---

Бешеная Нева СПб 1998 5-87322-479-Х

Александр Бушков

БЕШЕНАЯ

Глава первая.

Mademoiselle Daria.

...Зеленая «шестерка» свернула во двор, мазнув тусклыми фарами ближнею света по шеренге темно-красных гаражных дверей, медленно поехала вдоль длиннющей блочной девятиэтажки...

– Лажа, – сказал тот, что повыше, усатый.

– Что? – Второй, накрывавший газетой пистолет на столе, лениво обернулся к нему.

Усатый кивнул на цветной экран, где мордастый негр неторопливо стягивал плавки с пикантной брюнетки, сидевшей с широко расставленными ногами. Черномордый не мог и подозревать, что вскоре папаша, он же Чак Норрис, жестоко обидится на этаких вот трахальщиков его доченьки и начнет мочить всех подряд, вдоль-поперек и всяко, не делая различий меж черными и белыми.

– Туфту гонят, – сказал усатый. – Пока ты выходил, я крутанул в замедленном действии.

– Ну и что?

– Трусы-то он снял, а у нее под ними еще одни. В замедленном хорошо видно.

– На то кино, – пожал плечами второй. – Если давать всякому черномазому по-настоящему-то стягивать...

– О, как он ее...

– Ну, папуас, чего хочешь? Эй, вроде машина подошла?

...Широкоплечий парнишка в свитере и распахнутой кожанке выскочил из «шестерки», резво вбежал в подъезд и рысью припустил по лестнице.

– Точно, тачка, – сказал усатый. – Пора бы. Встал за дверь, живо! Смотри у меня...

– Да чего там, двор пустой...

– Все равно варежкой не щелкай. До поезда – как до Китая раком.

– А нам бы день простоять да ночь продержаться... В дверь позвонили – уверенно, даже нагло, длинно. Второй, держа «ТТ» стволом вверх, прижался к стене, встал так, чтобы видеть прихожую в висевшем напротив холодильника зеркале.

Усатый медленно повернул головку первого замка, второго.

Крепыш в кожанке, энергично нажевывая резинку, окинул его нахальным, оценивающим взглядом:

– Девочек заказывал?

– Ну.

– Тогда посторонись, братила, о-так... – Крепыш, ловко упершись ладонью ему в живот, отодвинул от двери, моментально просочился в прихожую и совершенно по-хозяйски затопотал направо, в комнату. Там уже был полный порядок – напарник мирно сидел за столом, держа руку рядом с газетой. На экране блаженно постанывал негр, взгромоздившийся уже на совершенно равнодушную к происходящему брюнеточку.

– Тут один, а ну-ка там... – Крепыш пошел в другую комнату, быстро нашел выключатель.

– Эй, ты полегче... – беззлобно бросил усатыи. – Гуляет тут, как по проспекту.

– Братила, ты что, первый раз с нашим столом заказов связался? Я ж должен окинуть заботливым взглядом, может, у тебя в шкафу три Чикатилы, и все извращенцы? А девочек беречь надо. чтобы товарный вид держали... Мне что, самому ложиться?

Усатый взирал на него мрачновато.

– Ладно, перечирикали, – пожал он плечами. – Иди, гони телок.

– Друг ты мой единственный, вот с телками накладка. Ну не было у нас двоих, хоть ты меня режь. Разобрали. Время на дворе холодное, зима, всем погреться охота. Одна есть. Чем богаты. От сердца отрываю.

– Ну слушай...

– Да фирма веников не вяжет! – заторопился крепыш. – Обоих обслужит по мировым стандартам. Девочка классная, в Париже работала.

– Звездишь.

– Жопу ставлю. Сама докажет. – И хрипло пропел: – «Она была в Пар-риже...» Не, честно. Работала в Париже. Хрусти капустой, господин клиент, у нас вперед, как в лучших домах Лондона. Четыреста.

– Чего?

– А того. Ты ж сам заказывал до утра? А телка клевая, не отбросы, опять-таки парижская школа... А то я поехал, без тебя хватит любителей на парижскую выучку...

– Ладно, тормози, – усатый вытянул из кармана толстую пачку свернутых вдвое бумажек, отсчитал восемь. – Хоккей?

– Хоккей. Значит, в шесть утра я ее забираю, усек? Да, братила, я отолью? В подъезде холодно...

– Валяй в темпе. И гони телку.

Усатый немного расслабился, но из прихожей не ушел, стоял, подпирая плечом косяк, и ладонь держал на свитере, прикрывавшем заткнутый за пояс пистолет.

В туалете шумно, оглушительно спустили воду, выскочил крепыш, бросил:

– Дверь не закрывай, сейчас будет парижаночка. – И, топоча, ссыпался вниз.

Дверь осталась распахнутой. Усатый переместился к ней, сузил глаза и напряженно вслушивался. Этаж был последний, девятый, так что верхней площадки не имелось, и сюрпризов следовало ожидать только снизу.

Слышно было в покойной вечерней тишине, как внизу с лязгом переключили передачу, взвыл мотор и машина уехала. Внизу зацокали каблучки. Девушка не спеша поднималась. Усатый ждал, чуть приподняв большим пальцем край толстого свитера.

В квартире работал телевизор, чирикали вовсю англоязычные голоса и, плохо успевая за ними, гнусаво бубнил переводчик.

Девушка поднялась на девятый этаж – довольно высокая, с рыжими распущенными волосами, в распахнутой шубке из искусственного меха, якобы леопарда, и черном коротком платьице.

Помахивая пластиковым пакетом, она совсем медленно преодолела последний лестничный марш, шумно отдышалась и сказала непринужденно:

– С тебя девять баксов. По баксу за этаж, милый. Не так-то и приятно чапать пешедралом на стройных ножках и высоких каблучках...

Усатый хмыкнул, но, оглядев ее внимательно, должен был признать, что ножки и впрямь неплохи. Годочков ей, правда, не меньше двадцати пяти, но, если прикинуть, как раз в его вкусе – не слишком юна и не слишком стара и на шлюху, что приятно, обликом не похожа.

– Ладно, – сказал он, чуть расслабившись. Прислушался, но внизу было тихо. – Заходи. А насчет премии будет видно, к утру соберем заседание месткома, обсудим твое поведение, там и решим...

Когда она сняла шубку, проворно перехватил из рук, запустил пальцы в карманы, но ничего не обнаружил. Взял из рук пакет, заглянул. Там отыскалась лишь коричневая резиновая маска Кинг-Конга и синие пакетики с импортными презервативами. Да обернутая в целлофан фотография.

– А обезьян зачем? – хмыкнул он. Окинул ее взглядом с ног до головы. Нет, что-либо спрятать под этим платьицем было решительно невозможно.

– А некоторым нравится, – она дернула плечом и улыбнулась довольно озорно. – Надевает, понимаешь ли, маску, ставит невдалеке – напротив зеркала и балдеет...

– Вообще-то, мысль, – фыркнул он. – Там побачим...

– А обыскивал зачем?

– А насчет клофелинчика.

– Это как? – она уставилась самым невиннейшим взором.

– Не знаешь? – хохотнул напарник, вышедший тем временем в прихожую. – И в водочку, поди, в жизни не подливала?

– Ма-альчики... У нас серьезная фирма. Обижаете невинную девочку, Я туфли сниму, ладно? На шпильках на девятый – облезешь...

– Да ты уж все снимай, – жизнерадостно посоветовал второй.

– Ну, так-таки и сразу? – Девушка, покачивая бедрами, прошла в комнату. Уселась в потертое кресло, закинула ногу на ногу и вытащила сигарету из валявшейся на столе пачки «Мальборо». Огляделась. – Нет, мальчики, делаю вывод, что мне сегодня решительно повезло. Вид у вас самый славянский, квартирка на бичсвскую блатхату не похожа, хвосты селедочные на скатерти не валяются...

– Мы, вообще-то, ребята приличные, – подтвердил тот, что был без усов. Сел на подлокотник и положил ей руку на колено. – Только требовательные. Если уж в вашей шарашке двоих не нашлось – придется, лялька, поработать ударником капиталистического труда. И двустволочкой, да и всяко.

– Так бывало и вертолетиком, дяденька, – прощебетала она голоском младшей школьницы. Зажмурилась, когда его ладонь скрылась под платьем, с закрытыми глазами выдохнула дым. – Оголодавший мальчик, а?

– Да не то чтобы, – сказал он хрипло. – Просто сидим тут два часа и пялимся на импортное траханье – Природа уж и требоват, как говорится.

– По вашим брючкам видно, сэр... Хоть фонарик вешай, как на негабаритный груз.

– И моментально они поняли друг друга... – Он расслабился совершенно. – Ну, сядь, как примерная школьница в классе.

– Ага, и мигом останусь без плавок. Хозяин! – девушка глянула через плечо зависшего над ней парня. – Еще немного – и ваш друг с меня трусики стянет...

Усатый, как раз кончивший откупоривать «Амаретто», цепко посмотрел на нее, улыбнулся одним губами а промолчал.

– Он у вас всегда такой серьезный? – громко, театральным шепотом поинтересовалась рыжая.

– Да с детства такой, – сказал второй. – Папа его в доценты налаживал, вот и привык делать физиономию... Макс, что ты, в натуре? Ляльку доставили, все путем, расслабляемся...

Усатый налил три стакана, одним глотком опорожнил свой. Похоже было, он и в самом деле искренне пытается расслабиться, но что-то мешает.

Он сидел на стуле так, что пистолет из-под свитера совершенно не выпирал, держал правую ладонь на колене, пальцами левой постукивал по столу, молча разглядывал девушку, и холодок во взгляде не таял.

– Значит, Макс? А ты кто?

– А я – Билли. Как Клинтон.

– Ну да? – она наконец села, как примерная школьница в классе, раздвинула коленки, предоставив руке заказчика охальничать, как вздумается. – И получается у нас сплошной импорт. Потому что я – Жанна.

– А вчера кем была? – поинтересовался Макс.

– Все зависит от клиента, – пожала она плечами. – Если ему так уж приспичит, можно и Прасковеей... Только после Парижа Жанной стать – самое обычное дело...

– Ты что, там точно была?

– Век воли не видать, Билли... – Она деликатно сняла его руку, достала из пакета фотографию и подала ему с весьма горделивым видом.

Билли уставился на цветной полароидный снимок, Долго разглядывал, нехотя отдал напарнику:

– Слушай, и вправду, похоже...

Макс всмотрелся. Жанна – или как ее там – стояла рядом с злегантнейше одетым типом средних лет, на заднем плане величаво вздымалась Эйфелева башня, зеленели клумбы, раду! ой пестрели автомобили, сплошь импортные, и весь окружающий пейзаж в самом деле не особенно-то и походил на декорацию.

– Ну да, – с ноткой зависти сказал Билли. – Вам, мочалкам, в Париже обустроиться легко, не то, что нам... А, Макс?

– Это точно. – Макс положил фотографию на стол. – Нам с тобой, конечно, пришлось бы потруднее...

Даже Жанна подметила, что в этой невинной фразочке таился некий двойной смысл – очень уж многозначительно фыркнул Билли.

Он поинтересовался:

– И как оно там, в Париже? Подожди, так ты что, язык знаешь?

– Да вовсе не обязательно, – призналась Жанна. – Я тебе честно скажу – черт-те сколько можно продержаться на двух фразах: «Ля минет» и «Мани-мани-мани»... Выше крыши.

– Ну, насчет ля минет и тут соображаем не хуже, чем там... – Билли вновь принялся поглаживать ее бедро. – А что, в Париже наши ценятся?

– Там, знаешь, больше всего ценятся трансвеститы, – сообщила Жанна.

– Это кто?

– А это мужики, переделанные в женщин. Последний писк моды. Французы торчат.

– Тьфу ты... – Билли сплюнул вполне искренно. – Для такого дерьма в музыке и слов нет... Что же из Парижа улетела? Я бы на твоем месте за такой городок держался...

– Конкуренция, – вздохнула Жанна. – Развитой капитализм – это тебе не вздохи на скамейке. А от тамошней ментовки так просто не откупишься. Тот мужичок, что на фотографии, даже и замуж звал, да грубо разлучили полицаи...

– Ну вот, пошли романы, – хмыкнул Макс, уже добродушнее, правда. – У тебя их, поди, в запасе...

– Профессия такая, – ослепительно улыбнулась Жанна. – Между прочим, древнейшая. Или одна из. Про нас аж в Библии, между прочим, написано. Довольно даже неодобрительно, правда, но все-таки... Билли, подай стаканчик, как сущий джентльмен... Мерси боку.

Она выпила половину, отставила и спросила:

– Рассказать вам про Париж?

– Соловья баснями не кормят, – отмахнулся Макс. – Билли, ну-ка погуляй в и комнату, да посиди, помедитируй. Я за тобой потом зайду.

– Ну вот. – проворчал Билли, нешуточно огорченный, медленно встал. – Вечно вы, гражданин, без очереди, а потом, я б и тут посидел, с нес не убудет...

– Групповухи не люблю, – сказал Макс. – Сам знаешь. Не хнычь, дитятко, она потом хорошо подмоется, а времени – до утра... Ну ключ на старт?

– Есть ключ на старт, – безрадостно сказал Билли, взял со стола непочатую бутылку и побрел в другую комнату.

Жанна погасила в пепельнице довольно длинный чинарик:

– Чует моя душа, пошла работа... Ты как, любишь женщин раздевать, или самой? – встала и потянулась, закинув руки за голову. – Помнится, мы тут что-то говорили за премиальные...

– Не суетись под клиентом, – с улыбкой посоветовал Макс. – Я ж тебе говорил – через утренний местком, а до утра времени немеряно.

Он подошел вплотную, постоял перед ней, чуть выдвинул вперед левый бок.

Жанна лукаво глянула на него – оба были почти одного роста, потянулась к пряжке его пояса, массивной, выпиравшей под свитером. Макс быстро отвел ее руку, еще какое-то время пытливо смотрел девушке в глаза, что-то для себя окончательно определяя, и в глубине его зрачков все еще таился нерастаявший холодок.

– Ты что, в самом деле с эскортом до сих пор не общался? – тихо, с подначкой спросила Жанна. – Такое впечатление...

– Знаешь, резинок терпеть не могу, – сказал он так же тихо, наконец решившись.

– Ну, доплатишь за риск?

– А у тебя – ничего? Поцеплю – убью потом...

– Фирма веников не вяжет. – сказала Жанна. – Я на минутку в ванную, о'кей? Чтобы уж все путем...

– Валяй.

Макс посмотрел ей вслед, палил себе еще полстакана импортного фальсификата, выпил медленно. Достал из-под свитера пистолет, снял с предохранителя, сунул назад, под газету. Покосился в сторону шкафа. Стянул свитер, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки и стоял, зажмурившись, изо всех сил пытаясь расслабиться полностью, слушая тишину. Клацнул пряжкой, медленно стянул джинсы.

Вернулась Жанна, в одних узеньких белых трусиках, положила на стул аккуратно свернутое платье, скользнула довольно-таки бесстыжим взглядом по его фигуре, недвусмысленно отражавшей естественную мужскую реакцию на едва прикрытую лоскутком ткани красотку. Покачивая бедрами, подошла вплотную, ловко, одним движением ладони управившись с топырившимся естеством так, чтобы не мешало им прижаться друг к другу, шепнула на ухо;

– Поехали?

Макс опустил руки ей на плечи, девушка почувствовала, что он в долю секунды расслабился, будто наконец-то выдернули некий невидимый стержень. Жесткие ладони медленно проползли по ее спине, по талии, скользнули ниже, Макс обеими руками прижал ее к себе, постоял пару секунд, чутко поводя ноздрями, выдохнул:

– Хорошо пахнешь...

– Франция.

Вслед за тем она гибко высвободилась, подхватила со стола дурацкую обезьянью маску и, состроив физиономию балованной и капризной девочки, выпрашивавшей у бабушки варенье, шепотом предложила:

– Нет, ну надень, здорово возбуждает, посмотришь...

И подняла маску к его лицу. Макс, фыркнув, со снисходительной усмешкой уступил, подумав чуточку философски, что целовать эту шлюху все равно не придется, черт ее знает, что там час назад пребывало в этом ротике. Девушка поправила резиновую харю, чтобы клиент мог нормально видеть сквозь дырочки. Опустилась перед ним на колени, медленно стянула с него трусы, погладила, бросила вверх быстрый, смеющийся взгляд. Повинуясь се пальцам, мужчина пошире расставил ноги.

И нечеловечески взревел от удара кулаком – снизу вверх, в аккурат по причиндалам.

Он еще валился на пол, воя, скорчившись, – а девушка уже взмыла, как распрямившаяся стальная пружина.

Мимолетным ударом ладони чуть сбила маску – отчего Макс полностью ослеп, задохнувшись, когда нос а рот закрыла пахнущая тальком резина, – метнулась к платью и выхватила из кучки черного щелка отливавший черным глянцем писюлет.

– Стоять. Руки, – совершенно нормальным голосом сказала она ошалело ворвавшемуся в комнату Билли и, не давая передышки, заорала: – Стоять, козел!

Он попятился, уперся спиной в стену, так и не подняв руки в совершеннейшем обалдении от столь молниеносных перемен. Покосился на стол. За спиной девушки корчился и стонал на полу Макс. Девушка почти неуловимо для глаза крутнулась волчком. В следующий миг удар пяткой в подмышку – по всем правилам диверсантов НКВД – швырнул Билли на пол.

На экране телевизора окаянствовал Чак Норрнс, паля по криминальным элементам всех цветов кожи.

Жанна метнулась к двери, щелкнула обоими замками. В первый миг показалось, что в тесную прихожую ураганом ворвался целый взвод. Секунды три спустя, когда молниеносное мельканье массивных мужских фигур прекратилось, обнаружилось, что их всего четверо – двое в камуфляже без всяких опознавательных знаков и черных масках-капюшонах, двое в цивильном.

– Этого – туда! – резко распорядилась Жанна. Крепыш в кожанке, давешний мажордом при шлюхах, подхватил с пола Билли, все еще скрюченного – такой удар, нанесенный по всем правилам, ненадолго парализует, – головой вперед зашвырнул в другую комнату, зашел следом и закрыл за собой дверь. Один из камуфляжных, проследив за взглядом Жанны, поднял газету, удовлетворенно хмыкнул и отложил, не прикасаясь к пистолетам.

Макс все еще стонал и охал, но уже не орал. Камуфляжники надежно припечатали его к полу, один заломил руку, второй сграбастал пятерней за волосы, задрал голову. Миска слетела. Наступил полный порядок и благолепие, никто не суетился, никто не кричал. Что-то вроде немой сцены.

Натянув платье через голову, Жанна вышла в другую комнату. Шепнула что-то на ухо крепышу, села подальше, так, чтобы оклемавшийся Билли не смог достать ее ногой в прыжке, положила на небрежно застеленную кровать свой ПСМ, неспешно закурила и созерцала пленника, чуть заметно улыбаясь. Спросила:

– Что, сучонок, ждешь небось, что тебе заявят, будто пришла милиция и ты арестован? Легкой жизни захотел...

Билли, уже украшенный наручниками, еще более занервничал после этой реплики.

Крепыш достал из-под кожанки черный пистолет изящного импортного облика, снабженный столь же черным, внушительным цилиндрическим глушителем, застыл у двери, словно робот. Физиономия у него не то чтобы стала агрессивной – просто бедняга Билли, впервые в жизни на секунду обретя дар ясновидения, сообразил, что этот спокойный, несуетливый тип с равнодушным выражением лица выполнит самый жестокий приказ.

– А правда, Билли, я очаровательное создание? – весело спросила рыжеволосая. – Что-то побледнел у нас Билли, и вот уже никакого стояка я у нею что-то не наблюдаю... – Она сузила глаза, голос зазвучал холодно, с издевкой. – Ну, так что это вы натворили, дрочилы-мученики? Стоял себе обменный пункт, никого не трогал, налоги платил и «крыше», и государству, крепил рынок, менял себе денежку, ту на эту и наоборот... Так нет, налетели добры молодцы, вольные стрелки, сгребли капусту, напакостили... Ты зачем мочканул охранника, жертва аборта? В глаза мне смотри, блядь такая! – вновь улыбнулась, как ни в чем не бывало. – Ну, так с чего вы решили, что бояться следует в первую очередь ментов?

– Это не я... охранника...

– Ну да? – ухмыльнулась Жанна. – А Максик сейчас очухается и скажет, что ты...

– Это Абдулла... Из своего... У него «Вальтер», можно же посмотреть по пуле.

– Сейчас. Будем пули смотреть. И капуста у Абдуллы?

– У него половина...

Пожалуй, Билли никого не собирался доставать ногой в прыжке. Не тот типаж. Слабое звено, каковое имеется в каждой цепочке, нужно только угадать. Жанна, небрежно затушив сигарету о подоконник, присела на корточки рядом с собеседником, ткнула стволом пистолета ему в ухо, но тут же передумала, кивнула напарнику;

– Иди-ка сюда, Зверь, со своей бесшумкой...

– В ногу? – спокойно осведомился Зверь, медленно надвшаясь.

– Ну, Зверь, ты садист... – протянула Жанна. – Он же хромать будет... В яйцо. Тебе которое не жалко, Билли? Да ты не горюй, чудик, и с одним яйцом люди живут припеваючи... – И преспокойно, насквозь по-деловому продолжала: – Зверь, ты только стяни с него штаны, а то ведь промахнешься, если будешь стрелять вслепую, еще в ногу засадишь.

Билли попытался что-то прохрипеть. Зверь бесстрастно прикидывал, как половчее стянуть с пего брюки.

– Погоди минутку, – сказала Жанна. – Такое впечатление – жалко Билли своего яйца. Дорого оно ему, как память. А, Билли? Ну, тогда говори, умничка, может, я тебя и пожалею... Половина бабок у Абдуллы. А где Абдулла?

– В Ольховке.

– Конкретнее.

– К-кошевого сорок пять. Частный дом. Там его телка...

– Завтра все вместе собирались сдернуть?

– Ну...

– Вторая половина где?

– В сумке. В шкафу. Нет, давай уж разборку сделаем, как положено... Коли такие танцы... Я тут пешка... Жанна кивнула Зверю, и тот отошел, не спрятав пистолета.

– Абдулла что, черный?

– Нет, наш, ольховскнй. Костя Дударев. Абдулла – для красоты, как в «Белом солнце»... – Билли, умоляюще глядя на нес, прохрипел: – Не надо, мужики... – и сообразил, что мужик перед ним только один. – Жанна, я ведь так, на подхвате... Может, добазаримся?

– Лапочка ты моя, – похлопала его по щеке Жанна. – Ну хорошо, я же женщина, мне душевной быть положено. Вот попался бы ты тому мужику с парижской фотографии, он бы принялся светить тебе в рожу лампами да охаживать кулачищем по загривку. Терпеть он таких не может...

– А он кто? – машинально спросил Билли.

– Да милейший человек, – мечтательно сказала Жанна. – Комиссар полиции шестнадцатого округа. Неделю мы с ним общались, а замуж и в самом деле звал, только у меня командировка кончилась...

Упруго выпрямилась и вышла. Только тогда до пешки Билли и стало понемногу кое-что доходить.

Макс и его стражи пребывали в прежней позиции.

– Ну, подняли и украсили, – распорядилась Жанна. Макса подняли, украсили наручниками. Усадили на диван и сели по бокам, зажав с обеих сторон.

– Давай уж матом, чтобы легче стало, – предложила ему Жанна. – Пока не сели писать официальные бумажки.

Однако Макс, люто сверкнув глазами, молчал.

– Ну, ты умней, чем я думала... – и она продолжила скучным голосом: – Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Шевчук. То бишь я. Согласно указу Президента... До тридцати дней... В бюрократию играть будем? Удостоверение предъявлять в развернутом виде?

– С-сука, – сказал Макс и отвернулся, насколько мог.

– Значит, не будем. – Жанна отошла ко второму штатскому, понизила голос: – Толя, давай в машину. Кошевою сорок пять – там третий, пусть займутся. Потом организуй понятых, да вежливо, ну и пусть остальные сюда поднимаются, начнем игры с писаниной. Эх, а домой я попаду не раньше четырех утра, и хрен мне кто отгул даст... Макс таращился на нее словно бы с немым вопросом.

– Нет уж, Максимилиан, – усмехнулась Жанна, присаживаясь к столу и тщательно заворачивая в целлофан фотографию. – Мы с тобой не в штатовском детективе, и никто тебе не станет долго и вдумчиво объяснять, как мы эту хатку вычислили. Ну, а машину с вашим блудливым заказиком тормознули на подступах, только и дел. Котенки, кто ж в вашем положении так телефоном балуется? Ладно, наденьте ему штаны, а то еще начнет орать при понятых, что менты его раздели и утюгом пытали...

Появились еще трое, уже в полной форме. Жанна вышла в другую комнату, махнула рукой:

– Билли, пошел вон, сядь там в уголочке рядом с корефаном, да не дергайся, а то пальнут... – Когда за ним захлопнулась дверь, взяла с пола бутылку и как следует глотнула из горлышка. Устало откинулась на колченогом стуле. – Ладно, один черт, все равно пила, общаясь с клиентами, так что запашок мотивирован... Кинь сигареты. Ну что, умница я у вас? А кто это предлагал штурмовать с «Зарей» и кувалдами? – и пускала дым с закрытыми глазами...

– Дарья, ты молоток, – сказал крепыш не без восхищения.

– Ну да, вот именно, – рассеянно отозвалась она, не открывая глаз. – Очаровательный молоток, Славик. Как говорили в Парижике, «мадемуазель Дария – шарман». Они ж мягкий знак нипочем не выговорят, лягушатники... – В несколько затяжек прикончила сигарету и открыла глаза. – А где, Слава, бабки, за меня авансом полученные?

– Тут. Слушай... Даша встала, ухмыльнулась:

– Слушаю. Вот если бы ты их при обыске наладил в карман со стола, я бы на тебя первая накатала телегу. Ну, а так – словно был заработали. Ты меня честно продавал, а я честно терпела, когда хватали за половые признаки. Все равно в нашей веселой рутине никто про эту мелочь и не вспомнит... Только делим не поровну, а по честному. Мне сто, тебе триста. И не возникай. Я баба одинокая, а у тебя двое по лавкам. Сунешь мне в шубу потом. И я сказала – сто, – Она задумчиво ухмыльнулась: – А все-таки зивидки берут, Славик. – хорошо заколачивают эти бляди. У меня в месяц восемьсот пятьдесят чистыми, а тут – нате вам... Как выражаются по ящику, налицо значительный дисбаланс в доходах населения. Пошли писать бумажки? Авось, И к трем по домам попадем...

Глава вторая.

Родительский дом, начало начал...

Она все-таки попала домой к трем часам ночи – так что удалось поспать аж до семи и даже проснуться довольно бодрой. В основном благодаря успешно и лихо завершенному делу – ибо любой честный российский сыскарь-следователь нагружен делами, как барбоска блохами, и избавление от очередного являет собою сущий праздник души. В особенности если забыть на минутку о тех, что остались висеть на шее...

В семь неслышно прозвенел навсегда заведенный еще в канувшей в небытие Советской Армии внутренний будильник, и она вскочила без попыток понежиться, минут на пять забралась под душ – ледяной – горячий – ледяной – горячий, моментально сбрасываешь годочков несколько, – воткнула штепсель кофеварки и сунула в рот первую утреннюю сигарету. В трехкомнатной квартире, полученной майором Шевчуком в мрачные годы диктата КПСС, она пребывала одна – отставной майор где-то запропал со вчерашнего утра. И записки на обычном месте не имелось, гак что Даша, цинично ухмыльнувшись про себя, моментально сделала определенные выводы. Подумав, разрешила себе в качестве премии за вчерашнее вторую утреннюю сигарету.

Никаких особенных переживаний из-за вчерашней нервотрепки, как и следовало ожидать, что-то не ощущалось. Вот и ладушки. Неизвестно, что там будет в сорок, если удастся дожить, а в ее нынешние тридцать нервишки пока что не гудят натружено. И преступлением века в Шантарске не пахнет. Одна рутина. А значит, удастся даже выкроить время на личную жизнь.

В семь двадцать пять, когда она уже прихлебывала кофе, под окном знакомо визгнули тормоза десятилетней, но все еще довольно бодренькой «Нивы». Прибыл блудный родитель.

Конечно, когда отставной майор, невысокий и крепенький, как боровик, возник в квартире, в облике его не отмечалось ни малейших следов проведенной в утехах ночи – наоборот, вид у майора был этакий благородно-усталый, с упором на «благородно», как и полагается частному сыскарю, свято стерегущему завоевания расцветающего капитализма, рынка и всего такого прочего, (см. выступление вице-премьера Чубайса на всероссийском слете Юных Друзей Товарно-Сырьевой Биржи...)

Майор (очень он любил именно такое обращение, при каждом удобном случае напоминая, что в США отставники пожизненно носят прежние титулы, как-то: «полковник», «губернатор», «президент») с видом предельно умученною служебным долгом служаки отделил кобуру с разовым «Айсбергом», примостил ее на холодильнике, принял непроницаемый вид и стал наливать себе кофе.

Даша, вытянув шею демонстративно и шумно втянула воздух ноздрями. И заключила:

– «Пуазон». Польского производства.

– Инсинуации, – сказал майор.

– Есть еще хорошее ругательство – «ist eblisch ment», – сказала Дата. – Нет, ну конечно, ты всю ночь пролежал у сейфа, притворяясь факсом, чтобы конкуренты не слямзили рецепт знаменитой миндальной настойки. А факсы у нас как-то исстари повелось протирать «Пуазоном». Все замотивировано.

– Трепло, – хмыкнул майор. – Ну какой «Пуазон»?

– Знаю, – сказала Даша. – Это я так, абстрактно. Я ж тебе не Шерлок Холмс, чтобы угадывать марку с лету. Но запашок-то все равно присутствует, а, родитель?

Родитель скромно потупился.

– Молоток ты у меня, майор, – сказала Даша. – Пятьдесят шестой пошел, а ты вон какой еще бодренький по утрам, опосля, стало быть... Лет-то очередной сколько?

– Тридцать один, – с оттенком законной гордости поведал майор.

– Ого? – Даша подняла брови. – Двойные поздравления, майор. Этак ты скоро до школьниц докатишься.

– Вот уж кого боюсь, так это нынешних школьниц. Уровни развития у меня с ними не совпадают. Слава богу, успел я тебя родить до сексуальной революции и прочих нынешних художеств...

– А, все равно получилось нечто ужасное, – отмахнулась Даша. – Можешь и меня поздравить. Нынче ночью сто штук заработала в эскорте. Майор, не отвешивай челюсть до пупа, я ж не говорю, что я за них трудилась, я их просто заработала...

– Это как?

– Секреты оперативно-следственной работы, – отмахнулась Даша. – Понимать должен.

– Брали кого?

– Брали.

– Взяли?

– А когда это я кого не взяла? – на сей раз в ее голосе звучала вполне законная гордость.

– Ну ты у нас и впрямь крутой мент...

– Ты не язви, родитель, – сказала она совершенно серьезно. – Ты меня, конечно, помнишь в закаканных пеленках и все такое, но я и впрямь крутой мент, если в смыслах профессионализма...

– Ты пока что собака Баскервилей, и не более того, – отозвался родитель – Выследить, да загрызть. А вот когда ты в зубах у начальства оставишь клочки шкуры, да все равно из этих зубьев вырвешься и доделаешь дело – тогда и будешь крутой мент, понимаешь ли...

И принялся шумно распечатывать чашки с китайской «моментальной лапшой», в последние годы ставшей в Шантарске прямо-таки национальным блюдом, не хуже, чем в самом Китае. Очень уж здорово экономил время сей продукт.

Даша задумчиво посмотрела ему в спину, но ничего не сказала из дочернего почтения, хотя могла бы и съязвить, благо прошло двенадцать лет, и время майоровы царапины давно зализало...

Сам майор в свое время из зубов начальства так и не вырвался – точнее, капитулировать не захотел. В общем, как посмотреть.

Майор, как и многие, в том числе и весьма даже порядочные мужики, попал под Федорчука, словно под поезд. Верный сподвижник товарища Андропова, Федорчук прошелся по МВД, словно асфальтовый каток по груде пустых бутылок – столь же целеустремленно и туповато. Говорят, у Федорчука были самые благие намерения – да вот беда – всем понятно, куда ведет вымощенная таковыми дорога...

Поскольку ни одну контору на планете никак нельзя назвать филиалом рая, грехов и грешников хватает в любом заведении, на всех меридианах и параллелях. Вот только искоренять грехи вкупе с грешниками можно умно, а можно и по-дурацки...

Одним словом, под подозрение в коррупции (тогда, правда, словечко это не было в такой моде) попадал практически каждый мент, имевший несчастье обзавестись машиной либо дачкой. Даже если дачка эта представляла собой фанерную конуру, окруженную парой грядок с редиской, нововведения были суровы – либо в кратчайшие сроки избавляйся от компрометирующего поместья, либо можешь отправляться ко всем чертям. И так далее, и тому подобное.

Майор Шевчук, человек в общении тяжелый, не то чтобы нарывался на скандал – попросту не мог понять, отчего вдруг его купленная на трудовую денежку «Нива» и шесть соток с лелеемой малиной повисли на плечах тяжким компроматом и от малины следует немедленно избавиться. Начальство, свято проводя в жизнь новую линию, стало «брать на бас». Майор, с которым такие штучки проходили плохо, показал зубы. Вот только начальство, так уж заведено, изначально зубастее. Тем более в таких вот ситуациях – когда отдельные несознательные индивидуумы мало того, что не понимают новой линии, так еще злонамеренно ей препятствуют. И накрылся начальник районною угро майор Шевчук, пролетел, как фанера над Парижем. Хорошо еще, что приземлился не мордой в битое стекло, а на жесткий стул заместителя начальника питомника служебно-розыскных собак. Откуда и ушел на вольные хлеба – в те совсем недалекие времена, когда разрешили и легализовали частный сыск. И был отныне вторым человеком в одном шантарском агентстве, далеко не самом хилым.

В общем, ему еще повезло тогда. Случались перемещения и посквернее. Добрый знакомый майора, начальник ГОВД в граде Абакане (живописные и благодатные места, сибирская Швейцария) вообще угодил на полторы тысячи километров севернее, аккурат за Северный полярный круг – начальником вневедомственной охраны в Норильск, в места скучные и мерзопакостнейшие. Сам товарищ Сталин когда-то отбывал ссылку почти в тех же краях – и довольно быстро ушел в побег ввиду непреходящей унылости тамошних пенатов...

Время, конечно, все сгладило, но Даша не хотела лишний раз бередить отцу душу еще и из-за того, что он вбил себе в голову, будто неуступчивостью перед начальством испортил любимой доченьке жизнь. А ничего подобного не было. Останься он на прежнем посту, Даша вместо университета, о котором размечтался майор, все равно бы завербовалась в доблестную Советскую Армию. Ибо роман с бравым гарнизонным капитаном полыхал лесным пожаром, вот и напялила дуреха форму, чтобы оказаться рядом с неповторимым и единственным – каковой уже через полгода проявил гнилую натуру во всей красе, да поздно было переигрывать, и пришлось рыжей связисточке дослуживать полтора года согласно принятой присяге. А потом прошла мимо университета вполне осознанно, в Шантарскую милицейскую школу, так оно и поехало...

Майор старательно залил лапшу кипяточком – две чашки. Подумал и налил в третью.

– Что, не покормила? – лениво съехидничала Даша.

– Гусарские офицеры у дамы утром не завтракают. Разве что похмеляются, – сообщил майор.

– А что это у тебя глазки бегают, гусар?

Майор помялся, потом вес же выдал:

– Дат, я, может, и женюсь...

– Ну, взялся за ум, – сказала она искренне. – Давно пора. Только ты мне ее сначала предъяви, а я возьму в разработку – вдруг это алчная хищница хочет проникнуть в приватизированную хату немощного старичка, а потом старинушку-то под дождь и выпереть.

– Трепло. У нее у самой однокомнатная. И если что – так я туда... А хоромы остаются тебе. – Майор глянул донельзя хитро. – Глядишь, и распорядишься ими с умом...

– Не тянет меня что-то на штампы, – сказала Даша. – И на те, что в паспорте, в том числе...

– А что, с журналистом у тебя не все ладно?

Даша встала, запахнула халат и старательно, без всякого наигрыша испепелила майора взглядом. Родитель занервничал очень скоро:

– Ну что, спросить нельзя?

– Не виляй, частник, – сказала она сердито. – Интересно, ты с чего это взял, что он журналист, если я ни словечком не упоминала...

– Да говорила.

– Не надо ля-ля. Ни разу не говорила. Колитесь, майор.

Майор без особой цели перемещался по кухне, пытаясь насвистывать и покачиваясь с пятки на носок. Однако в конце концов с тяжким вздохом дал показания:

– Слушай, ну должен же я знать, с кем мое единственное дите... проводит время. А возможности у частных сыскарей ныне имеются. Ребята мне по дружбе в свободное время и посодействовали...

– Та-ак, – сказала Даша. – Значит, это ваш был синий «опелек»? То-то мне показалось... Ладно, чистосердечное признание вину вроде бы смягчает, но если ты и в дальнейшем попытаешься своих обормотов за нами пускать, они у меня слезами умоются. Усек, майор?

– Заметано. Нет, ну я же ничего... Парень вполне, знаешь ли, положительный. Что бы вам...

– Хватит, родитель, – сказала она вполне серьезно. – Ну не чувствую я в себе тяги к семейному очагу и пеленочкам. Пока что. Вот получу майора или там преступление века раскрою с присущим мне блеском, тогда и покумекаем...

Майор грустно кивнул. Видно было, что в преступление века, случившееся в Шантарске – особенно в сочетании с Дашей, – ему верится плохо. Ну что ж, сама Даша в преступление века – а тем более в сочетании с собой – не верила вовсе. Во-первых, преступлений века в Шантарске не случается. Летние прибамбасы с кладом Чингисхана не в счет. Как показывает опыт двадцатого века, суперпреступления обычно совершаются в тишайших кабинетах финансистов, оставаясь абсолютно неизвестными мало-мальски широкой публике.

Во-вторых, любой мало-мальски неглупый сыщик если и боится чего-то, так это свалившегося на его плечи этого самого преступления века. В детективных романах они хороши, и не более того. А в жизни либо потребуют от тебя колоссальнейшего расхода нервных клеток, каковой ничуть не способны компенсировать благодарность в приказе или очередная звездочка, либо напрочь сломают карьеру и саму жизнь. Хватало прецедентов. До сих пор не нашли трех андроповских сыскарей, работавших двенадцать лет назад в бывшей песчаной союзной республике, а ныне суверенном государстве. Да и никогда уже не найдут. И это лишь одна-единственная грань проблемы... Нет уж, храни нас господь от преступлений века!

Майор, со смаком уписывавший горячую лапшу, вдруг поднял голову:

– У тебя с деньгами как?

– Я ж говорю, сегодня сотню заработала.

– А зарплата?

– А зарплата – как обычно. Ждем-с. Если Колосов в Москве что-нибудь выбьет...

Это и есть одна из самых больных проблем. Вопреки устоявшемуся мнению, будто менты прикуривают от крупных бумажек, с зарплатой обстоит в точности так, как у всех прочих – теоретически она есть, а практически ее еще нужно выцарапать со слезами и соплями. Москва в первую очередь, как исстари водилось, выделяет денежки самой себе, родной, да Питеру. А провинция сосет лапу. Кроме того, одни службы финансируются из местного бюджета, другие – из федерального. И если муниципальшики, гаишники, участковые и ППС тугрики получают, в общем, вовремя, сыскари, люди федеральные, прочно сидят на подсосе. Лапа – продукт некалорийный, сколько ее ни соси. И потому в одном райотделе вспыхивает чуть ли не забастовка («чуть ли» – потому что милиционерам законом бастовать запрещено), в другом отключают за неуплату электричество и телефон, в третьем отчаявшийся офицер вешается в служебном кабинете, оставив на столе пистолет и пару медалей. Экономия наводится на чем только можно – о курсах повышения квалификации давно и думать забыли, как и о дальних командировках «на преступление», о предусмотренных законом льготах.

И люди уходят. Благо нынче есть куда. Уходят, как случается, далеко не самые худшие, лучший сторожевой пес порвет привязь и сбежит, если его держать на пустой болтушке, или в крайнем случае плюнет на вверенное ею попечению добро, заляжет себе в будку и примется гавкать по графику; раз в сутки. И попробуйте, киньте в него камень. Высоким властям, конечно, некогда – они решают чересчур уж глобальные проблемы. Особенно теперь, когда до выборов в Думу осталось недели три. Правда, в преддверии очередных судьбоносных перемен все без исключения кандидаты обещают всем без исключения молочные реки с кисельными берегами и луну с неба, но когда эти обещания выполнялись?

– Да ладно, – сказала Даша. – Не горит. Прокручусь как-нибудь.

– Я тебе подкину.

– Да ну.

– Подкину. Я акции толкнул.

– Ну? – фыркнула она. – Это которые?

– Кангарского молибденового. Все твердят – то ли он закрывается, то ли консервируется. В общем, скоро упадут до нуля.

Даша, тяжко вздохнув, завела глаза к потолку, но вслух комментировать не стала – привыкла. Кроме женщин и возни с «Нивой», майор вот уже пять лет предавался третьей страстишке – игре с ценными бумажками (точнее, с тем, что в родном отечестве именовалось «ценными бумагами»). Голову он при этом не терял, то есть последние штаны не закладывал и вещи из дома на толкучку не тащил, но страстишка была постоянная. Вполне возможно, любил говаривать безбожник майор, кто-то из его предков в прошлом воплощении был биржевым маклером, а то и он сам. Самое смешное и странное, что у него и в самом деле образовалось некое чутье – поскольку больших капиталов у майора не имелось, не случалось и больших потерь, а вот кое-какая прибыль временами выпадала. Во всяком случае, с развеселого поезда под названием «МММ» майор успел соскочить вовремя, не отбив печенок, чем нешуточно гордился. (Ваучер, правда, он некогда демонстративно пропил, заявив, что не желает участвовать в разграблении отечества.)

– Штук пятьсот я тебе дам, – пообещал майор, выкинув в ведро пустые чашки. – А то ведь Колосов может и не выцарапать...

Даша рассеянно кивнула, думая о своем. Точнее, о том, что ей в последнее время не нравятся верные кадры – Толя и Славик. Она уже научилась определять, какое выражение лица бывает у собрата-сыскаря, когда смутные побуждения бросить все к черту неуловимо перетекают в твердое намерение написать рапорт. Так вот, оба носили на лице именно эту печать... А жаль. Чертовски. Все-таки – сыгранная группа, даже если уйдет только один... Хватит с нее и Косильщика.

– Дарья, – осторожно сказал майор.

– Ну? – откликнулась она, враз насторожившись от этого его тона.

– Вообще-то, у меня в агентстве мест навалом...

– Да пошел ты, родитель! – Она резко встала. – Не всякая собака ловится на колбасу...

И хлопнула кухонной дверью, злая на весь свет. У себя в комнате сердито влезла в джинсы, чувствуя, что эта злость не пройдет, а будет отравлять жизнь до вечера. Вчерашний успех, как ему и полагается, быстро отошел в прошлое, прямо-таки унесся с реактивной скоростью – потому что настоящее было очень уж паскудным.

Накинула свитерок, присобачила кобуру на пояс и вышла в гостиную. Майор заворожено созерцал по восемнадцатому каналу очередную серию импортной бесконечной жвачки – на сей раз, правда, это оказалось что-то мало-мальски динамичное, то и дело пыряли друг друга шпагами разодетые кавалеры, шнырял, плетя интриги, одноглазый монах, красотка с огромным вырезом охлаждала пылавшее сердце шампанским, порой появлялся красивый парусный фрегат. Или корвет – кто там разберет такие тонкости. Судя по завлекательно-пугающей музыке, всякий раз сопровождавшей его появление, корабль играл в происходящем немаленькую роль...

– А убийца – определенно усатый, – сказала Даша.

– Что? – майор не сразу сообразил. – Да нет там никакого усатого, а у Раймонда железное алиби... – он опомнился. – Тьфу ты, все опошлишь... Такая залипуха!

– Алиби у Раймонда липовое, – безжалостно заключила Даша, представления не имевшая, кто этот Раймонд и как он выглядит.

– Скажешь тоже... Держи вот деньги.

– За деньги спасибо, – сказала Даша, пряча пестрые бумажки (на некоторых красовался шантарский мост, неведомо отчего удостоившийся таких заслуг). – Только, родитель, я тебя умоляю – не заикайся ты больше о своем агентстве, иначе кусаться начну, право слово...

– Я ж – как лучше.

– Когда хочешь как лучше, получается как всегда, – заключила Даша философски. – Не уяснил еще?

– Тебе машина нужна?

– Не подлизывайся.

– Да я не подлизываюсь. Просто у меня нынче выходной.

– Давай подумаем. Если...

В дверь позвонили, и она пошла открывать, так и не решив, нужна ли ей машина. А открыв, поняла, что не нужна – верный кадр Славик стоял перед ней, как лист перед травой, с кривой виноватой улыбочкой. Прекрасно она знала, что означают такие улыбочки и такие визиты.

– Тьфу ты, пошлости какие, – сказала Даша с сердцем. – Как в кино, ну что ты скажешь...

– Поехали, начальник, – сказал Славик тихо.

И ясно уже, что это не очередной обменный пункт и даже не шизофреник Алабин с охотничьим тесаком, растворившийся на просторах миллионного города, чтобы убивать, убивать и убивать...

Чертыхнувшись про себя, Даша в темпе напялила куртку, нахлобучила шапку, проверила, лежат ли в кармане перчатки и ключи, крикнула в глубь квартиры:

– Майор, я упорхнула в неизвестность! И хлопнула дверью. Верный кадр понесся вниз, скача через две ступеньки. У подъезда астматически похрипывал мотором грязно-синий «Москвич» старой модели с незнакомым водителем, совсем мальчишкой на вид.

– Пулей на место. – сказал ему Слава.

– Какой тут пулей... – проворчал сержант под нос, включил синюю мигалку – только она и выдавала принадлежность «антилопы-гну» к доблестным органам сыска – и выехал со двора.

– Здрасьте, товарищ капитан. – вежливо поздоровался сидевший рядом с водителем Косильщик.

– Привет. – хмуро сказала Даша.

Это приобретение даже при хронической нехватке людей ее не радовало. Правда, наедине с собой она вынуждена была сознаться, что для неприязни к парню нет пока что никаких оснований, и все равно...

Косильщик, он же старший лейтенант Сергей Свечкин, до самого последнею времени трудился в РУОПе, у достославного полковника Бортко по кличке Ведмедь, среди прочего, героя летних баталий вокруг клада Чингисхана. Очень похоже, что старлей был не самой ценной жемчужиной в коллекции Ведмедя. Очень похоже... Иначе не предложили бы уматывать по-хорошему. Да и не вляпался бы в такую историю путный сыскарь.

Еще в августе Свечкин неведомыми путями вышел на бабусю, лелеявшую в огороде изрядное количество мака. После чего по всем правилам искусства произвел налет на бабкину фазенду. самолично накосил этого мака столько, что набралось пол-"уазика" – и торжественно доставил по начальству. Однако начальство особой радости не проявило – быстро выяснилось, что мак не того сорта, на производство какой бы то ни было дури категорически не пригоден, а пригоден лишь в пироги и рулеты. И выяснить это, между прочим, можно было загодя без лишнего шума и суеты, не привлекая группу поддержки в бронежилетах и с автоматами – стоило лишь послать в сумерках пацана, чтобы нарвал с дюжину головок, благо собаки у бабки в хозяйстве не имелось...

Видимо, у Свечкина и до того хватало за душой всякого. Потому что после провала «макового дела» Бортко его тихонько и непреклонно выпер.

Ну, а дальше началась большая политика. Дело в том, что РУОП и его отделения в милиции не особенно-то любимы. И понять причину этой нелюбви трудно, не зная кое-каких тонкостей...

Управление по организованной преступности, расположенное в областном или краевом центре, подчиняется лишь одному-двум высшем милицейским чинам данной области или края. И только. Остальных УОП игнорирует. И поскольку все мы люди, все человеки, поставьте себя на место иных полковников и генералов – возможно, вы их поймете. Представьте, что на территории, где вы – царь, бог и воинский начальник, существует совершенно независимое подразделение, штыков этак в сотню, сущие гвардейцы кардинала, которыми вы командовать не вправе, хоть и хочется. Представили? Добавим еще: в городе, где расположено не просто УОП, а его региональный центр (как это имеет место быть в Шантарске), «кардинальские гвардейцы» и вовсе независимы, косясь лишь на столицу...

Словом, определенная неприязнь и трения, чего греха таить, существуют. И посему в результате нехитрой дипломатии обиженного старшего лейтенанта (к которому моментально и намертво приклеилась кличка Косильщик) в городском УВД взяли и пригрели. И таково уж было Дашино невезение, что сие сомнительное приобретение досталось ее группе. И ничего тут не попишешь – сама жаловалась на вопиющий некомплект, а дареным косильщикам в зубы не смотрят...

Собственно, работать Косильщик мог и умел. За три месяца претензий к нему у Даши не нашлось. Могло подвернуться нечто и похуже. И все равно... Парень не дурак, расторопный, исполнительный, а не лежит к нему душа, хоть ты тресни. То ли жажда выдвинуться у него зашкаливает за некий неуловимый предел, то ли постоянно сравниваешь его с Дудиевым, чье место Косильщик занял.

А Дудиев вернулся с Кавказа в цинковом пиджаке – ибо, родившись и выросши в Сибири, Костя Дудиев все же остался в душе совершеннейшим осетином. Кровный долг всякого порядочного осетина – как он объяснял Даше – прирезать за свою жизнь хотя парочку вайнахов, сиречь ингушей с чеченцами. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Даша поначалу смеялась и не принимала всерьез, но с началом чеченской заварушки Дудиев бомбардировал начальство рапортами, пока его все же не откомандировали...

– Что там стряслось? – спросила она громко.

– Убийство на Садовой, – поторопился первым ответить трудяга Косильщик. – Женщина.

