Януш Вишневский изучает любовь как живой организм — помещая ее в разные жизненные ситуации, меняя место, время и характеры. Он ставит опыты над любовью и даже препарирует ее, пытаясь найти ответ на древний как время вопрос: что есть Любовь и можно ли управлять этим мощным стихийным чувством? Но всякий раз она поворачивается к человеку новой гранью, ускользает и одурачивает, оставаясь загадочной и непостижимой как сама жизнь; биение пульса, приток крови.

Януш Вишневский

ПРИТОК КРОВИ

MOCNE POSTANOWIENIE POPRAVI

Твердое решение исправиться

Самое трудное — выполнять обещания, данные самому себе. Особенно те, что произносишь мысленно или шепотом, втайне от всех. Ведь если мы их не выполним, никто не будет разочарован. Так что вряд ли это кого-то касается, кроме нас самих и нашей совести. Перед собой же мы ловко и убедительно оправдываемся, выдумывая трудности и препятствия, не зависящие от нас объективные обстоятельства, «сопротивление материала» и так далее. А совесть? Совесть крепка, как сталь! Так шутит один мой приятель, знаток советской литературы.

К таким обещаниям относятся и те, что условно можно назвать новогодними. Кто-то подходит к этому очень ответственно и целый год старательно записывает свои намерения в специальный блокнот. У меня есть приятельница, которая в начале января публикует выдержки из такого блокнота в фейсбуке, а в конце декабря в том же фейсбуке по ним отчитывается. Для прочих подобные обещания — скорее привычка, традиция или повторяющийся из года в год ритуал, и они посвящают ему несколько минут перед боем часов в последний день декабря, который принято считать концом года.

С моим приятелем — с закаленной как сталь совестью — я знаком более сорока лет. Мы беседуем с ним о жизни. Люблю его слушать и многому у него учусь. Недавно мы провели шуточный эксперимент: решили отчитаться за свои новогодние клятвы. Он признался мне в своих, а я ему — в своих. Мы договорились, что исключим тривиальные, недостойные внимания, годами повторяющиеся: бросить курить, дочитать наконец «Улисса», начать заниматься спортом, меньше работать, похудеть, пройти тест на рак простаты, меньше пить (к калифорнийскому шардоне это не относится), сделать рентген легких, написать завещание. В ближайшем будущем их вряд ли удастся выполнить, поэтому мы отнеслись к ним так же, как к написанным мелким шрифтом пунктам в договоре с банком или страховой компанией, — то есть, как все нормальные люди, мы их проигнорировали. Сосредоточились лишь на главном, из основного списка обещаний. Один из пунктов, предложенных Анджеем, привлек мое внимание, смутил и заставил задуматься. Я вдруг понял, что плохо знаю моего друга. Анджей сказал: «Обещаю в следующем году перестать быть Нарциссом». Именно так. Мне никогда не пришло бы в голову назвать его Нарциссом. Правда, он часто бывал замкнут. Порой его можно было принять за эгоцентрика, но Нарцисс! Он всегда интересовался судьбами других людей, подавал нищим на улице, многие годы переводил средства во всевозможные благотворительные фонды — и как частное лицо, и как владелец фирмы. Мой друг Анджей — Нарцисс! Быть этого не может! Скорее филантроп. Но оказалось, речь о другом нарциссизме — о его отношениях с женщинами.

У Анджея никогда не было теплых или хотя бы корректных с ними отношений. Он не смог этому научиться. Не должен был. Женщины строили с ним отношения сами, чаще всего без его участия. Сначала — слишком заботливая мать, которая после трагической смерти мужа всю нежность отдала единственному сыну и, опасаясь всевозможных несчастий, заключила его в клетку своей непомерной любви. К тому же еще и постоянно убеждала сына в его исключительности и превосходстве над другими. Не желая обидеть боготворившую его мать, он воспитал в себе болезненную потребность быть лучшим и своими достижениями заслужить еще большую любовь. Сначала целиком зависел от восхищения матери, а позднее — от восхищения других людей. Перестал реагировать на критику в свой адрес. Убедил себя, что его удел — удел либо гения, либо бездарности. Середина неприемлема. И он, конечно, гений. Знает о том с детства, но еще и семь дней в неделю по шестнадцать часов работает, чтобы это подтвердить. Подтверждение своей исключительности искал и в отношениях с женщинами, которых впускал в свой мир. Признавал только тех, которые им восхищались и, как эхо, повторяли слова его матери.

Мифологический Нарцисс разбил множество сердец, а сам никогда не любил, даже влюбленную в него без памяти нимфу Эхо. За это его покарала Артемида, сжалившись над горем умиравшей от любви к Нарциссу женщины. Она сделала так, что тот, увидев свое отражение в источнике, влюбился в него. И каждый раз, когда Нарцисс пытался его поцеловать, отражение исчезало. В отчаянии он покончил с собой. Эхо осталась верна Нарциссу и после его смерти и все повторяла его последние полные боли и жалости слова.

Анджей оставался с женщиной, пока она им восхищалась, была отражением того, что он говорил или делал. Как только женщина начинала требовать внимания, ждать от него похвалы, он без сожаления ее бросал. Почти не замечал или вовсе игнорировал, когда его любили. Был болезненно самолюбив. И теперь захотел измениться, поскольку это заставило его страдать: в прошлом году его впервые оставила женщина — она так же, как и он, была влюблена лишь в свое отражение.

ZJEDNOCZENIA

Объединение

Места за столиками в баре отеля на Александерплатц в Берлине нужно резервировать минимум за две недели. А если на субботний вечер — то и за месяц. Восточный Берлин в последние годы стал той частью столицы Германии, которая привлекает больше, чем Западный. Австралийцы, канадцы, японцы, а особенно американцы надеются найти здесь, «на Востоке», следы гэдээровского Берлина прошедших времен.

Ничего они не найдут.

— Абсолютно ничего, — говорит мужчина, сидящий напротив меня. — Теперь в Западном Берлине больше «Востока», чем здесь. В этом отеле от прежних времен остались лишь фотографии на стенах, но и они обработаны в фотошопе. К тому же фотографии цветные, а тогда в Восточном Берлине преобладали оттенки серого. Даже сепия на этих фотографиях была бы ложью. Только люди, и то немногие, оказывались цветными. И из тех немногих большинство составляли женщины. Вы, конечно, видели фотографии женщин, одетых в серо-черное или черно-серое, с кроваво-красными губами… Как у моей Лены, — добавляет он, пригубив бокал с цветным коктейлем.

Мужчине около пятидесяти. Кроме официантки и меня, он — еще один поляк, который в Берлине, в декадентском отеле на Александерплатц, участвует в шумном праздновании полувекового юбилея появления противозачаточных таблеток. 18 августа 1960 года препарат под названием «Эновид» появился в аптеках США. Через год, уже как «Ановлар» — в Германии. Мораль послевоенной Германии предписывала, чтобы таблетки продавались как лекарство от менструальных болей, а врачам разрешалось прописывать его только женщинам, которые могли документально подтвердить, что они замужем. Сейчас в это трудно поверить, но было именно так.

Предусмотрительные немецкие матери, которые давно уже перестали менструировать, брали у гинекологов рецепт для своих подросших дочерей, которые вступали в близкие отношения с мужчинами. Особенно после 1968 года, когда сексуальная революция, провозглашенная в Вудстоке, добралась до Германии и стала — во многом благодаря таблеткам — освобождением и для женщин.

Берлинский фармацевтический гигант, который первым, несмотря на протесты церкви и одной баварской консервативной партии, начал продавать таблетки в немецких аптеках, заработав на них миллионы, организовал в восточно-берлинском отеле этот прием. Ему предшествовал двухдневный научный конгресс, посвященный этому событию. О новых исследованиях говорилось мало. Пилюли давно перестали интересовать химиков и фармакологов, они вызывали интерес лишь у теологов и демографов.

И место, и дата конгресса не были случайны: в этот день, 3 октября немцы празднуют годовщину объединения Германии. Я спрашиваю мужчину, почему для него так важен день появления противозачаточных пилюль, и вижу, что он не понимает моего вопроса. Он не фармаколог, не химик и даже не теолог. Он — столяр из Ополя. Выпил из своего мини-бара в номере все, что содержало алкоголь, и, расстроенный, спустился в ресторан рядом с ресепшн. Его впустили, потому что он был в костюме. Охранник счел, что он — гость конгресса.

Ежегодно 3 октября этот человек останавливается в этом отеле. Больше двадцати лет. И еще 9 ноября.

— Уже 22 года, — говорит он, — ведь немцы, знаете, на самом деле объединились в четверг вечером 9 ноября 1989 года, между 18.53 и 18.57. Меньше чем за четыре минуты, прямо на моих глазах. Мы с Леной сидели здесь за белым пластиковым столиком, покрытым дрянной клеенкой. Я поднял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Был влюблен, хотел на ней жениться и любил ребенка, которого она должна была родить через несколько месяцев. Лена и я, мы оба не хотели, чтобы она пила противозачаточные таблетки, — добавляет он, усмехнувшись. — Там, где теперь бар, стоял советский телевизор на деревянном столике. На экране толстый мужик с фамилией, похожей на польскую, Шабловский — отвечал на вопросы журналистов. Я чувствовал: то, что говорит Шабловский, важно для Лены. Она меня не слушала, не смотрела на меня, а вдруг вскочила и с радостным криком вскинула руки.

В зале мгновенно стало шумно. Люди бросались друг другу на шею, плакали, смеялись, вскрикивали. Ресторан вмиг опустел. Все выбежали на улицу. Лена протянула мне руку. Я побежал за ней. Слышал взрывы петард, а через несколько минут — оглушительные сигналы проезжавших машин.

