---

Турлякова Александра Николаевна

Мирон сын Мирона

Под стенами Райрона они стояли недолго, И́двар приказал идти на штурм укреплённого города. Ми́рон не хотел дожидаться, когда сын князя Райронского подведёт резервы и войдёт в тыл армии Мирополя. Самое лучшее — встретить армию в городе, а для этого его надо было сейчас взять, выбить армию старого князя. Да и можно ли те жалкие остатки, бежавшие с поля сражения, собранные впопыхах для обороны столицы, назвать армией? Конечно же, князь Райронский ждал сына, ждал как никогда, и разведка, посланная задолго вперёд, об этом доложила Мирону Идвару. И он выбрал единственно верное решение.

Штурм начался ещё вечером с массированной подготовки, стены бомбардировали с баллист, обстреливали длинными дальнобойными стрелами, мощными луками в человеческий рост. О, миропольские лучники — это отдельное слово военной техники. А вслед за стрелами на стены пошли тяжёлые рыцари и арбалетчики. Несли длинные лестницы, подсвечивали себе факелами. В стороне отдельный отряд пробивал ручным тараном ворота. Ржали лошади, кричали сверху, снизу, трещали костры, и лязгало оружие.

К утру Райрон был взят, лишь отдельные группки воинов сопротивлялись в самых дальних переулках, на окраинах города. А по стенам уже выставлялись новые караулы, с бойниц убирали тела бывших хозяев — защитников крепостных стен. Город перешёл в другие руки и сразу же превратился в новый центр обороны.

Мирон Идвар шёл по коридорам дворца Райронского князя, следом тянулись телохранители, адъютанты, старшие офицеры.

— Разведку выслали? Я хочу знать обо всём, что делается вокруг…

— Господин Мирон, воины устали, бои шли всю ночь…

— Выберите группу из резервов, найдите добровольцев, пообещайте звания и награды. Всё будет, — Офицер качнул головой и отстал, Идвар снова спросил:- Что с воротами? Чинят? Караулы выставили? Пожары?

— Тушат, господин Мирон. Караулы выставили, каменщики из местных восстанавливают стены.

— Хорошо. Князя нашли?

— Мёртвого…

Идвар резко остановился и взглянул на герцога сверху, удивлённо дрогнул бровями, переспросил озадаченно:

— Мёртвого?

— Его убили, господин Мирон, он погиб в бою, пытался остановить солдат, остался сам, почти один… его застрелили из арбалета…

— Да… — Он отвернулся, поглядел вдоль коридора, пошёл вперёд. Все — за ним. У дверей одной из комнат стояла охрана. Идвар остановился. — Кого охраняют здесь?

— Господин Мирон, здесь дочь князя. Мы хотели арестовать её, но подумали, что вы решите сами, может, и не стоит оставлять её в живых, она может стать центром притяжения сопротивления и всех недовольных сил. Это даже опасно. Ваш отец не одобрил бы этого…

Но Идвар толкнул дверь рукой и зашёл в комнату. Его встретил полумрак и тишина. Вдоль стен поднялись девушки-служанки, встали, почтительно опустив лица. Идвар пробежал по ним глазами и вперёд, по ним, в глубь комнаты. У окна он заметил её, она стояла боком и смотрела в окно, где в витраже метались огненные всполохи. Молодая княжна медленно обернулась, обернулась с достоинством, прямая, гордая, с высоко вскинутой головой. Она отличалась от других девушек, хотя и они так же были хороши. Отличалась не одеждой, и не нетронутой своеобразной красотой, что хранило первозданное девичье тело. Отличалась тем, как держала себя перед лицом смертельной опасности, участи, постигшей её, как стояла перед глазами этих опасных чужих людей, принесших в её семью смерть, а в страну — разруху и войну.

Она сама подошла поближе и спросила:

— С кем имею честь?..

Идвар ответил сам:

— Мирон Мирополя Идвар, — двинул подбородком назад, — и моя свита…

— Княжна Райронская Аэлла… — Она чуть склонила голову, и длинные серьги качнулись, касаясь высокого воротника. И только сейчас Идвар заметил, как дрожат её губы и подбородок. Она боится! Как же она боится! Пытается скрыть, а не может… — Скажите мне, Мирон Мирополя, какая участь ждёт меня и моих людей?

Идвар задумался, разглядывая её лицо, таких женщин он не видел ещё ни разу в жизни, она ждала ответа и смотрела только на него.

— До личного приказа короля Мирополя я дарую вам жизнь, княжна. Вы останетесь здесь. А Райрон теперь — мой город.

Она качнула головой и даже не поблагодарила за подаренную жизнь, а, может, сама не ожидала. Идвар развернулся идти.

— Господин Мирон? — она остановила его, не дав уйти, заставила обернуться. — Мои девушки, что ждёт их?

— Вам хватит одной служанки.

— Но вы можете пообещать мне, что ваши солдаты не надругаются над ними? Что они смогут вернуться домой?

— Прослежу лично.

И только тут она склонилась в поклоне и произнесла:

— Спасибо, господин, вы благородный человек…

Он хмыкнул и вышел, подумав вдруг: "Ты ещё не знаешь про своего отца…"

Герцог Вальден прошептал в коридоре:

— Зря…

Но Идвар уже не слушал его.

* * * * *

В течение нескольких последующих дней он практически не думал о ней, не вспоминал — было очень много работы. Разведка доложила, что молодого князя Райронского в округе нет, собирающейся армии не видно. Скорее всего, он отбыл за резервами куда-нибудь на север, собирал армию из вассалов тамошних князей и рыцарей. Так или иначе, а Райрон теперь не был его городом. Если желает восстановления прав, пусть приходит и попытается отбить, если сможет.

На улицах города быстро навели порядок, влиятельных баронов заставили принять присягу верности новому господину — королю Мирополя, отцу Идвара, Эдуору — королю. Судьба восставшего княжества теперь полностью зависела от его решения. Идвар мог только воплотить в жизнь приказы отца.

Глашатаи устно объявили жителям о переходе Райронского княжества под власть короны, о введении новых законов и новой власти. Появилась полиция и военные отряды, следившие за порядком и подавляющие любые очаги сопротивления в городе. Тех, кто соглашался принять новую власть, приводили к присяге, не желающих — арестовывали и отправляли в тюрьмы. Казнили только тех, кто сопротивлялся с оружием в руках, и подстрекателей. Об участи арестованных в тюрьмах Идвар ждал письменного приказа короля, но связь с Мирополем была нестабильной, на доставку почты, даже королевской, уходило много дней. Каждый приказ, каждое письмо проходили через руки Мирона, он составлял всё сам, каллиграфы лишь переписывали и оформляли. Секретную почту он оформлял сам, лично, и закрывал своей печатью с фамильным гербом.

О молодой княжне он вспомнил несколько раз, но воспоминания эти прошли мельком, лишь короткими обрывочными видениями, то вспоминались её огромные в полумраке глаза, то дрожащие от скрываемого страха губы и голос, голос вспоминался приятным, негромким, но сильным. Может, он и не был таким, может, это память приукрасила его. А когда Идвар сам проверил отправку личных её служанок на родину, переговорил с каждой фрейлиной княжны, он понял вдруг, что снова хочет увидеть её. И когда выдалась минута свободного времени, он пришёл. Охранник у двери пропустил в комнату и захлопнул за спиной без лишнего стука.

Княжна в это время сидела у окна, а служанка расчёсывала её волосы, разбирая длинные до пола пряди.

Идвар зашёл и остановился вдруг, растерявшись, как мальчишка. Девушка, чуть повернув лицо, заметила гостя и отправила служанку в другую, смежную, комнату. Поднялась навстречу, и вся её волна волос колыхнулась следом, доставая почти до колен. Светлые, они отливали медью в свете яркого витража.

Одета она сегодня была попроще, простое платье по типу хитона с заколками на плечах, и открытая шея, руки. Посадка головы её теперь казалась ещё величественнее, чем в первый день, когда он её увидел.

Княжна набросила на плечи бархатный темно-синий плащ, закрывая волосы, плечи, сколола золотой булавкой, руки просунула через прорези плаща, они казались белыми и тонкими на тёмном бархате.

— Извините, господин Мирон…

Она заговорила первой и смотрела прямо в глаза. Нет, с голосом её он не ошибся. Смотрел, не сводя глаз.

— Как вы устроились? — спросил вдруг.

— Хорошо. Это моя комната, всё здесь знакомо…

— К вам ещё не приходили с описью?

— Нет… — Она качнула головой, маленькие серьги сверкнули при движении, привлекая внимание. — Должны придти?

— У вас заберут драгоценности, меха, некоторые ткани… И ничего не прячьте, в комиссии серьёзные люди…

— Вы думаете, я буду что-то прятать? — Она удивилась, несколько раз моргнув. — Зачем?

Идвар пожал плечами:

— Мало ли…

— Может, вы думаете, что я, находясь здесь, в изолированной комнате, на четвёртом этаже, под охраной, начну ковать сопротивление, заговор или найму на свои драгоценности заморскую армию? — Она усмехнулась небрежно, сверкнув полоской белых зубов. — Для этого существуют мужчины…

Идвар согласно кивнул головой. Проклятье! Эта девчонка, дочь опального вассала, вела себя так свободно, что он терялся в её присутствии, забывая о том, кто он, чей сын. Она даже не разрешила и не предложила ему сесть!

— Я не думал об этом, просто по закону всё здесь теперь является собственностью короля…

— Вашего отца… — добавила она, почти перебивая.

— Моего отца, — он согласился.

Она пожала плечами. Идвар смотрел на неё во все глаза. У них, в Мирополе, женщины знатного происхождения никогда не вели себя вот так, нельзя показывать волосы, руки, шею. Он даже сглотнул сухо, в горле всё пересохло.

— И я тоже являюсь теперь собственностью вашего отца — короля?

— И ваша служанка — тоже.

— А что же вы? — Она глянула прямо, с вызовом.

— Что я?

— На что имеете права вы? Райрон захватили вы, я — ваша пленница, мне вы даровали жизнь, отец ваш далеко, кто же вы?

— Я — Мирон! Я всего лишь исполняю приказы своего короля…

— Я знаю, кто такой Мирон, — Она кивала головой согласно, слушая его. — Но мне всегда казалось, что это звание даёт его носителю больше прав, чем оказывается.

— Если умрёт мой старший брат, наследник, я займу его место и перестану быть Мироном, мои права возрастут… — он объяснял ей терпеливо, хотя это была известная истина, это были традиции королевского трона Мирополя.

Княжна усмехнулась:

— Я знаю это, господин Мирон, это бывает очень редко… — она произнесла пословицу, которую знали и в Райроне:- "День не поменяется с ночью, а Мирон не станет Майнором…"

Он долго молчал, глядя на неё. В самом деле, за время правления династии королей Мирополя Майноры заменялись младшими братьями лишь дважды. Всё потому, что с самого рождения наследник находился под жёстким контролем родителей, врачей, охраны, нянек и других лиц. На плечи Миронов ложилось командование армией, участие в походах, Майнор королевства никогда не покидал, он учился у отца управлению страной, учил законы и присутствовал на суде. А с приходом на трон под его командование переходили все гарнизоны королевства, личная Гвардия. Мирон в шестнадцать лет приносил присягу верности отцу и старшему брату, как и любой другой подданный, он обязан был отдать жизнь во имя спасения страны, короля и наследника.

Идвар вздохнул.

— Ваших служанок отправили вчера по домам…

Она приподняла брови удивлённо, шепнула:

— Спасибо, господин Мирон.

Он развернулся уходить, но она остановила его вопросом:

— Вы пришли один, без охраны, вы доверяете мне? А если бы я убила вас? Мне так и так всё равно…

Он медленно обернулся и посмотрел ей в лицо, ответил спокойно:

— У меня растёт младший брат, он меня заменит… — Улыбнулся ей в глаза и вышел.

Когда уже шёл по коридору, ругал себя. Беспечность! Какая беспечность! В самом деле, она могла и убить, что ей стоило? Она потеряла всё… Надо поторопить комиссию, пусть проверят каждый угол.

* * * * *

Через день к ней явился слуга и задал вопрос:

— Господин Мирон спрашивает вас, не примите ли вы приглашение на ужин?

— Я? — Княжна удивилась, глядя в лицо молодого человека. — Он хочет ужинать со мной? — Кивок соглашения, Аэлла задумалась. — А его свита?

— Обыкновенно он ужинает один.

Она снова подумала.

— Ладно. Я согласна. Когда?

— За вами придут.

Она рассеянно кивнула головой, слуга ушёл.

— Эл? — она крикнула служанку. — Приготовь мне любимое платье, подбери украшения и займись причёской, к вечеру я должна хорошо выглядеть.

— Да, госпожа.

Весь день до вечера она была задумчивой и молчаливой, пока мылась, пока служанка убирала волосы, пока одевалась в чёрное с золотом любимое платье. Почему он приглашает её? Она его пленница, она под арестом, чего это вдруг Мирону Мирополя ужинать с арестанткой, будь она хоть трижды дочерью князя?

Нет, он определённо нравился ей, она даже была рада случаю вновь увидеть его. Он был хорош собой, обладал благородством, был хорошего происхождения, не наглел и выполнял обещания. Она задумчиво закрывала глаза, вспоминая его лицо. Как все горцы Мирополя, он был высоким и подтянутым, таким и должен быть Мирон, с детства готовящийся стать командующим армии, совершать походы, ездить верхом, управляться копьём и мечом. Тёмноволосый, загорелый, он отличался от жителей равнин и рек Райрона, обычно светлоглазых и светловолосых. А как приятно он улыбался, какими внимательными были его тёмные глаза, они так и приковывают, так и притягивают взгляд. И длинные тёмные волосы свободными чуть волнистыми прядями падают до плеч. Что за манера этих горцев носить длинные волосы? Они у них символ свободы. Смотрелось необычно довольно-таки.

Аэлла вздохнула, а служанка подумала, что сделала больно, разбирая длинные волосы, извинилась поспешно, но госпожа её даже не услышала.

С другой стороны, он — враг её государства, он захватил Райрон, ещё не известно, что с отцом и с Айрилом. Как он может ей нравиться, если он враг? Если он захватчик? Причина гибели её страны, её родных, её людей?

Слуга пришёл за ней уже в сумерках, взять служанку с собой запретил ("Не велено!"). Аэлла появилась в столовой в сопровождении чужого слуги, замерла, остановившись у входа в зал. Мирон был уже здесь, повернулся к ней, и глаза их встретились, и полумрак не мешал. Аэлла отвела свои в сторону, воспользовавшись моментом, разглядела нового хозяина замка. Белоснежная рубашка с пышными свободными рукавами и чёрный узкий шарф на шее, чёрные бархатные брюки и высокие сапоги. Просто, но всё это ему здорово шло, подчёркивало рост и молодую гибкость.

— Обыскивать вас не надо? — спросил он первым.

Княжна смутилась, вспомнив об угрозе убить Мирона, улыбнулась, кивнув головой, и длинные серьги качнулись, ожгли горячую шею.

— У меня уже побывала ваша комиссия, у меня забрали почти всё ценное, кроме шпилек и пары колец с цепочками.

— Понимаю. Ваша воля незавидна, — Он тоже рассматривал её в сверкающем свете свечей. Она была в чёрном платье; на этот раз всё так, как любят в Мирополе: глухой высокий воротник, длинные узкие рукава, закрывающие даже полкисти. И волосы аккуратно и плотно собраны на голове, только шпильки сверкают. В чёрном платье угадывались золотые вставки рукодельного полотна, очень дорогое платье. Чёрный и золотой — цвета фамильного герба Райронских князей. Она даже здесь попыталась остаться на своём месте. Смело.

— Проходите, — он пригласил её, и появившийся вдруг слуга приводил её до стула,

усадил за стол. Мирон сел напротив, во главе стола осталось пусто. Аэлла отметила это и удивилась. Он даже здесь только второй, незримая тень старшего брата.

— Знаете, — она завела разговор, — я удивилась, когда получила ваше предложение. — Отпила из кубка глоток сильно разбавленного вина. — Можете поверить мне на слово, мой отец на вашем бы месте приказал вас казнить.

— Это ничего бы не изменило. По закону княжество Райрон всего лишь вассальная земля, и ваш отец — слуга моего отца, так и так, эти земли вернулись бы к хозяину, победил бы я, проиграл, убили бы вы меня или наоборот.

Княжна промолчала, несколько минут слышно было только, как звенели приборы в их руках. Аэлла опять заговорила первой:

— Отец только тридцать дней как отправил письмо в Мирополь, что хочет выйти из-под власти короля, ваша армия появилась так внезапно, вы буквально взяли нас врасплох.

Он поглядел на неё и согласно кивнул, намазывая печёночный паштет на кусочек хлеба.

— Вы же знаете про нашу конницу, она способна на большие дневные переходы, тем более отец не стал откладывать всё в долгий ящик… — Он оторвался от своего занятия и, подняв голову, в упор посмотрел в лицо собеседнице. — Если ваш отец собирался выходить из-под власти короля, он должен был догадаться или, как грамотный человек, предположить, чем всё закончится. Он даже армии не собрал толковой, одна, наспех сколоченная молодёжь, ни опыта, ни знаний, офицеров — ноль! Дисциплина — никакая! Чем вы собирались воевать? Мы только контратаковали, и ваша армия побежала в панике… — Он покачал головой, раздумывая. — Хотя, не могу не отметить мужество вашей Гвардии, она держалась до последнего, но это так и должно быть, она же Гвардия. И ваш отец… — Он дёрнул головой, будто воротник рубашки давил ему шею. — Беспримерный героизм, но это лишь одиночки, были смелые рыцари, не спорю. Но не такими силами объявляют войну…

Она резко перебила его:

— Мой отец не объявлял войну! — Она нервно бросила на столешницу мятую салфетку. — Это вы напали на нас!

— Конечно, — он терпеливо согласился, положил, наконец-то, в рот кусочек хлеба, который давно держал в руке. — Мы только к вашим границам подошли, это уже было видно. Нисколько не укрепились, гарнизонов нет, разведки нет, даже сторожевых отрядов нет — заходи, бери, что хочешь! — Он усмехнулся. — Как дом с распахнутыми настежь дверями, позор хозяину… Мы, в самом деле, взяли вас врасплох, как вы это признали.

Она заговорила поспешно, и сама возненавидела себя за свой тон, будто оправдывалась:

— Отец всё прекрасно понимал, он знал, что вы ответите войной. В последнее время он тяжело болел, и свита давила на него, они давно хотели этой войны, жаждали нажиться…

Он тоже перебил её мягко, просто заговорил, и она вынуждена была замолчать, послушать его:

— Пословицу "короля играет свита" ещё никто не отменял, я всё понимаю, — он принялся за второй кусочек хлеба и его неторопливые действия, его неспешность просто раздражали Аэллу, выводили из себя. Мирон произнёс:- Зато ваша свита, кто живым остался, почти всем составом приняли присягу новому королю, ну, за исключением некоторых и те, согласились после беседы…

Аэлла сжала кулаки, посмотрела на них, на столешнице, на белой яркой скатерти, поглядела на Мирона исподлобья. Зачем он пригласил её на ужин, чтобы издеваться? Чтобы говорить гадости об отце? Доказывать, что вокруг него были и есть одни предатели? Так это и так видно! Что он хочет?

— Зачем вы меня позвали? — он перевёл глаза на неё, и она заговорила в них, бесстрашно, упрямо поджимая губы после каждого сказанного слова:- Чтобы издеваться надо мной? Моим отцом? Моей страной? Чего вы хотите?.. Чтобы я сказала вам всё, что думаю о вас, оскорбила, а вы бы с чистой совестью отправили бы меня на эшафот? Да вы имеете полное право сделать это и так, никто вас не осудит… "Горе побеждённым!" Раз уж вы тут хозяин, то и заводите порядки по-своему, ваше право. У меня была возможность бежать, я не захотела оставлять столицу, так что… А к чему устраивать этот маскарад? Желаете доставить меня до Мирополя и там… в торжественной обстановке… Вам больше славы, но, поверьте мне, меньше чести… И…

Он перебил её тираду:

— Ну, бесчестным меня ещё никто не называл.

— А зачем тогда? — оттолкнула от себя тарелку, и вилка в ней зазвенела. — Зачем этот ужин?

— Устал от одиночества.

Его ответ заставил её замолчать и задуматься. А потом она усмехнулась пренебрежительно:

— Что, у Мирона Мирополя нет друзей? — её насмешка, злая насмешка, заставила его ответить.

— Мирону Мирополя подозрительно заводить друзей, его могут обвинить в подготовке заговора…

— Да? — она приподняла брови с улыбкой. — Незавидная же у вас доля, Мирон. Всегда на вторых ролях, рта не раскрыть, и поплакаться на груди некому… — усмехнулась. — Может, у вас и жена от Майнора достаётся?

Он побледнел и чуть сузил тёмные глаза, но моргнул спокойно, без нервов.

— Невест для сыновей выбирают отцы. Мой брат уже женат.

— Если она его не устроит, то станет вашей?

— Нет! — он повысил голос.

Она отвела глаза, пряча взгляд, но чуть заметную ухмылку в уголках губ спрятать не смогла. Она ему мстила.

— Знаете, уж лучше быть князем в Райроне, чем Мироном у вас, по крайней мере, быть в праве выбирать себе жену, любимую жену, — повторила настойчиво, глядя в его глаза, — и заводить друзей…

— Это наши традиции.

— Незавидные традиции, я бы не хотела родиться у вас. Извините.

— А я — у вас.

Она качнула головой согласно, улыбнулась.

— Ну вот, и обменялись, — она глянула на горевшие в подсвечнике свечи, времени прошло уже достаточно. — Как вам Райрон? Вам нравятся ваши новые земли?

— Райрон испокон веков земля Мирополя.

— Но вы-то здесь впервые?

— Я — да.

— И что, вам нечего сказать о моей родине?

Он помолчал, выдерживая её взгляд, ответил:

— Зелёно, много места, река красивая…

— Да, наша Рейя это гордость княжества. Все города в основном на её берегах и на притоках. У вас таких сильных рек нет.

— У нас горы и небо близко.

— Небо близко? — она с насмешкой переспросила. — Ну и тщеславный же вы народ, вы даже к небу ближе, чем все остальные.

— Это не тщеславие, это — истина.

Она подняла ладони, словно загораживаясь.

— Не буду спорить… — огляделась. — Спасибо за ужин, господин Мирон, было интересно побеседовать. Может, я и не краше одиночества, в другой раз вы подумаете прежде, чем приглашать меня… — усмехнулась. Только дёрнулась подниматься, как из полумрака появился слуга и помог ей отодвинуть стул с высокой спинкой. — Извините.

Их глаза встретились, Идвар тоже стоял напротив, через стол.

— Доброй ночи, княжна.

Она всё же задала ещё один вопрос, который мучил её всё это время:

— Скажите мне всё-таки, господин Мирон, почему вы сохранили мне жизнь? С какой целью?

Он помолчал, и Аэлла разглядывала его лицо в ожидании ответа, готова была принять любой, пусть даже самый безжалостный. Но он произнёс:

— Не знаю, может, и пожалею ещё…

— Может быть, — она опять усмехнулась, прикрывая глаза, отвернулась. — Доброй ночи, господин Мирон.

Ушла в сопровождении слуги. Идвар постоял ещё какое-то время. "Может быть, ещё и пожалею, кто знает…"

Перед сном попытался составить пару приказов, но ничего не шло на ум. Все мысли были заняты одним, точнее, одной… Что ни делал, чем ни занимался, с кем ни говорил, всё она одна из головы не шла. Как вольно вела себя, как насмешничала, сверкая серыми глазами, улыбалась. Нет, таких он ещё не видел. При дворе короля к Мирону относились с почтением не меньшим, чем к наследнику, и все придворные дамы отводили глаза, не то, что слово лишнее сказать или посмеяться. Эта же вела себя вольно, знала, что терять нечего, всё, что было, уже потеряла. А, может, это у неё характер такой? Говорят, мать её умерла рано, воспитывали её отец и брат, мужское воспитание, значит. Манер девочке не привили…

А красивая! До чего ж красивая!

Идвар вздыхал, всеми силами заставляя себя думать не о ней, а о деле, о бумагах, разложенных перед ним. Красивая…

* * * * *

Через день её пригласили опять на ужин, Аэлла удивилась, но приглашение приняла. Она-то думала, что в последний раз вела себя так, что отбила Мирону всякую охоту общаться, а оказывается. Ну, ладно. На этот раз она оделась попроще и решила держать себя в руках. Сходу сразу же извинилась за прошлое поведение:

— Может, я в прошлый раз довольно резкой была, извините. Так получилось.

— Извиняю… — он кивнул головой, приглашая к столу, протянул руку. Тёмные волосы его качнулись, сверкнули в свете свечей.

Аэлла быстро перекусила, голодной она не была, а вот за яблоко взялась, аккуратно счищая с него кожуру, спросила:

— Прошлый раз разговора у нас не получилось, да и мог ли он у нас получиться? — хмыкнула, убирая с ножа в тарелку узкую полоску яблочной кожуры. Идвар следил за её руками. Она не гнушалась сама себе почистить яблоко, хотя слуга стоял за спинкой стула. И сразу же почему-то вспомнились её слова: "А если бы я убила вас?" Конечно же, ножом, им она обращалась довольно ловко. Вдруг глянула прямо. — А вы не боитесь вот так приглашать меня, довольно часто, если подумать? Обвинят вас в дружбе с врагом, чем оправдываться будете?

— Разве это дружба?

— Как сказать. Со стороны, что хочешь, может показаться. Доложат вашему отцу, а он примет меры. Кстати, какие? — поглядела в упор.

— Вас арестуют.

Она засмеялась в ответ, отворачивая голову к плечу, тонкие завитые прядки волос, спускающиеся с висков, закачались, отбрасывая тени на щёки, шею. На этот раз на княжне было тёмно-синее платье с открытой шеей и широким неглубоким декольте, отделанным ярким красным кружевом ручной работы.

— Ничего нового у вас, до чего же скучно… Терять мне нечего, я уже под арестом…

— Под домашним, а посадят в тюрьму и подвергнут пыткам.

— Да-а? — она улыбалась. — Я сама созна́юсь, что готовлю заговор против короны… Вашим другом в самом деле быть опасно, и я думаю, что и девушки у вас нет, ах, да, я забыла, невест у вас выбирает сыновьям отец, — она разрезала яблоко на четвертинки и аккуратно вырезывала сердцевинку с косточками. — Будете? — она сама протянула ему кусочек яблока, и Идвар, глядя ей в лицо, протянул ладонь через стол. Их пальцы на мгновение встретились, и Аэлла отдёрнула ладонь с поспешностью, будто обожглась. Мирон так и держал руку на скатерти стола, глядел княжне в глаза, спокойно, сдержанно, потом медленно убрал, откусил от яблока кусочек.

— У меня ещё нет невесты. Отец не торопится. Он ждёт, когда у Майнора родится наследник…

— Чтобы вы не обошли его?

— Ну да, — Мирон кивнул головой, он сидел боком, откинувшись на спинку стула, прижавшись к ней затылком, и с закинутой головы смотрел в лицо Райронской княжны. — По закону трон у нас передаётся по горизонтальному принципу, по старшинству в роду. Чтобы его не нарушать, Мирон женится обычно после рождения наследника или незадолго до этого, чтобы трон Мирополя по преимуществу оставался у одной родовой линии… Хотя исключения были, когда Майнором становился сын Мирона…

— Да, у вас есть шанс… — она усмехнулась, откусила кусочек яблока.

— Навряд ли, что касается женщин, мой брат кого хочешь перещеголяет, мне за ним не угнаться, да и жена у него молода и симпатична…

— Наследник будет, — утвердительно проговорила Аэлла, снова откусывая от яблока.

— Будет, — согласился Идвар.

Они помолчали. Чтобы заняться чем-то, Аэлла принялась чистить второе яблоко. Мирон задумчиво следил за её руками. Брат был старше его на четыре года. С самого раннего детства король-отец выделял его, хвалил, не ругал за проступки, часто брал на охоту, он восхищался всем, что делал его наследник. Как он стреляет из лука, как сидит в седле, как красиво пишет, как отдаёт приказы. Идвар не получал и части того, что получал старший брат от отца. Ни ласкового слова, ни похвалы, зато скор был на наказание и расправу. Идвар в полной мере хлебнул законное положение Мирона при дворе, хотя принял это звание только в шестнадцать лет.

Матери своей он не знал, говорят, она умерла буквально после родов, болел и сам Идвар, но выжил вопреки всему. Младший брат, ему только четырнадцать, рождён королём от другой жены, но даже он, по мыслям Идвара, хлебнул в своей жизни меньше боли и унижения от отца, хотя тоже растёт Мироном.

Идвар не любил отца и боялся, и осознал это довольно рано. Он довлел над ним своим королевским положением, своим авторитетом, своей силой и властью решать участь всех и каждого, а его особенно.

А сейчас он догадывался, каким будет ответ на письмо в Мирополь. Он сохранил жизнь княжне, сделал это сам, своей волей, король обязательно сделает наперекор ему, и ещё отругает "за недалёкость, за глупость, за вырождённую кровь…" Он всегда так говорил, когда Идвар делал что-то по-своему…

Он медленно прикрыл глаза, наблюдающие за ней. Как резала она яблоко, как вырезала косточки. Он прикажет казнить её, и не потому, что она опасна, а потому, что Мирон сохранил ей жизнь. Вот и всё…

— Будете? — княжна опять протянула ему яблоко, и Идвар качнулся вперёд, чтобы дотянуться до него. Их пальцы снова встретились, но на этот раз она не отдёрнула руку, глядела прямо в глаза. — Что с вами?

— Что?

— Взгляд у вас какой-то отстранённый. Задумались?

Он улыбнулся одним уголком губ, он часто был таким, кто и когда замечал это? Кто удивлялся отстранённости его взгляда?

Откинулся назад, поднося яблоко к губам:

— Вы знаете, где может быть ваш брат?

— А́йрил? Так вы не знаете, где он?

— Мы предполагаем, что он собирает ополчение где-нибудь на севере княжества, может нагрянуть и сюда…

— Так он жив? — она оживилась, глаза её восторженно засияли, и в них появилась надежда. — Он ещё покажет вам, вот увидите!

— Навряд ли, разведка и сторожевые посты вокруг Райрона на сотни миль, он только появится, мы уже будем знать. Тем более, вы забываете, что у нас есть козырь на руках… — она вопросительно приподняла брови. — Теперь мы за стенами города, и у нас, — он сделал паузу, — есть вы…

— Я? — она резко выпрямилась на стуле. — Вы хотите сказать, что я у вас заложница?..

— Получается так, — он пожал плечами неторопливо.

— И, если будет надо, вы прикажете убить меня? — он опять пожал плечами, и она резко поднялась из-за стола. — Вы это сделаете?

— Если будет такая необходимость.

Она резко дёрнула головой, вздёргивая подбородок, поджимая губы, пальцы её впились в рукоять фруктового ножа.

— Тогда уж лучше мне погибнуть, чем отдать вам мою страну… — прошептала со злостью и уверенностью, глядя сверху вниз. Она резко оттолкнула тяжёлый стул, и слуга отшатнулся от высокой спинки.

— Княжна? — позвал Мирон. Она резко обернулась к нему, сверкнув глазами. — Нож оставьте…

Она с силой воткнула нож в столешницу и ушла без провожатых. Идвар проводил её глазами, поднялся, обошёл вокруг стола и не без усилий вырвал нож. Ничего себе. Вот это да. Бросил нож на скатерть и взял со стола кусочек очищенного княжной яблока.

Как бы она чего не сделала с собой, с неё станется, решимости и силы ей не занимать. Он хорошо помнил опись вещей, что у неё забрали, ей не оставили поясов, правда есть шпильки, но ими вряд ли можно себя зарезать. А если выбросится с окна? Бросится с лестницы?

Нажил себе головную боль. Откусил от яблока и забрал со стола последнюю дольку. Это она их чистила, своими руками.

"Эх, княжна, княжна, ну и характер у вас… Как тебя?.. Аэлла… Странное имя… Под стать, под стать…" Отвернулся уходить и встретил удивлённые глаза слуги. Она многих удивляет.

* * * * *

На следующий день он пришёл к ней сам, попросил убрать служанку.

Аэлла глядела на него спокойно, сидела себе за вышивкой и даже занятия своего не оставила, будто к ней каждый день Мироны приходят.

— Вы, как княжна, должны быть знакомы с правилами рыцарской чести… Я хочу взять с вас слово, хочу, чтоб вы пообещали мне…

— Что?

— Что не попытаетесь убить себя, — она хмыкнула в ответ. — Я обещаю вам, что если брат ваш подойдёт к городу, я не убью вас.

— Мало…

Она торговалась с таким спокойным выражением лица, будто не её жизнь была целиком и полностью в его руках!

— Я уберу охрану от двери и разрешу вам свободно ходить по вашему этажу. Этого хватит? — она молчала. — Но я должен быть уверен, что вы не убьёте себя!

Она медленно вытянула иголку с ниткой, пригладила пальцем получившийся стежок. Подняла голову:

— Хорошо, я даю вам слово, что не попытаюсь убить себя.

— Я даю вам слово, что не убью вас, если подойдёт князь к Райрону…

— Не попытаетесь убить.

— Хорошо, я не попытаюсь убить вас. Даю слово.

Она согласно кивнула головой и вернулась к вышивке. Идвар постоял немного и пошёл к двери, княжна так и не оторвалась от работы.

* * * * *

С этого дня жизнь её стала полегче. Аэлла со служанкой выходила из комнаты, посещала библиотеку, могла расположиться в другой комнате, где было теплее и светлее, подолгу сидела на балконе, уставленном цветами, и смотрела на город и землю своих предков, которые она потеряла. Один раз она столкнулась с Мироном, но он прошёл, лишь поздоровавшись и почтительно склонив голову. На ужин он её больше не звал, ну и ладно, Аэлла не обижалась.

С балкона четвёртого этажа она видела, что город живёт прежней жизнью, торговля идёт как ни в чём не бывало, люди занимались своими делами, как и до прихода миропольцев. Это обижало её и одновременно успокаивало. Значит, люди живут, живут и работают, а что в этом плохого? Кто бы ни управлял Райроном, миропольский король или его ставленник в лице Мирона, Райронские ли князья, люди одинаково платили налоги, продавали товары, спешили на ярмарки, ловили рыбу и пасли скот. Если бы не развалины, так и город бы ничем не изменился. Разве сможет Айрил в таких условиях вернуть власть? Разве найдёт он здесь поддержку? Разве люди встанут на его сторону, если все бароны и рыцари уже поклялись служить королю Мирополя?

Она вздохнула. Служанка ушла в комнаты искать новый моток ниток; за спиной послышались шаги, и Аэлла обернулась, собираясь увидеть лицо Эл. Но рядом стоял Мирон.

— Вы?

— Здравствуйте, княжна, я давно вас не видел.

— Скажите ещё, что соскучились?

— Не хватает за ужином…

Она фыркнула, отворачиваясь. "Ну, признайся, признайся себе, что он нравится тебе, что ты, в самом деле, сама соскучилась по нему. Что вспоминала его лицо, его глаза… Ну же!"

— Вам нравится смотреть на город? — спросил он, и Аэлла повернула к нему голову, глянула вопросительно. — Вы часто приходите сюда, — она нахмурилась: "Откуда?" Мирон указал рукой выше, вверх, на шестой этаж главной башни замка. — Я вот там, часто вижу вас оттуда…

— Следите за мной?

— Почему сразу, слежу? Я верю вашему слову, думаю, отец воспитал вас правильно…

— Только не надо мне про отца! — она перебила поспешно. — В прошлый раз о нём вы отзывались не лестно…

— Я говорил правду, а против неё ничего другого не скажешь.

Она скривила губы:

— Вы такой правдолюб? Вас тоже воспитал таким ваш отец, или постаралась ваша матушка-королева?

Он несколько раз моргнул растерянно, отводя глаза.

— Моя мать умерла… очень рано, я даже не помню её… почти сразу, как родила меня…

— А мне было семь лет… Я свою помню…

— Так что мы с вами сироты, — он улыбнулся без насмешки и поглядел сверху на сидящую Аэллу, потом перевёл глаза на город. За городскими стенами угадывались далёкие холмы, поросшие лесом, вдаль уходила блестящая лента реки. По ней плыли гружёные баржи и лодки, терялись где-то вдали в ярком полуденном солнце.

— Сироты… — Аэлла усмехнулась, и вдруг резко спросила:- Что с моим отцом? — он долго не отвечал ей, княжна поднялась на ноги и глянула в упор. — Вы же любите правду? Скажите мне, что вы сделали с отцом?

— Он погиб, как герой… — глаза её расширились, в них, ставших вдруг в ярком свете голубыми, казалось, плескалось само небо, наполненное солнцем внезапных слёз. — Я приказал похоронить его с почестями в вашем фамильном склепе…

Губы её вдруг скривились, как у всякого перед тем, как заплакать.

— Ненавижу вас… — прошептала она, шагнула навстречу и упёрлась в его грудь, не обойти в узком проходе балкона. — Пустите…

Идвар сжал её локти, глядел в глаза.

— Возьмите себя в руки… Успокойтесь…

— Успокоиться? — она сузила глаза, зло сверкнула ими. — И вы ещё будете говорить мне… Сравнивать нас, как сирот, имея живого, здорового отца? Насмехаетесь?.. Пустите! — толкнула его ладонями в грудь, но Мирон только покачнулся и выстоял. — Ненавижу вас… — прошептала ему, светились глаза, уже наполненные слезами. — Отойдите! И не трогайте меня! — она резко вырвала руки и, наконец, разрыдавшись, оттолкнула Мирона с дороги, и бросилась с балкона в коридор, метнулась к себе, зажимая тыльной стороной ладони дрожащие от слёз губы.

Идвар проводил её глазами, встретил изумлённый взгляд служанки, стоявшей в коридоре. Так и так она узнала бы об этом. Так и так…

* * * * *

Два дня он не видел её, лишь на третий встретил служанку на лестнице и спросил о госпоже. "Первый день проплакала… Сейчас молчит…"

Идвар только покачал головой, давая понять, что слышал и понял.

Аэлла, в самом деле, проплакала целый день, пока не устала от слёз, пока они не закончились. Второй день пролежала, уткнувшись лицом в подушки, смотрела в пространство. Все эти дни она почти ничего не ела, только пила иногда, и снова ложилась. Засыпала, спала мало, беспокойно, опять начинала плакать.

Отец после смерти матери так и не женился второй раз, воспитанием дочери занимался сам, рукоделию и женским премудростям учили няньки и приставленные наставницы. Следили за манерами, этикетом, учили танцам и всему остальному. Отец всегда лично сам всё контролировал. Он воспитывал её в строгости, ограждал от всего, что могло познакомить с пагубными привычками, в добродетели и строгой морали. Дожив до двадцати лет, она практически не общалась с мужчинами, кроме отца и брата, она не испытала не то что детской любви, но даже привязанности к мальчикам или молодым людям. Всех её друзей, слуг, знакомых отец тщательно отбирал. Хотя характер ей, конечно, достался от него. Смелая, безрассудная, она часто сама спорила с отцом, а он только улыбался ей в глаза спокойно и терпеливо, говоря ей одно: "Ты — дочь моя, ты — княжна, вся страна на тебя смотрит…"

Что уж говорить, что она горевала, узнав о смерти его. Кто теперь позаботится о ней, кто будет сильным и смелым рядом? Где её папочка?.. Как могло это произойти?..

Теперь она стала полной сиротой, ни матери, ни отца, где-то Айрил запропастился, вся страна в руках миропольцев. "Вся страна на тебя смотрит…" А что она может сделать? За ней никого не осталось! Все бароны на сторону короля переметнулись, ни армии, ни денег…

Открылась дверь, Аэлла повернула голову, прижалась щекой к влажной подушке, Эл-то была тут, кто это ещё пришёл? Зашёл слуга, поставил на столик серебряное блюдо с яблоками.

— Что это? — она глянула снизу.

— От господина Мирона.

— Он что, издевается? — она оттолкнулась на руках, села на ложе. — Намеренно? — сомкнула дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Слуга только пожал плечами и ушёл. Аэлла долго глядела на яблоки остановившимся взглядом, они сверкали на солнце, светились жёлтым, красным, синим от витража. Мытые, чистые, свежие. Что это? Смотрела и не видела. Поджала губы, чуть прищурила глаза. Упала на ложе на спину, долго лежала, глядя в потолок.

Надо было ей бежать из города, пока осада шла. Она не захотела оставлять Райрон, свой народ, в тылу отца это казалось ей предательством. А его уже тогда, может быть, не было в живых… Айрила рядом нет, может, он так же, как отец… Погиб… Кто похоронил его с почестями?.. Она, быть может, одна осталась из всех князей Райронских. Всем безразлично: люди живут, рыцари и бароны нашли нового господина. Одной ей покоя нет. Нет, и не будет.

Она решительно села, пригляделась к яблокам. Точно! Среди них она заметила блеск фруктового ножа. Он достаточно острый, маленький, но, если постараться, найти хороший момент, она сможет ударить в горло, никакие врачи не помогут, он истечёт кровью, пока кто-нибудь сумеет хоть что-то понять. Её убьют. Пусть. Зато она сделает то, что должна сделать.

— Эл! Моё платье… — она решительно вскинула подбородок. — И собери мне волосы…

— Да, госпожа, — служанка засуетилась.

— Не торопись… — Аэлла поглядела в окно, солнце шло к закату, лучше вечером, меньше будет суеты и любопытных вокруг, ещё помешают.

Она собиралась медленно, так, как положено, будто шла на посольский приём. Любимое платье, чёрное с золотом, причёска, прядка к прядке. Усталость только во всём теле, она так долго не ела, но и сейчас есть не могла, но надеялась, что решимость и мужество помогут ей довести всё до конца. А, что дальше будет — всё равно.

Длинный рукав, пристёгивающийся к пальцам на кольцо, скрыл на запястье нож, когда надо будет, Аэлла легко достанет его. Служанка смотрела огромными глазами. Обычно он ходит без охраны, может, и на этот раз её не будет. Аэлла нервно крутила прядку, завитую у виска. Она выдаст себя, если будет так нервничать. Он ведь тоже далеко не глуп. Чтобы занять руку, взяла одно из яблок, пошла к двери. Ей казалось, что всё она делает и глядит на себя со стороны, будто и не она это. Подозрительная бледность, слабость, огромные глаза с остановившимся взглядом.

Она и не ошиблась, с балкона видно было горящие окна башни на шестом этаже. В этой комнате часто работал отец, когда ещё был жив, когда болезнь позволяла.

Аэлла проскользнула по винтовой лестнице вверх, никого не слушая, не встречая на пути, и от волнения сердце, казалось, разрывало грудь, платье вдруг стало тесным. Всё время чудилось, что кто-то идёт то впереди, то сзади. Наконец, знакомая дверь, толкнулась и вошла тенью.

Мирон сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, слуг рядом не было, поднял голову и посмотрел более чем удивлённо.

— Вы?

Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.

— Вы издеваетесь надо мной?

— Почему? — он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. — Мне показалось, вы любите яблоки…

— Из ваших рук? — голос её был резким, не терпящим возражений.

— Я же ел — из ваших…

Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: "Не разговаривай с ним… Не разговаривай… Пришла убивать — убивай!.. Потом не сможешь…"

— Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца… Смешно! — она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.

— Никто не собирался заменять вам отца… — он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.

— Вы убили моего отца!

— Не я лично! — он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. — Это сделали мои люди… Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? — он повысил тон голоса.

— У меня больше нет отца! — она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.

— Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нету… — он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.

— Не прикасайтесь ко мне! — быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.

Она не смогла! Не смогла убить его!

— Вы пришли… пришли убить меня?

Она покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила громко:

— Не подходите ко мне!

Но Идвар не слушал. Бежать она не могла, слабость охватила её вдруг — с места не сойти! Упадёт без сознания. А он всё равно находил, глядя в лицо решительно, без той жалости, что была в его глазах вот, только что. Они одни здесь, охраны не видно, да и остановит ли она его? Даже крикнуть сил не хватит, всё ушло куда-то вместе с решимостью.

Она не смогла убить его… Даже за отца — не смогла…

Съехала по стене вниз от слабости, но Мирон поймал, не дал упасть, обхватил за талию, утопая пальцами в бархате, заговорил в лицо:

— Что с вами? Вам плохо? Врача вызвать? — она попыталась оттолкнуть его от себя. — Вы не беременны?

— Что? Вы с ума сошли? — зло шепнула ему в лицо. — Я два дня не ела ничего…

— У меня есть хлеб и холодное мясо…

Она отвернулась, чувствуя, как подкатывает тошнота. Идвар подхватил её на руки, а Аэлла сверкнула глазами.

— Отпустите…

— Вы сразу же упадёте…

— Пусть…

— Будете лежать на полу не как княжна, а как… — он замолчал и многозначительно приподнял тёмные брови. Вернулся в комнату и положил Аэллу в кресло. Она тут же опасливо отстранилась, как от чего-то страшного.

— Зачем?.. Что вы хотите от меня?..

— Я? — он удивился, вернулся к ней, протягивая кусок чёрного хлеба с мясом. — Берите… — он, будто приказывал, и она подчинилась, взяла.

— Вы это едите? — посмотрела на хлеб и мясо в руке.

— Ну, может быть, это и не королевская еда, да и я не король… Вы ешьте, потом будете разговаривать.

Она откусила от бутерброда, стала жевать, а сама глядела прямо на Мирона. Тот тоже бросил в рот кусочек хлеба, жевал неторопливо, собирая бумаги на столе.

— Вы, в самом деле, пришли убить меня? — он обернулся и посмотрел ей в лицо.

— Да… — она смотрела в сторону.

— Почему же не убили?

— Не знаю…

— Вас бы казнили.

— Мне всё равно, вы так и так это сделаете, — она скривила губы решительно.

— А вашему отцу, брату тоже было бы всё равно?

— Какое вам дело? — резко отрезала и стала демонстративно стряхивать крошки хлеба с бархата платья.

— Вино будете? — предложил он вдруг, и, не дожидаясь ответа, налил два кубка. Подошёл к ней, подтянул носком сапога табурет с тремя ножками, сел, один кубок протянул ей.

Аэлла взяла и отхлебнула глоток, тут же закашлялась, ударяя раскрытой ладонью по ручке кресла. Отдышалась.

— Оно неразбавленное…

— Такого не пили? — он удивился. Она отрицательно покачала головой. Мирон поднялся, поставив свой кубок на подлокотник кресла Аэллы, ушёл к столу. Она перевела глаза на его кубок, и он показался ей каким-то родным, близким. От съеденного вернулись силы, а от глотка крепкого вина горячее тепло разливалось по груди, в животе, и та опаска Мирона пропала куда-то. Что это? Вино и еда так опьяняюще действуют на неё?

