рассказывать ему о нашем привидении.

– Ты считаешь, это может быть он?

– Ты сама только что утверждала: подозревать надо всех.

– Если народ начнет болтать, в чем я не сомневаюсь, он все равно узнает. А если мы расскажем, он решит, что мы ему доверяем, потеряет бдительность и… Знаешь, Анфиса, я уже не понимаю, что мы ищем, – пожаловалась Женька. – Хоть бы появилась какая-то определенность.

– Надо проявить терпение, – наставительно изрекла я. – И тогда что-то обязательно прояснится.

До отплытия парома оставалось еще довольно много времени, и мы с Женькой возвращались в гостиницу не спеша. Вера сидела на веранде в компании женщины, которая была здесь утром. Они что-то оживленно обсуждали.

– Купаться ходили? – спросила нас Вера.

– Да. Вода отличная. Мы в город поедем, так что вернемся, скорее всего, к ужину.

– А как же обед? – вроде бы расстроилась Вера.

– В городе пообедаем.

– Зачем же в городе, если у вас деньги заплачены?

– Не беда.

Женька устроилась за соседним столом, а я спросила Веру:

– Что это за Ефросинья такая, о которой сегодня утром ваш односельчанин говорил? Мы в монастыре спрашивали, там сказали, что она была монахиней.

– Была, – кивнула Вера.

– С ней связана какая-то легенда?

– Да сказки все это, – отмахнулась наша хозяйка.

– Расскажите, нам интересно.

– Расскажи, – усмехнулась ее подруга.

– Да чего рассказывать, сказка – она сказка и есть. Жила в наших краях девушка диковинной красоты. Такая, что глаз не отвести. И, как водится, влюбился в нее парень. А она в него. Но недолго их счастье длилось, померли у нее родители, и стала она жить с дядей, а тот человек был скверный, жадный. Надо сказать, родители оставили ей большие деньги, вот он на них глаз и положил. Молодец ее пришел свататься, а ему от ворот поворот, мол, ты ей не ровня. Что молодым делать? Сейчас бы на такое наплевали и женились без всякого благословения, а тогда время другое было, вот они и мучились. Но любовь их была такой сильной, что девушка решила бежать со своим любимым, да нашлись злые люди, выдали ее. Дядя сильно осерчал и отвез ее в монастырь. Вот в этот самый. Очень ему хотелось, чтобы она монахиней стала, тогда бы все ее деньги ему перешли. И постригли ее в монашки против воли, как дядя захотел. Человек он был богатый, а против золота никто не устоит, даже те, кому положено богу служить. Стала она монахиней, а парень ее с горя в разбойники подался. Говорят, он ее из монастыря выкрасть хотел, но она была девушкой верующей и рассудила так: уж если пришлось ей стать Христовой невестой, значит, так богу угодно. Но любовь-то из сердца не выкинешь, и стала она чахнуть в монастыре. Как свечка зажженная истаяла, года не прошло, и ее похоронили. А дяде только этого и надо. Однако недолго он радовался. Пропал в одночасье. И он, и богатство его несметное, и никто не знал, куда он девался. А потом и имение его заполыхало, сгорело все, ничегошеньки не осталось, вот тогда и поняли, что не обошлось без парня, что мстит он за смерть своей возлюбленной. Стали его искать, да не нашли, ушел он отсюда в дальние края вместе со своими друзьями. И пошла легенда, что Ефросинья в лунные ночи из могилы своей выходит да ищет его. Чтоб хоть на том свете рядом быть. Вот и все.

– И что, часто ищет? – насторожилась Женька.

– Да сказки все это, – настаивала Вера. – Бывает, кому-то с перепугу привидится, ну и давай языками молоть.

– А могила ее где? – спросила я.

– Кто ж знает. Говорю, сказки это.

– Сказка ложь, да в ней намек, – процитировала Женька. – Значит, где могила, неизвестно? Жаль.

Я взглянула на часы, если мы хотели успеть на паром, пора было отправляться.

На паром мы въехали одними из последних, впрочем, на этот раз машин было немного, самой первой стояла старенькая «Нива». Еще сидя на веранде, я заметила ее на дороге, ведущей от монастыря, и спросила о ней Веру.

– Монастырская, – кивнула та. – Матушка сама рулит получше любого мужика.

Но за рулем «Нивы» сидела вовсе не матушка, а Наталья. Открыв окно, она читала евангелие. Я хотела подойти и поздороваться, но Женька меня остановила:

– Она нас не заметила – и хорошо.

Судя по сосредоточенному лицу подруги, она что-то задумала, и я уточнила:

– Зачем тебе Наталья?

– Не худо бы знать, куда ее матушка отправила.

Женька не успела развить свою мысль, как возле нас появился паромщик, тот самый парень.

– Отдохнули? – с ухмылкой спросил он.

– Отдохнули, – ответила я и широко улыбнулась.

– Да? А я вас вчера ждал. Ефросинью не видели? Ночь лунная была.

У меня вдруг мелькнула мысль: а не этот ли придурок решил над нами подшутить? Однако здравый смысл протестовал, от переправы до деревни тридцать километров, опять же, заночевать ему пришлось бы на той стороне, и на работу он с утра не попал бы. И что ему могло ночью в монастыре понадобиться? Нет, шутка явно обрастала большими сложностями, которые охладили бы пыл любого энтузиаста.

– Видели, – наливаясь краской, ответила Женька. – Привет она тебе передавала. Ждет тебя на брачном ложе в своей могилке, так что поспеши.

Парень перестал улыбаться и вроде даже обиделся. Но от нас не отходил, и я решила этим воспользоваться:

– Кроме Ефросиньи, с которой мы успели свести знакомство, в Рождествене достопримечательности есть?

– Я же говорил, там аномальная зона рядом, – воспрял духом парень.

– Мобильные не работают? Таких зон по России, как луж после дождя, – усмехнулась Женька.

– Чего вы, я серьезно, там целая деревня, в которую попасть невозможно, у Черного озера.

– Заметь, озеро непременно Черное, – подмигнула мне Женька

– Не хотите, не верьте, – обиделся парень. – В округе об этом все знают. Те, кто в той деревне живет, могут выйти куда угодно, а к ним не пройдешь, если они не захотят.

– Ты с этими сказками для учеников младших классов шел бы куда подальше, – не выдержала Женька. Парень сердито засопел и в самом деле ушел.

Вскоре мы причалили. «Нива» выехала на берег первой, вереница машин направилась в город. Мы старались не упустить Наталью из вида, однако держаться на близком расстоянии не рискнули. Она могла обратить внимание на нашу машину, когда мы вчера приезжали в монастырь. Наблюдать за Натальей было нетрудно, но когда въехали в город, возникла проблема: машин здесь было мало.

– Она нас засечет, – волновалась Женька.

Если честно, я не очень верила, что слежка за Натальей что-то прояснит в нашем деле, но тут «Нива» остановилась возле двухэтажного здания, недавно отремонтированного, и нам сразу стало интересно, потому что на здании была вывеска, из которой мы узнали, что это управление архитектуры.

– Что я тебе говорила? – обрадовалась Женька.

– Не могу разделить твоего восторга, – осадила я. – Мы же не знаем, зачем она сюда приехала.

– Я уверена, чтобы предупредить архитектора о нашем интересе.

– Предупредить и по телефону можно. Наверняка матушка ее отправила по каким-то монастырским делам.

Вернулась Наталья минут через сорок с папкой под мышкой, что лишь убедило меня в правильности моей догадки. Следующим пунктом ее маршрута стала церковь в центре города. Там Наталья пробыла чуть больше часа. Потом отправилась в продуктовый магазин. Через несколько минут грузчик вывез ей на тележке мешок муки, который и погрузил в «Ниву». А вот дальше… дальше начались дела занятные. Отъехав от магазина и миновав перекресток, Наталья остановилась возле аптеки. Но выходить из машины не спешила. Когда же она все-таки появилась, мы с Женькой присвистнули от удивления. Длинную темную юбку она сменила на светлую, средней длины, вместо бесформенной кофты надела футболку с ярким рисунком, косынку она тоже сняла и распустила по плечам длинные волосы. Теперь никто бы не мог заподозрить в ней послушницу, перед нами была девушка, одетая довольно скромно и, в общем-то, мало чем отличающаяся от многих других. Наталья вошла в аптеку, а мы с Женькой переглянулись. Пробыла она там минут пятнадцать, вышла с пакетом, на котором стояла эмблема аптеки, и, вне всякого сомнения, в машине опять переоделась, потому что, осторожно приблизившись, мы вновь увидели ее в темной кофте и косынке.

– Ты что-нибудь понимаешь? – ошалело поинтересовалась Женька. В самом деле странно, девушка переодевалась только для того, чтобы сходить в аптеку. – Знаешь что, – сказала Женька. – Садись за руль и двигай за ней, а я в аптеку загляну.

Дождавшись, когда Наталья отъедет, Женька вышла из машины, а я, заняв ее место, отправилась за «Нивой». Наталья объехала сквер и вскоре тормозила возле церкви Петра и Павла, это я узнала, прочитав надпись над калиткой.

Понятно, что некоторое время девушка пробудет там, а я успею съездить за Женькой. Если честно, было очень интересно, что ей удалось узнать.

Когда я вошла в аптеку, Женька с воодушевлением рассказывала желающим ее слушать о неком социологическом опросе. Какие препараты особенно популярны в разгар лета? Какие лекарства покупатели предпочитают: свои или зарубежные? И прочее в том же духе. Надо сказать, врала подруга виртуозно, явно в припадке вдохновения. Не знай я наверняка, что все это она выдумала только что, непременно бы ей поверила.

Конечно, Женьке повезло. В тот момент в аптеке никого, кроме ее самой и двух женщин, отпускавших лекарства, не было, оттого одна из них и начала отвечать довольно подробно. Граждане в основном страдали от жары, повысился риск сердечно-сосудистых заболеваний… Женщина была любительницей поговорить, но Женька, не дав ей особо увлечься, конкретизировала вопрос:

– А вот что, к примеру, купила девушка, которая попалась мне навстречу? У нее в руках был ваш фирменный пакет.

– Зубную пасту, йод и еще «Мирену».

– Что? – переспросила Женька.

– «Мирену», – повторила женщина. – Это новая внутриматочная гормональная система, гарантирует практически стопроцентную защиту от беременности. Вам незнакомо это название?

– Очень даже знакомо, – ошарашенно ответила подруга.

– Вот она ее и взяла. Многие охотно покупают «Мирену», действительно хорошее контрацептивное средство, обеспечивает защиту до пяти лет, причем с лечебными преимуществами. И прекратить пользоваться можно в любой момент, если ребеночка решили завести.

Женщина с воодушевлением продолжала говорить про запланированную беременность, про эффективную и безопасную контрацепцию после родов и про то, что «Мирену» могут использовать даже кормящие матери, и вообще как опасны аборты для женского организма, а у меня отвисла челюсть. У Женьки, кстати, тоже. Она быстренько свернула свой соцопрос и ринулась к двери. Я, конечно, за ней.

– Где Наталья? – рявкнула подруга, оказавшись на улице.

– В церкви, это в трех шагах отсюда.

– Если ее упустим, я тебя убью.

Я понеслась как угорелая, но спешила напрасно. «Нива» все еще стояла возле церкви. Я облегченно выдохнула и повернулась к Женьке:

– Я ведь не спятила? Речь шла о противозачаточном средстве?

– Ты не спятила, – кивнула Женька и вдруг нахмурилась. – Вы что, решили завести ребенка?

– Мы подумываем об этом, – смутилась я.

– А чем ты раньше пользовалась?

– Слушай, какое это имеет значение?

– Ты должна была все понять, как только услышала название «Мирена». А у тебя глаза на лоб стали выкатываться, только когда тетка упомянула внутриматочную гормональную систему с гарантированной защитой до пяти лет.

– Не все такие просвещенные, как ты, – съязвила я.

– Надо быть в курсе, что предлагают нам производители.

– Завязывай меня поучать, лучше скажи, зачем послушнице противозачаточное средство?

– Я думаю, затем же, зачем и мне: чтоб не залететь, прости господи.

– Это что же получается… – покачала я головой. – Она живет в монастыре и при этом имеет любовника?

– Миленько, правда? Этот препарат гораздо удобнее таблеток, таблетки где-то надо хранить, а при монастырской дисциплине… короче, кругом разврат и лицемерие. Так я скоро окончательно перестану верить людям.

– Боюсь, тут есть кое-что помимо лицемерия, – нахмурилась я.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Женька.

– Послушница не монахиня, так?

– Так.

– Ей не обязательно оставаться в монастыре.

– Верно, – меняясь в лице, кивнула Женька.

– Предположим, – продолжила я, – девушка ушла в монастырь, а потом встретила парня и поняла, что для затворнической жизни не годится. Чего проще: взять и уйти.

– А если парень мерзавец и замуж не берет, да и в мир не зовет? Хотя… как-то это сомнительно. Когда любят, за любимым бросаются очертя голову, и звать не надо, но как вариант это допустимо.

– Вдруг девушку что-то в монастыре держит? Что-то весьма серьезное?

– Та самая тайна, которая и нам покоя не дает? А парень скорее всего ее сообщник. Надо его найти. Может, хоть тогда что-то да прояснится.

Разумеется, теперь мы горели желанием выследить Наталью и о первоначальной причине нашего появления в городе вроде бы забыли. Наташа в церкви задержалась, я все-таки вспомнила о Волкове и посоветовала Женьке ему позвонить. Женька набрала номер, но Волков оказался вне зоны досягаемости. Тут и Наталья появилась. Мы были уверены, что она захочет встретиться со своим любовником, раз уж у нее появилась возможность покинуть монастырь. Я считала, что он живет в городе. В деревне, где все на виду, о ее отношениях с неким мужчиной наверняка бы знали и слух дошел бы до матушки, после чего Наталье пришлось бы покинуть обитель. Так что очень сомнительно, что это кто-то из рабочих или жителей Рождествена. Правда, кроме Рождествена, в округе есть другие деревни, но я была уверена, что сегодня любовники непременно встретятся.

Однако Наталья, вернувшись в машину, заехала в хозяйственный магазин и через час уже стояла в очереди на паром. Можно было остаться в городе и попытаться найти Волкова, чтобы прояснить кое-что из истории монастыря, но Женька этой идее воспротивилась.

– Она с ним встретится, – упрямо твердила подружка. – Сама подумай, ты бы упустила такую возможность?

В общем, мы отправились вслед за «Нивой», стараясь не попадаться Наталье на глаза, но нас ждало разочарование. Оказавшись на другом берегу озера, она прямиком поехала в монастырь. Притормозив на дороге, что вела в деревню, мы проследили ее путь. «Нива» поднялась в гору и вскоре скрылась за монастырскими воротами.

– Вот тебе и любовник, – вздохнула я. Женька обиженно сопела, сидя рядом.

– Может, в город вернемся? – предложила она, немного посидев в молчании.

– Это еще зачем?

– Ну… с Волковым бы поговорили.

– Позвони ему, связь есть.

Женька набрала номер, но телефон Волкова оказался отключенным. Нам ничего не оставалось, как поехать в гостиницу.

Вера, обрадовавшись, что мы вернулись раньше, чем планировали, вознамерилась нас кормить. Мы устроились на веранде и в результате стали очевидцами появления в деревне еще одной личности. Разумеется, в тот момент мы даже не догадывались, какую роль он сыграет в дальнейших событиях, но само его появление произвело на нас неизгладимое впечатление.

Итак, мы с Женькой сидели на веранде, откуда могли обозревать улицу от поворота, что делала дорога недалеко от гостиницы, и до самого леса. Солнце жарило вовсю. В перегретом воздухе окружающие предметы чуть подергивались, вроде бы скрытые некой волшебной дымкой, и одинокая фигура на дороге в первый момент показалась мне нереальной, как будто привиделась. Но человек приближался, и теперь сомнения отпали: по дороге шел мужчина в мешковатых брюках, куртке, похожей на спецовку, с закатанными до локтей рукавами, на ногах у него были резиновые сапоги, а за плечами рюкзак армейского образца. Собственно, в том, что мужчина идет по деревенской улице, не было бы ничего необычного, если бы не реакция жителей. Завидев его, две бабули, что до этого момента болтали у колодца, поспешно скрылись за воротами своих домов, причем забыв про ведра, которые теперь сиротливо стояли посреди дороги. Открытые окна спешно закрывались, занавески задергивались, а собаки, вдруг точно разом сбесившись, завыли. Улица мгновенно опустела, не только люди, но вроде бы даже козы и куры куда-то попрятались, и только собаки, которых, кстати, тоже видно не было, продолжали истошно выть.

– Ну, будет вам, будет, – громко сказал мужчина, и вой, как по мановению волшебной палочки, стих.

Над деревней повисла жуткая тишина, даже шум строительных работ сюда, казалось, не доходил, и лишь шаги незнакомца были отчетливо слышны, точно он отбивал шагами мгновенья: одно, второе…

– Ущипни меня, – ошалело попросила Женька и, не дожидаясь, когда я очнусь, сама ущипнула себя за руку и пробормотала: – Обалдеть.

И в самом деле, сцена, что разыгрывалась перед нами, ни в какие ворота не лезла, то есть она бы очень подошла какому-нибудь американскому ужастику, но мы-то ведь были не в кино, а на веранде гостиницы в российской глубинке. Было от чего себя щипать.

Мужчина между тем приблизился настолько, что я смогла хорошо его разглядеть. Лицо, словно прокопченное солнцем и исхлестанное ветрами, было изрезано морщинами. Собственно, такое лицо очень бы подошло старому морскому волку из фильмов, которыми охотно потчует нас «Коламбия пикчерз», но до ближайшего моря отсюда два лаптя по карте, а Голливуд вообще на другом конце света. Мужчине могло быть и сорок пять лет, и пятьдесят, и даже шестьдесят, – это что касается физиономии. Определить его точный возраст было затруднительно из-за шрамов, которые вместе с морщинами щедро украшали его лицо, причем шрамы были какие-то странные. Три параллельные полосы начинались примерно от уха и рассекали подбородок, спускаясь к шее с противоположной стороны. Похожие шрамы были и на лбу. Если это сделал какой-то зверь (а кто еще? весьма похоже на когтистую лапу), оставалось лишь гадать, как глаза, рот и нос незнакомца при этом остались целы. Длинные темные волосы были заплетены в косу и перевязаны черной лентой, это придавало ему еще больше сходства с морским волком, только треуголки не хватало да попугая на плече. Шел он легко, пружинистой походкой, и тут я решила, что ему лет сорок, не больше, потому что во всей его невысокой поджарой фигуре чувствовалась сила, а в походке молодой задор.

Вера, которая в этот момент с испуганным лицом появилась на веранде, истово перекрестилась и вздохнула, будто ожидая испытаний, а мы поняли: мужчина направляется к нам. Он начал подниматься по лестнице, завидев Веру, широко улыбнулся. Два ряда ровных белых зубов сверкнули как солнечный луч в дождливую погоду, делая его лицо невероятно притягательным, что лишь усилило сходство с голливудским персонажем.

«Ему не больше тридцати пяти», – решила я, и в этот момент обратила внимание на его руки. От самых кистей они были синими от татуировок, я невольно поморщилась, потому что всю эту тюремную романтику терпеть не могла, но еще через мгновение застыла с открытым ртом. Ничего похожего на популярные сюжеты: ни волков, ни тигров, ни дурацких надписей. Если надписи и были, то прочитать их я не смогла: руки мужчины покрывали руны, переплетаясь в затейливый узор, он скрывался под рукавами спецовки и вновь появлялся на шее, которую обрамлял расстегнутый ворот.

– Здравствуйте, Вера Васильевна, – громко сказал мужчина, посмотрел на нас с Женькой и опять улыбнулся.

– Здравствуй, здравствуй, Слава, – закивала она.

– Как здоровье?

– Спасибо. – Вера скрестила пальцы и жалобно посмотрела на Славу, точно предлагая ее не мучить, а сожрать сразу, да и дело с концом.

Совершенно не обращая на это внимания, он прошел в магазин, прихватив тележку на входе, и стал набирать продукты. Взял пять пачек соли – это единственное, что я успела увидеть, так как вскоре он скрылся за высокой витриной. Вера заняла место возле кассы, то и дело вздыхая.

– В деревне новости есть? – вновь спросил Слава.

– Да вроде все по-старому, – ответила Вера. Мужчина появился в поле нашего зрения.

– А что, в монастыре расчистку еще не закончили?

– Возятся все.

– Ну, ну, пусть не спешат, – усмехнулся он. – Куда спешить? На том свете и без них пока обойдутся.

Фраза показалась мне в высшей степени двусмысленной. Я, решив наплевать на правила приличия, поднялась и направилась к мужчине.

– Простите, – сказала громко. – Что вы имеете в виду?

Он посмотрел на меня и хмыкнул. Вера за кассой, судя по всему, готовилась рухнуть в обморок, при этом делала мне какие-то знаки, но я на них внимания не обратила, целиком сосредоточившись на Славе.

– Что я имею в виду? – переспросил он. – Людские пороки, которые не дают покоя и очень часто приводят к преждевременной кончине. Приезжие? – кивнув на меня, Слава обратился к Вере. Она в ответ тоже кивнула, а он вновь повернулся ко мне: – Вы за какой надобностью сюда? Уж не тайны ли разгадывать?

– А они здесь есть? – в свою очередь усмехнулась я.

– Конечно. Где есть люди, там две-три тайны непременно найдутся.

Разговаривая со мной, он расплатился, переложил покупки в рюкзак и вроде бы намеревался уйти, но я, замерев на месте, загородила ему дорогу.

– Вы… не откажетесь с нами выпить чаю? – нашлась я. Вера издала странный звук, что-то среднее между писком и предсмертным хрипом, а мужчина хмыкнул, посмотрел на меня с насмешкой и заявил:

– Кто же красивой девушке откажет? – И вместе со мной прошел к столу. Женька к тому моменту вышла из транса, в который погрузилась при появлении Славы. Сообразив, что от Веры толку никакого, она бросилась на кухню, откуда вернулась с чайником и чашкой для гостя. Налила ему чаю, пододвинула сахар и вазочку с вареньем и спросила:

– А вы откуда?

– Живу неподалеку, магазина у нас нет, хорошо, соседи выручают.

– Большая у вас деревня?

– Здесь больших деревень не осталось. Живут одни старики, молодежь в города подалась. Скучно им в лесу, да и заняться нечем.

– А вы где работаете? – не унималась Женька.

– Я на пенсии, – ответил он и выдал свою улыбку, отчего ответ показался издевательским.

– Вы военный?

– Почему? – вроде удивился он и тут же кивнул. – А-а… нет, не военный. Я колдун. По крайней мере местные так считают, вон попрятались все. Боятся, что, если я на них взгляну, у них рога изо лба полезут. Верно я говорю? – повернулся он к нашей хозяйке. Она сделала вид, что не слышит, а Слава опять улыбнулся.

– А вы правда колдун или они все выдумывают? – не удержалась я.

– А ты как считаешь? – спросил он.

– По-моему, это все суеверия.

– Конечно, – согласился он, посмотрел на Женьку и вдруг заявил: – Замуж ты выйдешь через четыре года и семь месяцев.

– Хорошо хоть выйду, – кивнула она и поинтересовалась: – А мужик-то стоящий будет?

– Тебе понравится, а стоящий или нет, не мне судить.

– Здорово, – кивнула я. – А когда я замуж выйду?

Он усмехнулся.

– Ты ж замужем. Или второй раз собралась? Муж у тебя воин, береги его. – Он легко поднялся и кивнул нам: – Спасибо за чай.

Закинул рюкзак за спину и, легко сбежав по ступенькам, печатая шаг, направился к лесу. Минут пять мы сидели, тупо глядя ему в спину, потом переглянулись.

– Это фокус, – сказала я, не желая слушать Женькину болтовню и точно зная, что подруга с ходу начнет фантазировать и нести всякую мистическую чушь.

– Да? – спросила она язвительно. – И в чем же он заключался? Он прочитал у тебя на лбу, что Ромка твой…

– Ничего не прочитал, – поспешно возразила я. – А откуда-то узнал.

– Ага. Сорока на хвосте принесла.

В этот момент внезапно ожила Вера, до той поры сидевшая без движения и ни слова не произнесшая. Она шумно вздохнула и сказала:

– Слава богу, ушел. У меня от его глаз мороз по коже. А вам охота с ним разговаривать.

– Вера, расскажите, что это за тип? – взмолилась Женька, любопытство – один из ее пороков, и сейчас ее прямо-таки трясло от желания узнать, с кем мы только что пили чай.

Конечно, я тоже была не прочь выяснить, с кем нас черт свел. В том, что свел все-таки нечистый, я не сомневалась, уж очень колоритен оказался персонаж, к тому же почти наверняка он жулик. Правда, стоило признать: впечатление он сумел-таки произвести.

– Так он вам сам про себя сказал, – усмехнулась Вера, покидая магазин и перебираясь поближе к нам.

– Что, в самом деле колдун? – ахнула Женька.

– В самом деле, – кивнула Вера. – Если не хуже.

– В каком смысле? – насторожилась Женька.

Вера вновь вздохнула.

– Тут некоторые считают, что он того… – Взгляд ее стал жалобным, точно она просила не судить ее строго. – Черт то есть.

– Ну, уж это чушь, – не выдержала я. – Что черту здесь делать?

Обе, Вера и Женька, посмотрели на меня с интересом, а я сообразила, что сморозила глупость.

– В смысле, чертей не бывает.

– Ага, – охотно кивнула Вера. – Если их представлять с копытами и хвостом. Но ведь они же хитрые. Так под чужой личиной укроются, ты их ни в жизнь не отличишь от человека.

– Неужто вы во все это верите? – удивилась я и сердито посмотрела на Женьку. Та не сводила глаз с Веры и уже начала мелко дрожать. – Прекрати, – рассердилась я.

Женька на меня с удивлением посмотрела, почесала нос и задумалась, а Вера между тем продолжала:

– Черт он или нет, утверждать не буду, а перекинуться в какую ни на есть скотину запросто может. Ольга, соседка, его однажды за этим делом застукала.

– Как застукала? – облизнув пересохшие губы, спросила Женька.

– Так и застукала. Пошла в лес, ну и начал ее леший водить. Оказалась она на болоте. И вдруг волк. Здоровый такой, а взгляд у него человеческий. А слух-то уж давно про Славу шел, что он волком шастает, Ольга и давай его просить: «Слава, выведи ты меня отсюда, ради Христа, не дай в болоте сгинуть, я тебе по гроб благодарна буду».

– И что? – пробормотала Женька, потому что в этом месте Вера сделала паузу, видимо, для пущего эффекта.

– Волк ей кивнул и в кусты, а буквально через минуту идет оттуда Слава и говорит ей: «Бабка, ты чего в болото полезла, утопнешь». Ну и вывел ее. А лет пять назад мужики на волков пошли – развелось их немерено, стали собак из деревень таскать, вот и пошли мужики-то. Аккурат в полнолуние. И за деревней волка встретили, здорового. Мужики сразу поняли, в чем дело, стоят, ждут, когда он уйдет, а был среди них один приезжий, из Москвы, ну и выстрелил. Убить не убил, но ранил. Пошел волк прочь, на переднюю лапу припадая, и кровь на снегу осталась. А дня через три приходит Слава в магазин, а у него рука перевязана. Сказал, мол, поранился. Вы-то, может, в такое не верите, а у нас каждый знает: Слава если и не черт, то дружбу с ним, без сомнения, водит. Да они там все такие, – закончила Вера, махнув рукой.

– Где? – спросила я. Рассказ о волке-оборотне впечатления на меня не произвел. В любой деревне вам непременно расскажут подобную историю. Но как я ни пыталась убедить себя, что это все глупости, вынуждена была признать, что беспокойство, которое возникло при появлении Славы, только усилилось. Ни одной сказке я верить не желала, а вот татуировки меня очень даже заинтересовали.

– В деревне ихней, – ответила Вера, пожав плечами. – В Велесове.

– А где эта деревня находится? – спросила я.

Ответ, признаться, потряс меня:

– Кабы знать. Ходит Слава вот по этой дороге, она к леспромхозу ведет. Много раз его соследить пытались. Идет себе, идет, а потом раз – и нет его. И дороги тоже нет. Кружит по лесу тебя часа три, и вдруг оказываешься ты у леспромхоза. Участковому уж очень хотелось к ним в деревню попасть, был у нас лет двадцать назад такой, Михалычем звали. Я, говорит, в разведке служил, решил соследить.

– И что?

– А ничего. Пять раз за Славой шел и пять раз у леспромхоза оказывался. Вот тебе и вся разведка.

– Подождите, но неужели в этой деревне никто никогда не бывал? – не поверила я.

– Почему же? Может, и бывал кто, только я таких не знаю. В прежние времена на них что-то вроде охоты устраивали, это мне мама рассказывала. Году в тридцатом приехало человек двадцать, решили, что в наших лесах кулаки прячутся. Прочесали лес, ничего не нашли. Из Велесова после этого долго никто не появлялся. И только в войну старик ходить стал, Пахомыч. А уж потом Слава его сменил.

– Велесово – очень интересное название, – вслух подумала я.

– Еще какое интересное, – поддакнула Женька. – А Слава-то какой необычный. Ты на его руки внимание обратила?

– Конечно, – кивнула я. – Это руны.

– Что? – нахмурилась Женька.

– Руны.

– А-а, вроде тех, что мы видели на саамском бубне в музее?

– Точно.

– Скажи на милость, зачем нормальному человеку эти руны?

– Это он от смерти заговоренный, – охотно пояснила Вера. – Говорят, все тело у него этими знаками расписано, и в то место, где знак есть, пуля не попадет, а если и попадет, то ничего ему не сделается.

– Так вы же говорили, мужики его ранили, когда на волков ходили, – не удержалась я от язвительности.

– Ранили, – кивнула она. – Так ведь убить-то не смогли.

– Чепуха, – разозлилась я. – Вы сами эти глупости выдумываете, а потом в них же и верите.

– Ничего я не выдумываю, – обиделась Вера и собралась нас покинуть, но тут на деревенской улице появились односельчане и потянулись к гостинице. Давешний противный старичок, опираясь на палку, хитро на нас поглядывал, рядом с ним стояли две женщины, которые утром тоже были в магазине.

– Видела Славу? – спросила одна из них Веру.

– Само собой, – ответила та.

– Приходил, значит, – кивнула другая, нахмурившись и о чем-то размышляя.

– Теперь добра не жди, – поддакнул старичок. – Как он объявится, так непременно какая-нибудь пакость приключится.

– Он на Тифинскую был, и что? – отмахнулась вторая женщина.

– У Кондратьевых машину угнали, – напомнил старичок.

– Так не у них, а у внука в городе.

– Какая разница? – упрямился старец. – Жди пакости, помяните мое слово.

– Ему не нравится, что в монастыре копают, – со вздохом заметила Вера. Все четверо быстро переглянулись, покосились на нас и, кивнув, примолкли.

– Чего сказал-то? – первым не выдержал дед.

– Сказал, чтоб не спешили, без них, мол, на том свете обойдутся.

– Так и сказал?

– Слово в слово.

– Ну, быть беде.

– Неужто опять начнется? – крестясь, спросила женщина.

– А то? – нахмурился дед. – Ведь прямо так и сказал.

Тут они вновь взглянули на нас и замолчали. На веранде появились Надя и Люба, пошептались о чем-то с Верой, потом Надя ушла, вслед за ней восвояси старик отправился, затем обе женщины, Люба ушла на кухню, а мы вновь остались на веранде с Верой.

– А много их там? – вдруг спросила Женька, которая до той минуты сидела, уставившись куда-то в стол.

– В Велесове? – переспросила Вера. – А никто не знает. Говорят, раньше семей двадцать было. А что теперь… – она пожала плечами.

– Неужели совершенно ничего об этой деревне не известно? – начала злиться я. Вера пожала плечами.

– Как же о них чего узнаешь, если Слава молчит, а они к себе не пускают. Вроде и тропинка к деревне есть, да никуда по ней не выйдешь.

– Я совершенно не в состоянии поверить в такое, – сурово сказала я, заподозрив, что местное население попросту дурачит приезжих с неясной целью. Одно настораживало: эти самые руны на его руках. Колдовство это или нет, но выполнены они профессионально, и вряд ли их появление на его теле имело что-то общее с желанием довести нас до нервного тика. – Деревню могли обнаружить с вертолета, в конце концов.

– Могли, – кивнула Вера. – Только не обнаружили. Они всегда прятаться умели. Жизнь научила. В старые времена их не жаловали. Убивали, если поймать удавалось, потому что боялись очень.

– Откуда они здесь взялись? – нахмурилась я, догадываясь, какой будет ответ, и не ошиблась.

– Кто ж знает, – пожала Вера плечами. – Мама рассказывала, приходить от них стали перед самой революцией. Тогда еще леса в наших краях были непроходимые, вот они где-то там и обосновались, чтоб их сыскать не могли. Ни тогда, ни сейчас. Но из леса иногда в деревни заходил кто-нибудь из велесовских, за солью, за порохом, чтоб охотиться, значит. Деньги у них всегда были, ну и пошла гулять молва, что они секрет знают: могут любой клад найти, который в земле зарыт. Охотников разыскать деревню было много, думали, у них в каждом доме мешки с золотом. Вот и началось: что ни день, кто-нибудь по лесу рыщет, только все без толку. Засады на них устраивали, но они словно чувствуют, если ждут их, так они сюда ни ногой. Потом грянула революция, не до них стало. Когда колхозы организовывали, опять про них вспомнили, однако деревню не нашли, как ни старались. Дальше война, и снова не до них. Так что никто ничего толком не знает. Когда кого из них спрашивали, откуда вы, они отвечали: «мы Велесовы». Видно, фамилия у них такая, одна на всех. Вот и стали деревню звать Велесово.

– И ее нет ни на одной карте? – поинтересовалась я не без ехидства.

– Я никаких карт не видела, – спокойно ответила Вера. – А желающих найти деревню очень даже много. До сих пор не дают людям покоя мысли о кладах, которые они якобы могут отыскать. Только добром любопытство никогда не кончалось. Хорошо, если сутки, а то и двое проплутав по лесу, домой вернутся. Были случаи, что вовсе пропадали люди.

– Этого не может быть, – упрямо повторила я. – То есть то, что пропадали, допустим. Вы говорите, здесь болота. Но в наше время… у людей должен быть паспорт, в конце концов.

– Идем, – вздохнула Женька, взяв меня за руку. – Паспорт – это серьезно. Только мы не в Москве, где паспорта да регистрация, а… Хотелось бы знать, куда нас попасть угораздило, – прошептала она, косясь на Веру. Та, убирая со стола, сообщила:

– О нас и в газетах писали. Вроде здесь зона какая-то аномальная, компас не работает и время останавливается. Человеку кажется, что он в лесу пять минут был, а на самом деле неделя прошла. Экспедиции приезжали, только и они не нашли ничего.

– Чего ж удивительного, – буркнула я. – Раз никакого Велесова нет и в помине.

– А Слава? – спросила Женька с сомнением, и мне пришлось замолчать. Славу я видела собственными глазами, так что в его наличии усомниться не могла.

– Куда ты меня тащишь? – додумалась спросить я, когда мы покинули гостиницу.

– На озеро, – ответила Женька. – Искупаемся, а заодно и побеседуем без посторонних ушей, – шепотом добавила Женька.

– Тогда я купальник возьму, – сказала я, но подружка рукой махнула.

– Обойдемся, – из чего я заключила, что о купании Женька думает меньше всего, ей опять пришла охота пофантазировать.

Так и вышло: только мы оказались на озере, как Женька решила ошеломить меня своими знаниями в области родной истории. На этот раз мы отправились на противоположный берег озера, пологий, весь в луговых цветах. Место было открытое, но Женька все равно то и дело оглядывалась, предпочитала говорить шепотом и на меня шикнула, чтобы голос не повышала.

– Ты обратила внимание на название деревни?

– Обратила, – вздохнула я.

– Вера сказала, что на вопрос они отвечали: «Велесовы мы». Соображаешь? То есть люди Велеса.

– Ценное замечание, – вздохнула я.

– Чего ты глаза закатываешь, я серьезно.

– Я тоже. Велес – это «скотий бог», насколько я помню, покровитель домашних животных.

– Не все так просто, – покачала головой Женька. – Кто был верховным божеством славян? – решила она меня проэкзаменовать.

– Перун, наверное.

– Наверное, – передразнила Женька. – В древнем Киеве идол Перуна стоял на горе, а идол Велеса на подоле в нижней части города.

– Получается, что Перун главнее, значит, я права.

– Ничего не получается. Велес считался богом всей Руси, а Перун богом княжеской дружины, и если Перуна соотносили с оружием, то Велеса с золотом. Соображаешь?

– Женечка, что тут соображать? Это же мифы, практически сказки.

– Слушай внимательно, Велес – это бог богатства, а Вера сказала, что эти из деревни способны отыскать клад, зарытый в земле. Теперь понимаешь?

– Не очень. Стоп, – нахмурилась я, посмотрев на подругу, которая с безумным видом нарезала вокруг меня круги, не забывая то и дело подозрительно оглядываться. – Ты хочешь сказать, что этот Слава имеет отношение к некоему кладу, который, по нашим предположениям, видел отец Кошкиной?

– Наконец-то, – буркнула Женька.

– Мы даже не знаем, был ли клад, а ты уже такого нагородить успела. Слушай, откуда у тебя такие познания об этом Велесе?

– Я люблю кроссворды разгадывать, вот и набираюсь ума-разума.

– Не знаю, что там в кроссвордах, но Велес – покровитель домашнего скота, это совершенно точно, после крещения Руси он стал святым Власием, очень популярный святой в деревнях, что неудивительно. Кстати, на Русском Севере следы культа Велеса очень долго сохранялись, – почесав нос, добавила я, с сомнением поглядывая на Женьку.

– Вот-вот, – поддакнула она. – Пока твой святой Власий возился со всякой живностью, Велес стал для христиан лютым зверем, злым духом, чертом, одним словом.

– Вполне логично, – согласилась я. – Он был покровителем скота и представлялся гражданам непременно с рогами и копытами, а когда святой Власий стал его конкурентом, ему с такими-то атрибутами была одна дорога – стать нечистью.

– А Бояна в «Слове о полку Игореве» называют «Велесовым внуком», – озарило Женьку. Я, признаться, такого не помнила, но Женьку за ее знания страшно зауважала, но на всякий случай спросила:

– А это ты к чему?

– Они как-то связывали его с обрядовыми песнями.

– Ну и что?

– Ты посмотри, как все переплетается: мифы, золото и черт. И все это есть у нас.

– Ничего у нас нет, – возмутилась я. – Кроме твоих фантазий, которые и мифами никак не назовешь. Клад – домыслы Кошкина или его чокнутого тестя, а чертом ты готова признать деревенского мужика, который за солью в магазин пришел.

Женька обиженно засопела, по тому, как она хмурится, стало ясно: она пытается найти аргументы, услышав которые я соглашусь с тем, что дети Велеса до сих пор бродят по нашим лесам, вгоняя в столбняк случайных встречных.

– Женя, – попросила я. – Не увлекайся. Давай мыслить здраво.

– Давай, – согласилась она и села рядом со мной. – Славу ты видела, так?

– Так.

– Местные его боятся?

– Это нормально. Люди любят выдумывать глупости, а потом свято в них верить.

– Отвечай по существу: да или нет?

– Допустим, да.

– Где-то он живет, верно?

– Конечно.

– Но попасть туда невозможно.

– Чушь. Просто он отлично ориентируется в лесу и умеет уйти от преследователей. Допустим, это своего рода талант, но никакой мистики в этом нет. Если бы у нас была хорошая собака, мы бы выследили твоего Славу в два счета.