Она подала мне знак, чтобы я подошел к ней. Я протиснулся между машинами. Она прошептала мне в ухо, чтобы я ждал ее под Бранденбургскими воротами и что она должна перейти на другую сторону, хотя бы несколько минут постоять «на Западе» и вернуться. Через минуту она села в «трабант»[1] и уехала. Я ждал ее у ворот. Всю ночь и весь следующий день. И три следующих ночи и следующих дня. Жду до сих пор. В этом отеле мы были вместе в последний раз…

POKOLENIA

Поколения

Иошуа приехал в Берлин в начале ноября. Он собирался пробыть в Европе почти три месяца и вернуться в Тель-Авив самолетом из Кракова в конце января. В Берлине он жил в самом престижном районе Шарлоттенбург-Вильмерсдорф, на вилле родителей Яна. Его поездка в Берлин — тоже идея Яна. Сначала тот растрогал этой идеей свою бабушку Беату, потом поразил ею родителей, в течение нескольких недель настойчиво добивался согласия дирекции гимназии, в которой учится, и наконец — что оказалось самым трудным — уговорил самого Иошуа.

Они познакомились случайно, в Тель-Авиве, где Иошуа родился 16 лет назад и куда Яна привезла в покаянное паломничество летом прошлого года бабушка Беата. Ян не чувствовал никакой необходимости в покаянии, но все-таки поехал с Беатой в Израиль. Он ведь не только любил бабушку, но и восхищался ею. Она его воспитывала, ласкала, отгоняла его страхи, читала сказки на ночь. Родители планировали его будущее, а бабушка Беата всегда была рядом в настоящем, которое родители — ему часто так казалось — лишь финансировали.

Он помнил, как однажды вечером бабушка Беата, заплаканная, пришла к нему в комнату со стопкой открыток, уселась на кровать и сказала, что ее отец, а его прадед во время войны был одним из высших офицеров в концентрационных лагерях Освенцим и Треблинка в оккупированной Польше. Она с мамой жила в Дрездене, а ее отец, как она думала, находился на Восточном фронте. Но оказалось, что «Восточный фронт» — это газовые камеры и крематории Треблинки. Ян много знал об Освенциме — о нем говорили в гимназии на уроках истории, а вот о Треблинке никогда не слышал. Он не сразу понял, чем так расстроена бабушка. Его прадед — гестаповец? Ну что ж, бывает. Без прадедов его ровесников не было бы Гитлера. Не было бы Дахау и Освенцима. Без народа, безоглядно поддерживавшего национал-социалистов, всего этого тоже не было бы. Это знают все в его классе. И прекрасно понимают, что бормотание вроде «это не касалось моей семьи, мы ничего не знали» — то же, что вера язычников, будто лопата сама выкопает яму в огороде, пока ее хозяин спокойно спит. Все, что ему известно о том времени, он вычитал в книгах, в Гугле, узнал на уроках. С бабушкой и родителями никогда эту тему не затрагивал. Внутренне ощущал, что им будет неприятно. А учителям давно не верил. Учителя — государственные служащие. И будучи ими, по определению являются носителями некоей идеологии. Гимназические учителя прадеда-гестаповца тоже ими были. Из книг он знает, что нацизм не обрел бы столько приверженцев среди молодежи, если бы не попавшие под его влияние учителя. Нынешние учителя перескочили, как электроны, с одной орбиты на другую. Гитлеризм, нацизм, Освенцим — темы с полки, называемой: «Пафос, вина, покаяние». Эта полка сегодня так высоко, что молодые люди дотянуться до нее не могут, даже встав на цыпочки. Они никогда не видели своих прадедов, те умерли до их рождения, как прадед Яна, как прадед Иошуа. Поколение сегодняшних немецких подростков не ощущает вины. Они хотят знать правду, факты, быть информированными. И все. Поколение Яна не станет посыпать голову пеплом, не чувствует укоров совести. Они плачут, и это нормальная реакция, на экскурсиях в Дахау, но когда едут на автобусе домой, не ощущают диссонанса, слушая музыку в своих айфонах и айподах. Для поколения Яна школьная экскурсия в концлагерь Дахау сродни визиту в этнографический музей чудовищ. Для поколения учителей Яна — это все еще разглядывание старых семейных альбомов.

В классе Яна учится Леа. Ее деды были в конце войны изгнаны из чешского Заользья.[2] Леа считает, что несправедливо. Она участвует в серьезных проектах, связанных с историей Германии. Даже открыла в интернете «сайт примирения». В прошлом году она ездила в Варшаву. Ее рассказ о поездке на последнем уроке истории слушал и Иошуа. Была в музее Варшавского восстания. Первое, что сказала немолодая женщина-экскурсовод:

«Не беспокойтесь, поляки уже не держат зла на немцев», — привело Леа в ярость. Может, послать к черту эту дуру?! Она — немка, но уже не чувствует ничего общего с теми немцами, которые убили 170 тысяч восставших поляков. Это не ее война и не ее восстание. С тех пор как себя помнит, она протестует против любых войн. Против последней, в Ираке, тоже протестовала. Ее страна к ней не присоединилась, а Польша, например, присоединилась. Учитель, который ее слушал, считал, что Леа неправа. Она не имела и не имеет права так чувствовать. Ведь как немка она связана и еще долго будет связана «с этим», такие события в истории забываются очень не скоро. А Гитлера человечество не забудет никогда.

Иошуа прекрасно говорит по-немецки, но он молчалив и редко высказывается. О том, что прадед Иошуа погиб в газовой камере в Треблинке, должен был рассказать на уроке Ян. И еще о том, что 27 января, в годовщину освобождения Освенцима, они туда поедут. Вместе…

W TRANZYCIE

Транзитом

— Вкус вина в самолете другой, не так ли? Видимо, из-за воздуха. Нечем дышать. А вино должно дышать. Так говорит мой муж. Поэтому, когда летаю, я обычно пью водку. И здесь и на земле она одинаково противная.

Я улыбаюсь и внимательно смотрю на женщину, сидящую рядом. Видел ее еще в аэропорту. Мы одновременно вышли из такси у терминала. Она тащила за собой алюминиевый чемодан, спотыкаясь на высоких шпильках, и в какой-то момент сбросила их, запихнула в сумку и пошла босиком.

— Извините, что пристаю. Три часа не разговаривала с мужчиной! Чувствую себя оторванной от жизни. Я вижу, вы читаете какую-то серьезную книжку, и я надоедаю. А на каком языке книжка? Не на немецком? Не могу без очков разобрать. Я в последнее время стала немного хуже видеть. И это вполне объяснимо: позавчера мне исполнилось сорок! Но разве это возраст? Вы читаете по-русски! Может, вы русский? У мужа моей подруги любовница в России, в Киеве. Говорят, очень красивая. Правда, что все русские женщины красивы?.. Киев не в России? Но ведь, согласитесь, это почти Россия! Ну ладно, Украина не Россия, вы правы. Как только приземлимся в Вене, позвоню подруге, скажу, что муж изменяет ей с украинкой, а не с русской. Надеюсь, она меня простит.

Выпьете со мной водки? Вы поляк и не пьете водку? Почему? Больная печень или гены деда из вермахта? Извините, пожалуйста! Последние два дня у меня ужасное настроение. Вроде не так уж и много, но эти 40 лет на меня давят. Это как перерыв в матче на жизнь. Если во втором тайме не забью гол, уйду со стадиона поигравшей. Но если матч закончится вничью — тоже ничего хорошего. А я ведь помню свой двадцатый день рождения будто он был позавчера. Вот была гулянка! Один парень упился и его увезли с алкогольным отравлением в больницу, три пары в тот вечер расстались еще до полуночи, а две из них нашли себе — до шести утра — других партнеров и опробовали новый союз в гостиной. Мой отец, наверное, до сих пор уверен, что пятна на креслах — от майонеза, а я-то знаю, что это сперма.

В двадцать я могла есть все что угодно и не толстела. И у меня не было ощущения, что я теряю что-то безвозвратно, кроме моей девственности, но эта потеря меня только порадовала. Обратите внимание: я потеряла ее последней из моих подруг. Недавно смотрела какую-то передачу по телевизору. И вообразите, узнала на экране лицо толстого, слащавого, шепелявого мужика, который своим микроскопическим членом порвал мою плеву. Теперь он министр. Не помню чего. Кажется, сельского хозяйства. Неважно. Но мне стало противно. Потерять девственность с политиком! Чудовищно!

Два дня назад, на сороковой день рождения, я пригласила подруг с их мужчинами. И это означает, что я постарела. В двадцать я приглашала Йо и Свена или Корину и Стефана, даже не зная, что они любовники. И мы просто гуляли, взявшись за руки.

Кроме Патриции, все пришли с мужьями. Патриция тоже замужем, но она пришла с любовником. Впрочем, об этом знали лишь мои подруги и я. Мужчины обычно в подобных вещах не разбираются. Таково их свойство. Мужчины созревают в шесть лет, а потом только растут. Правда не все. Мы сидели за столом и рассказывали о своих достижениях. Когда тебе сорок, за столом можно говорить только о достижениях. Тех, кто ничего в жизни не добился, вообще не принято приглашать.

