Никто и не предполагал, что первое путешествие, организованное в прошлое, принесет сюрпризы. Вроде и нужно было перепрятать ценности. Да и шло все, как и задумывалось, если бы не одно — НО. Среди святынь одного из затопленных в сороковые годы двадцатого века монастырей была обнаружена машина времени. Как и почему она там оказалась? А главное кому принадлежала? Но для этого полковнику ФСБ Заварзину необходимо изучить таинственный блокнот, обнаруженный все в тех, же ценностях.

Александр Владимирович Владимиров

Таинственный монах

Роман — хроноопера. Автор выражает свою благодарность всем участникам форума "В вихре времен" (www.mahrov.4bb.ru) за активную помощь в шлифовке произведения, а в частности Cobre и Mifu.

Интерлюдия — 1. Геннадий Заварзин

Вся эта история началась с желания снять проклятия с моей семьи.

Но, стоит, наверное, для начала представиться — Геннадий Заварзин, руководитель одного из подразделений ФСБ. Это, пожалуй, и все, что я могу сообщить о себе, и не потому, что человек скромный, а скорее всего из-за того, что вся информация, связанная с моим отделом находится под грифом "Совершенно секретно".

Впрочем, главным персонажем всех этих приключений был не я, а сотрудники ФСБ.

С чего бы начать нашу историю? С появления в лабораториях спецслужб любопытного прибора или может быть причины, по которой все это закрутилось?

Скорее всего, с последнего, так как приборчик в нашей истории появился позже, уже как одна из составляющих сюжета.

И так начинам! А для этого придется углубиться в дебри истории моей семьи.

Мой дед — Михаил Федорович Заварзин, в бытность своей молодости, а она выпала на переломные годы в истории России, волей судьбы оказался в центре. Будучи пареньком, как сейчас бы сказали, совсем еще не смышленым, с головой задурманенной идеями мировой революции, равенства и братства, принимал участие в расстреле монахов одного из монастырей, что лежал в Молого-Шекснинской низине.

В те времена, участие в погроме обители и отречение от единой веры — не считалось чем-то таким уж предосудительным. Поступил приказ — выполняй. И шли такие молодые парни творить зло с песнями и… Стоп! Нет, до плясок дело не доходило. Это уж потом "умные головы" приспособили полуразрушенные здания соборов под клубы и дискотеки, в те же времена, чтобы организовать досуг церкви все же не использовали. Достаточно было небольшого домика.

Именно в те годы и полетели первые колокола на землю, стали бесчисленно сжигаться святые книги да иконы.

Те, кто участвовал во всем этом, не верили ни в черта, ни в бога, а если что-то и боялись, то только на смертном одре раскаивались в своих преступлениях, надеясь, что всевышний их простит.

Вот и вышло, что Михаил Заварзин тот злопамятный день запомнил надолго. Да и как этому было не произойти, когда вся его (как теперь выяснилось и моя) последующая жизнь вокруг этой даты вертелась.

Август тысяча девятьсот двадцать седьмого года надолго вошел в летопись нашей семьи черным пятном.

Именно в тот год отборные части Рыбинского ОГПУ выступили в направлении Югской Дорофеевой пустыни, что находилась на правом берегу Волги, в трех верстах от реки, между Рыбинском и Мологой. Не столь древняя, как многие другие, обитель стала широко известна только с конца XVIII века, когда на месте старой деревянной появилась новая каменная.

Задание для сотрудников ОГПУ было простым и казалось легко выполнимым. Достаточно было обитель закрыть, иноков разогнать, а все сокровища, что хранились за его стенами передать в государственное хранилище. Расчет не оправдался. Закрывшиеся за стенами обители монахи оказали осаждающим войскам сопротивление. Причем все это сделали по правилам военной науки. То, что должно было занять, ну, от силы день продлилось трое суток. На предложение руководителя отборных частей товарища Орлова, монахи ответили отказом.

Ключиком к воротам Югско Дорофеевой пустыни должен был стать английский трофейный танк, что состоял на воинском балансе одной из частей города Рыбинска. Каким образом это чудовище инженерной мысли оказалось у чекистов, я так в свое время у деда и не спросил. А может, стоило? Но, как бы, то не было, монахи танк атаковали и тот, вспыхнув, сгорел, словно сделан был из фанеры. Пришлось товарищу Орлову обратиться в местный военный округ за артиллерией. После небольшой канители, которые возникают между ведомствами две пушки (прадед так и не сообщил, что конкретно они собой представляли) были доставлены под стены обители.

Этого оказалось достаточно, чтобы, после небольшого штурма, монастырь пал. Ворвавшиеся на его территорию чекисты, обезумевшие от столь долгого сопротивления, в порыве гнева, сразу же уничтожили всю монастырскую братию. В живых оставили только двоих: отца Гермаген да архиепископ Михаила. Обоих отправили в Рыбинскую тюрьму.

Вошедшие в главный храм монастыря огпушники, не обнаружили никаких сокровищ. Попытки отыскать их на территории пустоши — были тщетны. Товарищ Орлов принял постановление (руководство требовало немедленного решения проблемы) — пытать монахов. Да вот только оба молчали и не желали ничего говорить.

Впрочем, сокровища Югско Дорофеевой пустыни не были самоцелью всей операции. Основная задача — закрыть обитель, а иноков разогнать, удалась. Оставшихся двоих монахов решением местного Реввоенсовета было приказано расстрелять.

Быть палачами выпало Михаилу Заварзину, да еще одному милиционеру, имени которого мой прадед не помнил. Руководил расстрелом товарищ Орлов.

Вывели они протоирея да монаха во двор тюрьмы.

Только мой прадед винтовочку решил перезарядить, как заговорил настоятель. Им бы стрелять, да не вести эти беседы, но товарищ Орлов остановил казнь и поинтересовался, что Михаил желает. Предполагал ведь огпушники, что тот, испугавшись приближающейся смерти, о ценностях монастырских расскажет.

А протоирей всего лишь с просьбой обратился.

— Как вас звать отроки? — поинтересовался монах.

— А тебе это зачем знать? — вопросом на вопрос спросил комиссар.

— Да хочу бога попросить, чтобы простил он вас, чада.

Комиссар да напарник прадеда лишь посмялись, а Михаил Заварзин представился.

Не известно хотел Михаил действительно замолвить словечко перед богом или нет, но, услышав фамилию прадеда, тот сразу побледнел. На секунду даже товарищу Орлову показалось, что рухнет протоирей к ногам милиционеров без сознания. Да только архимандрит удержался и усмехнулся, отчего у прадеда по спине мурашки пробежали. Видимо Михаил переменил свое решение, раз пошел на такой грех.

— Проклинаю я вас — палачи! И род вас до тринадцатого колена проклинаю! — Проговорил и осенил себя крестным знамением.

Тут уж милиционеры не выдержали, дали залп. Оба монаха упали на землю. Орлов недовольно взглянул сначала на служивых, а потом на священников. Хотел было, что-то сказать, но в сердцах лишь рукой махнул. Приказал трупы земле придать и ушел к себе в кабинет.

Не поспеши товарищ Орлов, и неизвестно, как бы сложилась их судьба. Телеграмма привезти монахов в столицу, пришла на следующий день. Кто-то из руководства Совнаркома хотел видеть священнослужителей в Москве.

Еще бы знать для чего?

За эту смерть, кроме проклятья, мой прадед ни чего не получил. Если бы не та злополучная телеграмма вполне возможно висел бы на груди Мишки Заварзина какой-нибудь орден, или на худой конец медалька, но что сделано, то сделано. Тогда казалось, что историю уже не изменить.

Монах словно сглазил прадедушку. Отслужив десять лет, тот вдруг угодил в немилость. То ли сам по глупости ошибку совершил, то ли кто-то "помог", но вскоре он с десятком таких же заключенных, участвовал в строительстве Рыбинской плотины.

О прабабушке вспоминать не хочется, отреклась она от мужа. Сынишку, деда моего, передала в детский дом, где тот прожил до сорок первого года.

Война, разруха. Чужая фамилия. Кто теперь знает, как, но ему удалось попасть на службу в НКВД. Может все то же проклятие? Что заставляло судьбу двигаться против течения, нарушая все законы жанра.

Лишь перед самой смертью Сталина в конце пятьдесят второго года, узнал Сергей Михайлович Малышев (такую фамилию носили мы в те годы) о судьбе своего отца. Хотел, было, используя свои связи выпросить для него прощения у "Отца народов" да вот только ничего не успел, ну, а там после смерти тирана, Михаила Заварзина освободили. Поселили под Вологдой, с запретом посещения обеих столиц.

Вскоре запрет сняли. Но только прадед не желал из деревеньки уезжать, так в ней и прожил до эпохи застоя.

С сыном все же встретился. Полковник КГБ Малышев все же договорился с отцом о встрече. Тот долго не соглашался, но потом не вытерпел и прислал телеграмму с одним только словом — "Приезжай".

Они сидели за столом. Михаил Федорович долго просил прощения у сына, за то, что хоть и не по его вине, не смог воспитать единственного отпрыска. Сергей даже не заметил, как тот осушил, причем в одиночку, Малышев так и не притронулся к стакану, две бутылки водки.

Неожиданно старик заплакал. Умолял полковника привезти к нему внуков и не забывать его.

Вот с того дня и ездил Сергей Михайлович к своему отцу почти каждый год, в плоть до самой смерти Заварзина. Уговаривал того перебраться в Москву, но старик не соглашался.

— Мне и здесь хорошо.

Малышеву даже показалось, что тот стал верить в Бога. Словно Михаил Федорович пытался замолить свои грехи перед ним. Как-то в один из приездов и рассказал старый чекист о проклятье. Сергей Михайлович, тогда еще посмеялся. Не поверил, пока сам в конце восьмидесятых не слег.

Ни за чтобы не поверил, что мой дед — Сергей Михайлович Малышев вот так вот в одночасье заболеет. Исхудает, превратится в мумию и умрет. Врачи констатировали у него — рак.

Сидели мы с отцом перед кроватью деда. Тот плакал, то ли от боли, то ли от безысходности, и рассказывал историю нашей семьи. Поведал о прадеде, мне так и не удалось его увидеть, и о проклятье. Когда боль на секунду вдруг отступила, Сергей Михайлович схватил руку моего отца.

— Верни, если не себе, то хотя бы ему, — дед посмотрел на меня, — нашу фамилию — Заварзины.

Он хотел, что-то еще сказать, но не успел. Рука обмякла, ладонь отца выскользнула, и я понял, что дед — умер.

Отец выполнил просьбу умирающего.

Во время лихих девяностых, после того, как я поступил в Академию госбезопасности, отправился он на Кавказ. Ходил слух, что пытался внедриться в банду одного из известных террористов, но был разоблачен и вынужден бежать. Вернувшись, вдруг занемог. Ни кто и подумать не мог, что болезнь эта будет смертельной.

Тогда, то я и узнал, что отец мой составил завещания, в котором просил, чтобы его похоронили вместе с отцом и дедом, в одной из деревенек Вологодской области.

Вот тогда-то я и поклялся снять с нашей семьи проклятие.

Фортуна вновь улыбнулась мне.

Влюбился. Как дурак, влюбился. Встретил на улице и потерял голову. С неделю за ней ухаживал, а потом она предложила познакомить с ее папой. Если бы кто сказал, что так будет, не в жизнь не поверил.

Семен Федорович, так звали отца моей избранницы, оказался, как выяснилось через какое-то время человеком неординарным. Когда меня в первый раз увидел, обрадовался, а услышав, что в ФСБ служу, вдруг побледнел, словно перед ним черт стоял, и даже заикаться стал. Пришлось, прежде чем зятем стать, даже испытание пройти, складывалось такое ощущение, что не хотел он видеть меня в этой роли. Позже супруга мне рассказала, что отговаривал ее, чтобы она порвала наши отношения, но проиграл.

Была свадьба, а потом, года через два, у нас сын родился.

Вот сейчас рассказываю вам свою историю, а сам в окно смотрю на сынишку, что носится во дворе с ровесниками, да играет в "казаки-разбойники".

А между свадьбой и рождением сынишки, был один в какой-то мере неприятный момент.

Меня в тот год, попросили вести расследование одного ограбления. Дело конечно не для сотрудника ФСБ, а для милиции, да вот те почему-то ни в какую не могли выйти на след. Вор казался каким-то неуловимым.

Стоит отметить, что похождения "мазурика" начались этак лет двадцать назад, когда я еще под стол пешком ходил. Наводил шорох по музеям страны и на дно уходил. Произведения искусства, если и всплывали, четкого следа сотрудникам милиции не давали. Зацепят пару перекупщиков и упираются в тупик.

На преступника я вышел случайно. Если бы фортуна не улыбнулась, ходил бы, как и милиционеры по кругу. Вором оказался мой — тесть. Заставил (иного слова тут просто не подобрать) явиться с повинной.

Мне медаль, новое звание и секретный отдел, а ему срок (правда, условно) и работа в ФСБ консультантом.

Когда же наследник у меня родился, вспомнил рассказы деда с отцом.

"Э, нет, — думаю. — На мне ты злодейка судьба, должна прекратить свои пакости".

В лаборатории, что была при Лубянке, наткнулся на странный агрегат, под кодовым номером МВ-1. Такая небольшая коробочка, способная перемещать человека во времени. Пользуясь связями отца, сделал так, чтобы именно мне поручили работы в этой области. Тогда я еще не предполагал, что после успешной миссии меня назначат начальником нового отдела. Да и брал то, я прибор для своих нужд, хотел одно дело провернуть.

Вот и настало объяснить вам мою бредовую идею. Заключалась она в том, чтобы совершить перемещение во времени. Целью было — возвращение сокровищ монастыря — церкви. Конечно, лучше было бы предотвратить — штурм, но в этом случае история могла запросто измениться. И тогда неприятности с "Проклятьем" могут показаться пустяком.

Засел за материалы о событиях тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Много чего откопал, хотел, было сам в прошлое рвануть, но тут возникли осложнения.

Не всякий может путешествовать во времени, даже с прибором!

Оставалось найти человека способного на это.

И я его нашел!

Им был мой тесть — Семен Федорович Щукин!

Глава 1. Щукин

2006 год. Подмосковье.

Сотрудник госбезопасности — Геннадий Заварзин сидел за столом и пристально вглядывался в глаз своего тестя, словно пытался того загипнотизировать. Семен Федорович Щукин пытался проткнуть вилкой грибочек, но тот, зараза, выскальзывал, и даже не пытался смотреть на зятя.

— Честно сказать, Семен Федорович, — проговорил Геннадий, — я вас не узнаю. Вы сильно изменились. Причем пока не пойму в лучшую ли сторону. Где? Где ваша прежняя страсть к авантюрам? Где тот вор, что еще недавно мог, не моргнув и глазом обворовать музей, банк или даже, кто вас знает Семен Федорович, возможно и Форт-Нокс? Где тот искатель приключений, с которым меня несколько лет назад, познакомила ваша дочь? Стоило было предложить простенькое дело, которое и гроша-то ломанного не стоит, а вы тут же в отказ пошли…

— Вот именно ДЕЛО, — перебил его Щукин. Стукнул ладонью по столу, так что тарелочка, на которой лежал злосчастный гриб, подпрыгнула. — Дело! А я, ведь завязал. Причем сделал это по вашей милости. Навыки, что были — пропали, да и возраст. Мне уже — полтинник. Да еще ты, дочь и внук…

— Вот ради внука и прошу, — взмолился офицер.

— Внука, — вздохнул бывший вор, — вот ради него и не желаю. А, если не получится? Я же подставлю тебя. Ты и так каким-то чудом удержался в органах. Тебя из ФСБ могли погнать уже только за то, что твой тесть — вор. А если прознают!

Геннадий потянулся к бутылке водки. Наполнил граненые стаканы. Он уже почувствовал, что в душе Семен Федорович готов был пуститься во все тяжкие, но невидимые оковы его удерживали. Оставалось только еще чуть-чуть надавить и тесть согласится.

— Не прознают. — Произнес Заварзин, — Да и дело, которое я вам предлагаю, на половину курируется спецслужбой.

— Хотите из меня Джеймса Бонда сделать?

— Да нет. На 007 вы как-то не тянете.

— Вот и я о том.

— Но на исследователя, испытателя…

— Хотите запихнуть меня в ракету и отправить к Марсу, — пошутил Семен Федорович.

— Согласитесь — расскажу, не согласитесь…

— Понимаю, — кивнул Щукин. — Тогда хоть в общих чертах. Надеюсь это можно?

— Можно. — Геннадий осушил одним глотком стакан с водкой, — Вам всего лишь нужно перепрятать ценности из одного места в другое.

— Всего- то? Так для этого я вам не нужен, найдите кого-нибудь помоложе…

Разговор вдруг начал уходить в сторону. Заварзин взял вилку и ткнул ею в соленый огурчик. Начал его жевать. Закончив, проговорил:

— Другой не подойдет Прибор, — тут Геннадий вынужден был раскрыть карты, — подойдет не для всех. Вы один из немногих. Причем имеющий необходимый мне опыт. Всего-то нужно переложить вещи из одного места другого, откуда я их потом мог бы изъять…

— Просто изъять. У меня?

— Побойтесь бога… У вас отнимешь. Да вы глотку мне перегрызете, — парировал Геннадии, но, увидев выражения тестя, пробормотал, — да шучу я, шучу.

Семен Федорович выпил и произнес:

— Хорошо. Считайте, что я — согласен.

На деле все оказалось гораздо проще, чем предполагал Щукин. Оказалось, зять мечтал заполучить сокровища одного из монастырей, что покоился сейчас под мутными водами Рыбинского водохранилища.

— Так ты предлагаешь мне — старику заняться подводным плаванием? — Перебил Геннадия Семен Федорович и рассмеялся. — Для этого тебе нужен, кто-то помоложе. А, прибор, о котором ты мне говорил, скорее всего — акваланг.

— Я с вами на полном серьезе, а вы, — Заварзин махнул рукой, — я-то о вас был лучшего мнения.

— Стоп, — проговорил Щукин. — Значит так. Либо ты все подробно рассказываешь, либо…

— А я-то что пытаюсь делать! Просто вы, Семен Федорович, меня постоянно перебиваете.

— Хорошо, не буду.

— Так вот никаким плаванием вам не придется заниматься.

— Э вон как. И как же я, по-твоему, попаду в монастырь…

Щукин замолчал, так и не договорив, взглянув на зятя. Казалось, что тот готов был задушить старика.

— Молчу, — прошептал Семен Федорович.

Все началось в конце лета тысяча девятьсот двадцать седьмого года, когда отборные дивизии губернского ОГПУ начали осаждать обитель Югской Дорофеевой пустыни. Откуда-то прошел слух, что монахи за ее стенами прятали очень дорогие драгоценности. Для рядовых сотрудников ГПУ довели информацию, дескать, иноки мешают в этих краях становлению Советской власти.

После трех дневной осады, монастырь пал. Ворвавшиеся на ее территорию чекисты вырезали почти всех монахов, за исключением двоих. Тех сначала отправили в Рыбинск. Там иноки были подвержены допросу, ведь вовремя обыска обители сокровища так и не обнаружили, и лишь после того, как ничего выяснить у них не удалось — расстреляны.

Так после осады монастыря, по мнению чекистов, пропало: несколько рукописных книг, датированных не то шестнадцатым, не то семнадцатым веком, золотые кресты и подсвечники, а также несколько икон, среди которых была икона Тихвинской Божьей Матери.

Среди участников штурма был прадед Геннадия Заварзина — Михаил. Именно он, когда умирал, рассказал историю монастыря своему внуку (отцу Геннадия). Старый чекист считал, что в тот момент, когда он нажал на курок, его протоирей монастыря — проклял.

Старик так же поведал, что через год, после тех событий прошел слух — якобы под территорией Югской Дорофеевой пустыни было несметное количество подземных ходов, некоторые из которых во время осады были взорваны монахами. Геннадий Заварзин считал, что прадед был недалек от истины. По его мнению, именно в одном из ходов сокровища и были спрятаны.

К такому же мнению склонялись, в конце двадцатых годов, и археологи. Те под патронажем Лаврентия Берии пытались найти столь дорогой клад.

Увы, безрезультатно. Тайна сокровищ монастыря и их местонахождение, так и осталось тайной.

— Ну, и пусть себе лежат под гладью водохранилища, — проговорил Семен Федорович, тебе-то какой прок от них?

— А вот это уже вторая часть истории, — проговорил Заварзин.

— Вторая? А я думал это все…

Геннадий сердито взглянул на тестя, и бывший вор понял, что сейчас лучше не шутить.

Итак, в самом начале восьмидесятых годов, когда страсти революционные улеглись, и страна вступила в эпоху застоя, Михаил Заварзин — от рака легких умер.

За несколько дней до смерти тот подозвал к своей кровати сына Сергея и внука. Рассказал, как участвовал в штурме монастыря и в расстреле монахов. Упомянул он и то, что проклял монах, всех участников казни. Пообещав, что те умрут от тяжелой неизлечимой болезни. Последней же просьбой Михаила Заварзина было — найти спрятанные сокровища затопленного монастыря и вернуть их церкви.

— В противном случае, — добавил тогда старик, — весь наш род Заварзиных будет проклят.

Он еще, что-то хотел сказать, но так и не смог.

Следующим умер дед Геннадия, и тоже от рака легких. Скончался и отец.

Верящий в сверхъестественное, Геннадий поклялся найти сокровища. Единственной проблемой до последних дней было то, что он не знал, как очутиться в затопленном монастыре.

— Вот и я говорю, — произнес Семен Федорович, когда зять замолчал, — и как я, по-твоему, окажусь в затопленном монастыре?

— Вы, Семен Федорович, когда-нибудь слышали о машине времени?

— А, ты что конкретно Геннадий имеешь в виду: рок-группу или книгу Герберта Уэллса?

Заварзин наполнил стакан на четверть водкой, и выпил одним глотком. Закусил огурчиком и взглянув пристально на Щукина.

— Я имею в виду прибор способный отправлять человека в прошлое. — Он на секунду замолчал, и произнес, — у меня есть такая машина.

— Машина времени? — переспросил Щукин, вспомнив произведение Герберта Уэллса. Что-то ему не верилось, что такая штуковина может существовать в реальности.

— Типа того, — подытожил Геннадий, — видите ли, Семен Федорович, в секретных лабораториях уже давно проводятся исследования по теории перемещения во времени. Мы сами понимаете, заботимся о безопасности государства, а для поддержания стабильности в стране любые средства хороши… ФСБ, конечно же, не собирается менять историю. Так как глупо. Можно что-нибудь важное нарушить, а там глядишь, мир скатится в какую-нибудь пропасть.

О том, что пока ничего серьезного у спецслужб не получалось, Заварзин умолчал. Было несколько удачных перемещений из будущего в прошлое и обратно. Попытки попасть в грядущее не увенчались успехом. Плюс ко всему не каждый человек обладал возможностью путешествию во времени. Щукин был одним из немногих, кто обладал этим даром.

— Вы отправитесь в прошлое, Семен Федорович, не менять историю. Осаду монастыря и расстрел монахов не предотвратить. Забрать же сокровища из-под самого носа ОГПУ и припрятать в другом месте не так и опасно. Я имею в виду для истории. Ведь сокровища выпали из нее волей случай с того самого момента, как был захвачен монастырь. О них говорили, знали, но никто их не видел и не держал в руках. На ход истории ни косвенно, ни тем паче напрямую они не влияли. Главное, когда вы будете в прошлом, не участвовать в активных действиях, способных на что-то повлиять.

— Это я понимаю. Но, посудите сами, Гена, я могу, например, взять сокровища себе и скрыться в любом из времен…

— Вы, это не сделаете. Так как у меня есть гарантия, что вернетесь. Семья. Кроме того, есть еще одна причина, о которой я хотел бы пока умолчать.

— Что за причина? — спросил Щукин.

— Э, нет. Об этой причине я вам скажу, когда вы вернетесь.

Семен Федорович лишь хмыкнул носом и насупился. Раз не хочет говорить, решил он, — не надо. Во всем остальном же Заварзин был прав. Бывший вор вздохнул и посмотрел в окно. Там на улице в окружении ребятни бегал его внучек Ленька. Хулиганистый, что даже не понять то ли он в него такой пошел, то ли в Геннадия.

Внук единственный, любимый. Ради него в любую авантюру влезешь.

— Мне же хочется вернуть драгоценности церкви, — продолжал его зять, — или вы думаете, что я — майор ФСБ, преследую корыстные цели?

— Конечно же, — возмутился бывший вор, — я бы мог так подумать. — Тут Семен Федорович прикинулся наивным, делая вид, что верит в слова зятя, — на твое счастье, что я тебя знаю, Геннадии, как самого себя. Ты не отличаешься корыстью, иначе давно бы завяз в коррупции. Да и ты, как мне память не изменяет, — тут Щукин улыбнулся, — человек чести. Ты уж скорее с себя последнюю рубашку снимешь, чем что-то возьмешь. Эх, было бы больше таких служителей фемиды как ты, — тут бывший вор вздохнул, — мир был бы совсем другим. Ты меня, так, скажем — спас. Из омута вытянул.

Последнее Семен Федорович сказал, скорее всего, чтобы польстить родственнику. Если не единственная дочь — в гробу он его видел бы.

Несколько лет назад, еще до знакомства с будущим зятем, был Семен Федорович — профессиональным вором. Его — так ни разу бы и не взяли, если бы не обыкновенная случайность.

Надо было угораздить. Елена, его родная дочь, она тогда институт заканчивала, (будь оно не ладное) влюбилась. Голову от страсти потеряла. Молодого человека звали — Гена Заварзин. Был он на пару лет старше его дочери, и считался женихом перспективным. Семену Федоровичу он не приглянулся, но после уговоров единственного чада, согласие дал. Эх, знал бы тогда, чем обернется — подумал. Заварзин, во-первых, был потомственный чекист, а во-вторых, почему-то именно он занимался его делом. Однажды, будучи в гостях у Щукина, Заварзин приметил у того одну антикварную вещичку. Находилась она в розыске. Долго тогда Геннадий не мог вспомнить, где ее уже видел. Озарение пришло ночью. На следующий день перелистал дело, что вел.

Вот и тогда сидели они (точно также на кухне малометражной квартиры) и разговаривали. Хотя, правильнее сказать, Геннадий отчитывал Щукина, как ребенка. Семен Федорович слушал, кивал. А в голове только одна мысль — бежать. Да, вот только какой смысл. От себя не убежишь. Неожиданно для Заварзина, Щукин не выдержал и заплакал. Взрослый мужик — и ревел. Семен Федорович вдруг подумал о дочке. Как же она в глаза людей будет смотреть? От них не утаить, что ее отец — вор.

— Об этом раньше нужно было думать, — проговорил Геннадий, — помните ведь пословицу: "Сколько веревочке не виться, а конец будет".

Щукин кивнул.

— Может мне с повинной прийти. Или уехать куда? Ведь узнают в ФСБ, что твой тесть вор — выгонят из органов.

— А, может, не выгонят. Тут нужно с умом подойти. Главное, чтобы о вашем задержании ни слова в прессу не просочилось.

Предложил Заварзин все вернуть. Поклялся, что если и состоится суд, то будет он — закрытый. Неизвестно, какими способами, но слово он сдержал.

Когда же состоялся суд (Щукину дали год условно), руководитель Геннадия полковник Кузнецов, пригласил бывшего вора на Лубянку консультантом. Таких профи в воровском деле, как Семен Федорович, еще поискать надо.

— Хорошо, — согласился, наконец, Щукин, — так и быть ввяжусь я в твое дело. Но, почему именно я? Неужели в ФСБ нет способных людей?

— Почему же — есть. Правда, одних я в свои планы посвящать не хочу, сами знаете почему, а другие просто не наделены тем интеллектом, который нужен в таком деликатном деле.

Геннадий умолчал, что прибор, названный в лаборатории МВ-1, имел один маленький недостаток. Причины этого понять не могли, но ясно было одно — для путешествия в прошлое требовались определенные люди, в категорию которых и угодил Щукин. А уж планы и интеллект, были дополнительными условиями, выполнение которых было обязательно. И к тому же Заварзин доверял Семену Федоровичу.

Щукину пришлось согласиться с доводами зятя. Проводя семинары в Академии, Семен Федорович насмотрелся на контингент, попадавший в органы. Сейчас туда редко шли служить "по зову сердца". Не удивительно, что оборотней в погонах еще хватало.

Неожиданно у Щукина промелькнула мысль, а не перешел ли его зять в эту категорию?

Не верилось, что существует машина времени, но выбирать не приходилось.

— Так и быть, уговорил! — повторил Семен Федорович, — Так, когда и куда?

— В смысле? — переспросил вдруг зять, словно не поняв, о чем говорит тесть.

— Ну, где этот твой монастырь? Я не время имею в виду, а место. Ну, где он находился?

— Сейчас он под водой.

— Ну, это и ежу ясно.

— А в конце двадцатых годов двадцатого века он находился посередине между Рыбинском и Мологой.

То, что когда-то существовал город Молога, Семен Федорович знал. Основанный в тринадцатом веке, он теперь имел еще одно название — Русская Атлантида.

— Понятно. А поподробнее о монастыре рассказать можешь? Что он из себя представлял?

— Это Югская Дорофеева пустынь, основанная в семнадцатом веке. Сам монастырь представлял собой — правильный четырехугольник, посреди которого, на широкой открытой площади, возвышался увенчанный пятью, да, да — пятью куполами каменный собор. — Заварзин задумался, посмотрел на тестя, — вроде имя носил, дай Бог вспомнить. Увы, не помню. На юго-восточном и северо-восточных углах квадрата — две церкви, вот их названия я хорошо помню, — собор святого Николая и Молчанской Богоматери. К Никольской церкви примыкает небольшая — Успенская. На юго-западных и северо-западных углах две трехэтажные башенки. В них кельи и кладовые. По северной стороне обители — двухэтажный больничный корпус с амбулаторией, трапеза и кельи. Вне обители располагались три каменные гостиницы для приезжающих богомольцев. В начале двадцатого года, ровно год, здесь была колония для трудных подростков.

— Беспризорников что ли?

— Ага, их. Рядом школа, баня, амбар, конный двор, кузница и монастырский сад. Вот вроде и все. А дальше одни тайны, сообщить о которых, даже тебе Семен Федорович, я не имею права.

— Это еще почему?

— Потому, что и сам не знаю. — Признался Геннадий. — Вот будешь там, и появится шанс. Скажу лишь одно, что во время археологических раскопок, что велись на территории монастыря, там находилась сначала колония для несовершенно летних, а уж затем, как раз перед самым затоплением — "Волгострой". О том, что монахи из пустоши застрелены народу не сообщалось.

— Любопытно, — молвил Семен Федорович, — любопытно. Ладно, этого мне пока — достаточно. А теперь давай рассказывай, как я в прошлое попаду?

Гена наклонился, приоткрыл дипломат, что стоял все время с момента их встречи, у его ног. Достал оттуда маленькую черную коробочку. Протянул ее Щукину. Тот несколько минут разглядывал.

— Вот с помощью этой вещички и можно путешествовать, — сказал Заварзин, — вводишь координаты времени. День месяц, год, время суток. Нажимаешь кнопочку и бах ты уже в прошлом, ну или в будущем.

— А дату, какую? — спросил вдруг Семен Федорович.

— В смысле?

— Я имею в виду, по какому летоисчислению. От сотворения мира? От Рождества Христова? Или по мусульманскому календарю?

— А, вы об этом, — вздохнул облегченно зять. — Конечно же, от Рождества Христова.

— Ну, тогда второй вопрос. А по какому календарю? Григорианскому или Юлианскому?

— А мы сейчас по какому календарю живем? — вопросом на вопрос ответил Заварзин.

Щукин вдруг расхохотался.

— Знаешь ты мне вдруг, — проговорил он, — Чапаева в исполнении Бабочкина напомнил. Вы, за какой интернационал? А в том, котором Ленин. Григорианский сейчас календарь, Григорианский.

— Ну, вот даты согласно ему и вводят.

— Ладно, разъяснил. То есть получается, я сейчас просто введу нужную дату и тут же окажусь в монастыре?

— Если бы все так просто было Семен Федорович, — вздохнул Заварзин, — Чтобы оказаться в определенном месте, с начало нужно туда добраться.

— Эвон как, — молвил Щукин и покачал головой, — а я-то думал все куда проще. М-да.

— Понимаете, Семен Федорович, если бы было все так просто, то сейчас бы для ФСБ просто не существовало ни каких тайн. Секреты ФБР, ЦРУ, МИ-6 стали бы доступны. Достаточно было бы приехать в Лондон. Переместиться у здания Скотланд-Ярда в прошлое, ну, скажем в эпоху древнего Рима или Египта. Сделать несколько шагов, чтобы оказаться на месте будущего здания и вновь вернуться в будущее. Да вот только существует одна загвоздка. Можно не рассчитать и оказаться вмурованным в стену. Поэтому и стоит совершать переходы на открытой местности. Ну, а если возникнет необходимость совершить прыжок в прошлое в помещении, то тут нужно быть на сто процентов быть уверенным, что в тот период, куда отправляешься, не было перепланировки.

— Понятно, — остановил его Семен Федорович, — я-то думал, что все так просто, а оно видишь, как все закручено. Ладно, больше не объясняй, для меня все равно это полный бред. Все равно не пойму до конца. Я вон компьютер с трудом освоил, а тут куда более сложные технологии. Теперь говори, когда начнем операцию. Когда выезжаем и куда?

— Послезавтра, я уже все приготовил. В район города Рыбинска. Там есть одно тихое место для перехода.

— Великолепно! — Воскликнул Щукин, понимая, что у него появилась возможность, увидеть местность совершенно иной, чем сейчас.

2006 год. Южный берег Рыбинского водохранилища.

Через два дня, после разговора на кухне, Семен Щукин вместо того, чтобы отмечать свой пятидесятилетний юбилей, медленно прогуливался по берегу водохранилища, и бросал в воду камушки.

— Вы так всю рыбу распугаете, — неожиданно произнес Гена, все время сидевший в внедорожником, — хватит дурака валять, Семен Федорович. Вы бы для начала переоделись.

И Заварзин, открыв багажник, извлек оттуда старомодный чемодан, в котором оказалась одежда. Модного покроя костюм в полоску, такой фасон до революции популярен был. Фуражка, потрепанная с оторванной кокардой, на месте которой было черное пятно. Сапоги. Белая рубашка, расшитая красным рисунком.

— Не густо, — проговорил Щукин, понимая, что приключения, скорее всего, начнутся летом.

— Вы, Семен Федорович, — видя взгляд тестя, проговорил Геннадий, — отправляетесь в август тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Когда окажетесь в те времена, попытаетесь добраться до монастыря. А чтобы вам это было легче сделать, — тут, он полез в карман пиджака, и достал оттуда сложенный лист бумаги, — вот вам карта окрестностей.

На листке был изображен район, находившийся сейчас под водой. На нем были изображены несколько деревень, город и четыре монастыря. В верхнем левом углу была надпись Ярославская губерния и год "1925".

Лишь после того, как переоделся Щукин взял карту из рук зятя. Свернул ее аккуратно и положил во внутренний карман пиджака. Затем обнял Геннадия.

Отошел несколько шагов и, помахав на прощание рукой, мало ли что случится, нажал на устройстве маленькую, почти не заметную кнопочку.

Август 1927 года. В районе города Рыбинска.

Первый день в прошлом.

Было раннее утро.

Он стоял на холме, который гордо возвышался над зеленными поименными лугами, простиравшимися до леса, и смотрел в голубое, с белыми облачками, небо. Там в вышине гордо парил сокол. Где-то справа от человека, в лесочке, который в будущем беспощадно будет вырублен, о чем-то жалостливо и тоскливо пела птица.

— Э-ге-ге! — прокричал Семен Федорович Щукин, и как подросток бегом спустился с холма.

Остановился, наклонился, сорвал травинку. Поднес ее к глазам и минут пять разглядывал, пытаясь понять, как изменилась природа за последние годы. Потом, выкинув ее, сделал глубокий вдох. Чуть не стало дурно, от этого чистого, хрустального, не загаженного дымами воздуха. Закашлял. Пахло медом, цветами, росой и коровьим навозом. Сейчас даже запах последнего не показался ему неприятным. Семен Федорович вдруг вздохнул тяжело. Ему вдруг подумалось, что для многих навоз он и в прошлом навоз, от которого просто хочется воротить нос.

— Словно лет двадцать скинул, — прошептал Щукин, и пробираясь сквозь высокую траву направился в направлении дороги, что приметил с холма.

Уже на месте, он достал из кармана брюк компас, карту. Попытался определить, где находится.

— Двигаться нужно на северо-запад, — произнес Семен Федорович. Спрятал все по карманам и медленно побрел по тропе, насвистывая незатейливый мотив.

Приблизительно через полчаса, его нагнала телега, запряженная пегой лошаденкой. Щукин остановился, чтобы пропустить ее вперед, да заодно полюбоваться. Крестьянин, что управлял повозкой, был ему ровесником. По внешнему виду и не определить из кулаков он или середняков, но, то, что не из бедноты, в этом Семен Федорович был уверен. Одет мужичок — в белую рубаху, коричневые брюки, заправленные в поношенные сапоги, местами покрытыми грязью. На голове, надвинутый на глаза картуз.

— Тпрууу, — произнес крестьянин и остановил телегу. Оглядев, Семен Федоровича с ног до головы, причем сделал он это так тщательно, что у Щукина мурашки пробежали по спине, мужичок усмехнулся и спросил:

— Кто таков? Отколь и куда, путь держишь?

— Семен Федорович Костомаров, — проговорил путешественник и, подумав, добавил, — бывший дворянин, а теперь, — он махнул рукой, — бродяга. Иду с Крыма в родной город Мологу.

— Что-то я тебя батенька не припомню в Мологе — то…

— Так, я без малого тридцать годков — провел в столице. Служил самодержцу и отечеству.

— Так ты, наверное, поди — из господ офицеров?

— Из них самых, — кивнул Щукин, вспомнив о тех нескольких годах, когда, будучи еще мальцом, не смышленым, провел в суворовском училище.

— За красных, небось, в Гражданскую воевал? — поинтересовался крестьянин, словно это имело какое-то значение.

— И за них тоже. Сначала с немцами воевал, после революции к Кутепову примкнул… А когда увидел, что он с русским народом делает, — тут Семен Федорович решил придерживаться негативного отношения к генералу, — к красным ушел. А сейчас, вот хочу городок свой посетить, да в монастырь какой-нибудь податься. Грехи замаливать.

— Много грехов-то?

— Много, очень много.

— Так сначала может в монастырь, а потом, когда устроишься в город. Сейчас у новой-то власти религия не в чести. Не иначе, как опиумом называют. Лет так несколько назад помнится, громили обители. Да, что это я. Ты садись. Я как раз в монастырь еду. В Югскую Дорофееву пустошь. Для игумена письмо везу от сестры. Она сейчас в Рыбинске проживает.

— Знакомое название, — проговорил Семен Федорович, — слышал я, закрыт он. Даже в газете читал, что лет пять назад, разогнали оттуда всех иноков.

— Было такое, — согласился крестьянин, — разогнали. Да только свято место пусто не бывает. Засели в том монастыре сначала белогвардейцы, но и им уйти пришлось. А уж потом туда опять монахи вернулись. Года так четыре назад.

— А белогвардейцы, что же монастырь то не разворовали?

— Так ведь, они же все благородные. Может, у кого и рука на сокровища не поднялась. Ну, — тут крестьянин сделал паузу, словно решая говорить или нет, — монах среди них был. Он-то все и сберег. Ну, ладно заболтался я. Если поедешь со мной залезай не телегу.

— Поеду, — проговорил Щукин, запрыгивая, да так, что повозка от этого скрипнула, и даже немного просела.

— Ты уж поосторожнее, Семен Федорович, — проговорил мужичок, — чай не бричка. Небось, в бричке привык ездить…

— Бывало. — Слукавил Щукин.

Ехали они медленно. Дорогой Егор Тимофеевич, так звали владельца повозки, долго расспрашивал Щукина и про Перекоп, и про Ильича, и про Буденного. Даже поинтересовался, видел ли Семен — Врангеля. Кое-как Щукин рассказал все-то, что ему было известно из учебников истории. Признался, что Врангеля не видел, как, правда и Буденного, чем немного огорчил крестьянина.

Ближе к полудню Семен Федорович увидел стены монастыря, возвышавшиеся над пологим берегом реки. Ему вдруг вспомнилось, что несколько лет назад, он проплывал здесь на туристическом теплоходе. Тогда купол, который сейчас блистал позолотой, был ободран, и тоскливо выглядывал из воды.

Неожиданно дорога разделилась. Часть ее продолжала тянуться вдоль берега, другая же свернула к храмам.

Егор Тимофеевич остановил телегу. Ловко спрыгнул на глинистую почву, и подошел к обитым железом мощным монастырским воротам. Постучал, посохом, что лежал рядом с ним всю дорогу.

Монастырь представлял оборонительное сооружение, словно это была не обитель отрекшихся от мирской жизни монахов, а воинская часть, или даже бастион, оберегавший дорогу к городу. Огромные окна сейчас были заделаны кирпичом, не удивительно, что войска ГПУ так долго не могли взять его. Оставалось только убедиться, какой надежной была кладка.

Из-за стены доносилось пение монахов.

Маленькая дверь в воротах со скрипом открылась, и на ее пороге показался полный инок в черной рясе.

— А это ты, Егор, — проговорил он, узнав Тимофеевича.

— Я батюшка.

— А это кто с тобой?

— Семен Федорович Костомаров, — бывший сначала белый офицер, потом красный комдив, — представился Щукин, и поклонился.

Монах сначала поморщился, потом плюнул и перекрестился.

— И зачем пожаловал, сей отрок в нашу обитель? — спросил он, с издевкой.

— Грехи замолить отче. Больно уж много на моих руках крови. И немецкой и нашей русской. Не могу я отче больше жить так, — забормотал Семен Федорович, пытаясь играть более правдоподобно.

— Ну, раз решил грехи замолить, так будь добр зайти. Извини, обильного питания предложить не сможем. Сами вот уже, поди, второй год еле концы с концами сводим.

От удивления, которое возникло, когда Щукин оказался за стенами, Семен чуть не упал. Он перекрестился и вновь вдохнул в себя воздух. Теперь уже воздух монастыря. Такой же чистый, как и тот в поименной низине, правда теперь с запахом ладана и мира.

Несколько монахов слонялись по двору. Мимо пробежал парнишка лет восемнадцати, облаченный в рясу, и скрылся в дверях центрального храма.

— Ты уж, Семен Федорович, — проговорил инок, — не обижайся, но спросить я тебя обязан. Небось, считаешь религию — опиумом?

— Если бы я так считал не пришел бы в храм, — парировал Щукин, — нет что-что, а покаяться всегда нужно. Я ведь убивал на войне не ради удовлетворения и низменных чувств. Просто выхода у меня другого не было. Или я, или они.

— Защита отечества от иноземцев это не грех, сын мой, — вздохнул батюшка, — а вот смерть братьев своих христиан, славянин — это, пожалуй, большой грех. Но грех этот не твой. Грех это тех, кто религию опиумом именует. Ну, да ладно, ступай в келью.

И увидев озадаченное лицо гостя — улыбнулся. Окриком подозвал мальчонку, что шнырял у ворот, и велел тому отвести путника в келью.

— Яко, любой человек имеет право на отдых, — проговорил он, потом повернулся к Егору Тимофеевичу и спросил:

— Что ты, Егор, привез от сестры игумена?

Тот полез за пазуху и извлек оттуда голубой конверт.

— Так-так, — донесся до Щукина голос монаха.

Парнишка открыл дверь и впустил Семена Федоровича в маленькую келью, предназначенную для одного человека. Закрыл дверь и убежал.

Щукин прислушался к удаляющимся шагам монашка. Оглядев помещение, вздохнул. Представил, что придется провести здесь остатки жизни — стало грустно. Одиночная камера. Убранство простенькое: деревянная кровать, на котором тоненький соломенный матрас, табурет и стол, на котором огарок свечи. В красном углу икона святого. Скорее всего (предположил Семен) — Дорофея. Чтобы не выходить из образа Щукин перекрестился. Подошел к амбразуре. Окно было профессионально заложено красным кирпичом. Причем толщина кладки была полметра.

— Сделано с душой, — проговорил Семен Федорович и подошел к кровати.

Снял пиджак, повесил на спинку. Стянул с опухших ног сапоги (не привык в них ходить) прилег на соломенный матрас. Ему хотелось все обдумать, и хотя у него в запасе была неделя, но откладывать все на последние дни не хотелось.

Во-первых, предстояло решить, где он спрячет ценности. То, что это будет на незатопленной водохранилищем территории, Щукин не сомневался. Но для этого, по мнению Семена Федоровича нужно было вырыть, по крайней мере, землянку или специальную яму. Во-вторых, нужен автомобиль, чтобы перевести ценности на большое расстояние, ведь не на себе же их таскать. Тогда уж точно недели будет мало. Его ему никто не даст, остается одно — угнать. Для Щукина это было не в первой. В-третьих… И тут постучались.

Не дожидаясь разрешения войти, дверь скрипнула и открылась. В проеме стоял монах, что встречал их с Егором Тимофеевичем. Перекрестившись на икону, тот проговорил:

— Отец игумен хочет видеть, Вас, у себя. Мне же велел, Вас, проводить к нему.

Щукин потянулся. Нехотя, словно устал, поднялся с кровати. С трудом, морщась от боли, надел сапоги. Чем вызвал удивление у инока. Накинул пиджак и проговорил:

— Ну, пошли.

Семен Федорович прикрыл дверь кельи и поспешил за монахом, который прибавил шаг, по длинному коридору, мимо монашеских келий, откуда доносились до Щукина то храп, то речитатив молитв.

Они вышли на улицу. Вскоре они оказались у ворот центрального собора. Монах перекрестился (Семен Федорович последовал его примеру) и вошел в небольшую калитку, что была в стороне от главного входа.

В церкви Щукин бывал несколько раз. Один раз заскочил свечку поставить за упокой души безвременно ушедшей супруги, другой раз… Впрочем — не важно. Сейчас он оказался в соборе в пятый раз. Остановился в дверях и замер, пытаясь отыскать глазами настоятеля. Монашек это заметил и произнес:

— Следуйте за мной.

Игумен ждал его в маленькой комнатке, что находилась за иконостасом. Это был дюжий мужчина, лет сорока, неизвестно по каким причинам оказавшийся в монастыре. Телосложение богатыря, а не как уж — не инока. Хотя, подумал Семен Федорович, скорее всего и Пересвят и Осляба были именно такими. Если было бы нужно спрятать сокровища, то игумен мог справиться один. Щукин взглянул на его руки. Да, такими ручищами настоятель запросто мог завалить здоровенного кабана, если бы тот сдуру выбежал навстречу.

— Мне доложили, что, Вы, хотели бы принять постриг, — проговорил игумен, когда за монахом закрылась дверь.

Семен Федорович вздрогнул. Честно признаться, внешность, голос — произвели на путешественника впечатление. Щукин игумена совсем не таким представлял. Думал, что тот полный будет, но нет, этот скорее на военного походил. Выправка у него была, как у служивого, а когда тот прошелся от одной иконы к другой, Семен Федорович был готов поклясться, что так и было на самом деле.

— Если это единственная возможность замолить те грехи, что я совершил. То да. — Проговорил Щукин.

— Возможность вероятно не единственная, — продолжил батюшка, — да и способов искупить грехи множество. Сейчас, когда власть в стране принадлежит народу — я не могу, Вас, убеждать, а уж тем более уговаривать. Видите ли, сын мой, ходит слух, что церковь собираются окончательно закрыть. Не нужен институт церкви — советской власти, ой, не нужен. Страна катится в пропасть геенны огненной, еще немного и мир погрузится в разврат. И на нашу, не раз страдавшую землю, накатится волна отчуждения. И тогда Бог отвернется от России. И если случится, не дай бог, война, и ворог будет стоять на рубежах наших… тот просто не придет к нам на помощь.

Отдавала слегка театральщиной. Семен Федорович чуть не произнес — "Не верю", но сдержался. Кем бы ни был этот человек, до того, как стал настоятелем пустоши, сейчас это уже не было так и важно. Под личиной монаха — скрывался психолог. Хотя, тут Семен Федорович поймал себя на мысли, священник он в чем-то психотерапевт. Лечит людские души, спасает от самоубийств и прочих грехов. Может и в Щукине, тот разглядел чистую душу?

Игумен улыбнулся и вдруг сменил направление разговора, вернувшись в прежнее русло.

— Грех можно искупить и по-другому, — продолжил тот, — Меня вот недавно убеждали, что вы, сын мой, агент ОГПУ. Якобы посланы — узнать о сокровищах монастыря. Клевета это. То, что вы служили, в этом я не сомневаюсь. В Вас нет того, что есть в людях работающих в милиции или в ГПУ. Ваши глаза. Они не такие, как у большевиков. В них я вижу скорее тоску, чем ненависть.

Он подошел к окну. Посмотрел на монахов занимавшихся делами. Потом оглянулся, прищурил глаз и сказал:

— Поэтому я хочу предложить одно дело, — и, увидев выражение на лице Щукина, добавил, — скоро, скорее всего, через неделю начнется попытка захвата монастыря милицией. До меня дошли сведения, что в Рыбинске уже началась подготовка. Советская власть хочет изъять монастырские ценности. И тем самым пошатнуть устой церкви в государстве.

Он вздохнул, опустился на обтянутый бархатом стул. Закрыл лицо руками. Просидел так минут пять. Облокотился на стол и продолжил:

— Ценностями они называют — кресты, подсвечники… ну, все золотые вещи, что мы используем в богослужении. Попытки уже были, да и этот монастырь, пока не пришли мы с братьями подвергался лет пять назад разорению. Я же хочу предложить вам возглавить оборону монастыря, и этим самым искупить свои грехи. Мог бы и сам, да вот только боюсь, опыта не хватит.

— Но… — начал, было, путешественник, но священник перебил его:

— Убийств не будет. От силы горячее масло, которое мы будем лить не на осаждающих, а перед ними. Не давая подойти близко к стенам. Наша задача просто спрятать ценности в подземельях монастыря. Я понимаю, что монастырь по любому погибнет. Если это уже началось, то ничем и не изменить. От неизбежного не уйдешь. — Монах замолчал, посмотрел в глаза Щукину, и спросил, — Вы готовы, сын мой, нам помочь?

— Я, пожалуй, соглашусь. Но мне бы хотелось съездить в родные места, — проговорил Семен Федорович, — боюсь, что в любом случае осада для меня будет последняя.

Игумен задумался на секунду.

— Хорошо. Я дам вам такую возможность, — молвил он. — Дня вам хватит?

— Вполне.

Было удивительно, что здесь в прошлом его приняли, за человека этой эпохи. Ведь он всего-то перед отправкой пару книжек по истории проштудировал. Хорошо, и то, что в чекисты не записали. Конечно же, архиепископ лукавил на счет его походки, хоть он и служил в суворовском училище, но вряд ли та строевая подготовка, оставила в его действиях такой уж явный след. Единственное, чего опасался сейчас Семен Федорович, это то, что к нему просто могли приставить "хвост" на момент его путешествия в Мологу.

До вечера Семен Федорович гулял по подворью монастыря, изредка прогуливаясь по коридорам монастыря, любуясь через "бойницы" окрестными пейзажами. Монашек составлял ему компанию, иногда поясняя, что есть что.

Восточная сторона обители выходила к реке Молога, от которой строения отделяло небольшое поле, заросшее мелким кустарником. С западной лес, отгороженный пашней, на которой уже колосился овес. На северной — впрочем.

— Вон те разрушенные здания, — пояснил монашек, — три гостиницы для богомольцев, школа. Кирпич пошел на усиление стен монастыря, — тут же оправдался, — сделали это белогвардейцы. Они вообще мечтали превратить обитель в неприступную крепость.

Щукин понимающе кивнул. В лучшем состоянии были баня, амбар, конный двор и кузница. В монастырском саду иноки собирали урожай.

Когда же хождения надоело, Семен Федорович попросил монашка оставить его в одиночестве. Когда тот выполнил просьбу и ушел, то отправился на поиски подземного хода. Щукина поразило, что инок оставил его одного. Путешественник во времени не мог и вообразить, что сможет вот так вот быстро завоевать их доверие в это тяжелое, для них время.

Он обнаружил ход, когда стемнело. Заброшенная, отсыревшая дубовая дверь скрывалась в одном из подвалов восточной части стены. Ни о какой охране выхода монахи и не помышляли. Щукин воспользовался этим и приоткрыл дверь.

Из подземелья ударил сырой затхлый воздух. Пахло мышами и плесенью. Где-то вдали слышалось, как падали капли воды, ударяясь об булыжный пол.

— Мерзость, — произнес Семен Федорович, — и как это монахи собираются прятать свои сокровища. Да они здесь за месяц сгниют. Особенно книги.

Щукин, конечно же, преувеличивал, но не намного. Он как бывший вор, понимал, что иконы в такой сырости потеряют свою первоначальную ценность. Прогулялся до выхода из монастыря. Отметил для себя ориентиры, если придется добираться сюда не из монастыря, и только после этого вернулся в лабиринт.

Семен Федорович чихнул, уже выходя из дверей. Вытер платком нос, огляделся, пытаясь выяснить, не смотрит ли кто за его странным поведением. И только после того, как убедился, что все нормально, отправился в келью.

Второй день в прошлом.

Поутру Щукин отыскал Тимофеевича. Крестьянин возился с телегой, запрягал в нее лошаденку. Приметив попутчика, мужичок улыбнулся.

— Не могли бы, Вы, меня, Егор Тимофеевич, в Мологу отвезти?

— В Мологу?

— Ну, да в Мологу, — подтвердил путешественник.

— Э, да вам повезло, Семен Федорович. Это, наверное, совпадение, но настоятель просил меня съездить туда по важным делам. Надолго?

— На день.

— А как же — обратно? Я ведь обратно не скоро вернусь. У меня там и у самого дела.

— Да как-нибудь вот доберусь, или ты считаешь, Егор Тимофеевич, что кроме тебя в сторону Рыбинска больше никто не поедет? — сострил Семен Федорович.

— Могут и не ехать.

— Ну, тогда пешочком прогуляюсь. Прогулки, они ведь для здоровья полезны.

— Так ведь далековато…

— Ничего, время у меня есть.

Крестьянин заулыбался.

— Ну, так забирайтесь в телегу.

Пока Щукин усаживался поудобнее, один из монахов отворил ворота. Тимофеевич занял место и проговорил, хлестнув лошаденку:

— Ну, поехали.

Телега тронулась и выехала за пределы монастыря.

Совсем немного не доехали до Мологи, и Семен Федорович попросил Тимофеевича остановить телегу.

— Дальше я как-нибудь сам пешочком прогуляюсь.

Крестьянин понимающе кивнул. Давно в этих краях Костомаров не был — вот и решил пешочком прогуляться. Вспомнить родные с детства места.

Семен Федорович отошел с дороги на обочину и проводил взглядом Егора Тимофеевича. Затем неспешно побрел в сторону города. Остановился только когда увидел небольшой валун. Подошел к нему, дотронулся рукой и ощутил прохладу. Удивительно, вдруг подумал Щукин, а этот валун в будущем будет лежать на дне водохранилища. Снял куртку, кинул ее на камень и присел. Достал из кармана рубашки сигареты и закурил. Если бы не желание закурить, то так бы и ехал на телеге, а так пришлось от комфортной поездки отказаться, ведь не смолить же сигареты. Просто их вид мог вызвать у Тимофеевича недоумение, а курить самокрутку или папиросы не хотелось. Мысленно поблагодарил зятя, за то, что тот заставил выучить старую карту города наизусть. Заодно запомнить адреса и фамилии всех известных в это время людей. Геннадий Заварзин опасался, что если тесть назовет не ту улицу или не того человека, то миссия запросто может провалиться. Тут либо монахи растерзают, как шпиона ОГПУ, либо чекисты, как бывшего белого офицера. А так Семен Федорович мог посреди ночи, если бы его разбудили, ответить на любой вопрос, связанный с Мологой.

Всю эту информацию Заварзин достал в архивах.

Обычный провинциальный городок, каких в начале двадцатого века в Советской России было множество. Это уже потом, после Великой Отечественной Войны, благодаря стараниями Никиты Сергеевича и последующих генеральных секретарей, они начали постепенно местами исчезать. Хотели, как лучше — получилось как всегда.

— Одно — двухэтажная Россия, — прошептал Щукин, разглядывая дома, мимо которых он проходил.

Остановился на несколько минут у особняка, некогда принадлежавшего графу. Долго рассматривал. Теперь — это общежитие. Возле него бегают и суетятся босоногие ребятишки. Так вот и не определить сразу, во что они играют. Может, в — салки, а может, — в казаки-разбойники?

Постоял, посмотрел и пошел дальше.

Дом купца, банк, маленькая часовенка, а чуть дальше дом в котором заседает горсовет. Далее избы обычных горожан — одноэтажные и двухэтажные с резными ставнями и деревянными заборами. Через дорогу женский Афанасьевский монастырь.

Пару раз Семен Федорович свернул и оказался около пожарной части. Здание выделялось своей, возвышающейся над домами, пожарной каланчой. Щукин вновь остановился, даже присел на лавочку у одной из изб и начал наблюдать. Вокруг старенького "Студебекера", появившегося в этих краях до революции, копошились огнеборцы. Пара человек наполняло водой из колодца бочку, установленную на автомобиле. Один служивый проверял инструмент: пару топоров и несколько багров. Среди суетившихся людей важно и вальяжно, переминаясь с ноги на ногу, стоял упитанный начальник части. Он покуривал самокрутку и время от времени покрикивал на своих подчиненных.

Щукин поднялся с лавочки и пошел дальше. Миновав несколько кварталов приметил милицейскую часть. Двухэтажный особняк, вероятно принадлежавший некогда купцу, был обнесен металлическим забором, у чугунных ворот стояли два милиционера в новых, но слегка помятых, гимнастерках.

Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.

Донеслось до Семена Федоровича. Щукин остановился и посмотрел в ту сторону, откуда доносилась песня.

По дороге с тазиками, в сторону бани, строем с пением песни, маршировали красноармейцы.

"Интересно, — вдруг подумал Щукин, — а ведь Геннадий ни разу не говорил, откуда родом его прадед. Хоть монах и говорил, что из Рыбинска вот-вот выступят части ОГПУ, но ведь это еще ничего не значит. Руководство могло, для усиления и местных чекистов пригласить".

Он проводил взглядом служивых, и только когда затихло:

Так пусть же Красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы
Неудержимо
Идти в последний смертный бой!

Продолжил свою прогулку по городу. Мимо жилых домов, затем и парка. Остановился у моста, ведшего в зареченскую часть города. Там на другой стороне такие же небольшие домишки и своя пожарная часть. Видно как сияют купола местного храма, в котором местный батюшка, когда-то отпевал прихожан, в независимости от политических взглядов и сословной принадлежности. Там, на том свете, все равны, независимо, кем ты был в земной жизни — православным или коммунистом. Да вот только теперь работы поубавилось. В Советской России отпевать покойничка считается теперь пережитком прошлого, а батюшка попал в немилость.

Семен Федорович минут пять стоял у моста, долго смотрел на ту сторону города, но пойти туда так и не решился. Свернул в парк, где и прогулял до вечера, любуясь деревьями, посаженными каким-то меценатом еще в девятнадцатом веке.

В шестом часу вечера ему наконец-то удалось найти машину, так неосторожно оставленную ее владельцем у частного дома на улице Ленина. Это был старенький "Руссобалт" еще до революционной сборки. Стараясь не привлекать внимание прохожих, которых в столь позднее время на улице было не очень много, Семен Федорович осмотрел ее. В кузове лежали две канистры с бензином, лопата и топор. Щукин даже не поверил такому везению.

Он запрыгнул в "фаэтон" и завел. На удивление шум работающего двигателя не вызвал никакой реакции в соседних домах.

— Ну, что ж, видно это судьба, — пробормотал Семен, не веря в везение.

Подождал еще минуту, и лишь только потом поехал прочь из города.

К сожалению, управлять стареньким автомобилем было куда сложнее, чем он мог представить. Руль вращался туговато, а порывы ветра пытались то и дело сорвать с его головы фуражку. Наконец Щукин не выдержал и положил ее на сиденье рядом с собой.

Изрядно намучавшись, он подъехал к тайному выходу из обители. Слава богу, нашел его быстро, по знакомым уже приметам. Вон одинокая березка, вон овражек. Удачное место, чтобы спрятать машину.

Когда выполнил задуманное Семен Федорович, отправился к монастырским воротам.

Уже знакомый монах открыл Щукину дверь и пропустил вовнутрь.

Третий день в прошлом.

Утром следующего дня путешественник приступил к подготовке обороны. Еще раз обошел помещения монастыря, превращенные в неприступные стены, и оглядел окрестности. Параллельно выбрал направление, в котором он решил спрятать сокровища. Пошехонский район больше всего подходил для его планов. Ехать туда конечно далеко, но зато и места в будущем будут не затоплены.

Самое неожиданным (хоть зять и предупреждал, что у монахов были ружья) для Семена Федоровича, был арсенал, что хранился в небольшом кирпичном домике. Тот стоял в забытом богом уголке обители, куда большая часть монахов и не хаживала. Как объяснил отец Гермоген, когда-то в этом домике жили богомазы, но с началом смуты, те покинули обитель.

— Сейчас, небось, греховные картинки малюют, — проворчал монах, — ну, да бог их простит.

"А ведь оружие, как и подземный ход не охраняются, — отметил про себя Щукин, — либо монахи такие беспечные, либо действительно никому из них, проку от этого нет".

Между тем отец Гермаген, порылся в глубоком кармане рясы и извлек на свет божий связку ключей. Пару минут перебирал их. Наконец нашел массивный ключ, и вставил его в амбарный замок. Повернул несколько раз, после чего как тот операция была проделана, открыл со скрипом дверь. Пропустил Щукина в комнату.

Семен Федорович чуть не вскрикнул от увиденного. В сыром, наполненном жутким смрадом, воздухе, не смотря на стоящую, на улицы теплую погоду, было холодно. Но ни это поразило путешественника, а весь тот арсенал оружия: два пулемета марки "Максим", десяток винтовок, что аккуратно прислоненными стоял у стены. Плюс ко всему же посреди три ящика с гранатами. И все это, в отличие от того же замка, было тщательно смазано машинным маслом. Кто содержал это оружие, для Семена Федоровича осталось загадкой. Вполне возможно и монахи. Правда поручиться в этом Щукин не мог.

Семен Федорович подошел к одной из винтовок. Передернул затвор.

— Патроны? — буркнул он.

— В ящике, — проговорил монах, и показал на три металлических ящика стоявших справа от входа, и на которые Щукин не обратил внимания.

Семен Федорович подошел ящикам и открыл один из них. Там аккуратно, промасленные, лежали патроны. В двух других были пулеметные ленты.

— Этого хватит ненадолго, — проговорил он, закрывая ящики, — дня на два-три. Да и надо брать в расчет интенсивность атак…

— Нам этого будет достаточно, — неожиданно раздался в дверном проеме голос настоятеля монастыря, — нам нужно лишь выиграть время, чтобы спрятать сокровища.

Опираясь на деревянный резной посох, завершавшийся наверху крестом, он только что подошел, и теперь смотрел на Семена Федоровича. Причем делал это так, что у того побежали по всему телу мурашки.

— Увы, но монастырь обречен, — вздохнул священнослужитель, — это против иноземного агрессора, мы способны были бы выстоять. Но… Здесь народ. А против своего народа не пойдешь. Заблудшие чада.

Монах осенил себя знамением.

— Что, верно, то верно, — согласился с ним Щукин. — Что ж, придется раздать оружие монахам. Я надеюсь, они умеют пользоваться?

— Увы — нет. Мы народ мирный, и все время проводим в молитвах.

