Па собирался читать послеобеденную молитву, когда кто-то позвонил в дверь. «Господи всевышний, благодарю тебя за ниспосланную пищу и радость…» Каждый раз он читал молитву по-новому, отражая а ней события прошедшего дня. Девятилетний Сэм, задрав голову и приоткрыв рот, напряженно следил за отцом, пытаясь угадать слова по движению пухлых черных губ. «Вот вырасту большим и тоже буду придумывать молитвы и благославлять своих детей. А если стану священником… О! Нет!» Но тут Ма делала рукой знак «тсс», и Сэм замирал.

— Аминь.

Итак, Па приготовился читать молитву, когда позвонили в дверь. Звонок очень долгий: кто-то чужой.

— Иди, открой, — сказал отец Сэму. — Нет, постой, я сам.

Но мальчик уже бежал к двери. Встав на цыпочки, отодвинул засов и носом уперся в чей-то живот.

— Привет, малыш. Здравствуйте, господин и госпожа Паркер.

— Чем обязан? — спросил Па, поклонившись.

— Том Ласкин, делегат Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.

— Ма, принеси стул. Присаживайтесь, господин Ласкин. А ты, сынок, скажи всем спокойной ночи и иди спать.

— Минутку! — Ласкин добродушно улыбнулся. — Как раз из-за этой важной персоны я и… Хотите сигару?

— Он не курит, — быстро сказала Ма.

Па опустил протянутую за сигарой руку, усадил сына на колено.

— Из-за Сэма?

(Мальчику нравилось прижиматься к груди отца. Приложив ухо к клетчатой рубашке, он прислушивался. Глухой удар, легкий удар; сердце-кузнец неторопливо трудится в своей загадочной пещере. Если биение делалось реже, Сэм начинал беспокоиться.)

— Из-за Сэма?

— Да. Завтра начало занятий. Надеюсь, вы отправите мальчика в федеральную школу…

— Нет, — проговорила Ма, придвигая стул. — Он пойдет в школу преподобного отца Джошуа, как в прошлом году.

— Как же так, госпожа Паркер? Мы добиваемся решения Верховного суда, федеральные власти ликвидируют расовую дискриминацию в школе. Начало занятий в этом году — историческая дата, а вы… Не понимаю, — вздохнул он, безнадежно уронив руки.

— Все школы одинаковые, — слабо возразила Ма.

— Простите, но вы не правы. Разве можно сравнить крольчатник преподобного отца с новой федеральной школой, где есть площадка, гимнастический зал, портик.

— Портик? — прозвенел тонкий голосок, и все взгляды устремились в сторону Сэма, который вопросительно смотрел на отца.

— Это огромная рама, на нее поднимаются по лестнице и сверху подвешиваются гимнастические снаряды канаты, шесты, трапеции. Вот что такое портик.

— Речь сейчас не об этом, — снова заговорил Ласкин. В его голосе звучала досада. — Если все чернокожие будут поступать, как вы, никогда вашим детям не видать равноправия!

— Первое право… — начала было Ма. Муж остановил ее жестом: дай сказать господину Ласкину.

— Послушайте, — Ласкин встал, — я прихожу ночью, тайком, рискую, защищая ваши интересы, в то время как вы…

— Мы не хотим, чтобы рисковал Сэм! — почти выкрикнула Ма, не глядя на Ласкина. — Он ребенок, наш единственный ребенок, — добавила она тихо.

— Иди спать, сынок. Проводи его, Ма.

Сэм уже три раза взбирался на портик по шесту, веревочной лестнице и канату, блаженно раскачивался вниз головой с ногами, продетыми в кольца… Пришлось открыть глаза. Мальчик вздохнул, протянул руку белому, поцеловал отца, ответившего ему каким-то рассеянным поцелуем, и пошел за матерью.

— Ма, а разве портик…

— Господин Паркер, я очень разочарован, — сказал посетитель, когда дверь снова закрылась, — я обошел с десяток ваших соседей, мне удалось убедить лишь половину. Но, — он сделал паузу, — предположить, что сын сержанта Паркера не окажется среди детей, которые завтра…

— К чему вы это говорите? — почти грубо перебил неф.

— Вы один в округе имеете награду и офицерский чин, у вас есть права, господин Паркер. Пуля, угодившая вам в ногу, не раздумывала, какого цвета ваша кожа!

— Конечно, — рассмеялся Па (но вдруг ощутил вспышку боли около рубца. «Эх! Хорошее было время…»).