Никто не бил рюмки, никто не отравился алкоголем. Никто не испачкал кресел — ни жиром, ни спермой. И никто не хватал под столом ничьи коленки. За исключением Патриции. Когда расслабленная Патриция вернулась со своим партнером из ванной на втором этаже, я, чтобы снять напряжение, распаковала подарки. Они меня обескуражили, но, честно говоря, соответствовали моему возрасту. Два купона на сеанс anti-aging в спа, бутылка шампанского, выпущенная в год моего рождения, и билет на самолет в Вену вместе с приглашением в Венскую оперу на «Сон в летнюю ночь». Это был подарок моего мужа, который уже много лет лапает под столом в ресторанах и отелях других женщин. Давно, очень давно, он не лапает меня. Но я все еще помню. Неважно. Пока я буду в Вене, одну из этих баб он разочарует в чьей-нибудь постели.

А вы зачем летите в Вену? А, транзитом… В Минск… Попробую угадать. Это город в России. Нет? На Украине? Ладно. Прогуливала в школе уроки географии. Сегодня вечером пройдусь по Вене. У меня, увы, нет там любовника и, что еще хуже, ночью я не вижу снов. И тех летних снов тоже. В последнее время я вообще не сплю по ночам. Завтра после обеда вернусь во Франкфурт, муж меня встретит, обнимет как сестру, наврет, что скучал, а я навру, что «Сон в летнюю ночь» был великолепен. Вечером, когда пойду в душ, он заглянет и спросит, не нужно ли мне чистое полотенце. А когда у нас еще не было шкафа, полного полотенец, он просто приходил ко мне в душ, целовал меня и ни о чем не спрашивал.

BOG W LEWEJ PÓŁKULI MÓZGU

Бог в левом полушарии мозга

Принесет ли черный кот несчастье, главным образом зависит от того, человек ты или мышь.

По мнению нейробиологов, в мозгу мыши, который чаще всего режут, шинкуют, смешивают со всеми возможными субстанциями мозга во всех лабораториях мира, ни при каких измерениях не обнаруживается чего бы то ни было, указывающего, что для мыши пятница тринадцатое или разбитое зеркало означают несчастье. Только урчание кота, необязательно черного, запах его шерсти или экскрементов связаны у мышей с вероятной опасностью. Если разбить зеркало в пятницу 13-го в клетке с мышами (и такие абсурдные исследования проводились!), никаких перемен в их поведении не произойдет. Все исследования указывают на то, что мыши не верят в несчастья, не верят ни в гороскоп, ни в трубочиста, при встрече с которым следует на счастье дотронуться до его пуговицы. Впрочем, в Бога они тоже не верят. Мыши, как и приматы, как вообще все живое на Земле — от амебы до гориллы, — не обнаруживают никаких склонностей к трансцендентному, к вере в необъяснимое. Это проистекает скорее всего из того факта, что ни амеба, ни мышь, ни горилла не имеют понятия о науке.

А вот люди, создавшие науку, верят в различных богов, а также в гороскопы и пятницу тринадцатое. Католики боятся числа тринадцать из-за Тайной Вечери. Иуда, предавший Христа, пришел последним, именно он — тринадцатый. А пятницы боятся потому, что Иисуса в пятницу распяли. Адам и Ева вкусили запретного плода в пятницу, библейский потоп тоже начался в пятницу. Король Франции Филипп IV Красивый согнал рыцарей-тамплиеров в один из монастырей в пятницу 13 октября 1307 года, чтобы сжечь их живьем.

Люди, в отличие от мышей и других известных Вселенной видов, трансцендентальны, ибо не могут смириться с существованием случайности. Если бы не случайность, не было бы, наверное, никаких костелов, святынь и религии. Некоторые считают, что так было бы гораздо лучше для всех. И мир был бы лучше, было бы меньше войн и бессмысленного страдания. Вышедшая не так давно и посвященная этой теме книга «Бог как иллюзия» британского биолога Ричарда Докинза, ставшая бестселлером, вызвала скандал.

Все религии используют феномен случайности. Необъяснимую, не имеющую смысла случайность всегда можно иррационально отнести к проявлениям так называемой высшей силы. И в состоянии депрессии, в страхе перед очередной случайностью выстроить впечатляющую теорию существования сверхъестественного. Например Бога. Оказывается, то, сколь глубоко люди склонны верить всевозможным теориям, зависит от концентрации неких субстанций в определенных областях мозга. Большинство ученых не в состоянии мириться с магией веры. Они отрицают любую магию, да и Бог не вписывается в их теории. Лишь немногие из них включили бы в свои формулы константу Бога. Это означало бы примириться с поражением и оставить лазейку для поиска истины кому-то другому. Мало кто соглашается ввести Бога в знаменитую формулу Е=МС2.

Бога пока не удается описать с помощью уравнения, его ищут в мозгу с помощью томографа, стоящего миллионы долларов. В мозгу у мышей, атеистов, но прежде всего — убежденных верующих — мусульман, буддистов, индуистов и у самых нам близких — христиан. Оказывается, утверждение вроде «ангелы существуют и охраняют нас» ведет к очень схожим реакциям в мозгу как у атеистов, так и у глубоко верующих. Нейропсихологи Сэм Харрис и Джонас Т. Каплан из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе представляют тому неопровержимые доказательства в опубликованных недавно анализах, проведенных с помощью fMRI.[3] Установлено: религиозность — это не вопрос знания и сознания (правое полушарие). Явная повышенная активность у всех испытуемых обнаружена в тех отделах левого полушария мозга, которые связаны с эмоциями. Независимо от того, верит испытуемый в ангелов или отвергает их существование. Обе группы восприняли информацию об ангелах не как факт, а исключительно как некий комментарий: атеисты — как ненужный, верующие — как добрую весть. В то же время уровень концентрации допамин[4] («гормона счастья») у верующих увеличился (как при удовлетворении жажды, голода и вожделения), а у атеистов он остался на том же уровне или даже снизился. Верующие отреагировали левым полушарием мозга на информацию об ангелах — как влюбленный, который неделями ждал желанного письма, в то время как атеисты — как человек, нашедший в почтовом ящике рекламу фирмы, что соблазняет неоправданными обещаниями, а по какому адресу ее искать, неизвестно. Но в обоих случаях на томограмме активность наблюдалась в левом полушарии, что связано с совершенно другими реакциями. К счастью, Бога невозможно обнаружить с помощью томографа…

O MIŁOŚCIAH W MAJU

О любви в мае

В мае многие любови умирают. И чаще всего в этом же месяце рождаются новые. И вопреки распространенному мнению, тех, что умирают, к сожалению, больше.

Об этом свидетельствует статистика Института по изучению общественного мнения (Gewis, Гамбург, Германия). Определение любви в анкетах, которые использует институт, расплывчато и сводится в основном к оценке сексуальной активности женщин и мужчин. В соответствии с этим определением одна любовь умирает, другая рождается, когда люди перестают прикасаться только к одному партнеру и начинают прикасаться также — или только — к другому. Определение удобно, логично… и ошибочно. Во всяком случае по мнению Мариуша, который понятия не имеет о существовании этого института. Мариуш — «вполне удовлетворенный муж» Моники, которой постоянно ей изменяет. Не только в мае. Как сам признается, он изменяет жене круглый год. И тут же выдает свою теорию, которая звучит как фрагмент из пошлого пособия: «Моменты дикой страсти с другой, чужой женщиной, тело и желания которой я могу познать, для меня невероятно ценны. Настолько, что ради этого я готов рисковать буквально всем. Это как если бы я выпил целую груду таблеток счастья…». Моника, конечно, не знает о его теории. Знай она о ней, ей было бы очень больно. На самом деле Мариуш любит только свою жену и двух дочек, которых она ему родила. И так будет всегда. «Дикая страсть» не имеет с любовью ничего общего. Она — лишь мгновения, которые ему необходимы. И после таких мгновений его желание по отношению к Монике только усиливается. Он чувствует себя «настоящим мужчиной» и всякий раз хочет продемонстрировать ей это главным образом в постели. Чаще всего они занимаются сексом в тот же день, после его встречи с другой женщиной. «Может, это и извращение, но это правда», — добавляет Мариуш.

Ничего удивительного. По мнению психологов, занимающихся терапией семейных пар, такому факту существует необычайно простое объяснение. Мужчинам очень нужна «та, другая, молодая». Она действует на их эго как бальзам, уменьшает мешки под глазами и если не убирает морщины, по крайней мере слегка разглаживает их, напоминает о молодости, убеждает, что лишний вес — это не так уж трагично. Кроме того, часто такая связь способствует восстановлению эрекции. Молодая любовница, по мнению психологов, действует лучше виагры, сиалиса и упримы вместе взятых. Даже если стоит гораздо дороже. Но дело, по мнению тех же психологов, не только в этом. Многие опрошенные хронически изменяющие мужья утверждают, что речь идет и о чем-то большем.

О так называемом синдроме подогретого супа. Когда речь идет о сексе с женой, это всегда означает выключенный свет, одинаковые вздохи или одинаковое молчание. Мужчине всегда точно известно, что и как между ними будет после того как жена почистит зубы и придет к нему в спальню…

Постоянно изменяющие мужья не имеют обыкновения разводиться с женами (по данным института Gewis, так утверждают 78 % анкетированных мужчин). Пока измены удается скрывать, они с удовольствием продолжают такие двойные (а иногда и больше) связи. Помимо психологического, такое поведение имеет и эволюционное, записанное в генах обоснование. Люди — животные, обладающие моралью. Но мужчины куда менее моральны, чем женщины. Они хотят обладать не только властью, но еще и как можно большим числом самок. И только одна из них — альфа-самка. Та, которая продолжила жизнь их генов, родив ему потомство. И именно к ней он возвращается после охоты или командировки. К ней, всегда ждущей и всегда верной.