– Не думаю, что идея с собакой пришла в голову только тебе, – съязвила Женька.

– Хорошо. Предположим, он знает, как собак сбить со следа, специальные травы употребляет и так далее, но я настаиваю: Слава просто человек, которому пришла охота жить уединенно. Я очень сомневаюсь, что это самое Велесово вообще существует, – воодушевляясь все больше и больше, говорила я. – В Рождествено теперь приходит только Слава, по крайней мере ни о ком другом Вера не говорила. Велесово не могут найти, потому что такой деревни нет. Живет в лесу какой-то бомж…

– А деньги у него откуда?

– Пенсию получает. Или охотится. А что? Сдает шкурки, получает деньги. Всему есть логическое объяснение, по-другому просто не бывает.

– Самый простой способ разрешить наш спор – найти деревню. Или берлогу Славы, если угодно.

– Ты что, спятила? По лесу за ним носиться! Да у нас и собаки-то нет. Опять же неизвестно, когда он снова здесь появится.

– Но если все-таки появится, обещай, что мы попытаемся.

– Мы зачем сюда приехали? – вздохнула я. – У нас же Кошкина…

– Ты прикинь, если мы Велесово найдем, это же будет сенсация! – Глаза Женьки опять засверкали, она возбужденно размахивала руками, а я напомнила себе, что имею дело с журналисткой. Их, как известно, хлебом не корми, а дай сенсацию. Сообразив, что речи Женька будет произносить долго, я, толкнув ее, сбросила в воду, а чтобы ей было не обидно, плюхнулась вслед за ней сама.

Мы весело барахтались в воде, брызги серебряными каплями оседали на наших лицах, а мы радостно хохотали. Вода в озере была прохладной, и через некоторое время мы выбрались на берег погреться.

В монастыре ударили в колокола, призывая на вечернюю службу.

– Думаю, нам не мешало бы посетить обитель, – заметила Женька.

Я и сама об этом подумывала. Если мыслями подруги целиком завладело таинственное Велесово, то меня по-прежнему очень интересовала Наташа. Возможно, удастся поговорить с матушкой и что-то узнать об этой девушке. В общем, мы отправились в монастырь. Как выяснилось позднее, Женьку туда влекло желание заручиться поддержкой господа в борьбе с нечистой силой, меня же переполняли думы мирские.

На службе, кроме монастырских и нас с Женькой, присутствовали Козлов, двое рабочих и женщина лет шестидесяти. По дороге к монастырю мы ее не видели, значит, она пришла раньше, не из Рождествена, а из какой-то другой деревни. Женька истово крестилась и кланялась, а я очень быстро начала томиться, но покинуть церковь до конца службы сочла неприличным. Матушка, конечно, обратила внимание на наше присутствие, но упорно на нас не смотрела. После службы она, однако же, сама подошла к нам.

– Сегодня Наталья ездила в город, – сказала настоятельница. – Я попросила ее зайти в управление архитектуры. Вашей Кошкиной никто там не знает.

Признаться, это меня не удивило. Но Петечка не мог ошибиться, значит, кто-то все-таки звонил. Теперь Наталья интересовала меня даже больше, но поговорить о ней с матушкой не удалось, та, кивнув нам, поспешно удалилась, и мы покинули церковь. Выйдя на улицу, мы обратили внимание на женщину, которая была на службе, теперь она сидела на скамейке. Увидев нас, улыбнулась и громко поздоровалась.

– Вы из Рождествена? – спросила с любопытством.

– Да.

– К кому приехали?

– Мы в гостинице остановились, – ответила я. – У нас отпуск, вот и…

– Отдыхаете, значит, – усмехнулась женщина. – Ну-ну… не больно-то рождественские к чужим приветливые. Или ничего?

– Нормальные люди, – пожала я плечами.

– Ну-ну, – вновь произнесла она, точно в этом сильно сомневалась.

Женька, недолго думая, устроилась рядом с ней на скамейке.

– А вы сами откуда? – спросила весело.

– Из Прохоровки. Тут недалеко, шесть километров. Мне идти надо, чтоб по-светлому успеть.

Она тяжело поднялась со скамьи, с любопытством глядя на нас, чувствовалось, что-то не дает ей покоя. Женька это тоже поняла и вдруг предложила:

– Давайте мы вас проводим. Нам все равно заняться нечем, а небольшая прогулка нам не повредит.

– Если только чуток, до озера. Дед у меня захворал, – начала объяснять женщина, направляясь к монастырским воротам. – Вот я и решила, надобно Богородице свечку поставить.

Мы шагали рядом с ней, Женька сосредоточенно кивала, должно быть, прикидывала, как вывести разговор на интересующую ее тему: о Велесове и колдуне Славе. Однако первый вопрос задала Полина Ивановна, так звали женщину; к тому моменту мы успели познакомиться, покинули монастырь и теперь вдоль озера направлялись в сторону леса. Темной громадой он возвышался впереди, невольно приковывая внимание.

– Говорят, сегодня в Рождествене Слава появлялся? – вдруг спросила она, хитро взглянув на нас.

– Был какой-то Слава. А что в нем особенного? – обрадовалась Женька.

– Неужто местные вам ничего не рассказали? Впрочем, они все там молчуны, боятся.

– Чего боятся? – нахмурилась я.

– Знамо чего, грехов своих.

Я мысленно чертыхнулась в досаде. Если верить гражданам, у местных грехов – точно блох на собаке, при этом ничего конкретного об этих самих грехах узнать не удается. Может, на этот раз повезет? Только я собралась развить эту тему, как вмешалась Женька:

– А этот Слава, кто он?

– Ну, вроде человек. Только дар у него особый.

– Какой?

– Травы знает, судьбу предсказать может. Много чего может. А еще говорят, не помрет он никогда.

– Это враки, – не выдержала я.

– Как посмотреть, – пожала Полина Ивановна плечами. – Вы его видели? – Мы с Женькой кивнули. – И сколько ему лет, по-вашему?

Этот вопрос и меня очень интересовал.

– Лет тридцать пять, наверное, – пожала я плечами.

– То-то – тридцать пять, – усмехнулась женщина. – А он деду моему ровесник. Как и мой, сорок девятого года. Только дед у меня еле ногу волочит да на сердце жалуется, а этот любого молодого мужика за пояс заткнет.

– Вы же сами говорите, он травы знает, вот и поддерживает организм, опять же – здоровый образ жизни.

– Может, и так. Только наши говорят, если смерть от него один раз отступилась, он ее и во второй раз обманет.

– Вы нам расскажите, пожалуйста, что значит отступилась, это очень интересно, – заволновалась Женька.

– Расскажу, только история больно страшная, к ночи и вспоминать не хочется.

– Мы вас до самой деревни проводим, вы только расскажите.

– Когда мать его беременная им ходила, заболела вдруг и вроде как померла, лежала белая и не дышала. Врача в ту пору было не сыскать, а про нее говорили, что колдунья она. Появилась здесь с мужем, он на железке работал большим начальником, но местные знали, она из этих, из велесовских, что в лесах прячутся. Они все сплошь колдуны. Слыхали, поди, деревня тут есть, Велесово, только найти ее не могут, как ни искали. Мать-то молчала, откуда пришла, и муж ее помалкивал, где их судьба свела, но люди видели у нее знаки на руках. Колдовские. Муж ее все это, конечно, суеверием считал и никого не слушал, любил ее очень. Пожили они тут недолго, железку дальше тянуть стали, мужа-то в село перевели, километров в тридцати отсюда, а она в Рождествене осталась, дом у них был хороший, пленные немцы строили. Муж, конечно, приезжал, на нее нарадоваться не мог, особенно когда она ребеночка понесла, первенца ждал. И вдруг… Три дня она лежала бесчувственная. Уж как он по ней убивался, да что делать? Пришли люди, сказали, надо ее хоронить. Положили в гроб, а она лежит как живая. Аж жуть берет. Ну, закопали. А ночью деревня содрогнулась от волчьего воя. Полнолуние было, собрались волки у ее могилы и до рассвета выли. Ночью, само собой, подойти никто не рискнул, а утром пришли на кладбище и видят: могила разрыта, крышка гроба сорвана, в гробу лежит покойница, а в ногах у нее ребеночек. Поняли, что живую ее схоронили, в летаргическом сне она была, не зря как невеста в гробу лежала. А в гробу, видать, очнулась, когда ребеночек наружу проситься стал. Родила она его, а у самой сил уже не осталось, померла. Запрягли лошадь да в больницу скорей, ребенка в город повезли. Но по дороге его материна родня выкрала. Воспитали они его по-своему, и теперь он самый настоящий колдун.

– Потрясающая история, – пряча усмешку, заметила я, наблюдая, как Женька с очумелым видом, спотыкаясь, бредет рядом. – Я не поняла, кто могилу раскопал?

– Ясно кто, родня ее. Я ж говорила, полнолуние было, а все велесовские запросто в волков перекидываются.

– Зачем же волками перекидываться, человеку выкопать гроб гораздо проще.

– А вот этого, милая, не скажу. Видно, им так положено, – с некоторой обидой заметила женщина.

То, что Полине Ивановне на ночь глядя вздумалось рассказывать страшные сказки, меня не очень-то удивило: в деревне какое общение, а тут сразу четыре благодарных уха, – но вот Женькино поведение меня прямо-таки возмутило. Судя по ее виду, она готова была поверить в эту чушь сразу и безоговорочно.

– Вы в монастырь часто ходите? – вздохнув, решила я сменить тему.

– Куда там часто, далеко пешком, а транспорта никакого. Сами видите, дороги и той нет.

– Но с матушкой вы знакомы?

– Не то чтобы знакома. Уж очень строгая она, подступиться боязно.

– А с кем-нибудь из монахинь?

– Так они все приезжие. По именам только и знаю. Из наших там Наталья-послушница.

Признаться, я боялась поверить в такую удачу, не зря, выходит, мы тащились через лес и слушали всякую чушь.

– Наташа из вашей деревни? – спросила я.

– Из нашей, из нашей. Мать с отцом у нее непутевые были, оба пьяницы. Жила она самой себе предоставленная, в школу ходила когда вздумается, школа у нас за тринадцать километров, там интернат. Из интерната она то и дело сбегала. Приглядеть-то некому, раз родители, почитай, каждый день пьяные. Ясно было, пропадет девка. Как на грех, уродилась она красавицей. Само собой, парни вокруг нее вертелись, а она то с одним, то с другим… Тут художник у нас в деревне появился, дом купил, стал на лето приезжать. Рисовал все, Наташку тоже рисовал, голую, прости господи. У него что ни день, то гости, на рыбалку приезжают, со всей России, художник-то, говорят, знаменитый. Ну и каждый день застолье. И Наташка там, с мужиками. Вышло дело, прижила ребенка. От кого, не ясно, может, от художника, может, от кого из гостей. Должно быть, надеялась, что в город ее возьмут. Да кому она нужна, в городе красавиц и без нее много, а она деревенская да необразованная. На зиму все разъехались, а она с пузом. Жить не на что, работы в деревне никакой, подалась было в город, и там на работу никто не берет, кое-как концы с концами сводила, родила ребеночка и в роддоме его оставила. Думала, ей без него легче будет. Но жизнь свою не устроила, видно, судьба такая. Вернулась домой, мать с отцом у нее померли, отравились какой-то дрянью, а чего девке в деревне делать, где одни старики остались? Думали, она опять в город уедет или того хуже, сопьется, как родители ее. А она вдруг в церковь подалась. Скромницей такой ходит, глаза опустив. Матушка ее и настроила – надо, говорит, ребеночка тебе из приюта забрать, будет ради чего жить и бога благодарить. Уговорила, одним словом. Только ребеночка уже чужие люди взяли, а Наталье от ворот поворот. Отказалась ты от него, сказали, и теперь никаких прав не имеешь. И так это на нее повлияло, что она осталась в монастыре, грехи свои замаливать.

Насчет замаливания грехов я была не уверена. А вот художник меня очень заинтересовал. Лес неожиданно кончился, теперь тропинка бежала через поле, впереди показалась деревня, домов двадцать.

– Ну, вот и пришли, – остановившись, сказала Полина Ивановна. – За разговорами-то и не заметила как. Спасибо, что проводили. Дорогу назад найдете? А то пошли ко мне, переночуете, я вас чаем напою, а утром в Рождествено отправлю.

– Спасибо, в гостинице беспокоиться будут. А где дом художника?

– Вон, на пригорке, – махнула она рукой. – А мой третий с краю. Заходите, если что.

Мы простились, женщина направилась к своему дому, а мы остались стоять на месте, провожая ее взглядами.

– Думаешь, это он? – вывела меня из задумчивости Женька. И пояснила свою мысль: – Таинственный любовник?

– Похоже, что так. Полина Ивановна ясно дала понять: либо сам художник, либо кто-то из его гостей.

– Давай на его дом взглянем, – вздохнула Женька.

– Давай, – в ответ вздохнула я.

Дом за высоким забором выглядел вполне обыкновенно, двухэтажный, бревенчатый, с резными наличниками. В заборе ни одной мало-мальски приличной щелочки, так что пришлось довольствоваться лицезрением второго этажа и окон с опущенными жалюзи. Ворота и калитка были под стать забору – в общем, что происходит во дворе и уж тем более в доме, остается лишь гадать.

Мы обошли участок по кругу, он был в стороне от прочих домов, из окон второго этажа, должно быть, открывался прекрасный вид на небольшое озеро внизу и лес. Привлечь к себе внимание хозяев мы не боялись: раз мы их не видим, то и они из-за забора тоже вряд ли что увидят. Тут Женька обратила внимание на дерево, росшее неподалеку.

– Если на него взобраться… – начала она, я с усмешкой отвернулась. – Чего ты, – обиделась Женька. – Вполне можно влезть. – И в доказательство своих слов она, сопя, полезла на дерево. Я наблюдала за ее телодвижениями с ухмылкой, потом начала беспокоиться, потому что Женька делала определенные успехи, и если она сейчас оттуда свалится, то, чего доброго, покалечится. Подружка между тем оседлала крепкий сук и теперь, держась за ствол дерева, оптимистично болтала ногами, невероятно собой гордясь. Подозреваю, к тому моменту она успела забыть, зачем, собственно, туда полезла.

– Женечка, что ты видишь? – робко спросила я.

Она вытянула шею и сообщила:

– Во дворе три тачки. Кстати, все три «Нивы», даже цвет одинаковый. Граждан поблизости не наблюдается, должно быть, в доме сидят.

Она еще немного посидела на дереве, поскучала и в досаде начала спуск. Далось ей это нелегко, она ободрала колено и сломала ноготь, потом, довольно громко чертыхаясь, повалилась в траву.

– Вот почему так? – возмущенно выговаривала она мне. – Если на дерево лезть, то непременно мне?

– Это была твоя инициатива, – напомнила я.

– Конечно, от тебя никакой инициативы не дождешься.

Я помогла ей подняться, она еще раз взглянула на загубленный ноготь и вдруг заявила:

– Зато я видела место, где можно легко перемахнуть через забор.

– Ты что, спятила? – ужаснулась я, зная решимость подружки.

– Ты хочешь выяснить, кто ее любовник? – зашипела Женька.

– Допустим, хочу, но на кой черт через забор лезть? Что ты надеешься там обнаружить? Наталью? Ты же ее на службе видела.

– Видела. А где она сейчас, неизвестно.

– Через забор я не полезу. И ты тоже, – сказала я и решительно взяла подружку за руку. – Идем.

Только я это произнесла, как на тропинке, ведущей от озера к дому, появились двое мужчин. В руках удочки, на ногах сапоги. Они негромко разговаривали, очень быстро приближаясь. Женька рухнула в траву, увлекая за собой и меня.

– С точки зрения реализма это никуда не годится, – донеслось до нас – это говорил мужчина с бородой, голос у него был низкий, красивый.

– Валя, милый мой друг, ты же художник.

– Я художник-реалист.

– Тут я не спорю, но…

– У нас вроде гости? – вдруг перебил его бородатый.

– Да? Наверное, Пашка приехал.

Они вошли в калитку, мы услышали, как бородач сказал:

– Точно, Пашка, – и зычно крикнул: – Павел…

Хлопнула дверь, и мужской голос ответил:

– Он на озеро пошел, вас искать. Должно быть, вы с ним разминулись. Здравствуйте.

– Здорово. Давно приехали?

Ответа мы не услышали, вновь хлопнула дверь, мужчины, видимо, скрылись в доме.

– Ну вот, и через забор лезть не надо, – пискнула я.

– И что теперь делать? – нахмурилась Женька.

– В гостиницу идти. Скоро стемнеет, не хватало только заблудиться.

Женька с сожалением согласилась. Думаю, ее так и подмывало махнуть через забор, а потом, припав ухом к окну, подслушать, о чем будут говорить эти трое, но даже у нее закралось сомнение, что разговор окажется особенно интересным. Мы отправились в обратный путь в глубокой задумчивости. Я с унынием размышляла, что у меня уже голова пухнет от обилия сведений, по большей части совершенно ненужных, и что самое обидное, мы ни на шаг не продвинулись в своем расследовании. Более того, все окончательно запуталось. Кто звонил Кошкиной из монастыря, до сих пор не ясно, зато у нас есть послушница, которая покупает в аптеке противозачаточную систему, неизвестный знаменитый художник, не пойми с какого бока в этой истории, три сестры, потерявшие мужей и зачем-то скрывающие факт приезда сюда Кошкиной, колдун, Велесово с идолопоклонниками, страшная тайна, которую тщательно хранят жители деревни, и монашка-привидение в придачу. Впрочем, то, что никакое это не привидение, уже ясно, а вот кому вздумалось нас пугать… в общем, задача с десятком неизвестных.

– Идеи есть? – со вздохом спросила Женька – ее, как видно, посетили те же мысли. Я пожала плечами:

– Завтра поедем в город, встретимся с Волковым. Хотя, может, он с утра сам появится. Еще я бы поговорила с Машей, у которой брат Иван, но она его упорно именует Вальтером. Такое впечатление, что они не в ладах с остальными жителями. Наши сестры ее точно не жалуют.

– Она не производит впечатление особо дружелюбной, – напомнила Женька.

– Да, но попытаться все-таки стоит. Женька, – позвала я. – Может, рванем домой?

Бьюсь об заклад, подружка секунду назад готова была сама произнести эти слова, но теперь, из духа противоречия, начала возмущаться:

– Спятила? Тут такое…

– Какое? – поморщилась я.

– Одна аномальная зона чего стоит. И вообще. Хотели разобраться, вот и…

Я пожала плечами, решив, что еще один день вполне способна выдержать. Между тем в лесу уже стемнело, мы бежали по тропинке, опасаясь в темноте сбиться с пути. Вскоре над лесом поднялась луна, и стало даже хуже. Тропинку мы видели вполне отчетливо, но все вокруг, и лес, и даже сама тропинка, выглядело таинственно и жутковато.

– А мы правильно идем? – забеспокоилась Женька, переходя на шепот.

– Правильно, – бодро ответила я, будучи в этом совсем не уверена.

Наконец впереди показалось озеро, а потом и монастырь на пригорке. Я вздохнула с облегчением, Женька тоже приободрилась и тут же начала ворчать:

– Надо было возле дома покараулить. Вдруг Наталья отправится к своему дружку?

– Разумнее следить за Натальей, а не сидеть возле дома, где она, скорее всего, никогда не появится. Но даже если появится, что нам это даст?

– Ну, они могли бы разговориться, и мы бы узнали, почему она предпочитает жить в монастыре.

– Что, если у нее коварные намерения попросту отсутствуют? Влюбилась в парня, он ее бросил. Попыталась свою жизнь без него устроить – не получилось. Стала жить в монастыре. А тут снова он появился. Слышала поговорку: «Сердцу не прикажешь»? Вот и она знает, что он мерзавец и опять ее обманет, но… В общем, из монастыря она уходить боится, чтобы у разбитого корыта не остаться, не грешить у нее тоже не получается. Как тебе такой сюжет?

– Дрянь, а не сюжет, потому что Наталья единственная наша зацепка, Кошкиной звонили из монастыря, и я уверена: звонила Наталья.

– А я в этом совсем не уверена.

За разговорами мы не заметили, как подошли к гостинице. На стоянке рядом с Женькиной машиной появилась еще одна.

– Кажется, у нас гости, – заметила подружка.

– Кто-нибудь из местных, – решила я. – Наверное, на рыбалку приехали.

– Номера московские, – сообщила глазастая Женька.

– На такой тарантайке из Москвы? – усомнилась я. Подружка взглянула на меня со смешанным чувством недоумения и жалости.

– Эта тарантайка, как ты выразилась, «Лендровер» и чертовых бабок стоит.

– Серьезно? А по виду ничуть не лучше нашего «козлика».

– «Козлика», – передразнила Женька. – Твоя неосведомленность просто поражает, неужели так трудно уловить разницу между хорошей тачкой и дерьмом? Ты же писатель, в конце концов тебе для сюжета необходимо…

– У меня есть каталог машин…

Договорить я не успела, мы как раз поднялись по лестнице, и очам нашим явилось зрелище воистину восхитительное. По крайней мере на мою подружку оно произвело неизгладимое впечатление, хотя и я тоже была слегка ошарашена. На веранде за столом сидел мужчина и читал газету. Услышав голоса, он поднял голову и взглянул в нашу сторону. Вы скажете: ну и что в этом необычного? Разумеется, ничего, если не считать самого парня. Смуглая кожа, русые волосы, собранные в хвост, и глаза изумрудного цвета, которые сияли на его лице поярче тех самых изумрудов. Высокие скулы, подбородок с ямочкой и красиво очерченный рот. Короче, его облик наводил на грешные мысли даже меня, на мгновение забывшую про мужа-воина, которого надо беречь, что ж говорить о Женьке, которая вообще к блондинам дышала неровно, а тут такое сокровище.

– Здравствуйте, – прошептала она и растянула рот в широчайшей улыбке. Парень смерил нас взглядом с ног до головы и со вздохом ответил:

– Здравствуйте.

Понять это можно было только в одном смысле: «Ну, вот еще две дуры на мою голову». Лично меня сие сразу же отрезвило. Я представила, сколько девушек рыдали в подушку из-за этого типа, и подумала, что таких, как он, надо держать в резервации. Женьке эта спасительная мысль, как видно, в голову не пришла, она шагнула к парню с протянутой рукой, бодро произнеся:

– Евгения.

Он нехотя поднялся, демонстрируя рост и стать, пожал протянутую руку и представился:

– Илья.

Рост и стать не подкачали, Женька втянула в себя воздух и вроде раздумывала, сразу кинуться парню на грудь или для приличия стоит сказать еще две-три фразы.

– Это моя подруга, – остановившись на втором варианте, представила она. – Анфиса.

– Рад знакомству, – кивнул мне Илья без намека на радость. – Вы позволите? – он кивнул на свой стул и, не дожидаясь ответа, устроился на нем и взял в руки газету.

Первый раунд закончился победой красавца, но Женьку это нисколечко не смутило, она устроилась за его столом и, не обращая внимания на газету, в которую он вновь уткнулся, спросила:

– На рыбалку в эти края?

– Да. Хочу немного отдохнуть, – ответил он, продолжая читать.

– В одиночестве?

Парень все-таки решил отреагировать, взглянул на Женьку и кивнул:

– Если честно, я о нем мечтал.

– Тогда вы выбрали подходящее место, – с азартом продолжала подружка. – В гостинице только мы трое, а местные не очень-то общительные. Кстати, вы здесь раньше бывали?

– Нет, а что?

– Ну, может, слышали про аномальную зону? Еще здесь водятся привидения, а неподалеку целая деревня идолопоклонников.

– Шутите? – спросил парень, но газету в сторону отложил.

– Ничуть. Привидение рвалось к нам в окно, но сбежало, лишь только мы пошли ему навстречу и это самое окно открыли. Бегает, кстати, оно неплохо, мы вдвоем догнать не смогли. А днем появился тип по имени Слава, которого все здесь считают колдуном. У вас комната на каком этаже?

– На втором, – ответил Илья.

– Повезло. Хотя привидению что первый этаж, что второй, все едино.

Женька поднялась, еще раз улыбнулась парню и, кивнув мне, направилась в нашу комнату. Парень выглядел озадаченным.

– Анфиса, мое сердце изнывает от желания, – зашептала Женька.

– Боюсь, что к сердцу изнывающее место никакого отношения не имеет.

– Как ты можешь… Анфиса, это судьба.

– Он третий по счету в этом году, а еще только июнь месяц. Шла бы ты замуж за Петечку, в самом деле.

– Ты какая-то бесчувственная, – нахмурилась подруга. Мы вошли в номер, Женька сразу же рухнула на кровать и блаженно потянулась. – Анфиса, смысл жизни, который я так давно искала, наконец-то замаячил на горизонте.

– Хочешь знать мое мнение? Парень хлопотный, из тех, кто любит смотреться в зеркало, на фига тебе такое счастье?

– Ты не права. Он не похож на плейбоя. Цену он себе, положим, знает, но он точно не из тех, кто шляется по ночным клубам в поисках дорогих удовольствий.

– Тебе виднее, – не стала я спорить. – Однако у нас тут вроде бы дело и…

– Одно другому не помеха, – отмахнулась Женька.

В дверь номера постучали, я пошла открывать.

– Идемте ужинать, – позвала нас Вера. Мы сообщили, что будем через полчаса. Я отправилась в ванную, а Женька продолжала мечтать, лежа на кровати и щурясь, точно кот на солнышке.

Когда мы появились на веранде, Илья все еще был там. Женька села спиной к нему, даже не взглянув в его сторону. Через пять минут он отложил газету и повернулся к нам.

– Можно вопрос? Вы тоже увлекаетесь рыбалкой? – спросил он насмешливо, но с интересом.

– Нет, – ответила Женька, не поворачиваясь. – Решили покопаться в местных тайнах, если повезет, нароем что-нибудь на приличный репортаж.

– Так вы журналисты?

– Точно.

– Обожаю тайны, – усмехнулся он, поднимаясь. – Кстати, у меня с собой бутылка хорошего коньяка, не возражаете, если я вас угощу?

Пока Илья ходил за коньяком, Женька лихо мне подмигнула, шепнув: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели». А я порадовалась за подругу: второй раунд закончился явно в ее пользу.

Через десять минут Илья сидел за нашим столом, мы пили коньяк, неспешно беседовали и приглядывались друг к другу. Я вынуждена была согласиться с Женькой: несмотря на яркую внешность, Илья не производил впечатления человека, смысл жизни которого укладывался в одну фразу: «Пришел, увидел, уложил… в постель». Он был сдержан, любезен и, безусловно, умен. Смотрел внимательно, чуть склонив голову набок, поддерживал беседу в сугубо дружеских рамках. Женька вела себя образцово, с достоинством, особого интереса к нему не демонстрируя, так что он мог быть спокоен: на его честь никто посягать не собирается. Через некоторое время она мельком взглянула на часы и сказала:

– Пожалуй, нам пора. Встают здесь рано.

Мы тепло простились и разошлись по своим комнатам.

– Ты была восхитительна, – заметила я.

– Знала бы ты, чего мне это стоило, – пожаловалась подружка. – Как думаешь, он клюнул?

– Не сомневаюсь. С какой стати ему изводить дорогой коньяк?

– Тип любопытный, – начала Женька размышлять вслух. – Я вот пыталась представить, чем он занимается.

– Проще об этом у него спросить.

– Проще, конечно, но узнаем мы только то, что он сам пожелает сказать. Он совершенно не похож на парня, сбежавшего на природу подальше от столицы.

– Да? А на кого он похож?

– Черт его знает. Но чувствую, надо к нему присмотреться.

Тут и я задумалась. Признаться, пару раз и у меня возникло тревожное чувство под его внимательным взглядом, как сигнал «осторожно, опасно для жизни». Это было тем более странно, что Илья не сказал ничего особенного.

– Красивые парни как блондинки, – вдруг заявила Женька. – Ждешь от них одного, а на деле они могут оказаться черт знает кем.

– Ценное замечание, – усмехнулась я.

– Нет, серьезно. Тебе никогда не приходило в голову, что красота – отличная маскировка?

– В мою голову много чего приходит, – заявила я. – Сейчас я вижу только одно: ты не способна думать ни о чем, кроме этого типа, а между тем…

– А если здесь он появился отнюдь не случайно? – перебила она меня.

– Знаешь что, дорогая, – не выдержала я. – Давай-ка спать. Иначе ты бог знает что успеешь навыдумывать. Твои эротические фантазии мне все-таки более по душе.

– Спать так спать, – не стала спорить Женька, подошла к окну, проверила, заперто ли оно, и оглядела комнату. – Кровати довольно широкие, – вдруг заявила она. Я кивнула, пытаясь понять, к чему она клонит. – Я лягу с тобой, – сообщила она.

– С какой стати? – опешила я. Женька покосилась на окно и вздохнула:

– Чего ты, Анфиса? Лягаться не буду. Здесь четыре подушки, одну можем положить в ноги, и тогда уж точно…

– Ты боишься, – нахмурилась я. – Чего, скажи на милость?

– Я не боюсь, просто… короче, не будь занудой.

Я махнула рукой и забралась в постель, Женька устроилась рядом, свернулась калачиком и вскоре засопела. Пару раз я с сомнением косилась в сторону окна, но вскоре сон снизошел и на меня.

Пробуждение было неожиданным. Женька трясла меня за плечо и зловеще шептала:

– Просыпайся.

Я открыла глаза, машинально взглянула на часы и присвистнула.

– Какого черта ты разбудила меня в такую рань?

– Анфиса, там что-то случилось, – не унималась Женька.

– Где?

– В монастыре.

Я резко села в постели и уставилась на подругу:

– В монастыре? С чего ты взяла?

– Там какая-то суматоха, и местные все столпились возле гостиницы. Если мне не пригрезилось, насмерть перепуганные.

Я вскочила, схватила свои вещи и быстро оделась. Женька между тем рассказывала:

– Я проснулась от криков. И сначала решила, что это во сне. Потом слышу, вроде опять кто-то закричал, далеко, но вполне отчетливо. Ну, я и решила посмотреть.

– И не разбудила меня? – пришла я в удивление.

– Если бы выяснилось, что мне все это показалось, ты бы меня убила. Выхожу на веранду, а там три сестры и внизу куча народа, сбежались со всей деревни, думаю, они и голосили. Но как только я вышла, не поверишь, наступило ледяное молчание. Стоят и смотрят на меня, точно я выходец с того света. Я здороваюсь и, естественно, спрашиваю, что случилось. А они, представь, начали разбредаться и ни словечка при этом не сказали. Это нормально, я тебя спрашиваю? Я к сестрам. Как обычно, две сбежали, а Вера на монастырь кивает и невнятно бормочет: «Что-то случилось». С ума сойдешь в этом рассаднике загадок.

Я к этому моменту успела одеться и сунуть ноги в кроссовки, и мы покинули комнату. Вера стояла на веранде и, держа руку козырьком, смотрела на монастырь. Возле гостиницы граждане не толпились, но около домов вверх по улице я заметила несколько человек, которые напряженно всматривались в том же направлении.

– Если в монастыре что-то случилось, логичнее броситься туда, – шепнула Женька, пытаясь понять, что происходит.

– Для нас логичнее, а тут свои правила.

Вера, услышав голоса за спиной, повернулась к нам и, пряча взгляд, спросила:

– Завтракать будете?

– Позже, – хмуро бросила Женька и, обойдя Веру, начала спускаться по лестнице. Я, естественно, за ней. Вера удрученно смотрела нам вслед.

– Илья на рыбалку ушел, рано, – сообщила она, точно это сейчас нас больше всего интересовало.

– Как думаешь, что там? – развив приличную скорость, пробормотала Женька.

– Откуда мне знать?

– Ты можешь идти быстрее?

– Я и так почти бегу.

Ворота монастыря были распахнуты настежь, рядом стоял трактор, но людей поблизости не наблюдалось. Не зная, в какую сторону следует идти, мы направились к церкви, она оказалась пуста. Ни одного человека мы до сих пор не встретили, хотя успели обойти двор по кругу. Через пять минут мы догадались заглянуть на раскопки, и вот тогда выяснилось, что все обитатели монастыря, а также рабочие, жившие в вагончиках по соседству, собрались здесь. Они стояли на краю раскопа в молчании и смотрели куда-то вниз. Мы протиснулись вперед под осуждающими взглядами, матушка тоже обратила на нас внимание и сурово поджала губы.

– Что случилось? – спросила Женька. Парень, что стоял перед нами, сделал шаг в сторону, и мы заглянули в яму.

Внизу, раскинув руки, лежала Наталья. Косынка сбилась на сторону, темные волосы рассыпались по ее плечам, неподвижный взгляд был устремлен в небо, вокруг головы, которая покоилась на каменной плите, расползлось кровавое пятно.

– Господи, – пробормотала я. Женька вцепилась в мою руку, едва устояв на краю ямы.

– Она что… умерла? – тихо спросила подруга. Ей никто не ответил, да это было и не нужно, и так все понятно. – Но как… – не унималась Женька. – Она что, упала?

Я обратила внимание на край ямы с той стороны, на груду кирпича и камня. Что Наталье там могло понадобиться?

– Милицию вызвали? – задала я вопрос. Матушка сурово меня одернула:

– Вам здесь делать нечего.

– Милицию вызвали? – переспросила я, не обращая внимания на ее окрик. Ответил мне Козлов, который с унылым видом возник по соседству:

– Вызвали. Обещали из города прислать бригаду. Вот ждем.

– Когда это случилось? – вновь задала я вопрос.

– Идемте за мной, – приказала матушка и, резко повернувшись, направилась к дому.

Мы, переглянувшись, пошли за ней, толпа перед ней расступалась, монахини испуганно перешептывались, рабочие прятали взгляды. Не дойдя до дома нескольких метров, матушка остановилась и повернулась к нам:

– У нас произошло несчастье, я прекрасно знаю, как журналисты падки на подобные события, и все-таки надеюсь на вашу порядочность.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась я.

– Я надеюсь, – тем же тоном повторила настоятельница, – вы не станете делать из несчастного случая сенсацию. Поймите меня правильно, обители ни к чему привлекать к себе внимание по столь грустному поводу.

– А вы уверены, что это несчастный случай? – подала голос Женька.

Лицо матушки вспыхнуло, она собралась ответить что-то резкое, но усилием воли сдержалась.

– Разумеется, это несчастный случай, что же еще?

– Когда обнаружили тело? – вновь спросила я.

– Утром. Я удивилась, не увидев Наталью. Она должна была дежурить на кухне сегодня. Сестра Ирина пошла ее искать, но ни в комнате, ни в церкви, ни в хозпомещениях ее не было.

– Такое раньше случалось?

– Что случалось? – подняла брови настоятельница.

– Бывало такое, что Наталья куда-то отлучалась?

– Без разрешения, конечно, нет. Поэтому мы сразу забеспокоились. Тут появились рабочие, они начинают работу рано, они и увидели ее в раскопе.

– Что, по-вашему, там могла делать Наталья?

– Просто шла мимо. Решила заглянуть в яму из любопытства, оступилась и упала. Это несчастье нам посылает господь, чтобы мы…

Женька невольно поморщилась, и матушка замолчала на середине фразы.

– Милиция, – донеслось до нас в этот момент. Мы взглянули на дорогу и увидели машину, которая приближалась к монастырю. Матушка глубоко вздохнула и перекрестилась, после чего, больше не обращая на нас внимания, пошла к воротам встречать прибывших.

Приехавшая следственная бригада попросила граждан разойтись, но пределы монастыря не покидать, чтобы была возможность опросить свидетелей.

– Что скажешь? – шепнула мне Женька.

– Если ты по поводу убийства, то лучше дождаться результатов вскрытия…

– Видела я уже один результат. И что? Матушка уговорит их дело замять, да они и сами рады, на кой черт им лишняя работа, спишут на несчастный случай.

– Прекрати, если вскрытие покажет…

– Заладила, – перебила Женька. – Я ментов как облупленных знаю. Им только бы не возбуждаться.

– Если речь пойдет об убийстве, одного желания матушки его замять будет маловато. Почему ты не допускаешь мысли, что это несчастный случай? – разозлилась я.

– А ты, значит, допускаешь? – съязвила Женька.

– Она действительно могла сорваться вниз и упасть очень неудачно. Такое бывает.

– Ага. Только что ей понадобилось возле ямы?

– Обычное любопытство. Мы в нее тоже заглядывали.

– Смотри, что получается. Только Наталья попадает у нас под подозрение, раз – и она уже труп. А накануне она вертелась возле ямы и подслушивала наш разговор. Потом у нас появилось привидение…

– Ты думаешь, это была Наталья?

– Анфиса, говори что хочешь, но девушку убрали из-за того, что мы вышли на ее след. Сначала нас хотели запугать, чтобы мы спешно уехали отсюда, а потом оборвали единственную ниточку….

– Какой след? – возмутилась я. – У нас нет ничего. Единственное, что действительно странно, это покупка Натальей противозачаточной системы «Мирена» в аптеке, но, кое-что зная о ее жизни, объяснение этому поступку легко найти: она вновь встретилась со своим возлюбленным и… Да что я тебе толкую, мы вчера это сто раз обсуждали. Вот что, надо поговорить с матушкой, – решилась я. Настоятельница как раз в этот момент вернулась в дом, я видела, как она поднималась на крыльцо.

– О чем ты хочешь с ней поговорить? – вздохнула Женька. – Ты же видела, у нее одна забота: сор из избы не выносить.

– Тем более она не откажется побеседовать с нами.

Я решительно направилась к дому. Одна из монашек встретила нас в дверях.

– Что вы хотите? – спросила сердито.

Не обращая на нее внимания, я прошла к двери кабинета и постучала. Матушка, стоя перед иконами, молилась. Мы терпеливо ждали в дверях, монашка, подскочив к нам, замахала руками:

– Уйдите, вы что, не видите…

– Оставь их, – тихо произнесла настоятельница, поворачиваясь, и хмуро спросила, обращаясь к нам: – Ну, что еще?

– Разговор, боюсь, получится долгий, – сказала я, закрывая перед растерявшейся монашкой дверь. Матушка прошла к столу, села, сцепив руки перед собой, и кивнула нам на лавку возле стены.

– Вчера мы встретили в городе Наталью, – начала я. Мой рассказ занял довольно много времени, я решила поведать обо всем: о наших подозрениях, о странностях в поведении местных жителей, на которые мы успели обратить внимание, и на поведение Натальи в городе. Про «Мирену» я тоже рассказала. Если у милиции возникнут сомнения в несчастном случае, мы вынуждены будем выложить им все, так что я не видела смысла что-то от нее скрывать. Сообщение о покупке контрацептива матушка восприняла с возмущением.

– Да вы с ума сошли? Какая противозачаточная система? Вы же сами не видели, что она покупала, а женщина в аптеке могла ошибиться.

– Вряд ли, мы были там через пять минут после того, как ушла Наталья.

– Я не верю вашим словам. Вы или лжете, или вас самих ввели в заблуждение. – Матушка раскраснелась, глаза метали молнии.

– Я понимаю ваше состояние, – как можно спокойнее сказала я. – Мы тоже были удивлены, даже более того. Но факт остается фактом. У Наташи была другая жизнь, о которой никто не догадывался. И если вскрытие покажет…

– Вы считаете, что сей факт имеет отношение к ее гибели? – нахмурилась матушка, как видно, прикидывая, в какой скандал все это может вылиться.

– Мы не уверены, если вам так спокойнее, но…

– Я не думаю, что она лицемерила, – покачала головой настоятельница. – Когда она впервые появилась здесь… вы бы ее видели. Совершенно сломленный человек, готовый совершить самый тяжкий грех: наложить на себя руки. В монастыре она стала душой оттаивать. Не думайте, что кто-то принуждал ее жить здесь. Совершенно наоборот. Она умоляла меня принять ее в монастырь. Но это чрезвычайно ответственный шаг, и я, признаться, была категорически против.