— Помните те дни, когда, мобилизованные федерацией, мы все были равны, как братья! Так неужели в настоящее время сын сержанта Паркера не может сидеть в школе рядом с детьми других ветеранов?

— И окопавшихся в тылу? — не выдержал Па. — Не справедливо!

— Ваш сын имеет права, — Ласкин говорил, отчеканивая каждое слово, — вы же от них отказываетесь.

— Не я, а мать, — проронил Па, — знаете, женщины…

— Не знаю! — отрезал Ласкин. — Я остался холостяком, чтобы быть хозяином у себя дома… Пожалуй, я пойду. Мне предстоит сегодня еще не один трудный разговор, — и, помолчав, добавил: — Поверьте, господин Паркер, это мужские дела… — Он быстро пожал Па руку и вышел.

Когда захлопнулась дверь, Па долго стоял, не зная, что он должен был ответить Ласкину и что он скажет Ма.

Курчавая головка мальчика напоминала черного котенка, клубком свернувшегося на подушке. Над узкой кроваткой Сэма висел белый деревянный крест. Каждый вечер перед сном негритенок любил смотреть, как световая реклама, мигающая на здании напротив, зажигала отблески на кресте. И он оживал. Бился и трепетал, как сердце Па под клетчатой рубашкой… Теперь можно спать спокойно. Сэм повернулся к стене, прошептал «портик» и больше не ворочался.

Он проснулся от звука голосов. Родители о чем-то спорили за перегородкой. Два раза Па повышал тон и Ма шептала: «Тише, малыш спит…» — И Сэм послушно закрывал глаза. Он ясно услышал: «Потому что я хозяин… Сын сержанта Паркера», затем: «Это мужское дело…» Наконец, Ма устало произнесла: «Давай спросим Сэма».

Она подошла к кроватке сына. Сэм притворился, что спит. Хлопая ресницами, он пробормотал опухшими за ночь губами:

— Доброе утро, Ма!

— Сегодня в школу. — Ма старалась не смотреть ему в глаза. — Сэмми, ты рад, что вернешься в школу преподобного отца?

Ма суетилась у занавесок, открывая ставни. Па стоял в дверях.

— Мне больше нравится… Ма! Я так хочу в другую школу! — Сэм видел, как отец качает головой, потирая розовые ладони.

— Все твои друзья пойдут к преподобному отцу, — мягко проговорила Ма.

— Я заведу новых!

Мать еще раз попыталась убедить сына, не употребляя слов «белый» и «цветной». Сэм чувствовал, как дрожали ее руки, одевая его.

— Ну хорошо, Ма, как ты захочешь! — произнес он так жалобно, что Па решил вмешаться.

Полотенце вокруг шеи и кисточка для бритья в руке — Па был похож на старого негра с белой бородой.

— Я сам буду провожать его в школу, — и тихо, словно обращаясь к себе самому, произнес: — Сержант Паркер проводит сына…

Сэм гордо шагал, держась за руку отца. Приятно быть похожим на Па, хотя все и говорят, что у него, Сэма, губы матери и брови дедушки Бенджамина.

Сегодня Па приколол к куртке медаль. Он получил ее на войне. Почему Па не носил ее каждый день? Когда он, Сэм, станет взрослым, отец подарит ему медаль, и он никогда-никогда ее не снимет! Семеня рядом с отцом, мальчик видел себя сержантом Паркером, так же как Па воображал себя священником, когда читал молитву.

Возле школы стояли одни отцы. (К преподобному Джошуа мальчиков провожали мамы.) Почему-то все белые. Сэм хотел спросить отца и тут заметил, что Па чем-то огорчен. «Может, я что-то сделал не так?»

— Па… — начал он несмело.

Ничего не ответив, Па стиснул ему руку. Сэм осмотрелся вокруг. И остальные отцы какие-то мрачные. Наверное, из-за начала занятий у всех испортилось настроение… А вообще-то здорово, что здесь есть портик!

Внезапно отцы повернулись к ним спиной. Одновременно! Будто подхваченные порывом ветра! Только теперь Сэм заметил во дворе полицейских. Сколько их! Четыре, десять, двадцать, пятьдесят. С неподвижными лицами они наблюдали за происходящим.