Всегда ждущей? Всегда верной? Но так ли это? Нет, вовсе нет. Более 56 % женщин старше тридцати (по данным немецкого еженедельника «Штерн» за 2009 год) в анонимных анкетах признались в неверности, продолжительной или случайной. И это только отчасти объясняется эмансипацией. В подавляющем большинстве случаев женщины заводят связь на стороне из-за отсутствия сексуального удовлетворения в браке. Все больше женщин не может вынести обыденность супружеских союзов и даже если для собственного успокоения соглашаются на якобы гармоничный брак, чтобы жить как все, не могут смириться с эмоциональным холодом, в котором им приходится существовать. Поэтому они ищут тепла в другом месте. И находят. Например Анна, женщина с десятилетним стажем супружеской жизни, нашла его у лучшего приятеля своего мужа. В прошлом году — она точно помнит даже даты! — ей удалось добиться от мужа близости всего четыре раза, и во время последней она решила больше никогда его об этом не просить. Ее муж — профессор в университете, а Анджей — его ассистент. С тех пор как она его знает, он всегда на нее поглядывал. А однажды вечером, когда отвозил ее домой с какой-то лекции в университете, коснулся ее колена. Случайно, как потом сказал. Но тогда это невинное касание подействовало на нее, как искра. Она сняла с руля его ладонь. Потом его рукой сняла со своего пальца обручальное кольцо. И они припарковались на ближайшей стоянке.

Уже несколько месяцев они регулярно встречаются. Мужа, который до нее не дотрагивается, она любит. А Анджей дарит ей прикосновения. И пусть так и будет…

ZEMSTA W JĄDRZE OGONIASTYM

Месть в хвостатом ядре[5]

То, что сосед растоптал грядки в твоем огороде, вовсе не значит, что ты, чтобы отомстить, должен спалить его дом. Но с этим утверждением согласны не все. Зависит от того, чьи грядки и кто сосед. Оказывается, если грядки принадлежат бывшей жене, а сосед — бывший муж, произойти может что угодно. Иногда сжечь дом — меньшее зло.

Вольфганг проводил отпуск со своей дочерью. Самой любимой, самой главной и единственной женщиной своей жизни. Неделя пасхальных каникул в Португалии. После двух затратных и унизительных судебных процессов адвокат добился для него права проводить время с дочкой. В предотъездной суматохе он на несколько дней опоздал с выплатой алиментов за текущий месяц. Ему казалось, что в худшем случае он «растоптал грядки». На второй день отпуска позвонила его бывшая жена и прошипела: «Если ты думаешь, что Наталья — твой ребенок, то сильно ошибаешься!». Он и сегодня предпочел бы услышать, что она сожгла его дом. Наталья — его ребенок! Он знает точно, поскольку, вернувшись домой, прошел генетический тест. Но даже если бы оказалось, что не его, он бы не перестал ее любить. И теперь, через год после тех событий, он чувствует боль, которую ему причинила бывшая жена. Это была изощренная и жестокая месть. К тому же действенная.

Месть бывших жен и возлюбленных именно такова. Видимо, она призвана быть не только наказанием, но и возмещением морального ущерба. Часто она улучшает самочувствие. Как пишет Элиза Брандт, автор популярной на Западе книги «Месть — это женщина»,[6] ощущения, возникающие после мщения, «у многих женщин можно сравнить с оргазмом, после которого начинается майское солнечное утро». Способы мести ограничены только фантазией женщин. А она бесконечна, как утверждает в своей книге Элиза Брандт, приводя множество поразительных примеров, вызывающих ужас не только у бывших мужей, но и у состоящих в браке мужчин. Доносы в налоговые органы о многолетнем укрывании доходов; фотографии уменьшенного в фотошопе пениса бывшего мужа в интернете; объявления в газетах о его банкротстве, импотенции и о том, что он вич-инфицирован; поцарапанный гвоздем кузов машины; анонимные звонки и письма его шефу с информацией, что к затратам на командировку он приписал стоимость просмотра порнофильмов в отеле; попытки отравить любимую собаку, кота или хомяка… И множество подобных вещей, которые мужчинам не пришли бы в голову. Женщины в один день способны преобразиться из верных подруг и наперсниц в отвратительных, непредсказуемых в своей жестокости врагов. Женщины, которым изменяют, становятся крайне опасны — и так бывает очень часто.

Оказывается, тому есть свои нейробиологические причины, непосредственно связанные со спецификой мозга женщины. По мнению профессора Урса Фишбахера из университета Констанца,[7] желание мстить локализуется в области мозга, называемой Nucleus caudatus (хвостатое ядро). Люди, мозг которых на снимке томографа показывает повышенную активность в этой области по сравнению с другими отделами мозга, обнаруживают настойчивое стремление свести счеты и покарать обидчика (что следует из анализа, проведенного по анкетам). Самое удивительное — более 96 % людей с повышенной активностью этой области мозга… — женщины.

Но не только активность хвостатого ядра в мозгу женщин отвечает за такое состояние вещей. Часто тут виноват и следующий за ними шлейф зла, которое выпало на их долю. Предательство, уход мужчины, неожиданное одиночество, безнадежность и незаслуженно бедная старость. Все это особенно касается тех женщин, которые отдали мужчине молодость, родили ему детей, были абсолютно преданы, отказались от своих целей и жизненных планов, чтобы мужчина мог спокойно, имея крепкий тыл, многого достичь. И вдруг после двадцати с лишним лет совместной жизни рядом со своей секретаршей — чуть старше их дочери — он «наконец обрел себя и вторую молодость» и без всяких угрызений совести жестоко попрал общее прошлое. Желание отомстить как реакция на такую ситуацию естественно. Оно иногда возникает от бессилия, а чаще всего является единственным способом обрести утраченное чувство собственного достоинства. За предательством должны последовать наказание и раскаяние. Человечество практикует это тысячу лет. Методы изменились, но цель та же. А для брошенных жен цель оправдывает любые средства. И это подтверждает не только Элиза Брандт и ее книга. Подтверждают и судьи, которые выносят приговоры на процессах по гражданским искам мужей против мстящих им бывших жен. Месть становится бальзамом для раненой души. По результатам опросов ежемесячного немецкого журнала «Fokus» (июнь 2008) почти 69 % брошенных женщин «почувствовали себя значительно лучше, отомстив бывшему партнеру». В возрастной группе 18–28 лет таких еще больше — 78 %.

Вольфганг теперь платит алименты за две недели до установленной даты, чтобы быть уверенным. И с все большей фрустрацией: бывшая жена уже несколько месяцев спит с его бывшим лучшим другом. Но никогда не выйдет за него замуж. Потому что тогда перестанет получать алименты…

BABY BLUES…

Baby blues

Марика «родила» — сама так говорила — ровно двести восемьдесят девять детей, из которых один ребенок, последний, — ее собственный. Доченька Леони. Это произошло в августе прошлого года. Естественным путем. В обычной государственной клинике в Гамбурге. Без наркоза. Около четырех утра, через три часа после первых схваток, врач положил ей на грудь липкое красное создание. Она должна была прижать девочку к себе, обнять, почувствовать волнение, заплакать, посмотреть в ее глазки, нежно погладить черные волосики на голове, ощутить с ней неразрывную связь. Так бывало с другими ее «детьми». А с собственным ребенком ничего подобного она не почувствовала. Только мучительную боль внизу живота, облегчение, что роды наконец закончились, и нечеловеческую усталость. Она поспешно отдала Леони акушерке, так хотела поскорее заснуть. Если бы не разрывы, которые ей должны были зашить, она заснула бы мгновенно.

На следующий день медсестра привезла Леони, чтобы мать ее покормила. Чуть раньше, сразу после завтрака, привезли кормить Наталию — дочку девушки, которая лежала рядом и родила той же ночью. В коляске, которую катила медсестра, лежал орущий младенец, рядом суетился отец Наталии с огромным букетом роз, а за отцом семенила пожилая дама с еще одним букетом. Прежде чем голодная Наталия взяла грудь, ее сфотографировали и сняли на камеру. А потом девушка кормила, и лицо ее светилось счастьем. Это был самый волнующий момент, но никто уже не фотографировал и не снимал на камеру.

Когда привезли Леони, никаких роз не было, как и отца новорожденной крошки. Теоретически он мог быть. Она сообщила ему о том, что беременна, что это его ребенок и она собирается рожать. Почти сразу, как только врач подтвердил, что она не ошиблась. Но письма, которые она посылала ему в Майнц, возвращались с припиской «адресат неизвестен». Вначале Марика переживала, потом привыкла, и еще не родившаяся крошка Леони стала принадлежать ей одной.

Мать должна была быть с ней во время родов и в первое время после, но не получила визы, поскольку «не могла гарантировать выполнение условия о своевременном выезде из Германии». Украинка, вдова, единственная дочь которой работает в Германии, действительно не могла гарантировать того, чего ждал от нее служащий в немецком консульстве в Киеве.

Когда медсестра принесла ей Леони, Марику охватил страх. Она смотрела на дочку и неловко пыталась дать ей грудь. Плач Леони ее нервировал. Она чувствовала только раздражение и никакой близости. Если бы не медсестра, стоявшая рядом, она убежала бы из палаты. Кормление было для нее пыткой. Не только в первый раз, но и в последующие четыре дня, которые провела в клинике. Девочка плакала, Марика плакала, а медсестры учили ее, как обходиться с младенцем. Ее, дипломированную акушерку!

