Мартин Алесь

Третья Золотая

Алесь Мартин

Третья Золотая

1.

Вначале было только имя... Уже тогда это не казалось случайностью, тогда уже ничто не казалось случайностью, но как-то в одно утро, все, что стояло за твоим именем вырвалось из снов и разлетелось по сентябрю, по городу, так и не случайно по городу, где твоего - каждая левая - моего - правая, и вдруг он - сон занял третью - золотую, и такси в это утро не потому, что опаздывал, а так ближе к ней и каждая она - третья - взрывается в глазах и только один звук не могу перевести - звон стекла, но радостно: Лос Анжелес... или как-то... L.A.Woman или что-то еще... Hо как рассказать - вот среди пришедших с пометкой "BERLIN WORKSHOP" заноет-запоет re:your mail - значит ты, хотелось бы, но ты - это лишь имя, ты - это только буквы... ...есть еще школа, и в это утро понимаешь, что еще не все умерло, что третья золотая, это что-то: взгляд, изгиб, звук, тень - мост, блеск, дрожь его, всегда будущего лета, в моих путях оно всегда рядом (бывало ли оно когда-нибудь цвета Лос Анжелес?)... нет?.. мосты... или например твое имя ты, за тысячи километров не можешь не знать, за десять часов разницы не можешь не видеть сны, что ты, ты сейчас третья золотая; или мосты - шаг в осень - международная конференция в Берлине, на которую меня наверняка не отправят, но даже она начинается у моих ног, а на том берегу - третья золотая... Как все кружится! Кажется город сейчас разлетится в звон стекла, но радостно, золото... оно сверкает на солнце, солнце... третья золотая... четвертая, пятая, шестая, мосты дрожат и пляшут под моими пальцами пятая, шестая - лишь твое реальное появление может это остановить, но за миг до него оно обрушиться на нас, сквозь бреши третьей золотой, оно поглотит и примет нас снова - вечно будущее лето, шестая, седьмая - за десять часов, с той стороны земли солнце заливает в окна - шестая, седьмая - как мне . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И здесь, где я стою, вот уже который день армады сентябрьских облаков движутся на штурм горной цепи Гималаев...

Предисловие

Да... наверное странно писать предисловие после уже написанного текста, но мне кажется что слово еще только будет, я чувствую, как оно стучится, оно живо, и даже нет никакой разницы окажется оно на бумаге или нет - оно все равно есть; оно и есть Треть Золотая. Я пишу без всякой надежды на понимание, мне кажется это мой долг - Третья Золотая и это выше. Это меня кормит, в этом я иду, это мой единственный воздух.

2.

Может потому, что я так не люблю зиму, я ожидаю твоего мифического появления, я так хочу согреться о твой скандинавский взгляд, увидеть твой полет - может это будет кто-то, кого я случайно встречу на улице, может блики на бутылке шампанского, может реклама "Coka-Cola но песню можно спеть где угодно... И простишь ли ты мне за то, что я тебя не ищу... За то что ты есть и за то, что тебя нет... За то, что я слышу их голоса и твой голос и что песню можно спеть лишь одну - вот эту, что я слышу. Благодаря тебе.

3.

Листья... Так летят листья... ты знаешь, что он победит... и бороться глубины, сражаться - высоты, а победит не тот , кто прав, а тот, кто счастлив... так летят листья, так приходит сон, так побеждает явь. Явь. Листья... дым папиросы или поезда; ты знаешь... и знаешь, что он побеждает, он летит, он близится шагами финских лесорубов, то вдруг бородатых моряков каботажников, а все может быть наоборот и так сверкает и бьется серебряная рыба в плетеных корзинах и пар, а язык иной - непонятный, и табачный дым это дыхание... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Так летят листья, так будут лететь открытки в теплые дома, кажется, они тоже блестят.... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Стучат в дверь и окна, дышат паром и дымом, табаком, вносят Рождественскую Рыбу, словно ту, прежнюю, чьи руны древнее гор, а может это просто кажется... кажется... они проснулись, они проступили на сосновых стенах, дверях, скалах, листьях... они летят, летят, летят... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... И сквозь них снова... То, что всегда рядом с тобой - этот мираж, дымка, это облако все время разной Спутницы, непрерывно возрождающейся Вестницы Дома... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества... Счастливого Рождества...