Сэм очень любил полицейских. Ведь они тоже бывают сержантами! У него было туманное представление о войне — это когда полицейские приходят в другие страны наводить порядок. Когда он вырастет большим…

Отец наклонился, обнял Сэма так крепко, что чуть не задушил: «Иди!» Потом подозвал и обнял снова. В толпе мальчиков Сэм узнал четырех знакомых из квартала. Черных барашков было только четверо. Он обернулся и увидел отца. Тот стоял с напряженной шеей, широко раскрыв глаза. Сэм помахал ему рукой. У Па заколотилось сердце. Ему казалось, что взмах маленькой черной руки — призыв на помощь — слишком поздно!

Детей вели по гулким светлым коридорам. С Сэмом никто не разговаривал. «Новенькие, как и я, — подумал Сэм, — может, и у них побаливает живот…». Его внимание сразу привлек очаровательный белокурый мальчик. «Маленький принц!» Сэму казалось, что он всю жизнь ждал этой встречи. Он был крепче большинства ребят и без труда пробился локтями и сел рядом с маленьким принцем.

— Андерсон и Паркер, садитесь вместе слева, возле окна! — неуверенно скомандовал учитель, не поднимая глаз от записей.

— Сесть вместе? — повторил Сэм, раскрыв рот от удивления. Андерсон нахмурился и сделал знак: «Давай скорей!» Сэм с сожалением взглянул на маленького принца и сел у окна.

За весь урок учитель не задал им ни одного вопроса. Время от времени он украдкой посматривал в их сторону. Как-то взгляды учителя и Сэма встретились, и каждый прочел в глазах другого тревогу. Но Сэму было на все наплевать: он любовался маленьким принцем, ему хотелось быть ему братом, защищать его…

Словно повинуясь настойчивому взгляду, белокурый мальчик посмотрел на негритенка, прищурив глаза на надменном невыразительном лице. Сэм, одаривший своего избранника сверкающей улыбкой, расстроился. Он не знал, что маленькие принцы бывают близорукими.

Сэм выглянул в окно и вдруг… Как он раньше не заметил? В углу двора весь залитый солнцем возвышался портик. Он ущипнул Андерсона и пальцем указал на портик. «Ну и что?» — не понял тот. Эх! Показать бы это чудо маленькому принцу! Но со старого места ничего не разглядишь. Правда, Сэм мечтал о другом портике: две бесконечные лестницы, как у Иакова из Священного писания, и беспорядочное нагромождение балок, подобно реям трехмачтовых судов (со страницы «Корабли» в словаре). Но и этот школьный портик, белый и приземистый, восхищал его. Вот он поднимается вверх, прыгает, раскачивается… Острый голос Андерсона (он был на два года старше Сэма) призвал его к порядку — надо вести себя, как учат взрослые.

Отец ждал Сэма у выхода. Он был чем-то встревожен, как учитель. Сэм бросился в объятия Па: «Пойдем, я покажу тебе портик!» Но Па быстро увел его. За их спиной послышались выкрики. «С чего бы это? — недоумевал Сэм. — Сегодня не праздник. Разве что начало занятий?» Он попытался вспомнить, было ли в прошлом году… Но ни о чем не спросил отца. Полицейских было вдвое больше, чем утром, и это его порадовало.

— Не говори матери, что эти люди кричали нам вслед, — Па говорил непринужденно, но каким-то осипшим голосом.

— Не скажу, — пообещал Сэм, — это мужское дело!

Па наклонился и обнял сына. Сэм почувствовал на щеке прохладное прикосновение медали.

Если Ма плакала, она становилась отяжелевшей и распухшей от слез, как дерево после ливня. Она ни о чем не спросила сына, даже не заставила его взять добавку. Обнимая его на пороге, Ма забыла сказать, что, переходя дорогу, надо смотреть под ноги. Дверь закрылась. Сэм догадался, что мама опять плачет, и испытал угрызения совести.

В тот же день после полудня мастера Паркера вызвали в кабинет директора завода. Во время воины директор был его ротным командиром. Па называл его «Господин Джеймс», а тот обращался к Па «дружище».

«Зачем он меня вызывает? — думал Па, — Хочет поговорить о предстоящей встрече ветеранов нашего отряда? А может, из-за моего предложения о сменном дежурстве в бригаде?»

Господин Джеймс усадил Па, сел рядом, предложил сигарету и поинтересовался, как дела у Сэма.

— Он весит шестьдесят шесть фунтов, господин Джеймс.

— Точно, как Том, мой младший.