Марика приехала в Гамбург пять лет назад с академическим хором. Хор вернулся в Киев, а она осталась. Подруга-россиянка тут же нашла ей работу в клинике. Немецкие клиники охотно берут на работу медиков из Восточной Европы. Они хорошо образованы, работящи и не жалуются на низкую зарплату, работу в три смены или по вызову. Потом она закончила трехлетние курсы и в качестве акушерки стала принимать роды в частных домах. В последнее время это стало модным в Германии. Марика принимала роды самостоятельно. Только в двух сложных случаях ей пришлось позвать врача. Все дети были ей близки и в каком-то смысле любимы. С некоторыми она и теперь в контакте. Тем более странно, что собственную долгожданную дочку она не смогла полюбить…

Еще в клинике заявила, что нуждается в помощи. Четыре недели к ней приходила акушерка и занималась Леони. А Марика впала в депрессию. Чувствовала безграничную тоску, бессилие и безнадежность. У нее случались панические атаки, утром она не могла встать, внезапно вскрикивала. Ей казалось, будто она идет по застывающему бетону. Часто случались судороги. Ни плача, ни смеха Леони она слышать не могла. Не хотела ее видеть, касаться, приближаться к ней, ловила себя на том, что испытывает к ней ненависть и отвращение. Возникало гнетущее чувство вины, и она думала о самоубийстве.

Это был не так называемый послеродовой baby blues, который бывает у многих женщин, а настоящая глубокая депрессия. Клиника ходатайствовала в киевском консульстве за ее мать. Когда в январе та приехала и они впервые за долгое время обнялись, Марика снова смогла заплакать. Знала, что теперь, с бабушкой, Леони в безопасности. Занялась собой. Регулярно принимала прописанный психиатром прозак, через день к ней приходила психотерапевт. Через три месяца стала ходить на групповые занятия психотерапией, встречалась с другими матерями, впавшими в депрессию. Постепенно начала подходить к Леони. Всматривалась в нее, готовила бутылочки с молоком, касалась ее одежек. А однажды ночью, когда Леони заплакала, Марика остановила мать, сама подошла к девочке, взяла ее на руки, крепко прижала к себе и начала целовать…

UKRWIENIE

Приток крови

— И правда, я поставила ей только одно условие, наверное, самое худшее из возможных. — Она говорит тихим спокойным голосом, в котором нет ни сожаления, ни тем более покорности. — Я сказала, что хочу быть частью этого союза. Принадлежу Константы, а значит, хочу принадлежать и ей. Эта встреча выбила меня из колеи, я была растеряна, но две вещи знала наверняка. Мне неведома ревность — это чувство я не приемлю — и я никогда не соглашусь на банальную и жалкую роль ревнивой жены. Не буду устраивать сцен и бороться за свое любой ценой, ведь ни один человек не может владеть другим вечно. Кто думает иначе, либо не совсем нормален, либо ослеплен ненавистью. Я понимала, что она не меньше меня растеряна, а мои слова ее потрясли.

Саре 38 лет, эффектная худенькая брюнетка, мать двоих сыновей. Патрику 10, а Свену — 5. Она знает Константы с 14 лет, они женаты уже 12. Константы — писатель, сценарист. Пишет еще тексты для радио, которые иногда читает сам. Однажды вечером, около года назад, вернулся из студии и сказал, что Юлия, актриса, с которой работает и которая по второму микрофону читает тексты вместе с ним, «в него влюбилась».

— Представляете? Пришел домой, уселся за стол на кухне и пока я, стоя к нему спиной, резала сыр детям на бутерброды, так и сказал. А потом добавил, что Юлия каждый раз плачет, когда они об этом говорят, поскольку знает, что он принадлежит только мне, любит только меня и никогда меня не бросит. А потом он изменился. Стал слишком добрым, слишком деликатным, слишком заботливым и внимательным. Но знаете… совсем не таким, каким может быть муж после двенадцати лет брака. Я должна была этому радоваться, правда? Видимо да. Но не могла. Константы — моя первая и единственная любовь. Никогда в моей жизни не существовал другой мужчина. Только он. Я связывала то, каким он стал, с присутствием в его жизни другой женщины. Однажды прямо спросила о ней. Он признался, что Юлия ему необходима и что он не может быть счастлив без нее. Но и без меня и без мальчиков тоже. Константы всегда изумлял меня своей открытостью и искренностью. Не умел врать, притворяться, хитрить, играть какую-то роль. Он ни о чем меня тогда не просил. Ни о прощении, ни о том, чтобы дала ему время подумать. В его жизнь пришла новая любовь, но он не хотел потерять старую. Ему нужны были обе. Только в этом случае он может быть счастлив. Иначе погибнет, как погибает любой орган человека без притока крови. Как ни удивительно, мы говорили обо всем долго и спокойно. Я всегда ему поражалась. Видимо оттого, что он писатель, Константы умеет точно выделить суть вещей. Я помню главное. Помню, как в какой-то момент он сказал: «Слишком по-детски — предположить, что мои желания и стремления в течение всей жизни может удовлетворить лишь один человек. Это позапрошлый век, с которым давно пора расстаться». Откровенно говоря, когда теперь я вам рассказываю и сама слышу свои слова, боюсь, Константы покажется вам махровым эгоцентриком или даже мерзким бездушным негодяем. Но это не так, поверьте. Я знаю его очень давно…

И тогда я решила встретиться с Юлией. Когда вошла в кафе, она выглядела как скорчившееся, перепуганное олицетворение вины, одетое в великоватый плащ. На год старше меня, хрупкая, с нежным девичьим лицом, с морщинками в уголках глаз. Разведена, одна воспитывает двух дочек. Не какая-то молоденькая фифа, на которую мой муж променял меня, когда наступил кризис среднего возраста. Она села передо мной и прошептала: «Я люблю его. Хотя не имею на это права. Не так, как вы, но люблю». А потом мы беседовали, стараясь не касаться самого главного. Только намеки, только неопределенные ответы на еще менее определенные вопросы. Если бы кто-то сидел рядом, никогда бы не понял, о чем мы говорим. И знаете, когда я уже не могла вынести неопределенности, спросила о моей роли в этом союзе. Она не ответила. Только пожала мне руку и замолчала.

Через неделю Константы пригласил к нам нескольких приятелей. Вышла его новая книга. Пришли люди из издательства, два журналиста и Юлия. Поздно вечером, когда все ушли, Юлия осталась. Я была измучена и пьяна. Оставила их за столом, погруженных в беседу, и ушла в спальню. Ночью я искала руки Константы, но его не было рядом. Я вернулась в гостиную. Они лежали обнаженные на ковре. Я легла рядом с Константы и в темноте осторожно дотронулась до лица Юлии. Разбуженная, она стала целовать и сосать мои пальцы. Потом на коленях подползла ко мне. В первое мгновение прикосновения ее тела заставили меня съежиться от смущения. Вдруг я почувствовала на шее ее дыхание. Потом пальцы в моих волосах, ладони на моих ягодицах. Наши губы слились, я ощутила вкус ее слюны и влажность тела. А потом между нами произошло что-то невероятное…

И теперь мы втроем. Точнее всемером. Мы и четверо наших детей. Иногда нам кажется, что нашей тройке не хватает гена ревности. Но это неправда. Не могу себе представить, что кто-то может отобрать у меня их обоих. Убила бы…

O HORMONACH, MIŁÓSCI I WOLNEJ WOLI

О гормонах, любви и свободной воле

То, что любовь к кому-то — исключительно проявление свободной воли — догма, и человек, осмеливающийся ее опровергать, a priori считается не совсем нормальным, еретиком. Нельзя заставить полюбить, как нельзя запретить любить. Литература, а особенно поэзия последних двух тысячелетий была бы гораздо беднее, если бы не мотивы, связанные с человеческой трагедией, происходящей, когда невозможно с этой догмой смириться. Не были бы написаны гениальные симфонии, картины, сняты великие фильмы, если бы не истории любви — роковой или счастливой. Любовь как апофеоз абсолютно свободной воли для большинства людей, независимо от культуры, в которой они воспитаны, является аксиомой. Это подтверждают и сексологи, и антропологи, и социальные психологи, и социологи независимо от мировоззрения.

Никто и сегодня, по правде говоря, не в состоянии определить момент, когда любовь зарождается и почему у одних она длится долго, а у других — нет. Никто также не знает, от чего она умирает. Нет ответа и на вопрос, почему те, а не другие два человека по собственной воле испытывают любовь друг к другу. Не так давно (с середины 1980-х), правда, пока не досконально, стало известно, что происходит в мозгу этих людей.

Знаменитый американский антрополог из университета Ратгерс в Нью-Джерси доктор Хелен Фишер, автор книги «Анатомия любви», одна из немногих, кто отважился поделиться с миром своими сомнениями, касающимися доминирования свободной воли при выборе партнера при создании долгосрочного союза, основанного на любви. Фишер уверена в биохимическом генезисе эмоций и утверждает, что при выборе предмета любви в той же мере, что и воля, действует даже не уровень, но распределение концентрации гормонов и нейротрансмиттеров,[8] влиянию которых, начиная с эмбрионального периода, подвержен наш организм. По мнению Фишер, решающее значение имеют пять из них: тестостерон, серотонин, эстроген, допамин и норадреналин.

Исследования мозга с помощью томографа в репрезентативной группе мужчин и женщин, подтвержденные статистическим анализом их анкет, доказывают, что люди демонстрируют тенденцию объединяться в пары (гетеросексуальные или гомосексуальные) в зависимости от своего гормонального типа. Несмотря на обоюдную волю, вряд ли возможно, чтобы два несовместимых гормональных типа создали длительный союз. Фишер выделила четыре типа личности, связав их с доминирующим активным — либо мало активным — гормоном.