В словах настоятеля чувствовалась какая-то фальшь. Может быть, монахи и не держали в руках оружие, но вот в том, что священник этого не делал, Семен Федорович не верил. Уж больно смахивал он своим поведением на офицера.

— Что ж, придется учить, — вздохнул Щукин, соображая, что и сам ни разу ни пользовался оружием. Если не считать пневматики, которой он баловался в тире..

Они вышли из помещения, и монах Гермаген закрыл за ними дверь.

— Я соберу иноков на площади перед собором, — проговорил отец Гермаген, кланяясь настоятелю.

— Хорошо. Ступай.

Священник приподнял рясу и почти бегом удалился.

— Ну, и как вам Молога, Семен Федорович? — спросил батюшка, когда тот скрылся за поворотом.

— Город, как город, — улыбнулся Щукин, — да я, в общем-то, его и не помню. Мал я тогда был. Еле дом свой нашел…

— Это не вы малы были сын мой, — перебил его священник, — это просто после революции, город стал меняться. Увы, увы, не в лучшую сторону. Пропал его купеческий дух. Голытьба заселила его улицы. Нет, не думайте, что я негативно отношусь к пролетариату или крестьянству. Нет, что вы, Семен Федорович. Просто та рвань, что сейчас втекла в ряды пролетариата, а по-другому я и назвать не могу, — не заслуживает уважения. Это скорее люмпены, алкоголики и тунеядцы. Для них не осталось ничего святого.

Настоятель поклонился и ушел, оставив Щукина одного.

Ближе к обедне собрал отец Михаил монахов на площади перед главным храмом. Их было чуть меньше сотни. Все в черных рясах. Иноки о чем-то громко спорили, и замолкли когда на площадь двое монахов, в сопровождении игумена Михаила и нового обитателя пустоши, выкатили, нагруженную оружием, телегу.

— Братья! — громко воскликнул игумен, — Братья! Настали тяжелые времена. Не думал я, что нам придется взять в руки оружие. Но, увы! Братья советская власть хочет забрать у нас наши реликвии. Не отдадим братья. Не отдадим. Разбирайте оружие. И молитесь Богу. И пусть нам поможет Он.

Семен Федорович откинул тряпицу, закрывавшую винтовки и стал их выдавать монахам. Те робко подходили к нему, крестились и брали оружие. Так же молча, уходили в сторону и начинали его разглядывать, кто с удивлением, а кто и с восхищением. Вспоминая забытые, еще до монастырской жизни, навыки обращения с ним.

— Да я погляжу, монахи то у вас не из робкого десятка, — проговорил он, обращаясь к отцу Гермагену.

— Не удивительно. Часть из них бывшие дворяне, которым надоела светская жизнь и они ушли в монастырь. А часть, как и вы, после долгих лет службы решило замолить свой грехи.

Пулеметы достались двум молодым монахам. Семен Федорович даже немного расстроился. Придется, скорее всего, объяснять, а он ничего не знает.

"А это щечки", — подумал Щукин, вспомнив, как Петька объяснял Анке устройство пулемета.

Оставалось надеяться, что иноки сами разберутся. Ведь кто-то вед ухаживал за оружием. А может эти двое?

Когда же винтовки и пулеметы было роздано, Щукин решил расставить их по точкам на стенах. Монахов с пулеметами он поставил на башенках около входа на территорию монастыря. Остальным послушникам указал их места в помещениях обители. После того, когда каждый узнал свое место в будущей обороне, отпустил их трапезничать.

Только под вечер Семен Федорович заметил, что сегодня у монастырских ворот он не видел ни одного нищего. Те куда-то пропали.

Щукин еще около часа провел с настоятелем, а затем под предлогом, что хотел бы отдохнуть удалился к себе в келью, где и проспал около двух часов.

Ночью Семен Федорович проснулся. Оделся, осторожно добрался до подземного входа. Стараясь не шуметь, туннелем вышел к машине. И не зажигая фар, доехал до деревянного моста, ведшего на другой берег Мологи. И только там, оказавшись на территории Пошехонского района, включил фары.

"Здесь в будущем будут ловить рыбу", — подумал он, минуя поля и въезжая в лесок, который был на обеих картах.

Именно здесь могли быть вырыты ямы, оставленные еще древним человеком, а это давало возможность построить землянку в два раза быстрее.

Семен Федорович переместился в завтрашний день и осмотрел местность. Щукин сразу же обнаружил следы своей ночной деятельности. Это была древняя яма, возле которой были аккуратно сложены бревна.

— Теперь осталось только это сделать, — проговорил он и прыгнул в прошлое.

Повесил на ближайшее дерево, один из двух фонарей, что прихватил с собой и вернулся к автомобилю. Достал топор, лопату. Отнес к месту будущей землянки.

Всю ночь, под свет разожженного костра он рубил лес. Складывая бревна возле ямы.

Где-то за час до рассвета Семен Федорович вернулся в монастырь.

Четвертый день в прошлом.

На четвертый день поутру до монастыря дошел слух, что в Мологе, у одного из высокопоставленных начальников угнали автомобиль. Тот его под окнами дома, где встречался с любовницей, оставил. Потом слышал шум заводившегося двигателя, да вот только значения не придал, думая, что ее его шофер в гараж решил отгонять. В машине, как сообщил привезший этот слух Егор Тимофеевич, были лопата и топор. На вопрос Щукина, а зачем они важной персоне они нужны были? Крестьянин ответил:

— Дороги Семен Федорович, дороги. Это ведь не телега. Машина в грязи застрянет, попробуй, сдвинь. А так срубил несколько жердей, бросил под колеса, песочком посыпал, ну, и езжай дальше спокойно.

В девятом часу крестьянин откланялся, сообщив, что собирается отправиться в Рыбинск.

— Надеюсь посетить ваш монастырь еще раз, — проговорил он настоятелю.

— Увы, — вздохнул священник, — боюсь этот ваш приезд сюда последний. У меня плохое предчувствие, что монастырю осталось существовать всего-то несколько дней.

О том, что сюда скоро подойдут внутренние войска, как отметил для себя Щукин, монах промолчал.

Крестьянина проводили. Семен Федорович даже заметил, как облегченно вздохнул настоятель. Вполне вероятно, что тот уже винил себя в том, что в тянул в аферу — путешественника. Отказал бы в приюте тому, и Щукину пришлось бы проследовать своей дорогой. Да вот только не отказал, а теперь уже поздно.

Ближе к обедне, впервые за время пребывания в обители, Семену Федоровичу пришлось заняться строевой подготовкой монахов.

Интересно было наблюдать, как заправские военные, маршировали иноки.

— Левой, правой, — командовал игумен, разглядывая вновь испеченных бойцов. Потом повернулся к Семену Федоровичу и спросил:

— Выйдут из них солдаты?

Щукин задумался. Долго, пристально всматривался в монахов и, улыбнувшись, ответил:

— Вряд ли. Солдаты из них не получатся. А вот люди способные с оружием в руках отстоять свои права — да.

Настоятель утверждено кивнул, и, не обращая больше внимания на Семена Федоровича, продолжил тренировать иноков.

После обедни Щукин начал давать уроки стрельбы и метания гранат. Это процедуру он решил совершать с монахами каждый день.

Ночью он вновь совершил вылазку за пределы монастыря.

Восьмой день в прошлом.

Днем учить монахов военному делу, ночью строить землянку. Иногда возвращаясь в монастырь, уже у кельи, когда никого рядом не было, совершал перемещение во времени в прошлое. Причем умудрялся это сделать так, чтобы временной промежуток между его уходом и возвращением был минимальным. Фантастика, одним словом. Тут же падал на кровать и засыпал мертвецким сном, аж до утра. Если бы Семен Федорович проснулся, что было маловероятно, то услышал бы, как к его двери кто-то подходил. И если бы выглянул бы наружу, то заметил себя нажимающего на машине времени кнопку перемещения. Но этого, из-за навалившейся усталости не происходило.

В то же самое время, когда один Семен Федорович, мирно спал в келье, другой продолжал строить землянку. Страшно было представить, что могло бы с ними случиться, если бы они столкнулись в коридоре. Вполне возможно герой просто растворился, как это произошло в одном из голливудских фильмов. Эта мысль неожиданно посетила Щукина, когда он на площади учил монахов навыкам обращения с оружием.

Между тем сутки, благодаря машине времени, у Семена Федоровича были растянуты. За какие-то двадцать четыре часа он успевал прожить еще восемь лишних часов, но зато за это время он успел достроить землянку. Не будь их, в этом Щукин был уверен, он просто не успел бы.

С землянкой пришлось повозиться. Во-первых, укрепить стены, так чтобы потолок не рухнул, в течение восьмидесяти лет, и не завалил сокровища монастыря. Пришлось установить внутри дополнительные колонны. Во-вторых, засыпать потолок сверху землей. Пришлось немного повозиться.

Пока одно радовало Щукина — вряд ли люди Лаврентия Берии будут искать сокровища монастыря в этих краях. Зять рассчитал все верно.

Уже когда работа была закончена, Семен Федорович подумал, что понадобится год, прежде чем холм покроется травой. Теперь оставалось только замаскировать вход в землянку, чтобы детишки, собравшиеся в лес по грибы и ягоды, на него не наткнулись.

Удалось, причем без особых усилий. Для этого пришлось несколько раз совершить прыжки в прошлое, в поисках подходящего камня.

— Как только будут сокровища в тайнике, — проговорил Семен Федорович, вытирая проступивший пот, — запечатаю камнем вход.

Утром, отоспавшись, выходил Семен Федорович за переделы монастыря, затем поднимался на колокольню одного из соборов, и в бинокль оглядывал окрестности. Иногда Щукин задумывался, почему ОГПУ не спешит с выполнением поставленных перед ним задач. Неужели, там не предполагали, что у них мог завестись — "крот", сообщивший о планах захвата Югско Дорофеевой пустоши.

Днем Щукин по-прежнему обучал монахов. Заставляя их перемещаться в коридорах зданий так, чтобы не возникало непредвиденных ситуаций.

Вечером на восьмой день из Рыбинска приехал Егор Тимофеевич. Несмотря на все протесты архиепископа, убедил крестьянина в том, что бы он покинул монастырь, у них ничего не вышло.

— Да, что я не русский что ли, — орал он, размахивая руками, — да, что я не православный, чтобы обитель на разорение антихристам отдать. Дайте мне оружия, и я до последней капли защищать буду.

Пришлось выделить Егору Тимофеевичу келью рядом с Щукиным. Вот тогда облегченно Семен Федорович вздохнул, поняв, что вовремя уложился в строительство землянки.

Девятый день в прошлом.

Щукина разбудил набат. Он протер глаза и вскочил с постели. Оделся и вышел в коридор. Там держала в руках винтовку, уже стоял Егор Тимофеевич. Рубаха вылезла из штанов, ноги босые, борода взлохмачена.

— Началось, — пробормотал крестьянин, который казалось, за последние часы просто постарел. Семен Федорович теперь не сказал бы, глядя на него, что они ровесники. — Скорее к бойницам, — произнес старик.

Щукин покачал головой. Затем посоветовал одеться, дескать, в таком виде смерть принимать зазорно. Крестьянин на секунду задумался, затем посмотрел на рубаху, штаны и босые ноги, тяжело вздохнул.

— Вы правы, Семен Федорович, — согласился он, — ох, как правы.

Вернулся в свою келью. Щукин проводил его взглядом, и направился на монастырский двор.

В бирюзовом утреннем воздухе громко надрывался монастырский колокол. Этот звук, ранее они были совершенно другими, и тот, что звал в молельню, и тот, что призывал к трапезе, пробирал аж до печенок. Семен Федорович осенил себя крестным знамением. Вновь бросил взгляд на небо, словно пытаясь рассмотреть там какой-нибудь знак. Но вынужден лишь был проворчать сердито и недовольно. Вместо лика богородицы или еще чего-нибудь сверх естественного там, словно голодные грифы, прилетевшие отведать человеческого мяса, кружили вороны.

Черный ворон,
Что ж ты вьешься,
Над моею головой…

Это Щукин произнес вслух. И от слов своих же ему вдруг стало тревожно. То ли набат сыграл какую-то роль, то ли кружащие в небе птицы, но Семен Федорович на секунду задумался, а что будет, если он погибнет? Мало ли как бывает. Случайная пуля, маленький камушек, отколовшийся от монастырской стены, да мало ли еще что. А если он умрет здесь, в не своей эпохе, что будет тогда со всеми там в будущем? Неужели Геннадий этот вариант не предвидел. Хотя зять умолял его не вмешиваться. Но можно ли было предположить, что события затянут Семена Федоровича в водоворот. Теперь Щукину казалось, что по-другому он просто не мог бы поступить.

Мурашки по спине пробежали. Будто ветерком могильным подуло.

— Бред, — проворчал Семен Федорович, направляясь к центральной башне крепости.

Только стоя на колокольне, под сводами деревянного шатра ему, наконец, удалось окинуть взором поляну между рекой и обителью.

Там внизу, на приличном расстоянии, словно орда Тохтамыша, рассредоточились регулярные милицейские части городов Мологи и Рыбинска. Привезенные на четырех грузовиках АМО-Ф-15, в сопровождении легкового автомобиля НАМИ-1, они выстроились в линию в ожидании начала боевых действий. К тому же, двумя колоритными точками выделялись на этом фоне два стареньких броневика, явно прошедшие все тяготы двух последних войн.

"Интересно, и для чего понадобилось все это? — вдруг подумал Щукин, — Достаточно было без предупреждения, и всей этой бравады овладеть монастырем. Или руководителям ОГПУ этого не достаточно, и те решили просто морально надломить дух осажденных. Давая им понять, дескать, что вы с вашим Богом сделаете против нас? М-да".

Его спины коснулась рука, и голос настоятеля произнес:

— Началось!

Священник отошел в сторону, достал из небольшого углубления в стене бинокль. Вглядывался минуты две-три, потом молвил, твердым как камень голосом.

— Мне об их появлении доложил дежуривший на колокольне отец Кирилл. И лишь тогда я повелел поднять тревожный набат. Хорошо, что мы были к этому готовы. Хуже если было бы на оборот. Спасибо тебе сестренка, что предупредила. — Он возвел глаза к небу, и вымолвил с грустью в голосе: — и все равно боже, это неожиданно.

Что-то фальшивое было в словах священника. Щукин вдруг заподозрил, что сестренкой, тот мог просто назвать женщину, с которой монах, будучи еще светским человеком или юнцом безусым коротал, холодные вечера.

Между тем настоятель вернул бинокль в нишу. Взглянул на стоявшего у входа на лестницу молодого монаха.

— Брат Иннокентии, собери пару надежных братьев. Пристало время прятать святыни от солдат антихриста, — проговорил священник.

А когда монах скрылся, настоятель повернулся к Щукину, вздохнул, и произнес:

— Пришел ваш час, сын мой, искупить грехи. Старайтесь задержать их, пока мы с братьями исполним свою миссию.

Семен Федорович поклонился, припал к руке святого отца. Тот перекрестил его, и только после этого Щукин попятился к лестнице. Спустились на монастырский двор одновременно. Священник направился к собору, а путешественник к выстроившимся в две шеренги монахам.

Фортуна штука переменчивая, иногда лицом к тебе повернется, иногда спиной. Сейчас она, в лице четырех одаренных иноков, смотрела, улыбаясь на Семена Федоровича. Их прислал отец Гермаген в помощь. Значит, соображал послушник, что поддержка тому не помешает, а раз так выделил Щукин им по одной из сторон монастыря, а сам, сославшись на то, что будет все время перемещаться по территории обители, решил проследить за действиями настоятеля. Ушел сразу же за отцом Гермагеном. Причем сделал это так, чтобы остаться незамеченным.

Между тем, монах приблизился еще к четырем братьям. И уже такой группой направились в сторону арсенала. У самого входа остановились и стали, что-то обсуждать. Затем обошли, здание приблизились к небольшой двери, которую из-за того, что та была покрыта плющом, Семен Федорович до этого не заметил.

Стараясь не создавать шума, Щукин подошел к приоткрытой двери и заглянул вовнутрь.

В маленькой келье стояли ящики из-под артиллерийских снарядов. Их крышки были открыты. Внутри лежали: золотые изделия, книги, иконы. Настоятель суетился вокруг них и говорил монахам, что куда складывать.

"Тяжеловаты для одного будут, — подумал Семен Федорович, — зря на меня Геннадии надеется, упаду, прямо у тайника, черт побери".

Иноки закрыли крышки. Настоятель зажег печь, находившуюся в углу, и поставил на нее старенькую кастрюлю. Вскоре запахло сургучом. Взял в руки кисть, и после того, как вещество стало жидким, стал замазывать им на ящиках щели. Особенно он тщательно проделал эту процедуру с тем, в котором лежали бумажные рукописи и книги.

Когда же все было готово, Семен Федорович отошел от двери. Спрятался. Стал следить за монахами. Четверо иноков, водрузив ящик на плечо, направились в сторону входа в подземные лабиринты.

В темноте сырых ходов в заранее приготовленной комнате они положили их на глиняный пол. Игумен прочитал молитву.

Дальнейшие действия монахов Щукин решил не наблюдать, и так ясно было, что они собирались делать. Вернулся на колокольню.

Между тем, складывалось ощущение, что милиция и не собиралась штурмовать монастырь. Вполне возможно, решил Семен Федорович, у них был приказ прекратить существование обители без жертв. Хотели без лишнего шума овладеть цитаделью, потому как не верилось в то, что монахам хотели дать еще один шанс.

От автомобиля, возле которого толпилась группа людей в кожаных куртках, отделился молодой парень с рупором в руке и направился к воротам обители. В ожидании игумена, которого потребовал, он расхаживал из стороны в сторону, при этом покуривая папироску.

Когда из окон верхнего этажа высунулся настоятель в черной рясе, украшенной золотыми узорами, он кинул папироску на землю и прокричал в серый, сверкающий в лучах солнца рупор:

— Именем Советской власти, требуем оставить монастырь, предварительно сдав все находящиеся на территории ценности, представителям власти! Все ценности, что находятся за стенами монастыря, принадлежат трудовому народу!

— Никогда, — прокричал игумен, — никогда священные реликвии, не попадут в руки солдат антихриста! И если у вас хватит мужества посягнуть на прибежище божьих людей, то можете это сделать. Но каждый, кто ступит на территорию монастыря — будет предан анафеме.

Слова из уст священника прозвучали как-то не естественно. Даже Семен Федорович в этот бред с анафемой не поверил, а уж люди, считавшие себя — атеистами тем более. Но, тем не менее, некоторые милиционеры, интуитивно, осенили себя крестным знамением.

Молодой человек в кожанке взглянул еще раз в сторону монастыря. Выругался, плюнул. Затем наклонился и сорвал травинку. Запихнул ее в рот, словно это был лук-пырей и стал жевать. Вновь плюнул на землю и хитро так усмехнулся. Отсалютовал настоятелю, словно игумен был служивым, развернулся и направился к автомобилю.

Руководители ОГПУ о чем-то посовещались и направились к зданию школы.

Семен Федорович и не заметил, как возле него возник игумен. Отец Михаил взял в руки бинокль и взглянул на удаляющихся красных командиров.

— Совещаться пошли, — сделал вывод он.

— Вполне вероятно, — согласился Щукин, — Интересно о чем?

Священник улыбнулся и ушел. Семен Федорович впервые ощутил себя — дураком.

Как помнится — хорошая мысля, приходит опосля.

Семен Федорович не верил, что руководители ОГПУ поверили в проклятье. Они, скорее всего, проанализировали все возможные варианты осады. Учли, что окна превращены в бойницы, вполне возможно, предположили, что у монахов могло оказаться оружие. Но как бы, то, ни было, но когда совещание закончилось, а оно длилось очень долго, из здания школы вышел тот самый паренек. Пройдя вдоль строя милиционеров, остановился у автомобиля "НАМИ-1", гневно взглянул в сторону монастыря, выругался и забрался в кабину. Дремавший до этого шофер запустил мотор и они, подняв в воздух столб пыли, умчались в сторону Рыбинска.

Минут через пять из школы вышли еще двое. Неспешно они прогулялись монастыря. Причем старший из них, что-то объяснял младшему, показывая то в одну, то в другую сторону. Тот внимательно слушал, потом убежал выполнять приказание.

— Как вы думаете, Семен Федорович? — раздался за спиной Щукина голос отца Гермагена. — Они сейчас начнут атаку?

— Нет, — проговорил бывший вор, вспоминая рассказ зятя, — сначала они подкатят английский-танк, попытаются прорваться к воротам. А потом, — тут он замялся, надеясь, что не сказал ничего лишнего, — потом если у них не получится, прикатят артиллерию. Так что атака начнется только завтра утром.

Монах удивленно посмотрел на Семена Федоровича. Хотел было поинтересоваться, почему тот так считает? Сдержался. Как-никак Костомаров — военный и знаком, скорее всего, не понаслышке, с методами осады крепостей.

— Ладно, оставим несколько монахов, а сами пойдем служить вечерню…

— Вы не возражаете, если я перед боем вздремну? — спросил Щукин.

— Не возражаю, — ответил за Гермагена игумен Михаил, он вновь поднялся на колокольню.

Беспечность священника поразила путешественника. Семен Федорович вздохнул и посмотрел, как игумен медленно стал спускаться с колокольни по винтовой лестнице. Щукин хотел было последовать за ним, но передумал, решил немного задержаться. Он еще раз посмотрел в бинокль и только после этого спустился на площадь.

Пора было выполнять задание зятя, но для начала стоило бы выспаться чуть-чуть. У самой кельи Щукин встретил Егора Тимофеевича. Тот был разочарован, что штурм не начался.

— Я думал, удастся мне поквитаться с краснопузыми, — вдруг заявил тот, — столько лет ждал повода. Они ведь, гады, сына моего младшенького убили… Может выпьем перед смертью, — предложил неожиданно тот, вытаскивая из-за пазухи флягу.

— Увольте, Егор Тимофеевич, — проговорил Семен Федорович, — с удовольствием бы, да вот только хочу, чтобы утром голова была свежей. Да и умирать нам рановато, есть у нас еще в этом мире дела.

— Ну, как изволите, — молвил крестьянин, и направился в свою келью.

Ночь опустилась на монастырь. Иноки, кроме тех, что дежурил на стенах, мирно спали в ожидание завтрашнего сражения. На фоне черного неба пролетела, размахивая крыльями, летучая мышь, где-то за стенами в ближайшем лесу прокричал филин, громко и тоскливо.

Похолодало. Милиционеры расположились в неразрешенных за последние годы зданиях за пределами обители.

С колокольни донеслось тихое пение монаха.

Щукин открыл глаза. Минут пять пролежал вот так, прислушиваясь к происходящему. Наконец поднялся с кровати, подошел к единственному окошечку и попытался выглянуть на улицу. У него ничего не получилось.

"Ну, и бог с ним, — подумал он, бросить взгляд на часы, — пора!"

Накинул пиджак на плечи, и, стараясь не шуметь, вышел из кельи. Осторожно пробираясь по двору обители, он то и дело останавливался, чтобы убедиться, что все идет как задумано. Добрался до входа в подземелье и медленно побрел по пустынному коридору. Наконец увидел, впереди, небольшую комнату. Он не удивился бы нисколько, если бы у входа в нее стоял инок с винтовкой, да вот только, та не охранялась.

"Неужели так и оставят, — подумал Щукин, — нехорошо!"

Затем мысленно отругал монахов за беспечность, но, подойдя ближе, Семен Федорович понял, что недооценил затворников. Дверной проем уже стали закладывать кирпичами, положили у самой земли несколько рядов. Тут же стояло корыто и мешок с цементом. Вроде все делалось по уму, но больно медленно. Словно и не стоит за стенами обители враг.

"Хорошо, что дверь внутрь открывается, и не успели монахи начатую работу доделать". — Подумал Семен Федорович, достал из-за пазухи масленку. Он, несколькими каплями смазал петли двери. Постарался ее открыть, и это удалось.

"Не заперто".

Щукин вошел в помещение и втянул в себя воздух. Как и в том домике, где хранилось оружие, тот пах плесенью и сыростью.

— Погибнет все тут, — произнес Семен Федорович, — ой, погибнет. Если не от воды водохранилища, так от этой "загробной" сырости.

Подошел к ящикам, что лежали аккуратно сложенными у стены. Попытался поднять.

— Тяжело, — выдохнул он, — но унести смогу.

Вышел из кельи, и с массивной ношей добрался до потайного выхода из обители. Положил ящик в траву, вернулся за следующим. Такую операцию он проделал восемь раз, после чего вновь вернулся к хранилищу и закрыл дверь.

Где-то поблизости раздались голоса монахов. Среди них он узнал игумена.

— Вы должны замуровать келью к рассвету, — ругал он иноков, — а вы братья работу недоделанной — бросили. Нехорошо! У меня такое чувство, что оборона продлится недолго. Каким бы не был специалистом в военной области Костомаров — монастырь все равно нам не удержать. Так что давайте замуровывайте проход, и постарайтесь это сделать так, чтобы утром во время штурма были на стене! Обитель должны защищать все! От простого монаха — до служки, что недавно пел как соловей в церковном хоре. Да прилежно молился богу.

Не дожидаясь, когда появятся монахи, Семен Федорович, скользнул в проход и скрылся в темноте. Уже подходя к выходу, он услышал, как стучат мастерки.

Часть ящиков Щукин дотащил до машины и погрузил их в кузов, другую часть спрятал недалеко от входа. Затем, включил двигатель и выехал в сторону землянки. Там он сделал свое дело и вернулся на автомобиле к монастырю. Повторил операцию с ящиками, еще раз. Замуровал вход в "хранилище". Уже у стен обители подумал, что стоило бы прыгнуть в будущее и посмотреть, как изменился холм. Можно было бы вернуться в свое время, но Семен Федорович, дал себе слово, что останется с монахами до конца. Да и выспаться хотелось, а зять, он пока сокровища на свет божий из землянки не извлечет, не даст это сделать, а тут какая-никакая кровать.

Проходя мимо тайной комнаты, он заметил, что вход в нее уже замурован. Стена отштукатурена так, что проходящий мимо человек вряд ли догадается, что здесь была когда-то дверь. Если удастся задержать внутренние войска, то скоро это все подсохнет, и тогда трудно будет вообще что-то найти.

Десятый день в прошлом.

Разбудил Щукина Егор Тимофеевич. Удивительно, но после вчерашнего, он был трезв как стеклышко.

— Просыпайтесь, Семен Федорович! — Кричал он, теребя путешественника за плечо, — Посыпайтесь! Начинается!

— Что начинается? — не смог сначала понять Щукин. Из головы вдруг вылетело, что он находится в прошлом. Всю ночь снилась дочь и внучек. — Что началось? — переспросил Семен Федорович.

— Осада началась, — проговорил крестьянин, опускаясь рядом с ним на кровать. — Я думал, может обойдется… Ан нет.

Сон как рукой сняло. Щукин поднялся с кровати. Надел сапоги, пиджак, но к дверям подходить не стал, а сперва направился к бойнице, через которую с трудом пробивались солнечные лучи. Семен Федорович тяжело вздохнул, взглянул на Егора Тимофеевича и произнес:

— Ну, тогда на стены.

Под стенами подразумевались коридоры жилых помещений монастыря.

Проверив готовность монахов, Щукин вместе с Тимофеевичем поднялся на колокольню.

Пейзаж за стенами обители изменился. Догорали костры. То тут, то там сновали огпушники. Чуть справа от школы стоял небольшой английский танк. Такой махиной можно любые ворота снести. У Семена Федоровича вдруг промелькнула мысль, как это монахи смогут его остановить? А ведь они это сделают.

— Эх, если у них и руководство толковое, то мы тут и дня не продержимся, — прошептал Семен Федорович, протирая рукой лоб, на котором проступили липкие капли пота.

— Все толковые погибли в гражданскую войну, — молвил Тимофеевич.

"Или погибнут от рук своих же товарищей через десять лет", — подумал Щукин. Вслух же произнес:

— Это хорошо, что они артиллерию с собой не прихватили. Танк, с Божьей помощью, — Семен Федорович решил использовать в своем разговоре такой оборот, — как-нибудь одолеем. Слава богу, у них — пулеметы, а не пушка. Вот если бы у него ствол был, как у Т-34… — Щукин вдруг замолчал, понимая, что сболтнул лишнее.

К счастью никто из окружающих, кроме настоятеля не заметил оговорку. Только игумен как-то странно на него покосился. Хотя, решил Семен Федорович, откуда ему знать о танках, которые появятся, только через тринадцать лет. Бог с ним с настоятелем, — подумал путешественник и продолжил разъяснять диспозицию, давая советы, как монахи должны поступать в той или иной ситуации. Жаль, что зять ничего Семену Федоровичу перед путешествием в прошлое, никаких подробностей об английском танке не сообщил.

Внимание отвлек шум работающего двигателя. Семен Федорович прекратил разговор, взял бинокль и взглянул туда, откуда доносился шум. Танк начал медленно двигаться в направлении ворот. По сторонам — два броневика. Иноки закопошились, а Щукин, словно завороженный не отрываясь, смотрел на происходящее.

Монахи поступили, как их учил путешественник. Когда танк оказался на доступном для поражения расстоянии, в него полетели гранаты. Прозвучало несколько взрывов. Застрекотали на соседних крышах соборов пулеметы. Броневики ответили стрельбой. Несколько гранат, брошенных иноками упали под гусеницы "англичанина", пара ударилась в башни. Вновь взрывы и танк запылал. Из открывшегося люка стали вылезать красноармейцы. Они спрыгнули и устремились в сторону школы. Отбежав несколько метров, служивые упали на землю. Раздался взрыв.

Броневики развернулись, видимо те, кто руководил операцией, не ожидали такого отпора, и направились на прежние позиции. Из башни выбрался командир и направился к школе. Там, нервно ходил молодой парень в кожанке. Неожиданно он остановился. Запустил в карман галифе руку и достал серебряный портсигар. Достал папироску и нервно закурил. Когда к нему подбежали командиры, он начал что-то быстро говорить. Выслушав товарищей, кинул окурок себе под ноги. Раздавил его, махнул рукой и вошел в двери школы.

— Что ж, — произнес Щукин, когда к нему подошел настоятель, — на сегодня бой закончен. Завтра появится артиллерия. — Тут он показал рукой в сторону уезжавшего автомобиля, — У нас в запасе день.

Лунный свет освещал двор монастыря. К вечеру похолодало. Щукин, озираясь по сторонам, пробирался к подземному ходу. Сегодня, после начала штурма, настоятель Михаил усилил охрану монастыря, привлек к этому почти пятьдесят послушников.

Если бы не миссия, которую возложил на плечи Семен Федоровича зять, тот, скорее всего, присоединился к монахам. Ему было любопытно узнать, как складываются дела у представителей власти. Можно конечно попытаться совершить вылазку, воспользовавшись подземным ходом, но сейчас было не до этого, и рисковать не хотелось.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — проговорил вслух Щукин, — да вот только сейчас этой "газировки" не хочется. Сейчас бы водочки или на худой конец коньяку.

Вход охраняли два монаха. Мимо них было не проскочить, оставалось только одно — совершить прыжок в прошлое, и уже потом, пройдя по туннелю, совершить скачок опять в этот день. Пришлось прибегнуть к единственной возможности. Минут через пять (для него), Щукин был на другой стороне туннеля. Дотащил оставшиеся ящики до машины, погрузил. Еще раз взглянул на монастырь, раздумывая — вернуться сюда или нет. Махнул рукой, забрался в автомобиль и помчался к землянке.

После того, как последние ящики оказались в хранилище, привалил вход камнем. Разглядывая, вдруг решил было переместиться в свое время, даже достал из кармана МВ-1. Все же не выдержал и совершил скачок, но не в XXI век, а всего лишь на несколько лет вперед. Сделал он это только для того, чтобы убедится, каким стало это место в будущем.

Убедившись, что все получилось, вернулся назад. Стоя и разглядывая камень, он вдруг подумал:

"А что если я и есть та самая причина, по которой монастырь и был подвержен осаде? Не будь меня, — неожиданно подумал Щукин, — то вполне возможно, что чекистам и не потребовался бы штурм. А даже если бы это произошло, то он не затянулся так долго".

Неужели он невольно стал участником исторических событий?

Вернулся Щукин в монастырь. Опять пришлось воспользоваться машиной времени, проскользнул в келью. Снял пиджак, бросил на кушетку и сел. Мысль о том, что он являлся виновником затянувшегося штурма, не покидала его. Он вытащил из кармана сигарету и закурил.

"Если бы не было меня, то не было вполне возможно и проклятия, которое прозвучит вскоре из уст настоятеля в отношении деда Заварзина", — между тем думал Семен Федорович.

Неожиданно он встал, подошел к окошку и вновь попытался выглянуть наружу.

— А ведь там дед моего зятя, — молвил он вслух. Хорошо, что его в это время никто не слышал.

Одиннадцатый день в прошлом.

Сегодня был его последний день пребывания в обители, да и в прошлом тоже. Миссия подходила к концу. Поэтому уже с самого утра Щукин был на монастырской колокольне и рассматривая в старенький армейский бинокль, милицейские части.

Прямо с рассветом к пехоте подогнали артиллерию и еще пару броневиков.

Начался обстрел крепости. Стало слышно, как бьются стекла в окнах. Вот-вот должен был появиться проем, через который огпушники ворвутся в обитель.

Неожиданно канонада закончилось. В образовавшийся проем устремились милиционеры, и тут же были остановлены пулеметным огнем.

Солдаты отступили. Попытались прорваться броневики. Их постигла участь английского танка. И тогда вновь заговорила артиллерия. Тут же были накрыты пулеметные гнезда и оба собора запылали. Небо наполнилось гарью, и Семен Федорович понял, что пора уходить. Но прежде, чем он успел осуществить задуманное, рядом с ним разорвался снаряд, осыпав его штукатуркой и осколками кирпича.

— Ну, все, — проворчал Семен Федорович, и начал спускаться с колокольни во двор обители, — Сейчас наступит время последней атаки.

Будучи незамеченным, он добрался до потайного входа. Монахов там уже не было, и Щукин скользнул в темный туннель. Медленно пошел по тайному ходу, потом побежал, споткнулся, упал. Что-то уронил. Убедился, что это не МВ-1, искать не стал. Встал, прошел еще немного, и, поняв, что до выхода несколько секунд усиленного бега, достал из кармана гранату.

Прошел еще немного и кинул ее в темноту, побежал. Раздался взрыв.

Через пару минут он уже ехал в сторону Рыбинска на "Руссобалте".

Интерлюдия — 2 Геннадий Заварзин

Казалось бы, дело сделано. Сокровища перевезены в безопасное место и достаточно их — изъять. Я, конечно, не был уверен, что проклятье, после того, как они будут возвращенный церкви — само собой рассосется. Но, по крайней мере, я готов был поверить, что это произойдет. А вера — она страшная сила — любую болезнь может прогнать. Да вот только когда сокровища попали ко мне в руки, я понял, что приключения минимум мои — не закончились.

Мой тесть возник почти на том же месте, откуда ушел, через полчаса. Я даже с удочкой посидеть не успел, а ведь надеялся, что процедура пребывания в прошлом, для стороннего наблюдателя, то есть меня, продлится самое малое часа два-три. Даже снасти не успел из машины достать.

Он появился, неожиданно. Я оглядел Семен Федоровича с головы до ног. Во-первых, он сильно оброс: появилась небольшая бородка и усы. Во-вторых, был перепачкан грязью, а в-третьих, от него исходил запах пепелища.

Щукин прокашлялся. То и понятно, атмосфера за последние семьдесят с лишним лет изменилась, причем не в лучшую сторону. Презрительно посмотрел на меня и произнес:

— Я выполнил твое поручение, Геннадий. Жаль тебе не понять каких физических и моральных усилий оно мне стоило. Мне сейчас кажется именно мы с тобой, а может быть только я один, и виновны в том, что монастырь в тот год штурмовали правительственные войска. Ты не думаешь, Геннадий, что если бы меня там не было, то все сложилось по-другому?

Прозвучало все официозно. И где Семен Федорович, обычный мужик мог такого нахвататься? Неужели на старости лет решил стать философом? Не верю.

— Не думаю! — Парировал я. — Семен Федорович, неужели вы считаете, что монахи так свободно дали бы убить свою веру в Бога?

— Но, Геннадий?! — Вспыхнул мой тесть, — ведь в истории было столько событий, когда те же монахи, предпочитали пойти на уступки сильному, опасаясь за свою жизнь и за жизнь прихожан.

Нет — Щукина явно не разубедить. Видно и вправду крыша поехала? Неужели о тех событиях он узнал куда больше, чем было доступно обычному обывателю?

— Хорошо, Семен Федорович, — согласился в тот момент с неохотой я, — Так и быть… Будем считать, что вы правы.

— Не нужно! Не нужно, мне делать одолжений! — Перебил меня тесть. — Вы, хотели получить сокровища. Вы их и получите. А меня увольте… Все я — пас.

В тот момент я думал, что это первое и единственное путешествие Семена Федоровича в прошлое. Посвящать в причину, почему именно его мне пришлось уговаривать отправиться в прошлое, честно сказать, не хотелось. Меньше знает — крепче спит.

— Показывайте место, — сказал я, доставая карту района, — где вы все спрятали.

Семен Федорович выхватил из моих рук атлас. Минут пять, я даже занервничал, а что если он забыл, а еще чего хуже не рассчитал и поместил хранилище в затопленной зоне.

— Вот здесь, — молвил Щукин и ткнул указательным пальцем в точку на карте.

Я облегченно вздохнул. Пошехонье. Значит, он выполнил инструкции, как и договаривались.

— Точное нахождение ценностей монастыря, попытаюсь отыскать уже на месте, — добавил Щукин.

И все-таки нам пришлось повозиться, ведь столько лет прошло с момента их захоронения.

Удалось отыскать холм. С помощью внедорожника сдвинули камень.

Я предложил Семену Федоровичу помочь мне вытащить ящики наружу, но тот категорически отказался.

— Кто знает, не проклял ли меня настоятель, — прошептал он.

Ну, и бог с ним. Один справился, вытащил все наружу. Погрузили в багажник и доставили в Москву.

Тестя не обманул, сдал (почти) все сокровища найденные в ящиках в патриархию. Сочинил, что случайно наткнулся на них, во время отдыха на Рыбинском водохранилище. В благодарность получил благословение. В моем случае этого было более чем достаточно.

Об этом событии растрезвонили в прессе. Конечно не о том, как и где, да еще и кем были сокровища обнаружены, а, по крайней мере, о том, что утраченные некогда реликвии вернулись в лоно православной церкви. Эко я загнул. Когда Семен Федорович об этом прочитал, он на меня с выпученными глазами смотрел. Не верил.

— Признаюсь, как на духу — не ожидал!

Даже обнял меня по-отцовски.

Эх, не догадывался Щукин, что не все, что было найдено в хранилище, вернулось церковникам. Должен признаться, что оставшиеся у меня вещички — монастырю, по всем законам приключенческого жанра, принадлежать вообще не должны. Во-первых, небольшая книжечка в кожаном переплете, которую можно было бы принять за старинный фолиант. Я случайно, из любопытства ее открыл. Во-вторых, маленькая черная коробочка, наподобие той, что перед самой отправкой в прошлое я отдал Щукину.

Сразу же возник вопрос. Как машина времени, существовавшая в тот период в одном экземпляре, могла оказаться в прошлом, да еще среди вещей монахов?

Возникло предположение, что в монастыре находился еще один путешественник во времени. Но кто? Я полюбопытствовал у Семена Федоровича, не приметил ли он что-нибудь подозрительное в действиях монахов.

— Если не считать, что настоятеля можно принять за военного, — сказал мне тогда мой тесть, но это еще ничего не значило, священник мог быть обычным белым офицером.

Об обнаруженных предметах я вынужден был доложить вышестоящему начальству. За самодеятельность огреб, конечно, по полной программе, но раз уж проявил инициативу, пришлось расхлебывать кашу самому. В течение какого-то месяца было создано новое подразделение за контролем исторических событий. Состояло оно из двух групп. Первая отслеживала непонятные и нелогичные события, происходившие в прошлом. Вторая состояла из молодых людей обладавших определенными навыками.

Мне же пришлось засесть за изучение странного фолианта.

Первое, что бросилось в глаза, было то, что исписан он аккуратным почерком, без каких либо помарок. Складывалось такое ощущение, что автор его, пережив все описанные в нём события сел за стол и начал неспешно излагать все на бумаге.

В самом начале, автор выдал нравоучительную статью о теории времени и истории. Он явно давал понять, словно знал, что я буду ее читать, что история вещь субъективная. Довольно хрупкая вещь и к тому же непредсказуемая. Так же автор сообщал о существовании в ФСБ специального отдела по контролю над историческими событиями. Бывший сотрудник такого подразделения, сам невольно стал причиной этих трансформаций.

"Я видел миры, — писал автор, — в которых Россия раскинулась на всем Евразийском континенте. Видел мир, в котором ее — не было. Общался с государями, вождями и диктаторами. Руководил военными подразделениями и пытался держать под контролем все события влиявшие на известную нам историю".

К появлению его в Югской Дорофеевой пустыни привела причина, о которой я, и предположить не мог. У агента ФСБ — разрядился МВ-1. А найти способа — подзарядить тонкий механизм не удалось. Оставалось только одно, чтобы больше не влиять на историю, своим действием или бездействием, он был вынужден уйти в монастырь.

Самое странное — автор не оставил никакого упоминания своего имени. Кто он оставалось загадкой? Единственное, что теперь знаю, что не изучи я тогда книжку, неизвестно каким бы был мир сейчас.

Кроме того, что меня назначили руководить новым отделам, так ко всему прочему приказали отыскать и автора записок.

У меня был два пути. Первый отправить человека в одни из описываемых автором событий, что было проблематично, и второе отыскать его на ранней стадии, когда еще юнцом зеленым поступил в наше подразделение. А он, скорее всего это сделал, иначе передо мной в тот момент не лежала бы книга.

В течение года я отыскал нескольких способных молодых людей. Для их обучения мне вновь пришлось уговорить моего тестя помочь. Нехотя, но тот согласился, но при условии, что те будут простыми наблюдателями, в задание которых входило просто изучения истории, там на месте.

Нам тогда многое удалось выяснить. Подтвердилась одно предположение, что историю пишут победители. Особенно это было связано с известными мировыми битвами. Оказалось, что число иногда было завышено в несколько раз. Причем этим страдали и победители и побежденные.

Перелом же в работе нашего подразделения произошел, когда мне в руки попало дело некоего — Игоря Алексеевича Ермилова. Молодого человека лет восемнадцати. В то время он служил в одной из рот дивизии имени Дзержинского. Я даже вынужден был отправиться в воинскую часть, чтобы уговорить тамошних офицеров уступить его.

Причиной всему этому послужила странная записка, обнаруженная одним из моих сотрудников в государственном архиве. Почерк писавшего ее в конце семнадцатого века, был идентичен почерку молодого человека. Ситуация была почти такой же, как и с Семеном Федоровичем несколько лет назад. Тогда в хранилище я случайно наткнулся на старенькое кольцо, что было обнаружено в подземелье Югской Дорофеевой пустыни. Я узнал его, когда однажды заметил на пальце моего тестя. Ему конечно об этом не сказал, да и зачем? Особенно убедился в правильности своего решения, когда сравнил оригинал со снимком, что удалось сделать в архиве.

Щукин обнаружил пропажу уже после возвращения из прошлого. Можно было бы вернуть, но делать не стал. Если бы Семен Федорович знал, всю правду отношения между нами испортились бы окончательно, а так после того, как ему стало известно, что сокровища были возвращены церкви, он вновь пошел на мировую.

Но, вернемся к записке из прошлого. Я был вынужден выехать в часть, где каким-то чудом, скорее всего бумагой за подписью руководителя ФСБ, мне удалось вытащить парнишку. Игорек мне сразу понравился. Из него так и бил фонтан авантюризма. Только такой мог предотвратить подмену Петра Великого, а именно о государе Московском в том письме шла речь. Этот и глазом не моргнет и моментально среагирует в неадекватной ситуации.

Вот только без подготовки в бой бросать его не стоило. Времени для выполнения миссии у путешественников во времени предостаточно. Тут главное на подготовку побольше времени уделить. Отчего он и был отправлен в Академию ФСБ. По моему настоянию ему было выделено больше занятий на освоение различных языков, в том числе и древних. Не знаю, как академики этого добились (гипнозом или методом Элоны Давыдовой), но уже через пару лет он свободно разговаривал.

Пара путешествий в прошлое с напарником (без этого нельзя было обойтись), и он уже готов был к выполнению миссии. Ленька Пантелеев, лагерь батьки Махно, Новочеркасск, где он вынужден быть простым наблюдателем. Причем в восставшем городе шестидесятых годов двадцатого века, он своим поведением не должен был вызвать подозрение ни у власти, ни у сторонников мятежа. Целью задания было собрать более правдоподобные сведения о событиях, чем те, что были в архивах спецслужб. Ведь, как известно, участники тех событий пытались их изобразить так, чтобы противоположная сторона была не в лучшем свете.

И вот тут снова стоит вернуться к старой книге, обнаруженной в монастыре. Можно конечно было бы скрыть некоторую информацию, но зачем? Первое свое путешествие в прошлое, которое было описано, было путешествие в XVII–XVIII век.

Мне предстояло решить отправлять ли Игоря Ермилова в прошлое или этого не делать? С одной стороны могла произойти подмена царя, а этого ни я, ни руководство ФСБ допустить просто не могли. Не известно, как бы сложилась история, а с другой стороны… С другой стороны, путешествие моего сотрудника могло затянутся на долго и он запросто мог не вернуться в свое время.

Переговорив с вышестоящим начальником, решено было отправлять Игоря Алексеевича Ермилова в прошлое, а если что-то вдруг пойдет не так, спасать его в тот день, когда разрядилась МВ-1. Но сначала к предстоящим событиям стоило подготовиться.

В один прекрасный день я понял, что пора действовать. Игорь Ермилов был на все сто процентов готов к предстоящей миссии. Поэтому мне пришлось просто позвонить ему и пригласить на встречу.

Для получения задания подошли Чистые пруды.

Глава 2. Подмена

2013 год. Москва.

Звонок от полковника Заварзина застал Игоря Ермилова за приятными хлопотами. Впервые ему выпала возможность отдохнуть от службы и съездить на курорт. Мечтал об этой несколько лет. Все возможности не было. Сначала служба и учеба в Академии ФСБ, потом путешествия в прошлое, где нет никаких шансов расслабиться. Неправильные действия — и о той реальности, что ты помнил, можешь забыть.

Уже и вещи упаковал в чемодан. Сейчас сидел в кресле и мысленно вспоминал, что мог просто забыть и не взять с собой на курорт. Конечно, можно забытую вещь и в Крыму купить, а если нет? Тогда что? Не лететь же обратно в Москву?

И в этот момент заиграл "Наша служба и опасна, и трудна" сотовый телефон. Надрывался, как резанный. Звонил полковник Заварзин, только на него у Ермилова на аппарате стояла такая мелодия. Игорь сначала подумал, что можно и проигнорировать, но переломил себя и взял трубку.

— Игорь, приезжай на Чистые Пруды.

Паренек хотел было полюбопытствовать, для чего он понадобился. Раз начальник звонил на сотовый, то разговор неофициальный. Когда Геннадий Заварзин так поступал, сотрудник всегда мог уточнить, но сегодня Игорек просто не успел. Полковник уточнил время встречи и тут же отключился.

— Вот тебе, бабушка, и юрьев день, — вздохнул Ермилов. Явно звонок не предвещал ничего хорошего. Он взглянул на часы и прошептал: — к десяти часам.

Позвони полковник, чуть позже, скажем через семь или восемь часов, и ни о какой встрече, тет-а-тет, да к тому же в центре Москвы и речи бы не было. Поезд к тому времени медленно, покачиваясь, отошел бы от перрона. Ермилов занял бы верхнюю полку, достал какой-нибудь научно-фантастический роман, главное, чтобы он не был связан с путешествиями во времени, и стал бы читать. А там, глядишь, и связь оказалась, как говорил оператор — вне зоны действия сети. Но, увы, Заварзин позвонил именно сейчас, и планы придется отложить, по крайней мере, на сутки. Даже если у полковника есть для него задание, сколько бы оно не продлилось в прошлом, Игорь всегда успеет вернуться назад в тот самый день, из которого отправился. Пришлось позвонить на вокзал и предупредить, что забронированное на Игоря Ермилова билет перенесли на послезавтра.

Ермилов на всякий случай запихнул чемодан с пляжными принадлежностями на антресоль и отправился в комнату, где лежа на кровати решил все хорошенечко обдумать. Обмозговать нужно по-любому, явно произошло что-то неординарное, раз полковник обратился к нему неофициально. Вопрос только, что? Не заметил, как уснул.

Проснулся от звонка будильника. Вскочил и бегом в ванную. Задержался на секунду у зеркала и обомлел, как давно он в него заглядывал. Все в делах — некогда, а взглянуть на себя стоило. Оброс, отчего и не скажешь, что ему всего-то двадцать пятый пошел. Вылитый старичок-лесовичок.

— Может, побриться, — проговорил Игорь, проводя по бороде рукой. Передумал: — а, ладно, и так сойдет. Как-никак, я не на службе. А в своем законном отпуске. И ехать собираюсь в Крым — дикарем. Так что пусть борода будет.

Окатился холодной водой. Затем на кухню. Заварил кофе. Нарезал бутербродов и кинул взгляд в сторону часов. Время еще достаточно, значит — успевает. Включил телевизор. Лучше бы Игорек этого не делал, только настроение испортил, а ведь оно, несмотря на вчерашний звонок — было отменное.

В сердцах хотел было плюнуть на пол, да вот только вовремя спохватился. Самому ведь придется пол мыть. Жениться с этой службой так Игорю и не удалось, хотя барышня, с которой он встречался, была.

Сделал еще несколько глотков бодрящего кофе, и тут же все эти ужасы телевизионные как рукой сняло. На душе хорошо стало, что Игорьку даже петь захотелось. Так и потянуло арию из какой-нибудь оперетты исполнить.

Да времени уже вот только нет. Игорек понял это, как только на часы взглянул. Бежать нужно, а до гаража еще пару кварталов топать. В коридоре, когда надел серый плащ, вдруг подумал, что неплохо бы табельное оружие дома оставить. Вернулся в комнату и положил "ТТ" в ящик старенького комода, доставшегося ему еще от дедушки.

И уже вскоре спешил в гараж.

До Чистых прудов Игорь не доехал совсем немного. Остановил свой старенький форд у обочины. Решил до места встречи прогуляться пешочком. Да и погода к такой прогулке располагает. Хоть и была на дворе осень, но на удивление не по сезону теплая. Под ногами шуршали желтые и красные листья, пестрым ковром покрывавшие землю. Навстречу попадаются влюбленные пары, как тут не позавидовать. Старушка присев, на скамейку и прислонив к ней клюшку, кормила сизых голубей. Под кронами деревьев несколько старичков "забивали козла". Они размахивали руками и ругались, Игорь даже испугался, что те подерутся. Того и гляди, один другого клюкой огреет.

Что сказать — бархатный сезон.

Заварзина Ермилов увидел издали. Геннадий стоял у самой кромки пруда и кормил мягким белым хлебом уток. Птицы, привыкшие к человеку, в последнее время не хотели улетать на юг. На полковнике темно-синее пальто, клетчатая кепка, надвинутая на глаза. Вокруг шеи намотан белый шарф, на ногах лакированные штиблеты. Рядом стоял черный кожаный чемоданчик.

Полковник заметил Игоря, улыбнулся и приветливо махнул рукой. Паренек прибавил шагу. Когда подошел, поздоровался.

— Пойдем на лавочке посидим, — проговорил полковник, показывая рукой в сторону свободной скамейки, — в ногах, как говорится — правды нет.

Но уже стоя около лавочки — передумали. Холодно. Не дай бог, что-нибудь отморозишь. Так, прислонились к спинке. Полковник запихнул руку в карман и достал старенький серебряный портсигар, с выгравированной, почти во всю крышку, надписью — "За заслуги перед отечеством". Открыл его и протянул Игорю сигарету.

— Закуривай!

Паренек взял, но курить не стал. Поднес к носу и вдохнул аромат, исходивший от нее.

— Интересный сорт — "Герцеговина флор", — проговорил Ермилов, — таких сейчас и не купить.

— Из прошлого один из сотрудников по личной просьбе привез, — пояснил полковник. Затем, пока Игорь рылся в карманах в поисках зажигалки, поставил на спину скамейки чемоданчик. — А трубку когда-нибудь курил? — Спросил Геннадий, доставая из дипломата бумагу, вложенную в "файл".

— Баловался, — признался Игорь.

— Это хорошо, — загадочно проговорил полковник, протянул Ермилову листок, — читай.

Паренек от поисков зажигалки отказался. Сигарета тут же отказалась за ухом. Игорь взял документ. Грамота старая, кажется, вот-вот развалится.

— Читай, читай, — повторил Геннадий Осипович.

Оттого, что исписана она была мелким почерком, разобрать удалось не так уж и много. Плюс ко всему, часть текста по краям от времени просто превратилась в труху. Однозначно документ старый, сделал вывод Гоша, вон и цифры в правом нижнем углу — "7207". Не иначе год, причем не от Рождества, а скорее всего, от сотворения мира. Писался не иначе во времена Петра Великого.

Автор сего загадочного послания, а стилистика больно уж на современную смахивала, отчего у Игоря возникла мысль, что это всего лишь подделка, утверждал, что во время путешествия московского монарха по Европе на того было совершена попытка покушения. Некто (тут нельзя было прочесть имя — огромное чернильное пятно) попытался усадить на престол государства Московского человека, желавшего вернуть меняющееся государство в прежнее русло — отсталости. Имя "дублера" так же было утрачено. Далее писарь сообщал, что ему как представителю (тут снова не возможно что-то было прочитать) удалось предотвратить измену. Далее указывалась, по всей видимости, дата преступления. К сожалению, цифры были размыты. Затем стоял год — 7202 от сотворения мира и подпись. Вот тут-то у Ермилова "кость в горле застряла".

— Это же моя подпись, — проговорил изумленный Игорь.

— А чему ты удивляешься? — молвил Заварзин, — Забыл, в каком подразделении служишь?

Ермилов взглянул на полковника, а тот только улыбнулся и проговорил:

— Теперь понимаешь, зачем я тебя вызвал? — спросил Геннадий Осипович.

— Нет! — Честно признался Игорь. Он никак не мог понять, для чего полковник это сделал. Если тот хотел отправить его в прошлое, так мог бы спокойно сделать это после того, как он вернется из Крыма.

— Не думал, что у нас в ФСБ, — пошутил Заварзин, — такие тупые сотрудники.

Определить, шутит полковник или нет — сложно. Ермилов запросто обидеться мог. Он — человек с высшим образованием явно — не мог быть тупым.

— Чем так говорить, — молвил Игорь, — вы бы лучше, Геннадий Осипович, разъяснили.

— Ладно, — проговорил Заварзин. — Ты уж меня прости. Сразу нужно было тебя в курс дела вводить. Короче, так: дело тебе предстоит непростое. Подпись на документе твоя! Лично проверял. Отсюда вывод вытекает, что автор этого послания — ты. И писал сию бумагу, следовательно, в семь тысяч двести седьмом году от сотворения мира. Или, как принято говорить сейчас, в тысяча шестьсот девяносто восьмом году. — Полковник посмотрел на Ермилова. — Поэтому тебе придется отправиться в прошлое, чтобы предотвратить подмену Петра Великого. Ты же, Игорь, знаешь, что абы кого в прошлое не пошлешь. Не всякий имеет такую возможность. Сам бы в прошлое отправился, но, увы — не могу. Мне больше, кроме тебя в прошлое послать — некого. Правильно говорю?

— Правильно, товарищ полковник.

— Так вот, — продолжил Заварзин и кратко изложил предполагаемое задание. — Теперь тебе миссия ясна? Исход, судя по этой записке, — Геннадий Осипович взял у Игоря грамоту из рук, — тоже. — Положил ее в чемоданчик, — Вот только понимаешь, Игорь, — тут он сделал паузу, — существует одна загвоздка.

Ермилов удивленно взглянул на полковника. Он никак не мог понять, чего опасается офицер. Ведь Игорь не первый раз отправлялся в прошлое. Один раз его заслали в пятнадцатый век, несколько раз в начало двадцатого. Конечно, в семнадцатом и восемнадцатом Ермилов ни разу не был, так ведь когда-то это должно было произойти. Неужели выпал шанс лично встретиться с Петром Великим?

"Так чего же полковник опасается? — думал Ермилов. — Боится, что с миссией не справлюсь? Так вроде все пройдет замечательно. Вон, и грамотка об успешном завершении операции есть. А может, полковник по-другому считает? Чего же он колеблется? Чего опасается? А может, Геннадий Осипович чего-то не договаривает?"

То, что Заварзин чего-то недоговаривал, Игорь не сомневался. Полковник сам по себе был человеком загадочным. Казалось, что он знал куда больше.

— Загвоздка, Игорь, — монотонно проговорил Геннадий Осипович, — в том, что я не уверен, сможешь ли ты вернуться назад — в родную эпоху. Я опасаюсь, что вдруг все пойдет не так гладко, как хочется. Миссию ты выполнишь. Грамоту напишешь, а те, кто пытался подменить Петра, решатся и убьют тебя.

Не будет этого, мысленно решил Ермилов. Не допустит. Попытается заговорщиков вместе с двойником уничтожить. Лес рубят — щепки летят. Если, конечно, зачинщиком переворота не окажется, допустим, Меншиков или Лефорт! Тут ситуация куда сложнее. Обе фигуры в истории отечества значимые.

— И к тому же, — продолжал Геннадий Осипович, — не забывай, что сейчас тебе впервые придется не просто контролировать события, но и их вершить. Шаг вправо, шаг влево — и бабочка будет раздавлена.

О так называемом "эффекте бабочки" Игорь читал. Неосторожное движение, и история пойдет совершенно иным путем, не известным никому.

— До этого, — говорил между тем Заварзин, — ты никогда ничего подобного не делал. Наблюдал и все. Сейчас же статус резко поменяется. Ты станешь — хозяином времени. Человеком, способным влиять на историю. Порождая своими действиями параллельные реальности.

Тут он закурил сигарету, и Ермилову пришлось последовать его примеру.

— И вот еще что, — сказал вдруг полковник, — сейчас нам мало что известно. Дата события уничтожена временем. Имена заговорщиков стерты. Боюсь, придется тебе прожить в конце семнадцатого века несколько лет…

— Несколько лет? — переспросил Игорь, понимая, что отпуск помахал ему ручкой.

— Несколько лет, — вздохнул Заварзин. — И еще, — тут Ермилову просто пришлось сосредоточиться, — у меня нет уверенности, что ты вернешься!

Существовал огромный риск, что путешественник в прошлое мог запросто погибнуть от шальной пули. По академии ходил слух, якобы существовала вероятность того, что прибор МВ-1 мог запросто сломаться. Ученый, что создал машину времени, не знал точного времени работы ее батарей без подзарядки.

— Так что вот, — продолжил между тем полковник, — бери этот дипломат. Езжай домой. Проштудируй литературу по той эпохе. Времени на посещение архивов у тебя сейчас нет! — К чему это Геннадий Осипович сказал, Ермилов так и не понял. (Разве что-то изменится, если он пороется в поисках информации там). Видимо, Заварзин сориентировался в недоумении подчиненного и добавил: — Бумаги выправлять долго. Раньше думал, успею, но когда сунулся, понял, что бюрократических препятствий больно много. Так что прибегни к рассекреченным материалам. А уж затем приступай к выполнению задания. Ты не должен допустить изменения истории. — Тут полковник оглядел Игорька и добавил: — Побрейся, а вот усы оставь!

Оставив "Форд" в гараже, Ермилов вернулся домой. Не раздеваясь, прошел в комнату и положил чемоданчик на стол. Затем на кухню, чтобы кофе заварить. В коридоре Игорь вдруг остановился и вновь задал себе все тот же вопрос:

— А почему именно я?

То, что задание ему придется выполнять, это и так понятно.

"Интересно, как этот эффект в научных кругах именуется? — подумал он, зажигая конфорку и ставя кофейник. — Хотя бог с ним, с этим названием. Вполне возможно — петля. Нечто наподобие петли Мебиуса, когда не знаешь, где у нее начало и где конец. Неужели точка отчета грамота? Я ее получил и должен отправиться в прошлое, чтобы в конце всех своих приключений написать, только лишь затем… Бесконечный круг. Одно ясно точно: этой грамоты в тысяча шестьсот девяносто седьмом еще не было".

Но бог с ней — грамотой. Ермилова интересовало другое, почему именно он, а не Петров, Иванов, Сидоров или даже Смирнов? Отчего именно ему суждено было попасть в эту временную петлю? Что в нем такого особенного? Дар путешествий во времени есть, по крайней мере, у десятерых, среди которых был даже тесть Заварзина. Он пару раз приходил к студентам и рассказывал о первой операции спецслужбы. Именно в ней Щукину и выпала честь участвовать.

А Игорь, кто он такой? Обычный лейтенант, каких в стране тысячи. Какие у него достижения? Несколько "командировок" в прошлое, а тут такая миссия, да еще и без подготовки. На все про все всего несколько дней.

"А если не получится? — пронеслось в голове Ермилова, — а если не получится?"

Тут же Игорь отогнал сию страшную мысль. Кофе закипело. Он снял кофейник и направился к столу.

"У страха глаза велики, — подумал вдруг Ермилов и улыбнулся. — Ничего, прорвемся!"

Игорь налил кофе. Кинул в него несколько ложек сахара, помешал.

Если так посмотреть, то вся его жизнь была какая-то нелогичная. Когда после школы его на службу призывали, он и предположить не мог, что в секретный отдел ФСБ попадет. Дивизия Дзержинского в первые дни казалась счастливым билетом, но в ней задержаться надолго не удалось. В один прекрасный день его к себе вызвал подполковник Якушев. Слова офицера тогда, произнесенные в кабинете, были как ушат холодной воды:

— Что ты такое, рядовой, натворил, — проворчал Якушев тогда, — что тобой полковник с Лубянки интересуется? Что же ты за особенный такой, что тебя изъявили желание к себе в отдел забрать?

— Не могу знать.

— Вот и я не могу знать, — сказал Якушев и ушел на пять минут из кабинета.

Вернулся уже не один. Пришедший представился полковником Заварзиным. Позже, в автомобиле, пока тот куда-то отлучался, узнал, что по его душу явился сам начальник секретного отдела.

— Я вас оставлю, — произнес тогда подполковник и ушел из кабинета.

Геннадий Осипович, а так величали полковника словно не сомневаясь, в решении Ермилова, подсунул тому подписку о неразглашении. Игорек, по всей видимости, мечтал служить в таком ведомстве — подмахнул.

То, что рассказал полковник, больше походило на бред сумасшедшего. Какая-то машина времени, какие-то путешествия, как-то не укладывались в сознании. Ермилов долго в эту информацию не верил, пока на задание не отправили.

Вот только между казармой дивизии Дзержинского и путешествием в прошлое (пусть и в компании товарища) ему пришлось отучиться в Академии ФСБ. Заставили изучить почти все европейские языки, радиодело и еще кучу разных премудростей, среди которых был и гипноз. Эти знания скорее шпиону пригодились бы, чем обычному наблюдателю во времени, но как потом выяснилось, и они нужны для путешествий.

Учеба учебой, но и она когда-то должна была закончиться.

Интересное началось в тот момент, когда Ермилова вместе с напарником отправили в прошлое. Вот только о той миссии вспоминать не хотелось. Туда не ходи, это не делай. Даже разочаровываться начал, хорошо, товарищ ему книжку Рея Брэдбери подсунул. Тогда все стало на свои места. Тут, оказалось, никаких объяснений и не требовалось.