— Они почти ровесники — разница около двух месяцев. Мы оба принесли их в своих солдатских мешках, господин Джеймс! — засмеялся только Па.

— Да, конечно, — сказал патрон, пряча глаза, — к тому же они учатся в одном классе. Мне неприятно говорить об этом, Паркер, напрасно вы отдали Сэма в федеральную школу…

— Почему, господин Джеймс?

— Вы прекрасно знаете, дружище!

— «Федеральная школа», что это означает? — произнес Па после долгого молчания.

— Школа… э… государственная школа.

— И что же, Сэм не живет в государстве, господин Джеймс?

Директор придвинулся почти вплотную к мастеру. Лучшее средство поладить — это жить отдельно. Молодые хозяйки стремятся быть подальше от свекрови, и он от души расхохотался. На этот раз серьезным остался Па.

— Детям очень хочется сблизиться и понять друг друга, господин Джеймс!

— Безусловно. Со временем они подрастут, из них получатся юноши и девушки, которые тоже захотят «сблизиться», а это уже другое дело, Паркер.

— Значит, в федеральной армии, — нахмурился Па, — белые и цветные стоят в одном ряду, а в федеральной школе это невозможно?

— Именно так, дружище.

— Что хорошо для войны, для мира не годится? Да, добрые тогда были времена, господин Джеймс!

Он с трудом отыскал пепельницу и потушил сигарету.

— Решать вам, сержант Паркер, я больше не командир.

Па натянуто улыбнулся.

— Мне нравилось исполнять ваши приказы, мой капитан, но мне не нравятся ваши советы, — сказал Па дрогнувшим голосом.

Они пожали друг другу руки. На пороге патрон задержал мастера:

— Ваше предложение о сменной работе бригады меня заинтересовало, Паркер. Мы к нему еще вернемся. Они разошлись, довольные, что снова оказались на дружеской ноге.

На перемене Сэма и Андерсона вывели во двор. Там уже стояли двое черных ребят. Смотритель повел всех четверых к служебной двери в противоположную сторону от главного входа. Проходя мимо портика, Сэм спросил:

— А когда у нас будет гимнастика?

— Завтра, завтра! Ну-ка, поскорей…

Они очутились на улице, точно рыбы, выброшенные в море. Заперев за ними дверь, смотритель брезгливо вытер руки.

Там, у фасада школы, размахивали плакатами, виднелись поднятые руки, слышны были громкие крики и скандирование.

— Давай взглянем, — предложил Сэм. — Видно, это церковное шествие.

— Поторапливайся, идиот, — прошипел Андерсон, утаскивая его за рукав.

Вечером за ужином никто не разговаривал. Па прочел молитву, не придумав ни одной новой фразы. Потом пришли какие-то люди, среди них Сэм узнал отца Андерсона, и стали что-то обсуждать. Бейсбол, политику или что-то другое. Не важно. Никто не обращал на мальчика внимания. Сэм достал цветные карандаши и нарисовал портик с придуманными им самим гимнастическими снарядами, сказочный портик, который он видел во сне. Когда Ма стала его укладывать, он пролепетал по привычке: «Как, уже!» — хотя знал, что поздно. Белый крест давно пламенел над кроватью. Ма молча прижимается к нему, и ее слезы, как теплый ласковый зверек приятно поглаживают щеку. В соседней комнате продолжается разговор. Сэм узнавал голос сержанта Паркера и гордо улыбался.

Какое чудесное утро! Па снова надел медаль, и оба, и отец и сын, вышагивали рядом. Сегодня перед школой стояли настоящие солдаты с автоматами. В десяти шагах от них полицейские едва сдерживали натиск толпы, чьи вопли и свист напомнили Сэму бурный восторг зрителей из радиопередач. Солнце сверкало, как в разгар летних каникул… Какое восхитительное утро! Он хотел поделиться своей радостью с Па, но тот увидел толпу, остановился и попятился назад. Мальчик потянул его за руку:

— Проводи меня.

— Ты очень смелый, Сэм, — сказал Па чуть задыхающимся голосом, — я горжусь тобой.

«Он будет гордиться еще сильнее, когда увидит меня на портике», — подумал Сэм, не понимая, чем заслужил похвалу отца.

Два солдата встали по обе стороны от Сэма и торопливо проводили его до входа. Обернувшись, Сэм видел, как какой-то солдат пытался увести отца; тот протестовал и показывал на медаль. Все ясно: обычный спор бывших фронтовиков. Сэм бросился разыскивать маленького принца, не замечая, что сегодня он — единственный цветной в классе. К нему подошел учитель в очках:

— Вы останетесь завтракать здесь, так будет лучше!