Идвар вернулся, сел на стул, отрезал принесённым ею сюда ножом пластинку яблока, тоже её, и протянул.

— Попробуйте с вином.

Аэлла взяла, глянула на зелёную кожуру, он даже не почистил его. Отпила вина и откусила от яблока. После вина оно показалось сладким более чем когда-либо, и кожура совсем не мешала, так даже вкуснее. Зачем их вообще чистят? Так учили её ещё с детства…

Мирон забрал свой кубок, отпил тоже, заел яблоком, как и она, но смотрел мимо.

— Что вы говорили про вашего отца? — напомнила она. — Что значат ваши слова? С отцом всё равно, что без отца… Это как?

Мирон долго молчал, она даже подумала, не ответит.

— Вам этого не понять, вы любите своего отца, как видно…

— А вы? — перебила она.

Он перевёл на неё глаза и усмехнулся:

— Мой отец считает меня выродком, я порчу королевскую кровь…

Аэлла долго молчала, глядя ему в лицо. Оно стало вдруг резким, да и движения его вдруг стали быстрее, резче, он резал яблоко пластинками и подавал ей, как не резался ещё от такого?

Разве так бывает? Разве может отец, хоть король, хоть кто, считать своего сына выродком? Этого не может быть… Что там за Мирополь? Что там за порядки? Она не понимала этого. Для своего отца она была украшением, отрадой, ей она дарил любовь и нежность. Айрил был для него гордостью и надеждой. А так… Так — разве может? Разве может быть так?

— Мне не нравится ваша страна! — произнесла она решительно. Идвар приподнял бровь и посмотрел на княжну вопросительно. — Друзей у вас нет, любимой тоже, нет матери, отца, брата, которого бы вы любили… Как вы живёте? Ради чего вы живёте?

Он усмехнулся:

— Я живу не ради, я живу вопреки… — залпом допил вино и поднялся, находу откусывая яблоко.

Аэлла тоже поднялась. Кубок с недопитым вином она поставила на ручку кресла. Спросила вдруг:

— Что вы теперь сделаете со мной? — Идвар повернулся к ней. — Как вы меня накажете?

— Никак…

— Тоже… вопреки? — мягко спросила она.

— Думайте, что хотите…

Она прошептала через минуту:

— Я пойду…

— Я провожу вас…

— Я знаю дорогу, это мой замок.

— Я провожу, — повторил настойчиво.

— Как хотите… Если меня арестуют, сделайте так, чтобы обошлось без пыток, я сама всё признаю…

Они медленно шли по коридору, спускались в темноте по винтовой лестнице. Чтобы не стучать каблуками, Аэлла сняла туфли и несла их в руке.

— Вы боитесь боли? — он резко обернулся, и в темноте Аэлла ударилась в него, уронила туфель, и он загремел по каменной ступеньке.

— Ой… — прошептала Аэлла.

Вместе с Мироном они начали искать туфель, шаря по ступенькам руками. И Аэлла чувствовала близко-близко тепло дыхания Мирона, его тело, и руки их, пальцы сталкивались в темноте. Это всё вино… Это оно виновато…

Наконец, Мирон нашёл злополучный туфель, выпрямился, и они с княжной оказались друг перед другом, только на разных ступеньках, лица оказались напротив.

— Х-х-х… — хрипло выдохнула Аэлла от удивления. Маленький лучик света от окна высоко над головой, наверное, лунный, отражался в огромных зрачках Мирона. Идвар вложил туфель ей в руки и долго не отпускал пальцы ладони, пока она сама не вырвала руку. — Да, я боюсь боли… — вдруг стала выше, поднялась на носочки, удивление скользнуло в глазах Идвара. — Ноги замёрзли от камня…

— Тогда быстрее… — Мирон подхватил её под локоть и потянул вниз, за собой. У самых дверей он вдруг развернул её спиной к стене, поймал за локти изнутри, приблизил лицо. Аэлла не могла оттолкнуть его, в каждой руке туфли, да и сама хотела ли?.. Это всё вино… Только оно…

Идвар нашёл в полумраке её сухие губы, она дышала испуганно, удивлённо. Поцеловал сначала осторожно, будто боялся, а потом ещё раз, уже дольше. Аэлла мотнула головой:

— Вы с ума сошли… Что делаете?

Он улыбался ей в глаза. Шепнул:

— Беги — ноги грей, красавица…

Оставил её и спиной отошёл в темноту. Она несколько секунд глядела в пространство, будто не понимала ничего, не видела, потом скрылась за дверью.

Идвар вернулся к себе. И сразу понял вдруг, какая при свете свечей пустая эта комната. Как сухо и бездушно выглядит мебель. Он допил вино из её кубка, и ему казалось, что оно даже пахнет ею… Он постепенно сходит с ума. Он медленно, неотвратимо влюбляется, влюбляется так, как никого никогда не любил, до боли душевной, до тоски, потому что любил он ту, которую любить ему было нельзя.

В десять лет он влюбился в дочку садовника, в простую девочку с зелёными, необычными для горцев, глазами. Отец узнал и отослал её подальше, а в саду появился новый садовник. Идвар страдал и даже плакал от тоски, но пожалеть его было некому. Отец в это время готовился к свадьбе на княжне Южных земель, с садовником он управился быстро, не задумываясь.

Больше после этого Идвар никого не любил, женщины в его жизни появились довольно поздно, он уже пережил свой первый военный поход, побывал в нескольких карательных экспедициях, но продолжал оставаться невинным. Сначала боялся осуждения отца, брата своего выбора, потом получил порцию насмешек от брата и тираду от разгневанного отца, его больше убедившегося в ущербности Мирона. А потом ему нашли взрослую женщину из дворцовых вельмож, ту, что была раньше в фаворе Майнора. Он и здесь был вторым после брата…

И вот сейчас он влюбился, влюбился по-настоящему, влюбился в ту, которую ни разу не видели ни отец, ни брат. Выбрал сам для себя — своим сердцем. И оно сейчас оглушающе стучало в груди, как тысячи конских копыт миропольской конницы…

* * * * *

Аэлла долго не могла заснуть, всё тело дрожало от непонятного ей возбуждения, которого она не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце стучало, озноб охватил её всю, аж зубы звенели друг о друга, сердце перехватывало от воспоминаний, пережитых за вечер.

Она осторожно касалась губ кончиками пальцев и не могла поверить, что пережила поцелуй мужчины, настоящий поцелуй того мужчины, который стал для неё вдруг таким близким, таким родным. А ведь она хотела убить его…

И смерть отца, и боль утраты, и даже это покушение на жизнь Мирона — всё ушло куда-то назад, на второй план, вперёд вырвалось последнее — поцелуй, прикосновения его, лёгкие и осторожные, огромные взволнованные глаза. И было стыдно даже, что она думала сейчас именно об этом, хотя эти три дня так страдала.

Душа замирала от внутренних чувств, она испытывала восторг и смятение одновременно. Понимала, что он враг, что он из Мирополя, что он косвенно виновен в гибели отца, но ничего не могла с собой поделать… Может, он и будет думать, что она доступна, что она простодушна, и он легко добьётся её расположения. Тем более, что она никогда никого не любила, не имеет опыта… Она даже не дружила никогда с мужчиной, и, вернее всего, отец бы не одобрил то, что она делает. Но она любит, просто любит… А разве это плохо? Разве она в этом виновата, что сердце её потянулось к первому мужчине, отличному от всех, кого увидела, да, чужого, да, противника, но именно он заставил её думать и дышать по-другому.

Она влюбилась.

* * * * *

Целых два дня она не видела его, извелась и измучилась вконец, думая об одном и том же: где он, что с ним, почему он не ищет встречи с ней? И когда вечером третьего дня её пригласили на ужин, она не смогла удержать в груди сумасшедшее сердце, бьющееся оглушительно громко. Она готова была бежать тут же, ей было всё равно, что на ней надето, что у неё с волосами, пока служанка не осадила её. Аэлла замерла, осознав вдруг, куда она бежит, как она будет выглядеть в его глазах, важно ли это. То, что было два дня назад, это совсем не то, что сейчас… А, может, всё уже изменилось, может, всё показалось ей в ту ночь? Ничего не было, а эта любовь её — просто ошибка? Она возомнила себе, навоображала невесть что, какая может быть любовь в её положении? Она здесь в плену, она под арестом, участь её ещё не решена, может, по приказу короля её ещё казнят. Она ничего не знает об Айриле, страна её в руках врагов, отца нет в живых. Какая вообще может быть любовь?

В столовую она зашла сдержанной и прямой в глухом тёмно-бордовом платье с золотой отделкой. Мирон по-прежнему в белоснежной рубашке, брюках, сапогах, смотрел сверху такой же, сдержанный и прямой. Будто и не было ничего. Не было того поцелуя, того похода по лестнице в темноте, не было горящих глаз, от которых, казалось, с ума сходишь. А ведь это был её первый поцелуй в жизни! Первый мужчина рядом! Не слуга, не приставленный отцом рыцарь, а чужой молодой человек… О-о-о…

За ужином она заговорила вдруг:

— Вас долго не было видно…

— Два дня, — он ответил не глядя, ломая пальцами печенье, украшенное сверху орешками. — Мы объезжали земли вокруг города, смотрели подступы, мы ждём князя с его войсками…

— Айрила? — она подалась вперёд, сминая салфетку. — Что вы знаете о нём?

Идвар помедлил с ответом.

— Мы думаем, что он где-то на севере княжества, собирает войска…

— На севере? — она переспросила озадаченно. — Князь этих земель давно порывался выйти из-под власти отца, вряд ли он сейчас поддержит Айрила, это будет чудом… Скорее всего, как мне кажется, он где-то на востоке, у местных маркграфов, они охраняют границы… у них постоянно есть войска… Правда, не знаю, сумеют ли они договориться, они постоянно требуют новых земель, да и… — она покачала головой с сомнением, исподлобья посмотрела в лицо Мирона.

Тот усмехнулся и заговорил, двинув подбородком:

— На востоке, значит… Это хорошо… Надо усилить сторожевые посты с востока, послать отряд навстречу…

— Зачем? — она перебила его резко, с вызовом. Мирон пожал плечами:

— Для безопасности.

— Вся страна у вас, сидите в городе укреплённом, войска вон какие, и вы ещё чего-то боитесь? Чего-то боитесь?

— И ваш брат поступил бы точно так же… — он был спокоен, хотя было видно, что слова её не прошли бесследно, под глазами какая-то тень пролегла.

— Я… — она растерялась, несколько раз моргнула, дрожа ресницами. — Я вам просто рассказала, по простодушию, даже не думала, что вы так… что использовать мои слова начнёте… — бросила салфетку на тарелку. — А вы ведь просто убьёте его… Просто — убьёте… — прошептала последние слова.

— Даже, если я его не убью, даже, если в плен возьму… отец его казнит, а он военный, он рыцарь и князь, это его долг, он будет сражаться до последнего… — тряхнул головой, отбрасывая пряди волос со лба, повторил упрямо, настойчиво, через зубы:- И я на его месте поступил бы так же…

— Да что вы заладили? "Так же… Так же…" Надоело! — она резко поднялась из-за стола, громыхнув стулом, сверкнула сверху глазами, — захватили город, спрятались за такими стенами, всю территорию под контролем держите, понаслали отрядов по округе, а ещё боитесь чего-то… Тошно аж! — она повысила голос, кривила губы. — Нашли себе противника! Да ваша армия, те, с кем вы сюда пришли… — усмехнулась. — Нашли себе врага, вы сюда-то пришли… С кем воевать? — она торопилась, заговаривалась, срывалась на шёпот. — Вы убьёте его… Просто убьёте его… А потом… меня…

— Ещё ничего не известно… — он смотрел снизу, стуча подушечками пальцев по столешнице. — Может быть, мы ещё сможем с ним договориться, хотя… — он сделал паузу, пожал плечами. — Я не думаю, что он на это пойдёт…

— А, может, его вообще здесь не будет? — она сузила глаза, сдерживая в себе ярость. Каким уверенным, каким сильным он выглядел здесь, в Райроне, за высокими стенами, с огромной армией за спиной.

— Будет, — и голос такой уверенный, всё-то мы знаем, всё нам известно. И, наверное, он говорил правду, военного опыта у него было достаточно, несмотря на молодость. Миронами у них становятся в шестнадцать лет, у него опыта лет десять… Он может предугадать действия противника, может защитить своё положение, тем более что сейчас оно у него более чем выгодное. А, значит, что бы она ни делала сейчас, что бы ни говорила, её слова ничего не изменят, если Айрил решится прийти сюда, он погибнет, и его армия тоже. И никого, никого из Райронских князей не останется… Одна она, и то, что с ней будет дальше неизвестно…

Она встала боком, отвернулась, опуская голову, чувствуя, как глаза сами собой заполняются слезами, слезами боли, отчаяния, жалости к себе самой, к своим близким, которых она потеряла и никогда больше не увидит. Ярость её, злость выходили сейчас слезами бессилия и тоски, хотя стояла она неподвижно.

Мирон заговорил опять:

— Ну хорошо, ладно, я могу и не посылать отрядов на восток, но это ничего не изменит… Он всё равно будет тут, он соберёт войска, соберёт и придёт сюда. — Идвар ударил кулаком по столу, глядя снизу на отвернувшуюся княжну. — И попытается взять Райрон теми силами, какие у него будут. Что я могу сделать?.. Я дам ему отпор и да, возможно, убью его… — его голос стал выше, звучал теперь на весь зал столовой, и слуга в углу вжал голову в плечи, одна Аэлла не шелохнулась. — Вы потеряли эти земли, пора это уже уяснить. Ваш отец затеял эту войну, это он захотел выйти из вассальной зависимости короля, не имея для этого достаточно сил… Теперь, выходит, это я в этом виноват? Это моя вина, что слуга перестал слушаться господина? Что нашёл в себе силы бросить вызов?.. Это же смешно! — он и в самом деле усмехнулся, дёрнув подбородком с нескрываемым раздражением. — Отец ваш погиб, как герой, и брат ищет того же… Что я-то могу сделать? Я выполняю приказ, я действую в интересах своей страны и своего короля, и ваш брат действует в своих интересах, и я выиграю его, потому что я сильнее, потому что сначала я брал Райрон, а теперь пусть он попробует взять его… — он замер, переводя дух, и поднялся, нахмуриваясь. — Вы… вы что, плачете? Княжна?.. Плачете?

Он пошёл к ней, обходя стол, но Аэлла дёрнула головой, смахивая кулаком слёзы с глаз, резко перебросила взгляд с вызовом:

— Это наша земля, и вы сами на неё пришли, как захватчики…

— Это земля короля… — он был упрямо настойчивым, стоял рядом, глядя сверху.

— Да пошли вы… — прошептала Аэлла, и в бытность дочерью князя она получила бы за это от отца по губам, да и Мирон удивлённо приподнял тёмные брови.

Смело, однако… Спросил мягко:

— Может, опять попробуете убить меня?

Она проглотила все слова, какие были или могли быть, даже слёзы разом высохли. Резко развернулась и быстро пошла к себе. И только в комнате своей, срывая серьги, шпильки, дёргая шнурки платья, дала вновь волю слезам, плакала навзрыд, захлёбываясь слезами и болью. Служанка помогала, боясь сказать хоть слово, хоть о чём-то спросить. Упав на постель, долго плакала в подушку, не могла согреться и чувствовала впервые в жизни такое одиночество, от которого душа, кажется, разрывается на части.

Что с ней станет? Где Айрил? Где ты? Только не приходи сюда… Не приходи, не надо… Ты ничем не можешь мне помочь, ты только себя погубишь… Уходи, прячься, выжди время, копи силы… Не приходи сюда…

* * * * *

С самого утра над Райроном висели тучи, тяжёлые, низкие, они, казалось, были так близко, что до них можно дотянуться рукой. В любой момент мог пойти дождь, не шквал с порывами ветра и холодом, а долгий спокойный дождь — тяжёлыми каплями. Такой дождь, что идёт всю ночь, или даже ещё и день, такой дождь, что напитывает землю влагой, смывает грязь с улиц и наполняет воздух влажной чистотой. Такой дождь, что под мирный шум его начинаешь думать о вечном, мечтать и скучать о том, что не исполняется никогда, и, может, даже плакать душой всей от тоскливой боли, что скопилось где-то в груди, под самым сердцем.

Аэлла стояла на балконе, где вышивала обычно днём, смотрела вниз на ночной город. На улицах горели огни, где-то зажигались новые, где-то гасли старые. Люди ложились спать, ужинали, укладывали детей. Скоро пойдёт дождь, и сон будет самым крепким, за каменными стенами домов, под крышами, в тёплых постелях всегда спится крепко, когда на улице идёт дождь.

Она тихо ушла из своей комнаты, не разбудив спящую в смежной комнате служанку, просто захотелось побыть одной, подумать и поглядеть на ночной Райрон. Всё было тихо, лишь внизу с четвёртого этажа слышно было, как лаяли собаки, да перекрикивались ночные патрули…

— Не спится?

Аэлла быстро обернулась на неожиданный голос за спиной, аж сердце зашлось, кого ещё… Это был Мирон.

— Вы?.. — она растерялась, да и сердце оглушительно стучало в ушах. — Напугали меня… — прошептала, отворачиваясь лицом к городу.

— Вы не боитесь повстречать кого-нибудь из охраны, среди ночи… Это может быть опасным…

— Я подниму шум, — она дёрнула плечом небрежно, даже не повернувшись.

— Это не всегда помогает, тем более что замок практически пуст, слуг очень мало, вряд ли кто-то придёт вам на помощь, вас никто не услышит…

Она медленно обернулась к нему, угадывая лицо Мирона в полумраке балкона, зато Идвар видел её лицо почти всё: свет падал с верхнего этажа башни, освещая её сверху. От шеи вниз всё её тело тонуло в тени, но лицо было видно, и Мирон смотрел в него. Не отводя глаз.

— А что это вы вдруг забеспокоились обо мне? — она хмыкнула. — Вам не всё ли равно?.. Я-то думала, что, кроме раздражение, я ничего у вас не вызываю… То убить вас собиралась, то послала вот, на днях… — опять усмехнулась. — А вы переживаете тут… Что так?

— Значит, переживаю… — он согласно кивнул головой. — Разве это плохо?

— Да. — она тоже согласно кивнула. — Забрали у меня отца, лишили брата, теперь сами решили позаботиться? — скривила губы. — Кого вы желаете мне заменить? Отца? Брата? А, может, жениха? — голос её приобрёл холодные резкие черты, она издевалась над ним, вымещая всё своё раздражение. — Это было бы интересно… Вот бы все удивились, особенно ваш отец…

Идвар качнулся на неё, угрожающе приблизился, взял за локти и прошептал в лицо:

— Вы не в себе.

— За отца обидно? — она скривилась от боли в локтях, как впились его пальцы, но всё равно глядела с вызовом, глаза в глаза. — Вы с подобострастием относитесь к нему, вы его боитесь… Мне вас жаль, что вы никогда не знали любви отца, и никогда не узнаете её…

— Что вы в этом понимаете… — он оттолкнул её от себя одними пальцами, опустил голову, и Аэлла вообще перестала различать его лицо, отвернулась, растирая больные локти. Идвар заметил это и прошептал:- Извините, если я сделал вам больно…

— Да что там, мне пора привыкать к боли, я ведь скоро увижу вашего короля… Пытки у вас в почёте? — Идвар поднял голову и посмотрел на неё в упор. — Лучше сразу меня убейте… — прошептала княжна еле слышно. Смотрела ему в лицо, видя только тёмные глаза в тёмных глазницах, тени вместо губ, носа… Он тогда целовал её, и этот поцелуй теперь казался таким нереально далёким, в другой жизни, может быть, во сне… И после него она поняла тогда, что влюбилась… Влюбилась в Мирона… Шутка?

На щёку капнула первая капля дождя, и Аэлла вздрогнула, как от удара. Вторая ударила по лбу и покатилась вниз, до брови. Девушка тряхнула головой, сбрасывая её на щёку.

Мирон закинул голову, глядя на тучи. Дождь ударил сильнее, забарабанил по листьям цветов, крышам, по ним двоим, не разбирая, заливая одновременно и княжну Райрона и Мирона Мирополя.

Идвар смотрел на неё, моргая, сбрасывая тяжёлые капли с ресниц, щурил глаза. Дождь был громким, и ему пришлось повысить голос, почти закричать:

— Нельзя, вы заболеете!.. — попытался взять за плечо, но Аэлла отстранилась, она стояла, обнимая сама себя за плечи, и мокрые, выбившиеся, прядки волос прилипли к щекам. — Пойдёмте!

— Идите! — прокричала она в ответ, давая понять, что не сдвинется с места, упрямо глядела, борясь с дождём.

Идвар обнял её вдруг за плечи и мягко впереди себя втолкнул в помещение, в тепло и свет замка. Крутанулся и снова обнял, прижимая к груди, к мокрой рубашке. Дождь был ночным, холодным, и через момент у них двоих начали стучать зубы.

— Я… Я пр-ровожу вас… — он глядел сверху в её мокрые глаза. Аэлла закачала головой отрицательно.

— Не надо…

— П-почему?..

— Здесь… рядом… комната… А-айрила… — Аэлла дёрнула дрожащим подбородком. Да, это был лучший вариант, там должно быть чисто, есть постель и камин. Она не будет сегодня возвращаться к себе. Но стояла пока, не шелохнувшись, смотрела в его лицо. Мокрые волосы облепили лоб, шею, тяжело лежали на воротнике белой рубашки.

Он был так близко, как в прошлый раз. И на этот раз, как и тогда, он наклонился и поцеловал её в губы, осторожно и нежно, так нежно, как это можно было сделать дрожащими губами.

Всё так же, обнимаясь, они вошли в чужую комнату, зажгли свечи и нашли кровать. Бросив на пол мокрую одежду, долго лежали под одним одеялом, тесно-тесно прижавшись друг к другу. Не говорили ни слова, пока не согрелись. И Аэлла не думала ни о чём, кроме опьяняющего её дурмана нереальности происходящего. Со страхом и непонятным возбуждением чувствовала прикосновение чужой кожи к себе, мужской кожи, горячей, пугающей.

Идвар шептал ей в ухо:

— Я только зашёл, я только увидел… Это было что-то, скажи кому — не поверишь… Как наваждение, как безумие… — Аэлла лежала на его плече, подтянув к груди колени, и Мирон обнимал её второй рукой, прижимая к себе, говорил, говорил в ухо:- Прости меня… Я сделал больно, я был грубым… — она еле заметно повела подбородком, прикрыла глаза. — Я не должен был… Как я вообще мог?..

И стал вдруг целовать её лицо, целовал губы, лоб, виски, глаза, быстро и аккуратно. Аэлла откинулась назад, прижалась лопатками к кровати, чувствуя, как жар разливается по телу. Так и лежала с закрытыми глазами, впитывая даже мимолётное касание мужских губ каждой клеточкой тела. Мокрые волосы холодили спину, всё ещё связывая с реальностью.

— Я люблю тебя… Ты слышишь меня?.. Люблю тебя, Аэлла… — он говорил ей то, в чём сам себе боялся признаться. Ласкал, целовал её шею, грудь, руки, целовал дрожащие тонкие пальцы и шептал. — Люблю… Люблю… Люблю…

Замер, и Аэлла открыла глаза, глядя опьянённым взглядом.

— Ты позволишь?..

Он просил у неё разрешения, спрашивал её желания, глядя в самую душу. Она качнула головой и коснулась пальцами дрожащих губ:

— Почему ты дрожишь?..

Он помедлил с ответом:

— Боюсь…

— Чего?..

— Не поймёшь всё равно…

— Попробую…

Он опять помедлил с ответом, прижался щекой к щеке, шепнул чуть слышно:

— С чужой проще…

А только такие и были у него, чужие, нелюбимые, те, с которыми он был, не задумываясь, с безразличием, и всё получалось так, как надо. А здесь был страх, страх сделать ошибку, сделать больно, вообще не суметь…

— Не бойся… — прошептала Аэлла. — Представь, как боюсь я…

Он улыбнулся с горечью, с пониманием. У неё вообще никого никогда не было, ей не с кем сравнивать, и она отдавала всё, что у неё было. А он брал…

Она задохнулась, кусая губы, аж глаза потемнели, впилась пальцами в мышцы на плечах чуть выше локтей, оттолкнулась, будто пыталась освободиться, выскользнуть из-под него. Идвар обнял её, запуская ладони под спину, прижимая её всю к себе, и её губы коснулись его шеи как раз под ухом, там, где уже успели высохнуть мокрые волосы.

— Потерпи… Потерпи совсем чуть-чуть… Мне тоже больно… — шептал он ей еле слышно. — Любимая моя, я знаю…

Она хрипло выдохнула и уронила голову на подушку, зажмурилась, роняя слёзы боли на виски, улыбнулась с мукой. Идвар не стал ждать, чем быстрее, тем лучше; женщин у него не было давно, и всё закончилось быстрее, чем он мог себе представить, и он не успел оставить её, потому что неожиданная огненная вспышка затмила любые мысли, заставила думать совсем о другом.

Он хрипло дышал ей в плечо, обнимая через грудь, прижимая к себе самое ценное, что было у него в жизни. Любимая… Его любимая…

— Это всегда так больно? — шёпотом спросила Аэлла, и Идвар повернул голову, ответил, щекоча дыханием кожу плеча её:

— Только в первый раз…

— М-м-м… — она качнула головой.

— Прости меня… Я поторопился… Навряд ли ты что-то чувствовала… Это я виноват… — он приподнялся на локте, заглядывая в лицо. — Я люблю тебя… — поцеловал в губы. Лёг на спину, укладывая её голову себе на плечо, обнимая, прижимая к себе.

— Тебе надо расплести волосы… они мокрые… ты заболеешь…

Сам нашёл её косу и стал расплетать, чувствуя, как мокрые пряди зазмеились по горячей коже живота, бёдер…

— Ты, наверное, считаешь, меня плохо воспитали? — спросила вдруг Аэлла, и пальцы Мирона замерли от этого вопроса. — Я не должна была этого делать… Ты подумаешь, я доступная?.. Легкомысленная…

— Что? — он чуть приподнялся, ища её лицо, ловя рассеянный взгляд, склонился и поцеловал в лоб, потому что губы были далеко. — Я люблю тебя… Мне хорошо с тобой и ни о чём таком я не думаю…

Она не ответила, чуть отвернувшись, стала глядеть в окно, за которым всё ещё шумел дождь. Мокрые волосы, разбросанные по телу руками Мирона, обжигали горячую кожу.

Она сделала это. Она отдалась тому, в кого влюбилась до беспамятства, без оглядки. Было больно, но она верила ему. И сейчас просто молчала, хотя хотелось кричать.

Ну почему, почему она обязательно должна думать о своём княжестве? Почему она всегда должна помнить о том, что её отец — князь?.. Помнить всё, что говорили ей наставницы?.. Я не хочу! Не хочу!.. Я хочу быть простой женщиной, просто любить, быть любимой, отдавать ему всё, что у меня есть. Я готова бросить всё, всё оставить, и уйти за ним хоть на край света…

Но всё по-другому. Я — княжна, а он — Мирон, и, когда отец прикажет ему, он выполнит приказ… А я не хочу! Не хочу этого! Я хочу просто быть с ним… И всё… Этого так мало…

* * * * *

Она проснулась утром одна, Мирона уже не было, долго лежала, глядя перед собой; шевелиться не хотелось, всё тело болело, но боль эта не утомляла, в голове не было ни одной мысли, словно всё смыл ночной дождь. А всё тело горело, как в огне, губы пересохли и никак не хотели смыкаться. Да у неё жар! Ничего себе! Выходит, она, в самом деле, заболела, как он ей говорил, чего он и боялся. Кровь шумела в висках, выдавая скрывшуюся в теле болезнь.

Аэлла сглотнула сухо, хоть горло не болит, зато боль зародилась где-то в висках и начала разливаться по голове, захватывая лоб, глаза, переносицу. Ну вот…

Идвара не было, он ушёл, наверное, очень рано, Аэлла даже не проснулась, когда он уходил. А перед уходом он затопил камин, и угли уже дотлевали за решёткой, рдели ярко, расцвечивая жаром сумеречную комнату. Воздух в комнате прогрелся после холодной дождливой ночи, но вставать Аэлла не хотела.

События прошедшей ночи потихоньку накатывали на сознание, вспоминались ярким сном. А что дальше?.. Что будет дальше?.. Он запишет на свой счёт ещё одну блистательную победу?.. Разгромил Райрон во всех мыслимых и немыслимых отношениях?..

И тут же вспоминались его нежные поцелуи и ласки, его шёпот, его признания в любви… И на губах, несмотря на боль, появилась улыбка. Сама-то она любила, и ругать себя сейчас нет смысла.

Открылась дверь и вошла служанка, быстро отыскала княжну глазами:

— Госпожа… — присела на край кровати. — Я потеряла вас, вы сегодня не ночевали в своей комнате… Я уж подумала, что-то случилось…

— Я попала под дождь на балконе и не захотела возвращаться через весь этаж… — Аэлла лежала на боку, подтянув одеяло к губам, смотрела, скосив глаза, и от этого шевельнулась ещё сильнее боль в голове. — Как ты нашла меня?

Эл замялась на миг с ответом.

— Я, пока вас искала, встретила господина Мирона, он сказал мне, где вы… — служанка озадаченно пожала плечами. Для неё это была загадка. Ну и пусть она остаётся, к чему какие-то оправдания? Эл огляделась, заметила камин с углями. — Здесь тепло… Вы будете вставать, госпожа? Завтрак уже ждёт…

— Нет, Эл, я ещё полежу…

Служанка встревожилась, нахмурив тёмные брови, прищурила серые глаза:

— Что-то случилось?

— Вчерашний дождь… Он вышел мне боком, я промокла и, по-моему, заболела… — прошептала Аэлла последние слова и тяжело прикрыла глаза. Эл потрогала её лоб, поправила одеяло, озадаченно хмурясь.

— У вас жар…

— И голова болит… — добавила княжна.

— Я схожу на кухню и принесу вам отвар мяты с малиной и мёдом. Сейчас надо много пить. А есть вы хотите? — Аэлла отрицательно дёрнула головой. — Может быть, позвать врача, я разыщу Мирона… — стушевалась на миг, — господина Мирона, должны же быть у них врачи, он найдёт вам что-нибудь от головы…

— Ничего не надо, Эл… Только пить… и фруктов… Я высплюсь, согреюсь и всё пройдёт… Поверь мне.

— Как хотите, госпожа, — девушка набросила на больную княжну ещё одно одеяло, лежащее в кресле. — Я постараюсь ещё найти дров, наверное, этой ночью опять будет дождь, тучи так и висят… Хотите, я буду ночевать сегодня с вами, здесь, в этой комнате…

— Не надо, Эл, что ты будешь перебираться?

— Мне совсем нетяжело.

— Будешь здесь — заболеешь от меня… — настояла Аэлла. — И не бойся за меня, всё будет хорошо, просто поднялся жар, это не смертельно… Поверь мне…

— Сейчас я принесу вам попить…

Ушла. Аэлла полежала с закрытыми глазами и не заметила, как заснула, провалившись в больной сон без сновидений. А когда проснулась, был уже вечер, судя по свету из окна, хотя небо всё ещё было затянуто тучами, и время дня было неясно. Эл не было, она не перебралась к Аэлле, но принесла всё, что обещала: целый кувшин медовой воды с мятой, фрукты, и протопила камин.

Но Аэлла попила лишь и снова вернулась в постель. Долго лежала, глядя перед собой, не думала ни о чём совершенно. Открылась дверь, но княжна не перевела глаз, думая, что это служанка пришла проведать её. Но к лицу её приблизилось лицо севшего на пол Мирона, он зашептал ей в глаза с тревогой:

— Что случилось?.. Ты заболела? Милая… Тебе плохо?.. Где болит?..

Глаза его были полны такой тревоги, такого сочувствия, что Аэлла улыбнулась ему, отгоняя все прежние мысли, всю тревогу о прошедшей ночи. Он любил её… А что ещё надо?

— Всё нормально, голова чуть-чуть болит… и жар…

— Я позову врача, — он поднялся стремительно, но Аэлла успела перехватить его, поймала за руку.

— Не надо… Пожалуйста, всё пройдёт к утру…

— А вдруг нет? — он опять опустился к ней, не отпуская пальцев её ладони, пугался их жара, и не знал, чем помочь. — Этот дождь… Он был таким холодным…

— Но ты же не заболел… — прошептала она с улыбкой.

— Ну… — он усмехнулся. — Для меня дождь — пустяк, я ко многому привык… — он положил голову щекой на одеяло, и посыпавшиеся волосы разметались по нему. Идвар с улыбкой и тревогой в глазах одновременно смотрел в лицо девушки. — Чем я могу помочь?

Она двинула подбородком и улыбнулась:

— Я ничего не хочу… честно…

Он помолчал немного.

— Я весь день думал только о тебе, я извёлся весь, измучился… так хотел тебя увидеть… прикоснуться… Душа разрывается… — поднял голову. — Что я говорю… — смутился, боясь показать свои чувства, как человек одинокий, говорящий мало, скрывающий то, что чувствует. Аэлла поняла это и улыбнулась.

— Обними меня, Идвар…

Он лёг рядом с ней прямо поверх одеяла. Аэлла лежала на боку, и он лёг сзади, прижался грудью к её спине, повернув голову на бок, прикоснулся щекой к её затылку, шепнул в ухо:

— Я не мешаю?

Она отрицательно качнула головой. Они так и лежали вместе, просто наслаждаясь присутствием друг друга, не шевелясь, просто слушая дыхание друг друга, и понимая, что большего и желать нельзя.

* * * * *

На следующий день он опять пришёл к ней вечером. Аэлла встретила его на ногах: она встала попить свежего мятного отвара с мёдом, что недавно принесла Эл с кухни. Аэлла повернулась к нему и улыбнулась устало. Сейчас на ней была только длинная до пола белая рубашка, а по спине и груди до колен рассыпались светлые волосы.

— Как ты? — прошептал Мирон.

Аэлла пожала плечами, разрезая на дольки ярко-красное яблоко:

— Лучше…

— Голова?

— Кружится чуть-чуть… и в ушах шумит…

— Я всё-таки вызову врача! — он решительно дёрнулся к двери всем телом, но Аэлла успела преградить ему путь, воскликнула:

— Не надо, пожалуйста!

— Почему? — Мирон искренне удивился, глядя сверху.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал…

— Что ты болеешь? — он перебил её шёпот.

— …что мы вместе… — она договорила то, что хотела, а он помешал ей. Мирон промолчал, раздумывая, потом добавил негромко:

— Я могу найти твою служанку, и пусть она сама позовёт врача, я могу сам этого и не делать…

— Не надо, — она отрицательно покачала головой, пряди её светлых волос приковывали взгляд, и глаза Мирона охватывали её всю: лицо, волосы, шею, растерянную улыбку-просьбу. — Я не хочу, чтобы кто-то даже догадывался…

— Почему? — он шепнул недоумённо.

— Не хочу и всё… — она настойчиво поджала губы.

Идвар пожал плечами:

— Как хочешь…

Аэлла убрала в вазу нож и разрезанное яблоко, до этого они были у неё в руках, достала лишь одну дольку, откусила неторопливо.

— А лечиться?

— Завтра уже всё будет нормально… Вот увидишь.

— Ты ела что-нибудь, кроме своих яблок?

— Я ничего не хочу… — она опять откусила от яблока.

— Ослабнешь…

— Я всё наверстаю… потом…

Идвар ближе подошёл к ней, осторожно взял пальцами одну из прядок волос, покрутил, навивая на костяшку пальца, смотрел, как сверкает она при свете свечей на изгибах. Прекрасно, до чего же красиво! Он поднял глаза, глядя исподлобья, и встретил взгляд девушки. Смутился. Отпустил, быстро распутывая палец.

— Извини…

— Да нет, почему же, если тебе это интересно, если тебе нравится… — она улыбнулась мягко.

— Я скучал по тебе… — он прошептал ей в глаза, осторожно взял за локти и подтянул к себе, ища губы для поцелуя. Аэлла привстала на цыпочки, подняла лицо навстречу. Он целовал её, целовал губы, лоб, глаза, шептал, щекоча кожу горячим дыханием:- Я скучал… Я так хотел… так хотел обнять тебя… Любимая… Милая моя… Так хотел…

Через тонкую шерстяную рубашку он чувствовал её тело, так близко, такое доступное, горячее, аж голова шла кругом, дыхание перехватывало от одних лишь поцелуев, оттого, что чувствовал ладонями её тело через тонкую ткань. Ему было так мало надо, чтобы возбуждение вскружило голову, чтобы от страсти задрожало всё тело.

Идвар подтолкнул её чуть вперёд, сталкивая в сторону вазу с фруктами. Аэлла отступила, упёрлась в стол, но Мирон чуть подсадил её, не отпуская от себя, ласкал спину, утопая пальцами в волосах. Аэлла вынуждена была раздвинуть бёдра, чтобы позволить ему быть близко, поэтому подол рубашки поднялся вверх, открывая ноги. И Идвар ласкал горячими ладонями её колени, поднимаясь всё выше. Добрался до живота, груди, касался плеч, тонкой светлой кожи на внутренней стороне рук. Она сводила его с ума, завораживала, он уже и думать не мог ни о чём другом, кроме, как о ней, о тех чувствах, что она в нём рождала, о тех наслаждениях, причиной которых была только она…

На этот раз он не торопился, был аккуратным, прижимал её к себе, чувствуя, как пряди волос её скользят по рукам, касаются лица, обнажённой груди, освобождённой от одежды. Разве такое можно терпеть? Разве это в силах человека?..

Аэлла кусала губы, сдерживая хриплый выдох, закрывала глаза, запрокидывая голову, покорно отдавалась его страсти, его напору, дрожала всем телом.

Он утонул лицом в её волосах, прижимаясь щекой к шее под ухом, до скрипа стиснул зубы, зажмуриваясь, молча перетерпел и хрипло выдохнул. Аэлла обнимала его за шею и чувствовала, как стучит под пальцами его сердце. Замерла в ожидании.

— Проклятье… — прошептал Мирон чуть слышно.

— Что?.. — она заглядывала ему в лицо, ловила взгляд.

— Опять… не успел…

Она осторожно коснулась пальцами его лба, убрала мокрую прядку волос, ставшую ещё чернее. Шепнула:

— Не убивайся так…

Он хрипло усмехнулся на её замечание, скривил губы:

— А если ребёнок?.. — спросил многозначительно, и Аэлла стушевалась, она и не думала об этом, а ведь, в самом деле, всё теперь может обернуться и так. А что она может сделать, если она и о своей будущей жизни-то ничего определённого сказать не может. А ребёнок — это ответственность, тогда ей придётся жить ради него, и заботиться о себе ради него.

Это расстроило её, она отвернулась, закрывая глаза. Идвар отступил назад, не отпуская Аэллы, так и держал её, прижимая к себе, она обнимала его ногами за бёдра. Он опрокинул её на постель на спину, поцеловал в губы, лёг рядом, натянув на двоих тёплое одеяло. Нашёл её ладонь, переплёл пальцы свои и её. Они долго лежали молча, не говоря друг другу ни слова.

Слабость и головокружение не покидали Аэллу, а сейчас даже усилились. Она негромко спросила:

— Можно вопрос?

— М-м-м… — согласно промычал он, чуть стиснув её пальцы в кулаке.

— Твой отец, король… он пришлёт письмо… прикажет казнить меня… Ты это сделаешь? — она перевела глаза и в упор посмотрела в его лицо. Идвар замер, даже дышать перестал, дрогнул бровями, нахмуриваясь. Видно было, растерялся сильно. Сейчас он меньше всего думал об этом.

— Ну… — замялся, дёрнул подбородком, будто что-то душило его. — Я не думаю, что он сделает это…

— Я спросила, — голос её был твёрдым, аж в ушах от него зазвенело, — ты просто ответь мне: "да" или "нет"…

Он опять стушевался, долго молчал, прошептал:

— Я не хочу говорить об этом…

Аэлла приподнялась на локте, поворачиваясь на живот, пристально всмотрелась в лицо любовника, поджала губы:

— Ты прикажешь казнить меня?

— Аэлла, милая… — он потянулся к ней навстречу, но она перебила его:

— Сделаешь это?

— Нет! — он тоже повысил голос, ответил резко.

— Пойдёшь против отца? Он — твой король, как прикажет, так и сделаешь, иначе сам попадёшь в опалу… Ты — военный, приказ старшего для тебя — закон…

— Я смогу переубедить его… — он говорил так, что и сам в это не верил. Аэлла усмехнулась, уткнулась лицом в подушку; плечи, лопатки остро выпирали под одеялом, и Идвару хотелось обнять её, утешить, сказать, что всё будет хорошо, что все её страхи — пустяк, но сам не сдвинулся с места. Вздохнул, чуть стиснул пальцы её ладони в кулаке.

Ему лет двенадцать было, когда отец впервые взял его на охоту. Они тогда загоняли в ловушку волков и лис, и в норе лисят нашли. Они разбежались, а некоторых успели убить — затравили собаками. Одного Идвар тогда успел спасти от собак, забрал себе, спрятал под плащ. Отец тогда только усмехнулся, а старший брат глянул презрительно. Они всё ждали, когда он надоест ему, когда он его бросит, а Идвар ловил ему мышей в амбаре, кормил сыром, всё больше привязываясь. А потом не нашёл его, слуги сказали, выпустили в лес, и только потом он узнал, что отец забрал его в поле для натаскивания молодых собак…

Сказать, что Идвар тогда пережил личную трагедию, ничего не сказать… Он попытался уйти из дома, его поймали на следующий день, и король приказал выпороть сына за гордость и непослушание…

И сейчас… Он осмелится не выполнить приказа?.. Осмелится, потому что влюбился, потому что дороже этой девушки у него никого больше нет…

Идвар приблизился к ней, сгрёб через спину рукой, подтягивая к себе, путая её волосы. Шептал чуть слышно:

— Аэлла, любимая, я не сделаю этого, слышишь меня?.. Не сделаю… никогда не сделаю… Я же обещал тебе, помнишь?..

Она повернула голову на бок и через пряди волос посмотрела ему в лицо, разомкнула сухие губы:

— Он убьёт тебя…

— Не убьёт, А́дорру только четырнадцать, вся армия за мной, он не сменит меня на него… Это рискованно, поднимутся другие земли… Да и графы-вассалы отца…

— Это не имеет значения… — мягко перебила она и отвела глаза в сторону.

— Имеет. Отец не любит… Он боится заговора… Он не станет менять главнокомандующего…

— Хорошо ли ты знаешь своего отца? — спросила вдруг она, опять перебивая, и Идвар заметил румянец на её скулах — у неё опять начался жар! Он смутился, а, в самом деле, хорошо ли он знает своего отца, что бы вот так уверенно говорить?.. Его никто не знает.

Идвар уронил голову ей на плечо, прижался лбом.

— Я всё равно не сделаю, даже, если он прикажет…

Аэлла перевернулась на спину, и голова Мирона оказалась у неё на груди, прямо на одеяле. Аэлла запустила пальцы в волосы Идвара как раз надо лбом, оттянула голову назад, глядя в глаза, мельком заметила полоску белых зубов между губами.

— Мы ничего, ничего не знаем… глупцы… Живём себе пока, и ничего не знаем… Ни ты, ни я… — она покачала головой. — Я боюсь, Идвар… — прошептала вдруг о том, что прятала на душе. — Я не хочу умирать… — голос её сорвался, даже шёпот не стало слышно.

Идвар дёрнулся вперёд, освобождаясь от её руки, хотел поцеловать в губы, но она отвернулась, подставляя щёку, в неё-то он её и поцеловал.

— Не бойся… Пожалуйста… Прошу тебя… Ты не умрёшь, я не позволю, я никому не дам сделать тебе больно… Милая моя… Любимая… — он прижался глазницей к её скуле, не зная, как ещё утешить, что ещё сказать.

Аэлла усмехнулась, снова запуская пальцы в волосы на его голове, улыбнулась:

— Мы ничего, ничего не знаем… — отвернулась, глядя в сторону. — Разве можно сейчас гадать…

И он был согласен с ней, согласен целиком и полностью. Кто ещё знает, что будет завтра?

* * * * *

И на следующий день он пришёл к ней, и на следующий — тоже. Но в этот день он не сумел найти её, обошёл всю комнату, с самого утра нетопленную, остановился. Не было её. Наверное, ей уже стало лучше, и она вернулась к себе. Он не увидит её сегодня.

Идвар упал на пустую постель лицом вверх, смотрел в тёмный потолок. Вчера только виделись, а он уже скучал, хотел поглядеть в лицо, коснуться, поцеловать. Вздохнул. Вспоминались её страхи, её боязнь, разговоры о смерти, о короле… Он не позволит отцу, и даже, если придёт письмо с приказом, он не сделает этого, он привезёт её в Мирополь, и будет разговаривать с отцом, он переубедит его. Он должен…

И она боялась этого, может, поэтому она и позволила ему? Может, только поэтому и отдавалась? Ищет защитника? Боится смерти и поэтому? Нисколько не любит, ведь ни разу не говорила об этом! Ни разу не признавалась! Только он один постоянно говорит ей об этом! Всё время говорит, твердит, что любит, сам говорит, но не она!..

И эти неожиданные мысли ошеломили его, даже дыхание остановилось. Идвар тяжело моргнул и отвернулся со стоном, будто что-то вдруг заболело у него. Нет, он не мог в это поверить! Он ведь влюбился в неё, как мальчишка, и она тоже что-то должна испытывать в ответ… Ведь не может же она… без любви… Хотя, бывали в его жизни и такие, что могли… Только такие и были… Это не признак…

Идвар повернулся на бок, уткнулся лицом в подушку, и ему казалось, что он улавливает запах её волос.

Если сейчас он будет думать о её чувствах к нему, у него разобьётся сердце.

Она не смогла убить его! А причины были и очень даже веские: он захватил её страну, столицу, убил отца… По сути, она должна ненавидеть его! И она будет права, но… она боится смерти и поэтому… Стоит ли её за это винить?

Он устал от своих подозрений и мыслей, не заметил, как провалился в сон, во сне уже уловил шорох и резко проснулся. Прямо перед ним, лицом к лицу сидела на полу у кровати Аэлла, сидела и рассматривала его лицо, спящего.

— Ты? — Идвар резко отстранился, быстро протёр ладонью сонное лицо, глаза, буркнул недовольно:- Не люблю, когда на меня смотрят… на спящего…

— Почему? — мягко спросила, улыбаясь.

— Не люблю и всё… — он огляделся. — Как ты зашла, я не слышал?

Аэлла пожала плечами, мол, так получилось.