На следующий день после возвращения Заварзин вызвал Игоря к себе в кабинет и лично поздравил с успешным завершением учебы. Правда, предупредил, что на одиночные миссии пусть не рассчитывает — рано еще! Поэтому еще три миссии он был в прошлом с напарником, и только потом его отправили одного. После этого задания, которое он провел с блеском, ему присвоили звание — лейтенант. После пятого отпуском наградили, он даже билеты успел купить, но Заварзин все переиграл. Почему?

"А если он давно знал о моем путешествии в эпоху Петра Первого? — Вдруг подумал Игорь. — Просто ждал, когда я буду готов? Скорее всего, так и есть".

Ермилов теперь в этом ни капельки не сомневался.

Он поставил пустую чашечку на стол. Встал и прошелся в комнату. Открыл дипломат и выложил на стол содержимое: маленькую черную коробочку (в которой Игорь узнал машину времени), пистолет, парик наподобие тех, что использовались в Петровскую эпоху. Курительную трубку.

— М-да, — вздохнул Игорек, — от сигарет придется года на три отказаться. Хорошо, что Заварзин подумал о моей вредной привычке и положил трубку.

Взял в руки пистолет, долго вертел, затем вновь положил на стол. Имитация под старину, не более. С оружием той эпохи, если будет заваруха — долго не продержишься.

Флэшка — вещь бесполезная, как в прошлом, так и в будущем. Информации на ней, конечно много, но вряд ли она такая уж ценная.

Игорь покрутил ее с минуту в руках и бросил обратно в чемоданчик.

— Придется по Интернету полазить, — проговорил он, — да вот только вряд ли что-нибудь за два дня стоящее найдешь. Вот если в "Википедии" по биографиям окружения Петра пройтись. Отправиться бы в архив, да в документах порыться. Увы, нельзя, полковник почему-то торопит. Может, сомневается, что удастся найти что-то ценное?

К счастью, у Ермилова имелась отличная библиотека, благо Заварзин почему-то его книгами по восемнадцатому веку часто снабжал. Теперь, когда Игорь знал, что о будущей миссии полковник имел информацию давно, понял, что неспроста. Хотя более ценные книги Игорь предпочитал искать сам по блошиным рынкам да по антикварным магазинам.

В книжном шкафу он выбрал несколько томов, посвященных эпохе Петра Великого. Дело за небольшим — осилить их в самом ближайшем будущем.

— Да. Не густо, — вздохнув, проговорил Игорь на второй день, после того, как осилил последнюю книгу.

Информации, достойной внимания, по интересующему его периоду оказалось совсем немного. Как говорится: историю пишут победители. Либо события описанные были детского возраста царя Петра, либо относившиеся к Северной войне. Если что-то и попадалось, то было в основном туманным и несущественным, как, например, проезд пресловутого кортежа. Это ж надо было объехать небольшое озеро по кругу лишь только для того, чтобы продемонстрировать свое могущество, когда достаточно было просто преодолеть несколько метров напрямик.

Да разве этого достаточно?

Ермилов вновь вздохнул. Поднялся с кресла и прошелся до книжного шкафа. Поставил книгу на полку и подумал:

"Видимо, придется отправляться в неизвестное. Может, об окружении Петра Великого пару книжек почитать? Вдруг что-нибудь, да и всплывет".

Размышление прервал звонок в домофон. Пришлось идти к двери и открывать. Оказалось, прибыл курьер от полковника Заварзина. Доставил тот большую спортивную сумку. Ермилов в надежде, что тот может что-то добавит еще и на словах, посмотрел на посыльного. Но тот только попросил расписаться в бумагах, а когда просьба была выполнена, просто по-английски ушел, не прощаясь.

Игорек вернулся в гостиную. Открыл сумку и извлек на стол: одежду семнадцатого века и письмо, распечатав которое, Ермилов прочитал несколько скупых строк.

— Итак, в прошлое вы, Игорь Сергеевич отправляетесь, в качестве французского авантюриста. Интересно, как себе полковник представляет мое общение с "аборигенами", для которых я буду так называемым "немцем"? Имя предлагает выбрать самому, любопытно…

1696 год. (7205 год от сотворения мира) Москва.

Переход в прошлое произошел в районе Кукуя — немецкой слободы.

Вдруг, прямо посреди улицы, из ничего, появился человек, одетый в европейский кафтан, сапоги-ботфорты, треуголку, которая была неумело напялена на парик. В руках он держал маленькую черную коробочку, которая тут же была спрятана им подальше от любопытных глаз в сумку, что висела на плече.

— Вот я и… — хотел было произнести путешественник во времени, но промолчал, так как в голову, кроме старой рекламы, ничего не пришло.

Человеком, появившимся в Москве в конце XVII века, был Игорь Ермилов, сотрудник ФСБ. Молодой человек улыбнулся. Еще в своей эпохе он решил, как поступить. Из множества вариантов, позволявших ему познакомиться с Петром Алексеевичем, выбрал, как ему казалось, самый верный. Он был связан с Францем Яковлевичем Лефортом и Патриком Гордоном. Оба иноземца пользовались успехом при дворе молодого государя и, как полагал Игорь, вполне возможно были организаторами поездки монарха в Европу, к тому же, считал путешественник во времени, способны организовать подмену.

"Любопытно, как бы они эту подмену организовали? — Размышлял между тем Ермилов, медленно бредя по улице в поисках ближайшего кабака, где можно было бы перекусить и смочить горло. — Взять того же Франца Лефорта. Лучший приятель Петра. К тому же наделен недюжим умом, коль своими талантами смог привлек к себе внимания молодого государя. А ведь военную карьеру в Московском государстве он начал при отце Петра Алексее Михайловиче. Прибыл в немецкую слободу в чин капитана. Выучил русский язык и из "немца", как сейчас называли всех не говоривших по-русски иноземцев, превратился в полиглота. Женился на дочери полковника Сугэ — Елизавете".

Игорю вспомнился один любопытный случай. Произошел он десять лет назад, когда Лефорт, получив отпуск, отправился в родной ему город Женеву. Произвел на свою родню неизгладимое впечатление, такое, что те попытались уговорить Франца остаться в Европе, суля ему золотые горы и карьеру, которая ему в дикой Московии и не приснится. Лефорт отказался, заявив, что не может нарушить слово, данное им русскому государю. После возвращения с родины, уже при правлении Софьи и ее братьев, дважды был повышен по службе: сначала царской милостью в майоры, а уж затем и в полковники.

"Если тогда, на родине, — размышлял Игорь, — он отказался, то вряд ли Франц пойдет на подмену. Ему невыгодно. Во-первых, Софья еще жива. Во-вторых, прознай стрельцы о подмене, сразу на виселице немца вздернут. Даже на предыдущие заслуги иноземца не посмотрят. Ведь для них и сейчас, при Петре, они яйца выеденного не стоят".

Его друг, а по некоторым источникам и родственник, — Патрик Гордон, тоже человек не заурядный. Шотландец на русскую службу поступил в чине майора в году этак тысяча шестьсот шестьдесят первом от РХ. Как и Франц Яковлевич, много времени провел в Крымских походах князя Голицына. После последней компании князя, по возвращении в Москву перешел на службу к Петру Алексеевичу. То ли природный авантюризм, то ли хорошее знание русских реалий, но сделал он это тогда, когда трон под царевной и ее любовником пошатнулся.

"Так все-таки смогут ли они участвовать в подмене? — Раз за разом спрашивал себя Игорь. — Скорее всего — нет. Кроме того, что Софья жива, да стрельцы, узнай о подмене, вздернуть их могу, есть еще третья причина. И связана она с контролем поведения ЛжеПетра. Смогут ли иноземцы, даже если тот будет из их "партии", иметь над ним власть? А не дай бог "близнец" попадется с крутым нравом? И терпеть их выходки не будет! Нет, тут нужно искать кого-то другого, но кого? А вот, как средство чтобы сблизиться с государем сподвижники Петра очень даже подходят. Вот только где ты их в этой Москве найдешь"?

Ермилов открыл дверь кабака и вошел в помещение. Оглядел зал, выхватил взглядом один из свободных столиков, что стоял у окна. Направился к нему, но, проходя мимо целовальника, молвил:

— Человек! Хлебного вина. Ну, и закусить чего-нибудь!

Стоявший за стойкой кабатчик улыбнулся, видя, как гость, опустился на дубовую лавку.

— Гришка, — прокричал он, затем махнул рукой мальчишке, что бегал по просторному залу, разнося гостям напитки и закуску.

Парнишка остановился на минуту. Кивнул. Прежде, чем бежать к хозяину, доставил предыдущий заказ для посетителя.

— Эвон отнеси, — молвил целовальник, поставил перед Григорием на стойку глиняный кувшин.

— А закусь? — поинтересовался Ермилов, когда кувшин стоял перед ним на столе.

— А в кабаке запрещено, господин хороший, закуску подавать. Не нравится, ступайте в трактир. Там вас и накормят, — произнес целовальник.

Игорь руку за пазуху запустил, вытащил мелкую монетку и протянул Гришке. Та моментально исчезла в руках мальчишки. Путешественник вытащил из сумки пустую бутылку, хотел было перелить содержимое в нее, но целовальник вновь произнес:

— Господин хороший, не положено вино из кабака выносить. Здесь пей сколько душе угодно, а на улицу не выноси. Немец ты или не немец, а закон для всех один.

Пришлось Ермилову пустую бутылку в сумку запихнуть. Недовольно взглянул на кабатчика, словно это он был виновен во всех этих правилах, и вышел на улицу, захлопнув за собой дверь. Взглянул на пьяного мужика, что валялся в луже, и выругался. Нет, явно Игорь пить, не закусывая, не умел, да и валяться в луже, вот так вот, не хотелось. Слава богу, до ближайшего трактира, как через минуту выяснилось, идти недалеко.

Просторное помещение. Несколько столов, за которыми сидят, если судить по одежде, одни немцы. Чинно беседовали, курили. Игорь выбрал опять стол у окна. Тут же подошла молодка и спросила, что господин желает откушать.

— Лягушатину, — молвил по-французски путешественник.

— Фи, — проговорила девушка, — местные лягушки не так вкусны. Могу предложить жареного цыпленка.

Игорь кивнул в знак согласия, и уже через минуту на столе стоял поднос с курочкой. Явно до бройлера этим цыплятам было далеко. А может, и не цыплята это вовсе? Но выбирать Ермилову не приходилось. Между тем девушка притащила кувшин да наполнила, не дожидаясь слов благодарности от гостя, большую глиняную кружку. Пришлось раскошелиться, монетка тут же упала в карманчик на фартуке. Девушка улыбнулась, сделала реверанс и ушла.

Игорь сделал глоток. Вместо пива — хлебное вино. Ладно, и оно подойдет.

"А ведь оба иноземца умерли после возвращения Петра из-за границы? — неожиданно вспомнил Игорь. — А почему?"

Интересно было бы узнать, отчего так произошло?

Да и события, происходившие после возвращения, как-то не укладывались в рамки логики. Смерть двух лучших друзей. Евдокия Лопухина отправлена в монастырь. Бунт стрельцов, завершившийся казнью. Да и слух, что царя подменили! И тут грамота, составленная им самим — попытка подмены не удалась.

"Ничего не понимаю, — подумал Игорь, опустошая вторую рюмку. — Что-то тут не так. По-любому нужно оставаться в прошлом и разгадать эту странную загадку".

Размышления прервались, когда открылась входная дверь в трактир.

Вошли два европейца, оба дымят в трубки. Между собой беседу вели по-французски. Тот, что постарше, приятеля Патриком величал. Младший в ответ друга — Францем. Спорил о чем-то до хрипоты. Говори они помедленней, Игорь разобрал бы, о чем речь. Сели за несколько столов от Ермилова. Трактирщик как их увидел — заулыбался. Из-за стойки выскочил, лично обслуживать побежал.

"Эко, небось, важные персоны, — подумал путешественник и вдруг понял, — так ведь это…"

Трактирщик смел крошки со стола тряпицей и обратился к Лефорту и Гордону.

— Как обычно?

— Да.

И тут же бегом куда-то убежал. Только дверь хлопнула.

"Эко он перед ними прогнулся", — подумал Игорь.

Улыбнулся. Рукой взял курочку и отломил крылышко.

Стол трактирщик гостям знатный накрыл. От разных блюд тот просто ломился. Ермилов даже слюну сглотнул.

"А ведь это шанс познакомиться", — подумал он.

Медленно поднялся из-за стола и направился к иноземцам. Отвесил поклон, так что чуть о край стола с непривычки лбом не ударился.

— Прошу прощения, господа, — обратился Игорь по-французски. — Не ожидал увидеть в этих краях земляков, — промямлил он, — разрешите представиться? — и, не дожидаясь положительного ответа, — Мишель де Ля Гранд. — На секунду задумался. — Путешественник. Даже, если так можно выразиться — авантюрист. Искатель удачи.

Ермилов уже потом подумал, что глупость сморозил. Как можно было на Кукуе иностранцев не встретить. Если бы он в кабаке вино хлебное остался пить, это одно, а тут в трактире, где одни иноземцы — его фраза прозвучала как-то глупо. Но ни Лефорт, ни Гордон на эту несуразность внимания не обратили. Лишь только Франц, обтерев салфеткой губы, поинтересовался:

— Что тебе нужно?

— Я, господа, голоден, — между тем продолжал Игорь, — не могли бы вы меня угостить? Во рту даже маковой росинки не было…

Гордон взглянул на стол, за которым только что сидел де Ля Гранд, и прыснул от смеха.

— Это точно, — произнес Патрик, — авантюрист. Эвон, как заливает, — проговорил он Лефорту по-русски, — во рту ни капли маковой росинки, а сам, Франц, глянь, на ногах еле стоит.

— Садись, земляк, — вдруг проговорил Лефорт, понимая, что де Ля Гранд вот-вот может пошатнуться и упасть на стол, тем самым испортив трапезу. — Из каких ты мест?

— Париж, — первое, что пришло в голову, брякнул путешественник, и после этих слов Ермилов плюхнулся на скамейку. Гордон отломил у цыпленка ножку и протянул.

— Ешь, бедолага.

Игорь впился в нее зубами.

— А он мне нравится, — вдруг сказал Патрик, — наглый. Авантюрист, он и есть авантюрист. Возьмем его с собой, Франц, а потом после разговора поймем, что с ним делать.

— Хорошо, Патрик.

Через пару дней, находясь в компании Гордона да Лефорта, попивая английский ром, Игорь впервые поинтересовался, о чем так спорили приятели в день их первого знакомства.

— Азов! — Молвил Франц Яковлевич.

Ермилов удивленно посмотрел на собутыльника.

— Мы спорили об успешном взятии города Азова царем Петром, — пояснил Патрик Гордон.

Казалось бы, успехам русского монарха радоваться да радоваться, а, вон, выходило все по-другому. Лефорт был недоволен авантюрой государя, видимо, помня о прошлых неудачных походах русских в Крым. Когда Франц Яковлевич заикнулся о полуострове, Игорю сразу же вспомнился несостоявшийся отпуск. Так уж получилось, что путешественник вновь возобновил спор.

— Дело это неблагодарное, Патрик, — молвил Лефорт, обращаясь к приятелю, — Сам посмотри, сколько лет русские воюют с турками, а дальше этой пресловутой крепости сунуться не могут. А ведь когда-то Черное море называлось Русским. Мечта же царя Петра о выходе к Средиземному морю — пустой звук. Пшик, как говорят русские. То ли дело — Балтика! Вот куда нужно устремить взор и делать это нужно немедленно, пока у Швеции старый и никчемный король. Чуть-чуть промедлить, и ситуация будет такой же, как и на Юге. Слышал я, что сын шведского монарха — больно воинственен. И мнит себя не иначе как Александром Великим.

— Все это так, — парировал Патрик Гордон, — но зачем русским Балтийское море, Франц?

— Все развитые страны на Балтике, мой друг. Франция, Голландия, Англия. От Испании, поклонником которой вы, мой дорогой друг, являетесь, сейчас ничего, почти ничего не осталось. Все ее богатства и слава утонули вместе с непобедимой армадой в прошлом веке. Англия, Франция, Голландия — за ними будущее…

Неожиданно Лефорт замолчал, взглянул на Ермилова и спросил:

— А вы-то, Мишель, как считаете?

— Считаю что? — переспросил Игорь.

— За кем будущее? За Англией, Францией и Голландией или же за Испанией?

— За Америкой!

— За Америкой? — в один голос переспросили оба спорщика.

— За ней самой. Это сейчас она младенец, но вырастет, покажет свои зубы.

— Кому покажет? — уточнил Лефорт.

— Да всем. Франции, Голландии, Англии и даже России.

Иноземцы в то, что Америка когда-нибудь станет могущественной державой, не только не уступавшей своим влиянием на мировую политику Англии, но и превосходящей ее, не поверили. Не верилось, что она из колонии превратится в самостоятельное государство. Сказанное Мишелем больше походило на бред. Даже если и все и пойдет, как предсказывал француз, так, скорее всего, те же европейские государства обломают ей зубы.

— Может, ваша фамилия не де Ле Гранд? — Вдруг спросил Франц Яковлевич.

Сердечко у Ермилова екнуло. Допустить, что заговор могли организовать такие же, как он, путешественники по времени, Игорь не мог. Неужели не все варианты просчитал? Все разъяснилось через минуту, когда Лефорт протянул ему кубок с вином.

— Вас случайно не Мишелем де Нотердам кличут? — Подмигнул Франц и произнес: — Ладно вам, Мишель, всякую ересь нести. Давайте мы лучше вас с Петром Алексеевичем познакомим. Он сегодня к красавице Кукуйской — Анне Ивановне Монс приезжает. Глядишь, и местечко тепленькое подыщет. Можем вас и с фройляйн познакомить?

Француз отказываться не стал. Игорь понимал, когда еще такая возможность выпадет? Фортуна повернулась к нему лицом. Предположить, что звезды встали в линию или карты легли удачно и что это у него судьба такая, он просто не мог.

С Анной Монс, несмотря на то, что проживал Ермилов в доме Лефорта уже несколько дней, Игорю так познакомиться и не удалось. Франц Яковлевич на своей карете возил француза по Москве и показывал в основном "достопримечательности", большей частью из которых были кабаки. О посещении фаворитки Петра и помышлять не приходилось, а тут в одночасье все изменилось. Появилась возможность своими глазами увидеть девицу, ради которой царь супругу свою сослал в монастырь.

Полное имя девушки было Анна-Маргарета фон Монс. Немка была младшей дочерью золотых дел мастера, чьими услугами частенько пользовались Гордон и Лефорт. Именно при содействии все того же Франца Яковлевича (вполне возможно того батюшка барышни надоумил) она лет шесть назад познакомилась с Петром Первым. Ходил слух, что до знакомства с русским царем она крутила шашни с небезызвестным Алексашкой Меншиковым. Было это на самом деле или всего лишь сплетня, Игорь уточнять не стал. Да и зачем? Он даже себя на мысли подловил, а не могла ли та в будущем подстроить замену царя? Так же отверг эту версию, как и предыдущие две. Не смог ответить на свой же вопрос — зачем? Если предположить, что Петр ее любит, то нет ничего удивительного, что Анна почти до самой кончины в четырнадцатом году восемнадцатого века будет рядом с ним. Появись другой, и она тут же потеряла бы всякий авторитет. Кто может поручиться, что "близнец" (так окрестил Ермилов двойника) потеряет так же, как и Петр, от ее красоты голову? Что-то не верилось.

"На вкус и цвет товарищей нет". — Решил Игорь.

Когда же Ермилов впервые увидел Анну, он понял, насколько правдиво описала ее толпа, утверждавшая (не существовало в будущем портретов барышни), что девушка на редкость красива. Если бы не отношения той с Петром, Игорь и сам не прочь был закрутить с ней интрижку.

— Вы так прекрасны, мадмуазель, — молвил он ей, когда вдвоем остались наедине.

— О, Мишель, — засмущалась она, затем вздохнула, — Вы говорить комплимент, а я не могу принять ни его, ни ваши ухаживания. Сердце мое несвободно, Мишель.

— Кто он, мадмуазель? — вскричал Игорь, делая вид, словно не знает о ее увлечении царем: — Кто?

— Государь московский, сударь.

— О, нет, мадмуазель! О, нет!

— О, да! О, да!

— Я убью его, чтобы завоевать ваше сердце, мадмуазель! — Воскликнул вдруг Игорь, сам не зная, всерьез или шутя говорит это.

— Кого, сударь?

— Я убью царя!

— Как вы смеете такое говорить, — возмутилась Анхен. — Убить царя…

— Я шучу, мадмуазель, всего лишь шучу. Неужели вы решили, что я смогу убить Петра? И тем самым огорчить вас, мадмуазель?

— Ну, я не знаю…

— Нет, нет. — Продолжал Ермилов. — Я его не смогу убить. Я даже скажу больше. Я собираюсь защищать его…

— От кого, Мишель?

— От любого, кто выступит против него…

— О, Мишель, — молвила Анна, — вы так благородны.

— Но…

— Что, но? — уточнила девушка.

— Я убью любого, кто кинет в вашу сторону хотя бы взгляд.

— Даже царя? — спровоцировала теперь уже Анхен, ожидая, что кавалер скажет по инерции: "Даже его".

Да вот только Ермилов ответил:

— Я же уже говорил, царя убить не смогу.

— А Меншикова?

— А он смотрит на вас? — поинтересовался Игорь.

— Смотрит.

— Я убью его!!! — вскричал путешественник.

— Я пошутила, Мишель. Мне не нужен Алексашка. Тем более, кто он такой? Конюх!

А действительно, кто такой Меншиков? Сын конюха. Единственный, как может оказаться, настоящий друг Петра Алексеевича. В душе сама простота. Хотя в будущем начнет превращаться в хитрую жадную лису, способную взять то, что плохо лежит. На данный момент можно даже назвать вторым человеком в государстве. Вот кому-кому, а ему подмена царя совершенно невыгодна. Никто ведь не гарантирует, что при дубликате тот просто не уйдет в небытие.

— Друг царя, — проговорил Игорь.

— А хотите, Мишель, я вас с царем и его приятелем познакомлю?

— Хочу!

— Тогда сегодня вечером приезжайте ко мне!

— Хорошо, мадмуазель, — молвил Ермилов и поцеловал прелестнице руку.

Игорь решил, что если уж не Лефорт, то, по крайней мере, Анна Монс способна его познакомить с Петром, и тем более порекомендовать в качестве телохранителя. Или как эта должность в эту эпоху называлась?

— Но, — сказал Игорь, словно только что вспомнив что-то важное, — меня с ним познакомить, хотел мой приятель Франц!

— Я сделаю это раньше, Мишель!

И девушка выпорхнула из комнаты, оставив его одного.

Огромный сад, не характерный для Москвы семнадцатого века. Пруд, в котором плавают лебеди. Шикарный двухэтажный дом, явно выстроенный для Анны Монс по личному указанию самого Петра. На втором этаже — балкон, предназначенный явно для того, чтобы кавалеры могли на нем выкурить трубку-другую, не мешая своим дымом хозяйке дома.

Ермилов вышел на него и достал из кисета трубку, закурил. Пока Игорь разглядывал сад, к нему присоединился Лефорт.

— Как вам фрейлейн, Мишель? — поинтересовался он.

— Прелестна, умна…

— Вот только не стройте насчет ее планов…

— Петра?

— Да. Его величество убьет любого, кто к ней приблизится.

Неожиданно Лефорт замолчал и посмотрел на появившуюся вдалеке карету.

— Государь, — шепнул Франц Яковлевич. — Пойду встречу. Наверно, не один пожаловал. Небось, и конюха своего прихватил.

По интонации швейцарца Игорю понял, что тот пренебрежительно относится к Меншикову. Путешественник вслед за Лефортом выбежал на крыльцо.

Из остановившейся у дверей особняка кареты сначала вывалился пьяный вусмерть князь Никита Зотов. Он встал на корточки. Игорь перестал курить и уставился на любопытное зрелище. О том, что это было в духе Петра, он слышал, но вот так вот видеть в первый раз… Даже дядька на козлах в большой меховой шапке повернулся, чтобы понаблюдать, хотя вряд ли тому это было в новинку.

Из открытой дверцы кареты сперва появилась правая нога, обутая в красный сафьяновый сапог. С помощью нее, Петр попытался отыскать спину князя. Когда ему это удалось, появился и сам государь. Он спрыгнул со спины Зотова и отвесил (несмотря на солидный возраст князя) тому пинок под зад. Никита упал лицом в грязь.

— Пошел прочь, скотина, — проворчал царь, — перед гостями меня позоришь. Утром велю, чтобы тебя выпороли, — задумался на секунду и добавил, — прилюдно!

Затем увидел на крыльце Франца Лефорта, развел руки в стороны и со словами: "Мой друг", направился к нему.

— О, государь, — проговорил Лефорт. — Вы слишком грубы с князем!

— Заслуживает, — проворчал Петр, — выпорю.

— Может, лучше, Питер, сменить гнев на милость? Как говорят русские — утро мудренее вечера.

— Ох, Франц, ну, ты и хитер. Так и быть, утром сам решение приму. Алексашка, — вдруг вскричал он, — что медлишь?

Из кареты выбрался Меншиков. Гневно посмотрел на Лефорта, словно терпеть не мог этого старикашку. По-всей видимости их чувства были обоюдными. Ну, то и понятно, несколько лет ведь гнул спину на иноземца. Сейчас вот при государе окреп и может себе теперь позволить, изредка правда, взглянуть на Франца свысока. Лефорт на Алексашку, скорее всего, гневался, да вот только виду при государе старался не подавать.

— Государь! Позвольте представить. Мой земляк — Мишель Ля Гранд.

— Француз! — воскликнул Петр.

Игорь повторил поклон Лефорта, заметив, что тот получился у него не так изысканно.

— Я и гляжу — француз! — проговорил государь. — Мы, эвон, с Алексашкой к баталии с Ивашкой Хмельницким приготовились. Готов присоединиться? Зело боюсь, не одолеем мы его вчетвером.

Третьим, скорее всего, был Лефорт, а четвертой, как предположил Игорь, — Анна Монс.

— С удовольствием, Ваше Величество, — ответил Ермилов и отвесил еще один поклон.

Во главе стола сидел Петр, перед ним огромный кубок, позади государя холоп с кувшином красного вина. Слева, гладя руку государя, Анна Монс, рядом с ней Лефорт. Справа Меншиков и де Ля Грант. На столе огромный жареный тетерев, осетр, запеченный с яблоками, грибочки маринованные да огурчики солённые. Государь все о Франции расспрашивает Мишеля. Ему любопытно, что творится у лягушатников, как называл французов Алексашка, ведь из окружения Петра только Лефорт бывал в тех краях, но давно. Игорь рассказывал все, что знал о государстве, стараясь при этом не произнести слова, появившиеся позже. Между тем, Меншиков отобрал у холопа кувшин, прогнав того на кухню, и стал разливать вино в бокалы и кубки, изредка подмигивая фаворитке. Та в свою очередь косилась на де Ля Гранда. Игорь понимал, что если конюх продолжит свои намеки, ему придется вступиться за честь дамы, а это в его планы не входило. Не хотелось раньше времени нажить врага. Поэтому, словно не замечая ее взглядов, продолжал Петру, увлеченно слушавшему и не смотревшему на Анну, рассказывать о Париже. Жалуясь на отсутствие какой-либо гигиены на улицах города. При этом опасаясь, что когда Петр во время "Великого посольства" окажется в тех краях, может увидеть совершенно иное. Замолчал, поняв, что больше ему государю российскому сообщить, в общем-то, и нечего.

Петр минуту молчал, потом неожиданно заговорил о покорении Крымского полуострова. Из его слов Игорь понял, что государя очень тревожили набеги татар на пограничные города.

— Плюс ко всему турки, — молвил царь, — так и норовят вернуть с трудом захваченный Азов. Если бы, — тут фраза, произнесенная государем, сильно поразила Игоря, — мне бы удалось, овладеть Крымом, то я основал бы там новую столицу. Затем дали бы бой турецкому султану, захватили бы Стамбул и вышли на Средиземное море. А там можно торговать и с Англией, и с Францией, и с Испанией. У наших ног будут Италия и Африка.

Понимая, что чудный вечер может быть испорчен, Анна предложила — танцевать. Все присутствующие согласились. Пока Мишель-Игорь плясал с девушкой, Петр с Лефортом ушли на балкон и о чем-то долго беседовали. Меншиков по-прежнему сидел за столом и недовольно косился на танцующих.

Вернулся с балкона Петр и отстранил путешественника. Игорь возражать не стал. Честно признаться, танец ему не понравился. Хождение под музыку. Чтобы не сидеть да поглядывать искоса на Алексашку, он присоединился к Лефорту.

— Мой друг, — проговорил тот, увидев де Ля Гранда. — А я о вас с Петром говорил. Тот собирается в путешествие по Европе и спрашивал у меня совет, кого взять с собой. Я, друг мой, посоветовал вас. За те дни, что мы провели вместе, я понял, что вы человек незаурядный, Мишель.

— Спасибо за добрые слова, Франц, — сказал Игорь, доставая и закуривая трубку, — но вы во мне ошибаетесь.

— Не думаю. Я видел, как смотрела на вас Анна. Она искала у вас защиты, когда на нее сальными глазками пялился Алексашка.

— Это все ерунда, Франц…

— Не перечьте мне. Девушка просила, чтобы я вас пристроил к государю. Я готов это сделать, хоть и не понимаю ни ее, ни ваши мотивы. Может, вы мне скажите, Мишель, зачем вам это нужно?

Игорь пустил в воздух кольцо дыма и, посмотрев на Лефорта, поинтересовался:

— А оно вам нужно?

Получилось как-то по-одесски. Франц взглянул на Игоря, улыбнулся и сказал:

— Нужно, Мишель, нужно.

— Хорошо, — молвил Ермилов, — так и быть, расскажу. До меня дошел слух, что во время предстоящей поездки государя могут подменить.

Лефорт навострил уши. От него не ускользнуло слово "поездка". Ведь до этого о планах Петра совершить турне по Европе почти никто не знал.

— Любопытно, — молвил Франц. — А вы продолжайте, мой друг. Мне очень интересно.

— Я попытался предположить, кто бы это мог сделать, да вот только кандидатур найти не могу. Выбранные мной подозреваемые совершить сие зло не могут. Им это невыгодно.

— И среди них я? — уточнил Лефорт.

Игорь промолчал, но Франц понял, что так оно и было.

— Видите ли, Франц, — продолжал между тем Ермилов, — может, и существуют другие злодеи, готовые пойти на это, да вот только они мне неизвестны. Я полностью исключаю русских. Подмена им попросту не нужна. Проще возвести на трон все ту же Софью. Но совершать подмену, как это сделали бы во Франции, не стали бы. Каким бы ни был плохим царь, он считается у них помазанником божьим, а на него ни у кого рука бы не поднялась. По крайней мере, сейчас, про будущее я говорить не возьмусь.

— Кто вы такой, Мишель? — Спросил Лефорт, когда Игорь замолчал.

Игорь не знал, что ответить. Он так бы и простоял, если бы на балкон не вышел Петр. Государь посмотрел на Лефорта и произнес:

— Франц, не могли бы вы оставить нас с Мишелем наедине?

Лефорт поклонился и удалился с балкона.

— Я решил вас взять с собой, Мишель, — молвил царь, — скоро я отправляюсь с посольством по Европе, и мне нужны верные люди. Тем более, что мадмуазель Анна настаивала, чтобы я это сделал.

— Спасибо, государь, — проговорил Игорь, опускаясь на колено и целуя руку монарху.

1697 год. (7206 год от сотворения мира) Европа.

В первых числах семь тысяч двести шестого года от сотворения мира, по собственному желанию и с многочисленных советов Франца Лефорта да Патрика Гордона, его величество Петр Романов в окружении верных ему людей (среди которых оказался и Игорь Ермилов) отправился в путешествие по Европе.

Лефорт, Головин, Возницын — полномочные послы, Петр — урядник Преображенского приказа, Меншиков и де Ля Гранд в качестве собутыльников.

График путешествия, как узнал Игорь, почти ничем не отличался от известного ему из истории посольства. Австрия, Саксония, Бранденбург, Голландия, Англия, Франция, Венеция и под конец путешествия к Папе Римскому. Вот только для чего понадобилось православному правителю заезжать к главе католической церкви? Ермилов понять никак не мог.

— А вот с какой стати, — проговорил Игорь как-то вечером у себя в комнате, за день до отъезда из Москвы, — Петру понадобилось посещать Францию?

Ведь, как помнил путешественник, в известном ему расписании поездки царя этого государства не было. Может, Петр ради него изменил свои намерения? Ермилов на секунду испугался, а что, если он начал непроизвольно влиять на историю? А с другой стороны, сведения об его поездке по Европе просто могли исказить историки будущего. Хотя бы тот же Карамзин. Причиной этого могли быть отношения между Россией и Наполеоновской Францией. Вполне возможно, это был политический заказ Александра I, который любыми путями не желал упоминать о дружбе между двумя государствами. Будто бы Петр Алексеевич заглядывал в рот только Англии да Голландии.

— По ходу путешествия разберусь, что к чему, — прошептал Ермилов, залезая в карету Лефорта.

Франц Яковлевич взглянул удивленно на француза.

— С подменой царя, — пояснил Игорь.

В Новгороде Петр подошел к де Ля Гранду и предложил перебраться в его карету.

— С Меншиковым скучно. А вы, Мишель, можете мне о странах рассказывать.

В Ригу въехали помпезно. Петр скрывать, что он русский царь, не стал. Да вот только пребывание монарха без происшествий не обошлось. Петр, по наущению Александра Меншикова, пожелал городскую фортификацию осмотреть, но увы местный градоначальник генерал Дальберг не позволил. Царь только для вида насупился, но Ермилов понял, что все это так.

— Эка тайна, — добавил он, когда карета мчалась в сторону Кенигсберга, — хотел бы воевать, так и спрашивать не стал. Нашел бы человечка, что схему крепости за золото продал бы. Правильно я говорю, Мишель?

— Да, государь, — подтвердил Игорь.

— То-то и оно, — хихикнул Петр.

Ермилову спорить с государем, да и утверждать, что через несколько лет тот начнет здесь боевые действия, как-то не хотелось. Все равно монарх в это не поверит. Не дай бог, отправит к скучному Лефорту.

— Да и климат тут какой-то гнилой, — проговорил вдруг Петр, — гляди, что болезнь какую-нибудь подхватишь. Вот то ли дело юг, там тепло.

Игорь слушал и удивлялся. За последнее время он стал немного разочаровываться в государе. Тот совершенно не был таким, каким его изображали историки. В монархе полностью отсутствовал тот напор да молодецкая удаль, что в корне изменили образ жизни некогда патриархального Московского государства. Вместо волевого, жизнерадостного, грезящего морем Петра был совершенно иной. По жизни — пьяница, по характеру — баба. Не удивительно, что когда несколько лет назад над ним нависла угроза гибели, он как последний трус вскочил на коня и умчался под мощные стены Троицкого монастыря. Ну, разве не размазня и тряпка?

Да и той страсти к работе государь не испытывал. Как-то еще в Москве Ермилов лично видел, как один из англичан хвастался перед монархом токарным станком. Демонстрируя, какие чудеса на нем можно вытворять. Игорь предполагал, что от одного вида от станка у Петра глаза загорятся адским пламенем, но этого не произошло. Тот только зевнул. А уж про кузнечный молот или кувалду и вспоминать не хотелось. В этом де Ля Гранд уже убедился по приезде в Голландию.

Грезил ли Петр Алексеевич морем? Конечно же — да. Поэтому и на верфи сразу же отправился. Ходил, смотрел, интересовался. Да вот только не Балтийское море было любо государю. Лефорт не соврал, что монарх мечтал о Средиземном.

Но все это было уже по приезде в Голландию, а сейчас, слушая размышления Петра о свободном городе Риге и о генерале Дальберге, Ермилов в основном посматривал на Меншикова. Нельзя было не отметить, что сей градоначальник сильно обидел конюха. Игорь даже подумал, что именно Алексашка стал тем, кто заставил монарха пересмотреть свои взгляды на Прибалтику, а в частности на города: Ригу, Нарву, Ровель и Митаву.

— В России и так лета нет, — между тем скулил Петр. — А Гордон с Лефортом, да ты, Алексашка, все подначиваете: "К Балтике тебе надо выходить, Петр, к Балтике! Без Балтики России не будет!". — Тут царь посмотрел тоскливо на Игоря и добавил. — А я ведь, Мишель, лето люблю. Мне больше Средиземное море нравится, хотя я там ни разу пока и не бывал.

Такие диалоги сейчас, и такие поступки потом.

"Может, мне миссия все же не удалась? — Подумал путешественник во времени. — И государя подменили? И что заставило его изменить свои привычки и решения?"

А ведь он после приезда отказался от русской одежды. Заключил мир с ненавистными турками и выступил против Швеции, стараясь вернуть себе море, которое просто терпеть не мог.

В Либаве Петр, Меншиков и Ля Гранд, покинув посольство, морем отправились в Кенигсберг. После пятидневного путешествия на корабле "Святой Георгий", когда тот прибыл в прусский городок, Игорь облегченно вздохнул. У государя во время плавания возобновились приступы подагры. Когда же о ней Ермилов поинтересовался у Меншикова, то услышал:

— Подагра. Так он с ней с детства мучается. Острые боли в ногах. Особенно сильно ломит большой палец. Вот и думаешь, как государь сапоги-то носит. А тут еще эта сырость.

К счастью дальнейшее путешествие проходило по суше. Впереди, конечно, была Англия и переправа через Ла Манш, но до этого еще нужно был дожить, и Игорь надеялся на то, что что-нибудь придумает. Можно, например, скачок в будущее совершить да лекарство какое-нибудь по крайней мере для себя прикупить. С Петром и Меншиковым таблетки не прокатят. Еще решат, не дай бог, что француз их отравить надумал. Но все обошлось. Лефорт, ждавший их в Кенигсберге, прознав о приступах, тут же к Петру врача приставил. Лекарь оказался толковый и через пару дней, когда въезжали в местечко Коппенбрюгге, поставил государя на ноги.

— Вам бы, Ваше Величество, меньше пить хлебное вино надобно, — проговорил тот, и тут же чуть не получил туфлей в голову. Хорошо, вовремя увернулся.

На лекаря Петр, наверное, долго зло бы держал, если бы не познакомился с двумя дамами — с курфюрстиной ганноверской Софией и её дочерью Софией-Шарлоттой, курфюрстиной бранденбургской.

Из Коппенбрюгге в середине тысяча шестьсот девяносто седьмого года добрались до Рейна, откуда по рекам и каналам спустились до Амстердама.

Голландия из рекомендаций Гордона и Лефорта давно привлекала Петра. Именно оттуда, как и через триста лет спустя, в Московское государство ехали предприимчивые люди. В конце семнадцатого — начале восемнадцатого это купцы, то в двадцать первом — футбольные тренеры. Игорь считал и тех и тех простыми авантюристами. Для купцов единственными воротами в Московию был русский морской порт того времени — Архангельский городок.

Голландские плотники наравне с русскими мастерами строили на воронежских верфях корабли для взятия Азова.

Первой остановки в Амстердаме, как предполагал Ермилов, Петр делать не стал. Отправился прямиком в небольшой городок Заандам, что славился в ту эпоху корабельными мастерами.

— Так как вас записать? — Спросил государя Линст Рогге, когда Меншиков, Ля Гранд да Петр пришли наниматься на работу.

— Петр Михайлов.

Проживали в деревянном домике на улице Кримп. Здесь и почувствовал Игорь разницу. Не ожидал он, что жизнь в Европе сильно отличается от московской, а уж тем более от европейской, какой ее Ермилов видел в будущем.

Больше всего Игоря поразило то, что спать приходилось сидя в шкафу. Питались они скромно, а уж о том, чтобы принять баню, только мечтали.

Не выдержав восьмидневных тягот пребывания в небольшом городке, Петр уговорил Меншикова вернуться в Амстердам.

— Ох, Петр, — вздохнул Алексашка, — думаешь, там проще будет?

Царь ничего не ответил.

— Ладно, — проговорил фаворит, — поговорю я завтра с бургомистром Витзеном. Авось поможет устроиться на верфи Ост-Индийской компании.

— С одним условием, Алексашка, — молвил Петр, — я должен остаться Петром Михайловым.

Меншиков улыбнулся и подмигнул царю. В Заандаме просочилась информация, что русский разнорабочий, с энтузиазмом хватавшийся за любую работу, связанную с постройкой кораблей — это царь Петр. Особенно русского монарха интересовали галеры.

Устроиться удалось на строительство фрегата "Петр и Павел". Корабельный мастер минут пять удивленно разглядывал Михайлова. Что-то проворчал, но изучив бумагу от бургомистра, с неохотой, согласился. Именно в тот день и столкнулся Ермилов на улице с двойником государя. Как он выяснил позже, звали его — Исааком. Был близнец на несколько вершков выше царя, чуть шире в плечах. Его длинные черные нечесаные локоны спадали на плечи. Как отметил для себя Игорь, согласно европейской моде тот бороду не носил. Из растительности на лице только маленькие усики, торчавшие в стороны, как у таракана. По-русски Исаак совершенно не умел говорить и в качестве переводчика использовал Мишеля. Оказывая такую услугу, Игорь довольно близко сошелся с близнецом. Это давало, как считал Ермилов, ему возможность держать ситуацию под контролем. Выйти через Исаака на людей, готовых совершить подмену.

Вечером в один из дней, когда Меншиков и государь решили бороться всеми известными им способами с Бахусом, путешественник тихонечко покинул дом. Добрался до Лефорта.

— Так вы, Мишель, считаете, — проговорил Франц Яковлевич, выслушав рассказ Игоря, — что Петра Алексеевича хотят подменить на самозванца? Откуда такие сведения, сударь?

— Интуиция, — солгал путешественник.

— Понимаю. Что же, возможно, вы и правы, молодой человек. Я найму людей, которые будут следить за двойником.

Лефорт вдруг задумался, улыбнулся.

— Как вы его назвали?

— Дубликат, — проговорил Игорь, он хотел было сказать — "Клон", но вряд ли Франц Яковлевич понял бы новое для него слово. Но и с "дубликатом" вышла промашка, Игорь не ожидал, что Лефорт скажет:

— Любопытное слово.

Франц Яковлевич достал трубку, прошелся по комнате. Посмотрел на француза и молвил:

— Ладно, возвращайтесь к государю. И будьте бдительны. Я уж постараюсь со своей стороны сделать все возможное, чтобы подмены не было. Надеюсь, вы ошибаетесь, молодой человек. И ваш "дубликат" всего лишь совпадение.

А между тем Петр посетил китобойные суда, побывал в госпитале, воспитательном доме. Даже прогулялся с Витзеном и Лефортом на фабрики и в мастерские. Восхитился механизмом ветряной мельницы и в полный восторг пришел от писчей бумаги.

Удалось ему побывать и в анатомическом кабинете профессора Рюйша, где в присутствии студентов прослушал лекции по анатомии. Заинтересовался способами бальзамирования трупов, которыми славился профессор. Уже потом в Лейдене в анатомическом театре Бургаве царь лично принимал участие во вскрытии покойников. Да вот только дальше попыток дело так и не пошло.

— Не интересно это мне, — признался государь Мишелю тем же днем. — Как же это мерзко. Греховно.

После четырех месяцев, проведенных в Голландии, Петр со всем своим посольством перебрался в Англию. Меншиков доставил государю послание от английского короля — Вильгельма III, который ко всему прочему являлся правителем Голландии.

— Ну, как ему откажешь, — молвил тогда Петр и уже через пару дней вместе с посольством на двух фрегатах вышел в открытое море.

Еще три месяца в Лондоне, где на королевской верфи под руководством англичанина Энтони Дина-старшего пополнял свое корабельное образование. Затем Портсмут, Вуличе, где осмотрены государем были: арсеналы, доки, мастерские, музеи, кабинеты редкостей. Даже на военном корабле прокатился, чтобы лично наблюдать их устройство.

Вместе с Ля Грандом и Меншиковым посетили английскую церковь. Присутствовали на заседании парламента. Встретился с Исааком Ньютоном.

Игоря поражало, что, поступая, как было записано в исторических хрониках, он, Петр, совершенно не походил на великого монарха, под руководством которого Россия поднялась на более высокие рубежи, стряхнув со своих ног патриархальность. Если даже взять все эти мероприятия, то реакция государя была совершенно противоположной.

Тому совершенно не понравились службы в церкви.

— Не по-русски они проводятся, — говаривал Петр, когда они возвращались из храма в посольство. — То ли дело на родине. Малиновый перезвон, золотые алтари, божественные изображения ликов святых. А тут, убогость…

Зато английский парламент привел государя московского в восторг. Игорь даже подумал, что будь у Петра такая возможность, разогнал бы боярскую думу к чертям, а на ее месте создал нечто подобное парламенту. Ермилову эта идея казалась безумной. Он прекрасно помнил, к чему привело появление парламента в России в начале девяностых годов. Лично Игорю не нравилась карманная государственная дума, большее число депутатов которой составляли единороссы. Если бояре начнут единогласно, без споров и ругани, поддерживать все решения Петра, то неизвестно, к чему это приведет. С другой же стороны, нельзя все западное тащить в Россию, хватит с нее бритья бород и европейской моды. Тут, отметил как-то Ермилов, пока выходило все иначе. На английскую одежду Петр смотрел с удивлением. Как-то даже сказал:

— Такая одежда в Московском государстве неприемлема. Да у меня же все подданные зимой замерзнут. То ли дело тулуп или зипун.

Между тем, встреча с великим математиком больше походила на дань моде. Как же так, оказаться в Англии и не увидеть ученого? Игорь же считал, что именно Исаак Ньютон заставил увлечься Петра науками. Пока было не похоже, что монарха интересовали точные науки, он больше предпочитал корабли. На вопрос француза, что государь думает о математике, физике и химии, тот ответил:

— Для изучения сих наук я лучше на Туманный Альбион отправлю молодых недорослей. Мне государством нужно править, воевать, а не высчитывать разные формулы, пусть этим другие занимаются.

Уже перед самым отъездом обратно в Голландию государь встретился с английскими купцами. Даже заключил договор о льготной поставке табака в Московское государство.

Вернулись в Голландию.

Петр вызвал к себе Ля Гранда и попросил того организовать встречу с плотником Исааком.

— У меня возникла одна мысль, и мне хотелось бы с ним переговорить. — Пояснил монарх.

Игорь уже не видел в близнеце монарха какой-либо опасности. Образ жизни тот вел скромный. Почти ни с кем не встречался. Большую часть времени проводил на верфи, где занимался своим плотницким ремеслом.

— Хорошо, государь, — проговорил Ермилов, — я попытаюсь…

Игорь нашел плотника в токарной мастерской. Тот что-то вытачивал. Путешественник даже залюбовался этим процессом. Конечно, он видел, как работает токарь, да вот только никогда в жизни не наблюдал, как это происходило на самом примитивном оборудовании. Когда резец держишь в руках, а вращение шпинделя было такое медленное, что казалось из всех этих попыток вряд ли что выйдет. Но то, что выходило из рук Исаака, поражало Игоря.

Когда плотник сделал паузу, Ермилов подошел к нему и сообщил, что государь московский желает его видеть.

— Зачем? — поинтересовался Исаак.

— Он хочет что-то предложить. — Ответил Игорь и тут же добавил, — вот только не спрашивайте меня, что именно он желает вам предложить.

— Хорошо, — проговорил плотник. — Я приду!

Уходя, Ермилов уже понял, чего желал от Исаака Петр. А когда ему пришлось участвовать в разговоре в качестве переводчика, он даже не удивился.

Монарх предложил Исааку поехать с ним в Москву.

Плотник согласился. Казалось, что подмену государя мог организовать сам Петр.

1698 год. Франция.

Все изменилось в одночасье летом тысяча шестьсот девяносто восьмого года от Рождества Христова. То событие не попало в летописи, и на это было много причин. Те несколько трагических дней в августе, по личному распоряжению француза Мишеля де Ля Гранда, были вычеркнуты и забыты. Во-первых, потомкам не нужно было знать, что Петр Алексеевич с посольством посетил Париж, где собирался проведать "своего брата" — короля французского. Последнее, правда, не успело случиться. Во-вторых…

Но об этом поподробнее.

За день до встречи с королем Людовиком XIV, как это обычно бывало, де Ля Гранд, Меншиков и Петр уединились в небольшом придорожном трактире. Здесь, пользуясь инкогнито и стараясь не показывать своим поведением, кем тот является на самом деле, государь, благодаря французу, снял на целый день комнату, дабы не привлекать к себе внимания в общем зале.

Трактирщик удивился такой причуде, но отказывать иноземцам, тем более что те платили щедро, не стал. Приказал слуге накрыть для гостей в комнате стол и доставить туда целую корзину самого лучшего вина, что имелось в подвалах дома.

Ко всему прочему Петр потребовал, чтобы их ни в коем разе не беспокоили. Хозяин пообещал, что этого не произойдет.

— Если вам, господа, еще понадобится вино, — произнес трактирщик, — вам достаточно дернуть вот за этот шнур. — Он показал на висевшую у дверей пеньковую веревку с огромным узлом на конце: — И я или мой слуга сразу же прибудем сюда.

Поклонился и ушел.

Вино лилось рекой. Пили они помногу. Особенно усердствовал Петр, Игорю даже казалось временами, что тот, будь на то его воля — осушил бы все бутылки в трактире.

— А хватит ли финансов? — Поинтересовался Ермилов у Меншикова, когда государь на пять минут удалился — по малой нужде. — Ведь напитки не бесплатные и стоят очень дорого? Особенно бургундское урожая тысяча шестьсот тридцатого года.

— У Петра есть средства, — пояснил Алексашка, затем поднес палец к губам и прошипел. — Т-сс. Хотя Петр и не говорил ничего такого, но мне кажется, Мишель, что трактирщик догадался, кто перед ним и теперь пытается выжать из государя как можно больше денег.

Вспомнился фрагмент одного из фильмов, что когда-то Игорь смотрел в детстве, как Петр приказал отправлявшимся в Голландию послам привезти для него сундук с инструментом, причем желательно недорогой. А между тем, отметил для себя Ермилов, государь не очень-то любил швыряться деньгами. Серебро да золото, которое он возил с собой, предпочитал тратить на морские приборы. Скорее всего, монарх просто мечтал открыть первую навигаторскую школу в России. Сейчас же монарх, вот уже не в первый раз, швырял деньги на вино. Кто был виновником того, что Петр пил? Лефорт? Меншиков?

— Денег хватит, — проговорил Алексашка, подливая в кубок Мишеля вино.

"Лишь бы здоровья хватило", — подумал Игорь и тяжело вздохнул.

— Ты, Мишель, лучше не вздыхай, — проговорил вернувшийся Петр, — а пей.

Против воли царя не пойдешь. Пить Ермилов старался в меру, но все равно после нескольких бутылок вслед за Петром и Меншиковым вырубился. И сделал это по-русски — лицом в салат.

Проснулся Игорь оттого, что кто-то яростно его теребил. Приоткрыл глаза и разглядел Алексашку. Хотел было махнуть рукой и снова грохнуться в салат, но передумал. Меньшиков был бледен. Волосы растрепаны, парик явно валялся где-то на полу, глаза навыкате. На правой ноге сапог, левая босая. Европейский кафтан (Петр так и не решился даже здесь, в Европе, отказаться от русского платья) расстегнут. На рубашке, у самого горла, пуговка оторвана.

— Все пропало, — прошептал он.

— Что пропало? — поинтересовался Игорь, приходя в себя.

— Пе-ет-тр-р!

— Что Петр?

— Он, он не дышит.

Ермилову на секунду показалось, что его окатили холодной, почти ледяной водой. Сон как рукой сняло. Игорь вдруг побледнел и испугался.

"Вот тебе бабушка и Юрьев день, — пронеслось у него в голове. — Проглядел, не рассчитал, и государя все-таки убили".

Мишель взглянул на Меншикова и спросил:

— Где он? И это, ты его убил?

Алексашка еще больше побледнел. Стал неистово осенять себя крестным знамением. И тут же, заплетаясь, промямлил:

— Да ты что? Чтобы я? Государя… Перепил его величество. Подагра, будь она неладная, скрутила. Эвон валяется. — И дрожащей рукой собутыльник показал на лежащего на полу государя.

Ермилов поднялся из-за стола. Пошатываясь, подошел к телу монарха. Присел. Тот лежал, раскинув руки. В одной из них бутылка бургундского вина, в другой кубок. Глаза открыты, и в них не то боль, не то страх. Игорю пришлось вернуться к столу. Он взял серебряную тарелку. Обтер ее рукавом, так, что она стала походить на зеркало. Вернулся к Петру и поднес тарелку к губам государя. Дыхания не было. Тарелка с грохотом улетела в угол комнаты. Ермилов выругался. Он посмотрел на Меншикова.

"Этот не помощник, — подумал Игорь, — он даже не заметил, что я говорю по-русски без акцента. — Вздохнул. — От него сейчас никакого толка".

Закатал рукав на рубашке Петра и пощупал руку. Тело уже начало остывать.

"Что же он, зараза, — подумал Ермилов, глядя на Меншикова, — меня раньше не разбудил? Растерялся? Испугался?"

— Что будем делать, Мишель? — спросил фаворит, приходя в себя.

— Думать.

Что-что, но Алексашка такого ответа не ожидал. Он предполагал все, что угодно, да вот только не это. Да и Игорь — тоже.

Он взглянул на Меншикова и вдруг понял, что часы нахождения того у власти медленно отсчитывали секунды.

— Ты лучше, Алексашка, расскажи мне, пока я думать буду, как сие произошло?

Меншиков начал что-то лепетать, но Ермилов его не слушал, сосредоточившись на своих мыслях. Игорю просто хотелось, чтобы фаворит что-то бормотал, а не сидел вот так вот — молча.

"Задание провалено, — думал между тем Игорь. — Подмены мне удалось избежать, а вот спасти государя я не смог. Неужели суждено было стать свидетелем смерти государя в столь молодом возрасте? А может, — вдруг пронеслось у него в голове, — это моя вина? Может, я косвенно виновен в том, что тот поехал кутить в этот трактир? Хоть он и не походил на того государя, о котором известно всем, но все же… А ведь Исаак больше походит на царя, о котором писали в учебниках истории и летописях, — неожиданно пришло на ум, — и не только внешне. А что если…"

— Алексашка! — скомандовал путешественник.

Меншиков вздрогнул. Прекратил говорить. Игорь взглянул в его глаза и понял, что тот не такой уж и грозный, как казалось на первый взгляд. Может, именно в тени монарха тот и был таким залихватским щеголем. Сейчас же, когда Петр был мертв, карьера его рушилась. Вполне возможно, что в данный момент в кудрявой голове фаворита летала, скорее всего, одна мысль: "А кому я в России нужен?".

— Что? — произнес Меншиков каким-то мертвым голосом.

— Нужно, чтобы сюда прибыли Лефорт, Возницын и Головин.

Последние двое были сейчас очень значительными персонами, и их карьера напрямую зависела от Петра.

— Зачем? — удивился фаворит.

— Ну, ты же хочешь остаться у власти?

Меншиков явно ничего не понял, но готов был выполнить любую просьбу француза, если та поможет ему. Он быстро стал застегивать все пуговицы на кафтане. Забегал в поисках сапога. Надел его, благо, искать долго не пришлось, и замер перед Игорем, что сидел сейчас за столом.

— Я готов, — проговорил он.

Алексашка готов было уже бежать, но Ермилов остановил его уже в дверях.

— Стой, Александр Данилович, — проговорил он, — найди еще людей, что смогли бы отыскать нам плотника Исаака. А лучше приведи сюда его самого.

Он улыбнулся (видимо, до фаворита дошла задумка француза) и скрылся в дверях.

Ермилов наполнил кубок вином. Сделал глоток.

Пора было брать историю в свои руки. В первую очередь нужно уговорить трактирщика, чтобы тот забыл о попойке. Заодно уломать его предать бренное тело московского царя земле. Игорь обшарил карманы кафтана государя и извлек на свет божий пару кошельков.

— Надеюсь, этого для переговоров хватит, — молвил он, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Ермилов разыскал трактирщика на улице, недалеко от дома. Славный малый о чем-то беседовал с молодой девицей, осыпая ту, по всей видимости, сальными шутками. Красотка хохотала, пару раз она воскликнула, когда тот попытался ущипнуть ее: "Противный!" Да вот только такая реакция еще больше раззадоривала старичка.

Де Ля Гранд прокашлял, стараясь привлечь к своей персоне таким образом внимание. Ему это удалось. Трактирщик попросил у дамы разрешения отлучиться на минуту. Та ответила, что заболталась с ним, и уже хотела уйти, когда старик шлепнул ее слегка по аппетитной попе. Пощечину трактирщик явно не ожидал получить. Вовремя не увернулся. Девушка, приподняв подол платья, убежала. Старый ловелас хотел было отпустить еще одну шуточку вслед удаляющейся красотке, да не успел. Та скрылась за углом соседнего дома.

Потирая покрасневшую щеку, трактирщик подошел к Игорю и спросил:

— Что вам нужно, любезный?

Ермилов отвел его в сторону и в двух словах изложил сложившуюся ситуацию. Старик перекрестился, испуганно посмотрел на гостя и спросил:

— Надеюсь, это не вы его убили?

— Это несчастный случай. Мой приятель перепил и умер от апокалипсического удара, — пояснил Игорь.

Трактирщик сделал вид, что поверил де Ля Гранду. Он и так понимал, что происшествие в его доме вряд ли так быстро закончится. По его лицу скользнул страх, то ли за потерянную репутацию, то ли за пропавшие деньги, что он так мечтал получить с этих русских.

Игорь протянул ему кошелек с деньгами. Старик улыбнулся.

— Пусть его душа попадет в рай, сударь, — молвил он, пряча кошелек с деньгами за пазуху, — Вы уж милейший не беспокойтесь, — добавил, — я предам его земле в лучших традициях. А через девять и сорок дней отслужу по нему мессу.

Насчет мессы как-то Ермилов сомневался. Откуда человеку, несведущему в религии (изучал ее в Академии, но поверхностно), знать, был ли девятый и сороковой день у католиков? Даже если и была эта традиция, вряд ли хозяин станет ее соблюдать, тем более в отношении какого-то русского. Вполне возможно, что оставит деньги себе.

"Да и бог с ними", — подумал Игорь. Проверить, конечно, можно. Достаточно совершить перемещение в будущее на девять и сорок дней, да вот только стоит ли?

— Вот и замечательно, — молвил Ермилов, потом протянул второй кошель и добавил, — а это тебе за то вино, что мы с приятелями выпили. И еще я бы хотел подождать в комнате своих друзей, которые вот-вот должны приехать.

— Ваше право, сударь, ваше право, — сказал трактирщик, запихивая и второй кошель за пазуху.

С такими деньжищами, что он получил сейчас, старик теперь может просто не работать. Средств хватит содержать не только его, но и его внуков, что сейчас суетились по другую сторону дома.

Приблизительно через два часа прискакали Меншиков, Головин и Прокофий Возницын. С ними был и Исаак.

Игорь удивленно посмотрел на Алексашку и спросил:

— А где Лефорт?

— Он отказался приехать, — ответил собутыльник Петра.

Меншиков рассказал, что случилось в комнате, которую Лефорту выделили для проживания в одном из трактиров Парижа. Франц Яковлевич сразу понял, что задумал француз, как только Алексашка описал разыгравшуюся трагедию и просьбу де Ля Гранда привести к месту смерти государя Исаака. Весь покраснел от гнева и со словами: "Я против того, чтобы на московском троне был самозванец", выставил Меншикова из комнаты за дверь.

Ермилов тяжело вздохнул. Это и можно было предполагать. Игорь не сомневался, что и Гордон будет против замены умершего царя двойником. Вполне возможно, пошли они на это только с мечтой, что станут регентами при царевиче, а может быть, оба понимали, что того контроля, какой был над Петром, у них уже не будет, или, скажем, не желали подчиняться какому-то безродному самозванцу, да еще и низкого роду.

— Бог с ним, с Лефортом, — проговорил Ермилов.

После того, как первый посол — Лефорт, отказался участвовать в подмене, оставались еще двое: Федор Алексеевич Головин и Прокофий Богданович Возницын.

Ермилов вспомнил, что писал о Головине английский посол Витворт. Тот утверждал, что Федор Алексеевич имел репутацию самого рассудительного и опытного из чиновных людей Московского государства. Именно на втором после — первым являлся Лефорт — и лежала вся черновая работа по подготовке. Да и Игорь за время путешествия лично убедился, что Федор Алексеевич имел за плечами многолетний опыт дипломатической службы. К тому же путешественник знал, что Головин человек общительный и хлебосольный. Другого человека, отличавшегося основательным выполнением порученных ему государем дел, Ермилов среди людей Петра не встречал. Меншиков — еще тот лоботряс.

С третьим послом лично Игорю встречаться не приходилось. Когда он вошел вслед за Меншиковым в комнату, путешественник отметил, что Прокофий довольно высок, хотя до роста Петра явно не дотягивал, грузен. Про него раз Алексашка сказал: "Возницын человек необщительный, с неприятным цветом лица и важной осанкой". Что в нем нравилось Ермилову, так это то, что в Посольском приказе тот уже служил тридцатый год. Причем на высокие должности карабкался по служебной лестнице: начиная карьеру подьячим, а сейчас был думным дьяком (чин пожаловал Петр перед самым отъездом).

Между тем, Головин вот уже минут десять ходил из угла в угол. "Это нехорошо, — шептал посол, — очень нехорошо". Прокофий Возницын теребил в руках шапку, не понимая, что теперь делать. Меншиков потянулся было за бутылочкой вина, но Игорь убрал ее из-под самого носа. Алексашка хотел возмутиться, но вспомнив последствия вечеринки — промолчал. Теперь вот сидел, задумчиво глядя на остатки вчерашнего обеда. Исаак, необычно высокого роста молодой человек лет двадцати пяти — двадцати семи, одетый в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, стоял у окна в недоумении. Он никак не мог понять, для чего его, обычного плотника, притащили в этот трактир на окраине Парижа.

— Петр мертв, господа, — продолжал говорить между тем Ермилов, — а с его смертью умерла и ваша власть в Московском государстве. Ваше влияние на правителей теперь ничтожно. Не думаю, что царевна Софья, а она сейчас осталась единственной наследницей, за которой есть силы, будет к вам прислушиваться. Алексей еще мал и вряд ли сможет долго продержаться на освободившемся троне. Так что я предлагаю заменить умершего Петра двойником. — Тут кивнул в сторону Исаака. Плотник встрепенулся, словно поняв, что речь зашла о нем. — Ибо другого решения в сложившейся ситуации не вижу. Боюсь, Софья не простит тех, кто приневолил ее отречься от трона. Она не забудет жизни за стенами монастыря.

Все трое, кроме Исаака (он просто не понимал русскую речь) побледнели.

— Вам лишь нужно постоянно держать "плотника" под своим контролем. Не допускать его к войскам. Назначьте его, — тут Игорь задумался, вспомнил, кем был в будущей армии Петр, и проговорил — капитан-бомбардиром.

— Но ведь народ заметит подмену, — проговорил Возницын.

— Заметит, — согласился путешественник во времени. — После приезда в Москву закройте близнеца в Преображенском. Уничтожьте стрельцов, что несут службу в Кремле. Сошлите жену Евдокию в монастырь.

— Но как быть с Лефортом и Гордоном? — спросил Меншиков. — Они знают Петра лично.

— Я же спрашивал, почему ты, Алексашка, не привел Лефорта, — проговорил Игорь. — Тебе нужно было проявить силу и убедить, что у Франца просто нет другого выбора.

Фаворит промолчал, может, и к лучшему. Теперь судьба Лефорта и Гордона решена. Видимо, их смерти в году тысяча шестьсот девяносто девятом не избежать.

— Если будут возмущаться, — решение Ермиловым принималось с большим трудом, как-никак, они сдружились с Францем Яковлевичем, — убить!

Все трое, кроме Исаака побледнели.

— Убить! — повторил он.