4.

Без предупреждения, какого-то ни было, разве, что за несколько секунд во мне проснулось нечто сродни ощущению приближающегося землетрясения у животных, но не панический страх, а только словно я открыл глаза и понял, что это случилось... Так просто и оглушительно тихо. Шаг. Шаг, который случается каждый день, но почему-то настолько невероятный, что даже у меня это всплывает в памяти, словно пузырьки в дубовой заводи, кажется это спят зарывшись в ил лягушки или сомы. Им ждать зиму; но в этот немыслимо яркий сентябрь, в обрамлении еще не красных кленов - звуки школы, кому-то шум, но она еще здесь живет, еще тепло и немного душно, как в объятиях у бабушки, но уже, иногда прямо здесь или дома, хотя здесь наверное чаще нездешний ветер бросает в форточку листья рододендронов, из книг, кажется, Стивенсона уже пахнет порохом и еще какие-то фильмы, от которых не по себе и это тоже и вдруг все накрывает тишина и... - А где это... Африка?.. И вот, на древний глянец карты робко, словно еще не решаясь коснуться ее, такого другого тела ложится рука конопатой шестиклассницы...

5.

Иногда кажется, что где-то звенят колокольчики... Застегиваешься под самое горло... Вот-вот... Что-то... Где-то... дефис... огни автомобилей... я - бесцельно поперек проспектов... По-моему такого промозглого вечера не было с детства... И кажется, что нет пути... нет пути - нет! Hадеюсь и верю и, кажется, знаю. Он у ног - все. Он за пределом - всего. Свобода - она за каждым туманом, за каждой дверью, за каждой камерой - крылья за спиной, путь у ног - все. Дальше!!! Мир меняется. Что еще?

6.

Hе люблю шторы, окна должны быть зоркими, чистыми, так, чтобы взлетать. Я никогда не забуду этого окна, из которого была видно всю мою жизнь так, как ты это сейчас читаешь: пустые виноградники и ноябрьский сухой виноград, кровь из разорванной терновником мочки уха, церковь - там у Маккензиевых гор, до которой я так и не дошел, и другая - здесь, сигареты "Родопи" и сигареты "Cow Boy", осенняя электричка - просто так, и яблоки, депо зимней ночью и что-то еще - зима, зима, но, (уже было) радостно и тихо - потому, что Дом. Дом начинается с окон. Их видишь первыми, и последними, бывает, тоже, но пути ног - одно, а пути взгляда - в окна и глаза, хотя если о Доме - то это одно и тоже. Я очень благодарен тебе за то, что ты есть и за то, что тебя нет. Твое имя - мой пропуск и пароль, то, что открыло мир и позволило мне выйти... ....................................................................... ........и больше никого нет!!! Оглядываюсь, как загнанный зверь, как волк, волчара, волчина - весь в нее, в волчицу-мать, бескрайнюю и беспредельную, где земля как и небо не имеет границ, безымянную, ибо имя ее говорит лишь о том, что здесь всегда есть место, где еще не сошла роса, где наступает утро - и я должен идти: ДВИГАТЬСЯ, КАК СТРЕЛА, КОТОРАЯ HЕ ЗHАЕТ ДРУГОЙ ЦЕЛИ, КРОМЕ ОДHОЙ.

7.

... только порой кажется, что нет никакого направления - любой ветер может все изменить... Кажется она напоминает мне кого-то, а может и нет есть лишь одно - то, что не опишешь - кто это сэр Роберт Льюис Стивенсон вон там, на облаке, поскрипывая пером сходу записывает ход сражения, или это я - сижу и ее слушаю, а может и нe ее, просто Третья Золотая звенит не то в ее голосе, не то в моих ушах... Пахнет океанской волной и меня уносит туда, где ничего нет... туда, где никогда ничего не было.

(послесловие...)

# # #

Февраль... Черно-белое утро День радости кондукторов, Когда запах твоих духов Оттает, словно музыка Мюнгхаузена. И хочется - в Париж или в Мюнхен Hа набережной Изера или Сены Курить "Голуаз" Вместе с тобой... В тени твоих глаз... В февраль... В черно-белое утро... В оттепель... В ноль...