— Я предупрежу вашего отца.

И он исчез. Наверное, он прав, так будет лучше, в гостях все кажется вкуснее. Это очень занятно! Даже хлеб…

На уроке он с удивлением обнаружил, что впереди, сзади, справа и слева от него скамейки свободны, а все теснятся по трое на остальных партах. Какая глупость!

Сэм хотел пересесть. «Оставайтесь на месте, Паркер!» — приказал учитель, который вчера называл его просто Сэмом. Ну и ладно!

Прозвенел звонок. Стремительный поток ребятишек хлынул во двор, наполнившийся смехом, легким и прозрачным, как пена. Внезапно тоненькие голоса были заглушены неистовыми воплями, и дети испуганно замерли перед толпой у входа, потрясавшей кулаками, которую полицейские безуспешно пытались угомонить. Маленький принц, побледнев, ухватился за руку Сэма.

— Не бойся, я постою за тебя, — прошептал негритенок.

Детей отвели на закрытую площадку. Старшие подхватили маленького блондина и, отчаянно жестикулируя, стали ему что-то втолковывать. Сэму захотелось поиграть, но ни в одной команде для него не нашлось места. Не везет! Он очутился совсем один, словно судно на рейде во время карантина. Но тут появился учитель, дал заполнить учетную карточку и наконец спросил по грамматике, арифметике…

— Вы очень отстаете, — сказал он сердито. — Где вы учились раньше?

Сэм назвал преподобного отца.

— Нехорошо менять школу, — учитель отвел глаза, — разные системы обучения. Вам следует попросить родителей вернуть вас к преподобному отцу. Вы ведь попросите, не правда ли?

— Нет, — ответил Сэм.

— Почему?

Ребенок опустил голову. Разве можно рассказать этому учителю про портик, ведь он, как и все, наверняка презирает уроки физкультуры.

Полдень — время завтрака. О Сэме позаботились: усадили отдельно в столовой преподавателей. Негритенок слышал, как другие ребята смеялись и чокались стаканами в ученической столовой, здесь же надо сидеть смирно… Все-таки он сунул в карман преподавательское пирожное — подарок для маленького принца.

В классе Сэм остро ощутил, что ему чего-то не хватает. И тут его осенило: после завтрака Ма всегда давала ему леденец. Значит, сегодня первый раз в жизни… Сердце его мучительно сжалось, и лишь воспоминание о портике утешило его. Сэм выглянул в окно и остолбенел: на портике кто-то раскачивался… «Взрослый на портике, предназначенном для детей! Кто же это?» Присмотревшись, он открыл рот от ужаса: взрослый был подвешен за шею. Повешенный! Он чуть не закричал. И некому показать… Вокруг лишь пустые скамейки. Сэм чувствовал, что задыхается, но отважился посмотреть снова. Ветер осторожно поворачивал повешенного, и теперь можно было разглядеть черное лицо и клетчатую рубашку. Он был похож на Па… Надо посмотреть, главное — дойти! Сэм поднял руку.

— Можно выйти в туалет?

Послышались смешки.

— Да, да, — сказал учитель с каким-то облегчением. «Надо бы послать с ним сопровождающего, но кого? Позвать солдата?» Он тут же осознал всю нелепость ситуации, покраснел, отчитал наугад двух-трех учеников и вновь овладел собой.

Сэм мчался по бесшумным коридорам, высматривая портик из каждого окна, нагибался, пробегая мимо застекленных дверей классов. Все в этой школе его враги, даже маленькие плащи в раздевалке внушали ему страх.

Выскочив из пустынного коридора, Сэм оказался прямо возле портика. Ветер развернул повешенного в его сторону: манекен… К клетчатой рубашке приколота медаль. «Па. Па!.. О! Па…» Сэм захлебнулся. Снять! Или хотя бы медаль. Мальчик похолодел от страха. Его бил озноб. Запыхавшийся, как после долгого бега, обезумевший, опустошенный, Сэм чувствовал, как в глубинах его сознания зарождается чудовищная догадка. Он отказывался понимать…

К виселице была прибита бумажка. Сэм подошел поближе и прочел:

«Какая безобразная смерть! Этот негр отправил сына в федеральную школу».