Руководители (проводники): люди, у которых сеть связей между отдельными областями мозга во внутриутробный период была сформирована с помощью высочайшей концентрации тестостерона в организме матери. Они прагматичны, активны, обладают аналитическим умом, смелы, не слишком поддаются эмоциям. Обычно доминируют в союзе (как мужчины, так и женщины) и определяют направление, которого следует придерживаться. Видят свою жизнь не как единое целое, а как цепь не связанных между собой отрезков, по которым перемещаются из пункта А в пункт Б.

Переговорщики (дипломаты): люди, мозг которых в эмбриональный период был сформирован под влиянием высокой концентрации эстрогена матери. Им свойствен поиск связи между мельчайшими событиями, они часто грезят наяву, чувствительны, постоянно пытаются найти свое я. В конфликтных ситуациях ведут себя дипломатично, ищут их разрешения, идут на компромиссы. У большого процента обследованных с таким гормональным типом обнаружена склонность к меланхолии и даже депрессии. Кроме того, в анкетах они признавались, что им необходима не только близость, но и забота партнера.

Строители (конструкторы): у этой группы доминирует серотонин, который является гормоном покоя. Как правило, это люди рациональные, признающие авторитеты, догматичные, их главное стремление — создание гнезда, семьи. Рассудок у них превалирует над эмоциями.

Исследователи (открыватели): люди с повышенной концентрацией допамина — оптимисты по рождению, пытливо интересующиеся миром и людьми (как в свое время представители Ренессанса), креативны, постоянно в поиске интеллектуального вызова, к тому же — очень чувственны.

Конечно, указывает Фишер, нет человека, который представляет один чистый тип. В каждом из нас есть черты и исследователя, и переговорщика, и строителя, и руководителя, но только один из типов является доминирующим.

Хелен Фишер очень интересно описывает это в своей недавно вышедшей в Германии книге,[9] убеждая читателей, что одной свободной воли недостаточно, чтобы полюбить на всю жизнь и быть счастливым. Необходимо еще и найти человека, который обладает сходной (био)химией или дополняет нашу. Руководительница не ждет от поэтичного переговорщика, что он укажет ей путь, но зато ей нравится вести его туда, куда стремится она сама…

DARIA Z UKRAINY

Дарья с Украины

Не знаю, есть ли лимит страдания, выпадающего на долю человека. Может, нам и в самом деле достается столько страданий, сколько мы можем вынести.

Моя фамилия Шмидтова. Не Шмидт, а Шмидтова. Потому что я не Шмидт. Я не могла бы называться «фрау Шмидт». Даже выйдя замуж за любимого мужчину, я не могла бы стать немкой. Поэтому я заплатила большие деньги, чтобы так было написано в моем паспорте. Это была неудачная инвестиция. Шмидт, мой бывший муж, в один прекрасный день пришел к выводу, что я для него «слишком толстая и слишком старая», а его сослуживцы приводят на вечеринки «куда более красивых молодых девиц». Он так и сказал. По пьяни, конечно. Я не хотела выглядеть толстой старой коровой на корпоративах «Дойче банка», поэтому подала на развод. Я, может, и толстая, но ведь не старая. А тогда мне было всего двадцать восемь. Дочь Шмидта от первого брака старше меня на два года. Да и не толстая я вовсе! Для Марселя я была худой. И для Дарьи тоже…

Произнося имя Дарьи, я обычно плачу. Я бы и сейчас заплакала, но ведь я в психушке, и мне уже три недели дают психотропные средства. Либо они на самом деле действуют, либо у меня закончились слезы.

Марсель…

Он появился в моей жизни в тот день, когда я развелась со Шмидтом. Выйдя из здания суда, я пошла в соседнее бистро. Развод — всегда поражение. Даже если это развод с таким ничтожеством. Я пила водку, вспоминала напрасно прожитые с мужем годы и, видимо, была похожа на женщину, которая нуждается в поддержке. Марсель подсел к моему столику, протянул бумажные носовые платки и, как он уверял, без памяти в меня влюбился. Настоящего Марселя я открыла для себя двумя годами позже. А прежде пережила депрессию, два запоя, четыре увольнения с работы по статье, зависимость от валиума, пять переездов, восемнадцать различных диет и два аборта, а еще переспала с четырнадцатью мужчинами и одной лесбиянкой, Дарьей из Москвы. Из отчаявшейся я превратилась в отчаянную.

Если исключить Дарью, то инженер Эдвард Мёрфи, сформулировавший свой известный закон подлости, был абсолютно прав: если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, она обязательно произойдет.[10] Однако Мёрфи не мог предвидеть всего. Самое плохое произошло со мной в день моего тридцатилетия в Панкове. По собственной вине, пребывая в состоянии подогретого тремя выпитыми бутылками вина отчаяния и двадцатью четырьмя месяцами поисков своего места в жизни, я представила себе, что спустя какое-то время все же смогу полюбить Марселя. Тем более что начиная с той встречи в бистро он постоянно присутствовал в моей жизни. И что если так случится, это гораздо лучший выход из ситуации, чем одиночество и очередная катастрофа, к которой я неминуемо иду. Я позвонила ему, и тем же вечером он оказался в моем доме. Уже во время нашей первой ночи любви и после нее он стал расспрашивать меня о мужчинах, бывших в моей жизни. Это повторялось каждую ночь. Какое-то время я уверяла себя, что это из-за любви и всегда сопутствующей ей ревности, из-за мужского тщеславия, что это пройдет, когда мне удастся убедить Марселя, что я принадлежу только ему…

Марсель итальянец. Его отец эмигрант из Ирана, а мать сицилийка. Долгое время я объясняла себе его расспросы итальянским менталитетом, исламскими традициями и особенностями характера.

Но постепенно расспросы превратились в допросы. Дошло до того, что Марсель мог несколько раз за ночь заниматься со мной любовью, а потом придушивал ремнем, заставляя снова и снова рассказывать о других мужчинах: как я дышала, что говорила, как раздвигала ноги, пробовала ли на вкус их сперму, было ли мне хорошо… Задыхаясь, я говорила ему правду, а когда рассказывать стало нечего, начала сочинять. По утрам Марсель был нормальным человеком, но к вечеру я снова становилась для него «величайшей чешско-немецкой шлюхой». А когда забеременела, его болезненная ревность превратилась в шизофрению. Я стала для него одновременно и возвышенной святой любовью и грязной проституткой, носящей его семя. Я понимала, что должна бежать, но все время откладывала свой побег. Когда у меня отошли воды, пока за мной ехала карета «скорой помощи», он изнасиловал меня прямо на полу в прихожей, чтобы доказать, что я принадлежу только ему. Дарья, которая единственная из всех знала о выходках Марселя, через два дня после родов забрала из моей квартиры все, что поместилось в ее маленькую машину, и отвезла нас с ребенком к моей матери в Братиславу. В больнице я оставила Марселю письмо, в котором написала, что улетаю в Лондон, и умоляла его обратиться за помощью к психотерапевту.

Через несколько дней он отыскал Дарью. Сначала упрашивал ее сказать, где я, потом пытался подкупить, потом начал угрожать. Она несмотря ни на что не выдала меня, и он впал в ярость. Привязал ее к стулу и полночи избивал. Она вынесла все и молчала — даже тогда, когда он вливал ей в горло водку и прижигал сигаретами лоб. А в конце концов… он повесился у нее на глазах. Она так и просидела, связанная, глядя на висельника, пока ее не обнаружили соседи. И теперь я скажу вам главное! Только Дарья меня любила. Только она. Марсель и представления не имел о том, что такое любовь…

BLISKOŚĆ: ANALIZA STATYSTYCZNA

Близость: статистический анализ

Самый трудный момент — когда Магда должна подойти к жене своего бывшего мужа и поделиться с ней облаткой.[11] Она набирает побольше воздуха, стараясь не обращать внимания на колотящееся сердце, крепко сжимает сухие губы и чувствует, как жаркий румянец заливает щеки. Подает негнущуюся руку, другой отламывает кусочек от ее облатки, поспешно кладет в рот и наклоняет голову, не в силах вымолвить ни слова. Если бы не семья сестры, заплаканная мать и общее предрождественское волнение, выплюнула бы этот кусочек. Но знает, что смотрят. Все. И дочь тоже. Молча глотает размягченную слюной безвкусную кашицу, обещает себе, что это в последний раз, и поспешно выходит в прихожую. В ванной умывает холодной водой покрасневшие от слез глаза, поправляет макияж, возвращается в комнату и садится возле дочери. Так продолжается уже восемь сочельников. Все к этому привыкли. Кроме нее. Для нее преломить облатку вовсе не знак любви и единения, не символ примирения и прощения, не символ дружбы и любви. Для нее все эти двенадцать лет облатка — символ боли от первые четыре года незаживавшей раны, а потом — от ее рубцов.

Двенадцать лет назад отец ее дочери (так она его теперь называет) ноябрьским вечером сказал ей, что их брак «не оправдал его ожиданий», и даже не дослушал, что она ему кричала: как ей больно и что она хотела бы знать, о каких ожиданиях речь, и что ему следует подумать о том, как будет страдать их ребенок. Он упаковал компьютер и спустился вниз, где его ждало такси.

И сегодня она не знает ответов на те вопросы. Почему ее брак развалился? Чем она пренебрегла, на что не обратила внимания? Почему ее сестра-близнец — счастливейшая жена любящего мужа? Они ведь не только идентичны генетически, но и воспитаны, и выросли в одной среде. Познакомились со своими мужчинами почти в одно время и в один день сыграли две свадьбы — ее и Наталии. Почему же она?..