– Почему? – спросила Женька. Вопрос прозвучал излишне резко, но матушка вроде бы не обратила на это внимание.

– Потому что не была в ней уверена, – тихо сказала она. – Потому что она не к богу стремилась, а хотела спрятаться в обители от людей, это разные вещи. Моя обязанность была ей помочь, и я делала все…

– Вчера мы говорили с женщиной из деревни, откуда родом Наталья, – подождав немного, вздохнула я. – Она рассказала нам ее историю. Вам она известна?

– Разумеется.

– Что, если человек, обманувший ее, вдруг вернулся?

– И она его простила? Что тогда мешало ей уйти отсюда?

– Это так просто?

– Она никаких обязательств не принимала. Все зависело только от нее.

– У Натальи была возможность незаметно покидать монастырь?

Этот вопрос вызвал у настоятельницы замешательство. Она взглянула на нас и пожала плечами.

– Калитка запирается на засов изнутри.

– И вы ни разу…

– Хорошо, – кивнула она. – Я вам скажу. Да, несколько дней назад я вдруг услышала, как скрипнула дверь в ее комнате. И пошла проверить. Застала Наталью в коридоре. У нас произошел серьезный разговор. Она сказала, что иногда уходит. Ночью. Сидит у реки, смотрит на звезды. Чему вы улыбаетесь? – недовольно покосилась она на Женьку – на лице подружки и впрямь появилась ухмылка, которую она поспешила убрать. – У любого человека появляется желание побыть одному. Конечно, бродить по ночам неосмотрительно, злых языков хватает, но она… она смогла убедить меня в своей искренности. Я ее простила, но взяла с нее слово, что больше это не повторится. Она мне обещала…

– Но слово не сдержала? – тихо спросила я. Матушка стиснула зубы. – Когда вы вновь обратили внимание на ее отсутствие? – поняв, что попала в точку, спросила я.

– Прошлой ночью, – весьма неохотно ответила матушка. – Проснулась, и вдруг… сама не знаю, почему я решила проверить Наталью. В комнате ее не оказалось. Я вышла из монастыря и увидела, как она идет от реки.

– В котором часу это было?

– Что-то около двух.

Я кивнула. Примерно в это время мы безуспешно пытались догнать привидение.

– Разумеется, вам она сказала, что вновь любовалась звездами?

– Вы знаете, где она была?

– Догадываемся. В ту ночь нас посетило привидение. В озере мы нашли маску, которую кто-то в спешке не потрудился утопить как следует.

Теперь матушка выглядела озадаченной.

– Привидение?

– Местные считают, что это дух Ефросиньи, насильно постриженной в монахини.

– Чепуха какая-то.

– Матушка, – вздохнула я. – Наталья слышала наш разговор о Кошкиной. Ей он по какой-то причине не понравился. Вспомните про звонок, о котором никто ничего не знал. Об этих ее ночных прогулках… боюсь, она ловко водила вас за нос. Причем не одна. У нее был сообщник, скорее всего любовник. Маску, кстати, она вряд ли могла раздобыть так быстро.

– Маску? – переспросила настоятельница. – Странно… странно… – повторила она, глядя на нас, и нехотя продолжила: – Маску привезли мальчишки, те, что с Волковым работали, археологи. Хотели напугать рабочих. Постучали в окно вагончика. Я была возмущена. Монастырь не подходящее место для таких шуток.

– И куда эта маска делась?

– Не знаю. Наверное, Волков ее выбросил. Неужели… – она не договорила. – Не может быть.

– Матушка, – тихо спросила я, – какую тайну хранит монастырь?

– Ах, вот вы о чем, – усмехнулась она. – Разумеется, вам нужна сенсация. Ее не будет. Водила она меня за нос, как вы выразились, или нет, не знаю. Если так, то за свой грех она уже наказана. Этот монастырь – дело всей моей жизни. Я перед богом поклялась, что восстановлю обитель. И слово свое сдержу. Знаете, почему я решилась на этот разговор с вами? Надеялась, что вы меня поймете. Шумиха вокруг обители приведет только к одному… Вы знаете, как тяжело найти деньги? И если финансирование прекратится…

– Это мы как раз очень хорошо понимаем, – усмехнулась Женька. – А вот вы до сих пор не поняли: что-то заставило ее жить здесь и делать то, что послушнице не пристало. Что-то или кто-то. И этот кто-то вряд ли успокоится. Наталья лежит с проломленной головой, и вы…

– Не вам меня судить, – возвысила голос настоятельница. – У меня другой судья, он все видит…

В этот момент за дверью послышались шаги, она без стука распахнулась, и в кабинет вошла одна из монахинь. Лицо ее было испуганным, в крайнем волнении она пыталась что-то произнести, но получалось лишь невнятное:

– Там… там… – Она куда-то тыкала пальцем, сжавшись под гневным взглядом матушки. Настоятельница резко поднялась и вышла из комнаты, мы, переглянувшись, бросились за ней; монахиня почти бежала впереди, не оборачиваясь и не произнося ни слова.

Через калитку мы вышли из монастыря и направились вдоль стены. В той стороне, где была река, прямо над обрывом стоял каменный крест, здесь мы с Женькой еще не были и пытались отгадать, что нас ждет. Еще один труп? Монахиня остановилась и жалобно произнесла:

– Вот.

– Что «вот»? – рассердилась матушка.

– С той стороны, – пролепетала монахиня.

Мы обошли крест и в недоумении замерли. Кто-то красной краской написал на кресте цифру «25». Матушка смотрела на нее так, точно увидела привидение. Потом повернулась и пошла назад, гневно бросив:

– Сотри это. Немедленно.

Монахиня побежала следом, а мы с Женькой удивленно уставились на крест.

– Ты что-нибудь понимаешь? – жалобно спросила подружка.

Я пожала плечами, продолжая разглядывать надпись. Это, вне всякого сомнения, были цифры «2» и «5», намалеванные очень грубо, краска растеклась, образуя подтеки, похожие на сгустки крови. Я прикоснулась к ним. Краска успела высохнуть, значит, сделали надпись несколько часов назад. Я продолжала в немом изумлении разглядывать крест, и тут меня осенило…

– Женька, – нахмурилась я. – Ты помнишь, сколько было пленных немцев? Вера тогда назвала точную цифру.

Женька ошалело посмотрела на меня, потом перевела взгляд на цифры и пробормотала:

– Двадцать пять. Ни хрена себе… Анфиса, что это может значить? – беспокойно оглядываясь, спросила она. – Просто совпадение или в этом есть какой-то смысл?

– Понятия не имею, но очень хотела бы знать. На матушку надпись произвела самое отталкивающее впечатление.

– Ага, что у нее может быть общего с пленными немцами?

– Ты же слышала, любая шумиха вокруг монастыря самым печальным образом скажется на его восстановлении.

– Да, везде одно и то же, – пригорюнилась Женька. – Как ни крути, все упирается в презренный металл. Почему так?

– Философские вопросы оставим на потом, – предложила я. – Для начала я бы хотела выяснить, что это за крест такой.

Мы тщательно его осмотрели, но не обнаружили ни одной надписи, просто крест из черного гранита. Рядом с невысоким гранитным основанием никакого намека на могильный холмик, справа стена, слева обрыв, не похоже, что раньше здесь было кладбище.

– Старинный? – понаблюдав за мной, спросила Женька.

– Нет.

– Почему ты так уверена?

– Потому что вижу. Такой крест изготовят в любой мастерской, правда, стоить это будет недешево, черный гранит – удовольствие из дорогих.

– Надо ментам об этой надписи сказать. Может, матушка с ними будет откровеннее, чем с нами?

– Очень сомневаюсь, но сказать надо.

Мы вернулись в монастырь. К тому моменту тело уже увезли, несколько мужчин осматривали яму. Мы слышали, как они переговаривались:

– Здесь все затоптано, рабочие, археологи… проходной двор…

Мы дождались, когда они поднимутся наверх, и спросили:

– Это нечастный случай?

– Конечно, – без тени сомнения ответил мужчина. – Тут ноги переломать не трудно и свалиться в яму – дело двух минут.

– А что ей, по-вашему, понадобилось в этом месте ночью? – спросила Женька.

– А вам что здесь понадобилось? – резонно поинтересовался мужчина.

Женька принялась долго и нудно объяснять, кто мы, потом поведала, почему заинтересовались Натальей. Услышав об аптеке, мужчина усмехнулся и головой покачал. На лице его читалось что-то вроде «ох, уж эти святоши», но никакого намека на интерес. Женька настояла, чтобы наши показания занесли в протокол. Мы его подписали, и нам предложили под ногами не вертеться, то есть попросту указали на калитку. Женька, которая и до того момента была невысокого мнения о родной милиции, сейчас кляла их на чем свет стоит, совершенно не стесняясь в выражениях.

– Готова спорить на что угодно, они спишут ее смерть на несчастный случай, – возмущалась она. – И никто даже пальцем не пошевелит.

– Давай рассуждать здраво, – попыталась я воздействовать на нее добрым словом. – Мы не знаем, действительно ли это было убийство или все-таки несчастный случай.

– Несчастный случай, – презрительно фыркнула Женька. – Совсем как с Кошкиной.

– Хорошо, предположим, это убийство. Кто и за что ее убил?

– Откуда мне знать? Здесь сплошные тайны и ни из кого слова не вытянешь. Я уверена, Наталья была знакома с нашей Кошкиной и это она ей звонила.

– Спрашивала, не сохранились ли в семье какие-то чертежи? Зачем они Наталье? Почему Кошкина сюда приехала сразу после похорон отца? Допустим, что-то нашла в его бумагах. Но что? Что такого она могла найти, из-за чего ее убили, а вслед за ней еще и Наталью?

– Отец Кошкиной болтал по пьяному делу о каком-то кладе. Выходит, Наталья о нем знала, поэтому от нее поспешили избавиться.

– И что это за клад, скажи на милость? Если о нем кому-то было известно, то его давно бы нашли или хотя бы попытались.

– Хорошо, – вздохнула Женька. – А ты что думаешь?

– Если эта надпись что-то значит и действительно связана с лагерем военнопленных, значит, нам надо ехать в город, найти Волкова и попытаться понять, что происходило здесь в те годы. Возможно, мы найдем зацепку. И не забивай себе голову дурацкими кладами.

– Я не забиваю, – обиделась Женька и замолчала.

Мы как раз вошли в деревню. Проходя мимо дома, где жил Вальтер, мы заметили Машу, она шла от колодца с ведром воды в руках. Я шагнула ей навстречу, прикидывая, как бы начать разговор, но она сама задала вопрос:

– Увезли Наталью?

– Да.

Она кивнула, нахмурившись.

– В деревне неспокойно, – осторожно начала я. – Такое впечатление, что все чего-то боятся.

– Правильно боятся. Вы их спросите, чего они своих чад отсюда на край света отправили? Они все тут дети убийц, а грехи отцов падают на потомков, – сурово отрезала она.

– А нельзя ли о грехах поподробнее? – влезла Женька и все испортила. Мария нахмурилась еще больше и прошла мимо, не обращая на нас никакого внимания. Пока я соображала, о чем ее еще спросить, она успела подняться на крыльцо и скрылась в доме.

– Вот тебе и клад, – буркнула я. Подружка почесала нос и громко вздохнула. – Хорошо, поехали в город, надеюсь, нам сегодня повезет больше и с Волковым мы встретимся.

Тут Женька взглянула на дорогу, ведущую от монастыря, и сказала:

– Менты отчаливают. В деревню даже не заглянули.

– Наверное, торопятся на паром. И нам бы не мешало.

– До парома время еще есть. Может, попытаться поговорить с сестрами?

– Я не заметила, чтобы они были особо разговорчивы.

Сестер мы застали в гостинице. Они сидели на веранде, спиной к нам, и тихо переговаривались. Женька сделала мне знак молчать, мы замерли в нескольких метрах от них, пытаясь услышать, о чем идет речь.

– Она-то здесь при чем? – шепнула Люба.

– Как при чем? Ты что, фамилию ее матери не помнишь?

– Ох ты, господи…

– Вот именно, она Петра Плещеева дочь, Наталья, выходит, внучка, так что все… – В этот момент Надя повернулась и заметила нас. – А-а… девчонки. В монастырь бегали? Ну, что там?

– Говорят, несчастный случай.

– Ага, ага, – закивала головой Люба, приглядываясь к нам.

– Может, чаю попьете? – предложила Надя.

– Нет, спасибо, мы в город собрались.

– А то я соберу.

– Скажите, – решилась я, – а что за крест стоит возле монастыря?

– Какой крест? – нахмурилась Вера.

– Черный, из гранита. Над самым обрывом.

– А-а, да кто ж его знает, стоит и стоит.

– Давно?

– Что давно?

– Стоит, спрашиваю, давно?

– А сколько себя помню, столько и стоит.

Я была уверена, что она говорит неправду, но возражать не стала.

– Чего вам этот крест дался? – нахмурилась Люба.

– Матушка сердилась, кто-то на кресте надпись сделал.

– Что за надпись? – помедлив, спросила Вера.

– Цифра «25».

Женщины переглянулись, на их лицах появился страх, они даже не пытались скрыть его.

– Вот тебе раз, – произнесла Люба. – А мы гадаем, чего Ванька Рогожин точно с цепи сорвался.

И тут в деревенской тишине мы вдруг услышали волчий вой. Он шел из леса, со стороны монастыря, протяжный и жуткий, от него волосы, казалось, вставали дыбом. Женщины торопливо перекрестились.

– Началось, – прошептала Вера.

Я испуганно огляделась, одновременно пытаясь призвать себя к порядку.

– Что это было? – выдохнула Женька, когда вой стих.

– Знамо дело, волк, – ответила Надя, пожав плечами.

– Они что, вот так прямо возле деревни бродят? – разозлилась я. – Летом, в светлую пору, да еще и воют?

– Ага, ага, – кивнула Люба. – Вы ж сами слышали?

– Кому-то пришла охота дурака валять, – сквозь зубы прошипела я.

– Вы бы ехали отсель, девки, – тихо сказала Надя. – Ни к чему вам здесь… отдохнуть и в других краях можно.

– Волки, – наставительно изрекла я, – летом не подходят так близко к жилью, особенно днем. Это я знаю совершенно точно.

– Ага, – кивнула Люба. – Только это такие волки, что и в дом запросто войдут. И никто их не остановит.

В этот момент распахнулась дверь дома, что стоял напротив жилища сестер, мужчина лет сорока выскочил на крыльцо и бросился к гаражу. Вслед за ним выбежала женщина, громко крича:

– Да куда ты поедешь? Подожди…

Не обращая внимания ни на ее слова, ни на нее саму, мужчина через несколько минут выехал из гаража на стареньком «Москвиче» и на предельной скорости помчался в сторону переправы. Женщина, горестно всплеснув руками, смотрела ему вслед.

– Ну, вот и Серега Рогожин побежал, – наблюдая эту сцену, произнесла Люба.

– От судьбы не уйдешь, – вздохнула Надя, и все трое печально посмотрели на нас.

– Что у вас тут творится? – не выдержала я.

– Ничего, – пожала Вера плечами. – Живем потихоньку, а вы бы, в самом деле, ехали себе…

– Мы в город, – сурово ответила я. – К вечеру вернемся.

– Кстати, а Илья где? – спросила Женька.

– С рыбалки еще не вернулся.

– Странно, – бормотала Женька, поглядывая на его машину.

– Чего странного? – удивилась я, не понимая, что конкретно она имеет в виду.

– Машина здесь, значит, он рыбачит неподалеку. В деревне такой переполох, а ему и горя мало.

– Не все такие любопытные, как мы. Надо спешить, не то паром пропустим.

На паром мы успели. Впереди стояла милицейская машина, мужчины курили, поглядывая на воду, и тихо переговаривались. А мы предприняли еще одну попытку привлечь их внимание к странным событиям в деревне. Выслушали нас охотно, стараясь прятать ухмылки, после чего посоветовали:

– Вы бы, девчонки, всей это чепухой не увлекались. Про местных в округе много небылиц ходит. Волчий вой, говорите? Волки здесь не балуют, железка рядом, да и деревень полно. Конечно, дальше к Устинову, может, и бродят, там такая глушь, ни одной дороги. Это кто-то из местных дурака валяет. И краской крест извозили из хулиганства.

– А зачем им это, вы не подумали?

– А с безделья. Вас попугать. Дурную славу поддержать, к примеру.

Тут я кстати вспомнила о вчерашнем госте и спросила:

– А о местном колдуне по имени Слава вы знаете?

– Это который в гробу родился? Кто ж его не знает. Живет себе мужик в лесу, что такого?

– Да-а, – нараспев сказала Женька и побрела прочь. Я последовала ее примеру.

Паром подошел к берегу, народ начал рассаживаться по машинам. За рулем была подружка, а я первым делом позвонила мужу, минут пять расписывала местные красоты и выслушала речь о том, как осточертели ему учеба и одиночество. На одиночество он особо напирал и тут же поинтересовался, когда я вернусь. Я ответила весьма туманно, что Ромке не понравилось, однако он нашел в себе силы не скандалить по обыкновению, и мы простились вполне мирно.

– Звони Волкову, – сказала Женька, которая уже давно нетерпеливо поглядывала на меня. Я набрала номер телефона и с облегчением услышала голос:

– Да.

Узнав, кто ему звонит, Волков обрадовался. Мы сообщили, что находимся в городе и хотели бы встретиться. Тут он немного приуныл и сказал, что освободится только через два часа. Мы в свою очередь заверили, что нас это вполне устроит.

– Советую посетить наш музей, – сказал он на прощание.

– Непременно.

– Куда? – спросила Женька, останавливаясь на перекрестке.

– В музей.

Музей находился недалеко от центральной площади. Это было солидное двухэтажное здание девятнадцатого века из красного кирпича. Мы оставили машину на площади и вошли внутрь. Минут двадцать бродили по залам. Исторические реликвии никакого отклика в наших душах не нашли, наверное, потому, что мысли были заняты совсем другим. Увидев женщину с табличкой на груди, я подошла к ней и спросила:

– Простите, нас интересует Рождественский монастырь, что в тридцати километрах отсюда. Нет ли в вашей экспозиции… – Я не успела договорить, а она уже качала головой:

– У нас вы ничего не найдете. В городе есть музей русского православия, вот там имеется несколько экспонатов… а, собственно, что вас конкретно интересует?

– После войны там был лагерь военнопленных. Мы журналисты, хотели бы написать об этом.

– В соседнем здании есть небольшая экспозиция, все, что касается того времени. Я вас провожу.

Пока мы переходили в соседнее здание, женщина, звали ее Ирина, рассказала нам, как создавали экспозицию. Мы это уже слышали. Некоторое время назад в Рождествене собрались поставить памятник погибшим военнопленным. Но местные жители этому воспротивились.

– В результате памятник поставили на городском кладбище, а в музее открыли экспозицию, в этом нам очень помогли немецкие коллеги. Вот здесь, пожалуйста.

Мы вошли в небольшой зал, где на стенах висели фотографии: пожелтевшие довоенные снимки. В витринах были выставлены самодельные кружки, сохранившиеся письма, шинель.

– Лагерь просуществовал до сорок девятого года? – спросила я.

– Да.

– Куда потом отправили заключенных?

Женщина посмотрела на меня с непониманием:

– Вы, должно быть, не знаете. В сорок девятом году произошла трагедия, в результате которой военнопленные погибли. – Мы с Женькой переглянулись, а Ирина принялась объяснять: – В то время началась разборка Рождественского храма, который построили в середине девятнадцатого века, считалось, что никакой ценности он не представляет. Монастырь после революции был закрыт, успел основательно обветшать, вот и решили строительный материал пустить на хозяйственные нужды. Разборкой храма военнопленные и были заняты. В северном притворе хранилась взрывчатка, в результате неосторожного обращения с ней двадцать пятого апреля произошел взрыв, все военнопленные погибли.

– Двадцать пять человек? – спросила я.

– Да. На тот момент там находилось двадцать пять военнопленных. Вон их фамилии, – указала она на одну из витрин.

– Погибли только военнопленные? – уточнила я. – Никто из охраны не пострадал?

– Охраняли их всего восемь солдат, по четыре в смене, – пояснила Ирина. – Места здесь в то время были глухие, пленные свободно передвигались по деревне, без всякого конвоя. На ночь их запирали в монастыре, днем они работали на разборке храма. Когда произошел взрыв, рухнул свод, и все, кто в тот момент находился внутри, погибли. Все четыре охранника, по счастливой случайности, были на улице и остались живы.

– А что за взрывчатка там хранилась? – спросила Женька.

– Рядом строили железную дорогу, почва здесь каменистая, в общем, для нужд строительства.

– Довольно странно держать ее в такой близости от военнопленных.

– Вы имеете в виду, что они могли ею воспользоваться? Но зачем? Война закончилась. Бежать? Куда? Здесь на сотни километров непроходимые леса. Немцы ждали возвращения домой и о побеге не помышляли. К тому же склад был заперт и, разумеется, охранялся.

– Вы сказали, взрыв произошел в результате чьей-то халатности?

– Да, была создана комиссия, главный инженер строительства давал объяснения, как это все произошло.

– Виновных наказали?

– Собственно, виновных не было, то есть ничего конкретно установить не удалось. Несчастный случай, такое бывает. Может быть, взрывчатку неправильно хранили, как-то не так складировали. Я в этом не особенно разбираюсь. Завал, образовавшийся после взрыва, пытались расчистить, но… техника тогда требовалась на строительстве железной дороги, и рабочих рук не хватало.

– И тела пленных до сих пор остаются под завалами?

– Сейчас там ведутся работы. Если останки будут найдены, их захоронят на городском кладбище. Хотя вряд ли там что осталось. Взрыв был очень мощный, да и столько времени прошло… Через несколько месяцев в монастыре уже была тюрьма.

– А это место просто огородили забором, – подсказала Женька.

– Да, все так и было. Несколько раз собирались разобрать завал, но… Только теперь, когда монастырь передали епархии…

– А фамилии солдат, охранявших пленных, имеются? – спросила я.

– Да, конечно. Вон та шинель принадлежала одному из них, Рогожину Семену Ильичу. Его потомки до сих пор живут в Рождествене.

– Так он был из этих мест?

– Вот этого не скажу.

– Послушайте, – не выдержала Женька. – Неужели ни у кого до сих пор не возникло вопроса: а был ли этот взрыв случайным?

– Что вы имеете в виду? – не поняла Ирина и тут же нахмурилась. – Что вы… местные жители относились к пленным с большой теплотой. Конечно, в первое время они их чурались, но потом даже подкармливали. И немцы помогали местным чем могли, в деревне же остались только старики, женщины и дети, без мужских рук, сами понимаете… помогали что-то починить, подправить. Я уже говорила, пленные свободно передвигались в пределах деревни, местные к ним быстро привыкли. Возможно, не все относились к ним по-дружески, но никаких инцидентов не было. Сохранилось несколько писем военнопленных к своим родственникам, так вот о жителях деревни они отзывались с благодарностью.

– Ага, сплошной праздник, а потом ба-бах – и двадцать пять человек отдали богу душу, – пробормотала Женька.

– Вот, кстати, фамилии солдат охраны. По воспоминаниям, у них с пленными были отношения едва ли не дружеские.

– Не сомневаюсь, – вновь буркнула Женька, я тем временем изучала список фамилий. Восемь человек в алфавитном порядке: Авдеев, Григорьин, Коноплев, Петренко, Плещеев, Рогожин, Снитков, Яшутин.

Конечно, я первым делом обратила внимание на фамилию Петренко. Петренко Степан Иванович. Только имя, фамилия и отчество. Но они полностью совпадали с фамилией, именем и отчеством отца Кошкиной, так что я была уверена, это он и есть. Еще три фамилии привлекли мое внимание.

– Какая фамилия у наших сестер? – спросила я Женьку, хотя сама прекрасно помнила.

– Коноплевы, – сказала она, а я ткнула пальцем в нужную строку. – А некто Рогожин сегодня спешно покинул деревню, узнав о несчастье в монастыре.

– И Наташа, – тихо произнесла Женька. – Это о ней сестры сегодня говорили. Она внучка Петра Плещеева.

– Вот и Плещеев, – кивнула я. – Петр Кузьмич.

– Ничего себе, – покачала Женька головой и замолчала, не находя нужных слов. Ирина топталась рядом, не понимая, о чем мы говорим, через минуту она спросила, нужна ли нам еще помощь, и поторопилась уйти. А мы с Женькой продолжали таращиться на пожелтевшие фотографии.

– Вот тебе и невинно убиенные, – вздохнула Женька. – Вот и тайна, которую так тщательно оберегают местные. Грохнули двадцать пять человек в одно прекрасное апрельское утро, а теперь зубами клацают.

Я не была уверена в том, что все так просто, и нахмурилась, размышляя:

– Допустим, они их убили. Хотя… ну скажи на милость, с какой стати?

– Ты что, не слышала? С войны из деревенских никто не вернулся. Отцы, мужья, братья, сыновья. Сколько их было? И все сгинули. А здесь эти живут. Может, тяжело живут, в плену, но живут. Это была месть, которую поспешили списать на несчастный случай. Храм не жалко, его и так разбирали, а пленных… их в первую зиму перемерло столько же, двумя десятками больше, двумя меньше.

– Все это ясно, но… прошло несколько лет. Я понимаю, если бы это случилось сразу, но четыре года – большой срок, раны затягиваются, к тому же мы, слава богу, никогда особой злопамятностью не отличались. Тут должно быть что-то такое… Опять же, зачем сюда Кошкина приезжала? И что нашла в бумагах отца?

– Смотри, что получается, – горячилась Женька. – Погибли только немцы, охрана, скорее всего, была предупреждена, то есть папаша Кошкиной знал о злодействе. И возможно, оставил что-то вроде воспоминаний.

– И из-за них Кошкину убили? – вздохнула я.

– Да, как-то нескладно получается. Допустим, он назвал фамилии убийц, но их, скорее всего, уже нет в живых, да и срок давности…

– Опять же, ей незачем было приезжать сюда. Желала полюбоваться на дело рук папаши? Довольно сомнительно. Я могу понять местных, слава убийц им ни к чему, вот они о тех временах и предпочитают молчать. Однако по-прежнему не ясна роль Кошкиной. И все той же Натальи. Кто звонил из монастыря, зачем звонил? Полная неразбериха.

– Это точно. А еще надпись на кресте кто-то оставил.

– Слушай, а что сестры о своих мужьях говорили?

– Все трое погибли в результате несчастных случаев, – мутно посмотрев на меня, ответила Женька. – И волки выли… Анфиса…

– Только без мистических бредней, пожалуйста, – попросила я. – Предположим, взрыв не случайность, но даже это надо еще доказать.

– По мне, так все яснее ясного.

В этот момент у Женьки забренчал мобильный – звонил Петечка с вестью, что Петренко Степан Иванович служил как раз в тех краях, где мы с Женькой в настоящий момент голову ломали над загадками более полувековой давности.

– Спасибо, родной, – презрительно фыркнула Женька. – Мы это и без тебя успели узнать. – Поспешно и без всякого намека на благодарность она с ним простилась, после чего решила позвонить Волкову. – Пора бы ему освободиться.

Оказалось, что Волков находится в музее. Мы сообщили, где нас можно найти, и стали ждать его появления. Волков пришел через десять минут, улыбаясь, предложил выпить кофе. В тот момент кофе интересовал нас мало, и мы сразу полезли с вопросами.

– Значит, вас интересует та давняя история? – окинув взглядом экспозицию, произнес он. – История, скажем прямо, непростая.

– Мы считаем, что это был вовсе не несчастный случай, – решительно заявила Женька.

– Убийство из мести? – пожал он плечами. – Честно скажу, сомневаюсь.

– Почему?

– Время. Прошло слишком много времени, чтобы ненависть была столь сильна.

– Анфиса тоже мне эти четыре года в нос тычет, а я считаю, что все просто. Представился случай, ну и рванули монастырь, благо, что там был склад взрывчатки.

– Ничего подобного, – покачал головой Волков. – Никакого склада к тому моменту в монастыре уже не было.

– Как? – удивилась Женька. – Нам только что сотрудница музея сказала.

– Она, скорее всего, никогда этой историей особо не интересовалась и располагает лишь общими сведениями. Склад действительно был, когда вблизи Рождествена строили железную дорогу. На ней, кстати, пленные поначалу и работали. Потом дорога пошла на север, и гонять колонну каждый день на большое расстояние смысла уже не было. Тем более что рабочей силы хватало, в округе было полно лагерей, дорогу дальше строили зэки. В тридцати километрах севернее находилось большое село, вот там располагался штаб строительства, туда же перевели и склад. А немцы занялись разборкой храма, ну и другими работами. Клуб построили, железнодорожную станцию… Так что ни о какой взрывчатке, хранящейся в монастыре, и речи быть не могло.

– Что ж там тогда взорвалось в таком случае? – растерялась я.

– Официальная версия – артиллерийские снаряды, которые оставались в монастыре еще со времен гражданской войны. Немцы при разборке на них наткнулись и… кстати, это вполне вероятно, если учесть историю здешних мест. В гражданскую монастырь сильно пострадал, он подвергся разграблению одним из первых, потом там засела какая-то банда, в общем, много всего он повидал на своем веку. Другой версии просто не было. Хотя…

– Хотя? – поторопила я.

– Допустимое предположение: кто-то сознательно заложил взрывчатку и взорвал храм. Кстати, если такую версию принять во внимание, могу сказать: сделано это было весьма профессионально. Храм сложился как карточный домик, погребя под собой двадцать пять человек, а церковь по соседству практически не пострадала. То есть занимался этим человек, в таких делах сведущий.

– Тщательно спланированное убийство? – присвистнула я.

– А мотив? Месть? Но никто из жителей сделать этого не мог, у них ни навыков не было, ни той же самой взрывчатки.

– А охрана?

– Теоретически, конечно, возможно. Вопрос: зачем им это понадобилось? Оттого официальная версия – об артиллерийских снарядах – кажется мне более вероятной.

– А если солдат кто-то об этом попросил или заставил?

– Предполагать можно все, что угодно. Только сами подумайте, какова вероятность этого? А почему, собственно, вы этим делом так заинтересовались? – додумался спросить Волков.

– Сегодня в монастыре произошел несчастный случай. Наталья погибла. Упала в ваш раскоп и разбила голову о каменную плиту.

– О господи! – ужаснулся Волков. – Наташа? Невероятно. То есть я хотел сказать… даже не знаю, что я хотел сказать, – вздохнул он. – Бедная девочка.

– Это еще не все. Кто-то написал на кресте, что стоит у монастырской стены, цифру «25». Ведь погибших военнопленных было двадцать пять человек, а взрыв произошел двадцать пятого?

– Да, точно.

– И деревню спешно покинули двое мужчин с фамилиями Рогожин. А мы слышали, как в гостинице болтали, что Наташа внучка Петра Плещеева, скорее всего одного из бывших охранников. Обстановка в деревне весьма нервная, нас уже попросили съехать.

– Наталья – внучка Плещеева? – удивился Волков. – Признаться, я не знал.

– А у сестер, что работают в гостинице, мужья погибли в результате несчастных случаев, фамилия их Коноплевы.

– Значит, опять несчастный случай, – задумчиво произнес он. – Вот что, наш офис здесь неподалеку. Идемте, я вам кое-что покажу, – кивнул он. И мы отправились в офис. По дороге Волков стал объяснять: – Я этими несчастными случаями давно заинтересовался, с тех самых пор, как впервые приехал в монастырь, примерно три года назад. Не буду вдаваться в детали, почему я вообще обратил на них внимание, скажу главное: меня поразило обилие несчастных случаев, которые происходили вблизи Рождествена, точнее, сначала привлекла внимание дурная слава села. Человек я любопытный, вот и попытался разобраться.

Офис располагался на соседней улице, минут через пятнадцать мы уже были в кабинете Волкова. Стол, компьютер на нем, два шкафа, заваленных бумагами, и полки вдоль стены, на которых вперемешку лежали какие-то черепки, осколки камней и прочие малопонятные исторические реликвии. Волков предложил нам присаживаться, а сам долго копался в столе, пока не нашел зеленую папку с завязочками.

– Вот, – положил он ее перед нами. – Город у нас небольшой, а я человек общительный, знакомых много, есть и в милиции. Они и помогли мне собрать кое-какие материалы.

То, что он нам показал, признаться, произвело впечатление. За последние пятнадцать лет в окрестностях Рождествена произошло тридцать семь несчастных случаев. Народ тонул, разбивался на машинах и прочих транспортных средствах, людей придавливало деревьями, убивало молнией, они замерзали неподалеку от родной деревни, падали с крыш и увязали в болоте. Изучив все это, я вздохнула и, взглянув на Волкова, поинтересовалась:

– А что творится по соседству? Например, в вашем городе?

– Количество несчастных случае действительно велико, – поняв мою мысль, ответил он. – Что, в общем, объяснимо. Народ здесь пьющий, а вокруг озера, железная дорога, болота и непроходимые леса. Опять же пятнадцать лет – срок немалый. И в среднем приходится по два с половиной несчастных случая на год. Не так уж и много.

– Тогда в чем дело? – спросила я.

– Вы обратили внимание на повторяемость фамилий? Из тридцати семи человек семнадцать – это Рогожины, Плещеевы и Коноплевы. И все они имеют отношение к Рождествену. Либо жили там, либо родились.

Женька заметно поежилась и спросила:

– Ты помнишь, что сказала Маша? Они – дети убийц и отвечают за грехи отцов. Это что ж здесь творится? Какой, на хрен, Тарантино? «Коламбия пикчерз» отдыхает. Вот тебе, кстати, ответы на два вопроса. Первый тот, что задала Маша: почему они своих детей отсюда отправляют, а второй – эта надпись на кресте: «25». Двадцать пять погибших – это понятно, а может быть и по-другому: список со знакомыми фамилиями должен увеличиться до двадцати пяти человек.

– Подожди, опять ты со своей мистикой.

– Мистика или нет, но выходит прелюбопытно.

– Сомнений в том, что это несчастные случаи, не возникало? – повернулась я к Волкову.

– Ни разу. По крайней мере ни одного уголовного дела заведено не было.

Я уставилась в список, пытаясь справиться с сомнением, я очень хотела бы найти внятное объяснение тому, что узнала. Взгляд упал на фамилию в списке: «Петренко Илья Степанович».

– Это кто? – спросила я Волкова.

– Приезжий. Насколько я помню, рыбачил и утонул в озере.

Я посмотрела на дату гибели и протянула бумагу Женьке:

– Бьюсь об заклад, это брат нашей Кошкиной.

– Кто такая Кошкина? – удивился Волков.

Пришлось ему все рассказать.

– Она погибла в результате несчастного случая? – переспросил он.

– От сердечного приступа. Так считают в милиции. И она дочь того самого Петренко, который служил здесь охранником. А утонувший ее родной брат.

– Тогда их уже не семнадцать, а девятнадцать, – покачал головой Волков.

– Не надо быть Нострадамусом, чтобы предположить: именно эти четверо охранников были в день гибели немцев в монастыре, – вздохнула Женька. – Я права?

Волков кивнул:

– Я читал их объяснительные. Рогожин, Петренко, Плещеев и Коноплев.

– Вот это да, – сказала Женька, после чего поежилась.

– Тут еще одна деталь, – вмешалась я. – Петренко – уроженец Воронежской области. А эти трое, выходит, здешние.

– Нет, – покачал головой Волков. – Они были призваны в армию из разных мест. Но после службы Рогожин, Плещеев и Коноплев предпочли остаться в Рождествене. Женились и, кстати, до своей кончины служили охранниками в тюрьме.

– Все трое?

– Все трое.

– Как они умерли?

– Коноплева застрелил зять по пьяному делу, Плещеев – это тот, кого убило молнией. Третьим я тоже поинтересовался на всякий случай, – он умер молодым, в тридцать шесть лет, от воспаления легких.

– Петренко умер в преклонном возрасте. Что ты думаешь по поводу всего этого? – обратилась я к Волкову.

Он развел руками:

– Разумеется, это совпадения. Как ученый, я не могу думать иначе.

– Да брось ты, – отмахнулась Женька. – Какое совпадение?

– Тогда что? – спросил он, и в комнате повисло долгое молчание.

Нарушила его Женька.

– Ты что-нибудь знаешь о таинственной деревне Велесово, в которую якобы пройти невозможно? – спросила она Волкова.

– Сказки, – отмахнулся он.

– Мы видели мужчину, который вроде бы оттуда. Зовут его Слава.

– О нем наслышан. Действительно странная личность.

– Еще бы. Просто то, что он в гробу родился, конечно, тоже сказки?

– А вот это нет, – удивил нас Волков. – Упоминание этого жуткого случая я нашел в старой газете. Действительно, женщину в летаргическом сне похоронили, были уверены, что она умерла. Но тут появился ее отец, на похороны он опоздал. Он знал, что дочь подвержена летаргии, и бросился раскапывать могилу, не веря в ее смерть. Когда вскрыли гроб, обнаружили уже мертвую женщину и ребенка, что родился у нее, она была на последнем месяце беременности. Ребенок был жив.

– Шутишь? – растерялась Женька.

– Так было написано.

– И что с этим ребенком стало?

– Об этом там нет ни слова. Но когда могилу раскопали, он точно был жив. Кстати, произошла эта история всего через несколько дней после взрыва монастыря и в том самом Рождествене. Вы были на деревенском кладбище? Это чуть дальше за монастырем, в лесу. Я пытался отыскать могилу женщины, но так и не смог. Местные вообще не любители что-то рассказывать, но, по слухам, второй раз ее похоронили уже не здесь. Отец увез и покойницу, и ребенка.

– То есть ребенок этот точно Слава? – нахмурилась я.

– Этого я не говорил, – покачал головой Герман Сергеевич. – Знаю только то, что прочитал в газете за сорок девятый год. Воды с тех пор утекло… Слава это или нет, судить не берусь.

– А что за крест возле монастырской стены? – спросила я.

Волков пожал плечами:

– Когда я впервые приехал в монастырь, его не было. Крест поставили недавно, не больше двух лет назад. Вряд ли он имеет отношение к нашей истории.

– Но цифру «25» почему-то написали именно на нем.

Волков вновь пожал плечами.

– Все это чрезвычайно занятно. Постараюсь в ближайшее время вернуться в монастырь. Как назло, все эти проблемы… – с досадой заметил он.

На паром мы едва не опоздали. Женька сосредоточенно размышляла, глядя на воду за бортом, потом полезла ко мне:

– Как думаешь, это и есть проклятие, о котором писала Кошкина?

– Прекрати, – отмахнулась я.

– Хорошо, пусть я дремучая, совершенно дикая и так далее, но против фактов не попрешь. Ты сама видела список и фамилии в нем.

– Пожалуй, я знаю, почему Кошкина приехала сюда, – заметила я с печалью.

Женька насторожилась:

– Да? Тогда объясни, потому что у меня на этот счет идей нет.

– Каким-то образом она узнала о том, что здесь происходит. Возможно, нашла в бумагах отца письмо из этих мест, где было рассказано о странных несчастных случаях. И хотела разобраться. Ее брат погиб тут же, и она решила, что и ей грозит опасность.

– Слушай, – ахнула Женька. – А что, если ее специально выманили сюда, чтобы убить? Между прочим, это похоже на правду. Брат погиб в Рождествене и…

– Но ее отец умер своей смертью, хотя должен был разделить участь своих товарищей.

– Так он же здесь никогда не появлялся! – возразила Женька.

– Один раз он все-таки приезжал сюда с сыном и внуком, если верить Кошкину.