Он едва успел добежать до уборной: желудок подвел его, он не обманул учителя…

Запершись на задвижку, Сэм почувствовал себя в безопасности. Но потом все прояснилось: он заключенный и, выйдя отсюда, все равно останется пленником. Это была тюрьма, с виселицей во дворе…

«Бежать, скорее бежать!» Только не в класс, где ожидают насмешки, не к солдатам и полицейским: он потерял в них веру. Весь мир ополчился против него. Единственное убежище — Ма! Единственная крепость — Па! (О! Повешенный! Домой без оглядки! Задворками, как вчера.)

Он заблудился в коридорах, трепеща от мысли, что сейчас зазвенит звонок. По дороге он столкнулся с мальчиком, идущим в уборную, и каждый, впившись в другого взглядом, проследовал вдоль противоположной стены. Словно два зверя, которые испуганно шарахаются друг от друга.

У служебной двери стоял полицейский. Наклонившись, он завязывал шнурок на ботинке, и мальчику удалось проскользнуть незамеченным. Куда глаза глядят, подальше от школы… Он бежал во всю прыть, как лошадь, спешащая в конюшню. Издалека донесся звук заводской сирены. Скоро Па вернется с работы. Сэм тревожно и доверчиво прижмется к клетчатой рубашке и услышит четкое неторопливое биение… Еще немного — и появится знакомый, ничем не примечательный, обычный квартал. Сегодня он казался Сэму символом самой родины — лишь достигнув ее границы, можно найти спасение.

Мимо Сэма на мотороллере проехал какой-то молодой блондин в бежевом костюме. Он обернулся, разглядывая негритенка, притормозил и повернул обратно. Сэм опасался, что тот остановится рядом, но мотороллер пронесся мимо, словно смерч. Мальчик успокоился, но припустил что есть духу. Вскоре его обогнал автомобиль. Сэм узнал рядом с шофером человека в бежевом костюме, и у него перехватило дух. Машина проехала немного вперед, и из нее вышли двое. С одной стороны — пустырь с проволочным заграждением, с другой — глухая серая стена. Никакой лазейки! Вернуться обратно в школу? Нет! Пройти мимо, медленно и чинно, как будто тебе ни капельки не страшно, словно ты идешь по чаще, а навстречу лев… Но лев уже приближался.

— Это он, — тихо сказал водитель (седой и с двойным подбородком) и продолжил в полный голос: — Мальчик, ты из федеральной школы? — Он говорил снисходительно, но строго.

— Да, это так, господин, — пролепетал Сэм.

— Урок еще не закончился? Почему?..

— Я плохо себя чувствую и иду домой. «Он преподаватель», — успокоил себя Сэм.

— А что подумают твои родители? В школе есть медпункт. Мы тебя отвезем туда…

Сэм послушно сел в машину. Сын сержанта Паркера должен быть дисциплинированным. Он чуть не рассказал про портик и про повешенного, но сдержался, как вчера.

Его сердце встрепенулось на мгновение раньше, чем он осознал: автомобиль давно миновал белое здание школы и направляется в другую сторону.

— Стойте, остановитесь! Вы сбились с пути!

Никто не отозвался. Двое незнакомцев лишь втянули головы в плечи. Сэм судорожно схватился за ручку дверцы. Блондин, наблюдавший за ним в переднее зеркало, с силой отбросил мальчика на сиденье.

— Только без глупостей!

Сэм заплакал. Слезы тихим ручейком текли по щекам. Он плакал, как Ма. Это немного отвлекло его от тяжелых мыслей. Впервые в жизни Ма не пришла утешить сына. Оставалось ждать…

Подметая в третий раз безупречно чистый паркет, Ма нашла под дверью письмо. «Господину и госпоже Паркер». Она решила да дожидаться мужа. «Господину и госпоже Паркер». Ее пухлые пальцы тряслись, распечатывая конверт. Послание было написано жирными печатными буквами. Казалось, оно отмечено зловещей печатью судьбы:

«Ваш сын убежал из школы. Сейчас он находится в безопасном месте, ему не причинят никакого зла. Он будет вам доставлен сегодня ночью, если вы примите наше условие. Пусть это послужит вам уроком! Заберите мальчика из федеральной школы, иначе мы не несем ответственности за то, что с ним случится, никакие вооруженные силы не сумеют его защитить.

Ни слова полиции, прессе, властям и соседям! В противном случае вы рискуете больше не увидеть сына».