— Мне было жалко будить тебя, а вдруг тебе снится хороший сон… Я не хотела мешать тебе…

Идвар сел на постели по-турецки, посмотрел сверху, резким кивком отбросил волосы со лба.

— Давно ты здесь?

Она пожала плечами неопределённо.

— Я так и думала, что ты здесь, ждала, когда Эл заснёт, думаю, схожу, проверю…

Идвар улыбнулся одной половиной губ, все мысли его вдруг вернулись, все сомнения. Но он не мог заговорить о них, боялся её ответа.

— Не сиди на полу! Он холодный! Давно ли болела?

— Ещё болею… — она улыбнулась ему.

— Вставай! — он настойчиво нахмурился, и Аэлла поднялась, не пряча озорной улыбки, поперёк легла на кровати рядом с Идваром. Тот глядел на неё сверху и сбоку. Она была в одной бархатной накидке, а под ней — тонкая шерстяная рубашка до пят, войлочные тапочки она, брыкнув, сбросила на пол.

— Ты перебралась к себе?

— Эл беспокоится, я не хочу никаких подозрений.

— Как ты себя чувствуешь?

— Сегодня — лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня, — она улыбалась, следя за ним через ресницы.

— Если опять не застынешь, — добавил Мирон негромко.

— Ты мне не дашь… — до чего же она была по-детски милой, непосредственной.

"Любишь ли ты меня?.. Любишь ли?.."- мучился он вопросами. А она вдруг спросила:

— Письмо от короля не приходило?

У Идвара аж что-то внутри оборвалось — "нет!", он медленно покачал головой, не сводя глаз с её лица. Почувствовал, как сами собой начали стискиваться кулаки, пальцы стали наливаться тяжестью. Она только для этого пришла, для этого и всё…

Он довольно грубовато положил на её колено тяжёлую ладонь, сжал пальцами, и в глазах Аэллы дрогнуло беспокойство, тревога, но она не попыталась даже помешать ему. Рука пошла вверх по бедру, замерла, вызывая у девушки выдох, она даже инстинктивно, по-женски, сомкнула бёдра.

Шепнула вдруг, не сводя глаз:

— Что ты делаешь, Идвар?

Но он уже навалился сверху, стискивая запястья рук её слева и справа от головы, протолкнул между ног острое колено. Она недоумённо глядела ему в глаза. Идвар, не дав опомниться, стал требовательно сухо целовать горячие губы, впиваясь пальцами в тонкую кожу запястий. Аэлла замотала головой, жмурясь от боли его поцелуев, чувствовала, как от сопротивления всем телом бархатная накидка поднимается вверх, цепляясь за одежду, тащит за собой и рубашку, открывая ноги.

Она зашептала возмущённо:

— Ты с ума сошёл! Идвар, мне больно… Я не хочу так… Не хочу!

Он замер, поглядел в её огромные серые глаза, наполненные страхом, спросил:

— Ты делаешь это, чтобы я не убил тебя по приказу отца?

Она нахмурилась, не понимая вопроса:

— Делаю — что?

— Ты стала моей любовницей, чтобы я не убил тебя, если отец прикажет?

Секунду она молчала, пока вопрос его доходил до сознания, потом громко ответила через зубы:

— Нет!

— Нет? — переспросил Мирон озадаченно. — Как, нет? А зачем, тогда? — он разжал пальцы, отпуская её запястья, отстранился на локте. И Аэлла постаралась выбраться из-под него, но это ей не удалось, приподнялась на обоих локтях.

— Потому что — дура, влюбилась, как маленькая, а теперь терплю… — "Влюбилась… влюбилась… влюбилась…"- стучало в его голове с каждым ударом сердца, он смотрел на неё во все глаза. — Я никого никогда не любила, у меня и мальчиков-то знакомых не было, отец следил… А тебя увидела… чужого… не такого, как все… Влюбилась… У вас там, конечно, всё по-другому… И нравы не те… Но ты не думай, что у нас все девушки такие, как я, доступные дуры… Нет, это я одна такая… Влюбилась в убийцу отца, и сама себе боюсь признаться… Меня все осудят, и наши, и ваши… И отец твой будет прав… Боже, о чём я говорю? — она рухнула на спину между своих локтей, отвернулась, пряча ставшие влажными глаза.

Идвар бросился целовать её, собирал эти слёзы губами, ликуя, ликуя в душе. Она любит, она его любит! Любит! Сердце готово было вырваться из груди, стучало в ушах, в каждом пальце с пульсом.

— Это я, я виноват… Прости меня… Подумал вдруг, что ты не любишь меня, что ты специально… Как я мог?.. Прости меня… Какой я дурак, как мог?.. Прости, прости… Милая… Любимая… Прости меня…

Чтобы загладить свою вину, чтобы выпросить прощение, был необычайно нежным и мягким с ней. Помог ей освободиться от одежды, разделся сам, чтобы чувствовать всё её тело, ласкал, ласкал её всю. Был неторопливым, аккуратным во всём, слушал её тело, угадывал её ощущения, думая в первую очередь только о ней. И добился того, чего хотел: она откинулась, запрокидывая голову, закрыла глаза, стискивая зубы, чтобы не закричать, и Идвар чувствовал, чувствовал каждое её движение, и сорвался сам, уже не думая ни о чём. Её взрыв не дал сдержаться ему, и он опять будет ругать себя потом…

Идвар лежал, уткнувшись лицом в её шею, долго не мог восстановить дыхание, бьющееся в груди сердце успокоить. Приподнялся на локте, перевёл глаза на лицо Аэллы. Она глядела в потолок огромными широкооткрытыми глазами. Идвар толкнулся в её подбородок носом и шёпотом спросил:

— В первый раз?..

— М-м-м… — она согласно кивнула, переводя на него взгляд. — Я и не знала… — он усмехнулся в ответ, аккуратно лёг рядом, на бок, обнял через грудь. Аэлла шепнула:- Холодно…

Идвар натянул одеяло, теснее приблизился к ней, переплетая ноги, стараясь согреть. Аэлла принимала эту заботу, как должное. Улыбнулась:

— Я люблю тебя…

Он так долго ждал этого признания, так ждал, что сейчас не смог удержать улыбки, наслаждался покоем и тишиной, мягкостью женского тела рядом. Они так и заснули вместе, а утром Идвар проснулся один — Аэлла ушла так же тихо, как и пришла.

* * * * *

В течение нескольких дней они не виделись. Как узнал Идвар у служанки, госпожа снова приболела, держится температура и головная боль, а вдобавок ещё и кашель появился. Всё-таки она застыла в ту, последнюю ночь. Все эти пять дней Идвар жил воспоминаниями, и каждую ночь приходил в комнату их встреч, всё ждал, всё хотел увидеть её. И мысли его мало в это время были заняты чем-то другим, кроме той, что стала для него самой близкой.

Когда к обеду его вызвали из кабинета к общему собранию офицеров, он даже и не осознал полностью всей серьёзности. И лишь вслушиваясь в донесение дальней разведки, он понял вдруг, почему у всех баронов такие взволнованные лица. В двух днях пути от Райрона в восточном направлении обнаружена большая армия, судя по всему, армия молодого князя.

— Каков качественный состав армии? — спросил Мирон после минутного размышления, сразу же включаясь в проблему.

— Ополчение, господин Мирон, но усиленное крупными частями конных рыцарей, есть лучники… — это герцог Вальден, седой, с яркими выразительными глазами. Хороший офицер, в поход на Райрон он привёл большой отряд своих вассалов, давал ценные советы по ходу боёв. Но Идвар подозревал, что отец специально держит его так близко, и через него прекрасно знает обо всех действиях главнокомандующего. Он и княжну оставлять в живых не хотел, очень был против решения Мирона, и, скорее всего, уже доложил об этом королю в Мирополь. А, значит, тот примет решение относительно её… И Мирон догадывался, какое…

— Карту покажите, — приказал коротко, и один из баронов развернул пергаментный свиток на поверхности стола, придавил два уголка пальцами, два других придавил герцог Вальден. Идвар рассматривал её долго, хотя за всё время пребывания в Райроне он буквально выучил её наизусть.

— Они примерно вот тут… — герцог указал ладонью на холмы в излучине реки. — Место выбрано удобно, как бы мы ни подошли, они увидят нас заранее…

Мирон кивнул головой, соглашаясь с замечанием герцога. Надо вынудить их спуститься, принять бой, тем более что внизу хорошая равнина, зажатая с двух сторон рекой и холмом. Здесь можно развернуть конницу, а на вершине холма удачно поставить лучников.

— Соберите два отряда кавалерии из молодых рыцарей, зарекомендовавших себя в предыдущих боях, — перевёл глаза с карты на лицо герцога, — таких, чтоб незадиристые, поспокойнее. Пусть подойдут вот сюда, — положил ладонь на равнину, — на выстрел, на полёт стрелы… В бой пусть не лезут, главное — проверить их подготовку и возможность боя. Как они там сидят, ждут нас или у них какие-то свои планы?.. В бой разрешаю вступать, если только нападут сами, в крайнем случае, их оттуда не провоцировать, пусть постреляют с луков, отправят передовой отряд… Начнут ли дёргаться на своих позициях?.. — пожал плечами. — Обстановку докладывайте постоянно, и главное, ещё раз, — самим не нападать… Барон Лард, — посмотрел на молодого офицера, — я поручаю эту задачу вам, думаю, вы достойно справитесь.

Молодой человек улыбнулся тонкими губами, даже бровью не повёл, Идвар прекрасно знал его отца по прошлым походам:

— Хорошо, господин Мирон, мы выйдем через два часа, дня через три ждите первых донесений.

Идвар отвернулся, мельком заметив озадаченное лицо герцога. Может, он и не доволен, но вслух ничего не сказал, а это уже много значит.

* * * * *

Через три дня, в самом деле, прибыл один из людей с донесением, и вести не радовали. Люди князя Райронского настроены были решительно: заметив вражеские отряды рыцарей рядом, князь выслал на проверку целый рыцарский корпус. Бой развязали они сами, напали внезапно и отступать не собирались. Отряды барона Ларда потеряли четверть состава, и отошли назад, заняв позицию на одном из холмов, выжидали, выслав разведку. Разведка натолкнулась на передовой отряд райронцев и, понеся потери, отступила назад.

Барон Лард ждал следующих указаний. Докладывал, что войско молодого князя большое, хорошо подготовленное и действует уверенно. Мало того, местные жители принимают враждебно, тяжело найти продукты и корм для лошадей.

Мирон отдал другой приказ: вернуться в Райрон. Всё, что хотел он узнать, он узнал: князь Райронский надеется вернуть свои земли, настроен враждебно и решительно, и, возможно, выжидает время, собирает ополчение по округе и ждёт подкрепления из дальних земель.

Но ничего, пусть сам приходит сюда, если желает отбить свои бывшие владения, пусть попробует взять город. Время ему не наруку, скоро наступит осень, месяц-другой, и вся его армия разбредётся по домам — собирать урожай. Вот тут мы и посмотрим, кто сильнее. Да и долго ли местные смогут кормить такую большую армию? Им нужна победа, им нужны решительные действия. А здесь, в Райроне, Мирону удалось приготовиться к длительной осаде, оборона города на должном уровне, а запасы с Мирополя продолжают исправно поступать, тем более что и местные рыцари, и бароны, давшие клятву верности, пока исполняли то, что обещали. Амбары и склады полны хлеба и рыбы, хватает круп и вяленого мяса. Город выдержит осаду до весны, да и Мирополь никогда не оставит этих земель, и на помощь придут новые отряды.

Это война, и в ней выиграет тот, кто к ней лучше подготовится.

* * * * *

Он общался с офицерами, писал письма, приказы, отдавал распоряжения, принимал описи доставленных в Райрон товаров для складов с земель местных баронов и графов, что-то говорил, а все мысли были заняты одним — какой-то непонятной тревогой за молодую княжну, тем более в свете последних событий. Хотелось увидеть её, понять, что всё по-старому, что ничего не изменилось. Она такая же, как всегда, и он любит её, а она его — тоже. Но все эти дни не удавалось даже увидеться, не то, что сказать хоть слово.

Он знал, что она ещё болеет, отправил к ней врача, и мучился, не знал, что делать. Все ждали нападения на город, шли подготовления к сражению, проверялась система обороны. И только у одного Мирона в голове постоянно не угасала мысль — он брат её, и сражение будет, и будет момент, когда ему придётся шантажировать князя его сестрой. И ещё неизвестно, какой приказ относительно княжны пришлёт король из Мирополя.

И ещё… Он сильно соскучился по ней…

Всё же он улучил момент и сумел сам придти к ней. Зашёл и замер за дверью, встретив взгляд Аэллы. Она сидела в кресле в большом тёплом одеяле, закутанная от ног до шеи, даже рук не видно. Удивилась, вскинув брови:

— Идвар?

— Где твоя Эл?

— Она в город ушла, на рынок…

— Врач приходил к тебе? Я отправлял…

— Да, — она согласно кивнула, утонув подбородком в одеяле, смотрела исподлобья, и видно было по глазам, что улыбается, радуется встрече. — Он указал пить какие-то настои, принимать ванну, глинтвейн, греться, греться и никуда не выходить из комнаты… — её тираду прервал сухой кашель, и Аэлла опять уткнулась лицом в одеяло.

— Ты всё делаешь?

Она кивнула головой, соглашаясь, долго смотрела в его лицо с еле приметной улыбкой. Идвар молчал, а в голове одно лишь так и крутится: скоро война будет, твой брат на пороге… И отец казнит тебя, не простит за брата, за весь род ваш…

— Мне кажется, от меня ты что-то скрываешь? Да и ощущение такое, будто все готовятся к чему-то… — Аэлла нахмурилась, замечая тревогу от её слов в его глазах. — Я вчера весь день у окна просидела, и позавчера… Солдат на улицах стало больше, какая-то суета непонятная… Что это, Идвар?

— Тебе показалось, всё нормально.

Но голос её оставался прежним, тревожным, и сразу же вспомнились её слова: "Я боюсь умирать…"

— Я уже видела такое, когда ваша армия была у ворот… Что случилось?

Идвар скользнул по полу к ней навстречу, упал на колени, нашёл её руку через одеяло, глянул в глаза:

— Всё нормально, милая… Просто ты одна, ты замечаешь то, чего раньше не видела…

— Да? — она вытащила из-под одеяла горячую ладонь, мягко положила Идвару на голову, утопая пальцами в длинных свободных волосах. — А ты? Взгляд у тебя изменился… О чём ты думаешь?

Он повёл головой, ласкаясь о её ладонь, улыбнулся неловко, боясь выдать свои страхи, свои мысли, шепнул:

— О тебе…

Аэлла улыбнулась, уронила руку на одеяло с вздохом, и Идвар поймал её в ладони, зашептал:

— Любимая, я скучал, я умирал без тебя… Я хочу, чтобы ты была рядом… Со мной рядом… — сердце его обливалось кровью, он боялся потерять её, боялся лишиться того, что нашёл, и тоска, предчувствие беды убивали его. — Аэлла, милая моя… — он уронил голову на её одеяло, утонул в нём лицом.

— Я тоже скучала…

Ладони Идвара скользнули по одеялу, нашли, как попасть под него, нашли её тело, горячее… Боже, на ней и одежды-то нет! Идвар рванулся к ней, раскрывая одеяло, нашёл грудь, целовал, лаская языком, чувствуя удары сердца её под губами. Она сводила его с ума, она заставляла его терять рассудок. Но не теряла его сама: твёрдо взяла за голову ладонями и отняла от себя, освобождаясь от его жарких поцелуев, смотрела прямо в огромные глаза.

— Нет, Идвар, нет… Скоро придёт Эл…

— Не скоро…

— Нет! — Её руки приобрели силу, она оттолкнула его настойчивее и поднялась на ноги, запахиваясь в одеяло, отвернулась лицом к окну. Вдруг закашлялась, и от кашля этого покачнулась, чуть не падая, быстро села на кровать. Зашептала:- Я не могу, сейчас не могу… Ноги еле держут… — вскинула голову, глядя снизу вверх. — Прости, Идвар…

Он закачал головой:

— Нет-нет, это я… Извини… — улыбнулся виновато, быстро подошёл к ней, склонившись поцеловал в губы. — Ещё увидимся, правда?

Она согласно кивнула головой. Идвар улыбнулся и ушёл. Аэлла с тоской и болью проводила его глазами. "Ты же не обиделся на меня, правда?.."

* * * * *

— Они перешли в наступление! — герцог Вальден смотрел в лицо, ожидая ответных реакций, но Мирон молчал, и он продолжил:- Разведка докладывает, они сошли со своих позиций и уже на полпути сюда…

— Так и должно было быть, не будут же они оставаться там вечно? — голос Мирона оставался спокойным, хотя тревога все эти дни не давала покоя.

— Что вы собираетесь предпринять, господин Мирон? — выдержки герцогу было не занимать, он и сам всё прекрасно знает, так и так они в выгодном положении.

— Найдите парламентёра, желательно добровольца.

— Парламентёра? — герцог удивился.

— Выполняйте…

— Хорошо, господин Мирон.

Оставшись один, Идвар написал письмо для передачи парламентёром молодому князю Райронскому. Он призывал его остановить бессмысленную войну, обещал заступиться перед королём, и в случае прощения — новые земли и службу сеньору. О молодой княжне он не упомянул и словом.

Вернулся герцог, с ним молодой рыцарь — парень лет двадцати, склонил голову перед Мироном, свободные тёмные волосы посыпались, закрывая лицо.

— Доброволец? — спросил сухо Идвар.

— Да, я сам, господин Мирон, — глядел исподлобья тёмными по-миропольски глазами.

— Это может быть опасно…

— Я знаю, господин Мирон.

— Кто твой отец?

— Барон Гир…

— Ты тоже барон Гир…

— Нет, господин Мирон, я третий сын…

Идвар покачал головой понимающе, третий сын, это значит ни земель, ни замка, ни титула, поэтому он и рвётся, чтобы доказать себе и всем, что может и добьётся. Похвально. Если бы все были такими…

— Вот это письмо ты передашь князю Айрилу Райронскому лично в руки, только ему и больше никому, ни свите, ни слугам, добивайся личной встречи.

— Хорошо, господин Мирон, что передать на словах?

Идвар подумал немного.

— Передай, что мы готовы, хорошо готовы, можем выдержать длительную осаду, и проведение военных действий губительно для них. Будет лучше, если они сложат оружие и… снова поклянутся служить своему господину — королю Мирополя. Тогда он будет благосклонен к ним.

— Хорошо, господин Мирон, — сын барона Гира согласно кивнул головой.

— В противном случае, я не обещаю ни жизни им, ни защиты…

— А княжна? — это вмешался герцог Вальден, Идвар рывком перебросил на него глаза, их взгляды скрестились, и Мирон чуть прищурился. — Вы забыли, что у нас есть молодая княжна, она сестра его, и мы можем убить её в случае его непокорности. Я прав, господин Мирон?

Идвар молчал, молчал, пока молчание это уже не стало казаться странным, даже молодой парламентёр глядел удивлённо. Мирон разомкнул пересохшие губы:

— Вы правы, герцог, — посмотрел в лицо парламентёра. — И это тоже передайте. У нас есть княжна, и, если он не сложит оружие, она будет казнена…

— Хорошо, господин Мирон.

— Выполняйте, — голос его был безжизненным, да и сам он долго смотрел в одну точку.

* * * * *

Нет, он всё это время надеялся, что князь Айрил сложит оружие, не будет же он воевать, зная об угрозе жизни своей сестре?.. Если, по её словам, отец их был так хорош, то и сын должен обладать такими качествами, он должен быть благородным, должен любить и жалеть свою сестру. Даже если и так… Перевес на нашей стороне, или он решил действовать по принципу "дома и стены помогают"? Но это же глупо, по меньшей мере!

Он должен сложить оружие, должен сдаться! По-другому и быть не может!

Боже, Аэлла, любимая, я торгую жизнью твоей… И я не хочу этого, я не хочу делать тебе больно, и я обещал тебе, что не буду давить на него тем, что ты в моих руках… Я обещал…

А как бы я поступил на его месте, узнав об этом? Потеряв свои земли, свой Мирополь, имея шанс всё вернуть, иметь за плечами армию, и узнать вдруг — в руках врага сестра родная…

У меня нет сестры, и никогда не было!

Братья?..

Подумал бы только насчёт Адорра, ему всего четырнадцать, он и жизни не видел… Но и он не близкий человек. Когда Идвар ушёл в свой первый поход, младшему брату было пять лет… Они и общались-то редко…

Так, выходит, это не остановило бы его?!

Он аж замер от мыслей своих, боясь ещё раз сам себе в этом признаться. Не остановило бы… Он попытался бы вернуть свои земли любой ценой… Даже ценой жизни братьев…

Но, может быть, князь не такой, он более близок к сестре, любит её, и не станет приносить таких жертв? Ведь она столько раз говорила об отце лестные слова, там и ч сын должен быть не хуже… Это не мой отец, не мой король… Ненавистный злой урод… О, Боже… Что это со мной? Чтобы я… про отца… так? Нет и нет… Никогда…

Но её не отдам, никому не отдам…

* * * * *

К обеду следующего дня в кабинет влетел герцог Вальден, с порога начал:

— Они идут сюда, настроены на бой… Очень быстро двигаются, наша разведка вернулась, чтобы не столкнуться с ними, остались ближние посты. Если они будут идти такими темпами, они к ночи, максимум, к полуночи будут тут…

— Пойдут на штурм ночью? — удивился Мирон.

— Наша защита — это лучники на стенах, если будет ночь… — герцог пожал плечами, и его седые волосы серебристо блеснули. — Сами понимаете… У нас есть неплохой запас стрел, но всё же… Придётся жечь костры, но это по стенам, если они у себя, внизу, не разожгут огни, наши лучники превратятся в отличные мишени…

— Я понимаю это! — перебил его Идвар с нетерпением. — Что вы предлагаете?

— Надо встретить их самих на подходе к городу, немного отвлечь, а в это время разжечь костры у стен… Ввязываться в серьёзный бой — не стоит…

Идвар покачал головой, заговорил:

— Я тоже думал об этом, тогда мы сможем сами выбрать место и навязать им бой, где нам удобно… — задумался на миг. — Мне нужна карта!

— Пойдёмте! Все уже собрались.

Пока они шли по коридору к месту собрания офицеров, Мирон заметил:

— Я думал, он передумает, всё же княжна в наших руках, да и мы под надёжной защитой стен, может, он не понимает?

— Он действует с силой и скоростью. Нашего парламентёра они убили, кстати…

Идвар аж остановился внезапно от услышанного:

— Как — убили?

— Лошадь привезла его обезглавленное тело. Они не собираются разговаривать с нами и даже не думают сдаваться. Они хотят сражения, господин Мирон.

Он почувствовал, как стиснулись зубы до хруста, но всё же произнёс:

— Они его получат.

Долго смотрел на карту, всё просчитывая, измеряя, взвешивая. Офицеры, стоявшие рядом, ждали, что он скажет. Время неумолимо двигалось вперёд.

— Вот здесь, — он щёлкнул пальцами по карте, — есть неплохое место… Найдите кого-нибудь из местных, кто хорошо знает, что тут…

— Я помогу! — вызвался один из баронов Райрона, бывший вассал князя, а теперь слуга короля Миропольского. Светлый, голубоглазый, как все местные, а в губах какая-то горькая не то улыбка, не то насмешка, будто мстит кому. А, может, и мстит…

— Вот это место, — Идвар ещё раз указал на карте и глянул в лицо барона, — опишите мне его.

— Это небольшая равнина, смотрите, господин Мирон, от Райрона совсем недалеко, всегда можно вовремя отступить…

— Я это вижу! — он перебил его нетерпеливо, чувствуя физически, как уходит время.

— Слева река, берега пологие, она неглубокая, они могут и отойти, если что, если побегут от сильного натиска, но это всё равно дезорганизует их, — барон говорил быстро, не только описывая места, но и высказывая своё мнение. Идвар не мешал ему, чем больше он слушал, тем лучше вспоминались ему эти места, он уже видел их. — Справа холм, получается, по центру вот эта равнина, она длинная и узкая…

— Какова её ширина?

— Ну-у… — барон замялся.

— Сколько рыцарей в линию пройдут?

Райронец задумался, думая с открытыми глазами.

— Ну, человек пятьдесят рыцарей, думаю, пройдут.

— Отлично! Здесь мы их и встретим. Высота холма какая? Вершина? Подступы наверх есть?

— Да-да… — барон подался вперёд, оживился. — Вот здесь, в этом месте, можно подняться наверх, круто, конечно, но можно. Вершина хорошая…

— Значит так, — Мирон склонился над картой, опёрся на левую руку, — если мы поторопимся, мы успеем занять позиции до сумерек и нападём на них, пока они этого не ждут. Соберите рыцарей, объясните задачу — пусть двигаются фалангой пятьдесят человек вдлину и глубина — пять, — посмотрел в сосредоточенное лицо герцога Вальдена. — От замка разбиться на три части, наступать рысью. Между — поставить арбалетчиков, отберите молодых и быстроногих… Перед столкновением сомкнуться, чтобы прикрыть арбалетчиков, примерно вот тут… — указал на карте. — Они должны как раз успеть подойти сюда, и мы их встретим. Правым флангом будет командовать граф Мардейн, — посмотрел в сторону чернобородого загорелого, что стоял в стороне. — Левым, по кромке реки, — вы! — перевёл глаза на лицо барона из райронцев, что рассказывал по карте.

— Хорошо, господин Мирон! — быстро кивнул головой, в волнении облизав губы. Он сделает всё, что сможет и даже больше.

— Как вас зовут? — спросил Мирон.

— Эйлур… Барон Эйлур…

— Барон Одар, — посмотрел исподлобья на молодого человека в облегчённых кожаных доспехах, — возьмёте своих лучников и займёте позицию на этом холме, — указал на карте. — Я думаю, вашего отряда хватит.

— Хорошо, господин Мирон, — командующий лучниками согласно кивнул головой.

— На каждый фланг возьмёте по сто человек, двадцать шеренг… — быстро глянул в оба лица только что назначенных командующих правого и левого флангов. — И ещё, самое главное для всех, сражаться придётся в сумерках, каждому своему человеку от арбалетчика до оруженосца закрепить алый султан на шлеме. А вашим лучникам, — многозначительно посмотрел в лицо барона Одара, — это учесть, — дал полминуты на размышление, чтоб каждый понял, какую задачу поставили перед ним. — Вопросы есть? — все промолчали, лишь герцог Вальден спросил:

— Где будете вы, господин Мирон?

— Я, герцог, буду командовать центром, — все посмотрели на него многозначительно: на центр приходилось всего пятьдесят воинов, а именно ему придётся столкнуться с центром армии Райронского князя. — А вы останетесь здесь за главного, и не забудьте открыть ворота в случае нашего отступления, и прикрыть нас.

— Да, господин Мирон. Мы разведём костры у стен города, пока вы задержите их, и встретим вас лучниками. Насчёт этого не беспокойтесь.

Мирон согласно покивал головой. Приказал:

— Выполняйте, выходим через час. Секретарь, запишите все приказы! — обратился к старику за письменным столом.

— Я уже пишу, господин Мирон. — отозвался тот, быстро работая пером. Король любил просматривать подобные записи, требовал готовить карты сражений. По всему этому потом учили молодых Миронов.

Идвар оторвался от карты, поднял голову и встретился взглядом с герцогом, остальные уже ушли. Спросил негромко:

— У вас вопросы, герцог?

— Княжна, господин Мирон…

— Что? — Идвар старался делать вид, что вопрос его не удивил.

— Вы обещали казнить её. Князь перешёл в наступление, сейчас — самое время, это подстегнёт наших людей…

— Вы считаете, её смерть поможет нам одержать победу?

— Я хочу, чтобы вы сделали то, что должны были сделать, и что обещали словами парламентёра, — глаза герцога, казалось, смотрели в самую душу, и предательская любовь к дочери и сестре противника пыталась найти спасение под этим взглядом. — Её надо было казнить ещё в первый день, но вы сохранили ей жизнь. Я, так думаю, только для этого и сохранили, чтобы надавить на князя. Разве не так? Господин Мирон? — Идвар промолчал, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Сейчас казнить её — самое время, под светом костров, на городской стене, думаю, и князь, подступая к Райрону, "оценит" это… Её смерть выведет его из равновесия, он наделает глупостей…

— Он и так их уже наделал…

— Возможно, он не поверил словам парламентёра, думал, что мы блефуем, кто знает. Господин Мирон?..

— Она — моя пленница, я не собираюсь казнить её… — Идвар упрямо оставался при своём мнении.

— Почему? Для чего вы тогда сохранили ей жизнь? Может, вы пожалели её? Она, конечно, симпатична, хороша собой… Она — дочь предателя-отступника, ваш отец всё равно прикажет казнить её!

— Это ещё неизвестно…

— Я могу сказать об этом с уверенностью. Король казнит её. Но вы можете предугадать его действия, это будет похвально для вас, и…

— Я не отдам приказа на казнь! — перебил его Мирон, сверкнув тёмными глазами.

Герцог помолчал, прищуривая глаза, пожевал губами, размышляя.

— Какие у вас отношения с ней? Вы что-то скрываете?

— Никаких! Вам показалось!

— Беседы, ужины, врач… — голос герцога был вкрадчивым, как холодными пальцами он сжимал сердце Идвара железной хваткой, смертельными тисками. Он нахмурился, кривя губы. "Он всё, всё знает, все докладывают ему, каждый слуга, каждая стена… Будь ты проклят, Вальден!"

— Вы в чём-то обвиняете меня?

Герцог пожал плечами:

— Нет, господин Мирон, обвинять вас будет ваш отец, когда я сообщу ему, а я сообщу…

— Вы уже сообщили!

Герцог улыбнулся.

— Я предупреждал вас ещё в первый день, казните княжну, вы не послушались… Это был хороший совет, поверьте моему слову.

— Мне выступать в сражение, а вы обвиняете меня в каких-то преступлениях. Мне надо готовиться к бою, и никаких приказов на казнь я вам не давал.

Герцог усмехнулся:

— По записям секретаря, вы оставили меня главным в городе, это ваш приказ, до вашего возвращения я командую обороной в Райроне.

Идвар скрипнул зубами от досады:

— Казнь княжны не входит в оборону города. Это только ваше личное желание — расправиться с беззащитной девушкой…

— "Беззащитной девушкой", господин Мирон? — герцог заметно удивился. — Это уже интересно. Думаю, короля заинтересует такой оборот. Связь с дочерью врага накладывает на вас тень…

— О чём вы говорите?

— Почему вы так защищаете её?

— Я никого не защищаю! — Идвар повысил голос, в сердцах рубанув воздух ребром ладони. Герцог улыбнулся, собираясь ещё что-то сказать, но в комнату зашёл оруженосец Мирона.

— Господин Мирон, все уже почти собрались, вас потеряли, вы ещё не собраны для похода…

— Иду, — проходя к двери, Идвар чуть задержался у герцога, шепнул:- Если вы тронете её, я убью вас…

Герцог приподнял брови:

— Я успею отправить письмо в Мирополь…

Идвар с усилием стиснул зубы, чтобы не ударить его, эх, было бы побольше времени, он бы придумал, куда отправить герцога, может быть, даже заменил им себя… Он и не думал, что герцог настолько ненавидит его, или ненавидит Райрон… Опасный человек.

— Сохраните ей жизнь до моего возвращения, прошу вас, герцог, просите потом, чего хотите… — он мог говорить, говорить до бесконечности, но герцог мягко перебил его:

— Конечно, вас ждут, господин Мирон, армия ждёт…

* * * * *

Она уже лежала в постели, когда в комнату вломились вооружённые солдаты, глядела на них удивлённо огромными глазами. "Что это?.. Что случилось?"

— Вставайте! — приказал один из рыцарей.

— Куда? Что всё это значит? — Аэлла сидела в постели, подтянув к груди одеяло.

— Вставайте, пока вас не вытащили силой!

— Что вы себе позволяете? — она повысила голос.

— Как хотите! — рыцарь подошёл в несколько шагов, рывком сдёрнул одеяло, и, поймав княжну за локоть, сорвал её на ноги. — Пойдёмте! — толкнул впереди себя к другим в руки.

— Не трогайте меня! — она дёрнулась, пытаясь освободиться, но пальцы на локтях превратились в клещи, сдавили до синяков.

— Что вы делаете? — это появилась Эл, бросилась защищать госпожу. — Как вы можете? Кто дал на это приказ? Госпожа больна и неодета…

Рыцарь, что вырвал Аэллу из постели, окинул княжну глазами сверху вниз, дёрнул за шнурок, развязывая тесёмки ночной рубашки на груди, отдёрнул в бок, открывая верх вздымающейся в волнении груди с тёмной уходящей вниз ложбинкой. Аэлла вспыхнула, сверкнув глазами:

— Вы ответите…

— Виселица принимает и больных, и неодетых, уж поверьте мне…

— Не-ет! — закричала Эл, но её отбросили на постель грубо и стремительно.

От возмущения и неожиданно навалившихся страха и отчаяния Аэлла не могла вымолвить ни слова, только ноги подкосились, отказывая держать её.

— Вперёд! — приказал рыцарь, и остальные, подхватив княжну под руки им поудобнее, потащили вперёд. Аэлла хрипло дышала, еле-еле перебирая босыми ногами по каменным плитам пола, смотрела вокруг огромными ошарашенными глазами, и не верила тому, что это происходит с ней. Как?.. Как же так?.. Идвар, ты же обещал… Ты говорил, что не убьёшь меня… Я не хочу, я боюсь… Боже… Нет…

Безвольную, почти невменяемую, её стаскивали со ступенек лестницы, поднимали вверх куда-то, она не видела ничего! Опомнилась лишь наверху Городской стены, в свете костров, на самом высоком месте, где даже не было зубцов, и всё просматривалось на милю вокруг. Стояли люди, трещал огонь, слышно было, как переговариваются лучники, внизу, под стенами, горели костры, расцвечивая ночь ярким светом.

И даже когда ей связали руки спереди, она не верила, что это с ней, смотрела отсутствующим взглядом, хрипло дыша больными лёгкими. И лишь, когда на её шее затянули грубую скользящую петлю, Аэлла испугалась настолько, что из глаз потекли слёзы.

— Нет… Нет… Нет… — шептала она, ища по лицам окружающих её людей, всё искала его, ждала его, хотела увидеть, но встретила лишь лицо седовласого человека с тёмными пугающими глазами. Он подошёл к ней и встал рядом. Аэлла прошептала ему в лицо:- Чей… Чей это приказ?.. Кто… — она в отчаянии закачала головой, не отводя взгляда от чёрных глаз. — Нет… Пожалуйста…

Мирополец поймал пальцами переброшенную на грудь косу из светлых необычных волос, покрутил, разглядывая, потом отбросил, коса качнулась тяжело и снова легла на грудь княжны.

— Не убивайте меня… прошу вас… — Аэлла смотрела ему в лицо, а слёзы сами текли и текли на щёки, срывались на шею.

Мирополец молчал, разглядывая её в упор, и Аэлла отвернулась, снова бросилась взглядом по лицам, искала, искала его! Но лица все, отсвечивающие алым в свете костров, были чужими, враждебными, безразличными.

— Мирона ищешь? — мягко спросил незнакомец, наклоняясь к самому лицу, но Аэлла даже не глянула на него, смотрела мимо отсутствующим взглядом, хрипло дышала через распахнутые губы. — Зря ищешь, его здесь нет, он вон там, — указал подбородком вдаль, в черноту, где метались огни, — воюет с твоим братом…

Но Аэлла никак не прореагировала, будто оттого, что с ней случилось, она тронулась рассудком, ничего не видела, не слышала, не чувствовала. Даже, когда герцог ущипнул сильными пальцами за грудь через ткань рубашки, княжна лишь хрипло застонала, но даже не глянула в сторону источника боли — смотрела куда-то в сторону. Герцог Вальден усмехнулся.

* * * * *

Всё произошло так, как он и рассчитывал: они столкнулись в долине как раз в сумерки, когда день сменился вечером. Удар двух армий получился сильным, первые ряды буквально смело, перемешав под ноги и копыта следующих. Середины двух армий увязли, а усиленные фланги миропольской армии начали теснить противника, медленно отодвигая его назад. И хотя армия Райронского князя была больше, в узком месте долины она не могла развернуться в полную силу. Некоторые части попытались обойти справа, вошли в реку, но пока подобрались через неё на помощь своим, перевес в бою был уже на стороне противника. Заметив это, райронцы вернулись обратно в реку и тут же попали под перекрёстный огонь миропольских арбалетчиков и дальнобойных лучников, стреляющих с холма. Отходили они поспешно, бросая в шуме боя и плеске воды раненых и утопающих. В это время фланги миропольцев сомкнулись, зажав в кольце у себя в тылу центр райронской армии, в пылу боя всё ещё сражавшийся с центром миропольской.

Разрозненная армия князя начала отходить, понимая, что штурмовать в лоб армию рыцарей не имеет смысла. В темноте шли личные поединки лишь в центре, да иногда пролетали короткие арбалетные стрелы — болты. Дальнобойные луки уже не стреляли: никто не хотел тратить драгоценные стрелы в полумраке, разя вслед уходящему противнику.

Метались раненые люди, обезумевшие кони рвались с поводов, горели факела, звенело ещё оружие в единичных поединках, кто-то кричал от безумной боли, и многие, многие ещё продолжали умирать, хотя бой уже был практически остановлен.

С самого начала Идвар, как и хотел, попал в центр атакующей армии, там, где было тяжелее всего. Он ничего не видел, ничего не слышал, надеялся на своих командиров на флангах, надеялся, что они сумеют пробиться вперёд, используя преимущество.

Он отбивался со всех сторон, знал, что телохранители всегда будут рядом, а значит, он будет не один, а поэтому рвался вперёд, разбрасывая лёгких ополченцев грудью коня, закованной в броню. Там, впереди, были рыцари и, возможно, именно там был князь Райрона, брат Аэллы… Лучше бы ему погибнуть в бою, в плен он брать его не хотел…

А вот и первый рыцарь, чёрный орёл на щите, чёрные перья на шлеме, какой-то знатный богач, аристократ местный. Идвар столкнулся с ним в поединке, и он был сложным, чуть не стоившим ему жизни. Рыцарь был умелый, сильный, и, видно, с хорошим боевым опытом. Легко отбивал удары меча, правильно принимая его на лезвие. Кони крутились по кругу, хрипя и втаптывая копытами в землю зелёную траву. Идвар не сводил глаз через прорезь забрала, следил за каждым движением сильного противника. И тут конь его споткнулся, упал на колено и завалился на бок, придавливая Идвара к земле. Он выронил щит, но пальцы продолжали стискивать рукоять длинного меча, скрипнули металлическими костяшками перчатки.

Идвар на локтях попытался выбраться из-под коня, упёрся ногой, вскинул голову, заглядывая вверх, на нависающего над ним рыцаря.

Рядом закричали:

— Господин Мирон!.. Мирона спасайте!

Идвар ничего вокруг не замечал, только глаз не сводил со своего противника, и, кроме него, казалось, никого больше не существовало. Они двое на всё поле, и время, словно, замедлило бег.

Рыцарь спросил:

— Мирон?.. Так я убью самого Мирона?

Длинная мощная стрела пробила латы на его груди, отбросила рыцаря на землю, и Идвар облегчённо выдохнул, наконец-то, в бой вступили лучники, и вовремя.

— Помогите кто-нибудь! — закричал Мирон, и сразу же весь мир навалился на него, ожил. Появились люди вокруг, звенели мечи, кони ржали, кто-то кричал над ухом. Идвар сам выбрался из-под убитого коня, в груди его арбалетный болт застрял, пробив броню. Хороший был конь, его Идвар помнил по предыдущему бою, тоже с райронцами.

Он подобрал свой щит и тут же поймал на него меч пехотинца, ударил в ответ наискось через живот. Двигался он легко, как угадал, перед боем надел облегчённую кирасу, простые доспехи, поэтому-то и сумел подняться сам, без помощи оруженосца, хотя не мешало бы, чтобы он был сейчас где-то рядом.

Дальше Идвар продвигался пешком, стараясь выбирать пехотинцев, разил мечом, отражая удары щитом. Один из райронцев ранил его в руку, случайно попал лезвием меча между пластинами доспехов. Но ещё бо́льшую рану он получил при близком столкновении с одним из воинов, когда сошлись ближе, чем длина меча и добрались уже до кинжалов. Лезвие кинжала райронского рыцаря попало под мышку, как раз под доспехи, и, если бы Идвар не убил его первым, этот поединок стал бы для него последним.

Он смертельно устал, рана на груди, судя по всему, сильно кровоточила, шерстяная поддёвка под панцирем стала тяжёлой, причиняла постоянную боль.

Сражение подходило к концу, сумерки сгустились, кое-где горели редкие факела, их принесли райронцы. Всюду, куда можно было бросить взгляд, лежали мёртвые и раненые люди и кони, и глаза Идвара сами собой выхватывали яркие красные перья на шлемах.

Идвар перебросил меч в руку со щитом, обернулся, ища глазами сигнальщика с трубой. Тот был рядом, он состоял в свите Мирона, но за время боя она заметно поредела. Парень был занят стрелой под правой ключицей, и, как заметил Идвар, стрела была своя, миропольская. Это всё темнота виновата… Мирон постучал ладонью по шлему сигнальщика, пытаясь обратить на себя внимание. Закричал:

— Труби отступление!.. Труби!.. Мы отходим…

Сигнальщик обернулся, и в прорези забрала стали заметны его огромные удивлённые глаза, будто Мирона рядом он заметил только сейчас.

— Труби отступление! — закричал ему Идвар.

Сигнальщик попытался поднять трубу правой рукой, но она не слушалась, мешала и причиняла боль засевшая стрела, может, даже и сломанные кости ключицы: миропольские луки были очень мощными и, несмотря на расстояние, убойная сила стрел была огромной, они ломали кости, пробивали латы.

— Ну?.. Труби!..

Сигнальщик переложил трубу в левую руку, бросил щит, затрубил, немного не так, неудобно с левой руки, но похоже. Сигнал трубы зазвенел, разлетелся над долиной, рекой, холмами раскатом грома, перекрывая все остальные звуки. С таких труб со стен Мирополя каждый рассвет встречали, предвещали восход солнца. Для каждого миропольца звуки отрадные, сердце замирает, вспоминаются лица родных и любимых, и жизнь начинаешь ценить не так, как в начале сражения.

Воины начали отходить, собирали раненых друзей, ловили растерявшихся лошадей, пусть даже райронских, арбалетчики в полумраке выискивали свои стрелы. Кто-то смеялся, встретив живого друга, которого и не надеялся уже увидеть, кто-то плакал, найдя своего мёртвым. И многие ещё умирали, истекали кровью, теряли сознание.

Идвар поймал взгляд своего оруженосца, кивнул головой, и отбросил рукой забрало шлема. Ему тут же подвели коня из трофейных, высокого, статного, длинноногого. У райронцев хорошие кони, они ими славятся. Равнины, поля, поросшие густой травой, много воды, просторы. Вот они и кони такие.

Оруженосцы подсадили Мирона на коня. Разобрав поводья, он отдал приказ:

— Найдите графа Мардейна и барона Эйлура… из местных он…

— Да, господин Мирон.

Пока ждал, оглядывался по сторонам, с высокого коня много чего было видно, поле, усеянное людьми, блестело оружие, и вода рядом шумела, даже издали угадывались стены Райрона. Герцог Вальден усиленно жёг костры под стенами и на них. Надо будет пройти совсем немного, чтобы увидеть их ясно и чётко, до каждого зубца.

— Господин Мирон?

Он повернул голову. Вороной жеребец настороженно обнюхивал трофейного, райронского, на котором был сейчас Мирон. На жеребце этом возвышался граф Мардейн, сняв шлем, разгребал пятернёй сырые волосы на голове, пригладил чёрную бороду.

— Какие у вас потери?

— Ещё не считали.

— Приблизительно?

— Каждый пятый, думаю, вместе с ранеными, что могут ходить… если считать. Мы удачно попали под защиту наших лучников, правда, есть раненые и от их стрел, но это из-за темноты.

— Какие позиции сейчас занимаете?

— Стоим по правому флангу, — дёрнул загорелым лицом назад, за спину, — они отошли далеко, но на всякий случай… Собираем пока раненых, господин Мирон, я приказал послать разведку вперёд, узнать, где они окопались…

— Молодец, граф, всё правильно. Ваша задача — продержитесь ещё немного.

— Мои люди устали, господин Мирон.

— Все устали, скоро вас сменят, как раз вернётся ваша разведка, и вы пойдёте отдыхать. Мы не можем отступать без прикрытия с тыла. Наберитесь терпения, граф, тем более, они вряд ли сейчас перейдут в наступление.

— Да, мы здорово потрепали их, — граф улыбнулся, глядя Идвару в лицо.

— Я надеюсь на вас, граф, выполняйте приказ.

Отвернулся и не видел, как граф отъезжал. Потом разговаривал с бароном Эйлуром. У них, у реки, было похуже, и потерь больше, и раненых, сам барон был ранен в шею и в голову, но выглядел уверенно: со своей задачей он справился, и к исходу сражения даже продвинулся вперёд, и сомкнул ряды с отрядами графа Мардейна. На приказ Мирона остаться на позициях и ждать — только вздохнул, но не сказал ни слова.

— Потерпите, барон, вас сменят, — кивнул головой. — Скоро сменят… — Обернувшись крикнул своей свите:- Отходим!

В нескольких местах затрубили сигнальщики, объявляя отступление, миропольская армия стала отходить к Райрону. Уже подъезжая к городу, к крепостным стенам, Идвар поднял голову и обомлел. Обомлел так, что губы распахнулись, и сердце ухнуло вниз, замерло, не продышаться… Нет! Что ты сделал, Вальден?! Ты не мог! Не мог этого сделать! Нет! Я не верю! Аэлла, милая… Нет!

— Что там… на башне? — спросил почти шёпотом, будто глазам не хотел верить. Один из оруженосцев поднял голову вверх:

— Девушка, господин Мирон. Девушка стоит…

— Живая? — он нахмурился, не желая верить ничему. Почему "стоит"?

— Живая…

Он всё-таки не посмел, он не казнил её. Вальден, будь ты проклят! А в глазах так и стоит: Аэлла в белом на самой высокой башне стены, какие-то люди кругом в свете костров угадываются. Как он мог? Как смел без приказа? Как мог её тронуть?

— Быстрее… — он толкнул коня шпорами, желая быстрее оказаться там, в Райроне, увидеть лицо этого герцога, ворваться с победой, быть смелым и решительным, таким, каким позволяет быть успех, эта победа, в которую никто не верил.