– Давай по порядку. Допустим, проклятие существует… я сказала, допустим, – поспешно добавила Женька, видя, как перекашивается моя физиономия. – Причастны охранники к убийству двадцати пяти человек или нет, неважно, но кто-то решил, что причастны. После чего двое из них погибли, а их многочисленная родня стала погибать с устрашающей регулярностью.

– Точно. Только к проклятию и духам это никакого отношения не имеет, – усмехнулась я.

– А к чему имеет? – съязвила Женька. – По-твоему, люди просто так гибли, от нечего делать?

– Может, и не просто, – вздохнула я.

Женька насторожилась:

– Ты хочешь сказать, что кто-то…

– Кто-то восстанавливает справедливость, как он ее себе представляет. Конечно, идея эта совершенно дикая, но я скорее поверю в нее, чем в духов и проклятия.

– Значит, здесь устроили вендетту, которая растянулась на десятилетия?

Я молча кивнула, прекрасно понимая, как неубедительно это звучит. Однако Женька решила иначе:

– Допустим, Кошкина, узнав о здешних странностях, явилась сюда, чтобы понять, что происходит. Встретилась в гостинице с сестрами и, возможно, с Натальей. Сестры были когда-то замужем за сыновьями одного из солдат, Наталья – внучка другого, то есть происходящее всех напрямую касалось. Сестры старались сохранить ее приезд в секрете от нас, боясь вопросов, ведь тогда кое-что пришлось бы объяснить. Кошкина возвращается домой, и вскоре ей кто-то звонит. Уверена, что это была Наталья. После звонка Кошкина ведет себя очень нервозно. Думаю, она поняла: тот факт, что она находится вдали от монастыря, вовсе не гарантирует ей спокойную жизнь. Теперь дальше. Вендетта продолжается, и Наталья погибает. – Женька посмотрела на меня так, точно ожидала оваций. Мы к тому времени успели покинуть паром и ехали через лес. Женька остановила машину, наверное, из-за переполнявших ее чувств.

– Неужто в самом деле кто-то мстит за убийство полувековой давности? – удивилась я, такая мысль казалась мне невероятной. Кто мог затеять эту вендетту, а главное – с какой стати? Ведь для мести должна быть причина, и очень серьезная. Кто здесь, в российской глубинке, вознамерился наказать убийц пленных немецких солдат? Чепуха, – пробормотала я.

– Никакая не чепуха, – вторглась в мои размышления Женька.

– Скажи на милость, зачем в этом случае Наталье пугать нас дурацкой маской? – покачала я головой.

– А если это не она? То, что настоятельница видела ее прошлой ночью недалеко от озера, еще ни о чем не говорит.

– Почему мы стоим? – спросила я недовольно, злясь и на себя и на Женьку за то, что наше расследование, по-видимому, в очередной раз зашло в тупик.

– В туалет хочу, – буркнула подружка.

– Ну так иди.

Женька вышла из машины и направилась в лес, но неожиданно вернулась, открыла дверь и тревожно огляделась.

– Птицы не поют, – произнесла она настороженно. Я хотела отмахнуться, но вдруг подумала, что тишина и в самом деле удивительная. Порывом ветра сорвало листья с соседних берез, Женька ойкнула и бросилась на водительское место. Через мгновение мы уже неслись по проселочной дороге, нервно поглядывая по сторонам. Только когда впереди показалась деревня, немного успокоились.

На веранде Илья в одиночестве пил чай. Нашему появлению он обрадовался, чего нельзя было сказать о Вере. Она без улыбки спросила, когда мы будем ужинать, и, получив ответ, удалилась на кухню.

– В город ездили? – спросил Илья.

– Да, посетили местный музей. Как порыбачил?

– Не скажу, что очень удачно. Вы слышали, в монастыре произошел несчастный случай, погибла девушка. В деревне по этому поводу траур, все куда-то попрятались. Хозяйки наши тоже какие-то неразговорчивые.

– Ты давно с рыбалки вернулся? – поинтересовалась Женька.

– Ближе к обеду, а что?

– Да так.

Мы еще немного поболтали, Илья поднялся из-за стола.

– Пойду отдохну. Завтра хочу отправиться на Ипатьевское озеро, может, там мне повезет больше.

Он помахал нам рукой и ушел. Женьку это нисколько не огорчило, похоже, ее, занятую мыслями о местном проклятии, Илья теперь интересовал мало. Мы остались на веранде. На деревенской улице послышался звук губной гармошки, а вскоре появился и сам музыкант. Иван не спеша поднялся в гору, выводя какой-то тоскливый мотивчик. Одна и та же мысль пришла нам в голову одновременно, мы уставились друг на друга, и Женька чертыхнулась.

– Сестра зовет его Вальтером. Распространенное немецкое имя.

– И возраст подходящий, – шепнула я.

В этот момент Иван поравнялся с нами, поклонился и громко сказал:

– Здравствуйте, люди добрые, – после чего отправился дальше.

– Идем, – позвала меня Женька.

– Куда?

– К его сестре. Уверена, о неизвестном мстителе она знает больше других.

Что Женька хотела этим сказать, мне было понятно. В самом деле, между Машей и остальными жителями деревни отношения не сложились, по крайней мере о них она отзывалась едва ли не с ненавистью и заклеймила убийцами или детьми убийц. Прибавьте к этому странное имя ее брата, и догадка напрашивалась сама собой. Однако стоило ли нам в этом случае идти к ней? Если ей действительно что-то известно о происходящем, тот вовсе не факт, что она нам решит все рассказать. А вот «мститель» о нашем интересе узнает и затаится. В лучшем случае. Но Женька была настроена весьма решительно, и остановить ее возможным не представлялось.

Мы прошли к дому, где жили брат с сестрой, поднялись на крыльцо, я толкнула дверь, и она открылась, что я сочла удачей. Маша вряд ли обрадуется нашему визиту и в дом нас может попросту не пустить. Потому я и решила обойтись без стука. Мы прошли через сени, дверь в кухню была распахнута настежь.

– Вальтер, это ты? – услышали мы, переступив порог. Маша появилась из передней, посмотрела на нас и в удивлении замерла. Потом спросила: – Чего вам?

Женька молча прошла и села на лавку возле русской печки, я стояла в дверях. Женщина перевела взгляд с Женьки на меня, подошла к столу и, привалившись к нему, сложила руки на груди.

– Нам надо поговорить, – произнесла я.

– Ну так и говорите на здоровье. А мне не надо.

– Мы хотим знать, – не обращая внимания на ее тон, сказала Женька, – что здесь в действительности произошло в сорок девятом году?

– Зачем? – усмехнулась Мария. – Статейку напишете? И что? Кому от этого легче? Моей матери? Так она померла давно. Мне или вон брату?

– Ваша мать… то есть, я хотела сказать, отец Вальтера… – Я смешалась, не зная, как продолжать.

– Чего словами-то давитесь? – вновь усмехнулась Маша. – Да, наш отец был пленным немцем. В деревне это всем известно, вот и вам кто-то сболтнул. Знали бы вы, что пришлось пережить моей маме… – Маша махнула рукой. – Сейчас даже представить трудно, а тогда…

– Мы и пришли затем, чтобы узнать, – как можно мягче произнесла я.

Маша пожала плечами:

– Пришли и пришли. Будем чай пить. У меня секретов нет, расскажу, что знаю. Это им бояться надо.

Она включила электрический чайник, стала накрывать на стол. Я огляделась, успокоенная переменой в настроении хозяйки. Очень дорогой холодильник, микроволновка, в комнате большой телевизор, тоже дорогой.

– Это все родня отца, – сказала Маша, проследив мой взгляд. – Они нам помогают. К себе звали, да мы не поехали.

– Почему?

Она покачала головой:

– Мама тут похоронена и отец… да и вообще: вся жизнь здесь прошла. Родители отца о нас знали, он им сообщил, но мама нас на дедову фамилию записала и отчество его дала, сына отец назвал Вальтером, но записал Иваном, чтобы жизнь ему не усложнять. Жизнь тогда была не сахар, должно быть, знаете, если журналисты?

– Представляем, – кивнула Женька.

– Родители отца в шестидесятые померли, но младший брат жив и сестра. Они нас и разыскали, когда уже бояться нам нечего было. Хорошие люди, добрые. Только я решила, коли жизнь здесь прожита – тут и помирать. Хотите, отцовскую фотографию покажу? Вон, в передней висит.

Мы вошли в прихожую. Над диваном висели две фотографии. Молодой мужчина в костюме, светлой рубашке и галстуке простодушно улыбался. Светлые волосы, аккуратный пробор.

– Ему на ней двадцать лет, как раз перед самой войной исполнилось, а это мама. Тут ей уже тридцать, а когда они встретились, было семнадцать.

У женщины на снимке было усталое лицо, гладкие волосы зачесаны назад, губы скорбно сжаты. Чувствовалось, что жизнь обошлась с ней сурово. Она по виду годилась в матери тому, кто улыбался ей с соседней фотографии.

– Дед мой еще до войны помер, два маминых брата в Финскую сгинули, жила она с матерью. Тяжело жили. Да и кому тогда легко было? Из деревенских никто с войны не вернулся. А тут пленных пригнали. Смотрели на них, как на диковинных зверей. В первую зиму их на железку гоняли. Идут через деревню, еле ноги волоча, мама на него сразу внимание обратила – мороз, а он, считай, босой, кашлял страшно, доходил уже. Их в ту зиму больше половины померло. И так ей жалко его стало, откуда только жалость эта взялась, ведь враги вроде. Подследила она, когда их назад погонят, и сунула ему в руки отцовские валенки. С этого и началось. Самим жрать нечего, а она его встретит и хоть картофелину, а положит в карман. Потом они здесь работать стали. По деревне ходили без конвоя, да и куда было бежать? Приглядывали за ними восемь солдат, и офицер с ними. Часть в селе стояла, далеко отсюда. Офицер у Людки Кулаковой прижился, все больше пил. Он контуженый, пить ему никак нельзя было, а напьется – и давай над пленными глумиться, какое ни на есть, а развлечение. Мама рассказывала, что отец работящий был, он ведь тоже из деревни. Никакой работы не боялся, и руки золотые. О таком-то муже только мечтать, одна беда – пленный. Конечно, в деревне быстро прознали, все ж на виду, ничего не скроешь. Пошла гулять молва, были те, кто стыдил ее, обзывали по-всякому, а она зубы сцепит и молчит. Бабушка, царство ей небесное, в обиду ее не давала, характер у нее был крутой, а дочери говорила: «Любишь – значит, так тому и быть». Но, конечно, душа за дочь болела. В то время за такое и посадить могли. Хоть бабка и смеялась: дальше Севера не сошлют, но боялись, конечно. Как на грех, один из солдатиков на маму глаз положил, а она ему от ворот поворот. В деревне ее очень осуждали, и он злился, кому ж обидно не станет, что ему другого предпочли. Долго он маму обхаживал, пока она братом не забеременела, живот уж заметен был, когда он отстал, но злобу затаил, и в деревне пересудов еще больше стало. Брат родился в сорок восьмом. Тут разговоры пошли, что вроде немцев отправлять домой начнут. Отец маму уговаривал, потерпи, говорит, когда-нибудь это кончится, поженимся, ко мне уедем. Очень он ее любил, а она без него жизни не мыслила. В то утро прибежал он домой, маму с ребенком проведать, и вроде сказать ей хотел что-то, да не успел. Вернулся в монастырь, она ждала его позднее, а он не пришел. Мама забеспокоилась, сама к нему побежала, а охранник, солдатик этот самый, погнал ее, еще и паскудой обозвал. Сердце у нее было не на месте, изболелось все, видно, чувствовала беду. А потом взрыв. Охрана мечется, офицер что делать не знает, а из завала стонут. Говорит, сутки слышно было, как люди кричали, потом все стихло. Приехала комиссия, поболтались тут и уехали. Мама хотела правду искать, но бабка сказала: «Не лезь. Мужу ничем не поможешь, а себя погубишь». Через полгода я родилась. Вот и вся история.

– Вы считаете, взрыв не был случайностью? – вздохнула я.

Маша усмехнулась:

– Да тут в этом никто не сомневается. Убили их. Вспоминать такое не хочется, вот и помалкивают.

– Мама ваша фамилию солдата, что глаз на нее положил, не называла?

– Как же, Степка Петренко. Когда его демобилизовали, он уехал отсюда, а трое его дружков остались. Женились, детей завели, только никому из них счастья не было.

– Насчет счастья вы, пожалуй, правы, – заметила я. – Не только им самим, но и детям их до старости дожить не удавалось.

– Бог шельму метит, – отрезала Маша.

– Создается впечатление, что богу кто-то помогает, – тихо сказала Женька. Маша поначалу внимания на эти слова вроде бы не обратила, но вдруг нахмурилась и задумалась, а Женька продолжала: – Вот Наталья, к примеру, послушница из монастыря. Внучка одного из солдат, которые пленных охраняли.

– Это вы на что намекаете? – насторожилась Маша.

– Я не намекаю, – ответила Женька. – Но если выяснится, что это убийство…

– Убийство? Кому ж надо девчонку убивать? – удивилась Маша. Признаться, этот вопрос и мне не давал покоя. – Я вам так скажу, – сказала Мария. – Никому из них я зла не желаю, хоть и свели маму в могилу раньше времени, да и нам с братом досталось немало, не знали, как нас обозвать и что сказать пообиднее. Но и переживать из-за того, что кого-то из них господь прибрал, я не собираюсь. Нет у меня к ним жалости.

– Маша, – начала я тихо. – Мы вас ни в чем не обвиняем. Но вы же современный человек, должны понимать: если в деревне происходят все эти странности, значит…

– Я Наталью в яму столкнула? – усмехнулась она. – Смех да и только. Идите, доносите кому считаете нужным, пусть проверяют, мне-то что? Я про себя знаю, а если есть за мной какой грех, пусть докажут.

– А волчий вой, а надпись на кресте? Кто-то ведь написал на нем цифру «25»?

– Я не писала.

– И не догадываетесь, кто бы это мог быть? – осторожно спросила я. – В деревне несколько лет происходят странные вещи, люди боятся и… кто-то ко всему этому руку приложил.

– Не знаю. Ищите, – пожала она плечами.

– Хорошо, – вздохнула я. – А этот крест, на котором сделали надпись. Откуда он взялся?

– Крест Слава поставил, – спокойно ответила она. – Когда стало ясно, что памятника невинно убиенным здесь не будет, он и поставил. Многим это не по нраву пришлось, но крест без надписи, вот и промолчали.

– Почему Слава вдруг решил поставить крест? – удивилась я.

– Ну, так, по слухам, отец его здесь погиб.

– Как отец? Нам сказали, его отец руководил строительством железной дороги?

– Все так. Когда его перевели дальше на Север, жена его в Рождествене осталась. Сначала думали – временно, может, жилья там нет. Но потом… я ведь говорю, в деревне ничего не скроешь.

– У нее был любовник? – очнувшись, спросила Женька.

– Болтали. Среди пленных офицер был, говорят, красавец и гордый очень. Уж вроде жизнь тут жуткой была, а он идет, подбородок вверх, спина прямая, не хочешь, а залюбуешься. Дело молодое, вот и вышло. Не раз видели, как он в дом входил, когда мужа не было, хотя они, конечно, осторожничали. Мать Славы дружбу ни с кем не водила, она вообще странная была. Мама рассказывала, идет кто по улице, и она навстречу, глянет так, что человек вроде к земле прирастает и с места двинуться не может. Слух о них шел, конечно, но особо болтать остерегались, муж у нее человеком был суровым, но в ней души не чаял. Однако гадали, кто отец ребенка, она в ту пору беременная была. И вдруг взрыв. Когда она узнала, говорят, рухнула на землю как подкошенная и больше в себя уже не приходила. Так ее и схоронили.

– Но оказалось, что женщина была жива?

– Выходит, что так. Отец ее пришел в деревню, когда гроб уже закопали.

– Откуда пришел? – влезла Женька.

– Не знаю. Наверное, жил где-то по соседству. Он увез ребенка и тело дочери. Дочку где-то у себя схоронил. Когда все это было? – вздохнула она. – Было, да быльем поросло.

– Но не для всех, – покачала я головой.

– Вы это о чем? – насторожилась Маша. – Уж не думаете ли вы… не знаю, что с Натальей, но остальных бог прибрал, а господу людская помощь без надобности.

– Убийства иногда очень ловко маскируют под несчастный случай.

– Какие убийства? – отмахнулась женщина. Тут под окнами появился ее брат, она нахмурилась и поджала губы.

Уверена, одна и та же мысль пришла нам в голову одновременно. Отвернувшись от окна, Маша нервно теребила руками фартук, я боялась, что теперь от нее ни слова не добьешься, и все-таки спросила:

– Как остальные жители относились к пленным?

– Люди все разные. У кого мужей да сынов поубивало, смотрели косо, а тут, считай, в каждом доме похоронку получили, а то и не одну. Но за то время, что немцы здесь жили, многие привыкли. Жалели их, и они чем могли помочь деревенским старались, ведь мужиков в деревне не было, не считая стариков да солдат, что лагерь охраняли. Кому крышу залатают, кому крыльцо подправят, кому огород вскопают. Когда пленных убили, многие их жалели. А старик, Демьян Суриков, сказал: «Грех на всех нас лежит, что людям не помогли, отвечать за него придется». Сначала на его слова никто внимания не обратил, а когда Петр Плещеев погиб, а вслед за ним Васька Рогожин, вспомнили.

– Что он имел в виду? – насторожилась я.

– То, что пленных под завалом умирать оставили, – сказала Маша.

– Почему из деревенских никто немцам не помог?

– Кто знает. Боялись, наверное.

В доме появился Вальтер, улыбнулся нам и присел к столу. Маша поставила перед ним чашку и начала собирать на стол, а мы поспешили проститься.

– Все ясно, – не успев сойти с крыльца, зашептала мне Женька.

– Что тебе ясно? – разозлилась я.

– А то и ясно, что не обошлось без этой тетки. Она местным простить не может гибель отца.

– По-твоему, она Наталью убила?

– Не она, так брат.

– Он же не в себе.

– Вот именно. Что сестра напоет, то он и сделает. А силища у психов, знаешь какая? Проломить голову здоровому мужику им ничего не стоит.

– Так это буйные, а он безобидный.

– Тебе так только кажется. Мотив налицо, Вальтер этот целыми днями шляется по деревне, внимания на него никто не обращает, а он… Опять же, народ здесь чудной, обо всем предпочитают помалкивать, так что, если кто-то чего-то заподозрит, еще не факт, что расскажут. Анфиса, надо срочно ехать в город и тамошних ментов…

– Ага, – усмехнулась я. – Ты им скажешь, что Вальтер с Машей мстят за погибшего отца, оттого народ в округе пополняет ряды погибших в результате несчастных случаев? Ты что, забыла: ни одного уголовного дела не заведено.

– Теперь придется завести. Не могут они замалчивать очевидное.

– Это для тебя все очевидно, а им требуется что-то посущественнее.

– Ты что, в самом деле считаешь, что Наталья погибла в результате несчастного случая?

– Выяснять, так это или нет, дело милиции. Если у ментов возникнут вопросы, им придется разбираться.

– Сомневаюсь. Здесь все повязаны. Матушке убийство как кость в горле, у ментов раскрываемость, короче, все будут только рады на несчастный случай ее смерть списать.

– Ты-то почему так уверена, что это убийство? – разозлилась я.

– Потому что все сходится. Они в сговоре с колдуном, стоило ему появиться в деревне – и наутро в монастыре уже труп. А что он говорил, помнишь? Мол, не спешите на тот свет. Это прямая угроза. Они втроем всю деревню терроризируют.

– Охранники погибли давно, в то время и Маша, и ее брат, и Слава были еще детьми.

– А дед этого Славы? Он начал вершить правосудие, тут и детки подросли, приняли эстафету.

Я понимала, что разубеждать Женьку – труд напрасный, однако мне самой идея представлялась фантастической. Допустим, Маша считает односельчан виновными в смерти своего отца, но для того чтобы от обвинений перейти к решительным действиям, требуется что-то посерьезнее рассказов матери, так мне по крайней мере казалось. Столько смертей, и каждый раз все списывают на несчастный случай, неужели ни у кого не возникло сомнений? Хотя… Женька права, народ здесь особо разговорчивым не назовешь. Но мысль о том, что женщина с умалишенным братом и мужчина, живущий где-то в лесу, устроили вендетту, в голове не укладывалось. Это даже не триллер, это черт знает что такое.

– А как же наша Кошкина? – вздохнула я. – Ее они тоже до сердечного приступа довели?

– Конечно.

– Но тогда кому-то из них надо было отправиться в наш город.

– Не вижу проблем, – пожала Женька плечами.

Мы вернулись в гостиницу. Три сестры сидели на веранде и встретили нас тяжелыми взглядами. Я, признаться, даже поежилась.

– У Машки были? – спросила Люба сурово.

– Были, – ответила я.

– Ох, девки, девки, – вздохнула она, покачав головой. – Слышали пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо»? Принесла вас нелегкая, теперь вот… – Она не договорила и отвернулась. Ее сестры молчали, хмуро глядя на нас.

– Ваша Кошкина тоже все выспрашивала, – вдруг сказала Вера, как видно, успев забыть о своем утверждении, что Кошкиной здесь не было. По крайней мере она ничуть не смутилась и продолжала: – Жива она?

– Нет, – испуганно покачала головой Женька. – Сердечный приступ.

– То-то, – поникла головой Вера. – Как только начнет кто ворошить… Теперь вот Наташа. Двое уже…

– Будет и третий, – тихо заметила Надя под тревожным взглядами сестер. – Всегда так.

Я тряхнула головой, точно пытаясь избавиться от наваждения.

– Скажите, Маша здесь постоянно живет? – спросила я.

– Где ж ей еще жить? – удивилась Вера.

– Может, к родственникам уезжала?

– Никуда она не уезжала, брата не оставишь, а с ним… уж года два даже в город не ездит, в больницу. Если надо, в Снегирево ходит, тут недалеко. И родни у них никакой… – вдруг смешалась она и замолчала.

– Ну и что? – уже в комнате сказала Женька. – Предположим, Маша с братом у всех на виду, а Слава? Кто знает, в лесу он или за тысячу километров отсюда? И где он сейчас шастает – вопрос.

– Знаешь, что меня удивляет? – сев на кровать, спросила я. – Почему трое охранников из восьми остались здесь? – Подружка поначалу моего вопроса не поняла и нахмурилась. – Все восемь солдат были не местные. После службы пятеро разъехались по разным местам, а трое остались.

– Ну, – отмахнулась Женька. – Остались и остались. Влюбились в местных девок, вот и все. Отец Кошкиной тоже на Машину мать глаз положил, но у них не сложилось, а этим, может, повезло больше.

– Нет, тут что-то не так, – покачала я головой. – Четверо солдат в тот день были в монастыре. Предположительно, они монастырь и взорвали. По идее, им надо бы держаться от этих мест подальше.

– Ничего подобного. Убийц, как известно, тянет на место преступления, вот и эти здесь осели. Отец Кошкиной уехал, и это, между прочим, спасло ему жизнь. Не до него было. Но когда близкие родственники конвоиров стали убывать, вспомнили и о его детях, наверное, потому, что брат Кошкиной появился в Рождествене. Такую возможность грех упустить, и с ним тоже поспешили разделаться.

– Вот-вот, что ему тут понадобилось, интересно? И самой Кошкиной тоже.

– Она хотела проверить слухи о проклятии, – напомнила Женька недавнюю версию.

– Хорошо. Брат тоже хотел проверить? И зачем отец Кошкиной приезжал сюда с сыном и внуком? Нормальный человек поспешил бы забыть о том, что тут произошло. А он по пьяному делу любил предаваться воспоминаниям. Такое впечатление, что монастырь их притягивал, – произнесла я и задумалась, почувствовав тревогу, как будто догадка рвалась наружу, но что-то ей мешало. Так бывает, когда не можешь вспомнить нужную фамилию, она вертится на языке, а не ухватишь. – Маша сказала, незадолго до взрыва ее отец приходил домой, был чем-то обеспокоен. Собирался что-то рассказать матери, но не успел.

– Заподозрил, что их хотят убить? – подсказала Женька, но я не ответила. – Не понимаю, какие у тебя могут быть сомнения? – бегая по комнате, говорила она. – По мне, так все совершенно ясно.

– Это я уже слышала.

– Что делать будем? В город ехать уже поздно, если только там заночевать.

– Зачем тебе в город?

– Поговорить с ментами.

– Давай дождемся результатов вскрытия. Если это убийство, то…

– А если нет? – буркнула Женька и села рядом. – Анфиса, а вдруг это правда какое-то колдовство? Я вот думаю, толкнуть человека в яму, конечно, можно и утопить или, к примеру, деревом придавить. Но молния… как-то это слишком. Я бы даже могла допустить, что все эти смерти и правда случайны, но ведь кто-то написал цифру «25» на памятнике, а еще волки выли…

Я посмотрела на Женьку с несколько ошалелым видом, потом ткнула в нее пальцем и произнесла:

– Надпись появилась после гибели Натальи?

– По крайней мере в ту же ночь или утром. А что?

– Предположим, некто знал, чья она внучка, и очень хотел, чтобы ее смерть выглядела как очередная расплата за грехи отцов.

– То есть… – медленно произнесла Женька. – Он хотел скрыть истинную причину убийства?

– Если это все-таки убийство, – сочла нужным поправить ее я.

– Не зли меня. Конечно, убийство. Но за что ее могли убить? Наследство и прочее смело можно исключить, Ребенок? А что? Возможно, люди, взявшие на воспитание малыша…

– Не увлекайся. Ей вряд ли сказали, кто они такие. Искать надо в монастыре. Почему-то она продолжала оставаться там, хотя ее телесная чистота под сомнением. И почему-то после войны охранники остались здесь, – пробормотала я. – Возвращаемся к исходной точке. Нам надо найти ее любовника.

– Хорошо, – легко согласилась Женька. – Давай идею.

– Попробуем поговорить с художником.

– Сейчас пойдем? – воодушевилась Женька.

– Пожалуй, уже поздно. Назад возвращаться придется в темноте. Хотя можно переночевать у Полины Ивановны, она нас в гости звала.

– А если попросить Илью нам помочь? Наша машина там не пройдет, – озарило Женьку. – А на его тачке до деревни доедем за десять минут. Думаю, он не откажет.

– Как ты ему объяснишь, что нам в Прохоровке понадобилось?

– Скажем, знакомую навестить решили. Ну так что? Идем, – решительно позвала она.

Мы поднялись на второй этаж и постучали в тринадцатый номер. Женькина манера открывать дверь, не дождавшись разрешения, всегда меня возмущала. Вот и сейчас, стукнув раз, она распахнула дверь и сделала шаг. Илья стоял в джинсах, держа рубаху в руке. Женька замерла с открытым ртом, а я поначалу смутилась и даже покраснела от досады за допущенную бестактность. Потом челюсть у меня тоже отвисла. И причиной тому были вовсе не достоинства фигуры Ильи, хоть там было на что посмотреть. Все дело в его руках, точнее, в татуировке. От локтей шла затейливая вязь и сходилась под лопатками. Впечатление было, что это два темных сложенных крыла.

Итак, мы замерли в дверях с открытыми ртами, а он спокойно набросил рубашку на плечи и, застегивая пуговицы, спросил:

– Опять что-нибудь случилось?

– Да вроде нет, – ответила Женька.

– Две минуты – и я готов.

– Что это у тебя за татуировка? – спросила я, решив не церемониться.

– Нравится? – улыбнулся он. – Мне тоже понравилось. Кстати, мне ее делал очень известный мастер.

– Не сомневаюсь. И где обретаются такие известные мастера?

– В Москве. Могу дать адрес.

– Можно взглянуть на крылья поближе? – расцвела в улыбке Женька.

– Давай выберем другое время, – подмигнул он ей, но, решив, что шутка не прошла, молча расстегнул рубаху. – Любуйтесь на здоровье. За вами ответный стриптиз.

Мы изучали рисунок, забыв о приличиях, Женька водила пальцем по спине и рукам Ильи и вынесла вердикт:

– Это руны.

Я согласно кивнула.

– Что это? – заинтересовался Илья.

– Руны. – Женька сразу же принялась хвастать своими познаниями. – Древние письмена с символическим значением.

– Да что вы говорите? – удивился он, глядя на нас с усмешкой. – И всю эту фигню на мне можно прочитать?

Женька уставилась на меня, как будто всерьез ожидала, что я в самом деле на такое способна. Я попыталась вспомнить хоть что-нибудь, ткнула пальцем в знакомый знак «зиг», столь популярный у фашистов, и бодро сообщила:

– Это символ солнца, считалось, что он защищает от демонических существ. Вот этот знак «жизнь» одновременно является символом и счастья и несчастья, это знак «турс», его использовали в колдовстве, а вот этот «белка» – символ скота и богатства.

– И что получилось? – необыкновенно заинтересовался Илья.

– Ничего, – буркнула я. – Что может получиться, если я помню всего несколько знаков?

– Ты сумела произвести впечатление, – серьезно кивнул он. – Потому что я ни одного не знал, кроме свастики, конечно. Из-за свастики сомневался, стоит ли выбирать этот рисунок, но мне объяснили, что это символ солнца у древних славян.

– Хочешь сказать, ты знать не знал, чем себя украшаешь? – возмутилась Женька.

– Что я должен был знать? – удивился Илья. – Для меня это просто красивый рисунок. А для вас нет?

– Анфиса считает, что с такими вещами не шутят. Когда мы в Норвегию ездили, я хотела сувенир купить, подвеску в виде бубна саамского шамана, тоже с рунами. Но Анфиса меня отговорила, потому что энергетика сильная, и когда нет ума понять, как все это можно использовать, лучше не соваться.

– Должно быть, у меня тоже ума нет, – пригорюнился Илья. – Потому что я даже представить не могу, что этим вообще можно как-то пользоваться. Надо будет в Интернете пошарить, глядишь, найду что толковое и научусь, к примеру, оборачиваться волком.

– Почему именно волком? – насторожилась Женька.

– Хорошо, вороной. Вы не против? А теперь, с вашего позволения, я надену рубашку. Нас ждут к ужину. – Он надел рубашку, прошел к двери, распахнул ее перед нами и сказал: – Прошу.

За столом Женька все больше молчала, а когда я попыталась обратиться к Илье с просьбой отвезти нас в Прохоровку, так пнула меня ногой под столом, что едва его не опрокинула.

– Я не понял, что должен сделать для вас? – спросил Илья.

Я торопливо ответила:

– Нет-нет, ничего, – и послала Женьке благодарный взгляд.

– Как вы смотрите на то, чтобы скоротать вечер за приятной беседой? – задал вопрос Илья, когда ужин подошел к концу.

– Не сегодня, – выжала из себя улыбку Женька. – Надо поработать над статьей.

– Жаль, а я на это рассчитывал, – улыбнулся он и посмотрел на подружку со значением. Она тяжко вздохнула, разрываясь между двумя желаниями: узнать, каков этот тип в постели, и разгадать местные тайны. Тайны победили.

Мы вернулись в комнату, и Женька принялась мне выговаривать:

– Ты что, с ума сошла, болтать ему о Прохоровке?

– Это же была твоя идея.

– Моя. Но тогда он был просто на подозрении, а теперь… Анфиса, неужто человек действительно может превратиться в волка, нарисовав на себе тайный знак?

– Дурища, – не выдержала я.

– А почему он тогда про волка вспомнил? Ничего мне не говори, – замахала она руками. – Этот тип у меня теперь подозреваемый номер один. Когда он приехал? Вчера вечером, а утром Наталью нашли, и волки выли белым днем, а этого разрисованного в гостинице не было.

– Думаешь, это таинственный любовник Натальи?

Женька почесала нос.

– У меня от всех этих тайн голова кругом идет. Одно я знаю точно: не зря он здесь появился. Из Москвы приехал, рыбу ловить. Как бы не так. Где это видано, чтоб мужик за тысячу километров в одиночку на рыбалку ехал с одной бутылкой коньяка? Полный бред. И татуировки эти – врет он, что они ничего не значат, тогда зачем они ему?

– Красиво, – пожала я плечами.

– «Красиво», – передразнила Женька. – Все началось в полнолуние, когда оборотням раздолье, а этот весь в знаках. Хорошо, – скривилась она, видя возмущение ее дремучестью на моей физиономии. – Допустим, он не бегает под луной в волчьей шкуре, но такому, как он, соблазнить девушку пара пустяков. С этим ты спорить не будешь.

– Не буду.

– Вот. А потом из нее веревки вить. Я, когда на него смотрю, с трудом сдерживаюсь от вопля: «владей мною», а я человек закаленный и на своем веку видела всяких типов, а тут деревенская девчонка. Крышу снесет на счет раз, и будешь делать все, что любимый прикажет.

Я только вздохнула. И в самом деле, такое более чем вероятно.

– Но какую цель он преследует, появившись здесь? – спросила я.

– Откуда мне знать? Нам он об этом уж точно не скажет. Слушай, а если он с местным колдуном заодно, со Славой этим? Мочат граждан в свое удовольствие, вот тебе и рыбалка.

– Да, – посетовала я. – Подозреваемых пруд пруди, и никаких ценных идей.

– Мы художника навестить хотели, вот с него и начнем. Пошли. – Но вместо того, чтобы направиться к двери, Женька шагнула к окну.

– Ты чего? – удивилась я.

– Пусть думают, что мы в комнате, занавески задернем, дверь запрем.

Поразмышляв немного, я пришла к выводу, что подруга, пожалуй, права, и мы полезли в окно. Я надеялась, что до темноты мы успеем вернуться. При мысли, что ночью придется идти по лесу, становилось не по себе. Женька выбралась первой и помогла спуститься мне, прикрыла окно и, стараясь идти бесшумно, направилась к калитке. На дорогу выходить было неразумно, нас могли увидеть из гостиницы. И мы пошли вдоль картофельного поля, потом по одной из тропинок спустились к озеру. Я поглядывала на часы.

– Может, навестим художника завтра?

– Ты просто боишься, – фыркнула Женька.

– Зато ты у нас сегодня на редкость отважная. Лучше подумай, что мы ему скажем?

– Главное с ним встретиться, а уж что сказать, я найду.

– Не сомневаюсь.

– Постучим и спросим, где живет Полина Ивановна. Дальше – дело техники. В конце концов не каждый день на его пороге появляются две девушки ослепительной красоты.

Но красота наша в тот вечер осталась невостребованной. До деревни мы добрались довольно быстро, но ничего путного из этого не вышло. Подошли к забору, окружавшему дом художника, и позвонили (звонок был рядом с калиткой). Ждали минут пять и опять позвонили. Женька, переминаясь с ноги на ногу, сердито смотрела на меня.

– Где его носит?

– На рыбалке, наверное, – ответила я, сообразив, что шесть километров мы отмахали напрасно, а нам еще предстоит дорога назад.

– А вдруг он в доме, просто открывать не хочет? Затаился, мерзавец.

– Если не хочет, то мы с этим ничего поделать не сможем.

– Вот что, давай заглянем во двор.

– Но калитка-то заперта, – заметила я и на всякий случай подергала калитку. Так и есть. Но для Женьки подобный пустяк вовсе не явился препятствием.

– Иди за мной, – сказала она, и мы пошли вдоль забора. Очень скоро я поняла, что задумала Женька. Еще в прошлый раз она приглядела место, где легко можно перелезть через забор. Вплотную к забору стояла бочка, из тех, что прицепляют к трактору и возят воду. Женька на нее забралась, уцепилась за верх изгороди и через мгновение спрыгнула с той стороны. – Шевелись, – буркнула она.

– Ты спятила, – зашипела я. – А если нас застукают?

– Скажем, воровали клубнику. Отличное начало для большой и светлой любви.

– У тебя нет никакого уважения к частной собственности, – возмутилась я, но полезла, потому что просто не могла оставить подругу.

Мы оказались в просторном саду. Не надеясь обнаружить здесь что-нибудь интересное, быстро пересекли его и подошли к дому. Два окна первого этажа выходили в сад, на окнах опущенные жалюзи. Осторожно двигаясь вокруг дома, мы заглядывали в окна. Только в кухонном жалюзи были подняты, но в кухне никого не оказалось, что меня порадовало. Во дворе стояли три машины, те самые «Нивы», что мы видели накануне.

– Смотри, – схватила меня Женька за руку. – А номера-то наши.

И в самом деле, на одной из машин был номер нашего региона.

– Ни фига себе, а ты еще лезть не хотела. Если бы узнать, кто на ней сюда пожаловал.

– Страховка! – пробормотала я. – Обычно ее держат в бардачке.

Женька подергала дверцу машины, рассчитывая на везение, но та оказалась заперта.

– Вот непруха. Что делать будем?

– Сматываться, – шепнула я. – Хозяева могут прийти в любой момент.

Я боялась, что Женька начнет возражать, но она со мной согласилась. Вышли мы через калитку, запертую на английский замок, изнутри открыть его труда не составило. Дом стоит на отшибе, и я надеялась, что никто не обратит на нас внимание. По тропинке мы дошли до ближайших кустов и устроились там.

– Надо ждать, – заявила Женька. – Когда-нибудь они вернутся.

В кустах мы просидели часа два, солнце село, и я начала нервничать.

– Они могут до утра не появиться, ты что, намерена просидеть в кустах всю ночь?

– А ты что предлагаешь?

– Вернуться в гостиницу.

– А если этот тип с утра уедет, как мы узнаем, кто он?

– Спросим у художника. Завести с ним знакомство сегодня вряд ли получится. Допустим, увидим мы сейчас этого типа, и что? У него ведь на лбу не написано, кто он такой.

Аргумент подействовал, думаю, к тому моменту Женьке попросту надоело сидеть в кустах.

– Хорошо, пойдем к Полине Ивановне, заночуем у нее, а завтра с утра…

– По-моему, это неудобно. Придется ей как-то объяснять наш визит.

– Скажем, пошли в лес и заблудились, леший водил и аккурат привел в эту деревню.

Я считала, что это объяснение никуда не годится, мы долго спорили, пока не стемнело окончательно. Направились к дому, где жила Полина Ивановна. Свет в доме не горел.

– Как хочешь, а я беспокоить людей не собираюсь. Никуда твой художник не денется, – выговаривала я Женьке. Еще немного поспорив, мы все-таки решили возратиться в гостиницу.

Только вошли в лес, как я сразу же пожалела, что не осталась в Прохоровке, но признаться в этом Женьке не хотела. Минут через десять она начала нервно оглядываться, чем очень меня раздражала. Мы пошли быстрее и вскоре уже почти бежали. И тут… Я почувствовала чей-то взгляд и против воли обернулась. Мы как раз пересекли лесную поляну, и в свете луны я увидела на ней силуэт. Кто-то шел по тропе следом за нами. Я едва не лишилась чувств, сделала два шага и натолкнулась на Женьку.

– Ты чего? – прошептала она.

– Бежим, – заорала я, схватив ее за руку, и бросилась по тропинке.

– Волки, – завизжала подруга, надумав упасть в обморок, но я тянула ее за собой.

– Эй, – услышали мы чей-то крик, но не подумали останавливаться. – Эй, не бойтесь, что вы несетесь как угорелые?

За спиной слышался топот ног и чье-то дыхание, мы с Женькой дружно заорали, и в этот момент кто-то схватил меня за плечо. Я резко повернулась, решив, что пришел мой смертный час, и в изумлении замерла: рядом стоял Илья.

– Вы что, спятили? – обиженно спросил он.

– Придурок, – накинулась на него Женька и замолотила кулаками по его груди. – Ты нас чуть до инфаркта не довел.

– Я же вам кричал, чего вы испугались?

Мы с Женькой переглянулись. Лицо Ильи в лунном свете казалось зловещим, и я подумала – может, зря мы обрадовались и эта встреча не сулит нам ничего хорошего. Он перехватил Женькины руки и улыбнулся:

– Девчонки, не сердитесь, я не хотел вас напугать, честно.