– Грабеж? Или маньяк?

– Вот то-то и оно, что очень похоже на маньяка, – буркнул Слава. – А вы в свое время язык за зубами не держали, мадам начальник...

– Та-ак, – сказала Даша. – А что это я ляпнула и где?

– Убийство на Кутеванова. На прошлой неделе. Это же ты во всеуслышанье заявила насчет шарфика?

– Я в этом и сейчас уверена, – сказала Даша. – Не ее это шарф, чем хочешь клянусь. Шарф ей навязал тот, кто мочканул. Ну я ж женщина, Слава, у меня чутье должно быть на такие вещи... Шарфик этот с ес одеждой ничуть не гармонирует. Нисколечки. И потому, что дешевка по сравнению с остальными шмотками, и вообще... Ни одна женщина к такому прикиду этот шарфик не надела бы, да еще столь небрежно.

– Да я тебе охотно верю, – сказал Слава. – Только это дело, знаешь ли, полчаса назад на нас взвалили. Вспомнив твои чрезвычайно толковые замечания на прошлой неделе...

– Стоп, – сказала Даша. – Там что, снова шарф?

– Не знаю. Очень похоже. Иначе почему бы вдруг...

– Бог ты мой, как мне весело... – сказала Даша. – Ну жили же, не тужили... Дернул черт за язык. – Вытащила сигарету и зло чиркнула зажигалкой. – Сержант, что слышно? У нас ведь самые информированные люди – шоферы, они же шофера...

– А как же, – не без гордости отозвался сержант – Только так, товарищ капитан... Вышли машины за Трофимовым и Дроновым. В общем, большой сбор. А про вас, я слышал, полковник Шмагин сказал, что вы уже ловили сексуального маньяка, и потому дело следует немедленно вам и передать...

– Интересно, почему не Масленникову? – вслух подумала Даша. – В конце концов, он тоже взял маньяка, березовского...

– Так в Березовке дело долго тянулось, – пояснил всезнающий сержант. – А вы своего маньячка взяли гораздо быстрее и чище, и успел он нашинковать гораздо меньше, чем березовский...

– Шмагин так сказал?

– Ну. Вашему шефу. Сказал, вы тогда провернулись просто блестяще, просто грешно будет вас и сейчас не задействовать.

– Ну, спасибочки Шмагину... – тихо проворчала Даша.

Прошлого маньяка, тронувшегося хирурга, вырезавшего у женщин печень, она отловила, если честно, исключительно благодаря сплетению случайностей. В сыскном деле такое бывает чаще, чем можно подумать. Случайная встреча, случайный разговор, взгляд, даже то, что в тот день ты был не усталым, а свежим, и оттого обошел еще один подъезд, позвонил в дверь не пять раз, а десять, энергичнее работали мозги, вдруг оказались сорванными троллейбусные провода, и ключевой свидетель вернулся от остановки...

Вот только никому это не объяснишь – а уж начальству особенно. Логика у начальства простая: получилось один раз – и второй получился. А приказы, как известно, не обсуждают. И то, что англичане в свое время так и не отловили своею знаменитого Джека-Потрошителя, оправданием тебе служить не может. Как не волнует никого и то, что платят тебе далеко не так, как платят англичане своим сыскарям.

– Что-нибудь еще известно? – спросила она громко. – Опять нож, или что?

– Да ничего неизвестно, – сказал Слава.

– Это почему? – ревниво встрепенулся сержант-водила. – У нее опять крест на лбу, как в тот раз. Гонорейщики по рации говорили.

– Кто-кто?

– Ну, группа немедленного реагирования. Сокращенно-то гэ-нэ-эр... А на эти буквы само напрашивается...

– Отставить, – сказала Даша. – Значит, крест?

– Ну.

– Интересно, почему в прошлый раз никто не додумался назвать эти порезы «крестом»? – сказала Даша.

– А я кино смотрел, – сказал сержант. – Про вампиров. Там один мэн все хотел поступить в вампиры, крест переворачивал. А перевернутый, он так и выглядит. Как у нее на лбу.

Глава третья.

Перевернутый крест.

Восемь утра – время бойкое, даже для ноября. Разве что еще темно. Снег, как случалось и в прошлые годы, пока что не выпал, и там, куда не достигал свет уличных фонарей и фар, стоял совершеннейший мрак, со свистом продуваемый холодным ветром. В этом мраке довольно густым потоком тянулись к остановке обитатели близлежащих домов, и чуть ли не каждый второй считал своим святым долгом задержаться у оцепления и вдосыт потаращиться на суету. Те, кому спешить было, должно быть, некуда, образовали сплоченного кучку голов в двадцать, притопывали, сжидись под ветром, но вахту несли стойко. Все, как обычно. И, как всегда бывает, на лету рождались самые разнообразные версии – уж это непременно...

Когда они вылезли из «Москвича», ветер радостно ударил в лицо. Даша затянула молнию до горла, поежилась – все же следовало надеть пуховик.

Огляделась, пытаясь с маху угадать окружающий пейзаж. Пейзаж был донельзя привычный для Шантарска и довольно унылый – огромный квадрат, образованный шеренгами девятиэтажных и двенадцатиэтажных домов (последних – поменьше). Внутри – темное здание, по виду напоминающее школу, изрядное количество гаражей, образовавших несложный лабиринт. И еще остается изрядно пустого пространства. Район не самый престижный, далеко не центр, но все же при обменах и продаже квартир котируется неплохо.

Оцепление, надо сказать, поставили на совесть – человек десять образовали полукруг, где воображаемым диаметром служила стена гаражей, ряд однотипных дверей с зиявшим почти посередине темным проходом. Слева, возле девятиэтажки, теснилось с десяток машин – у большинства горят фары, почти все в боевой милицейской раскраске, с мигалками и матюгальниками. В лучах фар то и дело мелькали деловито суетившиеся фигуры, главным образом обмундированные. Ослепляя дальним светом, во двор свернули еще машины. В той же стороне Даша расслышала энергичное хаканье и повизгивание собаки.

– За Толькой заезжать приказа не было? – спросила Даша, не оборачиваясь.

– Ага. Нам-то по дороге, если за тобой...

– Ну, пошли, – сказала она, как всегда в таких случаях ощущая нечто вроде легкого головокружения.

И первой направилась к ведущему в глубь гаражного лабиринта проходу, где скользили, скрещиваясь, лучи сильных фонарей и мелькнула генеральская папаха. Милиционер дернулся было в ее сторону, но Даша с разлету прошла мимо, небрежно задев плечом, он, должно быть, сообразил, что почем, и препятствовать не пытался.

Сзади, еще громче, повизгивала собака – уже довольно жалобно.

«Ничего у нее не вышло», – мельком отметила Даша. И, замедлив шаг, приблизилась к небольшой группе людей, стоявших молча у входа в лабиринт. А там и вовсе встала выжидательно. Любой, кто носит какие бы то ни было погоны, прекрасно знает, что не стоит без нужды лезть на глаза отцам-командирам – в особенности в такой ситуации.

То еще созвездие, констатировала она, чуточку сутулясь под пронизывающим ветром. Генерал Трофимов, второй человек в областном УВД, генерал Дронов, «номер первый» УВД Шантарска, полковник Шмагин, тоже чин немалый, непосредственный Дашин начальник подполковник Воловиков, а там и прокурор города, и чин из областной прокуратуры, и чин из управления общественной безопасности, и еще чин и еще... Короче, мечта террориста. Либо процитированный страницами закрытый телефонный справочник.

Ее подчиненные остановились на пару шагов подальше, побуждаемые той же старой солдатской мудростью. Незнакомые в штатском, числом целых три, целеустремленно прошагали мимо Даши и скрылись за поворотом – там, похоже, и пребывал труп, из-за поворота вырывались лучики фонарей, кто-то громко распоряжался. Потом из-за спины Даши вынырнул еще один незнакомый в форме, подошел к генералам и громко доложил, что собака след не берет. Один из генералов вполголоса прокомментировал донесение матом, второй промолчал. Зато полковник Шмагин довольно громко поинтересовался у Воловикова:

– Ну, где там ваш спец по маньякам?

«Господи, – тоскливо подумала Даша. – Уже „спец по маньякам“. Хоть вешайся...» И шагнула вперед, пред ясны очи милицейско-прокурорского истеблишмента.

Шмагин, явственно вздохнув с облегчением, тут же посунулся к Трофимову и зашептал на ухо. Трофимов, такое впечатление, столь же обрадованно развернулся к ней. Даша подошла еще ближе:

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Шевчук... Как оно в жизни и бывает, обоих генералов она видывала раз в год – ну, и они ее, естественно, не чаще. Трофимов, правда, вручал ей часы за доктора-маньяка два месяца назад, но мог и забыть физиономию, ибо орлы летают в поднебесье.

Даша расслышала торопливое бормотапье Шмагина, из коею явствовало, что капитан Шевчук – ценнейший кадр, суперстар и надежда розыска, достойно пронесшая к тому же знамя российской милиции по улицам Парижа. Трофимов хмуро покачал папахой и спросил:

– Сколько у вас дел в работе?

– Мизер, – сказала Даша. – Семь.

– Они только что взяли группу Дударова, – торопливо напомнил Шмагин.

– Сможете передать дела другим в кратчайшие сроки?

Господи ты боже мой, да нет для сыскаря занятия приятнее и легче, чем спихнуть другим излишки производства... Вслух этого Даша, конечно, не сказала, просто выразительно кивнула.

– Лады, – сказал генерал, – Виктор Палыч, вы там сами распишите, что и кому. Пусть у нее заберут все дела, – и вновь угрюмо уставился на Дашу. – А вы – беритесь за этого... – он все же проглотил матерное слово. – И чтобы дни и ночи, как в песне. Любое содействие и так далее... Воловиков где? Ага. Слышали? Это уже серия, газетки завтра же раскрутятся... Приступайте.

– Есть. – сказала Даша, потому что ничего другого в такой ситуации не скажешь, а молча уходить, выслушав распоряжения начальства, как-то не принято. Обернулась, махнула своим и направилась меж гаражей.

Воловиков догнал ее почти сразу же.

– А у Скрябина не будет горестных мыслей, что я ему некорректно подставила ножку? – ухмыльнувшись, спросила она.

– Скрябин, такое впечатление, рад-радешенек, – пожал плечами любимый шеф. – Потому что за три дня и на миллиметр не продвинулся.

– Точно серия? Я ж в первый раз особо не вникала...

– Один в один.

Даша молча вздохнула.

Сначала показалось, что в тесноватом проходе – едва-едва разъехаться двум «Жигулям» – очень много людей, но вскоре Даша, неосознанно их сосчитав зачем-то, обнаружила, что живых здесь всего шестеро. Один еще щелкал фотоаппаратом, второй стоял на коленях возле трупа и что-то делал, двое стояли просто так, а двое светили сильными фонарями. Скрябин был здесь единственным, кого Даша знала. В ярком свете на его лице читалась прямо-таки неприличная радость, но упрекать сослуживца у Даши не лежало сердце. Такая уж игра – как кому повезет,., Она и сама в схожих ситуациях цвела и благоухала.

Человек с фотоаппаратом упаковал свой агрегат в чехол и обернулся:

– Все, я кончил. Во всех ракурсах.

– Посветите, – сказала Даша, потому что оба отвели было лучи.

В голове у нее моментально стали накапливаться привычные штампы: «Протокол первичного осмотра места происшествия... труп лежит на спине...»

– Слава, – сказала она, не отводя взгляда. Слава вытащил рулетку – «...от гаражной двери справа столько-то сантиметров, от левой – столько-то...» Уж его-то учить не требовалось.

«...труп потерпевшей лежит на спине, раскинув руки... следов изнасилования на первый взгляд нет... следов ограбления...»

– Кто тут из ГНР? – спросила она. Незнакомый капитан подошел:

– Капитан Черданцев. Октябрьское районное. Прибыли на место в семь шестнадцать по звонку гражданки Казминой. Адрес записан, гражданка пока не допрашивалась. Обследование прилегающего района ничего не дало. Подозрительных не было. Сумочка потерпевшей находится у нас в машине. Когда обнаружили труп, пульс не прощупывался.

Суховато и казенно до предела, но толково – ни убавить, ни прибавить, ни единого дополнительного вопроса, в общем, и не требуется...

– Кровь едва успела свернуться, – добавил капитан, – Так что она пролежала не более получаса. Я имею в виду, получаса с момента смерти до нашего приезда.

– Уверены? – для порядка спросила Даша.

– Есть опыт, – кратко ответил капитан.

– Чечня?

– Еще южнее.

– Понятно... Сумочку принесите и можете ехать. Я – капитан Шевчук, городское угро.

– Я знаю, – сказал капитан, кивнул и удалился.

Даша присела на корточки. Вот именно, труп лежит на спине, раскинув руки, точнее, полураскннув, не перпендикулярно руки легли к вертикальной оси, ради въедливой точности, а под углом, градусов сорок пять. еще точнее не стоит, в самом-то деле... Серая собачья шубка аккуратно застегнута, меж второй и третьей пуговицей... ну да, конечно, ударил дважды, и ножик у нею определенно не перочинный, тот еще тесачок, а вот крови совсем не видно – внутреннее кровоизлияние. – Она не упала – потом, ручаться можно, этот выблядок аккуратно опустил жертву на землю, иначе шубка задралась бы сильнее. А сапожки шикарные, не Турция и не Китай...

Аккуратно опустил на землю, уже мертвую. И черканул лезвием дважды – вертикальная черта от шапки к бровям (шапка, правда, с головы упала), вторая короче, поперек, совсем близко к бровям, в самом деле, перевернутый крест...

Кровь застыла на правой стороне лица, левая осталась нетронутой, и потому сразу можно сказать, что девчонка совсем молодая. Накрашена обильно, но не вульгарно, весьма умело. Светловолосая, прическа чуточку удивляет – старательно заплетенная длинная коса, сейчас так почти и не носят, а вот в Дашином пионерском детстве носили... Лицо, что характерно, совершенно спокойное, глаза открыты. Знала его? Или не ждала удара?

– Как шея? – спросила Даша, не оборачиваясь и не вставая с корточек.

Кто-то моментально отозвался:

– Сломана. Перелом позвонков, смерть мгновенная.

– В точности, как на Садовой, – добавил Скрябин. – Удар по шее, потом два раза ножом. И – разрез на лбу.

– Перевернутый крест, – сказала Даша. – Похоже?

– Ну, вообще-то... Можно и так сказать.

– Карманы смотрели?

– Ага. Пусто. Все в сумочке.

– А конкретно?

– Всякие бабские мелочи. Самое любопытное – газовый ствол с разрешением. Фотография соответствует. Шохина Маргарита Степановна. Похоже, ксива настоящая.

– Шохина? – переспросила Даша. – Ох. надеюсь, не родня тому Шохину, московскому? А то шуму будет...

– Вряд ли, – сказал бесшумно подошедший Воловиков. – Тот не сибиряк... и слава богу, кстати.

– Какой ствол? – спросила Даша.

– Револьвер. «Агент». Ну, дамочки, если заводят газовик, в основном пользуют револьверы. Вечно для них неразрешимая проблема затвор передернуть, как надлежит...

– Ну ничего пушечка, – сказала Даша. – И мощно, и компактно. Да, слушай, а почему газовик у тебя проходит как «самое любопытное»? Он что – переделка? Дробь? Резина?

– Да нет, – сказал Скрябин. – Нормальный, с перемычками... Видишь ли, у первой, у Артемьевой, в сумочке был «удар».

– Та-ак, – сказала Даша, выпрямляясь. – У обеих, значит, газовики? И не мелкого калибра? Ну, может, это и впрямь интересно. А может, и совпадение – в наши-то веселые времена. Хотя способ убийства, ясный день, совпадением никак не может оказаться. Ладно, что тут дискутировать на ветру, бессмысленно это. Я у тебя возьму материалы, ты нам детально расскажешь... – Она обернулась. – Сергей, а сними-ка шарф и расстегни ей шубу, посмотрим, что и как, эксперты вон ждут...

Косилыцик, ничуть не промедлив, присел на корточки – как там к нему ни относись, он все же был профессионалом и к трупам привыкнуть успел.

Даша приняла у него шарф – даже не повязанный вокруг серого лохматою воротника, а небрежно, кое-как намотанный. Ни капли от тщательно рассчитанного изящества – ни одно существо прекрасного пола, обладающее хоть крохой женственности, так шарф не набросит. И шарфик, сразу видно, убогий до предела – узкий, красный, из дешевого трикотажа, аляповато украшенный силуэтом черного чертенка, нанесенным, такое впечатление, по трафарету. На ребенке его еще можно представить, по на прилично одетой девушке, умело к тому же пользовавшейся косметикой...

– Ты выяснял? – Даша сделала шарфом движение в сторону Скрябина. – Насчет первого?

– Ага. Пакистанская дешевка. Киргизские челноки волокут со своей перевалки, у них там знатная барахолка, а потом расходится у нас. На детей в основном. Цена – двадцатка.

«Ну вот, – мысленно похвалила себя Даша, – вот и первое логическое умозаключение, оказавшееся верным. Уже что-то».

– Мать твою... – сказал вдруг Косилыдик, присвистнул и принялся расстегивать пуговицы быстрее. – Нет. точно, что за цирк.

Даша глянула. И спросила сквозь зубы:

– А ты что, в пионерах не состоял?

– Слушайте, ну ведь точно... – Косилыцнк пошире разбросал полы шубы, выпрямился и отступил. Все придвинулись, растерянно переглядываясь.

Во-первых, убитой было не меньше шестнадцати, а в этом цветущем возрасте ряды пионеров давно уже покидали. Во-вторых, пионерская оршнизацня со всей формой и атрибутикой давно канула в небытие. И тем не менее на мертвой девушке красовался самый настоящий пионерский наряд – черная юбка (правда, не особенно и консервативная, вполне модная, до середины бедер), белая рубашка с пуговицами на планке (нагрудный карман украшен смутно памятной Даше золотисто-алой нашивкой – пятиконечная звезда и пламя костра), на шее повязан шелковый пионерский галстук, а на груди приколот пионерский значок.

Фотограф защелкал аппаратом. Остальные стояли и молча, чуть беспомощно таращились. Каждый надеялся, что другой вот-вот скажет что-нибудь умное, но умных фраз так и не последовало – глупых, впрочем, тоже.

– У нее в сумочке – красная пилотка и бант, – послышался у них за спинами удивленный голос капитана Черданцева. – Белый такой, нейлоновый пропеллер, как раньше и требовали. Получается полный комплект. У меня младшая уже не застала, а старшую вот так и наряжал на всякие праздники...

– А горна, случайно, нет? – в полной растерянности спросила Даша.

– Горна нет, – серьезно ответил капитан. – И барабана тоже. Газовик есть, И презервативов пригоршня.

– Так... – Даша отчаянно искала ниточку. – Слушайте, есть же все-таки пионерские организации, самодеятельные, Может, здесь подпольный пионерский слет проводили? Эти... красно-коричневые?

– Только политики не надо, – сказал Воловиков. – Только ее нам не хватало. Теперь особенно. Ты его сегодня за неправильную расклейку листовок профилактируешь, а завтра он в губернаторы сядет и участковым в Игарку тебя наладит...

– Ладно, господа сыскари, не будем трогать политику, – сказала Даша. – Но что-то же сие должно означать? Скрябин, будь другом, убери счастливую улыбку с хари.,.

– Даша, ну что ты...

– Ладно, извини, – тихо сказала Дата. – Как говорят японцы, чего-то херовато... Адрес еще не установили по разрешению?

– Ждут. Разрешительный отдел еще не открылся.

– О служба, – сказала Даша. – Вот куда бы осесть... Капитан, ведите, показывайте вашу гражданку, исполнившую долг. Орлы, вы тут еще осмотритесь, проформы ради...

И пошла следом за Черданцевым к двенадцатиэтажке. Увы, не было времени проклинать судьбу цветисто и пышно, в восточном стиле. Нужно было работать, то есть настраивать себя на погоню, ловить ноздрями воздух, стричь ушами, и вообще...

Воловиков шел сзади, отставая на шаг. Оцепление еще не сняли, зевак прибавилось, а вот машин поубавилось изрядно. Генералы и прочие чины отбыли. Собственно говоря, им и приезжать-то не было никакой нужды – чем они помогут при первичном осмотре и что, ускользнувшее от взгляда сыскарей, обнаружат?! Но так уж в особо серьезных случаях заведено, и не в одной России-матушке. В более благополучных державах происходит примерно так же. Не в каждой, но во многих. Говорят, это придумка полицейских психологов – мол, мирный обыватель, узнавши, что на месте жуткого преступления побывало скопище высших чинов, подсознательно успокаивается и заранее уверен в неотвратимой победе сил правосудия. А значит, будет уважать государство. Люби! государство, чтобы его уважали, есть у него такая слабость...

– Это что, школа? – спросила Даша.

– Ага, – ответил Чердандев. – Мы там прошлись, когда подъехал второй экипаж. Ничегошеньки.

– Однако пора бы и занятиям начаться. А там – ни огонька.

– Учителя бастуют.

– А-а, – равнодушно кивнула Даша. Слушайте, кто знает, а судмедэкспертиза снова не бастует? Будет номер...

– Вроде не собирались, – сказал Воловиков, – Значит, школу обшарили хорошо?

– Хорошо, товарищ подполковник. Сторож пьян был умеренно, так что открыл и провел. Да и зачем ему прятаться в школе? Преспокойно ушел. Или уехал.

– Логично, – Воловиков оглянулся на черное, без единого огонька здание школы. – Вот лет пять назад никого бы не удивило, и то возле школы оказалась пионерка, а? Который подъезд?

– Сюда.

– Старушка с бессонницей?

– Да нет, дама с собачкой. Серьезная дама...

Когда Черданцев позвонил, раза два гавкнула собака и дверь распахнулась почти сразу же.

Их впустили, не задавая вопросов. И тут же вошедшие неловко затоптались – очень уж роскошный ковер красовался в комнате, чтобы шлепать по нему в обуви, а разуваться что-то не тянуло. Не место происшествия, как-никак, нужно деликатно...

Впрочем, люди были опытные, а потому быстро опомнились и остались в прихожей, благо была обширная.

Из комнаты выглядывал большой чау-чау, настороженно принюхивался, но в прихожую не выходил. Дверь во вторую комнату прикрыта.

Хозяйка и в самом деле выглядела весьма авантажно – в строгом, темно-сером деловом костюме с белой блузкой, лет пятидесяти пяти, обесцвеченные волосы уложены в дорогую прическу, а весь облик скорее ассоциируется с директрисой школы или секретарем горкома по идеологии – в ту пору, когда еще остались горкомы. Впрочем, нельзя сказать, что от нее веяло недоброжелательством. Но вот денежками и положением в обществе определенно попахивало.

– Останемся здесь. – спросил Воловиков.

– Пожалуй, – с царственной непринужденностью кивнула хозяйка. – Простите, а девушка...

– Капитан Шевчук, уголовный розыск.

– Ах, вот как? – Дама приподняла бровь, похоже, одобрительно. – Прекрасно, я, знаете ли, сторонница эмансипации в самом широком плане... Мне, как я понимаю, придется что-то подписывать? Но пора и на службу...

– Ничего, это все потом можно у нас, в удобное для вас время, – сказал Воловиков бесстрастно-вежливо. – А где, простите...

– Банк «Шантарский кредит». Заместитель управляющего. Казмина Екатерина Георгиевна, я уже представлялась этому господину... – она барственным движением подбородка указала в сторону Черданцева. – Ну, если вы так любезны, что не задержите меня надолго... Я повторю кратко, вы ведь этого ждете?

Воловиков молча кивнул – пожалуй, это можно было назвать и светским наклонением головы.

– Господи, как теперь ходить в гараж, просто страшно... Кстати, туда уже можно?

– У вас там гараж? – подключилась Даша.

– Да. Еще дальше, чем там, где бедную девочку... В самой глубине... Меня пропустят?

– Я скажу, чтобы пропустили, – глядя в пол, бросил Воловиков. – Там еще работают.

– Благодарю, а то общественный транспорт, знаете ли... С чего мне начать?

Даша, полуотвернувшись, подмигнула здоровенному рыжему чау. Он брезгливо отвернулся и ушел в глубь комнаты.

– С самого начала, – сказала Даша. – Гуляли с собакой?

– Спускалась с собакой, – она непроизвольно оглянулась на любимца, исчезнувшего с глаз, – и услышала внизу голоса...

– Что? – жадно переспросила Даша. – Значит, еще в подъезде.,.

– Позвольте, я расскажу по порядку, – вежливо-непреклонно оборвала дама. – Банковское дело, знаете ли, милая, приучает к систематичности... Мы спускались вниз, я имею в виду, я и Герти, в подъезде было тихо, и мужской голос слышался вполне отчетливо, Я бы сказала, довольно возбужденный голос. И отнюдь не тихий. Впрочем, оттого, должно быть, что он волновался, говорил довольно неразборчиво. Он очень волновался, я уверена. А говорил... Про Сатану, про измену, про кровь. Пожалуй, эти ключевые моменты я бы выделила... Она сделала короткую паузу, и. Даша ринулась в брешь:

– Ключевые моменты – это как? Вы домысливали?

– Милая, в такой ситуации вряд ли стоит «домысливать», – сказала банкирша. – Речь шла о Сатане, о измене и крови – эти моменты определенно главенствовали. А интерпретировать, толковать и домысливать, простите, не собираюсь: Конечно, здесь возможны разные интерпретации. Допустим, измена Сатане карается кровью. Или – Сатана требует измены. И так далее. Я третий раз повторяю: если мне позволено будет выделить ключевые моменты, буду настаивать, что таковыми следует считать «Сатану», «измену», «кровь», – она говорила весьма бесстрастно, словно и в самом деле привычно сводила дебет с кредитом. – Когда мы оказались меж вторым и первым этажами, он, должно быть, нас услышал и замолчал. Пока мы проходили мимо, они молчали. Конечно, если бы девочка стала звать на помощь, я непременно вмешалась бы: терпеть не могу в нашем подъезде всякого...

«Пожалуй, и вмешалась бы», – подумала Даша. По физиономии видно – из тех, кто непременно вмешается ради удовольствия прочесть длиннейшую нотацию. Если, конечно, противник не особо грозен.

Должно быть, дама истолковала ее быстрый взгляд совершенно превратно, потому что поджала губы:

– Заверяю вас, я бы вмешалась. Герти, знаете ли может вцепиться как следует, а у меня есть привычка носить с собой газовый пистолет – сейчас зима, гулять приходится в темноте...

– Какой? – спросила Даша.

– Пистолет? «Бригадир», – она глянула чуть свысока. – Желаете посмотреть разрешение?

– Ну что вы, – сказала Даша.

Уж у этой-то все бумаги всегда в порядке. А кто-то только что чирикал, будто дамочки предпочитают револьверы...

– Итак, вы их увидели... – сказала Даша.

– Ну, как вы понимаете, я не могла остановиться и долго на них взирать. На помощь она не звала, хоть я и приостановилась, а Герти тянул на улицу... Девочку я рассмотрела лучше, она стояла лицом ко мне, спиной к батарее, а вот мужчина отвернулся, такое впечатление, умышленно, шапка у него была нахлобучена на глаза, воротник поднят... знаете, как в плохом фильме. Даже перчаток не снял.

– А что на нем было, кроме перчаток? – спросила Даша.

– Светло-серое кашемировое пальто, по-моему, самую чуточку великоватое. Самую чуточку, – придирчиво уточнила она. – И норковая шапка, не формовка, завязки четко просматривались. Вот брюки и обувь, простите, не рассматривала... Человек, я бы сказала, респектабельный, если вам понятно значение этого слова...

– Понятно, – сказала Даша. – А внешность?

– Я же только что говорила – поднятый воротник, нахлобученная шапка... Волосы, осталось впечатление, черные. То ли небрит, то ли просто смуглый.

– Кавказец?

– В смысле? Ах да... Не знаю, не знаю. С одной стороны, что-то такое в форме носа, в оттенке волос, в этой, изволите ли видеть, небритости... Но, с другой стороны, ручаться могу, голос звучал совершенно на славянский манер. И еще... – она поколебалась– – Не исключено, у него на правой щеке то ли шрам, то ли ожог. Большой шрам или большой ожог. Опять-таки нечто мельком увиденное, впившееся потом в подсознание, если вы понимаете, что я имею в виду...

– Понимаю, – повторила Даша. – А девушка была – та самая?

– Естественно.

– Как они стояли?

– Я же сказала...

– Я поняла, – терпеливо произнесла Даша. – Она спиной к батарее, он – к ней лицом... Я о другом. Он ее удерживал? Оттеснял к батарее? Как он держал руки?

– Руки... руки... Да нет, вы знаете, кажется, не удерживал. Скорее уж держал руки в карманах.

– Как же вы рассмотрели, что на руках у него были перчатки?

– Что? Ах да... Ну значит, то ли сунул руки в карманы, когда мы проходили, то ли, наоборот, вынул... Не могу же я помнить с фотографической точностью. Но девушку он не удерживал, уверена. Правда, стоял к ней практически вплотную...

– И она не позвала на помощь, не бросилась в вашу сторону?

– Ничего такого. Покосилась на меня мельком и опять уставилась на него. Не думаю, чтобы она порывалась позвать на помощь.

– Ожог или шрам?

– Не знаю. Но какой-то крупный дефект определенно имелся. И что самое странное... – она задумалась, подыскивая четкую формулировку. – Сам облик этого субъекта с чем-то для меня ассоциируется..,

– Вы его видели прежде?

– Не знаю, не могу сказать... Но почему-то он для меня ассоциируется с... с понятием «нечто уже виденное». Мне он незнаком, безусловно, не припомню никого с таким шрамом или ожогом...

– Значит, ни брюк, ни обуви не рассмотрели?

– Простите, нет.

– На девушке были шапка и шуба...

– Вот именно. Я же проводила потом милиционеров к... к тому месту. Когда они приехали – должна заметить, не столь уж и оперативно (капитан Черданцев благоразумно промолчал). Шуба, шапка, коса... вот только неизвестно откуда на ней появился этот шарфик...

– Значит, в подъезде шарфика на ней не было?

– Не было. Могу ручаться. Он бы обязательно бросился в глаза.

– Вы вышли на улицу...

– И прошли меж гаражей на соседнюю. В сквер.

– Долго гуляли?

– Двадцать пять минут. Плюс-минус минута. Я, знаете ли, отношусь ко времени скрупулезно...

– Значит, когда вы их увидели в подъезде, было...

– Из квартиры мы вышли в... после шести пятнадцати, так будет точнее.

– Так... – сказала Даша. – Плюс три-четыре минуты, чтобы выйти в сквер, и там двадцать пять минут... возвращались той же дорогой, да?

– Естественно. Собака, знаете ли, привыкает к определенному маршруту. Едва мы вышли из-за угла, я увидела в луче фонарика... – Даму явственно передернуло. – Узнала се моментально.

– Сумочка лежала рядом?

– Да, закрытая.

– И было это, скажем... в шесть сорок четыре – шесть сорок пять?

– Примерно так. Когда я прибежала домой и стала звонить в милицию, было без двенадцати семь.

Даша покосилась на Черданцева. Вообще-то, дамочка в чем-то и права, первый «луноход» прибыл на место происшествия аж через двадцать пять минут...

– Вы ее до того не встречали? Не из вашего подъезда?

– Что-то не помню. Конечно, всех поголовно я знать не могу, кто теперь знает соседей? Но прежде не видела... И мужчину в нашем подъезде прежде ни разу не встречала.

Дама явственно стала проявлять нетерпение, но Даша, притворяясь, будто не замечает, продолжала:

– Значит, проход меж гаражами ведет на соседнюю улицу?

– Да.

– Можно его назвать «трассой с оживленным движением»?

– Как вам сказать, милая... Вы знаете, пожалуй... Но, точности ради, пользуются им только здешние. Жители близлежащих домов, я имею в виду. Со стороны гаражи выглядят сплошным массивом, нужно знать заранее, что есть проход... По Садовой ходят только автобусы, а по Щорса, параллельной, еще и троллейбусы, люди ходят на остановки и туда, и оттуда... Ну и, конечно, владельцы машин.

«А чтобы влепить гаражики совсем рядом со школой, в свое время непременно нужно было потревожить кое-какие связи, – подумала Даша. – Не бедный народец старался... Ну, какое это имеет значение? Никакого отношения в данный момент...»

– Вы бы узнали его, если встретили? – спросила Даша.

– Пожалуй... Ну что ж, иногда узнают. А иногда и нет...

– Чем еще могу быть полезна, – Даша непроизвольно огляделась.

– Увы, в квартире я одна, – сказала хозяйка. – Если, конечно, не считать Гертика. Вдовствую, знаете ли, а детей бог не дал. Простите, но...

– Да, разумеется. – Воловиков сделал Даше знак глазами. – Пойдемте, Екатерина Георгиевна, если там еще оцепление, я вас проведу... А по дороге договоримся насчет приемлемого для вас времени...

– Постойте, – хозяйка, уже потянувшись за шубой, (Ох ты! – завистливо вздохнула про себя Даша, лицезрея песцов), вдруг обернулась. – У вас же должен быть художник на такой случай? Чтобы составить портрет? Кроме того... на Западе есть еще соответствующие компьютеры...

– Увы, у нас-то нет компьютера... – сказал Воловиков,

А художник, могла бы добавить Даша, был. И отличный. Вот только месяц назад перебрался на иные хлеба, чтобы из дому не выперли... Когда они спускались, банкирша показала перчаткой:

– Вот здесь они стояли.

Но ничего там, разумеется, не было, ни окурочка. Иногда, если грязно, натоптано, получаются отличные отпечатки подошв, но земля давно смерзлась, да и подъезд недавно вымыт...

От гаражей как раз отъезжала «Скорая» – молодцы сыскари, где-то машину оперативно отловили, сплошь и рядом вывезти труп с места убийства бывает потруднее даже, чем отыскать убийцу...

Воловиков галантно повел песцовую вдову к гаражам. Даша видела, что стоявшие в оцеплении уже расходятся к машинам, но моментально смекнула, что к чему – шеф, сыскарь от бога, хотел сам пройти тем маршрутом, взглянуть, где у дамы гараж. Ей самой, кстати, тоже нужно будет потом там покрутиться...

– Возьмите, – Черданцев подал ей темно-желтую сумку с длинным ремнем, на ощупь вроде бы из натуральной кожи. – Я могу ехать?

– Езжайте, – сказала Даша.

Он кивнул и направился прочь – еще один счастливчик, который забудет об этой истории моментально...

Даша сунула в рот сигарету, укрываясь от ветра под бетонным козырьком, огляделась. Зеваки наконец-то рассосались. Аж в трех местах стояли кучки людей в штатском, что-то оживленно обсуждавших, но это, определила она наметанным глазом, были свои. Через несколько минут им предстояло начать нудную, тягомотную и, вполне возможно, бесплодную работу – обходить все до единой квартиры составлявших огромный квадрат домов. И задавать одни и те же вопросы – насчет человека в кашемировом пальто. Будь убийство не столь экстраординарным, стаптывать каблуки пришлось бы чуть ли не впятеро меньшему числу оперов. Но теперь...

Тут тебе и областное угро, и ребята из районного, и прокурорские орлы. Во всей этой истории есть один-единственный лучик света в темном царстве – когда высокое начальство возлагает на тебя столь важную миссию, оно, будем справедливы, предоставляет и возможности, каких для рутинной работы тебе ни за что не выбить... Правда, и это еще не значит, что все пойдет, как по маслу. Сотрудничество служб и ведомств нельзя назвать сердечным. Отношения меж областным и городским УВД примерно такие, как в свое время между гестапо и абвером, а у прокуратуры свой гонор. Так что все будут стараться обскакать друг друга, перехитрить, а то и подставить ножку, с обменом информацией отыщутся свои сложности – и чем больше грызутся гончие, тем весомее шансы у зайца. Неважно, что речь идет не о зайце, а о волке... К подъезду размашистыми шагами возвращался Воловиков.

– Ну? – спросил он словно бы безучастно. Даша пожала плечами:

– Да рано... В одном у нее не сходится – насчет брюк. Когда человек сводит собаку по лестнице, смотрит в первую очередь на нее, держит поводок так, чтоб не споткнулась. Значит, и нашего красавца вдова непременно должна была для начала обозреть с ног...

– Ну, это уж за уши притянуто, – сказал шеф. – Этакая дамулька по жизни шагает, задрав нос вверх. В любой ситуации...

– Тоже верно. Машина у нее какая?

– Японка. Новенькая, леворульная.

– Гармонирует...

Подошел Слава, поднял повыше листок из блокнота, чтобы он попал под тускловатый свет лампочки над дверью подъезда:

– Соизволили подняться «разрешители»... Если им верить, Шохина Маргарита Степановна проживала на Чапаева шесть – одиннадцать. То бишь километра за три отсюда, практически самый центр. Либо она подхватилась с первыми петухами и с первыми автобусами летела сюда на свидание, либо ночку провела где-то в этом районе.

– Ну, выходит, все равно придется расспрашивать и насчет нее, – сказал шеф. – Поехали на Чапаева?

Глава четвертая.

Ключ на старт, ключ для старта.

Скрябин докладывал прилежно, но порой откровенно частил, торопясь развязаться с забранным у него делом, как с кошмарным сном:

– Артемьева Анжела Ивановна, девятнадцать лет и шесть месяцев. Студентка второго курса иняза Шантарского госуниверситета. Проживала с родителями, Ломоносова семьдесят пять – шестнадцать. Около десяти часов утра... точное время докладывать? Могу посмотреть... – и без всякой охоты покосился на тощую папочку.

– Не нужно, – отмахнулся Воловиков.

– Около десяти часов утра труп Артемьевой обнаружен в игрушечном домике на детской площадке, во дворе, в квадрате, образованном домами по улицам Кутеванова, Ленина, Черепанова и Профсоюзов. Поскольку детская площадка ближе всех к Кутеванова, да и обнаружившая, Анна Григорьевна Рыбкина, проживала в расположенном прямо напротив площадки доме – Кутеванова, сорок – дело получило название «убийство на Кутеванова».

– Что за Рыбкина?

– Пенсионерка. Шла за хлебом в магазин, – Скрябин хмыкнул. – Судя по бедной квартирке, спикеру не родственница... «Квадрат» этот расположен примерно в километре от дома убитой. Дома она, кстати, не ночевала, ушла около десяти вечера. «День рождения у подруги». По словам родителей, ночи вне дома проводила отнюдь не впервые. Родители явно смирились. То ли насквозь современные, то ли характер у девки был крутой. Там, кстати, меж мамой и папой какой-то напряг-разлад определенно прощупывался, но время было неподходящее разрабатывать эту зацепочку – два часа после смерти дочки... точнее, это мы им сообщили в двенадцать дня. В общем, шок и аут. Метод убийства идентичен. Удар твердым предметом по шее, перелом шейных позвонков, мгновенная смерть. Потом – два удара ножом в область солнечного сплетения, по логике, каждый из этих ударов сам по себе был смертельным. Клинок нестандартный, длина не менее двадцати сантиметров, возможно, штык-нож советского или иностранного армейского образца. Выражение лица спокойное, а это, как и в случае с Шохиной, работает на предположение, что сначала была сломана шея, а клинком били уже потом.

– И все же не факт...

– Не факт. – согласился Скрябин. – Но режьте вы мне голову, человек, убитый ножом, иначе выглядит. Лицо у него всегда чуточку другое. Организм успевает среагировать на вторжение металла. Охнет, ахнет, что влечет определенное искажение лицевых мускулов... Да, не исключено, что убийца прекрасно владеет каким-то из видов боевой рукопашной. Время убийства врачами определено меж семью и семью тридцатью. Кстати, в домах, окружавших двор, ни один знакомый или знакомая Артемьевой вроде бы не проживает – по крайней мере. мне на таковых выйти не удалось.

– Желудок?

– Поздно вечером ужинала и немного пила. Утром – только кофе.

– Одежда?

– Черный костюм, такой в журналах мод определяется как «деловой». Юбка, правда, чисто символическая, ну да сейчас такая мода. Сиреневая блузка, сиреневые колготки. Все – импорт, Западная Европа, довольно новое. Нижнее белье, как меня заверили, тоже на уровне. Австрийские сапоги, каракулевая шубка, норковая формовка. Черная сумочка, замшевая. Содержимое; косметичка (точный список прилагается), паспорт, сорок семь тысяч рублей в купюрах разного достоинства, «Удар», заряженный на все пять патронов. Два пакетика импортных презервативов, флакон «До и после», авторучка, пачка зеленого «Соверена», красная одноразовая зажигалка, ключи от квартиры, две пластинки жевательной резинки, очки в импортной оправе, стекла слегка затемненные, ноль диоптрий. Золотые сережки, золотая цепочка, золотые кольца на правой и левой руке. В крови следов наркотика нет. Одежда в полном порядке, ни одна пуговичка не расстегнута, следов борьбы нет. На теле кое-где отыскались легкие следы зубов и сннячки, но, как говорят эксперты и как показывает мой личный опыт – ничего выходящего за рамки. Провела ночь с нормальным темпераментным мужиком. Приняла душ, выпила кофейку и вышла...

– Или – мужичками? – уточнил Слава. – Что там медицина на сей счет?

– А ничего. Если мужиков было больше единицы, то дело все равно обстояло вполне пристойно, без хамства. Следов спермы – ни малейших. В общем, вышла утречком, тут он ее и подловил. Ни малейшей зацепки. За три дня обошли все до единой квартиры. Если тот, у кого она была, отмолчался, то нам его ни за что не уличить – если возьмемся искать ее пальчики во всех этих квартирах, к двухтысячному году в аккурат управимся...

– А если ее привезли во двор на машине? То ли еще живую, то ли уже мертвую?

– И этого опять-таки ни подтвердить, ни опровергнуть... Ни единого свидетеля. Вам крупно повезло, что во второй раз подвернулась такая дамочка...

– Вот, кстати, о дамочке... – сказала Даша. – Точнее, о ее собачке. Ты там во дворе собачников не расспрашивал? Они ж раненько животину выводят...

– Спрашивал, – сказал Скрябин. – Собачники детскую площадку вторую неделю обходят. У них как раз была баталия по этому поводу. Дог забежал на площадку, разозленный родитель шваркнул в него палкой, хозяин повредил родителю челюсть, у обоих дружки вылетели. В общем, трое с телесными повреждениями от кулаков друг друга, четвертого малость попортил дог, два встречных иска, участковый в работе по уши...

– Понятно... Что мама с папой? А в универе?

– Родители, говорю, в шоке и ауте. Но бочку ни на кого персонально не катят. Девочка, как нынче водится, была скрытная, они, правда, набросали список тех, кто бывал в доме и знаком им в лицо... Кстати, деньги у девочки водились помимо слезок-стипендий и карманных. Родители уверяют – она подрабатывала переводами. Я у нее на столе и в самом деле нашел начатый перевод. Французский журнал, какая-то статья по менеджменту или прочим лизингам – судя по страничке, которую уже перевела. Журнал французский, серьезньй, ни единой голой девочки, одни диаграммы... И сокурсники что-то такое упоминали. В главном я для себя уяснил – нынешние студентки подрабатывают со страшной силой отнюдь не разгрузкой вагонов, как в прошлые времена, а гонят «бизнес» все поголовно, калымы эти запутанные донельзя, и влезать в детали как-то среди окружавших не принято, дурной тон. Ну, что там еще в универе? Девочки ахают, самые чувствительные смахивают слезу, мальчики пожимают плечами, и ни малейшей зацепки. Вроде бы она ходила с Васей... да нет, Васю уже отставила, что он, как человек современный, принял спокойно... Теперь то ли Петя, то ли Гриша... Мрак и полная непролазность. Но не похоже вроде бы, что там кроются роковые тайны... А вообще, нам бы агентурку потолковее среди этой молодежи, я их и не понимаю совсем...

– Родители у нес кто?

– Папа – вольный бизнесмен. Так себе, мелкая купюра. Еще один «купи-продай», их нынче немерено. Но кой-какой достаток наладил, мама не работает...

– Может, на папаню наезжали допрежь того?

– Отрицает. Да и не похож он на пуганого. Коньячок сосет, частных сыскарей, орет, найму, душу выну...

Скрябин замолчал и глянул на подполковника весьма Даже выразительно, словно спрашивал: «Ну что меня дальше-то мотать?»

– Вопросы есть? – спросил он. – Бумаги все – вот они...

– Нет вопросов, – ответила за всех Даша. – Гуляй, счастливчик...

– Начальство аналогичного мнения, – сказал Воловиков отрешенно.

Счастливчик с нескрываемой радостью покинул кабинет. Хозяин кабинета помолчал приличия ради – ибо исстари заведено, что в таких вот случаях любому, подпадающему под категорию «шефа», прямо-таки положено помолчать минутку с умным видом, а потом осведомился:

– Ну, а ваши детали, штемп[1]? Опускайте то, что я на месте сам видел.

– Золотишко вы ведь не видели? – спросила Даша.

– Сережки на ней видел. Что оказалось, золото с пробой?

– Ага. И цепочка на шее, но поменьше весит, чем у Артемьевой. Зато, когда сняли перчатки, обнаружилась золотая печатка приличного веса. Гайка определенно мужская, на пальце вихлялась, по размеру совершенно не подходит. Недавний подарок или случайная покупка, любая женщина поторопилась бы переделать в нечто женское или хотя бы обжать по размеру. Печатка, кстати, нестандартная, явно сробленная на заказ, мы этот следок потопчем... – Даша придвинула несколько бумажек. – Значит, Шохина... Семнадцать лет и три месяца, училась в одиннадцатом классе тридцать четвертой школы. Это от ес дома далековато, но школа престижной считается, в нее рвутся... Кстати, в этом плане они с Артемьевой нисколько не пересекаются – та кончала шестнадцатую. И отчие дома их разделяет километра два.

– Но могли ведь быть знакомы? Компашка через дискотеку, через общих знакомых?

– Да, разумеется, почему бы нет, – сказала Даша. – Только никто этого вектора пока не разрабатывал – ну откуда бы у Скрябина информация насчет Шохиной, если к сегодняшнему утру она еще была живехонька? Будем нюхать... Так... Родители Шохиной – художники, скульпторы. Вроде известные. Не бедствуют, есть новенькая «девятка». В сентябре уехали на год по контракту в Словению. Ага, господа сыскари, как ни странно, есть еще такие контракты. Шохины не единственные – котируются за бугром шантарские мастера резца и кисти... Словом, девочка осталась одна в двухкомнатной. Соседи никакого компромата не подали. Ни тебе шумных тусовок, ни плясок после полуночи. Родителям будут сообщать через Союз художников – и ввиду их отсутствия у нас, как вы понимаете, целый пласт работы пока что выпадает. В школе отзывались неплохо. Девочка грызла гранит, целилась на юридический... Облик у обеих, знаете ли, совпадает – при первом, торопливом расследовании никакого компромата, две довольно приличных девочки из безукоризненных семей, никакой наркоты, среди знакомых криминальных типов пока не выявлено. Ангелочки. – Даша усмехнулась. – Правда, оба ангелочка спали с мужиками напропалую. Впрочем, нынче это имиджу «приличной девочки» ничуть не противоречит, ежели в рамках и с должным шармом... Шохина тоже, оказалось, со вчерашним алкогольчиком в желудке. И следы спермы во рту – утречком, похоже, на прощанье. На посошок, значить...

– Ну, а пионерская-то форма?

– Как изящно выразился Скрябин, мрак и полная тебе непролазность, – пожала плечами Даша. – Я тут экспертов запрягла насчет производителя и возраста формы, ну да пока они раскачаются... Сама Шохина с пионерией рассталась, когда грянули известные события, и пионерию отменили как опиум для народа. Да, я точно выяснила: нет у нас в Шантарске никакой «левой», любительской пионерии. В Баикальске есть, даже с горнами-барабанами ходят, а у нас – нету... И вариант тут один-одинешенек – это ее спецодежда для свиданки, То ли ее возбуждало, то ли мужика, то ли обоих сразу. Миша Корявый, незабвенный, любил наряжать лялек под пионерок – но он, во-первых, снимал телок классом пониже, а, во-вторых, его летом убили... Словом, спецодежда. Бывает. И почище бывает, помните Вараксина? Тот, козел, милицейскую форму укупил и телок своих наряжал... Кстати, о спокойном выражении лиц. Мог ведь грохнуть и любовник. Тут, вообще, никаких подозрений – пошел утречком провожать, прощальный поцелуй у тех гаражей или в том домике – романтика, а? Но чтобы оба любовника сговорились и схожим образом... Косильщик спокойно сказал;

– А любовник-то мог быть и один. Метод ведь идентичен.

«Толково», – подумала Даша. Кивнула:

– Тоже верно, стоит учесть...

– И еще одна неувязочка, – продолжил ободренный Косильщик, – Что же у Шохиной личико было такое спокойное, если она буквально только что имела тяжелый разговор? Насчет крови, измены, Сатаны и прочих страхов?

– А кто сказал, что собеседник ей угрожал? – пожала плечами Даша. – Из дамочкиных показаний еще не вытекает однозначно, что девочке угрожали. Конечно, подъезд в шесть часов утра – не самое подходящее место, чтобы чирикать о Сатане...

– А где – подходящее? – прищурился Косильщик. Даша растерянно замолчала. Впервые новичок продемонстрировал ей зубки – но сердиться, строго говоря, не за что...

– Вы мне тут не отвлекайтесь мыслью по древу, – сварливо вмешался Воловиков. – Что у нее в сумочке?

– Газовый «Агент» с разрешением, шестьдесят две тысячи в рублях, двадцатидолларовая бумажка. Баксы но нынешним временам – никакая не зацепка... Три пакетика с импортными презервативами, красная пилотка с пионерской звездочкой вместо кокарды, белый нейлоновый бант, нераспечатанный шоколадный батончик системы «Виспа». Запасная упаковка газовых патронов. Ключи от квартиры. В квартире мы еще не были, ждем, когда прокуратура соизволит позвать. Обещали, что созовут группу в четыре...