Ворота открыли заранее, и Мирон со своей свитой во главе первым влетел в город, бросил коня, и как был, в доспехах, с окровавленным оружием в ножнах, раненый, грязный, бросился вверх по лестнице. Но на башне не было уже ни княжны, ни герцога. "Где-то внизу… — ответили солдаты у костров, — А княжну вернули на место…"

Остановившимся взглядом Идвар скользнул по безликим лицам, по качающейся на ветру петле виселицы, по языкам огня. И тут же навалилась усталость, боль. Спускался вниз уже медленнее, собирая последние силы.

Герцога он нашёл в одной из комнат дворца, сразу же набросился:

— Как вы могли? Что вы себе позволяете? Как вы смели?

Ему хотелось броситься, ударить даже, но сражение лишило его последних сил, грохоча доспехами сел на стул, испепеляя взглядом.

— Я же обещал вам, сохранить ей жизнь до вашего возвращения, я обещание выполнил…

— Как вы могли так? Как вы смели? Как вообще можно было допустить такое? Да я…

— Ничего с ней не случилось, она живая, ну, испугалась немного, ничего страшного в этом нет. Возьмите себя в руки, Мирон, не стоит так нервничать из-за женщины.

Идвар долго молчал, потом спросил:

— Вы это делаете не просто так, вас не княжна заботит, вы мне́ пытаетесь неприятностей наделать. Так, герцог? Зачем вам это? — сузил глаза, замечая всё-всё на лице герцога. Тот усмехнулся.

— Для Мирона вы делаете слишком много ошибок, ваш отец будет недоволен…

— Не в этом дело! — резко перебил его Идвар. — Вы только прикрываетесь этим. В чём дело, герцог? В чём причина?

Вальден помолчал немного, прежде чем ответить.

— Я узнал вас, Мирон, мальчиком шестнадцати лет, вы только-только заступили на своё место, получили своё звание… Вы больше доверяли мне, больше прислушивались к моему мнению… Мне не нравится, как сейчас вы ведёте себя…

— Стойте! — Идвар перебил его, сдёргивая с рук перчатки, с грохотом бросил на пол. — Я понял, что к чему. Вам сейчас лучше меня вообще убрать, заменить на нового Мирона, А́дорра поставить, да? Ему только четырнадцать, он в рот вам смотреть будет… Лучше и не надо.

— У вас разыгралось воображение.

— Да нет, не думаю.

— Вы во всём видите какой-то подвох, будто кто-то мешает вам, а причина кроется в вас. Если бы вы не совершали ошибок, вы сохранили ей жизнь, сейчас не позволили казнить её, и эта ваша вылазка навстречу князю, мы могли бы спокойно встретить их за стенами крепости, пусть бы шли на штурм…

— Вы считаете, это — ошибка?

— Это моё мнение.

— Я вернулся с победой. Почему же вы не высказались против на общем собрании? Вы же сами говорили о вылазке? Забыли?

— Вот именно, я говорил о вылазке, а не о целом сражении на ночь глядя. Целесообразней было бы совершить эту вылазку, а за это время развести побольше костров у стен города, и когда они подошли бы, мы встретили их со стен, лучниками… Почему вы улыбаетесь?

— Вы не Мирон, чтобы принимать решения, вы только мой советник. Все решения остаются за мной. И пусть я допущу ещё одну ошибку — плевать! Сейчас вы соберёте своих солдат, пойдёте туда, — он дёрнул рукой в сторону, — пойдёте вместе с ними, и замените там графа Мардейна и барона Эйлура, они вернутся со своими людьми. И ещё. Назначьте людей, чтобы собрали всех раненых и убитых с поля.

— И райронцев?

— Я сказал, всех.

— Зачем надо хоронить убитых врагов? Пусть хоронят своих сами.

— Теперь это наши земли, и нам здесь жить.

Герцог скривил губы.

— Это ваше пресловутое благородство, Мирону не следует быть таким, вы вызовете гнев короля на свою голову…

— Выполняйте приказ, герцог! — резко перебил его Идвар, повысив голос, он не ждал возражений, и герцог подчинился.

— Вирр? — крикнул Мирон своего оруженосца. — Помоги мне раздеться…

Через полчаса он был уже без доспехов, в чистой одежде, рану на руке перевязал ему слуга, а вторая, под мышкой, требовала внимания врача, её надо было зашивать, но Идвар отказался, сейчас есть те, кому помощь врача нужнее.

Запивая усталость вином, Идвар чувствовал раздражение, и даже злость на герцога Вальдена. Он с момента назначения Мироном уважал его, как опытного воина, а теперь… Теперь он будет просить короля о разрешении заменить советника. Всё время думал, сопоставлял, может, герцог был прав, может, зря он затеял это сражение. Много людей погибло, потеряли стольких… Но вспоминалась карта, и он ясно видел широкую равнину перед замком, прямо под стенами города. Это значит, что те, кого бы он послал в эту вылазку, были бы обречены, райронская конница просто смела бы их, уничтожила.

Нет, он всё сделал правильно, и он не жалеет, а тех, кто ещё осудит его, будет предостаточно.

Идвар убрал пустой кубок от вина на столик у окна. Надо проверить Аэллу, выходка герцога, верно, не прошла для неё бесследно. Но оруженосец остановил его в дверях.

— Господин Мирон, среди раненых нашли князя…

Идвар нахмурился.

— Какого князя?

— Наследника, сына князя Райрона.

Он некоторое время молчал, будто не понимал, не верил, или не хотел верить. Почему? Почему он не погиб? Зачем он не погиб? За что?

Какая-то тревога, волнение захватили сердце. Он жив!

— Где он?

— В подземелье, в тюрьме, его арестовали, местные опознали его в лицо… Он ранен, у него сломана рука… — оруженосец рассказывал, пока они шли по коридорам, спускались по винтовой лестнице вниз. — Врач успел осмотреть его, ещё до… до того, как его узнали, правда, помощи ему не оказали… Все ждут вашего решения… Он был без сознания, а, может, и не сдался бы, или отошёл со своими…

Идвар многозначительно поглядел в его лицо, и, застыдившись своей болтливости, оруженосец замолчал, опуская голову.

В темнице было сумрачно, но глаза выхватили двух рыцарей-охранников, державших князя, в свете всего лишь двух-трёх факелов по стенам у входа. Это хорошо, что нет лишних людей. Идвар зашёл и остановился, рассматривая его. С него только сняли доспехи, он был в нижней кожаной поддёвке и войлочной куртке без рукавов. Это похвально, что он сам вёл своих людей в бой, может, даже был в первых рядах, это делало ему честь. Смелость, она всегда похвальна.

Тёмно-русые волосы, подстриженные по моде Райрона, коротко, как раз по длине длинной чёлки, уже успели подсохнуть, но висели ещё влажными от пота сосульками через лоб, всё лицо, почти до подбородка. Через них он и смотрел исподлобья тёмными внимательными глазами. И улыбался чуть-чуть.

Он не был похож на Аэллу. Может, он пошёл в мать, Идвар слышал что-то, она была с восточных земель, там женщины миниатюрные, с тёмными глазами, решительные и упрямые, как кошки. Именно там он и собирал свою армию.

Он был её братом. У них одна мать и один отец. И после смерти отца он стал наследником и князем, и даже бросил вызов, приведя сюда свою армию. Уж лучше б ты этого не делал.

— Вы — князь Райрона теперь, как я полагаю? — негромко спросил Идвар.

— С кем имею честь?.. — спросил в ответ князь, и Идвар удивился, тогда, при первой встрече, она спросила его так же. В них больше общего, чем казалось на первый взгляд.

— Я — Мирон…

Князь усмехнулся небрежно, сверкнув зубами.

— Как грозно, почти, как Бог…

Один из рыцарей, что держал за локоть, ткнул кулаком под рёбра, чтоб думал, с кем разговаривает.

— Прекратите! — Идвар повысил голос. Но князь только усмехнулся в ответ на эту реплику, перетерпел боль и произнёс в ответ:

— Я представлял Мирона совсем другим… — Идвар приподнял брови вопросительно. — Я думал, он постарше, посильнее и посмелее. В крайнем случае, я думал, он сам принимает участие в боях, а не следит с безопасного расстояния… Чистенький, опрятный… Спрятались за стенами, да за спинами своих вассалов… Я бы от стыда умер, если бы так воевал…

Идвар долго молчал, обдумывая его слова. Конечно, для князя Айрила Райронского, только что покинувшего поле боя, Мирон действительно казался тем, кто не покидал стен города и замка. Чистый, в свежей одежде, от волнения забывший об усталости, выпивший вина, он таким и казался. А на деле. Ноги не держали его, болели раны, жутко хотелось выспаться, а сердце душили злость и негодование.

— Я бы тоже… умер от стыда, и, по крайней мере, весь ближайший месяц оплакивал бы отца и судьбу своей страны, что вы прозевали по беспечности.

— Да что вы знаете об этом?! — рванулся к нему навстречу молодой князь. — Вы не теряли ни отца, ни страны! Да и кто вы такой? Мирон? Что это такое вообще? Кто выдумал это звание? Разве вы можете командовать хоть одним из отрядов, не говоря уже об армии?

Князь долго-долго смотрел в лицо Идвара, поджав губы, стиснув зубы, прожигал взглядом, но тот выдержал его взгляд и ответил негромко:

— По крайней мере, я не могу похвастаться, что убиваю парламентёров.

— Да пошли вы со своими письмами! Мне не нужны ваши посулы, жалкие обещания! Проваливайте с моей земли! Все проваливайте! — он рвался к Мирону, скользил кожаными сапогами по плитам пола, бледный от боли, и два здоровых охранника прикладывали усилия, чтобы удержать его. Но Идвар был спокойным.

— Это не ваша земля, Райрон — это земля короля, и она вернулась к законному хозяину.

— Уже пять поколений эта земля вам не принадлежит!

— Ваш род, князь, и вы сами — лишь вассал, слуга короля, вы должны служить ему, а вы бросаете вызов, это не ваша земля теперь, вы лишены этой земли, она вновь вернулась к королю до момента, пока он не назначит нового временного хозяина. Нового вассала.

— Пять поколений князей Райрона, мои предки, достойно служили вашим королям верой и правдой, мы принимали участие в ваших войнах, убивали ваших врагов. И вот она, ваша благодарность? — молодой князь отчаянно сверкал глазами, он верил в то, что говорил, переубеждать его было бессмысленно. — Мой отец, и отец моего отца, просили вашего короля отдать эти земли в вечное и полное владение… Мы всё равно остались бы верны вам и служили бы по-прежнему…

— Вы не в праве осуждать действия короля. Он — ваш господин, ваш сеньор, а он решил, эти земли вам не отдавать.

— Почему?

Идвар пожал плечами и не ответил

— Вы же — его сын!

— Ну и что, я — Мирон, я командую войсками и не вникаю в дела государственные. Хотите сами спросить об этом?

— Хочу!

— У вас будет такая возможность, правда, я вам не завидую, у короля нрав сильно крут, и вряд ли он даже будет говорить с предателем.

— Я никого не предавал… — он всё так же смотрел исподлобья, но слова уже не кидал, поубавил пыл.

— Вы подняли войска против своего сеньора, вряд ли кто-то будет вам ещё доверять. И, если вы и увидите Мирополь, то только в цепях. Как преступник. И отношение к вам будет подобающее. Не ждите милости, князь. Я обещал вам её в письме парламентёра, но вы убили его…

— Это мои люди убили его, они жаждали миропольской крови, их бы сам Бог не остановил…

Идвар согласно покачал головой, добавил:

— А в Мирополе ждут вашей крови. Пытки и бесславная казнь. Успокоить народ и, чтоб другим неповадно было, — усмехнулся вдруг. — Лучше б вы нашли свою смерть в бою… В этом отношении ваш отец был умнее…

— Что вы сделали с ним? — князь сжал кулак, пытаясь выкрутить руки, левая рука не слушалась его, висела плетью. Перелом был где-то в предплечье, скорее всего, от удара стальным цепом по щиту, такое бывало нередко.

— Его похоронили в вашем склепе, или вы думаете, я надругался бы над трупом врага? Отдал бы его собакам или воронам на поживу? Или выставил бы его голову на городской стене? — тряхнул длинными волосами с усмешкой. — Не смешите меня, мне же здесь жить, мне править вашими людьми до появления нового хозяина в Райроне. Поэтому же убирают и раненых и убитых…

Князь долго молчал, опустив голову, свесил её на грудь, и волосы почти закрыли лицо. Идвар думал, он уже и не заговорит больше, но князь Айрил спросил опять, спросил о том, о чём не спросить не мог, как человек военный:

— Кто у вас разрабатывал план сражения? Какие ваши графы это делали? Может, герцог Вальден? Я слышал о нём… Кто был стратегом?

— Я́ разрабатывал план этого сражения, я сам — от начала и до конца! — О, он сумел удивить его, князь аж голову вскинул, широко глаза распахнул от изумления, даже улыбаться перестал. Это стоило того. — И я же вёл свои войска в бой, я был в центре… — голос Идвара стал холодным, негромко, но сильно звенел он в зале темницы, с каждым словом добивая и добивая этого самоуверенного молодчика. — Но вы не хотите этому верить, как не верите и не поверили письму парламентёра о жизни вашей сестры. Поставили жизнь её на кон, лишь бы вернуть свои проклятые земли, свой город. Никого не хотите слушать, никому не хотите верить, только себе, только для себя… И вы заслужили того, что ждёт вас… И поделом вам! — он замолчал и отвернулся, он не ждал от князя ни оправданий, ни вопросов. Но тот произнёс негромко:

— Она не могла быть живой, вы лгали мне…

Идвар медленно обернулся к нему.

— Она, как и вы, поедет в Мирополь…

— Тоже в цепях и под пытки? — князь перебил, снова потянулся навстречу, вскипая сопротивлением, желанием вырваться. Факела чадили, и свет их сверкал в огромных зрачках разозлившегося князя. На лбу, над губами выступили капли пота, конечно, каждое движение его давалось ему через боль в сломанной руке.

— Всё зависит от желания короля, может, этого и не будет…

— Я не верю… — он прошептал чуть слышно, — не верю, что она здесь…

Идвар покачал головой согласно.

— Она здесь…

— Она должна была покинуть Райрон ещё в начале…

— Она не уехала…

— Вы бы не оставили её в живых…

— Оставили. По моему личному приказу.

— Не верю!

— Мало того, её чуть не повесили на городской стене, как обещали через парламентёра.

— Нет! — он уже вышел из себя, рвался навстречу, сверкая глазами. А у Идвара, словно, вдруг помутилось в голове, он не думал о чём говорит, что говорит, его понесло, лишь бы больнее, лишь бы сильнее ударить его, всё равно чем.

— Всё это время она была тут, и её могли убить в любой момент. А мои люди просили этого, видит Бог. Мало того… — он подошёл ближе к князю, глядел ему прямо в лицо и негромко выговаривал то, что не сказал бы никогда, за что потом стало бы стыдно, но остановиться уже не мог:- Мало того, она стала моей любовницей, веришь? — перешёл вдруг на "ты", шептал прямо в глаза доверительно, как близкому другу. — Пока ты бегал где-то со своими рыцарями, землю свою спасти пытался… А самое ценное не уберёг… сестру-красавицу… — улыбнулся холодно, жёстко, и добавил:- Где справедливость?

Князь Айрил кинулся к нему, зло оскалил зубы, словно укусить хотел, зашептал быстро-быстро:

— Я не верю… Я не верю вам… Её нет здесь… А даже если б и была, она никогда не сделала бы этого…

— Добровольно сделала… сама… — шёпот шелестел, срываясь с губ, и ударял больше, больнее крика.

— Вы ошибаетесь… Она не так воспитана… Я знаю свою сестру… Она — лицо нашего рода… Я сам её воспитывал, я знаю… Она скорее умерла бы, чем позволила… хоть кому… Вам — тем более… Не позволила бы… до свадьбы… без благословения…

Идвар взял его за лицо, впиваясь пальцами в щёки, приблизился близко-близко, чуть губами не касаясь, шепнул:

— Мало того, в твоей комнате… на твоей постели… — оттолкнул его голову от себя кистью, небрежно. — Моя любовница… Твоя сестра…

— Неправда! Нет! — князь кинулся вперёд, к нему навстречу, да так резко, что Идвар только успел назад отклониться, а охранники сумели удержать пленного, только выкрутив ему руки. И, видно, сделали они это так, что князь вмиг побелел лицом, задохнулся и поник плечами, потерянно шепча:- Неправда… Нет… Я не верю… Нет… Неправда…

Идвар повернулся на пятках, ища глазами своего оруженосца у двери:

— Приведите её!

Повернулся к князю, их взгляды скрестились. Айрил хрипло дышал, не отводя глаз, грудь его ходила ходуном, мышцы плеч напряглись, скрывая сдерживаемую силу, желание рвануться вперёд.

— Вы всё лжёте мне, специально… Я не верю… Это не может быть правдой…

Но Мирон молчал, молчал до тех пор, пока не привели Аэллу. Она зашла, держась ладонью за стену, смотрела под ноги отсутствующим взглядом. На ней была лишь белая ночная рубашка, растрёпанные волосы воздушным облаком окружали лицо. Княжна зашла и встала, сомкнув босые ступни.

Идвар не мог узнать её, долго молчал, не веря своим глазам, она выглядела так, будто её привели из одной из комнат подземной тюрьмы.

— Что вы сделали с ней? Аэлла, милая…

Она услышала его, повела глазами, но посмотрела сразу в лицо Идвара, узнала его, и губы её дрогнули. Потом она заметила князя, узнала брата и спросила:

— Айрил? Как ты здесь… оказался?

— Скажи, Аэлла, скажи, что он лжёт? Милая, скажи… Я не верю… Это неправда… Это неправда… Не может быть… Ложь… Всё — сплошная ложь… Ложь…

И Идвар с каждым его словом чувствовал, как вскипает в нём ярость, не просто злость, а настоящая ярость, от которой мозг затмевает белой вспышкой, и ничего не соображаешь. Да как он может! Как может он, отступник и предатель, обвинять его во лжи? Как он смеет?

Идвар несколькими крупными шагами преодолел расстояние до княжны, взял её за плечи и оттащил в сторону, в полумрак, туда, куда не попадал свет факелов, лишь редкие отблески высвечивали силуэты фигур. Мирон придавил княжну спиной к каменной стене, поймав за ворот, разорвал рубашку до пояса, открывая дрожащее тело.

— Нет! Нет! Не трогайте её! Отпустите её!.. Будьте вы прокляты!.. — Кричал, вырываясь из рук охранников, князь Айрил, рвался, пока не упал на колени, и один из охранников не зажал ему рот ладонью. Смотрел через неё огромными глазами, пытаясь освободить руки.

А Идвар возился с Аэллой. Он уже ни о чём не думал, ничего не хотел знать. Он так давно хотел её, жаждал обнять, а сейчас она была так близко, так доступна. Он уже сумел протолкнуть колено ей между ног, разрывая рубашку ниже. Аэлла глядела на него огромными глазами, не сопротивлялась, ничего не понимая, изумлённая и ошарашенная. Наконец, прошептала горячим шёпотом, таким громким в безмолвном зале:

— Что ты делаешь, Идвар?.. Перестань… Нет!..

И только тут начала сопротивляться, поняв вдруг, что происходит, упёрлась кулаками в грудь, забарабанила, поцарапала щёку, и случайно ударила кулаком под руку, где была свежая рана. Идвар аж задохнулся от внезапной боли, зрачки в глазах стали огромными, и боль внезапная отрезвила его, вернула к сознанию.

Он отпустил Аэллу, и девушка обессилено сползла по стене прямо к его ногам, дрожащими пальцами собрала разорванную одежду, но так и не заплакала, просто смотрела впереди себя в какую-то точку в пространстве.

Идвар прижался горячим лбом к холодным каменным плитам стены. Он остановился. Он вовремя остановился, не сделал то, чего хотел, за что возненавидел бы себя до конца жизни.

Что теперь? Он привезёт их двоих в Мирополь? Отец казнит их… Даже разбираться не будет… Два — это уже много… Что делать?.. Как быть?…

Жертву… Надо принести жертву…

Судьба снизойдёт и пойдёт навстречу…

Идвар медленно развернулся, вжимаясь лопатками в стену, она обжигала через ткань рубашки.

— Уведите княжну… Быстро! — распорядился и перевёл глаза на лицо Айрила, на его широкооткрытые глаза, полные ненависти. — Утром, на рассвете, князя с городской стены сбросить в реку…

— В реку, господин Мирон? — спросил один из охранников, что зажимал ладонью рот князя.

— Я непонятно выразился?

Охранники рывком поставили князя на ноги, но он даже головы не поднял. Всё, что произошло за последнее время, ослабило его вконец. Оруженосец поднял Аэллу за локоть и потащил к выходу. Идвар почувствовал, как на боку, под мышкой стало горячо, от вновь идущей крови. Он и сам устал, устал, как ни разу в жизни. Заболела голова. Жутко хотелось выспаться. Именно это он сейчас и сделает.

Судьба всё расставит по местам.

* * * * *

Он проспал, как убитый весь остаток ночи и весь следующий день, проснулся только вечером. Ему доложили, что всех раненых собрали, а для мёртвых, кого не забрали родственники, приготовили братскую могилу. Герцог Вальден доложил, что остатки дезорганизованной армии Райронского князя, оставшиеся без командира, потихоньку редеют. Через несколько дней, скорее всего, от армии не останется и следа, хотя армия, Идвар помнил, была большой. И это плохо. Обиженные и недовольные растворятся в землях Райрона с идеями неповиновения и с желанием сопротивляться. А это — готовая среда для начала гражданской войны или восстания. Тому, кто будет здесь править, будет нелегко.

Молодого князя, согласно приказу, казнили, сбросив в реку. Со сломанной рукой он вряд ли выплывет, да и Рейя — река большая и с сильным подводным течением. Ну что ж, таков конец роду Райронских князей, на их родовом гербе не зря присутствует голубая лента, символизирующая реку. Будет, что изучать на уроках воспитателей. Хотя, сам Мирон вряд ли видел хоть какую-то параллель, когда отдавал приказ на такую казнь последнего наследника княжеского рода. Он и сейчас об этом мало думал. Его заботила молодая княжна. Именно к ней он и отправился, как только освободился.

Сразу же натолкнулся на озабоченно-тревожный взгляд служанки. Прошёл в комнату и остановился, нахмуриваясь. Аэлла сидела на постели, завёрнутая в одеяло, ни на кого не реагировала, ничего не говорила, даже глаз не подняла. Смотрела в одну точку на стене.

— Вот так и сидит весь день… — шепнула Эл. — Ничего не слышит… Не ест, не пьёт… Как будто рассудка лишилась… — вздохнула. — Эта ночь была ужасной… Сначала пришли солдаты, увели на казнь. Я думала, сойду с ума… Потом вернули и забрали снова… Я уже думала, раз в первый раз не казнили, значит, казнят во второй… О-о, Боже… — девушка выламывала руки, поднимая очи горе, шептала чуть слышно, и Идвар слушал, не шелохнувшись. — Её привели, господин Мирон, вот такой… Одежда на ней была разорвана, я думаю… — она глядела Мирону в лицо, дрожа губами, и её зелёные глаза, казалось, были полны слёз. — Я думаю, над ней надругались…

— Да нет же! — воскликнул Идвар решительно. — Ничего такого не было… Прекрати это всё.

Он подошёл к Аэлле и опустился на корточки, заглядывая в девичье лицо.

— Я помыла её и переодела… — Эл глядела на Мирона с надеждой, будто он мог что-то сделать. — Она же болела, вы знаете, ей стало ещё хуже… Она ходила босиком… в одной рубашке… Я никак не могу сбить жар…

Словно в подтверждение её слов, княжну сотряс болезненный кашель, исходивший из лёгких, он был негромким, хриплым, когда даже рта не раскрывают. Идвар отвернулся, слушая его. Это он виноват, это он допустил это. Он обещал ей, обещал, что не будет шантажировать ею её брата, что не будет угрожать её жизни… Он не выполнил… Не сдержал обещания…

Она вправе презирать его и ненавидеть. И даже хуже… Идвар осторожно взял её за подбородок, заглядывая в глаза, силился увидеть смысл, какие-то мысли в них. Тщетно. Позвал по имени. Она не повела даже бровью. И неожиданно Идвар нахлестал её ладонью по щекам, как бьют человека в истерике. Служанка бросилась, ахнув от неожиданности, а княжна упала на спину, уставившись в потолок. Идвар перехватил служанку, задержав её за локоть, приказал:

— Оставь её!

Поднялся на ноги. Вдвоём они стояли теперь и следили за Аэллой. Она вздрогнула, как в судороге, будто снова начинался кашель, но это был не он. Она разрыдалась вдруг, неожиданно, громко, навзрыд, повернулась на бок, пряча лицо в одеяло, подтягивая колени. И Идвар чувствовал, как хочется ему обнять её, лечь рядом, и разделить с ней её слёзы, просто быть рядом.

Он моргнул несколько раз растерянно, будто очнулся ото сна, заговорил:

— Она проплачется, и всё будет нормально. Не утешай её, пусть устанет. Потом напои чем-нибудь горячим, бульоном или глинтвейном… Потом пусть выспится, пока сама не проснётся. Укрой потеплее. А завтра я скажу врачу, пусть осмотрит её…

— Хорошо, господин Мирон… — Эл быстро-быстро кивала головой, с тревогой поглядывая на госпожу.

Идвар ушёл, а она всё ещё продолжала плакать. И это было лучше, чем до того, как он пришёл.

* * * * *

Идвар снова пришёл навестить её через день. Аэлла уже сама встретила его спокойным, безэмоциональным взглядом, вполне осмысленным, пусть и безразличным. Будто и не было ничего между ними, ни общих ночей, ни слов любви, ни долгожданных признаний.

— Как чувствуешь себя? — спросил первым.

— Нормально, — она отмахнулась, небрежно пожав одним плечом, одеяло сползло с него, открыв шею, ключицу, верх плеча. Аэлла поправила одеяло на себе, отвернулась, потеряв последние капли интереса.

— Что-нибудь болит? — она отрицательно покачала головой в ответ. — Врач приходил? — качнула положительно и закусила нижнюю губу. — Что он сказал? — и на этот раз промолчала, Идвар повысил голос:- Аэлла, что он сказал?

Она вздрогнула от неожиданности и перевела глаза, разжала губы и тоже повысила голос, отвечая:

— Почему это должно вас волновать? Какая разница? И вообще я… — замолкла вдруг, отводя глаза в сторону и вверх, будто закатывая их от неприятия бесполезного разговора, шепнула:- Я не хочу ни с кем разговаривать, я никого не хочу видеть… — перевела глаза Идвару на лицо, их взгляды скрестились. — Особенно вас… — отвернулась, опуская голову.

Идвар подошёл к ней и опустился на колени, нашёл её руки через ткань одеяла, сжал пальцы пальцами, заглядывая в лицо, ища взгляда. Но Аэлла попыталась отстраниться, сдвинуться назад, убрать руки.

— Почему ты говоришь со мной на "вы"? Ты не можешь говорить со мной так, после того, что с нами было. После того, что ты призналась, что любишь меня…

Аэлла медленно повернула к нему голову, долго глядела в тёмные глаза, спросила шёпотом:

— Что вы хотите? Что вам надо от меня? Чтобы я просто сказала "уходите", только так вы поймёте? Оставьте меня. Я не хочу вас видеть. И всё, что было — ошибка! Вы разбили мне сердце. Я никогда себе не прощу… Уходите… — добавила чуть слышно:- Пожалуйста, оставьте меня…

— А как же слова о любви? Ты же говорила мне… Ты признавалась…

— Это было давно, может быть, в другой жизни…

— Нет! — он стиснул её пальцы и мягко вдавил ей их в бёдра требовательным жестом. — Я понимаю, я всё понимаю… Сейчас тяжело и тебе, и мне, как-то надо пережить это… — он вздохнул. — Но мы переживём, мы вместе всё это переживём. Так получилось, что нам угораздило полюбить друг друга, мы — враги, соперники, и это не наша вина, мы не виноваты в этом, так получилось… — он покачал головой, говоря с жаром, с верой, сияя чёрными глазами. — Ты из Райрона, я из Мирополя, но даже это не может помешать нам. Никто не сможет помешать нам. Мы любим друг друга, наша любовь сильнее… — он уже перешёл на шёпот:- Мы должны быть вместе вопреки всему, мы должны любить друг друга… И нам не надо прилагать каких-то особых усилий — мы уже́ любим друг друга. Ведь так? Скажи мне, ты же любишь меня? Ты говорила мне, и я… — она перебила его, решительно выдёргивая руки, упёрлась ими в постель слева и справа от себя, нахмурилась, упрямо шепча:

— Уходите, оставьте меня, ради Бога!

— Аэлла…

— Что за бред о любви? Смешно! Много, что было сказано, обещано, всему ли верить?

— Я понимаю, я…

Она опять перебила:

— И ты!.. Вы! — поправила себя. — И ваши слова — всё ложь! Обещания — ветер! И мои… Я не хочу об этом…

— Я понимаю, милая, я не сдержал обещания, но я не отдавал ни одного приказа, это не моя вина, я не хотел казнить тебя…

— Причём тут это?

— Так получилось, я был не в себе, выпил вина, разозлился, прости меня… Я…

— Причём тут ты? — она резко перебила его, и Идвар замолчал, глядя ей в лицо, и Аэлла произнесла:- Всё с самого начала было ошибкой. Вы приняли за любовь то, чего на самом деле не было… — она покачала головой. — Какая любовь?

— Ты же говорила… тогда…

— Х-х-х… — усмехнулась небрежно. — Мало ли, что я говорила? Вы верите женскому слову? Не было ничего! Какая любовь? Вы приняли за любовь то, чего на самом деле не было… — повторила опять настойчиво то, что уже говорила:- Я не люблю вас! Никогда не любила! И ваши сомнения тогда, помните? Всё не зря! — Идвар нахмурился, слушая её. — Между нами не может быть любви. Только ненависть. Мы, в самом деле, враги. Вы из Мирополя, я из Райрона. И никакой любви быть не может. Это — роскошь в такое время.

— Неправда!

— Уходите! — она закашлялась и быстро вскинула руку с одеялом, уткнулась губами. Потом опять заговорила хрипло:- Мало ли, что я говорила, я никогда никого не любила, просто потеряла голову, увидела первого встречного… — усмехнулась снова. — Не стоит принимать всё за любовь, это глупо…

— Но я! Я! — он ударил кулаком по мягким складкам одеяла. — Я — люблю тебя! Я не верю ни единому твоему слову! Ты всё это делаешь специально, каждое слово, чтобы обидеть меня! Сделать больнее мне! — он нетерпеливо дёрнул головой несколько раз. — Я согласен, да, я виноват, сильно виноват, больше, чем кто-либо другой. Ну, побей меня, сделай мне больно, как хочешь, только… — замолк на мгновение. — Только не так… Только не говори мне, что не любила никогда, что не любишь… Мы вместе, вдвоём, справимся со всем, всё сможем пережить… И наша любовь сможет… — Аэлла опять перебила его резко:

— Нет! — приблизила лицо. — Нет никакой любви! Не надо и дальше жить во лжи… — перешла на шёпот, и даже на "ты":- Уходи! Оставь меня… — произнесла, отдельно выговаривая каждое слово:- Уйди от меня раз и навсегда…

Возможно, они бы долго спорили ещё об этом, если бы не зашла Эл, принесшая с кухни чашку горячего куриного бульона, Идвар поднялся и ушёл, только кивнув головой.

— Госпожа, вам надо поесть, пока горячее…

Но Аэлла не слышала её, лежала на кровати, глядя в сторону, закусив зубами тыльную сторону ладони, всеми силами старалась сдержать слёзы, готовые вот-вот политься из глаз.

Всё ошибка, всё-всё до единого. Лучше было бы ей вообще никогда не встречаться с ним, никогда не видеть, не знать. Ну почему, почему в её жизни всё так? Почему ей не полюбить было кого-нибудь из местных, пусть даже опального, пусть её бы казнили вместе с ним. Пусть! Так было бы лучше, чем жить с этой болью.

* * * * *

Это был не сон, это был кошмар, это стало ясно сразу же, как он начал сниться. Аэлла не видела себя со стороны, она была в этом сне, видела всё вокруг, только не себя. Видела наступающий рассвет, первые лучи солнца, ещё не появившегося за холмами, золотили зелень далёких опушек, выкрашивали реку в красное золото, башни и зубцы городской стены.

Никого Аэлла не узнавала, никого не видела. А потом долго летела вниз, рассекая воздух молодым упругим телом, и ветер свистел в ушах, разметал волосы, студил зубы за разомкнутыми губами. И страх, нечеловеческий ужас, сковали сердце, не давали дышать. И казалось ей, что летит она вечность, так долго, так томительно долго приближалась земля. Нет! Не земля, а ровная, с чуть приметными бурунчиками течения река.

Она провалилась в неё, уходя в глубину, чувствуя сильнейший удар по ногам, удар по ушам, голове, сильную боль в груди, ожог лёгких. Вода захватила, потащила в глубину, и все попытки вырваться не приводили ни к чему. Тело не слушалось, в голове протяжно звенело, всё болело, особенно сильно болела левая рука. Вода, вода, тёмная холодная вода, она смыкалась толщей, не пропускающей свет, воздух, жизнь. И силы, последние силы, оставляли тело.

Аэлла тихо вскрикнула и проснулась в предрассветной темноте. Лежала она на боку, и левая рука её онемела почти до плеча. Ох! Она закусила губу, пока расправляла руку, хмурилась от боли, сжимая и разжимая пальцы, пыталась восстановить движение крови. Как можно было так? Как она могла заснуть так? Ничего удивительного в том, что ей приснился кошмар. Такая боль!

Она долго лежала, не шевелясь, слушала свою боль, как колет она, пульсирует в каждой клеточке. Вспоминался кошмар, вода, много воды, как льётся она в желудок, в лёгкие. И сразу же начался кашель, а за ним — из желудка поднялась вверх противная тошнота. Что это? Захотелось заесть чем-нибудь кислым. И Аэлла нашарила в тарелке на столе у кровати зелёное яблоко, откусила прямо так, высасывая кислый холодный сок, старалась заглушить тошноту. Она даже не почистила яблоко, не вырезала кости. Плевать! Просто грызла его, откусывая от целого. К чему теперь всё это? Кому оно надо?

Сразу же вспомнился Мирон, Идвар. С ним она впервые попробовала неочищенные яблоки, неразбавленное вино… Да, и поцелуи, и даже больше… Проклятье!

Он не идёт из головы. И хотя она не видела его уже два дня, она всё равно продолжает думать о нём, и будет думать ещё очень долго, и ругать себя, и виноватить, и стыдить при случае. Но ничего, ничего уже не сможет изменить. Что бы она ни говорила, ни себе, ни ему, а сердце своё она никогда не обманет.

Яблоко немного уняло тошноту, и Аэлла попыталась заснуть, пока ещё лучи солнца не заглянули в окно, пока только-только занимался рассвет.

* * * * *

На следующий день Идвар снова пришёл к ней, пришёл сам, и долго молчал, разглядывая её. Аэлла на этот раз была в платье, распущенные волосы светлой золотой волной лежали на плечах, закрывали спину. А когда княжна поднялась навстречу Мирону, светлые пряди посыпались до колен, притягивая взгляд. И Идвар молчал, безмолвно глядя на них.

— Зачем вы пришли?

Перевёл глаза:

— Как себя чувствуешь?

Она передёрнула плечами небрежно, и волосы на них заискрились.

— Лучше, — перешла в наступление:- Вас это́ сюда привело? Это хотели узнать?

— А разве — мало? — он ответил вопросом на вопрос. Княжна хмыкнула и взяла с тарелки яблоко, осторожно ножом разрезала его на четвертинки и обратно положила в тарелку, теперь каждую дольку освобождала кончиком ножа от сердцевинки с косточками. Нашла себе дело, и Идвар следил за её руками. Наконец, заговорил о том, за чем, собственно, пришёл:

— Я получил письмо от короля из Мирополя.

— Да? — она не сильно-то и удивилась, даже не обернулась, продолжала заниматься яблоком, закончив с одним, принялась за второе. — Что пишут?

— Король хочет видеть тебя. — Идвар видел её профиль, частью закрытый распущенными волосами. Они так долго, так мучительно вдвоём ждали этого письма, ждали решения короля, а теперь она так буднично говорит об этом! Так просто! — Он ждёт тебя в Мирополе. Тебя и меня.

— Он хочет казнить меня там?

— Я не знаю, он вообще ничего не говорит об этом.

— Жалко…

— Что? — Идвар удивился.

— Я хотела бы знать, какие у него планы, на что мне настраиваться.

— Мы поедем дня через три, я думаю, вместе с армией, часть я оставлю здесь, а самые потрёпанные в боях отряды, да и раненые тоже, поедут в Мирополь.

— А из пленных? — она подняла на него глаза, повернув голову, глядела исподлобья, ждала ответа.

— Только ты. Пленные райронцы у нас только раненые с поля боя, я не хочу их брать, да и король ничего не говорит об этом… — помолчал несколько секунд. — Только ты одна будешь представлять Райрон и свои интересы в Мирополе.

Аэлла развернулась вдруг к нему всем телом, всё также глядя исподлобья, в одной руке нож, в другой — яблоко, спросила вдруг, нахмуриваясь:

— А Айрил?

Идвар помедлил с ответом, на миг растерявшись. Она что, ничего не знает? Она же была там! Она должна была слышать! Час от часу нелегче!

— Он не поедет…

— Почему?

— Потому что из всего княжеского рода осталась только ты, ты одна! — он произнёс последние слова с нажимом, через стиснутые зубы.

— Что это значит? Я видела его! Что случилось? Где Айрил? — с каждым сказанным ею вопросом голос её становился громче, требовательнее. — Где мой брат? Что вы с ним сделали? Я же сама, своими глазами… — Идвар перебил её, не дал договорить.

— Я казнил его.

Она опешила, замерла надолго, только губы её медленно распахнулись, выпуская из лёгких выдох боли и неверия.

— Что — сделал? — спросила, наконец.

— Я приказал казнить его.

Аэлла медленно опустилась на постель, руки её лежали у неё на бёдрах, она разжала пальцы, глядя, как катится по складкам платья яблоко, выпадает нож, качала головой туда-сюда, не веря, не желая слушать, принимать такие слова.

— Нет… Этого не может быть… Не могло быть… — шептала чуть слышно.

— Он был наследником! — громко заговорил Идвар, заставив её вскинуть на него глаза. — Он мог бы претендовать на эти земли! Он стал бы центром смуты! Он притягивал бы к себе всех недовольных! Так нельзя! Так нельзя, Аэлла! Это — война! Хочешь — не хочешь, а она заставляет принимать решения! Даже если бы я не хотел по каким-то своим причинам, это сделали бы в любом случае, не сейчас, так потом, не здесь, так там! Он — не просто твой брат, он — потомок древнего рода, сын своего отца! Он так же, как и тот, сам князь, твой отец, бросил вызов, собрал армию, не захотел подчиняться! У меня не было выбора! Это война! Это её правила!

Аэлла молча слушала его, не сводя глаз, и они у неё медленно наполнялись слезами, губы дрожали, к щекам прилил жар, она шепнула:

— Как?.. Когда?.. Господи… — закрыла глаза, и слёзы хлынули вниз, на щёки. Идвар подошёл и вытащил из расслабленных пальцев фруктовый нож, спрятал его у себя за поясом, чтобы унести с собой. Опустился на колено, сжимая пальцы горячей девичьей ладони, не находя слов, не зная, что сказать, как утешить.

Аэлла опустила голову, закрывшись стеной волос, вздрагивала от слёз, почти беззвучных.

— Аэлла, милая моя… Любимая… — он попытался подобраться поближе, скользнул по полу, стараясь прижаться грудью к коленям, быть близко, хотел обнять, но девушка резко вскинулась, вырывая руки. Ожгла таким холодно-пронзительным взглядом ставших вдруг синими глаз, что Идвар отшатнулся. Шепнула холодно:

— Убирайся…

Идвар отвернулся, закрывая глаза, принимая в полной мере всю боль, всю порцию ненависти, исходившую волной, да такой сильной, что чувствовалась она даже кожей. Потом он поднялся и ушёл.

Аэлла даже не шелохнулась, не глянула в его сторону, так и сидела с закрытыми глазами, тихо плакала от боли и горя. Она осталась одна, одна из всей семьи, ни отца, ни брата. Одна!

* * * * *

Дорога до Мирополя проходила через несколько земель, тоже вассальных земель короля, и была длинной. Уже на третий день Аэлла так устала, что даже постоянно меняющиеся виды из окон кареты не приносили её облегчения. Она удивлялась новым городишкам и городам, сёлам и деревням, но тут же теряла интерес, замыкалась и просто молчала, уходя в себя. Терпеливая Эл тоже молчала, не вызывала пустыми репликами раздражения госпожи, так же смотрела в окно.

Ехали медленно, потому что не все были конными, да и раненых везли с собой. Правда, некоторых из раненых забирали родственники по дороге, несколько немногочисленных отрядов во главе с местными сеньорами Мирон отпустил по домам. В случае войны они всегда придут на помощь.

Колонна растянулась по дороге и продвигалась медленно. Кто-то сказал, что дорога занимает в таком темпе дней двадцать. Аэлла не могла поверить. Как так? Разве это может быть? Двадцать дней — дороги! Дороги к возможной смерти! Она с ума сойдёт.

Мирополь, оказывается, так далеко, как может он давать какие-то указания другим землям, как может король командовать такими далёкими от него территориями? Разве это справедливо? Он держит под контролем графов и герцогов, баронов и рыцарей, у каждого из них свои армии, а они подчиняются. А те, кто не желают, переживают то, что пережил Райрон.

Новые земли, незнакомые места, люди в другой одежде, совсем другая невиданная никогда ранее жизнь.

Вечерами они всей колонной останавливались на ночлег, простые воины разбивали временный лагерь, а тех, кто познатнее, самого Мирона, княжну с их людьми размещали на ближайшем постоялом дворе, в домах местной знати, если ночёвка приходилась на город. В такие вечера Аэлла буквально валилась с ног, боролась с непонятной тошнотой, не спускалась к общему ужину, избегала людей и говорила только с Эл. Но когда она всё же встречала людей, служанок на постоялых дворах, воинов свиты Мирона, она очень часто ловила на себе негативные взгляды, слышала слова проклятий. Конечно, ведь в умах этих людей она являлась причиной этой войны, этих жертв и всего горя, что постоянно преследовал миропольцев по пути.

Быстрее бы уже доехать, добраться, наконец, до этого Мирополя, и будь, что будет. Ей уже было всё равно, как вымотала её эта дорога, эти незнакомые люди и места, для которых она была чужой и во всём виноватой.

* * * * *

Несмотря на огромную усталость, физическое и моральное опустошение, Аэлла испытала безмерное удивление, когда к обеду двадцатого дня пути, дорога, идущая вверх между поросшими ёлками и дубами горами, сделала крутой поворот и вышла к городу. Мирополь! Чудесный удивительный город! Он располагался этажами, поднимаясь вверх по склонам горы. Улицы, каменные дома с островерхими крышами, сверкающими в лучах солнца черепицей и узорчатыми флюгерами, ступенями поднимались вверх, перемежались с кронами деревьев, длинными острыми макушками сосен и ёлок. Этот лес рос здесь до того, как появились улицы, дома и храмы. Городская стена терялась в величии роскошной громадины города, она медленно вырастала, очерчивалась по мере приближения к ней, а город становился ещё больше, его вид с каждым шагом поражал любого, кто ещё ни разу не видел его.

У Аэллы просто захватило дух. Ничего себе! Райрон, расположенный на реке, на широких равнинах, просто не шёл ни в какое сравнение. Мирополь казался чем-то нереальным, никак не созданием человеческим. Это был город из сна, из мечты. Он был настоящим!

Сразу же вспомнились слова Мирона: "У нас горы и небо близко". Аэлла глядела во все глаза на огромное пространство неба, оно, на самом деле, на фоне близких гор и тёмного леса, бархатом укрывающего склоны, казалось огромным и близким, близким, рукой дотянуться можно. А вершина города, где располагался королевский замок, высокий каменный донжон, вообще скрывался за лёгкими облаками, растянувшимися дымкой от одного склона горы до другого. При ветре их, конечно же, растянет, и город ещё больше превратится в фантастическую декорацию.

Мимо Мирополя дорога шла дальше, поднимаясь всё выше в горы, там, потом, она, преодолев хребет, начинала спуск вниз, в равнинные земли Дарна. И там тоже располагались вассальные территории Мирополя. Столетиями миропольские короли держали в своих руках торговлю по обе стороны гор и скопили баснословные богатства. Горы были богаты рудами и лесом, жители занимались ремёслами и торговлей, а равнинный Мирополь, что Аэлла наблюдала вот уже три дня, богат был плодородными землями — полями и виноградниками, фруктовыми садами и рощами. Богатый край! Богатый и красивый край! Понятна теперь была любовь и гордость всех миропольцев, не любить такой город было невозможно.

В замке и в городе их встречали с поздравлениями победы, с женским плачем по убиенным и раненым. Так встречали их во всех городах, что они проезжали дорогой. Некоторые отряды пошли дальше, их ждала ещё дорога в Дарн.

Княжну Райронскую со служанкой разместили в одной из комнат дворца. Аэлла сразу же выглянула в окно, распахнув высокие створки, убранные витражами. У неё захватило дух. Эта сторона замка на несколько этажей возвышалась над пропастью. Вдалеке угадывались за толщей облаков горы, а слева и справа — городские кварталы. Лучшей тюрьмы нельзя было и придумать!

Она вздохнула, чувствуя, как от высоты закружилась голова, но не отошла, подняла голову, вгляделась в небо. Средь облаков носилась стая птиц, чёрных, быстрых, они рассекали воздух, оглашая окрестности тонким криком, рассыпались и вновь сбивались в стаю. И от их крика в душе родилась тоска, тоска по дому, по тихому маленькому Райрону. Он казался теперь таким далёким, ненастоящим. Она никогда его больше не увидит. Скоро начнёт садиться солнце, и темнота быстрее всего ляжет именно здесь, в этой пропасти, ещё больше отрезав Аэллу от прежнего мира.

В этот день король Эдуор IV принял только двух человек. Первым герцога Вальдена и только потом Мирона. Идвар ждал аудиенции в зале ожидания перед приёмным залом, и то, что первым король пожелал видеть герцога, а не его, просто выводило его из себя. Как будто даже здесь король отводил ему только второе место, и желал слушать только вторым, в дополнение к уже сказанному. Будто не приехал он с победой, не разгромил опальное княжество.

С герцогом король беседовал долго, и лишь в сумерках пригласил Мирона. В дверях Идвар встретился взглядом с тёмными глазами герцога и поджал губы, внутренне готовясь к самому худшему. Зашёл и почтительно склонил голову, шепнув обычное при этом:

— Приветствую вас, мой король, да пребудет мир с вами и богатство.