Существовало несколько проблем, которые Ермилову предстояло решить.

Проблема первая — плотник Исаак не владел русским языком. Не может государь все время молчать. Даже если его и освоит, то все равно говорить будет с акцентом. Это особенно тревожило Возницына, он-то и задал вопрос французы:

— Как же этот немчура разговаривать будет?

С одной стороны, можно было поступить, как в сказке "Голый король". Он, однако, только на бояр действовал, да и то на тех, что принадлежали к "партии" Петра, а уж никак не Софьи. К тому же, узнай вельможи, что государь ненастоящий, то обязательно появилась бы еще одна партия, не поддерживающая ни брата, ни сестру, а тогда еще одной "Великой смуты" не избежать. С другой стороны, с простым народом государь не так уж сильно и общался, были простые мужики около него, да и то те, что успехом были обязаны царю. Взять хотя бы Демидова. Неизвестно, кем бы был при Софье тульский кузнец, а так при Петре стал — заводчиком. От такой проблемы можно было за голову схватиться.

— Верно, — прошептал Игорь и опустился на стул. Налил себе в кубок вина. Осушил одним глотком, с грохотом поставил на стол.

Вспомнилось Ермилову вдруг, что государь иногда предпочитал высказываться странными фразами, к тому же, как отметил Игорь, не всякому и понятными. Чего только стоило: "Зело крепок был сей орех, но и он был разгрызен!" Путешественнику вдруг захотелось курить. По привычке стал хлопать себя по карманам в поисках сигарет. Наткнулся на медальон.

"А что, если гипноз использовать? — подумал Ермилов. — Что я теряю?"

Оставалось выбрать момент.

— Как же немчура разговаривать будет? — повторил вопрос Возницын.

— Предоставьте эту проблему решить мне, — молвил Игорь. — Дайте мне несколько дней, и он не хуже вашего будет по-русски лепетать.

Меншиков посмотрел на Мишеля и пожал плечами. Рукой махнул, дескать, пусть делает, что хочет. Алексашка не понимал, как это француз, сам-то едва-едва по-русски разговаривающий, чуждому ему языку плотника обучать будет? Хотел было спросить, да вот только промолчал, вспомнив, как попал впросак. Это надо, как де Ля Гранд быстро среагировал и не растерялся. Моментально принял решение, как действовать, чтобы он, Алексашка, место свое у царского трона не потерял. Улыбнулся.

"А ведь при желании я смогу Исааком управлять". — Подумал фаворит.

Игорь попросил выйти всех, кроме Исаака из комнаты. Подождать на лестнице. Сообщил Меншикову и послам, что как выполнит задачу, так сразу же позовет тех обратно. Ермилов рассчитывал, что ему удастся за один сеанс все сделать, но не удалось.

"Святая простота", — подумал Игорь.

Позвал ожидавших на лестнице в комнату. Исаак тут же поразил небольшими знаниями, чем вызвал восхищение у людей Петра.

— Если и дальше так пойдет, — проговорил Головин, — он не хуже нашего будет разговаривать.

Второй проблемой было то, что плотник ни в какую не хотел надевать одежду покойного монарха. Предположение, что из-за того, что она была на мертвом, тут же разъяснилось, когда Меншиков предложил съездить в посольство за другим кафтаном.

— Не надо, — по-русски произнес Исаак. — Мне не нравится русский кафтан.

— Ешкин кот, — выругался Возницын и сел на стул.

Ермилов попытался переубедить плотника, но ничего у него не вышло.

— Придется все Московское государство на европейский фасон переводить, — пояснил Игорь, — иного выхода я лично не вижу.

В-третьих (это было предположение Меншикова), интересно было узнать, будет ли Исаак продолжать войну с Турцией? Последняя не нравилась ни Возницыну, ни Головину. Что-что, а Лжепетр готов был пойти навстречу послам и прекратить военные походы на юг.

Но главной проблемой стало то, что Исаак не желал отращивать бороду. Как его только ни уговаривал дьяк, ни в какую. Игорь вспомнил, что бород, наподобие тех, что носили на Руси, в Европе за время посольства он не видел. Существовали, конечно, но были жиденькими и являлись больше пародией. Ермилов вдруг улыбнулся, перед глазами предстало будущее, когда Петр-Исаак начал беспощадно стричь русским мужикам их бороды.

Уже в дороге как-то поинтересовался у плотника, почему в Европе бородатых людей мало. Ответ был любопытный и заставил Игоря задуматься, а почему он сам не догадался об истинных причинах?

В итоге Исаака удалось уговорить. Попутно Игорь предложил создать при Преображенском приказе — Тайную канцелярию.

Восхищение у заговорщиков это, конечно, не вызвало, да вот только поступить по-другому они теперь не смогли. С помощью Тайной канцелярии можно было отслеживать недовольных, людей, которые заметили подмену, контролировать летописцев и будущих историков.

— О том, что государь посещал Париж, — произнес Игорь, — нигде не должно упоминаться!

И хотели бы Возницын, Головин да Меншиков возразить, да не могли.

Через два дня посольство, покинув Францию, отправилось к границам Московского царства.

1699 год. Москва.

Москва, как много в этом слове для сердца русского…

То, что для Гордона да некоторых стрельцов подмена не прошла незамеченной, Игорь не удивился. Патрик о замене узнал, скорее всего, от Франца Яковлевича. Ворвался в дом, где жил Игорь. Накинулся на него и с криком:

— Да как вы смели!

Хотел было отдубасить путешественника. Пришлось утихомирить. Усадить в кресло.

— Лучше Софью, чем этого плотника, — проговорил он, вытирая платочком выступившую из носа кровь. — Он же нерусский. Он же мужиков всех уничтожит.

— Но ведь и вы, Патрик, — иноземец, — парировал Ермилов.

— Сие так, — согласился Гордон, — как и вы. Но ведь я, как и Лефорт, прожил здесь не один год. И знаю русскую душу!

Игорю пришлось согласиться. Он достал бутылку французского вина, наполнил кубки, один протянул шотландцу.

— Вы желаете меня убрать? — поинтересовался тот, отстраняя от себя вино.

— Нет!

— А, понимаю, — кивнул Гордон, взял кубок и осушил одним глотком. Обтер губы рукавом кафтана, — убийство у вас вызовут кривотолки в обществе. Вы найдете другой способ уничтожить меня.

— Мне не хотелось бы этого делать, — признался Игорь. — Поэтому у вас только две возможности. Или покинуть Московское государство, или смириться с заменой монарха.

— Ни то, ни другое меня не устраивает.

Ермилов тяжело вздохнул.

— Но знайте, измены я вам, Мишель, не прощу! — проговорил Патрик, поднимаясь с кресла.

Он взял шляпу, что небрежно бросил на сундук.

— Надеюсь, — добавил в дверях он, — больше наши пути не пересекутся…

Реакция для Игоря была предсказуемая, ведь именно этого он и ожидал. Когда за Гордоном закрылась дверь, путешественник сплюнул в сердцах на пол и произнес сквозь зубы:

— Сами споили государя, а теперь кого-то винят в его смерти. Что же вы не желаете, что бы страной Исаак управлял? Небось Алешку на трон готовы посадить? Извините, господа, но этого я допустить не могу. Если бы Петр не умер там, под Парижем, еще неизвестно, как бы пошла наша история. А если вы, господа хорошие, Алешку на трон приведете, так нас тем более ждет неизвестность. Нужно что-то делать, пока вы, господа, кашу не заварили.

Да вот только Лефорт с Патриком Гордоном не такая уж большая проблема. Другое дело — стрельцы да казаки. Эти сразу учуяли, что что-то не то. И если с проблемой русского языка Игорь как-то разобрался с помощью гипноза (теперь Петр изъяснялся как в старых рукописях, красиво и непонятно), то с грамотностью царя путешественник просто сел в лужу. Не ускользнуло от стрелецких воевод то, что государь после приезда все чаще стал прибегать к услугам писаря. Вроде невелика оказия, но как душу русскую задевает.

И если пока Лефорт да Гордон помалкивали, вполне возможно, что-то выжидая, то стрельцы сразу: "Царя иноземцы подменили!" Последних утихомирили. Пришлось главарей, тех, кто лично встречался с государем, казнить, а за ними очередь и иноземцев пришла. Как ни противился Головин, а разрешил он Ермилову заняться и Лефортом с Гордоном. С помощью надежных людей тот потихоньку убрал обоих. Умерли тихо и мирно. Подослал Игорь человечка к царице. До убийства дело не дошло, уговорили мирно без шума в монастырь уехать.

Чем дольше жил путешественник в конце семнадцатого века, тем больше он убеждался, что все действия, совершенные им после скоропостижной смерти Петра, были правильные. Исаак, как бы трудно не признавать это, оказался именно тем человеком, что был известен в будущем под именем Петра Великого. Шаги его были противоположны действиям его предшественника. Петр-Исаак прекратил войну с Османской империей и перевел свой взгляд в сторону Прибалтики. Как и была договоренность, остриг всем боярам бороды, а заодно заставил их нарядиться в европейские одежды. Да и общаться предпочитал с голландскими шкиперами, среди которых, как доложил однажды Игорю Меньшиков, было много приятелей плотника.

— Ты, Александр Данилович, — наставлял того Ермилов, — не давай ему в их обществе, особенно когда рядом русские находятся, напиваться до чертиков.

— А это еще почему? — удивился тот.

— А то, что не дай бог, кто его Исааком назовет.

Меншиков понял, к чему клонил Ля Гранд.

Ермилов частенько беседовал с фаворитом государя, пока однажды не понял, что тот начал приобретать силу и нездорово поглядывать на него, видя в нем соперника.

"Пора возвращаться в будущее", — подумал в один прекрасный вечер Игорь.

Взял бумагу, да и написал ту самую грамоту, что когда-то послужила причиной его появления здесь. Хотел было изложить все, как есть, но удержался и накарябал тот самый текст. Не дай бог Заварзин не отпустит его в прошлое, а ведь это путешествие было ни сколько не хуже того отпуска, что несколько лет назад Игорь хотел совершить. Ну, что осталось бы от месяца, проведенного им на курортах черноморского побережья? Зато сейчас он объехал всю Европу.

Долго думал, как дату написать. Цифрами, как в будущем было принято, или буквами. Выбрал первое. Это уж точно в глаза ученых бросится, а так подумают, что обычная бумажка, написанная одним из тех, кто считал, что Петра подменили.

Когда бумага была написана, вызвал дьяка и велел отнести в тайную канцелярию.

— Пусть лежит среди бумаг. Чай в будущем сей отчет кому-нибудь пригодится.

Вечером, когда дворец спал, а во дворе были только одни караульные, выскользнул Игорь с его территории. Дворами, дворами в сторону того места, где у него в будущем был оставлен "Форд".

Когда оказался на месте, вытащил из карман коробочку, да и нажал кнопочку. Сам вдруг подумал, а почему он ей раньше не воспользовался.

2013 Москва.

Утром Игорь попытался дозвониться до полковника Заварзина. Вначале, как проснулся, попытался отыскать сотовый. После неудач решил позвонить с домашнего телефона. Но мобильный номер полковника не отвечал. И хорошо, если в трубке приятный женский голос произнес "Телефон находится вне зоны действия сети", так ведь нет. При наборе номера напрочь отсутствовали гудки, а мужской голос произнес:

— Набранный вами номер не существует.

Уже собираясь ехать на Лубянку, Ермилов почувствовал, что с миром что-то не так. Словно он стал совершенно иным.

"Но что же произошло? Неужели я "убил бабочку"? — Подумал он, выходя на улицу.

Интерлюдия — 3. Геннадий Заварзин

Я часто думал и тогда, когда отправлял Игоря в прошлое, и потом, когда…

Впрочем, это не так уж на данный момент и важно.

Все эти дни, с того момента, как Ермилов отправился в прошлое (тут нужно отметить, что невозможно вернуться в точку отправления), меня тревожил один вопрос: мог ли я поступить в сложившейся ситуации по-другому, зная, какие приключения свалятся на парня? Скорее всего, не мог. Честно признаюсь, путешествие во времени очень сложный процесс. Если уж мы создали, прибор позволяющий путешествовать в прошлое, то и наш противник мог до него додуматься. Вот и приходится контролировать ситуацию, оставаясь сторонним наблюдателем, при этом стараться делать так, чтобы своими действиями не ухудшить ситуацию. Самое худшее в работе — эффект "Убить бабочку". Такое название было предложено моим непосредственным руководителем. Тот увлекался творчеством американских фантастов, собрал в свое время у себя дома целую библиотеку, среди которых большую часть книг представляли собой романы о путешествиях во времени. Открою секрет, что именно этот офицер и подтолкнул в свое время ученых в лаборатории приступить к разработкам МВ-1. Представляете, каково было его разочарование, когда приборчик не сработал, а ведь ему как основоположнику первому было предложено испытать машину времени в действии.

Повторюсь, но именно мой непосредственный руководитель и предложил использовать термин "Убить бабочку". Случилось это, когда он как-то узнал, что изобретение ученых работает. Тогда-то вызвал меня в кабинет и сказал:

— Запомни, Геннадий, теперь в твоих руках и руках твоего вновь сформированного отдела судьба известной истории. Контролируй, наблюдай. Раз уж твой тесть посетил прошлое, значит, и другие могли в нем побывать. Не из нашего времени, а из будущего. Всегда найдутся те, кто захочет переделать исторические события на свой лад. И еще сам запомни и людям своим накажи, что нельзя ни в коем разе нарушить, случайно или косвенно. Не должна быть убита бабочка.

Увидев мое удивленное лицо, пояснил:

— Вечерком забеги ко мне домой. Я тебе, Гена, книжку одну дам прочитать.

Не очень-то хотелось оказаться на месте героя, вернувшегося в свое время и обнаружившего, что мир был совершенно иным, а о той старой версии знал лишь только он.

Мне же было любопытно узнать, а что было бы со мной, если бы история почему-то покатилась иначе. Руководил бы я каким-нибудь отделом или… Страшно представить, а гадать на кофейной гуще не хочется.

Отправляя Игоря Ермилова в прошлое, я знал, что бы тот ни сделал, он вернется в изменившийся мир. Сотрудник поступил правильно, среагировал по сложившейся обстановке, проконтролировал исторический процесс, который вот-вот готов был пойти по иным рельсам. Лично я знаю многих людей среди своих знакомых, которые радовались бы тому, что Петр умер, не начав Северной войны и строительства на болоте новой столицы. Лично мне кажется, что нам еще не известны последствия, какие могли бы произойти, если бы все сложилось по-иному. Даже останься "тот Петр" жив, неизвестно, к чему бы все это привело.

Нет, Игорь явно поступил правильно и в рамках известной нам истории, но тогда почему изменился мир?

Иногда мне казалось, что я помнил совершенно иной мир. Хотя, нет, не так. Правильнее сказать, мне была известна другая версия исторических событий. Но как бы то ни было, решил считать, что это всего лишь сон.

Я частенько вспоминал тот запоминающийся эпизод из своих грез.

Мой родной кабинет. На стене портрет. Чей, увольте — не помню. На столе стакан в серебряном подстаканнике. В нем чай. Рядом маленькое фарфоровое блюдечко, в котором лежат три кусочка сахара и маленькая, сделанная из мельхиора, ложечка. С левой стороны телефоны. На одном из них герб. Только что вошел адъютант и доложил, что прибыл наш резидент в Британской империи — Игорь Ермилов. Велел, чтобы мой сотрудник подождал в приемной. Сам же положил сахар в чашку, размешал и сделал глоток.

— Что же случилось? — Вслух произнес я.

Волноваться было из-за чего. Несколько месяцев назад КГБ с трудом удалось забросить резидента в Лондон. И вот тебе бабушка и Юрьев день! Наш агент неизвестно как вновь оказался в Москве.

Снял трубку аппарата и попросил адъютанта впустить. Задал пару вопросов. Получил стандартные ответы. Велел написать рапорт. Пока тот строчил, обдумал, как с офицером поступить. Решил — пусть отдохнет пару дней, а там сообщу о провале выше. Может, еще стоит переиграть и отправить Ермилова в Дели? Пусть попробует восстановить утраченные позиции.

Бумага легла на стол. Офицер взглянул на меня в ожидании приказа.

Когда он ушел, распорядился приставить к нему, на всякий случай, хвост. Казалось, что все складывалось более и менее, да только через несколько часов доложили, что Ермилов, вырубив сотрудников, исчез.

Затребовал отчет всех дел офицера, с того момента, как тот покинул здание КГБ на Лубянке. Процедура стандартная. И разочарование.

"Детский мир", где купил книгу по истории. Киоск, где приобрел последние газеты. Разговор с постовым, да и то оттого, что уронил окурок не в урну, а в снег. Дом, где просидел весь вечер. Вышел на балкон один раз, да и то, чтобы покурить. Все тривиально. Поведение странное, так нет в этом ничего удивительного. Вполне возможно — перевербовали. Искали по всей Москве. Иногда казалось, что вот-вот выйдем на след, схватим.

А затем сон прервался.

Вот только СОН ли это? Может, память о тех событиях? Удивительно — я помню многое, но не помню деталей. Ни портрета на стене, ни герба на телефоне. Даже название Лубянка уже из моей жизни, как называлась площадь во сне, я не знал. И что было на том месте, где когда-то, еще в Советском Союзе, стоял Дзержинский?

Как бы то ни было, но о подобной ситуации я читал в книжке, что была доставлена из монастыря.

Там, во "сне" и в книге, мир был совершенно иным. Я задавался вопросом, а не ошибся ли Игорь, выбрав именно ту точку разветвления, когда история стала на другие рельсы, и кто тот стрелочник, что перевел стрелку времени?

Но, как бы то ни было, выяснилось, что кроме эффекта "УБИТЬ БАБОЧКУ" существовал другой, названный отцом Михаилом не иначе, как эффект "ГОСПОЖИ ФАННИ".

Глава 3. Госпожа Фанни

2013 год. Реальность — 2. Москва.

Игорь вот уже час как сидел на диване и то открывал, то закрывал глаза. Пытался мысленно увидеть тот свой мир, о котором знал в этой реальности только он один. Пока все было напрасно. В голову лезло все, что угодно, но не его прошлое. Петр, Анна Монс, Александр Данилович Меншиков и даже Лефорт.

Мир за окном одновременно казался таким родным, но и был при этом иным. Там снаружи что-то изменилось, произошло. Нет, не пейзаж, и даже не архитектура. Все тот же старый добрый "сталинский ампир". Если бы изменения были связаны с зодчеством, Ермилов бы почувствовал сразу, как только поставил машину в гараж. Нет, тут явно что-то было совершенно иное. Нечто совершенно другое, скрытое пока от путешественника за семью печатями.

Тут все было связано с мелкими незначительными деталями, на которые в обычной жизни и внимания не обратишь. Вроде в кухне тот же самый телевизор, вроде и холодильник знакомый, но если приглядеться, то вместо надписи "Samsung" на телевизоре красовалась надпись, выведенная славянской вязью, — "Садко", а на холодильнике — "Михельсон".

Обычно не приглядываешься к своим вещам, так как знаешь, что компьютер, старый еще одноядерный Пентиум, пашет еле-еле. Игорь его почти и не включал, предпочитая последнюю модель ноутбука. Магнитола "Сони", mp3-диски лежали аккуратной стопочкой в шкафу, недалеко от книг. Сегодня же все было по-другому. Вначале решил позвонить Заварзину и сообщить, что задание выполнено. Полез в сумку, которую прихватил в прошлое, отыскал сотовый и попытался набрать номер. Тишина. Тогда Игорь подумал воспользоваться домашним телефоном, но голос в трубке сообщил, что такого номера не существует. Звонить же на Лубянку — нельзя.

"Бог с ним", — подумал Игорь и решил немного полазить по сети.

Сначала не нашел ноутбук. Махнул рукой, дескать — а, ладно. Пошел в комнату и запустил компьютер. Пока тот подготавливался к работе, решил взять в шкафу 3G-модем. Когда же открыл дверцу, ни его, ни mp3-дисков не обнаружил. Несколько старых, потрепанных кассет с магнитной лентой и несколько виниловых пластинок.

Предположил, что пока отсутствовал, в квартиру проник вор.

— Вряд ли, — произнес вслух Игорь. — Какой идиот будет воровать современные диски, а взамен подсовывать кассеты и грампластинки. Кассеты уже давно не выпускаются, а диски стоят…

Договорить Ермилов не смог. Слова застряли в горле. И было отчего, глаз упал на название ансамбля. О ВИА "Красные дьяволята" Игорь никогда не слышал.

Пихнул винил обратно в шкаф и на кухню, водички попить. Зеленый эмалированный чайник стоял совершенно пустым. Игорь взял его напомнил водой и поставил на газ. И тут до него дошло, что такого чайника, как и грампластинок никогда не было. Был электрический, тот, что выключался автоматически, когда вода внутри него закипала.

— Что-то не так, — произнес Игорь и решил еще раз оглядеть свою квартиру.

Только после осмотра понял, что все было не так. Кроме холодильника и телевизора, совершенно иным был компьютер. Windows отсутствовал, вместо него была какая-то другая системная программа, Игорь такую (в прошлой жизни) не встречал. Поразило его и то, что совершенно отсутствовал графический редактор.

Вот тогда он сел на диван. Мысленно прокручивал в голове свое путешествие в конец семнадцатого века. Попытался просчитать тот самый момент, когда невольно или даже случайно им могла быть убита "бабочка". Вроде Игорь все делал правильно. Если бы он не обыграл ситуацию с двойником, еще неизвестно, как пошли бы исторические события. О том, что подмена должна была быть, свидетельствовало и то, что главный собор Санкт-Петербурга — Исаакиевский.

— Я все сделал правильно, — проговорил Игорь, — Там я все сделал правильно. Изменения явно произошли позже. Вот только когда? И почему?

По идее, прежде чем отправить в прошлое, размышлял Ермилов, целая группа "светлых голов" просчитывала последствия посещения. Вполне возможно, там, конечно, не учли, что подмена состоялась. Но он-то все сделал правильно. Петр начал войну со Швецией. Ввел моду на европейскую одежду. Основал новую столицу, которая стала в будущем колыбелью нескольких революций. Вот только стала ли?

Можно, конечно, прыгнуть в прошлое и проверить, что да как, но кто даст гарантию, что вернувшись в свое время, он вновь не окажется в еще одной искаженной реальности?

Нет, причину изменения исторических событий нужно искать здесь, в этой временной линии.

Ермилов поднялся с дивана, пошел на кухню. Про чайник он совершенно забыл. Хорошо, успел вовремя и кипяток не выкипел полностью. Заварил неприятный на вкус чай, в этом Игорь убедился, когда сделал несколько глотков. Выругался и взял пачку с заваркой.

На мелочи редко обращаешь внимание. Думал, что заваривает Ахмат, а выяснилось — грузинский. Причем явно третьесортный.

— Третий сорт не брак, — прошептал Игорь. — Нужно ехать на Лубянку, может быть, там удастся что-нибудь обнаружить?

Адъютант полковника Заварзина удивленно смотрел на Ермилова. Когда дверь в приемную открылась и Игорь появился на пороге, он побледнел, словно увидел самого черта. Показал рукой на кожаный диван, что стоял у стены и произнес:

— Подождите, сейчас доложу.

Скрылся за дверью. Между тем Ермилов оглядел приемную. Вроде все по-прежнему. Даже здание КГБ, или как оно тут называлось, этого Игорь не знал, было построено по проекту того же самого архитектора, что возвел такое огромное сооружение в его реальности.

Вернулся адъютант. Говорить ничего Ермилову не стал. Через три минуты снял трубку телефона, и только после того, как получил указания, произнес:

— Полковник ждет.

Игорь встал, поправил костюм и вошел в кабинет.

Заварзин сидел за столом и помешивал в стакане чай. Он взглянул на Ермилова так, словно перед ним был не его сотрудник, а сам призрак отца Гамлета. Сделал глоток, встал и подошел к окну. Потом резко развернулся и посмотрел на Ермилова.

— Докладывай, почему ты, Игорь, здесь, а не в Лондоне! — Произнес он.

— В Лондоне? — переспросил Ермилов. Удивился, что полковник обратился к нему неофициально.

Путешественник стоял и не знал, что ответить.

— Товарищ лейтенант, вы должны быть в Лондоне, — проговорил полковник официозно.

— Так точно, — отчеканил Ермилов, соображая, что другой ответ может вызвать иную реакцию. Вряд ли полковник поверит тому, что он только что вернулся из прошлого. Где решал проблему с двойником Петра. Скорее всего, в этой реальности просто не была создана машина времени.

— Провал?

— Так точно. — Отчеканил Игорь.

— Мне стольких трудов стоило твое внедрение в стан врага, — выговорил он, оседая в кресло и закрывая лицо руками, — и опять — провал… Что ж, садись, — показывая на стул, которого, Игорь помнилось, в кабинете у полковника никогда раньше не было.

Ермилов сел. Стул оказался неудобный. Казалось, что одна ножка у него короче, чем другие, но выбирать не приходилось. Вполне возможно, что он умышленно был такой. Тут не сосредоточишься, о чем-то другом думать не будешь, а чтобы все скорее закончилось, невольно начнешь быстро отвечать на вопросы.

"Бог с ним, со стулом, — подумал Игорь, — мне и не на таких сидеть приходилось".

Оглядел кабинет. Все вроде, как и в его реальности, за исключением разве что стула. На стене даже портрет на привычном месте. Игорь пригляделся к изображению на нем и чуть не поперхнулся. Прямо со стены на него взирал "Лев мировой революции" — Троцкий. "Политическая проститутка" — как говаривал, по крайней мере, в реальности Игоря, товарищ Сталин.

"Хроносдвиг налицо", — подумал Ермилов.

— Мне с трудом удалось внедрить тебя в логово Империализма, — повторился Заварзин, — легенда была — не подкопаешься. Необходимо было всего лишь найти руководителя освободительного движения России. Тебе его даже убивать было необязательно. Оставил бы маячок и все. А теперь… Да он же теперь никого, понимаешь, никого к себе и на метр не подпустит.

Полковник тяжело вздохнул. Ермилов мысленно прокрутил сложившуюся ситуацию. Сейчас он, человек из этой реальности, по-прежнему находился в Британии, не подозревая, что на Лубянку, или как это место тут называется, явился самозванец. Причем появлением своим внес дисбаланс в отлаженный механизм машины. Провал резидента от вышестоящего начальства не утаишь. Хорошо, что, по мнению Заварзина, все закончилось без лишнего шума, а не так, как это было в его, Игоря, реальности, когда американцы раскрыли агентурную сеть в две тысячи десятом году. Тогда скандал с Анной Чепмен наделал много шума. Интересно, а было ли нечто подобное тут?

— Что я теперь наверх докладывать буду? — Махнув рукой, проговорил Заварзин. — Без тебя как-то спокойнее было. Ладно, бери бумагу. Пиши докладную. Там, — и он показал рукой вверх, — требуют полного отчета — даже о провалах.

Ермилов взял бумагу со стола. Хотел было начать писать, но задумался, а на чье имя? Это не осталось незамеченным Заварзиным.

— На мое пиши.

Сочинять Игорю приходилось не раз. Сначала как-то тяжело шло, но потом после нескольких предложений текст начинал возникать в голове сам собой. Слова так и ложились на белый лист бумаги. Когда дело было сделано, путешественник протянул бумагу полковнику. Тот пробежался глазами, пихнул в папку и произнес:

— Пока ступай. Из города никуда не уезжай.

Игорь встал и медленно вышел из кабинета. В приемной задержался. Он вдруг подумал, что никогда Заварзина не видел таким подавленным. Скорее всего, операция по заброске Ермилова в Англию была очень важной.

"Чудесная картина выписывается, — подумал Игорь, — Штатный сотрудник, работающий под прикрытием в Великобритании, в логове мирового Империализма".

Ну, по крайней мере, так ему сказал в приемной, когда он вышел из кабинета, адъютант.

— Лучше бы ты сейчас находился в дождливом Лондоне, чем в солнечной Москве, — пояснил он, — и для тебя спокойнее, и для него, — служивый кивнул в сторону кабинета.

Ермилов выбрался из большого дома на Лубянке. Оглядел площадь, бросил взгляд на табличку на доме, улыбнулся.

— Ничего в этом мире не меняется.

Площадь носила название — Троцкого. На месте, где в его реальности сначала стоял памятник Железному Феликсу, потом одинокий пьедестал, а когда отправлялся в прошлое, был черный камень, установленный в память жертв политических репрессии, сейчас была разбита клумба. Цветочки мелкие, не иначе — анютины глазки да львиный зев. Через площадь, на привычном для Игорька доме все та же знакомая до боли вывеска — "Детский мир". Отсюда и до Кремля рукой подать.

"А интересно, кто там сейчас у руля государства?" — Подумал Ермилов.

Он вновь посмотрел на здание Госбезопасности. Страшное место. Первоначально дом принадлежал страховому обществу "Россия", но в тысяча девятьсот девятнадцатом был отдан Центральному аппарату ВЧК. Тогда-то за ним и закрепилось название "Госужас". Сколько же народу погибло за его стенами. Игорь помнил имена известных заключенных, среди которых были: Борис Савенков, Сидней Рейли, Николай Бухарин, Осип Мандельштам и Александр Солженицын. Правда, арестованными они были в его реальности. Интересно, а постигла ли их такая участь в этой? Скорее всего — да! Вот только не всех.

В начале тридцатых голов двадцатого века к дому был пристроен корпус в стиле конструктивизма. Затем в сороковых годах, в той Игоревой реальности, он был перестроен. Но война там помешала сделать симметричное здание, вполне возможно, что здесь оно было достроено за один раз.

Возвращаться на Лубянку не хотелось. Поэтому по подземному переходу он перешел дорогу и, смешавшись в толпе москвичей и приезжих (все же удивительно, но это тоже в этой реальности не исчезло), вошел в магазин. Руководство страны верно рассчитало, заставив построить торговую точку именно в этом месте. Пусть хоть у детишек слово — Лубянка вызывает радостные и светлые ассоциации.

Если находясь в кабинете Заварзина, Игорь понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее в истории, только по портрету Левушки, то в универмаге все так и кричало. Обходя отдел за отделом в поисках литературы, Ермилов невольно почувствовал разницу. Во-первых, исчезли все трансформеры, роботы (китайского производства), которые в его реальности просто наводнили магазин. Вместо них непонятные железные дровосеки и прочие персонажи из "Волшебника Изумрудного города", изготовленные не иначе как где-нибудь под Тулой. Во-вторых, отсутствовали напрочь черепашки-мутанты и различные американские супергерои. В витринах, где они обычно стояли, теперь были оловянные солдатики. Игорь минут пять стоял, любуясь миниатюрой. В основном это герои гражданской войны. Среди прочих Ермилов разглядел фигурку Чапаева. Вот только тот был не в бурке, да и рядом стояла не тачанка.

В-третьих, хоть игрушечные железные дороги и продавались, были они явно российского производства. ЖД занимали около пяти столов. В основном старинные паровозы. Чуть подальше виднелись столы (явно предназначавшиеся для девочек) с мягкой игрушкой.

Китаем тут явно не пахло. Игорь даже на секунду задержался, чтобы полюбоваться всем этим разнообразием.

Кроме ассортимента изменились и продавцы. Они были совершенно другими. Лица у них серьезные, и казалось, что в место привычного: "Вам помочь?" сейчас услышишь: "Что стоишь, покупать будешь? Али нет! Тут тебе не музей!"

У Ермилова по спине пробежали мурашки. Полицейское государство?

С огромным трудом Игорь нашел отдел, продававший литературу. Тот затерялся в самом дальнем углу магазина, куда редко заглядывали мамаши с детьми. Почти пять минут путешественник простоял зачарованным, разглядывая карту Евразии. Да и было отчего впасть в оцепенение. На ней большим розовым пятном была изображена незнакомая Игорю страна. И в которой, если ему не удастся отыскать точку перелома, предстояло жить.

— Союз свободных пролетарских республик, — прочитал вслух Ермилов.

Игорь огляделся. Внимание он, по крайней мере, не привлек — и то хорошо. В отделе народу немного, но им не до него — книги выбирают. Если и есть хвост, приставленный Заварзиным, только вот так вот сразу не определить. Когда по магазину бродил к покупателям Ермилов не приглядывался.

Игорь подошел к кассе и спросил у продавщицы:

— Мне бы учебник истории!

— За какой класс?

— Тот где можно прочитать об истории страны, — ответил путешественник. Он надеялся, что именно в учебнике "Истории", найдет ответ на свои вопросы. Как бы те не доделывались под мнения правителей, всю правду все равно не исказить и не утаить. Что-нибудь, да и всплывет. Игорь был просто уверен, что назначение Троцкого начальником ВЧК не останется обделенным. Все равно пару строк да напишут. Сейчас же Игорек не знал только одного, в каком классе преподают именно этот период. Сколько лет здесь ребенка учат? Восемь, десять? А может быть, все двенадцать?

Продавщица удивленно покосилась на Ермилова, но ничего не сказала. Ушла вглубь отдела. Минуты две ее не было. Вернулась она уже с книжкой в невыразительной серой обложке, с цифрой десять на переплете.

— С вас двадцать копеек, — улыбнулась она.

Неестественно вышло, отчего Игорь вздрогнул.

"Неужели все! — подумал он, — Как же мне в голову не пришло посмотреть содержимое кошелька. А что если там…"

Игорь не боялся, что там может не оказаться денег. Не будет денег — не будет покупки. Тут дело в другом. Сейчас он откроет кошелек, извлечет из него деньги и тут же будет схвачен.

"Эх, надо было заглянуть в него, когда брал с комода", — думал Игорь, доставая из кармана кошелек. Открыл его и, не глядя на купюру, протянул ту девушке. Она расправила ее, и путешественник вздохнул с облегчением (надеясь, что она не заметила этого). Рубль был с портретом все того же Троцкого.

Пока девушка отсчитывала сдачу, Игорю удалось разглядеть и остальные купюры из кошелька. Вместо привычных российских рублей с городами, в нем оказались несколько рублей, трешник с портретом неизвестного Ермилову политика, червонец и четвертной с портретами Ленина.

Игорь сгреб мелочь рукой, пихнул в карман пальто, книгу запихнул за пазуху и, не оглядываясь, поспешил на улицу.

Игорь медленно шел в сторону Чистых прудов, туда, где когда-то началось его путешествие. Мимо проносились непривычные автомобили, изредка Игорь останавливался и рассматривал редкий транспорт. Вот проехал темный правительственный лимузин.

"Любопытно, а какие в этой реальности марки автомобилей, — подумал вдруг Ермилов, — неужели существует "Руссобалт"? Вполне возможно, имеется и Горьковский автомобильный завод?"

Насчет того, что в этой реальности есть ВАЗ, УАЗ или, скажем, КАМАЗ, Игорь не был уверен, быть может, тут совершенно иные заводы. А если и существует ВАЗ, то не обязательно, что он находится в Тольятти. Хотя, скорее всего, города с таким названием просто могло и не быть.

"Нет, гадать не стоит. Неблагодарное это дело", — решил Игорь.

Ермилов не спешил. Он брел по московским улицам, оставляя на только что выпавшем белоснежном снеге следы. Свернув к пруду, Игорь остановился. Тот был покрыт льдом. На лавочках никого нет — холодно.

Знакомая скамейка, где в его реальности Заварзин дал ему чемоданчик с бумагой из семнадцатого века. Взгрустнулось. Вполне возможно, что именно здесь Игорь, тот, что был сейчас в Лондоне, встречался с полковником.

Тронул лавочку рукой. Захотелось курить. Достал папиросы, их Игорь прихватил в квартире. Они у него лежали там, где в его реальности путешественник хранил сигареты. Прежде чем взять папиросы, Ермилов минут пять разглядывал коробку. Знакомая пачка, такие Игорь видел в исторических фильмах, — "Казбек". Попытался найти надпись, где изготовлено, но ничего не обнаружил.

Достал папироску и закурил. Сделал пару затяжек. Вкус непривычный, как-никак привык к легким сигаретам. Усмехнулся, понимая, что рак легких можно одинаково заработать, какие сигареты или папиросы ни кури. Затем мысленно отругал себя за то, что не сообразил приобрести в "Детском мире" атлас. Любопытно было не спеша рассмотреть, как сложилась геополитическая обстановка в мире. То, что Великобритания — центр зла, это еще ни о чем не говорило. Любопытно было взглянуть, какую территорию охватили щупальца ССПР. На карте, что висела в отделе литературы, можно было видеть, что розовое пятно раскинулось "от тайги до британских морей". Но разве это что-то дает? Что было в этой реальности, что позволило ССПР подмять под себя еще и всю Европу?

Ермилов затушил папиросу, окурок бросил в стоявшую рядом с лавкой урну. Он отметил, что точно такие же стоят почти у каждой скамейки. Решил, что на все вопросы ответ получил, только тогда, когда прочитает книгу. Заодно полазает по книжному шкафу, то, что у его "двойника" в этой реальности он был, Игорь не сомневался.

От Чистых прудов до станции метро пройти, как предполагал путешественник, совсем ничего. Можно было бы вернуться к "Детскому миру" и уже оттуда отправиться домой. Ермилов, когда вышел из квартиры, задумался, как он доберется до Лубянки. Ехать на машине не хотелось. Все сомнения развеялись, когда увидел знакомую букву — М. То, что это не мужской туалет, путешественник не сомневался. Даже промелькнула мысль, что строить метро в этой искаженной стали в те же года, что и в нормальной реальности.

— Интересно, — произнес Игорь вслух, — а первая станция была в Сокольниках или в другом месте?

На его вопрос никто не ответил. Народу сейчас на улице было мало, и им явно не до Ермилова. К тому же, кто мог дать гарантию, что его любопытство не привело бы Игоря опять на Лубянку, только уже не в качестве сотрудника спецслужб.

Путешественник отыскал станцию и спустился под землю. Скоростной состав доставил его почти до дома. Оставалось только подняться на поверхность и прогуляться. Всего-то пару кварталов. Уже на выходе в потрепанном от времени киоске он купил газету "Пролетарский спорт". Развернул и тут же на улице стал жадно читать, усевшись на холодную скамейку.

По видам спорта, которые любимы у народа, оказывается, можно узнать многое. Вот, например, тут существовал футбол. Есть предположение, что существовал он в России задолго до революции и так понравился народу, что большевики не смогли его вытравить. Отсюда предположение, что восстание рабочих и крестьян все-таки тут было. Обратим внимание и на то, что почетом тут пользовались: фигурное катание, водное поло и даже баскетбол. Последний, как предполагаю, был скорее связан с афроамериканским угнетенным народом, а уж никак не с Соединенными Штатами. Также в газете упоминалось о русском хоккее, игры которого как раз шли на новеньком стотысячном стадионе на Красной Пресне, а вот о канадском, столь любимой в реальности Игоря, ни слова. Всю газету путешественник от корки до корки просмотрел. Ни намека. Явно не достоин он пролетарского внимания. Зато на лапту целый лист выделили.

"Ну, уж нет! Не хочу я жить в этом мире. Не желаю быть агентом 007", — подумал Ермилов.

Газетку сложил и запихнул в карман пальто. Достал папироску и закурил. После чего не спеша направился к дому.

Когда папироса догорела, по привычке бросил ее себе под ноги. Не пройдя и пяти метров, его остановил хриплый грубоватый голос:

— Прошу предъявить ваши документы!

Игорь остановился и обернулся. Перед ним стоял милиционер, в темно-синей шинели, без погон. Знаками отличия служили ромбики и шевроны. На голове был шлем, чем-то напоминавший те, что носили в тридцатые годы. Явно дизайнер этой формы не Юдашкин. Хотя…

— Сержант постовой службы Прокопчик, — представился он, — ваши документы.

Зная, что с корочками все в порядке, Игорь протянул их милиционеру.

— Прошу прошения, товарищ лейтенант, — промямлил Прокопчик, меняясь в лице и пытаясь найти какое-то оправдание задержанию. Пробормотал заплетающимся языком: — Вы обронили окурок.

Ермилов взглянул туда, куда указывал милиционер. Вернулся, наклонился и поднял окурок. Отыскал урну, направился к ней и бросил туда. Бычок ударился о противоположную стенку сосуда и упал на дно.

— Могу я быть свободным? — полюбопытствовал Ермилов, пряча документ во внутренний карман пальто.

— Так точно.

Милиционер проводил его взглядом почти до самой арки.

Еще чуть-чуть, и нервы у Ермилова не выдержали бы. Казалось, что еще немного и с шага он перейдет на бег. Сдержался. Когда вошел в арку, остановился. Облегченно вздохнул. Дошел до дверей подъезда и проскользнул в приоткрытую дверь. Удивительно, почему он вчера не придал этой детали значения? Может, устал? Скорее всего иначе, почему не заметил отсутствие домофона?

Ермилов закрыл дверь на ключ, на всякий случай воспользовался цепочкой. Снял пальто и аккуратненько повесил на вешалку. Достал из кармана газету, положил на столик. Сам же прошел в кухню и включил телевизор. Из любопытства, утром времени просто не было заниматься этой ерундой, Игорь стал крутить ручку переключателя. Оказалось, что в этой реальности существовало только два канала. Причем по первому демонстрировали балет. Путешественник и не помнил, когда в его России по телеканалу показывали балет. Даже по телеканалу "Культура". Вполне возможно, у зрителей из его реальности данный вид искусства ассоциировался с попыткой военного переворота в августе тысяча девятьсот девяносто первого года. По-другому — не то "В мире животных", не то "Живая природа".

Игорь прошел в коридор, взял газету в надежде, что случайно пропустил статью про канадский хоккей. Еще раз пробежался глазами.

— М-да. Надежда умирает последней, — пробормотал Ермилов.

Кинул в сердцах развернутую газету на тумбочку. Поставил чайник на плиту. Когда тот закипел, вдруг подумал, что грузинский чай пить, пожалуй, не стоит. Сначала открыл кухонный шкаф, немного порылся и отыскал наполовину пустую банку кофе. Не бразильского, а "овсяного". Штука еще та — невкусная, но по сравнению с грузинским чаем самое то. Пока заваривался кофе, обнаружил в холодильнике шоколадку марки "Рот-фронт".

— Уже что-то! — Воскликнул Игорек.

Чашку поставил на стол, а сам в коридор за учебником "Истории". За приятным занятием стал его читать.

В дебри истории решил не влезать. Ермилов знал, что до Петра и даже после его смерти, изменения вряд ли были. Точкой отрыва был портрет Троцкого, что висел в кабинете на Лубянке, да еще карта ССПР. Как считал Игорь, без революции тут дело не обошлось, иначе каким еще образом Левушка мог оказаться у руля власти? Поэтому путешественник и открыл книгу на той странице, где описывалось, как крейсер "Аврора" дал холостой залп по Зимнему дворцу, дав тем самым сигнал солдатам, матросам и рабочим к штурму. По всей видимости, как и в реальности Игоря, тут не обошлось без гиперболы, небольшого такого преувеличения. Ермилов читал в прессе, что штурма, такого, как его изобразил в своем фильме Эйзенштейн, не было.

Дальше — проще. Ленин, Гражданская война, Деникин, Колчак, Врангель. Диктатура пролетариата, НЭП. Лев Троцкий.

— Стоп! — проговорил Игорь вслух, — а где же Сталин? Где Отец народов?

О генералиссимусе не было ни слова. Ленин умер в середине тридцатых годов, от старости.

— Умер Ленин, — прошептал путешественник. Ермилов попытался вспомнить ту историю, которую он когда-то изучал в Академии: — А вот это уже нонсенс. Я точно помню, что Ильич скончался в середине двадцатых. Не скажу точную дату, но зато могу поклясться, что это произошло не в тридцатых. Это не иначе — зацепка.

Что-то случилось с Ульяновым такое, что заставило его прожить лишние десять лет. Отсутствовал в его биографии тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Умер позже, оставив преемником престарелого Троцкого, которому удалось в начале сороковых, намного раньше Адольфа Гитлера, развязать "мировой пожар". И если бы не английские физики, которые изобрели атомное оружие, скорее всего, весь мир стал бы единым пролетарским государством. Красная Армия остановилась на берегу Ла Манша. После появления бомбы смотреть на Индийский океан, где находились основные Британские колонии, даже и не стоило.

— Эх, и в этой реальности помыть сапоги в Индийском океане не удалось, — молвил Игорь и улыбнулся.

Отыскал в книге информацию и об Иосифе Джугашвили. Не воспользовавшись грозным псевдонимом — Сталин, тот оставил лишь маленький след. Этакую тень, которая преследовала Отца Народов даже здесь. Мелкая сошка — обычный совнарком не то в Красноярской области, не то в Краснодарской, где он активно работал, пока не попался на антиправительственной деятельности. По крайней мере, так было написано в учебнике. Игорь же предполагал, что тот оступился на воровстве. Расстреляли "Отца народов" в концлагере на Чукотке. Почему об этом сообщалось подробно, Игорь понять не мог. На секунду у Ермилова возникла мысль, что тот все же подумывал о захвате власти.

После смерти Троцкого к власти пришли его сторонники. Им удалось создать точно такую же ядерную бомбу, что была у англичан. Затем, видимо, реальности все же соприкасались, к власти пришел Леонид Ильич Брежнев. Сделал он это без переворота, как это было с Хрущевым. Застой, правда, продолжался недолго. Заговором удалось к власти привести Юрия Андропова. Бывший руководитель ОГПУ смог удержаться на троне вплоть до начала девяностых годов. Ну, а с его смертью власть перешла в руки сотрудников аппарата с Лубянки. Вот и сейчас у власти был бывший разведчик — Иван Андреевич Кунаков.

— Нет, — проговорил Ермилов, — В таком государстве жить нет желания. Нужно, что-то делать, чтобы вернуть реальность в нормальное русло.

Он закрыл книгу. Отложил в сторону. Задумался. Так все же, почему Ленин не умер в двадцатые годы? Потом посмотрел на книжный шкаф. Сколько раз он его уже выручал.

— А что если, — прошептал Игорь и подошел к книгам.

Среди кучи фолиантов (все же "двойник" был его зеркальным близнецом) он заметил серию "ЖЗЛ", выпускавшуюся издательством "Молодая гвардия". Провел рукой по корешкам, пока не остановился на маленьком томике с заветным псевдонимом — Ленин. Вытащил ее с полки и вернулся в кресло.

Тяга в детстве к изучению истории не прошла даром. Если друзья-приятели Ермилова предпочитали фантастику да детективные романы, зачитываясь Стальной крысой и Шерлоком Холмсом, то Игорь все больше времени проводил за чтением "Проклятых королей" и "Трех Мушкетеров". Уже в последнем классе, вплоть до вызова в военкомат, увлекся хрониками, мемуарами и автобиографиями. Затем, когда учился в Академии подсел на литературу на языке оригинала. Ермилову в антикварных магазинах удалось отыскать в свое время несколько раритетных изданий. Хотел было посмотреть у двойника, но сдержался. Времени в обрез, а вдруг тот Игорь из Англии выйдет на связь?

Ермилов осмотрел книжку серии "ЖЗЛ". Книжка как книжка, такие в начале двадцать первого века стали стоить очень дорого. Открыл ее, прочитал год выпуска. Даже не удивился, когда разглядел знакомый год — 1970.

— Не иначе, к юбилею вождя выпустили, — усмехнулся Игорь.

Взглянул на содержание. Детство, Казань, ссылка в Шушенское, Крупская — как же это знакомо. Революция пятого года, шалаш и октябрь семнадцатого. Разгон учредительного собрания. Вот, наконец, среди прочего переезд правительства во главе с Ильичем в Москву. Субботники. Убийство председателя ВЧК Урицкого, назначение вместо того Льва Троцкого и долгожданный митинг на заводе Михельсона. После которого Владимир Ильич встретился с представителями народной милиции.

Стоп. А где Фанни Каплан? Где две пули, отравленные ядом и выпущенные из браунинга? Где они?

Загадочное, окутанное тайной покушение, о котором было в начале двадцать первого века немало копий, отсутствовало. Ермилов точно помнил про то, как стреляла в Ильича Фанни Каплан. Об этом была написана не одна диссертация, снят не один фильм.

— Неужели, — пробормотал Игорь, — неужели, я напал на след?

Захлопнул книгу и даже пожалел через минуту, что не положил закладку. Задумался. Вспомнил старый добрый фильм "Назад в будущее". Сейчас бы Ермилов его с удовольствием пересмотрел. Интересно, сняли ли его американцы? Хотя, решил Игорь, какая разница, вряд ли он миновал железный занавес в этой реальности. Тяжело вздохнул. В фильме герой оказался в точно такой же ситуации. Путешественник припомнил его действия.

— Нужно или организовать покушение на Ленина, — прошептал он, — или…

Последнее походило на абсурд. Выходило, что именно Ермилов должен был организовать преступление против вождя. Стрелять самому или натравить на Владимира Ильича эсеров? С другой стороны он уже вмешался в привычный ход истории, посадив на Московский трон — плотника Исаака, выдав того за умершего во время путешествия по Европе Петра. Тогда у него не было другого выхода, а сейчас? Сейчас, решил Игорь, скорее всего тоже. А что если эта реальность все же лучше той, в которой он когда-то жил? Можно попытаться уехать куда-нибудь на Урал. Обосноваться на Магнитке и забыть, что его будут искать здесь как английского шпиона. Все равно когда-нибудь найдут! Но, неужели эта реальность так плоха? Ну, нет хоккея, так и что? Привычка исчезнет, а на ее месте появится другая. Ну, хотя бы тяга к лапте. Чем не игра?

Ермилов положил книгу на стол. Прошел в кладовку, среди различных ненужных вещей, которые выкинуть жалко, обнаружил стопку газет. Двойник явно подготовил эту пачку для пионеров. А может быть, скаутов? Как, интересно, детская организация именуется тут? Ножиком перерезал веревочку.

— Так, — прошептал Игорь, — спортивных газет нет. Явно мой двойник спортом не увлекался. Ну, или не был заядлым болельщиком.

В основном это были "Искра" и "Правда". В них в основном была одна политика. Войны, мировой империализм, успехи сельского хозяйства, промышленности. Среди прочего попалась на глаза Игоря любопытная статья. Один из депутатов еще в начале восьмидесятых годов пожелал узаконить многоженство. Фамилия его была Хрущев. Старый маразматик на старости лет решил узаконить свои отношения с любовницей, при этом давать развод своей первой супруге не хотел. Неизвестно как, но ему удалось воплотить фантазию в жизнь.

Многоженство Ермилову не нравилось. Как-то это нарушало его моральные принципы. Он мечтал встретить ту самую единственную и не делить постель с двумя.

Нет, эта реальность Игорю явно не нравилась.

Он смял газету и бросил в угол. Все равно, скоро опять отправится в прошлое и сюда уже не вернется. Ермилов встал, подошел к шкафу, где в сейфе хранился табельный ТТ. Покопался в ящике извлек оттуда позолоченный ключик и открыл сейф. В глубине черного ящика, с коробочками от патронов лежал черный вороной пистолет, но это был не ТТ. Покрытый смазкой, словно хозяин уехал надолго, там находился Браунинг.

— Вот те на! — Воскликнул Игорь.

Ермилов вытащил его из недр сейфа. Положил перед собой. Затем извлек коробочку с патронами. Открыл ее, проверил содержимое. Присвистнул. Запустил руку вглубь хранилища и наткнулся на шкатулку. Достал наружу и открыл. На красном бархате, закрепленные лежали две ампулы. На случай провала, решил Игорь. Интересно, а почему его двойник, отправившись в Лондон, не прихватил их с собой?

— Пригодятся, — молвил Ермилов.

Отнес обнаруженное на стол. Аккуратно сложил. Затем проследовал в комнату, где вечером второпях положил на стул МВ-1.

— Хорошо, — произнес он, словно обращаясь к самому себе, — хорошо. А как ты это все представляешь? Ты возвращаешься в прошлое, организуешь заговор, меняешь ход истории, а дальше? Что дальше? История меняется, отсюда получается, что ты, вернувшись из Петровской эпохи, оказываешься в своем мире. Тогда ты не бросаешься для того, чтобы убить Ильича. Бред. Так и запутаться можно. Придется действовать по обстоятельствам, а там будь что будет. Нужно покурить.

Ермилов вышел на балкон. Пока стоял, обратил внимание, как возле подворотни крутятся двое. Может, и обычные прохожие, да вот только кожаные пальто наводили совершенно на другие мысли.

Если милиционер был случайностью, в чем Игорь не сомневался, то эти двое явно за его домом, и, скорее всего, за ним следили. Вот только кто? Свои? Возможно. Беглец из Англии. Потенциально английский шпион. Двойной агент. Тогда этот хвост прикрепил к нему Заварзин. Милиция? Вполне. Продавщица донесла о подозрительном покупателе. Решили пока не брать, а установить с кем контачит субъект. В обоих случаях эта слежка долго не продлится. Ну, день, два. А может те, кто изменил историю? Конкурирующая организация. Вероятно, но не факт. На Лубянке должны были просчитать такую вероятность. Отвергать полностью предположение не стал.

— Ладно, — проговорил Игорь, выпуская кольцо дыма. — Будет возможность, проверим последний вариант. Если же это слежка спецслужб. Будь то милиция или КГБ, в этой реальности мало что изменилось. Все тот же тоталитаризм, который в моей реальности рухнул в девяностые годы. Скорее всего, здесь продлится куда дольше. Нужно возвращаться в прошлое, но предварительно подготовившись.

Игорь потушил папироску. Вернулся в комнату. Минут пять рылся в книжном шкафу, пока не нашел карту Москвы.

— Опаньки! — воскликнул он. — А заводик-то не переименовали.

Завод в этой реальности носил по-прежнему старое название. "Христа спасителя" все-таки снесли. На карте в том месте, где теперь вновь стоял храм, был схематически отображен бассейн. Нужно еще прокатиться по городу и посмотреть, как он изменился. Потом, когда будет возможность, решил Игорь, сделать записи в блокноте.

— Бумага сохранит информацию, а я могу и забыть, — проговорил Ермилов, бросая схему города, на кровать. Туда же полетела книга про Ленина. После чего вышел в коридор. Вернулся с сумкой, в которой возил вещи Петровской эпохи. Открыл и положил на самое дно: браунинг с дополнительными патронами, книгу и карту. Потом в нее полетела черная кепка, найденная в шкафу.

Пожалуй, все. Переоделся. Пошел на кухню и прежде чем идти выпил кофе.

Но после кофе желание куда-то идти у Ермилова пропало. Захотелось перед предстоящим приключением выспаться. Кто знает, будет ли у него такая возможность в прошлом? Но прежде чем лечь, еще раз подошел к окну и взглянул на улицу. Там начался снегопад. Под фонарем, перетаптываясь с ноги на ногу, стояли соглядатаи. На секунду возникло желание открыть окно и позвать их в квартиру.

— Э, брат, — проворчал Игорь, — такие мысли до добра не доведут. — Улыбнулся и прошептал: — На улице шел снег и рота красноармейцев.

Сон без сновидений — редкая вещь, такие обычно снятся, если человек устал, а путешественник действительно утомился основательно. Если бы не будильник, так и провалялся бы целый день. Но резкий и неприятный звук заставил подняться.

После чашки кофе, который начал казаться таким привычным, Ермилов прошел в ванную и сбрил усы. Теперь, решил он, они ни к чему. Лишняя примета. Вновь проверил содержимое сумки, как бы чего не забыть. Оделся и открыл дверь в подъезд. На секунду задержался, словно вдруг почувствовал, что не увидит эту квартиру больше. Произнес шепотом: "До свидания!".

На улице Ермилова по-прежнему ждали те двое. Игорь остановился на лестничной клетке, у окна, что выходило во двор. Достал папиросу и закурил. Вряд ли соглядатаи догадаются, что он оценивает обстановку. Спустился и вышел из подъезда. Попытался отыскать взглядом урну, путешественнику не хотелось второй раз повторять свою ошибку. Если эти двое видели, как он кинул окурок под ноги, то вполне возможно могли заподозрить что его поведение неестественно. Видимо, в этой реальности власти пытались всеми способами привить пролетариату культуру. У Ермилова даже проскользнула мысль, что в этой реальности с разрухой, скорее всего, покончили раньше. Кто был этому причиной? Ленин? Троцкий? Или это произошло чуть позже? А может, весь этот блеск, вся эта культура были очерчены радиусом в сто километров. А за сто первым все было, как и в его, Игоря, реальности.

Окурок плюхнулся в урну. Ермилов вдохнул городской воздух, ничуть не лучше того, которым ему приходилось дышать. Те же запахи.

Начавшийся вечером снегопад прекратился. Весь двор представлял собой девственную белизну. Только там, где стояли пару минут назад соглядатаи, натоптано. Сейчас один из них ушел. Игорь решил, что это и к лучшему. "Хвост" не знал, куда он собирался. Могли ли они предположить? Догадаться? Скорее всего, нет. Действия человека все же непредсказуемы.

Ермилов был обязан во что бы то ни стало выполнить возложенную на него миссию. Хотя, теперь будь у Игоря, выбор отправиться в прошлое или нет, он, скорее всего, выбрал последнее. Но такой возможности у него просто не было. "Хвост" это или не хвост, но избавиться от него было необходимо.

Ермилов вышел через арку на улицу и свернул к гаражу. Товарищ из органов, теперь Игорь в этом не сомневался, на приличном расстоянии последовал за ним.

"Топорно работают, — подумал путешественник, — вряд ли это гэбисты. Не их почерк, а вот менты".

Он по привычке, даже мысленно, назвал милиционеров — ментами. Хоть в конце две тысячи десятого года Медведев своим указом переименовал тех в полицию, но народ по обыкновению называл их то ментами, то мусорами. Хотя, Ермилову самому чаще хотелось назвать своих коллег-конкурентов, что частенько мешались под ногами, то и дело влезая в политические интриги, не иначе как ПОНТАМИ. Вот и сейчас, как-то недоверчиво взглянул на хвост.

"А может, все же конкуренты? — подумал Игорь. — Ладно, сейчас узнаем".

Он взглянул на часы. Минуты через две, если точно.

Поравнявшись с аркой соседнего дома и свернув во двор, Игорь нажал кнопку на машине времени. Проскочивший за ним следом соглядатай стоял ошарашенный. Только что шедший впереди него "клиент" вдруг резко пропал, растворившись в воздухе. По инерции преследователь прошел несколько метров вперед и теперь стоял, озираясь по сторонам. Он и в голову не мог взять, что преследуемый теперь был позади него.

"Ну, явно не конкурент", — подумал Игорь. Сделал несколько шагов вперед и произнес:

— Ку-ку!

Удар правой, и преследователь медленно стал оседать в белый пушистый снег. Затем стянул с преследователя кожаное пальто. Чай не замерзнет. Свое скинул, а это надел. Ощупал карманы. В одном обнаружил пистолет, в другом — корочки. Оружие тут же вернулось на прежнее место.

— Пригодится, — проговорил Игорь, затем раскрыл документ и присвистнул. — Мент. Значит, не ошибся. Одно не пойму, зачем Заварзину понадобилось прибегать к услугам милиции. Проще было подключить людей с Лубянки. А может…

Путешественник больше ничего говорить не стал. Понимая, что вот-вот может появиться второй, ускорил шаг. И вскоре исчез в лабиринте подворотен.

Вход в гараж присыпало снегом. Игорь даже испугался, что ему не удастся попасть внутрь. Но потом сообразил, что раз позавчера открыл его, то и лопату, которую он прятал в укромном месте, там же и обнаружит. Пришлось скинуть пальто и немножечко размяться. Физические нагрузки ему сейчас не помешают.

Отворил ворота и вошел внутрь. Теперь, когда у него появилась возможность, Игорь оглядел свой автомобиль. Слишком сильно ни снаружи, ни изнутри тот не изменился. Магнитола, правда, не японская и даже не китайская.

— Ни одной детали, сделанной за пределами России, — проговорил путешественник, подводя итог осмотра.

Под Россией Игорь подразумевал территорию, что занимал в его реальности Советский Союз. Электроника прибалтийская. Сам автомобиль скорее собран на Горьковском автомобильном заводе. Вот только на эмблеме вместо оленя — чайка.

Все-таки ГАЗ в этой реальности существовал. Игорь вдруг понял, а чему он собственно удивляется. Производство ведь началось в начале тридцатых годов, а сам проект по изготовлению автомобилей на базе "Форд" был задуман еще в середине двадцатых. Ермилов вдруг вспомнил, как читал в одном из журналов, который выходил в две тысячи десятом году, что ВСНХ СССР и американская фирма Ford Motor Company заключили соглашение о технической помощи по организации и налаживании массового производства легковых и грузовых автомобилей. Точную дату Игорек не помнил, но точно был уверен, что это произошло в двадцать девятом году двадцатого века.

Вполне возможно, в этой реальности руку к появлению завода приложил Владимир Ленин. Игорь забрался в кабину автомобиля и достал атлас. Открыл его и отыскал на карте город Горький.

— А чему я, собственно, удивляюсь, — усмехнулся путешественник. — Город Нижний Новгород, в котором родился Алексей Максимович Горький, переименовали в честь советского писателя. Это в моей реальности Горькому вернули прежнее название.

Игорь запихнул атлас в бардачок. Выбрался из автомобиля. Открыл багажник и кинул туда сумку. Неожиданно его посетила забавная мысль. Он обошел и открыл капот, лишь для того, чтобы убедиться, что двигатель — бензиновый, а не дизельный или паровой. Еще не хватало, чтобы техника отстала в развитии.

Автомобиль минут через пять выехал из гаража. Ермилов закрыл ворота. Ему вдруг стало любопытно, а как он в следующий раз определит, что реальность его родная. Нужно было найти несколько контрольных точек. Можно выбрать Парк Победы со статуей Зураба Церетели, Красную площадь…

Ермилов остановил автомобиль возле Триумфальной арки на Кутузовском проспекте. Когда-то в прошлом это была дорога, ведущая в Можайск, Смоленск и другие города, находившиеся в западном направлении от Москвы. В конце XIX века она получила свое второе название — Можайское шоссе. Но в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в этой реальности было принято решение тогдашним руководством о строительстве широкого проспекта.

Об этом Игорь прочитал на мемориальной доске, что аккуратно была прикреплена к Триумфальной арке, поставленной на проспекте в честь победы русского оружия над Наполеоновской Францией.

Оставив автомобиль, Ермилов прогулялся по проспекту. Он ожидал увидеть обычный парк, и этому были свои причины. Во-первых, реальность была совершенно иной, а во-вторых, Великой Отечественной Войны не было. Но Игорь ошибся. Парк Победы существовал. Конечно же, он был посвящен совершенно иной войне. Путешественник сразу догадался, что связан он с "Мировым пожаром", который раздул Лев Бронштейн.

Около часа бродил среди скульптурных композиций. Даже остался, в какой-то степени, доволен тем, что создателем композиции был не Зураб Церетели.

— Повезло! — Молвил Игорь, разглядывая, как Георгий Победоносец с лицом "Льва революции" колет копьем змея.

Именно колет, а не режет, как колбасу. Пока единственная приятная находка в этой реальности, решил путешественник. Когда Ермилов разглядывал статую воина в буденовке с автоматом ППШ наперевес, взгляд его зацепился на знаке, что красовался на рукаве красноармейца. Игорь даже подошел ближе, чтобы лучше его разглядеть. Увиденное его поразило. Под красной звездой в ромбе была изображена свастика и пять букв — РСФСР. Путешественник запустил руку в карман пальто и достал удостоверение милиционера. Раскрыл его. Там была точно такой же рисунок. В памяти всплыло слово "Лунгта". Вспомнился приказ за номером 213. Связан он был с войсками Юго-восточного фронта, которые активно боролись против белогвардейщины в конце тысяча девятьсот девятнадцатого года. Именно в тот год для калмыцких формирований и был утвержден нарукавный знак. Командовал тем фронтом Василий Шорин.

— Выходит, — прошептал Игорь, — нарукавный знак так и не отменили в начале двадцатых годов.