– Так, ну и что мы имеем... Хреновые дела мы имеем, как это у нас постоянно водится. Двух вполне приличных девочек из благополучных семей положили холодными, когда они поутру покинули любовников. Обеим навязали красные дешевенькие шарфы с чертенятами, обеим вырезали на лбу нечто вроде...

– Перевернутого креста, – сказала Даша.

– Что? А вообще, похоже... Далее. Во втором случае на сцене возникает загадочный собеседник. А если он и в первом случае возникал, свидетелей тому нет. – Воловиков, лысоватый, усатый и весьма неглупый сыскарь, печально усмехнулся. – Вообще, со свидетелями страшный дефицит, за единственным счастливым исключением. Убийца – маньяк, а?

– Ну, если он не маньяк, то я – балерина, – сказала Даша. – Классические серийные убийства. С сильным запашком того, что нынче именуют сатанизмом.

– Основания?

– Оживленная беседа в подъезде – Сатана, измена, кровь – На шарфах – чертики, это два. И третье... Порезы на лбу. Знаете, когда мы ехали к месту, сержант-водила подкинул толковую ассоциацию – с сержантами это тоже бывает... Порезы и в самом деле весьма напоминают перевернутый крест, а это уже символ из арсенала сатанистов. Сам по себе порез, такая его форма, мог быть простым совпадением, но в сочетании с первыми двумя пунктами – стоит задуматься. У меня в коллекции есть и такое, – решительно сказала Даша. – По данным западноевропейских полицейских служб, у них случались «черные мессы» с человеческими жертвоприношениями. Испания. Франция, Бельгия. А в Шангарске, между прочим, сатанисты имеются. И парочка убийств с сатанистскои подоплекой в стране имела место. Не далее чем в нынешнем году, я не помню дат, но можно поднять ориентировки. Сибирь, правда, не затрагивало пока что... или затронуло уже?

– С-сатанисты... – сквозь зубы проворчал Воловиков (у коего, Даша знала, еще здравствовал батя, ревностный старовер). – Контактеры, астралы. Максимов из Центрального РОВД общество по изучению летающих тарелочек открыл, брошюрки строчит, а тот Христос, который Виссарион, бывший мент, к позору нашему, да и мне чуть ли не земляк... Но до сих пор у нас ведь было тихо. Разве попадет кто в психушку после «белых братьев» или Кашпировского, малолетку растлят под астральным соусом, с наркотой балуются, но чтобы мокрое...

– Астральная академия летом у «Интеркрайта» бузу устраивала, – педантично дополнил Толя.

– Да я помню, – сказал Воловиков. – Только ведь обошлось без трупов, даже побитых не было.

– Где-то у нас распинали на кресте собаку, – сказал Толя. – На котором-то кладбище. Газеты грешили на сатанистов.

– Хорошо. – Воловиков решительно похлопал ладонью по столу. – Как один из рабочих вариантов безусловно примем. Девочки баловались, играли в черную магию, потом надоело, хотели завязать, а какой-то шиз не стерпел... Даша, придется тебе смотаться на Черского и поговорить с Ватагиным.

– Да я сама думала...

– Поговори. В конце концов, это его профиль, и вряд ли «областники» нам тут будут пихать палки в колеса... У тебя с ним как отношения? Знакомы?

– А то, – сказала.Даша. – Я его даже чуточку проконсультировала один раз, так что он дружелюбно настроен. Что-то у меня эта распятая собачка с ним ассоциируется...

– Сатанисты кучкуются в «Бульварном листке», – подал голос Толя.

Даша с любопытством повернулась к нему:

– Да? Что там кучкуются педики с лесбиюшками, давно наслышана, а про сатанистов не знала... Откуда звон? Это не через тебя ли, сокол мой, утечка криминальной информации к ним идет?

– У меня там знакомая работает, – ухмыльнулся верный кадр. Даша тоже усмехнулась – прекрасно знала, что бравый сподвижник среди верных мужей не числится, и знакомые этакого плана у него по всему городу разбросаны...

– Из пишущих? – спросила она.

– Ну, не все залетают на такие верхи... За компьютером сидит. Ей и в самом деле тяжеленько. Дамский сортир в «Листке» – точка специфическая... Как и мужской, впрочем. Да зарплата больно хорошая, вот и терпит девка...

– Тогда тебе и карты в руки. Поспрошай.

– Ну, участки вы уж сами потом распределите, – сказал Воловиков. – К психиатрам сама поедешь?

– Ох, что-то я в этом направлении и шагать не хочу, – призналась Даша. – Опять выйдет пустая трата времени, право слово. Будут год копаться в своих картотеках и представят длиннющие списки, а получится один пшик. Ни Чикатило, ни витебский убивец в психушке на учете вообще не стояли. Наши «доктор Петров» и березовский живорез, кстати, тоже.

– Зато Алабин стоял.

– Алабин не сексуальничал, а просто пырял тесаком кого попало, невзирая на пол и возраст. И хитрости у него хватало только на то, чтобы не носить тесак на виду да не запачкаться в крови...

– Вот то-то, – сказал Воловиков. – Алабин не сексуальничал. А наши обе девочки тоже без малейших признаков сексуальной подоплеки...

– Если убивал любовник, у него и так хватало времени...

– А если все же не любовник? Если любовник – или два любовника – и Черный-из-подъезда все же разные люди? Убийца определенно с мурашами в башке. Улавливаете мою мысль? – шеф прищурился. – И удары ножом и удар по шее сами по себе смертельные. Нормальный человек два смертельных удара в разной манере исполнения наносить не станет. – Тон у него стал приказным. – В общем, не нами заведено, есть наработанные процедуры и планы. – Психиатров задействуешь на всю катушку. Поговорю с генералом, будем, наверное, пускать «приманки» утренней порой, но это уже пойдет мимо вас...

– Слушайте, а если они проститутки? – сказал вдруг Слава. – Профессионалки, эскортницы высокой марки? С минуту эту идею обдумывали молча.

– Что-то не похоже, – сказала наконец Даша. – Мы тут все люди опытные, стиль эскорта прекрасно изучили, я вон не далее как вчера сама меняла профессию, что твой журналист... Если обе или хотя бы одна – эскортницы, где были в таком случае их машины, обязанные точно в установленный срок подхватить товар от клиента? Когда это эскортницы чапали пешедралом от клиента на базу? Тут конвейер, без простоев... Ладно, в одном случае могла получиться нестыковка – машина сломалась, шофер запил – но чтобы два раза подряд?

– Может, проституткой была только одна? И машина как раз сломалась?

– Не будем с самого начала громоздить сложности, а? – сказала Даша.

– А все же? Может, они – одиночки? Вольные станки?

– Чутье?

– Ну связаны они как-то! – Слава не хотел сдаваться. – Возраст, газовики, обстоятельства...

И все замолчали на миг. Была только одна-единственная возможность проверить, есть ли меж убитыми какая-то связь – третье убийство. Два – совпадение, три – статистика. Но вслух упоминать о третьем убийстве, слава богу, еще не случившемся, никто не стал – упаси господи, накликаешь...

– Нет, в шантарском эскорте для нас вроде бы загадок нет, – решительно сказала Даша. – Хотя лишний раз проверить, конечно, стоит... Но не самим же драгоценное время убивать? – она весьма значительно глянула на шефа. – Если уж нам обещали всяческое содействие... Воловиков кивнул:

– Поговорю с агентуристами. Пусть закинут невод. Только и мне самому что-то сомнительно, Слава...

– Ходят же смутные слухи о весьма высококлассных борделях, для высшего света.

– А эти слухи всегда ходят, – сказал Воловиков. – Нет, дыма без огня, конечно, не бывает, но, как опыт показывает, в таких сплетнях правды на четверть. Просто обыватель искренне верит, что ему постоянно чего-то недосказывают. Будто, несмотря на все распубликованные сенсации, есть еще нечто особенно потаенное... Так это обыватель. А мы – профессионалы, – он закатил глаза под лысину, прикидывая – Самый высший разряд – сауна на Пирогова... впрочем, там, если можно так выразиться, стационар. «Белинда» и «Принцесса», а? Но они просвечены и профильтрованы, и потом, тамошние девки опять-таки, Даша права, передвигаются исключительно на колесах, конвейер остается конвейером... Печатка на пальце вихляется, говоришь? Так это опять-таки не на эскорт работает – а на версию щедрого любовника. С ненашенскнми доходами. И сперма во рту – это, голуби, тоже не факт, чтобы приплетать эскорт, консерваторы вы мои...

Даша невольно опустила глаза, поскольку ее собственный опыт свидетельствовал, что шеф прав, и вовсе не обязательно приплетать эскорт. Судя по мимолетным ухмылочкам прочих «консерваторов», с подполковником на сей раз все соглашались отнюдь не субординации для.

– Разрешите? – опять встрял Косильщик.

– Ну?

– Я о пионерской форме... А если это как-то связано с некоей театральной инсценировкой? Скажем, телепередача с ряжеными...

– Дельная мысль, – тут же согласился Воловиков. – Вот ты, Сережа, этот следок и отработаешь, а?

Даша хмыкнула про себя. Косильщик потеряет целый рабочий день – ибо в Шантарске одна государственная телестудия плюс четыре частных. Плюс киностудия. И все равно, что-то в этой идее есть... Воловиков, обозрев их. вкрадчиво спросил:

– А есть ли у вас идеи, соколы мои? Дадут нам поработать нормально суток трое. Много – четыре. Потом начнут дергать, собирать штаб... Я, конечно, за вас, драгоценные, буду стоять горой – но только если у вас будут успехи или хотя бы дельные следы. Иначе пойдет по избитому пути – дяди с большими звездами начнут меня раком ставить, а я, дело святое, – вас. К тебе, Дарьюшка, не относится. Тебя я, так и быть, из уважения к слабому полу поставлю навытяжку, но это будет не приятнее, чем у тех, кому рачком стоять придется... Самое интересное – он нисколечко не шутил. И в гневе бывал грозен.

Воловиков бесстрастно продолжал:

– А ежели какой слабачок решит мне до окончания дела кинуть рапорт и смотаться в частные сыскари, я уж озабочусь, чтобы приличные агентства его без разговоров с лестницы спускали... И опять он не шутил. Мог устроить.

– Ладно, вы нас не хороните раньше времени, – сказала Даша без всякой бравады. – Побрыкаемся...

– Так есть идеи?

– Придется родить, – сказала она. – Только, я вас умоляю, Виктор Палыч, дайте сутки на окончательную шлифовку. И людей дайте. Нужно проверить, не были ли они знакомы, эти две. и в школе, и в университете еще раз покрутиться, с сатанистами разобраться, и чтоб наружка была под рукой на всякий случай...

– Не будет суток, радость моя. В шестнадцать ноль-ноль съездишь на квартиру к Шохиной, там работы часа на полтора, учитывая, что деликатный обыск будут делать не полтора замотанных сыскаря, а усиленная группа. И если учитывать, что законопослушные граждане ложатся спать в двадцать три ноль-ноль, у тебя будет пять с хвостиком часов на полную и окончательную шлифовку. А с завтрашнего утра чтобы пошел сыск. Машины будут. Люди будут. Как только вы от меня уберетесь, пойду договариваться насчет «Невода». Сейчас-то я добрый, на все соглашаюсь, как разнеженная шансоньетка... И еще суток трое буду добрый, что твоя голубица... – Воловиков резко сменил тон. – Ну, и кого будете искать?

– Мужчину, естественно, – сказала Даша. – Силой бог не обидел – ножевые удары нанесены не задохликом. Вполне вероятно, владеет боевыми единоборствами – даже если он шеи ломал не ребром ладони, а какой-нибудь дубинкой, это все равно определенную подготовку подразумевает. Неглуп, действует дерзко, но тщательно все продумывает – убил двоих и ушел так изящно, что никто его, кроме Казминой, не видел. Кстати... Даже если убивал тот, кого Казмина видела, его ни в чем невозможно уличить. Скажет, что расстался с девочкой у подъезда, оставил ее живехонькой и ушел себе...

– Так на то вы и опера, чтоб уличить...

– Что еще? Вполне вероятно, психически ненормален. Возможно, связан с сатанистами. Возможно, располагает машиной. Колесит по утрам и высматривает одиноких девочек...

– Может, у него есть удостоверение, – неожиданно вмешался Косилыцнк.

– Какое?

– Якобы от серьезных органов. И вовсе не обязательно, чтобы внутри было изображено что-то убедительное. Просто... весьма внушительные внешне корочки. Сегодня столько новых контор, а у чекистов к тому же названия меняются каждую неделю. И выглядеть это может примерно так: «Здравствуйте, девушка. Я – полковник Тютькин из АБВГД. Вон там, в одном из гаражей, мы только что сцапали злодея, впаривавшего фальшивые доллары с портретом Чубайса, нужны понятые, не могли бы вы на пару минут?..» А для первого случая – «Вон там, в игрушечном домике, найдена сумка с бриллиантами, похищенными намедни у английской королевы. Вы, девушка, посторожите, а я добегу до автомата... Пойдемте, покажу».

– Но ведь это подразумевает, что он чертовски обаятелен и убедителен. А во втором случае был неприятного вида субъект, рожа со шрамом, воротник поднят, шапка надвинута...

– Ничего, для рабочей гипотезы сгодится, – сказал шеф. – В самом деле тут что-то такое есть...

– Действует напористо, быстро, со всем обаянием. – Видно было, что Косильщик весьма увлечен своей придумкой. – Ведь ни одна не кричала, а девочки были городские, навидавшиеся всяких и разных уличных приставал, судя по всему, что о них собрали, далеко не дуры. С газовиками...

– Дельно-то оно дельно, – сказал Воловиков. – Хоть я и не представляю, как нам версию о корочках отработать... Кстати, о газовике у Шохиной. Родные, это ведь получается, как в кино... Молодые опера проморгали, а убеленный сединами, – он пригладил редкие волосы без единого седого, – боевой генерал им тут же указал на недосмотр... Ну, так сколько Шохиной было годочков?

– Семнадцать лет и три месяца... – Даша запнулась, – Ох ты, и точно...

– Ага, – усмехнулся Воловиков. – Несовершеннолетним разрешение на газовый ствол не выдается. Теоретически. А практически – как все мы, старые циники, знаем, – чтобы поломать теорию, нужна мохнатая лапа или элегантно подсунутая денежка. И совсем не обязательно давать на лапу в самом разрешительном – есть у нас шустрые людишки, которые сами все оформят... Вот и поищите, кто ей делал разрешение, вдруг чего интересное и вынырнет. Значит, сильный, дерзкий, неглупый, шизанутый сатанист? В кашемировом пальто и норковой шапке, на щеке то ли броский шрам, то ли броский ожог... Гениально. – Воловиков Встал. – Ну, значит, ребятки, идите и ловите мне его в самом бешеном темпе, душевно вас прошу... Шагом марш!

Бравая команда выкатилась в длинный коридор, всегда казавшийся неопрятным, как его ни мой, весь пропитанный неуловимым специфическим запахом полиции – странно, но в парижских комиссариатах, Даша могла поклясться, пахло точно так же...

– Ну вот что, никаких больше базаров, – сказала Даша. – Слава – в школу и универ, Толик – насчет разрешения на газовик, а Сергей у нас отправится проверять, не снимали ли где кино про юных пионерок... Разлетелись!

Глава пятая.

Коллоквиум по Сатане.

Майор Ватагин, явственно прихрамывая, принес из сейфа стопку тонких папок и отправился за второй. Даша тем временем рассеянно созерцала огромный многоцветный плакат на стене тесного кабинетика – обнаженная блондинка стоит на коленях, прильнув к омерзительному буро-зеленому существу с рожками и перепончатыми лапами.

– Повесил для колорита, – усмехнулся майор. – У дочки пришлось отобрать. Борис Вальехо. Говорят, знаменитость, – он принялся раскладывать папки на три кучки, по какому-то своему методу. – Сидел тут у меня один наркоман, так клялся, будто именно такого сатану и видел...

– Ну, может, они с этим Борисом одного сорта дурь пользуют, – сказала Даша.

Постоянная группа в лице одного-единственного человека. то бишь Ватагина, была создана в октябре после очередного столичного циркуляра (Ватагину все обещали подчиненного в помощь, но вечно забывали). Госдума и прогрессивная общественность открыли крестовый поход против тоталитарных сект, как всегда, спохватившись годочков на несколько, когда в психушках стало не протолкнуться от «белых братьев» и ударенных по голове Кашпировским. Были нажаты некие рычаги, и на министерском Олимпе родилась бумажка, предписывавшая областным и краевым управлениям создать эти самые постоянные группы, изящно поименованные «группа разработки и профилактики тоталитарных сект и нетрадиционных общественных объединений». Как водится, полномочий и снаряжения им не дали никаких, пообещав утрясти все со временем.

В точности неизвестно, как выкрутились другие управления. Что до Шантарска, тут под рукой оказался Ватагин, весьма даже не плохой опер, приговоренный врачами после ранения к кабинетной работе. Сплетничали, сначала он отбивался руками и ногами, но потом уяснил, что бывает кабинетная работа еще скучнее – и неожиданно скоро взялся за дело, составив пухлый каталог разнообразных шизоидов (куда из педантичности вписал возглавлявшееся майором Максимовым общество изучения НЛО, чем майор был крайне уязвлен). Дашу он, в общем, принял довольно радушно, и она быстро просекла, что к чему, – похоже, Ватагину страшно хотелось, чтобы какая-то из «сект и организаций» оказалась в полном составе впутанной в нечто уголовное. Майор тогда автоматически становился из простого регистратора полноправным участником оперативной работы, как встарь, – по крайней мере, так ему самому казалось...

– Крншнаиты, – он распахнул папочку потолще, поддел пальцем пару листов, – Хаза, явки, зафиксированные участники... впрочем, эти тихие, а порой и дело говорят. Я тут пролистал книжечку ихнего Прабху-панды, про науку он пишет совершенно правильно – никому она счастья не принесла, если по большому счету...

Даша и не пыталась прерывать его конкретными требованиями – покорно слушала, ради вящего укрепления контакта. В конце концов, ему просто не перед кем выговориться, а время в загашнике есть...

– Астральная академия, одиночные контакторы... у этих пока все чисто. Народным целителям препятствовать указаний нет, вот и резвятся, заряжают гуталин, амулетики продают... кстати, одно дело возбуждено. «Мадонну Евпраксию» зоркие граждане уличили, что амулетики свои она скупает в художественном салоне, поймали у гостиницы и слегка потрепали, потом пришли с заявлением. Только, чую, отбрешется. Поди докажи, что амулетики эти она космической энергией не заряжала – где обвинение возьмет счетчик этой самой энергии? Адвокат уже роет землю, с ней же мотается целая команда... Я тебя не утомил?

– Не особенно, – осторожно сказала Даша. – Хотя, конечно, у меня в первую голову на сатанистов уши торчком...

– Намек понял... Вы точно уверены?

– Да ни в чем мы пока не уверены, – сказала Даша. – Просто – следочек...

– Ну так вот. Агентурных возможностей у меня почти что и нет. При случае озадачиваю прежние свои контакты в заданном направлении... По идее, мне должны всякий раз сообщать, когда «подопечные» оказываются впутанными в уголовщину, кое-кто и сообщает, но при нашем вечном напряге не все решатся на дополнительную писанину, а налегать стыдно, понимаю я их прекрасно... Словом, четко организованных групп с уклоном в сатанизм у меня зафиксировано три. Первая – подвал на Лазо, восемьдесят пять. Человек пятнадцать, молодежь обоего пола, от пятнадцати до двадцати пяти, подвал они вычистили и довольно красиво отдекорировали всевозможной дьяволиадой. Но сатанизм там, судя по накопленной информации, – чистой воды упаковка. Главным образом, идет группенсекс под море водочки, а иногда мелькает и травка с таблетками. Поскольку там бывают сынки и доченьки, – он подал Даше список на пять фамилий, она пробежала взглядом и, понимающе кивнув, вернула, – треба поделикатнее. Районщики копят материал, чтобы грохнуть эту хавиру наверняка, под увесистые улики... Возьмешь глянуть?

– Все возьму, – сказала Даша. – Если дадите. Так, вторые?

– Университет. Студенты. Пытались весной зарегистрироваться как общественная организация с веселеньким названием «Черный собор». Отказали – православная епархия возмутилась, подключилась пара газет... Человек двадцать, с тех пор собираются частным порядком, чему опять-таки нет оснований препятствовать. Уклон в основном теоретический – собрали кучу литературы, штудируют, докладики читают, «черные медитации» устраивают. В разработку взяли опять-таки районщики, в сентябре, когда после медитаций лялька семнадцати лет в психушке приземлилась. Никого не удалось подвести под статью – они ж ее силком не затаскивали, не насиловали, алкоголя не вливали. Наркотики мелькали и там, но вовсе уж неуловимо. И третьи... Эти посолидиее, никаких тебе молокососов. Десятка полтора, самому младшему под тридцать, самой старшей далеко за сорок. Опять-таки сборища, медитации, ночные бдения с блюдечком, траханье и травка.

– Вокруг «Бульварного листка» они кучкуются?

– Можно и так сказать... Пятеро служат в «Листке», остальные к ним частенько захаживают. Ну ты же «Листок» читаешь?

– Изредка. Когда время выпадет.

– Ну, тогда сама знаешь, сколько у них напихано бесовщины?

– Да уж, да уж.

– Вот... В общем, эти опять-таки держатся тесной кучкой, проповеди в ДК читать отнюдь не собираются. Закрытый клуб. И семь потов с тебя сойдет, пока докажешь, что они гонят через «Листок» целеустремленную агитацию и пропаганду – а если и докажешь, что с того? У нас уголовная ответственность за пропаганду сатанизма не предусмотрена, это в Иране им бы живенько руки-ноги поотрубали, а обрубок законопатили на пожизненное... Наверху на них имеют зуб – ну, ты ж знаешь, как Трофимов к педикам относится? А у них педиков половина... Но приловить на горячем трудновато. На остров Кумышева не ходят, в кустиках друг друга не пользуют, совершеннолетние все поголовно – а статью давно отменили, либерализм бьет ключом...

– А насчет наркоты?

– Трудно. Ни на хатах, ни на дачке – есть у них такая дачка на Ермолаевском плато – травку в незаконном количестве держать не станут. За простое употребление нынче опять-таки не вдруг посадишь, ноги собьешь... И потом, эта шпана чуть ли не поголовно – ветераны демократии, у одного и вовсе медалька «Защитнику свободной России», коей он усиленно щеголяет. Вытекающие отсюда связи представляешь? Тут тебе и парочка депутатов, и «президентово око» – он же сам чуть ли не из диссидентов произошел – и газетки, и партийки. Притом выборы на носу, оплошаешь – моментально поднимут визготню, пришьют тебе дискредитацию кандидатов от демократии, связь с красно-коричневыми усмотрят и обгадят так, что год будешь отмываться... Нет уж, этот гадюшник если и ворошить, то с железными козырями в рукаве. – Майор мечтательно закатил глаза. – А хотелось бы... Я тебе честно скажу, в церковь хожу раз в год и крест поверх мундира не таскаю, но когда читаешь этого защитничка свободной России... – Он покопался в папке и вынул вырезку. – «Священники с крестом на брюхе меня определенно не устраивают, ибо я, как свободный человек, желаю беседовать с Господом без посредников...» Ка-ззел... Он, видите ли, желает. А кто ты такой, чтобы Господь с тобой без посредников, тет-на-тет беседовал? Нет, хорошо Ленин выразился про интеллигенцию, что там ни говори...

– Как насчет агентуры? – спросила Даша.

– У «подвальных» есть один. Прижали с травкой, он и согласился – в дятлы... В «Черном соборе» – никого. Есть один и у «бульварщиков», только давно уже стучит спустя рукава, и поднажать на него нет никакой возможности – на крючок его брали, когда поймали за игрой в задок, но статью-то давно отменили, а тот, с кем он зады повторял, уже тогда был совершеннолетним... Ты на него надавишь, а он грохнет звонкую статейку в том же «Листке», Лигу сексуальных меньшинств на тебя напустит, зарубежную пидарасню подключит, до ООН дойдет... Что ты так скептически ухмыляешься? Фомин, новосибирский, на похожем погорел. Даванул на стукача-жопника, а тот ему оформил публикации в импортной прессе, Москва скандала испугалась, у мужика чуть погоны не слетели... – Лицо его приняло еще более мечтательное выражение. – У тебя зацепок так и нет пока?

– Ищем-с... – сказала Даша. – Ну, а неучтенные сатанисты могут в Шантарске оказаться?

– Да запросто. Мне бы парочку ребят, паршивый компьютер и нормальное прохождение запросов... А так, я тебе честно скажу, любые сюрпризы возможны.

– Ну, а что там было с собакой? Воловиков вскользь молвил.

– С собакой до сих пор непонятно – Он покопался в поисках нужной бумаги. – Собака породы коккер-спаниель, принадлежащая гражданину Гупало Виктору Кирилловичу... Спаниель был охренительно дорогой, потому как происходил от импортных производителей, и родословная у него была длиннее, чем список орденов у Брежнева. Выпустил его погулять гражданин Гупало и зазевался на пару минут, заболтался с соседом. Спаниель тем временем отбежал довольно далеко, какая-то паскуда на синей «восьмерке» – номера очевидцы не заметили подхватила псину в машину и вдарила по газам, Гупало – мужик солидный, бизнесмен со связями, примчался в райотдел, накатал бумагу, и районщикам было велено постараться. Он даже вознаграждение пообещал, так что искали, как могли, обстоятельно. Хотя что значит в такой ситуации «обстоятельно», сама понимаешь – ничего особенного. Пусть даже имеется указание начальства и вознаграждение – ради собаки никто не станет устраивать ни «Трала», ни «Петли». Спаниеля нашли через двое суток на Кагалыкском кладбище – эти суки его к кресту прибили, глаза выкололи, язык отрезали... При любом раскладе поймать бы, поставить сержантов в круг, голубчика – вовнутрь, да попинать как следует...

– Кто нашел?

– Родственники покойника. Не спаниеля, а того, что под крестом. Пришли проведать, а там – зрелище... Поблизости случился участковый, обеспечивал порядок в «родительский день», район тот же, Гупало своего ненаглядного приехал и опознал, написал еще одно заявление. По новому гражданскому кодексу это вполне проходит как умышленное уничтожение личного имущества, так что вялые мероприятия худо-бедно провели. Да никого не сцапали. Владелец вроде бы нанял частных сыскарей, но этих подробностей я уже не знаю...

– Так, – сказала Даша. – Вообще-то, это зацепочка, Шутки во вкусе сатанистов, насколько я из прессы знаю.

– Ну да. Конечно, могли быть и самые обыкновенные садистики. В Октябрьском два месяца назад изнасиловали колли в лесопарке – ведь старался кто-то... Только есть парочка настораживающих моментов. Кагалык у нас далеконько от города, и всякого рода шпана туда обычно не забредает. А потом, возле тон могилы не было ни пустых бутылок, ни прочих следов, какие обычно оставляет буйствующая шпана. Зато возле могилы нашли лужицы черного воска, словно там жгли свечи. Но кто бы это на кладбище жег черные? Категорически это у православных не принято, а вот у сатанистов – еще как. И кровь у собачки спустили аккуратно, вроде бы в посудку, которую потом с собой унесли. Потому копия протокола ко мне в папочку и попала. Кстати, у одного из этой своры есть синяя «восьмерка». Я свое мнение районщикам высказал, и они, имея недвусмысленный подогрев от начальства, следок попытались проверить, вежливо поинтересовались у мэна, где он был в такое-то и такое-то время, взяли на пушку, намекнули, будто его кто-то во, дворе опознал, когда хватал собачку. Только субъект, увы, оказался не из тех, кто при первом нажиме ломается, как сухое печенье. Устроил истерику, заявил, что Таких «восьмерок» в Шантарске бегает несчитаный табун – сущая правда, вообще-то, – а там в РОВД пошли телеги от возмущенной общественности, позвонили даже с Черского, чтобы не особо наезжали на демократического журналиста... Так дело и увяло. Судя по тому, как он уверенно держался, либо ни при чем, либо ездил на дело с чужими номерами.

– И все же рисковал чуточку... Если, конечно, это был он.

– Пришлось, – уверенно сказал Ватагин. – Бродячие собаки – твари жизнью битые и недоверчивые, пока ее ухватишь, она все пальцы обкусает, а домашний песик, вроде спаниеля ласковый и подвоха не ждет...

– Да уж, да уж, – повторила Даша. – Вы мне папочки по всем трем группам не одолжите ли? – и, уловив тень колебания на лице собеседника, как ни в чем не бывало закончила; – Я их изучу хорошенько, а вас непременно привлечем к разработке...

– Лиса ты рыжая, – грустно сказал калеченый майор. – Ведь наколешь. Ну да забирай. Не сидеть же мне на них, в самом деле, когда у тебя два трупа...

– Есть там хоть что-то похожее на досье? А фотографии?

– И оперативные видеосъемки... – в тон ей закончил Ватагин. – Дарья, вся моя техника – телефон и пишущая машинка. Досье исключительно в таком вот виде. – Он раскрыл папку и продемонстрировал лежавшие сверху два листка машинописи с приколотой к ним скрепкой маленькой фотографией, вырезанной из газеты вместе с куском текста. – Скупые данные, какие можно добыть без собственной агентурной разработки. Образцы творчества. Хорошо еще, «Бульварный Листок» их непременно фотографиями авторов сопровождает, иначе что бы я делал... – Он со вздохом сложил три папки в стопочку и придвинул к Даше. – Только с возвратом. И, если будет такая возможность, вспомни обо мне.

Даша отвела глаза. Сыск – это жизнь. И, оказавшись в таком вот кабинетике на бумажной работе, вспоминаешь отчего-то не о разносах от начальства, не о неудачах и поганеньком вкусе бессилия во рту, когда выясняется вдруг, что во имя неких высших интересов дела великолепно проведенное тобой следствие решено похерить. Нет, в памяти всегда – звук охотничьего рога, стук копыт и привкус волчьей крови на клыках...

– Если только будет такая возможность... – сказала она, глядя в сторону. – Вот что... Предположим, случится так, что мне понадобится внедрение в этот гадюшник.

– Сама пойдешь?

– Не знаю. Может быть. Ваш информатор сможет ввести, или доверять ему – ну никакого резона?

– В таком вопросе? Ни малейшего резона, – ответил майор, ни секунды не раздумывая. – Я с ним работаю скорее по инерции, крепко подозреваю, что давно двурушничает. Так что на него не рассчитывай. Ввести-то он введет, да заложит моментально. Убить тебя или твоего человека, конечно, не убьют – не тот народец, кишка тонка, да и из-за чего? – но все будет впустую.

– Ну что ж, – сказала Даша задумчиво, – придется свой вариантец попробовать...

* * *

...Даша откровенно блаженствовала. Простиралась на диване, расслабившись, глядя в потолок. На столике под рукой стояла вместительная чашка, где коньяка было больше, чем чая, или по меньшей мере половина на половину. В наушниках плеера мелодично струилась музыка Джеймса Ласта, цветной телевизор с вырубленным звуком заливал комнату причудливым мельканьем разноколерных теней. Царил полумрак, только слева, в стороне от дивана, на столе лежал круг света и, заслоненная широкой спиной Глеба, едва слышно постукивала электрическая пишущая машинка. Покой и уют. С Глебом ей, пожалуй что, повезло – прекрасно понимал, что такое уработаться вусмерть, и потому не лез тупо с нетерпеливыми нежностями, если видел, что Даша совершенно уездилась. И, в свою очередь, без всяких церемонии загонял ее тихонько валяться на диване, с непременным условием не мешать – если подпирала срочная работа, как сегодня. И под одеялом все обстояло гармонично. Вот только в облике мужа Даша его совершенно не представляла – как и себя в роли чьей бы то ни было жены, впрочем.

На экране браво мельтешили американские копы – отлично вооруженные и снабженные техникой, какую у нас лицезрел не всякий генерал; сытые и уверенные в завтрашнем дне ребятишки-сержанты, получавшие опять-таки побольше наших генералов. Все их боялись и уважали и при первой же команде тянули лапки кверху, чтобы не получить в случае злостного неподчинения пулю меж глаз. Конечно, кино всегда и везде прибрехивает, в реальной жизни все наверняка обстоит не так благостно, но все равно, попробуй ты объясни этим ребятам, что такое «очередная задержка зарплаты» или «нехватка бензина для оперативной машины». Сама во Франции нахлебалась позора досыта, пытаясь растолковать очевиднейшие для всякого российского мента реалии...

Минул первый день, отведенный на сыск. Успехов было – ноль. Ни одного фактика или мельком оброненного слова, позволившего бы заключить, что убитые были знакомы. Ни в одной из вагатинских папочек их фамилии не отыскалось. А разрабатывать всех поголовно, кто в этих папочках числился, совершенно нереально – у щедрости начальства есть свои пределы, и никто не обеспечит оперсоставом этакое планов громадье, если нет к тому же веских основании. Так что где-то в глубине души начинало, словно зачаток раковой опухоли, понемногу набухать тупое бессилие.

Даша сердито покосилась на столик. Там белел свежий номер «Обозревателя», ежедневного приложения к «Бульварному листку» (морды, впрочем, почти те же). И успели, конечно, разнюхать основные детали. И в своем всегдашнем стиле тисканули статеечку под разухабистым заголовком: «Чертенок душит девочек». Борзописец по имени Семен Васильков путем весьма затейливых построений связывал красный цвет шарфиков с алым цветом советских знамен и как-то незаметно приходил к выводу, что всему виной многолетний диктат КПСС, и потому все честные люди должны на грядущих выборах голосовать за Гайдара. Должно быть, подразумевалось, что из уважения к Гайдару сексуальные маньяки перестанут душить девочек. А Чарли Мэнсон, Сын Сэма, Джек-Потрошитель и Ландрю[2], если следовать логике этого Сэмэна, были замаскированными коммунистами...

* * *

А между тем сам Сема прочно прописался в третьей папочке Ватагина, и Даша, прочитав разухабисто-идиотскую статейку, мстительно подрисовала Василькову черным фломастером зимнюю шапку и шрам на щеке – рожа и без этих художественных изысков была неприятнее некуда. Или так только казалось – вполне возможно, напиши Сема хорошую статью о ментовских трудностях, показался бы светочем обаяния. Хотя именно на нем, владельце синей «восьмерки», лежало в свое время обвинение в похищении того несчастного спаниеля...

Машинка тихонько клацнула в последний раз и умолкла. Глеб выбрался из-за стола, блаженно потягиваясь и гордо кося глазом на Дашу. Ждал похвалы, мужики – они как дети...

– Ну, ты у меня молодец, – сказала Даша, искусно и откровенно подлизываясь, ибо предстояло кое о чем попросить. – И какую загадку истории на сей раз расколол?

– Выяснял, мог ли Ричард Львиное Сердце оказаться русским по отцу. Мог теоретически.

– Аб-балдеть, – сказала Даша, как следует глотнув разбавленного чаем коньячка. – Ричард этот вроде бы водил знакомство с Айвенго и Робин Гудом? А больше я о нем и не помню ничегошеньки... Или нет, что-то еще насчет крестовых походов, а?

– Ага. Двенадцатый век.

– А русские-то при чем? Слава богу, «Голос демократии» закрылся – они бы из тебя, любовь моя, после таких открытий в момент патентованного черносотенца и шовиниста сделали...

– Самое смешное, что есть теоретическая вероятность.

– Излагай, – она сделала широкий, чуточку хмельной жест.

– Что, серьезно?

– Ну, ты же моей работой, как верному любовнику и положено, вежливо интересуешься... Должна же я отвечать взаимностью? Так приятно послушать про чужие успешные расследования, когда свои не идут...

Она не столь уж и лицедействовала – просто приятно было бы поваляться еще с полчасика, слушая побасенки о загадках, ничего общего не имевших с мучившими ее самое, и близко не лежавших...

– Ну, вот... Мамашей Ричарда была Алиенора Аквитанская...

– Аквитания – это где?

– А это было такое герцогство. Потом вошло в состав Франции, но успело досыта покрасоваться суверенитетом.

– Папаня? Официальный, я имею в виду. Ты же, как я поняла, крутишь версию, что был и побочный?

– Был, куда ему деться... – Глеб тоже уютно примостился на диване и набулькал себе коньячку, не паскудя его чаем. – Официальный папаша – Генрих Плантагенет, граф Анжу и Турени, еще один суверен под боком у Франции.

– Подожди, но Ричард-то был королем Англии, это даже я помню...

– Да видишь ли, у последнего английского короля наследников не было, и потому наследником он назначил Генриха. По старой дружбе. Как варяга на царство. Наша сладкая парочка переехала в Лондон и стала править, как любой бы на их месте. Королевство – это тебе не герцогство...

– И где тут криминал с побочным отцом?

– Не спеши. Будет. Тут придется вернуться назад и дать подробную информацию о мадам Алиеноре. В пятнадцать лет вышла замуж за французского короля Людовика Седьмого. И, что летописцами предательски зафиксировано, меняла любовников, как перчатки. Один монах так и записал: «Невоздержанность этой женщины была общеизвестна. Она вела себя не как королева, а как проститутка». Что подтверждается десятком его коллег. Людовик, бедняга, терпел одиннадцать лет. Потом выбил разрешение на развод, хоть это тогда было и нелегко. Тут-то и вынырнул Генрих, еще в ту пору граф, и разведенная красоточка, будучи лет на шесть постарше, юнца легко окрутила. Благо они и до этого вроде бы крутили любовь.

– Вот теперь все ясно, – сказала Дата. – Генриха она тоже рогами увешала?

– Еще какими... Иные хроникеры и не сомневались, что Ричард – пригульный. Спор шел исключительно о том, кто его настоящий папаша, но кандидатов было столько, что не удалось вычислить...

– А русские где?

– Тогда в Париже русских рыцарей хватало. Частенько заезжали совершенно запросто. А во Франции наша красотка времени проводила гораздо больше, чем в Англии. В Англии – туманы и овсянка, а во Франции – виноградники и красавцы трубадуры... Кстати, дама в свое время даже участвовала в мятеже против мужа, Генрих ее за это посадил в крепость пожизненно, но через шесть лет умер, и Ричард объявил мамочке персональную и полную амнистию...

– Подожди, а эти твои летописцы ее напрямую с кем-то из русских связывали?

– Нет. Я ж говорю – чисто теоретически папашей мог быть и русский. Она в этих делах никакого шовинизма не признавала.

– Ну-у... – протянула Дата разочарованно. – Это, знаешь ли, не улики. Я думала, кого-то конкретного называли, какого-нибудь Ярослава Кронштадского... А при столь зыбких умозаключениях любой хороший адвокат отмазал бы дамочку... (Как отмажет этого Черного, даже если мы его завтра вычислим по словесному портрету и возьмем, мысленно добавила она). Но все равно, ты молодец. То-то я смотрю, французских книжек прибавилось на столе, и обложки поскучнее тех детективов, что я тебе из Парижа перла. Очень ученые обложки...

– А у тебя-то как дела? – он легонько прикоснулся с намеком – Даша сделала вид, что намека не поняла:

– Дела веселые. Ты читал про девочек с шарфиками? На мне ведь висит...

– И что?

– И ни малейшей зацепки, – сказала она сердито. Рука деликатно сползла с ее бедра:

– Во-от ты отчего такая замороженная... Сочувствую. Нет, представляю...

– Ох, да что ты представлять можешь... – вздохнула Даша беззлобно.

– И ни малейшего следа?

– Ни малейшего.

– Маньяк какой-то.

– Ценнейшее наблюдение. Маньяк. С явственным сатанинским душком. Ты в сатанизме хоть немного разбираешься?

– Дашенька, современный журналист из частной лавочки обязан немножко разбираться решительно во всем. Вон на той полке есть неплохая подборочка. Но там – дела минувшие.

– А как насчет шантарских сатанистов? Доморощенных?

– Вот уж кто меня не интересует, – сказал он. – Все потаенно, а следовательно, для читателя скучно. Вот если бы проявили себя чем-то шумным...

– А про распятую собаку слышал? На Кагалыке?

– Пять строчек на предпоследней полосе, – развел руками Глеб. – Возмутились разве что клубы собаководов. Что, кроме шарфиков, еще что-то на сатанистов наталкивает?

– Милый, – сказала Даша, не открывая глаз. – От ваших рук, столь совратительски под блузку проникших, я млею, но не настолько еще, чтобы тайны следствия выдавать... Слушай, ты бы не мог порасспросить там где вращаешься... Глеб приподнялся на локте и заглянул в лицо:

– Ага, вот как оно начинается, когда спишь с милицейским капитаном? А потом угодишь в секретные сотрудники, или как это у вас нынче зовется...

– Дурак вы, мсье, – сказала Даша устала. – Не настолько я еще скурвилась, чтобы из любовника сексота делать...

– Да я шучу.

– Да я тоже.

– Нет, если у тебя действительно напряженка, дай конкретную задачу, – великодушно сказал Глеб. – Чего не сделаешь для любимой женщины, пусть и рыжей...

– А что, у меня хватит цинизма дать тебе конкретную задачу, – сказала Даша, улыбнувшись в полумраке. – Только я еще сама не представляю, где бы тебя использовать... Эх, мне бы случай, хороший, ослепительный случай...

– Шутишь?

– А вот теперь – ничуть. Вот тебе ситуация. Прибывает поезд Кызыл-Шантарск, выскакивает тувинец озабоченного вида со здоровенным пакетом под мышкой, с ходу подлетает к двум парням и начинает предлагать по умеренной цене три кило сушеной конопельки. Парнишки его моментально берут под белы рученьки и ведут сажать – они оба опера в штатском, линейщики на дежурстве, а коноплю гость Шантарска пытался им продать ну буквально в двадцати метрах от неприметного домика, где обитает Сибирское УВД на транспорте... Не смейся. Доподлинная быль. Когда за ним приехал автозак, все управление от хохота по столам лежало... А знаешь, как мы вышли на тех народных умельцев, что клепали серийно на «Шаитармаше» весьма приличные пистолеты-мелкашки? Многозарядные, с автоматической подачей патронов, отделочка – закачаешься... Да вышло так, что дедок, ихний коммивояжер и продавец вразнос, опять-таки напоролся на опера в штатском, сам предложил ему стволик...

Она, правда, не стала рассказывать, сколько сил и нервов пришлось угробить, чтобы найти для «оптовых покупателей» импортную тачку и срочно раздобыть пару миллионов рублями. Чуть не сорвалась операция...

– Если бы он, гад извращенный, ко мне подошел с тесаком и шарфиком, когда я от тебя буду завтра утречком выходить... – мечтательно продолжала Даша. – Нет, серьезно, иногда, особенно в таких делах, все раскрывается по чистой случайности. Но об этом, храня престиж органов, благоразумно не трезвонят по углам... – И она пару минут лежала молча, не препятствуя его рукам творить разнузданности. – Слушай, а если бы я надела полную пионерскую форму, тебя это возбудило бы?

– Да должно бы. Вернуло бы в золотое пионерское детство, когда уже хотелось отчаянно, но не представлял еще, как к вам, роковым и загадочным, и подходить-то... А может, мы остановимся на полной милицейской? Я тебя в ней так и не видел. И непременно с кобурой на поясе. Медленно снимаешь кобуру, медленно расстегиваешь пуговку... Даша легонько хлопнула его по руке. И вкрадчиво сказала:

– Милый, ты можешь сделать мне ма-ахонький подарок?

– Какой?

– Говорю ж, махонький...

– Бриллианты, знаешь ли, тоже махонькие, – сказал Глеб с деланной озабоченностью. – Вдруг ты по дороге в ближайшем комке бриллиантовое колье присмотрела?

– Да ну его, – сказала Даша (ей пришлось однажды старательно отмывать под краном шикарное бриллиантовое колье-вещдок, все в засохшей крови, и с тех пор поневоле привязались нехорошие ассоциации, что у твоей павловской собачки), – перебьюсь и без бриллиантов. Мне бы статеечку. Такую не особенно и длинную. Что-нибудь из сатанистского репертуара, но чтобы там непременно невооруженным глазом просматривались симпатии и дружеские чувства автора к Сатане... Это вовсе не обязательно должен быть шедевр. Рядовая бульварщина. Ты же крутой профессионал, тебе это – раз плюнуть. Сделал бы за пару часов. А я бы потом исключительно для тебя нарядилась в милицейский мундир, одетый поверх обнаженной меня... Я серьезно. Можешь сделать такую халтуру? Мне, правда, очень нужно...

– Подписываю я?

– Упаси боже! Я.

– Ах, вот оно что... А куда понесешь?

– Ну, скажем, в «Бульварный листок»,

– И когда тебе это нужно?

– Вчера, – сказала Даша. – Ну я тебя прошу. Шедевр мне не нужен. Лишь бы оттуда на километр шибало симпатией к Сатане. Я же тебе из Парижа что-то такое привозила... не выкинул журналы? Там еще на обложке ведьма вокруг Эйфелевой башни на метле кружит...

– Где-то валяется... Может, и правда передрать статейку? Там симпатий к Сатане – выше крыши. А в «Листке» знанием импортных языков не блещут, уличить не смогут...

– Времени много потребуется?

– Ну вообще-то... Если сокращая... Часа полтора.

– Суженый мой, ряженый, – сказала Даша самым сладеньким голоском, на какой только была способна. – Сейчас не так уж и поздно, если ты сядешь немедленно.., Обещаю безумную ночь, хоть и без милицейской формы...

– Да оно как-то...

– Милый... – мурлыкающе прошептала Даша голосом секс-бомбы.

Глеб со вздохом убрал руки и полез с дивана.

– Как-кой ты умный, эт-то что-то! – сказала Даша, припомнив старую рекламу очередной обираловки (ибо на акциях «Телемаркета» потерял энную сумму лопухнувшийся в данном случае майор Шевчук). – Нет, правда. Ты самый верный, самый преданный любовник в Шантарске...

– Лиса рыжая, – вздохнул верный любовник, зажигая верхний свет и копаясь на полках в поисках упомянутого журнала, – Да, кстати. А те девочки, часом, не шпионки? Среди тех романов, что ты привезла, есть один особенно завлекательный. Тоже убивали приличных девочек – только вся соль-то была в том, что они переносили в пудреницах шпионские микрофильмы. И никто сначала не догадывался, что ради этих пленок их и шлепали. Потом, как водится, суперагента осенило – а почему это все вещи целы, но пудрениц нет?

– Пудреницы остались при них... – вздохнула Даша.

И сузила глаза, потянулась за сигаретами. Мысли приняли неожиданный оборот. Конечно, насчет шпионажа и микрофильмов – чистейший вздор, но если взглянуть под другим углом?

А СОБСТВЕННО, ПОЧЕМУ МЫ РЕШИЛИ, ЧТО У НИХ НИЧЕГО НЕ ЗАБРАЛИ?

В самом деле, почему? «Все вещи, деньги и золото на месте». А если что-то у обеих все же забрали? И никто не обеспокоился, потому что не предполагал даже, что у девочек ЭТО может в сумочках оказаться?

Да, но гипотеза опять-таки вилами по воде писана...

– Но насчет милицейской формы – чтоб без обману... – фыркнул друг жизни.

– Век свободы не видать, – ответила Даша задумчиво, все еще обкатывая в уме неожиданную версию. Потом спросила с любопытством: – А это у тебя, милый, Не комплексы ли? Может, тебя за неправильный переход улицы задержал нелюбезный сержант, ты и решил утвердиться.

– Ну, если совсем честно, то не из-за перехода улицы, а из-за вытрезвителя в девяносто четвертом. Я ж и не шатался, однако повязали...

– Что делать, – сказала Даша. – У тебя план по строчкам, а у них – по человекам...

И подумала с грустным юмором: если по аналогии, вовсе не исключено, что любовник второй убитой заставлял ее влезать в пионерскую форму из-за того, что лет двадцать назад ему на совете дружины вынесли строгий выговор и пригрозили снять галстук, который с нашим знаменем цвета одного. Остановка за мелочью – составить список всех, кого пропесочивали на советах дружины...

Глава шестая.

Веселые бульвардье и убитые горем родители.

Глупости, конечно, но она и впрямь, покидая ранним утром квартиру Глеба, сколько-то процентов вероятности отводила на нежданную встречу в подъезде с маньяком. Даже пистолет положила в глубокий карман куртки.

Однако пресловутая теория вероятности оказалась продажной девкой империализма, реакционной буржуазной псевдонаукой – в подъезде не встретилось ни единой живой души, а возле подъезда так никто и не привязался, хотя приметы были вроде бы налицо – молодая симпатичная женщина, покидающая утром хату любовника. «Возможно, – самокритично сказала себе Даша, – ты подруга, для маньяка слишком стара. Или он реагирует только на девочек в шубах, а джинсовые утепленные куртки брезгливо обходит, эстет сраный...»

Конечно, прибыла она на службу отнюдь не в веселом настроении. А в последующие несколько часов нынешнее унылое состояние души лишь усугублялось. Сначала ей сообщили, что ни на одну из восемнадцати «приманок» (юные, в шубках, со стильными сумочками) убийца так и не клюнул. К одной, правда, весьма даже энергично подвалил нестарый мужичок (в пуховике, а не кашемировом пальто, зато в норковой шапке и черноволосый) и принялся знакомиться. Встрепенувшиеся оперативники из группы поддержки его моментально «заломали» и доставили по принадлежности, но уже через полтора часа Слава совершенно точно выяснил, что мужичок, армейский капитан, только вчера вечером вернулся из Чечни, где пробыл безвылазно две последних недели, и его планы относительно девочек убийства не включали. Пришлось как следует извиниться и отпустить – выслушав при этом немало хамства о зажравшихся тыловиках, с которыми Владимир Вольфович еще разберется (капитан оказался истовым сторонником Вольфовича).

Потом явились психиатры, числом целых три штуки, заказанные Воловиковым для помощи следствию. Собственно, психиатров было только два, из мединститута и диспансера, третий, чуть свысока поглядывая на первых двух, отрекомендовался психологом из госуниверситета.

Толку от них не оказалось ни малейшего. Тот, что из диспансера, назойливо и неустанно проводил параллели с делом Чикатило, уверяя, что два удара тесаком должны для убийцы символизировать половой акт с жертвой, то бишь проникновение в нее – а посему убийца, несомненно, импотент. Предположим, с Чикатило-то именно так и обстояло – но, как напомнила Даша, тот вгонял нож не в область сплетения, а в половые органы.