В широком свободном зале шёпот шёпотом не казался. Король кивнул, принимая приветствие. Идвар коротко доложил о походе, хотя король уже, наверное, всё это знал:

— Армия Райрона разгромлена в двух боях, в одном сражении армией Райрона командовал сам князь, он погиб в бою, во втором — его сын — Айрил Райронский. Он попал в плен, и казнён по моему приказу. В городе оставлен гарнизон в две тысячи воинов, командует им граф Лайден, он же временно исполняет обязанности правителя Райрона. Мной проведены все меры для наведения порядка в городе. Виновные казнены, подозреваемые арестованы и будут преданы суду по миропольским законам. Местная знать приняла присягу… — Идвар перевёл дух и медленно повернулся лицом к лицу короля, нашёл в полумраке зала его глаза. — Княжна Аэлла Райронская была захвачена в плен ещё в первые дни, я не счёл целесообразным казнить её, по вашему приказу она доставлена сюда…

— Я знаю, мне уже доложили об этом… — король Эдуор не сводил внимательного взгляда с лица сына. Идвар с детства боялся подобного взгляда, голос его дрогнул, когда он продолжил:

— Всё остальное изложено мной очень подробно в ежедневных отчётах. Мой король, я считаю поставленную задачу выполненной, за все недостатки готов ответить головой.

— Ответишь, — король покачал головой, золотой венец с маленькими зубцами сверкнул в скудном свете. Охрана у входа и королевского трона стояла, не шелохнувшись, будто её и не было вовсе. — Конечно, ответишь, куда ты денешься. Я посмотрю отчёты позже, твои, Мирон, и других.

Идвар согласно кивнул головой. Он готов ответить за всё, потому что не видел в своих действиях грубых ошибок, а с мнением герцога можно ещё поспорить.

Король Эдуор помолчал немного, потом спросил тихо:

— Мне доложили, она недурна собой, это правда? — Идвар перевёл на него глаза и чуть заметно нахмурился, будто не понял, о ком говорят. Король продолжил:- Ты спал с ней?

Вопрос застал его врасплох, он был грубым по-мужски, и Идвар почувствовал, как у него предательски дрогнули ресницы, как у мальчишки в пятнадцать лет.

— Не понял вас, мой король…

Тот усмехнулся в ответ небрежно:

— Она в твоём плену больше месяца, а ты не проявил любопытства? Ты даже не взял её?

Идвар чуть исподлобья нахмуренно смотрел в лицо короля, не отвечая ему.

— Слабак! — король отвернулся, поправляя длинную, обшитую мехом белок мантию. — Ну хотя бы меч тебя в руках держать научили, и на том спасибо. Её я увижу завтра, если она такая же характером, как ты, Мирон, я сойду с ума, если буду с ней сейчас разговаривать. С задачей ты справился, будем считать… Можешь быть свободен. Отдыхай… Сегодня не будет ни праздников, ни общего ужина. Я устал.

Идвар поклонился и ушёл.

* * * * *

Рано утром Аэллу будто подбросило в постели. Боже! Что это? Громкий звук знаменитых миропольских труб возвещал на весь город начало нового дня. Рассвет первыми лучами смотрел в окна.

Господи! Аэлла не могла унять сильно бьющегося сердца, какой ужас. Разве к этому можно привыкнуть? Как они живут здесь? Можно сойти с ума. Она повернулась на бок, уткнулась лицом в подушку, натягивая на ухо одеяло. Теперь она уже точно не заснёт. Весь сон насмарку.

А замок начал просыпаться. Стали слышны голоса и шаги за дверями, где-то внизу залаяли собаки. Скоро в комнату заглянули молодые служанки, да и Эл уже поднялась. Оказывается, король хотел видеть княжну, и её должны били приготовить к аудиенции. Принесли новые платья, какие-то украшения. Аэлла долго воевала со служанками, пока они все сошлись во мнении, какое платье надеть, какую причёску сделать, каких добавить украшений. Мода Мирополя с глухими воротами, закрытыми до полкисти рукавами вызывала непонимание Аэллы. Она хотела предстать перед королём такой, какой она была дома, в Райроне. Это вызывало бурный протест служанок, они боялись гнева короля. В конце концов, они сумели достичь компромисса. Цвет платья и украшения Аэлла выбрала сама, всё остальное ей сделали так, как было принято здесь.

Наконец, она вошла в зал приёмов и почтительно наклонилась, склонив колено, голову, плечи. Король Эдуор кивнул, принимая поклон, и она медленно выпрямилась, скомкивая пальцами вышитый платок, скрывая в нём своё волнение и страх.

— Приветствую вас, господин, желаю доброго утра.

Король внимательно разглядывал её, ничуть не смущаясь, ответил сильным чуть хрипловатым голосом:

— Утро уже прошло, я устал ждать.

— Извините, — она ещё раз склонила колено и голову, глядела исподлобья. — Простите женщин, они всегда собираются очень долго, а если от встречи зависит их жизнь — ещё дольше…

Король хмыкнул и дёрнул подбородком. Выглядела она, со склонённой головой, очень смиренно, но глядела непокорно, непроста́, ох, непроста́. И платье на ней чёрное с жёлтыми вставками, намёк на цвета фамильного герба? Вызов! Тело по возможности закрыто: высокий воротник, шнуровка платья — под самое горло, длинные узкие рукава до пальцев, строгая причёска — прядь к пряди. Придраться не к чему.

— Ты знаешь, в чём виноват твой отец? — король спросил первым, сразу же своим обращением на "ты" дал понять ей её место.

— Да, господин.

— Он был моим вассалом, ты — его дочь. Ты достойна смерти, но, так как ты всё-таки дочь, я прощаю тебя, я дарую тебе жизнь.

Аэлла склонила голову, чувствуя, как сильно бьётся сердце, шепнула в ответ:

— Благодарю вас, господин. Дети за преступления отцов не отвечают.

Король резко развернулся к ней, как от удара, заговорил громче:

— Ошибаешься, дорогая! Ещё как отвечают! По всей строгости! И я дарую тебе жизнь только потому, что ты — женщина, ты выйдешь замуж, и будешь рожать детей представителю другого рода! Другой семьи!

Она с силой стиснула зубы и прикрыла глаза, переживая внутреннюю боль, чувствуя, как в душе её рождается сопротивление, желание противостоять этому человеку. Он привык вершить судьбы людей, вмешиваться в их жизни. Она не проронила ни звука.

Король Эдуор походил по каменным плитам зала, волоча за собой длинную мантию. Заговорил первым, задав вопрос:

— Твой отец уже нашёл тебе партию?

— Нет, господин.

— Почему? — повернул к ней голову. Аэлла так и стояла, склонившись, но разрешения выпрямиться он ей не давал.

— Я сама не хотела… — глянула исподлобья. — Я не хотела замуж, господин, не хотела покидать отца и Райрон.

— Вот как? — король усмехнулся небрежно, будто любить кого-то или что-то было преступлением или большой глупостью, тем более, опального вассала и его земли. — Ты — избалованная девчонка, но я возьмусь за твоё воспитание.

— Меня просто любили, господин.

— "Любили"? — он усмехнулся ещё громче. — Любовь — не всегда награда, чаще — наказание, она ведёт к боли и потерям.

Аэлла промолчала, здесь она могла согласиться с ним, боль потери она уже испытала, потеряв отца, брата, Родину и… любимого человека.

Король помолчал немного, потом произнёс:

— У тебя больше нет отца, теперь я — твой отец, я беру тебя под своё покровительство, и я найду тебе подходящую партию.

— Я не хочу замуж, господин.

— Что? — он удивился, его нечасто перебивали или противоречили его словам.

— Я не хочу выходить за кого-либо замуж, господин.

— Это почему это?

Аэлла, наконец, выпрямилась и прямо посмотрела в лицо короля, ответила:

— У меня не осталось ни земель, ни замка, у меня нет денег или драгоценностей, я не могу предложить моему будущему мужу ничего, а это сделает его ещё бо́льшим моим господином, как если бы это всё у меня было. Я этого не хочу. Я не хочу жить в постоянных упрёках.

Она его удивила, он долго молчал, глядя ей в глаза, поражённый её словами.

— Я обеспечу тебя владениями, не бойся.

Она почтительно склонила голову.

— Спасибо, господин, но у меня будет просьба… вы позволите мне самой выбрать себе жениха из вашего списка?

— Забываешься… — она удивила его ещё больше.

— Извините… — снова поклонилась.

Король опять принялся ходить по залу, а Аэлла украдкой рассматривала его. Он был высоким, а длинная мантия ещё больше увеличивала рост. Худощавый, но тело его, с быстрыми подвижными движениями, выдавало скрытую силу, даже мощь. Большие руки с длинными пальцами ещё больше указывали на это. Лицо длинное, с тяжеловатым гладковыбритым подбородком казалось ещё длиннее от длинных, чуть вьющихся седых волос, спадающих до плеч. Но самыми выразительными и сильными в лице были глаза. Тёмные, чуть прищуренные, они, казалось, замечали каждую мелочь, проникали в самую душу. Они имели власть над собеседником, и король это знал, и пользовался этим. Губы, тонкие, с опущенными вниз уголками, придавали угрюмое и одновременно суровое выражение.

Аэлла с удовлетворением заметила про себя, что Мирон Идвар мало похож на отца, может, только глазами чуть. И, слава Богу, потому что она чувствовала, что ненавидит этого человека.

— Пока я найду тебе подходящего жениха, ты поживёшь здесь.

— Извините, господин, на правах кого? — он вопросительно приподнял одну бровь, и Аэлла быстро продолжила:- На каких правах я буду здесь жить — арестантки, заложницы, приглашённой?..

— Гостьи! — перебил он её. — Временно. Ты же под моим покровительством, не так ли?

Она склонилась почтительно, опуская глаза.

— Разрешите идти, господин?

— Иди…

Она вышла с облегчением, будто избежала смертельной опасности, всё тело дрожало, и ноги не держали её. Снова накатила тошнота, а лёгким не хватало воздуха. По дороге к себе она, поддерживаемая под локоть верной Эл, рвала шнуровку платья на груди, желая вдохнуть воздуха.

Король, оставшись один, отложил на время следующий приём. Он устал. Что за скверная девчонка! Хоть и хороша собой, не поспоришь, но упрямая и дерзкая. Найди ей мужа ещё! Ей нужен муж суровый, чтоб держал в кулаке, или наоборот, слабак. Но тогда, её лучше сделать своей союзницей, или сразу казнить. Она ещё пригодится, она ещё сыграет свою роль.

* * * * *

На вечер король назначил семейный ужин. Туда же через слуг была приглашена и Аэлла. К вечеру она чувствовала себя уставшей, хотя весь день практически ничем не занималась, но она не посмела отказаться от предложения. Ей хотелось увидеть всю эту королевскую семью, увидеть своими глазами. Этим она и занималась, пока шёл ужин: рассматривала их всех от короля и его жены до сыновей. Ела мало: тошнота не покидала её, бродила всё время где-то рядом и любая мысль о еде вызывала ещё больший прилив к горлу. А слуги как издевались — носили туда-сюда всё новые изощрённые блюда: дичь, птицу, рыбу, различную выпечку, бульоны, заливное. Рыба, наверное, здесь стоила очень дорого, её либо привозили в горы, либо разводили в искусственных водоёмах, а, может, ловили и здесь, в горных ручьях. Как бы то ни было, но рыбных блюд было очень много. А ещё больше — мясных.

Аэлла же всё больше налегала на фрукты, особенно на яблоки. А яблоки подавали отличные, как раз такие, каких ей хотелось: плотные, зелёные, кислые, с белой яркой серединой. Только они и могли унять сейчас подступающую тошноту. Тем более Аэлла долго возилась с ними, пока чистила, резала, занимала руки и одновременно исподтишка рассматривала сотрапезников.

Король сидел от неё через весь стол во главе его, с ним она старалась глазами не встречаться, он вызывал у неё смешанные противоречивые чувства. Злости, недоверия, сопротивления и страха. Ударить его в лицо ей не хватило бы решимости, его один взгляд лишал её сил, но и мириться с ним она тоже не хотела и не могла. Она ещё найдёт способ отомстить ему, попробует это сделать по мере своих сил.

Королеву она почти не замечала. В ней опасности она не чувствовала. Неулыбчивая женщина с усталыми глазами была моложе царственного супруга больше, чем на десять лет, и давно уже смирилась с судьбой, и, наверное, так же давно разучилась противоречить мужу. Её сыну даже не светит занять когда-нибудь место Мирона, не говоря уже про то, чтобы стать королём. Хотя на глаз видно, мальчишка не глуп и даже смел в меру, вставляет реплики в общий разговор, ведёт себя свободно в присутствии отца и влиятельных старших братьев. Адорр, так называл его Идвар в разговоре. Как и отец, и сводные братья, он темноволос и смугл, с тёмными яркими глазами. Что за семейная черта, кстати?

Аэлла отпила пару глотков сильно разбавленного горной водой вина, откусила от яблока. После вина яблоко кажется слаще, особенно, если вино неразбавленное, крепкое. Она пила такое однажды. С Мироном. С Идваром.

Медленно перевела глаза. Он тоже здесь. Молчалив и задумчив, смотрит на того, кто в данный момент говорит, сам ничего не добавляет. Но она-то знала, каким он бывает! Как умеет он любить и заботиться, как разговорчив при хорошем настроении! Почему здесь он такой? Будто и не он вовсе!

Идвар словно почувствовал на себе её взгляд и перевёл глаза, их взгляды скрестились, и она заметила, как дрогнули его брови. Отвернулся. Эта тайна их былых отношений делала их ближе, роднее. Никто этого не знал, Аэлла в этом была уверена. Иначе король принял бы какие-то меры, её бы точно не простил. Но с той любви столько уже успело измениться, весь мир вокруг другим стал. И она — тоже.

— Я думаю, пока не поздно, надо увеличить поставки зерна с юга… С Южного Дарна… — это говорил Майнор — старший сын короля. Аэлла осторожно вытянула из чаши с фруктами гроздь винограда, положила на свою тарелку, обрывая ягоды пальцами от веточек, а сама исподлобья следила за наследником королевского трона. — Начнётся зима, и мы почувствуем сразу же нехватку хлеба, поднимутся цены ещё… Этого нам только не хватало.

Говорил он правильно. До войны основным поставщиком хлеба был Райрон с его большими просторными равнинами и речными притоками. Аэлла это знала, но король возразил сыну:

— Не надо паниковать. У нас созданы большие запасы на такой случай, государственные амбары полны хлеба. Но цены, я думаю, всё же стоит поднять совсем на чуть-чуть, население это поймёт, война есть война. А к весне мы вернёмся к прежним ценам.

Аэлла прикрыла глаза, раздавливая зубами зрелую виноградину. Это уже был виноград этого сезона, из ранних сортов. Король тоже по-своему прав, игра с ценами поднимет его авторитет, люди будут благодарны ему за снижение цен на хлеб весной, а он сумеет пополнить казну. Будет чем отблагодарить верных вассалов, послуживших на этой войне, и себе, само собой, останется.

— А что с налогами в Райроне? — Майнор прямо посмотрел на среднего брата, только что вернувшегося с войны. — Их повысили?

— Я оставил налоги прежними, — ответил Идвар.

— Прежними? Почему? Их надо было наказать! — Майнор швырнул смятую салфетку. — Ты как всегда, ей-богу! Неужели сам не мог додуматься до элементарного, Идвар? Это же просто! Всё у тебя, как всегда, не слава богу!

Аэлла почувствовала, как отяжелели руки на столешнице. Он кричал на него…

— Если королю будет угодно, он своим указом повысит налоги в Райроне, или это сделает граф Лайден…

— Когда это ещё будет? Это должен был сделать ещё ты! Причём тут Лайден? Ты всё время ищешь крайних…

Аэлла глянула на короля, ждала, что он остановит Майнора, остановит эту ссору, но король больше был занят куриной ногой, чем тем, что происходит между сыновьями. Своё мнение по этому вопросу он уже высказал.

— Никаких крайних я не ищу, у меня была совсем другая задача…

— Да брось ты! — отмахнулся Майнор небрежно от брата. — Ничего другого от тебя ждать не приходится, в делах государства ты ничего не смыслишь. Думаю, граф в Райроне сориентируется, окажется поумнее, чем… — замолчал, отворачиваясь. Аэлла исподлобья следила за ним. Он не нравился ей даже уже хотя бы этим. И ещё. Он сильно был похож на своего отца, только ещё более вспыльчивый, раздражительный. Такой же длинный, худощавый, как король, но чего-то ему не хватало, чтобы рождать те же чувства, что появлялись при взгляде на короля. В короле угадывалась скрытая сила, в Майноре — нет, эту силу он хотел показать своими действиями, поступками, этими нелепыми придирками.

— Давайте, послушаем княжну, что она об этом думает? — это спросил король Эдуор, глянул Аэлле в лицо, и все последовали его примеру. Ждали её ответа.

Аэлла невольно выпрямилась, убрала ладони со столешницы, чтобы не выдавать волнения.

— Вообще-то, летом прошли сильные дожди, многие поля смыло, не думаю, что это разумно — повышать налоги… Рачительный хозяин этого не сделает… И я… — король перебил её с улыбкой:

— Другого ответа от тебя мы и не ждали.

Конечно же, он имел в виду то, что она княжна Райрона, поэтому всегда будет за свои земли и свой народ. Майнор же подумал про другое:

— Женщины ничего не смыслят в государственных делах…

Аэлла сузила глаза, глядя на него. Он её раздражал своей самоуверенностью. Заговорили о другом, но она продолжала смотреть на Майнора. Потом перевела глаза на его жену, сидящую рядом. Она тоже была моложе мужа лет на десять, может, даже была ровесницей Аэллы или чуть моложе. Лет девятнадцать, небольше. Она была симпатичной, и в отличие от всех миропольцев светлокожей и светловолосой, даже светлее Аэллы. Может, она была с северных земель, даже севернее Райрона, может быть, с графства Солк, там все такие. Голубые глаза, мелкие черты лица, капризно поджатые губы. Каково же в таком возрасте знать, что ты — потенциальная королева? Твой муж — Майнор, будущий король огромного и богатого королевства, вот этой земли… Она станет матерью Майнора и, возможно, Мирона, а, может, и не одного. От всего этого можно возгордиться, и превратиться в напыщенную самоуверенную особу. Такой она, наверное, и была. Аэлла хорошо помнила, что чувствовала, когда впервые увидела её, входящей в зал под руку с мужем, с высоко поднятой головой, высокомерным взглядом. Она была беременной и, судя по всему, уже на порядочном сроке, живот под широким платьем был уже большим. Майнор заботливо усаживал её за стол, улыбался ей, и она принимала это как должное. Аэлла даже уловила в разговоре её имя. Вэллия.

Чтобы унять раздражение, Аэлла снова принялась за яблоко, чистила кожуру дрожащими пальцами. К этому времени ужин уже закончился, королева с сыном ушли, слуги убирали некоторые блюда, появились музыканты, зазвенела музыка, каждый занялся своим делом. Король и Мирон покинули стол, Идвар разговаривал с невесткой, точнее, она сама что-то говорила ему, а он слушал. Они стояли у колонны в зале. Короля отвлекли экстренным письмом из какого-то княжества. А Майнор неожиданно подсел к Аэлле, близко, спросил тихо:

— Как тебе Мирополь, княжна?

Аэлла пожала плечами:

— Красиво, очень красиво…

Ей не хотелось разговаривать с ним, она волновалась, и пальцы дрожали, не желая слушаться.

— Твой отец развязал эту войну, столько людей погибло, а ты живая, сидишь с нами за одним столом, ешь, пьёшь…

— Что вы хотите? — она в упор посмотрела ему в тёмные глаза.

— За всё надо платить. Ты так не думаешь?

— Ваш отец, король, даровал мне жизнь. Я не понимаю ваших претензий.

— Это несправедливо. Твой отец предатель…

— Моего отца уже нет в живых… — она перебила его сквозь зубы.

— Но ты жива. Тебя стоило бы казнить… казнить ещё там, в Райроне…

— Ваш отец простил меня… — она шептала ему в лицо, сопротивляясь, нет, она не собирается терпеть, как это делает Мирон.

— А зря! Моя бы воля, я бы не позволил тебе жить, жить бок о бок… Это всё наш Идвар, он мягкотелый, жалостливый, привёз тебя сюда…

— Извините… — она перебила его и, бросив неочищенное яблоко и нож, поднялась на ноги, но Майнор задержал её за запястье, заставил опять сесть.

— Сядь. И прекрати это всё, ты знаешь, с кем ты разговариваешь? Что ты себе позволяешь? — он выкручивал её запястье. — Посмотри на себя. Так не ходят порядочные девушки. — Аэлла нахмурилась, мельком глянула на себя. К ужину она оделась так, как хотела. На ней было бархатное темно-синее платье с широким декольте от плеча до плеча, открывающее шею, ключицы, верх груди, и рукава всего лишь до половины предплечья. Конечно, в Мирополе таких платьев она не видела, поэтому за ужином ловила на себе осуждающие взгляды женщин и любопытные — мужчин. Что за нравы? Прячут тело женщин, а мужчины заводят любовниц на стороне, об этом ей Эл рассказала от служанок сегодня только. Всё это приличие показное!

— Вы делаете мне больно… — шепнула она сквозь зубы ему в лицо, пытаясь освободить руку. — Чего вы хотите от меня?

— Тебе сохранили жизнь, за это надо расплатиться, это будет справедливо… — он отпустил её запястье и скользнул ладонью ей на бедро, впился пальцами. Аэлла аж шарахнулась в сторону, вскинулась на ноги и, не помня себя от возмущения, дала Майнору пощёчину. В этот момент музыканты как раз закончили одну мелодию, и в установившейся тишине пощёчина эта прозвучала довольно громко. Все замерли, слуги тихо отступили в тень, а члены королевской семьи обернулись.

Аэлла с трудом поджала дрожащие губы, заговорила быстро срывающимся голосом:

— Может, это считается нормой у вас, извините, я не позволю… так… — глянула в лицо короля:- Господин, вы обещали мне покровительство сегодня утром, я же в гостях у вас, по вашим словам… — перевела глаза на лицо Майнора, уже стоящего рядом, он глядел полуприщуренными глазами. — Извините… — опустила голову, поджимая губы.

Все ждали реакции короля, накажет ли он виновницу унижения наследника? Король заговорил:

— Она первый день здесь и многого ещё не знает, мы простим это недоразумение на первый раз… — Майнор при этих словах поджал губы, быстро глянул в лицо жены. Король усмехнулся вдруг беззлобно. — Представляю, что было в Райроне с нашим Идваром…

— Его я чуть не убила ножом… — шепнула Аэлла.

— Да? — король вдруг расхохотался, качнулся назад. — А что ж помешало? Это было бы интересно… — опять засмеялся.

Аэлла покачала головой от бессилия, чувствуя, как от обиды начинают скапливаться слёзы.

— Извините, мне нехорошо, спасибо за ужин… — бросилась к себе, но ушла недалеко, спряталась в каком-то полутёмном переходе и расплакалась. Её так ещё ни разу не унижали. И это король, это его наследник? Да он при жене готов забраться под юбку! Ещё какие-то претензии, обиды…

Аэлла села на подоконник небольшого окна в переходе, прислонилась затылком к холодному витражному стеклу. Украдкой стирала слёзы со щёк. Сердце разрывалось от боли и тоски. Где её отец? Где Айрил? Где её Райрон, родной и любимый? Как же хочет она домой!

Она так ушла в себя, что не уловила лёгких шагов по коридору. Это был Мирон Идвар. Тут же нашёл её в полумраке, подошёл близко, постарался обнять плачущую, прижать к себе, успокоить. Но Аэлла выставила локти в стороны, мешая ему, сопротивляясь, быстро и зло заговорила в лицо:

— Почему?.. Почему ты позволяешь им издеваться над собой? Почему ты ведёшь себя так? — она даже перешла на "ты", выплёскивая на него одного всю свою обиду и раздражение на всех.

Идвар пожал плечами:

— Я уже привык к этому с самого детства… Я пытался, но надо мной либо смеялись, либо наказывали…

Она приблизила к нему лицо, зло выговаривая сквозь зубы, даже слёзы на глазах высохли:

— Так нельзя, Идвар, так нельзя жить… Чем ты хуже своего брата? Почему ты позволяешь ему кричать на тебя? Почему он ведёт себя так?

— Он — Майнор…

— Плевать! Ты командуешь армией, ты защищаешь страну, ты его охраняешь и без тебя он — никто! Он не имеет права так вести себя!

Идвар придвинулся ещё ближе.

— Аэлла, милая, у нас такие порядки, ни ты, ни я, никто не в праве их изменить, пойми это…

— Мне не нравятся такие порядки. Это жестоко. Несправедливо. Нечестно. Один отец не может так по-разному относиться к своим сыновьям… Надо бороться с этим…

— Если бы я боролся, я бы уже давно сошёл с ума…

Она пристально поглядела на него и отвернулась.

— Как тебя устроили? Что сказал король?

— Нормально, — она качнула головой. — Он желает выдать меня замуж, только ещё не решил, за кого, а пока я буду жить здесь… — она опять подняла лицо и глянула снизу вверх.

— Замуж? — Идвар был неприятно удивлён.

— Он хочет поскорее отдать меня в другой род, сделать женой другого человека, чтобы я быстрее забыла отца и Райрон… — она вздохнула. — Мне придётся подчиниться… — Идвар скривился при этих словах, как от головной боли. — Иди к ним, тебя потеряют, будут задавать вопросы, ты ведь этого не хочешь? А что, если увидят нас вместе, или слуги донесут?

— Здесь редко, кто ходит…

— Всё равно. Иди. Иди, Идвар…

— Что он хотел от тебя?

— Пытался залезть под юбку, предлагает стать его любовницей…

Мирон нахмурился с болью и тревогой, шепнул:

— А ты?

— Хватит уже с меня… — она глянула исподлобья. Идвар помолчал немного.

— Ты сделала то, чего никто ни разу не делал, ты этим даже отца удивила. Будь осторожно, Олдер злопамятен, не оставайся с ним наедине, спиной не поворачивайся… Береги себя, Аэлла, пожалуйста, услышь меня… Мирополь — не Райрон, здесь ты чужая, никто не заступится за тебя… Это опасно… А моё слово здесь не стоит и гроша… Я не хочу, чтобы тебе сделали больно, не хочу, чтобы обижали… Но и ты будь внимательна… Прошу тебя… — глаза его горели в полумраке живым огнём, он вкладывал в каждое слово настоящие чувства, он был искренен с ней.

— Иди, Идвар, пожалуйста…

— А ты?

— Я пойду к себе… Не бойся за меня, я сумею за себя постоять… — вздохнула, спрыгивая с подоконника. — Иди…

* * * * *

— Я просмотрел все отчёты о Райронской войне, поговорил с герцогом Вальденом, — король смотрел в окно из своего кабинета, обняв себя за плечи, длинные пальцы тонули в мягком мехе белок. Идвар следил за отцом глазами. — Вообще-то, ты действовал правильно… по большей части… — обернулся вдруг, зубчатый венец блеснул золотом в его волосах. — Герцог, конечно, не всё одобрил, но я посчитал, что ты, Мирон, был прав, добился успеха в кампании и в войне…

Идвар помолчал, хвалили его нечасто. Но это был самый лучший момент для просьб, и он попросил:

— Я хотел бы сменить своего советника, сменить герцога Вальдена… — под суровым взглядом короля он смутился, и даже голос дрогнул, стал тише. — Я прошу вас, мой король, сменить советника…

— Почему?

— Во время похода у нас возникли разногласия, мы даже поспорили. Я не хочу такого советника. Он спорит со мной, обсуждает мои решения, он не выполняет мои приказы…

— Остынь! — резко оборвал его король. — На то он и советник!

— Извините, мой король, я увлёкся…

— Увлёкся, — согласно кивнул головой, помолчал, потом спросил:- И кого ты вместо него предлагаешь?

Идвар пожал плечами.

— Мне всё равно, но лучше кого-нибудь поопытнее…

— Я подумаю… — король Эдуор кивнул.

Они помолчали. Через время король заговорил:

— С Райрона идут нехорошие новости, там неспокойно. Я получаю письма от графа Лайдена. Впрочем, лучше сам прочитай, так будет быстрее… — он протянул пергаментное письмо Мирону. Идвар быстро пробежал его глазами, выхватывая основное: "Налоги подняты вдвое… Пленные приведены к присяге… Начались бунты, постоянно возникают сопротивления, очаги неповиновения вспыхивают во всех частях княжества… Меры силовые не приносят существенных перемен… Гарнизон, оставленный в Райроне, поделён на части и разослан отрядами в опорные города, но этого мало… Несколько местных аристократов приговорены к казни, но и это не привело к каким-либо переменам… Нужны войска, рыцари…"

Идвар свернул письмо, глядя на короля.

— Что думаешь об этом? Ты там был…

Мирон пожал плечами:

— Надо идти на примирение с населением… искать пути примирения…

— С чернью? — король удивлённо хмыкнул. — Причём тут народ? Это всё местная аристократия, её надо было казнить, а не брать в плен, как это сделал ты…

— Аристократы, что попали в плен, приведены были к присяге, ещё при мне. Если сейчас они против, их надо судить по законам, да и…

— Это любому ясно! — перебил его король резко. — Да и что я говорю с тобой, ты ничего не понимаешь в этом! Это дела государственные, тебя никто и никогда этому не учил. Ничего дельного ты сказать не можешь. Это надо же, заявить такое — "идти на примирение с населением"! Черни как раз всё равно, кто правит в стране, один, другой… Всё от местных богачей… Проклятая страна! Столько проблем от одного княжества… Если это всё не успокоится, ты поедешь туда с войсками, как карательная армия, и выжжешь всё огнём…

— Это не выход…

Король удивлённо приподнял брови, пристально уставившись в лицо Идвара.

— С каких это пор Мирон советует королю? Может, в вопросах войны я бы и послушал тебя, но тут… — усмехнулся небрежно, отворачиваясь к окну, давая понять, что больше слушать его не намерен. Но Идвар набрался смелости и предложил:

— В Райрон быстрее надо назначить постоянного правителя, мой король.

— Уж не тебя ли? — терпение короля подходило к концу. — Иди, Мирон, ты меня утомил…

Идвар почтительно склонил голову и вышел, оставив короля одного, но он одиночества он не страдал.

* * * * *

Аэлла старалась избегать встреч с королевской семьёй, общие ужины были нечасто, поэтому она сталкивалась с ними лишь иногда то в одном, то в другом месте замка. Больше всего времени она проводила, предоставленная сама себе. Выходила в город вместе со служанкой, в лицо её мало кто знал, а она рассматривала своими глазами удивительную столицу. Улицы, затенённые кронами деревьев, соборы и храмы, большой многолюдный рынок. Она понимала, что Мирополь занимает в её сердце особое место, он покоряет её, не отпускает. Она никогда не забудет свой Райрон, она будет любить его по-прежнему, но Мирополь становился отдельной, другой страницей в её жизни. Она теперь могла только гадать, какого мужа ей найдёт король, или ей придётся полюбить теперь и новый город, новые земли.

Постепенно время начало подходить к осени, по утрам стало холоднее, и в воздухе, и в окружающем лесе появилась какая-то тоска, предчувствие ближайших перемен. И это всё ложилось на сердце Аэллы ожиданием мига, когда всё и в её жизни тоже изменится. И она боялась этого нового, потому что не знала, чего ждать.

Она меньше стала выходить в город, всё больше времени просиживала в замке за чтением или рукоделием. И Идвара видела всё реже, бывали дни, когда они не виделись ни разу даже за редкими встречами за столом. Через служанок она знала, что он много времени проводит с младшим братом, по приказу короля разбирая планы военных операций. Он выезжал на охоту, совершил ещё один поход в какие-то земли. Узнав о последнем, Аэлла призналась себе, что волнуется за него, больше времени проводила в молитвах. Но всё обошлось, они вернулись быстро, и Мирону удалось избежать военных действий, он сумел договориться с тамошним правителем. Аэлла облегчённо вздохнула, почувствовав, как душа наполняется гордость за дорогого ей человека. Король, конечно же, ждал войны, а он её избежал, найдя другой выход. Сумел досадить монарху, это ли не повод для злорадства.

Аэлла задумалась и отвлеклась от вышивки, посмотрела в окно, где за витражом с тоской метались сбившиеся в стаю чёрные птицы.

— Устала? — спросила Нанния — женщина из старых служанок. Она когда-то была кормилицей и Майнору и Мирону, сейчас же, став нерасторопной служанкой, занималась тихой работой. Вместе с Аэллой они вот, например, занимались вышивкой, просто беседовали.

— Когда у госпожи Вэллии родится ребёнок? — спросила вдруг Аэлла, глянув в серые глаза Наннии. Та удивилась вопросу.

— Месяца через два, к декабрю, я думаю.

— Это будет Майнор?

— Ну да, конечно.

— А если будет девочка?

— У королей Мирополя всегда первыми рождаются мальчики.

— Всегда-всегда?

— Да. По крайней мере, я ни разу не слышала обратного.

Аэлла помолчала немного, отрезала нитку ножницами, и выдернула из иглы оставшийся кусочек нитки, потянулась за новой.

— Короли всегда так относятся к Миронам?

— Как? — удивилась Нанния.

— Король недолюбливает его, унижает, по-моему, он ведь его сын, разве можно так?

— Он — Мирон, — твёрдо произнесла служанка, будто это определяло всё, и Аэлла отвлеклась на иглу и нитку. Нанния помолчала, а потом заговорила вдруг задумчиво:- Вообще-то король так относится к Мирону с самого детства. Он ведь родился, и наша королева умерла. Но покойный король никогда подобно не относился к прежнему Мирону, да и до этого тоже… И ты это заметила… Да, с раннего детства король был суров с ним, много требовал, не стеснялся наказывать… Совсем не жалел… Он ко мне часто прибегал со слезами… Но он вырос хорошим Мироном…

Аэлла задумалась. А может, король считает его виноватым в смерти жены, поэтому не любит? Поэтому и вымещает обиду и злость на судьбу?

— Король сильно любил свою жену?

Нанния задумалась на миг.

— Не думаю, прежний король умер рано, а перед этим долго болел, поэтому невесту для Майнора он нашёл рано, их поженили, они даже не видели друг друга до этого ни разу.

Аэлла нахмурилась. Странно. Если король не любил жены, зачем тогда он сыну мстит за смерть её после родов? Или здесь что-то другое? А Нанния продолжала, аккуратно работая иглой:

— Он и на похоронах её не сильно-то убивался, не так, как, когда теряют дорогого человека. Сразу же объявил войну Гальбии, хотя многие говорили, что страна не готова для войны… Отослал туда войска вместе с Мироном, стал вспыльчивым и резким, больше обычного… Я помню… Я тогда, как раз взялась выкармливать маленького Мирона, он сильно болел, врачи говорили, нежилец, пойдёт вслед за королевой… Я тогда держала его у сердца, из рук не выпускала, больше с ним времени проводила, чем со своим Арделом… Может, поэтому он и выжил. — Нанния перестала вышивать, задумалась, глядя в сторону, улыбнулась затаённой улыбкой былой тоски. Очнулась от воспоминаний, тряхнув головой, добавила:- А наш король и не справлялся о нём, занимался войной… Ждал вестей о победах… — скривила губы и снова вернулась к вышивке.

Аэлла поджала губы. Всё это казалось странным. Почему такое отношение к сыну? Из-за королевы? Непохоже. Почему тогда? Вернулась к иголке, задумчиво затянула узелок. Здесь есть какая-то тайна. Тайна. И она засела в голову, не давая покоя.

* * * * *

Идвар молча склонил голову перед королём, ждал, что он скажет, для чего вызвал.

— Знаешь, Мирон, я долго думал над твоими словами… — Идвар вопросительно приподнял бровь: "какими?", король продолжил неторопливо:- Ты говорил, необходимо назначить правителя в Райрон. Я подумал над этим… Там по-прежнему неспокойно, Лайден забросал письмами, просит силового подкрепления.

— Да, мой король, что вы решили?

— Я назначу туда постоянного правителя, того, кто, надеюсь, наведёт там порядок, это будет его прямая обязанность, Райрон станет его землёй, вассальным владением… — король обернулся и посмотрел на Мирона спокойным долгим взглядом.

— Кого, мой король?

— Тебя, Мирон… — снова отвернулся.

Идвар аж задохнулся от тех чувств, тех эмоций, что захлестнули его вдруг при таком ошеломляющем ответе. Нет! Он не может отослать его! А как же Мирополь? Как он сможет жить без Мирополя? Навсегда покинуть любимый город! Стать вассалом, получить землю и жить теперь для неё! Да есть ли в мире равноценная замена? Это неслыханное наказание!

— Но… — он отрешённо покачал головой, блуждая глазами, растерянным взглядом по фигуре молчаливого короля. Он всегда знал, как больнее ударить, как стукнуть так, чтоб упал на колени, чтоб даже подняться не мыслил. — А как же Мирополь? Кто будет защищать его?

— Адорр станет Мироном.

— Ему только четырнадцать!

— Весной будет пятнадцать. На ближайшее время никаких войн не намечается, тем более, ты же научил его чему-то. Год пролетит быстро, ему станет шестнадцать очень скоро. При нём останется твой совет, герцог Вальден…

Идвар устало прикрыл глаза. Слабость накатила неимоверная. Как он может так? За что? За что он так ненавидит?

— Вы хотите поменять меня на пятнадцатилетнего мальчишку? Я девять лет был Мироном, у меня огромный военный опыт, я… — король перебил его, чуть повысив голос:

— Ты тоже начинал мальчишкой шестнадцати лет, откуда он берётся, твой "огромный военный опыт"? Он будет делать то же, что делал и ты, когда стал Мироном. Не надо переоценивать себя, тем более, ты всегда будешь под рукой, когда надо будет, твоим советом воспользуются.

— Но, мой король, это неблагоразумно. Был бы я седым стариком, от которого нет толку, но я в расцвете, я много, где был, столько сражений… — король опять перебил нетерпеливо:

— Не надо обсуждать мои решения!

— Но… — Идвар опустил голову, скривившись, как от боли. — Вы не можете отослать меня… так далеко. Я люблю Мирополь, я хочу служить ему… — Его голос сорвался на шёпот. — Я не хочу уезжать… Мой король, позвольте мне остаться здесь… Я приму любой титул, я стану советником Адорру, я буду ему подчиняться, но только… Прошу вас…

Король повторил медленно, отделяя каждое слово друг от друга:

— Ты поедешь в Райрон, ты станешь герцогом Райронским, ты наведёшь там порядок и сделаешь эту землю лояльной, ты заставишь её служить Мирополю.

Идвар помолчал миг.

— Меня не примет местный народ, я убил князя и его сына, и ещё многих… Так не должно быть…

— Поэтому ты и породнишься с местным княжеским родом. Ты возьмёшь в жёны дочь князя, ту, что привёз сюда.

Идвар почувствовал, как нижняя челюсть сама собой опускается вниз. Сегодня король явно решил проверить крепость его сердца. Не иначе. Шепнул растерянно, глядя во все глаза:

— Я должен буду жениться на княжне?

— Боишься — не справишься с ней? — усмехнулся король небрежно.

— Она не согласится.

— Кто её будет спрашивать! Тем более, Райрон — это её земля, земля её предков, там её знают, она — дочь бывшего правителя, и тебя примут, как её мужа. Она будет благодарна мне, что я вернул ей её земли, она так за них переживала…

— Я убил у неё отца и брата… — прошептал Идвар одними губами, всё ещё не веря тому, что слышал.

— Никто не просит её любить тебя пламенной любовью, это же смешно! Её задача — родить тебе сына, ты его воспитаешь в любви к Мирополю, можешь даже привезти его сюда, показать ему город, когда подрастёт…

— Это безумие! Я и она! Я убил её родных…

— Прекрати истерику! Ты, как мальчишка, ей-богу, не хочу то, не хочу это. Хватит! Надоело! Если ты живёшь интересами Мирополя, если ты на самом деле любишь его, ты должен служить ему… — Идвар перебил короля:

— Я и хочу служить ему, мой король!

— Вот и послужишь! Превратишь Райрон в лояльные, послушные земли. А, если ты не желаешь сделать это сам, переложишь эти функции на свою жену, она это сделает, а ты будешь сидеть у её юбки. Надеюсь, ты хотя бы сможешь оставить наследника. Или, может, она сама найдёт, от кого это сделать, раз уж ты можешь только убиваться и лить слёзы. Мне стыдно, что у меня такой сын. Ты даже не можешь справиться с женщиной, ты озабочен её чувствами. Меня отец женил на твоей матери, я её вообще не видел до свадьбы…

— Вы не убивали у неё родных…

— Эти родные сами виноваты, никто не просил их объявлять войну, они слишком поверили в свои силы, и за это поплатились. А она пусть будет благодарна за то, что ей сохранили жизнь и вернули ей её земли. По-моему, замужество с тобой не такая уж большая цена за это.

— Но… — Идвар попытался ещё что-то сказать, оспорить решение короля, но тот перебил его:

— Ну, хватит, соберись! Ты же — Мирон! Женитьба это ничуть не сложнее, чем военный поход. Кто-то должен был взять на себя эту функцию, почему бы это не сделать тебе? Тем более, Райрон тебе уже знаком…

— Но, мой король…

— Готовься к свадьбе! Я хочу сделать всё побыстрее, нам не нужны пышные приготовления и десятки гостей… Чем быстрее и проще, тем лучше… Иди!

Идвар не торопился уходить, он чувствовал, как сердце разрывается от внутренней боли и тоски. Он покидает Мирополь. И плата за это расставание — обладание ею, той, которую он любит всем сердцем, с которой желает быть рядом, и этого никто не знает. Но ведь она, она-то как раз этого не захочет. Может, и для неё это только цена возврата домой, в свой Райрон. И она согласится. Она примет его, станет законной женой… Но Мирополь… Его Мирополь…

Король обернулся, глянул исподлобья:

— Ты ещё здесь?

— За что?.. — шепнул Идвар чуть слышно.

— Что? — король поразился сопротивлению сына.

— За что вы так наказываете меня? Что я сделал? Что сделал я не так? Почему? Разве я плохо эти девять лет служил Мирополю и вам, мой король? Разве я не выполнял ваших приказов? За что вы отсылаете меня? Что я сделал не так? В чём вина моя?

— Убирайся! — закричал король ему в лицо, потянулся навстречу, сжимая кулаки, будто миг — и ударит! Идвар долго не двигался, внутренне сжавшись, дрожа всем телом, он выдерживал испепеляющий взгляд короля-отца, которого боялся и ненавидел с детства.

— Пошёл прочь! — снова закричал король Эдуор, покачнувшись на нетвёрдых ногах, сверкнул тёмными глазами. — Мне выпороть тебя, как мальчишку? Или выгнать, лишив всего?.. Тогда ты никогда не вернёшься в Мирополь… Негодник…

Он угрожающе надвинулся, и Идвару даже показалось, что король заносит дрожащую ладонь для пощёчины. Нет, только показалось.

Идвар склонил голову в поклоне, и чёрные волосы посыпались на горячие щёки, отступил назад, отходя к двери спиной, вышел. Король проводил его глазами, скрипя зубами. Его колотило от злости и возмущения. Негодный мальчишка! Как он мог глядеть так! Что позволяет себе! Вызов кидает?

Король еле-еле добрался до трона, сел, держась ладонью за сердце. Негодник! Противный негодник! Почему ты не умер ещё младенцем? За что ты остался жив на мою голову? Прочь! Прочь отсюда тебя, чтоб глаза не видели.

А Идвар приказал приготовить коня и, пришпорив его, нёсся во весь опор по дороге в горы, к тому перевалу, за которым начиналась дорога на Дарн. Копыта коня стучали по каменным плитам, и от ветра, бьющего в лицо, на глаза навернулись слёзы. Мирополь! Его Мирополь! Сверкающий, тонущий в зелени город, прекрасная любимая страна! Никто так не служил ей, как он эти девять лет. Сколько крови своей и чужой пролито, сколько пота, сколь воды утекло за это время. Но ни разу он не усомнился в том, чему служит, ради чего это делает. В любом походе, в любой земле, он знал, что вернётся, что будет опять дома.

Райрон — это ссылка. Бессрочная длительная, вечная ссылка.

Он остановил коня и развернул его головой к Мирополю. Начинался вечер, и далёкие-далёкие огни зажигались на верхних улицах города. И сердце сжималось от тоски и боли. Он терял его, тот город, ради которого жил.

И, если искать что-то хорошее во всём этом, что-то, что позволяло ещё не сойти с ума, — это Аэлла. Он получит её. Она станет его женой. Они будут вместе, даже если она этого не хочет, потому что так захотел король. Будь он проклят!

* * * * *

Аэлла аккуратно затянула стежок, пригладила пальцем. Дорогие нитки ложились одна к одной, ровненько, получалась очень красивая вышивка. Это будет гобелен, им украсят стену. Аэлла затеяла вышивать его ещё месяц назад, но он большой, работы ещё много.

Одно не шло из её головы, мысли постоянно и постоянно возвращались к членам королевской семьи.

— Когда госпоже Вэллии придёт время родить ребёнка, кто будет принимать роды? Уже нашли повитуху?

Нанния оторвалась от вышивки, глянула мельком, но ответила:

— Старая Арда, она принимала всех детей короля, правда, была помоложе.

— Она живёт здесь, во дворце?

— Нет, она не захотела, она живёт недалеко от рынка на улице пекарей, её муж был пекарем, а сейчас — младший сын. Она редко выбирается из дома, но король верит, что она приносит удачу. Наш ведь Мирон так болел, а всё равно выжил. — Аэлла прокладывала стежок за стежком, а всё внимательно слушала. — А почему это тебя интересует?.. Старая Арда десятки детей привела на этот свет, а сама невезучая… Она и моего Ардела принимала…

— Почему невезучая? — опять спросила Аэлла.

— У неё пять детей было, три сына и две дочери. Девочки рано умерли, а сыновья — близнецы — на войне погибли, в Гальбии… Младший, вот, остался, хромым родился, и стал пекарем, как отец, она его бережёт, последний…

Аэлла вздохнула еле слышно. Нанния спросила сама:

— А тебе зачем повитуха? Тебе пока рано…

— Что рано? — не поняла Аэлла, подняла лицо от вышивки, глядя в упор недоумённо.

— О родах думать. Попозже уж… — старая служанка улыбалась сама себе, даже не глядела. Аэлла нахмурилась.