Шатаясь, как лунатик, Ма нащупала за собой стул и рухнула на него. Она окаменела, как зверь, попавший в засаду. Сердце бешено колотилось, удары, отдаваясь в висках, заполняли притихшую комнату. Она ждала Па. Она знала, если ей вернут родное маленькое существо, ее плоть, ее кровь, она не отпустит его в эту школу, не оставит в опасности. Ведь вопреки всем уговорам и рассуждениям права оказалась она… Ма ждала.

Сэм оставался в машине. В пустынном гараже, освещенном тусклой лампочкой, проходило тайное сборище. Сэм чуть опустил стекло на дверце и услышал непонятный разговор.

— Вы с ума сошли! — говорил высокий человек с белыми усами. — Так компрометируют самые крупные дела. Я подаю в отставку.

— Дождитесь конца церемонии, председатель!

Поодаль маленький человек в золотых очках говорил блондину:

— Как вы его узнали? Они же все на одно лицо!

Сэм, считавший, что все белые на одно лицо, с изумлением смотрел на чудака, который не разглядел «губы матери и брови дедушки Бенджамина…».

Какой-то голос перекрыл остальные:

— Подобные поступки позорят страну! Довольно!

Хлопнула дверь.

Какой-то неизвестный принес Сэму бутерброд с сосиской и стал наблюдать, как он ест. Так смотрят на животное в зоопарке, с симпатией, но издали.

Наконец все покинули гараж, кроме блондина; ему поручили присматривать за машиной и ее содержимым. Коротая время, блондин разглядывал комиксы — такие же, как те, что любили разглядывать Сэм с отцом.

Спустя некоторое время блондина сменил улыбающийся толстяк. Сэм все еще всхлипывал.

— Не плачь, — успокоил его толстяк, — ведь это шутка.

— Шутка?

Толстяк смутился:

— Ну что-то вроде игры. Тебя отвезут домой…

«Домой» — так говорили Па, Ма и все знакомые. Это слово вернуло мальчугану надежду.

— Домой, сейчас?

— Скоро. Сначала побываем на празднике.

Он нащупал в глубине кармана жевательную резинку и протянул ее негритенку. Сэм отказался: одно дело принять от похитителей хлеб, другое — взять конфетку.

Время то замедляло, то ускоряло бег, мальчик потерял ему счет. Колокол часовни, шаги отца на лестнице, горящие вывески — все ориентиры исчезли. Сэм боролся со сном, убежденный, что надзиратели ждут, когда он уснет, чтобы удавить его… Сумеют ли родители собрать несколько миллионов и уплатить похитителям выкуп?

Другое не давало ему покоя: не убеги он из школы, Па спокойно пришел бы за ним. «Па!» Он громко повторял это имя, желая отогнать кошмарный образ повешенного отца.

Внезапно Сэм увидел, как гараж заполнили люди в белых балахонах с белыми свертками под мышкой. Это произошло мгновенно, как в сказке. Сэму чудилось, что он грезит.

Двери гаража отворились. Была уже глубокая ночь. Раздался чей-то гневный возглас:

— Погасите огни!

И воцарился мрак. В машину уселись пятеро в белом. Сэм чувствовал себя совсем крошечным.

— Разве председатель?.. — начал один.

— Замолчите, — приказал водитель.

Они медленно ехали с погашенными фарами. За ними бесконечной вереницей следовали машины. Повсюду: на перекрестках и по сторонам стояли машины, а в них — люди в белом. Куда направлялась эта армия призраков?

Дорога поднималась все выше, и Сэм узнал путь на гору Линкольн, куда прошлой весной родители возили его на пикник. Цвела сирень…

Процессия призраков остановилась на поляне, освещенной луной. Машины выстроились в круг. Все вышли, кроме Сэма и блондина. Привидения поспешно разворачивали белые свертки, которые превращались в остроконечные капюшоны с отверстиями для глаз, ниспадающие до плеч. Сэм расхохотался против своей воли, но глаза его плакали, он вздрагивал всем телом. «Праздник…» К великой радости мальчика посреди поляны водрузили огромный крест. В тот же миг мысли Сэма, словно листья под порывом ветра, изменили направление. Эти люди — священники, они одеты в белое, как папа римский; толпа с плакатами перед школой — церковное шествие, и сейчас, ночью, на поляне под открытым небом будут служить мессу… Но повешенный, как же повешенный? Сэм зарыдал.