Психиатр из мединститута, в общем, склонялся к версии «убийца-сатанист», которая ему отчего-то весьма нравилась – однако столь же упорно считал убийцу пассивным педерастом, режущим девиц из своеобразной ревности. Но против этого протестовал весь милицейский опыт Даши – педики, пассивные и активные, из ревности режут, как правило, друг друга, исключения тут крайне редки.

С психологом обстояло хуже всего. Вообще-то, как Даша знала из импортной криминалистической литературы (не путать с криминальными романами), западные психологи, работавшие с полицией, добивались неплохих успехов. Такой дока, с полчаса потаращившись в потолок, изрекал что-нибудь вроде: «Убийца – черный, разведенный, алиментов злодейски не платит, работает определенно поваром в ресторане, из одежды предпочитает костюмы с яркими галстуками». И, самое странное, почти во всем сей знаток оказывался прав...

У нас же, как мудро подметил Тальков, все проходит отнюдь не через мозги. Университетский психолог, с плохо скрываемой брезгливостью выслушавший практиков, едва получив слово, воспарил в горные выси чистейшей теории, где и кружил, что твой кондор, подавляя оставшихся внизу разнообразием и количеством терминов, великих имен и современнейших теорий. Даша, поначалу прилежно слушавшая, в конце концов полностью потеряла нить его рассуждений, тем более что никаких мало-мальски конкретных выводов так и не последовало – зато Дашины коленки ученый хмырь созерцал столь откровенно, что поневоле тянуло проверить его алиби.

Что хуже всего, эскулапы, один за другим, в разных вариантах повторили одну и ту же лукавую фразочку:

«Накопленный на сегодняшний день материал не позволяет произвести мало-мальски достоверный анализ». Другими словами, двух трупов им было безусловно мало – вот если бы дюжина, а то и поболе... И бессмысленно упрекать их в черствости – врачи, как и менты, на многое смотрят иначе, сдвигается восприятие, отношение кое к чему становится чисто абстрактным, и это не извращение, не бесчувственность, а всего-навсего сугубо профессиональный ход мыслей...

Как бы там ни было, троицу пришлось деликатно выпроводить часа через два (притворившись при этом, будто Даша ничуточки не поняла намеков университетского светила насчет домашнего телефончика). А коли уж речь зашла о незабвенном Чикатило, Даша автоматически вспомнила, что его искали двенадцать лет – и еще более посмурнела.

А потом, совершенно неожиданно, появился прихрамывающий Ватагин – весьма оживленный, и даже, если употреблять высокие слова, словно бы озаренный неким внутренним сиянием. Калеченый сыскарь, поджимая губы, обозрел крохотный кабинетик, куда с превеликими трудами вперли два стола:

– Вот где ты обитаешь... Хоромы, конечно, не царские...

– Да уж, – сказала Даша (из уважения к старшему по званию, причем «областнику», промолчав, что его собственные хоромы на Черского отнюдь не лучше). – Что же не позвонили? Я могла уйти...

– Мои ребята звонили, – сказал Ватагин, определенно подчеркнув голосом «мои ребята». – Выведали, что ты заседаешь с врачами, я и поехал... Был от них толк?

– А когда это у нас от них был толк? – сказала Даша довольно безрадостно. – У вас, значит, собственные ребята объявились?

– Ага. И как тут не похвастаться, все мы люди... Короче, Дарья, гром грянул, и мужик, соответственно, перекрестился. С сегодняшнего дня у меня и двое орлов имеются, и постоянно закрепленная машина. Даже компьютер обещали.

– Поздравляю, – сказала Даша. – А что же это такое судьбоносное стряслось?

– Сводки по изнасилованиям и убийству в Манске помнишь?

– Ну.

– Тогда прогляди быстренько. Мне их дали на два часа, до того, как сдадут в прокуратуру...

И он выложил на стол следственное дело. О «майской серии» Даша, конечно, знала, но – краем уха, ибо нет возможности да и потребности держать в голове все гнусное, что совершается но области, если только нет прямой связи с твоими делами...

Связь, оказалось, есть. Еще какая. «Манские вампиры» развлекались ровным счетом два месяца без пяти дней. Десять изнасилований (возраст жертв – от четырнадцати до двадцати семи), одна, шестнадцатилетняя, убита. А вот теперь пошли подробности, не попавшие в сводки, – потому что в сводках пока что нет такой графы: «Преступление на почве сатанизма»...

На основании достаточно веских улик арестованы двое подонков – двадцати восьми лет и двадцати двух. На жертв они нападали в самодельных черных балахонах с дьявольской символикой, в масках, с ножами, нунчаками. И весь «процесс» проходил под аккомпанемент сатанистских бормотании – нечто вроде примитивного сибирского варианта той самой «черной мессы».

Даша листала протоколы обысков – оккультная литература... записи спиритических сеансов, задушевных бесед с Сатаной и какой-то потусторонней шпаной рангом пониже с именами, напоминавшими собачьи клички... собственноручно намалеванные картины с величавыми дьяволятами и обнаженными жертвами... перевернутые распятия на стене... светильники в виде человеческих черепов и козлиных копыт...

– Дела... – сказала Даша, не ощущая, впрочем, особенной радости. – Почему же за два месяца в сводках ни одной этой детали не промелькнуло?

– Потому что все мы люди, – сказал Ватагин, – и ненужных сложностей избегаем. Не верили майские сыскари, что дело по-настоящему пахнет серой, надо полагать. Ряженые и ряженые, что тут усложнять... Обрати внимание – перевернутые распятия в немалом количестве у обоих на квартирах...

– Ну, это не примета, – сказала Даша рассеянно. – Это у каждого уважающего себя сатаниста висит, надо думать...

– Ты чегой-то без всякого энтузиазма воспринимаешь...

– Потому что не вижу совершенно, как это связать с нашими заморочками, – сказала Даша. – Манск – два балбеса под тридцать, высшим образованием не отягощенные. У нас народ от сорока до пятидесяти сплошная образованщина – я о вашей третьей папочке, о тех, что вокруг «Листка». Подвал с молодежью, но вашим же материалам, до сих пор без уголовщины обходился, если не считать наркоты. Далее. В Манске – изнасилования и убийство, на наши убийства ничуть не похожее. Еще не повод для параллелей и аналогий... Мы всего-навсего узнали, что в области действовала еще одна сатанистская группа.

– А родители Шохиной, между прочим, майские. И сама она там родилась. Переехали в Шантарск всего пять лет назад...

– Пять лет назад она была сущим дитем. А эти двое – взрослыми парнями, один, но крайней мере. Да и второму было уже семнадцать, в таком возрасте с двенадцатилетними соплюшками как-то не общаются...

– Все равно, нужно проверить.

– Это-то меня и угнетает, – сказала Даша. – Мои ребята и так сбивают ноги, бегая но всем контактам обеих убитых, а тут еще и Манск отрабатывать без всяких гарантий...

– Мои проверят. Ну что, пашем в связке?

– Пашем, – ответила Даша со вздохом. Подумала и решительно поднялась. – У вас машина какая?

– Цивильная. Без всяких опознавательных.

– Подбросите в Серебрянку? К «Бульварному листку»?

– Поехали. – Судя но лицу, бывалый опер схватил все с лету. – То-то нарядилась, как недешевенькая эскортница... Решила – на внедрение?

– Ну да, – сказала Даша, – Лучше нет – осмотреться своими глазами...

* * *

...Минут через двадцать она уже входила в обшарпанную комнатушку. На обшитой деревянными панелями стене виднелась продолговатая линзочка телекамеры с прикрывавшей микрофон решеточкой – но черная железная дверь слева была настежь распахнута, и Даша, не раздумывая, стала подниматься на третий этаж. На ходу сняла пуховик, перекинула через руку.

Меж вторым и третьим этажами курили, сбившись в кучку, неплохо прикинутые мальчики. Королевой красоты Даша себя, разумеется, не считала, но без ложной скромности надеялась, что поглазеть есть на что, – черная юбочка шириной с ваучер, сетчатые колготки, алая блузка, в сочетании с распущенными рыжими волосами еще издали ударявшая но глазам. Бюстгальтером она себя с умыслом не обременила, и оттого наличествовавшие под блузкой выдающиеся достоинства явственно колыхались. Однако эти пухлощекие мальчики обратили на нее внимания не больше, чем на сидевшую тут же кошку.

Вообще-то, на блузке у нее был приколот здоровенный значок международного фестиваля геев и лесбиянок в Сан-Франциско, броской символикой мгновенно привлекавший взор заинтересованного народа (значок был самый настоящий, изъятый при обыске у промышлявшего травкой педрилы) – да ориентация у мальчиков, сразу видно, не та...

Справа от входа помещался за столом квадратненький охранник в турецкой кожанке. На столе у него стоял крохотный телевизор, но идее, подключенный к телекамере внизу – но бодигард шантарского разлива, сачок этакий, преспокойно смотрел но нему программу семнадцатого канала, здраво рассудив, должно быть, что нападать на вверенную его попечению контору никто в обозримом будущем не собирается. «Бульварный листок» и в самом деле был чем-то вроде «Неуловимого Джо» – шантарские пенсионеры, злившиеся за публикации объявлений проституток и педиков, обычно ограничивались словесным сотрясением воздуха, не собираясь искать замаскированную на окраине редакцию физического воздействия ради (что не мешало «Листку» частенько намекать, будто он, светоч демократии, попал под наблюдение жутких красно-коричневых монстров, намеренных вот-вот заложить мину под дверь, а то и две).

Впрочем, охранничек, судя но реакции, ничуть не разделял взглядов тех, кого был приставлен караулить, – одарил Дашу столь гетеросексуальным взглядом, что она поневоле почувствовала себя польщенной – Но тут же заметил значок и увял – видимо, уже давненько здесь работал ц разбирался в излюбленной символике творческого коллектива...

Даже демонстративно отвернулся, дурик, с видом крайнего презрения – ну, что поделать, мужики испокон веку реагировали на лесбиянок крайне болезненно... Даша, однако, очаровательно ему улыбнулась и осведомилась:

– Это вы так кого попало пускаете? А если я – террорист?

– Вон там у нас – дамский туалет, – сухо проинформировал страж.

– А кабинет госпожи Хрумкиной?

– Неподалеку от туалета.

Дата пожала плечами и двинулась в конец коридора – – очень длинного и довольно грязного, мимо череды дверей без всяких табличек. Две сухопарых дамочки, попавшихся навстречу, обозрели гостью с большим интересом, определенно таившим подоплску. Она как ни в чем не бывало прошла мимо, усиленно колыхая бедрами, – пожалуй, эти две воблы, определенно знакомые по фотографиям, не привлекли бы и настоящую лесбиянку...

Свое появление здесь она, конечно, должным образом залегендировала. Здешняя компьютерная труженица, Толина знакомая, сутки назад закинула приманку, сообщив среди обычной бабской болтовни за чаем, что в стольный град Шантарск совсем недавно переехала знакомая ес знакомых, покинувшая провинциальный городок Куруман из-за непроходимой косности и отсталости тамошних аборигенов (принявших без всякого восторга склонность «Дарьи Шелгуновой» к писанию газетных статей о сатанизме, а также ярко выраженную тягу к лицам своего же пола). Легенда, надо сказать, была разработана не столь уж ювелирно, почти все придется импровизировать на ходу – но, с другой стороны, «Бульварный листок» ничуть не похож на центр атомных разработок, собственной контрразведкой не обладает и вторжениям замаскированных оперативников доселе не подвергался, а потому и не питает подозрения к пришельцам.

Конечно, нахально выдавать себя за журналистку, не зная внутренней кухни, – несколько чревато. Но, во-первых, в журналистике сейчас обретается кто угодно, это вам не прежние времена, а во-вторых, «Шелгунова» – журналистка начинающая. Зато в Курумане Даша бывала не раз, так что убедительные детали сможет рассыпать пригоршнями...

Она мысленно перекрестилась во имя удачи – и вошла в гостеприимно распахнутую дверь.

Кабинет был довольно большой, но свободного места почти не сыщется – все завалено книгами, пестрыми журналами, кучами старых номеров «Листка», образчиками дешевого импортного ширпотреба, съедобного и несъедобного (щедрые дары благодарных рекламодателей, надо полагать, или поощрительные призы всяких дурацких викторин, которые «Листок» вечно устраивал ради вящего привлечения читателей).

Из-за заваленного бумагами стола на Дашу чуть удивленно воззрилась здешняя «мадам», Екатерина Хрумкина, полноватая баба лет пятидесяти с усиками, словно у юного гусарского юнкера и слегка затуманенным взглядом истинно творческой личности. Удивление тут же сменилось неприкрытым восхищением – туманный взор откровенно блуждал но Дашиной фигурке, значок был моментально засечен и принят к сведению.

Даша послала хозяйке кабинета обаятельнейшую улыбку, без приглашения уселась, положила ногу на ногу, развернулась вполоборота к «мадам» и, притворяясь, будто не замечает произведенного впечатления, пару раз невинно хлопнула ресницами. Подумала про себя, стараясь не улыбнуться: «Ну ты и стервь, Дашка. У нее ж сейчас глаза выскочат...»

– Слушайте, прелестное дитя, а вы мне не мерещитесь? – чуть хрипловато поинтересовалась хозяйка кабинета.

– Нет, – сказала Даша, беззастенчиво демонстрируя фигуру. – Я настоящая. Решила вот зайти, познакомиться... Меня зовут Даша Шелгунова, я из Курумана переехала...

– Постойте-ка... Это не про вас ли Галочка Сапрыкина говорила? Ах, вот что... – взгляд усатенькой блуждал но Дашиным бедрам. – И правильно сделали, вы же, говорят, весьма талантливый журналист?

– Ну, это преувеличение, – сказала Даша искренне. – Так, иногда пытаюсь... Я, вообще-то, пед кончала. (Поскольку пед – решила она для себя при разработке легенды – это такая шарашка, что выпускником ее может объявить себя любой, у кого в голове есть хоть капелька мозгов. Опасаться разоблачения нечего). Но потом пошли сложности, пришлось уйти... Я вам тут кое-что принесла, если подойдет...

И выложила поверх бумаг творение Глеба. Хрумкина, видимо, вспомнив на минутку о профессиональном долге, принялись бегло проглядывать сокращенный перевод французской статьи, украшенный выдуманной фамилией. И поневоле вчиталась. Лажа была, что ни говори, весьма привлекательная с точки зрения индивидуума, испытывающего симпатию к сатанизму – парижский автор в рамках плюрализма и свободомыслия гневно порицал инквизицию за преследование ведьм (при этом лихо приписывая инквизиции все зверства, учиненные протестантами), проливал слезы над горькой судьбиной несчастных альбигойцев и Джордано Бруно и уверял, что современный цивилизованньш человек вправе выбирать себе любою кумира – а потому поклонение Сатане с точки зрения либерализма и демократии столь же свято и неприкосновенно, как поклонение «так называемому Господу». Даша, правда, прошла у Глеба кое-какой инструктаж с широким привлечением исторических источников. И прекрасно помнила: альбигойцы навлекли на себя преследования как раз за то, что отправляли самый разнузданный сатанинский культ (как водится, параллельно со столь же разнузданной педерастией), а бедняжка Джордано Бруно получил высшую меру не за проповеди о множественности обитаемых миров, а за активное участие в «работе» чуть ли не всех существовавших тогда в Западной Европе тайных сатанистских обществ...

– Прекрасно! – подняла голову Хрумкина. – Отлично просто, Дашенька... можно, я буду попросту?

Даша со смущенным видом пожала плечиком – в том смысле, что почему бы и нет? И скромно поинтересовалась:

– Значит, вам подходит?

– Ну разумеется! – воскликнула Хрумкина, глядя на нее, как ребеночек-сластена на нетонущий «Милки Уэй». – Вы просто молодец, Дашенька, сразу вам скажу – есть все шансы на долгое и, я надеюсь, приятное сотрудничество...

И одарила таким взглядом, что Даша забеспокоилась, ожидая немедленного приглашения в расположенный совсем неподалеку дамский туалет. Обошлось, однако. Хрумкина, похоже, из тех, кто в подобных делах обожают комфорт и уют, а значит, какое-то время удастся уворачиваться...

Завязался обычный вроде бы разговор, исполненный, тем не менее, скользко-блудливого подтекста практически в каждой фразе – усатенькая дамочка хотела окончательно удостовериться, что столкнулась со своего поля ягодкой, а Даше следовало ни в коей мере не разуверять собеседницу, но светских приличий ради дать, понять, что девушка она скромная и в первую попавшуюся постель очертя голову не прыгает. Завоевывать ее следует, Дашу Шелгунову, вот что, ибо цену себе она знает, в зеркало смотрится ежедневно, да к тому же она – дитя двадцатого, насквозь циничного века и готова отдать свое стройное тело исключительно той, что одарит ее в ответ на любовь вполне ощутимыми благами... Одним словом, отточено лицедействовала, создавая образ хоть и провинциальной, но неглупой и весьма практичной лесбиюшки.

Судя по взглядам и репликам Хрумкиной, та ничегошеньки не заподозрила, со своей стороны, недвусмысленно намекая, что пути к житейским благам лежат через постель. Провинциалочка с милым вздохом согласилась с этой нехитрой теоремой, мягко и ненавязчиво в то же время дав понять, что в своем захолустье истосковалась но духовному общению с друзьями но интересам, а поскольку слухами земля полнится, ей прекрасно известно, что именно вокруг «Бульварного листка» коловращаются, словно электроны вокруг атома, свободомыслящие плюралисты особого рода...

Хрумкина сие горячо подтвердила. Через минуту выяснилось, что шеф-редакторша «Листка» ближайшие двое суток занята до предела (ибо завтра следует сдать очередной номер, а послезавтра блистать распорядителем очередного конкурса, вручая лауреатам корейские кофеварки и голландские вибраторы). Кстати, не посетит ли Дашенька это мероприятие?

Увы, Дашенька никак не могла – так уж сложилось, что именно послезавтра ей следовало перевезти контейнер с домашними вещичками – зато послепослсзавтра она в полном распоряжении звезды шантарской журналистики (многозначительный взгляд), в особенности если рандеву состоится там, где будет побольше друзей по интересам (ресницы трепещут, словно крылышки примостившейся на цветке бабочки). А в общем, Дашенька сама позвонит, у нее-то телефона нет пока...

Расстались задушевными подругами, честное слово. Выйдя на улицу, под темнеющее вечернее небо, Даша пару минут брела без всякой цели, борясь с легким отвращением к себе самой и к работе. С одной стороны – несчастная баба, которой все труднее и труднее находить себе смазливых девочек, но с другой... С другой – отнюдь не самый привлекательный объект оперативной разработки, попавший в поле зрения сыскарей вовсе не безвинно. Именно со страниц ее газетки хлещет сатанинская гнусь – а потом два скота в черных балахонах бесчинствуют в Манске чуть ли не два месяца, и при обыске изымается огромная стопа вырезок из того же «Листка»... Именно ее газетка который год за хорошую денежку снабжает читателя телефонами девочек но вызову – правда, когда в очередной раз подопрет, и общественное мнение слабо вякнет, чуткая к таким вещам Хрумкина разразится очередной душещипательной статеечкой на темы морали, заверяя, что уж своей-то дочке она участи телефонной проститутки, безусловно, не хочет, а потому эту порочную практику решительно прекращает. (Зарекалась свинья в грязи валяться. Через пару недель колонки похабных телефонов появляются вновь.)

Словом, никакой тут лирики и никакого сочувствия, решила для себя Даша, махая кстати подвернувшемуся такси. Вопрос стоит предельно утилитарно: сколько удастся продержаться среди этой шпаны, если заранее известно, что усатая Екатерина будет подступать со страшной силой? Ох, чуется, недолго...

* * *

...Она решительно позвонила в дверь – железную, но весьма мастерски замаскированную под обычную, фанерную. Глазок, слабо светившийся изнутри, почти сразу же потемнел – Дашу разглядывали изнутри и открывать, конечно же, не торопились. Чтобы не терять времени, вынула удостоверение и продемонстрировала в закрытом виде, но так, чтобы внутри хорошо рассмотрели золотое тиснение.

Почти сразу же дверь распахнулась – доверительно, довольно широко. За дверью стояла женщина лет сорока, несмотря на позднее время, одетая так, словно сию минуту собиралась уходить – платье, джемпер, застегнутые зимние сапоги, шарф уже на шее. Глаза припухшие, лицо грустное, но и злое, надменное, будто не успевшее остынуть от недавнего скандала. Где-то в глубине квартиры надрывалась музыка. А дочку-то они только три дня назад похоронили, машинально отметила Даша. Это что – такие поминки? Три дня?

– Опять? – резко спросила женщина.

К чему такая реплика, Даша не совсем поняла, но решила не тратить время на загадки:

– Простите, Артемьева Нина Павловна? Капитан Шевчук, уголовный розыск... Я все понимаю, но мне необходимо...

– Заходите, – столь же неприязненно бросила женщина (или все же – дама?). – А к вытрезвителям вы отношения не имеете?

– Боюсь, что нет, – сказала Даша осторожно. – Что, есть такая необходимость?

Артемьева оглянулась в сторону источника музыки:

– А, впрочем, черт с ним. все равно ухожу... Но если он с сигаретой спать завалится и квартиру спалит...

– Муж? – когда последовал машинальный кивок, Даша сказала как можно мягче: – Но ведь горе...

– Горе... – повторила женщина с непонятной интонацией. – Горе как раз там и сидит...

– Простите... – Даша стояла в прихожей, чувствуя себя крайне неловко. – Я...

– Ну да, теперь еще и вы. Не принимала ли она наркотиков, не спала ли с соседом со второго этажа, не хранила ли дома пулемета... Вы нас оставить в покое можете? Лучше бы искали как следует...

На душе у Даши стало вовсе уж мерзко. Ясно было, Как дважды два, что разговора не получится вовсе.

– Извините... – сказала она, поворачиваясь к двери. Грохнул отлетевший стул, некстати подвернувшийся под ноги изрядно пьяному мужику, зигзагом выбравшемуся в прихожую. Он тупо обозрел Дашу:

– Что, подружку в свидетели, сучка, позвала? Ну, пусть посмотрит, как я тебе сейчас... Лева отмажет, он свои бабки отработает туго...

И шагнул вперед, неловко занося кулак: Даша ловко поймала его двумя пальцами за запястье, крутанула, заломила руку от души, с чувством, чтобы от боли малость протрезвел. Оглянулась на хозяйку – та смотрела вполне одобрительно, ухмыльнулась и спросила:

– А посадить его за сопротивление работнику милиции можно?

– Увы... – сказала Даша, все еще удерживая разошедшегося супруга в прочном захвате. – Я ему, простите, не представлялась, так что он и не знал...

– Тьфу ты! Так двиньте ему хотя бы коленом но морде, как в кино показывают...

– Нинка, сука, киллершу наняла? – прохрипел мужчина, вовсе и не пытаясь вырваться.

Не так уж он и был пьян, на происходящее, как выражаются психиатры, реагировал адекватно. И потому Даша, отпустив его, спокойно сказала;

– А теперь представлюсь. Капитан Шевчук, уголовный розыск. Вот мои документы. Дергаться будете?

– Ну дернись, бизнесмен доморощенный... – мечтательно сказала супруга. – Я в свидетели пойду моментально...

– Не подначивайте, пожалуйста, – сказала Даша твердо. Ей уже стало ясно, что скорбью тут и не пахнет – идет рядовой скандальчик. – Гражданин Артемьев, мне хотелось бы кое-что выяснить, но, боюсь, не время...

– А это почему? – преувеличенно наивно вопросил гражданин Артемьев (стоя, впрочем, смирнехонько). – Самое время. Я и выпил-то сущих пустяков...

– Вы одессит? – хмуро спросила Даша.

– Нет, а что?

– Тогда не стоит и изображать... Вы в самом деле в состоянии сейчас со мной разговаривать?

– Дорогая, да просто-таки горю желанием! – сообщил Артемьев. – Давайте сядем и вдумчиво побеседуем, если только вы мне тут пресловутую бабскую солидарность не разведете...

– А что, я должна? – спросила Даша спокойно. – Почему?

– Потому что я надрался, а эта сучка – трезвая... И я заранее получаюсь кругом неправ, а эта блядь...

– Ну-ну, – сказала Даша недобро. – Тихо. Без матов. А то и в самом деле вызову сейчас машину, посидите до отрезвления, и утречком поговорим но всей форме... Он внял, точно. Примолк. Чуть покачивался, сопя. Потом спросил тоном ниже:

– Пришли поговорить об усопшем ангелочке?

– Ах ты... – супруга ринулась было мимо Даши, но Даша поймала ее за локоть. Сказала;

– Вы, пожалуйста, тоже держитесь в рамках...

– А я вообще ухожу. – Она принялась снимать с вешалки шубу, но как-то замедленно, словно ждала, что ее опять остановят.

– Что же вы так? – спросила Даша обоих сразу.

– А вот так, – сказал Артемьев неожиданно трезво, – Мы тут, понимаете ли, решали извечный вопрос:

«Чье воспитание?» Я уверяю, что Нинкино, а Нинка говорит, что она тут и ни при чем. Да твое это воспитание, стерва! У самой не оказалось то ли таланта, то ли удачною случая, чтобы пойти в профессиональные бляди, так она девку угробила своим, понимаете ли, видением мира...

Даша все еще держала супружницу за локоть, стоя меж распаленными дуэлянтами. Ничего толком не понимая, но по профессиональной привычке решив ковать железо, пока горячо, спросила, умышленно не закончив фразу:

– Вы хотите сказать, Артемьев?..

– Я хочу сказать, что девка стала эскортницей из-за маминого воспитания. И ни хрена я больше не хочу сказать... – Он вдруг повернулся и ушел в комнату. Парой секунд позже там явственно зазвенело горлышко о край стакана.

– Ну, все! – супруга сорвала-таки с вешалки шубу, набросила на голову пуховую шаль и рванула из квартиры.

Дата хотела кинуться вслед, но передумала в последний миг. Аккуратно притворила за Артемьевой Дверь, прошла в комнату, выключила магнитофон и спросила:

– Вы серьезно? Насчет того, что ваша дочь была эскортннцей?

– Правду, одну правду, и ни хрена, окромя правды... – ответил Артемьев, не глядя на нее.

Потом налил стакан до краев и выхлебал, как воду (Даша невольно отвернулась, судя но этикетке, это было сорокапятиградусное виски). Рухнул в кресло и, уставясь на Дашу мутнеющими глазами, пробормотал:

– Хотите – пейте, а хотите – катитесь к матери. Мертвым уже все равно, а Нинку я так и так уработаю...

Последние слова он выговорил, едва работая языком. После такой дозы вырубиться мог в любую секунду, голова уже клонилась. Не было никакого смысла продолжать разговор – и Даша просто стояла, глядя, как у него понемногу слипаются веки.

Когда он захрапел, унесла в другую комнату сигареты и зажигалку, чтобы и в самом деле не наделал спьяну пожара, вышла на площадку и захлопнула за собой тяжелую дверь – замок оказался автоматическим и звонко защелкнулся сам.

Она еще постояла возле подъезда, оглядываясь, но Нина Артемьева как сквозь землю провалилась. И разыскивать ее было бессмысленно,

Глава седьмая.

Номер третий.

В Шантарске наконец-то выпал первый снег – довольно поздно отчего-то, да и настоящие холода еще не подступали, так что белый, рыхлый, влажноватый ковер моментально распахали шинами и подошвами, превратив почти везде в сероватое месиво.

По этому месиву, старательно завывая сиреной, и летел бело-синий «Форд». Водитель попался классный – обходил попутные машины, манипулируя лишь педалью газа, почти не прикасаясь к тормозам. Машины, впрочем, послушно шарахались вправо, освобождая осевую, потому что купленная в Штатах электронная сирена завывала на редкость мерзко и пронзительно. Временами Дашу бросало к дверце, и она хваталась за широкий подлокотник, давясь горьким дымком первой утренней сигареты.

Эскулапы могли тихонько радоваться. Третий труп. Деталей она еще не знала, а милиционеров расспрашивать бесполезно – это был обычный экипаж батальона ППС, получивший приказ незамедлительно извлечь ее из дома и в темпе забросить на место происшествия.

Разрисованный цифрами, гербами России и Шантарска, телефонами дежурной части «Форд» пронесся но бетонному железнодорожному виадуку. Справа мелькнула Ольховка, где горели лишь редкие окна. Вверх но Каландаришвили. Машина, отключив сирену, мигая двумя синими маячками, медленно въезжает во двор, свет фар отблескивает в огромных, от пола до крыши, витринах кафе «Шантарские пельмени» – излюбленном месте оттяжек мафиозных мальчиков «сержантского состава». Кафе занимает первый этаж «штучной» двенадцатиэтажки, белой с розовым – недешевый домик, возведенный одним махом за каких-то полгода (квартиры улучшенной планировки, продавались за весьма приличную денежку). Вокруг все старательно и на совесть обустроено – качели и прочие забавы для детишек, путаница по-европейски качественно заасфальтированных дорожек, аккуратный ряд гаражей.

Столпотворение именно там, возле гаражей, – впечатляющий табунок машин, главным образом «обмундированных», в лучах фар мелькают деловитые фигуры, сизые шинели и сизые бушлаты, пятнистые комбезы, провели овчарку, вспыхнул блиц, все почти так же, как в прошлый раз. Кошмарный сон порой повторяется. Кошмарная действительность – тоже...

Здоровенный омоновец с коротышкой-автоматом на плече посторонился без дискуссий – видел, как Даша вылезала из резко затормозившего «Форда». И тут же ей самой пришлось посторониться – чтобы ее ненароком не протаранил на всем ходу генерал Трофимов, шагавший к машине в сопровождении свиты.

Генерал, однако, ее ухватил взглядом и, чуть приостановившись, бросил истинно генеральским, властным тоном:

– Искать, искать. Нужно будет батальон – дадим...

И сел в машину – выполнив бессмысленный, в общем-то, ритуал, уехал вновь взвалить на плечи, словно Атлас в сизом, Шантарскую область.

«Интересно, зачем мне батальон?» – мельком подумала Даша.

Высмотрела неширокий промежуток в шеренге сомкнувшихся вокруг маленькой белой «Хонды» милицейских спин и втиснулась туда, словно идущий на прорыв регбист. Кто-то машинально матернулся, кто-то покосился – она не обратила внимания. Встала рядом с Воловиковым, на сей раз оказавшимся в штатском. Сзади громко докладывали, что собака след не берет – очень уж натоптано... Сзади трещали рации и кто-то громко распоряжался:

– Семеренко, Юров – шестой этаж. Коля, бери Косова – и на седьмой. На втором-третьем уже городские, учтите. Так, кто на восьмой?

Районщпки, машинально отметила Даша. Начали в темпе обход. Интересно, сколько здесь квартир? Даже если по четыре – нехило получается...

И, поймав себя на том, что подсознательно оттягивает встречу, решительно повернулась к маленькой двухдверной машинке, пронизанной с трех сторон лучами мощных фонарей, словно схваченный прожекторами бомбардировщик.

В глаза прежде всего бросился красный шарф, даже не повязанный а просто намотанный вокруг поднятого воротника светло-серой, почти белой шубки («снова шубка» – произнес в мозгу холодным тоном исправного бухгалтера кто-то чужой, незнакомый)...

Девушка сидела с открытыми глазами, слегка завалившись влево из-за руля, светлые волосы (похоже, крашеные), длинные, ухоженные, роскошные, перевесились налево мягкой волной – и на левую же щеку, на левое плечо стекла полоса уже подсохшей крови из порезов на лбу, напоминавших перевернутое распятие. Кровь залепила левый глаз, но большая часть лица осталась чистой – смазливое, чуть кукольное личико, отчего-то вдруг показавшееся знакомым. Белая шапка лежала на сиденье рядом с убитой – словно бы аккуратно положенная, вовсе не падавшая с головы. Из-под нее выглядывала белая, в тон, сумочка.

Кто-то разогнулся, выпрямляясь после тщательного осмотра дверцы:

– На ручке отпечатков пальцев нет.

– Вытащите ее, – сказал Воловиков.

Трое, мешая друг другу, завозились у дверцы – японская тачка, в общем, неплохая, отнюдь не была приспособлена к тому, чтобы извлекать из нее труп, и дело шло мешкотно. Наконец вытащили, опустили прямо во влажный снег под ногами. Вновь вспыхнул блиц.

– Положительно, я ее где-то видела... – сказала Даша, всматриваясь.

– Вот и у меня такое впечатление, – пробурчал Воловиков, нагнувшись под углом в сорок пять градусов. И добавил громче: – Сумку достаньте.

Абсолютно спокойное личико – беззаботная кукла, сломанная внезапным ударом... Эксперт нагнулся, стянул перчатку, указательным пальцем раздвинул рваную дырочку на шубе, потом вторую. Кивнул:

– Аналогично первым двум... Два удара. И шейные позвонки сломаны.

– Товарищ подполковник, – растерянно позвали с другой стороны машины.

Воловиков направился туда. Даша оглянулась на дом – горела примерно половина окон, ранним вставаньем здешним обитателям себя не было нужды утруждать, не на завод к семи, в самом деле. Зато лестничные марши освещены все до единого, сквозь узкие окна, горизонтальные прямоугольники, похожие на бойницы, видно, что на площадках снуют люди, в форме и в штатском, кое-где распахнуты входные двери, вовсю идет опрос. Ее вдруг, словно удар тока, пронзило острое сознание собственной беспомощности – и тут же схлынуло.

– Ну, Дарья, имеем груз на плечи... – сказал подошедший подполковник с расстегнутой сумочкой в руке.

– Кто?

– Ольга Ольминская, – сказал Воловиков с наигранным безразличием. – Ведущая семнадцатого канала. Студия «Алмаз-ТВ». «Алмаз-ТВ – друг дома для каждого»... Чего будет...

«Ну да, вот откуда я ее знаю», – подумала Даша. В самом деле, вскоре начнется. Одна из самых популярных частных студий Шантарска, принадлежащая к тому же зятю представителя президента. Очаровательная Олечка Ольминская, получавшая по мешку любовных писем в неделю, невольная виновница июльской потасовки с пальбой – когда заезжий горный человек, увешанный золотом, что твой негритянский вождь, узрел Олечку на экране, приперся активно знакомиться прямо на студию а его шестерки схлестнулись с охраной, причем к последней примкнули «булики» одного из ближайших сподвижников Фрола (сподвижник держал офис в том же доме и терпеть не мог, когда всякие гастролеры «ломают пальцы»).

– Да уж, поимеем... – сказала Даша.

Такую новость не утаить, и уже к вечеру, если не раньше, о случившемся будет толковать весь Шантарск. Начальство, прокуратура, общественное мнение, газетчики и ТВ – все будут сотрясать воздух, требовать крови злодея, немедленных результатов, явления маньяка в сверкающих наручниках и хрустком целлофане с розовой ленточкой. Убийство известного человека, любой сыскарь согласится, – это полметра сгоревших нервных клеток и клочья седых волос у всего оперативного состава...

– Ага, – сказал Воловиков, копаясь в сумке. – По паспорту-то она, оказывается, Губанова. Псевдоним, значит. Ну что, красиво – Ольга Ольминская. Это тебе не Ольга Губанова...

– Что там еще?

Подполковник аккуратно высыпал содержимое на скошенный капот «Хонды», придержал левой ладонью, чтобы мелочевка не скатилась вниз:

– Кошелек. Косметичка, – каждую поименованную вещь он клал назад, – Помоги, подержи. Ага, так... Сигареты-зажигалка... Ключи... Презерватив... – Он цепко глянул на Дашу и через ее плечо громко приказал, почти крикнул стоявшим у трупа: – Живо, карманы посмотрели! Шоколадка... А это что?

– Это собачий свисток, – уверенно сказала Даша. – Бесшумный. Человек не слышит, собака слышит. Ну да, у нее ж бассет, весь Шантарск знает... Подошел сыскарь-районщик, протягивая за короткий ствол черный револьверчик:

– Газовый, товарищ подполковник. В правом кармане. И больше там ничего... Номера на стволе нет.

– Ага, и разрешения я что-то не вижу, – сказал подполковник сквозь зубы. – Ну да Олечка Ольминская, общая любимица, себя такой канцелярщиной могла и не утруждать... Ты бы у нее ствол конфисковал, капитан?

– Да неудобно было бы как-то. Попросил бы вежливо выправить бумажку, и все...

– О то-то. Это, конечно, не криминал. – он повернулся к Даше, понизил голос. – Это просто тот же набор, разве вот она была не пешком, а на колесах, и стволик без разрешения... А в паспорте, между прочим, штампик насчет прописки – на совершенно другой адрес. Пусть ищут хахаля... слышал, капитан? Давай в дом. Ну да, движок у машины, ребята говорят, был совершенно холодный, и снег на крыше, сама видишь... От хахаля она утречком выходила. Это уже, как в анекдоте – тенденция, однако...

– Мои где, в доме? – спросила Даша.

– Ага.

– Кто сообщил?

– Сержант говорит, женский голосок. Определенно испуганный. Прочирикали, что во дворе такого-то дома отирается опасный хулиган – и бросили трубку. Хулиган, мол, с поднятым воротом и вроде бы со шрамом на неприятной морде. Ну. патрули нынче дерганые, они и рванули во двор без особых вопросов. А когда въезжали, полоснули фарами аккурат но «Хонде» – и узрели... Она еще теплая была. Ты что оглядываешься?

– Домик стоит наособину, – сказала Даша. – Соседние далековато. Весьма далековато, а? Отсюда должны были звонить, ручаюсь, из этой роскошной свечки... – Она отвернулась, прошла три шага и громко сказала: – Шубку ей расстегните.

Кто-то громко присвистнул. Засверкала фотовспышка.

Под шубой на убитой был аккуратный, отглаженный мундирчик в обтяжку, с короткой юбкой, задравшейся. когда тело вытаскивали и перекладывали. Даша хотела распорядиться, но двое в штатском и без команды присели на корточки, высвобождая руки из рукавов. Светловолосая головка безжизненно моталась.

Полная офицерская форма нового образца, смахивающая малость на бундесверовскую – нашивка с трехцветным флагом на левом рукаве, золотые, парадные полковничьи погоны, эмблемы воздушно-десантных войск на уголках воротника – как нынче и принято, без петличек...

– Ну нет, – сказала Даша шефу. – Я готова поверить в любые чудеса, но только не в то, что Олечка Ольминская была полковником десанта...

– Какая-нибудь передача? – судя но лицу, ему очень хотелось выругаться, но он держался. – Значит, мы на сегодняшний день имеем одну «пионерку» и одну «полковника». В бога душу мать, но ведь должно же это что-то означать...

– Артемьев мне вчера сказал, что его доченька якобы была эскортницей, – сказала Даша. – Правда, она-то как раз единственная среди трех оказалась не ряженой...

– Ну-ка, подробнее!

– А нету никаких подробностей, – призналась Даша. – Я до него добралась вчера уже поздним вечером, он там увлеченно цапался с женой, возвестил громогласно, что в результате ее воспитания девка подалась в эскортницы, заглотнул ударную дозу и тут же вырубился...

– Пошли машину. Я им сам займусь. Вон там, в «семерке», мои хлопцы.

– Не надо, а? – сказала Даша. – Привезут его в состоянии жуткого бодуна, начнет блевать или гнать истерику – возись с ним... Я лучше к нему отправлю сейчас Славку, он у меня умеет с похмельными контакт устанавливать. А?

– Ладно. Славка сейчас работает на четвертом, там и ищи. А заодно проинспектируй, как там опрос продвигается. «Алмаз-ТВ» работает с шести утра, я туда сам поеду. В конторе встретимся. Марш. Все равно нечего тебе тут больше делать...

Он был прав. Даша, еще раз оглянувшись на распластанную фигурку в неожиданном, нелепом мундирчике, направилась к дому. У оцепления местах в трех имели место перебранки – омоновцы никого не подпускали к гаражам, и обитатели «свечки», неожиданно оказавшись отрезанными от любимых стальных коней, пытались бунтовать – но безрезультатно, конечно.

Дом внутри напоминал ожившие кадры из американского боевика – разве что форма на действующих лицах была отечественная. На каждой площадке торчал поставленный на всякий случаи милиционер в форме. На каждой площадке суетились сыскари в форме и в штатском, большей частью совершенно незнакомые, – звонили в двери, махали корочками перед боязливо выглядывавшими в щелочку хозяевами, где-то так и беседовали через дверь, где-то толковали в прихожей. Суета стояла, как на вокзале.

Уже на втором этаже Даша, перехватив опера меж двумя квартирами, узнала, что обитатели той, откуда он только что вышел, несколько раз видели в лифте... «кого бы вы думали? Саму Ольгу Ольминскую».

Мечту мужиков, оказалось, не единожды лицезрели и жители четвертого этажа – это уже сообщил запаленный Слава. Даша решительно сняла его с задания, благо успел обойти три квартиры из четырех (их и в самом деле оказалось – по четыре на площадке) и отправила к Артемьеву, настрого приказав превзойти в хитрой дипломатии и галантерейности самого себя. А сама стала не спеша подниматься наверх.

Меж шестым и седьмым услышала приближавшийся сверху грохот ботинок. Остановилась. Вниз сломя голову летел светловолосый детина в распахнутой куртке, с шапкой в руке. Судя но его охваченной неповторимым охотничьим азартом физиономии, детина был – свой.

Не раздумывая, Даша загородила проход и скрестила поднятые руки. Он недоуменно притормозил, ухватившись за перила, сердито уставился на нее:

– Киса, с дороги!

– Я не киса, – сказала Даша. – Капитан Шевчук, городское угро. Обзовитесь.

– Старший лейтенант Архипенко, оперуполно...

– Стоп, – сказала Даша. – Октябрьский РОВД?

– Ага.

– Куда летим, к кому летим? Дело, кстати, на мне.

– Воловиков...

– Только что уехал. Так что излагай мне. Кого нашел?

– Девочку, которая звонила дежурному. Она видела...

– Кр-ругом и шагом марш! – распорядилась Даша и первой кинулась но лестнице наверх.

Старлей вскоре обогнал ее и затопал впереди. На восьмом этаже свернул на площадку, позвонил, у ближайшей двери. Открыла девчонка лет шестнадцати, отпихивая ногой пытавшегося прорваться на лестницу кокера, серого с черными пятнами. Перехватила его поперек пуза, подняла на руки и отступила, пропуская их в квартиру, обставленную прилично, но без особой роскоши, смахивавшую скорее на дорогой гостиничный номер. Такое уж у Даши осталось впечатление.

Кокер отчаянно извивался, пытаясь цапнуть ее за руку.

– Да уймись ты, зануда! – девчонка ловко забросила его в другую комнату и плотно притворила дверь. Кокер протестующе орал внутри, царапался. – Вы проходите... А это кто, тоже из милиции?

– Капитан Шевчук, уголовный розыск, – привычно выплюнула Дата. – А вы?

– Анжела... Анжелика... – она чуть подумала. – Валентиновна. Изместьева. А у вас пистолет есть?

– Маузер. В деревянной кобуре, – сказала Даша, опускаясь на ближайший стул. – Только он у меня в сейфе... Так кого вы видели, Анжелика Валентиновна?

– А он ее точно, убил? Ольгу Ольминскую?

– Убил, – сказала Даша.

Девчонка (самая типичная – намазанная мордашка, модная короткая стрижка, огромные пластмассовые серьги) таращилась на сыскарей скорее восторженно – но восторг, определенно, имел причиной не их самих как индивидуумов, а случившуюся в двух шагах отсюда шумную криминальную драму. Что поделать, в шестнадцать лет как-то не умеют еще толком сострадать, смерть представляется чем-то абстрактным. а уж собственная смерть – и вовсе сказочкой, дурацкой выдумкой взрослых. Да и по ящику эти нынешние видят раз в десять больше крови, чем Даша в их годочки... Так что нечего удивляться и охать насчет черствости юного поколения – другие они, как водится, вот и все...

– Значит, вы и Ольминскую видели? – спросила Даша.

– Ага. И вечером, и утром.

– Давайте-ка но порядку, – сказала Даша. Оглянулась – но районный сыскарь уже вытащил бланк из папочки и примостился с авторучкой наперевес на краешке стола. – Вы здесь живете?

– Да иногда. Когда с родами поцапаюсь. С родителями...

– Я поняла, – сказала Даша терпеливо. – А так это чья квартира?

– Надина. Это моя старшая сестра. Она в хорошей фирме пашет, вот и дали кредит. «Шантарск-Телестар», слышали?

Даша кивнула. Фирма и в самом деле была солидная, занималась спутниковой электроникой. Если старшая сестра – ценный кадр, ей без особых хлопот могли дать кредит, благо заработки там, с точки зрения нищего сыскаря, бешеные...

– И кем она там? – спросила Даша.

– Старший менеджер в каком-то отделе. И названия отдела не помню, жутко заковыристое. А у меня в школе по физике – сплошной ужас...

– Фамилия та же?

– Ага. Она не замужем пока. В общем, я как поцапаюсь дома, здесь и приземляюсь на пару деньков. Роды тут не достанут, они ж шифра не знают, внизу замок с кодом... Только его утром сломали. Ольховские, видимо, Ольховка-то рядом, из окон видно...

– Насчет вчерашнего вечера... – сказала Даша. – Вы когда видели Ольминскую?

– Часов в десять вечера. Я шла с остановки, а тут она подъехала. На такой классной машинке... Поставила возле гаражей и пошла в подъезд. Я ее сразу узнала – «Алмаз» всегда смотрю, один раз даже в конкурсе плеер выиграла. Я еще постояла, на нее потаращилась. Шуба такая – чистый песец...

– Кроме вас двоих, во дворе был кто-нибудь?

– Никого, время-то позднее, даже сосунки во дворе не тусуются – холодно уже...

– А дверь, значит, была заперта? Входная?

– Ага. Только Олечка сама код нажала, уверенно так...

– А прежде вы ее здесь не видели?

– Да нет. Я ж бываю-то – как когда...

– Ну, а что было утром?

– Утром... – девчоночка поежилась в чуточку наигранном ужасе. – Утром Надька проспала и сорвалась на фирму, не выгулявши Джоя. Мне и пришлось, чтобы дома не написал, а то он такой, писючий. На поводок его – и пошла... А он торчит в подъезде, видели там закуточек? Джой на него еще гавкнул. А он отвернулся, воротник поднятый, прямо шпион...

– Как он выглядел?

– Ну, неприятный такой мужик... Я и лица-то не видела почти, а все равно неприятный. Впечатление такое. Воротник поднял, шапку на глаза. Еще, думаю, привяжется... Ничего, проехало.

– Значит, лица не видели почти?

– Волосы вроде черные. А нос такой... специфический. Как у кавказца, только не совсем такой. И на щеке то ли шрам, то ли ожог, краешек видно было...

– Сколько было времени?

– Около семи. То ли без двадцати, то ли без десяти.

– А потом?

– Я минут пять погуляла, не больше. Там, у гаражей. Джой пописал, покакал, я его домой и потянула. Да, а дверь-то, когда мы выходили, была определенно сломана, я ж говорила. Я ее еще хотела захлопнуть, а замок не работал... Короче, я еще была у гаражей, а тут вышла Олечка – и к машине. А этот, черный, – за ней. Сразу. Я пошла к подъезду, еще оглянулась – а они стояли у машины и вполне мирно базарили. Даже удивительно, я бы на ее месте со всякими рожами и рядом не встала...

– Точно, мирно?

– Ну. Я даже удивилась. Она еще смеялась, звонко так...

– И дальше?

– А все. Я домой пошла. Только потом, когда поставила Джойке суп греться, посмотрела в окно – а они все еще там стоят. И разговор уже что-то не тот пошел. У меня форточка была открыта – я курю, а Надька терпеть не может – слышно было, что ругаются. У нас же от дороги далеко, тихо кругом, на верхних этажах все слышно, что возле дома делается...

– Ругались, точно?

– Ну, а то я не соображу, когда ругаются! С моими-то родами... Я даже пару слов разобрала – что-то про Сатану и насчет измены.

– Точно помните?

– Про Сатану и измену – точно. А подробно не разобрала.

– И что потом?

– Ну, я и думаю – тоже мне, нашелся козел! С такой харей к такой девочке приставать... Взяла трубку, накрутила «ноль два» и говорю: тут у нас но двору бродит хулиган с неприятной мордой, со шрамом, воротник поднят, к женщинам пристает... Они быстренько спросили адрес, фамилию и тут же отключились, сами трубку бросили...

Все-таки дежурная часть сработала оперативно, отметила Даша. Машину послали моментально. Но он успел... Все решила минута-другая. Однако дерзости, в самом деле, выше крыши...

– Ну вот... – продолжала девчонка. – Тут суп согрелся, я этого зануду стала кормить, потом хлеба ему дала, а когда опять глянула в окно, мужика уже не было. А машина стояла, только сверху-то не видно, сидит там кто, или нет, сами посмотрите...

Даша вышла в кухню. Анжелика ннчуточки не врала – в свете фонарей Даша четко распознавала среди собравшихся вокруг машины тех, кого знала в лицо. А вот рассмотреть, сидит ли кто в «Хонде», и в самом деле отсюда невозможно...

– Минут через несколько приехала милиция, – сказала Анжелика, когда Даша вернулась в комнату. – И понеслось – одна за другой, милиция начала но лестницам носиться, ко мне вот этот парень постучался, я тут же все и выложила...

Даша задала еще пару обычных в такой ситуации и. в общем-то, ненужных вопросов. Дала девчонке прочитать-подписать, предупредила, что вызовет при нужде и направилась к выходу.

– Значит, это и есть тот, с шарфиками? – догнала ее юная Анжелика. – Я ж газеты читаю...

– Похоже, – сказала Даша.

– Он же меня видел, я ж теперь – свидетель, как в кино...

«И верно, – подумала Даша. – Возле квартиры Казминой, правда, „черный“ не появлялся, но кто его знает...»

– Вот мой телефон, – сказала она, черкнув на листке блокнота. – А это – номер райотдела. Глазок, я вижу, есть, цепочка тоже... Не открывай сгоряча, глядишь, и обойдется.