— О чём говоришь? Не понимаю…

— Так уж и не понимаешь? — Нанния подняла голову, всё так же улыбаясь. — Скрываешь? От кого? От меня не скроешь, я сама троих родила, а скольких выкормила!.. Я уже давно поняла. Месяц-другой и все уже увидят, и платья твои не помогут… — Аэлла слушала её с открытым ртом, глядела огромными удивлёнными глазами. — Меня не проведёшь, я вижу…

— Вы хотите сказать… — от растерянности она аж на "вы" перешла, Нанния закивала головой:

— Да-да, дорогая, я вижу, я знала, уже месяц как, как увидела тебя… От меня не скроешь…

Аэлла опустила голову, дрожащие пальцы не могли удержать иглу. Она что-то путает, она не то говорит. Этого не может быть! Какой ребёнок? Откуда? У неё не может быть никаких детей, тем более, сейчас… Она не замужем! Живёт в чужой стране из милости, не знает, что ждёт её завтра. Какие могут быть дети? Это абсурд! Ложь! Она ошибается.

Она опустила руки, вышивать сегодня она уже не сможет. Такие новости. Безумие. Что же делать? А она-то, глупая, думала, что это происходит с ней? Тошнота какая-то, головокружение, усталость непонятная, раздражительность, задержка уже третий месяц, и в теле какая-то непонятность, то там заболит, то здесь, то в груди что-то… Но ребёнок?! Об этом она и помыслить не могла. Может, если бы мать её воспитала, а не отец с братом, она бы знала об этом побольше. Господи!

Что же делать теперь? Такой позор. Без мужа… Защищать её некому… Идвару говорить нет толку, что он сможет сделать? Да, и… Какой прок от этого? Они поругались, он убил отца, Айрила, её саму чуть не изнасиловал на глазах у своих солдат, Айрила! Она не простит его! Никогда не простит! Как бы ни относилась к нему, как бы сердце ни вздрагивало при встрече.

Что же делать?

Быстрее бы король мужа нашёл ей, что ли! Позор! Какой позор! Как последняя девка, думай теперь, как скрыть? Отца опозорила, весь род, весь Райрон. Привезла к самому королю под бок… ублюдка безродного… безотцовщину…

Она еле-еле сдержала слёзы жалости к себе, слёзы отчаяния. Поджала дрожащие губы.

Это её ребёнок. Он уже под сердцем, хочет она сама или нет, он родится. Её ребёнок. Её малыш.

Вспомнилась Вэллия, молодая жена Майнора. С каким достоинством, с какой гордостью носит она себя, как глядит свысока. Её ребёнка ждут. Это будет Майнор, он станет королём. А своего она не знает, как спрятать, как сделать так, чтоб никто не знал о нём, даже Идвар…

Идвар…

Память сама воскрешала в мозгу те ночи в Райроне, те поцелуи, страстные взгляды, его руки на своём теле. Бесстыдница! Она сама виновата! Она сама позволила ему! Сама себя предложила! Он ведь спрашивал — "можно?" Господи! Как портовая девка… Нагуляла. Спросят, от кого, что она скажет? От вашего Мирона? От любви огромной? Боже!

Она ведь влюбилась, как кошка. Она готова была ему всё отдать. Тогда. А сейчас? Такая пропасть между ними. И этот ребёнок нелепый, ненужный, так некстати. Почему всё так не во время?.. Она и не заметила, как рука сама собой легла на живот, там, где теперь был он. Плод её греха, плод любви безумной, о которой и вспоминать-то — запрет!

Глянула на Наннию. Сидит, вышивает.

— Я пойду… — поднялась, сделала два шага к двери, обернулась. — Никому не говорите пока, пожалуйста.

Нанния улыбнулась ей по-доброму:

— Конечно, милая.

Она вернулась к себе, чувствуя себя уставшей, тяжёлой, убитой, как будто родить должна была вот-вот. Долго лежала в постели, перемалывая одно и то же. Ребёнок… Ребёнок… Её ребёнок… Она беременна… У неё будет незаконнорожденный ребёнок… Заснуть смогла лишь под утро, даже труб рассветных не слышала — впервые за всё время в Мирополе.

* * * * *

Он сам хотел поговорить с ней, поговорить раньше, чем она узнает от короля или ещё кого бы то ни было. Зашёл вечером, когда было меньше слуг в коридорах, когда сумерки только-только начали сгущаться. Зашёл и остановился у дверей, встретился глазами с Аэллой.

— Где Эл?

— Где-то со служанками…

— Нам нужно поговорить, — Идвар решительно прошёл в комнату, остановился. Аэлла проводила его глазами. Идвар сразу же охватил взглядом её простое платье, усталость в остановившемся взгляде серых глаз, спросил:- Что случилось? — она пожала плечами, качнув головой. — Что-то случилось, Аэлла?

— Ничего, всё нормально… Вы что-то хотели сказать?

— Да. Я хотел поговорить, — он сделал паузу, собираясь с мыслями, тряхнул головой, отбрасывая волосы. — Отец… Король собирается вернуть тебя в Райрон…

— Да? — она удивилась, вскинув брови. — В самом деле? Что я должна буду сделать? Что, надо выйти замуж за нынешнего правителя Райрона?

Как же она была прозорлива! Идвар аж растерялся на миг, дёрнул подбородком.

— Да, угадала…

Аэлла усмехнулась, усталым жестом убрала выбившуюся прядь волос.

— И кто там правит сейчас?

— Граф Лайден, но это не он, скоро там появится другой правитель…

— Да? И кто? — она перебила, нахмуриваясь.

Идвар сокрушённо покачал головой, не зная, как сказать ей об этом.

— Я… — выдохнул шёпотом.

— Что?.. — она отшатнулась, поражённая его словами. — Что ты сказал? — опять перешла вдруг на "ты", глядела огромными глазами.

— Да, Аэлла, король собирается снять меня с поста Мирона и отправить в Райрон. Я стану герцогом Райронским, а ты — моей женой, ты станешь герцогиней и вернёшься домой, в свой Райрон. Вместе со мной, конечно. Мы уедем из Мирополя, а Мироном станет Адорр…

— Это ты попросил его… — она не спрашивала, нет, она верила в это.

— Нет! — воскликнул он резко.

— Ты хотел, чтобы я была твоей, и ты нашёл способ… Нечестный способ…

— Нет! — он перебил её, подавшись вперёд. — Я никогда бы добровольно не покинул Мирополь! Это его идея, будь он проклят! Я не говорил ему ни слова о нас, он сам так захотел!.. — он перевёл дух, сбавил тон и заговорил спокойнее:- В Райроне сейчас неспокойно, идут восстания, король думает, что я смогу навести порядок, а чтобы меня приняли там, он хочет сделать тебя моей женой… Это не моя вина…

Аэлла помолчала.

— А если я не хочу быть твоей женой? — посмотрела в упор.

— Я знаю, и король это знает, он знает, что я убил твоих родных, но ему всё равно. Ты должна подчиниться, по его словам, его не интересует твоё мнение. Он, наоборот, считает, что ты будешь благодарна ему — он возвращает тебе земли отца, замок, а титул даже повышает…

— Но я не хочу так! — она резко повысила голос. — Я не хочу за тебя замуж!

Идвар помолчал.

— У нас нет выбора…

— У нас? — она поразилась, вскинув брови.

— У нас, — подтвердил он.

— Это ты привык подчиняться королю, он прикажет, и ты сделаешь, даже то, что претит тебе, я не буду… Я в церкви скажу, что не желаю… Он не имеет права, заставлять меня…

— У нас не спрашивают в церкви невест, желают ли они выйти замуж, об этом спрашивают при помолвке, а в церкви за невесту отвечает отец, он передаёт её мужу…

— А-а-х… — вздохнула Аэлла, качая головой. Он назвался не зря её отцом… — Что у вас за порядки… — ругнулась она сквозь зубы и вдруг качнулась на слабеющих ногах, быстро села на широкую кровать. Идвар скользнул к ней, скрипнув высокими кожаными сапогами, сел рядом.

— Что случилось?

Она долго молчала, борясь с приступом тошноты. Он должен знать, раз такой расклад, раз всё равно она будет женой его. Пусть знает, раз судьба складывается так… Она шепнула, глядя исподлобья через бровь:

— У меня будет ребёнок…

Идвар оторопел от изумления. Что за жизнь настала? Все норовят удивить его, и каждый всё больше и больше. Отец, она… Кто следующий?

— Что?..

— Я беременна, — она заговорила быстро, словно непутёвому ребёнку объясняла, — у нас будет ребёнок, Идвар, наш ребёнок… Твой и мой… — повернула лицо к нему, глядя прямо в глаза. Плечи Идвара поникли, он шепнул:

— Доигрались…

— Уже третий месяц скоро закончится… Объясни своему отцу, он не позволит тебе на мне жениться… Позор для рода… Он родится через шесть месяцев после самой быстрой свадьбы… Кому ты докажешь потом, что он твой? — она так и глядела в упор в его глаза, он был так близко, и даже за руку держал.

— О чём ты говоришь, Аэлла, милая?.. — Идвар притянул её ладонь к губам, быстро целовал дрожащие пальцы. — Он — мой! Мой! Какая мне разница, когда он родится… Мне всё равно…

Аэлла вытянула руку, поджала губы:

— Тогда я сама ему скажу…

— Не смей! — он резко шепнул через стиснутые зубы. — Никто не поверит тебе, особенно король! Он ничего не будет выяснять, он просто казнит тебя, и его… — замер на миг, горя глазами, — …вместе с тобой… Моего ребёнка… Нашего ребёнка… Аэлла, милая, хочешь я на колени перед тобой встану? Хочешь? — быстро скользнул на пол перед ней, глядел снизу с тоской и скорбью. — Но не убивай его, пожалуйста… Я не прошу простить меня, но он… он-то нив чём не виноват… После свадьбы мы уедем в Райрон, там кому какое дело… Прошу тебя, любимая… — он ткнулся лбом в её колено, шепча с горячностью, с отчаянием:- Это только свадьба, она ни к чему не обязывает… Позволь ему родиться… моему сыну… — замолчал, закрыв глаза, и Аэлла осторожно подняла тяжёлую ладонь, положила её на голову Идвара, и пальцы утонули в пышных волосах.

— Я не знаю…

Она уронила руку вдоль бедра, тихо дышала через распахнутые губы. Закрыла глаза, мучительно стискивая зубы. Она ведь любит его, она первого его в своей жизни полюбила, ему отдалась, и любит сейчас, хотя есть, за что его и ненавидеть. Он — причина смерти её родных, но он отец её ребёнка, того, что живёт у неё под сердцем. Одних он убил, другому жизнь дал… Но ведь свадьба не обязывает её ни к чему, она совсем не означает прощения.

* * * * *

Аэлла долго ждала, глядя в тёмные глаза маленького старого библиотекаря, пока он понимал, что ей от него надо. Глядел в ответ с сомнением, поджимая тонкие губы, и щёки его серебрились седой щетиной.

— Да, конечно, мы ведём такие записи, но чужим мы их не даём, — отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

— Я не чужая! — Аэлла повысила голос, и библиотекарь медленно обернулся, не скрывая раздражения.

— История Мирополя вас не касается.

— Ещё как касается! Я хочу увидеть хронику последних тридцати лет, — она глядела сурово, твёрдо, может, только поэтому библиотекарь опустил глаза. — И я не чужая! Я — невеста вашего Мирона… Стану невесткой вашему нынешнему королю и будущему — тоже. И с вашими книгами я не сделаю ничего, не беспокойтесь, а если сомневаетесь, можете стоять рядом, пока я буду читать.

Библиотекарь еле-еле скрыл удивление, но согласно кивнул головой, приглашая за собой.

— Пойдёмте…

Огромная пергаментная книга занимала четверть стола и была прикована к стене на цепь. Библиотекарь отомкнул замочек, закрывающий тяжёлую деревянную обложку, украшенную серебром.

— Здесь записи за последние сто пятьдесят лет, ещё со времени правления короля Оддара II Справедливого. Записи ведутся и сейчас. Первоначально авторы не так подробно вели их, как это делается сейчас, зато какие орнаменты и миниатюры делали… — довольно прищёлкнул языком. В нём чувствовался человек дела, тот, кто находится на своём месте, и душа у него болела за то, что было дорого ему.

— Меня интересуют последние тридцать лет, но я посмотрю ваши миниатюры, — подняла голову к библиотекарю, стоявшему рядом. — Не бойтесь, я умею обращаться с книгами.

Старик покачал головой, а в глазах выражение, будто отдавал самое дорогое, отошёл.

Первые миниатюры Аэлла рассматривала подробно, читала в тексте пояснения, продвигалась медленно, пока не поняла, что так может просидеть над хрониками до утра, и не доберётся до того, что её интересовало. Перекинула сразу целую пачку тяжёлых плотных листов, ещё, и ещё. Вот, нашла.

Записи были, в самом деле, подробными, но она выхватывала только то, что ей надо было или то, что хоть как-то касалось.

Король Эдуор III, отец нынешнего короля, не отличался сильным здоровьем с детства, поэтому умер довольно молодым, оставив на сыновей управление огромным государством. Майнору Эдуору было всего двадцать лет, отец успел женить его на графине Южного Дарна, заключив несколько договоров о хлебных поставках… Об этом Аэлла уже знала, Мирополь закупал дешёвый хлеб в Южном Дарне. Это был династический брак. Нанния говорила об этом, нынешний король увидел свою невесту только на свадьбе. Вряд ли он испытывал к ней сильно уж трепетные чувства.

У прежнего короля было ещё два сына. Первый, Мирон по рождению, был младше Майнора всего на год, они были погодками, росли вместе, отец не выделял наследника, и даже часто говорил: "У меня два Майнора!" Хроники описывали Мирона смелым, смышлёным и очень активным мальчиком. Аэлла запомнила его имя — Уард… Младший сын короля в хрониках описывался мало.

В летописях сохранился факт, очень любопытный. Когда мальчикам было четырнадцать и пятнадцать лет соответственно, они принимали иностранных послов вместо заболевшего отца-короля. Во время приёма именно младший — Мирон — взял на себя ведущую роль и достойно справился с официальной частью.

Аэлла мельком прочла это и перелистнула лист, ища глазами дальше.

Через два года после свадьбы молодая королева родила первого сына — Майнора Олдера, нынешнего наследника.

А, вот тут повнимательнее. Второго сына — Мирона Идвара — королева родила через четыре года в апреле. Роды были тяжёлыми, королева умерла почти сразу же, истекла кровью. Заболел и ребёнок, еле-еле выжил. Об этом Аэлла знала от кормилицы. Ничего нового. Да, король начал войну с Гальбией, отослал туда армию во главе с Мироном. Война шла пять лет, стоила больших жертв, и закончилась неудачно. Мирополь лишился земель вдоль реки Доннар, заплатил оскорблённому королю Гальбии огромный выкуп, чтоб подписать долгожданный мир. Про это Аэлла тоже знала. Ничего. А она надеялась найти что-то новое.

Отлистнула лист назад, собираясь захлопнуть книгу. Всё это уже известно ей. Вот, об этом она ещё не читала, да и стоит ли? Глаза сами пробежали витиеватые рукописные строчки. В месяце июле на охоте с королём Эдуором произошёл несчастный случай, чуть не стоивший ему жизни. Король погнался за оленем, потерял свиту и пропал. Его искали по всему лесу, и нашли только на третий день. Оказывается, лошадь понесла его и сорвалась с обрыва. Король сломал обе ноги, подхватил лихорадку и почти два месяца, до самой осени, не вставал с постели, переложив все дела на плечи Мирона Уарда…

Аэлла закрыла книгу. Ничего нового. Ох, и болят, наверное, кости короля на плохую погоду. Нахмурилась. Так ему и надо.

— Я закончила! — закричала она библиотекарю.

Единственное, что вынесла она, потеряв столько времени над хрониками, — за всё время так плохо к Миронам не относился ни один король, как относится король Эдуор к сыну, к Мирону Идвару. Хотя, вряд ли об этом писали бы в хрониках. А, может, и писали бы, кто знает. Поднялась из-за стола, чувствуя, как устало всё тело от долгого неподвижного сидения. Хватит!

* * * * *

Помолвка прошла в тесном семейном королевском кругу, да и никто особенно не удивился тому, что за избранницу выбрал для сына король. Аэлла долго молчала, прежде чем ответила утвердительно на вопрос короля. Интересно, а что было бы, если бы она ответила "нет, я не хочу замуж за Мирона"? Что бы тогда сделал король? Хотя, с таким чёрствым сердцем…

Король торопился. Свадьба состоялась через десять дней после помолвки. Совсем не так представляла Аэлла свою свадьбу! Был бы жив отец, он этого бы не позволил. Представителей от Райрона не было ни одного. Конечно, на неё произвела огромное впечатление служба в соборе, таких зданий она ещё не видела. Огромное, ажурное, как кружево, украшенное фресками, витражами и изящными скульптурами. В этом соборе проводили коронацию, венчали особ королевского рода.

К алтарю Аэллу привёл сам король, он же, как и предупреждал Идвар, отвечал на вопросы епископа, она сама не проронила ни звука. Зато какими восхищёнными глазами смотрел на неё Идвар! Он сиял, как солнечный весенний день. Взгляда не сводил, пока Аэлла не шепнула ему обидное:

— Прекрати глядеть на меня так, ты знаешь моё мнение…

По крайней мере, после этого ловила на себе его взгляды через раз, а то и реже.

Выглядела она прекрасно. Служанки потратили столько времени, король прислал драгоценности, одежду, взглянуть на невесту пасынка пришла сама королева. Она одобрила.

Жители Мирополя встречали и провожали пару молодых на всех улицах города, заполнили собор, поздравляли, кидая на головы их горсти зерна. Мирона любили здесь. И лишь счастливые искренние чувства на лицах людей вызвали улыбку на губах Аэллы, превратили день в праздник, в важное событие. Это была её свадьба, каким бы она не представляла себе этот день.

Потом праздник продолжился в замке. Звучали поздравления, музыка, танцевали жонглёры, пели песни. На свадьбу сына король не поскупился. Вино текло рекой, гости танцевали и поднимали кубки за здравие молодых.

Аэлла вздрогнула, когда за спиной раздался голос, и между ней и Идваром появился Майнор Олдер.

— Вы не пьёте, надеюсь? — Идвар тоже вздрогнул от неожиданности, через бровь глянул на старшего брата и промолчал, а Майнор продолжил негромко:- Вам нельзя сейчас пить, вы должны быть самыми трезвыми за этим столом… — подмигнул Идвару. — Ты согласен со мной, брат мой?

— Чего ты хочешь, Олдер?

— Я пришёл поздравить вас, разве это плохо? Я забочусь о вас. Вам предстоит ещё брачная ночь, — глянул на Идвара с улыбкой. — Я надеюсь, у тебя всё получится… Если нет, зови меня, я научу…

Аэлла вспыхнула, отворачиваясь, маленькие золотые колокольчики головного убора, свисающие до груди бусинками, зазвенели на висках.

— Уйди, будь добр… — зло шепнул ему Идвар.

Майнор обиделся тону и голосу:

— Зря ты так, я это запомню, будущему королю надо подчиняться…

— Ты ещё не король! — перебил его Идвар.

— Стану им! И ты, и твоя молодая жена, и дети ваши будут в моей власти. Я буду решать, жить вам или нет, и как жить… — его шёпот стал злым, мстительным. — Надеюсь, в Райроне ты хорошо устроишься. Будь послушным, братец, чтобы мне не пришлось приходить в ваши земли с войсками. Тогда мы будем беседовать по-другому… — глянул на Аэллу. — И я твоей красавицей-женой — тоже… — Идвар выпрямился в кресле, терпению его пришёл конец, но Майнор не дал и рта раскрыть:- Побыстрее родите наследника, пусть он будет хорошим слугой Мирополю, — приблизил губы к щеке брата, зашептал почти в самое ухо:- Надеюсь, жизнь в Райроне не отобьёт у тебя охоту и память, ты не забудешь, что делать с женой… Райрон, Идвар, ты помнишь эти земли? Ты вернулся оттуда героем, тебя там помнят…

— Послушайте! — не выдержала Аэлла и резко обернулась к нему, зазвенев всеми колокольчиками, тонкое покрывало, закрывающее голову и плечи, от движения взметнулось от щёк. Она зашептала Майнору, зло прищурив глаза:- Выбирайте выражения, когда разговариваете с моим мужем!

Наследник удивлённо приподнял чёрные брови, медленно повернулся, поднимаясь в рост, смерил её взглядом, улыбнулся вдруг:

— Дорогая, не нервничай так, твой муж может и сам за себя постоять, — взял вдруг со стола ладонь Аэллы и поднёс к губам, целуя пальцы. — Я восхищён, признаться, чаще мужья защищают своих жён, ну а в вашем случае, учесть условия вашей встречи с будущим супругом… — Аэлла резко выдернула руку. Олдер перевёл глаза на Идвара:- Желаю успехов, — подмигнул с улыбкой. — Тебе он понадобится сегодня ночью. Береги жену, она у тебя — золото! — поднял кубок за здравие и, приложившись к нему, отошёл в сторону.

Аэлла почувствовала, как с облегчением опустились плечи. До чего же она ненавидела этого человека. Идвар нашёл её руку на бедре, сжал пальцы на кружеве платья, стараясь поддержать хоть таким образом. Она спросила шёпотом:

— Долго ещё?

— Мы можем уйти в любой момент.

— И сейчас? — он молча кивнул головой. — Пошли!

Молодожёны поднялись из-за стола, и гости восторженно заулюлюкали, посыпались смешки и советы двусмысленного содержания. Толпа любопытных двинулась провожать молодых до спальни, несли факела, блюда со стола, всё со смехом и едкими замечаниями. Один из шутов даже попрыгал по постели молодых, перебурил подушки. Гости медленно покидали спальню, смеялись, заглядывая в лица хмельными глазами. Аэлла терпеливо ждала, пока Идвар задвигал дверной засов, села на постель, стягивая с головы покрывало и все украшения, шепнула:

— Хорошо, что свадьба только один раз бывает…

Идвар усмехнулся:

— Надеюсь, среди ночи они не прибегут проверять, что мы делаем…

Аэлла сокрушённо покачала головой. Идвар добавил:

— Мы им не откроем…

Можно представить, какие при этом будут шутки. Он отошёл от двери, стягивая с плеч дорогой плащ, бросил его в кресло, задумчиво расстёгивая шитые золотой нитью пуговицы камзола. Остался в белой рубашке, в брюках. Спросил:

— Как ты чувствуешь себя?

— Я устала, — Аэлла упала на постель спиной, уставилась в потолок. — Думаю, ты меня простишь, если я скажу, что ненавижу твоего брата, — Идвар хмыкнул в ответ.

— Он, наверное, и сам это знает.

— Как к нему относишься ты?

— Как к отцу…

— Я поверить не могла, когда ты сказал, что он считает тебя… выродком, — она еле произнесла это слово, — что ты портишь кровь всей семьи. Так не может говорить отец про своего сына. Это не отец. Это — деспот, тиран, как вы терпите это? Я сойду с ума жить здесь, рядом с ним и твоим братом… Что у них у всех за цель — унизить тебя, оскорбить? Ударить побольнее! — она говорила, глядя в потолок, и вдруг ударила ладонями по постели, воскликнула:- А ты молчишь! Ты терпишь! Я бы его ударила сегодня… глаза бы выцарапала…

Идвар прилёг к ней на постель, опираясь на локоть, глядел в лицо с еле приметной улыбкой. Аэлла перевела на него глаза, их взгляды скрестились.

— Твоей смелости можно позавидовать. Знаешь, я в одном с ним согласен, ты — золото… — Аэлла отвернулась, глядя в сторону. — Я, когда увидел тебя в первый раз, там, в Райроне, я поразился. Ты так вела себя, с такой выдержкой, с такой гордостью… Боялась, — он кивнул головой, — я видел, но не о себе думала — о девчонках своих… Я удивился…

— Не надо, Идвар, — прошептала она негромко. — Ты сам сказал, эта свадьба ни к чему не обязывает… А ребёнок у нас будет… Не бойся… — перевела глаза на него и спросила вдруг:- Слушай, нам обязательно надо спать в одной постели?

Идвар закинул голову, глядя в потолок рассеянным взглядом, ответил:

— Это будет подозрительно, если я прикажу поставить вторую кровать. Потерпи до Райрона, — снова посмотрел на неё, опустив голову. — Кровать большая, ляжем по краям, обещаю, я не трону тебя, хотя, видит бог, как я этого хочу…

— Перестань! — она оборвала его и поднялась с постели, стала выдёргивать шпильки из причёски. Тонкие косички посыпались по плечам, служанки столько времени потеряли, пока плели их.

— Отец даёт нам десять дней, я поговорю с ним, может, хотя бы двадцать, что ж, после свадьбы и сразу в дорогу?

— Надо всё равно поторапливаться, иначе… — она повернулась к нему боком, оттянув кружевное платье на животе, многозначительно приподняла брови, намекая на ребёнка.

Идвар засмеялся, упав на спину, и неожиданно вдруг ощутил себя счастливым. Хотелось удержать эти чувства, запомнить, потому что тут же появились мысли о Мирополе, о том, куда он едет, и неизвестно, что ещё ждёт его там. Но всё равно, всё равно, ощутил чувство умиротворения и приятной усталости от пережитого дня. У него жена, та, которую он любит, которую выбрал себе сам, и сумел это скрыть от всех. И отец, и брат смеются над ним, что провели, что выставили дураком, но они-то не знают, они ничего не знают. А он любит её… Да! И у них будет ребёнок…

Эти мысли он старался удержать в голове, не отпускать, задержать подольше. И улыбался сам себе.

* * * * *

Идвар проснулся утром со звуком рассветных труб, поднялся, быстро одеваясь. По утрам уже было прохладно, и он накинул на Аэллу ещё одно одеяло.

— Ты уходишь? — она спросила, открыв сонные глаза.

— Хочу прогуляться верхом перед завтраком.

— Я не буду вставать, можно?

— Конечно.

Она повернулась на бок, пробурчала в одеяло:

— Эти ваши трубы… каждый раз просыпаюсь…

Идвар неслышно рассмеялся и пошёл к двери. На лестнице нос к носу столкнулся с Майнором. Олдер удивлённо приподнял тёмные брови.

— О, молодой муж! Что-то рано ты поднялся! Молодая жена не радует? Ты ничем не смог её удивить?

— Прекрати! — зло прошептал Идвар в ответ, сузил тёмные глаза, сами собой стиснулись зубы.

— А что так нервничаешь? Я оказался прав? Она тебя разочаровала?

— Пусти! — Идвар попытался пройти мимо, спустился на ступеньку, но наследник преградил дорогу, сейчас их разделяла всего одна ступень, и Идвар стоял выше. Майнор шепнул, до Идвара донёсся винный запах. Ох, и выпил он за эту ночь.

— Надеюсь, простынь с вашей постели демонстрировать не придётся…

— Слушай, ты! — Идвар вдруг сгрёб его за воротник и притянул к себе, чего никогда до этого не делал ни разу в жизни, чем и вызвал удивлённый взгляд у наследника. Зло зашептал ему в глаза:- Прекрати это всё… Иначе спущу с лестницы… Переломаешь рёбра — долго будешь помнить…

— Я только в заботе о тебе, я же не хочу, чтобы тебе досталась порченная девка…

— Главное — чтоб тебе не досталась, тебе это важнее… Мне чистота породы не нужна — мне трон не занимать…

— Пусти меня… — Олдер вцепился в запястье, пытаясь освободиться от руки Мирона. Сверкал глазами.

— Оставь Мирону мироново, не вмешивайся в мои дела, и её — не трогай…

— Отпусти меня, Идвар! — скорее приказал, чем попросил Олдер, всё ещё пытаясь освободиться, разжать сильные пальцы. Это в детстве он был сильнее, лучше держался в седле, точнее стрелял из лука, но сейчас годы, проведённые в походах, рука, привычная к тяжести меча, сказывались. И страх вдруг промелькнул в глазах наследника:

— Пусти…

И Идвар разжал пальцы, отпуская его. Олдер отшатнулся, спустился ещё ниже на ступеньку, зло зашептал, расправляя ворот камзола:

— Я запомню это, вот увидишь… Ты только день, как её муж, а уже похож на свою безумную жену… Но последнее слово за мной будет… Так и так, мне подчиняться будешь…

Но Идвар уже не слушал его, прошёл мимо. Сердце стучало тысячей копыт, он никогда, никогда так не делал. Все попытки сопротивления пресекались ещё в детстве жестоко и грубо. Сейчас он уже не тот, он стал сильнее, и опыт сказывался. А ещё, присутствие Аэллы за спиной наполняло решимостью разговаривать даже с Майнором наравных, не давать ему издеваться. Как раз, та решимость, которой всю жизнь не хватало.

После верховой прогулки, уже за завтраком, лишь король поинтересовался:

— Всё нормально?

— Да, мой король.

— Твоя жена ещё спит, отказалась спускаться к завтраку….

— Она устала за вчерашний день…

— И ночь — надеюсь! — перебил его король, и Идвар промолчал, запив досаду разбавленным вином.

Король перевёл разговор на другую тему, больше не разговаривая о свадьбе. Идвар ушёл мыслями в себя и не слушал. Может, действительно, сейчас самое время покинуть Мирополь, уйти подальше от толков и пересудов, избавиться от этих косых взглядов и улыбок непонятной жалости — на лице королевы, и злорадства — на лице короля и его старшего сына.

* * * * *

Аэлла готовилась ко сну, ходила по комнате в длинной рубашке и деревянным гребнем расчесывала волосы. Зашёл Идвар, спросил негромко:

— Ты уже собираешься спать?

— Да. Что-то нехорошо мне сегодня… Да и делать нечего.

— А я собираюсь с Олдером сыграть партию в шахматы, он сам предложил. Ты меня не жди, я приду позже.

— Конечно, — она прошла, утопая босыми ногами в мякоти ковра. — Неужели ты думаешь, я буду закатывать сцены?

Идвар присел на край кровати, пожал плечами, глядя снизу, ответил:

— Да нет, я просто хотел предупредить, вдруг ты потеряешь меня, — помолчал немного, не сводя глаз с фигуры жены, угадываемой под свободной ночной рубашкой, смотрел на руки, снующие с гребнем в светлых прядях волос. — Отец ещё одно письмо из Райрона получил. Там опять восстание, где-то в Западных землях…

— Он торопит нас? — Аэлла обернулась к нему.

— Пока ничего не говорит.

Она почувствовала его взгляд на себе, мучительный; скольких же усилий требовалось, чтобы сдерживать себя, не дать рукам действовать. А у него уже было это раз, когда он, поддавшись страстному безумию, рвал на ней одежду, сжимал тело дрожащими от вожделения ладонями. Аэлла помнила это и стала торопиться, быстро разделила волосы на пряди и стала сплетать косу. Идвар следил за её пальцами.

— Ладно, иди, а то он ещё потеряет тебя, подумает, ты испугался играть с ним, заранее сдаёшься…

— Да нет! — Идвар улыбнулся.

— Иди, я буду ложиться, я устала сегодня, меня с утра тошнит от всего.

— Это от него, да?

Она поняла, что он смотрит ей на живот, будто уже что-то было видно.

— Пожалуй, до этого мне никогда так худо не бывало.

Идвар опять спросил:

— И когда он родится?

— Весной, в конце марта или в начале апреля…

— Я тоже родился в апреле…

— Он-то, надеюсь, не будет болеть, он должен родиться нормальным…

— Я тоже родился нормальным, я потом заболел…

— Ты родился нормальным здоровым ребёнком? — она нахмурилась недоверчиво.

— Как все, в срок, через девять месяцев…

— А почему болел тогда?

Идвар пожал плечами:

— Не знаю.

— Я подумала, ты родился раньше срока.

— Да нет же! Почему?

А Элла ничего не ответила и всё так же, нахмуренная, стала расправлять постель, заставив этим Идвара подняться. Он ещё немного потоптался и ушёл, пожелав спокойной ночи. Аэлла погасила свечу и долго лежала без сна, думая. Последний разговор не шёл из головы. И тут она, вытащив из-под одеяла руки, стала считать на пальцах месяцы. Апрель… Апрель, март, февраль, январь… И тут её аж подбросило. Август! Август месяц! Почему это так удивило её? Да потому что в это время король Эдуор болел, лежал в лихорадке, со сломанными ногами! Какие тут могут быть дети?.. А это значит…

У неё аж дыхание остановилось.

А это значит, что король не является отцом Мирону! Идвар — не сын короля! Его мать — королева Иолла родила сына от чужого мужчины, другого мужчины. Знает ли сам король?.. Конечно, знает! Отсюда его отношение к сыну, или уже не сыну… Не поймёшь!

А, может, и смерть королевы не случайна? Совсем не зря она умерла? Может, и так…

Надо узнать это, проверить у кого-нибудь, спросить. У кого? Кто это может знать? Кто ответит на вопросы?

И сна ни в одном глазу! Какой уж тут сон!

* * * * *

Дверь ей открыл мужчина средних лет, скользнул по лицу глазами, спросил:

— К матери?

Аэлла кивнула головой, боясь спросить хоть что-то, задать уточняющий вопрос. По-моему, она всё определила правильно. Рядом рынок, улица Пекарей, и именно здесь должна жить Старая Арда, так на улице указали.

Её и служанку пропустили внутрь, в лавку. Здесь торговали хлебом, и мужчина прошёл вглубь, в другую комнату, прихрамывая находу. Всё правильно. Это, должно быть, младший сын повитухи, тот, что хромой от рождения.

— Заходите… — он пригласил их, выглянув.

— Подожди меня здесь, — Аэлла приказала Эл остаться и прошла в другую комнату. Старуху она увидела сразу и даже замерла, не говоря ни слова. Маленькая, согбенная годами и проблемами, повитуха собирала на полке какие-то скляночки, переставляла с места на место, что-то бормоча. На гостью даже головы не повернула, и Аэлла спросила спустя минуту:

— Вы — Старая Арда?

Старуха ответила, даже не глянув в её сторону:

— Я ни разу не видела тебя, в первый раз пришла? — повернулась и посмотрела чёрными внимательными глазами, долгим оценивающим взглядом. Аэлла уже сбросила капюшон с головы, но плащ всё равно скрывал фигуру. — Почему раньше не пришла? Уже вечер, поздно, мы закрыты…

— Я не хочу, чтоб меня видели…

— Нагуляла? С грехом пришла? — усмехнулась хрипло, и в полумраке сухие пальцы её старых рук походили на паучьи лапы, снующие по полкам. — Он уже шевелится?..

Аэлла растерялась, заморгала недоумённо:

— Нет…

— Сколько месяцев?

— Четвёртый пошёл…

— Если хочешь вытравить, уже поздно, надо было раньше думать… Натворите дел, а потом идёте, кто бы вам помог…

— Я не собираюсь… вытравливать его… — от растерянности она аж сделала паузу. Как можно? Как это вообще можно? — Я хочу поговорить с вами.

— Всё равно заплатишь… — пробурчала старуха.

Аэлла промолчала на это, спросила о другом, за чем, собственно, пришла:

— Я хочу поговорить о королеве Иолле…

Старая повитуха вздрогнула, но оправилась быстро, ответила бесстрастно:

— Она давно умерла…

— Да, двадцать пять лет назад, я знаю.

— Она — мать наших наследника и Мирона.

— Я знаю…

— Что тогда надо от меня? — старуха обернулась и сверкнула глазами зло. — Я тебя не знаю, уходи! Я ни с кем ни о чём не хочу разговаривать, это было давно. Уходи от меня.

Её откровенно прогоняли, и Аэлла решила сделать первый шаг, закинуть на удачу, а вдруг повезёт.

— Мирон — не сын короля, а королева, его мать, умерла не сама, её убили!

Старая Арда долго молчала, жуя губами, глядела прямо в лицо исподлобья. Жутко глядела, зло. Шепнула, наконец, когда Аэлла выдержала её пристальный взгляд:

— Садись, — указала рукой на скамью у стола. — Кто тебе сказал это? Откуда ты это взяла?

— Неважно, главное, что я это знаю.

— И что? Что ты хочешь?

— Это вы её убили?

— Я не собираюсь отвечать на твои вопросы.

— Я заплачу вам! — Аэлла стянула с пальца золотое кольцо с рубином.

— Мне не надо этого.

— А чего вы хотите?

— Всё, что знаю, я унесу в могилу. Я долго ждала, и время пришло. Почему сейчас я должна что-то рассказывать?

Аэлла долго молчала, опустив голову, старуха усмехнулась:

— Ты ничего не сможешь доказать, столько лет прошло, да и никто тебе тоже этого не докажет. Лучше будет, если ты уйдёшь.

— Я не уйду, пока всё не узнаю, — Аэлла говорила медленно, негромко, с нажимом. — Не хотите брать денег, можно сделать по-другому. Мой муж — Мирон. В его руках большая власть, он командует войсками…

— Ты запугиваешь меня? — Старая Арда перебила с улыбкой. Но улыбка была сухой, однобокой, совсем без радости.

— Он ещё ничего не знает, но я могу об этом позаботиться… Он узнает, кто убил его мать, кто приложил к этому руку… Не думаю, что он оставит это в покое, он сам захочет разобраться во всём…

— Мне всё равно, — старуха усмехнулась, дёрнув костлявыми плечами. — Я уже старая, чего мне бояться? Что мне сделают? Арестуют, посадят в тюрьму, будут пытать?

Аэлла помолчала немного, потом продолжила всё так же, негромко, с нажимом:

— Вас, может быть, и не арестуют, и пытать не будут, а вот вашего сына… Он же единственный у вас остался? Так?

— Он ни в чём не виноват и ничего не знает.

— Вот и выяснят это…

— Откуда ты взялась на мою голову? — повитуха повысила голос, раздражаясь. — Чего ты хочешь? Что тебе надо?

— Я хочу знать правду! — Аэлла тоже повысила голос, скребнула ногтями по деревянной столешнице, она глядела на старуху снизу, сидя на низкой скамейке у стола. — Я просто хочу знать… — перешла на шёпот:- Я могу пообещать вам, что никто от меня ничего не узнает… Никто не узнает…

— Ты — жена Мирона, не лучше ли тебе верить в то, что он — сын короля?

— Но он — не сын короля!

— Но место Мирона он занимает, разве этого мало? — старуха усмехнулась.

Аэлла помолчала, потом продолжила:

— Я хочу знать правду… Я хочу обменять её на жизнь и здоровье вашего сына… единственного сына…

— Какая ты жестокая… — старуха приблизилась к столу, не сводя глаз с лица незваной гостьи, но Аэлла выдерживала её взгляд, хотя всё внутри замирало.

"Она не расскажет… не расскажет…"- стучало в голове пульсом. Она упёрлась, на неё не действовали ни угрозы, ни деньги. Всё зря! Зря!

Но она ошиблась. Старуха заговорила вдруг, может, испугалась, а, может, решилась сама.

— Это всё король… Он узнал, что жена ждёт чужого ребёнка и, наверное, переживал это тяжело… Да и кому это может понравиться?

Повитуха замолчала, и Аэлла сама спросила:

— Вы принимали роды, вы были с ней, кто убил её? Это сделали по приказу короля?..

Но Старая Арда молчала, думая сама себе, опустив голову.

— Он заставил меня, надавил… Мои мальчики были простыми арбалетчиками в армии короля, он грозился казнить их… или отпустить домой… Это я убила королеву… Во время родов я перерезала ей вену, и она истекла кровью… Ребёнок был крупным, по-другому было нельзя, а ошибиться может любая повитуха… — она сделала паузу, но Аэлла глядела во все глаза, не веря тому, что слышала, губы сами собой распахнулись от удивления. — Король обманул меня. Сразу после всего этого он объявил войну, и… мои мальчики погибли там… Будь он проклят! — старуха стиснула кулаки, сверкнула чёрными глазами. — Обманщик!.. Я собиралась унести это всё в могилу…

Аэлла очнулась и перебила её чуть слышно:

— А ребёнок? Он родился здоровым?

— Конечно! Король хотел, чтобы я убила его, но я слишком много детей приняла на этом свете… Убить его прямо я не смогла, я просто помыла его холодной водой… Он слишком цепко держался за жизнь… Потом его окружали кормилицы и няньки, а, может, королю было не до этого… Война шла пять лет, она занимала все его мысли…

— Ребёнка убить не смогли, а мать — смогли?

— Она — грешница, прелюбодейка, нагуляла ублюдка не весть от кого… Разве может быть у нас такая королева?

— Ну, а Мирон? Он же защищает страну, вас всех, он вам служит! — Аэлла почувствовала, как боль и обида вскипают в ней за него, за этого самого "ублюдка". Она жена его, она носит под сердцем его ребёнка…

— Король хорошо воспитал его, а трон ему не занимать.

Аэлла почувствовала, как сами собой стиснулись зубы. Король воспитал, конечно… Насмешками, ругательствами, прямолинейным именованием "выродок"…

— Кто его отец?

— Твоего мужа? — старуха усмехнулась. — Кто ж его знает! Какой-нибудь проходимец, последний конюх… спальный слуга! Кто сейчас разберёт! — она улыбнулась Аэлле в глаза. — Родишь ребёнка от него, не будешь знать, какого он рода…

Аэлла нахмурилась:

— Неужели при дворе никто не знал, с кем дружит королева?

— За ней внимательно следили, возможно, её ублюдок — плод одной греховной ночи…

Аэлла покачала головой сокрушённо, не веря её словам. Её муж, Мирон, тот, кого она так сильно полюбила — ребёнок неизвестно кого? Проходимца? Конюха?

И у неё от него — тоже?

Кто родится? Она — дочь князя! А он…

— Я не верю… Она что, была такой легкомысленной? Она сама — графиня! Она не смогла… не смогла бы так…

— Откуда ты можешь это знать?

Аэлла пристально поглядела в лицо старой повитухи, заговорила быстро:

— Сейчас вы не ходите во дворец, но двадцать пять лет назад вы ходили… Вы наблюдали её многие месяцы, вы должны были видеть, кто рядом с ней, с кем она общалась, кому улыбалась явно и тайно? Вспоминайте! — она повысила голос, приказывая, как делала это со своими служанками.

— Я не знаю! За ней постоянно следили, слуги, король, Мирон… Откуда мне знать? Я думала, у неё ребёнок короля! Кто мог знать?

Аэлла лихорадочно думала, качая головой, никак не могла сфокусировать взгляд на чём-то. Мирон? Она сказала, Мирон? Родной брат короля? Мирон Уард!

У неё перехватило дыхание. В хрониках сказано, с болезнью короля все дела были переложены на Мирона. Родной брат. Младший брат. Они были погодками. Отец их говорил: "У меня растёт два Майнора…" Он не выделял их. И послов принимали они вдвоём…

Святой Боже!

Да король Эдуор завидовал брату, может, даже ненавидел его, а что было, когда он узнал, с кем жена ему изменила? От кого собирается родить ребёнка? Она, быть может, даже любила Майнора, в отличие от короля, должна была родить ребёнка от любимого и не скрывала этого…

Он должен был знать о сопернике! Он бы любыми путями вытянул из жены имя его! Несильно убивался на похоронах жены, и войну эту проклятую начал… Ну, конечно! Война! Война не вовремя, война проигрышная… И Мирон на этой войне погиб…

Король убил жену, брата отправил на гибельную войну, а ребёнка их низвёл до уровня "выродка"… Сделал Мироном в шестнадцать лет, может, даже думал, что он погибнет? А сейчас — с глаз долой! Наградит титулом, дал жену из опальных и — в далёкий Райрон! Да, и жену из опального рода, лучшей он не стоит…

Аэлла закрыла глаза, чувствуя усталость от избытка информации, и даже голова разболелась.

— Ты узнала, что хотела, теперь уходи!

Аэлла поднялась, глядя в пространство остановившимся взглядом, медленно надела капюшон, перевела взгляд на повитуху.

— Постой-ка! — приказала Старая Арда. — Ты сама сказала, что беременна, что уже на четвёртом месяце… — приподняла седые брови. — Ты же стала женой Мирона вот только? Я ошибаюсь?

Аэлла медленно улыбнулась:

— Не бойтесь, мой ребёнок от мужа… Мы просто обменялись с вами личными тайнами, вы мне, я — вам… Прощайте… — она ушла, повитуха проводила её глазами, и только потом заметила на столе золотое кольцо с драгоценным камнем. Всё-таки оставила.

Она спешила по сумеречным улицам Мирополя в замок короля, шла так быстро, что Эл еле-еле поспевала за ней. Прохожие попадались редко, да даже если бы и были, они вряд ли узнали бы в спешащей молодой женщине с огромными глазами и бледным лицом жену Мирона.

Всё смешалось в её голове, все мысли возвращались к одному и тому же. Она думала и думала о нём. О Мироне. О его матери, о его отце, об обстоятельствах его рождения, о короле, что четверть века вымещал на нём свои обиды, злость и разочарование. Он даже второй раз женился только через столько лет. Младшему Адорру сейчас четырнадцать, значит, Идвару было одиннадцать, когда он родился. А, значит, десять лет, как минимум, король издевался над ним. Методично, жестоко. Он был ребёнком, это было легко. Он и сейчас издевается, хотя Идвар является Мироном, имеет власть, за ним вся армия, и люди его любят. Может, сейчас он и не бьёт его, не наказывает физически, но власть его над ним огромна. Он женил его на невесте, которую выбрал сам, на ней. Он лишает его поста Мирона, отдавая это место младшему брату, который даже по возрасту не подходит. И он — это самое главное — отправляет его из Мирополя, из города, который Идвар любит, как ничто иное, другое, может быть, даже её…

Это король сделал его таким, он воспитал его послушным своей воле, молчаливым, замкнутым, слабым. Он никогда не пойдёт против него, никогда не скажет против и слова, он подчинится королю даже в решении покинуть Мирополь. Ещё удивительно, как он не казнил её в Райроне? Как он решился это сделать?

Неужели его любовь к ней сильнее страха перед отцом?.. Королём! Он не отец ему!..

Он не слабак, он не трус, он значительно сильнее, чем кажется королю. Он с шестнадцати лет участвует в военных походах, руководит войсками, принимает решения. И… он любит её. Она очень важна для него. Она — жена его! И у них будет ребёнок…

Пусть будет проклят король! За все грехи, за все те смерти, за боль и унижения, причинённые ему.

Она, не замечая никого, влетела в спальню, сорвала плащ, села на кровать и, закрыв ладонями лицо, расплакалась. Идвар был тут, ещё не ложился, бросился к ней, удивлённый:

— Что случилось? Аэлла, милая… кто обидел тебя? Почему ты плачешь? Что произошло? — но Аэлла только покачала головой отрицательно, так и не отнимая ладоней от лица. — Кто обидел тебя? Тебе сделали больно? Скажи мне!

Он уже сидел на полу перед ней, поднялся на колени, отнимая силой её ладони, заглядывая в плачущее лицо.

— Ну? Так и будешь молчать? Что случилось?

Она смотрела в его лицо глазами, полными слёз. Весь он, весь его облик, лицо, удивлённые глаза казались теперь роднее, ближе, понятливее. Она словно лучше узнала его, взглянула на него совсем по-другому.