Социологи из университетов Берна и Мюнхена тоже задают себе подобные вопросы. Уже два года в рамках проекта Pairfam они наблюдают за судьбами 12 408 случайно выбранных в Германии пар, проводят их анкетирование для получения данных о том, почему некоторые пары вместе 60 лет, а другие не могут прожить и шести месяцев. Проект рассчитан на двадцать лет, и есть шанс, что в результате будет раскрыта тайна счастливых браков. До сих пор занимались в основном несчастливыми парами и чаще всего теми, что оказывались на кушетках у психотерапевтов. В исследованиях ученых из Берна и Мюнхена речь идет о большем. Они хотят описать близость в таблицах Excel, проанализировать, используя средние показатели, медианы,[12] тенденции и прогнозы. Некоторые результаты их исследований уже сегодня поразительны.

Магда и Наталия — однояйцевые близнецы, их геномы идентичны, они воспитывались в одной среде и у них одна система ценностей. Теоретически сестры должны были выбрать очень похожих партнеров. Но теория совершенно расходится с практикой. Выбор близнецов, даже однояйцевых, ничем не отличается от выбора людей, родственниками не являющихся. Партнерам близнецов в анкетах был задан вопрос: могут ли они себе теоретически представить, что влюбятся в сестер или братьев своих жен или мужей. Только десять процентов ответили утвердительно. И примерно столько же положительных ответов на вопрос, обращенный к людям, не связанным кровными узами: могли бы они полюбить соседа или соседку? Выбор мужа и жены — всегда лотерея. Те, кто выбрал удачно, просто оказались в нужное время в нужном месте.

Исследования в рамках проекта Pairfam демифологизировали и роль секса как элемента, скрепляющего пары. Предположение, что приверженность сексу зависит от возраста, не подтвердилось. Частота половых актов у тридцати-, сорокапяти- и шестидесятилетних практически одинакова и зависит не от возраста, а от прожитых вместе лет. Шестидесятилетняя женщина, состоящая в союзе два года, более сексуально активна, чем тридцатилетняя, которая состоит в союзе десять лет! Кроме того, сексуальная активность счастливых супругов отличается от таковой у несчастливых только в пределах статистической погрешности. И в супружеской жизни, и вне ее. Люди, признающиеся в анонимных анкетах, что изменяли в течение последних двенадцати месяцев, не были в своих союзах более несчастливы, чем те, которые не изменяли. Предполагается, что неверность и удовлетворенность браком, по статистике, между собой свободно коррелируют и должны зависеть от иных факторов, таких, например, как внешность. В проекте Pairfam проверили и этот миф: красивые изменяют своим партнерам не чаще, чем некрасивые.

Исследования ученых из Бремена и Мюнхена находятся в начальной фазе, надо еще подождать результатов, которые дадут ответ на вопросы Магды. Правда, одно печальное заключение можно сделать уже сегодня. Сочельник в семьях, которые вместе выплачивают ипотечный кредит, проходит в спокойной умиротворенной обстановке. Риск развода таких пар на 54 % ниже…

ŚWIATŁOCZUJŁOŚĆ

Светочувствительность

На самом деле все можно увидеть только в абсолютной темноте. Я прозрела два года назад, когда перестала видеть, ослепла, стала незрячей, потеряла зрение. Мне нравится, когда говорят, что я слепая. Именно так люди думают. Незрячие вступают в какие-то сообщества, где платят взносы, чувствуя к себе сострадание. Сострадание-то, может, и есть, но денег всегда не хватает. Слепые же просто не видят. Это о слепых, а не о незрячих в костелах читают проповеди. Вы слышали когда-нибудь проповедь, в которой слепого назвали бы незрячим? Я нет. И я предпочитаю быть слепой, хотя в Бога и не верю. Когда была маленькой, я думала, что есть только один Бог, наш. Потом оказалось, что богов много. Мой отец считал, что наш Бог главнее бога соседа с первого этажа. А я никак не могла решить, в какого верить, и теперь не верю ни в какого. Правда, это произошло после того как я ослепла.

Вы смеетесь? Смейтесь, смейтесь! Вы хорошо смеетесь. Повернитесь теперь на спину. Прикоснусь к вашим векам. Улыбайтесь! Ну хватит! А теперь еще раз. Можно коснуться морщин вокруг ваших глаз? У вас глубокие морщины — слишком много смеялись. Но и плакали много. Морщины от смеха — гладкие по краям. А если по ним часто бегут слезы, они по краям грубеют. От соли.

Вы, должно быть, много плакали. Вы старый, не так ли? Морщины у вас глубокие, как в пятьдесят, а голос — на сорок. Или вы пьете хорошее вино и надеваете зимой шарф, или мало говорите, или никогда не кричите. Вы кричите на свою женщину или на детей?

Мой отец никогда на меня не кричал. А братья — часто. Родители приехали сюда, когда немцам потребовались автострады, а турки их быстро и дешево строили. Сначала строил отец, потом братья. Когда дороги были построены и немцы надеялись, что мы, турки, наконец вернемся домой, родилась я. Отец уехать не мог: на стройке он заболел, а денег, чтобы лечиться в Стамбуле, не было. Маму никто не спрашивал, а братья и вовсе не хотели возвращаться. Они говорили по-немецки лучше, чем по-турецки, и Турции не знали. К тому же были слишком ленивы. Ведь Турция в Турции совсем не то, что Турция здесь, в Берлине. Мои братья — недотепы и слабаки. Как по-польски будет слабак?.. Бурак?.. Значит, они самые большие бураки на свете.

Я нравилась другу моих братьев. Однажды узнала от матери, что он хочет на мне жениться. Мои родители отнеслись к этому как истинные мусульмане. Мне было семнадцать, а он — сын богача, у которого несколько магазинов в Берлине. Он был богат, а я красива. Единственный капитал моих родителей. И меня продали. И сегодня не знаю, за сколько. Мне он совсем не нравился. Был грубый, носил афгани, на шее — тяжелую золотую цепь, ездил на ужасных машинах, брил голову и не читал книг. А мне нравился парень из моего класса, он был блондин и говорил по-русски. Это был немец из Казахстана. Бедный, робкий и очень умный. Из-за меня он стал учить турецкий. Я первая его поцеловала, сам он никогда бы не решился. Знаете, после того поцелуя он заплакал и убежал, громко прокричав мое имя. Еще он любил смотреть мне в глаза, говорил, когда я их закрываю, он чувствует дуновение ветра от моих ресниц. Он, конечно, большой выдумщик: когда-то у меня были огромные глаза и очень длинные ресницы, но чтобы ветер…

Я знаю, вы хотите меня слушать. Чувствую это. У вас подбрюшье напряжено. Когда мужчины хотят слушать, у них напрягаются шея, подбрюшье и мышцы икр. Я сделаю вам массаж, чтобы оно стало мягким. Когда долго массируешь, можно все разгладить. Рубцы вокруг моих глаз и на веках я массировала два года, каждый день. Они не пропали совсем, но стали мягкими настолько, что никто уже не убегает от меня, когда я снимаю очки. Два года я массировала то, на что ему потребовалось несколько секунд. Когда родители меня продали, и он это понял (это все равно как контракт: мой отец пожал ему руку, глядя в глаза, что для турок — как клятва перед нашим Богом), то почувствовал себя моим законным владельцем. А я? Мне была невыносима даже мысль о нем, не говоря уже о его запахе. Для меня он был омерзителен. Я не принимала всерьез предостережений братьев. Мне казалось, в Германии женщина не может кому-то принадлежать, если она этого не хочет. Тем более женщина, которая здесь родилась. Но я ошиблась. Когда еще раз поцеловала моего казаха, и он опять убежал, от счастья крича мое имя, из «Мерседеса» вдруг вылез мой «хозяин» и плеснул мне чем-то в лицо. Я почувствовала ожог и перестала видеть, а потом потеряла сознание. Братья отвезли меня к турецкому врачу. В немецкий госпиталь не повезли, потому что там им задали бы слишком много вопросов. На следующий день вечером, придя в себя и слушая разговор медсестер, я решила, что я в Турции. Для моих братьев я была немецкой шлюхой и заслужила такую участь. Можно быть немецкой шлюхой и при этом оставаться турчанкой и любить Андрюшу из Казахстана? Я не плакала: чтобы плакать, нужны глаза, а их у меня нет. Потом я два года жила у бабушки в Стамбуле. Там я каждый день массировала свои рубцы и научилась видеть кончиками пальцев. И тогда вернулась в Берлин. Теперь я больше чувствительна к свету, чем раньше и, можно сказать, гораздо лучше вижу. Ну, что это вы! Я ведь говорила, что соль разъедает кожу! Вы бурак, что ли?

CHIRALNOŚĆ

Хиральность[13]

Говорят, что явление хирально, если не идентично отражению в зеркале. Но мы не верим в хиральность. Стоим в ванной перед зеркалом, поднимаем правую руку, словно приветствуя кого-то, и ждем, когда наше отражение ответит нам левой рукой. Предполагаем, что мир за зеркалом такой же, как наш, только правое там левое. Наша правая рука за зеркалом — левая, сердце за зеркалом — с правой стороны, но это все-таки наше сердце. Нам представляется, что «левость» и «правость» — лишь некая условность, и если бы не появилось зеркало, существовали бы только «правые» миры. Или «левые». Однако нам ближе правое, и мы предпочитаем «правость». И это таинственно и интересно. Людей «левых» недооценивают. Уважают людей «правых». Термины, связанные с прилагательным левый, например «левизна», ассоциируются с чем-то недостойным уважения (прошу представителей левых партий меня простить). «Левизну» осуждают, а в некоторых контекстах она не может существовать. Только за зеркалом «левость» — права. Может, поэтому в залах Эрмитажа в бывшем Ленинграде, а теперь Санкт-Петербурге так много зеркал. Природа, как и люди, предпочитает «правость». У ДНК, носителя генетического кода всех организмов, структура спирали закручена вправо. Нуклеиновые кислоты, из которых ДНК состоит, складываются в основном из сахаров и отклоняют луч света вправо.