– А вы его долго ловить будете?

– Постараемся побыстрее, – сказала Даша, бодрясь перед юным созданием. – Если еще раз увидишь – узнаешь?

– Да должна бы...

– Я к тебе потом пришлю человека, – сказала Даша. – Есть у нас что-то вроде портрета, посмотришь. Ну, счастливо. Посматривай в глазок, непременно... И, уже выйдя на площадку, остановилась вдруг, сказала громко:

– Идиоты!

– Кто? – спросил Архипенко.

– Мы, – кратко ответила Даша. – Только тебя это не касается, то бишь к тебе это не относится... Давай протокол и спасибо за помощь. Если что – свяжусь...

На лестнице уже было тихо и пусто. В подъезде подпирали стену Толя с Косильщиком.

– Вот, – Толя протянул список. – Сорок четыре квартиры. В восьми так и не открыли. Жильцы пяти, тут отмечено, которых, видели Ольминскую возле подъезда, в лифте или на лестнице, когда, сколько раз – все записано. «Черного» никто не видел.

– Как обычно, – устало сказала Даша. – А мы ведь идиоты, господа. Все трое. Если считать со Славкой и шефом – все пятеро. Чего при убитых не хватало, при всех троих? Ну? Сыскари... Часов при них не хватало, вот что. И никому в голову не пришло... Так, Артемьева все равно сейчас привезут... А если Слава на месте разберется? Придется кому-то ехать...

Оба ее подчиненных, еще плохо представляя, в чем дело, сделали шаг вперед. Даша колебалась – кому поручить серьезную работу, кому проверять пришедшую ей в голову после разговора с Глебом блажь? А что тут думать? Пусть Косильщик проверяет блажь, ясное дело...

– Толя, – сказала она, – езжай к Артемьевым. Есть там Славка или уже справился – неважно. Узнай, носила ли Артемьева часы, или не было у нее такой привычки. Потом поедешь к любому из знакомых Шохиной, лучше к нескольким, и поспрошай то же самое. У Ольминской часов тоже нет, я помню, – но тут уж я сама...

Подождав, когда Толя выйдет, повернулась к Косильщику и постаралась, чтобы ее тон был как нельзя более сухим, приказным:

– Сережа, а ты поезжай в контору, возьми личные вещи Шохиной и Артемьевой. Не одежду, а именно вещички, все, что было в сумочках. И разбери на мелкие кусочки, возьми в дежурной части перочинный ножик, отвертку, что ли... На мелкие кусочки, понял? На составные части. Представь, что ищешь бриллиант или... ну я не знаю, спичечную головку. Если останется время, а меня еще не будет, проверь и одежду – швы, уголки...

Слава богу, он не вступал в дискуссии и не задавал вопросов – молча кивнул и направился к одной из щедро закрепленных за ними машин. Облегченно вздохнув, Даша направилась к «Хонде» по перепаханному колесами влажному снегу.

* * *

...Оказалось, что не всякая блажь вредна для дела. Когда Даша вошла в свой крохотный кабинетик, Косильщик и Митрохин из НТО, сдвинув головы, разглядывали нечто лежавшее на столе, посреди разномастных кусочков яркой пластмассы, выдавленной на клочки бумажки разноцветной губной помады и маленьких зеркал, выломанных из пудрениц. Косильщик, услышав стук двери, поднял голову и уставился на Дашу не то что удивленно, восхищенно:

– Как ты узнала?

– Дедукция, – с ходу ответила Даша, чтобы не ронять авторитет в глазах подчиненного. Повесила куртку на вешалку и подошла к столу: – Нашли, значит? – она представления не имела, что там отыскалось, но сердце приятно защемило – знакомый каждой гончей спазм...

Майор Митрохин осторожно взял со стола ярко-красное полушарие – основание пудреницы.

– Шохиной пудреница? – спросила Даша, напрягши память.

– Ага, – сказал Косилыцик, все еще поглядывая на нее с уважением. – А больше ничего, хоть я все по кусочкам разломал.

– Зато какая находочка... – самодовольно сказал Митрохин. – Представления не имею, что у вас тут крутится, но уловчик примечательный...

Даша села, забрала у него обломок пудреницы, присмотрелась внимательно. На дне красного полушария чернел прямоугольный предмет – длиной и шириной с безопасную бритву, толщиной с одноразовую зажигалку. К пластмассе он был прочно и надежно прикреплен несколькими припаянными лапками – тоже, кажется, пластмассовыми. Даша осторожно покачала его мизинцем – нет, держится прочно, даже не колыхнулся... Загадочный предмет был разделен пополам углубленной линией, и к краю полусферы от него тянулись три гибких проводка.

– Магнитофон, – сказал Митрохин. – Мэйдин Джапан. Возьми лупу, вон там четко клеймо видно... Один проводок – от микрофона, два других – определенно «включать» и «выключать». Сенсоры, достаточно одного прикосновения. И расположены в таких местах, что случайно никак не притронешься. Видишь? А судя но тому, как аккуратно все сделано, пудреница изначально была задумана как шпионский инструмент.

– Почему – шпионский? – спросила Даша.

– Ну, так, к слову. Скажем – потаенный... В общем, его, зуб даю, не вмонтировали потом. Пудреница с самого начала была с сюрпризом. Видел я такие штучки в импортных каталогах. В нашей системе, если и есть, только в столицах... Гляди.

Он взял авторучку и ткнул наконечником в едва заметную светлую точку. Отскочила крохотная крышечка, выдвинулась вовсе уж микроскопическая кассетка.

– Эй, поосторожнее! – охнула Даша. – Вдруг запись сотрется, если там запись есть...

Митрохин поймал кассетку пинцетом, огляделся, снял с лежавшей тут же сигаретной пачки целлофан и аккуратно упаковал туда добычу.

Зазвонил телефон. Даша, сидевшая ближе всех, сняла трубку.

– Прыгай в тачку и возвращайся в шикарный домик, – сказал Воловиков, и тут же запищали гудки.

Даша схватила с вешалки куртку, но все же задержалась в дверях:

– У нас найдется аппаратура, чтобы прослушать эту блошку?

– Да вряд ли, – сказал Митрохин. – Разве что на Черского, и то я сильно сомневаюсь... У частных сыскарей, разве что, они-то роскошествуют, черти...

– Сергей, из кожи вон выпрыгни, а магнитофон мне под эту штучку найди, – распорядилась Даша, прикрывая за собой дверь.

Глава восьмая.

Сюрпризы чередой.

У «свечки» на Каландаришвили уже не было скопища милицейских машин – и «Хонды» не было. Зато торчал белый «Москвич», высочайше пожалованный Славе в рамках начальственных щедрот. А вот Воловиков припозднился.

Даша открыла заднюю дверку, плюхнулась на сиденье, бросила рядом шапку и огляделась:

– Надо же, какие мы все стали моторизованные... Жаль только, что ненадолго.

– У меня пока приказа не было от вас открепляться – сообщил водитель в штатском, тот самый сержант. что подал идею насчет перевернутого креста.

– Будет, милый... – вздохнула Даша. – У тебя пушка есть? При себе, я имею в виду?

– Ну, – он поднял свитер и продемонстрировал кобуру.

– Тогда иди погуляй, – сказала Даша. – Видишь иномарки у «Пельменей»? Так вот, погуляй мимо и запомни номера – да «срисуй» их нахально, вовсе даже демонстративно, и пушку из-под свитера предъяви на обозрение, заправь, что ли, свитер в штаны, прекрасно видно будет. А кто привяжется, покажи на этот лимузин и скажи, что ты человек маленький, всех чинов – одни лычки. Зато в машине сидит Рыжая... Марш.

Сержант без всякого энтузиазма поперся выполнять поручение.

– Ну? – спросила Даша.

– Двадцать восьмая серия «Бриллианта в пыли», – сказал Слава. – Ты его по ящику смотришь, по семнадцатой?

– Я на ящик раз в год смотрю, это у родителя откровенная страсть... Ну не тяни кота за хвост.

– Супружницы дома не было. А твой Артемьев и в самом деле ползал с великанского бодуна. Ну, я его и взял в работу...

– Пальцы сапогами, надеюсь, не давил?

– Да ну, – ухмыльнулся Слава. – Даже пластмассовый пистолетик не доставал, которым мы тогда беднягу Билли пугали... Просто, Дашенька, как писал какой-то классик, с похмелья жить страшно. Сама знаешь. Вот я и применил комбинированный метод – туманные угрозы плюс материальное стимулирование в смысле разрешить дернуть стопочку. Вилял, конечно, поначалу... Потом колонулся. Короче, девка, очень похоже, и в самом деле пахала в эскорте. Ситуация, действительно, невеселая недели три назад заехал к Артемьеву один старый друг. Тоже новый русский, как принято их обзывать. Даже начинали вместе. Только друг резко рванул к высоким вершинам, а Артемьев, как ты только что сказала – «всех чинов одни лычки». Заказал старый друг девочку из эскорта... из хорошего эскорта, потаенного и классного...

– А я что говорила! – сказала Даша. – Есть где-то непроявленные эскорты, должны быть. Что, хочешь сказать, это и была...

– Ага. Доченька Артемьева. Этот мэн оказался настолько благородным, что не стал ее трахать, расплатился и выставил восвояси...

– Есть еще у нас благородные люди, – сказала Даша. – Дальше?

– Артемьев закатил дочушке грандиозный скандал. Та все отрицала, что твоя Зоя, а на дружка ссылаться папа не мог, очень дружок просил, чтобы его не засвечивали. Ну, девка все равно догадалась, кто ее заложил, я уверен, она ж того с детства знала... Но ушла в глухую отрицаловку. Так расследование и заглохло, благо Артемьева-мамаша начала Артемьеву-папаше драть на голове волоса за столь гнусные подозрения насчет единственного чада. Такое кино...

– А тот друг – он кто?

– Покойник. – сказал Слава. – Приставко из «Долекс ЛТД». Тот, что застрелился две недели назад, так что этот след нам не потоптать... Дело чистое, натуральное самоубийство, ты ж должна помнить.

– Помню, – кивнула Даша. – А насчет часов? Толик был?

– Был. И велел тебе передать, что часы обе носили постоянно. У Артемьевой – «Ориент», у Шохиной – какая-то дамская стрелочная крохотулька, импортная и приличная... Что, тянет наш неизвестный друг на фетишиста?

– А черт его знает, – сказала Даша. – Но на вышку он точно тянет... Ага!

К сержанту, меланхолично бродившему вокруг трех иномарок, подвалил вышедший из кафе верзила, и разговор моментально пошел на повышенных тонах. Сержант, как учили, ткнул пальцем в сторону «Москвича». Даша опустила стекло и сделала ручкой. Верзила, враз опешив, постоял в раздумье, потом смачно плюнул и скрылся за стеклянной дверью. Сержант обрадованно вернулся в машину.

Подъехала светло-серая «Волга» Воловикова. Шеф вылез и, не оглядываясь, направился в подъезд – ну конечно, сразу их засек. Бравые сыскари выскочили и пристроились в кильватер. Все трое молча прошли мимо ковырявшегося в зимке кодовой двери слесаря, Воловиков прошел мимо лифта, поднялся но лестнице, меж вторым и третьим этажами повернулся к ним:

– Имеем веселую жизнь, орлы. Список друзей и знакомых Олечки Ольминской длиной с проспект Авиаторов. Творческие люди, деловые люди, мафиозные люди, серо-буро-малиновые... Короче, если с маху не угодим в десятку или не выпадет счастливого случая, разматывать этот клубок будем до пенсии. Учитывая, что нас к тому же оч-чень просили быть деликатными...

«Ну конечно, – подумала Даша. – Еще один аспект такого вот дела – когда убивают человека известного. Никто, боже упаси, на органы не давит, но масса народу с весом и положением заклинает держаться деликатнее. А народ такой, что поневоле приходится проявлять чуткость. Это не всегда означает, правда, будто доброхоты пытаются затушевать какие-то жуткие тайны – не нравится им вторжение примитивных сыскарей в нечищеных сапогах, вот и все... нечего делать сыскарям посередь бомонда. Правда, одновременно бомонду поперек шерсти, что его, утонченного, вдруг убивать начинают...»

– Что, уже Москальца задействовали? – спросила Даша.

– Да нет пока. Но ведь задействуют...

– А сейчас мы куда? Проявился хахаль?

– Ну, – Воловиков нажал кнопку вызова лифта. – Едем на восьмой. Житенев Вениамин Степанович, видеоинженер студии «Алмаз-ТВ». Штатный любовник. Насчет него тоже просили поделикатнее, так что брать будем, только ежели найдем на холодильнике тот самый армейский штык в кровище... А в общем, поглядим. Мало ли что на наше счастье подвернется.

– Уверены, что дома?

– Почти. Со вчерашнего вечера ушел, сердешный, в запой, а спиртным он дома обычно наливается. Утром районщикам дверь так и не открыл никто...

Едва они вышли из лифта, но ноздрям прямо-таки ударил густой, аппетитнейший запах жареной курицы. Слава невольно покрутил носом:

– Сабантуйчик у кого-то...

– Запой у кого-то, – ухмыльнулась Даша. – У тебя жена домовитая, ничего не спалит, вот и не знаешь. А у меня был похожий случай на Щорса... Курица, Слава, в отличие от, скажем, говядины так благоухает в одиом-едииственном случае – когда подгорит до угольков...

Она принялась звонить в дверь тридцать девятой квартиры. Аромат, похоже, струился как раз оттуда. После дюжины длинных звонков Даше надоело, и она распорядилась:

– Славка, вали каблуком...

Тот, повернувшись спиной, несколько раз приложил подошвой. В сороковой отчаянно заливался кокер, тот самый Джон – но юная Анжелика так и не появилась, то ли сидела, притаясь, то ли ушла.

Наконец щелкнул замок. Из распахнувшейся двери шибануло жареной, то бишь сгоревшей курицей с некоторой примесью перегара. Перегар исходил от субъекта, являвшего собою живое наглядное пособие на бессмертную тему: «Сколько ни пей, а похмеляться будешь водою». Субъект был Дашиных лет и в трезвом виде, должно быть, мужик симпатичный – но сейчас при одном взгляде на него хотелось пивка.

Он все еще таращился на них, покачиваясь, когда Даша бодро сказала, вспомнив какой-то фильм:

– Здорово, Беня.

– Не Беня, а Веня... – пролепетал хозяин, тоже, очевидно, этот фильм видевший.

– Ну я и говорю... – и Даша, решительно его отодвинув, вошла в прихожую. Подполковник и Славка, решительно выпятив подбородки, двигались следом. Все трое, пошаркав для порядка подошвами о коврик, бесцеремонно ввалились в комнату.

С точки зрения законности все было в порядке. Их, конечно, не приглашали войти, но и препятствовать хозяин не стал – из-за того, что находился в похмельном ступоре, но это уже дело десятое.

– А собственно... – пробурчал Веня.

– Мы – не алкогольная галлюцинация, – сказала Даша.

– А и потрогать можно?

– Но-но! – сказала Даша, увидев, что трясущаяся рука нацелилась на ее щеку. – Мы – тимуровцы. Бюро добрых услуг. У тебя, Веня, курица сгорела, вот мы в пришли, пока пожара не наделал...

Хозяин, запнувшись о ковер, неловко развернулся в сторону кухни, откуда волнами наплывали дивные ароматы:

– Это я, значит, поставил...

– И заглотал дозу. И вырубился, – с большим знанием дела сказала Даша. – Слава, ликвидируй птичку, тут скоро газовая камера получится...

Славка ринулся на кухню. Притворил за собой стеклянную дверь и загремел противнем. Кухня моментально наполнилась сизым дымом.

– А вы, собственно, кто? – только теперь догадался спросить похмельный Вениамин. Обозрел себя, но, установив, что из одежды на нем имеются лишь мятые адидасовские штанцы, смущаться тем не менее не стал, был выше таких сложностей. – Ольга где?

Даша огляделась. Спальня, должно быть, – та, другая комната. А эта выполняет роль гостиной: пара книжных полок, видеодвойка, парочка мягких кресел – и ничего более. На ковре раскиданы видеокассеты и пустые бутылки в неменьшем количестве – две из-под финской лимонной, остальные пивные. На столике рядом с телефоном – офицерская фуражка, новешенькая. Кокарда, двуглавый орел, но размеру вполне подошла бы Ольге, завершая маскарад. Даша показала Воловнкову на нее взглядом. Тот молча кивнул.

– Нет, господа и дамы, вы кто? – вопросил хозяин, качаясь.

– Милейшие люди, – сказала Даща. – Уголовный розыск. Когда ушла Ольга?

– А я знаю? Проснулся, ее уже нету. Ей под камеру к половине восьмого... О! Сейчас семнадцатый врубим и посмотрим... – Он направился было к телевизору, но передумал и свернул к столику, где рядом с фуражкой родником живой воды посверкивала нераспечатанная бутылка шампанского.

Воловиков слегка пожал плечами, вид у него был чуточку разочарованный. Даша прекрасно шефа поняла. Судя но аромату застарелого перегара, но всей манере Поведения, но облику – душевно квасить этот тип начал еще со вчерашнего вечера. Безусловно, и в таком состоянии сотни людей совершают убийство – вот только оформляются таковые убийства предельно примитивно.

Весь их ментовский опыт вопиял, что у запившего Вени не хватило бы ни ума, ни, что важнее, физической возможности совершить убийство Олечки Ольминской так, как оно было совершено. Один-единственный меткий удар, сокрушивший шейные позвонки, два точных тычка тесаком, убийца растаял в воздухе подобно человеку-невидимке – не смешите... Даже если бы не засветился."черный", Веня в главные подозреваемые никак не годится.

Что, впрочем, вовсе не означает, будто его не следует разрабатывать.

Воловиков мягко переместился по ковру – и достал хозяина в тот самый момент, когда тот уцапал было шампанское. Шеф не произнес ни слова, не сделал ни единого угрожающего жеста – он просто надвигался неотвратимо и тупо, как бульдозер, так что Житеневу пришлось отступать, отступать... пока не уперся лопатками в стену, все еще стискивая бутылку с черной этикеткой.

– Так откуда мы? – спросил подполковник, глядя жертве в глаза обаятельнейшим взглядом голодного удава.

– Тимуровцы...

– дуру не гони.

– Ну, уголовный розыск... Только я-то тут при чем?

– Где Ольга?

– Ну на студии, наверно. Говорю, я спал, когда уходила. Дверь сама захлопывается...

– Почему на ней военная форма?

– Ох-ти нате, хрен из-подкровати... – Житенев схватился за голову обеими руками (и ушиб висок горлышком бутылки). – Ну вы мне еще скажите, что к ней комендантский патруль прискребся... Передача у нас такая. «Служу Советскому Союзу».

– Нет у вас такой передачи.

– Ну, нет. А вам какое дело?

«Он не убивал», – уверенно сказала себе Даша. Можно быть великолепным актером – но никак нельзя совместить великолепную актерскую игру и неподдельное глубочайшее похмелье. О таких артистах мир еще не слышал. Уголовный розыск – тоже.

Вполне возможно, даже наверняка, такие мысли блуждали и в лысоватой голове шефа, Даша его прекрасно знала. Но Воловиков по-прежнему стоял, прижимая хозяина к стене, глядя с ласковой угрозой, мертвой хваткой зажав руку с бутылкой. И добился-таки своего. Классик верно писал, что жить с похмелья – страшно. Запала у Житенева хватило ненадолго, вскоре он расплылся в жалобной улыбке:

– Нет, ну какие проблемы?

– Проблем пока нет. Но будет куча. У тебя, сокол мой, – сказал Воловиков терпеливо. – Я – подполковник Воловиков, начальник уголовного розыска города. И если я пришел, Веня, самолично, то уж не шутки ради. Будешь дергаться – я тебе в момент обеспечу трое суток задержания. И дома-то хреново отходить с бодуна, а уж в камере и вовсе кисло... – он резко переменил тон. – Давай, я тебе помогу пузырик распечатать. У тебя руки дрожат, брызгать будет... Во-от так. Ты от глотка не срубишься? Ну так налей себе глоточек... стоп-стоп. Харе. Ну ладно, еще на палец... Бутылочку поставил... выпил... подождали минутку... ух ты как оно по жилочкам...Теперь закури. Нешто ж я зверь? Это у меня фамилия такая... скотская... а так-то я – ангел, даже икону с меня рисовать хотели, да лысина не в масть... Ну, полегчало? На, закури. И давай как мужик с мужиком. Значит, Ольга ушла, когда ты еще спал?

– Ну. Не впервые.

– Ссорились?

– Да нет вроде.

– Ну, а форма-то зачем?

– Ну нравилось ей. Долго рассказывать... Что случилось?

Воловиков, гипнотизируя его дружелюбным вроде бы взглядом, вытянул из своей папочки цветную фотографию. Подсунул под нос. Даша заметила краешком глаза – крупный план, склоненная влево светловолосая головка, полоса крови...

До Житенева доходило долго, медленно, мучительно. Похоже, он до сих пор путался меж реальностью и алкогольными туманами той страны, что не от мира сего.

И вдруг понял, рывком:

– Олька?! Это – утром?

Воловиков безжалостно кивнул.

Даша невольно отшатнулась, когда из глотки взлохмаченного алкана рванулся нечеловеческий вой. Волоков, спрятав снимок, уже принял должную стойку, чтобы при нужде моментально скрутить, клиента – но тот обмяк, сполз на пол, уперся лицом в коленки и зарыдал, самозабвенно, с пьяным надрывом, не видя и не чувствуя ничего вокруг. Было противно, но и чуточку жалко. Даша отвернулась. Славка, уже покончивший с духовкой, стоял в дверях с каменным выражением лица.

Воловиков показал ему глазами: «Держи клиента!» и за локоть вытащил Дашу на площадку.

– Ничего себе – деликатно... – фыркнула она.

– А что? Ногами его не били, сроком не угрожали... Ладно, я его сейчас суну под душ, волью полстаканчика и сниму показания – грех не разработать клиента в таком состоянии... А ты, Рыжая, езжай на конспиративку – ту, что на Грибоедова, сорок пять, – он глянул на часы. – Минут сорок у тебя еще есть, туда к двум должна подъехать одна выдра из эскорта. Агентуристы расстарались... Есть подозрения, что и в самом деле имеются непрофильтрованные эскортики высокого класса...

– А мы что говорили? – сказала Даша. – Кстати, насчет Артемьевой как раз информация и прошла...

– Потом доложишь. Я сейчас колону этого деятеля, пока теплый. Шагай. Вернешься в управление, возьми рацию у Пахомова. Выбил я под это дело хорошую связь... Бежи. Да выдру не обижай, она еще пригодится, шалава... В квартире все еще звучали душераздирающие рыдания.

– Ольминская, кстати, в «Пельменях» часто обедала, – сказал подполковник. – Усекла? Но это – потом... Дуй.

И скрылся в квартире.

«Это почему же это – потом?» – творчески прикинула Даша, выходя из подъезда. Коли есть минут сорок.

Ее водитель запустил мотор, но она отрицательно мотнула головой и направилась ко входу в кафе. Тут же ее догнали оба водилы, Дашин и Славкин.

– Вас прикрывать? – с бравым видом поинтересовался Славкин сержант.

– Что, голубь, за рулем скучно?

– Да скучновато...

– Ладно, – сказала Даша. – Я вхожу, а вы смирнехонько так встанете но обе стороны двери, как в штатовских фильмах, ну, да ты, сержант, знаешь...

Охранник довольно приличного вида дернулся было ей наперерез, но Даша отодвинула его указательным пальцем и направилась прямо к бару. Краем глаза отметила, что сержанты, сделав страшные рожи, заняли позиции но обе стороны двери, а бодигард, сообразив что к чему, смирнехонько убрался к бездействующему гардеробу.

В зале было полутемно, почти безлюдно, только слева за двумя сдвинутыми столиками довольно мрачно восседала компания стриженых ребят в коже и золоте. Вылощенный бармен в белейшей рубашке с черной бабочкой Даше был незнаком. Судя но его мгновенной напрягшейся фигуре и чересчур уж безразличной физиономии, он о ней то ли знал, то ли видывал уже. Тут же расплылся в профессиональной улыбке:

– Желаете карту вин? Между прочим, у нас не принято в верхней одежде...

– Засохни, плесень, – сказала Даша дружелюбно. – Пепси-колы на четыре пальца, можно без льда.

Карту вин она беспокоить не стала – самый скромненький коктейль в этом заведении был не по ее зарплате, не говоря уж о фирменных пельменях.

Бармен чуть поморщился, но набулькал пепси в умопомрачительной красоты стакан с накладками из цветного стекла.

– Суки, ур-рою всех за Олечку! – благим матом заорали за столом.

Ага, удовлетворенно отметила Даша. Знают ухе. Допила покалывавшую язык коричневую газировку:

– Сколько с меня?

– За счет фирмы...

Даша молча швырнула ему десятку, развернулась и пошла к сдвинутым столам, закуривая на ходу. Остановилась, представ на всеобщее обозрение – руки в карманах пуховика, подбородок гордо вздернут, пепел сыплется на пол. Спокойно ждала, когда к ней прилипнут абсолютно все взгляды.

Из-за пояса у того, что сидел к ней ближе всех, откровенно торчал черный «Глок» – чудесная австрийская машинка на семнадцать зарядов. Если и была у Даши в этой жизни голубая мечта, то – такой пистоль. Только бесполезно дергаться и писать бумажки – если за этим стволом ничего нет, тут же отыщутся двадцать свидетелей, что пистолет, поскользнувшись на чисто вымытом полу, сам запрыгнул стриженому за пояс...

– Ну что, бритые колобки, романтики с большой дороги? – спросила она громко. – Дожили? В двух шагах от вашей харчевни людей мочат?

– Дашка, хоть ты не отсвечивай... – пробормотал тот, что с «Глоком». Даша нависла над ним:

– Это кто тут «Дашка», пельмень шантарский? Базар фильтруй, переросток. Вот «Хуанхэ», честно признаюсь, мне не но зубам – а сюда я сейчас нагоню два взвода СОБР и пройду но вашему шалману инквизицией. Зондеркомандой. Ну, дернись, пельмень! Чтобы я тебе показала, кто быстрее пушку заголяет!

– Рыжая, да я, в натуре... – виновато пробормотал «Глок».

– Вот, уже лучше, – сказала Даша. – За «Рыжую» не обижаюсь, наоборот. Благо натуральная – хоть вам, октябрята, в жизни случая не выпадет в этом убедиться.

Один из сидевших в самом конце стола попытался было взмыть, бормоча что-то задиристое, но его моментально усадили.

– Дашенька, вам бы в системе цены не было, – умильно сказал «Глок». – Не надоело еще за гроши уродоваться?

– Когда надоест, позвоню, – тихо сказала Даша. – Или открытку пошлю. Ну, так... Я у вас шмон делаю? В подсобке озираюсь? Ведь ничего подобного... Что ж вы доброе отношение не цените? А хотите, я с трех раз попробую угадать, кто приедет с вашим шалманом за Оленьку разбираться? Ну-ка, пошли!

Она потянула «Глока» за рукав из-за стола. Верзила покорно встал. Даша отвела его к высокому, во всю стену, стеклянному окну. Сержанты бдительно держали руки на кобурах.

– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, – примирительно сказал «Глок», – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку... да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, он мэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем.., Это ж явно тот Чикатила, который с шарфиками... Нет, ну что ты, в натуре?

– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?

– Ну, Крокодил, ты знаешь, дает установки получше Кашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни один паренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.

– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцы еще... А что, вообще, слышно?

– Я тебе что, стукач?

– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнила Даша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, если ты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу... И не надо мне лопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом деле вот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и ваше верховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, таких вот барсучат дюжиной сдаст, если что... Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался, а ты попался... Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?

– Рыжая, мы тебя но жизни уважаем...

– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал...

– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-то там лопотали насчет азеров...

– Ну?

– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный. Если найдут...

– Кто из центровых?

– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело...

– Ольга часто здесь бывала?

– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все же тут добрые.

– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: если вы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль с перезвонами... Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь, добро получу... Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты ж не сосунок...

* * *

... При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человека непосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединенная вилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами. Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов, вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле и шпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.

Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкое безденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков были хваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся без взводов автоматчиков и хитрой электроники...

Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» с минимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство от легендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. На диване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новое покрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец с лихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку для далеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себе закрыть на это глаза.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнул дешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарное определение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белой пуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшей профессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлению такой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:

– Простите, мне к Павлову...

– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышав рабочий псевдоним шефа.– – Я вместо него.

– А-а... – дива в роскошной шали деловым шагом направилась в квартиру.

Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черном платьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенно платонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можно прилепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии у читателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идут исключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его Сонечкой Мармеладовой...

Встречаются, конечно, и Сонечки. Иногда. А в общем, все исследования, проведенные социологами и у нас, и за вполне благополучным бугром, давно выявили железную закономерность: подавляющее большинство подается в шлюхи не от щемящей нищеты, а но этакому влечению души. Слово «призвание», увы, применимо практически ко всем областям бытия человеческого...

Ясно, что здесь был как раз тот случай. Даша в этом тут же убедилась, подметив, что красотка разглядывает ее свитерок и джинсы не то чтобы с брезгливостью, но определенно с некоторым превосходством. И, привычно притворившись, будто ничего не замечает, указала ей на кресло:

– Прошу...

Красотка, с некоторой опаской обозрев потертый зеленый плюш, все же рискнула доверить ему свою изящную задницу. Достала цивильные сигареты, зипповскую зажигалку и спросила непринужденно:

– Это вы, значит – Рыжая?

– Ага, – сказала Даша. – Чем порадуете, притти?

– Простите?

– Притти вумен, – сказала Даша. – Был такой фильм. В вольном переводе – красотка.

– А...

– Ну, так чем порадуете? Я так поняла Павлова, что вы меня чем-то должны порадовать...

– Послушайте, у вас не найдется чего-нибудь выпить?

– Увы... – Даша развела руками.

– Вообще-то, Павлов всегда угощает меня ликером... Даша отправилась в кухню – и в самом деле отыскала в шкафчике бутылку неплохого малинового ликера. Ай да Павлов. Но мы, конечно, будем блюсти субординацию, то бишь полную тишину в эфире...

– К сожалению, никак не могу во всем заменить вам Павлова... – закинула она крючок, возвращаясь в комнату с вымытыми бокалами.

И красотка крючок проглотила – судя но ее невольной, недвусмысленной улыбочке, тут же, впрочем, пропавшей. «Ну и ладно, – великодушно подумала Даша, – каждый оттягивается, как может, а у шефа супружница на декабристку вовсе не тянет...»

Сама она лишь пригубила и, едва красотка выцедила свой бокал, незамедлительно подступила вновь:

– Ну, рассказывайте...

– Вы понимаете, что со мной будет, если...

– Понимаю, – сказала Дата. – Я же Рыжая...

– Ох, хочется верить... Это заведение – для больших людей. Очень больших.

– Крутых?

– Не обязательно. Для элиты. Самые высокие в Шантарске цены, самая изысканная клиентура...

– И самые шикарные девочки? – в тон ей продолжила Даша.

– Ну, я бы не сказала... – на лице красотки явственно читалось уязвленное самолюбие. – Только строят из себя...

«Ага, – отметила Даша в приливе профессионального чутья, – а тебя, милашка, в этот элитный бордельчик определенно не взяли, вот ты и злобствуешь...»

– Как вы узнали? – спросила Даша небрежно.

– Неважно. Общие знакомые и все такое...

– «Гостиничного типа»?

– Нет. Все, в общем, как и везде – диспетчер, отвозят но заказам. – Только обставлено это не в пример более комильфо. Вам значение этого слова знакомо?

– А вам? – спросила Даша с невинным видом.

– Ох, я же иняз кончала... Французский, испанский. Вы, конечно, хотите подробностей? Но если вам там оторвут голову – чур, я не виновата... Впрочем... Это все же бомонд. Голову отрывать не будут, но карьеру бесповоротно испортят, учтите.

– Мои проблемы. Давайте координаты.

– Пестеля, пятнадцать. Рядом с магазином «Товары для новобрачных». Салон «Фантазия». Салон настоящий – массаж без подтекста, косметологи, парикмахерская – но в этом дорогом заведении есть кабинет психоаналитика, и сидит там дипломированный доктор, Эдуард Петрович Усачев. Вот он и есть директор-распорядитель того самого бордельчика. Подозреваю, что и диспетчер, по совместительству. Девочки там, конечно, не сидят, вообще не появляются, механизм работает тоньше...

– Каким образом?

– Не знаю. Но все, говорят, идеально отлажено. Где-то на стороне должна быть и костюмерная – тамошних сосок наряжают кого под цыганку, кого под пионерку...

– Кого-нибудь из них знаете?

– Давайте так: я вам сдала координаты и шефа. Вам этого хватит выше крыши. На том и остановимся. Мне что-то пожить охота... – Она помолчала и другим тоном продолжила: – Кстати, Павлов должен был мне определенный... гонорар.

– Это уж вы с ним в следующий раз утрясете, – сказала Даша. – Я такие вопросы не решаю...

Надевая куртку, она припомнила внутренние инструкции корпуса жандармов своим следователям: «Офицер должен обращаться с агентом как с любимой женщиной...» Романтики были господа офицеры. Или контингент у них был – не такое дерьмо...

* * *

...Когда она толкнула дверь в свой кабинетик, прямо-таки оглушил гомон. Толя орал что-то в телефонную трубку, Славик, заткнув левое ухо безымянным пальцем, согнувшись в три погибели, говорил но новенькому радиотелефону, Косильщик в компании трех приданных оперов расстелил на столе огромную карту Шантарска, и они тыкали в нее пальцами. Дашу никто и не заметил. Дождавшись, пока один положит трубку, а другой отключит рацию, она сунула в рот два пальца и тихонько свистнула, привлекая к себе внимание, – пройти в кабинет не было никакой возможности.

К ней обратились затуманенные взоры. Впервые собственные кадры взирали досадливо, как на помеху. Они тут же опомнились, впрочем.

– Неужели? – спросила Даша.

– Есть! – сказал Толя, с грохотом вылезая из-за стола, едва не порвав карту. – Дашенька, навесь мне медаль, или хотя бы поцелуй со всем пылом...

– Пусть тебя на Грибоедова, сорок пять – со всем пылом, – сказала Даша. – Ну, живо!

– Есть «черный»! – ликующе воскликнул Толя. – Под самым носом!

– Кто?

– Васильков! Сема! Пидер драный! Понимаешь, Даща, я поехал в «Бульварный листок» к Галке, а он идет себе но коридору... У меня чуть инфаркт не случился... Серое кашемировое пальто, норковая шапка, черный, носик этакий специфический... – Он сделал театральную паузу. – И жуткий шрам на левой щеке. Ну, а про то, что он сатанист, ты сама знаешь...

Даша, на ходу сбрасывая пуховик и шапку, метнулась к своему сейфу, вытащила ватагинскую папочку, достала неплохую фотографию Василькова с обрезком текста. Всмотрелась:

– Что-то не вижу...

– Да ведь ретушь! – Толя приплясывал рядом, – Видишь, как все артистично сделано? Вся левая щека – в тени, ее, считай, и не видно. Это здесь он импозантный, как рояль, а в жизни – квазиморда! Я ему смотрел в спину – так похож на описания, что предупредительный выстрел дать хотелось, не отходя от кассы... Дашенька, нашли! Шеф уже висит на телефонах, сейчас начнется раскрутка, так что беги к нему срочно, там все на ушах ходят...

– Боже мой, мальчики... – Даше хотелось одновременно и плакать, и визжать от радости. – Как же мы его раньше не выцепили?

– А вот так... Никто не сопоставил. И мало кто зрил в натуре – нелюдим, падла. То-то Казминой он смутно знакомым показался! Определенно «Листок» читает!

Нельзя сказать, что ее трясло от возбуждения – но все тело подрагивало в роскошном охотничьем азарте. Это был Случай. Это была Удача. Это начиналась ОХОТА!

Глава девятая.

Жил-был голубой.

Дверь, о чудо, успели наладить за каких-то три часа – видимо, слесаря простимулировали по-капиталистически, он и сработал не по-советски... Растерянно, чисто машинально дернув черную дверь, Даша надавила железные кнопки домофона. Отдаленный, пугливый голосок ответил далеко не сразу:

– Кто?

– Анжела, это я. – сказала Даша. – Рыжий капитан. Открывай.

– А это точно вы?

– Откуда ж я знаю, что ты только что в управление звонила? В окно выгляни, увидишь...

Дверь лязгнула. Даша нетерпеливо потянула на себя ручку и бросила через плечо:

– Осмотритесь, орлы, пока. Тут где-то в округе два экипажа кружат...

Лифт полз удручающе медленно. Прибыл наконец на восьмой. Дверь квартиры уже была приоткрыта, и оттуда выглядывал, энергично мотая обрубком хвоста, кокер Джой. Даша с ходу прошла на кухню, плюхнулась на деревянный стул, сунула в рот сигарету и приказала:

– Рассказывай. Кратко и толково.

– Минут двадцать назад в дверь начали звонить. Смотрю в глазок – никого. Ушла в комнату – опять брякает. И так – раз десять. Страху натерпелась... Потом выглядываю в окно – а он стоит у подъезда и вверх смотрит. Так и показалось, будто глазами встретились. Я отшатнулась, больше уже не выглядывала. Схватила телефон...

– Но ты-то его узнала? – спросила Даша. – Он самый?

– Похоже вроде... Пальто то самое, серое, и вид такой черномазый. Но не скажу я вам точно, я ж отшатнулась моментально....

– Замок уже починили к тому времени?

– Да, наверно. Я из квартиры носу не казала, сижу, как дура, выйти жутко. Джойка опять на полу написал, Надька орать будет. А если он опять вернется?

– Если он вернется... – задумчиво сказала Даша. – Знаешь самую короткую русскую сказку? «Вошел Иван-Царевич в избушку к Бабе Яге, тут ему и звиздец пришел...» Анжелика, не нервничай. Охрану я тебе сейчас расставлю, как у Клинтона.

– И на ночь?

– Конечно, на круглые сутки... Вот, кстати, напомнила: Помолчи-ка минутку.

Даша вытащила из кармана роскошный радиотелефон с радиусом действия, накрывавшим весь Шантарск, и даже с пригородами. Щедроты начальства пока что не иссякли, более того, лишь прибавлялись – из-за случайного, но не потерявшего оттого ценности обнаружения черного...

– Пятый?

– Слушаю.

– Пятый, это Рыжая. Казмину отыскали?

– В банке пребывает.

– Порядок, – сказала Дата. – Ставьте на круглосуточную охрану. Если он и там покажется... Скоординируйтесь с «тройкой». Да, и Казминой представьтесь, поделикатнее только... Все.

Юная Анжелика взирала на нес восхищенно:

– Как в кино...

– А то, – сказала Дата– – Кстати, мы ведь вычислили голубчика. Так что в скором времени тебе его опознавать придется.

– Он что, уже признался?

– Ох... – вздохнула Даша. – Если бы признался, ни торчал бы у тебя под окнами на манер Ромео...

– На манер кого?

– Ну, неважно, – сказала Даша. – Одним словом, он еще на свободе погуливает. Но в ближайшие дни будем раскручивать. Тебя вызовем, еще один человек у нас есть...

– И вы его после этого, точно, посадите?

– Посадим. – после короткой заминки сказала Даша.

– А если не получится? Какой фильм ни посмотри, там главных свидетелей напропалую мочат... Может, мне домой перебраться? Так роды с ума сдвинутся...

– Ты уж сиди здесь, – сказала Даша. – Родителям позвонила? Вот и прекрасно. Тут как-никак один подъезд и чердака нет...

* * *

...Лед, конечно, тронулся – грохоча, треща и оглушительно ломаясь. Батальона Даше, правда, не дали, но к чему он, тот батальон? Главное, в полном и безраздельном подчинении у нее оказалось три десятка оперов и людей из наружки. А такое способен оценить только человек понимающий.

В импортных романах вопрос решается просто. Американский лейтенант (кстати, чин, но влиянию и возможностям не уступающий иному нашему полковнику), пожевывая сигару, бросает сержанту: «Я хочу, чтобы трое парней день и ночь ходили за стриптизсркой, четверо пусть пасут негра в розовом „Кадиллаке“, а еще полдюжины расставьте вокруг кабака...» И крутится маховик. Ситуация, между прочим, жизненной правде соответствует – да и в Париже Даша своими глазами видела. как решаются такие дела: моментально, без единой бумажки, устным приказом.

У нас – опять-таки по Талькову. Чтобы установить за кем-то наружное наблюдение, оперу приходится обойти не один кабинет и получить подпись на кипе бумажек. Одна отрада: когда стрясется нечто подобное Дашиному нынешнему делу, любая бюрократия выметается к чертовой матери, вопросы решаются непосредственно через полковников и генералов – благодать... Вот только щедроты предстоит отрабатывать. Но не похоже, что Сема ударится в бега...

Васильков Семен Васильевич. Пятьдесят два года, образование высшее. Лет десять был ответственным секретарем крохотной многотиражки «Шантарский машиностроитель», когда началась незабвенная перестройка, сделал кое-какую карьеру в рядах горластых демократов. На пару со знаменитой Мариной Лушкиной (прославившейся тем, что инсценировала нападение на себя чернорубашечников, предъявив в качестве единственной улики вмятину на снегу возле дома, где якобы укрывался в сугробе нападавший фашист) основал во время угара гласности газетку «Голос демократии». За активное противодействие ГКЧП (выразившееся в публичном сожжении чучела Янаева перед обкомом двадцать первого августа, когда такие забавы уже можно было себе позволить безбоязненно) «сладкая парочка» получила даже медальки «Защитника свободной России». Какое-то время «Голос» процветал, выбивая через представителя президента (тоже демократа с большими заслугами, верного сахаровца) жирнющую денежку из областного бюджета. Потом угар перестройки как-то развеялся, редакцию выселили из роскошных хором в здании бывшего обкома и недвусмысленно намекнули, что заслуги заслугами, а за помещения, бумагу и типографию в цивилизованном обществе все платят одинаково. Столь антидемократические решения в считанные недели привели «Голос» к полному финансовому краху, а азербайджанские торговцы грушами, пачками скупавшие многостраничный «Голос» Для завертки благоухающего товара, были чуть ли не единственными, кто искренне сожалел о кончине газетки (другие-то были не в пример дороже). Однако Сема Васильков покинул демократический орган еще до его кончины – но причине чисто эротических разногласий с очаровательной Мариной (Марина, не лишенная сексапильности, была слишком занята трудами на благо демократии, чтобы искать мужских объятий где-то на стороне, но на Сему ввиду его широко известной в узких кругах ориентации нечего было и рассчитывать). В конфликте меж демократией и сексом безоговорочно победил секс – бывшие соратники по антикоммунистической Фронде яростно расплевались, на Семино место нашелся обаятельный мужик, тут же установивший с Мариной близкие контакты третьего вида, а Сема приземлился в «Бульварном листке», где почувствовал себя как рыба в воде.

Ибо вторая его ипостась, известная как посвященным, так и милиции, – активный педераст но прозвищу Паленый (кличка шла определенно от жуткого шрама, полученного Семой при неясных обстоятельствах. Злые языки поговаривали, что с четверть века назад разъяренный Семиными посягательствами юный машиностроитель что есть мочи хватил его поперек морды деталью сложной формы). К вульгарным «подонкам сословия», стадами пасшимся на острове Кумышева, Сема, правда, отношения никогда не имел – у голубых есть своя аристократия и свой охлос, а Сема, хоть и не дотянул из-за внешности до высот аристократии, все же прочно прописался в категории «светских львов» (то бишь – на уютных квартирах и в галстуках). Жена-поэтесса, хоть и явственно шизанутая, мужниных художеств не вынесла и сбежала еще лет двадцать назад... К нормальному мужику, понятное дело. Еще в жуткие времена коммунистического диктата кое-кто из тех, кто стал потом Дашиными начальниками, дергали на Сему усом, но руки до него как-то не дошли. А потом стало поздно – когда статью за педерастию отменили, и, пошла такая волна восхваления всех и всяческих извращений, что люди нормальные поневоле стали казаться сами себе уродами...

– Значит, ушел? – спросил сержант-видеоман.

– Куда он денется, – задумчиво сказала Даша. – Это тебе не убивец Таймень, у которого пол-Ольховки ходило в кентах и кумовьях. У дома – наружка, у редакции – аналогично, еще в пяти местах... Рано или поздно проявится.

– Будем брать?

– Ну ты. Федя, у нас Штирлиц... – хмыкнула Даша. – Никто его не будет брать, золото мое. Ибо – оснований пока нет...

– А обыск дома?

– А если он тесак спустил в незамерзающую Шантару? Ну-ка, чуть тормозни, посмотри влево... Видишь пацанку в красном шарфике с чертенком? Ее тоже брать? И шарфик – не улика. Даже если их у Паленого дома полный шкаф.

– А свидетели?

– Они видели, как Паленый девочек резал? – Даша пожала плечами. – Ни хрена они не видели.

– Так сунуть в СИЗО и малость того...

– Феденька, я от тебя без ума – от оптимизма твоего юношеского, – сказала Даша. – Только за коленки не вздумай хватать после таких признаний – я как-никак офицер, да и годами постарше... Ты понимаешь, попинать его в СИЗО нетрудно. Только потом поднимется такой хай, что не отмоешься и к двухтысячному году. Если ты по молодости поверил, будто ментовка – карательный орган, лучше тебе побыстрее с этим заблуждением развязаться. Потому что – далеко не всегда... Стоит зацепить такого вот интеллигента со старыми и разветвленными демократическими связями, как вонь пойдет до небес... Где сейчас усатый генерал Руцкоблуд со своими жуткими чемоданами? А ведь не все в тех чемоданах было липой, я уверена... И хоть, Феденька, не менты придумали идти набегом на логово злодея Хасбулатова, все потом свалили как раз на ментов: они, пьянь и рвань, несчастных патриотов без соли зажаривали... Ты не переживай. В Штатах то же самое, да еще аллигаторы в речках плавают, где потеплее, конечно.

– Вы что, хотите сказать, его вообще брать не будут?

– Брать удобнее всего, когда перед тобой сухое полено, а не кусок мыла. – Даша помолчала. – Меня только одно во всей этой катавасии смущает; отчего это писака-интеллигент, в занятиях боевыми искусствами не замешанный, так ловко шейные позвонки ломает? Даже я, пожалуй, столь ювелирно сработать не смогу...

...Она стояла у окна, украдкой стряхивая пепел в коричневый глиняный горшок с фикусом. В другое время генерал Дронов давно учинил бы втык за столь садистское обращение с украшением своего кабинета, но сейчас ему было не до Даши. В кабинете кружили пух и перья – воображаемые, конечно, но порой их прикосновения ощущались явственно. Генерал с подполковником наседали на прокурорского, как лайки на медведя, а тот отрыкивался кратко и умело. Даша же молча страдала – никак не полагается простому, как карандаш, капитану вживе присутствовать на столь высоких разборках, где вцепляются друг другу в глотку большие милицейские звезды и раззолоченные прокурорские петлицы, Чегодаев, начальник следственной части городской прокуратуры, если перевести его звездочки в ментовское звание, по весу превосходил Воловикова, хоть и уступал Дронову, Однако в рукаве у него таилась еще парочка козырей, от количества звезд не зависящих: пока что прокуратура осуществляет надзор за милицией, а не наоборот. И хоть широкой общественности об этом как-то и подзабыли сообщить, у прокуратуры до сих пор есть план на разоблачение энного количества нарушений законности в рядах ментовки. А план, как известно, полагается выполнять. Вот и кружит милая шуточка: «Плох тот прокурор, что за год не посадил ни одного мента...»

– Послушайте, – сказал Чегодаев спокойно. – Давайте не будем сотрясать воздух. Следователь прокуратуры имел полное право вызвать подозреваемого на допрос, тем более что допрос был произведен в строгом соответствии с уголовно-процессуальным кодексом. Нет, вы всерьез полагаете, что ваши оперативники смогли бы добиться лучших результатов?

– Не в том дело, – чуть поостыв, бросил Дронов. – Мы просто подождали бы пару дней, накопили материал...

– А он тем временем убьет кого-то еще?

– Он был под плотным круглосуточным наблюдением.

– И вы бы гарантировали...

– Нелогично получается, – услышала Даша бесстрастный вроде бы басок Воловикова.

– Что именно?

– Нестыковочка. Вы только что сказали: «А он тем временем убьет кого-то еще»? Как же это связать с тем, что вы его после допроса отпустили, обязав исключительно подписочкой о невыезде? Тут, обдирайте вы мне погоны, логическая неувязка...

– Погоны, господин подполковник, мы не обдираем. На сей предмет есть ваша же собственная инспекция по кадрам и суд.

– И все же?

– Что вы меня ловите, как мальчишку? – возмутился Чегодаев. – Нестыковочка, видите ли... Никакой нестыковки. Вы прекрасно знаете настроения в городе, вам известно, что дело получило самый широкий общественный резонанс. Или только наше столичное начальство взяло его на контроль? Насколько мне известно, МВД в стороне не осталось... Вызывая Василькова на допрос, мы, возможно, действовали чуточку нервически, но, если рассудить трезво, в основе лежало вполне логичное побуждение; если это он, мог последовать и четвертый труп...

– И вы, значит, теперь твердо уверены, что это не он.

– У нас не было оснований его задерживать. Равно как и выписывать ордер на обыск. Ни Казмина, ни Изместьева его с уверенностью не опознали.

– А убедительное алиби он вам представил?

– Послушайте, генерал, вы же розыскник в прошлом... Вам не хуже моего известно, что самое убедительное алиби сплошь и рядом бывает у подлинного преступника. Васильков заявил, что во время всех трех убийств находился дома. Подтвердить этого никто не может... но и опровергнуть пока никто не в состоянии! Черт побери, я вам должен объяснять презумпцию невиновности?! Предположим, мы его завтра же вытащим в суд. Вы представляете, какой кишмиш оставит от обвинителя мало-мальски толковый адвокат? А у него будет хороший адвокат, мне достоверно известно, что Васильков уже консультировался с Ураковым... Или вы рассчитываете засадить его на тридцать суток в вашу пресс-хату? Не полу-чит-ся! Говорю вам: не по-лу-чит-ся! Максимум, на что вы можете рассчитывать – трое суток. И вам еще придется в течение этих семидесяти двух часов пылинки с него сдувать, следить днем и ночью, чтобы он не начал биться башкой об стену – иначе потом экспертиза отыщет такие «следы пыток»...