Как же любить его теперь надо, чтобы восполнить столько лет боли и ненависти? "Как мог ты сохраниться таким при таком окружении? Откуда в тебе честность и благородство? Где силы ты черпал все эти годы?"

Она почувствовала вдруг необъяснимую жалость к нему за всё, что он пережил. И с новой силой возродилась в ней любовь к нему. И она готова была простить ему всё.

— Аэлла? — шептал он, видя её отстраненный взгляд. — Что случилось, скажи мне? Прошу тебя…

Она быстро заморгала, сбрасывая слёзы с ресниц, качала головой туда-сюда, не сводила взгляда с его лица. Шепнула чуть слышно:

— Всё нормально… Не спрашивай меня ни о чём, пожалуйста…

— Где ты была так поздно?

— Обними меня, Идвар…

Он удивлённо вскинул брови, растерялся от её просьбы. Она-то знала, как можно было остановить все расспросы.

— Конечно… — быстро сел рядом, обнял, прижимая её голову к груди, утонул пальцами в мягких светлых волосах. — Я переживал за тебя, ты ушла и ни слова не сказала, куда… Возвращаешься в слезах, ничего не говоришь…

— Всё нормально, Идвар… — она отстранилась и быстро стёрла с глаз остатки слёз, улыбнулась чуть через всё, что пережила. — Просто я… я вдруг поняла, как люблю тебя…

Он удивился более чем, даже губы распахнулись от растерянности, от услышанного признания. Он уже и не надеялся когда-то услышать подобное.

— Любишь? — переспросил озадаченно, она быстро кивнула головой. — И не сердишься? — кивнула отрицательно. — И прощаешь меня за всё? — она закусила губу и опять кивнула согласно. — И не жалеешь, что стала моей женой?

— Нет, не жалею, потому что люблю тебя, хочу быть рядом…

— Что-то случилось… — он недоверчиво дёрнул подбородком, — не иначе….

— Ну почему ты такой? — Аэлла отстранилась от него. — Говоришь тебе, не люблю — не веришь, говоришь, люблю — тоже не веришь. Почему?

— Верю-верю… — Идвар тихо рассмеялся, поймал её локти, притянул за них к себе, зашептал:- Ты моя, моя, законно, и никто и слова не скажет, и бояться нечего… Помнишь в Райроне? Как мы прятались, скрывали от всех, украдкой любили, себе самим боялись признаться… А сейчас?

Он ещё сильнее притянул её к себе на грудь, поцеловал в губы. Глаза его сияли. Таким счастливым она его не видела ещё ни разу в Мирополе, может, только в день свадьбы.

— Помоги мне… — она повернулась к нему спиной, дёргая шнурки корсета, сама достать не могла, пока Идвар воевал со шнуровкой, сама она быстро доставала шпильки из причёски.

— Подожди, я сам хочу! — он остановил её и последние несколько штук выдернул сам, и зачарованно смотрел, как освободившиеся волосы золотой волной рухнули вниз, зазмеились по плечам, спине, падая на покрывало постели. — А-а-а… — вырвался у него невольно вздох восхищения.

Аэлла поднялась на ноги, быстро стянула корсет, платье, снятое с плечей, упало к ногам. Она осталась лишь в белой нижней рубашке и туфлях. Идвар смотрел на неё снизу огромными глазами и не верил, что всё это происходит.

Аэлла сбросила туфли и упала на кровать навзничь, через ресницы глянула на Идвара. Как давно они не были вместе, с самого Райрона. Идвар глядел на неё во все глаза, охватывая всю целиком, тело под тонкой рубашкой, изгиб талии, переходящий в выступ бедра, разметавшиеся по кровати волосы, закинутые к голове руки.

Как можно терпеть это? Он столько ждал? Мучительно, тоскливо ждал этой минуты. А теперь и с места боится сдвинуться.

Наклонившись, медленно стянул высокие сапоги, а сам глаз с Аэллы не сводил, чувствуя, как оглушительно стучит сердце, отдаваясь пульсом в каждой клеточке тела.

Господи, что за пытка!

Наконец, он склонился над ней, опираясь на руках, осторожно поцеловал в губы, хотел опять отстраниться, но она обвила его руками за шею, не пустила. Он поцеловал ещё раз, и она запустила пальцы в его длинные волосы, перебурила их, ставя дыбом. Идвар улыбнулся, шепча:

— Что ты делаешь? Что делаешь со мной…

Пряди его чёрных волос упали на лоб и на лицо Аэллы. Она улыбалась, подставляясь под поцелуи, глядела полуприщуренными глазами, забывая обо всём.

— Если ты отпустишь меня, я смогу снять рубашку…

Она только молча кивнула головой. Идвар выпрямился на коленях, быстро стал расстёгивать маленькие пуговицы, но пальцы дрожали от нетерпения и ожидания предстоящих ощущений, не слушались. Вслед за рубашкой он расстегнул пряжку пояса на брюках. Снова склонился над Аэллой, шепча горячим дыханием:

— Ты просто сводишь меня с ума…

Она только довольно хмыкнула, осознавая свою власть над ним. Вряд ли сейчас он думал о короле, о Мирополе, о поездке в Райрон…

Он целовал её, спускаясь всё ниже, ниже, до груди, дрожащими пальцами тянул наверх тонкую кружевную рубашку, добирался до вожделенного тела. Аэлла позволяла ему всё, что он хотел: поцелуи, ласки, горячий шёпот, он даже кусал её в порыве страсти…

Она уже давно ждала его и позволила ему взять её, и простила бы ему даже боль ещё большую. Они так давно не были вместе.

Ей хотелось быть ближе, прижаться теснее, позволить ему даже больше, чем могла, если только это было в её власти. Обнимала за плечи, сама подавалась навстречу каждому его движению. И ничуть не огорчилась, когда для него всё закончилось быстрее, чем для неё, просто шепнула ему в висок, стараясь не отпускать, удержать подольше:

— Я люблю тебя, Идвар…

И всё, что было, что узнала она этой ночью о нём, те обиды и злость на него, отодвинулись далеко назад, в прошлое. Остался только он, он рядом, со всей своей страстью, наготой, с трепетными поцелуями.

Да, она любит его! Ничего дороже его нет для неё на свете. Она потеряла всех родных, всё, что у неё было, а нашла одного его… И любовь к нему затмевает всё!

* * * * *

Через день рано утром они покинули Мирополь. Идвар уже не был Мироном, он получил титул герцога, как родственник будущего короля. В дорогу они получили лишь двести рыцарей под командованием графа Мардейна и пятьдесят лучников из отряда барона Одара. Если не будет необходимости, этих людей король требовал вернуть обратно. В дорогу он сказал лишь несколько слов напутствия, был сух и строг в словах и взглядах. И Аэлла лишь с облегчением вздохнула, когда процессия покинула замок.

Дорога предстояла длительная, надо было пересечь ещё столько земель. Осень уже стояла поздняя, листопад прошёл, и, чем ближе продвигались они к Райрону, на север, тым с каждым днём было холоднее.

В одном из постоялых дворов, где окружение герцога разместили на ночь, Аэлла спросила, кутаясь в плащ:

— Ты сильно жалеешь, что нам пришлось уехать?

Идвар в это время снимал мокрые сапоги, уже к вечеру пришлось переходить небольшую речушку. Чтобы не толкаться на узком мосту, все, кто был верхом, поехали через воду. Но брод оказался совсем не здесь, а значительно выше по течению, вымокли все до нитки в холодной воде. А на постоялом дворе в комнатах было нежарко, грелись вином, топили камины, ждали горячего ужина.

— Вообще-то, я не хотел покидать Мирополь…

— Ты так сильно его любишь?

Идвар только многозначительно посмотрел на неё, проходя к горящему камину, поставил к огню мокрые сапоги.

— А королю ты говорил?

— Говорил…

— И что он?

— Он своих решений не меняет…

Аэлла сидела на кровати, сжимая на груди полы плаща, обшитого мехом, следила за мужем, он сейчас как раз расстёгивал мокрую рубашку.

— Но ты же понятно говорил ему?

— Я умолял его… я готов был занять любой пост, стать даже советником Адорру… Хоть кем…

— А он?

Идвар стянул рубашку, усмехнувшись, Аэлла не сводила с него глаз, впитывая каждую чёрточку обнажённой груди. Протянула сухую рубашку.

— Быстренько одевайся, околеешь здесь!

Идвар подошёл к ней, взял рубашку и натянул через голову, стал расправлять воротник, заговорил не глядя:

— Он никогда меня не слушал, всё делал по-своему. Только обругал меня, обзывался…

— Даже так? — Аэлла удивилась.

— Называл меня негодником, непослушным и в том же духе…

Аэлла поднялась к нему, Идвар в это время снимал мокрые брюки, остался в одной длинной рубашке. Посмотрел сверху. Она улыбнулась ему:

— Ты у меня не такой, он ошибается, ты сильный и смелый, и… я люблю тебя.

Он улыбнулся в ответ и обнял её, Аэлла закрыла его полами плаща, как смогла, где сумела достать.

— Фу, какой ты холодный… Бр-р!

— Надо погреть… — он подмигнул ей, нашёл её губы, целуя. Подтолкнул к кровати. — Будем греться, а ужин попросим сюда. Хорошо?

Она с улыбкой кивнула головой, соглашаясь:

— Попросим…

* * * * *

Долгая дорога до Райрона позволяла им быть вместе больше обычного, они, как настоящие молодожёны, не могли наговориться, постоянно находили темы для разговоров, скучали, когда во время пути Идвар ехал верхом, а Аэлла вместе со служанкой — в карете с сопровождением.

Ближе к Райрону дорога стала проходить через княжество, где уже успел выпасть мелкий снежок. Он лишь еле прикрыл землю, но уже передавал душе приподнятое настроение, вселял веру в будущее, наполнял оптимизмом. И иногда, когда дорога была хорошей, Аэлла шла пешком. Завернувшись в тёплый меховой плащ, оглядывала окрестности и уходила мыслями в себя. Бывало, Идвар присоединялся к ней, шёл рядом, ведя коня в поводу, что-то рассказывал, показывая рукой. Он много знал о тех землях, что они пересекали, рассказывал о городах, почему реки и мосты называются так, и хотя Аэлла многое тоже об этом знала, она не перебивала его, не мешала. Он очень много говорил, часто смеялся, шутил, таким в Мирополе она его не видела ни разу. Что-то влияло на него, может быть, она сама, а, может быть, свобода, он, наконец-то, был предоставлен сам себе, и устраивал свою жизнь.

Дорога до Райрона казалась долгой, да и двигались они неторопливо. Именно дорогой Аэлла почувствовала, что у неё начала меняться походка, осанка, да и живот свой она уже не могла спрятать под плащом. А на одном из постоялых дворов она впервые почувствовала, как толкнулся под сердцем её ребёнок. Это испугало её, она даже ахнула.

— Что случилось? — спросил Идвар, нахмуриваясь.

— Ребёнок… толкнулся… — ответила она, прижимая раскрытую ладонь к животу, осторожно, будто к живому. Восторгу Идвара не было предела, он так оживился, засуетился, даже засмеялся довольно, пытался сам услышать своего ребёнка, прикладывая ладони, пока Аэлла не прогнала его. Шептал и шептал без конца: "Мой сын… Сын… У меня будет сын… мой сын…" Аэлла только с усталой улыбкой хмурилась, отвечая ему:

— А если это будет девочка?

— Нет! — он глядел огромными глазами. — Ты не понимаешь! Это будет мальчик! Только мальчик! Только сын!

— Все отцы так думают, ждут наследников, мой отец тоже думал, что у него будет второй сын, а родилась я…

— В нашем роду рождаются первыми мальчики…

— Майноры? — перебила она его, он как-то растерянно моргнул, отвечая ей:

— Ну да…

Она подумала про себя: "Наш сын будет герцогом, он не будет ни Майнором, ни Мироном… Он будет герцогом Райрона… Почему бы и нет?" Наверное, Идвар подумал о том же, потому что как-то вдруг попритих, успокоился, спросил:

— Что-нибудь хочешь?

— Яблоко… меня только от них не тошнит…

Идвар принялся чистить яблоко, а Аэлла следила за его руками, вдруг спросила:

— У вас что, у королей никогда не рождаются дочери?

— Ну почему? Рождаются. Их выдают замуж, правда, редко почему-то бывает. Знаешь, я слышал от своей кормилицы, ты её знаешь, что девочки рождаются от большой любви отца и матери, а ты же знаешь, как у нас проходят свадьбы… Бывает невесту только на свадьбу и привозят, как мою мать, помолвка через письма, всё решают отцы. Какая тут может быть любовь? Хотя, были, конечно, и девочки… Что говорить…

Аэлла молчала, думая. "Как же ты прав о своей матери, как прав… Конечно же, она не любила мужа. Разве можно любить короля Эдуора? Посмотреть на лицо его нынешней королевы, она не живёт, она мучается… Интересно, а отца твоего она любила? Мирона? Мирона Уарда?.. Хотя, какая тут может быть нежная любовь, когда вокруг постоянные подозрения и страхи?.. А то ты родился бы прелестной девушкой с чёрными глазами… Интересно, в какую бы глушь король отдал бы тебя замуж?" Усмехнулась своим мыслям. И куда они бегут? Что такое в голову лезет? Удивляешься только…

Идвар протянул ей яблочные четвертинки без косточек. Аэлла долго глядела ему в лицо с еле приметной улыбкой.

— Вот так, Идвар, уезжала из Мирополя твоей молодой женой — приеду в Райрон беременная на пятом месяце. Вот все удивятся… Король бы эту шутку оценил…

Идвар рассмеялся вдруг, качнувшись на ногах, закачал головой. Ну, слава Богу, пусть уж лучше смеётся, чем грустит. Аэлла откусила кусочек яблока, не сводя с Идвара глаз. Так лучше.

* * * * *

Приехали в Райрон они почти через месяц после того дня, как покинули Мирополь. Их уже ждали, гонцы давно обогнали их дорогой, и когда новый правитель с женой въезжали в город, толпы людей встречали их на улицах. Это была совсем не такая встреча, как в тот день, когда Идвар, ещё будучи Мироном, с победой въезжал в Мирополь, где его встречали осенними цветами и восторженными поздравлениями. В Райроне народ смотрел на нового правителя с любопытством и ожиданием. Ни криков, ни возгласов, ни приветствий, лишь плотная стена тел за линией рыцарского ограждения.

От него ждали только неприятностей. Уж если оставшийся здесь временный правитель правил так, что же ждать тогда от сына самого короля? Да тем более того, кто разбил армию Райрона, убил князя и его сына-наследника. Конечно же, весть о том, что последняя, в живых оставшаяся представительница княжеского рода, стала женой захватчика по воле короля-тирана, разнеслась быстро. Может, поэтому в окна кареты, где ехала Аэлла, заглядывали грустные женские лица со страдальческим выражением в глазах. Такая печаль во всём, будто покойника везут. Аэлла поджала губы и плотнее запахнулась в плащ.

Другого и ожидать было нельзя. На это и рассчитывал король Эдуор. Они должны справиться, тем более, это же родной Райрон, город, в котором прошло детство. Правда, сейчас он казался враждебным и чужим, и люди — какими-то злыми.

С первых же дней новый правитель окунулся в дела бывшего княжества. Разбирал и отменял некоторые приказы графа Лайдена, метался по всему герцогству из города в город с небольшой охраной, сам выступал перед местным людом; встречался с тамошними правителями — баронами, рыцарями, князьями, — принимал от них заверения и обещания, превращал их в своих вассалов. Действовал методами и кнута, и пряника, где-то делал подарки, уменьшал пошлины и налоги, где-то приходилось угрожать, применять аресты, заточать в тюрьмы. Вершил суды, приказал отремонтировать до весны мосты и размытые с осени дороги. В некоторых местах, сильно пострадавших от осенних и летних ливней, отменил долги по налогам, взяв на себя обязательство выплатить их Мирополю из своих, Райронских запасов.

Уезжал, бывало, на такие сроки, что Аэлла начинала волноваться и боялась за него. Она, случалось, не видела его целыми неделями напролёт, скучала и ждала. Он приезжал всегда уставшим и разбитым, голодным и грязным, злым и сердитым. Она успокаивала, как могла, давала советы, на кого опереться, в ком видеть помощника.

Время летело день за днём, так быстро — для него, и так медленно — для неё, когда она ждала его возвращения, когда уставала от тошноты беременности, и не могла отвести глаз от пылающего огня в камине.

Тем не менее, ситуация в землях начала потихоньку входить в норму, восстания прекратились, кое-где лишь встречались локальные вспышки разбойных нападений. Идвар ждал весны, когда начнётся пахота и посевная, когда все проблемы либо разрешатся сами собой, либо ещё больше обострятся. На зиму занялся пока обустройством города. Нанятые артели мастеров каменщиков, строителей расширяли торговую площадь, увеличивали городскую пристань, чтобы к весне она могла принимать бо́льшее количество кораблей. Правда, пока только шло строительство, мало, кто из жителей понимал целесообразность этих перемен. Эл приносила с рынка тревожные новости; Идвара называли в народе чужаком, осуждали за желание изменить облик города, привычный для всех. Презирали за то, что он пытался своё, миропольское, перенести сюда.

И Аэлла чувствовала обиду за него, вспоминала величественный многоэтажный город, где были сотни мастерских, огромный рынок, на котором можно было купить почти всё. Разве это плохо? Разве что-то плохое делает он? И она понимала, каким чужим стал ей её народ, какое раздражение он у неё вызывает.

Мирополь — горный город, всё, что есть в нём, либо сделано в нём, либо привезено из других земель. А подвоз может быть только через горы, по крутым горным дорогам с юга и с севера. Райрон же стоит на реке, и нет лучшего способа доставлять товары! И насколько дешевле! Почему они не понимают этого? Почему отец этого тоже не делал, как это делает сейчас он, вызывая своими действиями злость и непонимание!

И сухопутные дороги тоже есть!

Её Идвар дальше глядит, вперёд смотрит, собирается из Райрона сделать крупный торговый город, не меньший, чем сам Мирополь. Только жители этого ещё не понимают.

Да, да, её муж оказался не только военным человеком, он может и понимает во многом другом, не только верхом ездить и мечом сражаться. И зря король так относился к нему, не считался с его мнением, не слушал советов. И она помогает Идвару, вселяет своим пониманием, своей поддержкой веру в себя. У него глаза горят, он теперь живёт этим всем. Её Идвар. Герцог Идвар, бывший Мирон, правитель нового Райрона.

* * * * *

Молодой рыцарь, присланный в Райрон из Мирополя за партией зерна, оказался болтливым на удивление. За какой-то час, пока грузили зерно на подводы, он наговорил столько всего, что Идвар и слова вставить не мог. По крайней мере, узнал последние новости из Мирополя, а то письма от короля не приходили, только сухие распоряжения.

Новости эти его поразили. Оказывается, жена Майнора, вот уже, как месяц назад, родила мальчика. Роды были трудными, невестка короля промаялась три дня, ребёнок, конечно же, задохнулся, он не смог благополучно пройти из утробы матери, а резать было уже поздно. Старая повитуха сказала, что жена Майнора, несмотря на широкие бёдра, имеет узкий таз, поэтому, скорее всего, и со следующим ребёнком будет то же самое.

Гость из Мирополя по секрету рассказывал, откуда ему достались все эти подробности, его даже не пугало, что разговаривает он с братом несостоявшегося отца, и с бывшим Мироном. Конечно, он извинился, соболезновал, сетовал на то, что думал о том, что все это уже знают. В другой бы раз Идвар, возможно, ударил бы его, на этот же — не мог сдвинуться с места, так ошеломило его услышанное.

Не может быть… Так не должно быть…

Этот ребёнок, этот умерший мальчик, это было право Олдера на королевский трон. По старшинству в роду, так всегда было. Значит, из всех внуков короля самый старший будет сын Идвара, тот, которого Аэлла ещё носит под сердцем. Это будет мальчик. Это должен быть мальчик, его сын. И он родится Майнором, он с момента рождения будет наследником трона, он — будущий король Мирополя!

И король Эдуор должен знать об этом уже сейчас, он должен знать, кто сменит его старшего сына на королевском троне.

"Да, да, не я, мне не суждено, не я, но сын мой! Он будет править Мирополем!"

Эта мысль захватила его, не давала ему покоя, он обдумывал письмо королю, но оно всё не оформлялось, пока Идвар не осознал, что должен видеть короля лично. Он должен поговорить с ним. И на утро Идвар, не сказав Аэлле, куда он едет, в сопровождении нескольких телохранителей выехал экстренно в Мирополь.

* * * * *

Король молча слушал его, глядя в лицо, нахмуриваясь и кривя губы с каждой высказанной мыслью. Идвар начал издалека, напомнил о законах Мирополя, выразил соболезнование и, наконец, перешёл к цели своего приезда. Вот тут король уже не выдержал, вспылил, перебивая резко:

— Что-то я не понимаю тебя, чего ты хочешь?

Идвар чуть покачнулся на дрожащих ногах, долгую дорогу они преодолели всего за десять дней, иногда даже ночуя через раз, всё по пути, дых перевести было некогда. В голове, глаза лишь закрой, смешивались города, посёлки, дороги и мосты, что преодолели они за дни пути. Ещё и здесь… Неужели он ничего не понимает? Он же король!

— У меня скоро родится сын, осталось два месяца… Мой сын, по закону, является наследником трона, он будет наследовать власть в Мирополе…

— Этого не будет никогда! — холодно процедил сквозь зубы король Эдуор. За эти месяцы он заметно постарел, ещё больше черты лица обострились, да седых волос добавилось. — Пока я жив — не будет…

— По закону… — попытался вставить Идвар.

— Я сам себе — закон!

— Так не должно быть, — Идвар не по обыкновению сопротивлялся решению короля, необычно долго, выдерживал его испепеляющий взгляд, упрямо поджимал губы. — Закон, есть закон. По нему сказано, что королём станет старший в семье. Из ваших внуков, мой король, мой сын — самый старший будет всегда, кто бы ни родился потом, даже у Олдера… Мой сын…

Король перебил, вскидывая подбородок, и золотой венец его сверкнул в седых волосах:

— Я не уверен, что это твой сын.

Идвар несколько раз моргнул растерянно, шепнул:

— Не понимаю вас…

— Вспомни, когда ты женился, твоя жена, видимо, уже была брюхата… Ты хоть знаешь, кто его отец? Кто-нибудь из местных там, райронских проходимцев. Неужели ты думаешь, я оставлю трон ублюдку?

Идвар вспыхнул, и румянец гнева появился на скулах, он выдавил сквозь зубы:

— Это мой ребёнок. Я был у неё первым и единственным мужчиной за всё время. Ещё в Райроне, до того, как она приехала сюда по вашему приказу…

Король молчал, и Идвар видел, как под мантией стиснулись его кулаки.

— Ты солгал мне? Я спросил тебя тогда… — Идвар промолчал на вопрос короля. — С каких это пор ты научился врать мне? Ты спал с ней? Ты спал с ней ещё в Райроне? — король нахмурился. — Ах ты, паршивец проклятый!

— Это мой ребёнок! Мой сын! Она — моя законная жена. Мой сын — законный Майнор, он будет наследником, и вы должны вернуть меня и мою жену сюда, чтобы он родился и жил здесь, — он говорил твёрдо, уверенно, он ещё ни разу в жизни не разговаривал так с отцом, таким тоном, с такой требовательностью, с такой уверенностью в голосе, во взгляде. Короля аж затрясло от возмущения:

— Что?!! — он повысил голос, качнувшись вперёд.

Идвар повторил негромко:

— Вы должны разрешить нам вернуться в Мирополь…

— Ни за что! Никогда! Не будет этого никогда! — он резко взмахнул руками, дёрнувшись всем худым сильным телом. — Убирайся! Убирайся назад в свой Райрон! Ты — герцог, ещё пока герцог… Благодаря моей воле… Потому что я так хочу! Я могу передумать, лишить тебя титула, земли, казнить и тебя, и твою жену… Убирайся! Ты в моей власти! Ты — мой слуга, мой вассал! Как можешь ты требовать чего-то? Убирайся с глаз моих, пока я не арестовал тебя, не приказал бросить в тюрьму… Кто ты такой здесь? Ты даже уже не Мирон! Я не желаю видеть тебя в моём городе. Убирайся! Никакого трона тебе, запрещаю даже появляться здесь… Не желаю видеть тебя! Даю час, чтобы ты покинул город, иначе арестую…

Идвар ещё постоял немного, стискивая зубы. Он прогоняет его, он просто выгоняет его, не как родного сына, а как простого слугу, любого другого.

— Мой король…

Он перебил его:

— Никогда, слышишь, никогда твой род не будет занимать трона, ни ты, ни сын твой, ни внук — никто! Пока я жив, пока я могу, я не позволю тебе. Никогда не позволю… Уходи!

— Почему? Что я сделал?

— Убирайся! — король процедил сквозь зубы.

— Я люблю Мирополь, я хочу служить ему…

— Охрана! — закричал король Эдуор, влетели вооружённые воины личной охраны короля в чёрных плащах. — Уберите отсюда… Уведите герцога… Прочь! Вон из города!.. Подальше…

Его попытались взять за локти, но Идвар вырвался, дёрнувшись в сторону, и у горла оказалось лезвие алебарды. Идвар процедил сквозь зубы:

— Я сам уйду…

Его проводили до выхода из дворца, как опасного, от которого ждали лишь неприятностей. Телохранители Идвара надеялись на отдых, покой, хотя бы на два-три дня, но вместе с герцогом Райрона их выпроводили из города.

Предстояла долгая дорога до Райрона. "Домой", — как подумал Идвар, и сам себе удивился. Он назвал Райрон домом. Ничего другого от короля ожидать было невозможно, он ненавидел своего среднего сына, ненавидел всем своим существом, и не скрывал этого. Но, несмотря на поражение, Идвар чувствовал необыкновенный душевный подъём: он впервые в жизни разговаривал с отцом наравных, без страха, выговаривая всё, что хотел, что думал. И даже научился требовать. Что это? Откуда это у него вдруг?

И, пусть, король не внял, зато он сам услышал свой голос.

* * * * *

Оставшись один, король Эдуор потребовал к себе герцога Вальдена. Его искали долго, вместе с юным Мироном они были на верховой прогулке. Герцога доставили к королю сразу же, как они вернулись, он ещё даже пах конём, и в руке — хлыст.

— Герцог, вы были с бывшим Мироном в Райроне, какие отношения сложились у него с княжной? — король смотрел прямо, врать ему было бесполезно.

— Он сохранил ей жизнь, хотя я этого не советовал с первого же дня, он и слышать об этом не хотел. Они встречались, думаю, раза три вместе ужинали, это точно, но она жила в изолированной комнате. Слуги доносили, она злилась на него, особенно после казни князя, брата её… Я подозревал, что между ними что-то было, связь, но доказательств у меня было. Мирон настаивал, чтобы ей сохранили жизнь даже тогда, когда её брат был под стенами Райрона… Но сам он связь отрицал…

— Почему я первый раз об этом слышу? — король кривил губы, еле сдерживая раздражение.

— Я писал об этом в своих отчётах о походе, вы приказали отдать секретарям…

— Я ещё не читал их! — перебил король раздражённо. Конечно, за всё это время у него было много и других дел, тем более, по возвращении он разговаривал с герцогом, тот и словом не обмолвился о предполагаемой связи Мирона с княжной.

"А княжна там такая, что руку откусит — отдай ей только палец! Это всё от неё веет… Надо было, в самом деле, казнить её от греха подальше. Теперь и этот, от рук отбивается, неужели ещё в детстве не сломался? Мало тебя били! Начал рот разевать. Но выступить войной ты точно не решишься, сил у тебя маловато, а больше не получишь, учти… И те, что дал, назад заберу, чтоб даже головы не поднял! Это надо же, захотел, ублюдка своего на трон? Не бывать этому! Никогда не бывать! А хоть слово ещё скажешь, предателем объявлю! Войной пойду! Всё сожгу и всех вырежу! Чтоб даже мыслей таких не было! Плевать, что ты для всех — сын мой родной! Не позволю!"

Король перевёл глаза на лицо герцога Вальдена, тот всё ещё был здесь, ждал терпеливо, чуть слышно ударяя хлыстом по голенищу высокого сапога.

— Просмотрели вы, герцог, не заметили то, к чему были приставлены… — герцог удивлённо приподнял седые брови, и король продолжил:- Связь у них была… ещё какая… Через два месяца уже наследник родится. И амбиции у нашего герцога большие стали — жаждет трона короля для сына, — брови герцога Вальдена приподнялись ещё выше, а король добавил чуть слышно:- Если что, вы сами армию в Райрон поведёте… Учтите это.

— Да, мой король, — герцог согласно склонил голову.

— Я думаю, до этого всё же не дойдёт, он всё-таки мой слуга пока. А непокорных слуг наказывают.

— Пока все поставки из Райрона идут без перебоев. Я проследил.

— Подождём до весны, — король поплотнее запахнулся в мантию, в огромных залах дворца было холодно, а горные ветры дули из всех окон и углов. — Идите, герцог…

Оставшись один, король долго и мучительно думал, но все мысли, как одна, возвращались к одному и тому же. "Негодный мальчишка! Стервец проклятый! Плод греха! И почему ты не умер ещё младенцем? Сколько проблем можно было избежать…"

* * * * *

С самого утра Аэлла просидела почти весь день за вышивкой, иногда лишь прогуливалась по комнатам, чтобы отдохнули глаза и кровь разогнать, без аппетита принималась за завтрак, обед, останавливалась на засахаренных фруктах, свежих уже не было, шла зима. Беременность утомляла её, скорей бы уже всё закончилось. Хотя при мысли об этом становилось страшно, наверное, каждой женщине, когда ей предстоит подобное. И обратной дороги уже нет, только вперёд. Она должна это вынести, зато у неё будет ребёнок, её ребёнок. И как будет любить её Идвар! Ещё сильнее! Она докажет ему свою любовь. У них двоих будет ребёнок. Их общий.

Аэлла вздохнула, осторожно положив ладонь на живот. Он ещё здесь и, наверное, ему здесь хорошо, мама близко, она любит его, она его ждёт.

После обеда появился слуга. Оказывается, встречи с ней добивается прибывший с запада барон Свэйн. Аэлла удивилась.

— Хорошо, я встречусь с ним.

Барон ждал её в комнате для приёмов, обернулся медленно, с достоинством, и Аэлла смогла рассмотреть его. Высокий, хорошо сложенный, в доспехах и походном плаще, высокие сапоги со шпорами. Глаза смотрели спокойно, сдержанно, почти неподвижные. Светлые русые волосы аккуратно подстрижены, и лицо чисто выбрито. Настоящий аристократ.

— Здравствуйте, госпожа… — склонил голову. — Я с обеда жду вас…

— Мужа нет сейчас дома, он в отъезде.

— Я хочу поговорить именно с вами.

— Со мной? — она удивилась. — Вряд ли я чем-то могу вам помочь, вам лучше бы было дождаться самого герцога, он занимается всеми делами в Райроне.

— Где он сейчас?

— Я не знаю. Он уехал давно, и не всегда говорит мне, куда.

Барон Свэйн помолчал немного, будто с мыслями собираясь, потом заговорил:

— Госпожа, я приехал с Западного Арда, я представляю интересы аристократии запада, всех, недовольных тем, что происходит в нашей стране. Вы понимаете, о чём я говорю? — Аэлла не сводила глаз с его лица, но не говорила ни слова. — Ваш отец собирался выйти из-под власти короля, мы поддержали его, но не успели прислать войска, потом поддержали вашего брата… Я и мои люди участвовали в сражении под стенами Райрона…

— Вы позволили ему умереть… — она перебила его, и барон замолчал на время.

— Они напали неожиданно, зажали нас в неудобном месте. Это бой, госпожа, там нельзя ничего предугадать. Я командовал отрядом на правом фланге, нас оттеснили в реку, мы отошли с большими потерями… Князь был в центре, он попал в плен…

— Чего вы хотите от меня? — Аэлла повысила голос, чуть склонилась на один бок, прижимая запястье к животу; ребёнок вёл себя беспокойно, словно чувствовал её состояние.

— Мы собрали силы, нужен только сигнал. И ещё, — он перевёл дыхание, не сводя глаз, — нам нужен тот, кто нас поведёт, кто возглавит сопротивление, кто станет против власти короля и его ставленников…

— Что? — Аэлла нахмурилась, склоняясь чуть сильнее, придавила живот предплечьем.

— Мы предлагаем вам возглавить войска…

— Мне?

— Вас никто не просит идти в бой или сражаться, нам важно ваше имя, весь народ по всему Райрону поднимется, если услышит ваше имя, все помнят вашего отца, госпожа…

— Я беременна… — она шепнула чуть слышно.

— Да, конечно, у Райрона будет наследник…

— Но мой муж…

— Он — ставленник короля, он — его сын, он вводит здесь свои порядки. Он — враг нашего народа, он — ваш враг. Он убил князя, убил вашего брата… Когда произойдёт переворот, он будет казнён…

— Он — мой муж… — её голос стал ещё тише.

— Вы стали его женой не по своей воле, вас заставили, это всё король-тиран, все это понимают, вас никто не винит… — он ещё что-то говорил в том же духе, но Аэлла не слышала его, глядя в сторону. "Казнить…" Идвара придётся казнить, чтобы освободить весь Райрон от людей короля… Идвара! Её Идвара! Она перевела глаза на барона и вслушалась в его слова.-…это нужно для нашей страны, для вашей страны… Так получилось, что из рода князей остались в живых только вы, госпожа, и вы должны освободить Райрон от людей короля.

— Я — должна? — она скривилась, как от боли.

— Всё зависит от вашего слова, от вашего решения, я передам его другим…

— Нет! — она перебила его.

— Что?

— Я говорю, нет! — Аэлла чуть повысила голос, не отводя взгляда с его глаз.

— Почему? — барон удивился её решению.

— Это будет война. Опять война. Король пришлёт войска…

— У них нет Мирона, мальчишке четырнадцать лет…

— У него есть советники, много советников… Барон, вы были когда-нибудь в Мирополе, нет? — барон дёрнул головой отрицательно. — Я была. Это огромный город, это богатая страна, очень богатая, нам никогда не выиграть их, даже если мы сильно захотим. Поймите меня, эта война губительна для Райрона…

— Но ваш отец…

— Нет! — настойчиво повторила Аэлла. — Я не готова объявлять кому-то войну, я — женщина, я жду ребёнка… Я не хочу сейчас думать об этом…

— Я понял вас, госпожа.

Аэлла замолчала, не сводя глаз. Какое-то время она и барон смотрели друг на друга, обдумывая слова, Аэлла медленно покачала головой, шепнула:

— Простите меня…

— Нет, госпожа, не извиняйтесь, вы не виноваты, — он быстро снял с пальца кольцо, положил на столик. — Вы всегда можете передумать, вы в праве, мы будем ждать. Если решитесь, если передумаете, вам надо будет лишь прислать это кольцо мне. Мы придём к вам на помощь все, кто сможет… Прощайте, — Аэлла лишь кивнула головой, видя, как он уходит твёрдым шагом, сжала в руке кольцо. Оно не понадобится ей, она не понадобится. "Господи, лишь бы так и было… Ещё ты тоже… Что тебе надо?.." Она сильнее придавила руку к животу, как будто это могло успокоить ребёнка.

* * * * *

— Где ты был так долго? — Аэлла сразу же спросила с порога, как только он появился, не сводила взгляда с его уставшего грязного лица, огромных глаз, ставших за дни отсутствия ещё больше, чернее. Он заметно похудел, осунулся, зарос щетиной, и глядел исподлобья, будто ждал подвоха. — Целых двадцать два дня! Я думала, умру от тоски, Идвар. Я думала, что-то случилось с тобой. И я, — она покачала головой сокрушённо, — даже не знала, где искать тебя, ты не сказал, куда едешь…

— Всё нормально, дорогая, я дома…

— Двадцать два дня… — медленно повторила Аэлла.

— Да, я смертельно соскучился, и, — он тяжело моргнул, — и ещё больше устал, поверь мне. Меньше всего мне хотелось бы огорчать тебя, но так вышло. Прости…

Она только глубоко вздохнула и присела на кровать, положив ладонь на живот. Остаётся совсем чуть-чуть, уже весна начинается, снег давно сошёл, оживают деревья, птицы, появились бабочки. Скоро в глаза ударит пронзительная зелень. А в апреле родится он… Отец только его всё время где-то пропадает.

Аэлла терпеливо дождалась его, Идвар вернулся чистым, выбритым, в свежей одежде, и даже улыбка появилась. Подобрался к Аэлле на кровать, положил руку на живот.

— Ну, как вы без меня?

— Тоскуем… — она усмехнулась, перевела глаза вбок, вздохнула.

— Поужинаем вместе? — предложил Идвар, лёг на постель на согнутый локоть, глядел снизу. — Ну не обижайся на меня, пожалуйста, Аэлла, дорогая… Не устраивай сцен, жена! — улыбался, как нашкодивший подросток. — Муж дома!

— Конечно, дома… — она кивнула головой. — Слава Богу…

— Весна идёт, так здорово, кажется, вот зима начиналась, уже сады зацвели…

— У нас ещё нет! — она перебила его горячим шёпотом, и Идвар согласно кивнул головой.

Может быть, она так и не узнала бы, куда он ездил, если бы за ужином он сам не рассказал ей последние новости Мирополя, о родившемся мёртвым внуке короля. Аэлла сразу же насторожилась, убирая салфетку в сторону. Вспомнилась его фраза: "…уже сады зацвели". Какие сады? Где он мог видеть цветущие сады в Райроне? Они зацветут лишь в апреле, дней через двадцать, или чуть раньше, зависит от погоды. Сейчас могут цвести сады только на юге, в южных землях, в Мирополе, например. Она спросила напрямик:

— Ты был в Мирополе? — Идвар медленно перевёл глаза и дрогнул бровями вопросительно. — Ты был у короля?

— Аэлла… — она перебила решительно, с твёрдостью:

— Не надо всего этого, просто признайся, не говори лишних слов, я ничего не хочу слышать. Ты был в Мирополе? — он согласно кивнул головой в ответ. — Зачем? Чего ты хотел от короля? Зачем нужны личные встречи, ты вполне обходишься письмами. Чего ты ещё от него добиваешься?

Она поднялась из-за стола, нахмурилась и, сердито стиснув зубы, смотрела сверху. Идвар заговорил:

— По законам Мирополя, трон передаётся по старшинству в роду, внук короля родился мёртвым…

— Что? — она опять перебила его. — По-моему, я понимаю, о чём ты думаешь… — сделала паузу и качнула головой отрицательно, дёрнула подбородком. — Нет, Идвар…

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь, ты — уже не Мирон, ты не можешь даже думать об этом, это глупо, Идвар. Какой трон? Ты — герцог, король сослал тебя подальше…

— Но закон, Аэлла… — Идвар уже поднялся из-за стола и был рядом. — Наш сын по закону родится Майнором…

— Нет, Идвар! — она перебила его, повысив голос, даже воздух рубанула ребром ладони. — Как ты не понимаешь? Король никогда этого не сделает! Он избавился от тебя и меня, и наших детей… Ты же сам знаешь, как он относится к тебе…

— Но закон… — он попытался вставить в её тираду хоть слово, но Аэлла не дала ему этого сделать, опять перебила:

— Какой закон? Он — король! А ты — герцог Райрона! Единственное, на что могут претендовать твои дети — это место в Райроне. Не больше! Пойми это! Перестань даже думать об этом…

Услышав о смерти маленького наследника Мирополя, Аэлла пожалела его мать, бедная Вэллия, для любой женщины это огромная трагедия, а уж для неё — тем более. Она должна была стать королевой, матерью короля. А теперь? Возможно, Майнору придётся искать новую жену. Ждать рождения нового наследника. Жалость к невестке короля, понимание её горя, как будущей матерью, ожидающей рождения ребёнка, вызывало смятение и непонятные чувства в душе. Как вообще в этой ситуации можно думать о какой-то выгоде? Какой тут может быть трон? Это безумие! Только мужчины способны на подобное. Делить что-то, искать какие-то выгоды, радоваться поражениям другого.

Безумие!

— Идвар, — она зашептала чуть слышно, — он ещё даже не родился, а ты уже думаешь о троне для него. Так нельзя! — она покачала головой отрицательно, не сводя глаз с его лица, кровь отлила от щёк от внезапного страха и волнения. — Ты не должен даже думать об этом. Ты должен был сказать мне… Посоветоваться со мной… Это и мой ребёнок… — внезапная усталость обрушилась на неё. Как он мог? Как мог так?

— Я знаю, дорогая. Я поэтому и вернулся без ничего, я даже говорить тебе не хотел, всё равно… — она перебила его, не дав договорить, спросила:

— Что сказал тебе король? Он тебя выгнал? — Идвар кивнул и шепнул в ответ:

— Его гневу не было предела.

— Он угрожал тебе?

— Он обещал пойти войной.

— О, Боже! — она воскликнула, стиснув кулаки, нахмурилась. — Я так и думала, даром он это не оставит. И он сделает это, раз обещает, значит, — сделает. Опять война? Бедный Райрон! Сколько можно?

— Не будет никакой войны! Я вернулся к тебе, вернулся в Райрон.

Она ничего не ответила, так и стояла, глядя в его глаза растерянно, и все слова забылись. Шепнула уже о другом:

— Я боюсь, Идвар, времени остаётся мало. Я не хочу, чтобы, как у неё… пусть лучше живёт, не надо никакого Мирополя… — на глазах появились слёзы, и Аэлла стала стирать их пальцами, размазывая по щекам. Идвар бросился к ней, обнял, прижимая к себе, и она плакала, уткнувшись лицом в мягкую ткань у него на груди, а он гладил её ладонью по голове, успокаивая.

Почему, почему весь этот мир требует войны? Все хотят воевать? Зачем это нужно?

* * * * *

С самого утра она чувствовала какую-то необъяснимую тревогу, ничего не хотелось ни есть, ни пить, томилась в каких-то ожиданиях, ещё и Идвар уехал куда-то. Попробовала почитать, заняться вышивкой — ничего в голову не шло, долго сидеть на одном месте не могла. Прогулялась по коридорам замка, обошла галерею, побыла на балконе и всё, думая о чём-то, смотрела перед собой, не глядя, ничего не видела. Только душа, казалось, разорвётся от того, что накопилось в ней.

И только к обеду ощутила вдруг боль в животе, через время она повторилась, потом опять. Страх и безумное волнение охватили её в этот момент. Всё! Начинается!

Крикнула Эл, прижимая руку к животу. У служанки глаза в миг на пол-лица стали. Она проводила Аэллу в комнату, сама метнулась за помощью. Скоро вокруг Аэллы были повитуха, врач, служанка. Было, конечно же, рано, все смотрели в лицо её с ожиданием, одна Аэлла всё никак не находила места. Повитуха была местная, райронская, опытная, но нестарая, для неё это были уже не первые роды, поэтому именно она больше всех поддерживала Аэллу, шептала уверенно: "Не бойтесь… это схватки… Они самые тяжёлые, потом будет проще… Держись, герцогиня… — переходила даже на "ты", но Аэлла этого не замечала, а потом даже и не помнила. — Всё будет хорошо… Вот увидите…"

Она ходила из угла в угол, держась рукой за живот, стискивала зубы, давя в себе стон боли, садилась, когда боль становилась нестерпимой. Когда приступы боли отходили, давая передышку, возможность перевести дыхание, набраться сил, Аэлла обводила комнату затуманенным взглядом, хрипло дышала, снова принималась ходить по комнате. Её уговаривали лечь, но ей так было легче, пока ещё были силы. Потом передышки стали короче, чаще, и Аэлла сдалась, легла на постель, уже не пыталась подняться. Боль была такой, что затмевала всё в голове, ни одной мысли не было, кроме злости на весь мир. В ставшие короткими передышки она проваливалась в бессознательный сон, пока не накатывала новая волна боли. Тогда Аэлла резко просыпалась и вскидывалась на постели, пытаясь сесть, скрипела зубами, шумно дыша через нос, но ни разу так и не закричала, хотя, казалось ей, вот-вот и она закричит на всю комнату, на весь замок, на весь Райрон.

Как говорила потом повитуха: "Это были поистине королевские роды, такой силы женщину встретишь не часто… Ни одного крика…"

Что это стоило самой Аэлле, мало, кто мог себе представить. И лишь, когда начались сами роды, в замке появился Идвар, как чувствовал. Узнав о происходящем, влетел по лестнице на третий этаж замка, бросился в комнату, и лишь служанка остановить смогла его, буквально повиснув на нём всем телом. Но он успел крикнуть:

— Аэлла, милая, я тут!.. Я с тобой!

Его вытащили в коридор, и всё время он пробыл тут, ожидая в волнении. И только к вечеру уже облегчённо выдохнул, когда комнату и коридор огласил громкий крик народившегося младенца. Слава Богу! Слава Богу! Живой! Всё равно кто, плевать! Главное — живой!

Вышел врач, седой, с длинными волосами до плеч, он из миропольцев, ещё из первого похода в Райрон, так здесь и остался, у раненых. Идвар метнулся к нему, заглядывая в глаза с немым восторгом.

— Поздравляю, герцог, — врач устало улыбнулся, хмуря седые брови, но глаза тёмные смотрели с пониманием, с радостью. — Всё хорошо, обошлось, здоровенький крепкий мальчик…

— Мальчик? — не веря услышанному, переспросил Идвар.

— Мальчик-мальчик… Радуйтесь…

На порыве герцог обнял вдруг врача, прижал к груди, закричал:

— Я радуюсь! Радуюсь! Ма-альчик! Сын! У меня сын! Сын! Да!

Отпустил врача, оглушённого его криком, его эмоциями, рывком пожал его руку, и быстро спросил:

— А она?.. Что с ней?..

— Отдыхает, всё хорошо с ней, ваша жена, герцог, сильная женщина, молодец. Ей сейчас поесть, выспаться, сил набраться… Восстановится она быстро…

— К ней можно? — Идвар глаз не сводил.

— Можно…

Он влетел к ней, бросился, и перед самой постелью упал на колени, скользнул по полу, ловя в складках одеяла дрожащие тонкие пальцы Аэллы, прижался к ним губами.

— Аэлла, милая… — скривился с болью, заглядывая в её измученное лицо, серые глаза. — Любимая моя, как ты?.. Господи…

— Нормально… — она чуть слышно шепнула.

Идвар глядел, глядел ей в лицо, впитывал всё до мелочей: огромные глаза, капельки пота на лбу, искусанные губы, разметавшиеся по подушке волосы. Его Аэлла, его любимая, самая дорогая… Ткнулся лбом в мякоть одеяла, смотрел исподлобья перед собой на грубую шерстяную ткань. Он так боялся за неё, так волновался, особенно вспоминая свою мать, невестку, да и мало ли подобных случаев. Всё обошлось. Всё закончилось.