Ермилов пихнул удостоверение обратно в карман. Вернулся к автомобилю и уже через десять минут мчался в сторону Красной площади, не опасаясь, что его машину могут засечь. Но любопытство тянуло его.

Над Кремлем вместо красных рубиновых звезд был "Солнцеворот". Свастикой этот символ у Ермилова язык не поворачивался назвать, как и Лунгтой, так как было в этих терминах что-то неродное, отталкивающее.

Игорь уже смерился с этим символом. Как-никак одно из доказательств, что реальность измененная. Стоит вернуться на Красную площадь и взглянуть на башни, как можно понять, удалось ли вернуть свое время или он по-прежнему находился в искаженном мире. Ведь вполне возможно, что покушение на Ленина — это всего лишь небольшой кусочек в огромной головоломке. Ермилов прошелся по площади. От государственного исторического музея, все-таки большевики именно по этому назначению решили использовать здание, построенное еще при государе Александре II, вдоль торговых рядов, известных Игорю, как ГУМ, он прогулялся до Собора Василия Блаженного. Мимо проехал трамвай. Промчалось несколько автомобилей.

Ермилов дошел до Спасских ворот, там постоял несколько минут, всматриваясь в солдат, что несли службу. Просто так в Кремль не пройти. Затем пройдя мимо Мавзолея (Игорь даже расстроился, что и в этой реальности, что Ленина так и не предали земле) остановился у Никольской башни и увидел огромный барельеф на Кремлевской стене, посвященный жертвам Великой Октябрьской революции.

Тут к нему подошел милиционер и потребовал предъявить документ. Игорь запустил руку в карман, думал отнятые корочки показать служивому, но передумал. Вытащил свои.

— Михаил Большаков, — прочитал милиционер. Изменился в лице. — Прошу прощения товарищ лейтенант, — промямлил он, — но тут находиться нельзя.

"В общем, ничего в этой стране не меняется", — подумал Игорь, запихивая документ обратно в карман.

Кивнул в знак согласия. Милиционер отдал честь и проводил чекиста взглядом. Игорь не оборачиваясь спешил к автомобилю.

Ближе к вечеру автомобиль выехал на автостраду и понесся к заводу Михельсона. На удивление, но в это время на трассе было свободно. Ермилов даже отметил, что, разъезжая по Москве, он так ни разу и не попал в пробку. Неужели их как таковых в этой реальности просто не было?

Уже в нескольких метрах от завода передумал и свернул в сторону небольшой рощицы. Въехал в нее и заглушил двигатель. Здесь Игорь решил совершить переход.

В машине переоделся. На всякий случай достал из багажника кожаное пальто. Хоть покушение на вождя было летом, еще неизвестно, сколько времени придется провести в прошлом. Во-первых, нужно было разведать обстановку. Лично убедиться, кто где стоял во время покушения. Вполне возможно, даже оказаться среди тех, кто пришел послушать Ленина. Во-вторых, попытаться подговорить левых эсеров организовать заговор. Для этого, пожалуй, опять придется выдать себя за француза, решил Игорь. Тем более за последние три года он как-то привык, что его звали Мишелем.

Неожиданно вспомнил, что его милиционер назвал, там, на Красной площади, — Михаилом Большаковым. Улыбнулся. Надел на голову кепку, слегка надвинув на глаза. Затем в один из карманов пихнул браунинг, в другой патроны и коробочку с ядом. Выставил часы на машине и нажал кнопку.

Перемещение во времени произошло мгновенно. Можно было бы привыкнуть, но Игорю пока это не удавалось.

1918 год. Москва. Август.

Самый несчастливый в России месяц — август. Это Ермилов точно помнил. Сначала он этому как-то не придавал значения и считал, что таким тот стал только после неудачного Августовского путча, когда группа ГКЧПистов попыталась захватить власть в Советском Союзе. Затем была война в Чечне. Несколько отрядов боевиков шестого числа девяносто шестого года захватила город Грозный. Гибель ста сорока одного человека в крушении самолета ТУ-154. Дефолт. Начало второй чеченской компании. Взрывы в Москве, гибель подводной лодки "Курск". Пожар на Останкинской башне. Война в Южной Осетии. Саяно-Шушенская ГРЭС… И так далее по списку.

— Август — плохой месяц для России. — Молвил Игорь, разглядывая старое здание Сухаревской башни. Неожиданно накатили воспоминания.

Как недавно для него это было, как раз перед возвращением в двадцать первый век. Он лично распорядился на месте старых ворот построить грандиозное сооружение с часами, последние были намеком на его пребывание в прошлом. Хитроумное устройство в некотором роде можно было назвать Машиной времени. Для того чтобы стереть в людской памяти следы позднего строительства, и была придумана легенда, дескать, здание существовало задолго до Великого посольства и лишь в конце в конце семнадцатого века перестроено. Невольно Игорь улыбнулся, о Сухаревской башне он слышал на уроках истории в Академии. Если все у него получится, недолго ей осталось существовать. Каких-то шестнадцать лет. Здание разберут в связи с реконструкцией площади. Ходил слух, что в принятии данного решения непосредственно участвовал товарищ Сталин.

— Где-то тут был тайный ход, ведущий в башню, — прошептал Игорь.

Оставалось надеяться, что его за эти годы не обнаружили и не замуровали.

"Если туда проникнуть, — думал путешественник, — то можно хорошенько выспаться. Отдохнуть и продумать, как теперь поступать. Главное, чтобы там внутри никого не было".

Игорь не опасался, что может угодить в лапы ВЧК, чьи патрули изредка бывали в этом районе. Если уж ему удалось уйти в будущем, то тут и подавно, но рисковать не хотелось. Особенно когда на небо высыпали звезды, а город опустел. Бродящий по улицам одинокий путник мог привлечь к себе внимание не только сотрудников спецслужб, но и бандитов, коих в смутное время много. Ермилов обошел Сухаревскую башню. Только на втором этаже, там, где когда-то был его кабинет, окно светилось. Вполне возможно, что там были люди.

Остановился около небольшой ниши и постучал по кирпичной кладке. Затем нажал на небольшой рычаг, выступавший из стены. Проскользнул в образовавшийся проход. Достал из кармана зажигалку.

В освещенном тусклым огнем помещении разглядел факел. Зажег его и направился по узкому коридору, что вел в его, когда-то, личный кабинет. Пару раз останавливался около небольших окошечек, которые с той стороны обычный наблюдатель мог принять за вентиляцию, и осматривался. В этих комнатах никого не было. Рабочие, что когда-то здесь обслуживали чугунный "бассейн" на девять тысяч ведер (с тридцатых годов XIX века, башня стала водонапорной), покинули их, оставив после себя бардак. На полу валялась сломанная мебель. Пару раз на глаза попались портреты Николая II. Один был истыкан, по всей видимости, или ножом, или штыком, второй — перепачкан краской.

Уже у самого выхода в кабинет Ермилову показалось, что в здании кто-то пел. Он замер и прислушался. Голосок жалостливый детский. Опасаться, в общем-то, было нечего, вероятно, беспризорник. В чем Игорь уже через несколько минут убедился.

Путешественник минут пять разглядывал мальчонку, что стоял у самодельной печурки, и, несмотря, что на улице было лето, грел руки. Тот даже не заметил, как за спиной в сторону отъехал старинный шкаф, стоявший здесь аж с конца семнадцатого века. Из образовавшегося проема вышел мужчина в кожаном пальто.

Ермилов замер, не зная, что делать. Игорь оглядел мальчишку. На вид лет десять. Одежды как таковой нет. Только рваные лохмотья. Неожиданно путешественнику захотелось чихнуть. Он не выдержал и привлек к себе внимание.

Увидев Ермилова, хлопчик закрыл лицо руками и закричал, словно Игорек пришел убивать:

— Не бейте меня, дяденька, не бейте!

— С чего мне тебя бить? — Поинтересовался путешественник. — Лучше расскажи, что в городе-то делается. Чай по городу утром, как "Шнырь" бегаешь.

— Хорошо, дяденька, только не бейте…

— Ну, вот заладил. Не бейте его да не бейте.

Ермилов прошелся по комнате. Поднял валявшийся стул, единственный, что пока уцелел. Остальные стулья, скорее всего, догорали сейчас в импровизированной буржуйке. Игорь сел и достал папиросу.

— А мне? — спросил мальчишка, покосившись на гостя. Игорю даже на секунду показалось, что страх у пацана пропал.

— Мал еще, — буркнул Ермилов, — и вообще курение опасно для здоровья.

Игорь, разглядывая мальчугана, прикидывал, удастся ли ему сегодня выспаться. Вряд ли тот способен его убить, но вот обшарить карманы — на это у него ума хватит. Не дай бог украдет МВ-1, тогда точно придется остаться в этой эпохе. Тут глаз да глаз нужен. Плюс ко всему браунинг прихватит, тогда прощай вся операция.

"Пусть сначала расскажет, — подумал Игорек, — а потом я пойду вздремну в чуланчик. Вряд ли хлопец побежит за чекистами. Те точно его в коммуну определят. А это ему надо? Небось, хлебнул воздух свободы"!

Ермилов докурил папироску, затушил окурок и как заправский баскетболист бросил его в печь.

— А теперь, брат, рассказывай, что творится в городе? — Приказал Игорь.

Парнишка затараторил, и под его быструю речь путешественник невольно задремал.

Проснулся оттого, что кто-то шарил у Игоря за пазухой. Открыл глаза и резко схватил воришку за руку. Им, как и предполагалось, оказался беспризорный.

— Нехорошо! — прорычал Ермилов. — Обидел, значит, тебя, не дал покурить? Эх, ты.

Опустил его руку. Проверил содержимое карманов. Вовремя проснулся — все: машина времени, браунинг, сигареты и даже яд было на месте.

— Не убивать же тебя, — проговорил Игорь, вытаскивая пистолет. — Ладно, как звать-то?

— Ефим…

— Ну, вот, Ефим, считай, что тебе повезло.

Ермилов застигнул пальто. Достал из кармана сухарик, что таскал с собой, и кинул мальчишке. Тот поймал его и стал жадно есть.

"Ладно, как-нибудь поладим", — подумал Игорь, направляясь в чулан.

Чулан — небольшая комната, заваленная старыми книгами и бумагами. Интересно, почему Ефим не догадался все это использовать для согрева. Вполне вероятно, что таскать документацию отсюда в кабинет было далековато. Куда проще сжечь мебель.

Как бы то ни было, Игорь, несмотря на пыль и грязь, как-то умудрился из всей этой макулатуры сделать некое подобие ложа. На всякий случай закрыл дверь изнутри на щеколду, которую когда-то самолично в петровскую эпоху прибивал. Прилег, мечтая немного поспать, но сон не шел. Ворочаясь, Игорь составил мысленно характеристики всех персонажей этого периода русской истории.

Ключевой фигурой, вокруг которой крутилась в настоящий момент история, был Владимир Ильич Ульянов, революционер, создатель партии большевиков, председатель Совета Народных Комисаров, известный также под партийными кличками Старик и Ленин. Последнее прозвище после Октябрьской революции плотно закрепилось за Ильичем.

Средний сын директора народных училищ Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых, вслед за старшим братом Александром, одним из тех, кто участвовал в неудачном покушении на государя-императора Александра III, стал революционером. Правда, первую русскую революцию тысяча девятьсот пятого года Владимир Ульянов застал за границей в Швейцарии, где он писал статьи, в перерывах катаясь на велосипеде в ближайшую пивную. Когда приехал в Санкт-Петербург, восстание было уже подавлено. Игорь вспомнил, что именно Ленин отдавал приказы о подготовке террористических актов, которые он по молодости осуждал. Осенью девятьсот пятого Ильич открыто призывал совершать убийства в отношении полицейских и жандармов. Требовал взрывать полицейские участки, а солдат, что шли, выполняя приказ государя, против трудового народа, обливать кипятком. В первых числах тысяча девятьсот восьмого года, из Финляндии Ульянов вернулся в Женеву. И уже оттуда с Зиновьевым и Каменевым в Париж, где он знакомится с Инессой Арманд. Ермилов, когда вспомнил имя женщины, невольно улыбнулся. Ходил слух, что Инесса была любовницей Владимира.

— Интересно, а так ли это на самом деле? — прошептал Игорь. Можно было бы попытаться встретиться с француженкой и нагло, прямо в лоб спросить у нее об этом.

Первую мировую войну Ленин застал в Австро-Венгрии. Даже был арестован жандармами за подозрение в шпионаже. Если бы не друг социал-демократ Адлер, так и просидел бы в тюрьме.

Февральскую революцию семнадцатого года Владимир Ильич прозевал. О ней — за что себя Ленин частенько корил — узнал из газет. Будущий правитель России просто не ожидал ее в этом году. На публичном выступлении в Швейцарии, куда приехал в самом начале тысяча девятьсот семнадцатого года, заявлял, что не доживет до грядущей революции. Игорь даже представил, как Ленин скомкал газету и заявил товарищу, с которым был в тот момент: "Это заговор англо-французских империалистов!"

Можно ли предположить, что Октябрьский переворот был заговором так называемых "Германских империалистов"? Скорее всего — да. Многие в это, конечно, не верят. Вполне возможно, решил Игорь, что правильно делают. Лично он теперь не был уверен, что к этому не приложили руки сотрудники ФСБ из будущего. Где гарантия, что один из товарищей Ермилова по академии не был отправлен в Германию, чтобы держать под контролем обстановку. Допустим, Игорь этого не исключал, Ульянов мог опоздать и к Октябрю. Вот чтобы этого не случилось, по приказу ли органов или по своей инициативе, путешественник из будущего и организовал проезд Ленина по вражеской территории. Но как бы то ни было, а до октября пришлось Ильичу пожить сначала под Сестрорецком, а затем и в Финляндии.

Непосредственным организатором восстания в октябре семнадцатого был председатель Петроградского Совета Лев Троцкий. Именно при нем Ленин и написал обращение о свержения земляка, сына начальника гимназии, в которой он в детстве учился, Александра Керенского. Это уже потом пустили слух, что Глава Временного правительства в женском платье бежал из Зимнего дворца. Как знал Ермилов, тот на автомобиле задолго до начала штурма покинул царский дворец. Оставив каменные палаты под охраной небольшого отряда юнкеров да женского батальона.

Январь этого, тысяча девятьсот восемнадцатого года, принес сюрпризы. Открывшееся Учредительное собрание состояло в своем большинстве из эсеров. Поставленное перед выбором: ратифицировать власть Советов и декреты большевицкого правительства или разойтись, депутаты не соглашались принимать решение.

В тот день и прозвучала знаменитая фраза из уст матроса Железняка: "Караул устал!"

С одиннадцатого марта Ленин жил и работал в Москве. Личная квартира и рабочий кабинет размещались в Кремле, на третьем этаже бывшего здания Сената. Сейчас, как считал Игорь, Владимир Ильич уже написал несколько указов о начале красного террора и, скорее всего, вот-вот должен был помириться с Троцким. Ситуация между двумя соратниками обострилась после того, как Лев Давидович выступил против мирного договора с немецким кайзером.

Мысли неожиданно изменились. Размышляя о Ленине, Игорь невольно переключился на события, которые произошли два месяца назад. Шестого июля двое левых эсеров, сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев, предъявив мандаты ВЧК, прошли в германское посольство в Москве и убили посла графа Вильгельма фон Мирбаха. Через несколько дней в Екатеринбурга была расстреляна царская семья. Невольно Троцкий обвинил Ленина в организации убийства. Вполне возможно, считал Игорь, что назначением Льва Давидовича на должность начальника ВЧК Владимир Ильич хотел загладить свою вину перед лучшим другом.

Следующей ключевой фигурой был Феликс Эдмундович Дзержинский. Один из организаторов "красного террора" был из польских дворян. В детстве мечтал стать ксендзом, но юность внесла свои коррективы. Феликс случайно из ружья застрелил сестру Ванду. По всей видимости, размышлял Ермилов, в девятнадцатом веке это было в порядке вещей, так как будущий начальник ВЧК был впервые арестован не за убийство, а за революционную пропаганду. Польский дворянин был на три года сослан в Вятскую губернию, откуда он уже в августе тысяча восемьсот девяносто девятого бежал. В тот-то момент Дзержинский и стал профессиональным революционером. Между последующими арестами он организовал издание газеты "Червоны штандар" и транспортировку нелегальной литературы из Кракова в Царство Польское. Руководил бунтами, когда шла русско-японская война.

Первого марта тысяча девятьсот семнадцатого года Феликса освободили из Бутырской тюрьмы, где тот отбывал свой очередной срок.

Когда же в конце семнадцатого года по инициативе Ленина была организована Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, он был назначен ее председателем. Как и Троцкий выступал против Брестского мира, но считая, что это может привести к расколу партии, предпочел воздержаться. Казалось, что карьера председателя ВЧК кончилась сразу же после убийства Мирбаха. Ушел в отставку, правда, ненадолго.

— Восемь дней назад Дзержинский вновь был назначен на пост председателя. — Проговорил Ермилов.

Если не произойдет покушения, то через какое-то время его отстранят от должности. Ленин вновь все переиграет, назначая на этот пост своего приятеля Льва Троцкого.

Игорь тяжело вздохнул. Теперь можно было и подойти к третьей фигуре.

Лейба Давидович Бронштейн, человек более известный в мировой истории как Лев Троцкий, был одним из создателей Красной Армии. Основатель и идеолог Коминтерна. Человек, мечтавший о мировом коммунизме. Игорь решил, что если у него не получится организовать покушение, то тому почти удастся претворить свою идею в жизнь.

В девятнадцать лет сын зажиточного земледельца был арестован за революционную деятельность. Когда из ссылки бежал за границу, в паспорте вписал фамилию — Троцкий. Благодаря Ленину приобрел известность среди революционеров. После того как на II съезде РСДРП горячо поддерживал Ленина, получил прозвище "ленинской дубинки".

После скитаний по Европе в феврале семнадцатого года попытался вернуться в Россию, но в Канаде, вместе с семьей, был английскими властями снят с парохода. Лишь только с письменного разрешения самого Александра Керенского был освобожден как заслуженный борец с царизмом. Англичане лично посадили революционера в Галфаксе на корабль, направлявшийся в Россию. Знал бы одноклассник Ленина, какую бомбу он подложил себе под кресло, сто раз бы подумал. Но как бы то ни было, именно Троцкий стал главным руководителем Великой Октябрьской социалистической революции.

Весной тысяча девятьсот восемнадцатого года Лев Давидович занял пост наркома по военным и морским делам, председателя революционного военного совета РСФСР. Одним из первых действий Троцкого был арест и предание суду революционного трибунала командующего морскими силами Балтийского флота контр-адмирала Щастного. На суде Троцкий, будучи единственным свидетелем по делу, обвинил Щастного в контрреволюционной пропаганде. И вот теперь, Игорь это прекрасно знал, тому светил пост председателя ВЧК.

Последняя значимая кандидатура — остальные, скорее всего, мелкие сошки в этой истории — это Фанни Каплан. Урожденная Фейга Хаимовна Ройтблат. Сведений о ней было не так уж и много. То, что знал Игорь, было прочитано им в свое время по собственной инициативе. В основном известно, что после революции пятого года примкнула к анархистам, где числилась под партийной кличкой "Дора". Участвовала в заговоре против киевского генерал-губернатора Сухомлинова. В ходе подготовки теракта девушка была ранена и частично потеряла зрение. Потом была каторга, где Каплан познакомилась с Марией Спиридоновой. Именно она заставила девушку переменить свое мировоззрение. Фейга, поддавшись агитации, примкнула к эсерам.

После каторги Каплан поселилась в Москве у Анны Пигит. Благодаря Временному правительству, что заботилось о жертвах царизма, съездила в Евпатории. Где и познакомилась с младшим братом Владимира Ленина — Дмитрием. Благодаря Ульянову-младшему (тот направил ее в харьковскую клинику) зрение к Фанни частично вернулось. Работать белошвейкой девушка не могла, но силуэты различала и в пространстве прекрасно ориентировалась. После нескольких месяцев в Севастополе вернулась в мае восемнадцатого в Москву к своей старой подруге Анне Пигит.

— Это хорошо, — прошептал Игорь, — я, по крайней мере, знаю, где ее искать.

Проговорил и уснул.

Утром, убедившись, что Ефим ушел, Ермилов прошелся по комнатам в поисках каких-нибудь вещиц, которые можно было бы продать на рынке, что находился в это время под стенами Сухаревской башни. Игорю повезло, он отыскал серебряную ложечку, по всей видимости, забытую бывшим начальником водонапорной башни, граненый стакан и небольшую совершенно новую книжку. Стакан тут же употребил по назначению. Утолил жажду, благо вода по-прежнему была в чугунном "бассейне". Ложечка и блокнот тут же оказались во внутреннем кармане пальто. Уже у двери тайного хода обнаружил маленький огрызок карандаша и вышел на улицу.

Город уже проснулся. Рынок, раскинувшийся под стенами Сухаревской башни, шумел. Сейчас это место было самой крупной точкой на карте Москвы, куда воры-одиночки под полой тащили "стыренное". Ермилов знал об этом и сейчас вынужден был обратиться скупщику краденого. Нужны были деньги, чтобы прожить в этом времени, а единственный сейчас способ их раздобыть — это продать серебряную ложку. Много, конечно, на этом не заработаешь, но, по крайней мере, есть шанс кое-как прожить до того момента, как он познакомится либо с Фанни Каплан, либо с представителем левых эсеров. Нужно ведь было сделать так, чтобы те совершили покушение на Ленина.

Ермилов прошел мимо баб, сидевших на корчагах[1].

"Любопытно, подумал Игорь, а что у нее за похлебка? Серая лапша или картошка с прогорклым салом?"

Чуть слюну не пустил, и было от чего, ведь толком не ел уже второй день. У противней с "собачьей радостью" Ермилов зажал нос пальцами. Воняло по-страшному. Удивительно, но этот запах не отпугивал покупателей. Вот и подумаешь тут, что человек не собака, коли голоден, все съест, нюхать не станет.

"О санитарном надзоре, — подумал путешественник, — остается только пока мечтать".

Зато можно было торговаться, да вот только денег пока у Игоря не было. Минут через десять он отыскал скупщика. Еще столько же времени торговался, но все-таки продал серебряную ложку. Керенки и металлические монеты, не разглядывая, запихнул в карман, их он и раньше видел. А вот марки-деньги разглядывал минут пять, что ходили в это время в Советской России. Это потом правительство, когда гражданская война приблизится к своему логическому финалу, введет собственные ассигнации. Ермилов сначала этому обрадовался. Купил пирог, такой огромный — рукой не обхватишь, как сказала торговка, с говядиной и луком. Игорь еще усмехнулся, подумав, что корова эта еще вчера за кошкой с лаем гонялась, а может быть и наоборот от собаки с визгом удирала. Но, когда разломил, обнаружил мочалку. Вытащил ее и запустил в торговку. Выругался. Хотел было обратно пирог отдать да новый выпросить, но услышал только:

— А что ты хотел? За такие деньги с бархатом?

Ермилов выругался. Плюнул в сердцах. Спорить и ругаться с торговкой, было явно, бесполезно. Того и гляди на защиту товарки встанут ее подруги. Бог с ней, пусть это будет на ее совести.

Игорь махнул рукой. Направился кваску испить. По счастью мальчишка торговал напитком неподалеку, но когда сделал глоток, понял, что лучше здесь ничего не пить. Крашеная вода, дай бог из бассейна, а то может оказаться из конского водопоя. Жуя то, что когда-то было пирогом с говядиной и луком, разглядывая товары на лотках, Игорь брел по рынку к выходу. Он видел, как работал здесь цирюльник. До путешественника донеслось:

— За семитку с рыла. Стрижка — пятак.

Ермилов взглянул в его сторону. Поговорка видимо старая. Сейчас за такие деньги уже ничего купить нельзя. Усмехнулся. Сам-то парикмахер за деньги стриг, а нищих и отставных солдат брил бесплатно ученик. Резал тех мальчонка тупой бритвой до крови. Получал подзатыльники, но терпел.

— Слава богу, — прошептал Игорек, — я в своей эпохе сообразил побриться.

Уже на выходе с барахолки Ермилов услышал, как паренек лет двенадцати, пробегая мимо, размахивая газетами, прокричал:

— В Петрограде убили Урицкого!

Игорь свистом его остановил. Тот подбежал к человеку в кожаном пальто. Получил монетку, а взамен отдал свежий номер газеты. Теперь Ермилову оставалось найти место, где можно было бы прочитать новости, и он направился в ближайший сквер.

На первой полосе газеты с интересным названием "Красная газета" огромными буквами: "Убит председатель ЧК Петрограда Урицкий". Под названием была статья, которую Игорь тут же, примостившись на лавочке, прочитал:

"Утром тридцатого августа в вестибюле Народного Комиссариата внутренних дел Петркоммуны был застрелен Урицкий. На месте преступления удалось схватить убийцу, им, как установили сотрудники ЧК, оказался эсер Леонид Каннигисер. Хотя сам террорист категорически отказывается от своего участия в партии социалистов-революционеров, заявляя, что состоит в небольшой партии народных социалистов, лидером которой являлся Николай Чайковский. Данный тип (по информации, которой владела газета) только что возглавил марионеточное проанглийское правительство в Архангельске. Удалось установить и причину убийства Моисея Урицкого. Леонид Каннигисер заявил, что это была месть за расстрел его друга, главы подпольной организации Михайловского артиллерийского училища Перельцвейгера".

— Любопытно, — прошептал Игорь, на секунду прервавшись, — убийство Урицкого тоже мне предстоит организовать или…

Неожиданно Ермилов понял, что ошибся с датой прибытия в прошлое. Он ожидал, что покушение на Владимира Ильича Ленина произойдет сегодня, а ведь оба преступления состоялись в один день. Сейчас же "Красная газета" писала только об убийстве Урицкого, про вождя не было ни слова.

— Нужно вернуться на день в прошлое и посмотреть, как прошел митинг на механическом заводе, — прошептал Ермилов.

Неожиданно Игорь задумался. Уставился на голубей, что бродили по мостовой. Невольно улыбнулся, заметив шагающих строем рабочих. Казалось, он размышлял о жизни, но на самом деле думал о смерти. Вполне возможно, думал путешественник, смерть председателя ЧК Петрограда лишь косвенно связана с покушением. Простое совпадение. Может, действительно поэт никакого отношения не имел к левым эсерам? Стрелял из мести, не преследуя каких-либо других целей. Вот и Дзержинский накануне днем, узнав об убийстве Урицкого, в тот момент, когда Ильич собирался ехать на завод, умчался в Петроград. Вполне возможно, чтобы взять лично под контроль расследование.

"Да и мне тоже на всякий случай, — рассуждал Ермилов, — нужно будет отслеживать ситуацию. Покушение на Ленина должно быть, иначе…"

Не хотелось вспоминать ту реальность, в которой сотрудник ФСБ провел несколько дней. Он должен был сделать все, чтобы история вернулась в прежнее русло.

— Я должен организовать покушение, — прошептал Игорь. Посмотрел по сторонам, опасаясь, что его могли услышать. Но никого рядом не было. Облегченно вздохнул. Решил, что вслух такие фразы говорить не стоит. Самому спокойнее.

Продолжил анализировать ситуацию, случившуюся в Петрограде. Игорь не исключал, что к убийству Урицкого мог приложить руку кто-нибудь из окружения Ленина. С помощью смерти председателя ЧК Петрограда проложить себе дорогу к власти. Тут можно подозревать любого: Джугашвили, Дзержинского и даже Троцкого.

Если покушения на Ленина не будет — выиграет Троцкий, в противном случае шансы появятся у грузина и поляка. Причем у последнего они окажутся мизерными.

Заметка в газете кончалась предупреждением для врагов трудового народа. Игорь даже несколько раз перечитал ее, чтобы ощутить весь гнев, изложенный в двух предложениях:

"Сотнями будем убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в своей собственной крови".

— М-да, — прошептал путешественник, скомкал газету и попытался отыскать урну, в которую мог бы ее с чистой совестью кинуть: — Жаль, урны нет, — пробормотал Игорь и бросил скомканный лист под скамейку.

Достал папироску и закурил. Сейчас оставалось только одно — ехать на завод "Михельсона". Послушать вождя, осмотреться, чтобы знать, как поступать в той или иной ситуации. Кто знает, может быть, кто-то помешал Фанни Каплан выстрелить. Хотя пистолет, что лежал в кармане пальто, и капсулы с ядом говорили совершенно иное. Они словно кричали:

— Игорь, это ты должен стрелять в Ленина! Ты и никто иной!

Ермилов понимал, что они в чем-то правы. Любой другой может просто дрогнуть, испугаться, передумать.

Он затушил папироску и бросил окурок на землю. Посидел еще минут пять, а затем достал из кармана МВ-1. Перевел дату на сутки назад и нажал кнопку.

На Серпуховской улице было много народу. Москва, как и в двадцать первом веке, кипела жизнью. Рабочие, спешащие в сторону завода. Крестьяне, приехавшие по делам. Купцы, хоть и прогремела пролетарская революция, но как такового давления на них не чувствуется. Разночинцы, о чем-то спорящие. И в этой разношерстной толпе легко затеряться. У Ермилова это прекрасно получилось. Никто не обратил внимания на человека в кожаном пальто с надвинутой на глаза кепкой. Руки в карманах, во рту дымится папироска. Больше был похож на вора, чем на недобитого интеллигента.

Игорь стоял и разглядывал людей, спешивших на дневную смену. Пестрые рубашки, среди которых не попадается (на удивление) ни одной красной. Почти у всех мужчин брюки заправлены в сапоги. У остальных навыпуск, отчего предположил путешественник, что обуты они в рабочие ботинки. Кто в кепках, кто с непокрытой головой. У некоторых в руках узелки с едой, пара человек с бидончиками, скорее всего, с супом.

Рабочие между собой разговаривают. Обсуждают последние события. До Игоря донеслось, что ближе к вечеру должен приехать Ленин. Недолго думая путешественник присоединился к спешащим людям и вскоре медленно влился в толпу. У заводских ворот замешкался в поисках проходной и тут же получил толчок в бок, а затем услышал недовольный голос:

— Ну, что встал!

Как таковой проходной еще не существовало. Чтобы попасть на территорию завода, достаточно было пересечь чугунные ворота, которые в конце дня закрывались.

Ермилов пересек невидимую линию, превращавшую простого обывателя в рабочего, и незаметно скользнул в сторону небольшого домика. Оказавшись у дверей избушки, перевел дыхание. Бочком, бочком шмыгнул за угол и только после этого заглянул в окно. Сейчас здание не использовалось, а когда-то это была мастерская сапожника. Игорь отыскал входную дверь и осмотрел ее.

— Закрыта. Но взломать замок не сложно, — прошептал путешественник. Вытащил из кармана отмычку. Несколько манипуляций, и вот он внутри.

Прикрыл дверь и облегченно вздохнул. Закрыл дверь, приперев ее приспособлением, с помощью которого сапожник ремонтировал обувь. Осмотрел помещение. Ящик с обувными гвоздями, металлически набойки, маленькие подковки, клей, подметки. В углу верстак, на котором кроме инструмента керосинка. На полке, что висит над ним, чашка и чайник, а также металлическая баночка, в которой Игорь обнаружил заварку.

Ермилов согрел чай. Тот оказался намного лучше, чем грузинский из XXI века. Явно сапожника им снабжали оставшиеся довольными его мастерством рабочие. Теперь можно было немного расслабиться. Прилег на лавку. Задумался. Пришел в себя, когда кто-то попытался открыть дверь. Выхватил пистолет и тут же соскользнул с лавки на пол.

— Закрыто, товарищ Блохин! — Раздалось за дверьми.

— Изнутри? — Поинтересовался кто-то.

— Закрыто на сувальдный замок.

— У кого есть ключ?

— Так потерян же, Александр Дмитриевич, — раздался голос.

— Давно?

— Да бог его знает…

— А мне казалось, что два месяца назад здесь висел навесной замок. — Молвил Блохин.

— Так показалось.

— Будем считать, что показалось, — согласился Александр Дмитриевич.

Шаги удалились. Ермилов перевел дыхание и поднялся с пола.

— Пронесло, — прошептал он.

Об Александре Дмитриевиче Блохине Игорь в свое время читал. Как-никак военный комиссар и начальник гарнизона Замоскворечья. Осторожно стараясь не шуметь, путешественник подошел к окну. Выглянул. Сквозь мутное стекло было видно, как трое удалялись. У одного — ружье, у второго в руках маузер, у третьего на поясе кобура с наганом.

Направились в сторону ворот. Игорь незаметно приоткрыл противоположное окно, из которого была видна куча металлолома, и выскользнул на улицу, но в цех идти не решился, предпочел взглянуть на приезд Ленина.

Автомобиль въехал в заводской двор. Из машины выскользнул Степан Казимирович Гиль, шофер председателя Совета Народных Комиссаров, отворил дверцу со стороны пассажира.

Блохин по-военному приветствовал Ильича.

— Здравствуйте, товарищи, — картаво произнес невысокого роста человек, — а это что значит? — и Ленин показал рукой на красноармейцев.

— Охрана митинга, Владимир Ильич, — отчеканил Александр Дмитриевич.

— Уберите эту охрану. От рабочих нас охранять нечего.

— Одну минуточку, Владимир Ильич. — Проговорил военный комиссар и направился в небольшое здание.

Отсутствовал он минут пять. Ермилов решил, что тот связывался с человеком, который в данный момент замещал Дзержинского. Затем Блохин распорядился снять выставленную охрану.

— Вот и хорошо, — проговорил Ленин и направился в гранатный корпус завода.

Ермилов через пару минут проследовал в том же направлении.

Игорь через ворота вошел в цех. Пристроился в углу и стал слушать пламенную речь вождя. До него донеслось:

— Нас, большевиков, постоянно обвиняют в отступлении от девизов равенства и братства. Объяснимся по этому поводу начистоту.

Ленин стоял в самом центре, справа Блохин, слева кто-то из рабочих. Владимир Ильич сжимал кепку и делал резкие движения рукой.

— Какая власть сменила царскую? — Продолжал между тем председатель Совета Народных Комиссаров. — Гучково-милюковская, которая начала собирать в России Учредительное собрание. Что же действительно скрывалось за этой работой в пользу освобожденного от тысячелетнего ярма народа? А то, что за Гучковым и прочими радетелями собралась стая капиталистов, преследовавших свои империалистические задачи. А когда воцарилась компания Керенского, Чернова и прочих, то это правительство, шатавшееся и лишенное почвы, только и пеклось о кровных интересах близкой им буржуазии.

Ермилов попытался вспомнить, кем был Гучков. В памяти всплыли два образа. Старший и младший брат. Первый — российский предприниматель, политик, общественный деятель городского самоуправления и организатор городского хозяйства Москвы. Отметился началом строительства второй очереди городской канализации. Развил в городе Москве лучшую во всей стране трамвайную сеть. Именно он сделал, чтобы начальное образование стало общедоступным и бесплатным. За несколько лет до Октябрьской революции вышел в отставку. Уже на пенсионе организовал московский Красный Крест. Второй — российский политический деятель, лидер партии "Союз 17 октября". Председатель III Государственной думы, Военный и морской министр Временного правительства. Казалось, что оба старались для народа, но, так или иначе, угодили в противоположный лагерь.

Скорее всего, решил Игорь, сейчас Ленин имел в виду младшего брата. Именно Александр Иванович во время Февральской революции был председателем Военной комиссии Временного комитета Государственной думы. Собственно, ему и доверил Керенский пост Военного и морского министра. Как раз он да Шульгин в марте семнадцатого года принимали в Пскове отречение Николая Кровавого. Вместе с Милюковым высказался за сохранения монархии, отчего оказался в меньшинстве даже среди своих соратников. В апреле этого же года из-за неспособности противостоять анархии и разложению армии принял решение подать в отставку. Ермилов вспомнил, что деятельность Гучкова на посту министра разочаровала тогда многих.

А между тем Ленин продолжал говорить с трибуны. Слова его громко звучали под сводами цеха. Особенно Игоря заинтересовал момент, когда Владимир Ильич произнес:

— Возьмем Америку, самую свободную и цивилизованную. Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ — в рабстве и неволе. — По цеху пронесся гул недовольства. — Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хваленое равенство и братство? Нет! Где господствуют "демократы" — там неприкрашенный, подлинный грабеж. — Аплодисменты.

Ермилов думал, что эту мысль о демократах придумали в его время, оказалось — нет. На секунду у Игоря закралась мысль, что у "вождя мирового пролетариата" в советниках мог оказаться человек из будущего. Тот, кто волей случая заполучил некий вариант Машины времени. Разочаровавшись в своем времени. Устав от действий всяких олигархов, тот переместился сюда, чтобы вершить историю.

— Рабочие же прекрасно сознавали, — продолжал между тем Владимир Ильич, — что покуда будут жить в умах феерии о демократической республике и Учредительном собрании, до тех пор по-прежнему будут тратиться 50 миллионов рублей ежедневно на пагубные для них военные цели, до тех пор они никогда не увидят выхода из капиталистического гнета. — Тут вождь решил поставить эффектную точку в своем выступлении. Взял паузу. Оглядел собравшихся. Игорь вдруг почувствовал его взгляд на себе. (Мурашки пробежали по спине). Затем расправил кепку и закончил свою речь словами: — Поняв это, рабочие создали свои Советы!

Раздались аплодисменты. Ермилов понял, что Ленин обладает одним самым бесценным даром для политика. Вождь чутко улавливал настроение масс. Умел находить самые веские доводы, чтобы убеждать в своей правоте.

Затем последовали вопросы. Ленин улыбался и почти все время, не задумываясь, отвечал, словно был заранее к ним подготовлен. Вполне возможно, первоклассный игрок в шахматы умудрялся просчитать все, чтобы не упасть лицом в грязь.

Между тем митинг подходил к концу. Игорь взглянул на часы.

— О-го, — произнес он, — почти час.

Владимир Ильич спустился с трибуны. Пробираясь среди расступавшихся перед ним рабочих, поспешил к выходу. Ермилову вдруг показалось, что вот-вот грянет "Интернационал", как это обычно бывало в старых фильмах про Ленина. Поэтому, когда вождь поравнялся с ним, Игорь последовал за ним.

Около машины Владимир Ильич остановился. К нему тут же подошли две женщины. Ни в одной из них Ермилов Фанни Каплан не признал. О чем-то минуты две разговаривали. Ленин несколько раз кивнул, потом добавил:

— Разберемся.

Гиль отворил дверцу, и вождь забрался внутрь. Никаких выстрелов, никакого покушения. Машина покинула территорию завода.

Ермилов вернулся в сапожную мастерскую. Закрыл дверь, как сделал в прошлый раз. Разогрел чая, достал из кармана остаток пирога и стал жадно есть. Когда вернется в свое время, пообедает по-настоящему, решил Игорь. Он считал, что после совершения покушения история вернется на круги своя.

Ермилов видел в окно, как закрылись ворота завода. Последний рабочий покинул территорию. Теперь, не опасаясь, что его могут увидеть, включил керосиновую лампу. Достал блокнот и записал вопрос, который его вот уже с самого утра интересовал: Что могло связывать Леонида Каннегисера с Фанни Каплан? И еще кто распорядился снять охрану? Дзержинский, Троцкий? Ведь после убийства Урицкого ее по уму нужно было усилить.

Игорь вспомнил все, что знал о покушении. Удивился тому, что организаторы прекрасно знали, что будет снята охрана. Откуда у них такое предвидение? Ведь только случайное вмешательство в события Стефана Батулина позволило арестовать Фанни Каплан, взявшую на себя всю вину. А если бы не было Батулина? Кого бы арестовала по делу о покушении ВЧК?

Пока только на один вопрос знал ответ Игорь. О том, что охраны не будет и как все будет развиваться, расскажет левым эсерам он.

1918 год. Москва. Май-Июль.

Вот когда кожаное пальто пригодилось. На улице уже не весна, но еще и не лето. Солнце по-прежнему холодное, но уже начинает прогревать землю.

Ермилов выкурил папироску и бросил окурок в лужу. Теперь, когда он оказался за несколько месяцев до покушения, стоило подумать, как осуществить задуманный план. Нужно было убить одним выстрелом двух зайцев: во-первых, свести отношения с эсерами, а во-вторых, найти жилище, в котором можно было бы пожить все это время. Тут как и в эпохе Петра Великого. Если постоянно перемещаться во времени, то может случиться, что ситуация просто выйдет из-под контроля. Это потом, когда останется месяц, в крайнем случае, неделя, можно совершить прыжок. Там, глядишь, и Фанни окажется на заводе Михельсона, да Леонид Каннегисер выстрелит в Урицкого. Тут главное, чтобы девушка и молодой человек были связаны друг с другом. К тому же нужно организовать дела так, чтобы во время звонка Блохина заместитель Дзержинского распорядился бы снять охрану.

— Нужно попытаться попасть в сотрудники ВЧК, — произнес Игорь, — да вот только как это сделать? Ведь с улицы не придешь и не скажешь: "Возьмите меня!"

Самое сложное — внедриться. Образованная в конце семнадцатого года ВЧК до марта восемнадцатого года находилась в Петрограде на Гороховой улице и имела небольшой штат. Вначале их всего насчитывалось человек сорок, потом, конечно же, стало побольше, но ненамного, и каждый в управлении знал другого если не по имени и фамилии, то хотя бы в лицо. Да и найти, где в данный момент располагалась контора, было сложно. Это потом, в следующем году, они займут здание страхового общества "Россия", а сейчас, предположил Игорь, могут находиться, например, на территории Кремля.

Конечно, кроме основного управления ВЧК были еще и территориальные. Можно было бы выдать себя за одного из представителей, прибывшего в столицу по поручению губернского ЧК, но вот удастся ли такому "гостю" задержаться здесь до августа? Уверенности не было, но Ермилов решил попробовать. Вполне возможно, что хватит и трех недель.

— Эх, жаль, что я не Вольф Мессинг, — вздохнул Игорек. Представил, как он идет мимо охраны. — А что, если поставить установку, чтобы в такой-то день, когда позвонят с завода Михельсона и представятся, гипноз сработал?

После кодового слова сотрудник ВЧК прикажет снять охрану митинга.

Вот только выбрать, из какой губернской или уездной чрезвычайной комиссии Ермилов приехал. Нужно не ошибиться и не ляпнуть по глупости название города, занятого белогвардейцами. Даже за разведчика Игорь выдать себя не мог. Органы ВЧК в Красной Армии (какая бы реальность ни была) созданы будут только в конце тысяча девятьсот восемнадцатого года. Пограничные, железнодорожные и воднотранспортные — только после покушения на Ленина. Решение пришло неожиданно — Харьковская ЧК. Созданная в декабре семнадцатого года, она временно прекратила свое существование с приходом в город немецких войск. Проверять, действительно ли Игорь из Харькова, вряд ли кто-то будет. Особенно сейчас, пока не совершенно по личному приказу Дзержинского убийство фон Мирбаха. Это уже потом займутся чисткой в рядах сотрудников ЧК, уничтожая в первую очередь представителей других партий, в частности, левых эсеров. Именно с убийством посла и будет связано временное отстранение Дзержинского от управления ВЧК. Вполне возможно, что приказ о снятии охраны митинга мог отдать Яков Петерс. Ведь именно латыш и был утвержден с двадцать второго августа заместителем Железного Феликса. Собственно, ему и будет поручено расследование покушения на Ленина.

— Придется действовать внаглую! — Прошептал Игорь. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Найти дом, где находилась штаб-квартира партии левых эсеров, оказалось проще пареной репы. Достаточно было спросить любого мальчишку, что торговал газетой "Знамя труда". Располагались эсеры в гостинице "Националь". Пришлось нанять извозчика, чтобы туда добраться.

Бричка остановилась около здания штаб-квартиры. Ермилов расплатился с кучером и спрыгнул на брусчатку.

— Вы бы поосторожнее, господин хороший, — молвил извозчик, — так и ушибиться можно.

— Господа все в прошлом остались! — проговорил Игорь и сделал шаг, затем оглянулся, взглянул на кучера и добавил: — Так вот, товарищ.

Возничий пренебрежительно взглянул на надменного господина и, хлестнув лошадку плеткой, поехал дальше по улице.

Ермилов остановился перед дверью, ведущей в гостиницу, словно не зная, что теперь делать. Сейчас он перейдет Рубикон, и отступать будет поздно. Еще раз прокрутил в памяти жизнь в измененной реальности. Фыркнул недовольно и прошептал:

— Теперь я — Михайло Велетень.

Толкнул дверь и вошел в здание. Тут его остановил молодой парень, в серой шинели и зеленой фуражке. Он посмотрел оценивающе вошедшего человека и поинтересовался:

— Мандат!

Ермилов выругался, запустил руку за пазуху и достал написанную за несколько часов до приезда сюда бумагу. Протянул ее пареньку. Пока тот читал, оглядел его. На вид тому лет шестнадцать. Шинель старенькая, без каких- либо отличительных знаков. Даже если на ней и были погоны, то они аккуратно срезаны. На фуражке светлое пятно от кокарды.

— Михайло Велетень? — спросил тот, возвращая бумагу Игорю.

— Он самый. Из Харькова.

— Проходите, товарищ. Вас уже ждут.

Ермилов удивленно посмотрел на паренька. Интересно, кто его мог ждать? Задавать наводящий вопрос было глупо. Удачу можно было запросто спугнуть. Оставалось только одно — сделать вид, что человек, за которого Игоря принял часовой, именно он и есть. На всякий случай путешественник во времени просто поинтересовался, где его ждут? Хлопец улыбнулся, поняв, что забыл сказать, куда именно нужно было идти Михаилу. Произнес, глядя в пол: "Второй этаж, комната номер…"

"И то хорошо", — подумал Игорь.

Запихнув мандат во внутренний карман пальто, Ермилов двинулся в указанном направлении. На лестничном пролете, у окна, остановился. Достал папироску и закурил. Чувствовалось, что Игорь нервничал. А что если паренек просто принял его за другого? Сейчас войдет в комнату, и ошибка будет раскрыта. Что тогда ждет его? Выставят за дверь? Удастся поговорить?

Мимо него спустилась пара. Женщина в роскошном платье и огромной соломенной шляпке, мужчина в костюме тройке с тростью. Ермилову даже на секунду показалось, что их фото он лет пять назад видел, когда изучал документы по этой эпохе. Кто это? Сухомлин? Спиридонова? Игорь надеялся, что в скором времени ему удастся узнать ответ и на эти вопросы. Если это Мария Спиридонова — руководитель левых эсеров, то недолго ей осталось быть свободной. Через несколько месяцев ее арестуют и отправят на гауптвахту в Кремль. После этого жизнь ее будет, как на качелях: воля — тюрьма. Удастся ли ей прожить тот срок жизни, что был отведен ей в реальности Игоря, путешественник не знал. Как-то не догадался углубленно почитать о судьбе Социалистов — революционеров.

Ермилов проводил парочку взглядом и заметил, как паренек вытянулся по стойке смирно. Затем словно швейцар открыл перед ними дверь.

— Это тебе не хухры-мухры, — прошептал Игорь, гася папиросу. — Так кто же меня ждет? — молвил он, ища урну, в которую ее можно было бы выкинуть. Не найдя, окурок пихнул в щель между подоконником и стеной.

Когда вошел в кабинет, все вопросы сами собой исчезли. Стоило Игорю переступить порог комнаты, как из-за стола поднялся молодой человек лет восемнадцати-двадцати. Волевое лицо. Огромный нос, большие уши, слегка торчащие в стороны. На голове короткая стрижка под полубокс. Белоснежная рубашка, черный идеально выглаженный костюм и пестроватый галстук. В молодом человеке Ермилов признал Якова Блюмкина. Когда учился, Игорь видел его фотографию.

Между тем Блюмкин встал. Обошел стол с левой стороны и протянул руку.

— Вы пунктуальны, Михаил, — проговорил он.

Рукой показал на стул, что стоял у стола, и молвил:

— Присаживайтесь.

Когда Игорь сел, спросил:

— Может, Михаил, чай?

— Не откажусь, — проговорил Игорь, понимая, что хочет пить.

Яков вышел из комнаты. Пока его не было, Ермилов оглядел кабинет. Когда-то тут располагалась, скорее всего, бухгалтерия гостиницы. Кроме стола и нескольких стульев, вдоль стен пара шкафов, кожаный диван. В углу фикус, на окнах скромные шторы, оставшиеся, по-видимому, еще с царских времен. Пол паркетный, зашарканный. Видно, что народ сюда часто заходит, на стене портрет Чернышевского.

Вернулся Блюмкин. На подносе два стакана с чаем, блюдечко с четырьмя кусочками сахара.

— Все, что могу предложить, — проговорил Яша. Сел на свое кресло, посмотрел на Игоря и произнес, — я так понимаю, вы все же решились?

— Да, — ответил Ермилов, даже не понимая, о чем речь.

— Хорошо. Нам свои люди в ВЧК очень даже нужны, — сказал эсер и сделал глоток из стакана. Поморщился. Взял кусок сахара, опустил в стакан и начал размешивать. Я знал, что вы согласитесь, еще тогда, когда мы встретились на вокзале.

Игорь вдруг вспомнил биографию незаурядного человека — Якова Блюмкина. Родившийся в многодетной семье одесского еврея Симхи-Янкель (так звали эсера на самом деле) быстро осиротел. Чтобы как-то существовать, малолетний Яша (как его прозвали рабочие) подрабатывал в трамвайном депо учеником электрика, затем был разнорабочим в театре и на консервной фабрике. Умный не по годам, подросток писал стихи и публиковал их в газетах "Одесский листок" и "Гудок", в журнале "Колосья". Вскоре, когда ветер портового города принес антимонархические веяния, примкнул к радикально настроенным эсерам. В ноябре семнадцатого, когда до Одессы дошли слухи о восстании в Петрограде в отряде революционно настроенных моряков, участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады. Ходил слух, что был в числе тех, кто в январе восемнадцатого участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка. Именно в тот период своей жизни и знакомится Яков Блюмкин с поэтом Эрдманом, который и поспособствовал тому поступить на работу в Одесское ЧК. Вот и сейчас, точно так же, Симхи-Янкель готов был устроить Ермилова в Московское ЧК, что Игоря в какой-то степени радовало.

Но как бы то ни было, в этом месяце Яков с мандатом от Одесского ЧК приехал в Москву. Видимо, на вокзале и состоялась, решил Ермилов, их с Блюмкиным встреча. Разница лишь в том, что для чекиста она была в его прошлом, а у путешественника впереди.

Сейчас Игорь сидел и слушал Блюмкина. Тот сидел перед ним и вспоминал последний год в Одессе. Бои матросов против частей рады. Наконец Яков замолчал, взглянул на часы и произнес:

— Ну, Михаил, пойдемте. Я вас представлю в ВЧК.

Большая Лубянка дом № 11 — здание, в котором находилось управление ВЧК. Ермилов даже опешил. Он себя мысленно выругал за то, что сразу не сообразил отправиться в эти края, но с другой стороны, сейчас с ним был человек, который мог за него поручиться перед Железным Феликсом. Конечно после убийства фон Мирбаха, придется уходить, так до этого еще дожить нужно, да и не в первой.

Ермилов минуты две рассматривал здание построенное архитектором Вербером. В своей прошлой жизни проходя мимо него, он никогда не задумывался, чтобы задержаться на секунду и насладиться его красотой.

— Ну, что остановился? — полюбопытствовал Блюмкин. — А, понимаю, в своем Харькове таких домов, наверное, не видывал.

Ермилов промолчал. Боялся, что ответит не правильно. В Харькове ему так пока и не удалось побывать, как в прочем и Одессе. Вот если серьезно подумать, что он знает об этих двух городах? Возьмем, например Одессу. Ну, во-первых, это Привоз. Во-вторых, Потемкинская лестница и броненосец "Потемкин". В-третьих… В-третьих вспомнилась цитата из песни "Шаланды полные кефали, в Одессу костя приводил"… В-четвертых, биндюжники и оперный театр. Катаев и его "Белеет парус" Да и, пожалуй, все. Не вспоминать же комик-группы: "Маски шоу" и "Джентльмен-шоу", но они должны были появиться в будущем. Про Харьков и того меньше.

— Ну, пошли, — молвил Яков, — нас с тобой Дзержинский ждет.

Он протянул свои документы дежурившему у дверей чекисту. Скорее всего, понял Ермилов это формальность. Тот даже в бумагу не взглянул. Покосился на Игоря.

— Это со мной, — пояснил Блюмкин, открывая дверь.

Какого приема ожидал Ермилов? Надеялся, что Дзержинский обрадуется его приходу, начнет расспрашивать о Харькове?

Все банально просто. Блюмкин открыл дверь в кабинет начальника ВЧК. Пропустил Игоря вперед и только потом вошел сам. Дзержинский сидел за столом и что-то писал. На секунду он оторвался от своего занятия, чтобы посмотреть на вошедших. Буркнул: — "Здравствуйте, товарищи!" И вновь углубился в работу. Яшка кивнул на кожаный диван, что стоял у стены.

Ермилов понял без слов и присел рядом с эсером. Между тем Дзержинский продолжал работать. Казалось, что он забыл о них. Игорь даже занервничал. Наконец начальник ВЧК отложил перо и вновь взглянул на посетителей.

— Разрешите представить вам сотрудника ЧК, — проговорил Блюмкин, — из Харькова.

Дзержинский махнул рукой.

— Михаил Велетень.

Разговаривали долго. Начальник ВЧК интересовался, как обстояли дела с Харьковским территориальным отделением, до прихода немцев. Игорь признался, что поработать чекистам, в общем-то, и не удалось. Почти сразу же перед самым приходом в город оккупационных войск дела пришлось свернуть. Руководство. Тут стоит отметить, что Феликс Эдмундович сам назвал фамилии руководителей спецслужб. Ермилов даже облегченно вздохнул, назови он неправильно хоть одну, и покушение уже точно не состоялось бы. Игорь пожаловался, дескать, пришлось уехать из родных краев, так как считал, что где родился там и пригодился. С удовольствием выступил бы с оружием в руках против немцев, но приказ товарища Саенко был ехать в Петроград. Уже в дороге до чекиста дошел слух, что управление ВЧК вместе с правительством Ленина перебралось в Москву.

— Ничего, дорогой вы наш товарищ Велетень, — молвил Дзержинский, — вы нам и здесь пригодитесь. Врагов революции и в Москве предостаточно!

Пока разговаривали да пили чай без сахара, Ермилов разглядывал Феликса Эдмундовича. Сейчас он не походил на того пламенного революционера, каким был запечатлен в свое время фотографами. Вместо гимнастерки и галифе цивильный костюм. Подбородок тщательно выбрит. Глаза большие. Кажется, что видит человека насквозь.

— Значит так, товарищ Велетень, — под конец разговора произнес начальник ВЧК, — с завтрашнего дня поступаете в распоряжение товарища Исаева.

Ермилов удивленно взглянул на Дзержинского. Поступать в подчинение незнакомому ему человеку, да еще со шпионской фамилией Исаев, не хотелось. Феликс Эдмундович заметил реакцию харьковчанина и улыбнулся.

— Разрешите вам, товарищ Велетень, — проговорил он, — представить товарища Исаева.

Игорь ожидал, что сейчас в кабинет войдет прототип будущего Макса фон Штирлица, но дверь не открылась, и в комнату никто не вошел. С дивана встал Блюмкин.

— Товарищ Яков Блюмкин, — продолжал между тем Дзержинский, — известен у нас под псевдонимом — "товарищ Исаев".

Ермилову даже на секунду стало стыдно. Как же он, опытный сотрудник ФСБ, так плохо изучал документы в архивах по известным деятелям ВЧК? А ведь Игоря и еще нескольких человек по документам связанным с историей родной спецслужбы в Академии нещадно гоняли. Он попытался припомнить, какие еще псевдонимы были у эсера. В памяти всплыли еще два: Макс и Владимиров.

— Товарищ Исаев — заведующий отделом по борьбе с международным шпионажем. — Пояснил Дзержинский. — Вы же хотели, молодой человек, бороться с немецкими оккупантами, что заняли ваш родной Харьков?

Ермилов утвердительно кивнул.

— Ну, вот. У вас теперь есть такой шанс.

Игорь вновь удивленно взглянул на Феликса Эдмундовича. Тот оценил его взгляд по-своему.

— Я вынужден был воздержаться, — пояснил Дзержинский, — когда правительство подписывало и ратифицировало Брестский мирный договор.

Ермилов даже на секунду заподозрил начальника ВЧК в том, что именно он возглавлял покушение на фон Мирбаха. Вспомнилось, что некто (Блюмкин и Андреев так и не назвали потом его имени) дал приказ убить немецкого посла. Пытались ли сотрудники ВЧКа выгородить своего начальника, или это был неизвестный (для обывателей, по крайней мере) человек? Нет, решил Игорь, на этот вопрос так вот сходу и не ответишь.

— Вы, товарищ Велетень, где остановились? — полюбопытствовал Дзержинский, когда приятели собирались уходить.

— У меня, Феликс Эдмундович, — молвил Блюмкин.

— В гостинице "Националь"?

— Так точно.

— Хорошо. Вы уж, товарищ Велетень, потерпите. Дайте нам пару дней, и мы найдем для вас квартиру. Кстати, а может, вам, Михаил, псевдоним взять?

Ермилов чуть не брякнул: — "Француз", но сдержался. Как бы он объяснил Феликсу Эдмундовичу, да и Блюмкину столь странный выбор?

— Товарищ Большаков, — сказал Игорь и улыбнулся.

— А, понимаю, — усмехнулся Дзержинский. — Решили свою фамилию на русский язык перевести? — подмигнул.

— Так точно, — по-военному отчеканил Ермилов.

Уже в гостинице он задумался, а почему еще в первое свое путешествие в эпоху Петра Первого выбрал такой странный псевдоним. Ну, назвался бы каким-нибудь графом де По, так нет, де Ля Гранд.

Вот уже около часа Ермилов крутился в районе железнодорожного вокзала. Именно сюда на поезде должен был приехать в Москву Яков Блюмкин. Об этом эсер сам обмолвился, когда после возвращения от Дзержинского они уединились в "Национали" за бутылочкой самогона. Что-что, а выпить "товарищ Исаев" был не промах. Скорее всего, как и предполагал Игорь, именно этот напиток в свое время и сдружил его с чекистом. Поэтому, когда появилась возможность, Ермилов покинул гостиницу и совершил прыжок в прошлое.

Левого эсера он заметил издалека. Тот шел медленно, неспешно, озираясь по сторонам. На нем была поношенная шинель, черные, начищенные до блеска сапоги. Через плечо был перекинут вещмешок. Стараясь не попадаться, раньше времени на глаза чекиста, Игорь последовал за ним. Яков Блюмкин прошелся вдоль перрона и остановился у привокзального трактира. Минуты две разглядывал вывеску решая зайти внутрь или нет. Опасаясь, что нормально поесть в штаб-квартире не удастся, принял единственное правильное на тот момент решение. Толкнул дверь и вошел в трактир. Минуты через две за ним проследовал и Игорь.

Ермилову повезло. В трактире было много народу, единственное место, что было свободным, находилось за столиком, где сидел Блюмкин. Игорь направился сначала к стойке, заказал у трактирщика пива и вяленой воблы, и лишь после этого подошел к столику эсера.

— Разрешите присесть? — Спросил он у чекиста.

Блюмкин оторвался от еды, сделал глоток из кружки и окинул взглядом зал. Убедившись, что больше свободных мест в помещении нет произнес:

— Всегда, пожалуйста.

Трактирщик притащил заказ и поставил перед Ермиловым. Игорь расстегнул пальто, так что браунинг стал прекрасно виден Блюмкину и извлек из кармана несколько монет, протянул их хозяину заведения.

— Откуда приехали? — Полюбопытствовал эсер.

— Из Харькова.

— Из Харькова?

— Пришлось сделать небольшой крюк, — пояснил Ермилов.

— И что же вас привело в Москву?

— Дела. Кстати, — как бы вдруг молвил Игорь, — позвольте представиться Михайло Велетень.

— Яков Блюмкин.

— Блюмкин? — прошептал путешественник, — Тот самый Блюмкин?

— Какой тот самый?

— Поэт из Одессы, — пояснил Игорь.

— Ну, да. Баловался маленько. А вы-то, откуда знаете?

Игорь сообщил, что в Харьковском ЧК Блюмкин пользовался заслуженным уважением.

— Степан Саенко всегда вас в пример ставил.

Затем пили за знакомство. Потом выяснилось, что Михаил ко всему прочему придерживался взглядов эсером, хотя по молодости был анархистом. Ну, а дальше все пошло как по маслу. Блюмкин предложил пойти вместе с ним в штаб-квартиру, что находилась в гостинице "Националь", но Ермилов, помня, что встреча произойдет только через два дня, вежливо отказался.

— Как надумаешь, приходи…

По уму стоило бы расстаться, сославшись на дела, да переместиться в будущее, но Игорь после стольких дней одиночества, как-никак горькую не пил с того самого момента, как покинул восемнадцатый век. А тут такая компания…

Неизвестно каким образом, но утром следующего дня Ермилов обнаружил, что находится в Сухаревской башне. Ноги как-то сами собой привели в ставший уже родным дом. Окатившись водой из бассейна, Игорь выбрался из здания и направился в лесок, где он, не привлекая к своей персоне внимания, переместился на пару дней в будущее, в тот момент, когда путешественник покинул гостиницу "Националь".

Погуляв по улице и сделав анализ сложившейся ситуации, пришел к выводу, что, по крайней мере, две из трех задач ему удалось решить. Во-первых, ему удалось внедриться в ВЧК. Во-вторых, он теперь имел контакт с представителями левых эсеров. Теперь оставалось самое сложное — познакомиться с Фанни Каплан. Конечно, после знакомства проблем не убавится, но тогда Игорь уже будет знать, как ему в дальнейшем поступать. Тут было только два варианта: уговорить девушку или стрелять самому.

— Третьего не дано, — прошептал Игорь и направился в гостиницу.

Знакомый паренек, не требуя больше мандата, пропустил его внутрь.

Утром он вновь встретился с Яковом Блюмкиным. Паренек был как никогда весел. Ермилов и представить себе не мог, чтобы люди в этот период развития страны были счастливы. На фото и в кинохрониках они почему-то выглядели мрачными. Может просто фотограф подбирал неудачный момент? Вполне возможно, а может даже и сам просил, чтобы герои фотографий были серьезными. С другой же стороны, Игорь это прекрасно знал, на фотографиях человек редко выходил таким, каким он был на самом деле. Убедиться в этом ему предстояло уже скоро. Но, как бы то не было Яков хлопнул своего приятеля по плечу и произнес:

— Сегодня мы с тобой идем к Анне Пигит. Я тебя познакомлю с такой женщиной…

Игорю эти слова напомнили конец семнадцатого века, когда вот точно так же Лефорт сказал (ну, или примерно так же): "Сегодня мы с тобой, Мишель, идем к Анне Монс. Я тебя познакомлю с Петром"…

"Нет, — подумал Ермилов, — что семнадцатый, что восемнадцатый, что этот двадцатый век, никогда они не были пуританскими. Секс он всегда существовал, просто о нем никто ни когда не говорил открыто. Полунамеки, полутона".

— Хорошо, товарищ Исаев, — проговорил Игорь, — мне как-нибудь по-другому одеться?

— Во-первых, Яков. А, во-вторых, не нужно. Что мы с тобой буржуй!

Анна Пигит, родственница владельца московской табачной фабрики "Дукат", проживала на Большой Садовой Љ 10. Пятиэтажное здание доходного дома было выстроено архитекторами Милковым и Юдицским в стиле модерн.

Блюмкин открыл парадную дверь и проговорил:

— Входите, товарищ Большаков.

Ермилов в этом доме ни разу в своей эпохе не бывал, хотя и намеривался. Тут располагался Государственный музей имени Михаила Булгакова и находилась та самая квартира Љ50 в которой русский автор "поселил" странную компанию во главе с Воландом. В отличие от литературных персонажей, Анна Пигит жила за дверью, на которой красовалась позолоченная цифра — 5. Остальные квартиры, благодаря стараниям Московского Благушинского Домовладельческого Акционерного общества были превращены в коммунальные квартиры, а сам доходный дом стал жилкоммуной. Именно после национализации здания, Илья Пигит был вынужден скрываться в бегах, и лишь только квартира Љ5 благодаря доброй памяти к бывшему домовладельцу осталась за его семьей.