– Вам звонил Москалей? – тихо, небрежно спросил Дронов.

– Никто мне не звонил. Но непременно начнутся звонки, не будьте ребенком... При столь шатких уликах нет никакой нужды оказывать на меня или на вас настоящее давление. Достаточно потребовать скрупулезного соблюдения законности. Всего лишь. Вы читали сегодняшние газеты? А ваши сыскари? Капитан Шевчук, вы читаете газеты?

Даша обернулась, но ее опередил Дронов;

– Совершенно не понимаю, при чем здесь капитан Шевчук. К ней не может быть никаких претензий.

– У меня и нет претензий. Я просто спросил, читает ли она газеты.

– Не успела еще, – сказала Даша.

– А вы почитайте, – посоветовал Чегодаев. – Возможно, поймете всю щекотливость и сложность проблемы.

– Я постараюсь, – пообещала Даша с коротким поклоном.

– Уж постарайтесь. Хочу вам напомнить, господа, что положение сложное. Любая ваша оплошность в этом деле может привести – сейчас, перед выборами, – к обвинениям в политической ангажированности. А этого не нужно ни мне, ни вам... Тем более что последствия поистине непредсказуемы.

– Это почему? – с наивным видом спросила Даша, все еще стоя у окна. – Он еще кого-нибудь убьет... Вы же сами говорили...

– А вот на то вы и опера, чтобы никто больше никого не убил! Допустим, это все-таки он... так возьмите его в «коробочку»! Поймайте на горячем! Санкции на обыск вам не будет, но санкцию на применение технических средств наблюдения получите хоть сегодня, с прокурором города согласовано, пусть ваш человек подъедет и заберет...

Тронута вашей щедростью, так и подмывало Дашу ляпнуть. Разрешили взять телефон на подслушку – уписяться можно! А Сема, простая душа, завтра же другу брякнет: «Вася, я тут пошел девочек дырявить, так что вы меня не ждите, разливайте но первой...»

– У вас ко мне есть еще вопросы? – спросил Чегодаев. – В таком случае разрешите откланяться, господа. И умоляю вас, почаще вспоминайте, что нынче на дворе не тридцать седьмой год и даже не восемьдесят седьмой...

Дверь за ним едва успела закрыться, как раздался могучий начальственный рык:

– Дарья, не мучай фикус! Возьми вон спичечный коробок, пепел аккуратно выгреби, в пепельницу высыпь. Раздымилась тут... Дай сигаретку, у меня вышли, – он шумно вздохнул пару раз, пытаясь охолонуть. – Дарья, садись. Что ты вырядилась, как юная блядь? Это у тебя юбка, или лейкопластырь?

– Да я только что из «Листка». Я ж по легенде и есть блядь провинциальная...

– Вот ты бы это Чегодаеву объяснила. Он на тебя косился, как солдат на вошь... Переодеться в кабинете не могла? Ладно. Садись. Будем мучить мозги. Ты что, в самом деле газет не видела? На, пробеги.

Он сунул ей разложенный на нужной странице номер сегодняшнего «Обозревателя».

Сема Васильков превзошел самого себя. Воспоминания о его вчерашнем визите в прокуратуру читались, словно репортаж с Лубянки в пору владычества там железного наркома Ежова. «Рецидивы тридцать седьмого года... инспирированные красно-коричневыми дутые дела... брызжущий слюной следователь... беспочвенные обвинения... наша родная милиция, надо полагать, больше привыкла бить сапогами под ребра, чем заниматься, подобно ее коллегам в цивилизованном мире, нормальным расследованием... вопиющие нарушения гражданских прав... демократия... Хартия о правах человека... общеевропейский дом... неприкрытое давление перед выборами... пока так называемые органы пытаются лезть в политику, наши жены, дочери и сестры все так же беззащитны перед вышедшим на кровавую тропу маньяком...»

– Слушайте, – вздохнула Даша. – А может, его и в самом деле по политике грязью поливают?

– Ага, – сказал Воловиков. – И госпожа Казмина – замаскированный секретарь подпольного обкома КПСС, и эта девочка, Анжелка, – переодетый Зюганов... Илья Петрович, а может...

– Я тебе дам «может»! – грозно пообещал Дронов. – Даже если ты к нему в квартиру с отмычкой залезешь и тот тесак на столе увидишь, тебе потом пришьют та-акую провокацию... И правильно сделают. Прочитала, Дарья?

– Ну.

– Хрен гну. Ты в самом деле ситуацию не просекаешь?

– Отчего же, – сказала Даша. – Все углы харями кандидатов залеплены, бумаги извели... По сводкам было уже три драки – одни срывали плакатики, другим это не нравилось. – Так по-вашему, Москалей и в самом деле еще не звонил?

– Не звонил, так позвонит – тут прокурорский кругом прав. Дарья, это для нас, ментов позорных, выборы и все сопутствующее – хренотень на обочине жизни. А для массы народа, и не обязательно несерьезного, это жизненная необходимость. Они в этом деле по уши, и ухватятся за любую соломинку, чтобы только поднять пену, пока еще разрешена законом избирательная кампания... Твой Паленый – доверенное лицо господина кандидата в депутаты Государственной Думы Тетерева. Заведует агитацией и пропагандой, как старый газетный волк, благо «Листок» Тетерева поддерживает. И наплевать с высокой колокольни, что эти самые «демократические альтернативны» уже сто лет как не собирают многотысячных митингов, что в партии у них остались три придурка, бабка Марья, да кот Ромка... Все равно это – политическая партия, участвующая в выборах. И кое-какую денежку им подбросили. И кое-какие средства массовой информации они контролируют. И господин Москалец, Дарий свет Петрович, око государево по Шантарской губернии, их по старой дружбе поддерживает, хоть и с вихляньями. И в столицах у них еще остались горластые кореша, вплоть до Попа Расстриги и Жоры Мордастого. На это нам прокурорский и намекал открытым текстом... – Дронов, утомленный длинной тирадой, ухнул, расслабил форменный галстук. – И прав он, сучара, на сто кругов. Если мы сейчас запечатаем Паленого на нары, через пару дней максимум наши фамилии будет полоскать «Голос Америки», верно вам говорю. Оно нам надо? Я ведь не боюсь – просто в результате всего этого поганого концерта обязательно изыщут способ, чтобы дело у нас отобрать или тихо притушить. А нам бы до выборов продержаться, потом станет не до нас, жопой чую... И потом. Мы и в самом деле уязвимы со всех сторон. Прав Чегодай – не нужно на нас давить, достаточно потребовать строжайшего соблюдения соц... тьфу, законности. Свидетели его не опознают, виляют. Дома у него мы можем ни черта не найти. Через трое суток выпорхнет и будет над нами порхать летающая корова со всеми последствиями... Копать надо, милые! Мы ж не виноваты, что время такое!

Трофимов на стену лезет, так ему хочется этого лидера законопатить – но что делать... – он помолчал. – Детали знает кто-нибудь?

– Чирикнула я кой с кем в прокуратуре... – сказала Даша. – Ну, ничего не скажешь, опознание они провели квалифицированно – подобрали четверых статистов со стороны, польты-шапки такие же подыскали, шрамы подрисовали самые разные... Только мой источник говорит, что бабы определенно виляли. Банкирша совсем чуть-чуть, и ее можно понять, и в самом деле, уверяет, мельком видела, а вот девчонка, такое впечатление, просто испугалась. Бывает частенько. Соплюшка, что требовать... Паленого мы обставили плотнейшим образом.

– Даже мусорные баки во дворе тихонечко слямзили ночью на пару часиков, – с грустной усмешкой дополнил Воловиков. – Благо у него окна на другую сторону выходят. Извозились, как поросюки, но не нашли ни ножика, ни шарфиков...

– Если он шиз, не выдержит, – сказал генерал. – Ведь выйдет на охоту, несмотря ни на что, как «доктор Петров»... Вам приборов ночного видения полный комплект дали?

– Ага. Кой-кого учить пришлось, сроду не бачили...

– А что там с моей кассетой? – спросила Даша.

– Ничего пока. Частников обзваниваем, может, кто и возьмется. Ты с этой своей кассетой туману только напустила... И не в том дело, что ты ее изъяла без понятых...

– Ну, так получилось, – пожала Даша плечами чуть смущенно. – Не хотелось позориться, если не будет ничего...

– Я о другом. Нам ее пока не к чему присовокупить. И не к кому. Если кыска пахала на «соседей», то любой запрос, чует мое сердце, проигнорируют. А если на частников – ищи ветра в поле...

– Так давайте крутить пресловутого доктора Усачева?

– Погоди, – сказал генерал. – Тут к нему еще присмотрятся с денек. Надо будет, тебе скажут, пойдешь покрутишь... В общем, кассетка малость выпадает из общей картины маньяческих убийств. Или не выпадает. У остальных двух ничего подобного не было. А то что часы, судя но всему, со всех трех сняли, это как раз в образ маньяка-фетишиста прекрасно вписывается. Что там за ходунцы Ольминская таскала? Я семнадцатый канал частенько смотрю, у нее всегда часы на руке были.

– «Ситизен», – сказал Воловиков. – За полтора лимона. Ну, это либо Крокодил расщедрился, либо Житенев – он у них подвязан с кой-какими рекламными дела ми, прилично заколачивает.

– Что там с ним, кстати?

– Сопли и слезы. Размяк, как кисель. Ну, вообще-то понять можно мужика... С Ольгой, заверяет, не цапался – разве что в тот вечер начал кушать водку слишком рано, и не получилось полноценной постельки. Что Ольминскую убил он, я не верю ни капельки – многое можно подделать, но не запашок хорошего запоя. На момент убийства Артемьевой у него есть твердое алиби – работал на студии – а вот во время убийства Шохиной, говорит, был дома, с Ольминской, но она уже ничего подтвердить или опровергнуть не может. Немного занимается каратэ, но это не зацепка. Отрабатывать его мы будем, конечно...

– А куда вы, на хрен, денетесь... – фыркнул генерал. – Дарья, у тебя разработка сатанистов из «Листка» много времени отнимает?

– Не особенно.

– Ты все же гнешь на групповуху?

– Да дьявол их разберет! – в сердцах сказала Даша. – Обязана же я прокатать и этот вариант? Особенно после Манска... Мне, кровь из носу, нужно влезть внутрь, на поганую кухоньку, посмотреть, чем там дышит народец и не намечается ли там нечто вроде жертвоприношения. Вы не забывайте, Паленый уже проходил но той краже спаниеля, хоть и отмотался. Нет гарантий, что их завтра на человечинку не потянет или уже не потянуло...

– Понятно. Может, тебе куда-нибудь под лифчик «маячок» втолкнуть? А то пригласят на какую-нибудь дачку, есть у них вроде такая...

– Нашими «маячками» только волков оглоушивать, – сказала Даша. – С их-то габаритами... Паленому мы к машине под днище прилепили – так то машина, что ей лишние триста граммов? Вот если у родителя достать... Я о прикрытии позабочусь, не играть же в ковбоев, в самом-то деле...

– Значит, я так понимаю, ты пока в подвешенном состоянии? Сатанисты много времени не отнимают, а детали но «шарфикам» твои опера отработают? Что ты забеспокоилась? Ничего я у тебя пока не отнимаю, ни людей, ни колес. Просто подежурь завтра с утра, тут Пестерев заявление принес, весь график полетел.

– Есть! – облегченно вздохнула Даша. – Это-то запросто...

– Идите. И политинформацию не забывайте, соколы. – Лицо генерала приняло свирепо-мечтательное выражение. – Хорошо бы, конечно, кой кому и сала за шкуру, но непременно – с соблюдением всех норм...

Глядя на него, Даша подумала, что старые слухи, пожалуй, верны: молва в свое время твердила, что генералова двоюродного деда в двадцать первом расстреляли гайдаровские каратели, и Дронов перенес неприязнь на мордатого внучка... А с него, естественно, на «демократов», тех, что через кавычки.

– А куда же это Пестерев... – сказала Даша в коридоре.

– Куда-куда... – пожал плечами Воловиков, – В агентство. То ли в «Шантарскую защиту», то ли в «Сибирский бульдог»...

– Когда ж мне Усачева разрешат?

– Когда надо, тогда и разрешат. Не суетись. Тут опять дипломатия, пируэты и реверансы... Ты, знаешь ли, лучше зайди сейчас к Новикову и посмотри, что там у него есть по казакам. Возможное наличие оружия, возможные кандидаты на совершение противоправных действий... Все такое. Я как раз генералу докладывал, когда ты пришла, а за тобой – прокурорский... Принесли вчера в дежурную часть манифест от казаков. Очень они возмущены злодейскими убийствами и нашей нерасторопностью, грозят всем скопом выйти и навести казачий порядок, а встречным маньякам блудливы ручки пооторвать. Судя но печальному примеру с прошлогодней разборкой на центральном рынке, пользы от этого не будет никакой, а получится опять сплошная порнография с горой бумаг и совершенно посторонними мордами, в кровь разбитыми...

– Которые казаки? – спросила Даша.

– А они не подписались, которые, – хмыкнул Воловиков. – Ученые после того раза. Но могут напакостить...

– Хорошо, иду, – кивнула Даша.

Хотя Шантарск сроду не был казачьим городом, в последние годы здесь вдруг объявились казаки в немалом количестве. По идее, казак в старое время занимался двумя делами – служил в армии и пахал землю. Нынешние станишники в армии, за редким исключением, допрежь не служили, а землю пахать не рвался ни один. Они просто-напросто горделиво разгуливали но улицам в самом фантастическом обмундировании (лампасы – Оренбургского войска, просветы на погонах – Уральского, а околыши фуражек и вовсе уж экзотических расцветок), зачастую украшенном погонами Советской Армии (хотя в царской армии погон с двумя просветами и двумя звездочками никогда не было). Даша прошлым летом своими глазами видела на проспекте Авиаторов двух весьма грудастых девах, кое-как втиснувшихся в шаровары с широченными лампасами и гимнастерки с подозрительными медалями. А майор Шевчук влип в неприятность: наткнувшись возле Оперного театра на казацкий митинг, он, будучи чуток поддатым, взял за портупею ближайшего и вежливо поинтересовался – коли уж речь идет о возрождении старинных казачих традиций, не намерены ли пампасные орлы возрождать еще и снохачество? Тоже исконная традиция, как-никак. Казаки обиделись и хотели было майора пороть, но он отмахался, отступил с честью и даже гордо приволок домой нагайку в качестве трофея.

Наиболее последовательная казачня, не светясь на митингах, воевала кто в Приднестровье, кто в Сербской Крайне. Остальные, разделившись на фракции, возобновили еще одну старинную казачью традицию – воевали друг с другом. От чего милиции вообще и уголовному розыску персонально выпадало одно беспокойство – в одном районе Шантарска казачьи рэкетиры вознамерились вытеснить дагестанских, и кончилось все грандиозной потасовкой с пальбой; в другом каптенармусы одного из атаманов принялись усиленно скупать стволы, двое попали в «Невод», и выручать их под окна РОВД явилось полсотни чубатых орлов с четырьмя штандартами: в третьем белые казаки подрались с красными пенсионерами; в четвертом красные казаки средь бела дня подожгли украшавший глухую стену пятиэтажного дома выцветший портрет Свердлова, которого они упорно именовали Мойшей, хотя по жизни он так и так был Яковом...

Но громче всего прогремело дело атамана Ветеркова. По его заявлению, казаки из конкурирующего куреня атамана Хренова злодейски его, Ветеркова, похитили и собирались, упрятав в мешок, «посадить в воду». Доказательств он не привел никаких, а в описании улицы и гаража, где его якобы держали, откровенно путался. Хреновцы же уверяли, что никто Ветеркова не похищал, а те двое суток он провел в обществе четверти самогона и некоей особы, не имевшей к казачеству никакого отношения. Дело выеденного яйца не стоило, но такие уж стояли времена, что уголовному розыску пришлось всерьсз проверять со всем тщанием и этот бред, Даша со Славкой сами два дня мотались но Шантарску в компании Ветеркова, осматривая изнутри наугад указанные гаражи...

Глава десятая.

Вы не в Чикаго, юноша...

С казаками она назавтра справилась быстро – просмотрела все, что имелось, и перекинула в районы все, что требовалось. Потом просмотрела сводку. «Убийца с шарфиками», слава богу, знать о себе не давал, а единственное покушение на убийство лица женского пола заключалось в том, что посреди скверика на Кутеванова, бельма на глазу тамошнего РОВД, огрели бутылкой но голове сорокалетнюю бичиху. Зато хватало ошибочных задержаний и недоразумений – как всегда в таких случаях, экипажи ППС заводятся с легкого касания, потому что к сексуальным маньякам отношение особо скверное...

На Пирогова, у подъезда, парень пытался затащить внутрь сопротивлявшуюся девицу. Налетели и повязали. Оказалось, юные супруги насмерть поссорились, и она собралась ночевать к маме, а глава семьи с этим категорически не соглашался. Тут же помирившись, молодожены накатали совместную жалобу на грубость милиции, сующейся не в свое дело.

На Корнетова засекли мужичка лет сорока, тащившего за руку к гаражам девчонку лет пятнадцати, опять-таки усиленно выдиравшуюся. Взяли моментально, в горячке слегка накидав но сусалам. Выяснилось, что юниорка но черствости души не хотела поехать навестить больную бабушку. Мужичок, несмотря на дешевую курточку, оказался чином из департамента общественной безопасности – и последовала еще одна телега.

Возле института искусств отловили человека закавказской национальности, весьма энергично пытавшегося познакомиться с припозднившейся студенткой. Ни тесака, ни шарфиков при нем не нашли, но злостное сопротивление милиции он все-таки успел оказать, нахально бодая физиономией сержантские кулаки и борт «лунохода».

И так далее, в столь же веселом духе. Чтение эпизодически перемежалось донесениями но рации, насквозь рутинными – сообщалось, что Паленый вышел из квартиры только в девять двадцать, прошелся но двум соседним магазинам, прикупив продуктов, и вернулся домой. По телефону он звонил дважды, но ни малейшего криминала в этих беседах слухачи пока что не усматривали. Группы, охранявшие банкиршу и малолетнюю Анжелику, не зафиксировали ни единой попытки подкрасться к квартирам подопечных. Веня Житенев выполз к ближайшему комку пополнить запасы алкоголя и прочно засел в квартире. Риту Шохину так и похоронили без родителей, застрявших в Европах.

В десять появился сержант Федя, ожидая распоряжений. Тут как раз засвиристела рация, Даша махнула сержанту на стул – но по волнам эфира прилетела очередная пустышка: сообщалось, что на Каландаришвили только что прибыл на двух машинах Крокодил с братвой. Гости возложили венок на то место, где роковым утром стояла Олечкина «Хонда», скорбно постояли и отбыли, не предприняв никаких враждебных акций против «Шантарских пельменей».

– И то хлеб, – философски сказала Даша. – А мог бы от широты души и «Муху» запустить, пиши потом бумаги...

– Ну и запустил бы, – встрял сержант. – Пусть друг друга мочат.

– Идея не без рационального зерна, Феденька, – сказала скучавшая Даша. – Только как быть, если там вдруг с утра кушал пельмени совершенно посторонний доцент? Есть еще у нас доценты без кавычек, которым пока по карману пельмешки в хорошем кафе... Не будет пока никаких распоряжений, Друг мой юный. Сходи в дежурку, что ли, анекдоты послушай.

Сержант Федя поерзал и заявил:

– А вам идет камуфляж.

– А то, – сказала Даша, машинально одергивая пятнистый комбинезон. – Только не бей ты ко мне клинья, мальчик, я, конечно, очаровательная и легендарная, но детей давно не совращаю.

Однако вчерашний дембель, отловленный вербовщиками Дронова прямо на железнодорожном вокзале, где собирался делать пересадку на электричку до родной деревни, упорно не желал оторвать зад от стула.

– Нет, это тенденция какая-то, – с ленивым раздражением бросила Даша. – Вечно на меня кладут глаз двадцатилетние сержанты. Ну что во мне такого, Феденька? Ехал бы в родную Знаменку, там девки – кровь с молоком, глянут – как рублем одарят. Опять же, сеновалы...

– Сеновалы остались, а девок нет, – грустно сказал сержант. – Ничего там нынче нет, только десяток стариков да два затюканных фермера. Был третий, так его пожгли.

– Погоди, еще продотряды пойдут, – философски заключила Даша.

– Так и взять-то уже нечего.

– Узколобо мыслишь, Федя. Когда это государство не нашло, что отобрать? Поскольку... Свистнул селектор, и ворвался отливавший металлом бас Воловикова:

– Дарья, ноги в руки! Перестрелка у Дома грампластинок!

«Везет как утопленнице», – подумала она, со всех ног несясь на первый этаж и ухитряясь при этом опережать деревенского здоровяка Федю с его непрокуреными легкими. Подежурила, называется, одна надежда, что дело проплывет мимо ввиду нынешней острой занятости...

Федя быстренько прилепил мигалку на крышу над ввоим сиденьем и погнал мимо ЦУМа под жизнерадостный вопль импортной сирены. На Маркса они пристроились в хвост «Волге» Воловикова, каким-то чудом успевшей стартовать раньше, и Даша распорядилась:

– Не обгоняй, у него ас, получше тебя город знает...

Воловиковскнй Михалыч и в самом деле крутился по хитрым переулкам, как черт, спрямив дорогу к мосту чуть ли не наполовину. На мосту их с еще более заполошным и противным ревом сирены обогнал знаменитый на весь Шантарск автобус – дизельный сорокаместный «Мерседес» цвета спелой вишни, с черным силуэтом рыси в белом круге. Мелькнули ряды голов в черных капюшонах – это спецназ полковника Бортко спешил в очередной раз доказать, кто в городе самый крутой, а следом пронесся и сам Ведмедь в легендарном белом «Скорпио» с битым кузовом, но могучим новеньким мотором (тачка эта досталась РУОПу в наследство от незабвенного Принца, из-за алчности своей утопшего на Кипре в роскошной гостиничной ванне).

На выезде с моста уже стоял усиленный пост, вереницы машин прижались к обочинам но обе стороны дороги – Даша мгновенно сообразила, что началась стандартная «Петля», блок-операция, кого-то пытаются изолировать на левом берегу. Значит, есть свидетели, давшие описание машин...

В сторону Дома грампластинок пронеслись две «скорые» – без сирен, зато в ядовито-синем мелькании «маячков». Похоже, баталия стряслась нешуточная...

Хорошо, что она заранее закрутила волосы в «кукиш» на затылке – меньше возни. Даша вытащила из набедренного кармана приписанный черный капюшон и натянула на голову, тщательно расправив, косясь в зеркальце заднего вида, совместила дыры с глазами и ртом.

Пока не закончится возня с сатанистами из «Листка», не следует отсвечивать своей жизнерадостной физиономией на таких вот печальных мизансценах. Журналист нынче пошел мобильный и ухитряется мгновенно спикировать на место шумной разборки, что твой стервятник. Есть риск попасть в объектив, опознают «бульварщики» – и точка. Убить не убьют, побить не побьют, но спалишься напрочь...

В том, что это разборка, она не сомневалась – квадратная площадь перед Домом грампластинок издавна служила мафиозному элементу для «стрелок». Очень уж удобное было место – подъехать на машинах можно направлений с десяти (и в таком же количестве направлений соответственно быстрехонько сдернуть), а в публику, толкущуюся на близлежащей барахолке и возле двух рядов коммерческих киосков, чертовски удобно внедрить заранее любое количество «групп огневой поддержки». Разумеется, серьезные дела решаются не здесь – серьезные дела решаются вообще без пальбы, за столиком ресторана «Хуанхэ» или на тропинках Суриковского парка, смотря но погоде и обстоятельствам. Но те, кто летает пониже, те, кто заранее настроен на огневой контакт и резонно опасается, что другая договаривающаяся сторона начнет палить в ответ, а то и раньше, – те выбирают «Грампластинку», как молодое поколение – «Пепси». А посему у мирных завсегдатаев площади давно уже выработался условный рефлекс – при первом же выстреле либо драпать со всех ног, либо плюхаться носом в мусор...

Ну так и есть, все приметы – зеленый «Опель», косо стоящий поперек пешеходной дорожки, вокруг россыпь битого стекла, правая задняя дверца распахнута, оттуда нелепой куклой наполовину вывалился на асфальт человек, и от него тянется темная дорожка... Еще одни труп в стороне, у киосков, – а вон тот шевелится, возле него уже суетятся врачи и возле «Опеля» тоже...

Сержант Федя затормозил, Даша выпрыгнула – чуточку неуклюжая в мешковатом комбезе с поддетым под него теплым свитером, видно, конечно, что она не мужик, но вот произвести точное опознание – фигушки...

Она заспешила следом за Воловиковым, на ходу оценивая ситуацию: определенно, «Опель» попал в засаду, при первых выстрелах попытался уйти прямо по пешеходным дорожкам в сторону Парашютной, но огонь был плотным, водителя накрыло быстро... Не похоже, чтобы из «Опеля» отстреливались – возле убитого не видно ствола, а те, кого зацепило у киосков, насколько она видела отсюда, напоминают совершенно случайных прохожих...

Оцепление уже замкнули, внутри его и за его пределами в глазах рябило от суетившихся сыскарей – ага, уже бегут за кем-то, тормознули, самое трудное, это отловить свидетелей...

– Здорово, Рыжая, – послышалось слева.

Над ней на добрых три головы возвышался полковник Бортко, он же Ведмедь – девяносто килограммов тренированных мускулов в комплекте с великолепными мозгами.

– Узнали?

– Я тебя, красивая моя, узнаю в любом виде... Ребята, вы особенно не суетитесь, все равно это мои клиенты играли тут в догоняшки.

– Основания? – нейтральным тоном спросил Воловиков, не оборачиваясь.

– Вон тот чудак рядом с водителем, – Миша-Кролик. Из центровиков. Отбегался Кролик, хоть в последнее время вроде и старался не лезть в зубодробительные дела...

– Точно, – Даша теперь только распознала в получившем повыше бровей пару пуль «бригадира» с центрального рынка, – А что это вдруг центровики полезли учинять «стрелку» к «Грампластинке»? Они же обычно сходились стукаться к Дому пионеров?

– Ценное наблюдение, – вполне серьезно сказал Бортко. – В точку, Рыжая. Не ихняя тут арена... Водилу я не знаю, судя по облику, мелкая монетка, и те двое определенно незнакомы. Кинь взглядом.

Даша обошла машину вокруг, разглядывая пробоины – судя но их количеству, по «Опелю» высадили как минимум один автоматный рожок. Мертвеца уже вытащили из правой задней дверцы, опустили на бетон, навзничь, прямо на густую россыпь стекла, благо ему уже было все равно. Слева, повыше пояса, – два выходных отверстия, но лицо не задето. Лет тридцати пяти, под расстегнутым кожаным плащом с подстежкой – серая тройка в полосочку, из нагрудного кармана торчит платочек. Стрижка модная, но не столь уж короткая, напоминает скорее коммерсанта средней руки... или «бригадира» серьезной группировки.

– Есть пульс! – громко объявил врач но ту сторону машины. – Носилки, быстро!

Даша перешла туда. На носилки укладывали второго, выглядевшего чуть ли не близнецом: тоже тройка, только темно-коричневая, и в точности такой же плащ. Шапок в машине не видно... Она хотела подойти, но вокруг носилок плотно сомкнулись белые халаты. Лицо Даша, правда, успела рассмотреть – еще один симпатичный мужик лет под сорок. Кто-то с капельницей наготове протиснулся было в кольцо эскулапов, но тут же Даша расслышала уверенный голос:

– Несите назад. Шок с потерей сознания. И две пули в области желудка. По голове пришлось рикошетом, дайте-ка тампон... Ага рикошет. (Медики из районной «Скорой помощи» накопили неплохой опыт по обслуживанию «Грампластинок» и зря не суетились.) В машину. Свяжитесь с тысячекоечной, скажите, будет полостная... Эй, мента уберите, успеет еще! Нельзя же трогать...

Это уже относилось к Даше. Но прежде чем ее оттеснил, бормоча что-то о гуманизме, рослый врач в распахнутом халате поверх черного свитера, она успела деликатненько, одним указательным пальцем отвернуть полу пиджака раненого и убедилась, что наплечной кобуры у него нет.

Носилки задвинули в машину, «скорая» взвыла сиреной и умчалась. Следом тут же вывернули зеленые «Жигули» с Дашиным коллегой, капитаном Климентьевым, – а уж за ними прочно приклеилась белая «Волга» с кем-то из людей Бортко. Сыскари, не дожидаясь, пока дело будет передано но принадлежности, спешили порыться в шмотках раненого как только их снимут с него в операционной.

Даша вернулась к шефу и Бортко, пожала плечами:

– Никого не знаю. Культурно прикинутые мужички, если и криминал, то уж безусловно не пехота... Только что они тут делали с Мишей-Кроликом в качестве гида-проводника? Ему столь элегантных мальчиков до сих пор возить не доверяли...

– Ну, может, личные дела устраивал, – сказал задумчиво Бортко. – Внеклассная работа, понимашь... Что там, обшарили жмурика?

Даша обернулась в ту сторону, но Воловиков подтолкнул се локтем и показал на киоски, двумя длинными линиями образовавшие прямой угол в дальней стороне площади. Даша понятливо кивнула и направилась туда. Так, она точно угадала при первом беглом взгляде – Врачи бинтовали ногу громко охавшему пенсионеру в Дешевеньком зимнем пальтишке, но виду одному из тех, что торговали здесь сигаретами и пивом. Правда, в этой жизни всякое бывает, шутки киллеров общеизвестны – и потому рядом торчал оперативник, намереваясь моментально взять дедушку в работу, едва закончат эскулапы.

Со вторым, сразу видно, кончено – лежит навзничь. широко раскрытые глаза уставились в серое небо, с утра грозившее разразиться снежком, да так и не собравшееся. Этот помоложе, да и одет получше, в руке зажат яркий пластиковый пакет, из него раскатились яблоки.

Даша медленно шла мимо шеренги киосков – кое-где открыты маленькие окошечки, за решетками, рядами разномастного импортного пойла, шоколадок и сигаретных пачек маячат испуганные лица. Здешним продавцам можно посочувствовать – после каждой разборки на площади по киоскам Карфагеном проходят и люди Бортко, и люди Воловикова, и «областники», и районщики – все, что характерно, требуют показаний, и уж конечно, малость давят, малость припугивают. Так что работенка тут нервная, хоть из киоскеров никого еще не убили. Зато при стычке басалаевцев с залетными «махновцами» басалаевских мордоворотов подстраховывал организм с автоматом, засевший аккурат в киосочке под вывеской «Жемчужина», мимо которого Даша сейчас маршировала...

Рассеянно глянув на площадь, она удивилась – явственно показалось, будто чего-то привычного не хватает. И тут же сообразила: как-то незаметно привыкла уже сталкиваться на месте происшествия с Трофимовым и Дроновым, а их-то как раз сейчас и не было...

Вдумчивую работу с киоскерами еще не начинали. Просто со стороны дверей расположились несколько автоматчиков – чтобы будущие клиенты не вздумали самовольно покинуть сцену. Даша прошла еще пару метров...

И резко остановилась. В промежутке меж двумя киосками – вполне достаточно человеку, чтобы протиснуться, – увидела два темно-красных пятна. Наклонилась. Без всякой брезгливости тронула указательным пальцем. На пальце остался след. Кровь была свежая.

Повернулась боком и проскользнула на ту сторону. Низко нагнулась к замусоренному асфальту – еще два пятна, побольше и подлиннее. И еще... Ясненько!

Тот, с кого капала кровь, мог спрятаться только здесь. Конечно, он мог и порезаться, открывая пивко, но сейчас не верилось в совпадения...

Даша мгновенно достала пистолет, бесшумно отпрыгнула к соседнему киоску и свистнула. Когда к ней обернулся ближайший автоматчик, показала пальцем на нужную дверь.

Ведмедевский спецназовец просек моментально, бормотнул что-то в прикрепленную к плечу рацию и кинулся к Даше. С другой стороны подбегали еще трое, Даша остановила их жестом, еще раз показав на дверь. Они прижались к соседнему киоску, держа автоматы стволами вверх.

Оглядевшись, Даша взяла из картонного ящика рядом пустую пузатенькую бутылку из-под импортного пива, тщательно прицелилась и запустила ею в нужную дверь. Подождала секунду, крикнула:

– Выходи! Я тебя застукала!

Внутри раздался отчаянный девичий визг, и вновь наступила тишина, изредка перемежавшаяся бормочущим оханьем, словно девчонке зажимали рот.

– Внимание, уголовный розыск! – крикнула Даша. – Все равно не поверю, что дома никого нет! – и поневоле вспомнила бессмертного Жеглова. – Значитца, так: дверь отпереть, все нехорошие игрушки выкинуть, а следом – с поднятыми руками по-одному! В темпе вальса! Даю десять секунд, потом швырнем гранату в форточку!

Вообще-то, она ничуть не волновались и не напрягалась почти, оттого и позволила себе длинный монолог. Едва ли сыщется ловушка надежнее, нежели коммерческий киоск в светлое время дня. Потайных ходов там не бывает, а пули прошивают его навылет. Достаточно шарахнуть внутрь «Зарю» – и всех можно брать тепленькими, укаканными. Правда, ради пресловутого экстренного потрошения лучше обойтись без «Зари» и прочих атмосферных красот...

– Кончился отсчет! – крикнула она. Спецназовец, сняв с пояса «Зарю», бесшумно протиснулся на ту сторону, занял исходную позицию и выжидательно уставился на Дашу.

– Гарантии какие? – наконец-то послышался мужской голос.

– Гарантии? За адвокатом еще сейчас, блядь, пошлем! – рявкнула Даша. – Говорит капитан Шевчук, Рыжая! Живо отгуда, мать твою! Гранату влеплю!

– Убери «Рысей»! – раздалось оттуда. – Издырявят ведь, падлы, сгоряча! Тебе сдамся!

– Какие дырки? – громко спросила Даша– – Ты мне соколик, для душевного базара нужен, не бзди!

Послышался стук об асфальт чего-то определенно железного, и тут же парень с «Зарей» негромко свистнул, привлекая внимание Даши, ткнул указательным пальцем себе под ноги, сделал движение, словно стрелял из пистолета. «Пушку выкинул, сучонок, – сообразила Даша, – стер пальчики и выкинул...»

– Открывай! – крикнула она, переместившись поближе.

Дверь наполовину отошла, выскочила девчонка с поднятыми руками, в распахнутом фиолетовом пуховике, простоволосая, заполошно метнулась в сторону. «Рысенок» ловко ее поймал и заключил в надежные дружеские объятия. Даша подняла пистолет дулом вверх. Дверь распахнулась во всю ширину, появился юный верзила с поднятыми грабками – ладони перепачканы кровью, и светлые мешковатые брюки на левой ноге, пониже колена, густо подплыли кровью, заляпавшей и белый «Рибок». Он пошатнулся, сделал шаг наружу под прицелом трех автоматов – и сполз по рифленой повдоль стенке киоска, сел на задницу, все еще держа руки нелепо воздетыми.

Двое спецназовцев шустро, не помешав друг другу, ворвались в киоск и моментально установили, что там не осталось ни единой живой души. Третий принес китайский «ТТ», бережно держа за кончик дула двумя пальчиками, не уступавшими по толщине стволу. Нюхнул ствол, отрицательно мотнул головой. Даша тоже понюхала – ни малейшего запашка свежего выстрела.

– Твой? – спросила она окровавленного юниора. Пленный мотнул головой, закатывая глаза и вроде бы собираясь улечься в обморок. Спецназовец безжалостно украсил его наручниками, второй распорол ножом брюки и стал изучать рану.

– Не знаю я его... – всхлипнула девчонка, трепыхаясь в профессионально цепких объятиях. – Залетел вдруг...

– Невиноватая ты, он сам пришел... – задумчиво сказала Даша. – Ты что же, дверь нараспашку держала? На «пластинке»-то? Ладно, с тобой мы еще споем, Лизавета... Что там у него?

– Фигня, – дернул крутым плечом камуфляжник. – Пулевое касательное, по мякоти. Подсыхает уже. Костя, любого технаря из этой лавки приволоки, сполоснем и платком замотаем, не докторов же ради такого звать,..

– Требую врача! – взвыл пленный, что-то раздумав падать в обморок.

– Молчать, ты, – сказала Даша, присев рядом с ним на корточки. – Выходит, знаешь меня, киндер? Тем лучше. Кликуху и «прописку», быстро! Запечатаю на тридцатник за оказание злостного сопротивления, слезами умоешься...

Она торопилась, пока клиент не опомнился от растерянности и боли. Раз он не стрелял, открутиться сможет легко – пальцы успел стереть, со стволом наголо, может статься, его никто и не видел, заскочил человек в первую попавшуюся щель, спасаясь от пуль. Если пистолет чистый, ничегошеньки не пришьешь..-

– Дракон...

– Откедова, Дракоша? Центральный рынок?

– Ну.

– Кролика страховал?

– Ну.

– Подробности.

– Кролик привез каких-то залетных, с кем-то там они разбираться нацелились...

– С кем? И насчет чего?

– А я, знаю? По-моему, московские. «Стрелка» ожидалась мирная, никто и не ждал... Кролик с Панфилом даже стволы брать не стали, чтобы не светиться лишний раз на чужой деревне...

– А почему здесь? Не возле пионеров?

– А хер их знает. Попросили меня побродить поодаль, на всякий пожарный. Говорю же, никто не ждал, настрой был на тихое толковище. Те, Кролик сказал, будут на синем «Форде», а подлетела двадцать девятая «волжанка», то ли белая, то ли серая, оттуда пошли понужать из автомата... Панфил успел развернуться – все равно достали. Мне случайно прилетело, они ж лупили в эту сторону...

– И ты, значит, драпанул?

– Не переть же на трещотку с... – он спохватился. – С голыми руками! С голыми руками я был...

– Ну ладно, ведите его, – Даша встала. – И прекрасную лавочницу прихватите для коллекции.

– За кем они будут?

– Сейчас наши паханы решат. – сказала Даша.

И направилась к «Опелю», хрустя кроссовками по битому стеклу и раскатившимся бананам. Выйдя на площадь, увидела, что за оцеплением, целясь сразу тремя видеокамерами не в пример более шикарными, чем у проводившего оперативную съемку эксперта, уже суетятся шустрые ребята, древнейшая профессия в современнейшем вооружении. Стервятники слетелись, а значит, она с камуфляжем ничуть не переборщила: вон тот, мордастенький – с восьмого канала, а ихний «Теле-Шанс» с «Листком» дружнее всех...

Трупы уже увезли. Слева, у разбросанного товара сбежавших коробейников, кого-то допрашивали. Бортко и Воловиков, крутя головами, молча разглядывали мелочевку из карманов незадачливых пассажиров «Опеля» разложенную на капоте машины, на красной папочке Палыча.

– Есть свидетели, – сказала Даша. – Статист. Кролик здесь устроил «стрелку», привез вроде бы москвичей...

– Что москвичей, мы уже знаем... – отозвался шеф. И протянул ей красное удостоверение. У Даши лежало в набедренном кармане точно такое же, малость позахватаннее, правда, и она сначала удивилась, но тут же спохватилась, протянула руку.

Фотография убитого – человека с заднего сиденья:

На первый взгляд, корочки – не подделка. Майор Гурьянов Игорь Петрович, Московское городское управление внутренних дел.

– А это у него лежало в удостоверении... Небольшой листок белой плотной бумаги, сложенный вдоль. Три строчки мелким разборчивым почерком:

Ольминская Ольга Викторовна – 23-47-16, 27-80-22

Марзуков Кирилл Сергеевич – 23-21-12, 23-44-03

Баранов Всеволод Петрович – 36-04-11"

* * *

....Никак нельзя сказать, будто уголовный розыск встал на уши.

Он в свете последних событий и так стоял на ушах, и позу менять не пришлось – лишь беготни прибавилось. Двухместный номер в гостинице «Шантарск», где остановились Гурьянов и все еще пребывавший на операционном столе Мироненко, вычислили практически моментально, не напрягая интеллекта, – визитки гостиницы отыскались у обоих в карманах. Как и паспорта (а у Мироненко – еще и удостоверение, из коего явствовало, что он занимает немаленький пост в московском частном сыскном агентстве «Бастион»). Никакого оружия не нашли ни при них, ни в номере, зато по отпечаткам пальцев безоговорочно установили, что оба там и в самом деле жили. Вещей почти не было – два «дипломата» со сменными сорочками, бритвенными приборами и прочими мелочами. Судя по авиабилетам, оба прилетели из столицы вчера вечером и отбыть намеревались послезавтра утром.

Поскольку ни в городском, ни в областном УВД, ни в департаменте общественной безопасности никто и представления не имел ни о какой миссии столичного майора, а командировочных бумаг при нем не обнаружили, заработала спецсвязь. Довольно быстро удалось выяснить, что удостоверение не поддельное, и убитый в Щантарске майор – доподлинный сотрудник столичного ГУВД, вторую неделю пребывающий в отпуске. Чуть больше времени пришлось потратить, чтобы установить идентичность напарника майора, но в конце концов штаб-квартира «Бастиона» уверенно опознала фотографию и признала Мироненко своим – но о цели его приезда в Шантарск «Бастион» то ли не знал сам, то ли не посчитал нужным откровенничать с провинциалами. Разумеется, и в ГУВД, и в «Бастионе» пообещали незамедлительно начать расследование, но результатов сибирякам пришлось бы дожидаться, как подсказывает печальный опыт, до морковкиных заговин.

Ведмедь самолично наводил страх на спешно отловленных «центровиков» – но те, колотя себя в грудь так, что гул слышали за квартал случайные прохожие принесли торжественно все мыслимые клятвы, будто о личных делах покойного Кролика им ничегошеньки не известно, и никаких москвичей они в глаза не видывали. Как ни стращал их Бортко, как ни обещал осложнить жизнь до предела, уехал он ни с чем – и, в свою очередь, клялся Воловикову (хоть и далеко не так цветисто), что весь его опыт подсказывает: «центровики» не врут, и столичные гости в самом деле были личным калымом Кролика.

Олечка Ольминская уже никому не могла объяснить, как и почему в кармане ухлопанного неизвестными киллерами столичного варяга оказались ее рабочий и домашний телефоны вкупе с «рабочей» фамилией и доподлинными именем-отчеством. Господин Марзуков, разделивший с ней эту честь, владелец телестудии «Алмаз-ТВ» и зять представителя президента господина Москальца, уже неделю пребывал в Германии, в деловой поездке, и вернуться должен был лишь послезавтра. После беглого опроса на студии, и без того взбудораженной убийством Оленьки, выяснилось, что ни о майоре Гурьянове, ни о частном сыщике Мироненко, ни о фирме «Бастион» там слыхом не слыхивали.

Третий фигурант, появились сильные подозрения, оказался мифом. Точнее, чистейшей воды псевдонимом. Единственный Всеволод Петрович Баранов, какого удалось отыскать объединенными усилиями всех паспортных столов Шантарска, оказался восьмидесятидвухлетним божьим одуванчиком, третий год безвылазно квартировавшим в доме престарелых с диагнозом «старческое слабоумие». Телефон был контактным, принадлежал инвалиду второй группы, после экспресс-проверки вроде бы признанному благонадежным. Список клиентов инвалида занимал добрый квадратный метр, значился там и В.П. Баранов, каждый вечер звонивший в одно и то же время и принимавший сообщения, если таковые имелись. Каждое воскресенье инвалид выкидывал в мусорный бак накопившиеся за неделю тетрадки с записями – но те сообщения, что значились под фамилией «Баранов» и не успели еще угодить в ведро, ясности не внесли. Самые невинные, на первый взгляд, фразы, безусловно, таившие двойной смысл, но именно из-за этого дешифровке не поддававшиеся.

«Купили диван» может означать все. что угодно: от «прибыла конопля» до «жена пронюхала»...

В последовавший за убийством вечер Баранов, вопреки железному ритуалу, не позвонил – похоже, от услуг инвалида отчего-то решил отказаться. На студии «Алмаз-ТВ» заверяли, что представления не имеют ни о каком Баранове.

Дракошу все еще держали в камере – откровенно говоря, из чистой вредности выжидая, когда истекут законные семьдесят два часа. Как Даша и предвидела, инкриминировать ему ничегошеньки не удалось. Порочащих его свидетелей так и не объявилось, а пистолет оказался чистым и без единого Дракошиного папилляра. С девочкой-продавщицей он и в самом деле был прежде знаком, но это, конечно, не криминал...

Из сумбурных показаний с превеликим трудом отловленных очевидцев удалось составить более-менее полную картину происшедшего, полностью совпадавшую с рассказом Дракоши; то ли белая, то ли светло-серая «Волга» остановилась впритык к «Опелю» и стрелок с заднего сиденья начал поливать германскую тачку из автомата.

«Волгу», бело-светло-серую (то бишь модного оттенка «белой ночи»), угнанную у вполне добропорядочного гражданина за полчаса до разборки, обнаружили быстро – брошенной в паре километров от «Грампластинки». С заднего сиденья изъяли АКМС с опустошенным рожком. Вскоре выяснилось, что в Гурьянове и Кролике сидело еще по пистолетной пуле, предположительно от «Вальтера П-88», но пистолет исчез вместе с нападавшими, остались лишь три стреляных гильзы в салоне «Волги».

Дальше, естественно, тупик. Это для пессимистов. Оптимисты могли полагать тупик входом в лабиринт. К тихой Дашиной радости, дело после короткого военного совета забрали на Черского. Она на всякий случай договорилась с Пилюгиным из областного угро, что орднунга ради допросит Мироненко, когда тот придет в себя (как-никак убийство Олечки висело на ней, и следовало отработать все контакты), но никаких надежд на эту беседу не возлагала и сенсаций, равно как и ужасных тайн, не ждала – тут явно что-то другое, чисто случайно пересекшееся...

Засидевшись из-за этих половецких плясок в своем кабинете до десяти вечера, Даша, освободившись от хлопот, использовала служебное положение в личных целях – сгоняла сержанта Федю по ближайшим киоскам раздобыть бутылку сладкой миндальной настойки (со строгим наказом заплатить выданные Дашей деньги, а не отымать бесплатно). Сержант обернулся моментально. Она приняла стаканчик и по профессиональной привычке попыталась все же подыскать кровавой разборке подходящее объяснение.

Как ни крути, все сводилось к нехитрой версии: московский частный сыщик прибыл предъявить кому-то претензию, а за компанию (и соответствующий гонорар, будем реалистами) прихватил знакомого мента. Случаются такие дела, и они сплошь и рядом чище чистого – Просто в последнее время все больше входит в моду не выполнять условия сделок и не возвращать долгов... Возможно, в России такие разборки у пострадавшей парочки и проскакивали, но во глубине сибирских руд злостные должники попались нервные, авторитета московского ГУВД не признали и с ходу изрешетили назойливых просителей. Как поется в полузабытом шлягере – «Вы не в Чикаго, юноша...» Все точно. Шантарск – это вам не Чикаго, это гораздо хуже...

Вот только «Алмаз-ТВ» на эту гангстерскую акварель не приклеивался ни с какого уголка. Даша потолковала с кем следует еще раньше, сразу после убийства Олечки. Не было в работе «Алмаза» кровавых тайн, ради которых следовало мочить наезжающих средь бела дня, да еще из автомата. Частные телестудии – пока что не подходящее для отмыва грязных денег местечко. Не из-за чего наезжать. Жизненный путь Олечки Ольминской и зятька Марзукова был изучен достаточно хорошо, чтобы смело утверждать: единственный, кто способен на них наехать, имея хотя бы мизерные основания, – это какой-нибудь высокоморальный пенсионер, ветеран «Народной волн» или «Выбора России», возмущенный эротикой, пару раз в неделю радовавшей глаз на семнадцатом канале (в соответствии с нынешними предписаниями, строю после полуночи)... Даша вздохнула, глотнула еще настоечки, придвинула телефон и набрала номер:

– Здравствуйте, – сказала она. – Это Даша Шелгунова, если помните такую...

– Господи, Дашенька, неужели вас можно забыть?! – игриво и жизнерадостно завопила Хрумкина. – Куда вы исчезли? Я уже статью вашу поставила на ту неделю...

– Дела замотали, – сказала Даша, ничуть не играя замотанность – Мебеля свои привозила и затаскивала, грузчики всю кровь выпили, не говоря уж о водке...

– Да, голосок у вас определенно тусклый... Может, возьмете тачку и заглянете в гости? Я как раз одна, такая скука... А то я – к вам? Устроим новоселье...

– Честное слово, с ног валюсь, – сказала Даша. – До автомата вот еле добрела, назад дойду – и в отключку до утра...

– Бедный ребенок... Но это здорово, что вы и замотанная вспомнили о бедной газетной старушонке... А вы знаете, я ведь прекрасно о вашей просьбе помню... Если вы завтра в редакцию подъедете часиков в семь, вечера, понятно, сможем вдвоем навестить интересных людей...

– Непременно буду, – сказала Даша. – А как там, что-нибудь... – она сделала многозначительную паузу, – торжественное?

– Да нет, просто нужно же когда-то ввести вас в свет, вот и удобный случай...

– Непременно буду, – повторила Даша.

