Вас мучают какие-то тайные желания? Надежно законспирированная «фирма» поможет вам. Все, что угодно, – от растления малолетних до убийства. Дела «фирмы» процветают, а вычислить преступников практически невозможно: они не оставляют улик, дисциплинированны, редко собираются вместе. Анастасии Каменской «повезло» – она попала в сферу внимания группировки. Чтобы изобличить «фирмачей», ей приходится вести тонкую и опасную игру и даже – могла ли она когда-либо представить такое?! – воспользоваться помощью крупного мафиози, истинного хозяина Города…
Игра на чужом поле Эксмо Москва 2007 5-699-06960-7,978– 5-699-10943-2

Александра Маринина

Игра на чужом поле

Пролог

За месяц до дня первого

Приступ неумолимо приближался, его симптомы Юрий Федорович почувствовал еще вчера вечером, но понадеялся на целебную силу сна. Сон, однако, не помог. На следующий день Юрий Федорович неоднократно ловил себя на мысли перевести любой разговор с учениками на тему «отцы и дети», а точнее – «мать и сын». Следующая стадия наступила после обеда, когда любое упоминание о родителях, и в особенности о матерях, вызывало у него физически ощутимое болезненное раздражение, и Марцев с трудом сдерживался, чтобы не оборвать собеседника, не нагрубить, не накричать. И вот сейчас, к концу рабочего дня, он понял, что приступа не избежать, что Юрочка «проснулся» и вот-вот заорет во всю глотку.

Марцев снял телефонную трубку.

– Галина Григорьевна, может быть, перенесем разговор на завтра? Мне нездоровится, хочу пойти отлежаться.

– Конечно, Юрий Федорович, – с готовностью отозвалась преподавательница математики. – Если уж мы с Кузьминым шесть лет не могли справиться, то один день ничего не решает. Поправляйтесь.

– Спасибо.

Да, Кузьмин – это проблема. На него жаловались все учителя. Отличник по всем предметам, Вадик Кузьмин никогда не давал повода исключить себя из школы за неуспеваемость. Но во всем остальном, от поведения на уроках до дерзких и грубых выходок дома, он проявлял себя отменным подонком, ни разу, впрочем, не переступив ту черту, за которой автоматически следовали следствие и суд. Оскорбление и клевета, как известно, дела частного обвинения и возбуждаются судом по жалобе потерпевшего. Где ж это видано, чтобы школьные учителя судились с семиклассником? Да и ответственность за эти преступления законом предусмотрена только с восемнадцати лет. «Завтра, – подумал Марцев, нервно застегивая плащ, – все проблемы будем решать завтра. Сегодня самое главное – Юрочка. Покормить, перепеленать, уложить, усыпить. Только бы до беды не дошло!»

Юрий Федорович Марцев был болен давно и неизлечимо. Правда, знал об этом только он один. Ну, может, еще два-три человека, но их мнение Марцева не интересовало. Для всех он был уважаемым завучем английской спецшколы, преподавателем английской и американской литературы. Для своей жены Юрий Федорович был весьма неплохим мужем, для дочери – «педагогически правильным», хотя и несколько старомодным отцом. А для мамы он был Юрочкой, Юрасиком, Юшкой, любимым и доведенным до отчаяния этой неистовой любовью единственным сыночком.

Марцев поехал на квартиру, которую снимал тайком от домашних за довольно умеренную цену: квартира была крошечной, давно не ремонтированной, почти без мебели, да и находилась на окраине Города. Иногда Юрий Федорович приводил сюда женщин, но в основном это убежище предназначалось для лечения, которое в последнее время требовалось ему все чаще.

Войдя в прихожую, он торопливо разделся. Руки дрожали так, что Марцев не смог даже повесить плащ на вешалку и в раздражении швырнул его на стул. Юрочка настойчиво рвался наружу, его переполняла ненависть к матери и требовательное желание немедленно убить ее. «Сейчас, сейчас, миленький, – бормотал Юрий Федорович, – сейчас ты успокоишься, потерпи еще минутку, ну еще одну секундочку…»

Он двигался почти автоматически, доставая из тайника кассету, вставляя ее в видеоплейер и подвигая кресло поближе к телевизору.

При первых же знакомых кадрах стало как будто немного легче, но Марцев заметил, что музыка, раньше действовавшая безотказно, в этот момент подействовала слабее. Он даже испугался, что лекарство утратило силу, однако через несколько минут все стало как прежде. На экране возникло прекрасное лицо матери, каким оно было тридцать пять лет назад, когда Марцеву было всего восемь. Мать ходила по комнате, расставляла чашки, наливала чай, потом протянула руку и взяла Юрочкин школьный дневник. Марцев себя на экране не видел, но знал, что сидит за столом напротив матери и с ужасом ждет, когда она откроет страницу дневника с длиннющим, красными чернилами, посланием от учительницы. Вот мама читает его, брови хмурятся, губы презрительно кривятся, лицо делается ледяным. На столе между чайником и хлебницей лежит большой столовый нож. «Я ненавижу ее! Я ее боюсь и ненавижу! Сейчас я ее убью!» Юрочка вырвался наружу, Марцев больше его не удерживал, завороженно следя за тем, как это маленькое чудовище утоляет свою жажду. Ребенок ластится к матери, просит у нее прощения и обещает «больше так не делать». Лицо матери смягчается, она готова простить ненаглядное чадо и не замечает нож, спрятанный у него за спиной.

Во весь экран – красивая длинная шея, сверкающее лезвие ножа и кровь. Много крови. Очень много… Все. Наступил катарсис. Марцев отчетливо помнил ощущение теплой крови, потоком хлынувшей по его руке. Это ощущение возвращалось каждый раз, когда он смотрел фильм, и окончательно убеждало Юрочку, что он наконец сделал ЭТО. После этого малолетний убийца сворачивался в уютный клубочек и мирно засыпал до следующего раза.

Марцев обессиленно откинулся на спинку кресла. На этот раз он, кажется, справился. Но чувство освобождения было сегодня не таким, как раньше. Юрочка, кажется, не уснул, как обычно, а лишь задремал. Марцев подумал, что периоды между приступами стали постепенно сокращаться. Раньше Юрочка просыпался один раз в два-три года, потом – раз в год, а между предыдущим приступом и сегодняшним прошло всего четыре месяца. Болезнь прогрессирует, Марцев это понимал. Что ж, решил он, значит, нужно новое лекарство. И он знал, каким оно должно быть. Завтра же он этим займется.

Глава 1

Дни первый и второй

«Я – моральный урод, лишенный нормальных человеческих чувств», – обреченно думала Настя Каменская, добросовестно вышагивая по терренкуру предписанные врачом километры. Впервые в жизни она оказалась в санатории и решила поправить здоровье «по полной программе», тем более что условия в «Долине» были более чем роскошные.

Конечно, она никогда бы не попала в этот престижный санаторий, если бы организовывала свой отпуск самостоятельно. В лучшем случае ей, работавшей в Московском уголовном розыске, предложили бы путевку в ведомственный санаторий без бассейна и с периодическим отключением горячей воды.

Равнодушная к природе, Настя проводила отпуска дома, в Москве, занимаясь переводами с английского или французского. Это позволяло, с одной стороны, несколько поправить материальное положение, а с другой – поддерживать знание языков. В этом году отпуск у нее был по графику в августе, но начальник отдела Виктор Алексеевич Гордеев, любовно прозванный подчиненными Колобком, попросил Настю поменяться с сотрудником, у которого скоропостижно умерла жена.

– Ты же знаешь, Анастасия, ему нужен отпуск, когда у дочки школьные каникулы. А тебе без разницы – август или октябрь, ты все равно в Москве сидишь. Слушай-ка, а хочешь, я тебя в хороший санаторий устрою?

– Хочу, – неожиданно для самой себя сказала Настя. Неполадок со здоровьем у нее был целый букет, но она никогда ими всерьез не занималась.

Тесть Гордеева профессор Воронцов руководил крупным кардиологическим центром, и с его помощью Виктор Алексеевич отправил Настю в «Долину». Это действительно очень хороший санаторий, в былые времена числившийся за Четвертым управлением Минздрава и по совершенно непонятным причинам не пришедший в упадок в эпоху реформ. Стоимость путевки, однако же, была такова, что перед Настей встали новые проблемы. Заткнуть брешь в бюджете можно было, если взяться за перевод и как следует поработать во время отпуска. Но для этого нужно везти с собой словари и портативную пишущую машинку, а кроме того, иметь возможность получить одноместный номер. Даже при минимуме вещей сумка со словарями и машинкой весит столько, что Насте гарантирован отпуск в горизонтальном положении: после неудачного падения в гололед она совсем не могла поднимать тяжести без того, чтобы потом не мучиться болями в спине.

– Не кисни, Анастасия, – подмигнул Колобок, когда она поделилась с ним своими сомнениями. – Сейчас позвоним начальнику отдела уголовного розыска и попросим его организовать все в лучшем виде.

Виктор Алексеевич полистал справочник и принялся накручивать телефонный диск.

– Сергей Михайлович? Приветствую, Гордеев из Москвы. Не забыл меня еще?

Настя не особенно надеялась на помощь местной милиции, понимая, что подобные просьбы всегда обременительны и отрывают от дела.

Она внимательно наблюдала за начальником, пытаясь по интонации и выражению лица угадать реплики невидимого Сергея Михайловича.

– …Едет к вам в «Долину» спину подлечить. Тяжести поднимать не может, надо помочь.

( – О чем речь, сделаем.)

– И еще, Сергей Михайлович, надо бы одноместный номер устроить. Наш товарищ поработать хочет.

( – По службе?)

– Нет-нет, что ты, как можно без твоего ведома. Творческая работа.

( – Знаем мы эту работу. Ладно, придумаем что-нибудь. Он у тебя как насчет выпить? Рыбалка? Может, охота?)

– Сергей Михайлович, это молодая женщина…

По тому, как мгновенно побагровело лицо Колобка, как залилась краской его лысина, Настя поняла, какие слова он слышит в эту секунду. Что ж, его собеседника можно понять, он не хочет тратить усилия и время ни свое, ни своих подчиненных на устройство в санатории чьей-то любовницы. А кем же еще может быть женщина, за которую просит начальник отдела МУРа, если, конечно, она ему не родственница? Кем, как не любовницей кого-нибудь из его друзей, а то и его самого? Не сотрудником же, в самом-то деле. Смех просто!

– Все шутишь, Сергей Михайлович, – деревянным голосом произнес Гордеев. – Так я позвоню тебе, как только она возьмет билет. Договорились?

Когда Настя взяла билет на поезд, Виктор Алексеевич еще раз позвонил в Город, своего знакомого не застал и передал сообщение через дежурную часть. Настя ни минуты не сомневалась, что ее никто не встретит. Так и случилось.

Побледневшая от боли, еле передвигая ноги, она пришла в регистратуру санатория. Дежурный администратор была сама любезность, но, когда речь зашла об одноместном номере, категорически отказала.

– Одноместных номеров мало, мы их предоставляем только инвалидам, ветеранам войны, «афганцам». К сожалению, ничем помочь не могу.

– Скажите, а можно купить путевку прямо здесь? – спросила Настя, которая была уже готова на что угодно, лишь бы наконец лечь.

– Разумеется, – администратор быстро взглянула на Настю и тут же отвела глаза, уткнувшись в журнал.

«Все понятно», – подумала Настя, а вслух сказала:

– Продайте мне вторую путевку, и я займу двухместный номер. Так можно?

– Пожалуйста, – пожала плечами администратор, как показалось Насте, несколько напряженно и открыла стоящий на столе сейф.

Настя молча достала деньги и положила их на открытый журнал регистрации.

– Путевку можете не выписывать, – тихо сказала она. – Отметьте только в журнале, чтобы ко мне никого не подселяли.

Войдя в номер, она не раздеваясь легла на кровать и беззвучно заплакала. Спина болела невыносимо, денег осталось совсем мало. И еще она почему-то почувствовала себя униженной.

Полученную взятку администратор отработала честно. Она заметила нездоровую Настину бледность, и уже через полчаса в номер явился врач. Он мгновенно увидел и большую сумку, брошенную посреди комнаты, и покрасневшие от слез глаза, и обезболивающие таблетки на тумбочке.

– И о чем только вы думаете? – укоризненно говорил он, считая пульс и разглядывая синюшные Настины руки. – Зачем такие тяжести таскаете, если знаете, что больны? Сосуды у вас отвратительные. Курите?

– Да.

– Давно? Много?

– Давно. Много.

– Пьете?

– Нет. Только вермут, и то редко.

– Вас как зовут?

– Анастасия. Можно просто Настя.

– Меня – Михаил Петрович. Будем знакомы. Так вот, Настя, давайте решать, что мы с вами будем лечить в первую очередь: спину или сосуды?

– А вместе нельзя?

– Не получится. – Он покачал седеющей головой. – Для вашей спины нужны грязи, массажи, нагрузки, главным образом – ходьба и специальная гимнастика в бассейне. Это должно занимать часов пять ежедневно, если не халтурить. Вы же, как я понимаю, еще и работать собираетесь? – Он кивнул на машинку. – На лечение сосудов времени уже не остается. Так что выбирайте.

– Будем лечить спину, – твердо сказала Настя.

Обслуживание в санатории и в самом деле было «на уровне»: учитывая болезненное состояние Каменской, все необходимые процедуры, без которых нельзя начинать лечение, проводились прямо в номере (в «Долине» почему-то не принято было называть комнаты палатами). Пришла медсестра и взяла на анализ кровь, потом Насте сделали электрокардиограмму. Часа через два, когда результаты были готовы, забежала веселая молодая хохотушка – невропатолог, поохала насчет «чудовищно запущенных» сосудов и выписала таблетки. За невропатологом пришел старенький терапевт, а последним, перед ужином, явился лечащий врач Михаил Петрович, сделал все назначения и подробно проинструктировал Настю. На прощание сказал:

– Сегодня отдыхайте, ужин вам принесут в номер. Перед сном придет сестра и сделает обезболивающий укол. Если утром сможете встать, сразу после завтрака идите в бассейн, инструктора по гимнастике зовут Катя, скажите ей, что у вас четвертый комплекс упражнений. Заниматься не меньше двух часов, ясно? Я в санаторной книжке все написал.

И вот на следующий день, отзанимавшись положенное время в бассейне, Настя добросовестно вышагивала лечебные километры и пыталась привести мысли в относительный порядок. Ей нужно было ответить самой себе на три вопроса.

Вопрос первый: окончательно ли распались отношения матери, Надежды Ростиславовны, с мужем, Настиным отчимом? И как сама Настя к этому относится? Накануне отъезда дочери в санаторий мать позвонила из Швеции, где работала уже два года по приглашению в одном из крупных университетов, и сказала, что ей предложили продлить контракт еще на год и она согласилась. Похоже, мать не очень-то скучает по мужу и дочери. Но и отчим, Леонид Петрович, отнесся к этому сообщению с доброжелательным спокойствием, видимо, привыкнув к тому, что жены у него вроде как и нет вовсе. Моложавый, подтянутый, красивый, он не тяготился «соломенным вдовством», и Настя знала об этом. Больше всего ее изумляло собственное отношение к ситуации: мама еще год (это как минимум, а то и дольше, если опять предложат работу) будет вдали от дома, отчим самостоятельно устраивает свою личную жизнь, а ей, Насте, безразлично, как будто так и должно быть, как будто все нормально. Она не скучает по матери. Отчим обходится без жены. Семья распалась. А ей не больно. Почему? Неужели в ней совсем нет родственных чувств? Неужели она такая черствая?

Вопрос второй: почему она, сама Настя, не выходит замуж? Настя твердо знала, что замуж она не хочет. Но почему? Лешка готов на ней жениться по первому требованию, их отношения длятся больше десяти лет, но живут они отдельно, и ее это устраивает. Почему? Это же противоестественно.

И наконец, вопрос третий. Вчера она дала взятку. Да-да, давайте называть вещи своими именами, она совершила уголовно наказуемое деяние. И что? Стыдно ей? Да ни капельки. Только очень противно. Ей, Анастасии Каменской, старшему уполномоченному уголовного розыска, юристу с высшим образованием, майору милиции, нисколько не стыдно перед собой. Что же с ней происходит?

«Я – моральный урод, – тоскливо думала Настя, меряя шагами тропу терренкура, – я – чудовище, мне чужды нормальные человеческие чувства».

* * *

В Городе, где находился санаторий «Долина», царили мир, спокойствие и порядок. Частное предпринимательство процветало, цены в коммерческих магазинах были умеренные, преступность на общероссийском фоне выглядела до смешного низкой. Транспорт ходил исправно, дороги содержались в порядке, мэр Города давал населению обещания и выполнял их. Обеспечивал же всю эту благодать весьма могущественный человек – Эдуард Петрович Денисов.

Эдуард Петрович давно понял, что для бизнеса нужна стабильность если уж не экономики, то, по крайней мере, власти. И направил он свои усилия, во-первых, на то, чтобы сделать городскую администрацию устойчивой и несменяемой, а во-вторых, на то, чтобы криминальная структура была единой и полностью контролируемой.

Денисов умел ждать. Он смеялся над теми, кто, затратив рубль, получал на следующий день тысячу процентов прибыли, потому что знал, что через два дня ситуация изменится, прибыль проедят, а новую уже не получат. Он готов был тратить деньги, вкладывая их в обеспечение стабильности и не получая на первых порах ничего, ибо был уверен, что потом будет получать дивиденды регулярно.

Помогая властям Города завоевывать репутацию в глазах граждан, Денисов одновременно вел жестокую борьбу с преступными группировками, пытавшимися поделить Город на сферы влияния. От одних откупался, с другими договаривался, третьих сдавал милиции, а некоторых безжалостно уничтожал. И наконец остался полновластным хозяином Города. После этого Эдуард Петрович пригласил к себе в гости нескольких наиболее толковых и оборотистых дельцов, обладавших солидными криминальными капиталами.

– Друзья мои, – негромко говорил Денисов, грея в ладонях рюмку с коньяком, – если у вас нет на примете ничего лучшего, предлагаю вам перебраться в Город, который в настоящее время вполне пригоден для развертывания бизнеса. Позиции городской администрации достаточно прочны, и она будет нас всячески поддерживать. Население свою власть любит, и, какие бы катаклизмы ни случились, выборные должности будут занимать те же люди, что и сейчас, или их двойники. Соответственно они же обеспечат подходящие кандидатуры и на других постах. Предупреждаю: предлагаю заниматься только чистыми экономическими операциями. Никакой грязи, никакой уголовщины, контрабанды, наркотиков, антиквариата. Правоохранительные органы сегодня – наши. Но если, упаси бог, что-нибудь случится, завтра здесь окажутся люди из МВД России. Кто знает, что они здесь накопают. А я далеко не уверен, что смогу повлиять на назначение новых руководителей милиции, прокуратуры и суда, если нынешних снимут. Я много сил положил на то, чтобы сформировать стабильную власть в Городе, и я не позволю никому поставить ее под угрозу. Во всем остальном – полная свобода действий, но без конкуренции. Потому что конкуренция – это борьба, а борьба – это силовые методы, в том числе уголовные, что, как я уже сказал, недопустимо. Это могу себе позволить только я, и то в очень ограниченных пределах, для вашего же блага. Те, кто готов принять мое приглашение, должны договориться сначала здесь, за этим столом. И договоренности свои честно соблюдать.

– М-м-м, а ваша роль какова, Эдуард Петрович? – спросил грузный Ахтамзян, поправляя очки. – Вы себе уже выбрали сферу?

– Нет, – улыбнулся Денисов, отпивая маленькими глотками коньяк. – Я в дележе не участвую. Я обеспечиваю вам безопасные условия существования, а вы за это содержите меня и мой аппарат.

– А если никто из нас не согласится? – допытывался неугомонный Ахтамзян. – Чем тогда вы займетесь?

Денисов понимал, что Ахтамзян хочет выведать, какая сфера деятельности в Городе сулит наибольшую прибыль. Он усмехнулся.

– Ничем. Я просто приглашу других людей. На тех же условиях.

С тех пор прошло почти три года. Денисов от коммерческой деятельности полностью отстранился, занимаясь исключительно, как он говорил, поддержанием порядка в жизненном пространстве. Одним из непреложных требований для своих подопечных он выдвинул участие в благотворительности, которую рассматривал как действенное средство укрепления любви горожан к отцам Города. На первых порах это энтузиазма не встретило. Но проходило время, и бизнесмены убеждались в правоте своего командира.

Самым сложным было оградить Город от нашествия чужаков, игравших по своим правилам. Успешное развитие предпринимательства, высокие и стабильные прибыли делали Город очень привлекательным для разного рода группировок, а также хапуг-одиночек. Одни стремились поучаствовать в дележе уже выпеченного пирога, другие собирались открыть собственное дело, третьи – просто пощипать удачливых дельцов при помощи банального рэкета. У Денисова были собственные разведка и контрразведка. Разведка следила за тем, чтобы члены организации соблюдали установленные правила. Контрразведка боролась с чужаками.

Несколько месяцев назад Денисов почуял неладное. Он не мог бы сказать точно, в чем тут дело. Просто почуял – и все. Проснулся однажды утром и сказал себе: «В Городе что-то происходит». Несколько дней он анализировал свои ощущения, ни к какому выводу не пришел и вызвал начальников разведки и контрразведки.

– У меня нет никаких сведений, никакой точной информации. Только обрывочные факты. Какие-то странные разговоры в среде городских проституток, что, мол, одним везет больше, чем другим. В чем везет? За последний год трижды в Город приезжали небольшие группы людей на собственных машинах и через день уезжали. Кто они? К кому приезжают? Зачем? Ни к кому из нашей команды они не обращались. А если и обращались, значит, мы прохлопали, а кто-то из наших ведет нечестную игру. И еще. Моя внучка Вера. Я был в школе, разговаривал с учителями. Знаете, что они мне сказали? Что Вера в последнее время стала учиться гораздо лучше. Вы слышите? Лучше, а не хуже, как я ожидал, учитывая переходный возраст и то, что она явно отбилась от рук родителей. Особенно ее хвалила учительница русского языка и литературы. Кстати, она согласилась со мной в том, что с девочкой что-то происходит. Какова бы ни была тема сочинения, она неизменно пытается порассуждать о наслаждении и цене, которую за него приходится платить. И это в четырнадцать лет.

– Наркотики? – поднял голову невысокий пухленький Старков, возглавлявший разведку.

– Похоже. Очень похоже. Может быть, все, что я изложил, никак одно с другим не связано. Может быть, никаких наркотиков в Городе нет. Но так или иначе, я хочу знать, что происходит.

Первые сведения поступили через две недели. Городские проститутки, которым «повезло», оказывается, нашли какую-то необременительную денежную работу за границей и уехали из Города. Куда – никто не знал. Люди на машинах приезжали в санаторий «Долина», где снимали на один-два дня двухэтажные коттеджи, парились в сауне, пили водку и благополучно отбывали. Странным, однако, было то, что люди эти, судя по всему, приезжали хотя и одновременно, но не вместе. Они были из разных городов и друг с другом, как правило, незнакомы. Парень, который обслуживал их в сауне, ни разу не слышал, чтобы они обратились друг к другу по имени или на «ты». Что же касается внучки Денисова Верочки, то она попросту влюбилась. У нее был страстный роман со студентом педагогического института, который проходил практику в школе и преподавал химию и биологию. Источники информации уверяли, что студент вел себя прилично и рамок не переступал.

Но Денисова это не успокоило. Он встретился со специалистом-психологом и попросил у него совета.

– Может ли современная четырнадцатилетняя девочка считать любовь грехом, за которым должно следовать искупление? – прямо спросил Эдуард Петрович, не любивший околичностей.

– Конечно, может, если ее неправильно воспитывали.

– Что значит «неправильно»?

Психолог подробно объяснил Денисову, что он имеет в виду. Выяснилось, что сын Эдуарда Петровича и его жена – люди совершенно нормальные, дочку воспитывали правильно и никаких эксцессов в семье, могущих повлечь такой перекос в психике, никогда не было.

– Я могу предложить вам объяснение, если вы дадите мне слово не кричать: «Этого не может быть, как вы смеете!»

– Даю слово.

– Мое объяснение – нетрадиционный секс, сексуальные извращения.

– Да вы что?! – возмутился Эдуард Петрович. – Если бы вы ее видели… Хрупкая, нежная, волосы белые, как лен, детская мордашка. Она в свои четырнадцать выглядит еле-еле на двенадцать лет. Вера – абсолютно невинное существо, она младенец. Если бы вы заподозрили наркотики, я мог бы согласиться. В конце концов, в первый раз ей могли подсунуть отраву обманным путем или даже насильно, а потом она просто превратилась в безвольную рабыню. Это ужасно, но, во всяком случае, объяснимо. А то, о чем вы говорите, делается сознательно и по доброй воле. Нет, это совершенно исключено, этого просто не может быть!

– Вы дали слово, – укоризненно напомнил психолог.

– Извините… Спасибо за консультацию. Вот ваш гонорар. – Эдуард Петрович положил на стол конверт и ушел.

Денисов остался крайне недоволен визитом. Возвращаясь домой, он думал о том, что на ближайшем совете надо поставить вопрос об учреждении в университете Города специальной стипендии для студентов-психологов. Может, хоть это заставит их лучше учиться. Нынешний уровень подготовки специалистов Эдуард Петрович оценил как никуда не годный.

Вскоре произошло первое тревожное событие. В городскую больницу с переломом основания черепа был доставлен Василий Грушин, который по поручению начальника разведки Старкова выяснял подробности вечеринок в коттеджах санатория. Грушин был в тяжелейшем состоянии, после операции находился без сознания. Когда он на несколько минут пришел в себя, около него была только медсестра.

– Запишите… телефон… – с трудом шевеля губами, прошептал Грушин. – Скажите… фамилия – Макаров… Позво… ните…

– Не волнуйтесь, позвоню, – ласково пообещала сестричка и побежала за врачом. Через десять минут Грушин скончался.

– Как вы думаете, позвонить? – спросила медсестра, вертя в руках бумажку с номером телефона.

– Как хотите, – пожал плечами доктор Вдовенко. – А вот в милицию я бы позвонил обязательно. Криминальная травма, сами понимаете. Или следователю скажите, он вчера здесь целый день сидел, ждал, что Грушин в сознание придет. Сегодня снова явится.

– Хорошо, – вздохнула девушка и потянулась к телефону.

* * *

– Что происходит в Городе? – зло спрашивал Денисов сидящего перед ним человека. – Я вас спрашиваю, что это за организация, которая позволяет себе убивать моих людей? Если они пошли на это, значит, Грушин подобрался к чему-то очень важному. Что за серьезные дела творятся у нас, о которых мы ничего не знаем? Как вы можете это объяснить?

– Мы не боги, Эдуард Петрович, – спокойно ответил собеседник. – Если бы всё про всех знали, не существовало бы проблемы борьбы с преступностью. Что, собственно, вы так разволновались? Вы не впервые теряете людей.

– Но я всегда знал, почему я их теряю и кто в этом виноват, даже если этого не знали вы. А сейчас я не владею ситуацией, и это меня очень беспокоит. Шансов на раскрытие, как я понимаю, никаких?

– Минимальные, – подтвердил собеседник, разводя руками.

– Разумеется, – сокрушенно согласился Денисов. – Фамилия Макаров – это не поисковый признак. Все равно что Иванов или Сидоров. Всех Макаровых в Городе отрабатывать – у вас нет времени. Тем более что он, учитывая наезды людей из других городов, может оказаться не местным. Что вы можете мне предложить?

– Только одно. Послать человека в «Долину». Пусть сидит там, может, выяснит, кто такой этот Макаров.

– У вас есть подходящий человек?

– Вы шутите? У меня людей – по пальцам перечесть. На неделю-другую я бы мог выделить человека, но не больше. И так работать некому.

– Хорошо, я пошлю своего.

– Кстати, раз уж мы сегодня встретились, давайте подведем баланс за пять месяцев. Учитывая средний уровень раскрываемости преступлений, мы можем позволить себе не более десяти нераскрытых убийств за год. Половину оставляем на сельские районы и непредвиденные случаи. Ваш резерв – пять. Но это максимум, и то уже на грани риска. С учетом убийства Грушина остается четыре.

– Хорошо, сойдемся на трех, – кивнул Денисов. – Сейчас июль. Значит, до конца года в моем распоряжении осталось два случая. Один, если вы не забыли, я использовал в феврале.

– Не забыл.

На следующий день Эдуард Петрович Денисов лично нанес визит главному врачу санатория «Долина».

* * *

Настя Каменская оторвалась от машинки, накинула на плечи куртку и, взяв сигарету, вышла на балкон. Балкон был общим для двух номеров: Настиного – двухместного и соседнего – одноместного. Почти сразу балконная дверь одноместного номера открылась, на пороге возникла грузная пожилая женщина, опирающаяся на палку.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась она, – мы с вами будем соседями. Меня зовут Регина Аркадьевна.

– Очень приятно. Анастасия, – представилась Настя, пожимая протянутую руку.

Старуха зябко поежилась.

– Я слышу, вы все время печатаете. Работа?

– Угу, – невнятно промычала Настя.

– Будете делать перерыв – заходите на чашку чая. У меня прекрасный английский чай. Зайдете?

– Спасибо, непременно.

Настя вернулась к детективной повести Эда Макбейна, твердо решив на чай к Регине Аркадьевне не идти. Повесть, которую она переводила, была небольшая, всего 170 страниц. Если задаться целью сделать всю работу за время пребывания в санатории, то норма должна быть 9 страниц в день. Настя переводила быстро, девять страниц она вполне успевала сделать во второй половине дня, после всех процедур. Норму можно было даже сократить с учетом того, что после возвращения из санатория в Москву у нее останется еще тринадцать дней отпуска. Решение не идти в гости к соседке не было связано с нежеланием отрывать время от работы. Честно говоря, Настя боялась, что пожилая женщина может оказаться навязчивой и превратится в тяжкую обузу. «Мерзость какая, – подумала она, вставляя в машинку чистый лист, – у меня нет даже сострадания к старости. Нет, определенно во мне гнездится какой-то моральный дефект».

Увлекшись работой, Настя пропустила ужин – уж очень захватывающе Макбейн описывал перипетии конфликта между детективом Стивом Кареллой и его молодым напарником Бертом Клингом. Часов в десять вечера, почувствовав голод, она отложила перевод и включила кипятильник. В дверь постучали. Вошла соседка, неся в руках яркую коробку.

– Вы остались без ужина, у вас перерыв и вы собираетесь пить чай. Или кофе. Я не ошиблась?

– Абсолютно точно, – улыбнулась Настя. – Составите мне компанию?

– Обязательно. – Регина Аркадьевна грузно опустилась на стул и прислонила палку к стене. – Я даже принесла печенье, рассчитывая на чашечку кофе. Но имейте в виду, дорогая, я пришла к вам в первый и в последний раз.

– Почему?

– Потому что вы молоды, Настенька и, кроме того, заняты. Мои визиты могут вас раздражать, а я не люблю, когда меня терпят из вежливости. Вы покраснели? Значит, я права. Поэтому сегодня мы с вами познакомимся, а в дальнейшем вы, если захотите, будете приходить ко мне сами.

Настя разлила в чашки кипяток и посмотрела прямо в лицо старухе. Пожалуй, с ней можно без реверансов.

– Вы очень проницательны, Регина Аркадьевна, – спокойно сказала она.

– Ну что вы, деточка, просто я достаточно стара. Кстати, что у вас за работа? Я вижу словари. Вы переводчица?

– Да, – не колеблясь, соврала Настя. В конце концов, распространяться о работе в уголовном розыске было глупо, а по уровню квалификации она ничуть не уступает профессиональным переводчикам.

– Какой язык?

– Английский, французский, испанский, итальянский, португальский.

– Ого! – удивилась Регина Аркадьевна. – Да вы настоящий полиглот. Как вам это удалось? Росли за границей?

– Что вы, нет. Я всю жизнь прожила в Москве. На самом деле это совсем несложно. Нужно только как следует овладеть одним языком, а уж потом чем дальше – тем проще. Честное слово.

Тут Настя не лгала. Она действительно хорошо знала все пять языков. Ее мать, профессор Каменская, была крупнейшим специалистом по разработке программ компьютерного обучения иностранным языкам. Освоение нового языка было в семье делом таким же естественным и повседневным, как чтение книг, поддержание чистоты в квартире и приготовление пищи. Французским Настя владела с тех пор, как начала говорить. Потом, лет в семь, подошла очередь итальянского, после чего испанский и португальский усвоились просто шутя. Английский Надежда Ростиславовна отдала на откуп школе, полагая его самым легким (из-за отсутствия родов существительных и минимального спряжения глаголов). «Самое главное, – внушала она дочери, – научиться автоматически употреблять артикли и пользоваться глаголами «быть» и «иметь». Это их основное отличие от русского языка. Все остальное – дело техники и зубрежки».

Матери удалось не только развить в Насте способности к иностранным языкам, но и пробудить живейший к ним интерес. Во всяком случае, сама Настя с удовольствием зубрила основы грамматики и лексику для тренировки памяти и, как она говорила, для развития «аналогового» мышления.

– Что вы переводите? Научную литературу? – поинтересовалась соседка.

– Художественную. Детективную повесть. Очень увлекательно.

– Да? – Регина Аркадьевна как-то странно взглянула на Настю. – Никогда бы не подумала, что вам нравятся детективы.

– Почему же? Детективы – прекрасная литература, – возразила Настя.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнесла Регина Аркадьевна. – Мне показалось, что у вас должны быть другие вкусы. Значит, я ошиблась. Молодая женщина, образованная, интеллигентная, трудолюбивая, не озабоченная проблемами секса… Вы должны любить Сартра, Гессе, Карпентьера, может быть, Камю. Но уж никак не детективы. Впрочем, не сердитесь на старуху, у меня, возможно, искаженное представление об искусстве. Я, видите ли, всю жизнь преподавала в музыкальном училище, класс фортепиано. Сейчас, конечно, я на пенсии, но ученики ходят ко мне домой. Говорят, у меня неплохо получается… – она криво усмехнулась, – быть золотоискателем. Множество людей не покладая рук в тяжелых условиях намывают золотой песок. Потом приходит чужой дядя, забирает песок, переплавляет в слитки и отправляет ювелиру. А ювелир делает из него всемирно известный шедевр. Ювелиру – почет и слава, а про того, кто положил здоровье на промывку песка, никто и не вспомнит. Вот вы, Настя, знаете, кто такая Розина Левина?

– Педагог из Джульярдской музыкальной школы. У нее учился Ван Клиберн, – быстро ответила Настя, мысленно похвалив себя за хорошую память.

– Вот видите! – торжественно воскликнула Регина Аркадьевна. – Имя Розины Левиной знает весь мир, хотя она не концертирующий пианист, а просто педагог. А у нас? Вы можете мне назвать учителей Рихтера, Гилельса, Соколова? Не тех, под чьим руководством они побеждали на конкурсах, а тех, кто учил их нотной грамоте, ставил им руку, намывал в процессе ежедневных занятий золотой песок, из которого потом получился слиток. А блистательный Петров, у кого он учился? Нет в нашей культуре уважения к учителю. Только тогда, когда учитель сам по себе – известная личность, мы говорим: он учился у самого… Простите великодушно, голубушка, что-то я разворчалась. Давайте сменим тему.

– Давайте, – поддержала ее Настя. – Например, давайте поговорим о том, почему вы решили, что я не озабочена проблемами секса.

– О, это просто, – махнула рукой старуха. – Вы приехали в санаторий, у которого вполне заслуженная репутация бардака. Ровно половина номеров – одноместные, так что никаких проблем с соседями. За режимом никто не следит, хоть всю ночь гуляй из номера в номер. Два бара, оба открыты до полуночи, ежевечерние танцульки, магазин, в котором всегда можно купить спиртное и закуску. И полная свобода нравов. Я-то хорошо все это знаю, ведь я живу в этом Городе и два-три раза в год обязательно прохожу курс лечения в «Долине». А вы приезжаете сюда со словарями и пишущей машинкой, одеваетесь неброско и не употребляете косметику. Так к какому выводу я должна была прийти?

«Не старуха, а Шерлок Холмс какой-то, – подумала Настя. – Неужели правда, что половина номеров одноместные? Ловко же администратор со мной управилась. Одной левой».

* * *

До закрытия бара оставалось пятнадцать минут. Людей было немного. Музыка звучала не оглушающе, но достаточно громко, чтобы окружающим не был слышен разговор, ведущийся за угловым столиком.

– Почему она живет одна в двухместном номере?

– В журнале стоит отметка «не подселять». Я спрашивал администратора, но она не в курсе. Вчера дежурила Елена Яковлевна, она Каменскую заселяла. Я, конечно, попросил позвонить Елене домой, выяснить насчет Каменской. Она сказала, что был какой-то звонок, чтобы устроить ее одну в двухместном номере. Что тут особенного? Все равно в санатории много свободных мест, не сезон, да и путевки дорогие.

– Тогда непонятно, почему ей не дали одноместный номер. Где она работает?

– Нигде. Она переводчица, работает по договорам.

– Странно. Постарайся узнать, от кого был звонок. Не нравится мне эта Каменская. Что-то в ней есть неправильное.

Глава 2

День третий

После суточного дежурства администратору «Долины» Елене Яковлевне полагалось три дня отдыха. Но суматошная жизнь санатория, где плановые заезды перемежались с поселением в индивидуальном порядке, где путевки продавались как централизованно, так и прямо на месте, и путевки эти были и на двадцать четыре дня, и на двенадцать, и на семь, и даже на трое суток (для желающих посвятить конец недели оздоровительным процедурам), – так вот эта беспокойная жизнь требовала постоянного общения дежурных администраторов друг с другом, а также и с другими работниками санатория. Поэтому Елена Яковлевна ничуть не удивилась, когда ей уже во второй раз позвонили насчет Каменской.

Предоставление одноместных номеров за взятки она практиковала давно, ни разу не попадалась, и это несколько притупило ее бдительность. Конечно, с Каменской она допустила промах, но когда спохватилась – уже было поздно. Как же она забыла, что ей дней десять назад в санаторий звонили из управления внутренних дел Города и просили выделить этой москвичке одноместный номер. Ну просто совсем из головы вон! А вчера, когда позвонила дежурившая в тот день Боровкова и спросила, почему в 513-й номер «не подселять», Елена Яковлевна по привычке соврала, что, мол, был звонок. Для санатория такого ранга подобные «звонки» всегда были делом самым обычным, они нигде не регистрировались и никогда не проверялись. Однако, положив трубку, она тут же вспомнила, что звонок и в самом деле был, да еще из ГУВД. Ах, как неприятно!

Немного поразмыслив, Елена Яковлевна пришла к выводу, что, пожалуй, ничего страшного не произошло. Почему Каменская не сказала сама, что насчет нее звонили? Потому что постеснялась. Или не хочет по каким-то причинам быть обязанной тому, кто звонил. Вместо этого предпочла заплатить, хотя, если судить по одежде, для нее такая сумма – далеко не пустяк. Значит, она, во-первых, не такая уж важная шишка, если стесняется пользоваться блатом, а во-вторых, «бедная, но гордая». За долгие годы работы в санатории Елена Яковлевна научилась с первого взгляда распознавать склонность людей к жалобам и склокам. Такая, как Каменская, жаловаться и качать права не будет. Более того, если ей неловко пользоваться блатом, то ей тем более неудобно будет признаваться, что она дала взятку. Так что, если ее покровитель из милиции и спросит, почему она живет в двухместном номере, она скажет ему, что все равно, дескать, живет одна, а в двухместном – просторнее.

Рассудив подобным образом, Елена Яковлевна пришла к выводу, что разоблачение ей не грозит. Но вообще-то ситуация и в самом деле со стороны выглядит не совсем обычно. Почему Каменскую надо было непременно заселять одну в двухместный номер? На всякий случай администратор решила подстраховаться и ссылаться на звонок не из городского управления, а из МВД России. МВД – организация серьезная, если попросили поселить Каменскую одну в двухместном номере, значит – надо. И проверять никто не будет.

Когда ей на второй день снова позвонили, она прямо так и заявила: насчет Каменской был звонок из МВД.

* * *

Юрий Федорович Марцев терпеливо и дотошно объяснял по телефону свой режиссерский замысел.

– В кадре обязательно должен быть мальчик лет семи-восьми. Иначе все теряет смысл.

– Сюжет будет тот же?

– Да-да, сюжет тот же самый. Понимаете, в первом варианте у нас мальчик подразумевается, его «играют» и мать, и сюжет, как свита играет короля. А самого мальчика не видно. Теперь я хочу, чтобы он был.

– Но это невозможно, поймите. Мы не можем заставить ребенка участвовать в этом.

– Придумайте что-нибудь. Может быть, монтаж? Ну, я не знаю, вы же, в конце концов, специалисты!

– А без ребенка никак нельзя обойтись?

– Нельзя. В нем весь смысл.

– Хорошо, будем думать. Вы представляете себе, сколько это будет стоить?

– Это моя проблема, я ее решу. И не забудьте, что платье должно быть точно такое, как на фотографии.

Юрий Федорович положил трубку, задумчиво полистал записную книжку и снова набрал номер. Когда ему ответили, коротко сказал:

– Это Марцев. Я согласен.

И наконец последний звонок.

– Мама? Здравствуй. Как ты себя чувствуешь?

* * *

После работы Женя Шахнович, симпатичный ясноглазый блондин, работавший в «Долине» электриком, стал составлять план на ближайшие дни. Несмотря на довольно легкомысленное поведение, он был ужасно, иногда до занудства, методичен и любил все делать по плану.

Итак, во-первых, женщины. С окончанием летнего сезона в санатории стало заметно больше молодежи. С одной стороны, это означало, что больше стало молодых женщин, за которыми можно поухаживать. С другой стороны, стало больше и мужчин подходящего возраста, которые могут оказаться полезными. Главное – правильно распределить силы.

Женщин, не охваченных вниманием энергичного электрика, на сегодняшний день насчитывалось двадцать четыре. Из них по крайней мере пятнадцать – очень хорошенькие, шесть – ничего себе, как их оценил Женя, и остальные три – мымры. Он, однако, выбирал объект для ухаживания не по внешним данным. Перебрав в уме всех кандидаток, Шахнович, сверившись с лежащим перед ним списком, наметил себе четырех человек.

Первая – совсем молоденькая рыженькая девица с прелестными веснушками, живет в двухместном номере рядом с люксом.

Вторая – яркая брюнетка лет тридцати пяти с роскошными бриллиантами в ушах и на пальцах. С ней будет совсем просто, решил Женя: носить бриллианты в санатории – признак небольшого ума.

Третья – невзрачная блондинка без возраста, не наряжается, не красится. Наверное, старая дева. Такие бывают весьма наблюдательными и злыми на язык. Пожалуй, ею надо заняться в первую очередь.

Четвертая «жертва» Шахновича отдыхала в «Долине» вместе с пожилой матерью. Собственно, интересовала Женю именно мать, которая целыми днями, укутавшись пледом, просиживала в шезлонге на балконе и, наверное, видела много чего интересного.

Теперь мужчины. Нужно выбрать двух человек, приехавших отдельно, но живущих вместе. Для задуманного дела Жене нужны были двое мужчин, раньше друг с другом незнакомых, но успевших сдружиться в санатории, чтобы они были настроены проводить время вместе, а потом разъехались, и, как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Наблюдая за отдыхающими, Шахнович уже сделал предварительные прикидки, оставалось лишь окончательно выбрать. Подумав несколько минут, еще раз для верности взглянув на поэтажный план корпуса, Женя, прихватив чемоданчик с инструментами, решительно двинулся к номеру 240.

* * *

Закончив очередной абзац, Настя потянулась за часами. Может, уже на ужин пора? Очень есть хотелось. Часов на месте не оказалось. Она переворошила бумаги на столе, заглянула в тумбочку, порылась в карманах – пусто. Подумав, что часы могли упасть на пол, осторожно, держась одной рукой за поясницу, другой – за стул, опустилась на колени и заглянула под стол, но и там их не обнаружила. Зато заметила в самом углу, возле ножки стола, разъемную телефонную розетку. Видно, не все в «Долине» сохранилось с «застойных» времен, телефоны из номеров все-таки убрали. Где же часы? Скорее всего она забыла их в кабинете массажиста. Да, наверняка они там.

Открыв балкон, чтобы выветрился сигаретный дым, Настя заперла номер и пошла через застекленную галерею в соседний корпус, где находились процедурные кабинеты и бассейн. Кабинет массажиста был заперт. Сидевший внизу вахтер объяснил, что массажист работает до 16.00, а открывать кабинет без его ведома не положено, хотя ключ у вахтера, разумеется, есть. Настя в душе посмеялась, мысленно переводя фразу на хамско-чиновничий язык: «Я, конечно, могу тебе помочь, но у меня есть право и отказать, и очень уж мне нравится этим правом пользоваться и чувствовать свою власть. Но если попросишь как следует, поунижаешься, то я, может быть, и пойду тебе навстречу». Все это было так выразительно, огромными буквами написано на лице у старика, что Настя повернулась и ушла. Ей вполне хватило унижения в день приезда.

Выйдя на улицу, она сообразила, что часы могли остаться в раздевалке бассейна, завернула за угол и подошла к другому входу. Бабулька, несшая вахту в этой части корпуса, оказалась куда более приветливой и спокойно пропустила Настю. Безуспешно обшарив всю женскую раздевалку, она задумчиво брела по коридору, когда услышала доносившиеся из-за двери голоса. Один голос был незнакомым мягким баритоном, другой принадлежал инструктору Кате, Настя узнала ее по характерной картавости.

– …красивый. Необычно сделан. Как будто каслинское литье. Где взял такую прелесть? – спрашивала Катя.

– Подарили, – ответил мужчина.

– Я бы для мужа купила.

– А я думал, только мы, мужчины, изменяя женам, начинаем делать им подарки. Неужели у тебя комплекс вины, птичка моя?

– Да ну тебя, – рассмеялась Катя.

Возвращаясь к себе, Настя подумала, что старуха соседка, пожалуй, не преувеличивала, говоря о свободе нравов в «Долине». На ужин она опять опоздала. Окинув взглядом запасы кофе, заглянув в коробку с печеньем, оставшуюся после вчерашнего визита соседки, и пересчитав наличные, Настя решила пойти в бар и съесть хоть что-нибудь. Все равно придется просить отчима, чтобы прислал денег.

В баре ей понравилось. Неяркое освещение, мягкие угловые диваны, картины на стенах, предельно вежливый юноша за стойкой. Настя взяла кофе и два пирожных, уселась за столик у окна и задумалась над фразой, которую, как ей казалось, перевела не очень удачно.

– Вы позволите?

Перед ней с чашкой в руках стоял симпатичный блондин в джинсах, светлой итальянской водолазке и кожаном пиджаке. В баре было много свободных столиков. Блондин явно собирался знакомиться. Настя лучезарно улыбнулась.

– Вам нравится смотреть в окно?

Она расставила простенькую ловушку и с интересом ждала, попадется ли в нее блондин.

– Да, отсюда прекрасный вид, – с готовностью откликнулся тот, поставив чашку на столик и усаживаясь рядом.

– В таком случае не буду вам мешать. Мне ведь все равно где сидеть. – Улыбаясь еще более ослепительно, Настя взяла свою чашку, блюдце с пирожными и отошла к другому столу.

Ей не хотелось быть невежливой, но и знакомиться с блондином она не собиралась. Она давно заметила, что многие самые обычные фразы ставят людей в безвыходное положение. Это напоминало ей игру, правила которой установлены невесть когда, и вроде как все должны, хотят они или нет, в нее играть. Что отвечать, когда вот так спрашивают: «Вы позволите?» – «Нет, не позволю»? Грубо. Ответить «да» – дать повод завязать разговор. А если разговаривать не хочется? Сидеть с надутой физиономией и не поддерживать беседу? Опять получается невежливо.

Доев второе пирожное и допив кофе, она уже собиралась уходить, когда перед ней снова возник блондин.

– Хочу вас поздравить, вы прошли тест на «отлично», – торжественно произнес он.

Настя недоуменно посмотрела на него, молча подняв брови.

– Вы изящно и оригинально дали мне понять, чтобы я от вас отстал, оставаясь при этом предельно вежливой. Браво! Обычно девушки либо врут, что их столик занят, хотя сидят целый вечер одни, либо откровенно грубят. Анастасия Павловна, вы неповторимы. Так вы категорически отказываетесь со мной знакомиться?

– А зачем? – Настя пожала плечами. – Вы и так достаточно обо мне знаете: имя, отчество и даже то, что я оригинальна и неповторима. Вы хотите узнать что-нибудь еще?

– Не сердитесь, Анастасия Павловна, я просто немножко злоупотребил служебным положением и узнал в регистратуре, как зовут очаровательную женщину из пятьсот тринадцатого номера, которая целый день, как пчелка, стучит на машинке и при виде которой у меня дыхание перехватывает. Ну, казните, если виноват. Каюсь.

С покаянной миной блондин склонил голову в демонстративном поклоне. Настя достала сигарету, прикурила, немного помолчала.

– Молодой человек, у меня есть глаза, а человечество, спасибо ему за это, изобрело зеркало. Таким образом, у меня есть возможность видеть и вас, и себя. Вы молоды, красивы, полны сил. Я старше вас, у меня слабое здоровье, а самое главное – я абсолютно не обладаю женской привлекательностью. И одета я более чем скромно. Испытывать интерес ко мне как к женщине вы не можете ни при каких условиях, это бесспорно. Кроме того, вы, совершенно очевидно, умны и очень сообразительны. Мою выходку вы поняли правильно и отреагировали на нее экспромтом. Я вынуждена сделать вывод, что вам от меня что-то нужно.

Настя сделала паузу, чтобы дать блондину возможность вставить реплику. Ситуация перестала ее забавлять, она уже начала сердиться. Что нужно от нее этому красавчику? Она быстро перебрала в уме последние дела, по которым работала до ухода в отпуск. Может, это «хвост», который тянется из Москвы? Или кто-нибудь из местной милиции, присланный узнать, как она устроилась, если допустить, что начальник розыска Сергей Михайлович вдруг спохватился и вспомнил, что не выполнил данное Гордееву обещание. Маловероятно, конечно, но чего в жизни не бывает!

– Так вы ничего мне не скажете? Тогда всего наилучшего.

Она погасила сигарету и поднялась.

– У вас прелестная улыбка, – грустно сказал молодой человек.

«Это не моя улыбка, я украла ее у актрисы. Тренировалась целую неделю, пока не научилась. Использую специально в тех случаях, когда хочу показаться необыкновенно доброжелательной, как сегодня. Ты, парень, далеко не дурак. Но хоть в чем-то мне удалось тебя обмануть», – думала Настя, поднимаясь по лестнице. Она была рада, что легко отделалась от блондина. Это было первой ошибкой.

Пока Настя отсутствовала, номер успел основательно выстудиться. Она решила принять горячий душ, а за это время в комнате станет теплее. Разминая пальцами ноющую поясницу, она с наслаждением подставляла спину под обжигающие струи воды. Как следует прогревшись, растерлась полотенцем и, не глядя, попыталась дотянуться ногой до резиновых шлепанцев. Почувствовав под подошвой влажную холодную кафельную плитку, Настя опустила глаза: шлепанцы стояли чуть дальше и не так, как она поставила, вернувшись из бассейна. Странно. За много лет движение было доведено до автоматизма: где бы Настя ни находилась – дома ли, в командировке, она всегда ставила резиновые «вьетнамки» так, чтобы, выходя из душа, точно попадать в них ногой. Ощутив неприятный холодок в желудке, она быстро закуталась в теплый халат и вышла из ванной. На первый взгляд все было в порядке. Приглядевшись более внимательно, Настя поняла: кто-то здесь был, кто-то рылся в ее вещах.

Рывком опустившись на колени и чуть не закричав от резкой боли, она вытащила из-под кровати дорожную сумку. Сумка была задвинута немного дальше, сама Настя никогда бы ее так не поставила, зная, что ей больно нагибаться. Открыла «молнию» на внутреннем карманчике. Удостоверение, слава богу, на месте и лежит точно так же, как она его обычно кладет.

Запихнув сумку обратно, Настя осторожно вытянула ноги и прислонилась спиной к кровати. Ей нужно было подумать.

* * *

В номере 240 трое мужчин пили коньяк.

Один из них, москвич Коля Алферов, приехал в «Долину» долечивать травмы, полученные в автомобильной аварии. Он работал шофером, возил в «Мерседесе» генерального директора акционерного общества. Колиной вины в той аварии не было, он вообще водитель аккуратный, так что возмещать ущерб ему не пришлось. Но вот сломанная рука срослась неправильно, начались какие-то осложнения, и врач посоветовал Алферову поехать в санаторий, причем именно в «Долину», где успешно лечат как раз травмы и заболевания опорно-двигательного аппарата.

Невысокий, сухощавый, с крепкими тренированными мускулами, Коля никогда, несмотря на свою довольно заурядную внешность, не страдал от отсутствия внимания со стороны женщин. Он с детства занимался спортом, участвовал в велогонках, месяцами пропадал в спортивных лагерях и на тренировочных сборах и обществом молоденьких девушек успел насладиться в такой мере, что годам к двадцати перестал обращать на них внимание. Ему стали нравиться женщины постарше. Они казались Алферову умнее, были спокойнее и опытнее, хорошо готовили и умели создавать уют, а самое главное – не стремились за него замуж. Если молодые девицы смотрят на лицо, то зрелые дамы ценят только неутомимое тело и не замечают ни перебитого Колиного носа, ни ранней плешивости, ни маленького роста.

Второй обитатель номера 240 был полной противоположностью своему соседу. Павел Добрынин жил и работал в соседнем городе, а в «Долину» приехал главным образом развлечься. Здесь было не менее комфортабельно, чем в том же Дагомысе, зато путевки дешевле. То обстоятельство, что и женщины здесь, в соответствии с ценой путевок, менее роскошные, Павла не волновало: раздетые – они все одинаковые, цинично думал он. К своим тридцати годам он это проверил многократно. Заодно он собирался полечить в санатории ногу, сломанную несколько лет назад, когда в дым пьяный на спор съезжал с горы на чужих лыжах, не подогнав предварительно крепления. Из-за этого ботинок в нужный момент не отстегнулся от лыжи, и Добрынин с тех пор при каждой перемене погоды начинал прихрамывать.

То, что предлагал им Женя Шахнович, их новый знакомый, звучало совершенно необычно, но от этого еще более привлекательно. Заключать пари на женщин! С ума сойти! Да их здесь столько, что Добрынину, высокому стройному красавцу, от которого бабы всегда млеют, ничего не стоит уехать отсюда миллионером.