Войдя в подъезд, Игорь обратил внимание на лепную отделку подъезда. Рука так и тянулась, чтобы коснуться резных филенчатых дверей. Пока поднимались на второй этаж, путешественник ощутил холод, что исходил от кованой решётки лестницы.

"Любопытно, — подумал Игорь, — а ведь здесь будут жить: Булгаков, Кончаловский, Лентулов".

Блюмкин остановился перед дверью с цифрой — 5 и нержавеющей табличкой, на которой было выгравировано "И. Д. Пигит — домовладелец". Яков затушил папироску и постучал. Сначала дверь чуть-чуть приоткрылась (Ермилов разглядел только большой нос да карий глаз), затем захлопнулась и только после того, как некто снял цыпочку, распахнулась.

Молодой парень во френче оглядел пришедших и произнес:

— Проходите, товарищ Блюмкин.

Гости вошли. Ермилов оглядел коридор квартиры. Стены украшены лепниной с ручной тончайшей росписью и самодельными обоями сделанными видимо из кожи какого-то животного.

— Крокодиловая кожа, — прошептал Яков, заметив взгляд Игоря, и направился в комнату.

Проверять так это или не так Ермилов не стал. Он лишь только снял пальто и повесил на вешалку, что стояла в углу. Туда же пристроил кепку, и лишь после этого последовал за Блюмкиным в гостиную. Остановился в дверях и замер. Там за столом сидели: Мария Спиридонова (Игорь узнал ее, прошла мимо, когда он стоял у окна в "Национале"), Фанни Каплан (чай фотографию видел) и неизвестная ему женщина, а так же двое мужчин. Чекист представил их друг другу. Незнакомкой оказалась хозяйка квартиры — Анна Пигит. Один из мужчин рабочий Новиков, второй эсер Протопопов. Игорь припомнил, что в конце двадцатого века именно боевика Протопопова подозревали в покушении на Ленина.

Всегда считалось, по фотографии, что хранится в деле о покушении на Владимира Ильича, трудно восстановить внешний облик Каплан. Существовал еще один снимок, он хранился в архивах ФСБ, но как-то посмотреть его в свое время у Игоря просто не было, ни желания, ни возможностей. Конечно, знай, Ермилов, что суждено, будет встретиться с известной террористкой, то скорей попросил бы Заварзина, чтобы тот организовал ему доступ к журналу "Каторга и ссылка". Именно в нем и находился снимок каторжанок сделанный в Чите в тысяча девятьсот семнадцатом году. Вот и смотрел Игорь на обворожительное лицо девушки. Маленький аккуратненький носик с небольшой горбинкой. Припухлые губки. Глаза узкие, девушка страдала слепотой и, несмотря на лечение, полностью зрения ей так и не удалось восстановить. Одета модно. В руках Фанни держала папироску. Она улыбнулась Ермилову и произнесла томным голосом:

— Дора.

— Мишель, — ответил Игорь и улыбнулся. Достал из кармана френча цветок, что купил у гостиницы у торговки, (тогда Блюмкин еще возмутился: "зачем это тебе") и протянул девушке.

— Фиалка, — проговорила Дора и улыбнулась. — По-еврейски Фейга.

Фейгой так Фанни звали родители, но сама она, как понял Ермилов, любила представляться Дорой. И действительно в девушке было, что-то такое, что роднило ее с маленьким цветком. Глядя на нее, Игорь осознал, что вряд ли она думает о каком либо покушении. Вполне возможно, как у любого человека, не зависимо в какой тот стране живее, у него есть претензии к правящей партии. Кто бы ни оказался у власти, а вопросы негативные всегда найдутся. На всех не угодишь.

Игорь не заметил, как оказался с Дорой наедине. Блюмкин и Спиридонова куда-то удалились. Новиков и Протопопов, что-то обсуждали. Ермилов даже пожалел, что не может находиться одновременно в нескольких местах сразу. Он был вынужден слушать печальную историю, что рассказывала девушка. Игорь был поражен, сколько не значительных, на первый взгляд деталей исчезает бесследно со временем.

— Я тогда была контужена, — говорила между тем Дора, — и в таком состоянии попала в жандармское управление Киева. Допрашивал меня полковник Новицкий. Толстый, жирный козел. Он меня сломал, и я все подписала не глядя. Судья не стал делать скидок на возраст, а мне ведь тогда всего шестнадцать лет было, и приговорил к высшей мере наказания. Слава богу, генерал-губернатор, я ему до сих пор благодарна, вывел на судебном решении всего три слова — "Вечные каторжные работы". Затем Забайкалье. Мальцевская каторжная тюрьма. Постоянно холодно, здание одноэтажное деревянное. Начальник тюрьмы человек злой и стесняющийся — Павловский. С каторжанами почти не общается изредка заходит и проверяет политзаключенных, живущих большой семьей. Именно в той тюрьме я и познакомилась с Марией.

Ермилов сообразил, что девушка имела в виду эсерку Спиридонову. Она продолжала говорить, но Игорь уже не слушал. Он смотрел на нее, а когда вернулся в "Националь" вдруг понял, что постоянно о Доре думает.

— Нельзя, — выругал Ермилов себя, сидя у открытого окна. — Нельзя.

Папироска дымилась. За окном моросил весенний дождь, смывавший остатки прошлогоднего снега.

— Нельзя! — Проворчал Игорь, — еще не хватало, чтобы ты влюбился в Дору. Когда на кон поставлено будущее, думать о чем-то другом нельзя.

Но как бы то ни было, но наследующее утро, после посещения Лубянки, Игорь устремился на Большую Садовую.

Кто сказал, что Фанни Каплан была страшненькая? Злые языки.

Ермилов почти каждый день проводил в обществе Доры. Ночью, возвращаясь к себе в "Националь", думал, а стоит ли ее впутывать в покушение? С одной стороны ее нахождение на месте преступления было доказано, но с другой… После того как прозвучат выстрелы история пойдет по привычной, по крайней для него Игоря, колее. Все равно чекисты кого-нибудь задержат, но как бы то не было но путешественник как-то в разговоре заикнулся, что разочарован политикой вождя. Возмутился перегибами своих коллег на местах.

— Неужели, — говорил Ермилов, — нельзя обойтись без продразверстки? Неужели нельзя сделать так, чтобы власть в России была демократической? Зачем нужно было разгонять Учредительное собрание?

Девушка удивленно смотрела и не понимала, зачем об этом говорить на свидании. Пока Игорь понял только одно, что Дора ничего плохого против Ленина не имела. Она даже сказала, что благодаря брату Владимира Ильича Дмитрию поправила хоть и чуть-чуть зрение.

— Миш, — проговорила Фанни, прижимаясь к руке Игоря, когда они сидели на лавочке, — да разве я могу держать зло на брата, человека который был ко мне так добр. Я с радостью вспоминаю те дни, которые провела в санатории города Евпатория. Я, пожалуй, никогда не была так счастлива.

Больше эту тему Ермилов и не затрагивал. Один раз еще упомянул фамилию человека стрелявшего в Урицкого, но девушка никогда о таком не слышала. Потом Игорь в разговоре с Яковом Блюмкиным заикнулся. У того глаза вспыхнули, он полюбопытствовал откуда Михаил знает молодого Петроградского поэта.

— Слышал, — коротко ответил Ермилов. — Друг Есенина.

— А стихи, стихи-то его слышал?

— Стихи? Нет. Стихи не слышал.

— Ты много, Миша потерял. — Проговорил Блюмкин. Он встал из-за стола, подошел к окну и молвил:- Смотр. — Прокашлялся. Задекламировал:

На солнце, сверкая штыками —
Пехота. За ней, в глубине, —
Донцы-казаки. Пред полками —
Керенский на белом коне.
Он поднял усталые веки,
Он речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
Сердца из огня и железа,
А дух — зеленеющий дуб,
И песня-орёл, Марсельеза,
Летит из серебряных труб.

Блюмкин читал стихи и в его глазах Игорь увидел дьявольский огонь, что вспыхивает, когда человек вдохновлен и возбужден. Не прерываясь, с выражением и жестикуляцией, которая, как казалось Ермилову, была свойственна поэтом Серебряного века.

— Он, это стихотворение написал в прошлом году, — проговорил Яков, закончив читать. — Я же его в нашей газете прочитал. До этого стихи Леонида и Есенина в Одессе читал. Лично с пареньком, — Блюмкин вздохнул, — не знаком.

После этих слов можно было задуматься не на шутку. Вечером, после очередного свидания с Фанни. На этот раз оно закончилось постелью. Оставшись вдвоем, Игорь вдруг не сдержался и поцеловал девушку в губы. Думал, что та залепит ему звонкую пощечину, но ошибся. Дора ответила взаимностью. Они занимались любовью. Именно любовь, по-другому это просто назвать никак нельзя было. Даже слово — секс, в их ситуации казалось каким-то грубым и грязным.

Итак вечером после очередного свидания с Дорой Игорь, закурив папироску присел у окна. Вот и задумаешься тут. Как бы то ни было, но убийство Урицкого прямого отношения к покушению на Ленина не имело. Скорее косвенное. Дзержинский уехал по делам в Петроград. Хоть охрана и была снята, но выстрелы в вождя так и не прозвучали. Оставалось Ермилову сделать только два шага. Шаг первый, убедить Петерса, любыми способами, чтобы он распорядился провести митинг впервые без охраны. Шаг второй найти человека, который согласится стрелять, в противном случае покушение придется совершать самому. И еще германский посол фон Мирбах. Дни, когда на того было совершенно покушение приближались.

Вечером четвертого июня Ермилов пригласил Блюмкина и Андреева к себе в номер, для того чтобы провести совместно прекрасный вечер. Подразумевалось, что должны были прийти дамы. В данном случае это была Фанни и Мария Спиридонова.

К гипнозу пришлось прибегнуть только из-за того, что оба чекиста должны были забыть, кто посоветовал им уничтожить фон Мирбаха. В основном свою роль сыграла водка. Она у любого язык развяжет. Девушки, к разочарованию Блюмкина и Андреева не пришли. Сначала терпеливо ждали, а потом не выдержали, а там уж когда алкоголь свое стал брать и не до них стало. Ермилов незаметно перевел разговор в сторону Брестского мира. Возмутился для вида, что не согласен с решением, сделанным товарище Ульяновым. Собутыльники его поддержали.

— Я бы этим германцам показал, где раки зимуют, — молвил Игорь, — они сейчас в моем родном Харькове баб наших щупают да к стенкам прижимают. А этот, — путешественник выругался, да так естественно, что и сам поверил в искренность своих слов, — Россию по частым империалистам отдать хочет.

— Поговаривают, — проговорил Андреев, опрокидывая очередной стакан, — Ленин — германский шпион. Он и революцию затеял ради Вильгельма.

Ермилов вздохнул, понимая, что дыма без огня не бывает. О том, что Владимир Ильич немецкий шпион заговорили уже после августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Кто знает, но вполне возможно Ленин ненавидел свою родину, а в частности русский народ. Хотя с другой стороны, Игорь ведь помнил, как изменилась Россия, когда тот прожил на несколько лет дольше. А то, что идей Вождя мирового пролетариата были забыты, виноваты уже его последователи, и тут не важна по рельсам, проложенным Львом или Иосифом, она покатила дальше.

— Согласен дружище — Ленин, точно шпион. Но не его нужно уничтожать, а германца, — прошептал Яшка.

— Мирбаха? — уточнил Игорь.

— Его гада, — воскликнул Андреев, кулаком по столу ударил, — его родимого. Будь у меня возможность, лично пристрелил…

— Возможность? — удивился Ермилов.

— Будь бумага подписанная Дзержинским…

Путешественник никак не мог понять слов чекиста. Зачем ему нужна была писулька? Что она могла изменить? Или это была гарантия того, что им удастся без проблем проникнуть в здание посольства?

— Сделаю я тебе такую бумагу, — проговорил Блюмкин. — Дзержинский у меня вот где.

И он показал кулак.

— Завтра заполучу, — прошептал и грохнулся лицом салат.

Затем вырубился и Андреев.

Утром Ермилов поочередно подверг чекистов к гипнозу, заставив их тем самым забыть о прошедшем разговоре.

Вечером пятого июля Блюмкин притащил мандат, подписанный Дзержинским. Ему удалось неизвестно каким способом уговорить Железного Феликса написать ее.

— Подписи Дзержинского и Ксенофонтова поддельные? — Полюбопытствовал Игорь, разглядывая бумажку.

— Самые настоящие. Я сначала думал подделать, а потом решил идти напролом. Железный Феликс подписал, даже не спросив, для чего она нужна.

— Неужели…

— Я не умею читать чужие мысли, Михаил, — проговорил Блюмкин, — но когда Дзержинский ставил подпись, он посмотрел на меня и сказал: "Запомните, я не в курсе. Подписи поддельные. При любом исходе ответственность только на вас". Сволочь. Желает остаться чистеньким.

Ермилов взглянул на Якова. Не хотелось прибегать к гипнозу, но видимо придется. Игорь предположил, что руководитель ВЧК догадывался о планах левых эсеров, и хотел с помощью них избавиться от двух проблем. Во-первых, Дзержинскому не нравились оппоненты большевиков. Куда спокойнее управлять государством, зная, что на власть больше никто не претендует. У себя-то в партии, они уж как-то сами разберутся. Во-вторых, Феликс Эдмундович был против мирного договора с Германией. Он не верил в слова Ленина о том, что там вот-вот, точно также как и в России грянут пролетарские революции.

К гипнозу прибег Ермилов только тогда, когда пообещал достать для террористов оружие и бомбу.

После полудня Андреев, Блюмкин и Ермилов вышли из гостиницы "Националь". У ворот их ждал мужчина средних лет. Он стоял в стороне, а когда эсеры вышли из дверей здания направился к ним.

— Знакомьтесь, Михаил, — проговорил Блюмкин. — Это — Яков Фишман. Яша — это Михаил.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Ну, рассказывай! — потребовал чекист.

— А что рассказывать. — Молвил Фишман. — Посол сейчас у себя. Ждет какого-то человека.

Затем мужчина запустил руку во внутренний карман пиджака и достал бумаги.

— Это план помещений. — Он развернул листок. — Вот тут и тут внутренние посты охраны дипмиссии.

— Спасибо, Яков. — Произнес Блюмкин, хлопнул Фишмана по плечу и, взяв бумагу, добавил, — ты все правильно сделал. Постарайся в дипмиссии, по возможности, дней пять не появляться, а лучше больше туда не ходи. — Затем взглянул на Игоря. — Садись за руль, товарищ Большаков.

Ехать нужно было на черном паккарде. Тот стоял у обочины. Блюмкин обошел его и открыл дверь рядом с водителем. Андреев сел сзади. Ермилов, никогда не водивший допотопных монстров, несколько раз пнул нагой, по резиновым покрышкам. Мысленно попросил у бога помощи.

Уже в машине Блюмкин сообщил, что Фишман, вот уже несколько дней, еще задолго до их разговора с товарищем Большаковым, был внедрен в германское посольство под видом электрика.

— А товарищу Фишману, — поинтересовался Игорь, следя за дорогой, — можно доверять?

— А какая собственно разница, — произнес Блюмкин, разводя руки в сторону, — нам живыми все равно из посольства не выйти.

— Э нет, товарищ Исаев! — Воскликнул Ермилов: — Мы так не договаривались.

— Знаю, — сказал Блюмкин, закуривая папиросу. — Ты в машине будешь ждать. За углом. Если услышишь выстрелы, так сразу можешь уезжать.

В четырнадцать часов возле особняка в Денежном переулке, у дома номер пять, Ермилов остановил автомобиль. Из него выбрались эсеры и направились к дверям посольства. Сам же Игорь отогнал машину в соседний район и совершил прыжок в прошлое минут на двадцать. Не спеша направился в сторону посольства. Встал так, что ему стало хорошо видно здание.

Вскоре к нему подъехал паккард. В шофере Ермилов узнал себя. Из автомобиля выбрались двое и направились к дверям. Машина тут же уехала. Куда Игорь прекрасно знал. Блюмкин вытащил из кармана удостоверение Всероссийской чрезвычайной комиссии, затем бумагу и сунул в лицо швейцару. До Ермилова донеслось:

— Требую личной встречи с германским послом!

Швейцар побледнел, но чекистов впустил. Сам последовал за ними. Игорь только и увидел, как захлопнулась за ним дверь.

Блюмкин и Андреев вот уже пять минут стояли в Красной гостиной особняка. Ожидание казалось длиться долго. Яков даже занервничал, а вдруг ничего у него не получится. Ходил слух, что фон Мирбах был предупрежден о возможном покушении. И не удивительно, перемирие с германцами многим не по душе, но узнав, что приехали официальные представители ВЧК, решил выйти к ним на встречу. Правда, появился он в гостиной не один, а в сопровождении советника посольства доктора Курта Рицлера, да адъютанта военного атташе лейтенанта Леонгарта Мюллера, последний взят был графом в качестве переводчика.

— С кем имею честь разговаривать? — Поинтересовался фон Мирбах.

— Яков Блюмкин, — представился чекист. Потряс перед носом графа бумажкой со словами: — Ваш родственник Роберт Мирбах обвиняется в шпионской деятельности.

— Боюсь вас огорчить, господа…

— Товарищи, — поправил посла Блюмкин.

— Хорошо, товарищи. Так вот, боюсь вас огорчить господа-товарищи, — проговорил Мирбах, беря бумагу, которой только что размахивал чекист, — но, ни о каком родственнике, тем паче неком Роберте Мирбахе, я ничего не слышал. И уж тем более не встречался.

Андреев, ходивший по холлу, и разглядывая портреты, что висели на стене, повернулся, пристально посмотрел на графа и поинтересовался:

— Не желаете, граф, узнать о мерах, которые собираются предпринять в отношении вашего родственника?

— Я повторяю, он мне не родственник! — Вскричал Мирбах. — Но еще ли вы готовы сообщить мне, то с удовольствием послушал бы.

В подтверждение он кивнул. То, что произошло дальше, для посла было неожиданностью. Граф предполагал, что Блюмкин сейчас достанет из кармана еще один документ, но он глубоко ошибся. Чекист выхватил револьвер и открыл огонь. Три выстрела и все мимо. Ни в фон Мирбаха, ни в доктора, ни в адъютанта он не попал. Воспользовавшись сложившейся ситуацией граф, попытался бежать. Андреев кинул ему под ноги бомбу, но та не взорвалась. Уже у дверей из гостиной, пуля выпущенная чекистом настигла посла, тот пошатнулся и упал. Ковер окрасился в коричневый цвет. Блюмкин поднял с пола неразорвавшуюся гранату и вновь метнул в фон Мирбаха. Раздался взрыв. Воспользовавшись дымом и паникой, оба чекиста выпрыгнули в окно и кинулись к "Паккарду". Товарища Большакова в ней не было. Андреев выругался и забрался на место шофера. Блюмкин же приземлился булыжную мостовую не удачно. Взвыл, как раненый пес.

— Что, товарищ Исаев? — Поинтересовался его приятель.

— Кажется, ногу сломал, — прокричал Яков.

В окне появились немцы. Адъютант достал браунинг и несколько раз выстрелил. Одна из пуль угодила в ногу Блюмкина. Тот вновь взвыл. Из последних сил тот добрался до машины. Свалившись на сидение, вырубился. Андреев завел двигатель и через пару минут автомобиль уже несся по переулку прочь от посольства.

Ермилов облегченно вздохнул. Первая часть операции прошла более и менее. Через час сорокасемилетний граф фон Мирбах умрет. И начнутся аресты левых эсеров. Про него Андреев, также как и Блюмкин даже не вспомнят.

— Вот теперь можно ехать и на Лубянку, — прошептал Ермилов, когда в германское посольство прибыл сам Петерс.

Игорь точно знал, что Яков Блюмкин с Николаем Андреевым направились в штаб отряда ВЧК, что размещался в Трёхсвятском переулке. Руководителем у чекистов был Дмитрий Попов. Бывший балтийский матрос, в будущем один из основных руководителей Повстанческой армии Махно. Приехал в Москву в самом начале весны по распоряжению Моссовета, где почти сразу же поступил в ВЧК. Со слов Блюмкина, неделю назад, это Ермилов помнил хорошо, левые эсеры начали подготовку к вооруженному восстанию против Советского правительства. За несколько дней, до того, как состоялся разговор Игоря с товарищами Блюмкиным и Андреевыми в "Национали", Яков сообщил, что Попов срочно затребовал санитарные носилки, лубки и ряд медицинских принадлежностей в большом количестве, очевидно, предвидя возможность боевых "операций". Если бы Ермилов не спровоцировал покушение на посла, то неизвестно на какой срок восстание намечалось, а так левым эсерам, сразу же после появления раненого Блюмкина и Андреева, пришлось приступать к активным действиям.

Разглядывая, как в дверь посольства вошли несколько чекистов, среди которых Игорь признал Петерса, он понял, что направившийся в казармы Дзержинский, скорее всего, уже арестован.

— Типография, почтамт и телеграф, — проговорил Игорь, — уже в руках эсеров.

Кое-как, стараясь не угодить под горячую руку товарищей, Ермилов добрался до Лубянки. У дверей в здание ВЧК его остановил караульный и затребовал документ. Пока Игорь искал его в кармане пиджака, на улицу выскочил Иоаким Вацетис.

— Товарищ Большаков, — воскликнул он. — Вы как раз вовремя. Левые эсеры затеяли мятеж. Только что звонил Ленин и приказал направиться к Большому театру. Там сейчас идет заседания Съезда Советов. Велено арестовать фракцию левых эсеров. Так что забирайся в машину.

Ермилову пришлось присоединиться к чекистам. Он запрыгнул в кузов грузовичка и примостился к служивым, с которыми наладил в свое время прекрасные отношения. Рискованно конечно поступил, тот же Вацетис мог бы вспомнить, что товарищ Большаков общался в последнее время с Блюмкиным, но было уже поздно что-то менять. Перемещаться в будущее нужно было уже у театра. Ему в какой-то мере повезло — попал в оцепление. Игорю прекрасно было видно, как из здания выходили большевики. У них, все тот же Иоаким Вацетис самолично проверял документы. Сначала выпустили коммунистов, затем делегатов съезда и лишь затем небольшой отряд вошел в театр арестовывать эсеров. К счастью обошлось без стрельбы.

Когда последний представитель мятежников покинул здание, Игорь нажал кнопку на машине времени.

Вокруг никого не было. Над Москвой опустилась ночь. Нужно было срочно добраться до квартиры Анны Пигит. Там можно выспаться и там была Дора. Пришлось идти пешком. У самого дома Ермилов остановился и достал папироску. Закурил. Вглядывался в окна. А не рискует ли он? Вдруг под горячую руку попали и женщины? Или может быть в квартире номер пять, сейчас находится засада чекистов? Отогнал эти глупые мысли прочь. Во-первых, со времени мятежа прошло больше месяца и страсти утихомирились. Во-вторых, пострадали в основном руководители левых эсеров. Рука ВЧКа не коснулась мелких сошек, иначе бы Фанни не оказалась во время покушения на заводе Михельсона. В-третьих… Игорь выругался. Бросил окурок под ноги.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

И шагнул к двери подъезда. Тут еще на секунду замялся, но как только коснулся дверной ручки, понял, что отступать поздно. Вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. Позвонил. Дверь открыла Анна.

— Вы, — проговорила женщина.

— Да я. — Молвил Игорь, — а Дора?

— С Дорой все нормально…

— Можно я…

— Входите.

Ермилов вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Ничего если… — проговорил он, но Анна перебила:

— Аресты уже прекратились. Чекисты поискали и утихомирились. Искали и вас, товарищ Большаков.

— Догадываюсь. Поэтому и уехал из города. Теперь вот вернулся.

Женщина улыбнулась.

— Вы проходите на кухню. Я сейчас чаю налью. Дора, — прокричала она, — Михаил вернулся.

Дверь комнаты открылась и в коридор высунулась заспанная Каплан. Она протерла руками глаза и посмотрела на Ермилова. Удивительно, но как полуслепая женщина могла узнать его в темноте коридора? Игорь повесил шляпу на вешалку и прошел на кухню, где уже крутилась, как белка в колесе Анна.

— Теперь вот всем этим сомой приходится заниматься, — пояснила она, — а раньше горничная выполняла работу. Но времена меняются…

— Вы лучше расскажите, — перебил ее Игорь, — что в городе творилось.

— Что творилось… — женщина опустилась на табуретку. — Да почти всех наших арестовали. Спиридонову, Попова.

— Мне ведь после ареста делегатов Съезда пришлось уходить…

— Значит, вам повезло, — вздохнула Анна, — тут ведь такое творилось. Рано утром на следующий день (Игорь сразу же понял, что женщина имела в виду седьмое июля) на казарму, где находились наши люди, начали наступление латышские части. Вооруженные пулеметами, пушками и броневиками, они в течение часа погасили пламя восстания. Александровича и несколько человек из отряда Попова арестовали уже на следующий день. Потом пришли за Марией. Меня и Дору не тронули. — Анна вдруг замолчала, посмотрела на дверь комнаты, где копошилась, приводя себя в порядок Каплан, и прошептала, — думаю, за нас брат Ленина Дмитрий заступился. Попов покинул город. Я думала, что вы ушли с ним.

— Не мог. У меня еще дела в Москве.

— Знаю, какие у вас дела, — молвила Пигит и подмигнула.

Вряд ли женщина догадывалась о планах Ермилова стрелять в Ленина, скорее всего она, предполагала, что Игорь вернулся в Москву только из-за Доры, в которую он, по мнению Анны, был сильно влюблен.

А затем была страстная ночь. Утром, когда Каплан еще спала, Игорь достал браунинг и почистил его. Затем зарядил. Теперь после того, как ему удалось отдохнуть, можно было приступать к выполнению основной миссии, ради которой он и отправился в прошлое.

Весь день Ермилов провел в обществе Фанни. Анна даже куда-то ушла на несколько часов, оставив их вдвоем. Теперь появилась возможность поговорить.

— Дзержинского отстранили от управления вэчэка, — проговорила вдруг девушка.

Игорь прекратил, есть щи, и посмотрел на Дору.

— О как! — Удивился он. — И почему же?

— Утверждают, что большевик был причастен к покушению.

Игорь промолчал. Говорить о том, что Феликс Эдмундович, догадываясь об истинных целях Блюмкина, подписал тому бумагу, не стал. Не стоило девушке знать лишнего.

— А вот парней, что были расстреляны наследующий день, после подавления восстания жаль, — вздохнула Дора.

— Хочешь, я за них отомщу? — Молвил Ермилов. — Убью Ленина?

— Не надо, Миш.

— Поеду на завод Михельсона в один из дней, когда он будет там, на митинге, и убью.

— Не надо, Миш, — повторила девушка.

Казалось, что Большаков ее не слушал. Фанни вздохнула. Она не знала, как ей остановить Михаила. Он ведь все равно уйдет.

Ермилов ушел из квартиры вечером. Попрощался с Анной, нежно обнял Дору, прошептал ей на ушко: "Все будет хорошо". Хлопнув дверью, вышел.

— Он же погибнет, — прошептала Каплан, когда дверь за ним закрылась.

— Революций без жертв не бывает, — ответила Анна, достала папироску и закурила.

На улицы уже было полно народу. Все куда-то спешили. Город жил.

Игорь вновь приметил рабочих спешивших на завод. Он бросил окурок на брусчатку и пристроился позади. Сначала не спешил, но потом прибавил шаг, и уже через несколько минут слился с толпой. Рабочие обсуждали предстоящий приезд Ленина на митинг. Среди них уже прошел слух, что в Петрограде застрелен эсерами Урицкий. Кто-то высказал предположение, что вполне возможно Ильич передумает, или его отговорят. Кто-то ответил, что вождь не такой человек, чтобы врагов бояться.

Между тем толпа прошла в распахнутые настежь чугунные ворота, и начали расходиться по цехам. Ермилов подумал было направиться в каморку сапожника, но передумал. В это время, вполне возможно, что он сам уже облюбовал помещение. Нужно было найти что-нибудь другое. Игорь остановился и огляделся. Рядом с проходом в гранатовый цех заметил небольшой домик. С надеждой, что оно свободно путешественник направился туда. Это оказался заброшенный склад, в котором дворник когда-то хранил свой инвентарь. На полу, в правом углу от дверей лежала огромная куча березовых веников. Чуть рядом, у самой стены приставлены носилки. В левом углу, вперемешку грабли и лопаты. У самого окна, закрытого решеткой, покосившись, стоял манекен. Можно предположить, что для хозяина и управленческого персонала, здесь на заводе шили униформу.

— Нужно что-то сделать, чтобы охрана сюда во время обхода не сунулась, — проговорил Игорь, вспомнив как в прошлый раз в каморку сапожника, попытались открыть дверь. — Замок не повесить, да и не к чему. Если только спрятаться…

Тут он хлопнул себя полбу. Выругался, обозвав себя идиотом. Все было куда проще. Нужно лишь переместиться во времени. Неважно куда. Нажать кнопку как раз в тот момент, когда сюда попытаются заглянуть чекисты. Всего-то прыжок на пару минут в будущее. Главное чтобы сейчас, решил Игорь, никто сюда не заглянул раньше времени. На всякий случай с помощью попавшихся под руки средств закрыл дверь так, чтобы никто не смог сюда войти. После чего Ермилов подошел к окну. Сквозь него ничего не разглядеть. Затем скинул пиджак и повесил на манекен. Затем сверху накинул кепку и тут Игоря осенило. Он минуты две оглядывал то, что получилось.

— А ведь этот манекен так похож на человека, — прошептал Ермилов. — Жаль пальто осталось в "Национале".

Открыл дверь и выглянул во двор.

— Пусто. Нужно будет вечером, — проговорил Игорь вслух, — подкатить манекен к воротам цеха. — Но вспомнив об осмотре помещений, передумал. — Э нет, не получится, — вздохнул путешественник. — Придется это делать во время митинга.

Вернулся в подсобку. Притворил дверь и задремал. Вечером выбрался в город и пошел на преступление. Обчистил лавку торговавшую одеждой. А утром, когда рабочие устремились на завод, подготовил манекена и стал ждать.

Когда к складу направился начальник гарнизона Замоскворечья Блохин, в сопровождении двух чекистов, Игорь вытащил машину времени и нажал кнопку. Рассчитал точно. Оказался в тот самый момент, когда за охраной митинга захлопнулась дверь.

— Повезло, — прошептал Ермилов, — чуть-чуть не рассчитал… Интересно, какие были бы у них лица, когда из ничего возник человек. Впрочем, неважно. В любом случае добром бы это не кончилось.

Игорь скользнул к окну. Приник к мутному стеклу и постарался рассмотреть дальнейшие действия начальника гарнизона. Блохин направлялся к сапожной мастерской. Сердце у путешественника екнуло. Там сейчас мирно спал он сам. Один из солдат дернул дверь и до Ермилова донеслось:

— Закрыто, товарищ Блохин.

Начальник гарнизона что-то спросил, тот ответив. Видимо слова караульного убедили, так как Блохин тут же направился в сторону ворот. Там он достал самокрутку и, повернувшись к одному из служивых, попросил огонька. Видимо комиссар нервничал.

Вскоре в ворота въехал автомобиль. Остановился. Из машины выбрался Ленин. К нему тут же подскочил Блохин. По-военному приветствовал вождя. Ульянов недовольно бросил взгляд в сторону красноармейцев, и спросил:

— А что это значит?

Блохин вытянулся по стойке смирно и отрапортовал, что это охрана митинга. Ленин побледнел, и приказал:

— Немедленно ее убрать!

— Без приказа товарища Дзержинского я не смогу этого сделать, — парировал комиссар.

— Так свяжитесь с ним.

Блохин кивнул и направился к зданию завода управления. Ермилов отметил, что отсутствовал тот в этот раз чуточку дольше. Затем вернулся и распорядился снять охрану.

— Ну, вот видите, — молвил Ильич и направился в гранатный цех.

Игорь облегченно вздохнул. Пока все шло по плану. Он уже хотел было заняться манекеном, когда к машине, где сидел шофер Ленина, подошла женщина.

— А она-то, что тут делает? — Воскликнул путешественник, признав в ней Дору.

Не иначе девушка решила остановить его?

— Дура, — проворчал Игорь, — в петлю лезет. Ой, дура.

Изменить уже ничего нельзя было. Видно от судьбы не уйдешь. Сейчас он выстрелит в Ленина. Ее схватят. Девушка возьмет все на себя. Конечно по глупости, но она это сделает. Потом ее расстреляют. Игорь так и сел на скамью. Закрыл глаза руками.

— Боже! — Простонал он. — Как же мне быть?

У него не было ничего другого, как только стрелять. Третьего не дано. Игорь вытащил пистолет и вновь проверил. Перезарядил и только после этого прошептал:

— Отступать некуда. История требует жертв.

Почувствовал себя вдруг бессердечным чурбаном. Встал. Подошел к дверям. Открыл их и выглянул на улицу. Шофер дремал, Доры нигде не было видно, скорее всего, она присоединилась к участникам митинга. Захлопнул дверь. Подошел к манекену, коснулся рукой и сказал:

— Ну, что, друг ситный, пора!

Стараясь не шуметь, подкатил манекен к воротам цеха. Поставил. Натянул от него к стене растяжку. Первый, кто выйдет из здания, а это будет не иначе как Ленин, задев леску, уронит "человека". Образуется пробка, которая отделит его от толпы, дав, таким образом, возможность беспрепятственно подойти и выстрелить. Пока разберутся, Ермилов рассчитывал успеть переместиться в будущее или на худой конец просто убежать с завода. Поэтому в цех он решил не идти, а послушать выступление Ленина отсюда, стараясь оставаться незаметным для Петра Гиля.

До Игоря донеслось:

— Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хваленое равенство и братство? Нет! Где господствуют "демократы" — там неприкрашенный, подлинный грабеж. Мы знаем истинную природу так называемых демократий. Тайные договоры Французской республики, Англии и прочей демократии нам воочию показали сущность и подоплеку всего дела.

Ленин говорил громко, Ермилову даже на секунду показалось, что тот не картавит. Игорь усмехнулся. Осталось совсем ничего и ничем не привлекательный митинг войдет в историю. Он достал папироску и закурил.

Окурок упал у его ног как раз в тот момент, как Ильич произнес:

— Поняв это, рабочие создали свои Советы

Раздались аплодисменты. Потом зазвучал интернационал.

— Пора, — прошептал Игорь и направился к подсобке.

Остановился недалеко от дверей. Входить внутрь не стал. Да и не к чему это теперь было.

— Все же я ошибся, — пробормотал он, когда заметил, как в ворота завода вошла Дора и еще какая-то незнакомая женщина..

Сейчас Каплан выглядела намного старше своих лет. Была одета проще, так что не подумаешь, что когда-то он восхищался этой барышней. Казалось, Фанни что-то задумало. Скорее всего, она решила остановить его Игоря.

Ленин все-таки сбил манекен. Тот с грохотом упал, преградив основной массе присутствующих на митинге дорогу во двор. Кто-то прокричал:

— Стойте! Человек упал.

Нет, отметил Игорь, а народ все же был в эту эпоху другой. В его будущем, упавшего человека точно бы затоптали.

Между тем Ермилов уже вытащил браунинг. Снял с предохранителя и направился к машине. Дора, искала глазами в толпе, что образовалась в дверях цеха, не иначе его. В сторону подсобки она и не думала посмотреть. Незнакомка же о чем-то беседовала с Лениным. Отчего, тот все еще стоял у автомобиля. Шофер Гиль уже начал нервничать. Он смотрел на разговаривающих Игоря же не видел. Незнакомка жаловалась на действия большевиков. Владимир Ильич кивал и делал вид, что прислушивается к словам женщины. Когда она закончила говорить, он улыбнулся, поправил кепку и молвил:

— Это все временные трудности. Они закончатся, как только…

Ермилов поднял браунинг и выстрелил три раза подряд.

Ленин пошатнулся и упал. Каплан испугалась. Повернулась и увидела Игоря.

— Беги дура, — прокричал Ермилов.

Она, подняв подол платья, повинуясь инстинкту, бросилась к воротам. Из машины выскочил Гиль, склонился над вождем. Пока он щупал пульс, Игорь, за ним Батулин и Блохин, кинулись за молодой девушкой.

— Врача! — Прокричал шофер. — Врача!

Гиль присоединился в погоню за стрелявшим.

Между тем в переулок свернула Каплан. За ней Ермилов. Пока доставал машину времени уронил браунинг. Хотел было наклониться и поднять, но передумал. Нажал кнопку на коробочке.

2013 год. Москва. Пока неизвестная реальность.

Ермилов чуть не сбил бритоголового паренька, что остановился как раз посреди дороги. Игорь налетел, аккурат в тот момент, когда скинхед (так путешественник охарактеризовал его) достал пачку сигарет. Парнишка вовремя увернулся, но при этом выронил курево из рук. Он буркнул, что-то по-немецки, и Игорь решил, что иностранец. Чтобы как-то загладить свою вину, Ермилов наклонился и поднял прямоугольную пачку с зеленой полосой и надписью "Echt Orient №.55". Таких он никогда не видел, вполне возможно, решил путешественник во времени, что паренек привез ее с собой из Германии.

— Значит, все получилось, — прошептал Ермилов. — Мир такой, какой он и должен быть.

— Was[2]? — спросил скинхед.

— Ich bitte um Verzeihung![3] — Извинился Игорь.

Ермилов отправился туда, где в другой реальности оставил автомобиль. Там в кустах стоял его старенький "Форд". Тот самый, каким Игорь его помнил. Путешественник обошел машину, пытаясь отыскать в ней какие-нибудь отличия. Убедившись, что их нет, облегченно вздохнул. После этого открыл дверцу и забрался внутрь. Теперь можно было и расслабиться. Включил радио и попытался поймать любимую волну. Казалось, все радиостанции словно сговорились. Крутили немецкие мелодии, Игорь выругался.

Он открыл бардачок и запустил руку в поисках любимых сигарет. И тут его взгляд привлек бегущий к машине человек в сером плаще с надвинутой на глаза широкополой шляпой. За ним держа пистолеты, неслись какие-то странные люди. Преследуемый остановился, выхватил из кармана оружие и выстрелил.

— Кино снимают, — прошептал Ермилов.

Преследователи выстрелили, и человек начал падать. Шляпа слетела, и Игорь узнал его.

1918 год. Москва.

Петр Гиль вовремя отказался от преследования. Пробежав несколько метров, он остановился. Поднял с земли уроненный браунинг. Прокричал Батурину, что возвращается к Ленину. Тот на мгновение обернулся и махнул рукой, дескать, поступай, как знаешь.

Владимир Ильич лежал около машины. Рука его касалась шей. Другая была прижата к боку.

— Поймали его? — спросил только Ульянов.

Шофер удивленно поглядел на вождя.

2013 год. Москва. Искаженная реальность — 3.

Ермилов остановил машину возле Чистых прудов. Он выбрался из автомобиля и направился к водной глади. Минут пять стоял, вглядываясь в свое отражение. Затем вытащил из кармана капсулу с ядом. Размахнулся и зашвырнул, как можно дальше в пруд. Игорь не мог выстрелить отравленными пулями в Ильича. То, что Фанни Каплан стреляла в вождя именно такими, была всего лишь ложью, придуманной, чтобы как-то оправдать скоропостижную смерть Ленина. Нет, тут явно было что-то другое.

Игорь попытался отыскать взглядом лавочку, на которую можно было присесть, но не обнаружил. Здесь можно было только гулять. Педантичная чистота вдруг стала раздражать. Что-то в истории пошло не так. Он понял это, когда признал человека, которого сначала преследовали, а затем хладнокровно застрелили. Это лицо Игорь видел не раз. Ермилов с уверенностью мог даже сказать как того звали. Путешественник вытащил из кармана пальто, найденного в багажнике автомобиля, пачку сигарет и закурил.

— Убитого, — прошептал Игорь, выпуская колечко дыма в холодное осеннее небо, — звали Ермилов Игорь…

Он недоговорил. В его сторону, как-то странно посмотрела женщина.

— Нужно где-то спрятаться, — прошептал Ермилов.

Он направился к автомобилю. Забравшись внутрь, открыл бардачок. В глубине обнаружил записку с адресом. Выругал себя того за беспечность.

Интерлюдия — 4. Геннадий Заварзин

Следующий этап похождений моего сотрудника я бы назвал — "Задачей с двумя неизвестными". Это до этого момента попытки вернуть ход истории в ее исконное русло казались таким простым делом. Ведь достаточно было открыть все тот же учебник истории для одиннадцатого класса, чтобы понять, где произошел сбой, и что именно послужило причиной. А если человек погибает задолго до того момента, когда… Нет не правильно. Представьте, что историческая личность, завоевавшая известность и повлиявшая в огромной мере на мировую историю, погибает задолго до тех событий, в которых он оставил свой след. А вследствие этого ни один учебник его просто не упоминает, и установить, когда тот выпал из истории, очень и очень сложно. Тут уже ничто не поможет. Если спросить у кого-нибудь об этом индивидууме, тот посмотрит на путешественника во времени, в крайнем случае, как на сумасшедшего. Вот с такой вот ситуацией столкнулся и Ермилов. И чтобы вернуть нужную реальность пришлось ему совершить много перемещений во времени.

И мне прекрасно было известно, что с казавшейся невыполнимой задачей он справился. Я даже видел его, но не остановил. На секунду показалось, что он идет в здание ФСБ. Будь оно неладное — забыл, а ведь знал, что Игорь совершил скачек в будущее, чтобы проверить, получилось ли у него.

В тот день я выбрался из служебного автомобиля за несколько метров до Лубянки. Решил прогуляться пешочком и обдумать сложившуюся ситуацию. Я никак не мог забыть тот сон, в котором руководил разведывательным отделом НКВД или, бог его знает, как то подразделение называлось. Медленно брел по улице, представляя, каким бы была столица, если бы к власти в тридцатых годах пришел не Сталин, а скажем Троцкий? Или допустим, что было с Москвой, если бы в декабре сорок первого наши войска не остановили гитлеровские войска на самых подступах? Последний вопрос меня волновал больше всего. Несколько недель назад мне приснился еще один сон. Такой же непонятный и таинственный, как и тот, что был в прошлый раз. Я никогда не мог представить себя руководителем подполья. Кто-то из вас скажет, что в этом такого удивительного? Любому человеку может присниться сон о Великой Отечественной Войне, о партизанском движении или об подполье, скажем в городе Варшава. Любому, но только не мне и не в этот раз. Мне приснилась Москва двадцать первого века, находящаяся вот уже более семидесяти лет под властью не любимых мной фашистов. Я ни как не мог (во сне) простить им смерть моего отца, погибшего в начале девяностых, когда он руководитель одного из партизанских отрядов был, вздернут на Лобном месте с табличкой "Партизанен".

Во сне я прекрасно помнил, кем были мой дед и отец. Знал, что в двадцать седьмом году мой прадед принимал участие в захвате одного из монастырей, что было затоплено, как раз перед войной. Помнил, как отец привел меня в отряд, после того, как на одном из заданий погибла моя мать. Я лишь не ведал, что будет со мной дальше и отчетливо запомнил тот момент из сна, когда мне доложили, что погиб наш разведчик, прибывший в Москву из Красноярска.

В тот день я шел по улице, анализируя оба сна. Мне хотелось понять, что это такое? Грезы или параллельная вселенная, в которой одна из ипостасей человека существует. А может то, что я сейчас брел медленно по осенней улице, в черном пальто и есть на самом деле сон?

Остановился, не дойдя несколько метров, чтобы перевести дыхание, отогнать все мысли, что сейчас мешали сосредоточиться на предстоящей работе. Мое внимание привлек человек в военной шинели, фасон которых вышел из моды лет пятьдесят назад. В нем я признал Ермилова, хотел было окликнуть, но передумал. Паренек наверно устал. Сколько ему лет пришлось провести в Петровской эпохе, пока удалось поймать человека решившего подменить Петра? Год, два, три? А может все десять? Сейчас Игорь, скорее всего, был не в духе, и злился на меня за столь тяжелое поручение. Мне даже показалось, что он слегка посидел. Дождался, когда Ермилов войдет в здание и только после этого направился на КПП. Показал документы и поинтересовался, кто прошел только что до меня. Получив утвердительный ответ, направился в кабинет. Уже в приемной попросил адъютанта доложить, если придет Ермилов. Но тот, ни через час, и через два ко мне не явился. Спустившись на КПП, полюбопытствовал у охранника, не выходил ли из здания мой сотрудник.

— Ни как нет, — отчеканил служивый.

Позже у себя в кабинете я долго ругал себя.

— Старый дурак, — кричал я на весь кабинет, отчего адъютант из любопытства заглянул ко мне. — Что же ты старый дурак наделал?!

Нужно было нагнать Игоря, остановить. Я ведь знал. Но случившегося уже было не изменить. В одном я тогда был уверен, что с задачей с двумя неизвестными Игорек справился. Вот только зачем, для чего он вновь отправился в прошлое? Об этом даже книжка молчала. Я выгнул ее из сейфа. И пока не прочитал с корки до корки не ушел домой. Адъютант несколько раз заглядывал в кабинет, интересовался, не нужно ли чего. Только раз попросил его налить мне чаю.

Видели вы бы глаза моего помощника, когда ставя на стол стакан в подстаканнике с терпким английским чаем, тот обратил внимание на маленький блокнот.

— Любопытный блокнот, — проговорил он, опуская два куска сахара в бокал, — точно такие же продаются в киоске через дорогу. Только этот выглядит уж больно древне. Словно лет ему около ста.

— Девяносто, — произнес я, пододвигая к себе поднос. — Ступай. Если, что я тебя вызову.

Адъютант ушел. Никогда я не задумывался над тем, когда был выпущен этот блокнот. Считал его вещичкой древней. Автор его запросто мог купить книжку в начале двадцатых годов, но теперь я в этом сомневался. Никогда не смотрел, кем она была выпущена и когда, теперь вот сделал и был потрясен.

Я вызвал адъютанта и попросил того сбегать в киоск, если конечно тот не закрыт и купить точно такую. Вернулся он через несколько минут. Положил передо мной на стол похожий блокнот. Я взял в руки и долго разглядывал. Похожи, как близнецы. Выругался. Теперь мне было известно, кем являлся тот странный монах, что как казалось моему прадеду, проклял его.

Нужно было выручать сотрудника, но для начала уже мне пришлось решать задачу с двумя неизвестными.

Первое: кого послать на спасение? Второе: как это сделать?

А главное решить в какой момент истории?

Глава 4. Задача с двумя неизвестными

Москва. 2013 год. Реальность — 3.

В комнате полутьма, на окнах плотные шторы. За столом Геннадий Заварзин. Перед ним бутылка, какого-то мутного напитка, и пачка. Он смотрел удивленно на Ермилова, словно перед ним сейчас стояло приведение.

— Мне доложили, что вас убили, товарищ Ермилов, — проговорил "полковник". — А вы оказывается с двойником прибыли из Красноярска.

То, что это не "двойник", а он сам из этой реальности, Игорю объяснять не хотелось. Да и как это сделать. Ну, не поверит Заварзин в его слова и, не дай бог, еще за человека местных спецслужб примет. Он уже расспросил у человека, что доставил сюда о ситуации в городе. Ведь подпольщик, так или иначе, должен был выложить информацию.

— Я вас из-под самого носа сотрудников Гестапо вытащи, — проговорил он, уже подходя к дому, — а, вы, как ни в чем не бывало, разъезжали по столице, на американском автомобиле.

Ермилов припомнил, как катался по Москве на своей машине. Как подъезжал к Кремлю и долго вглядывался, пытаясь разглядеть красные звезды. Но вместо них разглядел лишь свастику. Сначала он предположил, что покушение у него не получилось, но потом, когда проезжая мимо здания городской думы, там, где в его реальности стоял памятник Юрию Долгорукому, основателю Москвы, а до этого был генерал Скобелев, теперь красовался немецкий полководец. На стенах домов, окружавших площадь, висели красные полотнища со свастикой.

Игорь так и не заметил, как за ним увязался хвост. Хотя правильнее сказать два хвоста. Один, как потом выяснилось, организовала тайная государственная полиция, а второй — подпольщики. Именно они умудрились перехватить его раньше гестаповцев. В тот момент Ермилов выбрался из автомобиля и направился к мемориалу, что расположился на поклонной горе, там, где в его реальности был Парк Победы. Здесь, то же самое, только одно отличие был он посвящен не победе русского оружия над фашисткой Германией, а как раз наоборот.

Огромные фигуры немецких солдат, явно выполненные не Зурабом Церетели. Впервые в своей жизни Игорь пожалел, что не этот замечательный скульптор их сотворил. Прогулялся до огромной полусферы, где были выгравированы имена германских военнослужащих, павших под Москвой. Минуты три стоял и читал готические надписи, пока его не окликнули.

Ну, а дальше все было само собой, как в кино. На вопрос:

— Это вы продаете славянский шкаф?

Игорь ответил автоматически. В свое время он несколько раз пересматривал старый добрый фильм "Подвиг разведчика".

— Славянский шкаф продан…

Ермилов не договорил, человек облегченно вздохнул и произнес:

— Наконец-то. А мы думали, вас убили! Но, что мы стоим, — воскликнул подпольщик, — нужно уходить…

Путешественник уже направился к своему автомобилю, но тот его остановил:

— Туда нельзя. Идемте за мной, товарищ Ермилов.

Подпольщик доставил Игоря в незнакомый район. Такой район вряд ли смог появиться в Советском Союзе или в Российской империи. Дома огромные, тяжелые для восприятия и серые.

— Русское гетто, — пояснил подпольщик.

— А нас тут искать не будут? — поинтересовался Ермилов.

— Будут, но не найдут. Они весь город обшарят. Да только этот район наши русские строили, под присмотром, но все же умудрились сделать тайные ходы.

— А метро? — полюбопытствовал Игорь.

— Входы под видео наблюдением. Десятки сотрудников гестапо и полиции ежеминутно отслеживают всю информацию.

Ермилов хотел было заикнуться под засекреченную ветку метрополитена, ведшую из кремля за город, но умолчал. У дверей одного из домов остановились.

— Пришли, — молвил подпольщик и запустил его внутрь.

И вот теперь он сидел перед озадаченным Зарубиным. Складывалось такое ощущение, что этот Геннадий Семенович с Игорем никогда не встречался. К тому же Ермилов в данной ситуации был, по всей видимости, главнее.

— Мы, вас, давно ждали, — проговорил "полковник", — как там в Красноярске?

Вопрос прозвучал неожиданно и Игорь чуть не вздрогнул, но удержался, понимая что, увидев не ту реакцию Зарубин, сочтет, что он немецкий шпион, внедренный в подполья с целью развалить его изнутри. Одно было ясно, что двойник, застреленный в районе завода Михельсона (или может он тут по-другому называется), прибыл в Москву именно из этого города. Выходило по всем раскладам, что сдав немцам столицу, русские ушли за Урал. Интересно, в каком году это произошло? Но как бы то ни было, пришлось отделаться общими фразами: Там все нормально, собираем силы для возврата земель, правительство на вас надеется. Любопытно, а кто там у власти? Ермилов чувствовал, что на эти вопросы он скоро самолично получит ответы, и вполне вероятно, не в Москве, а там в Красноярске. Но для этого в любом случае придется на какое-то время задержаться в бывшей столице Советского Союза. Хотя бы для того, чтобы получше узнать, что же здесь происходило?

— Мне бы где-нибудь вздремнуть выспаться, — произнес Игорь.

— Ах, да. Понимаю. Сейчас что-нибудь сообразим. Пуховую перину не обещаю…

— Для меня сойдет и обыкновенная лавка, лишь бы можно было прилечь.

— Ну, лавки у меня нет, а вот раскладушка — найдется.

Пока Зарубин возился с постелью, Игорек оглядел комнату. Небольшая уютная. Даже можно сказать — спартанская. Единственный недостаток, отметил Ермилов, отсутствие библиотеки.

— Не пойму, что вас потянуло по городу-то кататься. Нужно было сразу на место встречи ехать…

Ермилов взглянул на "полковника", эх знать бы, где у его близнеца была назначена встреча с подпольщиками. Вполне возможно, как раз в том месте где того убили гестаповцы. Ох, как они, наверное, сейчас локти кусают, разглядывая на фото и видео снимках живого разведчика Советов.

— А может у вас есть что почитать?

— Только немецкая пресса, но они обычно лож пишут. О подполье умалчивают. О концентрационных лагерях, что разбросаны по всей Европе…

— Подойдет, — перебил его Игорь.

Читать газеты на немецком языке, когда практики не было тяжеловато, но другого варианта ведь все равно не было. Вот если бы газеты на французском… Но Наполеону в отличии от Гитлера в тысяча восемьсот двенадцатом так сильно не повезло. Он хоть и занял Москву, но продержаться в ней не смог. Если бы не Кутузов.

— Кутузов, — проговорил Игорь вслух.

— Что? — переспросил полковник.

— Да так, задумался. Ну, где ваши газеты.

Геннадий подошел к тумбочке и извлек из верхнего ящичку пару номеров. Это была "Дойчецайтунг". Игорь даже не удивился. А другого, признаться, он и не ожидал.

В общем-то, ничего интересного, как и предполагал Ермилов он и не обнаружил. Немцы, как и говорил Зарубин, о подполье и партизанских отрядах обитавших на их территория предпочитали помалкивать, стараясь, таким образом, не нервировать местных обывателей.

Наконец Зарубин подготовил раскладушку и доложил, что все готово.

— Завтра отправимся на встречу с товарищами, — проговорил он, уходя из комнаты.

"Интересно, а что я им скажу? — Подумал Игорь. — Ладно, пока есть время, обдумаю. В противном случае… а может словами Ленина, теми самыми, что говорил он на митинге? Весь вопрос подойдут ли они?"

Гримеры у подпольщиков оказались профессионалами. Изменили внешность Ермилова так, что разглядывая себя в зеркале, тот не обнаружил ни одной знакомой черты лица. Неужели в этом мире, предположил Игорь, технологии в своем развитии шагнули куда дальше. Он даже полюбопытствовал у подпольщика, того самого, что привел его на конспиративную квартиру, есть ли телевизор. Ермилов ожидал услышать один из трех вариантов ответа. Во-первых, а что это? Ну, тут можно было бы предположить, что подпольщик просто не знал такой термин, ведь работы по созданию данной аппаратуры начались еще в тридцатые годы. Во-вторых, мог ответить: нам нельзя ими пользоваться. Тогда, можно предположить, что агрегат сей, доступен только лицам арийской национальности. Вполне возможно в таком случае техника была такая совершенная, что могла улавливать сигнал из Сибирской Советской Республики, как пару раз назвал, оставшуюся за русскими, территорию Заварзин. В-третьих, ответ мог быть таким: сейчас принесу. Да вот только подпольщик ничего говорить не стал, ушел в соседнюю комнату, и вскоре оттуда притащил телевизор. Поставил его на тумбочку и лишь после этого включил в розетку. Игорь хотел было встать, чтобы самому попытаться включить его, но парень протянул пульт. Обычно на мелочах прокалываются. Ермилов на секунду задумался, а какая телевизионная техника там, на свободной от немецких оккупантов территории. С пультами или по старинке, когда нужно вставать и с помощью тумблера переключать каналы. Игорь только сейчас понял, как он сглупил, когда упомянул насчет телевизора. Хорошо, что все обошлось. Сейчас его выручил подпольщик, объяснил, для чего эта, протянутая им, штуковина.

Ермилов нажал кнопку на пульте и экран тут же засветился. Он выругался, на экране в розовом платье в окружении танцоров пела Марика Рокк. Крутили фильм "Девушка моей мечты". Игорь смотрел эту цветную версию, как-то скачал на торрент сайте в интернете. Тогда ему этот фильм понравился, сейчас же понимая, что это транслируют оккупанты, смотреть его просто не хотелось. Он начал переключать каналы. На одном показывали документальный фильм, посвященный одному из членов НСДРП Артуру Аксману.

— Все еще празднуют юбилей, — пояснил подпольщик.

Ермилов удивленно посмотрел на паренька. Тот расценил взгляд по-своему.

— В феврале стали отмечать юбилей гаулейтера города. Ему стольник стукнуло, вот и празднуют.

Разъяснять, кто такой гаулейтер, Игорю не требовалось. Историю национализма, фашизма и коммунизма в академии преподавали основательно. Путешественник непроизвольно выругался и начал переключать каналы. Облегченно вздохнул, не обнаружив на них ни сериалов, ни Дома-2. Особенно сосредоточился на новостях. Там сообщалось, что в результате операции полиции, диктор скромно умолчал, что заслуги принадлежали Гестапо, был застрелен русский диверсант, личность, которого устанавливается. Показали окровавленный труп Ермилова и добавили, что сообщнику удалось скрыться.

— Ведется перехват, — под конец сказал диктор.

Игорь больше смотреть телевизор не желал. Информации о происшедших в истории событиях из него вряд ли почерпнешь.

— Приняли вашего двойника за вас, — проговорил, до этого молчавший подпольщик.

— Все равно жаль парня.

В комнату вошел Заварзин. Увидел телевизор и улыбнулся.

— Я гляжу, просвещаетесь, — молвил он. — Но хватит. Пора ехать на встречу с товарищами.

Выступить перед товарищами подпольщиками это одно, Тут речь прочитал, тебе похлопали и свободен. Да, вот только Ермилов был на сто процентов уверен, что в оккупированную бывшую столицу советского государства, он приехал не речи толкать. Вот только зачем? У подпольщиков в лоб не спросишь. Ответ сказать мог только сам Игорь, тот убитый в районе завода. Сидеть просто и ждать, что Заварзин спросит, а как же задание? То же не стоит. Ведь нужно решать более глобальную задачу. Жить на территории, где тебя считают за "недочеловека" — не хотелось. Уехать на Урал, а это, скорее всего по любому придется сделать, так или иначе, придется. Но чтобы уехать, нужно выполнить задание, порученное ему товарищами.

Этими вопросами Ермилов мучился почти всю дорогу. Изредка смотрел в окно на московские пейзажи. Вздыхал, понимая, как изменилась столица с момента оккупации. Пару раз его одернул Заварзин и предупредил, что на его странное поведение могу обратить внимание.

— Полицейское государство, — пояснил он, — каждый готов тут же сообщить о любом подозрительном в гестапо. Скорее всего, так и погиб ваш двойник. Удивительно, как вам удалось уцелеть?

Ермилов-два, как себя того обозвал Игорь, явно прокололся. По всей видимости, дилетантом был, да и он-то хорош. Налетел на скинхеда. Хорошо, что тот не обратил на него внимания, иначе не сидел бы он сейчас в машине рядом с Заварзиным. Тут путешественник подумал, что врага тоже недооценивает. С чего он решил, что скинхед не сообщил? Тогда откуда взялся хвост? Ну, может, может из-за того, что у Кремля светился, а если нет?

Размышления прервал "полковник", он остановил машину у знакомого дома. И посмотрев на Игоря, спросил:

— Как вы надеетесь выкрасть документы?

"Вот тебе бабушка… — подумал Игорь. — Приехали".

Что за документы и почему именно ему велено их выкрасть. По уму это могли сделать и сами подпольщики, для этого не нужно было приглашать человека оттуда? Ермилов посмотрел на "полковника".

— А, понимаю, — промямлил тот, — теперь, когда вас обнаружили это еще более проблематично.

Вроде вопрос сам собой отошел на второй план. Можно было бы облегченно Игорю вздохнуть, если бы не одно "НО". Вернуться, не выполнив задание, обратно он не мог. Нужно было что-то делать.

— На задание я пойти не могу, — проговорил Ермилов, — но документы нам по любому нужно выкрасть…

— Понимаю, — молвил Заварзин. — Вопрос только как проникнуть в дом гаулейтера.

— А что так сложно? — полюбопытствовал Игорь.

— Еще бы.

— Ладно. Разберемся. Во-первых, мне нужно чтобы была схема здания, а во-вторых…

Ермилов замолчал. Если папка небольшая, он смог бы ее протащить с собой во времени, а если ящик или портфель? Он вспомнил, как первому путешественнику в прошлое пришлось перепрятывать ящики с сокровищами из монастыря в совершенно ином месте, чтобы потом их просто оттуда изъять. Сейчас эта схема запросто не сработает.

— А может быть просто, уничтожить? Сжечь? — спросил Игорь.

Заварзин удивленно посмотрел на путешественника.

— Сжечь, — он задумался, — это конечно можно. Но эти документы нужны там.

— А может просто сфотографировать?

Фотоаппараты были изобретены уже давно, а маленькие, наподобие шпионских, в его реальности, появились в конце двадцатого века. Если цифровые существовали здесь, то им легко можно было бы воспользоваться. Уж, что-что, а фотоаппарат он в прошлое перетащить сможет. Ведь брал же с собой браунинг.

— А это идея. Главное, чтобы специалисты там… — проговорил Заварзин, но Игорь его перебил:

— Разберутся. Это их работа. Вы мне лишь фотоаппарат достаньте. Главное, чтобы он маленьким был. — Он замолчал, и словно оправдываясь, добавил, — мой-то в машине остался.

Заварзин кивнул. Уже оказавшись в своей комнате, Ермилов вдруг затребовал информацию по особняку гаулейтера. Его интересовало, когда тот был построен. "Полковник" удивленно посмотрел на разведчика, но уже к вечеру требуемое достал. Где он откопал секретную документацию по зданию, Игорь уточнять не стал. Одно ясно, что это сделать было не так уж и просто. Вполне возможно, людям Заварзина пришлось рисковать жизнью ради странной, как считал Геннадий, прихоти Ермилова. Ну, и само собой фотоаппарат. По счастью цифровой, со встроенной флэшкой. Оставшись один, Игорь начал изучать принесенное. Сначала схему, затем фотоаппарат. Тот был немецкого производства.

— Любопытно, а что там случилось с квантунской армией? — проговорил Игорь.

На этот вопрос, как и на другие он ответит в Красноярске. А сейчас нужно было решать другие вопросы. Поэтому Игорь еще раз оценил фотоаппарат. Во-первых, внешне ничем не отличается от обычной мыльницы, из его реальности. Во-вторых, и фирма знакомая. Когда-то считавшейся одной из лучших в Европе. Grundig одна из старейших фирм. Ермилов помнил что она, пожалуй, самая старейшая в старом свете. После той войны, в которой русские вместе с союзниками одолели третий рейх, именно она начала в свободной Германии выпускать телевизоры. Игорь был знаком с одним пенсионером, который за первый портативный радиоприемник Grundig Boy любые деньги. В его мире фирма чуть не обанкротилась в начале двадцать первого века, здесь же, судя по всему, была маркой номер один.

Проверил, как фотоаппарат работал. Сделал несколько снимков. Удалил. Сам не заметил, как задумался, разглядывая флэшку, вытащенную из прибора. Если здесь существовали такие технологии. Пусть и слегка примитивный телевизор… Тут Игорь себя отругал. То, что у него в комнате стоял лаповый телевизор, еще не значило, что сами хозяева жизни использовали их по-прежнему. Вполне возможно, что у них давно уже были плазмы и ЖК, а этот просто был выкинут на помойку. Русский человек, как обычно, посчитал, что этот ящик еще может, послужит. Так вот, если здесь существовали телевизоры да цифровые фотоаппараты, то вполне возможно были и компьютеры или даже интернет, хотя, Бог знает, как они в это реальности называются. Ермилов надеялся, что у гаулейтера в особняке окажется такой прибор.

Он разобрал кровать и грохнулся на нее, с надеждой, что удастся выполнить миссию. Уснул.