– Что ты тут делаешь? – едва смогла произнести я.

– За вами слежу, – пожал он плечами.

– Ну нахал, – покачала головой Женька. – С какой стати ты за нами следишь?

– А с какой стати вы в окно полезли? – ответил он.

– В какое окно? – насторожилась я.

– В то, что в вашей комнате. Я вышел в сад прогуляться, и вдруг вы… ну, мне интересно стало. Я и решил посмотреть, что вы задумали.

– Мы это… знакомую навещали, – сбавила обороты Женька.

– Знакомую? А чего через забор?

– Ты и это видел?

– Конечно. Слушайте, чем вы здесь вообще заняты? Хозяйки на вас смотрят косо, лазаете в окно и через заборы, сидите в кустах. У вас с головой как?

– В порядке у нас с головой, – обиделась Женька.

– Не уверен. К моей татуировке придолбались, далась она вам.

– Такая же татуировка у местного колдуна, – нашлась Женька.

– А-а-а… что, точно такая же?

– Ну… мы только руки видели. Может, и другая…

– Девушки, вы не думаете, что вам следовало бы обратиться к врачу?

– Ага, – усмехнулась Женька. – Ты нам зубы не заговаривай. Сам ты здесь что делаешь?

– В лесу? Я же сказал.

– Какого хрена ты сюда приехал? Рыбу ловить? Другого места не нашлось?

– Я хочу купить эту гостиницу, – ответил он. Мы с Женькой слегка растерялись, а он продолжал: – Точнее, мой приятель намерен мне ее продать. Обещал золотые горы. Я на слово верить не привык, особенно приятелям, и решил проверить. Как выяснилось, не зря. Кроме двух чокнутых девиц, здесь нет ни одной приезжей души. Теперь ясно, почему он так настойчиво меня уговаривал.

– Это правда? – спросила я.

– Могу поклясться.

– А мы твои слова проверить можем, – пригрозила Женька, но впечатления не произвела.

– Да ради бога. Ну что, мы идем или здесь продолжим?

Мы отправились дальше.

– Ты потратил целый вечер на то, чтобы за нами подглядывать, и после этого советуешь нам к врачу обратиться. Да по тебе психушка плачет, – не унималась Женька.

– Я любопытный. Опять же заняться мне совершенно нечем.

– Что тогда тебя тут держит?

– Утром собирался уезжать. Рыбалка здесь, кстати, неплохая. Только скучно одному.

– Собирался? – насторожилась я.

– Теперь, пожалуй, еще на пару дней останусь.

– С какой стати?

– Заинтриговали вы меня. Да и вообще, народ в деревне занятный. А Анфиса красивая девушка.

– Это ты к чему сказал? – хмыкнула Женька.

– Понравилась она мне, что такого?

– Она замужем.

– Да? Жаль. Но ведь это не пожизненно.

– В моем случае так и есть, – влезла я.

– Никогда не знаешь, как повернется, – пожал Илья плечами.

– Ты когда-нибудь встречала подобного нахала? – возмутилась подруга.

– По-твоему, я должен был влюбиться в тебя? – засмеялся он.

– По-моему, тебе следовало бы найти другое развлечение.

– Да ладно, я пошутил. Замужем так замужем. Лучше скажите, что в деревне происходит? Отчего все по домам прячутся? Слова ни от кого не добьешься, шарахаются, точно от привидения.

– Ты тоже заметил? – притормозив, спросила Женька.

– Трудно не заметить. Так в чем дело?

– Мы и сами не знаем. Но хотели бы.

– Их беспокойство как-то связано с гибелью девушки? А что это за надпись на кресте, о котором шептались хозяйки?

Мало-помалу он вытянул из нас кое-какие сведения. Я не видела необходимости что-то скрывать от него. Правда, о Кошкиной и об истинной причине нашего появления в Рождествене мы умолчали.

– А колдун этот, он тут при чем?

– Его отец был пленным немцем и погиб в монастыре во время взрыва. Четверо охранников скорее всего причастны к гибели пленных. Они сами и их потомки взяли за правило погибать от несчастных случаев. Наталья, погибшая девушка, внучка одного из них.

– Вы что, считаете, этот мужик их попросту укокошил?

– Тебе ведь такая мысль пришла в голову?

– Неужели вы в это верите? Столько лет прошло, он что, чокнутый?

– Вот этого мы не знаем, может, и чокнутый. Кстати, есть еще Вальтер, у него точно не все дома. Могли работать на пару.

– Надпись на кресте появилась после гибели девушки? – спросил Илья.

– В то же утро – без сомнения. Раньше или позже – не скажу.

– А вам не пришло в голову, что сначала произошел несчастный случай или убийство, если вам так больше нравится, а потом виновник ее гибели написал цифру на кресте, чтобы все решили, будто это как-то связано с той давней историей? Нормальный ход, чтобы сбить граждан со следа. А если еще немного повыть по-волчьи, вообще получится впечатляюще.

Мы с Женькой переглянулись. Илья, удовлетворившись произведенным эффектом, нам подмигнул и сказал:

– А в дом в Прохоровке зачем лазили?

– Мы не в дом. Просто хотели… короче, у Натальи был любовник, скорее всего художник, который в этом доме живет.

– У монашки любовник? Круто.

– Она не монашка, а послушница.

– Все равно – чудеса. Девчонки, а вы все это часом не придумали? Журналисты такой народ…

– Чего-то ты очень разговорился, – разозлилась Женька. – Ты у нас, между прочим, на подозрении.

– Из-за дурацких татуировок?

– И из-за них тоже. Опять же появился не вовремя, как раз накануне гибели Натальи.

– О господи… Я Наталью эту ни разу не видел. С какой такой радости мне ее убивать? Кстати, а с чего вы взяли, что это убийство?

Этот вопрос вызвал у нас замешательство. И в самом деле, с чего? Тот факт, что мы с Женькой успели придумать целый детектив, еще ничего не значит. Да и пришлось бы рассказать ему о Кошкиной, а делать этого не хотелось. Женька ворчливо начала объяснять, что несчастные случаи, происходящие с людьми, состоящими в родстве с бывшими охранниками немецких военнопленных, наводят на размышления.

– Конечно, все это выглядит странно, – согласился Илья. – Даже загадочно. Но застарелая месть никуда не годится. Если есть убийство, значит, должен быть мотив, а убивают обычно по самой банальной причине. Бабло, – произнес он и широко улыбнулся.

– Чего? – переспросила Женька.

– Бабки, деньги, одним словом, корыстный интерес. Если он есть, тогда следует задуматься, нет – значит, все ваши идеи не более чем фантазия.

– Смотри какой умный, – обиделась Женька, но задумалась.

Конечно, к его высказыванию можно отнестись по-разному, но, безусловно, некая правда в его словах была. Если наш мститель человек психически нормальный… Тут на ум пришел Вальтер, и я загрустила.

– Тебя-то никто не просит лезть в это дело, – буркнула Женька.

– Я и не лезу. Хотя вы успели меня заинтриговать. Я говорил, что обожаю тайны? Нет? Быть этого не может.

– Говорил, говорил, – подтвердила я.

– Вот, – обрадовался он. – Предлагаю свою помощь в разгадке вековых тайн.

– На что ты нам нужен? – скривилась Женька.

– Как это на что? – возмутился он. – Кто-то должен с вами бегать по лесу, чтобы вы от страха не визжали. И потом, вас уже пытались принудить съехать из гостиницы, вдруг на этом они не остановятся? И тут без крепкого мужского плеча никак.

– Умеют же некоторые успокоить, – проворчала Женька, Илья вновь улыбнулся.

– Соглашайтесь. Другого помощника вам не найти, потому что если вы немного пошевелите мозгами, то поймете: я здесь единственное незаинтересованное лицо. Человек приезжий, ни с кем тут не знаком…

– А вдруг ты был любовником Натальи? – додумалась спросить Женька.

– Ну, если только в другой жизни.

Одно было хорошо: бодро вышагивая по лесной тропе и болтая с Ильей, бояться мы перестали, и дорога уже не казалась такой длинной. Вскоре мы вышли к озеру, а там и гостиница показалась.

Вера прилегла на диван в холле, на нас с Женькой посмотрела с удивлением, мы сделали вид, что не обратили на это внимания. Возле лестницы на второй этаж мы простились с Ильей.

– Ну, хитрец, – сразу же принялась ворчать Женька. – Как думаешь, он жулик?

– Я больше думать не могу, – пожаловалась я.

– Насчет мужского плеча он, кстати, прав. С мужчиной всегда спокойнее…. мало ли что. Может, татуировка в самом деле ничего не значит? Если парень делает на плече татуировку крылатого змея, вовсе не факт, что он дружит с нечистой силой.

– Так-то оно так, но далеко не все выберут такую татуировку, в этом смысле крылатый змей – тоже показатель.

– В смысле, против дружбы с нечистой силой парень не возражает? Допустим, он просто поклонник фэнтези. Я не поняла, мы ему верим или нет?

– Не будем спешить, – дипломатично ответила я.

Утром мы проснулись рано, обеих так и подмывало броситься на разгадку местных тайн, но здравых идей по-прежнему не наблюдалось, и мы решили для начала еще раз навестить Прохоровку. Только сели завтракать, как увидели машину, которая подъехала к гостинице. Из нее вышел Волков и приветливо помахал нам рукой. Он поднялся на веранду, а мы с Женькой в ожидании новостей настороженно замерли.

– Час назад приступили к работе, – сообщил он, усаживаясь за наш стол, огляделся и понизил голос: – Вчера встретился с одним приятелем, он в уголовке работает. По поводу Наташи…

– Что там? – в два голоса спросили мы.

Герман пожал плечами:

– То, что она упала крайне неудачно и разбила голову, сомнений не вызывает. На теле никаких повреждений, следов борьбы…

– Выходит, все-таки несчастный случай? – разочарованно протянула Женька, ее веру в родную милицию это отнюдь не укрепило.

– Вроде бы, – кивнул Герман, но по тому, как он это произнес, я поняла – чего-то он недоговаривает, и спросила:

– Есть еще что-то?

– Смущает то, что ударилась она о камень с большой силой, понимаете?

– Не очень, – нахмурилась Женька.

– Вполне возможно, что ее кто-то толкнул. Высота там приличная и…

– Так она упала или ее все-таки столкнули в яму? – не выдержала Женька.

Герман вновь пожал плечами:

– Вопрос интересный. Тем более что есть другой. Вскрытие показало: Наташа умерла примерно в два часа ночи. Спрашивается, что в это время ей понадобилось возле раскопа?

– Она там с кем-то встречалась, – затараторила Женька. – Они поссорились, он ее толкнул и… может, это и непредумышленное убийство, но… нам надо найти этого человека.

– Специалисты это сделают лучше нас, – здраво рассудил Волков. – Сегодня должны приехать ребята из милиции.

– Так им матушка и позволит приставать ко всем с расспросами, – фыркнула Женька. – Местные тоже известные молчуны. Помяните мое слово – никого они не найдут.

– А мы как найдем? – вздохнул Волков. – К тому же совершенно неясно, был ли этот человек или она все-таки поскользнулась на камнях и упала сама.

– Мы тут кое-что выяснили, – сказала я. – Взрыв монастыря скорее всего дело рук четверых солдат, что охраняли в тот вечер пленных.

– Ничего себе! Откуда сведения?

Женька с жаром принялась объяснять. Волков хмурился, иногда согласно кивал, но с выводами не торопился.

– Рассказа этой тетки мало. Ее мать могла что-то напутать, да и вообще… Как-то с трудом верится, что местный сумасшедший на пару с сестрой таких дел наворотили. Допустим, цифру «25» он написал, и волком он выл, это вполне в духе психов. Но мужик он тщедушный, с таким даже Наталья справилась бы.

– А если он подкрался сзади и ее толкнул?

– Возможно, но это не объясняет, что она делала там ночью.

Возразить было нечего. Действительно, сплошные загадки и нестыковки. Герман взглянул на часы:

– Ладно, мне пора. Будет время, приходите на раскопки, я вам кое-что интересное расскажу, может, для статьи пригодится.

Он ушел, а мы с Женькой закончили завтрак. И тут на веранде появился Илья, с удочками, в резиновых сапогах и панаме, можно было не спрашивать, и так ясно: человек возвращается с рыбалки. Он подошел к нам, поздоровался и сказал:

– Долго дрыхнете. – После чего не преминул похвастать: – Смотрите, какие красавцы.

Из пластмассовой емкости со смешным названием шарабан он извлек двух больших рыбин. Появившаяся Вера принялась ахать и охать и обещала, что их нам пожарят на обед. Сходив в свой номер переодеться, Илья сел завтракать, выбрав для этого наш стол, и первым делом спросил:

– Какие у вас планы?

– Хотим заглянуть в монастырь.

– Отлично. Я с вами. Посмотрю на место происшествия, может, дельная мысль в голову придет.

На Женькином лице читалось сомнение по поводу появления у него мыслей вообще и дельных в частности, но она сдержалась и высказываться на сей счет не стала, зато у меня возник вопрос:

– А чем ты занимаешься?

– В смысле, как я зарабатываю себе на жизнь? Тружусь в строительной компании юридическим консультантом. А до этого работал в прокуратуре.

– Врешь, – не выдержала Женька.

– С какой стати? Следователь по особо важным делам, юрист второго класса, если вам это о чем-нибудь говорит.

– Еще как говорит. Слушай, для тебя же плевое дело разобраться в том, что здесь происходит.

– А я вам о чем вчера толковал?

– Ты же собирался купить эту гостиницу? – насторожилась я.

– Правильно. Теперь я не работаю в прокуратуре, и заниматься бизнесом мне не возбраняется. Руководство компании очень даже меня ценит, и на доходы я не жалуюсь. Так что потопали, пинкертоны.

Мы отправились в монастырь. Никаких следователей там не застали, а вот в раскопе работа шла полным ходом. По дороге Илья нас предупредил:

– О том, что я в прокуратуре работал, вы пока помалкивайте, ни к чему народ настораживать. Услышав слово «прокуратура», люди обычно начинают следить за тем, что болтают, а это нам отнюдь не на руку. Поняли?

Мы решили, что он прав, и представили его Волкову как заядлого рыбака и по совместительству любителя загадок. Волков оглядел Илью с ног до головы и вроде бы нахмурился, но тут Илья выдал свою улыбку, и Волков вопреки желанию улыбнулся в ответ.

– Что здесь у вас интересного? – спросил Илья, устраиваясь на корточках рядом с раскопом. Ребята внизу внимания на нас не обратили, а Волков выбрался из ямы, сел на ящик, который стоял неподалеку, и стал объяснять.

– Я тут на досуге в архивах покопался и вот что выяснил. Возможно, легенда о Ефросинье имеет вполне реальную основу. В самом деле была такая девушка, которую постригли в монахини против ее воли, то есть, конечно, наверняка не скажешь, но кое-что общее с ее историей прослеживается. Сирота, которая по настоянию дяди ушла в монастырь. И вскоре действительно умерла. Похоронили ее на кладбище, которое находилось у монастырской стены в каменной гробнице, девушка ведь была из богатой семьи и ее дядя не поскупился. Со временем кладбище перенесли в другое место, здешние захоронения сровнялись с землей и травой заросли. Когда приняли решение построить здесь большой храм, монастырскую стену разобрали и храм возвели как раз на том самом кладбище. Во время строительства наткнулись на захоронения, тогда это и выяснилось. Разумеется, кое-кто счел находку дурным предзнаменованием, оттого, наверное, и пошла легенда, что место это нехорошее, на костях строить вроде бы грех. Но работы уже шли полным ходом, и на это обстоятельство просто закрыли глаза. Так часть могил и оказалась в самом центре храма, их просто закрыли плитами пола. Вполне вероятно, – улыбнулся Волков, – что вот под этой плитой и лежит наша Ефросинья. – Волков кивнул на плиту, а я невольно поежилась, потому что именно в этом месте нашли Наталью.

– Все болтаешь? – услышали мы и повернулись. За нашей спиной стоял Козлов и недовольно хмурился. – Нет бы работать, а он все сказки рассказывает.

– Почему же сказки? – возмутилась Женька.

– Потому что все это вилами по воде писано, а вот у меня работа стоит.

– Господин Козлов, – кивнув на него, сообщил Герман Илье. – Ярый реалист и потомственный стахановец. Будь его воля, он бы тут все разворотил.

Козлов махнул рукой:

– Мели, Емеля, твоя неделя.

– Конечно, это, может быть, и не могила Ефросиньи, – продолжал Волков, – но скорее всего, под плитой действительно есть захоронение. Посмотрите, как она отличается от других сохранившихся плит пола. Думаю, нас ожидают интересные находки.

– Вот и поторопись, – усмехнулся Козлов. – А ты только языком болтаешь.

– Прежде чем поднимать плиту, надо всю площадку расчистить. Все, друг мой Козлов, надо делать по науке, то есть грамотно.

– Ну делай, делай, – отмахнулся тот и ушел.

– Значит, тут покоится Ефросинья, бродячая монашка, – улыбнулся Илья. – Это интересно. А там у вас что? – ткнул он пальцем в соседний раскоп.

– Как видите, площадку уже расчистили, здесь закончим и туда перейдем.

– Взглянуть можно?

– Конечно.

Илья направился в ту сторону. Дождавшись, когда он отойдет на значительное расстояние, Волков склонился к нам и заговорил тише:

– Девчонки, плиту кто-то пытался поднять.

Признаться, мы с Женькой растерялись и теперь в изумлении таращились на Волкова.

– Орудовали скорее всего ломом. Какое варварство!

– Кому такое могло прийти в голову? – выпалила Женька.

– Не знаю. Когда мы работали здесь два дня назад, ничего подобного не было, а теперь… взгляните.

Мы вместе с ним спустились в раскоп и подошли к плите. Так и есть. В левом углу остался заметный след, как будто кто-то пытался поднять плиту.

– Кому понадобилось захоронение? – вслух подумала я. Женьку беспокоило совсем другое:

– А вдруг под ней что-то такое… вы сами поднять ее не пробовали?

– Это невозможно. Вы же видите, плита наполовину завалена камнями, и если мы начнем ее поднимать, то она попросту расколется.

– Тогда зачем сюда кто-то с ломом лез? – не поняла Женька.

– Тому, кто лез, наплевать на исторические реликвии, – ответила я. – Его интересовало то, что внутри.

– А что там? – растерялась подруга.

– Должно быть что-то интересное.

– Я уверен, там захоронение, – заявил Волков. – Но оно может быть интересно только для историков.

– Однако кто-то пытался…

– Как вы считаете, стоит об этом рассказать следователю?

Женька удивилась:

– Следователю? Да что такого там может быть?

– Скелет, – ответил Волков на ее вопрос, и мы пригорюнились. Опять какая-то чепуха получается: зачем кому-то понадобился скелет?

– А если это каким-то образом связано со взрывом? – пробормотала я.

Мне и самой мысль не показалась стоящей.

– Один человек мог бы приподнять плиту?

– Если только приподнять, но не сдвинуть.

– Так, может, попробуем? – предложила Женька. – Фонариком посветим, вдруг что и увидим?

– Это недопустимо, – возмутился Волков. – В свое время Шлиман нанес непоправимый вред науке, когда во время раскопок Трои…

– Не надо про Шлимана, – перебила его Женька. – Я все поняла. Но ведь интересно же…

– Вот все расчистим и тогда… Вы мне так и не ответили, – сменил тему Герман. – Рассказать ментам?

– Конечно. Если все так, как мы думаем, тогда надо искать…

– Любителя костей, – подсказала Женька насмешливо. – По-моему, мы ерундой занимаемся, но ментам скажи на всякий случай.

– Все это очень странно, – заметила я.

– Еще бы, – поддакнула Женька. – Кстати, Наталью ваш раскоп тоже ведь интересовал?

Волков кивнул:

– Не раскоп. Просто ее матушка за нами шпионить отправила, я уверен.

– А что, если все-таки плита ее как раз и интересовала?

– Ты хочешь сказать, что она ее поднять пыталась?

– Может, пыталась, а может, увидела, как пытался кто-то другой.

– Они поссорились, и он ее толкнул? – ахнула я. Мы уставились на плиту, а потом обратили свои взоры к Волкову.

– Даже не думайте, – возмутился он.

– Ты совсем не любопытен для археолога.

– Просто я ответственный человек.

– Ты нам вот что скажи, – решила я сменить тему. – Что это за история с маской?

– С маской? А-а-а… матушка нажаловалась? Оставались мы здесь пару раз с ребятами на рыбалку, вот им и пришла охота напугать рабочих. Закутался один остряк в простыню, нацепил маску и постучал в окно вагончика. Господин Козлов здорово разозлился и матушке наябедничал, та, само собой, мне выговор вынесла за недостойное поведение.

– А куда маску дели?

– Вон на тот камень повесили, чтобы Козлова позлить, но матушка и на это осерчала, пришлось ее выбросить.

– Выбросили куда?

– Володя, – позвал Герман одного из ребят. – Куда маску дели?

– В контейнер бросили.

– Контейнер у восточной стены стоит, – пояснил Волков. – В него бросают все, что можно сжечь, а за стеной яму вырыли, туда прочий мусор относят.

– Идем посмотрим, – позвала Женька.

Я считала это пустой тратой времени, но пошла. Волков с нами. Из контейнера валил дым, пожилая монашка, стоя рядом, наблюдала за процессом сжигания мусора.

– Почему бы «привидению» не выбросить маску в контейнер? – подумала вслух Женька.

– Если Наталья, возвращаясь, заметила матушку, – напомнила я, – то от маски следовало избавиться немедленно, что она и попыталась сделать, утопив ее в озере.

– Не понял, – сказал Волков, и пришлось его просветить. – Чепуха. Зачем ей понадобилось вас пугать?

– Не понравился наш интерес к здешним местам. Ей или кому-то другому, кто ей эту идею и подсказал.

– Черт знает что, – возмутилась Женька. – Версию с мстителями забраковали, ничего путного не вырисовывается, просто наказание какое-то. Одна надежда на колдуна.

– Надежда хлипкая, – загрустила я.

– Но я бы с ним побеседовать попробовала.

– Где ж его искать?

– В лесу, само собой. Там должна быть деревня. Вот только попасть туда не представляется возможным.

– Вы Велесово имеете в виду? – спросил Герман. – В лесу проводник нужен. Вот что, стоит поговорить с Козловым, он у нас великий охотник, все вокруг исходил и изъездил.

– Он разве местный?

– Из города, но сюда много лет на охоту ездит.

Козлов пил кефир, укрывшись от солнца в тени столетней липы, что росла по соседству. Заметив нас, стал по обыкновению ворчать, обращаясь к Волкову:

– Что ты бродишь, у тебя работа стоит.

– У тебя тоже, трудолюбивый мой, а ты кефир пьешь.

– Мы, между прочим, с шести часов утра…

– Да не заводись ты, лучше помоги девчонкам.

Козлов с интересом посмотрел на нас, а Женька с сиротским видом запела:

– Виктор Алексеевич, говорят, вы здешние места хорошо знаете?

– Ну, знаю.

– О деревне Велесово ничего не слышали?

– Есть в пятнадцати километрах отсюда брошенная деревня, может, и Велесово. Вам она на что?

– Человек оттуда приходит.

– Колдун? – усмехнулся Козлов. – Это же сказки.

– Колдуна мы сами видели.

– И я видел не раз. Живет мужик в лесу, ну и что? На свете полно чудаков. А все остальное байки.

– И аномальная зона тоже?

– Вот в чем дело? – хмыкнул он. – Хотите взглянуть, как стрелки компаса вертятся?

– Конечно, хотим.

– Далековато это, чего зря по лесу шастать? Я вам и так скажу. Все, что в газетах писали, правда. Компас из строя выходит, часы встают. А то вдруг кружить начнет. К одному месту пять раз выйдешь. А больше ничего нет. Говорили, вроде метеорит там упал, экспедиция из Питера приезжала, но ничего не нашли, только страха натерпелись. К ним по ночам кто-то ходить повадился, вроде черта. Рассказывали, что ни с того ни с сего такой ужас нападет, хоть беги сломя голову.

– А вы говорите, ничего интересного, очень даже любопытно. Мы на ночь там оставаться не собираемся, нам лишь бы на деревню взглянуть. Проводите нас, мы заплатим.

– Да дело не в этом. Работа у меня.

– Матушка тебя охотно отпустит, – встрял Волков. – Скажешь, в город понадобилось.

– В глубь зоны не пойду, – подумав, сказал Козлов. – Мало ли что… а до деревни доведу. Втроем пойдем?

– Втроем, – радостно закивала Женька.

– Хорошо. Если часа в два выйти, до темноты вернемся. Только оденьтесь как следует, ветровку не забудьте и непременно резиновые сапоги, там в одном месте топко.

– Значит, сегодня в два часа? – уточнила Женька.

– Может, лучше завтра с утра? – предложил Волков. – И я бы с вами.

– Ты давай работай, – вновь накинулся на него Козлов. – В два в самый раз, часа три в одну сторону, четыре в другую, там особо делать нечего, чтобы на компас полюбоваться, и полчаса хватит за глаза.

Мы договорились встретиться возле гостиницы и отправились восвояси.

– А где Илья? – вдруг вспомнила Женька.

Илью мы застали в раскопе, он мило беседовал с ребятами Волкова, устроившись на одном из камней.

– Девушка где лежала? – спросил он деловито.

– Вот здесь, – ткнула пальцем Женька.

– Показать, как лежала, сможешь?

Женька послушно легла на землю, Илья вылез из ямы и прошелся поверху.

– Подъем, – скомандовал он.

Женька встала, ребята, во главе с Волковым, наблюдали за происходящим с интересом.

– Она стояла спиной к раскопу, – заговорил Илья, – иначе упала бы по-другому. Значит, того, кто ее предположительно столкнул, она должна была видеть. Или просто шла по краю ямы и по неосторожности свалилась, чему я склонен верить больше. Заметив кого-то, девушка должна была закричать.

– Это если испугалась, – возразила я. – А если человек ей был хорошо знаком и она его не опасалась?

– Тогда с какой стати ему ее толкать?

– С какой стати она вообще здесь ночью шлялась? – напомнил Волков.

– Кстати, – нахмурилась Женька. – А где ребята из милиции? Ты вроде говорил, что они приехать собирались?

Волков пожал плечами. Должно быть, он вспомнил о своих обязанностях, потому что заявил, что должен работать. Решив, что отрывать его от дел не стоит, мы с ним простились. Не успели дойти до церкви, как нас окликнула одна из монахинь:

– Матушка хотела вас видеть.

Мы с Женькой, переглянувшись, пошли за ней, Илья остался ждать у ворот. Матушка позвала нас, чтобы сообщить: при вскрытии тела Натальи ничего подозрительного не обнаружили. Надо полагать, она имела в виду внутриматочную противозачаточную систему «Мирену». Следователи, которые приезжали из города накануне, осмотрели комнату девушки и тоже ничего не нашли. Матушка намекала таким образом, что на Наталью мы клевещем. Сообщение ее впечатления на нас не произвело. Наталья противозачаточным средством воспользоваться попросту не успела, ведь для этого нужно было посетить врача. А мы с подружкой сами видели, что из аптеки Наталья заехала в храм и хозяйственный магазин, а затем отправилась на паром. Но, зная о царящих здесь нравах, вряд ли решилась бы хранить в своей комнате что-то ее компрометирующее, а на огромной территории монастыря оборудовать тайник не трудно.

«Огромная территория, – мысленно повторила я. – Монахини из своих комнат не выходят, рабочие живут в вагончике за монастырскими стенами, и ночью здесь можно без опасений заниматься… чем? Искать кости под плитой? А что, если вовсе не кости заинтересовали неизвестного, а тот самый клад, о котором предположительно рассказывал отец Кошкиной? Вдруг он действительно существует? Илья, кстати, прав: хочешь раскрыть убийство, ищи корыстный интерес. Некто искал клад, а Наталья его за этим делом застукала и в результате лишилась жизни. Вот только что это за клад такой? Волков что-нибудь да должен бы знать о нем. Допустим, там под плитой в самом деле лежит Ефросинья в дорогих украшениях. Нет, это бред, она же монахиня. Что же может быть в захоронении?»

– Эй, очнись, – позвала Женька. Я с удивлением посмотрела на нее, Илья к тому времени успел к нам присоединиться.

– Клад, о котором говорил отец Кошкиной, – пролепетала я.

– Конечно, клад, – кивнул Илья. – Как же без клада? Лежит себе под плитой, а вокруг такие страсти-мордасти. Жаль, мы не в Египте, там бы мумия была, но и здесь ничего, монашка тоже вполне подходит.

– Чего ты зубы скалишь? – накинулась на него Женька.

– Хорошо, буду говорить серьезно. Ефросинью когда схоронили, до крещения Руси? Если монастырь уже стоял, выходит, после. Христиане не язычники, золото, коней и любимых жен вместе с покойниками не зарывали. Следовательно, ничего, кроме костей, там быть не может. Идем дальше. Допустим, в лихое время людям свойственно все самое ценное прятать, и тут я спорить не буду: захоронение вполне подходит. Но здешние места война стороной обошла, а значит, прятать что-то было без надобности.

– Как же без надобности? А революция?

– Хороший вопрос. Предположим, надумали спрятать ценности, иконы, книги и так далее. Но это ведь время относительно недавнее, и свидетельства должны были бы сохраниться.

– Ничего подобного, – запальчиво начала Женька, но Илья ее перебил:

– Давайте лучше золото Колчака искать или Янтарную комнату. Про нее хоть точно известно, что она была.

– На Янтарную комнату без нас охотников много. А гробницу кто-то пытался вскрыть.

– Ваш Волков и то не уверен, что это гробница, просто плита, не похожая на остальные. Кстати, в соседней яме тоже есть плиты, почему вы заинтересовались именно этой?

– Не мы, а тот, кто пытался плиту приподнять.

В общем, по дороге в гостиницу мы успели поссориться, Женька презрительно отворачивалась от Ильи, он насмешливо кривил губы, а в мою душу закралось сомнение: вдруг Илья прав? Такое чувство, что мы блуждаем в потемках, и чем дальше, тем ясности все меньше.

– Какие у вас планы? – спросил он, когда мы вошли в холл.

– Янтарную комнату искать, – гневно ответила Женька и проследовала в наш номер. Я, естественно, за ней. – Чего это у тебя вид такой кислый? – буркнула она, приглядываясь ко мне. – Ты Илью не слушай, он сеет панику в наших рядах. Что менты, что прокурорские, от них одно беспокойство и никакой помощи.

Ее высказывания я комментировать не стала, присела на кровать и спросила:

– Отдохнем перед походом?

– Какой отдых? – возмутилась Женька. – Надо с пользой проводить имеющееся у нас время.

Пока я гадала, о какой пользе говорит подружка, она предложила:

– Махнем в Прохоровку?

– Но… – начала я и замолчала под ее гневным взглядом.

– Нечего рассиживаться, – прикрикнула она, и мы отправились в Прохоровку.

Однако по дороге энергии в Женьке малость поубавилось, и она заскучала.

– Если художник опять на рыбалке, получится, что мы напрасно себя истязаем пешими походами.

– Утешайся тем, что это для здоровья полезно.

– Анфиса, давай идею, как с ним познакомиться, ты же мастер художественного слова. Вопрос, где живет Полина Ивановна, не годится, вдруг он попросту пальцем ткнет в нужном направлении – и весь разговор.

– Вот уж не знала, что знакомство с мужчинами для тебя проблема.

– Но не можем же мы просто войти в дом и сказать: «Здравствуйте, мы хотим с вами об убийстве Натальи поговорить».

Тут и я задумалась. В молчании мы вошли в Прохоровку, достигли дома художника и с облегчением вздохнули. Из открытого настежь окна доносились мужские голоса. Женька укоризненно взглянула на меня, и идея не замедлила явиться. Я рухнула на зеленую травку, взвизгнула «ой», после чего сообщила:

– Кажется, я подвернула ногу.

– Да ты что? – переполошилась Женька. – Надо же… очень больно?

– Нет, но художнику об этом знать ни к чему. Звони в дом, интеллигентные люди просто обязаны помочь.

– О господи, я ведь решила, что ты взаправду.

Женька бросилась к калитке и надавила кнопку звонка. Голоса на мгновение стихли, потом хлопнула входная дверь, а вслед за этим распахнулась калитка. Мужчина лет сорока с бородой и густой шевелюрой до плеч смотрел на Женьку со смешанным чувством удивления и тихой грусти.

– Слушаю вас, красавица, – произнес он и улыбнулся.

– Подруга подвернула ногу, – трагически сообщила Женька. – У вас есть телефон?

– Телефон есть, но ближайший фельдшерский пункт находится в двадцати километрах. – Он уже шел ко мне. Я страдальчески сморщилась, потирая ногу. – Давайте я взгляну.

– Вы в этом что-нибудь понимаете? – запаниковала я.

– Немного. Я – художник, а художникам положено знать анатомию. К тому же я заядлый охотник, а на охоте всякое случается. – Он стал ощупывать мою ногу, то и дело спрашивая: «Здесь больно?» Я старательно прислушивалась к своему организму и отвечала, очень надеясь, что мое притворство не разоблачат. – На щиколотку надо наложить тугую повязку, и все будет нормально, – заверил он по окончании осмотра, посмотрел на меня и вдруг заявил: – А у вас очень красивое лицо, и необычное.

– Что в нем такого необычного? – удивилась я.

– Глаза. Я бы хотел написать ваш портрет.

– Вот здорово, она об этом просто мечтала, – влезла Женька. – Правда, Анфиса?

Тему развить не удалось, потому что дверь снова хлопнула и мужской голос спросил:

– Валентин, что случилось?

Мы с Женькой в недоумении переглянулись, потому что голос показался знакомым. Тут калитка распахнулась, и мы увидели Петренко. Павел Ильич, одетый в старенький спортивный костюм, шагнул нам навстречу, и физиономия его начала вытягиваться.

– Женя, – прошептал он. – Откуда ты здесь?

– Не поверишь, дорогой, но у меня тот же вопрос к тебе, – растянув губы в улыбке, сказала Женька. Улыбка у нее, к слову, вышла зловещей.

– Я… – Павел развел руками. – Приехал к своему другу, погода прекрасная, взял отпуск, чтобы немного порыбачить. Кстати, я тебе звонил раз сто, ты постоянно была в зоне недосягаемости.

– Какое совпадение, – ответила Женька. – И я звонила. Мы тоже рыбу ловим… в мутной воде.

– Вот так встреча. Где вы остановились?

– В гостинице, в шести километрах отсюда.

– Я так понял, вы хорошо знакомы? – вмешался Валентин.

– Вот этот тип не так давно клялся мне в любви, – сурово произнесла Женька.

– Да я и сейчас готов. А в чем, собственно, дело?

Мы замолчали, переглядываясь, наверное, каждый искал ответ на этот вопрос.

– Моя нога, – робко пискнула я.

– Ах ты господи, – опомнился Валентин. – Надо внести девушку в дом.

– Нет, нет, я сама… попробую.

Он подхватил меня под локоть, и я заковыляла к калитке, не забыв скорчить страдальческую гримасу. Женька бросала гневные взгляды на Павла, а тот суетливо забежал вперед, распахивая перед нами двери. Мы вошли в дом. Просторный холл был завешан картинами: пейзажи, портреты старушек на завалинках, натюрморты из связок лука, рыбы и горшков. Я начала с интересом оглядываться, на мгновение забыв про больную ногу.

– Это ваши картины?

– Мои, конечно. Нравятся?

– Очень.

– Великая сила искусства. Анфиса почти не хромает, – заметил Павел. Я попыталась уловить издевку и от избытка старания стала припадать не на ту ногу.

– Ваша живопись действует… освежающе, – нашла подходящее слово Женька. – Сейчас все больше нас, бедных, такой мазней потчуют, а здесь все понятно и с настроением. Слава богу, не перевелись еще таланты на Руси.

– Золотые слова, – заявил еще один мужчина, появляясь в холле. Крупный, небритый, в шортах и майке, которая с трудом облегала его огромный живот. – Ну вот, Паша, а ты на скуку жаловался, смотри, какие красавицы, – сказал он и представился: – Симонов Егор Алексеевич.

– Анфиса, – сказала я, протягивая руку.

– Между прочим, она популярный писатель, – влез Павел. – Детективы пишет.

– Красивая девушка – дар небес, а когда она еще и талантлива… у меня профессия прозаическая, инженер-технолог.

– Это он прибедняется, Жора пишет прекрасные стихи, – сказал Валентин.

– Евгения Петровна, – все еще суетясь, представил Женьку Павел. – Журналист и просто красавица.

– Вот и славненько, прошу к столу, – предложил Валентин.

Мы вошли в кухню. На самодельном крепком столе с толстыми ножками стоял самовар – вопреки устоявшемуся мнению, что рыбаки и художники пьяницы, все трое предпочитали чай с баранками.

Меня, как пострадавшую, устроили в кресле и перетянули щиколотку бинтом, после чего все расселись на стульях.

– Значит, ты решил отдохнуть, – выпив чашку чая, полезла Женька к Павлу с расспросами.

– Да, а что такого? Я собирался пригласить тебя с собой, но не мог дозвониться, все гадал, куда ты исчезла, а ты, оказывается, здесь.

– То, что я здесь, неудивительно, а вот ты…

Стало ясно, что Женька намерена выяснять отношения, и если она сейчас все выложит Павлу, можно оставить надежду, что нам удастся узнать, кто был другом Натальи. Я умоляюще смотрела на подругу, недобро желая ей подавиться и немного помолчать, но мои взгляды она игнорировала, а господь не собирался потакать моим глупым желаниям. В общем, разборки продолжались.

– Что я? – удивился он.

– Помнится, я спрашивала, знакомы ли тебе эти места, и ты ответил – нет. А теперь выясняется, что ты…

– Женечка, я ничего не понимаю, – пролепетал Павел. И в самом деле, он выглядел весьма растерянным. – Я не помню, чтобы мы упоминали это место.

– Я тебя спрашивала, куда вы ездили с отцом и дедом? И ты мне ответил…

– Что я не помню, – с готовностью кивнул Павел. – Мне было тогда лет семь или восемь. И я, если честно, никогда не был силен в географии. Опять же, я не в состоянии понять, при чем здесь Прохоровка?

– Ты не знал, что в соседней деревне в бывшем лагере для военнопленных твой дед был охранником?

– Ты это серьезно? – нахмурился Павел. – В Рождествене? Надо же… а откуда ты знаешь?

– Мы видели его фамилию в музее.

– Признаться, для меня это новость.

– А то, что здесь погиб твой отец, ты тоже не знал?

– В Прохоровке?

– Нет, в Рождествене.

– Не знал, – серьезно ответил Павел, сурово нахмурившись. – Я ведь тебе рассказывал, мои родители развелись, и где произошло несчастье, мать мне никогда не говорила. Похоронили его на нашем кладбище, похороны я прекрасно помню, а вот где он погиб…

– Да-а, – протянула Женька, очень сомневаясь в его словах.

Лично я не знала, как следует к ним отнестись. С одной стороны, такая неосведомленность кажется довольно странной, а совпадения еще более странными, с другой – он действительно был тогда ребенком и очень многого мог не помнить, а совпадения… совпадения еще и не такие бывают. Короче, я понятия не имела, стоит ему верить или нет.

– Вы слышали, что в монастыре Наталья погибла? – воспользовавшись паузой, спросила я. Мужчины дружно нахмурились и кивнули. – Вы ведь хорошо ее знали? – предположила я.

– Конечно, – ответил Валентин. – Она из Прохоровки, красивая девушка, я просил ее мне позировать, и она не отказалась. Хотите взглянуть на ее портреты?

– Конечно.