– Я не садист, – говорил Женя, с аппетитом откусывая бутерброд с сырокопченой колбасой, – и не настаиваю на том, чтобы вы непременно укладывали их в постель. Завоевать женщину – означает добиться ее согласия. И все. Пользоваться этим согласием или нет – дело ваше, смотрите по настроению. Условие пари в том, чтобы дама провела в вашем обществе не менее шести часов и при этом пригласила к себе в номер и осталась с вами наедине. Больше ничего не требуется.

– И всего-то? – пренебрежительно хмыкнул Павел.

– Не думай, что это так просто. Заставить женщину на протяжении шести часов поддерживать с тобой разговор, чтобы ей не стало скучно и она бы тебя не послала подальше, – все равно что вагон с углем разгрузить. Попробуй – узнаешь. Если бы это было легко, я бы не предлагал играть на деньги. Даму нужно увлечь, понятно?

– А какой контроль? – спросил подозрительный Алферов, который во всем видел подвох.

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул Женя, разливая коньяк. – В качестве контроля предлагаю рассказывать все, что узнали от собеседницы. А чтобы не было соблазна приврать, заставьте их рассказывать о том, как они проводят время здесь, в «Долине». С кем общаются, кто их соседи, нравятся ли им врачи и обслуга. Одним словом, то, что можно проверить. Чем больше они вам расскажут, тем, значит, дольше вы разговаривали. Все просто, как пряник. Ну, как?

– Хитро задумано! – расхохотался Коля. – А я уж было размечтался! Думал, познакомлюсь с девушкой – и в кусты, книжку почитаю, в кино схожу, а потом явлюсь сюда и буду вдохновенно врать про то, какое у нее было тяжелое детство и как ее бил отец-пьяница. Ан не вышло!

Женя с любопытством посмотрел на Алферова. Легкий характер у мужика, если он так спокойно признается в том, что собирался пойти на обман. Легкий, открытый. Может, не трогать его, пока не поздно?

– Условия вам понятны? Тогда обсудим регламент. Ставка – сто тысяч. Женщин выбираем путем жеребьевки. Предположим, тебе, Паша, выпала девица из сто второго номера. Все кладем по сто «штук» на стол. Ты выиграл – наши двести тысяч забираешь себе. Проиграл – мы твою ставку забираем и делим пополам. Это понятно?

– Вроде да, – с сомнением протянул Коля.

– Пойдем дальше. Женщина, которую тебе не удалось окрутить, дорожает в два раза. Это значит, что, если за нее захочет взяться кто-то другой, ставка – двести. Если дело дойдет до третьего – четыреста.

– Получить восемьсот тысяч за то, чтобы шесть часов протрепать языком? Ну ты, Жека, даешь! Я готов начать прямо сегодня. За успехи в болтовне! – Добрынин поднял рюмку и залпом ее выпил.

– Тогда приступим к жеребьевке.

Шахнович достал список, карандаш и чистый листок, который разорвал на несколько частей. Написал на бумажках номера, скатал их в комочки и бросил в пустой стакан.

* * *

Ночь Настя Каменская провела почти без сна, безуспешно борясь с охватившим ее беспокойством. Вокруг нее что-то затевается. Сначала красавчик блондин в баре, а в это время кто-то побывал в ее комнате. Обыкновенный воришка? Ерунда, ее внешний вид вполне соответствует ее благосостоянию, надо быть слепым, чтобы, взглянув на ее майки и свитера, заподозрить наличие в номере чего-нибудь мало-мальски ценного. Что же в таком случае у нее искали? И связан ли с этим парень из бара? Парень-то не простой, это ясно.

А с другой стороны, может, зря она ищет подвох там, где его нет? Настя вылезла из-под одеяла, прошлепала босиком в ванную, где на стене висело зеркало в полный рост, и стала критически себя разглядывать. Фигура красивая, пропорциональная, ногами вполне можно гордиться. Волосы густые, прямые, длинные, если расчесать их щеткой и распустить, они блестящим покрывалом лежат на плечах и спине. Цвет, правда, какой-то непонятный, ни то ни се, ни белокурые, ни русые. Правильные черты лица, прямой нос, очень светлые глаза. Но почему-то все вместе впечатления не производит. Может, оттого, что в ней нет внутреннего огня, страсти, живости? От этого и мимика вялая, и походка тяжелая, и нет желания надевать нарядные тряпки и делать макияж. В душе у Насти холод. Вечная мерзлота и большая скука. Ее интересует только интеллектуальная работа. В детстве и юности она была счастлива, только занимаясь математикой или иностранным языком. Она даже закончила физико-математическую школу, но поступила все-таки на юридический, хотя Лешка, верный друг и сосед по парте, всячески ее отговаривал. Сам-то он остался предан математике и сейчас уже доктор наук. А она получает удовольствие от своей работы, для нее любимое занятие – анализировать и решать задачи. Женственности это, конечно, не добавляет. Но что же делать, если все остальное ей неинтересно! Она даже влюбиться как следует не может, так влюбиться, чтобы до дрожи в ногах и до обмирания сердца. Скучно все это…

А вдруг она зря обидела давешнего блондина? Вдруг он-то как раз и разглядел неброскую ее красоту и действительно хотел за ней поухаживать без всяких задних мыслей? Тем более что улыбка, которой она его ослепила, и впрямь была хоть куда, тут уж она постаралась. А возраст? Ему лет двадцать пять – двадцать семь, а ей – тридцать три, но в спортивном костюме и с волосами, стянутыми в «хвост» на затылке, она выглядит куда моложе. Надо было, наверное, обойтись с ним помягче. Но с другой стороны… Кто-то же обыскивал ее номер, и как раз в то время, когда он морочил ей голову в баре. Вряд ли это случилось, когда она бродила по процедурному корпусу в поисках часов. Настя точно помнила, что перед уходом в бар открыла толковый словарь Уэбстера, чтобы проверить одно слово, и положила длинный прямоугольный ластик точно по строчке, чтобы вернуться к этому слову еще раз. А когда она придирчиво осматривала комнату, ластик лежал точно так же аккуратно, строго по строчке, только строчка-то была уже другая, чуть ниже. На ней стояло слово-омоним: написание одинаковое, а смысл совсем другой.

Интересно, к ней в номер вошли через дверь или через балкон? Надо будет утром спросить у Регины Аркадьевны, может, она что-то слышала? Нет, решила Настя, надо выбросить это все из головы и отдыхать. Красть у нее нечего, интереса она ни для кого представлять не может, и не стоит забивать себе мозги всякой дребеденью.

Это была ее вторая ошибка.

Глава 3

День четвертый

Проснувшись, Настя решила начать новую жизнь, а заодно и проверить на практике теорию о том, что бытие определяет сознание. Говорят, что актеры иногда так вживаются в роль, что начинают мыслить и чувствовать, как изображаемые ими персонажи. «Я попробую быть ЖЕНЩИНОЙ, – думала она, – и, возможно, это хоть немного растопит лед, от которого я вся внутри замерзла, от которого стынет душа».

Собираясь на завтрак, она подкрасила белесые брови и ресницы, чуть тронула губы помадой, надела яркую майку, а поверх нее – не куртку от спортивного костюма, а длинный черный пушистый жакет, на фоне которого распущенные светлые волосы казались почти платиновыми. Повертела в руках флакон «Клима» и поставила на место: где-то она читала, что пользоваться духами перед завтраком – дурной тон.

Спускаясь в столовую, тщательно следя за походкой и осанкой, Настя чувствовала радостное возбуждение. Похоже, лекарство помогает.

Складывая в сумку принадлежности для бассейна, она сняла с крючка в ванной купальник, на мгновение задумалась и решительно повесила его на место. Надо быть последовательной, упрекнула себя Настя, доставая новый, весьма смелый купальный костюм, еще в прошлом году присланный матерью из Швеции, но так и пролежавший в запечатанном пакете. Если хочешь потренироваться в эротичной пластике, то и выглядеть надо соответственно.

Примерив купальник, Настя засомневалась: выглядела она в нем как девушка из специфического «мужского» журнала. А, была не была, все равно в бассейне после одиннадцати часов никого, кроме нее, нет, она занимается гимнастикой совсем одна. Основная масса отдыхающих плавает либо утром, либо с пяти до семи вечера. Время с одиннадцати часов и до обеда было «мертвым», собственно, поэтому Настя и выбрала его для ежедневных занятий.

В бассейне она добросовестно проделала все упражнения, проплыла положенное число раз вдоль дорожки, а потом начала валять дурака. Подняться по ступенькам, вылезти на бортик, перейти к другому краю, спуститься, пройти в воде к противоположной лестнице – и все сначала. Движения должны быть грациозными, мягкими, волнующими, как будто на тебя смотрит самый лучший в мире мужчина и необходимо ему понравиться, зажечь желанием, влюбить в себя мгновенно и надолго. Ничего себе задачка!

Пройдя намеченный цикл четыре раза, она поняла, что устала больше, чем от двух часов водной гимнастики. Тело ее было послушным, она умела имитировать любую пластику, от стремительной разгневанной тигрицы до умиротворенной пушистой кошечки. Такое у нее было тайное хобби – копировать человеческие типы. Но одно дело – потренироваться (конечно, дома и, конечно, с перерывами) и несколько минут попридуриваться перед зеркалом, и совсем другое – длительное время находиться «в образе». Очень утомительно. Пора заканчивать этот цирк.

Настя подняла голову, взглянула на часы, висящие высоко под потолком, – она в бассейне торчит уже два с половиной часа, скоро обед. Косой луч осеннего солнца, пробившись через широкое оконное стекло, отразился от блестящей поверхности прямо под часами и на миг ослепил Настю. Она зажмурилась и решительно направилась в раздевалку.

* * *

– Я хочу вот ту, – сказал Зарип, облизывая пересохшие губы.

Он приехал в «Долину» впервые, и ему показывали помещение, из которого он сможет наблюдать за процессом отбора. Помещение представляло собой маленькую тесную комнатенку на третьем этаже процедурного корпуса. Под висевшим на стене календарем с изображением кошек и собак – зеркальное окошко, выходящее прямо в бассейн.

– Это отдыхающая, – ответил ему красивый, атлетически сложенный мужчина с темными глазами и светлыми волосами. – Девушек привезут вечером, тогда и выберете.

– Нет, я хочу вот эту. – Зарип сверкнул глазами, на впалых щеках проступили лихорадочные красные пятна.

«Психопат, – зло подумал русоволосый мужчина, – упрется рогом, потом с места не сдвинешь. Все хорошо в нашем деле, кроме клиентов».

– Вы сначала взгляните на тех, что мы вам предложим, – миролюбиво сказал он. – Может быть, вам кто-нибудь больше придется по душе.

Зарип кивнул, но было видно, что уступил он только для вида.

– Когда привезут девушек?

– С девяти до десяти вечера. Вы пока можете отдохнуть, в коттедже вам накроют обед. В вашем распоряжении массаж, сауна.

– Не хочу. Пойду посплю. Кроме меня, здесь кто-нибудь будет вечером?

– Еще двое. Очень милые люди, вы не беспокойтесь. Они уже давно к нам ездят и всегда оставались довольны. Котик, проводи гостя в коттедж.

До коттеджа Зарип дошел в сопровождении массивного, но рыхловатого Котика, обладателя высокого тенора, так не вязавшегося с его обликом. Улегшись на диван, он предался сладким мечтам о девушке, которую только что видел в бассейне через смотровое окно. Чудо, чудо как хороша! Это ее видел Зарип в своих тревожных снах – светловолосую, нежную, хрупкую, сексуальную. И вот она здесь, рядом. Да наплевать, что она не из тех, пусть уговорят, пусть силой заставят, ему нужна только она и никто другой!

Зарип мысленно представил себе, как она разденется, как будет заниматься с ним любовью. О да, он заставит ее сделать все, что не может получить от женщин у себя дома, в узбекском селе. Все эти штучки, которые он видел в городе на порнокассетах, но которые его не возбуждали, потому что происходили не с ним. А теперь он сделает это сам, он будет упиваться этими длинными светлыми волосами, белой кожей, стройным телом. А шея! Ее шея! С каким удовольствием он сомкнет на ней пальцы и будет сжимать, сжимать, все сильнее, сильнее, пока не вдохнет глубоко в себя ее душу, покидающую тело с последним дыханием… А потом будет смотреть фильм и вспоминать… Другая! Других таких нет. Или эта – или никто.

* * *

Светлана Коломиец уже второй час сидела перед зеркалом, накладывая на лицо специальный грим, которым пользуются спортсменки, занимающиеся фигурным плаванием. Сама Светлана спортом занималась только в школе, да и то не плаванием, а волейболом. Конечно, усмехнулась она про себя, ее нынешняя, самая древнейшая, профессия – тоже своего рода спорт.

…Месяца три назад Света прочла объявление, приглашающее эффектных молодых девушек в страны Ближнего и Среднего Востока для работы секретарем в фирмы, имеющие российских партнеров. Ни на что особенно не рассчитывая, послала по указанному адресу письмо с фотографией и даже удивилась, получив ответ. Ей предлагали приехать в Город в любой удобный день в период с 20 по 27 октября для собеседования. Недолго думая, Светлана села в самолет и прилетела в Город.

Собеседование с ней проводил какой-то нервный тип с лошадиным лицом, но ей понравилось, что он не стал вешать лапшу на уши, а сказал ей все как есть. Русские красавицы очень ценятся на Востоке, и многие состоятельные люди хотели бы взять их на содержание. Девушка будет жить в прекрасных условиях, в собственном доме, хотя и небольшом, но с прислугой, ее будут кормить, одевать, украшать, а она, в свою очередь, должна быть преданной, пылкой, лишенной предрассудков любовницей. Когда она надоест хозяину, ей будет выплачено что-то вроде «выходного пособия» и предоставлена возможность вернуться в Россию.

Ее, Свету, пригласили на собеседование после того, как один миллионер из Турции выбрал ее по фотографии. Но, кроме нее, ему понравились еще несколько девушек, и, чтобы он мог сделать окончательный выбор, необходимо предоставить ему возможность изучить кандидаток поподробнее. Заказчик просил снять на видеопленку девушек в бассейне – такая вот у него причуда, он, видите ли, считает, что в воде женщина наиболее ярко проявляет свой характер, лучше видна грация, а заодно и дефекты, если они есть, конечно. Если выбор заказчика падет на нее, ей помогут с оформлением паспорта, получением визы и покупкой билета и пожелают счастливого пути.

– А если я ему не понравлюсь? – спросила Светлана.

– На нет и суда нет. Что поделаешь. Если хотите, мы оставим вашу кассету в нашем банке данных, заказчиков у нас много, так что шансы у вас достаточно большие. Есть и еще вариант: если есть трудности с деньгами, вы сможете сняться в порнофильме. Кассета уйдет из России, мы делаем фильмы только для зарубежных заказчиков и только в индивидуальном порядке, с учетом их вкусов и пожеланий, и, разумеется, без тиражирования. Вы – женщина красивая, так что, я думаю, в любом случае вы приехали не зря.

– Хотелось бы надеяться, – улыбнулась она. – Как долго придется ждать ответа?

– Дня три-четыре после съемок в бассейне, самое большее – неделю. Вам даже не нужно уезжать из Города. Мы поселим вас в отдельной квартире, жилье и питание – за счет фирмы. Но одно условие: из квартиры выходить только в сопровождении работников фирмы.

– Почему такие строгости? – удивилась Света.

– Потому, – коротко ответил тип с лошадиным лицом. – Я же не спрашиваю у вас, почему вы не хотите обслуживать русских мужиков и готовы все то же самое делать за границей, да еще без права выбора. В каждой работе есть свои сложности. Так что давайте без лишних вопросов.

Светлана приняла это как должное. Терять ей в любом случае нечего. Поплавать в бассейне, покрутить задницей, потом неделю отдыхать, отсыпаться, смотреть телевизор и пить чай по вечерам, как хорошая девочка. Даже приятно для разнообразия…

Ровно в девять вечера раздался звонок в дверь. Еще раз оглядев себя в зеркале, Светлана Коломиец подхватила сумку с купальными принадлежностями, поправила прическу и спустилась на улицу, где ее ждала машина. Ехать пришлось недолго. Ей даже показалось, что водитель специально петлял, вместо того чтобы ехать прямо, хотя в темноте Света и так дорогу не разобрала. Машина въехала в высокие чугунные ворота, покатила по аллее и остановилась у крыльца, возле которого были припаркованы еще два автомобиля. Светлана потянулась к ручке, чтобы открыть дверь, но водитель, не поворачивая головы, буркнул:

– Подожди.

Буквально через полминуты на крыльцо вышли двое: мужчина и девушка. Мужчина сел в бронзовый «БМВ» и завел двигатель. Девушка, зябко кутаясь в длинный блестящий плащ, обошла машину с другой стороны и села на переднее сиденье рядом с мужчиной. Машина отъехала.

– Пошли, – скомандовал водитель.

Переодевшись, Светлана вышла из раздевалки и направилась к «лошадиному» типу, который стоял возле бассейна с видеокамерой в руках. Больше никого в зале не было, и Светлану это почему-то успокоило. Она подозревала, что на «смотринах» под видом сотрудников фирмы будут торчать всякие проходимцы, любители поглазеть на красивых девиц (возможно даже, не бесплатно), да еще раздетых. То, что человек с камерой был один, убедило ее больше, чем самые веские рекомендации.

– Что я должна делать?

– Ничего особенного. Резвитесь, плещитесь, плавайте. Постарайтесь быть привлекательной. Покажите заказчику лучшее, что в вас есть. А я буду снимать. Давайте! – Он легко подтолкнул ее к воде.

Сначала она чувствовала себя неуютно, не знала, куда девать руки и ноги, не могла придумать, как «показать себя». Потом вспомнила про отдельный дом с прислугой и постаралась представить, что плавает в собственном бассейне просто для удовольствия. Движения стали размягченными, плавными, она даже несколько раз нырнула, зная, как красиво смотрятся в голубой воде длинные каштановые волосы.

– Достаточно! – крикнул мужчина с камерой. – Спасибо. Можете одеваться.

Выйдя в сопровождении водителя, терпеливо дожидавшегося ее у раздевалки, на крыльцо, Светлана увидела, что рядом с их машиной уже стоит другая. Следующая кандидатка на турецкий престол ждала своей очереди.

* * *

В комнатке на третьем этаже четверо мужчин внимательно наблюдали за происходящим в бассейне. Когда появилась Светлана Коломиец, Юрий Федорович Марцев решительно сказал:

– Она! Сходство потрясающее.

Он достал из кармана фотографию матери и еще раз взглянул сначала на нее, потом на девушку в бассейне.

– Вне всякого сомнения, она. Грим нужен минимальный. Рост, цвет волос, черты лица – все подходит.

– Прекрасно, – отозвался русоволосый темноглазый мужчина, – с вами вопрос решен. Вас проводить?

Марцев молча кивнул.

Третьим человеком в этой «смотровой» был старик в прекрасно сшитом дорогом костюме. Ему пока никто не понравился, но он был здесь не в первый раз и знал, что нимфеток приводят в самую последнюю очередь. Глядишь, заказчик выберет себе кого постарше, из тех, кого показывают вначале. Это даже лучше, потому что возиться с малолетками – дело слишком рискованное. Всегда надо стараться по возможности этого избегать. К нему самому это правило не относится, он-то точно знает, чего хочет, его такими хитростями с толку не собьешь. Ему, Ассанову, уже семьдесят шесть, и на девочку старше тринадцати он не согласен. Лучше еще моложе. Что ж, подождем.

Четвертый, Зарип, поглядывал в окошко просто для проформы. Он знал, что ни одна из этих девиц его не устроит. Ему нужна только та, которую он видел днем. И он ее получит. Чего бы ему это ни стоило.

* * *

Сегодня Настя поработала как следует, даже норму перевыполнила. Проводя в жизнь принятое утром решение, перед обедом целых пятнадцать минут красилась и расчесывала волосы, чтобы лучше лежали. Эффект терапии был ощутим, она даже испытала некоторое удовольствие, выбирая одежду для посещения столовой.

После обеда отправилась на прогулку. Тут же к ней подлез какой-то малорослый хмырь и начал приставать с разговорами. Настя добросовестно пыталась заставить себя включиться в беседу, но через десять минут ей стало так откровенно скучно, что она нарушила данное себе утром слово быть мягкой и пушистой.

– Извините, вы не могли бы оставить меня одну? – сказала она, сворачивая в боковую аллею.

Малорослый, однако, оказался настырным. Он плелся возле Насти и вполголоса нес какую-то чепуху, не требуя от нее ответных реплик. И вдруг нахально взял ее под руку.

Настя остановилась и уже приготовилась сказать какую-то грубость, но парень ее опередил:

– Хотите, я дам вам пятьдесят тысяч? – спросил он совершенно серьезно.

– Хочу, давайте, – не менее серьезно ответила Настя.

– Ну, не за просто так, – засмеялся парень.

– Тогда не хочу.

Настя повернулась и быстро пошла по своему маршруту, но ее настойчивый спутник снова оказался рядом.

– Вам это ничего не будет стоить. Я погуляю вместе с вами, вы мне расскажете, как провели время в санатории, какие у вас процедуры, какие еще кретины, кроме меня, пытаются за вами ухаживать, потом мы пойдем к вам в номер, вы займетесь своими делами, а я тихонечко посижу в уголочке с книжкой. Вы меня даже замечать не будете. Я посижу у вас часов до десяти и уйду. И все.

– А пятьдесят тысяч? – насмешливо спросила Настя. Ей стало интересно.

– Завтра с утра. Если позволите зайти к вам попозже вечером, деньги принесу сегодня.

– Слушайте, юноша, если у вас есть лишние пятьдесят тысяч, вызовите мастера. У вас крыша течет.

Настя снова решительно зашагала по аллее. Парень отстал.

Часы Настя еще утром забрала у массажиста, поэтому сегодня даже на ужин пришла вовремя. Сейчас, увидев, что время близится к одиннадцати, решила, что работу можно на сегодня закончить. Сложив исписанные листы в папку и закрыв словари, она вышла на балкон покурить.

Октябрь выдался холодным почти по-зимнему. Голые деревья ждали снега, им, не укрытым листвой, было зябко и одиноко. Насте показалось, что она в душе такая же холодная, как эти деревья. Вся ее сегодняшняя терапия – не более чем елочные украшения на замерзших обнаженных ветках. Так же нелепо и неправдоподобно. Поиграла – и хватит.

Докурив, Настя продолжала бездумно стоять в тишине. Легкий морозец наконец добрался до нее, и, передернув плечами, она вышла из оцепенения. А у Регины-то Аркадьевны, похоже, гости. До Настиного слуха донеслось:

– …нельзя так работать, это явная халтура. Зрительный ряд – рваный, психологический настрой из-за этого сбивается. Звуковое решение никак не связано со зрительным. Это нарушает гармонию, ослабляет восприятие, не продуцирует ассоциативные связи. Ты просто-напросто угробил прекрасную музыку…

Голос старухи звучал требовательно и раздраженно, чего Настя никак не ожидала. Ей стало неловко, она вернулась в комнату и закрыла за собой балконную дверь. Вешая куртку в шкаф, услышала стук. На пороге появилась соседка.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила Настя, памятуя о том, что сказала ей старуха при знакомстве.

– Да, Настенька! – Соседка сияла. – Вот я давеча ворчала, брюзжала… А ведь не забывают старуху! Приехал мой ученик, один из немногих, радующих меня и по сей день. Пойдемте, я вас познакомлю. Не все же вам на машинке стучать.

Глядя на радостно возбужденную старуху, Настя не нашла в себе сил отказать ей. Понятное дело, хочет похвастаться преуспевшим в жизни учеником. Какие еще радости могут быть у одинокой пожилой женщины?

– Я приведу себя немного в порядок…

– Вы чудесно выглядите, Настюша, румянец – словно только что с прогулки. Идемте.

Войдя в номер к соседке, Настя невольно изумилась. На столе в вазе – виноград, гранаты, яблоки. Рядом бутылка коньяка, коробка дорогих шоколадных конфет, в тарелочке – нарезанный лимон. Но больше всего ее поразил огромный букет роскошных хризантем, розово-кремовые лепестки которых с внутренней стороны отливали терракотовым. А с кресла встал ей навстречу крупный привлекательный мужчина. Классически строгое восточного типа лицо с темными миндалевидными глазами обрамлялось светло-каштановыми, почти русыми волосами. Этот диссонанс делал его мужественную внешность мягче, обаятельнее…

– Дамир, – представился он, и Настя успела заметить какой-то непонятный отблеск на его лице, словно бы он удивился тому, чему удивляться не положено, но вовремя спохватился.

– Анастасия. – Голос сделаем глуховатым, негромким, а улыбку Настя быстренько позаимствовала из арсенала одной французской звезды.

Дамир поцеловал ей руку, и под его теплым взглядом лед внутри у нее начал таять. Господи, как хорошо, что она пришла сюда! А ведь чуть было не отказалась.

Регина Аркадьевна достала чистую рюмку, налила коньяк и протянула Насте. Та сперва удивилась, что спиртное разливает пожилая хозяйка, а не мужчина, и тут же поняла, что рука ее – до сих пор в руке Дамира, а сама она стоит как соломенное чучело с блаженной улыбкой на лице. Смутившись, она отняла руку, но от рюмки отказалась.

– Вы совсем не пьете? – удивилась старуха.

– Не люблю коньяк.

– А что вы любите?

– Вермут. Лучше мартини.

– Я это учту, – сказал Дамир таким тоном, что Настю бросило в жар.

Дамир Исмаилов, как было рассказано в дальнейшем, родился и вырос в Городе, у Регины Аркадьевны учился с шести лет и подавал большие надежды, но, закончив музыкальное училище, поступил не в консерваторию, как все ожидали, а в Институт кинематографии. Теперь он работает на небольшой частной киностудии режиссером, свободно творит все, что ему взбредет в голову, смело экспериментирует, и иногда плоды такого своеобразного творчества даже получают какие-то там призы на каких-то там фестивалях. Небрежность, с которой говорил Дамир о фестивалях и призах, показалась Насте не то чтобы наигранной, а как бы неоправданной: на что же существует киностудия, если выпускает экспериментальные некассовые фильмы?

– А меня это не волнует, – Дамир весело улыбнулся. – Студия принадлежит на паях двум психам, которые искренне считают, что их талантливых детей не оценили в мире кинобизнеса, и готовы снять с себя все до нитки, только чтобы выходили фильмы, в которых их ненаглядные чадушки играют главные роли. У богатых, знаете ли, свои причуды. Денег у них – море, а откуда они их берут – не моя забота. Вы согласны?

– А в чем смысл экспериментирования?

– Это сложно объяснить на словах… Короче говоря, я пытаюсь использовать свое музыкальное образование и сам пишу музыку к фильмам, стараясь, чтобы она выражала именно то, что я хочу сказать как режиссер.

Когда Настя спохватилась, был второй час ночи. Она не смогла припомнить, когда еще ей было так хорошо в компании совершенно незнакомых людей. Виноград был сладок, кофе – крепок, старуха, вопреки опасениям, оказалась прекрасной собеседницей, живой, остроумной, лихо пила коньяк и заразительно смеялась. Глаза Дамира обволакивали Настю, его взгляд был уже не теплым, а обжигающим, и ей казалось, что она, отогревшись под этим взглядом изнутри, начала плавиться снаружи, у нее нет ни рук, ни ног, и вообще непонятно, как она сможет встать с кресла.

– Настя, не хотите прогуляться перед сном? – спросил Дамир, выглядывая в окно. – Там, между прочим, полная луна. Очень красиво.

– Давайте, – согласилась она, пожалуй, несколько более поспешно, нежели позволяли приличия. От старухи это не укрылось, и она заговорщически подмигнула Насте.

– Вы на машине, Дамир? – спросила Настя, медленно идя через озаренный лунным светом парк.

– Нет.

– Как же вы будете добираться? Городской транспорт уже не ходит, а на такси надежда слабая.

– А разве я не сказал? Я же купил путевку на неделю. Прямо сегодня и купил. Утром прилетел из Новосибирска, наша студия там находится, заглянул домой к Регине Аркадьевне, соседка говорит – она в санатории. Примчался сюда, а Регина мне и посоветовала здесь поселиться. А что? Комфорт, прекрасная кормежка, а главное – Регина рядом. Я ведь, собственно, к ней приехал. Хочу показать ей кое-какие наработки.

– Похоже, вы до сих пор продолжаете у нее учиться, – тихо сказала Настя, плотнее закутываясь в шарф.

– Регина – гений, – очень серьезно ответил Дамир. – Чудовищная судьба и потрясающая стойкость. Она ведь хромая с детства. Хорошее лицо, дивные волосы, а во всю щеку – отвратительное родимое пятно. Талантлива она была невероятно. Специалисты слушали ее записи и шалели от восторга. Как только она появилась перед ними на сцене – все, конец. Это ведь были сороковые годы. Артист должен быть божеством, в него должны влюбляться, тогда на концерты будут ходить. А кто будет покупать билеты, чтобы слушать хромоножку с изуродованным лицом? О том, что люди должны слушать музыку в исполнении талантливой пианистки, и думать никто не хотел. Как же, зрелищность и грандиозность сталинских времен! Поэтому Регина поставила крест на исполнительстве и занялась преподаванием. Она и здесь заставила говорить о себе. Гений есть гений. Она умела за пять минут десятью словами и тремя аккордами объяснить ученику то, что другие педагоги вдалбливали неделями, месяцами. Если у ребенка есть хоть крошечная искорка, хоть малюсенькая крупинка способностей, под Регининым руководством расцветал дивный цветок. Дети ее обожали, родители боготворили. И новый удар! Ее не пустили вместе с учениками в Польшу, на Международный конкурс юных исполнителей. То есть все участники конкурса приехали со своими педагогами, а два человека из нашего Города – с инструктором горкома партии.

– Господи, как чудовищно, – вырвалось у Насти. – Но почему?

– А как вы думаете? Могла ли в шестидесятые годы бедная учительница музыки по фамилии Вальтер поехать в загранкомандировку? Тут и обсуждать нечего. Хуже всего другое. Нашелся идиот, который счел необходимым объяснить ей, почему ее ученики поедут с человеком из горкома, а не с ней. Но, поскольку мужества сказать антисемитскую правду у него не хватило, он ей сказал, что, дескать, внешность у нее непредставительная. На конкурсе, когда объявляют исполнителя, обязательно представляют педагога, который должен встать и поклониться публике и жюри. Как же, мол, вы с вашей ногой да с вашим лицом…

– И что было дальше?

– А дальше Регина поставила цель и начала ее добиваться. Набрала дополнительных учеников, стала не зарабатывать, а буквально заколачивать деньги, света не видела. Наконец взяла отпуск за свой счет и поехала в Москву. Лицо ей привели в порядок, не полностью, конечно, но стало значительно лучше. Если специально не приглядываться, то и не заметишь. А с ногой вышло совсем плохо. Четыре операции, одна за другой, что-то у них там не заладилось, а может, просто ошиблись в чем-то. Короче, если раньше Регина просто хромала, то после лечения стала ходить с палкой. Ей тогда было уже почти сорок. На личной жизни можно было ставить крест. А имей она побольше денег, обратись к врачам лет на десять пораньше, все могло быть по-другому. И семья была бы, и дети. А так – одна как перст.

– Но ведь у нее и сейчас есть ученики, – возразила Настя, – да и вы ее не забываете.

– Не надо преувеличивать мое благородство, Настенька. Я езжу к Регине не как к учительнице, которой по гроб жизни благодарен, а как к гениальному музыканту. Если хотите, пойдемте ко мне в номер, я вам продемонстрирую, что я имею в виду.

– Уже поздно, – слабо запротестовала Настя.

Дамир шагнул под фонарь и, оттянув рукав куртки, посмотрел на часы.

– Двадцать минут третьего. Действительно, поздновато. Знаете что, Настя, давайте будем называть вещи своими именами. Я вообще за честность и простоту. Вы не возражаете?

– Попробуйте, – еле слышно произнесла Настя онемевшими губами. Ей стало тошно.

– Во-первых, предлагаю перейти на «ты». Идет?

Она кивнула, ненавидя себя в душе.

– Во-вторых, я официально заявляю вам, то есть тебе, что ты не просто нравишься мне, ты очень мне нравишься, я нахожусь на грани влюбленности и, безусловно, хотел бы, чтобы мы сейчас отправились ко мне в номер. Но пусть будет так, как хочешь ты. Если ты считаешь, что сегодня еще рано, я готов подождать до завтра, или до послезавтра, или до любого другого дня в течение ближайшей недели, пока я не улечу обратно в Новосибирск. Только не надо путать одно с другим. Я привез с собой аппаратуру, потому что приехал к Регине за советом. Я приехал работать. Если я приглашаю тебя к себе, чтобы показать свою работу, то я приглашаю тебя именно за этим. Я, Настя, не мальчик, который приглашает девочку в подвал послушать магнитофон, а в итоге девочка жалуется, что ее изнасиловали. Мне уже почти сорок. И я не нуждаюсь в дешевых трюках, чтобы уложить в постель понравившуюся мне женщину.

«Уж это точно. Ты их укладываешь не только в постель, но и на пол, и на стол, и вообще на что подвернется. Как жаль, боже мой, как жаль! Все в тебе хорошо, Дамир, кроме одного: ты врешь. А я этого не люблю».

Глава 4

День пятый

Женя Шахнович разбудил Алферова и Добрынина задолго до завтрака.

– Итак, отчитываемся, – провозгласил он. – Я сразу признаюсь, у меня – полный провал. Считайте, что каждый из вас разбогател на пятьдесят штук. Что у тебя, Паша?

Довольно усмехаясь, Добрынин в деталях доложил о своих вчерашних похождениях. В обществе вытащенной на жеребьевке дамы он провел куда больше шести часов, познакомившись с ней перед самым обедом и расставшись незадолго до рассвета, благо та жила в одноместном номере. Шахнович заставил его в деталях пересказать все их разговоры, чем вызвал у Павла нескрываемое раздражение.

– Поздравляю. Павел получает свои честно заработанные двести штук. Николай?

Алферов неопределенно пожал плечами.

– Она какая-то… не такая. Не знаю… Даже разговаривать не хочет. Посоветовала мне крышу починить.

– Чего? – изумленно переспросил Добрынин.

– Сходить к психиатру, вот чего. Не дело вы, ребята, затеяли. Мы же какими-то придурками выглядим, когда лезем знакомиться.

– Во-первых, не мы, а ты, – возразил Паша. – Я лично себя прекрасно чувствую, и придурком меня никто не считает. А во-вторых, ты злишься, потому что ничего не выиграл. Спорим, я эту твою белесую в шесть секунд сделаю?

– Напоминаю, что повторная ставка – двести, – добавил Женя. – Ну как, Паша, берешься за номер пятьсот тринадцатый?

– Кто не рискует – тот не пьет шампанское! – широко улыбнулся Добрынин.

* * *

Что-то с этой Каменской не так, говорил себе Шахнович, бегая по всем корпусам санатория «Долина» и выполняя не только заявки на ремонт электропроводки, но и ремонтируя любую электротехнику, от телефонов до телевизоров. Во-первых, откуда-то пошли слухи, что она работает на МВД, хотя сам-то Женя отлично знал, что ей даже одноместный номер давать не хотели. Елена Свирепая (как называли администраторшу за глаза молодые сотрудники) по обыкновению сцыганила взятку, так что никто за Каменскую из МВД не просил. Откуда же поползли эти слухи? Женя знал, что иногда люди, которые хотят, чтобы о них поменьше знали и не лезли к ним с расспросами, напускают на себя таинственность, вроде как они из милиции или из органов безопасности. Раньше, во всяком случае, такое частенько случалось. Неужели сама Каменская где-то кому-то намекнула, что она из «органов», чтобы к ней не приставали? А то, что она хочет, чтобы к ней не лезли, – несомненно. Интересно, почему? Анастасия Каменская из пятьсот тринадцатого номера была первым за четыре месяца человеком, чье поведение Женя Шахнович объяснить не мог. И это заставляло его думать, что наконец-то он нащупал ниточку к решению задачи, ради которой он уже четыре месяца по заданию своего шефа работает здесь «на все руки мастером».

* * *

– У нас возникло осложнение. Один из заказчиков категорически требует девушку не из нашего контингента. Ему понравилась одна из тех, кто отдыхает в санатории. Никакому убеждению не поддается. Да и глупо надеяться, что его можно убедить, вы сами понимаете, кто такие наши заказчики. Среди них нет и не может быть психически полноценных.

– Что будем делать?

– Срочно ищите похожий типаж. Может, удастся его обмануть. Он же видел ее с большого расстояния, лицо в деталях разглядеть не мог. Да там и нечего особенно разглядывать, лицо на редкость невыразительное. Не понятно, что он в ней нашел. Рост сто семьдесят пять – сто семьдесят семь сантиметров, вес приблизительно шестьдесят шесть – шестьдесят восемь, бюст – восемьдесят, талия шестьдесят четыре – шестьдесят восемь, бедра – сто. Волосы светло-русые, пепельного оттенка, длина – чуть выше середины спины, чтобы лопатки прикрывали. Вот такие примерно параметры. Глаза светлые. Особых примет нет. Я вам ее покажу, надо будет сделать фото, чтобы потом подбирать грим. Действовать придется очень быстро, пока заказчик не заподозрил подвох.

– А с ней самой никак нельзя договориться?

– Исключено.

– Почему?

– Заказ категории «Б». Ты же знаешь, как тщательно мы выбираем контингент для этой категории. Никто не должен потом ее искать.

– Понятно. С другими заказами все в порядке? Или тоже сложности?

– Ну… У одного из заказчиков появились дополнительные пожелания, их довольно трудно выполнить, но я знаю, как это можно сделать. Мне нужно еще дня два-три, и можно снимать. С третьим заказчиком проблем нет, как всегда. У него два заказа, один категории «Б», второй – категории «В». Можно снимать прямо сегодня.

– Сценарии?

– Готовы, все четыре.

– Декорации, костюмы?

– Готовы.

– Озвучание?

– Музыкальное сопровождение готово, остальное – после съемки.

– Отлично. Какие предложения по графику работы?

– Начинаем завтра, делаем по очереди два заказа Ассанова. За это время решаем проблему Марцева, должны успеть. Заказ узбека – в последнюю очередь. Типаж вообще-то самый обычный, быть того не может, чтобы за четыре дня мы не нашли никого похожего. В нашем банке данных – десятки женщин…

– Но не забудьте про категорию.

– Я помню.

– Работаем в сложных условиях, проблемы сразу с двумя заказчиками. Если все сделаем благополучно и вовремя, предлагаю наградить Семена премией. Кто за? Единогласно. Все свободны, кроме Котика.

Рыхловатый улыбчивый массажист Костя, по прозвищу Котик, пересел со стула, на котором сидел во время совещания, на мягкий диван, согнул ноги в коленях и свернулся клубочком. Он говорил, что так ему легче думается, и в самые ответственные моменты принимал позу спящего кота, чем и заслужил свое прозвище.

– Что ты выяснил о Каменской?

– Ничего. Самое главное – она сама ничего ни о ком не выясняет. Ходит на процедуры, переводит свой детектив. Ни с кем знакомиться не хочет. Она мне напоминает дрессированного фокстерьера.

– Поясни.

– Дружелюбна, приветлива, а глаза мертвые. И хватка железная.

– Насчет глаз – могу согласиться. А почему ты думаешь, что хватка железная? В чем-то проявилась?

– Ни в чем. Просто чувствую.

– Котенька, я ценю твое чутье и плачу тебе за него огромные деньги. Однако сегодня я молю бога, чтобы ты ошибся. И запомни, никто – ни Дамир, ни Семен – не должен знать то, что знаем мы с тобой про Каменскую. Иначе они ударятся в панику и натворят черт-те чего. Дамир – натура артистичная, тонко чувствующая, у него, как у всех художников, мозги набекрень, а значит, реакция может оказаться неадекватной. О Семене и говорить нечего. Он блестящий организатор, слов нет, но не забывай, что он уже лет десять в розыске за тяжкое преступление и живет по фальшивым документам. А это – десять лет постоянного, ежедневного напряжения. Он, возможно, привык к нему и не замечает, но оно накапливается и, как только ситуация станет угрожающей, может прорваться, и Семен сотворит какую-нибудь глупость. Ты можешь поручиться за него, если он узнает, что у нас под боком человек из МВД?

– Вы правы, не могу.

– И я не могу. И все-таки, Котик, спроси свое чутье: что Каменская здесь делает? Она по нашу душу явилась?

– Похоже, что да.

– Ну и ладно. Мы все равно ей не по зубам. Куда ей до нас…

* * *

Было уже почти десять утра, а Настя Каменская все еще валялась в постели. Вчерашний день прожит, может быть, и не зря, думала она, но лучше бы все-таки она провела его по-другому. От ночной прогулки с Исмаиловым остался неприятный осадок, и Настя пыталась разобраться, чем он вызван. Обстоятельства были очевидны: он приехал не вчера, он не кинулся, «ломая ноги», прямо с самолета с цветами и подарками к старенькой учительнице музыки. Он прилетел гораздо раньше, по крайней мере уже позавчера он был здесь, тискал в запертом кабинете физкультурницу Катю и показывал ей оригинальный браслет на часах. «Как будто каслинское литье», – сказала Катя. А вчера Настя увидела этот браслет, когда он под фонарем во время прогулки смотрел, который час. Казалось бы, мелочь, но из этой мелочи моментально выросли новые вопросы, и чем дальше, тем все более неприятные.

Если Дамир Исмаилов относился к своей учительнице как к одинокому несчастному человеку, то понятно, что он ни за что не признается, что, приехав в санаторий, первым делом навестил подружку, а до старухи очередь дошла только на следующий день, да и то к вечеру. В этом сценарии расклад получался такой: Дамир – дешевый бабник, старуха – доверчивая и обманутая. Место самой Насти в этом сценарии определяется просто: Регину Аркадьевну жалеем, Дамира посылаем подальше.

Однако же во время прогулки кареглазый Дамир с восторгом рассказывал, что Регина Аркадьевна – гений, что он показывает ей все свои работы, советуется, дорожит ее мнением. Тут он, пожалуй, не врал. Настя хорошо помнила невольно подслушанные на балконе слова старухи и необычно жесткий тон. Это не был тон учителя. Это был скорее тон экзаменатора, начальника. Но если взаимоотношения Дамира и Регины Аркадьевны носят деловой характер и лишены сентиментальности, то зачем ее обманывать? Не все ли равно в таком случае, днем раньше он явился в санаторий или днем позже, к ней первой он примчался с цветами и подарками или предварительно побывал в двух-трех койках?

Кутаясь в теплое одеяло и предаваясь размышлениям, Настя не обратила внимания на неприятный холодок, несколько раз возникавший где-то в области желудка, – верный признак того, что она заметила что-то важное, над чем стоило поразмышлять. Холодок появлялся не только тогда, когда она вспоминала прошлый вечер. Что-то еще во вчерашнем дне должно вызывать беспокойство. Что-то такое, что случилось задолго до появления Дамира. «Нет, – решительно сказала себе она, – я не на работе, я отдыхаю. Просто я погрузилась в детективный роман, и из-за этого мне всюду мерещатся крысы. У меня нет никакого повода для беспокойства. Пусть Дамир морочит голову старухе, это не мое дело. Пусть он перетрахает весь персонал «Долины» – это тоже не мое дело. Да, он нравился мне целых три часа. Три часа я была почти влюблена – с моим характером это просто рекорд для закрытых помещений. Ну, подумаешь, ошиблась. Живем дальше».

Но настроение тем не менее было испорчено, и Настя решила в этот день пропустить не только процедуры, но и бассейн, а вместо этого выйти в Город. Город ей понравился. Он был уютный, стерильно чистый и какой-то не российский: без обшарпанных стен, без колдобин на дорогах, без кавказцев за витринами коммерческих палаток. То есть сами палатки были, но торговали в них русские пацаны лет по шестнадцать-семнадцать. На карманные деньги зарабатывают, одобрительно подумала Настя, ничего плохого в этом нет. Заодно хоть таблицу умножения выучат и научатся говорить «спасибо» и «пожалуйста».

Дойдя пешком до переговорного пункта, она позвонила отчиму и попросила прислать денег, в долг, разумеется. Леонид Петрович вопросов задавать не стал, зная Настину аккуратность и щепетильность в денежных вопросах, требуемую сумму обещал выслать тотчас телеграфным переводом.

Настя купила еще горсть жетонов, чтобы позвонить Лешке.

* * *

Они хотят его обмануть, эти шакалы, они собираются содрать с него деньги и подсунуть фальшивку! Не выйдет! Он выведет их на чистую воду, он, Зарип, не позволит держать себя за дурака. Он им сказал, какую женщину хочет, так в чем дело? Почему нельзя пойти и предложить ей заработать денег, много денег? Зарип не жадный, он ее озолотит, только пусть она согласится. Можно ведь не говорить ей, что он собирается с ней сделать потом. А на все остальное можно уговорить, вопрос только в цене.

Они говорят – «нельзя». Почему нельзя? Чем она отличается от всех других женщин? Все женщины соглашаются за деньги, ну, почти все. А за очень большие деньги – абсолютно все. Подумаешь, пятнадцать минут потерпеть – и пожизненная рента. Они ведь даже не пробовали с ней поговорить, а сразу сказали «нельзя». Врут они все! Небось для другого заказчика приберегли или для самих себя. Может, она подружка кого-нибудь из них? Тогда понятно, почему они говорят «нельзя». Но он, Зарип, не позволит морочить себе голову. Он должен все выяснить сам.

Выскользнув из коттеджа, Зарип осторожно подошел к главному корпусу. Вот окно столовой. Хорошо, что она на первом этаже. Зарип терпеливо ждал, пока не позавтракал последний отдыхающий, но своей красавицы блондинки не увидел. Что с ней? Заболела? Вдруг его обманули, когда сказали, что она отдыхающая, а он, дурак, поверил и стал ждать, что она придет на завтрак вместе со всеми. Может, она и живет-то не здесь. Как же ее разыскать?

Зарип уныло брел по аллее санаторного парка, когда увидел вдали ярко-голубую куртку и длинные светлые волосы. У него мгновенно пересохло во рту. Она! Забыв о том, что ему категорически запрещено было покидать не только санаторий, но и коттедж, Зарип двинулся следом за Настей.

* * *

Семен, человек с лошадиным лицом, темным прошлым и фальшивыми документами, старательно отрабатывал обещанную сегодня утром премию. Он пересмотрел лично весь банк данных, нашел как минимум десяток девиц, имеющих в той или иной степени сходство с Каменской, поручил операторам тщательно выверить все биографические данные, чтобы определить, можно ли их использовать по категории «Б». Для того чтобы попасть в эту категорию, нужно было не иметь родственников и вообще людей, которые так или иначе могли бы начать поиски, встревожившись длительным отсутствием. Нужно было также не иметь приводов в милицию и не стоять у них на учете. Был и еще целый ряд требований и ограничений для тех, кого снимали в кино по категории «Б».

Раздав задания, Семен отправился в аэропорт, где должен был встретить человека, прилетающего на переговоры. Семен здорово нервничал, он хорошо умел объяснять суть вопроса женщинам, знал, на какую ложь они легко покупаются, а где лучше сказать правду. С мужчиной ему придется вести такой разговор впервые, и он боялся допустить какой-нибудь промах. Пожалуй, надо попросить Котика помочь. Хорошо, что в машине есть телефон, а до самолета еще почти час.

Котик примчался на такси и успел как раз к тому моменту, когда их гость показался в зале ожидания. Звали гостя Владом, был он молодым, миниатюрным, лет двадцати трех, хмурым, с желтыми, испорченными никотином зубами. Влад, по отзывам специалистов, был неплохим актером, ремеслом владел крепко, на игле сидел с пятнадцати лет, в деньгах нуждался постоянно. Для Семена это был хороший шанс, и надо было сделать все, чтобы его использовать.

* * *

– Вы чего-то недоговариваете, – покачал головой Влад, наливая себе очередной стакан минеральной. Все трое сидели в маленьком частном кафе рядом со зданием аэропорта. Семен пил кофе, Котик тянул пиво из банки, а Влад, выпив сразу две рюмки водки и закусив цыпленком-гриль, перешел на боржоми.

– Я хочу понять, почему вы не можете использовать в вашем фильме обыкновенного мальчика восьми лет. Они замечательно работают перед камерой, у вас не будет проблем, тем более вы, как я понял, делаете короткометражку. Предложите любому школьнику – да он будет счастлив сняться бесплатно. А вы готовы заплатить мне довольно солидную сумму. Не буду скрывать, деньги мне нужны, но я хотел бы точно знать, за что я их получаю.

– Я объясню, – мягко сказал Котик, ласково глядя на Влада. – Мне не нужен обыкновенный школьник, мне нужен актер, настоящий большой актер, который сможет сыграть такое чувство, которое дано пережить лишь единицам. Это во-первых. А во-вторых, мне нужен актер с музыкальными способностями. Видите ли, киностудия занимается экспериментами в области кинематографии, в частности, мы пытаемся усилить эффект от актерской игры специально подобранным музыкальным сопровождением. Это не то, что делается обычно: снимается эпизод, потом пишется музыка и делается озвучание. У нас музыка создается вначале, она звучит во время съемки, подпитывает эмоциональную сферу актера, его игра становится более выразительной, а в идеале – он выстраивает эпизод в соответствии с развитием музыкального сопровождения. Ну подумайте сами, разве ребенку это под силу? А о вас мне говорили, что вы тонко чувствуете музыку и даже сами сочиняли когда-то.

«Класс! – восхитился про себя Семен. – И откуда только слова берутся? Я бы так не сумел. Я бы, наверное, уговаривал его, соблазнял деньгами, которых хватит как минимум на год, если не увеличивать дозу. Может, припугнул бы, хотя и не люблю этого. В любом случае он от меня не ушел бы. Хоть под кайфом, но я бы приволок его в павильон. А Котик работает чисто – загляденье!»

Они отвезли Влада на квартиру, где еще вчера вечером складывала чемодан девушка, не прошедшая «конкурс» и отправленная домой с заверениями, что ее данные будут представляться каждому респектабельному заказчику и счастье ей улыбнется уже совсем скоро, ну просто-таки в следующем месяце.

– Располагайтесь, – приветливо открыл дверь Котик, – отдыхайте. Вечером вам привезут сценарий, вы почитайте, вникните. Завтра встретитесь с режиссером и актрисой. Послезавтра съемка, и в тот же день вечером улетите. Устраивает такой график?

– Вполне. А деньги когда? А то я тут с голоду помру.

– Питание за счет фирмы. Вы посмотрите на кухне, в холодильнике, – там много разных продуктов. И еще хочу вас предупредить. На те три дня, что вы здесь, ваша доза – это наша забота. Вы все получите, причем бесплатно. Это входит в договор. Но и у нас есть свои обязательства перед местной наркомафией. Вам ни к чему вникать в детали, но вас не должны видеть на улице. Это понятно?

– Не совсем, но к сведению приму. Я человек дисциплинированный.

– Вот и ладно. На звонки не открывайте. У того, кто придет, должен быть свой ключ от двери. Договорились? До вечера.

Спустившись к машине, Котик первым делом позвонил в санаторий.

– Как дела? Все тихо? …Куда?! …А вы куда смотрели?.. Черт бы вас всех взял, недоумки хреновы!

Повернувшись к Семену, уже спокойнее сказал:

– Зарип ушел в Город, тащится следом за Каменской, похоже, собирается с ней знакомиться. Судя по направлению, в котором она уходила, она отправилась на переговорный, звонить. Попробуем, может, успеем перехватить. Двигай быстрее.

Семен молча развернул машину и нажал на газ.

– Откуда появился этот придурок? – после недолгого молчания спросил Котик. – Он нам может все дело провалить. Кто его нашел?

– Как обычно. Он в нашей картотеке уже пять лет числится, с тех самых пор, как его впервые замели за приставание к женщине в городском парке. Он тогда шестнадцать суток получил, а Жираф взял его «на карандаш», присматривал за ним потихоньку. Когда увидел, что парень дозрел, приобщил к порнухе, сначала к мягкой, потом к жесткой. Одним словом, все как обычно. Вызвал Доктора, познакомил их, Доктор сразу сказал – шизофрения, предложил ему попробовать связаться с нами. Ну и Жираф тут как тут. Кто ж знал, что он совсем сдвинутый. Подавай ему девицу из пятьсот тринадцатого – и все тут, иначе свет не мил.

– Придется Доктору выговор объявить. Плохо смотрит. Ладно, Семен, не переживай, твоей вины нет. Справимся как-нибудь. Пивка не найдется?

– Сзади под сиденьем ящик.

Котик грузно повернулся, протянул руку, достал банку немецкого пива и начал жадно пить.

– Черт, разносит меня от пива прямо как на дрожжах, – посетовал он, поглаживая солидный животик. – Безвольное я существо, знаю, что нельзя, а отказать себе не могу. Притормози-ка, кажется, это она.

Это и в самом деле была Настя. Она вынула из сумки блокнот и ручку и добросовестно переписывала расписание работы переговорного пункта, почты и телеграфа, которые находились в одном здании. И не видела, как со скамейки поднялся и медленно шел к ней худой сутулый мужчина со впалыми бледными щеками и нездоровым блеском глаз.

Реакции Котика можно было позавидовать. Бросив Семену:

– Уводи его! – он кинулся наперерез Зарипу и встал у Насти за спиной, закрыв массивным телом весь обзор на случай, если она сейчас обернется. Но она не обернулась. Тщательно переписав расписание, спрятала блокнот и ручку и не торопясь пошла по центральному проспекту. Краем глаза Котик увидел, как Семен подскочил к Зарипу, аккуратно взял его под локоть и, укоризненно качая головой, повел к машине. Хлопнула дверца, заурчал мотор, и массажист Костя остался один.

* * *

Марцев плакал. Ему было тошно от своей болезни, от того дерьма, в которое он погружался все глубже и глубже. Он оплачивал уже третий фильм, только чтобы продержаться, только чтобы сохранить жизнь этой женщине, чтобы не разбить семью, не травмировать жену и дочь. Они же ни в чем не виноваты! Вместо матери погибли уже две девушки. Завтра погибнет третья. А скольким он сберег жизнь?! Если бы не Дамир с его фильмами, каждый приступ заканчивался бы убийством очередной невинной жертвы. Разве его вина в том, что он болен? Это природа, тут ничего не поделаешь. Можно уберечь себя от заболеваний сердца, желудка, печени, если вести правильный образ жизни. Можно не стать алкоголиком или наркоманом. А как не заболеть шизофренией? Кто может дать ответ? Как уберечься от раздвоения личности? Господи, неужели он обречен до конца жизни существовать в этом чудовищном цикле? Убивать женщину перед камерой, потом, снимая приступ, смотреть на это несколько раз, переживая все заново, потом, когда сила воздействия фильма ослабеет, убивать снова… Он продал все ценности, которые сохранились у матери и принадлежали еще ее деду и прадеду. Какое счастье, что их род – дворянский. Есть что продать. Вернее, было. Осталась только одна вещь. Ею он оплатит последний фильм. А что дальше?