* * *

ШАНТАРСК ЧЕРСКОГО ВАТАГИНУ СОГЛАСНО ПОСТАНОВЛЕНИЯ КОЛЛЕГИИ НОМЕР... ОТ... СООБЩАЕМ ДЛЯ ИНФОРМАЦИИ НА ТЕРРИТОРИИ РОСТОВСКОЙ ОБЛАСТИ ГРАЖДАНИН ДАНЬШИН СОРОКА ДВУХ ЛЕТ БЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ЗАНЯТИИ СОВЕРШИЛ В ДВАДЦАТЬ ОДИН ЧАС ВЕЧЕРА НАПАДЕНИЕ НА ГРАЖДАНИНА КРАШЕНКОВА ДВАДЦАТИ ПЯТИ ЛЕТ ТЧК НАПАДАВШИЙ ПРОКУСИЛ ГРАЖДАНИНУ КРАШЕНКОВУ ГОРЛО И ВЫПИЛ НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО КРОВИ ТЧК СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТСЯ РОТАНОВ

* * *

ШАНТАРСК ЧЕРСКОГО ВАТАГИНУ СОГЛАСНО ПОСТАНОВЛЕНИЯ КОЛЛЕГИИ МВД НОМЕР... ОТ... СООБЩАЕМ ДЛЯ ИНФОРМАЦИИ НА ТЕРРИТОРИИ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ ПРОКОПЧЕНКО АСЛАХАНОВ ЗОРИН БАРХАТОВ ЧЕКАНОВ ВОЗРАСТ ОТ ПЯТНАДЦАТИ ДО СЕМНАДЦАТИ ЛЕТ СОВЕРШИЛИ НАПАДЕНИЕ НА ГРАЖДАНКУ САМОЙЛЕНКО ДВАДЦАТИ ЧЕТЫРЕХ ЛЕТ НАХОДИВШУЮСЯ ДЕВЯТОМ МЕСЯЦЕ БЕРЕМЕННОСТИ ТЧК ПОСЛЕ СОВЕРШЕНИЯ ИМИ ГРУППОВОГО ИЗНАСИЛОВАНИЯ ПРЫГАЛИ НА ЖИВОТЕ ЖЕНЩИНЫ ЗПТ ЧТОБЫ ЗПТ ПО ИХ ОБЪЯСНЕНИЮ ЗПТ ПОСМОТРЕТЬ ЗПТ КАК ПОЯВЛЯЮТСЯ НА СВЕТ ДЕТИ ТЧК СЛЕДСТВИЕМ УСТАНОВЛЕНО НАЛИЧИЕ В КВАРТИРАХ ВСЕХ ПЯТИ ПОДСЛЕДСТВЕННЫХ САТАНИСТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И СИМВОЛИКИ ТЧК ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ МАТЕРИАЛЫ МОГУТ БЫТЬ ВАМ ВЫСЛАНЫ ТЧК КОВЕРДА

* * *

ШАНТАРСК ЧЕРСКОГО ВАТАГИНУ СОГЛАСНО ПОСТАНОВЛЕНИЯ КОЛЛЕГИИ МВД НОМЕР... ОТ... СООБЩАЕМ ДЛЯ ИНФОРМАЦИИ НА ТЕРРИТОРИИ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ ЧЛЕНАМИ САТАНИСТСКОЙ СЕКТЫ ЧЕРНЫЕ КРЫЛЬЯ СОВЕРШЕНО УБИЙСТВО ГРАЖДАНКИ ДЕМИНОЙ ШЕСТНАДЦАТИ ЛЕТ ЗПТ НАМЕРЕВАВШЕЙСЯ ПОРВАТЬ С СЕКТОЙ ТЧК СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТСЯ ТЧК БАБИЧ

Глава одиннадцатая.

Маскарадных дел мастер.

Воловиков аккуратно притер «волжанку» к бордюру, выключил мотор. Посидел, бездумно глядя на изящную вывеску салона «Фантазия» (черные силуэты дам с изящными прическами на белом и малиновом фоне), печально вздохнул и изрек:

– Рыжая, ты там поделикатнее...

– Помню, – невесело рассмеялась она. – Ногами не бить и сроком не угрожать.

– Я серьезно.

– Вы что – боитесь?

– Сопля ты еще, – сказал шеф, поглаживая печально обвисшие усы. – Я бы тебе, конечно, мог сказать, что деликатность нам тут необходима как орудие производства – с целью наиболее эффективной разработки нового участка работы... Ты бы это проглотила?

– Не-а. Это, конечно, правда, но процентиков эта на пятьдесят.

– Все же моя школа... Видишь ли, Рыжая, не боюсь этого сутенера ни капельки. В первую очередь оттого что никто его, если вскроется что-то серьезное, активнее защищать не будет. Не тот случай. Большие люди не любят мелких неприятностей. Спишут его в расход, сдадут, как ненужную карту в покере, и появится другой, половчее... Просто, видишь ли... Переть бульдозером есть смысл на явление, которое ты в силах полностью искоренить или хотя бы нанести ощутимое поражение. А с проституцией как ни боролись за всю писаную историю человечества...

– Ну вот, проценты правды увеличились примерно до восьмидесяти... – Даша прищурилась:

– Ежели так рассуждать, нам бы оставить в покое и наркоту, и бандитов, а? Тоже как-то не искореняются полностью, как ни топчи след...

– Ладно тебе ерша в заднице изображать, – шеф вздохнул вовсе уж тяжко. – Ну да. Дипломатия. Просили меня... не заострять и не будировать. Если не будет серьезного криминала. Ты ни на что, в роли старшего группы будучи, глазыньки свои синие не закрывала? Не первоклассниц в позы ставят, в самом-то деле, и не силком заманивают, по печенкам стуча...

– Да я понятливая, – сказала Даша, ощутив во рту привкус прогорклого хозяйственного мыла. – И комсомольским задором разоблачать все и вся не горю...

– Ну вот, ты меня и не подводи. Любой начальник, понимать, в наши грустные и непонятные времена обречен быть дипломатом. Изредка. Ага?

– Ага, везде одно и то же, а в Лондоне еще и туманы... Не подведу. Честное пионерское.

Она вылезла и, заранее придавая лицу выражение полного безразличия, направилась в салон. И утешала себя одной бесхитростной мыслью: рано или поздно в такой ситуации оказывается любой сыскарь от Аляски до Антарктиды. Взять хотя бы парижский «розовый балет»...

Приемная – живые цветы в керамических горшочках на фигурной металлической решетке, мозаика, чистейшие зеркала. Куколка с безупречно нарисованным личиком, в накрахмаленном белом халате, выглядевшем даже чище, чем намеренья «Тибета», тут же поднялась из-за темно-алого стола в форме подковы, ослепительно улыбнулась:

– Слушаю вас, госпожа.

– Мне нужен доктор Усачев, – сказала Даша. искренне надеясь, что тон у нее дипломатический.

Улыбка и глаза ничуть не потускнели, но что-то в них неуловимо изменилось – Дашу мгновенно уценили. Без особого презрения, конечно – она просто перешла из престижной категории в другую...

– Вам назначено?

Даша молча опустила веки, не дав себе труда кивнуть. Видимо, кукла нажала хитрую кнопочку – из глубины освещенного приятным мягким светом коридора как-то очень уж кстати появился широкоплечий мальчик при костюме и галстуке – но вот фейс у него определенно был ольховский.

– Проводите к господину Усачеву, – и кукла потеряла к Даше всякий интерес, вторично титула «госпожи» уже не удостоив.

Кабинет оказался небольшой, но уютный, выдержанный в разных оттенках янтаря. Небольшая книжная полка, огромный круглый аквариум с яркими вислохвостыми рыбками, безостановочно жевавшими несуществующий чуингам, что твои качки. На стенах маленькие сибирские пейзажи с соснами, сопками и половодьем жарков.

Доктор вышел из-за стола, галантно помог Даше снять пуховик, пристроил его на вешалку, невероятно радушным жестом указал на мягкое кресло. Она села, покосилась на оказавшуюся рядом большую кушетку – так и подмывало спросить, не на ней ли сдают вступительные экзамены смазливые кандидатки. Доктор, перехватив ее взгляд, пояснил непринужденно, не моргнув глазом:

– Знаете ли, у западных психоаналитиков, особенно в Штатах, заведено укладывать пациентов на кушетку. Вы уютно устраиваетесь, расслабляетесь и начинаете говорить, постепенно добиваясь плавного и откровенного потока сознания... Японцы применяют схожий метод, «дзуйхцу», но у них следует излагать поток сознания на бумаге...

– Каллиграфически? – в самый неподходящий момент перебила Даша. С удовольствием отметила, что сбила его с мысли. И невинно закончила: – У них же целое искусство – иероглифы...

– Что? Возможно... Впрочем, это несущественно. ВЫ сами не хотели бы испытать сеанс психоанализа? У вас ведь очень нервная работа, правда? Психоанализ не имеет ничего общего с вульгарным словечком «псих», это скорее...

– Давайте лучше устроим сеанс вопросов и ответов, – сказала Даша дипломатично. – Подробных ответов...

– Как вам будет угодно. Курите, пожалуйста, если курите. Что вы пьете?

– Ничего.

– Хотите самоутвердиться, или в самом деле выпивка вас не прельщает, даже хорошая?

– Все вместе, – сказала Даша, откровенно разглядывая его.

Лет пятидесяти (по документам – пятьдесят шесть), черные волосы слегка курчавятся, никаких признаков лысины, кожа чуть желтоватая – больная печень? В общем, симпатичный и располагающий, образу душевного психоаналитика маэстро соответствует. На дам старше сорока должен действовать убойно.

– Итак, вы – Дарья Андреевна Шевчук, капитан угро, следователь по особо важным делам... Еще вас зовут Рыжая, и это вам нравится...

– Смотря кто зовет.

– У вас прекрасные волосы. Естественный рыжий цвет сейчас встречается так редко...

– У меня и ноги красивые, – сказала Даша. – Жаль, что сегодня я в джинсах... Вообще, конечно, я прелесть. Если встанет вопрос насчет вакансий...

– Если позволите, мы к этому вопросу вернемся позже, – мягко сказал доктор. – Между прочим, я отчего-то уверен, что вы пытаетесь нахамить исключительно из сознания определенной беспомощности... Вас, несомненно, наставляли держаться деликатнее, но вы в силу твердости характера просто обязаны самоутвердиться... Вас непременно следует называть по имени-отчеству?

Даша спокойно выпустила дым:

– А вас непременно следует называть доктором?

– Но я же и в самом деле доктор. Вы, уверен, собрали обо мне все, что смогли в сжатые сроки... Я психотерапевт. И в нынешнем своем бизнесе занимаюсь именно тем, чему меня учили в университете. Знаете, вам, возможно, это покажется странным, но в последнее время в США появилось новое течение в психотерапии – если врачи-женщины считают, что это необходимо, они занимаются сексом с пациентами. К проституции или пресловутому «разврату» это не имеет никакого отношения. Ведь и мои девочки – психотерапия чистейшей воды...

– Да-а?

– Зря иронизируете. Это, простите, от невежества. Можно задать нескромный вопрос? У вас с личной жизнью...

– Я не фригидная, и на личную жизнь не жалуюсь, – сказала Даша.

– Тогда постарайтесь подняться выше примитивных милицейских рефлексов – хватать, пресекать и доставлять... Попробуйте сделать над собой усилие и взглянуть на проблему шире. Людям, достигшим определенного возраста и располагающим определенными возможностями для удовлетворения прихотей, со временем становится скучновато в постели – однообразие, пресыщение... Полезно ввести некий элемент игры – особо подчеркиваю, не извращения, а игры, театральности, эротического маскарада, отождествления себя и партнерши с персонажами романа или фильма. Меж извращением и ролевой игрой, предлагаемой моей фирмой, – дистанция огромного размера. Я мог бы сослаться на опыт зарубежных коллег, но постараюсь сэкономить ваше время... И если находится человек, способный заплатить немалые деньги за организованную мастерами своего дела игру, если он в отношениях с партнершей остается, повторяю, в рамках самого что ни на есть нормального сексуального поведения – почему бы не поспособствовать клиенту обрести желаемое? Надеюсь, вам не приходила в голову дичайшая мысль, будто в отношении девушек допускается хоть малейшее принуждение? Прекрасно... Считайте, я занимаюсь психотерапией.

– И кто-то из ваших клиентов был в сопливом детстве влюблен в старшую пионервожатую?

– Господи, а почему бы и нет? – Доктор, похоже, даже удивился, чуточку. – Почему бы н нет? Возможно, так и обстояло. В любом случае моя фирма утешает. Вот вам, в сопливом, как вы изволили сказать, детстве не случалось, часом, самым несчастным образом влюбляться в элегантного постового? Или блестящего офицера? Ваша служба в армии, да и нынешняя служба, опять-таки связанная с мундиром, заставляет психоаналитика искать глубинные корни решений...

– Откуда вы знаете, что я служила в армии?

– Помилуйте, в определенных кругах вы – знаменитость и ваша биография известна... – с милой улыбкой ответил доктор. – И коли уж мы завели разговор о маскараде... Хотите, проведем безобидный эксперимент? Я дам вам адрес одной... костюмерной. Возьмете напрокат любой из имеющихся там нарядов и попробуете действие на вашем партнере. Потом, вместо платы за прокат, расскажете о результатах, просто позвоните и обрисуете парой фраз, только честно...

– Но ведь партнер не станет мне платить...

– Это несущественно. Я просто-напросто пытаюсь вам растолковать, что никакого криминала в моей работе нет. Ну как, позвонить в костюмерную? Или наденьте ваш капитанский мундир – у вас ведь есть, конечно? – на голое тело и в таком виде предстаньте перед вашим другом. Простите, почему вы вдруг чуточку покраснели? Право же, я вас не гипнотизирую и не читаю мыслей... Между прочим, вот так, незаметно, наводяще, и начинается подчас психоанализ... Нет, вы, решительно, слегка покраснели... Смущаться совершенно незачем, у вас естественные реакции – стремление разнообразить ощущения. Пробовали уже – я о мундире – или еще собираетесь с духом?

– А что, я попробую, – сказала Дата, чтобы вывернуться из печального положения отступающей стороны. – Хорошо, я согласна, это естественно и нормально, зов природы, наука это допускает. Убедили...

– Кстати, великолепный эффект в сочетании с мундиром дадут колготки экзотической расцветки или узора...

– Учту, – обаятельно улыбаясь, сказала Даша. – Полосатенькие или в крапинку? Давайте оставим эту лирику, я практик. Артемьева и Шохина у вас... трудились?

– Да, – спокойно ответил доктор. – Это были Современная Деловая Женщина и Юная Пионерка.

– А кто у вас еще есть?

– Желаете полюбопытствовать? – как ни в чем не бывало он достал из стола пачку цветных фотографий. – Гимназистка, Горничная, Миледи, Сотрудница СД, Парижская Цветочница... Вот этот набор – национальные костюмы: Молдаванка, Испанка, Немка и так далее, всего восемнадцать... Гетера, Египетская Танцовщица, Шансоньетка, Художественная Гимнастка, Строгая Училка, Стюардесса, Фронтовая Радистка – вы не поверите, но у двух весьма почтенного возраста людей последней удалось вызвать безвозвратно, казалось бы, сгинувшую эрекцию. Воспоминания боевой юности... вы и сейчас назовете меня аморальным типом? Юнга, Монахиня...

– А это? – Даша вытянула снимок юной блондинки в потрясающем платье, снятой во весь рост у камина.

– О... Елизаветинская Княжна. Сейчас наблюдается, рост интереса к отечественной истории... Есть у нас, знаете ли, дача, декорированная под загородный домик восемнадцатого века. Никакого картона и раскрашенного холста, все на высшем уровне правдоподобия. Кстати, вы неплохо смотрелись бы в роли Ведьмы.

– Ну, спасибо...

– Вы не поняли. Не Бабы Яги – Ведьмы. По древней традиции ведьмам приписывают рыжие волосы. Вот наша бывшая Ведьма, посмотрите. Очаровательная, рыжая. За эскиз платья и декорации «пещеры» я заплатил кучу денег одному довольно известному театральному художнику. Даже не татарскому – столичному.

– Интересно, он знал?

– Нет, конечно. Но я не считаю, будто набрел на идею первым. Наверняка где-то есть аналоги...

– Дача... Стационар?

– Какие пошлости... – поморщился доктор. – Место отдыха. Девочка вышла замуж, уехала, мы остались без Ведьмы. Вы знаете, сколько она зарабатывала? И эта работа, смею вас заверить, не имеет ничего общего с вульгарным конвейером, практикуемым так называемыми «эскорт-услугами»...

– Хватит, – тихо сказала Даша, и он замолчал. – Польщена честью, по вынуждена отказаться.,. Ольга Ольминская имела какое-то отношение к вашей фирме?

– Ни малейшего. Значит, все эти слухи о мундире. который на ней был надет...

– Почему вы вообще согласились со мной встретиться? – резко спросила Даша.

– Потому что клиенты встревожены, естественно. Два убийства за неделю...

– Три.

– Я о тех, что имели к нам прямое отношение... Ольминская, повторяю, с нами никогда не была связана.

– От кого выходили утром Артемьева и Шохина? Доктор, улыбаясь, развел руками.

– Хорошо, поставим вопрос иначе, – сказала Даша. – Мог их убить клиент?

– У них были разные клиенты.

– И все же?

– Исключено. Во-первых, совершенно невероятно, чтобы клиент одной девочки знал время и место визита другой, и наоборот. А они ведь, насколько я знаю, – они, да и Ольминская, человек, не имевший к нам отношения, – убиты все трое одним и тем же... методом? Во-вторых... Я не поставщик материала для извращенней и маньяков. И всегда стремился сократить риск до минимума. Всякого потенциального клиента я изучаю долго и вдумчиво. Не со стороны – здесь, в этом кабинете. Могу вас заверить, как профессионал-медик: извращенца, больного с патологической тягой к убийству или нанесению увечий хороший врач «вскроет» довольно быстро. Есть тесты, методики, приемы. Я же, простите, не замотанный районный психиатр. Это мой собственный бизнес, и проколов допустить я не могу.

– Так, – сказала Даша– – А не могло ли оказаться, что тот, кому вы отказали, заметив у него нехорошие симптомчпки, преисполнился на вас лютой обиды и начал...

– Гм... Версия неплоха, – сказал доктор, – но, увы, ничуть не соответствует действительности. Мне случилось отказывать четырем. Один умер. Один сидит в тюрьме. Один уехал из Шантарска, а четвертый уже полгода как эмигрировал. Я и сам сразу же о таком варианте подумал... Мои аргументы вас убедили?

– Пожалуй, – сказала Даша. – Почему девочек не забирали машины?

– Потому что у меня, повторяю, не вульгарный эскорт. К Елизаветинской Княжне или Ведьме клиента отводили, но что касается остальных... Девочки, как правило, уходят на всю ночь, их привозят к клиенту, и клиент, не глядя поминутно на часы, сам решает, когда следует расстаться. У меня просто нет такого количества машин, наконец... Пришлось бы завести для каждой девочки радиотелефон вдобавок... Девочки уходят утром, когда город уже начинает жить, у них есть деньги на такси, газовое оружие, они, как вы понимаете, проводят ночи в наиболее благополучных районах города. Фирма существует полтора года, за это время случались лишь мелкие инциденты, не портившие общей картины. Такой ужас – впервые. Девочки боятся, клиенты нервничают, они же умные люди и прекрасно понимают, что заподозрить могут в первую очередь их...

– Персонал у вас большой? Я не о девочках.

– Человек десять. Только те, без кого не обойтись.

– Так может...

– Персонала я вам, простите, не сдам, – сказал доктор твердо. – Потому что уверен во всех. Их я проверял еще тщательнее, чем клиентов. К тому же было проведено нечто вроде внутреннего расследования, и результатами я полностью удовлетворен.

– А «крыша» у вас надежная? Чудить не может?

– У меня нет «крыши», – ответил Усачев с явственной ноткой самодовольства. – Нет такой необходимости. Уровень клиентов, как легко догадаться, позволяет обходиться без «крыш». Есть возможность быстро и эффективно справляться с неприятностями.

– Вроде визита капитана милиции, а?

– Господи, Дарья Андреевна, я не сомневаюсь, что вы умнее, нежели пытаетесь предстать... Конечно, если у вас возникнет вдруг маниакальное желание мне напакостить, вам, очень может случиться, и удастся сделать парочку булавочных уколов. Но я пока не подметил у вас маниакальных пристрастий. Ну зачем, в самом-то деле? Все эти игры никому не мешают и не вредят. Не станете же вы запрещать дискотеки только из-за того, что возвращавшаяся оттуда девочка была убита маньяком? Нет, серьезно, неужели я вызываю у вас отрицательные эмоции? Вы бы лучше занялись «Листком», который вопреки писаным законам публикует телефоны проституток... Или блуждающий по вашему прелестному личику гнев – следствие моего опрометчивого предложения насчет роли Ведьмы? Помилуйте, я всего лишь хотел, чтобы еще одна красивая женщина получила достойное ее оформление.

Даша усмехнулась:

– Вы у меня все-таки вызываете одно единственное маниакальное желание. Философствовать.

– На тему?

– На избитую, но страшно актуальную тему о роли рокового случая в судьбе людей и фирм, – сказала Даша весело и вполне дипломатично. – У меня нет времени на хобби, но одно все-таки есть – история криминалистики. Я могла бы привести массу увлекательных и поучительных примеров, но нет времени... – она расстегнула сумочку. – Вот эта штучка – магнитофончик. Удобная в пользовании, высококачественная импортная игрушка из арсенала серьезных людей. И вмонтирован он был в пудреницу Риточки Шохиной. Разумеется, можно предполагать, что она купила пудреницу по случаю, не зная о начинке, но в такие случайности плохо верится. Вы, наверное, тоже не поверите в совпадение? Благо есть запись, снимающая всякие сомнения... (Она, ясное дело, не стала уточнять, что так и не нашлось пока аппаратуры, на которой можно прослушать микрокассету – если и в самом деле была сделана запись...) Что за разговор нам удалось прослушать, я вам, конечно же, не скажу. – Даша уже улыбалась во весь рот. – Просчитываются разнообразные и весьма пикантные варианты, доктор... Человеческий голос, надо вам знать, столь же уникален и неповторим, как отпечатки пальцев. Аппаратура разработана давно. В Шантарске ее нет, не стану скрывать – но мы отправим кассету в столицу... Клиента Шохиной мы вычислим – теперь это будет еще легче, бедных студентов, заводских слесарей и нищих доцентов отметем с ходу, просеем те дома частым ситечком... На кого работала Риточка, помимо вас, меня, в общем-то, интересует мало. Вас это должно интересовать гораздо больше. Поскольку сулит сюрпризы и крупные неприятности. Что, если хозяин Шохиной – настоящий хозяин, чует мое сердце, – начнет разборку с вас? Столь шикарная аппаратура подразумевает, как вы изящно выразились, определенный уровень возможностей. Если это государственная спецслужба, вам начнут мотать кишки на плетень довольно быстро – как только я заброшу информацию о магнитофоне во все братские конторы. Вряд ли клиентам понравится, что любая ваша девочка – теоретически, любая, верно? – может держать при себе магнитофончик. А если Шохина работала на частников... Частники бывают разные. Вдруг вам начнут мотать кишки на плетень в самом прямом, а не переносном смысле? Раньше, чем успеют помочь благодарные клиенты? И еще о клиентах... Не решит ли кто-то из них, особенно пессимистически настроенный, что это вы сами снабжали девочек магнитофонами с целью последующего злостного шантажа клиентов? Вокруг проституции всегда цветет пышный букет самых разнообразных сопутствующих преступлений, говорю вам, как профессионал. На вас, в самом деле, ни один подозрительный клиент не обидится?

Он слегка побледнел. «Нет, вряд ли девочка писала по его инициативе, – подумала Даша, – очень уж неподдельным было удивление при виде японской игрушки. Но дожимать нужно, он созревает...»

– Вам не кажется, что среди вашей клиентуры обязательно найдутся злые и раздосадованные люди, без малейших угрызений совести способные лишить человечество одного-единственного психотерапевта? Вполне могут решить, что врачей у нас и так до хрена... – Она грубила вполне умышленно. – Потом-то вы к нам прибежите и будете выкладывать все... если только успеете добежать.

Судя по лицу доктора, имелись у него и клиенты, способные лишить человечество дюжины эскулапов, одним махом...

– Но я же не знал! Честное слово, я ничего не знал...

– Вот так и говорите, – сказала Даша с обаятельной улыбкой. – Так и говорите, когда вам начнут загонять паяльник в анус. Может, и поверят. А когда я тисну в какой-нибудь бульварной газетке через подставное лицо статейку об игривом докторе, поставлявшем клиентам шлюшек с магнитофонами в пудреницах, когда вас печатно обзовут шантажистом века – вы. конечно же, подадите на газету в суд. Клиенты помогут... или нет? Не случится ли так, что поплывете вы по великой и многоводной реке Шантаре пониже уровня воды?

– С-с...

– Стерва, – сказала Даша. – Рыжая стерва. Нет, вы и в самом деле решили, что меня держат в угро за смазливую мордашку и изящную линию бедер? А хотите, поедем к полковнику Бортко, да запись вместе и послушаем? Конечно, она невинна, однако...

– Но клиент Шохиной не мог сказать ничего такого...

– А вы дадите мне – да и себе тоже – честное слово, что не найдется клиента, который после статьи в газете решит, будто он мог сболтнуть при одной из ваших девочек нечто? Я устрою такую статью, доктор. Есть каналы.

– Что вы хотите?

– Я же сказала – клиентов Артемьевой и Шохиной. Никто ничего не узнает. Они будут уверены, что их вычислили в результате оперативно-розыскных мероприятий. И предупреждать их о нашем разговоре не стоит, хорошо? – она встала. – Выбирайте. У меня при самом худшем раскладе всего лишь отберут дело. И бог с ним, я переживу – все ж меньше копаться в потрохах и дерьме. А вот вы...

– Какие гарантии?

– Вы будете смеяться, доктор, но гарантия тут одна – мое слово офицера. Не люблю я его давать, но никогда не нарушала. Вы ведь собирали обо мне информацию, должны знать... В конце концов, вы мне не нужны, даже для коллекции. Мне нужен маньяк.

– Но ведь клиенты вас не выведут...

– Это я решаю. Ну?

– Клиента Артемьевой сейчас нет в городе, вообще в стране, он вернется недели через две...

– Шохинскнй?

– Только ничего не надо записывать...

– Разумеется, – сказала Даша.,

– Сиротников.

– АО «Бореи-Коисалтинг»? Так... А у Приставке, каковой тоже в свое время имел дело с Артемьевой, не возникало ли каких психических завихрений? Видите, кое-что я знаю уже...

– Нет. Человек был серьезный и уравновешенный.

– Что же он тогда застрелился?

– Представления не имею, – хмуро сказал доктор.

Салон Даша покидала, весело насвистывая и помахивая сумочкой. Сделала ручкой накрахмаленной кукле:

– Бонжур, мадемуазель!

И села – впорхнула – в машину.

– Ты чего цветешь? – подозрительно спросил Воловиков.

– От сознания хорошо проделанной работы, – сказала Даша. – Я была деликатна, как княжна Елизаветинская...

* * *

...Меры безопасности Даша приняла разнообразные. От чисто оперативных (две машины подстраховки) до чисто психологических – отправляясь на свидание к «бедной газетной старушонке», запаковала себя в плотную джинсу, добавив свитер. Чтобы до минимума уменьшить поток предстоящих отрицательных эмоций от неминуемого не гетеросексуального лапанья. Она уже чуточку раскаивалась, что столь опрометчиво ринулась в этот явственно припахивающий серой омут (попробовал бы Воловиков внедриться к педикам на остров Кумышева и терпеть лапанье в тамошних кустиках), но отступать, конечно, поздно, внедрение приняло официальный характер и превратилось в плановое оперативное мероприятие. Все разрабатывалось на максимуме серьезности – подобрали однокомнатную квартирку из конспиративных на случай слежки и проверки, а куруманские коллеги кое-что предприняли, дабы подкрепить легенду. Хорошо вдобавок, что Куруман территориально принадлежал к другой области, и шантарские бульварщнки в пору всеобщей удельной раздробленности с тамошними собратьями не контачили.

В такси, правда, Хрумкина вела себя на редкость примерно – разве что украдкой тискала Дашииу ручку. Даша героически терпела, молясь в душе, чтобы сатанистская гоп-компаиия и в самом деле замешалась в неприкрытую уголовщину, а усатенькая оказалась бы в ее кабинете на засиженном десятками клиентов стуле.

Остановились возле панельной девятиэтажки в Серебрянке – места, в общем, знакомые, неподалеку от Петькиной Ямы, крохотного озерца, с которым у Даши были связаны самые неприятные воспоминания. В подъезде Хрумкнна приостановилась меж первым и вторым этажами, Даша приготовилась было к ухаживаниям и признаниям, но хозяйка «Бульварного листка» с руками не полезла, сказала тихо:

– Дашенька, милая, я за тебя поручилась, ты меня, надеюсь, не оконфузишь...

– Постараюсь, – осторожно пообещала Даша.

– Вот отчею-то сразу почувствовала к тебе самую сердечную симпатию...

– Но все же понятно, – сказала Даша, одарив собеседницу томной и блудливой улыбкой. – Это Он, Черный Мессия, нам помогает мгновенно отличать друг друга в толпе крещеной биомассы...

За последние дни с помощью Глеба и Ватагина, снабдивших кипой «методической литературы», Даша немного подковалась. А при необходимости могла и неплохо изобразить дерганую шизофреничку, благо таких там навалом... Переборщить она не боялась: Хрумкина, едва ступив в подъезд, словно бы стала совершенно другим человеком: глаза определенно засветились этакой сумасшедшинкой, лицо застыло, энергичная журналистка куда-то сгинула, осталась кликуша.

– Милая, постарайся произвести хорошее впечатление. Я хочу, чтобы ты как можно скорее слилась с братством, возможно, будет сам Мастер, держись с ним почтительно, это великий человек... Через несколько дней полнолуние, и если Мастер тебя признает, ты войдешь в Круг без долгих испытаний, а это редкая честь...

Диковато было все это слушать в самом обычном подъезде на окраине миллионного города. Заслышав о полнолунии, Даша навострила ушки: несчастного спаниеля как раз в полнолуние извели...

Ключ у Хрумкиной оказался свой. В полутемной прихожей сразу же шибануло в ноздри странным сладковатым запашком, исходившим от трех черных свеч, горевших в прикрепленном к стене разлапистом шандале из позеленевшей меди. Пол показался еще более странным – грязные доски в причудливо облупившейся пестрой краске, – но Даша вскоре разглядела, что это иконы, довольно тщательно подогнанные на манер паркета. Из комнаты, столь же скудно освещенной почти не колыхавшимися огоньками свечей, отчетливо доносился возбужденный, истерически-надрывный женский голос:

– Ээ... Бэ... Гэ...

Полное впечатление, что там зубрили вслух азбуку. – Тихонько... – прошептала Хрумкина. – Уже начала. На цыпочках...

Кроме круглого стола посередине, мебели в комнате не оказалось никакой. Пол так же выложен иконами, по всем четырем стенам висят перевернутые распятия, православные и католические (ограбление дома католического священника отца Иоахима в июле, машинально отметила Даша, в списке пропавшего числится распятие из черного дерева...), три черных свечи в древнем подсвечнике горят на столе и еще несколько – по периметру комнаты в поставленных на пол прозаических блюдечках. Меж свечами в самых непринужденных позах разместилось с десяток индивидуумов обоего пола, в основном народ в возрасте, но попадались и совсем молодые. Насколько Даша разглядела в полумраке, тихонько садясь на пол, справа от нее примостилась совсем зеленая девчоночка, с отрешенным видом попыхивавшая черной гнутой трубочкой, что твой товарищ Сталин. Втянув дымок ноздрями, Даша моментально опознала конопельку, причем высококлассную, тохарскую. У нее возникли подозрения, что дымящая фемина еще не вышла из позднего школьного возраста – а это уже отлично, господа, это уже статья для хозяина квартиры... А девочка – слабое звено, если раскрутить хорошую прессовку, машинально отметила та часть сознания, что обязана была при любых обстоятельствах оставаться неустанно бдящим электронным мозгом сыскаря.

Никто не обратил внимания на новоприбывших. Не до того было. Седоватый джинсовый мальчик лет пятидесяти, сидевший почти напротив Даши, то и дело отхлебывал из бутылки «Абсолюта», стараясь делать это бесшумно (щелк! Артемий Фарафоитов, «Бульварный листок», основная тематика – антикоммунизм, альпинизм и легализация публичных домов), но остальные, почти каждый, дымили кто папиросами, кто трубочками, распространяя тот же вязкий запашок качественного тохарского зелья. Да еще к свечному воску что-то пахучее было подмешано. И плотные шторы задернуты наглухо, так что стояла жаркая духота. Люди за столом, числом трое, все так же напряженно слушали четвертую, истеричным голосом выпевавшую букву за буквой.

Даша тихонько стянула свитер через голову и подложила под спину к стене, сразу стало уютнее. Молоденькая соседка тут же вольготно улеглась на пол, непринужденно положив Даше голову на колени, уставясь в потолок. Даша не шелохнулась, приглядываясь к четверке за столом и пытаясь догадаться, что они там, черт их побери, делают.

Щелк! Спина, оказывается, принадлежала Паленому – он как раз повернул голову, глянул влево, и Даша узнала знакомый по оперативной съемке шрам, скособоченный подбородок, похожий на черепашью нижнюю челюсть.

– Бессмыслица... – объявила женщина.

Голос был исполнен такой печали, что невольно хотелось посочувствовать. Даша врубилась наконец; они крутили блюдечко, обычный спиритический сеанс, отсюда и странное шуршанье – это блюдце елозило по листу бумаги с нарисованными по кругу буквами.

За столом возник тихий спор, нашпигованный учеными терминами вроде «грубых вибраций», «антагонистических астралов» и «плоскомерности эфирной кривой». Даша тем временем опознала еще двух участников эксперимента: толстая дамулька с высокой прической из обесцвеченных волос – Людмила Корзунова, некогда дипломированный врач, а ныне вольный народный целитель, объявившая себя послом Высшего Галактического Разума в Шантарске (и даже пытавшаяся вручить губернатору свои верительные грамоты, собственноручно начертанные под телепатическую диктовку), интеллигент в немытой бороденке – модный иглоукалыватель Карамельников, кришнаит и страшный любитель юных медсестер, по этой причине уже однажды разминувшийся с уголовным кодексом буквально на миллиметр.

Девочка пошевелилась, потерлась щекой о Дашину коленку и шепотом поинтересовалась:

– А ты будешь меня любить? Даша ее проигнорировала, зато Хрумкина моментально цыкнула злым шепотом:

– Светик, брысь!

– Нехорошая Катька, – чуть заплетающимся языком выговорила девчонка. – Жадная, усатая. Усатая собака на сене. Вот возьмет Мастер и отберет у тебя игрушку, я ему сейчас пожалуюсь...

И примолкла, посасывая шкворчащую трубку. Хрумкина тронула Дашу за рукав, протянула портсигарчик с папиросами – конечно, «заряженными», и гадать нечего. Даша мотнула головой и приступила к коронному номеру «Дашка-наркоманка», который в прошлом году принес ей признание в гораздо более опасной компании.

Достала из нагрудного кармана прозрачную коробочку от аудиокасссты, извлекла маленький одноразовый шприц, где плескался кубик прозрачной жидкости. Закатала левый рукав, сняла с иглы зеленый колпачок, тщательно выдавила пузырьки воздуха и уверенно сделала себе укол, в мышцу, повыше локтя. Спрятала коробочку и закинула голову, прижалась затьпком к стене, ожидая «Прихода».

«Прихода», само собой, можно было дожидаться до второго пришествия, потому что организм получил лишь кубик сорокапроцентной глюкозы – что для него было даже полезно при нервной милицейской работе. Но, судя по лицу Хрумкнной, сей маленький цирк лишь добавил Даше авторитета на зоне.

– Дашь уколоться? – заинтересовалась Светик.

– Брысь! – мгновенно отреагировала Хрумкина, заботливо спросила: – Дашенька, а ты не вырубишься?

– С капельки? – фыркнула Даша, не пошевелившись. – Мне просто сейчас будет хорошо...

Четверка за столом наконец закончила совещание, устав проклинать недостаточно тонкие вибрации. На блюдечко вновь возложили пальцы, и Паленый вдохновенно начал:

– Вызываем академика Сахарова... Андрей Дмитриевич, вы с нами? Если вы слышите нас, ответьте – можно ли ожидать решительного поражения красно-коричневых на выборах? Ответьте, Андрей Дмитриевич... Зашуршало блюдечко, и женщина завела:

– Е...Эм... Пэ...

Фарафонтов неуклюже поднялся на ноги, звонко покатилась бутылка. Спириты дружно на него цыкнули, попытались опять сосредоточиться, но даже неопытному наблюдателю в лице Даши стало ясно, что плоскомерный эфир вновь проявил скверный нрав, и на линии пошли сплошные помехи. Паленый вполголоса обматерил Фарафонтова. Тот, виновато пожимая плечами, на цыпочках пересек комнату, присел рядом со Светиком и пощекотал ее за бочок. Она встала, и оба исчезли на кухне. Все происходящее отдавало дурным балаганом, но Даша слишком хорошо знала: эти могут стать и весьма опасными. В любой момент. Особенно если есть волевой главарь...

Оказалось, пока она разглядывала спиритов, Хрумкина куда-то исчезла. Из кухни через неплотно прикрытую дверь доносились недвусмысленные звуки. Еще статья, отметила Даша. Копите, голуби, копите...

– Дашенька... – Даша тихо встала, ощутив знакомую охотничью дрожь в теле.

– Иди в ту комнату, – шепнула Хрумкина. – И будь обходительнее с Мастером... Решается твоя судьба...

– Он кто?

– Черный Гроссмейстер, выше его в Шантарске нет... Даша тихонько прошла к двери.

– Я сказала, что ты уже сделала укол, он поймет... – шепнула тащившаяся следом Хрумкина, – но все равно, держись вежливо...

В соседней комнате не было и стола – только кресло посередине, определенно антикварное. Человек, восседавший в нем, был закутан в черный просторный балахон, а лицо закрывала черная маска, кажется, кожаная, сработанная не в пример изящнее спецназовских капюшонов – она повторяла черты лица и при этом, такое впечатление, копировала какую-то древнюю ритуальную харю (у Даши не хватало должного образования, чтобы определить точнее). Но пристально всматриваться она не стала, осторожничала, чтобы не насторожить здешнего пахана чересчур уж осмысленным взглядом – тем более что у него-то самого глаза смотрели вполне трезво и пытливо, Даша успела заметить.

Свеч здесь горело побольше, с дюжину, да еще вдобавок багрово рдела куча раскаленных углей на огромном железном подносе в углу. Обнаженная женщина с застывшим взглядом, стоявшая на коленях над блюдом, медленно протянула руку, высыпала на угли щепоть тяжелого порошка, и повалил дымок с вязким запахом.

На коленях у человека в балахоне лежал длинный изогнутый нож с позолоченной, а может, и золотой рукояткой, этакий ятаган со странными знаками на лезвии. Даша, стоя с потупленным взором, хорошо его рассмотрела. И пришла к выводу, что он ничуть не напоминает то лезвие, каким были убиты три девчонки.

– Я чую дыхание Тьмы, Мастер... – произнесла женщина, не шелохнувшись.

– Делай, – сказал он, как отрубил. Посмотрел на Дашу. – Подойди ближе.

Она сделала несколько шагов вперед – пока человек в маске не остановил повелительным жестом. Над углями струился слоистый дым. Обнаженная женщина извлекла откуда-то восковую фигурку с приклеенными к корявой головке настоящими человеческими седыми волосами и медленно, с величайшей сосредоточенностью стала втыкать длинную иглу, целя туда, где у человека располагается сердце, монотонно бормоча нечто похожее на заклинания.

Не обращая больше на нее внимания, человек в маске сказал:

– Раздевайся.

– Я – куруманская хозяйка ночи, – сказала Даша расслабленным голосом наркоманки.

– Раздевайся... сестра.

Стараясь придать движениям неминуемую после дозы наркотика расхлябанность, Даша стала медленно расстегивать пуговицы. Страха, понятно, не было никакого. Чертова хата обложена, таксер был подставным оперативником, на лестнице уже наверняка бдят камуфлированные амбалы, достаточно визга или шума борьбы... Но не ублажать же его, черт побери? Если полезет с нежностями, все рухнет, много на них не навесишь...

Ладно, лапанье еще можно перетерпеть, а там, когда зайдет далеко, можно и симулировать всплеск наркотической ярости... Она избавилась от последних деталей туалета, вопросительно взглянула, не забывая держать на лице отрешенно-туповатую улыбочку.

Мастер поманил ее обоими указательными пальцами. Даша подошла совсем близко. Повинуясь движению его ладоней, опустилась на колени меж его расставленных ног, посмотрела вверх, но точный цвет его темных глаз определить так и не смогла. Насчет особых примет можно только гадать. На ладонях на пальцах – ни шрамов, ни татуировок, голос глубокий, звучный. Маска сделана наподобие древнегреческого шлема, только гребня нет, волосы закрыты – но они определенно подстрижены коротко, иначе выбивались бы пряди. Негусто. Да, это, пожалуй что, волк... Главарь.

Он чуть наклонился вперед, приложив обушок лезвия к шее – лезвие вовсе не показалось холодным – медленно задрал Даше голову. Провел кончиком клинка меж грудей, вниз по животу. Даша не шелохнулась, прекрасно понимая, что идет проверка.

– Геката, Зогро, Моммо... – бормотала женщина. – Зову тебя, повелительница перекрестков и ночных дорог...

Обушок прошелся по коже пониже пупка, взъерошил волосы. Даша полузакрыла глаза, учащенно дыша.

Это было не в кино и не во сне – посреди миллионного Шантарска, славного в числе прочего и космической электроникой.

Человек в маске осматривал ее предплечья. Там все было в порядке – «следы уколов» наносил специалист своего дела, знавший наркоманов лучше, чем собственную жену. Кончик лезвия больно царапнул под левой грудью. Даша терпела, мгновенно прикинув, как в случае малейшей агрессии нанесет удар. Глаз она, конечно, не опускала, по-прежнему изображая экстаз, но чувствовала, как по коже поползла кровь. Мастер подождал, когда стечет немного на лезвие, медленно поднял его ко рту, слизнул половину, клинок оказался у самых губ Даши. Она слизала остальное, ухитрившись не порезать язык.

– Молись. Нашу молитву...

– Нима оговакул то сан вабзи... «Отче наш» шиворот-навыворот она зубрила два дня и теперь отбарабанила без малейшей заминки.

– Встань.

Он усадил Дашу на колени, обнял за талию, положил ладонь на бедро. Руки, чувствовалось, сильные, не дрожат ничуть – не пьян, запаха не ощущается, и не похоже, чтобы принимал дурь. Положительно, волк... Хрумкина вышла от него с физиономией, исполненной преданности и почтения, словно секретарь райкома, удостоившимся визита к Брежневу...

Ладонь, переползла с бедра на выстриженную по западной моде дорожку несуетливо, властно. Даша терпела, невольно отметив, что попала в лапы опытного, спокойного мужика.

– Тебе сказали, кто я?

– Я тебя чувствую, даже если бы мне не говорили прежде... – тихо сказала она. – Бабушка меня учила, что Черный Хозяин однажды придет...

– Ты мне нравишься, ведьма, – он был, конечно, в должной степени возбужден, но на суетливого психа не походил ничуть. – Мне сказали, ты хочешь примкнуть к Братству?

– Да, Гроссмейстер, – шепнула она.

– К великому Сатане ведет много дорог, но ни одной не проложено в обратную сторону...

– Я готова...

Ранка под левой грудью уже не кровоточила. Ладони медленно блуждали по ее телу, дым плавал по комнате тяжелыми волнами, темные глаза в прорези маски не отрывались от ее лица. Женщина в углу вдруг простонала-прорычала что-то вовсе уж невразумительное, подняв фигурку над углями.

– Ты давно служишь Ему?

– С детства, – сказала Даша. – Я же говорю – бабушка учила... Жаль, что ты не знал мою бабушку, Мастер...

Вот уж точно, мысленно добавила она. Бабушка, человек верующий, придушила бы это сокровище собственными руками...

– Я хочу войти в тебя, – сказал он негромко. – Мы Должны слиться во благо Его, погрузившись в поток энергии Князя Тьмы, несущей наслаждения Той Стороны...

– Не здесь, Гроссмейстер, – сказала Даша, старательно придыхая после каждого слова, – В магии Ритуала, в сиянии Луны, посреди дьявольской ночи и с соленым привкусом крови на губах...

– Я понял, – ответил он, не убирая рук. – Через три дня – Полнолуние. И черная месса...

Даша, решив внести инициативу и разнообразие, соскользнула с его колен и медленно закружилась по комнате, раскинув руки, украдкой глядя под ноги, чтобы не влететь босой подошвой в блюдо с углями.

Резко остановилась, повернулась к нему лицом:

– Я буду ждать полнолуния, Мастер...

– Смерть! – взвыла женщина, роняя на угли истыканную иглой фигурку. – Смерть! И да растают кости Розанова, как этот воск, и растечется его сердце...

Даша кое-что сообразила: Розанов, директор из «оборонки», заклейменный демократической прессой как один из вождей «красно-коричневых противников реформ», был на выборах в Госдуму наиболее опасным противником господина Москальца. Нет, этот, в маске, безусловно, не Москалец, у того глаза синие... Да и голос не тот... Интересные методы предвыборной агитации, надо сказать.

– Иди к братьям и сестрам, – сказал Мастер. – И если кто-то вздумает к тебе приставать, смело отвечай, что отныне ты – Невеста Луны...

«Ну, спасибочки, – подумала Даша, неловкими движениями собирая разбросанную одежду. – Сей почетный титул означает, что на шабаше ты, друг ситный, намерен меня долго и вдумчиво трахать. Наслышаны-с. Там поглядим...»

Вернувшись к «братьям и сестрам», чтоб им сдохнуть, она едва не раскашлялась – дым там стоял вовсе уж коромыслом, за столом уже никого не было. Бомонд, успев погасить половину свеч, энергично обжимался – в самых неожиданных сочетаниях. Светик на сей раз оказалась в объятиях Карамельникова – но Фарафонтова, блаженно дремавшего в уголке, это уже ничуть не волновало, и несовершеннолетняя дива в расстегнутом сверху донизу платьице во второй раз за сегодняшний вечер была увлечена в кухню. Паленый обнаружился в самом дальнем углу, в обнимку с пухленьким красавчиком Дугиным, тоже трудившимся в «Листке» чем-то вроде политического обозревателя (если можно назвать политическим обозрением поток ругани в адрес тех, кто ему не нравился или не разделял его ориентации).

Остальные тоже развлекались, кто как умел, – одна Хрумкина, оставшись без пары, печально и потерянно крутила в руке бутылку фарафонтовского «Абсолюта», где на донышке еще оставалось со стакан. Даша, застегиваясь на ходу, деликатно отобрала у нес сосуд, принюхалась – вроде бы нормальный алкоголь, без добавок, – и глотнула от души. Хрумкина враз оживилась:

– Дашенька... Не без мстительного злорадства Даша сказала:

– Оставь в покое Невесту Луны, Катенька...

– Опять... – тяжко вздохнула та, и по щекам у нее потекли слезы горькой обиды.

Глава двенадцатая.

«Сатанинская гавань».

Неизвестно, что там за сложные (а то и наоборот – примитивные) процессы сработали в голове, но сегодня Даша, сидя рядом с сержантом Федей в служебном «Москвиче», то и дело внимательно вглядывалась в калейдоскоп предвыборных плакатов, испятнавших все мало-мальски подходящие места – вплоть до фонарных столбов и коммерческих киосков. Диковатые взгляды и раскосмаченные бороденки прежних лет канули в прошлое – как-то незаметно отсеялись и сгинули в полной безвестности горластые демократы, в качестве козырей заявлявшие свой лютейший антикоммунизм, родственные связи с «врагами народа» и многократные ходки в психушку. Нынешний кандидат попер сплошь респектабельный – галстуки, аккуратные прически, вальяжные и чуточку обеспокоенные судьбой России физиономии. Однако по неистребимой привычке чуть ли не все они категорически и клятвенно обещали кто Луну с неба, кто индексацию ваучеров и принародный дележ Алмазного фонда посреди Красной площади. Правда, отошла в небытие и былая предвыборная традиция – мини-вандализм. Фанаты соперничающих кандидатов больше не украшали особо ненавистные им хари ни свастиками, ни могендовидами, даже ободрать афишку с ликом политической вражины электорат как-то ленился...

* * *

...Вчерашнее расставание с поклонниками Князя Тьмы прошло вполне мирно. Сначала Даша после интеллигентной беседы с Мастером собиралась посидеть подольше, благо с провозглашением ее Невестой Луны отношение окружающих стало невероятно почтительным, и с руками никто не лез – но вскоре в горнице со спиритическим столом начался свальный группешник, в придачу к травке появились и таблетки, разгорелось крайне неэстетическое обнажение души и тела. Даша плюнула, объявила громогласно, что отбывает догнаться, и покинула салон, в чем ей никто не препятствовал (Мастер из своего персонального логова так и не появился, занявшись, как мимоходом подслушала Даша, лирическими забавами со смотрительницей магического костерка).

Вот с Мастером-то и обстояло туманнее всего. Обе оперативных машины старательно продежурили чуть ли не до утра и прилежно зафиксировали, как расползалась после полуночи большая часть «чертовых кукол», как их в сердцах окрестила Даша. Однако Мастера опознать не могли, поскольку в лицо его никто не знал. Он мог быть любым из четырех вполне приличных на вид мужчин, отъехавших от дома на машинах и одиннадцати, покинувших тот же подъезд пешком. Навешивать им «хвост» по недостатку людей и машин не смогли, конечно. Четверых автовладельцев наутро быстренько установили – но любой из них с равным успехом мог оказаться как Мастером, так и совершенно посторонним индивидуумом. А поскольку Мастер, строю говоря, ни в чем пока не обвинялся и мог подозреваться лишь в соучастии в похищении собаки гражданина Гупало, Дашино начальство к массированной отработке всех пятнадцати незнакомцев, имевших несчастье угодить под колпак, отнеслось отрицательно – даже с учетом конкретных исторических реалий, то бишь трех убийств, И Даша (что с ней редко случалось) правоту начальства признавала на сто один процент. Гораздо проще было, как предложил Воловиков, дождаться их «лунного фестиваля» и обрушить на головы парочку «суровых участковых», нагрянувших по жалобе соседей. На фестивале наверняка не обойдется без предосудительных забав, если выбрать момент попикантнее, на дачке (а Хрумкина определенно намекала, что чествовать приход полнолуния будут на даче) обнаружится и травка, и несовершеннолетняя Светик в том положении, что у прадедов именовалось «интересным» – а это уже откроет неплохие возможности для маневра и прессовки...