Мы все вместе поднялись на второй этаж, его занимала студия, огромное помещение, залитое солнечным светом. Все стены были увешаны картинами. На трех из них мы узнали Наталью. На первом полотне Наталья сидела в кресле-качалке, на плечи накинута клетчатая шаль, на коленях котенок. Красивое нежное лицо с сияющими глазами, девушка точно ждала счастья и верила: оно совсем рядом. Второй портрет больше походил на иллюстрации к русскому фэнтези. Берег озера, в густой траве лежит обнаженная девушка с распущенными по плечам волосами, в зубах у нее белая лилия. Картина вызывала странное чувство: было в лице девушки что-то откровенно порочное, она походила на ведьму, ожидавшую случайного прохожего, которого собиралась погубить. Впрочем, может, именно таким и был замысел художника: порок в восхитительном обличье. На третьей картине обнаженная Наталья сидела спиной к зрителю, лицо вполоборота было печальным, а взгляд, устремленный вдаль, казался таким тоскливым, что мне сделалось не по себе.

– Это ее последний портрет? – кивнула я на картину, обращаясь к Валентину.

– Да, – чуть помедлив, ответил он. – Когда я приехал следующим летом, она уже жила в монастыре, о том, чтобы позировать, и речи быть не могло. А жаль, она прекрасная модель. Ее гибель меня потрясла, умереть в таком юном возрасте! Ужасное несчастье.

– Вы были любовниками? – нимало не смущаясь, спросила Женька. Валентин, однако, отнесся к вопросу спокойно, а вот его друзья быстро переглянулись.

– То, что модель непременно любовница художника, одно из распространенных заблуждений, – ответил Валентин. – Наталья милая девушка… была, но… этого мало, чтобы появились чувства.

– Кто же говорит о чувствах? Я спросила, вы были любовниками? – Теперь переглянулись все трое, а я затосковала: скорее всего нас выставят вон, забыв про мое увечье.

– Любовники от слова любовь, – пожал плечами Валентин. – Я думал, вы считаете так же. А что касается секса, знаете, я неисправимый романтик и уверен: секс без любви просто отвратителен.

– Значит, отцом ее ребенка был кто-то другой? – вновь спросила Женька.

– Я слышал, что она родила мальчика и оставила его в роддоме, – кивнул Валентин. – Но понятия не имею, кто его отец. Наталья со мной не откровенничала. Я не люблю разговаривать во время работы, и хотя она позировала мне по несколько часов в день, мы практически все это время молчали.

– А почему тебя так волнует этот вопрос? – спросил Женьку Павел. – Какая, собственно, разница, кто был ее любовником?

– Есть разница. Случайно это не ты?

Павел обиженно надулся:

– Что за бред?

– У следствия возникли сомнения в том, что ее смерть – несчастный случай, они ищут любовника Натальи. Так что, если у вас есть какие-то мысли на сей счет, лучше ими поделиться.

– Нет у нас никаких мыслей, – отрезал Павел. – Откуда нам знать, с кем она проводила время?

– Местные убеждены, что это либо Валентин, либо кто-то из его гостей, – повернувшись к художнику, заявила Женька.

– Что ж удивляться, – пожал он плечами. – Я повторюсь: то, что между моделью и художником возникают некие отношения, одно из заблуждений, общепринятых заблуждений, я бы сказал.

– Я думаю, что узнать, кто ее любовник, для милиции труда не составит, в такой деревне, как эта, сохранить тайну непросто.

– Не очень понятно, почему милицию должны заинтересовать все эти сплетни, – удивился Павел.

– Ты что, не слышал? – подал голос Егор. – У них есть сомнение, что это несчастный случай.

– Это что же получается: ее кто-то убил? – вытаращил глаза Павел. – В монастыре? Но с какой стати?

– Скорее всего произошла ссора, во время которой Наталью толкнули, она упала и разбила голову.

– Я могу сказать со всей определенностью: все время, что мы провели в гостях у Вали, мы не расставались более чем на несколько минут.

– Наталья погибла ночью, вы что, и спите вместе? – съязвила Женька.

– Спим мы мало и обычно днем, потому что засиживаемся допоздна, а по утрам рыбачим. Если кому-то из следователей придет в голову нас подозревать…

– Успокойся, Павел, – перебил его Валентин. – Я уверен, девушки не имели в виду ничего… кстати, а почему вы так заинтересовались? Ах, ну как же, Анфиса пишет детективы.

– Может, продолжим наш разговор за столом? – предложил Егор, и мы спустились вниз.

Женька сурово хмурилась и бросала на Павла недобрые взгляды. Он в конце концов обиделся и замолчал.

– Я не понял, – разливая чай, спросил Егор. – Почему следователи решили, что Наталью толкнул непременно любовник? Дело старое, она теперь послушница, что им выяснять, тем более столь бурно?

– Есть подозрение, что их отношения возобновились, – ответила Женька и вновь взглянула на Павла. Тот поерзал и отвернулся.

– Но она же… как бы это выразиться… разве это не противоречит монастырскому уставу? – удивился Егор.

Валентин пожал плечами:

– Если бы это касалось кого-то другого, то вызвало бы недоумение, но Наталья… – Он замолчал, а я насторожилась и, сообразив, что продолжать он не собирается, спросила:

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что Наталья была абсолютно аморальна, – спокойно заявил Валентин. – Причем она не просто игнорировала мораль, она о ней скорее всего даже не догадывалась. В этом смысле она напоминала мне существо первобытное. Собственно, как художника меня и привлекла именно эта ее особенность. Красивая дикарка. Не более и не менее.

– О покойниках плохо не говорят, – заметил Егор.

– Я не имел в виду ничего плохого, – заверил Валентин. – Просто она была именно такой. И ее поступок меня не удивляет: уйти в монастырь и продолжать встречаться с любовником.

Тут голос обрел Павел:

– Вы так и не объяснили, как оказались в Рождествене.

– Решили взглянуть на место службы твоего деда, – ответила Женька.

– Не понимаю, с какой стати? Или вы все еще заняты своими расследованиями? Несколько мне известно, тетушка умерла от сердечного приступа.

– Правильно. А нам хотелось бы знать, кто ее до сердечного приступа довел.

– О господи, – покачал головой Павел. – И вы поехали за семьсот километров, чтобы… Кстати, а что, собственно, вы надеялись здесь найти?

– Ты будешь неприятно поражен, дорогой, узнав, что мы успели откопать. Четырех охранников, одним из которых был твой дед, считают виновниками смерти двадцати пяти военнопленных. Говорят, на монастыре с тех пор лежит проклятие, и не только сами охранники, но даже их дети и внуки подвергаются опасности. За последние годы погибло уже девятнадцать человек, включая твоего отца, тетю и Наталью.

– Наталью? – удивился Павел.

– Ага. Она внучка сослуживца твоего деда. Я бы на твоем месте…

Что Женька сделала бы на его месте, мы так и не узнали. Дверь распахнулась, и в кухню вошел молодой человек с заспанным лицом, увидел нас и вроде бы растерялся.

– Здравствуйте, – произнес он.

– Здравствуйте, – ответили мы.

– Чаю выпьешь? – спросил его Павел.

– Нет, я потом.

Он вышел и закрыл дверь, а я вдруг подумала, что парня где-то встречала.

– Это кто? – словно читая мои мысли, спросила Женька.

Павел ответил:

– Мой шофер, Игорь.

Вот в чем дело, должно быть, я видела его, когда мы приезжали к Павлу на работу. Тут подружка взглянула на часы и резко поднялась:

– Нам пора.

Действительно, если мы собирались сегодня отправиться на поиски Велесова, следовало поторопиться.

– Постойте, как же вы пойдете, ведь у Анфисы нога…

Тут я вспомнила про ногу и жалобно взглянула на Женьку.

– Я бы на вашем месте показался фельдшеру.

– Не думаю, что это необходимо, – замотала я головой. – По-моему, уже все нормально. Дойдем потихоньку.

– Зачем же идти? Я вас отвезу, – удивился Павел.

– Конечно, мы вас отвезем, – кивнул Егор.

Его заявление Павлу по душе не пришлось, но тот этого скорее всего не заметил. Мы покинули кухню.

– Павел Ильич, – позвал Игорь из-за двери.

– Одну минуту, – кивнул он нам, отстав, а мы вчетвером вышли во двор.

– Садитесь в мою машину, – предложил Егор. Его «Нива» стояла у самых ворот.

– Вы в надежных руках, – сказал нам Валентин. – Не будете против, если я не поеду? Хочу немного поработать.

Мы заверили, что совсем не против, как раз и Павел появился, они с Женькой устроились сзади, я села впереди.

– Мы могли бы… – начал Павел тихо. – Куда ты так спешишь?

– Нас ждет хозяйка гостиницы, обещала показать грибные места, – ответила Женька.

– Как будто это так важно… Ну хорошо, вы же не до самой ночи будете грибы собирать? Я приеду часов в восемь. Договорились?

– Лучше в десять, – ответила Женька. – Нет, лучше приезжай завтра. Вечером мы будем очень усталыми. Кстати, ты здесь надолго?

– Собирался остаться еще на несколько дней. А вы?

– Пока не решили.

– Я так и не понял, зачем вы сюда приехали. Это как-то связано с моей теткой?

– Ей звонили из монастыря.

– Ты хочешь сказать, кто-то пытался выманить ее сюда?

Признаться, такая постановка вопроса меня слегка удивила, хотя чего удивляться, ведь мы с Женькой тоже предполагали подобное.

– Мы работаем над этим, – туманно ответила Женька.

– Да это какой-то американский триллер, – фыркнул Павел. – Я не собираюсь тебя критиковать, но, по-моему, вы занимаетесь ерундой.

– А я твоего мнения не спрашивала, – заявила она, и Павел обиженно замолчал.

Мы подъехали к гостинице, Женька, кивнув, сказала:

– Пока, – и удалилась.

Я с натянутой улыбкой поблагодарила мужчин за то, что нас подвезли, и спешно простилась. Егор помахал мне рукой, Павел выглядел совершенно несчастным.

Только я вошла в комнату, как появилась Вера и позвала нас обедать. Женька с суровым видом готовилась к предстоящей экспедиции, перетряхивала свой гардероб, пытаясь решить, что следует надеть.

– Идем обедать, – предложила я. – Нас ждут.

– У меня кусок в горле застрянет, – пожаловалась Женька. – Все мужики мерзавцы, – вынесла она вердикт.

– Ага, – вздохнула я.

– И не вздумай возражать. Ромка твой не в счет, но все остальные… Взять хоть этого иуду. Прикидывался, что влюблен, затащил меня в постель, а все для чего?

– Наверное, рассчитывал получить удовольствие.

– Как же, он надеялся выяснить, что нам известно. Мерзавец.

– Помнится, ты отправилась к нему на свидание с той же целью.

– Я совсем другое дело, у меня была благородная цель, между прочим, – раскрыть преступление, а этот…

– Кто-то утверждал, что Павел пройденный этап, к тому же тебя вроде бы Илья заинтересовал.

– Этот тоже хорош. Боюсь, Анфиса, – присаживаясь рядом со мной на кровать, вздохнула Женька, – мне так никогда и не выйти замуж.

– Есть еще Петечка.

Женька скривилась.

– Не говори мне о нем. Олух царя небесного, ничего поручить нельзя. Мне совершенно ясно, что тетку до сердечного приступа довел Павел.

– А с какой стати, не подскажешь?

– Не зли меня. Смотри, все сходится. Он пытался узнать, что она нашла в вещах покойного, и с этой целью звонил ей. А когда понял, что уступать она не намерена, вывез в лес и…

– И?

– Напугал до смерти.

– У меня есть два маленьких вопроса. Первый: причина злодейства. Второй: как он узнал, что она что-то нашла в вещах покойного?

– Старик ведь говорил о кладе? Значит, мы вполне можем предполагать… Слушай, а что, если клад находился в храме? Ну конечно. Поэтому трое охранников и остались здесь после службы, надеялись его достать. Но в монастыре устроили тюрьму и… короче, возникла проблема. Видит око, да зуб неймет.

– Тогда выходит, что к взрыву они не имели никакого отношения, – пожала я плечами. – Зачем взрывать храм, если клад после этого оказался для них недоступен? Для начала его не худо бы вынести, а если именно так они и поступили, тогда чего суетиться Павлу? Да и самим охранникам стоило бы унести отсюда ноги, а не торчать здесь.

– Вдруг они его где-то спрятали?

– Ага, а потом найти не могли. Отец Кошкиной, кстати, уехал, то есть найти его не надеялся.

Женька досадливо поморщилась:

– Тогда остается лишь один мотив: месть. Кто-то выманил сюда Кошкину, но расправиться с ней на месте не смог и отправился в наш город. Слушай, а если Павлу в самом деле грозит опасность?

– Мы его предупредили.

– Как думаешь, Наталья была его любовницей?

– Не знаю. В этой истории одно с другим не стыкуется, и я уже потеряла надежду когда-нибудь в ней разобраться.

Я помолчала немного и добавила:

– Знаешь, я где-то видела этого парня, шофера Петренко.

– Да? И что?

– Ничего. Не могу вспомнить, где именно, и меня это беспокоит.

– Кстати, он как-то странно посмотрел на тебя, – нахмурилась подруга, а я решила, что она опять фантазирует, поднялась и сказала:

– Идем обедать, скоро Козлов придет.

Женька вняла моим словам. За столом уже сидел Илья, насмешливо нам улыбаясь.

– Вас можно поздравить? – спросил, понижая голос.

– С чем?

– Поход в Прохоровку завершился успехом? Я видел, как вы прибыли в компании молодых людей.

– Один из них наш знакомый, – сказала я.

– Да? – Илья вроде бы заинтересовался. – Так вы его выслеживали?

– Мы понятия не имели, что он здесь, – обиделась Женька.

Илья отложил ложку и посмотрел на меня:

– Я правильно понял? Он ваш приятель, и вы совершенно неожиданно обнаружили его в Прохоровке? А он как-то связан с вашим делом?

– Да, – ответили мы и переглянулись.

– Он живет в вашем городе?

– Конечно.

– Интересное совпадение. И часто он здесь появляется?

– Его друг купил в Прохоровке дом.

– Ага. Что ж, – улыбнулся он. – Возможно, действительно совпадение.

– Но тебе оно кажется подозрительным? – насторожилась Женька.

– Работа в прокуратуре научила меня сомневаться в совпадениях.

– Вот и я говорю, – загрустила Женька. – Ясно, как божий день, что он тут не случайно… Черт, Анфиса, когда мы провожали Полину Ивановну, а художник с Жорой возвращались домой, Валентин спросил, где Павел? Помнишь?

– Помню.

– Ему еще ответили, что он пошел на озеро их искать. Это было в ту ночь, когда погибла Наталья. Значит, Павел был один и запросто мог…

– Наталья погибла ночью, а разговор мы слышали вечером. Друзья подтвердят, что он был с ними.

– Не сомневаюсь. Но так ли это? Анфиса, я уверена, что он любовник Натальи и…

– Мотив? – деловито поинтересовался Илья. – Если она для него шпионила, зачем ему ее убивать?

– Не хотел он ее убивать, они просто поссорились. Он назначил ей свидание…

– В монастыре возле раскопа? – удивился Илья.

– И правда место не очень подходящее. Но ты же сам говоришь, что в совпадения не веришь? – возмутилась Женька.

– Я бы на вашем месте потолковал с жителями Прохоровки. Они-то наверняка знают, кто ее приятель. Хотя, конечно, у нее мог быть не один возлюбленный…

– Илья прав, – сказала Женька, обращаясь ко мне.

– Пойдем опрашивать? – вздохнула я.

– Сейчас Козлов придет, мы же договаривались.

– Зачем вам Козлов? – полюбопытствовал Илья.

– Хотим взглянуть на аномальную зону.

– О господи. Это-то вам зачем?

– Интересно же.

– Я бы не советовал разбрасываться. Так вы и к Новому году ничего не узнаете.

– Пойдем с нами, – вдруг предложила Женька.

– Куда? Аномальную зону искать?

– На самом деле мы надеемся найти Велесово, деревню, где живет колдун.

– И Козлов обещал вас туда отвести?

– Про Велесово он ничего не говорил, но там точно есть брошенная деревня. Пойдешь?

– Нет ни малейшего желания, – покачал головой Илья. – И вам идти не советую.

– Почему?

– Время впустую потратите, вот и все. О колдуне проще справиться в милиции.

– О нем никто ничего не знает.

– Ерунда. В двадцать первом веке такого просто не бывает. Надо проявить настойчивость.

– Вот ты и проявляй, – обиделась Женька.

Нежелание Ильи болтаться с нами по лесу было мне вполне понятно, если честно, и самой идти не хотелось, но его отказ меня огорчил. Я бы все-таки предпочла, чтобы он пошел с нами. Все-таки работник прокуратуры, хоть и бывший, на мистику такой не поведется, а аномальная зона вызывала у меня смутное беспокойство. Женька обиженно молчала, Илья тоже, – в общем, обед закончился невесело.

Я пошла в номер переодеться, Женька купила в магазине две бутылки воды и села ждать на ступеньках Козлова. Он явился ровно в два.

– Не передумали? – спросил серьезно.

– Нет.

– По самой жаре идти придется. Воды взяли? Хорошо. Ну что ж, тогда пошли.

– Счастливо, – помахал нам рукой Илья, он все еще сидел на веранде и листал какой-то журнал.

– Что ж он с вами не пошел? – спросил Козлов.

– Ему не интересно.

Насчет жары Козлов оказался прав, еще проходя через деревню, мы поняли: легкой прогулки не получится. Дорога шла в гору, мы изрядно запыхались, а проводник нас подгонял:

– Вы живее идите, не то засветло не вернемся.

Деревня кончилась, и мы вошли в лес, но желанной прохлады не почувствовали. Было душно, от земли шел одуряющий запах, ко всему прочему под ногами вскоре захлюпало.

– Это не надолго, – утешил Козлов. – Напрямик пойдем, дальше лес хороший, сосны да ели, почва песчаная, идти легко будет.

Воодушевленные, мы зашагали веселее. Вскоре частый подлесок и правда сменили вековые ели. То ли мы попривыкли, то ли жара спала, но идти действительно стало легче. Ни одной тропинки я не увидела, как Козлов здесь ориентировался, для меня загадка, но шел он уверенно. «Человек он бывалый, – утешала я себя. – Охотник, значит, не заблудимся». В вышине крикнула какая-то птица, от неожиданности я вздрогнула и огляделась. Лес вокруг показался мрачным, солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую хвою. Женька тоже начала оглядываться.

– Еще километров шесть, – сказал Козлов.

Я взглянула на часы: мы в пути около двух часов, на шесть километров уйдет еще часа полтора, значит, идем по графику.

– Вон там охотничий домик, – махнул рукой Козлов. – Экспедиция из Питера в нем в первую ночь останавливалась. Мы возьмем правее, если все будет нормально… – Он не успел договорить, потому что вмешалась Женька:

– Почему если?

– Это я так, – пожал плечами Козлов и начал рассказывать про питерскую экспедицию. Лучше бы он этого не делал. Если он желал развлечь нас, то добился совершенно обратного результата. Рассказы о встрече с неким злым духом, который внушал безотчетный ужас, нас вовсе не успокоили. А он, будто нарочно, разговорился: – Мужики за дровами поехали и пропали. Всем селом их искали, нашли только на третьи сутки в тридцати километрах от того места, где они должны были быть. И что характерно, никто ничего не помнил. Вроде в лес приехали утром и пробыли там не больше нескольких часов. Питерские приборов с собой всяких понавезли, так они все из строя вышли. В город вернулись – техника работает. Каждый год здесь кто-нибудь пропадает. Уедет – и как в воду канул. А то и вовсе небылицы рассказывают. Один тип мне заявил, что тут проход в другое измерение, вроде не глупый мужик и не пьяница. Он мне объяснил, что люди туда попадают, а найти назад дорогу не могут. А по мне все это глупость, хотя какая-то все же сила в этом месте есть.

Козлов вдруг остановился и стал оглядываться. Я испуганно замерла, но на его физиономии никаких признаков беспокойства не было.

– Так, сейчас должен быть овраг.

К оврагу мы вышли минут через десять, внизу по его дну бежал ручеек.

– Воду пить нельзя, – предупредил Козлов. – Она только с виду чистая. Пойдем вдоль оврага и выйдем к озеру.

Лес вокруг постепенно менялся. Появились березы, теперь они росли вперемежку с елками, сосны почти не встречались. Под ногами опять захлюпало.

– Здесь болотина начинается, идите за мной, топи нет, но все равно поближе держитесь.

Через полчаса окружающий мир начал внушать беспокойство. Деревья мельчали и росли далеко друг от друга, среди них было много сухостоя, заросли кустов казались непроходимыми. Я посмотрела на небо: солнце светит, переместившись на запад, но внизу картина была мрачной, даже под его живительными лучами.

– Ну, вот, считай, пришли, – сказал Козлов, увеличивая темп, мы с Женькой за ним почти бежали. Слева появился огромный валун, заросший мхом. Темный влажный камень был по-своему красив и вместе с тем… не могу описать свои чувства, но мне рядом с ним сделалось как-то не по себе.

– Тут таких много, – кивнув на него, пояснил Козлов. – После ледника остались.

Мы обогнули валун, и я замерла в изумлении. Перед нами было озеро. Небольшое, с заросшими кустарником берегами. Вода в нем казалась черной.

– Вот оно, Черное озеро, – вздохнул Козлов. – Здесь начинается аномальная зона. Можем пройти вдоль берега.

Мы пошли. Вокруг были валуны, заросшие мхом, казалось, их кто-то нарочно собрал тут, выложив из них полукруг. В центре лежал совершенно плоский камень, рассеченный почти посередине глубокой трещиной.

– Говорят, здесь раньше капище было, жертвы приносили человеческие. До камня лучше не дотрагиваться, тот самый тип сказал, что можно заболеть. И после захода солнца сюда лучше не соваться, черт-те что привидеться может.

Я смотрела на ровную гладь озера. Отсюда она казалась зеркальной, вода была неподвижной, ее покой ничто не нарушало.

– Почему вода такая темная? – спросила я.

– Не знаю. Может, из-за торфа? Неподалеку отсюда раньше торф добывали. Хотя дальше тоже озера есть, но в них вода чистая. Это озеро мертвое, рыбы нет, и звери сюда на водопой не ходят.

– Ну и что в этом месте такого особенного? – оглядываясь, спросила Женька.

– Сейчас покажу, – усмехнулся Козлов, достал компас и положил его на ближайший камень. Стрелка компаса качнулась, а потом начала вертеться, точно обезумев.

– Что это с ним? – испуганно спросила Женька.

– Вы увидеть хотели, вот, смотрите, – пожал плечами Козлов. – Компас вышел из строя, это очевидно.

– Здесь высокая концентрация железа, – сказала я, чтобы придать себе бодрости. – Или этот… магнит.

В этот момент откуда-то налетел порывистый ветер и над озером пронеслось долгое «а-ах». Козлов нахмурился, а мы с Женькой поежились.

– Вот что, пойдемте отсюда, – тихо сказал он. У нас его предложение возражений не вызвало, очень хотелось оказаться подальше от этого места. Однако Женька все-таки поинтересовалась:

– А где брошенная деревня?

– Дальше идти надо, через болото, но я туда не пойду, и не просите. Не к добру это… – прошептал он, испуганно оглядываясь.

Сунув компас в карман, Козлов заспешил в обратном направлении, и мы с Женькой за ним. Он молчал, время от времени замирая и осматриваясь, потом ускорил шаги. Его поведение мне не очень нравилось. Еще меньше мне понравилось, когда примерно часа через полтора, в очередной раз оглядевшись, он выругался сквозь зубы.

– Что такое? – испугалась Женька. Я к тому моменту тоже успела оглядеться, и у меня появилась догадка, потому что кривая береза, что росла напротив, показалась мне знакомой, еще через десять минут я увидела валун, поросший мхом. Сомнения меня оставили, мы вновь оказались вблизи Черного озера.

– Началось, – пробормотал Козлов. Женька побледнела и спросила:

– Что началось?

– Кружит, – пожал плечами Виктор Алексеевич.

– Заплутали? – не унималась Женька.

– Хуже. Она нас не отпускает.

– Кто не отпускает?

– Зона, – сердито ответил он. – Так, не паниковать, попробуем взять левее.

Лицо его было сосредоточенным, и говорил он решительно, но в глазах затаился страх.

– Хорошо, возьмем левее, – как можно спокойнее сказала я.

Мы опять пошли, держась поближе друг к другу. Женька взяла меня за руку и больше ее не выпускала, я была очень благодарна подружке за то, что она, против обыкновения, помалкивает. На этот раз мы шли больше двух часов, а потом вновь увидели березу. Козлов достал компас, но от него не было никакой пользы, стрелка качнулась сначала вправо, потом влево, описала полный круг и начала показывать разные направления, север был то за спиной у нас, то впереди, то чуть левее. Козлов тревожно посмотрел на небо, а я на часы. Время поджимало.

– Попробуем пройти вдоль берега и дальше через болото, – сказал Козлов. Я не была уверена, что он знает, как следует поступать, но лезть с вопросами не решилась, если он начнет паниковать, отсюда нам точно не выбраться, по крайней мере сегодня.

Мы пошли вдоль берега. Я заметила, что Козлов старался к озеру не приближаться, мы свернули и начали углубляться в болото, правда, пока идти можно было, ничего не опасаясь. Под ногами чавкало, и ходьбе кочки мешали, но это было все-таки не то болото, которое внушает смертельный ужас.

Чахлые деревья по сторонам выглядели зловеще. Тут возникла новая напасть. Вода у нас давно кончилась, а пить хотелось страшно. Женька тяжело дышала, то и дело спотыкаясь о кочки, я поняла, что долго тоже не выдержу, мы начали отставать. Козлов то и дело оборачивался, уговаривая нас:

– Потерпите еще немного, скоро будет легче.

Через час стало ясно: мы опять идем по кругу, болото действительно кончилось, но вышли мы все к тем же валунам. Козлов сел на один из них, вытер испарину со лба, достал флягу, сделал несколько глотков и протянул нам:

– Пейте.

Женька с благодарностью взяла флягу, я наблюдала с вожделением, как она пьет, наконец она передала флягу мне.

– Это зверобой, – сказал Козлов. – Жажду хорошо утоляет.

Вкуса я не почувствовала, в тот момент вода из лужи была бы лучшим подарком.

– Что будем делать? – немного отдышавшись, спросила Женька.

– Попытаемся еще раз. На ночь здесь оставаться нельзя, такого страха натерпимся, тут бывалые мужики… вы как, идти сможете?

– Так выбора все равно нет, – пожала Женька плечами.

И мы пошли. Вернулись к валуну, который встретили первым, и опять взяли левее. Примерно через час показался овраг, Козлов повеселел.

– Слава богу. Девчонки, прибавьте шагу.

Он дал нам хлебнуть из фляги, и мы направились через овраг. То, что от озера мы вроде бы отошли, придало нам моральных сил, а вот физических почти не осталось. Ноги заплетались, перед глазами стоял туман, в груди пекло, чувство было такое, что грудная клетка сейчас взорвется. Женька, держась за мою руку, трясла головой и все чаще закрывала глаза, я со страхом наблюдала за ней. Козлов успел уйти вперед, я старалась шагать быстрее, но ноги стали точно ватные, Женька сделала еще несколько шагов и вдруг повалилась в траву.

– Ты чего? – испугалась я, хотя мгновение назад была уверена, что тоже грохнусь в обморок.

– Сил моих больше нет, – простонала Женька. – Анфиса, у меня глюки. На нас кто-то смотрит, вон оттуда.

Я взглянула в том направлении и увидела большую ель. Ветви опущены вниз, совершенно неподвижны, а чувство было такое, что там, под густым лапником, кто-то затаился.

– Не дури, – сказала я и поняла, что мне очень хочется завизжать.

– Анфиса, это мне наказание за мои грехи, – жалобно причитала Женька. – В церковь не хожу и веду разгульный образ жизни. К мужикам отношусь по-свински, Петечку обидела, а он хороший.

– Завтра пойдем в церковь, а Петечке ты позвонишь, скажешь, что от него без ума, только поднимайся.

Тяжело опираясь на мою руку, Женька встала. К нам бежал Козлов.

– Что с ней? – спросил испуганно.

– Все нормально, – ответила Женька. – Хорошо бы, конечно, отдохнуть немного.

Козлов посмотрел на небо в просвет между деревьями.

– Только десять минут. Хорошо?

Мы дружно повалились в траву и закрыли глаза; кажется, я мгновенно уснула и не могла понять, кто и с какой стати трясет меня за плечо.

– Девчонки, надо идти. Скоро стемнеет.

Женька отмахивалась от меня руками, как от надоедливой мухи. Вдвоем нам с трудом удалось растолкать ее.

– Бросьте меня, – захныкала подружка. – Не могу я идти.

– Еще как сможешь, – тряхнув ее еще раз, заверила я. Но хоть и старалась идти быстрее, однако свои силы явно переоценила. Теперь мы спотыкались практически беспрерывно и дважды даже упали.

– Связался я вами, – со слезой в голосе ныл Козлов. – Ведь знал же, что с бабами идти сюда себе дороже.

Я решила не обращать внимания на его слова, главное, хоть как-то идти вперед, вот на этом я и сосредоточилась. Однако скоро поняла, что испытание еще впереди, потому что Козлов вновь начал оглядываться, кусал губы и дважды сверялся с компасом. Заработал компас или все еще дурит, я спрашивать не стала, сил на это попросту не было, но заподозрила, что мы вновь сбились с пути. Вскоре Козлов был вынужден в этом признаться.

– Пора нам к сторожке выйти, – заметил он тревожно. – А ее все нет и нет. Нам сегодня хотя бы до нее добраться, там переночуем.

Солнце садилось, как известно, в лесу темнеет рано. Тревога Козлова передалась мне. Женька бессмысленно таращила глаза и, судя по всему, уже ничего не соображала. Козлов с печалью посмотрел на нас:

– Вот что, отдыхайте. А я по кругу пойду. Сторожка должна быть рядом.

– Как вы нас найдете в темноте? – испугалась я.

– Я далеко не уйду, а вы кричите, чтобы я ваши голоса слышал. Устраивайтесь здесь, только не засните.

На меня накатило странное безразличие, я привалилась к стволу дерева и сползла вниз. Женька плюхнулась рядом. Козлов исчез за ближайшей сосной и тут же крикнул:

– А-у!

– А-у, – вяло ответила я.

– Хорошо, – крикнул он. – Только не спите, я мигом.

Вскоре я вновь услышала «А-у» и ответила, потом опять. Судя по звуку, Козлов был где-то справа.

– А-у!

– А-у, – пробормотала я. Женька спала, положив мне голову на колени и тревожно вздрагивая. Я ткнулась лицом в ее волосы, слыша, как кто-то зовет:

– Анфиса, Анфиса…

– Я здесь, – то ли ответила, то ли просто подумала я.

Из темноты на меня смотрели два огромных глаза, кто-то зло урчал, приближаясь. «Надо просыпаться, – решила я. – Я сплю, а мне «а-у» кричать положено». Темная тень возникла рядом и цапнула меня за ногу, я дернулась, чувствуя, как кто-то поднимает меня с земли и волочет неизвестно куда.

– Женька, – позвала я. – Ты не бойся, это сон. Приснится же такая чушь.

Язык заплетался, меня то подбрасывало вверх, то опускало вниз, саму себя я видела привязанным за тонкую нить воздушным шариком, который нещадно треплет ветер.

– Идиотский сон, – решила я.

Ветер сменил ледяной холод, он подступил к груди, очнулась я от стука своих зубов. Вокруг плыл белый туман, а прямо передо мной висела огромная луна, ее свет казался ослепительным. Сознание было абсолютно ясным, и я с удивлением поняла, что не сплю. А вокруг… это вовсе не лес. В свете луны все было отчетливо видно, и первое, что я увидела, повернув голову, огромный крест, который возвышался надо мной. Только я собралась заорать, как увидела еще крест, потом еще. Их здесь было огромное количество, целый лес из крестов. «Такого не бывает», – прошелестело в мозгу, и тут ухнул филин, громко и совсем рядом, убив надежду, что я еще сплю.

– Господи, что это? – пробормотала я и вновь почувствовала нестерпимый холод, как будто кто-то положил кусок льда между лопаток. Я резко приподнялась, хотела закричать и подавилась своим криком. За моей спиной был гранитный памятник, я сидела, привалившись к нему, а подо мной оказалась могильная плита. Лес из крестов – это кладбище. Вот металлическая ограда, еще и еще.

– Все, – сказала я, с твердым намерением умереть от разрыва сердца.

И тут я увидела что-то белое. Первой мыслью было: это саван. В такую ночь оборотни рыщут по окрестным лесам, а мертвецы покидают свои гробницы. Я вскочила, но взгляд, против воли, вернулся к соседней могиле, и из груди вместо жуткого крика вырвался вздох облегчения. За оградкой на заросшем травой холмике лежала Женька в светло-сером спортивном костюме, который в лунном свете казался белым. Облегчение было недолгим, потому что я решила, что Женька умерла, и бросилась к ней. Приоткрытая калитка тихонько поскрипывала, я распахнула ее и выскочила за ограду, но как пройти к Женьке, поняла не сразу. Она тем временем вытянула ногу и что-то буркнула.

– Женечка, – завизжала я, наконец-то сообразив, в какой стороне калитка, что вела к соседней могиле. Сердце колотилось где-то в горле, но теперь я боялась совсем другого: если Женька вдруг проснется… надо оттащить ее отсюда подальше.

Дело это оказалось непростым. Подхватив подругу, я попыталась сделать шаг и охнула. Одно было хорошо: страх почти исчез, не до него сейчас, все силы ушли на то, чтобы сдвинуть Женьку с места.

– Анфиса, – пробормотала она. – Ты чем занимаешься?

– Ты спи, Женечка, спи. Баю-баюшки-баю… если ты при этом начнешь перебирать ногами, я буду тебе бесконечно признательна.

– Куда ты меня тащишь? – совсем другим голосом спросила она и встала на обе ноги. Я глухо простонала. – Анфиса, у меня опять глюки.

– Неудивительно, у меня тоже. Давай чуть левее, ты ногами-то шевели, лошадь здоровая.

– Анфиса, это кладбище, – замогильным голосом сообщила она.

– Глупости.

– Какие глупости? Вот кресты, вот ограды, кстати, мы стоим на могиле.

– Подумаешь, кресты, оградки… а с могилки в самом деле лучше сойти.

– Анфиса! – заголосила Женька. Я зажала ей рот рукой, потому что стало ясно: я долго не выдержу и тоже заору.

– Тише, – сказала я. – Нашла место орать.

– Ты думаешь, они… мы никого не хотим беспокоить, – очень серьезно заявила Женька, посмотрела на меня мутно и рухнула мне под ноги, тюкнувшись затылком о соседнюю ограду.

– Да что ж это такое, – всплеснула я руками и, подхватив Женьку под мышки, поволокла ее прочь, то и дело на что-то натыкаясь. Минут через пять она позвала:

– Анфиса, это ты?

– Конечно, я.

– А куда ты меня тащишь?

– Подальше отсюда.

– Лунища-то какая… и туман. Даже не знаешь, отчего больше жуть берет.

– Может, ты сама пойдешь? – возмутилась я.

– Я не могу.

– Тогда заткнись.

– Заткнуться я тоже не могу. Я могу или говорить или орать. Ой, Анфиса, если я сейчас не заору, у меня сердце разорвется. А-а-а! – завопила она, и я вслед за ней.

Женька вскочила, схватила меня за руку, и мы, не разбирая дороги, рванули с кладбища. Деревья вдруг кончились, впереди открылось поле, через него шла дорога, отчетливо видневшаяся в лунном свете, а справа купола монастырской церкви. Запыхавшаяся Женька резко остановилась, дернув меня за руку:

– Смотри, монастырь. А внизу деревня. Это ведь Рождествено?

– Похоже, что так, – не спешила я радоваться.

– Я сейчас на любую деревню согласна.

Трава в поле была высокая, нам по грудь, мы бежали к дороге, раскинув руки, боясь обернуться. Филин опять громко ухнул.

– Чтоб тебя, – буркнула Женька. – Выберусь отсюда, запишусь в охотничий клуб.

– Зачем?

– Пристрелю гада.

– Они симпатичные, убивать птиц вообще свинство.

– А пугать меня не свинство? Пристрелю, и не уговаривай.

Добравшись до дороги, мы вздохнули с облегчением. Правда, облегчение длилось недолго.

– Анфиса, – позвала Женька. – А вдруг это глюки?

– Что?

– Деревня, монастырь. Вообще все.

– И ты глюк?

– Нет, я вроде… ущипни меня. – Это я сделала охотно. – С ума сошла? – завопила подружка. – Больно.

– Я не глюк. И ты тоже. Ноешь по крайней мере как настоящая.

Дорога вывела нас к деревне, у ближайшего дома горел фонарь, залаяла собака, одна, потом вторая. Мы приближались к гостинице под заливистый собачий лай. В холле горел свет, нам открыла Вера.

– Господи, – ахнула она. – Да где ж вы были?

– Спокойно, мамаша, – ответила Женька. – Все завтра.

Вера застыла с открытым ртом, а мы прошествовали в свою комнату.

Солнечный свет бил в глаза, я поморщилась, сунула голову под одеяло, но тут же его отбросила. Надо мной был потолок с привычной люстрой, на соседней кровати спала Женька.

Все тело нестерпимо ныло, точно его пропустили через мясорубку. Не мудрено после вчерашних приключений.

– Женька, – позвала я.

– Я уже черт знает сколько времени боюсь открыть глаза, – ответила она сердито.

– Не дури. Мы в гостинице.

Женька открыла один глаз, посмотрела на меня и простонала, потом спросила:

– Первый паром во сколько? – взглянула на часы, вскочила и вытащила из шкафа чемодан.

– Ты чего? – наблюдая за ней, спросила я.

– Сматываемся. Хватит с меня этой чертовщины. С потусторонними силами связываться себе дороже. Николай Васильевич пробовал, и чем это кончилось?

– Какой Николай Васильевич?

– Гоголь. Его живым в гроб положили. Мы хоть поверх могил оказались, за что потусторонним силам большое спасибо.

Женька бросилась к зеркалу. Я, заподозрив, что у нее приступ безумия, спросила испуганно:

– Что ты мечешься?

– Странно, что я не поседела. По идее волосы должны были вовсе выпасть, устав стоять дыбом. И после этого ты хочешь, чтобы я здесь хоть на минуту задержалась?

Если честно, мне тоже очень хотелось поскорее собрать чемодан и бежать отсюда, но из духа противоречия я осталась сидеть на месте. Женька сердито на меня посмотрела:

– И ничего мне не говори. Здесь черт-те что творится и…

В дверь постучали. Женька ее распахнула, и в комнату вошел Илья.

– Доброе утро, – сказал он с улыбкой, прикрыв дверь и привалившись спиной к стене.

– Как для кого, – буркнула Женька.

– Судя по переполоху в деревне, ваш поход был незабываем.

– Что за переполох? – спросила я.

– Часов в пять утра в деревню прибежал Козлов, вид он имел совершенно дикий, в одном сапоге и с безумными глазами. Предлагал бить в набат и идти всей деревней вас искать. Рвался звонить в милицию, охотхозяйство и прочие организации. Категорически отказывался верить, что вы в гостинице, пришлось запустить его в вашу комнату, после чего он еще с полчаса рыдал от счастья и баловал местных совершенно невероятными историями. Еле уговорили его прилечь, собирались вызвать «Скорую», но он вроде сам угомонился.

– Где он сейчас?

– Предоставлен заботам матушки. Говорят, истово молился, вцепившись в крест, и публично поклялся в аномальную зону больше не ходить. Я совершенно заинтригован, что такого вы там увидели?