Юрий Федорович смотрел на эту последнюю реликвию и проклинал себя. Сколько раз в детстве да и в юности глядел он в эти необыкновенные, печальные, все прощающие глаза, и такая прекрасная, прозрачная грусть его охватывала, такое успокоение наступало! Он словно бы растворялся в них, плыл в них, как в океане любви и сочувствия, и выходил на берег обновленный и полный сил.

Ему много раз предлагали продать ее, сулили невероятные деньги, но он категорически отказывался. Ему казалось, лучше умереть, чем расстаться с этим чудом.

Сегодня он наконец продаст чудотворную икону. Продаст ее, чтобы оплатить убийство.

* * *

Нагулявшись по городу, Настя поднималась по пандусу на свой этаж, когда перед ней остановился высокий темноволосый парень с открытым лицом и обаятельной улыбкой.

– Здравствуйте, меня зовут Павел. А вас не было на завтраке, я заметил. Проспали?

– Нет, – спокойно ответила Настя. Если она не хотела, втянуть ее в разговор было невозможно, хоть разбейся.

– Тогда что же? Диета?

– Нет.

– Ума не приложу! – Павел театрально схватился за голову. – А, догадался. Вы не ночевали в санатории. Верно? Только не говорите «да», иначе вы разобьете мне сердце. Я целый день набирался храбрости, чтобы подойти к вам и познакомиться, и только собрался с духом – на тебе! Молчите, молчите, я не хочу ничего слышать о более удачливых поклонниках. Я приглашаю вас на обед в ресторан. Пойдете?

– Нет. – Она даже не дала себе труда улыбнуться. – Не пойду.

– Почему? Вы заняты? Тогда позвольте пригласить вас на ужин.

– Не хочу. Отстаньте от меня, пожалуйста, сделайте милость.

– Отстану. Но только уговор: вы мне объясняете, почему не хотите в ресторан, а я за это от вас отстану. Идет? Пойдемте сядем вон в те кресла в холле и поговорим.

Настя покорно села в кресло, приоткрыла балконную дверь и вытащила сигареты. Парень уселся рядом, касаясь коленом ее бедра.

– Итак, я вас слушаю. Почему вы не хотите идти в ресторан?

– Не хочу, и все. А почему вы решили, что я должна хотеть? Вот если бы я согласилась, вы бы не стали спрашивать почему. Правильно? Подразумевается, что хотеть чего бы то ни было – это нормально, а не хотеть – нонсенс, который требует объяснений. На самом же деле все наоборот. Вам это не приходило в голову?

– Нет… Я вообще-то не совсем понял.

– Что ж тут непонятного? – Она сделала глубокую затяжку и, вытянув руку, стряхнула пепел на балкон. – Я живу по собственному графику, у меня свой режим, свои планы на день. Ко мне подходит совершенно незнакомый человек и ни с того ни с сего предлагает поменять эти планы. Ради чего? Ради бесплатной еды? У меня достаточно денег, чтобы прокормить себя. Ради интересной компании? Сомнительно. Вы не похожи на интересного собеседника. Ради того, чтобы убить время? Так мне совсем не скучно, в развлечениях я не нуждаюсь. Вот я и спрашиваю вас, неужели мой отказ кажется вам таким нелепым, что требует объяснений? По-моему, вам следовало бы удивиться, если бы я согласилась, но уж никак не наоборот. Я ответила на ваш вопрос? Тогда выполняйте свое слово.

– Какое слово? – оторопело спросил Добрынин.

– Отстаньте от меня. Ваш приятель мне хотя бы деньги предлагал за то, что я с ним поговорю. А вы на что рассчитываете? На неотразимую внешность?

Настя встала. Память и на этот раз не подвела ее: Павел сидел в столовой за одним столиком с тем вчерашним малорослым хмырем, который приставал к ней во время прогулки.

– Он предлагал вам деньги? – Похоже, Павел чуть дар речи не потерял, потом расхохотался. – Теперь понятно, почему вы послали его к психиатру. Ай да Николаша! Святая простота!

Настя чуть смягчилась. Ситуация начала проясняться и показалась ей смешной.

– Послушайте, похоже, вы заключили на меня пари. Угадала?

– Угадали. – Павел отер выступившие от смеха слезы. – Совершенно невероятная женщина, которая не хочет ни с кем знакомиться. Ну как не попробовать свои силы! Вы только не обижайтесь, ладно? Мы ничего плохого не хотели. Шесть часов светской беседы, не более. Между прочим, мы поставили на вас по двести тысяч каждый. Если я выиграю, получу сразу четыреста.

– Выходит, вы играете втроем?

– Да.

– А кто же третий? Может, мне имеет смысл подождать? Вдруг он окажется прекрасным принцем?

– Он уже подкатывал к вам.

– И каков результат?

– Вы его отвергли, гордая и неприступная.

– И кто же он? Напомните хотя бы.

– Женька, такой симпатичный блондин. Он в санатории электриком работает.

– А, да, помню. – Настя помолчала, прикурила новую сигарету. – И давно вы так своеобразно развлекаетесь?

– Второй день. Только вчера и начали.

«А блондин в баре был позавчера. Что-то не сходится. Господи, да что же я себе всякой ерундой голову забиваю! Мне работать надо. Делать перевод. Отдыхать. Лечиться. А я все пытаюсь жить, как будто я в Москве. Пусть мальчики резвятся, мне-то что до этого? Даже если Женя-электрик их в чем-то надул, то это не моя проблема…»

– Ладно, юноша, дерзайте. Извините, что не смогла вас обогатить. Попробуйте поставить на кого-нибудь помоложе. От меня уже толку маловато.

Не успев сделать и двух шагов в сторону пандуса, Настя буквально налетела на Дамира. Лицо его было побледневшим и встревоженным.

– Настя, еле нашел тебя. Куда ты пропала? Пойдем скорее.

Ничего не понимающая Настя пошла следом за Дамиром.

– Где ты была? Полдня не мог тебя найти.

– Гуляла по городу. Зачем ты меня искал?

– Регина плохо себя почувствовала, я хотел попросить тебя, чтобы ты с ней посидела, кинулся – тебя нет нигде. Конечно, я заволновался. Я вчера поступил по-свински, не проводил тебя до самого номера, а когда утром не нашел – представь, какие мысли в голову полезли.

– Ну да, меня украли бандиты в масках и продали в рабство. Дамир, не морочь мне голову. Куда мы идем?

– Ко мне в номер.

– А Регина Аркадьевна? Она же плохо себя чувствует, ты сам сказал…

– С ней сидит медсестра. А нам с тобою нужно поговорить.

«Наваждение какое-то. Всем нужно со мною поговорить. Да что же здесь происходит, в конце-то концов?»

Дамир снимал роскошный двухкомнатный люкс на втором этаже, в самом дальнем углу. Помимо телевизора, холодильника и бара, Настя заметила на письменном столе телефон. Люкс, он и есть люкс, – подумала она с завистью.

– Ну, давай будем говорить. – Она осторожно уместила ноющую спину в низкое кресло. – Что ты хотел сказать?

Дамир открыл бар, достал бутылку сухого мартини, высокие стаканы, вытащил из холодильника лед.

– Я правильно запомнил? Ты любишь именно этот напиток?

– Правильно. Я очень тронута. Но нельзя ли ближе к делу?

– Сейчас. – Он протянул ей стакан. – Не торопи меня, мне не так просто сказать то, что я хочу. Одним словом… Когда я утром тебя не нашел, я сначала страшно перепугался, что с тобой что-то случилось. А потом я перепугался во второй раз, но уже по другой причине. Ты догадываешься по какой?

– Нет.

В общем, Настя примерно представляла, какие слова сейчас услышит, но предпочла делать вид, что ничего не понимает.

– Я испугался, потому что понял, что влюблен в тебя сильнее, чем даже мог ожидать сам от себя. Я совершенно голову потерял. Через несколько дней я уеду, возможно, мы никогда больше не встретимся. Но ты можешь сделать эти несколько дней счастливыми для меня. Я же, со своей стороны, буду по мере сил стараться, чтобы эти дни принесли радость и тебе.

– И как же ты собираешься приносить мне радость? – с любопытством спросила Настя. – Будешь поить меня мартини? Или в твоем арсенале есть еще что-нибудь?

– Я буду делать все, что ты захочешь. Хочешь – рестораны, хочешь – поедем куда-нибудь на природу, на шашлыки… Мне трудно предлагать что-то конкретное, я ведь совсем не знаю твоих вкусов. Все, что скажешь, – сделаю.

– А в оперу меня сводишь?

– В оперу?

– Угу. На «Аиду» или на «Трубадура».

– Я узнаю, что в ближайшие дни в городском театре…

– Не трудись, я уже узнала. Того, что меня интересует, там нет. Ну ладно, а в преферанс ты играешь?

– К сожалению, нет. Ты хочешь поиграть?

– Вообще-то не очень, но это могло бы меня развлечь как-нибудь вечерком. Ты прекрасно понимаешь, что ни в ресторан, ни на природу я не поеду. Во-первых, у меня нет соответствующей одежды, я ведь в санаторий ехала лечиться, а не по ресторанам ходить. Во-вторых, у меня мало свободного времени, мне нужно делать перевод. В-третьих, я равнодушна к природе, и пикник мне радости не доставит. Ну, что еще ты можешь мне предложить?

– Анастасия, ты надо мною издеваешься или мне мерещится?

Дамир опустился на колени рядом с креслом, в котором сидела Настя, осторожно взял у нее из рук бокал, поставил на столик. От прикосновения его рук в Настиной душе снова начал таять лед, но на этот раз она присматривалась к себе как бы со стороны. Аналитическая машина все-таки включилась, несмотря на Настино упорное сопротивление.

Дамир целовал ее долго и умело, и Настя столь же умело и старательно отвечала ему. «Передерживает, – думала она, всем телом чувствуя внутренний метроном, контролирующий ситуацию. – Мужчина, охваченный желанием, уже должен идти дальше. Если он до сих пор держит руки у меня на спине и изображает целомудренного, то все это сплошное притворство. Или боится меня вспугнуть. Значит, дело серьезное. Видно, я ему и в самом деле для чего-то нужна. Считаю до десяти. Если он за это время ничего не предпримет, значит, он ничего во мне не понял и считает меня старой девой, которую нужно долго уламывать. Зачем такому потрясающему… четыре… мужчине, как Дамир… пять… невзрачная старая дева… шесть… если у него много денег… семь… много подружек… восемь… все в порядке с потенцией… девять… да к тому же он умеет так замечательно целоваться… десять».

Настя мягко высвободилась из объятий Дамира и потянулась за своим бокалом.

– Спасибо, милый, твои поцелуи были просто упоительны. Теперь, быть может, ты скажешь мне, для чего ты все это затеял?

– Ну как мне тебя убедить?! – горестно воскликнул Дамир и при этом показался Насте очень искренним. – Давай пока оставим это. Я хочу показать тебе свою работу. Регина ее еще не видела. Посмотришь?

Он подключил к телевизору видеоплейер и вставил кассету.

* * *

– У нас непредвиденное осложнение. Исчез Зарип. Семен, когда ты видел его в последний раз?

– Я привез его из города и оставил в коттедже. Объяснил, что выходить никуда нельзя, иначе можно все испортить. Мне казалось, он все понял.

– В котором часу это было?

– Около часу дня. Минут пятнадцать второго.

– Кто-нибудь после этого к нему заходил?

– Химик приносил ему обед, это было в три. В половине четвертого пришел Котик, а Зарипа уже не было.

– Принимаем решение. График максимально уплотняем. С Ассановым начинаем работать сегодня же. Предупредите его. Девочки на месте?

– Ждут.

– Где Дамир?

– У себя.

– Почему его нет здесь?

– У него Каменская.

– Вот оно что… Каменскую пристроить куда-нибудь, чтобы была на виду. Глаз с нее не спускать, пока не найдем этого психа Зарипа. Дамира предупредите, что сегодня надо сделать работу для Ассанова. Что с Марцевым?

– Актер готов.

– Отлично. Завтра с утра – заказ Марцева, и по домам.

– А Зарип? Как с его заказом?

– Заказ Зарипа делать не будем.

* * *

Дамир положил трубку и расстроенно взглянул на Настю.

– Прости, мне надо уехать. Я в Город по делам приехал, нельзя о них забывать. Не сердишься?

– Радуюсь, что наконец пойду работать. Я сегодня с утра еще ни строчки не перевела. Так что все к лучшему.

– Можно зайти к тебе, когда я вернусь? Надеюсь, это будет не поздно.

– Зайди.

Настя легко поцеловала его в щеку.

– Пойдем, я провожу тебя. Заодно загляну к Регине, узнаю, как она себя чувствует.

* * *

Регина Аркадьевна была в полном здравии, если не считать воспалившейся ноги, на которую она не могла даже наступить.

– Черт знает что, – сердито ворчала она, – здоровая старуха, сердце как у молодой, и надо же – совершенно обездвижена. Ни чаю заварить, ни до ванны дойти. Это все осень. Погода неустойчивая, давление скачет, то тепло, то заморозки – а ножка моя, как дурочка послушная, на все откликается.

– Я буду работать, Регина Аркадьевна, никуда уходить не собираюсь, так что если нужно что-нибудь – стукните мне в стенку, я зайду, – предложила Настя.

– Спасибо, Настенька, вы очень добры.

* * *

В павильоне готовились к съемке. Ассанов велел, чтобы сначала снимали категорию «Б», это поможет ему настроиться. Сам он сидел в углу на диване и пытался разговорить Верочку, хорошенькую партнершу по съемке. Он уже однажды делал с ней фильм и остался очень доволен. Девочка, однако, сидела хмурая, молча грызла орехи, которые доставала из кармана куртки, и на старика внимания не обращала.

– Ты – не игрушка, – недовольно заметил Ассанов, – ты – актриса, будь любезна, настройся на съемку, иначе ничего не выйдет. Мы не можем делать бесконечные дубли, ты сама это понимаешь.

Внезапно Вера выскочила из павильона и помчалась вниз по лестнице трехэтажного особняка. Следом за ней рванул парень в очках, помогавший устанавливать аппаратуру. Веру он догнал между вторым и третьим этажом, молча обнял за плечи и отвел в пустую комнату, которая раньше, видимо, была детской.

Девочка тряслась от беззвучных рыданий.

– Ну что, маленькая моя, ну зачем так расстраиваться? Это же не в первый раз. Потерпи немножко, это ведь недолго, если как следует постараешься, один дубль, – и все. Каких-то тридцать минут. А?

– Я не хочу больше, – твердила Вера, захлебываясь слезами. – Он отвратительный, он старый. После прошлого раза мне два месяца снилось, как он лапает меня своими морщинистыми руками. С другими хоть не так противно было. А этот… Я его видеть не могу.

– Верочка, – умоляюще сказал парень в очках, – а как же мы с тобой? Мы же любим друг друга, правда? Мы хотим быть вместе. А по закону нам ждать еще четыре года. Целых четыре года! Мы с ума сойдем, пока пройдут эти четыре года. Мы с тобой все это затеяли, чтобы скопить денег и уехать за границу, где мы будем жить вместе и где никто не спросит, сколько тебе лет. Разве ты забыла? Мы уже так много денег собрали, надо только еще чуть-чуть потерпеть. Ну, маленькая моя, – он стал нежно ее целовать, – ну красавица моя, настройся, соберись. Хочешь, я попрошу Дамира, чтобы он дал ту музыку, помнишь? Ту, которую мы с тобой слушали в воскресенье у меня дома, и нам было так хорошо. Ты будешь слушать музыку и вспоминать меня. А я буду стоять рядом. Ты откроешь глаза – и увидишь меня. Как будто это я тебя ласкаю. А? Пойдем, солнышко мое, пойдем, умница моя, это ради нашего счастья.

– Ну почему нельзя ему отказать! – в отчаянии воскликнула Вера. – Почему обязательно надо выполнять его заказ! Есть же другие девочки.

– Других он не хочет, он хочет именно тебя.

– А если я не хочу? Других я согласна потерпеть, но этот…

– Ты что, забыла, кто твой дед? – Голос парня стал строгим. – Если заказчик рассердится, всему конец. Он нас выдаст, и твой дед меня просто-напросто уничтожит. Разве ты этого хочешь?

– Ладно, пойдем. – Вера вздохнула так горько, что у циничного Химика заныло сердце.

* * *

Зарип одиноко бродил по жилому корпусу санатория в надежде встретить свою светловолосую красавицу. Он плохо представлял себе, что будет делать, если найдет ее. Может, подойдет и сразу признается в любви. Она не сможет устоять, ни одна женщина не может устоять, когда ей открыто признаешься в своих чувствах. А может быть, он представится кинорежиссером и предложит ей сняться в кино. Все женщины хотят быть актрисами, каждая из них мечтает, что в один прекрасный день к ней на улице подойдет известный режиссер и предложит роль. Он это точно знает, во всех книжках про это написано. А может быть, он все сделает по-другому. Он заманит ее куда-нибудь в тихое место, да вот хоть в коттедж, предложит большие деньги, как дорогой проститутке, займется с ней любовью и сделает то, о чем давно мечтает. Да, он будет душить ее, душить долго, сладострастно, всем телом ощущая ее последние судороги… Ах, как будет хорошо! Только где же ее искать? Спросить, в каком номере она живет? Он даже имени ее не знает. И потом, не надо, чтобы кто-нибудь вспомнил его, когда ее найдут задушенную.

Мама в детстве говорила ему, Зарипу, что он дурачок и что его не будут любить женщины. А вот и неправда! Еще как любят! Потому что он сильный и красивый, все женщины, которые ему отдавались, говорили это. Правда, все они были куда старше его, толстые, смуглые, некрасивые, некоторые – пьяные. Но они его любили! А он мечтал о молодой женщине, хрупкой, изящной, белокожей. И нашел ее. Так неужели же он отступится? Нет, нет и нет. Он будет как тень бродить по этим коридорам, пока не найдет ее.

Скоро ужин. Он пойдет на улицу и будет наблюдать за столовой через окно. Она обязательно придет на ужин, а там уж он ее выследит.

* * *

Настя услышала, как щелкнул замок в комнате Регины Аркадьевны, и сразу раздался стук в ее дверь. Зашел Константин, парень, к которому Настя ходила на массаж.

– Прошу прощения, вы – Настя? – Он широко улыбнулся. – Меня зовут Константин, если вы не забыли, я вам делаю массаж.

– Помню, конечно. Проходите.

– Я на секунду. Заходил сейчас к вашей соседке, смотрел ногу. Уже гораздо лучше, завтра сможет ходить. Так вот, она просила, чтобы я зашел в столовую, передал официантке, чтобы ей ужин в номер принесли. А заодно велела у вас поинтересоваться, не составите ли ей компанию.

– Нет, спасибо, я схожу в столовую, – холодно ответила Настя. Ну вот, началось, подумала она. Не мытьем, так катаньем старуха пристраивает меня к себе в компаньонки. Сперва изображала деликатность, а как только появился повод – готова сесть на шею.

– Извините, вероятно, я лезу не в свое дело, но Регина Аркадьевна действительно не может даже встать. Она очень стеснена в движениях и может просто не справиться с едой.

У Насти вспыхнули щеки. «Дрянь, бессердечная дрянь, вот ты кто», – в сердцах сказала она себе.

– Конечно, я поужинаю с ней. Попросите, чтобы мой ужин тоже принесли.

* * *

За ужином старуха была молчалива, не досаждала Насте разговорами, за что та в душе была ей благодарна.

– Вас что-то гнетет, Регина Аркадьевна? – решилась спросить Настя.

– Гнетет. Зависимость от денег. – Старуха внезапно засмеялась. – Поймите меня правильно. Я стара. И кроме того – инвалид. Неужели у меня нет права дожить свой век достойно? Всю жизнь я вынуждена была хромать и стесняться этого. Полжизни я, кроме всего прочего, стеснялась своего лица. Вам Дамир рассказывал?

Настя утвердительно кивнула.

– Если бы у меня в молодости были деньги, все было бы по-другому, но сейчас не о том речь. Что прожито – то прожито. Но теперь-то, когда у меня наконец появились деньги, когда меня, скажу без преувеличения, знает весь Город, я все-таки не могу найти подходящую компаньонку, чтобы не чувствовать себя беспомощной и не становиться в тягость окружающим. У меня, Настенька, теперь много денег, я ведь баба суровая, – она снова засмеялась, легко и заразительно, – с тех пор, как несколько моих учеников добились международного признания, ко мне родители с детками валом повалили, хотят, чтобы я и из них маэстро сделала. А за частные уроки я беру дорого. Не потому, Настенька, что я жадная, а потому, что не хочу никому быть в тягость. Это уж здесь, в санатории, я без телефона да на отшибе, поэтому пришлось вас побеспокоить, а если бы я была сейчас дома – да только свистни! Прибегут и молоденькие, и пожилые, и приготовят, и постирают, и подадут, и в сортир под ручки сводят, потому что знают: я хорошо заплачу. Терпеть не могу, когда мне делают одолжение из жалости! Но иногда я думаю: а не было бы у меня этих частных уроков? Что было бы со мной? Увы, дорогая, вынуждена констатировать, что жизнь наша не предназначена для поддержания и укрепления чувства собственного достоинства. Я не очень сумбурно говорю?

– Не очень. Я, во всяком случае, все поняла. Если вас так сильно беспокоит, что я оказываю вам услугу бесплатно и это оскорбляет ваше чувство собственного достоинства… Я правильно поняла ваш монолог?

– Вы умны, Настя, этого у вас не отнимешь. Так что же?

– Подарите мне кисть винограда. Она такая красивая, прямо глаз не оторвать. И, наверное, вкусная.

* * *

– На время ужина я ее пристроил поухаживать за больной соседкой, пусть проявит благородство. Главное – она не пошла в столовую. Но как ее удержать в номере весь вечер?

– Хоть бы Дамир скорее вернулся. Ты не звонил в павильон?

– Звонил. Начали второй заказ, категорию «Б». Мне уже пора туда ехать, а тут Зарип этот…

– Проверь еще раз вокруг корпуса. Он может высматривать через окно столовой. С него станется, джигит придурочный.

– Сейчас сделаю.

* * *

Влад услышал, как в замке лязгнул ключ. Он легко соскочил с табуретки на кухне и выглянул в прихожую. Рядом с Семеном стояла красивая девушка с волнистыми каштановыми волосами, в светло-серой лайковой куртке, небрежно накинутой на плечи поверх строгого, несколько старомодного платья.

– Знакомьтесь. Света, это Влад, твой партнер по съемке. Мы немного уплотнили график, чтобы вас побыстрее отпустить. Снимать будем завтра с утра, так что вы сегодня подготовьтесь как следует.

Семен открыл «дипломат», вытащил оттуда магнитофон и несколько машинописных листков.

– Вот это – сценарий. Тут все просто, сами разберетесь. Самое главное – музыкальное оформление. Тебе, Влад, уже объясняли, в чем суть. Музыки ровно на тридцать минут, действие нужно уложить в эти рамки. Обращайте внимание на крупные планы. Обычно мы такую подготовку проводим вместе с режиссером, но раз уж ты, Влад, профессиональный актер, я думаю, вы и одни справитесь.

– Справимся, – буркнул Влад, снова взбираясь на табуретку.

– А ты в самом деле профессиональный актер? – с любопытством спросила Света, когда за Семеном закрылась дверь.

– Что, не похоже? Думаешь, маленькие только для цирка годятся? – зло бросил тот. – Чай будешь?

– Буду, – покладисто согласилась Светлана. – Ну чего ты злишься? Подумаешь, спросить нельзя. Просто я таких малышей в жизни не видела.

– Теперь увидела. Давай работать. Тащи магнитофон, послушаем, чего они там наваяли.

Чем дольше крутилась кассета, тем больше Владу становилось не по себе. Он еще не читал сценарий и пытался по музыкальному сопровождению сообразить, каков будет сюжет. За обманчиво красивой, нежной главной темой угадывалось нарастающее напряжение, которое всепоглощающую любовь превращало в убийственную ненависть, требующую незамедлительного выхода, опустошающей разрухи.

Светлана слушала невнимательно, разглядывая стены с посудными шкафами, пила чай, грызла печенье. Когда музыка кончилась, Влад нажал на кнопку перемотки.

– Не наслушался еще? – насмешливо спросила девушка.

– А ты читала сценарий? – ушел от ответа Влад.

– Не-а, – беззаботно протянула она. – Зачем? Мне и так сказали, что это про эдипов комплекс. Мамочка ругает сыночка, а он в отместку мечтает ее изнасиловать. Бр-р, гадость какая. – Она брезгливо поморщилась. – Но с тобой это может быть даже интересно. Я никогда с лилипутом не пробовала.

– Заткнись, дура, – грубо оборвал ее Влад. – Юмор свой прибереги для кобелей. Нам работать нужно.

Света удивленно взглянула на партнера, подошла к нему, обняла и материнским жестом прижала его голову к своей груди.

– Эй, – ласково позвала она, – парень! Давай дружить, а? Только познакомились – и уже собачимся. Нужно играть в дочки-матери – будем играть. Тебе, кстати, объяснили, зачем им такое дурное кино?

– Говорят, что снимаем учебный фильм для института психиатрии.

Влад закрыл глаза и вжался головой в ее мягкую грудь, вдыхая теплый смешанный запах тела и духов.

«А мне, – подумала Света, – они сказали совсем другое. Это будет обыкновенная порнуха для любителей экзотики. И специально предупредили, чтобы я ему об этом не говорила заранее. Похоже, они правы. Этот Влад такой злой, закомплексованный, что у него с перепугу может ничего не получиться. Он ведь наркоман. Завтра перед съемкой вколет дозу – и все пойдет как по маслу. Даже и не вспомнит, что маленький».

Влад пробежал глазами сценарий, потом перечитал его более внимательно. Тот толстяк, который был в аэропорту с Семеном, не обманул: ни один ребенок не сможет сыграть такую раздирающую душу смесь любви и ненависти. Сценарий был не литературным, а режиссерским, в нем четко размечены крупные и средние планы, наплывы, рапид. Теперь надо попробовать соединить сюжет с музыкой.

Включив магнитофон, он стал следить за текстом, делая на листе пометки карандашом. Света с уважением глядела на него, стараясь не мешать. Она прислушивалась к музыке – красиво, даже волнует. Под такую музыку, наверное, приятно… Она не успела додумать до конца мысль, когда Влад поднял голову и как-то криво улыбнулся.

– Давай порепетируем. Мы сидим за столом, ты разливаешь чай и спрашиваешь меня про школу.

– А чего спрашивать?

– Смотри в текст, там все написано. Обращай внимание на пометки, на полях расставлено время по минутам. Вот, я кладу на стол часы, следи, чтобы время совпадало.

– Да ну еще, какие сложности! – Света недовольно тряхнула хорошенькой головкой.

– Делай, что тебе говорят. – Голос Влада снова стал злым, и она осеклась. – Действие расписано под музыкальное сопровождение, поняла? Начали.

Они прорепетировали несколько раз, останавливаясь на двадцать четвертой минуте.

– Еще лишняя музыка осталась, – заметил Влад. – На титры, что ли?

– Наверное, – пожала плечами Светлана. Она-то знала, что будет происходить в оставшиеся шесть минут, и не особенно беспокоилась.

– Кто музыку сочинял, не знаешь? Уж больно хороша, можешь мне поверить. Я в этом разбираюсь.

– Не знаю. Да какая разница-то? Я вообще в музыке не смыслю, только так: тяжелый рок, хэви-метал, ну чего там еще в кабаках играют. Подумаешь, музыка к короткометражке!

– Не скажи, – задумчиво протянул Влад. Он и в самом деле умел не слушать, а слышать музыку, а под действием наркотиков восприятие еще более обострилось. Непростая это была музыка, и писал ее не рядовой музыкант, в этом он мог поклясться. Оставшиеся шесть минут, на которые вроде бы не хватило действия, сильно беспокоили его.

– Когда за тобой приедут? – спросил он Светлану.

– Сказали, что в двенадцать. Если до четверти первого не приедут, то предупредили, чтобы я ночевала здесь. У них там проблемы какие-то не то с ремонтом, не то с бензином.

– И как это мы с тобой будем здесь ночевать? – подозрительно спросил Влад, глаза его недобро блеснули. – В квартире одна комната, а в ней – один диван.

– Ох, да не дергайся ты, я тебя не съем. На полу лягу, если ты такой трепетный.

«Правильно меня предупредили. Он нормальных баб как огня боится. Всю жизнь, наверное, с лилипутами прожил, а я для него прямо Гулливер какой-то. Вот хохма: впервые в жизни мужик боится остаться со мной на ночь. Как же я завтра с ним справлюсь? Ладно, не мои проблемы. Как-нибудь».

* * *

– Нашли Зарипа?

– Пока нет. Влипли мы в историю: по санаторию разгуливает маньяк, охотится за бабой из уголовки, а мы даже к милиции обратиться не можем. Если они его поймают, он нас всех сдаст.

– Какие предложения? Думай, Котик, думай, счет идет на минуты. Что в павильоне?

– Заканчивают. Семен уехал туда час назад. Если все пойдет без сбоев, они с Дамиром скоро вернутся. Только бы Каменская просидела в номере до их возвращения, а там Дамир возьмет ее на себя. У них вроде все на мази.

– Не нравится мне это. Может, все наоборот, это у нее с Дамиром все на мази. Не приходило в голову?

– Возможно, но не очень похоже. Она его не искала, он сам за ней бегал.

– А вдруг это только видимость? Обман зрения? Она достаточно умна, чтобы заставить нужного человека бегать за собой. И все-таки, что делать с Зарипом?

– Придется ждать. У нас есть несколько свободных людей, я мог бы их вызвать сюда, чтобы помогли в поисках, но Зарипа в лицо знают только Семен, Дамир и я. Даже вы его не видели.

– А если ей взбредет в голову пойти погулять на ночь глядя по темному парку?

– Может, так даже лучше. Если Зарип ее выследит, мы тут же его возьмем. Мы же рядом будем, одну ее не отпустим. Самое главное, чтобы она ничего не заметила.

– Это и есть самое трудное. Она – девица наблюдательная, и слух у нее, похоже, хороший. Ты уж постарайся, Котенька. На тебя вся надежда. Семен и Дамир не догадываются, что она из милиции?

– Не должны. Если, конечно, она сама Дамиру не признается.

– Не дай бог, Котик. Не дай бог.

* * *

Даже отмытая до скрипа и одетая в чистое платье, девочка не выглядела невинным ангелочком. Глаза у нее были хитрющие, а лексикон – хоть уши затыкай. Она уже вдосталь набродяжничалась, брошенная вконец спившимися родителями еще год назад. За этот год она научилась добывать себе пропитание, обслуживая пассажиров в мужских вокзальных туалетах, да так ловко, что и в милицию ни разу не попала. На одном и том же вокзале она подолгу не засиживалась, переезжала зайцем на электричках из города в город.

В этом Городе нашелся добрый дядька, который пообещал накормить, дать денег, а вдобавок купить новую одежду, если она обслужит его друга, и не в грязном вонючем вокзальном туалете, а в красивой чистой комнате. А ей не все ли равно? Она, конечно, соврала, что ей уже четырнадцать, чтобы дядька не испугался, что она малолетка, и не отыграл назад. На самом-то деле ей только недавно исполнилось десять, и она видела, что дядька ей не поверил. Ну и пусть. Главное, чтобы деньги заплатил. Вчера посадил ее в машину, привез в какую-то баню, велел вымыться как следует, а потом разрешил поплавать в огромном бассейне. Здорово было! Еще обещал купить ей лосины, длинный красный свитер до колен и блестящую заколку для волос. А для «работы» заставил надеть какое-то чудное черное платье до пят, она такие видела в кино про прошлый век.

– Иди сюда, – позвал ее красивый высокий мужчина с темными глазами и доброй улыбкой. – Давай сыграем с тобой сценку. Видишь на стене распятие?

Она кивнула, с любопытством оглядываясь по сторонам. В комнате было много всякой аппаратуры, какие-то лампы, провода, но девочку это не заботило. Если можно на вокзале, среди тюков, чемоданов и переполненных мусором урн, то почему нельзя среди ламп и проводов?

– Ты видела когда-нибудь, как молятся? Руки складываешь вот так, становишься на колени, смотришь на распятие, а про себя читаешь какой-нибудь стишок. Поняла?

– Поняла. – Она тут же сделала все, как ей велели.

– Умница. Ты прямо прирожденная актриса, – похвалил темноглазый. – Теперь слушай, что будет дальше. В комнату войдет пожилой мужчина, он твой отец. Только ты это знаешь, а он – нет. Ему не сказали. Он думает, что ты – просто красивая девочка, он тебя полюбил и хочет на тебе жениться. Ты же знаешь, что нельзя жениться на собственной дочери?

– Знаю, конечно. Дети потом будут уродами.

– Правильно. Поэтому он будет тебя просить, а ты будешь ему отказывать.

– А может, сказать ему, что он – мой папаша? Тогда он сразу врубится, – по-деловому предложила девочка.

– Нельзя, в том-то и дело. Это игра такая. Ты ему отказываешь, но ты же его любишь, ты же хочешь сделать ему приятное. Если уж замуж нельзя, то все остальное-то можно, правда ведь?

– Конечно, – авторитетно заявила бродяжка, которая вообще-то имела довольно смутное представление о таких категориях, как «можно» и «нельзя». – Я постараюсь ему конпен… конме… компенсировать, – она с трудом выговорила недавно услышанное слово, – чтобы он не огорчался, что нельзя жениться.

– Отлично! – Мужчина был явно очень доволен. – Ты удивительно сообразительная девочка, просто на редкость. Давай начнем.

Девочка делала все, как ей говорили. Встав на колени и сложив перед собой ладошки, она закрыла глаза и проговорила про себя целиком песенку про Ксюшу в юбочке из плюша. Потом появился старик, который изображал ее отца и говорил про любовь. Немного поломавшись для виду, девочка похотливо облизнула губы, подошла к старику и принялась расстегивать ему брюки. Старик был совсем не противный, намного лучше, чем те пьяные грубые мужики на вокзалах, от которых всегда воняло перегаром и гнилыми зубами.

Она делала все как обычно и даже в первый момент не поняла, почему старик вдруг схватил ее за волосы и ударил по лицу. Неужели она сделала ему больно? А вдруг он из-за этого не заплатит?

С трудом поднявшись на ноги и смаргивая выступившие слезы, девочка прильнула к старику, обхватив его руками.

– Шлюха! – закричал он. – Маленькая дрянь! Подстилка!

Дальше она просто перестала понимать происходящее. Старик орал на нее, бил кулаком по лицу, хлестал невесть откуда взявшейся плеткой. Последнее, что увидела в своей непутевой короткой жизни маленькая бродяжка, был занесенный над ней нож и огромные, страшные глаза старика…

* * *

– Девочку в подвал, работу доделай начисто и со звуком, – сказал Семен парню в очках по кличке Химик. – К утру все приготовить к новой съемке, начнем в восемь часов. Нам с Дамиром нужно возвращаться. Ты уж сегодня без моей помощи обойдись.

– Ладно, – недовольно проворчал Химик. – Как самую грязь делать, так всегда я один.

Семен подошел к нему вплотную, крепко ухватил за плечо.

– Ты так больше не шути, дружище. У нас каждый получает за свое: Дамир – за талант, я – за риск, ты – за грязь. Случись что, тебе меньше всего дадут. Нам вышка светит, а ты хоть живой останешься. Мы – организаторы, а ты только грязь подтираешь. Вник?

– Да ладно. – Химик резко вырвался из рук Семена. – Любишь ты сказки рассказывать. Если вам с Дамиром – вышка, то что тогда вашему Макарову? Выше вышки не влезешь.

Семен недобро взглянул на парня и молча вышел. Надо бы поговорить с ним серьезно, но – в другой раз. Сейчас нет времени.

* * *

Машину оставили у коттеджа, еще раз проверили – пусто, нет Зарипа. Медленно, осторожно, стараясь не проходить под фонарями, Семен и Дамир Исмаилов двинулись в сторону главного корпуса. Внезапно Дамир схватил Семена за руку.

– Вон она!

На крыльце мелькнула ярко-голубая куртка и скрылась за углом.

* * *

Насте хотелось подышать перед сном, а заодно и подумать о своем поведении. Например, о том, как себя вести, если к ней заглянет Дамир. Конечно, очень соблазнительно было бы поддаться на его уговоры, про все забыть и очертя голову броситься в скоротечный роман. Но что это ей сулит? Развлечения? Она их не любит. А то, что доставляет ей удовольствие, Дамир дать не может. Постель? Скучно. Он, наверное, хороший любовник, даже очень хороший, ну и что? Будет в ее жизни одним хорошим любовником больше. Тоже мне, ценность. Настя подумала, что, может, ей в чем-то и не повезло в жизни, но только не с мужчинами. Их было немного, но ни один не оставил ее разочарованной. И вообще Лешки ей вполне достаточно. Что еще она может получить от Дамира? Красивые слова? Лешка слов не говорит, это верно, но они Насте и не нужны, она слишком рациональна, чтобы верить словам и обращать на них внимание.

Ей стало неуютно. Будто кто-то смотрит ей в спину. Передернув плечами, Настя вернулась к своим мыслям.

С другой стороны, Дамир может быть интересным собеседником. Жаль, что не удалось досмотреть фильм, который он ей показывал. Это был фильм про слепого старика, который общается с внешним миром при помощи звуков. Его внук описывает ему разные предметы, картины, явления природы, а старик говорит: «Я не понимаю. Ты мне сыграй». Внук учится играть сначала на пианино, потом на скрипке, его музыкальные изображения становятся все более яркими, образными, и наконец старик говорит: «Я это вижу». Что было дальше, Настя так и не узнала, но мастерство, с которым был сделан фильм, оценила в полной мере. Это была не только талантливая режиссерская работа, но и необычная, интересная музыка и великолепное исполнение. Если бы можно было ограничить общение с Дамиром обсуждением его работ, это было бы просто отлично, как раз то, что ей, Насте, надо: заниматься анализом, обсасывать всякие нюансы, выводить закономерности. Но смешно надеяться, что он на это пойдет.

Что-то мешает ей думать. Какие-то посторонние звуки, что ли? Она остановилась, прислушалась. Нет, все тихо. Откуда эта тревога?

В нескольких шагах впереди она увидела неподвижную фигуру на скамейке. Подойдя поближе, узнала своего неудачного поклонника, предлагавшего деньги. Как его назвал Павел? Кажется, Николай.

– Добрый вечер, Николай, – весело сказала она. – Нашли, кому подарить свои лишние пятьдесят тысяч?

– Не нашел, – так же весело признался он, нимало не смущаясь. – Присаживайтесь, покурим вместе. Я на вас вчера стольник проиграл, а сегодня его обратно выиграл. Так что я не внакладе.

– Это как? – удивилась Настя, усаживаясь рядом и доставая сигареты.

– Вчера ставка была сто тысяч, и я их с позором проиграл. А сегодня за вас давали уже двести, Пашка продулся, и его двести тысяч мы разделили с партнером.

– Ничего себе, – присвистнула Настя. – А если завтра найдется еще один камикадзе, желающий попробовать укротить меня, строптивую?

– Для следующего ставка – четыреста. Цена растет пропорционально сложности задачи. По-моему, справедливо.

– По-моему, тоже. Кто же придумал эту гениальную систему? Женя? Или Павел?

– Женя. Погодите, а разве вы с Женькой знакомы?

– А как же. Он еще до того, как втянул вас в это мероприятие, пытался со мной познакомиться. Не огорчайтесь, Николай, у него тоже ничего не вышло.

– То-то я смотрю, он сам не берется, а все про вас выспрашивает и у меня, и у Пашки. Прямо душу всю вытрясает: как повернулась, да на кого посмотрела, да что сказала. Ну, жук, ну, пройдоха! А ведь и словом не обмолвился.

В аналитической машине что-то сработало, яркая вспышка пробежала по проводам, приводя в движение диски и шестеренки. Настя подскочила как ужаленная.

– Мне пора, извините. Спокойной ночи, Николай.

Она быстро пошла по аллее. Тут же следом за ней из-за деревьев метнулась бесплотная тень, но Коля Алферов ее не заметил. Он пошарил рукой по скамейке в поисках брошенных рядом перчаток и наткнулся на сигаретную пачку, оставленную Настей. Схватив ее, он побежал в ту же сторону, куда ушла Настя, и уже открыл было рот, чтобы окликнуть ее, когда увидел в дальнем конце аллеи высокую мужскую фигуру. Мужчина громко закричал:

– Настя! Анастасия! – и замахал рукой.

Коля видел, как голубая куртка приблизилась к мужской фигуре, как тот властным жестом обнял Настю за плечи, прижал к себе и повел в сторону корпуса. Он машинально сунул чужие сигареты себе в карман и в этот момент услышал странный звук – не то хрип, не то сдавленный кашель и прерывистое дыхание. Кинувшись на звук, Алферов раздвинул кусты и лицом к лицу столкнулся с человеком, которого меньше всего ожидал увидеть.

– Ты?! Как ты здесь…

* * *

Женя Шахнович собирался к Старкову на очередной доклад. Наконец-то ему есть что рассказать. Четыре месяца ожидания не прошли даром. Что-то начало высвечиваться.

Он был доволен, что правильно «вычислил» рыженькую девчушку с веснушками. Двухкомнатных люксов в «Долине» было десять, держать их все под контролем было физически невозможно, а ведь таинственный Макаров, если когда-нибудь появится, будет жить в шикарных апартаментах. Рыженькая жила как раз рядом с одним из люксов на втором этаже, и именно в этот люкс приходила загадочная Каменская, которая всех сторонится и ни с кем не общается. Значит, он на правильном пути.

Кроме того, вчера наконец появились машины с иногородними номерами. Женя старательно переписал все номера и марки автомобилей. Правда, почти все машины, кроме одной, в течение часа уехали. Все происходило совсем не так, как описывал Старков, когда давал ему задание. Но это и понятно, Старков ведь тоже получил информацию через третьи руки. Было бы странно, если бы она по пути не претерпела никаких изменений. Зато теперь Женя знает точно, как это происходит. Знать бы еще, что происходит. Но всему свой черед.

Женя посмотрел на часы: скоро полночь. Старков ждет его в час тридцать, время еще есть. Женя жил в служебной квартире в небольшом трехэтажном домике прямо на территории санатория. Это было удобно всем: Жене, потому что оправдывало его постоянное присутствие в «Долине», и санаторию, потому что замечательный мастер-электрик был под рукой и днем, и ночью.

Шахнович привел в порядок записи, еще раз просмотрел их, закрыв глаза, повторил несколько раз, потом, удовлетворенный, аккуратно разорвал листки и сжег их в кухонной раковине. Выпил кофе, съел пару бутербродов – готовить он не любил. Накинул куртку и вышел из квартиры.

* * *

Светлана Коломиец мирно спала на единственном диване – машина за ней так и не приехала. Влад покорно уступил ей удобную постель, сам лег на пол, но уснуть не мог. Он тихонько встал, вышел в ванную, сделал себе укол, потом уселся на кухне и, притворив поплотнее дверь в комнату, включил магнитофон. Сначала он пытался смотреть в сценарий и сверять его с музыкой, ему все не давали покоя те шесть минут, на которые не хватало действия. Он прикидывал и так, и эдак, пытался удлинить некоторые эпизоды, но они начинали «вываливаться» из звукового образа. Тогда он просто закрыл глаза и начал слушать.

Часа через два он выключил магнитофон. На душе было ясно и тихо. Он все понял.

Зайдя в комнату, присел на краешек дивана и погладил Светлану по голове. Та моментально проснулась, будто и не спала.

– Ты чего? Не спится? Ко мне хочешь? – Она приглашающим жестом протянула руки.

– Ты только не ври мне, Света, – медленно сказал Влад. – Это очень важно. Дай слово, что скажешь правду.

– Ну, даю. Чего стряслось-то?

– Тебе сказали, что будет в конце фильма?

Она молчала. Вот дурачок, ну что он так переживает? Она дала ему слово, что не будет врать. Но ведь и им она дала слово, что будет молчать. Господи, вот дурь-то, прямо детский сад: первое слово дороже второго.

– Я спрашиваю тебя, Света, – голос Влада был пугающе монотонным, – тебе сказали, что будет в те последние шесть минут?

– Да сказали, сказали, – в раздражении вырвалось у нее. – Трахаться мы с тобой будем, порнуху изображать. Сам не мог догадаться? Тоже мне, тайна мадридского двора!

– Нет, Света, тебя обманули. Они тебя убьют.

Он сказал это так просто, что Светлана сразу поверила.

Глава 5

День шестой, который начался ночью

– Ты как будто не в себе, – заметила Настя, послушно идя следом за Дамиром по длинному коридору второго этажа.

– Не обращай внимания, – отмахнулся он. – Я очень торопился вернуться, пока ты не легла спать, попросил таксиста ехать побыстрее, а он так гнал, что мы чуть в аварию два раза не попали.

– Испугался?

– Есть немного. До сих пор в себя не приду.

Он открыл дверь своего люкса, пропустил Настю вперед, помог ей снять куртку.

– А сигареты! – спохватилась она. – Черт, кажется, я оставила их на скамейке. Не возвращаться же теперь…

– Обижаешь, Анастасия. Если уж я позаботился о мартини для тебя, то неужели ты думаешь, забыл о сигаретах?

Дамир театральным жестом вытащил из бара бутылку, стаканы и пачку хороших ментоловых сигарет.

– Смотри-ка, запомнил, – усмехнулась Настя. – Если не обращать внимания на мелочи, то можно поверить, что ты и в самом деле влюблен.

– Настенька, – Дамир ласково взял ее за руку, – чем еще я могу доказать тебе свою искренность? Уже два дня, как я здесь…

– Три, – спокойно поправила Настя.

– Что?

– Ты здесь не два дня, а три. Это и есть те мелочи, которые мешают мне поверить в твою искренность. Я не спрашиваю тебя, зачем ты врешь, я принимаю это как факт. Ты большой мальчик, Дамир, тебе уже скоро сорок, и если ты врешь, то, наверное, в этом есть какой-то смысл для тебя. И не вздумай мне ничего объяснять. Просто прими как должное: я не верю ни одному твоему слову. Но это совершенно не мешает мне обсуждать с тобой вопросы, не требующие правдивости. Например, твою работу. Знаешь, мне понравился твой фильм. Я бы хотела его досмотреть. Можно?

– Можно. – Его голос стал холодным. – Твоя прямота меня убивает. Ты со всеми так?

– Как – так?

– Не играешь в карты. Расставляешь не только точки над «i», но и знаки препинания. У тебя, наверное, и друзей-то нет?

– Нет, – согласилась Настя. – У меня есть любимый мужчина, который заменяет мне всех друзей, вместе взятых.

– Анастасия, – простонал Дамир, – ты невыносима. Черт меня дернул увлечься тобой. Ладно, досматривай кино, а я пока сделаю кофе.

…На экране уже совсем взрослый внук переживал трагедию одиночества. «Ты отнял у меня дар слова, – упрекал он деда. – Я не умею нормально выражать свои чувства, я могу только играть. Я растерял всех друзей, от меня уходят женщины, потому что я косноязычен и могу объясняться с ними только при помощи музыки». – «Зато ты создал великую, бессмертную музыку», – отвечал ему умирающий слепой дед. «Я не хочу этого! Я хочу, чтобы у меня была жена, дети, друзья, я хочу быть как все!» – «Человек, сочиняющий великую музыку, не должен быть как все, – отвечал дед. – Если у тебя есть дар, забудь про обычную жизнь с ее правилами и прочими глупостями. Они не для тебя. Ты – гений». Дед медленно угасает, а внук, стоя рядом с его постелью, исступленно кричит: «Я не хочу быть гением. Не хочу, не хочу, не хочу!..» И вдруг, поняв, что не умеет выразить словами всю боль, всю ненависть к деду, к самому себе, к музыке, он хватает скрипку и начинает играть. Конец фильма.

Это была, на Настин взгляд, превосходная работа. Дамир по-настоящему талантлив, с этим трудно спорить. Его музыкальные способности раскрылись в фильме в полной мере, да и сюжет не рядовой.

– Тебе понравилось? – Дамир заглянул ей в лицо.

– Очень, – искренне сказала Настя. – А есть еще что-нибудь?

– Нет, я привез только одну кассету, хотел показать Регине.

«Интересно, а что же еще ты ей показывал? За какую работу она тебя так безжалостно критиковала и называла халтурщиком? За эту? Если память мне не изменяет, то сегодня днем ты вполне определенно заявил, что Регина Аркадьевна этот фильм еще не видела. Опять ты врешь, Дамир Исмаилов. Но я не буду ловить тебя на слове и уличать во лжи. Я не на работе. Ну, поставлю я тебя в неловкое положение, покажу, какой ты неумелый лгун и какая я проницательная. И дальше что? Мне с тобой детей не крестить. Хочешь врать – пожалуйста, сколько угодно. Меня это не касается».

Потом Дамир долго и нежно целовал Настю, гладя ее по спине и ласково перебирая длинные волосы, и опять Настя внутренним метрономом просчитывала ситуацию, называя себя при этом циничной, холодной и начисто лишенной романтичности. «Я – моральный урод, – уже в который раз за последние дни повторяла она про себя. – Почему я не могу расслабиться и получить удовольствие от ухаживаний красивого талантливого мужчины? Почему мне так скучно?» Она дала Дамиру поблажку и на этот раз досчитала до двадцати. Потом поднялась, пожелала ему доброй ночи и ушла к себе.

* * *

У Павла Добрынина было выработанное годами твердое правило: никогда не оставаться у женщины до утра. Понятие «утро» в его представлении не связывалось с каким-то определенным положением стрелок на часах. Главным критерием была утренняя атрибутика: умывание, разговоры, совместный завтрак, одним словом – все, что так или иначе напоминало семейный уклад. Даже если он просыпался в чужой постели в десять утра, он немедленно одевался и уходил. Так ему было проще.

Оторвавшись от роскошного тела брюнетки, Павел взглянул на часы – почти половина четвертого. Двести тысяч, считай, в кармане, с удовлетворением подумал он. Пора идти к себе и хоть немного поспать.

Брюнетка отнеслась к этому с пониманием и не удерживала его. Видно, она с ним одной породы, ищет разовых развлечений, а не постоянных партнеров.

Подойдя к номеру 240, Павел тихонько постучал. Не услышав за дверью никаких шорохов, свидетельствующих о том, что сосед проснулся и сейчас откроет ему, постучал погромче. Тишина. Он осторожно нажал на ручку. Дверь легко поддалась. Ну, паразит, разозлился Добрынин, дрыхнет без задних ног в незапертом номере. Ведь сколько раз предупреждал, чтобы не оставлял дверь открытой: его, Павла, кожаная куртка, фотоаппарат, двухкассетник и прочее барахло стоят бешеных денег, а вдобавок у них в номере хранится общая касса, не только их с Николаем, но и Женькины вклады в игру. Поразительная беспечность.

Включив верхний свет, Павел приготовился устроить приятелю выволочку. Тот неподвижно лежал, укутавшись одеялом и повернувшись лицом к стене.

– Эй, Коляныч! – громко позвал Добрынин. – Ну-ка просыпайся! Нас обокрали.

Сосед не шевельнулся. Павел подошел к нему, потряс за плечо. Крик застрял у него в горле.

* * *

– Что же нам делать? – растерянно спросила Светлана Коломиец. Она сидела на диване, свесив босые ноги на пол и укутав плечи одеялом.

– Надо линять отсюда, пока за нами не приехали. В нашем распоряжении около четырех часов.

Влад медленно ходил по комнате, его знобило, и он никак не мог согреться.

– Вся беда в том, что нам некуда деваться. Нас найдут моментально – красивая девушка и с ней лилипут. Колоритная парочка, ничего не скажешь.

– А если просто уйти отсюда, пока нас не хватились, и затаиться? – предложила Света. – Найти какой-нибудь подвал или заброшенный дом и переждать какое-то время?

– Ты забыла самое главное. Я же на игле. Ты представляешь, что будет со мной завтра? Сколько у нас денег?

– У меня – тысяч двести, не больше. А у тебя?

– Только на обратную дорогу.

– Может, успеем до наступления утра уехать из города? Давай попробуем. Ты знаешь, где вокзал?

– Понятия не имею, я прилетел на самолете. А ты?

– Я тоже. Городской транспорт не ходит, на улицах пусто, дорогу спросить не у кого. Такси?

– Отпадает. В нормальных городах в наше время простые таксисты ночью не работают. Только мафиозники. Прямо к ним в лапы и сунемся.

– А вдруг повезет, а, Влад? Возьмем частника.

– Ты в уме? Какой частник в четыре утра посадит в машину незнакомых людей? А если и посадит, то только с одной целью: завезти подальше и ограбить.

– Ну нельзя же так, Владичек, – жалобно всхлипнула девушка, – если в каждом человеке видеть преступника, значит, у нас вообще нет выхода. А он должен быть, ты слышишь меня? Обязательно должен. Умирать-то не хочется. Влад, ты же мужчина, ты должен придумать что-нибудь.

– Значит, так, девочка… – Влад остановился на секунду, потом продолжил мерное хождение по комнате. – Если мы не выберемся отсюда до утра, нам конец. Пытаться уехать очень рискованно, может получиться только хуже. Вариант один – остаться. Для этого нужно сменить одежду и тебе, и мне. Ты в своем платье пятидесятых годов сразу бросаешься в глаза. Обо мне и говорить нечего, второклассник во взрослой одежде. Еще нужны деньги на жратву и на дозу. Только я ума не приложу, где ее взять, я в этом городе никого не знаю. Но если мы решим проблему с одеждой, деньгами и дозой, то у нас есть шанс выбраться. Только помолчи пять минут, я должен подумать.

Света замерла, вжавшись в угол дивана. Господи, в какую жуткую историю она попала! Она так и не поняла, с чего Влад решил, что ее непременно должны убить, но поверила ему безоговорочно. Не стал бы он так шутить. А если пойти в милицию? Рассказать им все как есть. Придется признаться, что она проститутка и собиралась сниматься в порнофильме. Это, конечно, преступление, но ведь она придет с повинной, а это освобождает от уголовной ответственности. А как же Влад? Их обоих посадят в камеру, это обязательно, даже если они невиновны. И наркотик ему туда на блюдечке не принесут. Бедный малыш! В камере он загнется.