— Господин… — его позвали, и Идвар вскинул голову, только сейчас заметив, что в комнате ещё кто-то есть. Повитуха показывала ему завёрнутого в одеялко ребёнка, шептала:- Мальчик… Хорошенький, красивый мальчик… Смотрите, господин…

Идвар поднялся на ноги, отпустил руку Аэллы, и, вскинув брови, изумлённо смотрел на ребёнка. Повитуха поднесла его ближе, а Идвар всё не брал его, глядел во все глаза, не веря им. Ребёнок. Его ребёнок. Мальчик. Его сын. Сын. Долгожданный. Столько с ним связано надежд, планов. Наследник. Его мальчишка. Говорил сам себе и не верил себе же. Быть не может! Ещё месяц назад, ещё вчера, да ещё же утром сегодня их с Аэллой было двое, а теперь…

Он осторожно принял ребёнка, держал на вытянутых руках, боясь придавить к груди неосторожно, он казался таким маленьким, хрупким на ощупь.

— Не бойтесь, господин, — это успокаивала его повитуха, — просто поддерживайте голову, они только кажутся такими маленькими, а есть захотят… О-о-о… — усмехнулась.

Идвар вернул ребёнка и негромко спросил:

— А сейчас он голодный?

— Скоро захочет, сейчас пока спит, он тоже устал, слава Богу, как мама… — повитуха отдала ребёнка Аэлле, помогла ей сесть, поправляя подушку за спиной. Идвар смотрел заворожено, как Аэлла брала его, как прижимала к груди, поправляя одеяльце у лица ребёнка. Чудо, маленькое чудо. Он мог смотреть часами на неё с ним, на её заботливые, аккуратные движения. Она казалась ему самой красивой в мире…

— Где ты был? — спросила вдруг Аэлла, и Идвар вздрогнул, вернувшись из мира мыслей, тряхнул головой, и даже интонация голоса его изменилась:

— Да, в деревне одной тут… Опять пожар, говорят, снова разбойники появились в лесах, дома жгут, скот воруют, крестьян грабят…

Аэлла нахмурилась, поглаживая пальцами машинально бок ребёнка, проговорила негромко:

— Неужели всё опять начинается? Сколько можно?

— Особенно на востоке, откуда твоя мать родом, говорят, местные маркграфы собирают армию. Хотел вот съездить, посмотреть…

— Ну и езжай!.. — Идвар вопросительно приподнял брови, будто она говорила о чём-то невероятном, и Аэлла продолжила:- Конечно, если надо, что же ждать? А вдруг восстание начнётся, может, успокоишь, не дашь… А за меня, — поправила себя, — за нас не бойся, мы справимся… Поверь мне, езжай…

Он кивнул головой, решившись.

— Тогда пойду?

— Конечно.

Перед уходом он вернулся к ней на миг, поцеловал аккуратно в губы, шепнул чуть слышно:

— Я люблю тебя… сильно-сильно…

Она согласно покачала головой, улыбнулась. Она и так это знала, а теперь — особенно.

— Иди… Я тоже люблю тебя… — и, когда он был уже у двери, Аэлла окликнула его:- Идвар? — он обернулся. — Береги себя… пожалуйста… Хорошо? Для нас…

Он улыбнулся и молча вышел.

* * * * *

Он въезжал в деревню не первым, там уже были рыцари из его эскорта. Горели два дома. Жители торопливо носили воду из колодцев, передавали деревянные вёдра, женщины с испуганными детьми у подолов голосили со слезами у вынесенного из домов скарба. Крестьяне с упрямыми лицами глядели недобро из-под бровей, потных волос, растягивали баграми брёвна, заливали водой, на подъехавшего герцога со свитой не обращали внимания.

— Помогите, что ли… — Идвар нахмуренно махнул рукой, отдавая приказ оруженосцам, конюхам, слугам из свиты. Рыцари смотрели с коней, потом разбрелись по деревне, нашли старосту, ещё нестарого крестьянина, смуглого, с тёмными волосами. Здесь, на востоке, чаще обычного были такие. Говорил он быстро, словно торопился, но Идвар понимал. С утра появились вооружённые люди на конях, пограбили, но насилия не чинили, уходя, подожгли вот этих два дома.

— Почему именно эти? — озадаченно переспросил Идвар.

— Хозяева возмущались, не хотели отдавать коня и свинью, да и хлеба́ у них забрали, вчера только выпекли… Весна, вы же сами понимаете, господин, запасов мало у кого осталось…

Идвар понимающе кивал головой, смотрел на старосту с высоты вороного коня.

— Куда ушли? Откуда пришли? Есть ли какие слухи, где могут быть? Кто вообще такие? Как выглядели? Какое было оружие? Какие кони? Кто руководитель? Кто приказы отдавал? — Идвар засыпал его вопросами и внимательно слушал. Староста мало знал об этом, но то, что проявлялось в его скупых репликах, всё больше и больше убеждало Идвара, что напавшие не были разбойниками из крестьянской среды. А, если и были, то, возможно, с хорошим опытом, может, банда орудует с прошлого года. Имеют оружие, лошадей, действуют организованно и быстро.

Что это? Кому это наруку? Зачем жечь дома в деревнях? Чтобы вызывать постоянное недовольство, сопротивление новой власти. Об этом должны знать местные графы. Возможно, они сами затевают это, зима прошла тихо, а, значит, они где-то прятались, от кого-то получали помощь. Не может быть так, чтобы про них никто ничего не знал.

Идвар молча смотрел на огонь пожарища, на снопы ярких искр, подлетающих в воздух, на суетящихся вокруг людей. Почему? Что он делает не так? Почему они ненавидят его одного так, что готовы причинять вред даже своим крестьянам?

— Ладно… — Идвар развернул коня, потянув повод, глянул на своего главного адъютанта из свиты, добавил:- Заплатите им за ущерб…

К вечеру они добрались до замка маркграфа Крейна. Свиту герцога встретили приветливо, разместили, накормили, а для ближайшего окружения и самого герцога был устроен богатый ужин. Маркграф, темноволосый, аккуратный, лёгкий в общении, был приветлив, заботлив, часто улыбался. Узнав, что герцог желает остаться на несколько дней, он приказал разместить гостя в самой лучшей комнате, обещал лучшую охоту.

Что-то настораживало Идвара, может, потому, что он постоянно ожидал какого-то подвоха, неприятностей. Даже сон долго не шёл, несмотря на усталость, долгий затянувшийся ужин, день, проведённый в седле. Не было покоя. Может, в любое другое время он был бы более беспечен, но не сейчас. Он хотел вернуться, вернуться к жене и сыну, как она просила. И поэтому стал подозрителен, прислушивался и приглядывался ко всему. И даже всадник, отъехавший от замка ночью, которого Идвар заметил из окна башни, показался ему странным.

Зачем? Куда надобность ехать среди ночи? Какие новости и кому он повёз? Зачем? Зачем это?

На следующий день Идвар сам обошёл конюшни, кузни, оружейные мастерские, заметил новый колодец, заложенный фундамент под новый амбар для хлеба. Всё казалось ему странным, и большое количество лошадей, и мастера, работающие по оружию. Почему? Но на все вопросы маркграф ссылался к одному: "Наше графство пограничное, как и вся эта территория, мы всегда так жили. Мы постоянно в состоянии войны… Так жили наши предки, и мы так живём. Война — наш хлеб… И князь Райрона об этом знал, мы даже получали льготы в налогах…"

Идвар ничего не ответил, но отказался от предложения погостить, и на следующий же день, к явному недовольству Крейна, покинул его земли.

Так он посетил все земли на востоке Райрона, и везде он встречал всё то же самое, что и у маркграфа Крейна. И это не радовало его. В конце концов, Идвар повернул домой, в Райрон.

Он понял одно: что-то готовится здесь, что-то затевается за его спиной, и что-то недоброе. Будет война…

* * * * *

Вернулся в Райрон он лишь к вечеру двадцатого дня, его уже ждали. Пока переделал всё после поездки: переоделся, помылся, поужинал, отдал указания свите, что была с ним, к Аэлле и маленькому сыну пришёл уже в глубоких сумерках. Склонился над кроваткой, глядя в лицо спящего ребёнка. Он подрос за эти дни, личико стало ровненьким, беленьким, чистым. И в душе просыпалась трогательная нежность к нему, к маленькому сыну.

Идвар шепнул Аэлле:

— Давно он спит?

Та кивнула головой в ответ, добавила громче:

— Как поел, так и заснул. Теперь будет спать, пока не проголодается. Ты не бойся, он крепко спит, его и миропольскими трубами не разбудишь…

Идвар улыбнулся, вспоминая о них; здесь, в Райроне, такой традиции не было. Аэлла предлагала как-то ему: "Хочешь, можно ввести, люди привыкнут…" Но он отказался, — зачем? — для Райрона это будет чужим, наносным, не стоит.

— Кормилицу нашли? — опять спросил.

Аэлла отрицательно покачала головой, закусив губу.

— Я сама его кормлю, — глянула через бровь, — никому не дам, буду сама… Нашла только няню, чтоб полегче было…

Идвар не сводил с неё удивлённого взгляда, ответил:

— Как хочешь… Дело твоё, может, у вас так принято…

— Я знаю, — перебила его Аэлла, — тебя кормила кормилица, чужая женщина, у нас тоже так принято… Но у тебя не было матери, а я… есть… Я так хочу…

— Я тебя понял… — Идвар дёрнул подбородком, удивляясь её реакции. — Я понял…

Аэлла опустила голову, глянула на спящего ребёнка. Она так решила, что кормить будет его сама. Никто. Только она сама. Она готова была не отходить от него, дарить ему каждый миг, окружить любовью и заботой. Уже и боль, и страдания его рождения забылись. Был он, её маленький мальчик, самое ценное, самое дорогое. Идвар будет уезжать, будет уходить от неё, а сын его будет рядом… Её мальчик… её сыночек…

Аэлла посмотрела на Идвара и заговорила:

— Я ещё не дала ему имени, ждала тебя, хочу, чтобы ты сам назвал его, по-своему, как это принято у вас…

Идвар задумался. Двадцать дней, а у ребёнка ещё нет имени, надо это делать быстрее, тем более, его же пора уже крестить.

— По имени деда… — прошептал чуть слышно.

— Эдуор? — Аэлла нахмурилась. — Как твоего отца? — Отца нынешнего короля звали так же. — Только не так! Бога ради, Идвар… — Он пожал плечами, и тогда Аэлла спросила сама:- А как звали брата твоего отца, Мирона?

— У нас было два Мирона, старший погиб, когда мне было два года, в войне с Гибернией, а младший — учил меня, он умер — мне было шестнадцать, простыл в горной реке, и началось воспаление лёгких…

— Старшего Мирона? — Аэлла подтолкнула его ненавязчиво в нужном направлении.

— Уард…

— Ну… — она пожала плечами задумчиво. — Чем не имя для наследника? Хорошее имя. Уард Райронский. Таких у нас ещё не было.

Идвар пожал плечами. Почему бы и нет. Пусть Уард. Но лучше было бы, если б оно звучало, как Уард Миропольский, король Уард, он был бы уже третьим по счёту. Уард III. Да!

Но вслух ничего не сказал, только вздохнул. Начал раздеваться для сна. Кроватка с ребёнком была в их спальне, рядом, в смежной комнате расположили молодую няню, в другой комнате — Аэлла часто читала, занималась вышивкой, или даже обедала, принимала здесь слуг, чтоб не отрываться от ребёнка надолго. Конечно, со временем эта тревога и мнительность станут меньше, этому подвержены все молодые мамы. А уж тем более, когда родится второй. Он должен быть, и, может, даже не один.

Идвар ложился один, Аэлла всё ещё была у ребёнка. Можно начинать ревновать. Сам себе улыбнулся. Это его ребёнок, и он тоже его любит. Любит маленького Уарда.

* * * * *

Через пару дней он проснулся среди ночи и лежал, не шевелясь. Аэлла не спала, сидя боком на краю кровати, кормила ребёнка грудью. При скудном свете свечи Идвар видел лишь её силуэт, но чётко различал её шепчущие губы — она что-то ласковое говорила ребёнку. Видел рассыпанные по плечам волосы, мягкую плавную округлость груди и головку ребёнка рядом.

Лежал тихо-тихо, наблюдая за ней, и не хотел, чтобы она знала, что он на неё смотрит. Смотрел, чувствуя, как ресницы шуршат по подушке, и боялся, что Аэлла услышит этот звук, обернётся.

Все, кого он любил, кто был дорог ему, были тут, рядом. Аэлла, жизни себе без которой он не представлял, и маленький Уард. За них он готов был жизнь отдать, сделать всё, чтобы они были счастливы. Его дорогие, самые дорогие на земле люди. И как ему хотелось порадовать их, сделать подарок.

Он мог бы подарить им целое королевство… Весь Мирополь…

Аэлла поднялась на ноги, переложила ребёнка на другую руку, накинула на плечо лямку ночной сорочки, опустила другую со второго плеча. Ребёнок пискнул, но потом чмокнул и замолк. Аэлла вернулась на место. Идвар видел, как подушечками пальцев она мягко постукивает по боку ребёнка, опять что-то шепчет ласково.

Как прекрасна она, любимая… Его любимая. Красивее в мире ничего больше нет…

Надо сегодня же будет написать королю в Мирополь. Пусть знает, что у него родился внук, самый старший внук, старше уже не будет. Пусть думает…

Это было бы здорово — подарить ему Мирополь, ему и его маме.

Совсем недавно, вчера, Идвар узнал, что невестка Вэллия, жена Майнора Олдера, вернулась домой, к своему отцу, в Солк. Король заявил о разводе сына с ней. Сейчас, наверное, ищет ему новую невесту. Торопится. А торопись, не торопись, всё равно, Уард — наследник королевского трона. Но король не хочет даже слушать об этом. Он действует не по закону. Неправильно. Так нельзя делать, как делает он. Он нарушает закон, этого не может делать король. Кто поверит ему потом? Он ненавидит своего среднего сына, ненавидит Идвара с детства, и сейчас это видно больше всего.

Аэлла поднялась, переложила ребёнка на кровать, быстро перепеленала его и убрала в кроватку, подождала, пока он заснул, и вернулась в постель. Поднырнула под одеяло, касаясь Идвара холодными руками, ногами, и он не удержался, обнял, прижимая к себе, стараясь согреть, передать тепло от каждой клетки своего тела.

— Я разбудила тебя?

— Нет, я проснулся сам…

Она легла головой на его плечо, и Идвар чувствовал, как её волосы щекочут обнажённую грудь, обнял ещё крепче, прижимаясь щекой к холодному лбу.

— Замёрзла? — спросил чуть слышно.

— М-м-м… — она согласно двинула подбородком.

— Я не дам тебе замёрзнуть…

Она усмехнулась в ответ и ничего не ответила вслух.

* * * * *

В ту ночь Аэлла проснулась сама, хотя маленький Уард ещё не звал её, поднялась, проверила его. Спит. Она проснулась раньше, он ещё не проголодался. Аэлла стояла и смотрела на него, спящего. Он подрос. Ему уже месяц и десять дней, он стал сильнее. С каждым месяцем он будет всё больше и больше изменяться, расти.

Аэлла отошла от кроватки и оглянулась. Кровать была пуста, Идвара не было. Где это он среди ночи? Куда делся? Правда, ложилась она вечером без него, он остался работать с письмами и документами. Но ведь не может же он работать до сих пор? Уже поздно, уже за полночь.

Она прошла в комнату и замерла, прислушавшись. За дверью, в смежной комнате кто-то был, там разговаривали. Да. Точно. Там разговаривали. Она подошла ещё ближе. Прислушалась.

— …Как ты вообще попал сюда? Кругом охрана…

Явный смешок в ответ на вопрос, как Аэлла догадалась, заданный Идваром.

— Это ты здесь чужой, а я знаю все входы и выходы…

— И что это даст? Ну, убьёшь ты меня, а дальше что?..

Аэлла ахнула в поднесённую к губам ладонь. "Убьёшь"? Кто там? Что вообще происходит? Идвар! О чём ты говоришь? Кто угрожает тебе? О, Боже…

Она так этого боялась, всё время боялась, с самого того дня, как они появились здесь. Заговор. Он зрел здесь с прошлого года.

"Идвар! Нет, я не позволю, я не дам им убить тебя… Оставить меня вдовой с малышом на руках?.. Нет! О, Боже…" Она вернулась в комнату, прошла, мельком глянув в кроватку ребёнка, осторожно открыла дверь, прошла в комнату няни, тряхнула девушку за плечо:

— Ула… Ула, проснись… — шептала сквозь зубы, глядела с тревогой в огромные испуганные глаза, говоря:- Позови охрану, здесь кто-то чужой… Быстрее! Он угрожает герцогу…

Няня ушла, быстро собравшись, а Аэлла вернулась к себе, подошла к двери, прислушиваясь.

— Ты захватчик здесь, ты явился с войной, убил князя, и думаешь теперь, спокойно будешь управлять всей этой землёй? Не получится. Тебе не дадут… Здесь многим это не нравится…

— Я знаю… — это Идвар, и голос его был спокойным, без истерики. Во втором, что угрожал ему, Аэлла явственно угадывала что-то знакомое, но такое далёкое, что и мысли даже не было, кто бы это мог быть.

— Откуда ты можешь знать?

— Я был на востоке и видел, что там делают местные маркграфы…

— Я убью тебя, тебе не жить здесь, тебе не править этой землёй, из Райрона ты попадёшь либо в могилу, либо сбежишь к своему папочке-королю…

— Мне в Мирополь дорога закрыта.

— Что так? Папа невзлюбил сыночка? Отправил в ссылку?

— Чего ты хочешь?

— Раз не в Мирополь, значит, — в могилу… Для тебя здесь один конец, тебя ненавидят, тебе желают смерти, ты всем здесь поперёк горла, как ты можешь жить здесь вообще? Как ты мог явиться сюда? Неслыханная наглость! Насмешка над всем народом! Издевательство!.. Убить князя, из его дочери сделать себе жену силой…

— Это воля короля! Он сослал меня сюда, и решил всё за меня… А её я люблю…

— Заткнись! — Идвара перебили грубо. — Что ты понимаешь в этом? "Люблю…" Её ты спрашивал? Что она тебе сказала? Её вообще хоть кто-нибудь спрашивал? Вмешиваетесь вместе со своим отцом, плевать вам на всё…

— Ты один ничего не изменишь…

— Тебя хоть убью, а дальше — плевать…

— На моё место придёт другой, такой же, а, может, и хуже, как решит король. Пора уже давно уяснить — это уже не ваша земля. Райрон — земля короля…

— Заткнись! — его перебили, и тут же ещё громче:- Стой! Стой на месте! Я убью тебя! Только ещё раз двинься — убью!

И тут Аэлла не выдержала, открыла дверь и рванулась вперёд, зашла и тут же замерла, спрятав руки за спину, прижала ладони к дереву двери. Дыхание её перехватило, она не могла сказать ни слова, а глаза, огромные, во всю тёмную синь смотрели на Айрила.

Айрил! Живой! Здоровый!

Господи! Живой Айрил!

Он же говорил ей тогда, что его казнили! Говорил, что его больше нет! Она так и думала, что осталась одна, что нет ни отца, ни брата теперь… А выходит? Выходит, он жив… Жив!

Голос его был полон ненависти и власти, временной власти, что даёт оружие, поэтому она и не узнала его по голосу, поэтому он и казался ей чужим, но это был Айрил… И сейчас он пришёл сюда, чтобы убить Идвара. Он же знает замок вдоль и поперёк! Айрил убьёт её Идвара… Убьёт его…

Молодой князь стоял напротив через всю комнату, справа от Аэллы, а в руке его был арбалет, направленный прямо в голову Идвара. А тот стоял слева от Аэллы, и от Айрила его отделяла лишь пустая комната. Нажми сейчас Айрил на крючок арбалета, и короткий болт с такого расстояния убьёт Идвара на месте. В упор с этого места будет промахнуться невозможно.

Она молчала, и первым заговорил Айрил:

— Аэлла? Господи… — он не верил своим глазам, не верил, что видит её, на что уже и не надеялся с последней встречи, в ту ночь, после разгрома райронской армии.

— Зачем ты пришла? — Идвар перебил его резко, добавил быстро срывающимся голосом:- Уходи! Уходи, пожалуйста, прошу тебя, уйди отсюда…

— Нет! — теперь уже Айрил перебил его, и рука его с арбалетом дрогнула, Идвар в ответ двинул головой в сторону, будто опасаясь выстрела. — Пусть останется, она должна видеть, что я отомстил за отца, за неё…

— Она — моя жена, хочешь ты этого или нет…

— Твой отец заставил её, он просто женил тебя на ней, никого не спрашивая.

— Какая теперь разница?

— Я убью тебя и освобожу её от этих глупых обязательств — быть твоей женой… Она станет свободной… И Райрон — тоже…

— Сюда пришлют другого правителя, может, даже хуже, чем я… — каких усилий стоило Идвару разговаривать с ним спокойно, находясь под прицелом арбалета, можно было себе только представить. Повторять всё по одному и тому же разу, как непутёвому мальчишке… Ему хотелось бы броситься на него, вцепиться в горло. Как он мог, как смел придти сюда, в его дом, угрожать ему, да ещё на глазах Аэллы? Ты уже никто здесь! Ничто не даёт тебе право вести себя так! Ты — сын бывшего правителя, по существу — никто! Все уже забыли о тебе, ты сгинул в волнах Рейи… Раз и навсегда. Вслух же произнёс другое:- Король не оставит этих земель никогда, убьёшь меня — придёт другой, но ты никогда не будешь правителем Райрона. Твоё время ушло…

— Неправда! — Айрил повысил голос, и в этот момент в дверь застучала охрана, потребовала открыть, впустить её. Дверь была как раз за спиной Айрила, и он вздрогнул, нахмуриваясь. Идвар приподнял брови и шепнул громко:

— Вот видишь, тебе нет отсюда выхода, ты сам погибнешь, и вместо двух правителей Райрона, — он говорил эти слова с еле заметной улыбкой, но вряд ли Айрил её видел, он её чувствовал по голосу, — не останется ни одного.

— Ну и пусть… — Айрил вскинул подбородок, и тёмно-русые волосы качнулись, касаясь шеи.

— Я же тебе так и сказал, тебе не править этой землёй; ты остался жив по великой случайности, вот и жил бы, не высовываясь… Был бы жив…

— Прекратите, Господи! — это вмешалась Аэлла, повысив голос, глядела, перебегая глазами то на одного, то на другого. — Хватит!

И тут в соседней комнате проснулся ребёнок, закричал так громко, что замолчали все на миг, слушая его. Идвар нахмурился, дёрнув головой. Аэлла шепнула чуть слышно:

— Уард…

— Чей это? — громко спросил Айрил, не сводя глаз с лица сестры. — Это твой?

— Это — наш… — поправила его Аэлла, и тут же быстро заговорила, срываясь на шёпот, стараясь хоть как-то остановить то, что происходит здесь:- Айрил, Господи, прошу тебя, это наш ребёнок, наш сын, не надо, прошу тебя, умоляю, не надо никого убивать. Мы живём, как муж и жена, у нас есть ребёнок, мы — любим друг друга, любим, слышишь? Неужели ты хочешь сделать меня несчастной, оставить вдовой? Меня — без мужа, а сына моего — без отца?.. Айрил, я…

Идвар перебил её резко:

— Прекрати, Аэлла, лучше успокой ребёнка…

Но Айрил будто и не замечал его, огромными глазами смотрел на неё, будто не верил всему тому, что она говорила сейчас. Да, и понятное дело, о какой любви может идти речь, когда есть идеалы, Родина, отец? Месть, в конце концов!

— Айрил, прошу тебя… — прошептала Аэлла с мольбой в голосе. — Не надо никого убивать… Умоляю…

В этот момент, пока он неотрывно смотрел на неё, пока ушёл мыслями в себя, даже не замечая стуков в дверь за своей спиной, в этот момент Идвар попытался воспользоваться его минутным замешательством — бросился прямо на него. И не успел… Айрил нажал на пусковой крючок арбалета, болт пробил тело герцога насквозь, отбрасывая его назад на несколько шагов. Аэлла и не помнила себя, как сползла вниз по двери прямо под ноги выбегающей из-за спины охраны, как кричала, казалось, на весь замок. Видела и вломившуюся охрану, выломавшую вторую дверь, видела, как они повалили преступника на пол и начали бить ногами. Аэлла кричала и ничего не могла сделать. Она даже не могла сдвинуться с места, а если бы смогла, то не знала бы, к кому броситься на помощь — к мужу или к родному брату… Наконец, Айрила утащили из комнаты, кричал голодный и напуганный ребёнок, в дверях стояло ошеломлённая няня, один из охранников склонился над герцогом. Аэлла медленно, плача навзрыд от бессилия и горя, на коленях подобралась к Идвару. На ковре уже расползалось тёмное пятно. Боялась коснуться, поглядеть в лицо, в огромные тёмные глаза.

Убили… Господи… Идвара убили…

Она осторожно села на колени, коснулась пальцами лица, оторвала тяжёлую голову от пола и положила к себе на ноги. Слёзы текли из глаз бесконечным потоком.

Нет… Этого не может быть… Не может… Нет…

Охранник держал герцога за запястье, вскинулся вдруг, закричал, перекрикивая даже плач ребёнка:

— Жив! Жив ещё!.. Врача! Врача быстро!..

Аэлла этого уже не слышала, замкнулась в себе, со своим горем, со своей потерей. Так и сидела, плача, гладила пальцами выбившиеся чёрные пряди у виска, пока врач не пришёл, не засуетился рядом. Герцога унесли, а Аэллу няня увела в комнату, здесь Эл подала ей в руки ребёнка, заставила покормить, уложила в постель. Все ждали утра, только утра.

* * * * *

Если бы не заботы о маленьком Уарде, Аэлла в первые же дни после случившегося сошла бы с ума. Поверить в то, что произошло, было тяжело. Всё просто в голове не укладывалось. А ещё, она мучительно переживала за Идвара, только этим и держалась за сознание. Все эти дни врач не отходил от него, боялся самого худшего. И Аэлла — все эти дни в молитвах.

Айрила закрыли в темнице подвала, ждали решения герцога, если всё, конечно, обойдётся. Слава Богу, обошлось. На третий день Аэллу к нему допустили.

Идвар узнал её от порога, бросился навстречу, отрывая голову от подушки, попытался оттолкнуться на руках, но от неожиданной боли вскрикнул вдруг коротко и осел назад. Аэлла бросилась к нему, села рядом, на край постели, коснулась пальцами бледной щеки. Шепнула:

— Господи, Идвар, зачем ты так? Нельзя…

Он хрипло отдышался, претерпевая боль, спросил чуть слышно, а на лбу блеснули капли испарины, ещё бы:

— Что это со мной?

— А ты не помнишь? — Аэлла нахмурилась, нашла пальцы его руки в складочках одеяла, сжала. Идвар отрицательно покачал головой, и Аэлла продолжила:- Айрил приходил…

— Твой брат? — он удивился. — Как так?..

— Он живой, Идвар, он хотел тебя убить, за этим пришёл, хотел убить из арбалета… — голос её дрогнул, так не хотелось вспоминать опять события той безумной ночи, то горе, те чувства, что охватили её над телом любимого человека. Это чудо, чудо, что всё обошлось, она ещё сама не может в это поверить. — Охрана вмешалась, да и ты сам влез… Он мог тебя убить, промахнулся случайно… Врач сказал, ещё бы два-три пальца ниже, и ты бы не выжил, как раз получилось бы повыше сердца, где кровь ходит… И так-то… только чудом… Ключицу сломало, стрела навылет прошла… Бог тебя спас чудом… Слышишь, Идвар, чудом?

Он лежал, слушал, потом спросил:

— А он живой? Где он?

Аэлла молчала несколько секунд, догадываясь, о ком он спрашивает.

— В тюрьме… — шепнула, и вдруг дёрнулась вперёд, заговорила с жаром:- Ты же не прикажешь опять казнить его, правда? Идвар, прошу тебя, не убивай его, пожалуйста…

Он помолчал немного, ответил неопределённо:

— Посмотрим…

Она смотрела на него во все глаза, впитывала каждую чёрточку: болезненную бледность, огромные чёрные глаза, разметавшиеся по лбу влажные волосы. Она так молилась за него, так просила у Бога…

— Казнённых раз второй раз не казнят, — напомнила ему ненавязчиво.

— Не казнят за первое преступление…

При этих словах её плечи поникли. За покушение на жизнь герцога только смерть положена. Ему решать, самому наказать или в суд передавать, там его точно казнят.

— Он мой брат…

— Вот именно.

— Он уже не князь, Идвар, он всё равно не имеет уже никаких прав на эти земли…

— По закону — да, но люди здесь не хотят верить закону, они хотят войны, хотят уйти из-под власти короля, а он для них — шанс…

Аэлла опустила голову, всё правильно, всё он правильно говорит, но…

— Что Уард? — спросил Идвар.

— Растёт…

— Сколько я проболею?

— Месяц, может, два…

Идвар нахмурился. Час от часу нелегче, пока он будет столько болеть, можно не только войну начать, можно её уже выиграть, тем более, когда лето начнётся, самые хорошие дни для войны. Почему всё так не вовремя. И нормальных людей рядом нет, кому бы довериться, все дела на кого переложить.

Нельзя. Нельзя столько болеть. Только силы наберутся, и надо вставать. Нельзя оставлять всё так, будет война, а он лежит.

Идвар отвернулся к окну, замолчал, думая о своём. Аэлла ещё посидела немного и тихо ушла. Да, забот с болезнью у него меньше не стало, скорее, только прибавилось.

* * * * *

Аэлла долго молчала, разглядывая его сквозь прутья решётки, через полумрак темницы в подвале. Он не двигался, так и сидел боком, прижавшись спиной к каменной стене, подтянув к груди колени. Аэлла смотрела на него и пыталась увидеть его прежнего, того, каким знала ещё хотя бы год назад. Брат. Родной брат. Один отец, одна мать, общее детство.

Это война с Мирополем изменила их всех. Отца не стало, Айрил стал чужим, и она сама изменилась, теперь она по-другому смотрит на мир, на жизнь, и ценности у неё стали совсем другими. Может быть, это не Айрил ведёт себя неправильно, а она?.. Прошлым летом она сама хотела убить Его, зарезать ножом для фруктов, отомстить за отца… Чем она отличалась от Айрила в ту ночь? Да ничем. Только сейчас она совершенно не знала, что делать. Они дороги ей оба: и брат, и муж. Как сохранить их двоих? Как не дать им поубивать друг друга?

— Айрил? — она тихо позвала его, и он ответил, даже не повернув головы в её сторону:

— Это всё правда, что ты говорила? Ты — теперь его жена, ты — мать его ребёнка? Ты живёшь с ним вместе, под одной крышей, за одном столом ешь? — Он медленно повернул голову и из полумрака посмотрел ей в глаза. — Это всё — правда?

— Да, Айрил, всё так и есть. Я стала его женой в Мирополе, нас обвенчали там. Так захотел король, он нашёл мне мужа по своей воле. Но я… — она запнулась на миг, и быстро нашлась. — Я любила его ещё до этой свадьбы, ещё здесь…

— Он убил отца! — через зубы сухо перебил её Айрил, не принимая никаких оправданий. — Как можно было? Ты не могла… Как можно простить такое?

— Я не простила! Я помню! Я помню отца!

— Судя по тому, что делаешь, — вряд ли…

— Я люблю его, Айрил… — она прошептала, скривившись, как от боли, что мучила её. Она всё время должна вымаливать свою любовь у Бога, у чужих, у своих…

Айрил отвернулся, он не понимает её, он никогда её не поймёт. Он всё это время только мыслью о мести жил, как прорваться, как оказаться рядом, как достать ненавистного. О том, что есть у неё, он и мечтать не мог. Она так близко, и он доверяет ей. Но она никогда не сделает этого, и не потому, что женщина, а потому, что духом слаба, она никогда не решится…

Аэлла опять повторила чуть слышно:

— Я люблю его…

— Это не любовь — это слабость! — он резко дёрнул подбородком, нетерпеливо сверкнул глазами, толкнувшись, поднялся на ноги. Аэлла долго молчала, глядя на него. Конечно, она знала об этом, её никто не поймёт, тем более свои.

— Это удел женщин, Айрил, мужчины воюют, им нужны богатства, земли, слава, а женщины уходят в другие семьи, достаются победителям, и им рожают сыновей. Они забывают об отчем доме и живут теперь для другой цели… Мы никогда не поймём друг друга не потому, что кто-то один слаб, а другой сильнее, а потому что я — женщина, а ты — нет… Ты — воин, и тебе никогда не понять, почему я смогла полюбить того, кто убил отца, кто лишил мою землю её правителей…

— Уйди, пожалуйста! — он резко перебил её, дёрнув подбородком. — Я не хочу разговаривать…

— Почему? — она не нашлась, что ответить и просто задала вопрос, может быть, даже глупый.

Как он мог ответить ей на него? Что мог сказать? Разве мог он в двух словах рассказать ей о том, как жил всё это время, что пережил с последней их встречи. Казнь, когда родная река не приняла его, сломанная рука, не дающая покоя ни днём, ни ночью. Зиму он пережил в рыбацком посёлке, никем не узнанный, чужой, одинокий, живущий лишь одной мыслью — мыслью о мести. Найти и убить виновного во всём: в войне, в поражении, в смерти отца, в бесчестии сестры. Сколько скитался он по родной земле, думая лишь об одном, живя одним. И что? Что он мог сейчас ответить на вопрос "почему"? Почему он не понимает её? Почему не может понять её любовь? У них даже общий ребёнок! Да! Это и выбило его из колеи, он поверить не мог…

В конце концов, он сам виноват, надо было убить его сразу, не разговаривать с ним. Думал, а кто среди ночи помешать может?

Аэлла заговорила вдруг опять, видя, как он уходит:

— Мне сказали, что тебя казнили, я не могла поверить, я так и знала, что нет…

Он перебил её громкой усмешкой:

— Не верь всему тому, что тебе говорят.

— Это неправда?

Он обернулся и посмотрел на неё, и только тут Аэлла заметила синяки и ссадины на его лице, шее. Его же била охрана, как они вообще оставили его живым?

— А ты спроси у своего супруга, — Аэлла нахмурилась, и Айрил, заметив это, добавил:- Я же не убил его, да?

— Кто тебе сказал?

— Если бы я его убил, меня бы тоже уже либо убили, либо освободили, всё бы от тебя зависело, или от тех, кто рядом. А он меня не отпустит. Если живой, то не отпустит, — добавил через секунду с насмешкой вместе:- Иди, утешай супруга… Зализывайте раны.

Аэлла отвернулась, закрывая глаза, чувствуя, как стискиваются зубы. Если бы он знал его, знал, какой он добрый, как он умеет любить. Знал бы обстоятельства его рождения, знал о ненависти короля к нему, он бы, может, даже понял его, как это сделала она. Из врага он просто превратился бы в человека со всей своей болью и ненавистью, как любой другой человек.

— Чем я могу помочь тебе, Айрил? — она спросила перед уходом.

— Мне ничего не надо, — он буквально отрезал все её добрые начинания.

— Тёплый плащ, еду, чистую одежду, что?

— Дозу яда, чтоб лишить его удовольствия казнить меня второй раз. До свидания, сестрёнка.

Она ушла, и его слова всё звучали и звучали в её голове. Нет, она не позволит казнить его, теперь не позволит никому, и Идвару тоже.

К вечеру в тюремную камеру принесли чистую одежду, новый плащ, ужин — это всё, что могла пока сделать Аэлла для брата, но на этом останавливаться она не собиралась.

* * * * *

Охрана привела его в кабинет и осталась у двери. Идвар бегло оглядел его, заметив чистую одежду, поднялся из-за стола, оберегая руку, подвязанную к шее под тканью рубашки. Он только-только начал подниматься, пересилив болезненную усталость, потерю крови, правда, рука, конечно, болела ещё сильно, это всё от сломанной ключицы, от перебитых мышц на спине. Рана заставляла носить себя бережно, так аккуратно, как никогда. И, несмотря на всё, надо было заниматься делами, и самое главное дело — надвигающаяся война. Опасность, в первую очередь, по мнению Идвара, исходила от молодого князя. Эта война — его затея, он всё надеется вернуть обратно свои земли. Удивительно только, почему он сам пришёл сюда, убить соперника, неужели не мог найти другого исполнителя из своего окружения? Оно же, вероятно, у него есть, не иначе.

Айрил покрутил руки, и цепи на его запястьях звякнули, он спросил негромко:

— Это обязательно? Можно и без этого…

— Нет уж! Так спокойнее… — Идвар перебил его, но без раздражения, а всё равно вызвал этим громкую насмешку у Айрила.

— Вы меня боитесь?

Идвар не ответил на этот вопрос, спросил сам:

— Если я не ошибаюсь, тебя казнили в прошлом году, почему я снова вижу тебя?

Айрил долго молчал, и Идвар думал уже, что он не будет отвечать на его вопросы, всё это — бесполезное дело. Если всё идёт к войне, то он никогда не выдаст подельников. Но Айрил ответил вдруг, без уговоров, запугиваний и лишних вопросов:

— Я не утонул тогда, меня снесло течением, у Рейи сильное подводное течение…

— Кто-нибудь помог тебе?

— Нет, течением меня вынесло вниз, на один из островов, в рыбацкий посёлок, я не помню, что там было, рыбаки нашли меня сами…

— Ты у них жил?

Айрил молча кивнул головой, отросшие волосы по-миропольски лежали на плечах, той причёски, аккуратной, что была у него в последнюю встречу в прошлом году, и в помине не было.

— Чем занимался этот год?

Айрил недоумённо пожал плечами в ответ, как будто и так всё было ясно, не ответил. Идвар задал новый вопрос:

— Всё это время ты собирал войска, готовил армию, так? Ты опять хочешь войны? Тебе ещё не надоело заниматься бесплодными делами?

— Я не понимаю, о чём вы? За эту зиму, и осень, и весну я не собирал никакой армии, вы заблуждаетесь, зато я научился ловить рыбу, выпотрашивать её и плести сети…

— Не надо считать меня глупцом! — резко перебил его Идвар, повышая голос, видит Бог, с какой болью отзывалось в груди малейшее сказанное слово. — Свои разговоры о рыбе можешь рассказывать кому-нибудь другому, но не мне. Я прекрасно знаю, чем ты занимался всё это время!

Айрил пожал плечами, давая понять: "как хотите", а Идвар начал засыпать его новыми вопросами, а боль только распаляла его, делала злым, раздражённым:

— Где базируется ваше сопротивление? Где располагается собранная армия? Сколько в ней человек? Какие силы вы собрали? Когда собираетесь выступать? Каков план действий? Кто руководит армией в твоё отсутствие? Кто главный советник? Отвечай!

Айрил наблюдал за ним исподлобья, спокойный, уверенный, и его взгляд ещё больше злил Идвара. Наконец, он ответил после минутного молчания:

— Я не знаю, что сказать вам ни на один из вопросов. Я не знаю, — повторил ещё раз, и на этот раз сквозь зубы, словно выплёвывая слова ему в лицо. Только усилием воли Идвар сдержал себя.

— Врёшь… — шепнул чуть слышно.

— Я не знаю, — настаивал Айрил с уверенностью. — Можно допросить рыбаков, я только весной покинул посёлок, месяц назад… Я не знаю ни про какую армию. Я попал к вам в плен в прошлом году без сознания, я даже не видел, не знаю, кто остался жив, кто руководил отступлением… Я и сейчас не знаю, о какой армии идёт речь…

— А если позовём палача, и он начнёт ломать тебе кости? — голос Идвара был негромким и потому прозвучал зловеще, от него мурашки по рукам побежали даже у самого герцога.

— Зовите… — Ответ был достойным, другого от него Идвар и не ожидал; по-княжески ответил.

— Тебе всё равно? — Идвар приподнял тёмные брови, не сводя глаз с лица соперника. Он — её брат, и они похожи, упрямые оба.

— Теперь — всё равно. Меня уже казнили раз, чем ещё вы можете меня запугать? Пытками? Конец всё равно один — смерть, и у меня, и у вас. Терять мне нечего, всё, что было уже потерял, я уже и не князь, ни земли, ни замка, и сестрой вы меня уже не запугаете… Она теперь — ваша супруга, сами за неё отвечайте, а я один! У меня никого и ничего. И если где-то армия действительно собирается, то поделом вам, я только порадуюсь, и мысленно буду с ними… — Идвар не дал ему договорить, перебил твёрдо:

— Они твою Родину жечь будут, людей твоих убивать!

Айрил долго молчал, словно слова герцога доходили до него с трудом, наконец, шепнул в ответ:

— Это теперь ваши люди…

А Идвар — в ответ:

— А Родина — твоя…

Айрил повысил голос:

— Я не знаю ни про какую армию, что вы спрашиваете меня? Откуда мне знать? Какая армия, кто в ней? Я не знаю!

— Как в Райрон попал?

— Прошёл днём в ворота, как все ходят…

— Где оружие взял? Арбалет… Откуда он у тебя?

— На месте сражения нашёл сгоревший, деревянные части сам сделал…

— Кто тебе поверит!

— Да пошли вы! — зло сверкнул глазами.

Идвар молчал, разглядывая его, потом заговорил спокойно:

— Твоя страна, князь, скоро ввергнется в гражданскую войну, и твои бывшие друзья будут убивать друг друга, а ты геройствуешь, будто это кто-то оценит. Раньше надо было думать…

— Я не знаю! — Айрил дёрнулся вперёд, зазвенев цепями, и охрана от двери тут же скрутила ему руки, выкручивая локти назад, но князь словно бы и не заметил, заговорил дальше:- Думаете, я хочу этого? Думаете, мне хочется видеть, как погибает моя страна под вашими ногами? Да я тысячу раз пожалел, что не умер на поле боя, и ещё несколько тысяч — что не утонул… тогда… Позор этот… видеть… — перешёл на шёпот и замолчал, дёрнув подбородком в бессилии.

— Что ты знаешь обо всём этом? О войне?

— Ничего… — буркнул недовольно, даже не глянул.

— Почему ты сам попытался убить меня, разве не было за тобой кого-нибудь другого? Поручил бы кому-нибудь…

— Я один! — он хмуро глянул исподлобья.

— Это заговор, да? Убить меня, а потом со своей армией придти и захватить власть? На это всё было рассчитано?

— Нет! — он вскинул голову, зло сверкнув глазами от того, что его не понимают, что ему не верят. Быстро заговорил, срываясь, нервничая, перескакивая с одного на другое:- Нет никакого заговора! И про войну я ничего не знаю! И про армию… Если что-то где-то и есть, то на востоке, там ещё есть силы, я там и не был уже год, я был на севере, жил с рыбаками… Они и не знали, кто я… Месяц назад я ушёл, шёл пешком, один, и ничего не знаю… Нет заговора, я не участвую в нём, и армии у меня нет… Нет никого…

Он говорил с таким жаром, с таким пылом, что один из охранников, чтобы осадить его, ткнул кулаком под рёбра, сбивая ударом, коротким, но сильным, дыхание в лёгких. Айрил замолчал, согнулся насколько мог, скривился, превозмогая боль, даже голову на бок повернул, прижимаясь подбородком к правой ключице. Но Идвар не сделал замечания охраннику, думая о своём. Одно останавливало его, если, в самом деле, заговор, если есть армия, почему тогда князя, единственного наследника, на опасное покушение послали? Знали же, что убьют потом, почему тогда? Или нет никакого заговора? Или он — не знает…

— На что ты рассчитывал тогда, когда шёл сюда? Знал же, что убьют, зачем тогда?

Айрил поднял голову и посмотрел исподлобья:

— Меня уже убивали, какая разница, я просто хотел отомстить за отца… за неё… — отвернулся.

Идвар вспомнил о ней, именно её он и имел в виду, Аэллу, он же не знал, что она теперь его жена, а если и знал, то, наверное, не верил.

— За неё? — переспросил почему-то Идвар растерянно, словно не понимая.

— Вам не понять, у вас сестры не было, и вам никто в лицо не говорил гадости о ней… и силой не брал на глазах…

— Я люблю её! — резко перебил его Идвар, чувствуя, как сильная боль отзывается во всём теле, но он готов был испытать боль ещё бо́льшую.

Айрил вскинул подбородок и улыбнулся с насмешкой неверия, глаза прищурил мстительно, и Идвару показалось, ещё миг, и он засмеётся, будто знает, что-то больше, чем все.

— Уведите его! — отдал приказ.

Охрана вывела его под руки и тут же, за дверями, они столкнулись с Аэллой. Она держала на руках своего сына, прижимала к себе, поддерживая ладонью слабую ещё шею, голову, заметив преступника в цепях, охрану, шарахнулась к стене, испуганно поднимая глаза. Узнала Айрила и от удивления распахнула губы. Он и сам удивился, вскинул брови, не сводя удивлённого взгляда с личика ребёнка. Охрана подтолкнула его вперёд, и Айрил прошёл мимо, всё ещё глядя через плечо.

Аэлла уткнулась лицом в шею ребёнка и закрыла глаза, шепча:

— Господи… Господи, спаси, прошу тебя…

* * * * *

Идвар внимательно слушал своего советника, барона Ноддара. Его он назначил сам из тех, кто пришёл с ним из Мирополя. Спокойный, без глупостей, но безынициативный, исполнительный, честный, но против не пойдёт, это не герцог Вальден. Да и по возрасту — чуть старше самого Идвара, но опытных, старых воинов король с собой не дал. Только графа Мардейна, но его Идвар назначил руководить гарнизоном, размещённым в Райроне, охраняющим город. А из местных выбирать себе советника Идвар не хотел.

В последнее время, с ранением, большую часть бумажной работы Идвар переложил на своего советника, но устно выслушивал все отчёты и письма, давал рекомендации, диктовал ответы, если что-то было срочное или секретное, отвечал коротко сам, благо, правая рука его ещё слушалась.

— Я получил письмо от короля из Мирополя, уже второе…

— Что случилось?

— Он требует вернуть войска, у нас двести воинов графа Мардейна и пятьдесят лучников. Он ссылается на то, что военных действий нет, не было зимой и весной, и сейчас, в начале лета. Требует отослать назад… — Идвар нахмурился при таких вестях, чего ещё задумал там король на его голову? — На первое письмо я не ответил, думал, посоветоваться с вами, но вы ещё болели… Что делать сейчас?

— То же самое… — ответил Идвар.

— Опять промолчать? — барон Ноддар удивился, вскидывая тёмные брови, недоверчиво округлил чёрные глаза. Он был старше Идвара, но иногда Идвару так не казалось. — Король р