Даже если бы не было зеркал, Нарцисс все равно увидел бы свое отражение — в источнике. И влюбился бы в себя, поскольку ему казалось, что его отражение такое же, как и он сам. Прекрасная, точная его копия. Нарцисс не знал, да и не мог знать физики элементарных частиц, ведь он жил задолго до морозного января 1957 года, когда стало известно, что мир по другую сторону зеркала не такой, как мир по эту сторону. В январе 1957 года было установлено, что не существует отражения элементарной частицы, называемой мюон. Как с нашей стороны зеркала, так и по другую его сторону мюон будет вращаться влево, хотя за зеркалом должен вращаться вправо. Если же не может вращаться за зеркалом влево, то не может там вовсе быть. Вернее может, если физик — мистик. Таких физиков немного, тем более добрых и впечатлительных. В своих исследованиях они приближаются к границе, которую не могут перейти. И тогда дают им название, научное и мистическое одновременно. Например, точку начала Вселенной назвали «особой» точкой. Такое название, по правде говоря, доказывает поражение физики, а точнее то, что и физики могут быть поэтами. Никто не знает, что было вначале. Там могла быть бесконечность, но могла быть и точка нуля.

Отсутствие во Вселенной мюонов, вращающихся вправо, шокировало не только физиков. Философы тоже запаниковали. Оказалось, что Алиса по ту сторону зеркала живет в ином, чем мы, мире. Возможно, там существуют не только иные физические, но и иные философские теории. Алиса, даже по мнению физиков, которые хоть и читают сказки, но по-своему, может оказаться в стране, где нет мюонов, вращающихся вправо. И это означает, что Зазеркалье действительно волшебная страна. Необязательно верить в сказку, но Алиса там точно есть. Ведь в то, что Алисы нет по другую сторону зеркала, не поверил бы никто. У девочки нет правых мюонов, но несмотря на это она существует, ведь мир за зеркалом не может не существовать. Даже Бог не может отменить принцип зеркала, проявившийся в источнике, который Он создал. А законы физики и подавно. По другую сторону зеркала — в источнике Нарцисса например — существует теоретически несуществующая «левизна»…

Так считают не только великие физики. Так считает и молодая полька Магда, продавщица косметики из города Корк в Ирландии. Когда ее спросили, удовлетворена ли она своей семейной жизнью, она возмутилась. Уверена: ее брак — самый лучший, и многие женщины о таком могут только мечтать. Правда, Магда из Корка, как сама она признается, не очень довольна собой. Ей трудно привыкнуть к тому, что, потеряв так поздно девственность, после многих лет ожидания «необыкновенной встречи», она не может теперь сдерживать себя. На книжной полке рядом с Библией у нее стоят книжки о позах, белье и стриптизе. Ведь это ненормально! Ее подруги тоже любят секс, но для них это нечто повседневное. А она не может равнодушно пройти мимо секс-шопа, обожает чулки, пояса и всякие… игрушки. Так часто бывает в магазинах «Энн Саммерс»,[14] что один из постоянных клиентов недавно спросил ее, в каком ночном клубе она работает.

Магда покупает аксессуары для своего мужа, но иногда ей и этого мало. Тем более что он порой их не замечает и засыпает раньше, чем она объяснит, как это действует. А если честно, он вообще не обращает на них внимания. И тогда, расстроенная, она переходит «на другую сторону зеркала». Сама так говорит. И перестает быть «правой». Из ахиральной и верной становится за зеркалом другой, хиральной и распутной. Миром по ту сторону зеркала стал для нее интернет. Зависает там, а когда возвращается, не может понять, где она настоящая, там или здесь.

PIĘKNO: ANALIZA EKONOMICZNA

Красота: экономический анализ

Сколько стоит красота? Дорого. Очень дорого. Особенно женская.

По мнению английской экономистки доктора Кэтрин Хаким, внешность в современном мире все чаще значит больше, чем образование или статус, то есть принадлежность к привилегированному социальному классу. В своих исследованиях и статьях в известном социологическом журнале «European Sociological Review» (март 2010) доктор Хаким приходит к выводу, что люди, наделенные красотой (автор называет ее «эротическим капиталом»), считаются более компетентными, убедительными и достойными доверия, они легче находят друзей и продвигаются по службе, а следовательно, гораздо больше зарабатывают. Награда за красоту в последнее время столь велика, что без особого труда превосходит награду за ум, образование, дипломы, научные звания, классовую принадлежность, огромную работоспособность и тому подобное. Кроме того, как уверяет доктор Хаким, человек из низов благодаря внешности может вдруг оказаться «в пантеоне» самых популярных личностей. Уборщица или парень, вытирающий столы в «Макдоналдсе», становятся украшением «Vogue», «Harper's Bazaar» и других журналов, в которых мало текста, но множество фотографий так называемых икон красоты. Достаточно того, чтобы кто-то заметил и вложил в их красоту деньги.

Чаще всего так происходит с женщинами. И это очевидно не только для доктора Хаким. Сами женщины кропотливо и неустанно работают над приумножением своего «эротического капитала», используя по полной достижения косметических фирм, предложения фитнес-клубов и пластическую хирургию. В США в 2009 году на красоту потрачено больше денег, чем на образование и социальные цели вместе взятые. Из этих денег 92 % приходилось на кошельки и кредитные карты именно женщин. Но это свойственно не только нашему времени. Так было всегда, и не только в близких нам культурных социумах. Даже во время страшного голода в Калахари (Африка) бушменале женщины продолжали втирать в кожу животный жир, а во Франции почти триста лет назад, в 1715 году, произошли беспорядки, поскольку народ решил, что именно использование муки аристократами (в основном женщинами) в качестве пудры для своих причесок привело к голоду в Париже.

Что это, всеобщее помешательство или только метод одурачивания общества? Оказывается, ни то ни другое. Восприимчивость к красоте мы приобрели в процессе эволюции, как и все основные инстинкты. Способность понимания красоты человеческого тела не является приобретенным и усвоенным культурным феноменом. Человек родится с этим как с родинкой на левой ягодице, такой же, как у бабушки, или с талантом писать музыку, каким обладал отец. Красота пробуждает волну всевозможных эмоций, и одна из них — ощущение удовольствия. И это не интеллектуальное созерцание, а реакция на физический возбудитель. Нам нравится идеально гладкая кожа, блестящие волосы, тонкая талия, стройное тело, поскольку в процессе эволюции люди, воспринимавшие подобные сигналы и испытывавшие влечение к их источнику, добивались большего успеха в репродукции (имели больше здорового потомства) и экономике, поднимались выше по социальной лестнице. Мы — их потомки. Трудно опровергнуть то, что известно даже младенцам, которые никогда не держали в руках «Vogue», не умеют ни читать, ни даже понимать, что им говорят, и поэтому им невозможно внушить, что красиво, а что — нет.

В 1987 году американский психолог Джудит Ланглуа в рамках очень простого эксперимента (повторенного многими исследователями) собрала сотни фотографий человеческих лиц и попросила взрослых разложить их по степени привлекательности. Затем показывала рассортированные фотографии трех- и семимесячным детям. И они значительно дольше разглядывали лица, которые признали красивыми взрослые. Младенцы уловили красоту лиц мужчин, женщин и детей, афроамериканцев, азиатов и белых. Результаты исследований профессора Ланглуа безусловно доказали, что детектор красоты встроен в природу человека, и у нее есть свои универсальные определения, не зависящие от расы, пола и возраста. Независимо от того, раздражает это открытие или расстраивает, истина заключается в том, что с первого мгновения жизни мы взираем на мир глазами ценителей красоты. И с течением времени все больше убеждаемся в том, что, кроме слепых, человеческая красота привлекает всех, даже тех, кто в том не признается или бурно ее отрицает, как например служители культа («красота — непрерывное искушение и суета»). Даже воинствующие феминистки, утверждающие, что помешательство на красоте спровоцировали средства массовой информации и что это «симптом смертельной болезни современной культуры». Неправда! Дело не в современности! Если проанализировать публикации на исторические и антропологические темы начиная с Дарвина, легко убедиться, что на протяжении всей истории люди разрисовывали себя и свое тело, умащали, выдергивали из него волосы и даже всячески калечили — исключительно ради красоты. А в действительности ради извлечения выгоды…

em
em
fMRI (Functional magnetic resonance imaging) — функциональная магнитно-резонансная томография; неинвазивный диагностический метод, обеспечивающий визуализацию глубоко расположенных биологических тканей, структур, например человеческого мозга
em
Хвостатое ядро — образование (Nucleus caudatus), входящее в состав головного мозга. Участвует в организации двигательной активности, формировании условных рефлексов и механизмов памяти.
Eliza Brandt. Rache ist weiblich. Ullstein Taschen-buchvlg, 2006.
Университет города Констанц, Германия, Земля Баден-Вюртенберг, основан в 1966 году.
em
Helen Fischer. Die vier Ty
em
У католиков кусочек пресного теста, символизирующий Тело Христово. В Польше в сочельник принято собираться всей семьей за праздничным столом. Преломление облатки — важнейшее событие вечери.
strong
Свойство объекта быть несовместимым со своим отображением в идеальном плоском зеркале.
em