Утро, как это обычно бывает, принесло свои сюрпризы. В комнату вошел Заварзин и сообщил, что Гюнтер, так звали молодого подпольщика, что привел Ермилова на конспиративную квартиру, арестован. Взяли того в районе Парка Победы, где он по своей инициативе, решил увести автомобиль разведчика. Паренек как-то не сообразил, что за машиной будет выставлено наблюдение, и она превратится в ловушку. Вот в мышеловку и угодил Гюнтер.

— Оправдаться, что он всего лишь воришка, — вздохнул Заварзин, — у него не получится. Его еще в прошлый раз засекли в обществе резидента.

— Откуда вы это знаете? — спросил удивленный Игорь.

— У нас свой человек работает в гестапо.

— А вы тащить паренька ваш человек не может?

— Увы, нет. Нам и так с трудом удалось внедрить его в тайную полицию. Рисковать ради обыкновенного подпольщика слишком опасно. Поэтому нужно уходить, и делать это немедленно.

— Боитесь, что паренек просто расколется?

— Боюсь, — признался Заварзин. — Честно сказать — боюсь! Там и не таких раскалывали.

— А насчет моего задания?

— Про вашу миссию Гюнтер ничего не знает.

— И то хорошо.

Стали собираться, слава богу, вещей как таковых у Игоря не было, управились быстро.

— Вы мне особняк гаулейтера, во время поездки покажите, — попросил он, когда садился в автомобиль.

— Покажу, тем более конспиративная квартира, на которую мы сейчас поедем находиться именно в том районе.

Рискованно, решил Ермилов, хотя с другой стороны более надежного места во всем городе не сыскать.

То, что не удалось Лужкову с его супругой, оказалось, по плечу оккупантам. Прекрасна монорельсовая дорога, огромные стеклянные здания, чем-то напоминавшие гробы и полное отсутствие пробок. Игорь даже себе вопрос мысленно задал, что тут транспорта мало или просто городские развязки сделаны по уму? Зная тягу немцев к порядку во всем, скорее всего второе. Изредка Ермилову на глаза попадались здания, на которые Игорь ни во время своей одиночной поездки, ни во время возвращения с митинга просто внимания не обратил. Дома построенные еще при государях императорах были в отличном состоянии, и казалось, что их возвели вот-вот. Промчались мимо того места, где в его реальности высился храм, а в реальности Льва Троцкого был огромный дворец советов. Игорь ожидал увидеть на это месте все что угодно, но не бассейн. Тот самый, что находился в Москве до середины девяностых годов.

— Что-что, а немцы спорт любят, — проговорил Заварзин, заметив взгляд Ермилова. — С олимпиады тридцатых годов им постоянно удается занимать первые места. Так было и в сорок четвертом.

"Полковник" вдруг ни с того ни с сего, начал рассказывать, как в сорок четвертом, через год, после окончания войны. Немцам все же пришлось немного повозиться под Сталинградом. Фельдмаршалу Паулюсу удалось захватить в котел две советские группировки, защищавшие город и окрестности. Так вот, после окончания войны возобновились олимпийские игры. Американцы, тогда еще не владевшие ядерной бомбой, были вынуждены подписать мирный договор с Японией, отдав в качестве контрибуции — Аляску, предложили провести следующие соревнования в Филадельфии. Гитлер, помня о конфузии тридцатых годов, согласился.

— Тогда они тоже с треском пролетели, — проговорил Заварзин, притормаживая у шикарного дворца, — но потом… Потом пошли победы. Одна за одной. Кстати, — молвил "полковник", — вот это и есть особняк гаулейтера.

Ермилов оглядел здание. Все дворцы, построенные в его реальности, просто меркли перед этим сооружением.

— Тройная защита, — сказал Заварзин, после того, как они миновали дворец, — просто так внутрь не попадешь.

— Само собой, — согласился с ним Игорь. — Вот только как мне внутрь попасть это уже моя забота. Вы лучше, Геннадий, скажите, когда этот дом возводить стали.

— А вам-то это зачем?

— Из любопытства.

— Ну, раз из любопытства. Так в году пятидесятом. Его сам первый гаулейтер проектировал.

— Аксман?

— Он самый. Ну, вот и приехали, — вдруг сказал Заварзин, останавливая машину у пятнадцати этажного здания из стекла и бетона.

— А нас тут… — начал, было, Ермилов, но "полковник" перебил.

— Не бойтесь. Тут живут известные в городе буржуа, ну и я само собой. Кстати позвольте представиться, — молвил Геннадий, — Макс Отто…

— Фон Штирлиц?

— Фон Шикельбрудер…

— Как у Гитлера.

— У него родимого, — согласился Заварзин. — Как ни как дальний родственник первого фюрера Рейха.

— Вы, наверное, Макс Отто, — усмехнулся Ермилов, — и картинки рисуете…

— А как же не без этого, — кивнул "полковник", — приходится. Генны, — подмигнул он.

Игорь уже догадывался, как человек из подполья оказался в штате Гестапо. Верные "друзья" фон Шикельбрудера, скорее всего, оказали содействие известному городскому художнику.

Поднялись на лифте почти под самую крышу. Заварзин пропустил Ермилова в просторную комнату.

— Только благодаря памяти любимого дядюшки Адика и имею такие шикарные апартаменты, — проговорил "полковник".

— А как же там? — Спросил Игорь, подразумевая под "там" Красноярск.

— Там все согласованно. К тому же в этот район совсем редко наведывается полиция с целью радиоперехватов. Мало ли какие у благодетелей города могут быть личные переговоры. Один раз, — Заварзин улыбнулся, — запеленговали моего соседа. А он в это время переговоры вел о поставке, даже не помню чего. Но суть не в этом. Пока не разобрались, пока не договорились. Короче городу такой иск был предъявлен, что сам гаулейтер сюда на поклон явился. Но как бы то ни было, а сделка, связанная с правительством рейха была сорвана. Тут же приказ в этом районе радиоперехват не вести.

Ермилову что-то не верилось в такое попустительство со стороны Гестапо и Абвера. Больше смахивало на ловушку. Впрочем, самого Игоря это как-то мало волновало. Не нравилось ему в этой реальности. Вот выполнит задание "центра" украдет документацию у гаулейтера. Вернется в Красноярск с надежным прикрытием, тогда и начнет искать ту единственную ниточку, за которую потяни и распутается клубок истории.

Вечером Игорь, сообщил, что пора. Спустился и пешочком направился в сторону дворца гаулейтера. За себя он не опасался. Если уж ему удалось пару раз уйти, используя машину времени, то и в этот раз все получится.

Ермилов разглядывал здание.

— Ну, да другим способом внутрь не попасть, — прошептал он.

Нужно было найти спокойное место, где можно было бы спокойно еще раз осмотреть схему дворца. Огляделся и тяжело вздохнул.

— Нужно прыгать в прошлое, — проговорил Игорь, доставая из кармана машину времени. — А, то появление шастающий человек, да еще у дома гаулейтера, может вызвать подозрение.

Он нажал кнопку и оказался в прошлом…

Москва. 1950 год. Реальность — 3.

Город строился. Менялся. Огромный башенный кран посреди огромного пустыря, где когда-то стоял особняк какого-то купца. Чуть поодаль церквушка. Ее в будущем Игорь что-то не видел, наверное, снесли, сделал вывод он. Еще раз проверил наличие фотоаппарата в кармане.

— Рановато я, — проговорил Ермилов и нажал кнопку на черной коробке.

Теперь пейзаж изменился. Уже вовсю шла стройка и дом, вот-вот должны были сдать под крышу. Охрана, как оценил Игорь, сейчас была минимальная. Кого заинтересует стройка, каких в городе сейчас целое море. Да и ни кому не ведомо, что здание будет предназначено для гаулейтера. Если же выставить тут охрану, протянуть колючую проволоку, так это просто привлечь внимание. Появятся любопытные, информация просочится в подполье, а оно, как знал Аксман, существовало. Тогда дом в лучшем случае взорвут.

Ермилов тяжело вздохнул.

— А вот собор снесли, — проговорил он.

Там где когда-то стояла церковь, которую даже советское правительство пожалело, отдав помещения под склады, теперь лежала огромная груда щебня. Разбирали ее, одетые в полосатую робу, узники одного из концлагерей, что располагались в Подмосковье.

— Сволочи, — проворчал Игорь и совершил последний скачек.

Теперь на улице была ночь. Только прожектора освещали стройку. Ермилов выругался и побежал к зданию. Стараясь не задерживаться в освещенной зоне, он проскользнул через незакрытый ничем проем. Теперь можно было взглянуть в схему первого этажа, сейчас она лежала сложенной в кармане. Нужно было найти такое место, откуда можно было бы переместиться обратно в двадцать первый век. И он его нашел. Уже стоя там с вынутым прибором, Ермилов взмолился, чтобы ничего в будущем этой реальности не изменилось. Нажал кнопку.

Москва. 2013 год. Реальность — 3.

Темный коридор. На стене портреты. Чьи они? Да, скорее всего родственников гаулейтера, может представителей власти. Документы на втором этаже, а до них еще добраться нужно. Стараясь не шуметь, Ермилов сделал шаг. Прислушался. Тихо. Где-то во дворе лаяли собаки.

— Можно идти, — прошептал Игорь и пошел.

Коридор был ему уже знаком. Строители потрудились на славу, придав бывшему помещению законченный вид. В нишах, на которые Ермилов в пятидесятом году не обратил внимания, стояли фигуры рыцарей. Около одной из дверей Игорь был вынужден остановиться, оттуда доносился шум и пробивался свет. Путешественник прильнул ухом к двери. Оттуда донеслось:

— Ja! Ja! Das ist fantastisch!

Ермилов выругался. Объяснений, что происходило за дверьми, не требовалось. Не то, чтобы Игорь был таким пуританином, но просто у не мог представить, что гаулейтер будет такое вытворять. Хорошо бы с женой, но как предполагал путешественник, скорее всего с любовницей. Но как бы то ни было, это значило только одно. Член НСДРП скорее всего уменьшил охрану, или заставил тех не смотреть в мониторы.

— Это мне на руку, — прошептал Игорь и поспешил к лестнице.

Поднявшись на второй этаж он отыскал кабинет. Тверь была закрыта, но для Ермилова это была не такая уж и страшная преграда. Он, конечно, рассчитывал обойтись без скачков во времени, но у жизни были свои причуды.

Туда и обратно. И вот Игорь уж внутри кабинета. Вскрыл сейф. Достал документы и начал делать снимки. Затем, не опасаясь, что может сработать сигнализация, закурил. Может дым заставит гаулейтера прекратить, и они с любовницей покинут дом.

— Хватит с меня Фани, — проговорил Ермилов.

Он поджог бумаги и те вспыхнули.

— Теперь можно и назад в прошлое!

Улыбнулся и нажал кнопочку на коробочке.

2013 год. Реальность — 3.

Москва — Красноярск.

Ермилов уехал из бывшей столицы. На душе было тяжело. Что-то пошло не так. Игорь действительно не ошибся, когда предположил, с районом, в котором Заварзин снимал квартиру, что-то не так. После того, как "полковник" вышел на связь и сообщил, что операцию удалась, а путешественник уже медленно спускался по лестнице, рисковать и ехать на лифте Ермилов не рискнул, какое-то второе чувство подсказало, что делать этого не надо, в сторону элитного дома выехали несколько машин с гестаповцами. Как оцепляли здание, Игорь наблюдал из окна на пятом этаже. Путешественник усмехнулся. Кому-кому, а ему-то удастся уйти от них, а вот Заварзин. Тот, скорее всего, окажется в застенках, а может быть, попадет в концлагерь, если конечно не вздернут на лобном месте с табличкой "партизанен". Хорошо, что на всякий случай Геннадий дал ему адрес еще одной явки, где разведчик должен был взять новые документы. Неожиданно Игорь признался себе в том, что это его не волновал арест Заварзина. Ему было все равно, что сейчас происходило с окружающими его людьми. Игорь уже решил, что сейчас ему нужно было определить тот момент, когда история пошла совершенно по-другому, а сделать это он мог, только находясь в Красноярске.

Гестаповцы ворвались в подъезд. Зазвучала команда блокировать лестницу.

— Пора, — проговорил Ермилов и нажал кнопку на машине времени.

Стоя у окна, он увидел себя входящего в подъезд дома. Слышал, как заработал лифт, а затем где-то вверху хлопнула дверь.

— Ну, вот можно и уходить, — прошептал Игорь и стал спускаться.

У него было минут двадцать в запасе. Не спеша спустился и вышел из подъезда. Последний раз взглянул на дом. Тяжело вздохнул, понимая, что начнется через несколько минут. Ермилов взглядом проводил три черных БМВ. Было желание остановиться да понаблюдать, но Игорь сдержался. Решил добраться до вокзала, с которого поезда шли за пределы Рейха. Нужно было срочно попасть в Красноярск.

Достал билеты. У уцелевших подпольщиков раздобыл фальшивые документы на имя Адольфа Мюллера, от них же и узнал, что ночью гаулейтер стал погорельцем. Пожарная охрана приехала слишком поздно, и выгорело множество кабинетов на втором этаже. Ермилов из интереса поинтересовался, были ли жертвы? Повезло, гаулейтер, и его любовница благополучно выбрались из здания.

И вот сейчас, попивая все тот же ячменный кофе, Игорь все же рассчитывал, что такого удовольствия у него больше не будет, ехал в поезде. Его сосед, какой-то бизнесмен читал газетку. Ермилову стало интересно, какие интересы были у коммерсанта на советской территории? Чтобы развязать язык, Игорь вытащил из-под скамьи чемодан и достал бутылку со шнапсом. Горячительный напиток может, в чем путешественник не раз убеждался, развязать язык. Вот и сейчас штука сработала. Немец пил по страшному. Сначала стал о своем бизнесе рассказывать, затем на судьбу злодейку жаловаться, потом жену стал ругать, а под конец вдруг запел.

Обычная житейская история. Ермилов даже разочаровался. Он надеялся, что коммерсант шпион или переодетый гестаповец, а тут… В отчаянии махнул рукой. Забрался на верхнюю полку и тут же заснул. Проснулся от того, что его кто-то теребил за ногу. Сначала предположил, что собутыльник, даже хотел пнуть того ногой, но вовремя сообразил, что тут что-то не так. Протер глаза и сел.

Внизу стоял таможенник и требовал Аусвайс. Игорь потянулся к пиджаку и краем глаза заметил, как пьяненький коммерсант шарил по карманам.

— Одну минуточку, — бубнил он.

То, что терпение у таможенника лопнуло, Ермилов понял, когда тот на секунду высунулся из купе и что-то прокричал, стоявшим в тамбуре служивым. Те появились незамедлительно. Взяли под белые ручки коммерсанта и увели…

— Его не… — проговорил Игорь, протягивая документ.

— О, что вы, господин Мюллер. Его сейчас доставят в карцер, где он отоспится, а потом отправят…

— Домой?

— А куда же еще.

Таможенник полистал документ. Задал стандартные вопросы и произнес:

— Можете ехать дальше, господин Мюллер. Счастливой дороги.

Ермилов даже не успел поблагодарить, так как тот сразу же вышел из купе, закрыв за собой дверь.

"Может оно и к лучшему", — подумал Игорь.

В купе заглянул проводник. Взглянул на пассажира и поинтересовался, где вещи того, которого только что вывели полицейские. Ермилов указал на чемодан коммерсанта. Тот забрал и тут же ушел. Через минуту поезд тронулся.

Пока ехал по нейтральной территории Игорь все смотрел в окно. А ведь еще и возвращаться обратно придется.

— Ладно, — проговорил он, — что-нибудь придумаем. Сейчас главное задачку, что судьба подкинула решить…

Вскоре поезд остановился на небольшой станции. Ермилов выглянул в окно и увидел красное знамя.

— Ну, вот я среди своих, — прошептал он.

Вот только уверенности в этом не было.

Дверь купе открылась, и вошел таможенник с двумя красноармейцами. Вооруженные автоматами ППШа они смотрелись комично.

— Прошу вас предъявить документы! — потребовал таможенник.

Ермилов вытащил паспорт и протянул ему. Тот минуты две рассматривал их. Несколько раз взглянул на Игоря и уточнил:

— Дипломат?

— Да, — подтвердил путешественник.

Уральские горы невольно в этой реальности стали границей между двумя могущественными государствами: Третьим Рейхом и по-прежнему сильной, но уже теперь Советской Сибирской Республикой, со столицей в городе Красноярск. Именно здесь, благодаря унизительному миру, и воплотилась мечта фашистского руководства. Огромные статуй воинов-арийцев устремились в небо, своим устрашающим видом пугая Восточносибирские народы. Но как бы то ни было, именно сюда в Красноярск осенью сорок первого года эвакуировалась правительственная верхушка из осажденной Москвы. Здесь на берегах полноводного Енисея развернулось широкомасштабное строительство новой столицы.

Игорь вот уже минут десять стоял в тамбуре и курил. В окно он разглядывал, заснеженные сопки и размышлял о судьбе подпольщиков, оставшихся в оккупированной Москве. А ведь ему еще предстояло вернуться туда. В голове уже созрел план. Игорь погасил папироску, когда дверь открылась и проводник произнес:

— Скоро Красноярск.

Ермилов кивнул и поспешил в купе. Собираться ему было не нужно. Из вещей только чемодан, да и то для вида.

Когда спустился из вагона на перрон, то тут же разглядел нескольких человек в штатском. В голове Игоря тут же проскочила шальная мысль, что поступил глупо. О провале подполья, скорее всего уже стало известно в центре. А там уж догадаются, как свою ошибку приписать другому. Ермилов вдруг почувствовал, что вот-вот станет крайним. Нужно было, что-то делать, и делать немедленно, но вот что? Прыгнуть в прошлое? Или наоборот попытаться совершить скачок в будущее? Последнее, как раз Игоря и не устраивало. Кто знает, на какой срок оцепят вокзал, чтобы поймать предателя. Ведь офицерам из НКВД в голову не придет, что человек не спрятался, а всего лишь переместился в будущее. Оставалось одно, скачек на пару дней в прошлое, в тот самый момент, когда Игорь преспокойно пересекал границу. Двух дней вполне возможно, что и хватит, чтобы исследовать обстоятельства поражения под Москвой.

Игорь достал из кармана флэшку, чем тут же привлек внимание особистов. Подкинул ее вверх и нажал на кнопку управления на машине времени. Ему повезло, он появился из ничего за спиной военнослужащего. Еще чуть-чуть и о нем никто и никогда бы уже ни вспомнил.

Ермилов обошел его и направился к зданию вокзала. Недолго думая заказал билет на этот же день уже в обратную сторону. Затем пошел в буфет, где плотно пообедал и только после этого, наняв такси, выехал к центральному архиву. Ему самому было интересно, сколько времени он сможет проработать без отдыха, в полупустом помещении.

Расплатившись с шофером, он не спеша вошел в здание. Полюбопытствовал у вахтера, до которого часу работает учреждение. Получив четкий ответ, сдал пальто в гардероб и направился к туалету. Там Игорь выставил время на машине и переместился, как раз в тот момент, когда закончился последний обход. После чего вышел из помещения и прошел в зал, благо дверь была не закрыта. Отыскал стеллаж с книгами, посвященными войне середины двадцатого века. Нашел столик и стал читать.

Где-то к утру, путешественник понял, что за все время ему в книгах так ни разу и не встретилась фамилия прославленного военачальника маршала Жукова. Игорь взглянул на часы. Пора было совершать прыжок. Он вернул книги на стеллажи и…

Следующую ночь он посвятил поискам информации о полководце. Чуть ли не наизусть выучил описание боя на реке Халкин-Гол. Именно в этом сражении впервые, как помнил Ермилов, прозвучала фамилия Георгия Константиновича. В июне тридцать девятого, когда был отозван в Москву Фекленко, на его место и был назначен Жуков. Именно он предложил свой план боевых действий, связанного с подготовкой сильного контрудара по группировке Квантунской армии. В этой же реальности идея принадлежала комбригу Богданову.

Игорь захлопнул книгу. Закрыл лицо руками и задумался. Вот она задача с двумя неизвестными. Одну неизвестную нашли. Ей оказался маршал Жуков, теперь нужно было отыскать, почему его имя не вошло в историю? Что с ним случилось такое до боев на реке Халкин-Гол? Задачка еще та. Ермилов окинул взглядом архив.

— Нет, тут искать что-то бесполезно.

Он попытался вспомнить, что лично ему было известно о Жукове. Не так уж и много. Да почти ничего. Разве, что тот был четырежды Героем Советского Союза, кавалером двух орденов "Победы". Но эти ордена и прочие награды ничего не могли ему дать.

— Ордена, медали, — прошептал Игорь, — вы бы могли бы мне помочь, да вот только…

Он замолчал. Неожиданно вспомнилось, что до революции Жукова награждали. Ермилов попытался вспомнить. Выругался.

— Вот я идиот. Чем простого солдата и унтер-офицера в царской России могли награждать? Конечно же, Георгием. Будем надеяться, что об этом найдутся хоть какие-нибудь упоминания.

Он вернул книги вновь на место. Отыскал списки по награжденным. Долго рылся.

— Отсутствие результата — тоже результат, — молвил Ермилов.

Было ясно одно, что Георгия Победоносца бравому солдату так и не вручили. Тут в панику нужно было бы впасть, но мозг Игоря начал работать. В голове начали создаваться схемы, логические цепочки и вдруг он непроизвольно на всю аудиторию крикнул:

— Эврика!

Зажал себе рот рукой. Прислушался. Тихо.

— А ларчик-то просто открывался. — Прошептал Ермилов. — Нужно перемещаться почти на сто лет назад. В Петроград либо четырнадцатого года, — рассуждал вслух он, — либо в конец семнадцатого, когда власть еще находилась в руках временного правительства. Ну, а там… Там действовать по обстоятельствам.

Он даже прибирать за собой не стал. Беспорядок заставит людей из этой реальности наладить хорошую охрану объекта. А то любой может попасть на секретный объект, и к тому же беспрепятственно изучать военные документы. Ермилов последовал в туалет и вновь переместился. Игорь подошел к вахтерше. Подал номерок и пожаловался на боли в желудке. Старушка — божий одуванчик пожалела его. Посоветовала какое-то народное средство. Ермилов пообещал воспользоваться им и вышел из архива.

Вечером он был на вокзале, и уже через час поезд увозил его в заснеженную Москву.

Петроград. 1917 год.

Ермилов медленно брел по Петрограду. Летнее солнце несчастливого для России тысяча девятьсот семнадцатого года играло в голубых водах Невы. На Троицком мосту он остановился, достал из кармана пачку папирос, купленных недалеко от Петропавловской крепости, закурил. Казавшееся в Красноярске, две тысячи тринадцатого года, дело по предотвращению изменения реальности простым на самом деле оказалось сложным. В первую очередь требовалось отыскать списки погибших в Первой Мировой Войне, затем изучить их и постараться обнаружить некоего Георгия Жукова, и лишь только после этого отправиться в тот год, когда погиб будущий военачальник. Первое на данный момент было самым сложным. В будущем было бы куда проще. Зашел в интернет ввел адрес http://history.h15.ru/ и смотри. А еще проще фамилию нужного человека забил в поисковую строку, и вся информация тут же на экран выскочит. Но сейчас в начале двадцатого века, ни какого интернета не было, а списки, если и существовали, в чем Игорь не сомневался, были только на бумаге.

Попытался было поискать в газетах, но купив несколько экземпляров, понял, что это бессмысленно. Большевистские кричали об империалистической войне. Складывалось, что им было глубоко безразлично к судьбе солдат, что гибли в пекле этой ужасной мясорубки. Эсеры, с помощью стихов пытались поднять боевой дух в народе, призывая вести войну до победного конца. Правительственные, вывешивали списки, но они были короткими, и чтобы узнать обо всех понадобилось бы скупить все номера газет, начиная с четырнадцатого года. А, если Жуков не попал в статистику? Хотя с другой стороны, ведь он до первого своего Георгия мог и иные подвиги совершить.

— Нужно идти в редакцию, — проговорил Игорь, выкидывая окурок в речку. — Да вот только где искать ее?

Честно признаться, а он в последнее время скучать начал. Из Красноярска в Москву без приключений добрался. Пришлось, правда, несколько скачков в прошлое совершить, но стали они теперь для Ермилова какими-то обыденными. Затем дорога до Санкт-Петербурга. Игорь надеялся взглянуть на город в той искаженной реальности, рассчитывая увидеть его таким, каким он стал после того, как немцы заняли. Да вот только просчитался. В том мире блокада была, да вот продолжалась она не долго. Город пал в середине сорок второго, и уже через год фашистами была совершенна неудачная попытка затопления. Но кроме воды нашлись и другие средства, чтобы стереть самый красивый город с лица Земли. Задерживаться не стал, сразу прыгнул в прошлое.

Теперь вот брел по Троицкому мосту, покуривая папиросы. Остановил мальчонку, купил газету. Попытался отыскать адрес типографии. К своему удивлению нашел, да вот только спешить туда не хотелось. И хоть Санкт-Петербург в его реальности не сильно изменился, не считая стеклянного небоскреба Газпрома на Охте.

— А этот небоскреб все же лишний, — молвил Игорь.

Мимо него прошествовали сначала строем матросы, у половины из них красные повязки на рукавах. Затем солдаты. Ермилов взглядом проводил проехавший грузовик. На углу купил пирожок с требухой, по крайней мере, такой ответ он получил на свой вопрос:

— С чем пирожки, бабуля?

Перейдя на другую сторону набережной, остановился и отыскал в самом низу газеты адресок редакции. Идти было недалеко. Сначала подумал извозчика нанять, но решил, что лучше своим ходом прогуляться. Архитектурой полюбоваться. Если бы в родное время вернулся, да к тому не в искаженную реальность, так с удовольствием сфотографировался бы с каким-нибудь ряженным. Будучи в Питере по делам в году две тысячи девятом, когда служба в армии казалась страшным сном, он видел таких у собора. В один вечер это был здоровенный мужик в Преображенском мундире. Знай, Игорь тогда, что самому выпадет возможность, облачится в голландский кафтан, так сделал бы пару снимков. Потом наблюдал мужика изображавшего из себя Петра Великого. Как теперь знал Ермилов, общего у него с государем Московским, ни с тем, что скоропостижно скончался под Парижем, ни с тем, что правил потом Россией, этот артист не имел ничего общего. Жаль, что когда в прошлое, в семнадцатый век, отправлялся, фотоаппарат цифровой не прихватил. Хотя как бы он объяснил Меншикову и обоим Петрам, что это за вещичка такая. Да и сейчас мыльницы с ним не было. Оставить пришлось у подпольщика Заварзина. Спас на крови, Казанский и вот, наконец, издательство. Огромные буквы на вывеске, дворник во дворе. Тот на Ермилова сперва косо посмотрел. Игорь испугался на секунду, что работник метлы и лопаты, направится к ближайшему жандарму и доложит о подозрительной личности, крутящейся возле издательства, поэтому решил, что лучшая зажита это нападение и направился к нему. Дворник на удивление оказался человеком общительным, а когда узнал, что Игорь ищет одного человека. Ушел на войну, а новостей нет.

— Мать опасается, что погиб Григорий, — проговорил Ермилов. — Новости-то в деревню поздно приходят. Может похоронка где-то в пути затерялась?

— М-да. Тяжелую тебе задачку мать задала, — пробормотал дворник, — ох тяжелую. Помогу чем смогу. Ты уж здесь постой. Когда последний раз от него весточка была?

— В пятнадцатом…

Этого дворнику оказалось достаточно. Он оставил метлу с Ермиловым и ушел. Разглядывая инструмент, Игорь задумался. Год-то он наобум назвал. Не ожидал, что тот решит уточнить у него, про последнюю весточку. Хотя с другой стороны если сведений за последние три года дворник не принесет, останется только одно, искать Жукова среди мертвых в самом начале Первой Мировой. Да вот только разброс будет очень большой.

Вернулся дворник через полчаса.

— Нашел я сведения о вашем брате, ваше благородие, — проговорил он. — Служил в десятом драгунском полку.

Одного слова хватило Игорю, чтобы понять, что Георгия Жукова нет в живых. Вот только где и как? Он хотел было задать вопрос, но дворник сам выложил все сведения.

— Осенью прошлого года.

Ермилов снял картуз. Уже что-то. Оставалось отблагодарить как-то дворника, потянулся Игорь в карман, но тот остановил.

— Не надо.

Теперь нужно было остановиться в гостинице, хотя бы в той же Астории. Собраться с мыслями, и решить, как поступать, но для начала нужно было выяснить, где находился драгунский полк, в котором служил будущий командарм, осенью тысяча девятьсот шестнадцатого.

Осень 1916 год. Украина.

Первая Мировая Война шла уже второй год. Только что на Юго-западном фронте было крупное наступление, вошедшее в историю под название Брусиловский прорыв. Талантливому генералу Брусилову удалось то, что до него безуспешно пытались сделать германцы, австро-венгры, англичане и французы. Успех был достигнут только новому методу наступления. Ермилов понимал, Жукову просто повезло, что он попал именно на этот участок фронта. Ему было, у кого поучиться, но сейчас молодой офицер окончил унтер-офицерскую школу, и теперь вовсю старался применить полученные им навыки. В сентябре ему удалось взять в плен немецкого офицера, за что тут же командованием был представлен к первому Георгиевскому кресту.

Неожиданностью стало появление в расположении полка некоего Михаила Большакова. Тот явился в штаб и заявил полковнику Сергею Прохорову, что направлен в десятый Драгунский новгородский полк по личному распоряжению государя Николая II. И тут же сунул ошарашенному офицеру бумагу за подписью государя императора. Такой наглости мог позавидовать даже Остап Бендер, выдававший себя за сына лейтенанта Шмидта. Игорь Ермилов, а это был именно он, ни за родственника царя, ни за еще кого-нибудь из царского окружения выдавать себя не стал. Да и зачем полковник со многими офицерами, если не очно, так заочно был знаком. Ему никогда не приходилось слышать о капитане Большакове. Поэтому ознакомившись с бумагой, представителя разведки, Прохоров прикрепил к небольшому отряду, возглавляемому вновь испеченным унтер-офицером. Полковник посчитал, что опыт капитана Большакова пригодился бы молодому и перспективному Георгию Жукову. Ермилов сделал вид, что остался недоволен выпавшей ему ролью, хотя сам к этому стремился. Сейчас будучи с будущим маршалом, он смог бы сделать все, чтобы во время разъезда, тот не оказался убит.

Вообще-то Игорь прибыл в распоряжение полка два дня назад. Добирался на попутках, прыгать в оккупированную фашистами Россию не захотел. Решил не рисковать. Здесь в конце шестнадцатого года все же было куда спокойнее. Установил, что Жуков находится в распоряжении полка и стал наблюдать. Повезло, что понадобилось всего пару дней. Рассчитал удачно, и уже вскоре наблюдал, как конный разъезд налетел на мины. Георгий умер сразу. Игорь при всем желании не смог бы вытащить его. Оставалось только одно — попытаться заставить Жукова ехать чуть позади. Когда кавалеристы начнут взрываться на минах, он отделается только ранением. Там главное его в госпиталь доставить… Поэтому вернувшись назад во времени Игорь тут же направился к полковнику Прохорову, и вот теперь услышав распоряжение направился в распоряжение к Жукову.

Будущий полководец, как узнал Ермилов, оказался славным малым. Да и общий язык оба служивых нашли быстро. Игорь полюбопытствовал, брал ли унтер-офицер когда-нибудь в плен. Оказалось, что Жуков совсем недавно пленил германского офицера. Георгий даже похвастался первой своей наградой. Путешественник минут пять ее разглядывал, он ни когда в жизни в руках не держал Георгиевский крест. Ермилов тут же заявил, что при первой возможности попытается повторить подвиг товарища.

— Хочу мать-старушку порадовать, — проговорил Игорь.

— Мать порадовать сможешь, если жив, останешься, — парировал Георгий. — Сейчас идет война, и выжить в этой бойне очень и очень сложно. Понимаешь, эти баталии ни сколечко не похожи на те, о которых говорили в офицерских школах. Тут нет той бравады, которая была в эпоху Наполеоновских войн. Тут не маршируют под музыку. Сейчас предпочитают сидеть в окопах, изредка совершая вылазки. Таких талантливых военачальников как Брусилов попросту нет. Все остальные царские генералы, — Жуков выругался, — могут только играть в оловянные солдатики.

Ермилов с ним согласился. Те, кто будут побеждать в Гражданскую войну, носили в данный момент чины младших офицеров. Одним из таких советских военачальников был Семен Буденный. Игорь прекрасно знал, что тот как и Жуков в каком-то драгунском полку, и как и Георгий был всего лишь унтер-офицером. Разглядывая сейчас награду товарища, Игорь вдруг припомнил, что Семен Буденный за храбрость был так же награжден Георгиевскими крестами всех четырех степеней. Как выразился до разговора Жуков: Полный бант. Плюс ко всему у будущего командарма Первой конной было еще столько же Георгиевских медалей. И все эти награды Буденному давались с кровью. Игорь, к своему сожалению, не помнил за какие именно подвиги.

Или скажем Василий Иванович Чепаев. Сын крестьянина, он так же во время Первой Мировой Войны дослужился до чина унтер-офицера. Так же был награжден тремя крестами и одной Георгиевской медалью.

— Будущие полководцы, — прошептал Игорь, — все выйдут из крестьян.

— Что? — переспросил Жуков, поправляя уздечку лошади.

— Да это я так. Я ведь из крестьян…

— Из крестьян? — Удивился Георгий, — Так ведь и я не из буржуазии. Родился в деревне Стрелковка Калужской области. Отец сапожничал в городе, мать подрабатывала на перевозке грузов. Нищие зарабатывали больше. Хорошо соседи, добрые люди, выручали. То щи, то каша. В сем лет пошел учиться, а потом, когда тринадцать годков исполнилось, отправил отец к дядьке в Москву. Тот скорняжничал. Ну, вот с его сынишкой и изучил, между делом писать, считать и в картах разбираться. — Увидев взгляд офицера, пояснил: — Не в игральных картах. — Улыбнулся, — в географических. Знаю где Москва, где Берлин. Окончил с успехом обще образовательные курсы, — с гордостью добавил унтер-офицер.

Жуков отошел от лошади, опустился на лавку, что стояла у стены, и продолжил, говорит:

— Я мог бы оказаться в школе прапорщиков. Образовательный ценз, — тут Георгий и сам подивился фразе, которую только что произнес, — эко загнул, по-ученому. Проще говоря, четырех классов было достаточно, чтобы поступить в эту школу. Знаешь, тогда я думал: вот окончу школу и буду, девятнадцатилетний мальчишка, командовать бывалыми солдатами — бородачами. Сейчас с одной стороны неловко, да и душа, признаюсь противиться. Кажется, что не мое это. Не мое!

Переубеждать будущего полководца Игорь не стал. Да и зачем. Главное, чтобы выжил, а там и сам поймет. Да и история рассудит.

— А я ведь был ранен, — вдруг проговорил Жуков.

— Ранен?

Удивление возникло неожиданно. Игорь даже испугался на секунду. Как же так? Неужели забыл? Почему? Жуков ответил на его вопрос:

— В сентябре. Легкое ранение. Во время конной атаки на Юго-Западном фронте. В горном районе Быстрица. Вот теперь и приходится время коротать в дозорах.

Ермилов прекратил заниматься своим конем. Полковник уж больно лютого жеребца ему подсунул. Надеялся, наверное, что тот упадет с него и тут же окажется в госпитале. А когда офицер ранен, с командующего и спрос меньше. Подошел к лавке и сел рядом с Георгием. Достал папиросы. Закурил. Протянул портсигар унтер-офицеру, но тот отказался. Ермилов пожал плечами. Честно признаться, он и не помнил, курил ли Жуков или нет?

— А после войны, что будешь делать? — Спросил Игорь.

— Наверное в Москву к дядьке подамся. Там поступлю в военную академию. Небось, Георгиевский крест повлияет на приемную комиссию…

— А если революция?

— Революция?

— Ну, да. Народ царем недоволен. Вдруг заставят отречься…

— Ну, заставят так заставят… Это цари приходят и уходят, а войны всегда остаются. Да и государству постоянно будут грозить извне. Кто бы там, на троне не сидел.

— Это ты где таких слов-то нахватался?

— Так в офицерской школе.

Потом перешли на другие темы. И лишь потом, ближе к вечеру Жуков сообщил, что вместе с разведчиками они выступают, завтра поутру в дозор.

— Уже завтра? — прошептал Игорь, вспомнив, что завтра маленький отряд нарвется на немецкую мину. Ни кто не выживет.

— Что? — переспросил Жуков.

— Да, я так.

Ермилов уже знал, что завтра он должен был сделать все, чтобы из дозора, по крайней мере, уцелело двое: он и Георгия.

Взрывы прогремели неожиданно. Если бы не Ермилов, то Жуков точно оказался бы в самом эпицентре, а так Георгия задело осколками. Испуганные лошади выбросили обоих офицеров из седел. Игорю повезло, он свалился прямо в только что выпавший поутру снег, а вот его товарищ ударился о корягу. Пришел в себя, оттого, что его кто-то лизал огромным шершавым языком. Сначала подумал, что корова, кобылы испугавшись, скорее всего, ускакали. Но когда открыл глаза, понял. Ошибся. Над ним склонившись, стояла его Зорька, лошадь Жукова ходила в стороне от дороги, и была явно оглушена взрывом.

— Растудыть их коромыслом, — выругался путешественник и попытался подняться. Со второй попытки ему это удалось. Пошатываясь, он подошел к Жукову, наклонился и пощупал пульс. Тот был еще жив. — Нужно срочно доставить в госпиталь иначе…

Иначе попытка не удалась. Ермилов вернулся к своей лошади, погладил по гриве.

— Жива родимая, жива, — прошептал он, затем направился к лошади Жукова, та оглушенная стояла чуть подальше.

Помощник из нее не получится. Вернулся к Георгию. Перевернул его на спину. Оторвал от гимнастерки кусок материи и перевязал рану. Попытался привести товарища в чувства. Жуков открыл глаза и застонал.

— Потерпи маленечко. Доставлю в госпиталь…

Закинул Георгия в седло его лошадки, сам на Зорьку заскочил, и поскакали они в сторону полка.

Полковник Прохоров тут же распорядился доставить унтер-офицера в госпиталь. Затем взглянув на Ермилова, добавил:

— И вы бы, господин капитан, прокатились бы до госпиталя. Провели осмотр. Вдруг что-нибудь не так.

С Ермиловым все было в порядке, и он в этом был уверен на сто процентов. Будь Игорь человеком этой эпохи, то настоял бы на том, чтобы остаться в распоряжении полка, а тут такая удача. Прохоров давал ему возможность быть около будущего маршала, как можно дольше. Между тем Жукова сняли с лошади. Фельдшер осмотрел рану. Достал из кармана блокнот и карандашом что-то написал. Вырвал из него листок и протянул Игорю.

— Передайте это полковнику Иванову-Задунайскому.

Ермилов отсалютовал и запихнул записку в карман. Посмотрел, как Жукова положили в автомобиль.

— Может идти, господин капитан, — проговорил Прохоров, заметив взгляд Игоря.

Шофер завел машину.

— Как думаешь, долго наш унтер в госпитале проваляется? — полюбопытствовал он, когда они выехали на дорогу, ведшую куда-то в сторону Харькова.

Игорь чуть не сказал: что до февральской революции, но сдержался, лишь только прошептал:

— Боюсь, для него эта война уже закончилась…

Шофер удивленно взглянул на капитана, но больше вопросов не задавал.

Усатый эскулап, его растительности мог позавидовать даже Буденный, оглядел раненого. Затем прочитал записку, переданную капитаном, и распорядился отправить Жукова в операционную.

— Вы вовремя его в полк доставили. Фельдшер сделал все, чтобы предотвратить кровотечение. Еще немного и вы бы потеряли унтер-офицера.

"Эвон, как выходило, — подумал Игорь, — если бы я не привез Жукова в полк, то все равно потерял бы его".

— Вы, господин капитан, уж будьте любезны, подождите чуть-чуть. Закончу с вашим товарищем — возьмусь за вас.

— Но со мной все в порядке! — Воскликнул Игорь.

— По спокойнее. Вам не надо нервничать. Я все же врач. И мне решать здоровы вы или нет.

Ермилов выругался. Полковник Иванов-Задунайский сердито взглянул на него, сверкнув моноклем, и произнес:

— Уйдете. Сообщу в полк, что вы дезертировали. А с дезертирами не больно у нас возятся.

Ушел. Ермилов и не думал уходить. Теперь ему в полк не было нужды возвращаться. Но и ждать у моря погоды, тоже не хотелось. Прикинул, сколько времени продлится операция, и переместился в будущее. Вновь, как и тогда на заводе Михельсона все точно рассчитал. Доктор появился минут через пять. Взглянул на Ермилова и буркнул:

— Жить будет унтер-офицер, так и передайте полковнику Прохорову. Но боюсь раньше весны, ему в полк не попасть. Контузия уж больно тяжелая. А сейчас пойдемте ко мне в кабинет, я вас осмотрю.

Просторный белый кабинет. О той медтехнике, что будет через сто лет, пока только остается мечтать. Белая металлическая кушетка, деревянные, покрашенные в точно такой же цвет: стул, стол и табурет. Под потолком газовая лампа. Слегка притушенная.

Иванов-Задунайский тут же включил на полную мощность. Показал рукой на табуретку и скомандовал:

— Раздевайтесь и садитесь.

В этот момент Игорь впервые был рад тому, что от современного нижнего белья он избавился, когда отправился на встречу с Петром Алексеевичем и Меншиковым. Сейчас бы трусы красного цвета с золотистым серпом и молотом смотрелись как-то несуразно. Да и не логично, а сунься в них в конце тридцатых, так за кощунство над государственным флагом, Ермилова, точно бы расстреляли. Причем без суда и следствия.

— Да вы, батенька, — проговорил доктор, — здоровы как бык! Вам крепок повезло в отличие от вашего товарища. Так что я напишу справочку, что здоровы, и вы передадите ее полковнику Прохорову.

У Игоря на счет своих дальнейших действий были другие думки. Нужно было возвращаться в будущее. И для этого не нужно было ехать в Москву. Для этого подойдет Харьков. Если все получилось, он просто свяжется с Заварзиным и сообщит, где находится. А если нет, то придется опять возвращаться сюда.

Между тем доктор приказа одеваться, а пока Ермилов это делал, написал записку для полковника десятого Драгунского Новгородского полка. Сложил ее, и протянул Игорю.

— Так и быть, — молвил он, — сегодня в госпитале переночуете, а завтра с утра отправитесь в полк.

Не нужная процедура, но как понял Игорь, ее нельзя было избежать. С другой стороны за последние часы он сильно подустал, и ему хотелось хотя бы выспаться. Полковник вызвал своего денщика и приказал тому, чтобы он показал господину капитану комнату.

2013. Харьков. Реальность — 3.

Самая страшная вещь в жизни — разочарование. Считаешь, что все у тебя получилось, что ты и царь и бог, и тут бац выясняется — не доработал. Сыпать голову пеплом в этой ситуации бессмысленно, а нужно вновь засучить рукава и приниматься за решение все тех же задач, которые когда-то сам поставил для себя. Иногда, кажется, что выиграл войну, а получается, что всего лишь одержал победу в небольшой битве, значимость которой ничтожна.

Ехать в украинский Харьков, а попасть на оккупированную немецкими захватчиками территорию. Город, в который переместился во времени Ермилов, был для него так же чужд, как и Москва этой реальности. Огромные сооружения, свойственные только воспаленной фантазии сумасшедшего художника, вместо привычных зданий после военного периода существования СССР. Разделения городских кварталов на гетто. Полиция почти на каждом шагу. Хорошо еще, что Игорю удалось раздобыть современную одежду, оставив военный мундир в небольшом лесочке на окраине. Ермилову просто повезло, что ему удалось набрести на небольшую лавочку в одном селе. К сожалению, как тогда предполагал путешественник, он вынужден был взломать дверь в магазин. Стащить первое, что попалось под руки. Игорь надеялся, что после того, как вернется в Москву, ему удастся компенсировать бизнесмену издержки. Он даже свой адрес в записочке с извинениями оставил.

Да вот только когда оказался на окраине города Харькова, понял что сделал это зря. Увы, но история не изменилась. Ермилов даже на секунду представил, как найдут немцы его бумагу. Сравнят пальчики, оставшиеся в магазине (увы, но пришлось работать без перчаток), и ахнут. Отпечатки принадлежат человеку застреленному гестаповцами в Москве несколько недель назад.

Пришлось возвращаться вновь в прошлое.

1917. Украина. Около Харькова.

Переместился Ермилов в февраль семнадцатого года. Добрался до госпиталя, в котором осенью прошлого года оставил Жукова. Предстояло узнать, выжил ли тот после контузии. Для этого явился в кабинет Иванова-Задунайского.

Керосиновая лампа еле-еле светила. Обстановка в помещении не изменилась. Та же белая мебель, только теперь на стене висел портрет председателя временного правительства Александра Федоровича Керенского. Сам полковник был занят своими обычными делами. Когда дверь отворилась, он оторвался отдел и взглянул на вошедшего. Это был тот самый капитан, что осенью привез в госпиталь молодого унтер-офицера.

— Разрешите, господин полковник? — Спросил он.

— Входите, капитан. Я гляжу, вы демобилизовались.

— Увы, вынужден.

— Понимаю. Сейчас многие полки распущенны. Армия полностью развалена. А германец алчно смотрит на наши города. Большевики, эсеры и прочие прихвостни кайзера, готовы за деньги продать наше отечество. Впрочем, чем могу служить?

— Я пришел поинтересоваться о судьбе Георгия Жукова?

— А! Того самого молодого человека, которого в октябре прошлого года вы доставили в госпиталь.

— Его самого.

— Так выписали его и отправили в полк.

Ермилов облегчено вздохнул. По крайней мере, Жуков не погиб после того взрыва. Он уже собирался поблагодарить полковника и отправиться в Драгунский полк, но Иванов-Задунайский произнес:

— Вот только до меня дошли сведения, что десятый Драгунский новгородский полк расформирован.

Жизнь, как отметил Игорь, преподносила сюрприз за сюрпризом. И где теперь ему искать Георгия? Неожиданно вспомнились слова: Когда закончится война, вернусь в Москву. Значит, Жуков вернулся туда. Искать же в огромном городе человека, как иголку в стоге сена, занятие не благодарное.

— Спасибо за помощь, — проговорил Игорь, поднимаясь с табуретки.

— Да честно сказать не за что. Вы-то сами как?

— Как я? Служил. После того случая, прежде чем ехать в полк, заскочил в Харьков. Будь оно не ладное, — выругался Ермилов, — а там предписание. Срочно перекинули на другой участок фронта. Ну, а тут, сами видите, мятеж в Петрограде. Полк, в котором я служил, распустился. Солдаты словно ждали, когда будет такая возможность. Да и их понять можно. Большевики на каждом углу кричат, что война империалистическая…

— Ох уж эти большевики, — вздохнул доктор.

— Вот и решил заехать к вам, узнать, как тут обстоят дела с моим товарищем.

— На пару недель пораньше и вы бы застали Драгунский полк…

Доктор вдруг встал, вышел в коридор. Вернулся через две минуты с бутылкой спирта и двумя стаканами. Поставил на стол.

— Может, выпьем, капитан?

Ермилов согласился. Вдвоем за разговорами просидели, аж до утра. А когда на зорьке Игорь проснулся, голова болела. Он подумал было обратиться за помощью к полковнику, но передумал. Тот предложит опохмелиться, и понесется по накатанной голове.

"Сейчас бы рассольника, — подумал Игорь, — огуречного, капустного… Сейчас бы в деревеньку…"

Неожиданно Ермилов вспомнил, что Жуков назвал деревеньку, откуда он был родом. Если Георгия в ней не окажется, то, по крайней мере, удастся узнать, где тот остановился в Москве.

— Как же она называется? — Прошептал Игорь, — Сороковка? Нет, не то.

В дверь в палату, где ночевал Ермилов, ввалился полковник Иванов-Задунайский. Он был в военном мундире, на голове фуражка.

— Как насчет того, чтобы развеяться и пострелять по бутылкам? — Предложил он.

— Пострелять, — прошептал Игорь, — стрелять. Стрелок. Стрелковка.

— Вы это о чем, капитан?

— Да, так, ваше благородие.

— Ну, надумали.

— С удовольствием, но хотел бы отправиться как можно скорее в дорогу.

— Думаю развлечение, много времени не займет.

Стреляли до обеда. Если бы не прибежавший денщик, то, наверное, развлечение продлилось бы наверно до вечера. А так полковнику Иванову-Задунайском пришлось ехать в госпиталь. Денщик сообщил, что привезли раненого офицера.

— Увы, капитан. — Сказал полковник, сжимая Ермилову руку. — Боюсь, больше встретиться не удастся. Мир, в котором мы с вами живем, катиться в огромную пропасть…

1917. Деревня Стрелковка.

Если бы Ермилов в свое время и в своей реальности поинтересовался, где находится деревенька Стреловка, он бы потратил на это куда больше времени. А все из-за того, что сначала в тысяча девятьсот семьдесят четвертом ее переименовали в село Жуково, а еще через двенадцать лет сделали городом Жуков. Игорь добрался до Москвы и лишь оттуда направился в деревеньку, что лежала на реке Угдка, в двенадцати километрах от станции Обнинское и в девяноста километра к северо-западу от Калуги. Путешественнику повезло, он застал Георгия живым. Тот находился у себя в доме и болел тифом.

— Экая незадача на мою голову, — проворчал Игорь, когда местный пастух ответил на его вопрос, где ему отыскать дом Жуковых.

Деревенский паренек проводил его и указал на избу, в которой ютились родители будущего полководца. Ермилов поблагодарил его и уже направился к дверям, как те открылись, и на улицу вышла женщина.

— Вам нельзя внутрь, — проговорила она, — у нас тиф.

— Я доктор, — солгал Ермилов.

— Доктор?

— Да. Иванов-Задунайский. Я проезжал в Калугу и узнал, что у вас случилось несчастье. Могу ли я помочь вам?

Женщина сначала замялась. Потом махнула рукой и проговорила:

— Хорошо, заходите. Но ваш грех я на себя не возьму.

— Да этого и не надо.

Ермилов вошел в дом. Бывший унтер-офицер, как и его отец и два брата, были "прикованы" к постели. Игорь уже понял, что к брюшному тифу, эта зараза не имеет ни какого отношения. Скорее всего, сыпной. Путешественник заставил Георгия подняться с кровати, чтобы осмотреть тело. Больной даже не признал капитана Большакова. Он послушно стянул серую нательную рубаху. Ермилов оглядел его и убедился, что рана, полученная во время взрыва, зажила. Затем приказал унтер-офицеру сесть. Осмотрел голову.

— Так и думал, — прошептал Игорь, — вши.

Сыпной тиф возникал только зимой, да еще когда шли кровопролитные войны. Ермилов вспомнил, что с тысячи девятьсот семнадцатого года по двадцать первый от него только в России, умерло около трех миллионов человек. То, что нужно для профилактики Игорь прекрасно знал. По этой теории его почти месяц гоняли в университете. В этом не было ничего удивительного, тем более, что забрасывать агентов собирались во все эпохи, даже в те, где бушевала чума. Поэтому Ермилов тут же распорядился, большую часть одежды, находящейся в доме для начала перестирать. А те лохмотья, что восстановлению не подлежали, Игорь велел сжечь.

— Мне бы встретиться с деревенским доктором? — проговорил Ермилов, обращаясь к матери унтер-офицера.

— Он недавно умер, а нового не прислали.

— У вас в деревне вообще врачей нет?

— Есть сестра милосердия. Это она и определила, что у нас тиф.

— Уже что-то. Как мне ее найти.

Женщина рассказала, где находится домик фельдшера. Чтобы до него дойти, Игорю пришлось пересечь всю деревню. Такого запустения, какое было тут, он нигде раньше в своей жизни не видал. Всему виной, считал путешественник, был никто иной — как Столыпин. Домик фельдшера выделялся на местном фоне. Игорь постучался в дверь. Ему открыла молодая женщина. Черное платье, желтый фартук с красным крестом, на голове, как у монашки платок.

— Я — доктор. Иванов-Задунайский, — вновь соврал Игорь. Понимая, что такую двойную фамилию девушка вполне могла и слышать, правда при условии, что она приехала сюда из Москвы или Петрограда.

— Сестра милосердия Евдокия.

— Лопухина, — пошутил Ермилов.

— Нет, конечно.

— Ну, это и не важно. У вас дорогая, Евдокия, какие есть лекарства?

Девушка провела его в дом и показала все что было.

— Не густо, — проговорил Игорь. — Морфий, это конечно хорошо, но при тифе он не поможет. Он лишь только боль уменьшит, а от болезни не вылечит. Нужно в Москву за лекарствами ехать.

— Можно взять бричку, она тут в сарайчике стоит.

Ермилов мысленно прикинул, сколько времени понадобится, чтобы уехать туда и к тому же вернуться. Минимум два дня. Хотя с его приборчиком, он может и за час уложиться. Вот только потом как объяснить девушке, почему у него так быстро получилось?

— Ладно, что-нибудь придумаем. — Сказал он, и заметил, как глаза девушки заблестели.

Он распихал по карманам ампулы с морфием. Для фашистов они пригодятся, а может, и подпольщики найдут способ их применить. Вдвоем они вышли из домика. Девушка помогла запрячь лошадку, и уже через полчаса Ермилов выехал в сторону Москвы.

Пришлось Ермилову чуток повозиться. Рассчитывал туда и обратно за два дня обернуться, не получилось. Дорого заняла куда больше времени чем предполагалось. Зато время между переходом в будущее и обратно, укоротил до минимума. Москве сначала хотел было связаться с подпольем, но потом решил поступить проще. Вышел на одного из фармацевтов, да предложил тому обменять таблетки левомецетина на морфий. Глаза эскулапа округлились, когда тот об этом услышал. Еще бы, обычно бывало на оборот. Запрещенное лекарство старались выкрасть. Игорь уже понял, что фармацевт обменяет, но тут, же стукнет в гестапо о подозрительном элементе. Знал бы тот, что перед ним путешественник во времени, так может тут же в аптеке и попытался бы его арестовать, задержать, а так выпустил по глупости. Ермилов, свернув за угол, нажал на кнопку и переместился в прошлое. Уже в Москве семнадцатого года, ему пришлось добираться до своей брички. Опять прыжок во времени, как раз в тот самый момент, когда он в будущее отправился. При такой ситуации исчезала вероятность, что бричку у него увезут. Времена беспокойные и часть уголовных элементов была выпущена из тюрем.

Пока дорогой ехал, изучил инструкцию на упаковке. Написано на немецком языке, но проблем с переводом у Ермилова не возникло. Левомицетин в таблетках, и применялся четыре раза в день, на протяжении недели. Этого времени Игорю вполне хватило, чтобы поставить Жукова на ноги.

Уже подъезжая к деревне, Ермилов оставил лошадку в леске. Сам совершил скачок в прошлое. Опять выпала возможность взглянуть на себя со стороны. Вернулся к домику фельдшера и постучал в окно. Девушка выглянула и воскликнула:

— Вы?

— Да я. Вот раздобыл. Оказалось в соседней деревеньке у тамошнего фельдшера были.

Ермилов протянул ей стеклянную бутылочку, в которую предварительно был высыпаны таблетки. Рассказал, как те нужно применять. Девушка хотела было что-то спросить, но Игорь не дал и слова сказать.

— Я коня и бричку на окраине оставил. Мне ведь все равно по делам в Москву нужно. Думаю, за два-три дня вернусь.

— А как же я?

— А ты, Георгия и его родных на ноги поставь. Следуй инструкции, а лучше на листок бумаги запиши. Надеюсь грамотная?

Девушка фыркнула. Игорь улыбнулся. Не иначе какой-нибудь пансион заканчивала. Только чего ее в глухомань сестрой милосердия потянуло работать? Расспрашивать не стал.

— Ладно. Езжайте, коли нужно, — проговорила она.

Ермилов попрощался. Для него-то и часа не пройдет с момента их расставания, а вод для нее… Короче Игорь заспешил туда, где оставил бричку. Вновь прыжок во времени. И сразу же к дому фельдшера.

— Лучше стало Жуковым, — проговорила сестра милосердия, когда он открыл дверь и вошел в просторную комнату.

Девушка, оказывается, услышала, как подъезжает бричка. Выглянула и увидела доктора Иванова-Задунайского. Прежде всего, она накрыла стол.

— Прежде всего, пообедайте, — проговорила она, когда Игорь стал расспрашивать, — а уж потом обо всем и поговорим. Больной не убежит. Да и вылечить мы его раньше времени не сможем. Сами говорили, что на лечение минимум неделя нужна.

Ермилов тяжело вздохнул. Нужно было еще четыре дня в деревне жить. Он жалобно посмотрел на Евдокию.

— Хорошо, — проговорила она, наливая в металлическую кружку молоко. — У меня поживете. Только, чур, не приставать.

Пришлось дать честное благородное слово. Только впоследствии девушка сама это слово и отменила. В один из дней, Ермилов и сам не заметил, как оказался с ней вместе в одной постели. Чертовка вечерком бутылочку самогона откуда-то притащила. Он немного сопротивлялся, но вскоре пал, и они вдвоем ее, бутылку, уговорили.

После того, как Игорь посетил Жукова. Георгий узнал старого знакомого. Много расспрашивал. Ермилов, чтобы как-то объяснить, почему он назвал чужую фамилию, вновь соврал. Как бы то не было, но унтер-офицер сделал вид, что поверил. Так вот, после тог, как Игорь посетил Жукова, он выбрался на речку. У фельдшера обнаружилась поплавковая удочка. Червяков накапал за домом.

Сидя на берегу и смотря на поплавок, Ермилов вдруг вспомнил Дору. Сейчас девушка еще не знает о его существовании. Это через год в ее жизни появится Игорь. Именно из-за него Каплан окажется на заводе Михельсона. Ермилов чувствовал вину. Неожиданно он подумал, а что если вытащить ее из рук чекистов. Есть, конечно, сложности, но попытка возможно. Достаточно предъявить мандат подписанный Дзержинским. Если уж тот один раз подписал бумагу для Блюмкина, то вполне возможно, что тот под гипнозом.

— Стоп. — Проговорил вслух Игорь, — а зачем собственно нам кузнец. Нам кузнец не нужен. Обойдемся и без Феликса. Гипноз одинаково действует на людей не зависимо Дзержинский ты или Глеб Бокия.

План возник неожиданно, но чтобы его воплотить в жизнь, нужно было сперва убедиться, что с Жуковым все будет нормально. Но все вновь ускорилось. Вернувшись, домой Игорь узнал, что миссию свою выполнил.

— Жуковы выздоровели, — проговорила Евдокия.

— Хорошо. Значит, я теперь спокойно могу возвращаться в Москву, — прошептал Игорь.

— В Москву? — переспросила девушка.

— В нее самую. Дела-с.

Ему на секунду показалась, что та расстроилась. Но выбора у Ермилова просто другого не было. Утром следующего дня он вышел к реке. Установил на приборе нужный год и совершил прыжок. Почему здесь? Да все лишь из-за того, что если ничего в истории не изменилось, в этом месте будет деревня (это в лучшем случае), а если все вернулось в нормальное состояние, то тут будет небольшой городок. А название его будет символизировать, что миссию он свою выполнил. Останется только проверить, чтобы там в той реальности у власти не оказался кто-то другой кому в его мире не суждено быть у руля государства.

2013. Москва. Реальность № 1

По крайней мере, исправить ситуацию, вызванную с ранней гибелью маршала Жукова, удалось. Когда Ермилов с речки направился туда, где в начале двадцатого века была деревня, он сразу же разглядел огромную трубу котельной. В том, что это город, Игорь несколько не сомневался. На всякий случай прогулялся по городу и убедился, что существуют улицы, носившие имена революционеров. Боялся, что наткнется на название — Троцкая, но обошлось. Зато обнаружил Жукова. На всякий случай у прохожего поинтересовался, в честь кого ее так назвали. Игорю как-то в учебке один знакомый военнослужащий сказал, что в Череповце, например, существует тоже улица Жукова. Ермилов тогда сказал, что улицы в честь маршала есть почти в каждом городе. Приятель улыбнулся и сказал, что к полководцу череповецкий Жуков не имеет ни какого отношения. Улица была названа в честь местного летчика, отличившегося в боях во время Великой Отечественной Войны. Вот и опасался Игорек. Все рассеялось, когда горожанин рассмеялся.

— А в честь кого, по-вашему? — спросил тот.

— В честь какого-нибудь летчика, — первое попавшееся ляпнул Ермилов.

— Да вы что! Улица названа в честь нашего земляка Георгия Константиновича Жукова.

Прохожий вдруг стал озираться, и Игорь понял, что тот, скорее, решил, их снимает скрытая камера.

— Поздравляю, — поговорил путешественник. — Вам повезло, вы попали в программу "Городок".

— "Городок"? — вновь удивился прохожий.

Игорь даже пожалел, что так поступил. Нужно было сказать, что снимают для новостей или еще какой-нибудь научной программы. Но было уже поздно.

— А где Стоянов и Олейников? — Спросил тут же горожанин.

Пришлось выкручиваться. Сказать, что на такие сюжеты, ведущие городка, редко выезжают.

— Жаль. А когда будет передача?

— В мае следующего года.

Ермилову повезло, что тот не пошел за ним, чтобы поглазеть на автобус, на котором обычно приезжают репортеры. Игорь даже облегченно вздохнул. Убедившись, что история направилась в нужное русло, он отправился на вокзал. На автобусе добрался до Москвы. Искать, где находится его автомобиль, не стал. До дома добрался на метро. Открыл дверь ключом и тут же обследовал досконально свою квартиру. Опасался, что обнаружит что-нибудь такое, чего в его мире не существовало. Потом включил телевизор. Пробежался по всем каналам и облегченно вздохнул. Все было как всегда. Не победило ГКЧП, Россия не распалась на небольшие кусочки и сейчас готовилась к олимпиаде.

Он сварил кофе. Настоящий, а не тот, что пил в оккупированной Москве, и не тот, что пришлось употреблять в мире Льва Троцкого. Казалось, что можно было возвращаться на Лубянку и доложить полковнику Заварзину, что задание выполнено. Про то, что пришлось помотаться по эпохам, можно было бы умолчать. Но взглянув в зеркало, Игорь понял, что вряд ли получится. Он не был больше похож на того молодого юнца, которого Геннадий Заварзин отправил в прошлое, чтобы предотвратил подмену Петра.

Улыбнулся. Что-что, а подмена все-таки состоялась. Он вновь вернулся к мысли о Доре. Попробовать ее спасти? Но тут нужно не пробовать, а действовать наверняка.

Переночевал в квартире. Впервые за все время своего путешествия он ночевал именно в СВОЕЙ квартире. Здесь было все родное, привычное.

Утром он на метро добрался до Лубянки. Но прежде чем идти в контору, заглянул в Детский мир. Единственное, что ему понравилось в эпохе Троцкого, так это игрушки, пусть и не такие совершенные, как здесь, но, по крайней мере, патриотические. Перед глазами всплыли фигурки солдатиков в военной форме гражданской войны. Можно, конечно, при желании и здесь таких воинов обнаружить, но стоили они очень дорого. Хорошо выполненные оловянные солдатики, да еще раскрашенные художником-профессионалом, стоили почти тысячу рублей. Не каждый родитель позволит купить ребенку такую игрушку, и в какой-то степени к тому же хрупкую. Это, скорее всего, удел коллекционеров.

Но это все мелочи. Главное, как теперь понимал Ермилов, это человеческая жизнь. А он невольно стал виновником того, что чекисты расстреляли Фанни Каплан. Тут возникал вопрос, а что будет, если Игорь вмешается в судьбу девушки? Пока он был дома, все время задавался им. Чертил схемы. Обдумывал все возможные варианты. Наконец пришел к заключению, что если женщина поселится в другой местности, под чужой фамилией и будет вести скромный образ жизни, то глядишь, ее действия на ситуацию не будут иметь такого огромного влияния. Рискованно, но как говорил Заварзин, тот, из оккупированной Москвы: "Кто не рискует, тот не пьет шампанского".