Света прикидывала, где можно раздобыть денег. Продать серую лайковую куртку, золотую цепочку и кольцо? Для такого дела не жалко. Но ночью, в незнакомом городе и срочно? Больше чем за треть цены толкнуть не удастся. Она даже не знает, где здесь ночная «толкучка» и есть ли она вообще. Можно попробовать заработать старым привычным способом, но велик риск столкнуться с местной мафией, контролирующей проституцию. Тогда уж точно ноги не унесешь. Что же делать?

Внезапно Влад остановился.

– Ты Город, из которого приехала, хорошо знаешь? – спросил он.

– Конечно. Выросла в нем.

– На сколько секторов поделен твой город?

– Какие сектора? – не поняла Света. – Районы, что ли?

– Сколько мафиозных групп контролируют твой город? – раздельно произнес он.

– Да откуда же мне знать? – взорвалась она. – Ты что, совсем рехнулся?

– Слушай меня, девочка. В моем городе, откуда я приехал, их четыре. Есть города, в которых по две, в некоторых – по десять. Понимаешь, куда я веду?

– Нет. Ничего я не понимаю. – Она снова начала всхлипывать.

– Если мы с тобою связались с какой-то мафией, то нам нужно выйти на другую. Они нам обязательно помогут.

– Зачем они нам будут помогать?

– У них должна быть конкуренция. Сечешь? Если одна группа будет за нами охотиться, то другая возьмет нас под защиту. У них наверняка есть какие-то счеты, а в такой игре все козыри хороши. Вот мы и должны стать этими козырями. Плохо только, что мы с тобой в этом Городе чужие. Трудно сориентироваться. Но рискнуть можно. Начнем с географии. Ты помнишь, где находится контора, где ты проходила «собеседование»?

– Нет, даже адреса не знаю. В рекламе был указан абонентский ящик, и не в этом городе, а в другом. Когда я получила ответ, там было написано, что приезжать нужно сюда, но о времени прибытия сообщить заранее на тот адрес. Меня здесь встретили и на машине привезли к Семену.

– Дорогу не запомнила?

– Нет. Я вообще плохо ориентируюсь. В бассейн возили вечером, темно уже было. Сюда тоже вечером привезли.

– Плохо. Информации практически никакой. Меня тоже встретили в аэропорту и привезли сюда. Правда, утром, но я тоже дорогу не запомнил, вроде бы ни к чему. Попробуем подобраться к решению с другой стороны.

* * *

– Как ты мог допустить такое, Семен?

– У меня не было выхода. Он меня узнал. Мы с ним лет пять в одной команде гоняли, сколько раз спали в одной палатке. Он же был уверен, что меня посадили, причем лет на пятнадцать.

– Ты вполне мог уже выйти на свободу.

– Ну да! За убийство, сопряженное с изнасилованием? Так меня и выпустили! Дело-то громкое, вся команда в курсе была. Когда я от следствия скрылся, всех ребят вместе с тренером по десять раз на допрос таскали, мол, не знают ли они, где я могу прятаться. Я с тех пор в Москву – ни ногой, залег на дно, документы поменял. Вроде обошлось, никто меня до сих пор не нашел. И надо же такому случиться – Колька Алферов, приятель закадычный. И ведь узнал меня, черт бы его взял, хотя столько лет прошло. Вернувшись в Москву, он всем нашим общим знакомым стал бы рассказывать, что встретил меня в Городе. Думаете, до милиции не дошли бы разговоры? Обязательно найдется придурок, который стукнет. Или из идейности, или из общей вредности. Тем более что Алферов видел меня с Зарипом.

– До того?..

– В самый момент. У меня Зарип в руках хрипит, а тут Алферов из-за кустов появляется и бросается как к лучшему другу. Что мне оставалось делать? Он на Зарипа смотрит и каменеет от ужаса, а я на него, на Кольку, гляжу и думаю, что же мне теперь делать со всей этой историей. Ну и пришлось перебить ему хребет.

– Это все осложняет. Котик, что скажешь?

– Труп Алферова спрятать как обычно мы не могли. Он же отдыхающий, его будут искать. Поэтому мы перенесли его в номер и там оставили. Он живет вдвоем с каким-то балбесом, который из чужих коек не вылезает. Разбираться будут в первую очередь с ним, попробуют впаять ему убийство из ревности или на почве совместных пьянок. Сделано все чисто. Мы пользовались служебным ходом и грузовым лифтом, никто нас не видел.

– А Зарип?

– Зарипа пока отнесли в коттедж, не оставлять же его на аллее. Машина ушла на заправку. Как только вернется, отвезем его в павильон.

– Ты уверен, что Зарипа не будут искать? Его семья знает, куда он уехал?

– Его семья знает, что он психически нездоров, поэтому и работать подолгу на одном месте не может. Мотается между Городом и своим селом, бывает, что отсутствует по нескольку недель, и никто не волнуется, не ищет его. Как отрезанный ломоть. Когда мы поняли, что Зарип вышел из-под контроля и его нужно убирать, мы планировали инсценировку самоубийства на тот случай, если его все-таки начнут искать. Суицид в состоянии острого психоза – дело обычное. Но из-за Алферова я не счел нужным рисковать. В таком тихом городе два трупа в один день – выглядит подозрительно.

– А если вывезти его за пределы области? Пусть его там найдут…

– Времени нет. В нашей сегодняшней ситуации вывоз тела в другую область отпадает. Мы не умеем легализовать трупы, так что и браться за это не стоит. Боюсь, что с Алферовым у нас вышло коряво, но тут уж ничего не поделаешь. Все наши художества мы прятали, ни по одному из них не возбуждалось уголовное дело. Дилетантская инсценировка самоубийства только ухудшит положение. Будем ликвидировать в павильоне, как обычно.

– Который час?

– Без пяти четыре. Часов до семи утра труп Алферова вряд ли обнаружат. Если его соседа в час ночи не было в номере, то он либо вернулся позже и, ничего не заметив, лег спать в темноте, либо придет только утром. Мы должны успеть.

– Да? – Котик мягко поднялся с дивана и выглянул в окно. В ворота санатория въехали две милицейские машины с синими «мигалками». – Похоже, что мы уже ничего не успеем. Давайте расходиться. Слава богу, что хоть Ассанов уехал.

* * *

Молодой оперативник, сидевший перед Настей, выглядел уставшим, лицо его было серым, глаза – потухшими. Немудрено, думала она, они работают в «Долине» с четырех утра, а сейчас уже почти полдень. Она очень хотела бы ему помочь. И она знала, что могла бы помочь.

– Фамилия, имя, отчество?

– Каменская Анастасия Павловна.

– Год и место рождения?

– Москва, тысяча девятьсот шестидесятый.

– Домашний адрес?

– Москва, Щелковское шоссе, сорок два, квартира пятьдесят один.

– Место работы?

– ГУВД Москвы.

Она ждала, что сейчас сотрудник местной милиции удивленно вскинет на нее глаза, обрадованно улыбнется и все покатится по привычной колее: она включится в работу, будет анализировать информацию – одним словом, делать то, что она умеет и любит. Вот сейчас…

– Вы знакомы с Николаем Алферовым?

– Да.

– Когда вы видели его в последний раз?

Настя отвечала на вопросы сначала добросовестно, припоминая малейшие детали и даже рискуя делать предварительные выводы. Но оперативник, представившийся Андреем Головиным, словно не замечал ее стараний. И не пытался ничего с ней обсуждать. Только задавал вопросы. Ладно, подумала Настя, он устал, он уже стольких людей допросил, не надо на него сердиться.

Когда беседа закончилась, она осторожно сказала:

– Товарищ старший лейтенант, если я могу быть полезной, то буду рада…

– Да ладно, отдыхайте, обойдемся без вашей помощи, – махнул рукой Головин, и столько пренебрежения было в его голосе, что Насте показалось, будто ее щелкнули по носу. Отпихнули, как беспородного кутенка, который нахально лезет к миске, приготовленной для клубного добермана.

До обеда еще было время, и она решила сходить на почту, получить обещанный отчимом перевод, а заодно и позвонить ему.

* * *

В Москве, на Петровке, 38, полковник Гордеев проводил утреннюю оперативку.

– Поступило сообщение из Города об обнаружении трупа Николая Алферова, жителя Москвы, работавшего в акционерном обществе «Норд трейд лимитед». Кто-нибудь из вас слышал о таком?

– По нашей линии – нет, – тут же ответил смешливый Коля Селуянов, один из самых опытных сотрудников отдела Гордеева. – Нужно спросить у соседей.

Под «соседями» подразумевался отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

– Узнай, – согласно кивнул Виктор Алексеевич. – Сходи прямо сейчас, может быть, нам придется что-то решать.

Селуянов вернулся через десять минут.

– Ситуация, товарищ полковник, туманная. Фирма им хорошо знакома, они вокруг нее ходят, как коты вокруг сметаны, но зацепить пока ни на чем не могут. Хотя уверены, что там что-то нечисто. Они вполне допускают, что убийство водителя гендиректора может иметь московские корни.

– А помочь просят? – Гордеев вытащил изо рта дужку очков, которую по привычке грыз, когда обдумывал что-нибудь важное.

– Ну… – Селуянов усмехнулся. – Намекают.

– Намекают, значит. – Колобок вздохнул, снова сунул дужку в рот и задумался, потом встрепенулся: – Между прочим, в этом Городе в санатории «Долина» отдыхает наша Настасья. Где эта телефонограмма? Только что ведь в руках держал. Вот она! Ну точно, и Алферов в «Долине» лечился. Там и убит. Каково, а? Примем к сведению.

* * *

Эдуард Петрович Денисов не просто злился. Он был вне себя от ярости.

– Может мне, в конце концов, кто-нибудь объяснить, что происходит в этой проклятой «Долине»? Четыре месяца там сидит ваш человек, и все без толку. А в результате – убийство. Не молчи, Толя, не молчи, скажи что-нибудь.

Начальник разведки Анатолий Старков сосредоточенно покусывал костяшки пальцев. Сегодня ночью он получил от Жени Шахновича много новой информации, правда, довольно разрозненной и бессистемной… Ему нужно время на обдумывание, а тут вдруг – убийство какого-то москвича. Москвич вертелся возле той самой Каменской, которую никак не мог раскусить Шахнович. Связано ли одно с другим?

Старков исподлобья взглянул на человека из Городского УВД. Он-то чего молчит? С него тоже спрос должен быть. Старков относился к нему с неприязнью, но с уважением. Хотя и держится он надменно, но дело делает добросовестно и всегда помогает, если надо, ни разу не отказал, даже когда дело шло о мелочах. Видать, крепко его Эдуард держит, в ежовых рукавицах. Ну да ладно, раз молчит, тогда он, Старков, выложит свою карту, хоть и непонятная эта карта, не старше восьмерки, а вдруг да козырная?

– В Городе находятся два человека, которые пытаются от кого-то спрятаться. Час назад мне позвонил Игорь, он отвечает за гостиницы, и сообщил, что рано утром, около шести часов, когда девочки уходят из номеров, к одной из них обратилась молодая женщина с ребенком лет восьми-девяти и попросила помочь. Она – профессионалка, находится в Городе по причинам, которые не хотела бы афишировать. В доме, где ее поселили, случился пожар. Она не хочет подводить своих покровителей и обращаться в милицию за помощью. В сгоревшей квартире остались деньги, документы, одежда. Ее особо предупреждали, чтобы она не «светилась» на улицах. Поэтому она попросила где-нибудь ее приютить, а она сама свяжется со своими покровителями, и они ее заберут. Наша девушка не стала ей отказывать. У них тоже есть что-то вроде солидарности. Но Игорю, конечно, тут же сообщила. Я проверил, пожар действительно был. Пожарные прибыли на место в половине пятого утра.

– Любопытно, – включился человек из ГУВД. – В три сорок ночи в дежурную часть звонят из «Долины» и сообщают об обнаружении трупа. А примерно через полчаса начинается пожар на другом конце Города. Есть над чем подумать.

– Где эта женщина с ребенком сейчас? – спросил Денисов.

– У нас. Мы ее сразу забрали, – быстро ответил Старков.

– Везите ее сюда, я сам с ней поговорю. А вас, – Денисов повернулся к человеку из ГУВД, – предупреждаю: костьми надо лечь, но убийство в санатории раскрыть. Это нужно и мне, и вам. Если в Городе появились конкуренты, у меня должны быть развязаны руки для борьбы с ними. Поэтому своими двумя возможностями я делиться ни с кем не намерен. И, кроме того, я должен понять, что же все-таки здесь происходит.

* * *

Первая часть плана была выполнена удачно. Когда из квартиры повалил дым, Света с Владом выскочили на улицу, вызвали из ближайшего автомата пожарных и стали ждать, когда соберется толпа. В такой ранний час народу собралось, конечно, немного, но вполне достаточно, чтобы, не привлекая к себе внимания, выяснить, где находится самая дорогая гостиница. Легенду придумал Влад с тем расчетом, чтобы минимально рисковать, если все-таки им не повезет и они снова попадут в руки тех, от кого пытались сбежать. Если уйти из квартиры без всяких объяснений, то сразу будет ясно, что они что-то заподозрили, о чем-то догадались, и их непременно захотят убрать. А уйти под предлогом пожара – вполне естественно. Влад особо настаивал в целях безопасности подчеркивать, что они не хотели подводить своих нанимателей.

Убежище они нашли. Теперь оставалось выяснить, к кому в лапы они попали: к тем, кто их нанял для съемки, или к их конкурентам. Шансы – пятьдесят на пятьдесят, но это в любом случае лучше, чем стопроцентная гарантия смерти. Влад не сомневался, что погибнуть должна не только Светлана. Если он правильно угадал, то ее будут убивать у него на глазах, а это означает, что и его в живых не оставят.

* * *

Когда из квартиры местной проститутки их перевезли в другое место, Влад, не рассчитывая на сообразительность своей подруги, начал ее инструктировать.

– Про кино – ни слова. Ты поняла? Рассказываешь про объявление, про собеседование, про бассейн, про турецкого султана. Ничего не придумывай, говори только правду. Но про кино – молчи.

– Почему? – недоумевала Светлана.

– Потому что неизвестно, к кому мы попали. Объявления в газете, абонентский ящик – это вещи, которые известны не только нам с тобой. Они вполне легальны, и наше знание об этом никакой опасности не представляет. Кино – совсем другое дело. Если мы начнем об этом говорить, неизвестно, что им придет в голову. У меня нет четких аргументов, я и сам не знаю, почему нельзя рассказывать про съемки. Но чувствую, что нельзя.

– Хорошо, я не буду рассказывать, – покорно согласилась Светлана.

За те несколько часов, что она была знакома с Владом, она уже привыкла полагаться на него. Этот крошечный человечек взял на себя заботу о ней, он умнее, он лучше соображает, он ее спасет. Только бы у него не началась ломка. Света подумала, что готова снять с себя последнее украшение и лечь в постель с кем угодно, чтобы добыть Владу наркотик. Если он взялся ее спасти, то и она должна позаботиться о нем. А все-таки он настоящий актер, с восхищением подумала Светлана. Пока они толкались среди зевак на пожаре, да и потом, возле гостиницы, он ни на миг не отходил от нее, стоял, обняв ее за бедра и пряча лицо в складках платья. Ни дать ни взять перепуганный пацан. Конечно, при дневном свете скрыть возраст Влада не удастся, но все-таки, если их начали искать, какое-то время они выиграли. Женщина с ребенком – не то же самое, что проститутка с лилипутом, это уж точно.

* * *

Настя Каменская быстро стучала на машинке, поглядывая в английский текст. Она уже «въехала» в стиль Макбейна, в свойственную ему манеру строить фразы, в его лексику. Перевод шел легко, на одном дыхании, сюжет был интересным, и она изо всех сил старалась полностью переключиться на работу. Но что-то мешало ей получить удовольствие от книги. И Настя знала, что именно. Обида.

Она придумывала всяческие оправдания оперативнику Андрею Головину, а вместо этого вспоминала, как одиноко стояла на платформе городского вокзала под холодным моросящим октябрьским дождем, как, превозмогая боль, тащила сумку со словарями в одной руке и портативную машинку – в другой, как давала взятку дежурному администратору, как плакала у себя в номере от боли и унижения. И еще она вспоминала побагровевшее лицо Гордеева, когда он просил начальника отдела уголовного розыска помочь ей, молодой женщине. Все это складывалось в одну большую ОБИДУ, такую сильную, такую острую, что Настя переставала чувствовать себя спокойной и рациональной, равнодушной и хладнокровной, какой она обычно себя считала. «Надо же, – пришло ей в голову, – оказывается, у меня могут быть нормальные человеческие переживания. Я жалею старую Регину Аркадьевну, одинокую учительницу, нахально обманываемую своим любимым учеником. Мне даже немного жалко этого Колю Алферова – славный добродушный малый, совершенно бесхитростный. Но самое главное – я обиделась. Вот уж не думала, что я на это способна. Ай да Каменская!»

Ее немного удивляло, что за весь день ни разу не зашел Дамир. Конечно, он не влюблен, но ведь зачем-то она была ему нужна и вчера, и позавчера. Что же, сегодня надобность в ней отпала? Любопытно, почему. Впрочем, вспомнила Настя, у него, наверное, Регина. После обеда старуха заглянула к ней и предупредила, что идет к Дамиру смотреть его работу, приглашала Настю с собой. Та под благовидным предлогом отказалась: на самом деле фильм-то она уже посмотрела, а огорчать старушку тем, что кому-то ее драгоценный Дамир успел показать работу раньше, чем ей самой, Насте не хотелось. Вообще суета вокруг убийства не особенно взволновала соседку. Регина Аркадьевна напоминала Насте старую мудрую черепаху, которую уже ничто в этой жизни не может удивить. Наверное, сидит сейчас в дамировском люксе, попивает коньячок и разбирает по косточкам фильм, который так понравился Насте. Интересно, какие недостатки она в нем найдет?

В предыдущие два дня она ложилась далеко за полночь. Накопившаяся усталость дала о себе знать. Норма перевода была выполнена, и Настя с чистой совестью улеглась спать пораньше.

Глава 6

День седьмой

Виктор Алексеевич Гордеев напутствовал Юру Короткова, которого решено было послать в Город разбираться с убийством москвича Николая Алферова. Весь вчерашний день ушел на сбор сведений о погибшем, работали бок о бок с ребятами из отдела по экономическим преступлениям, ничего существенного не нащупали, но очень похоже было, что убийство заказное.

Гордеев позвонил в Город своему приятелю Сергею Михайловичу, возглавлявшему местный уголовный розыск.

– Как там моя сотрудница? Отдыхает? – поинтересовался он для начала.

В трубке повисло молчание. Гордеев насторожился.

– Ты не забыл ли, Сергей Михайлович? Ты мне обещал ее встретить и помочь с одноместным номером. Так как?

– Замотался я, Виктор, сам знаешь, какая у меня жизнь. Я поручил своему парнишке, он должен был все сделать.

– А ты проверил, сделал он или нет? Ты, Сергей Михайлович, меня не пугай. Если с моей девочкой что не так, я перед ней вовек не отмоюсь. Это же я ее уговорил в санаторий ехать.

– Не волнуйся, Виктор. Он парень обязательный, должен был все сделать. Ну подожди, я сейчас проверю.

Гордеев услышал, как Сергей Михайлович набирает номер на другом аппарате.

– Где Степан? Пусть зайдет ко мне.

– Ты, пока Степана своего ждешь, скажи-ка мне: что у тебя за москвич в «Долине»? – встрял Гордеев.

– Уже в курсе, – недовольно протянул Сергей Михайлович. – Твой клиент?

– Нет. По горячим следам не раскрыли?

– Не вышло пока. А что, есть идеи?

– Есть основания предполагать заказ из Москвы. Примешь сыщика моего?

– Давай, присылай. Погоди, Степан пришел.

По глухой тишине Гордеев понял, что собеседник прикрыл микрофон ладонью. Разговор затягивался, не предвещая ничего хорошего. Наконец послышался голос Сергея Михайловича, на этот раз несколько смущенный.

– Тут такое дело, Виктор… В общем, девушку твою никто не встретил. Накладка получилась. Ни одной свободной машины не оказалось, все были в разгоне.

– А мужика с двумя руками у тебя тоже не было? – Гордеев не на шутку разозлился. В такие минуты, налитый упругой, рвущейся наружу яростью, он и в самом деле казался круглым, как колобок, оправдывая приклеившееся еще с юности прозвище. – Я, между прочим, машину у тебя и не просил. Я просил ее встретить и проводить до санатория. Специально предупредил, что ей сумки поднимать нельзя, у нее спина болит. Номер-то хоть ей сделали?

– Сделали. Правда, мы не могли предупредить ее, к кому надо обратиться, но она, наверное, и сама сообразила, что нужно на нас сослатъся.

– Как же она на вас могла сослаться, если даже не знала, соизволили ли вы позвонить в санаторий? Не ожидал я от тебя, Сергей Михайлович, ей-крест, не ожидал. Ты меня очень подвел. Ладно, к делу. Завтра к вам прибудет майор Коротков. Встречать его не надо, сам доберется. Все.

Виктор Алексеевич со злостью швырнул трубку на рычаг. Юра Коротков молча пережидал бурю. Когда Колобок перестал чертить ромбики на чистом листе и потянулся за очками, что означало готовность к работе, Юрий рискнул продолжить разговор:

– Как вы думаете, Виктор Алексеевич, в санатории знают, что Настя работает в уголовном розыске?

Гордеев пожал плечами:

– Если из горотдела насчет нее звонили, то, наверное, знают. Но может так случиться, что администрация знает, а отдыхающие – нет. Надо бы поточнее выяснить. Настасью нужно обязательно использовать, она могла видеть и слышать много интересного. Нужно только решить, включать ли ее в работу как нашего сотрудника или оставить вроде как на «нелегальном положении». От этого зависит и твоя работа в «Долине».

– Я предлагаю действовать через Леонида Петровича.

– Хорошая идея, – одобрительно кивнул Колобок. – Леня – старый оперативник, сообразит, что к чему. Надо только придумать, как предупредить Настасью, что едешь именно ты, чтобы не называть твою фамилию. Мало ли с чьего телефона она будет разговаривать. Если из автомата, тогда, конечно, проще. Но рисковать не будем. Ну-ка прикинь, что она про тебя знает? Что-нибудь нейтральное, вроде хобби или любимой еды.

Юра задумался. В самом деле, что? Если нельзя имя и фамилию, приметы внешности, место работы, то что?

– Она знает имя моей близкой подруги, – неуверенно сказал он.

– Очень близкой? – ухмыльнулся Колобок.

– Очень.

– Годится. Иди оформляй командировку, а я буду Лене звонить.

Настин отчим Леонид Петрович был хорошо знаком с Гордеевым, много лет проработал в уголовном розыске, а в последние годы преподавал в Высшей юридической заочной школе. На него Виктор Алексеевич вполне мог положиться.

* * *

У массажиста Котика чутье было поистине звериное. Под видом игры в преферанс он собрал в пустующем номере Дамира, Семена и Химика, чтобы разобраться в ситуации и понять, в какой мере она представляет для них опасность. О пожаре и исчезновении Светланы Коломиец и крошки Влада они уже знали. Нужно было решить, стоит ли заниматься их поисками или, с учетом возникших осложнений, бросить на произвол судьбы. В процессе обсуждения как раз и возникло у Котика нехорошее чувство, что Семен чего-то недоговаривает.

– Марцев – человек разумный, он не будет настаивать на немедленном выполнении заказа. Он месяц назад перенес приступ и надеется, что у него в запасе есть месяца два-три. За это время мы подберем ему людей и все сделаем. Теперь предположим, что девица с лилипутом, спасаясь от пожара, куда-нибудь сбежали и будут пытаться через милицию нас найти. Они могут это сделать?

– Не должны, – уверенно отреагировал Семен. – У них нет ни адресов, ни телефонов. Только номер абонентского ящика в другом городе, но там столько подставных лиц, что им за сто лет до нас не добраться. Маленького я вез из аэропорта на своей машине со смененными номерами, никого из наемных водителей он не видел. Девица ездила со мной и с Гариком, но всегда по вечерам, в сумерках или в темноте. Вряд ли она запомнила что-то конкретное.

– Кроме тех двоих, есть в Городе какие-нибудь наши «хвосты»? Что-нибудь, на что может наткнуться милиция?

Голос у Семена вроде бы такой же уверенный, но что-то не так… Котик напрягся. Где-то здесь опасность. Он переключил внимание на Химика.

– Ты в своей девочке уверен? Не будет от нее никаких сюрпризов?

– Что ты, Котик. Это же не вчера началось. Если Вера столько времени молчала, с какой стати ей сейчас выступать?

– Мне показалось, в последний раз имел место какой-то эксцесс. Я ошибаюсь?

– Не беспокойся. Обычный девчачий каприз. Ассанов ей, видите ли, не понравился. Она в таком дерьме по уши, что ее хоть с крокодилом положи – стерпит.

– Ну ладно, придется тебе поверить. Дамир, а что твоя любовь? Как себя чувствует?

– По-моему, она ничего не чувствует. Холодная, как камень, – пытался отшутиться режиссер. – Ничем ее не проймешь. Но одно могу сказать точно: нами она не интересуется. Никаких вопросов, никаких намеков. Занимается своим здоровьем и переводом. Уверен, ничего подозрительного она не заметила.

– Ты можешь гарантировать, что она не засекла Зарипа?

– Я так громко кричал и звал ее в парке, что заглушал, по-моему, все звуки в радиусе километра. Она сразу же отвлеклась на меня, и вид у нее был совсем не испуганный. Скорее задумчивый. С того момента, как Зарип начал ее искать, я старался все время быть с ней. С одной стороны, уберегал от этого психа, с другой – пытался выведать, не заметила ли она его. Нет, она абсолютно спокойна, у нее нет страха перед темнотой, даже инстинктивного, она не боится ходить одна ни по неосвещенным коридорам, ни по парку поздно вечером. Если бы ее хоть что-то встревожило, пусть даже на уровне подсознания, это должно было бы проявиться.

– Ну что ж, убедительно. Я осмотрел ее номер, там нет ничего, что говорило бы о ее интересе к нам. Семен!

– Что? – встрепенулся тот от неожиданности.

– Мне кажется, у тебя должны быть еще какие-то соображения. Ну, ну, давай, не таись.

Котик нажимал мягкой лапкой, но когти уже проникли сквозь кожу. По тому, как заходили желваки на лице Семена, Котик понял, что начал вовремя и в нужном месте.

Семен раскололся и поведал про убийство Василия Грушина, о котором он долго молчал.

– Как ты посмел скрыть это от нас, ты, ублюдок? – Котик уже не урчал ласково, а шипел. – Проломил череп человеку и четыре месяца молчал. Повесить тебя за это мало!

– Он слишком близко подобрался к нам. Он узнал про Макарова и уже пошел дальше…

– От кого он узнал? Ты хоть выяснил это, прежде чем бить его по голове? Идиот!

– Некогда мне было выяснять. Он отирался возле павильона, как раз оттуда Вера выходила, и спросил, не живет ли в этом доме Макаров. Мне повезло, что я спустился, чтобы закрыть за ней дверь, и услышал их разговор. Что мне было делать? Сказал ему, что я – Макаров, пригласил зайти и… Прятать его нельзя было, пришлось выбросить на улице.

– Хорошо, что у тебя ума хватило хотя бы не прятать его. Если его кто-то послал, а скорее всего это была милиция, они бы всех на уши поставили, если бы он исчез. А так, если нам повезло, могли и на пьяную драку списать. Но все равно, Семен, нельзя было такое скрывать. Если он что-то вынюхивал, значит, мы где-то наследили, дали кому-то повод для беспокойства. Мы чувствуем себя уверенно, а оказывается, уже четыре месяца нас кто-то пасет. Вот что. Тебе надо убраться из Города. И тебе, Химик, тоже. Сам я не могу уехать, поскольку я – работник санатория, где совершено преступление. Я должен быть на месте, чтобы не вызывать подозрений.

– А мне что делать? – подал голос Дамир. – Я купил путевку на семь дней и всем вокруг объяснял, что у меня здесь дел как раз на неделю. Не могу же я через три дня уехать!

– С тобой я еще не решил. Вечером скажу. Давайте расходиться.

Дождавшись, когда все уйдут, Котик посидел, свернувшись клубочком на кровати и задумчиво раздирая на мелкие клочки лист с заботливо вычерченной и заполненной цифрами «пулькой» на случай, если бы в номер кто-то вошел. Потом достал из нагрудного кармана яркой свободной куртки радиотелефон, выдвинул радиоантенну.

– Мне нужно кое-что обсудить, – произнес он.

– Не сейчас. Позже, – донеслось в ответ.

* * *

Двадцатипятилетний Александр Казаков, по кличке Химик, уезжать из Города не хотел. Он боялся, что Вера Денисова начнет его искать, и кто знает, к чему это может привести. Не объяснять же ей про убийства.

С Верочкой он познакомился год назад, когда пришел на практику в школу преподавать химию и биологию. На первых порах он не обратил на нее внимания, даже не подозревая, какой острый интерес к «взрослой» жизни таился за этим невинным ангельским личиком. Саша и опомниться не успел, как консультации по химии в пустом классе после уроков стали ежедневными, демонстрация коленок – все более откровенной, запах духов – вызывающим. Верочка оказалась девочкой целеустремленной и, влюбившись в Сашу, твердо доводила дело до конца, не стесняясь ни быть навязчивой, ни казаться распущенной. Казаков несколько недель присматривался к ней, оценивая внешние данные, остроту и неординарность мышления, готовность к сексуальной свободе, после чего сыграл ва-банк.

– Вера, – страдальческим голосом сказал он, сделав грустные глаза, – я тебя люблю. Но тот мир, в котором мы живем, нас не поймет. Тебе только тринадцать лет, а мне уже двадцать четыре. Если мы станем по-настоящему близки, меня посадят в тюрьму. Ты это понимаешь?

– Ерунда какая, – легкомысленно заявило прелестное дитя, – я уже давно не девушка. Мы с пятого класса в «ромашку» играем.

Это развязало Химику руки. Иметь для съемок категории «В» постоянную девицу было куда безопаснее, чем каждый раз подбирать новую. По категории «А» проходили взрослые женщины, далеко не все из них были проститутками, но молчали – все. С нимфетками всегда было и сложнее, и опаснее. Вера оказалась для Казакова блестящей находкой, особенно после того, как он сочинил для нее легенду о побеге за границу, для которого надо было накопить денег. Его безмерно удивляло, что такая умная и незаурядная девочка могла поверить в подобную чушь. Одно время он даже начал подозревать, что она только прикидывается доверчивой. Но все сомнения рассеялись однажды вечером, когда они с Верой коротали время у него дома.

– Можно в следующий раз поехать к нам на дачу, но я не люблю там бывать, – сказала Вера. – С тех пор, как Лиля уехала, мне там грустно.

– Лиля – это кто? – спросил Химик, поудобнее устраиваясь на подушке.

– Лиля – дедушкина любовница. На сорок лет моложе его. Ух, как дед ее любил! – Она завистливо вздохнула. – По нескольку раз в год возил ее за границу, то на модный курорт, то музеи какие-нибудь смотреть. Она как-то обмолвилась, что хотела бы увидеть настоящий английский парк, так он ее специально в Англию повез. Лиля веселая была и очень добрая. Дед ей купил квартиру, но ей на даче гораздо больше нравилось. Целыми днями могла сидеть на крыльце и смотреть на деревья. Потом дед ее замуж выдал за какого-то фирмача, и она с ним в Вену уехала. Перед отъездом попросила меня съездить с ней на дачу, бродила по саду, каждое дерево погладила. И плакала ужасно. Она говорила, что время, прожитое с моим дедом, было самым лучшим в ее жизни. Когда я приезжаю на дачу, я всегда вспоминаю, как она тогда плакала, поэтому мне и грустно там.

– А чего ж твой дед на ней сам не женился?

– Ты что? – Вера приподнялась с подушки и удивленно уставилась на Химика. – А бабушка? Он с ней разводиться не собирается.

«Она не просто из обеспеченной семьи, – подумал тогда Химик. – В этой семье столько денег, что у них уже другое восприятие жизни. Для них поездка в Рим или Париж – то же самое, что для меня – поездка в Харьков или Омск. Неудивительно, что она мне верит. Подумаешь, делов-то: уехать за границу. Интересно, кто такой ее дедуля?»

Но выяснять у Верочки Химик не стал, чтобы не насторожить подружку. Он узнал это окольными путями. Узнал – и ужаснулся. Но отступать было уже поздно, к этому времени Вера Денисова снялась в пяти или шести фильмах, знала в лицо Семена и Дамира, а также адрес, по которому находился павильон. Оставалось надеяться только на удачу. Но чтобы удача не подвела, нужно было особенно тщательно поддерживать уверенность девочки в том, что он, Саша Казаков, без ума от нее и жизни своей без Верочки не мыслит. И Саша старался. Старался изо всех сил. Ну как тут уедешь? Подумает еще, что бросил.

* * *

На седьмой день пребывания в «Долине» для Насти все переменилось. Накануне она рано легла в надежде выспаться как следует и была страшно удивлена, проснувшись затемно и поняв, что спать больше не хочет. Для нее, истинной «совы», утренний подъем неизменно превращался в пытку. Покрутившись под одеялом в попытках устроиться поудобнее и еще немного подремать, она вскоре оставила бесплодные усилия и перестала себя обманывать. Она включилась в работу.

Шесть дней ей удавалось заговаривать самой себе зубы и убеждать себя, что «это не ее дело», что она не на службе, а лечится и отдыхает. Шесть дней она ухитрялась игнорировать сигналы, которые посылало ей подсознание, когда что-то выбивалось из нормальной логичной колеи. Целых шесть дней она вытравливала из себя сотрудника уголовного розыска, да так успешно, что опустилась до непростительных бабских амбиций и глупых обид. Хватит ломать себя, решила Настя, буду жить так, как мне хочется. А хотелось ей в первую очередь подумать.

Она вылезла из постели и встала под душ. Как обычно перед работой, назначила себе умственную гимнастику, чтобы привести мозг в состояние готовности. Сегодня она выбрала правила постановки вопроса к прямому дополнению в языках финно-угорской группы. Выполнив задание и одновременно доведя температуру воды в душе до едва терпимо холодной, она почувствовала знакомое радостное возбуждение. На завтрак Настя решила не ходить, сварила кофе и принялась за дело.

Часов около одиннадцати утра она спустилась в вестибюль и купила все газеты, какие только нашлись, вплоть до завалявшихся под прилавком рекламных бюллетеней месячной давности. Сунув объемистый пакет с прессой под мышку, вышла из корпуса и примерно час бродила по санаторному парку, несколько изменив привычный лечебный маршрут. Посидела на скамейке, читая газеты, вернулась к себе и стала рисовать на отдельных листках замысловатые закорючки.

К середине дня у нее сложилась более или менее цельная картина, в которой было множество пробелов, но Настя примерно представляла себе, как их можно заполнить, что для этого нужно проверить и выяснить. Обида на оперативника, допрашивавшего ее накануне, прошла бесследно. Она понимала, что ее, как человека, видевшего убитого Алферова, вероятно, перед самой смертью, наверняка будут допрашивать еще раз. Может быть, это будет другой оперативник, а может быть, и следователь. Он будет не таким уставшим и замученным, и ей удастся довести до его сведения все, что она надумала.

Следователь и в самом деле приехал. Ему отвели для работы один из незанятых номеров, куда по очереди приглашали свидетелей. Анастасия Каменская была в числе первых, с кем он захотел побеседовать. Ей почудился в этом добрый знак.

Настя поклялась держать себя в руках. Она работала в розыске не первый год и хорошо знала, как относятся работники милиции к заезжим москвичам. Неприязнь тщательно скрывали за показным дружелюбием, давая выход эмоциям, лишь только за сотрудником МУРа или министерства закрывалась дверь. Не зная броду, столичные прикомандированные частенько ломали своими действиями тщательно ведущиеся разработки, на которые было потрачено много времени и сил. Их надо было устраивать в гостиницу, обеспечивать то связью с Москвой, то транспортом, поить водкой, изображая гостеприимных хозяев, и, кроме головной боли, такие наезды порой ничего не приносили. Конечно, бывали и исключения. Если уж совсем честно, то исключений этих было больше, чем случаев, подтверждающих правило. Но все равно отношение к «помощникам» из центра оставляло желать много лучшего.

Учитывая это, Настя твердо решила проявить максимальную деликатность. Не лезть со своими умозаключениями, едва переступив порог, а дождаться удобного момента, когда следователь сам подойдет к нужному вопросу. В конце концов, думала она, убийство есть убийство, и просто грех не помочь своим же коллегам, коль имеется такая возможность.

Следователь был с ней вежлив, называл по имени-отчеству, милостиво разрешил курить, если ей хочется. Худоба делала его по-юношески нескладным, но исчерченное морщинами лицо и редкие волосы красноречиво заявляли о возрасте. Костюм отглажен, рубашка свежая, галстук – в тон.

Настя ожидала, что следователь будет отрабатывать версию убийства из ревности, продолжая линию, избранную еще вчера. Он, однако, начал задавать ей вопросы о том, кто когда приехал и не пытался ли кто-нибудь в ее присутствии или с ее помощью познакомиться с Алферовым. Настя поняла, что проверяют версию о заказном убийстве. Головин вчера сказал ей, что убитый работал шофером в какой-то фирме, возил лично самого гендиректора. Наверное, подумала она, местный розыск уже созвонился с Москвой. Глядишь, завтра-послезавтра и от Колобка кто-нибудь приедет. Настя повеселела.

– Анастасия Павловна, вы можете назвать день, когда Алферов появился в санатории?

– Нет, не могу. Я обратила на него внимание только тогда, когда он подошел ко мне в парке. Разве день приезда не указан в его путевке и в журнале регистрации?

Следователь полностью проигнорировал ее вопрос, словно и не слышал.

– А Добрынин знакомился с вами раньше Алферова или после него?

– После. На следующий день.

– Он не просил вас познакомить его с Алферовым?

– Зачем? – удивилась Настя. – Они ведь жили в одной комнате.

И снова следователь никак не отреагировал, а просто задал следующий вопрос:

– Кто из них, Алферов или Добрынин, сказал вам, что они живут в одной комнате?

– Добрынин. Они, кстати, и в столовой сидели вместе.

– Почему это «кстати»? – устало спросил следователь.

– Потому что это означает, что они приехали одновременно. Спросите у диетсестры, она вам объяснит. – Настя начала было сердиться, но вовремя спохватилась. «Терпи», – сказала она себе.

– Кто еще за вами ухаживал за время пребывания в санатории?

– Исмаилов Дамир Лутфирахманович, приехал из Новосибирска, занимает люкс на втором этаже.

– Он не просил вас познакомить его с Алферовым?

– Нет.

– Он не задавал вам никаких вопросов о нем или о Добрынине?

– Нет.

– Он появился раньше Алферова или позже?

– Я не знаю, когда приехал Алферов, и не могу сказать, когда Исмаилов появился в Городе, но не позднее двадцать второго октября, пятницы. Может быть, раньше, но то, что не позже – совершенно точно. А сам Исмаилов сказал вам, когда он приехал?

– Анастасия Павловна, вы уже не впервые задаете мне вопросы. Я не хочу быть невежливым, поэтому сначала я пытался дать вам понять всю неуместность вашего поведения. Если вы не понимаете намеков, я вынужден вам напомнить, что вы – свидетель и должны отвечать на вопросы, а не задавать их. Прошу меня извинить.

«Терпи, – сцепив зубы, сказала себе Настя, – терпи. Дело есть дело».

– Вы упоминали, что в пари участвовали трое. Вам известно, кто был третьим участником игры?

– Он мне не представился. Добрынин утверждал, что его зовут Евгений и он работает в санатории электриком. Алферов эти сведения не опроверг. Однако…

– Минуту, – оборвал ее следователь, – значит, вы хотите сказать, что когда вы познакомились с неким Евгением, то даже не спросили, как его зовут? Как вы можете это объяснить?

– Я могу это объяснить только тем, что не имела ни малейшего намерения с ним знакомиться. Он дважды пытался заговорить со мной, и оба раза я эти попытки пресекла. Именно поэтому я и не стала спрашивать его имени, дабы не создавать у него иллюзии моей готовности к поддержанию разговора и продолжению знакомства. Я внятно объяснила?

– Анастасия Павловна, я не советую вам раздражаться. То обстоятельство, что вы работник Главного управления внутренних дел Москвы, еще не делает вас крупным специалистом в расследовании преступлений. Если вам кажется, что вы лучше меня знаете, какие вопросы следует задавать при расследовании убийства, то, смею вас уверить, вы ошибаетесь. Я занимаюсь своим делом много лет, у меня, поверьте, есть некоторый опыт, и его вполне достаточно, чтобы поддерживать раскрываемость убийств на уровне девяноста шести процентов. В Москве, где вы изволите трудиться, раскрываемость подобных тяжких преступлений несколько ниже. Верно? Поэтому давайте будем соблюдать правила игры: я буду задавать вопросы, какие сочту нужным, и ждать от вас правдивых ответов, а вы в свою очередь будете только отвечать на мои вопросы и не более того. И не нужно эмоций, тем более отрицательных. Давайте продолжим. После первого раза Евгений пытался еще раз завязать с вами знакомство?

– Нет. Больше он ко мне не подходил.

«Конечно, пытался. Он подослал ко мне сначала недотепу Алферова, скрыв от него, что сам уже потерпел неудачу. Коле нельзя было говорить это заранее, иначе он отказался бы сразу. Потом он напустил на меня неотразимого Пашу Добрынина. Поскольку я далеко не Мэрилин Монро, Пашу надо было заинтересовать. Именно поэтому гениальный Женя и придумал этот фокус с повышением ставок. Он был уверен, что у Алферова ничего не выйдет, и тогда ставку за меня можно будет повысить настолько, что это станет интересным для Добрынина. А чтобы Паша поглубже заглотнул наживку и с энтузиазмом взялся обхаживать такую серую мышку, как я, ему-то как раз Женечка и сказал, что у него самого ничего не получилось. Женя молод, хорош собой, с ним и посоперничать не грех. Кроме того, он, как выясняется, умен и расчетлив. Но вы же, уважаемый господин следователь, не хотите слушать мои комментарии. Вы спросили – я ответила».

– Скажите, Анастасия Павловна, чем объяснить то обстоятельство, что вы последовательно отвергаете Евгения Шахновича, Николая Алферова, Павла Добрынина и вдруг сами подходите вечером к Алферову и по собственной инициативе заговариваете с ним?

– Он показался мне открытым и бесхитростным парнем. Если при первом знакомстве он производил впечатление умственно неполноценного, то впоследствии в беседе с Добрыниным все, что казалось мне диким, получило свое объяснение и пролило определенный свет на характер Николая. Поэтому я не видела ничего плохого в том, чтобы во время прогулки поболтать с ним несколько минут.

«Когда я увидела Николая на скамейке в парке, у меня внутри похолодело, а я привыкла доверять своему организму. Если он говорит: внимание! – то я обязана прислушаться. К сожалению, за последнюю неделю я много раз нарушала это правило. Я разговаривала с ним, пытаясь нащупать ту клавишу, при нажатии на которую мозг снова пошлет свой предупреждающий сигнал. И я нащупала ее, когда выяснилось, что Шахнович скрыл от него то, что не стал скрывать от Добрынина. В этот момент я точно поняла, что Шахнович почему-то искал пути ко мне, и помчалась к себе в номер, чтобы додумать эту мысль до конца. К сожалению, мне помешал Дамир. Но я и это не буду вам рассказывать, ибо вы предупредили меня, что я – дура и соображения мои недостойны быть выслушанными вами».

– Как долго вы разговаривали в парке с Алферовым?

– Минут десять.

– Вы засекли время, смотрели на часы?

– Я выкурила одну сигарету. На это уходит около десяти минут.

– Что было потом?

– Потом я встала и пошла по аллее в сторону жилого корпуса, намереваясь вернуться в свой номер.

– Вы кого-нибудь встретили по дороге?

– Да, Исмаилова. Он окликнул меня, я подошла, и мы вместе вернулись в корпус.

– Кроме Исмаилова, вы никого не видели?

– Нет.

– Войдя в корпус, вы кого-нибудь видели в вестибюле?

– Разумеется. Там сидела дежурная, еще несколько человек беседовали в углу, где стоят кресла.

– Вы можете их назвать?

– Нет, я с ними незнакома.

– Может быть, вы могли бы их узнать?

– Нет. Я их не разглядывала. Кроме того, они были довольно далеко от меня.

– Вернувшись в корпус, вы пошли к себе?

– Нет.

– Куда вы пошли?

– В номер Исмаилова.

– Зачем?

– Затем.

Повисло недоброе молчание. Наконец следователь улыбнулся.

– Анастасия Павловна, как мне расценивать ваш ответ? Как информацию или как дерзость?

– Как информацию. Считайте, что у меня бедный словарный запас.

– Хорошо, будем считать, что вы пошли к Исмаилову для интимной встречи, о чем вы постеснялись заявить вслух. Сколько времени вы пробыли у него в номере?

– Довольно долго. За это время я успела посмотреть почти половину полнометражного фильма, выпить кофе и даже поговорить с Исмаиловым. В общей сложности около двух часов.

– Все это время Исмаилов находился в номере?

– Да.

– Никуда не отлучался?

– Нет.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Да.

– Вы отдаете себе отчет, что ваши показания – единственное подтверждение алиби Исмаилова на момент убийства? Неточности в показаниях могут быть чреваты неприятными последствиями.

«Не надо меня запугивать, даже в такой интеллигентной форме. Вы могли бы обратить внимание, что все мои показания отличаются исключительной точностью. Я пытаюсь таким примитивным способом убедить вас в том, что понимаю, что вы делаете, что я тоже кое-что смыслю в раскрытии преступлений. А уж тем более убийств, поскольку работаю в отделе по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями».

– Я отдаю себе отчет в этом. У меня нет намерения покрывать Исмаилова. Я говорю то, что соответствует действительности.

– Почему, Анастасия Павловна? Если вы принимаете ухаживания мужчины и приходите ночью к нему в номер для интимной встречи, у вас совершенно естественным образом должно возникнуть желание уберечь его от неприятностей. Так почему же у вас такого желания не возникает?

– Потому что я человек с нормальным интеллектом и здоровой психикой. Я пока еще в состоянии не смешивать удовольствие от ухаживаний мужчины с понятием гражданского долга, призывающего меня воздерживаться от дачи заведомо ложных показаний.

«На самом деле я шла к нему в номер не для того, чтобы устроить, как вы выражаетесь, интимную встречу. Это была обоюдная игра, в которую Дамир играл по необходимости, а я – из интереса. Он изображал чувственность, так как я ему зачем-то была нужна, а я делала вид, что верю ему, потому что хотела понять, зачем он все это затеял. А теперь мне особенно интересно это понять, потому что необходимость во мне как-то резко отпала. Как жаль, что вы не хотите поговорить со мной об этом».

Настя четко и добросовестно отвечала на вопросы следователя, ведя с ним пространный мысленный диалог. Она так готовилась к этому разговору, что не желала смиряться с установкой следователя держать ее на дистанции. Пусть не вслух, пусть лишь про себя, но она все равно скажет все, что считает нужным.

– Возвращаясь из номера Исмаилова, вы проходили мимо номера 240?

– Я не знаю, где расположен номер 240. Если в том крыле, где люкс, то проходила. Если в другом – тогда не проходила.

– Разве вы не смотрели на номера комнат, когда шли по коридору?

– Нет. Кроме того, в коридоре было темно.

– Исмаилов провожал вас?

– Нет.

– Почему?

– В этом не было необходимости. Я не боюсь темноты и не плутаю в трех соснах.

«В свете того, что Дамир сказал мне днем, мне показалось по меньшей мере странным, что он не пошел меня проводить. Значит ли это, что в предыдущий вечер и даже в первую половину дня существовала какая-то опасность, вероятность наступления какого-то нежелательного события, предотвратить которое вполне могло присутствие рядом со мной Дамира? А в тот вечер эта опасность сначала была, недаром же он метался по парку и искал меня, а потом вдруг растаяла, словно ее и не было, и Дамир даже не счел нужным почти в два часа ночи проводить меня со второго этажа на пятый».

– Благодарю вас, Анастасия Павловна. Уверен, что это не последняя наша встреча, мне придется еще раз допросить вас.

– Простите, можно мне все-таки задать один вопрос?

– Задавайте. Но не могу вам обещать, что отвечу на него.

«Терпи, милая, терпи, осталось немного, потом все выяснится и встанет на свои места».

– В карманах верхней одежды Алферова или в его комнате не находили пачку сигарет «Аскор»? Черная твердая пачка с золотыми буквами.

– Нет. У вас больше нет вопросов, Анастасия Павловна? Тогда еще раз благодарю, всего доброго.

Настя не помнила, как дошла до своей комнаты. Она уже ничего не понимала. Ладно, он хам, считающий ниже своего достоинства обсуждать профессиональные вопросы с женщиной. Но не дурак же он, в самом-то деле? Почему же в таком случае он никак не отреагировал на ее последний вопрос? Он должен, просто обязан был спросить ее, что за пачка, почему она могла остаться у Алферова. Тогда она объяснила бы ему, что забыла эту пачку сигарет на скамейке. Если Николай ее не нашел, тогда одно дело. Но если нашел и нес в руках или положил в карман, то ее должны были при нем обнаружить. Обнаружили? Нет. Тогда где она? Выпала при падении, когда его убивали? Значит, убивали его не в номере. Дальше ход мыслей и рассуждений был очевиден для нее. И совершенно непонятно, почему это не было так же очевидно для допрашивавшего ее следователя.

Она заперла изнутри дверь и медленно, едва шевелясь, начала готовить себе кофе. Руки дрожали, пальцы немели и плохо слушались, ноги были словно чужие. Перед глазами мелькали противные черные точки, будто целый рой мух носился взад-вперед по комнате. Внутри, в душе, постепенно разливался мертвящий холод, от которого, ей казалось, даже пальцы на руках и ногах становились ледяными. Радость от работы куда-то исчезла. Зато вернулась обида, приведя с собой тоску и скуку.

* * *

Человечество делится на Мужчин и Женщин. Эта банальная истина, вместо того чтобы просто констатировать биологический факт, постепенно превратилась в правило, в руководство к действию, ориентируясь на которое человечество стало выстраивать свой шаткий социум. По мере того как продвигалось «строительство», правило было несколько расширено. Так, наряду с основными категориями Мужчин и Женщин появились дополнительные, так сказать, факультативные категории Женоподобных Мужчин и Мужеподобных Женщин. Факультативные категории рассматриваются как нонсенс, достойный занесения в Красную книгу.

Руководствуясь основным правилом, мудрое человечество стало придумывать разные по степени сложности игры: отдельно для мужчин, отдельно для женщин, отдельно для смешанных команд. И так увлеклось процессом социально-половой сегрегации, что не заметило, как границы, которые вначале были какими-то невзаправдашними и тоже являлись больше ритуалом, частью игры, вдруг из игрушечных превратились в самые что ни на есть настоящие, железобетонные, пробить которые не в состоянии ни самый передовой ум, ни самое совершенное оружие.

Белошвейкой должна быть женщина. Заниматься раскрытием преступлений – мужчина. И все. И хоть тресни. Любопытно, что закройщиком и модельером мужчина вполне может быть. Ив Сен-Лоран, Вячеслав Зайцев, а также знаменитый дизайнер женских причесок Видал Сассун – тому подтверждение. И не менее любопытно, что расследованием преступлений тоже может заниматься женщина.

Женщин-следователей едва ли не больше, чем следователей-мужчин. Но уголовный розыск – епархия мужская, и не моги на нее посягать, глупая баба. Ибо что традиционно считалось работой розыска? Личный сыск, засады, погони, перестрелки, задержания и прочие погремушки, которыми тешила себя мальчишеская романтика. Этими погремушками потрясали художественные и публицистические произведения, а также изустно передающиеся баллады и сказания. Почему-то никто не любил говорить о том, что раскрытие преступлений – работа умственная, негромкая, невидная. Что, прежде чем идти демонстрировать чудеса личного сыска, нужно не один час просидеть за столом, сосредоточенно перебирая в памяти места, адреса, биографии, клички, приметы внешности, особенности речи и поведения, и только потом идти туда, не знаю куда, и искать того, не знаю кого. Что, прежде чем мчаться на трех машинах с мигалками задерживать вооруженного бандита при помощи стволов и накачанной мускулатуры, нужно долго и кропотливо собирать информацию, отслеживая все передвижения вышеозначенного бандита и составляя, подобно синоптикам, прогнозы его перемещений на завтра.

Опять же интересно заметить, что в игры играют только люди. Жизнь – она от этих глупостей далека и движется по своим собственным законам; к слову заметим, не придуманным, как правила в играх, а совершенно объективным. Это объективное движение жизни, в которую вплетается и преступность, настоятельно требует от людей, чтобы они руководствовались не своими игрушечными правилами, а нормальными законами объективной реальности. И если для раскрытия преступлений нужно заниматься анализом информации, ее сбором и обдумыванием, ее проверкой и систематизацией, то и давайте этим заниматься. И не надо валить в одну кучу аналитическую работу со всеми разновидностями розыскного дела. Каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего получается, а не тем, что ему Главное Правило велит. Умеешь хорошо стрелять и быстро бегать – задерживай преступников. Умеешь понять чужую душу и найти к ней ключ – занимайся допросами. Умеешь работать с информацией – работай, не для одного себя, для общего дела, для каждого из своих коллег старайся. И не должно быть никакой разницы, с какой буковки начинается название твоего пола, с «м» или «ж».

Виктор Алексеевич Гордеев несовпадение жизненных законов с правилами игры понял очень давно и, как только обстоятельства позволили, начал свое новое понимание претворять в жизнь. Со временем у него это неплохо получилось. Он собрал в своем отделе людей, каждый из которых умел что-нибудь делать очень хорошо. Володя Ларцев, к примеру, был прекрасным психологом и давал всем рекомендации, как разговаривать с тем или иным человеком, чтобы добиться от него того, чего ты хочешь добиться. Смешливый Коля Селуянов как свои пять пальцев знал Москву со всеми проходными дворами, закоулками и тупиками, и не было ему равных в разработке маршрутов – пеших и автомобильных. Молодой черноглазый Миша Доценко был незаменим в работе с очевидцами, он так терпеливо и кропотливо работал с показаниями, что вытягивал из человека самую малую малость, которую тот видел, слышал или запомнил. А Настя Каменская была аналитиком. И если сначала к ней в отделе Гордеева отнеслись весьма и весьма скептически, ибо все, кроме самого Колобка, долго еще продолжали играть в привычные игры, то теперь Настю не просто любили и ценили, с нее пылинки готовы были сдувать.