Мы с Женькой переглянулись.

– Он только утром здесь появился?

– Я же сказал. Причем в состоянии, близком к помешательству. Утверждал, что потерял вас в лесу и вы до сих пор там. Диву давался, как вы оказались в гостинице. Кстати, как?

Женька схватила Илью за руку, усадила на кровать и зашептала:

– Мы очнулись на кладбище.

– Да ну?

– Прекрати кривляться. Лунища вот такая, этот гад ухает, и мы на могильных холмиках.

– Впечатляет, а что за гад ухал?

– Филин, мерзость такая.

– Ага, – кивнул Илья. – Кладбище то, что возле деревни?

– Конечно. Прикинь, как мы могли там оказаться? Мы ведь были в лесу. Стрелка компаса вертится, Черное озеро и впрямь черное, и оттуда кто-то вздыхает.

– А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина, – развел руками Илья.

– Ты что, нам не веришь? – обиделась Женька. – Анфиса, скажи ему.

– Все так и было, – вздохнула я. – Мы заблудились, совсем выбились из сил. Козлов оставил нас отдыхать, а сам пошел искать сторожку. Велел кричать, чтоб он нас слышал, но мы уснули.

– А проснулись на кладбище, – поддакнула Женька.

– Чемоданчик собираете, – кивнул Илья, вроде бы совершенно не впечатлившись нашим рассказом.

– Конечно. Еще одну ночь я здесь не переживу, – проворчала Женька.

– Не стоит торопиться, последний паром в восемь, а до этого времени мы, вполне возможно, разберемся с вашими глюками.

– Это не глюки, – возразила я. – Как, по-твоему, мы смогли бы сами найти дорогу? Мы очнулись на кладбище.

– Да я не спорю. Меня больше интересует, как вы там оказались. – Мы с Женькой переглянулись. – И вот еще что: никому про кладбище не говорите.

– Почему?

Илья вздохнул.

– Вот так рождаются легенды о нехороших местах. Незачем потакать чужим глупостям.

– Ты что, тупой? – возмутилась Женька. – Мы были в лесу, а очнулись на кладбище.

– Надо бы туда прогуляться, вдруг да и отыщется что-то интересное. – Мы вновь переглянулись. – Кстати, заходил Волков, по-моему, он очень беспокоился и удивлялся, как вы ночью отыскали дорогу в деревню. Предлагаю вам такую версию для объяснений: заснули, когда в себя пришли, долго звали Козлова, перепугались, бросились бежать куда глаза глядят и вдруг вышли на дорогу. Так же фантастична, как и ваша, но более жизнеутверждающая. Договорились?

– Что ты задумал? – нахмурилась Женька.

– Собираюсь вывести темные силы на чистую воду. Если вы мне немного поможете, буду вам очень благодарен. Вопрос первый, ключевой. Зачем вы на самом деле сюда приехали? – «На самом деле» он выделил и без улыбки посмотрел на нас. Женька почесала нос, избегая моего взгляда.

– Все началось с письма, которое получила Анфиса, – медленно начала она, но через пять минут ей уже удержу не было, и она рассказала все, забыв, что Илья у нас на подозрении.

– Да-а, история, – пожал он плечами, когда Женька замолчала. – Пленные немцы, родовое проклятие, куча смертей, и все это в одном флаконе. Как фамилии четверых солдат, которых вы заподозрили в злодействе? – Женька назвала фамилии, Илья кивнул. – Вера Васильевна сообщила мне за чашкой чая, что мать Козлова из этих мест, родитель его в город подался и жену увез. По отцу он Козлов, а вот по матери Коноплев. Он нашим хозяйкам родня, их мужья его матери доводятся родными братьями.

– Она погибла? – спросила Женька. Я фамилии Коноплевой в списке не помнила, оттого не удивилась, когда Илья ответил:

– Здравствует.

– Значит, охотились за ним. А мы оказались…

– Вот что, идемте завтракать, – предложил Илья. – Жду вас на веранде.

После завтрака мы отправились на кладбище. Находилось оно в двух километрах от деревни. Женька, завидев первые могилы, начала заметно нервничать.

– Знаешь что, – сказала она Илье. – Мы тебя здесь подождем.

– Почему? – удивился он.

– Чего нам там делать?

– К примеру, показать могилы, на которых вы очнулись.

– Ладно, только ты иди вперед.

– Прекрати, – прошипела я, дернув Женьку за руку. Она нахмурилась и уныло поплелась рядом.

Днем кладбище вовсе не выглядело зловещим, в чистой траве мелькали яркие пятна цветов. Кладбище не было огорожено, мы вошли и огляделись, пытаясь сообразить, где очнулись ночью. А меня поразило, как быстро буйная растительность может захватить любое место, заброшенное человеком. Звуки внешнего мира здесь были приглушены, поглощаемые высокой травой и листвой деревьев. Найти могилы оказалось не так просто, хотя большим кладбище не было.

– Вот здесь, – кивнула Женька на одну из оград. – Или нет. Точно, здесь.

– Ага, – согласилась я. – Калитка скрипела.

На обеих могилах были скромные памятники. Сначала мы взглянули на фотографии, затем на фамилии и переглянулись. Та могила, на которой очнулась я, принадлежала Петру Плещееву, надо полагать, тому самому. Соседняя – Семену Рогожину кто он такой неизвестно, но ясно, что нашему Рогожину близкая родня.

– А он остряк, – засмеялся Илья.

– Кто? – в два голоса спросили мы.

– Нечистый, – посмотрев на нас с печалью, ответил Илья, после чего присел на корточки и, более не обращая на нас внимания, начал что-то разглядывать на земле. Привстал, прошел немного, опять присел, пока, удаляясь от нас все дальше, не оказался за пределами кладбища. Женька, устав наблюдать за ним, села, но тут же вскочила, пробормотав:

– Господи… – потому что по невнимательности пристроила зад на поваленном могильном камне, который до половины успел врасти в землю.

Илья скрылся за ближайшими деревьями, откуда вскоре позвал нас:

– Идите сюда.

Мы направились к нему, он с интересом пялился на примятую траву.

– Ну, вот, – сказал довольно. – Здесь машина стояла.

– Какая машина? – не поняла Женька.

– Та самая, на которой вас сюда привезли. Не на закорках же вас тащить, в самом деле. Нечисть нынче прогрессивная, технику уважает.

– Он издевается, – пожаловалась Женька, но я не обратила на ее слова никакого внимания.

– Откуда привезли? – тупо спросила я.

– От того места, где вы, предположительно, уснули. Такая машина, как «Нива», пройдет по любому бездорожью.

– «Нива»? – ахнула Женька. – Ну конечно… Анфиса, этот мерзавец за нами следил. То-то ме казалось, что на нас из темноты таращились, аж мороз по коже. А он…

– Кто он? – поднял голову Илья.

– Петренко, конечно. Ну… да я его…

– Подожди, – нахмурилась я. – Шум мотора мы бы услышали, когда по лесу блуждали.

– Он ее где-то спрятал и за нами бродил на своих двоих, а когда мы… того… уснули, привез нас на кладбище.

– Зачем?

– Чтоб до инфаркта довести, как родную тетку.

– Он же не сумасшедший, – без особой уверенности сказала я.

– Мерзавец он.

– Возможно, злодей не планировал лишить вас жизни, – усмехнулся Илья. – Но однозначно рассчитывал, что после такого приключения вы поспешите унести отсюда ноги. Что, собственно, и произошло. Евгения Петровна, не вы ли чемодан паковали?

Женька поджала губы, глаза ее метали молнии.

– Я ему чемодан упакую, и его вместе с чемоданом… Хрен я теперь отсюда уеду, и тебе не дам, – сурово отрезала она, глядя на меня. Я была рада уже тому, что она перестала трусить и глупые мысли о нечистой силе ее оставили.

Поглядывая на след в траве, Илья двинулся дальше, мы шли рядом, наблюдая за его действиями. Не знаю, как Женька, а я всерьез ожидала, что он в мгновение ока раскроет все тайны. За работой профессионала наблюдать одно удовольствие. Гордость за родную прокуратуру меня прямо-таки распирала: каких орлов вырастили! Тут я подумала, что Ромка мое восхищение вряд ли бы разделил, особенно в той его части, которая касалась самого Ильи, и сбавила обороты.

– Вот что, – сказал Илья минут через двадцать. – По лесу вы вчера набегались, хватит с вас. Идите в монастырь, Волков вас видеть хотел. И помните, если спросят – говорите, что к деревне вышли по чистой случайности. Пусть это будет чудом в длинной череде местных напастей. Вольем оптимизм в массы.

– Хорошо, – пожала я плечами, но, направляясь к монастырю, кладбище мы все же обошли стороной.

– Какой мерзавец, – бубнила Женька, отчаянно качая головой каждые тридцать секунд.

– Ты о Павле?

– Конечно. Анфиса, как жить в этом мире, когда мужчина, который клялся тебе в любви, готов уложить тебя при первом удобном случае не в постель, а в могилу?

– Я совсем не уверена, что это он. Откуда он знал, что мы пойдем искать аномальную зону?

– Так мы ему сами сказали, что в лес пойдем. Он здешние места хорошо знает, затаился где-нибудь и нас поджидал. Эх, мне бы до него только добраться.

– Тише ты, – шикнула я на нее, потому что мы как раз миновали монастырские ворота.

Волкова мы обнаружили в яме.

– Привет, – обрадовался он. – Как себя чувствуете?

– Отлично, – ответила Женька.

– Козлов небылицы болтает, якобы вы в лесу плутали, он вас потерял, всю ночь рыскал по лесу и совсем отчаялся вас найти, а вы чудесным образом оказались в деревне.

– Ага, сами не знаем, как выбрались, – вздохнула Женька и добавила: – Повезло.

– Да? – он вроде бы в этом усомнился. – Что там видели интересного, в зоне, я имею в виду?

– Да ничего интересного. Лес да болота. Компас, правда, дурил…

– Козлов насмерть перепуган, трясется весь, мы его успокоить не могли. Вы там с нечистой силой случайно не встретились? – Герман хохотнул и нам подмигнул.

– Обошлось, – ответила Женька. – Поплутать пришлось, а так ничего особенного.

– До брошенной деревни не дошли?

– Нет. Трусоват твой Козлов. Сказал, дальше Черного озера ни шагу.

– Может, и правильно, – пожал плечами Герман.

– Ты вот что скажи, следователь вчера приезжал? – спросила я.

– Приезжали, втроем. Целый день здесь болтались.

– И что?

– А кто их знает? – вновь пожал он плечами. – Я и так и эдак выспрашивал, но ничего толкового не услышал.

– Как работа? – кивнув на плиту, задала я вопрос. Было заметно, что завал уменьшился, плиту удалось освободить примерно на три четверти.

– Торопимся, – ответил Волков. – Очень хочется узнать, что там. Вчера допоздна работали, и сегодня с раннего утра на ногах. – Он огляделся и перешел на шепот: – Если честно, я за нее боюсь.

– За кого? – растерялась я.

– За плиту, естественно. Ведь кто-то уже пытался… Сегодня мы захватили палатку, будем здесь ночевать.

– В раскопе?

– Матушка не разрешает в монастыре на ночь оставаться. Вот глупость, – с досадой покачал он головой. – Я почти уверен, это могила Ефросиньи.

– Ну и что? Там же просто кости, – сморщила Женька нос.

– Кости… – передразнил Герман. – Это же подтверждение легенды. Понимаете?

– Да ладно, не кипятись, – махнула подружка рукой. – Лишь бы тебе в радость.

Мы еще немного поболтали, потом Волков вернулся к работе, а мы стали наблюдать за процессом.

– Надо идти в Прохоровку, – сказала Женька.

– Зачем?

– Глупый вопрос.

– И вовсе не глупый. Что ты скажешь своему Пашке? Ты нас на кладбище привез? Он пошлет тебя подальше и будет прав. А три свидетеля подтвердят, что он всю ночь с ними рыбу ловил. Давай дождемся Илью, он лучше знает, что делать.

Женька скроила презрительную мину, но возражать не стала.

– Пойдем на озеро, что ли, чего тут сидеть, – предложила она.

– Герман, – позвала я. – Илья придет, скажи ему, что мы на озере.

– Хорошо, – крикнул он, занятый работой.

Ждать Илью пришлось долго, мы успели дважды искупаться и даже позагорать. Женьке на месте не сиделось, стало ясно: ее душа жаждет подвигов. Наконец мы услышали шаги, и Илья позвал:

– Эй, где вы?

– Здесь, – откликнулась Женька, вскакивая. – Где тебя носило?

– В отличие от вас я провожу время с пользой.

– Да, и что такого ты узнал?

– Об этом потом. – Он взглянул на часы. – Самое время обедать.

– Ты что, так и будешь молчать? – возмутилась Женька по дороге в гостиницу.

– Я не люблю делать преждевременные выводы. Сейчас я занят сбором информации.

– Ой, ой, ой, – передразнила подружка. – Занят он.

– Вы лучше скажите, на кой хрен вас в эту зону понесло?

– Здрасьте. Мы же надеялись отыскать деревню, где Слава живет.

– Зачем?

– Чтобы с ним поговорить, естественно.

– Для этого по лесу бродить без надобности. Это не ваш Слава на веранде сидит?

Мы замерли на месте, приглядываясь. В самом деле, на веранде кто-то сидел. Ускорив шаги, мы очень быстро смогли убедиться: Слава действительно сидит за столом в одиночестве и пьет чай.

– Я решил воспользоваться колдовскими рунами, – с серьезным выражением на физиономии сказал Илья. – Одно простенькое заклинание, и злой колдун уже здесь.

Мы поднялись на веранду. Заслышав шаги, Слава обернулся.

– Здравствуйте, – растерянно поздоровалась я; хоть мы с Женькой и жаждали с ним встретиться, но теперь я вовсе не была уверена, что он захочет отвечать на наши вопросы.

– Что, водил вас леший этой ночью? – хитро подмигнув, сказал Слава.

Женька моргнула и уставилась на него в немом изумлении, после некоторой паузы пискнула:

– Откуда вы знаете?

– Вижу хорошо. Бывает, за сотню верст вижу.

Мы не нашли, что на это ответить, а вот Илья усмехнулся и сказал:

– Слышите вы, я полагаю, тоже хорошо, об этом вся деревня болтает.

Слава засмеялся, а мы с Женькой почувствовали себя идиотками.

– Знакомьтесь, – продолжал Илья, подходя к столу, за которым сидел Слава. – Велесов Вячеслав Иванович. Отомрите, – разрешил он, насмешливо взглянув на нас, и добавил: – Я же сказал, пока вы шастали по лесу без всякого толка, я зря время не терял.

– Но как тебе удалось?.. – удивилась я.

– Вы в каком веке живете? Правильно, в двадцать первом. Я обожаю фэнтези, но в нашем мире, к сожалению, для волшебства места почти не осталось. Вот и Вячеслав Иванович не только волшебник, но и по совместительству егерь охотхозяйства «Заречье», что в соседней области. Область соседняя, но до «Заречья» отсюда всего двенадцать километров. Верно я говорю, Вячеслав Иванович? – спросил Илья.

– Верно, – улыбнулся тот.

– Глава тамошней милиции Вячеслава Ивановича хорошо знает, будучи страстным охотником.

– Значит, не было никакой деревни? – жалко прошептала Женька. – И все это выдумки?

– Почему же, – усмехнулся Слава. – Была деревня. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.

Мы сели, он нам подмигнул и опять улыбнулся.

– Была деревня, – продолжал он, – дальше, в болотах, называлась Велесово. Жили люди, своему богу молились.

– Это какому же? – насторожилась подружка.

– А бог – он у всех один. Как ни назови.

– Но… как же… все эти рассказы…

– Людей хлебом не корми, дай языком почесать.

– А это… – робко кивнула я на татуировки, покрывающие его руки.

– Это? Это для того, чтобы с богом разговаривать было удобнее. Все мужчины в нашем роду носили такие. Оттого и прослыли колдунами. Люди, когда чего-то не понимают, начинают бояться. В этом смысле мир за последнюю тысячу лет совсем не изменился. Припрет нужда – бегут к знахарю: помоги. А дождь зарядит – колдуны напасть наслали, надо их дома жечь и их самих извести под самый корень. Вот мои предки и обосновались на болоте, подальше от людей. Если тропу через болото не знаешь, то и сгинешь. Любопытных у нас не жаловали.

– А что случилось потом? – спросила я.

Слава ответил не сразу.

– Вырождаться деревня стала. На чужих жениться был запрет, а велесовские промеж собой все родня. После революции в деревне жило всего-то человек тридцать, так дед сказывал, а перед самой войной начался мор, эпидемия по-современному. И остались из всех только дед мой да его дочь, моя мать.

– И она… покинула деревню? – робко поинтересовалась я.

– Дед приказал. Боялся, что она одна останется, как он помрет. Только пользы ей это не принесло. Среди людей она была как в пустыне. Хотела в деревню вернуться, да дед запретил. Вышла замуж, хоть и знала, что без любви грех это. И стала ее душа странствовать, улетит далеко-далеко, бывало, что назад дорогу с большим трудом отыскать могла.

– Летаргический сон, – пробормотала Женька.

– Это по-вашему. А по-нашему – странствие.

– И в одно из таких странствий ее похоронили?

– Она дорогу искала, к любимому. И нашла.

– Как странно вы это сказали, – подумала я вслух. – Крест, что вы у монастыря поставили, он кому предназначен?

– Матери. Жене моей покойной. Ефросиньюшке. Всем, чья любовь их самих пережила. Вон сколько времени прошло, а люди о них все легенды слагают.

– Ваша мать похоронена здесь?

– Нет, – покачал головой Слава и промолчал, а я не решилась спросить, где.

– Мы думали, крест пленным немцам поставили, что здесь погибли, – сказала Женька. – На нем кто-то цифру «25» написал, вот мы и решили, что…

– Девушки решили, что бывшие охранники лагеря и их родня пали от рук неизвестных мстителей, к коим отнесли и вас, Слава, – усмехнулся Илья. – Простите им их фантазии.

– Мстить жителям деревни и их родне некому, а главное, не за что, – усмехнулся Слава.

– Почему вы так уверены? – возмутилась Женька. – У нас есть сведения, что храм взорвали они и…

– Храм взорвал муж моей матери, – спокойно ответил Слава, и пока мы пытались прийти в себя от этой новости, с грустной улыбкой отодвинул чашку и сказал: – Вам, небось, уже рассказали, что она влюбилась в пленного? Ну вот. А муж узнал. Сердце у него было чернее ночи, и не осталось в нем любви, только ненависть.

– Откуда вам знать, что произошло тогда? – насупилась Женька.

Слава пожал плечами:

– Кое-что дед рассказал, кое-что люди, о чем-то сам догадался.

– Это просто невероятно, – покачала я головой и, тут же вспомнив слова Волкова, вздохнула. У начальника строительства были возможности этот «подвиг» совершить, а главное, замять дело. – Он же… Хорошо, допустим, он ненавидел соперника, но там ведь… господи… – Я едва не заревела, так мне стало страшно. Слава посмотрел на меня и легонько погладил по руке:

– Ну, ну, будет… дело давнее, что должно быть, того не миновать.

– Значит, нет никакого проклятия? – с большой обидой спросила Женька.

– Как нет, есть, конечно, – вновь улыбнулся Слава. – Проклятье золота.

При слове «золото» Женька навострила уши.

– Какого золота? – спросила она.

– Того самого, из-за которого дядя Ефросиньи ее в монастырь отправил. Вы что ж, легенду не слышали?

– Про золото там ничего не было, – нахмурилась Женька.

– Ну как же… После ее смерти дядя исчез и вместе с ним золото, что он получил по наследству. Искали и его, и добро, говорят, долго искали, и никому невдомек было, что они тут, рядышком. В гробнице Ефросиньи. Парень супостата туда живьем положил, вместе с его золотом, чтоб он им подавился. А золото-то он проклял, Ефросинью же похоронил на вольном просторе, под березкой, той, что она так любила.

– Подождите, – тряхнула я головой, пытаясь собраться с мыслями. – Вы же сами только что сказали: дядю Ефросиньи и добро его искали, следовательно…

– Местные знают только часть легенды, а я вам всю поведал. Да и не легенда это вовсе, а чистая правда. Все это рассказал сам возлюбленный Ефросиньи.

– Вам рассказал? – брякнула Женька.

– Меня тогда в помине не было, прадеду моему поведал, он детям своим, а те своим. Так и до меня дошло. Парень-то этот разбойничал в наших краях. Вот как-то раз он уходил от погони и заплутал в болоте. Ранен был, кровью истекал. Наши его и подобрали, в деревню принесли. Лечили, только жизнь ему не мила была, не захотел он жить и помер. Просил похоронить его рядом с невестой, все так и сделали.

– А этот клад, – заволновалась Женька. – Он что, до сих пор где-то там? – ткнула она рукой в сторону монастыря.

– Там, там, куда ему деться? На него пленные как раз и натолкнулись, когда пол в храме разбирали. На кладе проклятье, кто его тронет, тому и на этом свете и на том не будет покоя, душа прямиком в ад отправится. Когда плиту подняли, позвали охрану, те горшок этот и нашли. Дьявол тут как тут, он ведь хитрец, нашептывать стал, вместо того, чтобы бежать от золота сломя голову, они сначала перепугались, потом решать стали – что делать? Были б умные, начальству сразу бы доложили, так ведь жадность, опять же дьявол в уши дует, как против соблазна устоять? Но охранники и пленных боялись: вдруг кто о находке проболтается, заинтересуется начальство, начнет пытать, а не было ли в яме еще чего-нибудь, кроме костей? Опять переругались и решили до конца смены все как есть оставить. Думаю, каждый надеялся за это время прихватить из горшка понемногу золотых монет. Само собой, друг за дружкой приглядывали. Да не повезло им. В тот день храм взорван был, и золото под завалом осталось.

– Откуда вы знаете про находку? – спросила я. – Ваш… немецкий офицер что-то успел рассказать вашей матери?

– Петька Плещеев болтал по пьянке. Клялся, что собственными глазами видел горшок с золотом.

– Теперь понятно, почему трое из четырех охранников здесь остались, надеялись до него когда-нибудь добраться. Но им не повезло, завал разбирать не стали. Потом в монастыре устроили тюрьму… в общем…

– Видит око, да зуб неймет, – подсказал Слава.

– Почему тогда отец Кошкиной уехал? – спросила Женька, ни к кому не обращаясь.

– Может, серьезно отнесся к легенде? – пожала я плечами. – Или просто оказался умнее и решил не тратить жизнь на поиски клада. А сейчас в монастыре идут раскопки, оттого местные не ждут ничего хорошего.

– И правильно, – кивнул Слава. – Золото проклято.

– И что, нет никакой возможности взять его… безопасно? – заволновалась Женька.

– Взять можно, если заклятье снимешь. А для этого надо отдать одну душу за другую.

– Жертвоприношение? – ахнула подруга. – Человеческое?

– Не обязательно, любая живая душа сгодится. Главное – заклятье знать.

– А вы знаете? – спросила я.

Слава засмеялся, и тут Женька начала бледнеть, после чего, заикаясь, выговорила:

– Наталья… живая душа… одна вместо другой… и плита эта… могила Ефросиньи…

– Женя, может быть, тебе валерьянки? – предложил Илья, который все это время сидел со скучающим видом, не произнося ни слова.

– Какая валерьянка? Ты что, не понимаешь? Все сходится. Теперь мне все совершенно ясно… Бежим в монастырь, надо Волкова предупредить.

– Момент, – остудил ее пыл Илья. – Я с большим уважением отношусь к народному фольклору, особенно в таком мастерском исполнении, но раз уж мы решили разобраться в местных тайнах, давайте отвлечемся от легенд и выясним, кто стоит за здешними чудесами. Поэтому у меня большая просьба: позвоните сейчас своему другу Павлу, пригласите его сюда и между делом сообщите, что плиту с могилы Ефросиньи поднимут со дня на день.

– Точно, – ткнув в Илью пальцем, согласилась Женька. – Поймаем шельмеца на месте преступления. Пойду звонить.

Она бросилась к телефону, что стоял в холле, и нетерпеливо набрала номер.

– Павел, – услышали мы. – Я решила с тобой помириться. Как ты на это смотришь? Я знаю, что у меня несносный характер, но я работаю над собой. Приезжай. Жду. Целую, милый, – проворковала она. И сурово нахмурилась.

Слава поднялся из-за стола:

– Ну, если у вас вопросов больше нет, я пошел.

– Да-да, конечно, – кивнула я, испытывая странную неловкость.

Не успел он скрыться за поворотом, как на веранде появилась Вера.

– Ушел Слава-то? – спросила шепотом.

– Объясните, пожалуйста, – всплеснула Женька руками. – Чего вы боитесь? Приличный человек, я бы даже сказала – интеллигентный…

Вера молча развернулась и ушла.

– Пока Пашка не приехал, мы успеем сбегать в монастырь, – тараторила Женька. – Надо сообщить Волкову, что он накануне величайшего открытия. Ой, а если он гробницу вскроет? Надо живую душу, хомяка какого-нибудь. Нет, хомяка жалко. А кто еще подойдет? Господи, в голове все перемешалось, там же Наташа… так можно вскрывать или нет?

Если в Женькиной голове все перемешалось, то с головой Волкова дела обстояли не лучше. Выслушав торопливый Женькин рассказ, он совершенно обалдел. В рассказе ничуточки не усомнился и с огнем в очах поглядывал на плиту.

– Ночевать здесь останемся, – шептал он. – Ведь ее уже вскрыть пытались, теперь ясно, почему. Вот тебе и кости. Если мы клад найдем… слушайте, я вот что подумал: вдруг матушка Наталью посылала шпионить, потому что на клад нацелилась? Ведь нашедшему клад процент положен. А если там горшок золота, то это деньги немалые, пожалуй, хватит и монастырь достроить.

– Интересно, какой величины горшок? – кусая губы, заметила Женька.

– Это археологическая находка, и место ей в музее, – нахмурился Волков.

– Проклятье действует, – с прискорбием констатировала я, слушая их. – Еще ничего не нашли, а уже ругаетесь. Ты вот что, – сказала я Волкову, который пристыженно замолчал. – Пока о кладе помалкивай, сам говоришь, на могилу уже посягали. Копаешь и копай себе на здоровье.

– Хорошо, – согласился он и подумал вслух: – Неужто Наталью действительно убили, чтобы снять заклятие? Это же ни в какие ворота не лезет.

– Наталью убили, потому что она застукала здесь того, кто гробницу пытался вскрыть, – разозлилась я. – Ты же ученый, тебе суеверие не к лицу.

– Я бы все-таки припасла какого-нибудь малосимпатичного грызуна, – влезла Женька. – А что? – обиженно взглянула она на меня. – Гробницу Тамерлана вскрыли, хотя старики предупреждали: не троньте, быть беде. На следующий день бац – война.

– Это легенда, – вздохнул Волков.

– Ой, не говорите мне ничего… – замахала руками Женька, и мы бросились в гостиницу, потому что Петренко должен был появиться там с минуты на минуту.

Не успели мы устроиться на веранде, как на дороге показалась «Нива», и вскоре Павел присоединился к нам. На Илью он взглянул настороженно, мы их представили друг другу и попросили Веру принести нам чаю. Я боялась, что Женька сразу сообщит ему о найденной могиле Ефросиньи, но она, сдерживая нетерпение, минут пятнадцать болтала с ним о всяких пустяках.

– Как прошел вчерашний поход в лес? – вдруг спросил Петренко. Женька окаменела. – Грибов много набрали? – весело продолжал он.

– Много, – кивнула Женька с таким видом, точно прикидывала: сейчас его порвать на кусочки или немного подождать.

– Серьезно?

– Ага, – вмешалась я.

– Места здесь грибные, – растянув губы в улыбке, поддакнула Женька.

– Рад, что вы получили удовольствие.

– А уж мы как рады, – пробормотала подружка. – А ты чем занимался?

– Рыбачил, – пожал он плечами.

– Удачно? – спросил Илья.

– Как сказать… – и далее мужчины стали говорить о рыбалке, причем так увлеклись, что вроде бы и о нас забыли. Женька начала ерзать, со значением поглядывая то на меня, то на Илью. Но он, как будто нарочно, продолжал болтать, на ее взгляды совершенно не реагируя. От рыбалки они перешли к охоте, и стало ясно, что конца этой теме не предвидится. Когда в их разговоре образовалась небольшая пауза, я решила вмешаться:

– Мы сегодня ходили в монастырь, там идут раскопки. Представляешь, археологи обнаружили могилу Ефросиньи.

– Да? – удивился Павел. – Она чем-то знаменита?

– С ней связана какая-то легенда, кажется, Ефросинью насильно постригли в монахини.

– Как интересно, – произнес Павел без намека на интерес. – Если честно, я не большой любитель истории.

– Археологи считают, это будет сенсация, – не отставала я. – Еще немного – и плиту полностью очистят от мусора, и тогда гробницу можно будет вскрыть. Надеюсь, это произойдет на днях и мы станем свидетелями события.

– Хотите написать об этом? – вежливо поинтересовался Павел.

– Если обнаружится что-то интересное, – кивнула Женька. Павел тоже кивнул и вновь заговорил о рыбалке.

Вскоре Женька стала откровенно скучать, да и мне, признаться, их разговоры до смерти надоели. Павел, точно опомнившись, предложил Женьке прогуляться к озеру, и они удалились.

– Не зря он о нашем походе в лес спросил, – зашептала я Илье за неимением Женьки. Очень хотелось обсудить все это. Илья кивнул небрежно, тут появилась Вера и спросила, когда мы будем ужинать. Мы ответили, что дождемся Женьку.

Где-то через час они вернулись, и Павел остался ужинать с нами, по этому случаю Илья вспомнил о бутылке коньяка в своем номере и сходил за ней. Я боялась, что разговор вновь зайдет о рыбалке, но мужчины решили быть джентльменами и усиленно нас развлекали. Потом Павел взглянул на часы и с прискорбием сообщил, что ему пора уезжать. Женька проводила его до машины и милостиво поцеловала на прощание. Он уехал, а я порадовалась, что теперь можно без опасений все обсудить, но Илья сидел, точно воды в рот набрав, и совершенно не желал делиться своими идеями. На все наши расспросы отвечал односложно, а когда мы с Женькой, разозлившись, стали более настойчивыми, сказал:

– Не будем торопиться с выводами. Следующий шаг за ними.

Конечно, мы захотели знать, кого он имеет в виду, но не преуспели, рассердились, потом обиделись и в досаде собрались идти спать, как вдруг в холле зазвонил телефон. Вера подошла к стойке, сняла трубку и позвала Женьку:

– Вас спрашивают.

Женька взглянула на меня, пожала плечами и отправилась выяснять, кому могла понадобиться.

– Слушаю, – сказала она и замолчала. – Он уехал довольно давно, – с беспокойством заметила она. – Прошло никак не меньше часа, так что ему уже пора бы вернуться.

Женька записала чей-то номер телефона и подошла к нам.

– Звонил Валентин. Интересовался, стоит ли ждать Павла, они на рыбалку собрались.

– Чтобы доехать до Прохоровки, больше двадцати минут не понадобится, – нахмурилась я.

– Куда же он делся? – забеспокоилась Женька. Я-то думала, что она беспокоится о Павле, но ее одолевали совсем другие мысли. – Что, если он в монастыре?

– Гробницу вскрывает? Это вряд ли. Там же Волков со своими ребятами.

– Волков работу уже закончил, – продолжала хмуриться Женька. – Стемнеет скоро, и матушка их, как всегда, выдворила за пределы монастыря. А монастырская стена в двух местах почти обвалилась, так что пролезть внутрь минуя калитку – плевое дело.

– Точно, – поддакнул Илья. – Я бы на всякий случай взглянул.

И мы отправились в монастырь. Волков со своими ребятами устроился неподалеку, палатка уже стояла, на костре что-то варилось, булькая в прокопченном котелке. Место для лагеря Волков выбрал в нескольких метрах от монастырских ворот – предосторожность совершенно излишняя, если иметь в виду Женькино замечание.

Однако тут же выяснилось, что Волков бдительности не теряет и время от времени кто-нибудь из рабочих проверяет раскоп, опасаясь, правда, попасться на глаза матушке. Мы присели у костра, поинтересовались, как идет работа, и получили исчерпывающий ответ. Завтра, в крайнем случае послезавтра, площадку полностью расчистят, и тогда можно будет приступить к главному: поднять плиту и наконец-то узнать, есть под ней захоронение или нет.

– Конечно, есть, – убежденно кивнула Женька, глаза ее в свете костра сияли в предвкушении разгадки великой тайны.

– Что это? – вдруг сказал Волков и замолчал, прислушиваясь. – Вот опять… Слышите?

Лично я ничего не слышала.

– Вроде кричит кто-то?

Мы опять прислушались. Тишина.

– Видно, это у меня на нервной почве, – пожаловался Волков. – Уж час, наверное, глючит, как будто кто-то зовет.

– Это не в монастыре, – заметил Илья. Неужто тоже что-то услышал? – Скорее где-то ближе к озеру. Давайте-ка пройдемся.

Мы направились к озеру, обогнули монастырскую стену и первым делом увидели машину Петренко. Она стояла вплотную к стене, ни с дороги, ни тем более из деревни увидеть ее было невозможно.

– Что я говорила, – ахнула Женька – Скорее в раскоп, поймаем его на месте преступления.

Но Илья, совершенно не реагируя на ее слова, подошел к машине и, вместо того, чтобы заглянуть в нее, приблизился к краю обрыва и посмотрел вниз.

– Высота приличная, – сказал он, и мы с Женькой испуганно переглянулись, после чего заторопились к спуску. Вот тут мы и услышали слабый крик:

– Помогите… – не крик даже, а скорее стон.

Мы бросились вниз, обгоняя друг друга.

– Павел, – заголосила Женька и услышала в ответ:

– Я здесь, помогите.

Теперь мы бежали по берегу озера и в густой траве увидели отчетливый след, а затем обнаружили Павла, он лежал на спине, держась рукой за правую ногу, и страдальчески морщился.

– Слава богу, – увидев нас, пробормотал он. – Охрип, пока звал на помощь, думал, мне до самой деревни ползти придется.

– Что с тобой? – бросилась к нему сердобольная Женька, начисто забыв, что еще несколько минут назад он числился в злейших врагах.

– Кажется, ногу сломал.

Илья с Волковым склонились к нему. Илья громко чертыхнулся и спросил:

– Как тебя угораздило?

– Сам не знаю. Вышел из машины, хотел взглянуть на крест, оступился и полетел вниз. От боли потерял сознание. Очнулся, стал звать на помощь – бесполезно. Решил ползком добраться до деревни, кажется, еще раз сознание потерял.

– Неудивительно. У тебя открытый перелом. Сейчас подгоню машину и отвезем тебя в больницу. Придется потерпеть. Конечно, лучше бы «Скорую» вызвать, но, боюсь, она добираться сюда будет гораздо дольше.

Оставив Павла на попечение Волкова и Женьки, мы с Ильей побежали в гостиницу. «Как же мы его в город доставим? – испуганно думала я. – Паром давно ушел». Но тут вспомнила слова Веры, что в каком-то Снегирево есть больница, так что в город ехать нам без надобности. Илья намного опередил меня, и когда я подбегала к гостинице, он уже попался мне навстречу на своей машине.

– Что случилось? – всплеснула руками Вера, завидев меня.

– Павел ногу сломал.

– Ах ты, господи…

– Где ближайшая больница?

– Я Илье все объяснила. Как же он так? Ведь он на машине поехал.

«Хороший вопрос, – подумала я. – Что Павлу понадобилось возле монастыря? То есть что понадобилось, я примерно представляю, но как он умудрился свалиться с обрыва?» Однако вопросы пока подождут, сейчас главное – как можно скорее доставить его в больницу.

Поискав на стойке записанный Женькой номер телефона Валентина, я позвонила ему. К счастью, на рыбалку они уйти не успели. Узнав о том, что произошло, Валентин сказал, что немедленно выезжает. Мы решили встретиться в Снегиреве, где была больница. В отличие от нас дорогу туда Валентин хорошо знал. Только я закончила разговор, как увидела «Лендровер». Машина притормозила, и Женька, открыв дверь, махнула мне рукой:

– Давай быстрее.

Я забралась в кабину, Женька на заднем сиденье гладила голову Павла обеими руками и причитала:

– Бедняжка, потерпи немного. – И тут же разозлилась на Илью: – Ты можешь ехать как следует, машину трясет, а ему больно.

– Не я же машину трясу, – обиделся тот. – Дорога никуда не годная.

На приличной скорости мы проскочили деревню и сразу же свернули направо. Дорога шла через поле, хотя дорогой это можно было назвать чисто условно, главное, что она все-таки есть, так что заблудиться мы не боялись.

– Волков в монастыре остался? – спросила я Женьку.

– Ага. Тут и четверым места мало, мы же Пашу пытались устроить как можно удобнее. – Павел лежал с закрытыми глазами, бледный, с испариной на лбу. – Просто ужас что творится, – сказала Женька и жалобно посмотрела на меня.

Между тем мы проехали какую-то деревню и оказались на развилке. Слава богу, здесь был указатель: до Снегирева оставалось восемь километров. Дорога стала немного лучше, и через несколько минут мы уже въезжали в большое село. У прохожего спросили, где больница, и вскоре стучали в запертую дверь.

Нам открыла женщина в белом халате, мы объяснили, в чем дело. Илья помог ей выкатить каталку, и Павла перевезли в приемный покой. Тем временем один из больных, обретавшихся по соседству, сбегал за врачом, жившим неподалеку. Мы вздохнули с облегчением и устроились в коридоре ждать, когда врач закончит осмотр.

– Что он делал возле монастыря? – задала я вопрос, который мучил меня все это время. Женька пожала плечами.

– Сказал, что просто хотел взглянуть на крест.

– Врет, – усмехнулся Илья. – В смысле, что просто хотел взглянуть.

– Ты давай это… не тяни, – заволновалась Женька. – Почему ты так решил?

– Вы помните, как стояла машина?

– Лобовым стеклом в сторону деревни, – ответила я.

– Правильно. А развернуться там нет никакой возможности. Значит, подъехал он со стороны леса, сделав изрядный крюк. Зачем, если от деревни к монастырю есть дорога и встать можно прямо возле ворот? Но он предпочел этого не делать.

– Хотел, чтобы его внезапный интерес к монастырю остался тайной?

Илья пожал плечами:

– А может, у него там была назначена встреча?

– В результате которой он и оказался со сломанной ногой? – спросила Женька. – Но он по какой-то причине предпочел сказать, что упал сам.

– Не будем спешить с выводами, – заявил Илья; эти слова он последнее время повторял так часто, что они успели стать привычными.

Появилась врач, полная женщина лет сорока.

– Его отвезли в палату. Надеюсь, все будет хорошо, хотя перелом внушает опасения. Даже если все сложится самым удачным образом, месяц он с кровати не поднимется. Как только будет возможно, перевезем его в районную больницу.

В коридоре появились Валентин с Егором, оба очень взволнованные. Врач повторила им то, что несколько минут назад сказала нам, а Валентин спросил:

– Можно пройти к нему в палату?

– Можно, только не задерживайтесь, ему сейчас покой нужен.

Валентин ушел вместе с врачом, а мы с Егором вышли на улицу. Он стал расспрашивать, как все произошло, мы рассказали то, что знали сами, тут вскоре и Валентин вернулся. Выглядел он как-то странно, я бы сказала, еще более обеспокоенным, чем вначале.

– Можно вас на несколько слов? – обратился он к нам с Женькой. Мы отошли в сторону, провожаемые заинтересованными взглядами Ильи и Егора.

– Как Павел себя чувствует? – спросила Женька.