— О! Здорово! — восхищенно произнес блондин. Роль надзирателя была ему неприятна. Он зажег сигарету.

Огонек осветил его суровое лицо. «Вот мой демон-хранитель, — подумал про себя Сэм. — В катехизисе о нем ничего не сказано, но он есть у каждого. Маленький принц — мой ангел-хранитель. Он вырастет и станет таким, как этот. Да они и так похожи! Ангелы стареют и становятся демонами…». За причудливостью этой теории от Сэма укрылся ее печальный смысл.

Один из призраков подошел к кресту и стал произносить речь. Сэм не уловил ни слова. Несколько раз все призраки взмахивали рукой, как бы принимая присягу, и что-то выкрикивали. У подножия горы Линкольн светились огни городка. Один из маленьких огоньков — комната, где Па и Ма ждут своего малыша, своего единственного сына. При этой мысли из иссохшего источника вновь полились слезы. Блондин вздохнул и на мгновение включил боковое табло. Сэм не успел посмотреть, который час. Вдруг машина засияла изнутри. Крест предали огню. Языки пламени, алчущие и нетерпеливые грызуны, с треском обгладывали распятие. Сэм, завороженный, не мог отвести глаз от трепещущего огненного креста.

Это продолжалось недолго. Холм снова погрузился в непроглядную тьму. Складывая халаты и капюшоны, все молча расселись по машинам: маскарад закончился. С отвращением, смешанным со страхом, Сэм наблюдал за своими спутниками.

— Все-таки повезло, — начал самый молодой, — что полиция…

Блондин обратился к призраку, севшему в черную машину в маскарадном костюме:

— Никакой опасности! Их шеф — наш человек…

Сообщники самодовольно рассмеялись. Сэм услышал, как другой тихо спросил:

— Что делать с мальчишкой?

— Я получил указания…

— Все же мне кажется… — заговорил молодой.

— Вы слишком много говорите, дружище, — оборвал блондин, не удостоив его взглядом.

Дальше ехали молча. Вот уже город, школа, то самое место, где Сэма обогнал мотороллер. Мальчик впился взглядом в знакомый пейзаж, как беспомощная рыбка, которая барахтается в сети и слепо верит, что ее выпустят в реку… Он едва переводил дух.

Блондин резко затормозил.

— Проваливай! — грубо скомандовал он, протягивая костлявую руку к дверце. — И запомни: ты меня никогда не видел, ты меня не знаешь, ты не сможешь меня узнать.

— Никогда! — согласился Сэм, трепеща от радости и веря в это слово, как в заклинание. — Никогда!

Белая рука отворила дверцу — маленький пленник был освобожден. Он так слабо держался на ногах, что едва не свалился на тротуар. Он бежал, сломя голову, жалкая добыча, вырвавшаяся из сети, западни, болота — из зловещих пут людской злобы. Бежать без оглядки! Вперед, не сворачивая! Через пятьдесят шагов он отважился обернуться: автомобиль исчез…

Он заметил силуэт в окне и закричал: «Ма!» Тут же выбежал отец, шепча: «Господи Иисусе… господи Иисусе…» Задыхаясь от волнения, он подхватил сына на руки и так стремительно взбежал по лестнице, словно в него, сержанта Паркера, со всех сторон стреляли. В дверях стояла Ма. Ее губы шевелились, но не произносили ни слова. Сэм плакал легко и свободно, словно дышал.

Па беспрестанно повторял: «Завтра… завтра… завтра…». Он боялся любого вопроса, любого рассказа. Сэм знал: и завтра и никогда он не расскажет о главном: о повешенном, о призраках, о кресте…

Он с радостью дал себя раздеть и уложить. Засыпая, мальчик неожиданно закричал. Испуганные родители склонились над кроваткой сына. Черный пальчик указывал на крест, который, как обычно по вечерам, пылал на стене.

— Уберите это! Уберите!

— Сэм…

— Уберите! — заорал мальчик, пряча голову под простыни.

Па снял со стены белый крест и осторожно погладил розовой ладонью, прося прощения за незаслуженное оскорбление.

Когда малыш уснул, Ма пришла к нему. Па сидел за столом, уронив голову на согнутую руку. Так делают спящие дети. Он не спал, а плакал. На столе лежало письмо, которое он только что написал, конверт и медаль.

— Что с тобой, Па?

— Я возвращаю им медаль.

— Твою медаль? Зачем?

— Ты не поймешь, Ма, — сказал он глухо, — это мужское дело…