А здесь Настя опять оказалась на чужом поле, на котором играли в привычную игру по старым правилам: баба – не человек, и в уголовном розыске ей делать нечего. Женщина никогда, ни при каких условиях не может оказаться умнее мужчины, поэтому умственную часть розыскной работы она никогда лучше мужика-опера не сделает, а уж про физическую и говорить нечего. Человечество, в том числе и отдельные его представители-розыскники, уже поняло всю глупость и неудобность давным-давно придуманных правил, но моральных сил проломить собственной грудью возведенные когда-то барьеры пока не находит.

А что было делать Насте Каменской, когда ее дважды отвергли представители чужой территории, сначала – оперативник Андрей Головин, потом следователь (он назвал себя, но так невнятно, что Настя не расслышала)? Разве могла она сказать кому-нибудь из них: слушай, ты там проверь… ты знаешь что сделай… ты меня послушай, я дело говорю… Нет, такие слова может себе позволить тот, кто уже поиграл с местными милиционерами во все мыслимые и немыслимые игры, включая и не вполне благовидные. А если ты женщина и мало того, что претендуешь на выполнение спокон веку мужской работы, но еще и пытаешься советовать мужчинам, как эту работу делать лучше, то шансов у тебя, голубушка, минус ноль целых восемь десятых. В чем Каменская и не замедлила убедиться. К ней в этом Городе с самого начала отнеслись несерьезно, не скрывая общей установки на то, что женщина в уголовном розыске – это полнейшая чепуха и быть этого не может. А когда произошло убийство и Настя открыто предложила свои услуги, ей вполне определенно дали понять, что женщина должна знать свое место и близко к барьеру не подходить.

Настя очень старалась этого не слышать. Она искренне хотела помочь и для этого готова была наступить на свое самолюбие. Но всему, в конце концов, есть предел. И хладнокровию и рассудительности – тоже. Преодолев первую волну обиды и даже сумев продвинуться на ее гребне далеко вперед, она попала во вторую волну и в ней захлебнулась.

* * *

В дверь стучали уже во второй раз. В первый раз, примерно час назад, Настя затаилась, лежа на кровати, и сделала вид, что ее нет. Сейчас она занималась переводом, стук машинки разносился далеко и не открыть не было никакой возможности.

– Анастасия, что происходит? Дайте-ка вашу санаторную книжку, – строго потребовал лечащий врач Михаил Петрович. – Так я и думал. Вы два дня подряд пропускаете процедуры и не занимаетесь в бассейне. Вы плохо себя чувствуете? Почему вы не ходите в столовую?

– Я… Мне нездоровится, – неуверенно промямлила Настя.

– Тогда почему вы не приходите ко мне? Здесь санаторий, а не палаточный городок, прошу это учесть. В случае малейших неполадок со здоровьем – немедленно к врачу. Усвоили?

– Усвоила. У меня уже все прошло. Завтра я начну ходить в столовую и на процедуры. Честное слово, Михаил Петрович.

– Допустим. Я хочу знать, в чем заключается ваше нездоровье. Почему пропал аппетит? Может быть, я неправильно назначил лечение?

– Это скорее нервное. Легкая депрессия, – улыбнулась Настя.

– На вас сильно подействовал этот прискорбный случай?

– И он тоже. Не обращайте внимания, Михаил Петрович. Обычная дурь. Сегодня я, с вашего позволения, еще немного погрущу, а завтра с утра все будет в порядке.

Врач ушел недовольный, но с Настиным упрямством поделать ничего не смог. От ужина она отказалась категорически.

А Дамир все не приходил…

Около десяти часов вечера снова раздался стук. У дверей стояла Регина Аркадьевна.

– Вам телеграмма, Настюша. Я проходила мимо дежурной, она просила вам передать.

Соседка протянула ей распечатанный бланк телеграммы. И кто же это такой любопытный, пронеслось в голове у Насти, кто не утерпел и заглянул в телеграмму? «Пожалуйста срочно позвони домой целую папа». Ей стало не по себе. Если дома случилось что-то серьезное, то не было бы в телеграмме успокаивающего слова «пожалуйста». Когда говорят «пожалуйста» – это уже просьба, а не приказ, а просьбу можно ведь и не выполнять. С другой стороны – «срочно». Что за срочность такая? Ведь она только вчера звонила ему, получив перевод.

– Что же делать? – растерянно сказала Настя. – Отец просит срочно позвонить домой, но в Город идти уже поздно, переговорный пункт работает до двадцати одного.

Регина Аркадьевна решительно взяла Настю за руку.

– Пойдемте. Для таких крайних случаев есть запасной вариант. Может, нам с вами повезет и удастся позвонить из кабинета директора.

Настя плелась за соседкой, чувствуя себя как овца, которую ведут на заклание. Отчим, судя по всему, хочет передать ей какое-то сообщение от Гордеева. Тот факт, что начальник не пытается связаться с ней через местный горотдел, говорил Насте о многом. Например, о том, что он прощупывает почву, нельзя ли использовать ее в работе. Он, наверное, собирается кого-то прислать и примеривается, как лучше действовать, в зависимости от того, кем для санаторных обитателей является Настя Каменская: переводчицей или работником уголовного розыска.

Перед директорским кабинетом должна быть приемная, размышляла Настя, и в ней может оказаться параллельный телефон. В такой ситуации звонить домой от директора – глупость непростительная. Разговор могут подслушать. Отказаться? Но под каким предлогом? Ты получила телеграмму из дому с просьбой срочно позвонить, тебя тут же ведут к телефону, а ты? Ногу по дороге ломаешь? Выхода нет, надо звонить с того телефона, который предлагают. «В конце концов, может быть, ничего и не произойдет, – успокаивала себя Настя. – Кому нужно подслушивать мои разговоры? Обыкновенная переводчица звонит домой любимому папочке. Что особенного? Все обойдется, все обойдется», – твердила себе Настя.

Тем временем они с Региной Аркадьевной дошли до комнаты дежурной медсестры.

– Олюшка, – ласково обратилась к ней Регина, – ты не откроешь нам кабинет Георгия Васильевича? Моя соседка получила телеграмму из дому, ей срочно нужно позвонить по межгороду.

Оля молча кивнула и достала из ящика стола связку ключей. Войдя в приемную, Настя сразу кинула взгляд на стол секретаря: так и есть, несколько телефонных аппаратов, один из них наверняка параллельный с директорским городским. Может, позвонить отсюда? Тогда можно быть уверенной, что в кабинете директора никто трубку не снимет. Но здесь обе они, и Ольга и Регина, будут стоять над душой…

Медсестра тем временем отперла кабинет директора, зажгла в нем свет и сделала приглашающий жест рукой. Пропустив Настю, деликатно закрыла дверь между кабинетом и приемной, хотя Настя едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Не закрывайте, чтобы я могла видеть стол секретаря и телефоны».

Все обойдется, ничего страшного, все обойдется, твердила она, набирая код и московский номер.

– Алло! – раздался в трубке голос Леонида Петровича, и в ту же секунду чуткое Настино ухо уловило едва слышный мягкий щелчок, не щелчок даже, а шипение какое-то. Значит, не обошлось.

– Папуля, это я. Говори громче, очень плохая слышимость, фон какой-то. Что случилось?

– Настасья, – Леонид Петрович повысил голос, хотя слышимость была превосходная. Слова о «каком-то фоне» мимо него не прошли. – Ты кому ключи от своей квартиры оставила?

– Маргарите Иосифовне с седьмого этажа. Я же тебе специально записку оставила, чтобы ты не забыл.

– Да помню, – в голосе отчима зазвучала явная досада, – помню, как ты записку написала, как на холодильник ее положила, а кинулся – и найти не могу.

– Зачем тебе ключи? – с подозрением спросила Настя.

– Понимаешь, друг Люды Семеновой приезжает в командировку, Людочка спрашивает, нельзя ли к тебе его поселить. Она знает, что ты в санатории.

– Почему непременно ко мне? – Настя постаралась вложить в голос как можно больше недовольства. – У Люды есть блат в гостинице, пусть туда его поселит.

– Ну, ребенок, не будь вредной. У них любовь, а в гостиницах, сама знаешь, какие правила. Ну что тебе, жалко?

Настя чувствовала, что мысли у нее в голове крутятся быстрее, чем она успевала их осознавать. Вот он, решающий момент разговора, от него зависит, как будет себя вести приезжающий в Город Юра Коротков, у которого уже больше года развивается серьезный роман с Людмилой Семеновой, проходившей в прошлом году свидетелем по делу об убийстве. Что же ответить? Взять на себя ответственность и ответить, что «не жалко», забыв и о таинственном посетителе, что-то искавшем в ее номере, и о других мелочах?

– Ох, эта Людмила, – вздохнула она в трубку, – пользуется тем, что я никогда ее не подведу. Но если ее благоверный узнает, тут уж моей вины нет, она ведет себя крайне легкомысленно, так и знай. Ладно, дай ей ключи. Только у меня дома не убрано, я в такой спешке собиралась, что там, по-моему, по всей комнате нижнее белье раскидано.

– Чего уж там, свои люди. В какой квартире живет Маргарита Иосифовна?

– Седьмой этаж, квартира сорок три. Мама мне не звонила?

– Нет. Ну, отдыхай, милая. Спасибо тебе. Целую.

Положив трубку, Настя быстро открыла дверь в приемную. Пусто, свет погашен. В холле медсестра Оля курила, пуская дым в открытую форточку. Сигарета, как заметила Настя, выгорела почти до фильтра, стало быть, ее прикурили не только что. Запаха дыма в приемной не чувствовалось. Если разговор и подслушивали, то это была не Оля. Так кто же?

Мгновенно повернувшись, Настя кинулась к столу секретаря, легко провела ладонью по всем телефонным трубкам. Ни одна из них не казалась чуть теплее, ни одна не вызывала подозрений в том, что ее несколько минут держали в руках и буквально десять секунд назад положили на аппарат. Проверить свои подозрения самостоятельно Настя не могла, а посему решила подождать приезда Короткова.

* * *

– Человек, которого мы ищем, находится сейчас в санатории «Долина». На это указывает все. Во-первых, девушку возили в бассейн санатория, в этом можно не сомневаться: высокие чугунные ворота, выложенный кафелем пейзаж на стене зала. В Городе всего четыре бассейна, по приметам подходит только один. Во-вторых, в тот же период, когда Светлану везут в бассейн, Шахнович теряет возможность контролировать целые блоки этажей. Ему не удается собрать сведения об обитателях номеров с 344-го по 358-й, с 401-го по 412-й и с 509-го по 519-й. Ранее он с подобными трудностями не сталкивался. Это заставляет нас думать об организованном противодействии. В-третьих, проживающая в номере 513 некто Каменская из Москвы ведет себя крайне нестандартно для человека, отдыхающего в санатории, и в то же время ходят слухи о том, что она работает в МВД России. Она не может не знать о таких слухах, но почему-то их не пресекает. Это дает основания полагать, что ей удобно прикрываться этой легендой, и в свете изложенного ее поведение становится еще более подозрительным. В-четвертых, в санатории совершено убийство, по которому наиболее интенсивно допрашиваются сама Каменская и ее любовник Исмаилов. Якобы они были последними, кто видел убитого перед смертью.

– Вы показывали Светлане и Владу фотографию Исмаилова?

– Да. Они его никогда не видели.

– Странно. Но в целом похоже, Толя, что ты прав. Этот человек, Макаров, которого мы пытаемся нащупать столько времени, сейчас находится в санатории. Многое непонятно, много неувязок, есть даже прямые противоречия, но это и есть свидетельство того, что что-то происходит. Ведь раньше такого не было?

– Не было, Эдуард Петрович.

– Пригласи ко мне нашего друга из ГУВД, будь любезен.

Когда Старков ушел, Эдуард Петрович Денисов вернулся в свой кабинет и крепко задумался. Девушка и лилипут – фантастическая удача, по крайней мере стало ясно, чем занимается на его, Денисова, территории чужая организация. Несколько менее ясно – зачем они это делают. И уж совсем неясно – кто они.

А что же собой представляет любовница Исмаилова Каменская? Шахнович так ничего и не смог о ней разузнать. Это настораживает. Чтобы Женя – и не смог втереться в доверие к женщине! Ей, наверное, есть что скрывать, потому и ведет себя так замкнуто. С Каменской следует поработать.

Но в нынешней ситуации есть еще одна сторона, не менее сложная. Не мытьем, так катаньем, но убийство в «Долине» должно быть раскрыто. С одной стороны, ему, Денисову, важно разобраться с этой бандой чужаков. С другой стороны, если преступление не будет раскрыто, это сильно свяжет ему руки по крайней мере до конца года. Из оговоренных в июле двух возможностей организовать убийство, которое гарантированно не будет раскрыто, он уже одну использовал, дабы приструнить не в меру зарвавшегося вымогателя из соседней области. Вторую возможность Эдуард Петрович планировал использовать против одного из своих подопечных, если данные разведки подтвердятся и выяснится достоверно, что он связался с наркомафией, позволяя ей отмывать деньги через свой банк. Проверка сведений должна была закончиться уже совсем скоро. Если подопечного придется наказывать, то нельзя ждать начала следующего года: за оставшиеся два месяца он сумеет таких дел наворочать, что набега борцов с незаконным оборотом наркотиков не избежать. Этого нельзя было допускать категорически. Виновного следует убирать, пока он не успел навредить по-крупному. Если убийство в санатории не будет раскрыто, Эдуард Петрович не будет нарушать заключенную с ГУВД конвенцию, чтобы не навлечь на них министерскую проверку, озадаченную резким снижением раскрываемости убийств. Он, Денисов, должен приложить все усилия, чтобы преступление в «Долине» было раскрыто. Помочь деньгами, людьми, техникой – все это в его силах. Это поможет сохранить возможность «разборки» с нелояльным подопечным, буде таковая понадобится.

Человек из ГУВД не заставил себя долго ждать. Серьезный, элегантный, почти красивый, если не считать слишком маленьких, глубоко посаженных глазок, которые он постоянно прятал за стеклами дымчатых очков. Денисов без околичностей приступил прямо к делу.

– Первое: я хочу все-таки выяснить, что это за компания пригрелась в «Долине». Второе: я хочу, чтобы убийство в санатории было раскрыто. Как вы это будете делать, добросовестно или нет, меня не интересует. Дело должно быть закончено расследованием и передано в суд. И как можно быстрее. Завтра доложите мне, какая помощь вам для этого нужна. Сможете найти настоящего убийцу – тем лучше. Не сможете – не суть важно. Я, как вы понимаете, берегу свой резерв.

– Понимаю, – кивнул человек в очках. – А третье?

– Третье: я хочу знать, кто такая Каменская. Она отдыхает в «Долине», занимает номер пятьсот тринадцать. Шахнович об нее зубы сломал. Мне интересно почему.

– Когда вы хотите получить сведения о Каменской?

– Не буду вас торопить. Давайте к завтрашнему дню. Вы приедете ко мне по поводу раскрытия убийства, заодно и поговорим о Каменской.

– В таком случае, до завтра, Эдуард Петрович.

– До завтра, голубчик. Приезжайте вечерком, часам к семи – вместе поужинаем.

* * *

Поздно вечером состоялась встреча массажиста Котика с его руководителем.

Котик сидел в своей квартире, развалясь в кресле, удобно вытянув ноги и прихлебывая из бутылки темное пиво.

– Я велел Семену и Химику уехать из Города.

– Это правильно. Семен начинает терять над собою контроль, он становится опасным. А Дамир?

– Дамиру придется остаться. Его еще будут допрашивать. По-моему, его подозревают в убийстве.

– Забавно. А что с нашей переводчицей?

– Ее тоже допрашивали. Мне кажется, мы с вами ошиблись на ее счет. Она не из милиции.

– Хорошо бы. А если из милиции, то что она здесь делает? Может это быть связано с тем, что Семен натворил летом?

– Маловероятно. Столько времени прошло… Чего ж они так долго выжидали?

– Ты прав, Котенька. Возможен и третий вариант: она из милиции, но находится здесь не для работы, а для отдыха. Как ты думаешь, в этом случае она представляет для нас опасность?

– Думаю, что нет.

– Надо бы, чтобы Дамир за ней проследил. Они встречаются?

– Дамир ее уже два дня не видел.

– Интересное кино! Куда же она делась?

– Сидит в номере, работает. На весь этаж слышно, как машинка стучит. Просто Дамир ею не интересуется. Зачем она ему? Он ведь ее от Зарипа оберегал.

– Плохо, Котик. Выговор тебе. Дамиру нужно голову на место поставить. Возьмись за это.

– И что я скажу Дамиру? Вы сами говорили, нельзя, чтобы он знал, что она из милиции.

– Скажи что угодно. На меня сошлись в крайнем случае. Объясни этому богемному существу, что нельзя увиваться за женщиной и объясняться ей в неземной любви, а потом без всяких причин исчезать. Растолкуй ему, что она может обидеться, а ведь только она сможет подтвердить его алиби на момент убийства. Нельзя с ней ссориться. Нет ничего страшнее мести брошенной женщины. Такие аргументы он поймет.

– Такие – пожалуй, да, – согласился Котик, делая большой глоток и отставляя бутылку.

– Ты уж постарайся, дружок. Обеспечь постоянное присутствие Дамира рядом с Каменской. Пусть будет повнимательнее.

– Постараюсь.

Глава 7

День восьмой

Прямо из аэропорта Юрий Коротков приехал в Городское управление внутренних дел. Сотрудники уголовного розыска подробно рассказали ему обо всем, что удалось узнать за два дня, прошедших со времени обнаружения трупа Николая Алферова.

– Вчера Сергей Михайлович разговаривал с вашим начальством, так что мы в ходе работы начали проверять версию о заказном убийстве. Пока ничего не вырисовывается.

– А другие версии есть? – спросил Коротков.

– Ревность и деньги. Они там целый подпольный тотализатор устроили. Заключали пари на женщин, ставка – сто тысяч рублей. Представляете?

– Лихо! – Юра расхохотался. – И сколько было участников?

– Насколько нам известно – трое. Сам потерпевший, его сосед по комнате Павел Добрынин и сотрудник санатория Шахнович.

– Как со свидетельской базой?

– В первое же утро опросили всех поголовно, гигантскую работу проделали. Большинство, конечно, ничего не знают ни об обстоятельствах дела, ни о самом Алферове. Тех, кто знает хоть что-нибудь, на следующий день допросил следователь. Их не так уж много, к сожалению.

– Поподробнее, пожалуйста, – попросил Юра.

Смуглолицый Андрей Головин заглянул в блокнот.

– В первую очередь Добрынин и Шахнович. Затем супруги из Тулы, их соседи по столу, которые слышали, как они обсуждали условия и результаты игры. Женщин, за которыми ухаживали участники тотализатора, всего пятеро. Ну и еще несколько человек, так или иначе сталкивавшихся с Алферовым. Вот список.

Головин положил перед Юрой листок с фамилиями, указанием места работы и (для отдыхающих) номера комнаты. Пробежав список глазами, Коротков сразу же наткнулся на фамилию «Каменская». Рядом стояла пометка «ГУВД Москвы, комната 513».

– Меня интересует свидетель Каменская, – обратился он к Головину.

– Каменская Анастасия Павловна, шестидесятого года рождения, – бойко начал Андрей, поглядывая в свои записи, – приехала в «Долину» двадцатого октября, путевку приобретала в Москве заранее, еще в августе. Сам Алферов тоже приобретал путевку в Москве, но значительно позже, в начале октября, так что вряд ли Каменская ехала сюда специально, чтобы встретиться с Алферовым.

«Что он несет? – с ужасом подумал Коротков. – По сути все абсолютно правильно, он так и должен проверять людей, проходящих по делам о заказных убийствах. Но не Аську же… Неужели она им не сказала?»

– Свидетель Каменская, на мой взгляд, – тем временем невозмутимо продолжал Андрей, – одна из наиболее реальных фигур, объясняющих убийство на почве ревности или корысти.

– Поясните, – коротко потребовал Коротков.

– За ней последовательно пытались ухаживать все трое участников тотализатора, и все трое якобы не преуспели. Но в это мне лично поверить трудно.

– Почему?

– Если бы вы видели эту Каменскую, а также Добрынина и Шахновича, вы бы тоже не поверили. Добрынин и Шахнович – красавцы, каждый в своем стиле, один блондин, другой – брюнет, оба настоящие супермены. И, прошу заметить, при деньгах. Каменская же – совершенно невзрачная, внешне неинтересная, тихая женщина. Успехом у мужчин не пользуется. И вы можете поверить в то, что, находясь в отпуске, она не соблазнится возможностью закрутить роман с такими привлекательными мужчинами?

– Так я не понял, в чем вы видите обман? Вы сказали «якобы не преуспели».

– Я полагаю, что Каменская приняла ухаживания если не всех троих, то по меньшей мере одного из них, и по каким-то причинам и она, и ее партнер решили скрыть это от остальных.

– И какова же, по-вашему, эта таинственная причина? – Юре все труднее было сдерживаться.

– Участники тотализатора оговорили условие, при котором проигранное пари удваивает ставку на конкретную женщину. Если, к примеру, вы беретесь первым поухаживать за дамой, то ставка – сто тысяч. Если у вас ничего не вышло – ставка двести для того, кто берется за дело следующим. Если и у второго не получается, берется третий при ставке четыреста. И так далее. Можно даже идти по второму кругу, соответственно увеличивая ставки.

– Ну и что? – не понял Коротков. – Как это связано с ложными показаниями?

– А очень просто. Предположим, успеха у Каменской добился первый же, кто попытался за ней поухаживать. Кстати, я не исключаю, что в сексуальной сфере она могла оказаться куда более привлекательной, чем выглядит внешне. Она и ее первый партнер понравились друг другу и решили надуть остальных, сделав вид, что пари проиграно. Конечно, игрок на этом потерял, вместо того, чтобы положить в карман двести тысяч, он выложил сто. Но зато ставка за Каменскую возросла, следующий игрок был обречен на неудачу, и его ставку поделили между собой остальные. Та же судьба постигла и третьего. В итоге, если я не ошибся в подсчетах, первый партнер Каменской мог заработать на своем невинном мошенничестве четыреста тысяч, если бы ему удалось довести дело до второго круга. Повторная попытка любого из двух оставшихся участников подняла бы ставку до восьмисот тысяч, а уж если бы удалось уговорить и второго, выигрыш был бы просто бешеным. Такое милое надувательство вполне могло стать поводом для убийства. Деньги-то, согласитесь, немалые.

– Немалые, – тупо повторил Коротков. «Бред какой-то… Остроумная версия, которую обязательно надо было бы проверить, если бы речь не шла об Аське».

Он оторвал глаза от списка свидетелей.

– Где работает Каменская?

– Там же написано. У вас, в ГУВД Москвы.

– Где именно, в каком подразделении? – не отставал Коротков.

Андрей полистал блокнот, напряженно что-то вспоминая.

– Не помню, – наконец выдавил он.

– Не помните или не знаете? – Юриному терпению пришел конец.

Головин хмуро молчал, пытаясь понять, чего к нему прицепился этот невысокий крепыш из МУРа.

– Извините, товарищ майор, я не вижу разницы. Может быть, Каменская работает в секретариате или в учетной группе, но для нас она свидетель, и не более того.

– Вы смотрели ее документы или записали место работы с ее слов?

– Со слов. Она предъявила паспорт, там место работы не указывается.

– А вы оказались таким доверчивым и не пожелали взглянуть на ее удостоверение. Так?

– Послушайте, Юра, я выехал на место происшествия в четыре часа утра, перед этим я сутки дежурил, и вместо того, чтобы смениться и пойти спать, до ужина опрашивал людей в санатории. Да, я не счел нужным требовать у нее удостоверение, потому что это была бы непродуктивная потеря времени. Если дело дойдет до подозрений в адрес Каменской, ее все равно будут проверять по месту работы, и ложь обнаружится. Если мы ни в чем конкретном ее не подозреваем, то она вольна называть любое место работы, на ее статус свидетеля это никоим образом не повлияет. И на отношение к ее показаниям – тоже. На следующий день с ней беседовал следователь, вполне возможно, он видел ее документы, и, если его что-то насторожило бы, он тут же нам сообщил. Я не прав?

– Нет, Андрей, вы не правы. Мне сейчас придется говорить вам неприятные вещи, поэтому предлагаю сначала перейти на «ты».

– Не вижу связи, – нахмурил брови Головин.

– А чтобы тебе легче было мне отвечать. Идет? Так вот, Каменская не работает ни в секретариате, ни в учетной группе. Анастасия – опытный, квалифицированный сотрудник уголовного розыска, она работает в одном отделе со мной. Это удивительная, редкостная удача, что она находилась в санатории за несколько дней до совершения преступления. Она очень наблюдательна, она могла видеть множество интересных вещей, но самое главное – она могла сделать из них еще более интересные выводы. И я не верю, что она не попыталась поделиться с вами информацией. Признавайся, Андрей, предлагала она тебе помощь?

– Было. Она сказала, что будет рада оказаться полезной… Что-то в этом духе.

– А ты? Что ты ей ответил? Спасибо сказал?

– Нет.

– Даже «спасибо» не сказал? Ну и растяпа же ты, братец. Как ты думаешь, она обиделась?

– Да не обратил я внимания. Но лицо вроде окаменело, это я заметил.

– Плохо. Но надежда есть. Если у нее язык не повернулся тебе сказать, что она работает в розыске, можно полагать, что она и с другими об этом не распространялась. Значит, можно попробовать ее использовать. План этажа есть?

Юра внимательно изучил план пятого этажа. Какая-то странность бросилась ему в глаза.

– Пятьсот тринадцатый номер – двухместный?

Андрей склонился над планом.

– Судя по всему – да. Вот, видите? Площадь комнаты больше, чем в соседнем номере справа и такая же, как в номере слева. В «Долине» номера идут симметричными парами: два одноместных – два двухместных.

– Кто у Каменской соседка по комнате?

– Она живет одна, у нее нет соседки.

– А кто соседи справа и слева?

– Справа – милейшая старушка, старейший преподаватель нашего музыкального училища, Вальтер Регина Аркадьевна. Слева – супруги из Краматорска, муж – главный инженер завода, жена – бухгалтер.

– С супругами из Краматорска Аська вряд ли общается, – задумчиво проговорил Коротков. – Старушка-музыкант – более подходящая компания для нашей Каменской. Попросим ее познакомить меня с Анастасией.

* * *

Регина Аркадьевна тут же откликнулась на стук и приветливо улыбнулась вошедшим.

– Здравствуйте, Регина Аркадьевна, вы меня помните? Моя фамилия Головин, я на днях тут с вами беседовал.

– Здравствуйте, голубчик, разумеется, я вас помню. А это, – она кивнула на Короткова, – ваш коллега?

– Совершенно верно. Меня зовут Юра, я тоже работаю в уголовном розыске. Регина Аркадьевна, у нас к вам просьба несколько необычная и весьма деликатная. Вы понимаете, речь идет об убийстве, это вещь серьезная, и мы очень рассчитываем на вашу помощь.

– Господи! – рассмеялась старуха. – Такое длинное предисловие, словно вы собираетесь просить у меня денег.

– Мы собираемся просить вас, чтобы вы познакомили Юру с вашей соседкой.

Регина Аркадьевна не могла скрыть изумления.

– С Настенькой? Но к чему эти сложности? Настя – прелестное существо, очень доброжелательное и приветливое. Вы можете постучаться к ней в дверь, она вас не выгонит. Зачем вам мое посредничество?

– Я же сказал, Регина Аркадьевна, что просьба деликатная. Мы не хотели бы, чтобы ваша соседка Каменская знала, что Юра работает в милиции. Поэтому нужна легенда, и роль этой легенды мы просим сыграть вас. Представьте Юру своим учеником или родственником. Да кем угодно, только не милиционером.

Женщина тяжело села, опираясь на палку, и пристально поглядела сначала на Короткова, потом на Головина.

– Должна ли я понимать вас таким образом, что вы Настю в чем-то подозреваете? Иначе к чему весь этот маскарад?

– Регина Аркадьевна, дорогая, – Андрей умоляюще сложил руки перед собой, – не заставляйте меня выбалтывать профессиональные секреты. Я сам себя перестану уважать. Если вы не хотите пойти нам навстречу, я попрошу вас забыть о нашем визите и обращусь со своей просьбой к кому-нибудь еще. Хотя, признаюсь честно, ваш отказ сильно все осложнит. Вы – идеальная легенда для Юры, вы общаетесь с Каменской, ваши профессиональные интересы далеки друг от друга, вы – музыкант, она – переводчица, таким образом, ваш невинный обман никогда не вскроется. А следствию вы очень помогли бы.

– Хорошо, я сделаю так, как вы просите. Но вы ставите меня в чрезвычайно трудное положение. Моя соседка мне очень симпатична, скажу больше, она чудесная женщина, умница, с хорошим образованием. Может, вы не знаете, но она свободно владеет пятью европейскими языками. Она – человек во всех отношениях достойный. Если у вас есть основания относиться к ней с недоверием – это ваше дело. Это ваша работа, в конце концов. Но у меня таких оснований нет. И мне будет очень, очень трудно ее обманывать. Мне уже шестьдесят семь, дорогие мои, в этом возрасте нужны достаточно веские причины, чтобы обманывать человека в два раза моложе себя. Поставьте себя на мое место: я знакомлю вас с Настенькой, ваши отношения каким-то образом развиваются, вы плетете ей невесть что, а потом она приходит и начинает рассказывать мне про якобы моего же ученика, пересказывать истории из его жизни и говорить, понравился он ей или нет. Впрочем, она деликатный человек, и, если вы ей не понравитесь, она об этом вслух не скажет. Но моя-то роль какова? Слушать и поддакивать заведомой лжи? И чувствовать себя последней дрянью? Я уже сказала, что вам не отказываю. Но я хочу, чтобы вы ясно представляли себе, на что вы меня обрекаете. Идите, Андрей, вы нам больше не нужны, мы с Юрочкой сейчас придумаем, как поставить мизансцену.

* * *

Настя сдержала слово, данное врачу, и с утра посетила все перечисленные в санаторной книжке процедурные кабинеты: грязи, массаж, бассейн, а после обеда собралась на прогулку. Дверь, ведущая из комнаты соседки на балкон, была приоткрыта, и Настя слышала приглушенные голоса. Пока она натягивала кроссовки и заматывала вокруг шеи длинный белый шарф, мужчина вышел на балкон и довольно громко произнес, обращаясь к Регине Аркадьевне:

– Ладно, ладно, тетя Рина, не ворчите, буду курить на балконе. Ух, и холодно же! Не тетка вы, а ехидна, единственного племянника уморить готовы.

Настя застыла с курткой в руках. Юрка! Юра Коротков приехал! Миленький Колобочек! Какую теперь каверзу он затеял? Что ей-то делать? Ждать, пока Юра объявится со своей легендой, или первой идти знакомиться?

Настя решила выждать. Юрино появление на балконе она расценила не как приглашение, а как предупреждение, чтобы в нужный момент она, Настя, последила за своим лицом. А коль ждать – так по всем правилам, подумала Настя и добросовестно отправилась на прогулку.

Знакомство состоялось накануне ужина, после того как Настя всласть нагулялась и наработалась. Юра Коротков был представлен племянником Регины Аркадьевны, Настя изображала откровенную скуку и желание побыстрее уйти к себе.

– Можно пригласить вас после ужина на прогулку? – галантно спросил племянник Юра.

– Спасибо, – тусклым голосом ответила Настя, – я сегодня уже гуляла.

– А на танцы? Вы танцуете? – продолжал настырно приставать племянник.

«Я не танцую. Но я умею танцевать в любом стиле из всех ныне существующих. Правда, а не получаю от этого удовольствия и очень устаю, как всегда устают от притворства, но я могу заставить свое тело изображать танец, если надо. Сама же я, Настя Каменская, не танцую».

И вот тут Насте повезло. В номер к Регине без стука зашел Дамир.

– Я не помешаю? – Он вопросительно взглянул на учительницу, потом на Настю, а Юру демонстративно проигнорировал.

– Конечно, Юра, я с удовольствием пойду с вами на танцы, – пропела Настя. – Знаете что, пойдемте ко мне, выпьем кофе вместо ужина и отправимся танцевать. Пусть Регина Аркадьевна и Дамир Лутфирахманович пообщаются без нас.

Регина Аркадьевна и Дамир рта не успели раскрыть, как Настя, лукаво улыбнувшись, подхватила Короткова под руку и вышла. Из-за двери до ее слуха донеслось:

– Это тебе урок, Дамир. Не умеешь ты ухаживать за достойными женщинами. Их уводят у тебя прямо из-под носа.

Очутившись в своем номере, Настя впихнула Короткова в ванную и дала наконец волю истерическому хохоту, уткнувшись лицом в его толстый свитер. Успокоившись, они вышли в комнату, Настя включила кипятильник и шепотом спросила:

– Говорить будем сейчас или подождем до танцев?

– Лучше на танцах, – так же тихо ответил Юра. – Сейчас будем просто забивать эфир. У твоей соседки балконная дверь открыта, так что давай-ка рассказывай мне роман, который переводишь. Поподробнее и с комментариями. Чтобы смешно было.

Время тянулось так медленно, что Настя готова была пойти в холл перевести стрелки часов, чтобы танцы начались быстрее. Всего-то надо было протянуть чуть больше часа, но иногда это бывает так трудно!

Наконец они оказались посреди танцплощадки, где, обнявшись, медленно переминались с ноги на ногу, радуясь чрезмерно громкой музыке, которая в другое время раздражала бы их, а сегодня была их ангелом-хранителем. Прижавшись щекой к щеке, подведя губы к самому уху партнера, Настя Каменская и Юра Коротков вели свою неспешную беседу.

– Хорошо, что Дамир пришел. Иначе я была бы вынуждена отказаться и от танцев.

– Почему? Репутацию блюдешь?

– В общих чертах, да. Во-первых, я ни разу за всю неделю не была на танцах, и было бы по меньшей мере странным, если бы согласилась пойти с тобой. Во-вторых, предполагается, что с Дамиром у меня был роман и он меня бросил. Поэтому я такая скучная и не реагирую на твои заигрывания. Гулять не хочу, в кино не хочу, на танцы… Ан нет, заглянул Дамир – я тут же на танцы захотела. Все как по нотам разыгралось.

– Ну ладно, а если бы этот твой Дамир не зашел?

– Я бы по ходу сориентировалась. На танцы, конечно, не согласилась бы идти, но ты бы стал меня упрашивать и всячески провоцировать… Ведь начал бы, правда? А я бы поддалась. Теперь объясни мне, что все это означает.

Они проговорили почти час, умолкая только тогда, когда затихала музыка. Потом пошли в бар. Конечно, Настя предпочла бы выйти в парк, но для этого пришлось бы подниматься к себе за курткой и шарфом, а это было чревато встречей с Региной Аркадьевной, а к этому Настя пока готова не была.

Юра никак не мог поверить в то, что Настя говорит серьезно.

– Пойми, Юра, я не хочу иметь дело с этими людьми. Не хочу – и все. И давай оставим это.

– Но, Ася, это же глупо. Просто детство какое-то, – недоумевал Коротков. – Не можешь же ты, взрослая умная женщина, всерьез обижаться на своих коллег. Подумаешь, поговорили с тобой не так! Что теперь, вешаться из-за этого, что ли?

– Зачем же вешаться, – тихо улыбнулась Настя, – можно просто не иметь с ними дела. Как я и поступаю. Со мной не просто поговорили «не так». Меня вышвырнули вон, как попрошайку, которая канючит с протянутой рукой под дверью роскошного особняка.

– Асенька, они уже все поняли, осознали и готовы принять твое сотрудничество. Они же не знали, что ты – из отдела Гордеева.

– А они и знать не хотели. У них лозунг «все бабы – дуры» – руководящий и определяющий принцип их существования. Они хорошие люди и грамотные специалисты. Но люди, живущие с этим лозунгом, мне неприятны. Они мне отвратительны. Пусть они живут долго и счастливо, дай им бог здоровья и всяческих благ, но не заставляй меня иметь с ними дело. Я не буду им помогать.

– Аська, ну чего ты добиваешься? Чтобы тебе сам начальник УВД в ноги упал? Тогда согласишься?

– Не-а. – Она озорно улыбнулась. – Опоздали. Если бы сегодня, до твоего прихода, они пришли бы ко мне с нормальными, человеческими словами, все было бы иначе. Думаешь, я не пыталась справиться с собой? Думаешь, не искала им оправдания? С самого начала, с того момента, когда они не выполнили просьбу Колобка и не встретили меня на вокзале.

– Но номер зато сделали, как обещали.

– Да? Ни черта они не сделали. Пришлось просить и унижаться.

– Но ты же живешь одна в просторном номере, – удивился Юра.

– Взятку дала, – просто ответила Настя. – Так вот, я пыталась придумать все мыслимые и немыслимые оправдания и твоему приятелю Головину, и следователю, я терпела столько, сколько хватило сил, а потом решила: а ради чего, собственно? Люди уверены, что справятся сами, чего я суюсь к ним со своей женской помощью. Нужна буду – сами придут. И я не буду кочевряжиться и дуться, строить из себя оскорбленную невинность. Попросят – помогу.

– Но ведь просят же! Чего ж ты теперь-то ломаешься?

– Нет, Коротков, это не они просят. Это ты просишь. А они не сочли нужным задницы от стула оторвать и поговорить со мной по-человечески. Пусть не извиниться, но поговорить! Куда там, это ниже их достоинства, бабу просить о помощи. А тебе, Юрик, я не откажу. Тут ты можешь быть уверен. Но имей в виду, как только ты свою версию отработаешь и уедешь, они от меня ни слова не получат. Я думаю, будет лучше, если ты предупредишь их заранее, чтобы потом не было недоразумений. И возьми меня за руку, пожалуйста, а то у нас с тобой разговор очень напряженный получается, со стороны мы больше смахиваем на научных оппонентов.

* * *

Дамир не сразу смог сообразить, о чем ему толкует Котик.

– Ты должен продолжать ухаживать за Каменской. Проводи вместе с ней как можно больше времени.

– Но это же опасно. Я тебе говорю, ею интересуется уголовный розыск, я сам только что совершенно случайно узнал. Они ее в чем-то подозревают и следят за ней. Если я буду крутиться рядом, они и за меня возьмутся. Больно! – Дамир капризно наморщил нос.

Котик, умело массировавший ноги Дамира, удовлетворенно улыбнулся. Он и хотел, чтобы было больно.

– Потерпи, не маленький, – ответил он тем не менее ласково. – Они могут подозревать ее в чем угодно: в воровстве, мошенничестве, проституции, торговле наркотиками. В том числе они могут подозревать ее в том, в чем должны подозревать нас. Понимаешь? Это шанс, который упустить нельзя. Может, все будет зря. А может, и нет. Если мент крутится около твоей барышни потому, что подозревает ее связь с летними и нынешними событиями, то у нас есть реальная возможность узнавать, в каком направлении они ищут, чем располагают. Понял? Надо только поподробнее ее выспрашивать обо всем.

– Не знаю, Котик, сумею ли я. Мне нечем ее держать. Она мной совсем не интересуется, – пожаловался Исмаилов.

– Как? – Котик приостановил размеренные круговые движения и выпрямился. – Вы разве не?..

– В том-то и дело, что нет. У меня такое чувство, что она смеется надо мной. Ты понимаешь, она все позволяет, не строит из себя недотрогу, но что-то мне мешает. Не могу понять, но что-то мешает.

– Может, она и смеялась над тобой, пока думала, что на коне. А теперь, когда за нее уголовка взялась вплотную, ей не до смеха будет. Теперь она начнет ценить дружеское участие и сочувствие, вот увидишь. Не тушуйся, Дамир! Поворачивайся, я тебе спину сделаю.

* * *

Эдуард Петрович аккуратно отрезал кусок мяса, обмакнул его в соус и отправил в рот. Его сотрапезники – начальник разведки Старков, начальник контрразведки Кривенко и сотрудник ГУВД – сосредоточенно жевали. Мясо было прекрасно приготовленным, соус – восхитительным, овощи – свежими, вино – выдержанным. Денисов особо ответственные блюда – мясо и рыбу – готовил всегда сам, делая это с любовью, удовольствием и завидным профессионализмом. Все остальное поручалось Алану, бывшему шеф-повару крупного ресторана, знатоку кулинарных тайн и почти члену семьи: Алан жил вместе с Денисовыми, занимая одну из множества комнат, образовавшихся после слияния пяти квартир одного этажа.

После горячего Алан подал кофе и чай в кабинет Денисова и принялся убирать посуду в столовой. Четверо мужчин степенно поднялись и перешли в другую комнату. За чашкой чаю началось обсуждение вопросов, ради которых они сегодня собрались.

– Я начну с третьего вопроса, ибо, как мне видится, он может оказаться главным для двух других, – начал человек в очках.

Денисов согласно кивнул.

– Анастасия Павловна Каменская, проживающая в санатории «Долина» в номере 513, является сотрудником уголовного розыска из Москвы. Она приехала в санаторий отдыхать и лечиться, никаких дополнительных заданий не имеет. Ее чрезвычайно высоко оценивают московские коллеги, подчеркивая нестандартный ум, оригинальное мышление, высокий уровень аналитической работы. Каменская наблюдательна, она сумела сделать важные выводы из множества мелочей, с которыми столкнулась во время проживания в санатории. Но все это пропало втуне, так как мои коллеги не сумели найти с ней общего языка. Каменская предложила свою помощь в расследовании убийства, но ее предложение принято не было. На сегодняшний день есть все основания говорить о том, что она обижена и сотрудничать с нашими розыскниками отказывается категорически. По первому вопросу у меня все.

– Переходите ко второму. Что нужно, чтобы закрыть дело об убийстве в «Долине»?

– Я консультировался со следователем, принявшим дело к производству. Он согласился со мной, что еще одно нераскрытое убийство Городу ни к чему, их и так уже многовато. Первоочередные версии – «заказ» из Москвы и денежные расчеты. По версии о заказном убийстве из МУРа приехал майор Коротков, он будет здесь до тех пор, пока версия либо подтвердится, либо не подтвердится, иными словами, пока преступление не раскроют. Нам этот майор здесь не нужен, поэтому мы решили создать и реализовать версию убийства Алферова и как можно быстрее раскрыть преступление по формальным признакам. Для этого нам нужно вот это. – Он протянул Денисову несколько сколотых скрепкой рукописных листков.

– Теперь третье: как выяснить, что происходит в «Долине» и кто на самом деле убил Алферова. Наших возможностей здесь не хватает. Я предлагаю вам, Эдуард Петрович, подумать о том, не использовать ли нам Каменскую.

– Что ж, мысль перспективная. Давайте ее обсудим.

С этими словами Эдуард Петрович Денисов посмотрел на Старкова и Кривенко, широко улыбнулся им, приглашая к разговору, и налил себе вторую чашечку чаю. По вечерам он старался кофе не пить.

* * *

Замысел Короткова был прост и, как он уверял, многофункционален. Сделав из Насти подозрительную фигуру, которой интересуется Московский уголовный розыск, да еще негласно, да еще сразу после убийства москвича Алферова, он хотел полностью дезориентировать преступников, при условии, разумеется, что они находятся где-то рядом. Юра надеялся, что лица, причастные к убийству, постараются сблизиться с Настей, чтобы получать из первых рук информацию о том, в каком направлении ведется расследование, какие улики имеются у милиции, какие версии прорабатываются. Если замысел сработает, можно будет попытаться использовать Каменскую как источник дезинформации. Третья цель, которую преследовал Юра, заключалась в том, чтобы создать легенду и Насте, и себе самому. Она – непонятная фигура, которую в чем-то подозревают, стало быть – в милиции не работает. Если какие-то слухи и просочились, то теперь всем должно стать ясно, что это – ошибка. Он же, работник МУРа майор Коротков, своим показным интересом к Анастасии Каменской будет прикрывать истинные намерения.

Версия о заказном убийстве распадалась на две части. Первая: Алферова убили свои же по указанию самого гендиректора фирмы «Норд трейд лимитед», так как водитель узнал слишком много того, что ему знать не положено, и по каким-то причинам стал опасен. Вторая: убийство водителя – попытка запугать гендиректора, предупреждение со стороны конкурентов или вымогателей. Коротков привез из Москвы подробное описание тех, кто так или иначе мог оказаться исполнителем «заказа» и, соответственно, должен был, по его разумению, попытаться установить контакт с Настей. Приманка должна была сработать и в том случае, если мотив убийства был совершенно иным, но убийца по-прежнему находился в Городе. Правда, весь этот план мог рассыпаться как карточный домик, если старушка соседка окажется уж слишком добросовестным помощником и будет держать язык за зубами. Тогда никто не узнает, что Настей негласно интересуется уголовный розыск. Допустить этого было нельзя. Настя вместе с Коротковым голову сломали, думая о том, как спровоцировать Регину Аркадьевну и заставить ее проговориться о «секрете» хоть кому-нибудь.

– Может, не будем мудрить и прямо попросим ее? – предложил Юра.

– Нельзя. Ты забыл о ее любимом ученике Исмаилове. Ему-то она точно расскажет, она же не шпионка какая-нибудь, а нормальная старуха с нормальными человеческими чувствами. От него она скрывать не будет. Нет, Регину придется использовать, не ставя в известность. Пусть Исмаилов тоже думает, что я – переводчица с темным прошлым.

Глава 8

День девятый

С утра к Регине Аркадьевне пришла процедурная сестра сменить компресс на воспалившейся опять ноге. Ловко обрабатывая лекарством пораженный участок кожи, она вскользь заметила:

– У вас в гостях вчера был такой симпатичный мужчина. Между прочим, он весь вечер провел с вашей соседкой из 513-го номера.

– Это мой племянник, – спокойно ответила Регина Аркадьевна, стараясь не морщиться от боли.

– Да что вы? – Медсестра вскинула на старуху удивленные глаза. – Кто бы подумал, что у вас есть племянник! Вы столько лет лечитесь у нас и всегда говорили, что вы совершенно одинокая. А вы, оказывается, не одинокая, а скрытная, Регина Аркадьевна, – девушка захихикала. – Признавайтесь, это ваш тайный поклонник? Или внебрачный сын? Ай-яй-яй, Регина Аркадьевна!

Пожилая женщина не смогла сдержать улыбку.

– Что, Леночка, понравился? Познакомиться хотите?

– А он холостой?

– Не знаю, – Регина Аркадьевна внезапно осеклась.

– То есть как? Ваш племянник – и вы не знаете? Ой, темните вы что-то.

Девушка аккуратно наложила компресс и принялась бинтовать больную ногу.

– Ох, не по годам мне в эти игры играть, – вздохнула старуха. – Я вам правду скажу, Леночка, только вы меня не выдавайте. Обещаете?

– Обещаю! – Леночка сделала страшные глаза.

– Он из милиции, – Регина Аркадьевна понизила голос до шепота. – Из-за того убийства… Понимаете? Только моя соседка не должна об этом знать. Ей сказали, что он – мой родственник.

– Как интересно, – протянула девушка с разочарованным видом. – Тогда это не мой случай. Милиционеры все скучные и женатые. Вот если бы он был холостой, я бы еще подумала. Ну все, Регина Аркадьевна, я закончила. Вечером дежурит Тамара, она на ночь вам повязку сменит. Старайтесь поменьше ходить.

– Спасибо, деточка.

Регина Аркадьевна протянула руку к вазе с фруктами, достала крупный малиновый гранат.

– Возьмите, Леночка, доставьте мне удовольствие. С моим давлением гранаты есть рискованно. Но не отказываться же, когда приносят.

* * *

– Вот, держите, – Лена протянула Короткову честно заработанный гранат. – Я их не люблю. Лучше бы она меня яблоком угостила. Не умеет наша Регина секреты хранить. Все мне разболтала, добрая душа.

– А ты умеешь? – с лукавой улыбкой спросил Юра. – На тебя-то я могу положиться? Лен, я тебе три кило яблок куплю, нет, пять кило, если ты меня не подведешь. Только не перестарайся, ладно?

* * *

В кафе было тепло, уютно и ужасно дорого. Настя, взглянув на меню, буквально потеряла дар речи.

– Мне за такие деньги кусок в горло не полезет, – призналась она.

– Глупости, – откликнулся Дамир, жестом подзывая официанта. – Тебе кусок в горло должен не лезть совсем по другой причине. Жульен заказывать?

– Заказывай. Какую причину ты имеешь в виду?

Дамир не успел ответить, как к ним подошел официант. Приняв заказ, он сразу начал приносить хлеб, напитки, холодную закуску. Настя терпеливо молчала, выжидая, когда можно будет вернуться к разговору.

– Ты мне не ответил. Какие у меня причины для тревоги, Дамир?

– Твой новый ухажер, – небрежно ответил тот, накладывая ей в тарелку холодное мясо и нарезанные овощи.

– А что? Ты ревнуешь? – невинно осведомилась Настя.

– Еще как. Меня ты с презрением отвергла, зато связалась с милиционером. Потрясающая избирательность для такой тонкой натуры, как ты. Вот уж не ожидал!

«Уронить вилку? Нет, лучше поперхнуться. Не надо переигрывать. Глупо с первого же слова ему верить и ударяться в панику».

– Какой милиционер? Ты о ком, Дамир?

– С которым ты вчера на танцы ходила. Очень нежная парочка!

– Дурачок, это же племянник Регины. Разве она тебе не сказала?

– Она-то сказала. Зато другие люди подсказали, что это – самый натуральный оперативник, приехал из Москвы специально по твою душу. И как ты в этой связи себя чувствуешь?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – По-моему, это недоразумение. Что интересного может во мне видеть оперативник? Придумываете вы все, Дамир Лутфирахманович.

– Твое легкомыслие меня с ума сведет, – раздраженно сказал Исмаилов. – Ты можешь отнестись к ситуации серьезно? Я не спрашиваю, есть ли на тебе какие-нибудь грехи. Ответь сама себе на этот вопрос. А еще лучше – вспомни, о чем он с тобой говорил, чем интересовался. Тогда и поймешь, зачем он около тебя крутится.

«Пожалуй, он меня убедил. Хватит прикидываться дурочкой. Пора начинать».

– Дамир, – медленно сказала Настя, не отрывая глаз от тарелки, – а почему ты так переживаешь? Ведь если ты опять не врешь, милиционер подбирается ко мне, а не к тебе. Чего ты так разнервничался?

– Потому что дурак я последний, – в сердцах бросил Дамир. – Потому что душа болит за тебя. Потому что хочу помочь тебе, насколько это вообще в моих силах. Если не советом, то хотя бы поддержкой и участием. Ты вообще в состоянии понимать такие простые вещи или у тебя в голове уживаются только построения запредельной сложности?

«Вот сукин сын! Не в бровь, а в глаз! Если бы ты знал, Дамир Исмаилов, как ты прав. Это-то меня и мучает все последние дни. Неужели это так заметно? Или просто случайное попадание?»

– Я действительно могу рассчитывать на твой совет и поддержку? – Голос пусть чуть дрогнет, как перед серьезным признанием.

– Можешь. Я все равно обещал следователю задержаться, он хочет меня еще раз допросить. Куплю еще одну путевку и буду все время рядом с тобой. Хочешь?

Настя кивнула, потом вскинула на него виноватые глаза.

– И ты не станешь хуже ко мне относиться и думать обо мне плохо, даже если…

– Если – что?

– Если окажется, что у этого милиционера есть основания… Дамир, я попала в сложную ситуацию. Я не могу тебе сейчас всего рассказать, но потом, может быть, ты все узнаешь. Конечно, я кое в чем виновата. Но этого парня, Алферова, я не убивала. Ты мне веришь? – «Все, достаточно. Этого должно хватить».

– Верю, Настенька, конечно, верю. Достаточно посмотреть на тебя, чтобы поверить. Разве ты можешь нанести такой мощный удар? Давай выпьем.

– Давай, – с облегчением согласилась она. Первое действие спектакля сыграно. Можно устроить антракт.

* * *

Денисов пристально разглядывал себя в зеркале. Старый он уже. Надоела ему суета. Пока была с ним Лиля, был и огонь, и подвижность, было желание что-то делать, и силы были. Не оценил он Лилю, старый пень, думал, что купил ее молодость и нежность, а в благодарность за «верную службу» нашел ей богатого мужа, промышленника из Австрии. Утешал себя, что там ей будет лучше, что она «заслужила».

А потом пришла Верочка, внучка ненаглядная, и рассказала, как ездила с Лилей на дачу перед самым ее отъездом, как плакала Лиля, какие слова говорила. Да разве мог он в свои-то годы подумать, что она его и вправду любит? Не хотел Эдуард Петрович себя обманывать, чтобы потом не разочаровываться. Вот и вышло, что обманул сам себя. Другой такой Лили в его жизни не будет, и постепенно все утратит для него интерес. Денег у него уже столько, что увеличение капитала радости не приносит. Радость теперь одна – тратить, чувствуя свое могущество, свою способность вызывать благодарность.

Стар стал Эдуард Петрович. Пока была Лиля, ездил с ней и на средиземноморские пляжи, и на швейцарские горнолыжные курорты, и лицо его было постоянно покрыто легким загаром, а фигура была подтянутой, и морщин, кажется, меньше было. Теперь Денисов видел в зеркале начинающее оплывать лицо, на щеках – красные прожилки старческие, тело стало дряблым, появилось брюшко. Не спрячешься от возраста…

Внезапно он улыбнулся своему отражению. Бывают все-таки интересные моменты в его жизни, случается еще, выпадают. Вот сейчас, к примеру, ему предстоит решить любопытную задачу: заставить человека выполнять свой профессиональный долг за деньги, но не за государственную зарплату, а за его, Денисова, деньги, проще говоря – за грязные мафиозные рубли. Можно, правда, и за валюту. Человек этот, судя по первоначальной информации, непростой, строптивый даже. Что ж, тем лучше, тем интереснее. Эдуард Петрович знал, что никогда не был неотразимым для женщин, не было в нем мужского обаяния, этакой притягательности самца. С Каменской придется сражаться другими средствами.

Ну, где там наш Старков? Денисов взглянул на часы: до назначенной встречи оставалось семь минут. Он нажал кнопку звонка, выведенного на кухню. Тут же появился Алан, маленький, круглый, бородатый, похожий на веселого гнома.

– Сделай мне молочный коктейль, Аланчик. Через пять минут приедет Толя Старков, ты посиди с нами, послушай. Может статься, нам придется гостью принимать.

– Ужин когда подавать, Эдуард Петрович?

– Попозже, Аланчик, после того, как с Толей поговорим.

– Кого-нибудь ожидаете? На сколько человек накрывать?

– Сегодня я по-прежнему один, Вера Александровна задержится у сестры еще на неделю. Накрывай на двоих, посидишь со мной.

– Хорошо.