– Говорит, что нормально, ему ввели обезболивающее. – Он вздохнул, вроде бы собираясь с силами. – Павел при мне позвонил Игорю, своему водителю, велел забрать машину, ехать сюда и остаться здесь. Вроде бы в селе есть гостиница. – Мы молча ждали, глядя на него, пытаясь решить, что его так беспокоит. – По-моему, он чего-то боится, – выпалил Валентин.

– Травма оказалась серьезнее, чем мы предполагали? – нахмурилась Женька.

– Нет, – помедлив, ответил он. – Слушайте, Павел сказал мне… он не просто так упал…

– Нам он ничего подобного не говорил, – заверила я.

– Наверное, потому что… все это очень странно… Павел хотел взглянуть на монастырь, обычное любопытство, там ведь вроде бы когда-то его дед служил охранником? Вот он и решил посмотреть. Подъехал, увидел крест, вышел из машины, чтобы рассмотреть его поближе, и тут… вроде бы кто-то его толкнул… я и сам считаю, что это… странно, но Павел так сказал. Он никого не видел, когда подъехал к монастырю, но, стоя возле креста, вроде бы почувствовал, что за спиной кто-то есть, хотел повернуться и не успел, его толкнули в спину, и он упал с обрыва.

– И никого не заметил? – уточнила Женька.

– Вряд ли ему было до этого, – буркнула я. – Обрыв крутой, и упасть с него – удовольствие ниже среднего, можно считать, что он еще относительно легко отделался.

– Как вы думаете, ему могло все это показаться? – с сомнением спросил Валентин.

– Маловероятно. На неврастеника он не похож.

– Вот и я думаю… и тот факт, что он велел Игорю остаться здесь…

– Он опасается за свою жизнь? – ахнула Женька.

– Ничего подобного он не говорил, но… вы что-то там рассказывали о несчастных случаях, помните?

– Конечно.

– О гибели его отца, тети и… Натальи. Он просил меня не говорить вам… может быть, о проклятии следует сообщить в милицию?

– Если он сам решит это сделать.

– Все это очень странно, – покачал головой Валентин.

– О чем он просил вас молчать? – осторожно спросила я. – О его отношениях с Натальей?

Валентин кивнул.

– Но теперь… я даже не знаю… она погибла, и Павел оказался в больнице… вдруг это действительно…

– Павел часто бывал у вас в гостях? – спросила я.

– Да. Собственно, этот дом я купил благодаря ему. Несколько раз мы приезжали в эти края на рыбалку, мне здесь очень понравилось, а потом Павел сказал, что в Прохоровке продают дом, вот я и решил…

– В то время они уже были знакомы с Натальей?

– Нет. Дом я купил четыре года назад, вот тогда они и познакомились.

– И стали любовниками?

Валентин вновь кивнул:

– Я этого не одобрял. Ясно было, что ничего хорошего из их связи не выйдет, а девчонку жалко. Она забеременела, он предложил ей сделать аборт, дал денег, но она… наверное, надеялась, что он передумает. Ее упрямство его разозлило, и он порвал с ней отношения. Ребенка она оставила в роддоме, его судьбой Павел не интересовался и больше года вообще не приезжал сюда, пока я не сообщил ему, что Наталья теперь живет в монастыре. Он опять стал приезжать.

– И их отношения возобновились?

– Да. Я… я не обсуждал с ним это, потому что видел: данная тема ему неприятна. Несколько раз он давал ей денег, они что-то обсуждали и… последнее время он стал приезжать довольно часто. Хотя их отношения мало походили на любовь, по крайней мере, с его стороны. Совершенно неясно, почему она оставалась в монастыре, – пожал он плечами.

Мне-то как раз было ясно: Наталья сторожила золото, чтобы успеть добраться до него раньше, чем это сделают археологи.

– Валентин, – позвал Егор. – Нам не пора ехать?

Тот кивнул другу и вновь обратился к нам:

– Неужели эти несчастные случаи… неужели это как-то действительно…

– Вряд ли мы сейчас найдем ответ на этот вопрос, – вздохнула Женька. – И в милицию обращаться бессмысленно, если, конечно, Павел не сделает это сам.

Валентин опять кивнул и направился к Егору.

– Вы тоже возвращаетесь? – спросил нас Егор.

– Да, поедем следом за вами.

Мы простились, они уехали, а вот мы с этим не спешили.

– Они с Натальей были любовниками, – выпалила Женька. – И с обрыва Павел не просто так упал, его столкнули. Наталью убили, а вслед за ней и…

– Не думаю, что его собирались убить, – молвил Илья. – Глупо рассчитывать, что человек непременно свернет себе шею, свалившись с обрыва. Скорее надеялись ненадолго вывести из строя.

– Чтобы заграбастать золото? – ахнула Женька.

– Лично я очень сомневаюсь в его наличии, – вздохнул Илья. – Но… по-моему, это машина Павла, – перебил он сам себя.

И в самом деле, рядом с нашим «Лендровером» остановилась «Нива». Игорь вышел и, не замечая нас (мы находились метрах в десяти, и свет фонаря сюда не доходил), прошел к двери. Его фигуру было хорошо видно на фоне светящихся окон больницы, руки в кармане ветровки, походка вразвалочку, манера вытягивать голову вперед…

– Я вспомнила, где его видела, – чуть не заорала я. – Во дворе дома. Точно. Как же я могла забыть…

– Ты что-нибудь понимаешь? – обратился Илья к Женьке. Та в ответ только нахмурилась, а я стала объяснять:

– Когда я возвращалась домой после встречи с мужем Кошкиной, у меня возникло чувство, что за мной следят. И я решила проверить. Остановила машину и зашла во двор.

– И что? – спросила Женька.

– Вот тут он и появился. Я еще очень испугалась.

– Дальше-то что?

– Ничего, – пожала я плечами. – Он вошел в подъезд… или не вошел?

– Ты меня с ума сведешь, – разозлилась подружка.

– Анфиса хочет сказать, что он действительно за ней следил, – вмешался Илья. – Собственно, все уже и так ясно, но парню стоило бы задать несколько вопросов. Как вы считаете?

– А он на них ответит? – усомнилась Женька.

– Это как будем спрашивать.

– У меня голова идет кругом, и я уже ничего не соображаю, – пожаловалась она. – Но давайте попытаемся.

Мы стали ждать Игоря, вернувшись к машине. Вскоре он появился.

– Садись, – распахивая дверцу «Лендровера», предложил ему Илья.

Игорь посмотрел на него и спросил:

– Зачем? – после чего схлопотал по шее и отключился. Илья предупредительно подхватил его и стал запихивать в машину.

– Ты что творишь? – зашипела Женька.

– А что делать, если он по-хорошему не хочет. Лучше помоги мне.

Совместными усилиями мы запихнули бесчувственное тело в машину, нервно оглядываясь. Илья достал из багажника веревку и связал Игорю руки, сел рядом с ним, кивнув мне:

– Давай за руль.

Я села и завела мотор.

– Куда? – спросила ошарашенно.

– В ближайший лесок, – ответил Илья.

– Что за методы? – заволновалась Женька. – Этому вас что, в прокуратуре учат?

– А я там давно не работаю, – отмахнулся Илья. – Я обещал вам помочь раскрыть все тайны, что и делаю. И попрошу мои методы не критиковать.

Мы выехали из села, я свернула на ближайшую дорогу, которая вела в лес. Игорь завозился на заднем сиденье, приходя в себя, и схлопотал по шее вторично.

– Что ты его колошматишь, нам же его еще допрашивать, – разозлилась Женька.

– Уж очень он непоседлив, – пожаловался Илья и скомандовал: – Останови здесь. – Я притормозила. – Фары не выключай. Чего сидим? Мне что, одному с ним возиться?

К тому моменту Игорь вновь пришел в себя и теперь, подгоняемый Ильей, шел рядом. Мы углубились в лес. Илья деловито привязал пленника к дереву.

– Вы что, спятили? – возмутился тот, внезапно обретя голос.

– Без сомнений, – ответил Илья. – Значит, так, у девушек есть вопросы, тебе на них лучше ответить, потому что в противном случае мы оставим тебя в лесу. К дереву ты привязан крепко, рот залепим скотчем, орать ты не сможешь, да если и смог бы, кто тебя услышит? Тут такая глухомань, что найдут тебя не скоро. В общем, делай выводы.

– Вас в тюрьму за это посадят, – порадовал нас Игорь. При слове «тюрьма» я почувствовала себя крайне неуютно.

– Это если злодейство докажут. Но прежде, чем доказать, твой труп найти надо, как-то связать с нами… я бы особенно на это не рассчитывал.

– Психи, – возмутился он.

– Мы можем уехать прямо сейчас. Ну как?

– Что вы от меня хотите?

– Я же сказал, надо ответить на вопросы. Анфиса подозревает тебя в том, что ты следил за ней.

– И в соучастии в убийстве, – сказала я.

– В каком еще убийстве? – разозлился он.

– В убийстве Кошкиной, тети Павла Ильича.

– Вы и вправду психи. Никакой Кошкиной я знать не знаю.

– Женя, давай скотч, – сказал Илья.

Женька пошла к машине, Игорь, оценив ситуацию, быстро произнес:

– Не было никакого убийства, она умерла от сердечного приступа.

– Ага, а до сердечного приступа ее кто довел? – рявкнула Женька, возвращаясь.

– Откуда мне было знать, что у нее сердце больное? – возмутился Игорь и досадливо чертыхнулся, сообразив, что проговорился.

– Неизвестно, что будет с твоим сердцем, если прижигать тебе подбородок зажигалкой, – сказала я. Он отвел взгляд, и стало ясно: наша догадка верна. – Чего Павел хотел от нее?

– Не знаю. Правда не знаю, – поспешил ответить Игорь. – Все началось после похорон его деда, точнее, после того, как мы сюда приехали на рыбалку. На озеро, то, что рядом с монастырем. Мы как раз возвращаться собирались, и вдруг по тропинке баба идет. Идет и идет, мне-то что. А Павел в лице переменился. Что, говорит, ей здесь понадобилось?

– Вы встретили Кошкину в Рождествене через несколько дней после похорон деда Петренко?

– Ну… я на похороны с ним ездил и узнал эту бабу, когда пригляделся.

– Она вас заметила?

– Нет, внимания не обратила. Вернулись домой, он мне и говорит: она в дедовых бумагах кое-что нашла… кое-что для меня важное. Надо заставить ее эту бумагу отдать.

– К ней в квартиру кто ходил: он или ты?

– Он. Я только следил за ней, чтобы знать ее привычки, ну и приглядывал, чтобы она внезапно не появилась. Только ничего он у нее не нашел. Нервничать начал. Потом решил, что она эту бумагу при себе носит. Дал мне денег, немало, обещал еще больше, если я заставлю Кошкину бумагу отдать. Ну, я и…

– Вывез ее в лес и…

– Обыскал. Только и всего. Никаких бумаг у нее не было. Тут я тоже разозлился, надоела мне эта бодяга, ну, я и стал спрашивать ее, куда она дела бумаги, которые взяла у отца. А она твердит: ничего я не брала. Я решил ее припугнуть, а она коньки отбросила. Павел чуть не спятил, когда узнал. Хорошо хоть все обошлось, – сказал он и вздохнул, с сомнением посмотрев на нас.

– Сюда Павел давно зачастил?

– Да мы и раньше наведывались, а после того, как он здесь тетку свою встретил, так при каждой возможности сюда. И с Наташкой он снова стал любовь крутить, а до этого год о ней слышать не хотел. Я сам голову ломал, гадая, чего его сюда так тянет, точно медом тут намазано. А сегодня новая напасть: говорит, его убить хотели. Вы, что ли?

– Больно нужен нам твой Павел, – возмутилась Женька.

– Ну, не знаю. По-моему, он не только ногу сломал, но и башкой тюкнулся. А может, он Наташку того… а теперь боится? Хотя вряд ли, они в ту ночь не встречались, мы допоздна рыбачили, потом еще у костра сидели, уху варили, домой вернулись утром.

– Еще вопросы есть? – спросил нас Илья. Мы с Женькой плечами пожали, а он стал Игоря развязывать. – Дорога вон там, до села километра три, так что дойдешь. И с зажигалками не шали, не то в следующий раз так легко не отделаешься.

Игорь резвой рысью устремился в указанном направлении.

– Зачем ты его отпустил? – заволновалась Женька, обретя с некоторым опозданием дар речи. – Его в милицию сдать надо, из-за него Кошкина погибла.

– Показания, полученные в результате физического воздействия, юридической силы не имеют, оттого он и разговорился. Я вам обещал разгадать все тайны, а не посадить его в тюрьму.

– Кто ж его тогда посадит? – возмутилась Женька.

– Менты, я полагаю, если напрягутся. Но для начала надо, чтоб они завели уголовное дело по факту нанесения телесных повреждений, приведших к смерти. А у них там что с вашей Кошкиной, несчастный случай? Значит, не напрягутся.

– Я их так напрягу, – сквозь зубы прошипела Женька.

– Что в бумагах отца нашла Кошкина, – вздохнула я, – мы, скорее всего, никогда уже не узнаем. Но она была в Рождествене. Что ее заинтересовало: клад или родовое проклятие, от которого погибли люди, и ее брат в том числе? Одно несомненно: Петренко, встретив ее здесь после похорон деда, решил, что она ищет клад. Он, должно быть, историю о золоте не раз слышал, от отца или деда, вот его в эти места и тянуло. И с Натальей он возобновил отношения, желая быть в курсе, что в монастыре происходит. Думаю, по его наущению она позвонила Кошкиной, надеясь что-то узнать о бумагах отца или просто ее запугать, что тоже вероятно. И к нам явилась в образе Ефросиньи, услышав наш разговор с Волковым и сообщив о нашем появлении своему любовнику. Кому из них пришла мысль о привидении, не знаю, но цель их ясна: избавиться от нашего досужего любопытства. Наталья шпионила для Петренко… или для себя, – добавила я, пожав плечами. – Но если Павел не мог ее сбросить в раскоп, значит, там она встретила кого-то другого. И кто-то ведь самого Петренко столкнул с обрыва.

– Я думал, вы уже догадались, кто это, – заметил Илья, чем здорово разозлил Женьку.

– Наверное, я не так догадлива, как некоторые. А ты, Анфиса? – спросила она с надеждой.

– Знаешь, какая мысль мне не дает покоя? – вздохнула я. – Как нас смогли перевезти на кладбище?

– На машине, Илья же видел след… черт, что же мы у Игоря не узнали… ну, надо же…

– Я не об этом. Предположим, мы здорово устали, так, что с ног валились и в голове все путалось, но мы обязаны были проснуться, когда нас загружали, выгружали, везли, в конце концов. Что это за сон такой богатырский?

– Я устал ждать этого вопроса, – улыбнулся Илья. – Хотя это первое, что должно было прийти вам в голову. Ели, пили что-нибудь, пока бродили по лесу?

– Зверобой, – ахнула Женька. – Он нам дал выпить из своей фляги.

– Видите, как все просто, и никакой мистики. Кстати, бабка господина Козлова, здравствуя и поныне, проживает в деревне Никитино, я заглянул к ней на двор и обнаружил там старенькую «Ниву». И еще: плутали вы не так далеко от этой самой деревни, он просто водил вас по кругу, пока снотворное не начало действовать и вы не заснули. Я думаю, ваше навязчивое внимание его раздражало, и он решил, что вам пора покинуть эти места.

– Мерзавец, – ахнула Женька. – Вот мерзавец.

– Теперь ясно, почему он Волкова подгонял, – заметила я. – Ему не терпелось поднять плиту. Он предпринял попытку, но Наталья, которая следила за работой археологов, что-то заподозрила и его застукала, и он столкнул ее в раскоп.

– Умница, – заявил Илья и меня поцеловал.

– Ты что? – опешила я.

– Это дань восхищения твоей сообразительностью.

– Подумаешь, – хмыкнула Женька. – У меня, между прочим, была версия, что Козлов с Пашкой в сговоре, один нас по лесу водит, другой на машине на кладбище отвозит, просто я не успела ее озвучить.

– Тобой я тоже восхищен, – кивнул Илья и поцеловал Женьку.

– Ты, кстати, женат? – насторожилась она.

– Нет.

– А надо бы задуматься, года-то идут.

– Я не тороплюсь.

– Я, в принципе, тоже, – вздохнула она. – Все равно ждать четыре года и семь месяцев.

– Он что, сидит? – с трогательной заботой спросил Илья.

– Кто? – опешила Женька.

– Жених.

– Где сидит?

– Ну… в тюрьме, наверное. Я решил, что ты дни считаешь до его освобождения.

– Охренеть, – сказала Женька и потопала к машине.

– Слава предсказал ей, что она выйдет замуж через четыре года и семь месяцев, – шепнула я. – На самом деле Женечка думала, может, у тебя хватит ума сделать ей предложение.

– Ах, вот в чем дело, – обрадовался Илья. – Ну, время-то еще есть, через четыре года и семь месяцев, может, и сделаю.

По дороге в гостиницу Женька немного успокоилась, простила Илье его бестолковость и начала мыслить стратегически:

– Надо этого Козлова ментам сдать.

Я была с ней полностью согласна, а вот Илья ее замысел не оценил:

– Как ты себе это представляешь?

– Да очень просто. Едем в город и…

– А доказательства? Он же от всего отопрется. Ну, пошутил человек, поводив вас по лесу, а потом отправив на кладбище. Положим, шутка дурного тона, но уголовно не наказуема.

– Что же тогда делать? – испугалась я.

– Козлова надо брать с поличным, тогда есть шанс, что он расколется. Волков хотел завтра закончить с расчисткой площадки, так? Предупредим его, чтобы завтра он плиту не поднимал и под каким-либо предлогом монастырь покинул.

– Чтобы Козлов попытался завладеть сокровищами? – навострила уши Женька.

– Если они там есть. Он должен клюнуть, поняв, что другой такой возможности у него не будет. А мы устроим засаду и, когда он в раскоп полезет, схватим его за руку. Ему придется объяснить свое поведение, а хороший следователь вытрясет из него все остальное.

– Так это хороший, – буркнула Женька, но с планом в принципе была согласна.

Оставив машину на стоянке возле гостиницы, мы отправились к Волкову, стараясь не привлекать к себе внимание, оттого шли не по дороге, а вдоль озера. Илья, затаившись в кустах, тихо свистнул, полог палатки приподнялся, и появилась помятая физиономия Волкова.

– Герман, – шепотом позвала я. Из палатки он вылез и, как заправский разведчик, перебежками пробрался к нам.

– Вы чего? – спросил тихо.

– Поговорить надо.

– А почему в кустах?

– Сейчас поймешь.

– Что там с этим парнем, в больницу доставили?

– Конечно. И кое-что узнали. Давай отойдем подальше, как бы нас не подслушали.

– Кто?

– Козлов, к примеру.

– А он здесь при чем?

– Козлов главный злодей и есть, – выпалила Женька и принялась рассказывать. От ее рассказа глаза у Волкова буквально на лоб полезли.

– Не может быть. Он, конечно, зануда, но человек хороший. И молиться бегает каждый день.

– Это он у господа бабки выпрашивает, – скривилась Женька. – Знаю я таких, помолятся, потом человека укокошат за милую душу и опять помолятся.

– И все-таки я не могу поверить…

– Не верь, завтра сам во всем убедишься.

Мы поведали ему о своем замысле, и он согласился в нем участвовать.

На следующее утро мы отправились в монастырь. Волков с ребятами вовсю трудился в раскопе, плита была уже почти полностью расчищена. Волков довольно громко заявил, что завтра намерен ее поднять. Мы сказали, что хотели бы при этом присутствовать. В общем, бурно обсуждали тему возможных исторических находок, когда поблизости материализовался Козлов. Надо сказать, я очень опасалась нашей встречи, в основном из-за Женьки. Начнет сверлить его гневным взглядом, и он заподозрит неладное. Но и за себя боялась. Нелегко разговаривать как ни в чем не бывало с человеком, которого подозреваешь во всех смертных грехах.

Увидев нас, Козлов стал расспрашивать, как мы выбрались из леса, при этом выглядел таким заботливым и даже виноватым, что я, если честно, усомнилась: а причастен ли он к нашему водворению на кладбище? Мы повторили заготовленную историю: уснули, ожидая его, а когда проснулись, увидели, как в темноте светится что-то красное, решили, что это волки, перепугались и бросились бежать, не разбирая дороги. Сколько мы так бежали, не знаем, но в конце концов оказались в поле и увидели монастырь на холме. Добрались до гостиницы, разбудили Илью с намерением искать проводника, чтобы отправиться на поиски Козлова. Но Илья сказал, что ночью в лес идти бессмысленно, тем более что Козлов здешние места знает и утром непременно выберется. Что, собственно, и произошло.

– Я вас всю ночь искал, – буркнул Козлов, но взгляд, который сопровождал это замечание, был скорее недоверчивым, чем сердитым. Тут появилась монахиня и сказала, что звонят из города, просят Волкова (на самом деле звонил Илья из гостиницы). Волков ушел и вернулся весьма разгневанный.

– Надо в город ехать, – сообщил он нам. Козлов, обретавшийся по соседству, это, безусловно, слышал. – Не дают работать спокойно, то денег нет, то семинар придумали, теперь вот делегация из Дании приезжает. Можно подумать, без меня не обойдутся.

– Что опять случилось? – спросил Козлов, приближаясь. Волков отчаянно махнул рукой и полез в раскоп.

– Хотя бы площадку успеть расчистить сегодня.

Мы, выразив сочувствие, с ним простились и вернулись в гостиницу. Теперь оставалось только ждать.

Часов в семь вечера на дороге из монастыря появились «Жигули» Волкова, он торопился на последний паром. В действительности же, доехав до леса, он свернул на проселочную дорогу, спрятал машину, оставив ее под присмотром одного из ребят, а сам с двумя своими помощниками вернулся в Рождествено, избрав кружной путь, то есть вышел к монастырю со стороны леса, где и затаился до поры до времени.

Мы считали, что Козлов решит дождаться темноты, но все равно беспокоились и рвались в монастырь. Илья сказал, что нам лучше находиться на веранде, чтобы Козлов, при желании, мог нас видеть. Часов в десять мы, простившись с Верой, разошлись по комнатам, но через десять минут встретились с Ильей у картофельного поля и опять-таки, избрав кружной путь, побежали к монастырю. Волкова мы обнаружили в кустах, он, как и мы, изнывал от нетерпения.

– Надо идти, – поторопила Женька, поглядывая на обвалившуюся стену, преодолеть которую было несложно.

– Вам там делать нечего, – огорошил нас Илья.

– Как это нечего?

– Возможно, ждать придется долго, а я ни за что не поверю, что вы способны усидеть на месте несколько часов и при этом не болтать.

Мы заверили, что способны, но никто из мужчин нам не поверил.

– Не спорьте, – шикнул на нас Волков. – Дело-то серьезное, и рисковать мы не имеем права. Когда его застукаем, тогда вы и появитесь. Понятно?

Пришлось согласиться. Мужчины исчезли в направлении монастырской стены, а мы стали ждать. Надолго нас, конечно, не хватило.

– Вот что, – сказала Женька. – Давай подползем к вагончику. Козлов ведь должен оттуда выйти.

– А если он нас заметит?

– Не заметит. Там рядом деревья, ляжем в траве, в темноте он нас не увидит, он же не кошка.

Держась от стены на расстоянии, мы пошли по кругу и вскоре увидели вагончик, после чего устроились под деревьями прямо напротив двери. Погода в этот вечер оставляла желать лучшего, небо затянули тучи, того гляди дождь начнется, темнота была, хоть глаз выколи. Я очень боялась, что Козлова мы проглядим, и таращилась на дверь вагончика до ломоты в глазах. Свет в вагончике не горел (рабочие спать ложились рано), и Женька заволновалась.

– Пора бы ему появиться, – зашептала она мне в ухо.

– Молчи, – шикнула я. Женька замолчала и вообще вела себя на удивление тихо, я даже решила, что она уснула, и легонько ткнула ее в бок.

– Чего ты?

– Не спишь?

– Конечно, нет.

Тут раздался легкий скрип, и через мгновение возле вагончика мелькнула тень.

– Это он, – едва не заорала Женька. – Что делать будем?

– Ничего. Ребята его ждут.

– А вдруг уснули? Или не заметят его? Вот что, надо их как-то предупредить.

– Ага, сунемся и все испортим. Правильно мужики сомневались в твоей способности спокойно ждать.

Это замечание Женьку обидело, и она некоторое время лежала молча. Но недолго.

– Тихо, – заметила она. – Тебе не кажется это подозрительным? Вдруг правда они уснули? Уведут у нас золото из-под носа…

– Ты заткнешься наконец? – не выдержала я.

– Анфиса, надо идти, я чувствую, что-то не так.

– Что не так?

– Все. Сколько можно ждать?

В конце концов я поддалась на ее уговоры, и мы направились к стене, правда, соблюдая осторожность. Преодолеть стену все-таки оказалось не так легко, как мы думали, и на это ушло время. В монастыре было тихо, и я пожалела, что мы пришли сюда. Вдруг Козлов где-то затаился и выжидает? Но Женька не знала удержу и потащила меня к раскопу. Когда до него оставалось метров триста, мы услышали какой-то шум, а потом мелькнул луч фонаря. Судя по возне, в раскопе явно что-то происходило. Уже не таясь, мы бросились туда. Подбежав к краю ямы, мы увидели следующее: Козлов с очумелым видом сидит на плите и моргает, потому что свет фонаря бьет ему в лицо, а вокруг него сгрудились мужчины.

– Поймали? – обрадовалась Женька, скатываясь вниз. Не знаю, как она при этом шею себе не свернула.

– Вы чего? – удивился Козлов, нервно оглядываясь.

– Он еще спрашивает, – накинулась на него Женька.

Плита была чуть сдвинута в сторону, из-под нее торчал лом, которым Козлов, скорее всего, орудовал, чтобы добраться до сокровищ.

– Решил золото заграбастать? – спросила подружка.

– Какое золото? – возмутился он.

– Не прикидывайся. Чего тебе здесь понадобилось?

– Любопытно стало, чего вы тут нашли, вот и решил посмотреть.

– Как в прошлый раз, когда Наталью столкнул?

– Чего? Никого я не толкал…

– Это ты следователю расскажешь, – напирала Женька. – И про Наталью, и про Петренко. Ты думал, что он тебя не видел? И напрасно, он уже показания дал. Так что лучше чистосердечно признайся.

– Все это доказать надо, – возмутился он. – А Наталью ваш Петренко, может, и того… она к нему на свидание бегала, я их застукал.

– Теперь ясно, почему ты надумал от него избавиться, конкуренции боялся.

– Слушайте, – вдруг сказал Козлов, безумным взглядом сверля плиту. – Давайте ее поднимем.

Мы, признаться, растерялись и начали переглядываться.

– Давайте, – умоляюще произнес он. – Я вам все расскажу, только взглянуть дайте, хоть одним глазком. – Он попытался приподняться, но ребята Волкова, державшие его с двух сторон, вынудили его сесть.

– Может, правда посмотрим? – кашлянув, спросила Женька. – Ведь интересно же.

Мы опять переглянулись.

– В принципе, конечно, можно, – нерешительно сказал Волков.

Короче, мы все изнывали от любопытства, даже Илья, переминаясь с ноги на ногу, неотрывно смотрел на плиту. Волков махнул рукой, они с Ильей взялись за лом и сдвинули плиту, один из ребят посветил фонариком, а мы вытянули шеи. Под плитой было небольшое углубление в земле – и больше ничего. Волков на всякий случай сунул туда руку и немного поводил ею, после этого произнес:

– Пусто.

Женька ахнула, все растерянно смотрели в яму, забыв про Козлова. Он сам о себе напомнил.

– Не может быть, – простонал громко и вдруг заплакал, причитая: – Не может быть… все напрасно, все, все напрасно…

В гостиницу мы вернулись ближе к утру. Ждали милицию, они ехали в объезд, и на это ушло много времени. Потом мы давали показания, в общем, часам к шести валились с ног от усталости. Разочарованию нашему не было предела. Больше всех убивался Козлов, выглядел он совершенно невменяемым, так что милиционеры задумались, куда его отправлять: может, сразу в психушку? Он мог говорить только о кладе, который, к сожалению, оказался лишь легендой. Однако кое-что нам все-таки удалось угадать: Наташа действительно застала Козлова в раскопе. Пригрозила, что все расскажет Волкову, а он в ответ заявил, что о ее встречах с Петренко сообщит матушке. Они поссорились, он толкнул ее, и девушка погибла. Козлов пришел в ужас. Разумеется, он боялся разоблачения, оттого и решил написать на кресте цифру «25», думая, что вера местных в проклятие, которое настигает всех, находящихся в родстве с бывшими охранниками, отвратит от него подозрения. В том, что клад существует, он ничуть не сомневался, потому что не раз слышал рассказ о находке от своего деда. Но где конкретно находится клад, не знал. Зато с вниманием отнесся к легендам, и рассказ о Ефросинье навел его на кое-какие размышления. Тут еще Волков подлил масла в огонь, когда сказал, что могилу Ефросиньи они в раскопе как раз и обнаружили. В общем, Козлов совершенно уверился, что клад там. Увидев возле монастыря Петренко, он решил, что Наташа успела сообщить ему о находке, и поспешил избавиться от конкурента.

Выходило, что Слава был прав, говоря о проклятье золота. Клад так и не нашли, а два человека погибли, третий в больнице, Козлова же хоть сейчас вези в сумасшедший дом.

Рухнув в постель, я мгновенно уснула и глаза открыла, когда часы показывали полдень. Поднялась, решив сходить в туалет, и заметила записку под дверью. «Не решился вас будить, поэтому прощаюсь письменно. Счастлив, что судьба подарила мне знакомство с вами. Эти несколько дней я буду помнить всю жизнь. Спасибо вам за все, вы самые красивые девушки во Вселенной, а какие умницы… я влюблен в вас обеих, жаль, что Анфиса уже замужем, а Жене надо ждать своего суженого еще целых четыре года и семь месяцев. Обнимаю вас нежно и целую. Навеки ваш. Илья».

– Что это? – приподняв голову с подушки, спросила Женька. Я протянула ей записку.

– Ваш Илья, – скривилась она. – Даже телефон не оставил. Вот поросенок.

– Мы можем узнать его адрес у Веры, – предложила я, очень хорошо понимая состояние подруги.

– Больно надо, – презрительно фыркнула Женька. – Нам, собственно, делать здесь тоже больше нечего. Когда паром отходит?

Мы позавтракали, собрали вещи и отправились в путь. Настроение победным назвать было никак нельзя, хотя с тайнами мы разобрались, а за Игорем и Петренко менты обещали приглядеть, чтобы те не сбежали. Женька молчала, сурово хмурясь, и я к ней с разговорами не лезла. Мы уже въезжали в Марфино, когда позвонил Волков.

– Девчонки, вы где? – спросил он взволнованно.

– В Марфино.

– Слава богу, недалеко уехали. Можете остаться еще на денек?

– А что такое? – в ответ заволновалась Женька.

– Я еще раз все как следует проверил. Так вот, клад никак не мог быть под этой плитой, потому что она находилась в северной части храма, в притворе, а его разобрали первым, задолго до того, как произошел взрыв. Понимаете? Искать надо в соседнем раскопе. Мы сейчас же приступаем, там все уже расчищено. Слышите?

– Нам-то что делать? Назад возвращаться? Паром теперь только вечером…

– Ждите в Марфине. Будут новости – я позвоню.

– Что скажешь? – спросила Женька.

Я пожала плечами:

– В принципе, можно переночевать здесь, а завтра с утра поедем домой.

Мы сняли номер в гостинице и стали ждать звонка. Последний паром ушел в Рождествено, а Волков все не звонил. Женька несколько раз набирала его номер, но Волков был вне зоны досягаемости, что и не удивительно, раз мобильной связи в Рождествене нет. Поужинав и немного побродив по городу, мы легли спать, решив завтра ехать в монастырь. Утром нас разбудил Волков:

– Вы где?

– В гостинице. Чего вечером не позвонил? – накинулась на него Женька. – Нашел что-нибудь?

– Нашел. Я в городе. Сейчас подъеду. Говорите, куда.

В его голосе не было и намека на триумф, так что я заподозрила, что в Марфине мы остались напрасно.

Волков пришел минут через сорок, устроился в кресле и с печалью посмотрел на нас.

– Не томи, – нахмурилась Женька. – Что там с гробницей?

– Подняли несколько плит, показавшихся нам перспективными, и под одной из них действительно обнаружили захоронение. Странное. То есть кости очень странно расположены, как будто человек лежал, свернувшись калачиком.

– О господи, – ахнули мы в два голоса. – Значит, это правда? Возлюбленный Ефросиньи унес ее тело, а в гробнице похоронил подлеца-дядю еще живого? Мы же тебе легенду рассказывали.

– Ага, – кивнул Волков без малейших признаков радости.

– А клад? – полезла к нему Женька. – Что-нибудь, кроме костей, там было?

– Горшок.

– Просто горшок? Пустой?

– Не совсем.

– Да ты будешь отвечать по-человечески? – рассвирепела подруга.

– Боюсь, что над нами кто-то подшутил, – вздохнул Волков. – Кости вроде старые, и горшок старый, еще под плитой петух был со свернутой шеей, судя по виду, дня четыре он там лежал, не больше. А в горшке находилось вот это. – Волков достал из кармана клочок бумаги и протянул нам. На нем была нарисована улыбающаяся рожица, наподобие тех, что есть в каждом компьютере. – Извините, что заставил вас задержаться, – вновь вздохнул Волков. – Если будут интересные находки, я вам позвоню, чтобы вы смогли о них написать.

Он поднялся и ушел, а Женька простонала:

– Петух, – и рухнула в кресло, в котором только что сидел Волков. – Анфиса, ты что-нибудь понимаешь?

– Нам нужна подробная карта области, – рявкнула я.

– Зачем?

– Чтобы знать, как добраться до охотхозяйства «Заречье».

– Слава… – пролепетала Женька. – Ну конечно, проклятый колдун. Вот тебе и петух. Одна живая душа за другую.

Карту мы купили тут же в гостинице, в туристическом киоске, и сломя голову полетели в соседнюю область. Времени на дорогу ушло достаточно, так что в «Заречье» мы оказались только в третьем часу. Оставили машину возле ворот и пошли к калитке. Рядом с ней была сторожка, откуда, заметив нас, появился мужчина.

– Здравствуйте, – сказала я. – Мы бы хотели видеть Велесова Вячеслава Ивановича.

– Славу? – улыбнулся мужчина, кивнув нам. – Опоздали вы, девушки, отбыл Слава, еще вчера. Часов в двенадцать утра. Сын за ним приехал.

– У него есть сын? – ахнула Женька.

– Есть, живет где-то за границей, вот в отпуск приехал, повидаться. У Славы квартира в областном центре, они туда подались, Слава отпуск взял.

– От вас позвонить можно? – нервно кусая губы, спросила я.

– Можно. Только ни адреса Славы, ни его телефона я не знаю. Он говорил, что квартиру сдает, а сам здесь жил постоянно.

– Звони Вере в гостиницу, – сказала я Женьке. – Спроси фамилию Ильи.

Женька отправилась вместе с мужчиной в административное здание, а вернувшись, сообщила:

– Фамилия его Власов. И что?

– В чувстве юмора ему не откажешь, – усмехнулась я.

– Хоть убей, Анфиса, я не понимаю, при чем тут чувство юмора?

– Святой Власий или Влас – это наш христианский Велес. Ты что, забыла?

– Ах он мерзавец! – заголосила Женька, изрядно напугав егеря. – Провели нас на голубом глазу… А мы-то, дуры, поверили на слово всем его рассказам. Фамилию и ту узнать не потрудились. Ну, аферисты… папуля с сыночком… Надо в милицию звонить, их поймают, обязательно поймают. Объявят розыск, операцию «перехват» и все такое…

– С какой стати? – вздохнула я

– Анфиса, ты что, с ума сошла? Они у родины горшок украли, органы должны возбудиться…

– Горшок у Волкова, а вот то, что в горшке был клад, еще надо доказать.

– Докажут. Можно провести специальный анализ, и станет ясно, что в нем лежало.

– Уверена, Волков этим займется. Но пока анализ проведут, эти двое окажутся очень далеко отсюда.

– Звони Ромке, у него же связи…

Женька жалобно посмотрела на меня и замолчала, после чего села в машину. Я последовала ее примеру, и мы поехали прочь, к большому облегчению егеря.

– Нас ограбили, – шмыгнула носом Женька. – Обидно-то как, Анфиса. Ладно ты… ты в мужиках ничего не смыслишь. А я? Ведь знала же, что с красавцами надо ухо востро держать, не то непременно проморгаешь пакость, которую они затевают, а они на пакости горазды. И вот результат.

– В общем-то все честно, – пожала я плечами. – Он обещал помочь нам разобраться с тайнами и действительно помог. У нас есть ответы на все вопросы, у Волкова кости с горшком, а у Ильи…

– Ой, я сейчас с ума сойду… Интересно, горшок-то хоть большой? Наверное, большой, какой смысл в маленьком? Но даже если средних размеров горшок, прикинь, сколько там ценностей было?

Женька продолжала убиваться, а я подумала, что все не так плохо. Конечно, обидно, что нас провели, но ведь мы в конце концов сюда не за кладом приехали.

– Слушай, – помолчав немного, вновь заговорила Женька. – А как же эти несчастные случаи? Выходит, проклятие все-таки существует?

– Несчастные случаи – несчастные случаи и есть. Не забивай себе голову, – отмахнулась я.

– Вот уж не знаю. И Слава этот, неужто правда в гробу родился?

– Волков сказал, что читал об этом в газете. Хотя, может, родился вовсе не Слава.

– По мне, так они все врали. Но ведь как хитро дело провернули, вот артисты… – Женька хихикнула, помолчала немного и спросила: – Как думаешь, когда они клад уволокли?

– Скорее всего в ту ночь, когда мы Велесово искали. Козлов был занят, и никто не мешал им возиться в монастыре. А Славе Илья попросту позвонил, здесь же есть телефон, вот он и явился в Рождествено. О кладе нам рассказал Слава, логично предположить, что в тот момент он уже был у них и они конкуренции не опасались.

– А чего ж тогда Илья сразу не уехал?

Я пожала плечами.

– Наверное, хотел помочь нам.

– Да? Выходит, не совсем он пропащий и кое-какую совесть имеет… убила бы его, – сказала она в сердцах и вновь задумалась. – Но ведь получается, они знали, где находится гробница? То есть жених Ефросиньи действительно умер в Велесове и перед смертью все рассказал? Или немец, отец Славы, успел сообщить о кладе его матери, а она… нет, его из монастыря бы не выпустили. Слушай, эти колдовские знаки на руках Ильи… Ты же говорила, они даруют власть над золотом? И человек обретает способность находить любой клад под землей?

– Глупость, скорее я поверю в то, что о месте, где находится клад, рассказал жених Ефросиньи. И эти сведения по наследству перешли к Славе.

– Так что' здесь правда, а что' эти гады придумали, желая нам мозги запудрить? Слушай, а может, они нас просто разыграли и не было вообще никакого золота?

Я пожала плечами. Женька опять замолчала, и мои мысли постепенно перестали занимать горшки, клады и всевозможные загадки, и теперь перед глазами была семнадцатилетняя девочка, что сунула в руки обмороженному немцу отцовские валенки, и женщина странной, нездешней красоты, рухнувшая замертво, когда узнала о гибели любимого, и тихая, с поникшей головой, Ефросинья.

– Ты чего молчишь? – спросила Женька.

– Обдумываю сюжет.

– Да? Думай вслух, мне же тоже интересно. О чем будет книга? О родовом проклятии?

– Нет, – покачала я головой. – О любви.