Игорь остановился у палатки. Достал из кармана деньги и приобрел себе блокнот и шариковую ручку. Решил, что когда обратно вернется, запишет свои похождения. А там, глядишь, может, и книжка выйдет. Все равно никто не поверит во все это. А все совпадения будут именовать… Тут Ермилов задумался, попытался вспомнить словечко, так популярное у читателей и писателей.

— Рояли. — Произнес он вслух.

Остановился. Взглянул вперед и увидел Заварзина. Тот стоял в нескольких метрах и удивленно смотрел на Игоря. На секунду Ермилову показалось, что тот знает об его похождениях. Путешественник думал, что сейчас полковник подойдет к нему и скажет:

— С возвращением.

Но Геннадий стоял завороженным. Ермилов еще раз взглянул на полковника и направился в проходную. Предъявил удостоверение и оказался на территории спецслужбы.

Анна Пигит с ужасом в глазах смотрела на Фанни. Девушка сидела рядом с товарищем Большевиковым и с жадностью поглощала приготовленный подругой суп.

— А чекисты, — проговорила Анна с дрожью в голосе.

— Чекисты не появятся, — проговорил Ермилов-Большевиков, — они думают, что расстреляли Фейгу.

— Расстреляли… Думают…

— Ну, по крайней мере, так считают, — сказал Игорь и подмигнул Доре.

Каплан кивнула. Она помнила, как появился Ермилов. Ее уже хотели расстрелять, но Михаил (Игорь так и не решился назвать свое настоящее имя) протянул бумагу подписанную Дзержинским. Чекист, руководивший расстрелом, сначала удивился, попытался было задавать вопросы, но эсер был неумолим. Твердил, что приказ руководителя Чрезвычайной Комиссии, это закон для любого сотрудника.

— Один раз дали дурной приказ, — проворчал комиссар, — теперь вот, — он кивнул на Фанни: — Расхлебываем.

Ермилов уже понял, что тот имел ввиду приказ — снять охрану на том злополучном митинге. Казалось удар был, нанесет в самое уязвимое место, но Игорь тут же поправил комиссара:

— Приказ снять охрану дал Петерсон. И если бы Владимир Ильич не доверял своему старому товарищу, то вряд ли назначил Феликса Эдмундовича на столь ответственный пост.

Чекист согласился взять бумагу. Прочитал и улыбнулся.

— Хитрый ход, — проговорил он, — мы отпускаем девушку, а по бумагам будет значиться, что расстреляли.

Ермилов кивнул.

— Любопытно, — поговорил комиссар, погладил по усам рукой. — Выходит, мы должны отпустить человека стрелявшего в Ильича.

— Выходит. Или вы, товарищ комиссар, считаете, что это личная инициатива Феликса Эдмундовича?

— А бог его знает, — проговорил чекист, — я не ясновидящий. Откуда мне знать, что в голове начальника ЧКА! Может это он и организовал покушение?

Ермилов сдержал улыбку. Между тем чекист покрутил в руках бутылку. Выругался, плюнул себе под ноги.

— Ладно, забирайте.

Михаил увел ее. Сначала они направились к Анне Пигит. Пока ехали, девушка поинтересовалась, а не спохватятся ли чекисты, узнав, что он подделал бумагу от Дзержинского?

— Не спохватятся. Бумагу на самом деле подписал Феликс Эдмундович.

Она кинула любопытный взгляд в его сторону, но Михаил объяснять, как ему это удалось, не стал. Не надо было знать девушке всех подробностей.

— Ну, и куда вы теперь? — поинтересовалась Анна.

— В Рыбинск, — проговорил Игорь. — Там Фанни никогда не станут искать, если вдруг обнаружится, что она жива, а расстрел всего лишь фальсификация.

— Думаете, что догадаются? — уточнила Пигит.

— Да нет. О том, что произошло, тогда на заводе Михельсон, будут гадать еще лет сто.

— А ведь это вы стреляли в Ленина?

— Я. Поэтому и не смог не вытащить Дору. Она ведь с глупости меня решила остановить.

— Зачем же ты тогда стал кричать, беги? — спросила Каплан.

— Я испугался, что тебя первой схватят.

— Вот и схватили.

Игорь не хотел объяснять девушкам, что Фанни Каплан должна была так и так попасть в лапы ВЧКа, а что освобождение ее — это уже его самодеятельность.

— Отвезем Дору в Рыбинск. Пристроим. Сделаем документы, к которым ни один чекист не подкопается. Самое спокойное место.

Ермилов не стал сообщать присутствующим, что в истории город Рыбинск засветился только тогда, когда его переименовали сначала в Андропов, а уж затем обратно. Игорь рассчитывал, что обустроив девушку в городе на Волге, он вернется в свое время.

— Так, что мы у вас, Анна, переночуем и поутру отправимся в дорогу.

Вечером, когда Дора ушла в комнату, к нему подошла хозяйка дома и поинтересовалась:

— А вы, Михаил, действительно любите ее?

— Что вам сказать…

— Правду. Хотя нет, не надо. Я и так уже поняла, иначе вы не попытались бы ее вытащить. Вы ее любите…

Утром они с Дорой уехали в Рыбинск. А уже там события пошли не так, как рассчитывал Ермилов.

1918 год. Рыбинск.

В том, что Рыбинск переименовывали один раз, Ермилов ошибся. В своей истории той, что началась после середины восемнадцатого года, кроме Андропова, город еще именовался и Щербаков. Произошло это в тысяча девятьсот сорок шестом году и просуществовало всего одиннадцать лет.

И к тому же оказался не таким уж спокойным, как думал Игорь, в города истории были замечены следы братьев Нобель и Ягоды. Путешественник об этом узнал, только через несколько недель пребывания в Рыбинске, хотел было перевести Дору в другое место, но девушка воспротивилась. Ей по душе пришелся этот небольшой городок. Чтобы, как-то выжить, Фанни сообщила Михаилу-Игорю, что собирается устроиться работать уборщицей на автомобильный завод "Русский Рено". Путешественник еле отговорил ее, посоветовав выбрать профессию полегче.

— Скажем той же сестры милосердия или библиотекарем в библиотеку.

Дора рассмеялась.

— Какая из меня библиотекарь, — проговорила он, — с моим-то зрением. Уж лучше тогда уборщицей в театр.

Но Игорь отговорил, сославшись на то, что во время Гражданской войны театр никому не нужен будет. А вот работа в госпитале, всегда будет необходима, независимо оттого кто будет в городе. Белые или красные. И у тех и у других будут раненые.

— А ты? — Проговорила Дора, прижавшись к плечу Ермилова.

— А, что я. Я должен уходить. Дзержинский мне не простит моих поступков.

Игорь откровенно лукавил. Феликс Эдмундович о нем даже и не вспомнит. И всему виной даже не гипноз. Кто для Дзержинского Ермилов, так пешка. Чекист, приведенный Блюмкиным. Так Яшка не его одного в органы внедрил. Ну, это само собой, во-первых, а во-вторых, простившись с девушкой, Игорь пойдет в лесок и совершит скачек в будущее. А через эпохи руки Железного Феликса до него не доберутся. Но и уходить от Доры, вот так вот не хотелось.

Он отстранил девушку и подошел к окну. Там на улице шел снег. Снежинки падали булыжную мостовую и таяли. Вдали виднелись покрытые еще желтой листвой деревья. Мимо прошел одинокий прохожий, кутаясь в пальто. Пробежала собака.

— Мне надо уйти, — неожиданно проговорил Ермилов.

Девушка вздрогнула и посмотрела на Игоря.

— Я вернусь, — пообещал тот, — я ненадолго и сразу вернусь.

Он выскочил в коридор. Схватил с вешалки пальто, подаренное Анной Пигит, и выскочил на улицу. Ермилов побежал. Снежинки липли к его лицу, он пытался стереть их. Когда оказался около пожарной колокольни нажал на кнопку.

1913. Рыбинск.

Цветы в конце осени казались чудом. Дора взяла их и поставила в вазу. Она обняла Игоря, хотела поцеловать, но тот отстранился:

— Мне нужно уходить…

— Может, останешься?

— Не могу.

Ермилов в последний раз взглянул ей в глаза.

— И куда же ты?

— Спрячусь. Пойду в белую гвардию. Буду бороться против красного террора…

— Миш…

— Не уговаривай. Не могу.

Ермилов взял со стола фуражку.

— Мне нужно идти.

— ???

— Я дам о себе знать.

— Я буду ждать…

Ермилов вышел в коридор. Остановился у дверей и еще раз взглянул на Дору. Та стояла у окна и плакала.

— Бедная, бедная Дора, — прошептал он и вышел.

На улице шел не спеша, то и дело, оглядываясь на окна. Было мгновение, когда он вдруг захотел вернуться к ней, но удержался. С трудом, ноги стали ватными, Игорь выбрался за город. Вытащил коробочку и нажал.

Ничего не произошло.

Интерлюдия — 5. Геннадий Заварзин

Ни кто и не обещал, что машина времени будет работать вечно!

Такая вот ситуация и сложилась с Ермиловым. Предполагалось, что после путешествия в прошлое, на три года Игорь вернется. Приборчик отдадут в лабораторию, там над ним покумекают умные люди и можно его вновь использовать. Вот только, как выяснилось ситуация может выйти из-под контроля.

Не решись Игорь поправить судьбу девушки, глядишь все и обошлось. Но, что сделано, то сделано. Прибор вырубило, честно признаюсь, в самый неподходящий момент. Чтобы разобраться в себе и решить, как поступать, Ермилову понадобилось два года, прежде чем он понял, что его пребывание и действия могут нарушить и без того хрупкую структуру временных линий. Именно тогда и появился в истории Югской Дорофеевой пустыни таинственный монах — архимандрит Михаил. Ермилов считал, что в образе безобидного монаха, он сможет прожить оставшиеся ему годы, тайно проводя в подземелье обители попытки вернуть приборчик к жизни. Все изменилось у него, когда из Рыбинска пришли известия, что монастырь будет атакован милицейскими войсками. У Ермилова на секунду проскочила мысль, что все возвращается на круги свои, что от судьбы не уйти. Он уже был готов сдать Югскую Дорофееву пустынь, если бы ему не сообщили, что в обитель с крестьянином прибыл еще один человек. У него на мгновение проскользнула в голове мысль, что событиях, в которых Игорь участвовал, он уже слышал. Как же он был поражен, когда к нему в келью вошел Щукин, человек, выступавший перед ними, в его, теперь уже далекой молодости. Вначале Ермилов предположил, что за давностью лет, тот просто не признал в статном монахе своего бывшего ученика, но только потом понял, Семен Федорович просто не мог знать, кто перед ним. Ведь для того все-то что произошло с Игорем будет в ближайшем будущем. Головоломка сложилась. План возник неожиданно и он понял, что если повезет, и я догадаюсь, то спасу его из временной ловушки. Игорь так и написал в дневнике:

"И тогда я решил дать о себе знать. Понимая, что полковник Заварзин догадается о случившемся. Он все равно будет вынужден отправить меня в прошлое. Ведь последствия, которые возникнут от ранней смерти Петра Великого, никому не известны. Кто знает, на какие рельсы все станет и куда увезет нас колея истории? Я уверен, что получив доказательства моего пребывания в прошлом, изучив два варианта исторической реалии, он решится все же меня забросить в эпоху великих перемен…"

Ермилов был прав. Прочитав дневник неизвестного монаха, имени которого тогда не знал, я задался, мыслю просчитать все последствия смерти Петра. Вариантов было немереное количество, и не один из них меня не устраивал, по тем или иным причинам. Мир, в котором я жил, с дворцовыми переворотами, декабристами и большевиками, революциями и войнами, каким бы он не был, лично меня вполне устраивал.

"… Поэтому и решил, спрятать вместе с сокровищами, за которыми тогда охотился молодой Заварзин, машину времени и этот блокнот".

Игорь предложил Щукину организовать оборону монастыря, зная, что та должна была сыграть свою роль в истории. Запретил инокам следить за мирянином, хотя некоторые монахи считали Костомарова-Щукина агентом ОГПУ. Договорился с Егором Тимофеевичем, чтобы тот по делам съездил в Мологу, прихватив с собой Костомарова. Ермилов чуть не прокололся, когда вдруг услышал, о Т-34. Еле сдержался, чтобы не выдать себя. Сделал многое для того, чтобы мой замысел осуществился. И стал ждать.

На этом дневник Ермилова обрывался. И не удивительно. К монастырю уже подходили войска ОГПУ, и ящики нужно было срочно переносить в подземелье. Дальнейшие события я знал и без дневника.

Ермилова схватили и доставили в Рыбинск. Допросы и расстрел.

Честно признаюсь сердце в этот момент екнуло. Вспомнилось проклятье, явно предназначенное для меня. Попытка снять его, заставила меня отправит в прошлое тестя. План сработал и все закрутилось. Я поступал так, как хотела от меня судьба-злодейка, словно шахматная фигура начал совершать ходы.

Прежде чем отправить Ермилова в Петровские времена начал подготавливать группу для его спасения. Понимая, что прибор, используемый в прошлое, в какой-то степени не совершенен, вынудил ученных разработать более универсальную модель, способную проносить в прошлое не одного человека, а как минимум двоих.

На создание ушло полгода. На испытания почти два месяца. Наконец, когда все было обкатано, начали создавать отряд. Именно им и предстояло вытащить из прошлого Ермилова, и как уже потом выяснилось не только одного.

Оставалось только выяснить, куда этот отряд отправлять? Сразу после того, как прибор сломался? Ермилов пошел нам на встречу и даже дату написал. Вариант второй — перед захватом монастыря. Вариант третий и самый надежный, после того, как Ермилов произнес те самые слова, что так сильно повлияли на моего прадеда. Вот тут-то задумаешься над фразой: "Словами можно и убить".

Третий вариант был не только самым надежным, но и, пожалуй, самым правильным. Отправь группу чуть-чуть раньше и история изменится. Мой дед без боя овладеет Югской Дорофеевой пустыню, монахов отправят в ссылку. Сделав из иноков лесорубов. Заварзина-старшего не проклянут и тот… В голову приходят страшные мысли. Скорее всего, он просто погибнет в начале Великой Отечественной Войны, где-нибудь в снегах Подмосковья. Но в любом случае, даже если я и буду служить в ФСБ, даже если и обнаружу машину времени в лабораториях Лубянки, то вряд ли отправлю тестя-рецидивиста в прошлое. А зачем? Не будет Ермилова, и тогда не состоится подмена Петра. Все рухнет в одночасье и пойдет не так. В этом случае все падуги мои будут напрасны.

Нет, тут нужно было действовать по третьему варианту. Главное успеть до того момента, как мой старик и его товарищ выстрелит.

Группа спасателей в тот день сидела передо мной. Я загасил сигаретку, взглянул на часы. Через пару минут должен был позвонить один человечек.

Когда заиграла мелодия на сотовом, я взял трубку и сказал:

— Да. Слушаю.

Выслушав донесение, посмотрел на спецгруппу и произнес:

— Двенадцать часов пять минут.

Старший из них кивнул. Тут же одновременно поднялись с дивана и направились к выходу:

— Ну, с богом!

Глава 5. Монах

1918. Рыбинск.

Дора открыла ему дверь и произнесла:

— Я знала, что ты вернешься, Миша.

Ермилову ничего другого и не оставалось, как только вернуться. Теперь уже не ему, а полковнику Заварзину придется решать задачу с двумя неизвестными. Это Игорю было куда проще, а Геннадию придется повозиться. Ермилову достаточно было отыскать в истории фамилию человека, так или иначе повлиявшего на события. Затем отправить в прошлое человека, как это было в случае с Игорем. Тут же все обстояло иначе. О том, что в прошлом может застрять человек, Заварзин может предположить, а может и не догадаться. Ведь число, в которое должен был вернуться его сотрудник, не было оговорено. Откуда Заварзину знать, рассуждал Ермилов, стоя у подъезда и не решаясь войти, что кроме Петровской эпохи Игорю придется еще поскитаться по нескольким периодам истории, да к тому же оказаться в совершенно иной реальности. Он докурил папироску и бросил окурок в белый снег. Открыл дверь в подъезд и вошел внутрь.

— Я знала, я знал, что ты вернешься, — твердила девушка, после того, как повисла на шее Игоря. — Я тебя больше никуда не отпущу.

— Будет. — Прошептал он. — Мне теперь ведь и податься некуда. В Москве меня архаровцы Дзержинского, скорее всего, ищут, в Питере…

В Питере его сейчас никто не искал, но туда Ермилов ехать не собирался. Там было легче всего впутаться в какую-нибудь историю. Здесь же был вариант, хотя бы устроится на завод Нобеля. Ничем не примечательный слесарь или токарь вряд ли такая уж значимая шишка. Вот только вопрос в том, осилит ли Игорь непривычную работу? Ермилов вдруг улыбнулся. Историю на круги свои вернул, так и на заводе как-нибудь освоится.

Игорь нежно обнял Дору и поцеловал в губы.

— Никуда, никуда, я больше не уйду.

На следующий день он отправился на завод. Договорился на счет работы и оплаты. Познакомился с будущими коллегами, а вечером, прихватив отвертку, вернулся домой. Уединившись и попросив Фанни не мешать ему, попытался вскрыть приборчик. Это оказалось самым легким. Выкрутил несколько болтиков, снял крышку и тяжело вздохнул. Батареи, что находились внутри, он вряд ли сможет зарядить. Существовало две проблемы, одна из которых со временем могла бы просто исчезнут, а вот вторая… Для того, чтобы зарядить аккумуляторы понадобилось бы специальное устройство, которое Игорь по любому в условиях, в которых находился, собрать бы просто не смог. Пришлось крышечку на место вернуть да подальше спрятать, чтобы случайно Дора на нее не наткнулась.

В тот день Ермилов впервые стал делать записи в блокноте, купленном в Москве. Старался писать, как можно разборчивее. Выписывая каждую букву тем самым шрифтом, словно и не записная книжка была перед ним, а чертеж. Сначала это ему давалось тяжело. Подробности, особенно об эпохе Петра Алексеевича стали стираться из памяти. Отчего решил дать полную характеристику тех людей, с которыми ему пришлось столкнуться. Меншиков, Лефорт, Брюс, Гордон, Возницын и даже описал Анну Монс. Причем попытался описать ее так, чтобы сложилось о ней полное впечатление. Нужно было объяснить причины того отчего Петр в нее влюбился. Не забыл и Исаака. Дал две сравнительные характеристики "близнецов", попытался объяснить, отчего Петр, после удачного захвата Азова, вдруг изменил свои интересы. Упомянул, что у истоков госбезопасности (если считать Преображенский приказ таковым) стоял именно он — Игорь.

Из дня в день, после работы, стараясь по минимуму выходить на улицу, Ермилов все что помнил, записывал в блокнот.

Припомнил и тот мир, где торжествовал Лев Троцкий. Попытался описать улицы, дома. Вспомнил содержание газеты. Тяжело вздохнул, когда это сделал. Описал два дня проведенных в той реальности. Изложил, как обнаружил искажение.

Потом вдруг наступила апатия. Игорь спрятал блокнот. Пытался проводить как можно больше времени в обществе Доры. Даже гулял с ней по заснеженному берегу Волги. Впервые ему преставилась возможность сравнить празднования нового года. Сидя за праздничным столом, Ермилов вдруг подумал, что больше праздник "по старинке" он праздновать не будет. Ему уже не суждено посмотреть в который раз "Иронию судьбы" и послушать праздничные слова президента.

— Может, Шаляпина послушаем? — спросила Дора и направилась к граммофону.

Игорь невольно вздрогнул. В памяти тут же возник образ участника "Фабрики звезд". Расхохотался. Повезло еще, что Петр Лещенко появится на эстраде позже. Дора удивленно на него взглянула и крутанула ручку.

По комнате зазвучал бас великого оперного певца.

— Ария Мефистофеля. — Проговорила Дора.

Села напротив Игоря и прикрыла глаза. Ермилов понял, что ей нравилось, как пел Федор Иванович. Он поступил как она. Женщина была в чем-то права. В его эпоху таких голосов уже не было, а Басков по сравнению с Шаляпиным казался обычным микробом.

После нового года, Игорь вновь вернулся к своим записям. Описал, события покушения на Ленина. Знакомство с Фанни Каплан. Разговоры с Блюмкиным, Дзержинским.

— Растудыть ее в качель, — выругался он, когда в ручке вдруг закончил чернильная паста.

Выкидывать ее Ермилов просто не имел права. Игорь просто не знал, когда именно появилась, в той же России, шариковая ручка. Поэтому, через день она оказалась рядом с машиной времени, а сам Игорь приобрел перьевую. Неделю промучился, пока не привык писать чисто. Дора с изумлением смотрела на своего гражданского супруга.

Месяц провозился Ермилов за записками об оккупированной Москве. Хотелось оставить потомкам самые красочные воспоминания, все прелести фашистского режима. Умолчал только о Заварзине. Уж больно тяжело было думать о полковнике. Пожаловался на бездарную систему охраны в Красноярском архиве. Затем уделил несколько строк возвращению в Москву.

Больше всего Игорь попытался высказаться в своих мемуарах о судьбе Жукова. О том, как вытащил тяжелораненого унтер-офицера. Как доставил в госпиталь, как пытался проследить за его выздоровлением. О разочаровании постигшем его в Харькове. Тут же вспомнил о прибытии в Москву семнадцатого года. Поездку в деревню и лечение Георгия Константиновича от сыпного тифа. Игорь надеялся, что если что-то вдруг пойдет не так, то когда-нибудь сведения о несостоявшемся полководце всплывут, и какой-нибудь путешественник во времени, может и он сам, попытается повторить его подвиг.

Вообще-то Ермилов рассчитывал в конце дневника сделать нечто глоссария, куда должны были быть внесены все личности, повлиявшие в той или иной мере на историю его России. Если повезет и ему удастся это опубликовать, то заблудившийся в реальностях человек как-нибудь разберется что к чему.

Не удержался и написал, как решился пойти на риск. Спасение Фанни из застенков ВЧК расходилось с общепринятой историей. Игорь надеялся, что это всего лишь умалчивание историками факта того, что девушка выжила в середине восемнадцатого года. Ведь функционерам было нужно на кого-то свалить покушение на вождя. Игоря не арестовали, вот и схватили первого попавшегося. Растрезвонив, что враг схвачен, не будешь же орать на всю Ивановскую, что ей, благодаря халатности сотрудников ЧК, удалось бежать. Что народ подумает о правоохранительных органах?

Как бы то ни было, Ермилов чередовал свои записи в дневнике с работой на заводе Нобеля. Но было это до поры до времени, пока однажды летом двадцатого года, не произошло одно знаменательное событие, повлиявшее на его дальнейшую судьбу.

1920. Рыбинск.

В тот день Ермилов не спешил с завода домой. Медленно брел по набережной, разглядывая водную гладь.

"Сейчас бы удочку, да на бережке посидеть. — Подумал Игорь. — Рыбку половить".

Вспомнилась последняя рыбалка. Удочка, берег реки и сестра милосердия Евдокия. Отдал девушке рыбу, а попробовать так и не успел. В тот вечер он отказался, сославшись, что устал. В какой-то мере это была правда. Тогда ему вдруг захотелось вернуться домой, завалиться на диван, посмотреть телевизор. Взять путевку в Сочи и покататься на лыжах на недавно построенных горнолыжных трассах. Когда-то все-таки стоило туда съездить. Но прежде нужно было исправить ошибку, которая произошла по его вине. Исправил, да только застрял в прошлом. На речку почти и не ходил. Работа — дом, дом — работа. И боязнь. Не за свою жизнь. Игорь понимал, что он, так или иначе умрет, а за то, что вдруг сделает что-нибудь не так и тогда все его усилия будут напрасными.

Сейчас стоя на берегу и разглядывая голубую гладь воды, Ермилов вдруг решил — будь что будет. Он ведь года два назад, когда занимался спасением Жукова об этом даже и не задумывался.

Игорь в сердцах плюнул. Посмотрел под ноги и обнаружил плоский камень. Присел. Взял в руки и минуты две разглядывал. Затем встал и запустил его. Тот совершил с десяток скачков по воде и ушел под воду.

— Как в детстве, — прошептал он.

Крик "Помогите!!!" раздался неожиданно. Ермилов стал озираться. Ему на минуту показалось, что послышалось. Но крик повторился. Голос явно женский. Игорь, было, дернулся и остановился. Бежать на помощь? Правильный ответ конечно — ДА! Но с другой стороны ему нельзя вмешиваться. А если кому-то грозит беда? Если Ермилов не вмешается, то в будущем никто не придет на помощь ему. Будущее, для него оно, по крайней мере, не определенно. У него его нет.

— А!!! — Произнес Ермилов, махнул в сердцах рукой: — Будь, что будет!

Игорь бросился на крик, прямо в кусты. Пробрался через заросли и выскочил на поляну, мимо которой не раз проходил. Там с молодой девушкой боролся мужик. Платье на ней было уже разорвано, а рука злодея уже устремилась под подол. Красавица пыталась вырваться, но это у нее не получалось. Тут ее взгляд уловил появившегося рабочего.

— Помогите, насилуют! — Вскричала она.

Ермилов подлетел, схватил насильника за шиворот и оттащил от жертвы.

— Ты, что сволочь делаешь?! — Прорычал Игорь и со всей силы ударил того по лицу, землистого оттенка.

Тот отлетел к дереву и ударился об ствол. Потерял сознание.

— Тебя, как звать то? — Поинтересовался спаситель.

— Ефросиньей.

— Как же тебя угораздило?

Девушка промолчала. Ермилов оглядел ее с ног до головы. Платье разорвано, коленок оцарапан, на губе кровь. Явно гуляла вдоль берега, а тут сексуально озабоченный. Маньяков и во времена Игоря было достаточно, а сейчас, когда вокруг бушевала Гражданская война и подавно. А тут еще девушка да еще красоты неописанной, да к тому же одна.

За спиной раздался шорох. Девушка побледнела и побежала. Ермилов вовремя развернулся. Худощавый насильник поднялся. Вытер выступившую на лице кровь рукавом. Подправил френч и направился на неожиданного возникшего героя.

— Су… — проворчал он, поглаживая коротко стриженые усики.

Игорь встал в боксерскую позицию и, дождавшись, когда тот приблизится, нанес удар. Насильник отлетел и вновь ударился об уже облюбованное дерево.

— Козел, — выругался Игорь.

Хотел было уже идти, девица слава богу, уже убежала, но передумал. Неожиданно стало интересно, кого это он так отоварил. Рожа Игорю показалась до боли знакомая, словно видел ее. Подошел, присел и стал обыскивать карманы. В одном обнаружил бумагу мелко исписанную.

— Экая шишка, — проговорил Ермилов. — Член коллегии народного комиссариата внешней торговли.

Неожиданно Игорь побледнел. Присел и пощупал пульс.

— Жить будет, — выругался, — сволочь.

Бумагу тут же швырнул рядом с раненым и быстро-быстро заспешил прочь.

Отдышался, уже у дома. У стены остановился и прислонился. Достал из кармана пиджака папироску. Закурил. Руки дрожали. Ермилов, по крайней мере, он должен покинуть это место, уйти куда-нибудь. Игорь узнал этого человека. Им был Генрих Григорьевич Ягода. Персонаж, внесший огромный след от своего сапога в историю России. Убей такого, пусть и в пьяной драке и все пойдет по-другому. Все!

Кинув окурок на землю, поднялся в квартиру. Дора сразу поняла, что случилось что-то неординарное. Она посмотрела на Игоря.

— Нам нужно уезжать?

— Нет. Только мне.

Девушка опустилась на табурет, стоявший в коридоре. Хотела спросить, что случилось, но сдержалась. На глазах выступили слезы.

— Я должен Фейга, должен.

Он впервые за время их знакомства назвал ее этим именем. До этого все Дора да Дора. Девушка даже вздрогнула.

— Уеду в монастырь. Скроюсь. — Сам обмолвился, причем сделал это умышленно, — Я чуть не убил человека.

Каплан хотела было сказать, что он и так стрелял в Ленина, но Игорь поднес палец ко рту:

— Тссс…

Девушка поняла. О том, что они оба участвовали в покушении на вождя знать никто не должен. Нельзя обмолвиться даже словом.

Между тем Игорь метался по комнатам. Собирал свои вещи.

— В монастырь? — Вдруг спросила девушка. — В какой?

— Не знаю. Да и тебе знать пока не нужно. Если, все будет нормально… сообщу.

На глазах Доры проступили слезы.

— Не надо. — Молвил он и поцеловал ее в губы. — Не надо.

Ермилов закинул за плечи вещевой мешок и вышел из квартиры.

На улице он остановился. Как и тогда, два года назад, взглянул на окна. Фанни Каплан стояла у окна и смотрела на улицу.

"Интересно, а с ее плохим зрением, она меня видит?" — Подумал Игорек, и помахал ей рукой.

1921 год. Молога.

Пылают станицы, поселки и хаты,
А что же еще здесь поджечь не смогли?
По нашим следам степь за степью несется.
Спасибо друзьям, что я здесь не один.
Погибнуть и мне в этой схватке придется,
Ведь я тоже русский, ведь я дворянин.
Пусть нас обдувает степными ветрами,
Никто не узнает, где мы полегли.

Пел офицер, играя на гитаре. Ермилов в рясе с серебряным крестом на груди, сидел напротив него. В руке была кружка с пивом. На глаза невольно проступили слезы. На то были две причины. Первая — песню эту Игорь частенько крутил на mp3-плейере, и сейчас она нагоняла тоскливые мысли. Причина вторая, неожиданно подумалось — что никто никогда не узнает, в какой эпохе он умрет. Если бы в будущем было известно, то его, скорее всего, вытащили. Сейчас же, находясь в прошлом третий год, надежд на спасение уже не осталось.

Не надо грустить, господа офицеры.
Что мы потеряли, того не вернуть.
Уж нету Отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен ненужный наш путь.

Офицер замолчал, положил гитару на стол. Потянулся к бутылке и откупорил пробку. Наполнил огненной жидкостью бокал и одним глотком осушил. Взглянул на Ермилова и произнес, с грустью в голосе:

— А может с нами? За границу! А, батюшка?

— Увы, — проговорил Игорь, — здесь моя родина, и здесь мне суждено умереть.

— Я тоже хотел бы умереть на родине, — вздохнул офицер, — но этого не будет, пока по ней ходят большевики. Того Отечества, которое когда-то у меня было, теперь уже нет.

Ермилов понимал, что в его случае бегство в Европу или даже в Америку — это не выход. Повлиять на историю он может в любом месте. Даже здесь. Вот только в этом месте вероятность намного меньше.

Игорь припомнил, как полгода назад наткнулся на монастырь. Сперва он предположил, что обитель после известных событий была пуста, но ошибся. В ней расположились белогвардейцы. Небольшой полк, уцелевший в кровавой войне. Именно их усилиями монастырь теперь был превращен в небольшую крепость. Как утверждал поручик Лисицын, способную выдержать не одну осаду. У них даже был целый арсенал оружия, находившийся в небольшом домике. Появление монаха, а Игорю удалось раздобыть рясу, в ней он выглядел невинным иноком, не вызвало удивления у белогвардейцев. Его появление было воспринято благосклонно. Первое, что сделал поручик во время их первой встречи, так это попросил отпустить грехи. Ермилов это ни когда не делал, и даже не видел, как это делается. Но как утверждал его товарищ по учебке, все когда-то делается в первый раз.

Лисицын оказался хорошим парнем. До Первой Мировой Войны проматывал свою жизнь в обществе молодых девиц, но с началом мобилизации ушел на фронт, где его и застала революция. К большевикам относился нормально, пока не столкнулся с массовым дезертирством солдат. Попытался вразумить, что враг у тех германец, что идет по русским землям размеренным шагом. Когда понял, что бесполезно, присоединился к монархистам. Был в войске Деникина, но когда тот начал терпеть поражения решил податься с отрядом в Вологду, но остановился в пустоши. До Лисицына дошли сведения, что Череповецкая губерния, что лежала на их пути, уже была в руках красных. Было решено направляться за границу и уже там готовить удар по ненавистной власти.

— Боюсь, что нет, — молвил Ермилов. — Вынужден остаться тут.

— Уговаривать не буду. Да и не хочу. Это ваш выбор. Это единственное, что сейчас у нас осталось. Ну, еще совесть.

Лисицын наполнил бокал и вновь осушил его одним глотком. Закусил огурчиком. Между тем Ермилов встал. Задумавшись, стал ходить по келье. Потом вернулся к столу и взял гитару.

Четвертые сутки пылает станица.
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Над Доном угрюмым ведем эскадроны, —
Нас благословляет Россия-страна
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, седлайте коня.

Запел Ермилов. Лисицын взглянул удивленно на батюшку. Он даже подумал, что может это и не священник, а один из офицеров решивший спрятаться от советской власти за стенами обители.

— Эту песню мне исполнил один подпоручик, которого я встретил по пути сюда. Вы, Лисицын, не представляете, какие у него были на глазах слезы, когда он пел ее.

— Представляю. Терять ценности, в которые когда-то верил, очень тяжело. Вы думаете, мне легко отказаться от всего и уйти вместе со всеми на запад?

— Представляю. — Монах вдруг замолчал.

Ермилов не знал, что подумал поручик, но тот больше ничего говорить не стал. Взял гитару и молча, ушел из кельи загадочного и таинственного протоирея.

Наследующий день белогвардейцы покинули монастырь. Ушли тихо. Все были переодеты в штатское, накануне одежду привез один из крестьян. Ермилов еще удивился, отчего тот оказался на их стороне. Расспросить почему, Игорь решил при следующей возможности.

Через месяц эта возможность выпала. Крестьянин прибыл в обитель. Они с монахом часа два беседовали. Под конец разговора, Игорь попросил передать от него записку своей сестре, что жила в Рыбинске. Старик согласился.

А еще через полгода в Пустошь потянулись бывшие монахи. Казалось, что жизнь постепенно стала налаживаться, но однажды летом Егор Тимофеевич, так звали крестьянина, привез весточку от Доры, а кроме того некоего Семена Федоровича Костомарова.

Август 1927 года. Югско Дорофеева пустынь.

Все дела Ермилов, связанные с делами обители, предпочитал проводить в небольшую комнатку, что находилась в главном храме, за иконостасом. Сам жил в одной из кельи, а если нужно было поддержать себя в форме, отправлялся в подвалы, где ему удалось сделать нечто наподобие спортзала. Возился в основном с гирями, боксерской грушей, отчего даже в свои тридцать шесть лет имел телосложение богатыря. Хорошо еще, что ряса скрывала всю его мускулатуру. Монахи такому поведению батюшки не удивлялись. Игорь никогда и не думал, что придется прятать сокровища монастыря. На его взгляд в них не было ничего такого дорогого. Ценность их скорее была в духовности. Когда же в монастырь приехал Егор Тимофеевич из Рыбинска, и передал ему записку от Доры, он задумался. Предстояло решить, как теперь быть. Одно ясно, нужно немедленно уходить, причем делать это без боя.

— Я, тут человечка привез, — пробормотал Тимофеевич, пока Игорь читал.

— Что за человек?

— Да некто Костомаров. Говорит, что родом из Мологи.

Появление незнакомого Ермилову человека в монастыре, всегда вызывало у него интерес. Игорь лично предпочитал побеседовать со странником тет-а-тет. Тут было много причин, среди которых главная — это любопытство. Ермилов так же общался и с Егором Тимофеевичем, и только убедившись в его благонадежности попросил того отвести письмо Доре. Для крестьянина она была ему сестрой. Выяснилось, что революционерке Фанни Каплан удалось, после его ухода устроится на работу в управления местного ЧК. Подозрение, что она та самая женщина, которая совершила покушение на Ленина, у местного комиссара даже не возникло. Да и с чего, ведь Каплан была застрелена несколько лет назад в подвалах Лубянки. Тело сожжено, а сам прах развеян в небе.

— Костомаров, — промолвил игумен. Фамилия показалась знакомой. Казалось, когда-то давно он ее слышал. Увы, вспомнить, как не старался, не смог. — Хорошо, — проговорил монах, — в ногах правды нет. — Указал на лавку. — Присаживайся, Тимофеевич. Рассказывай, что тебе известно.

Крестьянин опустился на лавку и вытянул ноги. Запихнул руку в карман и достал морковку. Обтер ее и надкусил.

— В общем, так, — молвил он, — встретил я его…

Егор Тимофеевич рассказал, что повстречал отставного офицера, служившего еще у Кутепова. Тот возвращался в Мологу. Мечтал податься в монастырь, так как считал, что на нем много крови.

— Это все? — Спросил игумен, когда тот замолчал.

— Все.

Ермилов вздохнул, информации немного. Понять из всего этого встречались ли он с Костомаровым когда-то очень сложно. Но фамилия, казалась Игорю больно знакомой.

— Вот, что, Тимофеевич, — проговорил он, — позови Дорофея. И оставайся ночевать, а завтра поутру поедешь домой. Скоро все это, — игумен обвел рукой помещение, — исчезнет. Небось, в курсе, о чем сестра моя пишет?

— Да откуда мне безграмотный я.

— Ладно. Тайны тут никакой нет. В Рыбинске войска собирают, чтобы обитель нашу уничтожить. Извести под корень, а сокровища храмов отправить в Госхран.

Что такое Госхран, старику объяснять не было нужно. Он еще помнил, как в девятнадцатом, обитель была подвержена уничтожению в первый раз. Монахам тогда просто повезло, часть из них разбежалось, прихватив самое ценное. На месте Пустоши организовали школу для беспризорников. Только им доступ в центральные храмы монастыря был закрыт. И тот же иконостас уцелел. А вот кельи… Но это уже другой вопрос. Беспризорникам нужно было где-то жить. Гостиницу для паломников, отдали школьным работникам, а детишкам кельи.

— Свят, — пробормотал Егор Тимофеевич. — Неужели, посмеют?

— Посмеют.

— Вы хотите, батюшка, оказать сопротивление? Спрятать ценности?

— Возможно, — кивнул Игорь, — но для начала я должен взглянуть на этого Костомарова. Очень бы хотелось верить, что он тот за кого себя выдает.

— Я бы хотел остаться с вами, — прошептал Егор Тимофеевич.

Когда за монахом закрылась дверь, и Ермилов с Костомаровым остались один на один, Игорь сообщил тому, что он в курсе на счет пострига. Заметил опытным взглядом, что тот вздрогнул. Да и понятно, не таким его представляли. Игорь прошелся от одной иконы к другой и вновь взглянул на Костомарова. А ведь он его узнал. Когда еще учился в академии, встречался с ним. Ошибки в этом не было, перед ним сидел на лавке ни кто иной, как Щукин Семен Федорович, тесть полковника Заварзина. Разница лишь в том, что сам-то путешественник из будущего с ним никогда еще не встречался. Это для Семена Федоровича произойдет через несколько лет, когда тот явится, чтобы рассказать студентам об первом путешествии во времени.

Ермилов вспомнил тот урок. Щукин рассказывал о монастыре, о монахах, о том, как был обычным наблюдателем, вполне возможно повлиявшим на историю. Игорь невольно улыбнулся тем игуменом, о котором говорил Семен Федорович, был он.

Пока путешественник что-то говорил о грехах, и нес разную чушь, которая произвела бы впечатление на того же Гермагена, но уж ни как не на Игоря. План созрел тут же. Это была одна из возможностей, сообщить о себе тому же Заварзину. Охотясь на ценности Пустоши, поможет полковнику наткнуться на вторую машину времени. Ермилов невольно улыбнулся. Осознав небольшую ошибочку в своих расчетах. Не такую важную, но принципиальную. Заварзин никогда не стал бы полковником спецотдела ФСБ, если бы, не найденный второй прибор. Игорь вдруг начал что-то говорить, казавшееся ему логичным и правильным. Что-то о церкви, советской власти, о Боге, о России. Когда он взглянул в глаза Щукина, то понял, что если тот сейчас не сдержится, то обязательно воскликнет по Станиславскому — "Не верю!".

Ермилов вдруг понял, что его понесло не туда. Он улыбнулся и сменил тему разговора. Игорь вдруг заявил, прямо в глаза Костомарова, что ему доложили, что тот агент ОГПУ. Тут же сообщил, что в эту ересь он просто не верит.

— Ваши глаза. — сказал Ермилов. — Они не такие, как у большевиков. В них я вижу скорее тоску, чем ненависть.

Игорь подошел к окну, смотрел на улицу, а затем оглянулся, прищурился и произнес:

— Я хочу вам предложить одно дело.

Он выложил информацию о предстоящей осаде монастыря. Ермилов прекрасно понимал, что ему вряд ли удастся удержать обитель. Ни у него, ни у Щукина способностей таких просто не было.

Ермилов опустился на обтянутый бархатом стул. Закрыл лицо руками. И через пять минут продолжил монолог. Говорил долго, Щукин попытался перебить, но Игорь и не дал ему этого сделать. Но как бы то не было, Ермилову удалось убедить Семена Федоровича. По крайней мере, Игорь так считал, хотя был уверен, что путешественник по любому согласился бы с его предложением. Тот лишь поставил одно условие. Щукин хотел посетить Мологу. Для чего это было нужно, Игорь прекрасно знал.

— Хорошо. Я дам вам такую возможность, — молвил он. — Дня вам хватит?

— Вполне.

Вечером Игорь пригласил к себе Егора Тимофеевича. Когда тот сел на лавку, преподнес ему чарку с вином. Несколько бутылочек осталось после ухода белогвардейцев и в скором времени они уже в монастыре больше никому не пригодятся, а оставлять чекистам не хотелось.

— Вот что, Егор Тимофеевич, — проговорил Ермилов, присаживаясь напротив. — Съездите-ка вы завтра в Мологу.

— А это зачем, батюшка?

— Да просто по делам, — игумен подмигнул, — заодно и Костомарова отвезете.

— Ну, разве только из-за этого, — крестьянин расхохотался.

— Не только. Вы, Егор Тимофеевич должны проследить за ним.

— Думаете чекист, батюшка?

— Боюсь, вы, Егор Тимофеевич, в людях не разбираетесь, — вздохнул Ермилов.

— Да уж куда нам.

— Но, не об этом. Я вас все равно ценю. Таких людей как вы поискать нужно. — Крестьянин улыбнулся, а монах продолжил: — На чекиста я вам признаюсь, он не тянет. — Игорь умолчал, что сам когда-то состоял в карательных органах, — вот только мне кажется, что Костомаров что-то недоговаривает.

— Думаете, батюшка, у него может быть тайна?

— Вполне возможно.

— Хорошо, я выполню вашу просьбу.

— Вот и ладно, а теперь ступайте.

Когда Егор Тимофеевич ушел, Игорь достал из потайной ниши в стене черную коробочку. Погладил ее и прошептал:

— Мне, наверное, не суждено будет оказаться в своем времени, а тебе это вполне удастся.

Он ее убрал на место и достал блокнот. Теперь он был уже почти полностью исписан. Игорь подумывал попросить Егора Тимофеевича привезти из Рыбинска какую-нибудь маленькую книжку, но история приняла совершенно иной оборот. До гибели монастыря остались считанные дни, и записи было можно уже не делать. Заварзин прекрасно знал, чем экспедиция отборных милицейских частей к стенам монастыря закончится.

Уже ночью в свою келью игумен вызвал монашка, в сопровождении которого по территории монастыря гулял Щукин.

— Ну, рассказывай, — приказал он, когда тот явился.

Пояснять, что именно рассказывать, пареньку не понадобилось. Он уселся на кровать Игоря и начал свое повествование. Ермилов, отойдя к окну, стоял и слушал. Пока монашек говорил, старался не перебивать. А сведения были самыми обычными. Путешественник интересовался, как устроена обитель. Спрашивал, что за постройки за территорией монастыря.

— Несколько минут простояли, разглядывая, как братья убирали в саду урожай яблок. — Рассказывал инок. — А затее, попросил, чтобы я оставил его одного.

— Ты выполнил его просьбу?

— Все сделал, как вы просили, батюшка.

— Молодец.

Игорь улыбнулся. Щукин уже обнаружил вход в подземелье. Сделал необходимые для себя ориентиры.

— Где он сейчас?

— У себя в келье.

На следующий день в окно храма Игорь наблюдал, как Щукин вместе с Егором Тимофеевичем ухали в Мологу. Лично прогулялся до подземного хода и убедился, что ориентиры оставленные Семеном Федоровичем действительно существуют.

— Значит, я не ошибся, — проговорил он, выходя из подземелья на двор монастыря, — и это действительно тесть Заварзина. Удивительно, как человеку, даже не служившему в армии удастся организовать оборону монастыря?

Вернулся в храм и занялся подготовкой сокровищ. Нужно было сложить их в ящики так, чтобы Щукин смог бы их беспрепятственно перетаскать в укромное место. Среди одного из ящиков Игорь предполагал спрятать свою машину времени и блокнот. Он точно знал, что наткнувшись на нее, Заварзин все поймет.

Вечером Ермилов видел, как вернулся Щукин. Игорь был убежден, что тому удалось раздобыть машину, на которой затем увезет сокровища в незатопляемый район. А уже утром прибыл Егор Тимофеевич. Проскользнул в келью игумена и поведал обо все, что видел в городе. Ермилов слушал его, убеждаясь, что все шло по плану.

— Мы совсем немного не доехали до города, — говорил крестьянин. — Костомаров попросил остановить телегу и сказал: что прогуляется до Мологи пешочком. Я чувствовал его взгляд, на спине и старался не оглядываться. Приблизительно через два часа, оставив телегу у одного знакомого, обнаружил Костомарова на центральной улице. У меня сложилось такое ощущение, святой отец, что Семен Федорович никогда прежде не бывал в городе. Вел себя, словно в первый раз туда приехал.

— Может, разглядывал, пытаясь вспомнить? — Уточнил игумен.

— Если бы. Складывалось такое ощущение, что по этим улицам он гулял впервые в жизни. Потом угнал автомобиль.

— Автомобиль? Любопытно, а в монастырь он пришел пешком.

— Ну, да. Ваш бывший офицер, красный командир на деле оказался простым вором.

— Достаточно, — проговорил Игорь, посмотрел на крестьянина. Затем достал из кармана медальон и начал покачивать его перед носом Егора Тимофеевича. Тот и не заметил, как погрузился в гипноз.

— Ничего того, что вы видели, не было, — проговорил он. — Все это вам показалось. Сейчас на счет три, вы проснетесь, ничего не помня. Раз, два, три.

Игорь щелкнул пальцами. Егор Тимофеевич вздрогнул и открыл глаза:

— Ну, уважаемый рассказывайте.

— Довез я его почти до города. Костомаров попросил остановить и пошел в Мологу пешком. Все выполнил, как вы просили.

— Вот и хорошо. Теперь ступайте к себе и отдохните. Времена наступают тяжелые, и вы тут понадобитесь.

Крестьянин ушел. Ермилов облегченно вздохнул. Подошел к окну. Открыл форточку и достал из ящика портсигар. Вытащил папироску, подумал было закурить… Решил отправиться к арсеналу, где сейчас должен был находиться Щукин.

Путешественник стоял у открытого ящика и разглядывал его содержимое. Даже не заметил, как появился Ермилов. Тому для солидности пришлось даже взять посох, он им обычно редко пользовался, но сейчас решил, что это даже необходимо. У человека из двадцать первого века, игумен всегда ассоциировался с этой вещичкой. Да и с ней не подумаешь, что стоящий перед человеком монах, еще молод. Когда Игорь заговорил, Щукин вздрогнул, закрыл ящик и сказал, что оружия недостаточно для продолжительной обороны.

— А нам и не удастся, выстоят, — проговорил Игорь. — Монастырь, так или иначе, падет. Но задержка на несколько дней даст нам возможность спрятать сокровища.

Игумен прочитал лекцию, оценил себя знамением. Он уже привык это делать. Даже боялся, что может попросту забыться и что-нибудь сделать не так. Ермилов, взглянув на Щукина, вдруг понял, что тот ему нисколько не верит. Игорь понимал, что Семен Федорович, скорее всего, убежден, что монахи почти все, кроме, пожалуй, его самого, не держали в руках оружие.

— Я соберу иноков на площади, — проговорил отец Гермаген, когда они вдвоем направились к выходу.

Ермилова разбудил отец Кирилл. Он вошел в келью и, извиняясь, что потревожил, сообщил, что к стенам монастыря подошли войска ОГПУ. Игорь тяжело вздохнул, о случившемся он догадывался и даже знал. Вчера из Рыбинска вернулся Егор Тимофеевич. По просьбе Игоря он уехал туда, чтобы передать прощальную записку для Фанни Каплан. В ответ Дора написала, что со дня на день в сторону Пустоши выступят отборные части. Ошиблась она не на много.

— Бей набат, — повелел настоятель.

Монах тут же убежал. Через минут десять утренний воздух сотряс звук колокола. Игорь выглянул в окно и увидел, как спавшая до этого, обитель ожила.

— Нужно идти на колокольню, — прошептал он. — Только оттуда удастся по-настоящему оценить сложившуюся ситуацию.

Поэтому одевшись, Ермилов поспешил на колокольню.

Там под сводами деревянного шатра стоял Щукин. Игорю на секунду показалось, что тот нервничает. Семен Федорович не заметил его и вздрогнул, когда рука Ермилова коснулась спины. Путешественник из будущего повернулся и Игорь произнес:

— Началось!

Он отошел от него к стене и достал из потайного места бинокль. То, что у игумена тот хранился здесь, знали почти все монахи. Они уже давно заметили, что отец Михаил частенько поднимался на колокольню и разглядывал окрестный пейзаж. При этом иногда тяжело вздыхая. Сейчас Ермилов поднес бинокль к глазам и минуты две-три вглядывался в происходящее, потом произнес:

— Мне об их появлении доложил дежуривший на колокольне отец Кирилл.

Игорь сказал Щукину, что тут же повелел бить набат. Упомянул и о сестренке. Заметил краем глаза, что Семен Федорович в то, что девушка из Рыбинска его сестра не поверил.

"Наверное, — подумал Игорь, — считает, что она моя любовница. Вернее была ей пока я не принял постриг. А ведь он в чем-то прав".

Ермилов вернул бинокль в нишу. Взглянул на стоявшего у входа на лестницу молодого монаха.

— Брат Иннокентии, собери пару надежных братьев. Пристало время прятать святыни от солдат антихриста, — проговорил священник.

Распорядился и ушел.

Следующие дни, вплоть до взрыва, были непримечательными. Милиция безуспешно штурмовала монастырь. Пригнали английский танк, несколько броневиков и уже под конец притащили пушки. Именно артиллерии и предстояло сыграть главную роль в уничтожении обители.

Вроде все было как обычно. Догорающие костры, снующие огпушники. Английский танк, Ермилов, как, скорее всего и Щукин, никогда его не видели раньше. Семен Федорович, глядя на него в бинокль, говорил о руководстве ОГПУ. Неожиданно он вдруг произнес:

— Это хорошо, что они артиллерию с собой не прихватили. Танк, с Божьей помощью, — Семен Федорович решил использовать в своем разговоре такой оборот, — как-нибудь одолеем. Слава богу, у них — пулеметы, а не пушка. Вот если бы у него ствол был, как у Т-34…

Он вдруг замолчал, и Ермилов понял, что тот сболтнул лишнее. Ему просто повезло, что кроме Игоря его никто не слушал. А если бы и внимал, то вряд ли понял, что тот имел в виду. Кроме Ермилова, о существовании в будущем танков Т-34 никто из присутствующих не знал. Игорь невольно вздрогнул и заметил, что его реакция не осталась незамеченной.

И тут всем стало не до танка будущего. Внимание вдруг привлек шум заработавшего двигателя. Щукин взял бинокль.

Бой был недолгий. Достаточно, оказалось, только уничтожить английский танк. Поэтому, когда стало ясно, что в этот день монастырь удалось отстоять Ермилов подошел к Семен Федоровичу. Тот посмотрел на Игоря и сказал:

— Что ж, — на сегодня бой закончен. Завтра появится артиллерия. — Тут Щукин показал рукой в сторону уезжавшего автомобиля, — У нас в запасе день.

Сентябрь 1927. Рыбинск.

Вот уже месяц, как Ермилов находил тюрьме города Рыбинска. Когда раздался взрыв, он как раз находился на колокольне. Сразу же в голове мелькнула мысль, что все кончилось. Ворвутся милиционеры и в неистовстве начнут резать всех, кто попадется им на пути. Такое обычно случается, особенно когда осажденные оказывают сопротивление злость, ярость, а иногда и горячительные напитки, Игорь не считал тех, кто находился сейчас по ту сторону стен такими уж святыми. О какой-то святости в двадцатом веке говорить даже не стоило. Складывалось ощущение, что миром овладели темные злые силы. Ермилов видел, как ушел с башни Щукин, Гермаген попытался было остановить Семен Федоровича, но Игорь махнул рукой.

— Не надо. Пусть идет. — Прошептал он.

Путешественник знал, что Щукин уже перевез все сокровища, лично проследил, чтобы тому не помешали. Да же желание было помочь старику, но удержался.

Сейчас же стоя на колокольне и глядя, как пылают кельи монахов, а в проем въезжают броневики и следом спешат милиционеры, Игорь размышлял о своей судьбе. Неожиданно ему стало интересно, а в реальности Троцкого, что стало с этим монастырем? Взорвали его? Уничтожили? Или монахи по-прежнему выполняли свою миссию, замаливая грехи россиян перед господом? Но как бы то ни было он сделал все правильно.

Сдавался он вместе с Гермагеном. Чекисты хотели, было, их сразу без суда и следствия в расход пустил, но комиссар руководивший штурмом остановил.

— Сокровища, небось, спрятали, — констатировал он, — сейчас убьем, и будут они для нас потерянны.

Как в воду глядел. Подбежавший к нему один из милиционеров доложил, что ценности в обители не обнаружены. Комиссар выругался, в сердцах плюнул.

— Придется в Рыбинск везти. Там они у меня заговорят. Не таким языки развязывали. Позови сюда товарища Королева, а этих в грузовик.

Монахам связали руки и выделили четверых конвоиров.

— Чтобы целыми мне их доставили, — приказал комиссар.

На машине их доставили в Рыбинск. Обоих в разные камеры. Ермилова к мазурикам. Думали, что те развяжут монаху язык, но Игорь двумя ударами поставил воров на место. А одного швырнул так, что тот минут пять приходил в сознание. Когда очнулся, путешественник взял его за шиворот.

— Твое место у параши. — Толкнул к отхожему месту. — Может, кто еще желает к нему присоединиться? — Полюбопытствовал он.

Желающих не нашлось. Мазурики не ожидали, что монах будет так силен. Отчего авторитет даже койку уступил свою в углу у окна. Больше уже и не пытались.

Дня через три Ермилова в первый раз повели на допрос. Там-то он вновь за время их привоза сюда увидел Гермагена. Казалось, монах был сломлен. Не удивительно если он и показал товарищам "краснопузым", как говорил один из "урок", место, где были спрятаны сокровища. Игорь улыбнулся и подмигнул монаху. Путешественник прекрасно знал, что чекисты их там не нашли.

Ермилов притормозил, чтобы проводить взглядом своего товарища и тут же получил прикладом в спину.

— А ну, ступай, — проворчал молодой солдат.

Ермилов на него грозно покосился и увидел, как тот вздрогнул.

— Чего встал? Ступай!

Игорь улыбнулся.

До кабинета следователя он дошел, больше не останавливаясь. Затем его впустили внутрь, и он получил возможность оглядеть помещение. Белый, даже чуть-чуть сероватый потолок. Ярко красный, чтобы кровь была не видна, пол. Стены, отштукатурены и окрашены в темно-синий цвет. Окно небольшое, сквозь него с трудом пробиваются лучи, отчего в помещении полумрак. Посреди стол, за которым на стуле восседает уже знакомый комиссар, перед столом табурет.

— Присаживайтесь, святой отец, — проговорил тот, противным голоском, — в ногах правды нет. А она вам сейчас ой как понадобится.

— Спасибо за радушие, — проговорил Игорь, и сел на табурет.

Одна ножка, как и предполагал Ермилов, у стула оказалось короче. Скорее всего, она была специально подпилена, чтобы подследственный чувствовал дискомфорт.

— Итак, отец Михаил, — проговорил комиссар, — приступим. Настоятельно прошу вас рассказать, куда вы спрятали сокровища обители?

— С кем имею честь разговаривать?

— Комиссар по особым делам Орлов.

— Так вот, товарищ Орлов.

— Я вам не товарищ!!!

— Так вот, товарищ Орлов, — повторил монах, — я не знаю, где спрятаны ценности монастыря, да и если бы и знал, — честно признался Игорь, — не сказал бы.

— Вижу, — вздохнул комиссар, — по-хорошему, ты, говорить не желаешь…

Ермилов думал, что его будут бить, но Орлов, так низко опускаться не стал. Для начала он перевел его в камеру одиночку. Где капающая из рукомойника вода могла свести любого с ума. К тому же приходилось постоянно просыпаться и проверять, как наполнено ведро, стоявшее под раковиной.

И вот в один из дней терпение Орлова лопнуло. Сначала их с Гермагеном избили. Это ничего не дал. Товарищ Ермилова кричал, что он уже признался и сообщил, где в подземелье были спрятаны ценности.

— Расстрелять! — Глядя на них, проговорил комиссар.

Его с Гемагеном повели в подвал тюрьмы. Один из служивых открыл дверь и обоих монахов впихнули в небольшое помещение. Первое, что пришло на ум Ермилову, это душевая. Шланг, валявшийся на полу. Лавка, где можно было присесть и снять одежду перед помывкой. Ничего не говорило о том, что здесь приводились в исполнение смертные приговоры. Только несколько дверей стоявших, прислоненными к стене.

— Раздеваться не надо, — проговорил Орлов. — Ступайте и станьте лицом к двери.

Ермилов минут пять разглядывал дверь. Заметил с десяток дырочек от пуль. Кое-где была видна кровь. Неожиданно он повернулся.

— Не стрелять, — приказал комиссар. — Что-то желаешь сказать?

— Как вас звать отроки? — поинтересовался монах.

— А тебе это зачем знать? — вопросом на вопрос спросил комиссар.

— Да хочу бога попросить, чтобы простил он вас, чада.

Орлов рассмеялся. Его поддержал один из служивых, за то второй, тот самый, что вел его в первый раз на допрос, произнес:

— Заварзин Михаил.

Игорь побледнел. Даже на ногах еле устоял. Мысль в голове возникла спонтанно.

— Проклинаю я вас — палачи! И род вас до тринадцатого колена проклинаю! — Прокричал Ермилов и осенил себя крестным знамением.

Грянули выстрелы и тут из ничего в помещении появились двое в незнакомой для чекистов одежде. Несколько ударов и Орлов с товарищами валялись на полу. Один из двоих подошел к Игорю, склонился над ним и пощупал пульс.

— Жив, — проговорил он. — Сейчас его заберем, а на его место подкинем труп из будущего.

— А второй? — Полюбопытствовал его товарищ.

— Второй, — человек из будущего подошел к нему и пощупал пульс, — боюсь мертв.

Эпилог

Напротив меня сидел Ермилов. Меня он не послушался, и сбрил усы. Но, впрочем, это его личное дело. Я достал из ящика бутылку коньяка и уже собирался наполнить рюмки, но Игорь меня остановил.

— Не надо. Хочу поговорить на трезвую голову.

— Есть вопросы?

— Есть.

— Тогда задавай.

— Может, лучше чайку? Разговор может быть длинным, — предложил путешественник.

— Можно и чай.

Я нажал кнопку, и в кабинет вошел адъютант.

— Принеси нам чаю.

Пока тот ходил, я заметил, как Ермилов осматривал кабинет, словно пытался обнаружить что-нибудь такое, чего он раньше не видел. Его понять можно. Побывать в двух реальностях и разговаривать с двумя разными Геннадиями Заварзиными — тут никаких нервов не хватит.

— Ну, все так? — полюбопытствовал я, когда адъютант поставил на стол стаканы с чаем.

— Вроде да.

— Ну, тогда задавай вопросы, на которые я могу дать совершенно, по твоему мнению, неожиданные для тебя ответы.

— Хорошо.

Минут десять Игорь спрашивал. В основном по работе. Фамилии людей, с которыми ему приходилось раньше работать. Облегченно вздыхал, когда я называл и у нас совпадало. Честно признаться, мне было немножечко страшновато. Вдруг я произнесу фамилию человека, которого этот Игорь не знал, а тот из моей реальности, отправленный в прошлое предотвращать подмену Петра, прекрасно знал. К счастью, ничего такого не произошло.

— Вроде вы назвали всех, кого я помнил. Ни одного не забыли.

— Значит, ты дома.

— По-видимому — да. Вот только уверенность не сто процентов, а девяносто девять.

— Это еще почему? — удивился я.

— Так может, изменения в истории ни с вами, ни со мной не связано.

— Резонно, — согласился я. — Чтобы понять, понадобится перелопатить не одну гору бумаг. Кстати, отдел уже начал над этим работать.

Ермилов кивнул. Достал из кармана пачку сигарет и спросил:

— Можно?

— Кури.

Он сделал затяжку, посмотрел на меня и спросил:

— А все-таки, почему меня вытащили именно во время расстрела? Я, конечно, понимаю, что это самый подходящий момент в событиях, но все же?

— Отпустить тебя в прошлое я не мог. Когда был найден документ о попытке подменны, мной уже был частично изучен твой дневник. И я прекрасно знал, о том, что Петр, который был до твоего путешествия, и тот, который правил потом Россией, разные люди. Но отправить тебя туда я не мог…

— Это я понимаю, — перебил Игорь. — Сам частенько, когда застрял в начале двадцатых годов, задумывался об этом. Меня интересует, почему именно в тот день?

Я сделал глоток чая и посмотрел на Игоря. Теперь он был ненамного моложе. Разница в возрасте исчезла за какие-то, для меня, несколько месяцев. Честно скажу, этот вопрос я ожидал и чувствовал, что Ермилов мне его задаст. Что-то было у него на уме, а что именно, мог узнать, только ответив ему.

— Мы создали более совершенную машину. Точнее, она была разработана еще до твоей отправки в восемнадцатый век, но только недавно были завершены ее испытания.

— У нее более продолжительный срок работы?

— Вот что не знаю, то не знаю. Но с помощью этой машины в прошлое и обратно можно отправить как минимум двух человек.

— Армию?

— Нет. Армию не получится. Иначе мы бы захватили с собой и тех людей, что участвовали в расстреле монахов.

— Там был ваш прадед, — вздохнул Игорь.

— Я знаю.

— Проклятье!

Я отмахнулся.

— Какое, к черту, проклятье! Неужели ты в это веришь, Игорь? — спросил его.

— Нет, конечно.

— Вот и я о том же. В тридцать седьмом старик так и так бы угодил под пресс. Рак — так кто им сейчас не болеет. Сам знаешь, сколько народа умирает. Неужели думаешь, что все они прокляты?

— Нет, конечно.

— Вот и я о том. Прадед был слишком восприимчив. А когда пошла череда неудач, все списал на монаха из Югской Дорофеевой пустыни. Но я так понимаю, что насчет приборчика ты спросил неспроста?

Глаза Ермилова сверкнули.

— Конечно.

— Думаешь Дору вытащить из прошлого?

— Хотел бы…

— Мог бы сказать, что она не способна перемещаться во времени, да не могу. Сам не знаю. Хочешь попробовать?

— Хотел бы.

— А уверен, что это тебе нужно?

Игорь задумался.

— Давай так. Даю тебе месяц. Поезжай в Сочи. Отдохни, подумай. Если ответ будет положительный, получишь право на попытку.

— А если…

Ермилов не договорил. Игорь уже понял, что я хотел сказать.

— Хорошо, — проговорил он.

Через месяц он явился ко мне в кабинет и сообщил, что готов рискнуть.

Череповец. 2010.

КОРЧАГА — ж. большой глиняный горшок или чугун, чугунник.
что (нем.)
Прошу прощения! (нем.)