Потягивая мелкими глоточками приятный на вкус молочный коктейль (молоко, желток, сок только что выжатого антоновского яблока), Денисов внимательно слушал своего начальника разведки.

– Времени мало, Эдуард Петрович, поэтому сведения удалось собрать только обрывочные. Каменская ленива и любит комфорт. Лучше всего чувствует себя, сидя за столом или лежа на диване. Домашним хозяйством, судя по всему, не занимается.

– Откуда такие сведения?

– От горничной, которая убирает в ее номере. Она – женщина опытная и наблюдательная, по одной пепельнице с окурками может весь характер описать. Ей можно верить.

– Ну-ну. Пойдем дальше.

– Каменская много курит и пьет много кофе.

– Марка?

– Здесь у нее банка растворимого бразильского кофе. У себя дома она тоже пьет растворимый, заваривать ленится. Если есть возможность, предпочитает «капуччино».

– Сигареты?

– Здесь она курит «Аскор», но любит сигареты с ментолом. Марку старается менять редко, покупает сигареты по нескольку блоков сразу.

– Одежда, косметика?

– Тут, Эдуард Петрович, много непонятного. Мы попросили Татьяну Васильевну взглянуть на Каменскую сегодня днем, когда она сидела в кафе с Исмаиловым.

Татьяна Васильевна была директором Городского Дома моделей и личной портнихой Веры Александровны, жены Денисова, а заодно и экспертом самого Эдуарда Петровича.

– Исмаилов? Ах да, ее любовник. Так что сказала Татьяна?

– Она сказала, что Каменская одевается не к лицу, а так, как ей удобно. Судя по мимике и пластике движений, она умеет быть очень привлекательной, когда ей это нужно. Но в повседневной жизни она одевается более чем скромно и выглядит совершенно незаметной.

– Любопытно, – хмыкнул Денисов, – что же получается, сидя в кафе с любовником, она не пытается быть привлекательной?

– Получается, что так, Эдуард Петрович.

– Что она ела в кафе?

– То, что было в меню. Но из беседы с официантом удалось выяснить, что она равнодушна к мясу и очень любит разные овощи. Судя по вопросам, которые она задавала, не ест соленого и острого, овощи предпочитает не сырые, а тушеные.

– Что она пьет?

– Трудно сказать. В кафе она спрашивала мартини, у них не оказалось. Пила апельсиновый сок. Выпила, правда, один бокал вина, которое заказал Исмаилов, но не до конца, и скривилась.

– Что еще?

– Не любит громкую музыку. Вообще не любит шумовой фон. Горничная утверждает, что радио в номере Каменской постоянно выключено из розетки и шнур со штепселем все дни лежит на шкафу в одном и том же положении. Судя по всему, она его ни разу не включала.

– Серьезная дама, – усмехнулся Денисов, – даже последние известия не слушает.

– Зато газеты читает, хотя и нерегулярно. В первую неделю в номере не было ни одной газеты, потом сразу появилась целая кипа.

– Хороший признак, Толя, это очень хороший признак, – сразу оживился Эдуард Петрович, – что-то ее вдруг заинтересовало. Стало быть, она не настолько ленива и апатична, как могло показаться из твоего доклада. Продолжай, пожалуйста.

– В санатории она лечит старую травму спины. Ей больно сидеть в мягких глубоких креслах, она старается выбирать стулья или диваны с твердой прямой спинкой.

– Ценное наблюдение. А как развиваются ее отношения с нашим доблестным уголовным розыском? Удалось этому москвичу, как его…

– Короткову, – быстро подсказал Старков.

– Да, Короткову. Удалось ему ее уговорить?

– На сегодняшний день – нет. Она отказывается категорически, но без истерик.

– Какие у нее аргументы?

– Вот, я записал почти дословно: «Я не хочу иметь дело с людьми, которые считают, что баба – не человек».

– Ты это сам слышал?

– Я сидел за соседним столиком, когда она говорила это майору из МУРа. Должен заметить, Эдуард Петрович, она прекрасно держит себя в руках. Разговор был не из приятных, но она все время улыбалась и ни разу не повысила голос. Поэтому я больше половины ее слов не смог расслышать.

– Ничего, Толя, и этого достаточно. Я сегодня вечером обдумаю твою информацию, а завтра с утра можешь начинать. Иди, Толя.

Когда за Старковым закрылась дверь, Денисов повернулся к Алану, тихонько что-то записывавшему в углу, за журнальным столиком.

– Что скажешь, Алан?

Алан запустил пятерню в длинные густые волосы, потом забрал в горсть окладистую бороду, пожевал губами.

– Икру и красную рыбу отметаем. От ваших коронных бифштексов тоже придется отказаться.

– Карп в сметане? – неуверенно предложил Денисов.

– Если бы речь шла о вашем конкуренте, я бы согласился. Теперь мало кто умеет красиво есть рыбу и грамотно управляться с костями. Это нервирует гостя. Если вы собираетесь на что-то уговаривать, я бы не советовал подавать рыбу. Только, может быть, осетрину без костей.

– Годится, – кивнул Эдуард Петрович. – Еще есть предложения?

– Я хотел сказать насчет соленого. Может, у нее с почками проблемы и ей нельзя много жидкости, потому что лицо отекает. С другой стороны, она много курит, значит, должна испытывать жажду. Я думаю, надо подать побольше апельсинов, а еще лучше – грейпфруты. Они хорошо освежают. Почистить, аккуратно нарезать и подать со льдом. Обо всем остальном я позабочусь: овощи, напитки, кресла с высокой спинкой. Я все записал.

– Спасибо, Аланчик. Пропал бы я без тебя.

– К какому времени готовиться?

– Если бы знать…

* * *

Пока Эдуард Петрович Денисов расставлял сети, в которые собирался поймать Анастасию Каменскую, сама Настя вместе с Юрой Коротковым выбирала из воды собственные сети и с огорчением констатировала, что пока в них никто не попался.

– Вокруг меня крутится только Исмаилов. Правда, он ведет себя в точности так, как ты и предсказывал, но он – не убийца. С того момента, как я рассталась с Алферовым в парке, и до двух часов ночи он все время был у меня на глазах. Эксперт не мог ошибиться со временем наступления смерти?

– Исключено, – покачал головой Юра, – ты рассталась с Алферовым в 23.50, труп осмотрен на месте обнаружения в 4.20 утра. Время наступления смерти – ориентировочно 24.00 плюс-минус пятнадцать минут. Прошло слишком мало времени, чтобы эксперт мог ошибиться на полтора-два часа. Даже и не думай об этом. Подумай лучше о другом: твои сигареты я все-таки нашел.

– Где?! – встрепенулась Настя.

– Недалеко от служебного входа в корпус. Пачка темная, на голой земле ее не видно, если специально не искать. Что скажешь?

– Кое-что скажу. Зачем Алферову идти к служебному входу, когда основной вход намного ближе? Прогулочная тропа там не проходит. Значит, он либо шел туда с какой-то целью, может быть, следом за кем-то. Либо его уже мертвого несли в корпус через служебный вход. Давай на минуту забудем про заказное убийство и прикинем, как могло случиться, что человека, только что мирно сидевшего на скамейке в парке и ничем не встревоженного, через пять минут убивают мастерским ударом карате. Это очень похоже на спонтанное убийство, не находишь?

– Тогда надо исходить из того, что он что-то увидел. Что-то, для его глаз не предназначенное. Или кого-то, кого он видеть не должен был. Есть идеи, как это проверить?

– Есть. Частично это можно проверить здесь. Но основную часть – только через Москву.

Настя замолкла и некоторое время шла задумавшись, поддевая ногами опавшие листья.

– Юрик, ты помнишь, что я говорила тебе вчера насчет газет?

– В общих чертах.

– В стране только что произошли серьезные события. Мы оба с тобой помним, что в это время было в прессе. Советы дрались с Администрацией. А в Городе – удивительное единодушие, никаких склок, полное спокойствие. Сразу после подавления путча горсовет тихо-мирно сложил свои полномочия и чуть ли не на блюдечке со словами вечной благодарности поднес куда ему велели. Я ведь не поленилась, пошла в процедурный корпус, там для ожидающих всюду газеты валяются, чтобы в очереди не скучали, нашла и двухмесячной давности издания. Все держится под контролем и управляется одной железной рукой. Я гуляла по Городу и смотрела на цены в коммерческих палатках: они ниже, чем в Москве, и всюду примерно одинаковые. Разброс – в пределах нормы, в центре – чуть повыше, на окраинах – чуть пониже, как и должно быть при разумно организованном торговом обслуживании. Я читала в газетах рубрику «Дежурный по Городу сообщает». Юра, в этом Городе нет криминальной конкуренции. Ты понимаешь? Я руку набила на таких анализах, я же их для всех округов Москвы делаю. И могу тебе сказать точно: в Городе одна мафия. Только одна. Но зато настоящая. Не организованная группа нахалов со стволами, а мощная структура, купившая на корню все органы власти и управления. Не исключено, что и органы внутренних дел. Даже наверняка, если это настоящая мафия. И вот что мне приходит в голову. Если убийство Алферова не «московское», а, так сказать, «местного розлива», то его не раскроют никогда. Все наши с тобой жалкие попытки что-то предпринять приведут только к одному: у ребят из розыска будут неприятности. Они все могут быть поголовно честными, достаточно лишь одного купленного мафией начальника – и он перекроет им кислород. Они здесь живут своей жизнью, она как-то устоялась, она всех устраивает, народ, по-моему, всем доволен. И вот появляемся мы с тобой и начинаем путаться под ногами. И пользы от нас никакой, кроме вреда.

– А если убийство все-таки заказное?

– Ты сам-то веришь в это?

– Если честно, то теперь уже не очень. Ребята три дня бьются, без халтуры, как следует – и ничего, ни малейшего намека. А жизнь показывает, что в этих случаях «намек» просвечивается уже в первые сутки. Другое дело, что раскрыть практически невозможно, но сам факт «заказа» бывает очевиден.

– Есть еще один вариант. Убийство Алферова – не заказное, но и не дело рук местной мафии. Некий случайный эксцесс. Может быть, твой Головин недалек от истины, и все дело в этих дурацких пари. Только не с моим участием. А может быть, в Городе завелась какая-то преступная группировка, не связанная с главной мафией, и бедный Коля совершенно случайно наступил им на мозоль. Тогда у нас есть шанс раскрыть преступление и не сломать при этом руки-ноги ни себе, ни местной милиции.

– Ну, ты даешь, Аська! – Коротков остановился и повернул Настю к себе лицом. – Не далее как вчера ты меня уверяла, что не хочешь иметь дело с Городским уголовным розыском, что ты на них обижена. А сегодня печешься об их благополучии, словно они тебе лучшие друзья и родные братья. Что с тобой? Простила или передумала?

– Не простила и не передумала. Но это совершенно разные вещи, Юрочка. Мои личные взаимоотношения с Сергеем Михайловичем и его ведомством – это вопрос несходства характеров и мировоззрений. Я ему не подчиняюсь, я нахожусь в отпуске, и меня очень трудно заставить им помогать, если я сама не хочу. Ну разве что официально отозвать из отпуска и отдать приказ на уровне высокого начальства. А подставлять их под удар своими действиями – это уже некрасиво. Мы с тобой – не инспекция по личному составу, чтобы выяснять, кто берет деньги от мафии, а кто – нет. Согласен?

– Пока не знаю, – честно ответил Коротков. – Я в таком ракурсе этот вопрос не рассматривал.

– А ты рассмотри. Подумай о том, что я сказала, поговори с местными ребятами. Может быть, тебе стоит убраться отсюда, пока не поздно, раз твоя версия все равно не подтверждается. Пусть живут как хотят. Не будем мы лезть не в свое дело. В общем, решай.

– Хитрая ты, Аська. Напридумывала черт знает что, понастроила умозаключений, а решать – мне.

– Ты же мужчина, – примирительно улыбнулась Настя.

– О! Вспомнила! Как обижаться на то, что тебя женщиной считают, так ты – первая! С логикой у тебя что-то не того, подруга.

Настя подняла на Короткова полные тоски глаза, вдруг ставшие огромными заледеневшими озерами.

– Я бога молю, Юрочка, чтобы убийство не оказалось связанным с городской мафией. Потому что мне страшно становится, когда я думаю о том, что с нами сделают, если мы, пусть даже случайно, подберемся к разгадке. Мафия-то одна, это и есть самое опасное. Некому будет жаловаться, не у кого просить защиты. Если бы хоть конкуренты были, мы бы выкрутились. А так… Может, я и офицер с Петровки, 38, но я еще и человек, умеющий просчитывать варианты. И я боюсь, Юра. Ты даже представить себе не можешь, как я боюсь этой монолитной единовластной мафии. Я свои силы оцениваю трезво. Реакция у меня – не очень, да и вообще я умею только работать с информацией. Я с ними не справлюсь. Ну да, я трусиха. Да, я достойна всяческого порицания. Но я прошу тебя, Юрочка, я умоляю тебя, подумай над моими словами и прими решение.

– А что, если Колобку позвонить, посоветоваться?

– Ну правильно. Я – баба, ты – мужик, зато он – начальник, – рассмеялась Настя, но как-то невесело.

Но до звонка Гордееву дело не дошло. Потому что на следующее утро в Горотделе Коротков узнал нечто такое, что заставило его призадуматься.

Глава 9

День десятый

«Этот человек, которого я так старался позабыть и который как раз по этой причине вторгался в мою память снова и снова, как навязчивая песенка или броская фраза рекламы, которую повторяешь против собственной воли, этот человек начиная с сегодняшнего дня больше не будет меня тревожить. Я сам так решил.

Ханин».

Текст отпечатан на машинке, листок сложен пополам, внутри – фотография Николая Алферова. На конверте – адрес Городского управления внутренних дел. Штемпель вчерашний – 28 октября.

Коротков остолбенело разглядывал послание и фотографию.

– Откуда это взялось?

– Получили вчера вечером, – ответил Головин. По его лицу было видно, что он и сам удивлен не меньше Короткова, но старается виду не показывать.

– Кто такой Ханин?

– Ханин Борис Владимирович доставлен вчера в морг городской больницы. Самоубийство. Выпил пятьдесят таблеток люминала. Обнаружен у себя дома двоюродной сестрой, которая пришла поздравить его с днем рождения и открыла дверь своим ключом.

– Кошмар, – вздохнул Коротков. – Ничего себе праздник получился. Он был психически нездоров?

– Состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Маниакально-депрессивный психоз под вопросом. Со слов сестры известно, что Ханин – гомосексуалист.

– А Алферов? – недоуменно спросил Коротков. – Выходит, он – тоже?

– Выходит, – подтвердил Андрей, вертя в руках фотографию. – Если исходить из этого, он был давно знаком с Ханиным.

– Подожди, – прервал его Юра, сжимая виски руками, – дай с мыслями собраться. Из того, что мы знаем об Алферове, следует, что он девушками и молодыми женщинами своего возраста не интересовался. В фирме, где он работал, полно юных ослепительных красоток, но ухаживать он не пытался ни за одной из них. Над ним даже подшучивали из-за этого. В личной жизни он был скрытен, никто из работников фирмы не мог ничего по этому поводу сказать. Можно допустить и гомосексуализм. Но Ханин… Как-то уж очень неожиданно и кстати. Нет?

Головин неопределенно пожал плечами.

– Не все же преступления потом и кровью раскрываются. Бывает, что удача сама в руки идет. Эксперты с этим конвертом и письмом всю ночь проработали. Сам начальник ГУВД лично их просил до утра не откладывать. Конверт, конечно, захватанный, через столько рук на почте прошел. А на письме и фотографии – отпечатки Ханина.

– Черт знает что! – в сердцах бросил Коротков. – У этого Ханина и машинка дома есть?

– Машинки нет. Он работал ночным охранником коммерческого магазина, там целых две машинки стоят в кабинете директора. Эксперты с утра этим занимаются.

Юра взял чистый лист бумаги и переписал текст письма.

– Мне нужна копия фотографии Алферова. И перечень одежды, которая была у него с собой в санатории.

– Сделаем, что еще?

– Пока ничего. Пойду в «Долину», покажу письмо Каменской. Глядишь, она что-нибудь подскажет. Если Алферова и в самом деле убил Борис Ханин, мне здесь делать больше нечего. Завтра же уеду, а то и сегодня, к вечеру.

– Юра… – Головин замялся. – Анастасия крепко на меня обижена?

– Не на тебя, на всех вас. Если ты от нее что-то хочешь, говори прямо сейчас. Уеду – она вас близко к себе не подпустит.

– Думаешь?

– Она сама сказала.

– А если с Ханиным что-то не так? Она ведь за несколько дней до убийства видела Алферова, говорила с ним, могла заметить, какая у него… ну, эта… сексуальная ориентация. Ты же говорил, что она очень наблюдательная.

– Спохватился! – Юра решительно встал из-за стола. – Раньше надо было думать, когда она тебе помощь предлагала. Да куда там! Все, Андрей, поезд ушел. Даже я не смог ее уговорить, а ведь старался, можешь мне поверить.

– Жаль, – искренне огорчился Головин. – Напорол я, дурак, да и Степаныч добавил.

– Степаныч?

– Следователь из прокуратуры, Михаил Степанович. Дотошный он, но узколобый какой-то. Фантазии у него совсем нет. Упрется в одну версию – и ни шагу в сторону. Все, что не годится, отметает с ходу. С этим самоубийством он дело закроет в пять минут, даже с явными несостыковками.

– Ну и радуйся, тебе же работы меньше. Я пошел.

Головин как-то странно и неодобрительно взглянул вслед выходящему из кабинета Короткову и взялся за телефонную трубку.

* * *

В санатории Юра Коротков первым делом зашел к своей названой тетушке.

– Как здоровье, тетя Рина? – шутливо поинтересовался он, пожимая протянутую руку и делая выразительное лицо.

– Спасибо, милый, не хуже, чем вчера, – улыбнулась Регина Аркадьевна. – В мои годы улучшений уже не бывает, так что «не хуже» означает, что все в порядке.

– А где же ваша соседка? Что-то у нее машинка не стучит.

– На процедурах. Она с утра никогда не работает, только после обеда. Чаю выпьете со мной?

– С удовольствием, только не забывайте, что я ваш племянник. Не надо обращаться ко мне на «вы».

– Ох, и правда, – спохватилась женщина. – Извини, дружок. А что Настенька? Получается то, что ты задумал?

– Не так, как хотелось бы. Скажите, с кем она общается?

– Да ни с кем. – Регина Аркадьевна насыпала в фарфоровый чайник заварку и положила кусочек сахару. – Со мной – редко. Мой ученик – Дамир – тот за ней, по-моему, серьезно ухаживает, но последнее время у них вроде бы разлад. Я уж было начала радоваться: Дамир такой талантливый человек, Настенька – редкостная умница, прекрасная бы вышла пара. Впрочем, я ведь мало что вижу, из номера выхожу редко, только на процедуры. Еду мне, как почетной больной, приносят прямо сюда.

– Неужели здесь такой уровень обслуживания? – поразился Коротков. – Даже еду в номер носят?

– Юрочка, не будь наивным. Хорошо обслуживают тех, кто хорошо платит. Я – плачу. Поэтому передо мной на цыпочках бегают.

– Тетя Рина, и откуда же у вас столько денег? Это я как племянник спрашиваю, – тут же уточнил Коротков.

– А мои уроки, милый, дорого стоят. Один час – десять долларов. Я, разумеется, беру оплату в рублях, но в соответствии с курсом. Талантливым детишкам, вернее их родителям, обходится дешевле, неспособным – дороже.

– Это как же?

– А очень просто. Если ребенок трудолюбив и музыкален, мне достаточно позаниматься с ним два часа, и он поймет, как должно звучать произведение. Потом он две-три недели работает дома самостоятельно и «сдает» мне отшлифованную вещь. Получается, что я даю не урок, а что-то вроде консультации. А если ребенок бездарен, с ним приходится заниматься два-три раза в неделю, вот и выходит дороже.

– И много у вас учеников?

– Порядочно. По-настоящему талантливых – пятеро. Еще восемь – с хорошими способностями, но без божьей искры и должного трудолюбия. И трое совсем никудышных. Музыку не чувствуют, даже слух не у всех есть. Но родители мечтают о славе и таскают их на уроки. Одного – вообще ежедневно. Жалко мне этого парнишку, искалечат ведь они его. Он, бедняга, уж так старается, видно, родителей своих боится и идет у них на поводу. Домашнего исполнителя я из него, конечно, сделаю, доллары свои отработаю. Будет услаждать папу с мамой и их гостей популярной музыкой. Но музыкантом он никогда не станет. Кроме того, Юрочка, у меня еще есть одна статья дохода: я готовлю исполнителей к конкурсам. Ко мне даже из других городов приезжают. Это, разумеется, стоит намного дороже, но и уровень сложности другой. Ведь это уже сложившийся музыкант, у него собственное видение произведения. Моя задача – помочь ему донести его идею до слушателя, подсказать, какими средствами для этого воспользоваться. А они боятся, что я начну навязывать им свое понимание, в каждом моем совете видят подвох, попытку сделать так, как хочется мне. Не поверишь, порой и до скандалов доходит. Вот откуда мое благосостояние. Плюс пенсия, но о ней и говорить не стоит.

– Выходит, вы богатый наследователь, тетя Рина? Жаль, что я на самом деле не ваш племянник, – дурачился Коротков.

– У-у, – засмеялась старуха, – после смерти от меня останется только рояль, правда, очень дорогой, не скрою. Я ведь много трачу, племянничек, так что не зарься на теткины деньги. Три-четыре раза в год лечусь здесь и плачу за каждую мелочь, иначе все будет наперекосяк. Ходить мне трудно, поэтому по Городу я передвигаюсь исключительно на такси. Магазины, стирка, уборка, кухня – на все это у меня нет ни времени, ни здоровья. Все это я тоже оплачиваю, и весьма щедро. Безработицы у нас пока нет, поэтому задешево услуги домработницы не купишь. Трачу все, что зарабатываю. Вот так-то, милый племянничек.

Юра услышал, как щелкнул замок в соседней двери, и вопросительно посмотрел на Регину Аркадьевну. Та кивнула.

– Это Настенька пришла. Если хочешь ее застать – иди сейчас, а то она в бассейн убежит.

* * *

Выйдя из номера 515, который занимала Регина Аркадьевна, Коротков сделал шаг в сторону Настиной двери и уже протянул было руку, чтобы постучать, когда увидел, что к номеру 513 приближается мужчина с огромным букетом роз. Юра прошел мимо него в сторону лестницы, краем глаза увидев, что он постучался к Насте и вошел. Коротков тут же метнулся назад и влетел в номер 515.

– Регина Аркадьевна, мне нужно открыть окно!

– Но ведь на улице минус пять, Юрочка, я замерзну, – старуха недоуменно повела плечами. – Что случилось?

– Регина Аркадьевна!

– Хорошо, хорошо, открывайте. Я накину пальто.

Юра чувствовал себя ужасно неловко, но ему обязательно нужно было слышать, что же это за гость у Аськи, да еще с такими роскошными розами. Он осторожно открыл задвижку балконной двери и встал на пороге.

* * *

– Позвольте представиться, Анастасия Павловна, меня зовут Репкин Лев Михайлович, я помощник мэра Города, председатель комиссии по координации деятельности правоохранительных органов.

Настя остолбенела. Визит был неожиданным и неуместным, она только что вернулась после массажа и стояла перед гостем в спортивных брюках, длинной, до колен, свободной майке, с волосами, сколотыми на затылке небрежным узлом. Более неподходящий вид для беседы с помощником мэра трудно было представить.

– Это – вам, – Репкин протянул ей розы.

– Спасибо. Присаживайтесь, – Настя сделала жест в сторону кресла. – Чему обязана?

– Анастасия Павловна, я перейду прямо к делу. У вас возникло печальное недоразумение с нашими работниками милиции. В первую очередь я хотел бы принести за них извинения.

– А во вторую?

– Давайте сначала закончим с первым вопросом. Это имеет принципиальное значение для второго. Вы принимаете мои извинения?

– Нет. – Она мило улыбнулась.

Иногда с Настей было невероятно трудно разговаривать. Если собеседник ей не нравился, она ограничивалась лаконичными ответами, никак не давая ему возможности развернуть разговор и вынуждая его задавать множество детализирующих вопросов, от которых он сам же первый начинал уставать. Основа доброжелательной беседы – взаимная помощь собеседников, это Настя усвоила твердо.

– Почему? Вам нанесли слишком глубокую обиду?

– Обида не слишком глубокая, но задеты вопросы, имеющие для меня принципиальное значение. Я покину вас на минуту – надо положить цветы в воду.

Взяв букет, Настя ушла в ванную, включила воду и взглянула на себя в зеркало. Видок тот еще, с усмешкой подумала она. Что может означать визит этого Репкина? Им действительно нужна помощь? Что-то не похоже. Рядовое убийство рядового водителя. Стоит ли задействовать такие силы на уровне мэрии, чтобы привлечь к расследованию еще одного человека? Маловато информации для выводов… Причесаться, что ли? Ладно, обойдется.

Она вернулась в комнату, уселась на стул, закинув ногу на ногу, и выжидающе посмотрела на визитера.

Репкин откашлялся и попытался продолжить.

– Ваш ответ означает, что сотрудничать с городской милицией вы не желаете ни при каких условиях. Я правильно вас понял?

– Нет. – Она опять улыбнулась и уселась поудобнее.

– В таком случае я вас не понимаю, Анастасия Павловна. – Голос Репкина стал почти сердитым.

– А я – вас. Вы, такой занятой человек, ответственное должностное лицо, покупаете розы и едете в санаторий, чтобы выяснить, как далеко зашла размолвка между уголовным розыском и обыкновенной отдыхающей. Вам самому не смешно?

– Мне грустно. Мне грустно, Анастасия Павловна, оттого что вы так враждебно настроены. У вас сложилось негативное впечатление о наших органах милиции в целом?

– Нет.

– Вы считаете, что наши работники недостаточно квалифицированны и профессионально грамотны?

– Нет, что вы.

– Вы можете назвать имена тех, к кому у вас есть претензии?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Коротко и ясно, – рассмеялся Репкин. – Вы считаете свои взаимоотношения с нашими сотрудниками вашим сугубо личным делом и не хотите, чтобы в это кто-то вмешивался и делал оргвыводы. Теперь правильно?

– Теперь правильно, – кивнула Настя.

– Тогда я перейду ко второму вопросу. Анастасия Павловна, вас ценят за ваше умение работать с информацией, за ваш аналитический ум. Я понимаю, что вы находитесь на отдыхе, но у городской администрации есть к вам просьба. Я подчеркиваю, именно просьба. Не могли бы вы оказать нам консультативную помощь? Мы предоставим вам всю необходимую информацию, а вы поделитесь с нами своими выводами.

– Речь идет об убийстве Алферова?

– Что вы, убийство Алферова уже раскрыто. Речь идет о более серьезных вещах.

Насте пришлось сделать усилие, чтобы сохранить на лице маску невозмутимости. И когда только они успели? Ночью, что ли? Как плохо, что она не успела повидаться с Коротковым.

Лев Михайлович между тем продолжал:

– У нас есть основания подозревать, что в Городе завелась преступная группировка, которая коррумпировала некоторых сотрудников правоохранительных органов. Мы были бы вам благодарны, если бы вы обсудили с нами этот вопрос и подсказали, в каком направлении действовать, чтобы обнаружить эту группировку и обезвредить ее.

«Ничего себе! Неужели я так серьезно ошибалась? Я полагала, что в Городе только одна мафия и у нее в руках находится все. Если это так, то администрация, и в первую очередь сам Репкин, должна быть с ней как-то связана. Вариант первый: я не ошиблась, но Репкин представляет группу людей, недовольных своими хозяевами и ищущих возможности свалить их руками Москвы. Для этого им нужен консультант, который подскажет, где, как и какие доказательства нужно собрать, чтобы у центральных правоохранительных органов появились основания для возбуждения дела. Вариант второй: в Городе нет Главной Мафии, которую я придумала: администрация честна и порядочна, а все, что говорит Репкин, – правда. Вариант третий: Главная, она же единственная, Мафия все-таки есть, но у нее появились конкуренты, которых она не может вычислить. Например, те, что убили Алферова. Кстати, кто же его, бедолагу, убил?»

– Скажите, Лев Михайлович, почему вы пытаетесь решить свои проблемы в частном порядке? Обратитесь в МВД России или в межведомственную комиссию по борьбе с коррупцией, они вам помогут. У них и специалисты первоклассные, и правомочия широкие, и сил и средств побольше, чем у меня.

– Это крайне нежелательно, – быстро ответил Репкин и чуть подал вперед свое грузное тело.

– Но почему же?

– Потому что у нас есть только подозрения, которые могут оказаться ошибочными. Мы взбудоражим весь Город, бросим тень на людей, которые ни в чем не замешаны. Наша просьба и состоит в том, чтобы вы подсказали, как проверить эти подозрения.

«Значит, вариант третий. Уже легче. По крайней мере, не политика. Веселенькая история: меня нанимает мафия как частного сыщика, чтобы я помогла ей устранить конкурентов».

– Мне очень жаль, Лев Михайлович, что вы напрасно потеряли время. У меня несколько иные планы на период отпуска. Кроме лечения, я еще и работаю здесь, – Настя кивнула на стол, заваленный бумагами и словарями, – и боюсь, что свободного времени у меня не будет. Кроме того, отпуск – на то и отпуск, чтобы отдыхать, а не заниматься работой. Вы согласны?

– Значит, вы отказываетесь?

– Да.

– Анастасия Павловна, не принимайте решение скоропалительно. Ваши консультации будут соответственно оценены. Подумайте.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она. – Я подумаю. Но у меня есть ряд условий. Во-первых, я буду говорить только с тем, кто самым кровным образом заинтересован в моей помощи. Давайте не играть в прятки, Лев Михайлович. Совершенно очевидно, что этот человек – не вы. Я подумаю над вашими словами и дам ответ завтра в это же время. Но имейте в виду, если завтра я здесь снова увижу вас, я снова отвечу отказом и на этот раз – окончательным. Во-вторых, не предлагайте мне выявлять коррумпированных сотрудников внутренних дел. Я не буду делать этого ни при каких условиях. Это даже не обсуждается. В-третьих, не предлагайте мне деньги. Попытайтесь заинтересовать меня чем-нибудь другим. Если завтра сюда никто не придет, я буду считать, что сегодняшнего разговора не было, и забуду о нем навсегда. Будем считать, что мои условия вас не устроили и мы мирно разошлись.

* * *

Юра Коротков изнемог от тревоги и беспокойства. Открыв балкон и встав на пороге, он услышал начало разговора и понял, что к Анастасии пришли как к работнику уголовного розыска. Как ни хотелось ему послушать, он боялся, что разговор услышит и Регина Аркадьевна, примостившаяся в кресле, плотно укутавшись в пальто. Значит, к черту полетит легенда о подозрительной переводчице. Конечно, убийство Алферова как бы раскрыто, и Анастасия в качестве приманки для убийцы уже не нужна. Но, с другой стороны, Юре не давало покоя это «как бы». Если раскрытие преступления сфальсифицировано здесь, в Городе, то это точно не «московский» «заказ», а работа местных деятелей. Для такого дела нужно слишком много «своих»: свой эксперт-криминалист, который даст заключение о наличии и принадлежности отпечатков пальцев на письме и фотографии и об идентичности шрифтов на машинках, одна из которых стояла в охраняемом Ханиным магазине, а другая послужила ему для написания покаянного послания; нужны свои понятые, в присутствии которых будут изыматься образцы и производиться обыск в квартире Ханина; нужен свой следователь, который из всего этого дерьма слепит аккуратненький слоеный пирожок, который некому будет есть в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности. Иногородним преступникам это не под силу, такое может сотворить только «криминальная власть» Города. Если Ханин и в самом деле липовая подставка, то настоящие убийцы ходят где-то рядом. Весь вопрос в том, чьи они люди, и если они не принадлежат Главной Мафии и действуют самостоятельно, то имеет смысл еще какое-то время подержать Аську в «переводчицах». В противном же случае цепляться за сохранение легенды глупо: мафия, имеющая своих людей в ГУВД, все равно знает, кто такая Каменская на самом деле.

«Ну чего я дергаюсь, – осадил Юра сам себя, с сожалением закрывая балконную дверь. – Моя миссия окончена, убийством Алферова заниматься никто не будет, завтра утром я уеду. Ася останется долечиваться, никто ее не тронет. Пусть Регина слышит, теперь это уже не имеет значения. А вдруг?.. Нет, рисковать нельзя. Надо подождать».

* * *

– Ты помнишь сказку о трех медведях? – неожиданно спросила Настя, беря Короткова под руку. Они медленно шли по вечернему Городу, чистому, сияющему огнями, гостеприимному.

– Почему ты спросила? Помню, конечно.

– В этой сказке самое главное – лейтмотив хозяина. Кто сидел на моем стуле? Кто ел из моей чашки? Кто спал на моей кровати? Хотя ни стулу, ни чашке, ни кровати ущерба никакого не причинено. Улавливаешь?

– Пока не очень.

– Если Ханин – умело организованная фальшивка, то это дело рук местных заправил. Если настоящие убийцы они же, то за каким дьяволом им понадобилась я? Уж точно не аналитикой заниматься. Скорее всего они боятся, что я что-то знаю и могу нанести непоправимый ущерб их шалашику, который они заботливо выстроили вокруг Алферова, чтобы спрятать в нем его бренные останки. Тогда мне надо их бояться. Зато если Алферова убили не они, то их обращение ко мне очень смахивает на вопль разгневанного медведя: кто посмел затеять возню на моей территории? Ведь не каждое же убийство они покрывают, есть и традиционная «бытовуха», и всякие случайности. Они не станут надрываться, чтобы у них в Городе все было как в сказке про соцреализм. Десять-пятнадцать процентов нераскрытых убийств – вещь совершенно естественная, где-то чуть лучше, где-то чуть хуже, но ста процентов нет нигде. Почему же они так задергались с Алферовым? Зачем нагородили этот огород с беднягой Ханиным и педерастическими страстями?

– Ты у меня спрашиваешь? – усмехнулся Коротков. – Я-то думал, ты мне сама скажешь, второй час тебя по Городу выгуливаю, все жду, когда на все вопросы ответишь.

– И отвечу. История с Ханиным – не более чем придвигание стула к столу или одергивание покрывала на смятой постели. Кто-то тут сидел? Кто-то тут спал? Ладно, мы сейчас стульчик на место поставим, постельку разгладим, а потом будем разбираться, кто это тут своевольничает. Не жить же в беспорядке. На самом деле они очень хотят узнать, кто и за что убил Алферова. И я подозреваю, что именно поэтому они пытаются ко мне подползти. Видно, чем-то это убийство отличается от всех остальных, случающихся в Городе. Они-то это отлично видят, а я – нет. Поэтому и строю какие-то нелепые предположения. Этим людям, наверное, уже сообщили, что у меня есть кое-какие соображения насчет убийства, но с розыскниками и следствием вышла промашка, и эти соображения до них не дошли. Как ты думаешь, похоже на правду?

– Похоже. Только не нравится мне эта правда, Асенька. Вот уеду я завтра, а как ты будешь выкручиваться? Ведь тебе завтра ответ придется давать. Ты уже решила какой?

– Зависит от того, кто завтра придет и как представится. Мало ли чего я себе в голове навычисляла. Конечно, если придет дядька и скажет: «Здрасьте, я – главный мафиози», придется закрыть перед ним дверь. Я же не могу работать на преступников, хотя и с благородной целью. Но честно тебе признаюсь, Юра, будет жаль, если так случится. Интересную задачку я бы с удовольствием порешала. Но – при условии чистой совести. Я продажная тварь, да?

– Кто тебя знает, Ася. Я бы не рискнул.

– Может быть, и я не рискну. Ночью еще подумаю как следует. Вообще-то я ужасная трусиха, ты же знаешь. И мафии этой боюсь до дрожи в ногах. Представляешь, что будет, если они меня похитят?

– Тьфу, типун тебе на язык. Не связывалась бы ты с ними.

– Скучно мне, Юрик, не люблю, когда мозги ничем не заняты. Перевод – работа несложная, полной нагрузки не дает.

– Влюбись, – посоветовал Коротков. – Будешь целыми днями анализировать слова и поступки своего ухажера: как посмотрел да что сказал. Чем не задачка?

– Пробовала, – призналась Настя. – Не получается. Задачка простенькая, а эмоций – ноль. Наверное, я просто моральный урод. Мы по какой улице идем?

Коротков поднял голову, поискал глазами ближайшую табличку с номером дома и названием улицы.

– Улица Чайковского.

– Пойдем к переговорному пункту, это должно быть недалеко.

* * *

Вернувшись к себе, Настя первым делом принялась за наведение порядка. Решение ей предстояло принять непростое, а для этого нужна тщательная подготовка.

Она собрала листы с отпечатанным текстом, сложила их в нужном порядке в аккуратную стопочку. Закрыла словари и английскую книгу, прикрыла машинку пластмассовой крышкой и отодвинула все на край стола, освободив себе рабочее место. Собрала с обеих кроватей разбросанную одежду, повесила ее в шкаф, вытряхнула в урну и тщательно вымыла пепельницу, задернула шторы, выключила настольную лампу. Теперь обстановка в номере стала напоминать ей кабинет на Петровке: все аккуратно, скупо и безлико.

Настя долго стояла под горячим душем, чтобы согреться после прогулки по морозному воздуху, потом завернулась в длинный махровый халат, уселась за стол и занялась делом.

Через некоторое время она с огорчением поняла, что выбора у нее на самом-то деле нет. Либо кто-то боится, что она знает или может выяснить правду об убийстве Алферова, и от нее все равно не отстанут независимо от того, даст она согласие или нет, потому что их цель – заморочить ей голову, запугать или откупиться. Либо этот кто-то действительно нуждается в ней как в аналитике, и, значит, имеет смысл согласиться, потому что речь может идти о серьезном преступлении, и тогда нельзя самоустраниться уже по чисто человеческим соображениям. То есть можно, конечно, но глупо и стыдно. Какая, в конце концов, разница, кто заинтересован в раскрытии преступления: мафия или милиция, важно, что оно тяжкое, что люди, стоящие за ним, опасны, что впереди еще могут быть невинные жертвы. «Не надо путать «вкусовое» и «принципиальное», – говорила себе Настя. – Если я могу быть полезной в обезвреживании опасных преступников и защите их будущих жертв, то я должна сделать все от меня зависящее. Надо только твердо поставить условие, что если с моей помощью этих людей обнаружат, то они не станут жертвами «разборки», а будут переданы в руки правосудия. Да, пожалуй, это и есть главное условие. Хорошо бы еще придумать способ, как добиться его соблюдения».

Настя разорвала на мелкие клочки исчерченные одной ей понятными схемами листы, выбросила их в туалет и легла в постель. Ее слегка знобило то ли от холода, то ли от нервного напряжения. Она вспомнила о звонке Леше и еще раз удивилась своему равнодушию. Трубку сняла женщина и приятным голосом сообщила, что «Алексей Михайлович вышел гулять с собакой». Настя знала, что у ее друга бывают неожиданные всплески страсти, вызванные длинноногими и пышногрудыми яркими красавицами. Вспышки эти длились два-три дня, после чего Леша приезжал к ней и с ужасом рассказывал о том, «какие они все скучные, природа дала им интеллект, а они не умеют им пользоваться», и что она, Настя, единственный человек, с которым он может проводить время. От всех остальных представительниц женского пола Леша уставал через полчаса. Совершенно ясно, что дама с приятным голосом собралась остаться у Лешки на ночь, иначе он совместил бы прогулку с собакой с провожанием гостьи до ближайшей остановки. «Я даже не ревную, – обреченно думала Настя. – Господи, да есть ли у меня вообще какие-то чувства? Ну почему я такая твердокаменная! Неужели я способна ощущать только две вещи: обиду и страх? Аналитическая машина, лишенная нормальных человеческих переживаний».

* * *

Светлана Коломиец и ее ангел-хранитель, маленький Влад, жили на теплой зимней даче Денисова в компании двух охранников. Света наслаждалась дармовым отдыхом, много спала, гуляла по огромному, заросшему деревьями участку. Ей не хотелось ни о чем думать, да и вообще думать она не очень любила.

Владу дали все необходимое, чтобы он чувствовал себя хорошо. Но этот человек в отличие от Светы продолжал тревожиться.

– Самое главное, – не уставал он повторять, – не проговориться про кино. Ты запомнила? Пока мы не сможем быть абсолютно уверены, что попали в руки не к нашим киношникам и не к их друзьям, мы должны молчать. В противном случае мы сразу станем опасными свидетелями.

– Ладно, ладно, – вяло отмахивалась Света.

Она не очень понимала, в чем состоит опасность, но полагалась на Влада полностью, поэтому на все вопросы ежедневно навещавшего их Старкова рассказывала, как заведенная, одну и ту же сказку: мол, прочла объявление, приехала на собеседование, позволила снять себя в бассейне и ждала результатов – понравится ли она турецкому богачу. В тот вечер, когда случился пожар, к ней на квартиру привезли Влада и сказали, что ему негде ночевать и он пробудет до утра. Больше она ничего не знает.

Влад, в свою очередь, упорно пел песню о том, как его разыскал неизвестный человек, представившийся Семеном, предложил заработать хорошие деньги, но не сказал за что. Он, Влад, наркоман, сидит на игле, деньги нужны позарез, поэтому он обрадовался и не стал ничего спрашивать, а просто приехал в Город, где его встретили, привезли к Светлане и обещали, что утром все ему расскажут. Но, к сожалению, помешал пожар. Вот и все. Влад видел, что Старков ему не верит. Но говорить правду боялся.

* * *

Мэр Города проводил свой досуг за игрой в карты с женой и ее братом. Мэр был красивым статным мужчиной средних лет, по образованию – философом и даже кандидатом наук. До того как возглавить городскую администрацию, он заведовал кафедрой в университете, читал лекции, писал книги и статьи и жил в ладу со всем миром. И на должности мэра он оставался книжным червем, весьма далеким от политических дрязг, доброжелательным, честным и порой очень наивным человеком. Он с первого же дня и всей душой поверил в политическую реформу, поэтому, когда ему неожиданно предложили поучаствовать в предвыборной кампании, он согласился, искренне веря в то, что мудрым и принципиальным руководством можно многое изменить к лучшему. Свою предвыборную программу этот человек составлял и обдумывал тщательно и скрупулезно, советовался с братом жены, которому доверял и которого ценил за остроту ума и политическую дальновидность. На выборах он победил.

– Спасибо тебе, я твой должник! – говорил новоиспеченный мэр своему родственнику.

– Приятно это слышать, – тонко улыбался брат жены. – Надеюсь, ты будешь помнить об этом.

Сегодня мэр был настроен благодушно и даже не делал резких замечаний своей супруге за непродуманные или явно глупые ходы во время игры.

– Что нового в преступном мире? – шутливо поинтересовался мэр, тасуя колоду и начиная сдавать.

– Как обычно, – лениво ответил шурин, поднимая карты и раскладывая их по мастям. – Убивают, грабят, насилуют, воруют. Ничего нового человечество пока не придумало. Все гениальное уже давно изобретено и теперь только слегка видоизменяется. Вообще-то у нас Город тихий, сам знаешь. Это тебе не Москва. У них по четыре-пять убийств в день совершается, а у нас – одно в неделю. Пас.

– Ну сравнил! – возмутился мэр. – Там население в двадцать раз больше. Я тоже пас. Открывай верхнюю.

– Население больше в двадцать раз, а количество убийств – в тридцать пять. Вот и посчитай, где спокойнее. Эх ты, философ, два и два сложить не можешь, – вмешалась жена, преподававшая математику в школе.

Мэр молча пересчитал взятки и сделал запись. Через несколько минут он вернулся к интересовавшей его теме.

– Послушай, а что, у нас в Городе действительно обстановка с преступностью лучше, чем в Москве?

– Конечно, – уверенно ответил шурин, работавший в ГУВД Города в должности начальника штаба. – Если тебе нужны цифры, я завтра же пришлю статистические сборники нашего министерства, где есть данные по областям России, сможешь сравнить. А если на словах, то у нас и в самом деле очень спокойно. Ты же хороший мэр, а стало быть, в Городе порядка больше. Там, где больше порядка, там меньше злобы и раздражения. Это прописная истина. Конечно, убийство есть убийство, если честно, то многие убийства – это не преступления, а беда самого убийцы. Ревность, зависть, нежелание терпеть оскорбления – все это человеческое, это никуда не спрячешь и никаким порядком не отменишь. Это было, есть и всегда будет. А вот по части краж и грабежей с разбоями у нас в Городе несравнимо лучше, чем в других местах, можешь мне поверить.

– А как с организованной преступностью?

– Какие ты слова-то знаешь! – от души расхохотался шурин, снимая темные очки, чтобы вытереть выступившие от смеха слезы. – Ну подумай сам, откуда у нас в Городе организованная преступность? Вот, кстати, тебе пример. В санатории «Долина» убили отдыхающего из Москвы. Мы, честно признаться, заволновались, не сделали ли московские мафиози наш Город местом для сведения счетов. Связались с Московским уголовным розыском, от них человек тут же приехал, стали копать во всех направлениях. Думали, и правда организованная преступность. И что же ты думаешь? Обыкновенное убийство из ревности, никакой организованной преступности там и рядом не лежало. Правда, ревность с современной, так сказать, окраской. Убитый оказался гомосексуалистом, а убийца – его отвергнутым любовником.

– А что, этот сотрудник МУРа – он все еще здесь? – вдруг спросил мэр.

– Пока здесь, но на днях уедет. Убийство раскрыто, делать ему здесь нечего.

– Послушай, у меня появилась идея. Что, если сделать по местному телевидению передачу, посвященную проблемам преступности? Пригласить Репкина, тебя и этого парня из Москвы. И поговорить о том, как в Москве плохо и как у нас хорошо. А? Как тебе такое предложение?

– Предложение интересное, – осторожно ответил шурин, снова снимая очки и медленно протирая их, чтобы успеть собраться с мыслями. – Но боюсь, что ничего не выйдет. Московский сыщик не сегодня-завтра уедет, и задерживать его здесь нам никто не позволит, да он и сам не захочет, а для того, чтобы сделать передачу, нужно писать сценарий и вообще готовиться. Это ведь не за два часа делается. Сценарий, съемка, монтаж, да много всего.

– Жаль, – непритворно огорчился мэр. – Без москвича передача не получится, надо, чтобы он сам рассказал про московскую преступность и поделился впечатлениями о нашей криминальной обстановке. А если сделать прямой эфир? Договорюсь на телевидении, мне не откажут, я все-таки мэр. Попросить товарища из Москвы задержаться всего на один день и быстренько организовать передачу – это вполне реально. Как ты думаешь?

– Я думаю, – медленно ответил шурин, тщательно подбирая слова, – что этого вообще не следует делать. Пример других городов показывает, что народ начинает задумываться над проблемой не тогда, когда проблема реально появляется, а тогда, когда об этом начинают говорить журналисты. Люди привыкли верить печатному слову: если журналисты заговорили – значит, дело плохо и на пороге катастрофа. Не надо, дорогой, будить спящую собаку.

– Но я ведь не собираюсь говорить о том, что преступность растет. Я, наоборот, хочу показать, что у нас обстановка намного лучше, чем в других местах.

– Я понимаю. Но сам факт обсуждения проблемы может сыграть негативную роль. Послушайся моего совета, не связывайся с этим.

– Хорошо, я подумаю, – неожиданно сухо ответил мэр.

* * *

В тот же день поздно вечером шурин мэра позвонил Денисову.

– Мой родственник затеял организацию передачи на телевидении по проблемам преступности.

– И что? – не понял Денисов. – Что в этом плохого? Пусть делает. Это прибавит ему престижа в глазах народа.

– Он хочет сделать прямой эфир и пригласить оперативника из Москвы, чтобы тот подтвердил, как в Москве плохо с организованной преступностью и как хорошо с этим у нас. Этого нельзя допускать ни в коем случае. Московский сыщик далеко не дурак, достаточно было увидеть его лицо, когда он услышал о Ханине, чтобы понять, что он ни на секунду этому не поверил. И потом, он дружен с Каменской, они постоянно обмениваются информацией по делу, а она тоже могла ему много чего напеть. Вы представляете, что может произойти, если пустить его в прямой эфир? А делать передачу заранее и потом редактировать и монтировать нет времени, он вот-вот уедет, и мэр об этом знает, потому и торопится.

– Спасибо, что позвонил. Я все устрою.

Глава 10

День одиннадцатый

Дамир Исмаилов еще нежился в постели, когда к нему в люкс явился массажист Котик.

– Читай! – С этими словами он швырнул Дамиру свежую газету. – На последней странице, сверху справа. «Трагедия меньшинств».

Дамир пробежал глазами заметку. Покончил с собой какой-то Ханин. Перед смертью написал признание, что убил отвергнувшего его любовь Николая Алферова. Автор заметки попутно порассуждал о том, что, хотя уголовная ответственность за гомосексуальные контакты не так давно в нашей стране отменена, мы до сих пор пожинаем плоды неправедных гонений на сексуальные меньшинства. Мужчина, не встретивший взаимности у женщины, чаще утешается другой любовью. Пусть не сразу, но он может найти замену. Гомосексуалистам, которые вынуждены вести свою личную жизнь «в подполье», найти партнера куда сложнее, поэтому разрыв отношений превращается в настоящую трагедию, пробуждает такую непреодолимую ревность, которая зачастую ведет к убийствам. Между разнополыми партнерами, сообщает автор, убийства из ревности встречаются куда реже.

– Что это значит? – Дамир вернул Котику газету и начал быстро одеваться.

– Сам не знаю. Может, у Ханина и в самом деле был здесь дружок? Милиция об этом узнала, его вызвали на допрос, сообщили о смерти возлюбленного. А у него от горя в голове помутилось, особенно если были какие-то психические отклонения. Может быть, он уже давно ревновал, а на почве шока произошел сдвиг: принял желаемое за действительное, написал признание и добровольно расстался с жизнью. У психов это бывает, кому, как не нам с тобой, это знать. В любом случае нам сказочно повезло. Такая удача бывает только раз в жизни. Нашему Семену черт люльку качал.

– Слава богу, следствие закончилось. Теперь можно уезжать, – облегченно вздохнул Исмаилов, доставая из шкафа дорожную сумку.

– Куда это ты собрался?

Котик требовательно взял Дамира за плечо, другой рукой скинул сумку со стола на пол и отпихнул ее ногой.

– В чем дело, Котик? Почему я не могу уехать?

– А Марцев? Ты о нем забыл? Заказ получен, его надо выполнять. Я немедленно сообщу Семену и Химику, чтобы они возвращались. Надо искать девку с лилипутом или равноценную замену и быстро делать дело. Это ты у нас человек творческий, вдохновения ждешь, а у нас, между прочим, плановое производство. Так что не дури. Опасности нет никакой. Парень из московской уголовки убрался восвояси, дело закрыто, сценарии и все прочее – готовы. За работу, дорогой товарищ!

Дамир обессиленно опустился на кровать.

– А с Каменской что делать? – растерянно спросил он.

– А ничего не делай, кроме того, что сам захочешь, – ухмыльнулся Котик, доставая из холодильника банку пива и ловко вскрывая ее. – С Алферовым разобрались, Зарипа никогда не найдут, да и искать не будут, так что Каменская для нас теперь не опасна. Можешь со спокойной совестью разыграть сцену ревности, приплести сюда этого милиционера – и пишите прощальные письма.

– При чем тут милиционер? Он за ней следил, а не ухаживал.

– Ну и что? Ревность слепа, милый друг, она не верит очевидному и выдумывает несуществующее. Впрочем, я не настаиваю. Можешь продолжать волочиться за Каменской, если она тебе нравится, доставь себе удовольствие. Хотя я лично, – Котик презрительно поморщился, – и минуты бы на нее по своей воле не потратил. И чего Зарип в ней нашел?

– Ты не понимаешь, – Дамир медленно потер лицо руками. – Зарип видел то, чего не видел ты. И я это видел.

– И что же это? – мгновенно насторожился Котик, отставляя в сторону пиво.

– Это… не объяснишь. Но я Зарипа понимаю.

– Ах, вот ты о чем! – Котик с облегчением взялся за банку. – Ну, в добрый час, любовничек. Глядишь, тебе и обломится. Да не сиди ты, как квашня, брейся, завтракай и живи, словно ничего не случилось. Семен – парень оборотистый, за день-два все устроит, выполним заказ – и можешь уезжать. Приходи ко мне к четырем часам, я тебя в тонус приведу, сделаю массаж как следует – и в сауну. Будешь как новенький.

* * *

Ровно без четверти одиннадцать в номер 513 постучали. На этот раз Настя была готова к встрече, подобающим образом одета (насколько это позволял скудный гардероб, рассчитанный на тихое лечение в санатории), причесана и даже с изящным макияжем, сделавшим ее бесцветное лицо выразительным и нестандартным.

В комнату вошел невысокий полноватый человек с серьезным лицом и умными глазами. Он начал без предисловий:

– Анастасия Павловна, мне поручено пригласить вас на встречу с человеком, который крайне заинтересован в вашей помощи. Обстоятельства дела таковы, что он не может сам приехать сюда. Но он вас с нетерпением ждет.

– Почему он не может приехать? Он инвалид?

– Он не инвалид, но то дело…

– Так не пойдет, – прервала его Настя. – Во-первых, представьтесь, будьте любезны.

– Старков Анатолий Владимирович.

– И кто вы, Анатолий Владимирович? Где и кем работаете?

– Начальник отдела безопасности коммерческого банка. Вот мои документы. – Он протянул Насте служебное удостоверение.

– Во-вторых, я хочу понять, о каком деле идет речь и почему ваш хозяин…

– Мой друг, – мягко поправил ее Старков.

– Ваш хозяин, – так же мягко отпарировала Настя, – так вот почему он не может приехать сюда? Связано ли это с тем, что он скрывается и не покидает своего убежища?

– Ни в коем случае, Анастасия Павловна. Я не уполномочен обсуждать обстоятельства дела без его участия. Но он – лицо совершенно легальное. Более того, сегодня в нашем Городе праздник, и он будет на нем присутствовать. Вот на этот праздник я вас и приглашаю. Мы понимаем ваши опасения, поэтому и предлагаем провести встречу в открытом людном месте.

– Поехали, – решительно сказала Настя, доставая из шкафа куртку и шарф.

* * *

– Какой у вас сегодня праздник? – спросила она, усаживаясь в сверкающий автомобиль и в который раз ругая себя за то, что так и не удосужилась научиться разбираться в иномарках.