* * *

Поднимаясь по лестнице, Даша даже не старалась Придать лицу грустную озабоченность – чуяла, что и так не похожа на веселушку. Сообщать родителям подробности убийства их единственной дочки и неизбежно выложить при этом, как юная дочушка зарабатывала карминные деньги, – занятие невеселое, сколько бы ты ни повидал «жизни наоборот»...

Они нажала кнопку звонка, вздохнув про себя и гадая, обойдется ли без истерик.

Дверь открыл высокий светловолосый парень, лет на несколько ее младше. Даша на миг растерявшись, подняла брови:

– Простите, а Шохины...

– Так это вы из милиции? Риткины родители так и не приехали пока. Говорят, они на две недели махнули в Австрию, адреса не оставили, и где их там искать, никто не знает. Вот если бы вы послали запрос в Вену...

– Все равно похоронили уже... – вздохнула Даша (и подумала, что австрийцы вряд ли после такого запроса поднимут полицию страны в боевую готовность). – Слушайте, а кто же мне звонил? Мне передали, Шохин...

– Я и звонил. Проходите. Я ж тоже Шохин. Племянник Степана Ильича. Из Томска.

– Сын брата? Судя по тому, что вы именно Шохин?

– Ага. Младшего брата. Вам документы показать? Нам прислали телеграмму, какой-то Петрищев из Союза художников. Родители выбраться не смогли, я сам на похороны не успел... – он стал озираться. – Где-то сумка...

– Да ладно, – махнула рукой Даша. – Квартира была на пульте, если вневедомственная охрана ее для вас с сигнализации сняла, значит, все ваши бумаги сто раз осмотрели... Я и есть капитан Шевчук. – Игорь, – он протянул руку. – Куда бы нам... Давайте на кухню, а у меня кофе вот-вот вскипит...

Нельзя было сказать, что он «раздавлен горем», как обожали выражаться авторы дореволюционных сентиментальных романов, – что, впрочем, понятно, всего лишь двоюродный брат, да еще живший в другом городе... Но и не искрился весельем, конечно. Кофе и точно, вскипел через минуту. Даша сняла шапку и присела к столу посреди роскошной кухни – пожалуй, так даже лучше, не респектабельные, убитые горем мама и папа, а иногородний кузен... Разлив по чашкам кофе, Игорь уселся напротив:

– Слушайте, а мне-то рассказать подробно можете? Или я считаюсь недостаточно близким родственником?

– Нет тут никаких секретов, – сказала Даша. – Вот только я, уж простите, рассчитывала на родителей, хотела порасспросить... А вы-то, видимо, с ней виделись раз в год?

– Если не реже. Батя переехал в Томск, когда мне шел пятый, а Ритки и в проекте не было. Да все равно ведь – родня. Симпатичная росла пацанка. Только с ветерочком в голове, такое мое впечатление. Училась прекрасно, готовилась поступать – а все равно с ветерочком,.. Или это в мои старые годы так кажется, или профессиональный рефлекс...

– А вы, простите, как на хлеб зарабатываете?

– «Ахерон». Частное сыскное и охранное. Служил в десанте, потом поступил было на иняз, предки дожали, да через год как-то вынесло на эту контору... Ничего, прижился. Заведение приличное.

– Ну, как ни цинично звучит, это и лучше. – сказала Даша. – Изнаночки навидались...

Она рассказала все основное, кратенько, без особых красот. О заведении, где Риточка подрабатывала, не умолчала, но про фаршированную пудреницу, само собой, не проболталась, она и родителям не стала бы рассказывать.

Кузен слушал, набычившись. Когда понял, что Даша закончила, закурил, помолчал, глядя на стену, выложенную пестрыми кафельными плитками в колерах хохломских ложек. Спросил угрюмо;

– А клиента вычислили? Вот бы кого подержать за кислород...

– Не надо, – мягко сказала Даша. – Все прекрасно понимаю, но знаю я вас, частных сыскарей – что есть сил коллегам из штатовских романов подражаете...

– Все-таки сестренка, хоть и двоюродная. А родители так и не знают ничего...

– Не надо. – повторила Даша. – Тут, Игорь, работает маньяк, а уж его-то вы в чужом миллионном городе ни за что не нащупаете. Так что езжайте домой, ничего лучшего и придумать невозможно...

* * *

...Городская травматология, как и вся знаменитая тысячекоечная, пахла болезнями и болью, пропитавшими огромное угрюмое здание без малейших архитектурных излишеств – прямо-таки на молекулярном уровне. И замечали этот запашок, печальную ауру, как это обычно бывает, те, кто угодил сюда впервые в жизни, оказавшись постояльцем казенной койки, либо навещая такового. Те, кто здесь работал, подобно самому зданию, пропитались неизбежной дозой профессиональной холодности. Даша к ним примыкала – у нее с «тыщей» связь была давняя и довольно однообразная. Пару раз в месяц, а то и чаще, снимала здесь показания, трижды навещала своих (одно ножевое ранение, одно пулевое и одна язва от нервной работы), а в четвертый раз была одной из тех, кто нес гроб. И, наконец, в девяносто третьем две недели маялась на третьем этаже в общей палате, под видом малость порезанной ревнивым любовником легкомысленной красотки – случалось такое внедрение... Из-за всего этого здешние ходы и выходы Даша знала прекрасно – и потому уверенно проскочила мимо склочной дежурной, моментально свернув на известную одним медикам лестницу, поднялась на второй этаж, к двери, которую за выпадавшие перед ней часы ожиданий успела изучить до мельчайших трещинок и пятен.

Сейчас, слава богу, не было причины ждать. Она с ходу прошла в кабинет и, узрев хозяина в одиночестве, с порога спросила громко:

– Жора, веселые новости есть?

– Падай. Чаю хочешь?

Жора Строев, амбал с толстыми, как сардельки, пальцами (которыми он неведомым чудом ухитрялся проводить ювелирнейшие операции), сотрудничал с уголовкой в лице Даши настолько давно, что даже перестал бить к ней клинья вопреки своей пылкой натуре, опалявшей сердечным жаром каждую вторую смазливую медсестру, Не говоря уж о каждой первой. Он, конечно, не был стукачом – просто квалифицированно штопал тех, кого Даша выслушивала и допрашивала.

– Ну? – спросила Даша, отхлебнув темно-багрового чая.

Жора одернул несвежий после десятичасового дежурства халат и загадочно изрек:

– Вроде бы да, вроде бы нет...

– Ты попонятнее, – сказала Даша., – Не разбираю я вашей латыни...

– Крутит он что-то, ваш дырявый.

– Конкретно, как?

– Да понимаешь, Дарья... Я у него сам копался в ливере. Мужик исключительно крепкий, а дырки не столь уж опасные, одна так – и вообще рикошет, пробила пузо и на этом тут же успокоилась, органы не тронула. Вторая оказалась в кишке, а поскольку он утром не ел, кишка была пустая. В общем, я за одиннадцать лет мясницкой работы всякого навидался, и у меня стойкое впечатление, что вторая пуля перед вторжением в брюхо пробила дверцу машины, убойную силу потеряла... Клиенты с такими дырками, оклемавшись от наркоза, обычно уже через сутки рвутся сами ходить в сортир и шлепать санитарку по попке. А он лежит, как мумия фараона Рамзеса или кого аналогичного. И притворяется, будто у него сотрясение мозга.

– Не могло быть сотрясения, – сказала Даша. – Сидел в тачке, там и получил пулю. Только она не дверцу прошила, а руку рядом сидящего, ну да один черт... Думаешь, злостно симулирует?

– Думаю. У меня и такие бывали – из ваших клиентов, понятно. Притворяется умирающим – а сам стрижет ушками и мотает на ус. Так что я сидел и терзался – искать тебя через контору или подождать до завтра. А ты сама вот нагрянула...

– Так в чем загвоздка?

– Да в том, что светило Прилуцкий искренне ему верит и полагает, что пациент скорее мертв, чем жив. И хотя я практик, а он нет – он начальник, а я нет... Смекаешь деликатность мизансцены? Сегодня тот супермен из РУОП торчал у палаты часа три – но потом подплыл Прилуцкий, весь в благородных сединах и золотых очках, объявил с привлечением чеканной латыни, что пациент еще долго пробудет в состоянии грогги. Супермен со всем пиететом выслушал герр профессора, поскучнел лицом и отбыл. А я опять зашел к болящему, и – клянусь тебе клятвой Гиппократа – ушки у него вновь на макушке, ресницы трепещут, как у взволнованной гимназистки, окружающую действительность воспринимает вовсю... Супермен мне настрого наказал при любых подвижках ситуации брякать в первую очередь именно им, но у него – фигура жизнерадостной гориллы, а у тебя – жизнерадостной газели...

– Стоп, – сказала Даша. – Сейчас десять минут одиннадцатого, твое светило уже давно дома...

– А я к чему клоню? Мордовороты тебя пропустят?

– Конечно, – сказала Даша. – Сколько их там?

– Было с полдюжины, осталось трое – двое в коридоре, один в вестибюле.

– Халат есть?

– Вон, в шкафу, справа. Был один чистый...

– Прилуцкий тебя не сожрет потом?

– Начнет жрать – сбегу в платную медицину, ха! Давай вместе уйдем на вольные хлеба? А то – поженимся, не уходя. Дарья, мы ж будем гармоничной парочкой – оба привыкли к ненормированному рабочему дню и долгим дежурствам, нервы друг другу мотать не станем...

– Я девушка неопытная, – отмахнулась Даша, накидывая халат. – Мне со столь искушенным развратником и в постель-то лечь будет страшно.

– Так ежели...

– Погоди! – услышав тихое электронное курлыканье, она расстегнула халат и полезла в объемистый внутренний карман за рацией. – Здесь «Ольха», слушаю.

– Второй, – послышался голос Славки. – Был гость, только что. Климовна сыграла на медаль. Чаек и болтовня. Назвался участковым, помахал корочками, но в руки не давал. Был в нашем форменном полушубке старого образца, с рацией на плече. С точки зрения провинциальной советской бабки – убедительная имитация. Поговорили по уму, выложила ему Климовна кучу подробностей... Потом ребята его незаметно повели.

– Все?

– Все. От них еще ничего не поступало.

– Тогда отключаюсь, – сказала Даша. – Можешь не беспокоить, результаты наблюдения подождут до завтра... Конец.

Выключила рацию и удовлетворенно улыбнулась – Гроссмейстер то ли послал кого-то из шестерок, то ли заявился сам проверить, существует ли по данному адресу только что перебравшаяся из Курумана Дарья Шелгунова. Но Вера Климовна, уходившая пять лет назад на пенсию отнюдь не с поста детсадовской нянечки, должна была прекрасно справиться с ролью любящей Дашенькиной мамаши...

– Что за роковые тайны?

– Да ерунда, – сказала Даша. – Рутина. Пошли? Операционные располагались в другом крыле, а на этажах, где были палаты, уже стояла тишина и безлюдье, народ здесь лежал тяжелый и понапрасну по коридорам не шлялся. В стерильном и унылом сиянии ламп дневного света грязноватые коридоры с облупившейся краской казались и вовсе не приглядными, словно заброшенный бункер. Откуда-то долетали приглушенные, монотонные стоны. Даша старалась ступать потише, но засевший у входа на четвертый этаж «рысенок» услышал их заблаговременно и тихо, властно окликнул:

– Стоять! Кто?

– Рыжая, – столь же негромко откликнулась Даша.

– На свет, тихонечко!

Они с Жорой поднялись на ярко освещенную площадку. В начале коридора (заканчивавшегося тупиком) на протяжении добрых десятка метров стоял непроглядный мрак – ведмедевская школа, сообразила Даша, костолом отключил там все лампы, и теперь он с автоматом наизготовку был в темноте, а любой прохожий – под светом. А парень из СОБР – у дверей палаты в самом конце коридора, тоже с автоматом, и в случае чего поднимет тресконю не хуже махновской тачанки. Двух определенно достаточно – прошло три дня, а к раненому не искали подходов, не появилось ни единой подозрительной рожи...

– Проходите, – сказали из темноты.

«Приятно знать, что ведмедевские „рыси“ узнают тебя в лицо, как кинозвезду», – мельком подумала Даша, проходя мимо едва различимой во мраке здоровенной фигуры, слегка припахивавшей оружейной смазкой.

– Поговорить? – спросила фигура.

– Ага, – ответила Даша. – Доктор обнадежил, что можно.

Отойдя на пару метров, она услышала, как спецназовец бубнит что-то в потрескивающую наплечную рацию. Докладывает, конечно же, что раненый признан медициной годным для душевных бесед. Но парни Бортко все равно опоздают...

Сержант из СОБР кивнул Даше и сообщил, что дежурство протекает без происшествий. Подумал и тихо добавил:

– Вроде бы он там шебуршился немножко, кровать скрипит. И табачным дымком определенно потягивает.

Жора с победным видом открыл было рот, но Даша скорчила ему страшную рожу, призывая к молчанию, на цыпочках подкралась к двери и прислушалась. Тишина. Осторожно потянула дверь на себя.

На столике горел неяркий ночник под фарфоровым колпаком. На стуле в неудобной позе подремывала девчушка в белом халате. Еще открывая дверь, Даша зафиксировала явственное движение на кровати, дернувшуюся руку. Подошла ближе, втянула воздух ноздрями. Нюх у нес, как у всякого курильщика, был изрядно посажен, но после коридора здесь и в самом деле сразу унюхивался дым – а вокруг ночника еще плавала невесомая сизая струйка, не успевшая растаять.

Подойдя вплотную, Даша присела на корточки и заглянула под кровать. Узрела пустую баночку из-под какой-то мази, где в сером пепле квартировали аж четыре окурка. И сказала тихо:

– У вас ресницы дрожат, больной. В ритме ламбады. И дымок еще не разошелся...

Лежавший на спине человек медленно открыл глаза. Взгляд вполне осмысленный, даже хитроватый. На губах появилась легкая улыбка:

– Ну захотелось покурить, доктор...

Девчонка-медсестра проснулась, вскочила, недоуменно моргая. Жора показал ей ни дверь, глянул на Дашу, вздохнул со скорбным лицом зрителя, выдворенного из кинотеатра посреди увлекательного детектива, без приглашения удалился следом за девочкой. Даша огляделась – ну да, и форточка приоткрыта – спросила:

– Девочка сигареты принесла?

– Ага. Что тут такого? Пожалела хворого. Вы ее не ругайте, доктор...

– Я не доктор, – сказала Даша. – Капитан Шевчук, уголовный розыск. – И продемонстрировала удостоверение, подставив ею под свет ночника. – Вам хорошо видно?

– Да, вижу...

– Итак, я – капитан Шевчук. А вы – Мироненко Анатолий Арнольдович, частный сыщик из фирмы «Бастион», личность установлена, и сомнений в подлинности пока не вызывает... Раз вы курите, ничего страшного, если запалю и я... – Она села на стул и поиграла пачкой, прежде чем достать сигарету, очень внимательно оглядела раненого.

Он тоже пытался ее рассмотреть, но меж ним и Дашей оказался ночник. По документам ему тридцать восемь, но выглядит моложе, даже сейчас, после всех несчастий, Мужичок, уверенный в себе, неглупый такой хитрован, сразу видно, у московских сыскарей фейс специфический...

– Будете допрашивать?

– Хотелось бы.

– А это законно? Время позднее... Даша закурила наконец, усмехнулась:

– Неаккуратно, друг мой. Я ведь могу черт-те что подумать. Законопослушный гражданин давно кричал бы: «Капитан, в меня стрелял толстый хмырь в синей „аляске“, парень в кепке и зуб золотой! Ловите его поганца!» Не се па?[3]

– Честное слово, даже кепки не рассмотрел, если и была. Подлетела светло-серая «Волга», оттуда рубанули из автомата...

– Вас не интересует участь спутников? Он слегка посмурнел лицом:

– Мне уже успели рассказать. Девочки, как я понял, меня преступником вовсе не считают...

– Да и я вас гангстером не считаю, помилуйте, – сказала Даша непринужденно. – Но вы не хуже меня понимаете, какие вопросы в такой ситуации ребята вроде нас зададут парню вроде вас. Даже если начнете уверять, что ждали открытия ларька с мороженым, или поскандалили с нашей местной крутизной из-за плюшевого медвежонка, придется не поверить. Мы, сибиряки, конечно, дикий народ, но за автоматы у нас, как и в более цивилизованных краях, профи хватаются лишь при крайней нужде. А вас уработали не дилетанты вроде ревнивого мужа пли поддавшего шпанца... Итак?

– Можно как-нибудь устроить телефонный разговор с Москвой? – С кем?

– С женой.

– По паспорту вы холостяк...

– А что, штамп – обязательно?

– Не будьте ребенком, – ухмыльнулась Даша. – С вашим «Бастионом» мы связались, они и сообщат.

– Там ее не знают.

– Сочувствую, но ничего не поделаешь, – сказала она без всякого злорадства. – Потом – сколько угодно. Не раньше, чем вы мне расскажете достаточно... и не раньше, чем мы сможем это проверить. Будем реалистами, ладно? Смыться вы отсюда не сможете, а устанавливать связь с друзьями через сестричек не рискнете – откуда уверенность, что они не подсадные? Пока вас ни в чем не подозревают, но если будете тупо молчать – подозревать непременно станут, это азбука...

Мироненко, стараясь двигать рукой плавно и медленно, запустил ладонь под подушку и достал сигареты. Даша предупредительно поднесла ему огонька. В общем-то, она прекрасно понимала его колебания и уклончивость, каковые могли проистекать вовсе не из-за причастности раненого к криминалу. Только патологический оптимист, воспитанный на «Дяде Степе», может полагать, будто среди ментов не сыщутся работающие на мафию. Найдутся, увы. Даша на его месте тоже лелеяла бы подозрения – особенно оказавшись за тысячи верст от родных мест, где ты считался в авторитете...

– Придется рискнуть, – пожала она плечами. Он ничего не переспросил – значит, понял.

– Придется, – повторила Даша. – Потому что ничего лучшего не придумаешь. Будь это официальная командировка, связанная с интересами государственных контор или больших фирм, к вам бы уже давно нашли возможность проникнуть коллеги. Будь у вас в Шантарске подстраховка, она за эти дни обязательно бы попалась нам на глаза... Нет, вы с Гурьяновым работали на свой страх и риск. И оказались, скажу откровенно, в хреновом положении. Давайте не будем тянуть кота за хвост...

– Давайте, – кивнул он, чуть заметно вздохнув.

– «Бастион» утверждает, будто там ничего не известно о цели и характере вашей поездки. Это правда?

– Чистейшая, Я работал сам на себя. У нас на это иногда смотрят сквозь пальцы, дадут несколько дней отгула, если на тебе не висит срочных дел, и положение в конторе хорошее. И, скажу, не хвастаясь, к кандидатам на увольнение никак не относился... Мы с Гуръяновым приехали сюда от фирмы «Арбат-Видео». Сеть студий кабельного телевидения в Москве. Совершенно добропорядочная фирма. Так вот, они купили в Испании телесериал «Сатанинская гавань». И еще не приступив к прокату, вдруг чисто случайно узнали, что ваша частная студия «Алмаз-ТВ» купила у «черных дубляжников» тот же сериал – все тридцать три серии, одиннадцать кассет... Естественно, не для того, чтобы смотреть дома в одиночестве. Вы хоть немного имеете представление о сути и размахе видео пиратства?

– Слыхала кое-что, – сказала Даша. – Насколько я понимаю, размах грандиозный.

– Ого! Не то слово. Американцы ухлопали на съемки «Водного мира» сто семьдесят пять миллионов баксов, а у нас этот триллер века крутили за неделю до официальной американской премьеры. Сперли копию прямо со студии, скверную, правда...

– Не оскудела талантами земля русская... – кивнула Даша.

– Да уж... Словом, размах грандиозный, но эту пиратскую вольницу понемногу начинают прижимать – И из-за воплей с той стороны бугра, и из-за собственных интересов. Появляется все больше фирм, которые намерены вести дела предельно цивилизованно. У моих клиентов – как раз тот случай. Кое-кому может показаться, будто они ничего не теряют, коли ваш город от столицы далеко, – но поставьте себя на их место. Вы выкладываете приличные деньги за товар, купленный с соблюдением всех законов, а кто-то хапает то же самое, выложив на черном рынке раз в двадцать меньше... И потому вы в целях недопущения впредь, договариваетесь со столь же законопослушными собратьями по бизнесу, решаете ни за что не спускать пиратам, с использованием строго законных методов... или по крайней мере тех, что не предусмотрены уголовным кодексом.

– Как это понимать?

– Методы, которыми я прижал «черных дубляжников», скажем так, уголовным кодексом не предусмотрены... – ухмыльнулся Мироненко. – И ихний главный в конце концов выложил адреса и телефоны троицы с «Алмаза», что приезжала в Москву. Мы с собой привезли копии всех договоров...

– Где они у вас хранились? – насторожилась Даша.

– В моем дипломате, в синей папке. Дипломат остался в гостинице.

– Дипломат я помню, а вот папки не было... – протянула она. – Значит, вы прилетели в наш веселый городок... и что было дальше?

– У Гурьянова здесь был знакомый его знакомого. Такой Миша Сорокин. Он был чем-то знакомому Гурьянова обязан по столичным делам...

– А вам известно, что Миша собой представлял?

– А какая разница? – частный сыскарь спокойно пожал плечами. – Во-первых, нам не обойтись было без местного гида-проводника, знающего все ходы и выходы. Во-вторых, мы не планировали ничего противозаконного – так что, будь Миша хоть самим Аль Капоне, на сей раз игра предстояла честная. Марзуков, нам сказали, в Германии, а Ольминская погибла. Мы дозвонились до Баранова, телефон оказался контактным, но ему довольно оперативно все передали – он позвонил назавтра утром и предложил встретиться. Никто и подумать не мог... Хотя дело это грязное и паскудное, они не могли не понимать, что за нами придут другие, и потом, пиратский видеобизнес – не та сфера, где при разборках начинается автоматная пальба. По крайней мере, прежде такого не случалось.

– Все?

– Все.

– Вы же понимаете, что проверить будет легче легкого...

– Да ради бога, – сказал он. – У вас ручка с блокнотом найдется? Пишите адрес и телефон «Арбат-Видео», проверьте завтра же...

Выйдя из палаты, Даша взяла Жору за локоть и громко спросила, демонстративно кивнув на маявшуюся тут же медсестру:

– Жора, эта девочка – неглупая?

– Да вроде бы не дура...

– Вот и постарайся ей убедительно втолковать: если наш продырявленный граждан попросит ее кому-то позвонить или отправить телеграмму, а она немедленно не позвонит мне – я на нее категорически обижусь, а обиженная, я зла...

Кивнула ему и направилась к лестнице, не столь уж и довольная беседой. Залетный искатель справедливости прав: из-за нелегально купленного фильма никто не станет баловать с автоматом в центре города. Еще и потому, что дальше пойдет по песне Высоцкого: «Я ухожу – придет другой...»

А значит, версия Мироненко грешит пробелами и враньем. Но отчего-то же он держался столь убогой версии, прекрасно понимая, как легко уголовке будет ее проверить?

– Рыжая!

Уже взявшись было за ручку дверцы (притомившийся сержант Федя радостно запускал мотор, но зажигание не схватывало), она повернула голову. Из белой «восьмерки» целеустремленно вылезали Антонюк и Неволин, бортковскне сподвижники из особо доверенных.

– Запел?

– Ага, – сказала Даша. – Совершенно бездарно запел, фальшивит несказанно... Ребятки, вы слышали когда-нибудь, чтобы за аудио-видео-пиратство дырявили из автоматов?

Орлы переглянулись, пожали плечами.

– Только ежели дикий рэкет... – сказал Антонюк. – Как он, в хорошей кондиции?

– В полной, – сказала Даша. – Валите, побазарьте. Авось вам больше...

Высоко над ними звонко разлетелось стекло. Даша машинально задрала голову – и шарахнулась, сверху в туче осколков летел непонятный предмет, тут же с грохотом брызнувший обломками метрах в пяти от застывших в нелепых позах сыскарей. Света, падавшего из ярко освещенного вестибюля, было достаточно – и Даши вмиг узнала бело-синий узор на черепках. Остатки ночника, возле которою она сидела пару минут назад...

– Федя, держи вестибюль! – отчаянно закричала она, уже понимая, что отдает совершенно нелепый приказ.

И через секунду неслась со всех ног – ступеньки, дверь, кто-то испуганно шарахнулся, кисть левой руки пребольно ушибла о железо, уклоняясь от столкновения, вестибюль, лицо у выдры-дежурной ополоумевшее, челюсть отвисла – подошва кроссовки заскользила на мраморных плитках, Даша чудом удержала равновесие. Следом топотали коллеги. Грохоча вверх по лестнице, Даша рванула полу пуховика, обрывая пуговицы, выхватила пистолет и отвела затвор.

Та самая площадка. Даша повела стволом, укрылась за косяком, напрягая до рези глаза, пытаясь рассмотреть, что ее может ждать в полосе мрака. И видела со своего места, что сержант лежит перед дверью палаты, скорчившись, нелепо откинув руку. А там и рассмотрела метрах в трех от себя второе неподвижное тело.

Втроем они подбежали к двери. Мертвая тишина. Молча переглянулись, жестами распределили роли – и, рванув дверь, нацелив оружие, ворвались внутрь. В лицо дохнуло холодным сквозняком.

Там стояла полная темнота, но Даша почти мгновенно нашарила выключатель. Окно разбито. Медсестра лежит ничком, головой к окну. Пуля попала ей в затылок. Мироненко свесился с кровати, верхняя половина тела на полу, лица не видно. В него стреляли трижды – затылок, левая лопатка, правый бок.

Почти посередине комнаты черным глянцем отблескивал валявшийся на полу китайский «ТТ» с глушителем – картина, в последние годы ставшая классической...

* * *

...Часа в три ночи Даша уныло садилась в настывший на холодном ветру «москвичек». Он с трудом выбрался из табунка стоявших с заглушенными моторами милицейских машин и покатил прочь, чем-то напоминая побитую собаку.

Убийца испарился, как привидение. Точнее, как просчитавший все профессионал. Вероятнее всего, спустился этажом ниже, откуда мог уйти в четырех разных направлениях, по числу имевшихся боковых выходов. Правда, два из них расположены поблизости от операционных, и суета там продолжается круглосуточно, так что он наверняка воспользовался каким-то из двух других. В «тыще» киллер ориентировался прекрасно – это сомнений не вызывало. И никто ею не видел – что вероятнее, кто-то просто-напросто не обратил внимания, не стал рассматривать быстро идущего человека, выглядевшего вполне обыденно. Возможно, он был в белом халате – никого не удивит. если врач бежит по коридору...

Реконструировать происшедшее было нетрудно – убийца, великолепно владевший китайской игрушкой, срезал двумя точными выстрелами в голову обоих караульных, так что они умерли мгновенно и сами выстрелить не успели. Мироненко, заслышав, должно быть, нехорошую возню, падение тел, сделал единственное, что оказалось в его возможностях – схватил ночник со стола и запустил им в окно, привлекая внимание. И ворвался киллер...

У этой картинки был и второй план, но думать о нем было тягостно. И пришла в голову эта идея не одной только Даше. В какой-то миг она случайно встретилась взглядом с полковником Бортко – удивительно, сколько мыслей и оттенков способно порой вместить мимолетное пересечение взглядов...

Все чертовски упрощается, если только допустить, что тертый спецназовец и столь же опытный сержант СОБР смертельно лопухнулись оттого, что расслабились, увидев кого-то хорошо им знакомого. Человека, чье появление их ничуть не встревожило. Застать их врасплох мог, конечно, и некий ниндзя, но гораздо проще предположить, что ниндзи не было, а был – свой... Даша, пусть и с некоторым внутренним сопротивлением, готова была подозревать Жору, но он, во-первых, не был для убитых своим, а во-вторых, расставшись с Дашей, тут же отправился в регистратуру второго корпуса, что подтвердили целых три свидетеля. Жора никак не успел бы...

Глава тринадцатая.

Танцы с джентльменами.

– Вот и все, пожалуй, – раздумчиво сказал господин Марзуков, поставил точку и ладонями сделал движение над листком, словно хотел подтолкнуть его к Даше и побыстрее отвязаться. – По крайней мере, те Ольгины знакомые, которых я знаю по фамилиям. При ее общительности и совершенно безалаберной доверчивости ручаться за исчерпывающую полноту не могу...

Даша бегло просмотрела аккуратно пронумерованные фамилии – числом тридцать две.

– У вас хорошая память...

– Профессиональная. Вам понятны пометки? СМИ – это...

– Я поняла. БИЗ – тоже легко догадаться... Она промолчала насчет того, что владелец «Алмаза-ТВ» весьма дипломатично отнес в разряд бизнесменов и кое-кого из «полутяжеловесов» шантарского криминала. В конце концов – не пойман, не вор. Гораздо интереснее было наткнуться под номером девятым на Паленого, а под десятым – на его ветреную «супружницу» Дугина...

– Вы уже нашли ей замену?

– Признаться, пока не думал. Нужно отойти от всего этого ужаса...

Контакт с ним Даша завязала, надо отметить ему в похвалу, легко. Ей понравилось, что собеседник (двумя годами моложе ее самой) не строил из себя крутого бизнесмена, шантарского Теда Тернера, и ни единого разочка не намекнул даже про своего достославного тестя, одного из папанек шантарской демократии и особу приближенную. Спокойный и элегантный молодой человек (Шантарский госуниверситет, журфак, частная газета, еще одна, и наконец – не без поддержки тестя собственная телестудня). И держался он типично, подобно подавляющему большинству людей, волей судьбы оказавшихся внезапно свидетелями по грязному делу. В меру вполне понятной нервозности, в меру стремления сотрудничать со следствием согласно гражданскому долгу, в меру откровенности, в меру легкой скрытности. Вот только как-то уж чересчур всего в меру – этакий выверенный на точных аптекарских весах коктейль...

– Вы можете как-то объяснить ее полковничий мундир?

– Пожалуй... Простите, у вас какое образование?

– Милицейско-юридическое, – сказала Даша.

– Психолог, конечно, понял бы меня лучше, но постараюсь. Благо и сам я не психолог... Видите ли. Олечка выросла в семье военного. Отец – стратегический ракетчик, а это почти всегда означает уединенные военные городки, точки в глуши. Единственный пример для подражания, образец, наиболее характерная деталь пейзажа, ось жизни – офицер в форме. Потом вдруг – большой город, прямо-таки мегаполис по сравнению с прошлой жизнью, университет, разноцветно жизни, коловращение толпы, красочная палитра, муравейник... Лично мне всегда казалось, что она с помощью военных одежек бежала в детство. В тихий, уютный, несуетливый и безопасный мирок, в сравнении с кипящим мегаполисом представлявшийся райским оазисом. Чем-то вроде родной деревеньки, затерявшейся среди высоких хлебов. Я сам из такой – разве что она затерялась меж таежных распадков вместо левитановских нив. Поначалу очень трудно было привыкать к огромному городу... Понимаете?

– Кажется, – кивнула Даша. – Хоть я сама – городское дите, из Серебрянки... И где же ей сварганили мундир?

– В облдрамтеатре. Все ее тамошние знакомые у меня обозначены под шифром ОДТ.

– Ага. вот что оно такое... С Житеневым у них было серьезно?

– Господи, в наши дурацкие времена этот оборот не то чтобы не котируется – просто как-то незаметно выпал из обращения... Замуж она, во всяком случае, не собиралась. Ни за Житенева, ни за кого-то другого. Я бы сказал, они поддерживали привычные, наладившиеся отношения – без попыток с чьей-то стороны изменить сложившийся статус.

– У вас на лице мелькнула этакая досада, – сказала Дата. – Вам не нравится Житенев?

– Каюсь. Категорически не нравится. Видеоинженера никак нельзя назвать незаменимым творческим работником. Из-за всех его загульчиков руки чесались выставить, да терпел из-за Ольги. Это в театре, как рассказывали, частенько случается – висящий ярмом на шее любовник примадонны, делающей сбор...

– Нескромный вопрос можио?

– Насчет меня и Ольги? – мгновенно отреагировал он.

Даша усмехнулась:

– Коли уж пошла такая пьянка – то и о возможном роковом треугольнике...

– Вы знаете, было, – сказал Марзуков в меру смущенно. – Два раза. И довольно давно. Только не настраивайте себя на привычные штампы о развратных звездочках. Здесь вес иначе. Я как-то прочел несколько книг о Мерилин Монро... Вам не доводилось?

– Листала что-то такое с массой фотографий,

– Ну, если «листали», придется объяснять подробно... Очень многие писавшие о Мернлин подчеркивают, что мужчин она прямо-таки коллекционировала не по развратности своей, а согласно жизненной философии. Постель в данном случае как бы закрепляла дружбу, приятельские отношения... Словом, полная противоположность расхожей хохмочке «проведенная вместе ночь – еще не повод для знакомства». Понимаете?

– Вроде бы.

– Можно сказать, все это чуть ли не слово в слово списано с Ольги. Тот же образ мыслей. С настоящим другом мало пить кофе и делиться тайнами, с ним еще нужно переспать. Тогда это и станет настоящий друг. Кто-то может посчитать такое поведение нимфоманией, но, право же, ошибется. Главное, я вас умоляю, не ищите роковых треугольников и прочей геометрии. Олю следовало принимать такой, какая она есть... была. Она не собиралась уводить меня от жены, я не собирался бросать жену, а Житенев вовсе не собирался разыгрывать ревнивца с отточенным кинжалом. Да ее и невозможно было ревновать. – Его лицо вдруг на миг исказилось неприкрытой болью, чуть ли не судорогой. – Я ее любил. Не в сексуальном смысле, все сложнее. За то, что она – это она, за то, что она есть... – И тут же стал прежним, собранным, бесстрастным. – У нее был удивительный талант с ходу знакомиться и непринужденно общаться с самыми неожиданными людьми – и при этом ни единого раза не влипнуть в неприятную или опасную ситуацию. Однажды, с месяц назад, она мне средь бела дня продемонстрировала боевой «Макаров». Кто-то ей подарил, представьте себе. В «Шантарских пельменях». Этакий сувенир. Неплохо?

– И куда она его дела?

– Я посоветовал вытереть и выкинуть – мало ли что на нем могло висеть. Она заверяла, будто выкинула в Шангару.

– Ну, в любом случае дома у нее мы ничего огнестрельного не нашли, – сказала Даша.

– Простите...

– Да?

– Откровенно говоря, я плохо понимаю, к чему весь этот разговор. Нет, располагайте моим временем, как угодно, я не спешу никуда, но в толк не возьму, зачем столь углубленно изучать ее прошлое. Это же маньяк, и она – лишь одна из трех жертв, ничем меж собой не связанных...

«Милый, да я и сама не пойму, почему копаюсь в прошлом, отвлекаясь от четких действии по ловле маньяка, – подумала Даша. – Не пойму... и тем не менее веду долгие, дурацкие порой, ненужные беседы. И еще очень хочу понять, чего ты, такой респектабельный и деловой, боишься?»

Он боялся, определенно. Он хорошо прятал страх, но Даша давно научилась подмечать такие вещи, не представлявшие в этом убогом кабинете ни малейшей экзотики. Наоборот, она слишком часто сталкивалась с затаенным страхом в глазах, в мимике, движениях...

– Вы правы, – сказала Даша. – Конечно, чуточку глупо... Но вы и меня поймите. Новых убийств, слава богу, не было, но мы как на иголках и хватаемся за любую соломинку.,.

– Есть же какие-то методики,..

– Вот только сексуальный маньяк сплошь и рядом понятия не имеет, что обязан действовать согласно методике, – с искренним раздражением сказала Даша. – Да, кстати. От маньяков как-то незаметно соскальзываешь и к отклонениям от нормы... Вы не в курсе, что связывало Ольминскую с Васильковым и Душным? Оба, между нами, на другое ориентированы.... – Ах, эти... – досадливо по морщился Марзуков. – У нее с месяц назад прорезалось новое увлечение. Сатанизм, черная магия, пришельцы... Ну, а Сема Васильков с «супружницей» этим давно балуются. Это все из-за Житенева, подозреваю, Ольгу он и приохотил...

– Он тоже?

– Ох! Зайдите к нему под благовидным предлогом, если и вы, чем черт не шутит, интересуетесь. Всякое может быть, коли ваш майор возглавляет общество уфологов... У Житенева богатая библиотека, за какую его лет триста назад с ходу поволокли бы на костер...

– Недолюбливаете сатанистов?

– Есть немного, – признался Марзуков. – Но не с позиций истового христианина. Я неверующий. Дело в том, что эта сатанистская братия ходит и лелеет свою исключительность, а я не переношу любых попыток создать где-то в посконном углу этакую самопровозглашенную элиту...

– Понятно, – кивнула Даша. – И Ольга что, какие-то их сборища посещала? Радения?

– Кажется, бывала несколько раз. С весьма загадочным видом интриговала меня намеками на какие-то шабаши в полнолуние – якобы там чуть ли не сам сатана появляется во всем блеске, и кадры получились бы великолепные. Я не придал значения – в сатану тоже не верю. Может, и следовало обеспокоиться...

– А что это за история с «Сатанинской гаванью»? – спросила Даша небрежно. – Вам ведь наверняка уже рассказали на студии, мой следователь изложил подробно...

Как ни странно, Марзуков словно бы испытал нешуточное облегчение, расслабился, обмяк чуточку, а ведь Даша могла минуту назад поклясться, что будет совсем наоборот! Значит, не здесь собака зарыта, он прямо-таки ерзает на стуле от радости...

– Положительно, какой-то сюрреализм, – сказал Марзуков чуть ли не с веселыми нотками в голосе. – С «Сатанинской гаванью» нет ровным счетом никаких неясностей. Мы купили у испанцев сериал совершенно законно, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых формальностей, точнее, у немецкого представительства испанцев, но это ничего не меняет. Если необходимо, я тут же представлю все документы, есть копия на русском. И для меня все случившееся – настолько идиотская загадка... Ну нет слов! – Он досадливо развел руками. – Настолько все лишено смысла и мотивов... В Москве, действительно, вокруг останкинской иглы плещется море нашей и импортной денежки. Там могут и убить. Я, признаться, отроду не принадлежал ко всяким там национал-патриотам, но как бизнесмен, скажу по секрету: красные не так уж и неправы, уверяя, что убийство Листьева связано не с политикой и происками врагов реформ, а с длиннющим долларом... Но – в провинции?! Чтобы приобретение частной сибирской телестудией дешевенького во всех смыслах сериала вызвало срочный прилет московских варягов и их шумное скоропалительное убийство?! Если мы кому-то и перебежали дорогу, он быстренько купил бы аналогичную продукцию, ею завалены европейские помойки, такие «Гавани» отдают по дешевке... Как вас убедить?

– Господи, никто вас ни в чем не обвиняет...

– Вот спасибочки! – фыркпул Марзуков. – Вот уж порадовали! Вот разодолжили!

– Но я сама слышала от Мироненко... А через десять минут его убили.

– Ох, ой... – Марзуков прямо-таки взвыл. – Ну хорошо. Это я позвонил из Штутгарта сторожу Михалычу, велел взять пулемет из шкафа с метлами и изрешетить москвичей... Дарья Андреевна, я не верю, что вы и ваши коллеги – дебилы. И не верю, что вы не собрали обо мне и «Алмазе» все, что только можно... Ну объясните вы мне, зачем «Алмазу» понадобилось убийство тех двух? «Сатанинская гавань» нами куплена законно, деньги уже переведены и конвертированы. И мы сунем договор под нос любому, кто вздумает оспаривать наши права. А если начнутся криминальные наезды, я немедленно обращусь в РУОП, в ФСБ, к вам, да тестя задействую, извините за откровенность. Я в своем праве, и в Шантарске меня легко защитят от каких-то залетных идиотов, ничуть не нарушая закона. И оставьте вы нас, бога ради, в покое с этими москвичами, я вас на коленях прошу! Ну не хотелось бы мне... – он сделал многозначительную паузу. – Насчет Ольги – пожалуйста, любые допросы, показания, когда угодно, сколько угодно, поднимайте с постели, не пожалуюсь, дело святое, своими бы руками этого гада придушил. Но избавьте от этой фантасмагории с «претензиями»! Мало ли что он вам наболтал... Никакого Баранова я не знаю, и никто у нас не знает! Глупости же! Представления не имею, что вокруг нас играют, но все равно – глупости!

Даша и сама почувствовала себя немного глупо – потому что успела поговорить с Чегодаевым, заверившим ее честным прокурорским словом, что договор с испанцами существует, и он в полном порядке. И нельзя исключать, что в веселом кипении предвыборной грызни кто-то плетет хитрую интригу, чтобы через зятя достать тестя. Если это так, распутывать данный трагифарс нет нужды – а следует со сверхзвуковой скоростью удалиться с места происшествия, своих забот, что ли, мало? Пусть Чека копает по старой памяти.

* * *

...Охрана офиса «Борец-Консалтинг» была поставлена на должном уровне, даже завидки брали чуточку при виде четко налаженного профессионализма. Даше пришлось на входе пройти через арочку металлоискателя и предъявить пушку, затем миновать обыкновенную вроде бы салатно-зеленую стойку, явно скрывавшую еще более хитрые детекторы. Мальчики в галстуках, с дежурными улыбками и едва заметными опухолями под мышками вдумчиво изучили ее удостоверение и поручили заботам Юной Деловой Женщины, льдисто-обаятельной, препроводившей на второй этаж, в приемную со столь же деловой и утонченной Снегурочкой номер два так что Даша на миг показалась себе эстафетной палочкой.

Господин Сиротников Олег Павлович, галантно вышедший ей навстречу из-за умопомрачительного письменного стола, статью напоминал родовитого и бодрого американского сенатора в неопределенном возрасте меж шестым десятком и девятым. На самом деле, как многим в Шантарске известно, происхождения он был самого что ни на есть рабоче-крестьянского, но благодаря мозгам добрался сначала до третьего по субординации кресла в облисполкоме, а потом – до трона некоронованного алюминиевого короля Шантарской губернии с прилегающими инородческими волостями. Так что Даша не то чтобы погрустнела и прикусила язычок – Просто хорошо понимала: даже не нужно особых наездов, достаточно сему джентльмену набрать номер и не орать – всего лишь страдальчески протянуть: «Вась, ну укороти ты эту соплячку...» И найдут способ укоротить.

Впрочем, не похоже было, что он намерен подавить величием. Очень уж лютая и откровенная тоска в глазах, совершенно не гармонирующая ни с кабинетом, ни с дорогим костюмом. Словно позволил себе расслабиться, зная, что гостья не станет ни злорадствовать, ни сплетничать. Что ж, после их телефонного разговора прошло часа три, с его возможностями нетрудно в темпе собрать о Даше кое-какую информацию...

– Итак, вы на меня вышли... – сказал он, этой избитой фразой сэкономив не менее десятка вступительных реплик о обеих сторон. – Каким образом?

– Оперативно-розыскным, – сказала Даша.

– Это не ответ. Было несколько вариантов подхода, и в зависимости от каждого мне следует выбирать стратегию с учетом...

Даша молча смотрела ему в глаза, легонько улыбаясь. И вполне мирно спросила:

– А вы уверены, что вам необходима стратегия?

– Гм, пожалуй... и нет. Влияние кабинета – здесь с утра до вечера говорят о стратегии, тактике, вариантах... Садитесь, – он показал на кресла у небольшого столика в углу. Выпьете что-нибудь? Нет? Ну, как душа пожелает... Что вы хотите?

– То есть?

– Что вам нужно? Раздуть громкое дело? Получить, от меня... компенсацию?

– Положительно, вы сверх всякой меры увлеклись стратегией, – сказала Даша. – Я, знаете ли, хочу поймать убийцу. Не слишком дерзкое желание, а? И вполне естественное...

– Я обязан, знаете ли, просчитывать варианты. Для вас все может показаться надуманной игрой, но, уверяю, найдутся те, кто захочет случившееся использовать к своей выгоде... Правда, вы не замечены в определенного рода связях... Вы, надеюсь, не думаете, будто это – я? Хотя, честно признаюсь, алиби у меня нет. Вернее, нет тех, кто может подтвердить, что я оставался в квартире.

– Вот это меня и убеждает, – сказала Даша. – Я как-то сызмальства не доверяю очень уж элегантному и железному алиби. Как любой сыщик, наверное. Просто ответьте на пару вопросов...

– Я о вас, как уже говорил, немного порасспросил... Говорят, вы опаснее всего как раз в облике кокетливой простушки – глаза простецки хлопают, ножки невзначай обнажаются, а в голове готовы подвохи и каверзы...

– Да? – с любопытством спросила Даша и села, как примерная школьница в классе. – Возможно. Штампы – вещь прилипчивая... Вы к ней хорошо относились?

– Более чем. В извращенцы не запишете?

– Ох, да кто нынче разберется, где что начинается... Можно нескромный вопрос? Она была... только ваша?

– Я бы оторвал кое-кому голову, окажись иначе. И не смейте...

– Ну что вы, какая ирония, – сказала Даша. – Дело житейское, лишь бы не силком, знаете ли... Вы ее никогда не провожали?

– Нет. Район довольно спокойный, в это время уже нетрудно поймать машину...

– А кто к вам ее привозил?

– Представления не имею. Я же не встречал у подъезда...

– Тогда вовсе уж не скромный вопрос, – сказала Даша. – Как это все оформлялось? Вы звоните... кому, самому Усачеву? – и стойко выдержала свирепый взгляд. – Не сердитесь на него, право. Он молчал, пока мог. Но отыскался ключик...

– Да. Я звонил Усачеву и говорил: «Я хочу видеть Риту». Если не встречалось каких-то бытовых препятствий, он вскоре перезванивал мне. Как правило, препятствий не встречалось – все было в определенные дни недели, в устоявшееся время. Максимум через сорок минут она звонила в дверь. Послушайте, я частенько почитываю детективы и могу примерно предугадать ваши вопросы... Ребенка она от меня не ждала. И в последнее время я не замечал у нее каких-то признаков нервозности... да вообще не замечал. Крайне жизнерадостная девочка. Вы можете поверить, что я был к ней по-настоящему привязан? Доживете до моих лет, поймете, как много значат устоявшиеся связи, привычки...

– Значит, вы и представления не имеете, как функционировал... механизм?

– А зачем мне это знать? Наоборот, не хотелось лишний раз вспоминать, что есть... механизм.

– Собственные предположения у вас есть?

– Ни малейших. А у вас?

– Аналогично, – сказала Даша.

– Вы что, в тупике?

– Ну, не совсем, я бы не сказала... Видите ли, ко всем этим делам так или иначе причастна масса людей. Кое-кого я уже вычислила, кое-кто прозябает в безвестности, что мне категорически не нравится. И такова уж обстановка, что не все смогут высидеть спокойно. Моя задача заставить всех – и преступника, и прочих – действовать. Так или иначе действовать. Чем больше вокруг движения, мельтешения, пируэтов, перемещений – тем больше информации потечет, пойдут глупости и ошибки, повысятся чьи-то шансы угодить под прожектор... Сиротников усмехнулся чуть свысока:

– И вы хотите заставить меня включиться в это ваше... мельтешение?

– Помилуйте, в вашем положении несолидно – мельтешить... Я вам всего-навсего задам два вопроса. Могут ли ваши конкуренты или партнеры навешать вам «клопов»?

– Для вас что-то очень уж детский вопросик... Ну конечно, без всяких «может». Нынче не всегда и ясно, где кончается партнер и начинается конкурент, сущие танцы с волками...

– А спецслужбы? Я не о нас, скромных, затюканных ментах... Его лицо мгновенно застыло:

– Что вы хотите сказать?

– Я туманно выразилась?

– Бог ты мой... Неужели Рита?

– Можете делать мне пакости, – сказала Даша, – Можете мне, как выражается полковник Бортко, делать Освенцим... Но, увы, факт остается фактом: Рита вас писала. При помощи весьма компактной и высококлассной техники, напрочь исключающей любительский уровень. Я не берусь гадать, частная это техника, или все же государственная – нынче не сразу и определишь...

И всерьез ожидала, что в нее полетит бутылка с красочным бесштанным шотландцем на этикетке. Обошлось. Только взглядом пепелил. Что ж, в его возрасте и при его положении можно бы и вспоминать почаще избитую истину – крайне редко случается, чтобы юные красоточки любили пожилых королей, не затаив тройного подтекста в мыслях и поступках... Он наконец взял себя в руки. Даже усмехнулся криво;

– Полагаете, будут какие-то комментарии на тему версии о спецслужбах?

– Ну что вы, – сказала Даша. – Вы не дите, а я не Штирлиц...

– Ошибки быть не может?

– Хотите, покажу игрушку?

– Не надо. А вы жестокое созданьице, Дашенька...

– Соответственно окружающему миру.

– Я бы вас и в самом деле мог растоптать. Если бы вы существовали в единственном экземпляре – безжалостная молодежь. – Он попытался беззаботно улыбнуться. – Ничего, согласно печальному опыту человечества вы в конце концов когда-нибудь, обнаружите, что играете в таком театре, где роли странствуют по кругу... Даша невинно сказала:

– Вы полагаете, было бы лучше оставить вас в блаженном неведении? Мне-то казалось, я честно и деликатно оказала услугу...

– Благодарю от души, – с горечью поморщился Сиротннков. – Могу даже премию выписать...

– Обойдусь.

– Знаете, даже операцию можно делать по-разному. Можно со скальпелем. А можно – с исполненным охотничьего азарта личиком... Значит, теперь мне предстоит действовать, а вам – с любопытством наблюдать? Вы уверены, что вам удастся? Или – что зацапаете в клыки нечто полезное?

– Ничего в этой жизни не случается просто так, – сказала Даша.