– Видите ли, в нашем Городе довольно много католиков. Так сложилось исторически. На Западе примерно в это время празднуют День всех святых. У нас к этому не приучены, но почему бы не дать возможность верующим отпраздновать? Заодно и все остальные повеселятся. В нашем Городе всегда очень веселые праздники, вам понравится.

– Надеюсь, – сухо сказала Настя, отворачиваясь к окну.

Машина доехала до центра Города и остановилась.

– Дальше придется идти пешком, Анастасия Павловна, в дни праздников у нас тут пешеходная зона. Пойдемте, это совсем близко.

Они прошли по широкому проспекту метров пятьсот, когда Старков остановился.

– Я вас оставлю, Анастасия Павловна. Вы погуляйте здесь, только не уходите далеко. К вам подойдут.

– И долго мне гулять? – недовольно спросила она.

– Вас не заставят ждать.

Город производил на Настю странно благостное впечатление. Даже сегодня, когда его улицы были запружены гуляющим народом, он оставался уютным и каким-то удобным. «В нем, наверное, удобно жить и работать, – подумала она и тут же оборвала себя: – Бредятина какая в голове. Жить и работать, жить и работать… Вот так все живут и работают, работают, работают. Я даже не предполагаю в людях никаких человеческих чувств, будто они автоматы какие-то. И умрут все потихоньку, один за одним, как сломаются. И я сломаюсь, если буду и дальше вести себя как робот. Боже, о чем я думаю! Ну точно, моральная уродина».

Она видела, что люди вокруг искренне радуются этому полурелигиозному-полусветскому празднику. «А не дураки отцы здешние, ох не дураки, – размышляла Настя. – Ведь привык народ к празднику в начале ноября. Красный день календаря не то отменен, не то еще существует – не понятно, а привычная игрушка для потехи – вот она, только на неделю раньше. И очень даже здорово! На любом углу – буфет, стакан горячего кофе, бутерброды, прекрасная выпечка по ценам «ну просто очень смешным». Есть и спиртное, но на морозце да под обильную закуску – не захмелеешь».

Народ неторопливо, без базарной суеты тек по улице. Несколько семей плотной группой стояли перед лоточницей-буфетчицей, румяной симпатичной женщиной. Делая заказ, они не скупились, советовались с детьми и весело смеялись. Никаких «Марсов» и «Сникерсов» на прилавке не было, и это почему-то обрадовало Настю.

…Она стояла у чистого, довольно высокого стола и уминала бутерброд с севрюгой горячего копчения. На веселой картонной тарелочке перед ней дожидался своей очереди валован с грибами. Кофе в одноразовом пластиковом стаканчике издавал приятный запах, ну а на вкус Настя особо и не рассчитывала, взяла, чтобы руки погреть. Слушая детский визг, доносившийся из парка, где работали аттракционы, звучала музыка, Настя думала о том, что к ней сейчас, вот именно сейчас, должны бы подойти. По закону всемирной подлости от стола отрывают как раз в тот момент, когда подают самое вкусное блюдо. Ей очень хотелось съесть валован…

– Замерзли? – услышала она у себя за спиной насмешливый голос.

В ту же секунду подошедший сделал шаг вперед и встал лицом к ней. Настя увидела немолодого рослого мужчину, одетого неброско, но элегантно и дорого. Единственное яркое пятно – ослепительно белый свитер под распахнутой теплой курткой. Густые седые волосы коротко подстрижены, лицо грубоватое, словно вырубленное из дерева, глаза темные, внимательные, но в то же время приветливые. Настя внутренним чутьем сразу признала в нем Хозяина. «Вот ты какой, – спокойно думала она, разглядывая его, – и совсем не страшный. Очень приятный. Никогда не видела близко людей твоей породы. Даже если у нас с тобой ничего не получится, все равно познакомиться интересно».

– Простите, если заставил вас ждать.

И голос у мужчины был приятный. Настя молча пила кофе, глядя ему прямо в глаза. «Хоть ты и приятный во всех отношениях, – решила она, – но помогать тебе в разговоре я не буду. Ты же должен меня завоевать, вот и давай, завоевывай».

– Меня зовут Денисов Эдуард Петрович, – продолжал между тем мужчина, будто не замечая ее молчания. – Я вам очень признателен за то, что вы приехали и согласились выслушать меня. Вам удобно разговаривать на ходу или вы предпочитаете стоять?

– Я предпочитаю сидеть, Эдуард Петрович, особенно если разговор предстоит долгий. При этом сидеть желательно в тепле. Я действительно немного замерзла.

– Я бы с радостью пригласил вас к себе домой, но боюсь, что вы не согласитесь. Мы могли бы поговорить в машине, там достаточно тепло, но мне кажется, что для первой встречи машина – место неподходящее. Что же мы выберем? Ресторан?

– Я не голодна.

– Тогда бар? Кофе, напитки и никакой еды. Это рядом, в двух шагах.

– Согласна, – коротко кивнула Настя.

* * *

Взяв по чашке кофе, они уселись в самом дальнем углу бара. Денисов помог Насте снять куртку и заботливо повесил ее на спинку соседнего стула.

– Анастасия Павловна, я начну с предыстории, чтобы рассеять все вопросы, которые могут у вас возникнуть. Я коммерсант, и коммерсант весьма удачливый. Скоро семь лет, как я вкладываю деньги и получаю совершенно законные и очень высокие доходы. Это может показаться вам странным, но я не проедаю свои деньги и не трачу их на украшения для своих любовниц. Я занимаюсь тем, что благоустраиваю и развиваю свой Город, в котором родился и в котором умру. Разумеется, я делаю это не один. У нас существует Союз предпринимателей, в который входят мои сторонники, то есть те, кто согласен с моей политикой развития Города и социальной поддержки населения. Вместе мы представляем мощную финансовую силу, которая помогает и мэру, и жителям нашего Города. Сегодняшний праздник, кстати, тоже финансируем мы, поэтому цены в буфетах намного ниже обычных.

– Я заметила, – кивнула Настя.

– Я всю свою жизнь делал деньги, – продолжал Эдуард Петрович, – когда-то на грани законности, порой и за ее пределами, но это было давно. Теперь я вполне легальный капиталист. Полагаю, у вас, как у юриста, это сомнений не вызывает. Я очень богат. Но к старости я стал сентиментальным. Мне захотелось делать добро. И я его делаю.

– Понятно, – снова кивнула она.

– Тогда вам должно быть понятно и другое, Анастасия Павловна. Мне небезразлично, что происходит в моем Городе. В том числе и что происходит в сфере правопорядка. У меня есть основания полагать, что в Городе появились преступники, организующие торговлю «живым товаром», вербующие легковерных девушек и переправляющиe их в публичные дома Ближнего и Среднего Востока. Усилия городской милиции успехом не увенчались. Поэтому я хочу просить о помощи вас.

– Почему именно меня? – Настя поставила пустую чашку на блюдце и достала сигарету. – Почему вы думаете, что я смогу то, чего не смогла ваша милиция? У меня квалификация отнюдь не самая высокая, среди ваших сыщиков наверняка есть люди более опытные и лучше знающие обстановку в Городе.

– Потому, Анастасия Павловна, что эта банда каким-то образом связана с санаторием «Долина». Более того, как раз сейчас, в эти дни, там что-то происходит. И разобраться в этом можете только вы. У нас есть кое-какая любопытная информация, и, если вы согласитесь нам помочь, она будет предоставлена в ваше распоряжение. Вы хотите подумать или дадите ответ сразу?

– Мне нужно подумать.

– В таком случае… – Он взглянул на часы. – Сейчас тринадцать пятнадцать. Сколько времени вам нужно на обдумывание?

– Не меньше часа.

– В четырнадцать тридцать вы скажете мне о своем решении?

– Да, – твердо ответила Настя.

– Вы останетесь здесь или вас отвезти куда-нибудь?

– Я останусь. Здесь хороший кофе и достаточно тихо.

– Хорошо. Ровно в четырнадцать тридцать я вернусь. И еще одно, Анастасия Павловна: независимо от того, каким будет ваш ответ, я могу рассчитывать на то, что вы примете приглашение отобедать со мной у меня дома?

– Нет, Эдуард Петрович. Прошу меня понять правильно. Если я отвечу вам отказом, то лучше мне вернуться в санаторий. Если же соглашусь – другое дело. Тогда я с удовольствием поеду к вам в гости.

Денисов поднялся, надел куртку и склонился к Настиной руке.

– До скорой встречи, Анастасия Павловна.

* * *

«Думай, деточка, думай быстрее, – говорила себе Настя Каменская, – в твоем распоряжении час. Он не скрывает, что он – истинный Хозяин Города. Это уже хорошо, значит, он не считает меня полной дурой. Он подал это блюдо с мягким соусом благотворительности сентиментального богача, чтобы не ставить меня в неловкое положение. Это тоже хорошо, значит, он не хочет меня пугать. Следует ли из этого, что он хочет меня купить, чтобы я молчала об Алферове? Или история с торговлей девушками – правда? Если правда, то можно соглашаться, задачка интересная. А если все-таки Алферов? Как же проверить? Думай, Настасья».

Раскрытие убийства Алферова мог организовать только он. Зачем он это сделал? Если я это пойму, я смогу принять решение. А если попробовать с другого конца? Кем он меня считает? Человеком, который может знать правду об убийстве и поэтому опасен? Если да, то нужно уносить отсюда ноги, пока цела. Как же это выяснить?

Настя выпила три чашки кофе, исчертила значками и закорючками кучу салфеток, пока не нашла решение. От напряжения ей стало жарко, ладони вспотели, сердце колотилось где-то в горле, пальцы рук дрожали, как у заправской алкоголички. «Кофе у них, что ли, неразбавленный, – подумала она. – Нужно попытаться расслабиться».

Решение было простеньким и незамысловатым, но позволяло одним махом ответить на все вопросы и правильно оценить ситуацию. Настя взглянула на часы – четырнадцать двадцать. Она достала из сумки газету, которую купила утром в киоске санатория, положила перед собой и стала внимательно изучать первую страницу. Сейчас явится «наниматель». Как он отреагирует на газету? Скажет: «А кстати, на последней странице очень любопытная заметка. Вы уже прочли? Оказывается, убийство-то в вашем санатории совершено на почве ревности». Тогда все. Останется придумать какую-нибудь невероятно вескую причину для отказа и уносить ноги побыстрее. А жаль. Задачку о торговле «живым товаром» она бы с удовольствием порешала. Финт с газетой имел еще один смысл: если Денисов сошлется на заметку, всегда можно поохать, поудивляться и дать понять, что ничего иного и не подозреваешь, тем самым обезопасить себя.

Краем глаза Настя увидела мелькнувший в противоположном конце зала белый свитер, но головы не подняла. На газету упала тень.

Послышался голос Эдуарда Петровича:

– Не читайте эти глупости, Анастасия Павловна. Они написаны не для вас.

Настя легко поднялась из-за стола. Дрожь в коленях исчезла, в груди стало тепло. Ей захотелось его расцеловать.

* * *

Со своей шефской работой в дорогом подмосковном ресторане Алан расстался без сожаления. Ему, деятельному, хотевшему все сделать самому, контролировать и наставлять было неинтересно. К тому же и исполнители были в большинстве случаев неблестящие. Таковы же были, по мнению придирчивого Алана, и результаты их деятельности. Настоящая кухня – это мир, это вселенная запахов, цвета и вкусовых ощущений, со своими законами гармонии, традициями, церемониями, этикетом. Этим законам он и хотел служить.

Предложение Денисова работать у него дало Алану то, что он хотел получить. Теперь к его услугам было все: деньги, дорогостоящее оборудование, но самое главное – только здесь, у Эдуарда Петровича, он мог кудесничать над приготовлением блюд в традициях экзотических национальных кухонь. С большим старанием собираемая им коллекция поварского инвентаря для приготовления этих блюд пополнялась в последнее время довольно активно: делая подарок Алану, «соратники» и «коллеги» Денисова знали: Эдуард Петрович с благодарностью отнесется к знакам внимания, оказываемым его личному повару. Здесь, в бывшей однокомнатной квартире, а ныне – царстве Алана, все эти жаровни, казаны, противни, глиняные горшки, решетки и прочие хитроумные приспособления служили вместе с Аланом законам Кухни. А Кухня существовала для Трапез.

Все трапезы делились у Алана на ритуальные и индивидуальные. Первые были почти всегда шаблонны, требовали не фантазии, а тщательности. Субботние обеды всей семьей, торжества и юбилеи, деловые ужины не выходили за рамки пусть высшего класса, но общепринятой Кухни.

Вторые же, индивидуальные, трапезы были стихией Алана. Он давно уже понял всю узость банальной фразы о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Не к сердцу, а к уму, ко всей натуре человеческой был тот путь. И не только мужчины, а человека вообще. Любого человека можно расположить к себе или оттолкнуть, заставить почувствовать свою значимость или бесконечную свою ничтожность, даже если нет на самом деле ни значимости этой, ни ничтожности. Можно понять человека и одновременно показать ему себя, проведя с ним время за продуманно сервированным столом с правильно подобранными и тщательно приготовленными блюдами. Ведь тонкости обращения с приборами, посудой, рюмками-бокалами ныне мало кому знакомы. Даже мясо, приготовленное в горшочке, простом русском традиционным горшочке, приводит некоторых в замешательство: куда этот горшочек девать, что с ним делать, ложкой в него или вилкой, да и в него ли? Что делать с этим сооружением из шампуров, стоящим на жаровне с углями? Как с устрицей обходиться, ножом ее или чем другим расковыривать? Может, пальцами? Да даже простой помидор, так аппетитно лежащий рядом с чем-то непонятным на листе салата, – и он может дать нежеланный эффект, если его неаккуратно проткнуть вилкой или взрезать ножом: хорошо, если на себя брызнет гость, а ну как на хозяина? И хозяин во всех таких случаях действительно «хозяин положения». Шампур от жаровни отцепил – гостю передает. Сам первый горшочек отставил, ложечкой на тарелку содержимое из него выкладывает, а уж потом за вилку с ножом берется. И помидорчик трогать не будет предупредительно, даст понять, что это всего-навсего цветовое пятно, для глаз радость. И щипчики для устриц возьмет предусмотрительно первый. Не жалует он чужого унижения и позора, с уважением к гостю относится. Если захочет, конечно.

Алан знал многое, консультируя Денисова по вопросам индивидуальных трапез, и о его отношениях с «соратниками» и «коллегами», и о его противниках, которые, стараниями Алана униженные, за столом «ломались», переходя почти всегда из разряда «врагов» в разряд «коллег», а то и «соратников». Но эти его знания – только информация к размышлению о сервировке стола и приготовлении нужных блюд. Делами хозяина Алан не интересовался никогда.

К сегодняшней встрече Денисов готовился серьезно. Условий было поставлено много: больная спина, любит овощи, не любит острое, соленое, мясное… Именно поэтому Алан так тщательно отбирал на рынке и рыбу – свежайшую осетрину, и овощи – цветную капусту, кочанный салат, глянцевые баклажаны, зелень. Никакого лука-чеснока. Купил он и несколько пачек ментоловых сигарет разных сортов (кто ее знает, эту капризную гостью, какой сорт она предпочитает), сухой мартини и отличный кофе. Осетрину Алан решил готовить на решетке. В жаровне уже лежали, краснея, березовые угли, а рядом – пара ясеневых веточек, их он постругает в жаровню перед самым концом, осетрина перед подачей на стол приобретет от их дымка чудесный, восхитительный золотистый цвет…

* * *

Пока не было покончено с осетриной, беседа за столом носила весьма светский характер, в ходе которой Настя уговорила-таки Денисова обращаться к ней только по имени, без отчества. Когда Эдуард Петрович убедился, что его гостья всем довольна и настроена дружелюбно, он перешел к главному:

– Могу я спросить вас кое о чем, Анастасия?

– Попробуйте, – улыбнулась Настя, с удивлением ощущая легкость и покой. Страха, сжигавшего ее на протяжении последних суток, как не бывало.

– Чем вы руководствовались, обдумывая мое предложение? Я хотел бы знать, что могло заставить вас отказаться и почему вы в конце концов согласились. Это ничего не изменит в нашем соглашении, но поможет мне понять ваш характер. Если вам неприятно, можете не отвечать, – тут же добавил он.

– Нет, почему же, я отвечу: Ханин.

– Вы догадались? Каким образом?

– По фотографии. Среди вещей убитого была та самая рубашка, в которой он сфотографирован. Рубашка совершенно новая, даже ни разу в стирке не побывала. И ворот, простите за подробности, не грязный. Ее носили день-два, не больше. Этой фотографии у Ханина просто не могло быть, ее сделали за те несколько дней, что Алферов пробыл в санатории. Видите, как просто.

– В самом деле просто. И как это повлияло на ваше решение?

– Я боялась, что вы заинтересованы в сокрытии истинного убийцы. В этом случае я отказалась бы. Кроме того, я боялась, что вы считаете меня опасной из-за того, что я не верю в историю с Ханиным. Тогда бы я просто удрала из Города, мне с вами не тягаться. Но вы ясно дали мне понять, что все это не так.

– И когда же я дал вам это понять?

– Это неважно. Вы слышали о Шарлотте Армстронг?

– Никогда. Кто это?

– Писательница, автор детективов. У нее есть совершенно гениальная повесть «Сохрани свое лицо» – о молодой девушке, которая случайно попала в орбиту внимания преступников и, не подозревая об этом, разрушила все их планы. Знаете почему? Потому что совершенно не умела хитрить и притворяться и своей непосредственностью и прямотой ставила их в тупик. Это я к тому, Эдуард Петрович, что лучше, наверное, нам с вами сразу выяснить отношения и не пытаться обмануть друг друга. У нас с вами как раз тот случай, когда самый короткий путь – прямой.

– Я готов.

Денисов отставил рюмку, положил в Настину тарелку дольку грейпфрута, себе взял яблоко.

– Эдуард Петрович, я знаю, что раскрытие убийства Алферова организовали вы. Это означает, что в ваших руках весь Город, в том числе и правоохранительные органы. Я примерно представляю себе размах коррупции, процветающей здесь, и не очень верю в вашу доброту и сентиментальность. Я отдаю себе отчет в том, кто вы такой, и иду на сотрудничество с вами с открытыми глазами. И делаю это только потому, что то, о чем вы мне говорили, чревато очень тяжкими последствиями и может повлечь новые жертвы. Мое согласие продиктовано именно этими соображениями. Поэтому, если вы меня обманули, я завтра же уеду из Города, а послезавтра здесь будут люди из МВД, которые начнут разбираться с липовым уголовным делом о самоубийстве Ханина. Видите, я честна с вами и не скрываю своих намерений.

– Но Ханин действительно покончил с собой. Мы просто этим воспользовались.

– А заключения эксперта? Куда вы их денете? Организуете пожар в здании ГУВД, в котором сгорят все вещественные доказательства и процессуальные документы? Эдуард Петрович, поймите, я не угрожаю вам. Дайте мне слово, что, если убийца Алферова будет обнаружен, дело возобновят по вновь открывшимся обстоятельствам. Дайте слово, и мне этого будет достаточно, чтобы с чистой совестью помогать вам.

– А если я дам слово, но не сдержу его?

– Значит, я идиотка и понесу за это ответственность. Но это уже мои проблемы. Сводить с вами счеты я не буду. Обманутый в нашем с вами случае виноват не меньше, чем тот, кто обманул. Каждый должен сам расплачиваться за свои ошибки.

– Хорошо, Анастасия, откровенность за откровенность. Следствие по делу об убийстве нужно было прекратить любой ценой, чтобы не спугнуть тех, кто засел в «Долине». Раскрытие организовано и оплачено мной, тут вы не ошиблись. У нас было несколько вариантов, как это можно было сделать. Самоубийца – только один из них. Для этого на станции «Скорой помощи» дежурил мой человек в ожидании подходящего случая. Но были и другие варианты, просто этот сработал первым.

– А фотография? Ведь она сделана при жизни Алферова. Зачем?

– Вы все еще мне не верите… За последние четыре месяца моим человеком в санатории сделаны фотографии всех отдыхающих, всех без исключения. Мы беремся за дело очень серьезно, имейте это в виду.

– И моя фотография есть?

– Обязательно. Хотите взглянуть?

– Хочу.

Денисов вышел в расположенный рядом со столовой кабинет и через несколько минут вернулся с фотографией. Настя была запечатлена в день приезда, осунувшаяся, с запавшими глазами и прикушенной от боли губой. Жертва концлагеря, а не молодая женщина!

– Эдуард Петрович, а кто написал письмо?

– Ну какая вам разница? – Он подлил ей в стакан мартини, бросил в него кубик льда и дольку лимона. – Это наши производственные трудности.

– Не скажите. – Настя лукаво улыбнулась. – Этому человеку не меньше тридцати пяти, либо, если он моложе, то живет с родителями. Он любит поэзию, хотя сам не сочиняет. И с фантазией у него бедновато. Как, похоже?

– Я спрошу, кому было поручено письмо. Но я жду ваших объяснений.

– Вы сами-то читали это письмо?

Денисов кивнул. Настя отпила большой глоток и начала медленно декламировать:

– «Этот человек, который так старался тебя позабыть и в чью память как раз по этой причине ты вторгалась снова и снова, как навязчивая песенка или броская фраза рекламы, которую повторяешь против собственной воли, этот человек сегодня, сейчас, еще сам того не подозревая, наконец начал тебя забывать. Как много ты потеряла в это мгновение!»

– Что это? – изумился Денисов.

– Стихотворение кого-то из испанских поэтов. Опубликовано в конце шестидесятых годов в журнале «Иностранная литература».

– Ну и память у вас! – восхитился Эдуард Петрович.

– Не жалуюсь. А человек ваш – халтурщик. Вот на таких мелочах и попадаются.

– Ну, это вы бросьте, – рассмеялся он. – Кто, кроме вас, вспомнил бы публикацию почти тридцатилетней давности! Это чистая случайность, что вы ее не забыли.

– Как знать, Эдуард Петрович. Стихотворение-то хорошее, его могут помнить многие, кто в те годы увлекался поэзией. Другое дело, что среди милиционеров таких людей сейчас уже не осталось. Но среди опытных адвокатов они вполне могут найтись. Адвокаты у нас в отличие от сыщиков и следователей работают до глубокой старости. Так что не рискуйте понапрасну.

– Я разберусь, – сказал Денисов, вдруг посерьезнев. – Ну что, Анастасия, перейдем к делу?

* * *

Алан не ожидал, что визит гостьи затянется так надолго. Был уже восьмой час, а Эдуард Петрович все что-то обсуждал с ней. Наверное, надо и ужин готовить в расчете на нее.

Алан заглянул в свои записи, помял руками бороду и принялся чистить баклажаны. Если через полчаса она еще будет здесь, он накормит ее такими овощами!

* * *

– У вас потрясающий повар, – искренне сказала Настя, доедая овощное рагу, – он готовит как раз так, как мне нравится. Что ж, Эдуард Петрович, ситуация у нас с вами тяжелая. До утра я подумаю, как мне работать с вашими гостями.

– Хотите с ними побеседовать? Я распоряжусь, чтобы их привезли в Город. Или отвезти вас на дачу?

– Я еще не решила. Видите ли, если они что-то скрывают от вас, то нет никакой уверенности, что они разоткровенничаются со мной. Если я за ночь не найду ключ к беседе, то она не имеет смысла. Но девушку надо привести в бассейн, я хочу кое-что выяснить на месте.

– Понял. Давайте договоримся о связи. Я не хочу, чтобы около вас в санатории появились люди, с которыми вы раньше не общались, это может насторожить преступников. У вас в номере есть телефонная розетка…

– Да, я заметила.

– Сегодня у вас будет номер телефона. Вам дадут аппарат, только вы его выключайте и убирайте куда-нибудь, когда не пользуетесь. И звонок поставьте на минимальную громкость. В котором часу вам позвонить?

– Без четверти одиннадцать. В это время я возвращаюсь с процедур.

– Без четверти одиннадцать я вам позвоню.

Денисов проводил Настю до машины, пожелал ей доброй ночи и не спеша поднялся к себе. Да, он не ошибся в этой девочке. Если не сможет она, то кто же? Сколько же ей лет? Толя говорил, тридцать три. Не девочка уже… В этом, наверное, и состоит ее главное оружие: выглядит совсем девчонкой, никто ее всерьез не воспринимает. Нет, главное оружие у нее – голова. Память, мышление, логика, расчет. А все остальное – просто прикрытие, чтобы никто этого оружия не заметил. «Умница, – почти ласково подумал он о Насте, – какая же ты все-таки умница».

* * *

Юрий Федорович Марцев лежал на диване в своей «тайной» квартирке, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Он только что посмотрел фильм. Вот и настала та страшная минута, которой он так боялся: фильм почти совсем не помог. Со времени прошлого приступа прошло всего полтора месяца. Что же будет дальше? Когда ему дадут новое лекарство?

«Она – дура. Она специально ко мне придирается», – мелькнула в голове мысль. Личность Марцева начала раздваиваться, Юрочка все увереннее и нахальнее подавал голос, но теперь у Марцева не было сил сопротивляться. Раньше силы давала ему надежда на «лекарство», уверенность в его безотказном действии. Сейчас силы сопротивляться Юрочке иссякли.

«Я – Юрий Федорович Марцев, завуч школы, преподаватель английского языка и литературы, у меня есть жена и почти взрослая дочь», – сквозь зубы шепотом повторял он по многу раз, стараясь заглушить капризный голос восьмилетнего мальчугана, недовольного чрезмерной опекой и требовательностью матери и ненавидящего ее. Марцеву казалось, что его мозг делается мягким, меняет свою форму и разделяется на две части: одна часть, поменьше, будет принадлежать ему, а другая, большая, – Юрочке. Бог мой, как ему плохо, как же ему плохо!

Он перестал твердить свое заклинание и крепко зажмурился. В ту же секунду голова его наполнилась истерическим криком: «Я ее ненавижу! Я хочу, чтобы она умерла! Пусть она умрет! Немедленно! Пусть она умрет!»

Марцев вскочил с дивана и заметался по квартире. Мысли, рожденные в «его» половине мозга, переплетались с Юрочкиными.

«Почему они не сделали фильм? Они же обещали…»

«Ненавижу! Пусть она умрет!..»

«Где эта девушка? Надо ее найти во что бы то ни стало…»

«Она ругает меня даже за четверки, она придирается ко мне…»

«…найти и привести туда, пусть они немедленно…»

«Без нее мне будет лучше. Пусть ее не будет!»

«…немедленно сделают лекарство, пока не случилось…»

«Пусть ее вообще никогда не будет! Я ее убью!»

«…пока не случилось самое страшное, пока я не убил кого-нибудь еще…»

«Я хочу, чтобы она умерла!»

«…лучше я убью эту девушку, никто не узнает, мне надо ее убить…»

«…Я ее убью!»

«…Мне надо ее убить!»

Два голоса слились в один вопль, настойчивый, требовательный. Марцев остановился, обливаясь холодным потом. Он знал, что ему нужно делать. Приступ надо снять любой ценой, иначе конец всему. А для этого нужно всего лишь убить мать. Или кого-нибудь очень на нее похожую. В Городе есть женщина, убийство которой принесет облегчение. Он, Марцев, видел ее собственными глазами, ее показывали ему в числе нескольких, приглашенных для съемок. Нужно только ее найти. Первым делом следует поискать ее в павильоне, где снимали для него два предыдущих фильма. Все очень просто…

* * *

Мэр растерянно положил телефонную трубку. Он никак не ожидал, что ему откажут. Вернее, прямого отказа не было, и на телевидении, и на радио, и даже в городской газете, которой он предложил взять интервью у московского сыщика, к его идее относились одобрительно, но тут же у всех возникали совершенно непреодолимые трудности, из-за которых предложение мэра осуществить было невозможно. Мэр чувствовал себя полным идиотом, потому что сначала искренне верил во все эти трудности и с энтузиазмом начинал предлагать пути преодоления проблем. Но чем дольше он добивался своего, тем яснее ему становилось, что ничего у него не выйдет.

Мэр был умен, но доверчив. По характеру он походил на слона, который долго терпит обиды, не веря в злой умысел, но потом приходит в ярость и начинает крушить все подряд. Нелепая ситуация с идеей сделать передачу или хотя бы публикацию о преступности в Городе обернулась для него страшными подозрениями. Он пригласил к себе Льва Михайловича Репкина, курировавшего правоохранительные органы Города.

– Лев Михайлович, скажите мне, пожалуйста, я могу встретиться с любым жителем нашего Города для частной беседы?

– Разумеется.

– А с приезжим, находящимся в Городе?

– Что за странные вопросы? У нас свободная страна, запрета на общение нет. Вы имеете в виду кого-то конкретного?

– Да, Лев Михайлович. Я хочу встретиться с сотрудником Московского уголовного розыска, находящимся здесь в командировке. Вы можете это устроить?

– Для чего?

– Разве я обязан вам объяснять? – вскипел мэр. – Вы только что сказали мне, что никаких ограничений на общение нет. И я прошу вас, Лев Михайлович, найти этого человека и устроить мне встречу с ним.

– Почему бы вам не обратиться к вашему шурину? Для него это намного проще.

– Потому что мой шурин по непонятным мне причинам не хочет, чтобы эта встреча состоялась. И я хочу выяснить, что это за причины.

– Видите ли, – замялся Репкин, – руководство ГУВД не любит, когда мы вмешиваемся в их дела, а тем более пытаемся контактировать с сотрудниками. Они расценивают это как попытку давления. Их можно понять…

– Я, уважаемый Лев Михайлович, тоже не люблю, когда вмешиваются в мои дела и пытаются на меня давить. У меня появилась идея, и я как мэр хочу ее осуществить. Но в мои дела кто-то вмешался, кто-то каменной стеной встал у меня на пути и пытается оказать на меня давление, заставить от своей идеи отказаться. И мне это тоже не нравится. Поэтому сейчас вы либо привозите ко мне московского сыщика, привозите немедленно и без всяких отговорок, либо официально заявляете мне, что вы имеете к этой странной каменной стене непосредственное отношение, и тут же пишете заявление об освобождении от должности. Я ясно выразился?

– Яснее не бывает, – усмехнулся Репкин. – Планы у вас наполеоновские, да только кто ж вам позволит их осуществлять?

– Что вы хотите сказать? – нахмурился мэр.

– А я уже все сказал, – улыбнулся Репкин. – Не надо пытаться разрушить каменную стену. Вы разобьете себе руки, а стена все равно будет стоять. Человек разумный использует стену для того, чтобы пристроить к ней свой домишко и тихонько жить под ее защитой.

Лев Михайлович вышел, а мэр долго сидел, уставясь пустыми глазами в окно. Ему казалось, что жизнь кончилась.

Глава 11

День двенадцатый

Прямо напротив номера 513 начинался небольшой холл с креслами и телевизором. В половине девятого, отправляясь на завтрак, Настя увидела в холле мальчугана лет двенадцати с большой нотной папкой на коленях. Услышав щелчок открывающейся двери, он обернулся, и на его лице отразилось разочарование.

– Ты кого-то ждешь? – спросила Настя, проходя мимо.

– Регину Аркадьевну, – кивнул мальчик. – Она сейчас завтракает, а потом мы пойдем заниматься.

– Куда? – удивилась она.

– В кинозал. Там есть рояль, прямо на сцене. Мы всегда туда ходим заниматься, когда Регина Аркадьевна лечится в санатории.

«Ай да старуха! – мысленно восхитилась Настя. – Даже здесь доллары свои зарабатывает. Немудрено, Коротков рассказывал, какие у нее расходы».

– Что-то я тебя раньше не видела. Ты в другое время приходил?

– Нет, я вообще еще не приходил. В смысле, пока Регина Аркадьевна в этот раз лечится. Мы занимаемся через две недели.

– Значит, ты талантливый? – уточнила Настя, вспомнив рассказы Короткова.

– У Регины Аркадьевны все талантливые, – гордо ответил юный музыкант. – Она других учеников не берет.

– И много вас, таких одаренных? – поддела его Настя.

– Я не знаю. – Мальчик отчего-то смутился и попытался перевести разговор на другую тему. – Регина Аркадьевна очень добрая, она с нами со всеми бесплатно занимается.

«Да, как же, бесплатно. Просто твои родители не хотят, чтобы ты знал, во что им обходится твоя одаренность. А то дети ведь разные бывают, некоторые, услышав, что у родителей нет денег на новые джинсы или модные кроссовки, вполне могут заявить: мол, я лучше не буду заниматься музыкой, а вы на эти деньги купите мне… Твои родители – люди мудрые и предусмотрительные, они берегут твой талант от твоих подростковых ошибок и глупостей».

– Слушай, – вдруг спросила она, – а как же школа? Прогуливаешь?

– Да вы что! – возмущенно воскликнул парнишка. – Сегодня же воскресенье!

– Ох, извини, дружок, – спохватилась Настя, – когда не ходишь на работу, все дни путаются.

– Ничего, – великодушно отозвался тот, – бывает. Наверное, на этой неделе мне и вправду придется прогулять разочек. У меня что-то не получается с рапсодией Листа, попадет мне сегодня от Регины Аркадьевны. А когда что-то не получается, она назначает новое занятие через три-четыре дня.

Мальчишка был таким серьезным и озабоченным, что Настя чуть не расхохоталась. Ей захотелось его утешить и подбодрить.

– Не огорчайся заранее. А вдруг ей понравится, как ты сыграешь?

– Нет, – он грустно покачал головой, – мне и самому не нравится.

– Как тебя зовут, юный гений?

– Игорь.

– Успехов тебе, Игорек. Счастливо!

* * *

В ожидании телефонного звонка Настя еще раз пересмотрела в уме ту схему, в которую она выстроила полученную информацию. Всю ночь она размышляла, хлопотливо перебирая все проведенные в санатории дни и восстанавливая в памяти сигналы, которые получала от настороженного сознания и которые довольно успешно ухитрилась проигнорировать. Многое после встречи с Денисовым встало на свои места, многое пришлось переоценить и переосмыслить, найти этому новую полочку на мысленном стеллаже. Удивительно, сколько ошибочных выводов она сумела сделать за такой короткий срок. Просто побила все собственные рекорды! Один электрик Шахнович чего стоит… Но, правда, он тоже, как выяснилось, обознался.

К разговору со сбежавшей от пожара девушкой и ее спутником она готова не была. Чтобы заставить Светлану и Влада раскрыться, нужно было поймать их на каком-нибудь несоответствии, на явной лжи, тогда можно попытаться их «дожать». Одно несоответствие Настя уже нашла, но в разговоре со Светланой оно не поможет: девушка могла об этом просто не знать. Догадка пришла к Насте ночью, и после завтрака она ее проверила. Пока все сходилось.

…Рано утром к ней в номер пришел Шахнович с телефонным аппаратом-трубкой.

– Зря вы не захотели со мной знакомиться, – пошутил он, – все равно теперь пришлось. – Звук я совсем убрал, а то у вас привычка все время дверь на балкон открывать. Вместо звонка горит красная лампочка, не забывайте на нее посматривать.

– Слушайте, вы столько про меня знаете, что мне не по себе становится, – отшутилась она. – Вы еще при первом знакомстве меня этим огорошили. Даже привычки мои изучили.

– А как же, – серьезно ответил Шахнович и вдруг широко и озорно улыбнулся. – Я же вас в первую очередь подозревал. Столько усилий приложил, чтобы найти к вам подход, и все зря. Пришел старый мудрый Эд Бургундский – и мгновенно вас уговорил.

– Эд – какой, простите?

– Эд Бургундский, один из потомков Людовика Святого, мы так за глаза Эдуарда Петровича называем. Все, я пошел. Не забывайте про лампочку.

– Подождите, Женя, мне нужно, чтобы вы кое-что проверили. Где-то в процедурном корпусе должна быть комната, в которой есть зеркальное окно, выходящее в бассейн.

– С чего вы решили? – удивился Шахнович.

– Ну… долго объяснять. Но комната с окном должна быть. Иначе меня пора выбрасывать на свалку.

– Ладно, я посмотрю. Значит, стена, примыкающая к бассейну?

– Да. Окно может быть очень маленьким, смотрите внимательней.

Когда электрик ушел, Настя мысленно вернулась в бассейн, в тот злосчастный день, когда она постаралась быть мягкой и женственной, а в результате чуть не влюбилась в Дамира, хорошо, что вовремя заметила его вранье и слегка поостыла… Вот она идет в воде вдоль бортика, берется руками за перила лесенки, поднимает голову, смотрит на часы, висящие высоко над потолком, и жмурится от попавшего в глаза солнечного зайчика. Что за блестящая поверхность может быть на кафельной стене бассейна? Да, совершенно определенно, это должно быть зеркало. Но зачем нужно зеркало на такой высоте? Кто в него будет смотреться? И кто на самом деле смотрит через него?

Возвращаясь с процедур, Настя столкнулась в галерее, соединяющей жилой и процедурный корпуса, с Шахновичем.

– Вы были правы, я нашел, – бросил он, не поворачивая головы и не останавливаясь: вокруг было много людей.

Настя пожалела, что не попросила его утром еще об одной услуге. В следующий раз, решила она…

Красная лампочка загорелась, и Настя подняла лежащую на полу трубку.

– К разговору я пока не готова. Вы можете привезти их в бассейн?.. Хорошо… И передайте, пожалуйста, Жене, что он мне нужен… В восемь? Устраивает. Всего доброго.

Она вынула вилку из розетки, аккуратно смотала шнур и спрятала трубку в стоящую под кроватью сумку.

* * *

Поговорив с Каменской, Денисов сделал еще несколько звонков. Первый – главному врачу санатория с просьбой сообщить в коммерческое бюро «Долины», что он, Денисов, арендует весь комплекс сегодня на время с девятнадцати тридцати до двадцати двух часов. Эдуард Петрович был уверен, что даже если и есть другие коммерческие заявки на бассейн и сауну, они все будут под благовидным предлогом аннулированы. Отказать Денисову не смел в Городе никто.

Второй звонок был Старкову с указанием привезти гостей с дачи в санаторий, а также передать Шахновичу, что его ждет Анастасия.

Третий звонок – сыну, надо узнать, как Верочка, она последние два дня что-то часто плакала и жаловалась на головную боль.

– На свидание побежала, – недовольным голосом сообщила невестка.

– С кем?

– Да со студентом своим драгоценным. Он уезжал куда-то на пару дней, так она совсем извелась от тоски. Дня без него прожить не может. Хорошо еще, что он – парень порядочный, в постель ее не тащит.

– Уверена?

– Конечно, – невестка усмехнулась. – Я же мать, я бы сразу это почувствовала.

– Ну, дай-то бог. Пусть позвонит мне, когда придет.

* * *

Вернувшись накануне из кратковременной ссылки, Семен успел развернуть бурную деятельность по поискам «актрисы» на роль матери Марцева. Он за ночь переворошил весь банк данных, пересмотрел кучу кассет с не прошедшими конкурсы кандидатками и отобрал трех, наиболее подходящих по внешности. Две из них были иногородними, одна – местная, из Города. Изучив данные более внимательно, он с сожалением отверг местную жительницу – она никак не годилась для фильма категории «Б». Вызов иногородних требовал времени, и Семен сосредоточенно размышлял, как ускорить процесс. Кроме того, нужно было раздобыть платье, точно такое же, как на фотографии молодой Марцевой: в том платье, которое было приготовлено для съемок, ушла Светлана. Ищи ее свищи. И куда она делась?

Семен обзвонил городские гостиницы, но ни Светланы, ни Влада не нашел. Уехали, наверное, с досадой подумал он. Ну и черт с ними. Главное, сценарий и кассета с музыкальным сопровождением, сгоревшие во время пожара, не были единственными, у Семена остались оригиналы, так что их не нужно будет восстанавливать. А с платьем – придумаем что-нибудь.

* * *

Женя Шахнович добросовестно выполнял второе поручение, полученное от Каменской. Разгуливая по санаторному парку и разглядывая ветки деревьев, он негодовал на себя за то, что сам не догадался проверить такую простую вещь. Впрочем, летом, когда листва густая, это было бы почти невозможно сделать, если только не залезать на каждое дерево. Но обидно, что ему это и в голову не пришло. Сильна, ничего не скажешь! Не зря Эд Бургундский так по ней убивался, привычки и вкусы ее требовал изучить, чтобы, значит, умаслить с первой же попытки. Видно, дело того стоит…

Стоп! Вот оно! Точно, есть. Ну, елки-палки, как же она-то догадалась? Он, Шахнович, в санатории четыре месяца сидит – и не допер. А она – неполных две недели. Экстрасенс, что ли?

Женя ускорил шаг, не сводя глаз с крон деревьев, и дошел до трехэтажного дома, где располагались служебные квартиры, в одной из которых жил он сам. Интересная получается картинка!

* * *

Готовясь к вечернему мероприятию в бассейне, Настя попутно искала пути к проверке собственной версии об убийстве Алферова. Нужно было попытаться выяснить, кого или что, стоившее ему жизни, мог увидеть Николай в парке или возле служебного входа в корпус. Она приготовила два отдельных листка, надписав их «КТО» и «ЧТО», принялась заполнять их вопросами. Листок «КТО» должен был попасть в Москву, а на вопросы, записанные на листке «ЧТО», предстояло попробовать ответить здесь, в Городе.

А может, она зря тратит время? С чего она решила, что это убийство непременно связано с тем делом? Раньше – другое дело, раньше было так много непонятного, что невольно приходилось связывать одно с другим. Теперь же, когда часть непонятного разъяснилась, в том числе роль электрика и этих невообразимых пари, у нее нет никакой уверенности в том, что она на правильном пути.

Думая об убийстве, Настя невольно перекинулась мыслями на Юру Короткова и на ту легенду, которую он сплел вокруг загадочной переводчицы. Легенда оказалась ни к чему. Но зато теперь, когда она и не ожидала, пришлась впору. Работая на Денисова, очень кстати не вызывать к себе лишнего внимания и быть для всех не работником уголовного розыска, а тихой мышкой – переводчицей. Но старуха-то, старуха-то какова! Поверила Короткову. Настя подспудно ожидала, что, как только Юра уедет и о закрытии дела об убийстве станет известно, Регина Аркадьевна сама придет к ней и расскажет, что Юра – вовсе ей никакой не племянник, а сыщик из Москвы, подозревавший ее, Настеньку, в причастности к убийству этого бедняги, и как она рада, что все подозрения рассеялись, и что ей было так неприятно обманывать свою соседку, и еще что-нибудь в таком же роде. Однако Регина не пришла, и Настю это задело. Не сильно, совсем чуть-чуть. Все равно легенду пришлось бы подтверждать, потому что Регина оказалась все-таки болтушкой, хоть и спровоцировала ее заранее проинструктированная медсестричка Леночка, заработавшая на своей невинной лжи три килограмма яблок от признательного Короткова. И если сейчас соседка придет каяться по поводу липового племянника, Насте придется делать соответствующее лицо и ни в коем случае ни в чем не признаваться, а то Регина и это разболтает. Если Леночке удалось развязать ей язык, то и другие смогут. Так что даже лучше, что Регина Аркадьевна не стремится к выяснению отношений. Но все равно немного обидно: «Вы, Настенька, умная, интеллигентная, знаете иностранные языки, давайте дружить, я вас познакомлю со своим любимым учеником, таким талантливым», – а появился милиционер, бросил тень на нее – и пожалуйста, уже готова поверить всему, даже самому худшему. Ну и ладно.

* * *

В этот день, воскресенье, тридцать первого октября, в Городе выпал первый снег. Земля, промороженная несколькими днями минусовой температуры, с благодарностью приняла его и не стала впитывать жадно и неопрятно, оставляя на поверхности серую хлюпающую грязь, а хранила на себе бережно и нежно, позволяя снежинкам укладываться ровными рядами и празднично блестеть на солнце. Красиво было в Городе, но Марцев этого не видел. Все было черно и в душе, и перед глазами.

С самого утра он бродил возле дома, где находился павильон, в надежде встретить тех, кого он знал. А знал он красивого темноглазого режиссера по имени Дамир, угрюмого типа с лошадиным лицом, Семена, да парнишку, который помогал при съемках. Но парнишка был не в счет. Марцев видел его всего дважды: во время съемок первого фильма и когда снимали второй. А второй фильм делали почти два года назад. За это время помощник мог и смениться. Его имени он тоже не знал.

До пяти часов вечера около дома никто не появился. Юрочкина часть сознания хныкала и дергала его за рукав: ну скоро? ну когда? ну где они все? «Своей» половинкой мозга Марцев прикидывал, где же ему искать своих кинодеятелей. Где они, там должна быть и девушка… Он не задумывался над тем, почему так твердо был в этом уверен, не знал точно, что и как будет делать, если увидит ее. Все эти мелочи казались ему неважными. Важным было только одно: убить ее, ублажить Юрочку, заставить его успокоиться хотя бы на несколько месяцев и снова стать достойным мужем и отцом Юрием Федоровичем Марцевым.

Раз их нет в павильоне, решил он, их нужно искать в бассейне.

* * *

К восьми вечера Настя подошла к бассейну. Что-то было не так. Уже давно стемнело, тени деревьев стали густыми, мрачными и пугающими. Темноты Настя не боялась, но что-то было не так.

Потом, когда она не смогла войти в дверь, ведущую в бассейн, она поняла, в чем дело. Твердая рука властно отодвинула ее от двери и заставила сойти с крыльца, а незнакомый голос тихо произнес:

– Прошу прощения, но сегодня сюда нельзя. Комплекс абонирован на весь вечер, посторонние не обслуживаются.

В первый момент Настя хотела кинуться в объяснения, что, дескать, она не посторонняя, что комплекс абонирован по ее просьбе, что Эдуард Петрович… Но тут же решила, что лучше промолчать. Во-первых, человек, не пустивший ее в бассейн, мог оказаться отнюдь не охранником Эдуарда Петровича, а представителем противной стороны, который таким вот незамысловатым, но безошибочным способом пытается выяснить, что происходит в бассейне. А во-вторых, если охранник и в самом деле человек Денисова, то он честно и грамотно выполняет свои обязанности. Она сама виновата: пришла почти на десять минут раньше. Компания Денисова уже неоднократно демонстрировала ей приверженность точности и пунктуальности. «Ничего, подожду, – подумала она. – Гулять полезно».

Шагая вдоль аллеи, она напряженно всматривалась в темноту, пока не поняла, что первоначальное ощущение, что «что-то не так», было вызвано бесшумно передвигающимися в темноте людьми. Они старались, чтобы их не было видно и слышно, но Настя обнаружила их, потому что искала. Дело у Эда Бургундского (она про себя улыбнулась меткому прозвищу – охрана и организация безопасности поистине королевские) поставлено серьезно. И в этот же момент воспоминание, неуловимое, как память о вчерашнем сне, встревожило ее. И тут же исчезло. Но на этот раз Настя была в «боевой готовности» и не собиралась отмахиваться от поступившего сигнала. Она всегда говорила, что способности восприятия у человека во много раз превышают его возможности переработать воспринятую информацию. Мимо сознания ничто не проходит: ни случайно увиденное лицо, ни давным-давно услышанное слово, ни чувство страха, возникшее совсем неуместно и неизвестно отчего. Все фиксируется в мозгу и оседает, надо только твердо в это верить, а главное – уметь достать с нужной полочки по первому требованию. И никогда мозг здорового человека случайных сигналов не посылает, всегда за таким сигналом стоит что-то вполне конкретное. Надо только уметь понять что.

Медленно двигаясь вдоль аллеи, Настя увидела скамейку, ту самую, на которой сидела и болтала с Алферовым перед его смертью. Отмотав пленку памяти чуть-чуть назад, она поняла, откуда появился озадачивший ее сигнал. Когда она в тот раз шла по аллее, у нее в какой-то момент появилось неприятное чувство, будто кто-то глядит ей в спину и идет следом. Она помнила, что обернулась тогда, никого не увидела и спокойно пошла дальше. В экстрасенсорику и биополя Настя верила чисто теоретически: для кого-то, говорила она, это реальность жизни, ибо им природой дано, а для меня – нет, мне не дано. Поэтому знала: если возникло ощущение, что кто-то смотрит в спину, значит, чуткое ухо на самом деле услышало шаги за спиной, невнимательный глаз, погруженный в созерцание внутреннего мира, все-таки выполнил свою прямую обязанность и увидел сбоку чью-то фигуру, и, собравшись воедино, сигнал звуковой и сигнал зрительный попытались предупредить Настю как умели. А она не прислушалась, задумавшаяся и надменная. Сегодня произошло почти то же самое, но сегодня Настя уже знала, что между деревьев и в самом деле люди, отсюда и чувство, что смотрят в спину.

Но откуда же оно, чувство это, появилось тогда? Кого заметил глаз? Чьи шаги услышало ухо? Кто шел за ней в темноте? И не от него ли спасая, метался по парку Дамир, разыскивая и окликая ее? Не его ли увидел потом Коля Алферов? И не потому ли Дамир вдруг перестал о ней беспокоиться, да так явно, что даже не проводил до номера поздно ночью? Значит, знал, что опасности больше нет. Этого неизвестного человека поймали и увезли подальше. Или убили. И Алферов это видел…

Шум подъезжавших машин заставил Настю повернуть назад. Двадцать ноль-ноль. Она поспешила к входу в бассейн.

В темноте Настя не смогла как следует разглядеть девушку, вышедшую из машины. Но, когда они все вместе оказались в ярко освещенном вестибюле, она увидела, что ключ к разговору найден. Вот оно, это несоответствие, уцепившись за которое можно попробовать размотать весь клубочек недомолвок и уверток, которые так ясно почувствовал Старков, но сделать ничего не смог. Он мужчина, подумала про себя Настя, обыкновенный мужчина, и только один из ста, а то и из тысячи обратил бы внимание на эту деталь.

В бассейне она дотошно выспрашивала Светлану, где кто стоял, кто откуда выходил, какая машина где парковалась, – одним словом, голову ей заморочила совершенно. Из всех вопросов Настю на самом деле интересовал пока лишь один: где стоял человек с видеокамерой и в какой части бассейна плавала девушка. Догадка насчет наблюдения через зеркальное окно подтвердилась еще раз: Светлана резвилась в той части, которая лучше всего должна была из такого окошка просматриваться. Все остальные вопросы и уточнения носили декоративный характер.

Оставив Светлану на попечение сопровождающего, Настя подошла к Старкову.

– Напомните мне еще раз, Анатолий Владимирович, что у них было с собой, когда они к вам попали.

Старков на секунду задумался, потом начал перечислять:

– Лилипут – верхняя одежда, деньги в сумме шестнадцати тысяч рублей, паспорт, магнитофонная кассета с музыкальными записями, шприц, комплект игл к нему, одна ампула морфина. Девушка – верхняя одежда, платье без карманов, в карманах куртки – деньги в сумме двести три тысячи рублей, носовой платок, губная помада. Больше ничего.

– Это совершенно точно?

– Абсолютно. Нам пришлось покупать ей кучу всяких мелочей вплоть до зубной щетки.

Вот и еще одно несоответствие, довольно отметила Настя, будет о чем поговорить с погорельцами.

– Где маленький? Он приехал с вами?

– В машине сидит. Его в бассейн не возили, поэтому я подумал, что здесь он вам не нужен.

– Я хочу поговорить с… Анатолий Владимирович, как по-вашему, кто из этой парочки лидер, а кто – ведомый?

– Безусловно, Влад – лидер. Не смотрите, что он морфинист. Он намного умнее девушки. Светлана – прелестная дурочка, красота как у бабочки и мозгов столько же. Так кто будет первым?

– Девушка. Где бы нам с ней уединиться?

– Пойдемте, я покажу.

Светлана Коломиец оказалась совсем не стойкой. Она просто-напросто забыла, сидя на загородной охраняемой даче, про это вышедшее из моды платье. Вот если бы ей пришлось ходить в нем по Городу, то недоуменные и откровенно презрительные взгляды молодых модниц и крутых парней постоянно напоминали бы ей о том, в какое кошмарное убожество она одета. На даче ее видели только охранники, люди серьезные и молчаливые, непьющие, даже не пытавшиеся к ней приставать, да Старков, которому уже, наверное, больше сорока, и в современной моде он не больно-то разбирается. На Настин прямой вопрос Света не придумала лучшего ответа, чем сказать, что пожар начался ночью, когда она спала, поэтому, скинув пижаму, она схватила первое, что под руку попалось, из хозяйского гардероба, квартира же не ее, она в ней только временно жила. Это на первый взгляд могло бы выглядеть правдоподобным. Но на второй вопрос ответить оказалось сложнее: почему, спасаясь от пожара, девушка схватила, кроме денег, только губную помаду. Не паспорт, не вообще свою сумочку, в которой лежит масса необходимых вещей, а только одну помаду. Света как могла выкрутилась, но не зря массажист Котик в свое время сравнил Настю с фокстерьером – веселая, приветливая, но с мертвой хваткой. Против Каменской у Светланы Коломиец шансов не было, поэтому уже через несколько минут выяснилось, что не Влада, оставшегося без ночлега, привезли к ней ночевать, а вовсе даже наоборот, ее, Свету, привезли на ту квартиру, где временно жил Влад. Она же ехала всего на пару часов, поэтому ничего лишнего с собой не брала, только деньги (по привычке) да помаду (вдруг целоваться придется, чтобы потом можно было подкраситься). В своем простодушном ответе девушка наделала столько ошибок и «проговорок», что Настя «раскрутила» ее практически мгновенно.

Она открыла дверь и окликнула крепкого паренька, гулявшего взад-вперед по коридору.

– Скажите Анатолию Владимировичу, что с девушкой я закончила. Мне нужен второй человек.

* * *

Влад сидел в машине вместе с симпатягой водителем, который, воспользовавшись временной передышкой, с увлечением читал какую-то космическую ерунду. Влад устроился поудобнее на заднем сиденье, при включенной печке ему было тепло и уютно, благодаря маленькому росту он сумел расположиться здесь как на комфортабельном диване.

Он тревожился, тревожился за себя и за Светлану. Может быть, в том, что их привезли в бассейн, и нет ничего опасного, эта поездка никак не повредит той истории, которую они выдавали Старкову. Но, с другой стороны, раньше-то им верили на слово, а теперь вот в бассейн повезли зачем-то. Это может оказаться плохим признаком, очень плохим. Либо они все-таки попали из огня да в полымя, то есть к тем людям, от которых хотели бежать. Не зря же бассейн тот же самый и время тоже вечернее. Либо те, кто их приютил, узнали нечто такое, что перестали верить в их историю. «Наверное, надо было рискнуть, – вяло думал Влад, – и рассказать им про кино. Все равно жизнь моя никчемная, сидя на игле, так и так подохну не через год – так через два, если прогадал и ошибся – пусть убьют сейчас, не жалко». А Светка? Ей, наверное, жить хочется. Ее жизнь тоже дурная и никчемная, но она этого не понимает, порхает по ней, золотую кормушку ищет. Связалась вот теперь с этими киношниками, дурочка, денег захотела заработать за шесть минут секса с лилипутом, а оно вон как обернулось. Нет, нельзя рисковать, жалко Светку, она ведь надеется на него, видит в нем защиту и опору. Чудная она, подумал Влад с улыбкой, привыкла, что секс – такая же валюта, как водка или доллар, все пытается его, Влада, отблагодарить за то, что вовремя про кино сообразил, не поймет никак, почему он отказывается. А для него Светка – не женщина и уж тем более не проститутка, а младшая сестренка, наделавшая глупостей и судорожно уцепившаяся за руку старшего брата: он умный, он взрослый, он мне поможет, и перед папой с мамой выгородит, и от врагов защитит. Настоящей сестренки у Влада никогда не было, а ему так хотелось, чтобы она была. Ну и пусть он едва достает Светлане до груди, все равно сегодня он – ее старший брат, советчик и наставник, без которого она пропадет. Разве можно при таком отношении к ней принимать от нее благодарность? Нет, ни за что на свете не стал бы крошка Влад разрушать ту прекрасную семейную идиллию, которую он себе придумал…

Чье-то лицо приникло к окну машины. Влад чуть повернул голову и едва не закричал от ужаса: на него смотрели бездонные, казавшиеся черными на искалеченном мукой бледном лице глаза сумасшедшего. Глаза медленно обшарили салон машины, не заметив прикорнувшего в углу Влада, задержались на водителе, увлеченно погрузившемся в триллер из жизни пришельцев, и исчезли. Влад, стараясь не высовываться из своего угла, глядел на отходящего от машины человека, и цепенящий ужас разливался по его маленькому телу. Он узнал эти глаза, он много раз видел их у тех, кто не сидел на морфине, как он сам, а употреблял галлюциногены. У них «под кайфом» тоже были такие глаза, повернутые внутрь себя, в невероятные, никому не видные переживания и приключения, в чудовищные мысли и не подвластные никакой логике умозаключения. Влад презирал этих людей и боялся их. Почему презирал – он не знал, просто он так чувствовал. А вот почему боялся – знал точно: они были настоящими сумасшедшими, которые в любой момент могут сотворить все, что угодно, даже не понимая этого, а просто выступая в своих видениях на чемпионате мира по боксу или карате или, может быть, работая палачом в средневековой Франции и приводя в исполнение приговор какому-нибудь преступнику. Сумасшедший не ведает, что творит, и нельзя его за это наказывать, его уже господь наказал, отняв разум. Но разве жертве его безвинной легче от этого?

Человек подошел к дереву с толстым стволом и слился с ним. Влад занервничал еще больше. Где, черт возьми, охранники? Даже белым днем на даче их было двое. А здесь что-то ни одного не видно. Чего этот тип тут околачивается? Недоброе предчувствие стало таким острым, что Владу захотелось выскочить из машины и побежать к бассейну с криком о помощи. Он потянулся к ручке двери.

– Куда? – обернулся водитель. – Нам сказали не выходить, пока не позовут.

– Мне надо.

– В туалет, что ли? – усмехнулся любитель фантастики.

– Нет, не в туалет. Тут мужик какой-то слоняется, в машину заглядывал. По-моему, он не в себе. Вон у того дерева стоит.

– Где?

Водитель отложил книгу и выключил свет в салоне, всматриваясь в направлении, указанном Владом.

– Не вижу что-то. Может, померещилось?

– Не померещилось, я точно видел. Позови охранников, а?

– Не могу, малыш. Из машины выходить не велено.

– Но я же не убегу. Ты пойми, он сумасшедший, он прячется, его охрана не видит, а вдруг он… кого-нибудь… – У Влада язык не поворачивался почему-то произнести страшное слово.

– Охрана видит все, не сомневайся, – поучительно ответил водитель, вновь открывая книгу.

* * *

Светлана в сопровождении охранника спускалась со второго этажа в вестибюль. До двери на улицу оставалось всего два шага, когда послышались торопливые шаги на лестнице.

– Витек!

Охранник обернулся, придержав Светлану за руку. На середине пролета стоял Володя, который обеспечивал порядок на втором этаже, и передал Старкову Настину просьбу проводить девушку и привести Влада.

– Ты за малышом пойдешь? – спросил Володя.

– Да. Сначала девушку посажу в машину, потом – за ним.

Услышав это, Светлана сообразила, что сейчас будут допрашивать Влада. Он еще не знает, что она обо всем рассказала, и будет по-прежнему придерживаться той линии, о которой они договорились. Конечно, эта женщина из него душу вынет, но правду рассказать заставит, в этом Света не сомневалась, и ей жалко было Влада, который будет так старательно врать, чтобы потом испытать унижение разоблаченного обманщика. Она знала, что хуже нет – когда тебя уличают во лжи, да еще прямо в глаза. Надо предупредить Влада, чтобы сразу говорил правду, это поможет ему сохранить чувство собственного достоинства.

Она осторожно сделала шаг к двери.

– Слушай, в той машине, где лилипут, в «бардачке» мои сигареты лежат. Захватишь?

Света сделала еще один шаг и взялась за ручку двери.

– Ладно, – добродушно ответил Витек, поворачиваясь к девушке. Он собрался было уже идти за ней, но Володя снова подал голос:

– Только ты не перепутай, там и Генкины лежат, но у него пачка белая с голубым, а у меня – белая с зеленым. Не перепутаешь?

Светлана выскочила на крыльцо, одним махом перескочила через две ступеньки и побежала к машине, где сидел Влад. Она не успела понять, что за тень мелькнула перед ней, она даже не увидела в темноте остро заточенный столовый нож. Она только услышала страшный вопль Влада:

– Све-е-е-та-а-а!!!

Потом что-то обожгло ей горло, и стало легко. Захотелось спать, медленно опуститься на колени, лечь на бок прямо здесь, на холодной, покрытой чистым снегом земле, и уснуть. Так она и сделала.

* * *

– Отвезите меня к Эдуарду Петровичу, – устало сказала Настя.

Она села в машину со Старковым, не оборачиваясь и не зная, едут ли остальные с ними. Ей было не просто тошно. Ей хотелось повеситься.

После того, как в вестибюль втолкнули обезумевшего Марцева, после того, как бившегося в рыданиях Влада едва смогли оторвать от истекающей кровью Светланы, Настя поняла, что решение принимать надо ей и делать это следует как можно быстрее. После рассказа Светланы ясным стало почти все. Разговаривать с Владом оказалось невозможно, у него просто забрали кассету с музыкальной записью и отдали Насте. Ей не было нужды слушать эту музыку, она уже по одному описанию сценария поняла, кто мог бы быть его автором. Но послушать все-таки хотелось.

Денисов встретил Настю у подъезда, он уже все знал от позвонившего ему Старкова. Молча они поднялись на этаж и так же молча прошли в кабинет Эдуарда Петровича.

– Что вам принести, Анастасия? – заботливо спросил хозяин.

– Кофе покрепче. И выпить, – глухо пробормотала она.

Сделав несколько глотков принесенного Аланом кофе, Настя уже громче и спокойнее сказала:

– Эдуард Петрович, нам с вами нужно принять ответственное решение. Что делать с телом Светланы Коломиец? Милицию к месту убийства Анатолий Владимирович не вызвал, оставил там своих людей, чтобы уничтожить следы крови. Я понимаю, что если дело предать огласке, то те, кого мы ищем, немедленно исчезнут. Слишком уж тут много всего: и девушка, которая их знает и мало ли кому могла о них рассказать, и сумасшедший, который совершенно определенно выискивал и поджидал именно эту девушку, ведь у него в кармане пиджака оказалась фотография молодой женщины, судя по всему, его матери, одетой точь-в-точь в такое же платье, что было на Светлане. Но я не понимаю, как можно скрыть убийство девушки, не нарушая закона. Поэтому выбор у нас с вами очень небольшой. Либо вы доставляете труп Светланы в больницу или прямо в морг и сообщаете об этом своим друзьям в милиции, ставите их в известность об истинных обстоятельствах происшествия и позволяете им делать все, что они считают нужным, либо отпустите меня. Только что на моих глазах с места убийства был увезен труп, а виновное лицо содержится в частном доме. Да у меня как у работника милиции должен разрыв сердца уже случиться, и не один! Вы что со мной делаете? Вы думаете, что я – автомат для решения уголовно-процессуальных задачек и мне безразлично, что происходит вокруг, пока я их решаю?

У нее затряслись руки, и она вынуждена была поставить чашку на столик.

– Простите меня, – тихо сказал Денисов, – я не мог предположить, что речь идет о таком. Я даже выговорить-то не могу. Если бы мы с самого начала знали, что в деле могут оказаться замешаны люди психически нездоровые, охрана была бы проинструктирована и трагедии не было бы. Но у охраны было задание не допустить, чтобы кто-либо из посторонних увидел вас в компании с моими людьми. Я сожалею. Итак, что, по-вашему, я должен сделать?

– Это зависит от результата, который вы хотите получить. Если вам нужны только те, кто находится в «Долине», то можете получить их имена немедленно. Если вас интересует мифический Макаров, то мне нужно еще подумать, хотя бы до утра. Если вас интересуют все остальные – то увольте. Это без меня.

– Почему, Анастасия?

– Я уже сказала, все зависит от результата, который вы хотите получить. Я знаю или примерно представляю механизм работы этой банды. Помимо некоего Макарова, в нее входят кинорежиссер Дамир Исмаилов, массажист санатория Константин Уздечкин по прозвищу Котик, а также некто Семен, человек без фамилии, который занимается организационными вопросами. У них должен быть банк данных, следовательно, место, где стоят компьютеры и картотеки с видеотеками, и люди, которые со всем этим работают. У них должны быть вербовщики клиентуры в разных городах страны, связанные либо с органами милиции, либо с органами здравоохранения. У них должно быть место, где снимают видеосюжеты и где они хранят аппаратуру, но она вообще-то не очень громоздкая. И наконец, у них должно быть место, где они прячут трупы. Найти всех этих людей и все перечисленные места я не в состоянии. Но я могу вам гарантировать, что, если убрать из этой системы Исмаилова, Уздечкина и Макарова, она перестанет существовать. Она просто умрет. Можно еще кофе?

Денисов позвонил Алану и кивнул Анатолию Владимировичу, который весь изъерзался в своем кресле от нетерпения.

– Анастасия Павловна, можно чуть подробнее услышать от вас о кинорежиссере и массажисте? Что заставило вас их подозревать?

– Что касается массажиста, то он вел себя безупречно, мне и в голову не приходило подозревать его. Просто совершенно случайно обнаружилось, что он перекинул так называемую «воздушку» и с интересом прослушивает телефонные разговоры, ведущиеся с директорского городского телефона. Он – человек весьма осторожный, понимает, что, если где-то что-то случится и в санаторий приедет под видом отдыхающего человек из милиции, соответствующий звонок поступит не главному врачу, а именно директору: чтобы номер предоставили не абы какой, а какой надо, ну и прочие всякие мелочи. Если бы он слушал несколько разных звонков, я бы подумала, что он обыкновенный шантажист или даже любопытный дурак. Но то, что его интересовал только один-единственный телефон, многое объясняет. А с Исмаиловым еще проще. Я видела одну его работу, полнометражный фильм, записанный на видеопленку. Этого вполне достаточно, чтобы узнать «руку мастера». У него слишком яркая творческая индивидуальность, чтобы ее можно было случайно повторить. Весь смысл этой организации – в необыкновенно талантливых фильмах, порождающих у заинтересованного зрителя катарсис. Правда, при этом, судя по всему, приходится убивать людей. Мне страшно делается при мысли, сколько убийств, настоящих убийств было снято на пленку, сколько спрятано трупов. Не будет фильмов – не будет и организации, повторить такое не сможет никто. Но ведь этот дьявольский замысел должен был родиться у кого-то в голове. Я думаю, этот кто-то и есть Макаров. Но я не знаю, кто он. Поэтому я и предлагаю вам ограничиться изъятием из общества только «верхушки», корневая система развалится сама. Если же вы хотите достать всех, то арестовывайте Исмаилова и Уздечкина, возбуждайте дело и работайте по правилам, но уже без меня. Я не хочу находиться в вашем Городе ни одного лишнего дня. Мне, честно признаться, перестало здесь нравиться.

В кабинете повисло молчание. Настя допила вторую чашку кофе и обратилась к Старкову:

– Анатолий Владимирович, я взываю к вам как к человеку, более близкому к обсуждаемой проблеме. Если вы хотите выявить всех, вам придется еще очень долго скрывать труп Светланы Коломиец. Вы это понимаете?

– Да, понимаю. Но не переоцениваете ли вы степень их осторожности? Точно ли вы уверены в том, что, узнав об убийстве Светланы и о возбуждении уголовного дела по данному факту, они немедленно оборвут все концы и залягут на дно? Может, вы преувеличиваете все-таки?

– Подумайте о том, что, если бы не Влад, это продолжалось бы еще много лет. Ведь они ни разу не попались, нигде не наследили настолько грубо, чтобы оказаться в поле зрения милиции. Не считайте их глупее себя, Анатолий Владимирович, это опасное заблуждение. Поэтому я повторяю: либо утром вы официально оформляете труп Светланы, я знать не знаю и знать не хочу, как вы будете выкручиваться, и тогда утром же я вам скажу, кто такой Макаров. Если нет – тогда извините. Забирайте Уздечкина и Исмаилова, а Макарова вычисляйте сами. Третьего не дано.

– Анастасия, мне кажется, вы нарушаете наше соглашение, – мягко вступил Денисов. – Разве мы с вами так договаривались?

– Эдуард Петрович, не надо на меня давить, мне и без того тошно. Если следовать букве договора, мы с вами заключили соглашение о том, что я помогу вам в разоблачении преступной группы, занимающейся торговлей «живым товаром». Как выяснилось сегодня, такой группы не существует. А помогать вам выявлять и разоблачать убийц от кинематографа я не подписывалась. Вам не в чем меня упрекнуть.

– А как же Макаров? – напомнил Эдуард Петрович. – Вы же обещали помочь его вычислить.

– Ладно, – Настя устало улыбнулась, – вы меня убедили. Макарова вычислять буду. Но при условии…

– Я все понял, Анастасия, и я не буду вас больше мучить. Толя, позвони в ГУВД, пусть разберутся с трупом и с убийцей. Иди, Толенька, сделай все прямо сейчас, пока Анастасия здесь, не заставляй ее нервничать.

Старков быстро вышел из кабинета, а Эдуард Петрович неожиданно встал из-за своего стола и подошел к креслу, где, сгорбившись и некрасиво вытянув ноги, сидела Настя.

– Анастасия, – осторожно начал он, – почему вам так тяжко? Что у вас случилось? Вас смущает то, что вы близки с Исмаиловым?

– Я? – Настя подняла голову и удивленно уставилась на Денисова. – Я никогда не была близка с Исмаиловым. Просто он из каких-то соображений за мной ухаживал, и я даже думаю, что знаю из каких. Со мной чуть было не произошло то, что случилось сегодня со Светланой. За мной по пятам ходил какой-то сумасшедший, по-видимому из числа их клиентов. Поэтому Дамир так тревожился и старался быть рядом со мной, ведь мой труп никуда не скроешь, случись что. Меня будут искать и не успокоятся, пока не найдут. Вы обратили внимание, что и Света, и маленький абсолютно одинокие люди, у них нет родственников и никто их не хватится, по крайней мере настолько, что побежит в милицию заявлять об их исчезновении? Эта киношная банда и впрямь осторожна, только вот с Алферовым у них прокол вышел. Конечно, все это – одни догадки. Но ведь получается, что Исмаилов меня от смерти спас, а я его в благодарность за это отдаю органам правосудия.

– И вы из-за этого так расстроены?

– Да нет, что вы, я просто объясняю вам про Исмаилова. Я и правда, был момент, чуть не влюбилась в него, но это быстро прошло.

– Так что же, Настенька? – тихо повторил свой вопрос Денисов.

От этого тихого голоса и ласкового обращения у Насти слезы навернулись на глаза. Господи, как ей тошно! И как она устала!

– Придумать и сделать все это мог только злой гений. Найти человека с тяжелыми психическими отклонениями, предложить ему снять фильм, в котором все будет так, как он хочет, написать сценарий, подобрать актеров с учетом требований заказчиков, организовать съемку, спрятать трупы в том случае, если заказчик непременно хочет кого-нибудь убить перед камерой, – задача невероятной сложности. Но еще сложнее другое. История Светланы Коломиец совершенно достоверно показывает, что Марцев заказывал уже не первый фильм. Постоянный заказчик, даже если он один среди множества других, – это свидетельство того, что снятые Исмаиловым фильмы действительно помогают хотя бы этому единственному заказчику преодолевать приступы болезни. Ведь если бы это было не так, он не обращался бы к Исмаилову повторно. Вы представляете себе силу таланта, которым нужно обладать, чтобы снимать такие фильмы? И мне, Эдуард Петрович, выть хочется при мысли о том, что такие талантливые люди оказались нужны только нашим психически больным. Как же могло получиться, что общество-то их не приняло? Почему так случилось? А ведь эти талантливые люди ненавидят нас всех, безжалостно уничтожая любого человека, подходящего под требования заказчика, и только потому, что когда-то их талант и их искусство были нами отвергнуты. Это чудовищно. Но это наша расплата. Вот отчего мне так плохо.

Денисов погладил Настю по голове и так и замер, чувствуя всем телом боль, пронизывающую эту измученную женщину.

– Бедная девочка, – прошептал он. – Во что же я тебя втравил! Но ведь, кроме тебя, никто не смог бы выйти на Исмаилова. Только ты видела странности в его поведении. Только тебе он показывал свой фильм про музыканта и его деда. И только ты могла бы связать его с тем сценарием, который дала нам Светлана.

– Да, – так же тихо прошептала Настя, слизывая с губ слезы, – только я.

Глава 12

День тринадцатый

Уже которую ночь Настя проводила почти без сна. Ужас вчерашнего происшествия мешал ей сосредоточиться. Она пыталась сконцентрировать мысли на том, кто такой этот таинственный Макаров и где его искать, а вместо этого думала о Дамире и его фильмах, о несчастной Светлане, о раздавленном горем маленьком Владе, о больном человеке без документов, который убил девушку и который наверняка был одним из многочисленных заказчиков и потребителей творений Дамира и его команды. А может быть, Дамир и есть Макаров? Или все-таки Уздечкин? Уздечкин – кандидатура более подходящая, он отвечает за безопасность. Но кто знает? Единственное, в чем Настя была полностью уверена, так это в том, что Макаров – не Семен, уж слишком он на виду. Хотя часто именно так и случается, об этом еще Эдгар По написал: то, что хотят спрятать, выставляют на видное место. К тому же фамилия Семена неизвестна, вот смеху-то будет, если окажется, что он по документам Семен Макаров.

«Зачем нужен Макаров?» – размышляла Настя, уставившись на цвета слоновой кости оконную штору. Организационными вопросами ведает Семен, это совершенно очевидно из рассказа Светланы. Художественная сторона дела – Исмаилов, безопасность – Уздечкин, все остальные функции носят второстепенный, вспомогательный характер и не могут выполняться главным. Может быть, это не человек, а пустой звук, фамилия для обозначения руководителя, лица, принимающего решение? Чтобы можно было сказать заказчику: «Я узнаю у Макарова», «Как решит Макаров», «Макаров велел…», хотя в каждом конкретном случае это мог быть и Дамир, и Котик, и Семен, и бог его знает кто еще. Ни Света, ни Влад не видели никого, кроме Семена. На съемках они, несомненно, познакомились бы и с Дамиром, и с Котиком, и еще с кем-нибудь, кто помогает с аппаратурой, камерой, освещением. Но после этого они уже никого бы не смогли опознать и не давали бы никаких показаний. Заказчики, конечно, должны быть знакомы и с Дамиром, и с Котиком, и с Семеном, но где они, эти заказчики! Есть один, да и тот невменяемый, его словам верить нельзя, он сейчас вообще ничего связного сказать не может. Тупик. Глухой тупик. И ни одной стоящей улики, одни догадки. Тех, кто известен, точнее вычислен, некому опознать. Тот, кого может опознать Влад, – неизвестно кто и неизвестно где находится. Одна надежда на Москву, но это может затянуться на месяцы… Пока в Москве соберут данные о знакомых и связях Алферова за всю его жизнь, пока проверят, не связан ли кто-нибудь из них с криминалом… И вся эта гигантская кропотливая работа может оказаться проделанной впустую, потому что Алферов стал свидетелем убийства и уже одного этого оказалось достаточно, чтобы посчитать его опасным. Личность того, кого он увидел, никакой роли не играет. Но ответ из Москвы все равно важен: ведь если кто-то убит, а труп его в санатории не обнаружен, то его должны искать. Из жителей Города никто не пропал, это уже выяснили. А если никого вовсе не убивали, а просто схватили и увезли с глаз подальше? Тогда важно, кто это сделал и почему он так испугался, когда его увидел Николай. Нет, как ни крути, придется ждать. Другим путем ей, Насте, к Семену не подобраться. Правда, есть надежда на то, что Дамир или Котик с ним встретятся, но это уже забота Старкова и его людей.

Настя про себя повторила вопросы, которые надо не забыть задать Старкову, он будет звонить, как они договорились, в семь утра.

Анатолий Владимирович и на этот раз не отступил от правила быть пунктуальным. Красная лампочка на аппарате загорелась ровно в семь, минута в минуту.

– Сразу хочу вас проинформировать, что уголовное дело об убийстве Коломиец возбуждено. Шума поднимать пока не будут, в этом нет необходимости. Виновный задержан на месте происшествия очевидцами и направлен в больницу до выхода из «острого» состояния. Личность его установлена, это житель Города Юрий Федорович Марцев, завуч одной из городских школ. Судя по всему, у него шизофрения. Вы удовлетворены?

– Да. Вы узнали что-нибудь о коттеджах в огороженной зоне?

– Конечно, Анастасия Павловна. Я вчера не успел вам сказать, а когда все это случилось, как-то не до того стало. Коттеджи арендуются через коммерческое бюро санатория. Документы при этом не требуются. Плати и живи сколько хочешь. Причем заплатить может кто угодно и назвать любую фамилию, администрация регистрирует оплату и больше ничем не интересуется. Поскольку арендная плата супервысокая, шантрапы там не бывает, люди в основном солидные. Срок аренды истекает, ключ возвращают в бюро – и все довольны.

– А горничные? Они производят уборку в коттеджах?

– Вы попали в точку. Видите ли, при такой организации аренды коттеджами в основном пользуются для увеселения или для того, чтобы провести время с женщиной. В таких ситуациях визит горничной не всегда уместен. Поэтому при оплате клиентов всегда спрашивают, нужно ли производить уборку, и если да, то в какое время. Некоторые вообще отказываются.

– Анатолий Владимирович, в этом направлении надо поработать. Я понимаю, это сложно сделать так, чтобы наш интерес к коттеджам не был заметен, но вы уж постарайтесь. Анатолий Владимирович…

Настя запнулась и замолчала.

– Да? Слушаю вас, алло!

– Я хотела сказать… Вы свое обещание выполнили, а я свое – нет. Вы утрясли вопрос с Коломиец, а я ведь так и не вычислила Макарова. Пока ничего у меня не получается.

– Я все понимаю, Анастасия Павловна, вчера вы были расстроены, взвинчены, вот и сказали сгоряча. Мы и не надеялись, что вам это удастся к сегодняшнему утру. Не беспокойтесь ни о чем, время у нас есть. Эдуард Петрович велел спросить вас, будете ли вы с ним обедать.

– Передайте Эдуарду Петровичу «спасибо» за заботу, но сегодня я побуду здесь. Когда вы мне позвоните в следующий раз?

– Когда скажете.

– Тогда вечером, часов в восемь. Если я до чего-нибудь додумаюсь, то еще останется время на проверку.

– Договорились. В двадцать ноль-ноль.

Убрав аппарат, Настя снова забралась в постель. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Провалявшись еще час, решила на завтрак не ходить. Сделала себе кофе, перенесла стакан на тумбочку возле кровати, принесла из ванной полный графин воды, поставила рядом с дымящимся стаканом, туда же перекочевали кипятильник, коробка с сахаром, пачка печенья, пепельница и сигареты. «Теперь можно не вставать хоть до вечера, – хмуро улыбнулась она про себя, залезая под теплое одеяло. – Лень – мое главное достоинство, ничего не скажешь».

Вскоре после одиннадцати Настя услышала приближающиеся по коридору шаги Регины Аркадьевны: тяжелые, неровные из-за больной ноги, сопровождающиеся мягким постукиванием палки. Когда шаги поравнялись с Настиной дверью, раздался незнакомый женский голос.

– Регина Аркадьевна, я к вам.

– Слушаю вас.

Старуха остановилась, явно не намереваясь приглашать свою гостью в номер.

– Я – мать Оли Родимушкиной, вы ее прослушивали месяц назад, помните?

– Помню. Ваша девочка очень старательна, но она не любит музыку. Не стоит ее терзать понапрасну. Я же вам еще тогда сказала об этом.

– Регина Аркадьевна, вы ошибаетесь. Оля хочет заниматься, очень хочет. Может быть, вы все-таки согласитесь…

– Нет, голубушка, а не любитель истязания детей. Ваша девочка очень добрая, она не желает вас огорчать и поэтому старательно занимается. Но она не хочет этого. Я никогда в таких вещах не ошибаюсь. У меня есть ученики совсем бесталанные, но они любят музыку и готовы ей служить, а для меня главное – это.

– Регина Аркадьевна, она мечтает заниматься у вас. Прошу вас, пожалуйста… Я знаю, вы не берете денег за свои уроки, но, может быть, в виде исключения?.. Я умоляю вас. Я буду платить за дочь, только возьмите ее.

– Мне очень жаль, – слышно было, как старуха вздохнула, – но вы пришли напрасно. Не обижайтесь на меня. Всего вам доброго.

* * *

К пяти часам Настя все-таки проголодалась. До ужина оставалось два часа, столько ей не вытерпеть. Она нехотя оделась и спустилась в бар, надеясь утолить голод пирожными. Ей повезло, кроме пирожных, в баре были и бутерброды. Свежесть копченой колбасы вызвала у Насти некоторые сомнения, а вот сыр был вполне пригоден к употреблению.

Обычно малолюдный, сегодня бар был совершенно пуст, кроме юноши за стойкой, в зале не было ни одного человека.

– В санатории сегодня День здоровья? Никто не ест сладкого и не пьет спиртного? – пошутила Настя, дожидаясь, пока сварится кофе в турке, стоящей на раскаленном песке.

– Вы разве не знаете? У нас сегодня выступает известный сатирик, кинозал битком набит, даже из Города люди приехали. Когда еще случай подвернется живого Рудакова послушать! – Давая пояснения, бармен ловко управлялся с туркой, то и дело передвигая ее по песку и одновременно отрезая сыр и доставая из холодильника пирожные.

По случаю отсутствия посетителей в баре даже музыку не включили. Настя разомлела от сладкого, в тишине ее ничто не отвлекало, и она погрузилась в раздумья, не замечая хода времени.

После шести часов бар стал постепенно наполняться людьми. Концерт окончился. Сейчас здесь станет шумно, подумала Настя, включат музыку, и думать будет невозможно. Надо пойти к себе, попытаться заняться переводом, она совсем забросила своего Макбейна.

От стойки в ее сторону двигался массажист Уздечкин, неся в руках бутылку пива и два стакана. Следом за ним семенила девица в такой узкой юбке, что шаги у нее были едва не в сантиметр длиной. Встретившись взглядом с Настей, массажист приостановился возле нее.

– Вы пропустили сегодня массаж, – заметил он. – Спина беспокоит?

– Как обычно.

Она старалась отвечать как можно спокойнее.

– Если вы не хотите приходить, вы предупредите меня. Я назначу на ваше время кого-нибудь другого. Сегодня я сорок минут потерял впустую.

– Я буду приходить, – виновато сказала Настя. – Извините. Я проспала.

Поднимаясь к себе, она живо представила, как придет к Уздечкину и позволит ему гладить и мять свою спину. Убийца… Такой добродушный толстяк, и прозвище у него ласковое – Котик. Вдруг она опять ошиблась? В последние дни с ней это частенько бывает. Видно, аналитический механизм разладился. Зря она взялась за это дело. Ничего у нее не получится. Денисов ее переоценил.

В номере на столе ее ждал толстый конверт (у Шахновича были ключи от всех номеров, о чем он ее честно предупредил). Вскрыв его, Настя достала длинный список сведений об аренде или приобретении в собственность нежилых помещений в Городе. Она просила Старкова раздобыть эту информацию, потому что надо же было с чего-то начинать в поисках места, где снимались эти жуткие видеофильмы. Список был внушительным, но подозрения у Насти вызвали лишь немногие пункты. Возле большинства записей стояли пометки, свидетельствующие о том, что помещения заняты фирмами и организациями, находящимися в ведении Союза предпринимателей, то есть под контролем самого Денисова. Остальных помещений, значком не отмеченных, оставалось около сотни, из них примерно восемьдесят находились либо в жилых домах, либо в непосредственной близости от входов в магазины и другие посещаемые точки. Вряд ли они могут быть использованы для таких съемок, решила она, ведь туда не только нужно привезти исполнителей, но и вывезти оттуда трупы. Хотя если работать ночью, то разницы, пожалуй, никакой… Нет, есть разница, поправила она себя. Жертвы не имеют обыкновения умирать молча, они, наверное, кричат. Жилые дома придется отбросить. Осталось тридцать семь помещений, которые предстояло проверить.

Продиктовав по телефону позвонившему как всегда вовремя Старкову номера из списка арендованных помещений для проверки, Настя попыталась сесть за перевод. Но дело шло туго. Через каждые три-четыре абзаца она наталкивалась на слово, фразу или мысль, которые переключали ее на Макарова и его группу. Она замирала в оцепенении перед машинкой, даже забывая снять пальцы с клавиатуры. К полуночи, когда выяснилось, что за четыре часа она перевела всего три страницы, Настя сердито закрыла машинку, поняв, что, перефразируя старую поговорку, одной головой на двух работах не удержаться.

Уже лежа в постели, она подумала о том, как будет лежать на массажном столе совершенно беззащитная перед убийцей Уздечкиным, и мысленно скорректировала сама себя: нет, Котик, Дамир и все остальные никого сами не убивали. Убивают заказчики, а эта компания только организовывает и создает антураж, а потом заметает следы и прячет трупы. Все они – организаторы, пособники, кое-кто, наверное, и подстрекатель, например, вербовщики клиентуры. Но прямых исполнителей среди них нет. А Макарову, если он вообще существует, и вовсе нечего вменить. Разве что общее идеологическое руководство, но его поди-ка докажи…

* * *

Если Настя провела весь день в размышлениях, предаваясь, мягко говоря, малоподвижному образу жизни, то Анатолий Владимирович Старков, напротив, целый день крутился, давал указания, звонил по телефону, требовал, принимал сообщения, благодарил, перехватывая на ходу бутерброды и куски холодного мяса. Поставь такую тихую барышню во главе детективного агентства, так у нее в подчинении должно находиться не меньше сорока человек, думал он, организовывая сбор и проверку сведений, затребованных Каменской.

К полуночи на его столе лежали отчеты о проверке двадцати двух из перечисленных тридцати семи помещений; о лицах, арендовавших коттеджи санатория на протяжении последнего месяца; о контактах Исмаилова и Уздечкина за сегодняшний день. Ничего, за что можно уцепиться, ни одного самого малюсенького фактика. Правда, еще предстоит проверить пятнадцать помещений, да и лица, арендовавшие коттеджи, выявлены далеко не полностью. Может быть, завтра повезет больше…

Исмаилов целый день просидел в своем люксе, никто к нему не приходил. Уздечкин до шестнадцати часов был на рабочем месте (список больных, которым он делал массаж, прилагается), с шестнадцати до восемнадцати был на концерте известного писателя-сатирика Рудакова, после концерта пошел в бар санатория, где просидел в компании девушки (данные прилагаются) до двадцати часов тридцати пяти минут, после чего вернулся в свою квартиру вместе с девушкой. Девушка ушла от Уздечкина около двадцати трех часов, сам он остался дома. Всех, с кем он общался на концерте и в баре, зафиксировать не удалось. Не густо.

Анатолий Владимирович Старков в отличие от большинства своих знакомых был человеком малоэмоциональным. Он редко сердился и почти никогда ни на кого не обижался. Ему было неведомо раздражение, и он не знал, что такое зависть. Зато он очень хорошо понимал, что такое честное слово, обязанности и обязательства.

Поступив на службу к Денисову, он раз и навсегда выбрал свой путь и не считал возможным после этого тратить время на моральные оценки. Раз Эд Бургундский сказал, что надо сделать, значит, он, Старков, должен делать и не имеет права думать о том, нравится ему это или нет. Думать надо было раньше, говорил он себе, думать надо было тогда, когда он, еще молодой офицер КГБ, стоял перед выбором. Выбор дался ему нелегко, не один месяц раздумывал он, прежде чем принять предложение Денисова. Но, приняв решение, он не счел себя вправе оглядываться по сторонам и судить и оценивать других людей и их поступки. Как страус зарывает голову в песок, так и Старков отгородился от всего мира, сузив его до выполнения обязанностей, оплаченных Денисовым. Поэтому когда один из его ближайших помощников сегодня сказал: «Дожили! Уже пацанка какая-то нами командует!» – начальник разведки даже не понял, о чем тот говорит. Никто никем не командует, просто нашелся человек, который в силу ряда обстоятельств лучше знает, как и что надо делать. В иных обстоятельствах этим человеком бывает он сам, но случается, что и другие. Вот и все. А что Каменская «пацанка», так это и вовсе глупости. Она очень серьезная, очень осмотрительная и очень привлекательная молодая женщина. На фотографии, которую передал ему Шахнович сразу после ее приезда, она и в самом деле страшненькая, но фотографиям Анатолий Владимирович не очень-то доверял. А в жизни она почти красавица. И он совсем не чувствует себя униженным от сотрудничества с ней, напротив, ведь это же он первый предложил воспользоваться ее услугами, потому что это – в интересах дела.

Старкову понравилось, что она сегодня утром заговорила о невыполненном обещании, он ценил в людях обязательность. А еще в глубине его души теплилось едва заметное чувство благодарности к Анастасии Каменской за то, что она с треском выгнала Леву Репкина. Нет, не настолько уж хладнокровен был начальник денисовской разведки. Все-таки были люди, которые ему откровенно не нравились.

Глава 13

День четырнадцатый

Возвращаясь с завтрака, Настя снова увидела в холле Игорька, видимо, проигравшего-таки битву с рапсодией Листа и явившегося на дополнительное занятие.

– Что, юный гений, прогуливаешь школу? – поддразнила она его.

– Здравствуйте, – радостно вскинулся мальчик. – А у нас все равно первый урок физкультура, второй – ботаника. А к третьему уроку я успею.

– А что у нас на третьем уроке? – строго поинтересовалась Настя.

– Математика. Математику я не прогуливаю.

– А ботанику, значит, можно?

– Да ну, – Игорь пренебрежительно махнул рукой, – ботаника – не мужское занятие. Бабочки-цветочки, пестики-тычинки, скукотища!

– А математика, выходит, мужское?

– Конечно. Математика, физика, химия, история – настоящий мужчина должен все это знать.

– Да что ты говоришь? – Настя присела в кресло рядом с ним. – Интересная у тебя установка. А что еще должен знать и уметь настоящий мужчина?

– Разбираться в машинах и в оружии, – уверенно ответил юный музыкант. – А то есть такие, которые «Вольво» от «Мерседеса» не отличат.

«Вот я, например, – тут же мысленно ответила ему Настя. – Но я, к счастью, не мужчина, иначе ты перестал бы меня уважать. Я тоже не отличу «БМВ» от «Опеля»…»

– Вам плохо? – Голос мальчика доносился как сквозь вату. – Я позову кого-нибудь… Вы такая бледная!

Она с усилием помотала головой и осторожно поднялась на ноги.

– Мой номер рядом. Я сейчас лягу, и все пройдет.

Настя не чувствовала пола под ногами, все плыло и кружилось, она долго не могла попасть ключом в замочную скважину и, войдя в номер, рухнула на кровать.

В медицине это называется «сосудистый криз».

Она не включила телефон и пропустила звонок Старкова без четверти одиннадцать. Она помнила, что он должен позвонить, но не было сил встать. Коварные сосуды опять подвели ее в самый ответственный момент.

* * *

Не дозвонившись до Насти в оговоренное время, Старков повторял попытку через каждые пятнадцать минут, пока не почуял неладное. Тогда он позвонил Шахновичу.

– Женя, срочно выясни, где Каменская.

* * *

Осторожно толкнув дверь, Женя убедился, что она заперта.

Он достал дубликат ключа от номера 513 и открыл замок.

Настя лежала неподвижно с белым как полотно лицом. Даже очень светлые глаза ее казались темными на фоне мертвенно-бледной кожи. Женя не зря провел в санатории почти четыре месяца. Подержав Настю за запястье, он без разрешения открыл тумбочку и с удовлетворением понял, что не ошибся в диагнозе, увидев несколько ампул нашатырного спирта. Там же в тумбочке он нашел и нераспечатанную пачку чая.

Нашатырь и крепкий горячий чай, в который Женя щедро положил шесть кусков сахара, взбодрили ее.

– Я хорошо себя чувствую, – говорила она, – только слабость сильная, ноги не держат.

– Где телефон?

– В сумке, под кроватью.

Шахнович подключил аппарат и набрал номер Старкова. Обменявшись с ним несколькими фразами, протянул трубку Насте.

– Анатолий Владимирович, – чуть задыхаясь от слабости, сказала она, – я поняла. Мы с вами все делали неправильно. Вернее, я делала неправильно. И вас запутала. Нужно проверить еще две вещи. Одну я проверю сама, а вторую придется проверять вам. Вечером я скажу вам, кто такой Макаров.

Женя впервые в жизни понял, что означают слова «умереть на работе».

* * *

Прежде чем отправлять Каменской отчет о результатах выполнения ее последней просьбы, Старков показал список Эдуарду Петровичу.

– Ничего не понимаю. – Тот пожал плечами и, дважды перечитав бумагу, положил ее на стол. – Зачем ей это?

– А забавный списочек, правда? – отозвался задумчиво Старков. – До сих пор не могу понять, почему вас в нем нет. Вам там самое место, не находите?

– Не нахожу, – резко оборвал его Денисов. – Мне и здесь неплохо. Я живу так, как мне удобно, а не так, как положение обязывает. Отправь список в санаторий. Эта девочка знает, что делает.

* * *

К вечеру Настя совсем оправилась. Женя прислал к ней медсестру, та сделала укол, через два часа – еще один и клятвенно пообещала ничего не говорить врачу Михаилу Петровичу до завтрашнего дня.

* * *

Настя тщательно накрасилась, до неузнаваемости преобразив свое лицо, на котором, как на чистом листе, могла нарисовать что угодно, от невинного ангела до женщины-вамп. Долго придирчиво выбирала одежду, остановившись в итоге на черных узких брюках и черной водолазке, чтобы оттенить распущенные длинные светлые волосы. Украшений она с собой не брала, о чем искренне в этот момент пожалела: тонкая серебряная цепочка была бы очень кстати на черной матовой поверхности водолазки. «Да уж ладно, пойду в чем есть, – решила она, прикасаясь к шее и волосам толстой стеклянной пробкой от флакона «Клима».

Она не была уверена, что найдет Дамира сразу, но надеялась, что ей повезет. Должен существовать в жизни закон равновесия: коль она допустила столько ошибок и просчетов, то не может ей вдобавок еще и не везти. Это будет просто несправедливо.

И ей действительно повезло, хотя и не сразу. В люксе Дамира не оказалось, но она обнаружила его в баре. Исмаилов пил коньяк, но, судя по всему, начал это мероприятие недавно, так как пьян еще не был. Ну, Настасья, вперед, походку позаимствуем у одной актрисы, голос – у другой, улыбку – у третьей. Настоящей Насте Каменской сегодня здесь нечего делать, она осталась в номере 513.

– Здравствуй, милый.

Она легко поцеловала Дамира в щеку и уселась напротив него за столик. Тот долго молча всматривался в ее лицо, подперев подбородок ладонями, словно что-то обдумывая.

– Значит, я был прав, – наконец произнес он.

– В чем прав?

– Ты – притворщица. Я давно это подозревал. Несчастненькая некрасивенькая старая дева. И все это время ты тайком надо мной смеялась, да?

– Да. Ты ничего не понимаешь в женщинах, Дамир. Ты доверяешь только своим глазам, но это и понятно, ты же кинорежиссер. Для тебя важен зрительный ряд. Не сердись.

– Так что же с тобой произошло? За столько дней ты впервые подошла ко мне сама, раньше я за тобой бегал и уговаривал, как последний дурак. Ты изменила свое отношение ко мне?

– Не в этом дело. У меня были неприятности, ты об этом прекрасно знаешь. Теперь они благополучно разрешились. Поэтому я пришла к тебе.

– Зачем? Ты хочешь пойти ко мне в номер?

– Нет. Я хочу попросить тебя, чтобы ты мне поиграл.

– Что?

От удивления Дамир неловко дернул рукой с зажатой в ней рюмкой, несколько капель коньяку выплеснулось на стол.

– Я хочу, чтобы ты мне поиграл, – повторила Настя. – Ты же музыкант, композитор. Я видела твой фильм и слышала твою музыку к нему, она мне нравится. В кинозале есть рояль. Почему бы тебе не доставить мне удовольствие?

– Действительно, почему бы нет? – усмехнулся он с горечью. – Я больше ни на что не гожусь, кроме как быть тапером, аккомпанирующим твоим переживаниям. У тебя переживания-то хоть настоящие или тоже сплошное притворство?

– Настоящие, можешь не сомневаться.

Молча, словно чужие, дошли они до кинозала. Дамир поднялся на сцену, открыл рояль, подкрутил стул, который после занятий Игорька был слишком высоким, взял несколько аккордов, чтобы проверить настройку. Настя выбрала себе место в первом ряду, поближе к роялю.

– И что же тебе сыграть, фальшивая Анастасия? – насмешливо спросил он. – Что-нибудь из популярной классики? Или ты предпочитаешь джаз?

– Импровизации. Можешь?

– Могу. Я все могу. Тапер на все руки. На какую тему прикажете?

– Сыграй про меня. Про то, как сначала я была зажатой, напуганной, потому что у меня были неприятности и я не знала, чем все кончится. А потом пришло облегчение, и я преобразилась, стала свободной и спокойной.

– Как прикажете, сударыня.

Дамир начал играть, а Настя – слушать. Не так, как слушают музыку настоящие меломаны, не так, как слушала обычно она сама, погружаясь в звуки и позволяя им вести себя за собой. Она слушала музыку Дамира как аналитик, сопоставляя ее с тем, что уже слышала и в фильме, и на кассете, взятой у маленького Влада. И испытывала одновременно радость и боль, потому что догадка ее подтверждалась, и была эта догадка поистине ужасной. Все разноцветные и разноразмерные колечки, разбросанные по полу в хаотическом беспорядке, аккуратно нанизались на стерженек, как в детской игрушке-пирамидке, и заполнили ее почти до самого верха. Значит, стерженек она выбрала правильно.

Дамир закончил музыкальную фразу и снял руки с клавиатуры.

– Хватит?

– Хватит, спасибо тебе.

Настя поднялась и, не говоря ни слова, пошла по проходу вдоль рядов кресел к выходу из зала. Она ни разу не обернулась и так и не узнала, с каким лицом Дамир Исмаилов смотрел ей вслед. И она очень удивилась бы, узнав, что в глазах его была тоска.

* * *

Сегодня Анатолий Владимирович должен был звонить в девять вечера. К этому времени Настя уже получила от предусмотрительного Шахновича новый список, куда короче предыдущего. Она просмотрела его и почувствовала болезненный укол в груди. Еще одно колечко легло на стерженек и вписалось в общую конструкцию.

– Проверьте, пожалуйста, номер восемнадцатый из списка, – попросила она Старкова.

В трубке послышался шелест бумаги – он листал копию, лежащую перед ним.

– Восемнадцатый, я не ошибся? – В голосе его звучало неподдельное изумление.

– Восемнадцатый, – твердо сказала Настя. – То, что мы ищем, должно находиться там.

– Хорошо. Когда вы ложитесь спать?

– Я буду ждать вашего звонка.

– Тогда заприте дверь и не отключайте телефон.

* * *

Отдав необходимые распоряжения, Старков позвонил Денисову.

– Мне кажется, она сошла с ума, – спокойно сообщил он. – Можно предполагать все, что угодно, только не это. Я дал указание, чтобы мои люди проверили, но это пустая трата времени.

– Все может быть, – неопределенно отозвался Эдуард Петрович. – Она пережила несколько тяжелых дней. Согласитесь, ей нелегко было разобраться и с нашим предложением, и с отношением к Исмаилову. Я думаю, они все-таки были близки, просто она это скрывает. А тут еще убийство девушки… С ума Каменская, конечно, не сошла, но что-то у нее в голове могло и разладиться. Что ж, посмотрим.

– А если это окажется правдой?

– Посмотрим, – повторил Денисов. – Не будем заглядывать.

* * *

Спустя два с половиной часа к Старкову приехали его помощники, проверявшие «номер восемнадцатый». Они еще ничего не успели сказать, но Анатолий Владимирович по их лицам все понял. Слушая доклад, он внутренне холодел. Такого он даже в самых смелых догадках предположить не мог.

– И еще мы нашли вот это, в той комнате, где стоит аппаратура, завалилась за диван.

Старков вертел в руках заколку для волос, изящную, серебряную, с маленькой розочкой из сиреневого китайского жемчуга. Он знал, чья это заколка. Что же теперь со всем этим делать? Этого хозяин не переживет…

* * *

Лампочка на трубке загорелась в первом часу ночи. Настя моментально ответила, она места себе не находила в ожидании звонка и не отрывала взгляда от телефона.

– Вы оказались правы. – Голос Старкова звучал чуть глухо и неуверенно. – Но есть одно обстоятельство… Я хотел бы посоветоваться с вами. Как это можно сделать?

– Не знаю…

Настя вдруг растерялась. Она внезапно поняла, что подспудно хотела услышать совсем другое. Логика твердила и диктовала одно, но эмоции сопротивлялись и жаждали опровержения. Как жаль!

– До утра нельзя отложить? – спросила она.

– Нежелательно. Утром вас ждет Денисов. К этому времени я должен знать, что ему говорить.

– Ладно, – вздохнула она, – присылайте машину.

– Через десять минут у главных ворот. Номер машины 57-83.

Глава 14

День пятнадцатый

Старков привез ее в роскошную квартиру, предназначенную для приема приезжавших в Город к Денисову гостей, которые по тем или иным причинам не хотели или не любили жить в гостиницах.

Проблема у него оказалась действительно серьезной.

– Так что мне делать, Анастасия Павловна? Говорить Денисову о внучке или промолчать?

– А вы абсолютно уверены?

– Ни секунды не сомневаюсь. Заколка уникальная, сделана по индивидуальному заказу. Я сам этим занимался. Эдуард Петрович подарил ее Вере на четырнадцатилетие.

– Могла она ее кому-нибудь передарить? Какой-нибудь своей подружке?

– Вряд ли. В семье Денисовых к подаркам относятся бережно. Особенно сам хозяин. Постоянно спрашивает: «А почему ты не носишь то, что я тебе подарил? Тебе не нравится?» Нет, она не посмела бы.

– Зато она много чего другого посмела, – жестко сказала Настя. – И почему люди так слепы в отношении своих близких? Мы всегда уверены, что знаем их как облупленных, а потом эта наша уверенность оборачивается трагедией.

– Нет, – уверенно повторил Старков. – Подарок деда она могла потерять только случайно. Она добрая, славная девочка, просто какой-то негодяй ее запутал.

– Уж не тот ли студент, с которым у нее роман? – усмехнулась Настя. – Если она действительно славная и добрая, то могла пойти на это из любви к нему, чтобы помочь деньги заработать. А он пользовался ею. Вот вам и еще один член макаровского экипажа.

– И все-таки, Анастасия Павловна, – настойчиво повторил Старков, – что вы мне посоветуете?

– Молчать. Студента этого найдите сами, с Верой тоже поговорите сами. Дальше – по ситуации. А пока молчите.

– Спасибо вам, – облегченно вздохнул Старков.

– За что?

– Я и сам сторонник того, чтобы не говорить Денисову о Вере. Но я боялся, что вы будете настаивать.

– Зачем же мне настаивать, Анатолий Владимирович? Это совершенно меня не касается. Вы хотели Макарова – вы его получили. Остальное – не мое дело.

– Кто ж вас знает! – засмеялся Старков. – У вас в голове происходят такие непонятные вещи, что предугадать ход ваших мыслей невозможно. Мало ли что вам на ум пришло бы. Кстати, я сразу хотел сказать, но не решился: вы сегодня необыкновенно хороши.

– Я старалась, – благодарно улыбнулась в ответ Настя. – Отвечу вам взаимным комплиментом: мне было приятно с вами сотрудничать. Я загружала вас кучей идиотских заданий, а вы безропотно все выполняли и ни разу не спросили, зачем мне это нужно. Это говорит о том, что вы мне доверяли и были уверены в том, что я знаю, что делаю. У меня на работе так не бывает.

– Каюсь, Анастасия Павловна, был момент, когда я усомнился. И даже сказал об этом Эдуарду Петровичу. А он мне ответил: эта девочка знает, что делает. Так что ваш комплимент не по адресу. Я знаю, глупо спрашивать об этом, но все же… – Старков умолк, не решаясь продолжать.

– Спрашивайте, спрашивайте. Нам здесь ночь коротать. Спать я все равно не могу, так что давайте поговорим.

– Как вам в голову пришло?

– Мальчик помог. Сказал, что настоящий мужчина должен разбираться в автомобилях и в оружии.

– Правильно сказал, – кивнул Старков.

– Наверно. Вот вы можете отличить «Мерседес» от «Вольво»?

– Естественно.

– А пистолет «ТТ» от «беретты»?

– Ну, конечно же, это элементарно.

– А «вальтер» от пистолета «макаров»?

– Господи! – охнул Старков.

* * *

Эдуард Петрович Денисов ушам своим не поверил, когда приехавшие утром Настя и Старков рассказали ему про жилище Регины Аркадьевны Вальтер.

– Но я же сам пробивал идею в порядке благотворительности предоставить ей часть трехэтажного особняка! Педагог, пользующийся всеобщим уважением, выпестовавший таких известных исполнителей, должен иметь жилье, в котором есть место для рояля, для занятий с учениками. Она должна жить в достойных условиях и не беспокоиться о том, что музыка мешает соседям, у которых маленькие дети. Я же сам, своими руками… И даже деньги на это выделил. Специально напоминал, чтобы прислали мастеров и сделали стены звуконепроницаемыми. Боже мой! Боже мой!

– Поздно спохватились, – сказала Настя. – Она уже была унижена и искалечена. Гениальный педагог и композитор, она была отвергнута из-за своего лица и хромоты. Почему-то в нашей стране не умеют обращаться с инвалидами как с равными. Вы дали ей достойную жизнь, но, во-первых, поздно, а во-вторых, лишь частично. Ей нужно много денег, очень много. Она рассказывала об этом моему коллеге из Москвы. Деньги нужны, чтобы свободно заниматься музыкой и не чувствовать себя ущербной из-за старческой немощности. Правда, она уверяла его, что зарабатывает уроками. А потом я совершенно случайно подслушала разговор, из которого поняла, что денег за свои уроки она не берет. Она занимается бесплатно, но только с теми детьми, которые по-настоящему любят музыку. Деньги же она получает из другого источника.

– Но почему именно это? Почему такой чудовищный способ зарабатывать?

– Потому что она ненавидит всех нас и мстит. Вы не хотели моего искусства? Вы не хотели слушать и признавать мою музыку? Так вот вам, получайте, я все равно буду сочинять ее, и под мою музыку будете умирать вы и ваши близкие. Я сначала думала, что музыку пишет сам Исмаилов. Потом, когда подозрения стали слишком сильны, я попросила его поиграть мне импровизации и убедилась, что такую музыку, как на кассете, предназначенной для фильма с убийством Светланы, он никогда не напишет. Класс не тот. Он, бесспорно, талантлив, но не гениален. А та музыка написана гением. И ведь он сам мне неоднократно повторял, что Регина – гений, а я все мимо ушей пропускала. И еще был случай, который я проморгала. Вспомнила бы вовремя, может, Светлана была бы жива. Простить себе не могу.

– Какой случай?

– Я стояла на балконе и услышала часть разговора Вальтер с Дамиром. Речь шла о каком-то фильме. Я вернулась в комнату, они, видимо, услышали, как стукнула балконная дверь, и Регина тут же примчалась – якобы знакомить меня со своим учеником. На самом деле они пытались выяснить, слышала ли я что-нибудь, что могло бы навести меня на ненужные мысли. И потом Исмаилов все время врал. Я это замечала, но старалась не обращать внимания. Сейчас вот вспоминаю, и получается, что все его вранье укладывается в схему. Множество мелочей в глаза бросалось, а я не хотела их видеть. Например, в тот вечер, когда убили Алферова, у Регины разболелась нога, и Уздечкин специально пришел меня просить, чтобы я за ней присмотрела, помогла, если надо. А в это время по санаторию кто-то разгуливал, кто-то, от встречи с кем они хотели меня уберечь, и просто-напросто «привязали» к больной соседке. Я думаю, это как раз тот человек, чей труп лежал в подвале последним. Он среди всех убитых единственный мужчина, все остальные – женщины и девочки. Вашему ГУВД теперь на год работы хватит.

Настя замолчала. Она живо представила себе подвал в доме Регины Аркадьевны, откуда начнут доставать зацементированные трупы, и вздрогнула, как от холода.

Она-то, дура, боялась Денисова и его мафии. Да разве они страшные, когда существуют такие…

– Возьмите мне билет на завтра, Эдуард Петрович, – попросила она. – Я хочу уехать.

* * *

Женя Шахнович аккуратно разместил Настин багаж в двухместном купе спального вагона и деликатно вышел на перрон, оставив ее с Денисовым. Через оконное стекло Жене было видно, как шевелятся их губы, ему казалось, что он даже различает отдельные слова. Вот Эдуард Петрович вынул из бумажника билет и положил на столик. Вот движение их губ замедлилось, повисло неловкое молчание, и лица у обоих стали напряженными. Денисов кивнул и сделал шаг к двери – собрался уходить. Каменская сказала ему что-то вслед, видимо неожиданное, потому что Денисов резко повернулся, Настя сделала движение ему навстречу и ласково поцеловала в щеку. Оба улыбнулись, но почему-то грустной улыбкой…